ROMANCERO
GITANO
ЦЫГАНСКОЕ
РОМАНСЕРО
Федерико
Гарсиа
orea
РАДУГ

Федерико Гарсиа Лорка
ГС>.а«лЛсо

Fe^Le^ru^r &<urcuu Lo-пли
Федерико Гарсиа Лорка
ПМХХСминЪ aiAO^vo
\bL,Z^A<XAU3^
ЪО<ЛАЛКМЛА*ЪО
Editorial г^ч| ^0 Издательство
Raduga |Í5hI «Радуга»
Moscú • 2007 Москва • 2007

ББК 84.4Ис
Г 20
Составление и комментарии Н. Малиновской
Предисловие А. Гелескула
Оформление Т. Иващенко
Редактор В. Недоростков
Гарсиа Лорка, Ф.
Г20 Цыганское романсеро: Сборник / Составл.
Н. Малиновской. - М.: ОАО Издательство
«Радуга», 2007. - На исп. яз. с параллельным
русским текстом. - 560 с.
Творчество Федерико Гарсиа Лорки - ярчайшее
явление в испанской поэзии XX века. Его стихи и
пьесы известны российскому читателю по
переводам М. Цветаевой, В. Парнаха, Н. Асеева, А.
Гелескула, П. Грушко и др. Работа над ними
продолжается и по сей день.
Сложный, многоплановый, неоднозначный
поэтический мир Лорки становится более понятным и
близким благодаря подробным комментариям
ведущего специалиста по его творчеству Н.
Малиновской.
Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по
печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной
целевой программы «Культура России»
О Н. Малиновская, составление и
комментарии, 2007
О А. Гелескул, предисловие, 2007
О ОАО Издательство «Радуга»,
ISBN 978-5-05-006591-9 художественное оформление, 2007

Со а ел> лслжлл^е,
Анатолий Гелескул. Андалузский алтарь 5
ROMANCERO GITANO
ЦЫГАНСКОЕ РОМАНСЕРО
Romance de la luna, luna 48
Романс о луне, луне. Перевод А. Гелескула 49
Романс о луне, луне. Перевод В. Парнаха 357
Романс о луне-шалунье. Перевод П. Грушко 358
Preciosa y el aire 52
Пресьоса и ветер. Перевод А. Гелескула 53
Пресьоса и ветер. Перевод И. Тыняновой 360
Reyerta 58
Схватка. Перевод А. Гелескула 59
Схватка. Перевод В. Парнаха 362
Схватка. Перевод П. Грушко 364
Romance sonámbulo 62
Сомнамбулический романс. Перевод А. Гелескула 63
Сомнамбулический романс. Перевод О. Савича 365
La monja gitana 70
Цыганка-монахиня. Перевод А. Гелескула 71
Цыганка-монахиня. Перевод И. Тыняновой 369
5

La casada infiel 74
Неверная жена. Перевод А. Гелескула 75
Неверная жена. Перевод И. Тыняновой 370
Неверная жена. Перевод П. Грушко 372
Romance de la pena negra 80
Романс о черной тоске. Перевод А. Гелескула 81
Романс о черной печали. Перевод В. Парнаха 374
San Miguel (Granada) 84
Сан-Мигель (Гранада). Перевод А. Гелескула 85
Сан-Мигель (Гранада). Перевод В. Парнаха 376
San Rafael (Córdoba) 90
Сан-Рафаэль (Кордова). Перевод А. Гелескула 91
San Gabriel (Sevilla) 94
Сан-Габриэль (Севилья). Перевод А. Гелескула 95
Сан-Габриэль (Севилья). Перевод М. Зенкевича 378
Prendimiento de Antonito el Camborio en el camino
de Sevilla 100
Как схватили Антоньито эль Камборьо
на Севильской дороге. Перевод А. Гелескула 101
Арест Антоньито эль Камборьо
на Севильской дороге. Перевод Н. Асеева 381
Muerte de Antonito el Camborio 104
Смерть Антоньито эль Камборьо. Перевод А. Гелескула 105
Смерть Антоньито эль Камборьо. Перевод И. Тыняновой ....383
Muerto de amor 108
Погибший из-за любви. Перевод А. Гелескула 109
Умерший от любви. Перевод М. Зенкевича 385
El emplazado 114
Романс обреченного. Перевод А. Гелескула 115

Romance de la Guardia Civil Española 120
Романс об испанской жандармерии. Перевод А. Гелескула ...121
Романс об испанской жандармерии. Перевод В. Парнаха 388
Романс об испанской жандармерии. Перевод М. Самаева ....393
Tres romances históricos
Три исторических романса
Martirio de Santa Olalla 130
Мучения святой Олайи. Перевод А. Гелескула 131
Burla de don Pedro a caballo 136
Небылица о доне Педро и его коне. Перевод А. Гелескула ...137
Шутка дона Педро, едущего на коне.
Перевод М. Павловой 397
Thamár y Amnón 142
Фамарь и Амнон Перевод А. Гелескула 143
Фамарь и Амнон. Перевод В. Парнаха 400
РОЕМА DEL CANTE JONDO
ПОЭМА КАНТЕ ХОНДО
Baladilla de los tres ríos 152
Баладилья о трех реках. Перевод В. Столбова 153
Poema de la siguiriya gitana
Поэма о цыганской сигирийе
Paisaje 156
Пейзаж. Перевод М. Цветаевой 157
La guitarra 158
Гитара. Перевод М. Цветаевой 159
El grito 160
Крик. Перевод Б. Дубина 161
7

El silencio 162
Тишина. Перевод А. Гелескула 163
El paso de la siguiriya 164
Поступь сигирийи. Перевод А. Гелескула 165
Después de pasar 166
Следом. Перевод В. Столбова 167
Y después 168
А потом. Перевод М. Цветаевой 169
Poema de la soleá
Поэма о солеа
Tierra seca 170
Земля суха. Перевод Н. Ванханен 171
.3 Pueblo 172
~¿ Селенье. Перевод М. Цветаевой 173
— Puñal 174
L\ Нож. Перевод А. Гелескула 175
V Encrucijada 176
\ Перекресток. Перевод В. Парнаха 177
\ ¡Ау! 178
I Ай! Перевод А. Якобсона 179
I Sorpresa 180
/ Нежданно. Перевод А. Якобсона 181
[ La soleá 182
V Солеа. Перевод А. Гелескула 183
\ Cueva 184
I Пещера. Перевод А. Гелескула 185
I Encuentro 186
I Встреча. Перевод Б. Дубина 187
I Alba 188
Д Заря. Перевод И. Тыняновой 189

Poema de la saeta
Поэма о саэте
Arqueros 190
Лучники. Перевод А. Гелескула 191
Noche 192
Ночь. Перевод А. Гелескула 193
Sevilla 194
Севилья. Перевод А. Гелескула 195
Procesión 196
Процессия. Перевод А. Гелескула 197
Paso 198
Шествие. Перевод А. Гелескула 199
Saeta 200
Саэта. Перевод А. Гелескула 201
Balcón 202
Балкон. Перевод А. Гелескула 203
Madrugada 204
Рассвет Перевод А. Гелескула 205
Gráfico de la Petenera
Силуэт Петенеры
Сатрапа 206
Колокол. Перевод М. Самаева 207
Camino 208
Дорога. Перевод М. Самаева 209
Las seis cuerdas 210
Шесть струн. Перевод М. Самаева 211
Danza 212
Танец. Перевод М. Самаева 213
Muerte de la Petenera 214
Смерть Петенеры. Перевод М. Самаева 215
9

Falseta 216
Фальсета. Перевод М. Самаева 217
De proftindis 218
De proftindis. Перевод М. Самаева 219
Clamor 220
Вопль. Перевод М. Самаева 221
Dos muchachas
Две девушки
La Lola 222
Лола. Перевод М. Самаева 223
Amparo 224
Ампаро. Перевод В. Столбова 225
Viñetas flamencas
Цыганские виньетки
Lamentación de la muerte 226
Плач. Перевод Н. Ванханен 227
Memento 230
Memento. Перевод К Тыняновой 231
Candil 232
Свеча. Перевод М. Самаева 233
Tres ciudades
Три города
Malagueña 234
Малагенья. Перевод А. Гелескула 235
ю

Barrio de Córdoba 236
Квартал Кордовы. Перевод А. Гелескула 237
Baile 238
Танец. Перевод А. Гелескула 239
Escena del teniente coronel de la Guardia Civil
Сцена с подполковником жандармерии
Cuarto de banderas 240
Знаменный зал. Перевод А. Гелескула 241
Canción de gitano apaleado 244
Песня избитого цыгана. Перевод А. Гелескула 245
Diálogo del Amargo
Сцена с Амарго
Campo 248
Пустошь. Перевод А. Гелескула 249
Canción de la madre del Amargo 258
Песня матери Амарго. Перевод А. Гелескула 259
POEMAS SUELTOS
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Primera página 262
Первая страница. Перевод А. Гелескула 263
Balada amarilla 264
Желтая баллада. Перевод И. Тыняновой 265
La luna asoma 266
Луна восходит. Перевод В. Парнаха 267
//

La balada del agua del mar 268
Баллада морской воды. Перевод А. Гелескула 269
Árbol de canción 272
Дерево песен. Перевод А. Гелескула 273
Arbolé arbolé 274
Деревце, деревцо. Перевод А. Гелескула 275
Serenata 278
Серенада. Перевод А. Гелескула 279
Miserere 280
Miserere. Перевод А. Гелескула 281
Colores 282
Цвета. Перевод А. Гелескула 283
Corriente lenta 284
Тихие воды. Перевод А. Гелескула 285
El huerto de la Petenera 286
Сад Петенеры. Перевод А. Гелескула 287
Nocturno esquemático 288
Схематический ноктюрн. Перевод А. Гелескула 289
Canción de ginete 290
Песня всадника. Перевод А. Якобсона 291
Canción de cuna ("Bodas de sangre") 292
Колыбельная (Из «Кровавой свадьбы»).
Перевод А. Гелескула 293
Diálogo de Novia y Leonardo ("Bodas de sangre") 298
Диалог Невесты и Леонардо (Из «Кровавой свадьбы»)
Перевод А. Гелескула 299

Canción de madeja ("Bodas de sangre") 310
Песня прядильщиц (Из «Кровавой свадьбы»).
Перевод А. Гелескула 311
Nocturno de la ventana 314
Ноктюрн из окна. Перевод А. Гелескула 315
Casida de los ramos 316
Касыда о ветвях. Перевод А. Гелескула 317
Gacela del amor imprevisto 318
Газелла о нежданной любви. Перевод А. Гелескула 319
El poeta dice la verdad 320
Поэт говорит правду. Перевод А. Гелескула 321
Despedida 322
Прощальные голоса. Перевод А. Гелескула 323
Gacela del recuerdo de amor 328
Газелла о воспоминании. Перевод А. Гелескула 329
Gacela de la muerte oscura 332
Газелла о темной смерти. Перевод А. Гелескула 333
Soneto de la dulce queja 336
Сонет о нежной горечи. Перевод А. Гелескула 337
El amor duerme en el pecho del poeta 338
Любовь уснула на груди поэта. Перевод А. Гелескула 339
Casida de la mano imposible 340
Касыда о недосягаемой руке. Перевод А. Гелескула 341
Paisaje sin canción 342
Земля без песен. Перевод А. Гелескула 343
Huerto de marzo 344
Сад в марте. Перевод И. Тыняновой 345
12

Agosto 346
Август. Перевод А. Гелескула 347
Preludio 348
Прелюдия. Перевод А. Гелескула 349
ПРИЛОЖЕНИЕ
«Цыганское романсеро» в России. А. Гелескул 353
КОММЕНТАРИИ
Н. Малиновская
Поэма об Андалузии 407
«Цыганское романсеро» 433
«Поэма канте хондо» 514
«Стихи разных лет» 530
Символика растений 547
Цветовая символика 555

Анатолий Гелескул
В 1928 году мало кто в Испании знал это имя -
Федерико Гарсиа Лорка; томик «Цыганского романсеро»
на витринах привлек названием и непривычным
обликом. Обложку для первого издания Лорка сделал сам; на
респектабельном книжном фоне она выглядела
варварской и могла показаться нарочитой, не будь упругие
линии полудетского рисунка так свежи и бесхитростны.
В них угадывалась затаенная мелодия. Красным по
белому - словно щепкой, обмокнутой в кровь, - коряво
процарапанное название, а под ним - черный, мягко
расцветающий контур кувшина и три подсолнуха, но тоже
черных, недобрых, больше похожих на чертополох. И,
как бы уравновешивая набухшие кровью буквы, сквозь
кувшин просвечивает багровое пятно - странный силуэт
какой-то грузной птицы. Это карта Испании, беглый,
неточный контур, словно набросанный по памяти.
Наверно, такая географическая деталь уместней в
коллаже, и вольную поэзию рисунка она утяжелила. Но возникла
не случайно.
«Я испанец до мозга костей и не смог бы жить вне
родины» - признание поэта простосердечно и
подсказано любовью. Но той особой любовью, что хорошо
знакома русской поэзии. Лорка не просто любил, он
мучился Испанией и разгадывал ее как тайну; быть может, она-
Акз<ил>*з
15

то и была героиней его лирики. Разгадку он искал в
людях (и в их песнях) и потому, сторонясь риторики, не
поминал родину с большой буквы и в стихах редко
окликал ее по имени. А когда называл, рожденные ее именем
образы («Испания, о мертвая луна на белом камне!»)
выдавали внутреннее смятение. Единственный, кажется,
раз Лорка говорит о родине так, словно видит ее слитно,
всю и с огромного расстояния:
Испания.
В матовом небе
светло и пустынно.
Усталые реки,
сухая и звонкая глина.
Карта Испании сходна с раскрытой ладонью, где
реки, как линии испанской судьбы, расходятся на восток
и на запад. С предгорий Леона течет в Атлантику
неприметная Лимия; греки называли ее Летой, иберы - Рекой
Забвенья, и никто не смел войти в нее, а где-то в
низовьях кончался мир живых и земля сходилась с небом.
Непреклонный римлянин Децим Юний Брут первым,
устыдив скованные страхом когорты, перешел Реку
Забвенья и остался в людской памяти.
Мягкий, подчас ребячливый и всегда дружелюбный,
Лорка меньше всего походил на римлянина, и
непреклонность, так удивлявшая в нем, была наследственно
крестьянской - проще говоря, честностью. Но вот
забвения он не признавал и противился ему словом и делом.
Поэзия означала для него «любовь, мужество и жертву»,
а жизнь - «борьбу со смертью»: так определил он свою
судьбу и призвание. И даже своей смертью он вырвал у
забвения больше двух тысяч имен, вычеркнутых из
жизни франкистским террором. В маленькой Гранаде,

?
захваченной фашистами врасплох, целых два года - с
июля 1936-го и почти до конца гражданской войны - не
прекращались массовые расстрелы, и такое творилось >
не только в Гранаде. Но гранадские казни получили все- ¿
мирную огласку: внимание к судьбе поэта воскресило, ?
спустя полвека, имена и облики многих, разделивших о£
его судьбу Не утешение, но все же залог справедливо- ^
сти. Убийство поэта всегда чревато возмездием, и £
Гарсиа Лорка расквитался не только за себя. р
Вообще, собой он был не слишком озабочен - для
писем любовно выбирал бумагу и разрисовывал их, как
театральный занавес, а стихи и прозу записывал на чем
придется, обычно на клочках, чтоб легче было сунуть в
карман; так и не обзаведясь тетрадью, он вечно ходил с
целым ворохом листков и, случалось, терял или дарил
только что написанное (и теряли уже другие).
Опубликовать он успел едва ли треть созданного, остальное
увидело свет после его смерти. Или не увидело никогда. В
последнем, тоже посмертно опубликованном интервью
Лорка перечисляет книги стихов, готовые к печати, - их
шесть, а дошли до нас только две. От седьмой, в
интервью не упомянутой, книги сонетов уцелели крохи,
несколько черновиков. А если обратиться к драматургии,
печальный перечень удвоится. Разумеется, Лорка знал,
что рукописи горят, но от издательских забот его
отвлекали другие, для него неотложные. Сейчас по Испании
снова кочует мадридский Университетский театр;
полвека назад дорогу студенческого театра пересекла война -
тогда он назывался «Ла Баррака» («Шатер»), и
создателем его был Гарсиа Лорка. Сейчас Гранада - мировой
центр по изучению арабского культурного наследия, а
начало этому положили Гарсиа Лорка и его
сподвижники. Сейчас не только в Испании ценят «глубокое пение»
/?

А
андалузских цыган, а научил пониманию его Гарсиа
Лорка, и больше того - гранадский фестиваль 1921 года,
дело его рук, оживил, если не воскресил, это древнее
искусство. Народные песни трудно приручаются, и не
так уж много испанских песен вошло в мировой
вокальный репертуар, но те, что аранжировал Лорка, вошли.
Перечень сделанного далеко не полон, а многое из
задуманного - фольклорные постановки, новый театр
марионеток - быть может, еще ждет своего часа. Все это было
кровным делом поэта и тоже входит в его творческое
наследие.
Кстати, в театре «Ла Баррака» Лорка ставил не свои,
а забытые пьесы четырехвековой давности, и двигала им
не любовь к архаике. «Так велит нам инстинкт
самосохранения... - говорил он. - Дело спасения - высокое дело,
труд души и сердца». И дело справедливости, без
которой надежда чахнет. Некогда фанатичное изгнание
иноверцев подточило дух Реконкисты и свело на нет ее
мощный демократизм - и вот Лорка неустанно
напоминает о духовном вкладе Востока в испанскую и
европейскую культуру. Некогда средневековая галисийская
поэзия задавала тон на всем полуострове и даже в
мавританских поэмах оставила отзвук; в новое время нищая и
замкнутая Галисия - отделенный языком и укладом
север - стала для испанской культуры глухой окраиной, а
для испанского обывателя мишенью острот - и вот
южанин Лорка, «певец Андалузии», пишет стихи по-гали-
сийски. Он стал и галисийским поэтом, и кто знает -
быть может, не успел стать каталонским. И последнее.
Не так уж давно, в просвещенном XVIII веке, Испания
числила сорок одно цыганское гетто - и покинувший их
цыган шел на виселицу, а укрывший его испанец - на
каторгу; в не менее просвещенном XX веке столкнулся
/8

f
Лорка с цыганской неприкаянностью и со страстной
силой утверждал право и достоинство этого
беззаконного народа, называя цыган подлинной аристократией >
испанского юга, «хранителями огня, крови и речи». ¿
«Всю жизнь он шаг за шагом искал, кому бы помочь», - ?
слова П. Неруды не просто дань памяти погибшего поэта. qV
Это свидетельство друга. Душевная широта Лорки ^
обусловила широту и непредвзятость его мышления, и £
шаг за шагом искал он ту первооснову, что роднит людей, р
крепил звенья «той чудесной цепи духовного единения»,
в которой видел конечную цель искусства. Он знал, как
это необходимо его бурной и разноречивой родине на
пороге испытаний, и понимал, что обрекает себя на
борьбу: «Красотой Испании нам отказано в покое и мире».
Должно быть, еще древние мореходы ощутили
драматизм этой неласковой земли. Здесь, на краю света, в
Стране вечерней звезды, где люди поклонялись луне и
ветру, античная фантазия поместила вход в тартар; титан
держал на плечах небо, а в подземной бездне томились
его скованные братья. И, быть может, от них ведет
начало испанский дуэнде, демон народных поверий; со
временем он обрел безобидное сходство с домовым, но еще
пару веков назад обитал под землей, хранил ее тайны и
стерег клады. Этого духа земли, недоброго и
животворного, Гарсиа Лорка сделал олицетворением своей
собственной и вообще испанской эстетики.
Предваряя комментаторов, он сам указал на
сходство своего дуэнде с гётеанским «творящим духом». Но
сходство - не тождество, и если для Гёте демоническое
было достоверностью, жуткой и притягательной, то для
Лорки дуэнде скорее метафора - и не всеобщего
природного начала, а чисто человеческого. Это творческая воля -
не одержимость и даже не вдохновение, но трагическое
/9

прозрение, которое начинается тоской и тревогой и
кончается вспышкой сознания, внезапной, как удар, и
безотчетной, как крик. Дуэнде - вестник глубин и, словно
голос крови, приходит из тьмы неосознанного;
совершенно так же в миг опасности силы берутся неведомо
откуда, и эта непроизвольная судорога жизни рождает
острое, как боль, ощущение себя и мира. Поэтому
творческое начало для Лорки - всегда край бездны. Это и
вспышка жизни, и та искра сознания, которая
высвечивает смерть. «Дуэнде ранит, и врачеванию этой вечно
разверстой раны обязано все первозданное и
непредсказуемое в творениях человека».
Впервые излагая свою теорию публично, Лорка
проиллюстрировал ее собственными стихами - небывалый
случай для поэта, страдавшего скорее застенчивостью и
отнюдь не самомнением. Лекцию о дуэнде,
прочитанную в феврале 1934 года в Монтевидео, он закончил
«цыганским романсом» о луне - «первым и самым
коротким из написанных». И самым цыганским из них.
«Романс о луне, луне» не просто открывает книгу,
но представляет ее необычную поэзию в наибольшей
чистоте. Романс, один из немногих, сюжетен, но сюжет
его странен. Вновь возникает тень Гёте: у Лорки, как и
в «Лесном царе», - смерть ребенка, народные поверья,
I ночь. Но ни темных враждебных сил, ни ответного
ужаса. Луна пришла не за ребенком - отрешенная и
нездешняя, она даже пытается остеречь его. И мальчик не
боится луны - он боится за нее. Быть может, его сердце
не вместило всей красоты и тайны, ему представшей, и
умирает он от тоски и счастья. Но умирает. Вечная
терпкая печаль, как воздух, пеленает этот обманчиво
гармоничный мир одинокой луны, одинокого ребенка,
одиноких цыган. «Нашим искусством, - говорил поэт в
ю

лекции, - изначально правит терпкий дуэнде,
неподвластный и одинокий».
Сочетание «цыганский романс» для русского слуха >
привычно, для испанского парадоксально, и само назва- c¿
ние «Цыганское романсеро» звучит не менее странно, ?
чем «Трехгрошовая опера». Испанский романс не может ц[
быть цыганским. Это детище Кастилии, и даже в Асту- ^
рии - единственном месте, где под пение романсов тан- £
цуют- нет своих, астурийских романсов и танец сопро- р
вождают все те же, вековой давности, народные кастиль- ^
ские баллады о королях и маврах, рыцарях и пастухах, i
изменах и разлуках. г
Возникший на бурном и кровавом закате испанского -£
Средневековья и разнесенный бродячими сказителями по
всей отвоеванной у ислама стране, романс уже к XV веку
перешагнул сословные границы и стал равно
притягательным для всех, от короля до нищего. Ясная,
незатрудненная и доступная импровизатору форма, к тому же
исконно испанская, ничем не обязанная ни трубадурам,
ни Италии, восторжествовала в устной, а затем и
книжной поэзии. Именно романс своей скупой
выразительностью, самообладанием и даже своей суровой
монотонностью из века в век будил самые тайные струны
испанской души.
И, помимо всего, он был устной летописью.
Поэтому романс всегда рассказывает, по возможности сжато,
конкретно и зримо. Для этого он и был создан - ведь
когда-то сказителя ждали как военную сводку, как
вестника, а порой и толкователя истории. Но о чем бы ни
рассказывал романс - о падении Гранады или кончине
разбойника, об осаде Сарагосы или неудачном замужестве, -
он поется, и мелодия щедро возмещает поэтическую
сдержанность и внешнее бесстрастие. «Романс, - писал
2/

Лорка, - не завершен, пока не обретет мелодию и с нею
кровь, жизнь и суровый или страстный воздух, которым
дышат герои».
На романсе воспитывался испанский вкус и даже
испанский характер - романс ведь и многому учил
(например, уважать врага и не путать храбрость и
злобность). Свидетельство народной тяги к романсу - и та
спартанская дисциплина, которую он внес в песенную
поэзию. Еще в XV веке стих испанской песни был
бесконечно разнообразным; с конца XVI века и доныне
главная и почти единственная народная строфа - это «копла»,
четверостишие в метрике романса. Копла старше его по
меньшей мере на два столетия, но лишь культ романса
выделил ее из общего потока ритмов и утвердил в
народном сознании как образец. И лишь эта строфа роднит
несчетные и такие несхожие песни испанских
провинций. Вольное дыхание арагонской хоты и
душераздирающий речитатив андалузского «глубокого пения» словно
возникли на разных концах земли. Но стихи для своих
песен и арагонцы и андалузские цыгане чеканят по
образцу и в ритме романса.
Так через поэзию соприкасаются кастильский
романс и цыганское канте хондо - то «глубокое» или
«большое пение», которым пронизано и, быть может, вызвано
к жизни «Цыганское романсеро».
«Всегда ночь... - таким воспринимал это пение
Лорка, - бескрайняя ночь в бесконечных звездах...» И книгу
он создал ночную. Лишь в четырех ее романсах
смеркается, остальные - бескрайняя ночь.
На закате по Севильской дороге идет с веткой ивы
Антоньито эль Камборьо. Ивы грустны и красивы, и
русский да и любой читатель, кроме андалузца,
проникается горькой свежестью образа, не зная, что Антоньи-
22

то несет музыкальный инструмент. Всего столетие с
небольшим назад в канте хондо вошла гитара,
инструмент дорогой и прежде недоступный кантаорам (народ- >
ным певцам-импровизаторам и обычно поэтам). Но и ^
сейчас исконно «глубокие» песни поются без сопровож- ?
дения, и лишь веткой ивы, словно прокладывая русло J|
мелодии, кантаор еле слышно, для самого себя, отстуки- <^
вает прихотливый, изменчивый ритм. Такие ветки в па- £
мять о великих певцах берегут и передают как релик- *
вию. Не случайно выбор пал на иву - по средневековым
поверьям, дерево поэтов, дарящее вдохновением. И ?
дерево скорби, потому что хранит голоса умерших. V
Ивовая ветка в зачине романса - это причастность re- ^
роя к миру народной песни, его судьба и обреченность. Он "У
поэт, и потому его убить - легко (тем более, вчетвером),
а ему - трудно.
Среди андалузских кантаоров, действительно,
немало цыган. У этого своя предыстория, давняя и
достаточно мрачная; недаром народная певица Ла Пириньяка,
наша современница, сказала о канте хондо: «Когда пою, во
рту у меня привкус крови».
Начало, казалось, не сулило бед - цыгане, уже
умудренные горьким опытом европейских дорог, перейдя в
1425 году Пиренеи, встретили непривычное
дружелюбие, а вожаку - «любезному и благочестивому дону
Хуану Египетскому со свитой» - арагонский король Аль-
фонсо Великодушный дал охранную грамоту. Надо
сказать, этот цыганский покровитель, не ведавший, что его
гостеприимство вольет свежую кровь в поэзию
испанской песни, был не только славным воином, но и
человеком подлинной культуры: горячий приверженец ренес-
сансного гуманизма, не менее горячо он любил
народное искусство - и культ романса возник при дворе
арагонского завоевателя.
23

А
Табор за табором спускался с гор, и Альфонсо
Великодушный оправдывал свое прозвание. Когда у
очередного «дона Фомы Египетского» арагонские пастухи
увели собак, сам король восстановил справедливость -
идиллия, которая век спустя уже выглядела бы
неправдоподобной. Но испанская история в эпоху Реконкисты
многим удивляет, начиная с поразительной
веротерпимости. Кастильские правители, ведя войну за веру, почти
до самого ее конца носили титул «короля трех религий»,
университеты приглашали преподавать иноверцев, в
церквах играли мусульманские музыканты, а в соборе
близ арагонской столицы в XIII веке хором и танцами
управлял раввин - богослужения без танцев испанские
прихожане себе не мыслили, а раввин, видимо, был
отменным хореографом, раз ему выхлопотали особое
разрешение у самого папы.
Цыгане попали в молодую, неостывшую страну, еще
пронизанную горячими освободительными токами. Все
двигалось, селилось, бурлило, и в этой пестрой
таборной среде цыгане на время отдохнули от европейских
мытарств. К середине века они добрались до Андалузии
и в ней обосновались - пришельцы с Востока, из
поверженной Византии, здесь, на европейском Востоке, в
/ бывшей византийской колонии, они даже выглядели не
так чуждо, как повсюду. Но время менялось
стремительно и круто. Конец Реконкисты обернулся алчным и
свирепым фанатизмом, а новорожденное государство с
болезненной быстротой раздулось в необъятную
империю. Все произошло почти одновременно - падение
Гранады и плавание Колумба, учреждение в Севилье
инквизиции и папская дарственная «Католической чете»
Изабелле и Фердинанду на владение всем некрещеным
24

миром, какой удастся окрестить. Начали с родных
вотчин - в 1499 году были насильно крещены мавры и
сожжены арабские библиотеки; гранадское королевство еда- >
лось на почетных условиях, и в ответ на вероломство c¿
вспыхнуло восстание. Не пожелавшие креститься мавры ?
ушли в изгнание, а ведь три четверти мавров, ремеслен-
очники и крестьяне, были коренными испанцами - анда- ^
лузцами, чьи предки когда-то приняли ислам, и тоже не £
по своей воле. р
И в том же злосчастном году «Католическая чета» *>
издала указ об изгнании цыган. Это был первый в Евро- и
пе королевский указ такого рода. Примеру Испании г
последовали Англия, Швеция, Дания, Франция и так да- -S
лее; пойманный где-либо цыган считался рецидивистом
и подлежал смерти. Бежать было некуда, и загнанный в
угол народ боролся за жизнь как мог, а в Испании - даже
с оружием в руках. Пять веков не стерли в народной
памяти зловещий указ, и, когда в 1973 году, на закате
франкизма, испанская церковь начала канонизацию
Изабеллы Католической, андалузские цыгане от лица
всех остальных заявили протест.
В общем, цыгане в Испании прошли тот же
крестный путь, что и повсюду, - вплоть до прошлого века их
уделом оставались каленое железо и веревка палача. Но
были и свои оттенки. Если в остальной Европе цыган
истребляли как чужеземцев (повинных в людоедстве,
колдовстве и шпионаже), то в Испании их преследовали
за то, что они не цыгане. Поскольку указ об изгнании
существовал, по имперской логике не существовало
цыган, а выдавал себя за таковых, по утверждению
властей, испанский сброд -
полуразбойничья-полуеретическая секта, которая изъяснялась на воровском
жаргоне и мылась настоем диких трав для потемне-
25

ния кожи. Как ни странно, в этой бессмыслице таился
свой смысл.
В завоеванной и разоренной Андалузии цыгане
разделили судьбу коренного населения и сроднились с ним.
Больше века они прожили бок о бок, в одних кварталах,
с морисками - потомками насильно крещенных мавров.
После изгнания в 1609 году бесправных и мятежных
морисков их удел - городские задворки и произвол
властей - перешел к цыганам. Цыганами их, правда, не
признавали, но и за испанцев не считали и судили
особым судом. Они были как бы «испанцами вне закона».
Но и самим андалузцам тоже не приходилось зави-
^ довать. С ними обошлись как с побежденными. В XVI
, j веке половину испанских рабов, наравне с Вест-Индией,
3 поставляла Андалузия - вскормленных волей и культу-
ó рой, гордых южан продавали по сто дукатов за голо-
5£ ву. На благодатном юге росла нищета и вечно зрела
4 смута, и в конце XVIII века испанское правительство
5д попыталось колонизовать его окончательно, заселив
i \ иммигрантами. Но непокорная андалузская кровь пред-
\ ставлялась властям настолько зловредной, что браки
I колонистов с местными жителями строго запрещались, -
I для правительства андалузцы явно были не лучше цыган,
I и порой кажется, оно их путало. Общую картину лако-
j\ / нично дал испанский сатирик: «Голод имперского раз-
Pv I маха», и еще лаконичней - королевский министр: «Пол-
Vi 1 года батрачат, полгода побираются». Батраком был и
r^J легендарный разбойник того времени Диего Коррьентес,
/ казненный по обвинению в мятеже, - когда терпение
/ лопалось, поденщики меняли мотыгу на мушкет и ста-
\ новились испанцами вне закона. Неспроста королевские
указы, начиная с самых ранних, предписывали среди
я цыган официально «мнимых» вылавливать заведомо

мнимых. При Карле Пятом за одно ношение цыганской
одежды испанцев били плетьми, - видно, странная и
столь опасная мода на цыганство держалась упорно. >
Объяснение напрашивается единственное. Если уж <¿
испанцу за укрывательство цыгана грозили такой мерой, ?
как десять лет галер (это означало - пожизненно), той i
цыгане наверняка не оставались в долгу. В подвижной и ^
скрытной цыганской общине легко растворялся каждый, £
у кого были на то причины. t<
Так переплетались цыганские и андалузские судьбы,
своя беда сходилась с чужой, а чуткий цыганский арти- Г
стизм - с андалузской песенной традицией, проникну- У
той одиночеством и самозабвенной восточной тоской. _£
Так андалузскому пению, наследию древних земледель- °"
ческих культов, лишенные земли кочевники дали на
грани жизни и смерти окончательный облик - звучание
на грани плача и молитвы. «Это им обязана своим
ритуальным строем наша музыка, душа нашей души, - писал
Гарсиа Лорка, - это они проложили те певчие русла, по
которым уходит из сердца наша боль».
Поэтому на испанском юге цыгане глубже, чем где-
либо, вросли в местный уклад и укоренились в народной
культуре. Недаром Лорка говорил: «Подлинно испанская
закваска - цыганская». И предваряя неизбежный вопрос,
добавлял: «Я не цыган. Я андалузец, а это не одно и то же,
хотя в каждом из нас есть что-то цыганское». В нем,
правда, больше, чем в каждом, - цыганкой была его
прабабка Хосефа Гарсиа. Один сын ее вырос поэтом, пускай
скромного деревенского ранга, другой народным
музыкантом, широкого полета - однажды он даже выступал в
Париже. Третий пахал землю, но внук его стал
музыкантом и великим поэтом. Цыганская прабабка осталась для
него семейной легендой, отец и деды были «испанцами
27

А
до мозга костей», но кровь, наверно, сказывалась - и не
только в артистизме. Молодой музыкант Лорка
сообщает в письме другу, что записывает цыганские «роас»
(записи, к несчастью, не сохранились). Эти неведомые
фольклористам и необычные для цыган хороводные
песни, скорей всего ритуального и магического смысла,
андалузские цыгане и по сей день таят от чужих.
Видимо, гранадский студент из состоятельной семьи в
цыганских пещерах на Святой горе был своим (впрочем, как и
везде).
Неудивительно, что в 1920 году, когда видный
филолог и фольклорист Рамон Менендес Пидаль, собирая по
всей стране народные романсы, прибыл в Гранаду, его
помощником и вожатым стал человек едва ли не втрое
младше. В архиве ученого остался автограф поэта -
народные романсы, записанные Лоркой в мавританском
лабиринте окраин. Оказалось, есть и цыганские
романсы - те же кастильские, но спетые на свой лад.
То была поистине счастливая встреча. В
предисловии к собранию народных романсов Пидаль писал: «В
наши дни традиция романсов переживает упадок, так как
бытует лишь в сельской глуши. Но разве не может она
возродиться в культуре? По крайней мере, в моей душе
/ она возродилась». Последняя фраза словно произнесена
Лоркой. Ответ опередил вопрос - двухтомное собрание
Пидаля и «Цыганское романсеро» вышли в свет
одновременно.
Окунувшись в народную поэзию, Лорка обрел себя.
Весной следующего, 1921 года он пишет другу: «Этим
летом я хочу писать спокойно и светло, сочинять
романсы - с озерами, горами, звездами... В моих лирических
перелесках заблудятся герои народных романсов. Пред-
2S

ставь себе романс, где вместо озер - небеса!» И на исходе
года, в рождественские дни, он пишет такой романс - свой
первый «цыганский романс» о доне Педро и его коне. >
Лорка еще не думал ни о книге, ни о ее цыганской сХ
теме, и вообще стихи о доне Педро он включил в «Ро- f
мансеро» в самый последний момент, можно сказать - на ^
пороге типографии. Романс действительно отличен от р
остальных и композицией, и своей акварельной прозрач- £
ностью, и даже ритмом, тоже традиционным. Нет в нем Р
и цыганских нот. Прохладно набегает вода, смывая бы- f>
лое, и в волнах безучастного времени тонет заблудив- |
шийся герой народных романсов. Прототип его, £
кастильский король, жил в XIV веке и в историю вошел ""?
под разными прозвищами - дон Педро Жестокий и дон
Педро Справедливый; своенравный и неудачливый
правитель, вероломно убитый братом, он был человеком
отважным и страстным - и в народной традиции
остался как дон Педро Влюбленный (так и назывался
первоначально романс Лорки).
Написанный первым и включенный последним, в
книгу он тем не менее вошел по праву: в нем найден и даже
подчеркнут тот музыкальный строй, в котором
выдержано «Романсеро». Этот романс - нотный ключ и
обозначение тональности.
Лорке явно была близка излюбленная мысль Менен-
деса Пидаля о недосказанности как исконной и
драгоценной черте испанского фольклора: «Глубоко
романтическая традиция нашей народной поэзии - вкус к
незавершенному - высшее выражение смутного склада
необычайно восприимчивой души». Согласно Пидалю,
когда в романсах сами события утратили
злободневность и сделались общеизвестными бродячими сюжета-
29

ми, фрагментарность, возникшая непроизвольно - по
свойству человеческой памяти, стала художественным
средством: «Фантазия доводит драматизм до высшей
точки и, взмахнув крылами, с вершины улетает в
неведомую даль, не дав себе труда спуститься по крутому
склону развязки... Таким способом сказители давали простор
воображению, пробуждали смутное волнение души,
столь драгоценное для всякого высокого искусства».
Но ученый-филолог, естественно, не касался той
природы романса, которую так остро чувствовал
Лорка - профессиональный и самобытный музыкант
(«цыганский пианист», как шутил он сам). «Внутренняя
мелодия с ее нервными узлами и веточками вен, -
говорил он о старинных романсах, - пронизывая стих,
согревает живым теплом истории слова текста, порой уже
бессодержательного или сохранившего лишь архивную
ценность».
В «Цыганском романсеро», почти на всем его
протяжении, звучит не рассказ, а мелодия рассказа - в этом
суть и необычность его поэтики.
Есть у Антонио Мачадо стихотворение, где дети,
играя на площади у фонтана, поют старый романс - и в
их пении «история туманна, но горе ясно». Дети пели, а
голос воды, вторя песне,
историю отбросив,
рассказывал о горе.
(Перевод О. Савина)
В романсах Лорки этот голос говорит о неискупимо-
сти страдания.
Живописец, изображая небо, должен нарисовать
полоску земли, иначе у него выйдет лишь голубой
фимиам. «Романсеро» выверено этим правилом и опира-
30

ется на жесткую, достоверную действительность,
подробности которой кажутся сказочными только
оттого, что увидены непривычно зорко и свежо - и в непри- >
вычном свете. Но музыкальный строй книги, впервые <¿
обретенный в романсе о доне Педро, размывает очевид- ?
ность и уводит действие за грань происходящего: как и о£
в народных песнях, рассказывается не событие, а судьба. ^
Цветную мозаику образов растворяет смутная, тревож- с
но ощутимая глубина. Романс о доне Педро - первый из р
написанных, последним, вероятно, был «Романс
обреченного», завершенный в августе 1927 года. «Обречен- с
ного» - вольность переводчика, в подлиннике «emplaza- ?
do» - юридический термин, обозначающий ответчика, _£
официально извещенного, когда и где он должен пред- °"
стать перед судом. В сознании героя романса, цыгана
Амарго, это слово отдается похоронным звоном. Итак,
сюжет уже задан названием. Но разве романс
исчерпывается столкновением героя с законом? Образный строй,
сбивчивый, как речь ворожеи, скорее уводит от такой
однозначности. И в житейском проступает судьба -
непримиримость вольности и власти, враждебная
слаженность неумолимого миропорядка, едва ли не кафки-
анская «небесная канцелярия». И одиночество человека
перед лицом смерти, под какой бы маской она ни
пришла. И хотя начальный монолог сменяется
традиционной отстраненностью испанского романса,
обреченность героя дана изнутри. Мы в точности не знаем, как
умер Амарго, но видим мир глазами смертника.
Гарсиа Лорка, к счастью, сам не однажды толковал
свое «Романсеро», при этом оговариваясь: «Не буду
объяснять, как существенна сама форма - романс, как
строятся образы и ритмически развивается мелодия,
какие голоса ее ведут». Самонадеянно пытаться сделать
3/

это за поэта. И все же приходится говорить если не о
поэтике, то хотя бы о точках ее соприкосновения с
народной традицией; это подход односторонний, но со
стороны наименее известной русскому читателю. В
переводе неизбежно исчезает одна удивительная черта
«Романсеро»: романс о луне завершают строки
народной колыбельной, романс о погибшем влюбленном
начинает другая народная песня. Строками песен
пересыпана вся книга - и это не фольклорные
заимствования, призванные украсить текст. Лорка выбирает самое
простое и общеизвестное - ходовые фразы детских,
уличных, шарманочных песенок, каждому испанцу
знакомых с колыбели. Это не цитаты, а скорее нотные знаки,
отголоски - те звуковые нити, протянутые к
читательскому сознанию, что незаметно уводят его в поэзию
детства и народа, от любования образами - к смыслу книги,
от ее новизны - к традиции. «Традиция - тропинка в
будущее», - говорил поэт, и его публичные чтения лишь
подчеркивали песенную подоплеку стихов.
Недаром некоторые романсы он начинал пением, а
спев одну-две строфы, переходил на декламацию.
Чистые и выразительные мелодии народного склада
запомнились на слух и были записаны десятилетия
спустя после гибели поэта.
Но в конце концов стихи - это лишь черные значки
на белой бумаге, еще не прозвучавшая песня. А Лорка,
напомним, добивался не музыкальности, которую
считал легкодоступной, но внутренней мелодии. Позже,
словно оглядываясь на ту тропинку, что его вела, он
говорил: «Романс всегда оставался повествованием,
прелесть его составлял рассказ; когда же лирика брала верх
и сюжет исчезал, романс обращался в песню. Я хотел
32

сплавить повествовательное с лирическим». И в этом
отчасти он тоже опирался на народную традицию.
Когда романс обращался в песню, возникала копла; >
на юге - это цыганская копла, поэзия глубокого пения. (J
Она могла быть обезоруживающе простой: Р
И могла стать сложной, как сама жизнь:
Я слезы нес на могилу,
чтоб землю выжечь дотла,
но встала смерть и сказала,
что ты другого звала.
Но любая копла внутренне и даже сюжетно
завершена - это законченное стихотворение, краткое и
напряженное. Однако для протяженной во времени песни, при
всей традиционности повторов (в андалузском пении -
не только строк, но и слов и даже слогов), такой
немногословности мало - и народные певцы соединяют
несколько строф, не по их сходству, а по велению души. Без
видимой сюжетной связи обособленные звенья
смыкаются в единую цепь образов, и песня как бы вновь
обращается в романс, но романс «с размытым текстом», где
рассказ уже не льется, а дробится, перемежаясь
умолчаниями.
Дробное строение «цыганских романсов» с их
перекличкой таинственных голосов и сменой
контрастов, с их неожиданными пространствами и
превращениями - это прерывистая цепь состояний, разобщенных
и сведенных воедино внутренней мелодией, обманчиво
33
4
Впотьмах выхожу и плачу - о>
и горше день ото дня, £
что так люблю тебя смертно, \
а ты не любишь меня. ?(
?
2-2054

похожей на сюжет. В кадре - то былинка или капля крови,
то вдруг огромное звездное небо, и в каждом повороте
событий участвует весь мир. Он изменчив, но един, и в
сущности меняется лишь угол зрения. Ближние и
дальние планы, словно цветные аккорды, властно ведут наше
воображение - и мы, с известной свободой, начинаем
домысливать события или, как сказал бы Лорка,
разгадывать их тайну. О том, насколько чуток был поэт
именно к такому, вольному и контрастному, строю, насколько
его мышление было скорее музыкальным, чем
литературным, говорит даже его восприятие андалузской песни:
«Мелодия дерзка, причудлива как арабеска, но строят ее
неукоснительные прямые».
В нем всегда жил музыкант. С каждым романсом в
книгу вступают новые инструменты, порой - в самом
прямом смысле, и вся эта сумрачная стихотворная
партитура, начатая беззвучным танцем и завершенная
вздохом оборванных струн, возникает из тишины и в
нее возвращается.
«Сюжет ощутим, как и дыхание трагедии, но никто
не знает, что же произошло, и даже я сам,- говорил
Лорка о „Сомнамбулическом романсе", - потому что
тайна остается тайной и для поэта». Это было его
любимое слово. «Только тайной мы живы, только тайной», -
написал он под рисунком, где задумчивый моряк
неуловимо похож на него самого. Как демоническое для Гёте,
тайна была для Лорки живой частью мира и родной
стихией. Но прежде всего - музыкой. Еще в ранней юности
он писал: «Музыка в себе - это страсть и тайна».
Началом жизни «Цыганского романсеро» сам поэт
обозначил 1924 год. В июле были завершены романсы о
луне, о черной тоске и сомнамбулический
(первоначальное название - «Цыганка»). И начат романс о жандарме-
М

Os
?
рии, над которым поэт работал до самого завершения
книги.
Эти романсы - ее сердце. О книге еще не было речи, >
но, не сложись она, Лорка и тогда бы вошел в поэзию c¿
прежде всего как автор «цыганских романсов» (кстати, Р
первый из них поначалу так и назывался «Цыганский о£
романс о луне, цыганской луне»).
Лишь в начале 1926 года, когда уже были созданы
романсы о монахине и неверной жене, «Пресьоса» и р
первый из романсов об Антоньито эль Камборьо, Лорка
впервые упоминает в письме: «Мой замысел - сделать
„Цыганское романсеро"». Летом он уезжает из Гранады в горы:
«Я в горах... Юг, юг - изумительное слово „юг".
Невероятнейшая фантазия развертывается здесь совершенно
спокойно и логично. Чисто андалузские черты
сплетаются с северными: туман и четкость». В холодном
воздухе нагорья, рядом с вечными снегами, родились
зловещие образы «Схватки» и мягкий вечерний романс о гра-
надской осени - «Сан-Мигель». И еще один романс,
судьба которого осталась загадкой. В письме к
поэту Хорхе Гильену Лорка делится радостью: «Полтора
месяца я сочинял романс об избитом цыгане, но... им я
доволен. Кровь, что течет изо рта у цыгана,- уже не кровь,
а песня». Но романс, которым поэт остался доволен, в
книгу не вошел. Изменилось ли авторское отношение
или Лорка оставил его для нового романсеро? Вплоть до
третьего издания книга называлась «Первое цыганское
романсеро». Возможно, «первое» надо понимать как
«впервые» и продолжения книги Лорка не готовил, но
одно достоверно - во второе издание 1929 года он
собирался включить три новых романса, среди них,
вероятно, и об избитом цыгане. Но почему-то не включил, и от
всех трех романсов не осталось и следа.
33

Итак, весной 1926 года родилось название книги, а
осенью Лорка счел ее завершенной. «Все уже в
типографии, - пишет он Гильену, - закончу романс о
жандармерии и цыганской святой Олайе - и книга готова». В
декабре добавился романс о смерти Камборьо - последний,
казалось бы, аккорд. Но после этого поэт еще целый год
работает над книгой, заметно меняя весь ее облик.
Весной 1926 года в письме к X. Гильену он так
определил свой замысел: «Я стремился к гармонии цыган-
ско-мифологического с откровенной пошлостью
теперешней жизни, получилось что-то странное, и, мне
кажется, в этом есть какая-то новая красота». Формула
замечательна, неясен только сам термин. Что именно
подразумевал поэт - цыганскую мифологию или, быть может,
миф о цыганах?
При всем язычестве поверий и обрядов трудно
всерьез говорить о «цыганской мифологии», по крайней
мере о том, что от нее уцелело у европейских цыган, -
прежде всего культ солнца и, быть может, огня.
Мифологические образы «Романсеро» - луна и ветер - исконно
иберийские. Древние пласты иберийского сознания
Лорка, быть может, воскресил непроизвольно; в
собственном мифотворчестве он скорее исходил из поэзии
канте хондо. Песни андалузских цыган, да и русских
тоже, то и дело обращаются к луне и ветру. Впрочем, как
и песни собственно испанские или русские.
Еще сомнительней, чтобы Лорка имел в виду
романтический «цыганский миф». Да, его цыгане - не те
реальные, которых он хорошо знал и любил, но и не
романтические воплощения воли, страсти и
первобытной чистоты. Цыгане «Романсеро» сказочны, и черты их,
затуманенные сказкой, загадочны и далеки. Невольно
вспоминается Гоголь: «В лесу живут цыганы и выходят
36

п
из нор своих ковать железо в такую ночь, в какую одни
ведьмы ездят на кочергах своих. Чем они промышляют
на самом деле, знать тебе нечего». И дальше: «Вдруг >
словно сто молотов застучало по лесу... И будто зарни- ¿
цей осветило на минуту весь лес». Это восприятие ?
народно-поэтическое. В самом деле, чем цыгане прежде о?
всего тревожат народное воображение? Тем, что знают ^
судьбу. Их появление бросается в глаза и беспокоит, но с
общение с ними, как бы ни складывалось, мимолетно; р
они уверенны на людях, но приходят из безлюдья - из
лесу или с гор - и куда-то уходят. Их отношения с землей Г
и миром чужды крестьянину или охотнику и непонятны У
своей остраненностью. Быть может, это бескорыстие _£
родства. Наверно, там, у себя, они другие и мир делится °"
с ними тайнами, а за это они расплачиваются
одиночеством.
За разъяснениями надо обращаться к самому поэту.
В том же 1926 году он написал единственную из своих
лекций, где слово «миф» звучит лейтмотивом, -
«Поэтический образ у дона Луиса де Гонгоры». Великий поэт
испанского барокко для Лорки «человек редкого
мифотворческого дара» - «он превращает в миф все, к чему
ни прикоснется».
«Его тончайшее теогоническое видение
очеловечивает силы природы, - поясняет Лорка, - наделяет их
сердцем и слухом. В этой потребности оживить,
одушевить природу - весь Гонгора. Ему нужно вдохнуть
сознание в стихию».
Очеловеченность мира у Лорки едва ли не
оправданней, чем у Гонгоры. Мир «Цыганского романсеро»
начинается с героев, а сказочные цыгане Лорки от
обыденных людей отличаются лишь тем, что человечней. Их
тоска, отчаянье, боль и гнев непритворны и необуздан-
37

ны, но душа умудрена одиночеством гонимых, а сердце
просветлено песней.
«Серебряные перстни и незлобивое сердце» - эту
строку из первой публикации романса об Антоньито эль
Камборьо Лорка позднее вычеркнул. Но сердце
Антоньито в «Романсеро» осталось незлобивым.
Чужие среди людей и свои среди красок, отзвуков и
тайных голосов мира, герои «Романсеро» близки земле и
отзывчивы к ней, потому что цыгане и потому что
поэты. Не один Гонгора в поэзии очеловечивал природу,
но цыганский мир Лорки очеловечен тоньше и
ненавязчивей - он «оцыганен», и это оправдано самой темой.
«Миф здесь сплетён с тем, что можно было бы
назвать реальностью, хотя это не совсем так, - сказал Лорка
в 1926 году и повторил десять лет спустя, на последнем
своем выступлении, - ведь реальность,
соприкоснувшись с мифом, становится таинственнее самого мифа».
Наверно, в этом жизненная оправданность искусства.
Так от соловьиного пения слышнее гул и разноголосица
ночного леса.
Хрупкая красота цыганского мира в первом же
романсе отзывается щемящей печалью. Очеловеченное -
трагично, и реальность зияет пустотами, недоступными
музыке. Смерть у Лорки - вне мифа, и «Романсеро» не
примиряет ее с жизнью. Это смерть навсегда, и
последним, уже бессильным вызовом ей звучит смертный крик.
Очеловеченный цыганский мир рушат силы раздора
и силы порядка. Одни, стихийные и ничем еще не
просветленные, несут ему смерть изнутри, другие,
наделенные сознанием, врываются извне. И они-то страшней,
потому что это не стихия, а слаженный механизм - и его
не очеловечить.
Письмо, где Лорка говорит о «цыганско-мифологи-
38

ческом», начинается словами: «Кончаю „Цыганское
романсеро". Темы новые, а наваждения старые.
Жандармерия разъезжает по всей Андалузии». Неделей раньше, >
описывая в письме брату Альпухарру, нищую окраину ^
горной Андалузии, Лорка с болью и бешенством расска- £
зывает о садистской расправе жандарма с цыганами о£
Каратанауса. В жандарме его ошеломила даже не жесто- р
кость, а хладнокровие рептилии. Это и была откровенная £
пошлость теперешней жизни, которую он не мог замол- £с
чать. Но еще труднее было сохранить художественный f>
такт и вписать этот черный, чугунного отлива цвет в Ь
мерцающие тона «Романсеро», не сломав музыкального L
строя. Позднее поэт сказал сдержанно, но с тайной гор- "у
достью: «Это одна из главных и, может быть, самая
трудная тема романсеро. Кажется, что она не для стихов.
Однако это не так».
Тема была навязана жизнью. Напомним, что
«Романсеро» от начала до конца создано в глухое время, в
пору военной диктатуры генерала Примо де Риверы.
Конечно, она была мягче, да и много короче
франкистской, но это в исторической ретроспективе, а для
современников Лорки обернулась позором и гнетом. И многое
предуготовила. Будущие главари фашистского мятежа -
Санхурхо, Кейпо де Льяно и сам Франко - были
питомцами Примо де Риверы. Осенью 1923 года в Риме
новоиспеченного диктатора принял Муссолини и ударом
шпаги посвятил его в фашисты; этот опереточный жест
оказался, увы, историческим - через десять лет сын
генерала-диктатора создал фалангу. И военный союз
испанского фашизма с международным тоже входит в
генеральский послужной список.
Против диктатора поднялось «поколение 98-го года»,
39

цвет испанской культуры. В первые ряды
республиканцев встал Мачадо, был сослан и бежал из ссылки Унаму-
но, гротескные памфлеты Валье-Инклана стали
гордостью испанской литературы. То было поколение
учителей. Гарсиа Лорка в эти годы - «вечный студент»
мадридского университета. Но как раз университетские
волнения нанесли диктатуре впечатляющий удар и стали
началом ее заката. Университет был закрыт, а на
студенческие баррикады бросили «гражданских гвардейцев» -
испанскую жандармерию. Старые наваждения родных
мест настигли поэта и в столице.
На романс о жандармерии ушло три года. Лорка
¿ подолгу вынашивал замыслы, но исполнял их обычно
> j быстро. Предыдущая книга стихов - «Поэма канте хондо»
3 - была создана за две недели. «Романсеро» создавалось
^ больше трех лет (вдвое больше, если счет вести от пер-
52 вых его строк). И накануне завершения, когда поэт обду-
^ мывал композицию, для него всегда бесконечно важную,
5д он, видимо, ощутил, что книга перерастает первоначаль-
i \ ный замысел. Лорка не раз уже набрасывал компози-
\ ционный план и теперь, наверное, убедился, что неиз-
I бежно возникают пробелы. И в 1927 году он пишет
\ романсы об архангелах, обреченном Амарго и погибшем
I влюбленном и вводит библейскую тему Ее народное
\ i переложение он услыхал в цыганском пещерном городе,
\ когда водил туда Менендеса Пидаля.
М I И тогда же Лорка завершает романс о жандармерии,
~у отвергнув его прежний финал, судя по пересказу - не-
/ сколько литературный. Теперь это реквием цыганскому
миру. У него есть имя - Херес-де-ла-Фронтера, певучий и
нелюдимый город, тоскующий о море. Имя вполне
достоверное, но сама географическая отсылка обманчи-
а ва: от реального Хереса, города богатого и несколько

?
сонного, до моря подать рукой; когда-то город
действительно был родиной канте хондо, но в пору создания
романса по иронии судьбы чаще поминался как родина >
генерала Примо де Риверы. Возможно, эта ирония тоже <¿
сказалась на выборе топонима. Но прежде всего этот ?
колдовской цыганский город Лорки похож на Гранаду - qV
«пленный город, заточенный в горах». Только Гранада в ^
его стихах вечно тоскует о море. с
Позднее, уже после двух изданий книги, Лорка ска- р
зал: «В „Цыганском романсеро" цыганское разве что
начало. Это андалузская песня, а цыгане в ней -
припев... И какие бы лица ни возникали в романсах,
единственный и главный их герой - Гранада». Это не было ни
отречением, ни вспышкой гранадского патриотизма.
Однажды Лорка назвал Гранаду «болевой точкой
Испании» - и, сказанные скорее о прошлом, эти слова
прозвучали провидчески. Но то же самое он мог бы сказать
о любой пяди андалузской земли. Нигде испанская
история не была такой испанской, как на юге. Отсюда
пришло христианство и вторгся ислам, здесь завершился
поединок Запада с Востоком и зажглись первые костры,
на которых горели люди и книги. Отсюда византийская
и арабская культура шагнула в Европу, а Европа - в
Америку, здесь родилась испанская империя и утвердилась
испанская каторга. И здесь же в прошлом веке
вспыхнуло восстание Риэго, а в нашем - гражданская война. И
всегда Андалузия оставалась землей великих
художников и народной поэзии, краем неистребимой культуры и
неодолимой нищеты. Гарсиа Лорка наконец уверился,
что создал книгу об Андалузии, а значит - и обо всей
Испании. И тогда композиция стала стройной и такой
монолитной, как ни в одной из его музыкально
выверенных книг. Сам поэт дал ей образное определение -
4/

«андалузский алтарь». Алтари, испанские ли, русские, при
всей их непохожести всегда симметричны, и
пространственное движение в них направлено к центру, к
неподвижной вертикали. Пространство словно обнимает
готовые сомкнуться крылья.
В «Цыганском романсеро» часть пространства
обособлена - это поставленные отдельно три
«исторических романса». Они отделены уже тем, что их сюжеты и
герои заданы традицией - житийной, балладной,
библейской - и поэт поместил их на границе того мира,
что вызван к жизни лишь его воображением. И еще один
романс, о цыганской луне, воспринимается чуть иначе -
ближе и крупнее, словно это врата в иной, полусказочный
мир. За ними, в глубине, неподвижная вертикаль - три
архангела венчают три андалузских столицы. Это три
начала, три ствола андалузской традиции - римский,
мавританский, цыганский, а в трехчастной композиции
книги - центральная ось, от которой и расходятся
алтарные створки. Они симметричны, эти два крыла -
страстей человеческих и смертей человеческих, поэтому по
одну сторону - все женские образы «Романсеро», по
другую - одни мужские. Два архангела статичны,
третий, Сан-Габриэль, как будто повторяет их стрельчатый
/ силуэт, но второй своей частью, полной светлых и
скорбных пророчеств, романс открывает шествие
смертников. Быть может, красавец Камборьо и есть тот
желанный сын, рождение и гибель которого возвещал
архангел? В композиции много неявных, но ощутимых
соответствий. Черная тоска Соледад перекликается со
смертной тоской Амарго, непроглядная ночь Сант-Яго жарко
дышит в последнем лихорадочном бреду влюбленного,
а гибельный зеленый сумрак «Сомнамбулического
+1

Ге
романса» розовеет огнем выстрелов и угольно стынет
руинами цыганского мира. Алтарь - это жертвенник.
В июле 1928 года книга вышла в свет. Задолго до это- >
го Лорка в письме делится мечтой: «Я хочу, чтобы люди, ¿
заронившие в меня зерна этих образов, почувствовали в £
них родное, ощутили их частью своего собственного сц:
мира». Но когда стихи «Романсеро» зазвучали на всех р
перекрестках, поэт растерялся. С излишней, быть может, ^
мнительностью он счел такую популярность дешевой, а V
главное - испугался, что сработала привычка к нена- ?
вистной ему испанщине, что в книге увидели то, что |
хотели видеть, - короче, полюбили, но не прочли. Реак- £
ция поэта на успех была близкой к отчаянью. "~?
Но в самом «Цыганском романсеро» Лорка не
разуверился. В нем явно жила надежда, что книга, которую он
создал, сама отстоит себя, что она способна стать и
когда-нибудь станет народной. В 1928 году он дарит другу
короткое и внешне простое «Прощание» - «стихи без
слов»:
Если умру я -
не закрывайте балкона.
Дети едят апельсины.
(Я это вижу с балкона.)
Жницы сжинают пшеницу.
(Я это слышу с балкона.)
Если умру я -
не закрывайте балкона.
Так, в первый и последний раз, прозвучало в его
поэзии гордое: «Нет, весь я не умру».
За восемь лет вышло семь прижизненных изданий
«Романсеро». В годовщину гибели поэта и в следую-
43

А
щем, 1938 году республиканская Испания как дань
народной памяти выпустила траурные сборники Гарсиа
Лорки - и оба раза это было «Цыганское романсеро».
Теперь его читали в окопах.
И совсем необычным было десятое испанское
издание, анонимное и подпольное, - первое издание
Лорки при франкистском режиме. На страстной неделе 1943
года по Гранаде разошлась «Цыганская газета». На
беглый взгляд она ничем не отличалась от официальной
печати тех лет: жирные газетные шапки - «Бои под
Новороссийском», «Концентрация японских сил на
Тихом океане»; размытые, наспех перепечатанные
военные снимки - взрывы, каски, пулеметные дула. Только
под названием газеты вместо «номер такой-то» стояло
«единственный».
Но «Цыганская газета» так же походила на прочие,
как цыганский Херес-де-ла-Фронтера на тот
одноименный, где родился предтеча нового генерала-диктатора.
Стройные колонки газетного текста были стихами - и
первым на листе, под шапкой «Бои под
Новороссийском», стоял «Романс о луне, луне». Трудно сейчас, да и
неуместно, обсуждать конспиративный замысел, но зато
легко представить, в какой обстановке сыска и
кругового умолчания он осуществлялся.
Время показало, что Гарсиа Лорка был
несправедлив к читательскому восприятию и «Цыганское роман-
серо» стало народной книгой еще при жизни поэта, хотя
сам он и не смел и не смог в это поверить - и буквально
до последних дней объяснял и растолковывал ее
стихи. Последний раз - в суде, как ответчик по делу об
оскорблении властей. Это произошло накануне его
рокового отъезда в Гранаду. А всего через месяц, в ночь на 19
августа 1936 года, жандармский конвой привез поэта в

селение Виснар, где была тюрьма для смертников. Один
из охранников, бывший гранадский студент, узнал Лорку -
и заплакал. По словам очевидца, тоже охранника, он >
плакал всю ночь. <¿
На рассвете поэта и еще троих республиканцев отве- ?
ли на обочину дороги. Двое из тех, с кем побратала его Ц:
смерть, были тореадорами, убившими жандарма, тре- ^
тий, уже старик, - деревенским учителем. Много лет £
спустя на вопрос, не говорил ли что-нибудь поэт в ту р
предсмертную ночь, вышеупомянутый очевидец отве- *
тил простодушно: «Ничего. Да ведь мы им приказали не £
разговаривать». В яму поверх тел бросили, словно еще ?
одного расстрелянного, костыль старого учителя - и -о-
закидали землей. Однажды Гарсиа Лорка сказал о
родном городе: «Гранада научила меня быть с теми, кого
преследуют». С ними он и остался.
Так завершилась черная тема его романсов, которая
вошла в него как судьба и тенью легла на стихи и на
жизнь. Полугодом раньше он в последний раз читал (и
пел) «Романсеро» в Барселоне и Мадриде - и не знал, что
прощается с этими стихами. Выступая в Барселоне,
Лорка говорил о непримиримости поэзии и демагогии и
о «той чудесной цепи духовного единения, которую кует
искусство». О самих же стихах сказал так: «Поэзии
нужно немногое - четыре голых стены, несколько
друзей, настроенных дружбой в унисон, и теплая тишина, в
которой поет и плачет голос... Поэтому, прошу вас, на
миг ощутим себя давними друзьями, забудем
огромность зала и очутимся в тесном углу, где поэт охотно и
просто протягивает вам, без выкрутасов и спеси, самое
дорогое и заветное, что у него есть».

Потпгщл\«>гО ai/ucvio
Pov
ГеС/OrvcO jCWUCL LjCKCCL
iy¿4 Revistade
192 7 Occidente

Цььглс^сиоое^
bOxAAJUHsCsZsbO

Romance de la luna, luna
La luna vino a la fragua
con su polisón de nardos.
El niño la mira, mira.
El niño la está mirando.
En el aire conmovido
mueve la luna sus brazos
ь\ у enseña, lúbrica y pura,
3 sus senos de duro estaño.
^ Huye luna, luna, luna.
b Si vinieran los gitanos,
o) harían con tu corazón
¿ I collares y anillos blancos.
\ i
11 Niño, déjame que baile.
¿ I Cuando vengan los gitanos,
I te encontrarán sobre el yunque
1 con los ojillos cerrados.
I Huye luna, luna, luna,
que ya siento sus caballos.
Niño, déjame, no pises
I mí blancor almidonado.
El jinete se acercaba
I tocando el tambor del llano.
I Dentro de la fragua el niño,
I tiene los ojos cerrados.

uuco
Романс о луне, луне
Луна в цыганскую кузню
вплыла жасмином воланов.
И смотрит, смотрит ребенок.
И глаз не сводит, отпрянув.
Луна закинула руки
и дразнит ветер полночный
своей оловянной грудью,
бесстыдной и непорочной.
- Луна, луна моя, скройся!
Если вернутся цыгане,
возьмут они твое сердце
и серебра начеканят.
- Не бойся, мальчик, не бойся,
взгляни, хорош ли мой танец!
Когда вернутся цыгане,
ты будешь спать и не встанешь.
- Луна, луна моя, скройся!
Мне конь почудился дальний.
- Не трогай, мальчик, не трогай
моей прохлады крахмальной!
Летит запоздалый всадник
и бьет в барабан округи.
На ледяной наковальне
сложены детские руки.
фьды)
49

5
Por el olivar venían,
bronce y sueño, los gitanos.
Las cabezas levantadas
y los ojos entornados.
Cómo canta la zumaya,
¡ay cómo canta en el árbol!
Por el cielo va la luna
con un niño de la mano.
Dentro de la fragua lloran,
dando gritos, los gitanos.
El aire la vela, vela.
£ El aire la está velando.
o)
Ь
ú¿
ОЯЛ . . 50

\АХЛ
Прикрыв печальные веки,
одни в ночной глухомани,
из-за олив выходят
бронза и сон - цыгане.
Где-то сова зарыдала -
так безутешно и тонко!
За ручку в темное небо
луна уводит ребенка.
Вскрикнули в кузне цыгане,
замерло эхо в горниле...
А ветры пели и пели.
А ветры след хоронили.
<Ц<4>
51

Preciosa y el aire
Su luna de pergamino
Preciosa tocando viene,
por un anfibio sendero
de cristales y laureles.
El silencio sin estrellas,
huyendo del sonsonete,
cae donde el mar bate y canta
i su noche llena de peces.
_¡3 En los picos de la sierra
los carabineros duermen
guardando las blancas torres
^ t donde viven los ingleses.
Y los gitanos del agua
¿ I levantan por distraerse,
¿ I glorietas de caracolas
y ramas de pino verde.
.1
3^
Su luna de pergamino
Preciosa tocando viene.
Al verla se ha levantado
el viento, que nunca duerme.
San Cristobalón desnudo,
lleno de lenguas celestes,
mira a la niña tocando
una dulce gaita ausente.

Пресьоса и ветер
Пергаментною луною
Пресьоса звенит беспечно,
среди хрусталей и лавров
бродя по тропинке млечной.
И, бубен ее заслыша,
бежит тишина в обрывы,
где море в недрах колышет
полуночь, полную рыбы.
На скалах солдаты дремлют
в беззвездном ночном молчанье
на страже у белых башен,
в которых спят англичане.
А волны, цыгане моря,
играя в зеленом мраке,
склоняют к узорным гротам
сосновые ветви влаги...
Пергаментною луною
Пресьоса звенит беспечно.
И оборотнем полночным
к ней ветер спешит навстречу.
Святым Христофором вырос
нагой великан небесный,
и мех колдовской волынки
поет голосами бездны.
Ф^Ч>
53

ь
i
í
1
3^
Niña, deja que levante
tu vestido para verte.
Abre en mis dedos antiguos
la rosa azul de tu vientre.
Preciosa tira el pandero
y corre sin detenerse.
El viento-hombrón la persigue
con una espada caliente.
Frunce su rumor el mar.
Los olivos palidecen.
Cantan las flautas de umbría
^ y el liso gong de la nieve.
A
i ¡Preciosa, corre, Preciosa,
q¿ I que te coge el viento verde!
¡Preciosa, corre, Preciosa!
¡Míralo por dónde viene!
Sátiro de estrellas bajas
con sus lenguas relucientes.
Preciosa, llena de miedo,
entra en la casa que tiene
más arriba de los pinos,
el cónsul de los ingleses.
O^co 54

\ajilq
- О, дай мне скорей, цыганка,
откинуть подол твой белый!
Раскрой в моих древних пальцах
лазурную розу тела!
Пресьоса роняет бубен
и в страхе летит как птица.
За нею косматый ветер
с мечом раскаленным мчится.
Застыло дыханье моря,
забились бледные ветви,
запели флейты ущелий,
и гонг снегов им ответил.
Пресьоса, беги, Пресьоса!
Все ближе зеленый ветер!
Пресьоса, беги, Пресьоса!
Он ловит тебя за плечи!
Сатир неземного леса
в зарницах нездешней речи...
Пресьоса, полная страха,
бежит по крутым откосам
к высокой, как сосны, башне,
где дремлет английский консул.
Ф^Ч>
55

Asustados por los gritos
tres carabineros vienen,
sus negras capas ceñidas
y los gorros en las sienes.
El inglés da a la gitana
un vaso de tibia leche,
y una copa de ginebra
que Preciosa no se bebe.
Y mientras cuenta, llorando,
su aventura a aquella gente,
en las tejas de pizarra
el viento, furioso, muerde.
cCL_
56

Дозорные бьют тревогу,
и вот уже вдоль ограды,
к виску заломив береты, -jf
навстречу спешат солдаты. £
Стакан молока цыганке f
протянут и для порядка g
стаканчиком горькой водки, <°
но ей без того несладко. Т
Она и словечка молвить £
не может от слез и дрожи. f
А ветер верхом на кровле, °
хрипя, черепицу гложет.
5?

Reyerta
ь
En la mitad del barranco
las navajas de Albacete,
bellas de sangre contraria,
4 relucen como los peces.
3 Una dura luz de naipe
• ¿^ recorta en el agrio verde,
caballos enfurecidos
¿ y perfiles de jinetes.
En la copa de un olivo
lloran dos viejas mujeres.
El toro de la reyerta
se sube por las paredes.
Ángeles negros traían
pañuelos y agua de nieve.
Ángeles con grandes alas
de navajas de Albacete.
Juan Antonio el de Montilla
rueda muerto la pendiente,
su cuerpo lleno de lirios
y una granada en las sienes.
Ahora monta cruz de fuego
carretera de la muerte.
Lor^a. . 58

)\ллио
Схватка
В токе враждующей крови
над котловиной лесною
нож альбасетской работы
засеребрился блесною.
Отблеском карты атласной
луч беспощадно и скупо
высветил профили конных
и лошадиные крупы.
Заголосили старухи
в гулких деревьях сьерры.
Бык застарелой распри
ринулся на барьеры.
Черные ангелы стелют
снежную пряжу по скалам.
Их вороненые крылья -
сталь с альбасетским закалом.
Монтилец Хуан Антоньо
листом покатился палым.
В лиловых ирисах тело,
над левою бровью - гвоздика.
И огненный крест венчает
дорогу смертного крика.
59

*
El juez, con guardia civil,
por los olivares viene.
Sangre resbalada gime
muda canción de serpiente.
Señores guardias civiles:
aquí pasó lo de siempre.
Han muerto cuatro romanos
y cinco cartagineses.
^ La tarde loca de higueras
ь у de rumores calientes,
<¿ e cae desmayada en los muslos
heridos de los jinetes.
11 Y ángeles negros volaban
¿ I por el aire del poniente.
Ángeles de largas trenzas
y corazones de aceite.
Lo^^—. . 60

\AJCJO
Судья с отрядом жандармов
идет масличной долиной.
А кровь змеится и стонет
немою песней змеиной.
- Так повелось, сеньоры,
с первого дня творенья.
В Риме троих не дочтутся
и четверых в Карфагене.
Полная бреда смоковниц
и отголосков каленых,
заря без памяти пала
к ногам израненных конных.
И ангел черней печали
тела окропил росою.
Ангел с оливковым сердцем
и смоляною косою.
fe^ef
6/

Romance sonámbulo
.13
Verde que te quiero verde.
Verde viento. Verdes ramas.
El barco sobre la mar
y el caballo en la montaña.
Con la sombra en la cintura,
ella sueña en su baranda
verde carne, pelo verde,
con ojos de fría plata.
Verde que te quiero verde.
Bajo la luna gitana,
las cosas la están mirando
o i y ella no puede mirarlas.
¿ I Verde que te quiero verde.
Grandes estrellas de escarcha,
vienen con el pez de sombra
que abre el camino del alba.
La higuera frota su viento
con la lija de sus ramas,
y el monte, gato garduño,
eriza sus pitas agrias.
¿Pero quién vendrá? ¿Y por dónde?.
Ella sigue en su baranda
verde carne, pelo verde,
soñando en la mar amarga.

\AJCJO
Сомнамбулический романс
Любовь моя, цвет зеленый.
Зеленого ветра всплески.
Далекий парусник в море,
далекий конь в перелеске.
Ночами, по грудь в тумане,
она у перил сидела -
серебряный иней взгляда
и зелень волос и тела.
Любовь моя, цвет зеленый.
Лишь месяц цыганский выйдет,
весь мир с нее глаз не сводит -
и только она не видит.
Любовь моя, цвет зеленый.
Скользнули потемки в воду,
серебряный иней звездный
дорогу торит восходу.
Смоковница чистит ветер
наждачной своей листвою.
Гора одичалой кошкой
встает, ощетиня хвою.
Но кто придет? И откуда?
Навеки все опустело -
и снится горькое море
ее зеленому телу.
фе^ел>
63

*
ь
Compadre, quiero cambiar,
mi caballo por su casa,
mi montura por su espejo,
mi cuchillo por su manta.
Compadre, vengo sangrando,
desde los puertos de Cabra.
Si yo pudiera, mocito,
este trato se cerraba.
Pero yo ya no soy yo,
ni mi casa es ya mi casa.
-§ Compadre, quiero morir
^ decentemente en mi cama.
ь De acero, si puede ser,
^ con las sábanas de holanda.
\ I ¿No ves la herida que tengo
i I desde el pecho a la garganta?
¿ I Trescientas rosas morenas
lleva tu pechera blanca.
Tu sangre rezuma y huele
alrededor de tu faja.
Pero yo ya no soy yo.
Ni mi casa es ya mi casa.
Dejadme subir al menos
hasta las altas barandas,
¡dejadme subir!, dejadme
hasta las verdes barandas.
Barandales de la luna
por donde retumba el agua.

- Земляк, я коня лихого
сменял бы на эту кровлю,
седло - на зеркальце милой
и нож - на край изголовья.
Земляк, я из дальней Кабры
иду, истекая кровью.
- Будь воля на то моя,
была бы и речь недолгой.
Да я-то уже не я,
и дом мой уже не дом мой.
- Земляк, на стальной кровати
с голландскою простынею
хочу умереть, как люди,
оплаканные роднёю.
Не видишь ты эту рану
от горла и до ключицы?
- Все кровью пропахло, парень,
и кровью твоей сочится,
а грудь твоя в темных розах
и смертной полна истомой.
Но я-то уже не я,
и дом мой уже не дом мой.
- Так дай хотя бы подняться
на ту высокую крышу!
О, дайте, дайте подняться
на ту зеленую крышу!
К перилам лунного света,
туда, где море услышу!
65

*
Ya suben los dos compadres
hacia las altas barandas.
Dejando un rastro de sangre.
Dejando un rastro de lágrimas.
Temblaban en los tejados
farolillos de hojalata.
Mil panderos de cristal,
herían la madrugada.
?
4
' <r^ Verde que te quiero verde,
ь verde viento, verdes ramas.
3 t Los dos compadres subieron.
El largo viento, dejaba
i I en la boca un raro gusto
ú¿ I de hiél, de menta y de albahaca.
¡Compadre! ¿Dónde está, dime?
¿Dónde está tu niña amarga?
¡Cuántas veces te esperó!
¡Cuántas veces te esperara
cara fresca, negro pelo,
en esta verde baranda!
L of<~a . GG

\AJtUO
И поднялись они оба
к этим перилам зеленым.
И след остался кровавый.
И был от слез он соленым.
Фонарики тусклой жестью
блестели в рассветной рани.
И сотней стеклянных бубнов
был утренний сон изранен.
Любовь моя, цвет зеленый.
Зеленого ветра всплески.
И вот уже два цыгана
стоят у перил железных.
Полынью, мятой и желчью
дохнуло с дальнего кряжа.
- Где же, земляк, она, - где же
горькая девушка наша?
Столько ночей дожидалась!
Столько ночей серебрило
темные косы, и тело,
и ледяные перила!
Ф^Ч*
67

*
Sobre el rostro del aljibe,
se mecía la gitana.
Verde carne, pelo verde,
con ojos de fría plata.
Un carámbano de luna,
la sostiene sobre el agua.
La noche se puso íntima
como una pequeña plaza.
4 Guardias civiles borrachos,
<¿ en la puerta golpeaban.
Verde que te quiero verde.
Verde viento. Verdes ramas.
El barco sobre la mar.
Y el caballo en la montaña.
¿
ь
ú¿\
Lo^a , es

\AJCJO \OUDCMjOU
Из зеркала водяного,
качаясь, она глядела -
серебряный иней взгляда
и зелень волос и тела.
Баюкала зыбь цыганку,
и льдинка луны блестела.
И ночь была задушевной,
как тихий двор голубиный,
когда патруль полупьяный
вбежал, сорвав карабины...
Любовь моя, цвет зеленый.
Зеленого ветра всплески.
Далекий парусник в море,
далекий конь в перелеске.
фе^ел>
69

La monja gitana
Silencio de cal y mirto.
Malvas en las hierbas finas.
La monja borda alhelíes
sobre una tela pajiza.
Vuelan en la araña gris,
siete pájaros del prisma.
La iglesia gruñe a lo lejos
como un oso panza arriba.
¡Qué bien borda! ¡Con qué gracia!
Sobre la tela pajiza,
ella quisiera bordar
flores de su fantasía.
¡Qué girasol! ¡Qué magnolia
de lentejuelas y cintas!
¡Qué azafranes y qué lunas,
en el mantel de la misa!
Cinco toronjas se endulzan
en la cercana cocina.
Las cinco llagas de Cristo
cortadas en Almería.
Por los ojos de la monja
galopan dos caballistas.
Un rumor último y sordo
le despega la camisa,
y al mirar nubes y montes
en las yertas lejanías,
L O/CCL
70

WAJtUO
Цыганка-монахиня
Безмолвье мирта и мела.
И мальвы в травах ковровых.
Она левкой вышивает
на желтой ткани покрова.
Кружится свет семиперый
над серою сетью лампы.
Собор, как медведь цыганский,
ворчит, поднимая лапы.
А шьет она так красиво!
Склонясь над иглой в экстазе,
всю ткань бы она покрыла
цветами своих фантазий!
Какие банты магнолий
блестят росою стеклянной!
Как лег на складки покрова
узор луны и шафрана!
Пять апельсинов с кухни
дохнули прохладой винной.
Пять сладостных ран Христовых
из альмерийской долины.
В зрачках раздвоился всадник
и сник за стеклом оконным.
Тугую грудь колыхнуло
последним отзвуком конным.
И от далеких нагорий
с дымною мглой по ущельям
7/

£
ú¿\
se quiebra su corazón
de azúcar y yerbaluisa.
¡Oh!, qué llanura empinada
con veinte soles arriba
¡Qué ríos puestos de pie
vislumbra su fantasía!
Pero sigue con sus flores,
mientras que de pie, en la brisa,
la luz juega el ajedrez
alto de la celosía.
o^ca^. 72

фе^ coloco Пирсдлли AopicA^
сжалось цыганское сердце,
полное медом и хмелем.
Как накренилась равнина -F
и полыхнула закатом! £
Как запрокинулись реки ?
и понесли к перекатам!.. g
Но снова цветы на ткани <°
и, по-вечернему кроткий, "~
в шахматы с ветром играет
свет за оконной решеткой.
73

La casada infiel
b
Y que yo me la llevé al río
creyendo que era mozuela,
pero tenía marido.
Fue la noche de Santiago
y casi por compromiso.
Se apagaron los faroles
j y se encendieron los grillos.
-43 En las últimas esquinas
toqué sus pechos dormidos,
ь у se me abrieron de pronto
3 t como ramos de jacintos.
El almidón de su enagua
2 I me sonaba en el oído,
¿ j como una pieza de seda
rasgada por diez cuchillos.
Sin luz de plata en sus copas
los árboles han crecido
y un horizonte de perros
ladra muy lejos del río.
Pasadas las zarzamoras,
los juncos y los espinos,
bajo su mata de pelo
hice un hoyo sobre el limo.

Неверная жена
И в сумерках на излуку
увел я жену чужую,
а думал найти подругу.
То было ночью Сант-Яго
и, словно сговору рады,
в округе огни погасли
и замерцали цикады.
Я сонных грудей коснулся,
последний проулок минув,
и жарко они раскрылись
кистями ночных жасминов.
А юбки, шурша крахмалом,
в ушах у меня дрожали,
как шелковая завеса,
раскромсанная ножами.
Врастая в безлунный сумрак,
ворчали деревья глухо,
и дальним собачьим лаем
за нами гналась округа.
За голубой ежевикой
у тростникового плеса
я в белый песок впечатал
ее смоляные косы.
Ф^ч>
75

b
Yo me quité la corbata.
Ella se quitó el vestido.
Yo el cinturón con revólver.
Ella sus cuatro corpinos.
Ni nardos ni caracolas
tienen el cutis tan fino,
ni los cristales con luna
relumbran con ese brillo.
5 Sus muslos se me escapaban
$ como peces sorprendidos,
^ la mitad llenos de lumbre,
j? la mitad llenos de frío.
Aquella noche corrí
¿ I el mejor de los caminos,
o¿ ( montado en potra de nácar
sin bridas y sin estribos.
No quiero decir, por hombre,
las cosas que ella me dijo.
La luz del entendimiento
me hace ser muy comedido.
Sucia de besos y arena
yo me la llevé del río.
Con el aire se batían
las espadas de los lirios.
0ЯО, . ?6

\AJCJO
Я сдернул шелковый галстук.
Слетела шаль ее следом.
Легли четыре корсажа
на мой ремень с пистолетом.
Ее жасминная кожа
светилась жемчугом теплым,
нежнее лунного света,
когда он льется по стеклам.
А бедра ее метались,
как пойманные форели,
то лунным холодом стыли,
то белым огнем горели.
И лучшей в мире дорогой,
которой вечно бы длиться,
меня несла этой ночью
атласная кобылица...
Тому, кто слывет мужчиной,
нескромничать не пристало,
и я повторять не стану
слова, что она шептала.
В песчинках и поцелуях
она ушла на рассвете.
Кинжалы трефовых лилий
Вдогонку рубили ветер.
<t^3^>
77

Me porté como quien soy.
Como un gitano legítimo.
Le regalé un costurero
grande, de raso pajizo,
y no quise enamorarme
porque teniendo marido
me dijo que era mozuela
cuando la llevaba al río.
b
o)
i
b I
L ояо,
78

Я вел себя так, как должно,
цыган до смертного часа.
Я дал ей на память ларчик - -Р
и больше нам не встречаться, £
напрасно лгала той ночью f
дорогою на излуку. £
Она ведь была замужней, <•
а я-то искал подругу. U
?
С8
79

Romance de la pena negra
b
Q¿
Las piquetas de los gallos
cavan buscando la aurora,
cuando por el monte oscuro
baja Soledad Montoya.
Cobre amarillo, su carne,
huele a caballo y a sombra.
Yunques ahumados sus pechos,
gimen canciones redondas.
Soledad: ¿por quién preguntas
j- sin compaña y a estas horas?
\ i Pregunte por quien pregunte,
3 dime: ¿a ti qué se te importa?
ь I Vengo a buscar lo que busco,
mi alegría y mi persona.
Soledad de mis pesares,
caballo que se desboca,
al fin encuentra la mar
y se lo tragan las olas.
No me recuerdes el mar
que la pena negra, brota
en las tierras de aceituna
bajo el rumor de las hojas.
¡Soledad, qué pena tienes!
¡Qué pena tan lastimosa!
ОДЛ . 80

Романс о черной тоске
Петух зарю высекает,
звеня кресалом каленым,
когда Соледад Монтойя
спускается с гор по склонам.
Желтая медь ее тела
пахнет конем и туманом.
Груди, темней наковален,
стонут напевом чеканным.
- Кого, Соледад, зовешь ты
и что тебе ночью надо?
- Зову я кого зовется, -
не ты мне вернешь утрату.
Искала я то, что ищут, -
себя и свою отраду.
- О Соледад, моя мука!
Ждет море коней строптивых,
и кто удила закусит -
погибнет в его обрывах.
- Не вспоминай о море!
Словно могила пустая,
стынут масличные земли,
черной тоской порастая.
- О Соледад, моя мука!
Что за тоска в этом пенье!
Ф^е-?
8/

i
0¿\
Lloras zumo de limón
agrio de espera y de boca.
¡Qué pena tan grande! Corro
mi casa como una loca,
mis dos trenzas por el suelo
de la cocina a la alcoba.
¡Qué pena! Me estoy poniendo
de azabache, carne y ropa.
¡Ay mis camisas de hilo!
¡Ay mis muslos de amapola!
Soledad: lava tu cuerpo
con agua de las alondras,
y deja tu corazón
en paz, Soledad Montoya.
ь I Por abajo canta el río:
volante de cielo y hojas.
Con flores de calabaza,
la nueva luz se corona.
¡Oh pena de los gitanos!
Pena limpia y siempre sola.
¡Oh pena de cauce oculto
y madrugada remota!
LO^O, . 81

Плачешь ты соком лимона,
терпким от губ и терпенья.
- Что за тоска!.. Как шальная
бегу и бьюсь я о стены,
и плещут по полу косы,
змеясь от кухни к постели.
Тоска!.. Смолы я чернее
и черной тьмою одета.
О юбки мои кружевные!
О бедра мои - страстоцветы!
- Омойся росой зарянок,
малиновою водою,
и бедное свое сердце
смири, Соледад Монтойя.
Плеснули певчие реки
крылом листвы и зенита.
Новорожденное утро
цветами тыквы повито.
Тоска цыган вековая
чиста и так одинока!
Тоска иного рассвета
и потайного истока...
83

San Miguel
(Granada)
5
3^
ú¿\
Se ven desde las barandas,
por el monte, monte, monte,
mulos y sombras de mulos
cargados de girasoles.
Sus ojos en las umbrías
se empañan de inmensa noche.
En los recodos del aire,
cruje la aurora salobre.
Un cielo de mulos blancos
cierra sus ojos de azogue
dando a la quieta penumbra
un final de corazones.
Y el agua se pone fría
para que nadie la toque.
Agua loca y descubierta
por el monte, monte, monte.
San Miguel lleno de encajes
en la alcoba de su torre,
enseña sus bellos muslos
ceñidos por los faroles.

Сан-Мигель
(Гранада)
Горы, и горы, и горы,
и на горах полусонных
мулы и тени от мулов,
грузные, словно подсолнух.
В вечных потемках ущелий
взгляд их теряется грустно.
Хрустом соленых рассветов
глохнут воздушные русла.
У белогривого неба
ртутные очи померкли,
дав холодеющей тени
успокоение смерти.
И, чтоб никто их не трогал,
стынут, безумны и голы,
стужей повитые реки,
горы, и горы, и горы...
В тиши своей голубятни,
на башне в зелени хмеля
кольцом огней опоясан
высокий стан Сан-Мигеля.
Ф^Ч>
85

5
Arcángel domesticado
en el gesto de las doce,
finge una cólera dulce
de plumas y ruiseñores.
San Miguel canta en los vidrios;
Efebo de tres mil noches,
fragante de agua colonia
y lejano de las flores.
El mar baila por la playa,
un poema de balcones.
Las orillas de la luna
pierden juncos, ganan voces.
2 I Vienen manólas comiendo
¿ ( semillas de girasoles,
los culos grandes y ocultos
como planetas de cobre.
Vienen altos caballeros
y damas de triste porte,
morenas por la nostalgia
de un ayer de ruiseñores.
Y el obispo de Manila
ciego de azafrán y pobre,
dice misa con dos filos
para mujeres y hombres.

uuoo
В руке полночные стрелки
спаяв меча крестовиной,
ручной архангел рядится
в пернатый гнев соловьиный.
Дыша цветочным настоем,
в тоске по дальним полянам
эфеб трехтысячной ночи
поет в ковчеге стеклянном.
Танцует ночное море
поэму балконов лунных.
Сменила тростник на шепот
луна в золотых лагунах.
Красотки, соря лузгою,
стекаются к парапетам.
Во мраке смутные крупы
подобны медным планетам.
Гуляет знать городская,
и дамы с грустною миной,
смуглея, бредят ночами
своей поры соловьиной.
И на торжественной мессе,
слепой, лимонный и хилый,
мужчин и женщин с амвона
корит епископ Манилы.
Фсдо
0?

*
San Miguel se estaba quieto
en la alcoba de su torre,
con las enaguas cuajadas
de espejitos y entredoses.
San Miguel, rey de los globos
y de los números nones,
en el primor berberisco
4 de gritos y miradores.
Ь
Lo^o, . ев

Один Сан-Мигель на башне
покоится среди мрака,
унизанный зеркалами
и знаками зодиака, -
владыка нечетных чисел
и горних миров небесных
в берберском очарованье
заклятий и арабесок.
89

San Rafael
(Córdoba)
I
Coches cerrados llegaban
a las orillas de juncos
donde las ondas alisan
romano torso desnudo.
Coches, que el Guadalquivir
tiende en su cristal maduro,
entre láminas de flores
y resonancias de nublos.
Los niños tejen y cantan
el desengaño del mundo
£ cerca de los viejos coches
perdidos en el nocturno.
¿ I Pero Córdoba no tiembla
¿I bajo el misterio confuso,
a¿ I pues si la sombra levanta
la arquitectura del humo,
un pie de mármol afirma
su casto fulgor enjuto.
Pétalos de lata débil
recaman los grises puros
de la brisa, desplegada
sobre los arcos de triunfo.
Y mientras el puente sopla
diez rumores de Neptuno,
vendedores de tabaco
huyen por el roto muro.

Сан-Рафаэль
(Кордова)
I
Сумрачно стынут повозки
за тростниками, где струи
ластятся к римскому торсу,
мрамор нагой полируя.
Гвадалквивир вереницей
катит их в зеркале светлом
по грозовым отголоскам
и гравированным веткам.
И, доплетая циновки,
дети о горестях мира
поют у старых повозок,
во тьме затерянных сиро.
Но Кордову не печалят
ни мир, ни его обманы,
и как ни возводят сумрак
затейливые туманы -
нетленной стопою мрамор
впечатан в откос песчаный.
И хрупким узором жести
дрожат лепестки флюгарок
на серой завесе бриза
поверх триумфальных арок.
И десять вестей Нерея
мостами спешат к атланту,
пока сквозь проломы вносят
табачную контрабанду.
9/

J
Q¿
II
Un solo pez en el agua
que a las dos Córdobas junta.
Blanda Córdoba de juncos.
Córdoba de arquitectura.
Niños de cara impasible
en la orilla se desnudan,
aprendices de Tobías
y Merlines de cintura,
para fastidiar al pez
en irónica pregunta
si quiere flores de vino
o saltos de media luna.
Pero el pez que dora el agua
y los mármoles enluta,
3 I les da lección y equilibrio
g I de solitaria columna.
El Arcángel aljamiado
de lentejuelas oscuras,
en el mitin de las ondas
buscaba rumor y cuna.
Un solo pez en el agua.
Dos Córdobas de hermosura.
Córdoba quebrada en chorros.
Celeste Córdoba enjuta.
Lo/co 92

II
Одна лишь речная рыбка
иглой золотой сметала
Кордову смутных плавней
с Кордовою порталов.
Сбрасывают одежду
дети с бесстрастным видом;
тоненькие Мерлины,
ученики Товита,
они золотую рыбку
лукавой загадкой бесят,
самой предлагая выбрать
вино или полумесяц.
Но рыбка их заставляет,
туманя мрамор холодный,
перенимать равновесье
у одинокой колонны,
где сарацинский архангел,
блеснув чешуей доспеха,
когда-то в волнах гортанных
обрел колыбель и эхо...
Одна золотая рыбка.
Две Кордовы под луною.
Расколотая теченьем
наедине с неземною.
93

San Gabriel
(Sevilla)
I
Un bello niño de junco,
anchos hombros, fino talle,
piel de nocturna manzana,
boca triste y ojos grandes,
nervio de plata caliente,
ronda la desierta calle.
_¡3 Sus zapatos de charol
rompen las dalias del aire,
con los dos ritmos que cantan
breves lutos celestiales.
51 En la ribera del mar
ь I no hay palma que se le iguale,
ni emperador coronado
ni lucero caminante.
Cuando la cabeza inclina
sobre su pecho de jaspe,
la noche busca llanuras
porque quiere arrodillarse.
Las guitarras suenan solas
para San Gabriel Arcángel,
domador de palomillas
y enemigo de los sauces.
Q¿

iAJKJ)
Сан-Габриэль
(Севилья)
I
Высокий и узкобедрый,
стройней тростников лагуны,
идет он, кутая тенью
глаза и грустные губы;
поют горячие вены
серебряною струною,
а кожа в ночи мерцает,
как яблоки под луною.
И туфли мерно роняют
в туманы лунных цветений
два такта грустных и кратких,
как траур облачной тени.
И нет ему в мире равных -
ни пальмы в песках кочевий,
ни короля на троне,
ни в небе звезды вечерней.
Когда над яшмовой грудью
лицо он клонит в моленье,
ночь на равнину выходит,
чтобы упасть на колени.
И укротителя горлиц,
чуждого ивам печальным,
Сан-Габриэля встречают
звоном гитар величальным.
Ф^ч>
95

San Gabriel: El niño llora
en el vientre de su madre.
No olvides que los gitanos
te regalaron el traje.
II
Anunciación de los Reyes
bien lunada y mal vestida,
abre la puerta al lucero
que por la calle venía.
^ El Arcángel San Gabriel
J entre azucena y sonrisa,
biznieto de la Giralda,
se acercaba de visita.
En su chaleco bordado
grillos ocultos palpitan.
31 Las estrellas de la noche,
se volvieron campanillas.
San Gabriel: Aquí me tienes
con tres clavos de alegría.
Tu fulgor abre jazmines
sobre mi cara encendida.
Dios te salve, Anunciación.
Morena de maravilla.
Tendrás un niño más bello
que los tallos de la brisa.
¡Ay San Gabriel de mis ojos!
¡Gabrielillo de mi vida!
para sentarte yo sueño
un sillón de clavellinas.
ь
o)
b
ú¿

iAJKJ)
- Когда в материнском лоне
зальется дитя слезами,
ты вспомни про тех цыганок,
что бисер тебе низали!
II
Анунсиасьон де лос Рейес
окраиною ночною
проходит, кутая плечи
лохмотьями и луною.
И с лилией и улыбкой,
Хиральды прекрасный правнук,
стоит Габриэль-архангел -
и нет ему в мире равных.
Таинственные цикады
по бисеру замерцали.
А звезды по небосклону
рассыпались бубенцами.
- О Сан-Габриэль, трикратно
меня пронизало счастье!
Сиянье твое жасмином
мои холодит запястья.
- Пошли тебе Бог отраду,
о смуглое чудо света!
Дитя у тебя родится
прекрасней ночного ветра.
- Ай, свет мой, Габриэлильо!
Ай, Сан-Габриэль пресветлый!
Сплела б тебе в изголовье
гвоздики и горицветы!
Фьзч>
97

ú¿
Dios te salve, Anunciación,
bien lunada y mal vestida.
Tu niño tendrá en el pecho
un lunar y tres heridas.
¡Ay San Gabriel que reluces!
¡Gabrielillo de mi vida!
En el fondo de mis pechos
ya nace la leche tibia.
Dios te salve, Anunciación.
Madre de cien dinastías.
Áridos lucen tus ojos,
paisajes de caballista.
j I El niño canta en el seno
41 de Anunciación sorprendida,
ь I Tres balas de almendra verde
tiemblan en su vocecita.
Ya San Gabriel en el aire
por una escala subía.
Las estrellas de la noche
se volvieron siemprevivas.
0/<-Л . 98

- Пошли тебе Бог отраду,
звезда под бедным нарядом!
Найдешь ты в груди сыновней
три раны с родинкой рядом.
- Ай, свет мой, Габриэлильо!
Ай, Сан-Габриэль пресветлый!
Как ноет под левой грудью,
теплом молока согретой!
- Пошли тебе Бог отраду,
сто внуков на ста престолах!
Твои горючие очи
тоскливей пустошей голых.
Дитя запевает в лоне
у матери изумленной.
Дрожит в голосочке песня
миндалинкою зеленой.
Архангел растаял в небе
над улицами пустыми...
А звезды на небосклоне
бессмертниками застыли.
Ф^Ч>
99

Prendimiento
de Antonito el Camborio
en el camino de Sevilla
Antonio Torres Heredia,
hijo y nieto de Cambónos,
con una vara de mimbre
va a Sevilla a ver los toros.
Moreno de verde luna
anda despacio y garboso.
Sus empavonados bucles
le brillan entre los ojos.
A la mitad del camino
cortó limones redondos,
y los fue tirando al agua
hasta que la puso de oro.
Y a la mitad del camino,
bajo las ramas de un olmo,
Guardia Civil caminera
lo llevó codo con codo.
El día se va despacio,
la tarde colgada a un hombro,
dando una larga torera
sobre el mar y los arroyos.
0/<-Л.
100

Как схватили
Антоньито эль Камборьо
на Севильской дороге
Антоньо Торрес Эредья,
Камборьо в третьем колене,
шел с веткой ивы в Севилью
смотреть быков на арене.
И были зеленолунны
его смуглоты отливы.
Блестело, упав на брови,
крыло вороненой гривы.
Лимонов на полдороге
нарвал он в тени привала
и долго бросал их в воду,
пока золотой не стала.
И где-то на полдороге,
под тополем на излуке,
ему впятером жандармы
назад заломили руки.
День отступает к морю,
закат на плечо набросив,
и стелет багряный веер
поверх ручьев и колосьев.
101

i
Las aceitunas aguardan
la noche de Capricornio,
y una corta brisa, ecuestre,
salta los montes de plomo.
Antonio Torres Heredia,
hijo y nieto de Camborios,
viene sin vara de mimbre
entre los cinco tricornios.
Antonio, ¿quién eres tú?
Si te llamaras Camborio,
hubieras hecho una fuente
"^ de sangre, con cinco chorros.
Ni tú eres hijo de nadie,
ni legítimo Camborio.
¡Se acabaron los gitanos
¿ I que iban por el monte solos!
* I Están los viejos cuchillos,
^ I tiritando bajo el polvo.
A las nueve de la noche
lo llevan al calabozo,
mientras los guardias civiles
beben limonada todos.
Y a las nueve de la noche
le cierran el calabozo,
mientras el cielo reluce
como la grupa de un potro.
Lo/сл . 101
b
o)
í

И снится ночь Козерога
оливам пустоши жгучей,
а конный ветер гарцует,
будя свинцовые кручи.
Антоньо Торрес Эредья,
Камборьо в третьем колене,
среди пяти треуголок
бредет без ветки как пленник.
Антоньо! И это ты?
Да будь ты цыган на деле,
здесь пять бы ключей багряных,
стекая с ножа, запели!
И ты еще сын Камборьо?
Подкинут ты в колыбели!
Один на один со смертью,
бывало, в горах сходились.
Да вывелись те цыгане!
И пылью ножи покрылись...
Открылся засов тюремный,
едва только девять било.
А пятерым жандармам
ситро подкрепило силы.
Закрылся засов тюремный,
едва только девять било...
А небо в ночи сверкало,
как круп вороной кобылы!
Ф^ЗЧ
/03

Muerte de Antonito el Camborio
b
ú¿
Voces de muerte sonaron
cerca del Guadalquivir.
Voces antiguas que cercan
voz de clavel varonil.
Les clavó sobre las botas
mordiscos de jabalí.
En la lucha daba saltos
jabonados de delfín.
Bañó con sangre enemiga
su corbata carmesí,
pero eran cuatro puñales
y tuvo que sucumbir.
Cuando las estrellas clavan
31 rejones al agua gris,
i I cuando los erales sueñan
verónicas de alhelí,
voces de muerte sonaron
cerca del Guadalquivir.
Antonio Torrres Heredia,
Camborio de dura crin,
moreno de verde luna,
voz de clavel varonil:
¿Quién te ha quitado la vida
cerca del Guadalquivir?
Lo/co, . /o?

Смерть Антоньито эль Камборьо
Замер за Гвадалквивиром
смертью исторгнутый зов.
Взмыл окровавленный голос
в вихре ее голосов.
Рвался он раненым вепрем,
бился у ног на песке,
взмыленным телом дельфина
взвился в последнем броске;
вражеской кровью омыл он
свой кармазинный платок.
Но было ножей четыре,
и выстоять он не мог.
И той порой, когда звезды
ночную воду калят,
когда плащи горицветов
дурманят сонных телят,
древнего голоса смерти
замер последний раскат.
Антоньо Торрес Эредья,
прядь - вороненый виток,
зеленолунная смуглость,
голоса алый цветок!
Кто ж напоил твоей кровью
этот сыпучий песок?
Ф^ЗЧ
105

Mis cuatro primos Heredias,
hijos de Benamejí.
Lo que en otros no envidiaban,
ya lo envidiaban en mí.
Zapatos color corinto,
medallones de marfil,
y este cutis amasado
con aceituna y jazmín.
¡ Ay Antoñito el Camborio
digno de una Emperatriz!
Acuérdate de la Virgen
porque te vas a morir.
¡Ay Federico García!
£ llama a la Guardia Civil.
Ya mi talle se ha quebrado
31 como caña de maíz.
Tres golpes de sangre tuvo,
y se murió de perfil.
Viva moneda que nunca
se volverá a repetir.
Un ángel marchoso pone
su cabeza en un cojín.
Otros de rubor cansado,
encendieron un candil.
Y cuando los cuatro primos
llegan a Benamejí,
voces de muerte cesaron
cerca del Guadalquivir.
Lo/u . /oé
5
i
ь
ú¿

- Четверо братьев Эредья
мне приходились сродни.
То, что другому прощалось,
мне не простили они -
и туфли цвета коринки,
и то, что перстни носил,
и что меня на оливках
с жасмином Бог замесил.
- Ай, Антоньито Камборьо,
лишь королеве под стать!
Вспомни Пречистую Деву -
время пришло умирать.
- Ай, Федерико Гарсиа,
оповести патрули!
Я, как подрезанный колос,
больше не встану с земли.
Он умер, голову вскинув
и рану зажав рукой.
Живая медаль - и в мире
второй не отлить такой.
Под голову лед подушки
кладет ему серафим.
И смуглых ангелов руки
зажгли лампаду над ним.
И когда четверо братьев
въехали в город ночной,
Гвадалквивир отголоски
смертной повил тишиной.
/07

Muerto de amor
.13
í
¿Qué es aquello que reluce
por los altos corredores?
Cierra la puerta, hijo mío,
acaban de dar las once.
En mis ojos, sin querer,
relumbran cuatro faroles.
Será que la gente aquella,
estará fregando el cobre.
ь Ajo de agónica plata
¿ ш la luna menguante, pone
cabelleras amarillas
A a las amarillas torres.
¿ ( La noche llama temblando
al cristal de los balcones
perseguida por los mil perros
que no la conocen,
y un olor de vino y ámbar
viene de los corredores.
Brisas de caña mojada
y rumor de viejas voces,
resonaban por el arco
roto de la media noche.
1ода 108

iAJCJ)
Погибший из-за любви
- Что же там светится ночью
так высоко и багрово?
- Сынок, одиннадцать било,
пора задвинуть засовы.
- Четыре огня все ярче -
и глаз отвести нет мочи.
- Наверно, медную утварь
там чистят до поздней ночи.
Чесночная долька ртути,
тускнела луна от боли,
роняя желтые кудри
на желтые колокольни.
По улицам кралась полночь,
стучась у закрытых ставней,
а следом за ней собаки
гнались стоголосой стаей,
и винный янтарный запах
блуждал, над террасой тая.
Сырая осока ветра
и старческий шепот тени
под ветхою аркой ночи
будили гул запустенья.
<fcu,4>
109

.13
Bueyes y rosas dormían.
Sólo por los corredores
las cuatro luces clamaban
con el furor de San Jorge.
Tristes mujeres del valle
bajaban su sangre de hombre,
tranquila de flor cortada
y amarga de muslo joven.
Viejas mujeres del río
lloraban al pie del monte,
3 un minuto intransitable
-P de cabelleras y nombres.
^ Fachadas de cal, ponían
ь cuadrada y blanca la noche.
^ Serafines y gitanos
\ I tocaban acordeones.
¿ I Madre, cuando yo me muera
o¿ ( que se enteren los señores.
Pon telegramas azules
que vayan del Sur al Norte.
Siete gritos, siete sangres,
siete adormideras dobles,
quebraron opacas lunas
en los oscuros salones.
Lleno de manos cortadas
y coronitas de flores,
el mar de los juramentos
resonaba, no sé dónde.
0ЯО, . НО

Уснули волы и розы.
И только в оконной створке
четыре огня взывали,
как гневный Святой Георгий.
Грустили невесты-травы,
а кровь застывала коркой,
как сорванный мак, сухою,
как юные бедра, горькой.
Рыдали седые реки,
в туманные горы глядя,
и в замерший миг вплетали
обрывки имен и прядей.
А ночь квадратной и белой
была от стен и балконов.
Цыгане и серафимы
коснулись аккордеонов.
- Если умру я, мама,
будут ли знать про это?
Синие телеграммы
ты разошли по свету!..
Семь воплей, семь ран багряных,
семь диких маков махровых
разбили тусклые луны
в залитых мраком альковах.
И зыбью рук отсеченных,
венков и спутанных прядей
Бог знает где отозвалось
глухое море проклятий.
фе^ел>
///

Y el cielo daba portazos
al brusco rumor del bosque,
mientras clamaban las luces
en los altos corredores.
o)
ь
Q¿\
Lo/ca . //2

И в двери ворвалось небо
лесным рокотаньем дали.
А в ночь с галерей высоких -d
четыре луча взывали. Í
112

El emplazado
¡Mi soledad sin descanso!
Ojos chicos de mi cuerpo
y grandes de mi caballo,
no se cierran por la noche
ni miran al otro lado
4 donde se aleja tranquilo
5 un sueño de trece barcos.
Sino que limpios y duros
escuderos desvelados,
o) mis ojos miran un norte
. de metales y peñascos
i I donde mi cuerpo sin venas
o¿ I consulta naipes helados.
Los densos bueyes del agua
embisten a los muchachos
que se bañan en las lunas
de sus cuernos ondulados.
Y los martillos cantaban
sobre los yunques sonámbulos,
el insomnio del jinete
y el insomnio del caballo.
ода, т

uuco Пцз
Романс обреченного
Как сиро все и устало!
Два конских ока огромных
и два зрачка моих малых
и днем и ночью на страже,
и сон покинул дозорных,
а сам уплыл, развевая
тринадцать вымпелов черных
Они все смотрят на север,
от ночи к ночи бессонней,
и видят руды и кручи
в дали, где стыну на склоне,
колоду карт ледяную
тасуя в мертвой ладони...
Тугие волы речные
в осоке и остролистах
подхватывали мальчишек
на луны рогов волнистых.
А молоточки пели
сомнамбулическим звоном,
что едет бессонный всадник
верхом на коне бессонном.
<Цч>
115

*
El veinticinco de junio
le dijeron a el Amargo:
Ya puedes cortar, si gustas,
las adelfas de tu patio.
Pinta una cruz en la puerta
y pon tu nombre debajo,
porque cicutas y ortigas
nacerán en tu costado,
^ y agujas de cal mojada
_j$ te morderán los zapatos.
' <з-> Será de noche, en lo oscuro,
ь por los montes imantados
3 t donde los bueyes del agua
beben los juncos soñando.
Pide luces y campanas.
a¿ j Aprende a cruzar las manos,
y gusta los aires fríos
de metales y peñascos.
Porque dentro de dos meses
yacerás amortajado.
Espadón de nebulosa
mueve en el aire Santiago.
Grave silencio, de espalda,
manaba el cielo combado.
L o/<- o<- //6
ь

Двадцать шестого июня
свечи зажгли в трибунале.
Двадцать шестого июня
карты судьбу его знали:
- Можешь срубить олеандры
за воротами своими.
Крест начерти на пороге
и напиши свое имя.
Взойдет над тобой цикута
и семя крапивы злое,
и в ноги сырая известь
вонзит иглу за иглою.
И будет то черной ночью
в магнитных горах высоких,
где только волы речные
пасутся в ночной осоке.
Учись же скрещивать руки,
готовь лампаду и ладан
и пей этот горный ветер,
холодный от скал и кладов.
Ровно два месяца сроку
до погребальных обрядов.
Мерцающий млечный меч
Сант-Яго из ножен вынул.
Прогнулось ночное небо,
глухой тишиною хлынув.
№

*
El veinticinco de junio
abrió sus ojos Amargo,
y el veinticinco de agosto
se tendió para cerrarlos.
Hombres bajaban la calle
para ver al emplazado,
que fijaba sobre el muro
su soledad con descanso.
ь Y la sábana impecable,
¿ de duro acento romano,
daba equilibrio a la muerte
con las rectas de sus paños.
.j
^
b
o)
í
i
b
Q¿
o/u ив

Двадцать шестого июня
глаза он открыл - и снова
закрыл их, уже навеки, *
августа двадцать шестого... £
Люди сходились на площадь, £
где у стены на каменья £
сбросил усталый Амарго
груз одинокого бденья. ?
И как обрывок латыни,
прямоугольной и точной,
замер и смерть упокоил
край простыни непорочной.
//9

Romance de la Guardia Civil española
Los caballos negros son.
Las herraduras son negras.
Sobre las capas relucen
manchas de tinta y de cera.
Tienen, por eso no lloran,
de plomo las calaveras.
Con el alma de charol
vienen por la carretera.
Jorobados y nocturnos,
por donde animan ordenan
silencios de goma oscura
y miedos de fina arena.
Pasan, si quieren pasar,
y ocultan en la cabeza
ь | una vaga astronomía
de pistolas inconcretas.
i
^
o¿
¡Oh ciudad de los gitanos!
En las esquinas banderas.
La luna y la calabaza
con las guindas en conserva.
¡Oh ciudad de los gitanos!
¿Quién te vio y no te recuerda?
Ciudad de dolor y almizcle
con las torres de canela.
Lo^o, J2D

\AJCJO
Романс об испанской жандармерии
Их кони черным-черны,
и черен их шаг печатный.
На крыльях плащей чернильных
блестят восковые пятна.
Надежен свинцовый череп -
заплакать жандарм не может;
затянуты в портупею
сердца из лаковой кожи.
Полуночны и горбаты,
несут они за плечами
песчаные смерчи страха,
клейкую тьму молчанья.
От них никуда не деться -
скачут, тая в глубинах
тусклые зодиаки
призрачных карабинов.
О звонкий цыганский город!
Ты флагами весь увешан.
Желтеют луна и тыква,
играет настой черешен.
И кто увидал однажды -
забудет тебя едва ли,
город имбирных башен,
мускуса и печали!
Ф^Ч*
т

*
4
¿
Cuando llegaba la noche
noche que noche nochera,
los gitanos en sus fraguas
forjaban soles y flechas.
Un caballo malherido,
llamaba a todas las puertas.
Gallos de vidrio cantaban
por Jerez de la Frontera.
El viento, vuelve desnudo
la esquina de la sorpresa,
en la noche platinoche
noche, que noche nochera.
La Virgen y San José
i I perdieron sus castañuelas,
c¿ ( y buscan a los gitanos
para ver si las encuentran.
La Virgen viene vestida
con un traje de alcaldesa
de papel de chocolate
con los collares de almendras.
San José mueve los brazos
bajo una capa de seda.
Detrás va Pedro Domecq
con tres sultanes de Persia.
La media luna, soñaba
un éxtasis de cigüeña.
Lo^O, _ /22

)iajkj) VoUdcmjOu AíbiciU
Ночи, кудесницы ночи
синие сумерки пали.
В маленьких кузнях цыгане
солнца и стрелы ковали.
Конь у порога плакал
и жаловался на раны.
В Хересе де ла Фронтера
петух запевал стеклянный.
А ветры, нагие ветры,
слетались по одиночке
в сумрак, серебряный сумрак
ночи, кудесницы ночи.
?
?
1
(°
-о-
о
£
?
-о-
о
Иосифу и Марии
невесело на гулянье -
пропали их кастаньеты.
Не выручат ли цыгане?
На зависть жене алькальда
воскресный наряд Пречистой,
блистает фольгой накидка,
бренчит миндалем монисто.
И плащ Иосифа мреет,
как шелковая сутана.
А вслед Домек-виноградарь
и три заморских султана.
Завороженно замер
дремотным аистом месяц.
/23

Estandartes y faroles
invaden las azoteas.
Por los espejos sollozan
bailarinas sin caderas.
Agua y sombra, sombra y agua
por Jerez de la Frontera.
¡Oh ciudad de los gitanos!
En las esquinas banderas.
Apaga tus verdes luces
5 que viene la benemérita.
i ¡Oh ciudad de los gitanos!
• ^ ¿Quién te vió y no te recuerda?
Dejadla lejos del mar
4 sin peines para sus crenchas.
i I Avanzan de dos en fondo
¿\ a la ciudad de la fiesta.
Un rumor de siemprevivas,
invade las cartucheras.
Avanzan de dos en fondo.
Doble nocturno de tela.
El cielo, se les antoja,
una vitrina de espuelas.
La ciudad libre de miedo,
multiplicaba sus puertas.
Cuarenta guardias civiles
entran a saco por ellas.

\AJCJO
Взлетают огни и флаги
пролетами гулких лестниц.
В ночных зеркалах рыдая,
безбедрые пляшут тени.
В Хересе де ла Фронтера -
полуночь, роса и пенье.
О звонкий цыганский город!
Ты флагами весь украшен...
Гаси зеленые окна -
все ближе черные стражи!
Забыть ли тебя, мой город!
В тоске о морской прохладе
ты спишь, разметав по камню
не знавшие гребня пряди...
Они въезжают попарно -
а город поет и пляшет.
Бессмертников мертвый шорох
врывается в патронташи.
Они въезжают попарно,
спеша, как черные вести.
И связками шпор звенящих
мерещатся им созвездья.
А город гонит заботы,
тасуя двери предместий...
Верхами сорок жандармов
въезжают в говор и песни.
Ф^Ч>
125

Los relojes se pararon,
y el coñac de las botellas
se disfrazó de noviembre
para no infundir sospechas.
Un vuelo de gritos largos
se levantó en las veletas.
Los sables cortan las brisas
que los cascos atropellan.
Por las calles de penumbra,
huyen las gitanas viejas
con los caballos dormidos
y las orzas de monedas.
Por las calles empinadas
suben las capas siniestras,
dejando detrás fugaces
remolinos de tijeras.
En el Portal de Belén,
los gitanos se congregan.
San José, lleno de heridas,
amortaja a una doncella.
Tercos fusiles agudos
por toda la noche suenan.
La Virgen cura a los niños
con salivilla de estrella.
0/<-Л
/26

фе^е^иисо Tocto
Оцепенели куранты
на кафедрале высоком.
Выцвел коньяк в бутылке
и притворился соком.
Застигнутый криком флюгер
забился, слетая с петель.
Зарубленный свистом сабель,
упал под копыта ветер.
Снуют старухи цыганки
в ущельях мрака и света,
мелькают сонные пряди,
мерцают медью монеты.
А крылья плащей зловещих
вдогонку летят тенями,
и ножницы черных вихрей
смыкаются за конями...
У Вифлеемских ворот
сгрудились люди и кони.
Над мертвой простер Иосиф
израненные ладони.
А ночь полна карабинов,
и воздух рвется струною.
Детей Пречистая Дева
врачует звездной слюною.
№

b
Pero la Guardia Civil
avanza sembrando hogueras,
donde joven y desnuda
la imaginación se quema.
Rosa la de los Camborios,
gime sentada en su puerta
con sus dos pechos cortados
puestos en una bandeja.
Y otras muchachas corrían
perseguidas por sus trenzas,
en un aire donde estallan
rosas de pólvora negra.
Cuando todos los tejados
w eran surcos en la tierra,
o)
el alba meció sus hombros
31 en largo perfil de piedra.
ь
¡Oh ciudad de los gitanos!
La Guardia Civil se aleja
por un túnel de silencio
mientras las llamas te cercan.
¡Oh ciudad de los gitanos!
¿Quién te vió y no te recuerda?
Que te busquen en mi frente.
Juego de luna y arena.
1оЯЛ . . 123

UUCJO ToUb
И снова скачут жандармы,
кострами ночь обжигая,
и бьется в пламени сказка,
прекрасная и нагая.
И стонет Роса Камборьо,
сжимая в пальцах точеных,
поднос, где замерли чаши
ее грудей отсеченных.
Плясуньи, развеяв косы,
бегут, как от волчьей стаи,
и розы пороховые
взрываются, расцветая...
Когда же пластами пашни
легла черепица кровель,
заря в беспамятстве пала
на мертвый каменный профиль...
О мой цыганский город!
Прочь жандармерия скачет
черным туннелем молчанья,
а ты - пожаром охвачен.
Забыть ли тебя, мой город!
В глазах у меня отныне
пусть ищут твой дальний отсвет.
Игру луны и пустыни.
фь^ел
12Э

TRES ROMANCES HISTÓRICOS
Martirio de Santa Olalla
I
Panorama de Mérida
Por la calle brinca y corre
caballo de larga cola,
mientras juegan o dormitan
b viejos soldados de Roma.
5 Medio monte de Minervas
-^ abre sus brazos sin hojas.
^ Agua en vilo redoraba
£ las aristas de las rocas.
o)
$ i Noche de torsos yacentes
3 y estrellas de nariz rota,
ь I aguarda grietas del alba
para derrumbarse toda.
De cuando en cuando sonaban
blasfemias de cresta roja.
Al gemir la santa niña,
quiebra el cristal de las copas.
La rueda afila cuchillos
y garfios de aguda comba:
Brama el toro de los yunques,
y Mérida se corona
de nardos casi despiertos
y tallos de zarzamora.
Lo^o. . /30

ТРИ ИСТОРИЧЕСКИХ РОМАНСА
Мучения святой Олайи
I
Панорама Мериды
На улице конь играет,
и по ветру бьется грива.
Зевают и кости мечут
седые солдаты Рима.
Ломает гора Минервы
иссохшие пальцы тиса.
Вода взлетит над обрывом
и вниз, как мертвая птица.
Рваные ноздри созвездий
на небосводе безглазом
ждут только трещин рассвета,
чтоб расколоться разом.
Брань набухает кровью.
Вспугнутый конь процокал.
Девичий стон разбился
брызгами алых стекол.
Свищет точильный камень,
и рвется огонь из горна.
Быки наковален стонут,
сгибая металл упорно.
И Мериду день венчает
короной из роз и терна.
фгдо
/3/

b
b
b
ú¿
II
El martirio
Flora desnuda se sube
por escalerillas de agua.
El Cónsul pide bandeja
para los senos de Olalla.
Un chorro de venas verdes
le brota de la garganta.
Su sexo tiembla enredado
como un pájaro en las zarzas.
5 Por el suelo, ya sin norma,
$ brincan sus manos cortadas
que aún pueden cruzarse en tenue
oración decapitada.
¿ Por los rojos agujeros
j I donde sus pechos estaban
31 se ven cielos diminutos
y arroyos de leche blanca.
Mil arbolillos de sangre
le cubren toda la espalda
y oponen húmedos troncos
al bisturí de las llamas.
Centuriones amarillos
de carne gris, desvelada,
llegan al cielo sonando
sus armaduras de plata.
Y mientras vibra confusa
pasión de crines y espadas,
el Cónsul porta en bandeja
senos ahumados de Olalla.

lAJDU)
II
Казнь
Взбегает нагая зелень
ступеньками зыбкой влаги.
Велит приготовить консул
поднос для грудей Олайи.
Жгутом зеленые вены
сплелись в отчаянном вздохе.
В веревках забилось тело,
как птица в чертополохе.
И пальцы рук отсеченных
еще царапают плиты,
словно пытаясь сложиться
в жалкий обрубок молитвы,
а из багровых отверстий,
где прежде груди белели,
видны два крохотных неба
и струйка млечной капели.
И кровь ветвится по телу,
а пламя водит ланцетом,
срезая влажные ветви
на каждом деревце этом, -
словно в строю серолицем,
в сухо бряцающих латах,
желтые центурионы
шествуют мимо распятых...
Бушуют темные страсти,
и консул поступью гордой
поднос с обугленной грудью
проносит перед когортой.
Ф^еЛ)
/33

III
Infierno y gloria
Nieve ondulada reposa.
Olalla pende del árbol.
Su desnudo de carbón
tizna los aires helados.
Noche tirante reluce.
Olalla muerta en el árbol.
Tinteros de las ciudades
^ vuelcan la tinta despacio.
3 Negros maniquís de sastre
- ^ cubren la nieve del campo
en largas filas que gimen
¿ su silencio mutilado.
j I Nieve partida comienza.
31 Olalla blanca en el árbol.
ь I Escuadras de níquel juntan
los picos en su costado.
b
ú¿
Una Custodia reluce
sobre los cielos quemados,
entre gargantas de arroyo
y ruiseñores en ramos.
¡Saltan vidrios de colores!
Olalla blanca en lo blanco.
Ángeles y serafines
dicen: Santo, Santo, Santo.
L o^c a /M

III
Глория
Снег оседает волнисто.
С дерева виснет Олайя.
Инистый ветер чернеет,
уголь лица овевая.
Полночь в упругих отливах.
Шею Олайя склонила.
Наземь чернильницы зданий
льют равнодушно чернила.
Черной толпой манекены
заполонили навеки
белое поле и ноют
болью немого калеки.
Снежные хлопья редеют.
Снежно белеет Олайя.
Конницей стелется никель,
пику за пикой вонзая.
Светится чаша Грааля
на небесах обожженных,
над соловьями в дубравах
и голосами в затонах.
Стеклами брызнули краски.
Белая в белом Олайя.
Ангелы реют над нею
и повторяют: - Святая...
Ф^ьр
123

Burla de Don Pedro a caballo
i
b
o)
(Romance con lagunas)
Por una vereda
venía Don Pedro.
¡Ay cómo lloraba
el caballero!
Montado en un ágil
caballo sin freno,
venía en la busca
del pan y del beso.
Todas las ventanas
preguntan al viento,
por el llanto oscuro
del caballero.
| I Primera laguna
ú¿
Bajo el agua
siguen las palabras.
Sobre el agua
una luna redonda
se baña,
dando envidia a la otra
¡tan alta!
En la orilla,
un niño,
ve las lunas y dice:
¡Noche; toca los platillos!
1ода , /36

Небылица о доне Педро и его коне
(Романс с размытым текстом)
Едет верхом дон Педро
вниз по траве пригорка.
Ай, по траве пригорка
едет и плачет горько!
Не подобрав поводья,
Бог весть о чем тоскуя,
едет искать по свету
хлеба и поцелуя.
Ставни, скрипя вдогонку,
спрашивают у ветра,
что за печаль такая
в сердце у дона Педро...
На дно затоки
уплыли строки.
А по затоке
плывет, играя,
луна-
и с высот небесных
завидует ей вторая.
Мальчик
с песчаной стрелки
смотрит на них и просит:
- Полночь, ударь в тарелки!
/37

Sigue
A una ciudad lejana
ha llegado Don Pedro.
Una ciudad lejana
entre un bosque de cedros.
¿Es Belén? Por el aire
yerbaluisa y romero.
Brillan las azoteas
4 y las nubes. Don Pedro
3 pasa por arcos rotos.
Dos mujeres y un viejo
ь con velones de plata
л le salen al encuentro.
¿ I Los chopos dicen: No.
м Y el ruiseñor: Veremos.
О Г
ú¿ I
Secunda laguna
Bajo el agua
siguen las palabras.
Sobre el peinado del agua
un círculo de pájaros y llamas.
Y por los cañaverales,
testigos que conocen lo que falta.
Sueño concreto y sin norte
de madera de guitarra.
Lo/ca , 128

фе^с^иысо Гласили A*bic¿u
...Вот незнакомый город
видит вдали дон Педро.
Весь золотой тот город, ?
справа и слева кедры.
?
Не Вифлеем ли? Веет £
мятой и розмарином. с°
Тает туман на кровлях. Т
И к воротам старинным ^
цокает конь по плитам, £
гулким, как тамбурины. U
Старец и две служанки
молча открыли двери.
«Нет», - уверяет тополь,
а соловей не верит...
Под водою
строки плывут чередою.
Гребень воды качает
россыпи звезд и чаек.
Сна не тревожит ветер
гулом гитарной деки.
Только тростник и помнит
то, что уносят реки.
/39

Sigue
ь
Por el camino llano
dos mujeres y un viejo
con velones de plata
van al cementerio.
Entre los azafranes
han encontrado muerto
el sombrío caballo
de Don Pedro.
5 Voz secreta de tarde
_p balaba por el cielo.
' <^ Unicornio de ausencia
ь rompe en cristal su cuerno.
La gran ciudad lejana
-j. está ardiendo
Л у un hombre va llorando
¿ I tierras adentro.
Al Norte hay una estrella.
Al Sur un marinero.
Última laguna
Bajo el agua
están las palabras.
Limo de voces perdidas.
Sobre la flor enfriada,
está Don Pedro olvidado
¡ay! jugando con las ranas.

\ллио
...Старец и две служанки,
взяв золотые свечи,
к белым камням могильным
молча пошли под вечер.
Бедного дона Педро
спутник по жизни бранной,
конь, непробудно спящий,
замер в тени шафранной.
Темный вечерний голос
плыл по речной излуке.
Рог расколол со звоном
единорог разлуки.
Вспыхнул далекий город,
рухнул, горящий.
Плача, побрел изгнанник,
точно незрячий.
Подняли звезды вьюгу.
Правьте, матросы, к югу...
Под водою
слова застыли.
Голоса затерялись в иле.
И среди ледяных соцветий -
ай! - дон Педро лягушек тешит,
позабытый всеми на свете.
Ф^Ч>
W

Thamár y Amnón
La luna gira en el cielo
sobre las tierras sin agua
mientras el verano siembra
rumores de tigre y llama.
Por encima de los techos
nervios de metal sonaban.
Aire rizado venía
con los balidos de lana.
La tierra se ofrece llena
de heridas cicatrizadas,
o estremecida de agudos
w cauterios de luces blancas.
o)
5
3^
ь I Thamár estaba soñando
Q¿ I
pájaros en su garganta,
al son de panderos fríos
y cítaras enlunadas.
Su desnudo en el alero,
agudo norte de palma,
pide copos a su vientre
y granizo a sus espaldas.
Thamár estaba cantando
desnuda por la terraza.
Alrededor de sus pies,
cinco palomas heladas.
Lo/u—. . иг.

1ЛЛС0
Фамарь и Амнон
Луна отраженья ищет,
напрасно кружа по свету,
лишь пепел пожаров сеют
тигриные вздохи лета.
Как нервы, натянут воздух,
подобный ожогу плети,
и блеянье шерстяное
колышет курчавый ветер.
Пустыня к небу взывает
рубцами плеч оголенных,
от белых звезд содрогаясь,
как от иголок каленых.
Ночами снится Фамари,
что в горле - певчие птицы,
и снятся льдистые бубны
и звуки лунной цевницы.
И гибким пальмовым ветром
встает нагая при звездах,
моля, чтоб жаркое тело
осыпал инеем воздух.
На плоской кровле дворцовой
поет под небом пустыни.
И десять горлинок снежных
в ногах царевны застыли.
Ф^Ч*
КЗ

5
i
Amnón, delgado y concreto,
en la torre la miraba,
llenas las ingles de espuma
y oscilaciones la barba.
Su desnudo iluminado
se tendía en la terraza,
con un rumor entre dientes
de flecha recién clavada.
Amnón estaba mirando
la luna redonda y baja,
y vio en la luna los pechos
durísimos de su hermana.
o)
j I Amnón a las tres y media
ч se tendió sobre la cama.
ь I Toda la alcoba sufría
o¿ I
con sus ojos llenos de alas.
La luz maciza, sepulta
pueblos en la arena parda,
o descubre transitorio
coral de rosas y dalias.
Linfa de pozo oprimida,
brota silencio en las jarras.
En el musgo de los troncos
la cobra tendida canta.
Amnón gime por la tela
fresquísima de la cama.

И наяву перед нею
вырос Амнон на ступени,
смоль бороды задрожала,
пеною чресла вскипели.
Из-за решетки глядит он
полными жути глазами.
Стоном стрелы на излете
вздох на губах ее замер...
А он, рукой исхудалой
обвив железные прутья,
в луну впивается взглядом
и видит сестрины груди.
В четвертом часу под утро
в постель он лег, обессилев,
пустые стены терзая
глазами, полными крыльев.
Тяжелый рассвет хоронит
под бурым песком селенья -
на миг приоткроет розу,
на миг процветет сиренью.
Гудят водяные вены,
на дне кувшина немея.
В изгибах корней замшелых
шипят полусонно змеи.
Амнон на кровати стонет,
затихнет на миг - и снова
спаленное бредом тело
обвито плющом озноба.
Н5

Yedra del escalofrío
cubre su carne quemada.
Thamár entró silenciosa
en la alcoba silenciada,
color de vena y Danubio,
turbia de huellas lejanas.
Thamár, bórrame los ojos
con tu fija madrugada.
Mis hilos de sangre tejen
b volantes sobre tu falda.
5 Déjame tranquila, hermano.
-jj Son tus besos en mi espalda,
^ avispas y vientecillos
t en doble enjambre de flautas.
o)
^ i Thamár, en tus pechos altos
¿ I hay dos peces que me llaman
g I y en las yemas de tus dedos
^ I rumor de rosa encerrada.
Los cien caballos del rey
en el patio relinchaban.
Sol en cubos resistía
la delgadez de la parra.
Ya la coge del cabello,
ya la camisa le rasga.
Corales tibios dibujan
arroyos en rubio mapa.

Фамарь голубою тенью,
в немой тишине немая,
вошла - голубей, чем вена,
тиха, как туман Дуная.
- Фамарь, зарей незакатной
сожги мне грешные очи!
Моею кровью горючей
твой белый шелк оторочен.
- Оставь, оставь меня, брат мой,
и плеч губами не мучай -
как будто осы и слезы
роятся стайкою жгучей!
- Фамарь, концы твоих пальцев,
как завязь розы, упруги,
а в пене грудей высоких
две рыбки просятся в руки...
Сто царских коней взбесились -
качнулась земля от гула.
Лозинку под ливнем солнца
до самой земли пригнуло.
Рука впивается в косы,
шуршит изодранной тканью.
И струйки теплым кораллом /
текут по желтому камню.
Ф^ч>
№

*
b
¡Oh, qué gritos se sentían
por encima de las casas!
Qué espesura de puñales
y túnicas desgarradas.
Por las escaleras tristes
esclavos suben y bajan.
Émbolos y muslos juegan
bajo las nubes paradas.
4 Alrededor de Thamár
¿ gritan vírgenes gitanas
y otras recogen las gotas
de su flor martirizada.
§ Paños blancos, enrojecen
en las alcobas cerradas.
Rumores de tibia aurora
5 I pámpanos y peces cambian.
Violador enfurecido,
Amnón huye con su jaca.
Negros le dirigen flechas
en los muros y atalayas.
Y cuando los cuatro cascos
eran cuatro resonancias,
David con unas tijeras
cortó las cuerdas del arpa.

О, как от дикого крика
все на земле задрожало!
Как над сумятицей туник
заполыхали кинжалы!
Мрачных невольников тени
по двору мечутся немо.
Поршнями медные бедра
ходят под замершим небом.
А над Фамарью цыганки,
простоволосы и босы,
еле дыша, собирают
капли растерзанной розы.
Простыни в запертых спальнях
метит кровавая мета.
Светятся рыбы и грозди -
влажные всплески рассвета.
Насильник от царской кары
уходит верхом на муле.
Напрасно вдогонку стрелы
нубийцы со стен метнули.
Забили в четыре эха
подков голубые луны.
И ножницы взял Давид -
и срезал на арфе струны.
Фьдел
П9

<гг*кли
dizís CsCLM¿b&> ¿чгкл1лг

Baladilla de los tres ríos
El río Guadalquivir
va entre naranjos y olivos.
Los dos ríos de Granada
bajan de la nieve al trigo.
-^ ¡Ay, amor
ь que se fué y no vino!
-P El río Guadalquivir
^ tiene las barbas granates.
Los dos ríos de Granada
•> uno llanto y otro sangre.
Л
¿1 ¡Ay, amor
ь I que se fué por el aire!
CL.
Para los barcos de vela,
Sevilla tiene un camino;
por el agua de Granada
sólo reman los suspiros.
¡Ay, amor
que se fué y no vino!
Guadalquivir, alta torre
y viento en los naranjales.
Lo/ca /52

\AJCJO
Баладилья о трех реках
Гвадалквивир струится
в тени садов апельсинных.
Твои две реки, Гранада,
бегут от снегов в долины.
Ах, любовь,
ты исчезла навеки!
В кудрях у Гвадалквивира
пламенеют цветы граната.
Одна - кровью, другая - слезами
льются реки твои, Гранада.
Ах, любовь.
ты прошла, словно ветер!
Проложены по Севилье
для парусников дороги.
По рекам твоим, Гранада,
плавают только вздохи.
Ах, любовь,
ты исчезла навеки!
Гвадалквивир... Колокольня
и ветер в саду лимонном.
Фдо
153

Dauro y Genil, torrecillas
muertas sobre los estanques.
¡Ay amor
que se fué por el aire!
¡Quién dirá que el agua lleva
-S un fuego fatuo de gritos!
b
"^° ¡Ay, amor
4> que se fué y no vino!
Lleva azahar, lleva olivas,
o) Andalucía, a tus mares.
Í I ¡Ay amor
¿ I que se fué por el aire!
я- Г
1одл. . /5^

Дарро, Хениль, часовенки
мертвые над затоном.
Ах, любовь,
ты прошла, словно ветер!
о
Но разве уносят реки f
огни болотные горя? £
<^>
Ах, любовь, •?
ты исчезла навеки!
Они апельсины и мирты
несут в андалузское море.
Ах, любовь,
ты прошла, словно ветер!
155

POEMA DE LA SIGUIRIYA GITANA
Paisaje
El campo
de olivos
se abre y se cierra
-^ como un abanico.
¿ Sobre el olivar
hay un cielo hundido
-P y una lluvia oscura
¿ de luceros fríos.
Tiembla junco y penumbra
оЗ а la orilla del río.
i Se riza el aire gris.
¿ Los olivos,
¿ I están cargados
de gritos.
Una bandada
de pájaros cautivos,
que mueven sus larguísimas
colas en lo sombrío.
Lo/c.0 I5G

uuco ГсЦЬ
ПОЭМА О ЦЫГАНСКОЙ СИГИРИИЕ
Пейзаж
Масличная равнина
распахивает веер,
запахивает веер.
Над порослью масличной
склонилось небо низко,
и льются темным ливнем
холодные светила
На берегу канала
дрожат тростник и сумрак,
а третий - серый ветер.
Полным-полны маслины
тоскливых птичьих криков.
О, бедных пленниц стая!
Играет тьма ночная
их длинными хвостами.
Федо
/57

guitarra
Empieza el llanto
de la guitarra.
Se rompen las copas
de la madrugada.
Empieza el llanto
de la guitarra.
Es inútil
callarla.
Es imposible
callarla.
Llora monótona
como llora el agua,
como llora el viento
sobre la nevada.
Es imposible
callarla.
Llora por cosas
lejanas.
Arena del Sur caliente
que pide camelias blancas.
Llora flecha sin blanco,
la tarde sin mañana,
y el primer pájaro muerto
sobre la rama.
¡Oh guitarra!
Corazón malherido
por cinco espadas.
ДЛ 158

\ллио
Гитара
Начинается
плач гитары.
Разбивается
чаша утра.
Начинается
плач гитары.
О, не жди от нее
молчанья,
не проси у нее
молчанья!
Неустанно
гитара плачет,
как вода по каналам - плачет,
как ветра над снегами - плачет,
не моли ее о молчанье!
Так плачет закат о рассвете,
так плачет стрела без цели,
так песок раскаленный плачет
о прохладной красе камелий.
Так прощается с жизнью птица
под угрозой змеиного жала.
О гитара,
бедная жертва
пяти проворных кинжалов!
Фв^ьр
/59

El grito
La elipse de un grito,
va de monte
a monte.
Desde los olivos,
g será un arco iris negro
o
1
o)
1
o)
sobre la noche azul.
¡Ay!
o) Como un arco de viola,
i el grito ha hecho vibrar
11 largas cuerdas del viento.
¡Ay!
(Las gentes de las cuevas
asoman sus velones.)
¡Ay!
ОДА /60

Крик
Фе^е^>ижл> Пьрсллли Л>ркли
Крик полукружьем г
от склона £
до склона пролег. £
?
Черною радугой
стянут о
сиреневый вечер. <i
Ай!
По струнам ветров
полоснул
исполинский смычок.
Ай!
(Цыгане в пещерах
прикрыли ладонями свечи.)
Ай!
/6/
6-2054

El silencio
Oye, hijo mío, el silencio.
Es un silencio ondulado,
un silencio,
-S donde resbalan valles y ecos
| y que inclina las frentes
*^° hacia el suelo.
í
o)
¿I
¿
o)
Ь
o/ca . /éz

<pt^e^)tuoo Пирсллли Л>|жли
Тишина
о
Слушай, сын, тишину - г
эту мертвую зыбь тишины, £
где идут отголоски ко дну. f
Тишину, £
где немеют сердца, х
где не смеют ^
поднять лица. ^
/63

El paso de la siguiriya
o)
Entre mariposas negras,
va una muchacha morena
junto a una blanca serpiente
de niebla.
o
1
b
'^° Tierra de luz,
-p cielo de tierra.
i
ü Va encadenada al temblor
"á de un ritmo que nunca llega;
tiene el corazón de plata
y un puñal en la diestra.
¿Adonde vas, siguiriya,
con un ritmo sin cabeza?
¿Qué luna recogerá
tu dolor de cal y adelfa?
Tierra de luz,
cielo de tierra.
Lo/co^ /64

)\jucjo Tajó
Поступь Сигирийи
Бьется о смуглые плечи
бабочек черная стая.
Белые змеи тумана
след заметают.
И небо земное
над млечной землею.
За вещим биением ритма
спешит она в вечной погоне
с тоскою в серебряном сердце,
с ножом на ладони.
Куда ты несешь, сигириия,
агонию певчего тела?
Какой ты луне завещала
печаль олеандра и мела?
И небо земное
над млечной землею.
IG5

Después de pasar
Los niños miran
un punto lejano.
.5 Los candiles se apagan.
* Unas muchachas ciegas
"^° preguntan a la luna,
-p y por el aire ascienden
i espirales de llanto.
"á Las montañas miran
I un punto lejano.
i
o)
b
a.
10ДЛ _ jGG

Фе^е^илоо Пирсллли Л>ркли
Следом
о
и)
(•
Смотрят дети,
дети смотрят вдаль.
Гаснут медленные свечи. f
И две девушки слепые £
задают луне вопросы, х
и уносит к звездам ветер ^
плача тонкие спирали. ^
Смотрят горы,
горы смотрят вдаль.
№

Y después
b
•A»
í
í
4
Los laberintos
que crea el tiempo,
se desvanecen.
(Sólo queda
el desierto.)
El corazón,
fuente del deseo,
se desvanece.
(Sólo queda
¿ I el desierto.)
а- г
La ilusión de la aurora
y los besos,
se desvanecen.
Sólo queda
el desierto.
Un ondulado
desierto.
Lo/co. /66

Sfe^e^tuoo Гл^сдлА" A)p»ciu
А потом.
Пустыня -
осталась.
Немолчное сердце
источник желаний -
иссякло.
Пустыня -
осталась.
Закатное марево
и поцелуи -
пропали.
Пустыня -
осталась.
Умолкло, заглохло,
остыло, иссякло,
исчезло. Пустыня -
осталась.
о
Прорытые временем г
лабиринты - £
исчезли. f
х
о
/69

POEMA DE LA SOLEÁ
o
1
b
•■¿o
2
o)
Tierra seca,
tierra quieta
de noches inmensas.
(Viento en el olivar,
¿ viento en la sierra.)
Tierra
vieja
"^ del candil
¿I y la pena.
o) Tierra
b I
*-1 de las hondas cisternas.
Tierra
de la muerte sin ojos
y las flechas.
(Viento por los caminos.
Brisa en las alamedas.)
Lo/co—. fio

ф^е^иисо Пи>сдлли Лррк
ПОЭМА О СОЛЕА
о
Земля суха, £
земля тиха, ?
земля ?
бездонных ночей.
х
о
(Ветер олив <-*
и ветер нагорий.)
Стара
земля
свечей
и горя.
Земля
глубинных криниц.
Земля
запавших глазниц,
стрел над равниной.
(Ветер, путь без границ,
ветер, шум тополиный.)
т

Pueblo
о
1
Sobre el monte pelado
un calvario.
Agua clara
y olivos centenarios.
Por las callejas
hombres embozados,
$ y en las torres
i veletas girando.
^ Eternamente
~¿ girando.
"T5
b
o)
¡Oh, pueblo perdido,
en la Andalucía del llanto!
Lo/co f?2

)\AJKJO Пы>
Селенье
На темени горном,
на темени голом -
часовня.
В жемчужные воды
столетние никнут
маслины.
Расходятся люди в плащах,
а на башне
вращается флюгер.
Вращается денно,
вращается нощно,
вращается вечно.
О, где-то затерянное селенье
в моей Андалузии
слезной...
Г»

Puñal
El puñal,
entra en el corazón,
como la reja del arado
.5 en el yermo.
•^ No.
$ No me lo claves.
i
~¿ El puñal,
como un rayo de sol,
incendia las terribles
¿ I hondonadas.
a_ [
No.
No me lo claves.
No.
иояо, FH

Нож
Ф^е-риисо Пи>сдлли f\ob<jOu
Нож, г
ты в живое сердце £
входишь, как лемех f
в землю. I
Нет.
Не вонзайте.
Нет.
Нож, ты лучом кровавым
над гробовым
провалом.
Нет.
Не вонзайте.
Нет.
¿
f?5

Encrucijada
Viento del Este;
un farol
y el puñal
.5 en el corazón.
g La calle
^° tiene un temblor
.$ de cuerda
en tensión,
un temblor
1
e) de enorme moscardón.
Por todas partes
¿
o)
b
yo
veo el puñal
en el corazón.
Lo/cCL , f?é

фС'З¿feúco Пыюили Л>рк
Перекресток
о
Восточный ветер. г
Фонарь и дождь. £
И прямо в сердце - f
нож. £
Улица - х
дрожь ^
натянутого ^
провода,
дрожь
огромного овода.
Со всех сторон,
куда ни пойдешь,
прямо в сердце -
нож.
т

¡Ау!
El grito deja en el viento
una somba de ciprés.
b
1 (Dejadme en este campo
•-«*© llorando.)
4
j Todo se ha roto en el mundo.
3 No queda más que el silencio.
o)
-ti
á llorando.)
o)
(Dejadme en este campo
El horizonte sin luz
está mordido de hogueras.
(Ya os he dicho que me dejéis
en este campo
llorando.)
L о^л . f?e

АЙ!
ф^е^иисо Пи>сдлли faíbKjou
Ветром крик повторился. г
Эхо - тень кипариса. £
?
(Оставьте меня в этом поле £
плакать.)
Рухнуло все,
и хлынули волны
безмолвья.
(Оставьте меня в этом поле
плакать.)
Мрак за далью холодной
кострами изглодан.
(Я говорю: оставьте
меня в этом поле плакать.)
?
¿
т

Sorpresa
Muerto se quedó en la calle
con un puñal en el pecho.
No lo conocía nadie.
¡Cómo temblaba el farol!
Madre.
¡Cómo temblaba el farolito
^ de la calle!
Era madrugada. Nadie
pudo asomarse a sus ojos
¿ abiertos al duro aire.
Que muerto se quedó en la calle
que con un puñal en el pecho
¿ I y que no lo conocía nadie.
я- Г
TÍ
1оДЛ . 180

)\ЛЛШО YoUb
Нежданно
На улице мертвый лежал,
зажав между ребер нож, -
и был он всем незнакомый.
Фонарь прошибала дрожь.
Мама,
как он дрожал -
фонарик у этого дома!
Уже заря занялась,
а все не закрыли глаз,
распахнутых в мир кромешный.
Покойник один лежал,
и рану рукой зажал,
и был он чужой, нездешний.
131

Soleá
Vestida con mantos negros
piensa que el mundo es chiquito
y el corazón es inmenso.
Vestida con mantos negros.
Piensa que el suspiro tierno
y el grito, desaparecen
en la corriente del viento.
Vestida con mantos negros.
Se dejó el balcón abierto
y al alba por el balcón
desembocó todo el cielo.
¡Ay yayayayay,
que vestida con mantos negros!
/cd
- /82

)VU*JO
Солеа
Под покрывалом темным
ей кажется мир ничтожным,
а сердце - таким огромным.
Под покрывалом темным.
Ей кажется безответным
и вздох и крик, унесенный
неумолимым ветром.
Под покрывалом темным.
Балкон распахнулся в дали,
и небеса балконом
текли и в зарю впадали.
Ай, айяйяй,
под покрывалом темным!
163

Cueva
ь
De la cueva
salen largos sollozos.
(Lo cárdeno
sobre lo rojo.)
.$ El gitano evoca
países remotos.
e) (Torres altas y hombres
misteriosos.)
¿I En la voz entrecortada
°"' van sus ojos.
(Lo negro
sobre lo rojo.)
Y la cueva encalada
tiembla en el oro.
(Lo blanco
sobre lo rojo.)
1одл , \&\

)\AJUÍ \0UbCAAJ9L, /VblCÍU
Пещера ó
«0
Протяжны рыдания г
в гулкой пещере. £
(Свинцовое тонет в багряном.) £
х
Цыган вспоминает ^
дороги кочевий. ^
(Зубцы крепостей
за туманом.)
А звуки и веки -
что вскрытые вены.
(Черное
тонет в багряном.)
И в золоте слез
расплываются стены.
(И золото
тонет в багряном.)
135

Encuentro
Ni tú ni yo estamos
en disposición
de encontramos.
-j Tú... por lo que ya sabes.
g ¡Yo la he querido tanto!
'"*0 Sigue esa veredita.
-$ En las manos,
£L
tengo los agujeros
de los clavos.
e) ¿No ves cómo me estoy
desangrando?
No mires nunca atrás,
¿ I vete despacio
y reza como yo
a San Cayetano,
que ni tú ni yo estamos
en disposición
de encontrarnos.
Lo/ca /86

Ф^е^иисо Пс^сдлли Л>рк-*и
Встреча
о
и)
В этом глухом поречье г
мы не искали £
встречи. f
Как я люблю, ты знаешь - £
и понапрасну речи! х
Лучше ступай тропинкой ^
к своей округе. Ч
А у меня гвоздями
пробиты руки.
Или не хватит крови
и смертной муки?
Лучше ступай, не глядя,
и я не стану,
и поклонимся оба
Сан-Каэтану,
чтобы в глухом поречье
век не искать нам
встречи.
/в?

Alba
Campanas de Córdoba
en la madrugada.
Campanas de amanecer
"^ en Granada.
Дэ Os sienten todas las muchachas
<¿ que lloran a la tierna
i soleá enlutada.
Las muchachas,
"á de Andalucía la alta
y la baja.
Las niñas de España,
ь I de pie menudo
Д-1
y temblorosas faldas,
que han llenado de luces
las encrucijadas.
¡Oh, campanas de Córdoba
en la madrugada,
y oh, campanas de amanecer
en Granada!
i
¿
Lo/tíL_ lee

фемььилсд YoLsbCAAJu hibvuou
Заря
Z3
о
Колоколам Кордовы с
зорька рада. £
В колокола звонкие f
бей, Гранада. £
Колокола слушают из тумана х
андалузские девушки ^
утром рано ^
и встречают рассветные перезвоны,
запевая заветные
песни-стоны.
Все девчонки Испании
с узкой ножкой,
что на звездочки ранние
глядят в окошко
и под шалями зыбкими в час прогулки
освещают улыбками
переулки.
Ах, колоколам Кордовы
зорька рада,
ах, в колокола звонкие
бей, Гранада!
139

POEMA DE LA SAETA
o)
ь
Arqueros
Los arqueros oscuros
a Sevilla se acercan.
-^ Guadalquivir abierto.
b
Anchos sombreros grises,
-p largas capas lentas.
¡Ay, Guadalquivir!
Vienen de los remotos
¿ I países de la pena.
Guadalquivir abierto.
Y van a un laberinto.
Amor, cristal y piedra.
¡Ay, Guadalquivir!
o^a /90

ПОЭМА О САЭТЕ
Лучники
=3
о
Дорогами глухими *
идут они в Севилью. £
F
К тебе, Гвадалквивир. £
х
Плащи за их плечами - f
как сломанные крылья. о
О мой Гвадалквивир!
Из дальних стран печали
идут они веками.
К тебе, Гвадалквивир.
И входят в лабиринты
любви, стекла и камня.
О мой Гвадалквивир!
191

Noche
о
1
b
Cirio, candil,
farol y luciérnaga.
La constelación
de la saeta.
.$ Ventanitas de oro
tiemblan,
y en la aurora se mecen
~¿ cruces superpuestas.
ÍI Cirio, candil,
¿ I farol y luciérnaga.
a- f
o^o, /92

Ночь
Ф^е^иисо Toj^uajOu Л?рк
Светляк и фонарик, г
свеча и лампада... £
F
Окно золотистое £
в сумерках сада х
колышет ^
крестов силуэты. ^£
Светляк и фонарик,
свеча и лампада.
Созвездье
севильской саэты.
/93

Sevilla
о
1
b
Sevilla es una torre
llena de arqueros finos.
Sevilla para herir.
Córdoba para morir.
Una ciudad que acecha
largos ritmos,
y los enrosca
_$ como laberintos.
j Como tallos de parra
3 encendidos.
_>
-^ ¡Sevilla para herir!
Л
i Bajo el arco del cielo,
ь j sobre su llano limpio,
dispara la constante
saeta de su río.
¡Córdoba para morir!
Y loca de horizonte
mezcla en su vino,
lo amargo de Don Juan
y lo perfecto de Dionisio.
Д_
Sevilla para herir.
¡Siempre Sevilla p
o^o^ m
¡Siempre Sevilla para herir!

l/UCO
Севилья
Севилья - башенка
в зазубренной короне.
Севилья ранит.
Кордова хоронит.
Севилья ловит медленные ритмы,
и, раздробясь о каменные грани,
свиваются они, как лабиринты,
как лозы на костре.
Севилья ранит.
Ее равнина, звонкая от зноя,
как тетива натянутая, стонет
под вечно улетающей стрелою
Гвадалквивира.
Кордова хоронит.
Она смешала, пьяная от далей,
в узорной чаше каждого фонтана
мед Диониса, горечь Дон-Хуана.
Севилья ранит.
Вечна эта рана.
Ф^ел>
195

Procesión
Por la calleja vienen
extraños unicornios.
¿De qué campo,
4 de qué bosque mitológico?
g Más cerca,
'^° ya parecen astrónomos.
-p Fantásticos Merlines
J y el Ecce Homo,
Durandarte encantado,
"á Orlando furioso.
¿I
i
o)
Ь
L o^c a , /%

ф^е^и/uco Пиюили Л>ь»сй^
Процессия
Идут единороги. г
Не лес ли колдовской за поворотом? £
Приблизились, f
но каждый по дороге £
внезапно обернулся звездочетом. ^
И в митрах из серебряной бумаги ^
идут мерлины, сказочные маги, ^§
и вслед волхвам, кудесникам и грандам
Сын Человеческий
с неистовым Роландом.
т

Paso
Virgen con miriñaque,
Virgen de la Soledad,
abierta como un inmenso
,5 tulipán.
g En tu barco de luces
'^° vas
4> por la alta marea
de la ciudad,
entre saetas turbias
¿ y estrellas de cristal.
Virgen con miriñaque
tú vas
1
í
-¿
¿ I por el río de la calle,
°-1 ¡hasta el mar!
Lo/^ . . /98

<P^e^>uuco Пърсллли Л?рк
Шествие
¿
Мадонна в ожерельях, г
мадонна Соледад, £
по морю городскому f
ты в лодке проплыла: £
сама - цветок тюльпана, ^
а свечи - вымпела.
Минуя перекаты
неистовых рулад,
от уличных излучин
и звезд из янтаря,
мадонна всех печалей,
мадонна Соледад,
в моря ты уплываешь,
в далекие моря.
/99

Saeta
о
1
b
\
CL.
Cristo moreno
pasa
de lirio de Judea
a clavel de España.
¡Miradlo por dónde viene!
De España.
Cielo limpio y oscuro,
~¿ tierra tostada,
y cauces donde corre
muy lenta el agua.
¿ I Cristo moreno,
con las guedejas quemadas,
los pómulos salientes
y las pupilas blancas.
¡Miradlo por dónde va!
Lo/ca 200

>UUC0 YoÜbUAjOL, fob<A'
Саэта ó
Спешите, спешите скорее! *
Христос темноликий С
от лилий родной Галилеи ?
пришел за испанской гвоздикой. £
Спешите скорее! f
О
Испания.
В матовом небе
светло и пустынно.
Усталые реки,
сухая и звонкая глина.
Христос остроскулый и смуглый
идет мимо башен,
обуглены пряди,
и белый зрачок его страшен.
Спешите, спешите за Господом нашим!
2DI

Balcón
La Lola
canta saetas.
Los toreritos
-S la rodean,
g y el barberillo
"^° desde su puerta,
43 sigue los ritmos
con la cabeza.
Entre la albahaca
1
í
в) у la hierbabuena,
la Lola canta
saetas.
¿ I La Lola aquella,
^' que se miraba
tanto en la alberca.
0ДО, . 202

фе^еЛзиисо Пиюили ЛрЬкли
Балкон
¿
Лола г
поет саэты. £
Тореро встали f
у парапета. £
И брадобрей х
оставил бритву
и головою
вторит ритму.
Среди гераней
и горицвета
поет саэты
та самая Лола,
та непоседа,
что вечно глядится
в воду бассейна.
2D3

Madrugada
о
1
Pero como el amor
los saeteros
están ciegos.
Sobre la noche verde,
las saetas,
$ dejan rastros de lirio
i caliente.
"á La quilla de la luna
*, rompe nubes moradas
Í\ y las aljabas
¿ I se llenan de rocío.
a_ [
¡Ay, pero como el amor
los saeteros
están ciegos!
o/ca 2ÍH

фе^еЛзиисо ToUbUAjou Л>р1
миви
Рассвет ó
Певцы саэт,
вы слепы,
стрелами саэт
пробит калень
ирисовый след
Уходит месяц
парусом косым,
полны колчаны
утренней росы.
Но слепы лучники
ах, слепы,
как любовь!
=3
ц>
?
как любовь. f
В ночи зеленой £
пробит каленый ^
о
205

GRÁFICO DE LA PETENERA
o
1
Campana
(Bordón)
En la torre
amarilla,
dobla una campana.
o) Sobre el viento
^ amarillo
3 se abren las campanadas.
o)
-ча En la torre
j I amarilla,
3 1 cesa la campana.
El viento con el polvo,
hace proras de plata.
0ДО. . 2D6

фе^еЛзиисо ToUdcvuou Лрркли
СИЛУЭТ ПЕТЕНЕРЫ
Колокол ?
и)
(Припев) к
На желтой башне
КОЛОКОЛ
звенит.
?
?
На желтом ветре ¿
звон
плывет в зенит.
Над желтой башней
тает звон.
Из пыли
бриз мастерит серебряные кили.
207

Camino
Cien jinetes enlutados,
¿dónde irán,
por el cielo yacente
-S del naranjal?
¿ Ni a Córdoba ni a Sevilla
"^ llegarán.
-$ Ni a Granada la que suspira
por el mar.
Esos caballos soñolientos
1
í
e) los llevarán,
i al laberinto de las cruces
ÍI donde tiembla el cantar.
¿ I Con siete ayes clavados,
¿dónde irán,
los cien jinetes andaluces
del naranjal?
a_
0/U . 208

ll/UCO I OUdUaJU
Дорога
Едут сто конных в черном,
головы опустив,
по небесам, простертым
в тени олив.
Им ни с Севильей, ни с Кордовой
встреча не суждена,
да и с Гранадой, что с морем
разлучена.
Сонно несут их кони,
словно не чуя нош,
в город крестов,
где песню бросает в дрожь.
Семь смертоносных криков
всем им пронзили грудь.
По небесам упавшим
лежит их путь.
209

Las seis cuerdas
La guitarra,
hace llorar a los sueños.
El sollozo de las almas
-S perdidas,
* se escapa por su boca
"^° redonda.
4> Y como la tarántula
| teje una gran estrella
^ para cazar suspiros,
"á que flotan en su negro
aljibe de madera.
o)
Lo/co. . 2/0

ф^е-рииоо Пы)сдлли Л*|ж
Шесть струн
о
Гитара, и во сне твои слезы слышу г
Рыданье души усталой, £
души погибшей f
из круглого рта твоего вылетает, £
гитара. х
Тарантул плетет проворно ¡г
звезду судьбы обреченной, ^
подстерегая вздохи и стоны,
плывущие тайно в твоем водоеме
черном.
2//

Danza
(En el huerto de la Petenera)
En la noche del huerto,
b seis gitanas,
"^ vestidas de blanco
Д^ bailan.
"5 En la noche del huerto,
^ coronadas,
j con rosas de papel
4 y biznagas.
- , En la noche del huerto,
o) I
¿ I sus dientes de nácar,
escriben la sombra
quemada.
Y en la noche del huerto,
sus sombras se alargan,
y llegan hasta el cielo
moradas.
Lo/U . 2/2.

>uuoo I сирсллли
Танец
В саду Петенеры
В ночи сада,
выбеленной мелом,
пляшут шесть цыганок
в белом.
В ночи сада...
Розаны и маки
в их венках из крашеной
бумаги.
В ночи сада...
Словно пламя свечек,
сумрак обжигают
зубы-жемчуг.
В ночи сада,
за одной другая,
тени всходят,
неба достигая.
2/3

Muerte de la Petenera
o
1
En la casa blanca muere
la perdición de los hombres.
Cien jacas caracolean.
Sus jinetes están muertos.
ь
4> Bajo las estremecidas
i estrellas de los velones,
3 su falda de moaré tiembla
"á entre sus muslos de cobre.
Í I Cien jacas caracolean.
¿ I Sus jinetes están muertos.
Q- I
Largas sombras afiladas
vienen del turbio horizonte,
y el bordón de una guitarra
se rompe.
Cien jacas caracolean.
Sus jinetes están muertos.
O/cCL . 2W

>юсо YoUp
Смерть Петенеры
В белом домике скоро отмучится
петенера, цыганка-разлучница.
Кони мотают мордами.
Всадники мертвые.
Колеблется, догорая,
свеча в ее пальцах нетвердых,
юбка ее из муара
дрожит на бронзовых бедрах.
Кони мотают мордами.
Всадники мертвые.
Острые черные тени
тянутся к горизонту.
И рвутся гитарные струны
и стонут.
Кони мотают мордами.
Всадники мертвые.
2J5

Falseta
¡Ay, Petenera gitana!
¡Yayay Petenera!
-5 Tu entierro no tuvo niñas
g buenas.
'^° Niñas que le dan a Cristo muerto
-fS sus guedejas,
y llevan blancas mantillas
en las ferias.
~¿ Tu entierro fue de gente
siniestra.
Gente con el corazón
¿| en la cabeza,
que te siguió llorando
por las callejas.
¡Ay, Petenera gitana!
¡Yayay Petenera!
Q-
ояа — 2/6

ф^еЛиж-я Гм>сл*ли Л>&кли
о
Фальсета
(Погребение Петенеры) с
Ай, петенера-цыганка! f
Ай-яй, петенера! v
И место, где ты зарыта, с°
забыто, наверно. *
И девушки - те, что кудри ^?
Христу подарили, °
не провожали тебя
к твоей могиле.
А шла за тобой лишь толпа
твоих страстотерпцев,
пропащий народ - в голове
сердце, -
рыдая, брел за тобой
по улочке тесной...
Ай-яй, моя петенера,
цыганская песня.
2/7

«De profundis»
Los cien enamorados
duermen para siempre
bajo la tierra seca.
.5 Andalucía tiene
g largos caminos rojos.
'^° Córdoba, olivos verdes
.$ donde poner cien cruces,
i que los recuerden.
Los cien enamorados
~á duermen para siempre.
o)
Ь
ода 218

фе^елииоо Touóuajou Л>Ьк
De profundis
o
Ища от любви защиты, г
спят они, сто влюбленных, £
сухою землей покрыты. f
Красны, далеки-далеки £
дороги Андалусии. х
В Кордове между олив ^
поставят кресты простые,
чтоб не были позабыты
те, что навек уснули,
ища от любви защиты.
2/9

Clamor
о
1
Q-
En las torres
amarillas,
doblan las campanas.
Sobre los vientos
amarillos,
b
1 -"campanadas.
° Por un camino va
"i la Muerte, coronada,
i de azahares marchitos.
i[
¿ I Canta y canta
una canción
en su vihuela blanca,
y canta y canta y canta.
En las torres amarillas,
cesan las campanas.
El viento con el polvo,
hacen proras de plata.
0f<-<* 22D

Фь^е-риис-о Гласили Л>ркли
Вопль
На желтой башне
колокол
о
$
(•
звенит. f
?
На желтом ветре
звон ^
плывет в зенит. ^
Дорогой, обрамленной плачем,
шагает смерть
в венке увядшем.
Она идет,
полна веселья,
она поет,
подобна белой виуэле.
Над желтой башней
тает звон.
Из пыли
бриз мастерит серебряные кили.
22}

DOS MUCHACHAS
La Lola
Bajo el naranjo lava
pañales de algodón.
Tiene verdes los ojos
-¿ y violeta la voz.
b
^° ¡Ay, amor,
4> bajo el naranjo en flor!
i
El agua de la acequia
л iba llena de sol.
En el olivarito
cantaba un gorrión.
¡Ay, amor,
bajo el naranjo en flor!
Luego cuando la Lola
gaste todo el jabón,
vendrán los torerillos.
¡Ay, amor,
bajo el naranjo en flor!
O^ca. - 222
a)
Ь

ДВЕ ДЕВУШКИ
Лола
о
Лола стирает пеленки, *
волосы подколов. £
Взгляд ее зелен-зелен, f
?
голос ее лилов.
Ах, под оливой f
была я счастливой.
Рыжее солнце в канаве
плещется около ног,
ветку качая, воробушек
пробует свой голосок.
Ах, под оливой
была я счастливой.
Когда же измылит мыло,
маленькие тореро
нагрянут шумливо.
Ах, под оливой
была я счастливой.
<^>
222

Amparo
о
1
Ь
ь
Amparo,
¡qué sola estás en tu casa
vestida de blanco!
(Ecuador entre el jazmín
•-^> y el nardo.)
o)
i Oyes los maravillosos
3 surtidores de tu patio,
-^ y el débil trino amarillo
-^ del canario.
¿1
j I Por la tarde ves temblar
los cipreses con los pájaros,
mientras bordas lentamente
letras sobre el cañamazo.
Amparo,
¡qué sola estás en tu casa
vestida de blanco!
Amparo,
¡y qué difícil decirte:
yo te amo!
Lo/U . 224

ii/uco
Ампаро
Ампаро!
В белом платье сидишь ты одна
у решетки окна
(между жасмином и туберозой
рук твоих белизна).
Ты слушаешь дивное пенье
фонтанов у старой беседки
и ломкие, желтые трели
кенара в клетке.
Вечерами ты видишь: в саду
дрожат кипарисы и птицы.
Пока у тебя из-под рук
вышивка тихо струится.
Ампаро!
В белом платье сидишь ты одна
у решетки окна.
О, как трудно сказать:
я люблю тебя,
Ампаро.
225
8-2054

VIÑETAS FLAMENCAS
o
1
Lamentación de la muerte
Sobre el cielo negro,
culebrinas amarillas.
ь
<¿ Vine a este mundo con ojos
j y me voy sin ellos.
5 ¡Señor del mayor dolor!
-á Y luego,
"^ . un velón y una manta
^ en el suelo.
o) I
b 1
°~ ■ Quise llegar adonde
llegaron los buenos.
¡Y he llegado, Dios mío!...
Pero luego,
un velón y una manta
en el suelo.
Limoncito amarillo,
limonero.
Echad los limoncitos
al viento.

ЦЫГАНСКИЕ
ВИНЬЕТКИ
Плач
о
Черный небоскат, ?
желтый звездопад. ?
Дал ты зренье, Боже, ^
чтоб отнять навеки!
Опустились веки,
а награда -
саван да в изножье
тусклая лампада.
Я по бездорожью
тропкой благостыни
шел к Тебе доныне!
А награда -
саван да в изножье
тусклая лампада.
Желтый сад лимонный,
сад и осень.
Падайте, лимоны,
с веток оземь.
227

о
1
Ь
-Л»
о)
1
о)
о)
ь
¡Ya lo sabéis!.. Porque luego,
luego,
un velón y una manta
en el suelo.
Sobre el cielo negro,
culebrinas amarillas.
Lo/U . 228

фе^еЛиис-о ПиЬсллли N)b\uou
Полно! Слез не надо,
ведь награда -
саван да в изножье ?
тусклая лампада. £
Черный небоскат, £
желтый звездопад. f
?
¿
229

Memento
о
1
Cuando yo me muera,
enterradme con mi guitarra
bajo la arena.
Cuando yo me muera,
entre los naranjos
ь
_p y la hierbabuena.
2
0 Cuando yo me muera,
"á enterradme, si queréis,
1 en una veleta.
¿ I ¡Cuando yo me muera!
a- f
Lo^o, , 230

фе^еЛ>иисо ToUucasuou Nsb\oou
Memento
o
<J>
Когда умру, v
схороните меня с гитарой £
в речном песке. f
Когда умру... х
В апельсиновой роще старой, f
в любом цветке.
Когда умру,
стану флюгером я на крыше,
на ветру.
Тише...
когда умру!
23/

Candil
¡Oh, qué grave medita
la llama del candil!
.5 Como un faquir indio
g mira su entraña de oro
'^° y se eclipsa soñando
J} atmósfera sin viento.
1
Cigüeña incandescente
3 pica desde su nido
a las sombras macizas,
y se asoma temblando
¿I a los ojos redondos
del gitanillo muerto.
-á
a_
10ЯЛ . . 232

Фе^е^и/шоо Пиренеи Л>ркли
Свеча
В скорбном раздумье г
желтое пламя свечи! £
?
Смотрит оно, как факир, £
в недра свои золотые х
и о безветренном мраке ^
молит, вдруг затухая. ^5
Огненный аист клюет
из своего гнезда
вязкие тени ночи
и возникает, дрожа,
в круглых глазах
мертвого цыганенка.
233

TRES CIUDADES
Malagena
La muerte
entra y sale
de la taberna.
Pasan caballos negros
o) y gente siniestra
i por los hondos caminos
o
1
b
o)
de la guitarra.
Y hay un olor a sal
Í\ ya sangre de hembra,
11 en los nardos febriles
de la marina.
La muerte
entra y sale,
y sale y entra
la muerte
de la taberna.
Loko, . 22A

ТРИ ГОРОДА
Малагенья
Смерть вошла *
и ушла £
из таверны. f
Черные кони х
и темные души f
в ущельях гитары ^
бродят.
Запахли солью
и женской кровью
соцветия зыби
нервной.
А смерть
все выходит и входит,
выходит и входит...
А смерть
все уходит -
и все не уйдет из таверны.
235

Barrio de Córdoba
o
1
b
(Tópico Nocturno)
En la casa se defienden
de las estrellas.
La noche se derrumba.
Dentro hay una niña muerta
_p con una rosa encarnada
5 oculta en la cabellera.
^ Seis ruiseñores la lloran
-¿ en la reja.
¿I
i
Las gentes van suspirando
g) I con las guitarras abiertas.
L o/c л. , 236

Фе^е^и/шоо Гласили Л>|ж
Квартал Кордовы
о
(°
Ночь как вода в запруде. г
За четырьмя стенами £
от звезд схоронились люди. f
У девушки мертвой, £
девушки в белом платье, х
алая роза зарылась ^
в темные пряди. ^
Плачут за окнами
три соловьиных пары.
И вторит мужскому вздоху
открытая грудь гитары.
237

La Carmen está bailando
por las calles de Sevilla.
Tiene blancos los cabellos
y brillantes las pupilas.
¡Niñas,
corred las cortinas!
En su cabeza se enrosca
una serpiente amarilla,
y va soñando en el baile
con galanes de otros días.
¡Niñas,
corred las cortinas!
Las calles están desiertas
y en los fondos se adivinan,
corazones andaluces
buscando viejas espinas.
¡Niñas,
corred las cortinas!
c<X
238

)\ллиО
Танец
Танцует в Севилье Кармен
у стен, голубых от мела,
и жарки зрачки у Кармен,
а волосы снежно-белы.
Невесты,
закройте ставни!
Змея в волосах желтеет,
и, словно из дали дальней,
танцуя, встает былое
и бредит любовью давней.
Невесты,
закройте ставни!
Пустынны дворы Севильи,
и в их глубине вечерней
сердцам андалузским снятся
следы позабытых терний.
Невесты,
закройте ставни!
239

ESCENA DEL TENIENTE CORONEL
DE LA GUARDIA CIVIL
Cuarto de Banderas
TENIENTE CORONEL. Yo soy el teniente coronel
de la Guardia Civil.
4 SARGENTO. Sí.
ь teniente coronel. Y no hay quien me desmienta,
"j SARGENTO. No.
-^ teniente coronel. Tengo tres estrellas y veinte cruces.
SARGENTO. Sí.
teniente coronel. Me ha saludado el cardenal arzobis-
^ po le Toledo con sus veinticuatro borlas moradas.
¿ I SARGENTO. Sí.
i I teniente coronel. Yo soy el teniente. Yo soy el tenien-
ь I te. Yo soy el teniente coronel de la Guardia Civil.
í
a_
(Romeo y Julieta, celeste, blanco y oro, se abrazan
sobre el jardín de tabaco de la caja de puros.
El militar acaricia el cañón de su fusil
lleno de sombra submarina.)
LA VOZ. {Fuera.)
Luna, luna, luna, luna,
del tiempo de la aceituna.
Cazorla enseña su torre
y Benamejí la oculta.
Luna, luna, luna, luna.
Un gallo canta en la luna.
Lo^a 240

СЦЕНА С ПОДПОЛКОВНИКОМ ЖАНДАРМЕРИИ
Знаменный зал.
Подполковник. Я подполковник жандармерии.
Сержант. Так точно.
Подполковник. И никто мне не смей перечить.
Сержант. Никак нет.
Подполковник. Меня приветствует архиепископ в
мантии. Одних кистей двадцать четыре, и все
лиловые.
Сержант. Так точно.
Подполковник. Я подполковник. Под - полковник.
Я - подполковник жандармерии.
Ромео и Джульетта - лазурь, белизна и золото -
обнимаются в табачных кущах сигарной коробки.
Карабинер гладит рукой ствол, полный подводной
мглой.
Голос (снаружи).
Полнолунье, полнолунье
в пору сбора винограда.
Лунно светится Касорла,
тенью кроется Кесада.
Полнолунье, полнолунье.
На луне тоскует кочет.
24/
ф^ел>
¿

о
1
Señor alcalde, sus niñas
están mirando a la luna.
TENIENTE CORONEL. ¿Qué pasa?
SARGENTO. ¡Un gitano!
(La mirada de mulo joven del gitanillo
ensombrece y agiganta los ojillos
del Teniente Coronel de la Guardia Civil.)
i TENIENTE CORONEL. Yo soy el teniente coronel
"^ de la Guardia Civil.
$ SARGENTO. Sí.
\ TENIENTE CORONEL. ¿Tú quién eres?
5 GITANO. Un gitano.
■á TENIENTE CORONEL. ¿Y qué es un gitano?
"^ , GITANO. Cualquier cosa.
j TENIENTE CORONEL. ¿Cómo te llamas?
2 GITANO. Eso.
¿ I TENIENTE coronel. CORONEL. ¿Qué dices?
GITANO. Gitano.
SARGENTO. Me lo encontré y lo he traído.
TENIENTE CORONEL. ¿Dónde estabas?
GITANO. En la puente de los ríos.
TENIENTE CORONEL. Pero ¿de qué ríos?
GITANO. De todos los ríos.
TENIENTE CORONEL. ¿Y qué hacías allí?
GITANO. Una torre de canela.
TENIENTE CORONEL. ¡Sargento!
SARGENTO. A la orden, mi teniente coronel de la
Guardia Civil.
Lo/'t.a 2«f2

Полнолунье, мой алькальд,
ваших дочек заморочит.
Подполковник. Что это?
Сержант. Цыган.
Взглядом молодого мула цыган затеняет и ширит
щелки полковничьих глаз.
^3
о
?
?
Подполковник. Я подполковник жандармерии.
Цыган. Вижу. ^
Подполковник. А ты кто такой? ^
Цыган. Цыган.
Подполковник. Что значит цыган?
Цыган. Что придется.
Подполковник. Как тебя зовут?
Цыган. Когда как.
Подполковник. Говори толком!
Цыган. Цыган.
Серэ/сант. Я встретил его, и я его задержал.
Подполковник. Где ты был?
Цыган. На мосту.
Подполковник. Так. Через какую реку?
Цыган. Через любую.
Подполковник. И... что же ты там замышлял?
Цыган. Сахарную башню.
Подполковник. Сержант!
Сержант. Я, господин жандармский
подполковник!
243

GITANO. He inventado unas alas para volar, y vuelo.
Azufre y rosa en mis labios.
TENIENTE CORONEL. ¡Ay!
GITANO. Aunque no necesito alas, porque vuelo sin
ellas. Nubes y anillos en mi sangre.
teniente coronel. ¡Ayy!
GITANO. En Enero tengo azahar,
-j TENIENTE CORONEL. (Retorciéndose.) ¡Ayyyyy!
^ GITANO. Y naranjas en la nieve.
¿ TENIENTE CORONEL. ¡Ayyyyy!, pun pin, pam.
¿ (Cae muerto.)
4
a) |
b
(El alma de tabaco y café con leche
del Teniente Coronel de la Guardia Civil
sale por la ventana.)
¿ SARGENTO. ¡Socorro!
(En el patio del cuartel, cuatro guardias civiles
apalean al gitanillo.)
Canción del gitano apaleado
Veinticuatro bofetadas.
Veinticinco bofetadas;
después, mi madre, a la noche,
me pondrá en papel de plata.
1сДЛ . 244

Цыган. Я придумал крылья и летал. Мак и сера на
моих губах.
Подполковник. Ай! «
Цыган. Что мне крылья! Я и так летаю. Талисманы £
и тучи в моей крови.
Подполковник. Айй! £
Цыган. В январе цветут мои апельсины. %
Подполковник. Айййй! ?
Цыган. И в метели зреют. 5
Подполковник. Айййй! Пум, ним, пам. (Падает <^>
о
мертвый.)
Его табачная душа цвета кофе с молоком
улетает в окно.
Сержант. Караул!
Во дворе казармы четверо конвоиров
избивают цыгана.
Песня избитого цыгана
Двадцать и два удара.
Двадцать и три с размаху.
Меня обряди ты, мама,
в серебряную бумагу.
245

о
1
b
Guardia Civil caminera,
dadme unos sorbitos de agua.
Agua con peces y barcos.
Agua, agua, agua, agua.
¡Ay, mandor de los civiles
que estás arriba en tu sala!
¡No habrá pañuelos de seda
para limpiarme la cara!
o) 5 de julio 1925
i
o)
TÍ
¿I
¿
ь
Lo^a 2fé

Воды, господа гвардейцы!
За каплю вознаградится!
Воды, где весло и солнце! ?
Воды мне, воды, водицы! %
Ай, полицейский начальник £
там наверху на диване! ?
Таких платков не найдется, £
чтоб эту кровь посмывали. х
о
2<f?

DIÁLOGO DEL AMARGO
o
1
b
Campo
UNA VOZ.
Amargo.
Las adelfas de mi patio.
ь Corazón de almendra amarga.
Amargo.
o)
"5 (Llegan tres Jóvenes con anchos sombreros.)
* JOVEN 1. Vamos a llegar tarde.
-¿ JOVEN 2. La noche se nos echa encima.
^. JOVEN l.¿Yése?
i JOVEN 2. Viene detrás.
o) I JOVEN 1. (En alta voz.) ¡Amargo!
AMARGO. (Lejos.) Ya voy.
JOVEN 2. (A voces.) ¡Amargo!
AMARGO. (Con calma.) ¡Ya voy!
(Pausa.)
JOVEN 1. ¡Qué hermosos olivares!
JOVEN 2. Sí.
(Largo silencio.)
JOVEN 1. No me gusta andar de noche.
JOVEN 2. Ni a mí tampoco.
JOVEN 1. La noche se hizo para dormir.

d
СЦЕНА С АМАРГО
о
ч>
Пустошь. \
Голос. г
Амарго. }
Вербная горечь марта.
Сердце - миндалинкой горькой.
Амарго.
Входят трое юношей в широкополых шляпах.
Первый Юноша. Запоздали.
Второй. Ночь настигает.
Первый. А где этот?
Второй. Отстал.
Первый (громко). Амарго!
Амарго (издалека). Иду!
Второй (кричит). Амарго!
Амарго (тихо). Иду.
Первый Юноша. Как хороши оливы!
Второй. Да.
Долгое молчание.
Первый. Не люблю идти ночью.
Второй. Я тоже.
Первый. Ночь для того, чтобы спать.
249

JOVEN 2. Es verdad.
1
b
b
(Ranas y grillos hacen la glorieta del estío andaluz.
El Amargo camina con las manos en la cintura.)
AMARGO.
Ay yayayay.
Yo le pregunté a la Muerte.
Ay yayayay.
(El grito de su canto pone un acento circunflejo
-\\ JOVEN 1. (Desde muy lejos.) ¡Amargo!
JOVEN 2. (Casi perdido.) ¡Amargooo!
-3o sobre el corazón de los que lo han oído.)
é
<¿ jи v üjn z. (L,asi perai
(Silencio.)
-^ e (El Amargo está solo en medio de la carretera.
Entorna sus grandes ojos verdes y se ciñe la chaqueta
de pana alrededor del talle. Altas montañas lo rodean.
3 | Su gran reloj de plata le suena oscuramente en
el bolsillo a cada paso.)
(Un Jinete viene galopando por la carretera.)
JINETE. (Parando el caballo.) ¡Buenas noches!
AMARGO. A la paz de Dios.
JINETE. ¿Va usted a Granada?
AMARGO. A Granada voy.
JINETE. Pues vamos juntos.
AMARGO. Eso parece.
JINETE. ¿Por qué no monta en la grupa?
AMARGO. Porque no me duelen los pies.
JINETE. Yo vengo de Málaga.
Lc^cO. . 250

Второй. Верно.
о
u)
Лягушки и цикады засевают пустырь андалузского
лета.
Амарго -руки на поясе - бредет по дороге.
Амарго.
А-а-а-ай... £
Я спрашивал мою смерть... ?
А-а-а-ай... £
Горловой крик его песни о
сжимает обручем сердца тех, кто слышит. д
Первый Юноша (уже издалека). Амарго!
Второй (еле слышно). Амарго-о-о!
Молчание.
Амарго один посреди дороги. Прикрыв большие зеленые
глаза, он стягивает вокруг пояса вельветовую куртку.
Его обступают высокие горы. Слышно, как с каждым
шагом гулко звенят в кармане серебряные часы.
Во весь опор его нагоняет всадник.
Всадник (останавливает коня). Доброй вам ночи!
Амарго. С богом.
Всадник. В Гранаду идете?
Амарго. В Гранаду.
Всадник. Выходит, нам по дороге.
Амарго. Выходит.
Всадник. Что ж, не сядете ко мне на коня?
Амарго. Я на ноги не жалуюсь.
Всадник. Еду из Малаги.
231
О

AMARGO. Bueno.
JINETE. Allí están mis hermanos.
AMARGO. (Displicente.) ¿Cuántos?
JINETE. Son tres. Venden cuchillos. Ése es el negocio.
AMARGO. De salud les sirva.
JINETE. De plata y de oro.
AMARGO. Un cuchillo no tiene que ser más que
cuchillo.
b JINETE. Se equivoca.
"^ AMARGO. Gracias.
-P JINETE. Los cuchillos de oro se van solos al corazón.
o
1
2
Los de plata cortan el cuello como una brizna de hier-
0 ba.
o) AMARGO. ¿No sirven para partir el pan?
i jinete. Los hombres parten el pan con las manos.
j AMARGO. ¡Es verdad!
ь I (El caballo se inquieta.)
JINETE. ¡Caballo!
AMARGO. Es la noche.
(El camino ondulante salomoniza la sombra del animal.)
JINETE. ¿Quieres un cuchillo?
AMARGO. No.
JINETE. Mira que te lo regalo.
AMARGO. Pero yo no lo acepto.
JINETE. No tendrás otra ocasión.
AMARGO. ¿Quién sabe?
JINETE. Los otros cuchillos no sirven. Los otros
Lo^O, . 252

о
Амарго. В добрый час.
Всадник. У меня там братья.
Амарго (угрюмо). Много? g
Всадник. Трое. У них выгодное дело. Торгуют |
ножами. "
Амарго. На здоровье. £
Всадник. Золотыми и серебряными. I
Амарго. Был бы нож как нож - и все. <•
Всадник. Вы ничего не смыслите. *
Амарго. Спасибо. £
Всадник. Ножи из золота сами входят в сердце. А
серебряные рассекают горло, как соломинку,
Амарго. Значит, ими не хлеб режут?
Всадник. Мужчины ломают хлеб руками.
Амарго. Это так.
Конь начинает горячиться.
Всадник. Стой!
Амарго. Ночь.
Горбатая дорога змеит лошадиную тень.
Всадник. Хочешь нож?
Амарго. Нет.
Всадник. Я ведь дарю.
Амарго. Да, но я не беру.
Всадник. Смотри, другого случая не будет.
Амарго. Как знать.
Всадник. Другие ножи не годятся. Другие ножи -
253

о
1
í
i
-á
cuchillos son blandos y se asustan de la sangre. Los
que nosotros vendemos son fríos. ¿Entiendes? Entran
buscando el sitio de más calor y allí se paran.
(El Amargo calla. Su mano derecha se le enfría
como si agarrase un pedazo de oro.)
JINETE. ¡Qué hermoso cuchillo!
AMARGO. ¿Vale mucho?
JINETE. Pero ¿no quieres éste?
b
- -^o (Saca un cuchillo de oro. La punta brilla como
una llama de candil.)
AMARGO. He dicho que no.
JINETE. ¡Muchacho, súbete conmigo!
^ AMARGO. Todavía no estoy cansado.
{El caballo se vuelve a espantar.)
<¿ I JINETE. (Tirando de las bridas.) Pero ¡qué caba-
a-1 lio este!
AMARGO. Es lo oscuro.
(Pausa.)
JINETE. Como te iba diciendo, en Málaga están mis
tres hermanos. ¡Qué manera de vender cuchillos! En
la catedral compraron dos mil para adornar todos los
altares y poner una corona a la torre. Muchos barcos
escribieron con elle sus nombres, los pescadores más
humildes de la orilla di mar se alumbran de noche con
el brillo que despiden si hojas afiladas.
AMARGO. ¡Es una hermosura!

неженки и пугаются крови. Наши - как лед. Понял?
Входя, они отыскивают самое жаркое место и там
остаются. S
Амарго смолкает. Его правая рука леденеет, £
словно стиснула слиток золота. *
Всадник. Красавец нож! f
Амарго. И дорого стоит? £
Всадник. А хочешь такой? (Вытаскивает золотой *
нож, острие загорается, как пламя свечи.) <S>
о
Амарго. Я же сказал, нет.
Всадник. Парень, садись на круп!
Амарго. Я не устал.
Конь опять испуганно шарахается.
Всадник. Да что это за конь!
Амарго. Темень...
Пауза.
Всадник. Как я уж говорил тебе, в Малаге у меня -
три брата. Вот как надо торговать! Один только -
собор закупил две тысячи ножей, чтобы украсить
алтари и увенчать колокольню. А на клинках
написали имена кораблей. Рыбаки, что победнее, ночью
ловят при свете, который отбрасывают эти лезвия.
Амарго. Красиво.
255

JINETE. ¿Quién lo puede negar?
o
1
(La noche se espesa como un vino de cien años.
La serpiente gorda del Sur abre sus ojos en la madrugada,
y hay en los durmientes un deseo infinito de arrojarse
por el balcón a la magia perversa del perfume y la lejanía.)
AMARGO. Me parece que hemos perdido el camino.
JINETE. (Parando el caballo.) ¿Sí?
AMARGO. Con la conversación,
ь JINETE. ¿No son aquéllas las luces de Granada?
^ AMARGO. No sé. El mundo es muy grande.
■^ JINETE. Y muy solo.
3 AMARGO. Como que está deshabitado.
j JINETE. Tú lo estás diciendo.
^ AMARGO. ¡Me da una desesperanza! ¡Ay yayayay!
¿ I JINETE. Porque si llegas allí, ¿qué haces?
i AMARGO. ¿Qué hago?
¿ I JINETE. Y si te estás en tu sitio, ¿para qué quieres estar?
AMARGO. ¿Para qué?
JINETE. Yo monto este caballo y vendo cuchillos, -
pero si no lo hiciera, ¿qué pasaría?
AMARGO. ¿Qué pasaría?
(Pausa.)
JINETE. Estamos llegando a Granada.
AMARGO. ¿Es posible?
JINETE. Mira cómo relumbran los miradores.
AMARGO. La encuentro un poco cambiada.
JINETE. Es que estás cansado.
0ДО, 256

uuco ToJdcaaj^ Л
Всадник. Кто спорит!
Ночь густеет, как столетнее вино.
Тяжелая змея южного неба открывает глаза на
восходе, и спящих заполняет неодолимое желание
броситься с балкона в гибельную магию
запахов и далей.
Амарго. Кажется, мы сбились с дороги.
Всадник (придерживая коня). Да?
Амарго. За разговором.
Всадник. Это не огни Гранады?
Амарго. Не знаю.
Всадник. Мир велик.
Амарго. Точно вымер.
Всадник. Твои слова!
Амарго. Такая вдруг тоска смертная!
Всадник. Оттого, что скоро придешь. А что тебе там
делать?
Амарго. Что делать?
Всадник. И будь ты на месте, что с того?
Амарго. Что с того?
Всадник. Я вот еду на коне и продаю ножи, а не
делай я этого - что изменится?
Амарго. Что изменится?
Всадник. Добрались до Гранады.
Амарго. Разве?
Всадник. Смотри, как горят окна!
257
Hfe^e-f
9-2054

AMARGO. Sí, ciertamente.
JINETE. Ahora no te negarás a montar conmigo.
AMARGO. Espera un poco.
jinete. ¡Vamos, sube! Sube de prisa. Es necesario llegar
antes de que amanezca... Y toma este cuchillo. ¡Te lo
regalo!
AMARGO. ¡Ay, yayayay!
ъ
¿ (El jinete ayuda al Amargo. Los dos emprenden
b\^ el camino de Granada. La sierra del fondo se cubre
o)
i
o)
o)!
ь
de cicutas y de ortigas.)
Canción de la madre del Amargo
. Lo llevan puesto en mi sábana
11 mis adelfas y mi palma.
Día veintisiete de agosto
con un cuchillito de oro.
La cruz. ¡Y vamos andando!
Era moreno y amargo.
Vecinas, dadme una jarra
de azófar con limonada.
La cruz. No llorad ninguna.
El Amargo está en la luna.
Lo^o, 258

Амарго. Да, действительно...
Всадник. Уж теперь-то ты не откажешься сесть на
коня. ?
Амарго. Еще немного... £
Всадник. Да садись же! Скорей! Надо поспеть, пока *
не рассвело... И бери этот нож. Дарю! £
Амарго. А-а-а-ай! f
?
Двое «а одной лошади спускаются в Гранаду. ?
Горы в глубине порастают X
цикутой и крапивой. ?
Песня матери Амарго
Руки мои в жасмины
запеленали сына.
Лезвие золотое.
Август. Двадцать шестое.
Крест. И ступайте с миром.
Смуглым он был и сирым.
Душно, соседки, жарко, -
где поминальная чарка?
Крест. И не смейте плакать.
Он на луне, мой Амарго.
259
^

Ро*&кыи£
А-- \ и--
Sb^eAAxrs

CbKAAsXlA,
R/bUX sAAJ*Ks

Primera página
Hay montañas
que quieren ser
de agua,
y se inventan estrellas
sobre la espalda.
Y hay montañas
que quieren tener
alas,
y se inventan las nubes
blancas.
L о/<-Л-
2&Z

фг^е^илсл? Yoüduajou Л>Ысл.
Первая страница р
Есть горы - под небосводом 2
Они завидуют водам, ^
И как отраженье неба J*
Придумали звезды снега. ?
S
И есть иные горы,
Но та же у них тоска, £
И горы в тоске по крыльям ?
Придумали облака.
263

Balada amarilla
En lo alto de aquel monte
hay un arbolito verde.
Pastor que vas,
pastor que vienes.
Olivares soñolientos
bajan al llano caliente.
Pastor que vas,
pastor que vienes.
Ni ovejas blancas ni perro
ni cayado ni amor tienes.
Pastor que vas.
Como una sombra de oro
en el trigal te disuelves.
Pastor que vienes.
Lo/сл 2£A

\ajcjO VoUb
Желтая баллада
На горе, на горе высокой
деревцо стоит зеленое.
Пастух проходит
своей дорогой...
Протянулись оливы сонные
далеко в поля раскаленные.
Пастух проходит
своей дорогой...
У него - ни собак, ни стада,
и ни посоха, и ни друга.
Пастух проходит...
Он растаял, тень золотая,
без следа исчез в поле дальнем.
Своей дорогой.
Я*ЗЧ>
2Ь5

La luna asoma
Cuando sale la luna
se pierden las campanas
y aparecen las sendas
impenetrables.
Cuando sale la luna
el mar cubre la tierra,
ь у el corazón se siente
■^ isla del infinito.
o, i Nadie come naranjas
11 bajo la luna llena.
¿ I Es preciso comer
^ I fruta verde y helada.
I Cuando sale la luna
de cien rostros iguales,
la moneda de plata
solloza en el bolsillo.
L о/<-Л
2&6

фе^е^иисо ПсхЬсллли Л>Ьк
Луна восходит р
Когда встает луна, *
колокола стихают
и предстают тропинки ^
в непроходимых дебрях. ^
Когда встает луна,
землей владеет море £
и кажется, что сердце — ?
забытый в далях остров.
Никто в ночь полнолунья
не съел бы апельсина, -
едят лишь ледяные
зеленые плоды.
Когда встает луна
в однообразных ликах -
серебряные деньги
рыдают в кошельках.
2&?

La balada del agua del mar
El mar,
Sonríe a lo lejos.
Dientes de espuma,
Labios de cielo.
_p - ¿Qué vendes, oh joven turbia,
o) Con los senos al aire?
- Vendo, señor, el agua
De los mares.
- ¿Qué llevas, oh negro joven,
Mezclado con tu sangre?
- Llevo, señor, el agua
De los mares.
- ¿Esas lágrimas salobres
De dónde vienen, madre?
- Lloro, señor, el agua
De los mares.

)\AJKJO
Баллада морской воды
Море смеется
у края лагуны.
Пенные зубы,
лазурные губы...
- Девушка с бронзовой грудью,
что ты глядишь с тоскою?
- Торгую водой, сеньор мой,
водой морскою.
- Юноша с темной кровью,
что в ней шумит не смолкая?
- Это вода, сеньор мой,
вода морская.
- Мать, отчего твои слезы
льются соленой рекою?
- Плачу водой, сеньор мой,
водой морскою.
2&9

- Corazón, y esta amargura
Seria, ¿de dónde nace?
b
4>
o)
Ь
- ¡Amarga mucho el agua
De los mares!
El mar,
Sonríe a lo lejos.
Dientes de espuma,
Labios de cielo.
ода 2K>

- Сердце, скажи мне, сердце, -
откуда горечь такая?
о
?
- Слишком горька, сеньор мой, F
вода морская... F
р
Море смеется ^
у края лагуны. f
Пенные зубы, *
лазурные губы... t
т

Árbol de canción
Caña de voz y gesto,
una vez y otra vez
tiembla sin esperanza
ь en el aire de ayer.
o)
i La niña suspirando
lo quería coger;
pero llegaba siempre
un minuto después.
¡Ay sol! ¡Ay luna, luna!
Un minuto después.
Sesenta flores grises
enredaban sus pies.
Mira cómo se mece
una vez y otra vez,
virgen de flor y rama,
en el aire de ayer.
L 0/<- Л. 272

Дерево песен
Все дрожит еще голос,
одинокая ветка
от минувшего горя
и вчерашнего ветра.
Ночью девушка в поле
тосковала и пела
и ловила ту ветку,
но поймать не успела.
Ах, то солнце, то месяц!
А поймать не успела.
Триста серых соцветий
Оплели ее тело.
И сама она стала,
как певучая ветка,
дрожью давнего горя
и вчерашнего ветра.
273

*
Arbolé arbolé
seco y verde.
La niña del bello rostro
está cogiendo aceituna.
El viento, galán de torres,
la prende por la cintura.
Pasaron cuatro jinetes,
sobre jacas andaluzas
con trajes de azul y verde,
con largas capas oscuras.
«Vente a Córdoba, muchacha.
La niña no los escucha.
Pasaron tres torerillos
delgaditos de cintura,
con trajes color naranja
y espadas de plata antigua.
«Vente a Sevilla, muchacha.»
La niña no los escucha.
Cuando la tarde se puso
morada, con luz difusa,
pasó un joven que llevaba
rosas y mirtos de luna.
- ZH

Деревце, деревцо
к засухе зацвело.
Девушка к роще масличной
шла вечереющим полем,
и обнимал ее ветер,
ветреный друг колоколен.
На андалузских лошадках
ехало четверо конных,
пыль оседала на куртках,
на голубых и зеленых.
«Едем, красавица, в Кордову!»
Девушка им ни слова.
Три молодых матадора
с горного шли перевала,
шелк отливал апельсином,
сталь серебром отливала.
«Едем, красотка, в Севилью!»
Девушка им ни слова.
Когда опустился вечер,
лиловою мглой омытый,
юноша вынес из сада
розы и лунные мирты.
1Э5

b
с)
2
i\
o)
Ь
«Vente a Granada, muchacha.»
Y la niña no lo escucha.
La niña del bello rostro
sigue cogiendo aceituna,
con el brazo gris del viento
ceñido por la cintura.
Arbolé arbolé
seco y verde.
LO^U . 276

ф^еЛзииСД VoÜÓULKjOU AíblCíU
«Радость, идем в Гранаду!»
И снова в ответ ни слова.
Осталась девушка в поле ?
срывать оливки в тумане, F
и ветер серые руки F
сомкнул на девичьем стане. ~£
Деревце, деревцо, f
к засухе зацвело. *
í
27?

Serenata
Homenaje a Lope de Vega
Por las orillas del río
se está la noche mojando
y en los pechos de Lolita
se mueren de amor los ramos.
Se mueren de amor los ramos.
ь La noche canta desnuda
5 sobre los puentes de Marzo.
i Lolita lava su cuerpo
con agua salobre y nardos.
o) I Se mueren de amor los ramos.
fe Г
°- \
La noche de anís y plata
relumbra por los tejados.
Plata de arroyos y espejos.
Anís de tus muslos blancos.
Se mueren de amor los ramos.
Lo^a , &8

Серенада
Посвящается Лопе де Вега
Умывается ночь росою,
затуманив речные плесы,
а на белой груди Лолиты
от любви умирают розы.
От любви умирают розы.
Ночь поет и поет, нагая,
ночь над мартовскими мостками.
Омывает вода Лолиту
горькой солью и лепестками.
От любви умирают розы.
Серебром и анисом полночь
озаряется по карнизам.
Родников серебром зеркальным.
Белых бедер твоих анисом.
От любви умирают розы.
279

Miserere
La copla rasga al tiempo.
(Éste es su secreto.)
Se clava en el amor.
(Éste es su dolor.)
Y despierta a la Muerte.
ь (¡Miserere!)
o)
2
i\
o)
Ь
0-
0/<-Л . 250

Фе^)С^)иисо Гласили Лоркли
Miserere o
?
F
Песня крушит года £
(Этим она горда).
Ранит навек сердца. f
(Это ее беда). х
И бередит гроба V
(Это ее мольба).
231

Colores
Sobre París la luna
tiene color violeta
y se pone amarilla
en las ciudades muertas.
Hay una luna verde
en todas las leyendas,
luna de telaraña
y de rota vidriera.
Y sobre los desiertos
es profunda y sangrienta.
Pero la luna blanca,
la luna verdadera,
sólo luce en los quietos
cementerios de aldea.
ОЯЛ
281

ф^е^иысо ToJucaajOu faíbyuou
Цвета р
У луны над Парижем х
цвет фиалок и грусти.
Он желтеет над мертвой ?
стариной захолустий. f
i
Он зеленый в легендах, ,
где померкшая слава р
заросла паутиной
по углам архитрава.
А луна над пустыней
глубока и кровава.
Но правдив ее облик,
просто белый и стылый,
лишь на сельском погосте
над забытой могилой.
285

Corriente lenta
Por el río se van mis ojos,
por el río...
Por el río se va mi amor,
por el río...
(Mi corazón va contando
las horas que está dormido.)
El río trae hojas secas,
el río...
El río es claro y profundo,
el río...
(Mi corazón me pregunta
si puede cambiar de sitio.)
L o/ca^
7BA

Ф^е^зилсо Toupcjjuou Л>ркли
Тихие воды р
Глаза мои к низовью £
плывут рекою... ^
С печалью и любовью <£
плывут рекою... £
(Отсчитывает сердце х
часы покоя.) %
Плывут сухие травы
дорогой к устью...
Светла и величава
дорога к устью...
(Не время ли в дорогу,
спросило сердце с грустью.)
2В5

El huerto de la Petenera
Sobre el estanque
duermen los sauces.
Los cipreses son negros
surtidores de rosales
y hay campanas doblando
por todas partes.
A este huerto se llega
ь demasiado tarde con los ojos sin luz
-^ y el paso vacilante.
I Después de atravesar
un río de sangre.
o)
Ь
0/c.O. . 286

ф^ел>иисо ToJucaajOu hobvjou
Сад р
Над водою р
ивы и туманы. ^.
Кипарисов черные фонтаны. J^
Колокольный звон £
великопостный. х
В этот сад приходят £
слишком поздно. ^
Рот закушен,
сдвинутые брови.
И дорога -
через реку крови.
257

Nocturno esquemático
Hinojo, serpiente y junco.
Aroma, rastro y penumbra.
Aire, tierra y soledad.
(La escala llega a la luna.)
b
o)
Lo/сЛ. 258

ф^ел>иисо Пынилли faíbKA,
Схематический ноктюрн р
Мята, змея, полуночь. *
Запах, шуршанье, тени.
269
-От
Ветер, земля, сиротство. р
Оа
(Лунные три ступени.) f
г*

Canción de jinete
Córdoba.
Lejana y sola.
Jaca negra, luna grande,
y aceitunas en mi alforja.
Aunque sepa los caminos
yo nunca llegaré a Córdoba.
b
^ Por el llano, por el viento,
l jaca negra, luna roja.
^ i La muerte me está mirando
ÍI desde las torres de Córdoba.
o)
b I
^ I ¡Ay qué camino tan largo!
I ¡ Ay mi jaca valerosa!
I ¡Ay que la muerte me espera,
antes de llegar a Córdoba!
Córdoba.
I Lejana y sola.
Lo^a , 290

>юсо
Песня всадника
Кордова.
В дали и мраке.
Черный конь и месяц рыжий,
а в котомке горсть оливок.
Стук копыт нетерпеливых,
доскачу - и не увижу
Кордовы.
На равнине только ветер,
черный конь да красный месяц.
Смерть уставила глазницы
На меня через бойницы
Кордовы.
Как дорога вдаль уносит!
О, мой конь неутомимый!
Смерть меня сегодня скосит
перед башнями немыми
Кордовы.
Кордова.
В дали и мраке.
29/

Canción de cuna
("Bodas de sangre")
Nana, niño, nana.
del caballo grande
que no quiso el agua.
El agua era negra
dentro de las ramas.
Cuando llega al puente
ь se detiene y canta.
-P
-¿ ¿Quién dirá, mi niño,
l lo que tiene el agua,
con su larga cola
j I por su verde sala?
o) I Duérmete, clavel,
que el caballo no quiere beber.
b
Duérmete, rosal,
que el caballo se pone a llorar.
Las patas heridas,
las crines heladas,
dentro de los ojos
un puñal de plata.
Bajaban al río.
¡Ay, cómo bajaban!
La sangre corría
más fuerte que el agua.
Lo/<-a . 292.

фе^е^>оисо Пызсл/ся^ Ajpic
¿
Колыбельная р
из «Кровавой свадьбы» f
/^
F
Баю-баю, милый,
в песенке поется
и вода струится, ?
а коню не пьется. £
Та вода ночная,
темень гробовая, £
под мостом чернеет, f
песню запевая.
Что она укрыла,
смыла по дороге,
замела подолом
у себя в чертоге?
Спи, дитя.
Коню не до питья.
Спи, родной.
Заплакал вороной.
Леденела грива,
кровь ручьем бежала,
в конском оке стыло
серебро кинжала.
Быстрину подковы
раскололи с ходу.
Но потоки крови
обгоняли воду.
293

Duérmete, clavel,
que el caballo no quiere beber.
Duérmete, rosal,
que el caballo se pone a llorar.
No quiso tocar
la orilla mojada,
su belfo caliente
con moscas de plata.
A los montes duros
solo relinchaba
con el río muerto
sobre la garganta.
¡Ay, caballo grande
que no quiso el agua!
¡Ay dolor de nieve,
caballo del alba!
¡No vengas! Detente,
cierra la ventana
con ramas de sueños
y sueño de ramas.
Mi niño se duerme.
Mi niño se calla.
Caballo, mi niño
tiene una almohada.
Su cuna de acero.

Спи, дитя.
Коню не до питья.
Спи, родной.
Заплакал вороной.
Он к речной прохладе
жарких губ не тянет.
Все зовет кого-то,
лишь на горы глянет.
И тревожит горы
жалоба глухая,
мертвою рекою
в горле затихая.
Ах, коню не пьется
в луговом затоне!
О, снега печалей,
зоревые кони!
Уходи! Задерни
переплет оконный
зеленью дремотной,
дремою зеленой.
Приутих мой милый.
Приумолк мой сонный.
Есть у нас подушка,
чтобы спали сладко.
Простыня льняная.
Медная кроватка.
Баю-бай, сыночек
фе^)С^)иисо Проели Лоркли
О
?
F
X
F
-ОТ
I
2Э5

Su colcha de holanda.
Nana, niño, nana.
¡Ay caballo grande
que no quiso el agua!
¡No vengas, no entres!
Vete a la montaña.
Por los valles grises
donde está la jaca.
Mi niño se duerme.
Mi niño descansa.
Duérmete, clavel,
que el caballo no quiere beber.
Duérmete, rosal,
que el caballo se pone a llorar.

фе^еЛиисо VoJdcaaAs Л^ркли
А коню не пьется,
конь воды не хочет!
о
?
Возвращайся в горы, F
г*
где твой след пылится, F
где в лощине серой
встретит кобылица.
Спит мои ненаглядный. £
Сладко ему спится.
Спи, дитя. ?
Коню не до питья.
Спи, родной.
Заплакал вороной.
25?

Diálogo
("Bodas de sangre")
LEONARDO.
¡Calla!
NOVIA.
Desde aquí yo me iré sola.
¡Vete! Quiero que te vuelvas.
LEONARDO.
¡Calla, digo!
NOVIA.
Con los dientes, con las manos, como puedas,
quita de mi cuello honrado
el metal de esta cadena,
dejándome arrinconada
allá en mi casa de tierra.
Y si no quieres matarme
como a víbora pequeña,
pon en mis manos de novia
el cañón de la escopeta.
¡Ay, qué lamento, qué fuego
me sube por la cabeza!
¡Qué vidrios se me clavan en la lengua!
LEONARDO.
Ya dimos el paso; ¡calla!,
porque nos persiguen cerca
y te he de llevar conmigo.
of<~a , 298

¿
Диалог Невесты и Леонардо
из «Кровавой свадьбы» о
Леонардо. х
Молчи. ^
Невеста.
Я пойду одна. ?
Оставь меня. Возвращайся. <£
Леонардо. *
Молчи. £
Невеста. \
Зубами, ногтями,
чем хочешь, но поскорее
чугунную эту цепь
сорви с моей гордой шеи!
Забьюсь я в мою нору
и выглянуть не посмею.
И если ты сам не можешь
убить меня, как гадюку,
заряженное ружье
вложи в невестину руку.
Как голова пылает!
Нет сил! И рана на ране!
Не слезы душат, не слезы -
осколки стекла в гортани!
Леонардо.
Нас ищут, каяться поздно.
Молчи. Что было, то было.
Я увезти тебя должен
и увезу.
299

NOVIA.
¡Pero ha de ser a la fuerza!
LEONARDO.
¿A la fuerza? ¿Quién bajó
primero las escaleras?
NOVIA.
Yo las bajé.
LEONARDO.
¿Quién le puso
al caballo bridas nuevas?
S NOVIA.
-P
-¿ Yo misma. Verdad.
i LEONARDO.
^ I ¿Y qué manos
i I me calzaron las espuelas?
¿ I NOVIA.
Estas manos, que son tuyas,
pero que al verte quisieran
quebrar las ramas azules
y el murmullo de tus venas.
¡Te quiero! ¡Te quiero! ¡Aparta!
Que si matarte pudiera,
te pondría una mortaja
con los filos de violetas.
¡Ay, qué lamento, qué fuego
me sube por la cabeza!
Lo/ca , 300

\ллио
Невеста.
Только силой.
Леонардо.
Ах, вот как? А кто из дому
сбежал по ступенькам первой?
Невеста.
Мой грех.
Леонардо.
А кто вороному
заправил ремень подпруги?
Невеста.
Моих дело рук.
Леонардо.
А шпоры
надели не те же руки?
Невеста.
Они твои, эти руки,
закованные в оковы,
твои - и тебя, желанный,
они задушить готовы.
Желанный! Уйди, желанный!
Могла бы убить - убила
и в саван из незабудок
тебя обрядила, милый!
Как голова пылает!
Нет сил! И рана на ране!
Не слезы душат, не слезы...
фе^ел>
30/

LEONARDO.
¡Qué vidrios se me clavan en la lengua!
Porque yo quise olvidar
y puse un muro de piedra
entre tu casa y la mía.
Es verdad. ¿No lo recuerdas?
Y cuando te vi de lejos
me eché en los ojos arena.
Pero montaba a caballo
y el caballo iba a tu puerta.
Con alfileres de plata
ь mi sangre se puso negra,
"á y el sueño me fue llenando
í las carnes de mala hierba.
, . Que yo no tengo la culpa,
11 que la culpa es de la tierra
ь I y de ese olor que te sale
de los pechos y las trenzas.
NOVIA.
¡Ay que sinrazón! No quiero
contigo cama ni cena,
y no hay minuto del día
que estar contigo no quiera,
porque me arrastras y voy,
y me dices que me vuelva
y te sigo por el aire
como una brizna de hierba.
He dejado a un hombre duro
O/cCL . 302

\ллио
Леонардо.
Осколки стекла в гортани.
Я наши дома и судьбы
стеной крепостного вала
хотел разделить. И напрочь
тебя позабыть. Ты знала.
В глаза я втирал песок
при виде былой утраты.
Но стоило сесть в седло -
и конь у твоей ограды.
Серебряные занозы,
вся кровь от них стала черной!
Отравлен мой сон и горек,
и сохну травою сорной.
Моя ли это вина?
И ты ее не хотела.
Виновна сама земля
и запах волос и тела.
Невеста.
Бредовый сон! Не хочу
с тобой ни ложа, ни крова
и каждый миг моей жизни
к тебе рвануться готова.
Окликнул - и я иду,
и гонишь меня напрасно -
былинкой лечу я следом,
как искра, лечу и гасну.
Я бросила в день венчанья
фе^ел>
303

y a toda su descendencia
en la mitad de la boda
y con la corona puesta.
Para ti será el castigo
y no quiero que lo sea.
¡Déjame sola! ¡Huye tú!
No hay nadie que te defienda.
LEONARDO.
Pájaros de la mañana
por los árboles se quiebran.
La noche se está muriendo
J en el filo de la piedra.
■¿ Vamos al rincón oscuro,
i donde yo siempre te quiera,
que no me importa la gente,
ni el veneno que nos echa.
NOVIA.
Y yo dormiré a tus pies
para guardar lo que sueñas.
Desnuda, mirando al campo,
como si fuera una perra,
¡porque eso soy! Que te miro
y tu hermosura me quema.
LEONARDO.
Se abrasa lumbre con lumbre.
La misma llama pequeña
mata dos espigas juntas.
¡Vamos!
o)
b

мужчину с родней суровой,
забыла стыд, растоптала
и честь, и данное слово.
Но ты за меня не должен
платить дорогой ценою.
Пощады тебе не будет.
Беги же! Простись со мною!
Леонардо.
Уже умирает ночь,
на лезвии горном тая.
Сейчас разобьется утро
на вольные птичьи стаи.
Приют на земле найдется,
где вечно мы будем рядом.
И нипочем мне люди
с. их застарелым ядом.
Невеста.
Стеречь твои сны я стану,
у ног прикорну нагою,
как верная собачонка.
Я большего и не стою!
Взгляну на тебя и слепну,
спаленная красотою.
Леонардо.
Два колоска соседних,
сросшиеся стеблями,
сгорают от малой искры.
И пламя рождает пламя.
305

NOVIA.
¿Adonde me llevas?
LEONARDO.
Adonde no puedan ir
estos hombres que nos cercan.
¡Donde yo pueda mirarte!
NOVIA.
Llévame de feria en feria,
dolor de mujer honrada,
a que las gentes me vean
con las sábanas de boda
al aire, como banderas.
_£ LEONARDO.
e) También yo quiero dejarte
i si pienso como se piensa.
. . Pero voy donde tú vas.
11 Tú también. Da un paso. Prueba.
¿ I Clavos de luna nos funden
b
a.
mi cintura y tus caderas.
NOVIA.
¿Oyes?
LEONARDO.
Viene gente.
NOVIA.
¡Huye!
Es justo que yo aquí muera
con los pies dentro del agua,
espinas en la cabeza.
Y que me lloren las hojas,
mujer perdida y doncella.
Lo/cd . 306

Невеста.
Куда?
Леонардо. Р
Где нас не разыщут £
и не ворвутся гурьбою. £
Туда, где смогу я вволю -^
налюбоваться тобою! <js
Невеста. ?
Вези меня по торгам - £
пускай глумятся над нами, ,
и свадебную простыню £
я понесу как знамя.
Леонардо.
И рад бы тебя оставить,
да ноги стали чужими.
Попробуй сама. Не выйдет.
Забудь про честное имя!
Одной скобой твои бедра
луна сковала с моими.
Невеста.
Ты слышишь?
Леонардо.
Они.
Невеста.
Беги!
Мой грех - и одна я сгину,
терновый венок заслужен
и тело нашло стремнину.
А листья оплачут гибель
пропащей и неповинной.
307

LEONARDO.
Cállate. Ya suben.
NOVIA.
¡Vete!
LEONARDO.
Silencio. Que no nos sientan.
Tú delante. ¡Vamos, digo!
NOVIA.
¡Los dos juntos!
LEONARDO.
¡Cómo quieras!
ь Si nos separan, será
-> porque esté muerto.
o)

SINOVIA.
Y yo muerta.
Lo/u 308

фе^е-риисо
Леонардо.
Молчи. Услышат.
Невеста.
Беги!
Леонардо.
Иди вперед! Я отстану.
Невеста.
Нет, вместе!
TíОП U /7 П/1Л
•/i fZUrlUpUU.
Воля твоя!
И если нас разлучили
значит, я мертв.
Яевесяш.
И я.
ToJuQMjOU
AflpICÍU
о
?
-о-
í
í
?
309

Canción de madeja
("Bodas de sangre")
Madeja, madeja,
¿qué quieres hacer?
Jazmín de vestido,
cristal de papel.
Nacer a las cuatro,
_p morir a las diez.
<¿ Ser hilo de lana,
cadena a tus pies
л
i I amargo laurel.
o) f
Ь
- ¿Fuisteis a la boda?
-No.
- ¡Tampoco fui yo!
¿Qué pasaría
por los tallos de las viñas?
¿Qué pasaría
por el ramo de la oliva?
¿Qué pasó
que nadie volvió?
¿Fuisteis a la boda?
- Hemos dicho que no.
Lo/ca 3/0

Песня прядильщиц
из «Кровавой свадьбы»
- Мой клубок, клубок,
что сулит нам Бог?
- Белизну наряда,
мишуру тесьмы.
К четырем родиться,
умереть к восьми.
И сплести тенета
для девичьих ног,
а для горьких лавров -
гибельный вьюнок.
- Ты была на свадьбе?
- Нет, не довелось.
- Вот и мне. Но что же,
что же там стряслось,
в виноградных лозах,
у прохладных вод?
Почему с гулянья
не идет народ?
- Были вы на свадьбе?
- Сказано же, нет.
3//

- ¡Tampoco fui yo!
Madeja, madeja,
¿qué quieres cantar?
Heridas de cera,
dolor de arrayán.
Dormir la mañana,
de noche velar.
El hilo tropieza
con el pedernal.
Los montes azules
lo dejan pasar.
Corre, corre, corre,
y al fin llegará
a poner cuchillo
y a quitar el pan.
Madeja, madeja,
¿qué quieres decir?
Amante sin habla.
Novio carmesí.
Por la orilla muda
tendidos los vi.
Corre, corre, corre,
el hilo hasta aquí.
Cubiertos de barro
los siento venir.
¡Cuerpos estirados,
paños de marfil!

H^eJjuuco Touucakjks Лзркли
- Мой клубок, клубочек,
что шепнешь в ответ?
- Восковые раны f
и печаль ракит. £
Не разбудит утро, ^
Ночь не усыпит. ~?
Зацепилась нитка f
и бежит опять, £
голубые горы
помогли бежать,
догнала, настигла,
слишком невтерпеж.
И лишила хлеба.
И вложила нож.
- Мой клубок, клубочек,
что же ты притих?
- На косе песчаной,
где свело двоих,
неподвижный всадник,
восковой жених.
- Ближе, ближе, ближе
юркая игла.
Грязь береговая
раны залила.
Мраморные складки.
Мертвые тела.
3/3

Nocturno de la ventana
Un brazo de la noche
entra por mi ventana.
Un gran brazo moreno
con pulseras de agua.
Sobre un cristal azul
jugaba al río mi alma.
Los instantes heridos
por el reloj... pasaban.
L о/<-л.
3W

фе^елзиисо ГоЦйсмА, Лзркли
Ноктюрн из окна р
В окно постучала полночь, х
и стук ее был беззвучен.
ТУ
S
На смуглой руке блестели f
браслеты речных излучин. у
Рекою душа играла р
под синей ночною кровлей.
А время на циферблатах
уже истекало кровью.
3/5

Casida de los ramos
Por las arboledas del Tamarit
han venido los perros de plomo
a esperar que se caigan los ramos,
a esperar que se quiebren ellos solos.
El Tamarit tiene un manzano
con una manzana de sollozos.
Un ruiseñor agrupa los suspiros
y un faisán los ahuyenta por el polvo.
Pero los ramos son alegres,
los ramos son como nosotros.
No piensan en la lluvia y se han dormido,
como si fueran árboles, de pronto.
Sentados con el agua en las rodillas
dos valles aguardaban al Otoño.
La penumbra con paso de elefante
empujaba las ramas y los troncos.
Por las arboledas del Tamarit
hay muchos niños de velado rostro
a esperar que se caigan mis ramos,
a esperar que se quiebren ellos solos.
0f<-<^-
3/é

IUUCO
Касыда о ветвях
В Тамарите - сады и своры,
и собаки свинцовой масти
ждут, когда опустеют ветви,
ждут, когда их сорвет ненастье.
Есть там яблоня в Тамарите,
грозди слез ее ветви клонят.
Соловей там гасит рыданья,
а фазан их пепел хоронит.
Не печалятся только ветви -
одного они с нами склада:
в дождь не верят и спят так сладко,
словно каждая стала садом.
На коленях качая воду,
ждали осени две долины.
Шло ненастье слоновьим шагом,
частокол топча тополиный.
В Тамарите печальны дети,
и всю ночь они до восхода
ждут, когда облетят мои ветви,
ждут, когда их сорвет непогода.
т

Gacela del amor imprevisto
Nadie comprendía el perfume
de la oscura magnolia de tu vientre.
Nadie sabía que martirizabas
un colibrí de amor entre los dientes.
Mil caballitos persas se dormían
en la plaza con luna de tu frente,
ь mientras que yo enlazaba cuatro noches
^ tu cintura, enemiga de la nieve.
^ i Entre yeso y jazmines, tu mirada
ÍI era un pálido ramo de simientes,
g I Yo busqué, para darte, por mi pecho
^ I las letras de marfil que dicen siempre.
I Siempre, siempre: jardín de mi agonía,
tu cuerpo fugitivo para siempre,
la sangre de tus venas en mi boca,
tu boca ya sin luz para mi muerte.
L о/<-л
- 3/8

H^eJjuuco Toudcakjks fa)b\u0u
Газелла о нежданной любви
Не разгадал никто еще, как сладко с
дурманит это миртовое лоно. ^
Не знал никто, что белыми зубами <^
птенца любви ты мучишь затаенно. ^
х
Смотрели сны персидские лошадки %
на лунном камне век твоих атласных, ?
когда тебя, соперницу метели,
четыре ночи обвивал я в ласках.
Как семена прозрачные, взлетали
над гипсовым жасмином эти веки.
Искал я в сердце мраморные буквы,
чтобы из них сложить тебе - навеки,
навеки: сад тоски моей предсмертной,
твой силуэт, навек неразличимый,
и кровь твоя, пригубленная мною,
и губы твои в час моей кончины.
3/9

El poeta dice la verdad
Quiero llorar mi pena y te lo digo
para que tú me quieras y me llores
en un anochecer de ruiseñores,
con un puñal, con besos y contigo.
Quiero matar al único testigo
para el asesinato de mis flores
y convertir mi llanto y mis sudores
en eterno montón de duro trigo.
Que no se acabe nunca la madeja
del te quiero me quieres, siempre ardida
con decrépito sol y luna vieja.
Que lo que no me des y no te pida
será para la muerte, que no deja
ni sombra por la carne estremecida.
0ДО,
32D

\AXJO YajQZAAJks AoblCA^
Поэт говорит правду
Все выплакать с единственной мольбою
люби меня и, слез не отирая,
оплачь во тьме, заполненной до края
ножами, соловьями и тобою.
И пусть на сад мой, отданный разбою,
не глянет ни одна душа чужая.
Мне только бы дождаться урожая,
взращенного терпением и болью.
Любовь моя, люби! - да не развяжешь
вовек ты жгучий узел этой жажды
под ветхим солнцем в небе опустелом!
А все, в чем ты любви моей откажешь,
присвоит смерть, которая однажды
сочтется с содрогающимся телом.
32/
ф^ел>
о
?
F
х
F
?
х

Despedida
("Así que pasen cinco años")
- ¿Dónde vas, amor mío,
¡amor mío!,
con el aire en un vaso
y el mar en un vidrio?
- ¿Dónde vas, amor mío,
vida mía, amor mío,
i con el aire en un vaso
y el mar en un vidrio?
- ¿Dónde? ¡Donde me llaman!
I - ¡Vida mía!
1 - Contigo.
- Te he de llevar desnuda,
flor ajada y cuerpo limpio,
I al sitio donde las sedas
I están temblando de frío.
Sábanas blancas te aguardan.
I Vamonos pronto. Ahora mismo.
I Antes que en las ramas giman
I ruiseñores amarillos.
1ода 322

iuuco Тал
Прощальные голоса
из мистерии «Когда пройдет пять лет»
Куда, моя жизнь, уходишь,
откликнись, любовь, куда?
В бокале пенится ветер,
стекло - морская вода.
Вернись! Пока не поздно!
Вернись! Пока от пенья
у соловьиных веток
не пожелтели перья!
- О да, ведь солнце - коршун,
зрачок сыча стеклянный.
Нет, это ствол высокий,
а ты - туман поляны.
Да почему и вправду
от твоего объятья
не зацветают воды,
не выцветают платья?
Но я сыта туманом,
оставь меня на взгорье.
И заслони мне небо,
высокое, как горе.
323

- Sí; que el sol es un milano.
Mejor: un halcón de vidrio.
No: que el sol es un gran tronco,
y tú la sombra de un río.
¿Cómo, si me abrazas, di,
no nacen juncos y lirios
y no destiñen tus ondas
el color de mi vestido?
Amor, déjame en el monte
harta de nube y rocío,
para verte grande y triste
£ cubrir un cielo dormido.
o
i
¿ - ¡No hables así, niña! Vamos.
No quiero tiempo perdido.
51 Sangre pura y calor hondo
¿ I me están llevando a otro sitio.
Quiero vivir.
- ¿Con quién?
- Contigo.
- ¿Qué es eso que suena muy lejos?
- Amor,
el día que vuelve.
¡Amor mío!
- ¡Un ruiseñor! ¡Que cante!
Ruiseñor gris de la tarde,
en la rama del arce.
Ruiseñor, ¡te he sentido!
Quiero vivir.
ь

\AXJO
- Останься!
- Что запело
так далеко и смутно?
- Любовь моя, светает,
вот-вот наступит утро.
- В ветвях заглохшей тени
поет туман вечерний,
мой соловей осенний.
Мой соловей. Я слышу.
Я услыхала рано.
Я ухожу.
- Со мною?
- Нет, с пеленой тумана...
Что там запело смутно
таким далеким горном?
- Запела кровь, подруга,
и скоро хлынет горлом.
- Навеки так, навеки!
До смертного порога!
- Ах, поздно, слишком поздно!
Идем!
- Еще немного!
Ф^4>
325

¿Con quién?
Con la sombra de un río.
¿Qué es eso que suena muy lejos?
- Amor.
¡La sangre en mi garganta,
amor mío!
- Siempre así, siempre, siempre,
despiertos o dormidos.
-Nunca así, ¡nunca!, ¡nunca!
Vamonos de este sitio.
- ¡Espera!
- ¡Amor no espera!
- ¿Dónde vas, amor mío,
con el aire en un vaso
y el mar en un vidrio?
COL.
- 326

- Любовь не ждет!
- И уходит.
И кто ответит, куда? ?
В бокале пенится ветер, ?
стекло - морская вода. F
-о-
5
t
32?

Gacela del recuerdo de amor
No te lleves tu recuerdo.
Déjalo solo en mi pecho,
temblor de blanco cerezo
en el martirio de Enero.
_p Me separa de los muertos
¿ un muro de malos sueños.
2 I Doy pena de lirio fresco
i I para un corazón de yeso.
o) I
Ь I
a_ I
I Toda la noche, en el huerto
1 mis ojos, como dos perros.
Toda la noche, corriendo
los membrillos de veneno.
I Algunas veces el viento
es un tulipán de miedo,
I es un tulipán enfermo,
I la madrugada de invierno.
L О^Л . 328

iuuco VaJp
Газелла о воспоминании
Останься хоть тенью милой,
но память любви помилуй -
черешневый трепет нежный
в январской ночи кромешной.
Со смертью во сне бредовом
живу под одним я кровом.
И слезы вьюнком медвяным
на гипсовом сердце вянут.
Глаза мои бродят сами,
глаза мои стали псами.
Всю ночь они бродят садом
меж ягод, налитых ядом.
Дохнет ли ветрами стужа
тюльпаном качнется ужас.
а сумерки зимней рани
темнее больной герани
329

Un muro de malos sueños
me separa de los muertos.
La hierba cubre en silencio
el valle gris de tu cuerpo.
Por el arco del encuentro
la cicuta está creciendo.
Pero deja tu recuerdo,
déjalo solo en mi pecho.
b
o)
«*» I
i\
o)
Ь I
Д- I
L о/<-л
330

И мертвые ждут рассвета
за дверью ночного бреда.
о
?
И дым пеленает белый ?
долину немого тела. f
Под аркою нашей встречи
?
горят поминально свечи. f
х
Развейся же тенью милой, £
но память о ней помилуй. ?
33/

Gacela de la muerte oscura
Quiero dormir el sueño de las manzanas,
alejarme del tumulto de los cementerios.
Quiero dormir el sueño de aquel niño
que quería cortarse el corazón en alta mar.
No quiero que me repitan que los muertos
no pierden la sangre;
_p que la boca podrida sigue pidiendo agua.
o) No quiero enterarme de los martirios que
da la hierba,
2 I ni de la luna con boca de serpiente
i que trabaja antes del amanecer.
ь
Quiero dormir un rato,
un rato, un minuto, un siglo;
pero que todos sepan que no he muerto;
que hay un establo de oro en mis labios;
que soy el pequeño amigo del viento Oeste;
que soy la sombra inmensa de mis lágrimas.
Cúbreme por la aurora con un velo,
porque me arrojará puñados de hormigas,
y moja con agua dura mis zapatos
para que resbale la pinza de su alacrán.
Lo/U . 332

i>uco I алсллли поркой
Газелла о темной смерти
Хочу уснуть я сном осенних яблок
и ускользнуть от сутолоки кладбищ.
Хочу уснуть я сном того ребенка,
что все мечтал забросить сердце в море
Не говори, что кровь жива и в мертвых,
что просят пить истлевшие их губы.
Не повторяй, как больно быть травою,
какой змеиный рот у новолунья.
Пускай усну нежданно,
усну на миг, на время, на столетья,
но чтобы знали все, что я не умер,
что золотые ясли - эти губы,
что я товарищ западного ветра,
что я большая тень моей слезинки.
Вы на заре лицо мое закройте,
чтоб муравьи мне глаз не застилали.
Сырой водой смочите мне подошвы,
чтоб соскользнуло жало скорпиона.
333
Ъмгл

Porque quiero dormir el sueño de las manzanas
para aprender un llanto que me limpie de tierra;
porque quiero vivir con aquel niño oscuro
que quería cortarse el corazón en alta mar.
b
-tí
o)
b
Cl.
Lo^a 3M

Ибо хочу уснуть я - но сном осенних яблок -
и научиться плачу, который землю смоет.
Ибо хочу остаться я в том ребенке смутном, ?
который вырвать сердце хотел *
в открытом море.
I
355

Soneto de la dulce queja
Tengo miedo a perder la maravilla
de tus ojos de estatua y el acento
que me pone de noche en la mejilla
la solitaria rosa de tu aliento.
Tengo pena de ser en esta orilla
tronco sin ramas, y lo que más siento
S es no tener la flor, pulpa o arcilla,
■^ para el gusano de mi sufrimiento.
2
c* i Si tú eres el tesoro oculto mío,
ÍI si eres mi cruz y mi dolor mojado,
¿ I si soy el perro de tu señorío,
i_ I
1 no me dejes perder lo que he ganado
1 y decora las aguas de tu río
con hojas de mi Otoño enajenado.
L o/<-c^.
336

фг^е^иисо Voj^cmjou Лорк
Сонет о нежной горечи р
I
Мне страшно не вернуться к чудоцветам, £
твоим глазам живого изваянья. ^
Мне страшно вспоминать перед рассветом, J^
как на щеке цвело твое дыханье. Í
х
Мне горько, что безлиственным скелетом, £
засохший ствол, истлею в ожиданье, ?
неутоленным и неотогретым
похоронив червивое страданье.
И если ты мой клад, заклятый роком,
мой тяжкий крест, которого не сдвину,
и если я лишь пес, бегущий рядом, —
не отбирай добытого по крохам
и дай мне замести твою стремнину
своим самозабвенным листопадом.
33?

El amor duerme en el pecho del poeta
Tú nunca entenderás lo que te quiero
porque duermes en mí y estás dormido.
Yo te oculto llorando, perseguido
por una voz de penetrante acero.
Norma que agita igual carne y lucero
traspasa ya mi pecho dolorido
ь у las turbias palabras han mordido
-^ las alas de tu espíritu severo.
2
Grupo de gente salta en los jardines
esperando tu cuerpo y mi agonía
£ I en caballos de luz y verdes crines.
Д-
Pero sigue durmiendo, vida mía.
¡Oye mi sangre rota en los violines!
¡Mira que nos acechan todavía!
иода, , 336

Фе^Ылллсо Галсмли Лоркой
Любовь уснула на груди поэта р
Ты знать не можешь, как тебя люблю я, - *
ты спишь во мне спокойно и устало. ^
Среди змеиных отзвуков металла J*
тебя я прячу, плача и целуя. ?
Тела и звезды грудь мою живую
томили предрешенностью финала,
и злоба твои крылья запятнала,
оставив грязь, как метку ножевую.
А по садам орда людей и ружей,
суля разлуку, скачет к изголовью,
зеленогривы огненные кони.
Не просыпайся, жизнь моя, и слушай,
какие скрипки плещут моей кровью!
Далек рассвет - и нет конца погоне!
х
339

Casida de la mano imposible
Yo no quiero más que una mano,
una mano herida, si es posible.
Yo no quiero más que una mano,
aunque pase mil noches sin lecho.
Sería un pálido lirio de cal,
sería una paloma amarrada a mi corazón,
ь sería el guardián que en la noche
-^ de mi tránsito
l prohibiera en absoluto la entrada a la luna.
A Yo no quiero más que esa mano
¿ I para los diarios aceites y la sábana blanca
^ ■ de mi agonía.
Yo no quiero más que esa mano
para tener un ala de mi muerte.
Lo demás todo pasa.
Rubor sin nombre ya. Astro perpetuo.
Lo demás es lo otro; viento triste,
mientras las hojas huyen en bandadas.
Lo^u . 2/Ю

Касыда о недосягаемой руке
Я прошу всего только руку,
если можно, раненую руку.
Я прошу всего только руку,
пусть не знать ни сна мне, ни могилы
Только б алебастровый тот ирис,
горлицу, прикованную к сердцу,
ту сиделку, что луну слепую
в ночь мою последнюю не впустит.
Я прошу одну эту руку,
что меня обмоет и обрядит.
Я прошу одну эту руку,
белое крыло моей смерти.
Все иное в мире - проходит.
Млечный следи отсвет безымянный.
Все - иное; только ветер плачет
о последней стае листопада.
3*1
Ф^34>
о
?
?
Í

Paisaje sin canción
Cielo azul.
Campo amarillo.
Monte azul.
Campo amarillo.
Por la llanura tostada
va caminando un olivo.
Un solo
olivo.
L os<-o<.
2*1

фе^еля/uco Пи>сили Лррк
Земля без песен р
Синее небо. *
Бурая нива.
-?
Синие горы. f
Бурая нива. ^
По жгучей равнине р
бредет сиротливо
единственная
олива.
МЗ

Huerto de Marzo
Mi manzano,
tiene ya sombra y pájaros.
¡Qué brinco da mi sueño
de la luna al viento!
Mi manzano,
da a lo verde sus brazos.
¡Desde Marzo, cómo veo
la frente blanca de Enero!
Mi manzano...
(viento bajo).
Mi manzano...
(cielo alto).
L о/<-л_
3**

ф^еЛзиисо VaJpuAJu Apbieüu
Сад в марте р
Яблоня! ?
В ветвях твоих - птицы и тени.
¿
Мчится моя мечта, ?
к ветру летит с луны. х
Яблоня!
Твои руки оделись в зелень.
Седые виски января
в марте еще видны.
Яблоня...
(потухший ветер).
Яблоня...
(большое небо).
М5

*
Agosto,
contraponientes
de melocotón y azúcar,
y el sol dentro de la tarde,
como el hueso en una fruta.
La panocha guarda intacta,
su risa amarilla y dura.
Agosto.
Los niños comen
pan moreno y rica luna.
L одл
- M6

фе^е^иисо VoUdqaajks ЛоЬк
* О
Август. р
Персик зарей подсвечен, 2
и сквозят леденцы стрекоз. ^
Входит солнце в янтарный вечер, J*
словно косточка в абрикос. f
Крепкозубый, налит початок
смехом желтым, как летний зной.
Снова август.
И детям сладок
смуглый хлеб со спелой луной.
X
Ъф

Preludio
Las alamedas se van,
pero dejan su reflejo.
Las alamedas se van,
pero nos dejan el viento.
El viento está amortajado,
a lo largo bajo el cielo.
Pero ha dejado flotando
sobre los ríos, sus ecos.
El mundo de las luciérnagas
ha invadido mis recuerdos.
Y un corazón diminuto
me va brotando en los dedos.
L Qf <-<**.
M8

>UUCO
Прелюдия
И тополя уходят -
но след их озерный светел.
И тополя уходят -
но нам оставляют ветер.
И ветер умолкнет ночью,
обряженный черным крепом.
Но ветер оставит эхо,
плывущее вниз по рекам.
А мир светляков нахлынет -
и прошлое в нем потонет.
И крохотное сердечко
раскроется на ладони.
М9

f«¿-'w ^
>^

i \А^ЛЛ ЖАМЛлЛ*
л
l\
у

8 Роосмлл*,
Стихи Гарсиа Лорки переводят у нас почти
семьдесят лет. Это и много, и мало для поэта глубоко
национального и связанного с народной культурой; думается,
что путь Лорки к русскому читателю будет долгим.
Первые русские переводы появились вскоре после
гибели поэта: в ноябрьском номере
«Интернациональной литературы» за 1936 год - «Песня всадника» и «Ба-
ладилья о трех реках» в переводах Ф. Кельина, осенью
следующего года в «Звезде» - «Баллада о морской воде»
в переводе Д. Выгодского. Это было началом, и
журнальные публикации стихов и пьес Лорки стали
появляться ежегодно, пока начатый труд не прервала война.
В 1941 году несколько стихотворений перевела для
«Интернациональной литературы» Марина Ивановна
Цветаева. Три из них впервые увидели свет в 1944 году
(в «Избранном» Гарсиа Лорки - небольшой, но очень
емкой и яркой книге). Еще два уцелевших перевода
были опубликованы лишь в конце 60-х годов. В судьбе
«русского Лорки» переводы М. И. Цветаевой - особая и
неповторимая страница. Столь редкая, и в искусстве
всегда такая желанная встреча двух великих поэтов,
внутренне близких, могла стать долгой и прекрасной - и
оборвалась в самом начале. Но именно эти считаные пере-
353

воды донесли до русского читателя благородную
простоту испанского поэта, а для переводчиков Лорки
остались камертоном, по которому сверяются голоса.
Цыганские романсы Лорки появились в русских
переводах почти одновременно с его лирикой - и первыми,
естественно, те, что перекликались с испанской
трагедией и судьбой самого поэта. В 1939 году в 9-м номере
«Интернациональной литературы» был опубликован
i «Романс об испанской жандармерии» в переводе В. Пар-
^ наха, а через год в 7-м номере - «Арест Антоньито эль
л- Камборьо на севильской дороге» в переводе Н. Асеева и
2 «Схватка» в переводе В. Парнаха (позднее в «Избран-
^ ное» 1944 года вошли еще три переведенных Парнахом
2 романса). Это было подлинным открытием Лорки; све-
¿ жесть и смелость решения окончательно выявило время.
\£~\ До переводов Асеева и Парнаха подход к испанско-
^ \ му романсу был традиционным - четырехстопный хорей
с рифмами или без них. Это давняя, почти уже двухсот-
I летняя русская традиция, освященная именами Карам-
J зина, Жуковского, Пушкина. Традиция отчасти
заимствованная, ведь первые переложения романсов были
переводами с переводов, в основном немецких.
Но к середине прошлого века, когда русскую
словесность захлестнула волна переводной и подражательной
испанщины, чудесно гибкий и ритмически
неисчерпаемый пушкинский хорей оказался не по плечу
стихотворцам, обманутым его мнимой легкостью. В бесчисленных
354

«романцерах» он сделался однообразно тяжелым и
скучным. И хотя русская испанщина была убийственно по-
дытожена Козьмой Прутковым, «романцеры» множи- о>
лись и в конце века редкий фельетонист не прибегал к "Т
«испанскому» романсу. Форма стала почти пародийной. f
Несмотря на то, что классическая традиция не угас- ^
ла и в наши дни (например, у М. Лозинского, В. Левика
и Д. Самойлова) и, безусловно, не исчерпала себя, тра- £
-от
диционному решению все трудней избавляться от какой- (^
то тусклой и досадной патины. <^£>
Но Н. Асеев и В. Парнах стали переводить не «ро- *
манс вообще», а стихи современника, поэта XX века, и
нашли для традиционной формы новый мелодический
рисунок. Он оказался не только выразительным, но и
жизнестойким. Сейчас в этом музыкальном ключе
переводят и старинные испанские романсы - и результат
художественно убедителен. Можно говорить о новой, уже
полувековой традиции, рожденной первыми переводами
романсов Лорки.
В «Избранное» 1944 года вошла небольшая часть
«Цыганского романсеро», но веский выбор и единый
переводческий подход сделали ее внутренне цельной;
несколько выбивался лишь анонимный (под редакцией Б.
Загорского) перевод «Сомнамбулического романса».
Следующим поэтическим сборником Лорки была
«Избранная лирика» (М., Гослитиздат, 1960), где список
переведенных романсов вырос и стилистический разнобой
355
12*
ГТь

тоже. М. Зенкевич и О. Савич пошли по пути своих
предшественников, И. Тынянова выбрала иную форму -
белый стих с вольной ритмикой (у такого выбора были
свои основания - народная, импровизаторская природа
испанского романса, и свои опасности - рыхлость
формы). Путь этот нов и полностью еще не выявил свои
возможности.
Вообще, русское воплощение «Романсеро» много-
¿ лико и даже разнолико. Одни романсы существуют уже
^ в нескольких переводах, другие - в единственном, а вся
¿_ книга целиком находится, как говорят, «в работе» и ждет
¿ новых и свежих решений.
Í Анатолий Гелескул
¿

Романс о луне, луне
Луна в наряде жасминном
Зашла в цыганскую кузню.
Мальчик глядит на нее,
Мальчик глядит, словно узник.
Луна шевелит руками
В затрепетавших туманах,
Открыв невинно твердыни
Своих грудей оловянных.
- Луна, луна, уходи!
Если вернутся цыганы,
Сердце твое переплавят
В колечки и талисманы.
- Мальчик, давай-ка попляшем!
Когда вернутся цыганы,
Ты будешь спать и увидишь
Во сне чудесные страны.
- Луна, луна, уходи!
Конями полна дорога!
- Моей белизны крахмальной,
Мальчик, не трогай, не трогай!
Забил барабан равнины,
Все ближе звенят копыта.
Мальчик лежит среди кузни,
Большие глаза закрыты.
357

Из рощи маслин выходят
Бронза и греза - цыганы,
Они в высокое небо
Смотрят с тоской несказанной.
Как закричала сова,
Как закричала в тревоге!
За ручку ведет ребенка
Луна по лунной дороге.
В кузнице, горько рыдая,
Вопят и стонут цыганы.
Ветер завеял следы
Луны и след мальчугана.
1944 г. Перевод В. Парнаха
Романс о луне-шалунье
Луна заглянула в кузню
в жасминной шали, нагая.
А мальчик глядит на гостью,
глядит, глядит, не мигая.
Она поводит плечами
в своём непорочном блуде,
упруго колышут воздух
её оловянные груди.
- Помилуй, луна-шалунья,
цыгане - народ отпетый,
нагрянут и переплавят
сердце твое на браслеты.
356

/Tpi
- Ты мне танцевать мешаешь.
К приходу цыган, мой милый,
ты глазки сомкнёшь и станешь
мертвей наковальни стылой.
- Помилуй, луна-шалунья,
уже я слышу подковы.
- Уймись, не топчи, мой милый,
крахмальной моей обновы.
uL^ujjtcouu^e^
Os
<^D
Кони летят, пробуждая
бубен дали туманной.
В тёмной кузне мальчонка, ^
взгляд у него оловянный.
Крадутся масличной рощей
цыгане - дурман и бронза.
Вскинули к небу лица,
глаза прищурили грозно.
А козодой рыдает -
правит горькую требу!
Облачко-цыганёнок
бредет за луной по небу.
В кузне кричат и плачут
ночь напролёт цыгане.
А ветер веет, а ветер -
как вечное отпеванье.
1971 г. Перевод П. Грушко
353

Пресьосаи ветер
Луна из прозрачной кожи
звенит в руках у Пресьосы,
пока идет она тихо
о£ по узкой сырой тропинке.
о)
^- Кругом - зеленые лавры,
2 ив тишине беззвездной,
j убегая от россыпи звона,
^ ночь погружается в море,
¿ полное рыб и песен.
\£~ На далеких вершинах сьерры
^л карабинеры дремлют,
охраняя белые башни,
в которых живут англичане.
И в волнах темного моря,
для забавы, цыганы ловят
цветы из раковин звонких
и зеленые ветки сосен.
Луна из прозрачной кожи
звенит в руках у Пресьосы.
Увидев ее, поднялся
ветер, странник бессонный.
Голый святой Кристобаль,
с тысячью рук из тени,
360

Í^AJO ЗЪСЯМЛА^
глядит на девчонку цыганку
с голосом, как у свирели.
- Девушка, не пугайся,
я развею твои одежды.
Дай коснуться губам моим древним
твоего душистого тела.
Пресьоса бросила бубен
и пустилась бежать в испуге
Ветер несется за нею,
протянув горячие руки.
Хмурится шум прибоя.
Листья олив бледнеют.
Свирели теней запели,
зазвенели снега сьерры.
Пресьоса, беги, Пресьоса,
уж близко зеленый ветер!
Пресьоса, беги, Пресьоса!
Он ловит тебя за плечи!
Сатир из пучины звездной
со своими руками из света...
Пресьоса, полная страха,
вбежала в дом на вершине,
над лохматыми ветками сосен,
где консул живет английский.
36/
ГТь
?
?
<-с

Привлеченные женским криком,
приблизились карабинеры,
чёрным плащом закрывшись
и шапки на лоб надвинув.
Дал англичанин цыганке
стакан молока и рюмку
можжевеловой крепкой водки,
но пить не стала Пресьоса.
Плача, она рассказала
этим людям о том, что было,
а ветер на темной крыше
от злости кусал черепицы.
1960 г. Перевод И. Тыняновой
Схватка
В черных глубинах ущелья
Две альбасетских навахи,
Красуясь вражеской кровью,
Блестят, как рыбы во мраке.
Под острой иглою света
Из резкой листвы возникли
Морды коней исступленных,
Профили всадников диких.
Горестно плачут старухи
Под сенью древней оливы.
Неистовый бык раздора
Кидается на обрывы.
362

Черные ангелы смерти
Приносят лед и рубахи,
Ангелы, чье оперенье -
Блеск альбасетской навахи.
Хуан Антоньо Монтильский
Катится мертвым по скатам.
Тело исполнено лилий,
Лоб расцветает гранатом.
Огненный крест пламенеет
Над этой дорогой ада.
Судья и за ним жандармы
Проходят сквозь тень маслины
Кровь, пробиваясь из раны,
Стонет напевом змеиным.
- Сеньоры жандармы, это
Обычные приключенья.
Погибло четверо римлян
И пятеро карфагенян.
Сойдя с ума от смоковниц,
От жгучих, странных звучаний,
Вечер упал, бездыханный,
Приникнув к смертельной ране.
Черные ангелы реют
В закатном небе укором, -
Ангелы с ликом цыганок
И с бальзамическим взором.
1940 г. Перевод В. Парнаха
Пр.
XK^AJO ZMJZMJUU^
363

Схватка
Сойдясь посредине лога,
ножи альбасетской стали
вражьей кровью влажнеют,
как рыбы из алой стаи.
Карточный свет тасует
в сумерках едко-зелёных
профили конников злобных
и морды коней взбешённых.
Две матери стонут, пряча
в листву масличную лица.
А битва быком безумным
в загоне тесном ярится.
Чёрные ангелы реют
с набухшей от снега ватой,
страшней альбасетских лезвий
их крыл отлив синеватый.
Уже Хуану Антонио
не видеть родной Монтильи,
ирисовые букеты
тело его остудили,
он катится вниз по склону,
на каждом виске по маку.
Огненный крест пришпорив,
он скачет к смертному мраку.
Судья по роще крадётся
со свитой жандармов бравых.
Ъ(А

Кровь свой напев змеиный
тихо лепечет в травах.
Сеньоры жандармы, порядок
здешних мест неизменен:
четвёрку римлян с собою
забрали пять карфагенян.
Полночь, хмелея от смоквы Ь
и слухов разгорячённых, &
о
бредила, гладя бёдра Ч
всадников иссечённых.
А чёрные ангелы плыли
зарёй, пока не погасла.
Их космы земли касались,
сердца разбухли от масла.
1975 г. Перевод П. Грушко
Сомнамбулический романс
Люблю тебя в зелень одетой.
И ветер зелен. И листья.
Корабль на зеленом море,
и конь на горе лесистой.
До пояса в темноте,
мечтает она у ограды,
и зелены волосы, тело,
глаза серебра прохладней.
Пр.
KAZAJO OMJZJHJlAJt,
365

Люблю тебя в зелень одетой.
Цыганский месяц тревожен.
Глядят на нее предметы,
она их видеть не может.
Люблю тебя в зелень одетой.
Как звезды, иней сияет,
как рыба - потемки скользки,
дорогу заре открывая.
Смоковница трется о ветер,
как лапой, веткой шершавой,
гора - дикобраз огромный -
щетинится каждой агавой.
Но кто же придет? И откуда?..
Она все стоит у забора,
и зелены волосы, тело,
и видит горькое море.
- Сосед, на ее каморку
коня своего я сменял бы,
на зеркало - сбрую с седлом,
мой нож - на ее одеяло.
Сосед, я пришел весь в крови
из Кабры, с гор, с перевала.
- Будь воля моя, паренек,
давно состоялась бы мена.
Но я-то уже не я,
и не мои эти стены.
- Сосед, я хочу умереть
в своей кровати, как должно:
366

KAZAJO OMJZJKJAJZ,
на прутьях стальных, с простынями
голландскими, если можно.
Ты разве не видишь, что рана
раскрыла мне грудь до горла?
- На белой груди твоей
три сотни розанов черных.
Сочится и пахнет кровь,
кушак твой весь в красной пене.
Но я-то уже не я,
и не мои эти стены.
-Так дай мне по крайней мере
подняться к высокой ограде!
О, дайте, дайте подняться
к зеленой лунной ограде!
За нею вода грохочет,
там воду всегда лихорадит.
И вот к высокой ограде
подходят оба соседа.
И кровь по следу сочится.
И льются слезы по следу.
Фонарики жестяные
на черепицах мерцали,
и ранили раннее утро
хрустальные бубны печали.
Люблю тебя в зелень одетой.
И ветер зелен. И листья.
367
Щ
^

И вот добрались соседи.
А ветер с горы лесистой
во рту оставляет привкус
полыни и ягоды волчьей.
- Сосед! Но где ж твоя дочка,
что горше мяты и желчи?
Я ждал ее столько раз!
Я ждал, и касалась прохлада
лица и черных волос
у этой зеленой ограды.
Покачивалась цыганка
в бассейне на водной глади.
Зеленые волосы, тело,
глаза серебра прохладней.
И лунная льдинка ее
поддерживает над волнами.
А ночь уютна, как площадь,
зажатая между домами.
Гвардейцы гражданские спьяна
стучали в дверь кулаками.
Люблю тебя в зелень одетой.
И ветер зелен. И листья.
Корабль на зеленом море,
и конь на горе лесистой.
1960 г. Перевод О. Савина
368

Цыганка-монахиня
Тишина. Известковые стены.
Мальвы в траве. И мирты.
Монахиня вышивает
на полотне суровом
левкои. В серебряной сетке
семь птиц треугольных бьются
Церковь вдали заворчала,
словно медведь в берлоге.
Как вышивает монашка!
Как ловко! Тонкой иглою
она хотела бы вышить
много цветов волшебных.
Какой подсолнух! Как солнце!
А тюльпаны из лент и блесток!
Какие шафранные луны
на покрове церковном!
А пять апельсинов красных
похожи на раны Христовы.
Перед глазами монашки
два всадника проскакали.
Цокот копыт сорвался
и замер. Затрепетала
грудь под холщовой рубашкой,
взгляд утонул за холмами,
застывшими в темных далях,
и сердце из меда и мяты
дрогнуло и разбилось.
369

Как тянется вверх равнина!
Как яростно солнце сияет!
Какие бурные реки
струятся в мечтах потаенных!
Но снова молча склонилась
она над своими цветами,
а ветер играет со светом
в квадратиках шахматной шторы
над сонными стеклами окон.
1960 г. Перевод И. Тыняновой
Неверная жена
Да, я увел ее к реке,
думал я - она невинна,
но она - жена другого.
Это было в праздник Сант-Яго,
и даже нехотя как-то.
Когда фонари погасли
и песни сверчков загорелись.
На последнем глухом перекрестке
я тронул уснувшие груди,
и они расцвели мне навстречу,
как белые гроздья жасмина.
Крахмал ее нижней юбки
мне уши наполнил звоном,
как лист хрустящего шелка
под десятью ножами.
370

/Тр
Я снял мой шелковый галстук.
Она сняла свое платье.
Я снял ремень и револьвер.
Она - все четыре корсажа.
Была ее гладкая кожа
нежней жемчугов и лилий,
светлее луны сиянья,
разлившегося по стеклам.
Она от меня ускользала,
и, как рыбы, попавшие в сети,
ее белые ноги бились
в свете луны холодном.
Я мчался этою ночью
по лучшей в мире дороге,
на кобылке из перламутра,
забыв про узду и стремя.
Как мужчина, храню я в тайне
то, что она мне сказала.
Разум меня заставляет
быть как можно скромнее.
ол
Деревья выросли выше,
потонув в потемневшем небе;
горизонт за рекой залаял с?
сотней собачьих глоток.
г
За колючим кустом ежевики, £
у реки, в камышах высоких, с°
ее тяжелые косы f
на мокром песке разметал я. —
So
37/

Всю в песке от моих поцелуев
от реки я увел ее в город.
А острые листья кувшинок
сражались с поднявшимся ветром.
Я поступил как должно.
Как истый цыган. Подарил ей
шкатулку для рукоделья,
большую, из рыжего шелка,
и не стал я в нее влюбляться:
она ведь - жена другого,
а сказала мне, что невинна,
когда мы к реке ходили.
1960 г Перевод И. Тыняновой.
Неверная жена
Я думал, она одинока,
когда на берег со мною
она пошла, — а выходит,
что был я с мужней женою.
Та ночь была ночь Сант-Яго,
и это не я затеял.
Едва фонари погасли,
сверчки полыхнули в темень.
Её дремавшие груди
на выходе из селенья
прянули мне в ладони
гроздями свежей сирени.
372

щ
Её крахмальные юбки
меня в тиши оглушали,
словно бы десять лезвий <j?
скользили по шёлку шали. ^
Стряхнув серебро, деревья f
взмывали в небо, как свечи, Í
и лаял в тысячу глоток ?
глухой горизонт в заречье. f
(°
ТУ
<^>
Продравшись сквозь ежевику,
сквозь камыш и крушину, s
я выемку сделал — и принял
распавшихся кос лавину.
Я галстук снял, а она
юбки свои и браслеты,
я снял ремень с кобурой,
она — четыре корсета.
Ни раковины, ни нарды
с её не сравнятся кожей,
так и луна не мерцает
на окнах ночью погожей.
Бёдра её ускользали,
как спугнутые форели,
то источали мерцанье,
то мертвенно цепенели.
По лучшей в мире дороге
скакал я из ночи в утро
без шпор и удил на крепкой
кобылке из перламутра.
373

Шептала она такое,
о чём умолчит мужчина.
Совесть моя велит мне
вести себя благочинно.
Её увёл я от плёса
всю в поцелуях и в тине.
Под свежим утренним ветром
кувшинки шпаги скрестили.
Я вёл себя, как подобает
цыгану из древнего рода,
и подарил ей шкатулку,
атласную, цвета мёда,
но только в неё влюбляться
тогда у реки не стал я:
зачем говорить ей было
замужней - что холостая...
Перевод П. Грушко
Романс о черной печали
Ищут зарю петухи,
Землю мучительно роя,
Когда спускается с гор
Во мрак Соледад Монтойя.
Желтая медь - ее тело -
Веет пустыней и тьмою.
Груди ее - наковальни -
Круглыми песнями ноют.
- Что, Соледад, тебе нужно?
Одна ты? Время ночное.
ЗРП

I UL^UJ ЛСОЫЛ^
- Мне нужно то, что мне нужно.
Оставь ты меня в покое!
Я знаю, чего искать мне:
Себя, веселье былое.
- О Соледад, мое горе!
Взбесившись, злая кобыла
Мчится и падает в море,
И море - ее могила.
- Не говори мне о море! £
Ведь травы черной печали "j[
Растут на земле маслин,
Где листья шумят ночами.
- О Соледад, ты печаль,
Сама печаль и страданье!
Ты плачешь лимонным соком,
Едким от дней ожиданья.
- Печаль? Бегу, обезумев,
В путь незнакомый и дальний.
По полу тянутся косы
От кухни до самой спальни.
Печаль? Я нынче оделась
Углем, и мглою, и мраком,
О, свежесть моих сорочек!
О, юбки мои из мака!
- Омойся водой голубой
И сердце оставь в покое.
Усни, моя Соледад,
Усни, Соледад Монтойя!
Внизу напевают реки -
Качели листвы и ветра.
СЭО
3?5

Вверху обновленный месяц
Увенчан тыквенным цветом.
О, злая печаль цыганок,
Всегда заветные недра,
Печаль сокрытого русла
И медленного рассвета!
1944 г. Перевод В. Парнаха
Сан-Мигель
(Гранада)
С подсолнухами в корзинах
Проходят шагом упорным
Мулы и тени от мулов
горы, и в горы, и в горы.
Огромной тьмою в ущельях
У них окутаны взоры.
В глубинах воздуха тихо
Скрипят соленые зори.
Белея мулами, небо
Закрыло ртутные очи,
Даруя застывшей тени
Предсмертный вздох одиночеств.
Воды, безумные воды
У горных черных отрогов
Внезапно оделись в холод,
Чтобы никто их не трогал.
376

Красуясь стройнейшим станом,
Сияющим фонарями,
В своем алькове на башне
Возник Сан-Мигель над нами.
Архистратиг прирученный,
Тешась притворством невинным,
Пылает сладостным гневом
В неистовстве соловьином.
Благоухая духами,
Чуждый цветущим жасминам,
Эфеб трех тысяч ночей,
Поет он в стекле старинном.
*
Море на всем побережье
Пляшет поэму балконов.
Заливы луны пустеют
И оглашаются звоном.
Грызя подсолнухи, входят
Работницы из округи.
Подобно медным планетам,
Крутые бедра округлы.
Являются кабальеро
И дамы с профилем юным,
Темнеющие в томленье
По соловьиным канунам.
377
ел
So

И сам епископ манильской,
Слепой, шафранный и хворый,
В изнеможенье служит
Мессу для дам и сеньоров.
*
Сверкая шелками юбок,
Усыпанных жемчугами,
В своем алькове на башне
Мигель почиет над нами, -
Мигель, король гемисферы,
Властитель нечетных чисел,
В берберском великолепье
Взываний, террас и высей.
1944г Перевод В. Парнаха
Сан-Габриэль
(Севилья)
I
Отрок с большими глазами.
Стройный, красивый и гибкий,
Светлый, как яблоки ночью,
Сильный, но с грустной улыбкой,
Нервный, как блеск серебристый,
Бродит по улице тихо.
Лаком сверкая, ботинки,
Ритмично, в два такта, четко
378

Ломают воздух лилейный
В трауре ночи короткой.
На побережье морском
Нет ему равных - ни пальмы,
Ни властелина в короне.
Ни в небе звезды опальной.
Если он голову склонит
На грудь из яшмы зеленой,
То ночь средь равнины хочет
Стать на колени с поклоном.
Архангела Габриэля
Славят гитарой певучей,
Он укротитель голубок
И недруг ивы плакучей.
- Святой Габриэль! Ребенок
Во чреве матери плачет.
Не позабудь, что цыгане
Тебе подарили платье.
II
Анунсьасьон де лос Рейес,
Окутана лунным светом,
Дверь открывает сиянью,
Идущему к ней с приветом.
Святой Габриэль-архангел
С улыбкой, с лилией белой,
Как правнук древней Хиральды,
Явился к ней, оробелой.
/Тр.
ul^u) лсоыл^е^
So
379

В его расшитом жилете
Сверчкам полевым приволье,
А звезды ночи трепещут,
Как колокольчики в поле.
- Святой Габриэль, мне сердце
Пронзила радость тройная.
Твой блеск на меня жасмином
Веет, лицо охлаждая.
- Спаси тебя Бог, Анунсьасьон,
Чудесная ты смуглянка.
Твой мальчик будет нежнее,
Чем бриз морской спозаранку.
- Святой Габриэль-архангел,
Всей жизни моей отрада!
Тебе из гвоздики кресло
Сплести я была бы рада.
- Храни тебя Бог, Анунсьасьон,
Ты в бедности осиянна,
У сына под сердцем будут
И родинка, и три раны.
- Святой Габриэль-архангел,
Всей жизни моей ты радость!
В груди у меня струится
Теплом молочная сладость.
- Храни тебя Бог, Анунсьасьон.
Стань матерью ста династий.
380

Твои глаза освещают
Пути ездокам в ненастье.
Поет чудесный младенец
У матери изумленной.
Трепещут в ротике детском
Три дольки - миндаль зеленый.
Святой Габриэль восходит
На небо сквозь горний воздух.
Цветы бессмертники ярко
Сияют в полночных звездах.
1960 г. Перевод М. Зенкевича
Арест Антоньито эль Камборьо
на Севильской дороге
Антоньо Торрес Эредья -
Камборьо по росту и виду -
Шагает с ивовой палкой
В Севилью, где нынче коррида.
Смуглее луны зеленой,
Он чинно и важно шагает;
Его вороненые кудри
Глаза ему закрывают.
38/

Беспечный, на полдороге
Нарезав лимонов спелых,
Он ими швырялся в воду.
Ее золотою сделав.
Беспечный, на полдороге
Он взят был почти задаром;
Ему закрутили руки
Крест-накрест назад жандармы.
День медленно отступает,
Как тореадор; небрежно
Плащом перебросил вечер
И машет им над побережьем.
Оливы давно томятся
И жаждут ночной прохлады,
И бриз к ним летит, как всадник,
И горы ему - не преграды.
Антоньо Торрес Эредья -
Камборьо по росту и виду -
Среди пяти треуголок
Идет, стерпевши обиду
Антоньо, тебя подменили?
Ведь, будь ты Камборьо вправду,
Здесь сразу б пять струй кровавых
Фонтаном брызнули кряду!
382.

Нет, не цыганский сын ты,
Не настоящий Камборьо!
Видно, цыган не стало -
А знали бесстрашных горы.
Ножи их покрыты пылью,
Ненужные год от года...
Его под вечер, в девять,
Встречают тюремные своды.
Меж тем лимонад жандармы
Пьют и вкушают отдых.
Его под вечер, в девять,
Скрывают тюремные своды.
Меж тем отливает небо,
Как конский круп после бега.
1940 г. Перевод Н. Асеева
Смерть Антоньито эль Камборьо
Голосом смерти нарушен
мир твой, Гвадалквивир.
Голосом смерти задушен
тот голос, что ярче гвоздик.
Словно дикий кабан, в их ноги
вонзал он зубы свои.
383

Он бился, покрытый пеной,
как в бурном море дельфин.
Алой вражеской кровью
он свой алый галстук смочил.
Но четырем кинжалам
Ему пришлось уступить.
Когда река застонала,
как раненный звездами бык,
и над нею, как плащ тореро,
вечер в левкоях повис,
был голосом смерти нарушен
мир твой, Гвадалквивир.
- Антонио Торрес Эредиа,
храбрых Камборьо сын,
смуглый, как лунные ночи,
с голосом ярче гвоздик, -
кто лишил тебя жизни,
там, где льется Гвадалквивир?
- Четыре двоюродных брата,
родом из Бенамехи.
Все, что имел я в жизни,
не давало покою им:
медальоны слоновой кости
и сафьяновые сапоги,
моя кожа смуглей оливы,
душистая, как жасмин.
- Ах, Антоньито эль Камборьо,
ты рос, как растут цветы!
384

Вспомни о матери Божьей,
настал твой последний миг.
- Ах, Федерико Гарсиа,
жандармов сюда позови!
Тело мое склонилось,
словно под ветром тростник.
Захлебнулся он трижды кровью,
но голову не опустил.
Такой золотой монетки
на свете на всем не найти!
Ласково стройный ангел
подушку ему подложил,
и, зардевшись румянцем заката,
два другие свечу зажгли.
И когда предатели-братья
достигли Бенамехи,
был голосом смерти потушен
свет твой, Гвадалквивир.
1960 г. Перевод И. Тыняновой
Умерший от любви
- Что это ярко так светит
Сверху большой галереи?
- Одиннадцать, сын мой, пробило
Закрой же дверь поскорее.
- Мне прямо в глаза сверкнули
Четыря огня лучистых.
385
13-2054

- А может, вверху там люди
Посуду медную чистят.
Блестит на ущербе месяц
Серебряной долькой чесночной.
Окутав желтые башни
Желтой вуалью полночной.
А ночь в испуге стучится
В стекла высоких балконов,
Ее преследуют лаем
Сотни собак разъяренных,
И пахнет вином и амброй
Ряд галерей затемненных.
*
Вдали голоса глухие,
Шум ветра в речной осоке
Звучали под звездной аркой,
Раскинутой в небе высоко.
Быки и розы уснули,
И только ярче пожара
Четыре огня взывали,
Как святой Георгий, яро.
А женщины молодые
Во тьме томились, грустили
От горькой и острой боли,
Как стебли срезанных лилий.
386

Косу распустив, старухи
Пред гребнями гор скалистых
Плакали и причитали
Тягуче и голосисто.
Тьму на квадраты разбили
Фасады домов беленых.
Цыгане и серафимы
Играли на аккордеонах.
- Пускай узнают сеньоры
О том, что я умер, мама.
Пусть с Юга летят на Север
Синие телеграммы.
Семь криков, семь струек крови,
Семь маков махрово-алых
Затмили мутные луны
В темных салонах и залах.
Всплеском венков разноцветных,
Заломленных рук, воздетых,
Гневное море проклятий
Вдруг загремело где-то.
И небо хлопнуло гулко,
И лес зашумел в печали,
А с галерей высоких
Огни во мраке взывали.
1960 г. Перевод М. Зенкевича
/Tpi
и-^иоогсг>ыл^
<^С>
36?

Романс об испанской жандармерии
Черные, черные кони,
Черная, черная сила.
Плащи закапаны воском,
j Плащи жандармов в чернилах.
^ Жандармы не могут плакать:
^5 У них свинцовые рыла,
^ Их сердце покрыто лаком.
Они заезжают с тыла.
¿ Горбатые и ночные!
5 От них возникает стужа,
5 Резиновое молчанье,
Песчаный, пустынный ужас.
Они проезжают всюду,
И рвется из них наружу
Астрономический бред -
Призраки сабель и ружей.
О, цыганская столица!
За углом столпотворенье,
Желтая луна, и тыква,
И вишневое варенье.
О, цыганская столица!
Не забыть тебя в разлуке,
Город башен из корицы.
Город мускуса и муки!
388

ГТр
IK^AJO CMAJHJ/JZs
CÍO
o
Спустились потёмки ночи,
(ночи, о ночи, ночеры).
Цыганы в кузницах черных
Ковали солнца и стрелы.
Израненный конь заржал, ?
Стучась в ворота и двери. s
Стеклянный петух запел ^
В Хересе де ла Фронтера. ?
Из-за угла нагишом "^
Внезапно явились ветры
Ночи, серебряной ночи, ?
(ночи, о ночи, ночеры).
Мария и Сан-Хосе
Ищут свои кастаньеты.
Скорее, скорее к цыганам!
У наших цыган их нет ли?
В пышном серебряном платье,
С подвесками из миндалин,
Нарядней жены алькальда,
Мария идет в печали.
Хосе в атласной одежде
Машет рукою цыганам,
и сзади Педро Домек
И три персидских султана.
Впал в забытье полумесяц.
Застыв, как дремлющий аист.
Знамена и фонари
389

Над кровлями заметались.
Тени бескостных танцовщиц
Рыдают пред зеркалами.
В Хересе де ла Фронтера
Тени, и влага, и пламя.
О, цыганская столица!
Запирай скорее двери.
Погаси огонь зеленый -
Едет, едет жандармерия!
О, цыганская столица!
Ты мне счастье, ты мне горе!
Без гребней для черных косм
Ты лежишь вдали от моря!
Они въезжают попарно
В город, средь праздничных шумов.
Бессмертниками шуршит
Каждый жандармский подсумок.
Они въезжают попарно -
Ноктюрны из парусины.
А в небе сверкают шпоры -
Блистательная витрина.
Город, не ведая страха,
Раскинулся беззаботно.
Сорок жандармов внезапно
Врезались клином в ворота.
390

ГТр.
ЛЛ^ЛД OM£JHJAJ&,
Os
Остановились часы.
Под испытующим взглядом
Старые крепкие вина
Прикинулись лимонадом.
От взлета протяжных воплей £
Все флюгера завертелись. <i
Кони и сабли срезают ?
И топчут летнюю прелесть. ?
По улицам, в полумраке, "^
Мчатся цыганки и ветры. <j
Несутся сонные кони, ?
Бренчат мониста, монеты.
В горных проулках возникли
Плащи неистовых конниц,
И за беглянками хлещут
Вихри безжалостных ножниц.
У Вифлеемских ворот
Толпой собрались цыгане.
Хосе хоронит смуглянку,
А сам измучен, изранен.
Всю ночь винтовки жандармов,
Всю ночь упрямо звенят там.
Мария дает лекарство -
Слюну звезды - цыганятам.
Но дальше скачут жандармы.
От них костры и сожженья,
И в юной своей красе
39/

Сгорает воображенье.
У Росы де лос Камборьос
Отрезаны обе груди,
Они лежат на подносе,
Взывая к небу и людям.
Других беглянок жандармы
Ловят за длинные косы,
И вспыхивают повсюду
Выстрелы - черные розы.
Все черепичные крыши
Уже зацветают в далях,
И плечи зари прохладной
Каменным профилем встали.
О, цыганская столица!
Удаляются жандармы
Сквозь туннели тишины.
А вокруг тебя пожары.
Кто хоть раз тебя увидел,
По тебе всегда томится.
Ты во мне живое сердце,
О, цыганская столица!
1939 г. Перевод В. Парнаха
392

Романс об испанской жандармерии
Кони черны и подковы,
цокающие жестко,
а на плащах мерцают
пятна чернил и воска.
Едут, свинцовоголовы,
едут, одеты мраком.
Плакать они не могут:
души покрыты лаком.
Горбатые и ночные,
там, где они проезжают,
смола тишины сочится
и страха песчинки жалят.
Едут, куда им надо,
и прозревают, грезя,
прихоти пистолетной
призрачные созвездья.
Старинный цыганский город!
Флажки, флюгера, деревья.
В небе луна наливная,
тыква с вишневым вареньем.
Кто видел, тот не забудет
кровель твоих очертанья,
город коричных башен,
мускуса и отчаянья.
393

Ноченьки-ночки-ночи
вкрадчивый сумрак льется.
В кузнях своих цыгане
стрелы куют и солнца.
Раненый конь стучится
в каждую дверь - отворите!
В Хересе-де-ла-Фронтера
стеклянных кочетов крики.
За угол твой, внезапность,
ветер сейчас заскочит,
голый в серебряном мраке
ноченьки-ночки-ночи.
Иосиф с девой Марией,
празднично разодеты,
зашли к цыганам - забрать
забытые кастаньеты.
Мария что алькальдеса
нарядом своим и статью:
из миндаля ее бусы,
фольгой сияет платье.
Иосиф свой плащ колышет
движеньями рук и стана.
В их свите - Педро Домек
и три персидских султана.
Не полумесяц в небе -
аист во сне застывший.
В фонарики и штандарты
оделись плоские крыши.
394

По отраженьям тоскуют
стайки безбедрых плясуний
В Хересе-де-ла-Фронтера
влажная мгла новолунья.
Старинный цыганский город! ?
Флажки, флюгера, деревья... £
Гаси зеленые луны - *■
вот-вот войдет жандармерия! _£
Лежишь ты вдали от моря, &¡
такой беспечный и древний. <^2
Люди, скорей уходите - *
не знать кудрям его гребней.
Попарно из тьмы въезжают
жандармы в праздничный город.
Теснится в их патронташах
бессмертника сиплый шорох.
Попарно из тьмы въезжают,
и ночь в их плащах двоится.
И шпорами за витриной
звезды спешат притвориться.
Двери на двери множил
город, не зная страха.
И сорок жандармов стали
в них вырастать из мрака.
Маятники застыли,
в бутылях хмарью осенней
коньяк прикинулся - только б
не вызывать подозрений.
/Tpi
>U^>UJDtCe>UU^
Os
395

Стая протяжных воплей
реет над флюгерами.
Сабли кромсают ветер,
что под копыта прянул.
Старухи мечутся между
уличным светом и тенью -
сонных коней выводят,
тащат кубышки денег.
Вверх мостовыми крутыми
едут жандармы, и, множась,
стелятся вслед за ними
беглые вихри ножниц.
Сходятся люди со скарбом
у Вифлеемской заставы.
Раненый сам, Иосиф
готовит ребенку саван.
Выстрелов острые вскрики
всю ночь темноту бичуют.
Дева Мария детишек
звездною слюнкой врачует.
Но едут вперед жандармы,
сея огонь по дороге -
даже на обнаженном
воображенье ожоги.
Роса Камборьо из двери
смотрит, обезголосев:
срезанные ее груди
у ног стоят на подносе.
396

От собственных кос иные
девушки убегали,
а воздух вослед взрывался
розами с запахом гари.
Когда в черепках все кровли
ничком на земле лежали,
на каменных очертаньях
плечи зари задрожали.
Старинный цыганский город!
Жандармы двумя рядами
в тоннель тишины уходят,
а ты облачился в пламя.
Старинный цыганский город!
Он скрылся, в огне не канув,
за лобной костью моею.
Игра луны и барханов.
1976 г. Перевод М. Самаева
Шутка дона Педро, едущего на коне
Романс с лагунами
По узкой тропинке
ехал дон Педро.
Ах, как рыдал он,
наш кабальеро!
Он ехал на легком
коне без уздечки,
в поисках хлеба
и поцелуя.
/Тр
Ifi^AJO OM£JHJAJ&,
39?

Всем окнам у ветра
узнать хотелось,
о чем он так плачет,
наш кабальеро.
Лагуна первая
Под водою
текут слова.
На воде
плывет луна,
купается, а другой завидно:
та высоко!
На берегу
мальчик видит
обе луны и просит:
- Полночь, ударь в тарелки!
Продолжение
И вот в далекий город
приехал дон Педро.
Тот город стеной закрыли
высокие кедры.
То Вифлеем? В воздухе
запах мяты и розмарина,
сверкают крыши плоские,
облака. Дон Педро едет
под арками разбитыми.
Старик и две горожанки
с подсвечниками литыми
выходят ему навстречу.
398

- Нет, - говорят тополя.
А соловей: - Посмотрим.
Лагуна вторая
Под водою
текут слова.
Над кудрявой водою
птиц и огней круженье.
Свидетели, спрятанные в камышах,
знают, чего не хватает.
Сон ясный, бесцельный сон
деревянного тела гитары.
Продолжение
По ровной прямой дороге
старик и две горожанки
с подсвечниками литыми
на кладбище плетутся.
Среди цветущих шафранов
они нашли останки
лошади бедной дона Педро.
Вечера тайный голос
тихо вздыхает в небе.
Единорог одиночества
свой рог о стекло разбивает.
Большой далекий город
уже догорает,
и человек, рыдая,
проходит земли.
Звезда на Севере.
Моряк на Юге.
399
Os

°s
Лагуна последняя
Под водою
лежат слова.
Нить голосов затерянных.
Над холодным цветком
дон Педро - забытый,
ай! - играет с лягушками.
1960 г. Перевод М. Павловой
Фамарь и Амнон
Над безысходной пустыней
в небе луна возникала,
а лето сеяло щедро
вопли огня и шакалов.
Над кровлями и садами
звенели медные струны.
Близился ветер кудрявый
с блеяньем золоторунным.
Дрожа от белых сверканий,
словно от острых ожогов,
в рубцах, и шрамах, и ранах
предстала земля пророков.
Под звон кифар облуненных
и ледяных тамбуринов
Фамари мнилось, что в горле
у ней напев серафимов.

fTpi
ел
cío
Порыв несравненной пальмы,
тело желало весь вечер
снега на жгучий живот, о>
града на твердые плечи.
Фамарь стояла и пела
на плоской крыше нагая.
Пять прохладных голубок
играли ее ногами. ^
Амнон глядел исступленно <¿
и слушал с террасы пенье,
и зыбилась борода,
и плоть закипала в пене.
Его нагота, сияя,
вся напряглась и дрожала,
подобно стреле, вонзившей
свое звенящее жало.
Луну, круглевшую близко,
Амнон созерцал в тумане,
и на луне он увидел
твердые груди Фамари.
В четвертом часу утра
Амнон простерся на ложе.
Под взором его крылатым
вся спальня прониклась дрожью.
Свет погребает селенья
в рыжих песках меланхолий
401

иль открывает внезапно
кораллы роз и магнолий.
От влаги, сжатой в кувшинах,
глубже молчанье алькова.
На мшистых стволах деревьев
поет набухшая кобра.
Амнон на свежих подушках
томится и стонет злобно.
Его сожженное тело
покрыто плющом озноба.
Фамарь вступила безмолвно
в молчанье опочивальни,
стеклянной, как синь Дуная,
и полной отблесков дальних.
- Фамарь! Зачерни мне очи
зарею, жгучей до боли!
Кровь моя ткет ручейками
узор на твоем подоле.
- Брат! Оставь меня в покое!
Ведь плечам твои лобзанья -
злые вихри, злые осы
в хоре едкого жужжанья.
- Фамарь! В грудях твоих статных
две рыбы, как две угрозы.
А в пальцах твоей звучанье
навек заточенной розы.
402

fTp.
ел
Сто царских коней заржало
за каменною оградой.
Борется с натиском солнца
тонкость лозы виноградной. ?
Амнон хватает Фамарь, \
рвет на ней тонкие ткани. \
Кораллы теплые чертят f
карту ручьев и страдании. "^
о
О, как загремели вопли! ?
Сколько разразилось жалоб,
сколько разодралось туник
и залязгало кинжалов!
По ступеням скорбных лестниц
вверх и вниз несутся слуги.
Под медлительною тучей
замелькали вихри, слухи.
Над госпожою рыдают
девы-цыганки в смятенье,
сбирая бережно капли
растерзанного цветенья.
В недрах дворца покраснели
белые ткани и спальни.
От звуков теплой зари
преображаются пальмы.
403

ор
Насильник вскочил на лошадь
и мчится, остервенелый,
а негры с дозорных башен
мечут вслед ему стрелы.
Четыре звонких подковы -
j уже глухие удары.
g"> И перерезал Давид
5 струны любимой кифары.
JQ—
о)
* 1944 г. Перевод В. Парнаха
СП

0<ЛЛ^ЛЛЛЛ<^*>и1иЬ[Л^[А^

Наталья Малиновская
TloSsAMU СО АнЛЛ^ЛЛ**\АМ*
О замысле самой знаменитой своей книги Лорка
впервые упоминает в письме другу весной 1923 г., но
только спустя пять лет, в июле 1928 г., сборник вышел в
мадридском издательстве «Ревиста де Оксиденте» под
названием «Первое цыганское романсеро» с титульной
датировкой 1924-1927. При жизни поэта вышли шесть
изданий книги. В третьем (1933) он снял слово «первое».
Что означает это определение? Что за «первым»
должно было последовать «второе» или, по крайней мере,
«расширенное и дополненное издание»? Об этом нет ни
документальных, ни мемуарных свидетельств. Известно
только, что второе издание (1929) Лорка собирался
дополнить еще тремя романсами: «Я их сейчас пишу», -
сообщает он в письме. Какие тексты он имел в виду,
остается неясным - в архиве неизданных романсов нет.
Только в мартовском письме X. Гильену 1926 г. есть
упоминание о «Романсе об избитом цыганенке» - он
завершен и более того: поэт им доволен. Странно одно,
Лорка не послал Гильену романс, как делал обычно, и даже
не пообещал, что пришлет1.
0 том, что второе «Цыганское романсеро» Лорка
писать и не собирался, свидетельствуют многочисленные,
начиная с 1927 г., и настойчивые высказывания: «Я не
цыган, цыгане - только тема», и т. п. Лорка пишет об
этом в письмах, непременно говорит в интервью, в
лекциях и вообще при всяком удобном и неудобном случае.
1 Не надо путать этот лишь однажды упомянутый романс
с песней, завершающей «Сцену с подполковником
жандармерии», - песней, а не романсом.
"К>7

И даже отказывается от предложения Хорхе Гилье-
на опубликовать что-нибудь из романсов в его журнале:
«Не сейчас. Может быть, позже».
Возможно, определение «первое» в названии книги
действительно, как предполагает Марио Эрнандес,
означает просто «впервые» - это первые романсы о цыганах.
До Лорки цыгане не становились романсовыми героями.
Жанровая традиция предписывала романсу других
протагонистов - доблестных воинов и мятежных графов,
мучеников долга, чести или любви.
В романсах Лорки нет ни подвигов, ни исторических
лиц, ни событий, перекраивающих карту полуострова.
Мир, сотворенный в «Цыганском романсеро», далек от
героики и пафоса. Он сумрачен, тревожен, исполнен
тайны, прекрасен и хрупок. Но это мир, цельный мир со
своей логикой - логикой сказки, своими законами -
законами трагедии, своими понятиями о счастье, чести и
воле. И своими героями - это цыгане. Лорка объясняет:
«Моя книга, хоть и названа «цыганской», на самом деле
поэма об Андалузии. Я назвал ее «цыганской» потому,
что цыгане - самое благородное и глубокое на моей
родине, это ее аристократия, хранители огня, крови и речи.
Цыгане - маска Андалузии, табу, которым обозначена ее
глубина».
Однако помимо поэтических оснований для выбора
героев, у Лорки были и другие: андалузские цыгане -
признанные хранители романсовой традиции. Это они
на протяжении пяти веков сохраняли, передавая из уст в
уста, из поколения в поколение, древнейшие варианты
испанских народных романсов. Есть многочисленные
свидетельства, что издавна цыгане наряду с сигирийями
пели романсы. А в 1920 г. знаток, ценитель и
исследователь старинных романсов Рамон Менендес Пидаль спе-
+08

ria^^AsiAjbsu r4o^AJiAJKj)X)CxJusu
циально приезжал в Гранаду записывать романсы,
сохранившиеся в устной традиции, и работал в основном
в цыганском квартале Сакро-Монте. А
И не случайно его провожатым по Альбайсину и Са- £
кро-Монте стал Лорка. Наверняка таково было желание Í
молодого поэта. Ведь о его любви к фольклору свиде- р
тельствует один из самых ранних замыслов, объявлен- £
ный на обложке его первой книги «Впечатления и пейза- £
жи» (1918) - «Тонады гранадской долины (Антология "У
народных песен)». Итак, молодой поэт помогает учено- f
му в работе. Сохранились его собственноручные записи
для Пидаля романса о Фамари («Altamare») - именно от
цыган, романса о графине «с голоса Исабель Гарсии 35-ти
лет в Гранаде на площади Марианы», романсов о Хери-
нельдо и доне Буэсо. Сестра поэта свидетельствует, что
Пидаль сам записал несколько романсов с голоса их
служанки Пакиты и не раз с удовольствием слушал, как
Лорка поет старинные романсы.
Однако спустя несколько лет, с восхищением
упомянув в своем фундаментальном труде «Испанское роман-
серо. Теория и история» о недавнем обращении к
старинному жанру - «Цыганском романсеро», Пидаль не
удержался от сожалений: «Воображение поэта, увы, не
обратилось к иным темам, а ведь тема в поэзии - вещь
немаловажная». Пидаль так и не смог признать за
цыганами прав протагонистов в своем любимом жанре. Но
тем не менее знаменательно совпадение: собранная Пи-
далем великолепная антология «Новое цветение
старинных романсов», плод долголетнего труда, увидела свет
в один год с «Цыганским романсеро».
Когда Лорка входил в литературу, испанская
фольклористика уже завоевывала свое ныне никем не
оспариваемое первенство. Трудами Агустина Дурана, Франси-
409

ско Родригеса Марина и Антонио Мачадо-и-Альвареса
(отца Антонио Мачадо) был накоплен, частично
систематизирован и издан богатейший материал (еще в 1799 г.
под названием «Песни под гитару» появилось собрание
андалузского песенного фольклора двух последних
столетий, а затем, в 1843 г., - многотомное издание
романсов).
Новую страницу не только испанской, но и
европейской фольклористики открыл Менендес Пидаль. В 1919г.
прозвучала его знаменитая лекция2 о древнейшей
испанской лирике с примерами фольклорных строк (виль-
янсико), вычлененных из авторских композиций, и стало
ясно, что не только в Галисии, но и в Кастилии, и в Ан-
i далузии существовала лирическая поэзия,
современника- ца и даже предшественница эпоса. (Через четверть века
догадку Пидаля блистательно подтвердят исследователи
арабо-андалузской поэзии - и родина Лорки станет
официально признанной родиной европейской лирики. Об
этом ему не суждено было узнать, но поразительна ин-
\туиция поэта: его проект - публикация антологии арабо-
андалузской поэзии и создание в Гранаде библиотеки
I арабо-андалузской литературы - осуществится в пяти-
I десятые годы, и его родной город и гранадский Центр
J исследования арабо-андалузской литературы станут
I меккой для исследователей «ранней весны европейской
[ поэзии».) Так что встреча в 1920 г. ученого и поэта,
несомненно, обогатила обоих. А для Лорки, возможно, то-
2 Лекция о древнейшей испанской лирической поэзии
была прочитана в мадридском Атенее осенью 1919 г. и вскоре
вышла в издательстве Атенея брошюрой, которая, по всей
вероятности, попала поэту в руки, так как в лекции о Гонгоре он
приводит цитату из лекции Пидаля.

ria^^a^AJb^u Мя^ил>ьоис4сй^9и
гда переменился ракурс восприятия - и песни,
привычные с детства и родные, как сад за окном, встали в один
ряд с Гомером и Данте. А
Увлечение фольклористикой (а не только фолькло- £
ром) оказалось прочным и не прошло с годами. Осенью I
1926 г., когда складывались в книгу его собственные ро- (°
мансы, Лорка известил своего друга Мельчора Фернан- С
деса Альмагро о том, что собирается составлять антоло- р
гию народных песен и романсов, но лишь 1931 г. занял- "J
ся этим вплотную и аранжировал для певицы Анхенти- F
ниты несколько народных песен. Правда, обещанная
антология так и не собралась, но все же осталась
пластинка с записями Архентиниты, которой аккомпанировал
Лорка.
Поэту, конечно же, были хорошо известны все
собрания романсов и песен, какие только существовали, - они
стояли на полках родительской библиотеки, причем, не
только собственно филологические издания. Скорее всего,
первой настольной книгой Федерико стал том «Испанских
песен» композитора и музыковеда Фелипе Педреля -
антология с музыкальными иллюстрациями (ведь песня
поется, а без мелодии - это бесплотный и бесцветный
листок гербария). К счастью, Лорка получил хорошее
музыкальное образование и мог в полной мере воспринять
непреложное и органичное единство слова и музыки в
фольклоре. Ведь он начинал как музыкант, и Мануэль де
Фалья, слушая фортепьянные импровизации своего
молодого друга, иногда все же жалел (хотя высоко ценил его
поэзию), что Федерико не стал композитором.
Лорка прекрасно знал песенный фольклор всего
полуострова, причем, на профессиональном уровне. В
Студенческой Резиденции Лорка часто садился за рояль
<ш

и, напев не самый известный вариант какой-нибудь
народной песни, спрашивал: «Где ее так поют?» Не
услышав ответа, отвечал сам и пел ту же песню по-другому:
«А вот так ее поют у нас в горах!» А затем - еще один
вариант, и еще, и еще. Не всякий знаток брался разгадывать
его песенные загадки, хотя отгадчиков в Студенческой
Резиденции было немало - именно в те годы начались
фольклорные экспедиции за песнями по всему
полуострову (до Пидаля считалось, что Кастилия в отличие от
Андалузии бедна песнями, хоть и богата романсами).
Отцы-основатели Свободного Института
Просвещения и Резиденции сами благоговейно любили фольклор
и считали своим долгом приобщить своих
воспитанников к миру народной культуры. Трогательная деталь:
оконные шторы для Студенческой Резиденции ее
попечители заказали сельским мастерицам, причем, в самых
глухих селеньях, и старухи соткали их на домашних
станках по старинным образцам. Остается добавить, что
\ долгое время одним из попечителей Резиденции был все
тот же Менендес Пидаль. И, естественно, он сам часто
читал там лекции и приглашал для чтения коротких кур-
I сов своих испанских и зарубежных коллег. Он привел в
1 Резиденцию Эдуардо Мартинеса Торнера, издавшего в
/ 1920 г. «Музыкальный песенник астурийской лирики»,
и содействовал публикациям в издательстве Резиденции
его нового сборника в 1924 г. и в 1922 г. «Музыкального
песенника» Фелипе Педреля.
Конечно, книги и атмосфера Резиденции значили
много, но все же любовь и знание фольклора для Лорки
начались не с книг, а с колыбели, если не раньше. О
певцах и музыкантах в семье поэта и своих талантливых
предках в подробностях рассказали в мемуарах Франси-
т

ria~*<A^AJb$Ls гАа^лллмлъсклиэи
ско и Исабель Гарсиа Лорка3. Поэт был вскормлен
живой песенной традицией, и о тех, кто дал ему, ребенку,
«этот горестный песенный хлеб», благодарно вспомнил А
в лекции о колыбельных: «Это они - кормилицы, кухар- £
ки и судомойки - из века в век несут в богатые дома пе- t
сни, легенды и романсы; велика их заслуга! Это от них С
милых наших кормилиц, мы узнаем о Херинельдо, о до- ?
не Бернардо, о Фамари, о теруэльских любовниках; они г
пришли к нам издалека, по речным берегам, от самых р
верховий, спустились с гор, чтобы научить нас начаткам f
испанской истории и выжечь на сердце беспощадный
оттиск иберийской печати: «Один на свете, один до
смерти»4.
Романсеро означает «собрание романсов». Как жанр,
родственный европейской балладе, романс сложился в
испанской устной традиции к XV - началу XVI века,
когда установилась его форма - восьмисложный стих,
скрепленный ассонансом (повтором одной и той же
ударной гласной в конце каждой строки), и стал на века
фундаментом испанской поэзии. Романс, по выражению
X. Р. Хименеса, «русло испанской речи», оставался
живым жанром на всем протяжении испанской литературы,
и эта филологическая загадка в начале XX века стала
предметом исследования уже упомянутого Менендеса
Пидаля.
Лорка, вероятно, от самого Менендеса Пидаля уз-
3 Франсиско Гарсиа Лорка. Федерико и его мир. М.,
«Радуга», 1987: Isabel García Lorca. Recuerdos míos. Barcelona,
Tusquets editores, 2002.
4 Ф. Гарсиа Лорка. Самая печальная радость... М.,
«Прогресс», 1987, с. 70. Далее это издание обозначается «СПР».
*12>

нал, что в народной романсовой традиции
сосуществуют короткие версии, где сюжетный рисунок едва
проступает, как на старинной фреске, и длинные
обстоятельные варианты. Какие ближе к исторической правде,
какие старше и в чем собственно народное творчество?
Это сейчас, когда открытия Пидаля стали классикой
фольклористики, ход жанровой эволюции кажется
естественным и простым. Но представьте, что вы слышите
это впервые. Время эпоса кончалось. Становясь все
длиннее, он хирел и дробился - самые выразительные и
драматические его фрагменты становились романсами
и, несмотря на обрывочность, поначалу были понятны
всем (ибо с первого слова в памяти слушателей вставал
весь сюжет, и романсовый фрагмент занимал в нем свое
место). Но вместе с эпосом, который, размываясь,
уходил из народной памяти в небытие, списки и хроники,
забывался и эпический контекст: романс оставался без
истории - и пробелы заполняло воображение. Тогда
оказалось, что узнавать сюжет с первого слова и знать его
целиком совсем не обязательно и даже вовсе не нужно -
романс уже жил своей отдельной от эпоса жизнью,
обретая новое художественное достоинство:
фрагментарность становилась недосказанностью.
Однако прошел век-другой, и нашлись дотошные
клирики, вычитавшие в хрониках «закадровую»
историю романсового сюжета. Ощутив себя носителями
истины, они взялись за перо, дабы изложить таковую во
всех подробностях романсовым стихом. Так, много
позже, появились длинные версии5. Но если рядом с обсто-
5 Подробнее об этом см. в: Р. Менендес Пидаль.
Избранные произведения. М., Изд-во иностранной литературы, 1961,
с. 516-525.
4W

ria~*<A^AJb$Ls гАа^лллмлъсклиэи
ятельными, как донесение, творениями книжников
положить старинный список - часто невнятный,
туманный, начатый in medias res диалогом неведомо кого с кем А
и, кажется, случайно оборванным на полуслове (но нет, i
не случайно - традиция знает, где смолкать), то именно [
этой вариации откликнется чуткое к поэзии сердце. Не- £
досказанность завораживала. г
Все это с множеством примеров и подробностей L
Лорка узнал из первых рук - поблагодарим Менендеса "J
Пидаля не только за его научную проницательность, но р
и за то, что он оказался в нужное время в нужном месте
и сказал именно то, что молодому поэту необходимо
было услышать. Лорка блистательно усвоил его уроки и
уроки литературной эволюции.
Недосказанность, случайный и драгоценный дар
народного романса, стала зерном его будущей книги.
Такова была его творческая воля, его осознанный выбор,
начиная с хронологически первого романса о доне Педро,
где размытость сюжета и пропуски подчеркнуты
подзаголовком. Свидетельством тому и дробление романса на
главки с названиями и упомянутые во «Втором омуте»
закадровые персонажи - «те, кто знают историю
целиком», и чьи-то «голоса, затерявшиеся в иле».
В этом романсе авторский запрет на
последовательность и внятность событийного ряда подчеркнут. Позже,
в других романсах, Лорка сгладит акценты, но мы так и
не узнаем, что случилось с цыганкой в
«Сомнамбулическом романсе», с обреченным, с погибшим из-за любви,
не узнаем, что за горе у Соледад Монтойи и отчего
вспыхнула «Схватка». Недосказанность станет плотью и
кровью «Цыганского романсеро», основой, на которой
будет выткан размытый и в то же время пугающе
зримый, словно увиденный во сне сюжетный рисунок.
415

И вот что еще важно: именно недосказанность
удерживает романс на зыбкой грани песни и повествования,
а это равновесие Лорка считал одной из главных задач
«Романсеро». Казалось бы, он ставит перед собой чисто
профессиональную, сугубо литературную задачу,
намеревается доказать недоказуемую теорему Но нет - эта
гармония для Лорки была насущной необходимостью.
Куда вела интуитивно выбранная дорога, он еще не знал,
но это его дорога. (Выбери он другую, не было бы
театра Лорки.)
Традиционный испанский романс повествователен -
он вышел из эпопеи. Но стоило чуть сместить акценты,
как лирическое начало, подспудно существующее в
каждом повествовании, обнаруживало себя, романс
превращался в песню и назывался тогда лирическим.
Разделение четко держалось более пяти веков - от зарождения
жанра до «Цыганского романсеро». Лорка соединил
несоединимое.
Лирическая стихия, таящаяся в его повествовании,
так сильна, что ей нет нужды подчинять себе
повествование, - от нее исходит могучая энергия внутреннего
движения, всегда сдерживаемого, но тем более
напряженного. Повествование, обретая лирический накал и
сохранив если не сюжет, то ощущение сюжета,
становится в высшей степени драматическим. Зерна трагедии
зреют во всех романсах Лорки - и каждый может быть
развернут в сценическое действо. «Кровавая свадьба»,
«Иерма», «Донья Росита», «Дом Бернарды Альбы» -
все они родом из «Цыганского романсеро».
Но пока путь только начат. Еще не написана и
половина романсов, но равновесие повествования и лирики,
столь необходимое книге (и всему, что еще будет
создано), найдено. «Кажется, мне это удалось, - говорит Лор-
4/6

Ма^к^^лъзи Мй^лдл>ыл!слсли9ь
ка, - в «Сомнамбулическом романсе» есть полное
ощущение сюжета, но никто не знает, что же произошло, и
даже я сам, потому что поэтическая тайна остается тай- А
ной и для поэта, рассказывающего о ней». £
Фрагментарность, непроясненность сюжета, сплав t
повествования и лирики, все это нужно Лорке для во- (°
площения андалузского мифа. В письме Хорхе Гильену %
он объясняет другу свои намерения: «Я стремился к гар- f
монии цыганской мифологии с откровенной пошлостью р
теперешней жизни; получилось что-то странное, и, ка- F
жется, в этом есть какая-то новая красота». Конечно же,
речь не о цыганской мифологии как таковой - не о
мифологии народа, но о лоркианской мифологии
испанского Юга. Ведь и романс о луне, и «Пресьосу» он
называет совершенно определенно: «цыганский миф,
придуманный мною». «Цыганский», как мы уже знаем,
означает «андалузский».
Что же такое лоркианский миф? На обороте одной
из романсовых рукописей есть два списка. Один -
«мифологические романсы», другой - «цыганские».
Мифология - это романс о луне, «Пресьоса», «Олалья», «Фа-
марь». Цыганские - опять же романс о луне и романсы
об Антоньито эль Камборьо. Список, конечно, неполон,
и, видимо, многое еще просто не было написано.
Понятно, что к мифологическому ряду с не меньшими
основаниями можно отнести «Сан-Габриэля», романс о
жандармерии и даже небылицу о доне Педро, а к цыганским -
«Схватку». Но как быть с тем, что романс о луне
открывает оба списка и тем снимает противопоставление?
Равно как и фраза из письма к Гильену о «гармонии
цыганской мифологии с откровенной пошлостью
теперешней жизни».
14-2054

Две эти, казалось бы, несовместные стихии (как и те
две, условно говоря, литературные техники), сливаясь,
рождают книгу. И в «Сомнамбулическом романсе»
столько же мифа, сколько жизни и сна. Существование
рядом, на равных правах, казалось бы, несоединимого
делает мир Лорки поразительно напряженным.
Контраст выявляет взаимное тяготение разноприродных,
если не враждебных начал. Миф преображает
обыденность, которая вне мифа так убога и груба, что, кажется,
и не должна называться жизнью, но называется, и
недаром - ведь это из нее растет миф, а без нее, как ни
бейся, получится лишь химера. Но не только миф
преображает жизнь: растревоженная мифом, она меняется сама -
ему навстречу, а миф в преддверии столкновения
обретает взамен тумана четкий и зримый контур. Вот этот
миг зыбкого равновесия, готового рухнуть, миг
последнего тождества с собой - прежними, когда перемена
внутренне ясна и неотвратима, это последнее мгновенье и
останавливают романсы - канун горя, прозрения,
смерти. Поэтому в конце их всегда звучит интонация
прощания, и горестнее всего она в романсе о гибели
цыганского города.
Равнодействие мифа и реальности - вторая и тоже
главная задача Лорки в «Романсеро». В каждом романсе
книги, объясняет он, «миф сплетается с тем, что можно
было бы назвать реальностью, хотя это не совсем так,
ведь реальность, соприкоснувшись с мифом, становится
таинственнее самого мифа». Воистину так.
Можно привести множество фольклорных строк,
обыгранных и преображенных поэтом, - их будет так
много, что может показаться, что сам Лорка, в сущности,
ничего не написал. Можно вычленить метафорические
структуры - от гонгорианских до сюрреалистических -
+1в

Ыа^ькл^лъзи Мй^лдл>ч_^Т)слсли9ь
и посмотреть, как они выстраивают фольклорные
образы, сталкивая их со всеми пластами обыденности. И
наконец, можно, вглядываясь в каждое слово, отыскать ос- А
новы и первоисточники - библейские, античные, песен- Z
ные - и поразиться тому, как головокружительно лорки- Е
анская метафора перекидывает мост между Ветхим За- £
ветом и андалузской припевкой. Короче говоря, можно ?
попытаться понять, хотя бы в первом приближении, «из L
какого сора растут стихи», и порадоваться каждой на- ~?
ходке. Но не надо надеяться, что в итоге будет разгадана р
тайна сотворения мира «Цыганского романсеро». Нет.
Он станет чуть-чуть понятнее и роднее, но тайна
останется тайной, как тому и положено быть. («Только тайна
заставляет нас жить», - написал Лорка на полях одного
из своих лучших рисунков.)
Стоит напомнить, что одновременно с романсами
Лорка работал над лекцией «Поэтический образ дона
Луиса де Гонгоры», и это было менее всего юбилейной
данью. Казалось бы, рафинированная книжная поэзия
Гонгоры никак не связана с тем, что делал сам Лорка, а
лекция - просто одно из занятий, параллельных «Роман-
серо». Но в метафорах «Романсеро», если вглядеться,
обнаружится и гонгорианская составляющая. Они могли
бы показаться культеранистскими - то есть книжными,
если бы не были так естественны, хочется сказать, «при-
родны» и зримы. «Испанцу нужен четкий контур и
зримый облик тайны, форма и ощущение» - так
формулирует Лорка свой художественный принцип, стержень
того, что он назвал эстетикой Средиземноморья.
В лекции, воздав вполне искреннюю хвалу Гонгоре,
Лорка говорит о том, что занимает его самого, - о
метафоре, которую считал тогда едва ли не синонимом
поэзии. И его рассуждения менее всего похожи на экскурс в
14*

историю. Это скорее манифест, естественно
вписывающийся в сегодняшний день - в панораму европейского
авангарда. Лорка говорит по поводу Гонгоры, но, в
сущности, о себе: «Метафора - это результат перетасовки
форм, смыслов и ролей, закрепленных за предметами
или идеями в реальности. У нее свои грани, свои
орбиты. Метафора связует противолежащие миры одним
скачком воображения». И далее: «Каждая метафора - это
новый миф. Он согласует и подчиняет (если нужно, то и
силой) самые непримиримые противоположности»6.
Это сказано, конечно же, о том, что сам Лорка делает в
«Романсеро», - о повествовании и лирике, о мифе и
вульгарной реальности.
Но если сместить угол зрения, заметим, что эти
слова созвучны - хотя много глубже - блестящей фразе Ре-
верди: «Сюрреалистический образ - это наинесуразней-
шее столкновение наиболее чуждых друг другу
реальностей». Лорка, видимо, слышал ее в пересказе или (он
читал по-французски) нашел в одном из парижских
журналов со статьями Бретона и его соратников. Возможно, он
присутствовал на выступлениях заезжих авангардистов в
Резиденции. И сейчас, когда историческая дистанция
прояснила ретроспективу и подвела итоги, можно лишь
поразиться тому, как безошибочно сумел Лорка
вычленить из сюрреалистической теории самое главное - то,
что по сути дела и осталось искусству от сюрреализма:
тип образа. Единственное, что в сюрреализме было
созвучно ему самому. Ни автоматическое письмо, ни
забавы коллективного творчества не привлекли его
внимания, хотя сами французы ставили во главу угла именно
6 «СПР», с. 238.

ria^rsA^a^AJbsu rAa^AjLAjRsOTiCAcJusu
автоматическое письмо и неустанно играли в
«Изысканный труп»7. Взгляд Лорки на сюрреализм неизменно
оставался взглядом со стороны (хотя именно Лорка написал 7^
за своих каталонских друзей «Манифест против искусст- ^
ва»). В эти годы он неизменно, пожалуй, с не меньшей Í
настойчивостью, чем «я не цыган», повторяет: «Я не ?
сюрреалист». А спустя несколько лет, читая с существен- X
ными изменениями лекцию о Гонгоре, подведет черту: £
«Довольно уроков Гонгоры». Тем более что урок усвоен. Т
Однако Хуан Рамон Хименес в лекции «Романсеро, F
русло испанской речи» сопоставляет романсы Лорки как
раз с романсами Гонгоры, Кеведо и Кальдерона, а не с
народными и не с «оазисом народного - Лопе».
Образность Лорки он считает принципиально отличной от
фольклорной, и замечает: «...народный романс никогда
не скажет о луне "вплыла жасмином воланов"».
Конечно, это образ иной, не фольклорной природы,
но выстроен он не по гонгорианским и не по
авангардным канонам, а скорее в параллель. Но параллель - не
образец. Любая лоркианская метафора, которая сделала
бы честь и скальдам, и Гонгоре, и авангардистам,
воспитанным на грегериях Гомеса де ла Серны, строится на
слиянии традиции в самом широком смысле слова
(точнее - традиций) и новейшего поэтического языка. И
точно так же, о чем бы ни шла речь - о смысловых,
образных или структурных пластах поэзии или драматургии
Гарсиа Лорки, - в итоге неизменно находишь это
слияние: мифа и обыденности, наивной живописи и
изысканно-вычурных барочных композиций, фольклорных
интонаций и отточенного красноречия. В образах «Романсеро»
7 Подробнее об этом и о дружбе Ф. Гарсиа Лорки и С.
Дали см. в: С. Дали. Сюрреализм - это я! М., «Вагриус», 2005.
^2/

поровну фольклора и книжной культуры, даров дуэнде
и музы с ангелом. И сам Лорка осознавал это. В
краткой заметке, озаглавленной «Поэтика», он говорит:
«Если правда, что я Божьей - или сатанинской -
милостью поэт, то такая же правда, что поэт я милостью
техники и усилия, и еще - отчетливого знания того, что
такое стихи».
Образная система Лорки - может быть, самое
наглядное доказательство постулата Пидаля о том, что
испанский гений неизменно является на перекрестке
народной и ученой традиций - "mester de juglaría" и
"mester de clerecía". Поэтому ни слушатели, ни
искушенные друзья не заметили «литературности» лорки-
анских романсов - по сути дела, никто этого не
заметил, кроме Хименеса, да и то задним числом.
Образность Лорки настолько органична и естественна, что не
приходит в голову изумляться тому, как сделано -
крепкие фольклорные корни сплетены с корнями
изысканных культивированных сортов так искусно и прочно,
\что никакой анализ не расплетет. Так же прочно, как
спаян в «Цыганском романсеро» миф с обыденностью,
i а повествовательное начало с лирическим.
I Лорка исполнил все головокружительные задачи,
I которые поставил перед собой. И в 1926 г., когда книга
I еще не была дописана, а слава еще и не брезжила на го-
/ ризонте, Лорка спокойно и гордо говорит о сделанном:
«Скажу со всей прямотой, я написал несколько
романсов, которые могут войти в наше Романсеро8. Таковы
были мои намерения, когда я писал их. И умолчать об
этом было бы недостойно. Искусство - это игра, но
игра всерьез».
8 Здесь речь идет о народной романсовой традиции в ее
совокупности: Романсеро означает собрание романсов.
422.

fííUv^uAb^u Ma^AMJHj3TiCAceu¿u
Тогда же, в 1926 г., он начинает выстраивать книгу -
«алтарь Андалузии, овеянной римскими и
палестинскими ветрами, где есть один-единственный персонаж, /\
огромный и темный, как летнее небо. Это тоска, которой ?
пропитаны и наша кровь, и древесные соки». В «Цыган- Г
ском романсеро» эта жгучая боль, «скорее небесное, чем L
земное чувство», явлена в облике промелькнувшей еще f
в «Поэме канте хондо» женщины в черном с обычным ?
на юге Испании именем - Соледад Монтойя. Ее образ -£
становится центральным и тем рушит традицию и ал- £
тарную иерархию, ведь рядом с Соледад - архангелы,
мученики, святые и сама Богоматерь.
Голос Соледад Монтойи, мелодия этой тоски -
главная мелодия Лорки, и не только в «Романсеро». Вся
галерея его трагических женских образов - вариации этой
музыкальной темы.
Vengo a buscar lo que busco,
mi alegría y mi persona, -
говорит Соледад в романсе, и в драматургии Лорки
зритель воочию увидит это обреченное и одинокое
восстание. Но еще прежде, в «Поэте в Нью-Йорке», Лорка
скажет о крахе этого восстания - о том, что было и
останется болью его героинь и его болью:
Не visto que las cosas
cuando buscan su curso encuentran su vacío.
В другом облике - Невесты, Йермы, Матери -
Соледад выйдет на сцену в трагедиях Лорки, чтобы вновь
восстать, пережить крах и оплакать свою несбывшуюся
любовь. Но Соледад не только с ними, боровшимися и
побежденными. Ей ведомо и другое - затаенное
страданье без мятежа: долгая немая мука доньи Роситы и
дочерей Бернарды, горькая мечта цыганки-монахини. И по-
<?23

тому ее всесвязующий образ главенствует в алтаре
«Цыганского романсеро». (По первоначальному замыслу Со-
ледад Монтойя должна была появиться среди других
персонажей в «Романсе об испанской жандамерии», но
в итоге ее место в цыганском городе заняла Роса де лос
Камборьос, сестра Антоньито.)
Первоначально романс назывался «О черной тоске в
Хаэне», но когда он встал в центре алтаря, имя города
из названия исчезло. Возможно, эта географическая
отсылка - след первоначального композиционного
замысла, если предположить, что Лорка намеревался
посвятить по романсу каждой (или почти каждой) из восьми
столиц андалузских провинций. И действительно,
большая их часть так или иначе упомянута в сборнике, но
пока книга складывалась, становилось все яснее, что в ней,
как и в Андалузии, три мировосприятия, три образа
чувств, три традиции. И соответственно (по сути дела, а
не согласно административному делению) три столицы:
Гранада, Кордова, Севилья.
Кордова - наследница Рима, хранительница
мудрости, родина Сенеки и Аверроэса, город белых колонн,
строгой культуры, четкой мысли и лаконичной образной
поэзии - здесь творил Гонгора. Севилья - город
мореплавателей, музыкантов и мастеров; город дон Хуана -
здесь родилась легенда о нем; город, открытый всем
ветрам и страстям, - отсюда уходили на запад каравеллы.
Город стремления, решимости, отваги, дела, которое
здесь всегда вызов, если не мятеж; город, знавший крах
и славу, но прежде того - горечь: ничто не приходит
таким, как мечталось. Все золото Америки хлынуло в
Севилью, но Индия не стала ближе.
Кордове - мысль, Севилье - страсть, Гранаде -
память. Гранаде не дано ни спасти, ни забыть. Гранада -
+2*

HtwuisjubSL, hAa^AAAJKyOX>c<Jusu
плакальщица, город вины и памяти. «Гранада - словно
сказание о том, что когда-то было в Севилье». Небо,
горы, холмы - отсюда «не выйти к морю». И как напоми- 7^
нание о недосягаемом - повсюду вода: родники, источ- £
ники, фонтаны. Печальный, наполняющий ночь говор [
воды - наследие мавританских времен. Город потерь - £
«здесь зияют пустоты, оставленные невозвратным». Го- f
род затаенной, одинокой, долгой - длиною в жизнь - L
мечты; чужому взгляду непонятен ее стойкий зарок: не "Y
дать мечте осуществиться, не приближать ее ни помыс- р
лом, ни словом. Достало бы сил, страсти, цельности, но
удерживает печальное знание: стремление выше
свершения, канун полнее события. Пусть останется
непрожитым пережитое.
Эти три города - место действия «Цыганского ро-
мансеро». И в каждом по-своему звучат три вечных
голоса, которые поэт, если он поэт, обязан различить в
разноголосице мира: «голос смерти со всеми его оттенками,
голос любви и голос искусства». Эхом этих голосов
ощущал себя Лорка.
Гранадских романсов в книге больше всего. Прежде
всего, это лунные, ночные романсы - о луне, луне (с
цыганской кузней на гранадском холме Сакро-Монте),
«Сомнамбулический», о черной тоске, «Сан-Мигель» на
Масличном холме, «Погибший из-за любви» и «Фамарь».
(Понятно, что в последнем случае значимо не место - к
гранадским его относит биографический факт:
народный романс на тот же сюжет был записан поэтом от
гранадских цыган). «Цыганка-монахиня» - романс тоже
гранадский, хоть и «солнечный», закатный.
Пространство этого романса, как и судьба его героини, замкнуто,
как сама Гранада, которой оставлена лишь одна -
звездная - гавань.
425

Севилъских романсов - четыре: два об Антоньито
эль Камборьо, «Сан-Габриэль» и «Романс о доне Педро
и его коне». (Антоньито идет в Севилью смотреть
корриду, дон Педро - такой же севильский персонаж, как и
дон Хуан, а не будь в «Сан-Габриэле» географической
отсылки, достаточно было бы генеалогии: «Хиральды
прекрасной правнук».)
Кордовские романсы - это, естественно,
«Сан-Рафаэль», «Схватка» (где помянута Монтилья, что близ
Кордовы) и «Романс обреченного», где есть конь и всадник,
который не доскачет и «не увидит Кордовы» - никогда.
Правда, имя Амарго напоминает о Гранаде (в «Сцене с
Амарго» из «Поэмы канте хондо» он ехал в Гранаду), но
завершающий романс «обрывок латыни» - в лоркиан-
ском контексте несомненный кордовский атрибут. Рим у
Лорки неизменно ассоциирован с Кордовой, это сквозит
даже в историческом романсе об Олалье, несмотря на
панораму Мериды.
Два романса в книге как будто соотносятся с Кади-
сом: «Пресьоса» с ее гибралтарским пейзажем и
«Романс об испанской жандармерии» (городок, упомянутый
там, Херес-де-ла-Фронтера, находится в провинции Ка-
дис). Но география здесь мало что значит. Цыганочка
Пресьоса - еще сервантесовская и, следовательно, все-
испанская героиня, а консул, оказывается, гранадский. В
романсе Лорки Херес-де-ла-Фронтера - «игра луны и
пустыни», сказочный город имбирных башен, городок
рождественских яслей - белена, цыганский город без
географических координат. Свидетельством тому и
странная фраза, которой Лорка предварил чтение
романса о жандармерии в лекции «Цыганское романсеро»:
42Ь

H&*^A^AJbSu Мо^лдл_*ыгослей^9и
«Но откуда этот цокот копыт и свист хлыста в алъмерий-
ских горах, невдалеке от Хаэна?» Слишком уж далек от
Хаэна реальный Херес-де-ла-Фронтера. 7^
Что же до героев никак географически не уточнен- Z
ного «Романса о неверной жене», то на них претендует L
десяток селений Сьерра-Невады, хотя эта пара, конечно, (°
тоже всеиспанские персонажи. С
Первое слово «Цыганского романсеро» - луна, и £>
первый его романс - о луне, луне. Это центральный сим- Т
вол книги, знак судьбы, вестница и спутница Смерти. И F
потому ее атрибуты - серебро и вообще металл - всегда
тревожны. Причем, не только ножи - орудия убийства,
но и кольца, ожерелья, браслеты, даже кухонная утварь.
В «Сомнамбулическом романсе» - серебряный отблеск в
глазах цыганки.
В романсе «Погибший из-за любви» метафора
устанавливает тождество: Луна - Серебро - Смерть:
Ajo de agónica plata
la luna menguante.
Эта связь, со всей непреложностью явленная в
«Цыганском романсеро», становится стержнем образной
системы Лорки, и не только в поэзии. В трагедии
«Кровавая свадьба», когда гибель уже неминуема, появление
Смерти в облике Нищенки предваряет Луна,
поминающая "mis cenizas de soñolientos metales". У Луны
спрашивает дорогу Жених, а Леонардо в прощальном диалоге
говорит Невесте:
Clavos de luna nos funden
mi cintura y tus caderas.
И в лекции о дуэнде Лорка упомянет о «чеканном
достоинстве смерти» {valor metálico de la muerte).
422

Еще одно ключевое слово романса о луне - сон9.
Лорке достаточно двух слов для того, чтобы, впервые
представляя своих героев, обрисовать их облик и сказать
о сути: «бронза и сон». {Бронза здесь и метафорический
синоним смуглоты, и лунная отметина смерти.) Да и
весь сумеречный, ночной или предутренний мир «Ро-
мансеро» - это мир сновидения, или воспоминания о
сне. Сон, как и миф, у Лорки - иная реальность, причем
не производная, а исходная. Вспомним так
развеселивший друзей его ответ на экзамене по античной
литературе: «Что такое миф? - Это, в сущности, сон». И
непреложную для Испании формулу Кальдерона «Жизнь есть
^ сон», которой на редкость кстати пришлась заворажива-
2 ющая романсовая недосказанность - пелена сна.
^ Эта пелена - фон всего «Романсеро». Лоркианские
¿ романсы часто начинает диалог, который ведут в ночи
<л неведомо чьи голоса; начала его мы не слышим, не зна-
3 ем, о чем речь, но от каждого слова веет тайной. Лорка
i V резко сталкивает кадры, меняет планы, обрывает едва
)¿ \ намеченные сюжетные линии. Крупный и четкий план
] выхватывает из тьмы глаза, профиль, платье, лист оливы
I или трепещущий тростник и вдруг резко сменяется об-
J щим планом - туманной панорамой, глубью неба, сумра-
>ч / ком, туманом и далью. У Лорки этот монтажный стык,
& [ заимствованный кинематографом у сна, соотносит со-
V\ бытие с тем, что больше его - с природой, вселенной.
N/ Что бы ни случалось в романсах - смерть, убийство, му-
f чение или явление Бога, - их завершает дальний план,
9 Стоит напомнить, что в испанском "sueño" много больше
смыслов, чем в русском сне - это и мечта, и греза, и
сновиденье, и фантазия.

ffíu*^u>u>«9u Ma^AMJHj3TiCAceu¿u
взгляд ввысь: рассветный сумрак, равнина и высокое
небо над ней. И только романс о неверной жене кончается
иначе - возвращением к обыденности, всего-навсего 7^
желтой шкатулкой. Другое исключение - романс о цы- £
ганке-монахине. Ее трагедия, как и трагедия Йермы и t
доньи Роситы, заключена в замкнутом, безвыходном £
пространстве. Только в мечте цыганки сбывается все, ?
чему не суждено сбыться, - и двадцать солнц встают над г
рекой и равниной. р
Но даже здесь Сон - одно из звеньев цепи образов: f
Луна - Серебро - Смерть - Сон. Сон в ней - еще одна
попытка ускользнуть, отсрочить, удержаться на грани
жизни и смерти. Об этом Лорка напишет - спустя
обозначенный в названии срок - мистерию о времени
«Когда пройдет пять лет».
И в «Романсеро», и позже, в пьесе и в «Поэте в
Нью-Йорке», спящему миру угрожает бессонный: Фа-
мари - Амнон, истерзанный бессонницей. В сон
ребенка в романсе о луне вестником смерти врывается
всадник «и бьет в барабан округи», и тот же «бессонный
всадник верхом на коне бессонном» скачет - и никогда
не доскачет до Кордовы. Обрывочен и тревожен сон
погребальной «Небылицы о доне Педро и его коне». Так в
ряд центральных образов «Романсеро» встает, может
быть, самый главный в поэзии и в драматургии Лорки
образ - конь.
Однако система символов Лорки при всей ее
стройности далеко не однозначна. Как и в фольклоре,
семантические поля его ключевых образов поразительно
широки. Всякий раз контекст высвечивает главное - здесь и
сейчас - значение, оставляя прочие оттенки в тени, но не
отменяя их. Луна - вестница и спутница Смерти и в то
+2Э

же время зов любви; иносказание о бесплодии и знак
плодородия. Текучая вода реки или ручья - знак любви
и жизни, стоячая вода - смерть. Конь - воля и жизнь, но
в то же время - вестник, гонец и подручный Смерти. Вот
всего лишь три ноты лоркианской гаммы, а их в гамме,
как известно, семь. Кому-то мало, а Моцарту и Лорке -
достаточно. Sapienti sat.
Мир, сотворенный в «Романсеро», цельный и
гармоничный, открыт всем ветрам и доверчив со всяким
пришедшим. Но мир этот изначально трагичен - потому,
что не отделен - не защищен - от реального. Трагедия,
задолго до развязки, таясь еще в далеком будущем,
отбрасывает тень: шлет вестников, тревожит
предчувствием, остерегает. И оттого трепещут оливы, бьются на
ветру травы и сохнут маки. Этот хрупкий мир, цыганский
город, беззащитен перед вторжением жандармов -
черной глыбой тьмы, текучим и цепким механизмом
уничтожения. Жандармы, посланцы реальности, много
опаснее природных сил, принявших человеческий облик, -
Луны, уводящей ребенка, и ветра, преследующего Пре-
сьосу И Луна, и ветер для цыган - свои, и «бык
застарелой распри» - свой. Не друг другу даже в миг
братоубийства, а лишь черному механизму смерти,
противостоят герои «Романсеро», вольные люди.
Но они обречены. Их мир не устоит перед натиском
реального - потому так много смертей в «Романсеро», а
кончается книга (если не считать эпилога - трех
исторических романсов) гибелью цыганского города. И той же
нотой - мученичеством святой Олальи - начат
исторический цикл. По сути дела, оба эти романса - о
мученичестве, но в романсе о жандармерии принимает муку и
гибнет целый город, и даже не город - мир. Это тоже
казнь безвинных, причем массовая, во вкусе XX века.
^30

ria^AssAJbsu rAa^AMJH^obCK^usu
Оба романса кончаются, как положено в «Романсе-
ро», общим планом; на сей раз это огонь - костер в
«Олалье» и пожар в романсе о жандармерии. И после А
пожара в цыганском городе романс об Олалье восприни- £
мается как выхваченный из картины гибели города круп- i
ный план. Резко высвеченный крупный план одной из С
тысяч казней, фрагмент полотна о гибели целого мира, %
увиденный близко, у самых глаз, во всех подробностях. г
В испанской живописи XX века у «Романса об ис- f
панской жандармерии» есть двойник - «Герника» Пи- ?
кассо. Но если «Герника» - оплакивание, «Романс об
испанской жандармерии» - пророчество. Самое раннее
пророчество - только через пять лет Дали напишет свое
«Предчувствие гражданской войны».
И в тот же год Лорка скажет о себе и своих стихах,
может быть, самое главное: «Это Гранада научила меня
быть с теми, кого преследуют. С цыганами, неграми,
евреями, маврами — ведь в каждом из нас есть что-то от
них». Первые, о ком вспоминает Лорка, - цыгане. С
гордостью Лорка упомянет о том, что один из его героев
зовет его по имени: он среди них - свой. «Цыганской» он
назовет свою лучшую книгу, книгу о своей родине, но
сколько в ней мавританского! Ровно столько, сколько
мавританского прошлого хранит всякий андалузский
город, где всегда есть еврейский квартал. И потому так
уютно в цыганском городе библейской Фамари и
евангельскому Святому Семейству. После цыган в этой
чеканной формуле своей этики и поэтики Лорка упомянет
негров - они станут протагонистами «Поэта в
Нью-Йорке». Так, кровным родством накрепко связаны эти книги,
такие непохожие, на первый взгляд, и так часто
противопоставляемые.
43/

«Цыганское романсеро» принесло Лорке славу,
мгновенную и буйную, но она не обрадовала поэта. Успех
«Романсеро» он воспринял как провал. Цыганская
экзотика (по-нашему - «таборная», а по-испански -
«пещерная»10) заслонила строгий, трагический контур книги.
Лорка при всяком удобном случае терпеливо объясняет:
«Это антиживописная книга. Здесь нет ни тореадоров, ни
бубнов, а есть один-единственный персонаж, перед
которым все расступается, огромный и темный, как летнее
небо - андалузская Тоска», - но его не слышат.
Историей неверной жены упиваются на каждом углу, «пуская
слюни». Именно в таких выражениях Лорка, неизменно
деликатный и сдержанный, позволил себе обрисовать
ситуацию - настолько она была для него тяжела.
Но пройдут годы, схлынет, оставив свой привкус,
горечь, и Лорка со спокойным достоинством подведет
черту: «Я не жалуюсь на обилие фальшивых толкований
моей книги. Думаю, что чистота ее конструкции и
благородство тона, стоившие мне многих усилий, смогут
защитить ее от разного рода почитателей». Но пока он
«закрывает тему» и сообщает об этом по меньшей мере
трем друзьям. И все начинает заново. Впереди - Нью-
Йорк. И театр.
10 В Андалузии и других горных районах Испании цыгане
селятся в пещерах, вырубленных в горах. Такое жилье не
признак бедности, поскольку геологическая структура позволяет
строить просторные и хорошо освещенные дома-пещеры.
Внутри они ничем не отличаются от обычных домов, а в летнюю
жару хорошо сохраняют прохладу. В Гранаде цыгане живут в
пещерах на склоне Священного холма (Сакро-Монте).
431

Из романсов, составивших книгу, первым - 28 дека- о
бря 1921 г. - был написан Романс с размытым текстом, F
включенный впоследствии в цикл «Три исторических с
романса», но только летом 1924 г. разрозненные роман- f
сы начали складываться в сборник - в архиве сохранил- ?
ся листок с названием «Цыганские романсы» и непол- _£
ным перечнем. Зимой 1926-1927 гг. Лорка задумывается F
о книге как о целостности и начинает выстраивать
композицию.
В ноябре 1927 г. Лорка извещает М. Фернандеса
Альмагро: «Книга кончена», однако в том же году (или
начале следующего) пишет еще несколько романсов -
«Сан-Габриэль» и «Сан-Рафаэль», «Погибший из-за
любви» и «Романс обреченного», «Смерть Антоньито
эль Камборьо» и романс о Фамари. И наконец в июле
1928 г. в мадридском издательстве «Ревиста де Оксиден-
те» сборник выходит под названием «Первое цыганское
романсеро».
Тексты, представленные в настоящем издании, и
часть переводов выверены по последнему, наиболее
полному Собранию сочинений Ф. Гарсиа Лорки: F. García
Lorca. Obras completas. 1-4 tomos. Ed. de M. García
Posada. Galaxia Gutenberg. Círculo de lectores. Barcelona,
1996.
ROMANCE DE LA LUNA, LUNA
РОМАНС О ЛУНЕ, ЛУНЕ
Рукопись датирована 29 июля 1924 г., но гранадский
друг Лорки Хосе Мора Гуарнидо уверяет, что осенью
42>2>

1923 г., перед отъездом Моры в Америку и десятилетней
разлукой, поэт уже читал ему этот романс. См. об этом:
Хосе Мора Гуарнидо. «Федерико Гарсиа Лорка и его
мир» в сб.: Федерико Гарсиа Лорка в воспоминаниях
современников. ИХЛ, Москва, Терра, 1997, с. 210-211.
Опубликован романс о луне в Буэнос-Айресе в
журнале «Форштевень» ("Proa") в июле 1925 г.
8 начале весны 1926 г. под названием «Романс о
луне, луне цыганской» Лорка послал его X. Гильену,
который организовал ему приглашение в Вальядолид от
местного Атенея, и в апреле Лорка приехал в Вальядолид.
9 апреля 1926 г. романс был опубликован в вальядо-
лидской газете «Север Кастилии» ("El Norte de Castilla")
вместе с заметкой о вчерашнем вечере Ф. Гарсиа Лорки
в вальядолидском Атенее, где X. Гильен представил
поэта публике, объявив: "Уо debo decir, yo no he venido aquí
sino a decir con más tranquila y sencilla seguridad:
Federico García horca es un gran poeta, enseguida lo será
para todos ustedes!' И завершил свою замечательную
речь тем же, с чего начал: "Federico García horca es un
gran poeta como dos y dos son cuatro, ha Historia no
tendrá más remedio que decir «Amen» ". Речь Гильена также
была напечатана в этом номере. (См.: X. Гильен. «Живой
Федерико» в: Федерико Гарсиа Лорка. Поэзия - Проза -
Театр. М., АСТ-Дидик, 2000, с. 5-16.)
В июле следующего года X. Гильен опубликовал
этот романс в седьмом номере журнала «Стихи и проза»
("Verso y prosa"), июль 1927 г., который редактировал
вместе с Хуаном Герреро. Журнал издавался с января
1927 г. по октябрь 1928 г. в Мурсии, где Гильен
преподавал в Университете.
Л*А

riajbA^AJbsu Ma^AjAjH^oxiuc^usu
Романс о луне, луне - испанские цыгане, по
свидетельству этнографов, до сих пор называют луну солнцем
мертвых и верят, что от лунного света может умереть А
грудной ребенок. Все европейские народы с опаской от- £
носятся к дням Гекаты (два дня до и два после новолу- t
ния), и только цыгане боятся полнолуния, когда, по пре- (°
данью, мертвые выходят охотиться на живых. V
...de nardos... - символика цветов и растений у Лор- "у
ки сохраняет связь с народной символикой, хотя не все- ^
гда и не во всем с ней совпадает. Не следует, конечно,
впрямую расшифровывать образ, но знать его исток и
фольклорный фон - необходимо. Словарь
символических значений растений и цвета в испанском фольклоре
см. в конце книги.
...collaresy anillos blancos - по предположению
брата поэта (см. ук. соч., с. 320), эта строка навеяна
народной песенкой:
Llevan los molineros
ricos collares
de la harina que roban
en los costales.
Cómo canta la zumaya... - крик лесной совы по
испанским (и не только) поверьям предвещает несчастье, а
у андалузца (по записям фольклорных экспедиций)
«отзывается дрожью в сердце». Некоторые исследователи
считают, что zumaya здесь - диалектизм, и означает
«козодой».
El aire la vela, vela.
El aire la está velando - эти строки дословно повто-
ЛЪ5

ряют гранадскую колыбельную, также приведенную
братом поэта в его воспоминаниях (там же, с. 320):
Tengo una choza en el campo,
Tengo una choza en el campo,
El aire la vela, vela.
El aire la está velando.
В черновом варианте лекции о колыбельных песнях
Лорка называет эту колыбельную «цыганской» и
приводит ее начало:
A la nana, niño mío
a la nanita y haremos
en el campo una chocita
y en ella nos meteremos.
Эти строки в трагедии Лорки «Йерма» стали
колыбельной нерожденному сыну героини.
\ Мелодия этой песни послужила основой танца в
«Колдовской любви» М. де Фальи.
Надо заметить, что в глаголе velar существенна
многозначность смысла: он означает не только
«бодрствовать - у колыбели, постели больного или у гроба», но и
«затуманивать», «обволакивать», «укрывать»,
«размывать» (последнее значение стало термином в
фотографии).
PRECIOSA Y EL AIRE
ПРЕСЬОСА И ВЕТЕР
Рукопись датирована 28 января 1926 г. Романс
опубликован в ноябре 1926 г. в малагском журнале
«Побережье» ("Litoral"), № 1, который издавали с 1926 г. друзья
^36

Ha^A^AJbSU М«^ИЛл*ЫЛ)С*Ли9Ь
Лорки поэты Мануэль Альтлагирре (1905-1959) и Эми-
лиоПрадос (1899-1962).
Пресьоса (букв, «драгоценная») - имя героини но- ?
веллы Мигеля Сервантеса-и-Сааведры (1547-1616) ?
«Цыганочка» (1610), ставшее нарицательным. В разго- £
ворной речи это обычное обращение к хорошенькой де- f
вушке. I
Романс перекликается с начальными строками соне- -**
та из «Цыганочки»: "Cuando Preciosa el panderete toca..." I
и с заклинанием сервантесовской Пресьосы:
Verás cosas
que topen en milagrosas,
Dios delante
Y San Cristobalón gigante.
Примечательно упоминание в этом контексте св.
Христофора и его народное именование - Cristobalón.
Джеральд Бренан отмечает, что андалузские цыганки «до
дрожи, суеверно страшатся сильного ветра», считая его
спутником нечистой силы, способным на насилие.
Девушек же старухи-цыганки пугают тем, что от сильного
ветра можно забеременеть.
El silencio sin estrellas,
huyendo del sonsonete... - в «Цыганском романсе-
po», как и в фольклоре, природа одушевлена и часто
становится своеобразным хором, сопровождающим
протагониста. Безмолвно (если не считать раскатов грома,
рокота волн, стрекота цикад) отзываясь на все, что
происходит с героем, этот природный хор - деревья, травы,
море - тревожится за героя, предостерегает, сочувствует
и оплакивает. И здесь хор замирает в тревоге:
^3?

Frunce su rumor el mar.
Los olivos palidecen.
Cantan las flautas de umbría
y el liso gong de la nieve.
Эта черта «Цыганского романсеро» впоследствии
перейдет в драматургию Лорки. В трагедии «Йерма»
природа, как в сказке, отзовется мечте героини о сыне
ликованием деревьев и ручьев:
!Qué se agiten las ramas al sol
y salten las fuentes alrededor!
Al verla se ha levantado
el viento, que nunca duerme - традиционный
мифологический образ ветра-мужчины у Лорки появляется не
впервые - см. коммент. к стихотворению «Деревце,
деревцо» в «Стихах разных лет» на с. 533.
Сан-Кристобаль (святой Христофор) -
христианский мученик третьего века, праздник в его честь - 10
июля. Вследствие сомнительности исторических фактов
его жития, в 1969 г. исключен из католического
церковного календаря. (Первая неудачная попытка уничтожить
его культ была предпринята еще Тридентским собором в
XVI в.) В иконографии Христофор изображается
косматым и бородатым великаном могучего сложения,
обычно с посохом.
Считается спасителем от внезапной смерти и
покровителем тех, кому угрожает опасность, странников и
моряков, поэтому его изображение часто помещают на
наружных стенах, обращенных к дороге. Девушки просят
у Христофора (как и у Антония Падуанского) хорошего
438

ria^^A^AJbsu Ма^ллл~л<лъис£изи
жениха и к нему же, если просьба не исполнена,
обращаются с упреками. Образ святого Христофора в
испанской традиции обрел отчетливо языческую окраску. ^
В праздничных процессиях в числе прочих сказоч- £
ных великанов до сих пор носят его изображение, хотя ^
это было запрещено еще в 1780 г. Этот языческий пласт ?
образа ощутим у Лорки еще в «Летнем мадригале» из J
«Книги стихотворений»: _£
F
¿Cómo no has preferido a mis lamentos F
los muslos sudorosos
de un San Cristobalón campesino lentos
en el amor y hermosos?
Выбор имени героя кукольной балаганной пьески
Лорки «Трагикомедия о доне Кристобале» также не случаен.
X. Гильен указывает еще один возможный источник
романса - описание похищения Оринтии Бореем в кн.
VI «Метаморфоз» Публия Овидия Назона (43 г. до н. э. -
ок. 18 г. н. э.):
«...и Борей раскинул
Мощные крылья свои, и их леденящие взмахи
Землю овеяли всю, взбунтовалось пространное море.
Вот по вершинам, влача покрывало из пыли, метет он
Почву; мраком покрыт, приведенную в ужас и трепет,
Темными крыльями он Орифию свою обнимает».
(Перевод С. Шервинского)
По свидетельству сестры Сальвадора Дали, Аны
Марии Дали (1909-1989), «Метаморфозы» были одной
из любимых книг Лорки. «Здесь, - говорил он ей,
горячо рекомендуя прочитать эту книгу, - все». См. об этом
439

в: Сальвадор Дали - Ана Мария Дали - Федерико Гарсиа
Лорка. М., ЭКСМО, 2003, с. 144.
Другой источник Лорки - андалузский фольклор. Об
антропоморфизированном образе ветра в канте хондо
Лорка говорит в лекции об андалузском пении, тот же
образ возникает во многих стихотворениях Лорки
(см., например, «Деревце, деревцо» ), в частности в
поэтической сценке «Школа»:
Maestro.
¿Qué doncella se casa
con el viento?
Niño.
La doncella de todos
los deseos.
Los olivos palidecen... - это и антропоморфизирую-
щая метафора, и зрительный образ: с изнанки лист
оливы чуть зеленоватый, серебряно-серый, и дерево под
ветром резко меняет цвет.,
\ ¡Preciosa, corre, Preciosa,
I que te coge el viento verde! - в предостережении осо-
l бо значим эпитет. «Зеленый» в испанской идиоматике
1 означает «распутный», «похотливый», «бесстыжий»,
/ «наглый» (к примеру, viejo verde - старый ловелас).
«Зеленый ветер» - довольно частый в поэзии образ,
причем, почти не соотносимый с описанной
идиоматикой. У Лорки «зеленый» - самое загадочное,
многозначное и символически насыщенное из определений.
¡Preciosa, corre, Preciosa!
¡Míralo por dónde viene! - после обращения идет
цитатная фольклорная строчка "¡Míralo por dónde viene!"
<но

Ma^^a^AJbsu M«^u^KxoSucíU9u
Это традиционная фольклорная формула и, в частности,
зачин одной из форм канте хондо (см. коммент. к
«Поэме канте хондо» на с. 514) - саэты (см. коммент. к «Поэ- 7^
ме о саэте» на с. 519). £
...entra en la casa que tiene £
más arriba de los pinos, ?
el cónsul de los ingleses - небезынтересно, что Лорка í
был знаком с британским консулом в Гранаде Уильямом "У
Дэвенхиллом и его сестрой Марибель. Они жили на хол- f
ме вблизи Альгамбры у леса, в котором растут
упомянутые в романсе сосны (характерная примета ландшафта
побережья, но для Гранады - редкость). Возможно,
отсюда и «горькая водка» (copa de ginebra), которую
подавали на вечеринках в этом гостеприимном
англо-испанском, как его называли друзья, доме.
Упоминают еще один дом, тоже дипломатический и
также вблизи Альгамбры, хозяином которого в
двадцатые годы был Чарльз Темпл, однако сведений о
знакомстве с ним поэта в мемуаристике нет.
REYERTA
СХВАТКА
При публикации 10 октября 1926 г. в литературном
приложении к газете «Правда» ("La Verdad"), № 59 поэт
датировал романс августом 1926 г. Та же дата с
уточнением места - Ланхарон (Гранада) - приведена в
следующей публикации в каталонском журнале «Друг
искусств» ("L'Amic de les Arts"), № 15, 30 июня 1927 г.,
издававшемся в Ситжесе с апреля 1926 г. по декабрь 1928 г.
В Ланхароне, горном курортном городке в 48 км от
Гранады, славящемся своими целебными водами, Лорка
-м/

провел тем летом около двух месяцев, сопровождая мать,
которая ежегодно проходила там курс лечения. Рядом с
романсом в каталонском журнале был помещен рисунок
Сальвадора Дали «Федерико на берегу (Ампурдан)».
В каталонской публикации романс озаглавлен
«Схватка цыган» ("Reyerta de los gitanos"), a в лекции о
«Цыганском романсеро» упомянут под названием
«Схватка контрабандистов» ("Reyerta de mozos"; в
испанском "mozo" явственно ощутим оттенок криминала).
Альбасете - испанская провинция, граничит с
восточной Андалузией (Хаэном и Гранадой) и славится
своим холодным оружием.
Una dura luz de naipe... - карты у Лорки - один из
атрибутов Смерти. Карточный туз уже поминался в
«Заклинании» из «Поэмы канте хондо» рядом с ножницами,
раскрытыми крестом. В «Романсе обреченного» той же
ледяной сталью блеснет колода карт в мертвой ладони, а
в мистерии «Когда пройдет пять лет» игра в карты,
исход которой предрешен, положит конец жизни юноши.
Agrio verde в пейзаже, помимо всех символических
смыслов, возможно, наследует цвет сукна карточного стола,
а всадники, как и изображения на испанских картах,
повернуты профилем -perfiles de jinetes.
En la copa de un olivo
lloran dos viejas mujeres... - есть предположение, что
речь идет о дриадах, однако возраст, указанный в тексте,
не подтверждает эту догадку.
El toro de la reyerta
se sube por las paredes - идиома subirse a las paredes
como un gato выражает крайнюю степень ярости.
442

Ма^кл^ллз<эи Ма^лмм^ох>ск^изи
Монтилья - город в 44 км южнее Кордовы,
прославленный своими винами (амонтильядо). 7^
о
Ángeles negros traían f
pañuelos y agua de nieve. ?
Ángeles con grandes alas f
de navajas de Albacete... - это пейзажное описание - l
черные тучи и вспыхивающие по краям их зарницы - -S
можно трактовать как двойной образ, ставший приметой t
сюрреализма: пейзаж как таковой и явленные в небе
черные ангелы с навахами-крыльями. Это ангелы Смерти из
неведомой религии, чья церковь описана в «Сцене с
Амарго» из «Поэмы канте хондо»: "En la catedral
compraron dos mil cuchillos para adornar todos los altares y
poner una corona a la torre". В лекции о дуэнде, описывая
старуху-кантаору, Лорка еще раз упоминает крылья из
заржавленных навах, на сей раз это крылья дуэнде:
"...tenía que ganar y ganó aquel duende moribundo que
arrastraba sus alas de cuchillos oxidados por el suelo".
Истоки этой метафоры, сюрреалистической по сути
и структуре, обнаруживаются в языке - маховые крылья
боевых птиц, в частности, соколов, называются
"cuchillos maestros ". Вряд ли Лорка был искушен в соколиной
охоте, но, случайно услышав или увидев в книге этот
термин - готовую метафору, которой позавидовал бы и
Гонгора, наверняка запомнил.
.. .su cuerpo lleno de lirios
y una granada en las sienes... - Лорка описывает
раны в согласии с фольклорным законом эстетической
идеализации, перенося смерть в ритуально-обрядовый
ряд и тем самым преодолевая ее: рана, превращаясь в
^нз

розу, дарует зыбкую надежду на превращение если не
герою романса, то слушателю. Иной, чисто
декоративный смысл у метафор такого рода в испанской барочной
поэзии. Таков «венок гвоздик, венчающий поле битвы»,
у Кальдерона: "...сатрапа coronada de claveles ".
Ahora monta cruz de fuego
carretera de la muerte - крест из двух перекрещенных
палок зажигают во многих обрядах языческих религий.
Han muerto cuatro romanos
y cinco cartagineses - речь идет о Пунических
войнах между Римом и Карфагеном в III - II веках до н. э.
По старинной традиции в Испании участники
пасхальных шествий (члены братств, обычно враждующих
между собой) наряжаются римлянами и карфагенянами.
Братства - объединения мирян, подчиняющиеся
какому-либо монашескому ордену, - существуют в
Испании с 1604 г. Их члены посвящают себя делам
милосердия и имеют преимущественное право участия в
праздничных церковных шествиях. О том, что к
членству в братстве относились серьезно, свидетельствует и то,
что похоронную процессию состоявшего в братстве
открывал штандарт братства, за которым шли свеченосцы
и певчие.
По свидетельству брата поэта (см.: ук. соч., с. 41) их
дед - Энрике Гарсиа Родригес (1834-1892) - был главой
местного «Братства кающихся душ».
Кроме того, в войну римлян и карфагенян во
времена детства Лорки играли в школе (а уж в иезуитском
колледже - обязательно), так же, как у нас когда-то в
казаки-разбойники, в красных и белых или, позже, в наших и
фрицев.
*т

ROMANCE SONÁMBULO
СОМНАМБУЛИЧЕСКИЙ РОМАНС
о
Самая ранняя из рукописей датирована 2 августа 1924 г. £
На полях дан вариант названия - «Цыганка» ("La gitana"); *
в письме М. Фернандесу Альмагро (февраль 1926 г.) еще ?
один вариант - «Романс о высоких перилах» ("El romance [
de los barandales altos"). По свидетельству Р. Альберти, ~£
Лорка читал «Сомнамбулический романс» в октябре 1924 г. h
в Студенческой Резиденции. См. об этом в: Р. Альберти.
«Затерянная роща» в сб.: Федерико Гарсиа Лорка в
воспоминаниях современников, с. 280.
Луис Лакаса (1897-1964) вспоминает, что Лорка пел
«Сомнамбулический романс» - это один из трех
романсов, к которым поэт сочинил музыку. См. об этом в:
Луис Лакаса. «Воспоминания о Федерико Гарсиа Лорке» в
цитированном выше издании, с. 500.
Verde que te quiero verde... - строка народной песни.
Об этом упоминает Хуан Рамон Хименес в лекции «Ро-
мансеро, русло испанской речи»: «...образная и
музыкальная ткань «Цыганского романсеро» Лорки пестрит
форшлагами бродячих песенок. Самые незабываемые
строки его романсов - народные. «Любовь моя, цвет
зеленый» - это из песни, которую я слышал в детстве:
Verde que te quiero verde,
el color de la aceituna,
los cabellos derramados
y los ojos de la luna.
W5

Остается напомнить, что Хименес андалузец, и
детство его прошло в окрестностях Уэльвы, а треугольник:
Севилья - Херес-де-ла-Фронтера - Уэльва считается
родиной канте хондо.
Повторение эпитета verde исследователи отмечают
также у Хименеса:
Verde es la niña, tiene
verdes ojos, pelo verde...
En el aire verde viene...
В частотном словаре лоркианских эпитетов на
первом месте стоит verde, на втором - blanco, затем - azul.
El barco sobre la mar
y el caballo sobre la montaña - тот же панорамный
план с контрастным противопоставлением «море -
горы», «высь - глубь» начинает романс о вышивании в
пьесе Лорки «Мариана Пинеда», написанной в те же
годы:
Bendita sea por siempre
la Santísima Trinidad
y guarde al hombre en la sierra
y al marinero en el mar
La higuera frota su viento
con la lija de sus ramas... - в фольклорной
символике смоковница, обычно с эпитетом «черная», - знак злой
судьбы, зловещее предзнаменование; человеку вредит
даже тень этого дерева (чему есть объяснение: в жаркий
день смоковница выделяет эфирные масла, и тень ее
удушлива). См. андалузскую песню:
<W

НоиькА^льяи Мсилллмлъслсеияи
Anda, vete de mi vera,
Que tienes tú para mí
Sombra de higuera negra.
У Лорки смоковница неизменно исполняет свою
фольклорную функцию вестницы несчастья: и здесь, и в
«Схватке» (La tarde loca de higueras), и в погребальном
«Плаче по Игнасио Санчесу Мехиасу» (No te conoce ni i
toro ni higuera). -o-
...y el monte, gato garduño, ?
eriza sus pitas agrias - в Гранаде и Гуадисе больших
мохнатых котов с кисточками на ушах, как у рыси,
называют gato garduño. Это домашние ласковые кошки,
способные, однако, поймать и растерзать курицу и залезть
на высокую садовую стену. Судя по точному описанию,
это сибирские коты, видимо, завезенные когда-то в
Гранаду русскими путешественниками.
Compadre, vengo sangrando,
desde los puertos de Cabra - Лорка в лекции «Как
поет город от ноября до ноября» приводит народную
песенку с характерным андалузским обращением "compadre",
за которым, как и в его романсе, следует вопрос:
Compadre ¿de dónde vienes?
Compadre, vengo de Granada.
Compadre ¿qué pasa allí?
Compadre, no pasa nada,
están haciendo cestillos
y repicando las campanas.
Поэту была, конечно, также известна сигирийя,
которую пел знаменитый кантаор Сильверио Франконетти:
¿HR

Compadre de alma mía,
mis fatigas son mortales,
que me veo en un camino
con dos veredas iguales.
Кадра - старинный город в горах к юго-востоку от
Кордовы (в 73 км), славится своим цыганским
праздником. В XIX в. самый разбойничий город, вблизи
которого, в Хаухе, родился знаменитый бандит Хосе Мариа эль
Темпранильо, рассказы о котором, как и о Диего Коррьен-
тесе, Лорка слышал от отца и его братьев
(свидетельство Хосе Моры Гуарнидо).
...con las sábanas de Holanda... - устойчивый образ
и традиционная реалия испанских свадебных песен,
особенно старинных:
Hecha está la cama
como la novia honrada,
con cinco almadriques
y sábanas de Holanda
(записано в Мелилье).
Trescientas rosas morenas
lleva tu pechera blanca - метафору «темные розы -
раны», построенную согласно фольклорному закону
эстетической идеализации (см. коммент. к «Схватке» на
с. 483 ), здесь сопровождает точное число (о точных
датах у Лорки см. коммент. к романсу «Как схватили Ан-
тоньито эль Камборьо» на с. 441). Такая
акцентированная точность в описаниях - тоже фольклорное наследие.
В народных романсах она призвана создать иллюзию
достоверности или изобилия, как в этом примере с тем же,
что в «Сомнамбулическом романсе», числом:
<№

Ма^кл^ллз<эи Mo^amjkj)X>cacjusu
Con trescientos cascabeles
alrededor del pretal.
7^
У Лорки же всякое точное число - тревожный знак, ?
вестник беды - придает описанию яркость галлюцинации. f
Barandales de la luna £
por donde retumba el agua - эти строки удостоились %
особого внимания исследователей. Согласно одному из f
предположений, в них отразилась древняя топонимика: ~р
великая река Нил рождается высоко в горах Эфиопии, а ?
точнее - на горе Луны и дважды на своем пути
обрушивается шумным водопадом.
Но, думается, другое соотнесение - с одним из
мимолетных описаний в «Дон Кихоте» - вернее: "...el
temeroso ruido de aquella agua en cuya busca venimos, que
parece que se despeña y derrumba desde los altos montes de
la Luna" (1,20).
И все же не стоит впрямую считать источником
этого образа Сервантеса, хотя его строки, запомнившиеся
еще при детском чтении, а после забывшиеся,
наверняка остались в бессознательной памяти поэта и наложи-
лись на реальный пейзаж садов Хенералифе или Аль-
байсина и Дарро.
Словосочетание retumba el agua часто встречается в
народных песнях.
Dejando un rastro de sangre.
Dejando un rastro de lágrimas - в «Баладилье о трех
реках» из «Поэмы канте хондо» кровь и слезы (две реки
Гранады) уже упомянуты рядом:
Los dos ríos de Granada
uno llanto y otro sangre.
**9
15-2054

Еще одно доказательство того, что
«Сомнамбулический» - несомненно, гранадский романс.
Sobre el rostro del aljibe,
se mecía la gitana... - приводим четвертый
«Ноктюрн из окна» (1923) из книги «Песни» - своего рода
набросок этой части «Сомнамбулического романса»:
Al estanque se ha muerto
hoy una niña de agua.
Está fuera del estanque,
sobre el suelo amortajada.
De la cabeza a sus muslos
un pez la cruza, llamándola.
El viento le dice "niña"
mas no puede despertarla.
El estanque tiene suelta
su cabellera de algas
ь y al aire sus grises tetas
\ estremecidas de ranas.
I "Dios te salve" rezaremos
1 a Nuestra Señora de Agua
/ por la niña del estanque
muerta bajo las manzanas.
Yo luego pondré a su lado
dos pequeñas calabazas
para que se tenga a flote,
!ay! sobre la mar salada.
450

ria^rxAsxAJbSL, Мя^ЛА/и-ЫЛ)С«Ли9и
Guardias civiles borrachos,
en la puerta golpeaban - преследование
контрабандистов и цыган жандармерией - частая тема андалузско- 7^
го фольклора: ^
Yo vengo huyendo, <*
¿Adonde me entraré? f
Que me persiguen, madre, los civiles l
me quieren prender. -o-
Ya se me acabaron
idas y venidas,
y con los suspiros que daba por verte,
compañera mía.
LA MONJA GITANA
ЦЫГАНКА-МОНАХИНЯ
Рукопись датирована 20 августа 1925 г. Возможно, в
утраченном письме (сентябрь 1924 г.) М. Фернандесу
Альмагро был отослан этот романс, так как в
следующем, тоже сентябрьском письме Лорка спрашивает
друга о впечатлении, какое произвел на него посланный
цыганский романс, и заканчивает письмо парафразом
одной из строк романса: "Cal, mirto y surtidor". (Ср.:
"Silencio de cal y mirto", с. 70 наст, изд.)
В 1930 г. на полях одной из подаренных книг Лорка
проиллюстрировал романс портретом героини.
Она левкой вышивает... (La monja borda alhelíes) -
характерная местная реалия, указывающая «место
действия» романса: гранадские монастырские школы, в
одной из которых училась мать поэта, славились
искусством вышивки. Его брат вспоминает, что Федерико с неж-
15*

ностью относился к этому ремеслу, восхищался
традиционным гранадским шитьем и настоял на том, чтобы
вышивки матери были развешаны в гостиной. Об
искусстве вышивки и замечательной вышивальщице Паките
Райе Лорка говорит в прозаической легенде «Петух
дона Аламбро». См. воспоминания брата, ук. соч., с. 93.
Среди драматургических героинь Лорки есть две
вышивальщицы - Мариана Пинеда и ее подруга Лусия,
вышивавшая, как и цыганка из романса, птиц и цветы:
"...borda en el cañamazo
rosas, pájaros y letras".
Надо заметить, что пьесу о Мариане, знаменательно
названную «народный романс в трех эстампах», поэт
закончил за полгода до романса о цыганке-монахине.
В «Поэме канте хондо» также есть вышивальщица
Ампаро. И в написанном одновременно с «Поэмой»
стихотворении из «Сюиты зеркал» - тоже, причем здесь
вышивальщицу зовут Эленита, как героиню народного
романса:
!Guárdate del viajero,
Elenita que bordas
corbatas!
Романс об Элените перекликается не только с
романсом о цыганке-монахине, но и с «Небылицей о доне
Педро и его коне». См. коммент. к романсу «Небылица о
доне Педро и его коне» на с. 505.
La monja borda alhelíes
sobre la tela pajiza - в народной поэзии у левкоя есть
и эротические обертона, сохраненные Лоркой в трагедии
«Иерма»:
^52

rla^KAssAJbSU M¿UAXA^UOOC4CíU9U
Por el aire ya viene
mi marido a dormir.
Yo alhelíes rojos 7^
y él rojo alhelí. ^
Pajiza - amarilla (диалектизм). <*
Cinco toronjas se endulzan 7
en la cercana cocina - о числе см. коммент. к ро- _£
мансу «Сан-Габриэль» на с. 475 и коммент. к романсу F
«Смерть Антоньито эль Камборьо» на с. 485.
В оригинале упомянуты грейпфруты {toronja). В
испанской народной символике этот плод означает
запретную или позднюю любовь, часто - любовь монахини. По
всей вероятности, последнее значение продиктовано
рифмой, как, например, в андалузских детских песенках:
Ya vienen monjas
cargadas de toronjas.
...ya salen monjas
con sus toronjas.
Cuando seas monja
te regalaré una toronja.
Кроме того, эти плоды могут служить
предположительной отсылкой к «месту действия» - монастырю
Святой Католической Королевы Изабеллы в Альбайсине,
построенному в XVI веке. Внутренний дворик
монастыря, расположенный рядом с башенкой редкой красоты,
прежде арабским минаретом, называется «Арабский
дворик» или «Дворик Апельсинового (и здесь позволим
себе переводческую неточность) дерева» - "Patio de
Toronjo ". Примечательно, что там до сих пор по
традиции растят мальвы (malvas en las hierbas finas). Известно,
453

что Лорка бывал в этом закрытом для посещений
монастыре: настоятельница позволила уважаемому
профессору Мартину Домингесу Берруэте провести экскурсию
для студентов.
Las cinco llagas de Cristo
cortadas en Almería - в толковании этих строк
исследователи расходятся. Ян Гибсон, основываясь на
туманном воспоминании одного из гранадских старожилов,
предполагает, что речь идет о местной реалии - особом
виде сладостей, именуемых «Раны Христовы»
(название, надо сказать, вполне в гранадском вкусе), рецепт
которого утерян. Можно упомянуть еще об одной
реалии: андалузском сорте пятилепестковых настурций с
темно-красными пятнышками на цветках, их местное
название тоже «Раны Христовы». Хотя, думается, речь
идет всего лишь о разрезанных пополам, посыпанных
сахаром и поставленных на солнце (впитывать сахар)
плодах: "Cinco toronjas se endulzan". К ним же
относится и определение: "...cortadas en Almería".
Альмерия - средиземноморский порт с богатым
римским и арабским прошлым («Зеркало моря» - так
переводится его старинное арабское название); столица
одноименной провинции, в которой соседствуют море,
горы, плодородные долины и пустоши. Для Лорки
Альмерия - одно из ярких воспоминаний детства. Там, в
возрасте семи-восьми лет он долго, больше года гостил в
доме друга семьи и своего первого учителя Антонио Ро-
дригеса Эспиносы; там начал занятия музыкой.
Больше поэт в Альмерии никогда не бывал. И всего
лишь трижды упомянул город в своих произведениях: в
этом романсе, рассказывая о замысле «Марианы Пине-
+5*

Ha~*K¿L*AJbSL, М«^АДл>ЫЛ>С«Ли9и
ды» в письме 1923 года («А за окном крики уличных
торговцев: "Апельсины, душистые альмерийские
апельсины!"»), и в письме 1927 года Хосе Бергамину: 7^
"Almería tiene una aspereza y un polvo azafranado de ^
Argel" (см. также сравнение Альмерии и Кадиса в: [
«СПР», с. 380). Так что в романсе о цыганке-монахине с°
альмерийские не только цитрусы, но и шафранная, золо- \
тистая пыль закатных лучей в келье. Однако, думается, £
важнее всего то, что Альмерия - неназванное место дей- Т
ствия «Кровавой свадьбы». Реальная история, положен- f
ная в основу ее сюжета, о которой поэт узнал из
криминальной хроники, произошла в Нихаре, одном из альме-
рийских селений. Брат поэта полагает, что альмерийский
пейзаж запечатлен в романсе «Фамарь и Амнон». (См.:
ук. соч., с. 66.)
¡Oh!, qué llanura empinada
con veinte soles arriba! - двадцать солнц в
испанском фольклоре привычно озаряют сказочный пейзаж, а
в русской поэзии встречаются разве что в XX веке у
Маяковского: «В сто сорок солнц закат пылал..."
¡Qué ríos puestos de pie
vislumbra su fantasía! - цыганка-монахиня начинает
ряд героинь Лорки, запертых в четырех стенах: Иерма,
донья Росита, дочери Бернарды Альбы. Это о них Лорка
сказал в одном из интервью: "Es una vida mansa por fuera
y requemada por dentro". Цыганке-монахине, как и ее
городу - Гранаде, заточенной в горах, оставлена лишь одна
свобода - грезить, все иные пути закрыты. И потому
романс о ней - единственный в «Цыганском романсеро» -
кончается не общим высоким и дальним планом, как
остальные, а решеткой, прямо перед глазами. И река в меч-
+55

те вышивальщицы, вырвавшись на волю, подобно коню,
встает на дыбы.
Река (ручей или просто текущая вода) у Лорки,
особенно в драматургии, становится иносказанием о воле и
о любви. (О символике реки и ручья в фольклоре см. в
коммент. к «Романсу о неверной жене» на с. 456).
Воображаемый возлюбленный Чудесной Башмачницы
встретится ей у ручья: "El paró su caballo y la cola del caballo
era blanca y tan larga que llegaba al agua del arroyo..." Ha
пустоши, где живет Невеста из «Кровавой свадьбы», не
будет реки, и она с тоской вспомнит о тех
благословенных местах, откуда родом ее мать, и, оплакивая
любимого, скажет: "...era el río oscuro, lleno de ramas, que
acercaba a mí el rumor de sus juncos y su cantar entre dientes..."
LA CASADA INFIEL
НЕВЕРНАЯ ЖЕНА
Рукопись датирована 27 января 1926 г., опубликован
романс в январе 1928 г. в мадридском журнале
«Западное обозрение» ("Revista de Occidente").
Первоначальный вариант названия - «Романс об Аделаиде Флорес и
Антонио Амайя» весной 1926 г. упомянут в письме
X. Гильену. О том, что название относится именно к
«Романсу о неверной жене», свидетельствует один из
авторских списков, в котором есть строки:
Me porté como quien soy.
Como un Amaya legítimo.
Ряд исследователей обнаруживает связь этого
романса со стихотворением «Лусия Мартинес» из цикла
«Эрот с тросточкой» из книги «Песни». И возможно,
^г56

Ma^^CUAJbSU M¿UAXA^UOüC4CíU9U
имя, в первоначальном варианте вынесенное в название
романса (имен в стихах Лорки вообще очень мало), тоже
след этой общности. 7^
о
Y que yo me la llevé al río [
creyendo que era mozuela, £
pero tenía marido - строки народной песни. Южнее f
Гранады, в горах бытует легенда, согласно которой Лор- £
ка услышал эту коплу, когда гостил у своего друга Рафа- "У
эля Агуадо вблизи Байякара на пути в Ланхарон летом р
1926 г. (и, следовательно, сочинил романс позже - летом,
а не в январе).
Однако легенде противоречит свидетельство брата
поэта. По его воспоминаниям они вместе слышали эту
коплу: ее пел мельник в одном из горных селений
Сьерра-Невады. Позже Франсиско Гарсиа Лорка напомнил об
этом брату и страшно удивился, когда поэт раздраженно
ответил, что никогда ни от кого этой песни не слышал.
См. об этом: Federico García horca. Three tragedies.
Penguin Books. Introducción de Francisco García Lorca,
p. 21.
Существует также свидетельство гранадского поэта
Антонио Карвахаля о том, что он не раз слышал
похожую песню от пастуха в Пиньяре, невдалеке от
Гранады. Вот ее текст:
Y que yo me la llevé a la era
y que a eso de la media noche
le puse las aguaeras.
Форма (и, конечно, мелодия) та же, однако не
совпадает вторая строка и не упомянута река. В итоге
пропадает большая часть смысла, связанная с матримониаль-
457

ными планами героя, и целый символический пласт:
свиданье у реки или ручья - традиционное для
испанских песен иносказание о взаимной любви. (Об этом -
далее.) Проще говоря, песня не о том. Может, брат
напел поэту именно этот вариант? Или Лорка, когда
отвечал брату, вспомнил именно его и потому
вознегодовал?
Первая строка романса была обыграна Сальвадором
Дали в его пародийной копии одного из офортов Гойи, к
названию которого - «Он ее волочет» - Дали, издеваясь
над романсом, приписал: «...к реке, надеясь, что она
невинна»! В письме Лорке о «Цыганском романсеро»
Дали назвал этот романс худшим; поэт безоговорочно
поверил его сокрушительной оценке и больше никогда не
читал «Неверную жену» публично. Однако отношение
Дали к книге не было столь однозначным.
Mozuela - soltera (диалектизм).
Fué la noche de Santiago
y casi por compromiso - очень часто старинные
романсы начинаются с даты, обозначенной церковным
праздником:
Domingo era de Ramos
la Pasión quieren decir
(Романс о битве при Ронсевале),
Día era de Sant Jorge
día de gran festividad
(Романс о Рейнальдосе),
Día era de San Antón,
ese santo señalado
(Пленение епископа дона Гонсало),
45S

Ha^A^AJbSU Мй^ЛДЛ^ЬОЪСйСА^Ь
La mañana de San Juan
a punto de alboreaba
(Романс о Абиндарраэсе), 7^
La mañana de San Juan [
salen a coger guirnaldas £
(Романс о Боабдиле), j
Mañanita de San Juan "T
cayó un marinero al agua ?
(Романс о моряке),
¡Quién tuviese tal ventura
sobre las aguas del mar,
como hubo el conde Arnaldos
la mañana de San Juan!
(Романс о графе Арнальдосе).
По сути дела строка о ночи Сант-Яго также
начинает романс, а предыдущие три строки - нечто вроде
зачина (подобная структура часто встречается в
старинных обработках фольклорных текстов).
Праздник Сант-Яго (Святого Иакова), покровителя
Испании, защитника странников и путешественников,
справляют 25 июля. Для семьи поэта 25 июля - двойной
праздник: день рождения матери, доньи Висенты.
По народным приметам на Сант-Яго обычно бывает
буря, и в море в этот день не выходят, но празднуют с
размахом, обычно в полях или на лугу В испанских
песнях, южных и северных, встречи и свидания часто
приурочены к ночи Сант-Яго:
459

Día de Santiago
al ponerse el sol,
logré mi gusto con mi compañera
solitos los dos.
Но в романсе Лорки речь не о любовном
приключении, а о сговоре (в подлиннике "por compromiso " -
андалузская формула предложения руки и сердца): "Si no
tienes compromiso y quieres hacerlo conmigo". Герой
романса «умыкает» невесту, не зная, что она уже замужем.
Цыганский колорит усилен зачином фольклорного
склада: в свадебных песнях андалузских цыган, «увести
к реке» означает тайно обручиться (обычай в прошлом
реальный). Об этом иносказательно говорится: "se han
ido al río", "esta se fué al río". Иногда даже (если
родителям не нравилась невеста или жених, или сваха
уклонялась от своей обязанности прилюдно объявить, что
невеста «в порядке») цыганская свадьба не доигрывалась до
конца, а завершалась «бегством к реке». По сути дела, в
цыганских песнях свиданье у реки стало обозначением
первой брачной ночи, а в испанской фольклорной
лирике встреча у реки, холодного ручья, чистого источника -
просто знак взаимной любви. Вот несколько примеров:
"Ribericas del río, madre
flores de amor nacen",
"Orillitas del río
mis amores hé,
"Por el río me llevad, amigo,
y llevadme por el río",
"Fuérame a bañar
a orillas del río,
+(,0

allí encontré, madre,
a mi lindo amigo.
El me dio un abrazo,
yo le di cinco",
"Ya no va la niña
por agua a la fuente,
ya no va la niña,
ya no se divierte.
Ya no va la niña
por agua de arroyo,
ya no va la niña,
ya no tiene novio".
Эта иносказательная формула не раз повторится в
драмах Лорки. Так в «Доме Бернарды Альбы»
сумасшедшая старуха Мария-Хосефа хочет бежать из дома-
тюрьмы: ..."porque quiero casarme con un varón hermoso
de la orilla del mar". И ее внучка Адела, восставшая
против гнета матери, уже на краю гибели вторит Марии-Хо-
сефе: "Pepe Romano es mío. El me lleva a los juncos de la
orilla". А ведь в селенье, где живет со своими дочерьми
Бернарда Альба, нет никакой реки - ничего нет, кроме
стен и колодцев.
Sin luz de plata en sus copas... - «Романс о неверной
жене» - один из немногих в «Цыганском романсеро»,
где нет смерти и ее вестников. И потому ночь Сант-Яго
безлунна.
Pasadas las zarzamoras,
los juncos y los espinos... - помимо довольно
широкой и сложной фольклорной символики, у ежевики в

контексте лоркианской поэзии есть вполне
определенный оттенок отказа, несбывшейся надежды, явственно
ощутимый в стихотворении «Серый стебель ежевики»
из книги «Песни»:
Zarzamora, ¿dónde vas?
A buscar amores que tu no me das.
Тростник же обычно упоминается в цыганских
свадебных песнях (роас) в описании прибрежного пейзажа:
Allí arriba, en la junquera
tú pones cama y yo cabecera.
И в трагедии «Кровавая свадьба» в последнем
монологе Невесты тоже есть и река, и тростник: "...pero el
otro era un río oscuro, lleno de ramas, que acercaba a mí el
rumor de sus juncos..."
La luz del entendimiento... - ср. с андалузской
качучей:
La cachucha de mi таге
se la ha llevaíto el viento
y yo de tí me he llevao
la luz del entendimiento.
Le regalé un costurero
grande, de raso pajizo... - такие шкатулки обычно
мастерили заключенные в испанских тюрьмах. Так,
даже не намеком, а тенью намека, выстраивается в
романсе сюжет - в той мере, в какой это допускают жанр и
автор.
4GZ

r\a~*KA~AjbSL, hAa^AMJKjybuuiusL,
ROMANCE DE LA PENA NEGRA
РОМАНС О ЧЕРНОЙ ТОСКЕ
7*
Рукопись датирована 30 июля 1924 г.; в письме £
М. Фернандесу Альмагро (февраль 1926 г.) романс упо- ?
мянут под названием - «Романс о черной тоске в Хаэне» £
("El romance de la pena negra en Jaén"). f
Хаэн - столица одной из андалузских провинций; го- I
род расположен в горах Сьерра-Морены к северу от -*т
пров. Гранада. t
Во время пребывания на Кубе Лорка
проиллюстрировал романс портретом героини.
Las piquetas de los gallos
cavan buscando la aurora... - строки навеяны
знаменитым образом испанского эпоса «Песнь о моем Сиде»,
сложенного около 1140 года:
Apriessa cantan los gallos e quieren quebrar albores
(Уже петухи запели, спеша расколоть зарю.)
Однако возможно другое толкование: «заря готова
расколоть небо», отвергнутое Лоркой.
Поэт уже варьировал начало этой строки в
стихотворении «Пещера» (1921), предполагая включить его в
цикл «Булерия смерти» «Поэмы канте хондо», но в
окончательной редакции сборника этого цикла нет, и
остальные входящие в него стихотворения, не
сохранились. Приводим полный текст «Пещеры»:
Las piquetas de los gallos
cavan buscando la aurora.
El niño muerto se mece
sobre un plano verdoso.
4G5

Por sus ojos bizantinos
huye el candil centenario.
Y toda la cueva entra
en el punto de oro.
Также эти строки из эпоса Лорка выбрал эпиграфом
для задуманного им и даже доведенного до печати
(вышло два номера) гранадского литературного журнала
«Петух» ("Gallo"), 1928. Эпиграф из Сида был первым,
за ним шли строки из Лукреция.
Соледад - как большинство испанских женских
имен, имя смысловое, производное от исп. "soledad"
(одиночество, тоска, сиротство). По свидетельству,
полученному Клодом Куффоном, это имя реальной
женщины, произведшей на Лорку сильное впечатление в
детстве. Кроме того, он несомненно помнил, что Мон-
тойя - фамилия героини знаменитой легенды Соррильи.
- Soledad: ¿por quién preguntas
sin compaña y a estas horas? - ср. с текстом петене-
ры:
¿Dónde vas , bella judía,
tan compuesta y a deshora?
Compaña - диалектизм.
Soledad de mis pesares,
caballo que se desboca,
al fin encuentra la mar
y se lo tragan las olas - строки из народной песни с
характерным и частым зачином - первой строкой.
^и

ria^^a^AJbsu Мй^лдл>о0ос*ли9и
No me recuerdes el mar
que la pena negra, brota
en las tierras de aceituna
bajo el rumor de las hojas - исток романса о черной
тоске, несомненно, фольклорный. Лорке была хорошо
известна солеа, приведенная в собрании народных
испанских песен 1918 года издания:
¿Que quieres tú que yo tenga?
Que te busco y no te encuentro:
¡m'ajoga la pena negral,
и песни, записанные Антонио Мачадо (старшим):
Hechecita de vidriera
que con mirarla se ofende,
\malhaya la pena negra!
Encerraíto me veo
en mi soledad
con el torito de mi pena negra
que me va a matar.
В канте хондо уже связаны воедино море и тоска:
En mitad del mar
había una piedra
y se sentaba mi compañerita
a contarle sus penas.
Упоминание о море и далее о лимоне (Lloras zumo de
limón) проясняет сюжет - опять же ровно настолько,
насколько это позволяет традиция и нужно поэту.
Фольклорное значение моря - смутное, но всегда
тревожное, связанное со смертью или предвещающее ее.
^65

В то же время море в народных песнях - иносказание о
нелюбви, об отказе или измене. В том же ключе, но с
некоторым расширением, выдержана идиома "ir a la таг
por naranjas" (в усеченном виде просто "ir а 1а таг"),
близкая русскому «ловить журавля в небе». Именно эту
усеченную форму находим в веселой народной песенке:
Mi marido/we a la mar,
chirlos, mirlos fue a buscar.
Символической парой «море - апельсин» играет
(причем, у моря) астурийская песня: (напомним, что
апельсин в Испании - устойчивый символ счастливой
любви):
A la mar fui por naranjas,
cosa que la mar no tiene,
toda vine mojadita
de las olas que van y vienen.
¡Ay! Mi dulce amor,
ese mar que ves tan bello,
¡ay! mi dulce amor,
ese mar que ves tan bello,
es un traidor
Ее строки Лорка варьирует в стихотворении «Адели-
на на прогулке» из книги «Песни»:
La mar no tiene naranjas,
ni Sevilla tiene amor.
Тот же мотив (и снова вместе с Севильей) звучит в
стихотворении «Шла моя девочка к морю» из той же
книги:
4GG

rla^^A^AJbsu hAa^AJAjH^rbcKJusu
Mi niña se fué a la mar,
a contar olas y chinas,
pero se encontró de pronto
con el río de Sevilla.
В книге Марсель Оклер «Детство и смерть Гарсиа
Лорки» приведен другой вариант песенки о море и
апельсинах, пропетой по просьбе Лорки Хулией,
кухаркой друга поэта Карлоса Морлы Линча (см. уже
цитированный сборник воспоминаний, с. 479—480).
Если апельсин - символ счастливой любви, то лимон -
иносказание о любви безответной. Так и у Лорки в его
хрестоматийной песенке "Naranja y limón".
¡Ау de la niña,
del mal amor!
Это же фольклорное иносказание звучит в «Плаче»
из «Поэмы канте хондо»:
Limoncito amarillo,
limonero.
Echad los limoncitos
al viento.
¡Ya lo sabéis!... Porque luego,
luego,
un velón y una manta
en el suelo.
А в стихотворении «Он умер на рассвете» из книги
«Песни» оно развернуто в метафору:
46?

Llevo el No que me diste,
en la palma de la mano,
como un limón de cera
casi blanco.
В романсе о черной тоске лимон снова тенью
намека проясняет нерассказанный сюжет: «Плачешь ты
соком лимона...» «За кадром» этой строки - андалузская
копла:
De tu ventana a la mía
me tiraste un limón,
el limón cayó en la calle
^ el zumo en mi corazón.
^ Вариацию этого мотива находим у Мигеля Эрнандеса:
j Me tiraste un limón y tan amargo
con una mano tan rápida y tan pura...
и остается только гадать, что стало ее первоосновой -
фольклорные лимоны или лоркианские.
См. об этом также в «Символике растений» на
с. 550 настоящего издания.
...agua de las alondras - т. е. утренняя роса
(жаворонок - вестник рассвета). См. также в «Летнем
мадригале» из «Книги стихотворений»:
Como quiere la alondra al nuevo día,
Sólo por el rocío.
\
/
Con flores de calabaza,
la nueva luz se corona - здесь Лорка варьирует
рефрен цыганской качучи, которую он включил в спектакль
^68

ria^K^^Ajbsu Мл^лдл>ыя>с*ли9и
«Севильский озорник» испанского классика Тирсо де
Молины, когда ставил его в студенческом передвижном
театре «Ла Баррака»: 7^
о
Anda, salero, ?
cómo ha llovió, £
la calabaza г
se ha floreció. L
Примечательно, что Лорка еще дважды обращается £
к этой песенке. См. об этом в коммент. к «Романсу об
испанской жандармерии» на с. 494.
Что же до тыквы, то в народной обрядности это
знак отказа и символ аскезы. См. об этом в «Символике
растений» на с. 548.
SAN MIGUEL
САН-МИГЕЛЬ
Романс написан в августе 1926 г. в Ланхароне и
послан 9 сентября в письме X. Гильену. См. также
коммент. к «Схватке». Опубликован в ноябре того же
года в первом номере журнала "Litoral", выходившего в
Малаге.
На одной из подаренных книг Лорка
проиллюстрировал романс.
Сан-Мигель (св. Михаил) - архангел, защитник
Веры, предводитель небесного воинства и хранитель
таинственных письмен - магических слов, которыми были
сотворены небеса и земля; в одном из послебиблейских
иудаистских текстов назван «Князем Света».
Упоминается в Ветхом Завете и Коране. Изображается в полном
вооружении, часто с пламенеющим мечом, попирающим
^69

-Q-
поверженного Сатану в получеловеческом облике или в
образе дракона. Крылья не позволяют спутать архангела
Михаила с другим победителем дракона - святым
Георгием. Иногда архангела Михаила изображают с весами в
руках - он взвешивает души на Страшном суде.
В романсе речь идет о святом Михаиле Нагорном,
«властителе ветра, парящем над Гранадой», - образе,
который почитают в гранадской часовне на холме Св.
Михаила, построенной в 1673 г., разрушенной
французами в 1812 г. и впоследствии реконструированной.
Старинное название холма - Масличный, ибо там, согласно
легенде, в незапамятные времена росла чудесная олива,
ч на которой одновременно цвели цветы и висели зрелые
i плоды. Холм расположен севернее и выше цыганского
квартала Сакро-Монте.
Три романса об архангелах навеяны раскрашенной
скульптурной группой трех архангелов над алтарем этой
церкви. С маленькой площади перед церковью, традици-
\онным местом осенних ярмарок, видны дороги на
Кордову и Севилью.
В центре скульптурной композиции, в нише, «в
тиши своей голубятни» (en la alcoba de su torre), над
алтарем - Сан-Мигель, статуя работы Бернардо Франсиско
де Моры, созданная предположительно в 1675 г. Она
разительно отличается от канонического образа воина в
доспехах. Сан-Мигель Нагорный - это действительно
«ручной архангел» (arcángel domesticado), в атласной,
небесно-голубой тунике, кружевной юбочке и с
пышным плюмажем из белых перьев, «наодеколоненный ар-
хангелочек в рюшечках» по язвительному определению
Дали. В воздетой руке у «эфеба трехтысячной ночи» не
меч и не молния, а три стрелы, которые он держит
почти вертикально - «в руке полночные стрелки» (en el
*RO
/

ria^*KA^Ajb$u Ма^лдл>ыгос*ли9ь
gesto de las doce). Изящная маленькая нога в атласной,
шитой золотом сандалии попирает поверженного
дьявола - скалящуюся темнокожую человекообразную тварь с А
рогами и хвостом. с
Рядом с алтарем, справа и много ниже, - статуя Сан- Í
Рафаэля с рыбой в руках, слева - Сан-Габриэль с белой £
лилией. Вопреки распространенному мнению (подтвер- ?
жденному романсами Лорки), ни один из архангелов не Í
является покровителем соответственно Гранады, Кордо- "5
вы и Севильи. Покровительница Гранады и, в частности, f
цыганского квартала - Скорбящая Богоматерь (Virgen de
las Angustias). Гранадский официальный покровитель -
ни разу не упомянутый Лоркой Сан-Сесилио;
Сан-Рафаэль, согласно церковной табели о рангах, всего лишь
«Страж Кордовы» (custodio), а Сан-Габриэль вообще ни
в каких церковных отношениях с Севильей не состоит (а
уж о чистоте крови «правнука Хиральды» и говорить не
стоит).
Сан-Мигеля Нагорного в Гранаде считают
«цыганским» святым, и его престольный праздник (29
сентября) - прежде всего праздник цыганского квартала.
Пометка на полях романса (Esto es una romería),
посланного в октябре 1926 г. в письме X. Гильену, относится
именно к этому дню, красочно описанному в книге о
народных гранадских праздниках университетского
преподавателя Лорки - Хосе Сурроки.
С утра в этот день и накануне вечером на холм идут
вереницы мулов, нагруженных товарами для ярмарки на
маленькой площади перед часовней. Везут сладости,
орехи, вино, инжир и подсолнухи, которые в этот день
становятся традиционным подарком любимой (отсюда
"mulos cargados de girasoles"). Продавались на ярмарке
и воздушные шары, в ту пору только изобретенные и не-
-R/

медленно вошедшие в моду (отсюда и загадочный титул
Сан-Мигеля - rey de los globos (что означает и страж
небесных сфер, и король воздушных шаров). Образ, как
часто бывает у Лорки, двоится, если не троится - шары
некоторые исследователи соотносят с подобием щита в
левой руке архангела.
Ярмарочная публика разнолика: красотки, кавалеры
и «дамы с грустною миной», прервав веселье, в
урочный час внемлют проповеди заезжего хилого епископа.
Эту Гранаду с иронией, нежностью и печалью Лорка
описывает в письме Ане Марии Дали в январе 1926 г.:
«Транадская жизнь пропитана какой-то чудной и
затхлой поэзией. В здешнем пейзаже - вся гамма
завораживающих серых переливов. Агавы, оливы. Но гранадским
сеньоритам море не по душе. У них есть
перламутровые ракушки - и с них довольно, можно не глядеть на
море; у них есть большие морские раковины - парковые
эстрады, -и с них довольно, можно не слышать моря».
(Спустя девять лет эти сеньориты выйдут на сцену
печальной, чеховского строя комедии «Донья Росита, или
Язык цветов».)
Что же до Манильского епископа - el obispo de
Manila/ciego de azafrán y pobre -, то оказывается, Гра-
надский епископ по совместительству числился и Ма-
нильским. И видимо, не случайно. Еще у одного анда-
лузца, Хуана Рамона Хименеса, главка из «Тетрадей»
называется «Филиппиночка». Может, и желтолицего
епископа Лорки, как и «хрупкую, бесплотную - одни
раскосые глаза и серое личико в черном, туго спеленутом
коконе» - героиню Хименеса, занесло тем же ветром
послереволюционной эмиграции из вчерашней азиатской
^72

Ма^»^а^АЬ&и Мсцхлммлъсхлиэи
колонии в Андалузию, где, по всей вероятности,
образовалась филиппинская диаспора?
...rey... de los números nones - четко согласуя хара- i
ктеристики Сан-Мигеля с нумерологической символи- Í
кой, Лорка отдает гранадскому архангелу власть над де- ?
вяткой (русский перевод расширительно неточен). Де- %
вять - число божественных отражений, представляемое г
в виде трех треугольников, а также - идеальное число f
человека в единстве его внутренней активности {пять) и *
четырех сторон внешнего мира; в этом случае
графически девятку представляет пятиконечная звезда и
вписанный в нее крест. В астрологии девять как число
Нептуна - символ космического единства и равенства -
связано с духовным развитием человека.
SAN RAFAEL
САН-РАФАЭЛЬ
Романс написан осенью 1927 г.
Сан-Рафаэль (св. Рафаил) - в послебиблейской
мифологии один из семи архангелов, хранитель райского
Древа Жизни, ангел-целитель, владыка Юга и
повелитель вечернего ветра. Покровитель паломников,
путешественников и врачей (поскольку имя его означает
«исцеление Божие»), спутник и защитник молодых. Память
его католическая церковь отмечает 29 сентября.
Изображается с посохом, в сандалиях, в одежде
странника, с котомкой, иногда с дарохранительницей;
непременно с крыльями. Чаще всего Рафаил предстает
как спутник юного Товии, сына Товита (Ветхий Завет,
<f?3

книга Товита). Лорка, несомненно, видел репродукцию
картины Фра Филипино Липпи «Св. Рафаил с Товией».
Атрибут св. Рафаила - рыба, желчью которой он
исцелил праведника Товита (см. коммент. далее). И хотя
рыба - символ самого Христа, а также атрибут святого
Антония Падуанского, который проповедовал рыбам, в
народных испанских песнях только Сан-Рафаэль
предстает с рыбой в руках. Песня, упомянув о рыбе, может
даже обойтись без имени:
A todos los santos quiero
y en particular aquel
que está en el altar mayor
y en la mano tiene una pez.
Сан-Рафаэль - страж Кордовы. Статуи архангела,
так называемые триумфы, установленные на высоких
колоннах, - характерная примета Кордовы.
Лорка имеет в виду самый знаменитый «триумф» -
статую работы Мигеля Вердигье, воздвигнутую в 1765 -
1781 гг. у Мостовых Ворот, построенных Эрнаном Руи-
сом в 1571 г. Сам же мост воздвигнут еще римлянами.
Нерей - в греческой мифологии морской старец,
отец пятидесяти морских нимф - нереид.
Мерлин - маг и чародей из кельтских преданий,
провидец и советник легендарного Короля Артура,
учредитель его Круглого Стола. См. также коммент. к
«Процессии» из «Поэмы канте хондо» на с. 520.
Товит - иудейский патриарх времен ассирийского
пленения, прославленный набожностью и делами мило-
W

Г\а^кА^ЛЬ<9и Мл^ЛД>ОЫ)ОСДСЙ^9Ь
сердия. Жил в 7 в. до н. э. и умер 98 лет от роду. В
старости ослеп и был исцелен своим сыном Товией,
изготовившим для него мазь по указаниям архангела Рафаила ^
из желчи огромной рыбы (или, по некоторым предполо- ^
жениям, крокодила). ^
SAN GABRIEL l
САН-ГАБРИЭЛЬ ?
ТУ
F
Романс написан в начале 1927 г. F
Сан-Габриэль (св. Гавриил) - архангел, ангел
Благовещения, посланный возвестить Деве Марии рождение
Сына. Изображается крылатым юношей с повязкой на
голове и с белой лилией (символом чистоты и единения
человека с Богом) или со скипетром (символом власти),
увенчанным геральдической лилией и обвитым лентой с
надписью "Ave Maria" или "Ave gracia plena Dominus
tecum" (Радуйся, Благодатная! Господь с тобою!),
начальными словами католической молитвы. Еще один
атрибут св. Гавриила - ветвь оливы, символа мира. Память
его католическая церковь отмечает 29 сентября.
...de junco... - традиционное для народных песен
сравнение - Eres delgada de talle, / como junco marinero -
частое также и у Лорки.
Анунсьасьон де лос Рейес - имя «Анунсьасьон»
(Благовещение) - обычное и довольно частое в
Испании; «де лос Рейес» - не менее частая, в частности,
среди андалузских цыган, фамилия. Сочетание вполне
обыденное и звучит по-испански не более экзотично (но и не
Ф5

менее значимо), чем русское имя песенного героя -
«Ленька Королев».
Хиральда - символ Севильи, почти стометровая
украшенная орнаментами арабская башня, сначала
минарет большой мечети, затем христианская колокольня.
Возведена арабским архитектором Ахманом Ибн Бассо
в 1184-1198 годах. В середине XVI века после
землетрясения была реставрирована, тогда же по проекту Эрна-
на Руиса (7-1583) были достроены еще пять ярусов. С
1567 года башню венчает четырехметровая бронзовая
фигура Веры - огромный флюгер, давший башне имя
(Хиральда - флюгарка).
No olvides que los gitanos
te regalaron el traje - имеется в виду обычай
преподносить в дар церкви одежды для облачения
скульптурных изображений святых.
...bien lunada... - большая часть исследователей
считает, что смысл эпитета астрологический (рожденная
при доброй луне), но некоторые полагают, что lunada
означает con lunares (вся в родинках). Думается, верна,
астрологическая версия, так как это далеко не
единственный случай использования Лоркой астрологических
терминов.
San Gabriel: Aquí me tienes
con tres clavos de alegría...
Tu niño tendrá en el pecho
un lunar y tres heridas...
Tres balas de almendra verde
tiemblan en su vocecita - в испанском восприятии
три - это всегда напоминание о трех гвоздях, вбитых в
Т76

ria*s*KAssAJb$U Мл^АЛл><Л)Т)С*Ли9Ь
руки и ноги Спасителя при распятии. И не случайно при
первом упоминании числа в романсе это именно «три
гвоздя» (tres clavos), хотя Анунсьасьон говорит о сча- ^
стье. Поразительно - и провидчески - завершается этот ?
ряд в романсе: «гвозди -раны - пули». И пули здесь - ра- г
нят, хотя возникают пока в метафорической конструк- г
ции - "Tres balas de almendra verde ". ?
Тот же образ орудия Страстей Господних - в стихо- J
творении «Встреча» из «Поэмы канте хондо»: г
En las manos f
tengo los agujeros
de los clavos.
В «Рождестве» из книги «Поэт в Нью-Йорке» - в
другой художественной структуре, которая часто
воспринимается как полюс, противоположный «Романсе-
ро», - по сути, варьируется образ из «Сан-Габриэля»:
El niño llora y mira con un tres en la frente,
San José ve en el heno tres espigas de bronce
(«Рождество»).
...un lunar y tres heridas... - по испанским
поверьям, ребенок, отмеченный особенным даром и
трагической судьбой, обычно рождается в Страстную пятницу.
Знак такой судьбы - особое расположение родинок, а
предвещает рождение такого ребенка (как и в романсе
Лорки) его плач в материнской утробе:
El niño llora
en el vientre de su madre.
И далее:
El niño canta en el seno
de Anunciación sorprendida.
<FR

Услышав плач дитяти, мать должна молчать об этом
знаке избранности до самого рождения младенца.
В народных песнях рождественского сюжета дитя то
поет, то плачет, а иногда даже улыбается:
San José tenía celos
del preñado de Maria
y en el vientre de su Madre
El Niño se sonreía.
Las estrellas de la noche
se volvieron siemprevivas - в испанской народной
символике бессмертник - символ обреченности и
бессмертия, знак вечности и цветок похоронных обрядов.
Об этом значении бессмертника Лорка упоминает в
пьесе «Донья Росита, или Язык цветов»:
...la siempreviva te mata.
Siempreviva de la muerte,
flor de las manos cruzadas,
¡qué bien estás cuando el aire
llora sobre tu guirnalda!
PRENDIMIENTO DE ANTOÑITO EL CAMBORIO
EN EL CAMINO DE SEVILLA
КАК СХВАТИЛИ АНТОНЬИТО ЭЛЬ КАМБОРЬО
НА СЕВИЛЬСКОЙ ДОРОГЕ
Романс датирован 20 января 1926 г.; опубликован в
том же году в Малаге в первом (ноябрьском) номере
журнала "Litoral".
Известно, что Лорка сочинил музыку к обоим
романсам об Антоньито эль Камборьо и пел их для друзей.
Гитарист Рехино Сайнс де ла Maca слышал, как Лорка
пел их в Кадакесе, когда гостил у Сальвадора Дали
летом 1927 г., а Милдред Адаме (1894-1979),
американке

ria^*KAssAb&U bAíKsiAAfiJHj&CKJUSL,
екая журналистка, вспоминает, что слышала их в
авторском исполнении в апреле 1928 г. в Гранаде, в отеле
«Вашингтон Ирвинг». А
о
эль Камборьо - известный в Андалузии цыганский f
род, до сих пор многие кантаоры, тореро и танцоры но- ^
сят эту фамилию. f
По воспоминаниям любимой кузины поэта Аурелии L
Гонсалес Гарсиа, записанным Агустином Пеньоном в "Y
1956 г., вблизи родного селения Лорки Фуэнте-Вакерос р
(Пастуший Ключ) жил статный наездник и цыганский
гитарист Луисильо эль Камборьо - Луис Кортес Эредиа,
сын мясника Антонио Мануэля Кортеса Майя и Франси-
ски Эредиа Эредиа, славившейся своей красотой.
Луисильо, унаследовавший отцовскую профессию, умер
тридцати лет от роду 11 июня 1904 года на пути в
селение Чаучина (в километре от Фуэнте-Вакероса), как
указано в свидетельстве о смерти, «от ран вследствие
падения с коня» (будучи в сильном подпитии, он напоролся
на собственный нож). В селенье его звали попросту
«внук Камборьо».
Ребенком Лорка, возможно, не раз видел Луисильо
эль Камборьо в доме кузины, куда часто приглашали
молодого цыгана. Кузина Аурелия так вспоминает о нем:
"¡Qué gracia tenía! Muy gitano, muy gracioso. Tocaba la
guitarra como nadie. Era un verdadero artista. Todos nos
chalábamos por él. En mi casa no podía haber juerga sin que
él viniera y la animara. ¡Y cómo animaba las fiestas!"
История таинственной смерти певца, красавца и всеобщего
любимца, потрясла округу (и, конечно же, большую
семью Гарсиа) и вскоре стала местной легендой, а спустя
годы - основой двух романсов Лорки.
^79

В Гранаде и ее окрестностях стычки между
цыганами и жандармерией были обычным явлением. Об одном
таком случае рассказывает друг юности Лорки художник
Мануэль Анхелес Ортис. В ноябре 1919 г, спустя
несколько дней после появления в гранадской газете
«Защитник Гранады» ("El defensor de Granada")
сообщения об убийстве цыганами двух жандармов, Анхелес
Ортис и Лорка стали свидетелями въезда в город
жандармского конвоя с цыганами, арестованными по
подозрению в убийстве. Жестоко избитых, со связанными
руками их везли верхом на мулах. Зрелище это потрясло
художника в буквальном смысле до обморока - Лорка
едва дотащил его до ближней скамейки на террасе
уличного кафе. Анхелес Ортис убежден, что эта сцена запала
в память поэта - эхо того дня художнику слышится и в
«Сценах» из «Поэмы канте хондо», и в «Схватке», и в
романсах об Антоньито эль Камборьо, и в «Романсе об
испанской жандармерии».
Но кроме этого событийного ряда - пласта
реальности, есть и другой, не менее существенный: андалузская
песня о цыгане Антонио Варгасе Эредья, в которой его
называют королем и цветом цыганства (flor de la raza
calé). У нее такой же печальный конец, как и у романса
Лорки, а в руке героя (идущего, правда, не в Севилью, а
к реке) тоже ветка ивы:
Con una varita de mimbre
en la mano
por una vereda
que lleva hasta el río
iba Antonio Vargas Heredia
el gitano.
480

Г\а^*кА~АЪ&и Мл~ЛД/с*ЫЛ)СЛСЙ^9и
...Antonio Vargas Heredia
rey de la raza calé,
cayó el mimbre de tu mano A
y de tu boca el clavel. l
В романсе Лорки у Антоньито нет гвоздики, но о L
ней вспомнит Мать в «Кровавой свадьбе»: Un hombre ?
hermoso, con su flor en la boca... í
ТУ
...con una vara de mimbre... - по испанским поверь- F
ям, ива отводит злые чары, в особенности лунные. Так- *
же с ее помощью в Иванову ночь расколдовывают
блуждающие огоньки. Тот, кто решился на это и последовал
за огоньком, непременно увидит, как огонек при
приближении к нему взметнется высоким языком пламени.
Тогда и надо прикоснуться к пламени веткой ивы - и
огонек обернется прекрасной девушкой. Это один пласт
образа, но есть и другие.
В романсе Лорки ива - это прежде всего атрибут
народного певца, а шире - символ цыганской песни и
воли. Многие исконно «глубокие» песни поются без
сопровождения, и лишь веткой ивы кантаор отбивает
ритм. Позднее, ставя свою трагедию «Кровавая
свадьба», Лорка требовал, чтобы всадник Леонардо
появлялся на сцене с веткой ивы.
Ивовая ветка возникает и в мечтах театральных
героинь Лорки. Возлюбленный является им, как
сказочный герой - черный конь в изукрашенной сбруе,
сияющие шпоры, плащ, развевающийся по ветру. Таким
представляется Чудесной Башмачнице ее
мифологический возлюбленный Эмилиано: "...venía montado en una
jaca negra, llena de borlas y espejitos, con una varilla de
mimbre en su mano y las espuelas de cobre reluciente. ¡Y
qué capa traía por el invierno! ¡Qué vueltas de pana azul y
16-2054

qué agremanes de seda!" Описание строится в полном
согласии с законом фольклорной эстетической
идеализации, но с поправкой на ивовую ветку, знак гражданства
другого мира, знак жреческого достоинства. И не
случайно в нем отказано возлюбленному Марианы Пинеды,
хотя в остальном ее мечта слово в слово повторяет
мечту Башмачницы:
"El vendrá como San Jorge
de diamantes y agua negra,
al aire la deslumbrante
flor de su capa bermeja".
И дело не в том, что он дворянин, которому
пристало носить шпагу, а не ветку или гитару. В руках
предавшего любовь ивовой ветки не будет.
...va a Sevilla a ver los toros... - и далее -Y ala mitad
del camino... - строки из вито, севильской детской
песенки:
"Una malagueña fué
a Sevilla a ver los toros,
y en la mitad del camino...
la cautivaron los moros".
...bajo las ramas de un olmo... - в переводе - «под
тополем». В плане фольклорной символики замена не
точная, но возможная: тополь соотносится в первую
очередь с гордостью, а вяз (olmo) - с благородством и
неспособностью к вероломству.
la noche de Capricornio - ночь Козерога, ночь после
вступления Солнца в зодиакальный знак Козерога и до
его перехода в Водолей (обычно с 21 декабря по 20 ян-
462

Has»ka~u>su Ма^лмиКуОъсхли&и
варя). Видимо, здесь говорится о древнем празднике
зимнего солнцестояния - ночи сочельника и поре
зимних холодов, рождественских застолий и святочного ве- А
селья.
A las nueve de la noche... - для испанской народной
поэзии издавна характерны точные числовые
обозначения, что придает сюжету особую достоверность. В ис- L
панских романсах они были обязательны и необходимы "Y
в исторических сюжетах - так называемых «романсах о р
новостях» (romance noticiero), исполнявших в свое
время роль «последних известий»:
El año de cuatrocientos
que noventa y dos corría,
el rey Chico de Granada
perdió el reino que tenía.
И, вероятно, оттуда точные даты перешли в
новеллистические романсы, преимущественно драматического
содержания:
Lunes, se decía lunes,
tres horas antes del día,
cuando el duque de Braganza
con la duquesa reñía,
Un domingo por la tarde
sale don Pedro de Ronda,
con un zapato ajustado,
con una media que adorna.
В андалузских вариантах романсов (особенно
романсов о преступлениях) обязательно указывается точ-
16*

ный день, час и место, где произошло событие. Эту
страсть к точности от романсов унаследовали даже
названия народных романов - лубочных историй с
картинками, которыми торговали на ярмарках. Вот два
примера: "Grande milagro que ha obrado Nuestra Señora del
Carmen con una joven que su hermano quiso deshonrarla y
a su padre le dio de puñaladas, en el pueblo de Arcos de la
Frontera, provincia de Cádiz, el día 15 de agosto de 188 Г
и "Una mujer adultera. Triste y lamentable caso ocurrido en
el pueblo de Logroño, provincia La Coruña, el día de 20 de
enero de 1925". То же относится и к песням. В одной из
народных песен, аранжированных Лоркой, есть такие
строчки:
Este toro ha de morir
antes de las cuatro y media.
В контексте лоркианской поэзии (и прежде всего в
«Романсеро») точно обозначенный час или день - это
час беды или смерти. Таков рефрен «Плача по Игнасио
Санчесу Мехиасу»: «Было ровно пять часов пополудни».
И это символическое значение переносится на само
число - просто точное число, а не час и не дату - и уже оно
само по себе воспринимается как зловещее
предсказание.
Что же до места, то Лорка иногда указывает и его,
хотя не так часто, как время. И один раз - в полном
соответствии с вышеописанной лубочной традицией - он
выносит место в название («на севильской дороге»), ибо
только здесь развертывается ясный сюжет
криминального толка с героем - благородным разбойником, схожим с
протагонистами романсов и романов о преступлениях.
+34

Has»ka~u>su Ма^лмиКуОЪслсали
MUERTE DE ANTONITO EL CAMBORIO
СМЕРТЬ АНТОНЬИТО ЭЛЬ КАМБОРЬО
По свидетельству друга поэта Хосе Антонио Рубиоса
этот романс был написан зимой 1926-1927 гг. за одну
ночь в Мадриде, в Студенческой Резиденции.
Voces de muerte sonaron
cerca del Guadalquivir - Гвадалквивир как указатель
места действия нередко упоминается в начальных
строках народных романсов, к примеру, в одном из романсов
о Сиде:
Por Guadalquivir arriba
cabalgan caminantes.
Cuando las estrellas clavan
rejones al agua gris,
cuando los erales sueñan
verónicas de alhelí.
Rejón - одно из орудий пикадора, укороченное до
полутора метров копье, которым он ранит быка, приводя
его в ярость; verónica, torera - эффектные приемы с
плащом в тавромахии. В стихотворении «Пейзаж» из
«Книги стихотворений» уже был похожий образ:
Ya es de noche y las estrellas
clavan puñales al río
verdoso y frío.
В приведенной строфе романса продолжается
коррида, которую ведет тореро-закат на берегу
Гвадалквивира в первом романсе об Антоньито:
А
485

El día se va despacio,
la tarde colgada a un hombro,
dando una larga torera
sobre el mar y los arroyos.
Larga - прием в тавромахии, когда тореро,
поворачиваясь, медленно проводит плащом перед быком и
закидывает плащ на плечо.
.. .pero eran cuatro puñales
y tuvo que sucumbir...
и далее:
Mis cuatro primos Heredias,
hijos de Benamejí...
Y cuando los cuatro primos
llegan a Benamejí... - символика четверки как знака
смерти у Лорки совершенно определенна и
продиктована даже не столько фольклором, сколько самим языком,
его идиоматикой: «Четыре свечи» (cuatro velas
encendidas) горят в Испании у гроба - и тень этого значения у
Лорки неизменно омрачает пламя свечи; четверо несут
гроб (estar entre cuatro). Это зримо представлено в
«Кровавой свадьбе»:
¡Ау, que cuatro muchachos
llegan con hombros cansados!
¡Ay, qué cuatro galanes
traen a la muerte por el aire!
Лоркианская символика четко согласуется со
значением четверки в нумерологии. Четыре - число материи,
земли, следующее за тройкой - числом Духа. Четыре -
знак несвободы, креста, распятия.
48G

Ма^кд^АЪяи Ma^AjA^HjybCKjOusu
Tres golpes de sangre tuvo,
y se murió de perfil..- о числе «три» см. коммент. к
романсу «Сан-Габриэль» на с. 475. А
Нечетный ряд: «три - пять - семь» в испанском i
фольклоре всегда связан с христианской символикой: [
три гвоздя Распятия, пять ран Христовых (см. коммент. £
к «Цыганке-монахине» на с. 451), семь скорбей Богома- с
тери. Упомянутый числовой ряд сохраняет эти значения Í
и в лоркианскои нумерологии. Именно число возносит "Y
Антоньито эль Камборьо так высоко, что явление анге- р
лов, оплакивающих цыгана, не изумляет. И то же число
призвано обессмертить генерала Торрихоса в романсе из
пьесы о Мариане Пинеде:
...у muerto quedó en la arena,
desangrando por tres heridas.
Бенамехи - излюбленное место действия
андалузских легенд о разбойниках, городок в 98 км к югу от
Кордовы, уже упоминавшийся в «Сцене с
подполковником жандармерии» из «Поэмы канте хондо»:
Cazorla enseña su torre
y Benamejí la oculta.
В народных песнях Бенамехи также связано с
контрабандистами:
Río de Benamejí,
deja pasar a un serrano
que viene de lejas tierras,
cargado de contrabando.
Доподлинно известно, что в Бенамехи в последние
полтора века не проживало ни одной цыганской семьи
48?

по фамилии Эредья, так что выбор места в данном
случае обусловлен исключительно традицией и конечным
ударением.
MUERTO DE AMOR
ПОГИБШИЙ ИЗ-ЗА ЛЮБВИ
Романс написан, видимо, летом 1927 г. и
опубликован в октябре того же года в Малаге в журнале "Litoral",
в номере, посвященном юбилею Гонгоры.
¿ Qué es aquello que reluce... - строка, чаще всего
начальная, народных песен:
¿Qué es aquello que reluce
encima del campanario?
¿La estrella, son tus ojos
o es la Virgen del Rosario?
¿Qué es aquello que reluce
por encima del Sacramento?
Será la Virgen María
que va por agua a los cielos,
¿Qué es aquello que reluce
por encima de la Custodia?
Será la Virgen María
que va por agua a la gloria,
¿Qué es aquello que reluce
en aquel monte florido?
El Jesús de Nazareno
que con cruz se ha caido,
¿Qué es aquello que relumbra
en las orillas del mar?
Son los ojos de mi morena
que se están por embarcar.
488

ria^bKA^AbSU МА~ЛДус*ЫД)СЛСЙ^9и
И наконец, неожиданный поворот темы:
¿Qué es aquello que relumbra ~
por aquellos olivares? «
Será la guardia civil ?
en busca de los criminales. f
Вариацию этого мотива находим также в знамени- \
том романсе об Абенамаре: £
ТУ
¿Qué castillos son aquellos? £
¡Altos son y relucíanl
Все тексты Лорки буквально пронизаны
фольклорными цитатами, но примечательно, что чаще всего (а в
«Романсеро» непременно) Лорка меняет интонацию
фольклорного текста на прямо противоположную: из
веселой или иронической она становится драматической.
Здесь это сделано числами - четырьмя огнями
(четыре факела в Испании несут в похоронной процессии),
точно обозначенным часом и металлической
атрибутикой луны:
Será que la gente aquella,
estará fregando el cobre...
.. .Ajo de agónica plata
la luna menguante...
См. также коммент. к романсу «Как схватили Ан-
тоньито эль Камборьо» на с. 478 и коммент. к «Романсу
о луне, луне» на с. 433.
Сан-Хорхе (Святой Георгий) - Георгий
Победоносец, римский воин знатного происхождения, служивший
императору Диоклетиану (284-305) и казненный по его
приказу за приверженность христианской вере в 303 г.
Канонизирован как святой и великомученик.
+83

Согласно легенде, силой слова победил дракона,
пожиравшего юных дев, и стал восприниматься как идеал
рыцаря, заступник Прекрасной Дамы. Считается также
покровителем христолюбивого воинства (ибо одолел
символ язычества - змия) и покровителем армии. Крест
Святого Георгия - красный на белом поле.
Каноническое изображение - всадник в доспехах на белом коне,
поражающий крылатого дракона. Память святого
Георгия католическая церковь отмечает 28 и 30 июня.
Pon telegramas azules... - в Испании бланки
телеграмм - синие, что как нельзя лучше совпадает с лорки-
анской символикой синевы: в мистерии «Когда пройдет
пять лет» за миг до появления мертвых Мальчика и
Котенка свет становится синим.
Siete gritos, siete sangres,
siete adormideras dobles... - здесь в равной мере
значим мак - цветок сна, смерти и страсти, символ невинно
пролитой крови - и повторяющаяся семерка.
В нумерологии это число тайны и откровения,
определяющее ритм человеческой жизни (семь дней, нот,
планет, цветов радуги) и знания, в том числе
мистического (семиконечная звезда Магов). В семерке знак Духа
(тройка) господствует над материей (четыре).
Но в лоркианской нумерологии (и в данном случае
особенно) не менее важно фольклорное, связанное с
символикой народного христианства, значение семерки,
входящей в уже описанный (см. коммент. к романсу
«Смерть Антоньито эль Камборьо» на с. 485) ряд:
«три - пять - семь». Важно, что числа этого ряда в
фольклоре взаимозаменяемы, и здесь семь ран
напоминают не о семи скорбях Богоматери, а скорее о пяти ра-
+эо

fííU*c¿UyU>,9U МлххЛДл>ЫЛ>С*Ли9и
нах Христовых. См. также коммент. к романсам
«Цыганка-монахиня» и «Сан-Габриэль» на с. 451 и с. 475.
А
ROMANCE DEL EMPLAZADO ?
РОМАНС ОБРЕЧЕННОГО Г
Романс написан летом 1927 г. и опубликован в январе f
1928 г. во втором номере журнала «Кармен». ?
На одном из экземпляров книги Лорка проиллюст- -S
рировал романс виньеткой с надписью: Llanto Roma í
Granada.
В подлиннике в заглавии стоит испанский
юридический термин "emplazado" (ответчик, вызванный в суд) -
термин настолько старинный, что вошел не только в
исторические хроники, но и в народную поэзию. «Эль Эм-
пласадо» - посмертное прозвище кастильского короля
Фернандо Четвертого (1285-1312), который казнил без
суда трех братьев из мятежного рода Карвахалей. Перед
смертью один из братьев призвал короля на Божий суд -
и ровно через месяц (срок, назначенный Карвахалем)
король умер, о чем повествует, в согласии с историей,
народный романс «Гибель Карвахалей». Для театра этот
сюжет обработал Лопе де Вега.
Ojos chicos de mi cuerpo
y grandes de mi caballo... - глаза, увиденные
отдельно от лица, один из характерных сюрреалистических
образов. И снова, заметим, у Лорки он появляется раньше,
чем даже на полотнах Дали, не говоря уже о поэзии
испанских сюрреалистов.
...un sueño de trece barcos... - в любой нумерологии
тринадцать - число Сатаны, в котором число гармонии
^9/

(12), представляющее пространственно-временную
модель мира как мировое древо, разрушено лишним
элементом, знаком своеволия - единицей.
...mis ojos miran un norte
de metales y peñascos... - Север у Лорки отмечен
общими для мифологий признаками: скалы, пропасти, лед;
царство мертвых и обитель демонов в мифологиях тоже
располагаются на севере. И не случайно весть о смерти
в романсе «Погибший из-за любви» шлют на север:
Pon telegramas azules
que vayan del Sur al Norte.
...donde mi cuerpo sin venas
consulta naipes helados... - еще один смертный знак
- карты. См. коммент. к «Схватке» на с. 441.
Los densos bueyes del agua... - «Речными волами»
андалузцы называют участки реки со спокойным и силь-
\ным течением. В лекции «Поэтический образ дона Луи-
м са де Гонгоры» (1926). Лорка объясняет этот образ:
«Глубоководный поток, невозмутимо рассекающий
равнину, зовут «водяным волом» - он такой же огромный,
упрямый, мощный». См.: «СПР», с. 232-252.
El veinticinco de junio
le dijeron a el Amargo...
El veinticinco de junio
abrió sus ojos Amargo,
y el veinticinco de agosto
se tendió para cerrarlos - см. коммент. к романсу
«Как схватили Антоньито эль Камборьо» на с. 478.
Стоящее рядом число, но июля, начинает народный
романс о смерти герцога де Гандия:
492.

Ma^uísxAJbSu Млхх>ил>ып>сжли9и
A veintisiete de julio,
un lunes en fuerte día,
allá en Roma la sancta A
grande llanto se hacía. £
Почти тот же роковой, но августовский день упомя- ^
нут в «Сцене с Амарго» из «Поэмы канте хондо»: с
"Día veintisiete de agosto -£
con un cuchillito de oro ". ?
И в 1936-м это будет тоже август и почти то же -
неделей раньше - число, день расстрела Лорки.
Ya puedes cortar, si gustas,
las adelfas de tu patio - окна комнаты Лорки в
мадридской Студенческой Резиденции выходили во
внутренний дворик, где росли три олеандра. Один из друзей
вспоминает, что как-то раз, кончив читать романс, Лорка
показал за окно: «Те самые олеандры». В народной
испанской поэзии олеандр означает измену, горечь и
обреченность.
Pinta una cruz en la puerta
y pon tu nombre debajo - в Андалузии метят крестом
место убийства. Если оно произошло вблизи дома, то
крестом, а иногда и надписью «Здесь убили...» метят
его стены. Увидев такой крест, положено помолиться за
упокой и как поминальный знак положить у креста
камешек.
Espadón de nebulosa
mueve en el aire Santiago - мечом Сант-Яго в
Испании называют Млечный Путь. Другое название Млечно-
493

го Пути -Дорога Сант-Яго. Именно в конце июля,
когда вся Андалузия празднует день покровителя Испании,
на ночном небе ярко выделяется пересекающая его
серебряная лента Млечного Пути; по преданию по этой
сверкающей перламутровой дороге скакал на коне Апостол
со своим воинством. Об этом празднике Лорка
упоминает в одном из стихотворений своего первого сборника:
¡Niños chicos, pensad en Santiago
por los turbios caminos de sueño!
¡Noche clara, finales de julio!
¡Ha pasado Santiago en el cielo!
ROMANCE DE LA GUARDIA CIVIL ESPAÑOLA
РОМАНС ОБ ИСПАНСКОЙ ЖАНДАРМЕРИИ
В 1924 г. в письме X. Гильену Лорка сообщает, что
начал писать этот романс, а спустя два года, 8 ноября
1926 г., посылает ему фрагмент (63 начальные строки).
Гражданская гвардия (жандармерия) была создана в
1844 г. «для борьбы с бандитизмом», как гласил указ.
Несмотря на то, что ей был официально присвоен
постоянный эпитет - benemérita (досточтимая),- она
заслужила стойкую народную ненависть, особенно сильную в
Андалузии и Каталонии.
Есть основания считать, что первый набросок
романса был создан вскоре после февральских событий
1919 года в Гранаде, когда в результате стычки горожан
и властей погибли от пуль жандармерии три человека и
в городе было объявлено военное положение. Одного из
погибших - студента Рамона Руиса де Перальту - Лорка
знал. В семье погибшего будто бы хранится рукопись
наброска романса, датируемая 1919 годом, однако никто
из исследователей ее не видел.
-w

McL*KJL*AJbSU МлххЛДл>ЫЯ>СЖЛи9и
¡Oh ciudad de los gitanos!
En las esquinas banderas - вторая строка - из
качучи, цыганской свадебной песни, записанной в Гранаде:
Esta noche mando yo,
mañana manda quien quiera,
esa noche he de poner
en las esquinas banderas.
Примечательно, что начальную строку этой же
качучи Лорка варьирует в третьем акте трагедии «Йерма» в
хоре-вакханалии:
En esta romería
el varón siempre manda.
См. также коммент. к «Романсу о черной тоске» на
с. 463.
Por (en) las esquinas banderas - употребительный в
Андалузии разговорный оборот, означающий «на
каждом углу», т. е. «везде»:
Те pones por las esquinas
a pregonar que te quiero.
Возможно, также влияние народной песни:
Qué bonito está Triana
cuando le ponen al puente
las banderitas gitanas.
Херес-де-ла-Фронтера - андалузский город в устье
Гвадалквивира, славящийся своими кантаорами. Его
цыганский квартал (barrio de Santiago) - «благословенная
W5

земля народного искусства», по определению А. Мачадо.
...torres de canela - возможно, основой этого образа
стал реальный предмет - на Востоке до сих пор из
корицы, нанизывая ее на нитку, мастерят башенки,
кораблики и т. п.
Gallos de vidrio cantaban... - ранняя рождественская
месса называется петушиной.
La Virgen y San José
perdieron sus castañuelas - первая строка -
традиционное начало народных стихотворных молитв:
La Virgen y San José
iban una cuesta arriba...
La Virgen y San José
empezaron un camino,
en el vientre del María
llevan al Verbo divino.
Упоминание о кастаньетах - характерная деталь
«оцыганивания» образов Иосифа и Богоматери,
свойственная Рождеству цыганских кварталов, описанному в
колядках:
La Virgen como es gitana
a los gitanos camela.
San José como es gachó
se rebela, se rebela.
El Niño Dios se ha perdido
su madre lo está buscando
y está en la orilla del río
de juerga con los gitanos.
4%

HcUbJUbAJbSU Мси<ЛЛЛЛ<Л1Х>СКАЛи
La Virgen viene vestida
con un traje de alcaldesa
de papel de chocolate A
con los collares de almendras. t
San José mueve los brazos i
bajo una capa de seda... - в этом описании Иосиф и &
Богоматерь похожи на фигурки белена. В Испании су- ?
ществует обычай мастерить к Рождеству «ясли», подо- Í
бия игрушечного театрика, называемые «белен» (от ~"?
исп. Betleem - Вифлеем): в особых застекленных ящич- f
ках размещают глиняные фигурки Богоматери, Иосифа,
младенца, волхвов (или пастухов), и животных,
представляя сцены из евангельского рассказа о рождении
Иисуса.
Обычай ставить белен повсеместно распространен в
католических странах и был введен в обиход Франси-
ском Ассизским в конце XII - начале XIII века. В
городах, начиная с XIX века, белены чаще покупают на
ярмарках - или целиком, или пейзаж-декорацию, или
отдельные расписные глиняные фигурки. Недостающие и
дополнительные фигурки обычно мастерят дети и
наряжают в плащи и платья из лоскутков и фольги от
шоколадок. Отсюда и наряд Богоматери (un traje de alcaldesa /
de papel de chocolate), и ее самодельные бусы из
миндалинок. Да и сам этот хрупкий, игрушечный город с
коричными башенками, флажками на каждом углу и
стеклянными петухами напоминает декорацию белена.
Сходство размывает пространство и время - и мир
двоится: андалузская ночь опускается на Вифлеем, где
вместе с волхвами цыгане празднуют Рождество, еще не
зная, что жандармерия - близко. Посылая начало
романса о жандармерии X. Гильену, Лорка писал, что в конце
«жандармы превратятся в римских центурионов». В
497
17-2054

окончательном тексте этой метаморфозы нет, но она
ощутима, хоть и остается за кадром.
Detrás va Pedro Domecq
con tres sultanes de Persia - Педро Домек,
сопровождающий волхвов, - дополнительная, «местная»
фигурка белена, дань уважения человеку, особо почитаемому в
Хересе-де-ла-Фронтера. В 1758 г. Педро Домек Лембейе
основал винодельческую фирму, вскоре
прославившуюся благодаря одноименной марке коньяка, созданной его
племянником, тоже Педро Домеком (за что ему в
Хересе-де-ла-Фронтера и поставлен памятник). На этикетке
знаменитого коньяка изображены волхвы - "tres sultanes
de Persia".
В 1935 г. кто-то в компании рассказал Лорке о том,
что немецкая переводчица «Романса об испанской
жандармерии» дерзновенно заменила неведомого немцам
Педро Домека Вдовой Клико, на что автор, переждав
негодующие речи своих (и винодела) заступников,
заметил: «А по-моему, совсем неплохо. Даже изящно».
...у el coñac de las botellas
se disfrazó de noviembre - старик-гранадец сообщил
исследователю Мигелю Гарсиа-Посада примечательный
факт: во времена его детства сладкая лиловатая
микстура от простуды, естественно, безалкогольная,
называлась «ноябрь».
En el Portal de Belén... - начальная строка
испанских рождественских колядок - от самых возвышенно-
серьезных до совершеннейшей чепухи:
En el Portal de Belén
hay una cuna de viento,
es para mecer al Niño
la noche de Nacimiento.
498

ria^AU^AjbSu r4a^iAjL**¿i^ovucAs&u
En el Portal de Belén
hay estrellas, sol y luna,
la Virgen y San José A
y el Niño que está en la cuna. i
En el Portal de Belén f
nació un clavel encarnado, ?
que por redimir el mundo, J
se ha vuelto lirio morado. г
ТУ
(в этой кастильской песенке особо значима символи- %
ка цветов - см. с. 555-558 настоящего издания),
En el Portal de Belén
hay un espejo dorado,
donde se mira María
y Jesús Sacramentado.
Quien quisiera comprar pan
más blanco que la azucena,
en el portal de Belén
la Virgen es panadera.
Pastores, venid, venid,
veréis lo que no habéis visto,
en el portal de Belén
el nacimiento de Cristo.
En el Portal de Belén
cuatro gitanillos entraron
y, al ver al Niño dormido,
la ventura le cantaron.
En el Portal de Belén
hay una piedra redonda,
donde el Señor puso el pié
para subir a la gloria.
499
17*

En el Portal de Belén
hay un nido de ratones
y al bendito San José
le royeron los calzones.
En el Portal de Belén
hay un viejo haciendo migas,
se le cayó el sartén
las comieron los hormigas.
En el Portal de Belén
hay un viejo y una vieja,
el viejo quiere dormir
y la vieja no le deja.
Приводим также (вслед за сестрой поэта) песенку с
ненормативной лексикой, которую любила напевать
няня младшего брата поэта, всеми обожаемая Долорес:
En el Portal de Belén
entró un viejo sin calzones.
Por detrás y por delante
se le veían...
El cielo, se les antoja,
una vitrina de espuelas - колесико на шпоре
делается в форме звезды.
...con salivilla de estrella - т. е. росой. Литературный
источник образа - Гонгора, что подтверждает первый
черновик лекции о Гонгоре, хотя в окончательном тексте
лекции Лорка слегка изменяет интерпретацию
цитируемого отрывка из «Второго уединения»:
...reina la abeja,
oro brillando vago,
o el jugo beba de los aires puros,
500

ГУО^ъА^ЛЛзЗи Mfl^>UA>U0T)C-tCíU9U
о el sudor de los cielos,
cuando liba
de las mudas estrellas la saliva. A
o
Rosa la de los Cambónos, f
gime sentada en su puerta ?
con sus dos pechos cortados f
puestos en una bandeja - Отрезанные груди - атри- I
бут святой Агаты (Агеды), приписанный Лоркой также и -ту
святой Эулалии, романс о которой он писал одновремен- t
но с «Романсом об испанской жандармерии».
TRES ROMANCES HISTÓRICOS
ТРИ ИСТОРИЧЕСКИХ РОМАНСА
MARTIRIO DE SANTA OLALLA
МУЧЕНИЯ СВЯТОЙ ОЛАЙИ
Первоначальное название «Романс о мученичестве
цыганки святой Олальи из Мериды». Романс был начат
в ноябре 1926 г. и опубликован в январе 1928 г. в
мадридском журнале «Западное обозрение» ("Revista de
Occidente"), IV, VI.
Олайя (Эулалия) (? - 304) - католическая святая,
дева и мученица, покровительница Мериды (Эстремадура,
пров. Бадахос), где по преданию была сожжена
римлянами. Праздник в ее честь - 10 декабря. Особо почитают
святую Олайю в Андалузии - на пути из Севильи в Ме-
риду есть даже селенье Санта-Олайя. На юге Испании ее
отождествляют со святой Агатой (Агедой),
девой-мученицей родом из Сицилии, казненной римлянами в 251 г.
Канонически изображается с пальмовой ветвью
мученицы, блюдом, на котором лежат ее отсеченные груди, ино-
501

гда также со щипцами и ножницами (орудиями ее
мученичества). В романсе перед костром Олалью подвергают
также колесованию - той муке, что испытала св.
Екатерина.
Зримые образы мученичества - отрубленная голова
и вырванные глаза на блюде - возникают в эти же годы
в прозе Лорки ("Degollación del Bautista", "Santa Lucía y
San Lázaro", "Suicidio en Alejandría"). Отрубленные
руки - частый мотив рисунков Лорки.
...juegan o dormitan
viejos soldados de Roma - в черновом варианте
солдаты «играли в кости» (juegan a los dados). В
окончательном тексте Лорка убрал эту точную отсылку к
Евангелию от Иоанна (19: 23-24). Римский центурион в
желтой тунике спустя несколько лет станет персонажем
пьесы Лорки «Публика».
Минерва - римская богиня, отождествляется с
греческой Афиной. Богиня мудрости, покровительница
искусств; как и Диана, персонифицирует целомудрие.
Первоначально - богиня войны и потому изображается с
копьем, в шлеме и со щитом, на котором прикреплена
голова Медузы Горгоны.
La rueda afila cuchillos
У garfios de aguda comba - в народном романсе о
святой Екатерине, записанном в Андалузии, есть такие
строки:
Mando hacer una rueda
de cuchillos y navajas.
502.

НоиъА^ЛЛзЗи bAa^AAAMJJXiUCjOUSU
Мерида - город в провинции Бадахос, основанный
как военное поселение еще римлянами в 25 г. до н. э. и
ставший затем столицей Лузитании. От римского про- А
шлого Мериде остался храм Дианы и амфитеатр. На раз- £
валинах одного из языческих храмов в 4-5 вв. н. э. была *
воздвигнута церковь Святой Эулалии, покровительницы £
города, впоследствии перестроенная; ныне это церковь ?
романского стиля с алтарем в стиле чурригереско (1743). г
Flora desnuda se sube... - Флора, римская богиня F
цветов и весны.
Mil arbolillos de sangre
le cubren toda la espalda
y oponen húmedos troncos
al bisturí de las llamas - брат поэта полагает, что
первоисточником этого описания были росписи в сельских
церквях - «грубо намалеванные картины,
изображающие обнаженных грешников в языках пламени» (см.: ук.
соч., с. 41).
Глория - букв, «слава» (лат.), также название
католической молитвы, начинающейся словами «Gloria in
excelsis Deo» («Слава в вышних Богу»).
Tinteros de las ciudades
vuelcan la tinta despacio.
Negros maniquís de sastre
cubren la nieve del campo
en largas filas que gimen
su silencio mutilado - «Чернильницы зданий» -
классический образец сюрреалистического двойного образа.
В испанской поэзии двойной образ впервые возникает
именно у Лорки; примечательно, что и в живописи (в ча-
503

стности, у С. Дали) двойные образы появляются позже.
Манекен, характерный персонаж сюрреалистической
живописи, в 1931 г. станет у Лорки действующим лицом
мистерии «Когда пройдет пять лет» и обретет речь: его
стихотворный монолог - кульминация пьесы.
Una Custodia reluce
sobre los cielos quemados - в оригинале упомянут
символ эвхаристии, чаша со святыми дарами,
испускающая лучи, как солнце. В барочной живописи ее обычно
изображают на небе, среди облаков и ангелов. В данном
случае перевод не точен, но правомерен.
Чаша Грааля - легендарная чаша, служившая
Христу и апостолам во время Тайной вечери. Иосиф Арима-
фейский собрал в нее кровь Христа, когда снял с креста
Его тело. В средневековых преданиях чаша Грааля
является мученикам как свидетельство их праведности и
непогрешимости в целомудрии.
Ángeles y serafines
dicen: Santo, Santo, Santo - по свидетельству сестры
поэта Исабель Гарсиа Лорки (1909-2002), эти две
строки - цитата из религиозного стихотворения, которое
читала, когда начиналась гроза, кормилица Франсиско
Долорес, полагая, что стихотворное заклинание отведет
беду. При этом полагалось зажигать огарочек свечи,
освященной в Чистый четверг и потому обладавшей особой
силой прекращать бурю. Сестра поэта запомнила только
две строфы чудодейственного стиха:
"El trisagio que Isaías
escribió con santo celo
a angélicas jerarquías.
50r

ria^^A^AJbSU WfksJUAMJC&UéLJksSL,
Repita nuestra voz cuanto
ángeles y serafines
arcángeles y querubines A
dicen: Santo, Santo, Santo ". %
Похожие строки есть в народной гранадской песенке: £
Los sacerdotes en misa ?
dicen: Santo, Santo, Santo. с
ТУ
Los ángeles en el cielo f
repiten el mismo canto. *
BURLA DE DON PEDRO A CABALLO
НЕБЫЛИЦА О ДОНЕ ПЕДРО И ЕГО КОНЕ
Первый вариант романса под названием «Романс с
размытым текстом» датирован 28 декабря - «днем
невинно убиенных младенцев» (как помечено автором) -
1921 г. На отдельном листке, сохранившемся в архиве
(видимо, наброске композиции книги), романс назван
«Дон Педро Влюбленный». Окончательный вариант
датирован 25 февраля 1927 г. Поэт послал его в письме
X. Ромеро-и-Мурубе (1904-1969) для публикации в
журнале «Полдень. Севильский журнал» ("Mediodía. Revista
de Sevilla"), где он под названием «Романс с размытым
текстом» и был опубликован в июне 1927 г. См. также
коммент. к стихотворению «Деревце, деревцо» из
«Стихов разных лет» на с. 532.
Дон Педро - герой народных легенд и романсов,
прототипом которого был король Кастилии и Леона
Педро Первый, по прозванию Жестокий, другое
прозвание - Справедливый (1334-1369), ставший королем в
шестнадцать лет и убитый своим единокровным братом
505

Энрике де Трастамара. В Севилье Педро Первый
продолжил строительство Алькасара, начатое еще в X в. В
подземелье под Королевской часовней, примыкающей к
Севильскому собору, - усыпальница дона Педро и его
возлюбленной Марии де Падилья (7-1361). Хроника так
описывает короля Педро: «Высокий, крепкий телом,
светловолосый, любивший многих женщин, дон Педро
был отважен. Бродя ночами в одиночку по улицам
Севильи, он искал приключений, а нашел свою смерть». В
герое романса угадывается не только король дон Педро, но
и протагонист пьесы Лопе де Вега «Рыцарь из Ольме-
до», которую Лорка считал одной из лучших пьес евро-
\ пейской драматургии.
2 В Севилье, городе, с которым связаны все легенды о
5~ короле Педро и где он был коронован, Лорка впервые
i побывал в 1921 г. вместе с Мануэлем де Фальей и бра-
3 том незадолго до того, как был написан романс, и, коне-
2 чно, не случайно именно этот романс он выбрал спустя
^ у шесть лет для публикации в «Севильском журнале».
2 V Однако героя этого романса исследователи связыва-
\ ют не только с королем Педро, персонажем Лопе де Ве-
I ги и героем народных романсов доном Буэсо, некоторые
I отождествляют его с апостолом Петром или даже с гра-
J надским поэтом Педро Сото де Рохасом, творчество
\ I которого было воскрешено именно Лоркой.
\Л I Романс с размытым текстом (Romance con lagu-
шУу ñas) - здесь равноправны оба значения испанского
/ «laguna» - «лагуна, болотце, заводь» и «лакуна»
(«пропуск в тексте» - филологический термин). Впервые
Лорка упоминает о «романсах с размытым текстом» в
письме М. Фернандесу Альмагро (приблизительная датиров-
а ка - весна 1921 г.): "...pienso construir varios romances con
V 50G

ГУО^ъА^ЛЛзЗи Мо^ЛЛА-НЛЪСкАЛи
lagunas, romances con montañas, romances con estrellas,
una obra misteriosa y claras... Figúrate un romance que en
vez de lagunas tenga cielos". ^
Por una vereda í
venía Don Pedro. ?
¡Ay cómo lloraba j
el caballero! - первые строки романса - вариация на- г
чала старинного народного романса «Тайная смерть»: F
Ya viene don Pedro
de la guerra herido,
viene con el ansia
de ver a su hijo,
который в свою очередь перекликается с народной
песней:
Por aquella ventana
que cae al río
dame tu pañuelo
que vengo herido.
Еще один источник - романс о святой Елене -
указывает сестра поэта: «Этот романс памятен нам с детства:
Estando Elenita
bordando corbatas,
la aguja de oro,
el dedal de plata,
paso un caballero
pidiendo posada...»
5CR

Видимо, это один из любимых романсов поэта - он
включил его в постановку «Эклоги о Пласиде и Викто-
риано» Хуана де Энсины в театре «Ла Баррака».
Романс о Елене (общий фольклорный источник)
обнаруживает связь «Небылицы о доне Педро» с романсом
о цыганке-монахине. Елена - тоже вышивальщица, а
таинственный всадник, что «раздвоился в зрачках»
цыганки-монахини, смутно напомнит дона Педро.
Приводим также народную песню, ставшую
лейтмотивом «Рыцаря из Ольмедо» Лопе де Веги:
Que de noche lo mataron
al caballero,
la gala de Medina,
la flor de Olmedo.
Una ciudad lejana
entre un bosque de cedros - в одном из авторских
списков есть вариант: «una ciudad de oro», в котором
городу отдано определение одной из башен Алькасара,
символа Севильи - Золотой Башни,
двенадцатиугольной 37-метровой башни, построенной в 1120 г. арабами
и облицованной изразцами, которые на закате создавали
впечатление золотого сияния. Остается добавить, что в
садах Алькасара и правда растут кедры.
...Don Pedro
pasa por arcos rotos - арки или руины арок -
испанский пейзаж заброшенного кладбища - станет одним из
главных в образной системе пьесы «Публика» и
сборника «Поэт в Нью-Йорке»:
508

Иа^^А^ллззи ЬАа^ллАЛ^уЬслиизи
Yo tenía un hijo que se llamaba Juan.
Yo tenía un hijo.
Se perdió por los arcos A
un viernes de todos los muertos. £
("Iglesia abandonada") L
Dos mujeres y un viejo f
con velones de plata... - исследователи неустанно f
идентифицируют этих персонажей. Те, кто отождествля- -&
ет героя романса с королем Педро Первым, считают од- %
ну из женщин его несчастной женой королевой
Кастилии Бланкой Бурбонской (1338 - 1361). Пятнадцати лет
ее выдали за короля Педро, который оставил ее на
другой день после свадьбы ради своей старой любви -
Марии де Падильи, затем обвинил в измене - как
государственной, так и супружеской - заточил в толедскую
крепость, а затем приказал отравить. Вторая женщина, по
этой гипотезе, - любовница короля Мария де Падилья,
родившая ему трех детей, умершая в Севилье в один год
с Бланкой и похороненная безутешным Педро в
королевской усыпальнице.
Однако у Педро Первого был еще один любовный и
даже, можно сказать, официальный супружеский союз с
Хуаной де Кастро, которая тоже не смогла вытеснить из
его сердца Марию. Так что, следуя этой логике, женщин
в романсе должно быть три, но третьим оказывается
старик, идентифицировать которого еще сложнее. Вот
основные предположения: 1 - это башмачник, персонаж
обработанной Соррильей для театра легенды о короле и
башмачнике или 2 - монах, убитый королем в одном из
севильских монастырей и ставший призраком в пьесе
«Король дон Педро в Мадриде», авторство которой одни
приписывают Лопе де Веге, другие - Тирсо де Молине.
509

Однако думается, что отождествлять с кем бы то ни
было этих персонажей, на миг возникающих из ночного
тумана в зыбком свете свечи, нельзя - и вовсе не потому,
что ориентиры поиска прототипов так скудны. Этим
трем мимолетным теням отдан в романсе один миг, и
нам не нужно знать, почему они здесь и почему они
вместе. Как не нужно знать, куда едет король, и правда ли
дон Педро король Кастилии и Леона или всего лишь
лягушачий царь.
Por el camino llano
dos mujeres y un viejo
\ con velones de plata
i van al cementerio - первая строка - цитата из севиль-
J яны, которая звучала в постановке «Эклоги о Пласиде и
¿ Викториано» Хуана де Энсины в театре «Ла Баррака»:
\
/
Camino de Sevilla,
camino llano.
Так еще раз Лорка соотносит свой романс с
Севильей - городом короля Педро.
Sobre la flor enfriada,
está Don Pedro olvidado
¡ayl jugando con las ranas - здесь «размытый»
сюжет романса, не случайно названного «небылицей»,
обнаруживает связь с басней Эзопа, переложенной на
испанский Феликсом Мариа Саманьего (1745-1801). В ней
Юпитер, снисходя к просьбе лягушек дать им царя,
кидает в болотце корягу - «царя-деревяшку». Лягушки,
поначалу перепуганные, постепенно привыкают к
безобидной недвижной коряге - и вот они уже нагло караб-
510

Ma^*KA~UsSL> MíL^Ai/U-bOT)C4CíU9b
каются по своему царю. Ту же басню излагает в «Книге
благой любви» Хуан Руис, Архиепископ Итский,
предваряя ее рассуждением, которое, не имея, казалось бы, от- А
ношения к делу, в нашем случае проясняет ассоциатив- £
ную связь лягушачьей истории с крахом и гибелью дона t
Педро, последнего короля династии: ?
Amor, quien más te sigue, quémasle cuerpo y alma, í
destrúyeslo del todo, como el fuego a la rama. ""?
THAMÁR Y AMNÓN
ФАМАРЬ И АМНОН
Романс написан в январе 1927 г. «в холодную ночь
со снегопадом», как вспоминает Хосе Антонио Рубио
Сакристан, сосед поэта по общежитию.
Ветхозаветная легенда о детях царя Давида (Первая
книга Царств, 16, Третья книга Царств, 2) в Испании
стала сюжетом народного романса. Один из его
вариантов, доживший в устной традиции до двадцатых годов
прошлого века, Лорка записал вместе с мелодией в 1921 г.
на Сакро-Монте. Вообще библейские мотивы - не
редкость в испанском фольклоре, и прежде всего в Андалу-
зии. К примеру, в Уэльве записана народная песня о
влюбленном царе Давиде:
A Isabela en el baño
la vio el rey Dabí,
y se enamoró d'eya
como yo de tí.
Помимо фольклорных, у лоркианского переложения
библейской истории есть литературные источники. Пье-
511

су Тирсо де Молины «Отмщение Фамари» (1621) Лорка
считал шедевром ив 1936 году горячо рекомендовал
театральному клубу «Анфистора» взяться за ее
постановку, а в гранадской библиотеке поэта хранилось
«читаное-перечитаное», по свидетельству Хорхе Гильена,
издание пьесы Педро Кальдерона де ла Барка «Волосы
Авессалома», по сути дела, переложение пьесы Тирсо.
Давид - царь Израильско-Иудейского государства
(10 в. до н. э.), искусный поэт и музыкант. Его сын Ам-
нон, обесчестивший свою единокровную сестру Фа-
марь, был убит мстителем - ее и своим единокровным
братом Авессаломом. К теме инцеста Лорка
намеревался обратиться в драме «У крови нет голоса», об этом
замысле он не раз упоминал, начиная с 1934 г.
...cinco palomas heladas... - голубка - птица
Венеры. См. у Гонгоры: "la ave lasciva de la cipria diosa".
О символике «пяти» см. коммент. к романсу
«Смерть Антоньито эль Камборьо» на с. 487.
Amnón a las tres y media... - о точно указанном
времени см. коммент. к романсу «Как схватили Антоньито
эль Камборьо» на с. 483.
Ya la coge del cabello,
ya la camisa le rasga... - вариация строк народного
романса о Фамари, записанного поэтом от гранадских
цыган:
...Г h 'agarró de la mano,
y la echó sobre la cama,
gozó d 'este hermoso lirio
y d 'esta rosa temprana.
511

MajrsKJUAJbSL* MíL^Ai/U-bOüC4CíU9b
Y cuando los cuatro cascos
eran cuatro resonancias... - о символике «четверки»
см. коммент. к романсу «Смерть Антоньито эль Камбо- 7^
рьо» на с. 486. £
David con unas tijeras £
cortó las cuerdas del arpa - строки о срезанных стру- f
нах завершают не только романс, но и всю книгу. Так у I
автора «Цыганского романсеро» с последним аккордом -**
появляется двойник из вечности - Давид, царь-песнопе- р
вец.

Канте хондо (букв, «глубинное пение») -
андалузская песенная культура, одна из древнейших в Европе, в
которой слились цыганские, арабские и испанские
элементы. Это песни-импровизации на традиционной
основе, обычно в сопровождении гитары.
«Поэму канте хондо» Лорка начал осенью 1921 г.;
многое было написано параллельно с подготовкой
конкурса канте хондо. К январю 1922 г. книга приобрела
очертания: «Баладилья», за которой следовали четыре
цикла (сигирийя, солеа, саэта, петенера), стала
своеобразным эпиграфом к сборнику Остальное
компоновалось уже не столь строго и было обозначено как
общность - «Цыганские виньетки».
Работа над книгой время от времени продолжалась и
после конкурса вплоть до 1926 г., тем временем
отдельные стихотворения и целые циклы печатались в
журналах. Несколько раз Лорка готовил книгу к печати:
впервые - к конкурсу канте хондо в 1922 г., затем в 1923-м и
1926 гг., но сборник увидел свет лишь в 1931 г. Книга
вышла в мадридском издательстве Ed. Ulises CIAP с
датировкой годом начала работы.
В «Поэме канте хондо» Лорке была изначально
важна новая ориентация его поэзии. Здесь впервые поэт
выходит из круга своих чувств и открывает - себе и другим -
неведомый мир. То же произойдет затем в «Цыганском
романсеро» и «Поэте в Нью-Йорке». Эту перемену
Лорка осознавал в полной мере: "Es la primera cosa de otra
orientación mía»".
5H

Ma^*KA~UsSL> M«-^LUL>UOüC4CíU9b
SALADILLA DE LOS TRES RÍOS
БАЛАДИЛЬЯ О ТРЕХ РЕКАХ
Опубликована в 1923 г. в журнале «Горизонт» ("Hori- £
zonte"), № 5, Мадрид, затем в сборнике, изданном Испа- г
но-американским институтом в честь Антонии Мерсе с
(Архентины) в Нью-Йорке в 1930 г. f
Б (Liad ил ья - букв.: маленькая баллада. г
т
¡Ау, amor p
que se fué y no vino!
и далее:
¡Ау, amor
que se fue por el aire! - варьирующийся рефрен «Ба-
ладильи», написанной романсовым стихом, восходит к
рефрену романса о паломниках, аранжированному
Лоркой:
!Y ay, amor, ay, amor, ay amante,
ау, amor, que no puedo olvidarte!,
а также к припеву народной песенки, включенной
Лоркой в его «Трагикомедию о доне Кристобале»:
Por el aire van
los suspiros de mi amante,
por el aire van,
van por el aire.
Los dos ríos de Granada
uno llanto y otro sangre - речь идет о Дарро (Дауро) и
Хениле. Дауро впадает в Хениль, а Хениль — в
Гвадалквивир.
5\5

POEMA DE LA SIGUIRIYA GITANA
ПОЭМА О ЦЫГАНСКОЙ СИГИРИЙЕ
Сигирийя — одна из форм канте хондо,
четверостишие с удлиненной (обычно одиннадцатисложной)
третьей строкой. Может сопровождаться танцем.
LA GUITARRA
ГИТАРА
...por cinco espadas - метафора «мечи - пальцы» в
контексте «Поэмы канте хондо» двойственна из-за
евангельской ассоциации. О числе «пять» см. коммент. к
романсу «Сан-Габриэль» на с. 484 и «Смерть Антоньито
эль Камборьо» на с. 487.
EL PASO DE LA SIGUIRIYA
ПОСТУПЬ СИГИРИЙИ
...el corazón de plata - о металле и, в частности, о
серебре см. «Поэма об Андалузии» на с. 427.
РОЕМА DE LA SOLEÁ
ПОЭМА О СОЛЕ А
Опубликована в сборнике, изданном
Испано-американским институтом в честь Антонии Мерсе (Архенти-
ны) в Нью-Йорке в 1930 г. В первой публикации вторая
строфа была иной:
Y siente que su deseo
dura sierpe de retama,
se le ha enroscado en el cuello.
Солеа — одна из древнейших форм канте хондо,
восьмисложное трехстишие. Название восходит к ста-
5/6

Ha^^a^AJbSu hAouAMJH^oXiCAcousu
ринному значению слова "soledad" — тоска, сиротство,
одиночество. В пьесе «Мариана Пинеда» Лорка
использует терцины-солеа в речи героини: А
Necesito
Para seguir respirando
Que tú me ayudes, mocito.
Pero mi vida está fuera, -5
por el aire, por la mar, í
por donde yo no quisiera.
PUEBLO
СЕЛЕНЬЕ
Sobre el monte pelado
un calvario - упоминание о Голгофе продолжает ряд
евангельских ассоциаций «Поэмы канте хондо»,
характерных для Страстной недели. См. также далее:
«Встреча», «Дорога», «Танец».
SORPRESA
НЕЖДАННО
Стихотворение опубликовано 2 июня 1922 г. в газете
«Гранадский вестник» ("Noticiero Granadino") в связи с
конкурсом канте хондо.
Que muerto se quedó en la calle
que con un puñal en el pecho
y que no lo conocía nadie - для народных песен и, в
частности, для андалузских копл характерно начало "у
que " или "que" (т. е. усеченное "dicen que "), создающее
иллюзию продолжения повествования.
5Í?

ENCUENTRO
ВСТРЕЧА
En las manos,
tengo los agujeros
de los clavos - еще одна евангельская ассоциация с
орудиями Страстей Господних. См. также коммент. к
романсам «Сан-Габриэль» и «Смерть Антоньито эль Кам-
борьо» на с. 484 и с. 487.
Сан-Каэтан (1480-1587) - основатель ордена теа-
тинцев; канонизирован в 1671-м, память его
католическая церковь отмечает 8 августа. Главной обязанностью
членов ордена было сопровождение осужденных на
смертную казнь.
Сан-Каэтан особо почитаем в Севилье, где ему
принято молиться по средам, как и св. Маргарите (Санта
Рита), которую просят о невозможном. Сан-Каэтан
считается защитником и ходатаем по всем делам, требующим
особого вмешательства Провидения:
Bendito San Cayetano,
padre de la Providencia,
que no falte en nuestra casa
a diario, tu asistencia.
Видимо, общность дня молитв этим святым
обусловлена совпадением их функций.
Молитва Сан-Каэтану в стихотворении Лорки
звучит как мольба о невозможном - о том же, чем чревата
встреча героев, узнают спустя годы зрители «Кровавой
свадьбы».
518

ALBA
ЗАРЯ
Q
Стихотворение опубликовано 2 июня 1922 г. в газете i
"Noticiero Granadino" в связи с конкурсом канте хондо. t
Las niñas de España, í
de pie menudo... - маленькая ножка - обязательная f
ТУ
составляющая староиспанского канона красоты, что за- р
свидетельствовано Архиепископом Итским (Хуаном Ру- *
исом) в его «Книге Благой Любви».
РОЕМА DE LA SAETE
ПОЭМА О САЭТЕ
Саэта (от исп. "saeta" - «стрела») - плач по Христу,
песня-выкрик без музыкального сопровождения,
которой во время пасхальных процессий встречают статуи
Христа и Девы Марии, когда их проносят (или провозят
на повозках) по городу.
ARQUEROS
ЛУЧНИКИ
Лучники (saeteros) - букв.: певцы саэт.
Двойственность смысла «песня - стрела» пронизывает «Поэму
канте хондо» и образует важную часть ее метафорики.
Об этом Лорка говорит в лекции о канте хондо: «..
.мраком песня отделена от мира и погружена в себя; ее
золотые стрелы впиваются в сердце. А синий лучник вновь
натягивает во тьме тетиву, и несть числа стрелам».
519

SEVILLA
СЕВИЛЬЯ
Sevilla es una torre... - речь идет о символе Севильи - Хи-
ральде. См. коммент. к романсу «Сан-Габриэль» на с. 476.
дон Хуан — грешник и соблазнитель, герой
средневековой легенды и испанских романсов, чье имя
(общеевропейское дон Жуан) стало нарицательным.
Прототипом этого фольклорного героя был севильский дворянин
Мигель де Маньяра Висентело де Леса (1628-1679),
основавший после покаяния в грехах севильскую
Больницу Милосердия для францисканского ордена и при ней
церковь, живописные полотна для которой создали
друзья заказчика - Эстебан Мурильо (1617-1674) и Хуан де
Вальдес Леаль.
Дионис — в греческой мифологии бог
плодоносящих сил растительности, виноградарства и виноделия.
PROCESIÓN
ПРОЦЕССИЯ
Единороги — мифические животные, описанные в
средневековых бестиариях. Лорка называет
«единорогами» участников праздничных пасхальных процессий в
остроконечных шапках, похожих на головные уборы
звездочетов (поэтому далее единороги превращаются в
звездочетов).
Мерлин — маг и чародей из кельтских преданий.
Здесь «мерлины» означает «ряженые».
Ессе Homo - «Се, Человек!» - слова Понтия
Пилата, обращенные к иудеям после бичевания и поругания
520

rla~*^a^AjbSLs гАо^лАьмлъслсАли
Христа, ответом на которые были крики толпы: «Распни
его!» Эти латинские слова относят также к самому
Иисусу - Сыну Человеческому - перед казнью, изобра- ^
жаемому в багрянице и терновом венце с руками, свя- к
занными веревкой или цепью. Здесь речь идет об этом к
каноническом скульптурном образе, который проносят t
во время пасхальных шествий по городу. J
Дурандарте - первоначально имя меча героя фран- "Т
цузского эпоса Роланда. Впоследствии французский ры- F
царь, герой одного из циклов каролингских романсов
(т. е. романсов о подвигах рыцарей Карла Великого).
Романсы рассказывают о его любви, славной гибели и
наказе другу доставить его сердце возлюбленной Белерме.
Также упоминается в XXIII главе второй части «Дон
Кихота» (пещера Монтесиноса). Здесь Дурандарте -
персонаж пасхальной процессии.
Роланд — герой поэмы итальянского поэта Лодови-
ко Ариосто (1474-1533) «Неистовый Роланд» (1532),
повествующей о войне христиан с сарацинами во времена
Карла Великого и любви и ревности Роланда к
Анжелике, которая стала возлюбленной мавра Медора. Образ
Роланда пришел к Ариосто из средневекового
французского эпоса «Песнь о Роланде». Роланд был также
героем испанских народных романсов и пасхальных
процессий и не раз упоминается в «Дон Кихоте».
PASO
ШЕСТВИЕ
Virgen de la Soledad - Дева Мария Одиночество -
канонический образ Богоматери, особенно любимый
испанскими художниками эпохи Контрреформации. Бого-
52/

матерь изображается в одиночестве - без
сопровождающих лиц и даже без атрибутов, иногда она созерцает
орудия Страстей Господних.
...tú vas
por el río de la calle,
¡hasta el mar! - речь идет о пасхальной процессии, во
время которой поют саэты.
SAETA
САЭТА
¡Miradlo por dónde viene! - традиционная начальная
строка или рефрен фольклорных саэт:
¡Míralo por dónde viene
el mejor de los nacidos,
atado de pies y manos
y el rostro descolorido.
Примечательно, что та же цитатная строчка есть в
любовной алилуйе для театра «Любовь дона Перлимпли-
на». Умирая, Перлимплин говорит Белисе как о Христе,
о том мифологическом возлюбленном, который сейчас
умирает у нее на руках: «¡Míralo por dónde viene!»
См. также коммент. к романсу «Пресьоса и ветер» на
с. 437.
BALCÓN
БАЛКОН
Лола - уменьшительное от Долорес.
522

rla^bKA^xAJbSU hAf^AXKMjOTiCAU^^SU
GRÁFICO DE LA PETENERA
СИЛУЭТ ПЕТЕНЕРЫ
7*
Цикл опубликован в журнале "Intención" (III, апрель- £
май 1924) в переводе на французский Жана Кассу; затем, г
уже в оригинале, в сборнике, изданном Испано-амери- г
канским институтом в честь Антонии Мерсе (Архенти- f
ны) в Нью-Йорке в 1930 г. J
Петенера - андалузско-цыганская песня, возникшая Т
в XVIII веке. Названа по имени легендарной цыганской F
певицы Долорес Ла Петенера (XVIII-XIX вв.) или Па-
тернера — то есть уроженки городка Патерна-де-ла-Ри-
вера. В этом городе, находящемся на полпути из Кадиса
в Херес-де-ла-Фронтера, на центральной площади стоит
памятник певице и ежегодно в конце июля проводится
фестиваль петенер.
CAMINO
ДОРОГА
Con siete ayes clavados,
¿dónde irán,
los cien jinetes andaluces
del naranjal? - о числе и, в частности, о семерке см.
коммент. к романсам «Сан-Габриэль» и «Смерть Антоньи-
то эль Камборьо» на с. 476 и с. 487. Здесь «семь» -
напоминание о семи скорбях Богоматери, иконографически
представленных семью кинжалами, пронзающими ее
сердце.
MUERTE DE LA PETENERA
СМЕРТЬ ПЕТЕНЕРЫ
Стихотворение опубликовано в газете "Noticiero
Granadino" в связи с конкурсом канте хондо 2 июня 1922 г.
523

En la casa blanca muere
la perdición de los hombres - вторая строка взята из
народной песни:
Quien te puso Petenera
no te supo poner nombre,
te debía de haber puesto,
alma mía y de los dos,
la perdición de los hombres.
Cien jacas caracolean... - вновь точное число,
притом то же, что и в «Дороге» и в «De profundis».
FALSETA
ФАЛЬСЕТА
Фальсета - интерлюдия, исполняемая гитаристом
между куплетами песни.
Niñas que le dan a Cristo muerto
sus guedejas - имеется в виду обычай жертвовать во-
о i лосы церкви для деревянных скульптур Христа и свя-
^ \ тых.
DE PROFUNDIS
\ DE PROFUNDIS
¿5£\ / De profundis {лат.) - из глубины; начальные слова
!>§&1 [ католической заупокойной молитвы.
\Д Лорка, несомненно, знал стихотворение Мануэля Ма-
\] J чадо «Канте хондо» (1916), в котором есть такие строки:
j Г Y en mi vacío corazón
\ / se oye sonar
V el de profundis del bordón.
I Los cien enamorados... - о числе см. коммент. к ро-
I а мансу «Как схватили Антоньито эль Камборьо» на с.484.

McU*KJUAJbSU hA(K^AÁ/J^<jy(itXjOU3U
CLAMOR
КРИК
.. .la Muerte, coronada, ^
de azahares marchitos - речь идет о свадебном венке
из цветов апельсинового дерева.
Виуэла - предтеча современной гитары, щипковый
инструмент с пятью двойными струнами и одной
одинарной; излюбленный инструмент испанского барокко. £>
-от
DOS MUCHACHAS l
ДВЕ ДЕВУШКИ *
LA LOLA
ЛОЛА
Tiene verdes los ojos... - зеленые глаза - еще одно
требование староиспанского канона красоты. Об этом
поется в сегидилье:
Si habéis de matarme,
ojuelos verdes,
dadme corta vida
y no tantas muertes.
См. также коммент. к «Заре» на с. 519.
¡Ау9 amor, bajo el naranjo en flor! - о символике
апельсина см. коммент. к «Романсу о черной тоске» на
с. 466 и «Символику растений».
AMPARO
АМПАРО
Ecuador entre el jazmín
y el nardo - эти строки могут служить ориентиром
для датировки стихотворения. В письме М. Фернандесу
Альмагро от февраля 1922 г. есть фраза об «экваторе
между лимоном и апельсином».
525

.. .bordas lentamente
letras sobre el cañamazo - о вышивке и
вышивальщицах см. коммент. к романсу «Цыганка-монахиня» на
с. 452.
VIÑETAS FLAMENCAS
ЦЫГАНСКИЕ ВИНЬЕТКИ
Цикл опубликован в Мурсии в журнале «Стихи и
проза» ("Verso y prosa"), I, № 4 в 1927 г.
LAMENTACIÓN DE LA MUERTE
ПЛАЧ
Señor
del Mayor dolor! - речь идет об одном из
канонических образов Христа Страстной недели. Высшая скорбь -
это, согласно церковным установлениям, совокупность
четвертой и пятой скорбей: пути на Голгофу и Распятия.
Echad los limoncitos
al viento - см. коммент. к «Романсу о черной тоске»
на с. 463 и «Символику растений».
MEMENTO
MEMENTO
Memento (лат.) - помни. Начало латинской фразы
«Memento mori» - «помни о смерти».
Cuando yo me muera... - вариация начальной
строки многих солеа и сигирий:
Cuando yo me esté muriendo,
arrímate tú a mi cama,
que siempre te estoy queriendo.
526

Cuando yo me muera
!Qué será de tí!
Cuando te veas desamparadita
Sin calor de mí.
Столь же многочисленны и
этой строкой:
Madre mía, si me muero,
enterradme en la bodega,
abridme la sepultura
al pie de la cuba nueva.
TRES CIUDADES
ТРИ ГОРОДА
MALAGUEÑA
МАЛАГЕНЬЯ
Малагенья — андалузская песня и танец, размер
3/4 или 3/8, названная по имени города Малага.
Разновидность фанданго, относящаяся к «среднему пению» (в
отличие от «глубинного»). Знаменитый гитарист и кан-
таор Франсиско Родригес эль Мурсиано создал особую
разновидность этого песенного жанра и прославился
своими малагеньями.
BAILE
ТАНЕЦ
...buscando viejas espinas... - еще одна евангельская
ассоциация.
52?
пародийные песенки с

ESCENA DEL TENIENTE
CORONEL DE LA GUARDIA CIVIL
СЦЕНА С ПОДПОЛКОВНИКОМ
ЖАНДАРМЕРИИ
Рукопись датирована 5 июля 1925 г.
Ромео и Джульетта - лазурь, белизна и золото -
обнимаются в табачных кущах сигарной коробки -
кубинский поэт, писатель и литературовед Хосе Мари-
нельо Видауррета (1898-1977) в книге «Современники»
(1964), ссылаясь на авторские пояснения, комментирует
этот образ, также появляющийся у Лорки в «Соне
кубинских негров» из книги «Поэт в Нью-Йорке»
(1929-1930) - "... el rosa de Romeo y Julieta... mar de papel
y plata de monedas". Речь идет о картинке на коробке
гаванских сигар, на крышке которой на розовом фоне
изображены золотые медали, море, пальмы, маяк
Эль-Моро, Ромео, пробирающийся на балкон Джульетты и
портрет рыжебородого Фонсеки. Такие коробки из
лавки колониальных товаров были знакомы поэту с детства.
Касорла - город в горах в провинции Хаэн в 104 км
от столицы.
Бенамехи - городок, уже упомянутый в романсе об
Антоньито эль Камборьо, см. коммент. на с. 487. В
переводе - Кесада, городок в горах в 100 км от Хаэна.
DIÁLOGO DEL AMARGO
СЦЕНА С АМАРГО
Рукопись датирована 9 июля 1925 г.
525

HcUbJUAJbSL, Мя^>ил>ЫЛ)СЛСЛ^9Ь
El mundo es muy grande - эта фраза будет дословно
повторена в третьем действии трагедии Лорки
«Кровавая свадьба» : "El mundo es grande. Todos pueden vivir en A
el", - и тут же опровергнута происходящим.
Песня матери Амарго - эскиз погребального
плача, завершающего «Кровавую свадьбу».
529
18-2054

PRIMERA PÁGINA
ПЕРВАЯ СТРАНИЦА
Третье стихотворение цикла «Палимпсесты» из
сборника «Первые песни».
Книга под этим названием была впервые
опубликована в январе 1936 г. в Мадриде с предисловием
Мануэля Альтолагирре, который писал: «Первые песни» (1922)
Гарсиа Лорки, до сих пор, как это ни поразительно, не
изданные, являются частью юношеской книги, еще не
приведенной в порядок автором, но сыгравшей
важнейшую роль в последующем развитии его поэтического
мира. Здесь они объединены наудачу, как
предварительный вариант более обширного и представительного
сборника».
BALADA AMARILLA
ЖЕЛТАЯ БАЛЛАДА
Первая из четырех «Желтых баллад» из сборника
«Первые песни», первоначальное название «Баллада о
пастухе без стада». На рукописи есть также рисунок -
фигура пастуха. Датировка определяется письмом поэта А. Са-
ласару от августа 1921 г.: «Еще пишу желтые баллады».
LA LUNA ASOMA
ЛУНА ВОСХОДИТ
Первое стихотворение цикла «Лунные песни» из
книги «Песни».
530

Нл^^-л^иэЛх Мо^лдлл-ыяэслсй-^и
Эта книга была издана в 1927 г. в приложении к
журналу "Litoral". Через два года книга вышла в Мадриде в
издательстве "Revista de Occidente". A
о
Лорка работал над «Песнями» несколько лет (книга l
была начата еще в 1922 г. и почти целиком написана к [
концу 1924-го), но в печать отдана много позже и лишь ?
по настоянию друзей. В феврале 1926 г., уже ощутив, как ?
из разрозненных стихотворений складывается книга, по- £
эт пишет другу: «Я долго приводил ее в порядок. Теперь "Y
книга отчищена добела. Я не впадаю в музыку, как неко- ^
торые молодые поэты. Я отдаю любовь - слову! - а не
звукам. Не из пепла мои стихи». После оглушительного
успеха «Романсеро», воспринятого им как провал,
акценты переменились. Теперь «Песни» кажутся Лорке
полюсом, противоположным «Цыганскому романсеро»,
а точнее - ложному прочтению романсов, и обретают
новое значение. В январском письме 1927 г. он пишет:
«В «Песнях» есть истинная поэзия - не в том смысле,
что она многого стоит, а в том, что она благородна и
отточена; это четкий, неиздерганный лирический
жест. Это не цыганствующая книга. Я убрал несколько
ритмических песен, хотя они и удались, - хочу, чтобы
воздух книги был горный».
LA BALADA DEL AGUA DEL MAR
БАЛЛАДА МОРСКОЙ ВОДЫ
Стихотворение написано в 1920 г. и опубликовано в
первом поэтическом сборнике Ф. Гарсиа Лорки «Книга
стихотворений», изданном в Мадриде летом 1921 г.
Стихи, составившие его, были написаны в
1918-1920 годах. Книгу предваряло авторское обраше-
ние к читателю. «В этих беспорядочных листках -
вереница отражений моей души и сердца. В них трепет
531
18*

эюизни, едва открывавшейся тогда передо мной... Это
память о моем пылком детстве, носившемся голышом
по лугам нашей чудной долины в кольце гор», - писал
поэт.
Впоследствии Лорка включил это стихотворение в
подборку, подготовленную им для антологии Херардо
Диего «Испанская поэзия. 1915-1931», вышедшую в
Мадриде двумя изданиями в 1932 и 1934 гг.
ÁRBOL DE CANCIÓN
ДЕРЕВО ПЕСЕН
Стихотворение из сборника «Песни».
Лорка посвятил его Ане Марии Дали, о чем сообщил
ей в ноябрьском письме 1926 г.: «В новой книжке я
посвятил тебе песню, не знаю, понравится ли (мне она
кажется одной из лучших)», - и вскоре получил милое
письмо с детски простодушным ответом: «Федерико!
Мне очень нравится песня, которую ты мне посвятил».
\ Подробнее см. об этом в кн.: Ана Мария Дали - Сальва-
. дорДали - Федерико Гарсиа Лорка. (Стихи, письма,
воспоминания). М., ЭКСМО, 2003.
Sesenta flores grises
enredaban sus pies - о числе см. коммент. к романсам
«Сан-Габриэль» и «Смерть Антоньито эль Камборьо» на
с. 476 и с. 487.
ARBOLÉ ARBOLÉ
ДЕРЕВЦЕ, ДЕРЕВЦО
Это стихотворение, вошедшее в сборник «Песни»,
было опубликовано в 1923 г. в октябрьском номере
журнала «Испания» ("España"), затем 4 апреля 1926 г. под
532

Ня^-Л^/ЫэЛх M^A¿/U-U0T)C<tCfl-*9U
названием «Маленький романс» ("Romancillo") в газете
«Студент» ("El Estudiante"). Первоначально было песней
в пьесе «Комедиантка Лола». К сожалению, это либрет- 7^
то, написанное Лоркой для Мануэля де Фальи, так и не i
стало оперой. Е
В стихотворении варьируется то же сопоставление е>
трех столиц Андалузии - Кордовы, Гранады и Севильи, X
что и в романсах об архангелах. См. преамбулу к ком- £
мент., с. 424. Т
F
...esta cogiendo aceituna - упоминание о сборе олив
(цветов) в народной поэзии служит иносказанием о
любовном свидании; идиоматические выражения cortar,
oler - deshojar la flor, comérsele la fruta, coger las
aceitunas и т. п. означают потерю невинности.
El viento, galán de torres,
la prende por la cintura - в этом стихотворении у
Лорки впервые появляется антропоморфизированный
образ ветра.
Эти строки послужили также материалом для
пародии Херардо Диего на романсы Лорки, опубликованной
в связи с юбилеем Гонгоры 1 июня 1927 г. в "La gaceta
literara" и подписанной «Федерико Гарсиа Лорка».
Херардо Диего, вспоминая об этой публикации, называет
ее «не лучшей нашей шуткой» и объясняет появление
пародии раздражением, которое все готовившие
мадридскую часть юбилея Гонгоры испытывали тогда к Лорке -
он, как водится, не исполнил обещаний: и сам не
приехал, и стихов для юбилейного номера не прислал.
Приводим фрагменты пародии, в которых обыгры-
ваются строчки и образы этого стихотворения и
романсов о доне Педро, Пресьосе, луне, луне и других:
533

ROMANCE APÓCRIFO DE D. LUIS A CABALLO
Por el real de Andalucía
marcha D. Luis a caballo.
Va esparciendo su manteo
negra fragancia de nardos,
y luciendo su repertorio
en los pliegues de sus paños
el viento, escultor de bultos
y burlador de romanos...
¿Quién es la niña morena
que va a deponer el cántaro
a la fuente que le dicen
la fuente de los espárragos?
- Felices, D. Luis de Góngora,
¿no me conoce su garbo?
- Ay, si es mi cólmemela
del corpino almidonado.
SERENATA
СЕРЕНАДА
Это стихотворение из сборника «Песни» с заменой
имени на «Белиса» дословно повторяется в любовной
алелуйе для театра «Любовь дона Перлимплина».
Por las orillas del río... - см. коммент. к «Романсу о
неверной жене» на с. 457.
MISERERE
MISERERE
По первоначальному замыслу это стихотворение
входило в «Поэму о солеа» книги «Поэма канте хондо».
О книге см. коммент. на с. 514.
5М

Нл^^л^ыэЛх Ма^лАлм^оьслсл^и
Miserere - начало покаянного псалма 50/51:
"Miserere mei, Deus, secundum magnam misercordiam..."
(«Помилуй меня, Господи, по великой милости твоей»). 7^
о
COLORES Г
ЦВЕТА Г
Стихотворение из цикла «Песни под луной», из книги J
«Сюиты». Предположительная датировка - июль 1921 г. __£
Об издании этого сборника, написанного в 1920- F
1923 годах, Лорка не раз говорил в интервью, но так и не
подготовил рукопись к печати. Книга, составленная из
стихотворений, сохранившихся в архиве семьи (часть из
них прежде публиковалась в Собрании сочинений как
«Стихи разных лет»), увидела свет лишь в 1981 г.
Авторская композиция книги неизвестна.
CORRIENTE LENTA
ТИХИЕ ВОДЫ
Стихотворение с подзаголовком «На берегу Кубиль-
яса» ("En el Cubillas") относится к циклу «Сновиденья
реки» книги «Сюиты».
Кубильяс - река вблизи Фуэнте-Вакероса, селенья,
где родился Лорка.
EL HUERTO DE LA PETENERA
САД ПЕТЕНЕРЫ
По первоначальному замыслу это стихотворение
входило в цикл «Силуэт Петенеры» книги «Поэма канте
хондо».
525

NOCTURNO ESQUEMÁTICO
СХЕМАТИЧЕСКИЙ НОКТЮРН
Стихотворение из цикла «Темы» сборника «Песни».
CANCIÓN DE GINETE
ПЕСНЯ ВСАДНИКА
Стихотворение, вошедшее в сборник «Песни», было
опубликовано в сентябрьском номере Бюллетеня Гра-
надского художественного центра в 1924 г.
CANCIÓN DE CUNA ("Bodas de sangre")
КОЛЫБЕЛЬНАЯ (из пьесы «Кровавая свадьба»)
Трагедия «Кровавая свадьба» была написана за одну
неделю летом 1932 г. в Гранаде, однако замысел ее
созревал долго - пять лет. Еще в 1928 г. Лорка прочел в
газетах (гранадской и мадридской) в разделе
«Криминальная хроника» о трагическом случае, произошедшем в
одном из альмерийских селений вблизи Нихара. Об этой
трагической любви и гибели жениха Касимиро и
возлюбленного невесты Пако был даже сложен романс. Эта
история произвела на поэта сильное впечатление (он не
раз пересказывал ее друзьям) и в итоге стала сюжетной
основой «Кровавой свадьбы».
Из литературных влияний стоит отметить пьесу
ирландского драматурга Джона Миллингтона Синга
«Всадники скачут к морю», которую друг Лорки Мигель
Серон перевел и прочел поэту.
17 сентября 1932 г. Лорка прочел пьесу друзьям, а 8
марта 1933 г. в Мадриде в театре «Беатрис» состоялась
премьера: спектакль, поставленный труппой Хосефины
Диас де Артигас. Затем последовала премьера в
Барселоне (31 мая) и наконец триумф в Буэнос-Айресе (29
536

Нл^^Л^ЫэЛ^ Мл^/ил>Ы)Т)СЛСА^9и
июля), уже с Лолой Мембривес. Она же поставила
трагедию в марте 1935 г. в Мадриде, а в сентябре того же
года в Барселоне пьесу поставила и сыграла в ней Мать /^
Маргарита Ксиргу - этот спектакль Лорка назвал «ис- с
тинной премьерой» своей пьесы. «Кровавая свадьба» Г
стала по сути последней прижизненной публикацией ^
поэта - книга вышла в свет 31 января 1936 г. Мадрид, ?
Издательство "Cruz y Raya". I
Колыбельная о коне - лейтмотив трагедии «Кровавая тт
свадьба» - представляет собой вариант народной колы- I
бельной, о которой Лорка, много лет собиравший
образцы фольклора, говорит в лекции «Колыбельные
песни» (впервые прочитана в Мадриде в декабре 1928 г.):
«Тропа уводит к реке, и ветви смыкаются за конем и
всадником. Они исчезают, чтобы снова вернуться
туда, где началась песня, и снова исчезнуть - так же
безмолвно. Ребенок никогда не сумеет разглядеть их. Они
останутся в его воображении - темный силуэт
всадника и блестящий круп коня в ночном сумраке. Всадник
никогда не обернется. Так надо, чтобы они уходили
туда, где воды глубже, чем здесь, а птице уже не нужны
крылья. К изначальному покою. А мелодия становится
все напряженнее, сообщая происходящему крайний
драматизм, а странному отказу - не пить воды -
загадочную печаль». Мелодия этой колыбельной, записанная
Лоркой, обычно приводится во всех изданиях его
собрания сочинений.
CANCIÓN DE MADEJA
ПЕСНЯ ПРЯДИЛЬЩИЦ (из пьесы «Кровавая свадьба»)
Nacer a las cuatro,
morir a las diez - о точном часе см. коммент. к
романсу «Как схватили Антоньито эль Камборьо» на с. 483.
537

NOCTURNO DE LA VENTANA
НОКТЮРН ИЗ ОКНА
Второй из четырех «Ноктюрнов из окна» из книги
«Песни».
CASIDA DE LOS RAMOS
КАСЫДА О ВЕТВЯХ
Третья касыда из сборника «Диван Тамарита».
Часть стихотворений этой книги любви,
одиночества и горьких предчувствий Лорка написал в 1931-1932
гг., вскоре после выхода в свет антологии «Арабо-анда-
лузская поэзия», составленной его другом известным
арабистом Эмилио Гарсиа Гомесом (1905-1995). Но
замысел посвятить «Диван Тамарита» памяти арабо-анда-
лузских поэтов, «чьи строки запечатлен ы на стенах
Альгамбры», возник лишь осенью 1934 г. В 1935 г. поэт
отдал рукопись вместе с предисловием (написанным по
его просьбе Гарсиа Гомесом) их общему другу Антонио
Гальего Бурину, декану филологического факультета
Гранадского университета, который предполагал издать
книгу в университетском издательстве. Однако сборник
увидел свет лишь посмертно, в 1940 г., в Нью-Йорке на
страницах третьего и четвертого номеров журнала
"Revista hispánica moderna".
В средневековой исламской литературе «диван» -
традиционное название поэтической антологии. В
данном случае название более чем условно: Лорка не
придерживается жанровых норм, обязательных для газеллы
и касыды. Названиями он лишь отсылает читателя к
старинной традиции, особо его увлекавшей - арабо-анда-
лузской литературе.
538

Нл^^-Л^ЫэЛх Мл^/ил>Ы>оСЛСА^9и
Следует заметить, что это увлечение поэта
предварило начавшееся в сороковые годы масштабное
изучение этой страницы национальной литературы, ознаме- т^
новавшееся важнейшими открытиями, касающимися ге- £
незиса южно-европейских лирических жанров. Подроб- [
нее см. об этом в кн.: "Cancionero popular español". M., £
«Радуга», 1987, р. 573-580. ?
Тамарыт - довольно частый в Испании мавритан- -£
ский топоним. "Huerta del Tamarit" («Сад Тамарита») - F
усадьба дяди поэта Франсиско Гарсиа Родригеса на
окраине Гранады, рядом с родительским домом Гарсиа
Лорки. «У моего дяди, - говорил Лорка, - самый
красивый адрес на свете: «Huerta de Tamarit, Férmino de
Fargui, Granada».
Соловей в испанском фольклоре олицетворяет
ветреного и неверного друга. «Enemigo, malo, falso,
engañador», - называет горлица соловья в романсе
«Холодный источник» ("Fonte frida").
GACELA DEL AMOR IMPREVISTO
ГАЗЕЛЛА О НЕЖДАННОЙ ЛЮБВИ
Первая газелла из сборника «Диван Тамарита». В
черновой рукописи названа «касыдой», что
подтверждает условность жанровых именований для Лорки в этой
книге.
Yo busqué, para darte, por mi pecho
las letras de marfil que dicen siempre - «буквы из
слоновой кости» - перифраз традиционного фольклорного
образа «золотые буквы» (или «надпись»), которыми в
испанских народных песнях воспевают любовь или
красоту возлюбленной. См., например, «Романс о герцоге
539

Альба», процитированный Лоркой в лекции «Как поет
город от ноября до ноября»:
Trataron de abrirle el pecho
para ver de qué moría.
A un lado del corazón
dos letras de oro tenía,
en la una decía «Duque»
y en la otra «de mi vida».
EL POETA DICE LA VERDAD
ПОЭТ ГОВОРИТ ПРАВДУ
Из книги «Сонеты темной любви».
i Стихи, составившие этот сборник, созданы в ноябре
J2L- 1935 г. (датировку облегчают сохранившиеся в
семейном архиве почтовые бланки валенсийской гостиницы,
на которых были записаны сонеты). Публикация же
состоялась лишь в 1984 г. Друзья, которым Лорка в
последний год своей жизни читал сонеты, вспоминают, что их
\было не так много: от четырех до двенадцати, но, тем не
менее, все говорят о цельной книге. Сам же Лорка в интер-
| вью упоминал о ста сонетах - «почти как у Шекспира».
I Большинство друзей сходится на том, что книга на-
I зывалась «Сонеты темной любви», однако Луис Роса-
/ лес, в доме которого Лорка скрывался перед арестом,
/ приводит другое название - «Сад сонетов». Он полагает,
что Лорка собирался разделить книгу на две части: в
t I первой - все сонеты, написанные, начиная с 1925 г., а во
/ второй - те одиннадцать, которые мы знаем как
«Сонеты темной любви».
Рукопись книги, хранившаяся у Рафаэля Родригеса
Рапуна, секретаря «Ла Барраки», видимо, утрачена: сам
он погиб на фронте под Бильбао, а его архив сгорел в
разбомбленной мадридской квартире.

HcUb^úL^AbSU McUiAJAJHJ)X>LXjOU9L>
Уже собрав книгу, весной 1936 г. Лорка объяснял в
интервью: «Книга сонетов - это возврат к уставу
после долгой, солнечной прогулки по ритмическому и риф- £
мическому приволью». До этого Лорка, в общем, не тяго- к
тел к сонетной форме, хотя всегда высоко ее ценил. Еще >
в молодости он писал другу: «Лишь сонет, сколько бы ?
ни называли его холодной склянкой, способен сохранить ?
чувство навеки». «Сонеты темной любви» несомненно - -£
самая личная книга поэта. Однако, обращаясь к освя- £
щенной временем форме исповеди, Лорка (храня
верность своей заповеди: «не выставлять сокровенное
напоказ») нашел способ отстраниться: у всех сонетов
витиеватые, стилизованные под Золотой век названия.
DESPEDIDA ("Así que pasen cinco años")
ПРОЩАЛЬНЫЕ ГОЛОСА (из мистерии «Когда
пройдет пять лет»)
Пьесу «Когда пройдет пять лет», «мистерию о
времени» по собственному определению, поэт задумал и
начал писать во время поездки в Америку и завершил по
возвращении - в Гранаде 19 августа 1931 г. и той же
осенью прочел друзьям в доме Карлоса Морла Линча.
Пьесу не поняли, и Лорка не стал ни печатать ее, ни ставить,
хотя не раз говорил: «В ней мои истинные намерения».
Речь о постановке зашла лишь в апреле 1933 г., но
репетиции в Клубе «Анфистора» начались лишь весной 1936 г.
и, по понятным причинам, не продолжились осенью.
Опубликована пьеса была посмертно (1954) по
машинописной копии, сохраненной руководительницей клуба
Пурой Уселай.
м/

GACELA DEL RECUERDO DE AMOR
ГАЗЕЛЛА О ВОСПОМИНАНИИ
Седьмая газелла из сборника «Диван Тамари-
тг»....еп el martirio de Enero - «Январь» в испанском
фольклоре всегда ассоциируется с первой любовью.
Январская луна {luna de enero), самая красивая в году, —
традиционное песенное иносказание о первой любви:
Luna de enero
у amor primero
no tienen compañero.
Об этом же поется в копле:
No hay lunita más clara
que la de enero,
ni amores más queridos
que los primeros.
Con la luna de enero
te he comparado,
que es la luna más clara
que tiene el año.
...es un tulipán enfermo... - тюльпан в народной
поэзии - символ безответной любви.
GACELA DE LA MUERTE OSCURA
ГАЗЕЛЛА О ТЕМНОЙ СМЕРТИ
Восьмая газелла из сборника «Диван Тамарита».
Под названием «Касыда о бегстве» опубликована в
феврале 1936 г. в мадридском журнале "Floresta de prosa y
verso", № 2.
5^2

Hfl^~fl^U>«9U hAcUxAMJH^OXiCACOUSU
Cúbreme por la aurora con un velo... — обычай
закрывать мертвым лицо до сих пор бытует в андалузских
селениях. Молодым лицо покрывают белым платком ^
старикам - черным. См. у Беккера: h
"Cerraron sus ojos f
que aun tenía abiertos, ?
taparon su cara -£
con un blanco lienzo." I
GACELA DE LA DULCE QUEJA
СОНЕТ О НЕЖНОЙ ГОРЕЧИ
Из книги «Сонеты темной любви». Первоначальное
название «Поэт шлет своей любви нежную жалобу».
EL AMOR DUERME EN EL PECHO DEL POETA
ЛЮБОВЬ УСНУЛА НА ГРУДИ ПОЭТА
Из книги «Сонеты темной любви».
CASIDA DE LA MANO IMPOSIBLE
КАСЫДА О НЕДОСЯГАЕМОЙ РУКЕ
Шестая касыда из сборника «Диван Тамарита».
Рукопись датирована 4 апреля 1935 г.
Исследователь творчества Ф. Гарсиа Лорки Марио
Эрнандес указывает на сходство касыды с фрагментом
романа «Преступление» (1934) писателя-сюрреалиста с
Канарских островов Агустина Эспиносы (1897-1939).
Третью часть этой книги - «Осень» - начинает глава
«Мертвая рука», напоминающая стихотворение в прозе:
543

«В отчаянии ищу руку. Ни мрамору, ни воску, ни бронзе
не застыть ее горестным жестом.
Мертвенно-бледную, заледеневшую руку.
Пусть шторы раздернет в спальне
и поведет по потемкам,
пусть тонкими пальцами
вражью стрелу перехватит
и в час мой бессонный
коснется щеки и лба.
Бледную, тонкую, трагическую руку
ищу я. Отсеченную руку.
¿ Всю в кольцах,
ногти все еще в ярком лаке.
Руку давней невесты моей.
Ее руку, забывшую ласку перчаток
Ту руку, что глаза мне закроет,
когда ни смерть, ни мать, ни сестра, ни сын
их закрыть не сумеют.
Ты одна - странница, рука неживая,
та, что в утренних снах мне являлась,
звезда ожиданья.
Но есть и другая рука.
Нежные, теплые, легкие пальцы
для губ моих, рук и ночей.
Другая рука!
Мне не нужно другой.
Не ее я ищу,
а ту, что тревогу мою утишит.
5-W

HcUb^úL^AbSU Мй^х>ил>ЫЛ>С<КЛи9Ь
Крыло, что глаза мне закроет,
коснется плеча,
что обрядит и в дорогу проводит - навеки. А
Ее я ищу - k
единственную, отсеченную руку ?
Бледную, стылую, забывшую ласки. f
Позабывшую, что любила. L
Белую. Мучительно белую руку». "У
Однако совпадения, иногда дословные, лишь
подчеркивают полярность вариаций Ф. Гарсиа Лорки и Агу-
стина Эспиносы. Главку романа Эспиносы естественнее
соотнести с рисунками Лорки: отрезанные руки -
лейтмотив его графики.
Sería un pálido lirio de cal... - ирис - в испанском
фольклоре цветок смерти.
PAISAJE SIN CANCIÓN
ЗЕМЛЯ БЕЗ ПЕСЕН
В рукописи стихотворение входило в цикл
«Мгновения песни» книги «Сюиты».
EL HUERTO DE MARZO
САД В МАРТЕ
¡Desde Marzo, cómo veo
la frente blanca de Enero! - см. выше коммент. к
«Газелле о воспоминании» на с. 542.
5*5

AGOSTO
АВГУСТ
Из цикла «Темы» сборника «Песни».
PRELUDIO
ПРЕЛЮДИЯ
Из цикла «Любовь» сборника «Песни».
\

ria^KA^AbSU rAcL^AJAM^OXiC^COUSU
Caa*aaj>o%amjcju
ACACIA (акация) - чистая любовь. г
acanto (акант, медвежья лапа) - чувственность и f
раскаяние. ?
acanto, acebo (остролист, падуб) - запрет. -£
adelfa (олеандр) - горечь, обреченность, измена1. £
aguileña (орлик, водосбор) - высокая любовь;
эмблема святого духа.
álamo (тополь) - гордость.
albahaca (базилик, душистый василек) - ненависть
или взаимность.
albaricoquero (абрикосовое дерево) - жестокосердие.
alhelí (левкой) - печаль, символизирует вечер жизни
(ирис - ее утро, а белая лилия - день2).
aliso (ольха) - уважение.
almendro (миндаль) - нежность, забвение; символ
ранней гибели3.
aloe (алоэ) - боль, мука.
amapola (мак) - страсть, утешение в горе, забвение;
символ быстротечности, хрупкости (сорванный цветок
вянет сразу) и невинно пролитой крови.
amaranto (бархатник, лисий хвост) - истинная
любовь, символ бессмертия.
anemona (ветреница) - обреченность; символ
мимолетной красоты.
arándano (черника) - преданное и любящее сердце.
asfodel (асфодель) - покинутое и безутешное сердце.
azahar (цветок апельсина, флердоранж) -
великодушие и благородство; символ невинности и чистоты4.
547

azuzena (лилия) - чистота. По преданию, лилии
вырастают на могилах невинно осужденных. Атрибут
Благовещения и архангела Гавриила.
BARDANA (лопух) - навязчивость,
begonia (бегония) - сердечность, доброта.
berro (кресс) - веселье и беззаботность, удовольствия5.
betunia (петуния) - дружба.
boj (букс, самшит) - стойкость.
CALABAZA (тыква) - холодность, отказ6; в
христианской символике тыква - антипод плоду греха - яблоку,
символ добродетели и воздержания.
camelia (камелия) - гордость, тщеславие.
campánula (колокольчик) - кокетство.
canela, flor de canela (цветок корицы) - красота,
изящество.
capuchina (настурция) - равнодушие.
cardo (чертополох) -страдание, угрюмость,
нелюдимость.
castaño (каштан) - верность, эмблема мирного
очага; в аллегориях - победа добродетели над искушением.
cedro (кедр) - здоровье и сила.
cereza (черешня) - юность.
ciclamino (альпийская фиалка) - душевная мука;
символ скорбей Богоматери.
cicuta (цикута) - вероломство, измена.
ciprés (кипарис) - кладбищенское дерево; горе,
скорбь, траур. И, как все вечнозеленые растения, символ
бессмертия. В испанской геральдике означает высокие и
благородные порывы, а также неподкупность.
ciruela (слива) - преданность.
cítiso (ракитник, тальник, ивняк) - притворство.
5*8

clavel (гвоздика) - страсть, также символ Страстей
Господних.
clavellina (полевая гвоздика) - кокетство. А
DALIA (георгин) - благодарность, отказ, знак дружбы.
durazno (сорт персиков) - нечаянная радость или
скромное достоинство. В испанской живописи часто
изображается в руках Богоматери как антипод греховному
яблоку.
ÉBANO (черное дерево) - нетерпение. f
encina (дуб) - верное сердце. *
enredadera (вьюнок) - ветреность.
escaramujo (шиповник) - влюбленность.
espadaña (шпажник, гладиолус) - месть7.
espantalobos (желтая акация) - томленье.
espino (боярышник) - осторожность, благоразумие.
espuela de caballero (живокость, шпорник,
дельфиниум) - честность, рыцарская доблесть.
FRESA (земляника) - справедливость, возвышенная
дума.
GARDENIA (гардения) - искренность.
geranio (герань, журавельник) - любящая душа.
grama (пырей) - упорство, постоянство.
granada (гранат) - символ бессмертия, плодородия
и единства мира - эмблема Гранады.
HELÉCHO (папоротник) - искренность, смирение,
одиночество.
heliotropo (гелиотроп) - дружеские узы.
hiedra (плющ) - неодолимая любовь, мольба о
защите.
hierbabuena, hierba santa (мята) - воспоминание.
higuera negra (черная смоковница) -
пренебрежение, злая судьба.
549

hisopo (иссоп, синий зверобой) - униженность,
раскаяние.
hortensia (гортензия) - мимолетное увлечение.
IRIS (ирис, касатик) - чистота и нежность, сердечность.
JACINTO (гиацинт) - горечь и успокоение; цветок
вдохновения.
jaramago (гулявник) - память и забвение;
кладбищенская трава.
jazmín (жасмин) - страсть, нежность, верность.
junco, также caña (камыш, тростник) -
ненадежность, хрупкость.
LAUREL (лавр)8 - победа, бессмертие, вдохновение,
дар прозрения, благородство.
lila (сирень) - чистота, дружелюбие.
limón (лимон) - знак отвергнутой или обманутой
любви, верность в любви9.
lino, flor de lino (лён) - ревность.
liquen (лишайник) - одиночество, угрюмость.
lirio (ирис) - чистота, робость, надежда на
утешение, душевная мука, атрибут Девы Марии.
lirio del valle (ландыш) - невинное кокетство; в
христианской символике - весть о втором пришествии.
loto (лотос) - совершенство, красноречие.
lúpulo (хмель) - жестокосердие.
llantén (подорожник) - верный спутник, стойкость.
MADRESELVA (жимолость) - материнская любовь.
magnolia (магнолия) - единственная любовь.
malva (мальва) - тоска, сострадание.
malvarrosa (штокроза) - честолюбие, тщеславие.
manzana (яблоко) - символ желания, греха и раздора.
margarita (маргаритка) - невинность, доверие,
доверчивость; лесная маргаритка - чистосердечие.
550

HoU*kJUxAJ6SLs M0UAÁAJHJ)X)CXJUSU
melón (дыня) - глупость; знак недолговечности
земных благ.
membrillo (айва) - чистота и здоровье; мольба о вза- А
имности. £
mimosa (мимоза) - уверенность. *
miosota (незабудка) - печальная память, верность. £
mirabel, mirasol (подсолнух) - верность. ?
mirto (мирт) - смирение, сострадание, стойкость; _£
пылкая страсть. F
moral (тутовое дерево) - благоразумие.
muérdago (омела) - возврат к былому.
musgo (мох) - обещание заботиться и беречь.
NARANJA (апельсин) - счастливая любовь10.
narciso (нарцисс) - суетность, себялюбие,
хрупкость, обреченность; погребальный цветок.
nardo (нард, тубероза) - надежды любви.
nenúfar (кувшинка) - равнодушие, пренебрежение.
OLIVO (олива) - стойкость.
olmo (вяз) - честное сердце, достойная жизнь.
ortiga (крапива) - жестокость.
PALMA (пальмовый лист) - победа, бессмертие, знак
мученичества.
pasionaria (страстоцвет, кавалерник) - муки; эмблема
Страстей Господних.
pensamiento (анютины глазки) - раздумье, тоска о
любви.
pera (груша) - сострадание.
pero (грушовка - сорт яблок) - пылкая любовь.
pino (сосна) - бессмертие, терпение и
отрешенность.
pino verde - надежда.
551

plátano (платан) - стойкость11, милосердие; высокие
порывы.
RACIMO, SARMIENTO (виноградная лоза) - жертва,
знак мученичества.
retama, esparto, atocha (дрок) - «горькая трава»,
горькая любовь, измена.
roble (дуб) - сила и стойкость; любовная грусть.
romero (розмарин) - память и забвение, верность,
ревность.
rosa (роза) - как все цветы, соотносимые с любовью,
цветок погребальных обрядов;
белая роза - чистота, робость, равнодушие, отказ;
голубая роза - символ недосягаемого;
желтая роза - знак измены;
красная роза - всепобеждающая любовь, эмблема
Страстей Господних.
ruda (рута) - постоянство в любви.
SALVIA (шалфей) - холодность, остывшая любовь.
sauce (ива) - скорбь и тоска; дерево траура.
saúco (бузина) - горечь одиночества, знак горя;
ветка бузины - атрибут погребальных обрядов.
sésamo (кунжут) - знак власти над тайными силами.
siempreviva (бессмертник) - обреченность и
бессмертие, знак вечности; погребальный цветок.
TORONJA (грейпфрут) - запретная любовь.
trébol (клевер) - удача, нечаянная радость, счастье.
tulipán (тюльпан) - безответная любовь; гордость.
VERBENA (вербена) - нежная любовь.
vid (виноградная гроздь) - сладострастие.
552

MoUbKJUxAJbSL, hAa^AJUUKjybCACCUSU
violeta (фиалка) - робость, смирение и терпение;
молчаливая любовь; цветок погребальных обрядов.
ZARZA, ZARZAMORA (ежевика) - чистота и невин- ^
ность; настойчивость, зависть; олицетворение весны. f
1 Это отражено в пословице "A la hembra desamorada a la J
adelfa le sepa el agua". В Андалузии верят, что настоем из цветов Г
олеандра можно излечить мужа от ревности. р
F
2 См. у Кальдерона:
"Si sabrás, que alguna vi
que lirio se levantó,
blanca azuzena vivió
y se recogió alhelí".
3 См. коплу:
"Fueron mis ilusiones
flores de almendro
que nacieron temprano,
se helaron presto".
4 В Испании жених дарит невесте цветущую ветку апельсина
(иногда восковую). Ее принято хранить всю жизнь.
5 Отсюда идиомы "andarse a la flor de berro", "buscar la flor de
berro" - предаваться развлечениям.
6 dar calabazas - отказать жениху:
Yo he visto a un hombre llorar
en la puerta de una casa;
que también los hombres lloran
cuando les dan calabazas.
555

\
В Иванову ночь парни украшают листьями тыквы (или
ветками черной смоковницы или чертополохом) окна девушек, которые
им не нравятся. Окно любимой украшают ветками вишни. При
этом поют:
Por a pero, te quiero,
pino, te estimo,
peral, te quiero más,
álamo, te amo.
Jara haragana -
adelfa gitana.
7 См. у Тирсо де Молины в «Мести Фамари»:
"La espadaña que veis
tiene la forma de espada".
8 "Entre los árboles todos
se señorea el laurel,
entre las mujeres Ana,
entre las flores clavel".
9 А. Мачадо-и-Альварес поясняет: "Un filósofo muy
distinguido, a quien muchas veces consultamos sobre el origen del limón verde
como simbolismo de nuestra poesía, nos ha manifestado que tiene su
origen en India, donde es costumbre que el joven que requiere de
amores ilícitos a una joven le ofrezca un limón envuelto en una hoja de
bethel, que aquella toma si admite sus pretenciones, o tira al suelo en
caso negativo". В Испании символика тайной и запретной любви
впоследствии закрепилась за грейпфрутом (toronja), возможно, из-
за традиционной рифмы monja - toronja.
10 "El amor y la naranja
se parecen infinito
en que, por dulces que sean
de agrio tienen su poquito".
1! В Испании, разлучаясь, разрывают лист платана на части и
хранят их как залог.
5М

На^кл^ллззи Ma^AJAJKj)x)cxjusu
CAS¿kA*JÍ>0*AMJICAs
-ту
F
Радуга (arco iris, arco de San Juan, arco de Santiago,
arco de Sant Martí) - всегда добрый знак, иносказание о
надежде.
Фиолетовый - цвет траура и покаяния; в Испании
символ патриотизма. Лиловый, сиреневый - цвет утра- £
ты, памяти, верности.
Синий - знак вечности, цвет истины,
справедливости и стойкости; в Испании цвет ревности1.
Зеленый - символ жизни и смерти, цвет
бессмертия, плодородия, весны и надежды; цвет созерцания. В
Испании - цвет удачи, риска, а также чувственности2.
Белый - символ смерти и вечности, цвет веры,
чистоты и свободы.
Серый, пепельный - цвет горя, унижения,
жертвенности.
Желтый (золотой) - символ солнца и зерна; цвет
силы, славы, вдохновения, предчувствий и прозрений;
знак великодушия и чести, страсти и гордости. В
церковной символике - цвет адского пламени и потому цвет
отчаяния, зависти, ревности, измены, предательства3.
Красный - цвет жизненной силы и ярости,
пролитой крови; символ мученичества, страдания и боли; цвет
разгула, насилия и ненависти.
555

Пурпур - символ власти.
Розовый - цвет плоти, чувственности; символ
воскрешения во плоти.
Коричневый - знак отказа от мира.
Черный - цвет смерти и горя, тоски и тайны, цвет
зла, греха и вины, покаяния и искупления.
В испанской одежде цвет приобретал особые
символические значения. И до сих пор не забыт обычай, впервые
помолясь о чем-либо насущно необходимом, надевать
одежду определенного цвета (это зависит от того, кому
из святых молятся) и носить ее, не снимая, пока не ист-
\леет. Если молитва обращена к Богоматери, следует
носить синее, к Христу - темно-лиловое, св. Домини-
I ку - белое, св. Рите (ей молятся о несбыточном) - чер-
I ное, св. Антонию - серое, покровительнице испанских
) моряков Virgen del Carmen посвящают коричневую
/ одежду. Такие молитвы кончают словами: "El hábito
romperé".
Особо значим цвет пояса. Черный означает траур, серый -
покаяние, зеленый - надежду, синий - веру и смирение,
что отразилось в народной песне, которая
сопровождается танцем с разноцветными лентами:
Cojo la cinta encarnada
que encarnada es adorar.
55(,

ria^KAsxAJbSu Ma^AJAJKj)TicxJusu
Yo cojo la cinta azul;
con placer la he de tomar,
porque azul es esperanza...
Vístese de verde el prado...
y ojalá así de verde
mi alma siempre vistiera...
-Or
Tomo la cinta dorada,
no estoy gustosa en tomarla,
porque el oro siempre fué f
condenación para el alma. f
Yo tomo la cinta negra
por ser la más dolorosa...
Blanca es mi suerte y blanca
es también mi esperanza.
Цвет также определяет некоторую часть символических
значений драгоценных камней. Так, жемчуг обозначает
чистоту и невинность, сапфир, камень истины, -
верность, аквамарин - надежду, превозмогающую
отчаяние, берилл - счастье, бирюза - удачу, аметист - память
и веру, изумруд - бессмертие, рубин - милосердие,
гранат - власть и победу. Коралл - оберег, традиционный
свадебный подарок в Испании.
1-2 Это значение раскрыто в копле:
Dicen que lo azul es celos
y lo encamado alegría,
y lo verde la esperanza;
en tí espero, vida mía,
557

и в романсе:
\
Seis criados van con él,
que le sirven y acompañan,
vestidos también de verde,
porque su señor lo manda,
como aquel que en sus amores
esperanza lleva larga.
Banderilla lleva azul,
junto al hierro la lanza:
que celos son ocasión
de hacer yerros quien bien ama.
На символике синего и зеленого строятся многие коплы:
Días ha' que lo verde
me da inquietudes,
porque mis esperanzas
se han vuelto azules,
Muchos con la esperanza
viven alegres,
muchos son los borricos
que comen verde.
Ср. у Гон горы:
...que celos entre aquellos
que se han querido bien
hoy son flores azules,
mañana serán miel.
3 Отсюда идиоматические выражения: viejo verde (мышиный
жеребчик) и darse verde (поразвлечься). Полная форма darse verde
con azules - поразвлечься с дамой легкого поведения. Medias
azules - их отличительная черта, порядочные женщины в Испании не
носили синих чулок.
55S

Федерико Гарсиа Лорка
ЦЫГАНСКОЕ РОМАНСЕРО
На испанском и русском языках
Составитель
НАТАЛЬЯ РОДИОНОВНА
МАЛИНОВСКАЯ

Подробнее ознакомиться с содержанием
и оформлением наших книг можно по Интернету.
Наш адрес: www.raduga-publ.ru
Редакторы В. Недоростков, Р. Кабина
Оформление Т. Иващенко
Сдано в набор 05.10.2007. Подписано в печать 01.11.2007.
Формат 70x100/32. Бумага офсетная. Гарнитура Тайме.
Печать офсетная. Условн. печ. л. 24,51.
Тираж 3000 экз. Заказ № 2054. Изд. № 11095
ОАО Издательство «Радуга»,
121839, Москва, пер. Сивцев Вражек, 43.
129090, Москва, Грохольский пер., д. 32, стр. 2.
Отпечатано
в ОАО «Можайский полиграфический комбинат»,
143200, Можайск, ул. Мира, 93.
Партнеры по распространению на территории России:
ООО «Топ-книга»
630117, Новосибирск, ул. Арбузова, 1/1
offise@top-kniga.ru
3832-36-10-27
36-10-28

С Ч|)
**.
Федерико Гарсиа Лорка. Это имя известно каждому
любителю и знатоку поэзии. Однако творчество Лорки
настолько многопланово и загадочно, что даже сами
испанцы иногда трактуют его образы
весьма противоречиво.
«Цыганское романсеро» составлено крупнейшим
российским специалистом по Лорке Натальей
Родионовной Малиновской. Ею отобраны не только
стихи, относящиеся к этому знаменитому циклу, ьгс и
другие произведения, схожие с ним по тональности,
стилистике, метафорическому строю. Их воспр/ятию
помогают переводы талантливейших
русских поэтов.
Комментарии Н. Малиновской к стихотворениям
великого испанского поэта безусловно являются самым
полным и точным источником сведений, помог!
глубже понять Лорку и еще больше
полюбить его.
ISBN 978-5-05-006591-9