АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
Б. А. Серебренников
О материалистическом
подходе
к явлениям
языка
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
МОСКВА 1983

В работе члена-корреспондента АН СССР В. А. Серебрен¬
никова на конкретных примерах показано особое значение ма¬
териалистического подхода к изучению языковых явлений.
Решается ряд узловых языковедческих проблем: социальный
аспект языка, проблемы знака и значения, идиоэтнического
и универсального в языках мира.
Ответственный редактор
доктор филологических наук
В. П. НЕРОЗНАК
4602000000-230
042(02)-83
381-83, II
© Издательство «Наука», 1983
G

Введение
*
Ознакомление с обширной лингвистической литерату¬
рой как отечественной, так и зарубежной, привело автора
к выводу, что несоблюдение материалистического подхода
к явлениям языка лежит в основе всех ошибок и теоре¬
тических заблуждений. Даже в работах лингвистов и фи¬
лософов, открыто заявляющих о своей принадлежности
к марксизму и претендующих на марксистское изложение
поставленных ими вопросов, можно встретить противоре¬
чия и несоответствия с реальной действительностью.
Поэтому постановку вопроса о сущности материалистиче¬
ского подхода к явлениям языка и полноте решения
этой необычайно трудной проблемы автор считает делом
первостепенной важности.
Немало трудностей вызвал выбор способа изложения.
Лингвистическая литература огромна. Производить ее
анализ с определенной точки зрения было бы непосильным
делом. Поэтому автор счел наиболее целесообразным ото¬
брать лишь некоторые узловые общеязыковые проблемы,
разработка которых неоднократно привлекала внимание
языковедов: 1) социальная природа языка, 2) проблема
языкового знака и значения, 3) проблема типов мышления,
4) проблема идиоэтнического и универсального в языках
мира, 5) проблема стадий в развитии языков мира, 6) связь
явлений языка с историей общества, 7) особенности раз¬
вития человеческого мышления и языковой структуры,
8) категории — вещь, свойство и отношение и их проявле¬
ния в языке, 9) праязык, 10) типические явления в языках
мира.
Нет ни одного лингвистического течения, которое бы
в той или иной мере их не касалось.
У читателя может вызвать вопрос заглавие этой книги.
Ведь материализм может быть разным — вульгарным, ме¬
ханистическим, стихийным и т. п. Почему в заглавии не фи¬
гурирует эпитет диалектико-материалистический? Зна¬
чение этого заглавия можно понять из содержания книги.
1*
3

Материалистический подход в ней тесно связывается с до¬
стижением такой трактовки лингвистических явлений,
которая была бы адекватна их действительной природе,
их сущности. Естественно, что такой подход имплицитно
содержит диалектическое рассмотрение изучаемых явле¬
ний, вне которого достижение адекватности представля¬
ется немыслимым.
Автор не ставил целью дать полные перечни имен
лингвистов, принадлежащих к тому или иному лингви¬
стическому течению. Приводимые в работе высказывания
отдельных лингвистов имеют только показательное зна¬
чение и используются в качестве примеров.
Следует отметить, что обсуждение методологических
вопросов марксистского языкознания в нашей лингвисти¬
ческой литературе происходит не так часто. Серьезные
недостатки имеет и преподавание общелингвистических
теоретических дисциплин в высших учебных заведениях,
наблюдается тенденция узаконить и канонизировать непра¬
вильные решения целого ряда лингвистических проблем.
Поэтому обсуждение проблемы материалистического под¬
хода к явлениям языка в специальной монографии нам
представляется не лишним.
Автор будет считать свою задачу выполненной, если
затронутая им сложная тема вызовет интерес у читателей
и послужит стимулом для дальнейших изысканий в этой
области.

О материалистическом подходе
к явлениям языка
*
Вопрос о сущности марксистского языкознания занимал
многих советских лингвистов в прошлом и продолжает при¬
влекать к себе внимание и в настоящее время. Однако
решался этот вопрос сравнительно просто. По мнению
многих лингвистов; марксистское языкознание должно
выступать с определенной программой, выдвигая опреде¬
ленные лозунги, но самое главное, оно должно иметь неко¬
торые характерные для него признаки, которые бы в до¬
статочной мере отличали его от языкознания немарксист¬
ского. Так, например, во время господства «нового учения
о языке» Н. Я. Марра основным признаком марксистского
языкознания было признание языка как надстройки над
базисом. Кто этого не признает, тот не марксист. История
показала, что этот критерий был ложным.
Существуют лингвисты, которые основную задачу со¬
ветского языкознания видят в том, чтобы всюду противо¬
стоять немарксистским теориям в языкознании и бороться
с ними. Известный деятель советского языкознания мар-
ровского периода Г. П. Сердюченко в свое время писал:
«Академику Н. Я. Марру принадлежит исключительная
по своему значению заслуга перед передовой советской
наукой: он построил на основах диалектического и исто¬
рического материализма новое учение о языке, представ¬
ляющее собой научную систему, диаметрально противо¬
положную буржуазному идеалистическому языкознанию»1
Роль борца может выполнить только такая научная
лингвистическая теория, которая обеспечивает правильное
и более глубокое понимание сущности языковых явлений.
Если теория не обладает этими качествами, она не при¬
годна для борьбы с идеалистическими теориями. Значение
марксистского языкознания состоит в том, что оно дает
ключ к более правильному пониманию языковых явлений.
1 Сердюченко Г. П. Роль II. Я. Марра в развитии материалисти¬
ческого учения о языке. М., 1949, с. 4.
5

Однако марровское учение такого ключа не давало.
Поэтому оно не может быть названо марксистским языко¬
знанием.
По мнению некоторых советских лингвистов
(В. И. Абаев, Р. А. Будагов и др.), лингвист-марксист —
это прежде всего ярко выраженный гуманист, рассматри¬
вающий язык как сугубо человеческое явление и не до¬
пускающий его дегуманизации, т. е. изучение языка
структурными методами 2. Однако совершенно очевидно,
что в данном случае провозглашается крайность. Язык
настолько сложное и многогранное явление, что вряд ли
его можно всесторонне изучить, пользуясь только одним
методом.
О. С. Ахманова заявляет, что «советскому языкознанию
(структурализм в него не включается) чужд подход к язы¬
кам как своеобразным анонимным структурам, изучаемым
вне всякой связи с тем человеческим коллективом, который
является его носителем и от общественной структуры ко¬
торого и исторических условий существования этот язык
не отделим» 3. Здесь скрыто какое-то явное недоразумение.
Можно привести буквально сотни различных описатель¬
ных грамматик, изданных в СССР, в которых язык опи¬
сывается именно как анонимная структура. Об истории
народа в них нет даже речи. Это совершенно естественно.
Есть такие аспекты языка, когда язык можно рассматри¬
вать вне истории говорящего на нем народа. Многие линг¬
висты давно сделали вывод, что синхронную систему языка
и функции ее элементов можно изучить не обращаясь
к истории народа, о чем свидетельствуют многие тысячи
описаний самых различных языков мира. Не марксист тот,
кто полностью отрицает какую бы то ни было связь с исто¬
рией народа, но таких людей нет даже среди самых после¬
довательных структуралистов. Лингвист, усматривающий
эту связь в любом явлении языка, попросту является вуль¬
гаризатором.
Не трудно заметить, что все охарактеризованные по¬
пытки определить основные признаки марксистского язы¬
кознания не являются удачными. Не являются удачными
они хотя бы потому, что авторы их, пытаясь определить
2 Абаев В. И. Лингвистический модернизм как дегуманизация
науки о языке. — ВЯ, 1965, № 3, с. 41.
3 Ахманова О. С. Отличительные черты советского языкознания. —
В кн.: Проблемы современной лингвистики. Изд-во МГУ, 1968,
с. 3, 4.
6

основные особенности марксистского языкознания, исхо¬
дили не из опыта изучения языков, а устанавливали их
априорно.
Для того чтобы получить ответ на вопрос, что такое
марксистское языкознание, необходимо выделить самую
главную особенность, которая определяла бы все его
остальные особенности. Марксизм не отделим от материа¬
листического мировоззрения. Материалистическое миро¬
воззрение определяет в марксизме все. Следовательно, ма¬
териалистический подход к явлениям языка составляет
самую главную и основную особенность марксистского
языкознания. «Материалистическое мировоззрение, — го¬
ворит Энгельс, — означает просто понимание природы
такой, какова она есть, без всяких посторонних прибавле¬
ний» 4. Применительно к языку это определение может
звучать: «Материалистически понимать язык — это значит
понимать его таким, каков он есть без всяких посторон¬
них прибавлений».
Иногда пытаются истолковать это важное высказыва¬
ние таким образом, будто Энгельс призывал исследовате¬
лей ограничиться непосредственным наблюдением пред¬
мета, не прибавляя к нему ничего другого.
Существует довольно наивное мнение, будто бы непо¬
средственное наблюдение уже само по себе может обеспечить
правильное, материалистическое понимание явлений языка.
Но это, к сожалению, ложное понимание. Непосредствен¬
ное наблюдение не является гарантией того, что исследо¬
ватель не станет на ложный путь и не будет совершать
никаких ошибок. Все авторы различных идеалистических
теорий в языкознании в большинстве случаев начинали
именно с непосредственного наблюдения.
Уже сам прогресс науки говорит о том, что подлинная
наука далеко уходит за рамки непосредственного наблю¬
дения, открывая в предмете все новые и новые его свойства,
которые часто человеку не даны в непосредственном на¬
блюдении. Энгельс, характеризуя материалистическое ми¬
ровоззрение, указывает на то, что это просто понимание
природы такой, какова она есть без всяких идеалистиче¬
ских добавлений, искажающих ее действительную сущ¬
ность. Очень хорошо сказал по этому поводу в свое время
А. Гегель: «Познание истины видят в том, что объект по¬
4 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. XIV, с. 651.
7

знавался таким, каков он есть как объект, свободный от
примеси субъективной рефлексии» б.
Первое и совершенно безусловное требование материа¬
листического подхода к явлениям языка — трактовка
явления, его понимание должны быть адекватны его дей¬
ствительной природе, его действительной сущности. Од¬
нако, как это ни парадоксально, отсюда начинаются все
трудности. Понимать язык таким, каков он есть, без
всяких посторонних добавлений, необычайно трудно.
История мирового языкознания наглядно показывает, что
язык либо пытаются уподобить чему-то другому, на что
он не похож, либо приписать ему то, чего в нем нет, или
не замечать того, что в нем есть.
Может быть, все это происходит от того, что в языко¬
знании еще не выработаны особые материалистические ме¬
тоды изучения языков. Но такое утверждение также
было бы заблуждением. Методы изучения языков давно
выработаны.
Основной недостаток нашего языкознания 40—50-х го¬
дов в том, что марксистский диалектический метод рас¬
сматривался в отрыве от всех других методов. Из поля
зрения выпадало все богатство выработанных наукой
мыслительных и познавательных приемов, создавалось
ложное представление, противопоставляющее «единственно
научный» диалектический метод частным методам, которые
таким образом лишались этого положительного опреде¬
ления.
Вся сумма выработанных лингвистической наукой част¬
ных методов изучения языков сохраняется, но применение
этих частных методов должно регулироваться определен¬
ными подходами, которые и составляют сущность марксист¬
ского диалектического метода. Один из таких методов —
необходимость постоянной проверки полученных теоре¬
тических выводов и формул. Нельзя сказать, чтобы этот
принцип в различных лингвистических школах достаточно
широко осуществлялся. Основные положения марровского
учения о языке в свое время считались незыблемыми.
С не меньшим рвением структуралисты осуществляли на
практике теоретические установки доктрины де Соссюра,
нисколько не заботясь о том, действительно ли они пра¬
вильны. Точно так же зорко охраняют некоторые совре¬
5 Гегель А. Соч., т. VI. М., 1939, с. 162.
8

менные лингвисты (Панфилов В. 3., Будагов Р. А. и др.)
провозглашенные в своих работах принципы.
Марксистская теория языка, как и всякая научная
теория, находится в процессе постоянного развития и со¬
вершенствования. Ей присущи такие элементы научного
исследования, как поиск, эксперимент, проверка теоре¬
тических выводов и положений. Особенно показательной
в этом отношении является лингвистическая дискуссия
1950 г., в ходе которой была показана теоретическая несо¬
стоятельность марризма и ошибочность его теоретических
положений. С течением времени была показана односто¬
ронность некоторых выводов, например, утверждение
о том, будто бы в процессе языкового скрещения всегда
побеждает какой-нибудь один язык, хотя существуют
различные типы языкового скрещения и языковой интер¬
ференции, очень расплывчатое определение народного
языка, господствующего над диалектами, упрощенное по¬
нимание развития языков от языков родовых к языкам
племен.
Прежде чем делать какой-либо серьезный теоретиче¬
ский вывод, необходимо исследовать объект всесторонне,
во всем многообразии его конкретных свойств и связей.
«Чтобы действительно знать предмет, — пишет
В. И. Ленин, — надо охватить, изучить все его стороны,
все связи и „опосредствования". Мы никогда не достигнем
этого полностью, но требование всесторонности предосте¬
режет нас от ошибок и от омертвения» 6. Отсутствие все¬
сторонней изученности предмета приводит к плохому зна¬
нию данного предмета, а плохое знание предмета является
основной причиной всякого рода ошибок и теоретических
заблуждений.
Ошибочность всех положений учения Н. Я. Марра была
обусловлена прежде всего тем, что он очень плохо знал
главный объект своего исследования — язык. Конечно,
развитие языка во многом зависит от особенностей раз¬
вития общества, от смены общественно-экономических
формаций. Но язык имеет свою специфику. Язык как
средство общения не может быть классовым, он не может
развиваться путем взрывов, язык имеет также свои спе¬
цифические законы изменения и развития. Отрицать все
эти специфические особенности языка — значит впадать
в вульгарный социологизм, что и случилось с Марром.
6 Ленин U. 1!. Поли. собр. соч., т. 42, с. 290.
9

Развитие марксистской теории языка невозможно без
повседневного, тщательного и всестороннего изучения
самого объекта лингвистической науки — языка. Эту зо¬
лотую истину, к сожалению, забывают многие лингви¬
сты. Все недостатки и ошибки различных лингвистических
теорий в большинстве случаев объясняются недостаточной
изученностью объекта, или неправильным пониманием его
природы. Чем лучше изучен язык, тем более совершенна
и более действенна лингвистическая теория. . . Если
предмет всесторонне не изучен, то исследователь
рискует сделать односторонний вывод, а всякий односто¬
ронний вывод дает недостаточно точное представление
о предмете, которое нельзя назвать абсолютно вер¬
ным.
Существует среди многих лингвистов широко распро¬
страненное мнение, что язык относится к числу обществен¬
ных явлений. Без общества нет языка. Поэтому язык и за¬
коны его развития можно понять в том случае, если он
изучается в неразрывной связи с историей общества,
с историей народа, которому принадлежит изучаемый
язык. Совершенно очевидно, что это методическое требо¬
вание сформулировано односторонне, поскольку оно не от¬
ражает всестороннего исследования свойств самого объекта.
Безусловно, в языке может быть многое связано с историей
говорящего на нем народа. Однако есть немало явлений,
которые вряд ли кому-либо удастся связать с какой-либо
историей народа. К таким явлениям относятся: особен¬
ности дистрибуции фонем, различные способы облегчения
произношения, ассимиляция, умлаут, упрощение групп
согласных, усечение конца слов, устранение скопления
долгих гласных, устранение зияния, образование форм
по аналогии и т. д. Следовательно, подлинно материали¬
стическое методическое требование должно быть сформу¬
лировано иначе: «В языке нужно связывать с историей
народа только то, что с ней действительно связано и не свя¬
зывать с ней того, что с ней не связано и не может быть
связано».
При решении проблемы связи языка с историей гово¬
рящего на нем народа многие ученые совершенно безна¬
дежно смешивают две разных проблемы: 1) вопрос об об¬
щественной обусловленности языка и 2) вопрос о связи
явления языка с каким-либо конкретным общественным
фактором. Языковой факт может быть общественно обу¬
словлен, попросту говоря, он создан людьми, но в то же
10

время этот же факт может не быть связан с каким-либо
конкретным общественным фактором.
Хорошо известно, что одним из основных девизов
структурной лингвистики является непротиворечивое, со¬
вершенно объективное и экономное описание фактов.
Казалось бы, это настолько обычное и тривиальное тре¬
бование, которое предъявляется к любому научному ис¬
следованию. Однако непротиворечивое описание фактов
нельзя рассматривать как общий принцип марксистской
теории познания. Дело в том, что под непротиворечиво¬
стью описания здесь понимают логическую непротиворе¬
чивость, соблюдение правил проведения определенных про¬
цедур и т. п. В определенных узких аспектах исследования
соблюдение логической непротиворечивости описания
вполне допустимо.
Однако марксистская теория требует, чтобы исследова¬
тель раскрывал также противоречия в изучаемом пред¬
мете, поскольку наряду с формально-логическими про¬
тиворечиями существуют объективные противоречия, ко¬
торые возникают закономерно, помимо воли и желания
людей и называются диалектическими противоречиями.
Диалектические противоречия нельзя отбросить, так как
они характеризуют сущность изучаемого предмета или
явления. Диалектические противоречия возникают в про¬
цессе познания объективно, независимо от воли п сознания
людей. Этой методологической стороне исследования клас¬
сики марксизма придавали огромное значение. «В собствен¬
ном смысле диалектика, — говорил Ленин, — есть изу¬
чение противоречия в самой сущности предметов» 7.
Произведенное Ф. де Соссюром разделение языка
и речи некоторые лингвисты рассматривают как одно из
крупнейших достижений современного языкознания, по¬
ложившее начало его совершенно новой ориентации.
«Язык, — говорил Соссюр, — это клад, практикою речи
отлагаемый во всех, кто принадлежит к одному общест¬
венному коллективу, это — грамматическая система, по¬
тенциально существующая в каждом мозгу или, лучше
сказать, в мозгах целой совокупности индивидов, ибо язык
не существует полностью ни в одном из них, он существует
в полной мере лишь в массе. .. Наоборот, речь есть инди¬
видуальный акт воли и понимания. Речь сумма всего, что
говорят люди, и включает: а) индивидуальные комбина¬
7 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 3, с. 227.
И

ции, зависящие от воли говорящих, б) акты говорения,
равным образом производимые, необходимые для выпол¬
нения этих комбинаций. . . Следовательно, в речи ничего
нет коллективного: проявления ее — индивидуальны
и мгновенны; здесь нет ничего, кроме суммы частных слу¬
чаев. . . Разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем:
1) социальное от индивидуального; 2) существенное от по¬
бочного и более или менее случайного» 8.
Нельзя сказать, что произведенное Соссюром разгра¬
ничение языка и речи не содержит ничего противоречивого.
С одной стороны, по определению Соссюра, язык является
частью речевой деятельности, с другой — подчеркива¬
ется, что речь представляет собой только индивидуаль¬
ное — в ней якобы нет ничего коллективного. Совершенно
ясно, что если язык ингредиент речи, то в самой речи
должен также содержаться элемент социального, общест¬
венного релевантного.
Если в речи нет ничего коллективного, то каким обра¬
зом может стать социальным язык? При анализе этих про¬
тиворечий неизбежно следует признать, что язык вплетен
в речь, присутствует в каждом речевом акте. Если язык —
система, то не может быть несистемной и речь. В против¬
ном случае люди не могли бы общаться. Тезис Соссюра
о самостоятельном бытии языка и речи с точки зрения марк¬
систского языкознания неправилен.
Было бы интересно выяснить, что вынудило Соссюра
прийти к выводу о необходимости разделения языка и речи,
тем более, что на этот вопрос нигде не дается достаточно
членораздельного ответа. Соссюр и его сторонники обви¬
няли младограмматиков в атомистическом подходе к яв¬
лениям языка, которые рассматривались младограммати¬
ками вне системы. Однако когда соссюрианцы столкнулись
с конкретными фактами языка, то оказалось, что их
не так-то легко привести в стройную систему. В связи
с этим было бы полезно привести одно интересное выска¬
зывание Ш. Балли: «В языке все взаимосвязано, однако
было бы грубой ошибкой, если бы этот общий взгляд при¬
вел к представлению о языке как о симметричной и гармо¬
ничной конструкции. Стоит начать разбирать механизм,
как тебя охватывает страх перед царящим в нем беспо¬
рядком, и ты спрашиваешь себя, каким образом могут
8 Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М., 1933, с. 38, 43.
12

столь перепутанные между собой системы колес произво¬
дить согласованные движения» 9.
Интересно также в этом плане высказывание американ¬
ского структуралиста В. Хёртля: «Со времени Мейе и Сос-
сюра принято считать язык системой. Но когда приступишь
к рассмотрению отдельных форм в отдельных предложе¬
ниях и ситуациях, постулируемая теорией системность
предстает в виде серий необычайно противоречивых фак¬
тов» 10. Выход из этого противоречия Хёртль видит в изу¬
чении иного, подлинно гармоничного мира, мира потен¬
циальных знаков и денотатов. Истинную системность
нужно искать в мыслительном конструкте, который мы
называем языком 11. Нам кажется, что Хёртль как нельзя
лучше объяснил появление соссюровской дихотомии «язык
и речь». Если языковая действительность не обнаруживает
гармоничной системности, то лучше очистить ее от всей
этой противоречивой скверны и представить подлинный
объект науки в виде схемы предельно абстрагированных
отношений между элементами языка. Такая схема будет
обладать всеми достоинствами подлинной системы. Она
будет стройна, непротиворечива и все элементы ее будут
взаимно между собой связаны.
Таким образом, Соссюр перенес понятие системы
в мыслительную сферу, в область чистых абстракций
и конструктов, назвав эту абстрактную схему языком
в отличие от речи. Отсюда понятно, почему, по мнению
Соссюра, язык системен, а речь не системна. Язык систе¬
мен, потому что Соссюр, оторвав его от действительности,
превратил в абстрактную стройную и непротиворечивую
схему, отвечающую всем требованиям строгой системности.
Если конкретный речевой материал нельзя загнать
в стройную систему, то, следовательно, речь несистемна.
Объектом подлинной лингвистики, по Соссюру, может
быть только язык, но не речь.
Но что же в таком случае представляет языковая си¬
стема в действительности? Язык безусловно представляет
систему, но эта система относится к категории естественных
систем. Основная особенность этой системы состоит в том,
что она создается стихийно. В языковой системе нет ника¬
9 Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка.
М., 1955, с. 28.
10 Hirtle И7. Н. The simple and progressiv forms. An analytical
approach. Quebec, 1967, p. 3.
11 Там же, с. 9.
13

кого предварительного плана. В ее создании участвует
много планов, перекрещивание которых ведет к созданию
избыточности, что создает впечатление отсутствия ра¬
циональной логичности. Несколько языковых средств
могут выполнять по существу одну и ту же функцию, и один
языковой элемент может иметь несколько функций.
Естественная система может состоять из отдельных сфер,
плохо между собой связанных, а иногда и совершенно
не связанных. Отдельные участки в языке могут изолиро¬
ваться. Естественная языковая система может включать
в себя разные языковые типы. В языке могут действовать
разные и нередко противоречивые тенденции. Тенденция
к созданию системы глобального охвата в языке противо¬
стоит тенденции к атомарности. Каждый отдельный тип
высказывания стремится превратиться в речевую формулу,
содержащую наряду с элементами общей системы раз¬
личные частные отклонения, не укладывающиеся в рамки
общей системы. Если бы каждое изменение в языке вызы¬
вало перестройку всей языковой системы, то язык на неко¬
торое время перестал бы выполнять роль средства общения.
Каждому лингвисту, занимающемуся историей языка, до¬
статочно хорошо известно, что коренная перестройка си¬
стемы языка требует довольно большого количества вре¬
мени.
Если язык функционирует беспрерывно как средство
общения, то это означает, что существует немалое коли¬
чество изменений в языке, которые не отражаются на си¬
стеме языка в целом. Конечно, в языке могут быть изме¬
нения, которые впоследствии вызывают изменения в си¬
стеме языка. Но если изменение такого рода и происходит,
то оно не может привести языковую систему в состояние
непригодности. Во-первых, в естественной системе языка
находится достаточное количество параллельных средств,
способных заменить выпавшее звено системы и, во-вторых,
изменение языковой системы происходит настолько мед¬
ленно, что это не отражается заметным образом на функ¬
ционировании языка как средства общения.
Отсутствие строгой системной выдержанности и микро-
системная структура языковой системы не создают ника¬
ких препятствий для общения. Язык не нуждается в со¬
здании абсолютно логически выдержанной и математически
правильной системы. Эти особенности языковой си¬
стемы определены самими условиями существования языка
и представляют ее огромные преимущества. Только бла¬
14

годаря этим свойствам язык оказывается способным су¬
ществовать на протяжении очень длительных отрезков
времени, не утрачивая своих функций. Избыточность
средств языковой системы и наличие ограниченных связей
отдельных ее элементов обеспечивает возможность их
перегруппировки в случае выпадения отдельных элементов
языковой системы, без нанесения какого либо ущерба си¬
стеме в целом. Все это придает языковой системе необы¬
чайную гибкость и маневренность, чего лишены все со¬
зданные человеком искусственные системы.
Хорошо, однако, известно, что системность является
необходимым условием общения. Без системы человек
не может общаться. Возникает вопрос, где следует искать
системность в живой человеческой речи, которая, по опре¬
делению Соссюра, представляет несистемную речь.
Все многообразие человеческой речи в каком-либо
конкретном языке может быть сведено к определенному
числу стереотипных моделей, имеющих общественную
значимость. Эти стереотипные модели довольно хорошо
описаны в существующих грамматиках конкретных язы¬
ков. В звуковой сфере языка этот набор определенных
звукотипов, обычно именуемых фонемами, в области грам¬
матического строя это типы изменения имен и спряжение
глаголов, представленные в парадигмах. За пределами
этих парадигм находится некоторая сумма исключений,
знание и употребление которых для каждого человека,
говорящего на данном языке, является обязательным.
Именно эта система общественно релевантных стереотипов
регулирует узус и управляет им. Здесь нет никакой необ¬
ходимости в отделении языка и речи, так как эта система
общественно релевантных стереотипов присутствует в каж¬
дом акте живой речи. Общее и частное здесь выступает
в неразрывном единстве.
Конечно, путем абстракции можно создать схему отно¬
шений между элементами языка, но на ее базе нельзя стро¬
ить дихотомию языка и речи, поскольку схема абстракт¬
ных отношений сама по себе не коммуникативна. В речи
содержится другая система, обеспечивающая реальную
коммуникацию. К сожалению, эта реальная языковая
система структуралистами сводится к речи. Ее существо¬
вание просто отрицается. Системой является только сетка
чистых абстрактных отношений.
Таким образом, отказ от исследований особенностей
естественной системы языка и замена его абстрактным кон¬
15

структом привели Соссюра к неправильному тезису о раз¬
делении языка и речи и несистемности речи. Защитники
Соссюра могут сказать, что никакой особой ошибки Сос¬
сюр в данном случае не совершил. Он просто формализовал
язык, превратил его в абстрактную систему чистых от¬
ношений. Конечно, формализовать язык можно, но нельзя
из этой формализации делать далеко идущие выводы о са¬
мостоятельном существовании языка и речи.
Другим основополагающим тезисом Соссюра является
необходимость разделения внешней и внутренней лингви¬
стики: «Из понятия языка мы устраняем все, что чуждо
его организму, его системе, одним словом все, что известно
под названием „внешней" лингвистики, хотя эта лингви¬
стика занимается очень важными предметами и о ней глав¬
ным образом думают, когда приступают к изучению рече¬
вой деятельности» 12.
Можно легко понять, что разделение внешней и внут¬
ренней лингвистики целиком и полностью вытекает из
определения языка как совокупности абстрактных отно¬
шений между элементами абстрактной языковой системы.
Разделение внешней и внутренней лингвистики можно рас¬
сматривать с двух точек зрения.
Некоторые лингвисты думают, что разделение внешней
и внутренней лингвистики абсолютно недопустимо, так
как это лишает нас возможности изучать язык в тесной
связи с историей говорящего на нем народа. Нам пред¬
ставляется, что эта точка зрения неправильна, поскольку
она отражает вульгарно-социологическое представление
о том, что все в языке связано с историей говорящего на
нем парода. Язык — очень сложное явление. В нем есть
стороны, которые нельзя правильно понять без увязки
с историей народа, по есть также много и такого, что
с историей парода совершенно пе связано. Особенно это
относится к так называемому механизму языка. Многие
явления в структуре языка, а также совершающиеся в ней
процессы с историей парода не связаны. Однако отделение
внешней лингвистики от внутренней нельзя возводить
в абсолют, так как бывают случаи, когда мы не сможем
попять сущность языковых явлений, не обращаясь к эк-
стралипгвистическим факторам.
Некоторые языковеды утверждают, что основной при¬
чиной появления новых слов являются растущие потреб¬
12 Соссюр Ф. Указ, соч., с. 43.
16

ности общества, которые возникают с каждой новой эпо¬
хой, с каждым новым культурно-историческим событием
в жизни парода. Язык вообще, лексика в особенности,
выполняя свою основную роль средства общения, пере¬
страиваются, дифференцируются и уточняются с тем, чтобы
более адекватно отразить, воспроизвести и закрепить новые
идеи и понятия в соответствующих словах и выражениях.
Нельзя сказать, что это утверждение неверно. Однако
при более материалистическом подходе к фактам появле¬
ния новых слов обнаруживается, что причиной появления
в языке новых слов являются не только потребности об¬
щества. Новое слово может возникнуть в результате по¬
явления новых ассоциаций или как средство устранения
омонимии. Менее экспрессивное слово может быть заме¬
нено более экспрессивным. Слишком полисемантичное
слово становится неустойчивым и в большей степени под¬
вержено исчезновению. Изменение предмета совсем не обя¬
зательно должно повлечь за собою изменение наименова¬
ния.
Для того чтобы объяснить сущность языковой системы,
Соссюр любил сравнивать язык с шахматной игрой:
«Язык есть система, подчиняющаяся собственному по¬
рядку. Уяснению этого поможет сравнение с игрой в шах¬
маты. Внутренним в этой игре является все то, что ка¬
сается системы и правил игры. Если деревянные фигуры
заменить фигурами из слоновой кости, такая замена без¬
различна для системы, но уменьшить или увеличить ко¬
личество фигур, такая перемена глубоко затронет грам¬
матику игры» 13.
Нельзя сказать, что Соссюр здесь абсолютно неправ.
История различных языков наглядно показывает, что
замена в предложении одного слова другим словом при
сохранении того же значения не изменяет смысла пред¬
ложения. В древнегреческом языке предложение лошадь
бежит могло звучать как б iktto; трёхец а предложение
вода течет имело форму то иЗозр pel. В современном гре¬
ческом языке эти предложения звучат иначе: то dkoyo тре^ес
п то vepd peet. Произошла как бы замена материала неко¬
торых фигур, однако значение фразы осталось прежним.
Соссюр пришел к выводу, что субстанция и значение
языковых единиц несущественны, и свел систему языка
13 Соссюр Ф. Указ, соч., с. 45.
17

к мыслительному конструкту, где все было сведено
к сетке отношений. Такой подход к явлениям языка
нельзя назвать материалистическим. При элиминиро¬
вании значения никакого подобия шахматной игры в языке
не получается.
Маркс также хорошо понимал, что существуют явле¬
ния, совершенно индифферентные по отношению к выра¬
жающей их субстанции, например меновая стоимость.
Одна овца=40 кг зерна, или 20 м холста, или двум то¬
порам, или трем граммам золота. Однако он никогда
не уподоблял язык меновой стоимости, потому что зна¬
чение и субстанция в языке существенны, что в настоя¬
щее время признали сами структуралисты. Десемантизо-
ванный язык не может быть средством общения ни в каком
случае. Человек может понимать речь только в том слу¬
чае, если ему известно значение.
Идеалом многих представителей структурной лингви¬
стики является превращение языкознания в точную науку,
следствием чего явилось проявление особого внимания
к логико-математическим методам исследования, повышен¬
ный интерес к логическим и вообще формальным аспектам
языковедческого знания и предпочтение дедуктивных
методов исследования, применяемых в математике, ин¬
дуктивным методам, широко используемым в традицион¬
ной лингвистике.
Стремление заменить все методы математическими ме¬
тодами также не свидетельствует о хорошем знании
предмета исследования. М. В. Мачавариани справедливо
замечает: «Математический аппарат сам по себе обладает
достаточной точностью и надежностью, но вся суть в том,
что для того, чтобы эти качества эффективно проявлялись,
нужно точно определить сферу его применения, найти
такую адекватную область, где работа аппарата имела бы
смысл, давала конкретные результаты. Вся сложность
заключается в том, что методы наиболее абстрактные
и отвлеченные, применяются к живым, конкретным фактам
языка. Поэтому эти методы стоит применять только в том
случае, если в этом живом материале выделить такие сто¬
роны, найти такие характеристики, которые, с одной сто¬
роны, поддадутся обработке математическим аппаратом,
а с другой — выявят сущность самого языка» 14.
14 Мачавариани М. В. О взаимоотношении математики и лингвис¬
тики. — ВЯ, 1963, Яз 3, с. 90.
18

Отсюда вытекает, что искусство применения логико¬
математических методов состоит не в механическом их
пересаживании из области математики и логики в об¬
ласть языка, а в исследовании тех сторон языка, которые
лучше всего допускают применение этих методов, в вы¬
яснении границ их применения.
Методом выделения какой-либо языковой единицы
у структуралистов является метод противопоставления.
Противопоставление согласных по твердости—мягкости
является специфической чертой фонологической системы
русского языка, однако согласные ж и ш в нем только
твердые, а ч только мягкий (имеется в виду литературный
русский язык). И хотя им нет соответствующих противо¬
поставлений, можно ли сомневаться в том, что это —
полноценные в русском языке фонемы?
Если в языке нет ничего кроме противопоставлений
(оппозиций), то в жизни языка противопоставление дол¬
жно было бы быть единственным фактором, обусловли¬
вающим происходящее в нем изменение в любой его об¬
ласти. В действительности же этого нет: изменения
в языке могут порождаться самыми различными причи¬
нами, причем прямо противоположными противопоставле¬
нию, например, действием аналогии1б.
Для В. Гумбольдта и его последователей характерным
является гипостазирование роли языка. Язык изображается
как творец действительности, формирующий чело¬
веческое сознание. Слова не предполагают предметы
как таковые, а упорядочивают многообразие предметов
под определенным углом зрения. Язык сам создает окру¬
жающий мир. Различие языков есть различие самих
взглядов на мир. Все это на первый взгляд выглядит очень
соблазнительным. Слова и формы различных языков
мира совершенно явно свидетельствуют о том, что окру¬
жающий человека мир в каждом языке членится по-раз¬
ному.
Однако ни Гумбольдт, ни его последователи не могли
материалистически понять сложных взаимоотношений
между языком и мышлением. Они попросту отождествили
язык с мышлением. Если языки различны, то отсюда
они сделали вывод, что и мышление носителей разных
языков также различно. Они не учли того, что в челове¬
16 Ардентов Б. П. О структурализме в советском языкознании.
Кишинев, 1968, с. 13.
2*
19

ческом мышлении существует масса явлений, в известной
степени нейтрализующих особенности отдельных нацио¬
нальных языков, как то: наличие целостных образов пред¬
метов, полученных в результате чувственного наблюде¬
ния. Понятия могут выражаться не только отдельными
словами, но и сочетаниями слов. Использование так
называемой комбинаторики позволяет выразить в случае
необходимости все специфическое, имеющееся в другом
языке.
Переходя к теме о пределах формализации, Р. А. Бу¬
дагов, ссылаясь на выдающихся лингвистов разных стран,
старается напомнить читателю, что развитые языки нашей
эпохи являются не только средством коммуникации, сред¬
ством передачи и чувств людей, живущих в обществе, по и
средством выражения тончайших оттенков мыслей. Для ил¬
люстрации этого положения приводятся два предложения:
«Он закалывается кинжалом» и «Он убивается бандитом».
В первом предложении существительное кинжалом имеет
отчетливо выраженное значение (кинжал — орудие дей¬
ствия). Во втором предложении аналогичное по форме
творительного падежа существительное бандитом не под¬
дается, однако, инструментальному осмыслению: бан¬
дитом вопреки форме падежа, воспринимается как «дей¬
ствующее лицо», а не как «орудие действия». «Грамма¬
тика, взаимодействуя с семантикой, разводит в разные
стороны два предложения, в чисто формальном отноше¬
нии совершенно идентичных» 16.
Во-первых, здесь непонятна фраза: «Грамматика, вза¬
имодействуя с семантикой, разводит в разные стороны
два предложения, в чисто формальном отношении совер¬
шенно идентичные». Чтобы развести в стороны эти два
предложения, необходимо устранить некоторые понятий¬
ные взаимозависимости. Субъект действия и орудие дейст¬
вия не только различны, но и понятийно связаны. Оба
они осуществляют действие, но только первый непосред¬
ственно, а второй опосредствованно. В сознании человека
могут быть такие явления, когда представление о непо¬
средственном субъекте действия и представление об ору¬
дии действия сливаются и образуют сложное представле¬
ние, объединяющее и непосредственного производителя
1в Будагов Р. Л. О предмете языкознания. — Изв. АН СССР, ОЛЯ,
1972, т. XXXI, вып. 5, с. 408.
20

действия, и орудие действия. Именно такое слитное пред¬
ставление и лежит в основе предложения «Он убивается
бандитом». В противном случае модели предложения
такого типа в языке вообще были бы невозможны. Как
же можно в таком случае заявлять, что форма творитель¬
ного падежа бандитом не подвергается инструменталь¬
ному осмыслению? Все это лишний раз свидетельствует
о том, что при трактовке грамматических и семантических
явлений не следует полностью абстрагироваться от явле¬
ний чисто психологических. Иначе объяснение языковых
явлений будет носить ущербный характер.
Французский этнограф и философ Л. Леви-Брюль
утверждал, что коллективные представления первобыт¬
ных людей глубоко отличны от наших идей и понятий.
Они не имеют логических черт и свойств 17. Эта идея Леви-
Брюля позднее была некритически усвоена Н. Я. Марром.
Можно допустить существование у первобытного че¬
ловека магических приемов и всякого рода совершенно
нелепых представлений. Однако они не имели решающего
значения в его жизненной борьбе за существование. Для
того чтобы добыть огонь, убить зверя или наловить рыбы,
построить жилище, изготовить орудие и т. п., человек
должеп был знать и использовать объективные законы
окружающего мира. Без правильного, пусть даже научно
неосознанного понимания этих законов первобытный че¬
ловек вообще не мог бы существовать.
Грузинские лингвисты Т. В. Гамкрелидзе и Г. И. Ма-
чавариапи обнаружили, что все виды общекартвель¬
ского аблаута (кроме чередования е : i) находят парал¬
лели в индоевропейской системе чередования гласных.
Г. И. Мачавариани предполагает, что эти сходства могли
возникнуть в условиях тесного и длительного контакта
между племенами, говорящими на картвельских и других
индоевропейских диалектах 18. Эта гипотеза лишена до¬
статочного основания, так как ее автор не учитывает, что
при контактировании языков такое явление, как аблаут,
обычно не усваивается.
В так называемой философии логического атомизма
мир рассматривается как совокупность атомарных фактов.
Под атомарными фактами понимается простейшее поло¬
17 Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. Л., 1930, с. 21, 25.
18 Мачавариани Г. И. К вопросу об индоевропейско-картвельских
(южнокавказских) типологических параллелях. М., 1964, с. 4, 5.
21

жение вещей, представляющее собой соединение, конфи¬
гурацию простых объектов. Язык также раздроблен.
Основным смысловым единицам языка — атомарным вы¬
сказываниям соответствуют атомарные факты мира.
В языке и мышлении существует единая внутренняя
структура, соответствующая логической структуре мира.
Если создать логически совершенный язык, очищенный
от противоречий, то он способен выполнить роль универ¬
сальной модели знания. Посредством простых логических
операций из атомарных предложений строятся все осталь¬
ные предложения. Нельзя сказать, что в этой теории пет
зерна истины. Логическая структура языка действи¬
тельно отражает структуру объективного мира и все же
логический язык не может быть универсальной моделью
знания. Некоторые паши философы справедливо заме¬
чают, что «естественный язык не только именует конкрет¬
ные предметы и путем сочетания имен воспроизводит их
отношения, но описывает также различные конкретные
и абстрактные свойства предметов, выражает глубокие
внутренние зависимости явлений, процессов и т. д. Для
отображения сложной, многогранной действительности
и многообразной человеческой деятельности язык должен
включать слова (понятия) разного типа.
В логике, конечно, можно изобрести „язык", состоящий
лишь из имен и логических связок. Но это сугубо искус¬
ственное и крайне упрощенное построение, весьма далекое
от богатой реальной действительности даже в сфере на¬
уки». И далее: «Опытные данные никогда не используются
в виде непосредственно зафиксированных в языке на¬
блюдений. Они активно и критически перерабатываются
мышлением, группируются вокруг какого-либо уже вы¬
бранного теоретического критерия. Процесс научного
познания поэтому представляет собой непрерывную ин¬
теграцию опытных данных, их введение в систему внут¬
ренне связанных фактов, законов и принципов — тео¬
рию. . . Реальный процесс познания никогда не движется
по жесткой схеме формально-логического анализа» 19.
Некоторые лингвисты и философы неоднократно вы¬
сказывали мнение, что словесный знак выступает в языке
как средство обобщения. Л. О. Резников утверждает,
что «знак является необходимым орудием всякого мысли¬
19 Козлова М. С. Философия и язык. М., 1972, с. 85, 89.
22

тельного абстрагирования, обобщения, идеализации.
Знак есть могучее средство обобщения» 20.
Того же взгляда придерживается и В. 3. Панфилов:
«Сама возможность абстрагирования и обобщения, со¬
здается только благодаря тому, что материальная сторона
языковых единиц (или элементов других знаковых систем)
репрезентирует предметы того или иного ряда, с которым
она не имеет какого-либо существенного подобия или
сходства» 21. По существу этот взгляд неверный. Здесь
мертвой материи языкового знака приписывается обоб¬
щающая сила, когда фактически она является функцией
человеческого мозга.
На самом деле словесный знак появляется тогда, когда
обобщение уже совершилось в человеческом мозгу, причем
это обобщение появляется уже в сфере чувственного по¬
знания. «В нашей литературе, — замечает П. В. Коп-
нин, — укоренилось представление, что в чувственном
познании постигается только единичное, а мышление
в понятиях отражает только общее. Но если бы чувствен¬
ное познание ни в какой форме не давало знания общего,
то и мышление, основывающееся только на данных чувств,
никогда не могло бы познать общего. В действительности
же чувственное познание отражает и единичное и общее
в их связи» 22.
В современном зарубежном языкознании широко рас¬
пространен взгляд, что значение есть функция знака и она
обладает природой знака. Функция знака — указывать
на объект. Эта точка зрения многими нашими лингви¬
стами и философами рассматривается как идеалистиче¬
ская. По их мнению, значение — это отражение 23.
Нетрудно заметить, что такая трактовка значения
и сущности знака содержит определенные логические
противоречия. Если мы определяем звуковую оболочку
слова как знак в отличие от значения, которое не является
знаком, то каким образом звуковая оболочка может вы¬
20 Резников Л. О. Гносеологические вопросы семиотики. Л., 1964,
с. 16.
21 Панфилов В. 3. О гносеологических аспектах проблемы языко¬
вого знака. — ВЯ, 1977, № 2, с. 4.
22 Копнин П. В. Формы мышления и их взаимосвязь. Вопросы фи¬
лософии, 1956, № 3, с. 48.
23 См., например: Резников Л. О. Неопозитивистская гносеология
и знаковая теория языка. — Вопросы философии, 1962, № 2,
с. 101; Панфилов В. 3. Философские проблемы языкознания.
М., 1977, с. 79.
23

полнить функцию знака, т. е. указывать на какой-нибудь
предмет и тем самым замещать его. Ведь без значения
не может быть знака. Если значение отражение предмета,
то почему оно существует параллельно с другим отраже¬
нием. Отражение предмета в мозгу человека имплика-
тивно не связано с наличием значения. В голове перво¬
бытного человека доречевой стадии предметы и явления
окружающего мира несомнепно отражались, но никаких
слов и значений тогда не было.
Далее, могло ли отражение само по себе соединиться
с какой-либо звуковой оболочкой? Соединиться оно
не могло само по себе, совершенно стихийным образом.
Значит, критики этой теории, выступающие в роли мате¬
риалистов, что-то недоучли. Они забыли простую вещь,
что значение слова устанавливается человеком, а не пред¬
ставляет результат естественного отражения. Когда перво¬
бытный человек создавал слово береза, то до наименования
этого дерева оно было уже в его голове отражено. Он со¬
здал по определенному признаку слово береза, и, соотнеся
его с понятием береза, превратил это слово в указатель
понятия. Курьезно здесь то, что критикуемые фактически
стоят на более материалистической точке зрения, чем
их критики. Боясь прийти к выводу о возможности мышле¬
ния без языка, критики во что бы то ни стало хотят пред¬
ставить словесный знак как средство отражения действи¬
тельности, хотя достаточно хорошо известно, что знак
не обладает отражательной функцией.
Некоторые современные защитники Н. Я. Марра —
В. И. Абаев, Р. А. Будагов, Р. Р. Гельгердт, Ф. П. Фи¬
лин и др. — утверждают, что хотя Марр и ошибался,
но он совершенно правильно ставил проблемы, якобы,
в полном соответствии с духом новой революционной
эпохи 24. Однако эти защитники Марра совершенно забы¬
вают ту простую истину, что сама правильная постановка
проблемы и вопросов невозможна без правильного пони¬
мания самого предмета исследования. При плохом знании
предмета и сама постановка вопроса может быть непра¬
вильной и совершенно необоснованной.
«Структура языка, — замечает Ю. Д. Дешериев, —
порождение социального, продукт общества, речевой прак¬
тики, результат использования органов звукопроизвод-
24 См., например: Абаев В. И. Лингвистический модернизм как
дегуманизация науки о языке, с. 22.
24

ства в социальных целях, в коммуникативной функ¬
ции» 25. Малосведущему читателю эта формулировка может
показаться вполне марксистской. На самом деле она
крайне узка и ограничена, так как она не учитывает
массы факторов, среди которых немаловажную роль
играют чисто биологические факторы.
Одно время в советском языкознании шел длительный
спор о возможности чисто синхронного подхода к изуче¬
нию языковых явлений, как это практикуют, например,
структуралисты или составители описательных грамматик
различных языков. Были лингвисты, которые разделение
синхронии и диахронии считали совершенно недопустимым.
Представителей другой точки зрения они обвиняли в от¬
ступлении от марксизма.
Однако такая критика не имела под собой достаточных
оснований, да и сам спор этот был по существу беспред¬
метным, так как изучение языка в синхронном плане
использует одну его очень важную онтологическую осо¬
бенность. Язык, конечно, исторически изменяется и раз¬
вивается, по это движение совершается на тормозах, по¬
скольку в языке существует довольно сильная тенденция
сохраниться в состоянии коммуникативной пригодности.
Именно это свойство языка дает возможность исследова¬
телю без особого ущерба мысленно отвлечься от фактора
исторического развития и изучать язык в плане относи¬
тельной статики. Таким образом, синхронный подход
имеет лингвистическое обоснование.
Рассматривая праязыковые схемы, С. Н. Быковский
приходит к выводу, что эти построения несостоятельны
и неубедительны. Они противоречат фактам, так как вос¬
станавливаемые теоретические признаки праязыка ока¬
зываются по обилию звуков богаче современных, т. е.
они более развитые, чем современные языки 26.
По мнению критика, богатство звуков свидетельствует
о развитости языка. Чем больше в языке звуков, тем
более развит язык. Такое утверждение совершенно оче¬
видно свидетельствует о том, что критик никогда в своей
жизни историей языка не занимался. Между разви¬
тостью языка и количеством находящихся в нем звуков
нет причинной зависимости.
25 Дешериев 10. Д. Социальная лингвистика. М., 1977, с. 145.
26 Быковский С. Н. Карл Маркс и языкознание. — Изв. гос. Ака¬
демии истории материальной культуры, вып. 82. М.—Л., 1934,
с. 30.
25

Существуют развитые современные языки, характе¬
ризующиеся небольшим количеством фонем, напр. фин¬
ский. Существуют также языки с необычайно богатой
системой фонем, но не относящиеся к числу развитых
языков. В истории языков очень часто наблюдается, когда
словарный состав языка увеличивается, совершенству¬
ется его синтаксис, но количество содержащихся в нем
фонем резко уменьшается.
Р. А. Будагов ставит вопрос: правомерно ли отождеств¬
лять внешние законы с законами социальными, а внутрен¬
ние с законами имманентными? Так называемые внутрен¬
ние законы языка, по его мнению, тоже социально
обусловлены и лингвист-марксист не может их считать
имманентными 27. В дальнейшем выясняется, что под со¬
циальной обусловленностью языка Будагов одновременно
понимает зависимость возникновения конкретного язы¬
кового факта от конкретного социального фактора. На¬
пример, устранение конечной позиции глагола, харак¬
терной для латинского языка, под влиянием традиции
записывать тексты в эпоху старофранцузского языка.
В данном случае правомерность такого понимания со¬
циальной обусловленности уже сомнительна, так как
огромное количество языковых фактов невозможно свя¬
зать с действием какого-либо конкретного социального
фактора, не говоря уже о том, что многие языковые явле¬
ния создаются в течение целых эпох.
Такая же неясность наблюдается и в критике утвержде¬
ния в языке так называемых имманентных законов. Им¬
манентных законов в языке не существует.
«Внутренняя слабость концепций, в основе которых
лежит принцип имманентности, абсолютной независимо¬
сти знаковой системы того или иного рода, состоит в том,
что этот принцип находится в явном противоречии с ос¬
новным понятием семиотики — понятием знака. Сущность
знака, его основная функция заключается в том, что он
представляет замещает нечто, находящееся вне этого
знака и той знаковой системы, к которой он принадле¬
жит» 28.
Знак действительно замещает нечто, находящееся вне
языка. Однако В. 3. Панфилов никак не может признать,
27 Будагов Р. А. Борьба идей и направлений в языкознании нашего
времени. М., 1978, с. 124.
28 Панфилов В. 3. Философские проблемы языкознания, с. 5.
26

что язык в то же время создает сферы, в которых начинают
действовать имманентные законы. Для всех языков ха¬
рактерно разрушение конца слова, но эту тенденцию со¬
вершенно невозможно соотнести с чем-то внешним, су¬
ществующим за пределами языка. Нельзя ни с чем внеш¬
ним соотнести законы дистрибуции фонем в языке и т. д.
Плохое знание предмета может также отразиться на
критике лингвистических теорий, объявляемых анти¬
марксистскими.
Существует точка зрения, полностью отвергающая
знаковость языка. Советский философ Л. О. Резников
в свое время писал: «Знаковая теория языка в сущности
своей идеалистическая теория. . . Она антинаучна и реак¬
ционна. . . Так как содержанием слова является понятие,
то признание слова в целом знаком предмета логически
неизбежно приводит к утверждению того, что понятие
также является отнюдь не отображением, по лишь зна¬
ком внешнего предмета, что приводит к чистейшему агно¬
стицизму» 29. Вряд ли критик знаковой теории выступает
в данном случае как материалист.
Общение людей вообще невозможно без знаков. Для
того чтобы мысль одного человека стала достоянием дру¬
гого опа должна быть при помощи звуковых знаков обле¬
чена в чувственно воспринимаемую форму. Без знаков нет
общения. Естественно, что каждый словесный знак должен
представлять соединение звуковой материи со значением,
так как звуковой комплекс, лишенный значения, не может
выступать в роли знака. Значение необходимый атрибут
знака.
Что же в таком случае приводит в негодование крити¬
ков знаковой теории? А приводит их пематериалистиче-
ское отождествление значения с понятием. По мнению
этих критиков, если значение-понятие соединяется с зву¬
ковым комплексом в слове-знаке, то само понятие также
превращается в знак. Отсюда следует вывод о непозна¬
ваемости действительности, поскольку всякий знак усло¬
вен.
Когда значение соединяется в слове со звуковым комп¬
лексом, то никакой опасности превращения понятия в знак
в действительности не происходит. Значение только со¬
относит звуковой комплекс с предметом, вместе с тем
29 Резников Л. О. Против агностицизма в языкознании. — Изв.
АН СССР, ОЛЯ, 1948, т. 7, вып. 5, с. 402.
27

указывая иа определенное понятие. Отражает окружа¬
ющий мир понятия.
Слово его может отражать только через указание на
понятие. Поэтому связь понятия со словом знаком не мо¬
жет сама по себе превратить понятие в знак. Только незна¬
ние свойств изучаемого объекта могло породить критику
знаковой теории слова.
Наиболее часто встречающийся недостаток критики
заключается в отождествлении аспекта исследования
и теории познания. Структуралистов иногда обвиняют
в том, что в своих работах они исследуют явления языка
в отрыве от истории говорящего на этом языке народа.
При этом бывает неясно, что подвергается критике:
общая теория познания, которой придерживается ученый,
или он обвиняется за то, что исследует языковые явления
в определенном аспекте, не предусматривающем установ¬
ление связи этих явлений с историей общества. Но ведь
аспект исследования может такую связь и не предусмат¬
ривать. Если изучаемое явление определяется внутрен¬
ними закономерностями языковой системы, то такой связи
может и вообще не быть. Обвинять в узости аспекта ис¬
следования автора подобной работы можно в том случае,
когда он начинает отождествлять узкий аспект исследо¬
вания с общей теорией познания.
Материалистический подход к явлениям природы и об¬
щества лежит в основе любой науки. Отсюда можно сделать
вывод, что материалистический подход к явлениям при¬
роды и общества и наука связаны между собой самым
тесным образом. В истории нашей науки выдвигалось
немало всякого рода общеметодологических положений,
но некоторые из них утратили в настоящее время ка¬
кое бы то ни было значение и это произошло потому, что
подход к явлениям природы и общества, на котором они
основывались, оказался нематериалистическим.
Часто задают вопрос, а что такое методология и чем
она отличается от методов научного исследования. Мето¬
дология всегда содержит некоторую сумму теоретических
высказываний об общих свойствах изучаемого объекта
и об особенностях его исторического развития. Примени¬
тельно к языкознанию примером общеметодологических
положений могут быть: язык исторически развивающе¬
еся явление, язык — явление общественное, язык имеет
собственные внутренние законы, хотя и тесно связан с об¬
ществом, различные стороны языка развиваются неравно¬
28

мерно, язык — это своеобразная система систем, языку
свойственны так называемые диалектические противоре¬
чия, между развитием формальной стороны языка и раз¬
витием мышления могут быть расхождения, тенденции
развития в языке противостоит тенденция к сохранению
существующего, язык в известной мере зависит от физио¬
логических особенностей человеческого организма, си¬
стема языка не может быть абсолютно выдержанной и аб¬
солютно непротиворечивой и правильной системой и т. п.
Общая методология науки сама по себе не может рас¬
сматриваться как ключ ко всякого рода научным откры¬
тиям, но она обладает свойством направлять и корриги¬
ровать научные исследования. Эту ее роль можно сравни¬
тельно легко понять при рассмотрении приводимых нами
ниже примеров.
Структуралисты обычно ставят знак равенства между
логической доказательностью и сущностью предмета или
явления. Но это положение фактически не согласуется
с принципами марксистской философии и марксистского
диалектического метода.
Логически правильные утверждения, относящиеся к об¬
ласти самой логики (и математики), в свою очередь под¬
даются содержательным (вещественным) интерпретациям.
Но правильные по своей логической форме связи могут
иметь место, разумеется, и в случае умозаключений, по¬
строенных на заведомо неверных посылках (соответственно
неверными будут и полученные результаты). Могут созда¬
ваться и непротиворечивые, т. е. логически правильные
теории, не отражающие, однако, объективной действи¬
тельности. Отсюда следует, что класс логически правиль¬
ных структур мышления и их элементов, истинных в со¬
держательном смысле, и класс всех истинных научных
теорий совпадают, но класс логически правильных сужде¬
ний, умозаключений и теорий, вообще говоря, шире
класса истинных утверждений. Поэтому логическая пра¬
вильность содержания мышления — необходимый, но не¬
достаточный признак его истинности.
Можно привести немало примеров, когда логическая
непротиворечивость теории соединяется вместе с тем с ее
несостоятельностью. Нельзя сказать, что теоретическая
концепция марризма сама по себе была совершенно не ло¬
гична. Она содержала постулаты, логически между собою
связанные. Если язык надстройка, то он классовый, по¬
скольку всякая надстройка классова, если смена над¬
29

стройки связана со сменой общественной формации, то
и развитие языка отражает смены общественных форма¬
ций, если ликвидация надстройки представляет скачок
в новое состояние, то и развитию языка свойственны
такие же стремительные скачки и т. д. Может быть сделан
вывод, что логическое следование какого-либо суждения
из других еще не решает вопрос об объективной истине,
оно обеспечивает только логическую правильность.
Если же мы выводим наши суждения из суждений, истин¬
ность которых уже доказана, выводное суждение само
становится достоверным. В приведенном случае исходное
суждение — язык надстройка — было неверным.
Провозглашение взаимозависимости элементов язы¬
ковой системы является, как известно, одним из крае¬
угольных камней структурной лингвистики. Однако пол¬
ностью это положение ничем не доказано. Если в области
грамматического строя изменение числа наклонений
не производит никаких сдвигов в системе предлогов, то
и в звуковой системе уменьшение числа гласных может
не произвести никаких изменений в системе аффрикат.
Некоторые советские лингвисты, в особенности
Ф. П. Филин, Т. А. Дегтярева, Р. А. Будагов и др. 30,
утверждают, что все изменения в языке имеют внешние
стимулы. Язык необходимо изучать в неразрывной связи
с историей общества.
С точки зрения общей методологии такие утверждения
нельзя считать правильными. «Во-первых, — замечает
В. А. Звегинцев, — изучение языка не может быть огра¬
ничено только историческим аспектом. Во-вторых, изу¬
чая язык и историю народа в тесной связи друг с другом,
нельзя забывать о специфике закономерностей развития,
свойственных, с одной стороны, языку, а с другой стороны,
носителю этого языка — народу» 31.
Следует также иметь в виду, что изменяться язык
может не только благодаря действию внешних импульсов.
Часто изменения вызываются сугубо внутренними причи¬
нами. Интересно было бы знать, в результате каких внеш¬
них импульсов устанавливаются в языке определенные
закономерности дистрибуции фонем или выравнивание
форм по аналогии.
30 См., например: Филин Ф. II. Советское языкознание. Теория
н практика. — ВЯ. 1977, № 5, с. 9.
31 Звегинцев В. А. Очерки по общему языкознанию М., 1962, с. 203,
204.
30

Г. К. Ципф исследовал закономерности, связанные
с частотностью различных языковых явлений. Он уста¬
новил некоторые, довольно любопытные закономерности,
например, зависимость частотности употребления слова
от его длины: наиболее короткие слова чаще употребля¬
ются в речи 32. От частоты употребления слово может со¬
кращаться. Сходные закономерности наблюдаются и в упо¬
треблении фонем: труднопроизносимые и сложные фонемы
употребляются значительно реже, чем легкопроизносимые,
например, глухие смычные встречаются реже, чем звон¬
кие, долгие гласные — реже, чем краткие (Там же, с. 77).
При изменении звуков менее сложные фонемы могут
сохраниться. Ни один звук не может иметь стопроцентной
частотности (см. с. 85).
Любая фонема станет лишней, если ее будет содержать
каждое слово. Каждая фонема должна иметь верхний
порог терпимости. Если она перейдет этот порог, то она
будет ослабевать (см. с. 111). Где здесь внешние импульсы?
Таким образом, методология науки известным образом
направляет развитие науки, но действительные достиже¬
ния науки в свою очередь обогащают и совершенствуют
методологию науки. Иначе и быть не может. Любое обще¬
методологическое положение должно основываться на зна¬
нии действительных свойств изучаемого предмета или
явления. При отсутствии этого условия само общеметодо¬
логическое требование становится порочным и несостоя¬
тельным. Рассмотренные выше общеметодологические по¬
ложения типа «Всякое изменение в языке определяется
внешним импульсом», «Слово не является знаком» и т. п.
не отражают знаний о действительных свойствах изуча¬
емых предметов и явлений, не являются результатом ма¬
териалистического подхода к этим предметам и явлениям.
Чем сильнее развита данная наука, чем больше она
содержит действительно правильных сведений о резуль¬
татах свойств изучаемых предметов и явлений и об осо¬
бенностях их исторического развития, тем более совер¬
шенной и действенной оказывается методология науки.
Методология науки, конечно, включает в себя все основ¬
ные положения марксистско-ленинской философии, име¬
ющие общеметодологическое значение, а также и разные
общеметодологические суждения о различных свойствах
82 Zipf G. К. The psycho-biology of language. An introduction to
dynamic Philology. Boston, 1935, p. 27.
31

изучаемых предметов и явлениях, которые способствуют
осуществлению материалистического подхода при изуче¬
нии этих предметов и явлений. Было бы неправильно
делать вывод, что все эти суждения как бы отрываются
от основных положений марксистско-ленинской филосо¬
фии. Наоборот, они тесно с ними связаны, поскольку яв¬
ляются результатом материалистического подхода к яв¬
лениям природы общества, а материалистический подход
к предметам и явлениям природы и общества — один
из краеугольных камней марксистско-ленинской фило¬
софии.
В каком же отношении находится метод к общей мето¬
дологии? Метод прежде всего — известная совокупность
научно-исследовательских приемов. Например, сравни¬
тельно-исторический метод включает в себя целую сово¬
купность приемов, ставящих своей целью изучение исто¬
рии слов, форм, значений, словосочетаний и предложений.
Даже в тех случаях, когда метод в сущности имеет одну
и ту же цель и направленность, например, изучение
истории конкретного языка при помощи сравнительно-
исторического метода, методика исследования примени¬
тельно к различным сторонам языка и конкретные научно-
исследовательские приемы не будут одинаковыми. Фор¬
мальная реконструкция архетипов требует применения
определенного комплекса научно-исследовательских при¬
емов, однако эти приемы нельзя механически применять
к изучению синтаксиса. Реконструкция синтаксических
архетипов имеет свою специфику. Следует также отметить,
что эти приемы оказываются совершенно непригодными
для реконструкции архаических значений слов.
Метод в отличие от общей методологии всегда предпо¬
лагает более узкую форму исследования, например,
сравнительно-исторический метод, метод лингвистической
географии, структурные методы. Точнее, он всегда связан
с определенными аспектами изучения языка.
Сам метод не входит в общую методологию науки,
но связан с ней самым тесным образом. Метод, как и ме¬
тодология, тесно связан с наукой и ее достижениями.
Примером может служить современное состояние сравни¬
тельно-исторического метода. Если младограмматики ис¬
пользовали главным образом приемы, обеспечивающие
реконструкцию звуков, слов и их форм, то современный
сравнительно-исторический метод широко использует дан¬
ные ареальной лингвистики, типологии, топонимики и т. п.
32

Каждый метод предполагает наличие знаний об объекте
исследования. Теоретическая база метода должна основы¬
ваться на познании действительных, а не вымышленных
свойств объекта. Если эти свойства искусственно приду¬
маны, метод становится ложным и научно несостоятель¬
ным. Основой каждого конкретного лингвистического ме¬
тода является какой-нибудь специфический и особый
аспект языка, изучение которого предполагает создание
известной суммы специфических научно-исследователь¬
ских приемов и методики их применения на практике.
Применение сравнительно-исторического метода в языко¬
знании фактически было бы невозможно, если бы он не ба¬
зировался на знании того, как ведет себя язык на про¬
тяжении длительных исторических периодов, что с ним
происходит и что может произойти.
Знание этих свойств изучаемого объекта, облеченное
в определенную теорию исторического развития языка
вообще, и образует теоретическую основу метода его ис¬
следования в историческом плане.
Применение статистических методов в языкознании
было бы совершенно бессмысленным и бесполезным,
если бы единицы языка не обладали исчислимостью,
если бы их развитие или деградация не отражались в чис¬
ловых характеристиках, если бы численная характери¬
стика не отражала закономерностей их дистрибуции
в языке, степени частотностей их употребления.
Наличие в языках мира изоморфизма, сходных типов
образования и так называемых универсалий, оправдывает
применение типологических методов исследования.
Критерием правильности лингвистического научного
метода является материалистический подход к явлениям
языка. Если метод является результатом неправильного
понимания свойств изучаемого предмета, то такой метод
не может быть средством исследования, ведущего к пра¬
вильному пониманию изучаемых фактов. Несмотря на то
что Н. Я. Марр всегда считал, что отличительным призна¬
ком его учения является теснейшая увязка фактов языка
с историей народа, в действительности это учение пропо¬
ведовало самый настоящий антиисторизм. Как правильно
замечает А. С. Чикобава, здесь имеет место не отход
от историзма, а полный разрыв с ним.
Чтобы убедиться в том, что учение Н. А. Марра дей¬
ствительно антиисторично, необходимо обратить внима-
3 Б. А. Серебренников
33

ние на тот метод, при помощи которого производится
увязка явлений языка с историей общества.
Таким методом был пресловутый четырехэлементный
анализ, в основе которого лежат положения об изначаль-
ности четырех элементов, являющихся общим исходным
материалом для всех языков земного шара. Этот анализ
Марра был абсолютно негодным средством для восстанов¬
ления какой бы то ни было истории. Декларативно объяв¬
ленный историзм как общеметодологический принцип со¬
четался у Марра с антиисторизмом в научно-исследова¬
тельской практике. Фальшивый метод, не учитывающий
действительно существующих свойств изучаемого объекта,
неминуемо приведет к неудовлетворительным результатам
исследования.
Если конкретный лингвистический метод основыва¬
ется на относительно узком аспекте исследования, он не
может служить достаточной точкой опоры для суждения
о характере методологии науки в целом. Грубой ошибкой
является превращение отдельного метода в методологию.
Эта ошибка довольно часто наблюдалась в истории оте¬
чественного и зарубежного языкознания.
В истории языкознания было время, когда сравни¬
тельно-историческое изучение языков рассматривалось
как единственно научное изучение языка. Так было, на¬
пример, со сравнительно-историческим методом у младо¬
грамматиков, не мысливших себе в языкознании иных
задач, кроме тех, которые возможно решить с его помощью.
Именно в результате такого подхода исследовательская
проблематика в области науки о языке чрезвычайно сузи¬
лась и фактически свелась к историческому изучению
фонетики и морфологии.
Во времена господства «нового учения о языке», на¬
оборот, сравнительно-исторический метод, всячески из¬
гонялся как совершенно чуждая марксизму идеология.
Л. Ельмслев так излагает сущность лингвистических
методов: «... я со всяческой скромностью, но вместе с тем
со всей твердостью подчеркнул бы, что считаю и буду счи
тать структуральный подход к языку как схеме взаимных
соотношений своей главной задачей в области науки 33.
Вообще для структуралистов характерна тенденция
возвести структурные методы исследования языка на уро-
33 Елъмслев Л. Метод структурного анализа в лингвистике. —
В кн.: Хрестоматия по истории языкознания XIX —XX веков,
составленная В. А. Звегинцевым. М., Учпедгиз, 1956, с. 423—424.
34

вонь общей методологии языкознания, на уровень общей
теории познания.
Научно-исследовательский прием имеет еще более
узкую сферу применения. Примером научно-исследо¬
вательского приема может быть определение архетипов
слов и форм путем сравнения слов и форм родственных
языков на основании учета их звуковых соответствий.
Совершенно очевидно, что конкретные научно-исследо¬
вательские приемы также не следует возводить до уровня
общей методологии лингвистических исследований.
Вместе с тем научно-исследовательский прием так же,
как и метод, тесно связан с наукой и ее достижениями.
Антинаучный и неправильный метод исследования может
создавать сильные препятствия при осуществлении опре¬
деленных общеметодологических требований и порождает
неправильные научно-исследовательские приемы. Все это
лишний раз свидетельствует о том, что материалистический
подход к явлениям языка — единственный критерий
правильности как общей методологии языкознания, так
и им применяемых конкретных методов и научно-иссле¬
довательских приемов.
Материалистический подход к явлениям языка пред¬
полагает изучение языка таким, каков он есть, без вся¬
ких идеалистических добавлений, искажающих его сущ¬
ность.
Осуществление материалистического подхода к явлениям
языка невозможно без наличия определенных условий,
из которых важнейшими являются следующие: 1) доста¬
точное знание свойств изучаемого предмета, 2) всесто¬
роннее его исследование, 3) постоянная проверка сделанных
выводов, 4) наличие методологии, а также системы мето¬
дов и научно-исследовательских приемов, имеющих под
собой материалистическое обоснование.
О социальной природе языка
*
Вряд ли кто из современных достаточно серьезных
лингвистов будет сомневаться в том, что язык — явление
сугубо социальное. Язык социален хотя бы потому, что
он создан обществом, обслуживает общество и обеспечивает
существование самого общества. Без общества нет языка.
3*
35

Отличительной особенностью советского языкознания
всегда считалось признание им языка общественным явле¬
нием. Многие советские лингвисты и философы признают
язык общественным явлением. Однако это не пустое при¬
знание. Оно имеет определенное содержание и определен¬
ные установочные положения, сущность которых сводится
к следующему: язык создан обществом. Следовательно,
он отражает жизнь самого общества. Изменения в языке
обусловлены социальными причинами. Внутренние за¬
коны языка являются своеобразным преломлением внеш¬
них и подчинены последним.
Начало такого подхода к трактовке социальной при¬
роды языка несомненно было положено Н. Я. Марром.
Признание неразрывной связи языка и общества Марр счи¬
тал главной особенностью своей теории, отличающей ее от
буржуазного идеалистического языкознания: «Изучение
языка как категории социальных явлений, отражающих
в своем содержании и в своем оформлении строй, смысл и
устройство хозяйственной общественной жизни не индиви¬
дуума, а человеческого коллектива» х. И далее: «Лингви¬
стические факты приводят нас к объяснению органических
связей между общественным строем и структурой языка» 2.
Не трудно заметить, что в основе такого понимания
связи языка и общества лежит вульгарно-социологический
тезис о том, что язык отражает в себе абсолютно все, что
бы ни происходило в обществе. Нужно сказать, что эта
порочная линия проявляется и по сей день в современном
языкознании. Правда, сейчас вы не найдете заявлений
вроде того, что развитие языка отражает законы развития
экономических формаций. Сейчас все это делается в более
тонкой и завуалированной форме. Вот, например, что пи¬
сал Ф. П. Филин: «Возникнув, язык приобретает определен¬
ную самостоятельность, свои особые внутренние законы,
что и объясняет наличие на земном шаре множества раз¬
личных языков, средствами которых может передаваться
одно и то же содержание.
Это свойство языка не позволяет прямолинейно сво¬
дить его структуру и его изменение к структуре общества
и его истории (попытки делать это приводили к вульгарно¬
материалистическим извращениям). В то же время само¬
стоятельность языка не абсолютна, а относительна, —
1 Марр Н. Я, Избр. работы, т. II, Л., 1936, с. 129.
2 Марр Н. Я. Избр. работы, т. I. Л., 1935, с. 189.
36

поскольку все изменения происходят в нем в процессе
общения. Толчком к изменениям всегда являются те или
иные общественные причины (социально-классовые сдвиги,
рост производства и культуры, а также и упадок их, что
бывало в истории, перемены в окружающей среде, воз¬
действие других языков и диалектов и многие другие
факторы, которые нередко трудно поддаются учету)» 8.
Казалось бы, придраться к этим замечаниям довольно
трудно. В языке признаются внутренние законы. Однако
положение: «Толчком к изменениям всегда являются те
или иные общественные причины» роднит эти высказыва¬
ния с соответствующими высказываниями Н. Я. Марра.
Ф. П. Филин далеко не одинок в своих взглядах. «Язык,—
заявляет Т. А. Дегтярева, — общественное явление.
Его социальная сущность проявляется прежде всего в том,
что он служит целям общения внутри общества. Язык,
являясь порождением общества, отражает в своем разви¬
тии жизнь общества, правда не непосредственно, а в осо¬
бом преломлении в своей системе внутренних закономер¬
ностей» 4.
Внутренние законы и здесь признаются, но в них
в особо преломленном виде отражается жизнь общества,
история общества. Основной вывод таков: если язык соз¬
дан обществом, он должен отражать жизнь общества.
Имеются явные попытки вообще устранить принци¬
пиальное значение внутренних законов языка, поскольку
определяющими развитие языка являются внешние при¬
чины, а не внутренние законы. Особенно отчетливо это
мнение выражено Т. А. Дегтяревой:
«Нельзя понимать внутренние законы языкового раз¬
вития как законы вне исторической социальной зависи¬
мости. Термин внутренний закон может функционировать
только условно, то есть в понимании закона конкретной
науки, в данном случае языкознания, но не в смысле за¬
кона внепричинно-следственных связей многопланового ха¬
рактера, в том числе и экстралингвистических. Массовое
изменение какого-либо языкового качества, называемого
в советском языкознании последнего времени обычно
внутренним законом конкретного языка, всегда обуслов¬
8 Филин Ф. П. Советское языкознание. Теория и практика. — ВЯ,
1977, № 5, с 9.
4 Дегтярева Т. А. Проблема становления грамматического строя
языка. — В кн.: Проблемы общего и частного языкознания.
М., 1950, с. 9.
37

лено причиной, лежащей или вне языка, или внутри него.
Однако и внутренняя причина при более пристальном
рассмотрении предстает как следствие какого-либо
внешпелингвистического фактора» б.
Проблема взаимоотношения внутренних и внешних
факторов развития языка также живо интересует
Р. А. Будагова. В своей статье «Что такое общественная
природа языка?» Будагов отмечает, что тезис об обществен¬
ной природе языка можно найти в любом учебнике по
языкознанию, во многих статьях и брошюрах. При бли¬
жайшем рассмотрении, однако, оказывается, что этот те¬
зис выдвигается либо как стандартная преамбула, с ко¬
торой в дальнейшем изложении мало считаются, либо он
сводится к отдельным социально окрашенным словам и
выражениям» 6.
Однако такое понимание социальной природы языка
явно не устраивает Будагова. Общественная социальная
природа языка, по его мнению, сводится лишь к «внеш¬
ним условиям его бытования» и тем самым объявляется
проблемой по существу своему нелингвистической. «Не
всегда стремятся показать, в каком отношении социальная
обусловленность отдельных пластов языка находится
к общей социальной детерминации языка и в какой сте¬
пени эта последняя затрагивает не только внешние формы
бытования языка, но и сущность самого языка, условия
его функционирования в обществе» (там же, с. 31, 32).
Весь вопрос в том, как истолковывается общественная
природа языка и какие выводы делает исследователь из
этого признания (см. с. 34).
«Не образуют ли, — спрашивает Будагов, — общест¬
венные функции языка специфику самого языка? . . . Нет ли
в общественных функциях языка специфики самих об¬
щественных категорий, не приобретают ли эти послед¬
ние определенное своеобразие на лингвистическом уровне?»
«Быть может, „общественное начало44 и „языковое начало44
соотносятся не только в плане „внешнего44 и „внутреннего44,
но и в ином плане, при котором „внешние44 способы вы¬
6 Дегтярева Т. А. Пути развития современной лингвистики. Книга
третья. Структурализм и принципы марксистского языкозна¬
ния. М., 1964, с. 161.
6 Будагов Р. А. Человек и его язык. Второе расширенное издание.
М., 1976, с. 31.
38

ступают как „внутренние", а „внутренние" находят свое
„внешнее" выражение» (с. 37).
«На мой взгляд тезис „внутренние закономерности раз¬
вития языка, как и все другие закономерности, остаются
в конечном счете социальными" является основным тезисом,
без правильного и глубокого понимания которого невоз¬
можна сама постановка вопроса об общественной природе
языка» (с. 39).
В другой своей книге «Борьба идей и направлений
в языкознании нашего времени» Р. А. Будагов снова
возвращается к затронутой теме. Ей посвящена отдель¬
ная глава. По мнению Будагова, неправомерно внешние
законы отождествлять с законами социальными, а внут¬
ренние — с законами имманентными. Социальные факторы
в самом языке, а следовательно и в теории языка, как
общее правило, «действуют» сквозь призму самого языка,
его системы 7.
«Социолингвистические исследования только тогда мо¬
гут быть плодотворными, когда у самих исследователей
существует ясное понимание социальной природы языка,
ясное понимание языка как глубоко общественного фе¬
номена» (там же, с. 120).
Главным недостатком социолингвистических исследо¬
ваний, по мнению Будагова, является то обстоятельство,
что многие ученые социально обусловленным считают не
сам язык, не его внутренние возможности и ресурсы,
а лишь социальные «институты», с которыми так или иначе
соприкасается язык (см. с. 135).
Сама проблема социальности языка часто сводится
к разрозненным иллюстрациям и отдельным примерам.
Как ни интересны подобные иллюстрации, они еще не
доказывают, что природа языка социально обусловлена.
По мнению Р. А. Будагова, вопрос должен быть постав¬
лен иначе. «Весь уровень развития лексики каждого кон¬
кретного языка социально обусловлен. Если рассматривать
литературный язык, то степень разграничения значений
между синонимами, тонкие лексические оттенки между
словами разных стилистических «пластов», возможность
выразить новые понятия с помощью новых слов, словооб¬
разовательные ресурсы языка и степень их развития, огра¬
ниченность во взаимодействии между терминами и «житей-
7 Будагов Р. Л. Борьба идей и направлений в языкознании нашего
времени. М., 1979, с. 125.
39

скими» словами, как и многие другие, демонстрируют
уровень развития лексики данного языка», — уровень, ко¬
торый сам по себе оказывается социально детерминиро¬
ванным (с. 134, 135).
Ну, а каков же социальный и исторический фонд грам¬
матики? Будагов стремится на примерах доказать, что
этот фонд действительно существует.
Хорошо известно, что в простом предложении латин¬
ского языка глагол находится на последнем месте: pater
filium amat 'отец любит сына’. В романских языках ска¬
зуемое (глагол) переместилось на второе место в предло¬
жении. Существует объяснение этого явления. В связи
с распадом глагольной флексии личные местоимения в ро¬
манских языках становятся постоянными спутниками гла¬
гольных форм. По этой причине глагол передвигался
с последнего места на второе в предложении. Будагов
пытается подвести под это явление социальный фон.
«Старофранцузские тексты, как и средневековые тек¬
сты на других европейских языках, обычно произноси¬
лись, читались, иногда распевались и лишь позднее запи¬
сывались. При „рассказывании44 текста, когда текст про¬
износился в расчете на слушателей, было вовсе не обяза¬
тельно каждый раз повторять имена действующих лиц.
Рассказчик, однажды назвав по имени своих героев, за¬
тем на протяжении сравнительно длительного повество¬
вания мог сообщать своим слушателям о том, что сделал
он и как поступила она. Личные местоимения и начали
перетягивать глаголы. . . Так общественный фактор в ши¬
роком смысле (традиция произносить или записывать
тексты по-разному в разные исторические эпохи) оказал
воздействие на важный процесс в исторической грамма¬
тике французского языка — на порядок слов в предложе¬
нии, в частности на место глагола в структуре простого
предложения» (с. 147).
Вряд ли необходимо доказывать неубедительность при¬
веденного примера. Сомнительно, что такие эпизодиче¬
ские случаи устного воспроизведения старофранцузских
текстов могли бы повлиять на изменение позиции глагола
в языке в целом.
Допустим, что внешние и внутренние факторы в дан¬
ном случае совпали. Но ведь устранение конечной по¬
зиции глагола и превращение новой позиции глагола стало
социальным фактом. Для чего же здесь понадобилось при¬
влечение другого социального фактора. Что здесь прояс-
40

няет одновременное привлечение двух социальных фак¬
тов?
Прилагательное во французском языке может быть и
в препозиции и в постпозиции. Препозиция и постпозиция
прилагательного обычно передают тонкие семантические
оттенки.
В постпозиции прилагательное обычно сохраняет
свое буквальное значение, а в препозиции — фигураль¬
ное. Но в научном стиле имена прилагательные обычно
выступают в непереносном значении, ср., например, 1а
physique nucleaire 'ядерная физика’. Рост удельного веса
научной литературы в современном мире является факто¬
ром глубоко социальным, этот фактор оказывает свое
определенное воздействие и на некоторые грамматиче¬
ские особенности языка (см. с. 152).
Таким образом, Будагов приходит к тому, с чем он
фактически борется. Социально обусловленным здесь
является внешний фактор, т. е. повышение удельного
веса научной литературы, а постпозиция прилагательного
здесь уже оказывается как следствие действия опреде¬
ленных внешних факторов.
Р. А. Будагов еще раз пытается особо подчеркнуть,
что социальные факторы языка не противостоят факторам
имманентным, как обычно считают, а взаимодействуют. Со¬
циальная природа языка обусловлена прежде всего самим
языком, его функционированием в обществе и его истори¬
ческим развитием (см. с. 163).
Для чего, спрашивается, понадобилось Будагову дока¬
зательство такого тесного взаимодействия внешних и внут¬
ренних факторов? Некоторые места из его статьи дают
более или менее ясный ответ на этот вопрос.
Будагов стремится доказать, что вся природа языка
социально детерминирована и что внешние и внутренние
факторы тесно между собой взаимодействуют, но из при¬
веденных им примеров можно сделать вывод, что именно
внешние импульсы определяют внутренние. Глагол в ро¬
манских языках изменил позицию в предложении, потому
что старофранцузские тексты первоначально произноси¬
лись, а не записывались. Движение синтаксиса от сочи¬
нительных к сочинительно-подчинительным и подчинитель¬
ным конструкциям стимулируется развитием литературы,
языковые стили также в значительной степени зависят
от внешних факторов. «Весь язык, — неоднократно под¬
41

черкивает Р. А. Будагов, — связан с действительностью»
(с. 155), т. е. опять-таки с тем, что лежит вне его.
Социальное — это внешнее. Все внутреннее потому и
социально, что оно обусловлено внешним. Только по этой
причине оно всегда и взаимодействует с внешним. Такой
вывод можно сделать из высказываний Р. А. Будагова.
В данном случае Р. А. Будагов, подобно Т. А. Дегтяревой,
пытается обосновать обусловленность внутренних язы¬
ковых факторов внешними факторами.
Иногда дается несколько иная характеристика сущ¬
ности экстралингвистических факторов: «Итак, мы ви¬
дим, — замечает Т. А. Дегтярева, — что все законы язы¬
кового развития, в каких бы ярусах языка они ни прохо¬
дили, то ли в области семантики словарных единиц, то ли
в звуковом строе или грамматике, они обусловлены прежде
всего экстралингвистическими факторами, т. е. факторами
зависимыми от потребностей общества и от конкретных
условий существования этого общества» 8.
Из этой формулировки опять-таки вытекает, что все
в языке определяется экстралингвистическими факторами и
потребностями общества, которое также целиком и пол¬
ностью относится к экстралингвистическим факторам.
В этом смысле очень близко к Р. А. Будагову примы¬
кает Ю. Д. Дешериев. «Все явления, — пишет он, — от¬
носящиеся к социальным факторам языка, образуют пер¬
вую линию, которую можно было бы назвать функцио¬
нальной, или линией развития функциональной структуры
языка, общественных функций языка. Все явления, отно¬
сящиеся к внутренней структуре языка, образуют вторую
линию, которую можно было бы назвать внутриструктур-
ной линией, или линией развития внутренней структуры
языка. Эти две линии развития языка с самого начала
взаимосвязаны, органически взаимопроникают и пере¬
плетаются» °.
Раздельное рассмотрение внешних и внутренних фак¬
торов развития языка Ю. Д. Дешериев также считает
методологически недопустимым. «Изолировать социаль¬
ное от внутреннеструктурного невозможно, напрасно ста¬
раются разъединить их искусственно». И еще: «Функцио¬
нальная линия развития языка является определяющей
по отношению к внутренней структуре языка» 10.
8 Дегтярева Т. А. Пути развития современной лингвистики, с. 177.
9 Дешериев Ю. Д. Социальная лингвистика. М., 1977, с. 25
10 Там же, с. 118; 25.
42

Того же мнения придерживается Будагов: «Обществен¬
ная природа языка определяет не только условия его бы¬
тования, но и все его функции, особенности его лексики и
фразеологии, грамматики и стилистики» и.
«Первоначальной основой, — заявляет далее Ю. Д. Де-
шериев, движущей силой для языковой структуры
служило социальное. Структура языка — порожде¬
ние социального, продукт общества, речевой практики, ре¬
зультат использования органов звукопроизводства в со¬
циальных целях, в коммуникативной функции» 12. В этих
утверждениях Ю. Д. Дешериев ничем не отличается от
Ф. П. Филина, Т. А. Дегтяревой, Р. А. Будагова. Вместе
с тем в его высказываниях имеются положения, довольно
резко отличающие их от взглядов Ф. П. Филина,
Р. А. Будагова и др. Дешериев, очевидно под влиянием
критики работ Марра, признает, что не все в языке является
социально обусловленным и тем самым впадает в противо¬
речие с самим собой. «Во взаимосвязях между различ¬
ными социализованными отношениями необходимо раз¬
личать:
а) социально обусловленные изменения в социализо-
ванных отношениях, являющихся результатом социаль¬
ного давления или воздействия социального фактора. . .
б) структурно обусловленные изменения в социали-
зованных отношениях {лягу—лежу\ берегу—бережешь —
чередование г/ж структурно обусловлено в социализо-
ванных отношениях» (см. там же, с. 122).
«Данные языков мира показывают, что нет прямой
связи между развитием и осложнением структуры обще¬
ства, с одной стороны, фонологической, морфологической
и синтаксической систем — с другой» (с. 71).
«Несмотря на то что в языке все социально — в том
смысле, что язык не может ни возникать, ни развиваться
вне общества, — единицы и варианты разных уровней
не в одинаковой степени являются социально обусловлен¬
ными. В них следует различать социально обусловленные
изменения социализованных отношений и структурно обу¬
словленные изменения социализованных отношений. Так,
возникновение каждого слова социально обусловлено, но
возникновение отдельных форм слов, отдельных фонем,
вариантов фонем обусловлено не непосредственно социаль-
11 Будагов Р. А. Что такое общественная природа языка. — ВЯ,
1975, № 3, с. 24.
12 Дешериев Ю. Д. Указ, соя., с. 145.
43

ними потребностями, потребностями развития сознания,
а через посредство приспособления структуры языка
к внутренним законам его функционирования. Эти формы
являются продуктом внутренних процессов, обуслов¬
лены внутренним взаимодействием языковых элементов»
(с. 165—166).
«Такие уровни, как фонологический, морфологиче¬
ский, настолько „эмансипировались", обособились, что
проявляют полное безразличие к содержанию языка в це¬
лом, отражающему ту или иную сторону современной
социальной жизни. Фонемы [а]• [б]-[в], [г], [д], [е], [ж]
и т. д. ведут себя также безразлично по отношению к со¬
временной социальной действительности, как и к общест¬
венной жизни» (с. 120).
По мнению Дешериева, в языке различаются социали-
зованные и несоциализованные отношения. «Социализо-
ванные отношения — это те отношения, которые социально
существенны, осмыслены, социально значимы» (с. 102).
«Несоциализованные отношения во внутренней структуре
языка — это те отношения, которые социально не выде¬
лены, не маркированы, незначимы» (с. 94).
Однако боясь обвинений в проповеди имманентного
характера языкового развития. Дешериев делает крен
в другую сторону: «Спонтанные изменения или струк¬
турно обусловленные изменения, распространяясь на со-
циализованные отношения (и сливаясь с ними), сами ста¬
новятся социализованными» (с. 133).
Во всех этих суждениях обнаруживаются большие про¬
тиворечия. Каким образом человек, продукт социального
развития, начинает производить нечто несоциализован-
ное, подчиняясь самостоятельным законам развития струк¬
туры языка? Ведь сама структура языка мертва и недви¬
жима. Ее приводит в движение человек, в действиях
которого все социально. Откуда же в структуре языка
появляется несоциализованное, которое в дальнейшем
приходится подвергать социализации? На этот вопрос
в работе Дешериева нет никакого ответа.
Ту же линию проводит в своих работах и Н. С. Чемода¬
нов. Он исходит из известного положения Маркса:«... сущ¬
ность человека не есть абстракт, присущий отдельному
индивиду. В своей действительности она есть совокуп¬
ность всех общественных отношений» 13.
13 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 3.
44

Отсюда автор статьи делает целый ряд выводов: «Сле¬
довательно, с точки зрения Маркса и Энгельса, все прояв¬
ления языка есть проявление общественной деятельности
человека и продукт этой действительности» 14. «Формы
речевой деятельности индивида определяются уровнем об¬
щественных отношений и формами общения конкретной
исторической эпохи . . . Словесное обозначение, которое
полагал тот или иной предмет, возникало отнюдь не в ре¬
зультате теоретического осознания предмета созерцающим
его человеком. . . Оно возникало не в силу анализирую¬
щей, синтезирующей и т. д. деятельности человека, а как
отражение и выражение опыта, накопленного в резуль¬
тате повторяющейся материальной деятельности человека
при наличии определенной общественной связи» 16.
В языке возникают классовые различия в употреблении
слов-понятий. «Но и общенародное значение слова-поня¬
тия, закрепленное в „обыденном сознании", как показал
Энгельс, есть продукт истории и видоизменяется по мере
изменения общественных отношений» 16.
Следует, однако, отметить, что Маркс, определяя
сущность человека как совокупность общественных отно¬
шений, никогда не делал вывода о том, что этот факт опре¬
деляет и объясняет в языке все. Допустим, что формы ре¬
чевой деятельности человека (диалект, национальный язык
ит. п.) определяются уровнем общественных отношений.
Но этот факт опять-таки не в состоянии объяснить всего
того, что происходит в языке.
Если словесное обозначение, которое получал тот или
иной предмет, возникало отнюдь не в результате теорети¬
ческого осознания предмета созерцающим его человеком,
а как отражение и выражение опыта, то это искажение
высказываний Маркса по этому вопросу.
Маркс никогда не сбрасывал со счета роль анализиру¬
ющей и синтезирующей деятельности человека. Он писал,
что люди «начинают с того, чтобы есть, пить и т. д.,
т. е. не «стоять» в каком-нибудь отношении, а активно
действовать, овладевать при помощи действия известными
предметами внешнего мира и таким образом удовлетворять
свои потребности. (Начинают они, таким образом, с про¬
изводства). Благодаря повторению этого процесса способ¬
14 Чемоданов Н. С. Энгельс о социальной обусловленности языка. —
В кп.: Энгельс п языкознание. М., 1972, с. 23.
15 Там же, с. 21, 25, 26.
16 Там же, с. 27.
45

ность этих предметов «удовлетворять потребности» людей
запечатлевается в их мозгу, люди и звери научаются и
«теоретически» отличать внешние предметы, служащие
удовлетворению их потребностей от всех других предме¬
тов» 17.
Каким же образом, спрашивается, человек научился
теоретически отличать внешние предметы, если он, по
Чемоданову, в этом отношении был пассивен?
Утверждение Чемоданова, будто бы общественное зна¬
чение слова — понятие изменяется по мере изменения об¬
щественных отношений, опять-таки основывается на
искажении смысла некоторых высказываний Энгельса.
Энгельс называл этимологическими фокусами толкование
таких слов, как религия, басилевс, латинское тех, царь,
семантическое содержание которых действительно было
другим в более древние эпохи. Но Энгельс не распростра¬
нял этого положения на нейтральные слова.
В целом трактовка социальной природы языка в статье
Н. С. Чемоданова ничем не отличается от высказываний
Ф. П. Филина, Т. А. Дегтяревой, Р. А. Будагова,
Ю. Д. Дешериева и др.
В связи с определением языка как сугубо социального
явления у некоторых советских лингвистов возникла
проблема методов изучения языка. Возникла идея о необ¬
ходимости изучения языка только методами гуманитарных
наук. В. И. Абаев недвусмысленно заявляет, что распро¬
странение структурализма в языкознании — это дегума¬
низация науки о языке. Он обвиняет некоторых наших
языковедов в том, что они не распознали, что сущность
структурализма — не в системном рассмотрении языка,
а в дегуманизации языкознания путем его предельной фор¬
мализации 18. «Модернистскому тезису об изучении языка
в себе и для себя, — заявляет автор, — мы противопостав¬
ляем наш тезис «всякое негуманитарное рассмотрение
языка основано на игнорировании его специфики, а по¬
этому является внелингвистическим» 19.
Нетрудно сделать вывод, что многими советскими язы¬
коведами социальное понимается как внешнее по отноше¬
нию к языку. Отсюда делается вывод, что все в языке опре¬
деляется потребностями мышления и историей общества.
17 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 377.
18 Абаев В. И. Лингвистический модернизм как дегуманизация
пауки о языке. — В Я, 1965, № 3, с. 28.
19 Там же, с. 41.
46

Когда заявляют, что функциональная линия развития
языка является определяющей по отношению к внутренней
структуре языка, то смешивают два вопроса, требующие
специального разъяснения. По мнению этих теоретиков
социального, «создавать значит определять». Но это да¬
леко не одно и то же.
Вряд ли кто будет спорить по поводу того, что чело¬
век предмет социального развития общества и что человек
создает язык. Действительно, все, что есть в языке, соз¬
дано человеком. Но можно ли сказать, что социальная
природа языка все в нем определяет?
Если социальная природа определяет в языке все,
то она тем самым превращается в самостоятельную твор¬
ческую силу, но в действительности это не так. Социаль¬
ная природа языка сама является зависимой. Прежде
всего следует заметить, что язык обслуживает общество
абсолютно во всех сферах человеческой деятельности.
Следовательно, в языке отражаются не только законы
общества, но и законы природы. Смешение этих законов
марксизм считает недопустимым.
Если человеческий язык отражает и законы общества
и законы природы, то социальная природа языка уже не
может определять в языке все. Законы природы отражаются
в языке вполне объективно, а не в зависимости от того,
как человек хочет их себе представить. Законы природы
человек не может отразить каким-то особым социальным
способом и получить результаты, не соответствующие
действительности. Человек в данном случае зависит от
законов природы и они являются определяющими.
Структура языка отражает отношения между предме¬
тами и явлениями материального мира, которые сущест¬
вуют независимо от сознания человека и независимо от
общественных потребностей человека. Напрашивается
вывод, что сама социальная обусловленность структуры
находится в зависимости от чего-то другого и не является
самодовлеющей.
Не следует также забывать, что человек не только об¬
щественное существо, но и биологическая особь, подчиня¬
ющаяся законам организации и развития живых организ¬
мов. Вряд ли следует называть эти законы законами со¬
циальными. Ведь социально то, что создается обществом и
зависит от общества. Законы природы, которым подчиня¬
ется человек, и особенности человека как живого организма
существовали задолго до того момента, когда начали по¬
47

являться человеческие общества. Способность есть, пить,
спать и утомляться не зависит от существования общества
и никакими общественными законами не определяется.
В языке очень многое зависит от особенностей чисто
биологической организации человека. Биологическая на¬
ука давно установила, что чисто биологические возмож¬
ности человеческого организма далеко не безграничны.
Они имеют определенные физиологические ограничения.
Самое интересное состоит в том, что эти физиологические
ограничения не могут быть устранены, так как это неиз¬
бежно привело бы к нарушению жизнедеятельности челове¬
ческого организма. Подобные перегрузки неизбежно вызо¬
вут определенную реакцию, которая выразится в исчез¬
новении следов полученных впечатлений или забываемо-
сти, или в появлении признаков утомления, затрудняю¬
щих дальнейшую работу человеческого организма.
Человеческий организм отнюдь не безразличен
к тому, как устроен языковой механизм. Он старается
определенным образом реагировать на все те явления,
возникающие в языковом механизме, которые недоста¬
точно соответствуют определенным физиологическим осо¬
бенностям организма. Таким образом, возникает посто¬
янно действующая тенденция приспособления языкового
механизма к особенностям человеческого организма, прак¬
тически выражающаяся в тенденциях более частного
характера.
Биологическими особенностями человеческого орга¬
низма объясняется тенденция к экономии языковых
средств, проявляющаяся в самых различных языках мира.
Человеческий организм противится чрезмерной детали¬
зации. Отсюда относительпо ограничены системы фонем,
падежей, глагольных времен. Результатом действия этой
тенденции является стремление к облегчению произно¬
шения, проявляющееся в самых различных его видах
(ассимиляция, упрощение групп согласных, редукция
гласных в безударных слогах и т. п.).
Существуют определенные биологические законы вос¬
приятия окружающего мира. Наиболее ярким проявле¬
нием этих законов является типизация. Человек никогда
не мог бы отразить окружающий мир, если бы его мозг
отражал этот мир хаотически. Человеческий мозг опре¬
деленным образом типизирует действительность, учитывая
объективно существующие общие черты различных пред¬
метов и явлений. Довольно ярко эта тенденция проявля-
48

ется в языке (выделение частей речи, возникновение си¬
стем словообразования и т. п.). Каждый язык стремится
к созданию типового однообразия. Оно сказывается в со¬
здании рядов звуков с одинаковой артикуляцией, сведе¬
нии структурного многообразия слогов к сравнительно
немногим типам слогов, создании определенного порядка
слов, типа ударения. Сюда же относятся такие явления,
как тенденция к выражению разных значений разными
формами и тенденция к выражению одинаковых или близ¬
ких значений одной формой.
Огромное значение в образовании слов языка имеют
различные ассоциации, вызывающие образование одних
слов по сходству с другими, ср. нем. Schlange 'змея’ и
Schlange 'очередь’, рус. нос'часть человеческого тела’ и
нос корабля. А ведь ассоциации это чисто психическое
явление.
Е. Д. Поливанов совершенно прав, когда он говорит,
что «язык есть явление психическое и социальное; точнее,
в основе языковой действительности имеются факты физи¬
ческого, психического и социального порядка; отсюда и
лингвистика, с одной стороны, является наукой есте¬
ственноисторической (соприкасаясь здесь с акустикой и
физиологией), с другой стороны — одной из дисцип¬
лин, изучающих психическую деятельность человека, и,
в-третьих, наука социологическая» 20.
Истинно материалистический подход к явлениям языка
должен учитывать сложность его природы. Выше уже
говорилось о том, что многие лингвисты, стремясь дока¬
зать, что язык сугубо социальное явление, тем не менее
вольно или невольно связывают социальное с внешним,
с историей общества. Однако между социальной потреб¬
ностью и историей общества имеются очень разительные
несоответствия.
В языке существуют процессы, связанные с необходи¬
мостью улучшения языкового механизма. Сюда относятся
проявления таких тенденций, как тенденция к устранению
избыточных свойств выражения, тенденция к устранению
форм, утративших функции, тенденция к устранению язы¬
ковых элементов, имеющих незначительную нагрузку,
тенденция к употреблению более экспрессивных форм,
устранение чрезмерной полисемии слов, приводящей
20 Поливанов Е. Д. Статьи по общему языкознанию. Главная ре¬
дакция восточной литературы. М., 1968, с. 182.
4 Б. Л. Серебренников
49

к тому, что его значение становится нечетким и т. д.
Вряд ли кто будет оспаривать тот факт, что стремление
улучшить языковой механизм связано с социальными
потребностями в общении. Однако все эти процессы невоз¬
можно связать с какой-либо конкретной историей общества.
Различение в языке временных планов — плана насто¬
ящего, прошедшего и будущего — несомненно вызвано
потребностями общения, но возникновение этих различий
нельзя привязать ни к какому конкретному факту истории
данного общества и тем самым объяснить появление этих
различий каким-либо конкретным фактом, поскольку появле¬
ние этих различий могло быть результатом обобщения огром¬
ного человеческого опыта, для которого отдельные исто¬
рические факты ровным счетом ничего не значат. Кроме
того, многое в языке возникло в такие отдаленные эпохи,
о которых историки не располагают никакими конкрет¬
ными сведениями.
Если все в языке определяется обществом, то отсюда
можно сделать совершенно неправильный вывод, что все
в языке определяется общественными законами. Это да¬
леко не так. Язык устроен таким образом, что не все его
компоненты способны отражать историю общества.
Общеизвестно, что лексика является наиболее чувст¬
вительным элементом языка. Все изменения, происходя¬
щие в обществе, могут отразиться в лексике языка. Однако
и лексика требует дифференцированного подхода. Наряду
с такими словами, как престол, трон, охранка, полицей¬
ский и т. д. существуют такие слова, как ноготь, язык,
лес, река, гора ит. д., которые совершенно индифферентны
к тому, каково состояние общества и что происходит
в этом обществе. Конечно и слова этого рода в различных
языках могут изменяться. Древнегреческое оВсор 'вода’
в современном греческом сменилось па vepo. Некогда
существовавшее в коми-зырянском языке слово тыл
'огонь’ было заменено словом би 'огонь’. Объяснить эти
замены какими-либо общественными причинами невоз¬
можно, так как значение этих слов совершенно индиф¬
ферентно к состоянию самого общества и к тому, что в пем
происходит.
Лексика языка отражает массу явлений, предметов,
а также их признаков, которые на протяжении многих
тысячелетий не подвергаются сколько-нибудь существен¬
ным изменениям. Возьмем, к примеру, такие явления,
как способы протекания действия. Действие может быть
50

длящимся, закончившимся, мгновенно совершающимся,
многократным, связанным с постепенным накоплением
качества и т. п.
История языков явно показывает, что на протяжении
веков могут меняться различные средства их выражения
и то вне какой-либо зависимости от истории общества.
Сущность же самих способов протекания действия оста¬
ется неизменной на протяжении многих тысячелетий.
Человек создает не только слова, но и различные способы
связи между словами, определенные средства этой связи.
Каждый язык нуждается в выражении таких связей, как
принадлежность или определенное отношение одного
предмета к другому предмету, местонахождение одного
предмета внутри другого предмета, движение к другому
предмету или движение во внутрь другого предмета или
из внутренней части предмета, от поверхности предмета
и т. д. Все эти отношения совершенно не зависят от со¬
стояния самого человеческого общества и его истории.
И в самом деле, как такое отношение, как местонахо¬
ждение внутри другого предмета может зависеть от смен
общественно-экономических формаций, от революций и
вообще от различных происшествий, происходящих в об¬
ществе. Невольно вспоминается очень странное заявление
Ф. П. Филина: «Толчком к изменениям всегда являются
те или иные общественные причины» 21.
10. Д. Дешериев в одной из своих работ пишет:
«. . . Язык как социальное явление не может существо¬
вать и функционировать без человеческого фактора. . .
социализованпые отношения в структуре языка, „обязан¬
ные человеческому фактору" своим происхождением и
функционированием, являются определяющими природу
языка. . . Поскольку речевая деятельность всегда соци¬
ально мотивирована, то изменения в структуре и элемен¬
тах языка социально обусловлены» 22.
Дешериев, однако, забывает при этом поставить во¬
прос, всегда ли так называемая социальность является
достаточной определяющей и разъясняющей силой. Мы,
конечно, можем объяснить сильное диалектное дроб¬
ление языка как результат влияния специфической обще¬
ственной структуры общества, но во многих случаях со¬
циальность превращается в совершенно пустую и ничего
21 Филин Ф. П. Указ, соч., с. 9.
22 Дешериев Ю. Д. Социальная лингвистика, с. 100.
4*
51

не объясняющую фразу, которая ровным счетом ничего
не объясняет.
Из истории русского языка известно, что система про¬
шедших времен в русском языке некогда была более бога¬
той и включала следующие времена: аорист, имперфект,
перфект и плюсквамперфект. Она была социально обус¬
ловлена, поскольку была создана и принята обществом.
С течением времени эта система была коренным образом
перестроена. Исчезли такие прошедшие времена, как
имперфект, плюсквамперфект и аорист. На базе старого
перфекта было создано так называемое л-овое универсаль¬
ное прошедшее время типа писал. ходил, брил и т. п. Оно
было также социально обусловлено и принято обще¬
ством, по эта социальная обусловленность не в состоянии
объяснить, почему на месте старой системы времен стало
выступать одно прошедшее время.
Следует также иметь в виду, что звуки человеческого
языка, взятые сами по себе, в отрыве от закрепленных
за отдельными звуками комплексов значений, не обла¬
дают способностью к отражению. Язык, лишенный зна¬
чений, представляет мертвую языковую материю, которая
ни на что не указывает, ничто не обозначает, ни с чем не
соотносится и ничего не говорит нам об окружающем нас
мире. Поэтому всякого рода изменения звуков и их соче¬
таний не отражает никаких особенностей человеческого
бытия. Это область звуковой техники, имеющая собствен¬
ные законы. Искать здесь связи между языком и общест¬
вом в плане отражения бытия людей, различных социаль¬
ных, экономических и культурных сдвигов и других об¬
щественных изменений — значит заниматься каким-то
странным и совершенно бесполезным делом.
Некоторые советские лингвисты очень боятся всякого
рода утверждений о наличии в языке так называемых им¬
манентных законов. Вот что пишет по этому поводу
Ф. П. Филин: «Признание полной независимости языка
от общества (уподобление его „естественному порождению”,
своего рода биологическому феномену, имманентной само-
развивающейся системе и т. п.) представляет собой фило¬
софский идеализм, научная несостоятельность которого
доказана марксизмом-ленинизмом» 23.
23 Филин Ф. П. Советское языкознание. Теория и практика, —
ВЯ, 1976, № 6, с. 9.
52

«Внутренняя слабость концепций, —замечает В. 3. Пан¬
филов, — в основе которых лежит принцип имманент¬
ности, абсолютной независимости знаковой системы того
или ипого рода состоит в том, что этот принцип нахо¬
дится в явном противоречии с основным понятием семио¬
тики — понятием знака. Сущность знака, его основная
функция заключается в том, что он представляет, заме¬
щает нечто, находящееся вне этого знака и той знаковой
системы, которая была бы замкнута на саму себя и компо¬
ненты которой пи с чем не соотносились бы вне ее» 24.
Основанием этой аргументации является утверждение
о невозможности существования в языке имманентных за¬
конов, поскольку компоненты языка соотносятся с тем,
что находится вне его. Но в действительности такой им¬
пликации нет, поскольку в языке есть сферы, совершенно
индифферентные к тому, что происходит в обществе. Им¬
манентные законы как раз и проявляются в этих сферах.
Фонетические изменения подчинены особым имманент¬
ным законам, управляющим изменениями звуков, многие
изменения в морфологической структуре языков обязаны
возникновению ассоциаций, подчиняющихся определен¬
ным законам человеческой психики. И вместе с тем мы на
каждом шагу сталкиваемся с тем фактом, как различные
слова указывают па определенные явления и предметы
окружающего пас мира. Одно здесь не исключает другого.
Суеверная боязнь имманентности, наблюдаемая в среде
некоторых наших лингвистов, просто свидетельствует о не¬
понимании того, что в действительнсти происходит в языке.
Стремление непременно связать социальность языка
со способностью языка отражать все то, что происходит
в обществе, явно навеяно вульгарно-социологическими
идеями Марра и упорно продолжает существовать в насто¬
ящее время.
Из стремления превратить социальное в самостоятель¬
ную определяющую силу вытекает и другой существенный
порок теории социальности. Совершенно не учитывается роль
индивида. Дешериев даже заявляет: «Сущность социаль¬
ности в языке заключается, во-первых, в том, что ни одно
предложение, ни одно словосочетание, ни одно слово, ни
одна морфема пе могут быть созданы одним человеком для
самого себя, а могут быть созданы двумя и более членами
24 Панфилов В. 3. Философские проблемы языкознания. М., 1977,
с. 74.
53

коллектива в процессе их совместной трудовой и речевой
деятельности» 25.
Такое заявление не соответствует действительности.
Каждое слово и каждая форма создаются вначале каким-
нибудь отдельным индивидом. Это происходит оттого,
что создание определенного слова или формы требует
проявления инициативы, которая в силу целого ряда
психологических причин не может быть проявлена всеми
членами данного общества. Марио Пей справедливо заме¬
чает: «. . . мы можем предполагать, что общее принятие
(common acceptance) символа осуществляется скорее через
процесс возникновения индивидуальной инновации и ее
постепенного распространения, а не как акт массового
творчества» 26.
Отсюда следует, что социологизовапная масса людей
сама непосредственно никогда не создает языка. Каждое
новшество в языке, в его фонетическом строе, в морфоло¬
гической и синтаксической его структуре создается от¬
дельными индивидами. Общество только в дальнейшем
распространяет и делает вновь созданное общим достоя¬
нием всего народа. В этом состоит вся его определяющая
сила. Однако при изучении природы социального совер¬
шенно недопустимо смешивать те импульсы, которыми
руководствовался индивид при создании новшества и со¬
циальными потребностями массы народа.
Было бы наивно думать, что индивид при создании
инновации всегда выполняет определенный социальный
заказ. Так могут думать только вульгарные социологи.
Индивид чаще всего руководствуется своими личными,
индивидуальными интересами, совершенно не заботясь
о том, будет ли созданное им новшество в дальнейшем
подхвачено всем народом. Когда-то русское слово кричу
звучало как крик]у. Кто-то вместо крикну произнес кричу,
потому что это легче произнести. Затем все это механиче¬
ски распространилось. Здесь скорее первоначально вы¬
ступал в роли определяющей силы индивид, а не обще¬
ство. Пренебрежение ролью индивида опять-таки идет от
Марра, который писал, что «язык это категория социаль¬
ных явлений, отражающих в своем оформлении строй,
смысл и устройство хозяйственной общественной жизни
не индивидуума, а человеческого коллектива» а7.
26 Дешериев Ю. Д. Социальная лингвистика, с. 153.
26 Pei М. The story of language. Philadelphia. N. Y., 1965, p. 12.
27 Mapp H. Я. Избр. работы, т. II, с. 129.
54

Если материалистически подходить к проблеме, что
определяет структуры языка, то следовало бы сказать,
что это определение слагается из действий многих факто¬
ров. В образовании структуры языка одновременно уча¬
ствуют факторы индивидуальные, социальные и биологи¬
ческие. Учитывая эти соображения можно легко сделать
вывод, что социальная природа языка не является такой
всемогущей силой, которая определяла бы в языке абсо¬
лютно все. А между тем некоторые наши лингвисты и фи¬
лософы хотят представить ее именно в этой роли. Значение
социальной функции языка совершенно определенно гипо¬
стазируется.
Стремление к гипостазированию социальной функции
языка имеет определенные причины. Прежде всего оно
подчинено определенной методологической установке,
сущность которой сводится к следующему: главным стиму¬
лом изменения языка являются внешние причины*, внутрен¬
ние законы представляют специфическое преломление зако¬
нов развития общества.
Гипостазирование часто выступает как средство про¬
тивопоставления неомарристского течения структура¬
лизму. В. И. Абаев обвинял структуралистов в отказе от
исторической точки зрения, явившейся величайшим заво¬
еванием науки первой половины XIX в. 28. Таким образом,
структурализм определяется как антимарксистское тече¬
ние в языкознании, а гипостазирование социальной при¬
роды языка как выражение подлинного марксизма.
Возникает вполне законный вопрос, есть ли необхо¬
димость в таком гипостазировании. Классики марксизма
явно не одобряли гипостазирование как метод изучения
общественных явлений. Показательным в этом отношении
является письмо Энгельса Йозефу Блоху от 21 [—23] сен¬
тября 1890 г.: «Я определяю Ваше первое основное поло¬
жение так: согласно материалистическому пониманию
истории в историческом процессе определяющим моментом
в конечном счете является производство и воспроизводство
действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда
не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положе¬
ние в том смысле, что экономический момент является
будто единственно определяющим моментом, то он превра¬
щает это утверждение в ничего пе говорящую, абстракт¬
ную, бессмысленную фразу» 29.
28 Абаев В. И. Указ, соч., с. 28.
29 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 394.
55

Проблема языкового знака
и значения
*
Среди необычайно большого количества высказываний
по поводу языкового знака можно выделить три основные
точки зрения.
В истории советского языкознания существовало мне¬
ние, которое отрицало какую бы то ни было знаковость
слова. Знаковая теория слова вообще рассматривалась
как идеалистическая. Особенно ярко эта точка зрения
выражена в ранних работах Л. О. Резникова: «В области
языкознания агностицизм находит свое выражение глав¬
ным образом в знаковой теории языка. Диалектико-ма¬
териалистическое учение о языке, основанное на принци¬
пах марксистско-ленинской теории отражения, требует
решительной критики этой разновидности агностицизма» х.
«Знаковая теория, — пишет он далее, — в той ее форме,
которую мы здесь рассматриваем (т. е. трактующая язык
как систему произвольных знаков), есть в сущности своей
идеалистическая теория. Она глубоко антинаучна. Она
служит средством проникновения в область лингвистики
вреднейших агностических взглядов. Поэтому ее необхо¬
димо раскритиковать и отвергнуть» 2.
В чем же состоит вред этой теории? Л. О. Резников
далее поясняет: «Положение, что язык есть непосредствен¬
ная действительность мысли, и утверждение, что язык
является только системой знаков, с точки зрения последо¬
вательного материалиста неприемлемы. Знаковая теория
языка основывается либо на выключении значения из
состава слова и сведения слова только к звучанию, либо
па отрицании отражения предмета в значении слова.
В обоих случаях получается разрыв между языком и пред¬
метной действительностью, неизбежно ведущей к агно¬
стицизму. . .
Прежде всего следует указать, что признание слова
только знаком предмета или явления неминуемо ведет
к иероглифической теории познания или еще дальше —
к кантианству и феноменализму (или уже заранее предпо¬
1 Резников Л. О. Против агностицизма в языкознании. — Изв.
АН СССР, ОЛЯ, 1948, т. VII, вып. 5, с. 401.
2 Резников Л, О, Слово и понятие. Л., 1958, с. 29.
56

лагает их в качестве своих философских предпосылок).
Так как в состав слова входит его значение, в значении
слова содержится понятие, а понятие является отраже¬
нием предмета, то совершенно недопустимо рассматривать
слово в целом как знак предмета. Этот последний взгляд
логически неизбежно приводит к утверждению того, что
понятие также является отнюдь не образом, но лишь зна¬
ком внешнего предмета, т. е. приводит к чистейшему агно¬
стицизму.
Гениальное ленинское обоснование теории отражения
и критика кантианства и теории иероглифов идейно во¬
оружают нас для разоблачения подобных агностических
взглядов в области лингвистики» (там же).
По мнению Резникова, слово нельзя признать и знаком
понятия. Признание слова знаком понятия имеет своей
предпосылкой признание слова явлением чисто фонетиче¬
ским, не включающим в себя с необходимостью никакой
семантики (понятийного смысла) (см. там же). «В дейст¬
вительности же всякое слово всегда содержит в себе, как
свой необходимый момент, внутренний смысл, значение,
понятие. Без пего слово — это не слово, а пустое бес¬
смысленное звукосочетание. Игнорирование в слове его
значения означает вместе с тем игнорирование общего
понятия как объективного отражения действительно¬
сти» (с. 30).
Исследователь приходит к выводу, что слово необхо¬
димо рассматривать как единство звучания и значения-
понятия. А так как значение является отображением дей¬
ствительности, то ясно, что слово ни в коем случае нельзя
рассматривать ни как знак предмета, ни как знак понятия.
Слово в действительности является обозначенным поня¬
тием, т. е. обозначенным отражением действительности.
Далее Резников пытается охарактеризовать каждую из
двух сторон слова, т. е. звучание и значение. По его мне¬
нию, следует отвергнуть отождествление слова с предметом
(см. с. 30). «. . .Значением слова является не предмет,
а его отражение в человеческом сознании. Значением слова
является понятие» (с. 32). Были и другие попытки критики
знаковой теории.
Р. А. Будагов в целом отрицает данную теорию:
«. . .Любой национальный язык — это не только опре¬
деленная система обозначений, но и результат своеобраз¬
ного отражения всей деятельности людей, говорящих
па данном национальном языке. . . Концепция знаковой
57

природы языка необычайно обедняет природу националь¬
ных языков, а следовательно, и лингвистику, науку об
этих языках» 3.
Пытаясь объяснить, почему знаковая концепция нацио¬
нальных языков резко обедняет возможности самих этих
языков, он ссылается на высказывания Э. Бенвениста
о том, что семиотика совершенно не интересуется отноше¬
нием языка в действительности, к реальному миру, в ко¬
тором живут люди 4. «Изучать систему языка ради самой
этой системы, одновременно не интересуясь, как с ее помо¬
щью ориентируются люди в окружающем их мире — это
действительно отказаться от самого главного в лингви¬
стике. . . Если значение слова — это неотъемлемая часть
слова, входящая в него органически, если без значения нет
и самого слова, то, следовательно, слово не может быть
простым знаком» 5.
«Серп и Молот в нашей стране — это знак союза ра¬
бочих и крестьян. Но сам этот союз осуществляется до
знака и независимо от знака. Следовательно, знак не вклю¬
чает значения, он односторонен, тогда как слово органически
включает значение, оно двусторонне. Зеленый цвет на до¬
роге может служить показателем разрешения движения.
Но знаком является не разрешение движения, а только
зеленый цвет как показатель этого разрешения (там же,
с. 53). «Ученые должны подходить к понятию знака с уче¬
том постоянно действующих отношений: Знак -> значе¬
ние -> вещь (явление). . . В науке о языке сам знак может
быть только в системе указанных отношений» (с. 52).
На конкретном примере Будагов пытается показать, как
следует понимать взаимоотношение знака, значения и
вещи (явления).
«После изобретения пороха в XVI веке французское
существительное poudre, которое раньше имело значение
пыль, приобрело дополнительное значение пороха. Позд¬
нее эта полисемия была устранена. Poudre стало служить
для наименования пороха, a poussiere для наименования
пыли. Разыскания в сфере знак -► значение -> вещь поз¬
воляют установить причину смены значений. С конца
XVII в. слово poudre в значении пыли вообще стало вы¬
3 Будагов Р. А. Борьба идей и направлений в языкознании нашего
времени. Изд-во «Наука». М., 1978, с. 49.
4 Benveniste Е. La forme et le sens dans le langue. In: Recherehes
sur les systemes significantes. The Hague—Paris, 1973, p. 95.
5 Будагов P. А. Указ, соч., c. 51.
58

ходить из употребления. Сходным образом понятие порох
и пыль разграничены в испанском и португальском язы¬
ках. Итальянский язык не знает этой дифференциации.
То же самое имеет место и в румынском языке (с. 53, 54).
Из всех этих рассуждений Будагов делает вывод:
«. . .если видеть в языке прежде всего знаки (язык —
знаковая система), то осмыслить, в частности, как скла¬
дывались в европейских языках названия для понятий
пыль, порошок, порох невозможно» (с. 55). «Природа
языка сложнее и многоаспектнее природы любой знаковой
системы, даже самой сложной» (с. 61).
Вся эта аргументация довольно странная, поскольку
здесь неправомерно смешиваются две темы — природа
языкового знака как средства коммуникации и проблема
отношений: знак -> значение -> вещь (явление). Практика
показывает, что понимание знака, как знака предмета,
не мешает лингвистам производить глубокие изыскания
в области истории слова, так как это совершенно особая
область языкознания. Семантическая история слова может
быть очень сложной и тем не менее оно пе перестает быть
знаком. Центральная проблема — природа самого зна¬
чения и его отношения к звуковому комплексу в статье
не рассматривается, поскольку, по мнению Будагова,
знаки сами по себе не являются не двусторонними, а одно¬
сторонними единицами (имеют только форму) (см. с. 47,
а также сн. 6).
По мнению Ю. Д. Дешериева, «споры об односторонней
и двусторонней сущности знака до сих пор не дали эффек¬
тивных результатов. Обе концепции оказались неприме¬
нимыми в должной мере к основным единицам языка.
Суждение об односторонней сущности знака выводит
последний за пределы языка. . . Любая языковая единица
должна обладать наряду с материальной природой и зна¬
чением. . .» 6. Форма многозначна. Обе концепции не учи¬
тывают особенностей плана содержания применительно
к полисемии, омонимии, к слову-предложению, к различ¬
ным функциональным нагрузкам слова (экспрессивная,
эстетическая и другие функции) 7. «То, что принято назы¬
вать языковым знаком, не является, пи односторон¬
ней, пи двусторонней, ни трехсторонней (как полагал
А. А. Потебня) сущностью. Тот феномен, который принято
6 Дешериев Ю. Д. Социальная лингвистика. М., 1977, с. 137.
7 Там же, с. 138.
59

называть языковым знаком, как лингвистическая единица
представляет собой в теоретическом и в широком социаль¬
но-лингвистическом и философском плане не знак, а исто¬
рически сформировавшуюся лингвистическую субстан¬
цию» 8.
Эта критика также не затрагивает и не решает централь¬
ную проблему знаковости языка — проблему значения.
С течением времени знаковая теория начинает приоб¬
ретать известное признание. Знаком начинают называть
звуковую оболочку слова. Характерно в этом отношении
рассуждение Е. М. Галкиной-Федорук: «. . .звуковой
комплекс является выражением общенародного понятия
о каком-либо предмете действительности. Поэтому знаком,
т. е. „обозначаемым", можно назвать звуковой комплекс
слова, а не понятие, заключенное в слове. Поэтому сле¬
дует категорически исключить возможность видеть и
в „значении" слова „знак". Слово своим звуковым составом
выражает понятие, которое отражает явление действитель¬
ности, и вместе с тем называет его, тем самым формируя
понятие. Следовательно, слово — не копия предметов,
по и не знак их» °.
Того же мнения стал придерживаться и Л. О. Резников,
который раньше вообще отвергал знаковую теорию слова:
«То, что репрезентируется знаком, — не есть сам знак,
иначе процесс репрезентации потерял бы всякий смысл.
Звучание слова является материальным и выполняет
по отношению к предмету функцию знака.
Значение в свою очередь отображает предмет не непо¬
средственно, а опосредованно — через звучание, так как
обобщенное понятийное содержание действительности
возможно только через вторую сигнальную систему,
т. е. особую систему физиологических связей, возникаю¬
щую при произношении и воспроизведении звуковых ком¬
плексов, имеющих обобщенное значение (выступающие
как сигналы сигналов)» 10.
Последовательным поборником этой точки зрения яв¬
ляется также В. 3. Панфилов: «. . .Языковым знаком
следует считать не языковую единицу в целом, а лишь
ее материальную сторону, т. е. языковой знак представляет
собой не языковую единицу в целом, а лишь ее материаль¬
8 Там же, с. 152.
9 Галкина-Федорук Е. М. Слово и понятие. М., 1956, с. 21.
10 Резников Л, О. Неопозитивистская гносеология и знаковая тео¬
рия слова. — Вопросы философии, 1962, № 2, с. 100, 101.
60

ную сторону, т. о. языковой знак представляет собой не
двустороннюю, а одностороннюю сущность» 11.
Для доказательства этого положения В. 3. Панфилов
приводит следующую аргументацию: «. . .идеальное, бу¬
дучи продуктом мозга как формы высокоразвитой мате¬
рии вместе с тем является результатом отражения вне и
независимо от человека существующей действительности
и в этом смысле также вторично по отношению к ней. Это
положение имеет силу и в отношении той формы иде¬
ального, которую представляет собой идеальная сторона
языковых единиц. Вторичность этой формы идеального как
продукта мозга состоит также и в том, что она есть резуль¬
тат отражения действительности и, следовательно, не
может не быть подобной этой действительности. Положе¬
ние же о произвольности идеальной стороны языковых
единиц предполагает, что она, не будучи подобна объек¬
тивной действительности, независима от нее и, следова¬
тельно, не является вторичной по отношению к пей,
т. е. в его основе лежит идеалистическое решение о соотно¬
шении материального и идеального. Итак, идеальная
сторона языковой единицы, будучи образом тех предметов
объективной действительности, с которыми она соотно¬
сится, в отличие от ее материальной стороны не является
произвольной и, следовательно, знаковой по своей природе.
Этой природой обладает лишь материальная сторона язы¬
ковой единицы. . .
Знак есть обозначающее, объективная действитель¬
ность — обозначаемое; значение знака есть отражение,
объективная действительность — отражаемое» 1?.
К мнению В. 3. Панфилова присоединяется В. М. Солн¬
цев. Он считает, что признание значения отражаемой кате¬
гории, однородной с понятием, и тем самым понимание
значения как факта сознания, препятствует включению
значения в состав знака и служит основанием для призна¬
ния знака односторонней сущностью 13.
«Концепция одностороннего знака исходит из того,
что знак сам по себе есть только указатель, только озна¬
чающее, а значение знака, его означение и есть то, на что
данный знак указывает, и оно не входит в состав знака» 14.
11 Панфилов В. 3. Философские проблемы языкознания, с. 80.
12 Там же, с. 79, 80.
13 Солнцев В. М. Языковой знак и его свойства. — ВЯ, 1977,
№ 2, с. 18.
14 Там же, с. 17.
61

Солнцев даже не ставит вопроса, что же придает матери¬
альному телу знака способность на что-то указывать.
Знак же как материальный предмет всегда находится вне
человека. . . Если же включить понимание таким образом
значения в знак, то следует признать, что знак указывает
на самого себя, или что одна часть знака указывает на
другую, а это абсурдно 15.
Между тем значение не может быть оторвано от знака и
указывает оно не на своего материального носителя, а на
нечто другое.
Того же мнения придерживается П. В. Коппин: «По
отношению к обозначаемому предмету значение высту¬
пает отражением, субъективным образом объективно-су-
ществующего предмета» 16.
Т. П. Ломтев также определяет значение как отраже¬
ние: «Языковое значение представляет собой особое яв¬
ление и по отношению к объективной действительности.
Между знаком и значением существует определенное от¬
ношение. Это отношение выражения. Знак есть выражаю¬
щее: он материален; значение есть выражение: оно иде¬
ально. Между знаком и значением, с одной стороны и
объективной действительностью с другой, существует дру¬
гое отношение. Это — отношение обозначения для знака
и отношение отражения для значения знака. Знак есть
обозначающее, объективная действительность — обозна¬
чаемое; значение знака есть отражение, объективная дей¬
ствительность — отражаемое. Слово представляет собою
не знак, а единство знака, как выражающего средства,
и значения, как выражаемого содержания, которое
в то же время является отражением объективной дей¬
ствительности. Слово связано с объективной действитель¬
ностью: отношением обозначения и отношением отра¬
жения» 17.
Сходные высказывания можно найти и в работах
10. С. Степанова. — Значение слова он считает одной
из форм отражения действительности 18.
Можно ли такую трактовку лингвистического знака
назвать подлинно материалистической? Нельзя, потому
16 Там же, с. 19.
16 Копнин П. В. Введение в лингвистическую гносеологию. Киев,
1966, с. 118.
17 Ломтев Т. П. О природе значения языкового знака. — Вопросы
философии, 1960, № 7, с. 130.
18 Степанов Ю. С. Основы языкознания. М., 1966, с. 149.
62

что она противоречива. Изъять полностью значение из
характеристики знака, сказать, что оно к знаку не отно¬
сится, значит полностью устранить сущность самого
знака. Звук, лишенный какого-либо значения, вообще
не является знаком. Поэтому значение представляет не¬
отъемлемую часть знака. При иной трактовке сущности
знака устраняется само понятие знака.
Действительно ли значение выступает в знаке как от¬
ражение? Внешне может легко показаться, что это дейст¬
вительно отражение. Например, слово береза связано
с определенным понятием. Хорошо известно, что всякое
понятие является отражением действительности. Следо¬
вательно, значение выступает в данном случае как отра¬
жение. Но на самом деле это не так. Функцией отражения
обладают в полной мере только представление и понятие.
Понятие возникает в голове человека раньше звукового
комплекса. Когда человек старается подобрать для нового
понятия звуковой комплекс, оно уже существует у него
в голове. Предположим, человек познакомился с новым
видом дерева, отличающегося от других деревьев белой
корой. Он начинает сравнивать это новое понятие, чтобы
найти какой-то признак, уже имеющий в его языке опре¬
деленный звуковой комплекс. Он выбирает признак «бе¬
лый» и ассоциирует его с новым понятием. Таким образом,
новое понятие получает звуковой комплекс, который в об¬
ществе конвенционально закрепляется за этим понятием
и приобретает способность возбуждать данное понятие
в голове слушающего. Значение здесь выполняет указа¬
тельную функцию. Оно только соотносит звуковой ком¬
плекс с понятием. Некоторые паши лингвисты и философы
почему-то рассматривают это соотношение как отражение.
Поэтому в данной связи совершенно непонятным пред¬
ставляется возражение В. 3. Панфилова: «Трактовка зна¬
чения языковой единицы как ее отношения к денотату
приводит по существу к устранению из языковой сферы
идеального как результата отражательной деятельности
человеческого мышления, поскольку реальными компо¬
нентами знаковой ситуации в этом случае остаются лишь
денотат и материальная сторона языковой единицы» 19.
На самом деле никакого устранения из языковой
сферы идеального здесь нет, поскольку при произношении
звукового комплекса в голове слушателя возбуждается
19 Панфилов В. 3. Указ, соч., с. 59.
63

понятие, т. е. идеальное. Следует также всегда иметь
в виду, что отражение в понятии совершается естественно,
тогда как отнесенность какого-либо звукового комп¬
лекса к предмету или явлению производится в акте но¬
минации искусственно самим человеком.
Нетрудно понять, что все наши лингвисты и фило¬
софы, называющие знаком только материальную часть
знака, фактически продолжают линию раннего Л. О. Рез¬
никова, отрицающего какую бы то ни было знаковость
слова.
Монолатеральная теория знака, сводящая знаковость
к материальной оболочке знака, фактически тоже эли¬
минирует знак, поскольку всякий знак может функцио¬
нировать как знак только в том случае, если он имеет
значение. Материальная часть знака без значения это
не знак.
Представители другой точки зрения рассматривают
слово как знак в целом. Значение при этом не отделяется
от носителя знака, а рассматривается как необходимый
атрибут знака, без чего он перестает быть знаком.
Подавляющее большинство буржуазных философов,
психологов и лингвистов, — пишет Л. О. Резников, —
рассматривают слово в целом как знак, символ, иероглиф,
а язык — как систему знаков и символов. Такого взгляда
придерживаются Кассирер, Рассел, Делакруа, Соссюр,
Вандриес, Карнап, Бюлер, Карнуа, Дьюи, Урбан, Сепир,
Ельмслев, Чейз, Блюмфильд и др.20 Считается, что это
воззрение идет еще от Аристотеля, который утверждал,
что «слова, выраженные звуками, суть символы пред¬
ставлений в душе»21. «Для существования языка, —
говорил Локк, — нужно, чтобы способность человека про¬
изводить членораздельные звуки соединялась со способ¬
ностью пользоваться этими звуками как знаками внутрен¬
них представлений и замещать ими идеи своей души» 22.
В дальнейшем такое понимание стало традиционным.
Например, Соссюр пишет: «Язык — это система знаков,
в которой единственно существенным является соедине¬
ние смысла и звукового образа» 23. «Самое общее опреде¬
ление, которое можно дать языку, это назвать его систе-
20 Резников Л. О. Слово и понятие, с. 27.
21 Аристотель. Об истолковании. Цит. но: Античные теории языка
и стиля. М. — Л., 1935, с. GO.
22 Локк Д. Опыт о человеческом разуме. М., 1898, с. 396.
23 Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М., 1933, с. 39, 78.
64

мой знаков» 24. «Слова являются символами значит зна¬
ками, указывающими, внушающими, напоминающими
о понятиях» 2б. «Языковые явления имеют истоком зна¬
ковый характер» 26.
Этого же взгляда придерживаются и некоторые совет¬
ские авторы. «Слово есть знак» 27. «Вся действительность
слова растворяется в функции быть знаком» 28. «В языке
действительность не отражается, а обозначается. Слово —
знак действительности» 29. «Слово не является отображе¬
нием предмета. . . Слово не отображает, а обозначает
предмет» 30.
Сторонники концепции, рассматривающие знак как
одностороннюю сущность, подвергают подобные взгляды
резкой критике, называя их идеалистическими. Вот что
пишет по этому поводу В. 3. Панфилов: «Трактовка зна¬
чения языковой единицы как ее отношения к денотату
приводит по существу к устранению из языковой сферы
идеального как результата отражательной деятельности
человеческого мышления, поскольку реальными компо¬
нентами знаковой ситуации в этом случае остается лишь
денотат и материальная сторона языковой единицы. Тем
самым из знаковой ситуации исключается и человек как
субъект познавательной деятельности, а это в конечном
счете приводит к тому, что теряется различие между язы¬
ковым знаком как компонентом познавательной деятельно¬
сти человека, направленной на существующую вне пего
действительность, и самой этой действительности, пер¬
вичной по отношению к языковому знаку. Таким образом,
определение значения как отношения знака к денотату
приводит к выводам идеалистического характера» 31.
Вся эта критика основывается па том, что значение,
по мнению авторов этой критики, представляет отраже¬
ние действительности. Если мы превращаем значение в не¬
отторжимый атрибут знака, мы тем самым превращаем
24 Вандриес Ж. Язык. М., 1937, с. 21.
25 Carnoy A. La science du mot. Louvain, 1927, p. 9.
26 Buhler K. Sprachthcorie. Jena, 1934, S. 33.
27 Выгодский Л. С. Мышление и речь. M.—Л., 1934, с. 153.
28 Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка. Л., 1929, с. 17, 21.
29 Мангушев Т. Д. Единство языка и мышления. Автореф. канд.
дис. М., 1953, с. 9.
30 Морозов К. Е. Связь понятия и слова. — Учен. зап. Моск. гос.
пед. ин-та им. В. И. Ленина, т. XCV, вып. 1. М., 1956, с. 122.
См. также: Резников Л. О. Слово и понятие, с. 28, 29.
31 Панфилов В. 3. Указ, соч., с. 59.
5 Б. А. Серебренников
65

значение в знак, вследствие чего в знак превращается
и слово в целом. Если мы мыслим только словами, то,
по мнению некоторых лингвистов, мы мыслим знаками.
Окружающий нас мир становится непознаваемым. От¬
сюда все обвинения в агностицизме.
Как указывалось выше, квалификацию значения как
атрибута знака В. 3. Панфилов называет идеалистической.
А. С. Мельничук в своей рецензии на книгу В. 3. Панфи¬
лова «Философские проблемы языкознания» не соглаша¬
ется с такой оценкой. «Представляется, однако, — за¬
мечает А. С. Мельничук, — что рассматриваемое мнение
такой отрицательной оценки не заслуживает. В. 3. Пан¬
филов сомневается в правомерности включения отноше¬
ния в состав языковой единицы, поскольку, очевидно,
что отношение всегда касается обоих членов отношений,
т. е. в данном случае и языковой единицы и обозначае¬
мой ею сущности. Но рассмотрение знакового отношения
вместе с самим знаком, вступающим в эти отношения,
вовсе не отрицает и не исключает участия в этом отноше¬
нии другого его члена — обозначенного знаком объекта
или его отражения в сознании говорящих. Следует только
учитывать, что здесь речь идет о таком, встречающемся
и в других случаях антисимметрическом отношении, при
котором само наличие знака обусловлено наличием озна¬
чаемого объекта или его отражения, между тем как нали¬
чие объекта ни в кой мере не зависит от наличия соотно¬
симого с ним знака. Наличием знака обусловлено только
одно свойство объекта — быть обозначенным. Понятно
поэтому, что знаковое отношение является свойством,
намного более характерным для знака, чем для обозна¬
чаемого объекта. Именно в знаковом отношении заклю¬
чается основная функция знака, составляющая ее глав¬
ную сущность.
Для наименования этой основной функции знака нет
более точного и более удобного термина, чем общеупотре¬
бительный термин „значение*. . .
Знаковое отношение как основная функция языко¬
вого знака, т. е. его значение, возникает и существует
только в обществе носителей соответствующего языка,
получая конкретное проявление в сознании и речевой
деятельности отдельных индивидуумов. Вне обществен¬
ного сознания значение как отношение знака к означае¬
мому не существует, подобно тому как не существует и
сам практически функционирующий языковой знак. . .
66

Это отношение имеет сугубо идеальный характер и яв¬
ляется результатом многовековой стихийной деятельно¬
сти человеческого сознания.
Понимание значения как отношения языкового знака
к обозначаемым объектам или их отражениям в сознании
исключает философское отождествление значения с пси¬
хологическими образами (конкретными или обобщенными
обозначаемых объектов). При таком понимании за пси¬
хическими отражениями объектов действительности сохра¬
няется относительная независимость от языковых знаков
и более непосредственная связь с самими отражаемыми
и познаваемыми объектами. Роль языковых знаков сво¬
дится в таком случае только к закреплению в общест¬
венном сознании границ между различными классами от¬
ражений действительности, обеспечивающему возмож¬
ность оперирования этими классами в процессе мышления
и к объективированию этих отражений с целью обмена
мыслями в процессах языкового общения между людьми. .
Признание знакового отношения к обозначаемым объек¬
там действительности и их отражениям в сознании гово¬
рящих основной функцией знака, понимаемой как его
значение и образующей идеальную сторону его сущности,
вместе с признанием относительной независимости пси¬
хических отражений обозначаемых объектов от языковых
знаков предлагается в данном случае в качестве фило¬
софской основы диалектико-материалистического понима¬
ния природы языкового знака» 32.
Чтобы установить какое из этих двух пониманий при¬
роды языкового знака является правильным, необходимо
еще раз более подробно рассмотреть, какими характер¬
ными особенностями обладает знак и что представляет
собой значение.
Прежде чем говорить о сущности значения, необхо¬
димо вспомнить, что вообще называют знаком. Как из¬
вестно, под знаком понимают «материальный чувственно-
воспринимательный предмет (явление, событие, действие),
выступающий в познании и общении людей друг с другом
в качестве представителя некоторого предмета или пред¬
метов, свойства или отношения предметов и используемый
для приобретения, хранения, преобразования и передачи
32 Мельничук А. С. Рец. на кн.: Панфилова В. 3. Философские про¬
блемы языкознания. Гносеологические аспекты. — ВЯ, 1977,
№ 4, 1978, с. 133, 134.
5*
67

сообщений (сведений, информации, знаний) или компо¬
нентов сообщений какого-либо рода» 33.
Словесный знак должен быть материальным. «... в
слове и в языке необходимо должен быть материаль¬
ный момент. В противном случае язык не мог бы вы¬
полнять своих функций, и прежде всего свою коммуни¬
кативную функцию, так как один человек может сообщить
что-либо другому лишь посредством того или иного мате¬
риального процесса, воздействующего на органы чувств
воспринимающего субъекта. Человек воспринимает внеш¬
ний мир через ощущения, которые есть результат превра¬
щения энергии внешних раздражений в факт сознания.
Поэтому мысли человека, чтобы быть переданными, должны
получить материально чувственное выражение» 34.
Знак должен быть обязательно соединен с значением. Зна¬
чение не должно быть отрываемо от тела знака. « . . .есть
доводы в пользу того, что проблема значения отнюдь не
может быть выделена из проблемы знака, поскольку по¬
следняя пе может быть отграничена от проблемы значе¬
ния. Ведь понятие знака, не имеющего значения или же
„отделенного" от своего значения, сразу же теряет смысл:
знак без значения не есть знак, и можно лишь весьма
приблизительно характеризовать его в этом случае как
„материал знака", „основу знака", „фигуру знака" и т. д.
Ведь материал знака, не обладающий значением, утрачи¬
вает всякую знаковую характеристику. Знак есть орга¬
ническое единство значения и носителя, т. е. вещественной
основы значения. Сам же по себе носитель значения —
это что угодно, только пе знак: он представляет собой
сочетание звуков, черточек на бумаге, световых вспышек
и т. д. Знак не может существовать без значения; только
в значении коренится то, что делает знак знаком.
Соответственно значение вне знака не может сущест¬
вовать самостоятельно, обращается в нечто. . . Значение
не тождественно знаку в целом, поскольку знак есть
своего рода „союз" значения и его носителя, некоторого
экспонента знака и его основы» 35.
33 Бирюков Б. В. О некоторых философско-методологических сто¬
ронах проблемы значения звуковых выражений. — В кн.: Про¬
блемы знака и значения. М., 1969, с. 59, 60.
34 Мальцев В. И. Лексическое значение и понятие. — В кп.: Про¬
блемы знака и значения. М., 1969, с. 93, 94.
36 Барский И. С. Проблема значения «значение» в теории познания.
Там же, с. 7, 8.
68

Совершенно неправомерными представляются нам по¬
пытки некоторых филологов и лингвистов считать знаком
только материальную оболочку слова, так как в отрыве
от значения материальный носитель оказывается неспо¬
собным осуществлять свою основную функцию указания
па что-либо, т. е. перестает быть знаком.
Что касается главной функции знака, то даже сторон¬
ники монолатеральной концепции знака считают такой
функцией указание. «Материальная сторона билатераль¬
ных языковых единиц характеризуется всеми. . . при¬
знаками знака; она, являясь материальным чувственно
воспринимаемым предметом, указывает, отсылает к дру¬
гому предмету, не обладая каким-либо сходством с дан¬
ным предметом» 36.
Если В. 3. Панфилов считает, что материальная сто¬
рона знака указывает сама по себе, то по мнению
В. М. Солнцева, свойством указывать на что-либо обла¬
дает значение: «Наличие значения является обязатель¬
ным свойством материальных предметов (в языке—зву¬
ков), используемых как знаки. Однако само это значение
в знак не входит и является тем, на что зпак указывает» 37.
Панфилов почему-то забывает о том, что знаковая мате¬
рия или носитель знака сам по себе ни на что указывать
не может. В. М. Солнцев, признавая за значением функ¬
цию указания на что-либо, тем не менее не включает,
подобно В. 3. Панфилову, значение в состав знака.
«Познавательный зпак, — замечает П. В. Чесноков, —
это любой чувственно-материальный факт, который в силу
условной связи в коре головного мозга воспринимающего
существа указывает па другой факт (материальный или
идеальный), вызывая отражение этого факта в виде об¬
раза или мысли» 38.
«Важнейшей особенностью отношения знака и того,
что знак обозначает, является условный характер самого
этого отношения. Условный характер связи вытекает из
отсутствия природной, причинной связи между знаком
и тем, что он обозначает, а также из отсутствия де¬
терминации между обозначаемым и знаком. Любой пред¬
мет может быть знаком любого другого предмета, факта,
36 Панфилов В. 3. О гносеологических аспектах проблемы языко¬
вого знака, — ВЯ, 1977, № 2, с. 3, 4.
37 Солнцев В. М. Языковой знак и его свойства, с. 20.
38 Чесноков П. В. Основные единицы языка и мышления. Ростов,
1966, с. 93.
69

действия, явления и т. и. Мы можем договориться, что
данный предмет, например, спичечный коробок, символи¬
зирует, т. е. обозначает паровоз, пароход, самолет, не¬
боскреб, крокодила, яблоко пли любой другой предмет.
Тем самым коробок наделяется нами свойством быть зна¬
ком. Это свойство не есть его природное материальное
свойство. Это свойство приписано ему людьми. Поскольку
коробок начинает использоваться, т. е. функционировать
как знак, свойство быть знаком можно назвать функцио¬
нальным свойством предмета, используемого как знак.
Однако это свойство отлично от других функциональных
свойств предмета, в данном случае коробка. Способность
при трении головки спички о поверхность вызывать огонь
есть функциональное свойство, обусловленное физиче¬
ским устройством коробка. Однако ни одно физическое,
материальное свойство коробка не имеет ни малейшего
отношения к его свойству быть знаком. Вместо коробка
в той же функции может быть использован любой другой
предмет, например, чернильница. Функциональное свой¬
ство быть знаком есть мысленно приписанное предмету
свойство. Предмет условно используется как знак. От¬
сюда и сам термин „условный знак44. Отсюда и сама ха¬
рактеристика связи между знаком и предметом замещения
как „условной44 . . .Условная связь между звуком и зна¬
чением складывается стихийно исторически при станов¬
лении языка в процессе совместной практической дея¬
тельности людей. Связь эта становится исторически обу¬
словленной, объективной в том смысле, что каждое
новое поколение воспринимает ее как нечто объективно
данное. Но она не становится от этого безусловной, мо¬
тивированной, причинной» 39.
Итак, основными признаками знака являются: мате¬
риальность, обязательное наличие значения, функция ука¬
зания на что-либо, обусловленная наличием значения,
условный характер связи между знаком и предметом или
понятием, которые знак замещает.
Сторонники концепции монолатерального характера
знака единодушно утверждают, что значение — это от¬
ражение действительности. Однако отражением дейст¬
вительности также является восприятие и понятие. Для
чего же в речи должно фигурировать несколько видов
39 Солнцев В. М. Указ, соч., с. 22.
70

отражений? Чем же отличаются друг от друга такие два
отражения, как понятие и значение?
Существуют попытки их различения. Так, например,
Е. М. Галкина-Федорук между понятием и значением
проводит такое различие: «. . .понятие есть логическая
категория, а значение — языковая» 40. Однако такое опре¬
деление не устраняет их различия и не объясняет, по¬
чему в речи одновременно выступают два отражения дей¬
ствительности . Г а лкипа-Федорук определяет значение—
слова следующим образом: «Лексическое значение в слове
это установленная говорящим коллективом связь звуко¬
вого комплекса с теми или иными явлениями действи¬
тельности (например, звуковой комплекс из шести зву¬
ков «рябина» связан в русском языке с понятием дерева
особого вида» 41.
Различие между понятием и значением довольно су¬
щественно. Отражение предмета в голове человека со¬
вершается естественно. В результате обработки данных
рецепторов возникает образ предмета.
Между звуковым комплексом и каким-либо предме¬
том окружающего мира первоначально никакой связи
нет. Здесь нет того, что должно было бы назвать отраже¬
нием. Связь здесь устанавливается самим человеком. Че¬
ловек обычно находит в предмете какой-либо признак,
уже имеющий в его языке звуковой комплекс, и превра¬
щает этот признак в заместителя предмета в целом. Рус.
нога этимологически связано с лит. nagas и латыш, nags
'ноготь’. Отсюда нельзя сделать вывод, что нога пред¬
ставляет отражение ногтя.
Когда такая чисто условная связь произведена, звуко¬
вой комплекс приобретает указательную функцию. Зна¬
чение в отличие от понятия всегда приобретается, а не
возникает естественным путем.
Условная и искусственно установленная связь не мо¬
жет ни в каких случаях рассматриваться как отражение.
Если говорят, что значение есть отражение, это факти¬
чески неправильно. На самом деле значение — это услов¬
ная связь звукового комплекса с попятием, установлен¬
ная человеком.
Правильное понимание сущности значения мы нахо¬
дим у В. И. Мальцева: «. . .значение не есть отражение
40 Галкина-Федорук Е. М. Слово и понятие, с. 82.
41 Там же, с. 47.
71

объективной реальности в какой бы то ни было форме,
а являются связью, отношением между словом (звуковым
комплексом) и различного рода духовными формами, от¬
ражающими внешний мир» 42. «. . .значение не является
внутренним свойством словесного знака, его стороной
или частью. Как бы мы пи анализировали комплекс сло¬
весных звуков, мы не обнаружим в нем чего-либо, что
можно назвать значением. Значение приобретается пред¬
метом или явлением, выступающим в роли знака в связи
с его отношением к чему-то, что пе является знаком.
Еще раз подчеркнем, — значение не проявляется в от¬
ношении, а именно приобретается в этом отношении» 43.
«Отношение слова к предмету состоит в том, что оно
замещает его как средство информации о нем, иначе го¬
воря, является знаком предмета» 44.
Не менее важным вопросом является вопрос о место¬
нахождении значения. Находится ли значение в самом
носителе знака или вне его. По мнению И. С. Нарского:
«. . .значение отличается от знака, и, мало того, оно не
может находиться „внутри44 материала знака, т. е. носи¬
теля значения. Это видно из следующего. Для актуаль¬
ного бытия значения необходима пе только его знаковая
основа (носитель), но и наличие того, кто (или что) вос¬
принимает знак, а затем его интерпретирует (интерпре¬
татор) именно как нечто, обладающее определенным зна¬
чением. В этом случае, если интерпретатор является со¬
знающим субъектом, ментальное значение находится,
очевидно, в его голове, тогда как материалом знака бу¬
дет в этом случае не только находящийся также в голове
чувственный или речевой образ (например, образ слова
«зеленый свет»), но и сам внешний предмет или процесс
(например, некоторая конкретная вспышка зеленого
света, которую данный субъект только что увидел, и т. п.).
Кроме того, нередка ситуация, когда тот или иной субъект
не понимает значения данного знака, что это знак, имею¬
щий какое-то значение. Значит, значение обладает отно¬
сительной самостоятельностью. . . .Соответственно, ма¬
териал знака в его специфической для знака структуре. . .
существует самостоятельно, будучи в то же время „гото¬
42 Мальцев В. И. Значение и понятие. — В ки.: Проблема значе¬
ния в лингвистике и логике. М., 19G3, с. G.
43 Мальцев В. И. Лексическое значение и понятие, с. 96.
44 Чесноков П. В. Основные единицы языка и мышления, с. G4.
72

вым“ к тому, чтобы функционировать в связи с актуаль¬
ным значением, т. с. чтобы самому стать актуальным
составным элементом языка. Значит, материал знака,
когда он уже включен в данный знак, также обладает
относительной самостоятельностью значения. Таким об¬
разом, значение не отделимо от знака, но в то же время
оно не тождественно знаку в целом» 45.
П. В. Чесноков рассматривает языковое значение не
как мысль (не как отражение предмета), а как отношение
особого рода. При нашем подходе мысли, соответствую¬
щие словам, не включаются в слова, а рассматриваются
как находящиеся вне их, по в то же время неразрывно
связанные с ними. При этом он ссылается па известное
высказывание К. Маркса: «Название какой-либо вещи
не имеет ничего общего с ее природой». Если бы мысль
входила в название вещи, т. е. в слово, то последнее за¬
ключало бы в себе нечто общее с природой обозначаемой
вещи, ибо мысль является отражением вещи, а содержа¬
ние отражения совпадает по меньшей мере с частью отра¬
жаемой вещи 46.
Сложность трактовки сущности значения осложня¬
ется тем, что существует довольно много концепций зна¬
чения. Н. Г. Комлев считает, что значение есть:
1) называемый предмет;
2) представление о предмете (или идеальный предмет);
3) понятие;
4) отношение а) между знаком и предметом; б) между
знаком и представлением о предмете (или идеальным пред¬
метом); в) между знаком и понятием; г) между знаком и
деятельностью людей; д) между знаками;
5) функция слова знака;
6) инвариант информации;
7) отражение (отображение) действительности 47.
Некоторые лингвисты предполагают, что звуковой
комплекс связывается непосредственно с предметом. Од¬
нако с таким мнением далеко не все согласны. В. И. Маль¬
цев считает, что существует мнение, что языковой знак
приобретает значение в отношении с внешним объек¬
том.
45 Царский И. С. Указ, соч., с. 8.
46 Чесноков П. В. Указ, соч., с. 62.
47 Комлев II. Г. Компоненты содержательной структуры слова.
М., 1969, с. 10.
73

Такое мнение представляется нам не подтвержденным
убедительными доводами. Между словесным знаком и
предметом как двумя физическими явлениями нет ника¬
кой самостоятельной связи. Эта связь устанавливается
бессознательно или сознательно людьми в их социальной
практике, при этом установление такого отношения опо¬
средовано обобщающей деятельностью мышления: имено¬
вание словом — звучанием предмета основывается на
понятии этого предмета, ибо именуется, как правило,
не отдельный предмет, а класс предметов, существенные
признаки которого закреплены в понятии. Мы называем,
например, «собакой» не только отдельную особь или пред¬
ставителей одной породы этих животных, но и всех пород
от огромного сен-бернара до маленькой комнатной со¬
бачки.
«. . .словесный знак соотносится непосредственно с по¬
нятиями и другими формами отражения мыслью реаль¬
ности, а отношение его к предмету носит опосредствован¬
ный характер» 48.
В свете изложенного можно рассмотреть правомер¬
ность некоторых аспектов изучения значения. Есть такие
аспекты, которые не могут привести к правильному по¬
ниманию значения слова, например аспект — значение =
отношение между знаком и деятельностью. По бихевио¬
ристической теории, слову-знаку соответствует модель
человеческого поведения, представляющая собственно зна¬
чение. Слово в речевом акте навязывает адресату опреде¬
ленную модель поведения.
Если слово практически и связано с какой-то мо¬
делью поведения, то изучение его в этом плане не дает
возможности уяснить, что такое знак и значение. Кроме
того, эта теория отвергается многими исследователями,
например, Г. Клаусом. «Не может быть и речи, что чело¬
век якобы может быть „управляем41 внешними раздражи¬
телями. Мозг и высшие организмы — это кибернетические
системы с внутренней моделью внешнего мира. Их пове¬
дение отнюдь не является только функцией внешнего раз¬
дражения» 40.
Разновидностью бихевиоризма является операциона-
лизм. По мнению операционалистов, значение термина
48 Мальцев В. И. Лексическое значение и понятие, с. 96.
49 Клаус Г. Сила слова. М., «Прогресс», 1967, с. 26.
74

следует искать в том, что человек думает, когда говорит,
а не в том, что он говорит 60.
По мнению И. С. Нарского: «Значение — это то, что
устойчиво сохраняется при преобразованиях информа¬
ции, в некоторой аналогии с тем, что стоимость — это
то, что инвариантно при эквивалентном обмене различных
потребительских стоимостей» 51. Разработка слова в этом
аспекте опять-таки не дает ответа на вопрос, что такое
знак и значение. Значение часто рассматривается в двух
аспектах: значение=отношение между знаком и понятием
и значение=отношение между знаком и представлением.
Нам представляется неправомерной абсолютизация
того и другого аспекта. Значение может, конечно, быть
отношением между знаком и понятием. Однако человек
мыслит не всегда понятиями. Человек может мыслить
также восприятиями и обобщенными образами.
В. И. Мальцев, по-видимому, прав, когда утверждает,
что словесный знак соотносится непосредственно с по¬
нятием и другими формами отражения мыслью реально¬
сти 62.
Старое представление о том, что каждому названию
соответствует предмет, к которому это название относится,
не точно. Большинство слов языка каким-то образом про¬
ецируется на неязыковую действительность и служит не
самим себе, а в разной степени точно отражает эту неязы¬
ковую действительность. В самом деле, какие предметы
имеются в виду, когда мы употребляем слова теория,
январь, ничто, ах, из-за? 63
В заключение нам хотелось бы подчеркнуть еще раз,
что квалификация значения как указания, не элимини¬
рует наличия в голове человека понятия как отражения
действительности. Если человек в процессе номинации
создает указание на это понятие, то здесь нет ничего та¬
кого, что бы вело к идеализму или агностицизму. Указа¬
ние на нечто, объективно существующее, не есть средство
идеализации последнего. Наоборот, наделение знака от¬
ражательной функцией представляет чистейший идеализм
и искажение действительности.
Концепция двусторонности знака вернее отражает
истину, поскольку без значения не может быть знака.
50 Bridgmann Р. W. The Logic of Modern Physics. N. Y., 1927, p. 5.
51 Нарекий И. С. Указ, соч., c. 39.
52 Мальцев В. И. Лексическое значение и понятие, с. 96.
•3 Комлев Н. Г, Указ, соч., с. Ю, 11.
75

Отрыв звуковой оболочки от значения является серьез¬
ной методической ошибкой. Что же касается самого зна¬
чения словесного знака, то значение не отражение, как
ошибочно заявляют некоторые лингвисты и философы.
В действительности только понятие представляет отра¬
жение. Сущность значения сводится к указанию, возни¬
кающему на базе чисто условной связи между звуковым
комплексом и предметом или явлением, устанавливаемой
человеком.
Проблема типов мышления
*
Проблема взаимоотношения языка и мышления, не¬
смотря на значительное количество работ, посвященных
этой теме, до сих пор остается дискуссионной. В языко¬
знании и психологии существует несколько точек зрения
по этому вопросу.
Наиболее многочисленная группа лингвистов и пси¬
хологов, к которой примыкают также многие наши фило¬
софы, считает, что мышление совершается только на базе
языка. В качестве главного аргумента они выдвигают
утверждение, что абстрактное человеческое мышление,
или, как они иногда называют, подлинное мышление
может существовать только на базе языка. Приведем
некоторые наиболее типичные высказывания.
«Мысли людей могут возникать и существовать только
на базе языкового материала в форме отдельных слов и
их сочетаний. „Чистых44 мыслей, обособленных от языка,
не существует» Ч «Мышление, протекая в неразрывной
связи с материальными физиологическими процессами
головного мозга, вместе с тем может происходить и про¬
исходит только на основе и при помощи языка» 2. «Язык и
мышление находятся в неразрывном единстве: нет языка
без мысли и, наоборот, мысли без языка» 3.
1 Андреев И. Д. Пути и трудности познания. М., 1968, с. 69.
2 Панфилов В. 3. К вопросу о соотношении языка и мышления. —
В кп.: Мышление и язык. М., 1957, с. 11 <8.
3 Кошевой К. К. Суждение и предложение и павловское учение об
условных рефлексах. Пермь, 1959, с. 14.
76

«Мышление и язык, — замечает А. Г. Спиркин, —
находятся не в механическом взаимодействии, а в непре¬
рывной органической связи. Их нельзя отделить друг от
друга, не разрушая того и другого. Не только язык не
существует вне мышления, но и мысли, идеи не существуют
оторванно от языка. . . Процесс мышления не предше¬
ствует и не может предшествовать во времени процессу
словесного выражения мышления. Мышление совершается
не до облачения его в форму языка, а на основе языка.
Мышление и формирование мысли в словах — это не два
каких-то последовательных во времени процесса: сначала
процесс выражения мышления, — а одновременный, еди¬
ный процесс словесного мышления и осмысленной речи. . .
Иногда появляются объяснения, почему мышление
может существовать на базе слов. Абстрактное мышление
без слов невозможно. . . Слово с самого начала выполняет
по существу незаменимую роль в обобщающей работе
мышления. Именно с помощью слова человек оказался
в состоянии перейти от познания отдельных предметов и
явлений к их обобщенному отражению в форме понятий. . .
Обобщение не может возникнуть без слов. Человек ока¬
зался способным отвлекать от предметов те или иные свой¬
ства лишь с появлением слова» 4.
«Без воплощения мысли в звуковой оболочке слова, —
пишет В. И. Старовойтов, — без неизбежного участия
внешней его стороны в процессе отражения мышлением
объективного мира никаких мыслей, понятий об этом мире
у человека фактически не может существовать. Объясня¬
ется это тем, что мысль в таком случае лишается возмож¬
ности отвлекаться, абстрагироваться; она лишается
способности обобщения конкретного в своеобразный душев¬
ный сплав — понятие» б. «Концептуальное мышление, опе¬
рирующее общими понятиями, вообще было бы невозмо¬
жно без помощи языка» в. «Мышление понятиями, — заме¬
чает Е. М. Галкина-Федорук, — протекает в словесном
оформлении. Всякое понятие реализуется, выявляется
в слове или в словосочетании. Без слов понятия сущсство-
4 Спиркин А. Г. Мышление и язык. 2-с изд. дополненное. М., «Мос¬
ковский рабочий», 1958, с. 39, 40, 42, 43, 46.
6 Научные труды по философии. Белорусский гос. ун-т, 1958,
№ 46, вып. 2, с. 61.
6 Резников Л. О. О роли знаков в процессе познания. — Вопросы
философии, 1961, № 8, с. 120.
77

вать не могут» 7. «. . . без чувственно-материальных язы¬
ковых средств, — по мнению П. В. Чеснокова, — появле¬
ние абстракций невозможно» 8.
Отсюда неизбежно должен следовать вывод, что зву¬
ковой комплекс является создателем понятия. До возни¬
кновения звуковой оболочки никаких понятий быть пе
могло. Вряд ли такая точка зрения звучит достаточно
убедительно. Само абстрактное понятие совершенно лиша¬
ется истории. Оно появляется как чудо в связи с появле¬
нием слова.
Тогда появляется другой взгляд, объясняющий, как
все это произошло. Оказывается, абстрактное постепенно
накапливалось и уже потом произошел внезапный скачок,
окончательно завершивший образование абстрактного по¬
нятия.
«Когда накапливается достаточное количество матери¬
ала в форме восприятий и представлений, — пишет
И. Д. Андреев, — чувственное познание скачкообразно
перерастает в абстрактное мышление в форме понятий,
суждений и умозаключений» 9. «Мы считаем, — заявляет
Л. О. Резников, — что этот скачок состоит в том, что от¬
влекаемые стороны, признаки мысленно отделяются, от¬
рываются от всех прочих сторон, признаков, входящих
в состав чувственных образов воспринимаемых предметов,
соединяются со словесной формой, образуя значение слова
и превращаются тем самым в особое нечувствительное
содержание человеческой мысли — содержание понятия.
Все это составляет единый акт: отвлекаемые признаки,
отрываясь, соединяются (со словесной формой) и, соеди¬
няясь, отрываются (от прочих признаков); отрыв отвлека¬
емых признаков только и возможен благодаря соединению
первых со словесной формой. Соединение со словесной
формой это только конечный акт образования абстрактного
понятия. До этого оно формировалось постепенно.
«... потребности, вытекающие так или иначе из условий
материальной жизни, из их практической деятельности,
обусловили необходимость перехода от мышления в пред¬
ставлениях к мышлению в понятиях, от элементарного
наглядно-образного мышления к мышлению понятийному.
7 Галкина-Федорук Е. М. Слово и понятие. М., 1956, с. 35.
8 Чесноков П. В. Основные единицы языка и мышления. Ростов.
1966, с. 39.
8 Андреев 11. Д. Указ, соч., с. 46.
78

Диктуемая практическими нуждами необходимость отвле¬
чения и обобщения, выходящего за рамки возможного
в наглядных представлениях, явилась источником обра¬
зования понятий. . . Переход от представлений к понятиям
предполагает наличие ряда предпосылок, условий. Эти
предпосылки относятся, прежде всего к содержанию мы¬
сли. Первым условием (общей предпосылкой) этого пере¬
хода является наличие в самой окружающей действитель¬
ности существенно общего в предметах и явлениях, того
объективно общего, сходного, которое могло бы отвле¬
каться и согласно которому предметы и явления могли бы
обобщаться, группироваться в определенные классы.
Вторым условием (специфической причиной) является
наличие социально детерминированной потребности в от¬
ражении этого существенно общего путем такого способа
отвлечения и обобщения, который возможен лишь посред¬
ством образования понятия. В процессе перехода от пред¬
ставления к понятию содержание понятия, его „материал “,
подготовляется, складывается, конституируется по ука¬
занным выше причинам, принадлежащим, собственно,
к неязыковой сфере».
«Таким образом, слово содействует рождению понятия
и завершает процесс его образования. Слово является ору¬
дием образования понятия, но не его источником. Обоб¬
щающая роль слова производна, а не первична. Если бы
понятия не отражали единства, общности, существующих
в самих вещах, в материальном мире, то они не могли бы
составлять значений слов» 1в.
Того же взгляда придерживается П. В. Чесноков.
«Причиной исторического перехода от чисто чувственного
отражения действительности к мышлению являются как
чисто физические изменения в организме высших живот¬
ных (прежде всего совершенствование и усложнение фун¬
кций мозга), так и те изменения, которые произошли
в объективных условиях жизни живых существ — непо¬
средственных предков человека, а именно переход к обще¬
ственному образу жизни и систематической трудовой дея¬
тельности, составившей материальную основу всего суще¬
ствования формирующегося общественного коллектива.
Трудовой процесс, с одной стороны, требовал познания
не внешних случайных и переходящих свойств предметов,
а их впутрепних признаков, являющихся более или менее
19 Резников Л. О. Понятие u cjobo. Изд-во ЛГУ, 1958, с. 8, 9.
79

устойчивыми и постоянными, составляющих сущность
вещей и процессов, а также внутренних необходимых свя¬
зей между предметами и явлениями, при которых возни¬
кновение одного предмета или явления неизбежно влечет
за собой возникновение и другого. Без познания таких
признаков и связей (хотя бы наиболее простых и доступ¬
ных из них) трудовая деятельность невозможна. С другой
стороны, сам материальный трудовой процесс давал воз¬
можность для такого познания, так как способствовал
проявлению скрытых свойств предметов и явлений, кото¬
рые при простом, поверхностном созерцании недосту¬
пны» п.
По мнению вербалистов 12, только звуковой комплекс
завершает процесс полного образования понятия.
В работах некоторых философов и лингвистов звуко¬
вому комплексу начинает приписываться функция фикси¬
рования понятия.
«Язык, по мнению А. Г. Спиркина, дал возможность
человеку фиксировать общее в предметах и явлениях, их
связях и отношениях, расчленить их, соотнести и синте¬
зировать в понятиях и представить как относительно
устойчивые» 13.
«Наш далекий предок, — замечает Г. А. Геворкян, —
часто наблюдал. . ., что если долго тереть одним куском
дерева по другому, они нагреваются. В результате мил¬
лиардного повторения аналогичных операций из поколе¬
ния в поколение человек получил доказательство того,
что есть нечто общее между всеми операциями «трения»,
что именно это общее и является причиной, вызывающей
другое явление — „теплоту"». Г. А. Геворкян далее спра¬
шивает: «Но как же закрепить в уме и выразить это общее,
сту причинную связь внешне различных явлений? Эту
„виочувственную, лишенную образа и формы" закономер¬
ность невозможно фиксировать в чувственно-наглядной
форме. Такой субъективной впечувственной формой, в ко¬
торую облекается и в которой выражается познанная
закономерность является слово» 14.
21 Чесноков П. В. Указ, соч., с. 29, 30.
12 Вербалистами мы называем сторонников теории о существова¬
нии мышления только на базе слова. — Б. С.
13 Спиркин Л. Г. Происхождение языка и его роль в формировании
мышления. — В кн.: Мышление и язык. М., 1957, с. 69.
11 Геворкян Г. А. О роли абстракции в незнании. Ереван, 1957, с. 45.
ЬО

Основную причину возникновения знакового отноше¬
ния Л. О. Резников видит в недостаточности естественных
образов восприятия и представления для репрезентации
общего, существенного, необходимого для выражения
внутренних связей и отношений. Поэтому систематическое
пользование знаками началось лишь с развития мышления
понятиями, ибо последнее по может ни формироваться,
ни сохраняться и сообщаться иначе, как путем фиксации
их в знаках» 1б.
Эту точку зрения развивал также в свое время Сеченов.
«Без речи, — утверждает Сеченов, — элементы внечувст-
венного мышления, лишенные образа и формы, не имели
бы возможности фиксироваться в сознании; она придает
им объективность, род реальности, конечно фиктивной, и
составляет поэтому основное условие мышления внечувст-
венными объектами» 16.
Во всех этих рассуждениях много нестройного и неор¬
ганизованного. Во-первых, в какой области звуковой
комплекс должен фиксировать понятие. Несомненно
в языке, так как язык весь состоит из знаков. Но сторон¬
ники вышеуказанных точек зрения утверждают, что и
в сознании понятие также без закрепления не могло бы
существовать и рассыпалось бы как неплотное облако.
Здесь опять выступает порочная теория неправильного
понимания материального субстрата понятия. Материаль¬
ным субстратом понятия является вещь (иногда отноше¬
ние). Понятие может исчезнуть только тогда, когда ис¬
чезает сама вещь.
Некоторые лингвисты утверждают, что чувственному
отражению действительности совершенно чуждо обобще¬
ние. «С помощью чувственного представления, утверждает
А. Д. Наседкин, пе могут быть отражены такие классы
предметов, как клюв вообще, дом, стол, человек вообще.
Посредством языковых средств преодолеваются узкие
горизонты живого созерцания и на основе языка формиру¬
ется абстрактно-обобщающий способ отражения мира. . .
Без языка и речи последовательная смена чувственных
образов оставалась бы неуправляемой со стороны чело¬
века. Смена представлений в этом случае определялась бы
только изменением ситуации. Процесс отражения был бы
15 Резников Л. О. Гносеологические вопросы семиотики. Л., 1964,
с. 93.
16 Сеченов И. М. Избранные философские и психологические про¬
изведения. М., 1947, с. 497.
6 Б. А. Оребрснннков
81

настолько прикован к конкретной ситуации и ограничен
ею, что никакое обдумывание и размышление было бы
невозможно» 17.
«Любое стремление включить в мышление наглядные
образы, — заявляет П. В. Чесноков, — есть стирание
грани между чувственным и рациональным отражением
действительности. . . . Для полного освобождения отра¬
жения от чувственности нужно, чтобы психофизиологи¬
ческий факт, возбуждающий его, по своей чувственной
природе ничего общего не имел с данным отражением,
чтобы его связь с отражением была чисто условной (усло¬
внорефлекторной, говоря словами И. П. Павлова). Лишь
благодаря такой связи отражение общего высвобождается
из плена чувственной индивидуальности, и этим разруша¬
ется противоречие между обобщающим характером отра¬
жения и единичной формой наглядного образа, в рамках
которой начинается обобщение» 18.
«Чтобы отразить общее в чистом виде, нужно освобо¬
диться от всякой чувственности в отражении («вышелу¬
шить» — это общее из наглядного образа), к тому же наи¬
более общие признаки недоступны простому чувственному
созерцанию и не содержатся в наглядном образе (живот¬
ное вообще, растение вообще)» 19.
Представление об общем, абсолютно освобожденном от
всего чувственного, абсолютно не реалистично и отражает
механистический взгляд на вещи. Наши общие понятия
только тогда лишаются всего чувственного, когда мы о них
ровным счетом ничего не знаем. Во всех других случаях
произношения слова, служащего названием вещи, вызы¬
вает, хотя и редуцированный, но какой-то чувственный
образ данной вещи.
Можно привести много авторитетных высказываний,
показывающих, что дело обстоит совсем не так, как изо¬
бражают его А. Д. Наседкин, П. В. Чеспоков и др.
«. . .нормальный человек, — говорит И. П. Павлов, —
хотя он пользуется вторыми сигналами, которые дали ему
возможность изобрести пауку, усовершенствоваться и
т. д., будет пользоваться второй сигнальной системой
только до тех пор, пока опа постоянно и правильно соотпо-
17 Наседкин А. Д. Язык как средство формирования мысли. —
В кн.: Язык и мышление. М., «Наука», 1967, с. 71.
18 Чесноков П. В. Указ, соч., с. 12, 38.
19 Там же, с. 37.
82

сится с первой сигнальной системой, т. е. с ближайшим
проводником действительности» 20.
«Во всякое понятийное обобщение, — замечает
С. Л. Рубинштейн, — как правило, включена чувствен¬
ная генерализация. Чувственные элементы, включенные
в отвлеченное мышление, то и дело выступают в виде
чувств, схем, интуитивных решений, отвлеченных проблем
и т. д.» 21
«Чувственное и абстрактное взаимосвязаны. Никакое
отвлеченное познание невозможно в отрыве от чувствен¬
ного. Это не только в том смысле, что любое теоретическое
мышление исходит в конечном счете из эмпирических дан¬
ных и приходит даже к самому отвлеченному содержанию
в результате более или менее глубокого анализа чувствен¬
ных данных, но и в том, более главном смысле, что то или
иное, пусть очень редуцированное чувственное содержа¬
ние, всегда заключено и внутри отвлеченного мышления,
образуя как бы его подоплеку» (там же, с. 70, 71). По мне¬
нию Л. С. Рубинштейна, «наглядные элементы включаются
в мыслительный процесс в виде более или менее генерали¬
зированного содержания восприятия, в виде обобщенных
образных представлений и в виде схем, которые как бы
антицитируют и предвосхищают словесную еще не развер¬
нутую схему мыслей» (с. 61).
«В гносеологической литературе широко представлена
та точка зрения, что чувственному познанию доступны
только явления, а не сущность, только случайное, а не
необходимое, только единичное, а не общее, только
субъективное, а не объективное. В какой мере это дейст¬
вительно так?
Прежде всего: поскольку объектом ощущения и вос¬
приятия является объективная реальность, ясно, что в са¬
мом их объекте заключено и единичное, и общее, и слу¬
чайное, и необходимое, и явление, и сущность (т. е. суще¬
ственное в явлениях). Ясна, далее невозможность такого
метафорического обособления друг от друга явления и
сущности, единичного и общего, случайного и необходи¬
мого, которое предполагается отнесением к ощущению и
восприятию только явления (в отрыве от общего), только
случайного (в отрыве от необходимого)» (с. 103).
20 Павловские среды, т. III. М.—Л., 1949, с. 318.
21 Рубинштейн С. Л. Принципы и пути развития психологии.
М., 1959, с. 71.
6*
83

Идея о том, что в чувственном нет общего имеет своим
источником широко распространенное среди некоторых
философов и лингвистов убеждение, что чувственное не
способно вообще создать общее. По мнению В. 3. Панфи¬
лова: «. . .мы не можем себе представить дом или собаку
вообще и т. п. И это понятно, так как мы могли бы это
сделать только в том случае, если бы были возможны обоб¬
щенные ощущения, являющиеся элементами представ¬
ления» 22.
В действительности здесь чувственное обобщение со¬
здается, но только не тем путем, как предполагает Пан¬
филов. Трудно представить, что созерцание пяти елей
способно создать чувственную амальгаму обобщенного
чувственного, но тем не менее амальгама здесь все-таки
получается. На основании чувственного содержания чело¬
век получает знание о предмете. Он знает, например, что
такое пальма, какой у нее ствол, какие листья, какого
цвета кора и т. д.
Он может даже чувственно представить себе пальму.
Ее образ будет слагаться из частей когда-то виденных
им в жизни пальм или в роли ее чувственного заменителя
может выступать совсем недавно виденная им пальма.
Лучшим доказательством того, что дело происходит
именно так, является деятельность художника. Художник
может сесть за стол и нарисовать пальму, хотя в данном
месте пальмы вообще могут не расти.
Кроме того, следует иметь в виду некоторые другие,
весьма существенные факты. Абстрактное мышление про¬
текает на базе материала чувственного познания и явля¬
ется органическим продолжением и развитием чувствен¬
ного познания. «Исходным материалом для образования
понятий являются воспринимаемые и наглядно представ¬
ляемые чувственные образы окружающей предметной
действительности. Образование понятий происходит путем
отвлечения каких-либо сторон этих чувственных образов
и осознания их как особых, самостоятельных отражений
мысли» 23.
Если из этих фактов делать логические выводы, то
понятие как-то должно быть преемственно связано с его
предшественниками или формами чувственного познания
мира, т. е. ощущением, восприятием, представлением,
22 Панфилов В. 3. Указ, соч., с. 130, 131.
23 Резников Л. О. Слово и понятие, с. 10.
84

а также с чувственным образом предмета. Эта преемствен¬
ность должна состоять в том, что в понятии в какой-то
мере должно сохраняться что-то чувственное, хотя и
в меньшей мере. Это доказывается хотя бы тем, что при
произношении слова всегда выступает какой-то чувствен¬
ный образ, сопровождающий понятие. При произношении
слова «лошадь» в сознании говорящего и в особенности
в сознании слушающего возникает чувственный образ
лошади — общие очертания ее тела, уши, копыта, хвост
и т. д. Понятий, лишенных всего чувственного, в дейст¬
вительности не существует.
С. Л. Рубинштейн справедливо замечает, «что различие
между ощущением и мышлением заключается не в том,
что в первом вообще отсутствует обобщение (генерализа¬
ция), что всякое обобщение дело только мышления. Обоб¬
щение есть и в ощущении и мышлении, но характер этого
обобщения различен» 24. Кроме того, не всякий звуковой
комплекс может обозначать во всех случаях предельно
абстрагированные предметы.
Приведем небольшой отрывок из «Капитанской дочки»
А. С. Пушкина: «Никто не встретил меня. Я пошел в сени
и отворил дверь в переднюю. Старый инвалид, сидя на
столе, нашивал синюю заплату на локоть зеленого мун¬
дира» 25.
Сам процесс мышления не представляет однородного
целого. Мы часто не мыслим понятиями. «Логическая
отнесенность, — замечает Л. А. Абрамян, — не всегда
равносильна отнесенности к научному понятию. С поня¬
тиями в строгом смысле соотносятся термины, составляю¬
щие особую часть лексики «Обыденные же слова, или,
точнее говоря, слова, используемые в ненаучном конте¬
ксте, соотносятся с идеальными образами, менее опреде¬
ленными, чем логическое понятие, но в то же время более
обобщенными, чем чувственное представление» 2в.
Кроме того, даже чувственные формы познания по
степени абстрагированности не находятся на одном уро¬
вне. «Можно допустить, — говорит Д. П. Горский, —
что уровень абстракции у представлений может быть не¬
24 Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание. О месте психического во
всеобщей взаимосвязи явлений материального мира. М., 1957,
с. 104.
26 Пушкин А. С. Капитанская дочка. М., 1957, с. 24.
26 Абрамян Л. А. Гносеологические проблемы теории знаков. Ере¬
ван, 1965, с. 163.
85

одинаковым. . . Представления бывают разные: с одной
стороны, их образы могут быть близки к ситуации, в кото¬
рой воспринимается предмет, с другой стороны, — более
отвлеченные и обобщенные» 27.
Многие представители этой точки зрения признают
мышление у животных, но это мышление всегда привя¬
зано к определенной ситуации. «Мышление животных, —
замечает П. Ф. Протасеня, — протекает на почве первой
нервной системы, т. е. не носит словесного характера.
Оно рождается лишь под непосредственным влиянием
внешних материальных объектов и процессов, оказываю¬
щих влияние на органы чувств животных» 28. «Различие
между человеком и животным, — пишет А. Г. Спиркин, —
состоит в том, что животное мыслит о том, что оно видит,
слышит и ощущает» 29. «Так, чтобы познать, — заявляет
П. В. Чесноков, — что дверца горящей печи жжется,
домашнее животное должно несколько раз прикоснуться
к горячей печной дверце. В результате нескольких чувст¬
венных отражений связи дверцы и жжения вырабатыва¬
ется обобщенный чувственный образ этой связи (образ
обжигающей дверцы), который может воскрешаться в па¬
мяти лишь при определенной ситуации (животное видит
печную дверцу или ощущает запах раскаленного металла,
из которого она сделана)» 30.
Выходит, что в мозгу животного имеется определенный
обобщенный чувственный образ, который воскресает в па¬
мяти животного только в определенной ситуации. Вне же
этой ситуации он вообще не появляется, как бы исчезает.
Но ведь проявиться при определенной ситуации он может
только в том случае, если он хранится в памяти животного
даже в случае отсутствия соответствующей ситуации.
Об этом говорят многочисленные факты. Например, со¬
бака может узнать своего хозяина только потому, что
у ней имеется в голове обобщенный образ своего хозяина.
Утверждение о том, что вне ситуации обобщенные об¬
разы в голове животного якобы отсутствуют, понадобилось
27 Горский Д. П. Вопросы абстракции и образования понятий.
М., 1961, с. 161.
28 Протасеня П. Ф. О словесном мышлении как специфической
особенности познания. — Научи, труды по философии Бело¬
русок. гос. ун-т им. В. И. Ленина, 1958, вып. 2, с. 27.
29 Спиркин А. Г. Мышление и язык, с. 58.
30 Чесноков П. В. Указ, соч., с. 28.
86

здесь для того, чтобы все это подогнать под формулу
«Никаких понятий без слов быть не может».
Знание предмета, представление о его характерных
свойствах уже в сознании животных оторвано от конкрет¬
ной ситуации. «Узнавание предметов, — указывал
И. М. Сеченов, — очевидно, служит животному руково¬
дителем целесообразных действий — без него оно не от¬
делило бы щепки от съедобного, смешивало бы дерево
с врагом и вообще не могло бы ориентироваться между
окружающими предметами ни одной минуты» 31.
Многие вербалисты распространяют мнение, что зву¬
ковой комплекс является единственным средством абстра¬
гирования. Без него абстрактное мышление невозможно.
Можно показать без особого труда, что такое мнение
основано на недоразумениях. Способность к абстрагиро¬
ванию возникла у человека задолго до появления речи.
Поэтому неправильно утверждать, что только наличие
слов является главной причиной абстрактного мышления.
Абстракция в известной мере связана с обобщением.
Живому организму свойственна врожденная генерали¬
зация раздражителей. По мнению И. П. Павлова, в коре
головного мозга может иметься группированное предста¬
вительство явлений внешнего мира. Этой форме обобщен¬
ного отражения явлений Павлов придавал очень большое
значение и рассматривал ее как прообраз понятий, возни¬
кающий без слова 32.
В философии обычно принято делить процесс позна¬
ния на идущие по восходящей линии ступени, именуемые
формами познания. Такими формами являются ощущение,
восприятие, представление и понятие. Предпосылки воз¬
никновения в мозгу человека инвариантного образа
предмета были заложены уже в первой стадии познания
объективного мира, т. е. в ощущении. Уже в процессе
ощущения наряду с восприятием различными органами
чувств отдельных свойств воздействующего па них пред¬
мета происходит синтез, способствующий его целостному
восприятию. Живой организм имеет дело не только с от¬
дельными свойствами, но и с целостными предметами,
познание которых в их целостности составляет не менее
важную жизненную задачу, поэтому познание общих
свойств предметов превращается в особо важный и необ-
81 Сеченов И, М. Указ, соч., с. 467.
82 Павловские среды, т. III. М.—Л., 1949, с. 3.
87

ходимый этап познания. Но если ощущение создает
только известные предпосылки для целостного отображения
предмета, то отличительным свойством такой ступени
чувственного отражения действительности, как вос¬
приятие, является целостность отображения предмета.
Благодаря целостности в восприятии в сферу непосред¬
ственного знания входят такие существенные стороны
предмета, которые были скрыты в ощущении. Восприятие
является результатом практической деятельности чело¬
века и содержит известные элементы обобщения. Воспри¬
ятие зависит от имеющихся у человека знаний, потребно¬
стей, интересов, навыков. Считается обычно, что восприя¬
тие может дать сведение только о том, что непосредственно
воздействует на животное или человека, т. е. знание кон¬
кретной ситуации. Здесь еще не происходит отрыва от кон¬
кретного предмета.
Следующей более высокой ступенью познания объ¬
ективного мира являются представления.
В восприятии имеется некоторая инертность — впеча¬
тление может длиться некоторое время после того, как
внешний агент уже перестал действовать. Развитие пси¬
хической деятельности в связи с усложнением условий
существования живых организмов шло по линии закреп¬
ления и усиления этой инерции, в результате чего образ
стал сохраняться и, что более важно, воспроизводиться
в отсутствие предмета. Произошел таким образом отрыв
образа от конкретной ситуации от времени. Образ стал
существовать и воспроизводиться независимо от наличия
или отсутствия в каждый данный момент предмета, вы¬
звавшего этот образ» 33.
Такой отрыв образа от конкретной ситуации имеет
определенные причины.
«Простейшее представление, представление единичного
предмета, как правило, не есть результат разового воз¬
действия на чувства. Оно образуется в результате много¬
кратного воздействия па чувства и многократного образо¬
вания ощущений и восприятий от данного предмета.
Уже одно это обстоятельство приводит к тому, что при об¬
разовании представления единичного предмета произво¬
дится простейшее элементарное абстрагирование; так как
один и тот же предмет каждый раз воспринимается в раз¬
33 Орлов В, В. Особенности чувственного познания. Пермь, 1962,
с. 181.
88

личной обстановке, в окружении различных других пред¬
метов, то в представлении в первую очередь не закрепля¬
ются условия, обстоятельства его воздействия на чувства.
В чувственно наглядном образе не закрепляются также те
свойства и стороны данного предмета, которые не при¬
сутствуют в каждом его восприятии. В представлении, как
правило, закрепляются те свойства и стороны предмета,
те его отношения с другими предметами, которые в нем
ярко выделяются, «бросаются в глаза» и играют опреде¬
ленную роль в жизнедеятельности использующего пред¬
мет индивида» 34.
Все это свидетельствует о том, что абстрагирование от
конкретной ситуации возникает значительно раньше по¬
явления звукового комплекса. Кроме того, существуют
различные типы абстракции, не одинаковые по происхо¬
ждению. Говоря об абстракции, многие имеют в виду ак¬
тивную абстракцию, представляющую результат целенап¬
равленной умственной деятельности субъекта.
И. Д. Андреев так, например, определяет сущность
абстрагирования: «Каждый предмет имеет бесконечное
множество свойств, сторон, связей. Человек не может поз¬
нать все свойства сразу, а выбирает из них те, которые его
интересуют, отвлекаясь от всех остальных. Этот процесс
видения одних свойств и отвлечение от остальных и назы¬
вается абстрагированием» 35.
В философской и лингвистической литературе широко
распространено мнение, будто бы человек при создании
абстракции сознательно отвлекается от лишних деталей,
отбирая только наиболее существенное.
«Отвлекаясь от всего несущественного, случайного,
индивидуального, — замечает Андреев, — мышление при
помощи общего глубже и полнее познает отдельное, кон¬
кретное, ибо общее отражает природу вернее, глубже, точ¬
нее именно потому, что оно отражает главное в явлении,
указывает на более существенное в нем. В этом и состоит
могучая сила абстрактного мышления» зв.
По мнению Горского, «понятие отличается от представ¬
ления тем, что предмет ему соответствующий мыслится
лишь с точки зрения вполне определенных выделенных
свойств, в нем зафиксированных. Эти свойства являются
34 Геворкян Г. А. Указ, соч., с. 14.
35 Андреев И. Д. Указ, соч., с. 66.
36 Там же, с. 51.
89

специфическими для предмета. Мы при этом отвлекаемся
от иных свойств предмета и от конкретной ситуации,
в которой он воспринимался» 37.
Обычное понимание абстракции относится фактически
к типу волюнтативной абстракции, обычной для научных
исследований. Классическим примером абстракции этого
типа может быть «Капитал» К. Маркса, где Маркс начинает
исследования капиталистического способа производства
с анализа товара, абстрагируясь вначале от всех услож¬
няющих этот анализ явлений.
Но существует абстракция естественная, не зависящая
от воли человека. При отражении предметов и явлений
окружающего мира в голове человека головной мозг
превращает поступающую извне информацию в образ.
Образ вещи не сама вещь, а ее отражение. Он пе совпадает
непосредственно со своим предметом. Обобщение и абстра¬
гирование от бесконечного числа свойств вещи и фиксиро-
ванпи его только наиболее устойчивых и постоянных
черт превращает образ в некий идеальный объект, инва¬
риант класса предметов, не существующий фактически
в реальной действительности. Следовательпо образ вещи
сам по себе представляет результат абстракции. Но
было бы ошибочно думать, что эта абстракция представ¬
ляет результат чисто волюнтивного абстрагирования.
Абстрагированный образ вещи возникает вследствие
несовершенства человеческой памяти. Знание о предмете
было редуцированным по той простой причине, что чело¬
веческая память не в состоянии сохранить все мельчай¬
шие подробности. Оно содержало юлько общее. Нет
ничего удивительного в том, что инвариантный образ
предмета был бледным и редуцированным. Таким образом,
главным фактором создания этого типа абстракции было
несовершенство человеческой памяти.
Следует также отметить, что каждый объект действи¬
тельности обладает бесконечным числом свойств и может
вступать в бесконечное число отношений. Но эта беско¬
нечность не является актуальной. Объект никогда не всту¬
пает во все возможные для него отношения сразу. Для этого
было бы необходимо актуально осуществить все возмож¬
ные существования этого объекта одновременно, что,
естественно, никогда не выполнимо. Это, между прочим,
противоречит факту развития и изменения объекта. Осу¬
37 Горский Д. II. Указ, соч., с. 101.
90

ществление для объекта сразу актуально всех возможных
условий его существования означало бы, что в объекте
осуществляются одновременно все его состояния — прош¬
лые, настоящие и будущие, т. е. объект должен бы суще¬
ствовать, не развиваясь и не изменяясь. Невозможность
актуализировать всю бесконечную совокупность свойств
объекта означает, что в каждом конкретном случае объект
выступает, выявляя только часть своих свойств. Можно
было бы сказать, что объекты действительности как бы
абстрагируют сами себя 38.
Методически совершенно неправомерно решать вопрос
о роли абстракции в мышлении словами, опираясь только
на какой-то один тип абстракции. Не менее важным вопро¬
сом является также выяснение того, какие типы абстрак¬
ций участвуют в образовании понятия.
Определение понятия в лингвистической и философ¬
ской литературе настолько неоднозначно и противоречиво,
что можно утверждать, что окончательно оно до сих пор
не установлено. Понятие можно рассматривать с двух
точек зрения — содержательной и функциональной. По¬
нятие, рассматриваемое с точки зрения его содержания,
может быть определено как известная сумма знания о ка¬
ком-либо предмете или явлении. Разумеется, что у разных
людей эта сумма знаний будет неодинаковой. Сказать
что-либо определенное о типах абстракции, участвовавших
в образовании и накоплении этой суммы знаний фактиче¬
ски невозможно, так как здесь могли иметь место разные
типы мышления и разные типы абстракций.
Рассмотрим теперь как ведет себя слово в речи. Слово
в речи имеет три основные функции — номинативно-
дифференциальную, экспликативную и репрезентативную.
Основная задача номинативно-дифференцирующей функ¬
ции состоит в произпошении звукового комплекса с той
целью, чтобы слушающий опознал обозначенный данным
звуковым комплексом предмет или его признак (качест¬
венный или процессуальный). Совершенно ясно, что
для осуществления этой цели нет никакой необходимости
воспроизводить всю сумму сведений о данном предмете,
которая может быть в сознании слушающего. Весь расчет
в данном случае ориентируется на то, чтобы слушающий
38 Глинский Б. А., Грязнов Б. С., Никитин Е. П. Моделирование
как метод научного исследования (гносеологический анализ).
М., 1965, с. 34—36.
91

опознал предмет по какому-то минимуму дифференциаль¬
ных признаков. Объем сведений о предмете, заключаю¬
щийся в минимуме дифференциальных признаков, может
быть очень невелик. Для того чтобы иметь достаточное
представление о корабле, достаточно знать хотя бы самые
его общие контуры и ассоциировать с морем.
Иными словами, качественно это тот же обобщенный
образ предмета, который существовал у людей доязыко¬
вого периода. Фактически это представление. Представле¬
ния имеются, по-видимому, у высших животных. «Без на¬
личия. . . образа и без его пространственной проекции
во внешней среде было бы немыслимо приспособление
животного на расстоянии, когда жизненно важный объект
не находится в непосредственном контакте с ним, будь
этот объект пищевое вещество или грозящий жизни живот¬
ного враг 39.
Отличительной особенностью всех вербалистов явля¬
ется извращенное понимание сущности материального и
идеального применительно к языку. Л. Б. Баженов и
Б. В. Бирюков так определяют сущность материализма:
«Методологическим отправным пунктом должен на наш
взгляд явиться основной тезис материализма, отрицающий
субстанциональность идеального, пе допускающий ника¬
ких идеальных бытий как самостоятельных сущностей —
тезис о единстве языка и мышления» 40.
Марксистско-ленинская теория отражения действи¬
тельно базируется на принципе признания внешнего мира
и его отражения в голове человека. «. . .вне пас сущест¬
вуют вещи. Наши восприятия и представления — образы
их» 41. «Материализм в полном согласии с естествознанием
берет за первичное данное материю, считая вторичным
сознание, мышление, ощущение. . .» 42. Идеальное, психи¬
ческое пе представляет собой самостоятельной суб¬
станции.
Где же в таком случае материальный субстрат у поня¬
тий, выраженных словом? Если утверждение о возмож-
30 Беритпов И. С. О физиологических механизмах поведения выс¬
ших позвоночных животных. — Изв. АН СССР. Серия биол.,
1957, № 2, с. 143.
40 Баженов Л. Б., Бирюков В. В. Семиотика и некоторые аспекты
проблемы языка и мышления. — В кп.: Язык и мышление. М.,
1967, с. 254.
41 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 109.
42 Там же, с. 39.
92

пости мышления без слов, по мнению верба листов, яв¬
ляется насквозь идеалистичным, то, очевидно, звуковые
комплексы и являются материальным субстратом понятий,
поскольку они представляют звуковую материю. Нетрудно
понять, что отражениями такой материи они быть пе могут,
поскольку звуковой комплекс не имеет ничего общего
с природой того предмета, который он обозначает. Мате¬
риальным субстратом представлений и понятий являются
предметы окружающего мира, а не звуковые комплексы,
само отражение осуществляется в мозгу человека.
«Психическое, как свойство мозга, находит свое выра¬
жение в рефлекторной функции. Рефлекс, как механизм
отражения, и есть та физиологическая формация мозга,
в результате которой возникает субъективный образ
объективного мира. Внешние предметы, воздействуя на
мозг, вызывают физиологический процесс, сущность кото¬
рого заключается в образовании условных рефлексов или
временных нервных связей, представляющих собой меха¬
низм отражения объективной реальности тех объектов,
которые обусловили процесс раздражения в нервной
ткани» 43.
Если некоторые лингвисты и психологи утверждают,
что мышление возможно без слов, то где здесь идеализм?
Ведь они при этом не отрицают того, что понятие является
отражением вещей.
Правильное понимание сущности материализма мы на¬
ходим у С. Л. Рубинштейна, который писал: «Конкретным
выражением материалистического монизма в вопросе
о гносеологическом отношении образа к вещи является
положение: образ вещи — это идеальное, т. е. отраженная
в субъекте, в его мозгу, форма отраженного существования
вещи» 44.
Вербалисты материальную опору понятий ищут в зву¬
ковых оболочках слов, тогда как слова являются лишь
техническим средством коммуникации. Материальный суб¬
страт у понятий совсем другой.
Значит, в высказываниях многих наших философов и
лингвистов мы имеем дело не с подлинным материализмом,
а с каким-то в высшей степени странным извращением его.
43 Хромов II. А. К вопросу о физическом и психическом. — В кн.:
Учение И. П. Павлова и философские вопросы психологии. М.,
1952, с. 127.
44 Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание, с. 36.
93

Мышления без слов быть не может, потому что мысли,
лишенные материальной опоры в слове, становятся само¬
стоятельно существующими идеальными сущностями.
Но что делать, если даже в этом случае они являются от¬
ражением объективно существующих вещей и их отноше¬
ний. Все равно, скажут вербалисты, утверждение о суще¬
ствовании мышления без слов является идеалистическим.
Вербалисты утверждают, что их взгляды полностью
соответствуют взглядам классиков марксизма, которые
будто бы также не допускают возможности мышления без
языка.
«На „духе44, — говорит Маркс, — с самого начала лежит
проклятие, — быть „отягощенным материей, которая вы¬
ступает здесь в виде движущихся слоев воздуха, звуков —
словом, в виде языка. Язык так же древен, как и сознание;
язык есть практическое, существующее и для других лю¬
дей и лишь тем самым существующее также и для меня
самого, действительное сознание, и, подобно сознанию,
язык возникает лишь из потребности, из настоятельной
необходимости общения с другими людьми» 45.
Отсюда некоторые наши лингвисты сделали вывод,
что мышление возникает только на базе языка. Но ведь
здесь Маркс всюду говорит о сознании (das Bewustsein)
и нигде не употребляет слова мышление (das Denken).
Зачем произвольно навязывать Марксу совершенно дру¬
гое понятие? Ведь сознание и мышление —- это далеко
не одно и то же. «Сознание [das BewuPtsein] никогда не
может быть чем-либо иным, как осознанным бытием [das
bewuPte Sein], а бытие людей есть реальный процесс
их жизни» 46. Сознание — это отражение бытия. Созна¬
ние есть обобщение и личная практика людей в опосред¬
ствованной, обобщенной форме, т. е. в форме понятий.
Все это пока ничего не говорит о том, что мышление
может совершаться только на базе языка, поскольку сам
источник понятия находится за пределами языка.
Как же в таком случае понять выражение Маркса:
«Язык так же древен, как и сознание»?
Это невозможно сделать без соблюдения следующих
условий: 1) необходимо объяснить высказывание, исходя
из общего контекста работы в целом; 2) необходимо опре¬
делить главную цель работы, которой подчинены все со-
45 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 29.
46 Там же, с. 25.
94

держащиеся в ней высказывания. Прежде всего следует
заметить, что работа Маркса «Немецкая идеология» пред¬
ставляет полемическое произведение, направленное про¬
тив младогегельянцев.
«Так как у этих младогегельянцев, — замечает
Маркс, — представления, мысли, понятия, вообще продукты
сознания, превращенного ими в нечто самостоятельное,
считаются настоящими оковами людей — совершенно
так же, как у старогегельянцев они объявляются истин¬
ными скрепами человеческого общества, — то становится
понятным, что младогегельянцам только против этих
иллюзий сознания и надлежит вести борьбу. . . согласно
их фантазии, отношения людей, все их действия и все
их поведение, их оковы и границы являются продуктами
их сознания. . .» 47. В противоположность гегельянцам
Маркс утверждает: «Не сознание определяет жизнь,
а жизнь определяет сознание» 48.
В отношении к языку у Маркса сопрягаются две сто¬
роны в понимании материального: «чувственно осязаемое
(звуки языка)» и зависимость сознания от реального бытия
людей. В этом сочетании первое подчинено второму. Соз¬
нание людей является отражением реальной жизни, но
общественным сознанием оно становится при помощи чув¬
ственно воспринимаемых слов и форм языка. Значит,
вопреки младогегельянцам, оно и в этом случае не высту¬
пает как чистое сознание, оторванное от всего материаль¬
ного. Здесь нет даже пи малейшего намека на то, что мыш¬
ление невозможно без языка. Маркс всегда говорит об
общественном сознании и самым тесным образом связан¬
ном с ним языке.
Выражение Маркса: «Язык так же древен, как и со¬
знание» необходимо понимать в том смысле, что язык и
сознание представляют два необходимых условия суще¬
ствования общества. Язык есть средство, орудие, при
помощи которого люди обмениваются мыслями и добива¬
ются взаимного понимания, без которого общественное
сознание немыслимо. Общественное сознание не могло бы
возникнуть без языка, поскольку опыт познания мира
отдельными индивидами может превратиться в коллектив¬
ный опыт только при посредстве языка.
47 Маркс К., Энгельс Ф. Указ, соч., с. 18.
48 Там же, с. 25.
95

Отстаивая свои взгляды, вербалисты опираются еще
на одно высказывание К. Маркса, содержащееся в его
работе «Немецкая идеология»: «Язык есть непосредствен¬
ная действительность мысли». Отсюда вербалисты делают
вывод: «Мышление существует только па базе слова».
Но о какой действительности здесь идет речь?
Эта фраза дана у Маркса в таком контексте: «Для фи¬
лософов одна из наиболее трудных задач — спуститься
из мира мысли в действительный мир. Язык есть непосред¬
ственная действительность мысли. Так же, как философы
обособили мышление в самостоятельную силу, так должны
были они обособить и язык в некое самостоятельное,
особое царство. В этом тайна философского языка, в кото¬
ром мысли, в форме слов, обладают своим собственным
содержанием. Задача спуститься из мира мыслей в дей¬
ствительный мир превращается в задачу спуститься с вы¬
сот языка к жизни. . . Философам достаточно было све¬
сти свой язык к обыкновенному языку, от которого он
абстрагирован, чтобы узнать в нем извращенный язык
действительного мира и попять, что пи мысли, пи язык
пе образуют сами по себе особого царства, что они — то¬
лько проявления действительной жизни» 49.
Для того чтобы правильно понять смысл этого выска¬
зывания Маркса, необходимо прежде всего уяснить, какой
язык Маркс имеет в виду. Маркс обращает свое внимание
прежде всего на язык философов. Философы, по выраже¬
нию Маркса, обособили мышление в самостоятельную
силу, определяющую сознание. Совершенно естественно,
что и их философский язык, отражающий эти взгляды,
также превратился в нечто оторванное от реальной дей¬
ствительности. Поэтому Маркс ставит перед философами
задачу спуститься из мира мысли в действительный мир,
спуститься с высот философского языка к жизни, «свести
свой философский язык к обыкновенному языку, от кото¬
рого он абстрагирован, чтобы узнать в нем извращенный
язык действительного мира», отражающего реальную
действительность.
Язык, по Марксу, — непосредственная действитель¬
ность мысли, отражающей действительный мир, а не выра¬
жение мысли, определяющей человеческое сознание.
Мысль, выраженная в языке, становится действительной и
49 Маркс К., Энгельс Ф. Указ, соч., с. 448, 449.
96

в другом смысле, т. е. доступной для других членов об¬
щества.
Именно в этом заключается истинный смысл приве¬
денного высказывания о языке как о реальной действитель¬
ности мысли, а не о том, что мышление возможно только
на базе языка. Внеязыковые формы мышления также
отражают действительность. Подтверждением того, что
мышление на базе слов не является единственной формой
мышления, может служить одно из высказываний Маркса:
«Даже основной элемент мышления, элемент, в котором
выражается жизнь мысли — язык — чувственной при¬
роды» б0. Таким образом, Маркс, считая язык основным
элементом мышления, допускает существование и других
элементов.
Вербалисты могут сказать, что их точку зрения пол¬
ностью разделяет физиолог И. П. Павлов. Конечно, у него
есть высказывания как бы подтверждающие их точку зре¬
ния. Так, Павлов считал понятие новой ступенью отраже¬
ния, являющейся исключительной принадлежностью че¬
ловека. «У собаки, — говорил он, — общего понятия
нет» 51.
Однако в отличие от вербалистов Павлов признавал
наличие разных типов мышления, что совершенно ясно
вытекает из некоторых его высказываний: «Вторые сиг¬
налы представляют собой отвлечения от действительности
и допускают обобщение, что и составляет наше лишнее,
специально человеческое мышление»б2.
Здесь слово лишнее ясно свидетельствует о том, что
ученый допускает наличие каких-то других типов мыш¬
ления, помимо специально человеческих.
И это так. «Мышление обезьяны, — говорил Павлов,
„ручное44, его вы видите глазами, в ее поступках, в дейст¬
вии» б3. Исследователь совершенно явно признавал на¬
личие так называемого практического мышления. Он даже
допускал возможность мышления без слов: «... в коре
может иметь место группированное представление явлений
внешнего мира, т. е. форма конкретного мышления, жи¬
вотного мышления без слов» б4. Так что совершенно нап-
50 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1929, т. III, с. 630.
61 Павловские среды, т. II. М.—Л., 1949, с. 398.
52 Павлов И. П. Полн. собр. соч. 2-е изд, т. III, кн. 2. М., 1952,
с. 232, 233.
53 Павловские среды, т. III. М.—Л., с. 83.
64 Там же, с. 3.
7 Б. А. Серебренников
97

расно верба листы ищут в Павлове своего союзника. Уче¬
ный понимал все эти явления более реалистично.
Другая группа лингвистов и психологов допускает
возможность мышления без языка, признавая одновре¬
менно также возможность словесного мышления. Вот что
пишут по этому поводу И. М. Соловьев и Ж. И. Шиф:
«Трудно согласиться с тем взглядом, который полностью
отделяет мышление от прочей познавательной деятель¬
ности человека и противопоставляет его всем другим ви¬
дам психической деятельности. Успехи психологической
науки вынуждают подвергнуть сомнению гипотезу о пол¬
ной независимости и самостоятельности интеллектуаль¬
ной деятельности. Следует усомниться в том, что реализа¬
ция мышления возможна лишь в строго очерченных пре¬
делах, включающих совершенно особый психический ма¬
териал.
Тезис о том, что осмысленность прочих психических
процессов всегда и исключительно обязана включением
со стороны обособленно стоящего мыслительного аппарата,
также вызывает сомнения. Мышление не только и не про¬
сто вносится в память, деятельность памяти способна
приобретать характер мышления. В отношении представ¬
лений мышление рассматривается как нечто извне при¬
ходящее и упорядочивающее их течение. Не следует, од¬
нако, исключать возможность такой динамики, которая
является по своему качеству мышлением. Все более на¬
капливаются доказательства в пользу понимания мышле¬
ния как своеобразного динамического процесса, который
может осуществляться различным психическим материа¬
лом, происходить в любой „психической среде", во всякой
„области психики"».
Правилен, по нашему мнению, взгляд, рассматриваю¬
щий мышление как познавательную деятельность, усмат¬
ривающий в мышлении высшую ее форму. Мышление ха¬
рактеризуется не изоляцией от других компонентов
познавательной деятельности, но их охватом, своеобраз¬
ным сочетанием и взаимодействием между ними. Мышле¬
ние осуществляется не только в сфере абстрактно логи¬
ческого познания, но и в сфере познания чувственного,
а в пределах последнего осуществляется материалом обра¬
зов восприятия, понятия и воображения.
Придавая большое значение абстрактно-логическому
мышлению, мы не забываем, что мышление имеет и другие
виды, осуществляемые посредством иных форм отражения.
98

При этом всякий анализ мышления обнаруживает, что
качественные различия форм отражения действительности,
осуществляемого психикой человека, отнюдь не препят¬
ствуют их взаимосвязи и кооперации при решении мыс¬
лительных задач, а напротив, весьма часто содействуют
их успешному разрешению» 66.
На точке зрения признания разных видов мышления
стоит также психолог G. Л. Рубинштейн: «Теоретическое
мышление, раскрывающее закономерности своего пред¬
мета, — замечает С. Л. Рубинштейн, — является высоким
уровнем мышления. Но было бы совершенно неправильно
сводить мышление в целом исключительно к теоретиче¬
скому мышлению в абстрактных понятиях. Мы совершаем
мыслительные операции, не только решая теоретические
проблемы, но и тогда, когда, прибегая к абстрактным
теоретическим построениям, мы с более или менее глубоким
учетом объективных условий осмысленно решаем любую
задачу, оставаясь в рамках наглядной ситуации. Суще¬
ствует не только отвлеченное, но и наглядное мышление,
поскольку в некоторых случаях мы разрешаем стоящие
перед нами задачи, оперируя в основном наглядными дан¬
ными» бв.
Существуют такие практические задачи, которые могут
быть решены на основании тех данных, которые представ¬
лены в наглядном содержании самой проблемной ситуа¬
ции. «Для мышления, направленного на разрешение имен¬
но таких задач, характерно, что оно совершается в ситуа¬
ции действия, в непосредственном действенном контакте
с объективной действительностью, так что „поле зрения"
мышления совпадает с полем действия; у мышления и
действия одна и та же плоскость оперирования; ход мыс¬
лительной операции непосредственно включен в дейст¬
венную ситуацию, в ход практического действия; в нем
практическое действие реализует каждый этап решения
задачи и подвергается постоянной непосредственной про¬
верке практикой» 67.
По мнению Л. С. Выготского, «речевое мышление не
исчерпывает ни всех форм мысли, ни всех форм речи. Есть
66 Соловьев И. М., Шиф Ж. И. Развитие образного мышления у глу¬
хих и слышащих школьников. — В кн.: О психическом развитии
глухих и нормально слышащих детей. М., 1962, с. 335, 363.
66 Рубинштейн С. Л. Бытие и сознание, с. 362, 363.
67 Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. 2-е изд. М., 1946,
с. 366.
99

большая область мышления, которая не будет иметь не¬
посредственного отношения к речевому мышлению. Сюда
следует отнести раньше всего, как указывает Бюлер,
инструментальное и техническое мышление и вообще всю
область так называемого практического интеллекта, кото¬
рый только в последнее время становится предметом уси¬
ленных исследований» 68.
По-видимому, элементарное практическое мышление
признавал также Павлов. «Мышление обезьяны, — гово¬
рил И. П. Павлов, — „ручное44, его вы видите глазами в ее
поступках, в действии» б9. «Содержанием языка, — заме¬
чает А. Г. Руднев, — является жизнь мысли», язык же
в свою очередь представляет собой «только основной эле¬
мент мышления, но не единственный. Отличие мышления
от языка состоит в том, что мышление имеет в качестве
своей чувстительной основы не только язык, но и ощуще¬
ния, восприятия, представления, которые возникают
в процессе воздействия природы на органы чувств чело¬
века, в процессе практической деятельности людей. Это
значит, что язык и мышление не тождественны, что ощу¬
щения, восприятия, представления, порожденные воздей¬
ствием вещей внешнего мира на органы чувств и состав¬
ляют, по мнению И. П. Павлова, первую сигнальную
систему. Они не только представляют собой базу для мыс¬
лительного процесса глухонемых, но и используются в той
или иной степени всеми людьми» 60.
Большую доказательную силу для обоснования тезиса
о появлении мышления до возникновения языка имеет приз¬
нание наличия мышления у животных. Наличие мышле¬
ния у животных признавал Ф. Энгельс: «Нам общи с жи¬
вотными все виды рассудочной деятельности: индукция,
следовательно также абстрагирование. . . анализ. . . син¬
тез» 61. Такого же мнения придерживался и И. М. Сеченов:
«У животных помимо прирожденной машинообразной
умелости производить известные действия часто замеча¬
ется умение пользоваться обстоятельствами данной ми¬
нуты, чего нельзя объяснить иначе как сообразительно¬
стью животного, его умением мыслить» в2.
68 Выготский Л. С. Мышление и речь. М.—Л., 1934, с. 95.
69 Павловские среды, т. III.
й0 Руднев А. Г. Проблемы формы и содержания в языке. Л., 1959,
с. 6, 7.
fil Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 20, с. 537.
62 Сеченов И. М. Указ, соч., с. 417.
100

Подобное высказывание можно найти и в работах
Л. G. Выготского. «В опытах Келлера мы имеем совер¬
шенно ясное доказательство того, что зачатки интеллекта,
т. е. мышление в собственном смысле слова, появляются
у животных независимо от различия речи и вовсе не свя¬
зано с ее успехами. Изобретение обезьян, выражающееся
в изготовлении орудий и применении обходных путей при
разрешении задач, составляет совершенно несомненно
первичную фазу в развитии мышления, но фазу дорече-
вую. . . Мышление и речь имеют поэтому генетически со¬
вершенно различные корни» 63.
«Нужно понимать, — говорит И. П. Павлов, — что
в коре может иметь место группированное представи¬
тельство явлений внешнего мира, т. е. форма конкретного
мышления, животного мышления без слов» 64.
«Различие между интеллектом животного и человека, —
замечает П. Ф. Протасеня, — состоит не в том, что люди
мыслят, а животные нет. Мыслят в известных пределах
и животные. Как раз это животное мышление предшест¬
вует человеческому целые миллионы лет» 65.
Явное несогласие с теорией о существовании мышления
только на базе языка выражает Б. П. Ардентов: «Против
тождества языка и мышления уже говорит тот факт, что
в ходе филогенеза человека (его исторического развития
как особого вида животных) мышление предшествует
языку; язык появляется позже, одновременно с сознанием,
высшим этапом развития мышления. Человек alali уже
обладал всеми методами формальной логики, имел бога¬
тый жизненный опыт, и в момент самого появления мышле¬
ние куда было богаче по наличию образов, понятий и их
связей и т. д., чем язык по своим возможностям выразить
их словом уже в силу своей примитивности. И этот приори¬
тет мышления над языком сохраняется и в дальнейшем,
до наших дней: в мышлении, в самой практике, происходит
непрерывное накопление нового, которое пе всегда нахо¬
дит в языке нужные средства для своего выражения».
«Что мышление — это практическая, человечески чув¬
ственная деятельность (Маркс)» — не тождественна язы¬
ку, доказывает и то, что в той ее части, которая совер¬
шается автоматически, т. е. состоит из привычных, пе-
63 Выготский Л. С. Указ, соч., с. 77.
64 Павловские среды, т. III, с. 3.
65 Протасеня П. Ф. Указ, соч., с. 27.
101

однократно повторяемых условных рефлексов, у человека
обходится без языка. Например, обычное одевание утром.
Ведь мы не говорим себе при этом: «Вот я должен встать,
взять в руки пиджак, причем взять именно таким, а не
иным образом, просунуть правую руку в правый рукав,
а затем левую руку в левый рукав, обдернуть полы, за¬
стегнуть и теде» — мы просто совершаем эти действия.
И даже можем при этом разговаривать о предметах, не
имеющих к одеванию пиджака никакого касательства» вв.
Ардентов подвергает сомнению распространенное среди
многих наших лингвистов и философов мнение, будто бы
труд, мышление, человек и язык появились одновременно.
Он так характеризует этих философов: «Отрицая наличие
мышления не только у высших животных, но и ближайших
животных предков человека (человекообразной обезьяны)
они представляют появление человека и языка таким об¬
разом, что и труд, и мышление, и человек, и язык возникли
одновременно. «Но эта одновременность появления труда,
мышления, человека и языка» совершенно необъяснима;
это то, что в философии носит название deus ex machina» 67.
Труд никак пе мог появиться одновременно с мышле¬
нием. Об этом совершенно определенно говорит Ф. Энгельс:
«Сначала труд, а затем и вместе с ним членораздельная
речь явились двумя самыми главными стимулами, под
влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился
в человеческий мозг, который при всем сходстве с обезья¬
нами далеко превосходит его по величине и совершен¬
ству» 68. Но ведь труд необходимо предполагает мышле¬
ние, а «всякий труд начинается с изготовления орудий» в9.
Современная психология ясно показывает, что изготов¬
ление самого примитивного орудия невозможно без на¬
личия мышления, совершенно сознательного, а не инстинк¬
тивного использования опыта, установления целого ряда
причинных связей, обобщений и умозаключений. «Умо¬
заключение, — справедливо замечает И. В. Копнин, —
возникает из потребности трудовой деятельности человека,
специфическая особенность которой заключается в том,
что в сознании человека еще до начала труда имеется
66 Ардентов Б. П. Мысль и язык. Кишинев, 1965, с. 30, 31.
67 Ардентов Б. П. Указ, соч., с. 12.
68 Энгельс Ф. Роль труда в процессе превращения обезьяны в че¬
ловека. М., Политиздат, 1979, с. 8.
89 Там же, с. 9.
102

предварительно готовый результат его. Прежде чем про¬
извести вещь, он идеально воспроизводит весь производ¬
ственный поцесс от начала до конца. Этот процесс невоз¬
можен без умозаключения» 70. Отсюда следует, что, не
умея мыслить, люди не могли трудиться.
Интересны высказывания Ардентова о соотношении
языка и мышления. «Если в мысли непременно все должно
быть одето словом, то получается, что мыслить — это
говорить про себя, а говорить — это мыслить вслух. Зна¬
чит, в мысли может возникнуть то, что уже есть в языке;
чего пет в языке, то не может появиться в мысли (ведь
без слова оно не может существовать в сознании). Таким
образом, язык ограничивает мышление, является для него
оковами. И тогда вообще непонятно, как в языке могут
появляться новые слова, новые формы и т. д., т. е. непо¬
нятно как может прогрессировать язык. Мышление в своем
движении опережает язык, — иначе вообще был бы не¬
возможен прогресс человечества. В мышлении создался
образ, а в языке пет соответствующего слова для его
обозначения (еще доказательство возможности существо¬
вания в мысли чего-то, что не одето словом» 71.
Наименование предмета совершенно немыслимо без
предварительного, хотя бы самого элементарного, зна¬
ния данного предмета. В связи с этим хотелось бы при¬
вести замечания Д. Н. Кудрявского: «Отвлечение слова
предполагает многократное повторение однородных вос¬
приятий, которые человек научился отождествлять. Об¬
щее представление может быть создано только тогда,
когда человек уже научился в каждом новом восприятии,
например данного дерева, находить общее со всеми преж¬
ними восприятиями других деревьев. Общее представле¬
ние всегда является сознательным или бессознательным
выводом из целого ряда однородных восприятий. Все это
несомненно указывает на то, что созданию слова предше¬
ствует: 1) долгий опыт и 2) классифицирующая работа
ума» 72.
С гораздо большей степенью вероятности можно пред¬
полагать, что человек пользуется не одним словесным
мышлением, а разными типами мышления. Можно вы¬
70 Копнин И. В. Формы мышления и их роль в познании. Автореф.
докт. дис. М., 1955, с. 22.
71 Ардентов Б. П. Указ, соч., с. 29, 30.
72 Кудрявский Д. Н. Введение в языкознание. Юрьев, 1912, с. 36.
103

делить следующие типы мышления: наглядное, образ¬
ное, практическое, лингвокреативное, авербальнопонятий¬
ное, поисковое и редуцированное.
Наглядное мышление
Наглядное мышление возникло, по-видимому, уже
в ранний период существования человека. Оно выражалось
в ориентации в конкретной обстановке. Правильная ориен¬
тация в окружающей обстановке уже предполагает опре¬
деленную сумму знаний об окружающем мире. В против¬
ном случае оно было бы невозможно. Некоторые иссле¬
дователи приписывают такой тип мышления животным и
уверяют при этом, что вне конкретной обстановки такое
мышление вообще пе могло проявляться.
«У обезьян, — замечает Е. В. Шорохова, — не обра¬
зуются общие понятия вне конкретной обстановки. . .
Мышление у животных конкретно образно. Абстракция
и обобщение у животных существует только в конкретной
их деятельности» 73.
«Различие между человеком и животным, — пишет
А. Г. Спиркип, — состоит в том, что животное мыслит
о том, что оно видит, слышит и ощущает» 74. Вряд ли это
возможно. Ведь животное обладает памятью. Если бы
обобщенные образы вещей не фиксировались в памяти, то
и наглядно-ситуативное мышление было бы в таком слу¬
чае невозможно. Кроме того, все эти заявления совер¬
шенно парадоксальны. Ведь животное в конкретной об¬
становке имеет дело с конкретными единичными предме¬
тами. Откуда же у него возникает обобщенный образ этих
предметов?
Образное мышление
Это такой тип мышления, когда в качестве основных
элементов мышления выступают образы предметов внеш¬
него мира. Мышление этого типа могло быть внеситуатив¬
ным. Вероятнее всего оно сводилось к воспроизведению
в памяти цельных конкретных ситуаций или их фрагмен¬
тов, а также людей, животных и предметов, находящихся
73 Шорохова Е. В. Учение И. П. Павлова о сигнальных системах.—
В кн.: Учение И. П. Павлова и философские вопросы психологии.
М., Изд-во АН СССР, 1952, с. 341.
74 Спиркип, А. Г. Мышление и язык, с. 58.
104

в рамках этих ситуаций. Этот тип мышления основыва¬
ется исключительно на действии памяти. Все здесь воспри¬
нимается в естественной связи.
Мышление, протекающее на основе образов, также
логично. П. Ф. Протасеня совершенно справедливо заме¬
чает: «пе только человеческое мышление логично, когда
оно оперирует понятиями, по логично в известном смысле
и мышление высших животных, протекающее на основе
образов, отражающих отдельные свойства и признаки
предметов, в результате воздействия явлений мира на их
органы чувств» 75.
Практическое мышление
Этот тип мышления необычайно распространен. Мыш¬
ление здесь осуществляется в осмысленных движениях,
например, шофер во время езды па машине поворачивает
по мере надобности рулевое колесо, женщина вяжет чу¬
лок, токарь обтачивает детали, рабочий собирает радио¬
приемник или динамомашину и т. п. Очень хорошо пояс¬
нил особенности этого типа мышления С. Л. Рубинштейн.
Он в качестве особого вида выделяет так называемое прак¬
тическое мышление. «Под практическим мышлепием
обычно понимают мышление, совершающееся в ходе прак¬
тической деятельности и непосредственно направленное
на решение практических задач в отличие от мышления,
выделенного из практической деятельности, направленной
на разрешение отвлеченных теоретических задач, лишь
опосредствованно связанных с практикой. . . Могут быть
разные случаи проявления практического мышления;
в одних случаях практическое мышление, т. е. мышление,
включенное в практическую деятельность, должно по
характеру тех задач, которые ему приходится решать,
использовать и результаты отвлеченной теоретической
деятельности. Это сложная форма практического мышления,
в которое теоретическое мышление входит в качестве ком¬
понента.
Но возможен и другой случай, при котором для реше¬
ния задачи в ходе практической деятельности отвлечен¬
ное теоретическое мышление и не требуется: встречаются
такие элементарные задачи, для разрешения которых нужно
только сориентироваться в данной наглядной ситуации.
В таких случаях практическое мышление, т. е. мышление,
75 Протасеня II. Ф. Указ, соч., с. 42.
105

включенное в практическую деятельность и направленное
непосредственно на решение частных практических задач,
принимает форму наглядно-действенного мышления.
Наглядно-действенное мышление — это элементарная
форма практического мышления, направленная на разре¬
шение элементарных практических задач» 7в.
Выделенное нами наглядное мышление, по всей види¬
мости, является разновидностью практического мышле¬
ния.
Лингвокреативное мышление
Идея о возможности лингвокреативного мышления
или мышления, создающего язык, как особого типа мыш¬
ления с ходу отвергается некоторыми философами как
нечто совершенно недопустимое. «Логические и семанти¬
ческие формы существуют в неразрывном единстве, как
две стороны единого процесса организации мысли, про¬
текающего в единой сфере языкового мышления» 77.
Здесь опять все привязано к неизменному и незыбле¬
мому тезису: «Мышление может совершаться только на
базе языка». Между тем многочисленные совершенно кон¬
кретные факты из истории различных языков заставляют
предполагать наличие такого типа мышления.
В отличие от других типов мышления лингвокреатив¬
ное мышление имеет двоякую направленность. Оно, с од¬
ной стороны, отражает окружающую человека действи¬
тельность, с другой стороны оно самым тесным образом
связано с наличными ресурсами языка.
Было бы неправильно предполагать, что для обозначе¬
ния новых понятий или каких-либо отношений между
понятиями язык прибегает к каким-то новым композициям
фонем, к поискам еще не использованных сочетаний.
Обычно для этих целей используются уже существующие
знаки, подвергающиеся при этом различного рода преоб¬
разованиям и переосмыслениям. Языковые понятия очень
абстрактны и язык нередко вынужден прибегать к новому
истолкованию других языковых понятий.
В реальной обстановке человек очень легко может по¬
нять, что действие уже закончилось, если он видит ви¬
зуально его совершение и прекращение.
70 Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии, с. 365, 366.
77 Чесноков П. В. Неогумбольдтианство. — В кн.: Философские
основы зарубежных направлений. М., 1977, с. 62.
106

Однако выразить идею прекращения действия языко¬
выми средствами часто бывает нелегко. Как, например,
логически объяснить наличие приставки в таких формах
совершенного вида глаголов, как умер. упал, украл. Оче¬
видно, приставка у- здесь принесена откуда-то по анало¬
гии.
Сравнение этой приставки с генетически родственными
приставками в других индоевропейских языках, например
с латинским аи в aufero ' уношу’, aufugio ' убегаю’, а также
в др.-инд. ava 'прочь’, 'долой’, указывает, что первона¬
чально эта приставка была связана с исчезновением субъ¬
екта или объекта действия и была совершенно естественна
в таких глагольных формах, как унес, ушел и т. д. Исчез¬
новение объекта или субъекта действия часто сопровож¬
дается прекращением самого действия. По причине такой
ассоциации приставка у- превратилась в средство выра¬
жения совершенного вида у глаголов, которые сами по
себе не предполагают исчезновения субъекта действия,
ср. такие формы, как упал. умер, устал, узнал и т. д.
В турецком языке, а также в ряде других тюркских
языков, есть будущее время на -асак. ср. тур. yazacak
'он напишет’, узб. jozacaq 'он напишет’ и т. д.
В основе турецкого времени этого типа лежит прича¬
стие будущего времени на -acaq. -есек. ср. тур. gelecek vapur
'пароход, который придет’ или 'пароход, долженствую¬
щий придти’ и т. д. В то же время это причастие имеет
свои источники. Есть имена существительные с аффик¬
сом -acaq. -есек. в значении которых содержится оттенок
возможности, ср. азерб. ]аначак 'топливо’, т. е. 'то, что
может гореть’, ]атачак 'постель’, т. е. 'то, на что можно
лечь’ и т. д.
Могут быть также отглагольные прилагательные с суф¬
фиксом -caq.-сек. означающие склонность к чему-либо, ср.,
например, азерб. утанчакгыз 'застенчивая девушка’, т. е.
'девушка, склонная к застенчивости’. Аналогичные прила¬
гательные существуют и в других тюркских языках, ср.
ног. мацтаншац 'хвастливый’, ериншек 'ленивый’, тат.
иренчэк 'ленивый’, узб. мацтанчоц 'хвастливый’
и т. д.
Вполне вероятна связь суффикса -caq с аффиксом -caq
прилагательных, обозначающих ослабленное качество, ср.
туркм. йылыдэюак 'тепловатый’. Наконец, возможна также
связь этого аффикса с аффиксом -caq уменьшительных
существительных, ср. алт. балача^ 'ребеночек’ от бала
107

'ребенок’, хак. туращах 'домик’ от тура дом, ст.-уйг.
цолыча^ 'ручка’ от цол 'рука’ и т. д.
В данном случае большой интерес представляют пути
семантического развития. Первоначально значение умень¬
шительности могло быть переосмыслено как значение
ослабленного качества. На основе этого значения могло воз¬
никнуть модальное значение, поскольку всякое модаль¬
ное значение имеет оттенок неполноты, несоответствия
с действительностью. И уже потом на базе модального
значения развивается значение будущего времени.
Каждый может легко попять, что, если бы пе было
липгвокреативпого мышления, понятие законченности дей¬
ствия было бы непосредственно образовано в виде идеи его
завершенности, а понятие будущего действия представ¬
лялось бы в виде плоскости, лежащей где-то в перспективе
за пределами настоящего.
В процессах лингвокреативного мышления большую
роль играют различного рода ассоциации. Они служат
причиной образования различных переносных значений,
когда на основании известного сходства название одного
предмета или явления может быть применено к названию
другого предмета или явления, ср. рус. рукав 'часть
одежды’ и рукав 'разветвление реки’, тат. куз 'глаз’ и куз
'ушко иголки’, фр. punaise 'клоп’ и 'канцелярская кнопка’
и т. д.
Различные ассоциативные процессы в языках происхо¬
дят постоянно и приводят к образованию новых слов,
появление которых часто не обусловливается какой-либо
надобностью. В древнегреческом существовали слова оТхо;
'дом’ и окт) 'лес’. В новогреческом языке вместо них по¬
явились слова qiuti 'дом’ и оаоо; 'лес’. В появлении этих
новых слов не было никакой общественной необходимости.
Лингвокреативное мышление может создавать совер¬
шенно нерациональную избыточность. Турецкое bizim
evimiz 'наш дом’ букв, означает 'наш наш дом’. В русской
фразе вышел из города движение из чего-нибудь обозначено
в языке дважды. Могут создаваться параллельные спо¬
собы выражения чего-либо, ср. рыбачить и ловить рыбу,
бороться и вести борьбу и т. п. Было бы неправильно ду¬
мать, что лингвокреативное мышление зеркально и совер¬
шенно адекватно отражает окружающий мир.
Глагольное действие может иметь много характеристик.
Опо может быть курсивным или длящимся, может пре¬
рываться и вновь повторяться через некоторый промежу¬
ток времени, совершаться мгновенно или протекать с не-
108

значительной интенсивностью, происходить в данный мо¬
мент, предшествовать какому-нибудь другому действию
или вообще не иметь отношения к какому-нибудь опре¬
деленному моменту речи.
Любопытно, что ни один язык мира в своей морфоло¬
гической системе не выражает всех возможных характе¬
ристик одновременно. В разных языках согласно принципу
избирательности в грамматическом строе получают выра¬
жение какие-то определенные черты, характеризующие
действие.
Вся оригинальность и сложность этого типа мышления
состоит в том, что категории при создании языка как бы
создаются вновь, несмотря на наличие в сознании их двой¬
ников, и по своему семантическому объему могут не совпа¬
дать с ними. Лингвокреативное мышление в каждом кон¬
кретном языке может по-особому членить континуум окру¬
жающего мира.
Авербально-понятийное мышление
Выше уже говорилось о том, что лингвокреативное
мышление может создавать слова-понятия или формы,
содержание которых может далеко не охватывать объема
понятия, существующего в действительности.
Тем не менее у каждого говорящего па том или ином
конкретном языке всегда имеется понятие чего-то цело¬
стного, рамки которого значительно шире того, что изоб¬
ражается в данном языке. Например, есть языки, где гла¬
гольный вид или совершенно не выражается, или выра¬
жается крайне нерегулярно и непоследовательно. Между
тем носитель данного языка очень хорошо представляет,
что означает действие законченное и действие незакон¬
ченное. Отсюда можно сделать вывод, что у людей суще¬
ствует какое-то авербальное мышление. Недостатки линг¬
вокреативного мышления могут компенсироваться авер-
бально-понятийным мышлением.
Понятие, изоморфное соответствующему объекту дей¬
ствительности, создается, по-видимому, еще в доречевой
стадии. Такие понятия имеют большой объем по той
простой причине, что его созданию не мешал материал
какого-либо конкретного языка.
Таким образом, становится правомерным вопрос о раз¬
граничении авербальных и языковых понятий.
109

Поисковое мышление
Этот, еще мало исследованный, тип мышления обнару¬
живается у людей, играющих в шахматы, у ученых, ра¬
ботающих над разрешением какой-либо сложной научной
проблемы, изобретателей, следователей и т. п.
Вполне очевидно, что процесс мышления здесь имеет
определенные отличия от обычного типа мышления. Не
исключена возможность наличия каких-то подсознатель¬
ных скрытых процессов мышления. Не последнюю роль
в этом типе мышления, по-видимому, играет авербальное
мышление.
Возможность редуцированного мышления
«Понятиями, — замечает П. А. Сотникян, — мы мыс¬
лим лишь в научной области, в обыденной же жизни мы
мыслим типичными образами» 78.
«При мышлении у нас образ вещи может сворачиваться
и разворачиваться. Когда я в более или менее сложной
форме мыслю обычную для меня мысль, то образ этой
вещи бывает в свернутом виде, однако вполне достаточ¬
ном для мышления; например, когда я говорю «мой отец
помог мне получить среднее образование», то образ моего
отца мыслится совершенно сокращенно, так что лишь ка¬
кой-либо штрих из его внешнего облика, например, его
характерный взор, оказывается достаточным для мышле¬
ния. . . Мы мыслим свернутыми образами, когда мысль
для нас привычна. . . В обыденном мышлении мы не нуж¬
даемся в развернутом образе, так как и свернутые образы
или сгустки оказываются достаточными для мышления,
или неточного привычного различения одной вещи от
другой. . . Развернутый образ выступает у нас, когда мы
нуждаемся в какой-либо доказательстве при объясне¬
нии» 79.
«Если же наше мышление не нуждается в таких объяс¬
нениях и доказательствах, то наши образы могут не
всплывать в развернутом виде, они могут сократиться
до минимального сгустка, вполне достаточного для пони¬
мания сказанного» 80.
и Сотникян П. А. Осповые проблемы языка и мышления. Ереван,
1968, с. 92.
79 Там ясе, с. 87.
80 Там ясе, с. 142.
110

«. . .содержание также может сокращаться, но тут
сокращение будет состоять лишь в том, что вместо развер¬
нутого содержания появится сгусток этого содержания,
или даже в сознании выступает не весь сгусток, а лишь
часть его, да плюс к тому это выступающее в сознании
содержание может не раскрываться, а оставаться как бы
в скобках, оставляя в сознании то, что здесь мы имеем
дело с чем-то определенным, отличным от других ве¬
щей» 81.
Существует два типа внутренней речи — разверну¬
тая и редуцированная. Развернутая — это говорение про
себя. Приглушенные движения произносительных орга¬
нов здесь возможны, но они носят следовый, рефлектор¬
ный характер и совершаются по инерции, не имея особых
функций. Появление во внутренней речи образных и зву¬
ковых представлений может их прерывать. Степень ин¬
тенсивности этих движений неодинакова. Она варьиру¬
ется в зависимости от легкости или трудности содержания
внутренней речи. Но существует и другая, так называе¬
мая сокращенная форма внутренней речи. Вот некоторые
ее характеристики.
С синтаксической стороны эта форма речи крайне от¬
рывочна, фрагментарна и сокращена по сравнению с внут¬
ренней речью. Для нее характерно упрощение синтаксиса,
минимум синтаксической расчлененности, высказывание
мысли в сгущенном виде, значительно меньшее коли¬
чество слов. Эта речь поизводит впечатление чрезвычай¬
ной фрагментарности и недоразвитости. Во внутренней
речи этого типа содержатся не столько слова, сколько
трудноуловимые намеки на них, выражаемые в каких-то
элементах артикулирования. Слова здесь представляют
конденсированное выражение смысловых групп. Говорят,
что в данном случае даже нет слов в их грамматическом
значении, а лишь некоторые элементы артикулирования,
которые являются носителями общего смысла» 8а.
Возможен такой путь мышления, когда человек обра¬
щает внимание главным образом на связи между поняти¬
ями, достаточно пе раскрывая их содержание.
«Типичный образ, — отмечает П. А. Сотникян, — ука¬
зывает па соответствующего реального носителя идеи.
81 Там же, с. 41.
82 Соколов А. II. Внутренняя речь и мышление. М., «Просвещение»,
1968, с. 101.
111

Обыкновенным объектом мысли в научной области
является то общее содержание, которое выделяется из
типичного образа. В актах мышления, где внимание
сосредоточивается на увязке отдельных положений, такой
объект мысли не приводится в отношение к реальным
его носителям; это последнее имеет место лишь тогда,
когда внимание специально сосредоточивается на этом
моменте или когда мысль непосредственно обращается
к реальному носителю идеи» 83.
Такой тип мышления можно легко представить. Пред¬
положим, какой-то человек, слушающий радио, услышал
два сообщения: В субботу наблюдалось извержение вул¬
кана Стромболи. Сегодня в Нью-Йорке перед зданием
ООН прошла демонстрация. Допустим, что слушающий
никогда не видел вулкана Стромбали, ни Нью-Йорка,
ни здания ООН, не знает, что представляет собой демон¬
страция. Совершенно очевидно, что у этого человека
не возникнет никаких отчетливых образов реальных
объектов. Он улавливает только логическую связь между
предметами мысли, о которых у него имеется самое неопре¬
деленное представление.
В реальной действительности мышление человека
представляет совокупность различных типов мышления,
постоянно сменяющих друг друга и взаимно переплетаю¬
щихся.
Мышление без слов так же возможно, как и мышление
на базе слов. Словесное мышление — это только один
из типов мышления.
Проблема идиоэтнического
и универсального в языке
*
Проблема идиоэтнического и универсального в языке,
будучи частью проблемы взаимоотношения языка и мыш¬
ления, неоднократно привлекала к себе внимание языко¬
ведов. Наиболее ярко это стремление выразилось в по¬
пытках создания так называемой универсальной грам¬
матики. Лингвисты, вынашивающие эту идею, были
убеждены, что грамматика представляет прикладную
83 Сотникяи II. Л. Указ, сот., с. 153.
112

логику и поэтому можно установить принципы, лежащие
в основе грамматики существующих языков. Универсаль¬
ный компонент в языках мира сводился таким образом
к логическому содержанию грамматических форм.
Некоторые лингвисты утверждали, что единообразие
языковых процессов проявляется не в отдельных словах,
звуках и флексиях, а в отношениях между словами, т. е.
в синтаксисе \
Интересна в этом отношении идея о существовании
так называемых понятийных категорий. Вопрос о су¬
ществовании в сознании людей понятийных категорий
впервые был более или менее отчетливо поставлен
Отто Есперсеном. «Приходится признать, — писал Ес¬
персен, — что наряду с синтаксическими категориями,
или кроме них, или за этими категориями, зависящими
от структуры каждого языка, в том виде, в каком он
существует, имеются еще внеязыковые категории, не за¬
висящие от более или менее случайных фактов существую¬
щих языков. Эти категории являются универсальными,
поскольку они применимы ко всем языкам, хотя они
редко выражаются в этих языках ясным и недвусмыслен¬
ным образом. Примером такой понятийной категории
может служить пол. Пол существует в реальном мире,
но не всегда выражается в языке» 2.
И. И. Мещанинов относит к понятийным категориям
субъект и предикат, атрибут, прямой и косвенный объект,
предметность и атрибутивность 3. По мнению А. В. Бон-
дарко, «в семантическом содержании вида и способов
действия. . . находят отражение такие признаки, которые
не являются специфическими только для славянских язы¬
ков. Таковы признаки длительности, процессности, по¬
вторяемости или неповторяемости; ср. также такие при¬
знаки в области способов действия, как результативность,
начинательность, ограничение длительности» 4.
Следует также отметить, что советские философы
усматривают наличие универсального компонента в логи¬
ческом мышлении.
1 См.: Есперсен О. Философия грамматики. М., 1958, с. 49.
2 Там же, с. 57, 58.
3 Мещанинов И. И. Члены предложения и части речи. М.—Л.,
1945, с. 196.
4 Бондарко А. В. Универсальные и неуниверсальные функции
в грамматике. — В кп.: Универсалии и их место в типологиче¬
ских исследованиях. Мещаниповские чтения. 1971. Тезисы докла¬
дов. М., 1971, с. 7-8.
8 Б. Л. Серебренников
ИЗ

Особенности идиоэтнического компонента в языках
мира можно легче всего понять, подвергая критическому
анализу современные неогумбольдтианские теории в языко¬
знании.
Возможность выражения человеческого мышления при
помощи различных языков, часто сильно различающихся
по своему словарному составу и грамматическому строю,
послужило основанием для теорий, согласно которым
язык рассматривается как творец действительности, созда¬
ющий у каждого народа свое особое видение мира.
В пределах самого языкознания это направление было
начато В. Гумбольдтом. Такая постановка вопроса пред¬
ставлена в следующем его высказывании: «Так как ко вся¬
кому объективному восприятию неизбежно примеши¬
вается субъективное, то каждую человеческую индиви¬
дуальность независимо от языка можно считать носителем
особого мировоззрения. Само его образование осуществ¬
ляется через посредство языка, поскольку слово в противо¬
положность душе превращается в объект всегда с при¬
месью собственного значения и таким образом привносит
свое своеобразие. Но в этом своеобразии, так же как
и в речевых звуках, в пределах одного языка наблюдается
всепроникающая тождественность, а так как к тому же
на язык одного народа воздействует однородное субъек¬
тивное начало, то в каждом языке оказывается заложен¬
ным свое мировоззрение. Если звук стоит между предме¬
том и человеком, то весь язык в целом находится между
человеком и воздействующей на него внутренним и внеш¬
ним образом природы. Человек окружает себя миром зву¬
ков, чтобы воспринять и усвоить мир предметов. . . Это
положение ни в коем случае не выходит за пределы оче¬
видной истины. Так как восприятие и деятельность чело¬
века зависят от его представлений, то его отношение
к предметам целиком обусловлено его языком. Тем же
самым актом, посредством которого он создает язык,
человек отдает себя в его власть: каждый язык описывает
вокруг парода, которому он принадлежит, круг, из пре¬
делов которого можно выйти только в том случае, если
вступаешь в другой круг» 5.
5 Гумбольдт В. О различии строения человеческих языков и его
влиянии на духовное развитие человеческого рода. Цит. по:
Хрестоматия по истории языкознания XIX и XX вв. М.: Учпед¬
гиз, 1956, с. 81.
114

Американские исследователи, изучавшие культуру и
язык первых обитателей американского континента —
многочисленных индейских племен — пришли к тем же
выводам. «Формы культуры, обычаи, этические и рели¬
гиозные представления, с одной стороны, и структура
языков — с другой, имели у американских индейцев
чрезвычайно своеобразный характер и резко отличались
от всего того, с чем до знакомства с ними приходилось
сталкиваться в этих областях ученым. Это обстоятель¬
ство и подсказало американским ученым мысль о прямой
связи между формами языка, культурой и мышлением» в.
Неогумбольдтианство в основном представлено шко¬
лой Л. Вейсбергера в Западной Германии и школой
Б. Л. Уорфа в США. Л. Вейсбергер является наиболее
видным из современных неогумбольдтианцев. Так же,
как и Гумбольдт, Вейсбергер объявляет язык мысленным
«промежуточным миром» (Zwischenwelt), который есть
результат взаимодействия мира вещей и мира сознания.
По Вейсбергеру, язык является тем, что охватывает все
явления, связывая их в единое целое. Никакая общность
жизни не чужда языку. Язык сам создает окружающий
мир. Язык есть образ, картина мира, мировоззрение
народа (Weltbild). Различие языков есть различие самих
взглядов на мир, и, естественно, что для людей различ¬
ных национальностей мир выглядит различно. Слова
не предполагают отдельные предметы как таковые, а упо¬
рядочивают многообразие предметов под определенным
углом зрения. Все зависит от мировоззрения, от точки
зрения на мир. Язык (немецкий, английский) — это
процесс вербализации мира, осуществляемый языковым
коллективом (немецким, английским). Язык классифи¬
цирует и упорядочивает материал, добытый в результате
воздействия внешнего мира на наши органы чувств, ко¬
торые дают лишь искаженное, неадекватное представле¬
ние о мире. Языковые приемы образуют языковой образ
мира, понятийную сторону языка.
Основоположниками американского неогумбольдти-
апства являются Э. Сепир и Б. Уорф. Это направление
обычно носит название «Гипотеза лингвистической отно¬
сительности Сепира-Уорф*». Сам Б. Уорф находился
под сильным влиянием Сепира. Сущность взглядов
6 Звегинцев В. А. Теоретико-лингвистические предпосылки гипо¬
тезы Сепира—Уорфа. — В кн.: Новое в лингвистике. М., 1960,
вып. 1, с. 13.
8*
115

Э. Сепира содержится в следующем его высказывании,
которое Б. Уорф всегда имел в виду в своей научной
деятельности. «Люди живут не только в объективном мире
вещей и не только в мире общественной деятельности,
как это обычно полагают; они в значительной мере нахо¬
дятся под влиянием того конкретного языка, который
является средством общения для данного общества.
Было бы ошибочным полагать, что мы можем полностью
осознать действительность, не прибегая к помощи языка,
или что язык является побочным средством разрешения неко¬
торых частных проблем общения и мышления. На самом же
деле «реальный мир» в значительной мере бессознательно
строится на основе языковых норм данной группы. . .
Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе те
или другие явления главным образом благодаря тому,
что языковые нормы нашего общества предполагают
данную форму выражения» 7.
Те же взгляды развивал Б. Уорф. «Мы расчленяем
природу в направлении, подсказанном нашим родным
языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные кате¬
гории и типы совсем не потому, что опи (эти категории
и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед
нами как калейдоскопический поток впечатлений, кото¬
рый должен быть организован нашим сознанием, а это
значит в основном — языковой системой, хранящейся
в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его
в понятия и распределяем значения так, а не иначе в ос¬
новном потому, что мы участники соглашения, предпи¬
сывающую подобную систематизацию. Это соглашение
имеет силу для определенного речевого коллектива и
закреплено в системе моделей нашего языка» 8.
Лингвистические теории пеогумбольдтианцев, в част¬
ности лингвистическая теория Л. Вайсбергера, многие
советские языковеды и философы подвергали критике.
Было бы небезынтересно рассмотреть основные положения,
на которых основывается эта критика. «Для Вейсбер-
гера, — пишет М. М. Гухман, — определение языка
только как средства передачи мыслей, выражения мыслей
неприемлемо, так как оно сосредоточивает внимание „лишь
на употреблении языка, а не на его сущности*.
7 Sapir Е. Conceptual categories in primitive languages. Science,
v. 74, 1931, p. 576.
8 Уорф Б. Наука и языкознание. — В кн.: Новое в лингвистике.
М., I960, вып. 1, с. 174, 175.
116

Это утверждение, несомненно, справедливо, если пони¬
мать формулировку „язык служит для передачи мыслей,
для выражения мыслей" как равнозначную положению
„язык — это внешняя оболочка мысли, в которую обле¬
кается готовое содержание". Такая формулировка, дейст¬
вительно, неверно передает соотношение языка и мышле¬
ния. Не только опто логически, но и филогенетически
язык выступает как форма существования человеческого
сознания (ср. известные высказывания И. П. Павлова
о роли языка в формировании второй сигнальной си¬
стемы). . .
. . .У Вейсбергера идея об активной роли языка в осо¬
знании действительности гипостазируется и преломляется
в форме неокантианской теории познания. Практически
процесс познания подменяется процессом вербализации
мира. . . Вейсбергер ... в действительности оперирует
только категориями языка. Язык для него — это сетка,
которую человек набрасывает на внешний мир в процессе
познания, но в то же время это промежуточный мир. .,
характеризуемый особыми приемами подхода к действи¬
тельности. ., который только и доступен нашему позна¬
нию. . .
. . .Вейсбергер широко использует традиционные
штампы „лингвистического агностицизма" XX в. . . .По¬
скольку „духовный промежуточный мир", создаваемый
в процессе осознания бытия человека и есть язык, а „ду¬
ховные объекты" практически тождественны единицам
языкового содержания, „критика языка" у Вейсбергера,
как у представителей общей семантики, ведет к отрица¬
нию возможности познать мир реальных вещей. Человек
познает только иллюзорный мир, построенный языком. . .
. . .Зависимость всей человеческой духовной и мате¬
риальной жизни от языка получает у Вейсбергера наи¬
менование человеческого закона языка», который высту¬
пает в трех формах: „закон языкового коллектива", „за¬
кон родного языка» и «закон существования, обуслов¬
ленного языком". Эти законы суть проявления высшей
и неразгаданной человеком духовной силы, которая стоит
над человеком и которой он неизбежно подчиняется.
Тем самым язык, фактически выступает у Вейсбергера
в роли божественного духа, демиурга человеческой исто¬
рии. . . Представление о мире „миропонимание" зависит
от языка. . . В способе расчленения действительности. . .
видит Вейсбергер влияние языка. . . Созданные в про¬
117

цессе номинации единицы языка, определяют, по Вейс-
бергеру, направление и содержание познания. . .
. . .Вслед за Кассирером Вейсбергер полагает, что
языковое познание является одной из разновидностей
символического познания. . . Вейсбергер утверждает, что
всякое содержание может быть выражено только в одной
форме. На этом основании отрицается существование
как многозначности слов, так и синонимии. Такое мета¬
физическое понимание соотношения формы и содержания
служит одним из аргументов его теории о разном „миро¬
понимании" разных языков. . . Родной язык определя¬
ется Вейсбергером как процесс „вербализации мира",
осуществляемый языковым коллективом. . . Основой язы¬
ковых коллективов является чисто духовное начало,
поскольку язык — это объективизированный дух. . .
В действительности же выделение и оформление языка
включается в процесс выделения и формирования об¬
щественных единиц и зависит от экономических, полити¬
ческих и территориальных условий. . .
. . .Отождествление языка и мышления неизбежно
приводит Вейсбергера, как и представителей американ¬
ской лингвистики, к утверждению, что уровень познания
мира зависит не от уровня общественного развития. . .
. . .Сложный комплекс вопросов о национальном свое¬
образии каждого языка, о зависимости этого своеобразия
от всего исторического развития данного народа, спе¬
циально вопрос о взаимосвязи языка и национальной
культуры решался как Гумбольдтом, так и его много¬
численными последователями не только упрощенно, но
и в самой основе неверно.
Ошибочность заключалась прежде всего в том, что
национальное своеобразие рассматривалось не как ре¬
зультат длительного процесса, а как изначальное и по¬
стоянное свойство языка и культуры данного народа
(„национальный дух", „внутренняя форма Гумбольдта",
„сила духовного формирования" Вейсбергера), и что это
национальное своеобразие превращалось практически
в некую мистическую силу, предопределявшую незави¬
симо от общественных условий всю дальнейшую судьбу
культуры и языка данного народа» 9.
9 Гухман М. М. Лингвистическая теория Л. Вейсбергера. — В кн.:
Вопросы теории языка в современной зарубежной лингвистике.
М., 1961, с. 134—138, 141, 143—144, 146, 150, 151.
118

К тому же Вейсбергер неправильно понимает соотно¬
шение национального своеобразия языков и единства
«постигающего мышления». «Так как процесс мышле¬
ния, — писал К. Маркс, — сам вырастает из известных
условий, сам является естественным процессом, то дейст¬
вительно постигающее мышление может быть лишь одним
и тем же, отличаясь только по степени, в зависимости
от зрелости, следовательно, также и от развития органа
мышления» 10.
«Поэтому, несмотря на все национальное своеобразие
разных языков, в том числе и таких близкородственных,
как немецкий и английский или исландский и датский,
обусловленное их конкретной историей и, в конечном
счете, историей народов, говорящих на этих языках,
содержание познающего мышления может быть одинаково
адекватно выражено как на указанных языках, так и на
множестве других языков, находящихся на определенном
уровне развития» 11.
Л. С. Ермолаева, критикуя концепцию Л. Вейсбер-
гера, во многом солидаризируется с М. М. Гухман, хотя
в ее статье содержатся некоторые собственные крити¬
ческие замечания. «Определяя сущность языка, его назна¬
чение, Вейсбергер явно недооценивает коммуникативной
функции языка. Мнение, будто язык создан для общения,
заявляет Вейсбергер, также наивно, как утверждение,
будто бы дерево предназначено для топлива. Между
тем именно коммуникативная функция является важней¬
шей функцией языка. Именно язык как средство общения
является неотъемлемым условием формирования и су¬
ществования человеческого общества. . .
. . .Выдвигая на первый план роль языка в формиро¬
вании сознания, Вейсбергер не учитывает, что челове¬
ческое сознание возникло и развивается только как об¬
щественный продукт, а поэтому важнейшей функцией
языка на всех этапах развития общества является его
роль как средства общения, без которого было бы невоз¬
можно ни производство материальных благ, ни развитие
сознания. . .
. . .Из правильного утверждения, что понятия выра¬
жаются в языке и не могут существовать без языковой
оболочки, Вейсбергер делает неправильный вывод о том,
10 Маркс К,, Энгельс Ф. Соч., т. 32, с. 461.
11 Гухман М. М. Указ, соч., с. 151, 152.
119

что только понятие составляет значимую сторону лингви¬
стического знака. Во-первых, Вейсбергер недооценивает
других функций слова (и прежде всего номинативной),
не учитывает многообразие типов лексических значений,
сложности смысловой структуры слова. Подобно Вундту
Вейсбергер отождествляет язык и мышление. . .
. . .Единство обеих сторон лингвистического знака
Вейсбергер понимает схематично, упрощенно, не
учитывая всей сложности соотношения формы и значения,
он утверждает их полный параллелизм: одна и та же
форма не может выражать более одного „понятия", всякое
„понятие" может быть выражено лишь одной формой. . .
. . .Понятийный мир языка, по Вейсбергеру, зависит
от „языка поля". Всякое „языковое поле" представляет
собой „кусочек миропонимания языка", некую априорную
систему понятий, идей, не связанную ни с объективной
действительностью, ни с языковой материей. Расчленение
таких „языковых полей" различно в разных языках,
зависит от духа языка и образует его специфику, его
характерные особенности. . .
. . .Порочность вейсбергеровской теории „семанти¬
ческого поля" состоит не только в связанных с нею выво¬
дах относительно обусловленности мышления структу¬
рой языка, но и в одностороннем подходе к изучению
значения слова. Исследование смысловой структуры
слова, объема его значений подменяется „понятийным"
анализом языка» 12.
П. В. Чесноков отмечает, что неогумбольдтианцы,
«подобно Канту, признают существование объективного
мира, не зависящего от сознания человека и воздействую¬
щего на его чувственную (наглядно-образную сферу),
но результатом этого воздействия признается не стройная
целостная картина отраженного мира, а хаотический набор
опытных данных о механической совокупности разроз¬
ненных явлений. Эти эмпирические факты, по мнению
неогумбольдтианцев, благодаря творческой активности
языка упорядочиваются, распределяются по классам,
вступают друг с другом в пространственные, временные
причинно-следственные отношения. Так конструируется
мир как связное целое.
12 Ермолаева Л. С. Неогумбольдтианские направления в современ¬
ном буржуазном языкознании. — В кн.: Проблемы общего и
частного языкознания. М., 1960, с. 40, 54—57.
120

Целостная картина мира, по этой теории, творится
человеческим сознанием при помощи языка, не будучи
более или менее точным отражением объективного мира. . .
. . .В основе субъективно-идеалистического взгляда
неогумбольдтианцев на язык как на духовную силу,
организующую в процессе познания хаос объективной
реальности в целостную систему, взгляда, ведущего
к противопоставлению, а затем и к разрыву объективного
мира и его идеального изображения, лежит игнорирование
диалектики отдельного и общего, обусловившего ярко
выраженный номиналистический подход к вещам объек¬
тивного мира. При таком подходе вещи, взятые сами
по себе, признаются сугубо индивидуальными образова¬
ниями, не содержащими в себе ничего, что объединяло бы
их с другими вещами. . .
. . .Диалектический материализм, — замечает П. В. Чес¬
ноков, — действительно признает обобщенный харак¬
тер единиц языка, однако он решительно отвергает
номиналистическую концепцию, отрицающую существо¬
вание общего в объективной действительности, и рассма¬
тривает общее в языке как отражение общего в предметах
самого объективного мира. . .
. . .Философия неогумбольдтианства есть субъективно¬
идеалистическая философия позитивизма и основывается
она на метафизическом преувеличении активности языка
и, следовательно, активности абстрактного мышления
в процессе познания. . .
. . .Разумеется, полное отрицание активной роли
языка и мышления в познавательной деятельности людей
нельзя признать научным решением рассматриваемой
проблемы. Оно привело бы к вульгарно-материалисти¬
ческому (механистическому) пониманию познания как
зеркально-мертвого отображения (копирование) действи¬
тельности сознанием человека, между тем как познава¬
тельный процесс является творческим по своему существу.
Он связан с активным преобразованием исходных объек¬
тивных данных, состоящим в аналитико-абстрагирующей
и синтетико-обобщающей деятельности человеческого со¬
знания. . .» 13
13 Чесноков П. В. Неогумбольдтианство. — В кн.: Философские
основы зарубежных направлений в языкознании. М., 1977,
с. 20—25.
121

«. . .в самом простом обобщении, в элементарнейшей
общей идее („стол" вообще) есть известный кусочек фан¬
тазии» 14, — говорит В. И. Ленин. Раскрывая сущность
абстрагирующего характера мыслительной деятельности,
Л. Фейербах пишет: «Абстрагировать — значит полагать
сущность природы, значит сущность человека полагать
вне человека» 1б. «В самом деле, общий признак множества
вещей, образующий их сущность большей или меньшей
глубины, сам по себе отдельно от конкретных вещей
в природе не существует, в то время как в языке и мышле¬
нии, благодаря особой форме отражения, он приобретает
самостоятельное существование подобно материальным
предметам („смелость", „гуманизм", „протяженность",
„масса" и т. д.). Это оказывается возможным потому, что
в самих вещах одни признаки противопоставлены другим
вещам в целом, несмотря на их связь и единство. В объек¬
тивном мире каждый предмет имеет множество определе¬
ний, благодаря которым он одновременно входит в боль¬
шое количество различных классов. Но, говоря и мысля,
например, что этот человек смел, мы отражаем только
одно определение и, следовательно, включение человека
только в класс смелых, отвлекаясь от всех остальных
определений (умен, молод и т. д.) и его вхождения во все
остальные классы.
Это возможно благодаря объективной противополож¬
ности самих определений.
Активная переработка объективной информации созна¬
нием состоит не в мысленном порождении тех признаков,
которых нет у вещей, не в приписывании вещам несвойст¬
венных им определений, не в произвольном отнесении
предметов к каким угодно классам (как считают те, кто
неоправданно преувеличивают активность языка и абстракт¬
ного мышления в процессе познания), а в отвлечении у ве¬
щей реально существующих у них признаков, в отчленении
одних реальных определений от других, в отграничении
объективного вхождения предметов в одни классы от их
объективной включенности в другие классы. . .
. . .Семантические расхождения между языками, —
по мнению П. В. Чеснокова, — обусловлены тем, что
в разных языках отражаются различные стороны, при¬
знаки (свойства, связи, отношения) одних и тех же пред-
14 Ленин В. И. Полн, собр.соч., т. 29, с. 330.
16 Фейербах Л. Избранные философские произведения. М., 1955,
с. 118.
122

метов. А поскольку объединение предметов в классы
осуществляется на основе их признаков, разные языки
неодинаково классифицируют вещи и явления объектив¬
ного мира, по-разному делят этот мир па сферы. В одних
и тех же предметах могут быть выделены различные части
в зависимости от их признаков, выступающих в качестве
основания расчленения. Поэтому семантическое различие
языков связано не только с различным распределением
предметов по классам, но и с различным делением целых
на части. .. .
. . .Количественное несовпадение слов в . . . языках
связано с определенным семантическим расхождением,
но это расхождение порождено не субъективным расхожде¬
нием языков (внутренней творческой силой языков),
как полагают неогумбольдтианцы, а реальным многообра¬
зием признаков в самих предметах, благодаря которому
одни и те же предметы в самой объективной действитель¬
ности одновременно входят в большое количество различ¬
ных классов. . .
. . .И поскольку человек не может схватить-отразить-
отобразить природы всей полностью, ее „непосредственной
цельности", а ее отражает по частям, охватывая то одни,
то другие стороны, связи и отношения, реально создаются
условия для отражения в одних языках одних признаков
вещей и, следовательно, вхождение предметов в одни
классы, а в других языках — других признаков вещей
и их вхождение в другие классы. . .
. . .Л. Вайсбергер рассматривает случаи, которые,
по его утверждению, свидетельствуют о произвольности
классификации вещей, осуществляемых с помощью язы¬
ковых единиц. Ярким примером таких случаев, с его
точки зрения, может служить немецкое слово Unkraut
„сорняк", „сорная трава". В разряд сорняков люди вклю-
чают лютик, осот и многие другие растения. Между тем
в самих этих растениях якобы нет никаких свойств, ко¬
торые позволили бы их объединить в одну группу. Следо¬
вательно, констатирует Л. Вейсбергер, Unkraut не су¬
ществует в природе, а имеет место только в суждении
человека. . .
. . .Л. Вейсбергер, — замечает П. В. Чесноков, —
явно смешивает две вещи: субъективное существование
в сознании человека (и, следовательно, в языке) и свя¬
занность с человеком, с человеческим обществом, с практи¬
ческой деятельностью человека и его практическими
123

интересами. В сорняках самих по себе, разумеется, нет
внутреннего свойства, которое вне всяких связей и от¬
ношений делало бы их сорняками, но некоторые их свой¬
ства по отношению к сельскохозяйственной практике
человека являются не только бесполезными, но даже
вредными. И указанные свойства, и сельскохозяйственная
практика людей, и отношение свойств растений к сельско¬
хозяйственной практике — все это существует объективно,
а не только в суждении человека.
Субъективное причисление предметов к тому или иному
классу ничего не изменит в самих предметах и поэтому
не может быть средством упорядочения предметов и орга¬
низации мира . . . семантическое расхождение между язы¬
ком может быть вызвано различной реальной расчленен¬
ностью целого на части, которая позволяет разным язы¬
кам отражать различные части одного и того же целого» 16.
Это различие в членении окружающего мира может
выражаться: 1) в семантических расхождениях между
языками, основанных на противоположности целого и его
частей, 2) в различиях лексических объемов слов.
«При несовпадении лексических объемов слов двух
или большего количества языков различие обнаруживается
лишь в распределении значения между звуковыми ком¬
плексами слов, а не в самих значениях. . .
. . .Ошибочные общетеоретические и философские вы¬
воды неогумбольдтианцев относительно роли языка в че¬
ловеческом обществе порождены не ложностью исходных
фактических данных, а методикой их рассмотрения и
исследования, которая порочна и в своей сущности . . .
представители неогумбольдтианства оперируют лишь
элементами закрепленных в системе языка семантических
полей, изолируя их не только от речевого процесса,
но и от других участков системы. Поскольку именно
в элементах семантических полей, закрепленных в системе
знака, и воплотились семантические различия между
языками, поскольку делается вывод о различном видении
мира у разных народов. . .
. . .Неоправданно преувеличенное выдвижение ана¬
лиза на передний план, ведущее к изоляции единиц языка
не только от речевого процесса, но и от языковой системы,
мешает увидеть, что даже в рамках самой системы языка
единицы одних участков могут возмещать отсутствующие,
16 Чесноков П. В. Указ, соч., с. 25—30.
124

но необходимые для содержания единицы других участ¬
ков. Как правило наблюдается замена недостающих
грамматических средств лексическими средствами. . .
. . .Грамматические значения, разумеется, необхо¬
димы для языка, без них невозможно соединение лекси¬
ческих значений в предложениях и словосочетаниях,
но для глубины познания явлений объективного мира,
для концентрации внимания на них необходимо их отра¬
жение в лексическом значении или сочетании лексических
значений. . . Грамматические значения выполняют
строевую роль в семантической структуре языковых
построений, и в этом состоит их основное значение. . .
. . .В общем и целом выразительные возможности
системы любого языка весьма ограничены, но это не яв¬
ляется препятствием для бесконечно развивающейся по¬
знавательной деятельности людей и быстро прогрессирую¬
щей практики, потому что познание, стимулируемое за¬
дачами, которые ставит перед человеком практика, и
получающими благодаря успехам практики новые возмож¬
ности проникновения в природу вещей, осуществляются
и на базе закрепленной системы языка, и на базе беско¬
нечно многообразной, гибкой и подвижной речи, лишь
использующей средства языковой системы и создающей
из ее единиц, благодаря безграничной возможности комби¬
нирования, любое нужное количество новых единиц
для удовлетворения потребностей познания и практи¬
ческой деятельности. . . Основная ошибка неогумбольд-
тианцев состоит как раз в том, что они не замечают этой
исключительно важной истины. . . Содержание семанти¬
ческой сферы, закрепленной системы языка фиксирует
лишь некоторые итоги познавательной деятельности на¬
рода, говорящего на данном языке, причем эти итоги
в какой-то части, особенно в области грамматической
семантики, могут относиться к довольно отдаленному
прошлому, хотя лексика успевает зафиксировать и недав¬
ние результаты познавательной деятельности. . .
. . .Благодаря речи уравниваются познавательные
возможности людей, пользующихся разными языками,
поскольку речь снимает все ограничения в выражении
мыслей, обусловленные набором семантических единиц,
содержащихся в системе языка, содержащихся в системе
любого языка в данное время» 17.
17 Чесноков П, В. Указ, соч., с. 31, 33, 44—50.
125

П. В. Чесноков обвиняет неогумбольдтианцев в сме¬
шении особенностей строя мыслей, заключенных в предло¬
жении, и грамматической формы предложения.
«Предикативное отношение и раскрывающийся через
него процесс предикации, т. е. соотношение мысли
с действительностью, порождаются не особенностями
строя предложения в индоевропейских языках, а диалек¬
тикой процесса познания, отражения объективной дейст¬
вительности в мыслительной сфере.
Вторичность мышления по отношению к бытию, опо¬
средствованный характер отражения бытия в мысли и,
следовательно, опосредствованный характер отношения
мышления к бытию определяют двучленность мысли,
заключенной в предложении, и своеобразие отношения
между ее частями. Эта мысль образует наименьший мыс¬
лительный акт, наименьший самостоятельный отрезок
мыслительного процесса. Такую мысль мы называем ло-
гемой.
Являясь опосредствованным отражением действитель¬
ности, логема не может относить свое содержание непо¬
средственно к предмету. Поэтому в ней выделяется часть,
которая не просто отражает предмет, а выступает в ка¬
честве его „представителя" в мысли, его идеального
„двойника". Этой части противопоставляется другая часть,
которая содержит то, что мы относим к предмету, рас¬
крывая одну из его сторон. Вторая часть должна всегда
противопоставляться первой так, как если бы она про¬
тивостояла самому предмету. Благодаря этому первая
часть и мыслится как „представитель" предмета, как его
„двойник". Это значит, что мыслится и соответствие самому
предмету и существование последнего. Так как вторая
часть противопоставляется первой, словно самому пред¬
мету, то мыслится и наличие отнесенности второй части
к предмету, а следовательно, наличие отнесенности содер¬
жания логемы в целом к действительности.
Именно в силу рассмотренных особенностей мышления
и возникают процесс предикации и, следовательно, пре¬
дикативное отношение, а не под влиянием строя того или
иного языка. Поскольку предикация и предикативное
отношение являются неотъемлемой принадлежностью лю¬
бого мыслительного акта, они должны иметь место в со¬
держании предложений любого языка . . . Логический
строй мысли один для всех людей, ибо он вытекает из
природы человеческого познания, обусловлен потребно-
126

стями познавательной деятельности человека и в конечном
счете потребностями практики. . . Формальные видоизме¬
нения, происходящие в мыслительной сфере под влиянием
специфических структурных свойств конкретных языков,
носят национальный характер и не являются необходи¬
мыми для познавательной деятельности людей» 18.
«Логические и семантические формы, по мнению
П. В. Чеснокова, существуют в неразрывном единстве,
как две стороны одного процесса организации мысли,
протекающие в одной сфере языкового мышления» 19.
Нельзя не согласиться с утверждением, В. Е. Звегин-
цева, что «ознакомление с работами Б. Уорфа показывает,
что он, говоря о языке, в действительности имеет в виду
только одну из его сторон, а именно семантическую. Его
фактически интересует только совокупность „значений",
представленная в языке. И эту совокупность „значений"
фиксированных в языке, он совершенно неправомерно
отождествляет с языком в целом. . .
. . .Когда Б. У гф говорит о наличии в языках разных
мировоззрений, реализующихся в несовпадающих систе¬
мах „значений", он совершенно не задается вопросом,
ткуда они берутся. . . Для того чтобы выявить причины
становления различий в языках, необходимо иметь ясное
и правильное представление о взаимоотношении трех
основных величин, играющих основную роль при разре¬
шении тех проблем, к которым относится гипотеза Се¬
пира—Уорфа. Речь идет о взаимоотношении языка и
действительности. . . С самого начала здесь чрезвычайно
важно констатировать, что язык, включаясь составным
элементом в единую цепь отношений, существующих
между человеческим сознанием и объективной действи¬
тельностью, является производным и от сознания (и его
деятельности, т. е. мышления), и от объективной действи¬
тельности. Язык отражает и состояние развития сознания,
и направление его деятельности, и материальные условия
(т. е. совокупность всех форм объективной действитель¬
ности), в которых осуществляется эта деятельность» 20.
«Логически развивая тезис о лингвистически детерми¬
нированных нормах мышления и поведения, мы должны
прийти к неизбежному выводу о том, что люди, пользую-
18 Чесноков П. В. Указ, соч., с. 55—57.
10 Там же, с. 52.
ао Звегинцев В. Л. Указ, соч., с. 120—122.
127

щиеся неодинаковыми языками, должны вести себя раз¬
личным образом в совершенно тождественных ситуа¬
циях.
Однако все данные человеческого опыта и психологии
отнюдь не подтверждают того, что в своей массе люди
разных языков ведут себя по-разному в одинаковых си¬
туациях. . . Но даже если, следуя Б. Уорфу, ограни¬
читься одним языковым материалом и, оставаясь в его
пределах, рассмотреть данный тезис, то и в этом случае
возникают весьма существенные возражения против него.
Исходным при этом будет общепринятое положение, в со¬
ответствии с которым на любом языке может быть выра¬
жено в большей или меньшей степени абсолютно все.
Ясно, что здесь имеются в виду и описательные формы
выражения, когда те или иные понятия, явления или
события передаются в языке комбинациями его элементов.
Даже слова, связанные с реалиями, не имеющими своих
эквивалентов в материальных условиях жизни других
народов, оказывается возможным передать описательно
средствами других языков. . .
. . .Люди, разумеется, могут жить в несколько видо¬
изменяющихся физических условиях, но, сколько бы они
ни видоизменялись, различия составляют незначительную
долю в сравнении с тем, что у людей нашего земного мира
является общим. Именно поэтому в их языках фикси¬
руется огромное количество общих понятий, хотя и раз¬
ными языковыми способами. Б. Уорф разбирает в своих
работах главным образом категории субстанции, времени,
пространства, т. е. как раз те, которые являются общими
для всех людей. В аспекте психологическом и логическом
они, несомненно, также являются общечеловеческими.
Поэтому когда языки фиксируют в своих элементах поня¬
тия субстанции, времени и пространства, они наполняют
эти элементы общим и единым содержанием — как в соот¬
ношении с явлениями действительности, так и в соотноше¬
нии с формирующимися на их основе логическими поня¬
тиями. Отсюда следует, что как бы ни видоизменялись спо¬
собы их языкового выражения, эти категории остаются
во всех случаях неизменными. Все сводится, таким обра¬
зом, только к тому, что, включаясь в систему языка и тем
самым в виде языковых „значений" превращаясь к линг¬
вистические элементы, эти категории с различной полно¬
той запечатлеваются в языке, получают различное члене¬
ние и по-разному перераспределяются между элементами
128

данного языка. В разных языковых формах люди мыслят
об одном и том же» 21.
Критике взглядов неогумбольдтианцев довольно боль¬
шое внимание уделял в своих работах В. 3. Панфилов.
«Ни существенные типологические различия языков, про¬
являющиеся в структуре слова и предложения, а также
характер грамматических категорий, ни действительно
имеющие место различия в сфере значений, закрепленных
за языковыми единицами различных языков, не оказывают
такого решающего влияния на мышление их носителей,
которое бы приводило к созданию особых типов мышления,
различий в самом логическом строе, в законах их мышле¬
ния . . . Если бы язык (или другие знаковые системы)
жестко, однозначно определял характер мышления и по¬
знания действительности, невозможно было бы ни разви¬
тие мышления, ни развитие познания. В этом случае
невозможно было бы также объяснить источник причины
развития и самого языка» 22.
«Содержание сознания носителей того или иного языка
отнюдь не сводится к подбору значений, зафиксированных
в языковых единицах и грамматических категориях. По¬
средством ограниченного в каждом языке подбора языко¬
вых единиц носитель соответствующего языка выражает
в речи и такое мыслительное содержание, которое непо¬
средственно не закреплено за какой-либо отдельной язы¬
ковой единицей (ср. противоположное утверждение
Л. Вейсбергера о том, что существует лишь то понятие,
которое закреплено за отдельной языковой единицей)» 23.
«Мы расчленяем природу в направлении, подсказанным
нашим родным языком», — писал в одной из своих работ
Б. Уорф 24. «... в связи с высказыванием Б. Уорфа, —
замечает В. 3. Панфилов, — следует сразу же заметить,
что сегментацию, расчленение мира в процессе абстракт¬
ного познания неправомерно ставить в полную зависимость
от языка хотя бы уже потому, что расчленение действи¬
тельности осуществляется на уровне чувственного позна¬
ния не только у людей, но и у животных, не обладающих
языком, что проявляется в так называемом опредмечива¬
нии ощущений, в такой характерной особенности вос-
21 Звегинцев В. А. Указ, соч., с. 127—129.
22 Панфилов В. 3. Философские проблемы языкознания. — В кн.:
Гносеологические аспекты. М., «Наука», 1977, с. 37, 38.
23 Там же, с. 36.
24 Уорф Б. Указ, соч., с. 174.
9 Б. А. Серебренников
129

приятия, как его целостность — та или иная совокупность
ощущений объединяется в одном образе восприятия как
результат воздействия различных свойств какого-либо
отдельного предмета. Эта характерная особенность вос¬
приятия в психологии определяется следующим образом:
. . .объект восприятия, будучи комплексным раздражи¬
телем, обладающим разными признаками и состоящим из
разных частей, воспринимается все же как единое целое.
Компоненты этого целого могут действовать или одновре¬
менно, или последовательно (одновременные и последова¬
тельные раздражения). . .
Во всех этих случаях комплексный раздражитель вы¬
ступает все же как единое целое» 2б.
Из этой правильной мысли В. 3. Панфилов, к сожале¬
нию, не сделал никаких дальнейших выводов. Он при¬
знает, что «язык действительно оказывает известное влия¬
ние на мышление и познавательную деятельность человека.
Во-первых, язык обеспечивает саму возможность специфи¬
чески человеческого, т. е. абстрактного, обобщенного
мышления и познания. Во-вторых, в языке в той или иной
мере фиксируются результаты предшествующих этапов
познания действительности (в значениях слов, в его грам¬
матических категориях и т. п.). Очевидно, что пред¬
шествующий уровень познания действительности, в опре¬
деленной степени зафиксированный в языке, не может не
оказывать известного влияния на последующие этапы
познавательной деятельности человека, на сам подход
познающего субъекта к объектам действительности, в част¬
ности в связи с категоризацией мира в языке. Поэтому
можно говорить о своего рода языковой апперцепции,
проявляющейся в той активной роли, которую язык играет
в познании. . . Вне опоры на прошлый опыт восприятие
чего бы то ни было как определенного предмета или явле¬
ния действительности было бы невозможно. . . Диалекти¬
ческий характер абстрактного, обобщенного познания
действительности, заключается, в частности, в том, что
в процессе адекватного отражения действительности чело¬
веческое мышление на каких-то этапах познания должно
абстрагироваться от всей сложности познаваемых объек¬
тов, рассматривать их только в некоторых свойствах,
непрерывные процессы и явления рассматривать как
дискретные и т. п., т. е. как бы конструировать некоторые
26 Панфилов В. 3. Указ, соч., с. 21.
130

идеальные объекты, абсолютизируя отдельные объективно
существующие свойства объектов. . .
. . .Таким образом, в языке, в языковых средствах
фиксируются моменты субъективности процесса челове¬
ческого познания» 26.
Г. А. Брутяном был выдвинут принцип лингвистиче¬
ской дополнительности, который формулируется им сле¬
дующим образом: «В процессе познания в связи с активной
ролью языка и в силу его специфических особенностей
возникает языковая картина мира. Она в целом и главном
совпадает с логическим отражением в сознании людей.
Но при этом сохраняются периферийные участки в язы¬
ковой картине мира, которые остаются за пределами ло¬
гического отражения, и в качестве словесных образов
вещей и лингвистических моделей отношения между ними
варьируются от языка к языку в зависимости от специфи¬
ческих особенностей последних. Через вербальные образы
и языковые модели происходит дополнительное видение
мира; эти модели выступают как побочный источник по¬
знания, осмысления реальности и дополняют нашу общую
картину знания, корректируют ее. Словесный образ со¬
четается с понятийным, лингвистическое моделирование
мира — с логическим его отображением, создавая пред¬
посылки воспроизведения более полной и всесторонней
картины окружающей действительности в сознании лю¬
дей» 27.
По мнению Панфилова, «принцип лингвистической
дополнительности Брутяна представляется весьма спор¬
ным. . . В основе его лежит тезис о независимости языка
от мышления или, по крайней мере, языка от логического
мышления, а также тезис об имманентном характере
языка, а этот последний является основным и в гипотезе
Сепира—Уорфа, а также в основных направлениях струк¬
турализма. . .
. . .Хотя язык и представляет собой относительно само¬
стоятельное явление, основным фактором, определяющим
формирование языковых значений, является отражение
объективной действительности в процессе познавательной
деятельности человеческого мышления, имеющего логиче¬
ский характер» 28.
26 Там же, с. 29—31.
27 Брутян Г. А. Гипотеза Сепира—Уорфа. Ереван, 1968, с. 57.
28 Панфилов В. 3. Указ, соч., с. 40, 41.
9*
131

В этой критике представителей неогумбольдтианского
направления в языкознании, конечно, немало безусловно
верных положений, но все-таки приходится отметить, что
в ней нет определенной и гармоничной системы взглядов,
опираясь на которую здесь все можно было бы поставить
на свое место.
Критики нередко сами впадают в противоречия и остав¬
ляют массу нерешенных вопросов. Как неогумбольд-
тианцы, так и их критики, в одинаковой мере признают,
что человеческое мышление происходит на базе языка.
Критики неогумбольдтианцев также признают, что окру¬
жающий человека мир в разных языках членится по-
разному. Если это так, то носители разных языков должны
и думать по-разному. Однако, как объясняют критики,
люди членят мир по-разному, а думают совершенно оди¬
наково, хотя человеческое мышление совершается на базе
языка.
Этот парадокс требует какого-то более убедительного
разрешения. Или люди представляют себе мир так, как
он расчленен в их языке и думают таким же образом, или
логическое должно каким-то образом отделиться от язы¬
кового. Если то и другое неразрывно соединено, то пред¬
ставить общелогический характер человеческого мышле
ния будет довольно трудно, если не невозможно.
Остается также необъяснимым с физиологической точки
зрения, почему люди, говорящие на разных языках, чле¬
нят окружающий мир по-разному.
Далее критики утверждают, что все идиоэтническое
в языках мира с логической точки зрения оказывается
маловажным и не существенным. Вот что пишет по этому
поводу П. В. Чесноков: «К логическому строю относятся
не все формы мыслительной деятельности, а только те,
которые вытекают из особенностей процесса познания и
являются необходимым для него . . . Формальные видоиз¬
менения, происходящие в мыслительной сфере под влия¬
нием специфических структурных свойств конкретных
языков, носят национальный характер и не являются
необходимыми для познавательной деятельности людей» 29.
Но особенно ярко эта идея выражена у Г. А. Брутяна.
«В процессе познания, — замечает Г. А. Брутян, —
в связи с активной ролью языка и в силу его специфиче¬
ских особенностей возникает языковая картина мира.
29 Чесноков П. В. Указ, соч., с. 56, 57.
132

Она в целом и главном совпадает с логическим отраже¬
нием в сознании людей. Но при этом сохраняются пери¬
ферийные участки в языковой картине мира, которые
остаются за пределами логического отражения» (см. сн. 72).
Такие рассуждения ничего не разъясняют, а только
запутывают дело. Если решающее значение имеет только
логическое и познавательное, то как в различных языках
мира выделить логически существенное от несуществен¬
ного? Если в данном языке существуют придаточные пред¬
ложения, вводимые союзами, а в другом языке их нет,
то что же здесь является логическим и экстралогическим
или побочным. В одних языках есть ярко выраженная
система глагольных видов, а в других языках выражается
только способ протекания действия или акционсарт, то
как, опять-таки, определить, что здесь является логи¬
чески важным и что может быть названо экстралогическим
и побочным?
Можно привести немало примеров, что различные част¬
ные особенности языков мира имеют определенное логи¬
ческое основание и очень часто выражают явления весьма
существенные. Категория глагольного вида в русском
языке очень существенная, поскольку в реальной дейст¬
вительности действие может быть или длящимся, или
законченным. Наличие особого наклонения оптатива в не¬
которых языках мира также существенно, поскольку че¬
ловек в своей речи довольно часто высказывает определен¬
ное желание. Наличие в некоторых языках мира перфекта
также существенно, поскольку человек в своей жизненной
практике довольно часто сталкивается с действием, завер¬
шившемся в прошлом и оставившим после себя определен¬
ный результат.
Все эти нечеткие положения критики теории неогум¬
больдтианцев заставляют высказаться более определенно
о проблеме универсального и идиоэтнического в языках
мира.
Элементы универсального в языках мира
В языках мира существуют одновременно элементы
универсального и идиоэтнического. Если мы утверждаем,
что в языках мира существуют элементы универсального,
то необходимо выяснить, чем они обусловлены.
Выясняется, что в сознании разных народов, находя¬
щихся на одинаковой ступени развития, нет резких раз¬
133

личий в количестве понятий. У Б. В. Беляева есть очень
интересное высказывание: «. . .каждый народ может иметь
в своем мышлении все без исключения понятия, которые
имеются у других народов. Нет таких понятий, которые
могли бы быть усвоены одним народом и не могли бы
быть усвоены другим народом. Если же мы здесь говорим
о том, что для разных народов характерны различия
в некоторых понятиях, то под этими понятиями нужно
понимать лишь те понятия, которые выражаются одним
словом на том или другом языке. Например во француз¬
ском языке имеется слово cuir, которое выражает опреде¬
ленное понятие. У русского же народа точно такого же
понятия, выраженного одним словом, нет. Но отсюда
нельзя сделать вывода о том, что русский человек никогда
не сможет иметь такого понятия. Но как только такое
понятие образуется в мышлении русского человека, оно
сейчас же, конечно, приобретает и языковую оболочку,
только в качестве последней придется брать не одно слово
(за отсутствием такового), а несколько слов, именно
„приготовлять что-либо с помощью огня“. Точно так же и
наоборот: русское слово и соответствующее ему понятие
сутки не имеет во фр. языке однословного эквивалента, но
это вовсе не значит, что французы так и не могут иметь
в своем мышлении понятия суток. Французы могут иметь
и имеют понятие сутки, но словесно оно выражается
у них не одним словом, а словосочетанием vingt quatre
heures (двадцать четыре часа). Следовательно, надо пони¬
мать, что речь идет не вообще о всех возможных понятиях,
а только о некоторых, которые скрываются за некоторыми
отдельными словами. Само собой разумеется, что обще¬
человеческие понятия одни и те же у всех народов земного
шара, независимо от того, выражены ли они одним или
несколькими словами» 30.
Это замечание безусловно верное. Понятия действи¬
тельно могут существовать на базе нескольких слов.
Слово атолл в Советском энциклопедическом словаре
объясняется следующим образом: «Коралловые сооруже¬
ния, имеющие форму сплошного или разорванного кольца,
окружающего мелководную лагуну» 31. Крепость. «Укреп-
39 Беляев Б. В. О слове и понятии. — Учен. зап. 1-го Моск. гос.
пед. ин-та иностр, языков, т. VIII. Экспериментальная фонетика
и психология речи. М., 1954, с. 209, 210.
31 Советский энциклопедический словарь. М., Словарная энцикло¬
педия, 1980, с. 89.
134

ленный пункт (город), подготовленный к круговой обо¬
роне и длительной борьбе в условиях осады» 32.
Предположим теперь, что в русском языке не было бы
слов атолл и крепость. Наличия этих описаний было бы
вполне достаточно для образования в сознании человека
отдельных понятий.
Поэтому путем описания в любом языке может быть
создано любое понятие, хотя оно до сих пор не было выра¬
жено отдельным словом или специальной формой. Значе¬
ние ненецкого слова мора может быть передано описательно
'весенний, незатвердевший рог оленя’, хантыйское слово
вонсъ передается как 'массовый подъем рыбы вверх по
реке’, коми-зырянская глагольная форма личкыштлгс мо¬
жет быть объяснена описательно как 'быстро надавил,
некоторое время подержал и снова отпустил’. Все это
говорит о том, что в человеческом сознании помимо поня¬
тий, выраженных отдельными словами и их формами, су¬
ществуют понятия, образующиеся на словосочетаниях.
Возникает вполне законный вопрос, чем же объясняется
тот непреложный факт, что у людей, находящихся на
одинаковых ступенях развития, количество понятий в ос¬
новном является одинаковым. Одинаковые понятия у лю¬
дей создаются на ступени чувственного восприятия дейст¬
вительности.
Для многих современных лингвистов, психологов и
философов характерна явная недооценка первой сигналь¬
ной системы. Органы чувств дают нам более богатую
информацию о мире по сравнению с тем, что дает нам
язык. Ведь каждое понятие возникает из восприятия,
а восприятие есть результат познания человеком предмета
или явления в целостности, во всей совокупности конкрет¬
ных свойств. Здесь не может быть каких-либо сокращений
и упущений.
Представление о человеке в сознании любого народа
включает несомненно такие детали, как естественное
разделение человеческой руки на части (кисть руки и то,
что следует за ней). Не будет большой беды, если в данном
языке естественное деление руки будет выражено разными
словами, ср. нем. Hand, Arm, а в другом оно выражено
не будет, ср. рус. рука. Естественное деление руки было
усвоено и немцем и русским на ступени восприятия.
Поэтому невыраженность в языке фактически не означает
32 Там же, с. 659.
135

какой-либо пустоты в сознании. Наше сознание поэтому
состоит не только из понятий, выраженных отдельными
словами, их формами и отдельными словосочетаниями, но
оно включает целостные образы предметов, совершенно
независимо от того, как они членятся в конкретных
языках.
Немец разделяет два слова — Finger 'палец на руке’
и Zahe 'палец на ноге’, Knochen 'кость животных’ и Grate
'кость рыбы’, Wald 'лес’ и Holz 'лесоматериал'. В языке
коми существует общее название озера тпы и вад для
озера, берега которого представляют плавающий дерн.
Усвоение этих понятий для русского не представляет
никакого труда. Русский хорошо знает, что пальцы на
руках и пальцы на ногах имеют известные различия, он
знает это благодаря своему опыту, хотя в языке особые
наименования для пальцев на руках и для пальцев на
ногах могут отсутствовать. Русский также знает, что
кости животных и кости рыб далеко не одинаковы по
строению, форме и размеру. По своему опыту он хорошо
знает, что это такое. Растущий лес и лесоматериалы для
русского, так же как и для немца — это далеко не одно
и то же. Русский среднеевропейской части СССР не создал
в своем языке специального слова для названия озера
с топкими берегами, но в своей жизненной практике он
знает, что такие озера существуют.
При произнесении слова в сознании человека возни¬
кает некая сумма отличительных признаков, отличающая
названный предмет от других предметов. Можно предпо¬
ложить, что эта сумма признаков у разных народов, по-
видимому, одинакова. Произношение татарского слова
урман 'лес’, коми-зыр. вор, марийского чодра, финского
metsd и испанского selva 'лес’ может вызвать в головах
носителей этих языков примерно одинаковые отличитель¬
ные признаки.
Приходится признать наличие в человеческом созна¬
нии понятийных категорий. Некоторые наши языковеды
высказывали сомнения относительно возможности су¬
ществования понятийных категорий, поскольку они яв¬
ляются как бы внеязыковыми категориями, а человеческое
мышление, по мнению этих языковедов, осуществляется
только на базе языка. В действительности здесь нет ника¬
кой опасности. Понятийная категория представляет ре¬
зультат человеческого опыта, что может быть подтверждено
вполне наглядными примерами. В китайском и японском
136

языках множественное число предметов чаще всего ника¬
кими языковыми средствами не выражается. Исключение
могут представлять только личные местоимения и неко¬
торые одушевленные имена существительные. Однако от¬
сюда нельзя делать вывод, что у японцев и китайцев нет
никакого понятия о множественности неодушевленных
предметов. Это понятие им дано в опыте. Точно так же
неправомерно было бы делать вывод, что в сознании лю¬
дей, языки которых не различают грамматической кате¬
гории вида, совершенно отсутствует понятие действия,
достигшего предела и действия, не достигшего предела.
Это понятие также дано в опыте.
Некоторые наши философы и языковеды утверждают,
что общечеловеческий характер мышления объясняется
тем, что логическое мышление у всех народов одинаково.
«Логический строй мысли, — замечает П. В. Чесноков, —
один для всех людей, ибо он вытекает из природы челове¬
ческого познания, обусловлен потребностями познаватель¬
ной деятельности человека и в конечном счете потребно¬
стями практики. Поэтому никакие особенности строя
языков не могут изменить его» 33. Подобное суждение
высказывает также в своих работах В. 3. Панфилов34.
Действительно, в каждом предложении, выраженном
на любом языке, должна быть определенная логика.
Возьмем в качестве примера такое суждение, как Птица
сидит на дереве. Если транспонировать это смысловое
задание в сферы различных языков и проследить, какими
средствами оно может быть выражено, то мы не получим
той единой схемы, которую допускает его логическая
трактовка.
В некоторых языках необходимо будет выразить язы¬
ковыми средствами, будет ли эта птица для говорящего
определенной или неопределенной, т. е. употребить соот¬
ветствующий артикль. В одних языках определенный
артикль будет препозитивным, а в других постпозитив¬
ным. В языке, имеющем именные классы, слово птица
должно получить определенный показатель класса. В тех
языках, где деление имен на классы отсутствует, слово
птица, естественно, не получит никакого классного пока¬
зателя. Раскрываемый в слове признак, в данном случае
определенное состояние, в различных языках мира обычно
33 Чесноков П. В. Указ, соч., с. 56.
34 Панфилов В. 3. Указ, соч., с. 41.
137

выражается глаголом. Глагольная форма может иметь
специальное личное окончание, указывающее, что дейст¬
вие или состояние осуществляется субъектом 3-го лица.
Некоторые языки мира могут обходиться без личных
окончаний, поскольку личные местоимения могут с успе¬
хом осуществлять эти функции. Есть языки, где роль
личных окончаний выполняют личные префиксы. Неоди¬
наково и местоположение глагола во фразе. Например,
в кельтских языках глагол чаще всего располагается
в начале предложения. Наоборот, во многих языках
агглютинативного строя он стремится занять конечное
положение.
В иных языках, где существуют особые типы спряже¬
ния для переходных и непереходных глаголов, спряжение
глагола сидеть естественно будет отличаться от переход¬
ных глаголов типа читать или рубить. В некоторых
языках, например, абхазо-адыгских, локальная характе¬
ристика признака может быть включена в состав глаголь¬
ной формы путем присоединения к основе глагола особого
префикса, соответствующего по значению русскому пред¬
логу на. В некоторых языках проводится различие между
действием, совершающимся вообще, безотносительно вре¬
мени, и действием или состоянием, совершающимся в дан¬
ный момент. По этой причине глагол сидеть в данном
случае будет употреблен в форме настоящего времени
данного момента. Локальная характеристика состояния
на дереве также может быть выражена в разных языках
разными способами. В русском и вообще во многих индо¬
европейских языках для обозначения местонахождения
какого-либо предмета на поверхности другого предмета
обычно употребляются предлоги. В агглютинативных
языках вместо предлогов, как правило, употребляются
послелоги. Некоторые языки, как, например, прибал¬
тийско-финские, различают две серии падежей — внешне¬
местные и внутренне-местные. По этой причине место¬
нахождение на чем-либо выражается особым падежом
суперессивом. В абхазо-адыгских языках, как говорилось
выше, показатель местонахождения может быть выражен
специальным глагольным префиксом.
Совершенно явно создается впечатление, что значение
индифферентно к способам его выражения. Человеческая
речь тесно связана со способами познания действитель¬
ности. Сущность познания заключается в раскрытии раз¬
личных свойств изучаемого предмета или явления и уста-
138

новлении его связей с другими предметами и явлениями.
Поэтому логический строй мысли у всех народов мира
один и тот же. Однако универсальное в языках мира,
как было показано нами выше, не сводится только к ло¬
гическому строю мысли, единому для всех людей.
Идиоэтническое в языках мира
Отличая общие элементы в языках мира, необходимо
признать в них наличие также идиоэтнического. Конти¬
нуум окружающего мира в разных языках мира членится
по-разному. Это выражается в том, что объем значений
слов в разных языках мира не одинаков.
Русский называет одним словом живой растущий лес
и лесоматериалы, но в других языках в этих целях упо¬
требляются другие слова, ср. немецк. Wald растущий лес
и Holz лесоматериалы. Бату по-татарски означает 'то¬
нуть’ и 'заходить о солнце’. Русский глагол тонуть не
имеет значения заходить. Татарское кук означает 'синий,
сизый, сивый, голубой’. Русское синий не имеет такого
количества значений. Ненецкое еся означает 'железо’,
'металл’, 'деньги’. Русское железо таких значений не
имеет. Русское свет означает не только 'свет’, но и 'мир’,
'вселенная’. Турецкое слово agiz 'рот’ означает также
'горло’, 'вход’, 'дуло винтовки’, 'жерло’ (орудия), 'говор’,
'диалект’, 'манеру разговора’. Испанское ojo 'глаз’ озна¬
чает также 'арка’, 'пролет моста’, 'игольное ушко’. Анг¬
лийский язык различает clock '(стенные, настольные, ба¬
шенные) часы’ и watch 'ручные часы’, а французский —
horloge '(башенные) часы’, pendule '(висячие, настольные)
часы’ и montre '(карманные) часы’, немецкий язык имеет
одно слово Uhr 'часы’. В мансийском языке нет специаль¬
ных слов для выражения таких понятий, как птица,
зверь и насекомое. Все они выражаются одним словом уй
'нечто живое’, 'живность’, например, сали-уй 'волк’,
мань-уй 'мошкара’, уй-рись 'птичка’ (рись — уменьши¬
тельный суффикс). Неогумбо л ьдтианцы правы, когда они
утверждают, что членение окружающего мира в разных
языках оказывается выраженным различно.
Однако все эти различия не являются выражением ка¬
кого-то особого национального духа, якобы присущего
каждому народу в отдельности. В этих явлениях нет ни¬
какой особой национальной идеологии. Национальный
дух здесь просто порождение национализма или результат
недоразумения.

В образовании слов различных языков мира огромное
значение имеют различные ассоциации. В разных языках
мира одно и то же понятие может ассоциироваться с раз¬
ными его признаками, уже получившими наименование
в языке. Показательным примером может служить назва¬
ние окна в разных языках. Русское окно этимологически
связано со словом око 'глаз’, серб, прозор 'окно’ этимоло¬
гически связано с русским глаголом взирать, т. е. смо¬
треть, тогда как испанское ventana связано с лат. ventus
'ветер’, нов.-гр. тсараОиро 'окно’ буквально означает 'то,
что находится около двери’.
Признаки, выбранные в качестве основы наименования
в каждом языке, могут быть разными. Др.-греч. dyopi
'рынок’ связан с глаголом ауе(ри> 'собирать’, т. е. 'место,
где собирается народ’, англ, market 'рынок’ происходит
от латинского mercatus 'торг’, 'рынок’, который в свою
очередь связан с лат. тегсог, означающим 'покупать’.
И древний грек имел, и современный англичанин имеет
полное представление о всех атрибутах рынка: рынок —
это место, где собирается народ, где что-то продают или
покупают. Различие состоит лишь в самой технике номи¬
нации. Техника номинации не дает возможности судить
о степени развитости мышления того или иного народа.
Причину такого разнообразия нужно искать в особен¬
ностях физиологической организации человека. Как уже
говорилось выше, в основе создания слов лежит ассоциа¬
ция. Трудно представить, что новое слово создавалось
всем коллективом говорящих на данном языке одновре¬
менно. Марио Пэй замечает по этому поводу следующее:
«Мы можем предполагать, что общее принятие символа
осуществляется скорее через процесс возникновения инди¬
видуальной инновации и ее постепенного распростране¬
ния, а не как акт массового творчества»36.
Всякая ассоциация требует известной инициативы и
должна иметь определенную направленность. Совершенно
естественно, что у разных индивидов, принадлежащих
к одному языковому коллективу, а также у индивидов,
говорящих на разных языках, расположенных в разных
точках земного шара, не может быть одинаковых ассо¬
циаций, когда они пытаются создавать новые слова и
формы, хотя возможность случайных конвергенций при
этом не исключена.
35 Pei М. The story of language. Philadelphia—N. Y., 1965, p. 12.
140

Этим также объясняется неодинаковое членение в раз¬
ных языках континуума окружающего нас мира. Какой-то
носитель ненецкого языка выделил слово ямд, означаю¬
щее 'ветка хвойного дерева’, а русский остался к такому
выделению совершенно безразличным. Немец разделяет
два слова Finger 'палец на руке’ и Zahe — 'палец на ноге’,
Knochen 'кость животных’ и Grate 'кость рыбы’, хотя
русский, не испытывая каких-либо особых затруднений,
довольствуется при этом двумя словами — палец и
кость.
Следует особо подчеркнуть, что такое неодинаковое
членение существует только в процессе лингвокреатив¬
ного мышления.
Возможность лингвокреативного мышления отвер¬
гается нашими философами. «Различая логические и се¬
мантические формы мышления, — замечает П. В. Чесно¬
ков, —борясь против их отождествления, не следует впадать
в противоположную крайность и доходить до их мета¬
форического разрыва, до их отнесения к разным формам
мыслительной деятельности — языковой и надъязыковой,
что было присуще психологическому направлению в язы¬
кознании (А. А. Потебня и др.) и в последнее время ча¬
стично проявлялось в концепции двух сфер преломления
действительности при ее отражении — сферы мышления
и сферы языка (ссылка на книгу Общее языкознание,
1970, с. 80—81). Логические и семантические формы су¬
ществуют в неразрывном единстве, как две стороны еди¬
ного процесса организации мысли, протекающего в одной
сфере языкового мышления» зв.
Однако лингвокреативное мышление все же существует.
Критики этого положения совершенно забывают, что че¬
ловеческое мышление не только отражает окружающую
действительность, но и участвует в создании языка.
Отличительная особенность создания языка состоит
в том, что практически язык никогда не создается на
пустом месте. Он создается всегда при наличии некоторого
количества слов и форм оставшегося от предыдущего
состояния. Этот остаток обладает двумя характерными
особенностями: с одной стороны, он играет роль мате¬
риальной базы для создания в языке нового, с другой
стороны, он в известной степени ограничивает сам процесс
лингвосозидательного мышления, ставя его в определен-
36 Чесноков П. В. Указ, соч., с. 62.
141

ные условия. Сказанное выше может быть пояснено кон¬
кретными примерами.
Чтобы язык мог функционировать, необходимо наличие
звуковых комплексов. Люди, создающие язык, пытаются
какое-либо понятие связать с звуковым комплексом.
Для этого необходимо найти в самом понятии какой-либо
признак и ассоциировать его с каким-либо другим поня¬
тием, которое уже в данном языке связано с определен¬
ным звуковым комплексом. Человек обычно использует
этот признак для звукового выражения нового понятия.
Какой-то древний индоевропеец познакомился с но¬
вым для него видом дерева, имеющим кору белого цвета.
Он связывает это новое для него понятие с прилагатель¬
ным белый, которое в индоевропейском праязыке звучало
как bherag. Это слово и послужило как название дерева,
известное в индоевропейских языках под понятием рус.
береза, лит. berzas, нем. Birke и т. д. Не будь этого при¬
лагательного в индоевропейском праязыке, береза могла
иметь какое-то совершенно другое звучание.
Русское слово сердце этимологически связано с др.-гр.
хар8£а, лит. sirdis, др.-ирл. kride, арм. sirt, которые вос¬
ходят к индоевропейскому корню *kerd иди *k?d, озна¬
чающему 'середина’.
Наличный языковой материал может в известной сте¬
пени накладывать известное ограничение при создании
новых слов и грамматических формул.
В русском языке невозможно создание настоящего вре¬
мени типа английского Present Continious Tense, например:
J ат working 'я работаю в данный момент’. Этому мешает,
во-первых, отсутствие в русском языке форм настоящего
времени глагола «быть». Во-вторых, употребление при¬
частия настоящего времени в предикативной позиции для
русского языка не типично.
Исчезновение категории рода в русском языке, если
полностью не исключено, то во всяком случае сильно
затруднено. Причиной того может служить факт, что роды
в русском языке служат для образования форм синтакси¬
ческой связи — согласования в роде. Кроме того, ста¬
бильная система синтетических падежей не дает предпо¬
сылок для исчезновения родов, хотя последние в настоя¬
щее время не имеют под собой никакой логической основы,
за исключением родов, основанных на половых различиях.
В русском языке не мог бы возникнуть особый падеж
партитив, как это имеет место в финском и якутском
142

языках. Обычно партитив исторически возникает из абла¬
тива, который в русском языке отсутствует. Единственной
базой для его возникновения мог бы быть родительный
падеж, который, между прочим, может иметь такое зна-
чецие, ср. купил хлеба, попил воды и т. д. Однако непар¬
титивные значения у родительного падежа в системе
русского языка занимают слишком большое место. По¬
этому для создания особой формы партитива в русском
языке нет достаточных условий.
Если человек создает посредством языка, как утвер¬
ждают неогумбо л ьдтианцы, какой-то особый мир, совер¬
шенно отличный от всего того, что его окружает, то такой
взгляд, конечно, явно противоречит ленинской теории
отражения.
Однако совершенно исключить всякое творческое на¬
чало в глоттогонической деятельности человека также
было бы неправильно. Необходимо всегда иметь в виду
известное качественное различие между мышлением и
языком. Создание языка, как средства общения, всегда
связано с известной необходимостью препарирования окру¬
жающей действительности. Это не значит, что наше мыш¬
ление, сознание перестает быть результатом отражения
окружающего мира. Самое замечательное здесь состоит
в том, что свойство отражения окружающей действитель¬
ности в мышлении человека не устраняется ив то же
время препарация действительности в целях создания
средства общения, т. е. языка, постоянно осуществля¬
ется.
В чем заключается эта препарация? Язык обладает тем
характерным свойством, что он линейный, тогда как
окружающие нас предметы и явления, обычно предстают
в единой и совокупной целостности различных их свойств.
Создание языка требует объективизации отдельных свойств
предметов и их отношений, превращения их как бы в от¬
дельно существующие предметы. По этой причине в каж¬
дом языке количество слов намного превосходит коли¬
чество самостоятельно существующих явлений действи¬
тельности. Такие понятия, как теплота или твердость,
справедливость, высота, близость, даль и т. п., отдельно
не существуют. Безусловно все это является элементом
творчества, но это творчество не идет в разрез с отража¬
тельной способностью нашего мышления.
Следует также иметь в виду, что создание языковой
системы ведет к известному упрощению, а в ряде случаев
143

даже к искажению действительности. «Окружающая нас
действительность текуча, в ней отсутствуют строгие раз¬
граничительные линии. Поэтому процесс познания дейст¬
вительности связан с выделением каких-то отдельных
предметов с их наименованием, с их отождествлением
между собой, с превращением непрерывного в дискретное,
текучего в жесткое» 37.
Таким образом, имеется необычайно большое коли¬
чество факторов, создающих многообразие языков мира.
Существует тенденция квалифицировать все специфи¬
ческие особенности конкретных языков как экстрало-
гичные, несущественные для познавательной деятельно¬
сти людей.
Так, например, П. В. Чесноков приходит к выводу, что
«формальные видоизменения, происходящие в мыслитель¬
ной сфере под влиянием специфических свойств конкрет¬
ных языков, носят национальный характер и не являются
необходимыми для познавательной деятельности лю¬
дей» 38. Еще более отчетливо этот тезис выражен у Г. А.
Брутяна. «Языки, — замечает Г. А. Брутян, — по-своему
преобразуют итоги мыслительной деятельности, создают
необычные представления, которые содержат экстралоги-
ческие информации, дополняющие в том или ином смысле
результат логического познания»39.
Утверждение, будто бы специфические особенности
национальных языков являются экстралогическими, не
являются необходимыми для познавательной деятельности
человека, в корне неверно.
Процесс создания конкретных языковых структур —
процесс стихийный. В нем нет четкого логически проду¬
манного плана, позволяющего рационально отслаивать
необходимое для познания и второстепенное, экстралоги-
ческое. В этом стихийном процессе в языке может быть
в одинаковой степени отражено как логически необхо¬
димое, так и второстепенное.
Национальные различия языков, которые объявляются
логиками для логического строя мышления совершенно
неважными и иррелевантными, на самом деле крайне важны.
Говорящий на одном языке для того, чтобы постичь ло-
37 Горский Д. П. Вопросы абстракции и образования понятий. М.,
1961, с. 76.
38 Чесноков П. В. Указ, соч., с. 57.
39 Брутян Г. А, Указ, соч., с. 57.
144

гическое содержание мысли человека, говорящего на дру¬
гом языке, должен прежде всего преодолеть идиоэтниче-
ский барьер другого чужого языка. Если он отбрасывает
эти идиоэтнические особенности при разговоре на другом
языке, он сам рискует быть непонятым.
Это положение можно проиллюстрировать многими
примерами. Cserelni по-венгерски означает менять. Но
этот глагол совершенно неупотребителен в тех случаях,
когда вам необходимо разменять деньги. В этих случаях
употребляется глагол bevaltani. Подмена его глаголом
cserelni вызывает непонимание смысла речи слушателем.
Если вы, говоря по-английски, употребите вместо слова
pillow подушка слово cushion подушка, то это также мо¬
жет вызвать непонимание. Если вы скажете по-татарски
бер иске кеше килде'пришел один старый человек’, то у та¬
тарина эта фраза может вызвать смех или непонимание,
поскольку иске 'старый’ применяется только по отноше¬
нию к неодушевленным предметам. Если говорится о ста¬
ром человеке, то следует сказать карт кеше.
Не следует забывать, что все особенности националь¬
ных языков, как структурные, так и лексические, яв¬
ляются результатами познания человеком окружающего
мира. Почему же, по мнению А. П. Чеснокова и некоторых
других философов, они являются экстралогическими.
Правомерно ли к сфере логического относить только логи¬
ческий строй мысли людей? Неучет национальных осо¬
бенностей значений ведет также к нарушению логического
смысла. Для правильного понимания общих логем явно
недостаточно.
Отсюда можно сделать вывод, что в любом языке об¬
щий логический смысл всегда окружен своеобразным идио-
этническим ореолом. Он преодолевается или путем его
усвоения (при активном владении речью) или происходит
сложный процесс переразложения значений примени¬
тельно к своему языку (при массовом восприятии речи).
Следует также отметить, что в различных языках мира
существуют категории коммуникативно активные и кате¬
гории коммуникативно неактивные, коммуникативно пас¬
сивные. В этом сравнительно нетрудно убедиться. Финн
может чисто логически очень хорошо понять сущность
русских глагольных видов. И тем не менее на первых по¬
рах при изучении русского языка он будет испытывать
огромные затруднения при употреблении русских глаго¬
лов с приставками. Это значит, что категория глагольного
Ю Б. А. Серебренников
145

вида в сознании финна коммуникативно не напряжена
и в известной мере является категорией пассивной. Уча¬
щимся русской школы можно объяснить все правила упот¬
ребления определенного и неопределенного артикля в не¬
мецком языке. Учащиеся могут совершенно сознательно
усвоить эти правила. Однако на первых порах ни один
диктант не обойдется без довольно большого количества
ошибок. Это опять-таки свидетельствует о том, что кате¬
гория определенности и неопределенности в сознании рус¬
ских учащихся коммуникативно ненапряжена, не имеет
первостепенной коммуникативной значимости.
Употребление глаголов объектного спряжения в вен¬
герском языке может быть облечено в очень простое пра¬
вило: формы объектного спряжения употребляются в тех
случаях, когда в роли объекта глагольного действия вы¬
ступает определенное имя существительное или какой-либо
его замещающий определенный объект. Однако русский
на первых порах будет делать ошибки, поскольку выра¬
жение определенности в русском языке не является ком¬
муникативно активным.
Особенность языкового типа может оказывать опре¬
деленное влияние на характер приемов номинации. В не¬
которых языках Европы, например, в германских, сла¬
вянских, новогреческом, армянском и др., довольно рас¬
пространен такой прием номинации, как словосложение.
Словосложение довольно развито и в китайском языке.
В то же время во французском, а так же в таких языках,
как испанский, португальский и каталонский, сложные
слова не образуются.
Необходимо отметить, что сложившаяся в языке лек¬
сическая система сама начинает накладывать известные
ограничения па творческую деятельность людей, создаю¬
щих новые слова. Номинация становится зависимой от сло¬
жившейся лексической системы.
Все сказанное свидетельствует о том, что язык явля¬
ется чрезвычайно сложным явлением. В языке проявля¬
ется не только общечеловеческое логическое мышление,
как утверждают многие наши лингвисты и философы.
В нем, в очень сложном переплетении, представлены
и общечеловеческие логические и идиоэтнические элементы
и чисто понятийное мышление. Ни неогумбольдтианцы,
ни их критики, в достаточной мере не учитывают всей
этой сложности.
146

Проблема стадий
в развитии языков мира
*
Сама идея о том, что языки мира проходят в своем раз¬
витии какие-то этапы, что языки первобытных людей
в значительной мере отличались от языков современных
людей, возникла задолго до появления так называемого
«нового учения» о языке Н. Я. Марра.
Способность человека мыслить и отражать окружаю¬
щий мир относится к числу исторически изменяющихся
и развивающихся явлений. Мышление, как известно, тесно
связано с языком. По этой причине проблема соответствия
особенностей языка уровню развития мышления давно
интересовала исследователей.
Начальный период изучения этой проблемы характе¬
ризуется представлением о первобытном мышлении как
явлении крайне неопределенном, которое можно лишь
частично воссоздать, исследуя структуру языков совре¬
менных народов, находящихся на низком уровне куль¬
турного развития. Предполагалось, что жизнь этих наро¬
дов в известной мере напоминает жизнь наших далеких
предков и, следовательно, языки этих народов должны
содержать типические черты, свойственные языкам пер¬
вобытных людей. Многие исследователи указывали, что
языкам примитивных народов несвойственны отвлечен¬
ные понятия, например, в языке тасманийцев, имеются
отдельные названия для любого особенного вида растений
или животных, но нет слова, которое бы обозначало жи¬
вотное или дерево вообще Ч
В то же время в языках примитивных народов необы¬
чайно развита лексика, связанная с выражением различ¬
ных деталей, объектов действительности. «Австралийцы
имеют отдельные названия почти для каждой мельчайшей
детали человеческого тела: так, например, вместо слова
„рука“ у них существует много отдельных слов, обозна¬
чающих верхнюю часть руки, ее переднюю часть, правую
руку, левую руку и т. д.» 2
1 Погодин Л. А . Язык как творчество. Происхождение языков.—
В кн.: Вопросы теории и психологии творчества. IV. Харьков,
1913, с. 224.
2 Выготский Л. С., Лурия А. Р. Этюды по истории поведения.
М.-Л., 1930, с. 88.
10»
147

Описывая один из туземных языков архипелага Бис¬
марка, Р. Паркинсон замечает: «Черное обозначается по
различным предметам, имеющим черный цвет. Так, на¬
пример, слово kotkot ворона служит для обозначения
понятия „черный44: все что является черным, в особенности
предметы блестящего черного цвета, называются именно
так. Likutan или lukutan тоже обозначает черный, но
скорее в смысле темный; tuwaro обозначает черный цвет
обугленного ореха мучного дерева; luluba — это черная
грязь болот в зарослях мангровых деревьев, dep — это
черная краска, получаемая от сожжения смолы канарееч¬
ного дерева; utur — это цвет обугленных листьев бетеля,
смешанных с маслом. Все эти слова употребляются соот¬
ветственно случаю для обозначения черного цвета; столько
же разных слов имеется для других цветов: для белого,
зеленого, красного, синего и т. д.» 3
В языке папуасов с острова Киваи обнаруживается
«большое количество глагольных приставок, простых
и сложных, назначением которых является выражать
и указывать, сколько в данный момент действует субъек¬
тов и на какое количество» 4. В кламатском языке (один
из языков североамериканских индейцев) в указатель¬
ных местоимениях с необычайной тщательностью выра¬
жаются самые различные пространственные отношения 5.
В бушменском множественное число отличается от
единственного с помощью целого ряда суффиксов, что ука¬
зывает на отсутствие достаточно определенно выработан¬
ного различения грамматических чисел в.
Склонность к звукосимволике также часто приводится,
как одна из особенностей языков примитивных народов.
В языке эве, по свидетельству Д. Вестермана, есть весьма
своеобразный вид наречий со специализированным зна¬
чением. Многие глаголы, в первую очередь те, которые
описывают впечатления, воспринимаемые органами чувств,
могут иметь при себе целый ряд таких наречий, которые
наиболее точно подчеркивают действие, состояние или
свойство, выраженное глаголом. Эти наречия являются
как бы «звуковыми картинами», «вокальными имитациями
чувственных впечатлений». Так, глагол зо «ходить» может
3 Parkinson R. Dreissig Jahro in der Siidsee. Stuttgart, 1907,p. 144;
см. также: c. 45.
4 Леви-Брюлъ Л. Первобытное мышление. Л., 1930, с. 98.
5 Там же, с. 102.
6 Погодин Л. А. Указ, соч., с. 239.
148

сопровождаться следующими наречиями, которые упот¬
ребляются только с этим глаголом и описывают разного
рода походку: зо бехе вехе ходить, волоча ноги (как это
делают слабые люди), зо биа биа — для описания походки
долговязого человека, выбрасывающего ноги вперед,
зо була була опрометчиво двигаться вперед, ничего не видя
перед собой, зо кака ступать важно, прямо, не шевеля
корпусом, зо пиа пиа ходить маленькими шажками
и т. д.7
Существует убеждение, что языки первобытных людей
обладали довольно простой грамматической структурой.
Наличие подобной структуры в некоторых современных
языках рассматривается как реликт первобытного архаи¬
ческого состояния. А. Фитерман утверждал, что тагаль¬
ский язык сохранил архаические особенности, которые
выражаются в следующем: там имеется всего 17 звуков,
причем состав гласных ограничивается звуками: а, е,
i, и: склонение выражается положением слова во фразе,
а также частицами и приставками: мн. числа нет, его за¬
меняет числительное или слово шаида (много), глагол
и имя не различаются 8. Р. Кодрингтон утверждает, что
на островах Фиджи и Соломоновых существуют собира¬
тельные имена, обозначающие десятки весьма произвольно
подобранных вещей: ни числа, ни названия предметов они
не выражают в словах 9. Характеризуя языки банту,
Л. А. Погодин отмечает их своеобразное строение, связан¬
ное с законом проведения одного типа местоимения через
все предложение.
Эта необходимость приставлять к каждому слову
фразы слоги ta, ba, le и т. п., чтобы отметить логическую
связь этих слов, иначе говоря, принадлежность их к од¬
ной и той же фразе, указывает на неспособность мысли
оторваться от конкретных представлений10. По свиде¬
тельству К. Штейнена, основа глагола в южноамерикан¬
ском языке бахаири необычайно осложнена присоединяю¬
щимися к ней различными элементами. «Органическое
расчленение слов прекращается, и предложение превра¬
7 Westermann D. Grainmatik der Ewesprache. Berlin, 1907, p. 83.
8 Feathermann A. Social history of the races of mankind. IV. —
In: Papua and Malayo-Melanesians. London, 1877, p. 487.
9 Codrington R. The Melanesian languages. Oxford, 1885, p. 241,
242.
10 Погодин Л. А. Указ, соч., c. 251.
149

щается в грубейшую мозаику из одних обломков; у ба-
хаири предложения сливаются в одно слово» 11.
Аналогичную структуру имеют языки североамерикан¬
ских индейцев. «Основная особенность их заключается
в стремлении связывать все элементы предложения в одно
целое так, чтобы в результате получилось одно слово».
По мнению некоторых исследователей, эти черты пред¬
ставляют реликты того периода в развитии языков, когда
люди говорили не словами, а словами-предложениями,
означавшими целый комплекс слов» 12.
Этнографы и отчасти языковеды, исследовавшие быт,
культуру и языки народов, отсталых в культурном и эко¬
номическом отношениях, положили начало изучению слож¬
ной проблемы взаимоотношения языка и мышления. Были
собраны интересные материалы, касающиеся особенно¬
стей языков этих народов.
Положительным в исканиях подобного рода следует
считать материалистическое положение о том, что различ¬
ные состояния, характеризующие развитие мышления и
языка людей исторически могут меняться.
Вместе с тем методика исследования проблемы взаимо¬
отношения языка и мышления, обнаруживаемая в описа¬
нии языков народов, стоящих па низкой ступени развития,
часто оказывается порочной. Исследователи в этот период
часто отождествляют язык с мышлением. Народу носи¬
телю языка, отличающегося простотой грамматической
структуры, приписывалось примитивное мышление. Проб¬
лема возможности переосмысления форм, кажущихся ар¬
хаичными, даже не ставилась. Характерным для всех этих
работ был антиисторический подход к языку, который
обычно выражался в том, что наличное в данный момент
выдавалось за первоначальное. Изучение истории различ¬
ных языков с достаточной убедительностью показывает,
что простота грамматической структуры может быть вто¬
ричной (ср. такие языки, как английский, скандинавские
языки, новоиндийские и т. п.). Скудость консонантизма
или вокализма может также быть вторичным явлением;
например, в финском языке очень невелика система соглас¬
ных, что отнюдь не является первоначальным.
Кроме того, совершенно забывался закон неравномер¬
ности изменения различных уровней языка. Язык может
11 Там же, с. 260.
12 Там же, с. 281.
150

быть «прост» в одном отношении, но сложен в другом.
Следует также иметь в виду, что проведение аналогий
между мышлением современных людей, стоящих на низ¬
кой ступени культурного развития, и мышлением перво¬
бытных людей может быть только сугубо относительным,
поскольку мышление всех современных людей имеет дли¬
тельную историю развития. На это в свое время обратил
внимание Й. Колер, который отмечал, что языки авст¬
ралийских дикарей, первобытные в психологическом от¬
ношении, представляют продукты долгого употребления,
если даже нет данных, позволяющих судить об их раз¬
витии 13.
Второй период в изучении проблемы взаимоотноше¬
ния языка и мышления характеризуется стремлением
представить первобытное мышление как особую стадию
в развитии человеческого мышления, для которой свой¬
ственны специфические, только ей присущие черты.
Наиболее колоритной фигурой этого периода является
французский этнограф Л. Леви-Брюль, оказавший боль¬
шое влияние на многих исследователей, в области язы¬
кознания.
Взгляды Л. Леви-Брюля изложены в его трех основ¬
ных работах — «Мыслительные функции в низших обще¬
ствах» (Les fonctions mentales dans les societes inferieurs.
Paris, 1910), «Первобытное мышление» (La mentalite
primitive. Paris, 1912) и «Первобытная душа» (L’ame
primitive. Paris, 1927). В русском переводе его книги
La mentalite primitive («Первобытное мышление», 1930)
были использованы также некоторые материалы, содер¬
жащиеся в первой работе. В этой книге Леви-Брюль резко
полемизирует со сторонниками так называемого аналити¬
ческого направления, провозглашающего тождество чело¬
веческого духа, с логической точки зрения совершенно
одинакового всегда и повсюду 14.
Следуя взглядам О. Конта, Леви-Брюль утверждал,
что в умственной жизни человека все, что не сводится
к простой реакции организма на получаемые раздра¬
жения, имеет социальную природу. «Следовательно, оп¬
ределенный тип общества, имеющий собственные учрежде¬
ния и нравы, неизбежно будет иметь и свое собственное
мышление» (там же, с. 15).
13 Kohler J. Uber das Recht der Australneger. — In: Zeitschrift
fur vergleichende Rechtwisscnschaft, VII, 1887, p. 332.
14 Леви-Брюль Л. Указ, соч., с. 8.
151

Первобытные люди, по утверждению Леви-Брюля,
ничего не воспринимали так, как мы. Точно так же, как
социальная среда, в которой они живут, отличается от
нашей, и именно потому, что она отлична от нашей, вос¬
приятие внешнего мира первобытными людьми отлично
от нашего восприятия (см. с. 25). В первобытном мире
господствуют коллективные представления.
«Коллективные представления первобытных людей глу¬
боко отличны от наших идей и понятий; они также и не
равносильны им. Они не имеют логических черт и свойств.
Каков бы ни был предмет, появляющийся в их представ¬
лении, он обязательно содержит в себе мистические свой¬
ства, которые от него неотделимы, и познание первобыт¬
ного человека действительно не отделяет их, когда оно
воспринимает тот или иной предмет» (с. 21, 25).
Особое значение Леви-Брюль придает характерному
якобы для первобытных людей закону партиципации.
«Когда член низшего общества, австралиец, например,
или гуйчол, думает об олене и пере или облаке, то родовой
образ, который ему представляется, предполагает и со¬
держит в себе нечто иное, чем аналогичный образ, появ¬
ляющийся при тех же обстоятельствах в сознании евро¬
пейца» (с. 86).
«Первобытный человек живет и действует среди су¬
ществ и предметов, которые все, кроме свойств, которые
за ними признаем и мы, обладают еще и мистическими спо¬
собностями; к их чувственной реальности примешивается
еще и некая иная» (с. 40). Отсюда Леви-Брюль делает
вывод о мистическом характере психической деятельности
первобытных людей: «Мышление первобытных людей
является в своей основе мистическим. . . они с полным
безразличием относятся к противопоказаниям опыта»
(с. 26, 39).
Заметим, что теория Леви-Брюля не до конца последо¬
вательна и обнаруживает противоречия. Так, Леви-Брюль
признавал, что «весь психологический процесс восприятия
происходит у них (у первобытных людей. — Б. С.) так же,
как у нас. Однако продукт этого восприятия у первобыт¬
ного человека немедленно обволакивается определенным
сложным состоянием сознания, в котором господствуют
коллективные представления» (с. 25). «Рассматриваемый
индивидуально в той мере, в какой он мыслит и действует
независимо, если это возможно, от коллективных пред¬
ставлений, первобытный человек будет чувствовать, рас-
152

суждать и вести себя чаще всего так, как мы это от пего
ожидаем; мышление первобытных людей может быть
названо пралогическим: оно не антилогично, оно также
и не алогично» (с. 49, 50). Однако Леви-Брюль неправо¬
мерно преувеличивает роль мистического элемента в со¬
знании первобытного человека.
Формулируя общий принцип: различным типам мыш¬
ления должны были бы соответствовать и различные по
своей структуре языки, Леви-Брюль указывает, однако,
на целый ряд сложнейших обстоятельств, которые затруд¬
няют исследование языков в этом плане; к числу их сле¬
дует отнести прежде всего миграции и возможность погло¬
щения одних групп людей другими, что вызывает смеще¬
ние языков (см. с. 95).
Все же соответствие между пралогическим мышлением
и структурой языка Леви-Брюлю обосновать не удалось.
Прямыми продолжателями идей Леви-Брюля можно счи¬
тать Н. Я. Марра и И. И. Мещанинова.
Знакомство с работами Н. Я. Марра показывает, что
теория стадиального развития языков готовилась посте¬
пенно. Уже в своей первой работе «Природа и особенно¬
сти грузинского языка», напечатанной в грузинской
газете «Иберия», Марр довольно отчетливо высказал
мысль об отсутствии изолированности между отдельными
языковыми семьями. Мысль о стадиях языкового раз¬
вития впервые появляется в работе Марра «Яфетический
Кавказ и третий этнический элемент в создании средизем¬
номорской культуры». «Существующие типы языков есть
создание не первотворчества, даже не перевоплощения
или самостоятельного видоизменения прототипных задат¬
ков речи, а воплощение плодов творческой работы чело¬
вечества на каждом отдельном этаже развития, на котором
скрещение играло исключительно важную роль. Первич¬
ный аморфный синтетический строй языка. . ., второй
агглютинативный строй. . . и, третий, флективный
строй. . . это не три параллельных, а три хронологически
последующих друг за другом типа» 15.
Никакого открытия здесь Марр в действительности не
сделал, так как идея последовательной смены морфологи¬
ческих типов высказывалась задолго до него многими
лингвистами (Гумбольдтом, Бетлингком, Шлейхером и
др.). Об этом писал и И. И. Мещанинов в статье «Проблема
15 Марр II. Я. Избр. работы. Л., 1933, т. I, с. 89.
153

стадиальности в развитии языка»: «Историческая школа
языкознания еще в XIX веке установила преемственный
ход развития языковых структур от аморфных к агглю¬
тинативным, затем флективным и, наконец, аналитиче¬
ским» 16.
В дальнейшем, как мы увидим, Марр стал называть
эти типы языков стадиями, но уже в 1920 г. он утверждал,
что «в префиксах и суффиксах агглютинативного периода
наметились термины родового строя, названия членов
семьи. Морфология речи. . . отразила морфологию об¬
щественного строя. . . Яфетические языки, как они есть,
носят в себе с исключительной наглядностью отложения
всех трех периодов, т. е. аморфно-синтетического, агглю¬
тинативного и флективного» 17.
Термин «стадия» Марр впервые употребил в кратком
сообщении на заседании Отделения историко-филологиче¬
ских наук Академии наук СССР 21 ноября 1923 г. «Ут¬
верждаю, что индоевропейской семьи языков расово от¬
личной не существует. Индоевропейские языки Средизем¬
номорья никогда и ниоткуда не являлись ни с каким
особым языковым материалом, который шел бы из какой-
либо расовой особой семьи языков или тем менее восходил
к какому-либо расово особому праязыку. . . единый пра¬
язык есть сослужившая свою службу научная фикция.
Индоевропейские языки составляют особую семью, но
не расовую, а как порождение особой степени, более слож¬
ной, скрещения, вызванной переворотом в общественности
в зависимости от новых форм производства, связанных,
по-видимому, с открытием металлов и широким их исполь¬
зованием в хозяйстве. . . индоевропейская семья языков
типологически есть создание новых хозяйственно-общест¬
венных условий, по материалам же, а пережиточно и по
многим конструктивным частям, это дальнейшее состоя¬
ние тех же яфетических языков. . . на определенной ста¬
дии их развития, в общем новая по строю формация» 18.
Это бессодержательное заявление, не подтверждаемое
никакими фактическими доводами, ученики Н. Я. Марра
назвали манифестом нового учения о языке.
Синтетический, агглютинативный и флективный типы
языков и яфетические и индоевропейские языки Марр
16 Изв. АН СССР, ОЛЯ, 1947, т. VI, вып. 3, с. 174.
17 Марр Н. Я. Избр. работы, т. L М.—Л., 1931, с. 98, 101.
18 Там же, с. 185.
154

назвал стадиями. Такая схема явно не удовлетворяла его
самого, и причина этого лежала, по-видимому, не в ее
противоречивости (это его редко смущало): Марр не знал,
куда отнести такие семьи языков, как семитическая,
угрофинская и др. Для спасения положения Марр объявил
и их стадиями, возникшими на основе развития тех же
яфетических языков. В результате необычайно расшири¬
лось понятие «яфетической стадии», что и привело Марра
к выводу о прохождении этой стадии всеми языками мира.
Комментируя Марра, И. И. Мещанинов пишет: «Учение
о яфетических языках. . . имеет объектом своего исследо¬
вания яфетическую стадию общечеловеческой речи, налич¬
ную в доисторическом населении всех материков. Яфети¬
ческие языки у Н. Я. Марра оказались источником обра¬
зования всех других семей» 19.
«Индоевропейская семья языков, — пишет он в статье
„О происхождении языка44, — есть новое образование
в путях сугубого и более кратного скрещения тех же яфе¬
тических племен, владевших уже сложившимися языками,
законченными видами человеческой речи, с нарождением
в них части индоевропейских особенностей. Но до этой
эпохи от яфетических языков успели отойти и получить
самостоятельное развитие ряд других семей, именно син¬
тетическая дальневосточная, к членам которой мы только
что вынуждаемся конкретно подойти для анализа, агглю¬
тинативная, т. е. урало-алтайская и угро-финская, мост
к которой нам перекинул чувашский, хамитическая и се¬
митическая 20. . . Из тех же яфетических языков, — пи¬
шет он в другой статье, — на различных стадиях развития,
более древних, вышли, семитические и еще раньше турецкие
с угрофинскими» 21.
Чем же объяснить тот факт, что несмотря на приблизи¬
тельно одинаковый по своему характеру стадиальный
процесс развития способов производства, яфетические
языки начали развиваться с различными уклонами, как,
например, мегрельский, финский, индоевропейский и
т. Д.?
Ответ мы находим в цитированной статье И. И. Ме¬
щанинова: «Языки Азии, Африки и Европы, т. е. хами-
тические, семитические и индоевропейские, оказались от¬
ветвлениями общего ствола языковой речи вообще вместе
19 Мещанинов И. И. Введение в яфетидолопно. Л., 1929, с. 12.
20 Марр Н. Я. Избр. работы, т. II. М.-Л., 1936, с. 206.
21 Там же, с. 323.
155

с яфетическими языками, но лишь на различных стадиях
развития речи или в различных оформлениях процессов
скрещения, причем яфетические языки выявляются как
древнейшие из них» 22. Здесь мы уже видим, что яфетиче¬
ская стадия языков оказывается только ступенью в разви¬
тии языков мира.
Наиболее ярко это понимание выразилось в схеме
родословного древа, помещенной в статье «О происхожде¬
нии языка» 23.
К числу стадий Н. Я. Марром отнесен здесь также ли¬
нейный ручной язык, являющийся основанием этого родо¬
словного древа, затем следует стадия образования племен.
После этого следуют яфетические языки, составляющие
основной ствол родословного древа, который в свою оче¬
редь содержит агглютинативную и синтетическую стадию.
От этого общего ствола «яфетических языков» в разные
стороны расходятся языковые ветви: дальневосточные
языки, урало-алтайские, семитические и хамитские, а яфе¬
тические языки через промежуточную стадию пережиточ¬
ных яфетических языков превращаются в стадию флектив¬
ных языков, которая представлена индоевропейскими
языками.
Эта путаная статья свидетельствует о том, что у Н. Я.
Марра не было четкого представления о стадиях, поскольку
в понятие стадии включены такие совершенно разнород¬
ные образования, как: 1) характер речи (кинетическая
речь), 2) состояние носителей языка (стадия образования
племен), 3) морфологический тип языков (синтетические,
агглютинативные и флективные языки) и, наконец, 4) раз¬
личные языковые семьи.
В более поздней работе Н. Я. Марра «Почему так труд¬
но стать лингвистом-теоретиком?» стадиальная схема пов¬
торяется в несколько видоизмененном виде. В этой схеме
языки по степени их развития делятся на четыре
периода: 1) языки системы первичного периода, куда вхо¬
дят моносиллабические и полисемантические, в частности
китайский язык; 2) языки системы вторичного периода
(угрофипские, турецкие, монгольские); 3) языки системы
третичного периода (хамитские и некоторые яфетические
языки системы четвертичного периода (семитические и
индоевропейские) 24.
22 Мещанинов И. И. Указ, соч., с. 61, 62.
23 Марр II. Я, Избр. работы, т. II, с. 195.
24 Там же, с. 405.
156

Однако эта схема в дальнейшем перестала удовлетво¬
рять Марра, так как она констатировала только последо¬
вательную смену морфологических типов без непосредст¬
венной увязки их с общественно-экономическими фор¬
мациями.
Стремясь найти выход из создавшегося положения,
Марр пытался увязать эти морфологические типы прямо
с общественно-экономическими формациями, которые он
понимал по-своему, не считаясь с ленинским учением
об общественно-экономических формациях. «Системы мыш¬
ления — это три системы построения звуковой речи, по
совокупности вытекающие из различных систем хозяй¬
ства и им отвечающих социальных структур: 1) первобыт¬
ного коммунизма, со строем речи синтетическим, с поли¬
семантизмом слов, без различия основного и функциональ¬
ного значения, 2) общественной структуры, основанной
на выделении различных видов хозяйства с общественным
разделением труда. . . 3) сословного или классового об¬
щества с техническим разделением труда» 25.
Полное развитие этой мысли мы находим в работе
И. И. Мещанинова «К вопросу о стадиальности в письме
и в языке» (1931). Всю историю развития речи И. И. Ме¬
щанинов делит на следующие периоды: 1) период движе¬
ния автоматическими телодвижениями (эолит); 2) низшая
ступень кинетической речи (нижний палеолит); 3) аморф¬
ная стадия речи (стадия мелкого охотника, средний па¬
леолит); 4) переход к морфосинтетической стадии (верхний
палеолит); 5) аморфно-синтетическая стадия; 6) стадия
агглютинативная (родовые общины); 7) флективная ста¬
дия 26.
Причинная связь всех этих явлений абсолютно непо¬
нятна. Когда связь существует, например, между аморф¬
ной стадией речи и стадией мелкого охотника? Какая ис¬
торическая необходимость вызывает изменение выра¬
жения связи между словами при изменении образа жизни
и т. д.? На все эти вопросы Н. Я. Марр и его последова¬
тели не считали нужным давать какой-либо ответ, так как
сам факт подгонки языковых явлений к схеме периодиза¬
ции человеческой истории, к общественно-экономическим
формациям был, по их мнению, достаточно внушительным
25 Марр Н. Я. Избр. работы, т. III. Л., 1934, с. 71.
26 Мещанинов И. И. К вопросу о стадиальности в письмо и языке. —
Изв. ГАИМК. М., 1931, т. VII, вып. 56.
157

доказательством и не требовал детализации и разъяс¬
нения.
Поставив проблему стадиального развития языков
и запутавшись в противоречиях, марристы начинают рас¬
членять проблему, используя все средства для ее разре¬
шения. Отбросив термин «семья» как расово-биологиче¬
ский, Марр заменяет его новым термином «система». Вместе
с тем было введено понятие комплекса координат, как от¬
личительного признака системы.
«Языки характеризуются присущими им комплексами
координатов. По наличию определенного комплекса про¬
изводится группировка языков, именуемая системою
(яфетические системы, семитическая система, индоевро¬
пейская система)» 27.
«Наименование наличных группировок термином
семья перестает отвечать содержанию группировки, кото¬
рая объединяется не родственными семейными связями,
не происхождением от праязыка, а лишь сходством ком¬
плексов координатов» (там же, с. 114).
Сумма характеризующих признаков (комплекс коор¬
динатов) дает возможность провести классификацию между
наличными языками с распределением их по выделяемым
системам (см. с. 112, ИЗ). И. И. Мещанинов считает, что
такую классификацию проводят и те лингвисты, которые
стоят на почве родства языков. Он считает, что эти линг¬
висты также устанавливают сходство признаков у ряда
их и объединяют языки под общим понятием языковой
семьи. Яфетидология, равным образом, начала работу
по тому же пути и выделила яфетическую семью языков
(там же). Однако эти языки, по мнению Мещанинова,
«выдвинули ряд признаков,род нящих грузинский с семи¬
тическими. К тому же, и в среде самих яфетических языков
оказались представители, резко друг с другом расходя¬
щиеся по типологическим признакам. Это привело к необ¬
ходимости подробнее остановиться на самих характери¬
зующих признаках (координаторах)» (там же).
Координаты формируются, развиваются и выражаются,
к тому же, далеко не всегда одновременно.
«Таким образом, — замечает Мещанинов, — сами эти
признаки содержат в себе жизненное начало. Следова¬
тельно, и каждый язык, ими характеризуемый, может
в процессе жизни изменяться в своей структуре, т. е. пере-
27 Мещанинов И. И. Введение в яфетидологию, с. 19.
158

ходить из одного состояния в другое. ., поэтому наимено¬
вание различных группировок термином „семья" пере¬
стает отвечать содержанию группировки, которое объеди¬
няется не родственными семейными связями, не проис¬
хождением от праязыка, а лишь сходством комплексов
координатов. В связи с этим яфетидология отказалась
от термина „семья", устанавливая для таких группировок
взамен его, другой термин — „система"» (с. ИЗ, 114).
«Каждая система вовсе не произвольна в своем возник¬
новении. Она зависит от наличия тех или иных характе¬
ризующихся признаков, от их взаимного сочетания.
Этому сочетанию признаков язык обязан не сам по
себе, а тем условиям, в которых живет человечество дан¬
ного времени. . . языковые группировки, по яфетической
терминологии системы, генетически связаны друг с дру¬
гом, представляют отдельные проявления общего течения
жизни развивающейся человеческой речи. . . Определен¬
ные периоды жизни человечества сами характеризуются
своими признаками, выдвинутыми потребностями обще¬
ственного строя и обусловленными укладом жизни, на¬
сущными житейскими потребностями и определенным
типом хозяйства. . . Яфетидология присваивает таким
крайне длительным периодам наименование стадий»
(с. 114, 115).
Так, например, для аморфно-синтетического типа бу¬
дут характерны следующие координаты: 1) аморфность,
2) моносиллабизм (односложность), 3) синтетизм, 4) от¬
сутствующая или плохая дифференциация частей речи,
5) полисемантизм.
Если в ранних работах понятие стадии было более
статично и умозрительно, причем скрещение выступало
как основная причина возникновения нового стадиального
типа, то в этом периоде развития теории стадий наблю¬
дается сильная тенденция внести в понимание стадии
внутреннюю динамику.
Каким образом осуществляется переход в развитии
языков от одной стадии к другой? Механику этого про¬
цесса Мещанинов характеризует следующим образом:
«Признав преемственность в движении языковых струк¬
тур, признав движение в характеризующих их признаках,
яфетидология идет по пути намечения определенных ста¬
диальных делений, в которых сложившаяся сумма при¬
знаков должна отвечать установившемуся строю обще¬
ственных объединений, господствующему типу хозяйства
159

и им соответствующим мировоззрениям. Пока сумма при¬
знаков находится в равновесии, а следовательно, миро¬
воззрение, общественная и хозяйственная структура друг
другу не противоречит, сохраняется внутреннее развитие
стадии.
Когда же это равновесие нарушено, то стадия пере¬
рождается и с вновь получающим устойчивость новым
сочетанием признаков переходит в другую последующую
стадию, перенося с собой из предыдущего состояния то,
что остается еще жизненным, и сохраняя в виде пережит¬
ков многое из того, что отмирает» (с. 140—141).
Такое понимание развития языка представляет не что
иное, как вульгарно-материалистическое отождествление
законов развития общества с законами развития
языка.
«Появляется новое определение стадии: под стадией
понимается им (Марром. — Б. С.) отрезок от одной ко¬
ренной перестройки к другой. Между этим начальным
и конечным пунктами идет процесс внутреннего развития
с обострением внутренних противоречий до момента взрыва
цельности языковой структуры» 28. В связи с этим новым
пониманием количество стадий в различных языках не¬
обычайно увеличивается. Переход древневерхненемец¬
кого в средневерхненемецкий, англо-саксонского в ан¬
глийский, древнеперсидского в среднеперсидский, вуль¬
гарной латыни в романские языки — все это начинает
рассматриваться как отдельные стадии языкового раз¬
вития.
Основные противоречия стадиальной схемы и здесь
не устраняются. Во-первых, совершенно не разграничи¬
ваются основные признаки, отличающие стадии от систем.
Во-вторых, совершенно необъяснимым остается также тот
факт, что, несмотря на признаки связи «стадиальности»
в развитии языка с развитием общественно-экономиче¬
ских формаций стадиальные смены в разных языках ока¬
зываются различными по своему характеру. Никакой
корреляции между стадиальным развитием материальной
жизни общества и структурами различных языков мар-
ристам обнаружить не удалось. Не удается также с доста¬
точной точностью определить общность стадиальной на¬
правленности языкового развития.
28 Мещанинов И. И. Проблема классификации языков в свете но¬
вого учения о языке. Л., 1935, с. 12.
160

«Основной вопрос дальнейших яфетидологических изыс¬
каний, — писал И. И. Мещанинов, — заключается в уточ¬
нении стадиальных делений, в выяснении их характери¬
зующих признаков» 29.
Несмотря на все старания, стадии по-прежнему оста¬
вались неуловимыми, так как критерии выделения стадий
по формальным признакам оказывались несостоятель¬
ными. Выход стали искать в перемещении акцента в три¬
аде: развитие производства — мышление — язык. Если
раньше Марр и его ученики уделяли внимание преимуще¬
ственно установлению корреляций между развитием про¬
изводства и структурными особенностями языков, упоми¬
ная о причастности мышления лишь мимоходом в отдель¬
ных случаях, то сейчас якорь спасения начинают видеть
в установлении стадий в развитии мышления.
Поняв, что формальные признаки оказались мало до¬
казательными, сам Марр углубился в стадиальную клас¬
сификацию мышления. Теория стадий вступила, таким
образом, в новый период своего развития, где решающими
считались стадии, устанавливаемые в развитии мышления,
под которые стали подгоняться формальные признаки
языка. Этим последним признакам приписывалось все
более и более второстепенное значение.
Выдвигалось новое положение: «принадлежность раз¬
личных систем морфологии к различным периодам языко¬
творчества опирается, разумеется не непосредственно на
тот или иной тип техники, хозяйственной и социальной
структуры, а при посредстве мышления» 30.
«Изменения мышления, — писал И. И. Мещанинов, —
зависящие от развития материального производства и
материального общения людей с их развивающейся идео¬
логией, отражаются в языковом строе, передавая также
и отношения человека к изменяемой природе. . . Тем
самым стадиальное языковое деление обусловлено перио¬
дизацией мышления и через него связано с социальной
основой общественного развития» 31. «Новое учение о языке
в первую голову ставит вопрос об этих стадиальных сме¬
нах техники мышления» 82.
Выдвижение на первый план проблемы стадиальности
в развитии мышления заставило марристов отойти от изу¬
29 Мещанинов И. И. Введение в яфетидологию, с. 116.
30 Марр Н. Я. Избр. работы, т. III, с. 70.
31 Мещанинов И. И. Новое учение о языке, с. 57.
32 Марр И. Я. Избр. работы, т. Ill, с. 106.
И Б. Л. Серебренников
161

чения формы и обратить больше внимания на семан¬
тику.
«Яфетическая теория, — пишет Н. Я. Марр, — бремя
доказательства перелагает на семантику»33. «Установле¬
ние такой природы семантики в палеонтологии речи выну¬
дило переставить центр тяжести с учения о формах на
учение о словах, вообще на слова, как на прямых, при
учете переживаний, носителей идеологии различных ста¬
диальных эпох общественности, тем более, что, во-первых,
сами формы разъяснялись в своем идеологическом исполь¬
зовании как те же хозяйственно и общественно обоснуе-
мые в своих значениях слова, и, во-вторых, в структуре
своего морфологического построения языки выявились
отражающими структуру социальных форм» 34.
Разрешение проблемы стадиального развития мышле¬
ния выразилось у Марра в создании учения о трех ста¬
диях развития мышления — тотемической, космической
и технической. Тотемическая стадия в развитии мышле¬
ния, по Марру, соответствует тому периоду, когда люди
собственно еще не мыслили, а только мифологически вос¬
принимали различные производительные силы. Это был
период так называемого дологического мышления. Ведь
почти те же самые идеи мы находим у Леви-Брюля.
Тотемическая стадия, которую Марр приурочивал
к периоду первобытного коммунизма, сменилась у него
космической стадией, когда человек начал осознавать
существование трех космических стихий: неба верхнего,
среднего и преисподнего. К этому периоду Марр относит
и начало звуковой речи. Космическую стадию он характе¬
ризовал наличием так называемого макрокосмического
мышления, когда человек еще не осознавал своего соб¬
ственного я и отождествлял себя со всей вселенной.
Не представляет особого труда убедиться в том, что
и этот тезис вытащен из заржавленного арсенала ранней
яфетидологии. Вот что писал Н. Я. Марр в 1922 г. в статье
«Яфетиды»: «В яфетических языках наблюдаются отложе¬
ния словотворчества из эпох восприятия мира в образах
космических и микрокосмических явлений, когда небо,
земля и вода представлялись одним предметом, по всей
видимости живым существом, существом, находившимся
в трех плоскостях — верхней, земной и преисподней,
83 Там же, с. 57.
34 Там же, с. 66.
162

а члены его тела представлялись повторением такого же
космического восприятия физического строения чело¬
века» 35. Только на стадии технологической человек, по
Марру, стал впервые осознавать сущность окружающих
предметов.
Теория стадий в развитии мышления сложилась
у Марра окончательно после 1926 г. в связи с изобрете¬
нием им четырехэлементного анализа. Этот анализ слу¬
жил Н. Я. Марру главным доказательством его теории
глоттогонического процесса и стадиального развития
языков.
Период после смерти Марра был до некоторой степени
новой вехой в развитии теории стадий. Пресловутые че¬
тыре элемента были совершенно недоказательны. Всевоз¬
можные системы координат оказались невыявленными,
точные корреляции между развитием производства, мышле¬
нием и языковой структурой упорно не устанавливались.
И. И. Мещанинов, чувствуя, что периодизация норм
сознания оказывается непосильным для него делом, ре¬
шил снова вернуться к уже пройденному этапу развития
«нового учения». Он вновь обращается к сменам грамма¬
тических форм. Однако неудавшийся опыт с морфологи¬
ческой классификацией послужил для него уроком.
Все его внимание концентрируется теперь на синтаксисе,
так как корреляции между стадиями развития и морфоло¬
гической структурой языков установить не удалось.
Обращение к синтаксису нашло широкий отклик среди
других последователей нового учения о языке. Можно без
преувеличения сказать, что весь период после смерти
Н. Я. Марра был периодом усиленных поисков стадий
в области развития синтаксиса. В своей работе «Общее
языкознание», появившейся в 1940 г., И. И. Мещанинов
дает новую стадиальную схему. В основу стадиальной
классификации здесь положена уже не сумма расплывча¬
тых ведущих признаков, а характер структуры предло¬
жения. Расхождения в построении предложений являются,
по мнению Мещанинова, не чем иным, как разными сту¬
пенями в развитии языка, постоянно сменяющими друг
друга и выступающими как звенья единого глоттогониче¬
ского процесса.
Эта схема, в известной мере уже намеченная в Новом
учении о языке, в 1936 г. представляется теперь в следую¬
35 Марр Н. Я. Избр. работы, т. I, с. 131.
И*
163

щем виде: 1) слово-предложение, 2) инкорпорированные
комплексы, 3) становление вербального предложения,
4) посессивный (притяжательный), 5) эргативный строй
предложения, 6) аффективный и локативный строй пред¬
ложения, 7) номинативный строй предложения. Она до
некоторой степени аналогична по своему построению из¬
вестной марровской схеме преемственности морфологиче¬
ских типов: как там флективный тип морфологии, так здесь
номинативный строй предложения индоевропейских язы¬
ков оказывается вершиной развития.
Однако основной вопрос и в этой работе остается не
решенным. Какая же ступень производства создает соот¬
ветствующую структуру предложения? На этот вопрос
И. И. Мещанинов не дает никакого ответа.
Помимо всего этого, в основу выделения стадий здесь
кладется всего лишь один признак — структура предло¬
жения. Сужение признаков, характеризующих стадию,
было началом кризиса стадиальной теории.
Тем не менее марровский тезис о тесной связи стадиаль¬
ного изменения с изменением материальных условий жизни
продолжает оставаться на вооружении. «Вместо постепен¬
ного эволюционного движения, — пишет в одной из своих
статей Мещанинов,—Марр устанавливает ступенчатый
переход, именуемый им стадиальным. Для таких пере¬
ходов требуется изменение материальных условий жизни,
общественного бытия, отразителем которого является
общественное сознание и его непосредственная действи¬
тельность — язык» 36.
Довольно странно выглядит в этой статье И. И. Ме¬
щанинова следующее заявление: «Языкознание должно
обогатиться свидетельством материальной жизни челове¬
ческого общества в ее материальных и духовных выявле¬
ниях, в том числе в их отражениях на археологических
памятниках, а тем самым получить объяснение в своем
ходе развития в значительной степени более ясное, чем
это достигается одним формальным анализом изучаемых
языков» 37.
Какое отношение имеет ленточная или шнуровая кера¬
мика, те или иные формы топоров к происхождению вре¬
мен, наклонений, падежей и типов склонения, к измене¬
36 Мещанинов И. И. Глоттогонический процесс и проблема стади¬
альности. — Изв. АН СССР, ОЛЯ, М., 1941, № 3, с. 10, 11.
37 Там же, с. 12.
164

нию отдельных звуков и т. п.? История материальной
культуры может иметь известное значение для выяснения
путей миграции отдельных племен и народов, в некоторых
случаях она позволяет строить догадки об этнической
принадлежности населения какого-либо района и то при
учете всей суммы других данных.
Но памятники материальной культуры никогда не
в состоянии объяснить историю происхождения форм,
характер фонетических изменений и т. п. Упование на
материальную культуру свидетельствует только еще раз
о глубоком непонимании специфики языка как Н. Я. Мар¬
ром, так и И. И. Мещаниновым и другими его учениками.
В 1945 г. вышла в свет книга И. И. Мещанинова
«Члены предложения и части речи», представляющая
интерес во многих отношениях. Прежде всего она инте¬
ресна тем, что автор ее продолжает следовать новому на¬
правлению в деятельности исследований Марра, начатому
уже ранее его работами «Новое учение о языке» и «Общее
языкознание».
Неудержимый галоп на яфетических конях по Евразии
и Африке, который характеризовал все работы Марра,
сменился стремлением к созданию сравнительного синтак¬
сиса различных языков. Прогрессирующий отрыв от изу¬
чения формы, начатый еще Марром, здесь заметно усили¬
вается. Главным оказывается содержание языковой
формы, но не сама форма. «Единый процесс прослежива¬
ется не только в тождестве формальной стороны. Напротив,
оказывается весьма разнообразным в своем внешнем
выявлении. Одно и то же задание, даваемое содержа¬
нием высказывания, получает различные пути своего вы¬
ражения и в морфологии и в синтаксисе. Движение язы¬
ковой формы от одного состояния к другому может идти
одинаковыми переходами, хотя бы и при различном внеш¬
нем оформлении и т. д. Таким образом, единый процесс
языкового развития получает свое весьма убедительное
проявление также и в тех многообразных расхождениях,
а не только в схождениях, которые обусловлены различ¬
ным состоянием речевого строя» 38.
Стремление выпутаться из явной стадиальной нераз¬
берихи, состоящей в констатации необозримого количе¬
ства качественных скачков и стадиальных переходов,
заставляет искать все новые и новые средства для описа¬
38 Мещанинов И. Я.Члены предложения и части речи. Л., 1945, с. 4.
165

ния марровской теории стадий. В 1948 г. появилась статья
В. И. Абаева, содержащая более уточненную теорию ста¬
дий. Семантику слова Абаев понимает в двух аспектах:
«. . . с одной стороны, семантика как общеобязательный
минимум смысловых функций, определяющая современ¬
ное коммуникативное использование слова, — это — ма¬
лая семантика, которую можно назвать также семантикой
„сигнальной44 или „технической44; с другой стороны, се¬
мантика как сумма тех сопутствующих познавательных
и эмоциональных представлений, в которых отражается
сложная внутренняя жизнь слова в его прошлом и настоя¬
щем, это „большая семантика44 или „идеосемантика44» 39.
Учение об идеосемантике, по мнению Абаева, приводит
нас к языковым стадиям. Из дальнейших его рассужде¬
ний мы узнаем, что не все элементы в языке показательны
для его стадиальной характеристики. «Две функции
языка, идеологическая и техническая, которые мы раз¬
личаем, порождают два типа закономерностей в его раз¬
витии, из которых только один, связанный с идеологиче¬
ской функцией речи непосредственно и осязаемо обуслов¬
лен развитием материального базиса, общественных от¬
ношений и мышления, тогда как закономерности языка
как техники обусловлены базисом и мышлением лишь
отдаленным и опосредствованным образом. Доминирую¬
щая коммуникативная функция речи, не считающаяся
с общественными и идеологическими перегородками, тре¬
бует нейтрализации целых речевых категорий, и они
нейтрализуются или „технизируются44» 40.
Таким образом, Абаев фактически выразил отход от
поисков стадий в области техники языка и необходимость
перенесения их в область идеосемантики. Однако особого
распространения эта новая теория стадий не получила.
И. И. Мещанинов продолжал работать над дальнейшим
усовершенствованием марровского понимания стадиаль¬
ности. «Под стадиальностью понимается качественно но¬
вое в языке, но не каждое качественно новое состояние
будет стадией. Например, качественно новым может ока¬
заться содержание слова. . ., новым будет служебное
слово, обратившееся в падежное окончание или в аффикс
падежного спряжения. . . Такие единично взятые факты
могут оказаться следствием стадиальных переходов или
39 Абаев В. И. Понятие идеосемантики. — В кн.: Язык и мышление,
т. XI, М.—Л., 1948, с. 15.
40 Там же, с. 26—27.
166

служить основанием для них, но для этого требуется на¬
личие более глубоких свойств, существенно меняющих
весь языковой строй. Под стадией понимаются не единич¬
ные явления качественных и языковых изменений, а пе¬
реход целой языковой системы в другую» 41.
Сравнительные сопоставления при синтаксической ти-
пологизации как бы выхватывают отдельные моменты
схождения, что заставляет Мещанинова признать, что это
само по себе не является достаточным для построения
исторической схемы движения человеческой речи по чере¬
дующимся грамматическим системам. «Подобного рода
сравнительный анализ очень далек от стадиального, за¬
дачей которого является прослеживание смены грамма¬
тических конструкций в их исторической последователь¬
ности» (там же, 176).
Искомые стадиальные признаки никак не удается урав¬
нять друг с другом, так как в различных языках они имеют
различный характер. Так, например, ведущие свойства
эргативности, общие для всех языков данного строя,
получают различное внешнее выражение. Абхазский
язык передает эргативное построение не падежом под¬
лежащего, а оформлением глагольных показателей. Лез¬
гинский язык, наоборот, при безличном построении гла¬
гола переносит выражение смысловых оттенков субъекта
всецело на падежные окончания подлежащего. Даргин¬
ский язык полностью передает эргативные особенности
как в оформлении глагола, так и в падежах подлежащего.
Ненецкий язык, выделяя глагол своим субъектно-объект¬
ным построением, все же не смыкается с языками, исполь¬
зующими эргативную конструкцию. Следовательно, анализ
с учетом только конструктивных свойств предложения
оказывается явно недостаточным.
«Для одних языков та или иная схема из числа отме¬
ченных выше явлений является господствующей, в дру¬
гих она выступает в ограниченных случаях, сосуществуя,
но уже вклиниваясь в другую, опять-таки ведущую си¬
стему» (с. 179).
Полная невозможность втиснуть этот разнобой в ка¬
кие-либо определенные стадиальные рамки заставляет
И. И. Мещанинова искать новый выход для спасения не
находящей достаточной точки опоры теорий стадий.
41 Мещанинов И. И. Проблема стадиальности в развитии языков.—
Изв. АН СССР, ОЛЯ, 1947, т. VI, вып. 3, с. 173.
167

Этот выход он ищет в полном абстрагировании от фор¬
мальных особенностей языка. «Не все существующие в со¬
знании представления о свойствах субъекта и действия
получают свое грамматическое выражение. Поэтому если
чукчи и коряки используют только два падежа для оформ¬
ления подлежащего, то отсюда вовсе не следует, что онл
не представляют себе отличий между аффектом, обладанием
и действием, т. е. тех отличий, которые в яфетических
языках получили свое выражение в грамматических пред¬
ставлениях. . . И если одни из них не передают особою
грамматическою формою осознаваемых различий между
аффектом, обладанием и активным действием, то все же
осознаваемые различия остаются у них категориями по¬
нятий, хотя бы и без выделения особым грамматическим
построением. . . Везде различие сводится только к фор¬
мальной стороне. Вкладывание же в нее содержания не
дает таких же расхождений, какие наблюдаются в грам¬
матических формах» (с. 182).
«. . .восприятие сохранившегося строя предложения
могло измениться. Эргативные языки и номинативные,
в их ныне используемых конструкциях, уже различаются
главным образом формой. Но. . . аварское дир чу бу го
передает то же самое содержание, как и русское я имею
лошадь, хотя подлежащее в аварском языке стоит в ро¬
дительном падеже. . . Другое дело — исторический про¬
цесс образования этих форм. . . При генетическом анализе
мы все же можем спуститься к определенному стадиаль¬
ному состоянию. Так, например, посессивный строй
спряжения переходного глагола образовался в связи
с определенным восприятием отношений действующего
лица к совершаемому им действию. Если не было бы осо¬
бого понимания принадлежности действия действующему
лицу, то не было бы и посессивного строя» (с. 182, 183).
Подобные рассуждения свидетельствовали о наступ¬
лении глубокого кризиса всей стадиальной теории. С од¬
ной стороны, совершенно бездоказательно утверждается,
что структурные особенности указывали в древности на
различное восприятие различных отношений, в то же время
оказывалось, что в настоящее время все воспринимается
абсолютно одинаково. Язык, согласно учению Мещани¬
нова и его последователей, развивался по стадиям, но
в настоящее время произошла какая-то нивелировка ста¬
дий. Вот какой вывод неизбежно вытекал из всех рассуж¬
дений Мещанинова.
168

Чувствуя это кричащее противоречие, И. И. Меща¬
нинов тут же оговаривался: «Таким образом, проблема
стадиальности, казалось бы, переносится в область исто¬
рического процесса развития норм сознания, в частности
к тому или иному пониманию отношений между действием,
предметом действия и действующим лицом. Но именно
тут мы можем встать на опасный для языковеда путь пе¬
ренесения проблемы стадиальности всецело в область мыш¬
ления и тем самым порвать связь между ним и языком,
что в конечном итоге и сделала школа де Соссюра.
Если стадиальность относится нами к числу языковых
явлений, то и отстранение ее от языкового материала не¬
возможно. В противном случае вовсе снимается вопрос
о стадиальности в языке» (с. 183).
Спасительным якорем И. И. Мещанинов хотел сделать
положение о неразрывной связи формы и содержания.
«Изменение содержания может вызвать к жизни новую
форму, но видоизмененное содержание может вклады¬
ваться и в старую.
Форма может сохраняться и при измененном ее смыс¬
ловом значении. . . Поступательному ходу семантических
смен подчиняется вовсе не одна только лексика. Таким же,
и при том весьма радикальным переменам, подвергается
также вся структура предложения. Ныне действующие
ее формы могли в прошлом выступать с совершенно иным
назначением. . . Весь строй предложения уже получает
новое содержание, новое качество, хотя бы и при сохра¬
нении того же морфологического оформления. Строй пред¬
ложения переходит на другую ступень. Получается ста¬
диальный переход» (с. 184, 185).
Все эти судорожные поиски стадиальных переходов
везде и всюду и даже без непосредственной увязки со сме¬
ной форм производства подтверждали наличие глубокого
кризиса теории. И. И. Мещанинов доходил чуть ли не до
признания возможности каких-то идеологических стадий
при целостности языковой структуры.
«До сих пор речь шла о сдвигах в морфологических и
синтаксических конструкциях, и по ним намечались воз¬
можные случаи конструктивных перестроек, которые
в большей или меньшей степени удается подводить под
схему стадиальных переходов. Возможно, что такого же
рода стадиальные сдвиги следует усматривать и в тех
идеологических изменениях в языке, которые не получили
169

непосредственного отражения на формальной стороне
грамматических построений» (там же).
После многочисленных указаний на чрезвычайную
сложность взаимоотношения в языке формы и содержа¬
ния, Мещанинов пытался дать крайне расплывчатое и
туманное определение стадии. «Спасительный переход —
это коренной сдвиг в структуре языка, идущий сложным
путем диалектического развития речи» (с. 187).
Вполне понятно, что доклад И. И. Мещанинова «Проб¬
лема стадиальности в развитии языка» многими последо¬
вателями Марра был воспринят как кризис теории ста¬
дий: В этом отношении особый интерес представляет час¬
тично опубликованное выступление А. А. Холодовича 42.
Отмечая, что в отличие от Марра, искавшего стадии
главным образом в лексике, Мещанинов обратил главное
внимание на поиски стадий в области грамматического
строя, Холодович видит в этом недостаток: Как бы пра¬
вильно ни было намечено стадиальное развитие, оно все же
предстает нам в одном своем аспекте: в аспекте смены
предложения с одной структурой субъектно-объектных
отношений предложением с другой структурой субъектно¬
объектных отношений.
Все остальное, о чем к тому же в подробностях ничего
не было известно, элиминировалось. . . В стороне были
оставлены такие существенные отношения, как атрибутив¬
ные, обстоятельственные, проблема частей речи и частей
предложения, наконец, формальный строй речи, т. е.
грамматическая техника. Получалась явно неполная кар¬
тина: субъектно-объектный строй предложения отожде¬
ствлялся со строем языка в целом. Появление книги
Мещанинова «Члены предложения и части речи» Холодо¬
вич рассматривает как известный шаг в новом направле
нии. Здесь представлены уже все основные существенные
категории. Это был, — считал Холодович, — весьма важ¬
ный опыт дать систематику этих категорий с тем, чтобы
в дальнейшем, очевидно, предложить теорию их взаимо¬
отношения, взаимосвязи, как членов единой структуры
на каждой стадии развития.
По мнению Холодовича, для преодоления кризиса
понятия стадии необходим синтез двух фаз, наметившихся
в работах Мещанинова.
42 Холодович А. А. К итогам обсуждения проблемы стадиальности. —
Изв. АН СССР, ОЛЯ. М., 1948, т. VI ,вып. 3 (194), с. 259-262.
170

Здесь Холодович как бы предлагает вновь вернуться
к более полному комплексу стадиальных координат.
Однако И. И. Мещанинов по этому пути не пошел.
Его настолько захватила мысль о стадиальном развитии
мышления, что нахождение комплекса языковых коорди¬
нат начинает казаться ему не так уж существенным.
«Развивая мысль Н. Я. Марра в его понимании единства
языка и мышления, легко расширить границы привлекае¬
мого материала включением не только формальных схож¬
дений, но и формальных расхождений. Решающим высту¬
пает общность содержания, общность того понятия, которое
передается различными языками. При сходстве норм со¬
знания на определенном этапе развития общественной
среды и в языке создаются под их воздействием выражен¬
ные системы понятийных категорий, образующие груп¬
пировки слов по их формальным и семантическим призна¬
кам, их же объединение в предложении в синтаксические
группы (именуемые иногда синтагмами), зависимые зна¬
чения одних слов от других (выражение атрибутивности
и т. д.). Эти категории выступающих в языковом матери¬
але понятий, получая грамматическую форму, становятся
грамматическими понятиями. Формальное их выражение
по языкам может быть совершенно различным, в виде мно¬
гообразия внешних форм для передачи объединяющего
их единства. . . Понятия, вложенные в языковую форму,
отнюдь не требуют единого общего формального их выра¬
жения не только в лексике, в тождестве основ словарного
состава языка, но и в различных видах грамматических
построений и грамматических форм. Один и тот же пред¬
мет может в различных языках получать разное наиме¬
нование. Одни и те же синтаксические отношения между
членами предложения могут в одних языках передаваться
синтаксическими приемами, резко отличающимися от
синтаксических средств, используемых в тех же целях
другими языками и т. д.» 43
Перенесение стадиальности в область понятийных кате¬
горий выражает полную неудачу найти какие-либо опре¬
деленные критерии для выделения стадий в системе мате¬
риальных средств языка. Субъект и предикат действи¬
тельно отражаются во всех языках мира, но сами по себе
эти понятия настолько не контрастны и устойчивы, что
проследить их существенные качественные изменения даже
43 Мещанинов И. И. Новое учение о языке, с. 8, 9.
171

на протяжении нескольких тысяч лет совершенно невоз¬
можно. Однако Мещанинов не хочет отступать от теории
стадий. «Меняющиеся нормы мировоззрения получают
свое отражение и в языке, следовательно, и в развиваю¬
щихся понятийных категориях, выступающих в языковом
материале. . .» 44 Количественное накопление норм, про¬
тиворечащих действительному строю, может привести
к коренной ломке всей языковой структуры.
Возникает новый заколдованный круг. Стадиально,
по мнению Мещанинова, изменяются понятийные кате¬
гории, в то же время сама языковая структура также пре¬
терпевает стадиальные изменения, но так как изменения
понятийных категорий могут быть выражены какими
угодно материальными средствами, то невольно напра¬
шивается вывод о том, что стадиальность изменения
понятийных категорий и стадиальность языковой струк¬
туры, если исходить из аргументации И. И. Мещанинова,
идут по каким-то двум линиям.
Развитие мышления фактически свелось к историче¬
скому изменению весьма немногочисленных понятийных
категорий. В самих же языках выявилось бесчисленное
количество стадий, не объединяемых абсолютно никаким
принципом. Стадиями стали называться изменения в струк¬
туре различных языков, преподносимые из-за полного
отказа от исторической точки зрения в крайне беспорядоч¬
ном и бессистемном виде. С этим соединилось крайне
неопределенное и расплывчатое представление об измене¬
нии норм сознания. Вот тот основной вывод, который
напрашивается из анализа всей аргументации последних
работ И. И. Мещанинова.
Каковы же итоги этого многолетнего периода поисков
стадий языкового развития, производившихся Н. Я. Мар¬
ром и его последователями? Итоги эти довольно плачев¬
ные. Поиск стадий — это довольно неорганизованное ме¬
тание из стороны в сторону и стремление выпутаться из
с каждым разом вновь возникающих противоречий, в ко¬
нечном счете не приведшее к какому-либо положительному
результату.
В чем заключаются причины этих неудачных поисков?
Основная причина краха теории стадий и единства глот¬
тогонического процесса заключается в неправильном
понимании соотношения между развитием производства
44 Там же, с. 23, 24.
172

и изменением мышления и языка. В основу теории стадий
была положена триада: «развитие производства — мыш¬
ление — язык». Зная, что развитие производства имеет
определенные закономерности, выражающиеся в после¬
довательной смене общественно-экономических формаций,
п учитывая неразрывную связь между языком и мышле¬
нием, марристы просто решили, что мышление в своем раз¬
витии тоже проходит какие-то последовательные стадии,
которые непременно должны отразиться и в языке, по¬
скольку язык теснейшим образом связан с мышлением.
При этом марристы совершенно не учли, что развитие
мышления не сводимо к законам развития общественно-
экономических формаций. Мышление, будучи отражением
предметов и явлений окружающего мира и закономерных
связей между ними, не претерпевает резких качественных
сдвигов при смене общественно-экономических формаций.
Несмотря на тесную связь мышления и языка, та и дру¬
гая сферы обладают своеобразной спецификой развития,
которую не могли понять ни И. Я. Марр, пи его последо¬
ватели.
Причиной краха стадиальной теории является также
и то, что в основе ее лежит марровский тезис о надстроеч¬
ном характере языка. Из этого положения делался оп¬
ределенный логический вывод о качественном (стадиаль¬
ном) изменении языка после смены общественно-экономи¬
ческой формации.
Основоположники теории стадий постоянно опериро¬
вали такими понятиями, как стадия, нормы мышления,
мышление и т. д., о которых они сами имели весьма смут¬
ное и неопределенное представление. Критики стадиаль¬
ной теории Марра справедливо указывали, что «Н. Я. Марр
пользовался термином „стадия" сбивчиво и проти¬
воречиво, вкладывая в него очень разнообразное, пестрое,
внутренне несогласованное содержание: он говорил о раз¬
ных стадиях мышления, в то же время стадиями оказы¬
вались разные системы языков; понятие стадии языка
также отождествлялось со строем языка 45.
Все создатели различных схем стадиального развития
языков мира не сумели преодолеть различных осложняю¬
45 Виноградов В. В. Критика антимарксистских теорий стадиаль¬
ности в развитии языка и мышления (1923—1940). — В кн.:
Против вульгаризации и извращения марксизма в языкознании,
т. I. М., 1951, с. 73.
173

щих обстоятельств, сущность которых сводится к сле¬
дующему:
1. Одно и то же мыслительное содержание в разных
языках мира может быть выражено различными сред¬
ствами.
2. Между характером средств выражения связей между
словами и характером эпохи (степень экономического и
культурного развития общества) нет необходимой кор¬
реляции.
3. Значение языковой формы может неоднократно
меняться при сохранении самой формы.
4. Общее количество морфологических и синтаксиче¬
ских типов, а также способов грамматического выражения
в языках мира ограничено. На протяжении истории язы¬
ков может наблюдаться неоднократное чередование и
повторение одинаковых типов. Поэтому очень трудно
определить, является ли данный морфологический
или синтаксический тип языка первичным или вто¬
ричным.
5. Система одного языка может подвергаться влиянию
другого языка в различных условиях контактирования
языков, например, эргативная конструкция в некоторых
кавказских языках могла возникнуть под влиянием язы¬
ков-субстратов, под влиянием индоевропейских языков
в некоторых финно-угорских языках появились новые
особенности и т. д. Все это также во многих случаях за¬
трудняет выявление первичных особенностей.
6. Изменение языкового строя не всегда связано с тре¬
бованиями развивающегося мышления. Нередко оно свя¬
зано с чисто психологическими особенностями, например,
с тенденцией выражать одинаковые значения одной фор¬
мой или, наоборот, разные значения различными фор¬
мами, тенденция к устранению слишком длинных слов
или суффиксов, устранению плеоназма и т. д. Поэтому
не каждое языковое изменение непосредственно связано
с изменением мышления.
7. Изменение строя языка может быть результатом
появления каких-то новых ассоциаций, которые сплошь
и рядом имеют случайный характер.
8. Выбор средств языкового выражения в разных язы¬
ках мира также часто случаен. Это обстоятельство не¬
обычайно затрудняет установление достаточно четких
языковых стадиальных признаков.
174

9. Не все то, что имеется в человеческом сознании,
может непосредственно выражаться в языке. Поэтому
отсутствие какого-либо слова или формы в языке вовсе
не обозначает отсутствия соответствующего понятия в со¬
знании людей.
10. При исследовании проблемы отражения разви¬
тия мышления в грамматическом строе языка следует
учитывать также то важное обстоятельство, что процесс
речевого общения обслуживается довольно узким и огра¬
ниченным кругом грамматических категорий, в той или
иной мере повторяющихся в различных языках мира.
Обычно в этот круг входят такие категории, как число,
лицо, падеж, вид, время, залог, модальность и т. п.
С технической точки зрения процесс речевого общения
представляет выражение довольно элементарных отноше¬
ний, как, например, выражение элементарных простран¬
ственных и субъектно-объектных отношений, соотнесение
действия с его субъектом, отнесение глагольного действия
к определенной временной плоскости или временному
плану, указание на качественные особенности действия
и т. п. Эти отношения и выражающие их грамматические
категории являются довольно простыми по своему содер¬
жанию, которое на протяжении тысячелетий меняется
очень медленно. Они возникли в сознании человечества
очень давно и подчас довольно трудно и даже невозможно
определить те качественные сдвиги в их значении в совре¬
менных языках.
11. Развитие человеческого мышления имеет свою
специфику. Более архаический тип мышления, например,
мышление практическое или производственное, по мере
своего развития не исчезает, а дополняется различными
новыми, более сложными типами мышления. Смена раз¬
личных языковых типов и языковых структур также
представляет собой довольно сложное явление. Архаиче¬
ские особенности языковой структуры, конечно, со време¬
нем утрачиваются, но многое здесь и циклически повторя¬
ется.
12. Многие особенности грамматического строя архаи¬
ческих языков являются совершенно недоступными по
причине их полного исчезновения. Реконструируемые
нами праязыки или языки основы современных групп
родственных языков являются языками относительно «не¬
глубокого залегания». Их предполагаемый возраст в сред¬
нем не превышает восьми, десяти тысяч лет.
175

Следует отметить, что ни в одной из существующих
работ, посвященных проблеме стадиальности развития
языков, эти трудности не преодолены.
Несмотря на основательную критику теории стадии
в последискуссионный период, все же оставались отдель¬
ные лингвисты, которые считали неправильным устране¬
ние самой идеи о стадиальном развитии языков мира.
Можно было предполагать, что в недалеком будущем по¬
пытки обосновать эту теорию возобновятся и они дейст¬
вительно возобновились.
Заметное оживление в разработке проблемы стади¬
альности начинается в начале 80-х годов с появлением
двух работ Г. А. Климова. Эти работы представляют со¬
бой новый этап в разработке проблемы стадиальное ж.
Так, Климов считает явно недостаточными «конкретные
манифестации эргативности в виде явлений, обусловлен¬
ных исключительно структурным контекстом (например,
своеобразным характером отношения глагольной основы
к именной), уже такие концепты, как субъект и объект,
переходное и непереходное действие, на передачу которых
она в значительной степени ориентирована, заставляют
вернуться к мысли о том, что в конечном счете она может
составлять одно из проявлений органической связи, су¬
ществующей между языком и мышлением.
Если согласиться с этим допущением, то такие, со¬
поставимые с эргативностью явления, как номинатив-
ность, активность и другие, также должны отражать
специфическое „глубинное44 содержание, под углом зрения
которого, каждое из них передает отношение к действи¬
тельности. . . Успешная разработка этой проблематики
невозможна без строгого разграничения трех разных сте¬
пеней сложности, но одинаково фундаментальных для
теории эргативности понятий: эргативная конструкция
предложения, эргативная структура (типология) предло¬
жения, эргативный строй»46.
Климов при изучении проблемы эргативности подхо¬
дит к ней комплексно. «В отличие от предшествующих
исследований, трактовавших эргативпость преимущест¬
венно в рамках проблематики синтаксической типологии,
в настоящей работе она рассматривается как целостная
характеристика языкового типа, проявляющаяся не
46 Климов Г. А. Очерки общей истории эргативности. М., 1973,
с. 3, 4.
176

только на его синтаксическом, по и па морфологическом
и лексическом уровнях. В соответствии с подобным под¬
ходом здесь строго отграничиваются такие нечетко обо¬
соблявшиеся в прошлом понятия, как эргативная кон¬
струкция (модель) предложения, с одной стороны, эрга¬
тивная типология предложения, с другой, и эргативный
строй языка в целом, с третьей (аналогичными целост¬
ными языковыми системами представляются и исторически
смежные с эргативным активный и номинативный строй)»
(там же, с. 259).
Автор рекомендует исходить из первичности лекси¬
ческого и вторичности грамматического. Господствующие
здесь закономерности организации лексической струк¬
туры и, в частности, принцип лексикализации глагольных
слов по транзитивности ~интранзитивности и обусловли¬
вают функционирование всех импликаций эргативности.
«Доминирующая роль в структурном механизме эрга¬
тивного строя принадлежит лексическим импликациям
эргативности, которые и обусловливают специфику как
синтаксических, так и морфологических систем рассматри¬
ваемых языков. . .
. . .Эргативный строй языка реализуется в широкой
совокупности разноуровневых (лексических, синтакси¬
ческих, морфологических и, по-видимому, фонологических)
коррелятов, системное взаимодействие которых становится
очевидным прежде всего в аспекте синхронии. Эту сово¬
купность явлений целесообразно расчленить на импли¬
кации эргативного строя с одной стороны, и его фрек-
венталии — с другой. Под первыми здесь понимаются
явления, составляющие самую сущность эргативных язы¬
ков, а под вторыми — явления, хотя и более или менее
характерные для последних, однако не получающие в них
структурной мотивации (и поэтому встречающиеся в пред¬
ставителях других языковых типов. . . К числу лекси¬
ческих явлений, реализующих эргативный строй, в на¬
стоящее время можно отнести только принцип лексикали¬
зации глагольных слов по признаку переходности — не¬
переходности передаваемого действия. Этот принцип
строго проводится во всех последовательно эргативных
языках» (с. 68, 69). «Транзитивность ^интранзитивность
является одной из тех коррелирующих категорий, в ко¬
торых здесь выражаются принципы системной организа¬
ции лексики». Основная особенность морфологической
структуры глагола в эргативных языках находится в за¬
12 Б. А. Серебренников	177

висимости от профилирующего здесь лексического разгра¬
ничения транзитивных и интранзитивных глаголов.
«Транзитивные глаголы организуют эргативную конст¬
рукцию предложения, интранзитивные — абсолютную»
(с. 69). «В словообразовательном аспекте названный прин¬
цип лексикализации глаголов реализуется двумя основ¬
ными способами: а) специальной деривационной аффик¬
сацией или при помощи каузативирующих аффиксов,
б) использованием этимологически разных основ. . .
В ряде эргативных языков особые лексические группы обра¬
зуют также аффективные и посессивные глаголы» (с. 70, 71).
«Основную специфику типологии предложения в язы¬
ках эргативного строя образует корреляция его эрга¬
тивной и абсолютной конструкции. Эргативная типология
предложения определяется на глубинно-синтаксическом
уровне. Это — типология, в рамках которой субъект пе¬
реходного действия трактуется иначе, чем субъект не¬
переходного, а объект первого так же, как субъект второго.
Опираясь на эту дефиницию, эргативная конструкция оп¬
ределяется как модель транзитивного предложения эрга¬
тивной типологии, а абсолютная как модель его интран-
зитивного предложения» (с. 260).
Климов приводит морфологические явления, импли¬
цируемые эргативной типологией предложения: «Здесь
можно назвать различие морфологической структуры
транзитивного и интранзитивного глагола по составу лич¬
ных аффиксов, отсутствие в транзитивном глаголе морфо¬
логической категории залога, противопоставление в пара¬
дигме спряжения специфических позиционных падежей —
эргативного и абсолютного. Транзитивный глагол в со¬
ставе эргативной конструкции управляет падежными фор¬
мами подлежащего и прямого дополнения. При развитости
глагольной морфологии он обнаруживает систему „про¬
номинального управления" этими глаголами. Последнее
может быть объектным (имеется в виду управление пря¬
мым дополнением) и субъектно-объектное (с управлением
как прямым дополнением, так и подлежащим). . . Личное
спряжение в эргативных языках носит либо чисто пре¬
фиксальный, либо префиксально-суффиксальный харак¬
тер. Его чисто суффиксальный характер составляет ред¬
чайшее исключение. . . В словоформах транзитивного гла¬
гола-сказуемого, реализующего эргативность в своей мор¬
фологической структуре, взаимно обособляются два вида
личных аффиксов — эргативный и абсолютный. . .
178

Однако такое разграничение аффиксов обоих родов
в большинстве языков эргативного строя, по-видимому,
не проводится. . . Характерной чертой аранжировки лич¬
ных аффиксов глагола в эргативных языках является
выдвижение объектного показателя в позиции перед субъ¬
ектом	Характерной чертой транзитивного глагола
языков эргативного строя является отсутствие в нем оппо¬
зиции форм действительного и страдательного залогов»
(с. 97—100, 102, 104). «Генитив и датив представлены
в эргативных языках очень редко» (с. 111).
«Наряду с рассмотренными импликациями эргативно¬
сти в языках эргативного строя присутствует весьма зна¬
чительная по своему удельному весу совокупность раз¬
ноуровневых явлений, синхронно не мотивированных эр-
гативностью, но степень вероятности функционирования
которых оказывается довольно высокой. . . Это так назы¬
ваемые фреквенталии эргативности. К ним относятся:
1) на лексическом уровне это будут классы аффективных
и посессивных глаголов, диффузных или лабильных гла¬
голов, лексемное разграничение инклюзивной и эксклю¬
зивной формы личности, а иногда и притяжательного
местоимения 1-го лица мн. числа» (с. 117, 118). «Широко
распространенной чертой глагольной морфологии эргатив¬
ных языков является числовое согласование транзитив¬
ного глагола с прямым дополнением и интранзитивного
глагола с подлежащим. . . .В целом ряде эргативных язы¬
ков наблюдается супплетивизм глагольных основ ед.
и мн. числа» (с. 131, 132). «Эргативным языкам часто свой¬
ственна именная категория органической (неотчуждаемой)
и неорганической (отчуждаемой) принадлежности» (с. 136).
Однако эта позиция в разных эргативных языках осу¬
ществляется недостаточно последовательно. «Значитель¬
ное число фреквенталий эргативности не составляет осо¬
бенностей эргативного строя» (с. 141).
Г. А. Климов пытается доказать, что наиболее общая
закономерность диахронического функционирования эр¬
гативного строя может быть сформулирована как тенден¬
ция к постоянной утрате импликаций и фреквенталий
эргативности на всех уровнях языка. «. . .Деградации
старого качества сопутствует формирование элементов
качественно новой языковой структуры — структуры но¬
минативного строя» (с. 143). В области лексики последо¬
вательно сокращается удельный вес диффузных и стати¬
ческих страдательных глаголов (см. с. 144), прослежива-
12*
179

ется тенденция к нейтрализации лексического противо¬
поставления инклюзивного и эксклюзивного местоимений
1-го лица мн. ч. (см. с. 155).
В области синтаксиса выдержанная эргативная кон¬
струкция предложения становится невыдержанной.
«. . . аффективная конструкция предложения на более
раннем этапе обнаруживает тенденцию к выравниванию
с эргативной, затем она сливается с номинативной»
(с. 157). Сокращается сфера функционирования эргатив¬
ной типологии предложения, происходит отмирание ин-
корпоративной связи между сказуемым и прямым
дополнением (см. с. 164). Происходит постепенная нейтра¬
лизация морфологического противопоставления транзи¬
тивного и интранзитивного глагола, постепенно склады¬
ваются предпосылки для форсирования грамматической
категории залога (см. с. 175), наблюдается редукция ка¬
тегории аспекта (см. с. 180), эргативный падеж постепенно
теряет характерное для пего функциональное содержание
и приобретает в языке статус варианта номинатива, фор¬
мируется оппозиция именительного и винительного па¬
дежей (см. с. 190).
Обращаясь к вопросу о генезисе номинативного строя
(глава пятая) и анализируя различные точки зрения,
Климов приходит к выводу, что перечисленные факты
дают основание констатировать независимость эргатив¬
ной конструкции предложения от уровня развития мышле¬
ния (см. с. 241).
Наиболее эффективным в плане решения генетического
аспекта проблемы эргативности представляется сравни¬
тельно-типологический анализ целостных систем эргатив¬
ного и активного строя (см. с. 213).
Структура языков активного строя специально ориен¬
тирована на передачу не субъектно-объектных отношений,
которые находят здесь имплицитное выражение, а отно¬
шений, существующих между активным и неактивным
актантами (см. с. 21 >).
Сравнение особенностей активного строя с особенно¬
стями эргативного строя приводит Климова к выводу
о наличии преемственных отношений, которые могут су¬
ществовать между активным и эргативным строем как
целыми системами (см. с. 227). «. . .ведущий механизм
преобразования активной конструкции предложения в эр¬
гативную следует усматривать в плане се содержания и
180

что он должен сводиться к реинтерпретации формально
уже существующего построения» (см. с. 230). Эргативный
строй рассматривается как некая фаза преобразования
активного строя в номинативный.
Книга Климова «Типология языков активного строя»
написана в том же плане, что и работа «Очерк общей тео¬
рии эргативности». Автор стремится описать активный
строй языков как целостный тип, мотивированный спе¬
цифической глубинной структурой: «Активный строй
можно коротко определить как такой тип языка, струк¬
турные компоненты которого ориентированы на передачу
не субъектно-объектных отношений, а отношений, сущест¬
вующих между активными и инактивными участниками
пропозиции» 47.
Современные представители активного строя засви¬
детельствованы пока лишь на американском континенте.
«Активный строй представляется целостной системой при¬
знаков — координат языка, заявляющих о себе на его
лексическом, синтаксическом и морфологическом уров¬
нях» (с. 53). «В формально-типологических параметрах
активных языков могут быть расхождения. Отношения
активности в одних языках могут передаваться в глаголе,
в других — как в глаголе, так и в связанных с ним имен¬
ных компонентах предложения, в третьих — исключи¬
тельно в именах . . .Совокупность признаков координат
его поверхностной структуры обнаруживает значительно
меньшую приспособленность к передаче субъектно-объект¬
ных отношений, чем это имеет место в рамках эргативного
и особенно номинативного строя (с. 56, 57). В языках
активного строя имеется противопоставление активной
и инактивной конструкции предложения. Существует
также аффективная конструкция предложения, передаю¬
щая непроизвольное действие или состояние. Одной из
важнейших лексических импликаций активного строя сле¬
дует признать бинарное распределение всех имен сущест¬
вительных на класс активных, с одной стороны, и класс
инактивных, с другой, отражающие по своему составу раз¬
личие реальных денотатов по признаку наличия или от¬
сутствия у них жизненной активности, жизненного цикла.
Так, в языке хайда к активному классу имен относятся
обозначения людей, животных и растений. Напротив,
к инактивному классу относятся названия всей остальной
совокупности предметов. . .
*7 Климов Г. 4. Типология языков активного строя. М., 1977, с. 4.
181

. . .Констатируемое лексическое противопоставление
в структуре самих имен здесь не получает специального
формального выражения, что придает соответствующим
группировкам статус скрытых классов. Вместе с тем оно
достаточно рельефным образом отражается на особенно¬
стях как синтаксической, так и морфологической струк¬
туры активных языков. . .
. . .В языках активного строя вместо оппозиции тран¬
зитивных и интранзитивных глаголов проводится проти¬
вопоставление активных и стативных. Активные глаголы
или так называемые глаголы действия передают различ¬
ные действия, движения, события, производимые денота¬
тами активного класса. Противопоставленные им ста-
тивные глаголы обозначают состояние, свойство или ка¬
чество, преимущественно соотносящееся с денотатами
субстантивов инактивного класса» (см. с. 83—85).
«. . .сами имена существительные и глаголы лишены соот¬
ветствующих показателей и их принадлежность к опреде¬
ленной лексической группировке выявляется лишь в кон¬
тексте» (с. 91). Для языков активного строя характерно
противопоставление сингулярных и плюральных глаголь¬
ных лексем. При своей по существу идентичной семантике
члены каждой такой супплетивной пары передают соот¬
несенность действия с единичностью или множественно¬
стью вовлеченных в нее референтов (см. с. 99).
Функционирование такой оппозиции связано с отсутст¬
вием или крайне слабым развитием в активных языках
морфологической категории числа. Сама идея числа здесь
связывается с «одушевленными» референтами (см. с. 101).
В языках активного строя отсутствует класс посессивных
глаголов. Связочный глагол отсутствует. Прилагательные
в языках активного строя также отсутствуют (см. с. 102,
103). Характерно для языков активного строя противо¬
поставление инклюзивного и эксклюзивного местоимения
1-го л. мн. числа (см. с. 109). В активных языках неиз¬
вестен глагольный инфинитив. Отсутствует возвратное
местоимение сам, свой (см. с. 111, 112). «Совокупность
синтаксических импликаций активного строя обнаружи¬
вает самую непосредственную зависимость от принципов
системной организации, реализованных в его лексиче¬
ской структуре» (с. 114). Характерна для этих языков
структурная доминация глагольного сказуемого над
всеми словами, что отражается и на порядке слов, кото¬
рый можно отобразить схемами SOV и OVS (см. с. 115).
182

«Практически общей чертой языков активного строя яв¬
ляется инкорпоративная связь сказуемого с подлежащим»
(с. 125).
«Бросается в глаза неравномерная развитость морфо¬
логической системы — глагол характеризуется значи¬
тельно более богатым набором категорий, чем имя сущест¬
вительное» (с. 131). В глаголе различаются две серии гла¬
гольных аффиксов (активного и инактивного рядов). Для
имени существительного характерна категория притя-
жательности, дифференцирующая формы органической
(отчуждаемой) и неорганической (неотчуждаемой) при¬
надлежности. Личные глагольные аффиксы инактивного
ряда формально тождественны с именными личными аф¬
фиксами органической принадлежности (см. там же).
«Исключительной особенностью активного глагола сле¬
дует считать функционирование в нем диатезы незалого¬
вого характера — версии, противопоставляющей его цен¬
тробежную и нецентробежную формы . . .Личный аффикс
активной серии обозначает субъект действия, выражен¬
ного активным глаголом, а личный аффикс инактивной —
объект действия (разумеется не только так называемый
прямой объект), передающегося активным глаголом, и
субъект действия, или точнее — состояния, выраженного
стативным глаголом . . .Личные аффиксы активного ряда
всегда соотнесены с подлежащим. Аффиксы инактивного
ряда в стативном глаголе соотносятся с подлежащим,
в активном — с ближайшим дополнением» (с. 132, 133,
138).
Восприняв от своих предшественников идею о стади¬
альном развитии языков мира, Климов при доказательстве
этой гипотезы пошел по другому пути.
Прежде всего это выразилось в резком уменьшении
числа возможных стадий. Объектом исследования у Кли¬
мова фактически являются три стадии — стадия активного
строя, стадия эргативного строя и стадия номинативного
строя.
Для увеличения степени доказательства Климов цент¬
ром своего внимания сделал эргативную стадию. Эрга¬
тивная стадия и раньше считалась наиболее четко оформ¬
ленной. В период «нового учения» о языке некоторые
лингвисты специально занимались проблемой эргатив¬
ности и ее отражением в различных языках (С. Д. Кац¬
нельсон, М. М. Гухман, А. В. Десницкая).
183

Кроме того, языки, в которых происходит распад
эргативной конструкции явно обнаруживают появление
черт номинативного строя.
Марр и его последователи при изучении проблемы
стадиальности не могли обнаружить стадий с изоморф¬
ными чертами. Климов привлекает языки активного строя,
обнаруживающие сходные типологические черты с язы¬
ками эргативного строя. Таким образом, увеличивается
вероятность исторического перехода одной стадии в дру¬
гую. Климов отказался от попыток прямого соотнесения
языковых стадий в развитии мышления. Стадии у него
соотносятся с определенными глубинными структурами.
Последователи Марра почти отказались от установле¬
ния так называемого комплекса координат стадии по пр -
чине чрезвычайной трудности их выявления. Климов фак¬
тически вновь возвращается к этому понятию, но подво¬
дит под него уже другую базу.
Приписывая стадии ряд отличительных признаков
на морфологическом и синтаксическом уровнях, он ут¬
верждает, что эти признаки связаны импликативной
связью: «Одно необходимо предполагает другое и его
обусловливает». Однако и эти нововведения не спасают
эту теорию от противоречий.
Так, например, характеризуя эргативный строй,
Г. А. Климов утверждает, что доминирующая роль в струк¬
турном механизме эргативного строя принадлежит лекси¬
ческим импликациям эргативности. Характерным для
эргативного строя, по утверждению Климова, можно
считать принцип лексикализации глагольных основ по
признаку переходности-непереходности передаваемого
действия 48. Но ведь разделение глаголов на переходные
и непереходные существует в любом языке, в частности,
в русском, тем не менее эргативный стройп редложения во
многих языках мира не образуется.
Как уже говорилось, всякая импликативная связь
основывается на принципе «одно обусловливает другое».
Когда Климов дает характеристику импликаций эргатив¬
ного строя, то довольно трудно убедиться в том, как одно
обусловливает другое. Например, как обусловливает
эргативный падеж связь транзитивного глагола с прямым
дополнением, а интранзитивного глагола с подлежащим?
Почему эргативным языкам свойствен супплетивизм
48 Климов Г. А. Очерки общей теории эргатпвиости, с. 68.
184

глагольных основ? В какой связи с эргативным падежом
находится свойственная эргативным языкам категория
отчуждаемой и неотчуждаемой принадлежности?
Не более ясными оказываются и импликации активного
строя. Для языков активного строя характерно противо¬
поставление сингулярных и плюральных глагольных
основ. Члены каждой такой супплетивной пары передают
соотнесенность действия с единичностью или множествен¬
ностью вовлеченных в нее референтов. Остается все-таки
неясным, почему эти пары обязательно должны быть суп¬
плетивными. Соотнесенность действия с единичностью
или множественностью вовлеченных в нее референтов мо¬
жет выражаться и в других языках.
Как связать с наличием активного строя наличие
в языках этого строя таких явлений, как отсутствие
прилагательных или инфинитива? Если глагол в языках
активного строя характеризуется более богатым набором
категорий, чем существительное, то опять как это обуслов¬
лено наличием активных или неактивных участников
действия. Исключительной особенностью активного гла¬
гола следует считать, по утверждению Г. А. Климова,
функционирование в нем диатезы незалогового характера.
Остается опять-таки непонятным, как эта версия свя¬
зана с активным строем языка. Почему личные глаголь¬
ные аффиксы инактивного ряда формально тождественны
с именными личными аффиксами органической принад¬
лежности?
Нетрудно заметить, что изложение характерных осо¬
бенностей эргативного и активного строя языков в работах
Климова подчинено определенной системе. Оно до неко¬
торой степени напоминает пирамиду. В основе этой пира¬
миды лежит глубинная структура, составляющая семан¬
тическую детерминанту его строевых элементов. Строевые
элементы связываются между собой импликативной
связью. Показательными, но не обязательными, по мне¬
нию Климова, являются типичные для каждого строя
фреквенталии.
Однако логически непротиворечиво связать между
собой звенья созданной системы не удалось. Многие им¬
пликации причинно не увязываются. Кроме того, посту¬
лируемая глубинная структура, как и всякая глубинная
структура, остается вещью в себе и совершенно неясно,
как она может определять лексическую детерминацию.
Сомнительно также утверждение Климова, что лекси¬
185

ческая особенность может определять весь строй языка
в целом. По словам Климова, активный строй языка пре¬
образуется в эргативный. Это преобразование можно
представить таким образом: активная и инактивная
конструкции активного строя преобразуются в эргатив¬
ную и абсолютную конструкцию эргативного строя.
Но тут возникает новое и при том очень большое противо¬
речие. Может ли падеж, выражающий активный субъект,
исторически преобразоваться в эргативный? Утверждать,
что эргативный падеж — это падеж только активного
субъекта, было бы бессмысленно. Субъект в абсолютной
конструкции может быть очень активным, ср. фразы:
Человек стремительно бежит или Женщина работает
очень быстро. В языках эргативного строя эргативный
падеж в предложениях этого типа отсутствует.
В языках активного строя, по-видимому, действительно
выделение активных имен существительных происходит
по принципу выделения имен существительных, способ¬
ных совершать активные действия, хотя морфологически
это ничем не выражается. Связать все это с особенностями
эргативного строя очень трудно. Неувязка здесь полная.
Доказанным превращение активного строя в эргативный
считать нельзя.
Эргативная конструкция в языках мира действительно
существует, но ее происхождение можно объяснить иначе.
По мнению Г. А. Климова, основной причиной появления
эргативной конструкции предложения является принцип
лексикализации глагольных основ по принципу переход¬
ности и непереходности передаваемого действия. Однако
в действительности такой импликативной связи нет. Поня¬
тийные категории переходности и непереходности дейст¬
вия существуют во всех языках мира, однако абсолютное
большинство языков земного шара не имеет эргативной
конструкции. Это значит, что причина образования эрга¬
тивной конструкции какая-то другая. По всей вероят¬
ности, эргативная конструкция предложения представляет
чисто формальную разновидность номинативной конструк-
пии предложения, возникшую в особых условиях.
Основным условием образования эргативной кон¬
струкции является наличие языка, обнаруживающего
склонность к образованию инкорпорирующих компле¬
ксов.
Не случайно эргативная конструкция возникает прежде
всего в языках этого типа. Если в языках номинативного
186

строя чаще всего оформляется особый винительный па¬
деж, то в языках, склонных к образованию инкорпорирую¬
щих комплексов, показатель винительного падежа может
быть выражен дистантно, путем включения показателей
объекта действия в форму переходного глагола. Началь¬
ная ступень образования эргативной конструкции очень
хорошо представлена в абхазском языке. В абхазском
языке нет склонения вообще. В нем нет и эргативного
падежа. Тем не менее при наличии переходного глагола
можно определить, какое имя существительное выступает
в роли объекта действия, поскольку в составе глагольной
формы имеется специальный показатель, который как бы
повторяет наличествующий в предложении объект дейст¬
вия, выраженный именем существительным, ср. абхаз,
s -ab afsa i -t-goyt 'Мой отец лошадь берет’. Буквально
это означает: 'Мой отец лошадь ее он берет’. Все это очень
напоминает явление репризы местоимения в современных
балканских языках. Совершенно очевидно, что в абхаз¬
ском языке немаркированность в предложении именного
объекта действия компенсируется его индикатором, на¬
ходящимся в составе глагольной формы.
Однако при таком построении падеж субъекта действия
и падеж объекта действия все же остаются формально
невыраженными, поскольку дистантный способ маркировки
падежа объекта действия производит меньший эффект
по сравнению со способом создания специального вини¬
тельного падежа. Это коммуникативное неудобство послу¬
жило причиной создания в других кавказских языках,
также имевших индикаторы объекта в форме глагола,
особого падежа субъекта действия, или эргатива, ср. ка-
бард. Щ1алым письмо итхащ 'парень написал письмо’.
Таким образом, омонимия двух падежей была устранена.
Она могла бы быть устранена и путем создания специаль¬
ного винительного падежа, но для этого способа не было
условий, поскольку особый показатель винительного
падежа при наличии индикаторов объекта в глаголе ока¬
зался бы явным плеоназмом. Именно этим и объясняется
отсутствие в языках с эргативной конструкцией винитель¬
ного падежа. В языках этого типа не было также условий
для возникновения страдательного залога, так как падеж
пассивной конструкции мог бы совпасть по форме с па¬
дежом субъекта действия при непереходных глаголах
и с падежом объекта действия при непереходных глаго¬
лах.
187

Можно предполагать, что этот путь образования эрга¬
тивной конструкции является общим для всех языков мира,
обладающих склонностью к образованию инкорпорирую¬
щих комплексов. Универсальной причиной образования
эргативной конструкции предложения является тенденция
к разграничению падежа субъекта действия и падежа
объекта действия.
Таким образом, в генезисе эргативной конструкции
нет никакой стадиальной мистики, в эргативной конструк¬
ции нет ничего внутренне специфического, что отличало бы
ее коренным образом от номинативной конструкции.
Эргативная конструкция предложения — формальная
разновидность номинативной конструкции. Только этим
можно объяснить на первый взгляд трудно объяснимое
явление, почему эргативная конструкция может возник¬
нуть в разные исторические эпохи и в разных языках
земного шара.
Если этот взгляд правильно отображает происхожде¬
ние и сущность эргативной конструкции, то тем самым
отпадает какая-либо необходимость искать ее начало в ак¬
тивном строе предложения. Наличие некоторых корреля¬
тов эргативного и активного строя нужно рассматривать
как случайную конвергенцию.
Стадиальное развитие языков допускает также
10. Д. Дешериев, но в отличие от Г. А. Климова это ста¬
диальное развитие рассматривается в другом аспекте.
По Дешериеву, все языки в своем развитии проходят
три стадии: 1) стадию одноуровневой структуры, 2) ста¬
дию двухуровневой структуры и 3) стадию многоуровне¬
вой структуры.
Ю. Д. Дешериев считает, что одноуровневую струк¬
туру правильнее было бы назвать структурой без внутрен¬
него членения на уровни или же просто моноструктурой,
отражающей стадную речь и стадное создание стадного
человека. «В то время лишь социализированные звуки
и звуковые комплексы могли отражать только чувственно
воспринимаемые действия и предметы. . . В этих условиях
стадиальная речь могла представлять звуки и звуковые
комплексы, подвергшиеся социализации в процессе при¬
менения их в качестве средств сообщения. Каждый звуко¬
вой комплекс употреблялся изолированно, отдельно от
других звуков или звуковых комплексов. Такой звук
(звуковой комплекс) представлял собой социализованную
соотнесенность звучания с чувственно воспринимаемым
188

предметом или действием, его можно было бы назвать
лингвистической субстанцией. . . В начальный период
возникновения человеческой речи звуковой комплекс. . .
не мог распадаться на фонемы и морфемы. Он должен
был иметь минимальную „семантическую структуру14 —
социализованную соотнесенность с предметом мысли
выражая целостное сообщение. . . В то время не могло
быть и речи о субъекте, объекте, предикате»
На смену одноуровневой структуре языка (речи)
приходит двухуровневая структура, связанная с образо¬
ванием лексического и синтаксического уровней на базе
моноструктуры. Принципиально новым, по мнению
Ю. Д. Дешериева, в двухуровневой структуре было:
а) социализация взаимоотпошений между, сначала, двумя
(и более) сочетаемыми звуковыми комплексами; б) обра¬
зование функции каждого специализованного звукового
комплекса в речевой деятельности (см. с. 46).
Двухуровневая структура по мере дальнейшего разви¬
тия общества постепенно превратилась в многоуровневую
структуру. «Многоуровневая структура включает в себя
лексико-семантический, синтаксический, морфонологи¬
ческий и стилистический уровни» (с. 51).
Идейные истоки этой новой схемы стадиального раз¬
вития найти не трудно. Здесь прежде всего было исполь¬
зовано высказывание А. А. Потебни: «. . .как зерно расте¬
ния не есть ни лист, ни цвет, ни плод, ни все это взятое
вместе, так слово вначале лишено еще всяких формаль¬
ных определений и не есть ни существительное, ни прила¬
гательное, ни глагол. . . слово вначале. . . может быть
только указанием на чувственный образ, в котором нет
ни действия, ни качества, ни предмета, взятых отдельно,
но все это в нераздельном единстве» 60.
Таким образом, характеристика начального периода
речи у Потебни почти полностью совпадает с характери¬
стикой периода одноуровневой структуры у Дешериева.
Несомненно Дешериев использовал также гипотезу Ме¬
щанинова о так называемом первоначальном слове-пред¬
ложении, которая сама по себе не является самостоятель¬
ной.
49 Дешериев 10. Д. Социальная лингвистика. М., 1977, с. 37—40.
50 Потебня А. А. Мысль и язык. Полн. собр. соч., т. 1. Харьков,
1926, с. 119, 120.
189

Новое у Дешериева состоит в том, что он еще более
усилил неопределенность звукового комплекса одноуров¬
невой структуры. В нем не было ни слова, ни фонем, ни
морфем. Очевидно он ничем не отличался от простого жи¬
вотного выкрика. Что же касается стадий двухуровневой,
а также многоуровпевой структуры, то здесь было исполь¬
зовано известное положение Мещанинова о том, что части
речи возникли на базе членов предложения. Не случайно
на стадии двухуровневой структуры выделяются лекси¬
ческий и синтаксический уровни.
Стадиальная схема, предложенная Дешериевым, также
не свободна от серьезных противоречий.
Вряд ли правомерно отождествление животного зву¬
кового сигнала с первыми зачатками речи. Звуковой сиг¬
нал имеет определенную установку — предупреждать об
опасности. Он дает только самое общее указание, и этого
вполне достаточно. Современные звуковые сигналы —
сирены, свистки и звонки используют тот же принцип.
Достаточен ли такой сигнал для сообщения о чем либо?
Это очень сомнительно. Кроме того, вариативность нечле¬
нораздельного комплекса крайне низка. Один и тот же
выкрик не мог относиться ко многим предметам.
Почему первобытная речь могла осуществляться только
в конкретной ситуации? Почему чувственный образ и свя¬
занный с ним звуковой комплекс абсолютно ничего не
оставляли в понятийной сфере?
Предположение Мещанинова об образовании частей
речи на базе членов предложения несостоятельно.
Отсюда можно сделать вывод, что проблема стадий
развития языков мира и в последискуссионный период
сколько-нибудь удовлетворительно не решена и вообще
сомнительна какая-либо целесообразность поисков в этом
направлении.
Отрицая теорию стадиального развития языков в це¬
лом, мы тем не менее не можем отрицать факт развития
человеческого языка. Любое развитие подчиняется опре¬
деленным непреложным законам. Для любого развития
характерно изменение качества, усложнение свойств са¬
мого развивающегося предмета. Отсюда следует, что ка¬
чество развивающегося предмета на более поздних этапах
его развития будет не похоже на его качество, которым
характеризовались более ранние этапы развития.
Однако к этим непреложным фактам необходимо по¬
дойти с материалистической точки зрения. Прежде всего,
190

необходимо отказаться от попыток четко разграниченных
стадий в развитии мышления и языка. Такая попытка
сама по себе насквозь утопична, так как никаких четких
границ между стадиями развития мышления и языка
установить никогда не удастся. Если подходить к этому
вопросу совершенно трезво, то в развитии мышления
можно выделить два его типических состояния — мышле¬
ние первобытного человека и мышление современного
человека.
Мышление первобытного человека
О состоянии мышления первобытного человека можно
судить только сугубо гипотетически. Конечно это было
очень примитивное мышление, но вполне логическое.
Круг понятий, по-видимому, был не велик. По сравнению
с мышлением современного человека оно было менее аб¬
страктным, точнее говоря ему была чужда степень более
высокой абстракции. Связи между понятиями отражали
главным образом естественные связи.
Каких-либо устойчивых морфологических коррелят
у этого типа мышления не было, так как сами средства
выражения в морфологии и синтаксисе всегда более
или менее случайны.
Однако наблюдения показывают, что некоторые язы¬
ковые особенности все же тяготеют к более древним эпо¬
хам.
В некоторых языках существуют так называемые имен¬
ные классы. Например, в языке суахили класс, характе¬
ризующийся префиксом -т, означает названия людей,
класс с префиком -ki — названия вещей, класс с префик¬
сом -п характеризует название животных, класс с префик¬
сом -ji — название плодов и т. д. Неким подобием классов
языка суахили являются роды в индоевропейских языках.
Любопытно отметить, что ни классы имени в африканских
языках, ни роды в индоевропейских языках, не представ¬
ляют собой развивающиеся категории. В ряде современ¬
ных языков роды совершенно исчезли. Это свидетельствует
о том, что классные деления имен существительных были
порождены древними особенностями человеческого мышле¬
ния, когда большее внимание обращалось на специфиче¬
ские свойства предметов. Можно также предполагать,
что в условиях жизни первобытного охотника классное
деление имело определенную практическую значимость.
191

Современное, более абстрактное мышление людей,
по-видимому, в нем уже не нуждается, так как иными
стали принципы классификации предметов, классы пере¬
стали быть значимыми в жизненной практике людей.
В глубокой древности от основ личных местоимений
в уральских языках формы местных падежей не образо¬
вывались, потому, что древние люди не могли абстраги¬
ровать пространственные отношения от атрибутов чело¬
веческого тела. Выражение во мне, в тебе передавалось
сак в моей внутренности, в твоей внутренности. В языке
эта особенность нашла выражение в виде так называемых
послелогов с притяжательными суффиксами, которые
иногда неправильно называют послеложно-личными место¬
имениями. Например: коми-зыр. вылам 'на мне’, вылад
'на тебе’, венг. veled 'с тобой’, hozzam 'ко мне; луг.-мар.
воктенем 'возле меня’ и т. д.
В связи с развитием абстрактного мышления древний
способ заменялся новым. Сначала были созданы гибрид¬
ные образования. Например, в ненецком языке послелоги
с притяжательными суффиксами могут сочетаться с лич¬
ными местоимениями: манъ нядан (и) 'от меня’, пыдар
няданд 'от тебя’ и т. д.; ср. аналогичное явление в марий¬
ском языке: луг.-марийск. мый денем 'со мной’, тый
денем 'с тобой’ и т. д. В мордовских языках также проис¬
ходила своеобразная гибридизация старого и нового
способов. Здесь возможно образование форм местных
падежей от личных местоимений, и к этим формам допол¬
нительно присоединяется притяжательный суффикс: эрзя-
морд. тонь-сэ-ть 'в тебе’, сонь-сэ-нзэ 'в нем’ и т. д. В при¬
балтийско-финских языках этот процесс зашел еще дальше.
Например: эст. minus или mus 'во мне’, temas или tas
'в нем’, hanez 'в нем’ и т. д.
Вряд ли можно сомневаться в том, что сам факт невоз¬
можности образования местных падежей от основ личных
местоимений отражает некий древний этап развития мыш¬
ления, когда оно было менее абстрактным, было связано
с большей наглядностью и конкретностью. По мере даль¬
нейшего развития уральских языков это явление не
повторяется, а видоизменяется и утрачивается, что, по
нашему мнению, свидетельствует о его архаичности.
Характерным для некоторых финно-угорских и тюрк¬
ских языков является наличие так называемых мимем
или особых наречий, звукосимволически передающих
различные особенности глагольного действия, папример,
192

в марийском: вуж-вуж — о шуме ветра, вур-вур — о шуме
колес, вий-й-й — о писке комара, гож — о звуках при
погрузке песка, кочыр-р — о скрипе саней, лики-луки —
о чем-то, имеющем изгибы, пуч — о движении неуклюжего
человека и т. д.; в удмуртском: дымбыр-дымбыр — выра¬
жение шума и стука падающего твердого предмета, жын-
гыр-жынгыр — подражание колокольчику; в чувашском:
йал — о неожиданном энергичном воспламенении, йарр —
о падении звезды, танкар-танкар — подражание журча¬
нию воды, татарском шатыр-шатор — подражание звуку
хрустящей травы, татырр — подражание шуму мелких
камней, высыпанных на землю, лопор-лопор — подража¬
ние шелесту сухих листьев и т. д. Это явление нельзя
назвать перспективным в своем развитии, поскольку но¬
вые мимемы не появляются.
Перечисленные явления нельзя считать отличитель¬
ными признаками стадии первобытного мышления. Здесь
указывается только на те явления, которые могли возник¬
нуть в эпоху первобытного мышления. Но из этого далеко
не следует, что они непременно должны были возникнуть
в каждом языке.
О соответствии языковых структур особенностям чело¬
веческого мышления можно говорить лишь как о резуль¬
татах проявления известных тенденций, осуществление
которых отнюдь не носит характера непреложных законов.
Типическое состояние, которое мы называем состоянием
менее абстрактного мышления, сменяется состоянием
более абстрактного мышления, которое, естественно нахо¬
дит отражение и в структуре языков. Ни о каких точных
границах, отделяющих одно состояние развития мышления
от другого и тем более об установлении четких промежу¬
точных стадий говорить не приходится.
О связи явлений языка
с историей общества
*
Необходимость обязательной увязки языка с историей
общества давно провозглашается у нас во многих лингви¬
стических работах как отличительный признак марксист¬
ского языкознания. Если полезно связывать явления
языка с историей общества в целях их более глубокого
13 Б. А. Серебренников
193

и правильного понимания, то не менее полезно проследить
историю возникновения самого методологического требо¬
вания. Общий методологический принцип о необходимости
этой увязки ведет свое происхождение от неправильного
истолкования одного высказывания Маркса, содержаще¬
гося в его труде «Немецкая идеология».
Маркс отмечает, «что ни мысли, пи язык не образуют
сами по себе особого царства, что они — только проявления
действительной жизни» х. Этим Маркс хотел сказать, что
если сознание вторично по отношению к бытию и отра¬
жает объективную действительность, то, следовательно, и
в языке через мышление также отражается мир вещей
и явлений, познанных человеком.
Марр интерпретировал мысль Маркса о связи языка
с действительностью по-своему. Если язык зависит от
материального мира, следовательно, он представляет яв¬
ление надстроечное, хотя в работах Маркса язык нигде
не характеризуется как надстройка. Из тезиса «язык —
надстройка» Марр делал далеко идущие выводы. Если
язык надстройка, то его развитие целиком и полностью
определяется развитием экономических формаций. Язык
является классовым по своей природе, поскольку всякая
надстройка классова. Если мышление выражается при
помощи языка, то, стало быть, и мышление человека
является классовым. Развитие языка совершается путем
скачков и взрывов, поскольку смена одной надстройки
другой также представляет скачок.
Во время знаменитой дискуссии 1950 г. антимарксист¬
ская сущность многих марристских увязок явлений языка
с историей общества была разоблачена. Однако сам обще¬
методологический принцип о необходимости этой увязки
сохранился. Известный тезис о том, что язык и законы
его развития можно понять лишь в том случае, если он
изучается в неразрывной связи с историей народа и сейчас
провозглашается как основной тезис марксистского языко¬
знания.
О. С. Ахманова в одной из своих статей заявляет, что
«советскому языкознанию (структурализм в него не вклю¬
чается. — Б. С.) чужд подход к языкам как своеобразным
анонимным структурам, изучаемым вне всякой связи
с тем человеческим коллективом, который является их
носителем и от общественной структуры которого и исто-
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 449.
194

рических условий существования этот язык иеет-
делим» 2.
По нашему глубокому убеждению, все вышеприведен¬
ные высказывания являются ярким свидетельством того
положения, когда методологический принцип формируется
гораздо раньше познания характерных особенностей изу¬
чаемого объекта. Здесь явно отождествляются такие гума¬
нитарные науки, как языкознание, история, философия,
литературоведение, искусствоведение, история литератур¬
ного языка и т. п.
Действительно, если мы будем изучать литературные
произведения или определенные философские направле¬
ния вне истории, без учета своеобразия различных исто¬
рических эпох, без изучения различных влияний, веяний
и т. п., то мы ровным счетом ничего в них не поймем.
Мы ничего не поймем в сущности Октябрьской революции,
если будем рассматривать это явление без исторического
фона, без влияния движущих сил революции и изучения
тех исторических условий и факторов, которые ее поро¬
дили.
Язык — исключительно сложное явление. Среди явле¬
ний, служащих объектом различных наук, трудно найти
объект, который хотя бы в отдаленной степени напоминал
человеческий язык. Язык можно изучать с самых различ¬
ных точек зрения и в самых различных аспектах с помощью
различных наук.
Существует азбучная истина: язык — средство обще¬
ния. Без общения нет человеческого общества. Следова¬
тельно, язык — ярко выраженное общественное явление.
На этом основании некоторые языковеды делают непра¬
вильный вывод, что язык или только, или преимущест¬
венно должен изучаться методами гуманитарных наук.
На самом деле вопрос о том, чем должна заниматься дан¬
ная наука и какие методы она должна использовать,
определяется не столько функциями объекта, сколько его
особенностями и свойствами — иначе говоря, его приро¬
дой. В языке самым причудливым образом переплетаются
законы чисто естественные, биологические, с законами
общественными и специфическими законами лингвомеха-
ники, законами образования языковых структур и типов.
2 АхмановаО. С. Отличительные черты советского языкознания.—
В кн.: Проблемы современной лингвистики. Изд-во МГУ, 1968,
с. 3, 4.
13*
195

Наиболее правильным ответом на вопрос, связан ли язык
с историей общества, будет: «И связан и не связан».
Наглядным доказательством возможности связи раз¬
личных сторон языка с историей общества могут служить
результаты влияний других языков. . Наличие в азербайд¬
жанском языке придыхательных согласных, очевидно,
представляет результат влияния на него каких-то кавказ¬
ских языков. В восточных анатолийских говорах турец¬
кого языка отмечено наличие так называемых абрупти-
вов, что также характеризует многие кавказские языки.
Под влиянием марийского языка в чувашском первона¬
чальная тюркская система согласных претерпела очень
сильные изменения. В мишарском диалекте татарского
языка, а также в турецком в результате иноязычного
влияния исчезло некогда существовавшее в этих языках
заднеязычное к. Иноязычное влияние может проявляться
и в произношении, например, произношение финских
шведов значительно ближе к финскому, чем произноше¬
ние шведов, проживающих в Швеции. Произношение так
называемых коми-ижемцев, проживающих на Нижней
Печоре, ближе к русскому и не имеет ярко выраженного
акцента, проявляющегося у коми, живущих на Вы¬
чегде. Здесь, несомненно, сказалось влияние русского
языка.
Влияние других языков может отразиться и на ха¬
рактере ударения. В латышском языке первоначальное
ударение было разноместным. По-видимости, ударение на
первом слоге было усвоено латышами от угро-финского
народа — ливов. Последние в прежнее время занимали
значительную часть территории современной Латвии.
В чувашском языке ударение никогда не падает на послед¬
ний слог, если он содержит редуцированный гласный.
Если в трехсложном слове два последних слога содержат
редуцированный гласный, то ударение передвигается на
первый слог. Этими особенностями также характери¬
зуется ударение и в марийском языке. Влияние внешней
среды может также вызвать заметные сдвиги и в граммати¬
ческом строе языков. В области падежной системы оно
может проявляться в изменении количества падежей, или
состава падежной системы, в особенности в значении паде¬
жей, моделях их построения, особенностях их историче¬
ского развития и т. д.
Якутский отличается от других тюркских языков мно-
гопадежностью. В то время как абсолютное большинство
196

тюркских языков имеет шесть падежей, в якутском их
девять.
Некоторые специфические особенности якутской па¬
дежной системы имеют параллели в падежной системе
эвенкийского и эвенкского языков, принадлежащих к тун¬
гусо-маньчжурской группе. В якутском языке нет спе¬
циальной формы родительного падежа, нет этого падежа
и в эвенском и эвенкийском языках. В языках румынском
и албанском, находящихся в одном географическом ареале
Балканского полуострова, наблюдается формальное совпа¬
дение дательного и родительного падежей.
Иноязычное влияние может приостановить процесс
распада падежной системы. Во многих современных ин¬
доевропейских языках древняя система синтетических
падежей исчезла. Отношения между словами стали выра¬
жаться аналитическим путем при помощи предлогов. Под¬
верглась разрушению система древних падежей, унасле¬
дованная от индоевропейского праязыка и в армянском
языке. Однако здесь она не разрушилась полностью
и армянский язык не стал аналитическим. Аналогичное
явление наблюдается также в истории осетинского языка
и некоторых языков Индии, в которых, несмотря на раз¬
рушение старых падежных окончаний, образовалась но¬
вая система синтетических падежей. Можно предполагать,
что полному разрушению старой падежной системы в ар¬
мянском и осетинском языках препятствовали окру¬
жающие их горские языки Кавказа с их довольно разви¬
тыми падежными системами. Что касается некоторых
арийских языков Индии, то там могло сказаться влияние
дравидских языков, в которых не наблюдалось интенсив¬
ного разрушения падежной системы.
Иноязычные окончания множественного числа могут
легко усваиваться вместе с заимствованными словами,
ср., например, заимствование форм арабского мн. числа
в тюркских и иранских языках, таджикское руфа^а
'товарищи' от рафил} 'товарищ', турецкое ^arait 'условия’
от ^art 'условие’. Албанское bej 'помещик’ имеет мн. число
bejlere, 'помещики’, где окончание -1егё соответствует
окончанию мн. числа -lar в турецком языке. В эстонском
языке в результате влияния индоевропейских языков
исчезла система притяжательных суффиксов. По-види-
мому, под влиянием русского языка не стало ее в верхо¬
вом диалекте чувашского языка. В чувашском, в отличие
от других тюркских языков, притяжательные суффиксы
197

помещаются перед окончанием мп. числа. Это могло воз¬
никнуть под влиянием марийского языка, где порядок
расположения притяжательных суффиксов такой же.
Такой разряд слов, как прилагательные, также под¬
вержен иноязычному влиянию. Показатель сравнитель¬
ной степени -raq проник из тюркских языков в марийский
и таджикский. Под влиянием индоевропейских языков
в финском и эстонском прилагательные согласуются в па¬
деже и числе с определяемыми ими именами существи¬
тельными.
Из других языков могут заимствоваться числитель¬
ные. 80 и 90 во французском языке имеют ту же схему об¬
разования, что и соответствующие числительные в кельт¬
ских языках. В настоящее время в коми-зырянском и
в особенности в коми-пермяцком языках наблюдается
разрушение собственной исконной системы числитель¬
ных. Усиливается частотность употребления числитель¬
ных, заимствованных из русского языка.
Глагольная система также подвержена различным ино¬
язычным влияниям. Иноязычное влияние способно, на¬
пример, преобразовать систему многих глагольных окон¬
чаний. Так, в языке тюркоязычной народности — сала-
ров, проживающих на территории Китая, отсутствует
спряжение по лицам и числам. То же самое произошло
в языке маньчжуров, здесь, несомненно, сказалось влия¬
ние китайского языка, в котором глагол лишен этих ха¬
рактеристик. Перфект в финском языке употребляется
довольно часто. Можно предположить, что употребление
перфекта в финском в значительной степени поддержива¬
ется влиянием шведского языка, поскольку шведский яв¬
ляется вторым государственным языком Финляндии. На¬
оборот, в карельском и вепсском языках перфект упот¬
ребляется очень редко. В данном случае сказалось влияние
русского языка, в котором нет перфекта. Формы настоя¬
щего определенного и прошедшего определенного с вспо¬
могательным глаголом «хорафтан» (лежать, спать) рас¬
пространены в ряде крайних северных таджикских гово¬
ров, являются кальками соответствующих узбекских
форм, включающих в свой состав глагол ётмоц (ле¬
жать) 3.
3 Расторгуева В. С. Опыт сравнительного изучения таджикских го¬
воров. М., 1964, с. 130.
198

Почти все модели сложных глаголов в марийском
языке, состоящие из деепричастия, соединенного с вспо¬
могательным глаголом, заимствованы из чувашского
языка, где имеются их совершенно точные типологиче¬
ские соответствия.
Обращает на себя внимание поразительное сходство
моделей сложных глаголов в бенгальском языке с моделями
сложных глаголов в дравидских языках. В тамильском
языке обнаруживаются те же глаголы модификаторы
с той же функцией.
Наличие двух типов спряжения глаголов в осетинском
языке, зависящих от того, является ли данный глагол
переходным или непереходным, возникло под влиянием
кавказских языков, поскольку то же самое явление на¬
блюдается в адыгских языках. Влияние другого языка
может отразиться и в значениях глагольных времен.
Так, например, второе прошедшее в чувашском языке,
помимо значения перфекта и прошедшего неочевидного
времени, что наблюдается и в других тюркских языках,
может иметь еще и значение прошедшего длительного.
В родственных тюркских языках второе прошедшее этим
значением обычно не обладает. Источник этого значения
следует искать в марийском языке, где прошедшее второе
также может иметь значение прошедшего длительного.
Любопытные следы иноязычного влияния могут быть
обнаружены в области выражения таких языковых кате¬
горий, как вид и наклонение. В удмуртском языке под
влиянием русского начинают появляться видовые пары
глаголов. Под влиянием турецкого в болгарском языке
на базе перфекта возникло пересказочное наклонение.
Не без влияния других языков в новогреческом возникло
условное наклонение, которого в древнегреческом не
было. Для передачи чужого рассказа с оттенком сомнения
в реальности действия в латышском языке употребляется
особое пересказочное наклонение. Подобное наклонение
имеется и в соседнем эстонском языке.
В финно-угорских языках древнейшей поры не было
глагольных приставок. В эстонском и венгерском при¬
ставки возникли под влиянием индоевропейских языков.
Заимствуются из одного языка в другой даже усилитель¬
ные частицы. Очень подвержен различным внешним влия¬
ниям синтаксис. Синтаксис древних финно-угорских язы¬
ков был похож на синтаксис тюркских. В нем выдержи¬
вался типичный для агглютинативных языков порядок
199

слов — определение плюс определяемое, глагол занимал
конечное место в предложении, очень слабо были развиты
придаточные предложения, их функции выполняли при¬
частные конструкции и абсолютные деепричастные обо¬
роты, слабо были выражены подчинительные союзы и
т. п. В результате влияния различных индоевропейских
языков, такие языки, как финский, коми-зырянский, вен¬
герский, эстонский, саамский и мордовский, приобрели
типологические черты этой группы. Свободным стал поря¬
док слов, появились придаточные предложения европей¬
ского типа, вводимые союзами и относительными место¬
имениями.
Самой восприимчивой сферой для всякого рода ино¬
язычных и внешних влияний является лексика. Случаи
заимствования слов или калькирования отмечены в самых
различных языках. Словарный состав каждого языка от¬
ражает все изменения, совершающиеся в жизни данного
народа, особенности его быта, хозяйственного уклада,
исторической жизни, социального расслоения и т. д.
Необходимость знания истории народа оказывается
чрезвычайно полезной для диалектолога. Территориаль¬
ное распределение диалектных различий представляет
как бы отпечаток, след пройденного народом историче¬
ского пути. Полное понимание современного диалектного
многообразия языка, территориального распространения
диалектных различий невозможно без учета историче¬
ских фактов.
Движение населения, выражающееся в переселении
на новые места, может способствовать смешению диалек¬
тов или усилению их дробности. Данные атласов русского
языка, относящиеся к европейской части СССР, показы¬
вают, что определенность очертаний ареалов и размещение
изоглосс наблюдается лишь на центральных территориях
европейской части СССР, сменяясь в восточном и южном
направлениях пестротой размещения знаков на диалекто¬
логических картах, что указывает на отсутствие опреде¬
ленности в распространении диалектных явлений.
Переселение населения в области, значительно отда¬
ленные от основного этнического массива, создает условия
изоляции, что приводит к созданию резко отличающихся
диалектов и даже языков. Переселение древних норвеж¬
цев на остров Исландия способствовало возникновению
особого исландского языка, представляющего законсер¬
вированную с некоторыми инновациями форму древне¬
200

норвежского языка; этот же фактор привел к образованию
языка африкаанс.
Нигде так ясно не обнаруживается обусловленность
употребления слов внешними факторами, как в различ¬
ных языковых стилях. «На долю стилистики речи, — за¬
мечает В. В. Виноградов, — выпадает задача разобраться
в тончайших различиях семантического характера между
жанрами и общественно обусловленными видами устной
и письменной речи» 4. «История стилей художественной
литературы находится в самой тесной связи с его разно¬
образными историческими изменяющимися стилистиче¬
скими вариациями» 6.
Такая область лингвистической науки, как изучение
истории образования литературных языков, не может
абстрагироваться от культурно-исторического контекста.
Только привлечение фактов истории может дать ключ
к правильному пониманию того, в какую эпоху и почему
возник данный литературный язык, какие социальные
силы, общественные взгляды, школы и направления сти¬
мулировали или, наоборот, задерживали его поступатель¬
ное развитие, каким образом они на него влияли, какие
писатели оказывали на него свое воздействие. Увеличение
общественных функций языка и темпы его развития цели¬
ком и полностью определяются внешними причинами.
Действием внешних факторов определяется также абсо¬
лютный прогресс в языке.
Состояние населения также может оказывать влияние
на язык. Например, сильный приток сельского населения
в города в нашей стране оказал известное влияние даже
на литературный язык. Исследователи истории русского
языка отмечают, что в 50—60-е годы наблюдается неко¬
торое нарушение норм в речевом использовании нелите¬
ратурных слов и оборотов и, в частности, элементов про¬
сторечия.
Население более пожилого возраста обычно легче
сохраняет особенности диалекта, тогда как молодежь,
побывавшая на стороне, всегда вносит различные иннова¬
ции. На языковое состояние может оказать влияние та¬
кой фактор, как многонациональный характер государ¬
ства. Во всех многонациональных государствах, почти
4 Виноградов В. В. Стилистика, теория поэтической речи. М., 1963,
с. 15.
6 Там же, с. 89.
201

как правило, выделяется какой-нибудь один язык, высту¬
пающий в роли главного средства общения. Примером
может служить русский язык в СССР, индонезийский
в Индонезии и т. д.
Интенсивная колонизация различных стран мира в зна¬
чительной мере способствовала распространению таких
языков, как английский и испанский. Массовое проник¬
новение иноязычного населения на территорию, занятую
другими народами, может привести к утрате языков або¬
ригенов, ср., например, исчезновение галлов во Франции,
кельтиберов — в Испании, фракийцев и даков — в Бол¬
гарии и Румынии, обских угров — в Коми АССР, скифов —
па Украине и т. д.
Особенности социальной организации общества также
могут отражаться в языке. Характерный для эпохи феода¬
лизма распад страны на множество мелких ячеек (каждый
феод и монастырь с прилегающими к нему деревнями пред¬
ставлял государство в миниатюре) необычайно способ¬
ствовал появлению мелких территориальных говоров.
Наоборот, эпоха капитализма связана с появлением круп¬
ных литературных языков общегосударственного зна¬
чения.
На язык оказывают влияние и явления надстроечного
порядка. Наиболее ярким примером может служить раз¬
витие языков народов СССР и типичные для этого явления
процессы: расширение общественных функций языка,
развитие стилей, выработка определенных языковых
норм, рост словарного состава и т. д. Все это в конечном
счете — результат влияния определенной надстройки,
следствие ленинской национальной политики.
Действенным фактором, способствующим распростра¬
нению языков, может иногда служить религия. Она может
оказать косвенное влияние также на развитие языков,
поскольку усвоение той или иной религии часто связано
с усвоением культуры народа, распространяющего ре¬
лигию. Принятие различными народами ислама одновре¬
менно сопровождалось распространением арабского языка,
употребление латинского языка поддерживается католи¬
ческой церковью.
Выше было показано, что огромное количество резуль¬
татов влияния внешних факторов на язык приходится
на результаты влияния других языков.
Некоторые наши лингвисты справедливо указывают
на недостатки многих работ 20—40-х годов, посвященных
202

проблеме связи языка и общества. Взгляды авторов этих
работ напоминали взгляды Дидро, который связывал
человеческий мозг с воском, на котором вещи оставляют
свой отпечаток. Язык, по мнению некоторых наших со¬
циологов 20—40-х годов, да и некоторых языковедов бо¬
лее позднего времени, только воспринимает влияние об¬
щества и ничего больше.
В действительности система языка определенным обра¬
зом реагирует па каждое давление извне. Она чаще всего
очень легко воспринимает то, что является для нее необхо¬
димым и в какой-то мере восполняет имеющиеся в пей
недостатки, она может что-то принять лишь частично,
преобразовав его применительно к своим возможностям.
Но бывают и такие случаи, когда система реагирует от¬
рицательно, поскольку это новое находится в резком про¬
тиворечии с ее специфическими особенностями. Приведем
несколько конкретных примеров. В некоторых языках
народов СССР, например, в мордовском, чувашском, ка¬
рельском, гагаузском и каракалпакском, согласные перед
гласными переднего ряда смягчаются. Не исключено, что
это явление возникло под влиянием русского языка,
и в это нетрудно поверить.
С лингвистической точки зрения всякая ассимиляция
более удобна, поскольку она облегчает произношение.
Поэтому сама манера смягчения может быть легко вос¬
принимаема.
Синтаксический строй древних финно-угорских языков
очень напоминал синтаксический строй тюркских языков.
В древних финно-угорских языках не было придаточных
предложений, почти не было союзов, широко были рас¬
пространены причастные, деепричастные и абсолютные
обороты.
Под влиянием индоевропейских языков, в таких язы¬
ках, как прибалтийско-финские, венгерский, саамский,
коми и мордовский, возникли придаточные предложения
индоевропейского типа, вводимые союзами, резко сокра¬
тилось количество причастных и деепричастных оборотов.
И это попять по трудно. Придаточные предложения индо¬
европейского типа, вводимые союзами, более удобны с лин¬
гвотехнической точки зрения, их структура более про¬
зрачна и технически более совершенна.
Почти во всех современных финно-угорских языках
можно найти аналоги русского будущего времени совер¬
шенного и несовершенного вида типа «я напишу» и «я
203

буду писать». Можно утверждать, что эти языки создали
видовые различия в сфере будущего времени, посколько
они имеют инфинитивы и вспомогательные глаголы. Од¬
нако создать последовательную систему видовых различий
в сфере прошедшего времени этим языкам не удалось по
причине отсутствия строительного материала.
Испытывая влияние со стороны русского языка, тюрк¬
ские языки, однако, не в состоянии усвоить и внедрить
в свою систему такие явления русского языка, как аблаут,
например, везу: воз, несу: ноша, категорию грамматиче¬
ского рода и т. д., поскольку эти явления находятся
в резком противоречии с особенностями структуры тюрк¬
ских языков.
Выше говорилось о том, что человеческий язык связан
с историей общества и в то же время не связан. Возникает
вопрос в каких же случаях он не связан. Для этой цели
необходимо выяснить, обладают ли элементы языка спо¬
собностью отражать историю человеческого общества и
какой характер имеет это отражение.
Что касается звукового состава языка, то сам по себе
он никаких изменений в истории общества не отражает.
Об этом в свое время очень хорошо сказал Ф. Энгельс:
«Едва ли удастся кому-нибудь, не сделавшись посмеши¬
щем, объяснить экономически. . . происхождение верхне¬
немецкого передвижения согласных, превратившего гео¬
графическое разделение, образованное горной цепью от
Судет до Таунуса, в настоящую трещину, проходящую
через всю Германию» в.
Это вполне понятно, так как отражать явления ок¬
ружающего мира и их закономерные связи способен только
человеческий мозг. Результаты его познавательной работы
закрепляются в понятиях. Значения слов только указы¬
вают на существование этих понятий. Язык, лишенный
значений, представляет мертвую языковую материю, ко¬
торая ни на что не указывает, ничто не обозначает, ни
с чем не соотносится и, следовательно, ничего не отражает.
Законы, которыми управляются языковые изменения,
не совпадают с законами развития человеческого обще¬
ства.
Общие качественные особенности фонетической си¬
стемы того или иного языка никогда не могут быть зер¬
калом какой-либо эпохи. История не знает таких приме-
6 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 37, с. 395.
204

ров, когда бы языки, существовавшие в эпоху феодализма,
фонетически отличались от языков, существующих в эпоху
капитализма, какими-то качественными особенностями
своих фонетических систем. Нет таких фонетических
систем, которые были бы специфическими для родовых
языков, языков племенных и языков народностей и наций.
Такие процессы, как, например, образование назализован¬
ных гласных, палатализация согласных и т. п., могут про¬
исходить в разное время и во все эпохи независимо от
состояния общества.
Такие явления, как дифтонгизация старых монофтон¬
гов в истории немецкого языка, падение глухих согласных
или оглушение конечных звонких согласных в истории
русского языка, озвончение интервокальных глухих смыч¬
ных и спирантов, наблюдаемое во многих языках, разви¬
тие буферного звука Ъ в группах тг и тп в истории фран¬
цузского языка, превращение древних а, е, о в а в индо¬
иранских языках, превращение древнего начального /
в в киргизском языке совершенно индифферентны
к состоянию общества, его экономике и т. д. Они так же
ничего не говорят о состоянии общества, как характер
отдельных звуков в составе того или иного слова ничего
не говорит нам о свойствах или качествах предмета, на¬
зываемого этим словом.
Изменения внешнего облика слов совершенно не за¬
висят от их значений. Древнегреческое слово 'qktoc
'солнце’ в одном из диалектов новогреческого языка
превратилось в Пеп. Однако при этом не произошло ни¬
какого изменения значения. Слово vloz в древненемецком
означало 'корабль’. В современном немецком оно озна¬
чает 'плот’, но звучание этого слова почти не измени¬
лось, ср. современное Floss.
Абсолютно те же закономерности наблюдаются при
звуковых изменениях грамматических формативов. Фор¬
матив в звуковом отношении может сильно изменяться,
но значение его при этом сохраняется. Окончание мест¬
ного падежа -da в истории чувашского языка в некоторых
случаях изменилось в -га, ср. чув. хулара 'в городе’
из хулада, а в башкирском языке оно в ряде случаев пре¬
вратилось в -1а, ср. башк. Офдлэ 'в Уфе’ из офодэ. Однако
значение местного падежа при этом не изменилось. Фор¬
матив может даже совершенно утратиться, и тем не менее
нулевая форма продолжает сохранять значение исчезнув¬
шего форматива, ср. эст. rahva hctal 'голос парода’ из
205

rahvan haal. Древний аблатив па -ta в финском языке
приобрел значение партитива, ср. tyota 'работу’. Если
в ряде случаев это окончание меняет свой облик, ср. финск.
kalaa 'рыбу’ из kalada<kalaa, то это изменение не имеет
абсолютно никакой связи с изменением значения древ¬
него аблатива.
Можно сделать вывод, что звуки языка не отражают
никаких изменений в экономическом развитии общества.
Они могут отражать только результаты язиковых контак¬
тов, которые сами по себе носят эпизодический характер.
Словообразовательные формативы также обычно не
связаны ни с какой конкретной историей общества.
В тюркских языках есть суффикс прилагательных
-ёу1, -til, обозначающий склонность к чему-либо, ср.
азерб. иш-чил 'склонный к работе’ от иш 'работа’, кирг.
ойчул 'склонный к размышлению от ой мысль, туркм.
гайгачыл 'печальный’ от гайгы 'печаль’, кара-калп. созшил
'словоохотливый’ от соз 'слово’.
Значение склонности к чему-либо возникло в резуль¬
тате переосмысления первоначальпого значения непол¬
ноты признака. Об этом свидетельствует тождество неко¬
торых суффиксов прилагательных обеих категорий. Ср.
казах, актыл 'беловатый’ и азерб. ишчил 'склонный
к работе’.
Суф. -Itch в немецком языке, ср. mannlich 'мужской’,
wetblich 'женский’ и т. д. возник из имени существитель¬
ного типа готского leiks 'мясо’, 'тело’, 'форма’.
Словоизменительные формативы выражают отношения
между словами. Складывание этих отношений не связано
ни с какой конкретной эпохой. Никто не может сказать,
в какую конкретную эпоху сложилось выражение про¬
странственных отношений в русском языке. Эти отноше¬
ния сами по себе не отражают какого-либо конкретного
этапа в экономическом развитии общества. Всякие поиски
здесь в этом отношении совершенно бесполезны.
Грамматический строй одного языка, как уже говори¬
лось выше, может отражать влияние других языков, но
это отражение эпизодическое, а не органическое.
Среди лингвистов, пытающихся так или иначе оправ¬
дать Н. Я. Марра, распространено убеждение, что соци¬
альная обусловленность языка предполагает его тесную
связь с развитием общества. Но такое суждение ошибочно.
Что означает применительно к языку термин «социаль¬
ный»? Социальный — это значит принятый обществом,
206

общественно релевантный, регулярно употребляемый
всеми членами общества, пользующимися данным языком.
В этом отношении любое слово и любой форматив в языке
социальны. Но разве человек, говорящий на данном языке,
или лингвист, изучающий этот язык, способен связать
какой-либо форматив с конкретной историей общества?
Этого он сделать не может.
Многие лингвисты называют фонему социально отра¬
ботанным звуком. Фонема социальное явление. Но можно ли
сказать, что появление в языке фонемы регулируется
законами развития человеческого общества. Такое пред¬
положение было бы совершенно неверным. В современ¬
ном языкознании функция фонемы определяется довольно
четко: «Фонема — это мельчайшая единица звуковой си¬
стемы языка, являющаяся элементом звуковой оболочки
языка и способствующая ее расчленению» 7. «Фонемой
является кратчайшая единица языка, способная сама по
себе различать слова и их формы» 8.
Если фонема предназначена для различения звуковых
оболочек слов и их форм, то это чисто техническая ее
функция.
Складывание системы фонем представляет чисто сти¬
хийный процесс, не зависящий от истории общества.
Не определяется историей общества и дистрибуция фонем.
Возможное влияние фонемных систем других языков со¬
вершается только эпизодически. Никакого органического
отражения здесь нет.
Лексику обычно называют зеркалом истории языка.
Действительно, трудно найти в мире язык, который не
отразил бы в своем составе характер той или иной истори¬
ческой эпохи. Однако отсюда никак нельзя сделать вы¬
вод, что любое изменение слов и их значений вызывается
какими-либо изменениями в истории общества.
В древнегреческом языке было слово 68ор, означающее
'вода’. В новогреческом оно исчезло и вместо него появи¬
лось новое слово vepo с тем же значением. В коми-зырян¬
ском языке некогда существовало слово тыл 'огонь’.
Позднее его сменило слово би с тем же значением. Никакой
необходимости в замене этих слов не было. В латинском
языке было слово passer 'воробей’. Позднее оно стало обо¬
значать птицу вообще, ср. рум. pasare 'птица’. Слово
7 Кодухов В. Н. Введение в языкознание. М., 1979, с. 146.
8 Степанов Ю. С. Основы общего языкознания. М., 1975, с. 73.
207

кожла, которое в литературном марийском языке озна¬
чает 'ельник’, в одном из диалектов марийского языка
получило значение леса вообще. В появлении этих новых
слов не было никакой исторической обусловленной
необходимости.
Абсолютизация принципа непременной увязки явле¬
ний языка с историей общества может оказаться методи¬
чески вредной. «Считается, — замечает Н. И. Черны¬
шева, — что только история общества определяет исто¬
рию лексики и что в действительности нет изменения
значения, а есть лишь изменение вещей, все это направле¬
ние полностью снимало вопрос о чисто языковых процес¬
сах изменения словарного состава» 9.
В любом языке мы можем найти очень большое коли¬
чество различных явлений, происхождение которых не¬
возможно объяснить, прибегая к истории говорящего на
данном языке народа. В древнегреческом языке аорист
и имперфект имели различные личные окончания. В ново¬
греческом языке аорист и имперфект получили унифици¬
рованные окончания. Совершенно ясно, что это явление
было вызвано только внутренними факторами: а) наличие
известной общности структурных элементов аориста и им¬
перфекта (аугмент) и наличие у них одинакового оконча¬
ния в форме 3-го лица ед. ч. (-е); б) обозначение тем и дру¬
гим временем прошедшего действия и возможность обо¬
значения аористом в некоторых случаях действия несовер¬
шенного вида; в) отпадение конечного п, создававшее
неестественные формы типа ёкасбеуо) (1-е лицо ед. числа
и 3-е лицо мн. числа), ведущие к нарушению дифферен¬
циации, благодаря известному совпадению с 1-м лицом
презенса по конечному окончанию.
Эти внутренние факторы вызывали стремление к пол¬
ной унификации личных окончаний аориста и имперфекта.
В румынском языке форма им. падежа мн. числа
саргае от существительного сарга коза стала употреб¬
ляться также и как форма вин. падежа мн. числа (сарге).
Основная причина заключается в том, что старолатинская
форма вин. падежа мн. числа capras после отпадения s
воспринималась как форма ед. числа (сарга). В данном
случае мы опять имеем дело с внутренними факторами.
9 Чернышева Н. И. Изменения значений слов как путь развития
словарного состава. — В кн.: Проблемы частного и общего язы¬
кознания. М., 1960, с. 105.
208

В романских языках наблюдается исчезновение ла¬
тинского оборота accusatluus сит infinitivo (вин. падеж
с неопределенным наклонением); например, предложение
типа credo terram esse rotundam букв, 'знаю землю круглую
есть’ стало заменяться (особенно в поздней латыни) дру¬
гим типом предложения, состоящего из главного и прида¬
точного, вводимого относительным местоимением, напри¬
мер: credo, quod terra est rotunda 'Знаю, что земля круглая’.
Такое изменение было вызвано наличием целого ряда
внутренних факторов: а) утратой инфинитивом многих
черт глагольности (исчезновение различных форм), сокра¬
щением вариаций по времени и возможностью субстанти¬
вации в связи с развитием артикля; б) утратой различий
между винительным и именительным падежами по причине
отпадения конечного т; в) возможностью параллельных
конструкций.
Появление грамматически оформленной категории оду¬
шевленности в русском языке (вижу стол, но вижу брата;
вижу столы, но вижу братьев) легко объясняется внутрен¬
ними факторами: а) совпадением форм им. падежа и вин.
падежа благодаря фонетическим изменениям 10; б) нали¬
чием свободного порядка слов, затруднявших дифферен¬
циацию между падежами подлежащего и прямого допол¬
нения; в) наличие синтаксических отношений формы вин.
падежа с формой род. падежа (вижу сестру и не вижу
сестры). Все эти внутренние импульсы вызывали так на¬
зываемый Unterscheidungstrieb, т. е. стремление к диф¬
ференциации, в результате чего, как средство осуществ¬
ления этой дифференциации, была использована форма
винительного падежа.
Каждый лингвист, если он действительно стоит на ма¬
териалистической точке зрения, не может не признавать
наличия в языке внутренних законов. Многие процессы
и явления в языке не связаны с историей общества и пред¬
ставляют результаты действия различных внутренних
законов.
Р. А. Будагов утверждает, что социальные факторы не
противостоят факторам имманентным, но глубоко и по¬
стоянно взаимодействуют 11.
10 Древние формы братде (им. падеж ед. числа) и братом (вин.
падеж ед. числа) совпали в одной форме — брат.
11 Будагов Р. А. Борьба идей и направлений в языкознании нашего
времени. М., 1979, с. 164.
14 Б, А. Серебренников
209

Действительно, в истории языков бывают случаи,
когда внутренние и внешние факторы взаимодей¬
ствуют.
В пределах первого десятка калининские карелы
иногда употребляют карельские числительные, но слож¬
ные и составные числительные у них заимствованы из
русского языка, например: dvenadcaV dus oil pereh 'Две¬
надцать душ была семья’12.
Несомненно, широкое распространение русского языка
среди карел является основной причиной вытеснения
из карельского истинно карельских составных числитель¬
ных. Однако и в самом карельском языке были некоторые
благоприятные условия для проникновения русских состав¬
ных числительных. Дело в том, что в исконно карельских
числительных от одиннадцати до девятнадцати понятие
десяти и следующих за ним единиц было затемнено,
ср. кар. Цкситойста 'одиннадцать’ (букв, 'один из вто¬
рого’), какситойста 'двенадцать’ (букв, 'два из второго')
и т. д.
Выражение «из второго» является эллиптическим и оз¬
начает из второго десятка. По этой причине эти числи¬
тельные с затемненной внутренней формой были заменены
соответствующими русскими числительными, что открыло
путь для заимствования и других сложных числительных,
например dvadcat'p'at'.
Под влиянием русского языка в некоторых тюркских
языках наблюдаются случаи опущения притяжательных
суффиксов: чув. пирен ял 'наша деревня’, тат. безнец
авыл. Нормально должно было бы быть пирен ялёмер, без-
нец авылыбыз. Необходимо отметить, что влияние русского
языка в данном случае нашло благоприятную почву,
так как употребление притяжательных местоимений в со¬
четании с притяжательными суффиксами является в тюрк¬
ских языках плеоназмом.
Одной из интересных особенностей верхневашского
говора удорского диалекта языка коми является наличие
совершенного и несовершенного глагольных видов — яв¬
ления, не встречающегося в чистом виде ни в одном из
угро-финских языков, например: нбб вайсьыны 'нести
ношу’, но нббвайны 'принести ношу’, летчыны 'восходить’,
12 Злобина В, Е. К проблеме лексической интерференции в ка¬
рельском языке. — В кн.: Вопросы финыо-угорского языкозна¬
ния. М., 1965, выи. 3, с. 187.
210

но летпны 'взойти’13. Несомненно, внешним фактором при
создании глагольных видов здесь послужили русские
говоры (удорский диалект выступом вторгается в террито¬
рию севернорусских говоров). Однако этот внешний фак¬
тор соединился с благоприятными условиями внутри самой
грамматической структуры коми-языка: собственно воз¬
вратные глаголы в коми-языке своей формой могут пока¬
зывать, что действие характеризует постоянное или вре¬
менное поведение, постоянное или временное занятие
(например, отсасьны 'заниматься помощью’, куритчыны
'заниматься курением постоянно’). Эта возможность была
использована для создания способа выражения несовер¬
шенного вида, откуда видовое противопоставление та¬
ких пар глаголов, как вайсъыны 'нести’ и вайны 'при¬
нести’ .
Было бы ошибкой утверждать, как это делает Р. А. Бу¬
дагов, что внутренний фактор каждый раз взаимодейст¬
вует с внешним, поскольку существуют многочисленные
случаи, когда внешние факторы в изменении никакого
участия не принимают. Какой внешний фактор мог уча¬
ствовать в создании греческой формы род. падежа genus
род, которая в своем историческом развитии прошла ряд
последовательных ступеней: сначала genesos, далее geneos
и, наконец, genusl Вряд ли с помощью каких-либо внеш¬
них факторов может быть объяснено явление преломления
(Brechung) в история немецкого языка, которое заклю¬
чается в том, что при последующих широких гласных
окончания (а, е, о) корень также имеет более широкий
вариант гласного (е, о, ео), а при последующих узких
гласных (/, и) корень имеет гласный более узкий (/, и, iu).
Ср. в.-др.-нем. gibis 'ты даешь’, gibit 'он дает’, но gebames
'мы даем’, gebant 'они дают’.
Как уже указывалось, одной из наиболее характер¬
ных особенностей марристского подхода к явлениям
языка является стремление связать все особенности
языка с внешними причинами, т. е. с историей общества.
На самом деле этот взгляд глубоко ошибочный. Конечно,
в языке многое связано с историей общества, но далеко
не все. Если бы язык состоял только из слов, то можно
было бы допустить, что он отражает историю общества,
13 Сорвачева В. А. Некоторые фонетические и морфологические
особенности верхневашского говора удорского диалекта. —
В кн.: Лингвистический сборник, вып. 2. Сыктывкар, 1952, с. 44.
14*
211

но и то это было бы не совсем верно. На самом деле язык
очень сложное явление. Самое парадоксальное в языке
заключается в том, что язык, будучи сугубо социаль¬
ным явлением, в то же время имеет сферы, где действуют
специфические законы, не связанные с историей общества.
Следует всегда иметь в виду, что человек не только
продукт развития общества, но он одновременно биологи¬
ческий организм. Поэтому язык не может не испытывать
на себе влияния этого биологического организма.
Биологическая наука давно установила, что биологи¬
ческие возможности человеческого организма далеко не
безграничны. Они имеют определенные биологические
ограничения. Самое интересное состоит в том, что эти фи¬
зиологические ограничения не могут быть устранены, так
как это неизбежно привело бы к нарушению жизнедея¬
тельности человеческого организма. Подобные перегрузки
неизбежно вызовут реакцию, которая выразится в исчез¬
новении следов полученных впечатлений или забываемо-
сти, или появлении признаков утомления, затрудняющих
дальнейшую работу организма.
Следует заметить, что человеческий организм отнюдь
не безразличен к тому, как устроен языковой механизм.
Он старается определенным образом реагировать на все те
явления, возникающие в языковом механизме, которые
недостаточно соответствуют определенным физиологиче¬
ским особенностям организма. Таким образом, возникает
постоянно действующая тенденция приспособления язы¬
кового механизма к особенностям человеческого орга¬
низма, практически выражающаяся в тенденциях более
частного характера.
Одним из наиболее ярких проявлений защитных функ¬
ций человеческого организма в языке является принцип
экономии физиологических затрат. Проявление в языке
принципа экономии физиологических затрат было доста¬
точно хорошо известно лингвистам прошлого. По мнению
Г. Курциуса, звуки языка не увеличиваются, а как бы
изнашиваются. Этот процесс Курциус называл выветри¬
ванием. Более сильные звуки, т. е. трудно произносимые,
постоянно переходят в слабые, или более легко произно¬
симые. Используя эту общую закономерность, Курциус
в своей капитальной работе «Grundziige der griechischen
Etymologic» пытается установить историческую последо¬
вательность звукопереходов в различных индоевропейских
языках, решительно возражая против мнения некоторых
212

этимологов, будто бы всякий звук может переходить во
всякий. Глухие смычные, утверждает Курциус, требуют
гораздо больше произносительных усилий, чем звонкие
смычные. Поэтому звонкие смычные могут быть историче¬
ски более поздними по сравнению с соответствующими
глухими 14. В звукопереходе т > п т является более
ранним. Звук г требует больше произносительных затрат,
чем I. Поэтому в переходе г > I I является более позд¬
ним 15.
Основную причину звуковых изменений в языке
Г. Курциус видел в стремлении к удобству. Удобство, как
поясняет Курциус, может быть достигнуто двумя спосо¬
бами: неудобная артикуляция заменяется удобной. При
этом обнаруживается общая тенденция изменения зву¬
ков — по направлению к передней части полости рта.
Таким образом, из к возникает р, но не наоборот; или
трудно произносимый звук заменяется более легко про¬
износимым, например, смычные согласные переходят
в фрикативные, переход в обратном направлении не
наблюдается 16.
Действие принципа экономии в различных сферах
языка довольно подробно рассмотрел В. Уитни 17.
Большое значение принципу экономии в языке прида¬
вал Бодуэн де Куртенэ. Замену звука или созвучия более
трудного звуком или созвучием более легким он называл
общим законом языка. «Языковая жизнь, — писал Бодуэн
де Куртенэ, — является непрерывной органической рабо¬
той, а в органической работе можно заметить стремление
к экономии и нерастрачиванию их без нужды, стремление
к целесообразности усилий и движений, стремление
к пользе и выгоде» 18.
Большое значение действию этого фактора придавал
Е. Д. Поливанов: «И вот, если попытаться одним словом
дать ответ относительно того, что является общим во всех
этих тенденциях разнообразных (и без конца — в самих
14 Curtius G. Grundziige der griechischen Etymologie. Leipzig, 1869,
S. 441.
15 Там же, с. 448, 449.
16 Там же, с. 437.
17 Whitney D. The life and growth of language. London, 1875,
p. 50-75.
18 Бодуэн де Куртенэ. Об общих причинах звуковых изменений. —
В кн.: И. Л. Бодуэн де Куртенэ. Избр. труды по языкознанию.
М., 1963, с. 26.
213

различных языках повторяющихся) «типичных» процес¬
сов, то лаконический ответ этот — о первопричине язы¬
ковых изменений — будет состоять из одного, но вполне
неожиданного для нас на первый взгляд слова:
«лень».
Как ни странно, но тот коллективно-психологический
фактор, который всюду при анализе механизма языковых
явлений будет проглядывать как основная пружина этого
механизма, действительно есть то, что, говоря грубо можно
назвать словами: «лень человеческая или — что то же —
стремление к экономии трудовой энергии» 19.
На большое значение тенденции к экономии неодно¬
кратно указывал А. Мартине. «Языковая эволюция, —
замечает А. Мартине, — вообще опрэделяется постоянным
противоречием между присущими человеку потребностями
общения и выражения и его стремлением свести к мини¬
муму свою умственную и физическую деятельность.
В плане слов и звуков каждый языковой коллектив в каж¬
дый момент находит определенное равновесие между по¬
требностями выражения, для удовлетворения которых
необходимо все большее число все более специальных
и соответственно более редких единиц, и естественной
инерцией, направленной на сохранение ограниченного
числа более общих и чаще употребляющихся единиц.
При этом инерция является постоянным элементом, и мы
можем считать, что она не меняется. Напротив, потреб¬
ности общения и выражения в различные эпохи различны,
поэтому характер равновесия с течением времени изме¬
няется.
Расширение курса единиц может привести к большей
затрате усилий, чем та, которую коллектив считает в дан¬
ной ситуации оправданной. Такое расширение является
неэкономичным и обязательно будет остановлено. С другой
стороны, будет резко пресечено проявление чрезмерной
инерции, наносящей ущерб законным интересам коллек¬
тива. Языковое поведение регулируется, таким образом,
так называемым „принципом наименьшего усилия44; мы
предпочитаем, однако, заменить это выражение, предло¬
женное Ципфом, простым словом ‘‘экономия44» 20.
10 Поливанов Е. Д. О причинах языковой эволюции. — В кн.:
Е. Д. Поливанов. Статьи по общему языкознанию. М., 1968, с. 81.
20 Мартине А. Принцип экономии в фонетических изменениях.
М., 1960, с. 126.
214

Роль закона уменьшения произносительных затрат
в развитии и изменении языков очень значительна. Это
положение может быть доказано и подтверждено много¬
численными примерами. Принцип экономии физиологи¬
ческих затрат ярко проявляется в ослаблении участков
напряжения. Если рассматривать звуки языка как отдель¬
ные элементы потока речи, то, наряду со слабыми участ¬
ками, представленными слабоартикулируемыми звуками,
в этом потоке существуют участки напряжения, т. е.
звуки и их сочетания, произношение которых связано
с большей затратой усилий. В самых различных языках
мира достаточно хорошо прослеживается тенденция к ос¬
лаблению участков напряжения.
В истории многих языков мира наблюдалась тенденция
к устранению долгих гласных, поскольку произношение
долгих гласных связано с большей затратой физиологи¬
ческих усилий. Например, достаточно хорошо доказано,
что индоевропейский праязык различал долгие и краткие
гласные. В современных индоевропейских языках эти
различия утрачены в новогреческом, армянском, восточно¬
славянских, польском и южнославянских языках. Долгие
и краткие гласные существовали также и в тюркском языке
основе. Различие долгих и кратких гласных в настоящее
время полностью утрачено во всех тюркских языках,
за исключением якутского и туркменского.
В уральском языке основе, по предположению некото¬
рых лингвистов, различались долгие и краткие гласные.
В некоторых уральских языках, например, в марийских,
мордовских и пермских, это различие утратилось.
Иногда в качестве средства ослабления участка напря¬
жения, создаваемого долгими гласными, может выступать
их сужение. В древнееврейском а, несущее на себе ударе¬
ние, превращалось в о. В истории английского языка
долгое закрытое е превращалось в i. Участок напряжения,
создаваемый долгим гласным, может быть ослаблен путем
превращения его в краткий дифтонг, ср.-др.-англ. has
сдом’, совр. анл. halts, ср. тюркск. праязыковое jol 'до¬
рога’, якут. suol.
Дифтонги довольно часто превращаются в монофтонги,
например, аи может превратиться в о, ei — в i и т. д.
Геминаты часто упрощаются, ср. др.-гр. урар,р.а 'письмо’,
совр. гр. урара, часто упрощаются в истории языков
придыхательные смычные, т. е. gh переходит в g, kh —
в к и т. д. Группы согласных также довольно часто упро¬
215

щаются, например, латипск. luna елупа’ когда-то звучало
как louqsna, лат. posco 'требую’ происходит из porcsco.
Произношение аффрикат требует затраты больших
усилий по сравнению с произношением простых соглас¬
ных. Очевидно, только этим можно объяснить наблюда¬
емую в различных языках тенденцию к упрощению и устра¬
нению аффрикат, а также наличие языков, в которых
аффрикаты вообще отсутствуют. Звуки, имеющие дополни¬
тельную артикуляцию, обычно не устойчивы. К таким зву¬
кам относятся носовые гласные, придыхательные смыч¬
ные, велярный к, заднеязычный п (у), типичные для семит¬
ских языков эмфатические согласные, межзубные спи¬
ранты, палатализованные согласные.
Стремлением к облегчению произношения можно также
объяснить многочисленные явления палатализации смыч¬
ных и спирантов, а также случаи превращения смычных
в аффрикаты перед гласными переднего ряда, соноризацию
глухих смычных и спирантов в интервокальном положе¬
нии.
Равномерность ударения и связанная с ним одинако¬
вая долгота гласных также связана с повышением коли¬
чества произносительных затрат. Поэтому образование
редуцированных гласных также связано с действием тен¬
денции к экономии. «С тенденцией к экономии связаны
некоторые специфические изменения щелевых гласных
в имплозивной позиции или в конце закрытого слога.
Наблюдается определенная тенденция к употреблению
в имплозивной позиции согласных с ослабленной артику¬
ляцией. Так, например, в португальском языке взрывные
согласные типа Ь, d, g допускают в этой позиции лишь
спирантизованные (т. е. артикуляционно ослабленные
варианты). Смягченное палатальное I совершенно недо¬
пустимо в конце слова и в абсолютном исходе; в этой
позиции возможно только велярное Z, т. е. опять-таки со¬
гласный с менее напряженной артикуляцией» 21. По-
видимому, эти особенности не являются только отличи¬
тельным свойством португальского консонантизма.
Веляризация I наблюдается в самых различных язы¬
ках. Довольно часто наблюдается вокализация I и г.
Часто вокализуется в имплозивной позиции у.
21 Катагощина Н. А. Особенности фонологической системы совре¬
менных иберо-романских языков португальского, каталонского
и испанского. М., 1970, с. 87, 88.
216

От частого употребления в языке слова сокращается
его объем и конец слова ослабляется. Язык, повинуясь
тенденции к экономии физиологических затрат, перестает
в нем нуждаться, что вызывает специфические явления,
известные в лингвистике под названием «изменение конца
слова». К этим явлениям принадлежат: оглушение конеч¬
ных звонких согласных, редукция конечных гласных
и их отпадение, сужение гласных конечного слога, стяже¬
ние дифтонгов в абсолютном конце слова, отпадение ас-
лаутных согласных и т. п.
С тенденцией к облегчению произношения связаны
в языке такие явления, как синкопа, эпентеза, устранение
зияния, устранение концентрированных произноситель¬
ных усилий, явления умлаута и сингармонизма.
Словарный состав языка, насчитывающий многие де¬
сятки тысяч слов, открывает широкие возможности для
реализации в языке огромного количества звуков и их
различных оттенков. В действительности каждый язык
довольствуется сравнительно небольшим количеством
звукотипов или фонем, достаточным для различения
звуковых оболочек слов.
Можно априорно утверждать, что на земном шаре
нет ни одного языка, в котором бы различалось 150 фонем.
При наличии в языке очень длинных слов восприятие их
ухудшается. Поэтому все языки мира стремятся не иметь
слишком длинных слов. Отталкивание от омонимии пред¬
ставляет широко распространенное явление. Существует
также тенденция к выражению одинаковых или близких
значений одной формой. Эта тенденция находит проявле¬
ние в ряде широко распространенных в различных языках
мира явлений, которые обычно называют выравниванием
форм по аналогии.
Слова типа конь, стол и сын в древнерусском языке
имели специфические окончания дательного, винительного
и предложного падежей мн. числа — дат. — столомъ,
конемъ, сынъмъ, тв. — столы, кони, сынъми, предл. —
столъхъ, конихъ, сынъхъ. В современном русском языке
они имеют одно общее окончание — столам, столами,
столах*, коням, конями, конях; сынам, сынами, сынах.
Эти общие окончания возникли в результате перенесения
по аналогии соответствующих падежных окончаний имен
существительных, представляющих старые основы на a, ja
типа страна, земля и т. д.
217

С тенденцией к экономии так или иначе связаны про¬
цессы, облегчающие восприятие языковых единиц. Зна¬
чение, выраженное особой формой, легче воспринимается,
чем конгломерат значений, выраженный одной формой.
Этим обусловливается в языке тенденция к выражению
разных значений разными формами. Полисемантичные
формы рано или поздно подвергаются преобразованиям.
Имперфект в старом арабском языке мог иметь значение
настоящего, будущего и прошедшего времени. Это ком¬
муникативное неудобство потребовало создания дополни¬
тельных средств. Так, например, присоединение к формам
перфекта частицы qad способствовало более четкому от¬
граничению собственно перфекта, например qad kataba
'он уже написал’. Присоединение префикса -sa к формам
имперфекта, например sanaktubu 'мы напишем’ или 'будем
писать’ дало возможность более четко выразить будущее
время. Наконец, употребление форм перфекта от вспомо¬
гательного глагола капа 'быть’ в соединении с формами
имперфекта, например, капа jaktubu 'он писал’ дало воз¬
можность более четко выразить прошедшее длительное.
Необходимость экономить требует, чтобы на произно¬
шение и понимание слова затрачивался минимум времени.
Отсюда различные сокращения, эллипсисы, усечения
и т. п., которыми так богат разговорный язык. Для того
чтобы ассоциации, связанные с определением слов, могли
осуществляться с меньшим усилием памяти, необходимо,
чтобы языковой знак не изменял своей формы или изменял
ее незначительно при переходе от одной грамматической
формы к другой.
Некоторые лингвисты полностью отрицают какое либо
значение тенденции к экономии. Особенно показательным
в этом отношении является высказывание Л. Зюттерлина:
«Разве Haus дом более удобно для произношения, чем
hus, weit широкий удобнее, чем wit? Алеман и северный не¬
мец, говорящие на своих диалектах, все это могут оспари¬
вать. Почему более старое laufen 'бегать’ превращается
в диалектах в lavfe, а более старое geiz 'коза’ в Guss или
Gaass? По сравнению с переходом wit > weit это еще более
неудобно: Это привлечение удобства — ложный путь,
вернее тупик, в который теперь уже не стоит попадать» 22.
«Прежние грамматисты, — замечает А. Доза,— утверж¬
дали, что латинское р в положении между гласными ос-
22 Sutterlin L. Werden und Wesen der Sprache. Leipzig, 1913, p. 34.
218

лабло и дало Ь, затем оно дало г, поскольку v требует
меньше труда, чем Ь. Но это ничем не доказано. Несом¬
ненно, губное давление у р больше, чем у v, но зато два
последних звука связаны с дрожанием голосовых связок,
которое отсутствует у р, v, в свою очередь требует более
усиленного выдоха по сравнению ср, b и по этой причине
оно утомляет определенные мускулы» 23.
В специальной статье «Определяет ли принцип эконо¬
мии развитие и функционирование языка?»24 Р. А. Будагов
пытается доказать, что этот принцип вообще не имеет
никакого значения, приводя следующие аргументы: в язы¬
ках не наблюдается процесса планомерного сокращения
многосложных слов, поскольку наряду с сокращением
появляются новые многосложные слова (см. с. 19). Воз¬
никновение новых дифференциальных признаков на лю¬
бом уровне языка, в любой его сфере, приводит не к умень¬
шению, а к увеличению числа категорий форм слов, кото¬
рыми оперирует язык (см. с. 21). Понятие экономии не
может иметь единичного характера, не может свидетельство¬
вать о лучшей или худшей организации системы языка.
Предложение, короткое по длине и тем самым казалось бы
более сложное и тем самым экономное, чем предложение
длинное, но с не осложненной («ненапряженной») семан¬
тикой глагола. Короткое слово может выступать семанти¬
чески и синтаксически «некоротким», многоплановым
(см. с. 24, 25). Дифференциация слов способствует увели¬
чению словаря, а не его уменьшению (см. с. 27). Большое
число фонем определенного языка успешно справляется
со своими коммуникативными функциями, чем меньшее
число фонем того же языка «Экономия и дифференциа¬
ция — взаимоисключающие друг друга понятия» (с. 27).
Если бы «экономия» постоянно «наращивалась» в истории
языка, то новые языки были бы экономнее старых языков.
Факты, однако, опровергают подобное предположение.
Неэкономное, с одной точки зрения, может показаться
вполне экономным, с другой точки зрения. Лишнее «не¬
экономичное» с позиций одного языка обычно предстает
как необходимое с позиций другого языка (см. с. 29).
Таким образом, Р. А. Будагов приходит к выводу, что
ни развитие, ни функционирование языка не определяется
23 Dauzat A, La vie du langage. Paris, 1922, p. 39, 40.
24 Будагов P. А. Определяет ли принцип экономии развитие и функ¬
ционирование языка? — ВЯ, 1972, № 1, с. 17—36.
219

принципом экономии. Следует, однако, заметить, что
многочисленные примеры нарушения принципа экономии,
которые обычно приводятся критиками, нисколько не оп¬
ровергают существования самой тенденции к экономии.
Отто Есперсен совершенно прав, когда он утверждает, что,
например, тенденция к облегчению произношения может
проявляться только в некоторых случаях и притом не во
всех, поскольку имеются другие тенденции, которые эту
тенденцию могут нейтрализовать 25.
А. Мартине рассматривает принцип экономии в языке
не как непреложно действующий закон, пе знающий ника¬
ких исключений, а только как тенденцию, прокладываю¬
щую себе путь через сопротивление со стороны других
потребностей коммуникации.
Источником тенденции к экономии является челове¬
ческий организм. Принцип экономии в языке — одно
из частных проявлений инстинкта самосохранения. Это —
своеобразная реакция против чрезмерной затраты физио¬
логических усилий, против всякого рода неудобств, ослож¬
няющих работу памяти, осуществление некоторых функ¬
ций головного мозга, связанных с производством и вос¬
приятием речи. Отрицание роли принципа экономии
в языке равносильно отрицанию всех защитных функций
человеческого организма. Тенденция к экономии в языке
действует, и языковед, если он осуществляет материалисти¬
ческий подход к явлениям языка, не может ее отрицать.
Существуют языковые явления, связанные с необхо¬
димостью совершенствования языкового механизма. Ком¬
паративисты давно заметили, что в различных языках
обнаруживается тенденция к укреплению односложных
слов. Эти слова не только не подчиняются или, вернее,
сопротивляются закономерностям разрушения конца
слова, но часто не поддаются действию различных фонети¬
ческих законов.
В германских языках конечное т, так же, как в гре¬
ческом, превращалось в п и затем отпадало. В однослож¬
ных словах это п сохранилось, ср. готск. hvan 'когда’,
англо-сакс. hvon < quom. Конечное т, часто подвергав¬
шееся в латинском языке выпадению, в односложных
словах сохранилось, ср. формы quern 'кого’, гет 'вещь’,
spem 'надежду’ и т. д. Зубные смычные в германских языках
26 Jespersen О. Language, its nature, development and origin. Lon¬
don, 1925, p. 262.
220

в абсолютном исходе слова исчезли, но в односложных
словах они сохранились, ср. готск. at 'при’, др.-фриз, et,
др.-в.-пем. az при лат. ad. Утрата конечного гласного
в односложных словах нередко компенсируется удлине¬
нием корневого гласного, ср. венг. viz (viz) 'вода’ из
vete > vezy viz > viz, йг (йг) 'господин’ из иги, Слова,
содержащие долгие гласные, в якутском языке бывают,
почти как правило, односложными. Слишком короткие
слова часто мало выразительны. Слова, ставшие корот¬
кими, вследствие действия различных фонетических про¬
цессов могут легко выпасть из языка. Поэтому язык как бы
принимает меры к их укреплению.
В различных языках мира наблюдается тенденция
к укреплению слабо артикулируемых согласных.
В большинстве финно-угорских языков билабиальное w
финно-угорского праязыка превратилось в лабиоденталь-
ное v, Характеризуя развитие сонантов в индоевропейских
языках, А. Мейе отмечает, что согласные формы сонантов
все более и более переходят в настоящие согласные, неспо¬
собные вокализоваться: так w (согласный ц) переходит
в губно-зубной спирант v в романских, немецком, славян¬
ском, санскритском или в g (gw) (в начале слова) в брит-
ском, армянском, новоперсидском (в некоторых случаях)
и других языках 2в. В то же время наблюдаются массовые
случаи утраты слабо артикулируемых согласных как
менее выразительных, ср. исчезновение ц, w, h, i. Реду¬
цированные гласные, произносимые с меньшим усилием,
как правило, неустойчивы и подвержены исчезновению.
Если в языке наблюдается какой-то недостаток фонем,
различающих слова и их формативы, то язык также стре¬
мится чем-то компенсировать этот недостаток. Так, напри¬
мер, в языках, обладающих ущербной вокалической или
консонантной системой, преобладают длинные слова.
Особенно показательным в этом отношении является фин¬
ский язык, имеющий очень скудную консонантную си¬
стему. Слова в финском языке более длинные по сравне¬
нию с другими финно-угорскими языками, обладающими
значительно более развитыми консонантными системами.
В гавайском языке имеется всего 12 фонем, из них 5 глас¬
ных — а, е, i, о, и, 7 согласных — h, к, I, т, п, р, w.
Таким образом, система гавайского консонантизма явля-
26 Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских
языков. М.—Л., 1938, с. 425.
221

ется более скудной, чем консонантная система финского
языка. Длинные слова в гавайском языке встречаются
довольно часто.
В языках, имеющих большое количество односложных
слов, чаще всего развиваются тоны. Китаисты давно под¬
метили зависимость в китайском языке между небольшим
количеством типов слогов и развитием тонов как средство
дифференциации слогов (в современном китайском языке
имеется 414 разных слогов, а с участием тонов — 1324).
В языке, имеющем односложные слова, почти как
правило, развито словосложение. Эта особенность явля¬
ется типичной для некоторых языков Юго-Восточной
Азии — китайского, вьетнамского и др. Словосложение,
как и тоны, используется как средство компенсации
недостаточности дистинктивных возможностей языка.
В различных языках наблюдается тенденция к созда¬
нию более четких и выразительных формативов. В древне¬
английском языке было несколько суффиксов мн. числа
существительных, которое выражалось суф. -as, -и, -а, -ап.
Позднее их вытеснил суф. -as как наиболее четкий и фоне¬
тически устойчивый по сравнению с другими окончаниями.
Окончание род. п. мн. ч. -ов в древнерусском языке было
достоянием сравнительно малочисленной группы так на¬
зываемых основ на -и. С течением времени это окончание
как более выразительное становится очень продуктивным
и во многих случаях вытесняет окончание род. п. мн. ч.
других основ. Оно начинает присоединяться к таким сло¬
вам, которые раньше его не имели, например, волк —
волков, стол—столов.
По сравнению с прошедшим временем маркированность
настоящего времени обычно бывает выражена менее ярко.
Очень часто настоящее время образуется путем непосред¬
ственного присоединения личных окончаний к основе
глагола. Некоторые языки устраняют этот недостаток
путем создания специального показателя настоящего
времени. Настоящее время в венгерском языке не имеет
специального показателя. Однако в ряде венгерских гла¬
голов в настоящем времени возник показатель s (sz),
например, hi-sz-unk смы верим’ от hlnni'верить’, te-sz-unk
'мы делаем’ от tenni 'делать’и т. д. Недостаточная выра¬
женность показателя настоящего времени в романских
языках была причиной внедрения суффиксов, ср. рум.
lucrez 'я работаю’, lukrezi 'ты работаешь’ от lucra ра¬
ботать.
222

Плеоназм средств выражения обычно устраняется.
В тюркском праязыке было довольно значительное коли¬
чество лативов или направительных падежей: направи¬
тельный на -га, направительный на -са, направительный
на -п и т. д. С течением времени значения этих падежей,
по-видимому, очень сильно сблизились, и тюркские языки
освободились в дальнейшем от этих падежей как от ненуж¬
ного балласта.
В эпическом санскрите существовало семь различных
типов аориста: 1) корневой, 2) тематический, 3) удвоитель-
ный, 4) аорист на -s, 5) аорист на -sa, 6) аорист на
7) аорист на -sis/sis. Позднее эта система распалась 27.
В индоевропейском языке различались две системы
личных глагольных окончаний — первичные и вторичные.
Первичные личные окончания были характерны для форм
настоящего времени действительного и среднего залога,
формы с-ового будущего и перфекта изъявительного
наклонения среднего залога. Вторичные личные оконча¬
ния употреблялись во всех формах с так называемым
аугментом (имперфект, аорист). Наиболее четко эти две
системы представлены в древнеиндийском. Уже в гре¬
ческом наблюдаются элементы их смешения. В латинском
и германских языках прослеживаются только слабые
следы первичных личных окончаний. Во многих индоевро¬
пейских языках эти серии окончаний вообще не различа¬
ются.
Одним из процессов, связанных с тенденцией к улуч¬
шению языкового механизма, является стремление к до¬
стижению смысловой четкости. Одновременно с развитием
многозначности слова усиливается семантическая неточ¬
ность слова. Языковой коллектив вынужден прибегать
к дополнительным средствам уточнения слова в кон¬
тексте 28. Постоянно действующая в языке тенденция
к повышению коммуникативной четкости языковых единиц
приводит в конечном итоге к полному вытеснению из языка
одного из омонимов 20.
Язык стремится сохранить состояние его коммуника¬
тивной пригодности. Язык не только исторически изме¬
няется. Он одновременно оказывает сопротивление ка¬
27 Кальянов В. И. Средства выражения прошедшего времени в эпи¬
ческом санскрите. — Учен. зап. ЛГУ, № 9. Серия востоковед¬
ческих наук, вып. 1, 1948, с. 8.
28 Чернышева Н. И. Указ, соч., с. 108.
29 Там же, с. 109.
223

кому бы то ни было изменению, стремится сохранить
существующее в данный момент состояние. Говорящий
на том или ином языке заинтересован в том, чтобы окру¬
жающие его поняли. Всякое внезапное и быстрое изменение
языка несет в себе опасность превращения его в недо¬
статочно удобное и пригодное средство общения и, наобо¬
рот, стремление сохранить систему привычных и коммуни¬
кативно отработанных средств общения предохраняет
язык от этой опасности. Поэтому в каждом языке сущест¬
вует тенденция к сохранению существующего состояния
до тех пор, пока какая-нибудь сила не преодолевает это
естественное сопротивление.
Можно привести также немало других тенденций и
свойств языка, не определяемых историей общества.
Формы и функции языковых элементов изменяются с раз¬
личной скоростью. Автономность плана выражения и
плана содержания, недостаточность знаковой сигнализа¬
ции, вызывающая включение смыслового и ситуативного
контекста в дистипктивный аппарат языка. Не определя¬
ется историей общества дистрибуция фонем в языке.
Не определяются историей общества также такие явления,
как контаминация глагольных времен, близких по зна¬
чению, превращение перфекта в простой притеритум,
неустойчивость глагольных времен, обозначающих дли¬
тельное действие, неустойчивость будущего времени, не¬
устойчивость форм медиума и страдательного залога,
тенденция к смешению косвенных наклонений, контами¬
нация слов, переосмысление значений форм, объединение
разных по происхождению форм по принципу единства
их значений, возможность новых способов выражения
в результате перемещения ассоциаций, превращение само¬
стоятельных слов в суффиксы и т. п.
От истории общества не зависит такое свойство чело¬
веческого мышления, как метафоризация, т. е. способ¬
ность познавать новые явления через сравнение их со
старыми. История слов изобилует такими случаями, когда
название какого-либо предмета или явления возникает
в результате сравнения.
От истории общества не зависят принципы организа¬
ции человеческой речи, например, ее линейность. На земле
сменилось довольно много различных общественно-эконо¬
мических формаций, по на всем протяжении их истории
язык оставался линейным. Такие атрибуты речи, как
наличие дейксиса, обычно проявляющегося в употребле-
224

пии местоимений, придание речи экспрессии, употребле¬
ние экспрессивных слов и т. п., также пе зависят от исто¬
рии общества.
Утверждение некоторых лингвистов, что все в языке
зависит от истории общества и определяется внешними
причинами и внутренние законы развития языка явля¬
ются только своеобразным выражением внешних причин,
явно идет от Марра и отражает пематериалистический
подход к явлениям языка.
Об особенностях развития мышления
и языковых структур
*
Хорошо известно, что проблеме развития мышления
Н. Я. Марр придавал огромное значение. Причину всех
стадиальных изменений в языке он видел в изменениях
мышления, обусловленных в свою очередь изменениями
в производстве. Марр утверждал, что «принадлежность
различных систем морфологии к различным периодам
языкотворчества опирается, разумеется, пе непосредственно
па тот или иной тип техники, хозяйственной и социальной
структуры, а при посредстве мышления. Мышление не
стабильно» х. «Человечество сотворило свой язык в про¬
цессе труда в определенных общественных условиях и
пересоздаст его с наступлением действительно новых
социальных форм жизни и быта, сообразно новому в этих
условиях мышлению» 2.
Тех же взглядов придерживался и И. И. Мещанинов:
«Изменения мышления, зависящие от развития матери¬
ального производства и материального общения людей
с их развивающейся идеологией, отражаются в языковом
строе, передавая также и отношения человека к изменяе¬
мой им природе. . . Тем самым стадиальное языковое
деление обусловлено периодизацией мышления и через
него связано с социальной основой общественного разви¬
тия» 3.
1 Марр Н. Я. Избр. работы, т. III. М.—Л., 1934, с. 70.
2 Марр Н. Я. Избр. работы, т. II. М.—Л., 1936, с. 25.
3 Мещанинов И. И. Повое учение о языке. Стадиальная типология.
Л., 1936, с. 57.
15 Б. А. Серебренников
225

Некоторые современные защитники марризма отзы¬
ваются весьма положительно о всех этих попытках решить
проблемы развития человеческого мышления. Вот что
об этом писал в одной из своих работ В. И. Абаев.
«Было время (видимо, период «нового учения
о языке»? — Б. С.), когда и в советском языкознании
проблемы языка и мышления, языка и истории стояли
в центре внимания. В их решении допускались грубые
ошибки и упрощения, но в самой постановке проблемы
ошибки не было. В этих проблемах языкознание утверж¬
дало себя как одна из ведущих наук гуманитарного
цикла» 4.
От этого утверждения веет какой-то наивностью.
Абаев думает, что постановка вопроса сама по себе может
быть совершенно безыдейной и абстрактной. Ни один
ученый никогда не ставит вопроса, не опирающегося
на определенную точку зрения.
О том же в сущности говорит и Р. А. Будагов: «Я от¬
нюдь не призываю возвратиться к тому пониманию ста¬
диальности, которое было характерно для 30—40-х годов.
Но надо сказать, что стадиальные исследования, изоли¬
рованные от исследований в области мышления, стали
у нас гораздо беднее, чем они были в прошлом. . . Лишив¬
шись фона мышления, типологические разыскания наших
дней стали характеризоваться статичностью и некоторой
схоластичностью» б.
На самом деле в исследованиях проблемы развития
мышления, относящихся к периоду 30—40-х годов, ника¬
кого богатства не было. Результаты этих исследований
были просто лишены какого бы то ни было познаватель¬
ного значения, и это обстоятельство имеет определенные
причины.
Н. Я. Марр и его последователи вообще не понимали,
что такое мышление. Они постоянно его смешивали с идео¬
логией, приписывали ему классовый характер. Марр
утверждал: «. . .нет языка, который не был бы классовым,
и, следовательно, нет мышления, которое не было бы клас¬
совым» в. Ход развития человеческого языка целиком и
полностью отождествляется Марром с развитием мышле
4 Абаев В. И. Лингвистический модернизм как дегуманизация
науки о языке. — ВЯ, 1965, № 3, с. 41.
6 Будагов Р. 4.0 предмете языкознания. — Изв. АН СССР, ОЛЯ,
1972, т. XXXI, вып. 5, с. 410.
• Марр Н. Я. Избр. работы, т. III, с. 91.
226

ния, хотя достаточно хорошо известно, что не каждое
семантическое изменение связано с изменением в разви¬
тии мышления.
Коми-зырянскому шор ' ручей’ соответствует в удмурт¬
ском шур 'река’, так же как латинскому rtvus с ручей’
соответствует испанское rio 'река’. Наделение слова,
означающего 'ручей’, значением 'река’ — это изменение
значения на основании некоторого ассоциативного сход¬
ства.
Вопреки утверждениям марристов, изменения в мате¬
риальной культуре хотя отражаются в материальном
составе языка, однако не вызывают коренной ломки его
структуры.
Понятие норм мышления у Марра представлялось
слишком суженным. В стадиальных сменах И. И. Меща¬
нинова оно фактически свелось к субъектно-объектным
отношениям. Характеризуя эти стадиальные схемы,
В. В. Виноградов не без основания замечает, что «анти-
арксистское понимание языка как надстройки над бази¬
сом, над экономическим строем общества, свойственное
новому учению о языке, тут очень сужено — до предела
синтаксических отношений, определяющих структуру
предложения» 7. Чтобы судить о нормах мышления в це¬
лом, достаточно было лишь какой-нибудь одной языковой
особенности. «Не подлежит в частности сомнению, — за¬
мечает Р. А. Будагов, — что на языках номинативного
строя люди точнее, полнее и адекватнее выражают свои
мысли и чувства, чем на языках активного или эрга¬
тивного строя» 8.
Неужели различие строя языка, сводящегося к не¬
скольким частным деталям, как-то наличие особой формы
падежа субъекта и т. д., может создать серьезные пре¬
пятствия для полного и адекватного выражения мыслей
и чувств?
Было бы наивно думать, что Марр и его последователи
пришли к идее о стадиальности развития в мышлении
на основании тщательного и скрупулезного изучения
процессов развития языка и мышления. Марр на самом
деле их априорно устанавливал, используя высказыва¬
7 Виноградов В. В. Критика антимарксистских концепций ста¬
диальности в развитии языка и мышления. — В кн.: Против
вульгаризации и извращения марксизма в языкознании, т. 1.
М., 1951, с. 148.
8 Будагов Р. А. Указ, соч., с. 408.
15*
227

ния некоторых западно-европейских ученых. Так, напри¬
мер, идея о существовании тотемического, космического
и макрокосмического мышления явно была навеяна вы¬
сказываниями Л. Леви-Брюля о мистическом характере
психологической деятельности первобытных людей. Сле¬
дуя взглядам О. Конта, Леви-Брюль утверждал, что
в умственной жизни человека все, что не сводится к простой
реакции организма на получаемые раздражения, имеет
социальную природу. «Следовательно, определенный тип
общества, имеющий собственные учреждения и нравы,
неизбежно будет иметь собственное мышление» 9.
Многое Н. Я. Марр заимствовал у А. Н. Веселовского,
Спенсера и Кассирера.
Марр никогда не был глубоким знатоком марксизма.
Некоторые общие положения марксистской теории он
истолковывал вульгарно-материалистически. Он отож¬
дествлял развитие мышления с развитием семантики слов
и придавал особое значение так называемым семантическим
законам. В. А. Звегинцев правильно подметил, что
«Н. Я. Марр оперировал в основном четырьмя типами
развития значений: 1) поляризация значений, 2) ассоциа¬
тивные переходы значений, 3) функциональная семантика
и 4) стадиальная трансформация значений» 10.
«Процессы семантических изменений обладают боль¬
шим разнообразием, но здесь они сведены к четырем.
Функциональные смысловые сдвиги, поляризация значе¬
ний и некоторые привлекаемые Марром ассоциативные
переходы значений — лишь небольшая часть известных
научной лингвистике семантических изменений, вскрытых
конкретными исследованиями языкового материала. Они
наблюдаются в истории небольшого числа слов. Эти час -
ные семантические процессы Н. Я. Марр абстрагируе
от конкретных слов, где они действительно имели место,
и бездоказательно провозглашает универсальными „за¬
конами41» 11.
Н. Я. Марр и его последователи никогда не имели
целостного представления о какой-либо из постулируемых
ими стадий и фактически оперировали отдельными при¬
думанными ими фактами. Так, например, чтобы доказать,
9 Леви-Брюлъ Л. Первобытное мышление. М., 1930, с. 15.
10 Звегинцев В. А. Критика семантических законов Н. Я. Марра. --
В кн.: Против вульгаризации и извращения марксизма в языко¬
знании, ч. 1. М., 1951, с. 157.
11 Звегинцев В. А. Указ, соч., с. 160.
228

что использованию лошади как транспортного средства
предшествовало употребление для этих целей собак,
Марр сопоставляет такие слова, как конь и конура. Слово
конь первоначально означало собаку.
По палеонтологии речи первоначально не только небо
и земля, но и море как три космических предмета но¬
сили одно и то же название: небо означало и небо и землю
и море. Для доказательства этого положения Н. Я. Марр
сопоставлял нем. Himmel 'небо’ и рус. земля, которые
на самом деле ничего не имеют между собой общего.
Основным средством доказательства всех стадиальных
изменений у Марра служил пресловутый четырехэлемент¬
ный анализ, который в действительности ровным счетом
ничего не доказывал.
Чтобы осуществить материалистический подход к про¬
блеме развития человеческого мышления, необходимо
решительно отказаться от всего того, что сделано в этом
отношении Марром и его последователями.
В. И. Абаев писал: «Неразрывное единство с мышле¬
нием и неразрывная связь с историей как раз-то и состав¬
ляют глубочайшую специфику языка, и, стало быть, те,
кто занимается языком без мышления и без истории, зани¬
маются в сущности не языком, а некой фикцией, которой
не соответствует никакая объективная реальность» 12.
Однако и чрезмерное внимание к мышлению может
превратить его в фикцию, если не решить основных про¬
блем, связанных с мышлением. Об этом красноречиво
говорит опыт «нового учения» о языке.
Материалистический подход к проблеме мышления
связан с преодолением больших трудностей. Прежде всего
необходимо решить вопрос, что такое мышление и каковы
его формы. Можем ли мы ограничиваться только словес¬
ным мышлением или будем признавать его различные
типы. В зависимости от этих двух точек зрения изучение
проблемы развития мышления может получить различ¬
ные направления.
Не менее важное значение может иметь материал, при
изучении которого будет решаться проблема развития
мышления. Естественно, что языковед будет иметь в своем
распоряжении только языковой материал и фактически
будет изучать проблему развития словесного мышления.
Изучение других типов мышления является скорее зада¬
чей биолога. Однако пренебрежение этими типами в языко¬
12 Абаев В. И. Указ, соч., с. 40, 41.
229

ведческих исследованиях может быть ущербным для пони¬
мания самого мышления.
В существующей лингвистической литературе нет капи¬
тальных и достаточно исчерпывающих исследований,
касающихся развития человеческого мышления и его
отражения в языке. Поэтому в данном разделе мы ограни¬
чимся только постановкой некоторых проблем, имеющих
непосредственное отношение к затронутой теме.
Было ли мышление
древнего человека диффузным?
*
В связи с данной проблемой целесообразно рассмо¬
треть два основных вопроса: 1) было ли значение слова
первоначально диффузным и 2) различались ли в перво¬
бытных языках части речи?
Н. Я. Марр и его последователи утверждали, что перво¬
начально значения слов человеческого языка были диф¬
фузными, т. е. полисемантичными: «Одно слово всегда
в физическом или материальном восприятии возникавшее,
являлось выразителем десятков различных понятий. . .
Рука давала представление, говоря проще — означала
не только руку и ряд чисел 1, 2, 10, но мощь, власть,
право, долг; милость, благодать, богатый, могуществен¬
ный; сторона; опора, помощь, подобный, подобно, через,
до; держать, ловить, получать, давать, поручать, терпеть,
побуждать. . . Объединению в одном слове многих десят¬
ков, а с производными — и многих сотен значений в со¬
ответствующие первобытные эпохи содействовала недиффе-
ренцированность миров материального, общественного
и духовного, недифференцированное представление о них
в восприятии религиозном, почему одним и тем же словом
назывались небо и земля, свет, искра, мысль, правда,
справедливость, колдовство и т. д.» 13.
Нетрудно заметить, что утверждение о полисемантизме
или диффузности значения слов первобытных языков
логически выводится из других постулатов Марра, в дан¬
ном из предположения о существовании мифологической
стадии развития мышления.
13 Марр Н. Я. Избр. работы, т. I. JL, 1933, с. 99—101.
230

«Словом небо, — утверждает Марр, — называлось не
только небо и небеса, но все, что связывалось в представ¬
лении доисторического человека с небесами, так, с одной
стороны, облако, с другой — светила, звезды, равно
птицы. Названием каждой птицы, не только основное
название птицы, в яфетических языках оказалось слово,
означающее небеса или пебесепок, но небо употреблялось
в значении и высокий, равно голубой, а также гора, го¬
лова, верх, острие, начало, конец» 14.
В данном случае абсолютно неясно, демонстрируют ли
все эти слова только так называемые этимологические
связи или тем самым утверждается, что слово со множест¬
вом значений выступает в конкретном речевом акте.
Ни один из существующих в мире этимологических
словарей не подтверждает этимологических связей именно
такого рода, когда, скажем, пятьдесят совершенно разных
по своему значению слов образуются от одного корня.
Для производства одного слова необходимы определенные
семантические предпосылки, ср. нем. Fliege 'муха’ от
fliegen 'летать’, рус. сердце и середина (середина тела),
греч. -гсбтор.ау 'летать’ и рус. птица и т. д.
Совершенно ясно, что Марр искусственно сближал раз¬
ные по значению слова, чтобы доказать былое наличие
так называемого космического мышления.
Полисемантическое слово не могло выступать в кон¬
кретном речевом акте, поскольку в каждом речевом акте
слово может выступать только в одном значении. Полисе¬
мия исключает в данном случае четкое понимание речи
собеседником. Даже чисто животный сигнал не обладает
той диффузностью значений, о которой говорил Марр.
Свист сторожевого суслика определенно сигнализирует
об опасности, а не о чем-либо другом, хотя в этом свисте
и не раскрывается в деталях характер грозящей опас¬
ности.
Среди лингвистов самых различных специальностей
широко распространено мнение, что в глубокой древности
части речи в языках четко не различались.
«Палеонтология яфетических языков, — писал
Н. Я. Марр, — вскрывает, что вначале существовали лишь
имена. . . Словом, был момент, длинный период, многие
эпохи, когда не было особой категории глаголов, были
имена, т. е. имена, которые впоследствии стали известны
в грамматике под названием имен существительных,
14 Там же, с. 213.
231

раньше также не различавшихся, так как первоначально
в реальности были имена-представления, как бы знаменья,
дававшие представления, образ предмета, а не понятие,
состав и действие или состояние его» 15. Этой же точки
зрения придерживался известный венгерский лингвист
А. Клемм, утверждавший, что в уральском праязыке
первоначально существовал только именной предикат 1в.
Помимо указаний на реликты этого состояния в ураль¬
ских языках, А. Клемм пытался привести и некоторые
чисто психологические обоснования. «Мышление при¬
митивного человека оперировало предметными поня¬
тиями, языковым выражением которых были имена. По¬
нятия качеств, языковым выражением которых было при¬
лагательное и понятие состояний или процессов, языковым
выражением которых является глагол, могли возникнуть
только в связи с предметными понятиями. Человек с при¬
митивной душой понимал качества и процессы только
в связи с соответствующими одушевленными и неодушев¬
ленными предметами. Он их не отделял друг от друга» 17.
Первоначальную нерасчлененность частей речи при¬
знавал также В. А. Богородицкий. Он писал: «Эпоха
имени-глагола, в которой еще не существовало опреде¬
ленных формальных отличий имени от глагола, является
наиболее ранней и, может быть, совпадает с тем временем,
когда одно слово-корень представляло собой целое пред¬
ложение». Для доказательства своей мысли Богородицкий
приводит примеры из индоевропейских языков, показы¬
вающих, что имя и глагол могут быть образованы от од¬
ного и того же корня, ср. гр. ау-ю 'веду’ и ау-о; 'вождь’.
Он также ссылается на китайский язык, в котором слово
может выступать и в роли глагола 18.
«Можно предполагать, — заявляет В. Вундт, — что
возникающие словесные обозначения первоначально упо¬
треблялись для обозначения как предмета, так и действия
и, что, следовательно, возникновение различий между
ними есть позднейшее явление» 19.
16 Марр Н. Я. Избр. работы, т. II, с. 191.
16 Цит. по: Gyorke J. Wortbildung des Uralischen. Tartu, 1912, S. 18.
17 Там же, с. 72. Имеется в виду книга А. Клемма A magyar torte-
neti mondottan.
18 Богородицкий В. А. Очерки по языковедению и русскому языку.
4-е изд. М., 1959, с. 205.
19 Wundt W. Volkerpsychologie. Eine Untersuchung der Entwick-
lungsgesetze der Sprache, My thus und Sitte, II — Die Sprache,
T. 2. Leipzig, 1922, S. 8, 9.
232

Для подтверждения этого тезиса часто привлекаются
высказывания А. А. Потебни и К. Бругмана. «Различие
между существительным и прилагательным, — писал
А. А. Потебня, — не исконно. Прилагательные возникли
из существительных, т. е. было время, оставившее в раз¬
ных индоевропейских языках более или менее явственные
следы и данные, когда свойство мыслилось только кон¬
кретно, только как вещь» 20. По мнению К. Бругмана,
в индоевропейском праязыке прилагательных не было
и они начали возникать в индоевропейских языках в ре¬
зультате адъективизации существительных» 21. В индо¬
европейских языках первый элемент часто выступает в зна¬
чении прилагательного, будучи по форме существитель¬
ным. Свидетельством первоначального неразличения
существительных и прилагательных в индоевропейских язы¬
ках является отсутствие суффиксов, выступающих в роли
специальных оформителей прилагательных. Суффиксы
существительных и прилагательных в основном тождест¬
венны 22.
Показательны также в этом отношении высказывания
Л. П. Якубинского: «Имя прилагательное есть часть
речи, обозначающая свойства — признаки предметов.
Оно развивается на основе синтаксической категории
определения. Естественно, что предпосылки развития
определения (прилагательного) создаются лишь по мере
того, как говорящие научаются выделять те или иные
свойства предметов, сравнивая эти предметы между собой,
познавая один предмет через другой. . . Так как свойства
предметов раскрываются через другие предметы, то перво¬
начально названия тех или иных свойств — это не что
иное как названия предметов, которые с точки зрения го¬
ворящих являются преимущественными носителями этого
свойства или признака. . . Отсюда ясно, что на первона¬
чальном этапе развития определения нет и не может быть
речи об особой категории слов, выражающих признаки
предметов, — выразителем свойств является та же грам-
20 Потебня А. А. Из записок по русской грамматике, т. III. М.,
1968, с. 69.
21 Brugmann К., Delbruck В. Grundriss dor vergleichenden Gram-
matik der indogermanischcn Sprachen, II, T. 2, Strassburg, 1911,
S. 653.
22 Жирмунский В. M. Происхождение категории прилагательных
в индоевропейских языках в сравнительно-грамматическом ос¬
вещении. — Изв. АН СССР, ОЛЯ, 1946, вып. 3, с. 185.
233

магическая категория имен, названий предметов. Отсюда
ясно также, что в своем генезисе все прилагательные яв¬
ляются относительными, семантически производными от
какого-то названия предмета, через отношение к которому
характеризуются другой или другие предметы» 23.
Эти же взгляды развивал в свое время И. И. Мещани¬
нов: «Унанганский язык указывает своим строем на прь-
шествующее неразличение обеих категорий, на прежнее
состояние слитности имен и глаголов» 24.
По мнению Б. Ко л линдера, типологические финитные
формы глагола были первоначально именными конструк¬
циями: синтагмами имени, образованными от глагольных
основ
«Тесное сплетение категорий имени и глагола, — пишет
Н. К. Дмитриев, — проходит сквозь всю башкирскую
грамматику. Достаточно указать на то, что спряжение
в башкирском языке (как и в других тюркских языках)
носит ярко выраженный именной характер: формы лиц
глагола характеризуются теми же аффиксами (форман¬
тами), которые образуют так называемую форму сказуе¬
мости 1-го, 2-го и 3-го лица обоих чисел от любого имени.
Таким образом, вместо русского я читаю или я буду чи¬
тать по-башкирски собственно говорят я читающий —
есмь и я имеющий читать — есмь так же, как говорят
я читатель — есмь и т. п. . .»
«Вторым структурным типом (кроме формы сказуе¬
мости), объединяющими имя и глагол, являются в баш¬
кирском языке (как и во всех тюркских языках) морфо¬
логические образования, известные под названием формы
принадлежности. «Форма принадлежности», как вырази¬
тельница известной грамматической «категории принад¬
лежности», одинаково свойственна и именам и глаголам:
ср. хотя бы ат-ым 'мой конь’ (по-башкирски одно слово!)
и барган-ым 'мое прошлое хождение’, т. е. тот факт, что
я ходил (по-башкирски тоже одно слово)» 2в.
23 Я кубинский Л. II. История древнерусского языка. М., 1953,
с. 211.
24 Мещанинов И. И. Указ, соч., с. 73.
25 Collinder В. Comparative Grammar of the Uralic Languages.
Uppsala, 1960, p. 243.
26 Дмитриев H. К. Грамматика башкирского языка. M.—Л., 1948,
с. 137-139.
234

В. Банг в свое время пришел к выводу, что «чистый
глагольный корень» тюркских языков представляет
«чистый субстантив, т. е. отглагольное имя» 27.
Убежденным сторонником первоначального неразли¬
чения имени и глагола был Э. В. Севортян. Он собрал
довольно многочисленные случаи совпадения глагольных
и именных основ типа а^- 'течь' и 'жидкость’, ац
'помнить’ и ац 'понятливость’, дад- 'пробовать на вкус’
и дад 'вкус’ и т. п. Имеются также случаи схождения
производных форм глагола и имени, напр. азерб. агры-
'болеть’ и агры 'боль’, оху- 'читать’ и оху 'чтение’ и т. д.
«На основании уже учтенных форм, — замечает Э. В. Се¬
вортян, — можно прийти к выводу, что все глаголы и
имена, семантически связанные между собой и объединя¬
емые значениями названия процесса, результата и т. д.,
восходят к корням и производным словам, в которых не
было не только грамматического, но и лексического раз¬
граничения глагола и имени действия, процесса или его
признака (или результата) и т. п.» 28
Гипотезу о первоначальном неразличении в тюркских
языках частей речи защищает А. М. Щербак. «В тюркском
праязыке прилагательные не имели особых морфологи¬
ческих показателей и само существование их как само¬
стоятельного лексико-грамматического разряда имен
вызывает большие сомнения» 27.
А. М. Щербак также утверждает, что глаголы и имена
были недостаточно дифференцированы.
Это положение аргументируется тем, что в древнетюрк¬
ском языке глагольно-именных основ больше, чем в совре¬
менных языках, и что по мере приближения к нынешнему
состоянию их количество постепенно уменьшается. Ана¬
лиз же общетюркских односложных основ, реконструируе¬
мых на уровне праязыка, показывает заметное увеличение
случаев омонимии по сравнению с тем, что выявляется
в ходе исследования любых старописьменных текстов,
ср. ар 'противоположная сторона; зад; спина и класть
27 Bang И7. Vom Kokturkischon zum Osmanischen, 2 Mittpilung:
Ubpr pinite schallnachampnde Verba. — Abhandlungen der preus-
sischpn Akadpmie der Wissenschaftpn. Phil.—hist. Klasse, 5.
Berlin, 1919, S. 35.
28 Севортян Э. В. Аффиксы глаголообразованття в азербайджанском
языке. М., 1962, с. 423.
29 Щербак А. М. Очррки по сравнительной морфологии тюркских
языков. Имя. Л., 1977, с. 108.
235

что-л., перевешивая на другую сторону; переходить ка¬
кой-л. предел; превышать что-л.’; Ян 'низ, низкий и схо¬
дить, спускаться’ 30.
По мнению А. М. Щербака, «внешнее совпадение имен¬
ных и глагольных основ не является случайным и, по
всей видимости, отражает своеобразие исторического
процесса становления и развития частей речи. Факты
именной и глагольной омонимии в древних и современных
тюркских языках, результаты проведенных в этой области
теоретических исследований и, отчасти, соображения
теоретического порядка, подкрепленные ссылками на
материалы не тюркских языков, позволяют думать, что
в тюркском праязыке почти любой первичный корень обо¬
значал и предмет и действие, т. е. был синкретичным» 31.
«При всех возможных различиях прилагательных и
существительных в таких языках, как индоевропейские,
тюркские и др., прилагательные в этих языках обнаружи¬
вают близость к существительному. В ряде языков Юго-
Восточной Азии слова, обозначающие качественные при¬
знаки, по своим грамматическим свойствам тяготеют не
к именам, а к глаголам. . . Можно предполагать, —
замечает далее В. 3. Панфилов, что возникающие обозна¬
чения первоначально употреблялись для обозначения
как предмета, так и действия и, что, следовательно,
возникновение различий между именами и глаголами есть
позднейшие явления. Проявление такой первоначальной
неотдифференцированности имени и глагола в той или
иной степени обнаруживается во всех языках»32. Основ¬
ным аргументом, привлекаемым для доказательства этого
положения, выступает опять-таки амбивалентность неко¬
торых основ, т. е. их способность быть основами имен
и глаголов. Наличие общих именных и глагольных основ
отмечается в финно-угорских, тунгусо-маньчжурских
тюркских, палеоазиатских, кавказских и некоторых дру
гих языках. Значительное количество общих именных
и глагольных основ зафиксировано в эскимосском языке.
В нивхском языке количество общих именных и глаголь¬
ных основ весьма велико. В эскимосском языке любое имя,
выступая в функции сказуемого, присоединяет глаголо¬
30 Щербак А. М. К вопросу о происхождении глагола в тюркских
языках. — ВЯ, 1975, № 5, с. 19.
31 Там же, с. 22.
32 Панфилов В. 3. Категории мышления и языка. Становление и
развитие категории качества. — ВЯ, 1976, Ks 6, с. 6, 11.
236

образующий суффикс и получает соответствующее гла¬
гольное управление 33.
Генетическая связь существительных и прилагатель¬
ных, подтверждаемая материалами многих языков, полу¬
чает свое объяснение в связи с генезисом и развитием ка¬
тегории качества как категории мышления. В процессе
выделения того или иного качественного признака пред¬
мета в результате сравнения какой-либо из предметов
начинает выступать как его наиболее характерный носи¬
тель, т. е. как своего рода эталон, с которым отождеств¬
ляются по соответствующему качественному признаку
другие предметы. Поэтому название этого предмета вместе
с тем выступает и как название того качественного при¬
знака, эталоном носителем которого он является.
Те прилагательные, которые тяготеют в некоторых язы¬
ках к глаголу, первоначально были связаны с синкрети¬
ческим глаголом, или вторым членом первоначальной оп¬
позиции 34. Как можно видеть из изложенного, сторон¬
ников теории о первоначальной диффузности частей речи
довольно много. Тем не менее в ней можно усмотреть
весьма существенные, на наш взгляд, недостатки. Во-
первых, сторонники этой теории недопустимо смешивают
между собой две коммуникационные системы. Можно
с полным основанием утверждать, что до речи у человека,
как и у многих животных, существовали сигнальные
системы. Примером таких сигнальных систем может слу¬
жить предостерегающий о возможной опасности свист
наблюдающего за обстановкой суслика, тревожное стре¬
котание сороки, особый крик диких гусей и т. п. Сигнал
сам по себе действительно не расчленен. В нем невозможно
выделить, какой-либо элемент, относящийся к определен¬
ному имени, его отдельному качеству и т. д. Он выражает
в самом общем виде какую-то опасную ситуацию, в доста¬
точной степени неопределенную. Здесь биологически
важным является понятие об опасности и необходимость
ее предостережения.
И вот некоторые лингвисты делают вывод, что и пер¬
вые слова человеческой речи были подобны этим сигналам.
Здесь также не было никаких частей речи. Вместо них
было нечто диффузное и неопределенное. Чем же отлича¬
лось такое состояние от эпохи сигналов. Выходит, что
33 Там же, с. 12, 13.
34 Там же, с. 15, 16.
237

оно ничем не отличалось. Это были те же сигналы. Но со¬
вершенно очевидно, что коммуникация при помощи языка
явилась совершенно новым этапом в истории человеческого
общения. Это был какой-то качественно новый этап, не
похожий на ему предшествующий.
Сущность предложения во всех языках мира заклю¬
чается в развертывании признаков предмета. До осозна¬
ния признаков не могло быть никакой речи.
Речевой акт, даже в условиях первобытной речи, всегда
выражал нечто конкретное и в соответствующих условиях
совершенно определенное, а не диффузное. Первобытная
человеческая речь не могла состоять только из одних имен
существительных, так как субстантивация процессуаль¬
ного признака, т. е. создание отглагольного существитель¬
ного требует довольно высокой степени абстракции.
В нашем языкознании еще со времен господства мар-
ровского учения о языке утвердилась довольно странная
традиция. Любая особенность языка прямо и непосред¬
ственно соотносится с определенным состоянием развития
человеческого мышления. Если в языке, скажем, встре¬
чаются амбивалентные основы типа азерб. агры- 'болеть’
и агры 'боль’, то это свидетельствует о том, что в челове¬
ческом сознании части речи еще недостаточно разграни¬
чены. Однако такого обязательного параллелизма между
языком и мышлением могло и не быть. В человеческом
сознании предметы и их признаки могли быть выделены
достаточно четко, но язык мог использовать одну и ту же
основу для выражения и предметов и признаков.
Трудно согласиться с тем, что определенное качество
всегда ассоциируется с каким-либо предметом. Оно могло
возникнуть в человеческом мозгу совершенно независимо
от конкретного предмета, будучи абстрагировано от мно¬
гих предметов.
Выражение demir yol 'железная дорога’ в турецком
языке вовсе не свидетельствует о том, что в турецком языке
когда-то не было прилагательных. В данном случае от
существительного demir было отвлечено в определенных
словосочетаниях качество, а сама форма существительного
не подверглась при этом никаким изменениям.
Любая человеческая речь, даже самая примитивная,
предполагает четкое осознание предмета и его признаков.
Вне этого условия сама речь не представляется возмож¬
ной. Поэтому всякие рассуждения по поводу того, что,
будто бы, первоначально в языке не было четкого разделе¬
238

ния частей речи, представляются нам совершенно не обо¬
снованными.
Следует также заметить, что сторонники теории перво¬
начальной диффузности частей речи совершают в своих
исследованиях ошибки.
Желая показать абсолютное тождество глагольных
п именных основ Э. В. Севор1ян приводит такие примеры,
как карык 'темнеть* и карык 'затемненный’, чув. тутах-
'ржаветь’ и тутах- ржавчина35. Однако эти аффиксы
генетически не тождественны. В одном случае аффикс -ы?
восходит к аффиксу, обозначающему становление ка¬
чества, который в конечном счете представляет переос¬
мысление древнего аффикса многократного действия,
в другом случае -ыу — аффикс древнего перфективного
причастия -ыу, например карму 'затемненный’. Генети¬
чески тождественными эти аффиксы быть не могут. На
этом же основании совершенно недопустимо сопоставление
азерб. акын- 'приближаться’ и акын 'близкий’ зв. В первом
случае мы имеем дело с аффиксом возвратного залога,
который также представляет переосмысление древнего
аффикса многократного действия. Во втором случае —
аффикс -ын — показатель древнего перфективного при¬
частия.
Веским доказательством того, что в тюркском праязыке
имена и глаголы достаточно четко различались, является
неодинаковый способ отрицания у имен и глаголов,
ср. тур. ol isfi degildir 'он не рабочий’ и ol yazmiyor 'он не
пишет’.
Части речи как семантико-функциональные разряды
слов в тюркском праязыке уже существовали. Никакого
первоначального синкретизма частей речи не было.
В тесной связи с гипотезой о первоначальной диффуз¬
ности речи находится предположение И. И. Мещанинова
об образовании частей речи из членов предложения «Слова
не создавались сами по себе без их практического значения
в речи» 37.
Совершенно прав, по нашему мнению, А. Н. Савченко,
когда он утверждает, что «синтаксические свойства частей
речи определяются их значениями. Предикативная функ¬
35 Севортян Э. В. Указ, соч., с. 379, 380.
36 Там же, с. 382.
37 Мещанинов И. И. Члены предложения и части речи. М.—Л.,
1945, с. 200.
239

ция глагола, особенности согласования его с подлежащим
и способность управлять дополнением являются прямым
результатом присущего ему значения действия или со¬
стояния. Субъектное или объектное отношение существи¬
тельного к глаголу является следствием его предметного
значения. Обязательное согласование прилагательного
с существительным (в тех языках, где прилагательное
имеет формы словоизменения) вытекает из его значения
признака предмета. Таким образом, при определении
части речи нельзя игнорировать ее значение, наоборот,
его следует поставить на первое место» 38.
Под первоначальной диффузностью мышления некото¬
рые лингвисты и философы, очевидно, понимают неразви¬
тость мышления первобытного человека. Но это совсем
разные вещи. Конечно, первобытный человек многого
не знал по сравнению с тем, что могут знать современные
люди. Однако даже самое примитивное существование тре¬
бует знания законов окружающего мира. А это требует
известного расчленения континуума окружающего мира.
Без этого познание законов окружающего мира не¬
возможно. Если все свойства предметов и явлений высту¬
пают в сознании человека в виде существительных, то
правильно понять окружающий его мир такой человек
не сможет.
В этом отношении мы не можем не согласиться
с А. Г. Спиркиным, который писал по этому поводу следую¬
щее: «Вряд ли возможно отсутствие морфологически оформ¬
ленных частей речи трактовать в том смысле, что в мышле¬
нии человека в то время не существовало основных логи¬
ческих категорий: предметности, действия, качества и
отношения. Без этих категорий невозможен был бы ника¬
кой акт логической мысли и, следовательно, никакое
взаимное общение людей. Эти основные опорные смысло¬
вые центры любой мысли, какой бы степенью примитив¬
ности она не обладала, являются необходимыми условиями
более или менее адекватного отражения действительности
и сообщения о содержании отражаемого другим людям» 39.
38 Савченко А. Н. Части речи и категории мышления. Ростов, 1959,
с. 33.
39 Спиркин А. Г. Формы абстрактного мышления па ранних сту¬
пенях развития человека. — Вопросы философии, 1954, № 5, с. 72.
240

Проблема абстрактности человеческого мышления
Вопрос о меньшей степени абстрактности мышления
первобытных людей — вопрос немаловажный. С этим
фактом приходится считаться при изучении проблемы
развития человеческого мышления. С совершенной оче¬
видностью на основании изучения косвенных фактов
можно сказать, что мышление древних людей было менее
абстрактным по сравнению с мышлением современных
людей. В этом плане само понятие абстрактности требует
некоторого пояснения. Способность к абстрагированию
была конечно свойственна и людям древних эпох. Без этой
способности вообще не могло бы быть языка, поскольку
каждое слово и грамматическая форма могли возникнуть
только на базе абстракции. Можно, однако, предполагать,
что людям древних эпох на были свойственны более слож¬
ные типы абстрагирования, основанные на отвлечении
от многих и притом разнородных предметов и явлений
ср., например, такие понятия, как справедливость, униже¬
ние, неполнота, неприспособленность, множество и т. д.).
В сознании первобытного человека наиболее устойчивыми
были те типы абстракции, которые базировались на повто¬
ряемости непосредственно ощущаемых предметов и явле¬
ний. Изучение истории различных языков с достаточной
убедительностью подтверждает тот факт, что чем дальше
мы углубляемся в древность, тем меньше обнаруживается
грамматических категорий, представляющих сложные
типы абстракций. Например, показатель абстрактного
множества для языков древних эпох не является типич¬
ным. Гораздо раньше возникают различные суффиксы
так называемой собирательной множественности, как
множественности более конкретной. Л. Леви-Брюль не
без основания утверждает, что первобытное мышление
обладает способом для выражения не просто мн. числа,
а различных его видов 40.
Двойственное число как менее абстрактное и более
наглядное в целом ряде языков возникло, по-видимому,
раньше абстрактного мн. числа.
Можно с полной уверенностью утверждать, что древ¬
ние языки не имели большого количества залогов. Воз¬
вратный залог, выражающий менее абстрактные отноше¬
ния, в истории многих языков мира возникает раньше
40 Леви-Брюль Л. Указ, соч., с. 97.
1R Б. А. Серебренников	941
страдательного залога. Категория страдательного залога
для языков древних эпох вообще не является типичной.
В индоевропейских языках страдательный залог воз¬
никает значительно позже медиума. В тюркских языках,
а также в значительной степени в финно-угорских пока¬
затели залогов были некогда суффиксами многократного
действия. То же самое следует сказать и в отношении
количества наклонений. Наклонений в архаических язы¬
ках, по-видимому, немного. Раньше всего выделялись
наклонения, выражающие менее абстрактные отношения.
Отличительной особенностью протоуральского языка-
основы была крайняя скудость наклонений: кроме пове¬
лительного и изъявительного существовало некоторое
подобие желательного, или возможностного, наклонения.
Наиболее архаичный индоевропейский язык — хетт-
ский — не имеет никаких наклонений, кроме изъяви¬
тельного и повелительного. Раньше всего возникает по¬
велительное наклонение, затем чаще всего появляется
оптатив, но ни одному историку языка не удалось пока
реконструировать в плоскость праязыка условное накло¬
нение. По-видимому, видовые оттенки действия как наи¬
более наглядные занимали в древних языках больший
удельный вес. В индоевропейских языках в системе
презенса обнаруживается число значительное прибавляе¬
мых к основе словообразовательных суффиксов, которые
первоначально, видимо, обозначали различные оттенки
протекания действия. Уральские языки отличаются нали¬
чием довольно большого количества глагольных суффик¬
сов, обозначающих различные оттенки многократного и
мгновенного действия. Все эти факты дают основание
предполагать, что в мышлении людей древних эпох дей¬
ствие, выражаемое глаголом, оценивалось прежде всего с
точки зрения его качества (Aktionsart).
Будущее время как более отвлеченное и абстрактное
часто возникает значительно позднее по сравнению с на¬
стоящим и прошедшим временем. По утверждению индо¬
европеистов, индоевропейский праязык не имел специаль¬
ной формы будущего времени; в финно-угорских языках
настоящее время может выражать будущее время совер¬
шенного вида; в тюркских языках будущее время с пока¬
зателем -г в древности обозначало также настоящее
время.
В истории различных языков отмечены случаи, когда
формы будущего времени возникают в результате пере-
242

осмысления форм наклонения, например, в латинском
формы будущего времени глаголов III скл. (типа legam
'я буду читать’, legas 'ты будешь читать’ и т. д.) в про¬
шлом были формами конъюнктива. Существует предпо¬
ложение о том, что формы так называемого с-ового буду¬
щего времени в древнегреческом языке типа Зее&о 'я по¬
кажу’ и т. д. по происхождению являются формами
с-ового аориста. Случаи превращения форм оптатива
в формы будущего времени отмечены в тюркских языках.
Древнегрузинский язык не знал того футурума, который
в новогрузинском образуется прибавлением преверба
(9 rs 'пишет’, dozers 'напишет’). В древнегрузинском для
bi ражения футурума используется conjunctivus praesentis
и conjunctivus aoristi qerdes 'писал бы, напишет’, ^eros
'написал бы’, 'напишет’ 41.
Неравномерность развития
отдельных сторон мышления
Содержание человеческого мышления охватывает очень
большое количество понятий. Однако эти понятия содер¬
жат совершенно различные потенции к изменению. Есть
понятия очень стабильные. Их содержание может оста¬
ваться без существенных изменений в течение тысяче¬
летий.
Возьмем такие понятия, как сук дерева, ноготь, туман,
сырость и т. д. Вряд ли что-либо существенно изменилось
в содержании этих понятий на протяжении многих веков.
В то же время есть такие понятия, содержание которых
очень быстро меняется в связи с развитием науки и тех¬
ники. Содержание понятия атом, возникшего еще в древ¬
ней Греции, изменилось с течением времени настолько
существенно, что можно без преувеличения сказать, что
в настоящее время это совершенно новое понятие. То же
можно сказать о содержании понятия дом, которое про¬
делало огромный и сложный путь от примитивного ша¬
лаша до современного небоскреба. Кроме того, само по¬
нятие может рассматриваться в двояком аспекте. Есть
понятия, которые называют узкими и формальными по¬
нятиями. По существу это совокупность наиболее суще-
41 Каучхишвили С. Г. Греческо-грузинские и латино-грузинские
грамматические параллели. — IV конференция по классической
филологии. Тезисы докл. Тбилиси, 1969, с. 33.
16*

ственных признаков предмета. Такое понятие играет
роль своеобразного возбудителя. Оно вызывает у собесед¬
ника самое общее представление о каком-либо предмете,
которое даст возможность отличить его от других предме¬
тов.
Объем сведений о предмете, заключающийся в мини¬
муме дифференциальных признаков, может быть очень
невелик. Для того чтобы иметь общее представление
о корабле, достаточно знать хотя бы самые общие кон¬
туры и ассоциировать его с морем. Можно даже произ¬
вести такой интересный психологический опыт. Предстач
вим себе разговор двух человек. Один из них плавал на
корабле всю жизнь, а другой увидел корабль впервые
всего несколько дней назад. И если он произнесет фразу
Вчера я видел в море корабль, то у бывалого моряка может
возникнуть в голове только самое общее представление
о корабле, несмотря на его огромный опыт.
Необходимо отметить, что понятия, в основе которых
лежит комплекс минимальных дифференциальных при¬
знаков, необычайно устойчивы. Узкое понятие реки,
существовавшее в сознании пелазга, вряд ли сколько-
нибудь существенно отличалось от узкого понятия реки,
существующего в сознании современного грека. Комплекс
признаков, отличающих реку от горы или леса, по суще¬
ству остался одним и тем же.
Некоторые лингвисты выделяют так называемое ши¬
рокое или содержательное понятие. Фактически это не¬
кая сумма знаний о данном предмете. Эта сумма знаний
является переменной величиной, поскольку у разных
людей она может быть неодинаковой. Если взять область
какой-либо науки в целом, то эта сумма знаний непре¬
рывно изменяется. Следует при этом отметить, что накопле¬
ние суммы знаний о предмете требует длительного вре¬
мени. Часто у отдельного человека эта сумма является
итогом всей его жизни. Сумма знаний о предмете, являю¬
щихся достоянием определенной науки, может быть при¬
обретена в течение сотен и даже тысяч лет.
Чрезвычайно медленно изменяются понятия, относя¬
щиеся к категории отношений между предметами. Исто¬
рия индоевропейских языков показывает, что понятие
принадлежности одного предмета является результатом
переосмысления чисто пространственного отношения, озна¬
чающего удаление от чего-либо. Славянское окончание
род. пад. ед. числа -а, например влъка 'волка’ и литов-
244

ское vilko ' волка’ восходит к окончанию аблатива -od,
существовавшего, по-видимому, в индоевропейском пра¬
языке.
Позднее значение удаления было переосмыслено как
значение принадлежности или значение отношения к чему-
либо. Возможно, что такое переосмысление произошло
уже в эпоху индоевропейского праязыка. Если индоевро¬
пейская общность существовала еще в пятом тысячелетии
до нашей эры, то что здесь существенно изменилось за
семь тысяч лет?
Все это лишний раз подчеркивает механистичность тре¬
бования, выдвигаемого некоторыми нашими лингвистами,
о непременной увязке явлений языка и истории народа.
Язык есть продукт ряда эпох, и многое в нем нельзя увя¬
зать ни с какой конкретной историей.
Возможность переосмысления древних значений
Содержанием человеческого мышления являются по¬
нятия. Постепенно с развитием человеческого мышления
увеличивается число понятий. Некоторые языковые дан¬
ные показывают, что сами понятия также не остаются
неизменными. Древние понятия, по-видимому, были
очень простыми. Интересно в этом отношении развитие
понятия принадлежности.
Первобытному человеку, видимо, было очень трудно
представить принадлежность абстрактно, и он пытался
вначале ее представить как пространственную близость.
Мое первоначально представлялось как 'то, что ближе
всего ко мне находится’, твое — 'то, что находится от
меня на большем расстоянии’, и его — как 'наиболее от
меня удаленное’. Иногда принадлежность могла пони¬
маться как нечто совместное. Дом отца представлялся
как 'отец с домом’. Иногда принадлежность понималась
как нечто от кого-то исходящее. Этим объясняются слу¬
чаи происхождения родительного падежа от древнего
аблатива.
Значение склонности к чему-либо могло развиться из
значения неполноты качества, ср. кирг. ацчыл 'беловатый’
и азерб. ишчил 'склонный к работе’.
Переосмысляются значения не только грамматических
форм, но и слов. В ряде индоевропейских языков име¬
ются материально родственные слова, означающие го¬
род, ср. др.-гр. коке;, др.-инд. puh (род. падеж purah\
245

латыш, pilseta 'город’. Как будто бы восстанавливается
древнее значение 'город’. Однако это не был город в со¬
временном понимании, а скорее небольшое укрепленное
поселение. Это архаическое значение отчасти сохранилось
в современном литовском слове pills 'замок.’
К тому же выводу приводят данные финно-угорских
языков, ср. эрзя-морд, мо 'город’, мане. S3, us, хант.
wag, wos 'город’. Однако соответствующие слова в ман¬
сийском и хантыйском языках означают не только 'го¬
род’ но и 'изгородь’, ср. также ненецк. wa ~ wad 'за¬
городка’. Любопытны такие соответствия, как нем. Zaun
'забор’ и англ, town 'город’. Характерна также связь
рус. город с глаголом городить, огораживать.
Проблема развития содержания
человеческого мышления
Развитие мышления состоит в росте и обогащении пред¬
метов и явлений реального мира в связи с расширением
общественной практики. История слов различных языков
как нельзя лучше показывает, что содержательное обо¬
гащение мышления происходит именно таким образом.
Развитие многообразных форм и областей деятель¬
ности человека находит отражение в развитии значений
слов, возникновении омонимов, синонимов и т. п. Осо¬
бенно это выявляется при наблюдении над увеличением
групп этимологически родственных слов. Одним из ярких
примеров может служить немецкое слово Werk 'дело’.
Сравнение его с др.-греч. epyov 'дело’ и арм. аор^'дело’
говорит о том, что в глубокой древности это значение
было единственным. Современное нем. Werk имеет раз
ветвленную серию омонимов, отразивших развитие много¬
образных видов деятельности человека: 1) 'дело’, 'ра¬
бота’, 2) 'завод’, 'рудник’, 3) 'механизм’ (Uhrwerk 'часо¬
вой механизм’), 4) 'произведение’ (Lenins Werke'ccmme-
ния Ленина’ и т. п.).
Однако, по-видимому, было бы неправильно сводить
зсе развитие человеческого мышления к накоплению
говых понятий. Развитие содержательной стороны чело-
т еческого мышления это образование каких-то более
глубоких зависимостей явлений и процессов. Естествен¬
ный процесс познания намного сложнее. Опытные дан¬
ные никогда не используются в виде непосредственно за¬
фиксированных в языке простых наблюдений. Они ак¬
246

тивно и критически перерабатываются мышлением, груп¬
пируются вокруг какого-нибудь теоретического крите¬
рия. Процесс познания мира представляет собой непре¬
рывную интеграцию опытных данных, их введение
в систему внутренних фактов, законов и принципов42. Сле¬
довательно, происходит не только накопление понятий,
но вместе с тем совершенствуется и углубляется знание
их внутренней сущности и взаимосвязей.
Реальная действительность может в языке не только
отражаться, но даже искажаться. Возьмем в качестве
примера две русские фразы: лес шумит и река течет.
Глаголы в этих двух предложениях употреблены в дей¬
ствительном залоге. Однако логически и фактически это
неверно. Лес — неодушевленный предмет и сам он ни¬
каких действий производить не может. Лес шумит, по¬
тому что сквозь его ветки и листья (хвою) проходит ветер.
Река также не может течь сама. Река течет потому, что
ее русло образует покатость.
Течению способствует напор скапливающейся воды.
Однако глагол здесь также употреблен в действительном
залоге, а не в страдательном. Таким образом, в языке
осуществилась не соответствующая действительности пер¬
сонификация. Предметы неодушевленные были прирав¬
нены к одушевленным. Человек, однако, может понять
эти искажения в смысловом отношении фразы, потому
что в этих случаях глаголы рассматриваются просто как
признаки, относящиеся к определенным предметам.
Русские словосочетания типа сбор урожая, дом отца
и край стола содержат родительный падеж, основным
значением которого является выражение принадлежности.
Однако словосочетание сбор урожая не выражает принад¬
лежности. По значению родительный падеж здесь явля¬
ется винительным, и есть языки, где в этих случаях упо¬
требляется винительный падеж. В словосочетании дом
отца родительный падеж уже выражает определенное
отношение принадлежности, а в словосочетании край
стола родительный падеж означает часть целого.
Фраза — пойти поесть и выпить пивка также иска¬
жает действительность в известной степени. Приставка по
обычно означает малую меру действия — поиграть (не¬
много), попить (немного) и т. д. Зайти поесть не обяза-
42 Козлова М. С. Философия и язык. М., 1972, с. 89.
247

телыю означает поесть немного и пивко в данном случае
не означает маленькое пиво. Все вышеуказанные формы
употреблены в экспрессивном значении.
«Одним из специфических и в этом смысле уникальных
свойств человеческого языка как системы знаков явля¬
ется то, что более емкий по объему и многомерный по
структурной организации план содержания не имеет одно¬
однозначного соответствия более простому по форме и
меньшему по числу единиц плану выражения»43. В языке
имеет место непараллельность звучания и значения.
«В отличие от знаков чисто условных систем, где одному
означающему, как правило, соответствует одно означае¬
мое, две стороны знаков естественного языка соотносятся
друг с другом совершенно по иной пропорции: „одно:
несколько44 (одно означающее: несколько означаемых)
или „несколько: одно44 (несколько означающих: одно
означаемое). Последствия подобных отношений между
означающим и означаемым языкового знака огромны и
находят свое выражение в так называемых недискретных
фактах языка: в полисемии и омонимии (одно означаю¬
щее — несколько означаемых), в синонимии и поли-
лексии (одно означаемое — несколько означающих), в на¬
личии в системе языка синкретических и дублетных форм
знаков. Дифференциальный характер обеих сторон знака
создает почти неограниченные возможности варьирования
пе только означаемого, но и означающего знака. Опре¬
деленная автономия двух сторон языкового знака позво¬
ляет обозначающему обладать иными функциями, не¬
жели его собственная, а обозначаемому быть выраженным
иными средствами, нежели его собственная форма знака...
Каждая из сторон языкового знака имеет свои прин¬
ципы членимости и свои формы структурной организации,
что в свою очередь порождает определенную автономию
как означаемого, так и означающего» 44.
Эта особенность порождает парадоксальные несоот¬
ветствия между языком и мышлением. Словесный знак
дом может иметь целый комплекс разных значений:
дом — строение, здание, дом — жилище, дом — семья,
дом — жильцы, населяющие дом, дом — домашний очаг
и дом — династия.
43 Общее языкознание. Формы существования, функции, история
языка. М., «Наука», 1970, с. 116.
44 Там же, с. 118, 119.
248

В окружающей нас действительности каждый предмет
может быть только самим собой. То же самое имеет место
и в человеческом мышлении. Однако в языке несколько
предметов могут иметь одно и то же наименование или
одинаковые предметы могут иметь разные наименования,
ср. рус. ключ и родник, путь и дорога.
Это противоречие устраняется контекстом конкретного
употребления слова. Только в связной речи мы можем
узнать, имеется ли в виду при слове завернуть — покрыть
со всех сторон, упаковать, или двигаясь, направиться
куда-нибудь в сторону, например, завернуть за угол.
Та же асимметрия языкового знака наблюдается и
в формативах. Одно значение может передаваться не¬
сколькими формативами, например, значение род. па¬
дежа мн. числа в русском языке может передаваться раз¬
личными формативами, ср. луг-ов, пол-ей и т. д.
Самое парадоксальное, — что в языке может суще¬
ствовать то, что в мышлении фактически уже исчезло.
Русские родовые окончания, за исключением тех случаев,
когда они обозначают пол, утратили какую-либо логиче¬
скую мотивированность, хотя некогда они были мотиви¬
рованы. Системы числительных в финно-угорских языках
обнаруживают следы каких-то древних систем счета,
о которых современные носители этих языков не имеют
никакого представления. Албанский язык до сих пор
различает аорист и перфект, хотя значения этих времен
в настоящее время стали идентичными. В индоевропей¬
ских языках некогда существовали местные падежи.
Позднее они стали употребляться с соответствующими
по значению предлогами. В настоящее время осознание
местных падежей уже утратилось, но тем не менее они
употребляются совместно с предлогами, ср. рус. из го¬
рода (окончание -а представляет остаток древнего абла¬
тива), в городе (окончание -е — остаток древнего локатива).
О компенсации недостатков
лингвокреативного мышления
Выше уже говорилось, что лингвокреативное мышле¬
ние в известной степени ущербно. Оно создает в языке
избыточность, характеризует предметы и явления окру¬
жающего мира далеко не полно и может даже в известной
мере искажать действительность, отображая ее в каком-то
одном определенном аспекте. Возникает проблема — чем
249

все эти недостатки компенсируются. Таким мощным
коррелирующим средством является жизненный опыт
человека, его жизненная практика. Жизненная практика
всегда корригирует возможные отклонения отражения и
обеспечивает человеку правильное понимание истинной
сущности предметов и явлений материального мира.
Можно даже предположить, что жизненная практика
человека способна создавать в его мышлении какие-то
особые мыслительные категории, которые сосуществуют
наряду с категориями, выраженными в языке. Это кате¬
гории опыта.
Категориями опыта можно было бы назвать понятий¬
ные категории. Такой категорией может служить пол
в языке. Пол существует в реальном мире, но не всегда
выражается в языке.
Понятийная категория представляет результат чело¬
веческого опыта, что может быть подтверждено вполне
наглядными примерами. В китайском и японском языках
множественное число предметов чаще всего никакими
языковыми средствами не выражается. Исключения могут
представлять только личные местоимения и одушевлен¬
ные имена существительные. Однако отсюда нельзя делать
вывод, что у японцев нет никакого понятия о множе¬
стве неодушевленных предметов. Это понятие им дано
в опыте.
Точно так же неправомерно было бы делать вывод, что
в сознании людей, языки которых не различают грамма¬
тической категории вида, совершенно отсутствует поня¬
тие действия, достигшего предела, и действия, не достиг¬
шего предела. Это понятие также дано в опыте.
Изменение мышления и развитие
производительных сил общества
Развитие производительных сил общества бесспорно
является наиболее мощным фактором развития челове¬
ческого мышления. Увеличивающееся знакомство человека
с предметами и явлениями окружающего мира, более
глубокое познание их связей и внутренней сущности
необычайно обогащает содержание человеческого мышле¬
ния. Но было бы большой ошибкой думать, что развитие
производительных сил способно вызвать какие-то ради¬
кальные перевороты, совершенно новые стадии в разви¬
тии мышления, как это предполагали в свое время
250

Н. Я. Марр и его последователи. Это объясняется тем, что
само человеческое мышление представляет необычайно
сложное и многогранное явление. Понятия, составляю¬
щие содержание мышления, не находятся на одном уровне.
Некоторые понятия не подвергаются каким-либо суще¬
ственным изменениям. Новые понятия, появляющиеся
в различных областях науки и техники, конечно, обога¬
щают человеческое мышление, в ряде случаев они создают
совершенно новое понимание чего-либо, совершенно от¬
личное от прежнего, но произвести полную революцию
в мышлении они не могут, поскольку новые понятия всегда
составляют сравнительно небольшую часть общего ко¬
личества понятий. Многие понятия остаются неизменными.
Неизменными остаются типы мышления, способы связи
понятий, логические законы мышления и т. п.
Нетрудно заметить, что развитие мышления в этом
отношении очень напоминает развитие языка. В его раз¬
витии также не наблюдается резких скачков и взрывов,
так же как и в развитии языка. Эволюционный процесс
развития является для него наиболее характерным.
Н. Я. Марр и его последователи, пытавшиеся уста¬
новить стадии в развитии человеческого мышления, со¬
ответствующие стадиям развития производства, совер¬
шенно забыли о том, что мышление развивается вместе
с развитием человеческого общества, но оно не создает
при этом каких-либо точных корреляций и форм, которые
можно было бы соотнести с определенным способом раз¬
вития производства. У мышления есть свои формы и свои
законы развития, хотя в конечном счете причиной разви¬
тия мышления является развитие человеческого общества
и его производительных сил.
О трудностях, связанных с изучением
проблемы развития человеческого мышления
Марр и его школа не могли правильно решить про¬
блему развития человеческого мышления на основании
данных языка. Несмотря на то, что этой проблемой до
некоторой степени занимаются биологи и отчасти фило¬
софы, сделано в этой области пока еще очень немного.
Объясняется это исключительной сложностью самой
проблемы. Дело в том, что языковые данные не могут
здесь быть достаточно надежной опорой, по причине спе¬
цифических особенностей языкг. В языке очень часто
251

наблюдается несоответствие между внешней формой вы¬
ражения и ее фактическим внутренним содержанием.
Лингвокреативное мышление отмечает далеко не все.
Компенсирующие его недостатки понятийные категории
также развиваются, однако проследить это развитие чрез¬
вычайно трудно по причине их недостаточно четкой вы¬
раженности языковыми средствами. Мыслительные ка¬
тегории развиваются крайне медленно, в течение ряда
эпох, поэтому выделить какие-либо четко очерченные
стадии развития мышления невозможно, тем более уста¬
новить специфические для каждой стадии нормы мышле¬
ния.
Следует всегда иметь в виду, что работа человеческого
мозга во многом зависит от его чисто физиологических
особенностей. Окружающий человека мир представляет
огромное количество различных предметов и явлений.
На первый взгляд вся эта масса предметов и явлений ка¬
жется лишенной каких-либо внутренних связей. Чтобы
понять необычайное разнообразие предметов и явлений
окружающего мира, человеческий мозг стремится их
определенным образом классифицировать.
Познание окружающего мира человеком было бы не¬
обычайно затруднено, если бы мышление не постигало
общего, было бы неспособно создать определенные типы
предметов и явлений. Поэтому данная тенденция в мыш¬
лении имеет огромное значение. Каждое понятие факти¬
чески представляет тип. Слово в языке — определенный
тип. Более мелкие типы объединяются в более крупные
типы, представляющие определенные группы предметов.
Более крупные типы могут еще более укрупняться.
«Если бы человек — замечает И. М. Сеченов, — за¬
поминал каждое из впечатлений в отдельности, то от пред¬
метов наиболее обыденных, каковы, например, челове¬
ческие лица, стулья, деревья, дома и пр., составляющих
повседневную обстановку пашей жизни, в голове его
оставалось бы такое громадное количество следов, что
мышление ими, по крайней мере, в словесной форме,
стало бы невозможным, потому что, где же найти десятки
или сотни тысяч разных имен для суммы всех виденных
берез, человеческих лиц, стульев и как совладать мысли
с таким громадным материалом?
По счастью, дело происходит не так. Все повторяю¬
щиеся, близко сходные впечатления регистрируются в па¬
мяти не отдельными экземплярами, а слитно, хотя и
252

с сохранением некоторых особенностей частных впечатле¬
ний» 45.
Возникает большая проблема, что претерпевает спо¬
собность к типизации в связи с развитием человеческого
общества. По-видимому, она как функциональная осо¬
бенность человеческого мозга сохраняется. Однако на
более высокой ступени развития человеческого общества
появляется наряду с ней другая типизация, основанная на
научных данных. Интересно было бы выяснить, как эти
два способа типизации друг с другом взаимодействуют,
поскольку структура языка представляет результат ти¬
пизации первого типа.
Об особенностях развития структуры языка
Звуковая сторона языка подчинена собственным внут¬
ренним законам и не отражает пи изменений в мышле¬
нии, ни изменений в развитии производства. Конечно
звуковая сторона имеет свою историю — это история
фонемной членимости. Но это такая история, которую
установить невозможно никакими доступными лингвисту
способами. Такой лингвистической дисциплины вообще
пе существует.
Развитие структуры языка также имеет свои специ¬
фические особенности. Здесь можно различать структур¬
ные модели и формативы. Структура языка имеет зави¬
симости двоякого рода. С одной стороны, она выражает
какие-то закономерные отношения между предметами и
явлениями окружающего мира. С другой стороны, ее
создание во многом зависит от лингвокреативного мыш¬
ления, которое при построении языка широко исполь¬
зует уже наличный языковой материал.
Что касается формативов, то их можно опять-таки
разбить на две категории: одни формативы обслуживают
область лексики, другие выражают отношения между
словами. Область так называемого лексического слово¬
образования самым тесным образом связана с процессами
лексики, в основе которых лежат различные ассоциации.
Количество лексических словообразовательных суффик¬
сов, в более редких случаях, префиксов в различных язы-
46 Сеченов И. М. Избранные философские и психологические произ¬
ведения. М., 1947, с. 439.
253

ках мира не одинаково. В одних языках их меньше,
в других — больше.
Рациональное обоснование классификационных лек¬
сических типов со временем забывается. Соответствую¬
щие суффиксы часто становятся непродуктивными и со
временем утрачиваются. Здесь нельзя выделить каких-
либо определенных стадий. Суффиксы, обслуживающие
отношения между словами, исторически довольно устой¬
чивы, поскольку сами эти отношения очень устойчивы
и не обнаруживают каких-либо существенных изменений
на протяжении многих тысяч лет.
Поскольку изменения формального способа выраже¬
ния и значения в языке причинно не связаны, средства
выражения отношений могут меняться, несмотря на со¬
хранение значений, ср. башк. колола 'в городе’ из колада,
укр. иде 'он идет’ из идети и т. д. О каких-либо последо¬
вательно сменяющих друг друга стадиях развития гово¬
рить здесь также не приходится.
Следует иметь в виду, что языки мира не располагают
большим количеством разнообразных типов языковых
структур. Средства выражения различных отношений
также очень ограничены. Поэтому типически одинаковые
средства выражения отношений могут даже циклически
повторяться.
План выражения и план содержания в языках мира
в известной степени автономны и имеют собственные за¬
кономерности развития и изменения. Эта автономность
в известной степени объясняется особенностями лингви¬
стического знака. Связь между обозначающим и обозна¬
чаемым условна и произвольна. Любое значение в языке
может быть выражено различными средствами. Новое
содержание сплошь и рядом укладывается в старую форму.
Многочисленные попытки марристов определить на осно¬
вании характера языковой структуры особенности чело¬
веческого мышления отражают нематериалистический под¬
ход к явлениям языка.
254

Категории—вещь, свойство
и отношение
и их проявление в языке
*
В языкознании с давних пор установилось мнение, что
так называемые грамматические значения обладают зна¬
чительно большей степенью абстрактности по сравнению
с значениями лексическими.
«Об абстрактном («геометрическом») характере грам-
1 атических категорий и значений сравнительно с лекси-
^эскими,— замечает В. А. Звегинцев, — говорят все
языковеды, когда касаются этих вопросов. Было бы бес¬
смысленно приводить бесконечные цитаты в доказательство
того, что на противопоставлении грамматического лек¬
сическому, как отвлеченного и абстрактного частному
и конкретному, строится вся традиция изучения этого
явления» Ч
Для примера можно ограничиться только некоторыми
высказываниями. А. А. Шахматов писал по этому поводу:
«Реальные значения слов каждого языка так же разно¬
образны, как разнообразны представления, возникающие
в мышлении в результате знакомства с внешним миром.
Формальные значения слов, напротив, ограничиваются
юобще немногочисленными категориями» 2.
Наконец, существует взгляд, полностью уподобляю¬
щий грамматику геометрии. Согласно этому мнению,
грамматика дает правила об изменении слов, имея в виду
не конкретные слова, а вообще слова, лишенные какой-
либо конкретности. Она дает правила для составления
предложений, имея в виду не конкретные предложения,
а вообще всякие предложения. Абстрагируясь от ча¬
стного и конкретного, как в словах, так и в предложе¬
ниях, грамматика берет то общее, что лежит в основе
изменения слов в предложениях- и строит из него грамма¬
тические законы.
1 Звегинцев В. А. Очерки по общему языкознанию. М., 1962, с. НО.
2 Шахматов А. А. Учение о частях речи. — В кп.: Из трудов
А. А. Шахматова по современному русскому языку. М., 1962,
с. 267.
255

Подобно геометрии, грамматика рассматривает не
конкретные отношения конкретных предметов, а отно¬
шения вообще, лишенные всякой конкретности. Иными
словами, грамматика — это царство абстрактных отно¬
шений.
Подобный взгляд также в свое время был оценен кри¬
тически.
«Факты языка показывают, — замечает В. А. Зве¬
гинцев, — что грамматика далеко не всегда относится
с бесстрастным „геометрическим" равнодушием к „кон¬
кретной природе слов", т. е. к его лексической семантике.
Известно, что в русском языке (как и во многих других)
ряд словообразовательных суффиксов соединяется со
словами определенной семантики. Например, суффиксы
-еныш и енок (-онок) соединяются только с основами имен
существительных, обозначающих животных (гусеныш,
утеныш, змееныш; козленок, котенок, орленок; волчо¬
нок, галчонок и т. д.). В соответствии с подобной диф¬
ференциацией словообразовательных суффиксов в русском
языке имеются с одной стороны, клубника, земля¬
ника, черника. . ., с другой стороны, телятина, козля¬
тина, курятина, медвежатина, но невозможны образова¬
ния вроде клубнятина или козляпика. Грамматическая
категория вида в русском глаголе также может получать
различное выражение в зависимости от лексической
семантики. Так, глаголы несовершенного вида, обозна¬
чающие процессы действия или состояния, не связанные
с результатом или отдельными моментами их течения,
не имеют соответствующих образований совершенного
вида (непарные глаголы): бездействовать, отсутствовать,
присутствовать, содержать, соответствовать, стоять. . .
Группа бесприставочных глаголов, обозначающих дви¬
жение, имеет двоякие образования несовершенного вида —
кратный и некратный: бегать и бежать, бродить и брести,
возить и везти, водить и вести, ездить и ехать и пр. Еще от¬
четливее зависимость «грамматических правил» от лекси¬
ческой («конкретной») семантики слов проступает в язы¬
ках, проводящих деление знаменательных слов по много¬
численным классам: включение слов в тот или
иной класс, характеризующийся особыми парадигмами,
проводится только на основе семантических призна¬
ков.
Все подобные примеры, число которых можно было бы
бесконечно увеличить, свидетельствуют о том, что «гео-
256

метрическое — определение природы грамматики нельзя
признать исчерпывающим и универсальным44» 3.
Для структурной лингвистики вопрос об отношениях
имеет первостепенное значение.
По мнению Соссюра, «было бы ошибочно смотреть на
языкознание просто как на ряд физических, физиологи¬
ческих и акустических определений звуков живой речи
или же определений значений отдельных слов. Напротив,
реальными языковыми единицами являются отнюдь не
звуки и не значения; реальными языковыми единицами
являются представленные звуками или знаками и зна¬
чениями элементы соотношений.
Суть не в звуках и знаках как таковых, а во взаимных
соотношениях между ними в речевой цепи и парадигмах
грамматики. Эти соотношения и составляют систему
языка, и именно эта внутренняя система является харак¬
терной для данного языка в отличие от других языков,
в то время как проявление языка в звуках или письмен¬
ных знаках остается безразличным для самой системы
языка и может изменяться без всякого ущерба для си¬
стемы» 4. Эти взгляды некоторыми лингвистами были
восприняты критически. Вообще само положение о том,
будто свойства вещей создаются их отношениями абсо¬
лютно неверно. У классиков марксизма есть на этот счет
определенные высказывания: «свойства данной вещи не
создаются ее отношением к другим вещам, а лишь обна¬
руживаются в таком отношении.
Важность категории отношения в системе материали¬
стической диалектики неоднократно подчеркивали клас¬
сики марксизма-ленинизма. Ф. Энгельс писал, что «о те¬
лах вне движения, вне всякого отношения к другим телам
ничего нельзя сказать» Б. Ленин отмечал: «Всякая кон¬
кретная вещь, всякое конкретное нечто стоит в различ¬
ных и часто противоречивых отношениях ко всему осталь¬
ному, ergo *, бывает самим собою и другим» 6, но когда
заявляют, что язык есть имманентный объект, который не
дан нам в непосредственном чувственном опыте, то оши¬
бочность такой точки зрения заключается в том, что она
фактически провозглашает онтологическую равноцен¬
3 Звегинцев В. А. Указ, соч., с. 112, 113.
4 Ельмслев Л. Метод структурного анализа в лингвистике. —
In: Acta Linguistica, VI. Copenhagen, 1950—1951, p. 57.
5 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 33, с. 67.
в Ленин В. И. Полн. соор, соч., т. 29, с. 124.
17 Б. А. Серебренников
257

ность вещей и отношений, о принципиальной непримени¬
мости к ним критерия первичности и производства (вто¬
ричности)» 7.
Необходимо отметить, что на протяжении многих де¬
сятков лет критика структурализма ведется в одном и
том же плане. Она всегда отталкивается от недопустимо¬
сти примата отношений, провозглашения независимости
их от вещей.
«Положение о знаковой природе билатеральной язы¬
ковой единицы в целом, — замечает В. 3. Панфилов, —
логически вытекает из той концепции о сущности языка,
согласно которой языковые единицы есть лишь продукт
тех отношений, в которых они находятся в языковой си¬
стеме, так что их качественное определение целиком
порождается этими отношениями.
В философском плане такой подход к сущности языка
и языковых единиц может быть охарактеризован как
антисубстанционализм, или релятивизм, поскольку здесь
утверждается не только примат отношений над субстан¬
цией, но эта последняя сводится к отношениям ... С точки
зрения структурализма как определенного лингвисти¬
ческого направления, языковые явления на всех уровнях
представляют собой результат тех отношений, в которых
они находятся друг к другу, так что качественная опре¬
деленность языковых явлений целиком определяется этими
отношениями. . . .
С позиции диалектического материализма отношение
это всегда отношение вещей по какому-либо свойству,
присущему каждому из них. Не существует отношения
вне отношения вещей» 8.
Прежде чем говорить об отношениях вообще, необ¬
ходимо разобраться, какие отношения существуют вообще
и чем отличаются те отношения, с которыми имеет дело
грамматика, от всех других отношений, в которые всту¬
пают вещи окружающего нас мира.
В лингвистической литературе, по крайней мере в на¬
шей отечественной, такого исследования нет, и приходится
только сожалеть об этом. Конечно, этот недостаток объяс¬
няется некоторыми объективными причинами.
7 Мельничук А. С. Понятие системы и структуры языка в свете
диалектического материализма. — В кн.: Ленинизм и теоре¬
тические вопросы языкознания. М., 1970, с. 61.
8 Панфилов В. 3. Философские проблемы языкознания. М., 1977,
с. 60—62.
258

«Выделение отношений, — замечает А. И. Уемов, —
является более сложной задачей, чем выделение отдель¬
ных свойств. Эта задача решается в том случае, когда
определение отношений становится настоятельной не¬
обходимостью. Такая необходимость возникла в процессе
создания науки логики. Другие науки могли ограничи¬
ваться исследованием предметов и их свойств, не уделяя
специального внимания отношениям» 9.
Следует все-таки заметить, что критики структура¬
лизма, применяя в основном правильные философские
формулы, не совсем материалистически подходят к явле¬
ниям языка. Опи не отдают себе достаточного отчета в том,
что классики марксизма, рассматривающие отношения,
имеют прежде всего в виду отношения вещей. К. Маркс
писал: «Способность вещи есть. . . нечто внутренне при¬
сущее вещи, хотя это внутренне присущее ей свойство
может проявляться только. . . в ее отношении к другим
вещам» 10. И далее: «. . .свойства данной вещи не возни¬
кают из ее отношения к другим вещам, а лишь обнаружи¬
ваются в таком отношении. . .» и. И здесь Маркс имеет
в виду вещи, а не что-либо другое.
Почти все наши критики структурализма глубоко
убеждены, что отношения между вещами это то же, что
и отношение между словами. Если у философов и появ¬
ляются специальные работы, посвященные категориям
вещи, свойства и отношения, то подобного рода работы
не дают никакого ответа на поставленный нами вопрос.
Различных отношений существует великое множество.
Можно говорить о синтагматических и парадигматических
отношениях, отношениях генетических, отношении при¬
надлежности, отношении между предложениями, отно¬
шении части к целому, отношении признака к предмету,
причинно-следственных отношениях, семейных, дипло¬
матических отношениях, отношениях между полами, клас¬
совых отношениях, отношениях правовых, количествен¬
ных отношениях, бинарных отношениях, отношении между
звуком и значением, ассоциативных отношениях, торго¬
вых отношениях и т. д.
Отношения между вещами в очень сильной степени
зависят от свойств самих вещей. Существует, например,
9 Уемов А. И. Вещи, свойства, отношения. М., 1963, с. 92, 93.
10 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 26, ч. III, с. 143.
11 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 67.
17*
259

определенное отношение между видом растения или жи¬
вотного и окружающей средой. Определенные виды жи¬
вотных и растений могут существовать только в опреде¬
ленных районах земного шара. Это отношение зависит
от определенной физической принадлежности данного
растения или животного к определенной среде. Человек
может вступать во многие отношения с другими людьми,
но количество и характер этих отношений во многом бу¬
дут зависеть от качеств данного человека. Иначе и быть
не может. Отношения не могут существовать сами по
себе. Они могут быть только отношениями между вещами.
Если вещь вступает в какие угодно отношения и отно¬
шения абсолютно индифферентны к самим вещам, то это
значит, что сами вещи лишены какой-либо качественной
определенности.
Как уже указывалось выше, классики марксизма,
говоря об отношениях, имели в виду отношения вещей.
Грамматических отношений специально они не рассмат¬
ривали. А эти отношения могут иметь свою специфику.
Надо помнить, что примат свойств вещей и в этих
случаях является определяющим. Возьмем для примера
такое отношение, как отношение субъекта к объекту.
Совершенно очевидно, что оно может существовать только
в случае, если глагол переходный. Установление обуслов¬
ленности отношения здесь настолько очевидно, что даже
не требует специальных исследований.
Если взять такое пространственное отношение, как
местоположение одного предмета внутри другого пред¬
мета, то такое отношение зависит только от одного свой¬
ства предмета, от его размеров, обеспечивающих возмож¬
ность вмещать другой предмет. Если это условие соблю¬
дено, то вы можете помещать внутри одного предмета
любой предмет, наделенный какими угодно качествами.
Все эти качества при соблюдении указанного условия не
будут оказывать абсолютно никакого влияния па каче¬
ство самого отношения.
Такое пространственное отношение, как положение
предмета между двумя предметами или среди других
предметов, будет еще более абстрактным. Здесь отношение
будет очень мало зависеть от качеств самих предметов.
Буквально то же можно сказать и о таком пространствен¬
ном отношении, как движение от предмета. Здесь такие
качества предмета, как его размеры, почти не играют
сколько-нибудь значительной роли.
260

Родительный падеж в различных языках может вы¬
ражать часть целого, ср. крыша дома, колесо телеги,
рукав пальто, конец деревни и т. д.
Здесь очень трудно найти качество предмета, от ко¬
торого зависело бы данное отношение. Может быть един¬
ственным свойством здесь является способность предмета
делиться на цельнооформленные части. Отсюда можно
сделать один, весьма важный, вывод: отношения между
словами в языке более абстрактны по сравнению с реаль¬
ными отношениями, существующими между различными
вещами. Языковые отношения обладают огромной инклю¬
зивной способностью, т. е. они могут включать в себя,
покрывать собой огромное количество самых различных
жизненных отношений.
Человек может вступать в самые различные отноше¬
ния с другими людьми и предметами окружающего его
мира. Он может вступать в брачные отношения, завязать
торговые отношения, может стать владельцем имущества,
получить какие-либо права, стать членом партии, орга¬
низации, сберкассы, акционерного общества, заключить
с кем-либо договор, стать должником кого-нибудь. Все эти
типы отношений могут быть описаны одним и тем же язы¬
ковым способом, например, он стал мужем, коммерсантом,
владельцем имущества, членом партии, должником кого-
либо и т. д.
Иначе и быть не может. Если бы в языке каждый раз
выражалась специфика различных отношений между
вещами, то язык был бы настолько перегружен различ¬
ными деталями, что перестал бы быть удобным средством
общения. Поэтому отношения между словами должны быть
более абстрактными, более общими. Реальное качествен¬
ное различие в них часто или стирается, или выступает
в каком-то крайне обобщенном виде.
Дело в том, что свойства самих предметов никогда не
определяют отношений между словами языка во всей их
совокупности. Часто в роли такого определителя высту¬
пает лишь одно свойство и притом самое второстепенное.
Например, такое локальное отношение, как местонахожде¬
ние одного предмета внутри другого предмета, определя¬
ется только размерами вмещающего предмета и ничем
другим.
Если некоторые русские лингвисты говорили о чрез¬
вычайной абстрактности грамматических отношений и
даже были попытки сравнивать грамматику с геометрией,
261

то все это не так уж далеко от истины. Наши лингвисты
и философы активно борются против какой бы то ни было
абстракции отношений, но эта критика часто бьет мимо
цели по причине своей крайней абстрактности. Так, па-
пример, П. II. Денисов утверждает, что «материальное
воплощение отношений в реально соотносящихся пред¬
метах — не пассивное приложение к абстрактной струк¬
туре языка, а один из конституирующих ее факторов» 12.
Однако здесь довольно трудно понять, как все это проис¬
ходит. Различные лексические отношения в гораздо боль¬
шей степени обнаруживают зависимость лексических
отношений от значений слов, ср., например, семантиче¬
ское поле времени, в которое входят слова типа поздно,
скоро, час, предосторожность, сегодня, вчера и т. д.
«Элементы, имеющие между собой что-либо общее,
ассоциируются в понятии так, что из них образуются
группы, внутри которых обнаруживаются разнообразные
отношения. Так, слово обучать вызывает в сознании
множество других слов (обучение, поучение и др.). Эти
соотношения совершенно другого рода. Опи пе опираются
на протяженность; их место в мозгу» 13.
Приходится отметить, что в самой трактовке категорий
вещь, свойство, отношение в их преломлении в языке
имеются большие недостатки. Многие паши лингвисты
и философы справедливо критикуют структуралистов
за то, что последние абсолютизируют отношения, превра¬
щают их в нечто не зависимое от вещей. В то же самое
время критики механистически отождествляют отношения
вещей с отношениями между словами, забывая об их
специфике. Эти отношения не только более абстрактны,
но сама их абстрактность не находится на одном и том же
уровне.
Проблема отношений — сложный вопрос. Она тре¬
бует более творческого подхода и более тщательной дета¬
лизации.
12 Денисов П. II. Принципы моделирования языка. М., 1965, с. 111.
13 Засорина Л. II. Введение в структурную лингвистику. М., 1974,
с. 73.
262

О праязыке
*
Гипотеза о возможности происхождения группы род¬
ственных языков от одного языка-предка, из одного ис¬
точника возникла еще в прошлом веке Еще задолго до ее
появления было замечено, что в некоторых индоевропей¬
ских языках, практически исключающих какое-либо
взаимное понимание их носителей, иногда встречаются
сходные слова, ср. рус. брат, нем. Bruder, перс, biradar.
гр. срратт]р 'член фратрии’ (перв. брат), лат. frater 'брат’,
гр. v=o; 'новый’, лат. novus, рус. 'новый’, тадж. паи.
др.-инд. navah. гр. к&ке, рус. пять. перс, pang и т. д.
Позднее было обращено внимание на звуковое сходство
некоторых формативов, ср. рус. несут из nesonti. лат. je-
runt 'песут’, др.-гр. дор. cpepovTi 'они несут’, др.-в.-нем.
nimand 'они берут’ и т. д.
Эти отдельные наблюдения, вначале отрывочные и раз¬
розненные, но постепенно накопляемые, вызвали предпо¬
ложение — не происходят ли все эти языки, в которых
встречаются сходства, от общего языка предка. Если дело
обстоит именно так, то возникает задача восстановить и
реконструировать этот язык.
Праязыковая гипотеза оказала огромное влияние на
развитие сравнительно-исторических исследований. Ре¬
конструкция праязыковых форм выдвигалась на первый
план и составляла в середине XIX в. основное содержа¬
ние и конечную цель сравнительно-исторических иссле¬
дований. Начиная с А. Шлейхера, многие лингвисты
видели важнейшую задачу сравнительно-исторических
исследований в восстановлении праязыков отдельных
языковых семей.
Эта работа, направленная на восстановление индоевро¬
пейского праязыка, а также праязыков других семей
родственных языков не прошла даром.
В результате интенсивных этимологических изыска¬
ний в индоевропейских языках было обнаружено зна¬
чительное количество материально родственных слов и
форм. Был восстановлен вокализм и консонантизм индо¬
европейского праязыка, а также система склонения и
спряжения. Были выявлены некоторые наиболее древние
особенности синтаксиса индоевропейских языков.
263

Немаловажным достижением явилось создание под¬
линно научных методов изучения истории языков. При¬
менение этих методов к другим языкам привело к откры¬
тию новых семей родственных языков — угро-финской,
тюркской, семитской и т. д. и установлению общих конту¬
ров их праязыков.
Установление групп родственных языков и определе¬
ние их праязыков представляет великое открытие в об¬
ласти языкознания, которое с полным правом можно
было бы сравнить с такими великими завоеваниями чело¬
вечества, как изобретение колеса, паровой машины, элек¬
трического двигателя и двигателя внутреннего сгорания,
изобретение радио, проникновение в структуру атома
и т. д.
Дальнейшее развитие идеи о возможности происхожде¬
ния групп родственных языков из одного источника, шло
в основном по двум направлениям. С одной стороны, на¬
метился известный протест против слишком упрощенного
понимания самого праязыка и процессов его распада.
Показательной в этом отношении является волновая
теория Йоганна Шмидта. По мнению Шмидта, никаких
достаточно четких и определенных границ между европей¬
скими языками первоначально не существовало. Каждый
отдельный индоевропейский язык можно рассматривать
по отношению к другому как переходный язык, и все
индоевропейские языки связаны между собою сетью
переходных явлений. Географически ближе расположен¬
ные друг к другу языки больше имеют между собой сходств,
чем языки, далеко отстоящие. Пытаясь объяснить явление
лингвистической непрерывности, Шмидт исходил из пред¬
положения о возможности распространения инноваций
из единого центра.
Эти инновации при распространении охватывают
прежде всего географически близко расположенные языки
и по мере отдаления от центра постепенно прекращаются,
напоминая волны от брошенного в воду камня. Идеи
Й. Шмидта получили дальнейшее развитие в новом на¬
правлении «ареальная лингвистика». Постепенно стало
укрепляться представление о праязыке как совокупности
близкородственных диалектов.
Немалую роль в уточнении понимания процессов рас¬
пада праязыка сыграла теория субстрата (Г. Асколи,
3. Файст, Ю. Покорный и др.). С другой стороны, воз¬
никла тенденция к пересмотру общей значимости проблемы
264

праязыка. Так А. Мейе приходит к выводу о невозможности
восстановления индоевропейского праязыка: «Сравни¬
тельная грамматика индоевропейских языков находится
в том положении, в каком была бы сравнительная грам¬
матика романских языков, если бы не был известен ла¬
тинский язык: единственная реальность, с которой она
имеет дело, это соответствия между засвидетельствован¬
ными языками. Соответствия предполагают общую основу,
но об этой общей основе можно составить себе пред¬
ставление только путем гипотез, и притом таких гипотез,
которые проверить нельзя; поэтому только одни соответ¬
ствия и составляют объект науки. Путем сравнения не¬
возможно восстановить исчезнувший язык: сравнение
романских языков не может дать точного и полного пред¬
ставления о народной латыни IV века н. э., и нет основа¬
ний предполагать, что сравнение индоевропейских языков
даст большие результаты. Индоевропейский праязык
восстановить нельзя» х.
Появились и более крайние мнения, отрицающие во¬
обще какую бы то ни было значимость праязыковой ги¬
потезы. Испанский лингвист А. Товар рассматривает
реконструкцию индоевропейского праязыка как чистей¬
шую абстракцию, лишенную какой-либо реальности2.
Представители итальянской неолингвистической школы
(М. Бартоли, Б. Террачини. Дж. Бенфанте, Дж. Девото,
В. Пизани и др.) также по существу отрицают праязыко¬
вую гипотезу. Отличительными чертами данной школы
являются элиминированные понятия как общеиндоевро¬
пейского праязыка, так и общегермапского, общеславян¬
ского, общекельтского и т. д. праязыка и замена этого
понятия понятием определенной совокупности изо¬
глосс; тем самым делается невозможным и абсурдным
восстановление праязыка, возможна лишь система рекон¬
струкции изоглосс.
Рассмотрим более подробно основные аргументы про¬
тивников праязыковой гипотезы.
1. В глубокой древности не было никаких экономиче¬
ских предпосылок для существования более или менее
крупных праязыков и народов. Следовательно, праязык
был невозможен.
1 Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских язы¬
ков. М.— JL, 1938, с. 73, 74.
2 Tovar A. Linguistics and Prehistory. Word, 1954, p. 345.
265

«Вначале был, — замечает Н. Я. Марр, — не один,
а множество племенных языков, единый праязык есть
сослужившая свою службу научная фикция» 3.
Утверждение, что в глубокой древности не было ни¬
каких экономических предпосылок для существования
более или менее крупных праязыков и народов, представ¬
ляет обобщение, не имеющее под собой сколько-нибудь
солидных обоснований. О том, что представляла глубокая
древность, мы знаем довольно мало.
Условия жизни на земле были различными. Одни
условия способствовали дроблению человечества, напри¬
мер, горные районы, непроходимые леса и т. д., но оче¬
видно, также существовали условия, способствующие их
укрупнению и переходу к оседлости (плодородные горные
долины, речные и морские острова и т. д.). Кроме того,
основной причиной образования языковых семей явля¬
ется распад человеческих коллективов, который мог
происходить в разные эпохи.
2. Праязыков не могло быть, так как все человеческие
языки, даже в их наиболее древнем состоянии, были раз¬
делены на диалекты. Действительно, все известные нам
языки древних народов уже имели диалекты. Диалекты
были в древнегреческом языке, латинском, готском, сан¬
скрите и даже в индоевропейском праязыке. Но тут воз¬
никает вопрос, который никак невозможно обойти. По¬
чему в диалектах встречаются сходные слова и формы и
как объяснить их происхождение, ср. нем. lopen и 1аи-
fen 'бегать5, коми-зыр. чери 'рыба5 и чериг, рус. несу
и нясу, татар, карчык 'старуха5 и карцык, тур. kim 'кто’
и Zim, чув. ^ул 'путь5 и $ол, хак. чир 'земля5 и йир, мар.
танг 'друг5 и танг и т. д. Или эти слова возникли друг
от друга совершенно независимо, как это предполагал
Н. Я. Марр, или мы должны допустить, что сходно зву¬
чащие слова должны иметь общий источник происхожде¬
ния.
Может быть еще третий путь: общие слова возникли
в результате скрещения первоначально совершенно раз¬
личных языков. Но ведь в диалектах имеются также и
материально родственные формативы, ср. рус. нясешь
и несешь, др.-гр. аттич. cpepouat 'они несут5 из «pspovTt и
дорич. фероути Словоизменительные формативы обычно
не заимствуются. Отсюда можно сделать вывод, что аргу¬
3 Марр II. Я. Избр работы, т. I. Л., 1931, с. 185.
266

мент об изначальном диалектном дроблении, якобы исклю¬
чающий существование общего праязыка, также не имеет
под собой достаточно прочных оснований.
3. Праязыков пе могло быть, так как группы род¬
ственных языков возникли путем смешения и скрещения
первоначально неродственных языков.
В распространении отрицательного мнения о возмож¬
ности существования праязыка немалую роль сыграло
убеждение о смешанном характере всех языков мира.
В одной из своих работ Марр писал, что «индоевропей¬
ская семья языков вовсе не является расово особой по
языкам, а результатом нового скрещения доисторических
языков, яфетических языков, последовавшего в резуль¬
тате коренного переустройства общественности» 4. И да¬
лее: «В самом возникновении и естественном дальней¬
шем творческом развитии языков основную роль играет
скрещение» 5.
Следуя Н. Я. Марру, некоторые лингвисты делали
вывод, что группы родственных языков могли возникнуть
в результате смешения языков неродственных. Такую
позицию, например, не совсем последовательно, занимал
Н. С. Трубецкой. По Трубецкому, языковое семейство
может быть продуктом чисто дивергентного или чисто
конвергентного развития или, наконец, продуктом соче¬
тания обоих типов развития в разных пропорциях. Пред¬
положение, что индоевропейское семейство получилось
благодаря конвергентному развитию первоначально не¬
родственных друг другу языков (предков позднейших
«ветвей» индоевропейского семейства), отнюдь не менее
правдоподобно, чем обратное предположение, будто все
индоевропейские языки развились из единого индоевро¬
пейского праязыка путем чисто дивергентной эволюции в.
Однако если Н. С. Трубецкой рассматривал конвергент¬
ный путь образования семьи родственных языков только
как возможность, то некоторые лингвисты возвели такую
возможность в абсолют и широко использовали ее для
отрицания возможности существования праязыка.
Особенно показательна в этом отношении теория кон¬
такта, предложенная Д. В. Бубрихом. Согласно этой
4 Марр II. Я. Избр. работы, т. III. М.—Л., 1934, с. 4.
5 Марр II. Я. Избр. работы, т. I, с. 218.
8 Трубецкой II. С. Модели об индоевропейской проблеме. — ВЯ,
1958, № 1, с. 68.
267

теории древний финно-угорский язык был представлен
совокупностью диалектов, на которых говорили родствен¬
ные племена, находившиеся между собою в состоянии
контакта. Эти диалекты имели черты сходства и разли¬
чия, которые определялись степенью близости контакта.
Финно-угорская языковая семья возникла в результате
контактирования языков» 7.
Представляется совершенно очевидным, — заявляет
В. Таули, — что уральские языки являются результатом
смешения. Поэтому невозможно вывести современные
уральские языки из гипотетического, более или менее
монолитного праязыка» 8.
Ошибка этих лингвистов состоит в том, что скрещива¬
ние языков они просто рассматривали как процесс, не
учитывая того, что этот процесс подчиняется определен¬
ным закономерностям. Образование новых языковых
единиц в результате смешения других может быть с до¬
статочной достоверностью прослежено только на уровне
близкородственных диалектов, не достигших так назы¬
ваемого порога интеграции. Под порогом интеграции
понимается совокупность языковых особенностей, пре¬
пятствующих языковому смешению. Несмотря на то что
на определенных территориях русский язык контакти¬
рует с такими родственными языками, как польский или
литовский, все же не наблюдается образования смешанных
польско-русских диалектов. Это означает, что вышеука¬
занные родственные языки достигли порога интеграции.
Когда контактируют между собою близкородствен¬
ные языки, еще не достигшие порога интеграции, то сме¬
шение этих диалектов может происходить абсолютно
во всех сферах: смешиваются звуковые системы, слова,
словообразовательные формативы, грамматические формы
и синтаксические конструкции.
Но когда контактируют между собой родственные
языки, достигшие порога интеграции, или языки, различ¬
ные по происхождению, то здесь уже начинают действовать
другие законы. Языки в этих условиях определенным
образом деформируются под влиянием других языков,
но не перемешиваются. При этом разные уровни реаги¬
7 Бубрих Д. В. Советское финиоугорское языкознание. — Учен,
зап. ЛГУ, серия востоковедческих паук. Л., 1948, вып. 2, с. 30.
8 Tauli V. On Forcing Contacts of the Uralic Languages. — UAJb,
XXVII, 1955, p. 10.
268

руют по-разному. О смешении в подлинном смысле слова
можно говорить только в области лексики. В области
звуковой системы происходит усвоение некоторых чуж¬
дых данному языку артикуляций, но отнюдь не переме¬
шивание двух систем. Системы словоизменительных эле¬
ментов, как правило, почти никогда не перемешиваются.
Поэтому здесь не может быть речи о смешении. В области
морфологии язык может воспринять только отдельные
типологические модели. Усвоение типологических моде¬
лей характерно также и для синтаксиса, хотя в этой обла¬
сти может наблюдаться заимствование некоторых элемен¬
тов связи, например, союзов. Отдельные словообразова¬
тельные элементы могут заимствоваться. Иноязычное влия¬
ние может проявляться в характере ударения, значении
грамматических форм, оно может в известной степени
направлять языковое развитие и т. д.
На этом основании можно сделать вывод, что образова¬
ние нового языка в результате смешения с другими язы¬
ками в тех случаях, когда контактируют родственные
языки, достигшие порога интеграции, или языки, нерод¬
ственные по происхождению, является фикцией.
4. Существует мнение, что волновая теория Иоганна
Шмидта, а также успехи лингвистической географии
в сильной степени осложнили создание праязыковых
схем.
По мнению И. Шмидта, никаких достаточно четких
и определенных границ между индоевропейскими язы¬
ками первоначально не существовало. Каждый отдельный
индоевропейский язык можно рассматривать по отноше¬
нию к другому как переходный язык, и все индоевропей¬
ские языки связаны между собою сетью переходных явле¬
ний. Географически ближе расположенные друг к другу
языки больше имеют между собой сходств, чем языки,
более далеко отстоящие. Пытаясь объяснить явление
лингвистической непрерывности, Шмидт исходил из пред¬
положения о возможности распространения инноваций
из определенного центра. Эти инновации при распростра¬
нении охватывают прежде всего географически близко
расположенные языки и по мере отдаления от центра
постепенно прекращаются, напоминая волны отброшен¬
ного в воду камня.
Если представители младограмматической школы рас¬
сматривали французский язык как некое однородное целое
и пытались возвести каждое его слово к латинскому языку,
269

то в «Лингвистическом атласе» Ж. Жильерона Франция
предстала как необычайно пестрый ковер. Создавалось
впечатление, что каждое слово имеет собственный ареал
распространения и собственную историю. Слова различ¬
ных взаимодействующих между собою говоров могут
влиять друг на друга и образовывать смешанные ком¬
промиссные формы.
Теория волн Шмидта, теория субстрата, показатели
смешанного характера языков и т. д. не опровергают пра¬
языковую гипотезу. Опи только вносят существенные кор¬
рективы к представлению о прямолинейном распаде пра¬
языка, характерному для А. Шлейхера.
Достижения ареальной лингвистики только дают воз¬
можность реально представить процесс образования групп
родственных языков, но ареальная лингвистика сама по
себе не устраняет праязыковую гипотезу.
5. В реконструируемой праязыковой схеме языковые
данные сплошь и рядом не находятся в одной хронологи¬
ческой плоскости, что исключает возможность отожде¬
ствлять праязыковую схему даже с понятием языка.
Характеризуя книгу А. Мейе «Общеславянский язык»,
С. Б. Бернштейн замечает, что автор совершенно свободно
сопоставляет языковые факты самых различных эпох.
Смело и уверенно создает из разнородных фатов «обще¬
славянский язык», отдельные элементы которого реально
существовали, но в разные эпохи 9.
Создание праязыковой схемы обычно рассчитано на то,
чтобы реконструировать состояние праязыка, непосред¬
ственно предшествующее его распаду. В той или иной мере
это удается сделать. Конечно, реконструировать ряд
языковых явлений, находящихся в одной хронологиче¬
ской плоскости, значительно труднее, чем реконструи¬
ровать слова и формы безотносительно к одноплоско¬
стному ряду. Возможность хронологического несовпаде¬
ния различных архетипов в данном случае не исключена.
Однако создание праязыковой модели было бы бес¬
конечно далеко от какого-либо подобия праязыка, если бы
компаративистика не располагала бы некоторыми инди¬
каторами одноплоскостного существования реконструи¬
9 Бернштейн С. Б. Основные задачи, методы и принципы сравни¬
тельной грамматики славянских языков. — ВЯ, 1964, № 2,
с. 57, 58.
270

руемых архетипов. Таким связующим звеном может быть
реконструкция праязыкового вокализма и консонантизма.
Если слово или его форма не согласуется с особенностями
праязыкового вокализма и консонантизма, значит оно
принадлежит к другой хронологической плоскости.
Возьмем для примера русские слова четыре и жена.
Можно сразу сказать, что оба эти слова не принадлежат
к праязыковой плоскости, потому что в плоскость пра¬
языка не реконструируются звуки ч и ж, В период суще¬
ствования праязыка этих звуков не было. Литовское
keturi 'четыре’ показывает, что раньше на месте рус. ч
было к, Привлечение лат. quattuor свидетельствует о том,
что это к было лабиализованным.
На месте ж в слове жена должно было быть g, о чем
свидетельствует греч. уоуц. Диалектное греч. pava 'жен¬
щина’ и английское kwi\n 'королева’ указывают на то,
что g было лабиализованным.
Массовая встречаемость явлений в родственных язы¬
ках указывает на то, что это явление существовало уже
в праязыке. Турецкое слово jol 'дорога’, 'путь’ имеет
параллели во всех тюркских языках. Такую же массовую
встречаемость имеет в тюркских языках прошедшее
время на -dy. Индоевропейское чередование гласных
е : о охватывает в одинаковой степени как систему имени
существительного, так и глагола, что свидетельствует
о синхронном существовании системы чередования глас¬
ных и тех форм, в которых оно отражается.
Кроме того, при создании праязыковой схемы некото¬
рые показатели одноплоскостного существования явле¬
ний, основанные на их взаимосвязи, ср., например,
такие импликации, как: если в языке существует гармо¬
ния гласных, то ударение часто бывает фиксированным;
языки, имеющие небольшое количество гласных, компен¬
сируют этот недостаток значительным количеством со¬
гласных и наоборот; языки, не имеющие префиксов, почти,
как правило, не имеют предлогов; в языках, имеющих
эргативную конструкцию, нет оформленного винитель¬
ного падежа; с вероятностью, гораздо большей, чем слу¬
чайная, языки с нормальным порядком SOV имеют по¬
слелоги и т. д.
Знание типологии изменения звуков и форм также
помогает установить временную плоскость. Если в род¬
ственных языках велярному к одних языков соответствует
271

х в других языках, то превращение q в х более позднее
явление, так как х никогда не превращается в q. Турец¬
кому бук -'выходить’ в башкирском языке соответствует
сы}-. Башкирская форма более поздняя, так как из $ ни¬
когда не может возникнуть д.
Таким образом, применение определенных приемов
дает возможность с известной степенью точности свести
реконструируемые архетипы к одной хронологической
плоскости. Реконструировать праязыковую схему — это
значит рационально использовать индикаторы однопло¬
скостного существования языковых явлений и по воз¬
можности с наимешшими ошибками расположить их
на одном хронологическом уровне. Праязыковая схема
в исторических исследованиях необходима. Гипотетически
восстанавливаемый праязык играет роль очень удобной
точки отсчета при изучении истории языков. Прежде
чем выяснить, в каком направлении развивалось то или
иное слово или та или иная форма, необходимо знать их
древнее состояние. Точнее говоря, без праязыковой схемы
не может быть исторической перспективы.
Опыт истории языкознания с достаточной очевидно¬
стью показывает, что всякие попытки изучения истории
языка вне праязыковой схемы превращаются в неоргани¬
зованный набор отдельных исторических экскурсов.
По своей сущности праязыковая схема является ти¬
пичной моделью. С необходимостью подобных моделей
ученые, работающие в разных отраслях науки, сталки¬
ваются постоянно. Палеонтологу нередко приходится
из разрозненных костей древнего животного и их облом¬
ков составлять скелет этого животного. Историк на осно¬
вании изучения исторических документов производит опи¬
сание изучаемой им исторической эпохи. Каждому, од¬
нако, известно, что разрозненные исторические доку¬
менты не дают полного представления о всех событиях
минувшей эпохи, так же, как скелет представляет некоторую
модель древнего животного. Документы дают возможность соз¬
дать некоторую модель эпохи, точно так же, как скелет пред¬
ставляет некую модель древнего животного. Точно такой же
моделью является и гипотетический праязык. Отдельные
его элементы обладают разной степенью познавательной
ценности: одни могут давать большую информацию о про¬
шлом, другие меньшую. Все это определяется наличием
реальных возможностей реконструкции. Однако при всех
272

недостатках архетипов и их возможной неполноте пра¬
языковая модель не лишена познавательной ценности.
Выше упоминалось, что праязыковая модель является
удобной точкой отсчета при исторических исследованиях.
Однако ее роль этим далеко не ограничивается. Известно,
что отдельные исторические события не могут создать
целостного представления об эпохе, например, Полтав¬
ская битва в истории России, рассматриваемая сама по
себе, не дает целостного представления об эпохе Петра I.
Отдельное событие еще не составляет истории. Исто¬
рия начинается только тогда, когда рассматриваются це¬
лостные эпохи. Модель, представляющая системно орга¬
низованное множество ее составляющих элементов, уже
способна дать более или менее целостное представление
об эпохе. Неоценимое достоинство праязыковой модели
состоит в том, что она способна дать целостное представ¬
ление об эпохе или эпохах, которые не засвидетельство¬
ваны ни в каких письменных памятниках. Поэтому без
праязыковых схем не может быть истории языка.
Как известно, сравнительно исторический метод со
времени А. Шлейхера подвергался непрерывному совер¬
шенствованию. В настоящее время компаративисты при
изучении истории языка используют и другие методы
(статистические, типологические и т. п.). Однако до сих
пор не придумано никакого нового метода кроме праязы¬
ковой схемы, который мог бы дать более или менее це¬
лостное представление об эпохах истории языка, не за¬
свидетельствованных письменными памятниками. В этом
отношении праязыковая схема незаменима. Практика
сравнительно-исторических исследований полностью до¬
казала жизнеспособность праязыковой гипотезы.
Типические явления в языках мира
*
На земном шаре существуют тысячи языков. Необы¬
чайно различен звуковой состав, грамматический строй
и словарь этих языков. Тем не менее во всем этом колос¬
сальном многообразии выявляются общие черты. За беско¬
нечным поражающим многообразием языков мира, отме¬
18 Б. А. Серебренников
273

чается в «Меморандуме о языковых универсалиях», скры¬
ваются общие для всех них свойства х.
Звукотипы в принципе отличаются значительным на¬
циональным своеобразием, но и они могут быть представ¬
лены как комбинации небольшого числа различительных
признаков, которые обнаруживаются во всех языках мира
и, следовательно, являются универсальными. Полный
набор этих признаков составляет 12 двойных противопо¬
ставлений: 1) гласный—негласный, 2) согласный—несо¬
гласный, 3) прерванный—непрерванный, 4) глоттализован-
ный—неглоттализованный, 5) резкий—нерезкий, 6) звон¬
кий—глухой, 7) компактный—диффузный и т. д.2
Чувствительные аппараты могут показать, что рус¬
ское ы, польское ы и татарское ы произносятся неодина¬
ково. Тем не менее мы можем говорить о наличии во всех
этих языках типа ы. Точно также персидское ш в про¬
изношении не тождественно русскому ш. И все же не
будет ошибкой, если мы скажем, что в персидском и рус¬
ском языках существует щелевой согласный типа ш. Сле¬
довательно, существуют определенные типы и общие ка¬
тегории звуков, пусть даже абсолютно не тождественные,
но все же типы. Структура слогов в различных языках
мира при всем их многообразии несомненно имеет опре¬
деленные типы.
Можно, например, говорить о слогах типа CV или CVC,
т. е. согласный-|-гласный, согласный-]-гласный-|-соглас-
ный.
Целевые предложения во многих языках мира стро¬
ятся по определенной типовой схеме. Такое предложение
вводится союзом «чтобы» и, почти как правило, содержит
форму конъюнктива. Можно утверждать, что системы вре¬
мен в чувашском, марийском и татарском языках обла¬
дают определенным типовым сходством. Принципы их об¬
разования и значения в основном одинаковы.
В татарском, башкирском, чувашском и марийском
языках существует целая система так называемых со¬
ставных глаголов. Эти глаголы обычно составляются из
деепричастия основного глагола, соединяемого с фор¬
мой определенного вспомогательного глагола и употреб¬
1 Гринберг Дж., Осгуд Ч., Дженкинс Дж. Меморандум о языковых
универсалиях. — В кн.: Новое в лингвистике, вып. V. М., 1970,
с. 31.
2 Степанов 10. С. Семантика. М., 1971, с. 61.
274

ляются главным образом для выражения совершившегося
действия, ср.: мар. воштыл колпгыш 'улыбнулся’, тат.
тартып эцибэрде 'дернул’ и т. д. Удивительно то, что все
составные глаголы в указанных языках составлены по
одной и той же типовой схеме.
С. Чаттерджи отмечает паразительное сходство мо¬
делей составных глаголов в бенгальском языке с моделями
составных глаголов в дравидийских языках. Например,
в тамильском языке образуются те же глаголы-модифика¬
торы с той же функцией 3.
В тюркских и большинстве угро-финских языков суще¬
ствуют две формы винительного падежа — маркированная
и немаркированная. Маркированная форма употребля¬
ется для выражения определенного объекта действия,
а немаркированная для выражения неопределенного объ¬
екта действия. Тип образования винительного падежа
в указанных языках — один и тот же.
Почти во всех тюркских и некоторых восточных финно-
угорских языках перфект образуется на базе причастия
прошедшего времени, не сопровождаемого вспомогатель¬
ным глаголом. Кроме того, перфект в этих языках, по¬
мимо собственного перфектного значения, может иметь
значение прошедшего неочевидного времени. По сравне¬
нию с перфектом западноевропейских языков этот тип
перфекта представляет особый тип.
Во многих балканских языках будущее время обра¬
зуется по одной и той же структурной схеме: в роли вспо¬
могательного глагола выступает вспомогательный глагол
со значением 'хотеть’, соединяемый с формами конъюнк¬
тива основного глагола, ср. нов. гр. 8а урасрю 'я буду пи¬
сать’, болг. ще чета 'я буду читать’, рум. vol canta 'я буду
петь’, алб. do te kerko] 'я буду искать’. На этом основании
можно говорить об особом типе образования будущего
времени в балканских языках.
До сих пор мы рассматривали явления, характеризую¬
щиеся так называемым одномерным типовым сходством,
т. е. таким сходством, в основе которого лежит какой-
либо один объединяющий их типовой признак.
Однако в качестве типа может выступать какой-либо
один цельный язык или даже группа языков, объединяю¬
3 Chatterji S. К. The origin and development of the Bengali language.
Calcutta, 1926, pt II, p. 1050.
18*
275

щихся по наличию нескольких типовых признаков.
Например, все агглютинативные языки объединяются по
ряду признаков: наличие сингармонизма, четкость границ
между морфемами, стремление к однозначности морфем
т. д. Точно так же языки, имеющие эргативную конструк¬
цию, характеризуются определенным набором типовых
признаков: отсутствие винительного падежа, страдатель¬
ного залога, склонность к инкорпорации и т. д.
Помимо перечисленных выше сходств, в языках мира
имеется довольно большое количество сходных или одно¬
направленных процессов изменения звуков, форм и син¬
таксических конструкций, которые можно было бы с полным
правом назвать типовыми линиями развития и изменения.
Во многих языках мира наблюдается тенденция к раз¬
рушению конца слова, которая одновременно сопровож¬
дается целым рядом параллельных и тесно между собой
связанных процессов, как то: сокращение конечных дол¬
гих гласных и согласных, тенденция к сужению гласных
конечного слога, превращение полных конечных глас¬
ных в редуцированные, отпадение гласных в конечных
слогах, тенденция к стяжению дифтонгов в абсолютном
конце слова, устранение геминат в абсолютном конце
слова, упрощение групп согласных, ослабление ауслаут-
ных согласных, оглушение конечных согласных, отпаде¬
ние ауслаутных согласных.
Все эти явления имеют панхронический характер
и могут происходить во все эпохи. Истинная причина раз¬
рушения конца слова заключается в том, что по мере
употребления слова уменьшается количество звуков, не¬
сущих информацию, что ведет к смещению границы слова,
например, в некоторых новогреческих диалектах: слово
potamos 'река’ приняло форму potam. Это означает, что
количество из пяти звуков стало носителем информации.
Остаточные звуки, в данном случае комплекс os, стали
пустыми. Все, не имеющее никакой функции в любом
языке, должно рано или поздно утратиться.
В различных языках мира наблюдается тенденция к ис¬
чезновению редуцированных гласных, спиранта h, не¬
слогового и, i, узкие гласные нередко превращаются в ре¬
дуцированные, долгие гласные менее устойчивы, чем крат¬
кие. Наблюдается тенденция к монофтонгизации дифтон¬
гов. Геминаты стремятся к упрощению. Звуки, имеющие
дополнительную артикуляцию, как правило, неустойчивы.
Перед гласными переднего ряда смычные могут превра¬
276

титься в аффрикаты. В интервокальном положении глу¬
хие смычные нередко озвончаются.
Такие же закономерные типовые линии наблюдаются
в области образования грамматических форм и развития
их значений. Давно отмечены некоторые закономерности
в образовании форм будущего времени. Формы будущего
времени могут образовываться: 1) при помощи вспомо¬
гательных глаголов, означающих 'желать, хотеть’ и т. п.,
2) при помощи глаголов, обозначающих переход в какое-
либо состояние, 3) при помощи начинательных глаголов,
4) образование будущего времени при помощи вспомога¬
тельных глаголов, означающих 'долженствовать5, 'быть
должным’, 5) образование будущего времени путем пере¬
осмысления модальных значений наклонений. Вспомо¬
гательный глагол со значением 'быть’ часто используется
для образования прошедших времен, означающих длитель¬
ное действие. Наблюдается закономерная тенденция к уст¬
ранению параллелизма функции.
Определенные типовые явления наблюдаются и в раз¬
витии грамматических значений. На базе перфектного
значения развилось во многих языках мира модальное
значение неочевидности действия. Частный падеж в якут¬
ском языке, родительный партитивный в русском языке
и партитив в прибалтийско-финских языках и частично
в мордовских языках возникли на базе первоначального
аблативного значения. В индоевропейских, тюркских и
финно-угорских языках значение понудительности у кау¬
зативных глаголов возникло на базе значения многократ¬
ности действия. Значение абстрактной множественности
обычно развивается из значения собирательной множест¬
венности и т. д. Все это свидетельствует о том, что в самых
различных языках мира действуют какие-то факторы, спо¬
собствующие образованию общих черт и особенностей.
Лингвист, стоящий на материалистической точке зрения, не
может отрицать наличия в языках мира определенных типов.
Где лежат причины этих явлений? Причин здесь, по-
видимому, много. Сходства в области звукопроизводства
объясняются прежде всего сходством произносительных
органов. Эти органы способны не только создавать опре¬
деленные произносительные типы, но, видимо, они
также создают какие-то ограничения, уменьшающие воз¬
можность создания безграничного многообразия звуков.
Физиологическая общность устройства мозга и орга¬
нов восприятия является условием одинакового отражения
277

окружающего мира, а следовательно, и общности логи¬
ческого мышления. Это обусловливает возможность вы¬
бора одинаковых или, по крайней мере, сходных средств
выражения мыслей.
Следует также иметь в виду, что сами средства языко¬
вого выражения довольно ограничены, что создает широ¬
кую возможность появления всякого рода случайных
конвергенций. В различных языках могут существовать
так называемые импликативные связи. Сущность импли-
кативной связи состоит в том, что одно явление законо¬
мерно может повлечь за собой появление другого явления
как ему вполне закономерно сопутствующего. Не исклю¬
чена также возможность влияния языков друг на друга.
В результате контактирования у разных языков могут
появиться одинаковые черты.
В специальной литературе иногда поднимается вопрос,
где искать начало типологических исследований, точнее
говоря начало типологии как особой отрасли лингвисти¬
ческой науки. Чаще всего это связывается с докладом
Р. О. Якобсона «Типологические исследования и их вклад
в сравнительно-историческое языкознание», произнесен¬
ный в 1958 году на восьмом лингвистическом конгрессе
в Осло. Этот доклад якобы послужил главным стимулом
интенсивного развертывания исследований по типологии.
Однако некоторые советские лингвисты, питающие осо¬
бую склонность к Н. Я. Марру и И. И. Мещанинову,
оспаривают это мнение. В советской лингвистике начало
типологических исследований положили Марр и Мещани¬
нов, причем их идеи намного опередили то, о чем начали
говорить позднее.
Вот что пишет по этому поводу М. М. Гухман: «Си¬
стемный подход в применении к типологии был впервые
сформулирован Н. Я. Марром еще в 1927 г. в связи с рас¬
смотрением старой морфологической классификации. От¬
мечая, что один признак не может служить критерием
выделения языкового типа, Марр указывал, что необхо¬
димо наличие признаков-координат, которые в сумме оп¬
ределяют тот или иной языковой тип. В качестве примера
приводились следующие характеристики так называе¬
мого аморфного строя: «1) аморфность, т. е. отсутствие
морфологии, 2) моносиллабизм (односложное слово),
3) синтетический строй. 4) отсутствие (или плохая диф¬
ференцированность) частей речи, 5) полисемантизм. Де¬
лается ссылка на работу Н. Я. Марра «Яфетическая тео¬
278

рия», Баку, 1927, с. 132. . . Изучение «взаимообуслов¬
ленности отдельных элементов языковой структуры» счи¬
тал одной из важных задач и Л. В. Щерба. Значительно
позднее и в новых формулировках положение это всплы¬
вает в работах О. Якобсона и В. Скалички» 4.
Никакого открытия здесь Марр фактически не сделал,
так как эта совокупность признаков, характеризующих
аморфный строй языков, была хорошо известна каждому
китаисту еще до 1926 года.
Рассматривая вопрос об универсалиях, М. М. Гухман
отмечает: «Что касается универсалий, особенно логико¬
семантического плана, то вопрос этот был поставлен
с большой широтой в работах И. И. Мещанинова в связи
с теорией понятийных категорий, к которым он относил
понятие агенса и пациенса, атрибутивности, посессивно-
сти и т. д. Обращает на себя внимание и выделение при¬
знаков, являющихся постоянными, универсальными для
определенного синтаксического типа; такие признаки Ме¬
щанинов намечал в своих исследованиях по эргативному
и номинативному строю. Довольно любопытно то, что
в современных работах по универсалиям повторяются
даже те же понятийные единицы, которые были в 30—40-е
годы в центре внимания И. И. Мещанинова и его учеников,
преимущественно в связи с изучением различий в оформ¬
лении субъектно-предикативно-объектных отношений.
Не менее любопытно, что внимание вновь привлекает со¬
отношение эргативной и номинативной конструкций; од¬
нако в современных зарубежных работах проблема ста¬
вится и решается на значительно более ограниченном ма¬
териале с привлечением преимущественно изолированных
явлений, без рассмотрения всей системы признаков
координат, что было очень характерно для трудов
И. И. Мещанинова» 5.
Здесь любопытно то, что Марру и Мещанинову при¬
писываются заслуги, которые за ними фактически не
числятся. Ни Марру, ни Мещанинову не удалось уста¬
новить точное количество координат и научно и убеди¬
тельно доказать импликативную связь, обусловливающую
совместное существование этих координат. Явная неудача
почему-то квалифицируется как приоритет нашей науки.
4 Гухман М. М. Лингвистические универсалии и типологические
исследования. — ВЯ, 1973, № 4, с. 10.
6 Гухман М. М. Указ, соч., с. 4, 5.
279

Отличительные особенности языков эргативного строя
кавказоведам были известны и раньше. Типологические
сопоставления у Марра и Мещанинова были самым тесным
образом связаны с идеей стадиального развития языков
мира. Таким образом, типология у них не была чем-то
самодовлеющим и всегда была подчинена идее стадиаль¬
ности.
Что же касается доклада Р. О. Якобсона, то и здесь
развиваемые положения в какой-то мере были известны
и раньше.
Кроме того, приоритет открытия понятийных катего¬
рий принадлежит не И. И. Мещанинову, а Отто Есперсену.
Некоторые лингвисты пытаются представить дело
таким образом, будто подлинно научная разработка про¬
блемы универсалий связана с появлением структурализма.
Высказывается мнение, что прежде в большинстве слу¬
чаев представление об универсальности определенных яв¬
лений в языках «были либо малоинформативными (отно¬
сясь к универсальностп методов описания разных языков,
а не к универсальной распространенности языковых
явлений), либо просто неверными. . . Подобные „морфо¬
логические11 универсалии выдвигались на разных этапах
развития языкознания. . . (сюда относятся, например: ут¬
верждения о том, что грамматический строй или элементы
грамматики не могут заимствоваться из другого языка;
представление об определенной связи генеалогической и
традиционной морфологической классификации языков;
утверждение о том, что необходимым условием для усвое¬
ния чужеродного звука в заимствованных словах явля¬
ется наличие „пустой клетки11 в системе заимствующего
языка; упрощенное представление о единстве глоттого¬
нического процесса)» 6.
В свою очередь Р. О. Якобсон так характеризует
вкратце историю исследований в области типологии: «Не¬
продуманные и скороспелые рассуждения по поводу язы¬
кового родства скоро уступили место первым исследова¬
ниям и достижениям сравнительно-исторического метода,
тогда как вопросы типологии на долгое время сохранили
умозрительный, донаучный характер» 7.
6 Успенский Б. А. Проблема универсалий в языкознании. — В кн.:
Новое в лингвистике, вып. V. М., 1970, с. 5, 6.
7 Якобсон Р. Типологические исследования и их вклад в сравни¬
тельно-историческое языкознание. — В кн.: Новое в лингвистике,
вып. III. М., 1963, с. 96.
280

Подобные оценки по меньшей мере необъективны.
Языковедам прошлого не было чуждо понятие типичного,
они имели представление об универсалиях и широко при¬
меняли их в своих научных исследованиях, хотя и не
пользовались сами термином «универсалии». В отличие
от современных теоретиков универсалий они не устанав¬
ливали абстрактных универсалий, хорошо понимая, что
тривиальности типа «во всяком языке есть гласные и соглас¬
ные» ровным счетом ничего не дают. Что же касается диа¬
хронических и некоторых импликационных универсалий,
то практически они им были известны.
Г. Хёнигсвальд совершенно правильно отмечает, что
«идеи младограмматиков об общих (т. е. универсальных)
закономерностях языковых изменений опирались на са¬
мые тщательные исследования. Младограмматиков с пер¬
вого взгляда гораздо труднее обвинить в глоттоцентризме,
поэтому многие из этих идей живы и поныне. Любой труд
по историческому языкознанию содержит детально раз¬
работанные формулировки общих законов языковых из¬
менений» 8.
И это так. Многие сравнительно-исторические грам¬
матики разных языков свидетельствуют о глубоких зна¬
ниях типовых линий исторического изменения звуков,
грамматических форм и синтаксических конструкций, ко¬
торые проявили при составлении подобных трудов их
авторы.
Первым импульсом, возбудившим поиски лингвисти¬
ческих универсалий, была идея отождествлявшая чело¬
веческий язык с живым организмом. Сторонник этих
идей А. Шлейхер, подчеркивая, что «существо человека
в его основных проявлениях повсюду одно и то же»,
делал заключение: «Поскольку органы речи у всех людей
в сущности одинаковы, то и производимые ими звуки,
во всех языках одинаковы. . . Все индоевропейские языки,
а также неиндоевропейские, переживают сходный путь
изменения не только в общих линиях, но и в частностях» 9.
В специальном исследовании о так называемом зетацизме
Шлейхер прослеживал исторические судьбы различных
согласных в положении перед / (также перед е и i) в раз¬
личных индоевропейских и неиндоевропейских языках,
8 Хёнигсвальд Г. Существуют ли универсалии языковых изменений.
В кн.: Новое в лингвистике, вып. V. М., 1970, с. 78.
9 Schleicher A. Sprachvcrgleichende Untersuchungen. — In: Zur
vergleichondcn Sprachgcschichle. Bonn, 1848, S. 3, 34, 26.
281

всюду отмечая сходные результаты, например превраще¬
ние предшествующих согласных в аффрикаты. По су¬
ществу эта работа представляла собой исследование ди¬
ахронической универсалии. Зетацизм, как и все звуковые
законы, Шлейхер объяснял сходным устройством про¬
износительных речевых органов у разных народов 10.
Эта идея была подхвачена многими лингвистами.
Г. Курциус вслед за Шлейхером утверждал, что в истории
звуков наиболее наглядным образом обнаруживаются
устойчивые законы, проявляющиеся в такой же последо¬
вательности, как и законы природы п. Ф. Е. Корш под¬
черкивал, что в «фонетике есть общие всем языкам законы,
которые вызывают одинаковые явления помимо всякого
родства и предания», а в области синтаксиса «законы так
сказать физиологические отступают назад перед общими
всем народам законами. Одинаковые потребности духа
вызывают и одинаковые явления: мышление, воля, чувст¬
во, ищут для себя выражения во всех языках без различия
и создают соответственные роды предложений» 12.
П. Пасси также полагал, что изменения в языках совер¬
шаются не случайно, но следуют определенным законам,
которые хотя и обнаруживают вариации в различных
языках, но в целом являются удивительно устойчивыми 13;
в работе Пасси приводилось множество примеров, иллю¬
стрирующих это положение. По мнению Мартине, Пасси
дал самое ясное изложение функциональной теории фо¬
нетических изменений 14. Наличие общих формул язы¬
ковых изменений признавал также А. Мейе. «Все линг¬
висты, — писал А. Мейе, — которым приходилось зани¬
маться рассмотрением фонетических изменений и уста¬
навливать регулярные соответствия между разными язы¬
ками, замечали, что изменения эти следуют каким-то
общим типам . . .морфология так же, как и фонетика раз¬
вивается по общим формулам» 16. Наличие общих формул
10 Там же, с. 119.
11 Curllus G. Grundziige der griechischen Etymologic. Leipzig, 1869,
S. 81.
12 Корш Ф. Способы относительного подчинения. Глава из сравни¬
тельного синтаксиса. М., 1877, с. 10, 5.
13 Passy Р. Etude sur les changements phonetiques ct leur caractcres
generaux. Paris, 1891, p. 8.
14 Мартине А. Принцип экономии в фонетических изменениях.
М., 1960, с. 64.
15 Мейе А. Сравнительный метод в историческом языкознании.
М., 1954, с. 74.
282

языковых изменений признавали также Ж. Вандриес,
А. Доза, Р. де ла Грассери 16 и многие другие лингвисты.
Об одной из книг, издание которой явилось большим
событием в языкознании своего времени, Г. Хёпигсвальд
замечает: «Классическая работа Граммона „Traite de pho-
netique" (в которой, между прочим, можно видеть пред¬
восхищение многих структурных работ) посвящена именно
универсальным законам звуковых изменений» 17.
В работах А. Шлейхера, Г. Курциуса, М. Граммона,
А. Доза, А. Мейе, Ж. Вандриеса, Р. де ла Грассери,
Р. Готье, Ф. Е. Корша, М. М. Покровского, О. Есперсена
и др. можно найти большое количество примеров, иллю¬
стрирующих различные диахронические универсалии:
гласные неударных слогов стремятся к ослаблению; в ин¬
тервокальном положении смычные часто превращаются
в фрикативные; согласные в конце слова оглушаются;
велярное I часто изменяется в v или и (П. Пасси); конец
слова во многих языках подвержен разрушению (Г. Готье);
аспирированные смычные исторически являются неустой¬
чивыми; гласные под ударением стремятся к дифтонги¬
зации; интервокальная позиция может вызывать озвон¬
чение согласных (М. Граммов); s часто превращается в h,
но не наоборот; придыхательные обнаруживают тенден¬
цию к превращению в спиранты (Ж. Вандриес); перфект
часто превращается в простой претерит (А. Мейе); при
сравнении часто употребляются аблативные конструкции
(Ф. Е. Корш); причастие настоящего времени действи¬
тельного залога часто превращается в nomen agentis
(М. М. Покровский); слова со сходным значением имеют
сходную семантическую историю и т. д. Это были не «ми¬
фологические», а действительные универсалии, не утра¬
тившие своей познавательной ценности и в настоящее
время.
Следует отметить, что все сколько-нибудь значитель¬
ные открытия в индоевропеистике фактически основыва¬
лись на использовании диахронических универсалий. Дол¬
гое время предполагали, что в индоевропейском было
только три гласных — а, г, и и только наблюдение над
поведением к перед гласным а в санскрите, выступающего
разных словах то в виде с, то в виде к, при сравнении с соответ¬
ствующими словами других индоевропейских языков навело
18 Dauzat A. La vie du laugage. Paris, 1922, p. 60; Grasserie R. de la.
Essai de phonetique generalc. Paris, 1890, p. 2.
17 Хёнигсвалъд Г. Указ, соч., с. 79.
283

на мысль, что с могло возникнуть из к в положении перед
е, некогда существовавшем в санскрите. Можно ли было
установить это, не зная, что к перед е может превратиться
в с. К. Вернер пе смог бы сформулировать своего закона,
если бы он не знал тенденции к озвончению интервокаль¬
ных смычных. Нарушение этой универсалии в таких
словах, как готск. bropar 'брат’, заставило К. Вернера
искать причину аномалий, которой оказалось наличие
ударения на предшествующем гласном — именно это
воспрепятствовало озвончению интервокального соглас¬
ного (ср. др.-инд. bhrata).
Не чуждо было компаративистам и понятие имплика¬
ционных универсалий. Уже первые попытки морфологи¬
ческой классификации языков содержали импликации
типа: «Если язык является корнеизолирующим, то в нем
нет морфологически оформленных частей речи». Китаисты
давно заметили зависимость в китайском языке между
небольшим количеством типов слогов и развитием топов
как средства дифференциации слогов (в современном ки¬
тайском национальном языке имеется 414 разных слогов,
а с учетом тонов 1324). П. Пасси установил взаимосвязь
между долготой гласного и его закрытостью, тогда как
краткие гласные чаще всего бывают открытыми 18.
Г. Ципф подметил зависимость между количеством суф¬
фиксов и количеством различных глагольных корней 19.
Г. Свит связывал сопротивление английского языка
сандхи с краткостью английских слов 20, а Ж. Вандриес —
зависимость между количеством аффиксов и развитием
чередования гласных 21. В. Шмидт сообщил о закономер¬
ной связи постпозиции родительного падежа с наличием
в языке префиксов и предлогов 22. Дж. Гринберг сообщает,
что Ч. Фергусон предложил диахроническую универса¬
лию: «Назальные гласные, за исключением заимствований
и образований по аналогии, всегда являются результатом
утраты ранее существовавшего здесь носового согласного»23.
18 Passy Р. Op. cit., р. 132.
19 Zipf G. К. The psycho-biology of language. Boston, 1935, p. 382.
20 Sweet H. The sounds of English. Oxford, 1929, p. 582.
21 Вандриес Ж. Язык. Лингвистическое введение в историю. М.,
1937, с. 83.
22 Schmidt W. Die Sprachfamilien und Sprachkreise der Erde. Hei¬
delberg, 1926, S. 382.
23 Гринберг Дж. Фонологические универсалии в синхронии и ди¬
ахронии. — В к и.: Принципы типологического анализа языков
различного строя. М., 1972, с. 232.
284

Но ведь этот факт был известен любому историку фран¬
цузского языка задолго до появления работы Фергусона.
Все эти замечания можно было бы облечь в формулы,
выражающие импликационные универсалии, например:
«Если язык обладает небольшим количеством типов слогов,
то в нем развиваются тоны» (как средство увеличения
словообразовательных возможностей языка), «Если в
языке обычны короткие слова, то в нем нет сандхи» и
т. п.
Таким образом, поиски универсалий в современном
языкознании исторически продолжают линию, начатую
А. Шлейхером, и современные теоретики универсалий на¬
чали свою деятельность отнюдь не на пустом месте.
На наш взгляд, более объективно подходит к истории
возникновения типологического изучения языков Тадеуш
Милевский. Типологическое изучение языков возникло
на базе их описания, которое в известной степени явля¬
ется недостаточным. «Даже при наличии общего метода
описания описательное языкознание остается только со¬
вокупностью отдельных монографий. Такое состояние не
может сохраняться долго. Каждая наука стремится к срав¬
нительному синтезу, поэтому рядом с описательным язы¬
кознанием должно существовать сравнительное языко¬
знание, которое сопоставляет по определенным методам
уже описанные языки» 24.
Основным методом типологического изучения языков,
как и их сравнительно-исторического изучения, явля¬
ется сравнение, однако целевая направленность сравне¬
ния в том и другом случае разная.
С помощью исторического метода мы сравниваем лишь
элементы систем, но не можем сравнить системы, их
структуры в целом. Кроме того, эти элементы мы срав¬
ниваем односторонне, только с точки зрения их генезиса,
но не их функции в современной системе языка. Истори¬
ческий метод делает возможным сравнение элементов
только родственных языков, восходящих к общему пра¬
языку и принадлежащих одной языковой семье.
Типологическое языкознание сравнивает только раз¬
личные системы, элементы которых, включенные в системы
разной структуры, занимают по своей природе разное
24 Милевский Т. Предпосылки типологического языкознания. —
В кп.: Структурная типология языков. М., 19G6, с. 3.
285

положение в их пределах и имеют вследствие этого раз¬
личную функцию.
Появление типологических исследований А. Ф. Лосев
сравнивает даже с известным кризисом сравнительно-ис¬
торического языкознания. «Кризис младограмматических
методов сравнительного языкознания, как принято думать,
начался уже очень давно и требует создания нового язы¬
кознания, свободного от узкой ограниченности и механи¬
зации прежних методов. Все это говорит о необходимости
цельного подхода к языкам, в сравнении их не в каких-
нибудь случайных, но прежде всего в существующих
и конституивных моментах. Отсюда и возникали в язы¬
кознании такие термины, как «структура», «модель», «си¬
стема», «изоморфизм», «типология», «структурная типоло¬
гия» 26.
«Пробуждение интереса к универсалиям и типологии,—
замечает М. М. Гухман, — отнюдь не было случайным.
Оно связано с поворотом от эмпирики дескриптивизма
и близких ему течений к более широкой проблематике
общей теории языка, наметившейся в зарубежной, осо¬
бенно в американской лингвистике» 26.
«Исторический метод, — справедливо замечает Т. Ми¬
левский, — совершенен в своей области и должен быть
основой дальнейших сравнительных исследований; его
надлежит только дополнить методом, который ликвиди¬
ровал бы его пробелы, делая возможным сравнение струк¬
тур всех языков мира» 27.
Типология в настоящее время является одной из наи¬
более бурно развивающихся отраслей языкознания, однако
нельзя сказать, что ее основные понятия и исходные прин¬
ципы уже достаточно четко определены. «Если истори¬
ческое языкознание благодаря усилиям младограммати¬
ков к концу XIX в. точно определило понятие историче¬
ского тождества и превратилось в высокой степени в стро¬
гую науку, то в этом отношении типологическое языко¬
знание значительно отстает» 28. Типологи сталкиваются
в своей работе с целым рядом недостаточно решенных
проблем.
25 Лосев А. Ф. Логическая характеристика методов структурной
типологии. — ВЯ, 1967, № 1, с. 62.
28 Гухман М. М. Указ, соч., с. 3.
27 Милевский Т. Указ, соч., с. 4.
28 Там же.
286

Понятие типа
Как явствует из самого названия, типология должна
заниматься изучением различных языковых типов. Однако,
как выясняется, само понятие языкового типа не имеет
сколько-нибудь достаточно четкого определения. Проис¬
ходит это оттого, что в обычной практике слово «типоло¬
гический» сплошь и рядом употребляется у нас как сино¬
ним слова «сходный». Сходный не в буквальном материаль¬
ном сходстве, но сходный с чем-то, в каких-то других отно¬
шениях. Характерно в этом отношении одно рассуждение
М. С. Андронова о типологических сходствах новоиндий¬
ских и дравидийских языков. «Отдельные черты сходства
индоарийских языков с дравидийскими неоднократно от¬
мечались разными исследователями. К их числу относят
в фонетике появление ретрофлексных согласных, харак¬
терных для дравидийских языков, упрощение консонант¬
ных групп в соответствии с закономерностями сочетае¬
мости звуков, близких к тем, которые наблюдаются в древ¬
них дравидских языках, нередко озвончение, спирантиза-
цию и опущение одиночных взрывных согласных в интер¬
вокальном положении, что также характерно для древних
дравидийских языков. В морфологии это — переход от
системы флективного словоизменения к словоизменению
агглютинирующего типа. В новоиндийских языках пре¬
обладает однотипное склонение с одинаковыми показате¬
лями в единственном и множественном числе.
Что касается синтаксиса новоиндийских языков, то
совпадение с дравидийскими нормами здесь почти полное.
Широкое распространение послелогов, абсолютных не¬
личноглагольных конструкций, так называемых деепри¬
частных цепей, сложновербальных и сложноотыменных
глаголов, характерный порядок слов и многие другие
аналогичные черты сближают современные индоарийские
языки с дравидийскими, одновременно противопоставляя
их любому из индоевропейских языков.
Дравидийские языки также подвергались вполне опре¬
деленному влиянию со стороны индоарийских языков.
К таким чертам в области фонетики следует отнести, на¬
пример, утрату кратких фонем е и о в языке брагуи, что,
как известно, наблюдается в индоевропейских языках, раз¬
витие назалированных гласных и дифтонгов индоарийского
типа в языках брагуи, курух и некоторых других, раз¬
287

витие придыхательных согласных в большинстве совре¬
менных дравидийских языков.
В области морфологии — постепенная утрата некото¬
рыми современными дравидийскими языками многих син¬
тетических отрицательных форм глагола и развитие осо¬
бых отрицательных слов индоарийского типа с дальней¬
шим переходом к сходному с индоарийским аналитическо¬
му способу выражения отрицания путем сочетания поло¬
жительных форм с отрицательными словами.
В области синтаксиса новой чертой, типологически
близкой строю индоарийских языков, в дравидийских
языках является постепенное развитие сложноподчинен¬
ных и сложносочиненных предложений, абсолютно чуж¬
дых древним дравидийским языкам (исключение состав¬
ляют лишь предложения с прямой речью)» 29.
В данном рассуждении речь идет даже не о типе, а про¬
сто о наличии в вышеуказанных языках сходных призна¬
ков. Чаще всего тип представляется как нечто, характе¬
ризуемое наличием определенных сходных признаков.
«Тип отдельного языка, — замечает Т. П. Ломтев, — харак¬
теризуется набором признаков, общих для некоторого
подмножества общего множества языков. . . Тип отдель¬
ных языков представляет набор их общих свойств»30.
Н. А. Баскаков близок к такому пониманию типа. «Типо¬
логический анализ тюркских языков, как определив¬
шейся, сформировавшейся структурной модели, — заме¬
чает Баскаков, — позволяет установить как те основные
конструктивные черты, характерные для данной модели,
так и те наносные, полученные в результате контактов
с другими языками адстратные и суперстратные особен¬
ности, характеризующие отдельные тюркские языки» 31.
Однако не все лингвисты согласны с таким определе¬
нием языкового типа.
Так, например, В. Н. Ярцева не согласна с таким
определением: «Очень часто, — отмечает она, — при ха¬
рактеристике морфологического строя ограничиваются
29 Андронов М. С. О типологическом сходстве новоиндийских и
дравидийских языков. — В кн.: Лингвистическая типология
и восточные языки. М., 1965, с. 124—126.
30 Ломтев Т. П. Типология языков как учение о классах и типах
языков. — В кн.: Лингвистическая типология и восточные языки.
М., 1965, с. 41.
31 Баскаков II. А. Историко-типологическая характеристика струк¬
туры тюркских языков. М., 1975, с. 25.
288

перечислением грамматических приемов, которыми рас¬
полагает данный язык. Однако это явно недостаточно. . .
один и тот же грамматический прием может иметь в раз¬
личных языках различный удельный вес» 32.
«Следовательно, не по наличию или отсутствию какого-
либо грамматического приема должны дифференцироваться
различные языки, а по всей совокупности тех грамма¬
тических признаков, которыми характеризуется их строй.
Если между языками различной морфологической струк¬
туры может иногда наблюдаться пересечение граммати¬
ческих признаков или, точнее говоря, совпадение отдельных
грамматических приемов . ., то все же в целом их граммати¬
ческие системы никогда не накладываются одна на дру¬
гую» 33.
Это замечание не лишено основания. На основании
признака препозиции родительного падежа мы можем
объединить в одну типологическую группу такие языки,
как литовский, татарский и коми-зырянский.
Однако дистрибуция родительного падежа в этих язы¬
ках будет разной. В литовском языке, как и в русском,
она довольно велика, в татарском языке с родительным
падежом довольно сильно конкурирует изафетная кон¬
струкция. По этой причине частотность его употребления
значительно ниже, чем в русском. В коми-зырянском
языке родительный падеж не может определять имя суще¬
ствительное, выполняющее функцию прямого дополнения.
Какие бы споры пи существовали вокруг понятия
языкового типа, нужно согласиться с тем, что признаки
составляют основную характеристику типа. Типология не
создает каких-то особых сплошных типов. Она только
наделяет, вернее устанавливает, объективно существую¬
щие в языковых явлениях сходные признаки, и па основа¬
нии установления этих признаков появляются типы.
Немаловажным вопросом является вопрос о размерах
типов. Нам представляется целесообразным выделить так
называемые макротипы и микротипы. Примером макро¬
типа может быть группа языков, объединяемая по каким-
нибудь признакам в один тип. Практически любое явление
языка, любая микросистема языка в результате сравнения
их с явлениями или микросистемами других языков может
м Ярцева В. Н. О принципах определения морфологического типа
языка. — В кн.: Морфологическая типология и проблема клас¬
сификации языков. М.—Л., 1965, с. 109.
33 Там же.
19 Б. А. Серебренников
289

стать микротипом. Количество признаков здесь может
колебаться от небольшого количества до одного.
Чаще всего описание в определенном типологическом
плане допускают различные сферы языка. Одна сфера
может принадлежать к одному типу, другая к другому,
третья — к третьему и т. д. Например, языки могут быть
описаны по принципу констатации присутствия или
отсутствия некоторых гласных. Гласный о имеется в не¬
мецком, французском и финском, но отсутствует в англий¬
ском, испанском и эскимосском языках. Носовые гласные
характерны для французского, португальского и гуарани,
но отсутствуют в немецком, баскском и кечуа. Вокализм
и консонантизм различных языков может быть охаракте¬
ризован типологически и в количественном отношении,
например, в кхмерском языке 30 гласных, во-француз-
ском — 15 или 16, в датском — 10, в испанском — 5
и в кечуа — Зили5. В таити — 8 согласных, в убыхском —
78. Может приниматься в расчет также общее количество
фонем, например, в таити — 14, а в убыхском — 81.
Предметом типологического описания может быть также
соотношение гласных и согласных в каком-либо языке.
Все славянские языки могут быть разбиты на две
группы — на языки с явным преобладанием согласных
и на языки с большим количеством гласных. Встречае¬
мость гласных и согласных также может быть показа¬
тельна. Есть языки, которые имеют долгие и краткие
гласные, в других это различие не проводится. В типоло¬
гическом плане могут описываться различные просоди¬
ческие особенности языков, например, французский, анг¬
лийский и русский не имеют тонов, а китайский, сербо¬
хорватский и шведский имеют. Языки могут иметь
фиксированное или разноместное ударение. Каждый язык
характеризуется определенными типами слогов. Есть
языки, имеющие одинаковые типы слогов. В области грам¬
матической структуры выделяются различные типы, есть
языки типа китайского, в которых морфемы очень редки.
В флективных языках морфемы полисемантичны, наобо¬
рот, в агглютинативных языках они преимущественно
имеют одно значение. Есть языки, имеющие только суф¬
фиксы, и наоборот, встречаются языки, в которых упо¬
требляются исключительно префиксы. Семантико-грам¬
матические категории в различных языках обладают не
меньшим разнообразием типов. Одни языки имеют так
называемые именные классы, другие их не имеют, одни
290

языки различают множественное число, другие его раз¬
личают только в редких случаях. Типовые особенности
наблюдаются и в характеристиках глагола, например,
большинство языков имеет три прошедших времени —
имперфект, перфект и плюсквамперфект, и есть языки,
в которых существует только одно прошедшее время,
например, русский, венгерский и др.
На основании учета различных признаков можно со¬
ставить типологические группировки языков, например,
объединить все языки, имеющие пять гласных, или все
языки, имеющие четыре падежа, или все языки, пред¬
почитающие префиксацию.
«Типологическое исследование, — замечает Б. А. Ус¬
пенский, — может характеризовать языки (например,
сравнивать системы разных языков на некотором уровне)
или же ограничиться характеристикой какого-то отдель¬
ного явления в разных языках (т. е. ограничиться сравне¬
нием некоторой, заранее определенной подсистемы языка...
Примерами типологического изучения парадигматически
организованных явлений языка на грамматическом уровне
представляют различные исследования по типологии ка¬
тегории, например по типологии рода (именных классов),
падежа и других категорий; также работы по типологии
артикля, вообще указательных слов, числительных
и т. д.» 34
Следует, однако, отметить, что одиночные и вообще
мелкие признаки не пригодны для классификации языков.
Один и тот же язык может быть распределен между де¬
сятками типов.
Башкирский язык по признаку превращения s в h
тяготеет к бурятскому, по признаку наличия межзубных
спирантов Я и 8 — к английскому, по слабой огубленности
умлаутированных гласных д и й — к татарскому, по
сохранению древнего начального / — к турецкому.
Поэтому некоторые типологи предпочитают сравнение
не отдельных признаков, а сравнение систем. «Внесистем¬
ное сопоставление разных языков, — замечает Б. А. Ус¬
пенский, — можно признать бессодержательным» 35. «Ти¬
пологическое языкознание, — говорит Т. Милевский, —
сравнивает лишь системы» 36. В связи с этим возникает
проблема существенности признаков.
34 Успенский Б. А. Структурная типология языков. М., 1965, с. 45.
36 Там же, с. 45, сн. 48.
36 Милевский Т. Указ, соч., с. И.
19*
291

«Лингвистическое исследование, — замечает В. М. Солн¬
цев, — может быть определено как типологическое при
условии: а) сопоставления минимально двух языков и
б) обследования таких свойств языков, которые суще¬
ственны для типологической оценки языка» 37.
Вопрос о характере этого существенного, по-видимому,
однозначно не решен, поскольку здесь существуют разные
мнения. По мнению Т. Милевского, «этим существенным
и является функция его компонентов, выявленная опи¬
сательным языкознанием» 38.
Некоторые лингвисты утверждают, что все признаки
типа должны быть между собою тесно связаны.
Основная задача типологического изучения языков,
по мнению С. Д. Кацнельсона, заключается в выявлении
внутренних закономерных связей, действующих внутри
каждого языка. Типологическое изучение языков — это
основной метод общего языкознания, а основная задача
языкознания заключается в том, чтобы изучить законо¬
мерности, определяющие связь между различными эле¬
ментами структуры 39. Эту же идею в основном отстаивает
и М. М. Гухман. «Выделение импликационных или типо¬
логических универсалий, образующих основу модели¬
рования типов языка как па формальном, так и на основ¬
ном уровне, предполагает существование сети взаимосвя¬
занных категорий, получающих разную реализацию в строе
разных групп языков. Системный подход в применении
к типологии был впервые сформулирован Н. Я. Марром
в 1927 г. в связи с рассмотрением старой морфологической
классификации» 40.
Этих же взглядов придерживается и Р. Якобсон. «Не
перечень элементов, но система является основой для
типологии» 41. Особенно последовательным приверженцем
этой точки зрения является В. Скаличка. Характеризуя
свои прежние работы, он замечает: «Я старался показать
в них, что отдельные явления (морфологические, синтак¬
37 Солнцев В. М. Установление подобия как метод типологического
исследования. — В кн.: Лингвистическая типология и восточ¬
ные языки. М., 1965, с. 114.
38 Милевский Т. Указ, соч., с. 5.
39 Кацнельсон С. Д. Основные задачи лингвистической типологии. —
В кн.: Лингвистическая типология и восточные языки. М., 1965,
с. 76.
40 Гухман М. М. Указ, соч., с. 10.
41 Якобсон Р. Указ, соч., с. 97.
292

сические, фонетико-комбинаторные, словообразовательные)
находятся во взаимной связи, причем их соседство может
быть положительным или отрицательным»42.
Было бы, конечно, неверно утверждать, что признаки,
создающие тот или иной тип языка, никогда не бывают
тесно между собой связанными. Произведенное нами ис¬
следование причинных связей характерных особенностей
языков агглютинативного типа показало, что почти все
характерные особенности языков этого типа зависят
только от двух факторов — отсутствия у имен существи¬
тельных классных показателей и твердого порядка слов —
определения-]-определяемого.
По причине отсутствия специальных классных пока¬
зателей корень слова имен существительных в агглюти¬
нативных языках превращался в ось парадигмы. Аксиаль¬
ная структура парадигмы вызвала необходимость появле¬
ния аффиксов-прилеп, обеспечивающих четкость границ
между морфемами. Отсюда скудость дифтонгов, а также
наличие дополнительного ударения и гармонии гласных.
Действием закона порядка слов «определение-|-опреде-
ляемое» объясняется типичная для агглютинативных язы¬
ков препозиция родительного падежа. Причастия, спо¬
собные выступать в роли определений, естественно стре¬
мятся предшествовать своему определяемому. Поэтому
личная глагольная форма, не способная выступать в роли
определения, оттесняется на самый конец предложения.
Наличие развернутых причастных определений пре¬
пятствует возникновению в чистых агглютинативных
языках придаточных предложений. Деепричастный обо¬
рот можно также в известной мере считать развернутыми
наречными определения глагольного действия. Поэтому
все деепричастные конструкции, подчиняясь закону по¬
рядка слов «определение-]-определяемое», располагаются
в агглютинативных языках перед глагольным предло¬
жением. Этим объясняется обилие в чистых агглютина¬
тивных языках деепричастных конструкций, позволяющих
агглютинативным языкам обходиться без придаточных
предложений европейского типа 43.
42 Скаличка В, О современном состоянии типологии. — В кн.:
Новое в лингвистике, вып. III. М., 1963, с. 34.
43 См.: Серебренников Б. А. Причины устойчивости агглютинатив¬
ного строя и вопрос о морфологическом типе языка. — В кн.:
Морфологическая типология и проблема классификации язы¬
ков. М.—Л., 1965.
293

А. Мейе, характеризуя структуру корня в индоевро¬
пейских языках, замечает по этому поводу следующее:
«Если в семитском корне, как общее правило, три чере¬
дующиеся гласные, то в индоевропейском корне только
одна гласная, так как в двусложных словах одна из глас¬
ных непременно находится на нулевой ступени. Поэтому
корень и чередование в нем гласных в индоевропейском
слове играют меньшую роль, чем в слове семитском;
префиксация затемнила бы, следовательно, индоевропей¬
ский корень, тогда как она не препятствует говорящему
ясно чувствовать семитский корень; отсюда использование
префиксации в семитском и отсутствие этого граммати¬
ческого приема в индоевропейском. С другой стороны,
индоевропейский, имея в своем корне меньше вырази¬
тельных средств, чем семитский, прибегает в большей
мере к помощи суффиксов и окончаний» 44.
В данном случае важно, что Мейе отмечает известную
скудость выразительных средств, присущих структурному
типу индоевропейского корня. Отсюда ясно, что язык
должен был каким-то образом компенсировать скудость
выразительных средств. В языке должно быть относи¬
тельное разнообразие гласных и относительно богатая
система согласных. Кроме того, язык должен был исполь¬
зовать такой прием, как чередование гласных и дифтон¬
гов. В этих же целях должно быть использовано и ударе¬
ние, которое могло быть только разноместным с заметными
элементами тональности. Виндоевропейском языке-основе,
по всей вероятности существовали долгие и краткие глас¬
ные, так как это тоже способствовало увеличению коли¬
чества выразительных средств языка.
Если индоевропейскому праязыку не была свойственна
префиксация, то в нем нс могла быть и развитая система
предлогов, поскольку эти два явления тесно между собою
связаны. Скудость предлогов, очевидно, компенсировалась
системой местных падежей. На основании вышеприведен¬
ных примеров легко убедиться в том, что один лингви¬
стический факт может повлечь за собой целую цепь раз¬
личных следствий.
Однако нельзя с полной уверенностью утверждать,
что все типовые признаки, характеризующие тот или иной
языковой тип, непременно между собою импликативно
44 Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских
языков. М.—Л., 1948, с. 203—204.
294

связаны. Марристам не удалось установить и научно
обосновать связь между координатами устанавливаемых
ими стадий. Серьезные препятствия на этом пути создают
уровни языка. Вряд ли может быть какая-либо связь
между системой аффрикат и системой наклонений. Нельзя
утверждать, что в агглютинативных языках падежная
система тесно связана с гармонией гласных. Требование
обязательного установления импликативной связи между
признаками типа априорно и нереально. Оно отражает
нематериалистический подход к явлениям языка.
В связи с установлением типов необходимо поставить
вопрос о необходимости наличия у типа такой важной
особенности, как повторяемость. В естественных науках
под типом, помимо наличия у пего определенных призна¬
ков, понимают именно нечто повторяющееся, ср. монго¬
лоидный тип, средиземноморский тип, когда речь идет
о расах людей. Понятие тип, включающее идею повто¬
ряемости сходных черт, вообще широко употребляется
в самых различных пауках. Поэтому признак повторяе¬
мости является наиболее существенной особенностью
любого типа.
Типология и классификация языков
Как правильно замечает В. Скаличка, типология начи¬
нается с классификации: языки как единицы распреде¬
ляются на несколько групп, так называемых типов. Кон¬
кретные языки затем включаются в определенный тип. . .
Недостатком этого принципа является то, что он не предо¬
ставлял более конкретных сведений об отдельных языках,
а кроме того неясным оставалось и само количество язы¬
ковых типов. В. Гумбольдт говорил о трех (о типе флек¬
тивном, агглютинирующем, изолирующем). Штейнталь,
Мистели и Финк — о восьми (подчиняющем, инкорпори¬
рующем, включающем, изолирующем корни, изолирую¬
щем основы, флектирующем корни, флектирующем ос¬
новы, флектирующем группы).
Э. Леви добавил к этим восьми типам еще девятый,
флективно-изолирующий.
Существует также классификация на языки синтети¬
ческие и языки аналитические.
Затем появляется так называемая характерологическая
концепция. При таком понимании авторы стремятся скон¬
центрировать свое внимание на отдельном языке, выде¬
295

лить характерные особенности конкретного языка в срав¬
нении с другими, выявить своеобразие изучаемого языка.
Затем появились работы, группирующие отдельные
явления языка по отдельным признакам, например клас¬
сификация языков в зависимости от количества гласных
и согласных или от их качества, развитость склонения или
спряжения. Существуют подходы, где преобладает коли¬
чественный момент, появляется так называемая типоло¬
гия меры. Обоснованием классификации у Сепира служит
именно этот принцип. Самым важным критерием для него
является степень синтеза, т. е. соединение элементов
в слова, а с другой стороны — техника этого синтеза,
т. е. тесное или свободное соединение элементов в слова.
Наконец, последняя концепция в типологии рассматри¬
вает язык как целое, в котором отдельные черты взаимо¬
зависимы 46.
Особо следует остановиться на так называемой струк¬
турной типологии. Пытаясь определить задачи структур¬
ной типологии, Б. А. Успенский отмечает следующее:
«. . . Одна из основных задач типологии — выявление уни¬
версальных (действительных для любого языка) соот¬
ношений и черт, или языковых универсалий46. Иначе
говоря, выяснение изоморфных явлений, общих всем
языкам, а также выявление изоморфизма и алломорфизма
разных языков (см. там же, с. 17).
Касаясь самих методов типологического исследования,
Б. А. Успенский отмечает, что структурная типология
исходит из системного сравнения (см. с. 36). Для систе¬
матизации признаков при типологическом сравнении
целесообразно разграничивать уровни языка (см. с. 40).
Типологическое исследование может характеризовать не¬
посредственно языки (например, сравнивать системы раз¬
ных языков на некотором уровне) или же ограничиться
характеристикой какого-то отдельного явления в разных
языках (т. е. ограничиться сравнением некоторой заранее
определенной подсистемы языка) (см. с. 45).
Изучение черт и соотношений, одинаковых для всех
языков, обычно связывают с построением универсальной
системы, которая должна служить для описания всех
языков вместе и каждого в отдельности. Эту систему
называют универсальной грамматикой, языком-эталоном,
45 См.: Скаличка В. Указ. соч.
46 Успенский Б, А. Структурная типология, с. 11.
296

метаязыком, общей теорией языка и т. д.47. Особое вни¬
мание обращается при этом на создание языка-эталона
или метаязыка. Б. А. Успенский отмечает, что «типологи¬
ческие методы на современном этапе весьма страдают от
некоординированности исследований, от отсутствия свя¬
зующей идеи или общей направленности описания типо¬
логического инвентаря. Отсюда — несоответствие в тер¬
минологии, в принципах описания различных явле¬
ний или уровней. Необходим конкретный критерий
оценки. . .» 48.
Если имеется язык-эталон и известны правила пере¬
хода (соответствия) от него к характеризуемым языкам,
то мы можем однозначно и последовательно описывать
и характеризовать языки через данный язык-эталон.
Этот язык-эталон определенным образом упорядочивается.
Создается определенная система терминов и допущений,
служебных элементов и операционных единиц.
В специальной лингвистической литературе идея созда¬
ния языка-эталона подвергалась критике. Н. Н. Корот¬
ков считает, что «данная методика зиждится на ошибочном
предположении, что мерки, выработанные на языках
флективных, имеют всеобщую значимость и применимы
ко всем языкам» 49.
«Последовательно системный подход к языку, таким
образом, во-первых, исключает механическое перенесение
критериев и мерок с языка одной типологии на язык
другой типологии и, во-вторых, требует полного учета
объемного, неодномерного характера языка, учета зако¬
номерностей как парадигматики языка, его системы, так
и синтагматики» 50.
Много критических замечаний, касающихся сущности
метаязыка и структурной типологии, высказал А. Ф. Ло¬
сев. Характеризуя работы Б. А. Успенского, А. Ф. Лосев
замечает: «Методологически структурная типология сво¬
дится здесь к априорно-логической комбинаторике исход¬
ных элементов. Комбинаторика в соединении с априориз¬
47 Ларин А. Г. Об универсальных языковых системах. — В кн.:
Языковые универсалии и лингвистическая типология. М., 1969,
с. 174.
48 Успенский Б. А. Структурная типология, с. 58.
49 Коротков Н. Н. Структурная типология, язык эталон и задачи
общей теории языка. — В ки.: Лингвистическая типология и
восточные языки. М., 1965, с. 93.
60 Там же, с. 97.
297

мом, какие бы оговорки здесь ии делать, заранее обрекает
себя на абстрактную метафизику категории» б1. «Стати¬
стика совершенно лишена возможности обнаружить для
нас тот момент, когда сумма признаков является типом» б2.
«Возникает вопрос: какой же может быть окончательно
и точно установленный метаязык, если лингвисты могут
фиксировать самое большее только сумму признаков
языка. Очевидно, строгое требование метаязыка проти¬
воречит относительным и неустойчивым суммам при¬
знаков» 53.
Проблема универсалий
Современный период развития мирового языкознания
характеризуется повышенным интересом к проблеме уни¬
версалий. Толкование универсалий, однако, имеет двой¬
ственный характер. Прежде всего в понятия универсалий
включаются так называемые абсолютные универсалии
типа: «Во всех языках есть гласные и согласные», «Каж¬
дый человеческий язык имеет имена собственные», «Любой
язык имеет дейктические элементы» и т. д. Вместе с тем
наблюдается стремление подвести под понятие универ¬
салий и такие явления, которые фактически не обладают
признаком всеобщей, абсолютной распространенности.
По мнению авторов «Меморандума о языковых универ¬
салиях», «представляется важным включить в понятие
универсалий такие общие законы и тенденции, которые
осуществляются с высокой степенью вероятности для
разных языков или одного языка в процессе его существо¬
вания во времени» 54. Эти так называемые диахронические
универсалии имеют вероятностный характер. Такой же
вероятностный характер имеют и некоторые структурные
корреляции, например: «С вероятностью большей, чем
случайная, можно ожидать, что в языках с доминирую¬
щим VSO прилагательное стоит после существительного»б5.
Учитывая все это, Б. А. Успенский дает следующее
определение понятия «универсалии»: «Под языковыми
63 Лосев А. Ф. Указ, соч., с. 68.
52 Там же, с. 69.
63 Там же, с. 67.
61 Гринберг Дж., Осгуд Ч., Дженкинс Дж. Указ, соч., с. 35.
65 Гринберг Дж. Некоторые грамматические универсалии преиму¬
щественно касающиеся порядка значимых элементов. — В кн.:
Новое в лингвистике, вып. V. М., 1970, с. 28.
298

универсалиями принято понимать закономерности, общие
для всех языков или для их абсолютного большинства»5в.
Нетрудно заметить, что это определение содержит опре¬
деленное противоречие, поскольку оно распространяется
па явления универсальные и неуниверсальные. Здесь
смешиваются два разных типа явлений, объединяемых
под одним термином «универсалии».
Руководствуясь общим критерием универсальной рас¬
пространенности явления, некоторые лингвисты универ¬
салиями считают такие общие признаки языка, как кате¬
гории предложения и члена предложения, те или иные
определенные способы связи слов в предложении (либо
согласование, примыкание и т. д.) 67. К универсалиям
примыкают семантические в своей основе «понятийные
категории», причем «к самостоятельным категориям этого
плана» оказываются отнесены «категория деятеля (агенса),
воздействия (фактитивность), объекта воздействия и ору-
дийности, категория объекта владения, . . . категория
перемещения в пространстве. . . Кроме семантических
категорий среди универсальных категорий выделяются
«еще содержательные категории», обусловленные внутрен¬
ними закономерностями выражения внеязыкового содер¬
жания в формах языка. К таким категориям относятся,
например, категория субстанции, местоименности, под¬
лежащего и прямого объекта и др.» б8. По мнению
А. В. Бондарко, «в семантическом содержании вида и
способов действия . . . находят отражение такие признаки,
которые не являются специфическими только для славян¬
ских языков. Таковы признаки длительности, процесс-
ности, повторяемости или неповторяемости; ср. также
такие признаки в области способов действия, как резуль¬
тативность , начинате л ьность, ограничение длительно¬
сти. . .» 69 В подобного рода определения универсалий
намечается явная тенденция освободить термин «универ¬
56 Успенский Б. А. Проблема универсалий в языкознании. —
Там же, с. 10.
57 См., например: Солнцева И. В., Солнцев В. М. Универсальность
и неуниверсал ьность синтаксических категорий средств. —
В кн.: Универсалии и их место в типологических исследованиях.
Мещапиновские чтения, 1971 г. Тезисы докладов. М., 1971, с. 10,
14.
58 Кацнельсон С. Д. Об универсальных категориях в грамматике. —
Там же, с. 9, 10.
69 Бондарко А. В. Универсальные и неуниверсальные функции
в грамматике. — Там же, с. 7—8.
299

салии» от противоречий и включить в число универса¬
лий только явления, имеющие всеобщее распростра¬
нение.
М. М. Гухман считает целесообразным выделять,
помимо понятийно-содержательных универсалий, струк¬
турно-формальные универсалии, а также «универсалии
по разным показателям» («В этих условиях под универ¬
салиями понимается относительно устойчивая связь опре¬
деленного набора признаков, свойственного одной зна¬
чительной группе языков в отличие от другой
группы») 60.
На первый взгляд может показаться, что включение
в разряд универсалий семантических понятийных кате¬
горий способствует устранению противоречивости в опре¬
делении универсалии. В действительности оно вносит
новое осложнение из-за стремления отождествить «уни¬
версалии» с «универсальностью», хотя понятие «универ¬
салии» должно иметь свой объем и свою специфику.
Подобному же отождествлению способствует и введение
термина «абсолютные универсалии».
Между тем представляется возможным определить
принцип разграничения универсальных явлений и лингви¬
стических универсалий. Если отвлечься от тривиально¬
стей, именуемых абсолютными лингвистическими универ¬
салиями, которые фактически представляют общие свой¬
ства языков, то легко можно заметить, что многие другие
типы универсалий связаны с наличием в различных язы¬
ках мира изоморфных черт, единообразных признаков
или одинаковых по своей сущности процессов, давших
одинаковые результаты. Например: «С вероятностью,
гораздо большей, чем случайная, языки с нормальным
порядком SOV имеют послелоги» 61 или: в самых разных
языках наблюдается «тенденция к озвончению глухой
согласной в позиции между гласными» в2.
В связи с этим возникает вопрос, что следует понимать
под языковым единообразием. Возьмем снова универса¬
лию: «С вероятностью гораздо большей, чем случайная,
языки с нормальным порядком SOV имеют послелоги».
Языковое единообразие здесь выражается в наличии зако¬
60 Гухман М. М. Универсалии и типологические исследования. —
Там же, с. 15.
61 Гринберг Дж. Указ, соч., с. 121.
62 Гринберг Дж., Осгуд Ч., Дженкинс Дж. Указ, соч., с. 41.
300

номерной имшшкативной связи таких языковых призна¬
ков, как порядок расположения в предложении субъекта
и объекта действия и глагола, а также послелогов. Иссле¬
дователя интересует в данном случае не вопрос о том, как
выражается в языке, скажем, понятийная категория объ¬
екта действия, а внутрисистемные связи этой категории
с другими явлениями.
Точно так же следует рассматривать и другую универ¬
салию: «В самых разных языках наблюдается тенденция
к озвончению глухой согласной в позиции между глас¬
ными». Языковое единообразие здесь выражается не
только в тождестве условий процесса и его характера, но
и закономерном появлении звонкого согласного. Из этого
можно сделать вывод, что основу лингвистической уни¬
версалии составляет единообразие языкового, а не по¬
нятийного признака. Исследование проявлений семанти¬
ческой понятийной категории в различных языках обычно
имеет своим результатом не обнаружение единообразия ее
выражения, а наоборот, констатацию значительных
различий в этом плане.
Учитывая тесную связь лингвистической универсалии
с явлениями изоморфизма в различных языках, с едино¬
образием языкового выражения, можно установить также
другое, очень важное свойство универсалии. Универса¬
лия этого рода никогда не будет абсолютной, поскольку
различные процессы, совершающиеся в языковой сфере,
всегда накладывают определенные ограничения, затруд¬
няющие возможность ее абсолютного распространения.
К ней гораздо более применим термин «фреквенталия»,
т. е. явление высокой степени частотности, а не универ¬
салия в подлинном значении этого слова. Любая лингви¬
стическая универсалия имеет исключения.
Исходя из этих соображений, мы считаем возможным
дать более точное определение лингвистической универ¬
салии. Языковая универсалия — это единообразный, изо¬
морфный способ выражения внутрисистемных корреляций
языковых элементов или однотипный по своему характеру
процесс, проявляющийся с достаточно высокой степенью
частотности в различных языках мира.
Существование в языках мира одинаковых или сходных
явлений свидетельствует о том, что в самих языках суще¬
ствуют факторы, способствующие возникновению подоб¬
ных явлений. Например, универсалия: «Если язык исклю¬
чительно суффиксальный, то это язык с послелогами;
301

если язык исключительно префиксальный, то это язык
с предлогами» 63 может быть объяснена особенностями
морфологического строя языков. Послелоги в агглюти¬
нативных языках обычно возникают на основе сочетания
двух имен существительных, например «гора+верх»>
«гора на»=«на горе».
Наименование же целого в языках этого типа всегда
предшествует названию его частей, поэтому слова, исполь¬
зуемые для обозначения локальных отношений, не могут
выступать в роли префиксов. В языках исключительно
префиксальных употребление послелогов явилось бы на¬
рушением определенного языкового режима, выражаю¬
щегося в обязательной препозиции всех служебных слов
или элементов, в той или иной мере уточняющих значение
корней слов.
Универсалия: «... нейтрализация имеет место обычно
в конечной позиции и никогда — в интервокальной пози¬
ции» 64 объясняется тем, что внутри слова могут дейст¬
вовать условия, препятствующие нейтрализации, напри¬
мер, оглушению согласных.
Нельзя представить дело таким образом, что универ¬
салии есть нечто незыблемое. Они также могут нарушаться.
Существует универсалия: «Если относительное предло¬
жение в каком-то языке предшествует имени существи¬
тельному как единственная конструкция им альтернатив¬
ная, то в таком случае или этот язык является языком
с послелогами, или прилагательное в данном языке предше¬
ствует имени существительному, или то и другое вместе»вб.
Нужно сказать, что идея, будто бы относительное пред¬
ложение может предшествовать имени существительному,
является ложной. Существительному в этих случаях могут
предшествовать только причастные конструкции, анало¬
гичные по значению относительному придаточному пред¬
ложению.
В некоторых финно-угорских языках, например, в перм¬
ских, мордовских и прибалтийско-финских, эта универ¬
салия не выдерживается. В чем здесь дело? Можно пред¬
полагать, что некогда в этих языках существовали при¬
частные конструкции, семантические аналоги придаточных
вз Гринберг Дж. Указ, соч., с. 137.
04 Фергусон Д. Допущение относительно носовых: к вопросу о фо¬
нологических универсалиях. — В кн.: Новое в лингвистике,
вып. V, с. 107.
65 Гринберг Дж. Указ, соч., с. 135.
302

предложений, которые действительно предшествовали
имени существительному, как это имеет обычно место
в агглютинативных языках. С течением времени под
влиянием индоевропейских языков в этих языках воз¬
никли относительные придаточные предложения типа
европейских и импликативная связь была нейтрализо¬
вана. В языках смешанных типов универсалии могут не
выдерживаться.
Необходимо отметить, что в современном языкознании
универсалии очень часто или преимущественно рассматри¬
ваются в синхронном плане. Это обстоятельство очень
суживает понятие универсалии.
К универсалиям необходимо подключить так называе¬
мые типовые линии различных изменений, ср., например:
неустойчивость долгих гласных и различные процессы,
вызванные этой неустойчивостью (сужение долгих глас¬
ных, дифтонгизация долгих гласных, сокращение долгих
гласных ит. п.), неустойчивость групп согласных, неустой¬
чивость звуков, имеющих дополнительную артикуляцию,
превращение придыхательных смычных в спиранты, не¬
устойчивость палатализованных согласных, аффрикат,
превращение смычных в аффрикаты перед гласными
переднего ряда и т. д.
Использование типических явлений языка
в лингвистических исследованиях
Типические явления языка могут быть использованы
для разных целей. Почти все исследователи указывают
на возможность использования типологии для сравни¬
тельно-исторического изучения языков.
Компаративистов часто упрекают в том, что восстанав¬
ливаемые ими праязыковые архетипы не находятся на од¬
ной плоскости. Типологические методы позволяют рабо¬
тать над синхронной системой восстанавливаемого языка
и таким образом дать возможность по одним фактам пред¬
полагать другие (сопряженные законы).
Наличие умлаута е : о пронизывает во многих индо¬
европейских языках в одинаковой мере как область имени,
так и область глагола, что дает основание проецировать
его в праязыковое состояние. Однако наличие умлаута
е : о никак не соотносится с предположением, что в индо¬
европейском был только один гласный е. Наличие только
303

одного гласного е потребовало бы огромной компенсации
за счет развития согласных. Однако такого огромного
количества согласных в индоевропейском праязыке, не¬
видимому, не было.
В тюркских языках более раннего периода плавные
и носовые, т. е. т, п, г, I не могли употребляться в начале
слова. Отсюда можно сделать вывод, что и в тюркском
праязыке, во всяком случае в его более раннем состоянии,
в начале слова звонкие согласные вообще не были упо¬
требительны.
В современных мордовских языках глагол практически
может занимать любое место в предложении. Было ли
такое положение дел изначальным?
Некоторые соображения заставляют предполагать, что
некогда в мордовских языках глагол располагался в конце
предложения. В качестве косвенных доказательств могут
быть приведены следующие аргументы: 1) морфологиче¬
ский строй мордовского языка в основном агглютинатив¬
ный, 2) закон порядка слов определение-[-определяемое,
хотя и нарушается под влиянием русского языка, все же
прослеживается довольно четко, 3) в языке существует
довольно большое количество послелогов, 4) в полной
мере развиты притяжательные суффиксы, 5) конструкции,
играющие роль различных обстоятельств, располагаются
перед определяемым ими именем существительным. В язы¬
ках ярко выраженного агглютинативного типа глагол
обычно занимает конечное положение во фразе. Все выше¬
приведенные косвенные данные говорят о том, что факторы,
способствовавшие оттеснению глагола в конец предложе¬
ния, в древнемордовском языке несомненно существовали.
Однако все эти доводы принадлежат пока к категории
косвенных доказательств. Их необходимо дополнить пря¬
мыми свидетельствами. Прямым свидетельством того,
что в древнемордовском языке глагол занимал конечное
положение, могут служить формы типа эрзя-морд, невте-
зель 'был показан’, аравтозель 'был поставлен’ и т. д.
Элемент -эль в приведенных формах представляет древнюю
форму 3-го лица ед. числа первого прошедшего времени
вспомогательного глагола улеме 'быть’, соединенную с при¬
частием прошедшего времени на -зь. Об этом свидетель¬
ствуют и формы продленного прошедшего времени в эрзя-
мордовском языке типа молилинь 'я ходил’ из моли улинь
'я ходящий был’. Если бы в древнемордовском языке
глагол не занимал конечного положения, формы типа
304

невтезель, аравтозель, молилинъ и т. д. были бы невоз¬
можны.
Особенно полезным при сравнительно-исторических
исследованиях может быть использование типовых линий
изменения.
Вопрос о существовании в тюркском праязыке началь¬
ного j относится к спорным вопросам тюркологии. Неко¬
торые тюркологи упорно утверждают, что в тюркской
праязыке начальный j отсутствовал. Начальный / возедк
из & (глухого межзубного спиранта) вв. Другие тюркологи
придерживаются той точки зрения, что начальный j
был возможен.
По-видимому, ближе к истине вторая точка зрения,
согласно которой начальный / в тюркском праязыке был
возможен. Случаи превращения начального / в позиции
перед гласным в аффрикату § отмечены в ряде языков.
Начальный латинский j в положении перед гласным пере¬
ходил в аффрикату $ в истории испанского, португаль¬
ского и ретороманского языков. Древнеиндийскому на¬
чальному ] соответствует аффриката J в некоторых ново¬
индийских языках. Превращение j е f происходило также
в иранских языках. Это отнюдь не случайность, а опреде¬
ленная типовая тенденция изменения, которая может быть
положена в основу гипотезы о первичности начального j
в тюркских языках.
Данные типологии могут быть также использованы
для разработки теории изоморфизма и импликативных
связей элементов языковой системы.
Проблемы контенсивной типологии
В настоящее время Г. А. Климовым широко пропаган¬
дируется идея создания контенсивной типологии. Основ¬
ная сущность этой идеи изложена им в статье «Вопросы
контенсивно-типологического описания языков». Недо¬
статком всех предшествующих типологических схем, по
мнению Климова, является их чисто технический харак¬
тер, поскольку формальные типы строятся исключительно
на основе определения формальных зависимостей, имею¬
щихся между теми или иными языковыми явлениями.
Он связывает воедино языки, по своему духу резко разли-
06 Щербак А. М. Сравнительная фонетика тюркских языков.
Л., 1970, с. 79, 80.
20 Б. А. Серебренников
305

чающиеся, на основании только некоторого внешнего
формального сходства. Напротив, контенсивные типы
строятся с облигаторной ориентацией на содержательную
сторону языка 67.
Идея контенсивной типологии, развиваемая Климовым,
исходит из основополагающего утверждения, что в плане
лексики лежат фундаментальные черты языковой струк¬
туры, обусловливающие собой максимально широкую
совокупность более частных признаков координат других
уровней (см. там же, с. 125).
Предлагаемая модель типологического описания язы¬
ков оперирует специфическими для каждого постулируе¬
мого в ней типа разноуровневыми импликациями — лекси¬
ческими, синтаксическими и морфологическими. С этими
импликациями некоторым образом коррелируют и от¬
дельные особенности фонологического уровня языка.
Принципы структурной организации лексики определяют
соответствующие особенности синтаксического и через
его посредство — морфологического уровня (см. с. 127).
Типологически релевантными в рамках данной модели
описания признаются достаточно важные для структурного
механизма языка и импликативно связанные друг с другом
явления (см. с. 128).
На основании постулации нескольких принципиально
различных наборов структурных признаков-координат
языка, специфическим образом передающих субъектно¬
объектные отношения, Г. А. Климов в настоящее время
считает возможным разграничить и охарактеризовать
в контенсивном плане по крайней мере пять целостных
языковых типов — нейтральный, классный, активный,
эргативный и номинативный (см. с. 129).
Определить истоки этой модели типологического описа¬
ния языков не трудно. В какой-то мере она является
дальнейшим развитием идеи И. И. Мещанинова, предпола¬
гавшей наличие между синтаксической конструкцией
предложения и морфологической структурой его главных
членов некоторых необходимых корреляций (ср. наличие
эргативного и абсолютного падежей в парадигме именного
склонения или эргативного и абсолютного рядов личных
аффиксов в глагольном спряжении при функционировании
67 Климов Г. А. Вопросы контенсивно-типологического описания
языков. — В кп.: Принципы описания языков мира. М., 1976,
с. 123.
306

в языке эргативной конструкции предложения). Ее фор¬
мированию также помогло известное положение
Н. Я. Марра о наличии у каждой стадии комплекса свя¬
занных между собой координат, а также разрабатываемая
в современной типологии проблема импликативных свя¬
зей между отдельными языковыми явлениями.
Применение этой модели связано с известными труд¬
ностями. Вызывает сомнение выдвигаемое положение,
будто бы лексическая доминанта определяет в языке все.
Кроме того, в работах Климова импликативные связи
между языковыми явлениями часто оказываются недоста¬
точно доказанными.
О некоторых особых истолкованиях
сущности типологии
Среди лингвистов широко распространено мнение,
что лингвистические работы сопоставительного плана яв¬
ляются по своему существу типологическими работами.
При этом имеются в виду работы типа сопоставительных
грамматик различных языков, сравнительное исследова¬
ние различных подсистем, например, система прошедших
времен в армянском и английском языках, система накло¬
нений в русском и немецком языках, выражение глаголь¬
ных видов в татарском или латышском языках, система
превербов в русском и грузинском языках, система паде¬
жей в русском и казахском языках и т. д. Министерством
просвещения Узбекской ССР даже издана специальная
программа. «Цель курса сравнительной типологии англий¬
ского и узбекского языков, — говорится в этой про¬
грамме, — ознакомление будущих учителей узбекских
школ с системными особенностями изучаемого английского
и родного узбекского языков для того, чтобы они могли
построить теоретически обоснованную методическую си¬
стему преподавания английского языка» 68.
Из содержания этой программы нетрудно понять, что
всякое сравнение ее авторами рассматривается как сравне¬
ние типологическое. «Понятие типологии, говорится в про¬
грамме, является общим для многих наук. Поэтому целе¬
сообразно коротко ознакомить с содержанием курсов
по нелингвистической типологии (ср. сравнительная пси¬
68 Программа по курсу «Сравнительная типология английского
и узбекского языков». Ташкент, 1978, с. 3.
20*
307

хология, сравнительная геология, сравнительная биоло¬
гия, сравнительная юриспруденция, сравнительная архео¬
логия и т. п.)» 69.
В программе рекомендуется сравнивать вокализм и
консонантизм английского и узбекского языков. Устанав¬
ливаются типологические категории — категория частей
речи, категория падежа, категория принадлежности, кате¬
гория плюральности, категория определенности-неопре¬
деленности, категория рода, категория компаративности,
категория состояния, категория времени или темпораль-
ности, категория аспекта или аспектуальности, категория
модальности, категория залоговости, категория переход¬
ности-непереходности, категория лица, категория отрица¬
ния, категория словосочетания, категория предложения.
Насколько можно видеть, авторов программы совер¬
шенно теоретически не заботит, что следует понимать
под типом в языке. Любая подсистема в языке уже рас¬
сматривается как тип. То, что раньше называлось просто
категорией, сейчас получает наименование типологиче¬
ской конструкции.
Сопоставление языков в учебно-педагогических целях
относится скорее к контрастивной грамматике, а не к типо¬
логии, хотя здесь и возможно сопоставление микротипов
двух языков. Кроме того, это сопоставление часто стати¬
ческое. Принципы организации сопоставляемых микроти¬
пов могут быть совершенно различными. Здесь довольно
трудно найти общий эталон сравнения.
В последнее время в советском языкознании появился
целый ряд работ, объединяемых общей направленностью —
Историко-типологические исследования, ср., например:
«Опыт историко-типологического исследования иранских
языков», т. I, II. М., 1975. «Историко-типологическая
морфология германских языков» (3 книги), и Н. Л. Баска¬
ков «Историко-типологическая характеристика структуры
тюркских языков» (2 книги). Представители этого направ¬
ления, подобно теоретикам сопоставительной грамматики,
также мало заботятся о теоретическом определении типа.
Термин тип широко употребляется в его обыденном упо¬
треблении.
Уже одни только оглавления первого и второго томов
«Опыта историко-типологического исследования иранских
языков» дают ясное представление о том, что авторы этих
69 Там же, с. 4.
308

томов понимают под типологией. Вот некоторые разделы:
Фонологический тип языков, засвидетельствованных в па¬
мятниках. Основные черты общего древнеиранского фоно¬
логического типа. Фонологические типы средне- и ново¬
иранских языков. Древнеиранский морфологический тип.
Затем описываются процессы, характеризующие переход
к новому флективному типу: процессы унификации в си¬
стеме именного склонения, процессы унификации в системе
глагольного словоизменения, развитие явлений агглюти¬
нации, развитие аналитических средств выражения грам¬
матических значений, явление вторичного синтеза.
Следует, однако, отметить, что младограмматики пони¬
мали тип в языке точно таким же образом. Система вока¬
лизма и консонантизма могли рассматриваться как типы,
система прошедших имен в индоевропейском праязыке
тоже представляла своего рода тип. Никаких отличий
от обычного типа в этом «Опыте историко-типологического
исследования» фактически нет.
Во втором томе, так же, как и в программах по сопоста¬
вительному изучению языков, обычные категории превра¬
щаются в типологические категории: категория рода,
категория падежа, категория числа, категория лица, ка¬
тегория залога, категория времени и вида, категория
наклонения. В обоих томах попросту производится описа¬
ние этих типов, прослеживается их историческая эволю¬
ция.
Сходным образом построена и «Историко-типологи¬
ческая морфология германских языков». Уже само оглав¬
ление отдельных томов наглядно говорит о том, что здесь
исследуется. Например, в содержание тома «Категория
глагола» входят такие темы: эволюция видо-временной
системы в германских языках, типология развития залого¬
вых оппозиций, типология развития системы наклонения.
Сходные по своему характеру темы можно найти в содер¬
жании тома «Фономорфология», парадигматика, катего¬
рия имени, ср. такие типы, как типология преобразова¬
ний словоизменительной парадигматики, типология родо¬
вой классификации имен существительных, типология
системы падежей и т. д.
Изучение истории иранских и германских языков
производилось и раньше, но исследования подобного
рода в том же плане не назывались типологическими.
Почему сейчас они стали называться типологическими
и в чем основная особенность этой типологии?
309

Положительным в этих работах является то, что в них
исследуется история языков. Что касается работ
Н. А. Баскакова Историко-типологическая характери¬
стика структуры тюркских языков и Историко-типологи¬
ческая морфология тюркских языков, то там часто исто¬
рия полностью отсутствует или заменяется вымышленной
историей. Здесь явно преобладает описание. Почему оно
называется типологическим, также не совсем ясно. Отсюда
напрашивается один вывод — понятие типологии нужда¬
ется в уточнениях.
Ответ на вопрос, почему историческая типология при¬
нимает у нас такой слишком обыденный и тривиальный
вид, вероятно, можно найти у М. М. Гухман. Опа не отри¬
цает, что «в настоящее время имеется накопленный эмпи¬
рический материал, фиксирующий языковые изменения
и преобразования большей или меньшей i лубины и емко¬
сти, обладающие известной узуальностыо, поскольку они
встречаются в разных генетически и исторически несвя¬
занных языках. В качестве выборочных примеров можно
привести: разновидности ассимилятивных процессов,
озвончение согласных в интервокальном положении; диф¬
тонгизацию; переход s > z > г\ морфологические про¬
цессы, обусловленные опрощением структуры слова, па-
радигматизацию сочетаний служебного глагола с именной
формой спрягаемого глагола; тенденцию к обобщению
дробных словоизменительных классов и их замене регуляр¬
ными образованиями; общие линии в развитии некоторых
грамматических категорий — числа, залога. . .
Среди приведенных в качестве примера изменений
не все обладают одинаковой значимостью. Довольно рас¬
пространенный переход s > г через ступень z, получив¬
ший наименование ротацизма, замкнут в пределах системы
одного уровня и не оказывает влияния ни на общие законо¬
мерности фонологической системы, ни на соотношение
единиц других уровней» 70.
Все эти изменения имеют частный, поверхностный
характер, не затрагивая глубинных структурных связей
и отношений. Идеалом для М. М. Гухман является идея
о комплексе взаимосвязанных координат, выдвинутая
в свое время Н. Я. Марром. Еще в 1927 г. в связи с рас¬
смотрением традиционной морфологической классифика¬
70 Гухман М. М. Историческая типология и проблема диахроничес¬
ких констант. М., «Наука», 1981, с. 14, 15.
310

ции Марр отмечал, что один признак не может служить
критерием выделения языкового типа, необходимо нали-
чие признаков-координат, которые в сумме и определяют
тот или иной языковой тип 71.
Подобно В. Скаличке и Р. Якобсону, М. М. Гухман
рекомендует строго придерживаться принципа систем¬
ности. «Не изолированная, но системная трактовка про¬
цессов является необходимым условием историко-типоло¬
гического исследования» (там же, с. 18).
Следовательно, центральной проблемой исторической
типологии является подбор дифференциальных признаков,
достаточных для выделения языкового типа.
М. М. Гухман признает, что чистых типов реально
не существует. Выход из этого положения она видит в том,
что типологическая отнесенность конкретного языка
определяется по совокупности доминирующих признаков
(см. с. 22).
По мнению Гухман, историческая типология не сво¬
дится к инвентарным спискам узуальных в разных язы¬
ках процессов (см. с. 32). Должны быть выделены те су¬
щественные однонаправленные процессы, которым иссле¬
дователь приписывает типологическую значимость. Вы¬
деляются в первую очередь для историко-типологического
изучения процессы, соотнесенные с категориями, типоло¬
гическая значимость которых была в большей или меньшей
степени установлена синхронной типологией: 1) изучение
процессов, касающихся тех признаков координат, которые
служат компонентами типологических корреляций и вклю¬
чены в систему параметров, принятую для каждой типоло¬
гической модели; 2) изучение процессов, связанных с
развитием таких универсальных категорий, как предика¬
тивность, атрибутивность, качество, количество, принад¬
лежность; 3) изучение процессов, связанных с измене¬
нием разных межуровневых зависимостей (см. с. 33).
Нетрудно заметить, что в основе всех этих требований
лежит изменяющийся во времени комплекс координат,
характерных признаков стадии, а в интерпретации Гух¬
ман — признаков языкового типа.
Содержание анализа — моделирование типологиче¬
ских констант. Диахронические константы рассматрива¬
ются как построения, модели, обобщающие объективно
71 Там же.
311

существующие и действующие закономерности языковых
преобразований (см. с. 34).
Содержанием типологии, по мнению Гухман, является
изучение соотношения общего и частного, отдельного,
исследование того, как это общее реализуется в своеоб¬
разных особенностях различных по своему строю языков
(см. с. 37). С типологией соотнесены только те универса¬
лии, которые представляют некий дедуктивно постулируе¬
мый инвариант, модификации которого представлены
материалом разных языков, что и позволяет разграничить
общие свойства и индивидуальные характеристики
(см. с. 39).
Гухман предлагает термин «константа» — узуальный
для разных языков признак, встречаемость которого
пе обусловлена ни генетическими, ни ареальными связями
(см. с. 42).
На современном этапе развития типологических иссле¬
дований, — отмечает далее автор, — в отношении про¬
цессов формально структурных и содержательных или
контенсивных возможно лишь выявление диахронических
констант — однонаправленных изменений, обладающих
определенной частностью и узуальностью, совершающихся
к тому же в языках, не связанных между собой ни генети¬
ческим родством, пи принадлежностью к одному и тому же
ареалу (см. с. 45).
«Общее в разных сферах его проявления (в развитии
содержательных категорий, формально-структурных
микросистем, в изменениях функциональных систем) по¬
знается в многообразии его конкретной реализации»
(с. 58). В процедуре построения диахронической константы
фактически выделяются два звена: 1) опознание процессов,
которым гипотетически соответствуют параметры истори¬
ческой типологии, и 2) раскрытие сущности этих процес¬
сов во всей сложности взаимосвязанных изменений на
материале разных языков (см. с. 58).
В исторической типологии, также в зависимости от
используемого материала, выделяются два раздела:
1) историческая типология родственных языков и 2) исто¬
рическая типология неродственных (см. с. 59).
Для изучения статуса общих процессов в развитии
языков и выделении диахронических констант автором
выбраны категории грамматического уровня. Его интере¬
суют процессы, преобразующие словоизменительную па¬
радигматику. Далее выясняется, что структурно-типоло¬
312

гические тенденции были направлены на оформление
регулярной обобщенной парадигмы, поскольку в древне¬
германских языках строгой регулярности этой парадигмы
не наблюдалось. Абсолютной «универсальностью» отли¬
чались процессы, связанные с переразложением и опроще¬
нием трехморфенной структуры слова (см. с. 74). Общая
диахроническая константа, нацеленная на создание регу¬
лярных, обобщенных для каждой категории парадигма¬
тических моделей, реализовалась и в иранских языках
(см. с. 91). Диахронической константой Гухман также счи¬
тает наблюдаемое во многих языках стяжение форм с после¬
логами (см. с. ИЗ).
Такое понимание сущности исторической типологии
представляет любопытный альянс принципов марризма
с традиционной компаративистикой. Сначала постулиру¬
ется некий языковой тип, характеризующийся определен¬
ным комплексом взаимно связанных между собой коорди¬
нат. Затем это понятие забывается, и исследователь уже
переходит к изучению универсальных процессов, как то:
оформление регулярной обобщенной парадигмы, перераз-
ложение и опрощение трехморфемной структуры слова,
процесс стяжения форм с послелогами и т. д. Претензия
на новизну неожиданно превращается в возращение к тра¬
диционному и обычному, которое уже практикуется в язы¬
кознании на протяжении не одной сотни лет.

Заключение
*
Из всего сказанного можно сделать вывод, что случаи
нематериалистического подхода к явлениям языка наблю¬
даются почти при решении любой общеязыковедческой
проблемы. Где причины этих явлений? Причины могут
быть здесь вполне определенными.
Нередко наблюдаются случаи, когда паука в своем
поступательном развитии создает новые условия для ре¬
шения уже, казалось бы, решенных проблем. Однако
вопреки этим фактам, прежние установки оказываются
удивительно устойчивыми и не подвергаются каким-либо
изменениям. Психолингвисты все более и более приходят
к выводу о том, что человеческое мышление полиморфно.
Между тем формула «Мышление совершается только на
базе языка» до сих пор широко провозглашается многими
лингвистами и философами.
Многие лингвисты давно замечали, что широко рас¬
пространенное у нас определение фонемы как звука, раз¬
личающего значения слов, фактически неправильно, по¬
скольку фонема таким свойством не обладает. Понадоби¬
лось несколько десятков лет, прежде чем появилось новое
определение фонемы: «Фонема — звук, служащий для
различения звуковых оболочек слов», что более соответ¬
ствует действительности.
Явно неправильна теория монолатеральности языко¬
вого знака, хотя ее упорно защищает некоторая часть
советских лингвистов. Несостоятелен тезис о наличии
в тюркских языках синтетических придаточных предложе¬
ний, которые служат фактически названием причастных
и деепричастных оборотов. Однако и этот тезис находит
поддержку у некоторой части тюркологов.
Элементы идеалистического подхода к явлениям языка
могут содержать и теоретические основы различных
лингвистических течений. «Новое учение о языке»
Н. Я. Марра фактически было проявлением вульгарно¬
314

социологического подхода к явлениям языка, что было
совершенно несовместимо с подлинным марксизмом. В свое
время на этот недостаток было обращено должное внима¬
ние и теоретические основы «нового учения о языке» были
развенчаны.
После лингвистической дискуссии 1950 г. в нашей
науке стали распространяться идеи структурального под¬
хода к изучению языка. Структурализм имел известное
положительное значение. Структуралисты обратили осо¬
бое внимание на изучение системы и структуры языка,
поскольку до появления структурализма эти области
языка исследовались явно недостаточно. Однако в теории
структуралистов также содержались элементы идеалисти¬
ческого подхода к явлениям языка. Структуралисты стре¬
мятся представить объект своего изучения — язык в виде
сугубо формализованной и до предела математизирован¬
ной и логизированной непротиворечивой системы.
Естественно, что такого объекта в природе не сущест¬
вует, хотя язык имеет систему и структуру и может изу¬
чаться методами лингвистической математики. Много¬
численные неувязки структурализма, его бессилие объяс¬
нить в языке «все и вся», неосуществимость идеи машинного
перевода и многое другое явно свидетельствуют о том, что
представленный ими сугубо формализованный объект
намного сложнее, он понят не так, как нужно было бы его
понимать.
Структурализм в настоящее время не представляет
какой-либо серьезной опасности. Интерес к нему очень
сильно упал, так как сами структуралисты на практике
поняли его серьезные недостатки.
Гораздо более опасен неомарризм. Представители
этого течения упорно отрицают его существование. Они,
дескать, развивают марксизм в языкознании. Один из
главных теоретиков этого направления выразился именно
таким образом: «Марксизм-ленинизм, — замечает Ф. П. Фи¬
лин — единственно правильный компас для любого уче¬
ного, в том числе и для языковедов». И далее: «Освобождая
науку от идеалистических фикций, мы тем самым создаем
условия для подлинного ее расцвета и ставим преграду
для ее использования против прогресса» х.
1 Филин Ф. П. Очерки по теории языкознания. М., «Наука», 1982,
с. 5, 19.
315

В дальнейшем, выясняется, что для обеспечения рас¬
цвета науки неомарристами осуществляется определенная
программа действий.
Первая их задача заключается в том, чтобы свести на
нет какое-либо значение лингвистической дискуссии
1950 г. Эта дискуссия изображается как явление
совершенно случайное в истории советского языкознания.
Не было бы никакого вреда, если бы ее совсем не было.
Вот что писал по этому поводу В. И. Абаев: «... про¬
тивники Марра не имели сами никакой единой и цельной
лингвистической концепции, которая могла бы стать ос¬
новой советского теоретического языкознания. Тех, кто
верил: „наконец-то советское языкознание обретет свое
настоящее лицо“, ждало разочарование. Советское языко¬
знание не обрело настоящего лица» 2.
На этом фоне возникает идея о неправильности кри¬
тики учения Марра. «. . . работы Н. Я. Марра и И. И. Ме¬
щанинова и тех советских лингвистов двадцатых—сороко¬
вых годов, которые так или иначе находились под влиянием
их теории, — заявляет Ф. П. Филин, — не были сплош¬
ными ошибками и недоразумениями» 3.
Неомарристы делают попытку оценить труды Марра,
как они говорят, sine ira et studio («без злобы и пристра¬
стия». — Б. С.). Вот один из образчиков такой оценки.
«Успех деятельности историографа, поставившего своей
целью определить место школы акад. Марра в истории
отечественной филологии, — замечает в одной из своих
статей Р. Р. Гельгардт, — будет зависеть в значительной
мере от степени его научной осведомленности.
Конечно, в идеале эрудиция критика должна хотя бы
только приближаться к той, какая была у «объекта»
ее критического изучения. Думается, не случайно, что
до сего времени еще нет общей «фронтальной» оценки
с адекватным объемом или охватом проблем и столь же
разнообразным и многосторонним аппаратом фактов разно¬
системных языков, фольклора, этнографии, этимологии,
вообще — всего комплекса знаний, какими Марр опери¬
ровал. . . Многочисленные статьи, посвященные разбору
отдельных проблем, которые занимали Н. Я. Марра и его
школу, иногда напоминают не столько высказывания
2 Абаев В. И. Лингвистический модернизм как дегуманизация
науки о языке. — ВЯ, 1965, № 3, с. 23.
3 Филин Ф. II. Указ, соч., с. 42.
316

научных оппонентов, сколько выступления прокуроров
и общественных обвинителей» 4.
В этой статье есть и ira 'злоба’ и studium'пристрастие’.
Только они направлены против критиков Марра. Если
критики ошибались, то сам Марр объявляется корифеем
советского языкознания.
«Хорошо известна, — замечает Ф. П. Филин, — былая
популярность среди «общественников» исследований таких
корифеев отечественной лингвистики и филологии, как
А. А. Шахматов, Н. Я. Марр, И. Ю. Крачковский и ряд
других ученых» Б.
Ближайший ученик и верный последователь Марра
Мещанинов рассматривается как отступник от марров-
ского учения. Он основатель типологии, хотя вся эта
типология насквозь проникнута идеей стадиального раз¬
вития языков.
Марризм в деятельности неомарристов принимает
более утонченные и завуалированные формы. Основные
положения учения Марра отнюдь не повторяются бук¬
вально, но выбирается надежный теоретический трамплин,
отталкиваясь от которого все марровские прежние поло¬
жения можно было бы восстановить и логически развить.
Таким трамплином является тезис: «Все в языке опреде¬
ляется внешними причинами». Так называемые внутрен¬
ние законы элиминируются и фактически рассматриваются
как проявления внешних законов. С неомарристами в из¬
вестной мере солидаризуется и представитель социолинг¬
вистики Ю. Д. Дешериев. Отдельные положения учения
Н. Я. Марра вновь защищаются в работах его бывших уче¬
ников и некоторых примкнувших в последнее время линг¬
вистов: О. С. Ахмановой, Р. А. Будагова, В. И. Абаева,
Т. А. Дегтяревой, Г. А. Климова, Н. С. Чемоданова,
Ф. П. Филина, М. М. Гухман. Вновь оживляется проблема
стадиальности, проблема классовости языка, проблема
скачков в развитии языка и т. п.
Неомарризм явно тянет советское языкознание назад
к идеализму времен Н. Я. Марра. К счастью неомарризм
не имеет слишком широкого распространения среди на¬
ших лингвистов.
4 Гельгардт Р. Р, Избранные статьи. Языкознание, фольклорис¬
тика. Калинин, 1966, с. 394.
6 Филин Ф. П. Указ, соч., с. 126.
317

Если отвлечься от этих негативных сторон развития
советского языкознания, то можно сказать, что в целом
оно развивается по правильному пути. Необычайно рас¬
ширилась его тематика. Содержательная сторона совет¬
ского языкознания в настоящее время намного богаче по
сравнению с его содержанием довоенного периода. Сейчас
в советском языкознании разрабатываются такие проблемы,
которые раньше совершенно не разрабатывались, например,
проблема языковых универсалий, моделирование языковых
процессов, язык в действии, проблемы ареальной лингви¬
стики, проблема субстрата, языковые контакты, текст и
смысл, проблемы семиотики, роль человеческого фактора
в языке и многое другое.
Усилился интерес к изучению истории языков, проблем
семантики, достигнуты значительные успехи в составлении
словарей различных языков, а также в разработке проблем
синтаксиса. Характерной особенностью работ преоблада¬
ющего числа советских лингвистов стал научный поиск,
стремление обнаружить путем длительного и кропотливого
исследования новые истины в науке. И в этом залог успеха.

Оглавление
*
Введение 	 3
О материалистическом подходе к явлениям языка ...	5
О социальной природе языка 	 35
Проблема языкового знака и значения	 56
Проблема типов мышления 	 76
Проблема идиоэтнического и	универсального в языке 112
Проблема стадий в развитии языков мира	 147
О связи явлений языка с историей общества ....	193
Об особенностях развития мышления и языковых
структур	 225
Было ли мышление древнего	человека диффузным? 			230
Категории — вещь, свойство и отношение и их прояв¬
ления в языке	 255
О праязыке 	 263
Типические явления в 	языках мира	 273
Заключение 	 314

Борис Александрович
Серебренников
О материалистическом
подходе
к явлениям
языка
*
Утверждено к печати
Институтом языкознания
АН СССР
Редактор издательства
Е. В. Фурманова
Художник
Э. А. Дорохова
Художественный редактор
Т. П. Поленова
Технический редактор
О. М. Гуськова
Корректор
М. В. Борткова
И Б № 26737
Сдано в набор 7.12.82.
Подписано к печати 30.05.83.
Формат 84 х IOS1/»
Бумага типографская № 2
Гарнитура обыкновенная
Печать высокая
Усл. печ. л. 16,8. Усл.-кр.отт. 16.8
Уч.-иэд. л, 18,1. Тираж 2400 экз.
Тип. зак. 2048. Цена 2 р. 20 к.
Издательство «Наука»
117864 ГСП-7, Москва, В-485,
Профсоюзная ул., 90
Ордена Трудового Красного Знамени
Первая типография
издательства «Наука»
199034, Ленинград, В-34,
9 линия, 12

ребренников