О религии и церкви. - Добролюбов Н.А.

Физиологическо-психологический сравнительный взгляд на начало и конец жизни
Роберт Овэн и его попытки общественных реформ
Русская цивилизация, сочиненная г. Жеребцовым
Заграничные прения о положении русского духовенства
Очерк направления иезуитского ордена, особенно в приложении к воспитанию и обучению юношества
Буддизм, его догматы, история и литература
Взгляд на историю и современное состояние Ост-Индии
Список произведений Н.А. Добролюбова, содержащих отдельные высказывания о религии и церкви и не вошедших в данный сборник
Author: Добролюбов Н.А.
Tags: религия церковь
Year: 1960
Similar
Г.В. Плеханов. О религии и церкви
Добролюбов Н.А. Русские классики. Избранные литературно-критические статьи (Литературные памятники)
А.И. Герцен об атеизме, религии и церкви
Петрашевцы об атеизме, религии и церкви
Text
                    н. а. Добролюбов
О РЕЛИГИИ 
И ЦЕРКВИ

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
\	" 1 111 1 ■' 11 ■ ^бсг 	-			 ■ /
Н АУ ЧНОАТЕИСТ ИЧ ЕСКАЯ 
^ БИБЛИОТЕКА ^

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
— -			 та»		—
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
Н. А. ДОБРОЛЮБОВ
О РЕЛИГИИ 
И ЦЕРКВИ
ИЗБРАННЫЕ 
ПРОИЗВЕДЕНИЯ
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР 
МОСКВА • 1960

НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ 
ДОБРОЛЮБОВ

Составитель 
Е. Д. ВИШНЕВСКАЯ
Редакция и вступительная статья 
Г. Л. АНДРЕЕВА

АТЕИСТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ 
Н. А. ДОБРОЛЮБОВА
Одним из замечательных представителей атеистиче¬ 
ской мысли в России XIX в. был Н. А. Добролюбов — 
соратник великого русского революционера-демократа 
Н. Г. Чернышевского. Полностью разделяя взгляды 
Н. Г. Чернышевского по вопросам политической борьбы, 
философии и социологии, по вопросам критики религии 
и церкви, он высказал ряд глубоких, самостоятельно 
разработанных положений по всем этим вопросам, поло¬ 
жений, которые явились ценным вкладом в сокровищ¬ 
ницу русской общественно-политической, философской и 
атеистической мысли. Великий революционер-демократ 
Н. Г. Чернышевский дал очень высокую оценку деятель¬ 
ности своего соратника, всячески подчеркивая самостоя¬ 
тельность его (как мыслителя. Он писал: «Учителем Доб¬ 
ролюбова я не мог быть, во-первых, уже и потому, что 
не был его учителем никто из людей, писавших ло-рус- 
ски. Довольно много пользы принесли ему статьи Белин¬ 
ского >и других людей того литературного круга» К
Высокую оценку Добролюбова как выдающегося 
мыслителя *и борца против самодержавия дали классики 
марксизма-ленинизма. Так, в письме к Н. Ф. Даниэль¬ 
сону Маркс отмечал: «С -сочинениями Эрлиба (т. е. Доб¬ 
ролюбова.— Г. JI.) я отчасти уже знаком. Как писателя 
я ставлю его наравне с Лессингом и Дидро»2. Вождь на¬ 
шей партии В. И. Ленин говорил о Н. А. Добролюбове 
как о революционере, который страстно ожидал «народ¬ 
ного восстания против «внутренних турок» — против 
•самодержавного правительства»3.
1	Н. Г. Чернышевский. Полное собр. соч., т. X, М., 1951, 
стр. 118.
2	«Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политиче¬ 
скими деятелями». М., 1951, стр. 77.
3	В. И. JI е н и н. Сочинения, т. 5, стр. 296.
5

H. A. Добролюбов родился 24 января 1836 г. в семье 
священника. Его мать также была дочерью священника. 
Круг знакомых отца состоял преимущественно из лиц 
духовного звания, купечества и чиновников.
О воспитании мальчика Добролюбова больше всего за¬ 
ботилась его мать. С шести до девяти лет его домашним 
учителем был воспитанник Нижегородской духовной 
семинарии М. А. Костров, который готовил Добролю¬ 
бова к поступлению в духовное училище.
В 1847 г. Добролюбов сразу поступает в высший 
класс Нижегородского духовного училища, по окончании 
которого переходит в Нижегородскую духовную семина¬ 
рию. Добролюбов был очень способным и прилежным 
учеником. Его сочинения всегда получали высокую 
оценку преподавателей. По своим знаниям он превосхо¬ 
дил не только учащихся семинарии, но даже и некото¬ 
рых преподавателей. В семинарии юноша Добролюбов 
мог наблюдать бездарность профессоров и преподавате¬ 
лей, в том числе и лиц духовного звания. Одним из таких 
преподавателей был архимандрит отец Паисий, о кото¬ 
ром семинарист Добролюбов .писал: «Нечего оказать: 
понятия, убеждения!... Если кто будет читать эти строки 
из умных людей, пусть заметит, у кого я учился!... Эти 
понятия высказывает мой профессор богословия, архи¬ 
мандрит, педант,—и подобный вздор о разных предме¬ 
тах мне суждено выслушивать каждый день по два часа 
в продолжении нынешнего года!!!»4
Добролюбов в эти годы очень много читал. Книги 
давали ему несравненно 'больше знаний, чем учебные 
занятия. Он составлял специальные «реестры» прочитан¬ 
ных книг, где записывал их названия, а также крат¬ 
кое впечатление о прочитанном. В реестрах Добролю¬ 
бова записаны имена классиков русской художественной 
литературы Фонвизина, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, 
Некрасова, Кольцова, Тургенева и др. Из классиков 
западноевропейской литературы Добролюбов читал 
Шекспира, Диккенса, Ж. Занд, В. Скотта и др. Он так¬ 
же серьезно изучал философскую литературу: труды 
древнегреческих философов Милетской школы, Геракли¬ 
та, Демокрита, Эпикура, Ф. Бэкона, французских мате¬ 
риалистов XVIII в. По журналам «Современник» и «Оте¬
4	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 6, стр. 382.
6

чественные записки» он знакомился с произведениями 
русских революционеров-демократов А. И. Герцена и 
В. Г. Белинского, которые оказали большое влияние на 
формирование его атеистических взглядов.
В своих семинарских сочинениях по вопросам фило¬ 
софии и богословия Добролюбов критиковал учения фи- 
лософов-материалистов так, .как это требовалось в семи¬ 
нарии. Но даже и в эт.их работах он в своих рассужде¬ 
ниях часто выходит за рамки установленного семи-нар- 
ского образца подобных работ, критикуя .не только мате¬ 
риализм, но даже и идеализм. Например, ,в сочинении 
«О бессмертии души» Добролюбов говорит об «односто¬ 
ронности» как материализма, так и идеализма. Следует 
при этом отметить, что само учение о бессмертии души 
Добролюбов пытается доказать действием закона сохра¬ 
нения вещества в природе. В сочинении «О значении опы¬ 
та в деле познания» Добролюбов для подтверждения сво¬ 
их рассуждений о неразрывности внутреннего и внешнего 
опыта ссылается на материалиста Ф. Бэкона, доказывая 
необходимость опыта для познания.
Вся обстановка детства, казалось, способствовала то¬ 
му, чтобы Добролюбов был религиозным юношей. Одна¬ 
ко у него довольно рано появляются сомнения в -истинно¬ 
сти религии. В стихотворении «Молитва за себя» (1851 г.) 
семинарист Добролюбов писал:
О, дай увидеть мне конечное решенье 
Сомнений тягостных моих5.
Об этих сомнениях Добролюбова говорят и другие 
юношеские стихотворения.
С марта 1853 г. он начал вести записи — «психато- 
риум», где рассказывал о своих «грехах», о равнодушии 
к религиозным обрядам. Первая запись, сделанная 
7 марта, достаточно ясно говорит об этом. Сожалея о пе¬ 
ремене своих мыслей за последнее время, Добролюбов 
|Пишет: «Вчера, во время самой исповеди, я осудил ду¬ 
ховника своего и потом скрыл это на локаяньи; кроме 
того, я сказал не все грехи, и это не пот<ому>, что поза¬ 
был их или не хотел, но пот<ому>, что не решился ска¬ 
зать духовнику, что еще рано разрешать .меня, что я еще 
не все сказал... Потом суетные помышления самолюбия и
5	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 6, стр. 564.
7

гордости, рассеянность'во время молитвы, леность к бого¬ 
служению, осуждение других—увеличивали числ-о грехов 
моих, с которыми приступил я к великому таинству» 6.
В дневниковой записи от 15 марта 1853 г. Добролю¬ 
бов пишет: «...сердце мое черство и холодно к религии, 
а я тогда даже и не заботился согреть его теплотой мо¬ 
литвы» 7.
В записи в «психаториуме» от 17 марта Добролюбов 
в-полне определенно выражает сомнения в истинности 
православия: «Допустил в себе сомнение о святой церкви 
и ее постановлениях»8.
Последняя из сохранившихся записей в «психато- 
риуме», сделанная 7 апреля 1853 г., как бы подводит 
итог всем 'размышлениям .и настроениям Добролюбова 
за месяц, подводит итог его замысла — отдавать себе 
ежедневный отчет в своих «грехах»: «Вот месяц прошел, 
как я предпринял доброе дело — давать себе каждый 
вечер отчет в том, как я провел день, — а уже как я 
изленился, как извратил свое дело! Вместо сокрушения 
и сознательного раскаяния, ограничиваюсь только хо¬ 
лодным перечислением моих грехов; я забочусь, чтобы 
только исписать страницу, и, оставляя добрую цель в 
стороне, отягощаюсь и чувствую уже, что я не (Могу еще 
долго продолжать свою исповедь перед собою»9.
Добролюбову еще год осталось учиться в семинарии, 
но он больше не мог находиться в ее стенах: он стре¬ 
мился к знаниям, но не мог получить их в духовной се¬ 
минарии и твердо решил ехать в Петербург, чтобы полу¬ 
чить светское образование. Вопреки желаниям родите¬ 
лей в 1853 г. он поступает в Главный педагогический ин¬ 
ститут в Петербурге.
Годы пребывания Добролюбова в институте были 
насыщены большими событиями в политической жизни 
России. Это был период революционного подъема, 
сыгравшего решающую роль в формировании материа¬ 
листических и атеистических взглядов Добролюбова, 
«оторый сам становится активнейшим участником поли¬ 
тической борьбы. В институте он возглавляет кружок
6	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 6, стр. 389—390.
7	Там же, стр. 386.
8	Там же, стр. 392.
9	Там же.
8

студентов, оппозиционно настроенных по отношению к 
институтскому -начальству. Члены этого кружка — «доб¬ 
ролюбовской партии»—Добролюбов, Щеглов, Сидоров, 
Шемановсюий, Сциборский, Златовратокий и др., пере¬ 
писывали от руки редкие сочинения, среди которых были 
и сочинения Герцена, вносили деньги на их приобрете¬ 
ние. Будучи студентом третьего курса, Добролюбов зна¬ 
комится с вождем русских 'революционных демократов 
Н. Г. Чернышевским, -с -которым он «ведет совместную ра¬ 
боту до конца своей жизни. Студенческие годы Добролю¬ 
бова — это .пора все более растущих сомнений и колеба¬ 
ний его в вопросах религии, которые .привели его в конце 
концов к полному отрицанию религии.
Полный разрыв с религией наступил не сразу. Так, 
студент Добролюбов в одном из .писем к отцу, говоря 
о своем неверии, еще сожалеет об этом, прося всевыш¬ 
него помочь ему в укреплении его верований. О колеба¬ 
ниях в отношении к религии говорят и последующие его 
письма, адресованные отцу. Об окончательном разрыве 
с религией свидетельствует следующая запись Добролю¬ 
бова в дневнике 18 декабря 1855 г. после известия 
о смерти отца: «Меня постигло страшное несчастье — 
смерть отца -и матери, но оно убедило меня окончатель¬ 
но в правоте моего дела, в несуществовании тех призра¬ 
ков, которые состроило себе восточное воображение 
и которое навязывают нам насильно вопреки здравому 
смыслу. Оно ожесточило меня против той таинственной 
силы, которую у нас смеют называть 'благою и милосерд¬ 
ною, не обращая внимания на зло, рассеянное в мире, на 
жестокие удары, которые направляются этой силой на 
самих же ее хвалителей!..»10.
Добролюбов высказывает свое отрицательное отно¬ 
шение к «таинственным силам» и в стихотворениях 
«Благодетель» (1856), «В церкви» и «Памяти отца» 
(1857). Он осуждает свое прежнее преклонение перед бо¬ 
гом, радуется освобождению от религии, которая мешала 
ему смело и открыто выйти «на битву жизни».
Действительной причиной разрыва Добролюбова с 
религией явилось прежде всего влияние общественно-по¬ 
литических условий в России, усиление революционного 
подъема в стране, активное участие самого Добролюбо¬
10	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 6, стр. 397.
9

ва в этой 'борьбе. Разрыву с религией способствовало 
и чтение литературы, в которой Добролюбов находил 
нечто противоположное религии и вместе с тем правиль¬ 
ное отражение действительной жизни. А жизнь про¬ 
тиворечила религии. В письме к своему бывшему соуче¬ 
нику по семинарии Лаврскому Добролюбов писал: 
«...я в православной философии не пошел дальше того, 
что имел неудовольствие выслушать у Андрея Егоровича 
(А. Е. Востоков — преподаватель Нижегородской семи¬ 
нарии.— Г. Jl.)y а во воем, что я читал после — находил 
диаметральную противоположность с учением его и, ве¬ 
роятно, всех других академических философов»11.
Окончив Главный педагогический институт, Добролю¬ 
бов посвятил себя литературной деятельности в жур¬ 
нале «Современник», вместе с Н. Г. Чернышевским он ве¬ 
дет борьбу за торжество идей крестьянской революции.
Будучи подготовленными статьями Герцена и Белин¬ 
ского к чтению Фейербаха и других западноевропейских 
мыслителей (как .материалистов, так и идеалистов), Чер¬ 
нышевский и Добролюбов смогли скорее осмыслить уче¬ 
ния западноевропейских философов, критически подойти 
к их теориям, раскрыть связь теорий философов-идеали- 
стов с релипиозным мировоззрением.
Годы недоеданий, лишений, упорного труда подорва¬ 
ли здоровье Добролюбова. Он был вынужден уехать ле¬ 
читься в Старую Руссу. Затем, по настоянию своих дру¬ 
зей он выехал за границу. Но и во время своего лечения 
Добролюбов продолжал неутомимо трудиться. Он напи¬ 
сал в это время известные статьи «Темное царство», 
«Луч света в темном царстве», «Когда же придет на¬ 
стоящий день?», «Что такое обломовщина?» и др. До¬ 
бролюбовым было написано несколько работ, в которых 
разбираются вопросы истории, философии, социологии 
и религии: «Роберт Овэн и его попытки общественных 
реформ», «От Москвы до Лейпцига», «Органическое раз¬ 
витие человека в связи с его умственной и нравственной 
деятельностью». В Италии им были написаны работы 
«Непостижимая странность», «Два графа», «Из Турина», 
«Отец Александр Гавацци и его проповеди» и др. Пос¬ 
ледние статьи были посвящены политическим событиям
11	Н. Г. Чернышевский. Материалы для биографии Добро¬ 
любова. М., 1890, стр. 324.
10

в Италии. Критикуя в них западноевропейских либера¬ 
лов и папство, Добролюбов -стремился нанести удар по 
российскому либерализму и православию.
В июне 1861 г. Добролюбов вернулся из-за границы. 
В ноябре того же года он умер.
Смерть Добролюбова была тяжелой утратой для 
русских революционеров-демомратов. Великий русакий 
поэт Н. А. Некрасов в своем стихотворении «Памяти 
Добролюбова» писал:
Какой светильник разума угас!
Какое сердце биться перестало!12
Тяжело переживал -смерть Добролюбова его учитель 
и друг Н. Г. Чернышевский. В письме к Т. К. Гринвальд 
от 10 февраля 1862 г. он писал: «Вот уже редкий день 
проходит у меня без слез... Я тоже полезный человек, но 
лучше бы я умер, чем он... Лучшего своего защитника 
потерял -в нем русский народ» 13.
Находясь в ссылке Чернышевский писал своей жене, 
что только у Добролюбова образ мыслей был сколько- 
нибудь сходным с его собственным образом мыслей.
*	* *
Для характеристики атеистических взглядов Добро¬ 
любова серьезное значение имеет его критика .религиоз¬ 
ного мистицизма идеалистов. Будучи 'материалистом, он 
непримиримо относился к философскому идеализму, ука¬ 
зывая на его тесную связь с религией.
Н. А. Добролюбов написал всего лишь несколько не¬ 
больших философских статей полемического характера, 
однако в его работах по некоторым вопросам «ауки, ли¬ 
тературной критики можно встретить ряд глубоких за¬ 
мечаний и по философским вопросам, характеризующих 
его как материалиста, диалектика, непримиримого бор¬ 
ца против идеализма, против различного рода религи¬ 
озно-мистических взглядов философов-идеалистов.
Добролюбов считал, что вся окружающая нас дей¬ 
ствительность представляет ообой различные состояния 
движущейся, развивающейся материи. По его мнению,
12	Н. А. Некрасов. Избранные сочинения. М., 1945, стр. 113.
13	Н. Г. Чернышевский. Полнее собр. соч., т. XIV, 
стр. 449.
11

при «Изучении действительности .надо прежде всего -исхо¬ 
дить из фактов, а .не из отвлеченных теорий, как это де¬ 
лают идеалисты.
«Не факты нужно приноровлять к заранее -придуман¬ 
ному закону, а самый закон выводить из фактов, не 
насилуя их произвольно: эта истина так проста и так 
понятна каждому, что сделалась, наконец, общим мес¬ 
том» и.
Вслед за Герценом, Белинским и другими револю¬ 
ционными демократами Добролюбов всегда подчеркивал 
необходимость теснейшей связи философии и естествен¬ 
ных наук. Философия, оторванная от естествознания, 
игнорирующая его, это—идеализм, мистика.
Добролюбову, как и всем революционерам-демокра- 
там, приходилось вести борьбу прежде всего против рус¬ 
ских идеалистов, философов официального лагеря, защи¬ 
щавших идеологию «официальной народности». Боль¬ 
шое значение для борьбы с идеалистической философией 
имели работы Чернышевского («Антропологический 
•принцип в философии» и «Полемические красоты») 
и Добролюбова («Физиологическо-психологический 
сравнительный взгляд на начало и конец жизни»). Рабо¬ 
та Добролюбова была направлена против одного из 
представителей идеалистической философии официаль¬ 
ного лагеря— Берви15, который, читая курс лекций по 
физиологии в Казанском университете, развивал идеа¬ 
листические, религиозно-мистические взгляды. Студенты 
прислали ему письмо с просьбой прекратить чтение лек¬ 
ций. Их заставили извиниться перед Берви, однако по¬ 
пытки последнего возобновить чтение лекций оказались 
безуспешными. Рецензия Добролюбова на книгу Берви 
помогла убрать с кафедры этого проповедника идеализма 
и религии.
Добролюбов критиковал Берви за то, что он недово¬ 
лен огромными успехами естественных наук, недоволен 
сближением философии и естествознания. Добролюбов 
(подчеркивал, что сила науки как раз в том и состоит, что 
она опирается на опытные данные, на факты. «Ныне з 
естественных науках усвоен положительный метод, все
14	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 4, стр. 308.
15	Проф. В. Ф. Берви — отец В. В. Берви-Флеровского — автора 
известной работы «Положение рабочего класса в России».
12

выводы основываются на опытных, фактических знаниях, 
а не на мечтательных теориях, когда-то и кем-то состав¬ 
ленных наобум, и не на темных гаданиях, которым« 
в старые времена довольствовалось невежество и полу¬ 
знание» 16.
Добролюбов замечает, что мистически-алхимические 
взгляды Берви в средние века, может быть, и показались 
бы схоластической премудростью, но ныне они могут 
быть .приняты только как балаганное фиглярство. Эти 
взгляды по существу ничем не отличались от взглядов 
зарубежных идеалистов. Это та же схоластика, которая 
господствовала в средние века, которая была присуща 
рассуждениям зарубежных философов-идеалистов, кри¬ 
тикуемых русскими революционерами-демократами. 
А схоластики в средние века занимались, по словам 
Н. А. Добролюбова, не наукой, «заботились не столько 
о содержании науки, сколько о подведении всех знаний 
под условно составленные формы» 17. У Берви эта схо¬ 
ластика защищала православие, в отличие от зарубеж¬ 
ной схоластики, защищавшей католичество, протестан¬ 
тизм и другие направления в христианской религии.
В критике Добролюбовым религиозного (мистицизма 
философов-идеалистов важное место занимает разобла¬ 
чение одного из самых распространенных среда них, 
а также среди открытых теологов взглядов о предопре¬ 
делении, согласно которым все явления, происходящие 
в природе и в общественной жизни, совершаются по 
воле бога, по заранее определенному им плану, по воле 
судьбы, рока, провидения. «Теория» предопределения 
является составной частью учения христианской церкви 
о творении и творце. По этой теории человек представ¬ 
ляет собою послушное орудие в руках творца, хотя 
вместе с тем теологи признают наличие у человека опре¬ 
деленной свободы воли, проявляющейся в его повсе¬ 
дневной жизни и -поведении. Они вынуждены на это 
идти, так как в противном случае за все дурные поступ¬ 
ки, совершенные человеком, пришлось бы обвинять само¬ 
го бога. Добролюбов отмечал, что эта «теория» господст¬ 
вовала не только в христианской теологии и философии, 
но и в религии индусов. Взгляды сторонников предопре¬
16	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 3, стр. 343.
17	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 5, стр. 431.
13

деления, это — тупое, спесивое браминообразное творе¬ 
ние, излагающее «тепленькие теории обезличения чело¬ 
века и предопределенности всего в мире»18.
В рецензии «Школа» Добролюбов едко высмеивает 
взгляды о .предопределенности способностей и рода за¬ 
нятий человека, его общественного положения. Он пра¬ 
вильно подмечает, что в таких взглядах делается попыт¬ 
ка обосновать существующее неравенство людей ,в экс¬ 
плуататорском обществе, делается попытка убедить про¬ 
стой народ в том, что им судьбой предназначено зани¬ 
мать положение эксплуатируемых и что они не могут 
изменить этого .положения. Естественно, Добролюбов не 
мог открыто говорить о том, что христианство оправды¬ 
вает неравенство, поэтому он пишет об индуистской ре¬ 
лилии, о кастах. Он указывал, что согласно индуизму 
«если пария родился париею, то с какой же стати вооб¬ 
разит он, что судьба готовила ему звание брамина?» 1Э.
Критикуя религиозно-мистический взгляд о предопре¬ 
делении, Добролюбов, как и другие революционные де¬ 
мократы, выступал и против идеалистической абсолюти¬ 
зации свободы воли человека, когда человек, имея созна¬ 
ние, основанное на опыте, начинает думать, что он мо¬ 
жет действовать по своему собственному произволу. 
В статье «Органическое развитие человека в связи с его 
умственной и нравственной деятельностью» он писал, что 
воля человека «еще более, нежели чувство, зависит от 
впечатлений, .производимых на наш .мозг внешним ми¬ 
ром. В наше время уже всякий понимает, что абсолют¬ 
ная свобода воли для человека не существует, и что он. 
как все предметы природы, находится в зависимости от 
ее вечных законов. Всякий понимает, что человек не мо¬ 
жет делать вое, что только захочет, следовательно, сво¬ 
бода его есть свобода относительная, ограниченная»20.
Абсолютизация свободы воли является порождением 
идеализма, признающего сознание независимым от ма¬ 
териального мира, порождением религиозного и идеали¬ 
стического дуализма, разделяющего человека на духов¬ 
ную и телесную сущность. Абсолютизация свободы воли,
18	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 1, стр. 429.
19	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 3, стр. 382.
*° Там же, стр. 110.
14

как и теория провиденциализма, ведет к признанию 
верховного существа—тзорца человеческой воли. В этом 
общность, казалось бы с первого взгляда, абсолютно 
противоположных теорий.
Приведенные замечания Добролюбова говорят, что 
в этом вопросе он не остановился на .позициях созерца¬ 
тельного метафизического материализма французских 
энциклопедистов и Фейербаха. Французские материа¬ 
листы XVIII в., например, признавали действие одной 
лишь необходимости (фатализма) в окружающей нас 
природе, хотя оми и отрицали божественный характер этой 
необходимости. Так, Гольбах, писал, что «...необходи¬ 
мость, управляющая движениями физического мира, 
управляет также движениями мира духовного, в кото¬ 
ром, следовательно, все подчинено фатальности»21.
Человек, следовательно, подчинен фатуму, хотя этому 
фатуму ,и приписывается естественное происхождение. 
Такие взгляды принижают роль человека как .по отноше¬ 
нию к силам .природы, так и в общественном развитии.
Выступая против фатализма и волюнтаризма, Добро¬ 
любов тем самым подходил к диалектическому понима¬ 
нию философской проблемы свободы и .необходимости, 
к пониманию свободы как .осознанной необходимости. 
Однако решение этого вопроса выглядит у него еще до¬ 
вольно абстрактно. Научная же разработка этой проб¬ 
лемы возможна только с позиций материалистического 
понимания истории, с позиций марксизма.
*	* *
Революционер-демократ Н. А. Добролюбов посвятил 
всю свою жизнь борьбе против крепостного права в Рос¬ 
сии. Он видел в православной церкви одну из опор цар¬ 
ского самодержавия. Естественно поэтому, что в кри¬ 
тике религии он главный удар направлял против право¬ 
славия. Однако в то время в России критиковать открыто 
православную церковь было невозможно. Статьи, за¬ 
трагивающие вопросы религии, направлялись в духов¬ 
ную цензуру, которая внимательно следила за малейшей 
попыткой бросить тень на православие; духовная цен¬ 
зура или запрещала такие статьи или сильно искажала 
их. Одной из таких сильно урезанных статей Добролю-
11	П. Гольбах. Система природы. М., 1940, стр. 131.
15

бова была статья «Заграничные прения о положении рус¬ 
ского духовенства». В ней, по »мнению цензора, пори¬ 
цался устав духовной цензуры и давалась довольно не¬ 
лестная характеристик а быта духовного сословия в Рос¬ 
сии. Для того чтобы статьи, критикующие православие, 
:все-таюи увидели свет, Добролюбов вынужден был при¬ 
бегать к самым различным приемам: он часто критико¬ 
вал православие под видом критики католицизма, буд¬ 
дизма, индуизма, магометанства и других религий и ре¬ 
лигиозных направлений. При этом он обращал внимание 
читателя не на специфику этих религий, а на их общие 
с православием черты, на то, что присуще всякой рели¬ 
гии. Иногда Н. А. Добролюбов пользовался и таким 
приемом: он критиковал порядки, господствовавшие в 
древней Руси, критиковал действия духовенства, жив¬ 
шего в ту эпоху. Однако для внимательного читателя 
было ясно, что речь идет о современной России. Поэтому 
при чтении произведений Н. А. Добролюбова, затраги¬ 
вающих вопросы религии, следует обратить особое вни¬ 
мание на это обстоятельство.
Значительное место в произведениях Н. А. Добролю¬ 
бова отведено разоблачению тесной связи православной 
церкви с эксплуататорской политикой царизма, направ¬ 
ленной на укрепление крепостнического режима. Разоб¬ 
лачая связь православной церкви с правящими кругами 
царской России, Добролюбов указывал в письме (под ко¬ 
торым он, разумеется, не мог поставить свою подпись) 
одному из верных слуг царизма Н. А. Гречу: «Известно, 
что правосл авная церковь и деспотизм взаимно поддержи¬ 
вают друг друга; эта круговая порука очень понятна»22.
Та же мысль проводится Добролюбовым и в других 
произведениях. Так, например, в статье «Непостижимая 
странность» он писал о том, что католическая церковь 
в Неаполе была постоянно в союзе с королевской 
властью, располагая народ к послушанию, самоотверже¬ 
нию, к сохранению старых порядков и обычаев. Добро¬ 
любов заканчивает свою мысль словами о том, что «кон¬ 
серватизм религиозный неразлучно связывался с консер¬ 
ватизмом политическим»23. Это положение Добролюбова
22	Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в трех томах, т. 3, М., 
1952, стр. 644.
23	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 5, стр. 30.
16

относится, конечно, не только к Италии, но и к России. 
Недаром духовная цензура, строго охраняя правосла¬ 
вие, запретила часть этой статьи, хотя, казалось бы, она 
не .должна была возражать против критики католицизма.
В статье «Голос древней русской церкви» революцио¬ 
нер-демократ резко возражал против мнения А. П. Ща¬ 
пова, пытавшегося в одной из своих речей доказать, что 
православное духовенство будто бы .всегда защищало 
угнетенных, »проповедовало свободу и стояло за улучше¬ 
ние жизни народа. Добролюбов замечает, что если и бы¬ 
ли в древней русской церкви отдельные пастыри, кото¬ 
рые выступали за интересы народа, то таких было очень 
немного. Вскрывая несостоятельность мнения Щапова, 
он писал: «Напротив, из истории мы знаем, что духовен¬ 
ство наше само владело крестьянами...»24.
Защищая интересы господствующего класса, право¬ 
славная церковь своими »проповедями оправдывала экс¬ 
плуатацию крестьян помещиками, учила, что самим бо¬ 
гом установлена власть помещиков над крестьянами. 
Следовательно, (крестьяне не должны выступать .против 
своего рабского положения, должны терпеливо ждать 
лучшей жизни на «том свете».
В стихотворении «Дума при гробе Оленина», кото¬ 
рое не было в то время напечатано в России, Н. А. Доб¬ 
ролюбов в следующих словах характеризует роль право¬ 
славного духовенства в оправдании рабского положения 
трудового народа в России:
Сперва под игом Русь стонала,
Кипело мщение в сердцах,
Но рабство и тогда сыскало 
Себе защитников в попах.
«Покорны будьте и терпите, —
Поп в церкви с кафедры гласил, —
Молиться богу приходите,
Давайте нам по мере сил...»2”*.
Н. А. Добролюбов разоблачал проповеди духовенства 
о смирении, покорности, братстве и любви к своим вра¬
24	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 4, стр. 319.
25	Там же, т. 6, стр. 218.
2	Н. А. Добролюбоэ	17

гам, так как эти проповеди .помогали эксплуататорам 
угнетать народ. Он писал:
Религия прощать врагов нас учит —
Молчать, когда нас царь гнетет и мучит26.
Как и все русские .революционеры-демократы, Добро¬ 
любов призывал народные массы не к смирению и по¬ 
слушанию, а к борьбе против царского самодержавия. 
Это был единственный выход для народа из-под ярма 
крепостного рабства.
Говоря (много о нравственности, православное духо¬ 
венство в России не .могло »служить примером, достой¬ 
ным подражания. .Проповедуя нестяжательство, духовен¬ 
ство само стяжало. Церковь шага не делала без того, 
чтобы не брать за это плату: торговля индульгенциями 
в католической церкви, торговля исповедью и т. п. в лю¬ 
бой церкви говорит за это. Добролюбов писал, что духо¬ 
венство не дает без денег разрешения на брак, требует 
платы за разрешение есть скоромное в постные дни, про¬ 
дает частички мощей, молитвы за умерших. Духовен¬ 
ство придумывает различные чудеса, вроде святых мо¬ 
щей и пр., с тем чтобы привлечь в церковь возможно 
большую массу народа, а следовательно, и больше 
приношений.
В одной из статей, говоря о брахманах — священно¬ 
служителях в индуистской религии, Н. А. Добролюбов 
писал, что они «строго наблюдали за исполнением обря¬ 
дов, придавали им преувеличенную важность и усердно 
старались о великолепии церемоний и увеличении коли¬ 
чества жертвоприношений, которые приносили им значи¬ 
тельные выгоды»27. Так же по существу поступало и пра¬ 
вославное духовенство в России.
Добролюбов, как и все русские революционные демо¬ 
краты, раскрывал довольно неприглядный моральный 
облик православного духовенства. Он писал в стихотво¬ 
рении «Газетная Россия»:
Видал насильства архьереев,
Разврат и пьянство у попов20.
26	Н. А, Добролюбов. Полное собр. соч., т. G, стр. 235.
27	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 3, стр. 39.
28	Там же, т. 6, стр. 233.

О пороках католического духовенства пишет Добро¬ 
любов в статье «Александр Гавацци .и его проповеди». 
Эта статья, написанная для «Современника», не была 
допущена к печати царской цензурой, хотя в ней крити¬ 
ковалось только католическое духовенство.
В статье говорится о проповедях католического свя¬ 
щенника Александра Гавацци, .примыкавшего к Гари¬ 
бальди. Добролюбов писал, что в поучениях Гавацци 
есть расхождения с воззрениями римской церюви. 
В своих проповедях он выступал против Бурбонов — 
поработителей Италии, за единство Италии. Гавацци 
выступал против безбрачия духовенства, критиковал мо¬ 
настырское воспитание. Против него выступали клери¬ 
кальные газеты, его преследовал папский двор, но ничто 
не могло остановить этого монаха-гарибальдийца, про¬ 
поведи которого имели большой уапех у народа. Добро¬ 
любов соглашается с упреками, которые Гавацци делает 
неаполитанскому духовенству, давая понять читателю, 
что подобных пороков не лишено было и православное 
духовенство. Вот почему прежде всего статья и не была 
допущена к печати.
Добролюбов разоблачал и монашество. Он писал: 
«Все подобные личности и все подобные проделки мы 
признаем искажением человеческой природы и наруше¬ 
нием естественного порядка вещей. Значит, нормальным 
положением мы признаем то, чтобы человек пил, ел, лю¬ 
бил женщину, сознавал свою личность, стремился к сво¬ 
бодной деятельности»29. Вместе с тем Добролюбов отме¬ 
чал, что именно для таких людей характерно аморальное 
поведение, что корыстолюбие, жадность, а не вера в бога 
были движущими мотивами поведения многих право¬ 
славных монахов. В упоминавшемся выше письме к Гре¬ 
чу революционер-демократ писал: «Известно, что монах, 
и особенно русский монах, готов за орден продать 
Христа и отложиться от самых святых своих убеждений 
(если таковые имеются)...»30.
Подобные явления среди православного духовенства 
не мог не заметить русский народ. Известно много на¬ 
родных сказок, пословиц и поговорок, которые высмеива¬
29	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 2, стр. 247.
30	Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в трех томах, т. 3, 
стр. 644—645.
19

ют православных священников. В статье «Заграничные 
прения о положении русского духовенства» Добролюбов 
писал: «Мужики .наши ничего не читают; а -можно ли 
сказать, чтоб они очень уважали священников и при¬ 
четников? Стоит послушать сказки народа и заметить, 
какая там роль дается «попу, попадье, потовой дочери 
и попову работнику», стоит припомнить названия, кото¬ 
рыми честят в народе «поповскую породу», чтобы понять, 
что тут уважения никакого не сохранилось»31. Слова, по¬ 
ставленные Добролюбовым в кавычках, взяты им из зна¬ 
менитого письма В. Г. Белинского к Н. В. Гоголю от 3 ию 
ля 1847 г., которое В. И. Ленин назвал «одним из лучших 
произведений бесцензурной демократической печати, со¬ 
хранивших громадное, живое значение и по сию пору»32.
Полностью разделяя взгляды В. Г. Белинского на от¬ 
ношение русского народа к духовенству, Н. А. Добролю¬ 
бов, разумеется, не мог их высказать в «Современнике» 
открыто, со всей прямотой, как это было в бесцензурном 
произведении «Письмо к Н. В. Гоголю». Однако он про¬ 
водил по существу ту же мысль, говоря об отношении 
простого народа Италии к католическому духовенству: 
«Анекдоты о кардиналах, монахах, кюре, отцах духов¬ 
ных... неисчислимы по всей Италии; самые резкие приме¬ 
нения, самые обидные остроты и пословицы про них при¬ 
ходится слышать на каждом шагу. Трудно поверить, что¬ 
бы народ столь суеверный, так боящийся своего духовен¬ 
ства, в то же время так издевался над ним. И однако же 
духовные в Италии сумели довести себя до этого»33.
Вместе со всеми русскими революционерами-демо- 
кратами Н. А. Добролюбов выступал против утвержде¬ 
ний о религиозности русского народа, о его верности пра¬ 
вославию. Эти утверждения в ходу и поныне среди идео¬ 
логов православия, а также среди белоэмигрантов.
В статье «Русская цивилизация, сочиненная г. Жереб¬ 
цовым» Добролюбов с явной насмешкой говорит о по¬ 
добных мнениях: «Великие добродетели находит г. Же¬ 
ребцов в русском народе: верность православию, набож¬ 
ность, покорность и сострадательность»34.
31	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 4, стр. 243.
32	В. И. Ленин. Сочинения, т. 20, стр. 223—224.
33	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 5, стр. 125—126.
34	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 3, стр. 237.
20

Как и все русские революционеры-демократы, Н. А. 
Добролюбов указывал, что православие не вошло прочно 
в быт русского народа, что русский народ всегда был 
безразличен к православию. «Девять веков уже Россия 
оглашается божественным учением христианства, но в 
народе до сих пор живы поверья о домовых, водяных и 
леших. Даже те, которые впоследствии теоретически ос¬ 
вобождаются от детских верований, на практике долго 
еще им подчиняются»35.
В статье «Черты для характеристики русского просто¬ 
народья» Добролюбов писал, что среди крестьян часто 
не осуждаются люди, не выполняющие строго предписа¬ 
ния религии. По его словам, нуждающийся бедняк не 
встречает осуждения со стороны односельчан, если в во¬ 
скресенье вместо храма божьего пойдет работать на 
свою полосу.
Вместе с тем надо отметить, что Н. А. Добролюбов, 
как и все русские революционеры-демократы, был в этом 
вопросе далек от идеализации. Он считал, что безразли¬ 
чие простого русского народа к православию не означа¬ 
ет, что в нем отсутствует всякая религиозность. Среди 
русского народа бытовали религиозные суеверия, надол¬ 
го еще сохранились пережитки дохристианских верова¬ 
ний: вера в домовых, леших и проч. Среди забитого, за¬ 
давленного крестьянства была распространена и вера в 
судьбу, вера в сверхъестественные силы и приметы. В 
рассказе «Провинциальная холера» Н. А. Добролюбов 
ярко показывает, какой вред приносят народу религия, 
религиозные предрассудки и суеверия. Борьбу за осво¬ 
бождение народа от крепостного рабства он связывал с 
борьбой за его освобождение от рабства духовного.
Принципиально важное значение в общей оценке ате¬ 
истических взглядов Н. А. Добролюбова имеет характе¬ 
ристика его взглядов на вопросы происхождения рели¬ 
гии, ее эволюции и путей ее преодоления. В. И. Ленин 
говорил, что «надо уметь бороться с религией, а для это¬ 
го надо материалистически объяснить источник веры и 
религии у масс»36. От того, насколько правильно, научно, 
с каких философских позиций решает тот или иной мыс¬ 
литель 'вопросы о происхождении религии, о причинах ее
33	Там же, стр. 17.
36	В. И. Ленин. Сочинения, т. 15, стр. 374.
21

существования в современных условиях, 3aeHcHt и пра¬ 
вильное решение проблемы преодоления религии.
Н. А. Добролюбов считал, что религия — явление 
историческое, преходящее, имеющее свое начало и свой 
конец. Она не является вечным, врожденным чувством, 
ниспосланным свыше, как считают религиозные деятели. 
Несостоятельность мнения о врожденности религиозного 
чувства революционер-демократ показывает на примере 
воспитания детей. Дети, по его словам, «...не интересуют¬ 
ся призраками, которые создали себе люди и которым 
придают чрезвычайную важность. Они не занимаются 
геральдикой, не пускаются в филологические и метафи¬ 
зические тонкости... Зато, как охотно они обращаются к 
природе, с какою радостью изучают все действительное, 
а не призрачное, как их занимает всякое живое явле¬ 
ние»37. Религия прививается детям воспитателями. У са¬ 
мих же детей при рождении нет никакого религиозного 
чувства, нет никакого врожденного интереса к религии.
Каким же образом, по мнению Н. А. Добролюбова, 
впервые появилась религия?
Свои взгляды о происхождении религии, и прежде 
всего христианства, он вынужден был высказывать под 
видом обсуждения проблем происхождения буддизма, 
при этом он подчеркивал, что буддизм произошел при 
тех же условиях, что и всякая другая религия, что буд¬ 
дизм имеет много общих черт с христианством. Мысль о 
происхождении религии он выражает следующим обра¬ 
зом: «Первые нравственно-религиозные понятия у каж¬ 
дого народа слагаются обыкновенно под влиянием пора¬ 
жающих явлений природы. Необразованный ум, будучи 
не в состоянии объяснить их путем естественным, вдается 
в самые нелепые толкования, приписывая все действия 
какой-то сверхъестественной силе. Вместе с безотчетным 
страхом возникает мысль о жертвах, как о средствах 
умилостивления разгневанного божества»38. Мысль Доб¬ 
ролюбова о том, что страх создал богов, сама по себе 
правильна, но искать причину этого страха в невежестве 
людей — это значит пытаться найти корни религиозного 
сознания в самом сознании человека, а не в материаль¬ 
ных условиях жизни общества, как учит марксизм.
37	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 3, стр. 28.
38	Там же, стр. 412—413.
22

Добролюбов указывал, что первобытный человек, 
встречаясь на своем пути с различными стихийными си¬ 
лами природы, которые, как ему казалось, или помогали 
или мешали в выполнении его желаний, стал верить в 
добрые и злые силы природы, в злых и добрых богов.
«Ему кажется, что в природе есть какие-то силы, не¬ 
приязненные человеку и вечно ему противоборствующие. 
Отсюда развивается мало-по-малу понятие о темных си¬ 
лах, постоянно вредящих человеку. Между тем и благо¬ 
творная сила природы не может не быть замечена чело¬ 
веком, раз уже отличившим себя от нее, и, таким обра¬ 
зом, вместе с понятием о темной силе является и созна¬ 
ние силы светлой и доброй, покровительствующей чело¬ 
веку. Вот начало того дуализма, который находим мы в 
основании всех естественных религий: Вишну и Шива, 
Ормузд и Ариман, Белбог и Чернобог и проч. и проч., 
служат олицетворением первоначальных понятий челове¬ 
ка о силах природы»39.
Затем человек, по словам Н. А. Добролюбова, даже в 
самом себе предполагает существование двух различных 
начал: «Одно, происходящее от доброго начала, — внут¬ 
реннее, высшее; другое, произведенное злою силой, — 
внешнее, грубое, темное. Таким образом, является то 
мрачное понятие о теле как темнице души, которое су¬ 
ществовало у дохристианских народов»40. Представление 
о теле как «темнице души», как о месте временного ее 
пребывания присуще не только дохристианским рели¬ 
гиям, но и христианству, о чем Добролюбову, да и его 
читателям, безусловно было известно.
Указывая на причины появления древних религий, 
Добролюбов затем прослеживает их эволюцию: сначала 
человек наделял таинственными силами каждый пред¬ 
мет, каждое явление природы, обожествляя их, поклоня¬ 
ясь им. «Весь мир олицетворен, каждая река, каждый 
лес, каждый пригорок—являются вместилищем выс¬ 
ших сил, и сами боги являются между людьми, прини¬ 
мают участие в их действиях, помогают им, противятся, 
смешиваются с ними, иногда сами поражаются их героя¬ 
ми, — полубогами, — и над всем этим тяжко властвует 
непостижимая, неотразимая, грозная сила судьбы...»41.
39	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 3, стр. 93—94.
40	Там же.
41	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 1, стр. 528.
23

Добролюбов указывал также, что неразвитый чело¬ 
век видел в самой .природе нечто похожее на человека, 
вносил в природу антропоморфизм. Сначала человек не 
сознавал своих собственных сил, во всем видел таин¬ 
ственные силы, добрые и злые, он был подавлен этими 
силами. «Когда же человек немножко попривык к этим 
силам и сознал отчасти свое собственное значение, тог¬ 
да и силы природы стал он представлять антропомор¬ 
фически, приближая их к себе» 42.
В ходе дальнейшего развития человеческого обще¬ 
ства менялись и религиозные представления человека. 
Человек уже не обожествлял отдельные предметы и яв¬ 
ления природы. С течением времени у каждого племени 
появляется свое особое божество. Появляются, наконец, 
люди, которые служат как бы посредниками между всей 
массой народа и божеством. Эти люди, обманывая тру¬ 
довой народ, помогают господствующим классам дер¬ 
жать его в повиновении, при этом само духовенство на¬ 
капливает огромные богатства за счет трудящихся. Свои 
действия они прикрывают волей бога. «Жрецы из обык¬ 
новенных смертных делаются посредниками между бо¬ 
жеством и людьми, самовластно распоряжаются свобо¬ 
дою боязливых невежд, прикрывая собственный произ¬ 
вол волею богов...»43. Нетрудно видеть, что подобная 
критика буддистского духовенства по существу была 
направлена и против православного духовенства.
Прослеживая эволюцию религии с момента ее воз¬ 
никновения до появления монотеизма, Добролюбов в 
статье о буддизме пишет, что у верующих в конце концов 
появляется определенный священный кодекс, который от¬ 
личается крайней запутанностью, темнотой, отсутствием 
всякого здравого смысла. Появление таких священных 
писаний наблюдалось у народов, исповедующих любую 
религию. Не имея возможности открыто критиковать 
христианскую библию, Добролюбов, например, обра¬ 
щается к критике священного писания буддизма: «При 
всей темноте и неопределенности (подчерк¬ 
нуто мною. — Г. Л.), которыми отличается буддийский 
священный кодекс, видно, что буддист верит в существо¬ 
вание верховного начала, которому мир обязан бытием
42	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 1, стр. 207.
43	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 3, стр. 413.
24

своим. Это существо — Будда, ib его отвлечении, и ему-то 
придаются эпитеты безначального и вечного, творца 
всего видимого и невидимого, источника жизни и началь¬ 
ной причины всего бытия» 44. Для «мыслящего читателя» 
(по выражению Н. Г. Чернышевского) совершенно ясно, 
что речь здесь идет не только и, по-видимому, не столько 
о Будде, а о боге христианской религии.
Будучи идеалистом в понимании движущих сил раз¬ 
вития человеческого общества, Добролюбов пытался 
объяснить появление религиозного сознания из самого 
же сознания, а не из условий материальной жизни об¬ 
щества. Вместе с тем у него есть попытка дать объясне¬ 
ние причины живучести религиозных предрассудков в 
современном ему обществе, в условиях эксплуатации. 
«Подобно древнему язычнику, падавшему ниц .перед не¬ 
ведомыми, грандиозными явлениями природы, падает 
нынешний смертный пред чудесами высшей цивилиза¬ 
ции, которая хоть и тяжко отзывается на нем самом, но 
поражает его своими гигантскими размерами» 45. Одна¬ 
ко революционер-демократ Добролюбов не мог вскрыть 
социальные причины существования религии в условиях 
классового эксплуататорского общества.
Н. А. Добролюбов, как и все русские революционеры- 
демократы, верил, что прогресс человечества, развитие 
науки ведет к постепенной замене антинаучных религи¬ 
озных взглядов на окружающий нас мир взглядами 
научными. «С течением времени человечество все более 
и более освобождается от искусственных искажений 
и приближается к естественным требованиям и воззре¬ 
ниям: мы уже не видим таинственных сил в каждом лесе 
и озере, в громе и молнии, в солнце и звездах...»46. Он в то 
же время понимал, что религия не отомрет сама собою, 
с ней нужно вести борьбу. Необходимой предпосылкой 
для этого он считал осуществление свободы совести, вы¬ 
ражающееся прежде всего в признании равенства всех 
людей, независимо от их вероисповедания. В качестве 
примера индифферентизма к людям любого вероиспове¬ 
дания Добролюбов приводит социалиста-утописта Ро¬ 
берта Оуэна, для которого «было решительно все равно,
44	Там же, стр. 415.
45	Там же, т. 2, стр. 402.
46	Там же, стр. 328.
25

шотландец, англичанин или ирландец был работник, 
и держался ли он чистого католического вероисповеда¬ 
ния, принадлежал ли к 'епископальной или пресвитериан¬ 
ской церкви, был ли то методист или анабаптист»47.
Такое отношение Оуэна к людям различных вероис¬ 
поведаний давало хорошие результаты; это способство¬ 
вало укреплению единства рабочих ,в колонии Оуэна. Не 
разделяя утопических идей Оуэна о .построении социа¬ 
лизма без революционного свержения власти эксплуата¬ 
торов, Добролюбов вполне сочувствует ему в вопросах 
отношения к религии. Он положительно расценивает 
факт отказа Оуэна от религиозного обучения детей 
в школе. Одним из препятствий для свободы совести, 
свободы высказывать свои убеждения Добролюбов счи¬ 
тал действия духовной цензуры в царской России. Устав 
духовной цензуры предусматривал, что «не должно про¬ 
пускаться в печати ничего .противного православной 
церкви»48. Не имея возможности открыто разоблачать 
действия духовной цензуры, он вынужден был довольно 
осторожно заявлять, что устав духовной цензуры «очень 
строг или очень неопределенен»49.
По вопросу об окончательном преодолении религии 
Добролюбов целиком и полностью солидаризировался с 
другими революционерами-демократами и прежде всего 
с Н. Г. Чернышевским. В этом вопросе он также сделал 
значительный шаг вперед по сравнению с французскими 
материалистами конца XVIII в. и Фейербахом.
Он считал, что религия является опорой эксплуата¬ 
ции в любом обществе, где есть угнетатели и угнетен¬ 
ные, а не только при абсолютной монархии, как пола¬ 
гали французские материалисты. Считая, что «при рас¬ 
пространении новых научных .понятий исчезают или ос¬ 
лабевают многие суеверия и грубые обычаи»50, он, одна¬ 
ко, понимал, что в условиях эксплуататорского общества 
научные знания не могут быть достоянием трудящихся. 
В статье «Народное дело» Н. А. Добролюбов делает вид, 
что полемизирует со следующим положением «пессими¬ 
стов»: «Всеми средствами образованности, всеми преи¬
47	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 4, стр. 11.
48	Там же, стр. 238.
49	Там же.
60 Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 3, стр. 269.
26

муществами новейших открытий и изобретений владею1 
неработающие классы общества [, которым нет никакой 
выгоды передавать оружие против себя тем, чьим трудом 
они до сих пор пользовались даром]. Следовательно, без 
участия особенных, необыкновенных, обстоятельств нече¬ 
го и ждать благотворного распространения образования 
и здравых тенденций в массе народа»51. «Пессимисты», 
по словам Добролюбова, на основании этих «мрачных 
соображений» приходят к выводу о невозможности «са¬ 
мостоятельного движения в нашем народе»52.
Революционер-демократ считает основательными мне¬ 
ния о том, что в тогдашних условиях царского деспотиз¬ 
ма к русскому народу «почти не проникают лучи про¬ 
свещения и что он поэтому не имеет средств возвысить 
себя нравственно, сознать права личности, приготовить 
себя к гражданской деятельности и пр.»53 Однако он не 
считал положение безвыходным и верил, что народ не 
будет бесконечно терпеть угнетение и поднимется на 
борьбу за свое освобождение. Ратуя за крестьянскую 
революцию, Н. А. Добролюбов верил, что ее победа даст 
народу .просвещение.
Следовательно, общая концепция Добролюбова в во¬ 
просе о преодолении религии та же, что и у других рево- 
люционеров-демократов: надо покончить с эксплуатато¬ 
рами при помощи крестьянской революции и только тог¬ 
да просвещение освободит людей от религии.
Н. А. Добролюбов, как и все русские революционеры- 
демократы, не вскрыв классовых, социальных корней 
релилии, не мог указать научно правильных .путей пол¬ 
ного ее преодоления. Он не видел того, что даже в усло¬ 
виях эксплуатации классовая борьба самого передового 
класса — пролетариата способствует освобождению 
наиболее сознательных рабочих от религии.
В нашей Советской стране созданы все условия для 
полного преодоления религии и широкого распростране¬ 
ния научного мировоззрения.
Изучение атеистического наследства Н. А. Добролю¬ 
бова, как и других мыслителей прошлого, уяснение силь¬ 
ных и слабых сторон его атеистических взглядов имеет
51	Н. А. Добролюбов. Полное собр. соч., т. 4, стр. 107.
52	Там же, стр. 108.
53	Там же, стр. 109.
27

большое значение в деле подготовки квалифицирован¬ 
ных пропагандистов атеизма.
Настоящее издание произведений Н. А. Добролюбова 
о религии может быть использовано учителями средней 
школы для атеистического воспитания учащихся в про¬ 
цессе ведения уроков по истории СССР и русской лите¬ 
ратуре. Оно «может быть использовано и преподавателя¬ 
ми тех же дисциплин в высшей школе.
Тексты печатаются по Полному собранию сочинений 
Н, А. Добролюбова в шести томах под общей редакцией 
В. И. Лебедева-Полянского (Государственное издатель¬ 
ство художественной литературы, 1934—1941).
В конце публикуемого сборника приводится список 
тех произведений Н. А. Добролюбова, в которых имеют¬ 
ся отдельные высказывания о религии.
Примечания к текстам составлены Г. Л. Андреевым 
и Е. Д. Вишневской. В настоящем издании использованы 
примечания Полного собрания сочинений Н. А. Добро¬ 
любова в шести томах и Собрания сочинений Н. А. Доб¬ 
ролюбова в трех томах.
Примечания Н. А. Добролюбова даны подстрочно. 
Переводы иностранного текста в произведениях Н. А. До¬ 
бролюбова даны в примечаниях. В квадратных скобках 
приведены важнейшие дополнения и изменения в тексте 
первого издания сочинений Н. А. Добролюбова, которое 
было подготовлено к печати Н. Г. Чернышевским в 
1862 г. Все остальные редакционные изменения журналь¬ 
ного текста даны в угловых скобках.
Г. JI. Андреев

СТАТЬИ И РЕЦЕНЗИИ

ОРГАНИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ЧЕЛОВЕКА 
В СВЯЗИ С ЕГО УМСТВЕННОЙ 
И НРАВСТВЕННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ1
(Органическое воспитание в применении к самообразованию и к раз¬ 
витию здоровья питомцев. Сочинение К. Ф. Ш не л л я. Перев. с не¬ 
мецкого Ф. Бёмера. СПб., 1857 г. — Книга о здоровом и больном 
человеке. Сочинение доктора К. Э. Бока. Перев. с немецкого 
И. Паульсона и Ф. Бёмера. СПб., 1857 г., две части.)
Оба, названные нами, сочинения вышли в русском 
переводе уже довольно давно, но, кажется, не обратили 
на себя особенного внимания русской публики. А между 
тем, это книги весьма замечательные, и в особенности 
для нас, сбитых с толку выспренними теориями ученых 
педагогов, говорящих о духовном развитии человека 
такие вещи, что просто волос дыбом становится. Так, 
Шнелль, не прибегая ни к каким хитрым толкованиям, 
говорит просто-напросто, что «верховною целью воспи¬ 
тания должно быть здоровье» (стр. 1). Этим определе¬ 
нием он начинает свою книгу, им же ее оканчивает, оно 
же строго проведено по ®сем отделам его сочинения. 
Доктор Бок также утверждает, что важнее всего при 
воспитании заботиться о здоровье и постоянном упраж¬ 
нении всех чувств, приспособляя их к различным .впечат¬ 
лениям (стр. 469).
Нет сомнения, что определение Шнелля, по своей 
крайней простоте, с первого же раза покажется понят¬ 
ным для каждого из читателей. Но, вместе с тем, несом¬ 
ненно и то, что .многие поторопятся 'растолковать его в 
смысле очень ограниченном и, вследствие того, восстанут 
с благонамеренными насмешками против Бока и Шнел¬ 
ля, и тут же против нас, признающих начала их совер¬ 
шенно разумными. «Ваша идея, — язвительно скажут 
нам, — вовсе не нова; вы имеете честь разделять ее с 
госпожой Цростаковой, с господином Скотивиным, 
с родителями пана Халявского, изображенного Основья-
31

ненком, и вообще со всеми маменькам« и папеньками, ко¬ 
торые слово воспитание считают однозначащим с словом 
откармливанье. К сожалению, ваша теория воспитания 
для здоровья «аходит еще многих представителей в от¬ 
живающем поколении -провинциальных, -степных бабу¬ 
шек, тетушек, нянюшек, которые встречают своего воспи¬ 
танника, приехавшего из университета, словами: «ба¬ 
тюшка ты наш! как тебя там измучили! Поехал — так 
любо посмотреть было; а теперь — сп;ичка спичкой стал. 
Вот она, наука-то ваша проклятая!» Вашей адее обра¬ 
дуются все балбесы, которые до 15 лет ничему не учатся, 
но зато — как яблочко румяны, потому что с утра до 
ночи собак гоняют», и пр., и пр.
На все эти возражения мы можем ответить просве¬ 
щенным нашим противникам, что не всякая болезнь ис¬ 
сушает человека и не всякая толстота означает здоровье. 
Мы 'Просим вспомнить поэтическую жалобу толстого тру¬ 
женика, который утверждает: люди, дескать,
По моей громадной толщине 
Заключают ложно обо мне,—
не зная,
...Что тот,
Кто счастливцем по виду слывет,
Далеко не так благополучен,
Как румян и шаровидно тучен.
Да, ошибка госпожи Простаковой с братией состояла не 
в том, что они заботились о здоровье детей, а в том, что 
не понимали, что такое здоровье. Матушка откармли¬ 
вает своего Митрофанушку, а он, съевши на сон гряду¬ 
щий солонины ломтика три, да пирожков подовых пять 
или шесть,—ляжет да и тоскует целую ночь, а по утру 
как шальной ходит... Разве это здоровье? Ежели здо¬ 
ровье состоит в том, чтобы беспрепятственно совершались 
в человеке отправления растительной жизни и чтобы не 
было в теле постоянного ощущения какой-нибудь острой 
боли, то, пожалуй, можно согласиться, что все толстые 
идиоты совершенно здоровы. Но, в таком случае, ведь 
и пораженного параличом надобно считать здоровым 
человеком, и одержимого белой горячкой — тоже здоро¬ 
вым. А между тем, и то, и другое мы считаем -болезнями 
и даже весьма значительными. Мало этого, мы ведь .при¬
32

знаем больным, или, по крайней мере, :не совершенно 
здоровым, человека, подверженного беспрестанным 
истерикам, спазмам, мигреням, всякого рода нервным 
расстройствам и т. п. Уродства разного рода — глухота, 
слепота и т. д. тоже должно относить к явлениям болез¬ 
ненным. Точно так же »к болезням следует относить и 
особые, ненормальные положения, в которые впадают 
иные люди, как, например, спячку или апатию ко всему 
на свете, совершенное беспамятство, всякие мономании, 
общее расслабление организма и невозможность сде¬ 
лать над собой хотя малейшее усилие и т. п. Словом, 
под здоровьем нельзя разуметь одно только наружное 
благосостояние тела, а нужно понимать вообще естест¬ 
венное гармоническое развитие всего организма и пра¬ 
вильное совершение всех его отправлений.
Против этого опять может быть возражение, и на этот 
раз уже довольно основательное. Могут указать на низ¬ 
ший класс народа, который физически бывает обыкно¬ 
венно здоровее высших классов; могут указать на дика¬ 
рей, пользующихся отличным здоровьем и громадной 
физической 'Силой; а с другой стороны — могут предста¬ 
вить многих великих ученых, .поэтов, -государственных 
людей, истощенных, больных и слабых... Из этого сопо¬ 
ставления можно вывести заключение такого рода, на 
первый взгляд не лишенное своей основательности: если 
все развитие человека направлять только к тому, чтобы 
он был здоровым, то придется взять за идеал ирокезов, 
которые, как говорят, не знают никаких болезней,— 
и отвергнуть все значение великих людей, прославивших¬ 
ся умственной и нравственной деятельностью.
Возражение это, по внимательном его рассмотрении, 
должно быть признано совершенно ничтожным -по многим 
причинам. Прежде всего мы должны повторить, что под 
здоровьем организма мы вовсе не разумеем одно физиче¬ 
ское благосостояние тела. Нам кажутся смешны и жалки 
невежественные претензии грубого материализма, кото¬ 
рый унижает высокое значение духовной стороны чело¬ 
века, стараясь доказать, будто душа человека состоит из 
какой-то тончайшей материи. Нелепость подобных ум¬ 
ствований так давно и так неопровержимо доказана, они 
так прямо противоречат результатам самих естественных 
наук, что в настоящее время только разве человек самый
3	Н. А. Добролюбов
33

отсталый и невежественный может еще не презирать по¬ 
добных материалистических умствований. Мы совсем не 
хотим сказать, что телесная деятельность важнее духов¬ 
ной, совсем не хотим выставить довольство физическое 
целью нашей жизни. Напротив, мы намерены говорить 
о том, что часто тело наше, как служебное орудие духов¬ 
ной деятельности, бывает испорчено разными слабостями 
и болезнями и не имеет возможности исполнять своего 
назначения. Мы восстаем против того, что часто мы за« 
ботимся только на словах о совершенствовании духовном, 
а между тем, «а деле вовсе не стараемся покорить тело 
духу и, предаваясь чувственности, расстраиваем и тело 
свое, и у духовных способностей отнимаем возможность 
проявляться правильно; потому что расстроенные телес¬ 
ные органы делаются негодны для служения возвышен¬ 
ной духовной деятельности. Это говорит нам постоянный 
опыт, говорит наше внутреннее сознание, наша вера; и это 
же самое подтверждается результатами новейших иссле¬ 
дований в области естествоведения. Эту именно необходим 
мость—воспитывать тело для служения правильной ду¬ 
ховной деятельности, эту истину, сделавшуюся даже из¬ 
битою от частого повторения, истину, что mens sana, 
здоровый дух, —должен быть in corpore sano, т. е. должен 
соединяться с здоровым телом, — это и намерены мы 
подтвердить, указавши на несомненные факты естество¬ 
ведения. В таком именно смысле должны быть понимае¬ 
мы все наши замечания о неразрывной связи душевной 
и телесной деятельности.
Но возвратимся к возражению, приведенному нами. 
Кроме одностороннего, узкого понимания здоровья, — оно 
грешит еще тем, что берет для сличения предметы не со¬ 
вершенно под одинаковыми условиями. Различие племен 
и затем различие занятий человека много имеет влияния 
на возможную степень его развития во всех отношениях. 
Если бы можно было брать здоровье в отвлеченности, то 
не нужно было бы даже к людям обращаться, а прямо 
привести в пример животных. На что вам еще организм 
крепче и здоровее, чем хоть, примерно, у слона или 
у льва, или даже у быка? Недаром же говорят у нас: 
«здоров, как бык». Но у этих животных самое строение 
организма не то, что у нас, и потому мы оставляем их 
в покое. Есть, пожалуй, червяки, которых разрежешь
34

пополам, так обе половинки и поползут в разные сторо¬ 
ны,— как ни в чем не бывало; эти нам не пример. Точно 
так и ирокезы — не пример для европейских ученых. Кро¬ 
ме того, нужно заметить, что болезненное состояние вовсе 
не способствовало, конечно, полезным открытиям и изы¬ 
сканиям, произведенным этими учеными. В большей 
части случаев, болезнь вовсе и не относилась к тем орга¬ 
нам, которые необходимы были для их специальности 
(как исключение, можно бы привести Бетховена; но и у 
него повреждение слуховых органов не было так сильно 
в то время2, когда он создавал лучшие свои творения); 
местное же поражение в этом случае не должно быть при¬ 
нимаемо в расчет. Конечно, Байрон был хром, и это не 
помешало ему быть великим поэтом, точно так, как, на¬ 
пример, слабость зрения не помешала многим другим 
быть великими учеными, философами и пр. Но, конечно, 
всякий согласится, что наружное повреждение всего 
менее можно назвать болезнью организма. С другой же 
стороны, всякий признает, что каждое болезненное ощу¬ 
щение в теле расстраивает, хоть на минуту, нашу духов¬ 
ную деятельность и что, след., если бы великие ученые 
были совершенно здоровы, то сделали бы еще больше, чем 
сколько сделали они при своих немощах.
Говорят, что, напротив, — иногда болезнь тела воз¬ 
буждает сильнее духовную деятельность. Примеров при¬ 
водят много. Указывают на нескольких поэтов, почув¬ 
ствовавших и открывших миру силу своего таланта после 
того, как они стали слепы. Тут, разумеется, являются Го¬ 
мер и Мильтон, тут приводят и стихи Пушкина русскому 
слепцу-поэту:
Певец, когда перед тобой
Во мгле сокрылся мир земной,
Мгновенно твой проснулся гений, и проч.
Указывают также на Игнатия Лойолу, во время бо¬ 
лезни почувствовавшего призвание к основанию ордена; 
на Магомета, в припадках падучей болезни слышавшего 
призвание Аллаха; на аскетов, которых духовные созер¬ 
цания происходили именно от истощения ими плоти своей, 
и т. д. Примеров на эту тему можно набрать тысячи; слу¬ 
чаев, в которых обнаруживается антагонизм духовной 
и телесной природы в человеке, тоже насчитывается мно¬
3*
35

жество. Но во всем этом господствует недоумение; сна¬ 
чала виною ему послужили грубые материалисты; а по¬ 
том и мечтательные идеалисты, опровергая их, впали в ту 
же самую ошибку. Мы намерены объясниться на этот счет 
подробнее, считая объяснение именно этого пункта самым 
необходимым для убеждения в важности, какую имеет 
здоровый организм, — не только для телесной, но и для 
нравственной деятельности человека.
Начнем хоть с того, что замечать антагонизм между 
предметами есть дело совершенно естественное и неиз¬ 
бежное при раскрытии в человеке сознания. Пока мы не 
замечаем разницы между предметами, до тех пор мы 
существуем бессознательно. Первый акт сознания состоит 
в том, что мы отличаем себя от прочих предметов, суще¬ 
ствующих в мире. Уже «в этом отличии заключается и не¬ 
которое противопоставление, и противопоставление это 
тем сильнее, чем более самостоятельности признаем мы 
за своим существом. Сознавши себя как нечто отдельное 
от всего прочего, человек необходимо должен прийти к 
заключению, что он имеет право жить и действовать сам 
по себе, отдельной и самостоятельной жизнью. Но на деле 
он беспрестанно встречает непреодолимые препятствия к 
исполнению своих личных стремлений, и, сознавая свое 
бессилие, но еще не сознавая ясно своей связи с общими 
законами природы, ставит себя во враждебное отношение 
к ней. Ему кажется, что в природе есть какие-то силы, не¬ 
приязненные к человеку и вечно ему противоборствую¬ 
щие. Отсюда развивается мало-помалу понятие о темных 
силах, постоянно вредящих человеку. Между тем, и бла¬ 
готворная сила природы не может не быть замечена чело¬ 
веком, раз уже отличившим себя от нее, и, таким обра¬ 
зом, вместе с понятием о темной силе, является и созна¬ 
ние силы светлой и доброй, покровительствующей чело¬ 
веку. Вот начало того дуализма, который находим мы в 
основании всех естественных религий: Вишну и Шива, 
Ормузд и Ариман, Белбог и Чернобог, и проч., и проч., 
служат олицетворением первоначальных понятий челове¬ 
ка о силах природы. В дальнейшем своем развитии, со¬ 
размерно с приобретением большей опытности человече¬ 
ством, общая идея распадается на множество частных и 
применяется ко всякому отдельному явлению. Таким 
образом, являются понятия о противоборстве света и
36

мрака, тепла и холода, моря и суши [земли и языческого 
неба] и т. д. Наконец, человек обращается от внешнего 
мира к себе и в своей собственной натуре тоже на¬ 
чинает замечать борьбу каких-то противоположных по¬ 
буждений. Не умея еще возвыситься до идеи о всеобщем 
единстве и гармонии, он и в себе, как в 'природе, предпо¬ 
лагает существование различных, неприязненных друг 
другу, начал. Доискиваясь, откуда взялись они, он, почти 
вполне еще находящийся под влиянием впечатлений 
внешнего мира, не задумывается приписать их происхож¬ 
дение тем же враждебным силам, какие заметил уже в 
природе. Находя внутри себя какие-то неясные стремле¬ 
ния, какое-то недовольство внешним, он, естественно, за¬ 
ключает, что внутри его есть какое-то особенное существо, 
высшее, нежели то, которое обнаруживается в его внеш¬ 
ней деятельности. Отсюда прямой вывод, что в человеке 
два враждебных существа,—одно, происходящее от доб¬ 
рого начала,—внутреннее, высшее; другое, произведенное 
злою силой, внешнее, грубое, темное. Таким образом, 
является то мрачное понятие о теле, как темнице души, 
которое существовало у дохристианских народов. Со вре¬ 
мен христианства древний дуализм понемногу начинает 
исчезать и до некоторой степени теряет свою силу в об¬ 
щем сознании. Но старые понятия жалко было бросить 
схоластическим мудрецам средних веков, и они ухвати¬ 
лись за дуализм, как за неистощимый источник диалек¬ 
тических прений. В самом деле,—когда все просто, есте¬ 
ственно и гармонично, о чем тогда и спорить? Гораздо 
лучше, если будет два начала, две силы, два противных 
положения, из которых можно исходить во всеоружии 
софизмов на поприще праздной диалектики. Эти-то пре¬ 
мудрые схоластики и задержали общий здравый смысл, 
•которому, конечно, давно пора бы понять, что последняя 
цель знания—не борьба, а примирение, не противополож¬ 
ность, а единство. Средневековые ученые постарались от¬ 
делить душу от тела и, взглянувши на нее, как на суще¬ 
ство, совершенно ему чуждое, принялись потом отгады 
вать: как же это душа с телом соединяется? В древности 
Аристотель тоже рассуждал об этом: тому было, разумеет¬ 
ся, простительно. Он воображал себе, что тело есть материя 
грубая, а душа—тоже материя, только очень тонкая, и, 
следовательно, вопрос, поставленный им, можно понимать
37

некоторым образом в химическом смысле. Огюго-то и 
вышла у него хорошая теория—инфлюксус физикус, для 
объяснения связи души с телом. У средневековых уче¬ 
ных не могло существовать предположения Аристотеля 
о материальности души. Все они были христиане, боль¬ 
шею частью духовные, ,все веровали в духовность и бес¬ 
смертие души, а между тем 'рассматривали вопрос, кото¬ 
рый возможен был только при предположении Аристоте¬ 
ля. Каким способом дух соединяется с телом, спрашива¬ 
ли они, какое место занимает он в теле? Посредством 
каких связей передается душе боль, причиненная телу? 
Какие существуют проводники, передающие телу мысли 
и желания воли?.. Делая все эти вопросы, схоластики 
не понимали, что, считая душу идеальным существом, 
механически вложенным в тело, они через то сами впа¬ 
дают в грубейший материализм. Если душа занимает 
определенное местечко в теле, то, разумеется, она .мате¬ 
риальна; если она какими-нибудь внешними связями сое¬ 
диняется с телом,—опять то же неизбежное следствие. 
К этому заблуждению присоединялось еще другое, тоже 
языческое, — что тело состоит под влиянием злой силы 
и от него приходит в душу все нечистое. На ооновании 
этого .рассуждения средневековые аскеты превзошли даже 
те жестокие и кровавые истязания, какие делают над со¬ 
бой индийцы в своем религиозном исступлении. Известно, 
до какого безумия доходили бичующиеся в своем усмире¬ 
нии плоти. Известно и то, сколько колдунов и сколько 
несчастных, так называемых «беснующихся», сожжено 
было тогда вследствие уверенности, что в теле их воца¬ 
рился дьявол...
В наше время успехи естественных наук, избавившие 
.нас уже от многих предрассудков, дали нам возмож¬ 
ность составить более здравый и простой взгляд и на 
отношение между духовной и телесной деятельностью 
человека. Антропология доказала нам ясно, что прежде 
всего—все усилия наши представить себе отвлеченного 
духа без всяких материальных свойств, или 'положитель¬ 
но определить, что он такое в своей сущности, всегда 
были и всегда останутся совершенно бесплодными. Затем 
наука объяснила, что всякая деятельность, обнаружен¬ 
ная человеком, лишь настолько и может быть нами за¬ 
мечена, насколько обнаружилась она в телесных, внешних
38

проявлениях, и что, следовательно, о деятельности души 
мы можем судить только по ее проявлению в теле. Вме¬ 
сте с тем, мы узнали, что каждое из простых веществ, 
входящих в состав нашего тела, само по себе не имеет 
жизни,—следовательно, жизненность, обнаруживаемая 
нами, зависит не от того -или другого вещества, а от из¬ 
вестного соединения всех их. При таком точном дозна¬ 
нии уже невозможно было оставаться в грубом, слепом 
материализме, считавшем душу каким-то кусочком тон¬ 
чайшей, эфирной материи; тут уже нельзя было ставить 
вопросы об органической жизни человека так, как их 
ставили древние языческие философы и средневековые 
схоластики. Нужен был взгляд более широкий и более 
ясный, нужно было привести к единству то, что доселе на¬ 
меренно разъединялось; нужно было обобщить то, что 
представлялось до тех пор какими-то отдельными [ничем 
не связанными] частями. В этом возведении видимых 
противоречий к естественному единству—великая заслу¬ 
га новейшей науки. Только новейшая наука отвергла 
схоластическое раздвоение человека и стала рассматри¬ 
вать его в полном, неразрывном его составе, телесном и 
духовном, не стараясь разобщить их. Она увидела в душе 
именно ту силу, которая проникает собою и одушевляет 
весь телесный состав человека. На основании такого 
понятия, наука уже не рассматривает ныне телесные 
деятельности отдельно от духовных, и обратно. Напро¬ 
тив« во всех, самых ничтожных телесных явлениях наука 
видит действие той же силы, участвующей бессознатель¬ 
но в кровотворении, пищеварении и пр. и достигающей 
высоты сознания в отправлениях нервной системы и пре¬ 
имущественно мозга. Отличаясь простотою и верностью 
фактам жизни, согласный с высшим христианским взгля¬ 
дом вообще на личность человека, как существа само- 
стоятелыно-индивидуального, взгляд истинной науки от¬ 
личается еще одним преимуществом3. Им, несомненно, 
утверждается та истина, что душа не внешней связью 
соединяется с телом, не случайно в него положена, не 
уголок какой-нибудь занимает в нем,—а сливается с ним 
необходимо, прочно и неразрывно, проникает его все и 
повсюду так, что без нее, без этой силы одушевляющей, 
невозможно вообразить себе живой человеческий орга¬ 
низм [и наоборот].
39

Вникнувши в этот взгляд, немудрено понять, в каком 
смьгсле здоровье может быть принимаемо за верховную 
цель развития человека. Если всякая душевная деятель¬ 
ность непременно проявляется во внешних знаках и если 
орудием ее проявления служат непременно органы наше¬ 
го тела, то ясно, что для правильного .проявления душев¬ 
ной деятельности мы должны иметь правильно разви¬ 
тые, здоровые органы. При всем .желании слушать хоро¬ 
шие советы и видеть добрые примеры, человек слепой 
и глухой не может исполнить своего желания так же, как 
безногий не может ходить, немой говорить, и т. п. Так 
точно, если в нас расстроены нервы, -мы не можем быть 
спокойны и терпеливы; если поврежден мозг, не можем 
хорошо рассуждать и т. д. Во всех этих случаях мы не¬ 
здоровы, хотя бы и не чувствовали острой телесной боли. 
Равным образом нельзя назвать совершенно здоровым 
и того организма, в котором одна какая-нибудь сторона 
развивается слишком сильно, в ущерб другим. Таким 
образом, тот организм, в котором развитие мозговых 
отправлений поглощает собою все другие, развивается 
ненормально, болезненно. Точно так же ненормально и 
развитие того организма, в котором усиленной деятель¬ 
ностью мускулов ограничивается и заглушается развитие 
нервной »системы и особенно мозга. В этом отношении, 
следовательно, как бледные, истощенные ученые дети, 
так и дикари, обладающие страшной физической силой, 
но грубые и необразованные, развиты одинаково одно¬ 
сторонне, и односторонность эту можно назвать недо¬ 
статком полного здоровья организма. Недостаток этот, 
разумеется, нисколько не мешает правильной деятельно¬ 
сти тех органов, которые хорошо развились, хотя он и 
мешает водворению полной гармонии в организме. Отто- 
го-то мы и видим всегда так много лихорадочного, су 
дорожного в деятельности энтузиастов, у которых сила 
чувства и воображения преобладает над рассудком. От- 
того-то мы находим такую ограниченность, тусклость 
понятий у людей, всю жизнь посвятивших физическому 
труду; животно-здоровой организации недостаточно для 
человека: для него нужно здоровье человеческое, здоровье, 
в котором бы развитие тела не мешало развитию души, 
а способствовало ему. Иначе является одностороннее, 
нездоровое развитие, при котором, — совершенно естест¬
40

венно, — болезненное состояние одних органов возбуж¬ 
дает к усилению деятельности другие. Собственно гово¬ 
ря, всякую болезнь можно определить именно как нару¬ 
шение правильного отношения между частицами, вхо¬ 
дящими в состав нашего организма. Следовательно, тот, 
напр., факт, 'что при истощении тела от болезни усили¬ 
вается деятельность воображения, нисколько не противо¬ 
речит общей гармонии организма, а, напротив, подтверж¬ 
дает ее. Давно уже замечено, что природа как бы ста¬ 
рается вознаградить 'человека за недостаток одних орга¬ 
нов большим совершенством других. Так, слепые бывают 
одарены хорошим слухом и осязанием; напротив, глу¬ 
хие часто отличаются остротою зрения и т. п. То же са¬ 
мое должно произойти и в деятельностях, совершающихся 
при непосредственном участии мозга. Они могут разви¬ 
ваться тем сильнее, чем менее развиваются прочие дея¬ 
тельности. Так, лишение зрения необходимо заставляет 
человека отказаться от некоторых общественных заня¬ 
тий и, кроме того, отнимает у него возможность приоб¬ 
ретать новые впечатления посредством глаз. Весьма 
естественно, что, находясь в таком положении, человек 
более обращается к своему субъективному миру и за¬ 
нимается переработкою тех впечатлений, которые были 
уже получены им .прежде. Точно так и какой-нибудь 
Лойола мог развивать в своем воображении какие угодно 
великие планы, несмотря на слабость своего тела за вре¬ 
мя выздоровления. Это факт весьма естественный: так, 
известно, что ослабление тела вследствие продолжитель¬ 
ного голода оканчивается бредом, и вообще бред всего 
чаще -является в болезнях, истощающих организм. В по¬ 
добных явлениях мы должны видеть скорее соответствие, 
нежели антагонизм.
Смотря на человека, как на одно целое, нераздель¬ 
ное существо, как на истинный индивидуум, мы устра¬ 
няем и те бесчисленные противоречия, какие находят схо¬ 
ластики между телесной и душевной деятельностью. 
Разумеется, если рассекать человека на части, то не¬ 
примиримых противоречий можно найти бездну, как и 
во всем можно отыскивать их при таком условии. Что 
было бы, если бы мы вздумали искать, напр., в какой 
части скрипки сидит звук, издаваемый ею,—в струнах, 
или в колышках, или в вырезках ее, или в самой доске?...
41

К каким забавным рассуждениям привела бы нас по¬ 
пытка решить .подобный вопрос, невозможный по самой 
сущности дела! Нечто, совершенно подобное, случилось 
с схоластиками, старавшимися противопоставить тело 
духу. Каким это образом, говорили они, душа наша мо¬ 
жет «радоваться, когда тело чувствует боль? Как душа 
может не замечать предмета, -когда глаза смотрят на 
него? Как душа может чувствовать холод, когда руки 
ощупывают предмет теплый непосредственно после го¬ 
рячего? и т. д. Противоречия были бесконечны, и из них 
схоластики—без всякого права, впрочем,—выводили за¬ 
ключение, довольно курьезное, именно: душа, дескать, 
в человеке сама по себе и тело само по себе; одна дей¬ 
ствует по своим законам, а другое—по своим, совершен¬ 
но особенным. Заключение это, как ни нелепо оно, дол¬ 
гое время принималось на слово, пока результаты, добы¬ 
тые естественными науками, не помогли определить 
точнее органическую природу человека. Теперь уже никто 
не сомневается в том, что все старания провести разгра¬ 
ничительную черту между духовными и телесными отправ¬ 
лениями человека напрасны и что наука человеческая 
никогда этого достигнуть не может. Без вещественного 
обнаружения мы не можем узнать о существовании 
внутренней деятельности, а вещественное обнаружение 
происходит в теле; возможно ли же отделять предмет 
от его признаков и что остается от предмета, если мы 
представление всех его признаков и свойств уничтожим? 
Совершенно простое и логическое объяснение фактов ви¬ 
димого антагонизма человеческой природы происходит 
тогда, когда мы смотрим на человека, просто как на 
единый нераздельный организм. Тогда тот факт, напр., 
что мы иногда, смотря, не видим, объясняется совершен¬ 
но просто. Акт зрения не состоит в том только, чтобы 
видимый предмет отразился в нашем глазе; главное де¬ 
ло здесь в том, чтобы нерв зрения был возбужден и пе¬ 
редал в мозг впечатление предмета. Зрение совершается 
не в глазе, а в мозгу, как и все наши чувства; если пере¬ 
резать, напр., глазной нерв, то предметы будут отражать¬ 
ся в глазе по-прежнему, а видеть их мы не будем. Поэто¬ 
му вовсе ничего нет странного, что когда мы заняты ка¬ 
кими-нибудь важными думами, т. е. когда в мозгу совер¬ 
шается усиленная деятельность, то слабое раздражение
42

зрительного нерва, чувствительное для нас в других 
случаях, делается уже недостаточным, и не пробуждает 
в мозгу сознания о себе. Но как скоро раздражение нер¬ 
ва делается слишком сильным, то .внимание наше не¬ 
медленно отвлекается от предметов, о которых мы ду¬ 
мали, и обращается на предмет, произведший раздраже¬ 
ние. Таким же естественным образом объясняет физиоло¬ 
гия и все противоречия, придуманные схоластиками, 
впавшими без собственного ведома в слишком грубый 
материализм.
Сделавши эти предварительные объяснения, мы пола¬ 
гаем, что в читателях уже не остается более недоумений 
относительно того, что мы разумеем под здоровым раз¬ 
витием организма и почему придаем ему такую важность. 
В наше время вообще вошло в обычай, с голоса превы¬ 
спренних поэтов, жаловаться на материализм и прак¬ 
тическое направление века. Но нам кажется, что гораздо 
с большим правом врачи и физиологи упрекают наше 
время в одностороннем, недальнем идеализме. Посмотри¬ 
те, в самом деле, как презрительно смотрим мы на те¬ 
лесный труд, как мало обращаем внимания на упраж* 
нение телесных сил. Мы любим, правда, красоту, лов¬ 
кость, грацию; но и тут часто выражается наше презрение 
к простому, здоровому развитию организма. В лицах ча¬ 
сто нам нравится мечтательное, заоблачное выражение 
и бледный цвет, «тоски примета»; в строении организма — 
талия, которую можно обхватить одной рукой; о малень¬ 
ких ручках и ножках и говорить нечего. Этого, конечно, 
нельзя назвать положительно дурным, нельзя утверж¬ 
дать, что большая нога непременно лучше маленькой; 
но все-таки наше предпочтение, основываясь не на по¬ 
нятии о симметричности развития всех органов человека, 
а на каком-то безотчетном капризе, служит доказатель¬ 
ством одностороннего, ложного идеализма. Мускулистые, 
сильно развитые руки и ноги пробуждают в нас мысль о 
физическом труде, развивающем, как известно, эти ор¬ 
ганы; и это нам не нравится. Напротив, миниатюрные, 
нежные ручки свидетельствуют, что обладающий или 
обладающая ими не преданы грубому труду, а упраж¬ 
няются в какой-нибудь высшей деятельности. Этого-то 
нам и нужно... Искаженные стремления идеализма по¬ 
стоянно © нас проглядывают. Мы, например, очень строга
43

ß суждениях о поступках других людей и очень склонны 
требовать от каждого, чтобы он был героем добродетели. 
Редко, редко обратим мы внимание на положение чело¬ 
века, на обстановку его быта, :на разные облегчающие 
обстоятельства [зато весьма часто мы, с удивительным 
геройством, говорим: «он солгал; этого довольно; я счи¬ 
таю его человеком бесчестным»]. Ну, не идеальный ли 
это образ мыслей?... А наши удовольствия? Мы даем 
благотворительные -балы, разыгрываем благотворитель¬ 
ные лотереи, составляем благородные спектакли, тоже 
благотворительные: можно ли не видеть в этом высоких 
стремлений, чуждых материального расчета? Мы восхи¬ 
щаемся всеми искусствами и утверждаем, что звуки опер 
Верди, пейзажи Калама настраивают нас к чему-то воз¬ 
вышенному, чистому, идеальному. На самом-то деле 
под всем этим скрывается, может быть, просто приятное 
удовлетворение слуха и глаз, а может быть, даже и же¬ 
лание убить скуку; но ведь мы в этом не признаемся, и 
тут-то и выражается наше стремление к какому-то идеа¬ 
лизму? Мы совестимся представить себе вещи, как они 
есть; мы непременно стараемся украсить, облагородить 
их и часто навязываем на себя такое бремя, которого и 
снести не можем. Кто из нас не старался иногда придать 
оттенок героизма, великодушия или тонкого соображения 
самому простому своему поступку, сделанному иногда 
совершенно случайно? Кто не убирал розовыми цветами 
идеализма простой, весьма понятной, склонности к жен¬ 
щине? Кто из образованных людей, наконец,—сошлемся 
на самих читателей —не говорил с уверенностью, даже 
иногда с восторгом, о Гомере, о Шекспире, пожалуй, о 
Бетховене, о Рафаэле и его мадонне и, между тем, мно¬ 
гие ли сами-то понимали, в глубине души своей, то, что 
говорили? Нет, что ни говорите, а желание поидеальни- 
чать в нас очень сильно; врачи и натуралисты «имеют 
(резон».
Но ни в чем этот ложный и бесплодный идеализм не 
выражается так (ясно и не приносит столько вреда, как 
в воспитании. Где ныне заботятся о применении воспи¬ 
тания к индивидуальному организму детей? Где занима¬ 
ются наглядным обучением в раннем детском возрасте? 
Кто ищет для своих детей здорового развития организма 
более, чем внушения им всяческих, часто очень уродливых,
44

отвлеченностей? В старину любили откармливать детей, 
ныне любят морить их голодом, чтоб oihh не ожирели и не 
отупели. В старину до пятнадцати лет не принимались 
за ученье, в той мысли, что пусть, дескать, дитя побе¬ 
гает, ученье-то еще не уйдет; ныне детям не дают бегать, 
заставляя их сидеть смирно и учиться. Бывало, спозаран¬ 
ку прогоняли детей спать, чтобы не изнурились, и они 
просыпали половину 'суток; теперь детей заставляют 
сидеть за уроком до тех пор, пока отяжелевшая голова 
их сама не упадет на стол. Двухлетнему мальчику тол¬ 
куют уже об ученье, а с пяти лет, иногда и раньше, ста¬ 
раются уже вбить ему в голову высокие идеи о его на¬ 
значении—быть архитектором, инженером, генералом, 
правоведом и т. п. Может быть, в этом скрывается мате¬ 
риализм самый грубый; но только результаты его вовсе 
не благоприятны для телесного здоровья и развития 
детей. Ныне уже не редкость встретить мать, которая с 
гордостью и тайным самоуслаждением рассказывает 
о том, как сын ее не спал ночи, потерял аппетит, поху¬ 
дел и высох, как спичка, во время экзаменов. Хвалиться 
прилежанием и любовью к науке — дело чрезвычайно 
похвальное,—об этом что и говорить; но детей все-таки 
жалко.
В дальнейшем ученый тоже нельзя не заметить фаль- 
шиво-идеального направления, соединенного -с пренебре¬ 
жением к органическому развитию детей. Родители же¬ 
лают, например, чтоб из сына их произошел знамени¬ 
тейший полководец. Они понимают, конечно, что этой 
цели не достигнут, если дитя умрет, и вследствие этого 
стараются предохранить его от смерти, т. е. не пускают 
бегать и резвиться, берегут от простуды и сквозного вет¬ 
ра, кутают, держат на медицинской диете и т. п. Ребе¬ 
нок, разумеется, слаб и нездоров, но от случайных бо¬ 
лезней оберегается, хотя и то не всегда. Приходит время 
ученья, и мальчику сейчас—геройские внушения и вели¬ 
кие исторические примеры. Слабость и малодушие по¬ 
стыдны, внушают ему; нужно всегдашнее мужество и 
присутствие духа. Вот каков был Леонид Спартанский, 
Александр Македонский, Юлий Цезарь, и пр. Вот какие 
труды переносил Суворов; вот каким опасностям под¬ 
вергался Наполеон; вот что сделали Муций Сцевола, 
Гораций Коклес, и пр. и пр. Достохвальные качества и
45

подвиги этих господ, -равно как и красноречивые внуше¬ 
ния родителей производят .сильное впечатление .на ре¬ 
бенка. Он готов хоть сейчас идти на войну и совершать 
чудеса храбрости. Но сейчас, к сожалению, нельзя выйти 
и на двор: вчера шел дождик, и потому еще сыро. По¬ 
дражать Муцию Сцеволе мальчик тоже рад бы, но его 
останавливает воспоминание о том, какая суматоха под¬ 
нялась на днях по всему дому, когда будущий герой, 
запечатывая письмо, капнул себе сургучом на пальчик. 
Он сам ревел на целую улицу, мать упала в обморок, по¬ 
бежали за доктором, обвязали, уложили героя и два дня 
продержали в постели. И видит мальчик, что быть Му- 
цием Сцеволой несколько затруднительно, и едва ли не 
напрасны все высокие внушения, которые ему делают, 
стараясь действовать только на дух и совершенно пре¬ 
зирая тело.
Так точно поступают у нас во всем, что касается раз¬ 
вития детей. Особенно часто терпят от этого дети, кото¬ 
рых назначение—вообще учиться, быть (образованны¬ 
ми) людьми. С ними начинают с того, что сажают их 
за книгу и из книги заставляют их выучиться тому, что 
следовало бы узнать живьем, на деле. Так, мальчик, 
живущий в Петербурге, только уже начиная учиться 
разным наукам, получает сведения о многом, что его 
окружает. Из географии узнает он, что Петербург стоит 
на Неве, которая впадает в Финский залив, образуя при 
этом несколько островов; из истории знакомится он с 
Петербургской стороной, домиком Петра Великого и пр.; 
из естественной истории узнает о существовании гранита 
и т. д. А, подумайте, скоро ли еще, следуя системе -наших 
учебников, дойдешь до всех этих предметов? Немудрено, 
если случаются у нас анекдоты, подобные недавно слы¬ 
шанному нами, который, ради его курьезности, приведем 
здесь. Мальчика, очень образованного, привезли в гим¬ 
назию: он выдержал экзамен прямо во второй класс и 
остался жить у дядюшки. На другой день по отъезде ро¬ 
дителей он за обедом начал жаловаться, что он есть ни¬ 
чего не может, потому что Трифон у дядюшки дурной 
[и что Трифона нужно высечь]. В доме дядюшки никако¬ 
го Трифона не было, и потому никто не мог понять, чего 
мальчику нужно; а он никак не мог объясниться, повто¬ 
ряя только одну брань и жалобы на Трифона. Так дело
4а

и осталось неразрешенным. Но на другой день .поднялась 
та же история, и тут только объяснилось, что деревен¬ 
ский повар у родителей мальчика назывался Трифон, и 
образованный мальчик, приготовленный во второй класс 
гимназии, никогда не подумал о том, что такое Трифон, 
и .не знал, что значит повар!
Все это очень ясно свидетельствует о том, как мало 
распространено у нас понятие о необходимой связи орга¬ 
нических отправлений с действиями внутренних душев¬ 
ных способностей. Мы вбиваем детям в голову огром¬ 
нейшую массу разнородных отвлеченных понятий, совер¬ 
шенно им чуждых [бог знает, кем и как .выдуманных и 
часто на деле вовсе ненужных], а между тем, не хотим 
позаботиться о правильном, разумном воспитании тех 
органов, которые необходимы для того, чтобы умствен¬ 
ная и нравственная деятельность могла совершаться 
правильно. В своих не практических, а может быть, и 
слишком уже практических, мечтаниях мы забываем, что 
человеческий организм имеет свои физические условия 
для каждой духовной деятельности, что нельзя гово¬ 
рить без языка, слушать без ушей, нельзя чувствовать 
и мыслить без мозга. Это последнее обстоятельство осо¬ 
бенно часто опускается из виду, и потому у нас вовсе не 
заботятся о том, чтобы дать правильное развитие дея¬ 
тельности мозга при воспитании. А между тем, это-то 
и служит важнейшей помехой для достижения успешных 
•результатов нашего воспитания, бесспорно, очень умного 
и нравственного, но одностороннего в своих средствах. 
Вот что говорит об этом, между прочим, доктор Бок, 
ученый, весьма известный в Германии:
«Слабость умственных способностей и болезни мозга, — говорит 
он, — могут произойти не только вследствие природных недостатков, 
но и вследствие дурного питания мозга и чрезмерного умственного 
напряжения. Эю последнее обстоятельство, с его печальными послед¬ 
ствиями, особенно гибельно для детей, которых мозг еще слишком 
мягок и недостаточно развит, чтобы переносить трудные работы. 
А между тем, как часто их мучат отвлеченностями, вовсе недоступ¬ 
ными их возрасту и понятиям, как часто от хилых, малокровных де¬ 
тей требуют успехов в науках наравне с здоровыми детьми! При¬ 
бавьте к этому еще неправильный отдых и не соответствующую дет¬ 
скому возрасту пищу, и вы поймете, что ничто не может быть вред¬ 
нее этой умственной дрессировки!» (Бок, стр. 468).
47

Точно такое же мнение находим мы и у Шнелля, .ав¬ 
тора другой книги, заглавие которой написано нами в 
начале статьи. У него есть на этот счет вот какая тирада 
(стр. 162).
«Познания добываются гораздо легче естественным путем, чем 
искусственным, т. е. чтением из книг. Книга обременяет дух чужим 
материалом и потому часто не имеет никакой пользы и расстраивает 
здоровье духа. Болезни мозга (водяная и воспаление мозга), встре¬ 
чаемые у детей первого возраста, довольно часто происходят не 
столько от преждевременного ученья, сколько от дурной, неестест¬ 
венной методы преподавания; оттого, что начинают не наглядным 
преподаванием, как бы следовало, а набивают голову формами, от¬ 
влеченностями, идеями, которые впоследствии, так сказать, приходят 
в гниение и заражают всю организацию мозга. И в позднейшие годы 
поверхностное усвоение отвлеченных форм может совершенно приту¬ 
пить восприимчивость к здоровым, чувственным впечатлениям, т. е. 
к природе и жизни. Мы уже знаем, что от неполного и несовершен¬ 
ного восприятия впечатлений органами внешних чувств происходят 
фантазмы, т. е. субъективные впечатления или обманы чувств. Точно 
таким же образом фантастические образы, создаваемые воображе¬ 
нием и умом, происходят вследствие несовершенного усвоения (пере¬ 
варивания) духом отвлеченных форм или от недостаточности, неяс¬ 
ности и слабости духовной пищи. В таком случае ум представляет 
себе не предметы, истинно существующие во внешнем мире, не су¬ 
щественность, а собственные (субъективные) произведения фанта¬ 
зии, бредни, мало-помалу совершенно овладевающие умственными 
силами. И если число помешанных и полупомешанных людей, кото¬ 
рых умственное расстройство проявляется или необузданностью и 
своеволием или же рабским, апатическим и бессмысленным послу¬ 
шанием, в самом деле, со дня на день увеличивается, как утверж¬ 
дают врачи-психологи, то это не есть историческое необходимое яв¬ 
ление, вытекающее из современного порядка вещей, но результат 
духовной тунеядной жизни».
С последним замечанием можно не согласиться, по¬ 
тому что самые недостатки воспитания представляют, 
конечно, историческое явление, вытекающее из совре¬ 
менного .порядка вещей. Но негодование автора против 
отвлеченности воспитания, господствующей в наше вре¬ 
мя, вполне справедливо. Во всех требованиях и приемах 
современного воспитания обнаруживается полное презре¬ 
ние к органической жизни человека, -как человека, а не 
как специальной машины для счетоводства, подвигов 
храбрости, строительства, героизма, честности, необъят¬ 
ной учености и т. п. Набивая голову детей отвлеченно¬ 
стями всякого рода, мы, конечно, и этим возбуждаем 
деятельность их мозга, но деятельность одностороннюю
48

и болезненную, именно потому, что мы не хотим обра¬ 
щать внимания на связь отправлений мозга с состоянием 
всего организма. Это обстоятельство оказывает самое 
неблагоприятное влияние на умственную и нравственную 
деятельность человека. Физиология непрерывным рядом 
исследований и открытий последнего времени довольно 
ясно уже показала несомненную связь нравственной 
жизни человека с устройством и развитием мозга, и 
очень жаль, что наша образованная публика доселе так 
мало интересуется результатами, добытыми с помощью 
естественных наук. Имея это в виду, мы и решаемся 
представить здесь несколько общеизвестных фактов, от¬ 
носящихся к нашему предмету.
Один из известнейших натуралистов нового времени, 
Молешотт, приведен был своими изысканиями к прямому 
выводу, что мысль имеет влияние на материальный со¬ 
став мозга, и обратно, состав мозга на мысль. Вывод 
этот развит им в одном из его сочинений с некоторыми 
подробностями, которые мы считаем здесь излишними. 
Мы напомним здесь читателям только положение, давно 
известное из сравнительной анатомии,—что в непрерыв¬ 
ной градации животных, начиная от самых низших орга¬ 
низмов и кончая человеком, количество мозга находится 
в прямом отношении с умственными способностями. 
У самых низших животных нет настоящего мозга, а 
только нервные узлы, представляющие какие-то зачатки 
мозга. Наименьшее количество мозга представляют 
земноводные и рыбы; наибольшее найдено у собак, сло¬ 
нов и обезьян, т. е. именно у тех .животных, которые 
отличаются своей понятливостью. У человека же мозга 
больше, чем у всех животных. Количество мозга, конеч¬ 
но, разумеется здесь относительное, сравнительно со всей 
массою тела, и кроме того, здесь не принимаются в рас¬ 
чет те части мозга, в которых заключаются центральные 
органы движения и чувствования. Такое же отношение 
умственных способностей находится и к составу и к ус¬ 
тройству мозга. Так, исследования Бибры доказали, что 
отправления мыслительной способности в животном тем 
совершеннее, чем больше в мозгу его жира и фосфора. 
По исследованиям другого естествоиспытателя, понятли¬ 
вость и легкость мышления находятся в прямом отноше¬ 
нии к весу мозга. Наблюдения Гушке доказали, что чем
4	И. А. Добролюбов
49

выше стоит животное в умственном развитии, тем изви¬ 
листее и глубже у него 'изгибы мозговой поверхности, и 
тем менее он« имеют заметной для глаз правильности 
и симметрии. В приложении к человеку все это оправды¬ 
вается совершеннейшим образом. Мозговой жир у него 
содержит более значительное количество фосфора, чем 
у всех других животных; вес его больше, извилины глуб¬ 
же и своеобразнее. Различие во всех этих отношениях 
замечается не только между человеком и животными, но 
даже и между людьми различных племен, различного 
образа жизни, различного возраста и пола. Так, у ново¬ 
рожденных детей жира в мозгу сравнительно меньше, 
чем у взрослых; вообще, детский мозг жиже, мягче, бо¬ 
лее содержит в себе белого вещества мозга, чем серого, 
которое увеличивается уже впоследствии, »месте с раз¬ 
витием умственных способностей. Фохт утверждает, что 
раскрытие умственных 'способностей у детей идет строго 
параллельно с развитием мозговых полушарий. Вообще 
вещество мозга продолжает развиваться и увеличиваться 
у человека до 40—50 лет; в старости же оно начинает 
уменьшаться, сжиматься, делается тягучим и более во¬ 
дянистым. Сообразно с этим, замечается в престарелом 
возрасте ослабление памяти, быстрой и твердой сообра¬ 
зительности и т. п.
То же самое отношение замечается и в весе мозга. 
Обыкновенный вес человеческого мозга—от 3 до 3*/2 фун¬ 
тов. Множество наблюдений показало, что мозг женщи¬ 
ны вообще весит на !Л—Чв фунта менее, чем мозг муж¬ 
чины. Это совершенно согласно с их умственным разви¬ 
тием: известно, что (вследствие, вероятно, условий на¬ 
шей цивилизации) у женщин рассудочная способность 
развита менее, чем у мужчин. Эта разница существует 
также относительно веса мозга людей с различными спо¬ 
собностями. Так, мозг Кювье весил более четырех фун¬ 
тов, а мозги нескольких идиотов, взвешенные Тидеманом, 
имели весу только от одного до двух фунтов 4.
О том, как различается череп негров и других низ¬ 
ших племен человечества от черепа народов образован¬ 
ных, мы полагаем излишним распространяться. Кому 
неизвестно странное развитие верхней части черепа у 
этих племен, доходящее до того, что у некоторых, напр., 
у новоголландцев, почти вовсе нет верхних частей мозга?

И кому, вместе с тем, неизвестно, что в отношении к раз¬ 
витию умственных способностей эти племена стоят не¬ 
сравненно ниже народов кавказского племени?
Укажем еще на замечательные факты, показывающие 
•неразрывную овязь, существующую между мозгом и 
умом или вообще духовной жизнью человека. Род заня¬ 
тий человека имеет влияние на состояние мозга. Умст¬ 
венная деятельность увеличивает его объем и укрепляет 
его, подобно тому, как гимнастика укрепляет наши мус¬ 
кулы. По наблюдениям некоторых натуралистов, мозг 
людей ученых, мыслителей и пр. бывает тверже, более 
содержит серой материи и имеет более изгибов. Вообще 
у людей образованного класса замечают большее раз¬ 
витие передней части черепа, нежели у простолюдинов. 
Всякое умственное расстройство отражается на состоя¬ 
нии мозга. Показания медиков, исследовавших трупы 
умалишенных, доказывают, что повреждения мозга не¬ 
пременно являются при всяком помешательстве. Кроме 
того, много замечено несомненных случаев потери памя¬ 
ти при местных поражениях мозга и,—что особенно за¬ 
мечательно,—часто терялась не -вообще память, а только 
воспоминание о некоторых предметах. Некоторые, напр., 
позабывали события известных годов своей жизни, дру¬ 
гие забывали какой-нибудь из языков, им хорошо из¬ 
вестных, иные переставали узнавать лица своих знако¬ 
мых и т. п. Каждый из подобных случаев был следст¬ 
вием местного поражения мозга.
Вообще овязь духовной деятельности с отправления¬ 
ми мозга признана несомненною в сочинениях всех луч¬ 
ших и добросовестнейших натуралистов. Валентин го¬ 
ворит, что если мы станем срезывать мозг у какого-ни¬ 
будь из млекопитающих животных, то проявления его 
внутренней деятельности ослабевают по мере того, как 
уменьшается количество мозга; когда же доходит при 
этом до так называемых мозговых пещер, то животное 
погружается в совершенную бесчувственность. Положе¬ 
ние это представляется совершенно очевидным ;в опытах 
Флурана, который у некоторых животных, могущих пе¬ 
реносить повреждение мозга, срезывал мозг сверху пла¬ 
стами. Таким образом делал он опыты над курами и 
постепенным срезываньем мозга доводил их до того, 
что у них исчезало всякое проявление высшей жизненной
4*
51

деятельности. Они теряли даже способность произволь¬ 
ного движения и всякую восприимчивость « впечатле¬ 
ниям внешних предметов. Но при этом жизнь их не .пре¬ 
кращалась; ее поддерживали искусственным питанием, 
и куры в течение нескольких месяцев продолжали про¬ 
зябать таким образом, даже увеличиваясь в весе.
После всех этих фактов нельзя не признать важности 
правильного развития мозга для правильности самих от¬ 
правлений духовной деятельности. И так как человек 
превосходит животных всего более совершеннейшим ус¬ 
тройством мозга, то для него этот орган духовной дея¬ 
тельности должен иметь особенно важное значение. 
В этом случае можно повторить слова доктора Бока 
(ру-сск. перев., стр. 171):
«[Только] высшее и совершеннейшее развитие мозга отличает че¬ 
ловека от животных; недостатки же мозга, несовершенное развитие 
или болезненное изменение его более или менее ослабляют сознание, 
способности духовные и способность чувствовать и произвольно дви¬ 
гаться. Значительнейшие недостатки мозга ставят человека иногда 
гораздо ниже животных. Следовательно, душа человеческая прежде 
всего обусловливается здоровым мозгом».
Но, для того чтоб мозг был здоров и 'развился .пра¬ 
вильно, необходимы некоторые особенные условия. В ор¬ 
ганизме человека .нет ни одной части, которая существо¬ 
вала бы сама по себе, 'без всякой связи с другими ча¬ 
стями; но ни одна из частей нашего тела не связана так 
существенно со всеми остальными, как головной мозг. 
Не входя ни в какие подробности, довольно оказать, что 
в нем сосредоточиваются нервы движения и чувствова¬ 
ния. Понятно поэтому, в какой близкой связи находится 
деятельность мозга с общим состоянием тела. Очевидно, 
что всякое изменение в организме должно отражаться 
и на -мозге если не в мыслительной, то в чувствительной 
его части. Доселе еще физиологические последствия не 
объяснили вполне микроскопическое строение частиц и 
химический состав мозга, и, следовательно, нельзя еще 
сказать, какими именно материалистическими измене¬ 
ниями организма обусловливается та или другая сторона 
деятельности мозга. Тем не менее дознано уже достовер¬ 
но, что, кроме охранения мозга от повреждений, для его 
развития необходимы два главные условия: здоровое
52

питание и правильное упражнение. Питание мозга про¬ 
изводится из крови. Следовательно, для правильного пи¬ 
тания его необходимо, чтобы в организме правильно со¬ 
вершалось кровотворение, кровообращение и кровоочи¬ 
щение. Примеры того, что порча крови вредно действует 
на правильность отправлений мозга, нередки. Так, напри¬ 
мер, бывает при разлитии желчи, в нервной горячке, в 
так называемом собачьем бешенстве и пр. Кроме пита¬ 
ния, для развития мозга необходимо еще упражнение, 
посредством восприятия внешних впечатлений.
«Здоровый мозг—говорит доктор Бок (стр. 171),— 
должен развить свои умственные способности постепен¬ 
но, с помощью пяти чувств и внешних впечатлений. На 
этом основывается весь процесс воспитания. Человек, 
которого тотчас по рождении удалили бы совершенно от 
общества людей, не имел бы и следа человеческого разу¬ 
ма; а окруженный, при тех же условиях, одними живот¬ 
ными, он непременно усвоил бы себе все их .привычки, 
разумеется, настолько, насколько это позволяет челове¬ 
ческая организация».
Наблюдения над историею духовного развития чело¬ 
века, несомненно, подтверждают мнение Бока, показы 
вая, что чем менее внешних впечатлении получал чело¬ 
век, тем менее, уже 'Круг его понятий, а вследствие то¬ 
го — ограниченнее и способность суждения. Против этого 
положения возражают многие, утверждая, что понятия 
и суждения существуют в человеке при самом рожде¬ 
нии и что иначе он ничем бы не отличался от животных, 
имеющих внешние чувства столь же совершенные, а иног¬ 
да и лучшие, чем человек. Кроме того, говорят, если бы 
все понятия приобретались из внешнего мира, то дети, 
взросшие под одними влияниями, должны бы быть оди¬ 
наково умными. Такое возражение совершенно неосно¬ 
вательно; при нем упускается из виду то обстоятельство, 
что ощущение внешних впечатлений совершается не в 
самых органах чувств, а в мозгу; мозг же неодинаков 
у людей и животных и даже допускает некоторое разли¬ 
чие в различных людях. Что некоторые особенности в 
строении тела, в темпераменте, в расположениях пере¬ 
ходят наследственно от родителей к детям,—это есть 
факт, еще не объяснимый для естествоведения, но вполне 
достоверный. Поэтому часто одни и те же впечатления
53

действуют неодинаково на разных людей. При этом, дЛй 
сравнения, можно вспомнить замечательный факт, пред¬ 
ставляемый медициною. Лекарства, даваемые больным, 
действуют не -на все органы тела одинаково, а .преимуще¬ 
ственно на те или другие, для которых они и назначают¬ 
ся. Процесс их употребления организмом совершенно 
одинаков во всех случаях: они входят в кровь и вместе 
с нею разносятся по всему телу. Но при этом обращении 
их совершается, по некоторым, иногда известным, а ино¬ 
гда и неизвестным нам, химическим законам, притяжение 
их к той или другой части организма. Таким образом, 
можно полагать, что и в деятельности мозга совершается 
восприятие одних впечатлений преимущественно пред 
другими, и что те впечатления, которые проходят как 
бы незаметно через чувственные органы одного человека, 
производят сильное действие на другого.
Что человек не из себя развивает понятия, а получает 
их -из внешнего мира, это несомненно доказывается мно¬ 
жеством наблюдений над людьми, находившимися в ка¬ 
ких-нибудь особенных положениях. Так, например, сле¬ 
порожденные не имеют никакого представления о свете 
и цветах; глухие от рождения не могут составить себе 
понятия о музыке. Люди, выросшие в лесах, в обществе 
животных, без соприкосновения с людьми, отличаются 
дикостью и неразвитостью понятий. Иногда эта неразви¬ 
тость доходит почти до совершенного отсутствия всяких 
признаков разумности, как, например, у известного Кас¬ 
пара Гаузера, этой «неудачной попыткой на разумное 
существование», .по выражению одного немецкого пи¬ 
сателя 5.
То же самое подтверждается наблюдениями над деть¬ 
ми, находящимися даже в нормальном состоянии. В пер¬ 
вое время жизни младенец не имеет сознательной дея¬ 
тельности. По мнению физиологов, он даже не чувствует 
ни боли, ни голода; он берет грудь матери, но совершен¬ 
но бессознательно, механически, просто вследствие из¬ 
вестного физиологического процесса в его нервах. Он кри¬ 
чит и возится, потому что нервы ощущения, раздражаясь, 
передают раздражение и нервам движения. Примеры 
подобного непроизвольного движения обнаруживаются 
нередко и в трупах, и в телах растительного (царства. 
Что же касается до сознания, то его еще нет и не может
54

быть iB новорожденном дитяти. «Внешние впечатления,— 
говорит Бок (стр. 506),—не производят в младенце ощу¬ 
щений или боли, потому что орган ощущения и сознания, 
то есть мозг, еще неспособен к деятельности. Крик ди-. 
тяти происходит без всякого сознания, вследствие того, 
что раздраженные чувствительные нервы действуют на 
.нервы органа голоса. Только впоследствии, с развитием 
мозга, появляется сознание и ощущения».
Каким образом, мало-помалу, происходит развитие 
сознательной жизни в человеке, довольно подробно 
излагается в книге доктора Бока, на стр. 521—529. 
Мы считаем нелишним представить здесь его главные 
положения.
Появление сознательности в ребенке начинается, по 
мнению доктора Бока, довольно рано.
«К сожалению,—говорит он,—большая часть родите¬ 
лей думает, что разум, т. е. способность мозга чувство¬ 
вать, мыслить и желать, является не в младенческом 
возрасте, а гораздо позже; поэтому им и в голову не при¬ 
ходит, что грудной ребенок нуждается уже в правильном 
воспитании». Воспитание, предлагаемое доктором Бо¬ 
ком, вовсе, впрочем, не то отвлеченное воспитание, о ко¬ 
тором у нас хлопочут, а диететическое. Сначала чувства 
новорожденного чрезвычайно тупы, так что в первое вре¬ 
мя он не может отличить даже молока матери от самых 
горьких веществ, и только привычка к сладкому мало- 
помалу научит его различать сладкий и горький вкус. 
Точно так же постепенно, вследствие привычки к впе¬ 
чатлениям известного рода, развиваются и все осталь¬ 
ные чувства, следовательно, в это уже время легко про¬ 
известь в ребенке много привычек и потребностей, ко¬ 
торые могут впоследствии укорениться в нем. Раньше 
всех чувств появляется у ребенка осязание в губах, кото¬ 
рыми он ищет грудь матери; затем развивается зрение, 
слух и т. д. В первый месяц жизни глаза дитяти совер¬ 
шенно недеятельны, а потому и взгляд у него -совершен¬ 
но бессмысленный и неопределенный. На пятой или ше¬ 
стой неделе ребенок начинает уже всматриваться в 
окружающие предметы, вследствие чего в мозгу его про¬ 
исходят первые чувственные впечатления, то есть умст¬ 
венные образы, постепенно все более проясняющиеся. 
Мало-помалу они доходят до такой степени ясности, что
55

могут представляться сознанию ребенка даже и тогда, 
когда самых предметов .нет пред его глазами. С этого на¬ 
чинается деятельность способности представлений. Слух 
развивается параллельно с зрением, и оба органа в раз¬ 
витии своем помогают друг другу, так что, например, 
•впечатление, .произведенное на слух, заставляет уже ди¬ 
тя открыть глаза и смотреть в ту сторону, откуда вы¬ 
ходит звук. На третьем месяце жизни в ребенке уже про¬ 
является желание схватить видимый им предмет; но при 
этом замечается в нем полное отсутствие понятия о рас¬ 
стоянии и величине, равно как и неуменье употреблять 
свои мускулы. Ребенок протягивает ручонки обыкновен¬ 
но мимо 'предмета, и если ему дадут что в руки, то он не 
умеет держать. Но мало-помалу развивается в нем и 
осязание. Трех месяцев дитя начинает уже лепетать, или, 
как говорится, гулить. Если ребенок часто слышит одно 
и то же слово, соединяемое с видом какого-нибудь пред¬ 
мета, то оба представления — и названия, и самого пред¬ 
мета — сближаются в его голове, так что, при названии 
вещи, он может вспомнить ее вид и .понять, о чем идет 
речь. Только связь между предметами и порядок действий 
остаются еще ему чужды; связная речь совершенно непо¬ 
нятна для него. В это же время (то есть пяти или шести 
месяцев) ребенок научается различать ласковый тон ре¬ 
чи от сердитого. Месяца два спустя в нем являются уже 
темные представления и о том, в каком порядке и для 
чего делается то или другое. Достигши такой степени 
умственного развития, ребенок уже пытается сам гово¬ 
рить, но это уменье дается ему раньше или позже, смот¬ 
ря оо тому, как развиты у него органы движения. Воля 
развивается позже всего, уже на втором году, когда ди¬ 
тя может 'бегать без посторонней помощи и когда имеет 
уже запас впечатлений, достаточный для того, чтобы со¬ 
ставлять собственные суждения и выводы. Из этою вид¬ 
но, как важны первые впечатления, ложащиеся на мозг 
ребенка, для будущего его характера и деятельности. 
Замечено, что дети, с которыми мать или кормилица ве¬ 
село болтала и шутила в первые месяцы их жизни, полу¬ 
чают нрав добрый и веселый. Многие дети, которых 
долго водили на помочах, не (позволяя им ходить без 
посторонней помощи, навсегда сохраняют в характере не¬ 
решительность и недоверие к своим силам. Дети, кото¬
56

рые в первый год жизни привыкли только к приятным 
ощущениям .и от которых при первом их крике удаляли 
ъсе неприятное, с большим трудом и впоследствии пере¬ 
носят неудовольствия и злятся при малейшей неудаче. 
Большая часть детей, которых учат говорить, то есть 
натверживают им слова, не показывая самого предмета, 
обнаруживают впоследствии большую поверхностность.
Еще большее значение имеют внешние впечатления 
для дитяти, вступившего уже в третий, четвертый год 
жизни. До этого времени, по мнению Бока, можно еще 
допустить награды и наказания, даже телесные; но вовсе 
не как разумную педагогическую меру, а единственно в 
уважение того, что в дитяти не развиты еще органы 
разумной деятельности, и животная непосредственность 
преобладает. Так, ленивая лошадь неутомимо едет це¬ 
лую дорогу, если впереди ее едет воз с сеном; так, ездок 
пришпоривает коня, чтобы он бежал скорее. В период 
ранней, почти бессознательной жизни дитяти награды и 
наказания допускаются именно в этом смысле. С четвер¬ 
того года они становятся излишними и заменяются убеж¬ 
дением. По мнению д-ра Бока (стр. 543), «ожидание 
обычной награды за благонравие может вселить в детей 
начала корыстолюбия, продажности, эгоизма». Наказа¬ 
ния, конечно, пугают детей, а «боязнь,—по словам Бока 
(стр. 550),—есть начало трусости, криводушия и подло¬ 
сти». С пятого 1И особенно шестого года необходимо при¬ 
учать детей « рассуждению и отчетливости во всем, что 
они делают. Поэтому никогда не следует заставлять де¬ 
тей делать то, что превышает их понятия и в чем они не 
могут ясно убедиться при маленьком запасе своих зна¬ 
ний, почерпнутых из наблюдения внешнего мира. Нужно 
сколько можно более и правильнее упражнять внешние 
чувства ребенка, чтобы увеличился запас впечатлений 
в его мозгу, и тогда светлые взгляды и суждения о раз¬ 
личных отношениях предметов неизбежно явятся в го¬ 
лове его сами собою. Набивая же голову ребенка разны¬ 
ми понятиями, которые выше его соображения, мы про¬ 
изводим только то, что дитя не может дать себе отчета 
в своих ощущениях, не может подчинить их своей воле 
и освободиться от них. «Многие воспитатели, — говорит 
Бок, — конечно, думают, что такого рода воспитание раз¬ 
вивает в детях благородные и возвышенные чувства; но
57

ойй ошибаются. На деле выходит совсем другое, то есть 
образуются не люди с благородными чувствами, а сенти¬ 
ментальные фантазеры, совершенно негодные в практи¬ 
ческой жизни и бесполезные себе и другим» (стр. 551).
Несколько данных, приведенных нами, могут, ка¬ 
жется, дать некоторое понятие о связи нервных и моз¬ 
говых отправлений с умственной деятельностью человека. 
Несомненные факты ясно показывают нам, что для пра¬ 
вильного хода и обнаружения нашей мысли необходимо 
нам иметь мозг здоровый и правильно развитый. 
Следовательно, если мы хотим, чтобы умственная сто¬ 
рона существа нашего развивалась, то не должны остав¬ 
лять без внимания и физического развития мозга.
Но читателю может еще представляться вопрос: «Что 
же нужно делать для нравственного развития, на кото¬ 
рое мозг должен иметь влияние не прямое, а посредст¬ 
венное?» На этот счет мы привели уже мимоходом не¬ 
сколько заметок доктора Бока; но здесь можем приба¬ 
вить и еще несколько соображений. Они очень нехитры, 
и потому не будут продолжительны.
Если следовать старинному (и доселе общепринято¬ 
му) разделению душевных способностей человека, то, 
кроме ума, остается еще чувство и воля. Деятельность 
чувства относится обыкновенно \к сердцу и совершенно 
освобождается от мозга. Мнение это нельзя назвать со¬ 
вершенно основательным. Собственно говоря, сердце в 
-наших чувствах и страстях не виновато нисколько. Все, 
что мы привыкли приписывать сердцу, зарождается 
опять-таки все в том же головном мозгу. Но от мозга 
идут к сердцу особые нервы сердца, которые находятся 
в связи со всеми прочими нервами тела; поэтому всякое, 
сколько-нибудь чувствительное раздражение, где бы и 
от чего «бы оно ни произошло, немедленно сообщается 
ив головном или спинном мозге нервам сердца и произво¬ 
дит усиленное его биение. Так как это биение для нас 
легче заметить, чем деятельность мозговых нервов, то 
мы и приписываем всякое чувство сердцу. Но что пер¬ 
воначальная причина всякого чувства все-таки мозг, в 
этом не трудно убедиться посредством, напр., такого со¬ 
ображения. Чувствования возникают в нас вследствие 
впечатлений, полученных от предметов внешнего мира. 
Но впечатления эти только тогда могут быть нами со-
58

âtiaHbi, когда оИ.и подействовали на мозг. Иначе мы бу¬ 
дем смотреть на предмет и те видеть; перерезанный нерв 
будет раздражаем всеми возможными средствами, и мы 
не будем чувствовать 'боли, потому что нерв разобщен с 
мозгом. Отсюда очевидно, что всякое чувство, прежде 
своего отражения в сердце, должно явиться в мозгу, как 
мысль, как сознание впечатления, и уже оттуда подейст¬ 
вовать на организм и проявиться в биении сердца. Сле¬ 
довательно, на чувство надобно опять действовать по 
средством мысли. Одни чувства развиваются .в нас силь¬ 
нее, чем другие; одни люди чувствуют иначе, нежели 
другие,—.все это так. Но причина такого различия вовсе 
не заключается в развитии сердца, этого полого мускула, 
выгоняющего кровь кверху. Причина находится по боль¬ 
шей части в различии первоначальных впечатлений, 
воспринятых нашим .мозгом. Если человек с первых дней 
детства привык, например, слышать постоянно .мелоди¬ 
ческие звуки, то естественно, что у .него разовьется чув¬ 
ство музыкальное; если в детстве не привык человек пе¬ 
реносить неприятных ощущений, то понятно, что .малей¬ 
шая неприятность выводит его из себя; если в ребенке 
успешно старались задерживать свободную деятельность 
мысли, то неизбежно родится в нем чувство отвращения 
к умственной деятельности и т. д. Вообще нужно сказать, 
что наши дурные чувства происходят непременно вслед¬ 
ствие неполного, неправильного или совершенно преврат¬ 
ного восприятия впечатлений мозгом. Как после сильно¬ 
го звука мы уже не слышим посредственного, но доволь¬ 
но слышного звука, или как мы ничего не видим, внезап¬ 
но перейдя от яркого освещения в .место, слабо осве¬ 
щенное, но все же довольно светлое, так точно бывают 
подобные неправильные восприятия, а вследствие того и 
чувства, и в предметах, прямо относящихся к нашей ду¬ 
ховной деятельности. Человек, привыкший постоянно 
получать похвалы, не рад и даже досадует, когда его 
.хвалят меньше обыкновенного; тот, кто привык к празд¬ 
ной жизни и мало испытывал сильных впечатлений, пу¬ 
гается ничтожного труда как неисполнимого; человек, 
издетства привыкший к восприятиям сцен грязных и 
грубых, наслаждается даже и в пошлом кругу, который 
хоть немножечко -поопрятнее его прежнего общества. 
Таким образом, все—дурные и хорошие—чувства и стра¬
59

сти наши находятся в полной зависимости от степени 
развития и от здоровья или нездоровья мозга. Развитие 
симпатических чувствований вместе с образованностью 
in преобладание эгоистических при невежестве — 'извест¬ 
но всякому.
На основании этих данных .можно положительно ока¬ 
зать, что старания многих воспитателей действовать на 
сердце дитяти, не внушая ему здравых понятий, совер¬ 
шенно напрасны. Результатом подобного «действования 
на сердце» бывает обыкновенно добродушие по привыч¬ 
ке, при совершенной шаткости и бессилии убеждений. 
Можно решительно утверждать, что только та добро* 
та и благородство чувствований совершенно надежны и 
могут быть истинно полезны, которые основаны на твер¬ 
дом убеждении, на хорошо выработанной мысли. Ина¬ 
че— нет никакого ручательства за нравственность чело¬ 
века с добрым сердцем, а тем менее за полезность его 
для других: вспомним, что «услужливый медведь опаснее 
врага».
При воспитании, следовательно, развитие чувства яв¬ 
ляется само собою, если только умственные восприятия 
правильны, последовательны и ясны. У детей часто мож¬ 
но замечать, какое удовольствие доставляет им ясное со 
знание какого-нибудь нового предмета, новой мысли. 
Как будто какой-то свет озаряет их, глаза их светятся, 
все лицо как будто сияет, они начинают говорить от из¬ 
бытка чувства, составляют свои соображения, планы и 
т. д. Это значит, что мысль усвоена ими с полнотою и 
ясностью, достаточною для того, чтобы возбудить в них 
внутреннее чувство,—и счастлив учитель, который умеет 
часто приводить своих учеников в такое состояние. 
В этом отношении г. Шнелль совершенно справедливо 
говорит (стр. 146): «при обучении не нужно патетических 
речей, декламаций, и т. д., для того, чтобы мысль дейст¬ 
вовала и на чувство ученика. Всякое истинное препода¬ 
вание само по себе доставляет богатый материал чув¬ 
ству, потому что познание просветляет не только ум, но 
и сердце, оживляя и радуя его. Познание и радость нахо¬ 
дятся в ближайшем сродстве между собою».
Что касается до воли, то она еще более, нежели чув¬ 
ство, зависит от впечатлений, производимых на наш мозг 
внешним миром. В наше время уже всякий понимает,
60

что абсолютная свобода воли для человека не сущест¬ 
вует и что он, как .все .предметы природы, -находится в 
зависимости от ее вечных законов. Кроме г. Б ерш, ав¬ 
тора «Физиологическо-психологического взгляда», никто 
уже не может ныне сказать, что человек существует вне 
условий пространства и времени и может <по произволу 
изменять всеобщие законы природы6. Всякий понимает, 
что человек не может делать все, что только захочет, 
следовательно, свобода его есть свобода относительная, 
ограниченная. Кроме того, самое маленькое размышле¬ 
ние может убедить всякого, что поступков, совершенно 
свободных, которые бы ни от чего, кроме нашей воли, не 
зависели, .никогда не -бывает. В решениях своих мы по¬ 
стоянно руководствуемся какими-нибудь чувствами или 
соображениями. Предположить противное—значит до¬ 
пустить действие без причины.
Собственно говоря, воли, как способности отдельной, 
самобытной, независимой от других способностей, допу¬ 
стить невозможно. Все ее действия обусловливаются и 
даже неизбежно производятся тем запасом знаний, какой 
скопился в нашем мозгу, и той степенью раздражитель¬ 
ности, какую имеют наши нервы. Орудием выполне¬ 
ния наших желаний служат нервы движения, идущие от 
мозга ко всем мускулам. Поэтому степень развития мус¬ 
кулов также обуславливает нашу деятельность. Необхо¬ 
димо также, чтобы нервы мускулов были соединены с 
мозгом; иначе они не будут нам повиноваться и мы не 
в состоянии будем произвести движения.
Что желания появляются сначала в мозгу, доказа¬ 
тельством может служить уже одно то, что желания эти 
имеют всегда какой-нибудь предмет, какую-нибудь цель. 
Значит, для желания нужно, чтобы предмет произвел 
сначала впечатление на наш моэг, потому что нельзя же 
желать того, о чем не имеешь никакого представления. 
Далее нужно, чтобы впечатление предмета было -прият¬ 
ное, т. е. успокоительное, а не разрушительное, для на¬ 
шей натуры: как все .в мире, человек стремится только 
к тому, что соответствует его натуре в каком-нибудь от¬ 
ношении, и отвращается от того, что ей противно. Таким 
образом, так называемая свобода выбора, в сущности, 
означает именно возможность, существующую в нашем 
уме, сличить несколько предметов и определить какой
61

из них лучше. Здесь очень кстати -припомадить известный 
афоризм, что «всякий преступник есть п-режде всего худой 
счетчик». Действительно, большая часть преступлений 
и безнравственных поступков совершается по невежест¬ 
ву, по недостатку здравых понятий о вещах, по неуменью 
сообразить настоящее положение дел .и последствия по¬ 
ступка; и только немногие безнравственные действия со¬ 
вершаются вследствие твердого, но ложного убеждения. 
По этому можно отличить легкомысленные .проступки от 
заблуждений серьезных. Некоторые 'безнравственные 
люди оправдывают себя, считая свой образ мыслей спра¬ 
ведливым и соображая с ним свои действия. Но таких 
не слишком много. Большая часть людей совершает про¬ 
ступки всякого рода потому, что ни о чем собственно не 
имеет определенного понятия, а так себе, колеблется 
между добром и злом. Хороший стих нападет, так ка¬ 
жется, что вот это безнравственно, а другая минута 
придет, так, пожалуй, то же самое и нравственным по¬ 
кажется. Хочет человек выпить рюмку ради стомаха и 
очень хорошо .понимает, что много пить не следует; но 
для компании он не откажется выпить еще одну, <и дру¬ 
гую рюмку, и тут уже -понятия его совершенно перево¬ 
рачиваются. Пока у человека есть деньги и нет ни в чем 
нужды, он не захочет принять какой-нибудь благодар¬ 
ности, считая это бесчестным. Но тот же самый человек 
будет, пожалуй, даже напрашиваться на благодарность, 
ежели нужда горькая .придавит его. Так, все взяточники, 
обманщики, притеснители мало-помалу приобретают 
привычку и достигают некоторого искусства в своем де¬ 
ле. Иногда вместе с .практикою приходит и теоретическое 
убеждение, с нею сообразное. Но чаще всего нравствен¬ 
ное убеждение остается в голове само по себе, в отвле¬ 
чении, а дела идут сами по себе. Все это — следствие 
того, что понятия о нравственности в головах мно¬ 
гих людей не вырабатываются самобытно, а западают 
в голову мимоходом, со слов других, в то время, когда 
еще мы и не в состоянии понять таких внушений. Понятия 
многих людей о нравственности можно сравнить с на¬ 
шими понятиями о вреде, например, куренья табаку, 
питья чаю, кофе и т. п. Мы все слыхали что-то такое 
о вреде всего этого; но ведь мало ли что мы слыхали? 
Ясное и верное суждение о том, вредны ли табак и чай,
62

и в каких случаях ©редны, приобрести довольно трудно; 
поэтому мы и довольствуемся слухами, да и о тех часто 
забываем. Нельзя же за каждой папироской и за каж¬ 
дой чашкой чаю вспоминать медицинские наставления, 
которые еще, может быть, и .несправедливы. Совершенно 
также многие забывают и о нравственности в своих 
житейских попечениях. Вообще произвол, который столь 
многие смешивают «с истинной свободой, означает, на¬ 
против, самую рабскую зависимость человека от первого 
встречного впечатления. Оттого-то дети, которых все при¬ 
хоти беспрекословно исполнялись, несмотря на всю их 
нелепость,—вырастают столь же мало нравственно сво¬ 
бодными, как и те дети, у которых с самого начала жиз¬ 
ни подавляемы были все проявления воли, то есть все 
попытки к самостоятельному обсуждению предметов. 
Г. Шнелль совершенно справедливо говорит об этом 
(стр. 222).
«Преимущественно должны мы предохранить себя и других от 
произвола. Кто слепо следует минутному настроению духа, кто в 
своих поступках руководствуется только произволом, не подчиняя 
свою волю высшей власти разума и справедливости, тот будет или 
слабым, бесхарактерным человеком, или притеснителем и тираном 
самого себя и других, и это случается даже с детьми... Люди же¬ 
стокие, мучители человечества все воспитываются таким образом. 
Это несчастнейшие и опаснейшие люди. Им нельзя доверять, хотя бы 
они сами проповедовали братство и законную гражданскую свободу; 
потому что произвол, служащий рычагом всех их поступков, есть 
также источник несправедливости, жестокости и злодейства».
Несомненное влияние органического развития на ум¬ 
ственную и нравственную деятельность человека уже 
очень давно сделалось предметом исследования натура¬ 
листов. Способ и самая сущность этого влияния со дня 
на день все более объясняются новейшими физиологи¬ 
ческими исследованиями. Опираясь на эти исследования, 
мы уже смело можем сказать теперь, что естественное, 
правильное, здоровое развитие всех сил организма гораз¬ 
до более значит для умственной деятельности, нежели 
всевозможные искусственные внушения. Здоровое же 
состояние и нормальное развитие мозга отражается и на 
чувствованиях и желаниях наших сильнее и скорее, не¬ 
жели всяческие нравоучительные сентенции и патетиче¬
63

ские тирады, которые мы заучиваем наизусть, большею 
частию без всякого толку.
Указывая в этой статье на некоторые результаты фи¬ 
зиологических исследований, мы вовсе не пускались ни 
в какие объяснительные подробности относительно строе¬ 
ния организма вообще, состава и устройства нашего 
мозга, нервной системы, и проч. Мы не хотели вводить 
этих подробностей в статью нашу потому, что они слиш¬ 
ком увеличили -бы объем статьи, а .между тем, все-таки 
не могли бы дать читателям, незнакомым с анатомией и 
физиологией, совершенно ясного понятия о строении все¬ 
го нашего организма: такое понятие может быть почерп¬ 
нуто не иначе, как из книги, специально посвященной 
этому предмету. Между тем, статья наша написана имен¬ 
но для людей, совершенно незнакомых с физиологией; 
кто хоть сколько-нибудь занимался ею, тот не найдет 
здесь, вероятно, ни одного факта, ни одного положения 
нового... Но и для не знающих современного положения 
физиологии статья наша не может показаться удовлетво¬ 
рительною, именно по отсутствию подробностей. Строгие 
критики заметят, что, следовательно, вся наша статья 
бесполезна и написана совершенно напрасно! Предупре¬ 
ждая такое заключение, мы спешим оговориться, 
что вовсе не приписываем нашим заметкам какого-ни¬ 
будь особенного значения. Единственная наша цель 
была пробудить в читателях, совершенно чуждых естест¬ 
венным наукам, хотя некоторый интерес к ним, и вместе 
с тем обратить внимание публики на две книги, весьма 
небесполезные для первого знакомства с физиологией 
и с ходом человеческого развития. Все анатомические и 
физиологические подробности, которых недостает в на¬ 
шей статье, читатель может найти в «Книге о здоровом 
и больном человеке» доктора Бока, сочинении весьма 
простом и популярном. Применение же физиологических 
начал к воспитанию можно найти в сочинении Шнелля, 
который тоже излагает много полезных и справедливых 
мыслей, хотя иногда и увлекается кое-какими мечта¬ 
ниями, в сущности вовсе ненужными для правильного 
органического развития человека.

ФИЗИОЛОГИЧЕСКО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ 
СРАВНИТЕЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД 
НА НАЧАЛО И КОНЕЦ ЖИЗНИ
Сочинение заслуженного профессора В. Берви. 
Казань, 1858 г.1
Продолжение жизни мало интересует г. заслуженного 
профессора Берви; заботу о продолжении жизни он счи¬ 
тает даже материальным направлением, ведущим к гру¬ 
бому сенсуализму. Чтобы стать от материи сколько 
возможно далее, и чтобы, ,по его выражению, «содейство¬ 
вать по силе возможности» отвлечению человека от за¬ 
бот о настоящей жизни, г. заслуженный профессор Берви 
бросает физиологическо-психологический (взгляд на че¬ 
ловека—до его рождения и после его смерти, т. е., говоря 
поэтически,
Конец с началом сопрягает
И смертию живот дарит...
Психологические идеи г. Берви относятся более к 
младенцу, находящемуся в утробе матери, а физиологи¬ 
ческие исследования— к мертвому трупу, в котором уже 
прекратились все физиологические отправления. В трупе 
этом г. Берви уловляет некий дух и подвергает его физи¬ 
ологическим соображениям, не подозревая того, что дух, 
отделяющийся при гниении трупа, подлежит уже не фи¬ 
зиологии, а химии. Для всякого другого смешать химию 
с физиологией в наше время довольно трудно; но для 
г. Берви это было легко, потому что он не хочет при¬ 
надлежать нашему времени и всячески хлопочет о том, 
нельзя ли как-нибудь уничтожить, убить его, наше-то 
время. С такою целию издал он свой физиологическо- 
психологический взгляд, в котором выражает, между 
прочим, свое неудовольствие на то, что все естественные 
науки обратились к материальным исследованиям,
5 Н. А. Добролюбов
65

полезным для настоящей жизни. Такое направление есте¬ 
ственных наук для г. Берви пуще ножа вострого. Из-за 
естественных наук он негодует на все наше время, и, 
прочитав его брошюру, мы вполне понимаем причину 
негодования г. заслуженного профессора и даже сочувст¬ 
вуем ему в его печальном положении, хотя, к сожалению, 
пособить его горю ничем не можем. В самом деле, каж¬ 
дая страница физиологическо-психологического взгля¬ 
да г. Берви доказывает, что он изучал естественные нау¬ 
ки когда-то давным-давно, в отдаленные времена, когда 
Шуберт и Эшенмайер царили в области антропологии 2, 
а может быть, и еще раньше, в те доисторические вре¬ 
мена, когда еще и Лавуазье не было. Кажется, мы не¬ 
много погрешили бы, если бы даже отнесли время обра¬ 
зования г. Берви к средним векам, судя по тому, что он, 
для подтверждения своих мнений, приводит латинские 
цитаты из Бэкона, Сенеки, Цицерона, и даже (кажется, 
в объяснение всей своей брошюры)—латинскую послови¬ 
цу: errare humanum est, что, как известно, означает: че¬ 
ловеку свойственно ошибаться. Исследования новейших 
натуралистов совершенно неизвестны г. Берви. Более 
всего основывается он на авторитете Плиния; изредка 
указывает на Блуменбаха, на Бугенвиля, а из новых 
знает только «своего ученого сотрудника, П. А. Пелля, 
осязательно доказавшего, как обманчивы все выводы, 
долженствовавшие доказать превращение овса в рожь» 
(стр. 61). Мудрено ли же, что, при таком состоянии своих 
познаний, г. Берви крайне недоволен нашим временем, 
в которое естественные науки сделали такой огромный 
шаг вперед, примиривши философские рассуждения 
о силах природы с результатами опытных исследований 
над материею. Ныне в естественных науках усвоен поло¬ 
жительный метод, все выводы основываются на опыт¬ 
ных, фактических знаниях, а не на мечтательных тео¬ 
риях, когда-то и кем-то составленных наобум, и не на 
темных гаданиях, которыми в старые времена доволь¬ 
ствовалось невежество и полузнание. Ныне уже не при¬ 
знаются старинные авторитеты, пред которыми благого¬ 
веет г. Берви, да и вообще авторитеты в деле научных 
исследований не имеют большого значения. Молодые лю¬ 
ди ныне не только парацельсовские мечтания3 называют, 
не обинуясь, вздором, но даже находят заблуждения
66

у Либиха, о котором г. Берви, кажется и не слыхивал, 
читают Молешотта, Дюбуа-Реймона и Фохта, да и тем 
еще не верят на слово, а стараются проверять и да¬ 
же дополнять их собственными соображениями4. Ны¬ 
нешние молодые люди если уж занимаются естественны¬ 
ми науками, то соединяют с этим и философию природы, 
в которой, опять, -следуют не Платону, не Окену, даже 
не Шеллингу, а лучшим, наиболее смелым и .практиче¬ 
ским из учеников Гегеля 5. Как же на все это не сердить¬ 
ся г. Берви, когда он в философии остановился на Фихте, 
которого, впрочем, не понимает и которого учение (как 
сам г. Берви сознается на стр. 13) «представляется ему 
в какой-то туманной отдаленности». Как не сердиться 
ему на наше время, когда успехи естественных наук со¬ 
вершенно уничтожают его средневековые теории и де¬ 
лают его смешным не только в глазах специалиста, сле¬ 
дящего за успехами положительных знаний, но даже и в 
глазах всякого образованного человека, родившегося не¬ 
множко позже Лавуазье и Фихте. Г. Берви не любит 
нашего времени за то, что оно пережило его. Но время 
ли в том виновато? Кто же велел отставать? А если не 
хватило сил для продолжения пути, то зачем оставаться 
на дороге, понапрасну мешая другим? Не может же ход 
времени и знаний остановиться и дожидаться одного из 
адептов науки, хотя бы этот адепт был и профессором... 
Да, отстал, сильно отстал от науки г. заслуженный про¬ 
фессор Берви, и, право, нам от души жаль его. Нам всег¬ 
да внушали грустное чувство—и запоздавшие осенью 
птички, не успевшие отлететь в теплые страны, и воз, 
отставший от обоза и уныло подвигающийся один среди 
пустынной дороги, и цыпленочек, который, заглядевшись 
по сторонам, не поспел, вместе с другими, за матерью, 
и потом мечется, как угорелый, отыскивая ее там, где 
она была за минуту пред тем, но где теперь, увы! уж 
нет ее, нет ее!... Подобно сим отставшим существам, вну¬ 
шил нам грустное чувство и г. Берви, стоящий, по вы¬ 
ражению поэта, на распутии живых.
Как будто памятник надгробный
Среди обителей людских...
Из сожаления к г. Берви мы хотели было вовсе умол¬ 
чать о нем и его физиологическо-психологическом взгляде.
5*
67

Но после прочтения брошюры и краткого размышле¬ 
ния мы убедились, что наше сожаление к г. Берви совер¬ 
шенно напрасно. Мы увидели, что почтенный автор 
«Взгляда» стоит-на той степени самодовольствия, которое 
вызывает не сострадание, а чувство совсем другого рода. 
Он не сознается в своей отсталости, не старается даже 
понять то, что выработано новыми исследователями, не 
хочет догонять опередивших ето, а что <бы вы думали? 
силится остановить тех, которые мимо г. Берви идут по 
той же дороге знания. Он говорит, что естественные нау¬ 
ки занимаются теперь не тем, чем следует, что они идут 
ложным .путем, иначе сказать, он отвергает значение тех 
результатов, которые добыты 'положительными исследо¬ 
ваниями нового времени. Что же это за задачи, которые, 
по мнению г. Берви, предстоят наукам и от которых они 
уклонились? Задачи эти весьма замысловаты, и если бы 
они не были исчерпаны «в средних веках, то изобретение 
их сделало бы честь даже сообразительности Кифы Мо- 
киевича6. Видите: психология должна стремиться -к оп¬ 
ределению разницы между жизненным началом и душою 
в человеке; физиология должна заниматься исследова¬ 
нием жизненных процессов в мертвом трупе; физика 
должна отыскать силу, отдельную от материи, а мате¬ 
рию, свободную от влияния силы; .химия должна, под¬ 
вергая своему анализу тела, отыскивать в них что-ни¬ 
будь сверхчувственное. Вообще, перемешивая науки 
естественные с нравственными, г. Берви налагает на на¬ 
туралистов такое обязательство, какого никому, кроме 
средневековых алхимиков, и в голову не приходило. Он 
хочет, чтобы физические исследования имели в виду не 
познание изменений и действий материи, а отыскание 
в материи—духа, архея, эфира, жизненной силы, словом, 
чего-нибудь, только чтобы это «что-нибудь» не было по¬ 
ложительным, материальным, а было что-нибудь «чув¬ 
ствам недоступное». Требование, разумеется, нелепое; но 
для г. Берви оно очень хорошо, потому, что таким мане¬ 
ром он думает прикрыть свое незнание. «Не потому, де¬ 
скать, я новейших исследований не привожу, что я не 
знаю их, а потому, что я их отвергаю, как вредные и не¬ 
честивые, ведущие к грубому сенсуализму. Не потому 
старых понятий держусь, что до новых не дошел, а по¬ 
тому, что новые не заключают в себе стремления к сверх¬
68

чувственному». А когда так, то уже нечего и жалеть о по¬ 
ложении отставшею, но самодовольного путника, тем 
более что он сам же задирает тех, которые стараются 
идти вперед, и ругается над ними. Мы более не хотим 
уюрывать г. Берви и выставляем его забавлять почтен¬ 
нейшую публику своими мистически-алшмическими 
взглядами, которые в средние века, может быть, пока¬ 
зались бы схоластическою премудростью (sapientia 
scholastica), но ныне могут быть приняты не иначе, как 
за балаганное фиглярство. Будем открывать наудачу 
разные страницы; все равно: на каждой есть какая-ни- 
будь курьезная штука.
Вот, напр., в самом начале исследования (стр. 6—7) 
вы находите сравнение рождения с смертью, в таком 
смысле: до рождения младенца мать его страдает; после 
рождения—радуется. Так точно после смерти человека 
родные и друзья его плачут и страдают. Что из этого? 
Слушайте:
«Это терзание, эта тоска, волнующие нашу грудь, ведут нас к 
успокоительному убеждению в бессмертии: подобно тому, как родо¬ 
вые потуги, предшествуя родам, предвещают радостное появление 
на свет нового человека» (ст,р. 7).
Не правда ли, 'как ловко умеет г. Берви обращаться 
с своим предметом? Он берется доказывать предмет, о 
котором между образованными людьми давно уже не 
существует никаких сомнений, но, несмотря на всю лег¬ 
кость задачи, шутовским сравнением умеет обратить в 
смех самый предмет. Это даже лучше того остроумца, 
который доказывал, что умножение чиновников предве¬ 
щает скорое просвещение государства, делая такое 
сравнение: заря занимается на небе пред восхождением 
солнца, все освещающего; так чиновник занимается в 
департаменте пред распространением просвещения во 
всем государстве.
А вот как г. Берви (компрометирует популярность из¬ 
ложения. На стр. 9 он говорит следующее:
«Кто взглянет на труп человека, или на застреленного зайца, 
или на зарезанную курицу, не останавливаясь, скажет, что это суть 
тела мертвые. Почему? Потому, что они перестали жить, лишились 
жизни. Следовательно, смерть лишает животное жизни, и мертвое 
тело есть отрицание живого, или нечто противоположное живому 
телу».
69

Псивидимому, так нам кажется, можно так думать, 
что г. Берви, почтенный г. В. Берви, г. заслуженный 
профессор В. Берви полагает, даже имеет убеждение и 
твердую уверенность в том, что популярность, простота 
изложения, общепонятность представления вещей или 
предметов -состоит в том, не <в другом чем заключается, 
как в том, чтобы повторять несколько раз, /много раз 
повторять, переворачивать на разные лады простые ис¬ 
тины, самые простые положения, всем понятные вещи, 
предметы, ни в ком не возбуждающие недоумения. 
Почтенный г. В. Берви, автор «Физиологическо-психоло¬ 
гического взгляда», г. В. Берви—нисколько,-по-видимому, 
не сомневается, что многократное повторение одних и 
тех же слов в разных видах составляет популярность из¬ 
ложения.
К сожалению, почтенный автор не всегда держится 
такой популярности; -почти на каждой странице попа¬ 
даются у него длинные периоды, непроницаемые для че¬ 
ловеческого разумения и даже лишенные логического, 
а иногда и грамматического смысла. Напр., на стр. 16 
есть такой период:
«Если впечатления, полученные посредством внешних чувств, нас 
не ведут к познанию внешнего мира, гак что мы не можем уверить¬ 
ся в нашем духовном бытии, которое без содействия своего тела 
лишено самого знания, сего необходимого условия всех духовных 
деятельностей в сем мире».
Точка, читатели, точка. Чего вы еще ждете? Неужели 
вам мало того, что насказал вам г. Берви в этой первой 
половине недосказанного условного периода? Если и тут 
уже нашлось «духовное бытие с своим телом»,—то что 
же нашлось бы еще, если бы это «если» было приве¬ 
дено к желанному концу!
Если вы перевернете два листа, то найдется на 
стр. 21 еще вот какой период:
«Подобно духу человеческому, одаренному свободною волею, 
жизненное начало проявляется в творящих качествах самостоятель¬ 
ным бытием, превращающим в круг действия оного поступившие ве¬ 
щества, соответственно своей цели, не подчиняясь общим законам 
физики и химии, которые минерал отклонять не может».
Не мы это сочинили; уверяем, что не мы. Мы даже 
ничего не прибавили, ничего не убавили в словах г. Бер¬ 
ви; даже правописание его мы сохранили.
70

Зато г. Берви очень остроумно умеет смеяться над 
скептиками, или, п,о его выражению, «nihilist’aMH». 
«Позволяю себе думать,—ядовито замечает он,—что 
nihilist’tj, будучи укушены собакою в ногу (замечаете ли 
здесь тонкое выражение презрения?), или обрезавши 
себе палец, не примут боль, от этого происходящую, за 
призрак» (стр. 14). Чрезвычайно остроумно и ядовито! 
Всем nihilist’aM должно быть очень совестно, после из¬ 
девок г. Берви! Жаль только, что ядовитые издевки оии 
.повторяются чуть ли не со времен Сократа, а на русском 
языке напечатаны в первый раз, кажется, в Письмовнике 
Курганова?7
Г. заслуженному профессору Берви не должно казать¬ 
ся обидным, что мы отнимаем у него честь изобретения 
остроты над скептиками. У него остается много изобре¬ 
тений, лично ему .принадлежащих, и, чтобы угодить 
г. Берви, мы готовы передать некоторые, наиболее лю¬ 
бопытные из них, нашим читателям.
На стр. 60 г. Берви говорит, что зародыш в утробе, 
лишенный дознания внешнего мира, занимается само¬ 
сознанием, или, как выражается почтенный профессор, 
с свойственной ему популярностью, «погружен в субъек¬ 
тивную ночь самосознания».
На стр. 36 Берви говорит, «что человек, как тело при¬ 
роды, не может уклониться от законов оной». На стра¬ 
нице .же 37-й прибавляет: «•но, как неделимое, он пресле¬ 
дует свою собственную цель и изменяет всеобщие зако¬ 
ны природы».
Любопытно бы узнать от г. Берви, какие это всеоб¬ 
щие законы природы, которые человек, как неделимое, 
изменяет по своей воле?.. Впрочем, на стр. 25 находим 
положение, еще более возвышающее над природою уже 
не только одного человека, но и всех животных. Г. Бер¬ 
ви утверждает, что животные живут вне условий прост¬ 
ранства, или, приведем лучше собственные слова г. Бер¬ 
ви: «дух мира в сих телах (животных) проявляется дей¬ 
ствиями во времени, не стесняемыми пределами прост¬ 
ранства».
Изображая материнскую попечительность природы о 
животных, почтенный профессор указывает, между про¬ 
чим, на стр. 26, цель, для чего животные чувствуют голод 
и жажду. «Дабы животное ведало о своих потребностях,—
71

говорит он, — оно побуждается к удовлетворению их 
чувством голода, холода, жажды, ,и т. д.»
.Впрочем, такая, доведенная до крайности, телеология 
иногда приводит автора к заключениям, которые не мо¬ 
гут быть названы удачными. К числу таких неудачных 
выводов относим мы высказанную на 24 стр. мысль, что 
«часть равна своему целому». Г. Берви говорит, что 
«иные произведения природы суть чистейшие .представи¬ 
тели материи», и затем продолжает:
«Эти произведения не имеют собственного значения, 
ниже собственного центра, почему всякая часть оных по 
своему значению равна целому. Сюда относятся тела, 
составляющие в совокупности своей .природу, так назы¬ 
ваемую, мертвую: минералы, соли, воды и т. п.»
Повторяем: это напечатано, слово в слово, на 23— 
24 страницах брошюрки г. заслуженного профессора 
В. Берви: «Физиологическо-психологический взгляд на 
начало и конец жизни».—Нам могут сказать, что г. Берви 
разумел тут что-нибудь другое, а не величину, и что 
слова: «по своему значению»,—изменяют дело в его 
.пользу. Но мы спрашиваем вас и ir-на Берви: чем же 
определяется значение одинаковых по составу неоргани¬ 
ческих предметов, как не величиной? На чем, кроме ве¬ 
личины, можете вы основать свое суждение о значении 
двух кусков чистого серебра различного веса, двух глыб 
одинакового гранита, мрамора, и т. п.? Нет, как ни смяг¬ 
чайте дело, а положение, что г. Берви считает части не¬ 
которых тел равными своему целому, остается во всей 
силе.
Скажут: не может быть, чтоб г. Берви не знал аксио¬ 
мы, что часть всегда меньше своего целого. Нет, может 
быть. У нас есть .на это аналогическое доказательство, 
очень убедительное. Вот что говорит г. Берви на стр. 50: 
«Я полагаю, что у меня есть сердце, легкие, печень и т. д. 
Это есть умозаключение, на аналогии основанное, точно 
так, как я полагаю, что Юпитер и Сатурн суть тела, по¬ 
добные нашей земле и имеющие, 'подобно ей, своих оби¬ 
тателей». Видите, если б мы вам сказали: г. Берви не 
знает даже того, есть ли у него сердце и легкие, вы бы 
не поверили. Но надеемся—теперь вы .поверите, когда 
мы привели его собственные слова. Он высказывает сам, 
что не знает наверное, есть ли или нет у него сердце;
72

я полагаю, говорит он, что есть—точно так, как я пола- 
таю, что есть на Сатурне жители... А ведь может быть, 
что их и -нет... Это простая аналогия.
Так рассуждает г. Берви, и мы ничего не прибавили 
от себя к его 1мыелям. Можете справиться сами, если не 
верите: затем мы и страницы везде выставляли, .приводя 
мнения г. Берви.
Не правда ли, что все это крайне забавно и что при¬ 
веденные мнения г. Берви одни были бы достаточны для 
того, чтобы избавить критику от труда возиться с его 
сочинением? Читатели, вероятно, давно уже дивятся, за¬ 
чем мы хлопочем долго, выбирая разные диковинки из 
книжки г. Берви, когда довольно было бы в пяти строках 
предать ее на общее посмеяние. Чтобы показать причину 
нашего внимания к т. Берви, мы приведем еще выписку, 
уже последнюю, и она, конечно, покажет читателям, что 
тут одного смеха не довольно, что дело г. Берви даже 
вовсе не забавно. На стр. 4-й он говорит: к<я пускаю в 
свет то, что ежегодно преподаю моим слушателям», — 
и прибавляет: «слушатели мои—юноши и, как таковые, 
восприимчивы ко всему высокому, идеальному».—Вот 
где серьезная-то и плачевная сторона вопроса. Пусть бы 
г. Берви мечтал, о чем ему угодно, пусть бы он прокли¬ 
нал современное развитие естественных наук, сомневал¬ 
ся в существовании у себя сердца и легких, и в то же вре¬ 
мя верил, что часть равна своему целому и что животное 
есть хочет, собственно, для того, дабы ведать о своих 
потребностях. Но ведь все это он преподает своим юным 
слушателям: вот в чем беда. И, по всей вероятности, пре- 
.подает-то он им что-нибудь еще похуже; потому что, из¬ 
давая в свет свои лекции, каждый профессор непременно 
старается обделать их получше. Да и, кроме того, лек¬ 
ция г. Берви доказывает, что она составлена—как будто 
напоказ: крайне щеголевато и с избытком учености, со¬ 
вершенно ненужной и, правду сказать, крайне дешевой. 
Тут идет речь и о Сципионе, и о Регуле, и о Людовике
XIV,	и о Наполеоне, и о созвездии Вола, и о плодородии 
крыс, и о щуке, пойманной в 1497 г., и о трудолюбии 
•пчел, и о диких сибирских лисицах и пр. и пр. Тут при¬ 
водятся стихи Вольтера и Гёте, говорится, что планету 
Нептун следовало бы назвать Ньютоном, что арабские 
лошади превосходны, что Северо-Американские Штаты
73

суть ужасное зло в человечестве, и т. п. Позаботившись 
о том, чтобы вставить в свои лекции подобные, не от¬ 
носящиеся к делу рассуждения, г. Берви позаботился бы, 
конечно, если б мог, и о правильности своих научных по¬ 
нятий, и о логичности выводов, или, по крайней мере,— 
о толковости изложения. А то ведь, в самом деле,—пред¬ 
положим даже, например, что т. Берви и знает о том, что 
часть всегда меньше своего .целого (предположение сме¬ 
лое и сделанное совершенно a priori, без всяких факти¬ 
ческих оснований; но предположим, в уважение профес¬ 
сорского знания г. Берви) : легче от того его слушателям, 
если он с ними так объясняется, как написана вся его 
брошюра? Можно думать, что нисколько не легче. И вот 
кого надобно от души пожалеть ,в этом случае, а не са¬ 
мого г. Берви. Он уже потому не заслуживает сожале¬ 
ния, что, несмотря на свою отсталость в науке и неве¬ 
роятные проступки против здравого смысла, обладает 
невозмутимым самодовольствием. Но эти «восприимчи¬ 
вые юноши», находящиеся -под его руководством, вполне 
достойны сожаления всякого образованного человека, 
тем более что они, во что бы то ни стало, непременно 
обязаны слушать г. В. Берви, как своего профессора.

РОБЕРТ ОВЭН И ЕГО ПОПЫТКИ 
ОБЩЕСТВЕННЫХ РЕФОРМ1
Вступление. — Первоначальная деятельность Овэна и принятие 
им в управление Нью-Лэнэркской хлопчатобумажной фабрики.— Со¬ 
стояние фабрики до него: эксплуатация работников капиталистами 
как причина дурного хода дел на фабриках. — Идеи Овэна и меры, 
принятые им для улучшения Нью-Лэнэрка.— Восстановление дове¬ 
рия между хозяином и работниками на фабрике; училище в Нью- 
Лэнэрке, по методе Овэна.— Общее внимание обращено на Нью- 
Лэнэрк. — Временный успех Овэна, объясняемый состоянием англий¬ 
ского общества в начале нынешнего столетия и ошибочным понима¬ 
нием стремлений Овэна во всей Европе. — Адрес Овэна Ахенскому 
конгрессу. — Действия Овэна в парламенте, его пропаганда, борьба 
с клерикальной партией. — Путешествие в Америку и основание ко¬ 
лонии Нью-Гармони. — Возвращение в Европу и основание Орби- 
стонской колонии, под управлением Абрама Комба. — Новое путеше¬ 
ствие в Америку и переговоры с мексиканским правительством о 
Тэхасе. — Деятельность Овэна по возвращении в Англию: пропаган¬ 
да, участие в восстаниях и предприятиях работников: «Обмен народ¬ 
ного труда»; <гДружеское общество рабочих» в Манчестере. — Поезд¬ 
ка Овэна во Францию. — Основание колонии Гармони-Голль. — Пред¬ 
ставление королеве Виктории. — Манифест Роберта Овэна по этому 
случаю. — Последние годы жизни Овэна. — Заключение.
Овэн представляет собою бесспорно одно из самых 
благородных и -симпатичных явлений нашего столетия. 
Недавно (17 ноября 1858 года) угасла его жизнь, полная 
смелых предприятий и великодушных пожертвований 
на пользу человечества, и никто, даже из врагов его идей, 
не отказался помянуть его добрым словом. Личность 
Овэна до того привлекательна своим умным доброду¬ 
шием и каким-то благодатным, светлым спокойствием, 
его деятельность до того поражает своим полным бес¬ 
корыстием и самоотвержением, что самые ожесточенные 
противники его идей, отвергая его радикальные реформы, 
не могли однако же относиться к его личности без осо¬ 
бенного уважения и даже некоторого .сочувствия. Его 
обвиняли, как утописта, мечтающего переделать все че¬ 
ловечество, ему доказывали необходимость безуспешно¬
75

сти *его стремлений; (но в то же время большая часть 
противников не могла не согласиться, что очень 'было бы 
хорошо, если бы предположения Овэна были осуществи¬ 
мы. Лучшие умы нашего столетия выражали свое сочув¬ 
ствие Овэну; даже государственные люди, князья и пра¬ 
вители были одно время благосклонно заинтересованы 
его начинаниями.
В одном из некрологов Овэна мы нашли между про¬ 
чим следующее известие: «Император Николай, -бывший 
еще великим князем, посетил Ныо-Лэнэрк и, осмотрев 
учреждения Овэна,—детский приют, жилища работни¬ 
ков, мастерские,—долго с ним разговаривал, и в заклю¬ 
чение сказал ему: «Ваше отечество перенаселено насе¬ 
лением, переходите в Россию миллионами с двумя ва¬ 
ших соотечественников и организуйте их в общины, точ¬ 
но так, как здесь; я охотно приму их». Овэн сам любил 
рассказывать это и немало радовался тому, что Россия 
изъявляла таким образом готовность дать основание для 
практического осуществления его системы, основанной на 
началах свободы и братства. («Allgemeine Zeitung», 
№ 328)2. Свидетельствуя о том, как наглядны были 
всегда системы Овэна даже для неприготовленного взо¬ 
ра, факт этот в то же время мог бы быть очень лестным 
для нашего национального самолюбия, если бы в самом 
деле у нас были хоть сколько-нибудь распространены 
сведения об Овэне и предположенных им общественных 
реформах. Но, к сожалению, не только подробности тео¬ 
ретических ооображений Овэна, не только практические 
его попытки, но даже самое имя его до сих «пор почти не¬ 
известно большинству даже образованной публики. Вот 
почему мы считаем небесполезным познакомить наших 
читателей с жизнью и мнениями этого замечательного 
человека, почти три четверти столетия, в Старом и Новом 
Свете, безукоризненно служившего человечеству.
Роберт Овэн родился в 1771 гаду, в Ньютоне, неболь¬ 
шом городке графства Монгомери. Родители его были 
бедные люди и (потому не могли дать ему хорошего тео¬ 
ретического образования. Заботясь только о том, чтобы 
сын их имел возможность впоследствии добывать себе 
хлеб, они предназначили Роберта с самого раннего воз¬ 
раста к чисто практической деятельности. Девяти лет он 
был уже сидельцем в лавке одного купца и очень рано
76

выказал необыкновенную практическую сметливость. 
В качестве купеческого приказчика и поверенного он 
разъезжал по разным городам и местечкам Англии и в 
этих поездках и торговых сделках приобрел 'множество 
практических сведений и даже успел составить себе не¬ 
который достаток. Восемнадцати лет Овэн был уже в до¬ 
ле у основателя обширной хлопчатобумажной фабрики, 
Дэля, на дочери которого потом он женился. Через не¬ 
сколько времени Дэль и совсем сдал на руки Овэна свою 
фабрику, с которой никак не мог справиться 3. Это было 
в 1789 году, и отсюда начинается блестящий период 
практической деятельности Овэна.
Чтобы оценить значение того, что здесь им сделано, 
нужно предварительно познакомиться с положением 
фабрики в то время, когда она попала в руки Овэна.
Фабрика Дэля находилась в Шотландии, на берегах 
Клейда. Дэль основал здесь колонию Нью-Лэнэрк и 
выбрал для фабрики место, в котором падение вод 
Клейда представляло особенные удобства для гидравли¬ 
ческих сооружений. Это обстоятельство было чрезвычай¬ 
но важно в то время, когда приложение пара к фабрич¬ 
ным производствам было еще неизвестно. Но, кроме 
этого удобства, Нью-Лэнэрк не имел никаких залогов 
успеха и скоро пришел, под управлением Дэля, в крайнее 
расстройство. Фабрика была основана в обширных раз¬ 
мерах, и работников на нее требовалось много; при этом, 
конечно, нельзя было делать слишком строгого выбора. 
А между тем, фабричная работа по самому существу 
своему не была в то время особенно привлекательна. 
Индустриализм только что начал тогда в Англии прихо¬ 
дить в силу, и первый принцип, приложенный им к делу, 
был—эксплуатация рабочих -сил посредством капитала. 
Разумеется, работникам не было сладко от этого и на 
фабрики шли люди только оттого, что им было некуда 
деваться. Понятно, что такие люди, принимаясь за фа¬ 
бричную работу при таких обстоятельствах, не обнару¬ 
живали слишком большого усердия к своему делу.
Они знали, что как ни работай, а все-таки много rie 
получишь с хозяина, который только и норовил, чтобы 
выжать из работника сколько можно больше выгоды для 
себя. Вследствие таких понятий и такого порядка вещей 
установились почти повсюду враждебные отношения ра¬
77

бочего класса к подрядчикам и заводчикам—и обратно. 
Хозяин смотрел на своих работников, как на вьючных 
скотов, которые обязаны за кусок .насущного хлеба ра¬ 
ботать на него до .истощения сил; работники в свою оче¬ 
редь видели в хозяине своего злодея, который истощает 
и мучит их, пользуется их трудами и не дает им ни малей¬ 
шего участия в выгодах, ими же ему доставляемых. Само 
собою разумеется, что не везде в одинаковой степени 
проявлялась эта неприязнь, потому что не все хозяева 
с одинаковым бесстыдством эксплуатировали работни¬ 
ков; но основа взаимных отношений между теми и дру¬ 
гими везде была одинакова. Основатель колонии Нью- 
Лэнэрка, Дэль, был нисколько не хуже—и даже, может 
быть, лучше,—многих других фабрикантов; но, следуя 
обычной системе обращения хозяев с работниками, он 
ничего не мог сделать с ними. Невыгоды его положения 
увеличивались еще тем, что народ, собравшийся к нему 
на фабрику, действительно был -избалован -и развращен. 
Это был всякий сброд из разных стран, невежественный, 
ленивый и безнравственный. Таким образом, скоро Нью- 
Лэнэрк даже превзошел в нравственном безобразии дру¬ 
гие мануфактурные колонии, вообще не отличавшиеся 
нравственностью. Вместе с равнодушием к работе яви¬ 
лась наклонность к лени и праздности; ничтожность за¬ 
работной платы, сравнительно с выгодами всего пред¬ 
приятия и невозможность без чрезвычайных приключе¬ 
ний выбраться из печальной колеи наемного работника 
производили недовольство, которое мало-помалу пере¬ 
ходило в беспечность о будущем, равнодушие к своей 
участи и, наконец, в тупую апатию ко всему хорошему. 
Когда же, таким образом, внутренняя опора честности 
и порядочности, внутренний возбудитель к деятельности 
исчезли, тогда уже не было возможности удержать эту 
массу людей, бросившуюся во всевозможные пороки и 
гадости. В Нью-Лэнэрке было 2000 человек, и между 
ними едва можно было найти какой-нибудь десяток лю¬ 
дей, хоть несколько порядочных. Пьянство ‘Господствова¬ 
ло между всеми работниками в самых страшных разме¬ 
рах. Ни один работник не мог сберечь никакой бездели¬ 
цы из своего жалованья: все пропивалось... Если недо¬ 
ставало своих денег, то нипочем было украсть что-нибудь 
у товарища. Все надо было прятать под замками; чуть
78

что -плохо лежало, ничему спуску не было в Нью-Лэнэр- 
«ке. Тажое милое поведение обеспечивало, разумеется, 
вечные ссоры, беспокойства, жалобы и беспорядки в ко¬ 
лонии. Все были на ножах друг против друга, никто не 
мог ни на кого положиться, никто не считал безопасным 
себя и свое имущество... Ко всему этому присоединилась 
путаница семейных отношений, безобразно стоявших на 
полдороге от формалистики пуританства к практике мор- 
монизма или хлыстовщины. При всеобщей бедности и 
пьянстве работников это имело вид грязный и гадкий 
более, нежели где-нибудь. Семейство не существовало; 
дети оставались не только без образования, но даже без 
всякого призора; и как только они немножко подрастали, 
их брали в работу на фабрику. Чему они тут могли на¬ 
учиться, об этом уж и упоминать нечего; но, кроме 
нравственного вреда, и для самого их здоровья прежде¬ 
временные, однообразные работы на фабрике были 
чрезвычайно гибельны. Большая часть тех, которые не 
умерли во младенчестве из-за небрежения старших, по¬ 
гибала в раннем возрасте, среди изнурительных работ и 
беспорядочной жизни на фабрике. Таким образом, вся 
колония, испорченная и расстроенная в настоящем, не 
имела никаких шансов и в будущем; нельзя было на¬ 
деяться даже на то, что вот через несколько лет под¬ 
растет новое поколение, которое будет лучше преды¬ 
дущего.
Дэль долго бился с своими работниками, употребляя 
для поправления обычные средства хозяев: брань, стро¬ 
гие приказания, уменьшение жалованья, вычеты, лише¬ 
ние места, судебное преследование. Ничто не помогало. 
На место прогнанных поступали новые работники, и, 
как бы они ни были хороши сначала, общий поток увле¬ 
кал их спустя несколько дней по их вступлении на фаб¬ 
рику. Работники, у которых убавляли жалованье, ста¬ 
рались зато более лениться и не чувствовали особенной 
•разницы в своем положении, потому что ведь и прежде 
они пропивали все, что получали: конец концов выходил 
все тот же. А уж если недоставало и на выпивку, то всег¬ 
да было под рукою легкое средство—украсть... Лишения 
места решительно никто не боялся, потому что никто 
не дорожил местом; а брань хозяина даже намеренно 
вызывалась, потому что многие не без приятности видели
79

раздражение и Оеспокойство своего врага. Словом, не 
было, ,по-видимому, никаких средств улучшить положе¬ 
ние фабрики и самой колонии, когда Дэль передал управ¬ 
ление Нью-Лэнэрком Роберту Овэну.
.Взявши на свои руки хлопчатобумажную фабрику 
Дэля, Овэн нашел, что доходы с нее были чрезвычайно 
ничтожны. Он немедленно принялся отыскивать .причи¬ 
ны дурного хода всей операции. Первое, что ему броси¬ 
лось в глаза, было дурное качество товаров, приготов¬ 
ляемых «а фабрике, и дурной ход всех фабричных работ. 
Зло, следовательно, заключалось не в посторонних 'поме¬ 
хах и затруднениях, а внутри, в собственных недостат¬ 
ках фабричного производства. Раз убедившись в этом, 
Овэн решился для успеха предприятия переделать орга¬ 
низацию фабрики и всей колонии. Он не хотел долго 
ждать, пока переменятся сами собою обстоятельства, 
пока наберутся новые люди, народятся новые .поколе¬ 
ния. Двадцатилетний юноша, полный энергии и уверен¬ 
ности в себе, он .полагал, что сам может создать обстоя¬ 
тельства, какие ему нужны, и с помощью новой обстанов¬ 
ки преобразует тех же самых людей, которые теперь 
казались ни к чему не годными. Несмотря на молодость 
свою, Овэн в это время обладал уже большою опытно¬ 
стью « отлично знал людей. Разъезжая .по разным ча¬ 
стям королевства, имея дело со множеством разнообраз¬ 
ных лиц, он особенно поражался всегда громадностью 
того влияния, какое имеют на человека окружающие его 
обстоятельства. Постоянные наблюдения и размышления 
привели его к мысли, которая с течением времени все 
крепла в нем и, наконец, сделалась девизом всей его 
деятельности. Мысль эта заключалась в том, что человек 
по иатуре своей ни зол, ни добр, а делается тем или дру¬ 
гим под влиянием обстоятельств. В этом заключении
О.ВЭН представляет средину .между мрачными теориями 
средневековых фанатиков и розовым воззрением Руссо. 
По средневековым теориям, память о которых не исчез¬ 
ла и поныне в католичеокой Европе, человек от приро¬ 
ды—з о л, и только путем постоянного самоотречения и 
плотеумерщвления может выйти из своей природной 
гадости... Руссо, напротив, провозгласил, что человек 
добр >и совершенен, выходя из рук природы, а только 
с течением времени, от привычки к жизни и от общения
80

с людьми, делается злым и порочным. Овэн говорит: ни 
то, .ни другое. В человеке, при рождении его на свет, мет 
ни положительного зла, ни положительного добра, а есть 
только возможность, способность к тому и другому. Спо¬ 
собность эта заключается в восприимчивости к .внешним 
впечатлениям, и, таким образом, нравственное развитие 
человека совершенно зависит от того, как устроятся от¬ 
ношения между его .внутренней восприимчивостью и впе¬ 
чатлениями внешнего м.ира. По мере того, как эти впе¬ 
чатления осаживаются внутри человека, образуется в 
нем и внутренний характер, который, приобретая 
некоторую силу, может потом и противодействовать 
внешним влияниям, вновь привходящим. Но и тут чело¬ 
век не освобождается вполне из своей зависимости от 
обстоятельств, и Овэн утверждал даже, что ни один че¬ 
ловек, как бы ни крепко сложился его (характер, не мо¬ 
жет долго выдержать себя совершенно неизменным .при 
изменении всей окружающей обстановки. Руководимый 
таким убеждением, Овэн отважно приступил к реформам 
в Нью-Лэнэрке, в твердой уверенности, что стоит изме¬ 
нить обстановку быта фабричных, и вся колония .примет 
другой вид.
Как человек умный и практический, Овэн скоро по¬ 
нял, что главной причиной дурного хода дел на фабрике 
была взаимная .недоверчивость и даже неприязнь, су¬ 
ществовавшая .между хозяевами и работниками. Он ре¬ 
шился уничтожить эту .неприязнь. Сам он не был жаден 
к барышам и охотно придал бы всему .предприятию не¬ 
который вид ремесленной ассоциации. Но он не один 
владел фабрикой и потому должен был действовать в 
пользу рабочих, не нарушая интересов антрепренерских. 
Доходы с фабрики были, впрочем, как уже оказано, не¬ 
велики, и потому Овэну небольшого труда стоило уго¬ 
ворить компаньонов предоставить ему полную свободу 
действий, причем он обещал верные выгоды, а не убыток.
Таким образом, сделавшись распорядителем всей опе¬ 
рации, Овэн немедленно приступил к мерам, которые дол¬ 
женствовали восстановить потерянное доверие работни¬ 
ков к хозяевам фабрики.
Он был уверен, что как скоро рабочие получат убеж¬ 
дение в том, что хозяин к ним расположен и заботится об 
их выгодах, то они и сами станут заботиться об интере-.
fi Н. А. Добролюбов
81

сах хозяина. Теория .взаимных услуг, развитая Овэном 
впоследствии, уже и в это время лежала в основе его 
деятельности. Сообразно с этой теорией он счел необ¬ 
ходимым, прежде всяких других перемен, позаботиться 
об улучшении материального быта работников; затем он 
имел в виду улучшение их нравственности, любовь к 
своему делу, живое участие в интересах всего предприя¬ 
тия и вследствие того—возвышение достоинства работы 
и самых выгод от фабрики. Четыре .года продолжалась 
борьба Овэна с беспорядками и развратом всей колонии, 
и, по прошествии этих четырех лет, Нью-Лэнэрк принял 
такой вид, что его узнать нельзя было: Овэн устроил об¬ 
разцовое поселение и вместе с тем чрезвычайно выгодную 
фабрику.
Чтобы видеть, как он успел достигнуть таких резуль¬ 
татов, представим некоторые подробности его действий.
Зная, что в Нью-Лэнэрке на хозяина смотрят плохо, 
Овэн прежде всего постарался о том, чтобы как можно 
меньше напоминать рабочим свои .хозяйские права. Он 
выбрал из среды работников несколько честных и смыш¬ 
леных помощников себе, которым и передал свои идеи и 
намерения. Идеи эти состояли в том, что польза самого 
дела требует от хозяина заботливости о работниках и 
что успех предприятия может быть обеспечен только 
полною добросовестностью и доверием в их взаимных 
отношениях. Затем намерения Овэна были: по возмож¬ 
ности удалить от работников все, что до сих пор неблаго¬ 
приятно действовало на их материальный быт, и потом 
облагородить их нравственную сторону. Содействие этим 
намерениям—вот все, что желал Овэн от своих помощни¬ 
ков; очевидно, что и им самим не было неприятно ему 
содействовать. Таким образом, с самого начала своего 
вступления в управление фабрикой Овэн решительно 
уничтожил все крутые, насильственные меры, все прину¬ 
дительные средства, употреблявшиеся до того времени 
с работниками. Он предпочел действовать лучше поло¬ 
жительными средствами нежели отрицательными, и при¬ 
нялся за употребление их в очень обширных размерах, 
прилагая свои идеи не к частным случаям и отдельным 
лицам, а ко всей фабрике. Он устроил и отделал обшир¬ 
ное здание со всеми удобствами для помещения работни¬ 
ков и стал отдавать им квартиры в наем, всего более
82

заботясь о том, чтобы не получить с них никакого ба¬ 
рыша за это. «Барыш будет уже от того, что они тут 
жить будут,—рассчитывал Овэн:—.как бы ни была нич¬ 
тожна наемная плата, для фабрики в конце счетов все- 
таки будет выгода». Действительно, мало-помалу многие 
работники перешли на житье в новое помещение, которое 
было несравненно дешевле их прежних квартир и пред¬ 
ставляло более удобств. Общее ожесточение против ан¬ 
трепренера несколько утихло и стало смя-гчаться тотчас, 
как только увидели, что он делает дело по совести. Овэн 
пошел дальше. Он устроил «в Нью-Лэнэрке род рынка, 
закупал всевозможные товары, необходимые для рабо¬ 
чих, и продавал их, опять наблюдая то же условие: не 
брать себе ни копейки барыша с -продаваемых вещей. 
Убытка ему не было, а между тем, рабочие увидели вдруг 
огромную разницу в своих расходах. Прежде в Нью-Лэ¬ 
нэрке торговали барышники, вытягивавшие последний 
сок из беспорядочного и пьяного населения: что было 
нужно, за то просили впятеро; у кого не было денег, тому 
отпускали в долг с ужасными процентами, обманывали 
и обсчитывали на каждом шагу. Все, что не пропивалось 
работником, шло в руки этих торговцев. Овэн решился 
избавить от них Нью-Лэнэрк и, чтобы вернее достичь 
своей цели, не только стал продавать товары лучше и 
дешевле, но также и открыл кредит рабочим. Каждому 
работнику дана была книжка для записи получаемого им 
жалованья. В счет заработной платы, а в случае надобно¬ 
сти—и вперед, он мог брать на рынке Овэна все, что ему 
нужно. Количество и цена отпущенных вещей отмечались 
в книжке, а по истечении недели сводились все счета при 
выдаче заработной платы. Разумеется, и тут предприя¬ 
тие Овэна не вдруг приобрело доверие. Однако же вско¬ 
ре все увидели, что выгоднее покупать дешево хорошие 
вещи, нежели дорого дурные. Еще немного,—и все убе¬ 
дились, что лучше .при конце недельного счета получить 
десять копеек вместо рубля, за исключением всех расхо¬ 
дов, нежели получить полный рубль и тотчас же издер¬ 
жать его весь на те же расходы да еще остаться в долгу. 
Мало-помалу все убедились, что Овэн не надувает их, 
все обратились к его лавочкам и вслед за тем (что было 
всего важнее для Овэна) увидели, что им можно жить 
не хуже .прежнего и, между тем, все-таки делать сбере¬
6*
83

жения из заработной платы. Довести работников до это¬ 
го убеждения было необходимо Овэну особенно потому, 
что этим только путем надеялся он подействовать на ис¬ 
коренение пьянства в Нью-Лэнэрке. Воровство и важные 
беспорядки уменьшилась довольно скоро; удобные и де¬ 
шевые квартиры, честная продажа товаров, всегда ак¬ 
куратный и справедливый расчет с работниками были 
достаточны для того, чтобы значительно ослабить и поч¬ 
ти уничтожить в них .наклонность к воровству, грабежу 
и грубому, наглому мошенничеству. Но пьянство долго 
не поддавалось усилиям Овэна, потому особенно, что 
.продавцы вина сильно ему противодействовали, всячески 
соблазняя -рабочих. После нескольких бесплодных по¬ 
пыток образумить работников Овэн решился и здесь по¬ 
пробовать ту же меру, которою удалось ему избавить 
Нью-Лэнэрк от барышников. Он сам принялся за про¬ 
дажу вина и устроил питейные дома и лавочки, где вис- 
ки лучшего качества продавались на тридцать и на сорок 
процентов дешевле, чем у других винных продавцов. Ра¬ 
зумеется, посторонняя виноторговля была этим сильно 
подорвана и через несколько времени исчезла из Нью- 
Лэнэрка. В питейных же домах, заведенных Овэном, 
пьянство не могло встретить благоприятных условий для 
своего развития. Сначала и тут, правда, многие напива¬ 
лись, и никто не мешал им в этом. Но во многих наклон¬ 
ность к пьянству ослабела уже от одного того, что не 
была возбуждаема и поддерживаема беспрерывными 
искушениями и зазываниями, какие употреблялись преж¬ 
ними виноторговцами. В других проявилась бережли¬ 
вость и, имея возможность повеселить себя чаркою виски 
за дешевую цену, они уже не считали особенно восхити¬ 
тельным истратить весь остаток заработной платы для 
того, чтобы напиться до бесчувствия. Мало-помалу Овэ- 
ну удалось довести (массу работников до того, что пьян¬ 
ство стало считаться между ними предосудительным. 
А раз утвердившись на этой почве, он уже без особенных 
усилий мог искоренить остатки пьянства. Между прочим, 
сильно помогло ему в этом одно устроенное им учрежде¬ 
ние для холостых работников, которые, разумеется, и 
были самыми опасными кутилами. Он учредил для них 
общий стол по самой ничтожной цене. Пища была очень 
обильна, разнообразна и питательна, плату за обед
84

можно «было просто записывать в книжку жалованья; 
такие благоприятные условия привлекли многих, а ког¬ 
да они стали иметь порядочный стол, то у большей части 
сам собою пропал позыв на «беспутное пьянство. Спустя 
некоторое время Нью-Лэнэрк стал на такую ногу, что 
пьяница поражался в нем общим порицанием и презре 
нием, почти наравне с вором и мошенником. Нравствен¬ 
ные чувства пробудились в людях, прежде столь грубы* 
и испорченных, и в Нью-Лэнэрке началась совершенно 
новая жизнь.
Вместе с изменением быта -рабочих изменялось и са¬ 
мое управление фабрикой. Враг всяких принудительных 
мар, Овэн уничтожил все наказания и взыскания, до 
того времени употреблявшиеся на фабрике. Он хотел 
действовать только на убеждение и на добрую волю ра¬ 
ботников. Своими распоряжениями в их пользу он до¬ 
бился их доверия, что было для него вдвойне трудно, 
•как для хозяина и как для англичанина,—потому что 
большинство работников состояло из шотландцев, плохо 
расположенных к англичанам. Получивши же доверие 
рабочих и постоянно его оправдывая своими поступками, 
Овэн уже весьма легко убедил их, что их собственные 
интересы должны заставить их работать усерднее и луч¬ 
ше. Он объяснил им кругооборот всей операции таким 
образом: «От вашего усердия и качества вашей работы 
зависит количество и качество фабричных продуктов, 
которые мы можем изготовлять на продажу. Чем боль¬ 
ше будет продуктов и чем выше будет их достоинство, 
тем более доходов получится с фабрики. Увеличение же 
доходов даст мне возможность более сделать в вашу 
пользу, — возвысить задельную плату, сократить число 
рабочих часов, увеличить удобство вашего помещения 
и т. п. Вы видите, следовательно, что, работая хорошо, 
вы не для мош одних барышей жертвуете своим трудом, 
а имеете в виду вашу собственную, прямую выгоду» 
Рассуждения эти были очень просты и здравы, и так как 
все верили, что Овэн не надует, а действительно сделает, 
что говорит, то представления его имели сильное дейст¬ 
вие на работников. Чтобы довершить влияние своих 
убеждений, Овэн отказался от всякого формального про¬ 
явления начальнической власти в своих отношениях с ра¬ 
бочими и предоставил их собственному суду определение
85

степени .искусства в -работе и личных достоинств каж¬ 
дого. Не только в частной жизни работников, но да¬ 
же в самой работе их Овэн умел избегнуть всяких при¬ 
нуждений и взысканий; он никогда не поднимал шуму 
из-за того, зачем человек наработал мало или плохо, ни¬ 
когда не заставлял работать против воли. Он оказал, что 
хорошая работа нужна для общей пользы работников 
еще более, нежели для его частной выгоды, и, помня 
это, он хотел, чтобы работники сами заботились об ис¬ 
правном ходе работ. И действительно—они заботились: 
лентяй и плохой работник подвергались порицанию и 
презрению всего общества; неумеющих учили более ис¬ 
кусные; лучшие мастера пользовались общим почетом; 
во всей массе работников явилось чувство живого со¬ 
ревнования, добросовестность в работе водворялась все 
более и более, вместе с упрочением нравственных начал 
в Нью-Лэнэрке. Всякий чувствовал себя ответственным 
уже не перед эксплуататором-хозяином, которого и об¬ 
мануть не грех, не перед начальственной властью, на ко¬ 
торую всегда смотрят с некоторой недоверчивостью и 
даже враждебностью, а пред целым обществом своих 
товарищей, во «всем между собою равных и имеющих 
одни и те же интересы. Такого рода ответственность, сое¬ 
диненная с чувством правильно настроенного, здорово¬ 
го самолюбия, была самым лучшим двигателем всего 
хода дел на фабрике. Все старались быть и все делать 
как можно лучше, не ожидая за это ни хозяйской похва¬ 
лы, ни прибавки на водку, так как Овэн, уничтоживши 
взыскания, уничтожил и награды в Нью-Лэнэрке. Един¬ 
ственную дань внешним отличиям принес он, допустивши 
дощечки разного цвета, которые давались «каждому ра¬ 
ботнику и означали достоинство работы каждого. До¬ 
щечки были четырех цветов: белые, означавшие, что ра¬ 
бота хороша, желтые—довольно хороша, синие—посред¬ 
ственна, черные—дурна. Замечательно, что, по отзывам 
путешественников, посещавших Нью-Лэнэрк, весьма у 
немногих работников находились синие дощечки, а чер¬ 
ные—ни у кого.
Вне своих мастерских работники также не могли 
укрыться от общественного контроля, который был го¬ 
раздо действительнее надзора хозяина. И здесь Овэн 
умел достигнуть того, чего ему хотелось, всего более
86

тем, что оставил всякое прямое вмешательство в 
частные дела фабричных. До вступления его в управ¬ 
ление работники Нью-Лэнэрка беспрестанно враждо¬ 
вали между собою из-за национальностей и из-за раз¬ 
личных оттенков вероисповеданий. Хозяева и надсмотр¬ 
щики считали своим долгам разрешать их осоры по 
своему крайнему разумению; само собою разумеется, 
что сторона, обиженная решением, воспламенялась 
еще больше прежнего, и раздор усиливался. Овэн 
объявил, что он ни к «кому особенного расположения 
не питает и никому не намерен ни мешать, ни помо¬ 
гать в делах веры и личных убеждений. Для него 
было решительно все равно, шотландец, англичанин или 
ирландец был работник, и держался ли он чистого като¬ 
лического вероисповедания, принадлежал ли к еписко¬ 
пальной или пресвитерианской церкви, был ли то мето¬ 
дист или анабаптист. Равнодушие и полнейшая, безгра¬ 
ничная терпимость Овэна подействовали и на работни¬ 
ков; раздоры землячества и <сектаторства затихли и ма¬ 
ло-помалу совсем прекратились, так что, когда Овэн 
устроил училище для детей фабричных, то привержен¬ 
цы самых враждебных между собою сект не усомнились 
‘отдать туда детей своих.
Училище, устроенное Овэном в Нью-Лэнэрке, было 
торжеством его системы. Обыкновенно дети фабричных 
не получали в это время никакого воспитания. С самых 
ранних лет они начинали ходить на фабрику и там по 
мере сил помотали взрослым и по мере возраста приуча¬ 
лись к их грубости и разврату. Получить возможность 
взять детей для ученья от фабричной работы — и это уже 
было шагом вперед. Овэн добился этой возможности, 
убедивши работников, что ранее десяти лет не следует 
посылать детей на фабрику и ограничивши срок детской 
работы десятью часами в день maximum. В училище же 
своем Овэн вздумал приложить те же начала, посредст¬ 
вом которых он так удачно преобразовал Нью-Лэнэрк, 
и совершенный успех оправдал его систему. Отправляясь 
от той мысли, что человек весь есть создание обстоя¬ 
тельств и что, следовательно, на него не может падать 
ответственность за то, умен он или глуп, скромен или 
дерзок и т. п., Овэн считал решительной нелепостью 
всякие условные награды и наказания не только для
87

взрослых, но даже и для детей. Поэтому в училище его 
никаких наград и никаких наказаний не было 'положено. 
К ученью дети возбуждались интересом самого знания, 
которое им никогда не старались навязывать против 
воли. Что касается до внешего -порядка и так называе¬ 
мого поведенья учеников, то Овэн никогда не считал на¬ 
рушением порядка и дурным поведением маленькие 
детские шалости, неистребимые притом никакими стро¬ 
гостями. Больших же преступлений не могло быть в учи¬ 
лище Овэна уже и потому, что тут почти исключительно 
находились дети моложе десятилетнего возраста. Да 
ежели и встречались проступки действительно нехоро¬ 
шие, то они находили свое осуждение и наказание в са¬ 
мих же детях. Посещавшие Нью-Лэнэрк с удивлением 
рассказывают о том порядке, благородстве и единодушии, 
какие господствовали между детьми, находившимися в 
училище Овэна. Ежели сильный хотел обидеть слабо¬ 
го, остальные дети вступались за обижаемого; если кто 
замечен был в плутовстве, с ни*м не хотели иметь дела; 
кто солгал, тому переставали верить... В играх, в заня¬ 
тиях, во всех отношениях детей между собою господст¬ 
вовала совершенная открытость, справедливость и вза¬ 
имное уважение и расположение. При этом вовсе не ис¬ 
ключалось соревнование учеников между собою; но так 
как наград и наказаний не было, то оно возбуждалось не 
завистью и корыстью, а искренним желанием действи¬ 
тельного совершенствования. Проистекая из таких на¬ 
чал, соревнование учеников Овэна было тихо и добро¬ 
душно; оно никогда не могло дойти до такого неистовст¬ 
ва, до «какого доходило, например, в некоторых ланка¬ 
стерских школах, искусственно возбуждавших его до та¬ 
кой степени, что соревнующиеся ученики стали, наконец, 
пырять ножами друг друга. У Овэна дети и не ссорились 
за ученье и учились хорошо. Заметим здесь, что училище 
его по своим размерам не уступало многим из ланкастер¬ 
ских школ и что способ обучения Ланкастера и Белля 
был отчасти усвоен Овэном. Залы училища его могли 
вмещать до 400 воспитанников. Все дети распределены 
были по различным классам; самые маленькие учились 
читать и писать; в старших классах преподавались выс¬ 
шие правила счисления, механики и физики. Старшие 
обыкновенно не только сами учились, но и руководили
88

младших. На десятилетнем возрасте ученье обыкновенно 
оканчивалось, потому что с десяти лет дети начинали 
уже ходить в мастерские на работу. Но и до этого (вре¬ 
мени они успевали приобретать довольно много сведе¬ 
ний благодаря тому, что все ученье было совершенно на¬ 
глядно и чуждо всяких схоластических замашек и ненуж¬ 
ных формальностей. Принято было за правило—непре¬ 
менно показывать ученикам самый предмет, о котором 
говорилось, или, по крайней мере, рисунок его. Таким 
образом, естественная .история изучалась обыкновенно 
во время прогулок в поле; изучение географии начина¬ 
лось с рассматривания карты и продолжалось в виде пу¬ 
тешествия по ней от данного пункта и т. д. Избегать вся¬ 
кой сухости и мертвой формальности и поддерживать в 
детях живой интерес ко всему, что им преподавалось, 
было главною заботою Овэна. Благодаря такой системе 
мальчики в короткое время своего пребывания в школе 
приобретали у него довольно основательные познания в 
геометрии, механике и естественной истории. Девочек 
учили меньше, и вместо специальных знаний, прилагае¬ 
мых в фабричном мастерстве, их обучали разным руко¬ 
делиям, преимущественно шитью.
Здесь не мешает заметить одно замечательное обстоя¬ 
тельство, которое показывает, с каким тактом умел Овэн 
вести дело и пользоваться своим положением. Мы упо¬ 
минали выше о множестве различных сектантов, бывших 
в Нью-Лэнэрке. Принимаясь учить детей, Овэн должен 
был в религиозном обучении или выбрать какую-нибудь 
одну из сект, или приноровляться к каждой из них. 
И то и другое было нехорошо; первое могло восстановить 
против Овэна приверженцев других сект, второе значи¬ 
ло играть комедию, проповедуя то, чего вовсе не одо¬ 
бряешь. Овэн блестящим образом выпутался из этого 
затруднения, сохранивши доброе согласие в колонии и 
не пожертвовав ни йотою из своих личных убеждений. 
Он совершенно отказался от религиозного обучения, ска¬ 
завши, что не хочет стеснять никого и предоставляет ро¬ 
дителям полную свободу наставлять своих детей, как им 
внушают их благочестивые верования. «В семейной жиз¬ 
ни и воспитании,—прибавлял Овэн,—правила веры го¬ 
раздо лучше усваиваются, нежели в школе, и потому 
детям не будет никакого ущерба от того, что религиозное

обучение не войдет ,в число учебных предметов школы».
В 1797 году, уже сделавши несколько преобразований 
в Нью-Лэнэрке, Овэн женился на дочери своего глав¬ 
ного компаньона, Деля, и с этих пор 'получил еще более 
•влияния на все дела фабрики. Доходы ее быстро увели¬ 
чивались, итоги доходили до миллионов, и все компаньо¬ 
ны убедились в справедливости и благоразумии распоря¬ 
жений Овэна. Необыкновенная честность его и рыцарская 
правдивость во всех торговых сделках еще более увели¬ 
чили всеобщее доверие к Овэну и подняли значение 
Нью-Лэнэркской фабрики. Овэн доводил до того свою 
честность, что если получал заказ в то время, когда то¬ 
вары были в очень высокой цене, то писал заказчику, 
не хочет ли он подождать немного, так как через не¬ 
сколько времени цена товара должна понизиться. Сна¬ 
чала все с изумлением смотрели на такой образ дейст¬ 
вий и со дня на день ждали, что Нью-Лэнэрк разорится 
и обанкротится. Но прошло 20 лет, фабрика приходила 
все в более цветущее положение, владельцы ее получали 
отличные доходы, и вся колония Нью-Лэнэрка пользо¬ 
валась полным благосостоянием.
Слух о чудесах, произведенных Овэном, распростра¬ 
нился в Англии и вскоре лотом по всей Европе. Всеоб¬ 
щее внимание было обращено на Овэна и его удивитель¬ 
ную реформу в жизни фабричных; тысячи любопытных 
посетителей ежегодно бывали в Нью-Лэнэрке и с вос¬ 
торженным удивлением рассказывали об эдемской идил¬ 
лии, осуществленной на берегах Клейда стараниями 
Овэна. Только некоторые скептики решались уверять, 
что тут что-нибудь да не так и что во всяком случае из 
успеха частного опыта ничего нельзя заключать о до¬ 
стоинстве всей системы, приложенной Овэном к нью- 
лэнэркским фабричным. Тогда Овэн решился изложить 
некоторые из общих оснований своих действий, придать 
несколько систематический вид своим общим воззре¬ 
ниям, — и объяснить практические результаты, достигну¬ 
тые им, посредством соображений теоретических. С этой 
целью издал он в 1812 году свое первое сочинение— «Об 
образовании человеческого характера» («New views of so¬ 
ciety, or essays upon the formation of human character»). 
В этом сочинении уже очень ясно высказывается взгляд 
Овэна на природу человека и на условия ее развития в ту
90

или другую сторону. «Человек во всех своих действиях 
зависит от окружающих его обстоятельств. Полной, 
абсолютной свободы не существует и никогда не суще¬ 
ствовало. Поэтому человек не может нести ответствен¬ 
ности за то, что у него дурной характер или ложные 
убеждения. Равным образом и все практические послед¬ 
ствия дурного .развития ума или воли не должны быть 
относимы прямо к вине отдельной личности, а должны 
быть 'приписаны действию тех же обстоятельств. Измене¬ 
ние человеческого характера возможно, следовательно, 
только при перемене той общественной обстановки, в ко¬ 
торой живет человек. Эта последняя перемена должна 
быть совершена посредством улучшения материального 
быта масс и посредством воспитания новых поколений на 
совершенно новых началах». Таковы общие положения, 
провозглашенные Овэном в первом своем опыте. В них 
ясно уже его бескорыстное стремление к улучшению по* 
ложения масс народных, ясно сочувствие к этой, в то вре¬ 
мя униженной, забитой части общества. Несмотря на то, 
многие не умели понять истинных намерений Овэна, и нет 
никакого сомнения, что значительной долей временного 
успеха своих идей в первое время он был обязан именно 
тому, что его плохо поняли 4. Как скоро он высказался 
с большей определительностью, его немедленно все оста¬ 
вили, и идеи его не только не возбуждали уже прежнего 
восторга, но даже поступили в разряд вредных и опасных 
мечтаний. Для объяснения этого любопытного факта надо 
припомнить положение английского общества и общее 
движение идей в первую четверть нынешнего столетия.
В конце XVIII века в промышленности Англии произ¬ 
веден был переворот изобретениями Уатта и Эркрайта. 
Пока не было машин и все производилось руками, воз¬ 
можно было существование множества частных ремеслен¬ 
ников, зарабатывавших себе хлеб своими трудами пооди¬ 
ночке. Их произведения были тогда в хорошей цене, по¬ 
тому что при ручной работе производство никогда не 
могло достигать таких обширных размеров, как при суще¬ 
ствовании машин. Усовершенствованный Эркрайтом ме¬ 
ханический ткацкий станок и применение к машинам пер¬ 
вого двигателя, сделанное Уаттом, дали совершенно но¬ 
вый вид промышленности Англии и всей Европы. С одной 
стороны, производительность фабричная страшно усили¬
91

лась; хлопчатобумажное производство сделалось одною 
из главных отраслей промышленности Англии*. Среднее 
сословие возвышалось в своем значении и было уже в со¬ 
стоянии тягаться с землевладельческой аристократией. 
Но, с другой стороны, это же самое распространение ма¬ 
шин юцределило совершенно .иначе прежние отношения 
среднего сословия к работникам. При существовании ма¬ 
шин одиночная ручная работа перестала быть выгодною; 
мало-помалу она совершенно была подорвана машинным 
производством, которое при своей простоте -и дешевизне 
давало производителям средство значительно .понижать 
цену на товары. Большая часть ремесленников не имела 
средств на то, чтобы завести у себя машины; для этого 
нужны были капиталы, которых у них не было. Дух ассо¬ 
циации не проник еще тогда в промышленность, и оттого 
вскоре ремесленники очутились в необходимости сделать¬ 
ся наемниками у людей, имевших средства приобретать 
машины и заводить обширные фабрики. Сначала, пока 
машин было немного и совокупность ремесленников могла 
выдерживать с ними соперничество, положение работни¬ 
ков на фабриках было очень сносно. Но соперничество не 
могло долго продолжаться; скоро работники в избытке 
стали являться на фабрики, не имея возможности кор¬ 
миться произведениями одиночной своей работы, сильно 
упавшими в цене. Тогда, разумеется, заработная плата 
понизилась, и вскоре работники увидели себя в совершен¬ 
ной зависимости от капиталистов, без всяких средств для 
противодействия с своей стороны. Положение их было до 
того беспомощно и безвыходно, что возникшая вскоре 
конкуренция между капиталистами-промышленниками не 
только не послужила к улучшению положения рабочего 
класса, но даже сделала его еще хуже. Конкуренция вы¬ 
ражалась тем, что производство старались улучшить и 
удешевить. Таким образом, товары все упадали в цене, 
а сообразно с тем понижалась и заработная плата. О том 
же, чтобы привлечь к себе работников предоставлением
*	До изобретания машин во всей Великобритании считалось 
только 8000 ремесленников и мастериц, занятых хлопчатобумажным 
производством; ныне это дело занимает в Англии до миллиона на¬ 
рода. Ценность бумажных тканей, уже по исчислению 1836 года, 
простиралась в Англии слишком до 200 миллионов рублей; в настоя¬ 
щее время цифра эта более чем удвоилась.
92

им каких-нибудь преимуществ, никто и не думал: об этой 
дряни не стоило заботиться; капиталисты знали, что нуж¬ 
да заставит прийти к ним каких-нибудь работников даже 
за самую ничтожную плату.
Кроме небрежности и лени,(между .всеми работниками 
господствовало чувство неприязни и скрытного озлобле¬ 
ния против капиталистов-хозяев. Такое расположение ра¬ 
бочего класса много »вредило успешному ходу дел на фаб¬ 
риках и еще более внушало хозяевам какой-то неопреде¬ 
ленный страх пред недовольными массами. Они чувство¬ 
вали, что беспощадная эксплуатация рабочих сил может 
иметь конец не совсем приятный для самих капиталистов; 
но, несмотря на это сознание, им никак не хотелось посту¬ 
питься, даже временно, какою-нибудь частью своих бары¬ 
шей для увеличения материальных средств рабочего клас¬ 
са. Им бы хотелось как-нибудь приискать средство 
эксплуатировать работника так, чтобы им было от этого 
очень хорошо, а ему не было дурно. Надобно было изо¬ 
брести игру, в которой бы все играющие оставались в 
»выигрыше. Такую именно игру увидели эти люди в проек¬ 
тах Овэна, и в этом заключается тайна его первых успе¬ 
хов в среднем классе общества.
Но еще более сочувствия встретил Овэн в государ¬ 
ственных людях, в аристократических кругах Англии и 
всей Европы. И тут было то же недоразумение. Англий¬ 
ская аристократия вступила в антагонизм с буржуазией 
с самого начала сильного развития промышленности Ан¬ 
глии. С одной стороны, была поземельная собственность 
и родовые привилегии, с другой — капитал и индустри¬ 
альные стремления. Но аристократия была ужасно встре¬ 
вожена демократическими тенденциями французской ре¬ 
волюции и даже опасалась, чтобы что-нибудь подобное 
не повторилось и в Англии. В своей боязливой (предусмот¬ 
рительности она не заметила, что опасность угрожает ей 
совсем с другой стороны, и заботилась всего более о том, 
чтобы не допустить в народ якобинских идей, за которые 
считалось тогда всякое предъявление своих прав лицами 
низшего сословия. Принимая такой принцип в отношении 
к народу, аристократия поземельных владельцев неза¬ 
метно для себя самой помогала непомерному усилению 
значения промышленников-капиталистов. Скоро сдела¬ 
лось заметным преобладание индустриальных интересов
93

пред земледельческим, сельское население переходило в 
юрода, огромные массы бедного народа группировались 
в промышленных центрах, значение поземельной аристо¬ 
кратии падало, и коттон-лорды, владельцы больших хлоп¬ 
чатобумажных фабрик, сделались, наконец, опасными 
соперниками лэнд-лордов, поземельных владельцев. Не 
вдруг поняли лэнд-лорды весь смысл и последствия для 
них индустриального развития страны в ущерб благо¬ 
состоянию низших классов. Их всех ослеплял и стращал 
кровавый призрак французской революции. Наконец, ре¬ 
ставрация их успокоила; они увидели, что народа бояться 
нечего, и вздумали действовать против буржуазии. Торий- 
ское министерство до 1822 года представляет ряд стесни¬ 
тельных и обременительных законов, имевших целью 
ограничить развитие гражданской свободы преимущест¬ 
венно в средних классах. Ограничения эти все-таки, разу¬ 
меется, не имели в виду пользы народа; но аристократы 
и государственные люди сильно уже задумывались о том, 
как бы дисциплинировать массы и, давши им право на 
кусок хлеба, сделать за то послушными орудиями в своих 
руках. Не зная, как бы это сделать без всяких пожертво¬ 
ваний и существенных уступок со своей стороны, государ¬ 
ственные люди были приятно поражены опытами и пла¬ 
нами Овэна. Он не требовал никаких правительственных 
реформ, у него не находили крайних демократических 
принципов, которых так страшились. Напротив, в его об¬ 
щине видели патриархальное устройство: он представ¬ 
лялся чем-то . вроде добродетельного праотца, в своей 
особе соединявшего все гражданские власти, а работ¬ 
ники являлись его покорными детьми, готовыми всем 
жертвовать для его пользы и спокойствия. Растолковав¬ 
ши себе, таким образом, положение Овэна, аристократы 
и государственные люди никак не хотели допустить мыс¬ 
ли о том, что стремления Овэна могут быть совершенно 
бескорыстны. На его планы они тоже смотрели, как на 
игру, в которой никто, может быть, не останется в боль¬ 
шом проигрыше, а самый большой выигрыш должен вы¬ 
пасть на их долю.
В таком положении застал Овэн английское общество, 
и немудрено, что его идеи были приняты с восторгом даже 
такими людьми, от которых всего менее можно было ожи¬ 
дать каких-нибудь доброжелательных расположений кна-
94

роду. Преимущественно были ib ходу идеи ивэна от 1815 
до 1830 года, когда во всей Европе проводились предна¬ 
чертания священного союза, а в Англии была во всей силе 
борьба буржуазии с аристократией. Из всех партий, вы¬ 
казывавших тогда наклонность к непонятным теориям 
Овэна, едва ли еще не искреннее всех были капиталисты- 
фабриканты, видевшие в этих теориях легкое средство 
получать с фабрик более барышей, без отягощения и да¬ 
же с облегчением участи рабочих. Они тем искреннее при¬ 
нимали мысли Овэна, что действительно в это время чув¬ 
ствовали нужду в поддержке масс для успеха в борьбе 
своей с аристократией. Такое колебание продолжалось 
у них до самого билля о реформе 1832 года, придавшего 
им довольно прочное значение в парламенте и тем обеспе¬ 
чившего их и со стороны аристократии и со стороны масс 
работников, о которых, впрочем на словах, они и после 
того не переставали заботиться. Что же касается до ари¬ 
стократической партии — не только в Англии, но и в це¬ 
лой Европе, — то она в отношении к пониманию Овэна 
была гораздо менее близка к истине, нежели партия про¬ 
мышленная. Овэн все представлялся им вроде какого-то 
укротителя зверей, смирителя анархических порывов, 
мудрого старца, наполовину бургомистра и наполовину 
школьного учителя, — и только. Они видели, что он же¬ 
лает, чтоб многочисленнейший производительный класс 
народа «мог жить мирно и спокойно, и за это они хвалили 
его; им тоже хотелось, чтоб народ жил мирно и спокойно. 
Но чего хочет Овэн от них самих, — они этого и знать не 
хотели. Им вовсе не казалось нужным вникнуть в то, чго 
для достижения возможного благосостояния масс им 
нужно самим немножко побеспокоить себя и решиться на 
некоторые пожертвования. Это неприятное обстоятельство 
они отстраняли от своего рассудка и, ©идя в Овэне только 
отличного укротителя и ловкого организатора работников, 
очень желали научиться его мудрости. В этих видах очень 
интересовался Овэном герцог Кентский, брат короля, не¬ 
сколько раз присутствовавший на митингах овэновой 
партии и рекомендовавший его идеи всей английской ари¬ 
стократии. В этих же видах покровительствовали теории 
Овэна и другие прославленные люди того времени, столь 
же мало понимавшие всю чистоту его намерений. 
В 1818 году он высказал несколько определеннее свои

предположения насчет рабочего »класса в двух «адресах», 
представленных им: один — монархам, собравшимся на 
Ахенском конгрессе5, другой — всем европейским прави¬ 
тельствам. Он положительными фактами и цифрами до¬ 
казывал здесь, что изобретение механических ткацких 
станков и паровых машин, в 12 раз увеличивши промыш¬ 
ленную производительность Великобритании, имело, од¬ 
нако же, для рабочего класса одно последствие — страш¬ 
ное увеличение бедности. Затем он представлял очень 
ясные выводы, что если все пойдет и вперед так же, как 
шло доселе, то пролетариат должен быстро усиливаться 
и ему не помогут никакие частные меры. Анализируя зна¬ 
чение таксы для бедных, Овэн утверждал, что она с каж¬ 
дым годом должна увеличиваться и что, наконец, обще¬ 
ство должно будет насильственно отнять у бедных боль¬ 
шую часть прежнего вспоможения (что и случилось). Для 
того, чтобы выйти из такого горестного положения, воз¬ 
можно было, по мнению Овэна, одно средство: отказаться 
от огромных, исключительно мануфактурных центров, 
служащих местом игры громадных капиталов и имеющих 
развращающее, унижающее и разоряющее влияние на 
массу рабочего населения. Вместо них Овэн предлагал 
завести небольшие общины, устроивши их на основания 
выработанных им начал, в виде промышленно-земледель¬ 
чески х ассоциаций. Этой радикальной мерой Овэн думал 
отвратить бедствие пролетариата, избавивши массу насе¬ 
ления от необходимости отдавать свой труд в распоряже¬ 
ние богатых спекулянтов. В подтверждение возможности 
успешного существования таких общин Овэн указывал на 
Нью-Лэнэрк. Ахенский конгресс слишком был занят 
высшими государственными соображениями, чтобы иметь 
досуг для рассмотрения такого незначительного дела, кая; 
улучшение быта ремесленных классов, и потому проекты 
Овэна остались без последствий на конгрессе. Тем не ме¬ 
нее общее внимание высших государственных сановни¬ 
ков было благоприятно обращено на английского филан¬ 
тропа. Сам Меттерних не без похвалы отозвался о нем; 
а король прусский прислал ему золотую медаль. В Англии 
тот же успех встретил Овэна: его первое сочинение—«Об 
образовании человеческого характера» — было теперь 
разослано к разным лордам, прелатам, членам палаты де¬ 
путатов, во всевозможные университеты. Лорд Сидмут
96

официально объявил Овэну, что правительство одобряет 
его идеи и постарается применить их, как только общество 
будет к тому приготовлено. Все это совершилось в пяти¬ 
летие 1812—1817 годов, -и сами враги Овэна сознаются, 
что если б он хотел в это время воспользоваться общим 
энтузиазмом для своих личных целей, то мог бы сделать 
славную аферу. Спекуляции на филантропию редко бы¬ 
вают неудачны, а филантропические планы Овэна были 
так обширны и так успели зарекомендовать себя пред 
целой Европой, что даже при самом добросовестном и 
человеколюбивом мошенничестве могли доставить много 
миллионов сметливому аферисту. Многие ожидали, что 
Овэн воспользуется своим положением для собственных 
выгод, — и все ошиблись.
С 1818 года начинается для Овэна жестокая борьба, 
вместо того блестящего триумфа, каким он пользовался 
несколько лет пред тем. Борьба эта ведена была с без¬ 
укоризненной честностью и благородством со стороны 
Овэна; но при всем том нужно согласиться с его против¬ 
никами, что борьбу свою предпринял он совершенно без¬ 
рассудно и в продолжение ее выказал много раз свое 
наивное добродушие. Этот чудак вздумал преобразо¬ 
вать Англию, Европу, целый мир, — ив чем же? В деле 
самом священном, самом милом для человеческих сердец, 
в деле личного интереса! Он хотел безделицы: чтоб лен¬ 
тяи и плуты не имели возможности обогащаться на счет 
чужого труда и чтоб дураки не могли записывать в пре¬ 
ступники людей, несогласных с их мнениями! И наивный 
упрямец никак не хотел убедиться, что подобное пред¬ 
приятие безумно, что тут никакого успеха нельзя ожидать 
и что вообще против интересов сильных мира сего идти 
никогда не следует, «потому — сила»... Он не только ни¬ 
чего этого не хотел понять, но даже не хотел пользовать¬ 
ся и теми недоразумениями, которые остались в большей 
части его покровителей после первых его опытов. Уверен¬ 
ный в справедливости своих начал, радуясь на свою 
Нью-Лэнэркскую фабрику и колонию, он сочинил, между 
прочим, следующий, может быть, и справедливый, но 
несколько странный силлогизм: «Что могло однажды об¬ 
разоваться и осуществиться в логических построениях 
мысли человека, то не может уже быть признано невоз¬ 
можным в мире и должно, рано или поздно, непременно
7 Н. А. Добролюбов
97

найти свое осуществление и в фактам действительной 
жизни». Подкрепляемый такой мыслью, Овэн «смело и 
открыто вступил в борьбу за свои идеи, все более и бо¬ 
лее раскрывая их -п.ред глазами противников. И ino мере 
того, как он определеннее и строже высказывал свои 
виды, исчезала его популярность. В продолжение семи 
лет, 1817—1824, он не только не успел сделать ничего 
существенного, но даже восстановил против себя все 
партии и почти напрасно истратил значительную часть 
своего состояния, которое нажил до того хлопчатобу¬ 
мажной фабрикой.
В 1817 году он оставил Нью-Лэнэрк для того, чтобы 
искать себе более обширный круг деятельности. Так как 
■имя его пользовалось значением «между членами парла¬ 
мента, то ему удалось .провести вопрос о«б общем огра¬ 
ничении работы детей на фабриках. Согласно его убеж¬ 
дениям, решено было, чтобы детям не работать более 
десяти часов в день и чтобы не -поступать на фабричную 
работу ранее 10 лет. Добившись этого, Овэн поднял во¬ 
прос о воспитании .и обучении детей рабочих классов. 
Тут постигло его первое поражение. Еще ранее этого 
сделались известны «мысл-и Овэна о началах воспитания 
и возбудили негодование преимущественно в высшем 
духовенстве Англии. Выступивши на общественную дея¬ 
тельность, Овэн не думал прикрывать своих тенденций, 
а напротив, старался всячески распространить их и рас¬ 
толковать как можно яснее всем и каждому. Для этого 
он писал множество журнальных статей, сочинял воззва¬ 
ния и манифесты, обращенные ко всем классам общества, 
печатал бесчисленное множество статеек (tracts), кото¬ 
рые раздавались всем даром на улицах... Издержки его 
на пропаганду этого рода высчитываются до миллиона 
франков. При такой громадной гласности, о которой так 
хлопотал сам Овэн, трудно было кому-нибудь оставаться 
в ослеплении насчет его планов. И вот — клерикальная 
партия поднялась первая. Полная терпимость и невме¬ 
шательство школы в дело религиозного обучения, про¬ 
возглашенные Овэном, .подали повод к нападению. За¬ 
тем объявлены еретическими и безнравственными многие 
мнения Овэна об образовании человеческого характера, 
приведенные нами выше. Утверждали, что своим учением 
об обстоятельствах Овэн подрывает все начала нрав-
98

ственнности и снимает с человека всю ответственность 
за его поступки. Некоторые доходили до того, что виде¬ 
ли в Овэне последователя пелагиажжой ереси...6 Овэну, 
собственно, не было никакого дела до теоретических на¬ 
чал, принимаемых разными сектами; он ко всем им был 
одинаково равнодушен. Но ему очень важно было влия¬ 
ние обучения, предположенного им, на перевоспитание 
будущего человечества, и потому он никак не хотел 
допустить—ни того, чтобы разногласия сект вторглись 
в мирное -святилище его школы, ни того, чтоб одна из 
сект исключительно завладела религиозным обучением, 
насильно -связавши, таким образом, совесть детей нрав¬ 
ственными путами. Высказываясь все с большей реши¬ 
тельностью, Овэн, наконец, прямо обвинил все клери¬ 
кальное направление в бессилии и пустоте за то, что оно, 
толкуя о нравственности и о добре, на деле оказывалось 
слугою сильных мира и не заботилось о том, чтоб 
извлечь из бездны нищеты и разврата миллионы людей, 
погибавших под гнетом своих притеснителей. Это обви¬ 
нение вызвало громы против Овэна. Он принужден был 
отступиться от своих требований по вопросу об обу¬ 
чении.
В это самое время умер герцог Кентский, бывший 
искреннее других аристократов расположенным к Озэ- 
ну. После смерти его и после достаточного раскрытия 
теории Овэна аристократия значительно охладела к нему. 
Таким образом, в двух самых сильных в Англии классах 
общества Овэн не мог надеяться ни на какую поддержку.
Оставалось ему примкнуть к одной из политических 
партий, и всех ближе к его стремлениям были радикалы. 
Но и тут Овэн не умел заставить себя польстить им. 
В это время шли сильные толки о реформе гнилых месте¬ 
чек7г от которой радикалы ждали совершенного обновле¬ 
ния общества. Овэн в простоте души имел омелость 
объяснить им, что замышляемые ими меры вовсе не так 
важны, что они даже недостаточны и что от них весьма 
мало будет толку для благосостояния народных масс. 
Радикалы вознегодовали и лишили Овэна своего дове¬ 
рия. Прямодушие и решительность и тут повредили на¬ 
ивному чудаку!
Видя, что теория принимается плохо, Овэн решился 
опять делать пропаганду фактами. С этой целью он,
7*
99

между прочим, открыл подписку на учреждение новой 
колонии и первый сам -подписал 500 фунтов стерлингов. 
Через несколько времени составилась довольно значи¬ 
тельная сумма, на которую было куплено в Шотландии, 
в Мотервилле, 500 акров земли и сделаны были первые 
приготовления для заведения колонии... Не довольству¬ 
ясь Шотландией и Англией, Овэн отправился в Ирлан¬ 
дию, чтобы и там возбудить общее участие к жалкой 
участи несчастных простолюдинов. В Дублине три раза 
составлял он собрания, под председательством лорд- 
мэра, в которых положено было основание филантропи¬ 
ческому обществу, окончательно организовавшемуся не¬ 
сколько позже. В это же время удалось учредить в Лон¬ 
доне кооперативное общество (cooperative society), кото¬ 
рое через -несколько л-ет чрезвычайно расширилось, но 
сначала все-таки не удовлетворяло Овэна. Бму тяжело 
было встречать беспрерывные ограничения и стеснения 
своих стремлений; он хотел более простора для своей 
деятельности и, недовольный Европой, стал помышлять 
о поездке в Америку. В 1824 году он действительно 
отправился туда с намерением основать там колонию 
а^аподобие Нью-Лэнэрка.
Прибывши в Северную Америку, Овэн вскоре нашел 
очень удобное место для своих опытов. В Индианском 
округе Соединенных Штатов, на берегах реки Вэбаша, 
существовала уже с 1803 года колония так называемых 
гармонистов, представлявшая собою род религиозной 
секты, с суровыми, почти аскетическими правилами, -под 
управлением немца Раппа. Колония эта, равно как и са¬ 
мая местность называлась «Гармония». Тут же побли¬ 
зости нашел удобное место для своего предполагаемого 
поселения и Овэн. Он приобрел здесь деревеньку, в ко¬ 
торой могло поселиться до 2000 душ, и при ней — 
30 000 акров земли. Сделавши покупку земли, Овэн от¬ 
правился в Вашингтон, имел свидание с президентом 
и получил дозволение изложить свои мнения и предпо¬ 
ложения пред конгрессом. С обычною простотою и сво¬ 
бодою представил он конгрессу свои намерения и был 
выслушан с чрезвычайною внимательностью и уваже¬ 
нием. Предоставляя полный простор для всякой пропа¬ 
ганды, Соединенные Штаты не воздвигали против Овэна 
таких официальных препятствий, какие встретил он в
100

Англии. Поэтому, заявивши всенародно и открыто свои 
убеждения, он свободно мог предаться своим идеям 
и стремиться к осуществлению своих замыслов. В скором 
времени около него сгруппировалась масса людей, изъ¬ 
явивших полное сочувствие к его принципам. Новая ко¬ 
лония, названная Овэн ом Нью-Гармони, наполнилась 
поселенцами. Поселенцы эти представляли замечатель¬ 
ное разнообразие в своих идеях, побуждениях, степени 
развития, в характере, знании, даже в вере и националь¬ 
ности. Одно только было обще всем или .почти всем: 
бедность. Богачи и люди достаточные не откликнулись 
.на призывы Овэна, и это было уже не совсем хорошим 
признаком для реформатора. Это уже давало повод по¬ 
дозревать, что к нему присоединяются более из корыст¬ 
ных видов, нежели по чистому убеждению. И подозрение 
оказалось в самом деле справедливым. Из толпы, соб¬ 
равшейся к Овэну, очень немного было людей истинно 
порядочных. Большая часть шла с тем, чтобы пожить без 
нужды и без забот, на счет благотворителя, наивно меч¬ 
тающего о всеобщем благоденствии. Таким образом, 
уже с начала Нью-Гармони находилась в положении, 
гораздо более затруднительном и неблагоприятном для 
планов Овэна, чем каково было положение Нью-Лэ- 
нэрка. Там реформы Овэна произошли совершенно 
естественно из предшествующего порядка дел на фаб¬ 
рике; там не люди пришли к ним, а они были приложены 
к людям; там са.ми люди эти понимали, что их трудом 
•и их честностью должна обеспечиваться для хозяина 
возможность продолжать для них свои благодетельные 
меры. Здесь ничего подобного не было: здесь люди шли 
на клич к Овэну, приступали к нему с надеждами и тре¬ 
бованиями, а он давал им обещание и как бы обяза¬ 
тельство в том, что они будут благополучны под его 
руководством. Очевидна вся невыгода положения, в ка¬ 
кое поставил себя Овэн в виду этой толпы грубых, неве¬ 
жественных и развращенных нищих, из каких состояло 
большинство людей, собравшихся в Нью-Гармони. Если 
бы Овэн имел менее энтузиазма к своим идеям и более 
осторожности, то он сам, конечно, при самом начале 
своей новой колонии понял бы, что тут нельзя ожидать 
полной удачи. Но он так верил в могущество своих прин- 
цихтов, что даже при самых дурных шансах не мог отка¬
101

заться от Попытки. Он принялся за дело организация 
новой общины, и нужно еще удивляться, как много успел 
он сделать при обстоятельствах, столь неблагоприятных. 
Вот несколько строк о Нью-Гармони из Луи Рейбо, ко¬ 
торый очень недолюбливает идеи Овэна и старается изо¬ 
бразить их не только химерическими, но даже отчасти 
и 'вредными. Несмотря на свое глубокое убеждение, что 
попытка Нью-Гармони была совершеннейшая чепуха и 
ни при каких условиях не могла удаться, он не может, 
однако же, не сознаться в следующем: «Нельзя, впрочем, 
не отдать Овэну справедливости в том, что он и здесь по 
возможности умел возобновить и продолжать благоде¬ 
тельные учреждения Нью-Лэнэрка. Дети, составлявшие 
главную надежду Овэна, обращали на себя особенное 
его внимание. У него были усовершенствованы все мето¬ 
ды воспитания, и он умел от юношей добиться того, 
к чему напрасно старался приучить людей зрелых 
лет, — дружной и старательной земледельческой работы. 
В главном центре колонии учреждены были общества 
земледелия и механических искусств, и горсть порядоч¬ 
ных людей, последовавших Овэну, принялась по его вну¬ 
шениям образовывать и смягчать грубость этого почти 
дикого населения. Здесь давали балы, концерты, вечера; 
самые низкие работы перемешивали с занятиями самыми 
деликатными. Так, например, убравши коровий хлев, 
молодые женщины садились у себя за фортепьяно, что 
не мало забавляло герцога Саксен-Веймарского, когда 
он посетил Нью-Гармони. Придуман был особенный ко¬ 
стюм, для всех одинаковый: для женщин — платья не¬ 
сколько античного покроя, для мужчин—греческие 
туники и широкие шаровары. Сколько было возможно, 
Овэн старался отучить своих колонистов от тысячи 
условных тонкостей, которые наше тщеславие внесло 
в нашу общественную жизнь и которых корень кроется 
отчасти в привычках всех вообще, отчасти же и в пре¬ 
тензиях немногих. Помещение было одинаково у всех 
расположено и меблировано; одежда была однообразна, 
пища — общая всем». Сделавши это описание, Рейбо за¬ 
ключает, что община Овэна, может быть, и могла бы 
существовать с успехом, если бы в ней не было «роко¬ 
вого принципа общинности», то есть если бы она была 
устроена не на тех началах, на которых действительно
102

устроена. «Но Овэн, желая составить человеческую 
общину, требовал для нее ангельского населения», — 
остроумно замечает Рейбо, забывая, что Овэн именно 
отличался отсутствием всякой требовательности в отно¬ 
шении к людям, вступавшим ,в его общину. Людей, сде¬ 
лавшихся полускотами, он хотел сделать полными людь¬ 
ми, и не раз это удавалось ему. Он полагал, что может 
всех людей возвратить к жизни истинно человеческой, не 
ангельской и не скотской, — и а этом самонадеянном 
мнении была огромная ошибка. Он верил, например, в 
то, что человек, здоровый « обеспеченный в необходимых 
потребностях жизни, не станет лежать на баку, 'брезго¬ 
вать работой и поедать плоды чужих трудов; ему каза¬ 
лось, что всем людям очень легко внушить понятие 
о полной солидарности их прав и обязанностей и что 
легко провести эту солидарность во всей практической 
деятельности общины. Судя по себе и то некоторым из¬ 
бранным натурам, Овэн думал, что труд сам в себе 
заключает много привлекательности и что жизнь на чу¬ 
жой счет тяжела и отвратительна для всякого человека. 
Это уже было, разумеется, детски ошибочно. Правда, 
в членах своей общины Овэн успевал обыкновенно про¬ 
будить 'сознание в справедливости его начал; но от со¬ 
знания еще слишком далеко до практической деятель¬ 
ности. Не клочок земли, не месяцы и не годы нужны 
были для того, чтобы пересоздать общественные привыч¬ 
ки. Все производя из обстоятельств, Овэн надеялся, что 
привычки эти легко будут забыты при новой обществен¬ 
ной обстановке, созданной им. Но и тут он был слишком 
легковерен и самонадеян: он выступал на борьбу с це¬ 
лым светом, противопоставляя свои, вновь изобретенные 
условия жизни тем всемирным условиям, которыми до 
того определялась жизнь человеческая. Он считал неле¬ 
пыми все эти условия; но он сам был нелеп, воображая, 
что эти освященные веками нелепости можно разрушить 
экспромтом. Еще можно бы иметь некоторые шансы на 
успех, предлагая заменить эти нелепости другими, равно¬ 
мерно бессмысленными; но чего же мог надеяться об¬ 
щественный реформатор, вопиявший против нелепостей— 
даже не во имя высших туманных абстракций, а просто 
во им,я здравого смысла, во имя первых, насущных по¬ 
требностей здоровой человеческой природы?..
103

Овэн сам заметил свою опрометчивость, когда увидел, 
что в Нью-Гармони образовалась ватага лентяев, ста¬ 
равшихся только воспользоваться преимуществами об¬ 
щинной жизни и отклонить от себя все труды и обязан¬ 
ности. Работы в Нью-Гармони вообще пошли очень 
дурно; оказался большой дефицит .в приходах против 
•расходов, и Овэн, признавшись, что «характеры еще 
мало .приготовлены для его системы», счел за лучшее 
опять обратиться к теории и пропаганде. В Северной 
Америке учение его распространялось очень быстро, и в 
1827 -году считалось уже до 30 общин, основанных по 
началам его системы. Многое из нее было принято и в 
маленьких религиозных общинах, подобных «Гармонии» 
Рапла. Но <в то же время воздвиглась против него и 
вражда партий. На первом плане явилась, разумеется, 
и здесь партия клерикальная. Овэну пришлось выдер¬ 
жать ожесточенную борьбу с одним фанатиком-методи- 
стом, Кэмпбелем, который путешествовал по Соединен¬ 
ным Штатам, проповедуя крестовый поход против Овэна 
и его последователей. Проповеди этой Овэн не боялся, но 
ему неприятно было встретить и здесь то же ожесточе¬ 
ние против себя, какое видел он в Европе. Всего же более 
огорчило его то, что в Нью-Гармони чрезвычайно слабо 
принимались его идеи. Он нетерпеливо желал произве¬ 
сти в св'оей общине братство и трудолюбие и принужден 
был видеть лень, эгоизм и разъединение, постоянно про¬ 
тивившееся всем его усилиям. Надеясь, что время помо¬ 
жет упрочению его системы, Овэн решился между тем 
употребить »свое время и труды на поприще более 
обширном. Оставивши управление Нью-Гармонийской 
колонией и отказавшись от всякого права на вознаграж¬ 
дение за свои капиталы, затраченные на эту общину, 
Овэн отправился в Европу, чтобы там распространять 
-свое учение.
В Европу призывало Овэна и сильное сочувствие, вы¬ 
раженное «многими образованными людьми к его идеям. 
Возвратившись в Англию, Овэн нашел, что основанное 
им кооперативное общество чрезвычайно деятельно и 
энергично стремилось к распространению и осуществле¬ 
нию его теорий. В Дублине, Брайтоне, Ливерпуле, Глас- 
гове, Эдинбурге, Бирмингаме, Манчестере и других горо¬ 
дах учреждены были секции этого общества. Повсюду
104

готовились »публичные собрания его последователей, по¬ 
всюду в комитетах изыскивали средства пропаганды. 
В Лондоне Овэн нашел митинг из 2000 человек, сочув¬ 
ствовавших начинаниям общества. Основан -был журнал 
«Cooperative Magazine», посвященный исключительно 
распространению, разъяснению и защите доктрин, приня¬ 
тые обществом. Наконец, в большей части членов обще¬ 
ства замечалось горячее желание осуществить в новой 
реальной попытке теории, проповеданные Овэном. Почти 
в каждом из частных собраний общества предлагалась 
подп-иока на основание новой колонии на началах, выра¬ 
ботанных в теории Овэна. Одна такая колония действи¬ 
тельно и была основана в Орбистоне, селении близ 
Эдинбурга, на землях господина Гамильтона, бывшего 
одним из главных -подписчиков на учреждение колонии 
в Мотервилле. Управление этой общиной вв-ерено было 
Абраму Комбу, одному из замечательных последователей 
учения Овэна. Комб сделал в Орбистоне некоторые от¬ 
ступления от чисто общинного начала, (Принятого Овэ¬ 
ном. В Орбистоне, кроме арендаторов, пользовавшихся 
общинными владениями, допущены были и собственни¬ 
ки, и даже дозволено одному и тому же лицу быть и 
арендатором общины и в то же время иметь -свою соб¬ 
ственность. Этой уступкою Комб думал примирить капи¬ 
талистов с возможностью принять общинное начало. Но 
само собою разумеется, что подобная уступка была 
•слишком жалка и ничтожна для капиталистов и вообще 
для людей зажиточных. В Орбистонскую общину, так 
точно как и в Нью-Гармони, столпились бедняки, желав¬ 
шие только пользоваться удобствами ее. Здесь нашли 
они готовое помещение—опрятные домики, фермы, ого¬ 
роды, сады, по которым не без -приятности можно было 
прогуливаться, и они были довольны, и действительно 
прогуливались, не отказывая, между прочим, и в своей 
благодарности тому, кто все это устроил. Но работали 
они лениво, говоря, что ежели убивать себя над работой, 
так и везде можно жить довольно сносно, а что овэнов- 
ские общины тем-то и должны отличаться, чтобы в них 
без всякого труда можно было жить в свое удовольствие. 
Попробовали этим людям говорить о нравственном со¬ 
вершенствовании: они пришли в недоумение. Им каза¬ 
лось, что они и так достаточно »хороши и нравственны,
105

И они объявили, что нравственнее быть не желают. С та¬ 
ким народом сладить было довольно трудно; но Комб 
смело пошел навстречу всем затруднениям. С необыкно¬ 
венным терпением « изумительным тактом принялся он 
за исправление нравственного характера орбистоноких 
поселенцев, и труды его увенчались под конец его жизни 
значительным успехом. В .колонии водворилась тишина 
•и взаимная услужливость: мужчины сделались трезвыми 
и деятельными, женщины стали стыдиться сплетен и 
также принялись за дело; во всем населении проявилась 
любовь к труду и доброму порядку в жизни. Производи¬ 
тельность мастерских Орбистонской колонии значительно 
усилилась, и Комб уже не сомневался, что в Орбистоне 
скоро повторится то же, что представлял собою Нью- 
Лэнэрк при Овэне. Но в 1827 году Комб умер, и с его 
смертью расстроилось все дело, которое о.н умел вести 
с таким успехом.
Посетивши многие местности Англии, в которых были 
собрания его 'последователей, произнесши несколько 
публичных речей, напечатавши несколько статей, Овэн 
во второй раз отправился в Америку, чтобы и там про¬ 
должать свое дело. Здесь посетил он Нью-Гармони и на¬ 
шел здесь, вместо общинного .поселения, обыкновенное 
учреждение, в котором работники забраны были в руки 
людьми, имевшими в своих руках капиталы, и где гос¬ 
подствовали обычное недовольство рабочих и обычное 
угнетение со стороны капиталистов. Видя, что тут уже 
дела нельзя поправить, Овэн обратился в другое место. 
Мексиканское правительство предложило ему для его 
■поселений Тэхас. Начались переговоры; но когда Овэн 
объявил непременным условием совершенную свободу 
совести и религиозного обучения, духовенство и тут вос¬ 
стало на него и еще раз помешало его намерениям. 
В 1829 году Овэн опять возвратился в Англию.
На этот раз он явился вовсе не вовремя. Борьба сред¬ 
него сословия с аристократией явно склонялась уже в 
пользу .первого. Парламентская реформа была уже ре¬ 
шена в общественном мнении: коттон-лорды принимали 
«а себя представительство рабочих масс, и всякая по¬ 
пытка эманципации работников казалась им .враждеб¬ 
ною и опасною для их политического значения. Поэтому 
общество очень холодно встретило теперь 'пропаганду
106

Овэйа, in с 183Ö года ой является уже почтй исключитель¬ 
но в -союзе с работниками; его имя стоит <во главе неко¬ 
торых предприятий, в которых рабочее сословие всту¬ 
пало в борьбу со своими хозяевами. Сам он не мог те¬ 
перь начинать больших предприятий, потому что огром¬ 
ное состояние его было большею частью растрачено в 
прежних попытках разного рода, частью же передано 
детям. Теперь Овэну оставалась только пропаганда и 
личное участие в судьбе рабочего класса. И в этом отно¬ 
шении он был неутомим. Он .путешествовал из города 
в город со своей пропагандой, останавливаясь преиму¬ 
щественно в местах, служивших центрами промышлен¬ 
ного движения, — в Манчестере, Ливерпуле, Бирминга- 
ме, Гласгове и пр. В 1834 году ему пришлось между про¬ 
чим играть важную, но весьма неблагодарную роль в де¬ 
ле восстания работников в Лондоне8. Восстание это было 
продолжением и отчасти следствием волнения, проис¬ 
шедшего перед тем в Манчестере, и строгого суда над 
тамошними работниками. Сто тысяч человек поднялись 
и -пошли к Сент-Джемскому дворцу, со значками каж¬ 
дого ремесленного цеха. Овэн в этом случае принял на 
себя переговоры с правительством. Уговоривши работни¬ 
ков быть спокойнее и выражать только разумные требо¬ 
вания, с соблюдением полного уважения к порядку и за¬ 
конности, он явился в Сент-Джемс, чтобы изложить 
перед правительством справедливые желания и жалобы 
рабочего класса. Но министры не умели оценить умерен¬ 
ность и благородство его представлений,— Овэн явился 
перед ними в качестве ходатая за народ, и этого в их 
глазах было достаточно, чтобы принять его свысока и не¬ 
приязненно и не уважать его представлений. Ничего не 
добившись, воротился Овэн к толпе, ожидавшей резуль¬ 
тата его переговоров, и был ею принят тоже неласково, 
как человек, на которого пало подозрение в доброхотстве 
правительству... Таким образом, его добродушие и лю¬ 
бовь к справедливости послужили только поводом к об¬ 
винению его чуть не в измене с той и другой стороны...
Общественное мнение высших классов все более и бо¬ 
лее вооружалось против Овэна, по мере того, как пред 
всеми прояснялась и доказывалась его приверженность 
к делу рабочих в их борьбе с монополиями капитала. 
Между прочим, много нареканий навлекло на него одно
107

предприятие, в котором он «е играл почти никакой роли, 
но где его имя было пущено в ход, даже почти без вся¬ 
кого 'права. Это был заговор работников против хозяев 
с целью заставить их .возвысить заработную плату. Ре¬ 
шено было, что если хозяева не сделают .прибавки, то 
работники должны отказаться от работы на .неопреде¬ 
ленное время. Составлена была подписка, и для поддерж¬ 
ки ремесленников, отошедших от хозяев, собрано было 
до 40 000 фунтов стерлингов (около 250 000 руб. сер.). 
В общем собрании бросили жребий, кому начинать борь¬ 
бу; жребий пал «а портных, особенно 'Многочисленных 
в Лондоне. Портные потребовали от хозяев возвышения 
задельной платы и, получив отказ, бросили работу. В те¬ 
чение месяца они получали хорошее содержание из об¬ 
щей кассы, но на другой месяц она истощилась, — а хо¬ 
зяева и не думали смиряться пред работниками. Сделан 
был заем для рабочих в надежде, что вот скоро хозяева 
попросят мира. Но .прошел и еще месяц, а хозяева не 
сдавались. Последние средства общества истощились, 
и работникам самим пришлось идти на поклон. Всей 
этой историей воспользовались недоброжелатели Овэна 
для того, чтобы осмеять и очернить его, хотя он даже 
с самого начала предприятия не совсем одобрял его.
Более серьезное и действительное участие .принимал 
Овэн в предприятии, которое образовалось под именем 
«Правильного обмена народного труда» («National 
labour equitable exchange»). Начала этого предприятия 
были очень просты: работники должны были получать 
за свой труд квитанции с означением в них количества 
рабочих часов, в которые они занимались у хозяина. 
Эти квитанции .могли потом служить вместо монеты при 
покупке работниками разных продуктов. Например, 
портной, покупая сапоги, давал сапожнику известное 
количество рабочих часов своих; сапожник, покупая 
хлеб, мог дать булочнику квитанцию своих рабочих 
часов или передать квитанцию, полученную от портного 
и т. д. Осуществление этой мысли сильно занимало Овэна, 
и он придумал даже род кредитных билетов, в которых 
счет составлялся не рублями, а часами работы. Несколь¬ 
ко позднее то же самое предлагалось во Франции, 
в Banque d’échange, придуманном Прудоном9. В послед¬ 
нее время сами экономисты склоняются несколько к этой
108

мысли. Но при начале предприятия Овэна «а него наки¬ 
нулись все, как на сумасброда, называли его беспокой¬ 
ным мечтателем, смеялись .над ребяческой неоснователь¬ 
ностью его затей и т. п. В Лондоне ему решительно 
житья не было. Он удалился в Манчестер.
В Манчестере несколько лет уже пред тем существо¬ 
вало между работниками дружеское общество, 'имевшее 
целью взаимное вспомоществование и круговую под¬ 
держку друг друга. Довольно долгое время составлялся 
в кругу рабочих общинный капитал, отлагавшийся из их 
же доходов. Овэн, явившись в Манчестер, сделался руко¬ 
водителем и главным двигателем всех действий обще¬ 
ства. Под его влиянием круг общества значительно рас¬ 
ширился, капитал увеличился, много замечательных лю¬ 
дей приняли участие в делах манчестерских работников; 
наконец, дружеское общество работников превратилось 
в «Союз людей всех классов и наций» («Association of 
all classes, of all nations»), связанный единством идей 
и стремлений. В скором времени Манчестер сделался 
главным местом соединения и деятельности последова¬ 
телей Овэна. Здесь постоянно составлялись собрания и 
митинги овэнистов, здесь издавалось несколько журна¬ 
лов, старавшихся проводить его идеи. Даже главный 
журнал Овэна «New moral Wolrd», начатый в Лондоне, 
продолжался потом в Манчестере. Овэн очень деятель¬ 
но участвовал в этом журнале, так что почти не появля¬ 
лось ни одного номера, в котором бы не было его статьи 
или хотя коротенькой заметки. Кроме того, он писал 
в это время и сочинения более обширные, которые, равно 
как и прежние свои статьи, раздавал даром. Из них за¬ 
мечательнее других были: «Чтения о новом обществен¬ 
ном устройстве»; «Опыт об образовании человеческого 
характера»; «Шесть чтений в Манчестере»; «План разум¬ 
ной системы»; «Книга нового нравственного мира». 
В «Манчестерских чтениях» представляется теологиче¬ 
ский спор Овэна с Робаком, очень сильно и бойко нападав¬ 
шим на его принципы в отношении к религии. Кроме са¬ 
мого Овэна, в ело духе писали в это время Абрам Ком б, 
Аллен Томпсон, Джемс Брэби и др. От многих из своих 
будто бы последователей Овэн, впрочем, сам отрекался.
В 1838 году Овэн совершил поездку во Францию. 
Здесь встретил он особенное участие со стороны
109

гг. Жюля Ге, доктора Эвра и Радигёля. При посредстве 
их он добился дозволения два раза говорить в Ате- 
н-е, изложил свои общие принципы, свои планы и надеж¬ 
ды и успел возбудить некоторое сочувствие. По крайней 
мере с этих пор французское образованное общество об¬ 
ратилось к чтению и изучению его произведений, которые 
до того времени знало только по слухам.
Возвратившись в Англию, Овэн в 1839 -году с гор¬ 
стью приверженцев, оставшихся верными его идеям, 
предпринял было еще попытку основать колонию в духе 
тех же начал, как были основаны Нью-Лэнэрк, Нью- 
Гармони и Орбистон. Собрана была довольно значи¬ 
тельная сумма и в Соутгэмптоне положено начало коло¬ 
нии, названной Гармони-Голль. Но все условия были 
слишком неблагоприятны на этот раз, и в 1845 году все 
предприятие рушилось.
В последние годы своей жизни Овэн ограничился 
почти исключительно теоретической пропагандой своих 
идей. В 1840 году произошло одно обстоятельство, по по¬ 
воду которого опять шумно заговорили и долго шумели 
об Овэне. Королева Виктория пожелала говорить с Овэ- 
ном и узнать его систему; через .посредство лорда Мель¬ 
бурна он был ей представлен. По этому случаю подня¬ 
лись страшные крики со стороны оппозиции в парла¬ 
менте и со стороны высшего духовенства Англии, кото¬ 
рого представителем явился теперь епископ Экзетерский 
Фильпот. Нападали и на Овэна и на министра, объявляя 
факт представления Овэна королеве как что-то бессмыс¬ 
ленное и чудовищное. Нападения их вызвали со стороны 
Овэна лротестацию, которая явилась под следующим 
заглавием: «Манифест Роберта Овэна, изобретателя и 
основателя системы разумного общества и религии». Вы¬ 
сказывая свои общие воззрения, Овэн сообщает здесь и 
некоторые факты своей деятельности. Неизъяснимо ми¬ 
лое добродушие и спокойствие господствует в этом 
«Манифесте», и тем сильнее поражает нас смелость и 
широта воззрений, высказываемых в нем с такою про¬ 
стотою. «Манифест» этот не длинен, и мы решаемся 
представить его читателям, чтобы дать понятие о харак¬ 
тере воззрений и о самом способе выражений Овэна. Не 
забудем, что это произведение полемическое; и вот как 
Овэн ведет свою полемику.
110

Манифест Роберта Овэна, основателя системы 
разумного общества и религии
I.	Система общественного устройства, господствовав¬ 
шая до нашего времени, имеет своим 'источником при¬ 
зрачные понятия, -которые произошли от первобытного, 
•грубого состояния человеческого ума, лишенного основа¬ 
тельных знаний.
II.	Все внешние обстоятельства, управляющие ми¬ 
ром, суть произведение человека и носят на себе отпеча¬ 
ток этих первобытных несовершенных понятий.
III.	Опыт с очевидностью доказывает всякому тща¬ 
тельному и мыслящему наблюдателю плачевную лож¬ 
ность этих первоначальных, грубых понятий. В предше¬ 
ствующие века, которые справедливо можно назвать 
неразумным периодом человечества, человек был ими 
обманут насчет своей собственной натуры и доведен до 
того, что стал самым непоследовательным и несовершен¬ 
ным из всех существ.
IV.	История человечества неотразимо доказывает не¬ 
развитость доселе человеческого ума, и каждая из ее 
страниц подтверждает в подробностях, как безумны и 
бестолковы были его стремления.
V.	История доселе была только рядом войн, убийств, 
грабежей, бесконечных разделений, взаимных противо¬ 
действий разных сторон друг другу в достижении состоя¬ 
ния мирного и счастливого; в истории был доселе тот 
период, когда все была во вражде с каждым, и каж¬ 
дый— во вражде со всеми, — принцип удивительно при¬ 
способленный к тому, чтобы произвести как можно 
больше зла и как можно меньше счастья.
VI.	Все учреждения, господствовавшие в мире, прямо 
вытекают из этих первоначальных, грубых и ужасных 
заблуждений наших предков.
VII.	Вместо этой системы глубокого невежества, при¬ 
нуждающей человека делаться с детства, по уму и по 
образу действий, существом неразумным, непоследова¬ 
тельным и неспособным понимать самые нелепые свои 
ошибки, я предлагаю ныне всем народам мира другую 
систему общественного устройства. Это система совер¬ 
шенно новая, основанная на началах, выведенных из 
неизменных фактов, находящаяся в полной гармонии
Ш

с законами природы. Эта система, в которой каждому 
обеспечивается общее содействие всех, и всем— содейст¬ 
вие каждого, — принцип, удивительно удобный для того, 
чтобы произвести как можно больше добра и как можно 
меньше несчастий.
VIII.	Я предлагаю систему человеческой жизни, во 
всех отношениях противоположную системе прошедшей 
и настоящей, — систему, которая произведет новый ум 
и новую волю во всем человечестве и каждого, с неотра¬ 
зимою необходимостью, приведет -к последовательности, 
разумности, здравому мышлению и здравым поступкам.
IX.	Эта новая система откроет людям глаза на про¬ 
шедшее ,и настоящее развращение человеческого рода, 
на безумие и ложность наших учреждений, на настоя¬ 
тельную потребность изменить все эти внешние обстоя¬ 
тельства и принять другие учреждения, основанные на 
дознанных фактах и сообразные с нашей натурой. По 
этим последним признакам всякий человек может отли¬ 
чить истину от лжи.
X.	В этой системе столько силы, что она, и только 
она одна, может скоро положить конец человеческому 
невежеству; остановить возрастание пауперизма и от¬ 
вратить возможность его возобновления; уничтожить 
все суеверия, господствующие над миром, и удалить все 
причины разъединения людей как на деле, так и во вза¬ 
имных расположениях; произвести неисчерпаемое оби¬ 
лие во всем, что необходимо для жизни и для удоволь¬ 
ствия человека, и сделать для него производительный 
труд более легким и приятным.
XI.	Система эта не признана, но она столь могуще¬ 
ственна, что в самый тот год, когда ее примут, она про¬ 
изведет на земле более благосостояния, наслаждений 
и нравственности, нежели сколько старая система могла 
произвесть в течение веков и сколько она еще произведет 
в будущем, как бы долго она ни существовала.
XII.	Эта система так различна от нынешней, и в тео¬ 
рии, и в практике, и во всем своем характере, что она 
произведет свои реформы спокойно, тихо, последователь¬ 
но и в таком порядке, что никто не потерпит ни малей¬ 
шего ущерба в своих интересах нравственных и веще¬ 
ственных, а, напротив, всякий найдет в ней удовлетворе¬ 
ние и бла! о для себя, во всяком месте, во всяком народе.
112

XIII.	Мало того, щадя ошибки прежнего обществен¬ 
ного быта и не желая ни в чем оскорблять совести, новая 
система устроит дело так, что старые суеверия всякого 
народа умрут своею естественною смертью, с возможно 
меньшим неудобством для личностей, которых суще¬ 
ствование с ними связано, и с возможно большей поща¬ 
дой человеческих слабостей.
XIV.	Так как эти две системы совершенно противопо¬ 
ложны, то ясно, что слияние между «ими невозможно ни 
в каком случае, даже тогда, когда одна из них исчезнет 
в другой. Старая система основана на заблуждении и не 
может защищать себя иначе, как с помощью уверток 
и лжи. Новая система основана на истине и не допустит 
никакого обмана — ни в общественной, ни в частной 
жизни, ни между отдельными личностями, ни между на¬ 
родами.
XV.	Основатель новой системы был в первый период 
своей жизни промышленником, сам вел дела, распо¬ 
ряжался, приобрел опытность, и он из своих знаний 
и опыта извлек положения, основанные на естествен¬ 
ных свойствах нашей природы и вполне им соответ¬ 
ственные.
XVI.	Эти новые положения так необыкновенны, что 
в их сочетании для всего человечества заключается, при 
той же сумме труда, во сто раз более выгод, нежели 
сколько старая система давала кому-нибудь из людей. 
И эти неслыханные доселе планы, эти соображения, дол¬ 
женствующие произвести новый нравственный мир и дать 
человеку разумный характер, готовы подвергнуться кри¬ 
тическому рассмотрению самых ученых, самых практи¬ 
ческих, самых опытных людей, в четырех существенней¬ 
шие отраслях человеческой жизни, то есть: 1) в произ¬ 
водстве; 2) в распределении богатств; 3) в образовании 
человеческого характера с детства; 4) в установлении 
местного и общего управления.
XVII.	Новая нравственная система не может иметь 
дела со старою безнравственною системою иначе, как 
только для того, чтобы привести ее к полнейшему, мир¬ 
ному уничтожению. И падение людей, которые считали 
для себя выгодным поддерживать старый порядок ве¬ 
щей, доказывает, что час совершенного преобразования 
уже пробил.
8 Н. А. Добролюбов
ИЗ

XVIII.	Внимание народов, в видах их собственного 
благоденствия, обращено уже на этот важный предмет, 
интересный для ныне живущих .и для тех, которые еще 
будут жить.
XIX.	Основатель этой системы, уже около полувека 
работающий над ее усовершенствованием, просит себе 
позволения говорить в обеих палатах не только для того, 
чтобы вступить в борьбу с противниками, которые его 
не понимают, но и затем, чтобы развернуть пред глаза¬ 
ми всего мира безмерные выгоды его учения.
XX.	Центральный совет, составляющий исполнитель¬ 
ную власть всеобщего и общинного товарищества разум¬ 
ной системы, также просит себе слова в обеих палатах, 
чтобы опровергнуть чудовищные клеветы, рассеянные 
по стране и письменно и словесно разными противника¬ 
ми нашими, которые считали выгодным для себя напа¬ 
дать на нашу реформу.
Основатель разумной системы осуществил уже, впро¬ 
чем, некоторую долю своих намерений и дал миру 
маленькое понятие о том, что может он совершить на 
пользу человеческих обществ.
1.	Своим примером, своими сочинениями, речами, 
ходатайством пред различными законодателями он до¬ 
бился улучшения участи детей, работающих на англий¬ 
ских фабриках по требованиям ненавистной системы 
производства, истощающей целые поколения и пред-, 
ставляющей самое варварское явление в этом мире, 
имеющем претензию считать себя цивилизованным (см. 
парламентские заседания 18L6—1818 годов).
2.	Он придумал и учредил, оообразно с началами 
разумной системы общества, детские школы, в которых 
новая высшая система внешней обстановки, действуя на 
образование юных характеров, производила .в них при¬ 
вычки и наклонности мирно-благожелательные и оду¬ 
шевляла их любовью ко всем. В этих школах сообща¬ 
лись детям только положительные и верные знания 
в дружеских разговорах учеников с наставниками, посвя¬ 
щенными в тайну познания человеческой природы (см. 
сочинение «Об образовании человеческого характера» и
114

адрес 1816 года относительно образования новых учре¬ 
ждений для воспитания человеческого характера).
3.	В 1816 году он дал г. Фальку, голландскому по¬ 
сланнику, проект уничтожения нищенства посредством 
заведения приютов для бедных и предоставления им 
общественных работ. Г-н Фальк одобрил этот проект 
и представил его своему правительству, которое в сле¬ 
дующем году действительно и учредило «Колонию бед¬ 
ных голландцев» и «Благотворительное общество». 
В этом почтенном обществе Фрэнсис, герцог Бедфорд 
и основатель разумной системы — единственные, кажет¬ 
ся, почетные члены из англичан. Автор предварительно 
представлял свой проект кабинету лорда Ливерпуля, 
и без сомнения он бы согласился на опыт, если бы в со¬ 
ветах правительства, при всем их чисто мирском харак¬ 
тере, не преобладало влияние клерикальное. А если бы 
план этот принят был в тех размерах, как автор .пред¬ 
ставлял правительству, то бедные и рабочие классы с тех 
пор уже значительно поднялись -бы и были бы употреб¬ 
лены с пользою. Более миллиона фунтов стерлингов на¬ 
прасных издержек было бы сбережено, взамен того полу¬ 
чилось бы более ста миллионов дохода, произведенного 
новою, правильно организованною промышленностью. 
Не нужно было бы требовать билля об изменении за¬ 
кона относительно таксы для бедных, не было бы в Ан¬ 
глии и Ирландии народонаселения, умирающего с го¬ 
лоду; не слышно было бы жалоб стольких несчастных, 
и чартизм не существовал бы (в подтверждение этого 
см. рапорт Овэна о законе насчет бедных, представлен¬ 
ный комиссии, бывшей под лредседательством г. Стер- 
джеса Берна).
4.	В том же 1816 году основатель разумной системы 
общества представил прусскому посланнику, барону Яко¬ 
би, план новой системы народного воспитания и подроб¬ 
ное изложение здравых начал общего управления. В воз¬ 
мездие за это открытие основатель системы получил через 
того же посланника собственноручное письмо короля 
прусского, в котором он благодарил автора и выказывал 
такое сочувствие к его системе, что изъявил намерение 
поручить своему министру внутренних дел — применить 
ее во всех прусски« областях, где только будет возмож¬ 
но. И в самом деле — в следующем году новая система
8*
115

народного воспитания была уже в силе в Пруссии (см. 
соч. «Об образовании человечеокого характера», изда¬ 
ние первое и последующие).
5.	Основатель разумной системы деятельно помогал 
Беллю .и Ланкастеру в утверждения их планов воспита¬ 
ния. Он дал первому в несколько ,раз более тысячи фун¬ 
тов стерлингов. «Национальному комитету» доктора 
Белля он дал 500 фунтов и предлагал подписать 1000, 
если эти народные школы будут открыты для всех де¬ 
тей, без различия сословий и религий. О предложении 
этом спорили в комитете два дня, и оно было отвергнуто 
весьма ничтожным большинством голосов (см. протоко¬ 
лы комитета).
6.	В 1816 и 1817 годах Овэн посетил замечательней¬ 
ших передовых людей Франции, Швейцарии и части 
Германии. Товарищами его в дороге были, между про¬ 
чим, Кювье и Пиктет. В это время он был представлен 
герцогом Кентским герцогу Орлеанскому, нынешнему 
(1840 год) французскому королю. Он посетил также за¬ 
мечательнейшие воспитательные заведения материка, 
особенно Фалленберга и Песталоцци, получая из уст 
государственных людей, законодателей, наставников та¬ 
кие сведения, какие только могли быть 'Сообщены луч¬ 
шими умами того времени.
7.	В 1822 и 1823 годах Овэн поднял в Ирландии 
вопрос о народном воспитании и об употреблении нищих 
на фабричные работы. Здесь он был принят католиче¬ 
скими и протестантскими епископами, главами аристо¬ 
кратии и самыми образованными людьми этой страны. 
Он собирал несколько многочисленных и оживленных 
митингов в Дублине и взялся представить обеим пала¬ 
там прошения, говорившие в пользу разумной системы. 
Значительные, хотя, впрочем, все-таки недостаточные, 
суммы были также подписаны здесь, в видах осущест¬ 
вления предположенных планов (см. отчет об этих ми¬ 
тингах, напечатанный немного спустя после отъезда 
Овэна из Дублина).
8.	В 1824 году Овэн отправился в Соединенные Шта¬ 
ты, посетил там всех, бывших тогда в живых, президен¬ 
тов, собрал о многих политических, административных 
и социальных вопросах мнения столь отличных и опыт¬ 
ных людей, как Джон Адамс, Джефферсон, Монро,
116

Джон-Квинси-Адамс. Он толковал с членами высшего 
судилища; два раза был выслушал в конгрессе и полу¬ 
чил со всех сторон благодарения за свои указания, за¬ 
служившие общее одобрение! Потом он развивал свои 
идеи в главнейших городах Союза и в двух своих'путе¬ 
шествиях входил в сношения со всеми замечательней¬ 
шими людьми штатов.
9.	В 1828 году Овзн явился в Мексике с намерением 
официально принять на себя управление Техасом, чтобы 
предотвратить бедствия, которых театром сделалась с тех 
пор эта провинция. Он представил на этот счет мекси¬ 
канскому правительству записку, составленную им в Ев¬ 
ропе и «предварительно сообщенную посланникам значи¬ 
тельнейших держав американских. Поддерживаемый 
ими и опираясь на рекомендацию Веллингтона пред 
английским посланником в Мексике, лордом Пакенга- 
мом, Овэн вошел в переговоры. Сам лорд Пакенгам 
взялся изложить его планы в официальной конференции; 
он представил в высшей степени похвальный отзыв — и 
о методе Овэна, и о его личности, и о качествах, делав¬ 
ших его вполне способным к выполнению предположен¬ 
ного дела. Президент отвечал, что .мексиканское прави¬ 
тельство серьезно рассмотрит это дело и что жаль толь¬ 
ко того, что управление Тэхасом не прямо зависит от 
Мексики. Потом он присовокупил: «Если г. Овэн желает 
взять на себя управление территорией гораздо более 
обширной, мы можем ему предложить область, лежа¬ 
щую между Тихим океаном и Мексиканским заливом 
и образующую, в большей своей части, границу между 
Мексиканским союзом и Соединенными Штатами». При 
этом великодушном предложении гг. Пакенгам и Овэн 
не могли удержать своего изумления. Впрочем, когда 
начались объяснения, Овэн предварительно потребовал, 
чтобы его провинции предоставлена была полная рели¬ 
гиозная свобода. Президент отвечал, что это условие 
может служить помехою, так как в Мексике господ¬ 
ствует католическое исповедание, .но что он представит 
компрессу предложение о введении в Мексике веротер¬ 
пимости, подобно Соединенным Штатам. «На этих осно¬ 
ваниях,— сказал тогда Овэн, — я соглашаюсь; как ско¬ 
ро закон будет принят, я примусь за мои правитель¬ 
ственные распоряжения». В остальное время овоего пре¬
117

бывания в Мексике Овэн был представлен высшим пра¬ 
вительственным лицам страны и в Bepa-Kjpyce имел не¬ 
сколько свиданий с генералом Санта-Анною, выказав¬ 
шим живейшее сочувствие к его проектам общественных 
улучшений. Овэн отправился из Вера-Круса «а военном 
десяти пушечном бриге, присланном из Ямайки, чтобы 
отвезти его в Новый Орлеан.
10.	В своих путешествиях Овэн мог убедиться, сколь¬ 
ко несогласий и гибельных антипатий существовало 
между Соединенными Штатами и Англией. Он понял, 
что дело может дойти до того, что штаты заключат союз 
с северными державами, враждебными Англии. Овэн 
хотел попытаться сделать эти отношения более добро¬ 
желательными и искренними. Он отправился в Вашинг¬ 
тон, представил г. Ван-Бюрену, тогдашнему министру, 
как противны были здравой политике отношения двух 
держав, и в конференциях, продолжавшихся десять дней, 
вопрос был совершенно разъяснен между двумя посред¬ 
никами. Представили дело тогдашнему президенту 
Джэксону, который одобрил содержание и исход пере¬ 
говоров и изъявил свое согласие на открытие друже¬ 
ственных сношений между двумя державами. Он поже¬ 
лал видеть Овэна, пригласил его на обед, и тут согласи¬ 
лись, что Американский союз примет с этих пор новую 
политику, доброжелательную Великобритании, если 
только эта последняя примет то же направление и про¬ 
никнется тем же примирительным духом. С этой уверен¬ 
ностью Овэн отправился в Европу. Едва прибывши 
в Лондон, он представился лорду Абердину, дал ему 
отчет во всем, что произошло, и получил от него увере¬ 
ние, что отныне установятся наилучшие отношения меж¬ 
ду Англией и Северо-Американскими Штатами. Конфи¬ 
денциальные письма и депеши указали английским по¬ 
сланникам в Америке — сообразоваться во всем по этому 
делу с советами Овэна. Дело пошло хорошо и было 
окончено к обоюдному удовольствию. Овэн формально 
•настаивал на необходимости порешить со всеми малень¬ 
кими разногласиями в частностях, — и очень жаль, что 
тогда не воспользовались этим случаем для того, чтобы 
положительно определить границы со стороны Канады. 
По поводу этих переговоров один из принцев Мюратов 
сказал в одной книге, изданной в Соединенных Штатах,
118

что Овэн обманул американское правительство. и.взн, ко¬ 
нечно, давно бы ответил на это обвинение, если бы его 
знал. Молодой Мюрат был вовлечен в ошибку. Овэн ни¬ 
кого не обманывал. Ему приятно объявить теперь, что ни 
одно правительство в мире не могло бы вести себя с 
большим достоинством и благородством, чем Соединен¬ 
ные Штаты в этом случае, и что, с другой стороны, он 
должен воздать величайшую похвалу и действиям анг¬ 
лийского министерства, преимущественно же лордов Ли¬ 
верпуля и Веллингтона. Он считает, однако, нужным за¬ 
метить здесь, что недавно этот достоуважаемый генерал 
отказался представить одну его просьбу палате лордов 
и даже не хотел выслушать его объяснений, — что, впро¬ 
чем, нужно приписать только влиянию некоторых лиц, 
не хотящих понять и оценить планы разумного 
общества (достоверность изложенных здесь фактов 
могут засвидетельствовать генерал Джэксон, прези¬ 
дент Ван-Бюрен, граф Абердин, генерал Санта-Анна 
и мн. др.).
11.	Видя, что мексиканское правительство не может 
хорошенько уладить религиозный вопрос «в границах, 
предложенных Овэном, и понимая, что положение Мек¬ 
сики не представляло достаточных (гарантий для спокой¬ 
ного и последовательного осуществления его идей, Овэн 
отказался от общинных опытов в чужих странах и обра¬ 
тился к своей родине, которая нуждалась в его преобра¬ 
зованиях не менее или еще больше, чем всякая другая 
страна. Поэтому он употребил последние десять лет на 
распространение в английском народонаселении здра¬ 
вых понятий и на приготовление его к той мирной ре¬ 
форме, которую теперь он в состоянии возвестить миру. 
Таким образом, значительная часть рабочего класса 
в Англии имеет гораздо более, нежели в других странах, 
здравые понятия о »всех вопросах, касающихся их обес¬ 
печения и благосостояния. Через несколько лет результа¬ 
ты эти будут еще очевиднее, потому что тогда еще лучше 
узнают на самом деле истину, чистоту и всю важность 
нового учения. Роберт О-вэн посетил также в недавнее 
время некоторые из старых государств Европы, чтобы 
приготовить их к изменениям, которые становятся неиз¬ 
бежными при развитии истинных понятий в рабочих 
классах. Уже 22 года тому назад Овэн предвидел этот
119

результат; теперь он приблизился, — и никто уже не мо¬ 
жет сомневаться в его значении.
В тот самый период времени Роберт Овэн написал и 
издал первую из -семи частей «Книги нового (нравствен¬ 
ного мира», долженствующей заключать в себе изложе¬ 
ние науки о -природе человека. Такой -книги доселе недо¬ 
ставало человечеству, и автор будет ее защищать против 
всех, которые сочтут своим долгом или найдут выгодным 
нападать на нее.
Издание этой книги сопровождалось появлением мно¬ 
жества других произведений Овэна, рассуждавших 
о различных предметах, — о религии, о браке, о личной 
собственности, о народном воспитании, о занятиях ра¬ 
ботников; за этими произведениями, если «их хорошо 
поймут, признано будет великое значение не только для 
Англии, но « для всего остального мира.
Но сверх всего этого Роберт Овэн оказал неоценимую 
услугу открытием и обнародованием новой, разумной си¬ 
стемы общества и религии, — дело, которого развитие 
теперь уже невозможно остановить. Это — система более 
благодетельная, чем все ложные и отвлеченные системы, 
бывшие до сих пор, — система истинная, доброжелатель¬ 
ная для всех, выгодная всем »и каждому, долженствую¬ 
щая обеспечить благоденствие и мир вселенной. Мир 
был еще в неведении насчет этой системы, но достоува¬ 
жаемый епископ Экзетерский позаботился дать ей самую 
громкую гласность, изложивши ее в палате лордов *.
Вот вкратце изложение части того, что сделано Овэ- 
ном для состарившегося, одряхлевшего безнравствен¬ 
ного мира. Но это ничего не значит в сравнении с тем, 
что замышлено 'им для того, чтобы исторгнуть человека 
из нищеты, раздоров, унижений, пороков и бедствий.
Теперь одно слово насчет моего представления ее 
величеству королеве. Я спрашиваю, кому из нас троих 
всего более чести принесло это свидание? Тому ли ста¬ 
рику, семидесяти лет, который более полувека искал 
приобретения редкой между людьми мудрости, с одной 
целью приложить ее к облегчению бедствий несчастных 
и который, в видах осуществления своих планов, hoöibo-
*	Это намек на те нападения, какие делал на систему Овэна 
в палате лордов епископ Экзетерский.
120

лил даже нарядить себя как обезьяну и склонить коле¬ 
но пред молодой девицей, прекрасной, конечно, но вовсе 
не опытной? Или министру, который заставил этого ста¬ 
рика подвергнуться этим формам этикета, и потом в 
речи, полной нелепостей, почти отрекся от «всего этого 
дела, которого был двигателем и которое некогда будет, 
может 'быть, считаться лучшим и важнейшим делом его 
управления? Или, наконец, — этой молодой девушке, 
пред которой преклонял колени семидесятилетний ста¬ 
рец?.. Что касается до меня, то я не считаю за честь 
быть представленным никакому человеческому суще¬ 
ству, каково бы оно ни было.
Двадцать два года тому, в адресе моем, представлен¬ 
ном через лорда Кастельрэ европейским .монархам, 
собравшимся на Ахенском конгрессе, я объявил, что в 
моих проектах и действиях я совершенно чужд всякого 
желания каких-нибудь почестей и привилегий, на кото¬ 
рые всегда смотрел, как на детские побрякушки или ме¬ 
лочи, достойные людей суетных и малодушных.
Однако же глава нынешней оппозиции в палате депу¬ 
татов стел важным преступлением мое представление ее 
величеству и воспользовался им как оружием против ми¬ 
нистра, который это дело устроил.
Неужели нынешний сэр Роберт Пиль мог поднять это 
волнение серьезно и не краснея?
Разве позабыл он, что старый Роберт Пиль, отец его, 
в продолжение многих лет был в наилучших отношениях 
со мной и считал полезным добиваться пред палатою 
депутатов осуществления моих идей и принятия, — хотя 
со множеством искажений, — моего билля о работе де¬ 
тей на фабриках?
Старый Роберт Пиль был человек практичеокий, ста¬ 
равшийся найти себе опору не в пустых словах, а в 
предметах существенно полезных и плодотворных. Он 
был опытный человек, серьезно и добросовестно взвеши¬ 
вавший и обсуждавший мысли, которые представлялись 
его рассмотрению. Я спрашиваю теперь у почтенного 
предводителя отчаянной оппозиции, восставшей теперь 
в -палате депутатов, помнит ли он мой визит достоува¬ 
жаемому отцу его, сделанный перед одним из моих пу¬ 
тешествий в Соединенные Штаты, в то время, когда он,— 
нынешний сэр Роберт Пиль, член кабинета лорда Ливер¬
121

пуля, — находился в фамильном своем местопребыва¬ 
нии, в Дрейтон-Голле? Если он не забыл этого, то дол¬ 
жен «вспомнить и то, что я тогда привозил с собою около 
двухсот планов и рисунков, относящихся к новой систе¬ 
ме организации общества. Я их назначал для президента 
Соединенных Штатов, в комнатах которото они и были 
потом выставлены и, может быть, и теперь еще там на¬ 
ходятся. Сэр Роберт Пиль-отец посвятил много часов на 
рассмотрение этой единственной в мире коллекции, в ко¬ 
торой я раскрывал средства совершенно переделать 
внешние обстоятельства, определяющие характер чело¬ 
века, и доставить будущим поколениям гораздо более 
благородное употребление их -сил и гораздо обильней¬ 
ший источник наслаждений. Долго разбирал и изучал он 
предмет в самой его сущности, средства осуществления, 
научные данные, которыми определялась общая -гармо¬ 
ния и великое значение всей совокупности моей системы, 
и после этого строгого рассмотрения он несколько минут 
оставался >в 'безмолвном изумлении, а затем сказал вот 
какие слова, замечательные по их глубине и справедли¬ 
вости. «Г-н Овэн, — сказал он мне,—во всем королев¬ 
стве не найдется четырех человек, которых образование 
было бы достаточно обширно и разнообразно, чтобы оце¬ 
нить значение столь великих соображений; но если бы 
много было людей, которые могли бы понять вас так, 
как я, — то они тотчас признали бы, что изменение, 
предположенное вами, может произвести гораздо более, 
нежели сколько вы сами можете обещать». Затем он 
прибавил: «Мой сын Роберт теперь здесь. По всей веро¬ 
ятности, он не поймет ваших соображений, потому что 
не имел еще случая заниматься изучением подобных 
предметов. Но останьтесь у нас до завтра. Вы увидите 
его за обедом, и мы попробуем несколько затронуть его 
ум, раскрывши перед ним ваши проекты». Я остался, 
исполняя просьбу достойного баронета; но мне и тогда 
нетрудно было заметить, что сэр Роберт Пиль нынешний 
вовсе не имел ни нужных сведений, ни опытности для 
того, чтобы обнять предмет, бывший не по силам его 
разумения. Я свидетельствую мое глубокое уважение ко 
всей этой фамилии; но мне грустно видеть, до какой сте¬ 
пени политические предубеждения искажают самые бле¬ 
стящие достоинства.
122

Что касается достопочтенного прелата Экзетерского 
и его речи, 'Произнесенной на прошлой неделе в палате 
лордов, то я считаю себя вправе заключить, что ему еще 
нужнее выразуметь хорошенько те заблуждения, без¬ 
нравственности и хулы, против которых он гремел так 
продолжительно. Я убежден, что самый последний из 
многих тысяч мальчиков, учащихся в моих школах, 
объяснит все это гораздо удовлетворительнее и разум¬ 
нее, нежели этот благородный лорд в полном собрании 
парламента.
Но, серьезно размысливши обо всем этом, я пришел 
к тому, что сказал себе: почтенный виконт, государствен¬ 
ный министр, почтенный предводитель оппозиции в ниж¬ 
ней палате и достопочтенный прелат Экзетерский имеют 
каждый свой характер, сложившийся особенным обра¬ 
зом ,и насильственно увлекающий их, отчего их заблуж¬ 
дения становятся невольными, неизбежными и, следова¬ 
тельно, достойными сострадания, а не брани. Разумная 
любовь и религия, которые некоторым образом дремали 
во мне при чтении речей этих благородных господ, теперь 
вновь заговорили во мне со всей своей силой и чистотой. 
Поэтому я забываю и прощаю все, что они могли ска¬ 
зать. Мне кажется, что их старая общественная система 
не должна им внушить столь же прямодушной и искрен¬ 
ней любви в отношении ко мне, и это обстоятельство еще 
более увеличивает мое сострадание к ним.
Облегчивши мое сердце от этих мелочей, я перехожу 
к размышлениям более серьезным и важным.
Некоторые лица в английском парламенте предлага¬ 
ли преследовать и наказывать нескольких последовате¬ 
лей разумной системы общества. Правду сказать,— 
о этом было бы очень мало разумного.
Я — изобретатель, основатель и открытый проповед¬ 
ник этой системы и всех заблуждений, безнравственно¬ 
стей и хулений, которые она содержит (если только мож¬ 
но найти в ней хоть тень чего-нибудь подобного). Я один 
ее виновник, и, следовательно, меня одного нужно (если 
уж нужно) преследовать и казнить за все гадости, какие 
а ней могут скрываться. Я готов доказать первому ми¬
123

нистру королевы, что разумная система и разумная рели¬ 
гия в том виде, как я их преподавал, вовсе не суть неле¬ 
пости; главе оппозиции я готов доказать, что система эта 
возвещает истины чрезвычайно важные и полезные; на¬ 
конец, достопочтенному епископу Экзетерскому я дока¬ 
жу, что разумная система, возвещенная мною миру, 
содержит несравненно менее 'безнравственности и без¬ 
рассудства, чем сколько было их во всех бесчисленных 
учениях, столь долго «связывавших и унижавших челове¬ 
чество.
Если бы те, которые стоят во главе управления на¬ 
шей страной, имели несколько мудрости, то, видя, что 
умы заняты этим предметом во всех странах мира, они 
выбрали бы людей образованные, опытных и практиче¬ 
ских, умеющих понимать самое дело, а не одни слова, 
и поручили бы им тщательно и всесторонне рассмотреть 
всю мою систему для того, чтобы сначала они, а потом 
и весь мир могли .получить точное и верное понятие об 
этом открытии, которое должно произвести счастье на 
земле не только для настоящих, но и для будущих поко¬ 
лений.
При таком разумном образе действия открыто и все¬ 
народно будет поведано миру все, что есть ложного в 
моей системе, — если найдется в ней что-нибудь лож¬ 
ное,— равно как указано будет для пользы общества 
и на то, что в ней есть истинного и доброго, — если в ней 
окажется что-нибудь истинное и доброе.
Требуя этой меры, я имею в виду не личную свою 
выгоду. С самого начала моего поприща, когда я не 
имел никакой опоры, — я не боялся, единственно в инте¬ 
ресах самой истины, входить в противоречие с самыми 
закоренелыми предрассудками предшествующих веков. 
Уже с тех пор я приготовился и к денежным штрафам, 
и к тюремным заключениям, и \к самой смерти — даже 
на эшафоте. И что могут значить все подобные неприят¬ 
ности для человека, который весь проникнут одним же¬ 
ланием— быть полезным человечеству? Но вместо штра¬ 
фов, заточения и бесславного конца я, напротив, встре¬ 
тил сочувствие и любовь человечества; я прожил жизнь 
свою мирно и без шума, счастливый самим собою и своим 
семейством. Фамилия Овэна как в Нью-Лэнэрке, в Шот¬ 
ландии, так и в Нью-Гармони, в Америке, была одною
124

из самых счастливых по сю и но ту сторону Атлантиче¬ 
ского океана. Правда, что я весь излишек моего состоя¬ 
ния, до последнего шиллинга, посвящал на пропаганду 
■моего .великого и прекрасного дела, так как деньги не 
бесполезны были в содействии его успехам; но достопоч¬ 
тенный прелат совершенно ошибается, когда утверждает, 
что я потерял мое состояние в роскоши и мотовстве. Ни 
одного фунта стерлингов не употребил я на какое-нибудь 
пустое дело; я в состоянии доказать это «благородному 
прелату и вызываю его представить хотя малейшее до¬ 
казательство противного.
После этого торжественного объяснения мне нечего 
более беспокоиться о том, что могут теперь сказать обо 
мне в парламенте или вне парламента. Моя жизнь слу¬ 
жит настоящим ответом на все клеветы, какие еще могут 
на меня придумать. Минутная популярность мало имеет 
для меня значения; забота же о своей репутации после 
смерти кажется мне нелепостью, разве только иметь в 
виду то удовольствие, которое могут от этого получить 
потомки знаменитого человека. Я счастлив в моей жиз¬ 
ни; я буду счастлив и в смерти и еще более — независим 
от этого мира, дряхлого, безнравственного и неразум¬ 
ного.
Лондой. 2 февраля, 1840 года.
Роберг Овэн.
Еще восемнадцать лет прожил Овэн после этого 
откровенного объяснения с противниками своих идей. Ни 
разу во все это время не изменил он себе, несмотря (на 
старость, несмотря на громадность встречавшихся ему 
затруднений. В 1845 году он еще раз совершил .путеше¬ 
ствие в Америку, чтобы содействовать лично распростра¬ 
нению там своего учения. С 1846 года он постоянно про¬ 
должал свою пропаганду в Англии. До конца жизни со¬ 
хранил он полное употребление всех умственных способ¬ 
ностей и пользовался редким здоровьем. Незадолго до 
своей смерти он еще являлся на одном конгрессе в Ли¬ 
верпуле, в сообществе лорда Брума и лорда Джона Рос¬ 
селя. Впрочем, говорить пред собранием ему было уже 
трудно. После этого он слег было в постель, но вскоре
125

оправился и решился ехать в Ньютон, место своего рож¬ 
дения, чтобы там кончить свой век. Там он и умер на 
руках старшего своего сына — посланника Северо- 
Американских Штатов в Неаполе. Смерть 0,вэ.на оправ¬ 
дала его торжественную уверенность, высказанную за 
восемнадцать лет пред тем: он умер спокойно, 'без аго¬ 
нии, почти без всякой боли. За полчаса до смерти он го¬ 
ворил, что чувствует себя чрезвычайно хорошо и прият¬ 
но. Последние слова его были: «Relief is come» — «При¬ 
шла развязка».
Из представленного нами очерка читатели, не зна¬ 
комые с произведениями Овэна, могут составить себе 
некоторое понятие об общих положениях, на которых 
опиралась изобретенная им разумная система обществен¬ 
ного устройства. Мы не нашли удобным сделать здесь 
•полное и подробное обозрение его системы: это необхо¬ 
димо отвлекло бы нас от изложения личной деятельности 
Овэна и заставило бы пуститься в общие теоретические 
соображения. Соображения же эти потребовали бы 
слишком долгих и подробных распространений, а отчас¬ 
ти и умолчаний, так как принципы Овэна стоят действи¬ 
тельно в резком противоречии со всем, что обыкновенно 
принимается за истину в нашем обществе. Поэтому, 
оставляя до более удобного времени подробное изложе¬ 
ние и разбор теорий Овэна, мы на этот раз ограничи¬ 
ваемся очерком его личной деятельности и указанием на 
главнейшие идеи, служащие основанием всей его систе¬ 
мы. Какое значение, какие обширные размеры имеет эта 
система, на каких смелых и совершенно самостоятель¬ 
ных началах она основана, это довольно ясно видно из 
«Манифеста», переведенного нами в этой статье. Для 
желающих же изучить подробности системы Овэна нуж¬ 
но обратиться к его сочинениям, и преимущественно 
двум, названным выше: «Об образовании человеческого 
характера» и «Книга нового нравственного мира» 
(«Book of the new moral world»).
Писатели, разбиравшие идеи и деятельность Овэна, 
обыкновенно называют его утопистом, мечтателем, ро¬ 
мантиком, непрактичным и даже прямо безрассудным 
человеком. Мы не знаем, какое мнение читатели соста¬ 
вили об Овэне по нашей статье; но нам кажется, что 
с писателями, трактующими Овэна таким образом,
126

нельзя не согласиться во многом. Мы видели, что Овэн 
мог обогатиться филантропией—и растратил свое состоя¬ 
ние на бедных; мог сделаться другом и любимцем .всех 
партий — и ожесточил их всех против себя; мог дойти до 
степеней известных — и вместо того потерял всякое ува¬ 
жение к себе в высшем обществе; мог получить в свою 
власть целый край, отказавшись от одной из основных 
идей своих, — и не получил ничего, потому что прежде 
всего требовал от мексиканского правительства гаран¬ 
тий для свободы этой самой идеи. Поразмыслив акку¬ 
ратно, невольно приходишь к вопросу: кто же мог -посту¬ 
пать таким образом, кроме человека самого непрактич¬ 
ного, преданного самым утопическим мечтаниям? Одних 
этих фактов уже вполне достаточно, чтобы дать право 
противникам Овэна называть его близоруким мечтате¬ 
лем. А к этому прибавьте еще его претензии — преобразо¬ 
вать целый мир по своим идеям, доказать, что все ошиба¬ 
лись, а он один нашел правду! Это уж такая дерзкая хи¬ 
мера, ‘Которой благоразумные противники Овэна даже в 
толк взять никак не могут. И благо им, что не могут!

<3
РУССКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ, 
СОЧИНЕННАЯ г. ЖЕРЕБЦОВЫМ
(Essai sur l’histoire de la civilisation en Russie par 
Nicolas de Gerebtzoff. Paris, 1858. Два тома)1
Луна обыкновенно делается в Гамбурге, 
и прескверно делается.
Гоголь («Записки сумасшедшего* ).
...Следуя своему учению о трех элементах цивилиза¬ 
ции, г. Жеребцов, в заключении своего «Опыта», дает 
нам определение того, в каком положении эти три эле¬ 
мента находятся в .русском народе. Любовь к общему 
благу, признаваемая у него главным из элементов, при¬ 
водит его ,в восхищение высокой степенью своего разви¬ 
тия. Великие добродетели находит г. Жеребцов в рус¬ 
ском народе: верность православию, набожность, покор¬ 
ность и сострадательность. Добродетели эти помрачают¬ 
ся только ничтожнейшими, по его мнению, пороками: 
лукавством, недостатком твердости, леностью и на¬ 
клонностью к чужому. Но и эти ничтожные пороки из¬ 
виняются тем, что они явились вследствие монгольского 
владычества. Одно только беспокоит несколько г. Же¬ 
ребцова: то, что чем выше подниматься от народа, тем 
нравственность более слабеет. Обстоятельство действи¬ 
тельноужасное; мы вполне это понимаем и придаем это¬ 
му такое значение, что решаемся привести здесь в пере¬ 
воде слова самого г. Жеребцова, опасаясь изменить что- 
нибудь в начертанной им картине (т. II, стр. 584, сл.).
«Нравственность разных сословий в России находит¬ 
ся в обратном отношении к общественной иерархии. 
Высший класс общества, не сохранивши с народом ника¬ 
кой связи в идеях, обычаях, верованиях и нравствен¬ 
ности, стоит совершенно отдельно, как будто особое 
племя. Он создал для себя собственную историю и свой 
особенный ход нравственного развития, совершившегося 
в нем после реформы. Люди этого класса начали с отрс-
128

чения от всех глубоких верований православного хри¬ 
стианства, которыми отличались их предки. 0.ни пыта¬ 
лись заменить их философскими убеждениями, взятыми 
из французских писателей XVIII века. Но в этом ум¬ 
ственном фейерверке они не нашли твердого основания 
нравственности и погнались за нравственными наслажде¬ 
ниями низшего сорта, удовлетворяя себя властолюбием, 
чванством, лестью окружающих, роскошью жизни, и, та¬ 
ким образом, стараясь наполнить искусственно ту пусто¬ 
ту, которую произвело в душе их отсутствие религиозных 
чувств — спокойствия и надежды.
В этих-то нравственных переворотах прошел весь 
XVIII век и начало XIX. Идя от высших, эти гибельные 
стремления проникали мало-помалу во все слои дворян¬ 
ства (toutes les couches de la noblesse). Чинолюбие овла¬ 
дело всеми, потому что с чином все можно было удов¬ 
летворить: честолюбие удовлетворялось получением мно¬ 
гих чинов; чванство также находило удовлетворение, по¬ 
тому что низший чином обыкновенно прислуживался 
к тому, кто имел чин побольше; наконец, по чинам зани¬ 
мали места более или менее выгодные, дававшие воз¬ 
можность роскоши, этого единственного выражения пре¬ 
восходства в обществе глубоко материалистическом. Не 
■прошедши через школу рыцарства, высший класс обще¬ 
ства в России имел только искусственное и поверхност¬ 
ное понятие о чести. Это чувство никогда не проникало 
в глубину убеждений всего этого класса и очень слабо 
заменяло идею долга, основанную на вере религиозно¬ 
нравственной. Начала философии полковника Вейсса не 
были столь ^ильною уздою для страстей, какой была 
для них боязнь греха. Мысль — оставить честный след 
своего существования, провозглашенная моралистами 
XVIII века, не была столько привлекательна, как на¬ 
дежда вечной награды за добродетель, — надежда, со¬ 
ставляющая основание христианской веры.
Страсти разнообразились по мере утонченности в 
материальных наслаждениях; узда, их сдерживавшая, 
ослаблялась с изменением горячей и энергической веры 
в мир будущий, — на слабую и ничтожную мысль 
о честном существовании временном. При этом нрав¬ 
ственность того класса общества, который подвергся дей¬ 
ствию этого изменения, необходимо должна была пасть.
9 Н. А. Добролюбов
129

Распутство и продажность в общественных должностях 
были последствиями этого нравственного переворота.
Все начали чувствовать тяжесть этих недостатков, 
и появилась сатира. Сначала она поражала членов низ¬ 
шего дворянства, потом брала себе предметы из сред¬ 
него слоя этого сословия; и ныне мы видим, что она дер¬ 
зает (risque), время от времени, задевать даже высшее 
дворянство (sommités nobiliaires) своим благодетельным 
острием. Результаты были благотворны: «все приметили 
существование нравственного безобразия в обществе.
N. В. Вынужденные нашим предметом рассмотреть 
нравственное состояние дворянства, мы должны были 
быть строгими в нашей оценке, потому что, имея честь 
сами принадлежать к этому дворянству, мы не хотели 
заслужить упрека в пристрастии к нашему собственному 
сословию. Тем не менее справедливость заставляет нас 
сказать, что русское дворянство может представить ве¬ 
ликое множество личностей, достойных всякого уважения 
и всякого почтения, и что только по причине слишком 
огромного количества фамилий, составляющих это сосло¬ 
вие, и по различию степеней образования между ними 
общее заключение постоянно выходит в их невыгоду».
По этой странице, и в особенности по примечанию, 
читатели наши могут судить, до какой степени открове¬ 
нен и -беспристрастен г. Жеребцов. Мы ничего не в со¬ 
стоянии прибавить к этой выписке, да полагаем, что это 
и не нужно: тут весь г. Жеребцов—с своими началами, 
тенденциями, логикой, сведениями, способом выражения 
и пр. Можно только заметить еще, что не всегда г. Же¬ 
ребцов выражается так смело и резко, как в приведенной 
выписке: здесь он особенно хотел показать себя, потому 
что «не хотел заслужить упрека в пристрастии».
Оставляя, впрочем, в стороне самого автора, будем 
следить далее за ©го идеями. Любовь к общему благу он 
признает весьма сильною в народе и только высший 
класс общества считает удалившимся от этой любви, по 
причине заражения его философскими началами полков¬ 
ника Вейсса. Что касается до исчисленных г. Жеребцо¬ 
вым пороков народа, то он считает их неважными, .а не¬ 
которые признает даже «большими достоинствами. На¬ 
пример, с особенным сочувствием говорит он о том, что 
в народе нашем не считается бесчестным телесное наказа¬
130

ние >и что ругательство или тюремное заключение -счи¬ 
тается гораздо хуже. «Основание такого -понятия, — го¬ 
ворит г. Жеребцов, — религиозное: верующий простолю¬ 
дин никак не может допустить, чтобы могло быть бес¬ 
славным .пятном телесное наказание [которому подвер¬ 
гался сам спаситель рода человеческого]; он верует, что 
словесная обида порожает бессмертную часть человека, 
тогда как удар производит страдание только в низшей 
части нашего существа». После этого убедительного 
объяснения г. Жеребцов обращается даже с упреком 
к тем, которые осмелились говорить о равнодушии рус¬ 
ских к телесному наказанию без надлежащего уважения 
к этому прекрасному качеству. Затем г. Жеребцов спра¬ 
ведливо заключает, что Россия хочет хорошо, veut bien. 
И прекрасно!..
Зато относительно распространения знаний в России 
г. Жеребцов сознается, что эта часть у нас еще слаба. 
Разумеется, виновниками этого признаются Батый и Петр 
Великий: так уже выходит по народному воззрению!.. 
Но мы не будем на этом останавливаться, оставляя всю 
историческую часть до следующей статьи. Здесь пред¬ 
ставим только догматические положения г. Жеребцова, 
относящиеся к настоящему и отчасти к будущему Рос¬ 
сии. Относительно знаний, по мнению автора «Опыта», 
Россия в настоящее время достигла уже той зрелости 
труда, при которой дальнейшие успехи нужно уже будет 
считать не годами, а месяцами. Г. Жеребцов не сомне¬ 
вается, что в самое короткое время Россия выработает 
даже избыток знания, который может потом уделить на 
возделывание общечеловеческой науки (стр. 614). В осо¬ 
бенности поддерживает такую надежду характеристика 
•славянского ума, сочиненная г. Жеребцовым. «Славянин 
вообще, — говорит он (стр. 547), — обладает особенной 
способностью приобретать познания обширные и разно¬ 
образные. Глубокое знание какой-нибудь одной части не 
поглощает его совершенно; он всегда находит в себе 
довольно способности для изучения и других частей, бо¬ 
лее или менее различных между собою, а иногда даже 
и совершенно разнородных. Славянин по натуре своей — 
энциклопедист; это — олицетворенный эклектизм». И 
вслед за этим, через две страницы, г. Жеребцов воскли¬ 
цает: «вот что, по нашему мнению, должно понимать под
9*
131

именем народности в науке, провозглашенной старою 
русскою партией и навлекшей на нее столько насмешек 
со стороны приверженцев космополитизма» (стр. 550). 
Мы ничего не скажем относительно достоинства логики, 
какую обнаруживает в этом случае г. Жеребцов, а заме¬ 
тим только, что он обнаруживает ,в этом случае .некото¬ 
рый manque de savoir. Совершенно вопреки его предпо¬ 
ложениям, мнение о том, что народность русская состоит 
в эклектизме, в подражательности, было провозглашено 
именно одним из приверженцев космополитизма. Как 
слишком уж оригинальное, оно не нашло защитников 
в своей партии, а от старой русской партии заслужило 
насмешки, да ведь какие!.. Если бы г. Жеребцов знал 
их, он ни за что бы не высказал своего мнения о том, что 
под именем народности в науке нужно разуметь славян¬ 
ский эклектизм.
Впрочем, славянофилы пощадили бы, по всей вероят¬ 
ности, г. Жеребцова за то, что он написал о будущей на¬ 
родной науке, между прочим, следующее: «Славянин 
упростит приложение знания к пользам человечества 
и обобщит это приложение. В науках исторических, по¬ 
литических и философских роль славянорусса состоит 
в облагонравлении (moralisation) этих наук. Он сумеет 
придать им этот характер нравственной пользы, этот 
религиозный дух, который возвысит и очистит чело¬ 
века, вместо того, чтобы развратить его и погрузить 
в мир материальный, без будущности и без совершен¬ 
ствования».
Соглашаясь, что в России еще мало распространены 
знания, г. Жеребцов не придает, впрочем, большого зна¬ 
чения этому обстоятельству: он находит, что русские и 
без науки умны. Способности их так велики, что, не зная 
ничего, они могут рассуждать отлично. В подтверждение 
такого сверхъестественного феномена стоит только, по 
мнению г. Жеребцова, привести Юстиниана и Кокорева 
(стр. 552). Юстиниан, как известно, был славянин и на¬ 
зывался прежде У,правдою. Известно и то, что он был 
великий император и что не получил никакого школьного 
образования. Прокопий свидетельствует даже, что он 
едва умел подписывать свое имя. «А между тем, — вос¬ 
клицает г. Жеребцов, — идеи его управляют миром вот 
уже 1300 лет!» И затем он продолжает: «Эта способ¬
132

ность славян не выродилась и .в наше время. Знамени¬ 
тый Кокорев (le fameux Kokoreff), с такой выгодной сто¬ 
роны показавший себя Европе своими письмами о рус¬ 
ской торговле, которые отличаются оригинальными 
•взглядами .и некоторыми глубокими соображениями, есть 
дитя народа, и его школьное образование ограничивает¬ 
ся курсом элементарной школы»2. Таким образом, 
Юстиниан и Кокорев могут совершенно утешить .всякого, 
кто вздумал бы огорчиться недостаточным .распростра¬ 
нением знаний в России. На основании этих великих при¬ 
меров и некоторых соображений, столько же поразитель¬ 
ных и оригинальных, г. Жеребцов произносит следую¬ 
щий приговор о мыслительных способностях русского 
народа. «Итак, русский народ щедро одарен умствен¬ 
ными способностями, чтобы быть 'В состоянии хорошо 
мыслить. Исторически он воспитан так, что мог развить¬ 
ся и усовершенствоваться в этом втором элементе циви¬ 
лизации и соперничать с другими народами, которые 
считают себя совершенно цивилизованными. Мы не го¬ 
ворим: превзойти, потому что русские скорее скромны, 
чем самонадеянны».
Таковы общие идеи автора, таковы его взгляды и же¬ 
лания. Мы не знаем, нужно ли доказывать их несостоя¬ 
тельность пред судом здравого смысла и их полное не¬ 
соответствие с действительностью. Шаткость понятий 
автора и беспрерывные противоречия его суждений, 
заметные даже для самого невнимательного читателя, 
могли бы нас избавить от этого. Но мы вспоминаем 
опять, что г. Жеребцов представляет, — плохо, правда, 
но все-таки представляет, — мнения целой партии. По¬ 
этому сделаем несколько замечаний относительно взгля¬ 
да на русскую цивилизацию, который так неудачной не¬ 
ловко высказан г. Жеребцовым, но который в существен¬ 
ных чертах своих принимается тою партиею, к которой 
автор «Опыта» сам себя причисляет. Мы не примем на 
себя труда ронять автора, который так нетверд на ногах, 
что и сам по себе беспрерывно спотыкается и падает на 
пути своих умозрений. Мы оставим в покое — и полков¬ 
ника Вейсеа, как развратителя нашего дворянства, и на¬ 
родный характер, состоящий в эклектизме, и сравнение 
Юстиниана с Кокоревым, и сочувствие к телесному на¬ 
казанию, столь наивно выраженное; мы не коснемся соб¬
133

ственной логики г. Жеребцова, пройдем молчанием те 
качества, .какие выразил он в характеристике недостат¬ 
ков высшего сословия в России, и в примечании к этой 
характеристике. Оставим все это: наверное, немного 
найдется читателей, которые бы сами не поняли, откуда 
проистекают и к чему ведут соображения г. Жеребцова, 
и, наверное, никто не сочтет их справедливыми. Поэтому 
мы обратим внимание на общие черты взгляда г. Же¬ 
ребцова, не касаясь личных его ошибок.
Во взгляде этом прежде всего поражает нас искус¬ 
ственная точка зрения. Берутся свои отвлеченные прин¬ 
ципы, и под них подводится живое народное развитие. 
Совершенно произвольно ставятся общие начала, де¬ 
лается искусственная классификация, насильственно 
разделяется то, чего нельзя разделять, соединяется то, 
что не имеет между собою ни малейшей связи. Вовсе не 
думают взглянуть прямо и просто на современное поло¬ 
жение народа и на его историческое развитие, с тем, 
чтобы представить картину того, что им сделано для 
усвоения общечеловеческих идей и знаний, для приме¬ 
нения их к своему быту, или что им самим создано по 
лезного для человечества. Нет, прежде всего ставят над 
народом собственные условные идейки, и затем смотрят 
только на то, в какой степени удовлетворяет он этим 
идейкам. И какой мертвечиной схоластики веет от самых 
идеек этих! Как будто можно, не шутя, отделять 
в народном развитии знание от мышления, и мышление 
от стремления к общему благу! Как будто есть возмож¬ 
ность серьезно искать общего блага, когда не умеешь 
порядочно рассуждать, и будто можно хорошо рассуж¬ 
дать, не имея нужных сведений, не зная того, о чем хо¬ 
чешь рассуждать!.. Ведь это можно в насмешку повто¬ 
рять слова щедринской талантливой натуры, что «рус¬ 
ский человек без науки все науки прошел»3, в насмешку 
можно сказать, что г. Кокорев, не имея никаких позна¬ 
ний, внезапно написал гениальное сочинение о предмете, 
который от других обыкновенно требует продолжитель¬ 
ных занятий и серьезного изучения. Не в шутку этого 
говорить нельзя и об отдельном человеке, не только что 
о целой нации. В развитии народов и всего человече¬ 
ства— сами принципы, признаваемые главнейшими дви¬ 
гателями истории, зависят, несомненно, от того, в каком
134

положении находятся, в ту или другую эпоху, человече¬ 
ские познания о мире. Суждение о предмете, мнение — 
необходимо связывается с каждым знанием. Невозмож¬ 
но представить себе предмета, который бы я знал и о 
котором 'бы у меня не было никакого суждения в голове. 
Суждение мое может быть неверно ил,и .нетвердо, робко; 
но и это опять будет зависеть от .недостаточного знания 
всех сторон предмета. Если же я знаю предмет так осно¬ 
вательно и ясно, что в нем уже не остается для меня 
ничего незнакомого или непонятного, то заключение мое 
о нем непременно будет отличаться тою же решительно¬ 
стью .и ясностью. Да ведь самый процесс усвоения зна¬ 
ний заключает в себе .и рассудочную деятельность, т. е. 
составление суждений и умозаключений. Известно, даже 
из начальных оснований логики, что только посредством 
силлогизма можно составить понятие о предмете; а сил¬ 
логизм опять основывается на посылках, которых вер¬ 
ность зависит от большей или меньшей правильности 
данных; для правильности же данных нужно знать пред¬ 
мет, к которому они относятся и т. д. И это, столь нераз¬ 
рывное в своем единстве, органически целое явление 
хотят нам представить как две вещи, совершенно отдель¬ 
ные, из которых одна легко может обойтись без другой! 
Хотят уверить нас, что может быть народ, набивающий 
себя познаниями, без уменья мыслить, и может быть 
другой .народ, предающийся мысли, без знаний. Да ведь 
что же составляет материал мысли, как не познание 
внешних предметов? Возможна ли же .мысль без пред¬ 
мета: не будет ли она тогда чем-то непостижимым, ли¬ 
шенным всякой формы и содержания? Ведь защищать 
возможность такой беспредметной и бесформенной мыс¬ 
ли— решительно значит утверждать, что «можно сделать 
что-нибудь из ничего!..
Но разделяющие знания от мышления говорят, что 
не все люди одарены одинаковой способностью комбини¬ 
ровать те данные, которые им представляются, и что 
отсюда-то и происходит разнообразие выводов, какие 
делаются различными людьми об одних и тех же пред¬ 
метах. С этой точки зрения, говорят они, и можно рас¬ 
сматривать разные личности и разные народности совер¬ 
шенно отдельно по каждому из двух пунктов: знания 
могут быть у человека в известном объеме и порядке, но
135

уменье распоряжаться ими может быть развито совер¬ 
шенно несоответственным образом. Справедливость 
факта этого можно признать; но если и можно придавать 
ему какое-нибудь значение, то во всяком случае скорее 
относительно отдельных лиц, нежели целого народа. 
В значительной массе людей не так легко может прои¬ 
зойти наплыв невыработанных и противоречащих зна¬ 
ний, ставящих втупик силу мыслящую, как в одном че¬ 
ловеке; в целом же народе решительно невозможно это, 
потому что непонятное или неясно понятое одним непре¬ 
менно будет здесь уясняться и поверяться другими. Если 
может быть существенное различие между народами в 
умственном отношении, так это в обилии и характере 
самих знаний, успевших войти в сознание народа. Зна¬ 
ния эти зависят от разнообразия местных предметов, мо¬ 
гут, конечно, значительно различаться у разных народов, 
производя разницу в характере народа, относительно его 
пылкости или холодности, стремительности или медлен¬ 
ности и т. п. Разнообразие же в мыслительной способ¬ 
ности может состоять и здесь только в том, что о пред¬ 
метах чужих, менее известных, суждения составляются 
медленнее и с меньшей основательностью, чем о явле¬ 
ниях близких и всем хорошо знакомых.
Все это так просто и ясно, что мы не считаем нужным 
даже подтверждать это примерами и более пространны¬ 
ми рассуждениями. Но даже если различие в умствен¬ 
ных способностях разных народов и признать фактом 
справедливым, и тогда все-таки этого различия нельзя 
принять за исходную точку для взгляда на развитие ци¬ 
вилизации. Народные различия вообще зависят всего 
более от исторических обстоятельств развития народа. 
В особенности же это можно сказать о чисто интеллек¬ 
туальном развитии. Всякое различие в этом отношении 
должно быть признаваемо следствием цивилизации, а не 
коренною ее причиною. Не потому, в самом деле, англи¬ 
чане отличаются практическими приложениями знаний, 
что таковы уже искони врожденные их свойства, «так уж 
им это бог дал»; а, напротив—эти самые свойства яви¬ 
лись у англичан в продолжение веков, вследствие раз¬ 
ных обстоятельств их исторического развития. Так точ¬ 
но— не потому русские до сих пор подражали Западу, 
что уж такая у славян природа эклектическая; а просто
136

потому, что к подражанию вел их весь ход русской циви¬ 
лизации. Таким образом, если уж и можно обращать 
внимание на народные различия с этой стороны, то не 
иначе, как в строгой, последовательной, .неразрывной 
связи рассматривая внешнее распространение знаний и 
внутреннюю их обработку в сознании народа. Разделять 
эти вещи :Мож,но было бы еще тогда, когда бы автор 
объявил, что под знанием вообще он разумеет 'все, что 
только когда-либо коснулось слуха народа, хотя бы и не 
оставив в сознании его ни малейшего следа. Но можно 
ли называть это знанием, можно ли подобное знание 
принимать, как один из элементов цивилизации? Нет, 
очевидно, тут разумеется знание живое, ясное, глубоко 
проникшее в сознание, сделавшееся убеждением и пра¬ 
вилом жизни. И вдруг — такое знание хотят рассмат¬ 
ривать отдельно от умственных 'способностей!..
Еще -более странною представляется нам ошибка, 
какую делают добрые люди, толкуя о третьем элементе 
их цивилизации, — о любви к общему благу, независимо 
от знаний и умственного развития народа. Нам пред¬ 
ставляется прежде всего страшная неопределенность в 
этом выражении: любовь к общему благу. Каждый мо¬ 
жет толковать его по-своему. Затем, мы не понимаем, 
какая же «е-любовь к общему благу может быть в це¬ 
лом народе? Без всякого сомнения, каждый народ вооб¬ 
ще хочет себе добра и старается его достигнуть, когда 
действует свободно, всей массой, не стесняемый посто¬ 
ронними препятствиями. Если же его действия стесняют¬ 
ся кем-нибудь и направляются не к добру, то ответствен¬ 
ность за это, как за действие несвободное, снимается 
с народа и переносится на те лица, которые его стесняют. 
Когда же может быть случай, чтобы народ весь выра¬ 
зил нелюбовь к общему благу? В тех случаях, когда он 
попадает на ложный и вредный путь развития? Но тут 
надобно видеть ошибку, недостаток верных знаний, 
а все-таки не отвращение от общего блага. Очевидно, что 
люди, отыскивающие в народах развитие любви к обще¬ 
му благу, берут уже здесь не массу народа, а отдельные 
личности. Много им встретилось в народе лиц, подаю¬ 
щих милостыню: значит, любовь к общему благу разви¬ 
та... Много нашлось людей, ищущих только собственной 
выгоды: стало быть, любовь к общему благу развита
137

слабо. Что может быть наивнее такого заключения? Ни¬ 
чего никому не доказывая, оно может служить только 
к большому обнаружению несостоятельности мнения 
о любви к общему благу, как о чем-то реальном, особо 
и -самостоятельно -существующем -в .народе. Заключение 
о различии в народах этой любви основывается, очевид¬ 
но, на том, что «в одном народе менее людей, ищущих 
собственного, личного блага, а в другом — более. Но 
ведь это совершенно несправедливо. Все люди, во все 
времена, во всех народах, искали и ищут собственного 
блага; оно есть неизбежный и единственный стимул 
каждого собственного действия человеческого. Разница 
только в том, кто как понимает это благо, в чем видит 
удовлетворение своего эгоизма. Есть эгоисты грубые, ко¬ 
торых взгляд чрезвычайно узок и которые понимают 
свое благо в лени, в чувственности, в уничижении пред со¬ 
бою других и т. п. Но есть эгоисты и другого рода. Их 
действия можно производить из бескорыстной любви 
к общему благу, но в сущности и у них первое побужде¬ 
ние— эгоизм. Отец, радующийся успеху своих детей, 
гражданин, принимающий близко к сердцу благо своих 
соотечественников, — тоже эгоисты: ведь все-таки они, 
они сами, чувствуют удовольствие при этом, ведь они не 
отрекаются от себя, радуясь радости других. Даже когда 
человек жертвует чем-нибудь своим для других, эгоизм 
и тут не оставляет его. Он отдает бедняку деньги, при¬ 
готовленные на прихоть: это значит, что он развился до 
того, что помощь бедняку доставляет ему больше удо¬ 
вольствия, нежели исполнение прихотей. Но если он де¬ 
лает это не по влечению сердца, а но предписанию долга, 
повелевающего любовь к общему благу? 'В этом 'случае 
эгоизм скрывается глубже, потому что здесь уже дей¬ 
ствие не свободное, а принужденное; но и тут есть 
эгоизм. Почему-нибудь человек предпочитает же пред¬ 
писание долга -своему внутреннему влечению. Если в нем 
нет любви, то есть страх: он опасался, что нарушение 
долга повлечет за собою наказание или -какие-нибудь 
другие неприятные последствия; за исполнение же он 
надеется награды, доброй славы и т. п. Таким образом, 
любовь к общему благу (в которой иные могут видеть и 
самоотвержение, и обезличение человека) есть, по наше¬ 
му мнению, не что иное, как благороднейшее проявление
138

личного эгоизма. Когда же человек до того разьился, что 
не может понять своего личного блага вне блага общего; 
когда он при этом ясно понимает свое хместо в обществе, 
свою связь с ним и отношения ко всему окружающему, 
тогда только можно приз.нать 'в нем действительную, 
серьезную, а не риторическую любовь к общему благу. 
Ясно, следовательно, что для значительного развития 
в обществе этого качества, нужно высокое умственное 
развитие всех его членов, нужно много живых и здравых 
понятий, не головных только, но проникших в самое 
сердце, перешедших в практическую деятельность, пере¬ 
работанных в плоть и кровь человека. Не случайные по¬ 
рывы, не призрачные стремления, развившиеся по чужим 
фантазиям, а именно масса таких выработанных знаний, 
проникших в народ, управляет ходом истории человече¬ 
ства. До сих пор подобных знаний еще весьма мало вы¬ 
работано людьми, да и те, которые выработаны, редко 
проникали во всю массу народа. Оттого до сих пор исто¬ 
рия народов представляет в своем ходе некоторого рода 
путаницу; одни постоянно спят, потому что хоть и имеют 
некоторые знания, но не выработали их до степени сер¬ 
дечных, практических убеждений; другие не возвысили 
еще своего эгоизма над инстинктами хищной природы 
и хотят удовлетворить себя притеснением других; третьи, 
не понимая настоящего, переносят свой эгоизм на буду¬ 
щее; четвертые, не понимая самих себя, тешат свой эго¬ 
изм помещением себя под чужой покров и т. д. Непони¬ 
мание того, в чем находится настоящее благо, и старание 
отыскать его там, где его нет и не может 'быть, —вот до 
сих пор главный двигатель всемирной истории.
Как же это у нас-то так сильно развилась любовь 
к общему благу? — спросим мы г. Жеребцова с бра- 
тиею. Откуда ей было взяться у нас, если знания у нас 
распространены так мало, по собственному сознанию 
автора «Опыта», сознанию, вполне согласному с дей¬ 
ствительностью? Или г. Жеребцов и все, признающие 
справедливость его мнения, понимают под любовью к 
общему благу что-нибудь другое, >а не то, что следует; 
или в их суждении находится явное и грубое противо¬ 
речие. Чтобы понять общее благо, нужно много основа¬ 
тельных и твердых знаний об отношении человека .к об¬ 
ществу и ко всему внешнему миру; чтобы полюбить
139

общее благо, нужно воспитать в себе эти здравые поня¬ 
тия, довести их до степени сердечных, глубочайших 
убеждений, слить .их с собственным существом своим. 
Но 'и этого еще мало отдельному человеку для того, что¬ 
бы по идее любви к общему благу расположить всю свою 
деятельность. Тут уже силы одного человека ничтожны: 
нужно, чтобы большинство общества прониклось теми 
же убеждениями, достигло такой же степени развития. 
Тогда только можно сказать об обществе, что в нем дей¬ 
ствительно распространена .истинная любовь ;к общему 
благу. Но сказать это об обществе, в котором сам же 
признаешь недостаток 'распространения даже элементар¬ 
ных сведений, значит сказать горькую насмешку...
Нам могут заметить, что предъявляемые нами Тре¬ 
бования никогда и нигде еще не были выполняемы. Мы 
это знаем и не хотим указать русскому обществу какие- 
нибудь идеалы в современных европейских государствах. 
Но мы не думаем, чтоб этим уничтожалась истина наших 
слов. Мы ставим мерку: пусть никто не дорос до нее, 
все-таки по ней можно судить об относительном росте 
каждого. А по фантастической черте, проведенной г. Же¬ 
ребцовым в воздухе, ни о чем нельзя судить.
Мы предвидим, впрочем, что приверженцы взгляда, 
излагаемого г. Жеребцовым, скажут на.м, что любовь к 
добру есть чувство, врожденное человеку *и от знания не 
зависит. Мы готовы согласиться с этим, потому что сами 
определяем природный эгоизм человека стремлением 
к возможно большему добру. Но тут, как на зло, непре¬ 
менно является неотвязный вопрос: в чем же добро-то? 
Для разрешения этого вопроса опять-таки неизбежно 
знание. А как быть, ежели его нет?
На вопрос этот мы находим положительный ответ, 
относительно древней Руси, и в книге г. Жеребцова и во 
всех творениях славянофилов. Они уверяют, что вопросы 
о том, что добро и что худо, были еще издавна в древней 
Руси разрешены В.изантиею. От Византии пришла к нам 
образованность, оттуда получили мы и готовое решение 
вопросов о добре и зле. В течение веков византийские 
убеждения проникли в массу народа, срослись с суще¬ 
ством его и в практической деятельности выразились 
избытком любви к общему благу. Это мнение есть один 
из основных пунктов славянофильского учения. Но мы
140

позволяем себе совершенно иначе думать о влиянии на 
«русский народ греческой образованности. Не говорим 
о том, было ли оно благодетельно там, куда успело про¬ 
никнуть; но мы знаем, что оно весьма мало проникло в 
народ, не -вошло в его убеждения, не одушевило его 
в практической деятельности, а только наложило на него 
некоторые свои формы. В следующей статье мы будем 
•иметь случай показать, как мало благодетельного зна¬ 
чения имело византийокое влияние в историческом раз- 
витии Руси; теперь же заметим только, что, видно, слабо 
оно действовало в сердцах русских, когда не могло про¬ 
тивостоять воле одного человека да и то напавшего на 
него не прямо, а очень и очень косвенно, при реформе 
государственной. Лично для >г. Жеребцова мы, пожалуй, 
прибавим еще следующее замечание: очень, видно, слабо 
было византийское влияние в русских сердцах, когда оно 
уступило даже влиянию «заразительной» философии 
полковника Вейсса!..
Что касается вопроса, в какой мере в настоящее вре¬ 
мя любовь к общему благу распространена в обществе 
и народе русском, об этом мы уж и говорить не решаемся 
после всего, что на этот счет было писано гг. Щедриным, 
Печерским, Селивановым, Елагиным и пр. [Собствен¬ 
ным примером эти писатели доказали, что любовь к об¬ 
щей пользе доходит в некоторых представителях рус¬ 
ского общества до самоотвержения; объективная же сто¬ 
рона их деятельности показала, что самоотвержение 
русского народа доходит, действительно, до крайних пре¬ 
делов, даже до глупости]. Наши соображения относи¬ 
тельно этого предмета покажутся слишком слабым после 
прекрасных этюдов названных нами писателей. Впрочем, 
еще прежде их весьма красноречиво и убедительно гово¬ 
рил об этом известный своим самоотвержением для 
пользы общей Антон Антонович Сквозник-Дмуханов- 
ский, словами которого мы и покончим пока с этим во¬ 
просом и с настоящей статьей: «Иной городничий, конеч¬ 
но, радел бы о своих выгодах. Но верите ли, что, даже 
когда ложишься спать, все думаешь: господи боже ты 
мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою 
ревность и было довольно. Наградит ли оно или нет, — 
конечно, в его воле, — по крайней мере, я 'буду спокоен 
в сердце. Когда в городе во всем порядок, улицы
141

выметены, .арестанты хорошо содержатся, пьяниц мало... 
то чего ж мне больше? Ей-ей, и почестей никаких не хочу. 
Оно, конечно, заманчиво... но пред добродетелью все 
прах и суета!..»
...Образованность древней Руси 'развивалась -с самых 
древних времен под влиянием христианства. [Этого ни¬ 
кто не отвергает и не может отвергнуть. Но защитники 
древней Руси, рассматривая влияние христианства, пред¬ 
ставляют дело в каком-то особенном свете. Они, во-пер¬ 
вых, приписывают его почему-то древней Руси преиму¬ 
щественно пред .новою; во-вторых, кроме христианства, 
примешивают еще к делу Византию и Восток в проти¬ 
воположность Западу; в-третьих, формальное принятие 
веры смешивают -с действительным водворением ее на¬ 
чал в сердцах народа. Все это весьма мало имеет осно¬ 
ваний в действительности. Конечно, с распространением 
в России западноевропейской образованности, ослабели 
многие верования, бывшие слишком твердыми в Руси. 
Нарушение постов и некоторых обрядов не считается те¬ 
перь редкостью, как прежде, и это, конечно, нехорошо. 
Но] надобно же отдать справедливость и новому времени 
хоть в том, что при распространении новых научных по¬ 
нятий исчезают или ослабевают многие суеверия и грубые 
обычаи, которыми полна была Русь древняя. И если 
сравнивать в этом отношении старинное время с новым, 
то старине никак нельзя отдать преимущества. Ежели 
ныне верования нередко затемняются блеском кичли¬ 
вого ума, набравшегося светских знаний, то в древности 
эти верования страдали от примеси суеверия и грубых 
предрассудков. [Ныне мешают вере философские воз¬ 
зрения, а тогда мешало язычество: — какая же выгода 
от этого различия для древней Руси? Равным образом, 
какая была сладость для народа от связей с Византиею, 
независимо от живительной силы самого христианства, 
не изменяющейся от местных и частных отличий? Визан¬ 
тия только сообщила России педантизм и мертвенную 
формалистику, -которую она усвоила себе гораздо ранее, 
нежели началось господство схоластики на Западе. От¬ 
того мертвая буква постоянно занимала русских книжни¬ 
ков, как бы вовсе не чувствовавших потребности в жи¬ 
вом веянии духа.] Как на доказательство образованности
142

указывают часто на множество списков -книг церковных, 
существовавшее в древней Руаи. Но безобразные иска¬ 
жения в этих списках, известные .из истории исправле¬ 
ния книг, именно доказывают, что переписка была весь¬ 
ма часто бессмысленна. Следовательно, обилие -списков 
(если и допустить, что оно было так велико, как пред¬ 
полагают некоторые) может быть важно только разве 
для истории -каллиграфии, а никак не для истории обра¬ 
зованности народа. [То же влияние византийского педан¬ 
тизма видим .мы и в самых «расколах .русских]: значитель¬ 
ная часть их произошла из-за внешних формальностей. 
И в то время, когда в Европе общее умственное движе¬ 
ние возбуждено было реформацией, у нас все спорило 
о нескольких словах и фразах, искаженных в книге без¬ 
грамотными и бестолковыми переписчиками. [Подавляя 
нас своим .педантизмом в теории, чем же 'могла Визан¬ 
тия IX века научить нас на практике?] Льстивость, хит¬ 
рость и вероломство были отличительными, объявлен¬ 
ными качествами греков, современных образованию рус¬ 
ского государства. Русские до принятия христианства 
ездили в Константинополь продавать там рабов; при ви¬ 
зантийском дворе они видели пышность и роскошь, ко¬ 
торые дразнили их. Все это не слишком благотворно 
могло действовать на нравы древней Руси.
Без всякого сомнения, принятие христианства при 
Владимире много смягчило и улучшило нравы. Но это 
необходимо должно было идти постепенно, [а византий¬ 
ский формализм не только не содействовал улучшению 
народной нравственности, но даже как будто пренебре¬ 
гал им, обращая все свое внимание на внешность. Отто- 
го-то] мы и видим, что общественная нравственность 
в древней Руси была в -состоянии весьма печальном. Не 
решаясь пускаться в подробные изыскания, мы приведем 
здесь лишь несколько заметок на этот -счет из наиболее 
известных и уважаемых у нас источников.
«Купель христианская, освятив душу Владимира, не 
могла вдруг очистить народных нравов», — говорит Ка¬ 
рамзин (I, 154). Ту же мысль подробнее развивает
г.	Соловьев в следующих словах:
«Понятно, что древнее языческое общество не вдруг уступило 
новой власти свои права, что оно боролось с нею и боролось долго; 
как увидим, христиане только по имени не хотели допускать новую
143

зласть вмешиваться в свои семейные дела; долго требования хри¬ 
стианства имели силу только в верхних слсях общества и с трудом 
проникали вниз, в массу, где язычество жило еще на деле, в своих 
обычаях. Вследствие родового быта у восточных славян не могло 
развиться общественное богослужение, не могло развиться жреческое 
сословие; не имея ничего противопоставить христианству, язычество 
легко должно было уступить ему общественное место; но, будучи 
религиею рода, семьи, дома, оно надолго осталось здесь. Язычник 
русский, не имея ни храма, ни жрецов, без сопротивления допустил 
строиться новым для него храмам, оставаясь в то же время с преж¬ 
ним храмом—домом, с прежним жрецом—отцом семейства, с преж¬ 
ними законными обедами, с прежними жертвами у колодца, в роще. 
Борьба, вражда древнего языческого общества против влияния новой 
религии и ее служителей выразилась в суеверных приметах, теперь 
бессмысленных, но имевших смысл в первые века христианства на 
Руси: так, появление служителя новой религии закоренелый язычник 
считал для себя враждебным, зловещим, потому что это появление 
служило знаком к прекращению нравственных беспорядков, к под¬ 
чинению его грубпго произвола нравственно-религиозному закону» 
(Сол., Ист. P. I, 291).
Замечания г. Соловьева совершенно объясняют, ка¬ 
кое значение нужно придавать сведениям о распростра¬ 
нении церквей, монастырей и т. п. в древней Руси. Оче¬ 
видно, что это распространение никак не может служить 
мерилом того, как глубоко правила новой веры проникли 
в сердца народа. К этому можно прибавить заметку г. Со¬ 
ловьева и о том, что самые известия о содержании церк¬ 
вей щедротами великих князей могут указывать на недо¬ 
статочность усердия новообращенных прихожан.
Нельзя не заметить, что даже замечание г. Соловье¬ 
ва о том, что в «верхних слоях общества новая вера 
скоро получила -силу» — требует значительных ограниче¬ 
ний. Множество фактов говорит против него. Добрыня и 
Путята, крестившие новгородцев огнем и мечом, конеч¬ 
но, не были проникнуты началами любви христианской. 
Ярослав, поднявший оружие против отца, обманувший 
и избивший новгородцев, поступал, конечно, противно 
христианской нравственности. Святополк, избивший 
братьев, представляет ужасное явление среди новообра¬ 
щенного народа, в котором однако же нашлось много 
пособников для исполнения кровожадных замыслов это¬ 
го князя. Междоусобия Изяслава, Всеволода и после¬ 
дующих князей, вероломство Олега Святославича, ослеп¬ 
ление Василька тотчас после мирного съезда и крест¬ 
ного целования, кровавая вражда Олеговичей и Моно-
144

маховичей—вот явление, наполняющее весь домонголь¬ 
ский период нашей истории; видно ли из них, что крот¬ 
кое влияние новой веры глубоко проникло в сердца кня¬ 
зей русских? А подобных явлений немало можно отыс¬ 
кать и в последующей истории Руси.
И не только частные факты доказывают, что языче¬ 
ство долгое время было сильно у нас даже в верхних 
слоях общества; то же самое видно из законодательства. 
Многие статьи Ярославовой «Правды» носят на себе не¬ 
сомненные признаки языческого происхождения. Не 
забудем, что в ней узаконяется родовая месть и холоп 
признается вещью.
Общественная нравственность была в весьма печаль¬ 
ном состоянии во весь допетровский период. При Влади¬ 
мире царствовали по всей Руси грабежи и убийства; по 
принятии христианства Владимир из человеколюбия не 
хотел казнить разбойников, а брал только виры, и разбои 
умножились, так что сами епископы должны были про¬ 
сить его, чтобы он опять принялся казнить (П. С. Л., I, 
54). В уставе о церковных судах, приписываемом Яро¬ 
славу, находится изложение бесчисленного множества 
самых тонких подразделений любодеяния, с определе¬ 
нием за него денежных штрафов (Kap., II, пр. 108). Мит¬ 
рополит Иоанн писал в конце XI века: «О, горе вам, яко 
имя мое вас ради хулу прии.мает во языцех! Иже в мо- 
настьгрех часто пиры творят, сзывают мужи вкупе и же¬ 
ны, и в тех пирех друг другу преспевают, кто лучший 
творит пир» (Kap., II, пр. 158). О нравах XII века сви¬ 
детельствует Нестор, говоря в летописи, что мы только 
словом называемся христиане, а живем поганьскы. «Ви¬ 
дим бо игрища утолочена, и людий много множество, яко 
упихати начнут друг друга, позоры деюще от беса за¬ 
мышленного дела, а церкви -стоят; егда же бывает год 
молитвы, мало их обретается в церкви» (Полн. собр. лет., 
I, 72). Из XIII века можно привести отрывок одного по¬ 
учения Серапиона. «Много раз беседовал я с вами, 
желая отвратить нас от худых навыков; но не вижу 
в вас никакой перемены. Разбойник ли кто из вас, — не 
отстает от разбоя; вор ли кто, — не пропустит случая 
украсть; имеет ли кто ненависть к ближнему,—не имеет 
покоя от вражды; обижает ли кто другого, захватывая 
чужое, — не насыщается грабежом; лихоимец ли кто,—
10 Н. А. Добролюбов
145

не перестает брать мзду» (Обз. дух. лит. Филар., 50). 
В начале XIV века митрополит Петр в окружном посла¬ 
нии запрещает духовенству заниматься торговлей и да¬ 
вать деньги в рост (там же, 67). В начале XV века Фо- 
тий, вследствие некоторых беспорядков, писал послание 
к новгородскому духовенству, предписывая, что «,в кото¬ 
ром монастыре живут черницы, там не должны жить 
чернцы,— и где будут жить черницы, там избрать свя¬ 
щенников с женами, а вдового попа там не должно 
быть» (там же, 88). Еще через столетие один -священ¬ 
ник, Георгий, представлял собору 1503 г. «Господа свя- 
щенноначальники! Недуховно управляются верные 
люди: надзираете за церковью по обычаю земных вла¬ 
стителей, через бояр, дворецких, тиунов, неделыциков, 
подводчиков, и это для своего прибытка, а не по сану 
святительства» (там же, ИЗ). Такого рода разнообраз¬ 
ные обличения обращались весьма нередко даже и к ли¬ 
цам духовным; что же говорить о мирских людях? Ка¬ 
рамзин отзывается, что в монгольский период вообще 
«отечество наше походило более на темный лес, нежели 
на государство: сила казалась правом; «то мог, гра¬ 
бил, — не только чужие, но и свои; не было безопасности 
ни в пути, ни дома; татьба сделалась общею язвою соб¬ 
ственности» (V, 217). По свержении монгольского ига 
нравственное состояние общества немного улучшилось. 
Об этом можем судить по известиям иностранцев и по 
некоторым русским сочинениям того времени. Заключе¬ 
ние выводится очень неблагоприятное: праздность, пьян¬ 
ство, обман, воровство, грабеж, лихоимство, роскошь 
высших классов, бесправие и нищета низших—вот чер¬ 
ты, приводимые у Карамзина (VII, глава 4; X, глава 4), 
которого никто не назовет противником древней Руси. 
Надеемся, всякий согласится, что общество, в «котором 
господствуют подобные пороки, не совсем удобно превоз¬ 
носить за глубокое проникновение нравственными нача¬ 
лами христианства. Влияния византийского тут, конечно, 
отрицать нельзя; но едва ли стоит тщеславиться его про¬ 
никновением в русскую народность.
Истинные начала христовой веры не только не отра¬ 
жались долгое время в народной нравственности, но 
даже и понимаемы-то были дурно и слабо. Во весь до¬ 
петровский период в нашей духовной литературе не пре-
146

рьгваются обличения против суеверий, сохраненных на¬ 
родом от времен язычества. Нестор с негодованием 
говорит о суеверах, боящихся встречи со священником, 
с монахом и со свиньею (Лавр. лет. 1067 г., стр. 73), 
[а между тем, сам он, .несмотря на свою значительную 
по тогдашнему времени образованность, беспрестанно 
обнаруживает собственное суеверие. То его смущают 
знамения небесные, то урод, вытащенный -из реки, ка¬ 
жется зловещим признаком, то злобный характер князя 
объясняется волшебной повязкой, которую носил он от 
рождения, и т. д.]. Древнейший письменный памятник 
нашей поэзии — Слово о полку Игореве, — конца XII в., 
отличается совершенно языческим характером. В XIII 
и даже XIV в. сохранялось еще языческое богослужение 
во многих местах. Об этом есть свидетельство в Паисиев- 
ском Сборнике. Несколько ранее этого времени есть сви¬ 
детельство (в Слове Христолюбца) о том, что язычество 
долго держалось даже в образованных слоях общества. 
Христолюбец говорит, что много есть христиан, «дво- 
верно живущих, верующих и в Перуна, и в Хорса, и в Мо- 
кошь, и в Сима, « в Ргла и в Вилы... Огневи ся -молять, 
зовуще его Сварожицем, и чесновиток богом творять .. 
Не токмо же се творять невежи, но и вежи, лопове 
и книжники» (Фил., Обз. Дух. Лит., 48). Какую роль 
волшебство и чародейство постоянно играло в древней 
Руси, не только в простом народе, но даже при дворе 
и среди самого духовенства, известно, конечно, всем 
и каждому. Стоглав свидетельствует, между прочим, что 
даже некоторые чернцы пользовались суеверием народа 
[так как в это время, хотя и воздвигалось множество но¬ 
вых храмов, но истинного усердия к вере не было, а де¬ 
лалось это единственно по тщеславию.] Вообще—поста¬ 
новления Стоглавого Собора дают много весьма груст¬ 
ных свидетельств о духовном состоянии Руси в половине 
XVI в...

ЗАГРАНИЧНЫЕ ПРЕНИЯ 
О ПОЛОЖЕНИИ РУССКОГО ДУХОВЕНСТВА1
Русское духовенство. Берлин, 1859 г.
[Книжка эта составлена из нескольких статей разных 
авторов и издана по поводу вышедшей в прошлом году 
за границей книги «Описание сельского духовенства в 
России».] Вот уже :в другой раз приходится нам говорить 
об опровержениях на эту книгу, а самой книги мы еще 
не видали. В прошлом году [мы] уже заметили стран¬ 
ность такого явления, разбирая «Мысли светского чело¬ 
века об «Описании сельского духовенства»». [Не можем] 
не повторить и теперь выражения [нашего] удивления, 
тем более, что в книге, лежащей теперь перед нами, мы 
находим много упреков автору «Описания [сельского 
духовенства»] именно за то, что он издал книгу свою за 
границей, а не на родине. Эти упреки прежде всего по¬ 
разили нас своей 'странностью, и мы считаем нелишним 
привести их и сделать по поводу их несколько замечаний.
[В книжке семь статей.] Автор первой из них — «Разо¬ 
блачение клеветы на русское духовенство» — говорит 
в заключение своего разбора: «Грустно, что перед Евро¬ 
пою 'выставлено в такой мрачной картине наше духо¬ 
венство, и кем же? Служителем самой церкви... Если 
он был проникнут, действительно, сознанием недостат¬ 
ков и скорбей своего звания, зачем, подражая Хаму, 
открыть наготу отца перед чужими людьми? Вероятно, 
автор боялся, что духовные 'слишком скоро узнают все 
его преувеличения, все его прикрасы, все обобщения 
и представления частных случаев в виде общего харак¬ 
тера всего сословия» (стр. 50). Ясно, что автор припи¬ 
сывает появление книги за границею тому обстоятель¬ 
ству, что автор ее боялся скорых обличений, если бы из¬ 
дал ее в России.

Другой автор в статье: «Суждение о книге — «Описа¬ 
ние сельского духовенства»» — говорит в этом же роде: 
«Хорош ли был сын, который бы, заметив в родителях 
недостатки, стал про них кричать вслух целого света? 
Нет, любовь к ним, чистая, искренняя любовь, никогда 
бы на то .не решилась; нет, она скорее заставила бы 
сына обратиться к самим родителям или, еще лучше, 
к тем доверенным лицам, которые 'бы могли на них иметь 
большое влияние, обратиться с просьбою, чтобы они 
своим авторитетом озаботились исправить недостатки 
родителей, столь тяжкие для любящего сына... Как на¬ 
звать человека, который в училище, как в лоне родитель¬ 
ском, получил воспитание, — и чрез то средства к жиз¬ 
ни, — а потом удалился на страну далече и там решился 
вслух всего света так бесстыдно позорить место своего 
образования?» (стр. 133). Далее, говоря о том, что автор 
«Описания» изобразил только мрачную сторону духо¬ 
венства, автор статьи восклицает: «И где же все это? Не 
в родной наиляй земле, где бы не могли ему поверить, 
а далеко, далеко от нас, за границею» и т. д. (стр. 134).
[Жалобы эти могут показаться очень основательными 
тем, кто незнаком со всеми условиями, от которых зави¬ 
сит в России выход книг, трактующих о духовных пред¬ 
метах. Но -стоит раскрыть нам Цензурный устав, и дело 
объяснится. Там мы увидим, что один из основных пунк¬ 
тов Устава есть то, что не должно пропускаться в печа¬ 
ти ничего .противного православной церкви. Но этим 
дело не ограничивается. Всякая книга и статья, трактую¬ 
щая о предметах духовных, не доверяется разрешению 
одного общего, гражданского цензора, а отсылается в 
духовную цензуру. Подробностей Устава духовной цен¬ 
зуры мы не знаем, но на основании многих фактов, кото¬ 
рых нам привелось быть свидетелями, полагаем, что он 
очень строг или очень неопределенен. Так, например, мы 
постоянно видим, что] отзывы о лицах духовного звания 
смешиваются с мнениями о самой церкви, и на этом ос¬ 
новании, как противные православию, [не пропускаются 
в .печать, за весьма редкими исключениями]. Такое сме¬ 
шение понятий нашли мы [отчасти] и в книжке «Русское 
духовенство». Автор одной из 'Статей ее нападает, напри¬ 
мер, .на г. Погодина за то, что он высказал такую мысль: 
«Как чиновники в частной жизни еще не составляют
149

юстиции, так точно и духовные, 1в,не свящеинослужения, 
еще не составляют церкви»2. Мысль г. Погодина ясна: 
он именно хочет отделить частную личность священника 
от общего понятия о церкви, ее учения, таинствах и пр. 
Но автор статейки очень резко замечает: «Удивительно, 
как академик и профессор мог высказать такую дикую 
мысль», и замечание это сопровождает тремя воскли¬ 
цательными знаками!!! (стр. 58). Очевидно, что автор 
сам не имеет должного понятия о различии между част¬ 
ными личностями и между тем служением, которое на 
них возложено. Можно сказать без преувеличения, что 
такое смешение этих двух понятий, совершенно различ¬ 
ных между собою, тосподствует, в большей или меньшей 
•степени, во всем нашем [духовенстве. Что оно проявляет¬ 
ся и в центральной его деятельности, свидетельствует 
(не говоря ни о чем другом) уже и тот факт, что «Описа¬ 
ние сельского духовенства» до сих пор не дозволено в 
России. По отзывам людей, читавших ее, и из выписок, 
сделанных в опровержениях, видно, что книга эта вовсе 
не враждебна христианской .церкви и учению правосла¬ 
вия. Она не подкапывает никаких догматов, не восстает 
против основ церковного строения, а ограничивается 
только изложением темных сторон быта сельского духо¬ 
венства, недостатков семинарского образования, злоупот¬ 
реблений, допускаемых консисториями и архиереями. 
И, между тем, она до сих пор запрещена в продаже, 
между тем, как опровержения на нее — одно напеча¬ 
тано в Петербурге, другое привезено сюда из Берлина и 
разрешено к свободной продяже во всех книжных 
лавках.
Мы не осуждаем безусловно действий духовной цен¬ 
зуры: они могут оправдываться разными особенными 
соображениями. Но мы хотим указать на ее характер 
для того, чтобы видна была неосновательность упрека 
автору «Описания» за то, что его книга напечатана за 
границей. Оправдание его против этого упрека очень 
просто: он не мог ее напечатать в России. Если теперь, 
уже напечатанную, ее не допускают в Россию, то как 
же можно думать, что ее дозволили бы, если б автор или 
издатель вздумал здесь представить ее в цензуру? Если 
человека не допускают идти прямым путем, можно ли 
казнить его за то, что он обойдет окольным?..
150

Но, скажут нам, чего не позволяют, того и не нужно 
делать. Если автор знал, что его книгу не позволит цен¬ 
зура, то он не должен был даже и писать ее, не только 
что посылать за границу. Совершенная правда. Но для 
автора, — впрочем, он остается тут в стороне уже и по¬ 
тому, что не сам издал свою книгу; итак, для издателя 
эти самые соображения могли представить в другом 
виде.] Он мог думать: «намерения автора не дурны; о.н 
хочет обратить общее внимание на бедственное положе¬ 
ние духовенства для того, чтобы приняты были меры к 
его улучшению. [По моим убеждениям, закон этого не 
запрещает; но те, которые служат истолкователями и 
блюстителями закона, расходятся со мною во взгляде на 
этот пункт.] Попробую же я, обошедши их, предстать на 
общий суд прямо с моими убеждениями и с моим пони¬ 
манием закона». Какова бы ни была степень справедли¬ 
вости этих рассуждений, но то достоверно, что они неиз¬ 
бежно и неминуемо являются у людей, которые лишены 
возможности свободно и прямо выражать свои мысли. 
Дело это очень важно, и о нем следует серьезно подумать 
[тем, кого оно касается]. Выскажем об этом со своей сто¬ 
роны несколько [замечаний, в надежде, что духовная 
цензура не увидит в них ничего противного христианству 
и православию].
Во время Крымской войны и вслед за ее окончанием 
у нас оказалась потребность в переменах и улучшениях 
по «всем почти частям общественного быта (и государ¬ 
ственного управления). Перемены эти понемножку нача¬ 
ли делаться и теперь делаются; о них стали говорить 
в официальных отчетах и приказах, стали толковать в 
обществе. Такое положение дел отразилось и в литера¬ 
туре; стали писать о многих предметах, которые прежде 
не смели появляться в печати. При этом, само собою разу¬ 
меется, главное дело состояло в показании недостатков 
всего существующего для сведения и соображения тех, 
»кому приходилось придумывать меры исправления и 
улучшения; иногда предлагались в литературе и проек¬ 
ты самых улучшений. [В числе недостатков, на -которые 
нападала литература, всегда можно отличить два рода: 
одни заключаются «в злоупотреблениях или неспособ¬ 
ности личностей, другие—в самой организации извест¬ 
ной отрасли... Это стремление к облегчению было так
151

обще и в то же время так скромно и благонахмеренно, что 
правительство решилось ему не противиться. Вследствие 
этого как общая цензура, так и частные цензуры всех 
ведомств светских стали пропускать в печати много таких 
статей, в которых указывались не только личные зло¬ 
употребления, но и некоторые частные недостатки той 
или другой статьи самих законов.] iBce это, конечно, 
практической пользы принесло очень мало; но зато ожи¬ 
вило литературу, дало публике чтение дельное и близкое 
к жизни вместо прежних приторных идиллий и глупых 
сказок всякого рода, заставило благословлять наше вре¬ 
мя, © которое оглашаются такие вещи и, наконец, смяг¬ 
чило то глухое, безмолвное, но тем более мрачное и зло¬ 
вещее раздражение, которое прежде таилось и смутно 
бродило 'В обществе и нередко от злоупотреблений част¬ 
ных -переходило даже на общий характер [правитель¬ 
ственных] действий. Прежде слухи о каких-нибудь бес¬ 
порядках [администрации] пересказывались только в 
кружках знакомых; но так как беспорядков и злоупот¬ 
реблений было немало, то слухами о них переполнены 
были -все кружки, заняты все собрания... Слухи эти пе¬ 
ремешивались, переплетались с другими, преувеличива¬ 
лись до громадных размеров, задевали людей -совершен¬ 
но невинных, щадя действительных негодяев, и т. п. Как 
совершенная нелепость, слухи эти могли быть вредны 
для самого общества, но никому не могли принести 
пользу. Литература 'взялась извлечь из них пользу, при¬ 
няла их под свой контроль и затем пустила их в свет 
под своей ответственностью. То, что напечатано, тем хо¬ 
рошо, что уж твердо и неизменно сидит в книге. Переде¬ 
лать, исказить, переврать уж нельзя: сейчас можно 
справиться; если неверно, отпереться тоже нельзя: улика 
налицо; если кто хочет отвечать, опять удобство: обви¬ 
нение закреплено печатью, у всех пред глазами, и, сле¬ 
довательно, отвечающий знает, что именно ему опровер¬ 
гать и против чего оправдываться. Так и идет теперь 
наша светская литература, разумеется, в тех пределах, 
какие указаны ей Цензурным уставом и о которых мы 
говорили в одной из наших рецензий в прошлом году *.
*	Просим читателя справиться в библиографии августовской 
книжки «Современника» за 1859 год3.
152

Совершенно не то видим мы в вопросах, касающихся 
^духовного ведомства. Современная литература обходит 
эти вопросы, [и обходит не по «пренебрежению к ним, 
а именно потому, что не имеет возможности свободно 
высказать свои наблюдения, мнения и предположения. 
Некоторые замечают,] что церковь и не нуждается 
[в этом], так как она есть установление не человеческое, 
а божественное и, следовательно, совершенное и ника¬ 
ким переменам не подлежащее. Так. Но [ведь никто из 
писателей ,и не думает касаться самых догматов право¬ 
славия, -самых основ церковного устройства. И во всяком 
случае, на статьи подобного рода и могло бы быть нала¬ 
гаемо запрещение, если бы только они «случились. А за¬ 
тем, указания на частные недостатки духовных лиц и 
временные нужды церкви могли бы быть печатаемы 
совершенно свободно. Ведь и в светской цензуре до сих 
пор не пропущено ни одной статьи, которая бы посягала 
на основной принцип русского государственного устрой¬ 
ства-самодержавие, да и не слышно было, чтоб пред¬ 
ставлялись в цензуру подобные статьи; а между тем, 
частные злоупотребления обличались, и цензура пропу¬ 
скала их на том основании, что они не только не разру¬ 
шают нашего государственного принципа, но еще укреп¬ 
ляют его, когда показывают, что все недостатки .проис¬ 
ходят не от него, а от частных злоупотреблений. То же 
самое могло бы быть и в духовном ведомстве.] Основам 
православия нисколько не повредит, если станут писать, 
например, о духовных консисториях, о существующих 
отношениях высшей духовной власти к низшему причту, 
об отношениях священника к прихожанам, об организа¬ 
ции учебной части в духовных училищах, о значении 
различных мер, принимаемых и принимавшихся против 
раскола, и пр. Ведь устройство духовных консисторий, 
преподавание агрономии или медицины в семинариях 
и т. п. не определяется ни священным писанием, ни со¬ 
борами, ни отцами церкви; это дело временных потреб¬ 
ностей и сообразно с ними может изменяться... Что же 
касается до личных недостатков духовных служителей, 
то [здесь, кажется, нужно бы дать уже полную свободу 
печатать все, что угодно, без всякого ограничения, и при¬ 
том тем с большею смелостью, чем выше стоит духов¬ 
ное лицо, о котором пишут. Пусть будет и ложь печа¬
153

таться — беды нет;] служитель церкви — не чиновник, 
которого деятельность теряется в сотне других подоб¬ 
ных. На священника устремлены взгляды целого прихо¬ 
да, нескольких сотен, иногда и тысяч человек. Ложь о 
нем, не под рукою пущенная и коварно разнесенная ше¬ 
потом, а гласная, напечатанная, всегда вызовет опровер¬ 
жение, и истина явится после нее еще в более ярком 
свете. Недопущенная в печать ложь все-таки останется 
и, затаившись где-нибудь в темноте, станет оттуда пора¬ 
жать честного деятеля сплетнями и клеветами, -которых 
даже и опровергнуть нельзя, потому что они неуловимы, 
а как же бороться с неуловимым? Не все же клеветники 
и злодеи между людьми пишущими: найдутся и такие, 
которые напишут чистую правду, из искреннего желания 
добра. Зачем же их-то подводить под общую мерку и не 
давать их замечаниям гласности? [Неужели в духовном 
сословии должны мы подозревать боязнь огласки, опасе¬ 
ние открыть пред людьми свои недостатки? Это было бы 
слишком печально!.. Уступая силе общего направления, 
мирские люди всех ведомств и всех состояний подвергли 
себя публичному обличению и не считают преступника¬ 
ми тех, кто всенародно и печатно раскрывает их недо 
статки. А духовенство должно бы, кажется, подавать 
пример смиренномудрия; оно должно бы более всех дру¬ 
гих сословий сохранить память о первоначальном хри¬ 
стианском обществе, в котором существовала открытая 
всеобщая исповедь; оно должно бы постоянно помнить] 
пример первоверховного апостола Павла, который, [не 
убоясь никаких] последствий, пред лицом новообращен¬ 
ных обличил Петра [в слабости и двоедушии] за то, что 
тот неодинаково вел себя в глазах христиан из язычников 
и христиан из евреев. И между тем, что же мы видим? — 
Все поднялись на самообличение, все стремятся заявить 
'истину о своей жизни и обстановке своего быта; одно 
духовенство не только молчит, [но еще смотрит с непри¬ 
язнью и подозрением на всякую постороннюю попытку 
в этом роде... Достойно ли это истинных пастырей церк¬ 
ви, которые должны подавать светским людям пример 
самоотвержения, смирения и любви к правде?]
Опасаются, чтобы выходки против частных лиц ду¬ 
ховных, повторяясь в печати чаще и чаще, не бросили 
тени вообще на духовенство и не повели к презрению
154

даже самой церкви. Но {это опасение (если бы оно даже 
и было основательно) никак не может быть успокоено 
запрещением печатания обличительных статей на духов¬ 
ных. Этим путем не остановишь даже и печатного их 
распространения, а напротив — придашь ,им значение, 
которого без того они не могли бы иметь]. Об этом еще 
в двадцатых годах Пушкин говорил в послании к [цен¬ 
зору]:
Чего боишься ты? Поверь мне: чьи забавы —
Осмеивать закон, правительство и нравы, —
Тот не подвергнется взысканью твоему,
Тот не знаком тебе, — мы знаем, почему,
И рукопись его, не погибая в Лете,
Без подписи твоей разгуливает в свете...4
Теперь явилась возможность печатать за границей, 
стало быть, уже и не рукопись будет разгуливать, а кни¬ 
га печатная, которая во всяком «случае надежнее и 'вер¬ 
нее рукописи и скорее распространяется. И даже нич¬ 
тожная вещь, напечатанная за границей, обратит на себя 
общее внимание именно потому, что она за границей 
явилась. Всякий знает, что [многих] вещей здесь [не 
дозволяют] печатать, и потому всякий думает: «О, за гра¬ 
ницей напечатано! Значит что-нибудь новое, что-нибудь 
такое, чего здесь [нельзя печатать]!» И на этом основа¬ 
нии бросаются доставать книгу, платят за нее большие 
деньги и потом, как диковинкой, хвастаются и дают чи- 
чать тем, кто не в состоянии сам купить... А будь она 
здесь напечатана, на нее бы и внимания не обратили. 
Доказательством этого может служить то самое дело, 
о котором мы теперь рассуждаем. В книжке «Русское 
духовенство» есть статья: «Духовное звание в России». 
В примечании к ней от издателя сказано, что она заим¬ 
ствована из одного русского повременного издания. 
Между тем, мы, даже в кругу людей, довольно близко 
интересующихся литературою, никогда и ни от кого не 
слышали ни одного упоминания об этой статье. А в то же 
время об «Описании -сельского духовенства» мы уже 
слышали множество разнообразных рассуждений, и на¬ 
ши знакомые выражали большое изумление, когда мы 
говорили, что до сих пор еще не читали этой книги... 
Чтобы наше показание не принято было за произвольное,
155

мы представим, пожалуй, удостоверение в популяр¬ 
ности «Описания» из самых опровержений, изданных в 
Берлине.
В предисловии .издателя говорится, что «,в России не¬ 
известным путем появилась она во множестве экземпля¬ 
ров» (стр. 12).
В первой статье в самом начале засвидетельство¬ 
вано: «Книгу эту многие читают, перечитывают и нахо¬ 
дят, что некоторые темные краски, которыми очерчена 
жизнь сельского священника, взяты тут с натуры» 
(стр. 1).
Во второй статье, тоже вначале, говорится: «Хотя 
«книга эта напечатана за границею, но оттуда какими-то 
путями проникла и в Россию *и здесь с увлечением чи¬ 
тается и перечитывается многими» (стр. 61).
В «Мыслях светского человека», тоже перепечатан¬ 
ных в берлинской книжке, указано на то, что «книга сия 
переведена уже на французский и немецкий язык» 
(стр. 353) и что на нее «указывают даже в наставление 
архипастырям» (стр. 357). Вообще о распространении 
книги говорится вот что: «Вредная и бессознательная 
книга, проникая мало-помалу во все слои общества, 
высшего и низшего, производит везде губительные опу¬ 
стошения» (стр. 353).
Итак, к чему же [служат все предосторожности], вся 
боязливость относительно »печатания в России обличи¬ 
тельных статей на духовенство? Ведь все равно потока 
не остановишь. До сих пор не писали ничего, потому что 
еще мало интересовались духовным вопросом. Теперь, 
начиная приходить к сознательной жизни, захотели не¬ 
сколько сознательнее взглянуть и на значение духовен¬ 
ства в нравственной жизни народа, и потому стали инте¬ 
ресоваться духовенством. А коли уже стали интересо¬ 
ваться, писать будут, .какие бы препятствия ни ставили... 
Только, разумеется, чем больше станут мешать, тем раз¬ 
дражение будет сильнее. Это и очень естественно: люди 
скромные, люди средних стремлений, махнут рукой и за¬ 
молчат; а если кто пойдет окольным путем, чтоб только 
заявить себя, так это, разумеется, на первый раз самые 
задорные люди, и вся пропаганда попадет в их руки...
[Впрочем, если бы даже и могли остановить печатное 
слово, все-таки делу не помогли бы. Общее мнение
156

составляется не по книжкам и статейкам; напротив, 
книжки и статейки служат обыкновенно только отраже¬ 
нием общественного мнения. А общее понятие о духовен¬ 
стве давно уже составлено в нашем обществе и, если 
спросить тто совести кого угодно из духовных, каждый, 
конечно, сознается, что понятие это далеко не в их поль¬ 
зу. Виною этого предшествующие факты русской жизни 
и поведение самого духовенства, а уж никак не литера¬ 
тура. Мужики наши ничего не читают; а можно ли ска¬ 
зать, чтоб они очень уважали священников 1и причетни¬ 
ков? Стоит послушать сказки народа и заметить, какая 
там роль дается «попу, попадье, поповой дочери и попову 
работнику», стоит припомнить названия, которыми чес¬ 
тят в народе «поповскую породу»5, чтобы понять, чтотут 
уважения никакого не сохранилось. О помещиках нечего 
и говорить... И замечательно, что, чем необразованнее 
помещик, тем он хуже обходится со священником. На 
это примеры есть в той же берлинской книжке... А все 
винят литературу!..
Вот слова] священника Грекова в статье «О духовном 
звании в России» (стр. 147):
«[Вообще], неуважение к священному сану так развито у свет¬ 
ских людей, что каждый, даже мелкий чиновник, один из числа тех, 
о которых кто-то из поэтов написал: «Коллежский регистратор — 
почтовой станции диктатор», считает себя не только выше священни¬ 
ка, но и прямо требует от него подобострастного уважения, а госпо¬ 
да познатнее, в особенности помещики, играют нами, как шашками. 
Иной на своем веку тем только и занимается, что переменяет в своей 
деревне священников, интригуя против них. Спросите: «По какому 
праву так распоряжаются священниками, когда и рабство крестьян 
ныне считается уже недостойным просвещения?» — вам ответит по¬ 
мещик, не запинаясь: «Как, по какому праву? Моя деревня, моя 
церковь, мой поп, мой и приход». После этого вы, конечно, отгадаете, 
что у такого владельца образованному священнику еще труднее 
жить, чем необразованному».
В подтверждение слов своих священник рассказывает 
случай об одной помещице, которая, переменив в корот¬ 
кое время до пяти священников, обратилась, наконец, 
с просьбою к епископу — посвятить ей во священники 
дьячка ее, который, кроме невежества, имел еще физи¬ 
ческий недостаток: был слеп на один глаз. Когда же 
владыка спросил: что ее заставляет домогаться иметь 
священником собственного дьячка?—она отвечала:
157

«Владыко евятый, бог с ними, с учеными; многого тре¬ 
буют выполнять, а где нам все исполнить?» — «Так этот 
же,—возразил владыка,—вовсе ничего не знает».—«Это 
правда,—ответила -помещица,— но зато он у меня та¬ 
кой послушный, как мокрая курица» (стр. 149).
В другом [месте своей статьи почтенный священник 
сознается, что «общим недостатком духовенства считают 
обыкновенно недостаток доброй нравственности». Он 
удивляется, откуда такое нарекание на духовенство, 
и спрашивает: «Чем оно заслужило такую репутацию?» 
(стр. 159).
Вообще все статьи берлинской книжки, имеющие 
в виду защиту духовенства, исполнены жалоб на его 
жалкое положение и на недостаток уважения к нему в 
обществе. Жалобы эти вполне справедливы. Но где же 
причина такого неуважения? Причин, конечно, много; 
но мы не ошибемся, если скажем, что одну из важных 
причин составляет решительная невозможность у нас 
гласных, печатных суждений о духовенстве. У нас мож¬ 
но -писать только общие похвальные места о духовных; 
но на это ни один порядочный писатель не -решится. От¬ 
того у нас, при необычайном обилии рассказов всякого 
рода из частной, семейной жизни разных сословий, нигде 
почти не является участия духовного лица: как будто они 
не имеют ни малейшего соприкосновения с нашей дей¬ 
ствительной жизнью... И продолжают они являться толь¬ 
ко в устных анекдотах не совсем скромного свойства, да 
в простонародных сказках скандалезного содержания, 
да в сплетнях, разносимых из дома в дом набожными 
старушками.
Кроме того, отсутствие гласных рассуждений о духо¬ 
венстве, как будто ограждая его от неосновательных 
нареканий, а в самом деле, напротив, подвергая им, в то 
же время лишает самих духовных всех удобств глас¬ 
ности. Не желая видеть статей о себе, они по тому само¬ 
му принуждены отказаться и от всякого -притязания 
сахмим возвышать голос в защиту от мелких неприятно¬ 
стей и притеснений, которым иногда подвергаются. 
Следствием того бывает, что ими помыкают очень мно¬ 
гие, как людьми совершенно безгласными. Оттого и про¬ 
исходят такие случаи, о которых говорится, например, в] 
статье «Разоблачение клевет» (стр. 54—55):
158

«Что может сделать у нас, наиример, сельский священник? По¬ 
мещики и земсксе начальство подозрительно смотрят на всякое уве¬ 
личение влияния духовенства. В нем они могут видеть постоянных 
свидетелей своих злоупотреблений и стараться уронить их значение 
и силу. Недавно в К-ской епархии донесли губернатору на священ¬ 
ников, как на бунтовщиков, за то, что они стали склонять к трезво¬ 
сти своих прихожан и успели убедить к этому некоторых. В одном 
селе Н-ской епархии священник стал убеждать управляющего не 
тиранить крестьян, а их убеждал к терпению, потому что недолго им 
терпеть; и его выставили возмутителем крестьян против помещика, 
и он лешился места. Случилось священнику нескольких раскольников 
обратить к церкви, их единомышленники сплетают, при посредстве 
земской власти, на него ряд обвинений, и он также лишается места 
этого и переводится на другое».
Бели бы относительно духовенства допускалась у нас 
полная гласность, то, конечно, было бы менее возмож¬ 
ности для подобных случаев. Обман, и особенно обман 
официальный, всегда живет под покровом негласности 
и тайны. Как скоро является возможность публичного 
протеста против него, он становится, по крайней мере, 
осторожнее, зная, что его всякий может обличить и про¬ 
верить... Только для этого нужно, разумеется, дать рав¬ 
ную возможность и право речи обеим сторонам. Иначе 
дело будет только испорчено и внушит подозрение в своей 
правоте ©сем благонамеренным людям.
Рассуждение это может быть применено и к настоя¬ 
щему случаю. Мы читаем несколько опровержений на 
«Описание сельского духовенства» и очень желали бы 
верить словам их о том, что «Описание» это гнусно, без¬ 
нравственно, противно духу православия и совершенно 
ложно... Но, по совести, мы не можем принять такого 
решения, не видав самой книги. Из отрывочных неболь¬ 
ших выписок в пять-шесть строчек нельзя видеть настоя¬ 
щего смысла полной речи автора и тем менее можно 
судить об истинном значении всей [этой] книги. Напротив, 
в опровержениях мы находим много доказательств того, 
что автор «Описания» сказал [много] правды, а с другой 
стороны, видим .крайнее раздражение и неоснователь¬ 
ность многих возражений. В прошлом году мы видели, 
как «Светский человек», обвиняя автора за резкость 
тона, сам в то же время не стыдится обременять его 
весьма грубыми и бездоказательными [ругательствами], 
которые тем неприятнее видеть в печати, что обвиняе¬ 
мый автор, очевидно, лишен возможности печатно защи¬
159

щаться перед русской публикой. Теперь мы «видим, что, 
кроме своей легкомысленности, этот разбор «Светского 
человека» »весьма во многом расходится с понятиями са¬ 
мих духовных, пишущих о том же предмете. Так, напри¬ 
мер, «Светский человек» пишет, что в «Описании» «все 
представлено в превратном виде» (стр. 373); другая же 
обличительная статья начинается словами: «Не одна 
только ложь и клевета, а частью и грустная .правда вы¬ 
сказана в книге «Описание сельского духовенства»» 
(стр. 1). «Светский человек» восстает против желания 
автора, чтобы преподавание медицины было усилено в 
семинариях, и считает даже богопротивною мысль, что 
священники, врачи духовные, должны быть в своих при 
ходах вместе и врачами телесными. Прикоснувшись 
к какому-нибудь мужику, больному позорною болезнью, 
как после того приступит священник к совершению «свя¬ 
тых тайн? — восклицает «Светский человек», полагая, 
как видно, достоинство христианина в большей или мень¬ 
шей элегантности. Но духовные лица, пишущие против 
«Описания», напротив, признают всю пользу преподава¬ 
ния медицины в семинариях. Вообще, как люди более зна¬ 
комые с делом, они гораздо более делают признаний 
в справедливости тех или других заметок «Описания». 
Только сами издатели книги оказываются еще более по¬ 
верхностными и представляют доводы еще более неосно¬ 
вательные [и пустые], нежели сам «Светский человек»: 
По всему видно, что они не могли хорошенько уразу¬ 
меть даже общего смысла тех самых статей, которые 
попались им в руки для издания. Все статьи, несмотря на 
свои частные противоречия в разных частях, дают один 
общий вывод — тот, что внешнее положение русского 
духовенства (и самого духовного образования и управ¬ 
ления) далеко не удовлетворительно. Сам «Светский 
человек» соглашается, что преобразования нужны 
(стр. 372). Издатели же книги, напротив, дают понять 
в предисловии, что все должно оставаться в том же ви¬ 
де, как есть, неизменным. Они говорят, правда, об уче¬ 
нии православия; но они указывают на его неизменность 
в упрек тем, которые пишут о дурном положении духо¬ 
венства (так как в «Описании» никто не находит вы¬ 
ходок против веры православной), следовательно, 
по их понятиям, и учение веры, и положение причта,
160

и программы семинарские, — все это одинаково должно 
остаться неизменным...
Кроме того, издатели поступают совершенно не хри¬ 
стианским образом, пуская в публику безыменные обви¬ 
нения и ничем их не подтверждая. Они говорят, напри¬ 
мер, что журналы наши стремятся к разрушению рели¬ 
гии и нравственности. Так, например, в одном издании 
пишут, что молиться все равно — iB христианском ли хра¬ 
ме или в языческом, а в другом — отвергают брак. За¬ 
тем издатели говорят: «чтобы не ©водить читателя в 
грустные размышления, ограничимся приведенными при¬ 
мерами» (стр. 9). Но разве два примера составляют все 
направление всех русских журналов? Да и где же это 
было напечатано и в каком -виде? Много писали о несча- 
•стиях брачной жизни и о непрочности супружеского бла¬ 
женства; но ведь за это еще нельзя казнить наши жур¬ 
налы таким выводом, как сделали издатели берлинской 
книжки. По-нашему, лучше уж прямо разбирать статью 
и доказывать свои обвинения, нежели пускать такие 
уклончивые доносы из-за угла, никого не называя, но 
ясно желая возбудить недоброжелательство ко всей рус¬ 
ской литературе.
Впрочем, нужно сказать, что вся книжка, при всем 
разнообразии и даже некоторой .противоположности ста¬ 
тей, проникнута духом нетерпимости к чужим мнениям 
и притязанием — захватить право речи только в свою 
пользу. Кроме того, в ней находим чрезвычайно много 
фраз, длинные, водянистые общие места и очень мало 
дела. Несколько фактов приводится .в статье первой: 
«Разоблачение клевет», и в этом отношении она заслу¬ 
живает внимания. Но зато автор ее чрезвычайно смутно 
различает предметы, не умеет логически провести взя¬ 
той им мысли и обнаруживает такие отсталые [,дикие] 
понятия, которых давно уже не одобряет просвещенное 
духовенство и правительство наше. Он, например, обви¬ 
няет правительство за то, что оно не преследует расколь¬ 
ников, и советует лишать их известных гражданских вы¬ 
год и приманивать их из раскола, обещая эти выгоды 
в -случае присоединения к православию... Признаемся, 
мы не считаем таких советов согласными с правилами 
христианской любви и правды. Впрочем, чтоб нас не 
обвиняли в голословности показания, (приведем все
11 Н. А. Добролюбов
lei

рассуждение автора, сделавши несколько примечаний 
под строкою:
<гКто не согласится, что раскол русский есть невежество край¬ 
нее, бессмысленное невежество. Всякое невежество искореняется толь¬ 
ко просвещением. Забота правительства должна быть обращена осо¬ 
бенно на образование народа. Долее всего этому пр свещению будут 
противиться раскольники; но ( ни увлекутся общим духом, общим 
движением. Организовать в одно целое эт т отсадок русской жизни, 
дать ему единство под управлением какой-либо иерархии, в высшей 
степени неблагоразумно и вредно. Это значило бы—среди русского 
государства создать другое, совершенно враждебное всем началам 
государства, торжественно признать от имени правительства вождей, 
предводителей возмутительной, анархической толпы, не хотящей 
знать ни церковной, ни гражданской власти, не имеющей ни малей¬ 
шего уважения к их предписаниям и рааь ряжениям; это значило 
бы еще на долгое, на очень долгое время, даже навсегда, отдалить 
возможность их присоединения к церкви, подчинения уставам госу¬ 
дарственным, дать возможность образоваться партии, способной 
произвести переворот в России, который отодвинет ее во времена 
допетровские, дать возможность верховного господства Пугачева с 
его клевретами*.
Духовенство одно, без содействия гражданской власти, ничего не 
может сделать к уничтожению раскола**. Раскол прежде всего есть 
отчуждение от церкви, вражда против нее; потому слово духовного 
лица выслушивается враждебно и не может иметь действия, кроме 
редких случаев ***. А какие плоды могут приносить мудрые действия
*	Трудно совместить в пемногих строках более противоречий, 
чем здесь. Если раскол так бессмыслен, то с каксй стати опасаться, 
что он организуется в партию, да еще способную произвести перево¬ 
рот в России?.. И если все раскольники составляют анархическую, 
возмутительную толпу, то каким образом могут они создать особое 
государство среди русского государства? Как видно, автор не имеет 
ни малейшего понятия о самых первых требованиях и условиях госу¬ 
дарственной жизни. Да и почему он думает, что партия, желающая 
произвести переворот, непременно нуждается, для успеха в этом, в 
признании от правительства? Кажется, напротив, всякая скрытая 
партия, всякое тайное общество, как скоро оно открыто, узаконяется 
и получает право гражданства, уже через то самое теряет половину 
своей разрушительной силы.
** [Хорошо признание, если оно вышло из уст духовного лица!.. 
Так вот каковы наши миссионеры, наши проповедники веры христо¬ 
вой: им нужно содействие гражданской власти—исправников, стано¬ 
вых, окружных и т. д.! А] кто же содействовал христианским мис¬ 
сионерам, отправлявшимся на проповедь в отдаленные страны, к 
народам диким, неведомым?.. «Духовенство одно ничего не может 
сделать»!.. И в чем же? В таком деле, которое только и возможно 
сделать словом духовного убеждения!.. Понимал ли автор, как он 
роняет дело, которое взялся защищать?..
*** Выше автор сам же оказал, что раскол враждебен и граж¬ 
данской власти так же, как церковной; а ниже он говорит, что рас¬
162

гражданской власти, пример этого показал в недавнее время Урал. 
Раскольники прямо говорят, что правительство не хочет их присое¬ 
динения к церкви, что оно велит им оставаться в старой вере. В по¬ 
следнее время в вятской и костромской епархиях, и, вероятно, и в 
других соседних распространились печатные манифесты от имени то 
императора Александра, то императора Константина, в которых им 
повелевается оставаться в старой вере. Многие раскольники говорят, 
что если бы царь хотел, чтобы мы присоединились к церкви, то он 
прямо бы сказал, а то мы не слыхали от него подобного слова. От¬ 
чего бы, в самом деле, не выдать манифеста к раскольникам, не в 
виде решительного приказа, но в виде сильного увещания раскольни¬ 
кам присоединиться к церкви? * Между раскольниками надобно 
различать людей различных убеждений. Одни привязаны к расколу 
с полной уверенностью, что здесь только они могут найти себе спа¬ 
сение. Против таких людей строгие меры и бесполезны и беззакон¬ 
ны. Хотя эти люди самые упорные в расколе, но слово убеждения, 
согретое любовью евангельскою, во имя вечного спасения, скорее 
найдет доступ к их сердцу. Примеры обращения подобных людей из 
раскола к церкви представляет о. Парфений6 со своими товарищами. 
Есть раскольники, которые следуют расколу потому, что следовали 
ему их отцы, не рассуждая, по упорству и упрямству русского ха¬ 
рактера, и таких строгие меры могут только ожесточить. Просвещение 
есть единственное средство вывести их из этого состояния. Есть еще 
раскольники, которые держатся раскола потому, что здесь они нахо¬ 
дят выгоды, возможность безнаказанно удовлетворять своим стра¬ 
стям, не стесняясь законами ни государственными, ни церковными, 
одним словом, жить по своей воле и наживаться на счет простаков, 
не имея никакой веры. Может ли правительство оставить подобных 
людей без стеснения? ** Строгие меры против них не будут пося¬ 
гательством на религиозные убеждения, но только законным пресле¬
кол еще враждебнее государству, нежели церкви. Стало быть, если 
гражданская власть вмешивается в это дело, то она может только 
увеличить раздражение раскольников.
*	Как прикажете рассуждать с подобным автором? То он го¬ 
ворит, что раскольники составляют анархическую толпу, не хотящую 
знать ни церковной, ни гражданской власти; то уверяет, что рас¬ 
кольники потому только не обращаются, что правительство не дает 
приказания на это?.. [Невозможно быть до того ограниченным чело¬ 
веком, чтобы не заметить противоречия этих двух мыслей; и потому 
мы имеем право предполагать здесь в авторе недобросовестную 
уловку. Он хотел подействовать на известные лица и потому ре¬ 
шился сначала запугать их тем, что раскольники при малейшем по¬ 
слаблении бунт произведут, а потом уж и приступить к убеждению, 
что следует манифест выдать об обращении раскольников... Уловка 
эта придумана недурно, но прикрыта уж очень неискусно!..]
** А может ли правительство проникнуть в сердце каждого из 
раскольников и определительно сказать, что такой-то держится рас¬ 
кола по убеждению, такой-то—по привычке, а этот—из выгод? Не 
потребуется ли для такого разбирательства нечто вроде инквизиции? 
И не откроет ли это обширного поприща для взяток и всякого рода 
злоупотреблений чиновников?
П*
163

дованием гражданского беспорядка. Не костер, не пытки * мы при¬ 
знаем нужным против них, но только такие меры, которые бы не 
оставляли им выгсды внешней оставаться в расколе. Они бросят 
раскол, когда увидят, что, оставаясь в нем, они теряют свои внеш¬ 
ние выгоды. Были случаи, что бабы, носившие звание раскольничьих 
попов, из-за материальных выгод служили против раскольников **. 
Конечно, церковь не приобретает в них добрых сыновей, но, по край¬ 
ней мере, их дети воспитываются в церкви, по крайней мере, они не 
будут соблазнять и увлекать других к отпадению от церкви времен¬ 
ными выгодами. Есть еще раскольники, которые охотно бы перешли 
в церковь, если бы не связывали их отношения родственные и ком¬ 
мерческие с другими раскольниками. Они рады бы случаю, который 
бы дал им возможность, не подвергая себя преследованию со сторо¬ 
ны единоверцев, перейти к церкви. Но такой случай могут предста¬ 
вить только принудительные меры правительства. Всего вреднее в 
деле обращения раскольник в непостоянство мер правительства: 
слабые меры сменяются строгими, строгие—слабыми ***. Потому 
раскольники смотрят на все стеснительные меры против них как 
на вопрос денежный. Они говорят, что, верно, понадобился от 
нас миллион, и везут его. Как мало верят раскольники в искренность 
желания правительства обратить их в церковь и, напротив, убеждены, 
что дело идет только об их деньгах, расскажу один случай. Возникло 
дело о совращении в раскол мужа и жены. Архиерей пожелал сам по¬ 
говорить с ними, чтобы подействовать на них силою убеждения. Он 
призвал их и начал говорить им сильно о том, что они потеряют 
вечное спасение вне церкви. Видимо, обоим им стало неловко: сила 
убеждения была велика... И вот жена толкает мужа, муж вытаскивает 
из-за пазухи деньги и подает их архиерею. «Что это значит?», — спра¬ 
шивает архиерей. — «Да уж перестаньте говорить, батюшка, мы не 
знаем, что отвечать, оставьте нас в покое».
Можно себе представить всю скорбь архиерея... Чтобы действо¬ 
вать на раскольника путем убеждения, нужно архиерею иметь де¬ 
нежные средства, на которые бы он мог посылать особых к тому 
приготовленных миссионеров из священник в ли, или из других лиц, 
давая им хорошее содержание. Но архиерей не имеет в своем рас¬ 
поряжении денег на подобные издержки. Но, во всяком случае, не-
*	Какая гуманность. Автор не желает жечь и пытать расколь¬ 
ников... [Еще этого только и недоставало...].
** Итак, автор не стыдится для привлечения людей к правосла¬ 
вию, предлагать нечто вроде подкупа... Что за иезуитский склад мыс¬ 
лей!.. И прочтите дальше: он и оправдывает-то меру чисто по-иезуит¬ 
ски. «Конечно, — говорит, — они не будут добрыми христианами, да 
зато вредить не будут!..» А где же христовы правила, проповедую¬ 
щие пастырям заботиться прежде всего и больше всего о спасении 
душ своих пасомых? Может ли христианский пастырь с таким без¬ 
нравственным равнодушием отзываться о душевном благе своей 
паствы? «Они, — говорят, — конечно, не исправятся такими мерами 
и не будут добрыми сынами церкви; да это ничего: лишь бы не вре¬ 
дили». — Какой коммерческий [барышнический] взгляд на дело веры!..
*** Как по всему видно, автор желает, чтобы постоянно употреб¬ 
ляемы были строгие мепы...
164

Правду говорит автор («Описания»), что раскольники не переходят, 
и все донесения об этом не более как ложь. Где только гражданское 
начальство содействует духовной власти, там действия против рас¬ 
кола бывают плодотворны*. Но что делать духовному началь¬ 
ству, когда все его усилия парализуются действиями светских вла¬ 
стей? А между тем, вопрос о расколе вреднее для государства, не¬ 
жели для церкви; раскол грозит большею опасностью государству, 
нежели церкви, от которой раскольники, как гнилые члены, уже со¬ 
всем отделены. Понятно, почему Искандер со своею братиею громко 
вопиет против всяких строгих мер на раскол. Они видят в этой об¬ 
щине зародыш демократического начала, противного церкви и госу¬ 
дарству, долженствующего в их идеях преобразовать общество рус¬ 
ское7. Но только их слепая, фанатическая любовь к своим идеям мо¬ 
жет в этом тернистом поле видеть семя свободы.
Как ни ненавистна им поставленная от бога власть, но думаю, 
что они в тысячу раз лучше согласятся быть под ее управлением, 
нежели под управлением каких-нибудь Емельянов Пугачевых * 
Раскол отличается решительною нетерпимостью к другим веропа- 
ниям и обычаям, заклятою враждою против всех, не принадлежа¬ 
щих их обществу***. И этот дух вражды, нетерпимости, вместе 
с крайним невежеством, придает такой характер расколу, что всякое 
благородное сердце должно обливаться кровью при мысли о нем».
Вот каковы суждения автора по поводу раскола! Вид¬ 
но, что он не обладает особенно светлым взглядом и не 
совсем искусно прикрывает свои затаенные мысли...
*	[Сам того не замечая, автор указывает на способ, которым 
производится обращение раскольников. Он говорит: «Там, где граж¬ 
данское начальство содействует». Значит, здесь разумеются не общие 
правительственные меры, а распоряжения частных, мелких началь¬ 
ников. А чем могут действовать частные начальники? Ведь не предо¬ 
ставлением гражданских прав и преимуществ обращающимся: это 
превышает их власть. Ясно, что они могут действовать только прину¬ 
дительными мерами... И автор радуется этому и хочет, чтобы везде 
у нас распространялось слово истины евангельской подобным обра¬ 
зом!..].
** Да ведь автор сам же говорит, что стоит манифест издать, и 
все раскольники обратятся! Какие тут опасения пугачевщины? 
[И стоит ли тут обращать внимание на мнения хотя бы Искандера 
с братией?] Мы не понимаем, почему автор как будто [склоняется на 
эти мнения,] выражая свой страх перед расколом: ведь он же ска¬ 
зал, что раскол есть не что иное, как невежество, что его держится 
бессмысленная толпа, не знающая даже никаких законов, не только 
что неспособная составить особое управление и что, наконец, рас¬ 
кольники очень наклонны к обращению, если только правительство 
выскажет ясное желание этого... Нам кажется, что автор совершен¬ 
но сбился и спутался и наговорил совершенно противное тому, что 
хотел сказать.
*** К сожалению, сам автор не чужд такой же нетерпимости в 
отношении к раскольникам.
165

И в-ся'Кий из читателей согласится, что подобный автор 
и подобные рассуждения не могут в-нушать особенного 
доверия человеку беспристрастному. После этого как же 
мы можем на слово верить его обвинениям против автора 
«Описания сельского духовенства»?
Но замечательно, что даже и этот автор не может не 
сознаться в справедливости многих замечаний [о недо¬ 
статках духовного звания]. Так, например, -восхваляя 
семинарское образование, он, однако же, .не может не 
признать следующих фактов (стр. 10).
«Что касается до нравственного воспитания в духовных учили¬ 
щах, то его нельзя назвать вполне удовлетворительным. У нас более 
учат, чем воспитывают. Воспитание ограничивается почти только 
отрицательными мерами: стараются не допускать воспитанник в до 
шалостей и проступков; но мало заботятся о возбуждении воли к 
самодеятельности, о развитии живого сознания своих будущих обя¬ 
занностей и стремления действовать неуклонно и неутомимо в зва¬ 
нии учителя, руководителя, духовного отца народа. Беспрекословное 
повиновение даже одному капризу начальника — вот что считается 
обязанностью ученика\ От того в характере семинариста образуется 
какая-то упругость, тягучесть, способность сживаться с обстоятельст¬ 
вами, выносить то, чего другой никогда бы, может быть, не перенес, 
но нет жажды свободной деятельности, стремления простереть свое 
влияние далее казенной формы; яснее сказать, нет желания и рев¬ 
ности стать чем-нибудь более, чем одним совершителем таинств и 
обрядов для народа...»
Может быть, автору кажется, что это недостаток не¬ 
важный; но едва ли не он-то .и служит причиною того, до 
рабства смиренного, беспрекословного отношения, в ко¬ 
тором находятся часто духовные лица не только к своим 
начальникам, но и к помещикам, значительным прихожа¬ 
нам и вообще лицам, сколько-нибудь -влиятельным... Ав¬ 
тор статьи сам сознает это и говорит далее (стр. 13) :
«Не осуждаем намерений начальства духовных училищ: оно 
имеет в виду послушание иноческое и исполнением своих приказа¬ 
ний без рассуждения думает приучить к смирению. Но прямо ска¬ 
жем, что оно ошибается и достигает противоположных результатов. 
Монашеское послушание есть обет произвольный и потому не обя¬ 
зательный для всех; требуй его от того, кто сознательно отрекся от 
своей воли!
Начальник не должен забывать, что сн не есть закон, но наблю¬ 
датель за исполнением закона. Зная горькие следствия непослуша¬ 
ния, подчиняются и капризу; но в душе остается скорбное чувство 
оскорбленного достоинства. Опыт показывает, что безропотно по¬
165

слушные подобного рода приказаниям, в жизни семейной и общест¬ 
венной сами становятся деспотами. Ласковое, доверчивое, отеческое 
обращение смягчит грубость первоначального воспитания, даст сво¬ 
боду развитию мальчиков, принесет им решение на многие вопросы 
жизни, укажет им и настоящий способ действования в будущем их 
служении».
Говоря о духовных консисториях, автор тоже не мо¬ 
жет не согласиться, что их положение дурно. Вот его 
слова (стр. 28):
«Консистории все ругают: лучшею считают петербургскую; в 
московской, по крайней мере, члены не берут взяток, а в провинци¬ 
альных, говорят, они не уступают и подьячим в этом деле. Реши¬ 
тельное преобразование их необходимо не только для спокойствия 
духовенства, но и для чести человечества. Самые строгие, самые дея¬ 
тельные архиереи, несмотря на все свое желание, не в силах испра¬ 
вить это зло при нынешнем устройстве, и украсить Георгием 1-й сте¬ 
пени нужно бы того, кто изобрел бы проект, разбивающий наголову 
это полчище взяточников».
Архиереев автор защищает от нареканий «Описания»; 
но и тут не может не заметить, что действительно «жал¬ 
кие формы, груды письменных дел из архиерея делают 
только чиновника; придумайте меры к сокращению этих 
пустых переписок, этой формальности, которою всегда 
может прикрыться злоупотребление, но которая отни¬ 
мает время от дел духа и жизни» (стр. 41).
Таких сознаний довольно много можно найти во всей 
книжке; но мы обращаем внимание только на .первую 
статью ее, потому что в ней только соблюдено еще неко¬ 
торое уважение к фактам и есть дельные указания. 
Статья священника Грекова тоже имеет некоторое до¬ 
стоинство, ,но факты, приводимые в ней, слишком частны 
и не дают еще .права ни на какие общие выводы: он гово¬ 
рит о своем приходе только. Что же касается до осталь¬ 
ных пяти статей, то в них ничего .нет, кроме общих мест 
и риторической амплификации. Один, например, в опро¬ 
вержение того, что нынешнее преподавание в семина¬ 
риях отстало и схоластично, приводит — что бы вы ду¬ 
мали?— на 23 страницах имена русских архиереев, про¬ 
поведников, ученых и вельмож, получивших образование 
в духовных училищах с XVII века. Между этими имена¬ 
ми есть, конечно, .никому не известные [или замечатель¬
167

ные вовсе не с блестящей стороны] как, например [Кра- 
совский,] Оидоровский, Исаев, Донков, Никита Крылов, 
Прокопович-Антонский, Кирьяк-Кондратович, Рубан,
д.	с. с. Шпилевский и т. п. Но это бы еще не беда. Дурно 
то, что весь этот перечень нейдет к делу. Мы все знаем, 
что первый университет основан у нас в 1755 году, а гим¬ 
назии стали открываться в царствование императора 
Александра I. Поэтому мы нимало не восстаем против 
того, что Ломоносов, например, учился сначала в мос¬ 
ковском и киевском духовных училищах; но только что 
же из этого? Неужели подобные факты, хоть бы их было 
вдесятеро больше, чем представлено автором, доказы¬ 
вают, что нынешнее преподавание в семинариях и то, 
какое было 20—30 лет тому назад, вполне современны 
и удовлетворительны?
Другой автор, написавший «О благотворном участии 
церкви и пастырей ее в судьбах России», хочет доказать, 
что несправедливо упрекать нынешнее наше духовенство 
в разных недостатках, потому что оно имело полезное 
влияние на нашу историю... Как будто эти две вещи как- 
нибудь вяжутся между собою!..
Против таких статей спорить нечего: ясно, что авторы 
их более любят фразу, нежели дело, и рассуждение с ни¬ 
ми будет переливанием из пустого в порожнее.
Но мы заметили еще одну черту во всех статьях опро¬ 
вержений, — это противоречие авторов в разных вопро¬ 
сах. Мы выше уже указали их несколько. Приведем 
здесь еще одно, касающееся предмета довольно важно¬ 
го,— жалованья духовенству. Одно опровержение на 
«Описание» так порицает его автора, недовольного тем* 
что архиереи не согласились на предполагавшееся вве¬ 
дение жалованья (стр. 23—24):
«Прилично ли, законно ли иерею произносить проклятие на 
архиереев за то, что они восставали против жалованья духовенству? 
Без всякого прекословия, — говорит апостол, — меньшее от большего 
благословляется. Неужели автор книги не мог отгадать причин, 
которые побуждали архиереев к подобной мере?
1) Дело шло о епархиях, где духовенство имеет достаточное 
содержание и без того. 2) Определение жалованья священникам от 
казны могло поставить их на степень чиновников, зависимых от 
гражданского начальстра, а для силы церкви, для ее значения, для 
сохранения ее чистоты, требуется ее самостоятельность. 3) Возна¬ 
граждение от прихожан за совершение треб сближает священника
168

<2 прихожанами, поставляет их в более тесное взаимное отношение, 
заставляет священника заботиться о любви прихожан, а прихожанам 
принимать участие в его семейном положении. Один архиерей писал 
к H., что некоторые священники, получающие жалованье, не хотят 
совершать требы, не хотят служить молебнов, требуя за них неуме¬ 
ренного вознаграждения. Прихожане не терпят в священнике коры¬ 
столюбия и притязательности, но с любовью дают по мере средств 
своих, и почли бы себя оскорбленными, если бы священник отказал¬ 
ся принять приношение их усердия. Рассказывали мне примеры, что 
прихожане стали удаляться от священников, как от чиновников, 
когда те стали жалованье получать; их подкупают, — говорят они, — 
и особенно этим пользовались раскольники, чтобы отдалить народ от 
духовенства».
Нам кажется, что статья эта писана тоже светским 
человеком, мало понимающим настоящее положение и 
надобности духовенства. Он говорит, между прочим, 
с некоторою небрежностью: «средства жизни священни¬ 
ков действительно скудны, но надобно припомнить, что 
и потребности их ограничены. Они рождены в этой ску¬ 
дости, в ней воспитаны, и им не тяжело и нести ее» 
(стр. 23). Такой отзьив показывает — или человека бога¬ 
того из духовных, или вовсе не духовного. Духовное 
лицо, священник Греков, говорит вот что (стр. 153):
«Порок корыстолюбия в духовенстве зависит не от воспитания и 
не от природных наклонностей духовного сословия, а от способов 
его содержания. Обеспечьте нас как следует, дайте нам приличное 
содержание и тогда требуйте от нас совершенного бескорыстия. Мы 
не только не пожалеем тогда о своих доходах, но, напротив, будем 
радоваться, что избавились от этой тяжкой и горькой необходимости 
питаться подаянием. Это—мысль, общая всего духовенства, жела¬ 
ние, постоянно высказываемое»,
Одно сопоставление подобных мест доказывает уже, 
как необходимо для духовенства гласное, печатное об¬ 
суждение вопросов, касающихся его внешнего положе¬ 
ния и устройства... [Пусть не боятся духовные, что] 
подобным обсуждением может быть унижено достоин¬ 
ство православной церкви. [Напротив, ничем оно столько 
не ослабляется, как постоянным молчанием о духовном 
сословии, постоянным отчуждением его от того движе¬ 
ния, которое совершается в литературе... Образованное 
общество, с одной стороны, в.-щя недостатки, неизбежно 
существующие в духовенстве, а с другой — замечая, что 
все молчат о них, между тем как громко говорят о всем
169

другом, — общество имеет полное право думать, что ду¬ 
ховенство само враждебно всякому исправлению и усо¬ 
вершенствованию, нетерпимо ко всякому постороннему 
мнению и желает навсегда остаться при тех же порядках, 
какие у него существуют ныне... Такое мнение сделалось 
теперь почти повсеместным в обществе, и духовенство не 
-иначе может изменить его, как дозволением свободно 
и гласно обсуждать его действия и даже некоторые усло¬ 
вия теперешней организации духовного ведомства.
Надеемся, что просвещенное духовенство примет без 
огорчения и без всяких подозрений наши искренние за¬ 
мечания, имеющие в виду единственно общую пользу. 
Появление в печати этой статьи да послужит доказатель¬ 
ством того, что и духовное ведомство не желает стеснять 
благонамеренного и спокойного обсуждения относящихся 
к нему вопросов, до которых, наконец, необходимо же 
когда-нибудь дотронуться.]

ГОЛОС ДРЕВНЕЙ РУССКОЙ ЦЕРКВИ1
Об улучшении быта несвободных людей. Речь А. Щапова. 
Казань, 1859 г. Современные идеи православны ли? Статья первая 
и вторая. СПб., 1858 г.
Мы поставили рядом эти книги не потому, чтобы они 
были -слишком похожи одна на другую, а скорее потому, 
что они, по направлению, противоположны одна другой. 
Г-н Щапов в «речи своей силится доказать, что духовен¬ 
ство наше всегда защищало угнетенных и проповедовало 
свободу, что еще за .несколько веков назад оно подало 
свой голос в пользу тех улучшений, которые выпали на 
долю нашего времени. Напротив того, статьи о современ¬ 
ных идеях, с православной точки зрения, направлены 
к тому, чтобы доказать, что современное направление рус¬ 
ского общества, а вместе с тем и все преобразования 
и улучшения в духе настоящего времени, в том числе 
и меры к улучшению крестьянского быта, не согласны 
с духом нашего православия. Если это справедливо, то 
г. Щапов совершенно напрасно усиливался доказать, что 
наше духовенство всегда заботилось об улучшении быта 
несвободных людей. Со своей стороны мы скорее готовы 
согласиться с мнением гг. Кульжинского и Баркова, 
сочинителей «Современных идей», которым, без сомне¬ 
ния, хорошо известно, что такое наше православие и что 
с ним согласно или не согласно, чем поверить доказа¬ 
тельствам г. Щапова, которые вообще слабы и основаны 
более на случайностях, чем на истории.
Г-н Щапов имеет в виду не одних только -крепостных 
людей, но вообще людей несвободных. Поэтому он при¬ 
водит иногда такие места из пастырских поучений, кото¬ 
рые не относятся прямо к крестьянам и помещикам, 
а имеют в виду вообще господ и холопов, какого бы рода 
холопство это ни было, и даже изгнанных, заключенных 
и подвергшихся неспэаведливому преследованию или
171

угнетению от судей и сильных мира сего. Все эти мёста 
сбиваются на одну тему, — что сильные не должны при¬ 
теснять слабых, потому что пред богом все равны. Но от 
этих общих мест, которыми переполнены проповеди не 
одних наших древних .пастырей, еще слишком далеко до 
горячей заботливости об улучшении быта несвободных 
людей. Что же касается .поучений, относящихся соб¬ 
ственно к крестьянам и помещикам, то их не так много, 
и притом большая часть из них была говорена по обя¬ 
занности, -следовательно, .по характеру своему походит 
на те, которые говорены были и вообще против 'рабства. 
Если же в древней нашей церкви и были такие пастыри, 
которые действительно сочувствовали несчастьям мень¬ 
ших своих братий и подавали голос в их защиту, то ско¬ 
рее пастырей этих можно назвать исключением, чем 
голос их считать голосом всего духовенства. Духовенство, 
как известно, играло в древней Руси значительную роль: 
сами великие князья не могли сделать ничего важного, 
не получив согласия и 'благословения митрополита или 
патриарха. При таком значении, духовенство, конечно, 
могло бы иметь некоторое влияние и на участь несвобод¬ 
ных людей, если бы оно вздумало принять участие в этом 
деле. К сожалению, .в нашей истории мы не находим 
подобных фактов. Напротив, из истории мы знаем, что 
духовенство наше само владело крестьянами, и г. Щапов 
говорит, что пастыри церкви, увещевая господ человеко¬ 
любиво обращаться с их рабами, в то же время увеще¬ 
вали и игуменов монастырей к тому же. «Бога ради, 
будь милостив ко крестьяном», — писал, например, Ни¬ 
кон игумену Иверского монастыря. Но г. Щапов видит 
в этом факте одну только хорошую сторону, — именно, 
что пастыри церкви заботились об облегчении участи 
несвободных людей, — опуская из внимания то весьма 
важное обстоятельство, что увещания пастырей направ¬ 
лялись нередко к их же духовным собратам, которые, 
вероятно, были не слишком человеколюбивыми госпо¬ 
дами. Допустим даже, что грамота об устройстве мона¬ 
стырских зданий, в которой находятся вышеприведенные 
слова Никона, имела вид инструкции, и патриаршее уве¬ 
щание не было вызвано действиями иверского игумена: 
во всяком случае остается несомненным тот факт, что 
крестьяне не всегда благоденствовали под сенью церквей
172

и монастырей; иначе зачем было бы Никону писать по¬ 
добное увещание? Таких фактов можно -бы привести 
довольно много, но мы считаем это совершенно излиш¬ 
ним после того, как «Современные идеи», пущенные в 
свет гг. Кульжинским и Барковым, так решительно подо¬ 
рвали все доказательства г. Щапова. «Улучшить всякое 
дело общественное, — говорит г. Кульжинский, — быт 
крестьян, как и упрочить благо каждого лица в част¬ 
ности, есть дело божие, а не человеческое. Благословит 
господь—и все, богатые и бедные, будут счастливы. 
Прогневается господь — и все и каждый, посреди всякого 
изобилия и свободы, при бесчисленных железных доро¬ 
гах, телеграфах, фабриках, пароходах, будут страдать, 
путаться и рабствовать». Сентенции эти отзываются та¬ 
кою набожностью и таким христианским смирением, 
что даже как-то неловко сказать, что они чисто фатали¬ 
стического свойства. Как бы то ни было, смысл их тот, 
что излишне заботиться об улучшении своей или чужой 
участи, что если одни из нас страдают, а другие наслаж¬ 
даются благоденствием, то, значит, такова на то воля бо¬ 
жья, которой переменить не могут никакие человеческие 
усилия; что нам остается сидеть, сложа руки, и ждать, по¬ 
ка счастье слетит к нам с неба, как к нищему фортуна... 
И мало того, что старания наши останутся бесплодными, 
мы еще, — продолжает г. Кульжинский, — прогневаем 
господа. Вот что не мешало бы заметить г. Щапову. Не¬ 
ужели же в самом деле древние наши пастыри не знали 
этой истины и шли наперекор ей, нисколько не страшась 
божьего гнева? Ведь и они были такие же смертные, -как 
и все мы, и, стало быть, подлежали одинаковой с нами 
ответственности. Нет, мы так глубоко чтим их, что ни¬ 
как не думаем навязывать им таких неблагочестивых 
стремлений. Другое дело — современные экономисты и 
публицисты, против которых так сильно ратует г. Куль¬ 
жинский. Для них, конечно, нет ничего святого...
Кроме мыслей о современных преобразованиях и улуч¬ 
шениях, в статье г. Кульжинского много и других весьма 
назидательных размышлений. Например, как прекрасно 
г. Кульжинский рассуждает о взяточничестве, этой, как 
он выражается, «застарелой язве, пожирающей нас, 
подобно одной из египетских казней»! «Живописное 
изображение пороков, — говорит он, — вовсе не истреб¬
173

ляет пороков. Для истребления пороков, прежде всего и 
паче всего, нужен страх божий и глубокое чувство 
вездеприсутствия божия. Как я -возьму взятку или затаю 
казенное добро, -когда бог видит это, хотя бы никто из 
людей не знал и не видел?...» и пр. Еще лучше рассуж¬ 
дает он о грамотности. Мы не имеем возможности выпи¬ 
сать всего рассуждения, хотя оно и стоило бы этого, и пе¬ 
редадим в нескольких словах его сущность. Г-н Куль- 
жинский советует учить наших простолюдинов славян¬ 
ской грамоте по Часослову и Псалтыри, как это искони 
делалось на святой Руси. Это, говорит, даст им возмож¬ 
ность читать и другие богослужебные книги. А русской 
грамоте учить незачем, потому что нечего читать, кроме 
историй Карамзина и Устрялова и сказок о Бове-короле- 
виче, о Жар-птице, о Ваньке-Каине и других подобных 
предметах. Кроме Псалтыри и Часослова, г. Кульжин- 
ский рекомендует для обучения простолюдинов еще 
одну, как он говорит, «бесценную книжечку»: «Первое 
обучение отроком, в нем же буквы и слоги». Советует он 
завести и школы, «но — conditio sine qua non — непре¬ 
менно школы церковнославянские!» Впрочем, говорит, 
нечего жалеть, что не всякий мужичок наш умеет читать 
и писать. Западу в этом деле не стоит подражать. Звуч¬ 
ны бубны за горами! Я, говорит, прожил многие годы 
в западно-католической земле и неоднократно был сви¬ 
детелем следующего, всегдашнего там явления: «Молит¬ 
венники, но которым тамошние прихожане молятся в 
церкви, состоят из собрания молитв на разные случаи, 
утренних, вечерних, во время бездождия, во врем!Я грозы,
о	выздоровлении и т. п. Простодушные и полуграмотные 
простолюдины тамошние, не обращая внимания на со¬ 
вершающуюся пред ними литургию, читают, пополам с 
грехом, все молитвы от доски до досюи, и утренние, и ве¬ 
черние, и о том, чтобы шел дождь, и о том, чтобы пере¬ 
стал, и т. п. Ну, что это за грамотность?» Говорится и о 
воспитании. Здесь, между прочим, г. Кульжинский заме¬ 
чает, что «вместо общечеловеческого образования надоб¬ 
но говорить образование христианское», потому что «об¬ 
щечеловеческое (как его употребляют литераторы и фи¬ 
лософы) в деле веры и нравственности предполагает 
только деизм и дальше десятословия не восходит».
Приятель г. Кульжинского, г. Барков, — сочинитель
174

еще более остроумный [и пожалуй, еще более набожный]. 
В статье своей он занимается специальным предметом — 
«Весельчаком», «Смехом», «Пустозвоном» и другими 
«литературными произведениями в великий пост 1858 го¬ 
да»2, но от них переходит иногда и к общим рассужде¬ 
ниям— о театрах, романах, современном направлении 
общества, о прогрессе, которого, впрочем, он никак не 
может представить себе без «Весельчака», «Смеха» и 
«Пустозвона». Он и-то и есть, по его мнению, проводники 
современных идей.
Статья начинается эпиграфом: «Возлюбиша челове- 
цы паче тьму, неже свет». Из этого эпиграфа видно 
уже, с какой мрачной точки смотрит г. Барков на упомя¬ 
нутые издания. «Церковь, — говорит, — стучит в двери 
покаяния, а в области литературы является «Весельчак», 
и является «как раз на первой неделе паста, как бы напе¬ 
рекор великому канону плача и сокрушения о грехах». 
Дальше идет так хорошо, так хорошо, что мы не можем 
удержаться, чтобы не выписать нескольких строк.
«На подмогу ему («Весельчаку»), и как бы в насмея- 
ние и уничижение великого дела покаяния, на кресто¬ 
поклонной неделе раздается бесстыдный «Смех». В церк¬ 
ви выставлен для поклонения животворящий крест гос¬ 
подень, а цивилизованные и вновь появившиеся само¬ 
званные литераторы со смеху помирают, раздавая на 
всех перекрестках свой печатный смех! Но как и этого 
оказалось мало, то любитель прогресса (?) выдумал для 
страшной недели «Пустозвон», как бы издеваясь над 
звоном церковным, призывающим верных к присутство- 
ванию при страстях господних. Очевидно, «Пустозвон» 
есть итог веселья и смеха. А известно, что следствием 
смеха и веселья нередко бывает и самое горе: оно так 
и вышло. На святой неделе хожалые раздавали народу 
уже не один смех, а «Смех и горе» (несмотря на то, что 
святая церковь в это время восклицает: «людие, весели- 
теся!»). Из этого смеха с горем пополам вышла потом 
«Потеха». Так прогресс велит веселиться и смеяться тог¬ 
да, когда святая церковь сокрушается, и, напротив, 
горюет тогда, когда православная церковь велит весе¬ 
литься — о господе».
Затем следует рассуждение о том, что смех осквер¬ 
няет человека, потому что возбуждается ложью, а ложь
175

все-таки не от бога, а от отца лжи, дьявола. «В основании 
всякого смеха, всякой насмешки, эпиграммы, сатиры, сар¬ 
казма лежит ложь, искажение истины... оно-то и смешит: 
«стукнуло, грянуло — комар с дуба свалился!» Смешно, 
а ложно». «Не думают ли писатели, — говорит г. Бар¬ 
ков,— путем насмешки и сарказма исправить нравствен¬ 
ные недостатки ближнего? Грибоедов и Гоголь были 
талантливые писатели; но что они сделали хорошего? 
Весь подвиг .их заключается *в том, что они возбуждают 
смех, — и только. Романы, комедии, водевили представ¬ 
ляются на сцене только для лицедейства. Театры, зрели¬ 
ща, как игра, доставляют удовольствие, забаву, рассеян¬ 
ность чувств, ума и воли, но не видно,—говорит,—чтоб 
от них была какая-нибудь нравственная польза». Мало 
того: сколько тут соблазнительного! «Пред взором пуб¬ 
лики, пред взором отцов и матерей, сыновей и дочерей, 
пред взором вступивших в брак и не вступивших, в виду 
взрослых и малолетних, едва не в каждом спектакле 
совершаются странные сближения по воле автора пье¬ 
сы». Вот какого рода эти сближения. «И актер и актри- 
са, простирая руки, бросаются для взаимных объятий. 
Притом требуется, чтобы все это было представлено как 
можно живее и натуральнее. Иначе актеры и актрисы, 
чрез газеты и журналы, получают упрек. Так, например, 
«Северная пчела» когда-то сокрушалась о том, что «жар 
актера Степанова не мог одушевить действия, и публика 
приняла это очень холодно». (Заметим, впрочем, мимо¬ 
ходом, что ревнитель [православия] любит «Пчелку» и, 
как видно, выписывает и тщательно перечитывает ее. 
А если он иногда и указывает в ней на некоторые воль¬ 
ности, то это так только, больше для того, чтобы при¬ 
стыдить ее за вольнодумство. Зато в другой -раз он и по¬ 
хвалит ее. Милые бранятся—только тешатся.) Не менее 
драматических произведений, — продолжает г. Барков,— 
вредны и романы и повести. «Кто-то из благонамеренных 
и понимающих достоинство истинного просвещения, «раз¬ 
бирая сочинения Тургенева, вероятно, в предостережение 
от чтения книг подобного рода, выразился так: «В пове¬ 
стях и рассказах Тургенева самая пошлая любовь, какая 
бывает в душах холодных, в умах, не подчиненных ника¬ 
ким религиозным убеждениям... Кроме пошлости лиц 
и событий, изображенных Тургеневым, сочинениям его
176

вредит отсутствие доброй нравственности, делающее 
противными для души христианской самые лучшие его 
•произведения» («Северная пчела», 1875 год, № 109). 
Мало того, в современной литературе, говорит г. Барков, 
заметно совершенное равнодушие к святости веры и пра¬ 
вославного благочестия. Так, например, в одной газете 
(«Северная пчела», 8 марта 1857 года) «предлагается 
вместе и назидательное и растлевающее». Извещая о вы¬ 
шедшей книге духовного содержания, «Северная пчела» 
пишет: «Благодарим издателей, постаравшихся так 
кстати выпустить эти проповеди в свет к началу -великого 
поста, когда каждый человек более или менее ощущает 
в себе потребность время своего отдыха посвятить бла¬ 
гочестивым занятиям». «Казалось бы, прекрасно, — за¬ 
мечает г. Барков. — Но вслед за этими строками, чрез 
одну лишь черту, «Северная пчела», в своем «Телегра¬ 
фе», поспешает обратить внимание публики на следую¬ 
щее известие: в 8 часов вечера будет дан большой кон¬ 
церт, на углу Гагаринского проспекта! В 8 часов на Ми¬ 
хайловском театре» и т. д., несколько объявлений. 
В «Северной же пчеле» читаем: «В вокзале дан будет 
бал в пользу бедных, — мысль истинно христианская, — 
будет и оркестр Штрауса!» Или: «Скоро начнется у нас 
концертная пора — великий пост». «Называют еще пост 
эпохою живых картин». Или, например: «Северная пче¬ 
ла» танцовщицу Богданову однажды провозгласила лю¬ 
бимицей небес. «Это ли, — восклицает ревнитель [пра¬ 
вославия],— истинное просвещение! Это ли плоды доб¬ 
рого христианского образования?» И все, говорит, ссы¬ 
лаются на «дух времени». А того не могут сообразить, 
что «со времени падения в мире действуют два духа: 
божественный дух истины и преисподний дух лжи... как 
и в физической природе видим: день и ночь, восток и за¬ 
пад. Восток — свет, запад (который из двух духов вну¬ 
шил ревнителю православия мысль о таком составе сло¬ 
ва запад, — неужели дух истины?) — сумрак, постепен¬ 
но и постепенно склоняется к тьме». Поэтому и два про¬ 
гресса в мире: нравственный — религиозный и житей¬ 
ский— мирской. «В прогрессе нравственно-религиозном 
заметны: тишина чувств, мир и спокойствие совести, 
веяние благодати и о всем благодарение господу. В про¬ 
грессе житейском — мирском — покой и нега тела...
12 Н. А. Добролюбов
177

•комфорт!» Прогресс «религиозный поучает .смирению, 
а «прогресс суетный, мирской, и -современная литература 
ввели в употребление слова: гордимся! горжусь! «Слова 
неправославные», как заметил один из вельмож нашего 
времени, пропитанный духом христианского благоче¬ 
стия» (№ 1 «Петербургских ведомостей», 1856 год, при¬ 
меч.). «Гордость есть смертный грех и самый ненавист¬ 
нейший для .господа бога. Но если из имени гордость 
производить глагол горжусь и хвалиться этим, то, стало 
быть, можно и из прочих имен, означающих смертный 
грех, делать то же самое?»
Весьма остроумно и благочестиво! Пои-стине такие 
высокие мысли могут приходить в голову только людям 
избранным и ревнителям [православия]!..

НЕПОСТИЖИМАЯ СТРАННОСТЬ1
(Из неаполитанской истории)
[«Ах, какой реприманд неожиданный!»
«Ревизор.»]
I
Все благомыслящие люди в Европе посвящают тепе,рь 
свои досуги справедливому изумлению —как это так 
неаполитанский народ порешил [с бурбонской дина¬ 
стией]?! Не то удивительно, что восстание произошло: 
в королевстве Обеих Сицилий восстания нипочем; всем 
известно, что Италия, по крайней мере со «времен Тарк- 
виния Гордого, .всегда была страною заговоров, тайных 
обществ и тому подобных ужасов... [Надобно же что- 
нибудь делать заговорщикам, вот они и пошаливают; и] 
там уже все к этому привыкли [, так точно, как у нас 
в старые годы ямщики были -приучены к тому, [что] «по¬ 
шаливали» известные люди на больших дорогах]. Из¬ 
вестно, что при Фердинанде II, например, для знамени¬ 
того начальника полиции Делькаретто [составляло нема¬ 
лое удовольствие —] следить втихомолку за постепенным 
развитием заговоров, в которых принимали участие его 
агенты, дождаться, пока австрийская полиция получит 
неопределенные сведения о заговоре и [с испугом] уве¬ 
домит о нем неаполитанское правительство,—и потом 
[накрыть] заговорщиков [и доказать австрийцам, что они 
в этих делах ничего не смыслят]. Все [подобные шалости] 
оканчивались обыкновенно^ ко всеобщему удоволь¬ 
ствию,] домашним образом, и законное правительство 
нимало оттого не страдало. Поэтому и в нынешнем году, 
когда началось восстание в Сицилии, благомыслящие 
люди над ним смеялись; когда Гарибальди явился в Па¬ 
лермо. над его дерзостью тоже подсмеивались. Когда 
Сицилия была очищена от королевских войск и Гари¬ 
бальди готовился перенести войну на материк Италии, 
легитимисты потирали руки, приговаривая не без язви¬
12*
179

тельности: «Милости просим! бот теперь-то мы посмот¬ 
рим вашу храбрость, благородный кондотьери!» Даже 
когда он появился в Калабрии, и тут благоразумные 
люди хотели выразить -полное пренебрежение к его пред¬ 
приятию, но, к сожалению, не успели: Гарибальди так 
быстро добрался до Неаполя, что за ним -не поспело 
даже перо Александра Дюма, бесспорно величайшего 
борзописца нашего времени. Зато благомыслящие граж¬ 
дане с избытком вознаградили себя, когда защита Капуи 
обещала обратиться во что-то серьезное: они [положи¬ 
тельно] объявили, что Франциск II [только по великоду¬ 
шию] удалился из Неаполя, чтобы не подвергать свою 
столицу ужасам войны, но что он отстоит свои права и 
что народ, опомнившись от своего -безумия, повсюду уже 
призывает законное правительство. И вдруг все надеж¬ 
ды рушатся: на этот раз восстание оканчивается совсем 
не так, как обыкновенно; оно принимает нестерпимо 
серьезный характер, такой серьезный, что даже политика 
Кавура, при всей своей [трусости], решается открыто 
вмешаться в дело... А тут является еще [новое изобрете¬ 
ние— sufrage universel]: 1300 000 голосов против 10 000 
определяет присоединение к Пьемонту; последний из 
Бурбонов истощается в последних воззваниях к [меттер- 
ниховским] трактатам и к [верноподданническим] чувст¬ 
вам своего народа; но ничто не помогает, он теряет Капую 
и видит себя в необходимости оставить свое .последнее 
убежище, свою [милую] Гаэту, 12 лет тому назад вос- 
приявшую в свои стены святейшего отца2 и счастливую 
столькими благородными воспоминаниями... [«Шарива- 
ри» и «Кладдерадач» 3 изо всех -сил издеваются над про¬ 
ницательностью благомыслящих людей, и они уже ничего 
не находят лучшего, как сказать, что это англичанин 
нагадил...
Конечно, читатели, англичанин такой человек, что 
всюду нос сует и везде гадит по возможности; но если 
вы припомните единодушные отзывы всей европейской 
прессы о неаполитанцах, то 'согласитесь, что, по всем ви¬ 
димостям, это был такой народ, которого и иэгадить-тэ 
не было никакого средства. Кто и как 'мог дойти до того, 
чтобы развратить его до такой степени? — ] это вопрос 
чрезвычайно курьезный. Конечно, он практического зна¬ 
чения, может быть, и не имеет, и вы скажете, что не стоит
180

им теперь заниматься, когда дело «порешено оконча¬ 
тельно. Но что прикажете делать, если «Современник» 
страдает некоторой слабостью упражняться на поприще 
мышления почтенного Кифы Мокиевича!4 Он печатает 
стихи на взятие Парижа [, если бы оно случилось (хотя 
всякий знает, что оно случиться не может)]5, делает не¬ 
возможные выкладюи относительно -выкупа и сельской 
общины, толкует об антропологическом принципе в фи¬ 
лософии 6, и т. п. Конечно, все это непрактично и бес¬ 
плодно: но что же делать? Надо с этим примириться, 
хотя в уважение того, что в «Современнике» же печа¬ 
таются иногда капитальные труды, вроде, напр., «Позе¬ 
мельного кредита» г. Безобразова. Притом же известно, 
что кто хочет практичности, дельности, кто желает всег¬ 
да быть на высоте самых насущных и настоятельных 
требований общественной жизни, тот должен читать 
«Русский вестник»; там он найдет и прекрасные письма 
г. Молинари о русском обществе, и мысли г. Герееванова 
«о жалованье предводителям дворянства», и статьи об 
устройстве черкесов, обитающих на берегу Черного моря, 
и заметки г. Сальникова о паспортах, и тьму заметок -по 
вопросам, еще более капитальным7. «Современник» 
[, как всякому понятно,] преклоняется перед 'мудростью 
Вестника и ограничивает свои претензии гораздо более 
скромной ролью: занимать иногда досужее любопытство 
праздного читателя какими-либо курьезными размышле¬ 
ниями. [Помпите, как, в одной комедии Островского, 
Устенька »или Капочка предлагает для развлечения об¬ 
щества поддерживать занимательный разговор о том, 
«что лучше — ждать и не дождаться, или иметь и поте¬ 
рять»?]8. Так и мы теперь, для вашего развлечения, чита¬ 
тель, задаемся вопросом: что за странность такая, что 
неаполитанский народ обманул самые справедливые 
надежды всех благомыслящих людей? Где объяснение 
это й стр a-HiH ости ?..
'Надеемся, что мы не снискали еще права на особенное 
благоговение читателей перед нашими мнениями, и по¬ 
тому можем, не опасаясь никого повергнуть в горькое 
разочарование, признаться, что решить заданного вопро¬ 
са мы не умеем. Но зато мы обещаем добросовестно 
передать читателям мнения [благомыслящих] людей, 
имевших всю возможность знать положение дел в Неа¬
181

поле. На эти-то мнения мы и п>рооим обратить 'внимание, 
постоянно имея в виду, что мы собственного 'мнения -на 
этот счет не .имеем *.
Чтобы сказать что-нибудь положительное о причине 
странной неожиданности, поразившей Неаполь, надо бы 
знать народ неаполитанский; а мы его не знаем, да и кто 
его знает? Уж, конечно, не иностранные туристы, расска¬ 
зывающие бог знает что и о народе, и о правительстве; 
конечно, и не журналисты, (печатающие об иных странах 
та,кие -корреспонденции, что, пожалуй, им и любой турист 
мог бы .позавидовать... На (мнения и рассказы таких лю¬ 
дей положиться нельзя, тем более что, по уверению весь¬ 
ма почтенных людей, неаполитанский народ чрез¬ 
вычайно сдержан, недоверчив и не любит высказываться 
перед чужими. Вот что говорит, например, виконт Ана- 
толь Лем ер-c ье в начале брошюры, изданной им в начале 
нынешнего года: «Несмотря на частые сношения Неа¬ 
поля с Францией, несмотря на легкость сообщений, менее 
чем в два дня переносящих вас из Марселя в столицу 
королевства Обеих Сицилий, редкий народ так мало 
известен французам, ка« неаполитанцы. Правда, туристы 
печатают множество рассказов о своих путевых впечат¬ 
лениях, в картинах и гравюрах воспроизводятся во всех 
видах местные пейзажи и костюмы; журналисты не упу¬ 
скают случая обсудить по-своему и положение дел, 
и людей, и политику королевства; но неаполитанцев 
нельзя узнать ни по путевым впечатлениям, ни по рисун¬ 
кам артистов, ни по журнальным оценкам: нужно много 
времени, много особенных случаев и средств, чтобы 
добраться до истины относительно этого народа, кото¬ 
рый, при легком наблюдении, всегда останется непости¬ 
жимым. Нужен постоянный и долгий навык для того, 
чтобы, среди [обдуманного] притворства, открыть истин¬ 
ное состояние этого народа. Писатели всех стран в про¬ 
должение стольких лет клеветали на Неаполь, что неа¬ 
политанец теперь питает крайнее недоверие к иностран¬ 
цам. Только с большим трудом поэтому можно дости-г-
*	Чтобы очевиднее доказать это читателю, мы, как всегда дела¬ 
ется в подобных случаях, обогащаем статью свою множеством уче¬ 
ных цитат на разных языках. Статья от этого приобретает несколь¬ 
ко мрачную наружность, но мы советуем «не судить по наружности»,
[, а «поглядеть в корень», как выражается Кузьма Прутков. Корень 
же, уверяем вас, вовсе не горек].
182

нуть до открытия истины; и если особенные благоприят¬ 
ные обстоятельства не помогут вам, вы никогда в этом 
не успеете» *.
Слова почтенного виконта мы привели затем, чтобы 
оправдать наше собственное незнание народа неаполи¬ 
танского. Но мы не можем утаить, что виконт написал их 
с целью [гораздо более благородною]: он хотел доказать, 
что не следует верить писателям, уверяющим, будто 
в неаполитанцах шевелится любовь к свободе и недо¬ 
вольство их положением. Действительно, были и такие 
писатели; но все они заражены были, как оказывается, 
духом партий и не имели [ни тени того] бесстрастия, 
«которое, если припомнят читатели, считает -первым дол¬ 
гом публициста г. Чичерин**9. К счастию, количество 
таких писателей невелико. Вообще же, относительно 
Италии давно принято мнение людей почтенных, бес¬ 
страстно исследовавших род человеческий и распреде¬ 
ливших разным племенам те или другие способности: 
французам — остроумие, славянам —гостеприимство, ан¬ 
гличанам — практичность и т. д., и решивших, кто к чему 
способен в истории. Так, известно, например, что немцы 
должны вырабатывать теоретические начала обществен¬ 
ной жизни, а французы пускать их в ход на практике; 
[известно, что] мехиканцы должны производить в год 
[столько же] революций [, сколько г. Семевский пишет 
исторических исследований10, а австрийцы время от вре¬ 
мени переменять режим, подобно «Русскому инвали¬ 
ду» п: известно, чго] славяне лишены [инициативы], и по¬ 
тому должны играть великую роль в будущем, как пред¬ 
ставители эклектической народности *** ип.р.ишр. В этой 
международной табели о рангах положено, что итальян¬ 
цы вообще народ ленивый, изнеженный, лишенный вся¬ 
кой стойкости, неспособный к самостоятельной полити¬ 
ческой жизни и не имеющий ни малейшего поползнове¬ 
ния к гражданской свободе. Только бы не мешали его 
«ничегонеделанию», итальянец ничего больше не желает; 
своим farniente он не пожертвует ни для какого благо¬
*	Quelques mots de vérité sur Naples, par le v-te Anatole Lemer- 
cier, Paris, 1860.
** См. «Очерки Англии и Франции» или «Отеч. записки», 1857 г. 
№ 12, s. v. р.
*** Мнение Н. Ф. Павлова, относящееся, впрочем, ко времени 
споров «Русского вестника» с «Русскою беседою», то есть к эпохе, 
предшествующей «Нашему времени»12.
183

получия. По временам он разгорячится (нельзя же и без 
этого: южный житель, стало быть, должен горячиться), 
но это лишь на минуту: волнение его так же легко успо¬ 
каивается, как легко приходит. Таково 'было общее мне¬ 
ние об итальянцах, принятое всеми учеными и добропо¬ 
рядочными людьми. Относительно неаполитанцев при¬ 
бавляли обыкновенно, что они ленивее и беспечнее всех 
остальных итальянцев, расслаблены гораздо больше, 
а страстности имеют ‘меньше, вследствие влияния рели¬ 
гии и постоянно соблюдаемого 'правительственного по¬ 
рядка. Это мнение, за исключением немногих писателей 
[(-которых порицаем мы выше)], принято было всеми 
партиями, как теми, которые защищали неаполитанское 
правительство, так и равно и теми, которые нападали на 
него. Само собою разумеется, что образ выражения утех 
и других был различен, и даже в некоторой степени про¬ 
тивоположен: одни, например, хвалили кротость и почти¬ 
тельность народа, другие сожалели о его унижении 
и [рабских] свойств'ах характера; одой говорили, что он 
доволен малым и возлагает упование во всем на тех, кто 
им управляет; а другие выражались, что он невежествен, 
лишен лучших и возвышеннейших порывов души, по¬ 
терял сознание собственного достоинства и т. п. Но 
лучше приведем несколько отзывов из разных книжек 
об Италии, которыми теперь наводнены все книжные 
лавки в Европе. Жаль, что не имеем под рукою путевых 
«писем гг. Греча и Пауловича [; но все равно, мы дадим 
вам выдержки из таких книжек, лучше которых едва ли 
писали что-нибудь наши .почтенные соотечественники.] 
Не подумайте, что мы думаем [досмеяться над] про¬ 
ницательностью людей, которых цитируем [; не поду¬ 
майте, что мы совершенно отрицаем их показания]. Мы 
уже сказали, что не знаем сами неаполитанского народа, 
следовательно, не имеем права отвергать и осмеивать 
чужие свидетельства о нем. А согласие противных пар¬ 
тий :в отзывах о характере неаполитанском дает им боль¬ 
шую гарантию достоверности. Но тем изумительнее 
опровержение, которое против них сделано фактами 
последнего времени. Послушайте, что повторялось о не¬ 
аполитанцах, в течение десятков лет, и повторялось осно¬ 
вательно: можно ли было ожидать такого [грустного] 
конца после таких [светлых] уверений!
184

Чтобы не .начинать слишком издалека, мы возьмем 
только последнее тридцатилетие, которое, как «известно, 
весьма много способствовало к утверждению в Неаполе 
характера бездеятельности и равнодушия к .политической 
жиз-ни. До восшествия на престол Фердинанда II неапо¬ 
литанцы могли считаться народом [, имеющим те же на¬ 
клонности и требования в политике], как и другие наро¬ 
ды Европы. Вот почему Луи-Филипп, вскоре .по своем 
воцарении, писал к Фердинанду, уговаривая его сделать 
некоторые уступки правам народным. «Мы живем,— 
писал Луи-Филипп, — в переходную эпоху, когда часто 
нужно бывает уступить кое-что [, чтобы не отняли у нас 
всего]. Признаки брожения так ясны и сильны в Италии, 
что необходимо ожидать взрыва, более или менее близ¬ 
кого, смотря .по тому, ускорят или замедлят его меры 
князя Меттерниха, слишком уж крутые. Ваше величество 
будете увлечены потоком, если вы вовремя не сделаете 
своего выбора». Фердинанд отвечал письмом [, которого 
многие фразы сделались знамениты]; тут-то он делал 
признания, что «свобода гибельна для фамилии Бурбо¬ 
нов», [«что они не нынешнего века»] что он «преклоняет¬ 
ся» -перед идеями, «которые признала верными и спаси¬ 
тельными многолетняя опытность Меттерниха» и пр. 
Тут же находилось и свидетельство о .неспособности 
народа к гражданской самостоятельности, — свидетель¬ 
ство, едвя ли не самое важное и положительное из всех, 
какие мы приведем далее. «Мой народ повинуется [силе] 
и склоняется под ней [se courbe], — писал он, — но горе, 
если он вздумал бы выпрямиться под влиянием этих 
мечтаний, которые так хороши в рассуждениях филосо¬ 
фов и невозможны на практике! [С божьей .помощью, 
я дам моему народу благосостояние и честное управле¬ 
ние, на которое он имеет право; но] я буду королем 
[, буду им] один и всегда... [Мой народ не имеет .надоб¬ 
ности мыслить: я забочусь о его благоденствии и досто¬ 
инстве]»*.
*	Письмо Луи-Филиппа и ответ Фердинанда на первый раз об¬ 
народованы были С. Петручелли де-ла-Гаттуна, в «Revue de Paris» 
1856 г., livr. 15, oct. [Они так псразили многих, что] возникли сомне¬ 
ния в их подлинности. Эти сомнения были, между прочим, выраже¬ 
ны парижским корреспондентом «Indépendance Belge», 1856 г. Но 
г. Петручелли де-ла-Гаттуна отвечал в «Revue de Paris», 1 декабря
185

Выражаясь таким образом о своем .народе, Ферди¬ 
нанд должен был хорошо знать его характер и быть 
.вполне уверенным в истине своих понятий о нем. И мы 
видим, что уверенность эта никогда не покидала его; все 
его царствование служило осуществлением принципов, 
высказанных в приведенных нами строках.
К некоторым фактам этого царствования мы еще воз¬ 
вратимся; а теперь, после свидетельства самою короля, 
»приведем несколько отзывов всех партий о неаполитан¬ 
ском народе. Возьмем ряд известий за последние де¬ 
сять лет.
В 1851 «году лорд Глэдстон напечатал знаменитые 
свои письма о неаполитанском правительстве. Все в них 
было проникнуто сочувствием [к страданиям] народа и 
энергическим] негодованием против правительства Обе¬ 
их Сицилий. Письма эти произвели «полемику, в'следствие 
которой лорд Глэдстон издал новую брошюру «Examina¬ 
tion», пересмотр некоторых фактов, упомянутых им 
прежде и оспаривавшихся защитниками Фердинанда. 
В этой же брошюре пришлось лорду Глэдстону высказать¬ 
ся и о самом народе неаполитанском. Вот его слова: 
«Во всей Европе нельзя найти народа более кроткого, 
преданного и послушливого, как народ неаполитан¬ 
ский» *. Подобное же понятие о народе видно и в самих 
письмах Гладстона.
Один из самых яростных антагонистов лорда Глэд- 
стона, француз Гондон, один из бывших редакторов га¬ 
зеты «L Univers» 13, написал несколько книг в защиту 
бурбонского правительства в Неаполе, и в одной из них, 
в 1855 году, говоря о разных либеральных претензиях, 
утверждает самым решительным образом невозможность 
и ненужность [конституции] для неаполитанского народа. 
Между прочим, вот что он пишет:
«Трудно, может быть, не зная страны, составить себе 
отчетливое убеждение относительно невозможности ор¬ 
ганизовать представительное правление в королевстве 
Обеих Сицилий; но всякий добросовестный человек,
того же года, что он ручается за подлинность писем, и объяснял при 
этом, что они открыты были в Тюльери, в феврале 1848 г., и доста¬ 
лись автору из рук весьма надежных. Никто не опровергал потом 
показаний г. Петручелли.
*	Examinât., р. 39.
186

который захочет -серьезно вникнуть в дело, .непременно 
убедится в этой невозможности.
Низшие классы во всем королевстве исполнены энту¬ 
зиазма к своему правительству и вполне довольны своим 
положением; они никогда и не замышляли о приобрете¬ 
нии того, что называют политическими правами. Все, что 
ни говорила и ни писала против этого мнимая парла¬ 
ментская партия, все это ложно в высшей степени. Народ 
неаполитанский верует в своего -короля, ибо знает, что 
Фердинанд верует в бога и что в своей просвещенной 
совести он понимает и исполняет обязанности католиче¬ 
ского монарха в отношении iK народу, над которым он 
царствует. Какого еще более верного ручательства мо¬ 
жет религиозный народ желать от своего повелителя? 
Какая писаная конституция может иметь для совести 
короля такое значение, ,как законы религии? Все поли¬ 
тические беспорядки, волновавшие Европу, не происхо¬ 
дили ли главным образом оттого, что новейшая политика 
оставила в стороне религию, желая разрешить задачу 
своего запутанного и ненормального положения? Но в 
таком королевстве, .как Неаполитанское, где король и 
подданные одушевлены единой верой и единым жела¬ 
нием добра, — все вопросы, неразрешимо запутанные 
в других местах, находят себе разрешение самое простое 
и легкое. Народ неаполитанский, т. е. масса населения, 
не желает ничего лучшего, как оставаться под тем же 
управлением короля, так достойно восседающего на тро¬ 
не Обеих Сицилий. Народ прямо и вполне рассчитывает 
на него во всем, что касается национальных интересов 
и улучшений, какие возможны в его участи. Двадцати¬ 
пятилетнее царствование достаточно объясняет и оправ¬ 
дывает эту доверенность!
Кто же, при нежелании народа, может желать в Неа¬ 
поле новых опытов этого представительного правления, 
которым кичится Англия и -которое мы знаем по печаль¬ 
ным опытам Франции? Конечно, уж не аристократия! 
Надо очень худо знать ее, чтобы предполагать, что ее 
члены (отличные люди, [впрочем,] весьма преданные ко¬ 
ролю) достаточно воспитаны для того, чтобы заседать 
в сенате или в законодательном корпусе. Вообще — 
плохую услугу оказал бы им тот, кто захотел бы пре¬ 
вратить их в законодателей... Нет, уж лучше оставить их
187

служить мечом королю и приносить пользу отечеству 
бесчисленными способами, /которыми могут «располагать 
умные и -богатые аристократы!..
Есть, правда, разряд людей, -который с удовольствием 
толкует о [конституции]: это — часть буржуазии, преи¬ 
мущественно адвокаты и медики, которые, как мы ви¬ 
дели, и во Франции, и в Пьемонте выказывают особен¬ 
ную жадность к политическим реформам и особенный 
энтузиазм к парламентскому правлению, ибо они умеют 
извлекать из него свои выгоды *. Но в Неаполе более, 
чем где-нибудь, этот класс людей потерял свой престиж 
и никому не внушает доверия. Они составляют здесь 
маленькую секту, которой главою до сих пор считается 
Поэрио 14. К великому счастью народа, размеры этой 
секты делают ее вовсе не опасною. Ее составляют неве¬ 
рующие философы и революционные теоретики, вроде 
тех, которые вызвали недавние ужасы во Франции. 
Эта-то ничтожная частичка среднего класса, далеко, 
впрочем, не так сильная, как во Франции, — одна только 
и питает нелепые мечты, которых осуществления—увы! — 
ей не суждено увидеть!
И каким образом правительство с прениями и пуб¬ 
личностью могло бы быть введено у народа, который, 
к счастью для него, не получил от своей истории так 
называемого политического воспитания? Да, ему не дано 
этого -воспитания, за которое другие народы поплатились 
так дорого и которое, однако же, все-таки не помогло им 
удержать у себя эту форму правления... Притом же, не 
нужно забывать народного темперамента и характера. 
Известно, что такое представляли в Париже некоторые 
заседания республиканские; в Неаполе парламентские 
рассуждения не замедлили бы произвести беспорядки, 
гораздо более ужасные»**.
Свидетельство г. Жюля Гондона [, может быть, не] 
удовлетворит читателя [ ; ясно, скажут нам, что г. Гон¬
*	Какая выгода от парламентского правления для медиков, — 
догадаться, конечно, трудно; но, беспрестанно призывая «les lois de 
l’ordre sur naturel», наш автор нередко бывает недоступен для обык¬ 
новенного понимания. Это не мешает иметь в виду. Впрочем, по на¬ 
шему мнению, это нимало не вредит истине его уверений.
** De l’état des choses a Naples, p. Jules Gondon, Paris, 1855, 
p. 158—160.
188

дон один из самых завзятых католиков и в политическом 
отношении человек, что называется, ретроградный. По¬ 
жалуй, думайте о нем, как хотите: мы »считаем нужным 
заметить только, что г. Гондон сам путешествовал по 
неаполитанским владениям, имел сношения с лицами 
высокопоставленными, обласкан был иезуитами, кото¬ 
рые, как известно, отлично знают всегда душу народа, 
и специально занимался бурбонско-неаполитанским во¬ 
просом в течение многих лет]. Впрочем, мы имеем и дру¬ 
гие свидетельства несколько в другом тоне, но решитель¬ 
но такие же в сущности. Например, не хотите ли про¬ 
честь размышления аббата Мишона? Не пугайтесь име¬ 
ни аббата: это аббат весьма либеральный; довольно 
сказать, что года четыре назад он напечатал брошюру, 
в которой отсылал папу в Иерусалим, чтобы он не мешал 
ходу дел в Италии. БрошкФа заслужила несколько по¬ 
хвальных (слов от Машина, и аббат, в предисловии к 
своей книге, не бсится похвалиться его одобрением. [В от¬ 
ношении к Бурбонам аббат нимало не куртизанит; над 
чудом святого Дженнаро 15 подсмеивается.] А между тем, 
относительно политического воспитания народа неаполи¬ 
танского, он говорит вещи [столько же отчаянные,] как 
и г. Гондон. Правда, аббат Мишон уверяет, что и ари¬ 
стократы [, сколько-нибудь просвещенные,] тоже пита¬ 
ют— если не либеральные проекты, то, по крайней мере, 
недовольство. Но он сознается, что число их крайне огра¬ 
ничено. Относительно же народа, вот что он пишет:
«Политическое воспитание низших классов в Неаполе 
ушло не дальше того, как в глуши нашей Бретани. То, 
что называется собственно народом, т. е. люди нужды и 
работы, — все они вполне преданы предрассудкам и при¬ 
вычкам [, соединенным с абсолютизмом]. Они не пони¬ 
мают, что такое политическая [свобода], не имеют поня¬ 
тия даже и об улучшениях общественных. Это [вол, кото¬ 
рый не может есть в свое удовольствие, если не чувствует 
на себе ярма; или употребим сравнение менее горькое, 
это раб], привыкший к своей ежедневной работе и немеч- 
тающий о свободной жизни, о праве располагать самим 
собой, потому что теперь господин заботится о его пище л 
одежде, а человек свободный должен думать о них сам.
Во Франции [, в некоторых провинциях народ сам, 
хотя призванный к покорности властям, каковы бы они
189

ни были, представляет себе, однако же, известный идеал 
свободы. Он понимает, что могло бы быть лучше; он по 
инстинкту сознает, что известные общественные формы 
благоприятны более других для умственного и нрав¬ 
ственного развития масс и для материального их благо¬ 
состояния. Таким образом, у нас] есть инстинктивный 
либерализм в народе, и вот почему он дал свою [непрео¬ 
долимую] опору революции [, разрушившей режим при¬ 
вилегий и старой монархии]; вот почему приветствовал 
он движение 1830 года [, которое остановило неловкие 
попытки возвратить старое]: вот почему выказал он свою 
симпатию к [республике] 1848 года [, надеясь от нее 
улучшений, в которых чувствует нужду].
Ничего (подобного у неаполитанского народа. Напро¬ 
тив, он имеет стремления совершенно противоположные. 
Виноват ли .в этом опыт прежних поколений [, которые, 
меняя правителей, постоянно оставались под тем же 
игом]? Или это оппозиция высшим классам, которых ин¬ 
тересы в понятиях народа противны его собственным? 
Или это влияние религиозного воспитания [, которым ду¬ 
ховенство -католическое пользовалось, чтобы представ¬ 
лять «короля, как образ бога на земле, «а,к орган божьей 
силы в отношении *: материальной жизни народа, так как 
само духовенство есть орган силы божьей, духовной жиз¬ 
ни]?.. Как бы то ни было, но факт несомненен: этот народ 
любит [абсолютную] власть своих королей. Он с удо¬ 
вольствием их приветствует, теснится около них, просит 
у них иллюминаций, парадов, в случае надобности — 
хлеба. Чтобы быть вполне справедливым, надо сказать, 
что [действительно] короли освободили народ [от фео¬ 
дального ига, разумеется, не по расположению к этим 
людям, вечно осужденным платить и работать, а по не¬ 
обходимости самим освободиться] от феодальных пут, 
которые, связывая народ, стесняли и простор королев¬ 
ской власти. Народ и король боролись вместе против 
гидры феодализма, и вместе победили ее. [Теперь нужно 
еще много времени, чтобы] народ [ясно понял, что, давая 
свою поддержку аристократам по рождению, по богат¬ 
ству и образованию, против абсолютизма, он не рискует 
восстановить вновь гибельную и тяжкую, как прежде фе¬ 
одальную систему... И покамест это время не пришло он] 
остается верен старой [дружбе] и кричит «vive le roi»»*.
190

Аббат Мишон подтверждает свой отзыв фактами и 
затем переходит «вопросу: что же надо сделать, чтобы 
[возвысить] состояние народа? [(нынешнее положение он 
считает очень низким!).] Он находит, что всего лучше 
было бы, если бы правительство [Бурбонов] шло рука об 
руку с просвещенными [либералами] и исподволь подго¬ 
товляло народ к сознательной политической жизни. 
[«Таков, по крайней мере, прямо логический вывод»,— 
замечает он, и] из этого вы видите, что [идеал] аббата 
вовсе не тот, как у г. Гондона. [Он, как «видно, «полагает, 
что всякая страна непременно должна «стремиться к за¬ 
ведению у себя парламентских прений, которые, как мы 
видели выше, г. Гондону решительно против!НЫ.] Мы не 
будем разбирать разногласия этих [почтенных] лично¬ 
стей [, хотя и находим, что логика г. Гондона гораздо 
проще аббатовской]: нам важно то, что оба признают, 
с разных точек зрения, совершенное отсутствие полити¬ 
ческого воспитания у неаполитанского народа. Мало то¬ 
го, аббат Мишо«н находит, что даже либеральные рефор¬ 
мы правительства в Неаполе почти невозможны, а при¬ 
чину этого открывает как в правительственных лицах, 
так и в настроении самого народа. Он [очень об этом 
сокрушается, видя, что идеал его не удается; но так как 
у нас подобных идеалов нет, то мы можем привести сло¬ 
ва его совершенно хладнокровно. Сказавши, что посте¬ 
пенное водворение конституционной формы правления 
было бы для Неаполя всего лучше, по чистой логике, он 
продолжает:
«Но] зная людей и политические страсти, -мы должны 
понять всю бесконечную трудность подобного преобра¬ 
зования, или, правильнее сказать, этой революции, произ¬ 
веденной в недрах [монархии] самою же [монархией], 
соглашающейся [отдать себя под опеку] конституцион¬ 
ных установлений.
Первая трудность, [и, может быть, самая страшная,] 
заключается в бурбонской династии, для которой уступ¬ 
ки своему народу всегда кажутся поражением или, по 
крайней мере, унизительным ослаблением ее вековых 
прав. [В самом деле, трудно понять, каким образом вла¬
*	L’Italie politique et religieuse, p. l’abbé I. H. Michon, Brux.,
1859,	p. 81.
191

стелин, уже в полной зрелости своих лет *, человек, жив¬ 
ший, как Фердинанд, в убеждениях и привычках .неогра¬ 
ниченного владыки, поддерживавший »свое полновластие, 
худо ли, хорошо ли, но с постоянной энергией, — трудно 
понять, 'каким образом этот человек мог бы вдруг отка¬ 
заться от убеждений всей -своей жизни, от всех привычек 
самовластия, для того, чтобы подчинять себя трудному 
воспитанию -конституционного правления!.. Разве хотят, 
чтобы он (чего, впрочем, никто не посмел -бы ему посове¬ 
товать) вдруг -прикинулся либералом и провозгласил: 
«Пора пришла! Переменим нашу правительственную 
систему! Вот вам хартия!» Но ведь это нелепо, и можно 
ли требовать от короля такого малодушия!]
С династической точки зрения возможна [только 
одна] гипотеза: это — если бы будущий наследник пре¬ 
стола воспитан был несколькими людьми, которым дана 
была бы [полная] свобода слова, в принципах представи¬ 
тельного правления. Он [толыко один, по смерти или 
вследствие отречения отца], сделавшись королем, мог бы 
[без подлости (sans bassesse)] применить эти теории 
и произвести политическую перемену, не подвергаясь 
за нее упреку [ни в позорной трусости, ни в лицемер- 
стве].
Но, кажется, ни настоящий король, ни будущий его 
наследник не имеет ни малейшего расположения к нача¬ 
лам [конституционной] политики.
[И вот вам первая невозможность!]
Но это не все. Рядом с прогрессивной партией [, за 
которой, пожалуй, можно считать и большинство в клас¬ 
сах образованных,] существует -партия ретроградная, еще 
могущественная, имеющая своих важных .представите¬ 
лей, свои органы, свои предания. Он тотчас же образует 
[отчаянную и] грозную оппозицию либеральным учреж¬ 
дениям; она будет опираться на духовенство, столь 
многочисленное и влиятельное в Неаполе и столь мало 
еще доступное либеральным идеям; она воспользовалась 
бы -с.а.мой свободою прессы, чтобы вывести из себя [коро¬ 
ля] своими жалобами, подорвать уважение к новым 
учреждениям, чтобы напугать опасностями, неизбежны¬ 
ми, когда -порядок и нравственность вверены .попечению
*	Фердинанду было тогда 47 лет. 
192

людей, которые для этой партии в сущности те же рево¬ 
люционеры...
[И вот другая невозможность!»*]
Из этих указаний ясно видно одно: что бурбонское 
правительство, несмотря на крики его недоброжелате¬ 
лей, было самое сообразное с потребностями -страны, 
и что если кто-нибудь и мог быть им недоволен, зато 
никто не мог надеяться изменить его. Преследуя свой 
либеральный идеал, аббат Мишон оплакивает безвыход¬ 
ное положение, в котором находился Неаполь, и даже 
предвещает, что дело кончится худо. Но предвещания 
его не основаны ни на каких положительных данных, 
и если они оправдались теперь, так это еще нисколько не 
доказывает, что они именно и должны были оправдаться. 
Напротив, из приведенных нами отзывов самого аббата 
ясно всякому внимательному читателю, что в Неаполе 
не было ровно никаких элементов, из которых могла бы 
подиться какая-нибудь омсность для [бурбонской] си¬ 
стемы правительства. Народ обожал Фердинанда, о по¬ 
литической свободе не имел понятия, был совершенно 
доволен; недовольство проглядывало только в высших 
классах, да и там была могущественная партия, готовая 
[с остервенением] напасть на всякое проявление либера¬ 
лизма. И король, и наследник его были воспитаны и ут¬ 
верждены в понятиях, совершенно сообразных с таким 
положением дел [ ; чего же лучше?] Казалось бы, что 
Фердинанд II должен [царить] многие годы так же спо¬ 
койно и твердо, как его отец, дед и прадед, [оставшиеся до 
конца жизни полными владыками в своем царстве, не¬ 
смотря на маленькие невзгоды, к несчастию, слишком 
часто тревожившие каждого из них]. А между тем выш¬ 
ло не то... Что же за причина? Уж не пришло ли, в самом 
деле, то время, о котором мечтает аббат Мишон, когда 
народ [должен] соединить свои интересы с интересами 
аристократии [, против абсолютизма]? Но нет, напрасно 
вы будете доискиваться этого замысловатого соединения 
в неаполитанском движении последних месяцев; вы види¬ 
те, напротив, что в то время, как народ бежал навстречу 
Гарибальди и провозглашал Виктора-Эммануила, неапо¬ 
литанская аристократия продолжала заниматься [при¬
*	L’Italie pol. et rel., 84, 85.
13 H. A. Добролюбов
193

дворными] интригами [около Фердинанда. Да притом 
само мнение аббата Ми шона о том, что народ привязан 
к своим королям за избавление его от феодального ига 
и что вследствие того он поддерживает верховную власть 
против влияния местных магнатов, это мнение требует 
подтверждения. Мы, с своей стороны, не видим никакой 
.надобности предполагать в неаполитанском народе такое 
глубокое посвящение в тайны исторического прогресса, 
в «смысле г. Гизо. Мы более доверяем] другим свидетель¬ 
ствам, [по которым] выходит, что неаполитанец природой 
и положением своим сделан кротким и послушным, и по¬ 
тому уважает всякого, кто выше его, и чем выше, тем 
больше уважает [, значит, короля должен уважать всех 
больше, потому что он всех выше, недосягаемо выше]. 
Вот самое простое объяснение общепризнанного факта 
привязанности неаполитанцев к [абсолютизму]. Объяс¬ 
нение это не придумано [нами] a priori, а основано тоже 
на свидетельствах весьма почтенных. Одно из них мы 
приведем здесь, в уважение того, что оно принадлежит 
лицу несомненно компетентному, виконту Лемерсье, тому 
самому, который говорит, что нельзя узнать неаполи¬ 
танцев без пособия особенно благоприятных, исключи¬ 
тельных обстоятельств. Благородный виконт находился 
в этих исключительных обстоятельствах: он долго был 
цри французском посольстве в Неаполе, имел дела и об¬ 
ширные знакомства, имел доступ к официальным доку¬ 
ментам разного рода и ко всем учреждениям, куда редко 
допускаются иностранцы, стало быть, имел все средства 
узнать истину в самом ее источнике. Мало того, он, как 
сам признается, сам сроднился с духом этой страны 
и только извиняется (в посвящении своей книги князю 
Алессендриа), что «как сын своей милой Франции, не 
мог отрешиться от некоторых либеральных идей, в кото¬ 
рых он был воспитан». [Заметим, стало быть, что в бла¬ 
городном виконте, против его желания, .сидят начала не¬ 
исправимого либерализма, и постараемся не забыть об 
этом, читая его отзыв о характере неаполитанцев и о 
положении страны.] Вот как он отзывается о народе: 
«Дурные инстинкты гордости и зависти вовсе не раз¬ 
виты в неаполитанцах. Исполненные уважения к высшим 
состояниям, они безропотно принимают общественную 
иерархию. Нет в Европе народа, которым бы так удобно
194

было управлять, как неаполитанцами, которых .постоян¬ 
но сдерживает религия, делающая их смиренными без 
низости, и воспитание, научающее их благоговеть п-ред 
вещами и людьми, пред которыми благоговели их отцы. 
Нам не поверят, если мы скажем, что никогда никакой 
повелитель не 'был так любим овоим народом, как король 
неаполитанский,— и между тем это строжайшая истина. 
Нельзя сказать, чтобы аристократия, буржуазия и на¬ 
род, каждый .по-своему, не позволяли себе [многочислен¬ 
ных и часто горьких] .порицаний; но эти порицания отно¬ 
сятся всегда к частностям, и никогда, несмотря на все 
усилия иностранных революционеров, мысль о низвер¬ 
жении законного [владыки] не заходила в голову истин¬ 
ных неаполитанцев. Уважение к установленному поряд¬ 
ку составляет одну из отличительнейших черт этого на¬ 
рода и дает ему его ярко определенную оригинальность 
среди других народов Европы. Мы не скажем, что зависть 
не закрадывалась ни в одну неаполитанскую душу, но мы 
утверждаем, что ее не существует там у одного класса 
против другого. Несмотря на введение французского 
гражданского кодекса, несмотря на почти шестидесяти¬ 
летнее обращение с этими законами, так быстро уравни¬ 
вающими все состояния, неаполитанский сениор, хотя 
и сделался менее богатым, чем прежде, но остался совер¬ 
шенно так же уважаем и так же -могуществен. Верный 
старинным обычаям, народ довольствуется малым; мо¬ 
жно сказать, что он вовсе не имеет нужд в этой стране, 
где живут на открытом воздухе и почти не едят; он на¬ 
слаждается благорастворенностью своего климата, кра¬ 
сотою своего залива, прелестью своего беззаботного су¬ 
ществования, и нимало не желает изменения своего об¬ 
щественного положения. Напрасно толковали добрым 
неаполитанским простолюдинам о бедствиях и нуждах ра¬ 
бочих классов: они не хотели ни понимать, ни верить, по¬ 
тому что 'сами никогда не чувствовали ничего (подобного. 
Конечно, если посмотреть на внешность неаполитанского 
простонародья, если войти в их жилища, то легко поду¬ 
мать, что нет в мире страны, где бы нищета была ужас¬ 
нее. Они мало заботятся об своей личности и о своих 
домах, одеты часто в лохмотья, жилища их наполнены 
грязью [и разными гадами, самые грязные домашние жи¬ 
вотные обитают вместе с семьей простолюдина]. Сравни¬
13*
195

вая эту наружность с жизнью наших парижских работ¬ 
ников, тотчас же, разумеется, принимаются сожалеть об 
участи несчастных обитателей Неаполя и превозносить 
достоинства нашей цивилизации. Но тут-то и 'впадают 
в самую грубую ошибку: счастие чаще обитает в жалком 
приюте 'неаполитанца, нежели .в почти изящном жилище 
парижанина. В самом деле — у одного встречаем мы 
веру, которая услаждает ему все горести, и довольство 
своим жребием, которое делает жизнь его счастливою; 
у другого, напротив, совесть возмущена нечестием или, 
по крайней мере, индифферентностью, а стремление к 
обогащению и зависть к тем, кто чем-нибудь владеет, 
поселяют недовольство и ненависть в его сердце...
Совершенная ложь, будто народ неаполитанский 
страдает и жалуется на свое состояние общественное; но 
еще более ложно — уверять, будто он с трудом выносит 
свое положение политическое. Народ сумел противо¬ 
стоять странствующим труппам возмутителей, являвших¬ 
ся к нему проповедовать против богатых, духовенства 
и дворянства [ ; не больше успеха имели эти апостолы 
зла и в стараниях своих уверить народ, что он живет под 
железным скипетром тирана]. Понятно, почему просто¬ 
людин в королевстве Обеих Сицилий чрезвычайно /мало 
занят политикою и охотно предается руководству своего 
(приходского священника или старого сениора. Он знает, 
что платит подати очень небольшие, видит, что дороги 
его 'содержатся хорошо, что конскрипция не так ужасна, 
как он опасался; этого ему довольно для того, чтобы не 
желать перемен, из которых еще неизвестно, что вый¬ 
дет...
Средний класс, правда, менее доволен, и многие в 
нем желают политической [свободы]; но надо заметить, 
что большая часть из них не простирает своих видов 
дальше приобретения коммунальных прав, которые 
[убиты] в Неаполе введением французской цивилизации. 
И нельзя не сознаться, что для народа, так мало приго¬ 
товленного к политическим правам, приобретение их 
было бы скорее бедствием, нежели благом. Разве мы не 
видели, что происходило в 1848 году, когда Фердинанд, 
одним разом опередивши и статут сардинский и новые 
постановления папские, издал хартию, составленную 
почти совершенно <по хартии 1830 года? 16 По своей не¬
196

опытности iB конституционной игре, .парламент оказался 
неспособным вотировать ни одного закона, и пал среди 
волнения, которое вызвал, сам того не желая и не ве¬ 
дая»... *
Переходя к аристократии, виконт Лемерсье o-бъявляет, 
что О'На, несмотря на все уважение, которым пользуется, 
не составляет ныне корпорации в королевстве и что во 
всяком случае — если ее можно упрекнуть в чем-нибудь, 
то разве в -излишнем удалении от дел, а уж никак не в 
либеральных замыслах. Очерк свой он заключает сле¬ 
дующими решительными строками: «Пусть знает Е-вро¬ 
та, что недовольство и нерасположение неаполитанцев 
к своему правительству суть нелепые басни и что наи¬ 
лучшая политика для других держав, относительно Неа¬ 
поля, должна состоять в том, чтобы поддерживать и 
укреплять его правительство, а не ослаблять его [и не 
подкапывать]».
Не увлекся ли благородный виконт чувствами предан¬ 
ности к [Бурбонам] и дружбою к высоким придворным 
и духовным особам, с которыми постоянно был близок, 
как видно из его брошюры? Не обманулся ли он их по¬ 
казаниями, не представил ли вещи [умышленно] в лож¬ 
ном свете? Но нет, мы не имеем никакого права -подо¬ 
зревать что-нибудь подобное. Все, что мы можем пред¬ 
полагать не без основания, — это одно: что виконт [, по 
своему либерализму, в котором сам признается,] не¬ 
сколько преувеличил еще значение либеральных тенден¬ 
ций в Неаполе. Впрочем, если нам нужно беспристрастия, 
ничем не заподозренного, то обратимся к туристам: их 
упрекают часто в легкомыслии, но редко кто из них .под¬ 
вергался упреку в умышленном искажении фактов. 
Возьмем же первых попавшихся: ©се говорят однэ 
и то же.
«Мы были очень изумлены, — пишет один из них в са¬ 
мом начале своих заметок, —на шедши в Неаполе совсем 
противное тому, что воображали по журнальным трево¬ 
гам. Так это-то террор, который, как нас уверяли, сви¬ 
репствует в королевстве Обеих Сицилий! Да помилуйте, 
нам бы ничего не надо было лучше, если бы народ во 
Франции был так спокоен и благополучен!.. Дело в том, 
что народ здесь не томится стремлением обогатиться и
*	Quelques mots de vérité sur Naples, p. 6—7.
197

завистью, не ищет политических прав, а умеет наслаж¬ 
даться тем, что в избытке дает ему -природа. Лаццарони 
валяются на улицах и преспокойно смотрят на блестя¬ 
щие экипажи [, подвозящие богачей и знатных к Café 
de l’Europe]; они совершенно довольны своими лохмотья¬ 
ми, плодами и .водой, и не чувствуют ни малейшей надоб¬ 
ности к перемене своей участи» *.
Эти слова брошены мимоходом; ,а вот отзыв, служа¬ 
щий (результатом долгих размышлений автора, писавше¬ 
го о неаполитанцах, а\ Теодора Верна.
«Что »касается собственно Неаполя, нельзя сомне¬ 
ваться в том, что климат его способствовал расслабле¬ 
нию и упадку нравственной силы народа. Чтобы убе¬ 
диться в расслабляющем свойстве этого климата, доста¬ 
точно прожить в нем несколько времени. Правда, 
в итальянском климате образовались древние римляне; 
правда, в Неаполитанском королевстве процветали си- 
кулы, самниты, норманы; но эти великие воспоминания 
только еще рельефнее дают видеть, до какой степени эти 
воинственные и сильные племена выродились в нынеш¬ 
них изнеженных и лишенных всякой энергии обитателях.
Другая причина уничижения [этой страны] заклю¬ 
чается в долговременном [гнете, под которым она стра¬ 
дала и еще страдает до сих пор. Этот гнет] сделал неапо¬ 
литанцев неспособными к возвышенным стремлениям 
[и погасил в них даже самые первые понятия о свободе 
и о долге]. Для того, чтобы дать ход натуральным спо¬ 
собностям и создать национальную доблесть, нужно 
было, чтобы каждый находил себе [широкую] дорогу, по 
которой мог бы он идти с сознанием своей цели и своего 
достоинства. Но [бурбонское] правительство [, по своим 
преданиям и привычкам,] вовсе не было приспособлено 
к такому воспитанию народа. Теперь все кричат, что спа¬ 
сением для страны может служить лишь [уничтожение] 
существующих постановлений. Но, по нашему мнению, 
много преувеличивают значение этого общественного ле¬ 
карства; разве мы не видим, что неаполитанские поста¬ 
новления сами по себе очень хороши, а между тем при¬ 
носят плоды, полные отравы?.. [Может быть, революция 
была бы действительнее простой перемены системы? Но
*	Quelques lettres sur l’Italie, par E., Paris, 1858, p. 2.
198

печальные опыты 1848 года доказали всем еще раз, что 
всякая «новая революция только сильнее стягивает цепи 
Италии потому, что после каждого кризиса на сцене 
остаются те же элементы, только обессиленные более 
прежнего»] *.
Ставя [таким образом] Италию, и Неаполь особенно, 
в безвыходное положение, г. Верн находит для .нее одно 
спасение: отказаться от католицизма, чтобы принять 
[реформу]! Из этого видно, до какой степени безнадеж¬ 
ным казалось положение неаполитанских дел француз¬ 
скому туристу, посетившему Неаполь в прошлом году...
Г Шарль де-ла-Варенн .в 1858 году так отзывался 
о правительстве неаполитанском: «[Можно сказать, что] 
в Неаполе господствует [восточный деспотизм], основан¬ 
ный на союзе двора с простым народом и половиною 
буржуазии, готовою все сделать и все допустить для со¬ 
хранения тех положений, к которым она привыкла. Этот 
союз направлен преимущественно против высших клас¬ 
сов, питающих либеральные тенденции, за исключением, 
разумеется, некоторых лиц, состоящих при дворе» **.
Может быть, вы не вполне доверяете французским 
отзывам? Известно, что у нас привыкли считать францу¬ 
зов народом легкомысленным. Но мы приводили выше 
свидетельство лорда Глэдстона: можем, если хотите, 
привести отзыв г. Теодора Мундта, немца: вы знаете, 
что немцы народ основательный.
Г. Мундт, бывший в Неаполе в начале нынешнего 
года, замечает, что положение дел в Неаполе не обещает 
ничего хорошего, но что изменить его едва ли возмож¬ 
но [, так как народ и духовенство служат постоянной 
поддержкой бурбонского правительства]. «Простой на¬ 
род в Неаполе, — говорит он, —не хочет и не знает поли¬ 
тической свободы; он совершенно не понял бы того, кто 
бы стал обещать ему государственные и общественные 
улучшения, чтобы чрез то улучшить состояние самого 
народа. Король и народ в Неаполе держатся крепко друг 
за друга, потому что они давно уже зместе боролись 
против общего врага — могущества феодалов, бывших 
опасными для них обоих, и потом — против дворянства
*	Naples et les Napolitains, p. Théodore Vernes, Brux., 1859, 
p. 298—300.	. oee
** Lettres italiennes, p. Charles de la Varenne, Paris, 1858, p. 284.
199

[, образованности] и самостоятельности буржуазии. 
[Таким образом, абсолютная власть, поддерживаемая 
лаццарони, -составляет препятствие всякому высшему 
развитию страны.] В дворянстве и прогрессивной части 
буржуазии существуют либеральные наклонности: но у 
них, кажется, никогда не было никакой определенной 
.программы. Это либерализм надежд и желаний, который 
охотно примирился бы со всяким -правительством, лишь 
бы оно не было [так безнравственно и позорно], как ны¬ 
нешнее. В теории, этот либерализм имеет много .привер¬ 
женцев [в образованных классах], но сомнительно, чтобы 
он встретил серьезную поддержку [в случае действитель¬ 
ного взрыва. Самая трудная задача либерализма в Неа¬ 
поле состоит в том, чтобы привлечь народ к его делу]» *.
Наконец, можно привести свидетельство самих 
итальянцев. Довольно вам указать, например, на Мон- 
танелли, который говорит, что есть две Италии: одна — 
ученых, литераторов, адвокатов, медиков, студентов, 
и другая — священников, монахов, простого народа 
[, придворных, и всех, кому выгодно невежество и суеве¬ 
рие]. В разных местностях есть оттенки в отношениях той 
и другой партии, но в Неаполе Монтанелли, как и дру¬ 
гие, признает решительное .преобладание последней**.
Мы размножили наши цитаты, разумеется, отчасти 
для того, чтобы показать нашу начитанность по неапо¬ 
литанскому вопросу, но отчасти и с другою, менее тще¬ 
славною целью: нам хотелось показать читателю, что 
за год — за два, даже за несколько месяцев до гарибаль- 
дийского движения никому действительно не приходило 
в голову, чтобы [бурбонокое] правительство и его систе¬ 
ма могли быть так легко уничтожены в Неаполе. Многие 
у нас наслышаны о том, что итальянцы вообще ужасные 
головорезы, и потому революции на Апеннинском полу¬ 
острове считаются чем-то весьма обыкновенным [; народ, 
дескать, такой!]. Но из совокупности свидетельств всех 
партий выходит, что .неаполитанцы, по крайней мере, 
вовсе не были таким народом. Общий вывод из всех от¬ 
зывов должен быть таков: народ в Неаполе был вполне
*	Italienische Zustände, v. Th. Mundt. Berl., 1860, T. IV, S. 285—
286.
** Le parti national italien, p. Montanelli, — dans la «Revue de 
Paris», 1856, livr, du 15 juillet, p. 481 sg.
200

равнодушен ко ©сем либеральным тенденциям и скорее 
расположен был всеми силами защищать [Бурбонов], 
нежели восставать против них; духовенство, чрезвычайно 
многочисленное и пользующееся огромным влиянием 
в Неаполе, постоянно действовало в пользу существую¬ 
щей системы; король был весьма почитаем народом и, 
кроме того, опирался на сильную армию, которой посвя¬ 
щал свое особенное внимание. Если бывал когда ропот, 
то лишь против частных распоряжений и второстепенных 
чиновников. Либеральные стремления обнаружились 
лишь в незначительной части среднего сословия; некото¬ 
рые уверяют, что и в высшем тоже было недовольство, но 
очень вероятно, что это было в значительной части слу¬ 
чаев не более, как досада людей, обойденных чином или 
не умевших попасть ко двору. По иным, весь неаполитан¬ 
ский либерализм сводится к ничтожной горсти адвокатов 
и медиков, по другим—он представляется более распро¬ 
страненным; »о не все согласны, что в либерализме этом 
не было ничего деятельного, ничего серьезного, даже 
почти ничего политического; общим и определенным у 
всех было одно только желание, чтобы [как-нибудь] дела 
[•по]шли получше [в государстве]. Самые смелые надежды 
в последние годы не простирались далее того, что прави¬ 
тельство сделает какие-нибудь уступки соединенным 
настояниям Англии и Франции. Что же касается до дея¬ 
тельной роли народа, о ней не мечтали самые горячие 
либералы. Рассказывают (может быть, и несправедли¬ 
во), что перед экспедицией Гарибальди несколько чело¬ 
век из самых [почтенных] патриотов, в числе которых 
называют Джузеппе Феррари, нарочно отправлялись 
зондировать расположения неаполитанского населения, 
и результат их наблюдения был тот, что на неаполитан¬ 
ском материке невозможно было ожидать никакой под¬ 
держки [делу свободы]. За истину этого слуха нельзя 
ручаться; но он совершенно согласен с тем, что писалось 
о походе Гарибальди в Неаполь до самой высадки его 
в Реджо. Не говоря о насмешках легитимистских газет 
и предостережениях пьемонтских органов кавуровой 
партии, вспомним, что сам Виктор-Эммануил, на днях 
так торжественно собравший плоды отваги Гарибальди, 
в июле месяце писал ему дружеское запрещение идти на 
Неаполь... До того все уверены были в прочности [бур-
201

бонского] (правительства [и в невозможности привлечь 
неаполитанский на-род к делу итальянского единства и 
национальной свободы]!
Против этого мнения, равно принятого и врагами, 
и защитниками бурбонского правительства, могут, по- 
видимому, свидетельствовать 'беспрестанные восстания 
и заговоры в королевстве Обеих Сицилий. Действитель¬ 
но, в 200 лет, прошедших со времени Мазаниелло, было, 
конечно, по крайней мере 100 больших и малых волне¬ 
ний в Неаполе и Сицилии. Если взять одно царствование 
Фердинанда, так и тут попытки против его правления 
надо считать десятками.
В 1830 году, 8 ноября, взошел на престол Ферди¬ 
нанд II. Немедленно по его воцарении, по сведениям 
полиции, оказалось, что в королевстве до 800 000 карбо¬ 
нариев, несмотря на [страшные] преследования их в пред¬ 
шествующие царствования. Вслед за тем деятельность 
либералов обнаружилась громкими криками о [консти¬ 
туции], и для ее получения устроен был в 1830 году даже 
заговор, которым заправлял министр юстиции Интонти. 
Заговор этот открыт был благодаря зоркости австрий¬ 
ских тайных агентов.
В течение 1833 года было открыто, один за другим, 
три заговора: один Нирико, другой Россароля и Романо, 
третий Леопарди и Поэрио—все [в конституционном 
смысле, все] в довольно широких размерах и все откры¬ 
тые перед самым моментом исполнений. [О последнем 
донос сделан был одним из участников, Орацио Мацца, 
который потом был начальником полиции в Неаполе 
и прославился своими бесчинствами.]
В 1834 году, по поводу путешествия короля, обнару¬ 
жились неудовольствия в Сицилии.
В 1837 году, во время холеры, произошли частные 
восстания в Абруццах и в Калабрии. В то же время 
вспыхнуло восстание в Сицилии: в Катану принуждены 
были послать войска.
В 1839 году началось движение в Чивитта ди Пенна.
В 1842 году произошла попытка в Аквиле.
В 1844 году открыт заговор в Козенце.
В том же году—попытка братьев Бандьера, с семью 
товарищами.
В 1846 году обнародован мятежный «протест народа
202

Обеих Сицилий», написанный Сеттембрини, iho .послу¬ 
живший к арестациям и ссылкам и множества других 
подозревавшихся в либерализме.
В 1847 году произошло волнение в Реджо и Мессине.
В 1848 году —общая революция, в несколько прие¬ 
мов.
В 1849 году — продолжение революции в Сицилии.
В 1850 году — новая попытка восстания в Палермо.
В 1851 году продолжалось укрощение мятежных си- 
цилианцев [; считают, что с июля 1848 года до августа 
1851 в Сицилии произведено около 1600 казней полити¬ 
ческих преступников].
В 1856 году—волнения в Козенце и в то же время 
в Сицилии, в Чефалу.
В конце того же года—покушение Агезилая Милано 
на жизнь Фердинанда.
В 1857 году — экспедиция Пизакане.
В 1858 году—дело Луиджи Пеллегрини и его сообщ¬ 
ников.
В 1859 году — возмущение в швейцарских полках и 
потом начало волнений в Сицилии, которые разразились, 
наконец, революциею 4 апреля 1860 года, имевшею та¬ 
кое решительное продолжение во всем королевстве.
В этом перечне мы, конечно, еще пропустили доволь¬ 
но много мелких политических процессов, которые в Неа¬ 
поле никогда не переводились [, и много историй, раз¬ 
дутых полициею или интригами придворных партий]. 
Так, например, в конце царствования Фердинанда, в сен¬ 
тябре 1858 г., по поводу какого-то найденного трупа 
с подозрительными бумагами, производилось дело, по 
которому арестовано было 1200 человек; перед самой 
смертью Фердинанда готовы были вспыхнуть беспорядки 
по интригам камариллы, желавшей доставить престол 
графу Трани. Такими явлениями полна [вся] неаполитан¬ 
ская история [не только] во все годы [, но во всякое 
время года, всякий день, если хотите].
Все это, по-видимому, служит опровержением общих 
отзывов о том, что народ неаполитанский чрезвычайно 
спокоен и доволен, что он не стремится к изменению 
своего положения и к приобретению .политических прав. 
Но это только по-видимому: в самом же деле, при внима¬ 
тельном взгляде, мы находим, что все частные восстания,
203

происходившие в Неаполе, только могли убеждать в ни¬ 
чтожности и решительной несостоятельности партий, 
стремившихся к изменению существующего порядка 
вещей. Народ не только не поддерживал этих партий, но 
еще на них же опрокидывался. TaiK, в революцию 
1848 года, замечен был всеми факт, на который, между 
прочим, ссылается аббат Мишон. «Фердинанд, видя, что 
либералы [образованных классов сильно пристают к не¬ 
му], ничего не нашел лучшего для себя, как обратиться 
к [черни]. Он вооружил из нее десять тысяч, которые 
ринулись на Неаполь, вторгались в дома, заставляли 
трепетать всех [и предавались всем возможным буйствам 
и насилиям...» * Даже те из народа, которые присоеди¬ 
нились к восстанию, вовсе не понимали, что и зачем они 
делают.] Г. Гондон, опровергая Глэдстона и доказывая, 
что народ в Неаполе не только не желает, но и знать не 
хочет конституции, приводит следующий факт. «В провин¬ 
циях, и даже в самом Неаполе, когда .возмутители кри¬ 
чали: «viva la constituzione!» — в народе слышались 
насмешливые крики: viva la construzione! viva la consti- 
pazione! viva la contrizione!** Вслед за усмирением вол¬ 
нений, к королю, по свидетельству того же г. Гондонь 
-и других благонамеренных людей, посыпались адресы, 
говорившие, что не нужно созывать нового парламента; 
и большая часть провинциальных советов выразила же¬ 
лание, чтобы конституция была уничтожена. [Писатели 
либеральной партии доказывают, что адресы были вы¬ 
требованы правительством, и что советы ничего не зна¬ 
чили после победы (короля над оппозицией в печальный 
день 15 мая. Это, конечно, справедливо; но дело оттого 
нисколько не из-меняется в своей сущности:] значит, [все- 
таки] элементы [свободы] так были ничтожны в Неаполе, 
что не могли противостоять [абсолютизму Фердинанда], 
даже в 1848, во время всеобщего волнения [и торжества 
революционных замыслов] во всей Западной Европе. 
[Беспристрастный] историк итальянского движения 
1848 года, Перренс, указывает много фактов, [объясняю¬ 
щих это торжество абсолютизма и] доказывающих, что 
народ, духовенство и армия действительно не были
*	Mi ch on, l’Italie pol. et rel., p. 83.
** La terreur dans le Royaume de Naples, p. Jules Gondon, Paris, 
1851, p. 145.
204

в Неаполе расположены к поддержке новых, конститу¬ 
ционных начал правления. «3 августа, толпы солдат 
[, сбиров] и лаццарони бегали по городу с криками: 
«Долой статут! Да здравствует король!» — 5-го сентября 
депутаты, направляясь в палату, были оскорбляемы на 
улицах». В этот же день один священник Санта-Лучиан- 
ской церкви воспламенил толпу против либералов, как 
врагов короля [и бога], и повел против и,их [ватаги] на¬ 
рода с криками: «Долой свободу! Да здравствует ко¬ 
роль!»*
Довольно вспомнить, что уничтожение неаполитан¬ 
ского .парламента в 1849 году было простою полицей¬ 
скою мерою, [и что депутаты и вообще либеральные 
патриоты четыре года содержались в тюрьмах, пока не 
были осуждены на каторгу17,] чтобы видеть, как мало 
действительного участия принимал народ в поддержке 
революции. Подобные же факты обнаруживались и 
после: напр., в 1857 году, в Сапри, сельское население 
решительно напало на отряд инсургентов, бывших -под 
начальством Пизакане, и клерикальные журналы нема¬ 
ло [кричали] тогда по этому случаю о преданности 
неаполитанцев [Бурбонам]. Наконец, кто следил за собы¬ 
тиями в Неаполе по газетным известиям последних 
месяцев, тот мог заметить, что и ныне масса неаполитан¬ 
ского народа ;не очень много изменилась в своих распо¬ 
ложениях. В том же Санта-Лучианском приходе, который 
играл такую роль в сентябре 1848 года, происходило 
в начале нынешнего сентября тоже волнение, по [тому] 
поводу, [что Санта-Лучианская мадонна плакала об] 
отъезде короля из Неаполя18. Реакционные попытки 
[армии и лаццарони] против конституции были и в ны¬ 
нешнем году. Даже после вступления Гарибальди в Неа¬ 
поль, до самого последнего времени не переставали при¬ 
ходить известия о [заговорах], то там, то здесь в смысле 
восстановления [Бурбонов]. Казалось бы, что невзгода, 
постигшая Франциска II, не должна считаться серьез¬ 
ною, что его пребывание в Гаэте еще не совсем безна¬ 
дежно, что народ может возвратиться к нему...
Но все видят, что на этот раз [бурбонская династия] 
в Неаполе получила удар решительный [, от которого ей
*	Deux ans de révolution en Italie, p. F. T. Perrens, Paris, 1857, 
p. 468—47C.
205

не оправиться]. Все 'видят, что хотя народ неаполитан¬ 
ский и оказался [все еще] не очень энергичным сподвиж¬ 
ником [своих освободителей], но встречал их с энтузиаз¬ 
мом и пассивным образом содействовал низвержению 
[абсолютистского] правления. Попытки реакции не были 
уже сильны, как прежде [, новые начала восторжество¬ 
вали прочно]...
II
Что значит такая перемена, и как она могла произой¬ 
ти? Мы видели, что народ неаполитанский, -по «своему 
характеру, .вовсе не склонен к политическим [шалостям] 
и к ослушанию законной власти. [Как бы ни плохо управ¬ 
ляли им, он все терпел и прощал. Нужно было 'много 
работать над ним, чтобы, наконец, заставить его провоз¬ 
гласить себя против законной монархии, уже не в от¬ 
дельных личностях, не в частных выходках, а целой мас¬ 
сой населения.] Не было ли [, в самом деле, этой] работы 
злоумышленников над умами народа в Неаполе, и не 
дано ли им было слишком много простора для их 
гибельных замыслов? Если бы мы успели открыть это, 
все бы объяснилось и странность 'внезапного падения 
неаполитанского [трона] не была бы более странностью. 
[Попробуем, насколько возможно, заглянуть в тайники 
революционной силы, работавшей в Неаполе в новейшее 
время.
В Западной Европе проводниками либеральных и ре¬ 
волюционных идей считаются обыкновенно религия, вос¬ 
питание, литература, общественные сходбища, тайные 
общества. Всем этим пользуются] злонамеренные люди 
для распространения своих идей и для возбуждения на¬ 
рода к восстанию против установленных порядков. [По¬ 
смотрим же, в каком положении все эти средства рево¬ 
люционных замыслов находились в Неаполе.]
Религиозные споры много раз служили в разных стра¬ 
нах Европы прикрытием политических требований. Ис¬ 
тория реформации особенно полна такими фактами. Вот 
почему один писатель, которого приводили мы выше, 
находит даже, что свобода Италии невозможна, пока 
протестантство туда не проникнет. «Нравственное пер¬ 
венство Италии, равно как ее независимость, — говорит
206

он, — погибли так быстро потому, что Италия осталась 
чуждою реформе»*. Г. Верн рассуждает так с своей точ¬ 
ки зрения, а г. Гондон, например, с ужасом и отвращени¬ 
ем высказывает опасение, что английская политика в 
Италии может повести к учреждению там библейских 
обществ и введению ереси **. Взглянем же, во-первых, 
как силен еретический элемент в королевстве Обеих Си- 
цилий. Раскроем хоть статистику Кольба 1860 года***.
Население	9 117 ООО
В том числе — протестантов . .	800
евреев		2 200
Остальные все — католики.
Оказывается, что [опасные] элементы [«свободного 
рассуждения» и «чистого евангелия» вовсе] не так силь¬ 
ны в Неаполе, чтобы могли волновать умы народа и на¬ 
правлять его IK исканию реформ. Католическая церковь 
была поборницею авторитетов всякого рода против 
стремлений кичливого разума человеческого, всегда 
укрощала гордые страсти и поощряла терпение и смире¬ 
ние. Очевидно, что религиозные влияния в Неаполе 
должны были всегда действовать самым благоприятным 
образом для сохранения порядка [и покорности Бурбо¬ 
нам].
Но форма вероисповедания сама по себе еще не со¬ 
ставляет всего. И католический народ может быть непо¬ 
корным и буйным, если он холоден к своей религии, если 
он заражен скептическими началами, столь распростра¬ 
ненными в Европе с конца прошлого века. Пример вам — 
Франиия: французы тоже почти все католики [, а между 
тем отношение их к церкви самое легкомысленное]. 
Поэтому надо знать не то, к какому исповеданию при¬ 
числяются неаполитанцы, а то, в какой мере проникну¬ 
ты они духом своей религии. На этот счет мы имеем 
самые удовлетворительные сведения. Общий отзыв тот, 
что нет народа, более преданного католицизму, как неа¬ 
политанцы. Тон отзывов, разумеется, различается, со¬ 
образно личным воззрениям каждого автора; одни
*	Naples et les Napolitains, p. Th. Vernes, p. 306.
** De l’état des choses à Naples, p. 4.
*** G. Fr. К о 1 b. Handbuch der vergleich. Statistik, p. 288.
207

сожалеют о суеверии [и невежестве] народа, другие пре¬ 
возносят его набожность и религиозность. Мы приведем, 
для большего беспристрастия, свидетельства тех и 
других.
Из всего, что было -писано о религиозности неаполи¬ 
танцев, нам особенно нравятся красноречивые страницы 
благочестивого Жюля Гсиндона, в которых он показыва¬ 
ет мелкие недостатки, замечаемые в общественной жиз¬ 
ни и в самых постановлениях. Мы считаем необходимым 
перевести эти страницы.
«Неаполь не избег общей участи человеческих об¬ 
ществ,— пишет г. Гондон; — его установления не совсем 
изъяты от критики; они могли бы, .конечно, быть на бо¬ 
лее высокой ступени совершенства. Я должен согласить¬ 
ся, что иностранец, .приезжающий в Неаполь, .испытыва¬ 
ет тотчас же несколько неприятных впечатлений, кото¬ 
рые часто имеют большое влияние на его суждение о 
стране.
Так, не без основания жалуются на медленность, с ко¬ 
торою полиция исполняет все формальности, необходи¬ 
мые для впуска путешественников в страну. Впрочем, 
это должно быть отнесено только к манере исполнения 
своих обязанностей низшими чиновниками, потому что, 
в сущности, меры относительно приезжающих чрезвычай¬ 
но благоразумны и необходимы для предохранения стра¬ 
ны от зол политических, нравственных и даже религиоз¬ 
ных, которые могли бы вкрасться в нее извне.
Таможенный осмотр при въезде дает очень грустное 
понятие о продажности низших чиновников по этой части 
[, которые осматривают или, лучше сказать, не осмат¬ 
ривают ваш багаж, только и думая о том, чтобы полу¬ 
чить от вас что-нибудь].
То же зрелище продажности поражает путешествен¬ 
ника, когда он проникает во внутренность страны. В 
каждом городе, в каждом местечке — не только необхо¬ 
димо представлять свой паспорт, но эта формальность 
исполняется таким образом, что она кажется не мерою 
общественной безопасности, а просто предлогом вытя¬ 
нуть у путешественника несколько денег.
Надо, однако же, сказать, что эти злоупотребления, 
повсюду распространенные в Италии, имеют свой корень 
в 0-бычаях, которые их оправдывают. Но путешествен¬
208

ник, приезжающий в чужую страну, обыкновенно не ста¬ 
рается поставить себя на точку зрения своих хозяев; он 
судит обо всем по своим понятиям, сравнивая то, что 
видит, с постановлениями, обычаями и правами своих 
соотечественников...
Но какое блестящее вознаграждение за эти неприят¬ 
ности! Едва вы вступите в Неаполь, как перед вами 
открывается истинный характер обитателей! На каждом 
шагу восстают перед вами свидетельства религиозной 
веры. Статуи пресвятой девы или святых украшают все 
площади. Нет ни одного памятника, пирамиды, фонтана, 
на верху которого не стояло бы изображение мадонны 
или почитаемого святого, вызывая прохожих на благо¬ 
честивые размышления. На углу каждой улицы вы на¬ 
ходите нишь, где помещена статуя святого, под покро¬ 
вительство которого отдали себя жители этой улицы. 
Это нечто вроде маленьких часовен, поддерживаемых 
с благочестивым тщанием, благолепно украшенных; 
в течение всей ночи перед ними неугасимо горит лам¬ 
пада. В улицах более длинных число этих нишей увели¬ 
чивается. Но, что еще более замечательно, — независимо 
от этих общих выражений благочестия,—в каждом ма¬ 
газине, -самом богатом, равно как и в самой бедной 
лавчонке, против входа всегда находится образ св. девы 
или святого, украшенный цветами, а -вечером оза-ренный 
свечами. [Это — домашние алтари, воздвигаемые во 
славу высших сил, заменивших, в недрах христианской 
семьи, домашних лар, которых почитали язычники.]
Эта религиозность физиономии большого города со¬ 
ставляет одну из самых поразительных сторон неаполи¬ 
танской столицы. Я был ею тронут гораздо более, нежели 
красотою залива, живописностью местоположения, блес¬ 
ком артистических богатств и драгоценнейших коллек¬ 
ций древностей. Свидетельства живой религиозной веры, 
народа, со всех сторон восстающие перед очами, были 
цля меня полнейшим ручательством за него против кле- 
вет, которые так упорно и бессовестно расточают насчет 
этого доброго племени.
Кто вздумал -бы приписывать суеверию и невежеству 
эти внешние знаки народного благочестия, тому стоило 
бы только, для уничтожения своих сомнений, заняться 
изучением простых истинно христианских нравов народа.
14 Н. А. Добролюбов
209

Достаточно войти, в воскресенье или в праздник, в цер¬ 
ковь, чтобы убедиться в искренности и чистоте религиоз¬ 
ных чувств, которые так ярко выражаются на каждом 
шагу в Неаполе.
Не менее выразительно для иностранца то уважение, 
которым окружает народ представителей церкви. Благо¬ 
говение неаполитанцев пред служителями божиими со¬ 
вершенно напоминает время первобытной церкви Хри¬ 
стовой: беспрестанно встречаете вы лица разных сосло¬ 
вий, останавливающиеся на улицах перед монахом или 
священником, чтобы поцеловать у него 'руку, в знак 
благоговейного уважения.
Нет, что бы ни говорили апологисты протестантской 
Англии, народ, у которого религия образует сердце, очи¬ 
щает и возвышает стремления, не может быть ниже 
■нации, которая понимает религиозную истину лишь под 
призмою ереси. И если даже смотреть со стороны мате¬ 
риального благосостояния (которая одна только и зани¬ 
мает известные умы!), то как не признать, что рабочие 
классы в Италии, и в Неаполе особенно, несравненно 
счастливее работников в какой бы то ни было части 
Соединенного королевства!
Если бы манчестерский или бирмингэмский работник 
захотел справлять в течение года все религиозные тор¬ 
жества, строго соблюдаемые в Италии, то его семья при¬ 
нуждена была бы умереть с голоду. В Неаполе же, не¬ 
смотря на чрезвычайно частые праздники, которые, освя¬ 
щая душу, содействуют чрез то и благосостоянию тела, 
работник удовлетворяет весьма легко всем своим нуж¬ 
дам, с семьею и детьми. Английский работник, в обык¬ 
новенных условиях, работает больше, питается не лучше, 
-семью свою содержит с большим трудом и доходит до 
конца года с большим истощением тела, не испытав ни 
одного из тех нравственных услаждений, которые католи¬ 
ческая религия дает вкушать неаполитанскому просто¬ 
людину, находящемуся в тех же условиях. Так, широкое 
значение, предоставленное у католических наций жизни 
духовной, не только не уменьшает, а, напротив, возвы¬ 
шает материальное благосостояние!» *
В этом описании вы видите, правда, только внешнюю 
сторону — обряды и образа; вы не видите, до какой сте¬
*	De l’état des choses à Naples, p. J. Gondon, p. 173—176.
210

пени дух христианской религии проник в сердце народа. 
Г. Гондон не говорит об этом ни слова, а другие уверя¬ 
ют, что сущность христианства вовсе непонятна для Miacc 
и даже для многих из самих духовных лиц. Так, напр., 
у г. Верна находим уверения и факты, доказывающие, 
что «[самая отвратительная] безнравственность легко 
уживается у неаполитанского простонародья с величай¬ 
шей набожностью». В Калабрии и Абруццах беспрерыв¬ 
но происходят грабежи, но часть награбленного всегда 
идет на дела церковные, на украшение икон, статуй 
и т. п. [«Это очень милый способ преклонять небо на ми¬ 
лость, делая его своим сообщником!» — восклицает остро¬ 
умный турист]. Само духовенство хлопочет только о том, 
чтобы народ больше делал приношений на церковь, 
больше крестился и клал поклоны перед образами, а за¬ 
тем— духовное возвышение народа нимало не интере¬ 
сует его пастырей. Священники и монахи [торгуют испо¬ 
ведью, проповедью, мессами: так, они] не дают без денег 
разрешения на брак, требуют платы за позволение есть 
скоромное в постные дни, продают четки [и частички 
мощей], молитвы за умерших, находящихся в чистилище, 
[торгуют мессами,] собирая деньги с сотни персон, зака¬ 
зывающих службу, и отправляя ее для всех заодно. На¬ 
конец, они придумывают явления [и чудеса], чтобы при¬ 
влечь в свои церкви больше народа и, следовательно, 
больше приношений. [Так, например, тотчас после 
последнего землетрясения в Неаполе, публиковалось 
avviso sacro 19, утверждавшее, что город спасен от конеч¬ 
ной гибели единственно чудесным заступлением святого 
Эмидио и вследствие того приглашавшее народ устре¬ 
миться в церковь его для принесения ему благодарности. 
Священники собора св. Дженнаро обиделись за своего 
святого и весьма энергически объявили, что, напротив, 
дело спасения города принадлежит вовсе не Эмидио и не 
кому другому, а святому Дженнаро, который всегда был 
особенно популярен в Неаполе. Подобного рода разно¬ 
гласие между членами духовенства произошло по поводу 
вопроса о новом догмате беспорочного зачатия св. де¬ 
вы20. Скоттисты, поддерживающие догмат, опирались, 
между прочим, на откровение св. Бригитты, которая поч¬ 
ти положительно решала вопрос в их пользу. Но, к не¬ 
счастью, св. Катерина, по уверению томистов, объявила
2U

совершенно противное! Подобные разногласия, разу¬ 
меется, не обходятся без маленького скандала, о кото¬ 
ром г. Верн довольно лукаво сожалеет. Вообще же он 
находит, что у неаполитанцев «живая вера Христова 
и истинное религиозное чувство -превратилось в жалкий 
фетишизм]» *.
Не приводя других свидетельств, заподозревающих 
цену неаполитанской религиозности, не мо>жем умолчать, 
однако, что г. Мишон, хотя и аббат, к сожалению, -совер¬ 
шенно сходится в своих отзывах с людьми либерального 
образа мыслей. Аббат очень [остроумно подсмеивается], 
например, [над] неаполитанскими проповедниками, при¬ 
водя в пример анализ одной проповеди какого-то отца 
Джузеппе Фуриа на тему [, что «целомудрие равняет 
человека с ангелами»]. Вся проповедь, говорит аббат 
Мишон, была чисто в аскетическом духе; отец Фуриа не 
делал ни малейшего применения к общественной жизни, 
ни малейшей уступки даже супружеским отношениям, он 
требовал [чистейшего] целомудрия и рассыпался для 
него в самых ярких метафорах и благоуханных фразах, 
с весьма патетическими жестами, по обыкновению. 
«Разумеется, не такие проповеди могут [оживлять доб¬ 
рые стремления в душе и] укреплять человека в практи¬ 
ческой жизни, — замечает аббат Мишон, — а между тем 
все почти проповедники в Неаполе берут темы столько 
же бесплодные и отвлеченные, следуют той же рутине 
и схоластике». Вообще он замечает, что духовенство 
в Неаполе плохо образовано, грубо и часто не понимает 
даже своих обязанностей. Служителями церкви делают¬ 
ся от некуда-девать^я. К одному из аристократов Неа¬ 
поля явился молодой дюжий парень, с грубыми замаш¬ 
ками, одетый клерком; священник, который привел его, 
просил сеннора внести за него плату, необходимую для 
того, чтобы молодой человек мог получить священство. 
Сениор был неприятно удивлен и заметил: «Помилуйте, 
да ему бы лучше в солдаты идти!» — «Это правда,— 
заметил священник, — но он очень труслив!» [В &гом и 
состояло его призвание к священству, ядовито замечает 
аббат Мишон]**.
*	Naples et les Napol., chap. V—VI. Religion, miracles.
** L’Italie pol. et rel., p. 100, 113,
212

Мы не -имеем особенного интереса защищать католи¬ 
ческое духовенство .бывших неаполитанских владений; 
мы .не решаемся на это тем более, что ib недостатках его 
сознаются сами его защитники. Так, например, виконт 
Лемерсье соглашается, что «духовенство неаполитанское 
далеко не так безукоризненно, как французское; количе¬ 
ство его, слишком значительное в сравнении с народо¬ 
населением, заставляет его более, чем нужно, соприка¬ 
саться с течением дел житейских; они входят в семейства 
более в качестве знакомых, нежели духовных отцов. 
Уважение к их священному званию ничуть не страдает 
от этого, но самая личность уже не внушает духовного 
благоговения. У народа менее религиозного такие отно¬ 
шения скоро породили бы споры [и даже скандалы]; но 
у неаполитанцев, не вредя нимало [их] вере [, они только 
уменьшают престиж священнической рясы]»*. Впрочем, 
благородный виконт кончает тем, что [все это — пустяки, 
и что] «никаким образом не должно верить басням отно¬ 
сительно клира, вымышленным людьми, которые желали 
бы уменьшить спасительное влияние духовенства на 
массы». Вот [это-то нам и нужно,] это [для нас] главное. 
[Пусть] духовенство [будет и грубо, небезукоризненно, 
в своем поведении и необразованно; мы спорить не ста¬ 
нем. Но оно] имеет огромное влияние на массы — вот 
факт, которого никто не отрицает. Факт этот указывается 
уже самым количеством духовенства в Неаполе. Аббат 
Мишон говорит, что количество духовных считают в Неа¬ 
поле равным около трети всего мужского населения. Эту 
цифру он считает очень преувеличенною; но, чтобы дать 
понятие о многочисленности клира, дает следующую 
мерку: «Однажды, — говорит он, — идя то улице Толедо, 
я из любопытства вздумал считать священников, кото¬ 
рые мне встречались: в течение получаса я насчитал их 
120, [и бросил считать]». Ясно, что если даже не нрав¬ 
ственным влиянием, то одним своим .присутствием духо¬ 
венство должно составлять в Неаполе значительную 
силу. Но и влияние его велико; об этом -свидетельствуют 
нам всего лучше люди, враждебные к нему. Так, г. Тео¬ 
дор Верн пишет: «Если законы в Неаполе вообще мало 
оказывают влияния на нравы, зато совершенно против-
*	Quelques mots de vér. s. Naples, p. 18.
213

tioe надо сказать о релитии, действующей различными 
средствами и «а личность, и на семейство, и на целое 
общество. Дух ‘католический и клерикальный здесь гос¬ 
подствует и управляет, и [на нем-то лежит почти вся 
ответственность за] настоящее положение вещей. Он 
в течение веков упор-но работал над тем, чтобы (понизить 
нравственный и умственный уровень народного харак¬ 
тера. [Теперь он отказался, правда, от ужасных мер 
средних веков: он не убивает тела, но зато вынимает из 
него душу]» *.
Мы знаем, что значат эти выражения в устах Верна, 
и из его слов ;мы делаем простое заключение, что влия¬ 
ние клира в Неаполе огромно и что оно всегда было 
направлено к тому, чтобы смирить кичливое недоволь¬ 
ство, успокоить страсти и внушить народу послушание 
и самоотвержение. Этого было бы довольно нам для 
вывода, что церковь в Неаполе [всегда была помощни¬ 
цею] законной власти [Бурбонов, а никак] не возбуждала 
народ к волнениям и недовольству. Но, чтобы оконча¬ 
тельно разрушить всякое сомнение по этой части, мы 
должны коснуться еще одного подозрения, которое в .по¬ 
следние годы распространено было злонамеренными 
людьми насчет неприятностей, возникших будто бы меж¬ 
ду Фердинандом II и святейшим отцом. Трудно было бы 
поверить этому, зная, как благочестив был король неа¬ 
политанский, и как много делал он для церкви. [Извест¬ 
но, наир., что он назначил святого Игнатия Лойолу 
маршалом своей армии и определил ему огромное жало¬ 
ванье, которое выплачивалось обществу иезуитов**. 
Известно], что духовный отец Фердинанда, монсениор 
Кокль, имел на него [такое] сильное влияние [, что его 
считали даже превышающим влияние начальника поли¬ 
ции, Делькаретто]. Известно, что король строго выполнял 
все религиозные обряды, аккуратно являлся в церковь 
[, когда должно было совершаться чудо с кровью 
св. Дженнаро, просил о совершении этого чуда даже 
тогда, когда решился осветить газом свою столицу***.
*	Naples et les Napol., p. 165.
** L’Italie Moderne, p. Ch. Mazade, p. 270.
*** [***Когда что-нибудь противное небесам совершится в Неа¬ 
поле, тогда чудо не делается, кровь св. Дженнаро не растворяется. 
Вот почему для успокоения народа, боявшегося газового освещения,
214

Известно, что по его желанию в Риме, в -последние годы 
фго жизни, наряжена была комиссия о причислении к ли¬ 
ку «святых первой жены его, Марии-Христины, умершей 
в 1836 году.*]
Все это уже свидетельствует в пользу полнейшего 
согласия бурбонского .правительства с папским. Но, не¬ 
сколько лет тому назад, было между ними маленькое
должны были прибегнуть к св. Дженнаро: чудо совершилось, и на¬ 
род успокоился видя, что газ не противен святому. В последнее вре¬ 
мя писали, что клерикальная партия хотела устроить, чтобы чудо 
не совершилось после вступления Гарибальди в Неаполь; но Гари¬ 
бальди устроил дело по-своему.]
[* Мы не можем отказать себе в удовольствии сообщить на¬ 
шим читателям назидательный рассказ г. Жюля Гондона (De l’état 
des choses à Naples, p. 201—202) об открытии мощей королевы, 
1853 г., 31 января, в день годовщины ее смерти. «Гроб, заключавший- 
останки ее, был открыт, по нарочитому повелению его святейшества, 
в присутствии кардинала-архиепископа неаполитанского, всех членов 
его епископии, придворного священника, папского нунция, шести 
придворных особ и других лиц, трех первых хирургов столицы и 
двух придворных дам, принявших последние вздохи королевы. Гроб 
был открыт очень осторожно, и каково же было всеобщее изумление, 
когда тело обретено было нетленным, во всех своих членах, и мяг¬ 
ким, как у человека заснувшего. У умершей поднимали руки и пр., 
и они без всякого затруднения принимали или прежнее свое поло¬ 
жение, или всякое другое, какое хотели дать им. При этом не заме¬ 
чено в теле ни одного из признаков тления, зубы были все на своем 
месте, веки и ресницы не потерпели никакого изменения, зрачки оста¬ 
лись полны блеска, волосы держались как при жизни! Заметна была 
только во всем теле худоба и темный цвет кожи. В минуту раскры¬ 
тия гроба все присутствующие ощутили благоухание. А между тем, 
перед смертью тело королевы было все сожжено антоновым огнем, 
почернело и смердело так, что никто не мог выносить запаха, и в 
течение трех дней должны были держать окна открытыми. Не нужно 
забывать и того, что так как королева не хотела, чтобы ее тело ана¬ 
томировали, то при бальзамировании внутренности из нее не были 
вынуты. По окончании различных испытаний, произнесли торжест¬ 
венную клятву над святым евангелием и, написав на пергаменте 
протокол события, положили его в вазе к ногам трупа, потом запе¬ 
чатали гроб двенадцатью печатями и опустили в мраморную гробни¬ 
цу, заранее для того приготовленную в таком месте церкви, где вся¬ 
кий может удобно приближаться к ней. Несметные толпы прихо¬ 
дят на поклонение к гробнице той, которая при жизни была обо¬ 
жаема своими подданными. Состояние, в каком найдено ее тело, 
служит залогом, что после своей смерти она будет расточать бла¬ 
годеяния, еще более многочисленные и великие, нежели какие раз¬ 
ливала во время своего странствования в сем мире. Уже рассказы¬ 
вают чудеса!.. О, могущество милосердия божия, воздвигающего 
святых своих на всех степенях и во всех состояниях!...»]
215

недоразумение .по поводу иезуитов. Враги порядка и доб¬ 
рого согласия хотели воспользоваться этим, чтобы про¬ 
кричать о несогласиях .между Римом и Неаполем. Но вот 
что говорит по этому поводу [благочестивый] Жюль 
Гондон. «Будьте уверены, что чувства короля в отноше¬ 
нии к сынам св. Игнатия совершенно таковы же, как и 
самой церкви, и доказательством этому служат неогра¬ 
ниченное доверие, которым пользуются члены этого 
славного общества во всем королевстве. Свобода дей¬ 
ствий, предоставленная иезуитам, не имеет пределов; 
можно сказать, что им вверил король воспитание всех 
классов общества. Недавно поручено им было управле¬ 
ние церковною школою, куда приходили отличнейшие 
члены клира из разных диоцезов; они и теперь воспиты¬ 
вают детей аристократов, в благородных коллегиумах, 
и детей среднего класса, в лицеях; они имеют своих про¬ 
фессоров в военной школе; духовное направление армии 
поручено их усердию; тюрьмы отданы в их полное рас¬ 
поряжение; госпитали открыты для их отеческих попе¬ 
чений. Таким образом, за исключением нормальной цер¬ 
ковной школы, иезуиты управляют всеми учреждениями, 
и неприятности, происшедшие недавно и направленные 
более против некоторых личностей, хотя и опечаливают 
все католические сердца, но не должны подавать повода 
к (Сомнениям в продолжении наилучших отношений 
между королем и святейшим отцом»*.
Таким образом, мы приходим к решительному заклю¬ 
чению, что одна из самых важных сил, управляющих 
жизнью народа, — религия, была в Неаполе постоянно 
в союзе с [королевской] властью, и что служители рели¬ 
гии, имея огромное влияние, располагали народ не к но¬ 
вовведениям и самовольству, а к послушанию, самоот¬ 
вержению и сохранению утвержденных порядков и обы¬ 
чаев. Консерватизм религиозный неразлучно связывался 
с консерватизмом политическим.
III
Теперь перейдем « другой силе—воспитанию. Мы 
знаем, что идеи, внушаемые в первые годы ученья, очень 
глубоко западают в душу, и что от направления обще¬
♦	Jules Gondon. De l’état des choses à Naples, p. 198.
216

ственного воспитания в данный .период много зависит 
политическое состояние народа и государства, иногда 
в целом ряде поколений. В Неаполе и эта сторона пред¬ 
ставляется нам в самом удовлетворительном виде. Не¬ 
сколькими строками выше, из свидетельства г. Гондона, 
мы узнали, что воспитание всех классов общества в Неа¬ 
поле вверено было иезуитам. Этого уже довольно, чтобы 
не подозревать в неаполитанском воспитании даже и тени 
какого-нибудь либерализма. Стоит вспомнить нападки 
на иезуитов, хоть, напр., во Франции, в 1844 и 1845 го¬ 
дах. Тогда гг. Мишле и Кине читали публичные лекции 
о зловредности иезуитов, и вся сущность обвинений, на¬ 
правленных этими либералами против почтенного орде¬ 
на, состояла в том, что «иезуиты задерживают дело сво¬ 
боды, иезуиты препятствуют успеху новых идей, иезуиты 
составляют «контрреволюцию»»21. Понятно, следова¬ 
тельно, в каком направлении должно было совершаться, 
под их руководством, воспитание неаполитанского наро¬ 
да! Недаром Гарибальди, как только овладел королев¬ 
ством, так и выгнал их — и из Сицилии, и из Неаполя — 
и даже конфисковал их именья. Понятно, что для рево¬ 
люционеров это были самые опасные люди.
Чтоб не останавливаться на простых соображениях 
a priori, мы, однако, и здесь приведем несколько свиде¬ 
тельств и фактов. Вот слова Монтанелли, из которых 
видно, что действие воспитания систематически было на¬ 
правлено к целям, сообразно с волею правительства, 
и что в этом случае само духовенство, при всем просторе 
своих действий, было подвержено строгому контролю. 
«Независимо от своих прямых средств, которыми като¬ 
лическое духовенство сопровождает человека от колы¬ 
бели до могилы, оно владело в Неаполе еще средствами 
особыми, данными ему прямо от правительства, и между 
прочим — неограниченной властью в деле народного об¬ 
разования. Из четырех университетов — в Неаполе, Па¬ 
лермо, Мессине и Катане — только в одном последнем 
начальник не был духовный. Во всех местностях, где бы¬ 
ли заведены школы, учреждался комитет из четырех 
священников и полицейского комиссара для наблюдения 
за воспитанниками. Комитет этот давал позволение всту¬ 
пить в школу только тем, которые предварительно при¬ 
писывались к какому-нибудь религиозному обществу.
217

Лицеи, семинарии, коллегиумы и все вообще учебные за¬ 
ведения были в руках иезуитов. В Неаполитанском 
королевстве считалось (в .начале царствования Ферди¬ 
нанда) более 60 000 духовных, в том числе 30000 мона¬ 
хов. Правительство заботилось, чтобы начальники этой 
ар-мии —архиеписколы, епископы, приходские священни¬ 
ки, настоятели монастырей, игумены — избираемы были 
из самых раболепных и низких, для того, чтобы всякий 
священник или монах, сохранивший под полукафтаньем 
или клобуком чувство гражданина (а в таких тоже не 
было недостатка у неаполитанской демократии), были 
(подвержены строгой инквизиции в своей же касте» *.
Но, не довольствуясь усердием иезуитов, бурбонское 
правительство чрезвычайно тщательно следило само за 
всем, что могло казаться подозрительным в деле народ¬ 
ного воспитания. Так, например, университет Неаполи¬ 
танский, которого 'Профессора в прежнее время особенно 
славились и имели влияние на молодежь, был постоянно 
стесняем очень суровым контролем. В 1848 году многие 
из профессоров принуждены были удалиться или броше¬ 
ны в тюрьму, и с тех пор университет начинает падать. 
Лучшие из профессоров, успевшие избежать тюрьмы или 
ссылки, поселились в Турине, в Париже, и там читали 
лекции. Оставшиеся были так стеснены и материально, 
и нравственно, что не могли высказывать и того немного¬ 
го, что имели на душе. Несмотря на то, увеличение сту¬ 
дентов в университете показалось Фердинанду опасным 
признаком умничанья молодежи, и потому, в 1854 году, 
издан был указ, запрещавший поступать в Неаполитан¬ 
ский университет молодым людя-м, кроме только тех, ко¬ 
торые по происхождению принадлежали ik провинции 
Неаполитанской или Лабурской. В других провинциях 
предполагались академии для молодых людей, и указ 
редижирован был в смысле заботливости правительства 
о семейной нравственности и экономии: местные акаде¬ 
мии назначены были к тому, чтобы предохранить семей¬ 
ства от напрасных трат, и молодежь — от нравственных 
опасностей, неизбежно грозящих юноше, оставляющему 
родительский кров. Само собою разумеется при этом, что 
провинциальные академии никаким образом не могли
*	Montanell i, Mémoires sur l’Italie, Paris, 1857, t. II, p. 80.
218

равняться с неаполитанским университетом в размерах 
и достоинстве своих курсов.
Что касается до самих университетов, то программы 
и правила их всегда были очень хорошо составлены и да¬ 
вали широкую свободу преподаванию. Но это вовсе не 
значило, что правительство отвращало от них свое бди¬ 
тельное око. Напротив, оно зорко следило за всем, что 
делалось в университетах, и при первом подозрении при¬ 
нимало благоразумные меры. Монтанелли говорит о двух 
профессорах неаполитанского университета, Саличетти 
и Са,варезе, которых оставляли на их кафедрах с тем 
только, чтобы они не читали своих курсов *. Вообще, 
открытие каждого курса должно было сначала получить 
разрешение правительства, через посредство полиции. 
Случалось так, что позволение давалось, но потом, после 
новых соображений, отменялось накануне открытия 
курсов. Г. Верн рассказывает такой случай об одном 
профессоре права, человеке самого скромного характера 
и известного преданностью королю; единственная причи¬ 
на запрещения его курса состояла в том, что его чтения 
могли возбудить толки о разных формах правления и о 
правительственных мерах**. Впрочем, иногда даже и 
этих соображений не нужно было, чтобы затруднять 
курсы: так, по свидетельству Монтанелли, полиция вме¬ 
шивалась даже в курсы физики Меллони***. Только изу¬ 
чение древних языков поощрялось необыкновенно, разу¬ 
меется, исключительно с филологической точки. Чтение 
древних писателей, вроде Аристофана, Демосфена, Та¬ 
цита и проч., было даже запрещено, но многие годы 
усиленного труда употребляемы были для изучения всех 
лингвистических трудностей и филологических тонкостей. 
Кончалось тем, что молодые люди, отлично выучивши 
все грамматики и половину лексиконов греческих и латин¬ 
ских, получали отвращение к чтению древних писателей 
и употребляли свое знание лишь на сочинение казенных 
рассуждений на заданные темы. Но нельзя не сознаться, 
что занятие древними языками много спасало их от 
вольнодумных рассуждений о настоящем порядке вещей 
и от опасных мечтаний о будущем.
*	Mont., Mém. s. l’Italie, t. II, p. 110.
** Naples et les Napol., p. 60.
*** Mont., Mém. s. l’Italie, p. 82.
219

Кроме прямых запрещений, действовали «а ход обра¬ 
зования и меры (посредственные, состоявшие, например, 
в том, что послушание и хорошее поведение награжда¬ 
лись вниманием и поощрением предпочтительно перед 
.всем остальным. И это применялось не только « лично¬ 
стям, но даже к целым заведениям. Так, например, музы¬ 
кальная консерватория в Неаполе постоянно пользова¬ 
лась нерасположением Фердинанда и лишена была 'вся¬ 
кой лравительотвенной поддержки в последнее время, за 
неблаговидное поведение ее воспитанников в 1848 году. 
Двое отличнейших итальянских астрономов, Нобиле 
и Капоччи, один за другим бывшие директорами обсер¬ 
ватории Capo di Monte, оба были отставлены за либе¬ 
ральные идеи. Профессора сицилийских университетов 
получали за свои уроки плату, составлявшую содержание 
по 2!/г франка (около 60 коп.) в день, — это почти рав* 
нялось жалованью швейцарских солдат и жандармов в 
Неаполе *. Указывают также на один пример, что ученые 
или профессора, не получая никаких пособий от прави¬ 
тельства и имея весьма скудное содержание, разорялись 
на научные опыты и принуждены были отказываться от 
своих занятий. Даже в отношении к прошедшему было 
то же самое. В Бурбонском музее никогда не хотели 
позаботиться о приобретении картин Сальватора Розы; 
хотя это был лучший из художников, рожденных в Неа¬ 
поле, но его политические убеждения были иехороши22, 
и потому картины его считались даже и по прошествии 
двух столетий недостойными Бурбонского музея...
По этим данным нетрудно составить себе понятие о 
том, до какой степени могло возмущать неаполитанских 
юношей направление, вредное правительству. Ясно, что 
ему прокрасться не было почти никакой возможности. 
Но мы знаем еще более; мы имеем в руках подлинное 
указание на то, как священники и иезуиты старались 
проводить направление, сообразное с видами правитель¬ 
ства. В письмах Глэдстона цитирована одна книга, сочи¬ 
ненная для употребления в школах в Неаполе. Там, 
между прочим, есть наставления и об отношении поддан¬ 
ных к правительству. Глэдстон, в качестве англичанина, 
думает, что наставления эти ужасны и неимоверны,
*	Hist, de l’Italie, p. J. Ricciardi, p. 69.
220

и потому опасается даже, чтоб его цитации не заподо¬ 
зрили в 'неверности и .преувеличении. Оттого он с забав¬ 
ной подробностью и описывает удивительную для него 
книгу и приводит лолное ее заглавие. Вот оно: «Catechis- 
mo filosofico per uso, delle scuole inferiori. Napoli, pesso 
Raffaele Mirondo 1850»23. В другом издании, катехизис 
этот составляет, по словам Глэдстона, часть коллекции, 
>
1азываемой: «Collezione di buoni libri a favore della verità 
e della virtù»24. Имени автора на ней нет, но приписы¬ 
вали ее канонику Аппуцци, бывшему во главе -комитета 
народного просвещения. Катехизис этот имеет латин¬ 
ский эпиграф: «Videtfe, ne quis vos decipiat .per philoso- 
phiam» (смотрите, чтобы кто-нибудь не обманул вас 
философией), и посвящен «государям, епископам, на¬ 
чальникам, наставникам юношества и всем благонаме¬ 
ренным людям». В предисловии автор говорит, что «пра¬ 
вительство желает ввести во все школы преподавание 
практической философии по этой книге, и что за препо¬ 
давателями постоянно будут невидимо следить, точно ли 
они исполняют свои обязанности относительно внушения 
юношам здравых понятий, заключающихся в катехизи¬ 
се», и пр. и пр. *
Все это Глэдстон приводит затем, чтобы внушить 
более ужаса к режиму, при котором могут быть в ходу 
такие книги. Но мы, зная «Катехизис» только по его 
цитатам, вовсе не находим его так безнравственным и по¬ 
тому не намерены приходить от него в ужас. Мы приво¬ 
дим его цитаты единственно затем, что они показывают, 
как усердно и основательно с самых малых лет внуша¬ 
лись .подданным Фердинанда и Франциска начала долга 
и повиновения законной власти.
«Катехизис» написан в вопросах и ответах, по обык¬ 
новенной манере катехизисов. Но напрасно было бы 
искать в нем какого-нибудь сходства с теми катехизи¬ 
сами, какие мы знаем и по которым каждый из нас учил¬ 
ся. У нас обыкновенно учитель спрашивает, а ученик 
отвечает; здесь совершенно наоборот — учитель отвечает 
на вопросы ученика. Таким образом, книга, цитируемая 
Глэдстоном, не представляет ни малейшего подобия с
*	Two letters to the Earl of Aberdeen, on the State Prosecutions 
of the Neapolitan govemement, p. 50, 51 и сл.
221

обычными катехизисами, употребляемыми в наших шко¬ 
лах. Учитель объясняет ученику, между .прочим, значе¬ 
ние королевской власти, говоря, что власть эта не только 
■божественного происхождения, iho, сверх того по самой 
своей сущности, должна быть неограниченна. Ученик 
спрашивает:
«А может ли сам народ установить основные законы 
в государстве?
Нет, — отвечает учитель, — потому что конституция 
или основные законы необходимо составили -бы ограни¬ 
чение верховной власти. А эта власть не -может подчи¬ 
няться никакой мере, никакому пределу, разве только по 
собственному желанию государя: иначе она и не была 
бы властью верховною и высшею, учрежденною оамим 
богом для блага общества.
Ученик. А если народ, избирая государя, предло¬ 
жит ему известные условия и ограничения, могут ли они 
•составлять конституцию или основные законы для госу¬ 
дарства?
Учитель. Да, если только государь сам с в о- 
бодно их принял и утвердил. В противном случае — 
нет, потому что народ создан для того, чтобы .повино¬ 
ваться, а не приказывать, и, следовательно, не может 
предписывать законов властителю, который власть свою 
получает не от народа, а от бога.
Ученик. Предполагая, что владетель, принимая 
управление государством, принял и утвердил конститу¬ 
цию и обещал или поклялся хранить ее, — обязан ли он 
сдержать свое обещание и соблюдать свою конституцию 
или основные законы?
Учитель. Да, если только это не раэрушает основа¬ 
ний верховной власти и не противно общим интересам 
государства.
Ученик. Почему же вы находите, что государь не 
обязан соблюдать конституцию, как скоро она посягает 
на права его верховной власти?
Учитель. Мы уже решили, что верховная власть 
есть высочайшая и неограниченная, установленная богом 
для бла^а общества, и эта власть, ниспосланная от бога, 
как необходимая, должна быть сохраняема ненарушимо 
и неприкосновенно; она не может быть ограничена или 
уменьшена человеком, без противления законам природы
222

и божественной воле. Поэтому, во всех случаях, когда 
народ захочет постановить правила, ограничивающие 
верховную власть, и когда государь обещает соблюдать 
эти травила — подобная претензия народа есть неле¬ 
пость, и обещание недействительно, и государь вовсе не 
обязан сохранять конституцию, которая противна веле¬ 
ниям божиим; напротив, он обязан сохранить вполне и 
ненарушимо верховную власть от бога установленную и 
от бога ему вверенную.
Ученик. Кому же принадлежит право решать, на¬ 
рушает ли конституция права верховной власти, и про¬ 
тивна ли она благу народа?
Учитель. Это дело самого властителя, потому что 
в нем обитает высшая и абсолютная власть, установлен¬ 
ная богом в государстве для сохранения в нем доброго 
порядка и благосостояния.
Ученик. Нет ли опасности, что властелин может 
нарушить конституцию без законной причины, введенный 
в заблуждение или увлеченный страстью?
Учитель. Ошибки и страсти — это болезни челове¬ 
ческого рода; но благо здоровья не следует отвергать из 
опасения болезни.
Ученик. Почему же вы полагаете, что государь мо¬ 
жет нарушить конституцию, если находит ее противною 
интересам государства?
Учитель. Бог вверил властителям верховную власть 
для того, чтоб они устраивали благо общества: в этом, 
значит, и состоит первая обязанность государя. Поэтому, 
если данная конституция или основной закон оказывают¬ 
ся вредны, то они теряют свою обязательную силу для 
государя. Предположите, что доктор обещался и поклял¬ 
ся больному, что он ему пустит кровь, а потом убедился, 
что кровопускание будет гибельно больному; ясно, что 
он должен преступить свою клятву, потому что выше всех 
клятв и обещаний для медика стоит обязанность забо¬ 
титься об излечении больного. Так точно и для государя 
высшая обязанность состоит в том, чтобы заботиться 
о бла<ге своих подданных: никакая клятва не может обя¬ 
зывать человека делать зло, и, следовательно, никакой 
клятвой властелин не может быть принужден делать то, 
что он признает вредным для своих подданных. Сверх 
того, наконец, глава католической церкви имеет дарован-
223

irfoe ему от бога право разрешать совесть от данной клят¬ 
вы, когда он находит для того достаточные основания».
Как протестант, Глэдстон возмущается последним 
пунктом; как англичанин, он считает «безнравственными 
■и отвратительными» все понятия, внушаемые ученику 
искусным учителем. Глэдстон так крепок в противных 
убеждениях, что не считает нужным даже доказывать 
своей мысли о «вреде и низости» принципов «Философ¬ 
ского катехизиса». Но нашлись благоразумные люди, ко¬ 
торые оказали: «Да что же тут безнравственного? Это 
очень справедливо, это превосходно! Честь и слава кли¬ 
ру неаполитанскому, бодрствующему над опасением душ 
и охранением порядка общественного! Слава и мудрому 
правительству, таким образом -споспешествующему веч¬ 
ной истине проникать в сознание народа» и пр. * Мы, 
с своей стороны, не имеем надобности распространяться 
перед нашими читателями о том, что не можем выразить 
согласия с понятиями Глэдстона и должны скорее при¬ 
нять мнения г. Гондона, нежели его. Если что мы можем 
не одобрить в «Катехизисе», так это одно — излишнее 
распространение с юношами о таких вещах, -которые не 
относятся к их прямому назначению и которые должны 
быть ими приняты беспрекословно, без всяких рассуж¬ 
дений. Юноша, принадлежащий к неаполитанскому об¬ 
ществу, должен был знать, без всяких катехизисов, что 
в Неаполе царствуют Бурбоны, и что они должны изда¬ 
вать законы, отменять или улучшать их, а он должен 
только повиноваться всем распоряжениям власти. Ста¬ 
раясь ему показывать это, «Катехизис» мог внушить 
ему кичливое мнение, будто он .может всегда требовать 
резонов для своего послушания и рассуждать о том, 
согласна ли, наконец, власть Бурбонов с самим боже¬ 
ственным правом! Это уж было бы очень дурно. Но мы 
находим извинение для автора «Катехизиса» в обстоя¬ 
тельствах, при которых была написана его книга: это 
было в 1850 году, когда революция только что еще укро¬ 
щалась в Неаполе, когда против короля повсюду слы¬ 
шались обвинения, что он изменил конституции, которой 
присягал торжественно, и пр. Ввиду таких толков и в 
надежде на силу своего убеждения, каноник Аппуцци и
*	Jules Condon. Terreur à Naples, p. 156.
224

решился поставить вопрос довольно прямо. По нашему 
мнению, его «Катехизис» весьма хорошо приспособлен 
для своей цели, тем более что к этой цели, как мы виде¬ 
ли, вело и все остальное в воспитании неаполитанского 
юношества.
Таким образом, вторая сила, образующая общества 
и определяющая их характер, вовсе не была направлена 
в «Неаполе к возбуждению умов против правительства 
Бурбонов, а, напротив, всячески «содействовала его 
укреплению.
Собственно говоря, этого и довольно было для пол¬ 
ного убеждения, что все неаполитанское общество и на¬ 
род были направляемы наилучшим образом, в смысле 
постоянной покорности и сохранения власти Бурбонов. 
Три остальные явления, названные нами выше,—лите¬ 
ратура, общественные собрания и тайные общества — 
составляют уже не более как частности, далеко не имею¬ 
щие над умами такой юилы, как религия и воспитание. 
Но весьма много есть людей, придающих им преувели¬ 
ченное значение и даже им одним приписывающих часто 
не только народные волнения, но и всякого рода 'непри¬ 
личности. Недавно, например, в Париже полиция закры¬ 
ла балы в зале Бартелеми, тде канканировали уж слиш¬ 
ком откровенно: один из ультрамонтанских журналов 
вошел по этому поводу в нравственные рассуждения, 
которых смысл был тот: вот что значит читать дурные 
журналы вроде «Siècle» и «Opinion Nationale»25, отвер¬ 
гающие и светскую власть папы, и все святое!.. Мы пом¬ 
ним также инспектора одного учебного заведения, где 
мы воспитывались, который, поймавши воспитанников 
с папироскою, входил в страшный азарт и принимался 
уверять, что все это влияние Гоголя и натуральной шко¬ 
лы!.. Для подобных людей необходимо рассмотреть и то, 
не подкапывался ли трон Бурбонов посредством литера¬ 
туры и прочих второстепенных средств.
Относительно литературы читатели знают, конечно, 
наше мнение. Не раз говорили мы, что признаем ее зна¬ 
чение только в смысле разъяснения вопросов, которые 
уже задает себе само общество, а никак не в смысле 
создания новых стремлений и элементов общественной 
жизни, независимо от самих жизненных фактов. В прош¬ 
лом году мы даже успели возбудить против себя негодо¬
15 Н. А. Добролюбов
225

вание многих (почтенных литераторов, решившись при¬ 
ложить эту мьгсль к русской литературе *. Может быть, 
мы и заслужили тогда это негодование, (потому что, гово¬ 
ря о предмете, столь близком для всех нас, как роднал 
литература, естественно, не могли высказывать сужде¬ 
ний вполне определенных и решительных, и через то 
давали повод толковать наши слова в -противность их 
истинному смыслу. Но тем не менее мы не отказываемся 
от своих слов, ни в отношении к русской и ни к какой 
другой литературе, и всего менее к неаполитанской, 
которая, как увидим, находилась при Бурбонах в поло¬ 
жении почти исключительном, о котором,—надо пола¬ 
гать,— читатели наши не имеют ни малейшего понятия.
Есть положения, в которых литература, журналисти¬ 
ка заменяют школы и лекции и служат к образованию 
взглядов и стремлений молодого поколения. Это тогда, 
когда воспитание школьное слишком уже мертво, слиш¬ 
ком противно естественным требованиям мысли, когда 
оно стремится не развивать, а убивать дух, и внушает 
такие начала, которых нелепость чувствуется даже ре¬ 
бенком. Тогда школы падают в общем мнении, настав¬ 
ления учителей презираются, и школьники, подсмеиваясь 
над своими уроками, бегут искать истины и удовлетво¬ 
рять свою любознательность в постороннем источнике. 
Образ мыслей молодежи складывается уже не .по уро¬ 
кам в школе, а по прочитанным книжкам...
«Ну, вот в этом-то положении находилось неаполи¬ 
танское общество при Бурбонах», — восклицают либе¬ 
ральные господа, подобные Шарлю Мазаду, Теодору 
Верну и пр. «Оттого-то литература и важна была в Неа¬ 
поле, что в ней одной могли искать истины и здравого 
смысла .молодые люди, убиваемые в школах наставле¬ 
ниями вроде силлогизмов «Философского катехизиса»». 
Не станем спорить с горячими .противниками бурбонской 
системы, положим, что «Философский катехизис» и сооб¬ 
разное с ним воспитание казались неаполитанским отро¬ 
кам отвратительными в той же .мере, как самому Глэд- 
стону. Этого не могло быть, но предположим, что так; 
предположим, что вследствие этого молодые люди иска¬ 
ли иных воззрений, иных понятий в литературе. Что же 
могли они находить в ней?
*	В статье «Литературные мелочи»26.
226

Что ничего противного власти «и общественному -по¬ 
рядку не могла давать юношам литература в Неа.поле, 
за это ручается нам учреждение, «специально назначав¬ 
шееся там для наблюдения за печатью и весьма строго 
исполнявшее свои обязанности, — цензура. Нужно быть 
слишком наивным, чтобы предполагать, что бурбонское 
правительство могло допускать что-нибудь противное его 
желаниям и интересам в книгах и журналах, издавав¬ 
шихся не иначе, как с одобрения назначенной им цензу¬ 
ры. То же надо сказать и об иностранных книгах: для 
них существовал строгий таможенный осмотр, и запре¬ 
щенные книги в Неаполе составляли одну из самых 
трудных и опасных отраслей контрабанды. Прибавим, 
что цензура книг поручена была иезуитам, которые, как 
известно, особенно искусны проникать все ухищрения 
разума и разрушать их. Что они показывали даже слиш¬ 
ком много усердия, на это жалуются сами защитники 
бурбонской системы. Так, виконт Лемерсье пишет: «По¬ 
ручение иезуитам цензуры было ошибкою, потому что 
если они лучше всякого могут оценить нападки на рели¬ 
гию, зато, не зная жизни общественной, часто считают 
вредными такие книги, которые не только нимало не 
опасны, но еще в известных отношениях могли бы при¬ 
нести пользу людям, живущим в обществе» *. В этой 
жалобе виконта виден, конечно, остаток того француз¬ 
ского либерализма, в котором он сознается и извиняется 
в посвящении своей книги; но из нее же видно, в какой 
степени строго было цензурное наблюдение иезуитов, 
соединенное с контролем полиции. То же видно и из 
горячих отзывов всех либералов, которые, естественно, 
не могли быть довольны тем, что в Неаполе нельзя им 
печатать всего, что вздумается. Жалобы неаполитанцев 
на цензуру сообщены были, разумеется, французским 
путешественникам, посещавшим страну, а те разнесли 
по всему свету 'Множество анекдотов и горьких выходок 
относительно положения литературы в Неаполе. Рассу¬ 
ждая благоразумно и спокойно, мы находим, что все это, 
в сущности, вздор, что жалобы были напрасны, и что 
правительство Бурбонов в своих видах поступало очень 
основательно. Ему нужно было утвердить народ в дове¬
*	Quelques mots de vérité sur Naples, p. 17.
15*
227

рии и послушании, а писатели хотели критиковать меры 
•правительства и вообще -приучать парод к рассуждению 
об общественных делах. Очевидно, что правительство 
Бурбонов должно |было устранять из литературы все, что 
ему казалось .противным его интересам. П-ри этом случа¬ 
лись, конечно, ошибки, иногда ,из излишней предусмот¬ 
рительности, иногда по каким-нибудь частным отноше¬ 
ниям: считалось опасным то, чего никак нельзя было 
заподозрить во враждебности государственному порядку, 
запрещались фразы, имена, упоминания о фактах, всем 
известных и т. п. Но какое же учреждение человеческое 
может похвалиться совершенством? Действительно, были 
недостатки и в неаполитанской цензуре, но были они как 
в ту, так и в другую сторону: запрещались часто книги 
безвредные, зато иногда пропускались (хотя и редко) 
вещи довольно .смелые. Таким образом, из всех жалоб и 
анекдотов, распространенных в Европе про неаполитан¬ 
скую цензуру, мы не выводим ничего для нее предосуди¬ 
тельного. Но нам нужен факт, нужно подтверждение 
факта, для того чтобы беспристрастно поверить, в какой 
мере литература в Неаполе могла возбуждать умы к 
восстанию против законного порядка. Мы находим, что 
вовсе не могла, и для подтверждения нашего мнения 
приведем свидетельства разных лиц, знакомых с делом. 
Ожесточение либералов, хотя и неприятное по их тону, 
тем не менее может служить нам наилучшим ручатель¬ 
ством в бдительности и строгости, с которою неаполитан¬ 
ская цензура исполняла свою обязанность. Надеемся, 
что читатель сам поймет, как ему следует ценить и пони¬ 
мать горячие выходки либералов, и потому приводим их, 
не смягчая их тона.
«Эта страна, где мысль подчинена цензуре, естествен¬ 
но, обречена на молчание, — провозглашает аббат Ми- 
шон. — Кто захочет подвергаться изувеченью от при¬ 
страстного или глупого цензора? Больше,—кто осме¬ 
лится писать, зная, что одна фраза, один намек, одно 
слово (Могут быть гибельны? Я никогда не предполагал, 
чтобы цензурная суровость доходила до такой степени 
в Неаполе. Мне было известно, например, что некоторые 
труды по естественной истории были изданы в Палермо; 
но в Неаполе их невозможно было найти. Я напрасно 
искал даже путеводителей и некоторых сочинений оСвя-
228

той Земле... Книг мало пишется в Неаполе, как ма*1;> 
читается. Если заходят сюда книги, то они прячутся на 
толках библиотек и никогда не обращаются в книжной 
торговле. Жалко .видеть на выставках в книжных лав¬ 
ках, что это за литература, которой дозволено свободное 
обращение в публике... И это вовсе не значит, что неапо¬ 
литанский ум лишен самобытности и огня; нет, его уби¬ 
вает гнет; это светильник, гаснущий под спудом. Нет 
сомнения, что в числе лучших, свободных стремлений 
неаполитанских образованных классов, надо заметить 
стремление—.получить право выражать свои мысли 
о всех вопросах, интересующих человечество. Этот на¬ 
род, униженный своим правительством до степени ско¬ 
тов, в отношении к философскому и литературному дви¬ 
жению человечества, тяжко страдает от этого унижения. 
Это — бедное дитя, не имеющее возможности развить 
своих способностей ученьем и с грустью взирающее на 
детей богатых, имеющих все способы учиться» *.
Оставляя в стороне желчные выходки аббата, мы 
находим в его отзыве полнейшее .подтверждение того, 
что со стороны литературы бургонское правительство 
было вполне обеспечено. О его заботливости в этом отно¬ 
шении овидетельствует и тот факт, упоминаемый не без 
горечи в «Записках» Монтанелли, что иезуитская цен¬ 
зура все еще казалась в некоторых отношениях не 
вполне предусмотрительною, и поэтому впоследствии 
отдана была в непосредственное ведение Делькаретто, 
бывшего начальника жандармов и потом министра по¬ 
лиции**.
Подобные распоряжения приводили в отчаяние либе¬ 
ралов. Беоплодная ярость их передана была в ядовитых 
выходках французских и английских журналов и в за¬ 
метках туристов. Иногда они доходили до большого не¬ 
приличия в тоне, но именно при этом-то и высказывалось 
наиболее искренно все бессилие оппозиционной и либе¬ 
ральной литературы в Неаполе, вся ничтожность писа¬ 
телей, желавших что-нибудь непозволительное провести 
через эту цензуру. Они только осуждали себя на напрас¬ 
ные »муки и принуждены были искаж-ать свою мысль, так
*	L’Italie pol. et rel., p. 93.
** Montan., Mémoires s. l’Italie, II, p. ÎOI.
229

Что она всегда выходила <ни то, .ни се и лишалась даж£ 
достоинства стоогой логичности. Вот как об этом расска¬ 
зывает один из французов, довольно серьезно познако¬ 
мившийся с Италией, Марк Монье:
«Никогда и нигде человеческая мысль не была 
жертвою деспотизма более произвольного и детски ме¬ 
лочного, не угнеталась и не терзалась с большим неве¬ 
жеством и упорством, как в Неаполе, особенно перед 
1848 годом 'и после того.
Всякий журнал, книга, газета, всякий листок печат¬ 
ной бумаги подвержен был предварительному просмотру 
и исправлениям цензора. Таким образом он читал около 
40 газет и журналов, издававшихся в Неаполе, и все, что 
печаталось отдельными книгами. Он изнемогал под 
тяжестью этой работы, подобной работе школьного учи¬ 
теля и вместе мудрого Ментора литературы, и за это 
был награждаем всеобщим презрением.
Я, впрочем, ошибаюсь, говоря- об одном цензоре; их 
два в Неаполе: один духовный, другой — от полиции; 
первый ловит контрабанду вольнодумства религиозного, 
второй стоит на страже, чтобы не пропустить в печать 
идей или фраз, противных так называемому обществен¬ 
ному порядку.
Положение писателя, имеющего что-нибудь сказать 
и видящего над собою эту двоякую грозу, невыносимо. 
Один итальянец говорил об этом: у нас автор волей-не¬ 
волей всегда имеет своим сотрудником цензора. Пусть 
он и не коснется моей книги,—тем не менее он виден 
будет во всяком обороте моей фразы, в развитии вся¬ 
кого моего суждения, в выражении всякого чувства. Это 
потому, что я вижу моего цензора перед собою, когда 
обдумываю свой предмет, помню о нем, когда берусь за 
-перо. Он как будто -бы -стоит за мною, когда я пишу, 
и читает написанные -строчки. Как часто развитие -мысли 
останавливается на половине, чувство заглушается от 
уверенности, что они не могут быть пропущены бурбон- 
скою цензурою в том виде, как бы я хотел. Я начинаю 
фразу и чувствую, что цензор не дает мне кончить ее. 
Таким образом, чтобы иметь возможность писать, я раз- 
двояюсь, думаю за себя и за своего цензора, обрезываю 
мои мысли его ножницами и кончаю тем, что действи¬ 
тельно выражаю уже не то, что я хочу и думаю, а то,
230

что считаю согласным с понятием цензора и его инструк¬ 
цией, то, что мне позволено думать и .выражать» *.
Эти (признания должны быть 'искренни; судите же по 
ним, 1в какой мере возможны были в Неаполе сочинения, 
опасные для господствовавшего порядка вещей! Сами 
писатели сознаются, что они принуждены были иска¬ 
жать свои мысли, сообразно с понятиями цензора (т. е., 
разумеется, не того или другого человека, в частности, 
но вообще цензора, как представителя правительствен¬ 
ных инструкций относительно литературы); но если сами 
авторы и не успевали иногда удержать себя или усвоить 
себе настоящий тон, как следовало, то в этих случаях 
цензура принималась за свое дело и исправляла их 
ошибку. У разных писателей мы находим множество 
фактов и анекдотов на этот счет; они большею частью 
имеют в виду пристыдить неаполитанскую цензуру, и по¬ 
тому касаются таких случаев, которые действительно 
представляют цензуру несколько привязчивою и мелоч¬ 
ною. .Но в своей совокупности все эти анекдоты »рисуют, 
однако же, общее направление этой части неаполитан¬ 
ской администрации при Бурбонах и свидетельствуют 
все-таки в пользу ее бдительности, а никак не слабости. 
Поэтому мы приведем некоторые из 'рассказов, оставляя 
ответственность за них на тех авторах, у которых мы их 
заимствуем.
Один .автор представил в цензуру французскую грам¬ 
матику, составленную им «для итальянцев». Цензору 
показалось возмутительным это слово (как признак уни¬ 
тарных стремлений, быть может), и он его вычеркнул.
В одной комической пьесе кто-то из действующих лиц 
жалуется на «расстройство своей конституции»... Пред¬ 
ставление пьесы было запрещено на ооновании этой фра¬ 
зы, в которой нашли каламбур, напоминающий уничто¬ 
жение конституции 1848 года**.
*	L’Italie est-elle la terre des morts?, p. Marc Monnier. Paris,
1860,	chap. XVI, p. 265.
** Это напоминает один анекдот с туринской цензурою ранее 
1848 года. В одной опере Беллини театральная цензура запретила 
слово «свобода» — liberté, и велела петь вместо него lealtà — честь. 
Ронкони, отличавшийся всегда буффонством еще более, чем талантом 
певца, положил, что вместо liberté всегда будет петь lealtà, как более 
приличное. Вскоре затем, действительно, в «Любовном налитке»
231

Имена Лютера, Кальвина, Кампанеллы, Вольтера, 
Джоберти и многих других было запрещено даже упо¬ 
минать, разве только изредка с бранными прилагатель¬ 
ными. Вероятно, по этому поводу рассказывают, будто 
цензура не хотела однажды пропустить трактат о галь¬ 
ванизме, потому что это напоминает кальвинизм.
Всякая философия строго запрещена. Г. Монье рас¬ 
сказывает, что ему однажды попалась в Неаполе книга 
с заглавием «Логика Гегеля». Он был удивлен, каким 
образом такая страшная ересь .могла явиться в Неаполе; 
но оказалось, что Гегель служил только .предлогом для 
первых страниц, а в (сущности это было изложение 
св. Фомы Аквинатекого.
В заботах о нравственности запрещены были дуэли 
на театре; поэтому множество пьес, переводных или 
оставшихся от прежнего времени, должны были пере¬ 
стать играть, или же как-нибудь коверкать.
В образец переделок, каким подвергаются юниги, при¬ 
водят роман Дюма-сына «La dame aux Camélias». В неа¬ 
политанском переводе из нее сделана дочь честных, но 
неблагородных родителей, на которой хочет жениться 
молодой человек. Таким образом, вмешательство его 
отца и все, что из него происходит, делается уже един¬ 
ственно затем, чтобы избежать неравной партии.
Замечают, что литературные произведения последних 
лет, изданные в Неаполе, бесцветны и казенны в .своих 
выражениях до последней степени; в этом тоже винят 
цензуру. Рассказывают, что в одном сочинении о школе 
реалистов цензор никак не хотел согласиться на часто 
встречавшиеся слова: «бездушная природа», находя, что 
в них скрывается нечто похожее на атеизм. У другого 
автора вычеркнули слово eziandio (которое значит еще 
или даже), потому что оно кончается на «dio» (бог), 
а между тем, попалось в фразе довольно низкого смыс¬ 
ла. Наконец, просто всякая смелость или новизна выра¬ 
жения, всякое остроумие пугает цензуру. Одна комедия 
запрещена была, как двусмысленная; автор, после дол¬ 
гих -переговоров, заставил цензора согласиться, что во
вместо стиха — Vendè la liberté, si fe soldato (т. e. он продал свою 
свободу — сделался солдатом) Ронкони пропел: vendè la lealtà, т. e. 
«он продал свою честь — сделался солдатом». Театр задрожал от 
всеобщего хохота.
232

всей пьесе нет ни одного политического намека и йи 
малейшего оскорбления нравственности. Но все-таки 
кончилось тбм, что цензор объявил ему: «Но, во всяком 
случае, в пьесе слишком много остроумия и резкости; 
сгладьте и смягчите ее, и тогда .мы посмотрим» *.
Иногда, правда, цензура делала промахи и пропус¬ 
кала книги и статьи, которые оказывались впоследствии 
не совсем невинными в отношении к системе бурбонского 
правительства. Так, например, раз была пропущена 
статья, в которой доказывалось, что «упадок литературы 
свидетельствует о стеснении свободы мьгсли в. государ¬ 
стве». Хотя мысль эта развивалась в применении к рим¬ 
лянам, кажется, но читатели, и прежде их само прави¬ 
тельство, увидели тут прямое отношение к порядкам, 
заведенным в Неаполе Бурбонами... Так точно был дру¬ 
гой случай, гораздо важнее: Микеле Амари, один из из¬ 
вестнейших сицилийских писателей, издал книгу под 
заглавием: «Эпизод из Сицилийской истории XIII столе¬ 
тия». Так как XIII столетие было уж очень давно, то 
книга и была пропущена, как неопасная. Но вдруг 
потом оказалось, что Ама-ри толкует в ней о Сицилийских 
вечернях 27 совершенно с новой точки зрения, обнаружи¬ 
вавшей демократический образ мыслей. Книга была 
запрещена, -разумеется, но множество экземпляров 
успело разойтись в публике, и «Эпизод» был пожираем 
с жадностью. Впрочем, подобные промахи цензуры были 
очень редки в Неаполе и обходились недешево самим 
авторам. Собственно говоря, в образованных государ¬ 
ствах Европы, имевших цензуру, вообще не принято было 
карать авторов за книги, дозволенные к печати, хотя бы 
они и оказались не вполне кроткими. Автор отвечает за 
-себя тогда, когда он сам распоряжается своими мыслями 
и их публикацией; но когда правительство берет эту 
обязанность на себя, то оно тем самым избавляет писа¬ 
теля от ответственности за последствия публикации.
*	Эти факты и некоторые из приведенных ниже упоминаются: 
у г. Монье, «L’Italie est-elle la terre des morts?»; y г. Шарля Мазада, 
в статье «Ferdinand II»; в «Revue des deux Mondes», 1859 года; y 
г. Верна, в книге «Naples et les Napolitains»; y Монтанелли в «Mé¬ 
moires sur l’Italie», y Шарля Пейса в «Naples, 1830—1857» и статье 
Петручелли де-ла Гаттуна «Ferdinand II, roi de Naples», в «Revue de 
Paris», 1856 г., 15 окт. и 15 ноября.
233

Книга дозволена; если она производит ’Вредное действие, 
правительство сознает свой промах и ворочает назад 
свое дозволение, но не сваливает ответственности на ав¬ 
тора. Та:к делалось везде; но в Неаполе, для большей 
безопасности общественной, правительство заставляло 
самого автора отвечать за то, что оно же ему дозволило. 
Для пресечения зла в самом корне, думало неаполитан¬ 
ское правительство, нужно не только ие давать ходу 
вредным книгам, но уничтожать и людей, способных пи¬ 
сать такие книги. И в силу этого рассуждения, бурбон¬ 
ское правительство никогда не стыдилось сознаться в 
опрометчивости, не считало несообразным с своим до¬ 
стоинством сказать, что оно, как малое дитя, было обма¬ 
нуто и обольщено автором, не в состоянии будучи понять 
его ухищрений, и что поэтому намерено примерно нака¬ 
зать его, как человека, злонамеренно воспользовавшего¬ 
ся правительственным простодушием. Так случилось и с 
Амари. Когда читатели нашли, что Карл д’Анжу похож 
на Фердинанда, правительство решило, что Амари вино¬ 
ват в этом, лишило его должности, которую он имел 
в Сицилии, и приказало явиться к ответу в Неаполь, 
пред Делькаретто. Амари, вместо Неаполя, отправился 
в Париж и там остался. Но за него отставлен был цен¬ 
зор, пропустивший книгу, сослан на остров Понца изда¬ 
тель Бризолезе и запрещено пять или шесть журналов, 
которые похвалили ее, вовсе не предвидя, что сходство 
Фердинанда с Карлом д’Анжу окажется столь несчаст¬ 
ным для литературы.
Может быть, эти меры были несколько строги; либе¬ 
ралы, наверное, найдут, что они были даже очень круты, 
даже ужасны и несправедливы. Но мы прежде всего нахо¬ 
дим, что они внушены были бурбонскому правительству 
чувством самосохранения и, следовательно, были весьма 
благоразумны; ибо что же может быть благоразумнее са¬ 
мосохранения? Тут правительство действовало уже не по 
соображениям отвлеченной справедливости, а единствен¬ 
но соразмеряя свои меры с величиною скандала, произ¬ 
веденного в публике. В 1847 году, например, когда умы 
были очень возбуждены, оно запретило даже перепечаты¬ 
вать либеральные буллы Пия IX28 и преследовало его 
портреты — не по недостатку уважения к святому отцу, а 
единственно потому, что тогда в почитании Пия IX выска¬
234

зывался либерализм беспокойных людей *. Это уменье со¬ 
ображаться с обстоятельствами в своих отношениях к ли¬ 
тературе никогда не покидало бурбонское правительство. 
Вот чем объясняются, между прочим, местные запреще¬ 
ния, которые так удивляли многих в королевстве Обеих 
Сидилий. Аббат Мишон упоминает, что не мог найти б 
Неаполе некоторых сочинений, изданных в Палермо: мо¬ 
жет быть, они потому и появились в Палермо, что в Не¬ 
аполе их бы не пропустили. Впрочем, впоследствии вре¬ 
мени издано было повеление, по которому всякое сочи¬ 
нение, заключавшее в себе более печатного листа, должно 
было из Сицилии присылаться в главную цензуру в Неа¬ 
поль. Вообще, когда было замечено, что сицильянцы от¬ 
личаются несколько вольным духом, то на них стали смот¬ 
реть гораздо строже. Например, сочинения Маккиавелли 
и Альфиери, допущенные свободно в Неаполе, для Сици¬ 
лии были запрещены. Даже и в городах самой Сицилии 
была разница: например, «История Италии» Ботты, на¬ 
печатанная в Палермо, была запрещена в Мессине**.
Во всех подобных мерах не одна мысль о поддержке 
своего значения управляла Фердинандом, но также и 
стремление удержать свой принцип. Он знал, что его лич¬ 
ное значение нисколько не уменьшится от разрешения 
той или другой книги, допущения в публике тех или иных 
суждений; но он был убежден, что, по его собственным 
словам, «народ его не имел надобности думать»; он сам 
хотел управлять всем безответственно, не соображаясь ни 
с чем, кроме своей воли. Этим объясняются, между про¬ 
чим, даже его неприятности с иезуитами, которых он 
очень уважал, но не хотел допустить как силу противо¬ 
действующую ему. Впрочем, как бы то ни было, главное 
для нас то, что в неаполитанской науке, литературе, ис¬ 
кусствах не могло быть, по крайней мере в течение двух 
поколений, ничего противного правительству Бурбонов и 
их принципам. Духовенство, цензура, полиция, сам ко¬ 
роль заботились совокупно о том, чтобы содержать на¬ 
род в строжайшем порядке и чистейшей нравственности. 
Известно, что Фердинанд входил во все мелочи управле¬ 
ния, и цензурная часть в самом обширном смысле была
*	Ch. М a z a d е. L’Italie moderne, p. 293.
** См. Montanell i. Mém., II, 107; Perrens. Deux ans de 
rév., p. 486, 487; Joseph R i с с i a r d i. Hist, de l’Italie, p. 69.
235

не последнею его заботою. Много раз приводили анекдо¬ 
ты о его стараниях относительно нравственности в искус¬ 
ствах: он, например, велел закрыть в Бурбонском музее 
картины и статуи, изображавшее нагое тело; он прика¬ 
зал поместить Венеру Каллипигию в особом кабинете, 
куда запрещен был вход публике; он сам определял дли¬ 
ну юбок театральных танцовщиц и издал повеление, что¬ 
бы трико, в которое они одеваются, было зеленого цвета, 
так как это менее может раздражать воображение... Все 
это, собственно, не имело ни малейшего политического 
значения; но понятно, что, привыкши к такому режиму, 
общество и ни в чем другом уже не осмеливалось вольни¬ 
чать и предъявлять те или другие требования, а терпели¬ 
во ожидало, что ему прикажут. Таким образом, Ферди¬ 
нанд постоянно сохранял полный произвол в своих дейст¬ 
виях и в течение своего царствования успел привести к 
молчанию даже смелых и говорливых; остальные же, по- 
видимому, потеряли даже и мысль о том, чтобы затевать 
что-нибудь в противность существующему порядку.
Да и напрасно было бы затевать: затеи эти всегда 
кончались плохо. Так, например, мы знаем, чем кончи¬ 
лась история книги Амари. Вот еще один подобный факт: 
Антонио Раньери издал роман «Ginevra, l’orfana dell’An- 
nunziata», в котором изобразил некоторые ужасы, совер¬ 
шавшиеся в этом благотворительном учреждении. Книгу 
конфисковали, автора засадили на три месяца в тюрьму. 
Один из министров, нашедший в романе свой портрет, 
предлагал, что Раньери надо непременно сослать или по¬ 
садить в сумасшедший дом. Но предложение это застало 
короля в хорошую минуту; он ответил со смехом: «Да, 
конечно, для того, чтобы он еще написал роман об этом 
заведении и о суммах, которые там крадут». Начальни¬ 
ком этого заведения был тот самый министр, который 
требовал заключения Раньери, и в ответе короля увидели 
намек, вследствие которого нашли нужным освободить 
автора. Но эта история отозвалась ему впоследствии: его 
постоянно преследовали цензурою. Он написал неболь¬ 
шую книжку нравственных размышлений под названием 
«Frate Rocco»; ее стали было пропускать, но как только 
узнали имя автора, всю оборвали и даже потребовали 
для нового пересмотра листы, уже пропущенные. Он стал 
издавать «Историю Неаполя» — ее остановили на девя¬
236

том выпуске. Он принялся было издавать сатирический 
журнал: его тотчас запретили. Его призывали во Флорен¬ 
цию в профессора: тосканскому правительству тайно по¬ 
советовали отказаться от этого человека, которого лекции 
ничего не могли принести молодежи, кроме вреда... Меж¬ 
ду тем Раньери — человек вовсе не крайних мнений; он 
всегда старался держаться в стороне от политики; в 
1848 г. он не захотел даже позволить нового издания 
«Джиневры».
Так же поступали с журналами. Феррора со своими 
друзьями издавал в Сицилии журнал статистический: в 
1845 году его запретили по какому-то ничтожному пово¬ 
ду. В Неаполе, ранее 1848 года, Риччарди издавал журнал 
«Progresso». Журнал составил себе очень быстро хоро¬ 
шую репутацию, и правительство, изгнавши Риччарди, 
решилось удержать журнал, поручивши его редакцию го¬ 
сподину Бианкини, который был министром полиции. Под 
новой редакцией журнал все стали называть «Regresso».
Приводя все эти факты, мы просим не забывать, что 
большая часть их совершалась с изданиями, дозволенны¬ 
ми цензурою. Из этого ясно видно, что правительство вов¬ 
се не довольствовалось мертвым исполнением однажды 
установленных правил, но неустанно следило за литера¬ 
турными явлениями даже и после их пересмотра в цензу¬ 
ре. До какой степени постоянно подозрительны и чутки 
были в Неаполе ко всем журнальным толкам, это видно, 
напр., из истории заговора Нирико, в 1831 году. Г. Петру- 
челли де-ла-Гаттуна, подробно рассказывая эту историю, 
говорит, что Нирико с своими друзьями постоянно соби¬ 
рались в одном кафе, которое выписывало «Gasette do 
Milan» и за то было на замечании у полиции. «Gasette de 
Milan» издавалась по инструкциям князя Меттерниха, из 
которых выдержка приводится г-м Петручелли.
«Что касается до направления газеты, — писал Мет- 
терних в тайной инструкции г. Бомболю, 23 сентября 1830 
года,—то мне не нужно прибавлять, что она должна быть 
составляема в известном вам духе, т. е. без малейшего 
преувеличения вещей, с общим стремлением к сохране¬ 
нию тишины и порядка и со старанием передавать чита¬ 
телям известия как можно скорее». Для неаполитанских 
либералов и этого уже было много, и они считались опас¬ 
ными за то, что с особенным усердием читали эту газету;
237

относительно же других газет, как напр., «Débats», тог¬ 
дашнего «Constitutionnel»29 и пр., они могли только соби¬ 
рать сведения из третьих рук: в кафе приходил один гос¬ 
подин Витале, который слышал о том, что пишут в этих 
газетах, — большею частью от кассира Ротшильда — и 
потом пересказывал своим друзьям!.. Так бедна была в 
Неаполе литературная пища для либерализма! И поло¬ 
жение дел по этой части не сделалось благоприятнее для 
либералов в течение царствования Фердинанда, а разве 
стало еще неприятнее.
По части литературы было, правда, в королевстве 
Обеих Сицилий два средства проводить либеральные 
идеи, но средства чрезвычайно жалкие, ненадежные и 
только свидетельствующие об окончательной невозможно¬ 
сти либерализма в обыкновенной литературе при Бурбо¬ 
нах. Эти средства были: тайное печатание и контрабан¬ 
да книг заграничных. Тайное печатание было всего зна¬ 
чительнее в Сицилии; но и там, разумеется, оно не могло 
быть очень значительно. Надо помнить, что полиция Фер¬ 
динанда была всегда очень бдительна, и преступления пе¬ 
чати наказывались весьма строго. Нередко одно подоз¬ 
рение стоило дорого обвиненным. В один из последних го¬ 
дов царствования Фердинанда были, напр., схвачены два 
типографщика, обвиненные в печатании мюратистских 
прокламаций 30. Они отвергали обвинение; их подвергли 
пытке; под пыткой они сознались. Между тем, оказалось, 
что прокламации пришли из-за границы. Типографщиков 
оставили в покое, но не выпустили из тюрьмы *. При 
этих условиях удивительно еще и то, что находились 
смельчаки, решавшиеся печатать и пускать в ход тайно 
напечатанные книги. Нужно было дойти до крайности, 
чтобы на это решиться. И мы видим, что действительно 
тайное печатание принимало несколько значительный вил 
только уже в решительные минуты, при приближении вос¬ 
стания. Да и тут полиция, среди забот более важных, не 
теряла из виду цензурных обязанностей и, когда считала 
нужным, находила преступника и умела принять свои ме¬ 
ры против возмутительных сочинений. Так, напр., в 
1847 году появился написанный Сеттембрини «Протест 
народа Обеих Сицилий». Фердинанд приказал отыскать
*	Ch. Paya. Naples, p. 547.
238

автора. Известно, что народ неаполитанский (как и вся¬ 
кий народ, впрочем, в этих случаях) умеет хранить тайну. 
Но полиция тем не менее принялась за свое дело и вско¬ 
ре засадила в тюрьму или сослала множество граждан, 
считавшихся почему-нибудь подозрительными: Карла 
Поэрио, Мариано д’Айала, Доминика Мавро, Джузеппе 
дель-Ре и пр. В числе захваченных был и сам Сеттембри- 
ни, который, разумеется, чтобы освободить других, сам 
признался в своем преступлении. Но прокламации, подоб¬ 
ные «Протесту», не были явлением обыкновенным. Боль¬ 
шею ча-стию тайная пресса производила издания гораздо 
более невинные: они принуждены были печататься тайно 
потому только, что обычная цензура была уж слишком 
строга. Пансионерки прячут (или прятали прежде) под 
подушки и под скамьи в классах даже Пушкина; это, ко¬ 
нечно, вовсе не значит, чтобы Пушкин был вреден обще¬ 
ственному порядку и нравственности, а доказывает толь 
ко, что его не позволяют (или не позволяли) читать пан¬ 
сионеркам. Так и в Неаполе, по свидетельству Леопарди, 
«летучие листки, тайно напечатанные, отводили душу 
публике, восхваляя правительства, стремившиеся к ре¬ 
формам, и порицая правительства ретроградные»*. Из 
этого видно, что в большей части даже этих тайных лист¬ 
ков не могло быть ничего собственно революционного. 
А если что оказывалось, то немедленно же вызывало ро¬ 
зыски полиции.
Контрабанда была легче, по продажности чиновни¬ 
ков таможни, и защитники бурбонской системы указы¬ 
вают на это обстоятельство, как на прямое опровержение 
жалоб, будто неаполитанское правительство вовсе не 
допускает в свои пределы света образования из других 
земель. «Ведь несмотря ни на какие предосторожности,— 
говорит виконт Лемерсье, — всякая иностранная книга, 
как бы она дурна ни была, доходит же всегда до людей, 
достаточно богатых для того, чтобы заплатить за нее 
вчетверо или впятеро против обыкновенной цены» **. И 
действительно, из отзывов путешественников видно, что 
многие неаполитанские аристократы и богатые люди на¬ 
ходили средства постоянно следить за политикой и читать 
все замечательное, что появлялось в иностранных литера¬
*	P. Leopardi. Narrazioni storiche del 1848, p. 66.
** Quelques mots de vér. s. Naples, p. 17.
239

турах. Но мог ли этим пользоваться народ и большинст¬ 
во общества, не бывшего в состоянии платить за книги 
впятеро? Велико ли могло быть обращение книг, которые 
проникали в страну только благодаря подкупности тамо¬ 
женного чиновника? Во всяком случае — это были книги 
запрещенные; следовательно, они осуждены были оста¬ 
ваться на полках библиотек (да и то где-нибудь подаль¬ 
ше) у тех, кто их купил, и могли быть сообщаемы разве 
самым близким друзьям. Очевидно, что подобным обра¬ 
зом не могла по всей стране разлиться пропаганда, опас¬ 
ная трону Бурбонов!..
Но, может быть, те немногие, которые читали все за¬ 
прещенное, разносили либеральные идеи в обществе и 
волновали умы? Разговор не требует таких хлопот и при¬ 
готовлений, как писанье, и известно, что одна запрещен¬ 
ная книга производит всегда более толков, нежели сот¬ 
ни незапрещенных. Когда текущая литература не дает 
никакой пищи уму, этой пищи стараются искать в чем- 
нибудь другом, и чаще всего ее находят в устных рассуж¬ 
дениях, которые занимают все время в общественных 
собраниях всякого рода. Не шла ли революционная про¬ 
паганда в Неаполе этим путем?
По всему, что мы знаем о Неаполе, ничего подобного 
в нем не бывало щм Бурбонах. Нечего говорить о том, 
что всякие клубы, митинги и т. п. были там невозможны; 
но мы знаем, что там чрезвычайно затруднительны были 
всякие общественные собрания, какого бы то ни было ро 
да, для какой бы то ни было цели. Предусмотрительность 
правительства была так велика, что оно запрещало все, 
в чем находило хоть малейшую тень намека на то, что 
оно может подать повод к подозрительным рассуждени¬ 
ям. Так, однажды, хотели было основать «Общество 
поощрения художников», под председательством брата 
Фердинанда, графа Сиракузского. Король нашел это по¬ 
дозрительным и не согласился, заметив, что для поощре¬ 
ния художников есть королевская академия и что ника¬ 
кого тут общества не нужно*. В 1854 году большое сте¬ 
чение публики произошло по случаю похорон адвоката 
Чезаре, «одного из самых темных членов палаты депута¬ 
тов 1848 года», по словам ревностного защитника Бурбо¬
*	Th. Vernes. Naples et les Nap., p. 289.
240

нов, г. Гондона. Пред гробом его произнесено было 
несколько речей; сам г. Гондон, желающий выставить их 
как уголовное преступление, характеризует их содержа¬ 
ние лишь следующими словами: «в этих речах, под пред¬ 
логом похвалы умершему, произносили апологию режи¬ 
ма, который уже не существует более»*. За это гово¬ 
рившие и даже многие из присутствующих поплатились 
тюрьмою или ссылкою... Множество арестадий делалось 
единственно на основании вольных слов, произнесенных 
в публичных местах. Чтобы отнять предлог к собраниям 
в кафе, Фердинанд запретил в них всякого рода игры, да¬ 
же домино, бывшее в особенном употреблении. Чтобы 
предохранить своих подданных от иноземного разврата, 
он затруднял путешествия за границу и даже запретил 
своим подданным принять участие во Французской все 
мирной выставке 1855 года. Относительно словесного вы¬ 
ражения политических мнений в Неаполе существуют 
два закона, 1826 и 1828 года, не отмененные до конца бур- 
бонского царствования, а, напротив, еще дополненные 
Фердинандом. Один касается хулы в церкви или в каком 
бы то ни было публичном месте, против религиозных 
предметов, за что полагается заключение в тюрьму от 6 
до 10 лет. В дополнение к этому закону, Фердинанд пове¬ 
лел указом 7 февраля 1835 года, «устранять в подобных 
случаях всякий вопрос о намеренности или ненамеренно¬ 
сти хулы и не принимать в оправдание хмельное состоя¬ 
ние хулившего». Другой закон, сентября 1828 года, дейст¬ 
вовавший все время при Фердинанде, говорит, что все на¬ 
чальствующие лица «должны поощрять всеми средствами 
приверженцев трона и алтаря и объявить смертельную 
войну всем, кто, в прошедших беспорядках, делом или 
словом показал враждебность правительству». В против¬ 
ном случае чиновникам грозило изгнание из службы и 
преследование их са,мих как врагов короля**. Духовенст¬ 
во также, по общему убеждению, было замешано в поли¬ 
цейские дела и пользовалось даже тайною исповеди для 
открытия правительству опасных для него секретов. 
Глэдстон в своих письмах упоминает об этом как о вещи, 
которую многие утверждают, но достоверность которой,
*	De l’état des choses à Naples, p. 69.
** Leopardi. Narrazioni storiche, p. 26.
16 H. A. Добролюбов
241

натурально, не могла быть им исследована. Пользуясь 
этим, г. Жюль Гондон, в своих опровержениях, пришел в 
страшное негодование и объявил, что это — клевета, за 
которую гнев небесный поразит Глэдстона и всех, кто ему 
поверит. «Впрочем, — замечал г. Гондон, — ни один доб¬ 
рый католик не поверит, чтобы в католическом духовенст¬ 
ве нашелся хоть кто-нибудь, способный к такому позор¬ 
ному вероломству и низости». Однако лорд Глэдстон впо¬ 
следствии объявил, что он знает два случая таких доно¬ 
сов через посредство исповеди. С другой стороны, недав¬ 
но сделалось известно, что в самом Риме секрет исповеди 
нарушался в пользу политических соображений, и это 
одобрялось правительством. Недавно, в одной книге об 
Италии, публикованы были подлинные документы на 
этот счет *. Наконец, Монтанелли приводит формулу 
клятвы, которую должны были давать епископы королев¬ 
ства при их посвящении. «Если в моем диоцезе или где 
бы то ни было узнаю я какой-нибудь замысел ко вреду 
государства, я обязуюсь предварить о том его королев¬ 
ское величество»**. После этого ужасы и отречение 
г. Гондона кажутся нам уже не совсем основательными; 
факт нарушения секрета исповеди вовсе не представляет¬ 
ся таким чудовищным, и довольно вероятно, что общая 
молва о нем в Неаполе была справедлива.
При таком положении вещей, разумеется, публичные 
собрания если и бывали, то никогда не допускали в Не¬ 
аполе политических или каких бы то ни было вольных 
разговоров. До чего в Неаполе доведена была боязнь 
высказать лишнее, то, чего не следует, можно видеть по 
нескольким примерам, приводимым разными писателями. 
Г. Верн, например, говорит, что он был в Неаполе, когда 
пришло туда известие о взятии Севастополя. По отноше¬ 
ниям Фердинанда к нашему двору и по участию в войне 
части итальянцев, крымские дела очень занимали неапо¬ 
литанское общество, но никто не смел высказать никако¬ 
го мнения, не решился сделать ни малейшего замечания, 
пока через день не узнали из официального журнала, как 
следует смотреть на событие***. Виконт Лемерсье, за¬
*	L’Italie et la maison de Savoie, p. Ernest Rasetti, Paris, 1860, 
p. 281—285.
** Mém., s. l’Italie, t. II, p. 71.
*** Naples et les Napol., p. 38.
242

щищая неаполитанское дворянство от упреков в неве¬ 
жестве, говорит, что, напротив, оно очень хорошо понима¬ 
ет даже политику, только не высказывается; но мы были 
удивлены просвещенным либерализмом знатного общест¬ 
ва, прибавляет он, за одним обедом, «где говорили ио- 
французоки, чтобы служители не .могли вслушаться в 
разговор»*. Аббат Мишон тоже рассказывает случай в 
этом роде. «Однажды,—говорит он,—зашел я в кафе и 
услышал там французский разговор. Мне нужно было 
узнать адресы нескольких лиц в Неаполе и, полагая, что 
мои соотечественники должны знать их, я обратился к 
одному из собеседников и показал ему на записочку с 
именами лиц, которых я желал видеть. «О! Будьте осто¬ 
рожнее, — испуганно сказал он, посмотрев на мой ли¬ 
сток,—тут есть имена, заподозренные полицией! Вот та¬ 
кой-то умер, а этот — в тюрьме: пожалуйста, не упоми¬ 
найте их имен. Поверьте мне, я 14 лет живу в Неаполе,— 
говорить о лицах, компрометированных в политике, а 
еще более — отыскивать их адреса — здесь очень 
опасно»» **.
По этим образчикам можно судить, в какой степени 
вредные для бурбонского правительства идеи могли рас¬ 
пространяться в обществе посредством устной пропаган¬ 
ды. Можно сказать положительно, что со стороны печати 
и слова Бурбоны могли быть совершенно благонадежны.
Но величайшее зло итальянских государств, говорят, 
составляли тайные общества. Чем более правительство 
бодрствовало над умами и воспрещало публичное про¬ 
явление общественного мнения, тем более работали и 
преуспевали тайные общества. Они-то, может быть, и 
устроили падение Бурбонов?..
Нужно сознаться, что неаполитанцы точно имели всег¬ 
да маленькую слабость к тайным обществом и заговорам. 
Но известно, что их процветание относится к двадцатым 
и тридцатым годам нынешнего столетия; после же этого 
времени они все более и более упадали. Отчасти они теря¬ 
ли свой кредит в неудачных попытках, отчасти же парали¬ 
зованы были благоразумными мерами бурбонской поли¬ 
ции. Карбонары были обессилены уже революцией 1820
*	Quelques mots de vér. s. Naples, p. 15.
** L’Italie pol. et rel., p. 92.
16*	243

года, и хотя по сведениям, собранным Интонти, при нача¬ 
ле царствования Фердинанда их было в королевстве 
800 000*, но в этом числе 'было, конечно, сосчитано много 
таких, которые вовсе не принимали деятельного участия 
в обществе, а просто принадлежали к недовольным. Лег¬ 
кость, с которой карбонары были разогнаны и почти унич¬ 
тожены после нескольких неудачных заговоров, доказы¬ 
вает, что эта секта уже не имела той силы, как за десять 
лет пред тем. Новая секта «Юной Италии», основанная 
Мозолино (и не имевшая ничего общего с «Юной Италией» 
марсельской31), также была почти рассеяна после откры¬ 
тия заговора Россароля и Романо. После того, около 1839 
годе, опять возродился карбонар1изм; каково было его 
значение, можно судить по тому, что двигателем и главою 
общества был на этот раз Боццелли, тот самый Боццел- 
ли, который в 1848 году, увидав акт конституции, подпи¬ 
санный Фердинандом, бросился к ногам его и воскликнул: 
«О, государь! Если б я знал вас ранее, .никогда б я не 
думал о заговорах!»** Такое общество не могло быть 
особенно опасно для бурбонского правительства даже по 
своим тенденциям. Да и вообще, мнение итальянских пат¬ 
риотов в последнее время стало далеко не в 'пользу тайных 
обществ, каковы бы ни бьщи их намерения. Мы приведем 
два суждения — Монтанелли и Чезаре Бальбо.
«Трудно оказать,— говорит Монтанелли,— не сделали 
ли больше зла, нежели добра, для своего дела тайные 
общества, к которым неаполитанцы имеют такую исклю¬ 
чительную слабость. Их приверженцы говорят, что они 
сохранили священный огонь свободы под могильным кам¬ 
нем деспотизма и произвели революцию 1820 года. Но 
можно возразить, что, для поддержания этого огня и для 
приготовления умов к восстановлению свободы и к борьбе 
за нее, довольно братских соединений, которые бы образо¬ 
вались повсюду сами собою, без всяких иерархических 
связей между собою, без повиновения какой-то подземной 
власти, как это принято в собственно так называемых 
тайных обществах. Можно также возразить, что соедине¬ 
ние лдодей в тайное общество заглушает всякую личную 
инициативу, всякий само-бытный порыв и мешает тем
*	Ch. Paya. Naples, p. 418.
** Montanelli. Mém. II, p. 118.
244

могучим соединениям, которые (происходят от свободного 
движения сердец и от естественных симпатий. Можно 
сказать, что всякое тайное общество представляет в себе 
забавное воспроизведение каст, таинств и авторитета, что 
оно налагает рабство, как время искуса для получения 
свободы. Можно заметить, что секта карбонаров не могла 
бы произвести движения 1820 -года, без некоторых внеш¬ 
них толчков, если б ему не содействовали жестокости и 
притеснения, совершенные самой монархией, и что, напро¬ 
тив, эта секта, более нежели что-нибудь другое, была 
вредна для революции, сделавши .невозможным всякое 
правильное устройство дел и разрушив -военную дисцип¬ 
лину» *.
Монтанелли, однако, еще щадит несколько тайные 
общества, говоря, что он не хочет пускаться в слишком 
подробное развитие всех этих обвинений, которые, может 
быть, -и не вполне уничтожают значение обществ. Бяльбо 
говорит еще решительнее:
«Новые тайные общества (дело идет о карбонарах), 
как и старые, был]и самым дурным средством, какое толь¬ 
ко возможно, для -произведения революции. Это было 
самое дурное средство в нравственном отношении, потому 
что самая сущность тайных обществ и заговоров состоит 
в секрете, обмане и вероломстве; самое дурное и в отно¬ 
шении -к успеху, потому что непрямота таких обществ 
отвращает от них адептов и не внушает доверия тем, кото¬ 
рые входят в них, так что из них никогда не выходит 
общего, единодушного движения и, следовательно, не 
выйдет никакого великого дела. Gßepx того, в этих тайных 
соединениях, часто возобновляемых и составляемых из 
разнообразных элементов, обыкновенно больше толкуют, 
нежели делают, и приобретают порок рассуждать без 
всякой пользы. Тут строят проекты, основанные не на 
практике обычного течения дел, которая неизвестна секта- 
торам, а на теориях, и даже не на солидных соображениях 
возможности, а просто по диктовке горячих их стремлений. 
Вообще заговоры и секты составляют такое средство рево¬ 
люции, которое противно всем требованиям новой »цивили¬ 
зации: все стремится к публичности,—в них господствует 
секрет; мы ищем всеобщего согласия общественного
* Mém., L. II, р. 100, 101.
245

мнения, они действуют меньшинств,ом; наконец, самые 
средства их действий противны требованиям человечест¬ 
ва, более и более развивающимся -в европейских наро¬ 
дах»*.
Мы привели эти мнения не д^я чего-нибудь иного, как 
для того, чтобы «видеть, как потеряли свой кредит тайные 
общества даже в глазах итальянцев. Графа Бальбо нельзя, 
конечно, пр|ичислять к особенным авторитетам в этом 
случае; но мы видели, что даже Монта нелли говорит почти 
то же самое, что и Бальбо. Таким образом, есл{и бы бур- 
бонское правительство даже гораздо менее страшилось 
тайных обществ и слабее преследовало их, и тогда бы они 
не могли иметь достаточной силы для произведения общего 
восстания iB государстве. Но мы видим во все время, от 
усмирения революции 1820 года до -последних месяцев 
бурбонекюй династии, непрестанные и неусыпные пресле¬ 
дования всего, что могло казаться хоть желанием иметь 
намерение покуситься на заговор или тайное общество. 
Известен указ Франциска I от 24 июня 1828 года, по кото¬ 
рому «соединение двух лиц уже достаточно для составле¬ 
ния тайного общества». Можно сказать, что полиция 
Фердин»анда, в своей подозрительности, -постоянно руково¬ 
дилась этим правилом. Пришлось бы написать несколько 
десятков страниц, если бы мы захотела дать краткое résu¬ 
mé всех политических процессов, происходивших в цар¬ 
ствование Фердинанда, для доказательства бдительности 
полиции и строгости наказаний, каким подвергались про¬ 
тивники власти Бурбонов. Довольно сказать, что, по вычис¬ 
лениям Колетты и Леопарди, в течение времени от 1794 
до 1824 года, погибло разными смертями, за любовь 
к свободе, до 100 000 человек, а в царствование Францис¬ 
ка I и Фердинанда до 1850 года к ним прибавилось 
еще 50 000. i
От подозрения ничто не спасало, и подозреваемый 
никак не мог избежать преследований. Несколько лет 
тому назад, в английском парламенте возбужден был 
общий смех рассказом лорда Пальмерстона об одном мо¬ 
лодом человеке, который в каком-то из провинциальных 
неаполитанских городов был арестован бог знает за что. 
Друзья его обратились к префекту полиции, уверяя его, 
что друг их не может быть виновен, что его «арест, вероят-
*	César В а lb о. Hist. d’Italie, t. II, p. 213. 
246

но, недоразумение. Префект ответил, что никакого тут 
недоразумения нет, что он очень хорошо знает невин¬ 
ность молодого человека и никакого обвинения против 
него не имеет. «Так зачем же вы его арестовали?». 
—«А вот видите,—отвечал добродушный префект,—я 
только что получил строгий выговор от правительства за 
небрежность, потому что я давно уже никого не аресто¬ 
вывал; теперь мне надо показать свою деятельность; ваш 
друг попался мне на глаза, я его и засадил, как засадил 
бы всякого другого. Надо же мне показать свою бдитель¬ 
ность» *.
В 1855 году много также говорили в Европе о войне, 
которую объявила неаполитанская полиция бородам 
и шляпам известного рода, как признакам вредного образа 
мыслей и даже принадлежания к тайным сектам. Немало 
шума было также из-за процессе маркиза Тальява, кото¬ 
рый был обвинен как участник в какой-то секте убийц 
и под пыткою не только себя признал виновным, но еще 
оговорил английского и сардинского посланников! Може¬ 
те себе представить, что тогда писали .по этому случаю 
английские журналы. Вообще, когда дело касалось подо¬ 
зрения в сектаторстве и вообще ib опасном образе мыслей, 
полиция неаполитанская не знала мер своему усердию 
и не разбирала ни лиц, ни средств. Иностранцы, епископы, 
посланники, члены королевской фамилии — никто не был 
оставляем в покое. Женщины, дети, дряхлые старики — 
все казались подозрительными, всех допрашивали, обы¬ 
скивали, запирали >в тюрьму, пытали. Домашние обыски 
производились беспрестанно, и всякий след сношений 
с лицами подозрительными влек за собою тюремное 
заключение и ссылку. Мы не хотим приводить частных 
фактов, потому что они слишком известны, и никто не за¬ 
подозрит нас в выдумке или преувеличении. Укажем толь¬ 
ко несколько /цифр: в 1851 году, по словам Глэдстона, чис¬ 
ло политических преступников, содержавшихся в неапо¬ 
литанских тюрьмах (исключая Сицилии), общим ‘мнением 
признавалось около 15—20 тысяч. Апологист Бурбонов, 
г. Гондон, опровергая лорда Глэдстона официальными
*	Анекдот этот повторен был многими писавшими о Неаполе; 
г. Гондон отказывается, впрочем, верить ему на том основании, что 
лорд Пальмерстон не сказал, когда и с кем был именно этот слу¬ 
чай. «De l’état des choses à Naples», p. 65.
247

данными, утверждал, что число это 'равняется всего 
2024. Но, во-первых, г. Гондон не считал, как кажется, 
тех, которые содержались по прикосновенности и по по¬ 
дозрению; во-вторых, известно, что, при огромном коли¬ 
честве дел, полиция неаполитанская не всегда соблюдала 
строгую точность ,в цифрах своих отчетов; в-третьих, на¬ 
конец, по бесчисленному разнообразию проступков, под¬ 
лежавших при Бурбонах ведению полиции, она не всегда 
ясно могла классифицировать преступления, и потому 
легко может быть, что политические преступники содер¬ 
жались иногда под другими названиями и в других раз¬ 
рядах. Во всяком случае, даже по официальным данным, 
известно, что в королевстве Обеих Оицилий было в 1851 г. 
530 тюрем, что в них содержалось в это времч двумя тре¬ 
тями более положенного комплекта, и что наконец места 
не оставалось для новых узников. Весь' этот избыток надо 
приписать множеству политических преступников, оказав¬ 
шихся после 1848 года. Столь же официально высчитано, 
что с 1848 по 1857 год Фердинанд в разных манифестах, 
по случаю .рождения сына и других фамильных радостей, 
дал амнистии 16000 человек. Правда, амнистии эти ока¬ 
зались ничтожными, как и амнистии Франческо, напри¬ 
мер, данные им по вступлении на престол1. Но все-таки 
цифры эти дают понятие о том множестве людей, у кото¬ 
рых заботливостью полиции отнималась возможность вре¬ 
дить порядку, существующему в государстве. А сверх то¬ 
го, надо еще принять в соображение число людей сослан¬ 
ных, изгнанных и просто выехавших из королевства Обе¬ 
их Сицилий. Можно сказать, что все стремившееся к низ¬ 
вержению бурбонского правительства, все отличавшееся 
непокорным и беспокойным духом,—все это было к кон¬ 
цу царствования Фердинанда или казнено, или заточено, 
или удалено из королевства. «Неаполь теперь не в Неа¬ 
поле, а в Турине»,—писали путешественники, находившие 
в пьемонтской столице все, что некогда блистало в Неа¬ 
поле; и из перечня имен, приводимого ими, видно было, 
что, действительно, почти все неаполитанцы, еще остав¬ 
шиеся в живых и на свободе и могшие быть сколько-ни- 
будь опасными государству бурбонской системы, спокойно 
проживали в Турине; некоторые оставались и а других ме¬ 
стах за границей; но в Неаполе никого не было. Даже 
после амнистии Франческо, в прошлом году, никто почти
248

не возвратился; стали приезжать в Неаполь только в ию¬ 
ле .нынешнего года, после провозглашения конституции и 
второй амнистии, более решительной. Но мы знаем, что 
в это время уже падение бурбонского трона было решено. 
Зловредные люди, поехавшие в Неаполь в июле и августе, 
были уже более зрителям«, нежели актерами.
Вот мы написали уже довольно много, даже, .может 
быть, слишком много страниц, а между тем, нимало ре по¬ 
двинулись в решении заданного самим себе вопроса: от¬ 
чего же Бурбоны так внезапно и с такой неимоверною 
быстротою утратили свое королевство? Мы не ленились на 
изыскания: мы заглядывали .и ;в творения либералов, и в 
апологии людей благочестивых и добропорядочных; мы 
пересматривали одно за другим все условия, каким обык¬ 
новенно приписываются все беспорядки и смятения в го¬ 
сударствах Западной Европы; мы взвешивали силу оппо¬ 
зиции, которая могла существовать в королевстве Обеих 
Сицилий, сравнивали ее с силою правительства Бурбонов, 
и постоянно находили, что для торжества этой оппозиции 
не было никаких элементов. Повторим еще раз результа¬ 
ты изложенных нами фактов. Народ неаполитанский в 
своей массе не понимал политических прав и желал одно¬ 
го: оставаться постоянно под отеческим управлением Бур¬ 
бонов. По своему характеру народ этот кроток, беспечен, 
доволен малым, религиозен и iB высшей степени покорен. 
Ясно, что управлять таким народом—дело самое легкое; 
а чтобы восстановить его против существующего порядка, 
для этого надо употреблять неимоверные усилия, и возить¬ 
ся с ним много и долго, может быть, больше, чем 
со всяким другим народом на свете, да и то без особен¬ 
ных надежд на успех. Но, положим, злоумышленники хит¬ 
ры и сильны, они всем пользуются, все пускают в оборот... 
Какие же средства они имели в Неаполе? Мы видели, что 
никаких; напротив, все обычные революционные орудия 
обращены были здесь против них же самих. Они не могли 
ничего делать посредством религии: в Неаполе не было 
разницы вероисповеданий, не было религиозных сект, со¬ 
весть народа находилась под непосредственным влиянием 
католического духовенства и особенно иезуитов, бывших 
всегда сильными и деятельными союзниками бурбонской 
системы управления. Религиозное чувство народа посто¬ 
янно приучаемо было к тому, чтобы смотреть на г-рагоз
249

королевского абсолютизма, как на врагов самого бога и 
его церкви. Это же воззрение проводилось постоянно и с 
воспитании, которое находилось тоже в руках иезуитов. 
Ъаким образом, злоумышленники не могли проводить сво¬ 
их идей и в школьном образовании молодого поколения. 
Возмущать умы общества и раздражать страсти посред¬ 
ством книг и статей тоже не было никакой возможности: 
литература вся была в руках правительства, за нею смот¬ 
рели полиция и иезуиты, и в ней натурально не могло по¬ 
являться ничего, что бы хотели высказывать люди, злоу¬ 
мышлявшие против установленного порядка. Напротив, 
вся литература была направляема, по возможности, к 
утверждению в умах убеждения в превосходстве и благо¬ 
детельности этого порядка. Иезуиты не только цензуро¬ 
вали книги, они и сами сочиняли их; полиция не только 
следила за журналами, она сама издавала свою газету; 
Бианкини заменил Риччарди в издании «Progresso»... 
Беспокойные люди печатали дурные книги тайно и за 
границей, ввозили их контрабандой; но мы видели, что и 
это средство было очень слабо: запрещенные книги были 
доступны лишь немногим, а как только их распростране¬ 
ние принимало характер сколько-нибудь значительный, 
полиция тотчас принимала свои меры, и тут и авторы, и 
читатели, и (продавцы, и владетели таких книг были стро¬ 
го наказываемы за обман, ослушание и безнравствен¬ 
ность. Столько же трудно было злоумышленникам дейст¬ 
вовать посредством живого слова: им не было и случаев 
к тому, по недостатку больших публичных собраний, да 
притом же за каждым словом их следила полиция, и они 
могли по первому подозрению попасть в тюрьму. Что мо¬ 
гли еще делать они в таких обстоятельствах? Последнее 
убежище—заговор, тайное общество. Но мы уже знаем, 
что людей злонамеренных и беспокойных было в Неаполе 
самое ничтожное количество: адвокаты, медики и еще кое- 
кто в этом роде... Остальное все было спокойно и доволь¬ 
но, не желало ничего лучшего. Кого же могли буйные ли¬ 
бералы привлечь к своему обществу? Двух-трех юношей, 
сбившихся с пути и -позабывших наставления религии и 
своих учителей! Недаром же и были так жалки и бесплод 
ны (многочисленные попытки заговоров при Фердинанде... 
Один раз (в 1848 г.), пользуясь всеобщим волнением з 
Европе, либералы успели было взять перевес; но и то на
250

долго ли? Народ сам показал себя враждебным к .ним (по 
крайней мере, так думают благоразумные люди), и власть 
короля была восстановлена во всей своей силе. А чтоб 
зловредные люди не продолжали возмущать умов, их 
вслед за тем захватили повсюду, где могли захватить, и 
предали суду. Иные из них погибли в темнице, другие со¬ 
сланы на галеры, третьи изгнаны; некоторые успели убе¬ 
жать сами, а оставшиеся и найденные невинными, но все- 
таки подозрительными насчет образа мыслей, отданы под 
строжайший присмотр полиции. Могли ли они после этого 
продолжать свои коварные замыслы и волновать умы? 
Могли ли даже мечтать о торжестве своих беззаконных 
идей над законною властью Бурбонов? Не были ли 
они обессилены, поражены, уничтожены? Не поражались 
ли, не придавливались ли о-ни всякий день, всякий раз, 
как только осмеливались обнаружить свое существо¬ 
вание?
Да, при конце царствования Фердинанда, сила бур- 
бонского правительства представляется нам прочно 
утвержденною, торжествующею над всеми противными 
началами, непоколебимою в своем (могуществе. Ни один 
из элементов, считающихся вообще благоприятными вол¬ 
нениями и непокорству, не только не 'был развит, но — 
даже прямо можно сказать — не существовал в королев¬ 
стве Обеих Сицилий.
И между тем, революция так быстро, так легко сокру¬ 
шила трон Бурбонов, хотя новый король ни в чем не изме¬ 
нил режиму своего отца! Чем же объяснить эту стран¬ 
ность? Должна же быть какая-нибудь причина этого уди¬ 
вительного явления.
Причин этих, читатель, приводят даже две; соглаша¬ 
ясь в том, что не либералы и злоумышленники, что не ха¬ 
рактер народа произвел падение Бурбонов, их противни¬ 
ки говорят, что причиною революции были сами же Бур¬ 
боны с своей системою; защитники же их, и сам Франче¬ 
ско, тоже признавая, что народ тут нимало не виноват, 
и что либералы непричастны, уверяют, что вся история 
была делом иностранного вмешательства.
Читатель может принять ту или другую причину; но 
мы просим у него позволения рассмотреть их в следующей 
статье.
251

IV
Один из даровитейших писателей нашего времени 
есть, бесспорно, синьор Казелла «первый, последний «и 
единственный министр бывшего короля неаполитанского, 
Франческо II. Вся Европе читала его ноты и протесты, ко¬ 
торым, конечно, позавидовал бы сам Меттерних, если бы 
мог теперь чему-нибудь' завидовать. При чтении этих нот 
мы всегда воображали себе синьора Казеллу в виде вдох¬ 
новенного Архимеда, говорящим: «Дайте мне точку опо¬ 
ры вне Гаэты, и я всю Италию переверну по-своему». Но, 
к несчастью, желанной опоры он не нашел нигде, ни да¬ 
же в императоре Луи-Наполеоне, которого так трога¬ 
тельно благодарил *в одной из своих нот, справедливо по¬ 
лучившей название «интродукции к лебединой песне». Все 
красноречие гаэтского министра было бессильно против 
вещественной силы «пьемонтских (величьишек», по счаст¬ 
ливому выражению графа Монталамбера. Пьемонт веро¬ 
ломно напал на своих собратий, покорил их и отнял все 
права у законного их короля... Очевидно, что с такими 
разбойниками делать нечего: они не послушают ни Казел- 
лы, ни Монталамбера,, ни самого святейшего папы. Но ес¬ 
ли с Пьемонтом нельзя сговорить, то в Европе никогда не 
бывает недостатке <в людях степенных и благомыслящих, 
готовых с полным доверием прислушиваться к назида¬ 
тельным речам синьора Казеллы. Таким образом, мнения, 
им излагаемые, нашли себе отголосок во ißcex легитимист¬ 
ских и ib некоторой части либеральных журналов Европы. 
С половины сентября мы каждый день читали на раз¬ 
ные лады повторяемые суждения о том, что неаполи¬ 
танская революция и низвержение Бурбонов есть дело ни¬ 
кого другого, как пьемонтского правительства... Вопрос, 
над которым мы столько бились в нашей прошедшей 
статье, решался, таким образом, весьма легко и в то же 
время основательно. Все возможные соображения, все 
факты прямо указывали на это решение.
В самом деле, припомните ход событий. Политика 
Пьемонта всегда была весьма честолюбива. Из честолю¬ 
бия, и только из одного честолюбия, чтобы показать, что 
«и она тоже сильна», Сардиния сунула нос в Крым. Ее 
армия остроумно была названа у нас «сардинкою», но 
это не помешало Пьемонту играть известную роль на па-
252

-Ç*L*loд?	+it.f~&o^' r%*~C~TbIà >+*l2 u.	;«* Л-и. >CK-*1	^
/ну£*ли*^*~	ft.	'££^0-*^'°'
Пуу-tr^xf-n**++?4"**y ХЖ*Л^£~~,
jpirA~+Si fb. *bA++rt	гчх-*
^Â*^r^ü<w/ - "^W ^{г/лм.	+Свг**>/2 **• t* ^<8/1^^*^>f/t^V>,W^
c«^n oW^- 4C*^î>tu~is~, &i *«-fn
'Тог&^ълЯл^и^: ç ÿ^LU*YXJL. *MStL*l *>urbnj Orb*~p-{'I	/
“к Л'^С'*' <^VUv-o-cV9#	/ri*
ь>Ъги*^+5*~ о^ио^хУ r*s2 'Нл- 'КЖЬ**'* *.^Z^n,	^ «*-»~u^~
ts^AjilS РС*у*ЪО+4Я&Ъ*Ъ ,	OT^nsIcSï
ХбЛ^-^^1И|^2 -£*	«^4 (J+~fl "rft, 4УуЛ*фл~Л~ 'ГЧЗ-у.
'Хм&ицЬ	<c
£i<^	sZ+J9m*^c^u>
(Q+mA^' t, 464***** 'н^гг^с гС**~3''4-^ ^-сил^ЛгЦ, /
1^02^4^ fie (УСл^^иЛ*~у &UjLJU*kX***'»*
/T(Jl~L9-K^I	/YCJLnjbjSl 'УСЖ' t&rT*sf\
*+~*иЬлЛ 6*sn>	У ЪЛ^ъи^х~ A^f% тс*^.^4
s	rtoStMSU»:
<**л
ОъЛс*Лл1~,'сЛ
.	у,	чу	/ K«	'Ь'
^^'Ht	/н* Л-<и54и-4Л<^ ^	/V
*l~rvAX Ли esGU* сУг	—
б^-ÿu^, 'УУ^О ê^l £&рсгыь, **^>с-г-7-2*—' X*- 
4У1 ^t^snyfl <yr~<sTVLS*S^bf\ и 
О? 'ги>~^Ли^г
рутг^м^л iXrW«
Страница из рукописи «Непостижимая странность». В полном собрании 
сочинений — начало главы IV.
(Отдел рукопибгй Государственной публичной библиотеки им, М, Е. Салтыкова- 
Щедрцча е Ленинграде)
253

рижском конгрессе. Еще тут он заявил свои честолюби¬ 
вые замыслы, сделав донос на прочих итальянских вла¬ 
стителей, и между прочим на короля неаполитанского и 
на папу. Затем пьемонтское 'правительство пользовалось 
всеми случаями погубить остальные итальянские дина¬ 
стии: вопреки настояниям Австрии, развивало у себя ли¬ 
беральные нововведения и дозволяло беспорядки, давало 
приют людям, изганным «из Неаполя, Флоренции, Рима 
и пр., совалось с своими советами и к папскому прави¬ 
тельству, и к герцогам, и не упустило случая дать на¬ 
ставление даже юному королю Обеих Сицилий, при самом 
вступлении его на престол. Словом, во всех действиях 
Пьемонта издавна заметно было желание поставить в 
Италии свое влияние на место австрийского. Сначала сар¬ 
динское правительство (т. е., правильнее, министерство, 
ибо Виктор-Эммануил тут остается ни при чем; вся сила 
в Кавуре) думало успеть легко и потому действовало 
только убеждением, сохраняя личину законности. Но, ви¬ 
дя, что никто из законных властителей не поддается на 
лукавые внушения и не располагает быть вассалом Пье¬ 
монта, видя, что Австрия не думает отказываться от сво¬ 
ей системы, туринское министерство не поцеремонилось 
прибегнуть к другим средствам, гораздо менее благовид¬ 
ным. Сначала призвало оно на помощь другую державу: 
здесь была хоть тень законности. Но вслед <за тем нераз¬ 
борчивость в средствах дошла у Пьемонта до того, что 
он решился действовать посредством революции!.. Таким 
образом, произведена была революция в герцогстЕах, в 
Романье и, наконец, в Неаполе. И если кто виноват во 
всей пролитой крови, так это пьемонтское честолюбие...
Все это повторялось не только журналами, но даже 
некоторыми государственными людьми. Мы бы могли 
указать здесь, например, на графа Буоля, на генерала 
Ламорисьера и других; но они были заинтересованы >в де¬ 
ле, подобно самому синьору Казелле, и потому могли 
быть не вполне беспристрастны. Но вот человек решитель¬ 
но посторонний, принадлежащий к стране либеральной, 
очевидец дела—лорд Нормэнби, известный своими откры¬ 
тиями относительно событий 1848 года во Франции и во¬ 
обще в политической мудрости уступающий разве наше¬ 
му господину Гаряйнову: спросите его хоть о тосканских 
событиях 1859 года! Кто произвел и поддержал р)еволю-
254

цию во Флоренции? Господин Бонкомпаньи, сардинский 
уполномоченный. Он мог отрекаться от участия в восста¬ 
нии, мог доказывать лорду Нормэнби, что он, говоря об 
итальянских делах, высказывает только полное их непо¬ 
нимание. Может быть, и точно. Лорд Нормэнби имеет об 
Италии понятие несколько одностороннее (как и о Фран¬ 
ции 1848 года)...32 Но это нисколько не прикрывает Сар¬ 
динию: генерал Уллоа был из Турина прислан в Тоскану 
и от графа Кавура получал приказания и жалованье... 
В Модене и Парме то же самое: Фарини — пьемонтец, 
Фарини— кавурист, как известно, и между тем он вел 
все дело в этих герцогствах. Тоже и в Неаполе и Сицилии 
Гарибальди был орудием Кавура; все их видимое разно¬ 
гласие было просто маской... А между тем, сицилийская 
экспедиция была приготовлена самим пьемонтским пра¬ 
вительством, все действия Гарибальди были направляемы 
из Турина, с разрешения Луи-Наполеона. И когда у Га¬ 
рибальди не стало сил одному с -своими скопищами бо¬ 
роться против верных войск короля Франческо, тогда 
Пьемонт сбросил маску и открыто пошел войною на со¬ 
седнее правительство, с которым до тех пор не прерывал 
даже дружественных сношений...
Таков смысл последних нот министра Казеллы, тако¬ 
во мнение всех ультрамонтанских и части полуофициаль¬ 
ных -газет во Франции, таковы, кажется, мысли самой 
«Аугсбургской газеты», а может быть, даже и «С.-Петер¬ 
бургских ведомостей». После этого все означенные газе¬ 
ты имеют, разумеется, полное право жестоко осмеять нас 
за то, что мы ищем вчерашнего дня, добиваясь, отчего 
могла произойти такая быстрая и такая успешная рево¬ 
люция в королевстве Обеих Сицилий.
Но при всем нашем уважении к проницательности 
благомыслящих газет, мы на этот раз не очень спешим 
удовлетвориться их мнением. Нам кажется, что как ни 
сильно честолюбие пьемонтского министерства, но боязнь 
революционных беспорядков в нем еще сильнее. Оно же¬ 
лает владеть Италией, но с помощью средств благоразум¬ 
ных и законных. Оно напоминает, что в союзе с револю¬ 
ционерами оно, может быть, и достигнет единства Италии, 
но ничего не выиграет для своего собственного значения. 
Поэтому положительно можно утверждать, что есл|и граф 
Кавур не упускает случая воспользоваться даже и рево¬
255

люцией для расширения своего значения, то ни в каком 
случае не рискнет он сам на революцию. Это дело других 
людей, в отношении к которым граф Кавур играет ту же 
роль, как Меттерних в отношении к либералам времен 
реставрации. Еще 25 лет тому назад Маццини писал, что 
Пьемонт должен быть увлечен на -путь реформ «идеею о 
короне всей Италии»*, так точно, как Неаполь должен 
быть приведен к этому силою33. До сих пор события слу¬ 
жили постоянным подтверждением этих предвещаний; но 
в «их же самих нетрудно видеть и пол|ное оправдание 
Пьемонта от сообщничества с революционерами... Впро¬ 
чем, мы на этот счет распространяться здесь не будем, 
потому что об отношених сардинского министерства к 
итальянской революции «Современник» уже несколько раз 
говорил в «Политическом обозрении» 34. Здесь мы приба¬ 
вим лишь несколько фактов, преимущественно для тех 
тонких политиков, которые видят во всем двойные и трой¬ 
ные интриги ц, не довольствуясь тем, что актеры играют 
комедию, уверяют часто, что они только представляют, 
будто играют комедию, а в самом-то деле совершают что- 
то другое.
Дипломатическая комедия, разыгранная Сардинией на 
тему уважения к международному праву, трактатам и ди¬ 
настической законности, совершенно ясна; не менее ясна 
и другая комедия, исполняемая Пьемонтом против лю¬ 
дей, которым он должен своим теперешним могуществом, 
и против надежд народа, прибегшего к покровительству 
Пьемонта. Но тонкие политики этим не довольствуются: 
им непременно нужно, чтобы дело было запутано так, как 
во второй части «Мертвых душ» русский юрист запутал 
дело Чичикова. Они довольны, по-видимому, только тог¬ 
да, когда уж разобрать ничего нельзя и смысл человече¬ 
ский решительно теряется. Но мы, хотя и представляем 
из себя некоторое подобие Кифы Мокиевича, однако же 
никак не желаем иметь подобный результат для своих 
размышлений. От этого мы никак не хотим и не можем 
допустить, чтобы пьемонтское правительство руководило 
неаполитанской революцией и для прикрытия делало вся¬ 
кие пакости Гарибальди и его сподвижникам. Это мож¬ 
но было говорить еще, когда в кавуровских журналах
*	Delle presenti condizioni d’Italia, p. duc de Venhingnano.
256

уничтожали Гарибальди при самом начале его экспеди¬ 
ции, когда задерживали его отправление, не выдавали 
принадлежащих ему денег, велели стрелять в его волон¬ 
теров; можно было на этом настаивать, когда в Сицилию 
послан был Ла-Фарина, когда Виктор-Эммануил писал к 
Гарибальди настоятельные письма, чтоб он не ходил на 
Неаполь, когда Кавур спрашивал у Луи-Наполеона, мож¬ 
но ли ему отвергнуть поздний союз с Неаполем, когда Га¬ 
рибальди изъявлял желание, чтоб Кавур оставил мини¬ 
стерство, a Кавур в парламенте возбуждал вопрос, мож¬ 
но ли вотировать адрес Гарибальди, как человеку, заслу¬ 
жившему признательность отечества... Все это могло счи¬ 
таться комедией, пока была возможность утверждать, что 
в видимом нерасположении министерства к деятелям неа¬ 
политанской революции нет ничего существенного, что это 
только так—личина. Но вот прошло еще два месяца с 
лишком, и комедия зашла уже слишком далеко. Гари¬ 
бальди остановлен в своих замыслах на Рим и Венецию, 
Неаполем управляет Франция, Сицилией—Ла-Фарина, 
Кавур объявляет Европе, что он хочет водворить порядок, 
с Римом заводятся сношения. Австрию рассчитывают за¬ 
ставить с помощью императора Луи-Наполеона продать 
Венецию. Неужели и после этого еще можно упрекать 
сардинское правительство в революционных наклонно¬ 
стях? А, с другой стороны, партия, руководившая рево¬ 
люцией в Сицилии и Неаполе, со дня на день становится 
более недовольною Пьемонтом. Ее журналы и брошюры 
чуть не каждый день открывают новые факты, бросающие 
на сардинское министерство очень невыгодную тень. От¬ 
носительно экспедиции Гарибальди они публикуют по¬ 
дробности, ясно доказывающие, что пьемонтское прави¬ 
тельство всеми мерами старалось задержать и не допус¬ 
тить ее*. В самых популярных изданиях, в календарях, в 
карикатурных листках стараются объяснить народу, как 
вредны были и продолжают быть люди кавуровской ком¬ 
пании—i moderati35, как их называют в насмешку, — для
*	В декабре вышла в Милане книга полковника Пианчшш 
«DelTandamento delle cose in Italia», на каждой странице доказываю¬ 
щая, что вмешательство пьемонтского правительства, со времени пер¬ 
вой экспедиции Гарибальди, постоянно служило ко вреду общего 
дела единства и независимости Италии. Мы, может быть, еще воз¬ 
вратимся к этой замечательной книге.
17 Н. А. Добролюбов
257

дела освобождения. Самое вторжение Пьемонта в пап¬ 
ские владения36 объясняют без всяких околичностей же¬ 
ланием Кавура поддержать свою популярность, которая 
начала сильно шататься от его в<раж,ды с Гарибальди*. 
В оправдание себя Кавур тоже печатает статейки и пус¬ 
кает в ход брошюры, иногда составленные довольно ис¬ 
кусно. Но они не остаются без ответа. Так, напр., один ад¬ 
вокат (т. е. человек из сословия по преимуществу рево¬ 
люционного, по уверению г. Гондона и подобных), по 
имени Карло Боджио издал брошюру «Cavour Garibaldi» 
и, выхваляя как будто бы Гарибальди, в то же время 
очень ловко дает понять, что это храбрый безумец, кото¬ 
рый ничего прочного сделать не может, и что уж если 
выбирать между ним и Кавуром, то необходимо доверить¬ 
ся политической мудрости графа. В ответ на это, тотчас 
явилась брошюра Анджело Брофферио, не без едкости 
доказывающая, что «политическая мудрость» графа мо¬ 
жет увеличить значение Пьемонта какими-нибудь новы¬ 
ми сделками, вроде продажи Ниццы и Савойи, но никог¬ 
да не устроит единства Италии**. Это каждый день по¬
*	В Генуе, « концу года, появился, например, между прочим, 
демократический альманах, под названием «Cavour», являющийся 
уже не в первый раз. Ныне помещены в нем лирические сцены «Cavour 
nell’imbarazzo». Затруднительное положение Кавура изображается 
здесь весьма комически, особенно обманутые надежды его на Ратац- 
ци; но в самую критическую минуту, когда Кавуру приходится бе¬ 
жать из министерства, он вдохновляется и принимает вид необыкно¬ 
венно в:инственный и смелый (audace напечатано курсивом) и 
поет:
Impertimenti! Lo vedrete or ora!
Un pensier m’é venuto!
Occupera le Marche. Non importa,
Lo faccio ora о riprendo 
La popolarita ehe avea perduta и пр.
Затем i moderati разражаются воинственным хором:
Fratelli d’Italia,
Cavour si ridosta и пр.
Альманах украшен плохими карикатурами и продается по два соль¬ 
до, т. е. 27г коп. сер.
** Заглавие брошюры: «Garibaldi о Cavour?» Ее смысл виден 
уже из одного эпиграфа: «Гарибальди — Палермо и Неаполь; Ка¬ 
вур — Ницца и Савойя». В брошюре 32 страницы, обыкновенный раз¬ 
мер политических брошюр, принятый во Франции; формат меньше, 
но печать несравненно убористее; и между тем цена брошюры 
3 сольдо, т. е. 15 сантимов, тогда как французские брошюры про¬ 
даются по франку.
258

вторяется в журналах партии, искренно приверженной к 
Гарибальди. Они всеми силами стараются исправить 
ошибку общего мнения, приписывавшего пьемонтскому 
министерству большое участие в проектах и действиях 
Гарибальди. В начале декабря «II Diritto»* говорил по 
поводу книги Пианчини: «Все помнят отправление Га¬ 
рибальди в Сицшшю. Кто не утверждал, кто не клялся 
тогда в Пьемонте, что экспедиция Гарибальди замышле¬ 
на по согласию с Кавуром, что Ла-Фарина доставлял в 
Геную оружие и деньги, что Кавур дал великому чело¬ 
веку (т. е. Гарибальди) самые существенные пособия? 
Немногие, знавшие м осмелившиеся утверждать против¬ 
ное, были осмеяны, обвиняемы во лжи, оскорбляемы,— 
как случается всегда с теми, кто решается говорить ис¬ 
тину перед обманутою толпою. Но теперь истина извест¬ 
на», и пр... Затем следуют факты и выдержки из книги 
Пианчини, которых мы не станем касаться. Но из приве¬ 
денных слов очевидно, что если теперь Кавур желает 
распространить слух о своем участии в деле освободите¬ 
лей Италии, то они сами всячески хлопочут, чтобы рас¬ 
крыть глаза заблуждающимся, которых, как видно, 
немало в самой Италии... Все это уже не походит на 
комедию. Наконец, всего убедительнее против мнения о 
том, будто неаполитанская революция была организована 
Пьемонтом, говорит положение, принятое теперь самим 
Гарибальди. Не говоря обо всех последних событиях, ука¬ 
жем следующий факт: почти во всех городах Италии 
(исключая, может быть, Турина)...
*	В статье «Два графа» «II Diritto» упомянут в числе журна¬ 
лов кавуровской партии; это грубое недоразумение: следовало поста¬ 
вить «Gazetta di Torino», «Diritto» — журнал радикальный.

ОТЕЦ АЛЕКСАНДР ГАВАЦЦИ 
И ЕГО ПРОПОВЕДИ1
В половине сентября 1860 года европейские газеты 
много говорили о Гавацци, эксцентрическом проповедни¬ 
ке, возбуждавшем народ в Неаполе обезглавить статуи 
Карла III и Фердинанда I и посадить на их туловища го¬ 
ловы Гарибальди и Виктора-Эммануила. Большая часть 
газет подсмеивалась над ним, некоторые упоминали о 
нем без насмешек, но совершенно незначительным обра¬ 
зом, все знали его почти единственно по оригинальной 
бутаде относительно статуй. Последним упоминанием о 
нем была едва ли не сплетня одного корреспондента ко¬ 
торой-то из ультрамонтанских газет о том, что Гавацци, 
принявшись проповедовать в Неаполе (протестантизм, 
должен был бежать от своих слушателей, потому что они 
начали пускать в него каменьями. Если бы подобный 
факт и случился, то, конечно, для Гавацци тут не было 
бы ничего позорного: известно, на какие выходки способ¬ 
ны неаполитанские изуверы. Но дело в том, что известие, 
без всякого сомнения, преувеличено и перепутано, так 
как Гавацци вовсе и не думал проповедовать протестан¬ 
тизма и вообще не способен посвящать свои речи сена¬ 
торской схоластике. Он говорил против светской власти 
папы, против излишней привязанности народа к обрядам, 
против злоупотреблений духовенства; но все это, как уви¬ 
дим, совершенно независимо от каких-нибудь лютеран¬ 
ских воззрений, просто по внушению здравого смысла и 
любви к народу. И народ умел оценить талант и усердие 
оригинального проповедника: успех его проповедей был 
таков, что с ним не поровняется сам монсеньер Дюпанлу, 
как известно, совмещающий теперь в своей особе все
260

красноречие Фенелонов, Боссюэтов, Флешье и других ве¬ 
ликих ораторов французской церкви и двора.
Несколько месяцев тому назад некоторые проповеди 
Гавацци напечатаны по стенографической записи. Как по 
самой своей оригинальности, так и по внутренним до¬ 
стоинствам они показались нам достойными внимания 
некоторой части русской публики, и мы решились сделать 
анализ главнейших из них и представить некоторые ме¬ 
ста в переводе. Но прежде скажем несколько слов о лич¬ 
ности Гавацци и о внешней обстановке его проповедниче¬ 
ской деятельности.
Для людей, следивших за итальянским движением, 
имя Гавацци известно не со вчерашнего дня. Он прини¬ 
мал участие еще в событиях 1848 и 1849 года. Перед 
этим временем он, подобно многим итальянским -патрио¬ 
там, скитался по разным местам, не находя себе спокой¬ 
ствия в Болонье, к которой принадлежал по своему мона¬ 
шескому чину. В 1848 году мы находим его в Венеции, 
одушевляющим народ на борьбу с австрийцами. В корот¬ 
кое время популярность его сделалась огромна. В дока¬ 
зательство можно привести следующий случай. В мае 
1848 года Фердинанд II, находя, что уже довольно поли¬ 
беральничал, послал приказание возвратиться своим вой¬ 
скам, посланным, будто бы, против австрийцев; генерал 
Пепе не хотел повиноваться, но едва мог удержать при 
себе два или три батальона; остальное войско решилось 
возвратиться с генералом Стателлою2. Гавацци, находив¬ 
шийся тогда в Тревизо, бросился в погоню за неаполи¬ 
танцами, едва узнал об их отступлении. Он настиг их 
во время большого привала, который они расположи¬ 
лись сделать после совершенного перехода. Немедленно 
бросился горячий монах к генералу, чтобы убедить его 
воротиться и вести свой отряд, состоявший из 15 000 че¬ 
ловек на защиту свободы Италии. Но Стателла и его по¬ 
мощники не дали отцу Гавацци времени развить его убе¬ 
ждения: едва он появился, как солдатам был отдан при¬ 
каз немедленно собраться и продолжать поход. Генералы 
боялись, чтобы Гавацци в самом деле не увлек солдат, 
если дать им время слушать его... Вероятно, Стателла и 
его помощники не столько уважали ораторский талант 
проповедника, сколько его популярность, дававшую ему 
сильный авторитет над умами солдат. Но как бы то ни
261

было, 15 0Ö0 человек, побуждаемые своим начальством, 
бросили свою стоянку и побежали скорым маршем от 
опасного монаха.
Возвратясь в Венецию, Гавацци продолжал свои убе¬ 
ждения народу в самом решительном духе. Он служит 
там одно время органом радикальной партии, образовав¬ 
шейся под названием «народного клуба». Но умеренные 
люди, все еще надеявшиеся на легальные меры, нашли 
проповеди Гавацци слишком дерзкими, и «комитет благо¬ 
устройства» не только запретил ему проповедовать, но 
даже попросил его удалиться из Венеции. Это было уже 
в конце 1848 года. Гавацци удалился, написав Манину 
очень горькое письмо3. Манин отвечал, что сожалеет обо 
всем случившемся, но что отец Гавацци должен был вре¬ 
менно пожертвовать своими убеждениями и стремления¬ 
ми, для того чтобы не вносить разногласия в общество 
патриотов в такое время, когда всеобщее единодушие 
было всего нужнее для защиты против врага иноземного. 
«Впрочем, — оканчивал Манин, — каковы бы ни были на 
будущее время ваши расположения ко мне, я никогда не 
перестану уважать в вас одного из самых ревностных 
апостолов итальянской свободы и независимости».
Между тем как Венеция изнемогала среди ужасов 
безнадежной борьбы, в Риме торжествовала крайняя 
партия патриотов. Гавацци бросился туда. К сожалению, 
мы не имеем сведений о его деятельности в Риме. Знаем 
только, что он был неразлучным другом Уго Басси и на¬ 
ходился в числе немногих последовавших за Гарибальди 
в его знаменитом отступлении и спасшихся от рук авст¬ 
рийцев 4. Он успел пробраться в Англию и там, благодаря 
содействию «независимого» проповедника Гинтона, полу¬ 
чил возможность продолжать свою ораторскую деятель¬ 
ность. -В поучениях его оказалась в это время действи¬ 
тельно некоторая разница с обычными воззрениями рим¬ 
ской церкви; он придерживался более библии, нежели 
преданий католицизма, и изъяснял дух писания в смыс¬ 
ле, более благоприятном для народа, нежели для рим¬ 
ского клира. За это он несколько раз подвергался оскор¬ 
бительным выходкам со стороны изуверов преимущест¬ 
венно из ирландцев. Не знаем, вследствие ли их демонст¬ 
раций или по собственному желанию, — он удалился по¬ 
том в Америку и здесь очень долго проповедовал. Тут
262

тоже нередко встречали его вопли ожесточения, свистки 
и угрозы; но он продолжал свое дело, и масса его при¬ 
верженцев всегда оказывалась сильнее партии недоволь¬ 
ных.
В 1860 году мы находим Гавацци в Палермо, в Мес¬ 
сине, в Неаполе неразлучно с Гарибальди и с его волон¬ 
терами. Он принимает участие в битвах, когда нужно; 
он одушевляет бойцов в походе; он обращает речь к на¬ 
роду, когда патриоты вступают в город. Так он несколько 
времени убеждал и ободрял народ в Палермо и Мессине; 
так он сделался истолкователем новых потребностей и 
обязанностей народа в Неаполе.
Деятельность Гавацци в Неаполе продолжалась все 
время, пока там был Гарибальди. После того не слышно 
было о нем, и, по всей вероятности, ему не совсем удобно 
сделалось оставаться и поучать народ в Неаполе, когда 
там даже «гарибальдиевский гимн» стал считаться запре¬ 
щенной вещью и признаком демонстрации против прави¬ 
тельства
В последнее время он занимался более литературны¬ 
ми трудами. Месяца два тому назад появилось новое со¬ 
чинение его против светской власти папы: «Roma tutta 
deiritalia»5.
Обращаясь кшоучениям Гавацци, скажем, что в обла¬ 
сти словесных рассуждений едва ли что-нибудь могло 
быть полезнее проповедей его для упрочения нового пра¬ 
вительства, если б оно умело хорошо понимать свои ис¬ 
тинные обязанности и отношения к народу. Гавацци ни 
одним словом не отступал никогда от гарибальдиевской 
программы: «Италия и Виктор-Эммануил»; он служил 
отличным посредником между желаниями народа и тре¬ 
бованиями нового правительства: он мог, по своему вли¬
*	Мы читали в одной журнальной корреспонденции, что Гавац¬ 
ци был, однако же, в Неаполе во время рождественских народных 
торжеств, в которых изображение мадонны наряжено было в нацио¬ 
нальные цвета. Младенец Иисус — в красную гарибальдиевокую ру¬ 
башку; Иосифу приделаны усы à la Виктор-Эммануил; волхвы имели 
наряд полковника Биксио; Франческо II представлял собою Ирода. 
Корреспондент (очень благомыслящий) замечает, разумеется, с ужа¬ 
сом, что революционерство проникло, таким образом, в Неаполь до 
предметов самых священных, и, конечно, подозревает тут сильное 
участие Гавацци и «прочего гарибальдиевского сброда».
263

янию, чрезвычайно много сделать для того, чтобы попу¬ 
ляризировать в южной Италии новый порядок вещей. 
Анализ проповедей Гавацци покажет нам сущность его 
стремлений и требований; о силе же его влияния свиде¬ 
тельствует то, как принимались его проповеди в Неаполе.
Гавацци, подобно первым христианским проповедни¬ 
кам, не стесняется выбором места для проповедания. 
Храм, улица, площадь, даже театр, всякое место, где 
только есть собрание слушателей,—кажется ему удобным 
и благоприятным. В Неаполе любимое место его было 
Largo del Palazzo цред церковью San Francesco di Paolo 
в виду дворца и статуй ^Карла III и Фердинанда I, выход¬ 
ка против которых так неожиданно послужила к прослав¬ 
лению имени проповедника. Проповеди его возвещались 
заранее, и всегда на слушанье их собиралась огромная 
толпа. Аплодисменты, крики: Браво! Да! 'Нет! Viva Italia! 
Viva Garibaldi! и пр. и пр. часто прерывали проповедника. 
Иногда его речь принимала характер как бы разговор¬ 
ный, иногда он заменял слова выразительной мимикой, 
которая возбуждала всеобщую веселость в собрании. Все 
это чрезвычайно-резко противоречит тому, что мы привык¬ 
ли разуметь под именем проповеди, т. е. слова, обращае¬ 
мого духовным лицом к мирянам. Но для тех, кому не 
понравится подобная «профанация духовной кафедры», 
заметим здесь, что такой характер проповедей в Италии, 
и особенно в Неаполе, не только вообще не кажется 
странным, но даже господствует. Далее мы скажем об 
этом несколько слов, а теперь только предупреждаем, что 
внешнюю форму речей Гавацци, как ни оригинальна ка¬ 
жется она для нас, нельзя приписывать ему исключитель¬ 
но. Главная разница Гавацци от других проповедников 
его страны состоит в содержании его проповедей. Сущ¬ 
ность же содержания была такова, что к ней шло всякое 
место и всякое время, лишь были бы слушатели. Когда 
под открытым небом было неудобно собираться народу 
по причине дурной погоды, Гавацци входил в церковь: 
так, несколько речей произнесены им в церкви del Carmi¬ 
ne. Когда нужно было обратить речь к таким людям, «ко¬ 
торые не приходили на Largo del Palazzo, Гавацци шел 
туда, где их можно найти в оборе: так он ходил на piazza 
Mercatdlo, чтобы убеждать baracchani, лаццарони одного 
многолюдного квартала в Неаполе, долее других коле¬
264

бавшихся отступиться от Бурбонов. Когда народ соби¬ 
рался на какое-нибудь зрелище, Гавацци и туда шел с 
своим словом: так, он не раз проповедовал в театре...
Раз это было в театре Сан-Карло. Давали какой-то 
балет. Кончился первый акт. Вдруг в одной из лож по¬ 
явился приземистый плотный монах, с красноватою бо¬ 
родою, в полувоенном-полумонашеском наряде, — это 
был Гавацци. Он сообщил какое-то 'известие о гарибаль¬ 
дийцах и начал толковать собравшейся 'публике об Ита¬ 
лии, о ее требованиях, об обязанностях каждого к оте¬ 
честву и т. д. Все принялись слушать, даже танцовщицы 
и актеры просили поднять занавес и столпились у самого 
края сцены, чтобы выслушать интересную проповедь.
В другой раз явился Гавацци во французский театр в 
Неаполе, только что возвратившись из отряда, дравше¬ 
гося под Капуей. Красная рубашка под рясой, кепи вме¬ 
сто монашеского капюшона на голове, сабля на боку и 
револьвер за поясом не были особенной чрезвычайностью 
в Неаполе в это время. Но шоявление Гавацци возбудило 
в театре общее внимание потому, что он только что 
прибыл с места битвы. Таким образом, едва кончился 
первый акт пьесы Скриба и Легуве «Bataille de dames», 
которую давали в этот вечер, — Гавацци поднялся в 
своей ложе, и звучная, твердая, восторженная речь про¬ 
поведника заменила декламацию актеров. Говорил он о 
стычках под Капуей, о действиях и намерениях Гари¬ 
бальди, о положении войск, об отечестве и свободе... Го¬ 
ворил долго, и нетерпеливая публика Неаполя слушала 
терпеливо, жадно, восторженно, до того, что забыла 
пьесу... Когда Гавацци кончил, импрессарио вышел на 
сцену и предложил, что так как для окончания комедии 
осталось мало времени, то не хочет ли публика заменить 
ее на этот раз гарибальдиевским гимном. Раздались оглу¬ 
шительные аплодисменты и evviva!6 Гарибальдиевский 
гимн спет был при выражениях исступленного энтузиазма 
всей публики.
И энтузиазм этот не потерялся в бесплодных криках. 
Гавацци умел его возбудить и умел им воспользоваться: 
кепи проповедника обошел театр и возвратился к нему, 
наполненный посильными пожертвованиями в пользу ар¬ 
мии. Мало того: он, изобразив положение войска, ска¬ 
зал, что раненые нуждаются в корпии, и обратился к да¬
265

мам с просьбою о ее доставлении. На утро ему натащи¬ 
ли целые вороха корпии.
Подобных результатов достигал он очень часто. Раз, 
после его воззвания на площади, к его кафедре немедлен¬ 
но полетели платки и узелки с бельем разного рода; кепи 
его много раз наполнялся монетою в пользу волонтеров, 
сражающихся за свободу Италии.
Гавацци был в числе тех восьми или десяти человек, 
которые въехали в Неаполь 7 сентября вместе с Гари¬ 
бальди. Тотчас по прибытии Гарибальди отправился в 
собор св. Дженнаро — только не затем, чтобы, по жела¬ 
нию «Times’a», взять и подвергнуть химическому разло¬ 
жению знаменитую «кровь св. Дженнаро», хранящуюся 
в этой церкви, а просто для того, чтобы совершить тор¬ 
жественное благодарение богу за освобождение Неаполя. 
Сын и друг народа, Гарибальди не мог дебютировать ос¬ 
корблением его религиозных верований и прежде всего 
хотел показать, что он вовсе не посланник сатаны и не 
предшественник антихриста, как его пытались предста¬ 
вить аббаты и монахи, преданные Риму и Бурбонам. Но, 
пришедши к церкви, Гарибальди нашел ее запертою; ма¬ 
ло того, вход был даже завален, а клир, принадле¬ 
жащий собору, весь скрылся за архиепископом. Тогда 
отец Гавацци явился представителем всего духовенства: 
вход был открыт усилиями народа и национальной гвар¬ 
дии, и Гавацци совершил божественную службу и при¬ 
ветствовал в церкви освободителя Италии. Толпа была 
необыкновенно довольна.
Вслед за тем Гавацци является неутомимым миссио¬ 
нером итальянской свободы и единства. С 12 сентября, в 
течение всего этого месяца и большую половину октября, 
он почти каждый день произносил длинные речи к наро¬ 
ду цри всяком удобном случае. Невозможно было сочи¬ 
нять эти речи: они все были импровизацией. Принимая 
это в соображение, надо сознаться, что Гавацци—оратор 
весьма замечательный. Правда, он иногда уклоняется от 
своего главного предмета, делает повторения, не догова¬ 
ривает или излишне распространяется. В каждой пропо¬ 
веди очень заметен недостаток строгого единства в пост¬ 
роении и скачки, не допускаемые в глубоко обдуманной 
речи. Но зато в его проповеди, даже напечатанной, вы 
видите след живой речи, как будто слышите голос чело¬
266

века, разговаривающего с вами, а не читающего деревян¬ 
ным голосом заранее приготовленную тетрадку. Незави¬ 
симо от этого, вы находите в проповедях Гавацци свет¬ 
лый взгляд на положение дел и уменье применить к нему 
требования общей нравственности, обязательные для вся¬ 
кого гражданина.
Есть в речах Гавацци много резкого, даже дерзкого; 
но не забудем, что он говорил в первые дни освобожде¬ 
ния, перед народом, только что опомнившимся от мрач¬ 
ного деспотизма, который столько лет давил его. Притом 
же надо заметить, что, несмотря 'на крайнюю бесцеремон¬ 
ность некоторых фраз о Бурбонах, Австрии, папе и гер¬ 
цогах, Гавацци вовсе не является в своих речах таким 
яростным алармистом, как хотели представить его неко¬ 
торые клерикальные журналы. Напротив, у него находим 
даже -слова прощения и мира, убеждение народа к спо¬ 
койствию и благоразумию. Впрочем, обратимся лучше к 
самим его речам.
12 сентября Гавацци явился на площади San Fran¬ 
cesco di Paola. Многочисленная толпа уже ожидала его 
и встретила громкими рукоплесканиями. Гавацци по¬ 
стоял несколько времени молча, обвел презрительным 
взглядом дворец Бурбонов и статуи, -стоящие на площа¬ 
ди, потом прочел своим звучным и сильным голосом над¬ 
пись на перистиле церкви: «D. О. М. Francesco di Paolo 
Ferdinandus I ex voto A. D. MDCCCXVI». Это и послужи¬ 
ло ему текстом для проповеди. Он начал:
«Эта надпись, эти статуи, этот дворец—все мне гово¬ 
рит о Бурбонах. Где же они, наши Бурбоны? Что сдела¬ 
лось с этим надменным родом, в котором от отца к сыну 
заслуженно переходило прозвище Бомбы? Все полно 
памятью о них на этой площади, которую, несмотря на 
ее неудобство для -слушанья, я нарочно выбрал, именно 
потому, что она сама громко говорит о Бурбонах. Где же 
они, эти властители? Они были на высоте... одно дунове¬ 
ние... одно только... и они низвергнуты (аплодисменты), 
они низвергнуты навсегда... (восторженные аплодисмен- 
ты). Никогда больше не будет царствовать это проклятое 
племя!
Из всех деспотов Европы самое жалкое племя—это 
племя Бурбонов; из всего племени Бурбонов самая не¬ 
годная отрасль—испанская; и самая гнилая ветвь испан¬
267

ской отрасли—это неаполитанские Бурбоны! Долой Бур¬ 
бонов! (Вся толпа разражается криком: браво! Долой 
Бурбонов!) На этот раз они нас покинули уж решительно 
(в толпе веселость). Теперь уж не будет для них ни вен¬ 
ских, ни веронских трактатов, и ни вероломство, ни про¬ 
щение не возвратят их в Неаполь. Народ и герой народа 
прогнали Бурбонов!.. Долой же Бурбонов! (Толпа как 
один человек, в неаколько приемов, гремит: долой, долой, 
прочь Бурбонов!)... Мы начали дело, мы доведем его и 
до конца... Но еще надо сделать кое-что, чтобы окон¬ 
чить его...
Я не считаю нужным, для довершения дела, истребить 
память этого рода даже в самых его монументах и излить 
наше мщение на его статуи. В Сицилии, где эти статуи 
никакого достоинства артистического не имели, сицильян- 
цы, разумеется, очень хорошо сделали, что не оставили 
ни одной из них на ее пьедестале (в толпе крики одобре¬ 
ния). Но, не желая быть вандалами XIX века, мы поща¬ 
дим эти статуи в уважение того, что они творение вели¬ 
чайшего нашего скульптора—Пановы. Вот эта (указы¬ 
вая на статую Карла III) представляет негодного челове¬ 
ка, который, однако, случайно сделал, может быть, кое- 
что хорошее для Неаполя и который, оставляя ребенком 
вот эту гнусную тварь (показывает на статую Фердинан¬ 
да I), сказал, говорят, своим министрам: «он будет тем, 
чем вы его сделаете». Статую этого последнего, если б 
только не Канова ее работал, я бы хотел в порошок исто¬ 
лочь, потому что он был злейший мучитель неаполитан¬ 
ский в прошлом веке. Сказать, что человек мог послать 
на виселицу таких граждан, как Караччоло, Марио Пага- 
но и Чирилло, значит сказать, что он стоит сотни висе¬ 
лиц и статуя его сотни оскорблений (продолжительные 
рукоплескания)... Но тем не меньше, и эта статуя пусть 
останется в уважение Антонио Кановы.
Но, не будучи вандалами, древние римляне оставили 
нам хороший пример: желая пощадить искусство в ста¬ 
туях, (представлявших Нерона, Калигулу, Элиогабала, 
они их обезглавливали и приставляли другие головы на 
туловища этих чудовищ. Господа! (Гавацци молчит не- 
сколько времени, стоя неподвижно, скрестивши руки на 
груди). Если бы снять головы с этих статуй, — ведь соз¬ 
дание Кановы оттого не погибло бы? И если бы вместо
268

этих двух голов, которые представляют черты двух нена¬ 
вистных тиранов, наряженных героями, что им вовсе не 
к лицу, — что, если бы на их плечи вы 'поставили головы 
короля—благородного человека (galantuomo) Виктора- 
Эммануила и героя революции и нашего освобождения— 
Иосифа Гарибальди? (Оглушительные рукоплескания). 
Какое лучшее украшение можно дать этой площади, ко¬ 
торая отныне должна называться площадью итальянской 
народности!
Итальянская народность создается, господа, но она 
еще не создана! Я знаю, что кто хорошо начал, тот сде¬ 
лал уже половину дела; но я помню также слово нашего 
божественного учителя, — что положивший руку свою на 
плуг и смотрящий вспять и прерывающий дело свое — 
недостоин царствия небесного... Для нас это значит вот 
что: если мы удовольствуемся освобождением Сицилии и 
Неаполя, не думая об остальной Италии, остающейся в 
рабстве, — и Неаполь, и Сицилия опять впадут в раб¬ 
ство... Надо кончить, надо совершить возрождение Ита¬ 
лии... От Альпов до Лилибея, от Сицилии до Тридента мы 
должны быть одной семьею или ничем» (громкие руко¬ 
плескания)
Анализируя существенную часть первой проповеди 
Гавацци, мы находим в ней необыкновенное и практиче¬ 
ское уменье говорить о том именно, что нужно, и так, как
*	Мы нарочно перевели начало первой проповеди Гавацци, что¬ 
бы показать, какое значение имела в ней выходка против статуй. 
Как видите, она не связана ничем с сущностью речи и составляет 
эпизод во вступлении, не более. Видно, что оратор сам не придавал 
большого значения тому, что сделается со статуями; иначе он не 
оставил бы этого предмета так легко; тем более, что толпа была, как 
видно, очень расположена исполнить совет Гавацци. Мало того, мож¬ 
но думать даже, что вся выходка против статуй вызвана была пре¬ 
дыдущими толками и расположениями, распространенными в наро¬ 
де. Народу нужен непременно—если не сам враг, то хоть статуя, 
портрет его, какой-нибудь вещественный предмет, над которым бы 
можно было излить свою злобу, утолить мщение. В Сицилии па¬ 
мятники Бурбонов были разрушены; в Неаполе народный энтузиазм 
мог стремиться к тому же. Гавацци не был, разумеется, наклонен 
порицать это движение: но, как умный человек, он понимал, конечно, 
и то, что из подобных подвигов не выйдет ничего особенно благоде¬ 
тельного для итальянской свободы. Вот почему он так легко коснул¬ 
ся этого предмета и так же быстро и даже неловко отошел от него, 
как и приступил к нему. Не так поступал он в других случаях,—ког¬ 
да, например, говорил о форте Сент-Эльме: там он умел добиться 
положительных результатов.
269

нужно в данное время и при данных обстоятельствах. 
В первые дни освобождения неаполитанцы, естественно, 
преданы были чувству радости и уже наклонны были 
думать, что все кончено, что им остается только наслаж¬ 
даться свободой, пришедшей к ним так легко, таким чу¬ 
десным образом. Сам Гарибальди считал чрезвычайно 
важным внушать им, что дело еще не кончено и что от 
них требуются новые усилия для прочного утверждения 
свободы Италии. К этому же самому внушению прежде 
всего обращается и Гавацци. Он очень искусно затраги¬ 
вает чувство своих слушателей, указывая им на братскую 
помощь, полученную ими самими от прочих сынов Ита¬ 
лии, и затем убеждает их в необходимости продолжать 
до конца борьбу за свободу, помогая освободиться тем, 
которые еще остаются в порабощении. Но так как неапо¬ 
литанцы, вследствие долговременного угнетения, сдела¬ 
лись очень недоверчивыми к самим себе и вследствие то¬ 
го, как всегда бывает, довольно равнодушными к тому, 
что не прямо их касается, — то Гавацци с особенною на¬ 
стойчивостью толкует им о том, какая великая сила за¬ 
ключается в единстве, каким образом разделение может 
сделаться препятствием к успеху и погубить даже то, что 
приобретено. Оратор заклинает своих слушателей -при¬ 
няться за дело самим, не надеясь на помощь со сторо¬ 
ны, .и считать за свое дело — дело .всей Италии, а не од¬ 
ного Неаполя или Сицилии. Наконец, он указывает даже 
на средства, которыми можно постоянно поддерживать в 
народе бодрость и деятельную любовь к свободе; говоря 
об этих средствах, Гавацци обращается к женщинам, к 
священникам, к газетам. Заключение его речи составляет 
нечто вроде славословия единству Италии, Гарибальди 
и Виктору-Эммануилу.
Таков состав первой речи Гавацци, которой начало пе¬ 
ревели мы выше. Увещания его нередко переходят в об¬ 
личения, и тут он восстает всего более против недостой¬ 
ного духовенства и против папы-короля: предмет, как 
видим, опять-таки первой важности, вполне заслуживаю¬ 
щий, чтобы им заняться в самой первой проповеди, обра¬ 
щенной к освобожденному народу в Неаполе. Но как в 
этом случае, так и в других Гавацци отличается удиви¬ 
тельным искусством говорить народу истинную правду, 
не раздражая его страстей. Стоит прочесть, например,
270

как он доказывает неаполитанцам, что они ничего не мог¬ 
ли бы сделать одними собственными силами, без других 
итальянцев, и что потому опыт, справедливость и благо¬ 
дарность требуют, чтобы и они в отношении к другим дей¬ 
ствовали так же, как другие для них. Сказавши, что 
«единство мысли и действия составляет для них долг 
благодарности, и что его требуют как их интересы, так 
и необходимость», оратор продолжает:
«Несколько месяцев тому назад я слышал уже о ре¬ 
волюционном движении, возникшем в Неаполе; потом 
восстание явно произошло в Сицилии. Скажем откровен¬ 
но: Сицилия восторжествовала ли одними собственными 
силами? Ясно, что нет. Движение сицилийское было горя¬ 
чо, благородно, сильно, готово на все, до излияния 'по¬ 
следней капли крови; но, будучи одни, герои сицилийские 
изнемогли бы перед организованной силой ненавистного 
Бурбона! И вы сами, дети Везувия, хотя вы выстрадали 
все, что только душа, сердце и тело человеческое могут 
выстрадать, при гнусном правительстве, справедливо на¬ 
званном «отрицанием бога», т. е. правительством сата¬ 
ны, воплощением самой геенны в образе Фердинанда и 
Франциска, — вы сами могли бы одни совершить ваше 
законное мщение? Могли ли бы вы одни низвергнуть пре¬ 
стол этого демона и избавиться от ненавистного ига раз¬ 
бойников и палачей? Нет. Кто принес торжество сиций- 
лийскому восстанию? Кто увенчал триумфом неаполитан¬ 
скую революцию? Человек... нет—ангел, посланный от 
бога, герой Гарибальди (в толпе: Viva Garibaldi!). Без 
Гарибальди страна Обеих Сицилий до сих пор еще нахо¬ 
дилась бы в цепях. К нему, к нему обращается призна¬ 
тельность сердец наших. Да здравствует Гарибальди! 
(Толпа несколько раз повторяет тот же крик.). А кто 
сопутствовал Гарибальди в его сицилийской экспедиции? 
Кто сопровождал его через Калабрию до самого Неапо¬ 
ля? Молодежь итальянская... из всех итальянских про¬ 
винций, не исключая ни одной... Они услышали, эти храб¬ 
рые юноши, стоны страдальцев, клики восстающих, и они 
пожертвовали, по большей части, своим спокойствием, 
своими удовольствиями, цветом своей юности, богатст¬ 
вом, удобствами, роскошью, развлечениями... Они броси¬ 
лись на призыв Гарибальди, имея в виду не награды, не 
почести, не места, а страдания, изнурения, недостатки...
271

И они восторжествовали! От высадки в Марселе до 
въезда в Неаполь поход нашего Гарибальди был постоян¬ 
ным триумфом... И он всегда будет торжествовать, по¬ 
тому, что в его лице выходит на битву сама храбрость, 
честь, справедливость, одним словом, — дело божие, так 
как дело народа есть дело -божие! Да, бог всегда дает 
победу своему посланнику! (Рукоплескания).
Ну, так вы видите, все части итальянского нашего оте¬ 
чества выслали вам избавителей, и с их помощью ваши 
либеральные люди и ваша национальная гвардия могли 
произвести чудеса храбрости... Это освобождение, -при¬ 
шедшее для вас из других итальянских земель, налагает 
на вас священнейший долг благодарности. Вы не може¬ 
те отплатить этот долг—ни стихами, ни песнями, ни музы¬ 
кой, ни спектаклями, ни балами, ни праздниками, ни обе¬ 
дами... Нет, вы его выплатите—легионами, ружьями, ло¬ 
шадьми и .пушками, выплатите, сражаясь сами в свою 
очередь за остальные итальянские земли, еще находя¬ 
щиеся в порабощении (Брависсимо!.. Viva Italia)... Кто 
сражался за вас—требует теперь, чтобы и вы сражались 
за него! (Прислушайтесь к выговору волонтеров, которы¬ 
ми полон теперь ваш прекрасный город; вы без труда 
узнаете в них пьемонтцев, генуэзцев, детей этих счастли¬ 
вых провинций, свободных со дня конституции Карла- 
Альберта. Если бы они сказали себе: «Вот уж 12 лет как 
мы наслаждаемся свободой; что нам за надобность жерт¬ 
вовать собою для сицилийцев и неаполитанцев?» — вот 
у нас бы и не было помощи пьемонтцев и генуэзцев!.. А вы 
слышите их выговор... Вы слышите также этих ломбард¬ 
цев, романьолов, тосканцев, сделавшихся свободными 
после присоединения их провинций к новому Итальянско¬ 
му королевству. Если б они сказали себе: «мы теперь 
соединены с Пьемонтом, мы пользуемся итальянской сво¬ 
бодой, нам нечего хлопотать об освобождении Неаполя и 
Сицилии», —тогда имели ль бы вы их .помощь?.. А вене¬ 
цианцы? Прислушайтесь к их акценту или лучше к не¬ 
скольким акцентам волонтеров этой бедной, злосчастной, 
измученной, умирающей, но всегда благородной и вели¬ 
кодушной Венеции. «О, я еще до сих пор в цепях, — взы¬ 
вает она к вам, — я терзаюсь под игом австрийца... но при 
всем том я посылаю цвет моей молодежи на освобожде¬ 
ние Неаполя и Сицилии, чтобы Сицилия и Неаполь, в
272

свою очередь, пришли освободить во мне бедную мучени 
цу, некогда царицу Адриатики!» (В толпе восторженные 
клики за Венецию).
Итак, по чувству признательности необходимо соеди 
ниться всем в одном национальном чувстве... А наше на 
циональное чувство заключается в этом лозунге: Ита¬ 
лия—свободная от Альп... не до Адриатики, но от Альп 
до Лилибея... Вся, вся, вся... независимая от иноземцев, 
кто бы они ни были... {Рукоплескания).
Впрочем, если бы признательность и не говорила в 
сердцах всех, то интерес нам скажет то же самое. Инте¬ 
рес-то уж всякий соблюдает... Фома Аквинский говорит, 
что без интереса мы даже и бога не любили бы. «Почему 
мы ему служим и его любим?—спрашивает великий учи¬ 
тель. — Потому, что ждем от него царства небесного». 
Таким образом, даже в отношениях наших к богу заме¬ 
шивается в ,дело интерес. И так как насчет этого пункта 
нам всем легко согласиться, то я скажу, что мы теперь 
должны быть все итальянцами даже просто для нашего 
интереса. Итальянцы открыли, наконец, великую истину, 
что чем теснее связь между нациями, тем крепче и связи 
между гражданами каждой отдельной страны, и что еже¬ 
ли народы -не соглашаются между собой, так и выходит 
то, что было в 1848 году, когда кроаты были против 'вен¬ 
гров, венгры отчасти против итальянцев, а кончилось тем, 
что Австрия опять все положила себе под ноги... Да, горе 
тому, кто не знает своего долга и своей доли в общем 
деле... А общее дело у нас у всех одно. Мы хотим создать 
Италию. Будем же все за одно, составим один народ! 
Апостол Павел говорит 'нам, что когда один член тела 
болен, то и все другие страдают из-за него. Не трудно же 
нам понять, что если Венеция остается в рабстве, если 
часть римских земель в угнетении, то Италия еще не есть 
Италия, и что нам необходимо ныне же разорвать по¬ 
следние цепи, которые ее сдавливают. Дело идет о на¬ 
ших интересах: ежели оставить антонов огонь в каком- 
нибудь члене тела, хоть бы в мизинце, он мало-помалу 
охватывает кисть, руку, плечо, все тело—и человек уми¬ 
рает... Так и тут: оставьте Венецию порабощенною,— 
вся Италия снова впадет ,в порабощение!.. Итак, наша же 
польза требует, чтобы мы сделались свободными все, и 
мы будем свободны все!..
18 Н. А. Добролюбов
273

Ждать, чтобы другие устроили Италию, — это было бы 
слишком многого ждать, друзья мои! Италия слишком 
страшна для дипломации, чтобы дипломатия стала хло¬ 
потать для нее. Надо устроить ее самим нам, уж не по- 
виллафранкски7, а по-итальянски, друзья мои... Это зна¬ 
чит, что нам не нужно Итальянского союза, а нужно един¬ 
ство,— единство, а не союз. Под союзом надо разуметь 
конфедерацию,—с папой, Франческино {Бомбичелло (в 
толпе смех)], великим герцогом тосканским, императором 
австрийским и Виктором-Эммануилом, — все вместе... 
Милое соединение, — не правда ли, друзья мои? В стари¬ 
ну отцеубийц зашивали в мешок с петухом, собакой, обе¬ 
зьяной и змеей. Славное собрание!.. .Виктор-Эммануил 
никого не убил, и между тем его хотели усадить гораздо 
хуже, чем с петухом, собакой, змеей я обезьяной [, хотели 
связать его с императором австрийским, великим герцо¬ 
гом тосканским, Бомбичелло и папою-королем!.. О-го!.. 
(Рукоплескания) ].
Мы не хотим для нашего доброго Виктора-Эммануила 
подобной комшании, — не правда ли, друзья мои? Значит, 
мы не хотим союза... Союз—никогда, никогда, никогда!.. 
Единство, единство, Италия единая—,всегда! (Громкие 
evviva! единству Италии, Виктору-Эммануилу и Гари¬ 
бальди). Вы не забудете этой разницы? И знайте, что 
ежели вы хорошенько захотите того, что вам нужно, так 
непременно это получите. Мне достаточно, по-моему, 
чтобы итальянцы захотели, — и то, что захотят они, сде¬ 
лается. Иноземцы много распускали дурного про нас: они 
говорили, что мы не умеем драться, а мы дрались; гово¬ 
рили, что мы не способны возвратить нашу свободу, а вот 
мы ее возвратили; уверяли, что мы не сумеем разумно и 
умеренно воспользоваться победой, и однако же мы оста¬ 
лись при ней спокойными и совладали с собой; утвержда¬ 
ли, что если мы и получим конституционное устройство, 
так не сумеем его удержать, а мы вот храним его; нако¬ 
нец, кричали, что мы не способны отречься от муници¬ 
пальных стремлений, от соперничества и зависти между 
городами, а мы вот оставили и всякий муниципализм, .все 
мелкие, местные вражды... Значит, мы показали инозем¬ 
цам, что мы можем быть итальянцами и что итальянцы— 
боже мой! — по этому чудному небу, по этому солнцу, 
светящему над их головами, по своей душе, по сердцу и
274

по мышцам—первый, да первый, первый, первый народ 
в мире! (Страшные evviua!).
Теперь надо нам хорошенько вкоренить в себе нацио¬ 
нальное чувство; надо нам начать быть и сознавать себя 
итальянцами. Когда вы спрашиваете какого-нибудь фран¬ 
цуза, откуда он? — он вам отвечает: из Франции. Какое 
же ваше отечество? Франция. Кто вы? Француз. Ответ 
всегда один и тот же, 'будет ли это гасконец, провансалец 
или уроженец какой бы то ни было другой провинции 
французской. То же и с англичанином. Спросите его, из 
какой он страны, он отвечает: из Англии. Кто вы? Англи¬ 
чанин. Он не говорит: я из Глазгова, из Манчестера, а 
просто: я англичанин...
Так и с нами должно быть. Мы больше не пьемонтцы, 
генуэзцы, ломбардцы, романьолы, тосканцы, неаполитан¬ 
цы, сицильянцы, мы все—итальянцы! (Одушевленные 
рукоплескания).
«Какое ваше отечество?»
После этого вопроса оратор останавливается. Вся 
толпа в голос кричит восторженно: Италия! Италия! Про¬ 
поведник, давши утихнуть толпе, гордо выпрямляется и 
восклицает тоже с энтузиазмом: Италия! Потом продол¬ 
жает развивать идею о том, как почетно и славно для 
итальянцев принадлежать к Италии, как легко им, если 
только они все будут соединены, снискать уважение и 
дружбу всех народов. «Увидев, что мы соединены, — го¬ 
ворит он, — начнут больше уважать нас, станут нас 
бояться, потом стремиться к дружбе с нами, потом искать 
нашей помощи». Возбудивши дружные рукоплескания 
этими словами, проповедник рисует слушателям близкое 
будущее, в котором Италия представляется освободи¬ 
тельницей и защитницей всех угнетенных национально¬ 
стей. Новые рукоплескания в толпе и новое обращение 
оратора к национальному чувству итальянцев, требующе¬ 
му, чтобы они все соединились и изгнали Бурбонов, авст¬ 
рийцев и короля-папу. Упомянув о папе и заметив, ве¬ 
роятно, (признаки готового неодобрения в толпе, Гавацци 
делает следующие объяснения.
«Господа! Я не забыл, что говорю в Неаполе, и знаю 
очень хорошо, что многих из вас может возмутить идея 
удалить папу из Рима.
Разуверьтесь же и успокойте вашу совесть. Решительно
18*
275

никто не намерен трогать папу. Папа! Никто не хочет 
коснуться даже волоска его священной особы! Пусть па¬ 
па остается в Риме, если он хочет, — только пусть будет 
он римским епископом, никто ни слова не скажет про¬ 
тив этого. Но королем? королем? (В толпе: нет, нет, нет!). 
Мы больше не хотим иметь его королем! Пусть священ¬ 
ник остается священником и будет Пий IX; и пусть ко¬ 
роль сделается королем и будет Виктор-Эммануил!...
Впрочем, чтобы окончательно уапокоить мнительных 
людей (смех) t я коснусь вопроса по смыслу писания, с 
христианской точки зрения, которую им, кажется, не по¬ 
заботились сообщить их духовники и их добродетельные 
архиепископы. Говорят, что папа—заметьте это—есть 
наместник Иисуса Христа, преемник св. Петра, глава 
церкви, преемник первых епископов римских. Хорошо, 
очень хорошо! Но скажите мне, — Христос был королем? 
Христос имел светскую власть? Нет! Христос завещал 
своему наместнику королевскую корону? (В толпе: нет!) 
Нет! Так значит, если папа действительно есть наместник 
Христа, — он не может быть королем! (Рукоплескания).
А святой Петр? Был он королем? Нет. Святой Петр!.. 
Нет, он был рыбак, жил рыбаком и умер рыбаком; толь¬ 
ко, вместо того чтобы ловить одних рыб, он помогал спа¬ 
сителю в ловитве душ человеческих... Но никогда не был 
он королем. Значит, ежели папа—точно преемник св. 
Петра, так он не должен быть королем.
Павел—истинный основатель римской церкви, истин¬ 
ный основатель христианства в Италии. (Павел не был ко¬ 
ролем и называл себя служителем апостолов. Поэтому и 
папа, если он есть глава церкви, не может и не должен 
быть королем.
Первые епископы римские до Сильвестра, даже до 
Гильденбранда—Григория VII, не были светскими владе¬ 
телями, не были королями. Как же папа, если он хочет 
быть их истинным преемником, может иметь светскую 
власть?
Итак, папа, для чести своего служения, для чести сво¬ 
его священного сана, для чести христианства, церкви, ре¬ 
лигии, для чести веры и евангелия, для чести Христа-бога, 
не может больше, не должен больше быть и не будет 
больше королем! И когда мы уничтожим его светскую 
власть, тогда только дадим мы религии в Италии этот
276

светлый и лучезарный венец, которого она только й мо¬ 
жет ждать от итальянской свободы.
Но папа хочет быть королем?.. Он имеет (покровите¬ 
лей, которые хотят, чтобы он оставался королем?! А мы 
этого не хотим (продолжительные рукоплескания). И так 
как он не может оставаться королем, то найдется и 
средство какое-нибудь для того, чтобы он оставил пре¬ 
стол Виктору-Эммануилу! И когда Виктор-Эммануил бу¬ 
дет на высотах Капитолия и вся Италия соберется вокруг 
него, тогда оправдается слово великого Макиавелли: 
«Пока в Италии будут папы, она не будет единою; но в 
тот день, когда папа перестанет быть королем, Италия 
сделается великой нацией, — она создастся». (Рукопле¬ 
скания) .
В заключение речи оратор указывает на средства, ко¬ 
торыми »может «создаться» Италия. Эти средства: жен¬ 
щины, журналы, духовенство.
«Женщины! О них я больше буду говорить в другой 
раз. А теперь обращусь к ним лишь с несколькими сло¬ 
вами. Когда наши итальянки поравняются в героизме 
сердца с женщинами Спарты, у нас будет нация! Молит¬ 
вы, которые наши матери бормочут по-латыни и которых 
ни они, ни мы не понимаем, — к чему служат эти молит¬ 
вы? Не значит ли это терять время и усилия? Апостол 
Павел не сказал ли, что, молясь на языке неведомом, не¬ 
понятном, не только теряют напрасно время, но и бога не 
почитают? Лучше, во сто раз лучше, попросту, по-италь¬ 
янски сказать один раз «Padre nostro che sei in cieli»8, 
нежели 150 раз, на всю длину ваших четок, пролепетать 
«Ave Maria», т. е. 150 ненужностей каждый день. Теперь 
нашим юношам лучше взять ружье и идти защищать оте¬ 
чество, нежели учиться прислуживать при мессе. Матери! 
Не тем вы можете теперь увенчать и украсить себя, что¬ 
бы сделать из своих детей ипокритов и ханжей, но тем, 
если вы можете сказать: мой сын помогал возрождению 
Италии! (Сильные рукоплескания). Матери! Пусть руко¬ 
плескания этого народа ободрят вас к тому, чтобы воспи¬ 
тывать отныне не служек церковных, а солдат, патрио¬ 
тов... Да здравствует же добродетельная мать-итальянка! 
(Новые рукоплескания).
Журналы! Их много в Неаполе, а Неаполь первенст¬ 
вует во всей Италии по сокровищам своего гения, своей
277

философии и поэзии. Журналистика должна пользовать¬ 
ся этим прекрасным оружием для пользы отечества. 
Журналисты! Ваше призвание велико, «благородно и воз¬ 
вышенно... Совершайте его, как народную святыню! Ос¬ 
тавьте упреки, сплетни, личности, которыми ежедневно 
унижают себя так многие иностранные журналы... Реши¬ 
тесь однажды навсегда посвятить себя воспитанию, 
вразумлению, образованию народа в видах итальянской 
народности, итальянского единства, надежд Италии, ее 
будущего, ее коройы!
Духовенство... Одно слово теперь, »потому что я обра¬ 
щусь к нему в другой раз... Теперь скажу только: я бла¬ 
годарю бога, что в среде его нашлись в Неаполе добрые 
патриоты, хотя, по правде сказать, они далеко не состав¬ 
ляют большинства... Большинство неаполитанского кли¬ 
ра,— по своим ли интересам, по ханжеству ли, по алчно¬ 
сти ли, по дурно ли понятой покорности своему отстало¬ 
му и австрийскому архиепископу,—показало себя враж¬ 
дебным итальянскому единству... Поэтому клир дол¬ 
женствует искупить, восстановить себя пред лицом Ита¬ 
лии, и вот что скажу я ему теперь: клир, клир неаполи¬ 
танский! Употребляй теперь в пользу Италии то влияние, 
которым ты до сих пор столько злоупотреблял в пользу 
Бурбонов и тиранства! (Рукоплескания). -Клир, клир неа¬ 
политанский! Ты злоупотреблял алтарем, священством, 
кафедрой и особенно исповедью (рукоплескания, особен¬ 
но в женской половине слушателей)... Клир, — чтобы уго¬ 
дить бесчестным обитателям этого дворца, ты унизился 
даже до ремесла шпиона и полицейского доносчика... 
Клир! Из-за твоих многочисленных доносов множество 
неаполитанских патриотов подверглись тюрьме, каторге, 
ссылке, казни... Клир! Клир! Восстань же перед лицом 
Италии и Неаполя! Научись от твоих либеральных свя¬ 
щенников, от немногих членов твоих, умеющих быть ис¬ 
тинными патриотами, научись служить отечеству, слу¬ 
жить/Италии, и мы перестанем проклинать клир тирании, 
чтобы хвалить, возвеличивать, благословлять клир сво¬ 
боды и народности итальянской» (рукоплескания).
После этого, без всяких искусственных переходов, Га¬ 
вацци говорит: «Неаполитанцы, я кончаю, потому что я 
уже достаточно говорил сегодня». Затем он обещает им 
новую проповедь, на том же месте, на послезавтра, и про¬
278

возглашает в заключение «виваты» Италии, Гарибальди 
и Виктору-Эммануилу... Разумеется, толпа разражается 
исступленными evviva! и далеко провожает проповедни¬ 
ка своими криками...
Не прибавляя никаких суждений о достоинствах и 
значении переданной нами речи, мы приведем еще вто¬ 
рую проповедь Гавацци, может быть, самую замечатель¬ 
ную из сказанных им. Она направлена против нетерпели¬ 
вых либералов, хотевших свободы более для своих выгод 
и мало понимавших истинные стремления и нужды наро¬ 
да. От них, тотчас же по прибытии Гарибальди в Неа¬ 
поль, пошли жало'бы: отчего дурно то и другое, отчего 
там и здесь недостатки и неустройства. Одни кричали по 
глупости, потому что действительно ожидали мгновенно¬ 
го, чудесного исчезновения всего векового зла, едва толь¬ 
ко Гарибальди явится в Неаполь, другие же пользовались 
людской наивностью для своих целей. Так, еще до сих 
пор клерикальные французские газеты не могут пропу¬ 
стить ни одного .беспорядка в Неаполе, чтобы не сказать: 
«Вот вам и свобода, вот и либеральное управление, вот и 
Гарибальди... При Бурбонах не только ничего хуже не 
было, но еще, напротив, было гораздо больше спокойст¬ 
вия и порядка»... Гавацци, еще в первые дни после вступ¬ 
ления Гарибальди в Неаполь, поймал подобные сужде¬ 
ния и понял их опасность. Потому во второй своей про¬ 
поведи он старается уничтожить их, вооружаясь на них 
с двух сторон: во-пер.вых, он показывает их нелепость; во- 
вторых, убеждает народ держать себя так, чтобы не ме¬ 
шать утверждению свободы и не подавать повода к упре¬ 
кам от людей, враждебных делу Италии. Проповедь эта 
стоила бы того, чтобы ее перевести всю сполна, если бы 
на русском языке удобно было передать все громы, обру¬ 
шенные проповедником на «бурбонскую тиранию, и все 
выходки его против ложных либералов. Мы попытаемся, 
впрочем, представить эту речь так, чтобы читатели могли 
составить о ней некоторое понятие. Вот начало.
«Во всех странах и во всяком деле бывают недоволь¬ 
ные. У нас недовольные, особенно те, которые проиграли 
свою партию, шепчут на ухо: ну, вот и Гарибальди при¬ 
шел; вот уж он восемь дней в Неаполе; что же мы выиг¬ 
рали? (Здесь оратор сопровождает слова свои вырази¬ 
тельным и сильным жестом; потом начинает с живо¬
279

стью)... Что мы от этого выиграли? То, что Бурбонов 
здесь нет больше... Что нет Франциска II и свиты его 
шпионов {аплодисменты)... Вот что мы выиграли!.. Что 
хорошего мы приобрели? А что хорошего имели вы при 
Бурбонах? (В толпе: ничего! ничего!) Ничего... Нет, ху¬ 
же, чем ничего, у вас был ад кромешный... У вас было 
царство интриганов, разбойников, шпионов, палачей, цар¬ 
ство политических убийц... Вот ваши выгоды <при Бурбо¬ 
нах! {Одобрение)... Что вы имели при Бурбонах, так это 
лишение всякой свободы мысли, всякой свободы слова, 
печати, собраний, всякой свободы быть человеком!.. Бур¬ 
бон поставил над вашей жизнью полицию, благодаря ко¬ 
торой вы боялись даже ваших родственников, вашей се¬ 
мьи... Вот какие преимущества имели вы при Бурбонах! 
{Сильные рукоплескания). Бурбон оцепил вас полками 
сбиров, которым поручено было следить за вашими мыс¬ 
лями, словами и действиями и которые все искажали, 
чтобы жить на ваш счет ,и чтобы сверх того опозорить вас 
и ваше итальянское имя и повергнуть в горе и нищету 
ваши семейства... Вот какие выгоды имели вы при Бурбо¬ 
нах! {Новые рукоплескания). Вы осчастливлены были 
полициею мошенников, в противность ее настоящему смы¬ 
слу, потому что она должна защищать честных граждан 
против воров, мошенников и убийц, а полиция Бурбонов, 
напротив, покровительствовала ворам, мошенникам и 
убийцам против честных граждан {живые рукоплеска¬ 
ния). Бурбон даровал вам суды, которые, когда не на 
ходили преступлений в народе, нарочно выдумывали их, 
чтобы ограбить этот народ... Иначе—Викария, Низида...* 
каторга, ссылка, виселица... Вот ваши выгоды при Бур¬ 
бонах!.. Словом, при Бурбонах никакой свободы, никаких 
гарантий... Вы не могли даже ночью на вашей постели 
быть хоть сколько-нибудь спокойными: домашний обыск 
каждую минуту мог возмутить ваше спокойствие... мог, — 
как не раз было доказано, — стоить жизни честным жен¬ 
щинам, которые, страшась позора для их домов и му¬ 
жей, имели отвагу бросаться с высоких балконов, своей 
кровью смывая бесчестье, которое... {Взрыв страшных 
рукоплесканий заглушает конец фразы). Словом, Бурбо¬ 
ны хотели из первого итальянского народа, первого по
*	Тюрьмы в Неаполе.
280

уму, поэзии, по силе философской мысли, по художёст- 
венным наклонностям, по стремлениям сердца и по люб¬ 
ви к свободе, хотели сделать последний из народов Ита¬ 
лии, угнетая и сдавливая неаполитанцев до того, что они 
не только не были итальянцами, но вовсе перестали быть 
людьми. Вот что даровал вам Бурбон! (В толпе крики 
ругательства на Бурбонов)...
А что вам дал Гарибальди? Свободу, свободу, свобо¬ 
ду! (Взрыв аплодисментов и evviva Гарибальди). И ког¬ 
да он дал нам свободу... (Радостный шум народа не дает 
оратору кончить фразу). Дайте мне этот Везувий, дайте 
мне этот залив, дайте все те красоты природы, которые 
делают из Неаполя земной рай, — дайте мне их без сво¬ 
боды — вы мне дадите пустыню, ночь, ад! (В толпе: от¬ 
лично, отлично!) И дайте мне пустыню, голую скалу, 
дайте клочок земли самый дикий, бесплодный, заброшен¬ 
ный, — дайте мне их с свободой, и я сумею сделать из 
них рай! (Рукоплескания). Народ, не имеющий свободы, 
ходит во тьме; имея свободу, он ходит в свете. Благосло¬ 
вен же свет, и благословен тот, кто нам принес его!»
Вызвав затем в слушателях еще несколько восторжен¬ 
ных восклицаний в честь Гарибальди и несколько новых 
проклятий Бурбонам, Гавацци приступает к главному 
предмету своей речи—к опровержению несправедливых 
претензий тех, которые хотели бы от единого присутствия 
Гарибальди в Неаполе чудесного и мгновенного исцеле¬ 
ния всех прежних зол.
«С теми, кто хочет всего вдруг, — говорит оратор,— 
я объяснюсь просто. Представьте себе болото, обширную 
топь близ берега моря: вода там стоячая, из тины поды¬ 
маются -гнилые, смертоносные миазмы; нужен ток воды, 
чтобы очистить это болото. Знающий человек заготовил 
этот ток воды в особом резервуаре; он подымает шлюзы, 
поток устремляется вперед, падает на болото и бежит к 
морю, унося с собою миазмы и гниль... Но когда вода 
сбежала, вы находите на земле камни, /песок, всякую 
дрянь, которую нанесла с собою вода в своем стремле¬ 
нии... Тогда является искусный инженер, гидравлик, чело¬ 
век, который велит очистить пространство от всего лиш¬ 
него и устраивает для потока постоянное ложе, уничто¬ 
жая таким образом болото и избавляя местность от 
зловредных миазмов. Приложите это к Неаполю. Под
281

правлением, заслуживающим название «отрицание бога», 
Неаполь представлял болото, грязную топь, полную гни¬ 
ли, зловония, удушья и смерти... Нужен был поток ожив¬ 
ляющий; он был готов в итальянской идее... Пришел че¬ 
ловек Варезе и Калатафими и поднял шлюзы; поток 
устремился на болото, — и с того самого места, где плес¬ 
невел бурбонизм, к вам явилась свобода. (Рукоплеска¬ 
ния). Но свободный поток оставил и здесь после себя 
песок, камни, всякую дрянь, — это вчерашние и утреш¬ 
ние либералы, либералы для своего чрева! (Хорошо!) Те¬ 
перь придет гидравлик, который все это устроит...»
Но чтобы устройство это было возможно и удобно, 
Гавацци требует от всех неаполитанцев истинного содей¬ 
ствия общему делу. «Знайте, — говорит он, — что отечест¬ 
во не создается песнями, гимнами, стихами, праздниками, 
иллюминациями, но основывается самоотвержением, со¬ 
вокупностью самоотвержений всех и каждого, потому что 
тогда каждый способствует осуществлению того, чего же¬ 
лают все». Далее, развивая свою мысль, Гавацци сильно 
и язвительно нападает на тех либералов, которые только 
и хлопочут о том, как бы получить место при новом пра¬ 
вительстве, и, не получая ничего, вдруг оказываются 
недовольны новым порядком и сбивают с толку даже 
патриотов искренних. Пространно .доказывает он всю 
естественность того, что вековое зло не могло быть совер¬ 
шенно уничтожено в несколько дней, но что уже самая 
возможность приступить к реформам, данная Неаполю 
вместе с избавлением от Бурбонов, составляет великое 
приобретение. Далее он переходит ,к тем, которые недо¬ 
вольны оставлением на местах многих из прежних чинов- 
ников-бурбонистов. Здесь Гавацци различает бурбонистов 
на три разряда: бурбонистов-палачей, как он называет* 
которых нужно непременно притянуть к общественному 
суду и которые не заслуживают никакой пощады; уме¬ 
ренных, которые были усердными исполнителями бурбон- 
ских приказов и которых нужно отстранить, если они за¬ 
нимали видные места, но не преследовать, и бурбонистов 
равнодушных, которых вовсе не нужно трогать. Мысль 
свою Гавацци объясняет таким образом: «Они служили в 
канцеляриях и судах, на низших должностях, писали, что 
им прикажут, но не были ни в чем виноваты, потому что 
перо переписчика ведь не рассуждает: оно принадлежит
282

тому, кто платит; если это Бурбоны, оно пишет: «да 
здравствуют Бурбоны», если Гарибальди, — «да здрав¬ 
ствует Гарибальди!» Поэтому нечего и заниматься ими; 
таких людей множество во всех странах, и если бы всех 
их менять три каждой перемене правительства, так при¬ 
шлось бы делать множество несчастных и сверх того про¬ 
изводить каждый раз остановку и путаницу в ходе дел... 
Вон в Америке каждые четыре года меняют правитель¬ 
ство: как же сделываются с чиновниками? Ставят на все 
самостоятельные и важные места людей, преданных но¬ 
вому правительству, а остальных не трогают: они будут 
делать, что им прикажут»... Но тем с большею силою 
восстает Гавацци на людей, которые «5 сентября бегали 
за Бомбичелло9 в пьедигрота, — плакать там с ним перед 
мадонною; а при вступлении Гарибальди в Неаполь бе¬ 
гали с криками: viva Garibaldi!..» Против этих господ 
возбуждает он общественное негодование, их считает 
одним из главнейших неудобств, оставшихся после «очи¬ 
щения болота». «Я не могу доверять, — говорит он,— 
когда вижу украшенную национальными знаменами вот 
эту церковь или когда встречаю на улице человека с из¬ 
вестного рода усами, за версту обличающими старинного 
сбира, и в то же время с трехцветной кокардой... (Народ 
аплодирует). Настоящему либералу не надо выставлять¬ 
ся, не надо показывать кокарды, потому что его и так 
узнают, и поверьте — чем больше у человека кокарда, 
тем меньше любви к свободе».
Далее, согласно с видами всех передовых людей Ита¬ 
лии, Гавацци говорит в пользу соединения с Пьемонтом, 
советуя для этого оставить все мечты об автономии и 
пожертвовать на этот раз даже республиканскими 
тенденциями. «Республика! — восклицает он, — а где же 
республиканцы? Ведь не республика республиканцев де¬ 
лает, а они должны образовать республику... Ну, а рес¬ 
публиканца истинного, по сердцу, по душе, подвигам и 
жертвам, республиканца по строгой добродетели и по 
скромным требованиям, я знаю в Италии одного, это 
Иосифа Гарибальди... И Иосиф Гарибальди не хочет рес¬ 
публики!..» .Продолжая затем убеждать всех в необходи¬ 
мости единства для безопасности и силы Италии, Гавац¬ 
ци заключает речь обещанием поговорить на другой день 
подробнее о самой форме присоединения к королевству
283

Италии и оканчивает виватами Гарибальди и возгласами 
против Бурбонов. Народ, увлеченный его словами, раз¬ 
ражается неистовыми криками, которые продолжаются 
еще долго спустя после того, как проповедник сошел с 
своей кафедры.
Третья проповедь Гавацци посвящена рассуждению 
о немедленном и безусловном присоединении к Пьемонту 
и о том, как народ должен всегда быть настороже против 
реакции. В этой речи видно большое недоверие проповед¬ 
ника к туринскому министерству (которое действительно 
в эти самые дни хлопотало о том, как бы остановить Га¬ 
рибальди) и уверенность, что травление Гарибальди в 
Неаполе должно как можно дольше остаться независи¬ 
мым от всяких посторонних влияний. Это особенно выра¬ 
жает он, характеризуя поведение дипломатов и говоря о 
разрушении форта Сент-Эльм о. Эти два места мы и приве¬ 
дем из третьей проповеди, так как характер и манера про¬ 
поведника нам уже известны, а сами по себе остальные 
места представляют чисто местный и случайный интерес.
«Надобно очень желать, друзья мои, — говорит Гавац¬ 
ци, — чтобы никто не явился портить наши дела. Успехи 
Гарибальди слишком велики для того, чтобы диплома- 
ция не пришла от них в беспокойство... а я боюсь этой 
беззубой, старой дуэньи, которую называют диплома- 
цией. Я боюсь, чтобы она всего здесь не изгадила. Суди¬ 
те сами, как она злонамеренна: в прошедшем году в 
Средней Италии мы хотели присоединения тотчас же, по¬ 
тому что боялись потерять время и не успеть получить в 
короли Виктора-Эммануила. Видя это, дипломация во¬ 
дила и волочила нас одиннадцать месяцев и заставила 
ждать присоединения от 27 апреля 1859 до 18 марта 
1860 года10. Вот как она работала для нас, эта старушка 
дипломация!.. Она надеялась, что мы соскучимся, что 
сделаем какое-нибудь яркое преступление, какой-нибудь 
промах, способный возмутить общественный порядок и 
дать ей повод вмешаться и привести дела к старому по¬ 
ложению.
Но .по счастию мы уже знакомы с этой старушкой. И 
мы сказали ей: «Прочь! Мы ничего знать не хотим из 
твоих готических ухищрений!» И мы создавали Италию и 
присоединение—в терпении, спокойствии и порядке... 
А здесь в Сицилии дипломация действует наоборот: она
284

хлопочет, чтобы привести народ к безотлагательному 
присоединению, потому что она знает, что ежели народ 
на зто согласится, и согласится сейчас же, то революция 
не пойдет дальше теперешней черты и, следовательно, 
Италия не будет единою...
Друзья мои! Только революция может «создать Ита¬ 
лию», а дипломация никогда ее не создаст. Если рево¬ 
люция создаст Италию, дипломация принуждена будет 
признать ее как совершившийся факт; но если мы сами 
не создадим Италию, дипломация разделит нас еще раз 
и не допустит единой Италии, потому что слишком боит¬ 
ся ее... (Хорошо! Браво!) Итак, между Гарибальди и ди- 
пломацией—целая пропасть... Гарибальди представляет 
собою нашу победоносную революцию, которая означает 
восстановление прав народа против злоупотреблений 
властителей... А дипломация означает — восстановление 
прав герцогов и короля против прав народа... (Едино¬ 
душные крики одобрения в толпе).
Вот почему, — заметьте, до чего простираю я револю¬ 
ционную щекотливость, — вот почему для меня подозри¬ 
телен теперь даже приход к нам пьемонтских отрядов. 
Эти отряды, везде желанные и принимаемые с радостью, 
здесь, в эту минуту, представляют странное противоречие 
самой же пьемонтской политике, обнаруженной относи¬ 
тельно Средней Италии. Там, как скоро пошло дело о 
присоединении, Виктор-Эммануил отозвал своих коро¬ 
левских комиссаров из Флоренции, Болоньи, 'Пармы, что¬ 
бы не сказали, что присоединение было присоветовано, 
вызвано, вытребовано королевскими комиссарами... Те¬ 
перь—возможно ли, чтобы дипломация не сказала: («Неа¬ 
политанцы вотировали присоединение, потому что в Неа¬ 
поле было много пьемонтских полков!» Это, конечно, да¬ 
ло бы право думать, что тут было принуждение и наси¬ 
лие, между тем, как мы хотим быть свободными, и мы 
действительно свободны, так как желание присоединения 
никем не было навязано, — неаполитанцы хотели его еще 
до прихода Гарибальди и теперь хотят его своей царст¬ 
венной народной волей».
В этой-то проповеди, предостерегая народ от реакции, 
Гавацци требовал разрушения форта Сент-Эльмо, Cas- 
tello deirCarmine и Castello dell’Nuovo. Доказав, что они 
не могут служить достаточной защитой для города и ука¬
285

зав на пример Англии, оборону свою полагающей не в 
укреплениях, а в кораблях, Гавацци советует немедленно 
(представить диктатору адрес, требующий очищения фор¬ 
тов и дозволения разрушить их. Побуждая народ к ис¬ 
полнению этого совета, Гавацци говорит:
«Не забудьте того, что говорит вам болонский монах, 
только что возвратившийся после изгнания и потому об¬ 
ращающий к вам речи простые, но практические, — без 
красноречия, без поэзии, без силы, но практические... 
Если вы не разрушите этих фортов во время диктатуры 
Гарибальди, — вы их никогда не разрушите. И знаете — 
почему? Потому что после присоединения овладеет ими 
воинское начальство и, под тем или другим предлогом, 
сохранит их, так что вы вечно будете иметь над собою 
эту угрозу, этот кошмар. Для военной силы укрепление- 
это то же, что в анекдоте курица, зашедшая в пятницу 
на двор деревенского кюре (попа). Увидав ее, он вос¬ 
кликнул: «она жирна, она превосходна, из нее будет мне 
славное блюдо сегодня». — Но, отец святой, сегодня .пят¬ 
ница. — «Пятница?», — и поп начинает трепать свою тео¬ 
логию (смех) и говорит себе: «Если господь послал мне 
на двор курицу, значит — он хочет, чтобы я ее съел; если 
послал ее сегодня, когда у меня страшный аппетит,— 
знак, что я должен съесть ее сегодня; но сегодня пятни¬ 
ца—значит, господь хочет, чтобы я съел курицу в пят¬ 
ницу. Да будет воля господня!» Так точно рассуждает и 
воинское начальство об укреплении».
Приведши далее несколько примеров разрушения ук¬ 
реплений в Брешии, Ферраре, Перуджии и Генуе, Гавац¬ 
ци, к концу проповеди, вызывает неистовые рукоплеска¬ 
ния народа, — и кажется, что непосредственно после этой 
речи неаполитанцы действительно бросились к Гарибаль¬ 
ди с просьбой о разрушении замка. К сожалению, Гари¬ 
бальди нашел это почему-то неудобным и успокоил на¬ 
род тем обещанием, что отныне навсегда Сент-Эльмо бу¬ 
дет предоставлен национальной гвардии Неаполя. После 
того, как совершилось соединение, как предвидел Гавац¬ 
ци, уже не было для народа благоприятного случая во¬ 
зобновить свое требование и Сент-Эльмо, памятник 
стольких ужасов, тюрьма и место казни стольких италь¬ 
янских мучеников, до сих пор стоит над Неаполем, как 
будто грозя его новорожденной свободе.
286

Четвертая из напечатанных речей Гавацци отличается 
более всех своим народным складом, которого никак 
нельзя передать в .переводе. В ней, впрочем, он повторяет 
большею частью прежние темы, только останавливаясь 
на некоторых предметах долее, чем в других речах. На¬ 
чал он довольно оригинально. Это было вечером, на пло¬ 
щади del Palazzo, как раз между двух статуй—Карла III 
и Фердинанда I, поставленных перед церковью San Fran¬ 
cesco di Paolo. Толпа уже ожидала Гавацци и приветст¬ 
вовала его появление рукоплесканиями. Он взошел на 
возвышение, посмотрел направо и налево, покивал на 
статуи, блестевшие ,в лунном свете, «—'захохотал. [Народ 
зааплодировал... Гавац/ци начал: «Вот так-то бы и с жи¬ 
выми Бурбонами!.. Убивать их не надо, а просто, не де¬ 
лая им ничего худого, набить бы из них чучела, обвертеть 
бы их вроде египетских мумий, да и послать в Вену, к его 
величеству австрийскому. Так бы все и крикнули: счаст¬ 
ливого .пути! Без возврата!..» Разумеется, толпа захохо¬ 
тала и аплодировала; проповедник продолжал несколько 
времени в этом роде, сообщил слушателям, что Франче¬ 
ско при отъезде сделал несколько похищений из неаполи¬ 
танского музея, и вызвал в народе крики: «вор», но] по¬ 
том, мало-помалу, стал более серьезным и убеждал неа¬ 
политанцев к сохранению внутреннего согласия и к бодро¬ 
му отпору всех попыток старой реакции. В числе средств 
для утверждения добрых начал в народе Гавацци главнее 
всего признает участие женщин, и потому страшно вос¬ 
стает на .монастырское, мертвое и ханжеское воспитание, 
какое они обыкновенно получали в Неаполе. Наконец, 
обращается и к самому духовенству.
«Что касается до клира, пусть он видит во мне друга 
скорее по тем суровым, но честным упрекам, которые я 
ему делаю, нежели, как если бы я льстил ему... Я уже 
сказал, что неаполитанское духовенство в большей части 
должно измениться совершенно. Прилагая к нему слова 
патмосского старца11, я скажу ему: Клир! Тебе должно 
восстать из глубины твоего уничтожения. Клир! Не за¬ 
будь, что на службе твоим Бурбонам ты допустил себя 
пасть в самые смрадные пропасти позора, бесчестья и про¬ 
клятия! Выдьизэтой тины, восстань, восстань от дыхания 
.новой Италии и увенчайся ореолом итальянского либера¬ 
лизма! (Рукоплескания.) Да, так восстанет клир, наш!..
287

Но клир, чтобы себя не скомпрометировать и чтобы 
избежать труда, говорит теперь: «я не вмешиваюсь в по¬ 
литические вопросы; я не могу входить в эти светские де¬ 
ла»... Но до сих пор вы слишком занимались ими; не су¬ 
меете ли тоже немножко заняться и теперь? <Но нет, — 
я даже и не требую, чтоб вы ими занимались; я не гово¬ 
рю: всходите на кафедру с тем, чтобы говорить о полити¬ 
ческой экономии, о дипломации, о средствах создать 
Италию. Нет, я этого не требую; но зато я говорю: клир! 
прежде чем составлять эту реакцию, по милости которой 
сидит теперь в тюрьме столько попов и монахов, прежде 
чем проповедовать в пользу Бурбонов, не вмешиваясь в 
политику, говорите о согласии, о братстве, о любви, гово¬ 
рите о евангелии! (Рукоплескания.) Евангелие за нас и с 
нами; евангелие за Италию, а не против нее; говорите 
же о евангелии. И если вам нечего больше сказать, гово¬ 
рите о любви к отечеству: это любовь, освященная Хри¬ 
стом, им прославленная и благословенная... Таким обра¬ 
зом можно загладить дурную репутацию и расположить 
к себе общественное мнение. И пусть на будущее время 
при встрече с священником не открещиваются, как будто 
увидав сатану, а улыбаются ему, как другу».
В заключение речи Гавацци назначает время следую¬ 
щей проповеди—вдень св. Януария, после совершения чу¬ 
да. Это опять дает ему повод обратиться к духовенству.
.«Кстати, в Неаполе распускают слухи, — я это знаю, 
да, распускают слухи, что св. Януарий чуда не сотворит*. 
Но святой Дженнаро сотворит его, потому что св. Джен- 
наро, бывший добрым якобинцем в 1799 году, будет слав¬ 
ным гарибальдийцем в 1860 (рукоплескания). Я уверен, 
что св. Дженнаро лучше умеет вести дела, чем неаполи¬ 
танский архиепископ (смех)**. Однако же распускают 
слухи, что чуда не будет. А если и нет, — надеюсь, что 
небо оттого не разрушится и что мы сами и без чуда 
останемся сынами божиими, искупленными Христом. 
Я надеюсь... Но, — вы, светские, не слушайте, я говорю
*	Несовершение чуда (разжижение крови св. Дженнаро) при¬ 
нято было бы за гнев небесный и могло произвести значительные 
беспорядки. Еще в 1799 г. духовенство хотело не делать чуда, когда 
в Неаполь вошел Шампионнэ; но Шампионнэ обещал повесить архи¬ 
епископа, если через четверть часа чуда не будет, — и оно было12.
** Тоном Гавацци нечего соблазняться — неаполитанцы вообще 
любят обходиться со своими святыми запанибрата.
288

только духовным, — смотрите, чтобы в случае неудачи 
чуда, Гарибальди не -последовал примеру одного извест¬ 
ного французского генерала, который заставил святого 
сделать свое чудо в пятнадцать минут... и чтобы Италия 
и Европа не вывели из этого, что св. Дженнаро творит 
чудеса, когда это угодно духовенству (рукоплескания). 
Я очень льщу себя тем, что какой-нибудь шпион донесет 
мои слова его эминенции—кардиналу и что вследствие 
того его эминенция соизволит даровать нам чудо св. 
Дженнаро (смех)... Шуты!.. Трижды шуты!.. Народ хочет 
религии, а не поповских обманов! Возьмите же совесть, 
господа, и не уверяйте нас, что бог творит чудеса по ва¬ 
шей команде».
19 сентября вечером Гавацци действительно пропове¬ 
довал опять на том же месте и очень хвалил св. Джен¬ 
наро, даже назвал его «galantuomo»13, за то, что он пунк¬ 
туально совершил свое обычное чудо... Затем он делал 
очерк борьбы за свободу в Италии, увещевал продол¬ 
жать ее неутомимо, восставал опять против дурных свя¬ 
щенников, против церковных судов и тюрем, установлен¬ 
ных в Неаполе вследствие конкордата, и возбуждал к уч¬ 
реждению в Неаполе домов призрения и детских приютов.
Затем еще несколько раз проповедовал он: против 
иезуитов, когда было решено их изгнание, в пользу при¬ 
соединения перед самым вотированием и пр. Каждый раз 
темы его проповедей были жизненны и близки к положе¬ 
нию народа и сопровождались более или менее ощути¬ 
тельными практическими последствиями.
Отец Гавацци был поставлен в совершенно исключи¬ 
тельное положение в своей проповеднической деятельно¬ 
сти в Неаполе, часть которой мы сообщили читателям. 
Его нелепо было бы ставить общим образцом для других 
католических проповедников. Но, с другой стороны, нель¬ 
зя не согласиться с справедливостью упреков, которые он 
делает неаполитанскому духовенству. Оно действительно 
унижало себя и вооружало против себя общее мнение 
тем, что не хотело понять новое движение и принять з 
нем участие. Духовенство в южной Италии—в неаполи¬ 
танских и римских владениях—вообще отличается неве¬ 
жеством и самыми порочными наклонностями. Вследст¬ 
вие безбрачия редкий из духовенства не замешивается 
здесь в какой-нибудь женской скандальной истории... и
19 Н. А. Добролюбов
289

даже не только в женской... Кроме того, их всех, а неко¬ 
торые монашеские ордена в особенности, обвиняют в 
страшной жадности к деньгам; белое же духовенство под¬ 
вергается повсеместно упреку в сластолюбии и чрезмер¬ 
ной прожорливости... Анекдоты о кардиналах, монахах, 
кюре, отцах духовных (padre confessore) неисчислимы по 
всей Италии; самые резкие применения, самые обидные 
остроты и пословицы про них приходится слышать на 
каждом шагу. Трудно поверить, чтобы народ столь суе¬ 
верный, так боящийся своего духовенства, в то же время 
так издевался над ними. И однако же духовные в Ита¬ 
лии сумели довести себя до этого. В Риме их ненавидят, 
но, конечно, боятся, .потому что они вместе с тем и вла¬ 
стители страны. В Неаполе тоже боялись, потому что ду¬ 
ховенство всегда пользовалось покровительством Бурбо¬ 
нов и нередко, как утверждают, помогало полиции в ее 
розысках, выдавая тайну исповеди. Следовательно, и 
здесь духовенство было в некотором роде властью, на¬ 
чальством, могло погрозить тюрьмою и исполнить угрозу, 
могло и открыть путь к почестям. Но любви народной 
оно не успело заслужить через это и еще более потеряло 
в общем мнении в последнее время владычества Бурбо¬ 
нов: оно не поняло своего .положения и не перевернулось 
вовремя...
Либеральное направление в Неаполе невидимо воз¬ 
растало и усиливалось задолго до прихода Гарибальди. 
Но правительство Франческо не хотело придавать ему 
решительного значения и полагало, что можно порешить 
с ним несколькими арестами и казнями. Эту уверенность 
вполне разделяло и духовенство неаполитанское. Не ожи¬ 
дая торжества новых идей, оно продолжало льнуть к 
бурбонскому правительству « выказывать ему свое усер¬ 
дие. Правда, что с Бурбонами связывало клир единство 
начал и стремлений, а противники Бурбонов были уже по 
самому существу дела врагами и духовенства, в особен¬ 
ности монашеских орденов. Но все же, вероятно, все эти 
кардиналы и аббаты оказали бы менее усердия, если бы 
предвидели решительное падение Бурбонов: тогда бы 
они, вероятно, не занимались слишком политикой, как го¬ 
ворит Гавацци. А то теперь они, верные своим покрови¬ 
телям, принялись за самую непопулярную проповедь. 
Прежде их проповеди просто были бесплодны и мертвы,
290

толковали о святости католической церкви в отвлечении, 
о духовном совершенстве, достижимом для одних избран¬ 
ных, о догмате иммакулатного зачатия, и пр. и т. п.14 Но 
теперь принялись наполнять свои беседы намеками и 
прямыми выходками против итальянского движения, Га¬ 
рибальди, Виктора-Эммануила и п-р. Само собою разу¬ 
меется, что это был плохой расчет: заказные увещевания 
ни на кого не действовали, а только разве раздражали 
умы против проповедников. Тут-то особенно они в общем 
мнении и наложили на себя то позорное пятно, которое 
смыть истинным патриотизмом убеждает.их Гавацци.
Против Гавацци сильно восставали клерикальные га¬ 
зеты, не говоря о запрещениях и преследованиях со сто 
роны римского двора. Проповедническую деятельность 
отца Гавацци честили именем анархического агитатор- 
ства, признавали ее противною не только христианству, 
но и всякой религии. Из довольно полного очерка пропо¬ 
ведей его, сделанного нами, видно, до какой степени 
справедливы эти обвинения. Правда, Гавацци отличает¬ 
ся от истых проповедников католической церкви в содер¬ 
жании своих бесед с народом: он резко нападает на бур- 
бонское правительство, нападает на раболепство и эгоизм 
духовенства, на монастырское воспитание девиц, даже на 
светскую власть папы; он смеется над мнимым чудом 
крови св. Дженнаро, восхваляет отлученного от церкви 
Гарибальди и его волонтеров и т. д. Но если взять хри¬ 
стианство в истинном его смысле, без тех прибавок и ис¬ 
кажений, которым оно подвергалось в римско-католиче¬ 
ской церкви, то едва ли Гавацци будет к нему не ближе, 
чем кардиналы и аббаты, как относительно догматов, так 
и в самом духе своего учения. Гавацци, например, не 
признает обязательным безбрачия духовенства; на обви¬ 
нения, что он женат, он отвечал публично в одной беседе 
с народом: «Я бы не счел этого грехом и не побоялся бы 
сказать, если бы это была правда: но я не женат, потому 
что у меня одна любовь, одна жена—это Италия». Мы 
знаем, что в этом вопросе он правее рим'ского двора. 
То же и в отношении к вопросу о светской власти папы. 
Но главное — то, что по самому духу своей проповеди он 
гораздо ближе к смыслу евангелия, нежели римский двор 
и его клевреты. В стремлениях к расширению своей свет¬ 
ской власти римское духовенство вошло .в тесные обяза¬
19*
291

тельства с правительствами и теперь поставлено в такое 
положение, что должно употреблять все свои силы не на 
пользу народа, а против него, во всех тех случаях, где 
является столкновение интересов народа с правитель¬ 
ственными. А это было и бывает .в католических землях 
очень нередко. В Неаполе, например, народ был угнета¬ 
ем, подвергался беспрестанно самым жестоким неспра¬ 
ведливостям, «страдал под тяжестью произвола и подкуп¬ 
ности чиновников, жадности землевладельцев и свирепой 
подозрительной полиции. Дело духовенства было, разу¬ 
меется, по закону Христову, защищать угнетенных, ска 
зать слово правды за правого, обличить обидчика; но об 
этом духовенство и не думало. Напротив, основывая всю 
свою силу на покровительстве Бурбонов и знатных лиц, 
оно делалось по необходимости поборником неправосу- 
дия, произвола, насилия; оно помогало священными 
средствами полицейским розыскам, оно извращало на¬ 
родный смысл, толкуя ему только о его презренности, 
ничтожности и убеждая в законности и правде всяких га¬ 
достей, выдумывавшихся каким-нибудь Делькаретто, 
Манни'скалько, Айоссою и другими бессовестными и 
свирепыми сановниками Обеих Сицилий. Таким обра¬ 
зом, церковь в своих неаполитанских представителях ре¬ 
шительно уклонилась от смысла Христова учения и сде¬ 
лалась не поборницею правды и братской любви, а ра¬ 
бою сильных мира сего, предательницею и обманщицею 
меньших братьев. И это вовсе не было удивительно пос¬ 
ле того, как римское духовенство уже раз разошлось с 
народом и нашло себе опору в тех, чьи интересы были 
прямо противоположны народным. Нельзя было ему на¬ 
чать говорить правду, потому что тогда все власти Обеих 
Сицилий, да и сам римский двор, восстали бы против 
него, а народ вовсе не расположен был его поддержи¬ 
вать. Поэтому тянулась между бурбонским правитель¬ 
ством и католическим духовенством та круговая порука, 
при которой они, подкрепляя друг друга, смело шли к 
большему и большему отягчению судьбы народа... Но 
странно одно, что католическое духовенство, весьма хит¬ 
рое и ловкое при всем своем теоретическом невежестве, 
не поняло своего положения и не рассчитало своих шан¬ 
сов в последние года. Теперь большая часть псипов и в 
Неаполе стала либеральна, т. е. расположена к конепк
292

туции, дурно говорит об Австрии и Бурбонах и даже по¬ 
рою произносит трогательные тирады в честь ревнителей 
свободы и мучеников итальянской идеи. Но, как видно, 
обращение их не придало им особенного веса в общест¬ 
венном мнении. В Неаполе нередко с насмешливой улыб¬ 
кой выслушивают этих либеральных проповедников, с не¬ 
большим за год призывавших громы небесные на главы 
вольнодумцев, противящихся законному порядку, уста¬ 
новленному бурбонскими начальниками полиции. Может 
быть, этих улыбок было бы и меньше или и совсем не 
было, если бы священники и монахи католические—уж не 
говорим, прониклись истинным евангельским духом, а 
хоть бы сделали верный расчет о том, в каком они нахо¬ 
дятся положении и что их ожидает в скором времени. 
Им виднее других было расположение умов в Неаполе и 
в Сицилии: ведь они заведовали воспитанием и испо¬ 
ведью. Они знали и видели, что терпит народ, в какой 
мере он озлоблен, хотя и молчаливо, внутренно озлоб¬ 
лен. Им была известна частная жизнь, семейные и гра¬ 
жданские отношения всех и каждого; они могли скорее 
всех других сообразить, насколько тяжел для неаполи¬ 
танцев существующий порядок и надолго ли еще станет 
их терпения... Зная же все это, они могли и должны были 
во всяком случае, даже в качестве друзей Бурбонов, 
заговорить другим языком, принять другой образ дей¬ 
ствий: не подло-льстивые восхваления сильных лиц, 
а правдивые обличения и угрозы должны были говорить 
они, даже хоть бы в тех видах, чтобы спасти правитель¬ 
ственную партию от окончательно гибельных безумств и 
открыть ей глаза на настоящее положение дел. Да и на¬ 
роду они должны были бы внушать здравые понятия о 
его правах, об общественных отношениях, о значении его 
в государстве, — затеем, чтобы разумно и последовательно 
привести его к практике благоустроенной гражданской 
жизни, а не разглагольствовать о его презренности и ни¬ 
зости, чтобы тем все более раздражать его и заставить 
прямо броситься из-под полицейской оалки в пламя ре¬ 
волюции...
Так, говорим, должны бы действовать католические 
проповедники и вообще духовные, даже в качестве дру¬ 
зей бурбонской партии, если бы они только сделали вер¬ 
ный расчет о положении дел в королевстве Обеих Сици-
293

лий. Очень может быть, впрочем, что многие из них и де¬ 
лали подобный расчет; умнейшие из клира понимали дав¬ 
но, что бурбонский порядок непрочен, но у них не доста¬ 
вало характера перевести свой расчет в практику. Да 
притом же и римский двор много мешал: решиться про¬ 
тиводействовать нелепому произволу бурбонских санов¬ 
ников значило навлечь на себя негодование не только 
светской власти, но и своей, духовной, всегда требовав¬ 
шей от низшего клира полного угождения тем правитель¬ 
ствам, которые хорошо себя ведут в отношении к рим¬ 
скому двору. Таким образом, с одной стороны, малодуш¬ 
ная боязнь лишиться некоторых привилегий материаль¬ 
ных, а с другой—не менее малодушный страх перед осу¬ 
ждением и даже, пожалуй, отлучением папским удержи¬ 
вали даже умнейших и добросовестнейших, и неаполитан¬ 
ское духовенство продолжало раболепствовать неправой 
власти и предавать народ произволу его угнетателей.
Немногие, самые смелые, презрели материальные вы¬ 
годы и обрекли себя на изгнание, преследования, ски¬ 
тальческую жизнь, чтобы возвещать народу слово прав¬ 
ды, чтобы громить сильных угнетателей. iB числе их осо¬ 
бенно выдается Гавацци. Можно ли осуждать его за вы¬ 
ходки против Бурбонов и их клевретов? Можно ли утвер¬ 
ждать, что он в проповедях своих далее от духа Христова 
учения, нежели раболепный клир, благословлявший и за¬ 
щищавший столько неправд и жестокостей при Бурбо¬ 
нах? Говорят, слово Христово есть слово мира и любви, 
а не мщенья и проклятия... Но ведь к любви и согласию 
постоянно призывает Гавацци в своих проповедях; он да¬ 
же с особенным старанием сдерживает народное негодо¬ 
вание против бурбонских приверженцев, он считает необ¬ 
ходимым сделать различие между ними и самых худших 
«палачей» советует призвать к общественному суду, но не 
оскорблять напрасно... А что он резко выражается против 
самих Бурбонов, так ведь не надо забывать, что он гово¬ 
рил iB первые минуты по их изгнании, когда еще у Фран¬ 
ческо было войско, когда он еще каждый день грозил 
вернуться в Неаполь. В этом случае, следовательно, Га¬ 
вацци являлся обличителем сильного, а примеры подоб¬ 
ных обличений завещали христианству еще израильские 
пророки. Если он непочтительно говорил о папе и карди¬ 
налах, то ведь они этого заслуживали, и в этом случае
294

мягкость с ними 'была неуместна: сам Христос изгонял 
бичом из храма иерусалимского продающих и -купующих.
Другие нападают на Гавацци более умеренным обра¬ 
зом за то, что он позволил себе профанировать священ¬ 
ный сан свой и церковную кафедру рассуждениями о ве¬ 
щах, нисколько не относящихся к религии. На это опять 
можно отвечать сравнением его проповедей с поучения¬ 
ми тех, кто его обвиняет. Трудно вообразить себе что-ни- 
будь мертвее и отвлеченнее обычных поучений католиче¬ 
ских священников. Они, правда, говорят о .предметах воз¬ 
вышенных и святых, например нередко о догматах като¬ 
лической церкви: о таинстве св. троицы, об иммакулатном 
зачатии св. девы, о святости римской церкви—против лю¬ 
теранских ересей, о заступничестве святых за грешников 
и т. п. Но все это большею частию пропадает даром для 
слушателей, не имея к ним никакого приложения, не рас¬ 
шевеливая в них никакой доброй мьгсли, никакого благо¬ 
родного чувства. Чаще же католические проповедники 
толкуют о предметах нравственности; здесь, казалось бы, 
и они должны коснуться действительной жизни, загово¬ 
рить о предметах «светских», для того чтобы подейство¬ 
вать хоть на внимание своих слушателей. Но они держат¬ 
ся другой системы; берут каждый предмет отвлеченно от 
жизни, говорят так, как говорили бы тысячу лет назад, 
нисколько не обращая внимания на новые потребности 
жизни. Рассуждая, например, об одежде или пище, при¬ 
водят мнения св. Августина или Фомы Кемпийского как 
последние доводы и затем повторяют рутинные, всем при¬ 
скучившие и всеми пятьдесят раз слышанные сентенции 
о скромности, умеренности и т. in. Вообще, пост, молитва, 
покаяние пред духовником, смирение, терпение—вот лю¬ 
бимые темы католических проповедников. Иногда берут 
предметы позатейливей; например, захочет проповедник 
поговорить о целомудрии и начнет доказывать, как оно 
равняет человека с ангелами, как приводит прямо к бо¬ 
гу, мимо даже чистилища, как перед ним меркнут все 
добродетели, и в результате проповеди чуть ли не про¬ 
клятие на супружеские отношения, которые только и чес¬ 
тятся «бесовским соблазном», «животными поползнове¬ 
ниями», «грехом нечистой и мерзкой плоти нашей» и т. п. 
Спрашивается, можно ли ожидать нравственной пользы 
для слушателей от подобных поучений, которые сами у
295

себя отнимают всякий практический смысл и если пере¬ 
стают быть скучными и пошлыми, то лишь затем, чтобы 
оказаться вздорно-эксцентричными?
Одно, чего проповедники не выпускают из виду в жиз¬ 
ненных отношениях, это—свои собственные выгоды. Ред¬ 
кая проповедь не ведет—прямо или косвенно—к (пожерт¬ 
вованиям в пользу церкви, т. е. ее служителей. Тут про¬ 
поведники не боятся профанировать своей кафедры. Ино¬ 
гда, правда, они не говорят прямо о деньгах, но толкуют, 
например, о спасительности нескольких месс, отслужен¬ 
ных для такой-то цели, или о необходимости исповеди и 
индульгенции... А там уж торг совершается за кулисами... 
Впрочем, в последние годы целые проповеди говорились 
единственно для возбуждения христиан на пожертвова¬ 
ние в сбор «Лепты св. Петра». При этом объяснялось, ра¬ 
зумеется, великое достоинство пожертвования в ряду до¬ 
бродетелей христианских, говорилось о скорбях святого 
отца, призывалась кара небесная на главу его врагов и 
пр. Все это, по мнению римских теологов, не профаниро¬ 
вало церковной кафедры... А речи Гавацци профаниро¬ 
вали!..
Но почему же? Потому ли, что Гавацци говорил несо¬ 
гласно с инструкциями римского двора? Или потому, что 
беседовал с народом простым языком, не уснащенным ла¬ 
тинскими текстами, непонятными для народа? Кажется, 
и то и другое говорит не в пользу порицателей нашего 
проповедника...
К счастью, можно надеяться, что взглядам католиче¬ 
ских мудрецов не долго остается торжествовать над 
здравыми убеждениями. В Италии, вместе с ее политиче¬ 
ским возрождением, развивается также и истинное поня¬ 
тие о духе Христова учения; уже многие понимают, что 
представителя его вовсе не нужно искать в корпорации 
римских епископов и аббатов со всеми их подразделени¬ 
ями, и прерывают с ними всякие духовные отношения. 
С водворением итальянской национальности в Риме па¬ 
дет последний оплот католического обскурантизма, и ду¬ 
ховенство, потеряв свои феодальные, несправедливые 
привилегии и увидев невозможность долее обманывать 
народ, вероятно, уменьшится в числе, но зато возвысится 
нравственно, вступив на путь полезной гражданской дея¬ 
тельности для проведения в народ идей здравых и истин¬ 
но полезных.

ОЧЕРК НАПРАВЛЕНИЯ ИЕЗУИТСКОГО ОРДЕНА, 
ОСОБЕННО В ПРИЛОЖЕНИИ 
К ВОСПИТАНИЮ И ОБУЧЕНИЮ ЮНОШЕСТВА1
Иезуитская недобросовестность повсюду вошла -в по¬ 
словицу; имя иезуита сделалось почти синонимом назва¬ 
ния мошенника. Против них гремели всенародные про¬ 
клятия, устраивались тайные интриги, издавались пап¬ 
ские буллы, предпринимались полицейские меры, распро¬ 
странялись памфлеты, сочинялись сотни дискурсов, пи¬ 
сем, мемуаров, с бездною ученых цитат и соображений, 
с глубиною истинного благочестия и с негодованием 
оскорбленной нравственности. На них восставали и мона¬ 
хи и светские,—и православные, и протестанты, и католи¬ 
ки,—и короли и республиканцы. Разобрали по ниточке 
всю хитросплетенную сеть их учения, вывели их на све¬ 
жую воду и в романах, имевших десятки изданий и пере¬ 
веденных едва ли не на все европейские языки, и в дра¬ 
мах, возбуждавших неистовство публики, -и в публичных 
лекциях, за которые брались самые отличные люди уче¬ 
ной Европы, одни из передовых двигателей мысли и нау¬ 
ки, как, напр., Мишле... И все это понапрасну! Иезуиты до 
сих пор здравствуют, пропагандируют как нельзя лучше, 
забирают в свои руки будущее поколение некоторых 
стран Западной Европы и—вечно изменяющиеся, но веч¬ 
но те же, — являются беспрестанно в тех местах, где ни¬ 
кто и не расположен подозревать их присутствия. Что же 
бы это значило? Неужели народы Европы так глупы, что 
после всех указаний, после всех обличений, обращенных 
на иезуитов даровитейшими людьми всех времен новой 
европейской истории, все еще не могут понять этого мрач¬ 
ного, вредного, безнравственного ордена?.. Неужели це¬ 
лые массы, жаждущие благочестия и просвещения, так 
мало о нем размышляют, что готовы поддаться первому
297

обольстительному слову иезуита, не обращая внимания 
на вое ужасы, какие рассказываются об этом ордене? 
В таком случае Европа нынешнего времени стояла бы 
ниже, нежели наши дворянчики прошедшего века, вве¬ 
рявшие образование своих детей французским кучерам и 
солдатам, не в состоянии будучи противиться обаянию 
французского диалекта... Нет, верно, есть у иезуитов что- 
нибудь такое, что неотразимо влечет к ним; верно, есть у 
них средства более сильные, чем обман и потворство; 
верно, их убеждения сильнее, чем все памфлеты и раз¬ 
глагольствия, ученые и романтические, направленные 
против них: словом, несмотря на все дурное, что стара¬ 
лись приписать им, верно, у них много есть и хорошего, 
и даже, вероятно, так много, что все охотно прощают за 
него все, что кажется дурным у иезуитов, и охотно забы¬ 
вают о существовании этого дурного.
Написавши эти строки, я сам в первую минуту испу¬ 
гался их смысла. Как! -Искать хорошего у иезуитов? 
Оправдывать лицемерие, безнравственность, подлость, 
словом—иезуитство? Брать на себя защиту людей, тор¬ 
жественно изобличенных Паскалем, разбитых в пух и 
прах Эдгаром Кине и Мишле, выгнанных отвсюду, остав¬ 
ленных и обвиненных самим папою? Правда, это—страш¬ 
ная дерзость; но она находит себе некоторое оправдание 
в фактах, которых существование необходимо должно на¬ 
вести нас на соображения более спокойные и примири¬ 
тельные. Если уже признано, что (практически нельзя идти 
против истории, нельзя остановить естественного хода со¬ 
бытий, то зачем же восставать и в теории против истори¬ 
ческих фактов? К чему бесплодные крики, бестолковая 
брань, ретроградивная реакция тому, что уже соверши¬ 
лось и /принесло свои плоды? Изучение предмета, наблю¬ 
дение явления, объяснение факта—вот задачи, которыми 
ограничивают себя науки точные, и пора всем наукам, по 
их примеру, постараться, наконец, о точности в своих по¬ 
ложениях. Тогда будет у нас и более спокойствия в раз¬ 
боре исторических явлений. Ботаник одинаково бес¬ 
страстно изучает и яблонь, и крапиву, и какой-нибудь ядо¬ 
витый гриб; зоолог с равным участием рассматривает ор¬ 
ганизм человека, змеи и лягушки, — хотя, разумеется, ни 
тот ни другой не едят ядовитых грибов, не играют с змея¬ 
ми и не предпочитают крапивы яблокам. Подобное спо¬
298

койствие в точке .Зрений ведет к беспристрастному наблю¬ 
дению и изучению предмета—'с участием, с любовью. 
Если развитие существа ненормально, скажем, что оно 
ненормально, уродливо; отличим хорошо развившуюся 
обезьяну от урода-человека; от этого обезьяна вообще не 
займет высшей ступени в ряду существ и человек не уни¬ 
зится. (Каждый останется при своем, так как каждый 
имеет свое определенное место и каждый имеет свое не¬ 
отъемлемое п-раво на существование; но все-таки нельзя 
не сказать, что бывают дурные люди и превосходные 
обезьяны. Скажем и мы свое спокойное, мирное слово о 
людях, -столько раз обруганных и все-таки держащихся 
своих начал, действующих все по одному и тому же на¬ 
правлению, стремящихся к одной и той же цели, — неиз¬ 
менно, непоколебимо, неутомимо. Постараемся без гнева 
и отвращения рассмотреть этот нравственный организм 
с целию определить, как он развился из своих начал, 
уродливо или нет. Вопрос этот может разрешаться двумя 
путями: историей ордена и анализом его внутреннего уст¬ 
ройства. .Вопрос исторический очень обширен и сложен, и 
потому я миную его, тем более, что он довольно обще¬ 
известен. На русском языке я знаю об этом несколько 
статей. Таковы:
1.	История иезуитов, в Вестн. Европы, 1814 г., 
№ 13—14. Статья, составляющая извлечение из Роберт- 
соновой истории Карла V.
2.	История иезуитов, Москов. Телегр., 1830 г., 
№ 13—14, статья Гизара.
3.	История иезуитов, в Отечественных Записках, 
1844 г., № 1—2, статья Н. Ратынского, скомпилированная 
из нескольких иностранных книжек.
4.	История падения иезуитов в XVIII в., книжка, со¬ 
ставленная В. Модестовым в 1855 г. и имеющая значение 
по некоторым приложениям, напечатанным при ней.
Все эти статьи написаны .в духе нерасположения к 
иезуитам, в духе нетерпимости и негодования. Они мало 
могут раскрыть внутреннее существо иезуитского ордена, 
потому что смотрят почти всюду только на внешность 
фактов, не заботясь об их внутреннем смысле. Лучше их— 
обширное сочинение |Крети:но-Жоли: Histoire religieuse, 
politique et littéraire de la compagnie de Jésus, composée 
sur les documents inédits et authentiques, p. S. Cretineau—
299

Joli. Paris 1844—1846, 6 томов, составляющих более 30ÛÔ 
страниц довольно 'сжатой печати. Это сочинение явилось 
в то время, когда раздавались самые ожесточенные кли¬ 
ки против иезуитов, когда Париж сбегался на лекции 
Мишле и Кине, газеты проповедовали крестовый поход 
против иезуитов и набожные католики восхищались чу¬ 
довищными мерзостями «Вечного Жида». Направление 
книги Кретино-Жоли, написанной в защиту иезуитов, 
естественно, должно было принять несколько полемиче¬ 
ский характер; но нельзя не удивляться той умеренности, 
кротости и спокойствию, с которыми благочестивый аббат 
ратует за свое дело. Он сам не иезуит, но он им сочув¬ 
ствует, и сочувствие его высказывается прямо и правди¬ 
во. Книга его скоро достигла второго издания, и в преди¬ 
словии к нему автор говорит, что много было шуму и бра¬ 
ни в журналах французских ,по поводу направления его 
книги, но никто ни разу не мог упрекнуть автора в иска¬ 
жении хоть одного факта иезуитской истории. Это, бес¬ 
спорно, самое полное и самое спокойное изложение исто¬ 
рии иезуитского ордена, и я старался во многом держать¬ 
ся его относительно исторических данных. Из других сочи ¬ 
нений большим беспристрастием отличается книга Воль¬ 
фа: Allgemeine Geschichte der Jesuiten, 4 t., 1803 г. Дру¬ 
гие же сочинения (как, напр., Ломие: Résumé de l’histoire 
des jésuites, Paris, 1826, Симона: Les jésuites anciens et 
nouveaux, Paris, 1832, Эллендорфа: Neueste und vollstän¬ 
dige Geschichte der Jesuiten, Lpz., 1845)21написаны в силь¬ 
но полемическом духе, не говоря уже о памфлетических 
мемуарах, тоже имевших притязание на историческое 
значение. Одни их заглавия могут показать степень оже¬ 
сточения писавших, особенно в соединении с некоторыми 
эпиграфами. На др.:
1.	Les jésuites marchands, usuriers et usurpateurs, p. G... 
de N, Paris, 1824.
2.	Génin. — Les jésuites et l’université, Paris, 1844, с 
эпиграфом:
О vos, qui cum Jesu itis,
Non ite cum jesuitisl
3.	Le Féroce à Mont-Rouge, dial. sat. 1827 с эпиграфом:
Prenez trente grains d’impudence,
Quatre livres d’ambition,
Quarante onces d’impatience,
300

Six kilos de corruption,
La bassesse d’un hypocrite,
V astuce de jeune beauté,
Mettez les vertus de côté,
Et vous fabriquez un jésuite3.
От таких площадных приемов нельзя, конечно, и ожи¬ 
дать ничего хорошего; тем менее можно искать в подоб¬ 
ных произведениях беспристрастного исследования и 
хладнокровного суждения о'предмете. Поэтому я и не чи¬ 
тал их, — тем более, что здесь и достать их очень затруд¬ 
нительно: они все почти запрещены в России.
Чтобы провести свой взгляд по всей истории иезуит¬ 
ского ордена, я представляю теперь самый краткий исто¬ 
рический очерк развития иезуитизма. Но собственно этот 
вопрос для меня посторонний. Я намерен обратить глав¬ 
ное свое внимание на внутреннее устройство иезуитского 
ордена и в особенности на ход у них воспитательной и 
учебной части.
Игнатий Лойола (р. 1491 г.), основатель иезуитского 
ордена, подвергается различным суждениям историков, 
иногда очень легкомысленным. Например, Робертсон 
(t. Ill, р. 187) говорит, что «он был увлечен фанатизмом 
или властолюбием и славолюбием». Это—удивительное 
соединение противоположных понятий о человеке. Или 
чистосердечный пламенный фанатик, или властолюби¬ 
вый, эгоистический лицемер—что-нибудь одно... Но Лой¬ 
ола никогда не был лицемером, да и едва ли возможно 
хроническое лицемерие в продолжение 20 (если считать 
от раны Игнатия при Пампелуне в 1521 до утверждения 
ордена в 1540 г.) или даже 35 лет (если до смерти Игна¬ 
тия в 1556 г.), — особенно для такой живой, пламенной 
натуры, какова была у Лойолы, по сознанию самих его 
обвинителей. Он был ранен, был болен, лежал одиноко в 
старинном испанском замке; ему дали читать от скуки 
католические монастырские легенды. Тут описывались 
страдания мучеников, дивные подвиги святых, терпение 
и труженичество божьих воинов, отрекшихся от мира. 
Игнатий сам был ратником, сам страдал от ран и вспоми¬ 
нал битвы и подвиги свои и своих товарищей. Бред боль¬ 
ного воображения перемешал для него действительность 
с вымыслом, воспоминания былого с вновь навеянными 
впечатлениями, и перерождению не мудрено было совер¬
301

шиться в этой пылкой, стремительной натуре. У него не 
было никакого образован«я, ««какие высшие помыслы «е 
были развиты; но тем не менее природный ум его был 
крепок и светел. Он сначала инстинктивно почувствовал, 
а потом и сознательно убедился, что если есть высшая 
цель жизни—за пределами гроба, то лучше идти к этой 
цели прямо, нежели извилинами и закоулками, часто со¬ 
всем совращающими с прямой дороги. Он убедился, что 
ежели есть бог, которому должны мы служить, то лучше 
служить ему прямо и непосредственно, оставивши все 
другие дела, нежели из-за других дел посвящать богу 
только досуги свои. Как стремительная и деятельная на¬ 
тура, Лойола тотчас привел в исполнение стремление 
сердца. Он сделался аскетом, посвятил всего себя на ду¬ 
ховное служение богу. Взволнованное воображение пред¬ 
ставляет ему чудные видения, и ему грезится, что уже 
дьявол бежит от него и небожители сходят к нему, благо¬ 
словляя его на новый путь. Тотчас по выздоровлении он 
отправляется в монастырь, одевается в грубое платье, от¬ 
пускает своих людей, ходит в госпиталях за больными, у 
которых заразительные болезни; это ли лицемерие, это ли 
расчет хитрого честолюбца? Не виден ли здесь, напротив, 
грубый энтузиаст, круто изменяющий свою жизнь и жер¬ 
твующий всем для своего глубокого верования?.. Он пу¬ 
тешествует потом в святую землю, надеясь проповедовать 
евангелие восточным народам; но здесь убеждается в 
своей неспособности, необразованности и возвращается 
в Испанию, чтобы учиться. 32 лет садится он на школь¬ 
ную скамью в Барселонской школе, а потом в Саламанк- 
ском университете и уже здесь высказывает свои убежде¬ 
ния с такою силою, с такой вдохновенной смелостью, что 
увлекает целые толпы на площадях Саламанки и, нако¬ 
нец, попадает в тюрьму за это. И здесь он продолжает 
свое дело—проповедует и поет духовные песни; узники 
находят средство бежать из тюрьмы, Игнатий не хочет 
им пользоваться и остается; его выпускают за это на во¬ 
лю, и он отправляется доучиваться в Париж. Ему нечем 
жить здесь; он просит милостыню и все-таки ходит слу¬ 
шать лекции. Долго и прилежно он их слушает и, нако¬ 
нец, в 1532 году получает степень баккалавра, а в 
1534 году степень магистра богословия. Во все это время 
он проповедует словом и делом и приобретает себе не¬
302

сколько друзей и приверженцев, сделавшихся впоследст¬ 
вии подпорами и главами иезуитского ордена, — именно 
Франсуа Ксавье, Петра Фабера, Якова Лайнеза, Альфон¬ 
са Сальмерона, Николая Бабадилью, Симона Родригеза 
и др. В это время вспыхивает реформационное движение, 
и Игнатий с своими товарищами находят определенную 
цель для своей деятельности: опасение душ от ереси. Они 
решаются основать орден, отличный от всех других мона¬ 
шеских орденов и направленный главным образом к под¬ 
держанию папского престола против всех покушений ере¬ 
тиков. Рассматривая первые шаги этих замечательных 
избранников, нельзя не видеть, что у них и в это время 
уже сложились некоторые убеждения под влиянием их 
благочестивой христианской настроенности и вместе под 
влиянием житейского опыта. Они видели повсюду чрез¬ 
вычайное развращение, видели роскошную жизнь и лег¬ 
кое поведение тогдашнего духовенства и монашества, ви¬ 
дели догматические и нравственные споры, в которых им 
представлялось (как и нам, конечно) пагубное уклонение 
кичливого ума от истины откровения; при этом сам Игна¬ 
тий мог вспоминать и свои заблуждения, от которых из¬ 
бавился, как думал он (может быть, и справедливо), 
единственно силою благодати небесной. Вое эти обстоя¬ 
тельства совершенно естественно привели Лойолу и его 
товарищей к глубокому, живому сознанию тех откровен¬ 
ных истин, которые высказаны так ясно устами великого 
учителя языков4: вемы, яко закон духовен есть, аз же 
плотян есмь, продан под грех. Еже бо содеваю, не разу¬ 
мею: не еже бо хощу, сие творю, но еже ненавижду, то 
соделоваю (Рим. VII, 14—15); не довольни есмы ниже 
помыслит и что от себе, яко от себе, но довольство наше 
от бога. Самое спасение совершается по непосредственно¬ 
му действию божию: како бо призовут, в него же не ве- 
роваша? како же уверуют, его же не услышаша? како же 
услышат без проповедующего? како же проповедят, аще 
не послани будут? (Рим. X, 14). Проникнутые этими 
высокими, святыми мыслями, основатели иезуитского 
ордена решились вполне применить их к своей деятель¬ 
ности, и отсюда произошло одно из главнейших правил 
их ордена—безусловное послушание. Еще в монмартр¬ 
ской,их клятве было положено—идти всюду, куда пошлет 
их папа. Это было ясно сознанное и выраженное, в при¬
303

ложении .к практической деятельности, убеждение в тех 
началах, которые выражены апостолом: чтобы человек 
мог спастись, нужно, чтобы сам бог привлек его к себе; бог 
на земле осуществляется в церкви; единственно истинная 
церковь (так должны верить католики) есть католиче¬ 
ская; глава и представитель ее есть папа; след., 
ему должно повиноваться, как самому Христу, который 
вечно с ним пребывает, как с своим помазанником. Из 
всего этого ясно, что и для проповеди евангельской необ¬ 
ходимо содействие и веление папы: «како бо проповедят, 
аще не послани будут?» Все эти логические убеждения 
ясно выразились уже через 6 лет после утверждения ор¬ 
дена папою, — в речи Лайнеза на Тридентском соборе, в 
1546 году, и еще более при втором его созвании, в 1556 го¬ 
ду (ом. Paolo Sarpi, iHist. de oone. de Trente, t. II, p. 139, 
squ)5. Лайнез доказывал здесь, между прочим, что никог¬ 
да епископ не вправе ослушаться папы, и не только один, 
но и сговорившись с другим и даже с третьим епископом; 
не вправе ослушаться эти трое и в таком случае, если к 
ним пристанут еще трое и даже шестеро, словом—все 
епископы, целый собор их — ничто против папы: в папе 
олицетворяется закон Христов, а закон этот свят и неиз¬ 
менен, хотя бы и никто не хотел исполнять его. Нет дела 
до лица папы: он сам по себе может быть человеком дур¬ 
ным; но не нужно забывать, что с ним всегда пребывает 
дух божий, ниспосылаемый на священных помазанников 
от гоапода и не допускающий их ошибаться в делах, ка¬ 
сающихся блага церкви. Бог знает, кого избирает для 
служения себе и управления детьми своими; никогда он 
не предаст помазанника своего в неискусен ум творити 
неподобная; а если и предаст, то, значит, он хочет испы¬ 
тать или наказать нас, и мы должны снести это с терпе¬ 
нием и верою в его премудрый промысл.
Бпископы, в которых уже сильны были зачатки ре¬ 
фор мациони ого движения, были поражены этой речью, 
как чудовищным соплетением софизмов. Но мы можем 
принять ее с совершенно другим чувством; мы не можем 
не видеть в ней крепкой веры, полной преданности (про¬ 
мыслу, и глубоко справедливого разделения сана от ли¬ 
ца. Мы сами так поступаем, сами держимся тех же убеж¬ 
дений: недостатки священников известны всем, но пред 
священством все благоговеют; все знают, что дарь—тоже
304

человек, след., не изъят от общих человеческих слабо¬ 
стей, но он божий помазанник, и кто позволит себе ото¬ 
зваться о нем 'без чувства благоговения, кто, даже в глу¬ 
бине души своей, допустит мысль о том, чтобы то или 
другое, высочайшее .распоряжение могло быть -неспра¬ 
ведливо?
Так развилось одно из главнейших и благотворнейших 
правил иезуитского ордена—безусловное, мертвое пови¬ 
новение: perinde ас cadaver6. Они рассуждали: все про> 
исходит по воле божией; если ему угодно, чтобы я что- 
нибудь сделал, то он возвысит меня на такую степень, на 
которой я буду вправе делать, что сам сочту нужным; 
если же я не занимаю такой степени, значит, господь 
считает меня недостойным ее и я должен повиноваться 
тем, которых он надо мной возвысил, я должен считать 
справедливым и добрым все, что они ;мне прикажут: 
obedientia, tum in executione, tum in voluntate, tum in intel- 
lectu sit in nobis semper ex omni parte perfecta... omnia 
justa esse nobis persuadenda (Constit.7, p. 123—15Ö3)... 
В самом начале общества стремление это выразилось в 
рассуждениях касательно свободной воли в человеке: 
при первом своем появлении на Тридентском соборе 
(1546 г.) [Лайнез] сильно поколебал доказательства пре¬ 
латов о свободной воле, за что и подвергся подозрению 
в пелагианизме...8.
Другое из основных верований, принятых в это время 
иезуитами, состояло в твердом и живом стремлении люб¬ 
ви христианской, соединенной с полным самоотвержением 
и направленной единственно ко спасению души. Эта лю¬ 
бовь соединялась у них с полным презрением к благам 
жизни здешней и с глубоким состраданием к самым да¬ 
же порочным людям. И то и другое прекрасно выводи¬ 
лось ими из основных принципов христианства, которыми 
новоучрежденное братство было глубоко и сильно про¬ 
никнуто. Если здешняя жизнь есть только приготовление 
к будущей, если это не более, как странствование к не¬ 
бесной пристани, то нет нужды заботиться об удобствах 
и удовольствиях житейских. (Поэтому тот, кто из любви к 
ближнему старается устроить материальные удобства 
его жизни, не понимает еще истинной любви христиан¬ 
ской. Он может этим сделать ближнему скорее вред, чем 
пользу, отвлекая его сердце от вечных благ загробной
20 Н. А. Добролюбов
305

жизни. След., помогать ближним в телесных нуждах ну¬ 
жно только в самых необходимых случаях, когда стра¬ 
дает их здоровье или жизнь находится в опасности и та¬ 
ким образом они лишаются возможности достойно приго¬ 
товляться к будущей жизни. Во всех же остальных слу¬ 
чаях, дело первой необходимости—духовная помощь че¬ 
ловеку, просвещение его ума и сердца светом истинного 
откровения. Заботиться же о своих материальных нуж¬ 
дах даже противно истинной вере и надежде на помощь 
божию: бог, одевающий цветы полевые и питающий птиц 
-небесных, подаст, конечно, и человеку 'все необходимое, 
если это будет угодно святой его воле...
Такие убеждения твердо и последовательно проведены 
были во всем поведении иезуитов. Они не имели ничего 
и сами питались милостыней; они собирали вокруг себя 
народ и старались поучать его истинам веры; они посто¬ 
янно посвящали свои труды на служение больным бра¬ 
тьям в госпиталях. В этом последнем отношении вырази¬ 
лась весьма ярко и другая сторона их понятия о христи¬ 
анской любви: снисхождение к слабостям человеческим, 
за которое впоследствии так много потерпели они раз¬ 
личных нареканий. Они неуклонно следовали всегда вы¬ 
сокому правилу апостола: молим же вы, братие, вразум¬ 
ляйте бесчинные, утешайте малодушные, заступайте не¬ 
мощные, долготерпите ко всем (Сол. V, 14). Пред все¬ 
вышним судиею все равно грешны; мы все делатели в ду¬ 
ховном вертограде небесного хозяина, и никто из рано 
пришедших не имеет права укорять поздно пришедшего. 
Дружно и мирно должны мы работать, помогая друг дру¬ 
гу и снимая колючие терны с узкой дороги спасения, по 
которой идут братья наши. Если кто заблудится, то не 
кликами негодования нужно преследовать его, не прого¬ 
нять снова к той точке, откуда он отправился, чтобы сно¬ 
ва начинал свой тяжелый путь; нет, нужно указать ему 
те извилины, те едва .приметные тропинки, по которым 
должен он поворотить с пути заблуждения своего, чтобы 
достигнуть желанной цели. Из этих оснований развились 
знаменитые cas de conscience, из которых хотели сделать 
такой -позор для иезуитского общества и которые счита¬ 
ли делом простого плутовства со стороны иезуитских мо¬ 
нахов. Но их лучшим оправданием служит самый харак¬ 
тер их деятельности, постоянно чуждый суровости и пре*
306

следований, (постоянно полный мира и любви. Особенно 
это доказывают все сказания касательно их ухаживанья 
за больными. Из многих фактов можно указать на подви¬ 
ги образующегося еще общества в 1537 году. Они прибы¬ 
ли в это время в Венецию, где свирепствовали тогда осо¬ 
бенно венерические болезни. Больные возбуждали всеоб¬ 
щее отвращение и оставляемы были без всякого ухода и 
пособия. Иезуиты, понимавшие не хуже других высокую 
цену целомудрия, ревностно, однако, принялись ходить за 
этими больными, спали вместе с ними, обмывали их яз¬ 
вы той водой, которая была им самим принесена для 
питья, и потом, томимые жаждою, дошивали остатки; 
Ксавье даже высасывал яд из язв больных, когда, по 
предписанию доктора, это было нужно для спасения 
больного... И неужели кто-нибудь осудит за это благотво¬ 
рительных друзей человечества? Неужели можно за это 
обвинить их в недостатке презрения к пороку, в потворст¬ 
ве разврату? Нет, это не было потворство, это просто бы¬ 
ло живое подражание примеру нашего подвигоположни- 
ка—Христа, который сам снисходил к мытарям, грешни¬ 
кам и блудницам и отвергал с строгим обличием только 
тщеславных, высокомудрых фарисеев и книжников.
Люди с такими стремлениями, с такой энергией, с та¬ 
ким самоотвержением не могли пропасть без всякого ус¬ 
пеха. Они непременно должны были достигнуть своей це¬ 
ли—и достигли. Во все концы мира прошли они с пропо¬ 
ведью евангелия и везде имели успех. Уже в 1542 г. 
Ксавье был в Гоа и обращал индейцев, переходя из пор¬ 
тугальских колоний в собственные поселения туземцев и 
обходя один за другим острова Цейлон, Полапатан, Ме¬ 
ли онур, Малакку, Моренские острова и пр. Затем он от¬ 
правляется в Японию и Китай; узнавши, что сюда открыт 
доступ только послам, возвращается в Гоа и убеждает 
португальского вице-короля назначить посольство в Ки¬ 
тай; когда же и посольство встречает препятствия, Ксавье 
подкупает одного китайского купца, чтобы тот доставил 
его в Кантон ночью под страшною тайной. К несчастью 
здесь Ксавье заболел горячкой и вскоре умер, ничего не 
успевши сделать. Но путь уже был указан, и вскоре за¬ 
тем иезуиты умели утвердиться и в Индии и в Китае. Там 
действовали Криминаль и Роберт Нобили, здесь Матео 
Рикчи. iB Японии христианство тоже водворено было
20*
307

иезуитами, но с 1620 года император воздвиг гонение на 
христиан, и к -половине XVII в. в Японии христианство 
было уничтожено. Но в Китае, несмотря на все гонения 
от язычников, несмотря на противодействие доминикан¬ 
цев и францисканцев, иезуиты утвердились, приобрели 
многих прозелитов, завели училища, и, по последним из¬ 
вестиям, у них обучалось в 1853 году до 1300 китайских 
мальчиков (см. <в Revue des deux Mondes, 1856 r. Fevr., 
статью Шарля Ляволле Les jésuites en Chine autrefois et 
aujourd’hui, стр. 528)9.
Замечательнее всего был успех иезуитской проповеди 
в Парагвае. Парагвай отдан был совершенно на руки 
иезуитам Филиппом III, который сам был воспитанником 
иезуита Марианны. Парагвай до тех пор ужасно страдал 
от жестокостей испанских губернаторов и постоянно воз¬ 
мущался; расстройство и беспорядки были страшные. 
Иезуиты—кротостью, лаской, исправительными наказа¬ 
ниями—весьма скоро и без особенных затруднений умели 
приучить народ к порядку и повиновению. Они основали 
здесь свою республику и внушили жителям такое уваже¬ 
ние « ордену, что они на коленях выслушивали повеления 
святых отцов и считали за счастие целовать край их 
одежды.
Не менее замечательны подвиги иезуитов против ре- 
формационной ереси. В Испании, Португалии и Италии 
орден постоянно был настороже и, имея влияние на ход 
высших государственных дел, уничтожал самые зароды¬ 
ши ереси. Во Франции он долго выдерживал жестокую, 
упорную борьбу: при Генрихе III они были двигателями 
и главами святой лиги, к которой пристала тогда почти 
половина Франции. Ори Генрихе IV они были высланы 
из королевства и через 8 лет (1603 г.) снова призваны. 
При Людовике XIV приобрели они новую силу, но при 
Людовике XV (1764 г.) опять изгнаны, а в 1773 году из¬ 
дана папская булла об уничтожении ордена. За это чернь 
в Швейцарии повесила его портрет.
В 1814 году орден был восстановлен, и они снова рас¬ 
пространились во Франции и особенно в Бельгии. В на¬ 
чале столетия появились было они в Пруссии и России, 
но отсюда были высланы почти в то самое время, когда 
орден был восстановлен Пием VII (из России высланы 
они указом 19 декабря 1815 г.). Повсюду они должны
308

были выдерживать сильные споры за право обучения 
юношества.
Почти не касаясь подробностей внешней истории ор¬ 
дена, я старался показать те воззрения, на которых ут¬ 
верждали иезуиты все свои действия. Эти самые воззре¬ 
ния выразились как в самом устройстве ордена, так пре¬ 
имущественно в воспитании, к очерку которого я и пере¬ 
хожу теперь. Не буду излагать внешних частностей, а 
обращу все свое внимание на характер и направление, 
какие господствовали в иезуитском воспитании и обуче¬ 
нии. Мы увидим, что и здесь последовательно проведены 
те же самые воззрения, которые легли краеугольным 
камнем благочестивого существования иезуитов.
Самое стремление иезуитов повсюду заводить школы 
много свидетельствует в их пользу. Средние века и като¬ 
лические монахи не любили школ; папы затрещали на¬ 
роду читать библию; католическая церковь не одобряла 
переводов священных книг на язык народа. Иезуиты, на¬ 
против, куда ни появлялись, всюду прежде всего прини¬ 
мались за воспитание детей. Повсюду заводили они шко¬ 
лы, обучали детей бесплатно, употребляли все возмож¬ 
ные усилия, чтобы привлечь к себе большее количество 
воспитанников. Это средство действовать на людей, вме¬ 
сте с неутомимой их проповедью, служит яснейшим выра¬ 
жением той основной идеи, что любовь к ближнему дол¬ 
жна состоять в духовной помощи им, а не в материаль¬ 
ном пособии. Устройство и направление этих школ, равно 
как и самого ордена вообще, служило выражением той 
же основной идеи. Известно, что все иезуиты разделялись 
на 4 класса: 1) послушников или новициатов, 2) учени¬ 
ков, 3) коадъюторов и 4) профессов. Послушники под¬ 
вергались обыкновенно искусу в продолжение нескольких 
лет, по истечении которых или поступали в разряд одо¬ 
бренных учеников, или отсылались назад, если иезуит¬ 
ское начальство не находило в них наклонностей и доста¬ 
точных сил для исполнения всего, предписываемого в ор¬ 
дене. Все это совершенно разумно и естественно и как 
нельзя лучше рисует характер иезуитской деятельности, 
состоявшей всегда в том, чтобы действовать на волю, но 
никогда не тащить человека против его воли. Они упот¬ 
ребляют все усилия, чтобы привлечь к себе нового прозе¬ 
лита, действуя для этого проповедью, убеждением, при¬ 
мером, воспитанием... Наконец, они достигают предпо-
309

Ложенной цели: воля человека склоняется на их сторону, 
он изъявляет желание сделаться иезуитом. Но благора¬ 
зумным братиям этого не довольно; они не бросаются 
тотчас на этого человека, как охотник на добычу, пойман¬ 
ную им в силок. Нет, они еще назначают ему испытание 
на несколько лет: испытай трудности нового звания и по¬ 
кажи сам свои способности. Тогда только, когда выка¬ 
жутся твердость и непоколебимое убеждение человека, 
можно принять его в число одобренных учеников. И даже 
после этого, будучи учеником и коадъютором, он может 
быть исключен из ордена или сам просить увольнения. 
Из этого очевидно, какое высокое значение придавалось 
иезуитами внутренним отношениям и, как мало обраща¬ 
ли они внимания на внешность. Все силы убеждения 
употребляются, предпринимаются неимоверные труды и 
заботы, вся атмосфера, окружающая человека, распола¬ 
гается к тому, чтобы привлечь его на путь спасения; но 
при всем этом—ни малейшего насилия, действующего 
внешним образом. Они все располагают так, чтобы бла¬ 
годать божия невидимо и внутренно коснулась сердца че¬ 
ловека и привела его на путь правый. Так точно и по вы- 
держании искуса он связывается более внутренним обя¬ 
зательством своей совести, нежели наружною формаль¬ 
ностью обетов. Какое высокое убеждение в нравственном 
начале, какая вера в свои духовные силы, какое высокое 
понятие о служении богу, которое должно быть сердечно 
и духовно!.. Нет сомнения, что это самое убеждение за¬ 
ставляло иезуитов при проповеди евангелия в Китае и 
Индии подчиняться китайским церемониям, надевать 
платье браминское, строить церкви на манер индийских 
пагод, дозволять женщинам носить неприличные украше¬ 
ния и т. п., за что доминиканцы восставали на иезуитов, 
как на злодеев, еретиков и исказителей христианства. 
А они просто делали это по презрению к внешности, бу¬ 
дучи уверены, что дух христианства нисколько не изме¬ 
няется от этих местных различий, так точно, как образ 
божий в человеке не зависит от того, черен или бел цвет 
его кожи, носит ли он бороду или нет.
Третий класс—коадъюторы разделялись на духовных 
к светских; первые были учителями в школах, священни¬ 
ками и духовниками; вторые исправляли при коллегиях 
и домах професских самые низшие обязанности.
310

Профессы были «трех обетов» и «четырех обетов». 
И те и другие обязывались дать публично обет бедности, 
целомудрия и слепого повиновения; 'последние присоеди¬ 
няли к этому еще обет проповедания евангелия всюду, 
куда пошлет папа. К последнему классу допускались не¬ 
многие, уже известные своими способностями и усердием, 
испытанные в течение многих лет. Во всем этом видна ве¬ 
ликая осмотрительность ордена в выборе своих членов 
и постоянная их идея—о повиновении. Нужно заметить, 
что, по окончании искуса, никто не мог знать, куда он бу¬ 
дет назначен генералом ордена. Смотря по своим сообра¬ 
жениям, генерал мог его назначить и светским коадъюто¬ 
ром и профессом трех обетов. Возражений не могло быть 
ниоткуда. Это идеал 'благоустроенного общества, осно¬ 
ванного на 'послушании. Все должности в ордене были 
распределены сообразно нуждам общества. Начальник 
его был (генерал; провинциями заведывали (провинциалы, 
а коллегиями, новициатекими и професскими домами и 
отдельными миссиями—префекты. Кроме исполнения 
частных своих обязанностей, они должны были еще до¬ 
носить— »префекты провинциалам, а провинциалы—гене¬ 
ралу, обо всем, что касается ордена, и вообще, что проис¬ 
ходит замечателыюто в той местности, где они находят¬ 
ся. Донесения эти опять касались более внутреннего зна¬ 
чения фактов, нежели внешних подробностей, так что, по 
сознанию самих 'врагов ордена, иезуитский генерал часто 
лучше знал расположение умов в стране, чем сам госу¬ 
дарь -ее. Их стараются обвинять за это, и наблюдатель¬ 
ность их называют шпионством; но столь резкий отзыв 
не может быть оправдан, если обвинители вздумают серь¬ 
езно и 'пристально всмотреться в характер иезуитской 
деятельности по этой части. Тут нет ни шшионства, ни 
клеветы, ни наушничества, а просто заметки умного по¬ 
сланника, описывающего своему начальнику, что он ви- 
дит и узнает в стране, в которую послан.
«Префекты были также и ректорами школ, которые за¬ 
водимы были иезуитами везде, где только они появля¬ 
лись. Внешнее устройство этих школ не представляло 
резких особенностей в сравнении с большею частью като¬ 
лических учебных заведений в средние века. С течением 
времени оно изменялось и принимало различные формы 
сообразно с потребностяхми века и местными условиями.
311

Подробности о внешнем устройстве первоначальных школ 
иезуитских изложены у Раумера в Geschichte der Pädago¬ 
gik10. Я не стану делать выписок из Раумера, отчасти 
имея в виду недавно сделанный Перевод его статьи о 
иезуитах, а отчасти и потому, что от внешней формы ни¬ 
сколько не изменялось у иезуитов внутреннее направле¬ 
ние воспитания и обучения. Их элементарные школы, 
inferiores и superiores classes11 их заведений, лицеи, уни¬ 
верситеты отличаются одним и тем же существенным ха¬ 
рактером. Характер этот заключается в стремлении к ду¬ 
ховным целям и в 'полном презрении всех мирских отно¬ 
шений. Каждое постановление иезуитских школ, каждая 
черта их воспитания и обучения ясно говорят о глубоком 
убеждении этих отцов, что царство «их не от мира сего», 
что их цель выше, их стремления чище... В воспитании 
главным образом обращается внимание на развитие 
нравственности, на приучение к самоотверженной брат¬ 
ской любви, к слепому повиновению; в обучении все по¬ 
знания направляются к цели религиозной, «во славу гос¬ 
пода спасителя и ко спасению души». Один из умнейших 
иезуитов Сакхин составил Paraenesis ad magistros schola- 
rum eriorum societatis Jesu12, которое много раз было пе¬ 
репечатано и в котором он весьма подробно говорит о 
важности учительской должности. Он смотрит на обуче¬ 
ние, как на дело богоугодное, и предписывает учителю, 
между прочим, следующее: 'пусть смотрит он на школу, 
как на таинственный царский цветник, насажденный, 
возделанный и украшенный с особенным тщанием, во 
славу господа ; пусть смотрит на нее, как на нежное ста¬ 
до освященных агнцев, воспитываемых для святого жерт¬ 
воприношения; пусть смотрит на нее, как на святейший 
рассадник всевышнего царя, где отроки должны быть так 
воспитываемы, чтобы явиться пред царем своим в вели¬ 
колепии и послужить ему... На себя пусть смотрит, как на 
живописца или скульптора, назначенного для того, чтобы 
сделать изображения господа Христа—изображения жи¬ 
вые, пребывающие вечно, чтобы их можно было поста¬ 
вить во храме небесном (Paraen. pars I, cap. V). Далее он 
советует помнить правило св. Игнатия (Лойолы), что 
учителя как во время уроков, так и вне их должны вся¬ 
чески стараться о том, чтобы подвигнуть души своих пи¬ 
томцев к повиновению и любви божией и к исполнению
312

тех добродетелей, которыми можно угодить богу; к этому 
должны быть направляемы все занятия (pars II, cap. I). 
Весьма подробно раскрыта у Сакхина важность нрав¬ 
ственности и средства утвердить ее в душах питомцев. 
Он говорит, что воспитатели должны заботиться, чтобы 
«в учениках истреблялась всякая гордость л самонадеян¬ 
ность, всякая дерзость—но чтобы все дышало учтиво¬ 
стью, окром/ностью, умеренностью. iBce, что близко к поро¬ 
ку и противно святейшим заповедям Христовым, должно 
быть почитаемо неприличным и безнравственным. Мще¬ 
ние, ложь, обман, осмеивание других, божба, произнесе¬ 
ние неприличных или нечестивых слов, описание жизни 
отсутствующих, .насмешли-вое пере др аз нива нье — долж¬ 
ны считаться грубостями, свойственными варварам и ра¬ 
бам... Напротив, высоко должна быть ценима откровенная 
правдивость, сострадание к несчастным, отвержение ру¬ 
гателей, свободное обличение тут же, на месте, тех, кото¬ 
рые явно согрешают; речь нежная с равными, почтитель¬ 
ная к старшим, ласковая ко всем... Пусть дети приучатся 
стыдиться себя не менее, чем других, и не слагают с себя 
украшений добродетели и нравственности, как только 
снимут свою мантию (pallium). Но пусть они в тайне хра¬ 
нят то, что высказывают явно, и пусть не иначе ведут 
себя в уединенной комнате, как и во храме и на площа¬ 
ди. Пусть всегда благоговейно помнят они, что на них 
устремлены очи ангелов небесных и особенно ангела-хра- 
нителя, и самого бога» (ib., cap. XIV). Кто в этих настав¬ 
лениях узнает иезуита, вечно притворствующего, не име¬ 
ющего в духе ни капли нравственности, хитрого, льсти¬ 
вого, обманчивого, как рисуют его ярые памфлетисты?.. 
Далее Сакхин говорит о том, как воспитатель должен на¬ 
правлять детей к благочестию. Первое средство и самое 
главное—молитва о них к богу, а затем уже собственный 
пример и наставления. Наконец, самое устройство школы 
и расположение занятий должно вести к той же цели. 
Я переведу главу, где говорится об этом (cap. XIX).
«1. Во-первых, учитель должен требовать строгого соблюдения 
школьной дисциплины, исполнения правил и учебных задач. Пусть 
он знает, что, стараясь об успехе учебных занятий, он тем самым спо¬ 
собствует оазвитию благочестия: эти две вещи удивительно связаны 
между собою, так что кто отлично успевает в ученье, тот велико¬ 
лепно успевает в нравственности.
313

2.	Нужно постоянно занимать их задачами так, чтобы они не 
имели досуга ни в школе, ни дома. Ничего не может быть пагубнее 
для отрока, как праздность и покой; они и вообще вредны, а тем 
более для отроков... Напротив, враг не на,йдет себе доступа к отро¬ 
ку, который всегда занят. Но при этом необходимо, чтобы учитель, 
с благоразумною любовью, придумал средство—усладить для учени¬ 
ков эти неусыпные труды. Поэтому хорошо будет, если он постарает¬ 
ся возжечь в них огонь соревнования: тогда они сами не захотят 
быть праздными. Книги будут им милы, занятия—легки; они стре¬ 
мятся к победе, они должны избежать стыда поражения. Таким 
образом постоянно нужно занимать учеников, но кротко и любезно, 
не грубо и сердито, — так, чтобы они могли и сами хотели исполнять 
приказанное...
3.	Жизнь, нрав, дружеские отношения каждого должны быть из¬ 
вестны учителю; он должен пользоваться этим, чтобы избирать на 
пользу каждого лучшее и более сообразное с характером каждого.
4.	Весьма важно, чтобы ученик ни разу не отлучался из гимна¬ 
зии; это вещь весьма опасная. Они могут попасть на дурных товари¬ 
щей, увлечься обольстительными приманками зла, и, раз увлеченные, 
могут совсем погибнуть; вкусивши сладость праздности и свободного 
разгула, они могут почувствовать ненависть к школе и к уединению.
5.	Он должен знать, кого с кем посадить в классе, чтобы парши¬ 
вая овца (тог bosus agnus) не испортила близких к ней своим при¬ 
косновением. Если кто скроет свои руки в классе, то нужно выгова¬ 
ривать ему за невежливость и требовать, чтобы он всегда руки дер¬ 
жал перед собою, поверх скамьи: иначе—даже нужно наказывать.
6.	Сколько позволяет монашеское состояние и повиновение, учи¬ 
тель должен заботиться и о здоровье и о других человеческих нуж¬ 
дах учеников: должен облегчать слабых, посещать больных, покро¬ 
вительствовать потерпевшим неудачу; как нежный отец или мать, 
должен он обо всех заботиться, особенно же о чужестранных и о 
бедных учениках. Пусть будет все идти так, чтобы ученики, чувствуя 
заботы, прилагаемые о них, сами, всею своею волею, предавались 
учению тех, кто о них так заботится...».
Эти прекрасные наставления учителю (который есть 
вместе и воспитатель, как живущий постоянно с ученика¬ 
ми) показывают довольно ясно характер всего воспита¬ 
ния. Во всем видна та христианская любовь, помышляю¬ 
щая единственно о душевном опасении, о котором гово¬ 
рил я выше. Третье правило, которое, по уверениям вра¬ 
гов иезуитов, вело всегда к шпионству, наушничеству ,и 
т. п., может, в самом деле, представиться несколько 
странным. Но оно совсем не удивляет нас, когда мы всма¬ 
триваемся в весь характер воспитания в иезуитских шко¬ 
лах. Привожу, для яснейшего »представления дела, еще 
отрывок из главы той же книги Сакхина об обращении 
товарищей-учителей друг с другом. Они должны помнить,
314

что все Составляют одну семью и работают для одного 
общего дела, во славу создателя. «Каждый из них дол¬ 
жен смотреть друг на друга не только как на сослужите- 
лей, союзников, братьев, но еще более как на божии хра¬ 
мы, как 'на жертвы, как на живые изображения бога, как 
на его служителей и наместников (vicarios)». Таким об¬ 
разом, все земные расчеты здесь бросаются в сторону; 
остается одно живое, непоколебимое убеждение в высо¬ 
кости общего назначения в святости цели, соединяющей 
всех членов общества. Для достижения этой цели нужно 
жертвовать всем, — и мелочным самолюбием, как своим 
собственным, так и ближних своих, и ложным стыдом, и 
внешней деликатностью, и светскими дружескими отно¬ 
шениями, и материальными выгодами. Всякий обязан по¬ 
этому делать явным, доносить, кому нужно, все, что 
только мажет быть противно общему благу. Это созна¬ 
ние, столь сильное у всякого благомыслящего человека, 
было и должно было быть развито особенно сильно у 
иезуитов как у людей, у которых личность решительнг 
уничтожалась в общем. Многие обвиняли иезуитов за 
принятую ими меру 'пересказывания старшим всего, что 
говорится между товарищами. Называли это разными 'по¬ 
зорными именами, но никогда не хотели глубже вникнуть 
в сущность дела. Имя ничего не значит. Назовем это, по¬ 
жалуй, хоть и шпионством. Что же в нем преступного, что 
предательского? Неужели менее предательства будет, 
если из каких-нибудь личных отношений и расчетов че¬ 
ловек станет скрывать то, что считает противным своим 
убеждениям или общему благу? В этом случае он тоже 
предатель—или самого себя или общества. Дух школьни¬ 
чества, заставляющий стоять за товарищей, даже когда 
они не правы, много участвовал в том ожесточении, с ко¬ 
торым обличалось так называемое шпионство иезуитских 
училищ. Но мы можем смотреть на эти вещи спокойнее. 
Разве мы не имеем в своем государстве благотворного 
учреждения, имеющего целью сохранять тишину и поря¬ 
док в целой стране неусыпным наблюдением за действи¬ 
ями частных лиц и непубличным доведением до сведения 
правительства—всего, что происходит в умах народа? 
Еще более: разве каждый верноподданный, при самом 
начале своей службы, не произносит священного обета: 
служить помазаннику божию, не щадя себя, до послед¬
315

ней капли крови и доносить немедленно обо всем, что най¬ 
дет с пользами государя и государства несогласным? И 
неужели можно извинить неисполнение этой священной 
обязанности в ком бы то ни было, Осознанием и убежде¬ 
нием произнесшем свой обет? А иезуиты произносили свои 
обеты после долгого искуса, след., с сознанием и убежде¬ 
нием, и их дело, их служение было еще выше нашего: они 
обрекали себя на службу царю небесному! А он сам запо¬ 
ведал—отвергнуться ради его от всяких житейских расче- 
10В и всем 'пожертвовать для служения ему: аще кто лю¬ 
бит отца или матерь паче мене, несть мене достоин. След., 
здесь выбора быть не может: или сокрытие проступка 
брата и отвержение от Христа, от своих убеждений, или 
объявление о проступке и 'пожертвование любовью брат¬ 
скою любви к богу. А жертва эта должна быть, потому 
что конец всех наших действий и стремлений есть бог. 
Обличение же братьев прямо заповедуется писанием: ес¬ 
ли твой брат согрешит, обличи его три двух или трех сви¬ 
детелях; если же не послушает, повеждь церкви... Это 
самое и исполняли иезуиты, к этому и приучали они детей 
с малых лет... Говорят, что это противно любви христиан¬ 
ской; но при этом опять не берут .в расчет иезуитских 
понятий. Для них блага земной жизни ничего не значили; 
все стремления и желания, вся деятельность их направ¬ 
лялась к тому, чтобы сподобиться благ жизни вечной. 
С этой точки зрения они опять совершенно правы и по¬ 
следовательны. Донос на товарища мог еще иметь дур¬ 
ное влияние на некоторые материальные его удобства: 
он мог подвергнуться выговору, наказанию и т. п. Но за 
то для блага душевного тут ничего нельзя указать, кро¬ 
ме пользы. За тем, кто подвергался разным слабостям, 
строже следили, старались исправлять его недостатки, 
навести его на путь истинный и таким образом спасали 
его от душевной гибели. Не нужно при этом упускать из 
виду и управления иезуитского, совершенно отеческого, 
чуждого всякой формальности, чуждого уголовных каз¬ 
ней. Здесь даже и для материального благосостояния не 
было большого ущерба от доноса. Таким образом, и с 
этой стороны мы находим, что иезуиты были правы, т. е. 
они действовали гораздо последовательнее своим принци¬ 
пам, нежели те господа, которые их обвиняли.
Постоянное послушание и отречение от собственной
316

воли также весьма много способствовало развитию этой 
откровенности подчиненных с начальниками. По принци¬ 
пам и правилам иезуитским, не только ученики, но даже 
и профессы не могли сами собою осуждать и обличать 
своих товарищей. Он должен был тред всеми молчать и 
смиряться. Вот одна глава из книги другого уважаемого 
иезуита—Reverendi! Patris Claudii Judde societatis Jesu 
document'a pro magistris ejusdem societatis13 (Viennae, 
1847). Он говорит, что молодой профессор, живя в колле¬ 
гии, должен со всеми быть в мире (гл. III). «Будь со все¬ 
ми вежлив и обходителен. Человечность (humanitas) 
весьма тесно связана с любовью (charit'ate). Предо всеми 
вставай, обнажай голову, чтобы показать знаки твоего 
уважения. Везде старайся занять последнее место. Избе¬ 
гай поспешности в речи, в суждениях, в противоречии: 
ты юноша и мало испытал; ты ничего не знаешь, а что и 
знаешь, то несовершенно знаешь. Поучись же прежде, 
чем учить других. Юноше весьма прилична почтитель¬ 
ность; будь скорее боязлив, нежели смел в разговоре, и 
особенно избегай бесстыдства. Ты не ангел и живешь не 
с ангелами: приноровляйся к характерам других, а не их 
старайся приноровить к твоему характеру. Не пытайся 
никого преобразовывать: это тебе не удастся; постарайся 
преобразовать самого себя: это удастся вернее. От чужих 
дел удаляйся, хотя бы тебе и казалось, что другие в твои 
дела вмешиваются; не любопытствуй знать о том, что де¬ 
лается, или что должно быть делано, живи дома без шу¬ 
ма, как будто бы тебя и не было. Старайся не внушать 
другим подозрений о себе и в себе не -питай недоверчи* 
вости. Никому—по дружбе или в секретных разговорах— 
не сообщай о падении и ошибках других; и сам не дове¬ 
ряйся в таких случаях,—словам других или собственным 
предположениям; ты сто раз можешь обмануться и нару¬ 
шить тем мир со всеми и мир твоей совести... Никогда не 
описывай жизни твоих товарищей или, что еще хуже, 
старших тебя: это преступление, достойное гнева божия и 
человеческого... Если все это трудно тебе кажется испол¬ 
нить, вспомни великую заповедь любви христианской: 
все люди—братья, все носят в себе Христа, все некото¬ 
рым образом составляют одно со Христом, который счи¬ 
тает сделанным для него то, что ты сделаешь для братьев 
своих».
317

Я не знаю, что еще нужно прибавлять к этой выписке? 
Не ясно ли здесь рисуется вся нравственность иезуитов, 
с этой мягкостью -и спокойствием, с 3Jhm отсутствием все¬ 
го резкого и возмущающего?.. Таков именно и должен 
быть истинный христианин. Нам укажут, может быть, на 
примеры апостолов, мучеников и пр., с грозным и тяже¬ 
лым словом восставших против .порока. Но не нужно за¬ 
бывать того, что они говорили не сами по себе: они были 
небесные посланники, одушевляемые духом божиим. Гос¬ 
подь давал им уста и премудрость; язык их был трость 
книжника-скорописца, по выражению пророка. Так и у 
иезуитов действовали люди, поставленные для наставле¬ 
ний и обличений, находившие власть и по1буждение в са¬ 
мой своей должности; но простые братья не могли иметь 
своих мнений, ничего не смели говорить от себя и должны 
были только обращаться за советами и приказаниями к 
своим начальникам. Как в своих делах все зависели от 
начальства, так точно, и еще более, и чужие поступки 
должно было повергать на усмотрение начальства. И вер¬ 
ховный суд их принадлежал только верховному началь¬ 
нику ордена—генералу, получившему власть свою от са¬ 
мого папы—наместника божия. Только он мог утверж¬ 
дать иезуитов в тех или других званиях или исключать 
их из числа членов общества. Другие же, подчиненные, 
начальники, были все, в большей или меньшей степени, 
простыми его докладчиками и исполнителями его воли. 
Поэтому даже профессор, напр., не имел права и возмож¬ 
ности сам собою исправить ученика. Нет, если он замечал 
за ним что-нибудь, то он старался вызвать его на откро¬ 
венную беседу, выпытывал его тайное настроение и затем 
доносил обо всем (ректору школы, испрашивая его разре¬ 
шения и повеления, как поступать с учеником. И неужели 
молодой человек, воспитанный в иезуитской школе, мог 
быть в претензии на своего наставника за подобный по¬ 
ступок? Неужели он имел право обвинять в предательст¬ 
ве того, кто был его благодетелем и заботился о его веч¬ 
ном благе, следуя постоянному, неизменному принципу 
иезуитского ордена?
Столь же легко и просто может быть оправдана дру¬ 
гая мера, употреблявшаяся постоянно в иезуитских шко¬ 
лах,— возбуждение соревнования между учениками. Об 
этом тоже кричали, как о средстве, развращающем дет¬
318

скую натуру, поселяющем между товарищами ненависть, 
раздоры, возбуждающем лихорадочную, неестественную 
деятельность и т. п. Все это могло бы быть и справедливо 
в другом месте, но не в иезуитских школах. Здесь-то 
именно ничего подобного и не было. Нужно прежде все¬ 
го заметить, что причина возбуждения соревнования у са¬ 
мих начальников была любовь христианская, желание 
облегчить и усладить для воспитанников труды учения. 
Выше я привел выписку из Сакхина, касающуюся этого 
предмета. То же самое говорит Ювенций. Далее—непри¬ 
ятности, которым могли подвергаться ери этом отдельные 
личности при неудаче, не могли остановить 'иезуитов, для 
которых, по самому принципу, уничтожение личности в 
общем представлялось одним из идеалов, к которому 
должно стремиться. Им нужно 'было, чтобы ученье шло 
успешно: это дело общее. Для достижения общей цели 
есть прекрасное средство—соревнование: они им и поль¬ 
зуются, не обращая никакого внимания на то, что лич¬ 
ность ученика может при этом потерпеть временное рас¬ 
стройство. Это все пройдет, это так ничтожно, что нечего 
и думать об этом. Даже больше: это нужно и полезно для 
ордена. .Постоянно подвергаясь разным переменам, уда¬ 
чам и неудачам, неизбежным особенно при знаменитом 
calculus иезуитов, ученик мало-помалу приучался не до¬ 
рожить собою, ставить себя ни во что, подавлять свое 
самолюбие, отрекаться от своей личности; а это первый 
шаг к той высокой добродетели, которою прославился и 
возвысился иезуитский орден, — к самоотверженному по¬ 
слушанию. Так как и все другие средства иезуитского 
воспитания были приноровлены к той же цели ,и прекрас¬ 
но все соображены между собою, то calculus не произво¬ 
дил вреда даже и для развития любви христианской в 
учениках. Все 'приучало ученика к мысли, что он сам по 
себе—ничто, что его лучшее достоинство — повиновение 
тем, которых бог над ним 'поставил, и с этой твердой ве¬ 
рой в промысл трудно было увлечься внушениями раз¬ 
драженного самолюбия. Оттого-то мы 'И видим в иезуи¬ 
тах (постоянную терпимость, ласковость и кротость в об¬ 
ращении со всеми и примерное единодушие в стремлении 
к общей цели. iB летописях монашеских орденов много 
есть указаний на междоусобные брани их, много есть 
фактов, свидетельствующих о ненависти францисканца к
319

францисканцу, доминиканца к доминиканцу. Но относи¬ 
тельно иезуитского ордена совсем нельзя заметить этих 
враждебных отношений, столь свойственных всем людям 
par jalousie du métier. Враги иезуитов никогда не могли 
указать на внутренние раздоры ордена, и это, кажется, 
служит ясным доказательством, что средства иезуитского 
воспитания совсем не были так опасны для любви хри¬ 
стианской, как воображают их противники.
Совершенно противоположное обвинение заключается 
в том, 'что иезуиты приучали своих воспитанников к слиш¬ 
ком мягким, двоедушным отношениям. Ничего резкого, 
ничего прямого, — все искусственное, ровное, спокойное, 
уступчивое,— как видно особенно из приведенной мною 
выписки из Юдде. Но там же находится и ответ на это 
обвинение: ты не ангел, и живешь не с ангелами; легче 
тебе свой характер соображать с характером других, не¬ 
жели других заставлять соображаться с твоим характе¬ 
ром. Для личности это опять было, может быть, неприят¬ 
но и неудобно, но для общего дела—прекрасно. Так по¬ 
ступать заповедал нам даже апостол: всем вся бых, да 
всяческая приобрящу, говорит он. И иезуиты никогда не 
забывали этого святого примера. /Паскаль особенно силь¬ 
но нападал на эту сторону иезуитской морали и, находя, 
что один из иезуитов позволял сделать отговорку с со¬ 
знанием ее недостаточности, а другой—дать на словах 
обещание, без намерения его исполнить, провозгласил по 
всей Европе, что иезуитская мораль основана на обмане. 
Но он взял только частности, без отношения к общему. 
У иезуитов главное внимание обращено на внутреннее: 
внешность совершенно презирается, не цинически, не с 
ожесточением, а еще гораздо сильнее—с уступками. Им 
все равно: требуют, чтобы при встрече кланялись, они кла¬ 
няются, приняли в обычай целоваться, и они целуются. 
Им это все равно. Нужно ходить в светской одежде, они в 
ней ходят; надо надеть монашеское платье — надевают; 
одеться брамином — одеваются. Они так сильны душой, 
так уверены в себе, что не опасаются с этими внешними 
переменами изменить и внутренний характер своего уче¬ 
ния... Они боятся только того, чтобы человек в самсй ду¬ 
ше своей не увлекся дурным направлением и не попал на 
путь неправый. А пока в сердце его живо сознание своего 
долга, пока он не решается внутренно изменить своим
320

убеждениям, до тех пор слова ничего не значат и на сло¬ 
вах, вообще во внешности, можно делать какие угодно 
уступки житейским требованиям. На этом основании 
оправдывается наружное притворство и словесный об- 
ма'н, 'без действительного, сердечного согласия на дурной 
поступок. Такая уклончивость совершенно согласна с об¬ 
щим характером иезуитского ордена, и если с пуритан- 
ски-строгой точки зрения можно осуждать ее, то, по край¬ 
ней мере, нельзя из нее делать такого преступления, какое 
вывел /Паскаль. Нужно 'согласиться, что и в этом, как во 
всем, иезуиты /последовательны. Презрение к внешности, 
к земному, стремление в небесную отчизну высказывается 
у них в каждом поступке, в каждом слове. Все, даже ду¬ 
шу свою, презирали они, помня заповедь спасителя: иже 
душу свою отщетит мене ради и евангелия, той спасет ю.
В отношении к учебной части большая часть врагов 
иезуитов отдает им полную справедливость, что они учи¬ 
ли отлично. Это зависело частию от тех воспитательных 
средств, какие употреблялись в школах, как-то: соревно¬ 
вания, ближайшего наблюдения за наклонностями и ха¬ 
рактером каждого, уничтожения всяких посторонних раз¬ 
влечений и т. п. С другой стороны, много содействовал 
успеху и самый способ преподавания. И, во-первых, нель¬ 
зя не заметить в иезуитских школах строжайшего един¬ 
ства дели во всех разнообразных отраслях обучения. 
Цель их была жизнь вечная, и они, подобно Робану Мав¬ 
ру, решили, что все науки должны быть ancillae theolo- 
giae14, Сакхин говорит в своем Paraenesis (p. I, cap. XIII) : 
humana literat’ura révéra ancilla est, haec autem Christiana 
est domina, et a nobis ilia gratia hujus assimitur. Cui vero 
dubium quanto impensius dominae, quae ancillae debeatur 
obsequium15. Зачем же тогда и учиться светским наукам? 
Сакхин объясняет это так: между нами совершается до¬ 
говор. Люди хотят учиться светским наукам; а мы их хо¬ 
тим учить божественному знанию. Для того, чтобы они 
божественное учение приняли, мы соглашаемся давать 
им и светское учение (Сакхин, стр. 61—2). Таким обра¬ 
зом, главная цель—спасение души—нигде не терялась 
из виду. Все было расположено и устроено так, чтобы 
приводить к религиозным размышлениям и развивать в 
учениках благочестие. Каждая наука имела свое опреде¬ 
ленное место и значение, и ученику легко было усвоить
21 Н. А. Добролюбов
321

себе то, что представлялось ему, как необходимое для до¬ 
стижения последней цели его бытия... Другое, весьма 
важное обстоятельство, облегчавшее труды учеников, со¬ 
стояло в точности к неизменности объема учебных пред¬ 
метов <и еще более—самого духа и'содержания. Никто не 
смел вводить новых вопросов в учебный курс, никто не 
смел останавливаться на известном предмете долее опре¬ 
деленного времени. Из этого происходило то, что во всем 
господствовали строгий порядок и соразмерность.
Сделавши эти общие замечания, приведу несколько 
частностей, стараясь быть по возможности кратким.
Иезуиты -издавали несколько раз разные инструкции 
для учителей, ректоров, самих учеников и пр. Две из них 
были у меня под руками. Одна Josephi Juvencii ratio dis- 
cendi et docendi; другая Ratio atque institutio studiorum so- 
cietatis Jesu16, Paris, 1850. Патер Ювенций говорит снача¬ 
ла о том, как изучать известные предметы\и особенно сло¬ 
весные науки. Греческий язык необходимо изучать, гово¬ 
рит он, для сравнения священных кодексов и заграждения 
уст врагам веры; латинский—для понимания богослуже¬ 
ния и учителей церкви (Cap. I, art. I). Затем он перечис¬ 
ляет лучших авторов, латинских и греческих, которых 
следует читать в классе. Перечень этот очень полон и дей¬ 
ствительно заключает в себе всех важнейших писателей и 
все лучшие произведения классической древности. Отече¬ 
ственный язык также—non est negligenda tarnen... (стр. 
34), для того чтобы в речи уметь искусно выражать свои 
мысли17. Для того же особенное внимание обращается да¬ 
лее на слог,—дело совершенно необходимое для пропо¬ 
ведника. К той же цели ведет реторика, диалектика, де¬ 
кламация. Поэзия также входит в курс обучения; но цель 
ее определяется полезным нравоучением. Все различие ее 
от реторики состоит в том, что та убеждает доказательст¬ 
вами, а эта propositis exemplis et actionibus, aut honestis 
quas sequamur, aut pravis, quas fugiamus (стр. 77)18. По¬ 
добные же цели предполагаются и при изучении истории 
и филологии. Для (истории предлагается, как совершенно 
достаточное руководство, Бароний,—у которого граждан¬ 
ские события излагаются только как необходимые допол¬ 
нения и пояснения к церковным. После изложения курса 
наук начинается у Ювенция «изложение правил преподава¬ 
ния. И здесь, на первом плане, находим правила de imbu-
322

endis pietate discipulis19. Об этом несколько глав говорят 
специально, а затем—каждое объяснение каждого отдела 
каждой науки непременно направляется к этой же цели. 
Вообще, говорит патер Ювенций, ученики—monendi sunt' 
imprimis, ut studia référant ad divinam voluntatem et 
gloriam, Deoque placere et probari velinf (стр. 132)20. Пи¬ 
сателей толковать нужно так, что даже светские и языче¬ 
ские писатели omnes fiant quodammodo Christi praecones21, 
т. e. все 'пусть обращается к похвале добродетели и к по¬ 
рицанию порока (стр. 133). Все это совершенно согласно 
с общими постановлениями ордена и поддерживается по¬ 
стоянным исполнением. В Ratio studiorum22, 1850 г., есть 
уже отдельные главы о преподавании священного писа¬ 
ния, еврейского языка, канонического права, философии 
во всех ее отраслях, математики. Все это строго сообра¬ 
жено с истинною верою и убеждениями ордена. Напри¬ 
мер, о философии вообще замечается (стр. 53): «Так как 
философия располагает ум к богословию и другим нау¬ 
кам... то, ища всем сердцем славы и чести божией, учи¬ 
тель должен преподавать ее так, чтобы приготовлять ею 
своих слушателей к другим знаниям, особенно же к бого¬ 
словию, чтобы вооружать их ум против заблуждений но- 
вовводителей, и особенно возбуждать к познанию своего 
создателя...» Поэтому-то заповедуется: «о философах, 
худо относящихся к христианской религии, говорить с 
большой осторожностью, и если что-нибудь находится у 
них хорошее, то ‘показывать ученикам, что это им заим¬ 
ствовано от кого-нибудь» (стр. 54). Это опять рассужде¬ 
ния совершенно здравые и основательные. Для нас долж¬ 
на быть одна истина—та, которая содержится в христо¬ 
вом учении; все остальное может быть истинно только в 
той мере, в какой согласно с христианством. Как скоро 
этого согласия нет, а есть даже противоречие, мы уже не 
должны увлекаться видимой убедительностью и логиче¬ 
ской последовательностью философа. .Напротив, чем он 
логичнее, тем опаснее: у него ложное начало, и оно ни¬ 
когда 'не приведет к истине, а между тем наружная ло¬ 
гичность может увлечь неопытный ум...
Математику, физику и вообще естественные науки 
предписывается излагать таким образом, чтобы во всем 
показать ученикам премудрость творца, чтобы «невиди¬ 
мая его от создания мира, твореньми помышляма», ви¬
21*
323

димы были (стр. 60). Опять истинно-высокая и единст¬ 
венно важная цель изучения как естественных, так и во¬ 
обще светских наук. Все должно быть 'направлено к жиз¬ 
ни вечной, все должно напоминат> нам, что мы здесь 
странники, стремящиеся к нашему небесному отечеству. 
Изучение всех наук имеет смысл только в той мере, в ка¬ 
кой способствует спасению души.
Столь же разумно :и полезно было другое правило, 
принятое в иезуитских школах: nemo novas int-roducat 
quaestiones... Это правило прямо и непосредственно выте¬ 
кало опять из того же общего стремления иезуитов к 
благам вечной жизни и их презрения ко всему житейско¬ 
му. Они рассуждали таким образом. Или в светских 
науках заключается что-нибудь существенно необходимое 
для спасения души и недостающее в откровенном учении, 
в таком случае—христианство нужно обвинить в недоста¬ 
точности и неполноте; или—христианское учение совер¬ 
шенно полно и достаточно для спасения; след., все ос¬ 
тальные знания при откровенном учении совершенно из¬ 
лишни... На основании этого рассуждения иезуиты и не 
заботились о полноте светского образования, когда виде¬ 
ли его бесполезность для спасения души. Совершенно ос¬ 
тавить эти науки нельзя было, потому что они уже вош¬ 
ли в общее употребление, а иезуиты всегда отличались 
строго консервативным характером. Но в силу того же 
консерваторства они не сочли нужным преследовать по 
всем извилинам все новые заблуждения мысли человече 
ской и ограничились тем, что уже издавна было принято. 
И к чему, в самом деле, было им заниматься всем, что 
открывает и придумывает мысль человеческая, когда у 
них были уже святые результаты, »вечная истина, 'прине¬ 
сенная на землю любовью божественною? Это значило 
бы, по их выражению, зажигать факел при свете солн-ца, 
или, идя по берегу чистого ручья, пить воду из грязной 
лужи, попадающейся на дороге.
Такая твердость и последовательность в принятых на¬ 
чалах, такая энергия в осуществлении их на деле заслу¬ 
живают, кажется, скорее похвалы и сочувствия, нежели 
осуждения и отвращения. Теперь представляется сам со¬ 
бою вопрос: за что же все так ненавидят иезуитов, за что 
их преследуют, за что к ним питают одинаковое нераспо¬ 
ложение люди самых различных партий? Вопрос этот по¬
324

лучает у иезуитов самое простое и самое правдоподобное 
решение: царство наше не от мира сего, говорят они, и 
мир не хочет принять нас, потому что не признает нас 
своими. Действительно, короли гнали иезуитов за то, что 
замечали в них стремление водворить повсюду духовную 
власть на началах феократичеекого травления, без сом¬ 
нения самого вожделенного для всех стран и для всех 
времен. Республиканцы и рационалисты восставали на 
иезуитов потому, что видели в них самых твердых и мо¬ 
гущественных противников своим замыслам. Они были 
последовательны, потому что, порицая иезуитов, порица¬ 
ли самые начала, на которых те основываются. Так, 
гг. Мишле и Кине, в своих бранных лекциях, 1843 г., пря¬ 
мо говорят: Qu’est-ce que les jésuites?23 C’est la contre- 
revolution, c’est la mort de la liberté (стр. 22). Исходя из 
этого начала, они бичуют иезуитов и доводят их до ре¬ 
зультатов, в самом деле ужасных для того, кто ничего не 
видит за пределами здешней жизни. Это—машинизм, го¬ 
ворят они, это подавление всех сил духа, уничтожение 
естественного развития, стеснение и уничтожение свободы, 
противоестественное воспитание, жертвование призрач¬ 
ным целям существеннейшими потребностями жизни. 
У иезуитов нет любви к науке, говорят они, нет стремле¬ 
ния к развитию мышления, а, напротив, есть постоянное 
желание подавить, умертвить самостоятельность лично¬ 
сти, задержать ход развития, во всем водворить непод¬ 
вижность и застой.
Иезуиты ничего не говорили против справедливости 
этих обвинений; они только объясняли свои понятия в 
возражениях господам рационалистам. «Вы хотите сво¬ 
боды, — говорили они, — но по-нашему—'свобода состоит 
в подчинении воле божией; хотите истины, но истина на¬ 
ша в согласии с разумом божественным; хотите жизни, 
но мы думаем, что здешняя жизнь есть только приготов¬ 
ление к вечности и сама по себе ничего не значит. Вы 
указываете, что у нас не было двигателей мысли, изобре¬ 
тателей и т. п., да на что нам они? Наша цель совсем 
иная. Мы хотим развить ум для понимания небесных ис¬ 
тин, а не для земных открытий. Было бы дурно, если бы 
мы ошиблись в своих (расчетах и сделали не то, что хо¬ 
тели... И к чему служит ваше умственное развитие? Раз¬ 
ве Бэкон, один из начальников новейшей философии, не
325

был безнравственным человеком, и разве он не мучится 
теперь, несмотря на свой ум, в геенне огненной, тогда как 
какой-нибудь простой, неискусны^ монах ликует с анге¬ 
лами небесными?..»
Заключая этим свой -неполный, короткий очерк, я счи¬ 
таю нужным заметить, что не обращал здесь внимания на 
фактические обвинения против иезуитов потому, что они 
не имеют коллективного характера. Такой-то иезуит под¬ 
купил убийц Генриха IV, такой-то написал книгу в оп¬ 
равдание цареубийства и т. п. Это все ничего не дока¬ 
зывает. Бывают везде уклонения и исключения; но они 
не должны класть позорного пятна на целую корпора¬ 
цию. Рассматривая же общий дух установлений иезуитов 
и их деятельности, нельзя не согласиться, что они всегда 
были верны своим святым принципам. Пусть говорят ра¬ 
ционалисты против иезуитских принципов и их деятель¬ 
ности: им это простительно потому, что они ничего не ви¬ 
дят за пределами земной жизни. Но мы смотрим на дело 
иначе. Правда, заключим мы, мысль имеет мало просто¬ 
ра в иезуитском воспитании, ум развивается односторон¬ 
не; но нам и не нужно особенного разгула мыслей и осо¬ 
бенно премудрого ума: мы ум христов имамы. Правда, 
иезуитизм подавляет личность, стесняет, умерщвляет; 
учение иезуитов останавливает свободное развитие, это 
есть смерть человечества. Но—не оживет, аще не умрет, 
скажем мы словами апостола и охотно подвергнемся этой 
смерти душевной, которая должна послужить для нас 
залогом духовной, небесной, вечной жизни. К достиже¬ 
нию этой-то жизни направлены все стремления, все учре¬ 
ждения иезуитов, и их направление совершенно верно и 
последовательно. Если я не успел убедительно и неопро¬ 
вержимо доказать это, то, конечно, вина принадлежит 
неискусству моего изложения, а не самому делу, которое 
еще найдет себе когда-нибудь достойного адвоката.

ЖИЗНЬ МАГОМЕТА1
Сочинение Вашингтона Ирвинга. Перев. с 
Петра Киреевского. Москва, 1857 г.
Сочинение Ирвинга не нуждается в том, чтобы мы 
стали хвалить его, а о переводе г. Киреевского довольно 
сказать, что он читается очень легко. За его добро¬ 
совестность ,и верность с подлинником (ручается имя 
переводчика. Следовательно, с этой стороны (нам нечего 
распространяться, равно как не нуж.но, мы думаем, 
делать подробный обзор содержания книги Ирвинга. 
Кому же неизвестна история жизни Магомета в главней¬ 
ших ее фактах? Поэтому мы решаемся ограничиться здесь 
несколькими размышлениями о частных обстоятельствах, 
касающихся отчасти нашей историчеакой науки.
Странный вид принимают исторические знания под 
пером наших историков!.. Точно скучная, нелепая сказка 
для детей из числа тех, которые так неискусно составля¬ 
ются к празднику и издаются г. Генкелем! Начинается 
обыкновенно с того, что такое-то царство основано таким- 
то царем, который завоевал такие-то страны и основал 
свою столицу в таком-то городе. А там и пойдет писать, 
все в том же роде до тех самых пор, как государство 
падет, непременно от роскоши и развращения нравов. От¬ 
куда вдруг взялась эта роскошь и развращение, ученик 
никак не может добиться в наших доморощенных курсах 
истории. На историческое развитие народа, на естествен¬ 
ную, живую связь событий никогда не хотят обратить ни 
малейшего внимания наши историки. Их история пред¬ 
ставляет обыкновенно не историю, а какую-то плохо со¬ 
ставленную «Всеобщую биографию великих людей». 
Это—Плутарх для юношества, написанный в дурном духе 
и без всякого такта. Все в наших историях предоставляет¬ 
ся влиянию личностей: государство основалось оттого, что
32 7

нашелся великий человек, который основал его; пало го¬ 
сударство—оттого, что пять-шесть государей дурно ими 
правили и допустили развращение нравов; новая религия 
явилась—оттого, что явился человек, который ее выду¬ 
мал; война проиграна—оттого, что полководцы неискус¬ 
ные; восстание произошло—оттого, что несколько небла¬ 
гонамеренных человек раздражали народ... И так далее, 
и так далее, за что ни возьмитесь. Но ведь был же какой- 
нибудь материал, над которым все эти полководцы, пра¬ 
вители и прочие великие люди производили свои упраж¬ 
нения? Ведь не один же, сам собою, полководец, вел вой¬ 
ну, не сам же собою какой-нибудь молодец, ни с того, ни 
с сего, основал вдруг целое «гражданское общество», как 
выражаются наши историки. Верно, кто-нибудь помогал 
ему, служил орудием его планов, и, верно, его замыслы 
потому и удались, что удовлетворяли потребностям тех, 
которые согласились содействовать ему? Что же это были 
за люди, каково было их положение? Отчего они слуша¬ 
лись людей неблагонамеренных, а не слушались благо¬ 
намеренных? Какие были в них самих качества или 
недостатки, которыми великая личность могла восполь¬ 
зоваться для того, чтобы употребить их орудием в своих 
замыслах? Все эти вопросы 'рождаются непременно в го¬ 
лове всякого ребенка, не совсем еще забитого схоластикой; 
но ответов нет на эти вопросы. Наши исторические учеб¬ 
ники совсем не хотят обращать внимания на эти вопросы. 
Уж лучше бы они сказали прямо: «Вы хотите знать, что 
за народ были греки и римляне? Это были народы, не сто¬ 
ящие ни малейшего внимания; о них и говорить нечего. 
А было между ними десятка два порядочных людей; о 
них, пожалуй, мы вам расскажем с великою охотою». То¬ 
гда мы знали бы, по крайней мере, что обязательные ис¬ 
торики хотят дать нам «Bibiothèque amusante pour les en¬ 
fants», и не стали бы ожидать от них истории. Так нет, не 
хотят: скропают кое-как десятка два-три биографий, 
большею частию воинственного характера, да и говорят, 
что сочинили историю. Помилуйте, какая история! Биогра- 
фии-то,—и те плохо сшиты и еще хуже приставлены к об¬ 
щему ходу дел исторических! По мнению наших истори¬ 
ков, захотела великая личность совершить что-нибудь— 
и совершила: ей честь и слава! Если же она произвела 
что-нибудь не по нраву нашим историкам, беда историче-
328

скои личности! Окажется, что это был обманщик, без¬ 
нравственный человек, злодей и т. д. Не хотят понять, что 
ведь историческая личность, даже и великая, составляет 
не более как искру, которая может взорвать порох, но не 
воспламенит камней и сама тотчас потухнет, если не 
встретит материала, скоро загорающегося. Не хотят по¬ 
нять, что этот материал всегда подготовляется обстоя¬ 
тельствами исторического развития народа и что вслед¬ 
ствие исторических-то обстоятельств и являются лично¬ 
сти, выражающие в себе потребности общества и времени.
Вот, напр., хоть бы Магомет, как он рисуется в наших 
историях? Во-первых, как обманщик, ни с того, ни с сего 
вдруг сочинивший новую веру и морочивший людей лож¬ 
ными чудесами; во-вторых, как завоеватель, внезапно 
принесший, неизвестно из каких тайных источников, но¬ 
вые силы народу слабому и ленивому и мгновенно пре¬ 
вративший мирных пастухов в хищных завоевателей. 
Почтенным историкам не представляется ни малейшей 
надобности подумать серьезно, как же это, однако, об¬ 
манщик мог увлечь столько миллионов людей и не быть 
уличенным в обмане? Что же это за сверхъестественные 
силы мог он вдруг сообщить народу? Откуда взялись в 
нем-то самом такие силы? Читающий историю должен 
думать, что все это произошло от каких-нибудь калик 
перехожих, точно так, как богатырские силы Ильи Му¬ 
ромца. В самом деле, если Илья Муромец, напившись 
пива крепкого, вдруг пошел совершать славные подвиги, 
то почему же и с Магометом не могло случиться того же 
самого?
Но туман мало-помалу проясняется. У нас начинают 
переводить хорошие исторические сочинения, и можно 
надеяться, что это будет иметь влияние вообще на изло¬ 
жение истории в наших курсах. В рассматриваемом нами 
сочинении Вашингтон Ирвинг изображает л ичность Маго¬ 
мета, его характер, его учение и делает очерк состояния 
страны и народа, в которых он появился. Из этого изо¬ 
бражения ясно видно и естественное происхождение ма- 
гометовой религии, и развитие мусульманского могуще¬ 
ства, сообразное с характером самого учения и с харак¬ 
тером народов, которые его приняли. И во-первых, был 
ли Магомет грубым обманщиком, как думают о нем не¬ 
которые историки? Для (разрешения этого »вопроса Ирвинг
329

прежде всего спрашивает: была ли Магомету выгода об¬ 
манывать, была ли какая-нибудь надобность изобретать 
религию? Подробный обзор фактор приводит к отрица¬ 
тельному заключению. Чего бы он мог искать, стараясь 
привлечь к себе поклонников? Мог бы он иметь в виду 
вещественные выгоды, которые дали бы ему средства 
Ж'Ить пышно 1И беспечно; но он ,и |без того был очень бо¬ 
гат. Имение, /приобретенное им женитьбою на Кадидже, 
делало его одним из богатейших людей Мекки и давало 
возможность делать большие обороты. Но он выказал в 
этом отношении большую умеренность: он скоро вовсе 
отстал от торговли, чтобы вполне предаться своим таин¬ 
ственным созерцаниям. Следовательно, богатства он не 
искал. Он мог увлекаться тщеславным желанием заслу¬ 
жить общее уважение: но и этого не нужно ему было 
желать. По своему происхождению из знаменитого рода 
Корейш, по своему 'богатству, по умственным и нравст¬ 
венным своим качествам он пользовался глубоким уваже¬ 
нием своих сограждан. Один из его историков, Абуль- 
феда, говорит, что Магомет по своей честности и 
прямодушию был известен <всем и даже получил прозви¬ 
ще Аль-Амин, т. е. верный. Мог он искать еще власти и 
могущества; .но в таком случае он мог избрать множество 
других, более легких путей. В его роде преемственно пе¬ 
реходил уже несколько поколений сан блюстителя Каабы2 
и вместе с тем главенство над священным городом; Маго¬ 
мет мог добиваться этого сана и при своем богатстве, 
прекрасных душевных качествах и всеобщем уважении к 
нему, без сомнения, уопел бы в своих исканиях. Но он 
пренебрег всем этим и избрал другой путь. Могло быть, 
наконец, то, что Магомет страдал ненасытным честолю¬ 
бием и хотел непременно совершить что-нибудь громкое, 
необычайное, чтобы прославить свое имя во всем челове¬ 
честве. Но и тут, если б он был хитрый обманщик, то 
скоро оставил бы свое дело, видя начало совершенно не¬ 
благоприятное. У нас в учебниках говорится обыкновен¬ 
но, что учение Магомета быстро распространилось при 
посредстве огня и меча. Но на самом деле происходило 
это не так быстро. Магомет должен был вытерпеть много 
испытаний, переносить порицания, насмешки, отчуждение 
ближних и родных, наконец гонение, пока учение его не 
стало торжествовать. В первое время после того, как он
330

объявил о своем призвании—преобразовать веру, ему 
нельзя было показаться на улицах Мекки: толпа бегала 
за ним с бранью и грубыми насмешками, распевая злые 
пасквили, сложенные про него молодым поэтом Амру- 
ибн-эль-Аасом. Даже во время молитвы Магомета в Ка¬ 
абе не давали ему покою, бросали в него грязью, а один 
раз даже чуть не задушили его. В четыре года своей про¬ 
поведи он приобрел только 15 явных приверженцев: 
одиннадцать мужчин и четырех женщин; и тех на пятый 
год принужден был отправить ib Абиссинию, чтобы спасти 
от ярости своих врагов. Против него самого вешают в 
Каабе приговор отчуждения, и в продолжение трех лет 
существует запрещение входить в какие бы то ни было 
сношения с ним и с его приверженцами. Наконец, он 
принужден был спасать свою жизнь бегством в Медину, 
скрываясь на пути в пещерах и пустынях. Все эти факты 
очень ясно говорят против мнения о Магомете, как о бес¬ 
честном обманщике. «Зачем же он, — замечает Ирвинг,— 
стал бы стоять столько лет за свои обманы, которые у не¬ 
го отняли все земное, что у него было, и в такую пору 
жизни, когда уже поздно было приобретать что-либо 
сызнова» (стр. 255).
Как доказательство шарлатанства в Магомете приво¬ 
дят обыкновенно его мнимые чудеса. Но в этом случае 
наши историки оказываются детски легковерными, не¬ 
сравненно легковернее даже многих из поклонников про¬ 
рока. Невежественная часть его почитателей сложила 
про него предания, изукрашенные всеми чудесами во¬ 
сточной фантазии. Противники его веры стали злостным 
образом объяснять его чудеса, уверяя, что он приучал 
голубя клевать из своего уха, чтобы сказать народу, что 
это ангел прилетел к нему; что он зарывал тихонько в 
землю горшки с молоком и медом, чтобы потом всенарод¬ 
но вырыть их, будто посланные небом, по его молитве, и 
пр. Умнейшие из мусульманских писателей сделали го¬ 
раздо проще: они сказали, что все эти чудеса—поздней¬ 
шие выдумки невежества и что сам Магомет признавал 
одно только чудо—(Коран. Это решение мусульманских 
писателей доказывается словами самого Магомета в Ко¬ 
ране, приводимыми Ирвингом. «Какого вам нужно чуда 
больше, чем ca-м Коран? — говорит Магомет.— Книга от¬ 
кровений, начертанная безграмотным человеком, такая
331

высота языка и неопровержимость доводов, что совокуп¬ 
ное искусство людей ,и дьяволов не могло бы написать 
ничего подобного! Чего же еще больше в доказательство 
того, что дать Коран мог один только Бог? Сам Коран — 
уже чудо». — В этих словах замечательно резко выра¬ 
жается предпочтение, оказываемое Магометом внутрен¬ 
ним и нравственным ручательствам дела пред внешними, 
как бы посторонними признаками. Основываясь на таких 
свидетельствах и самого Магомета, и лучших его после¬ 
дователей, Ирвинг имел полное право сказать положи¬ 
тельно : «Нет доказательств, чтобы Магомет унизился 
до подобных хитростей, подкреплял ими свое учение и 
утверждал притязание свое на апостольство. Он, кажет¬ 
ся, вполне опирался на свой ум и на красноречие, а в 
первую, еще шаткую, эпоху своего поприща, поддержан 
был и религиозным одушевлением» (стр. 57). Если же 
кто усомнился бы в том, могли ли сложиться предания о 
подобных чудесах сами собою, можно привести рассказы 
о множестве чудес, совершившихся будто бы при самом 
рождении и в малолетство Магомета. Рассказывают, что 
мать его не страдала муками рождения, что необыкно¬ 
венное сияние явилось на небе в самую минуту его рож¬ 
дения, небо и земля колебались, озеро Сава потекло 
вспять, Тигр вышел из берегов, священный огонь Зоро- 
астров, хранившийся неугасимым уже более тысячи лет, 
внезапно потух и пр., и пр. Мул, на котором везли его, 
еще младенца, получил вдруг дар слова; когда он, еще 
мальчиком, лег отдохнуть под скудной тенью засохшего 
дерева, оно мгновенно покрылось свежей зеленью... Таких 
чудесных рассказов необыкновенно много сохранилось в 
преданиях мусульман; суеверная толпа верит им, но бо¬ 
лее умные последователи умеют смотреть на них надле¬ 
жащим образом.
Чем же объясняет Ирвинг деятельность Магомета? 
Он очень просто считает ее естественным следствием его 
природных наклонностей, воспитания, характера страны, 
в которой он жил,— всех обстоятельств, под влиянием 
которых сложился его характер и взгляд на вещи. Про¬ 
сто, как умный человек, он понял нелепость сабеистиче- 
ского поклонения звездам л идолам3, и гебрского обожа¬ 
ния огненного начала, — двух вер, которые в его время 
господствовали в Аравии. Затем в своих путешествиях
332

с караванами, в которые пустился он с 12-летнего воз¬ 
раста, сходился он с людьми разных вер и, между про¬ 
чим, с евреями и христианами, от которых узнал о прин¬ 
ципе единобожия. Получив потом возможность жить не¬ 
зависимо, не занимаясь делами торговли, Магомет пре¬ 
дался размышлениям о предметах богопочитания, часто 
удалялся в пещеры, в которых проводил по нескольку 
дней, изнурял себя постом, сосредоточивал дух свой в 
молитве и, наконец, дошел до такого состояния, в кото¬ 
ром ему начали мерещиться разные видения, слышаться 
голоса и пр. Мир собственной души принял для него та¬ 
кую осязательность, что он не мог не приписать ему дей¬ 
ствительности явлений внешнего мира.
Все это вполне естественно и тысячу раз повторялось 
другими людьми, которые вовсе не хотели обманывать, а 
сами бывали обмануты галлюцинациями собственного 
воображения. Тем более естественно это было в Магоме¬ 
те, отличавшемся пылкостью чувств и воображения даже 
пред своими восточными соплеменниками. Точно так же 
весьма естественно физиологически и то явление, что 
Магомет всегда приходил .в некоторый род исступления 
пред тем, как хотел вы'сказать вновь открытую ему волю 
божию. У него были припадки падучей болезни, при ко¬ 
торых нервное раздражение увеличивалось и видения 
представлялись ему яснее, чем когда-нибудь. Он объяс¬ 
нял однажды своим приверженцам, что знает о прибли¬ 
жении откровения по особенному звону, который слышит 
у себя в ушах; а это есть один из симптомов, обыкновен¬ 
но означающих приближение припадка падучей болезни. 
По всем этим соображениям нельзя не видеть в Маго¬ 
мете энтузиаста, одушевленного горячим негодованием 
против идолопоклонства и старающегося обратить своих 
соплеменников к новой вере, которая, после его созерца¬ 
ний, составилась у него в голове—отчасти из собственных 
соображений, отчасти же из истин, узнанных им от евреев 
и разных христианских сект, существовавших тогда в 
Аравии. Что он все свои мысли выдавал за боговдохно¬ 
венные, это опять объясняется его мистическим само¬ 
обольщением и вовсе не служит доказательством того, 
что он был злонамеренным обманщиком.
Каким же образом вышел завоеватель из этого энту¬ 
зиаста, искавшего только распространения своей веры?
333

Какими силами придал он воинственность номадам4 Ара¬ 
вии? Вот здесь-то особенно и видно ничтожество лично¬ 
сти пред общим ходом истории. Дело в том, что он сам 
был вызван на это своими последователями. Принятый 
хорошо в Медине, он продолжал открыто проповедовать 
и приобретал множество поклонников между богомоль¬ 
цами, приходившими в Медину. В числе их было много 
молодых, отважных арабов, привыкших к хищничеству, 
постоянно упражнявшихся в войне и доселе не произво¬ 
дивших значительных завоеваний только потому, что не 
было общего интереса, который бы связал их в одном де¬ 
ле... Племена были разъединены и беспрестанно воевали 
одно с другим; никто не думал обратить свое оружие на 
служение какому-нибудь другому делу, кроме племенной 
вражды. Эта племенная вражда выразилась и теперь, 
когда они соединились в вере магометовой. Они вызвали 
его на мщение Корейшанам, потомкам одного с ним пле¬ 
мени, но из другой отрасли, враждебной Гашемидам5- И 
первые воинские предприятия мусульман обращены бы¬ 
ли, действительно, против меккских караванов, принад¬ 
лежавших Корейшанам. Это был тот же степной разбой, 
к какому давно привыкли арабы; но теперь Магомет дол¬ 
жен был узаконить его, сказавши, что Аллах послал его 
с мечом в руках утвердить господство истинной веры и 
что поэтому нападать на врагов пророка есть дело по¬ 
хвальное. Долго все предприятия Магомета не выходили 
из пределов этой племенной вражды, соединенной с рев¬ 
ностью о распространении веры. Даже взятие Мекки, 
предавшее в руки его почти всю Аравию, было предпри¬ 
нято не без расчета уничтожить господство Корейшан, в 
руках которых находилось тогда хранение Каабы. Но та¬ 
кова обольстительная сила власти: чем Магомет стано¬ 
вился могущественнее, тем дальше простирались его за¬ 
мыслы, и мало-помалу самая пропаганда веры принимает 
у него завоевательный характер. После одной неудачной 
битвы (при Оходе), когда все были поражены отчаянием, 
Магомет открыл всем положение о предопределении, буд¬ 
то бы ниспосланное ему богом в это самое время. Из¬ 
вестно, как много задержало юно развитие мусульманско¬ 
го востока впоследствии; но нельзя обвинять в этом толь¬ 
ко Магомета. Мысль о предопределении, явившаяся в 
голове Магомета со всей определенностью, была вполне
334

естественна в голове каждого араба того времени, да и 
вообще всякого восточного человека, столь ленивого на 
деятельность мысли. На первый же раз, пока продолжа¬ 
лись завоевания, она была очень полезна исламу. Ирвинг 
замечает, что ту же самую мысль о предопределении На¬ 
полеон старался внушать Своим солдатам, и не без ус¬ 
пеха.
Такие результаты извлекаются, между прочим, из 
данных, представленных в книге Ирвинга. Она можег 
-представить еще много подобных фактов и соображений; 
но мы не касаемся их, потому что это могло бы далеко 
завести нас. Мы хотели только сделать несколько указа¬ 
ний на те стороны .исторического явления, которые осо¬ 
бенно в ложном свете представляются обыкновенно в на¬ 
ших курсах истории, не верящих, как видно, возможно¬ 
сти естественного сибъяснения исторических событий.

£*3
БУДДИЗМ, ЕГО ДОГМАТЫ, ИСТОРИЯ 
И ЛИТЕРАТУРА1
Часть первая. Общее обозрение. Сочинение В. Васильева, 
профессора китайского языка при Императорском С.-Петербургском 
университете. СПб., 1857.
БУДДИЗМ, РАССМАТРИВАЕМЫЙ В ОТНОШЕНИИ 
К ПОСЛЕДОВАТЕЛЯМ ЕГО, ОБИТАЮЩИМ 
В СИБИРИ
Сочинение Нила, архиепископа ярославского. СПб., 1858.
Первые нравственно-религиозные понятия у каждого 
народа слагаются обыкновенно под влиянием поражаю¬ 
щих явлений природы. Необразованный ум, будучи не в 
состоянии объяснить их путем естественным, вдается з 
самые нелепые толкования, приписывая все действию 
какой-то сверхестественной силы*. Вместе с безотчетным 
страхом возникает мысль о жертвах как средствах уми¬ 
лостивления разгневанного божества. Мало-помалу 
жертвенники превращаются в храмы, а самые жертво¬ 
приношения в довольно сложные церемонии с таинствен¬ 
ным значением. Жрецы из обыкновенных смертных де¬ 
лаются .посредниками между божеством и людьми, само¬ 
властно распоряжаются свободою боязливых невежд, 
прикрывая собственный произвол волею богов; предписы¬ 
вают правила морали, составляют целую нравственно¬ 
религиозную систему, которой народ держится до тех
*	Так, по понятиям буддистов, сокрушительные громы и молнии 
происходят иногда от раздраженного Будды, иногда находятся в 
тесной связи с войною, которую ведут между собою добрые и злые 
духи, а иногда гром есть не что иное, как звук чудовищного бара¬ 
бана, в который бьет злой дух Ас>ри, гневаясь на людей и стараясь 
воспрепятствовать дождю пролиться на землю. Подобным же 
образом объясняются землетрясения, бури и проч. (См. Будд. 
А. Нила, ст. о небесных телах и явлениях, в мире нашем происхо¬ 
дящих).
336

пор, пока наплыв новых понятий не поколеблет дряхлых 
основ ее. Переворот в религиозно-нравственных убежде¬ 
ниях ознаменовывается обыкновенно явлением мудрого 
проповедника, который возвещает новые правила жизни, 
поражая всех возвышенностью своей морали, необычай¬ 
ным терпением в борьбе с закоснелым невежеством и суе¬ 
верием и т. п. Последователи его составляют новую си¬ 
стему учения, присоединяя к речам проповедника свои 
собственные мудрования. Проходят столетия; лицо пре¬ 
образователя покрывается таинственным мраком; благо¬ 
говение возводит его в ряд неземных существ и делает 
его предметом набожного поклонения. Вместе с тем яв¬ 
ляется целый ряд обязанностей и обрядовых действий 
собственно в отношении к боготворимому лицу.
Такова в общих чертах и история буддизма. Если з 
буддийских священных книгах мы не находим никаких 
известий о начале религиозных понятий у народов сред¬ 
ней Азии, то это не дает права думать, что первые начала 
религии возникли у них при других каких-нибудь усло¬ 
виях, помимо невежества и детского страха. Притом 
странно было бы искать первых известий о начале веры в 
священных книгах какого бы то ни было народа, точно 
так же как странно было бы требовать от каждого из нас, 
чтобы он рассказал о своем рождении и первых днях дет¬ 
ства. Да если бы какое-нибудь темное предание и сохра¬ 
нило сведения об истинном происхождении религии у то¬ 
го или другого народа, то дальновидные жрецы никак 
не внесли бы их в свои священные книги, потому что 
правдивый рассказ мог бы подорвать уважение к вере 
или, по крайней мере, породить сомнение в поколении бо¬ 
лее зрелом.
В буддийских священных книгах мы мало встречаем 
известий даже вообще о состоянии язычества у народов 
Средней Азии до появления Шакъямуни. Почти все ска¬ 
зания буддийских писателей сосредоточиваются около 
этого лица и не заходят далее времени его появления. 
Позднейшие буддисты обратили даже это временное яв¬ 
ление (явление такого учителя, каков Шакъямуни) в ис¬ 
конный догмат своей веры, не допускающей даже и мыс¬ 
ли о том, что когда-либо существовала религия, отличная 
от той, которую проповедовал этот учитель. Они утверж¬ 
дают, что даже прежде появления мира в настоящем его
22 Н. А. Добролюбов
337

.устройстве то же самое учение исповедовали обитатели 
миров предшествовавших, что Будда от вечности вопло¬ 
щался и что Шакъямуни есть один .из бесчисленного мно¬ 
жества Будд, явившихся и имеющих явиться в мире.
Шакъямуни*, или Шигемуни,—лицо не вымышленное. 
Он происходил из царского рода Шакъя, имевшего вла¬ 
дения неподалеку от Непала. Что же касается до истории 
его жизни, то она полна вымыслов и различными леген¬ 
дами передается различно. Хинаянические, т. е. древней¬ 
шие, легенды ближе к правдоподобию, чем легенды ма- 
хаянические, позднейшие, в которых лицо основателя 
буддизма погружено в глубокий мистицизм и совершенно 
-потеряло уже всякую связь с историей. Сводя в одно це¬ 
лое все хинаянические легенды, мы получаем следующие 
сведения о жизни буддийского учителя. Рождение 
Шакъямуни, как лица, выходящего из-под уровня про¬ 
стых смертных, по понятиям его последователей, не мог¬ 
ло быть обыкновенным, и индийская фантазия украсила 
его чудесами. В первые годы своей земной жизни Шакъя¬ 
муни получает различные предсказания, учится наукам и 
искусствам и превосходит всех своих сверстников и род¬ 
ных обширными знаниями и необычайным умом (Будд. 
Вас., ч. I, стр. 9). После женитьбы Шакъямуни скоро убе¬ 
ждается в ничтожестве всего земного и, под влиянием 
этого убеждения, покидает свою родину, жену, бросает 
великолепное платье, обривает себе голову и отправляет¬ 
ся к анахоретам с целию отыскания у них истинного пути 
к счастию, но скоро оставляет их, находя неудовлетвори¬ 
тельными их мысли и образ жизни, и решается сам ис¬ 
кать себе дороги. Он поселяется на берегах реки Ниранд- 
жаны, где шесть лет проводит в строгом подвижничестве 
и созерцании. Наконец, когда он увидел, что и это ни к 
чему не ведет, оставляет свое уединение, обмывается, 
принимает пищу и, отойдя несколько шагов, прозревает 
и делается Буддой. После этого Шакъямуни выступает 
на проповедь, ходит из места в место, творит чудеса и 
учением о четырех истинах приобретает себе многих по¬ 
следователей, в том числе и царей (Будд. Вас., ч. I, стр.
*	Шакъямуни, т. е. отшельник из рода Шакъя. Время рождения 
его точно неизвестно. По китайским сказаниям, он родился в 1927 г. 
до Р. Хр.
338

13). Но, как человек, одаренный высшим даром пророче¬ 
ства, он в то же время со скорбью предрекает имеющие 
впоследствии .произойти разделения и раздоры в основан¬ 
ном им религиозном обществе (Будд. Вас., ч. I, стр. 21). 
Между обращенными некоторые были особенно близки к 
Будде и составляли общество его учеников. Из них двое 
были более других любимы им и впоследствии ревностно 
подвизались в деле распространения буддизма. В числе 
учеников находились и родственники Будды (Будд. Вас., 
ч. I, стр. 24). Кроме этих событий из жизни основателя 
буддизма, со'гласно передаваемых почти всеми хинаяни- 
ческими легендами, некоторые из них приписывают ему 
множество других деяний, в которых гораздо менее прав¬ 
доподобия. Так, по известиям этих легенд, Будда нисхо¬ 
дил во ад, возносился на небо и т. п. Что касается до 
смерти Будды, то все легенды согласны в том, что он умер 
и тем прекратил свое стихийное существование.
Такова земная жизнь Будды, по сказаниям хинаяни- 
ческих легенд. Махаянисты пошли еще далее в деле вы¬ 
мыслов. Они учат, что не Шакъямуни возвысился до 
Будды, а что Будда снизошел на землю и воплотился в 
Шакъямуни. Равным образом они иначе смотрят и на 
смерть Будды. Допуская, что он, совершив свое дело на 
земле, оставил мир и погрузился в безмолвный покой, 
махаянисты в то же время веруют, что Будда и теперь 
имеет нечто вроде ска.нд, тончайшее тело (Будд. Вас., ч. I, 
стр. 12). Мистики не остановились и на этом. Они думают, 
что не один только Шакъямуни сделался Буддой, но что 
и прежде него был бесконечный ряд Будд в различных 
мирах и что все эти Будды проповедовали то же самое 
учение, которое проповедовал и Шакъямуни, что и после 
него будут являться Будды до самого скончания мира, 
и что Майтрея, будущий Будда, наместник Шакъямуни, 
теперь находится в звании бодисатвы и ждет своей оче¬ 
реди, и что он не раз пособлял ученикам своего предшест¬ 
венника в объяснении его учения.
По смерти Будды, ученики его собрались на сбор в 
Магаде, на котором составлен был краткий символ буд¬ 
дийской веры (Будд. Вас., ч. I, стр. 37). Общество будди¬ 
стов стало быстро распространяться в различных стра¬ 
нах, находя добровольный и радушный прием у жителей. 
Но вскоре, согласно предсказанию самого учителя, стали
22*
339

возникать среси вследствие произвольного толкования не¬ 
которых пунктов учения. Нужно было уничтожить воз¬ 
никшие недоумения. Для этого собрано было несколько 
соборов. На этих соборах судили еретиков, разбирали 
противоречия -в мнениях и, наконец, составили новый об¬ 
ширнейший символ веры (Будд. Вас., ч. I, стр. 34).
Такая заботливость ближайших последователей Буд¬ 
ды о сохранении единства веры не могла, впрочем, совер¬ 
шенно уничтожить разделения в их религиозном общест¬ 
ве. Она соединила только 18 школ, образовавшихся во 
время первых споров, в две религиозно-философские сек¬ 
ты: Вайбашиков и Саутрантиков. В настоящее время буд¬ 
дизм делится на две секты: Фоистов и Лам. Первая удер¬ 
жалась в Китае, а последняя в Индии, Тибете и Монго¬ 
лии. Различие между ними состоит в том, что одна из них 
имеет иерархию, а другая нет.
Изложив в общих чертах биографию Шакъямуни и 
судьбу его учения, обратимся тенерь к рассмотрению 
главнейших черт буддийской догматики и морали*.
При всей темноте и неопределенности, которыми отли¬ 
чается буддийский священный кодекс, видно, что буддист 
верит в существование верховного начала, которому мир 
обязан бытием своим. Это существо—Будда в его отвле¬ 
чении, и ему-то придаются эпитеты безначального и веч¬ 
ного, творца всего видимого и невидимого, источника 
жизни и начальной причины всякого бытия. Желая про¬ 
явить свои совершенства в тварях и поделиться с ними 
своим блаженством, он сотворил сначала множество гор¬ 
них, невещественных миров, известных под именем нир¬ 
ваны, и населил их высшими существами; а затем присту¬ 
пил к творению видимого мира, употребив началом для 
него райский цветок. Этот мир предназначил он в жили¬ 
ще существам менее совершенным. Положив основание 
вселенной, всевышний погрузился в покой, предоставив 
дело дальнейшего устройства мира двум гениям—Манд- 
жушири и Ариоболо, которые родились из света его пра¬ 
вого глаза. Творческая сила »первого из них образовала в 
пустых пространствах вселенной густое облако; пролив¬ 
шийся из него дождь произвел водную оферу, поверх¬
*	Сведения об этом мы будем заимствовать из сочинений арх. 
Нила.
340

ность которой мало-помалу отвердела и превратилась з 
материк. Но эта первоначальная земля была пуста и бе¬ 
зобразна. Тогда дхнул бурный дух сансары—и внезапно 
явились на лице земли моря, горы и растения.
Первыми обитателями видимого мира были тенгери- 
ны. Духи эти были сначала невинны и блаженны. Но они 
скоро утратили свои первобытные совершенства, употре¬ 
бив в пищу для себя такие вещества, которые не соответ¬ 
ствовали их духовной природе, и сделались рабами гру¬ 
бой чувственности. Такое поведение их не могло, разу¬ 
меется, укрыться от всевидящего ока Будды. Он -прика¬ 
зал Ариоболо посмотреть, что делается на земле, и этот 
гений с горестию увидел, что духи, как снег, падали с 
высоты своего величия, увлекаемые злосчастным роком. 
Чтобы обуздать своевольных тенгеринов, всевышний ис¬ 
пустил из своего тела шесть светов, т которых произо¬ 
шли шесть правителей и наставников, и им поручена бы¬ 
ла власть над падшими духами. А так как огрубелая на¬ 
тура последних требовала уже новых условий для жиз¬ 
ни, то прежде всего положено было дать бытие внешнему 
свету, вследствие чего явились на тверди небесной солн¬ 
це, луна и звезды. Несчастные тенгерины для достижения 
прежнего блаженного состояния должны были вступить 
теперь на путь перерождений н переселений.
Чтобы восполнить .пустоту, образовавшуюся на земле 
после «падения тенгеринов, Будда произвел из света левой 
ладони своей новое существо—Бодисатву и назвал его 
Мандзой. Так как Мандза должен был принять на себя 
важную обязанность—быть споспешником богов в рас¬ 
пространении человеческого рода, то ему надлежало под¬ 
вергнуться предварительному испытанию. И бот, по ука¬ 
занию Будды, он отправляется в северные 'страны и там 
проводит пустынническую жизнь среди безмолвия дев¬ 
ственной природы. Испытание начинается тем, что к нему 
приходит дева гор, Ракчиса, и просит его быть ее супру¬ 
гом. Эта неожиданность изумила Мандзу, но не поколе¬ 
бала его твердого духа. Не желая нарушить убашинского 
обета, он даже не обратил внимания на неведомую посе¬ 
тительницу. Ракчиса, видя, что все старания ее оболь¬ 
стить пустынника остаются напрасными, прибегла к 
страшным угрозам. Семь суток провел Мандза в тяжком 
испытании. Наконец, он отправился к Будде и поведал
341

ему свое горе. Будда нашел, что домогательство Ракчисы 
не противоречит его великим планам, и благословил 
брачный союз первой в мире четы. Мандза получил при 
этом некоторые обетования. Но этим еще не кончилось 
испытание. Дети Мандзы с каждым днем становились 
развратнее, Ракчиса свирепствовала, как самая лютая фу¬ 
рия, и грозила сделаться бичом своего семейства. Мандза 
вынужден был бежать от нее в другую пустыню, взяв с 
собою детей. К этим несчастиям скоро присоединилось 
новое: семейство его, увеличившись до четырехсот душ, 
не находя средств пропитания, готовилось сделаться 
жертвою голодной смерти. Такое положение заставило 
Мандзу снова обратиться к Будде. Будда успокоил его, 
объявив, что испытание его теперь кончено и что ему 
остается только терпеливо ожидать исполнения данных 
ему обещаний. Вместе с этим улучшился и материальный 
быт его. Мандза пребыл верен богу до конца своей жиз¬ 
ни, и спокойно переселился в обетованную Нирвану. По¬ 
томки его мало-помалу стали освобождаться от грубых 
пороков, и, наконец, на земле настал золотой век. Это 
время ознаменовано было явлением мудрого наставни- 
ка-хубилгана и избранием царей. Первая династия бы¬ 
ла Загарвадонов. Люди наслаждались счастием в это 
блаженное время. Особенно это можно сказать о царст¬ 
вовании пятого Загарвадона. Этот царь имел тысячу жен, 
украшенных всеми добродетелями и в особенности отли¬ 
чавшихся гостеприимством. Каждый странник находил з 
доме их радушный прием. Одно только обстоятельство 
омрачало счастие Загарвадона: он не имел детей. И вот 
однажды заходит в царский дворец бедный странник. 
Гостеприимные жены Загарвадоновы принимают его ра¬ 
душно и наделяют щедрою милостынею. Странник узнает 
от них, что они бездетны, и предсказывает, что у каждой 
из них скоро родится сын. При этом предсказании он 
плюнул на землю, велел им смешать происшедшее от 
этого брение с землею, прибавить к нему мазинтосо (род 
масла), приготовить опресноки и съесть каждой по одно¬ 
му. Через год предсказание странника исполнилось. 
Вскоре после этого Загарвадон получил откровение, что 
принятый им странник был не кто иной, как сам Будда. 
Дети Загарвадона были так же добродетельны, как и 
отец их, и, по воле Будды, за свои совершенства возве-
342

дейы были на степень богов-мироправителей. Они долж¬ 
ны преемственно править миром по нескольку тысячеле¬ 
тий, и в течение этого ‘Периода времени мир должен по¬ 
переменно то клониться к упадку, то обновляться, пока, 
наконец, он совсем не разрушится. Это событие случится 
при последнем из мироправителей—Очирвани. Кончине 
мцра будут предшествовать все ужасы нравственно,го не¬ 
строения и страшные знамения. «На небе явятся сперва 
два солнца, потом четыре, напоследок шестнадцать солн- 
цев. Растения и животные от невыносимого жара погиб¬ 
нут, реки и даже моря иссохнут, земля представит из 
себя раскаленную печь, а горы станут дышать пламенем. 
Сила этих явлений сделается чувствительной и для золо¬ 
той лягушки, этого знаменитого существа, находящегося 
под Сумбером и охватывающего землю. Животное, заме¬ 
тив оскудение .потребной для него влаги, принуждено бу¬ 
дет оставить теперешнее свое положение и оборотиться 
deorsum. С таким оборотом—увы!—весь мир пойдет 
вверх дном» (Будд. А. Нила, стр. 43—44).
Таково историко-догматическое учение буддистов о 
мире. При обзоре его мы уже имели случай касаться и 
буддийской феософии; в дополнение к сказанному нами 
прибавим еще несколько слов.
Буддисты, признавая существование единого бога как 
основной причины всего существующего и верховного 
правителя вселенной, в то же время допускают множест¬ 
во низших богов, которые различаются по степеням, со¬ 
ставляя собою небесную иерархию. К самой высшей сте¬ 
пени принадлежат боги венца. Первое место между ними 
занимает всесильный Абида, или Будда; прочие четыре 
Будды, принадлежащие к этой степени, суть только как 
бы приближенные Абиды, и хотя .превосходят богов всех 
других степеней, но в то же время далеко уступают вер¬ 
ховному властителю; они не имеют даже всех божеских 
совершенств, которые совмещаются в одном только Аби* 
де. Вторую степень занимают боги мироправители. Неко¬ 
торые из этих богов уже приходили и правили вселенной, 
а некоторые еще имеют прийти. Пришедших богов счи¬ 
тается семь, и все они пользуются преимущественным 
почтением пред богами, имеющими прийти. В настоящую 
эпоху правит миром Шакъямуни. К этому же разряду 
принадлежат и боги-покровители человеческого рода, хо¬
343

тя .по своим божеским совершенствам они стоят несколь¬ 
ко ниже богов мироправителей. Наконец, к третьей сте¬ 
пени относятся боги более грозные, чем благотворные для 
человека. Посредниками между богами и людьми служат 
тенгерины, или духи всех миров, стран и мест, .исключая, 
впрочем, тех, которые принадлежат к разряду падших и 
составляют темное царство. Добрые духи рисуются в во¬ 
ображении буддиста благодетельными существами, хра¬ 
нителями человека от враждебных действий злых духов л 
его ближайшими помощниками я ходатаями. Сюда же 
должно отнести и тех людей, которые своею святою жиз- 
нию стяжали высшие совершенства и переселились в бла¬ 
женную Нирвану или даже проходят еще длинный ряд 
перерождений.
Переходим к нравственному учению буддистоз. Изла¬ 
гая биографию основателя буддизма, мы уже видели, что 
он принадлежал к числу отшельников, аскетов. Этого же 
аскетизма он требовал и от своих последователей; осно¬ 
ванное им общество есть не что иное, как монашествую¬ 
щее братство, члены которого связаны между собою об¬ 
щим обетом отречения от мира. Вся буддийская мораль 
опирается на следующих основаниях.
Высочайшее счастие, которым наслаждаются боги и 
которого отчасти могут достигать и смертные существа, 
состоит в совершеннейшем покое, который не допускает 
даже и мысли о какой бы то ни было деятельности. Самая 
Нирвана, к которой стремится буддист, есть не что .иное, 
как место полного безмолвия. Этого блаженного состоя¬ 
ния человек может достигнуть только путем многих пере¬ 
рождений и переселений, а пока он существует в своем 
первойачалыном виде, ©ся обязанность его состоит .в том, 
чтобы мало-помалу отрешаться от мучительных уз жизни 
или так называемой .сансары. Понятно, что при таком 
воззрении первоначального буддиста на цель человече¬ 
ской жизни не могло быть даже и помину о добродетели, 
которая, с одной стороны, предполагает деятельность, а 
с другой—внешний предмет, на который обращается эта 
деятельность. Поступающий в новое общество не обязы¬ 
вался делать что-нибудь доброе; он давал только обет не 
делать того или другого. Позднейшие буддисты, развивая 
все более и более это учение, пришли, наконец, к той мыс¬ 
ли, что мир не потому должен быть предметом отверже¬
344

ния, что он мучителен, а потому, что он пуст и что в нем 
нет ни одного предмета, на котором ум наш мог бы со¬ 
средоточиться и успокоиться. Поэтому нужно возносить¬ 
ся умом в высшую область, в область чистого разума, л 
там искать успокоения. Но, чтобы быть способным к этим 
выспренним созерцаниям, для этого необходимо наперед 
очистить свое духовное око и приобрести высший навык 
к самоуглублению. А для этого недостаточно уже только 
удерживаться от всего дурного: необходимо иметь поло¬ 
жительные умственные и нравственные совершенства. Та¬ 
ким образом буддисты незаметно пришли к убеждению в 
необходимости добродетели. Это убеждение должно было 
подвинуть вперед буддийскую мораль и сообщить ей бо¬ 
лее жизненности. Теперь в первый раз уяснились отноше¬ 
ния человека к обществу. Прежний буддист не обязывал¬ 
ся помогать ближнему, да и не имел ничего, чтобы он мог 
дать ему; равным образом и сам старался по возможно¬ 
сти ничего не принимать от других, кроме необходимого 
подаяния. Настоящий буддист, напротив того, ничего не 
щадит для ближнего; он готов пожертвовать не только 
имуществом, но даже жизнию, лишь бы сделать ему доб¬ 
ро. Новейший буддизм гордится уже не одним человеко¬ 
любием; он созидает учение о любви и милосердии и 
поставляет их отличительным характером своих последо¬ 
вателей (Будд. Вас., ч. I, стр. 124).
Все нравственные обязанности, которые буддизм на¬ 
лагает на своего последователя, подводятся иод три глав¬ 
ные категории: обязанности в отношении к богам, обя¬ 
занности к людям и ко всем живущим -в мире тварям и, 
наконец, обязанности к самому себе. В отношении к бо¬ 
гам, буддизм предписывает следующие правила: о богах 
должно рассуждать с благоговением и вместе со всеми 
разумными тварями воздавать им хвалу, «прославляя 
их не только устами, но и делами». «Должно помнить, 
что боги суть чистые существа, а потому, кто хочет быть 
угоден им, тот должен блюсти в чистоте свой дух и тело». 
«Тем более должна быть чиста самая жертва, приноси¬ 
мая бо<гам, а действия жертвователя благопристойны». 
«Должно надеяться на богов, потому что их покровитель¬ 
ство превыше всех покровов». В отношении к ближнему 
и тварям: желай другим благоприятных перерождений, 
как желаешь их себе; береги жизнь всех тварей; повинуй¬
345

ся властям; «собственные вины обличай, а о чужих xpâ- 
ни глубокое молчание; оскорбления переноси с терпе¬ 
нием; неистовствующих укрощай благоразумием; боля¬ 
щих утешай; к несчастным будь сострадателен; бедным 
помогай; согрешающих вразумляй благими советами; 
всем служи, как служит раб своему господину, и других 
прав в жизни не ищи». Буддизм предписывает даже лю¬ 
бовь ко врагам; по крайней мере, дианчи, при вступлении 
в звание анахоретов, дают обет—и самых лютых врагов 
считать своими друзьями. Обязанности /к само.му себе: 
«всячески бодрствуй над собою, чтоб не дать в себе места 
действиям, омрачающим душу или тело; смотри на себя 
как на сосуд нечистый, сокрушенный и отверженный и не 
только добрые дела, но и самую мысль о добре приписы¬ 
вай помощи вышней; делом, словом и мыслию воздержи¬ 
вайся от греха и насаждай в себе добродетель, чтобы та¬ 
ким образом мало-помалу перейти из греховного состоя¬ 
ния в состояние свободы; а для этого непрестанно по¬ 
мышляй о богах и помни, что где бы ни находился, ты 
всегда пред очами их; все заботы и попечения направляй 
к достижению наивысшего совершенства».
Грехи разделяются на три разряда: смертные, близ¬ 
кие к смертным и черные грехи. Грехи смертные: бо¬ 
гохульство, отцеубийство, убийство праведника, дерзость 
против перерожденцев, «разлучение друг от друга тех, 
которые, посвятив жизнь свою на служение богу, свя¬ 
зали себя взаимными священными обетами». Грехи, близ¬ 
кие к смертным: разорение святилища, отнятие у благоче¬ 
стивого человека средств к деланию добра, кощунство 
над людьми духовного сана, расстройство в деле совер¬ 
шения священных обрядов веры, отнятие у пустынника 
последнего куска хлеба. Черные грехи: умерщвление жи¬ 
вотного, присвоение чужого, порабощение грубой чувст¬ 
венности, ложь, сплетничество, осуждение, злоречие, зло¬ 
мыслие, зависть, презорство.
Взвешивая человеческие действия, буддизм принимает 
во внимание различные обстоятельства, при которых они 
совершены, и их цель, а равно субъект и объект, и, сооб¬ 
ражаясь с их относительной важностью, определяет за 
них меру воздействия. Вообще же, от доброго дела он 
требует всех условий нравственного добра, а чтобы делу
346

быть худым, считает достаточным и того, если одно ка¬ 
кое-нибудь условие дурно.
Буддизм, предписывая своим последователям различ¬ 
ные правила нравственности и указывая им на высокую 
цель, к которой каждый должен стремиться, с точностию 
определяет и самый путь, которому человек должен сле¬ 
довать при постепенном восхождении на предназначен¬ 
ную для него высоту. Всех степеней нравственного совер¬ 
шенства буддизм насчитывает шесть. Находясь на пер¬ 
вой из них, человек сознает свою нравственную порчу и 
нужду в исправлении, но не имеет еще в себе достаточно 
силы, чтобы противостоять злу. Вступив на вторую сте¬ 
пень, он уже не увлекается более прелестями мира и оп¬ 
лакивает житейскую суету. К третьей степени принадле¬ 
жат те, которые, совершив с успехом путь житейского 
странствования, опять возвратились на землю для даль¬ 
нейшего самоусовершенствования и споспешествования 
в том другим. Достигшие следующей степени .исполнили 
уже все нравственные обязанности и, оставаясь на земле, 
с наслаждением предаются мудрости и благочестию. Воз¬ 
высившиеся до пятой степени торжествуют полную побе¬ 
ду над злом и проникают в таинства природы; а взошед¬ 
шие на последнюю степень видят пред собою отверстыми 
врата номов, вводятся в мир чудес и перерождаются в 
существа одной натуры с Буддами.
Чтобы облегчить для человека восхождение на такую 
высоту, буддизм дает ему вспомогательные средства. Эти 
средства двоякого рода: обыкновенные и чрезвычайные. 
К 'Первым принадлежат: молитва, чтение священных 
книг, пост и удаление от мира. К чрезвычайным средст¬ 
вам относятся таинства. Кроме обыкновенных молитв, ко¬ 
торые читаются и поются при богослужении, равно как и 
тех, которые составлены на особые случаи в жизни, у 
буддистов есть еще молитва, состоящая из шести таинст¬ 
венных слов (ом, ма, ни, бад, ме, хом), истекших из уст 
Абиды при устроении судеб мира'. Эта молитва должна 
непрестанно быть в сердце .и устах истинного ревнителя 
благочестия. Для облегчения молитвенных подвигов у 
буддистов существует особая религиозная принадлеж¬ 
ность—курду. Это не что иное, как шестисторонний ци¬ 
линдр, вращающийся на оси. Цилиндр этот обвивается 
сколько можно более бумажными свитками, на которых
347

тысячу раз повторяются одни и те же молитвы, а в центр 
цилиндра вставляются иногда священные книги. Будди¬ 
сты думают, что достаточно одного оборота курду, что¬ 
бы заменить труд чтения этих книг и тысячекратное по¬ 
вторение написанных молитв. Кроме молитвы и чтения 
св. книг, средством к нравственному преуспеянию служит 
пост. Буддизм обязывает своих последователей поститься, 
по крайней мере, однажды -в год, соблюдая при этом 
особо установленные, весьма строгие правила. С постом 
соединяется обыкновенно раскаяние .во грехах: но испо¬ 
ведь пред священником не считается обязательною, хотя 
и не возбраняется. Девственницам и удаляющимся от 
мира, кроме самого строгого поста, предписываются еще 
некоторые другие способы умерщвления плоти.
Счастлива та душа, которая воспользовалась всеми 
этими средствами и с успехом прошла жизненное попри¬ 
ще: ее ожидает впереди неисчерпаемое блаженство в выс¬ 
ших пределах мира. Но кто пренебрегал на земле своим 
нравственным очищением и необузданно предавался 
страстям, тот снизойдет в темное царство Чойжила, что¬ 
бы терпеть там почти нескончаемые муки.
Понятия буддистов о загробной жизни весьма инте¬ 
ресны, и уже по одному этому мы никак не можем не 
коснуться их.
В час разлуки с телом душа человеческая видит уже 
пред собою сонм духов, из которых одни грозны, а другие 
светлы и прелестны. Эти духи тотчас препровождают ее 
на суд к Номун-хану, который тщательно разбирает всю 
ее земную жизнь. Суд продолжается сорок дней. В за¬ 
ключение Номун-хан ставит подсудимую пред зеркалом, 
в котором отражаются все и самые сокровенные ее свой¬ 
ства. По окончании всего этого он произносит приговор, 
определяющий всю последующую ее судьбу. В удел за¬ 
коснелым грешникам достается ад. Он находится в цент¬ 
ре земли и состоит из нескольких отделений, из которых 
самое главное—геенна, предназначенная для учинивших 
смертные грехи. «Она наполнена расплавленным чугу¬ 
ном, и в этой-то массе носятся грешники, то погружаясь 
до дна, то всплывая на поверхность. При каждом п®гру- 
жении тела их сгорают до костей, а с каждым всплывом 
возрождаются опять для новых мучений. Продолжитель¬ 
ность этих мучений определяется мерою, содержащею
348

8 куб. сажен гунжита, зерна которого вынимаются из со¬ 
суда чрез сто лет по одному» (Будд. А. Нила, стр. 209). 
Для тех же людей, которые не учинили тяжких грехов и 
виновны в одних только слабостях, предназначены мы¬ 
тарства. Здесь распоряжаются стихийные духи. Они .про¬ 
водят вверенную им душу из одного мытарства в другое, 
подвергая ее всякого рода коварствам и обольщениям, и 
в этом томлении держат ее до тех -пор, пока она не погру¬ 
зится в мертвое бесчувствие, от которого воскресает уже 
совершенно чистою и устремляется в мир перерождений. 
Прошел ряд перерождений, душа вводится в царство Су- 
кавади. Обновленную душу встречают здесь радостными 
кликами служебные духи и приводят ее к восседающему 
на (престоле Будде, который утешает ее .и назначает ей 
место, сообразное с ее достоинством.
Покончив с нравственно-догматическим учением, ска¬ 
жем несколько слов об обрядовой части буддизма.
Совершителями священных обрядов у буддистов, как 
и везде, являются жрецы. Они составляют собою целую 
иерархию, во главе которой стоят Далай-лама и Бань- 
чень-богдо. К прочим членам ламской иерархии принад¬ 
лежат: убаши, ховарак, гецул, гелун, ширету, бандида- 
хамбо, шаваран, хбуилган и хутукту. Убаши занимают 
средину между клириками и мирянами. Они не служат в 
кашице, но все-таки принимают посвящение и новое имя. 
Как слабые и неопытные, они состоят обыкновенно под 
надзором пожилых лам. Убаши не что иное, как послуш¬ 
ники. Должность причетников исправляют ховараки, или 
баньди. Гецул, по служебному значению, равняется с ди¬ 
аконом (Будд. А. Нила, стр. 70—72). Ему дается помощ¬ 
ник [quasi иподиакон]. Встарину бывали и диакониссы, но 
теперь это не допускается. Гелуны вполне соответствуют 
нашим священникам. Начальник капища называется ши¬ 
рету. Для почета при богослужении он имеет прислуж¬ 
ников. Ширету имеет право посвящать во все низшие зва¬ 
ния. [Это лицо походит на наших архиереев]. Бандида- 
хамбо занимает самое высшее место между духовными 
лицами из разряда смертных. За ним начинаются уже 
перерожденцы. Они живут между людьми для того толь¬ 
ко, чтобы исполнять предопределения высших существ. 
Все эти лица имеют свое особое посвящение. Посвящение 
в низшие степени совершается обыкновенно следующим
349

образом: посвящаемый 'при входе в капище кладет три 
земные поклона перед идолами, затем подводится к ши- 
рету, .становится на колени и произносит обеты под при¬ 
крытием священной одежды ширету. После этого обряда 
ему вручаются четки, пояс и другие принадлежности об¬ 
лачения. Наконец, совершается пострижение, и новопо- 
ставленному дается новое имя. Он тотчас же причисляет¬ 
ся к какому-нибудь капищу, если только он не убаши, и 
начинает отправлять священные службы. Службы в ка¬ 
пище совершаются три раза в день: утром, в полдень и 
вечером, и состоят из чтения священных книг и молитв, 
пения и жертвоприношения. На утренней и вечерней 
службе, кроме обыкновенных жертвоприношений, прино¬ 
сится еще мандза—жертва за живых и умерших. Утрен¬ 
няя служба, сверх того, имеет еще что-то вроде вступле¬ 
ния или приготовления к службам дня. Приготовление 
это совершается обыкновенно так: по прибытии в харон- 
гу, готовящиеся к служению жрецы, облекшись в священ¬ 
ные одежды, отправляются, в предшествии ширету, к ка¬ 
пищу, читая мысленно молитву. Достигнув капища, они 
останавливаются на крыльце и трижды произносят моно¬ 
тонно: «многомилостивый господи, отверзи нам двери», 
и проч. (Будд. А. Нила, стр. 115). Затем перед ними геб- 
гой отворяет двери, и они входят в капище. Этим окан¬ 
чивается приготовление к службе. У буддистов каждому 
дню усвоены особые чтения и пения, но обряды всегда 
одни и те же. Кроме обрядовых действий, входящих з 
состав постоянных служб, совершаемых в капищах, есть 
еще обряды, приспособленные к разным случаям челове¬ 
ческой жизни и совершаемые вне капищ. К таким обря¬ 
дам принадлежат: милангор, или молитва, читаемая над 
младенцем в третий день после его рождения, брачные 
обряды, призыв души, или заклинание, произносимое про¬ 
тив демона, овладевшего душою человека, искуп жизни, 
или духовное уврачевание одержимого тяжкою болезнию, 
и, наконец, проводы души, или обряд погребения. Все 
эти действия весьма интересны, но мы не имеем времени 
останавливаться на каждом из них и скажем только два 
слова о последнем, как самом важном. Тотчас по смерти 
покойника одевают в приличную одежду и кладут его на 
правый бок, закрыв лицо хадаком. Уложив мертвеца, за¬ 
жигают перед ним курительные свечи и принимаются за
350

чтение молитвенной книги Дзотбо, которое и продолжает¬ 
ся до ближайшего из счастливых дней. В этот день бы¬ 
вает вынос покойника. Во время шествия к месту могилы 
провожающие читают мысленно молитву. Затем совер¬ 
шается рытье, освященье могилы и самое отпеванье. При 
этом читается множество молитв и заунывно поется стих: 
«Божественный Абида! По милости своей наставь на 
путь усопшего, ибо у тебя одного место успокоения» 
(Будд. А. Нила, стр. 47). Покойник -полагается в могиле 
лицом на запад. «За погребением следует длинный ряд 
поминок и жертвоприношений. У зажиточных людей ис¬ 
правляются они в течение 49 дней, поутру, в полдень и 
вечером. А люди с малым состоянием обязаны исполнить 
поминовение, по крайней мере, три раза: в 3-й, 7-й и 
49-й день».
Этим мы оканчиваем обозрение буддизма. Нельзя не 
сознаться, что и в догматах, и в нравственном учении, и 
в самих обрядах он имеет много сходного с христианским 
учением. Но это обстоятельство не должно нисколько 
смущать нас; напротив, мы должны радоваться этому в 
том убеждении, что на более подготовленной почве легче 
и скорее может приняться семя истинного слова бо- 
жия... Тем более мы должны радоваться этому, так как 
и в пределах нашего отечества мы имеем последователей 
ламайской веры, которых теперешние понятия могут об¬ 
легчить нашему духовенству распространение между ни¬ 
ми христианства.

ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ 
И СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ОСТ-ИНДИИ1
Ост-индское возмущение уже несколько месяцев обра¬ 
щает на .себя внимание всей Европы. Оно до сих пор не 
утихает и, несмотря на некоторые успехи английского 
оружия в сшибках с сипаями, распространяется все более 
по всей стране. Если и нельзя ожидать, чтобы Индия мог¬ 
ла теперь освободиться от господства Англии, то все же 
несомненно, что нынешнее восстание поведет к большим 
изменениям в настоящем положении дел Ост-индской 
компании. Из Европы уже отправлено в Индию несколь¬ 
ко десятков тысяч войска и миллионов фунтов стерлин¬ 
гов: это одно уже служит доказательством, что англий¬ 
ское правительство понимает меру опасности. Кажется, 
выражение »«Times», что «Индию надобно теперь снова 
завоевать», довольно близко к истинному положению 
дел. По крайней мере, нет сомнения, что для окончатель¬ 
ного подавления восстания потребуется теперь гораздо 
более сил, чем сколько имела Компания при первом сво¬ 
ем водворении в Ост-Индии.
Известие о возмущении изумило и встревожило Анг¬ 
лию и вызвало в английской журналистике сильные фи¬ 
липпики против индусов. Между тем это явление ни¬ 
сколько не было внезапным и изумительным. Государ¬ 
ственные люди Англии, чиновники, служившие в Ост- 
индской компании, даже проницательные путешествен¬ 
ники, имевшие возможность ближе узнать настоящее по¬ 
ложение Индии, давно уже предсказывали, что англий¬ 
скому владычеству угрожает здесь сильная опасность со 
стороны туземного населения. Они видели беспорядки 
управления, угнетение жителей .и, проникая в нравствен¬ 
ные расположения народа, замечали в нем глухое, покор¬
352

ное недовольство, которое, однако, рано или поздно дол¬ 
жно было выразиться открыто, потому что есть мера вся¬ 
кому терпению человеческому. Теперь пришло время 
вспомнить все эти зловещие предсказания, и английские 
газеты сознаются уже, что происшедшее восстание не 
имеет в себе ничего случайного, что оно должно было 
произойти по естественному ходу английских дел в Ин¬ 
дии. По общему мнению, нынешнее возмущение сипаев 
гораздо важнее, нежели все предыдущие волнения, воз¬ 
никавшие в индо-британских владениях, и в таком случае 
все предыдущее мы можем, в историческом порядке ве¬ 
щей, считать как бы приготовлением к великому восста¬ 
нию, которое теперь разыгрывается. В самом деле, мир¬ 
ный характер населения, столько веков уже привыкшего 
ко всевозможным угнетениям, сравнительно лучшее уст¬ 
ройство английского управления Ост-Индиею в послед¬ 
нее время, самая ничтожность предлога, из-за которого 
вспыхнуло возмущение, — все это заставляет смотреть 
на ост-индское восстание не как на случайный взрыв не¬ 
довольства, но как на дело исторической необходимости. 
Объяснения его нужно искать не в том или другом част¬ 
ном влиянии, а во всей истории Индии и в современной 
ее статистике как результате исторического движения. 
Эта точка зрения в приложении к ост-индским делам тем 
более необходима, что самое водворение там англичан 
служит самым ярким доказательством той мысли, что 
ход истории нисколько не зависит от частных случайно¬ 
стей. В первое время существования Ост-индской компа¬ 
нии, и особенно в период ее борьбы с французским влия¬ 
нием, были десятки случаев, вырывавших из рук англи¬ 
чан все приобретенные ими выгоды, изгонявших их из за¬ 
нятых ими мест, почти уничтожавших всякое их влияние 
в стране. И, несмотря на все это* они утвердились здесь 
и распространили свое владычество на весь Индустан, 
тогда как французы, не получая важных выгод от благо¬ 
приятных случайностей, всегда терпели существенный 
вред и наконец все потеряли от неблагоприятных случаев. 
Напрасно было бы складывать вину на личности: народ¬ 
ная сила, веками воспитанное и глубоко сознанное в на¬ 
роде стремление к определенной цели будет -самым пря¬ 
мым и простым объяснением всех успехов англичан. Та 
же народная сила, тот же дух народа, в своем историче¬
23 Н. А. Добролюбов
353

ском развитии, должен объяснять и современные проис¬ 
шествия в Индии. Только здесь вопрос гораздо сложнее, 
потому что индийская народность развивалась под влия¬ 
ниями, чрезвычайно разнообразными. На нее, кроме на¬ 
родных своих сил, действовали ислам и христианство, во¬ 
сточный деспотизм и английское торговое управление, 
браминские суеверия и европейская цивилизация. Нече¬ 
го и говорить, что в массе народа, дурно развитого, по 
природе беспечного и ленивого, постоянно сдавленного в 
своем развитии, каждое новое влияние отразилось всего 
более своей темной стороною, и последним результатом 
всего вышла странная путаница, и в понятиях народа, и 
в его внешнем положении. Каким образом произошло все 
это, каким образом мало-помалу приведена была Ост- 
Индия к своему теперешнему положению, — всего лучше 
может показать краткий исторический очерк судеб ее, 
после которого мы намерены представить читателям из¬ 
ложение теперешнего ее состояния под английским вла¬ 
дычеством.
Индийские племена, находящиеся ныне под владыче¬ 
ством Англии, занимают чрезвычайно обширное прост¬ 
ранство (около 1 400 000 англ. кв. миль). На этом огром¬ 
ном пространстве обитает народ в 160 миллионов, из ко¬ 
торых восьмая часть принадлежит к исламу, остальное 
население держится коренной индийской религии и обы¬ 
чаев. Число европейцев, находящихся здесь, совершенно 
незначительно в сравнении с массою туземного населе¬ 
ния. Оно ограничивается всего 30000 европейской армии 
да несколькими десятками тысяч английских чиновников, 
купцов и промышленников.
Из отношения числа жителей к пространству полу¬ 
острова видно, что масса населения его в настоящее вре¬ 
мя очень плотна. В древнее время плотность эта была, 
конечно, меньше, но все-таки Индия с самой глубокой 
древности была одною из населеннейших стран в мире. 
Естественные богатства ее постоянно привлекали толпы 
пришельцев, которые, пробравшись сюда через горы, ок¬ 
ружающие Индию, с северной стороны, не имели уже 
охоты оставлять страны, столь щедро наделенной приро 
дою, и основывались здесь навсегда. Сведения о перво¬ 
начальном заселении Индустана теряются в доисториче¬ 
ской эпохе, и потому трудно сказать, откуда пришли пле¬
354

мена, составляющие нынешнее индийское население по¬ 
луострова. Древняя Индия не имеет своего историка, и 
первые известия о ней находим мы у Геродота. Но памят¬ 
ники законодательной и поэтической литературы индий¬ 
ской,. превосходящей своей древностью литературы всех 
других народов, доказывают раннее и богатое развитие 
цивилизации в Индии. К сожалению, это пышное разви¬ 
тие остановилось уже веков за пять до нашего летосчи¬ 
сления, и индусы времен Дария Пистаопа и Александра 
Македонского представляются нам такими же, если не 
лучше, как и нынешние потомки их. Причина такого вне¬ 
запного застоя после столь роскошного и блестящего 
развития заключается, коьечно, в самих принципах, на 
которых основывалась индийская цивилизация. Принци¬ 
пы эти могли возбуждать дух к деятельности только до 
тех пор, пока они еще должны были бороться с противо¬ 
положными началами, и потому не успели установиться. 
Но как скоро они утвердились и были развиты с фанати¬ 
ческим увлечением, свойственным Востоку, до последних 
своих результатов, они неизбежно должны были остано¬ 
вить все попытки любознательного духа и привести к 
полнейшему квиетизму, так ярко выразившемуся в фа- 
кирстве. Замкнутый со всех сторон горами и морем, от¬ 
деленный от остального мира, индиец жил своею, особою 
жизнью, выработал себе миросозерцание, совершенно не 
похожее на миросозерцание других народов. Между тем 
как другие народы, даже соседние с Индией персы, на¬ 
ходили в природе борьбу двух начал и из нее производи¬ 
ли все существующее2, индиец всюду видел совершенней¬ 
шее единство и весь мир считал продолжением верхов¬ 
ного существа Брамы. Брама верховный творец и влады¬ 
ка всего, и потому в сущности каждая вещь равна перед 
ним; все разнообразие предметов в природе основывается 
только на различном способе происхождения от Брамы; 
на этом утверждается и разделение каст3. Брамины ло- 
тому выше всех остальных, что они произошли прямо из 
головы Брамы; далее—кшатрии вышли из груди его и 
по этому самому уже от начала назначены защищать на¬ 
род оружием; ,вайшии должны быть купцами, ремеслен¬ 
никами и земледельцами по своему происхождению из 
живота Брамы; судры, созданные из ног Брамы, должны 
потому служить другим, высшим кастам... Это—вечный,
23*
355

неизменно-гармонический порядок общества, не допуска¬ 
ющий перемен, так как сам всесовершенный Брама не 
терпит изменения. Малейшая попытка нарушить установ¬ 
ленный им порядок жестоко наказывается: от смешения 
каст происходят парии, жалкие отверженцы общества, 
служащие предметом отвращения для всякого порядоч¬ 
ного индийца. Благоговея перед мудрым порядком, уста¬ 
новленным Брамою, индиец должен почитать равно вся¬ 
кое состояние и не стараться перейти из низшего в выс¬ 
шее: если он будет хорошо жить в своей касте, то сам 
Брама обратит на него .взор своего милосердия и после 
смерти пошлет душу его в существо высшей касты. Соб¬ 
ственные же попытки подобного перехода всегда безза¬ 
конны и преступны, потому что показывают недостаток 
уважения к тому, что раз навсегда утверждено премуд¬ 
ростью Брамы и что необходимо для соблюдения всеоб¬ 
щей мировой гармонии, которой тайна хранится в неис¬ 
поведимых судьбах его. Следовательно, каждый должен 
быть доволен своим состоянием и не смеет ломышлять
о	его изменении; во всем существующем заключается ча¬ 
стица непостижимой сущности Брамы, и все, что ни 
происходит, отражает на себе частицу его верховного 
могущества.
Благотворные отношения Брамы к миру выразились 
для индийца невидимо, в разных частных божествах, 
хранителях мира, а видимо—в царе. О даре законы Мену 
говорят, как о высшем существе на земле ©следствие 
его благороднейшего, божественного происхождения. 
«Царь, — говорит Мену, — создан из частиц, взятых от 
различных божеств, хранителей этого мира, и, следова¬ 
тельно, превосходит славою всех смертных. Как солнце, 
опаляет он очи и сердца, никакая тварь человеческая не 
смеет прямо взглянуть на него. Он—огонь и воздух, он— 
бог наказующего правосудия, он —гений богатства, он— 
правитель вод и господин тверди небесной. С царем, да¬ 
же с ребенком, непозволительно обходиться просто, как 
будто с простым смертным, потому что он есть могущест¬ 
венное божество, принявшее земную оболочку. Гнев его— 
смерть; навлекший на себя гнев царя своими заблужде¬ 
ниями погибнет непременно, так как царь не замедлит 
обратить силу свою на погубление этого человека... Царь 
создан быть попечителем людей всякого чина и звания,
356

от первого до последнего... Ёсли бы не было царя rta свё- 
те, то свет был бы объят страхом и дрожал бы на своих 
основаниях; потому-то творец миров и создал царей для 
поддержания своей системы»4.
Как воплощение божества, царь, естественно, имел над 
пародом все права, но не мог быть ограничен никакими 
обязанностями. Он имел при себе совегг из семи или вось¬ 
ми человек; но по закону он должен был только выспра¬ 
шивать их мнения, а потом решать дела сам, нисколько 
не стесняясь ими. Часть своей божественной власти он 
мог уделять своим сановникам, которые, в свою очередь, 
передавали часть своего значения низшим чиновникам, и 
таким образом образован был в Индии строго определен¬ 
ный иерархический порядок. Всякое официальное лицо 
обязано было безусловно повиновением в отношении к 
непосредственно высшему его и взамен того пользовалось 
неограниченною властью над следовавшим за ним, так 
что каждый чиновник в своем тесном кругу пользовался 
тою же властью, какою сам монарх в своей обширной 
сфере; изменялся размер власти, но характер ее оставал¬ 
ся тот же. Высший чиновник после царя был начальник 
тысячи городов, затем следовали начальники ста, двад¬ 
цати, десяти, одного города. Содержание их должно было 
получаться от жителей и вычиталось из той суммы, ко¬ 
торую все подданные должны были платить царю. Как 
наместник Брамы царь был полный гооподин земли и 
только отдавал ее в пользование; за это он должен был 
получать: из скота и драгоценных камней Vsoî из произве¬ 
дений земли от V12 до 7в; из древесных плодов 7в; из де¬ 
нежных доходов 720. Во время войны налог увеличивался 
и мог возрастать до XU произведений земли. Начальник 
отдельной общины собирал этот доход и, вычтя из него 
свое жалованье, отсылал остальное к ближайшему выс¬ 
шему начальнику; тот поступал точно таким же образом, 
и так доходило до царя. Жалованье чиновников не было 
значительно: начальник десяти городов или общин поль¬ 
зовался доходами с двух плугов; начальник двадцати— 
с пяти плугов; начальник ста—доходом с маленького го¬ 
родка; начальник тысячи—доходом с большого города. 
Для наблюдения за исправностью в сборе податей на¬ 
значались от царя особенные лазутчики, «потому что, 
сказано в законах Мену: начальники округов обыкновен-
357

iiö жадны до чужого имущества». .Верховным судьею по 
делам всякого рода был обыкновенно сам царь, и суд 
был словесный, как у всех народов на первой степени 
развития.
Под таким правлением много веков существовали и 
Индии сельские и городовые общины, владевшие позе¬ 
мельной собственностью с обязательством платить за 
право владения часть доходов царю. У них были свои 
начальники, которые сначала назначались государем по 
избранию общины. Но так как, по понятию индийца, вся¬ 
кое достоинство состоит главным образом в происхожде¬ 
нии, а не в личных качествах, то скоро и эта должность, 
как все власти индийские, сделалась наследственною. За¬ 
тем в каждой общине должно было находиться двадцать 
четыре низших чиновника, из которых замечательны: 
школьный учитель, певец и флейтщик.
Чтобы установить изложенные нами начала, в кото¬ 
рых видим полное уничтожение личности, необходима 
была, разумеется, сильная борьба, и, конечно, Индия не 
вдруг пришла к такой спокойной и стройной организа¬ 
ции. Признаки этой борьбы духа и заметны в литератур¬ 
ных памятниках индийских, совсем не отличающихся тем 
спокойствием, образцом которого служит индийская об¬ 
щина. Разрушительный Шива5 был необходимым жиз¬ 
ненным явлением в истории индийской цивилизации и 
много мешал построению безмятежной системы брами¬ 
нов. Это была неизбежная уступка естественно пробу¬ 
ждающимся в каждом человеке требованиям ума, веч¬ 
ными изменениями природы и жизни вызываемого к по¬ 
стоянному, живому развитию, а не к пассивному успокое¬ 
нию в лоне Брамы. Но мысль человеческая в Индии была 
еще слаба, и она нашла себе успокоение в браминском 
учении о Вишну. Противоречия были формально прими¬ 
рены этим учением; Шива остался в индийской мифоло¬ 
гии, но потерял жизненный смысл свой; пытливый дух, 
изнеможенный бесплодным исканием, спокойно покорил¬ 
ся новому учению и начал последовательно проводить его 
через все явления своей жизни. Прямым следствием того 
был застой, и если он прерывался иногда, это было толь¬ 
ко благодаря тому, что индиец не умел вполне логически 
сделать последних выводов из своих начал или что после¬ 
довательность браминской самоотреченности делалась,
358

Наконец, невыносимою даже для индийского сознания.
Религиозная система и политическое устройство, осно¬ 
ванное на ней, образовали в индийцах их спокойный, 
смирный, созерцательный характер; а отдельное сущест¬ 
вование в общине, в которой им доставало всего, что 
нужно, сделало их совершенно равнодушными к прави¬ 
тельственным интересам. Они платили определенный на¬ 
лог как необходимую, искони предписанную жертву и за¬ 
тем не знали ничего дальше своего непосредственного на¬ 
чальника общины. За пределы общины желания их не 
простирались, тем более что богатая природа вполне 
обеспечивала для них спокойную жизнь и делала даже 
нечувствительною значительность самого налога. Во вре¬ 
мена Римской империи Индия производила даже обшир¬ 
ную внешнюю торговлю, так что римский оборот в индий¬ 
ской торговле, по свидетельству Плиния, простирался 
до 50 000 000 сестерций (около 3 000000 руб. сер.) еже¬ 
годно.
Более тысячи лет длилось это спокойное, неподвижное 
существование Индии. Поселяне мирно возделывали зем¬ 
ли, наследственные чиновники мирно исправляли свои 
обязанности в отношении к правительству, правительство 
мирно получало свой оброк, и случавшиеся иногда пере¬ 
мены его нисколько не озабочивали мирного населения 
страны. Все было хорошо, пока не пришлось этой спокой¬ 
ной стране испытать враждебного столкновения с чуждой 
силой. Столкновение это произошло в начале VIII века, 
когда мусульмане, в своем религиозном фанатизме, про¬ 
никли и в Индию из Аравии. Но в это время им помешал 
здесь именно их религиозный фанатизм: на защиту своей 
религии индийцы восстали мужественно и успели отра¬ 
зить чуждое вторжение. Мусульмане успели только овла¬ 
деть северо-западной частью Индустана и основать здесь 
Афганское государство. Но спустя три столетия (1004 г.) 
с той же стороны явился в Индию Махмуд Газневид и по¬ 
корил всю северную часть ее.
С XIII века начинаются вторжения монголов, мало- 
помалу завладевших всем полуостровом. В самом конце 
XIV века (1399 г.) Тамерлан ниспроверг афганскую ди¬ 
настию, совершивши по Индии поход со стотысячным 
войском и утвердившись в Дели. С этого времени мон¬ 
гольское владычество над Инду станом упрочивается в
359

династии Тимуридов. В XV веке его нарушают еще вос¬ 
стания афганов и междоусобия претендентов, но со вре¬ 
мен Бабера, в 1525 году победою при Панипуте (на се¬ 
вер от Дели) получившего во власть свою весь Индустан, 
монгольское правительство устанавливается твердо и не¬ 
поколебимо.
Монголо-мусульманские стремления были такого ро¬ 
да, что могли легко ужиться с национальными требова¬ 
ниями индусов. Бывши всегда плохими мусульманами, 
монголы XIV века совершенно потеряли тот характер 
пропаганды, который отличал поклонников пророка в 
первые времена после Магомета. Равнодушные к внут¬ 
реннему управлению завоеванных стран и к положению 
покоренных народов, они заботились только о выгодах 
завоевания и о соединенном с ними блеске .своего влады¬ 
чества. Захвативши в 'свои руки верховную власть и обе¬ 
спечивши себе взимание податей, налагавшихся обыкно¬ 
венно с беспощадной расчетливостью могучего победите¬ 
ля, они предоставляли народу право делать, что хочет, 
оставляли народные обычаи и даже местные власти, ко¬ 
торые уже должны были, чтоб удержаться на своих ме¬ 
стах, выжимать из народа все, что можно, для удовлет¬ 
ворения требований сильных повелителей. Так поступали 
монголы в других странах; так поступили они и в Индии. 
Уничтоживши туземных властителей, которые не обеща¬ 
ли быть для них исправными сборщиками податей по не¬ 
привычке к этому делу, монгольские победители остави¬ 
ли, однако, неприкосновенными должности начальников 
сельских и городовых общин и даже целых округов. По¬ 
рядок управления для народа остался тот же; только по¬ 
дать увеличилась: монгольское правительство потребо¬ 
вало себе четверть жатвы. Вынужденные необходимо¬ 
стью, поселяне должны были согласиться платить эту по¬ 
дать, хотя она и в са'мом начале была несколько обреме¬ 
нительна для них. С течением времени, при умножении 
населения, при размельчении участков земли и при необ¬ 
ходимости вследствие того больших издержек на ее об¬ 
работку, подать становилась все тяжелее и в неурожай¬ 
ные годы поглощала даже весь прибыток земледельца ог 
его участка. Чтобы сделать сбор своих доходов вернее и 
успешнее, монгольское правительство усилило власть зе- 
миндаров, общинных и окружных начальников, которые
360

теперь из простых сборщиков податей превратились в câ- 
новников, облеченных властью административною, су¬ 
дебною ,и исполнительною. Вместе с тем земиндары полу¬ 
чили более самостоятельности, чем прежде: из должност¬ 
ных лиц, поставленных царем и состоявших у него на 
жалованье, они сделались чем-то вроде феодальных вла¬ 
детелей. Действия их управления уже не определялись 
предписаниями свыше, а предоставлялись большею час- 
т.ию их собственному произволу. Перед правительством 
они отвечали только за недоимкл в сборе податей. Народ 
привыкал, таким образом, смотреть на земиндара, как на 
своего настоящего владетеля, и так как достоинство его, 
по индийскому обычаю, делалось наследственным, то 
они, действительно, и делались, наконец, как бы само¬ 
стоятельными владельцами своей общины, платившими 
только вассальную подать великому моголу. Так рядом 
с общинным владением произошло в Индии поместное 
право.	.
При всех этих изменениях масса народа оставалась 
верною принципам своего учения, т. е. почти всегда со¬ 
храняла свое робкое спокойствие и равнодушие. Почитая 
в своих властителях не личное достоинство, а единствен¬ 
но олицетворение отвлеченной идеи власти, индийские 
народы были совершенно равнодушны к тому, кто ими 
владеет. Есть власть—хорошо; надобно ей 'повиноваться, 
потому что в ней выражается могущество и мудрость 
Брамы. Является другая власть, пересиливающая преж¬ 
нюю, —и то хорошо; опять, значит, не без воли Брамы, 
который захотел теперь избрать новый орган для прояв¬ 
ления своей силы. /В этом случае индийцы были последо¬ 
вательны и личность всегда отделяли от звания. Обстоя¬ 
тельство это замечено было еще знаменитым завоевате¬ 
лем Бабером, который в своих записках говорит: «В Ин¬ 
дии есть царский престол, равно как есть места и звания 
визиря, эмира и проч. Этот престол, эти места и звания и 
составляют единственный предмет уважения для народа. 
Если царю вздумается отставить какого-нибудь чиновни¬ 
ка и заменить его другим, то, каков бы ни был вновь на¬ 
значенный, все обращаются к нему с тем же уважением л 
повиновением, как и к прежнему. Это правило остается 
неизменным и в отношении к царскому престолу»6. Этими 
замечаниями Бабера объясняется для нас, почему боль-
361

liiHiicTBO Народа было совершенно равнодушно к переме¬ 
не правителей, да и не считало себя в праве вмешивать¬ 
ся в то, что происходит между ними. Низшие классы на¬ 
рода были вполне убеждены, что их дело—знать только 
свое звание с его ближайшими отношениями, и только 
здесь могли еще являться для них сколько-нибудь живые 
личности. Далее же начинались мертвые отвлечения и 
пустые, постоянные по привычке, но не сознанные мыш¬ 
лением, формы без содержания. Поэтому-то, замечает 
Жансиньи в своем очерке Индустана, «индийцы совер¬ 
шенно безразличны относительно образа правления, и 
всякое облегчение своей участи, равно как ,и всякое стес¬ 
нение и угнетение, приписывают только ближайшим чи¬ 
новникам, которые заведуют их делами». При таких об¬ 
щественных понятиях могла бы еще возбуждать индийца 
на защиту существующей национальной власти любовь к 
отечеству. Но, с одной стороны, предрассудки касты ме¬ 
шали индийцу понять кровные связи, соединяющие на¬ 
род, ,и заставляли его признавать родною только свою ка¬ 
сту, а все остальное считать чуждым и нечистым. С дру¬ 
гой же стороны, общинная уединенность предохраняла 
массу индийских поселян и от того ложного увлечения, 
по которому бедняк, не имеющий хлеба и пристанища, 
вздумал бы гордиться обширностью и богатством своей 
родной страны. Народ не понимал этих воззрений, оста¬ 
вался верным учению браминов и предоставлял все по¬ 
добные высшие взгляды своим властителям.
Рядом с индийским квиетизмом мало-помалу утвер¬ 
дился на почве Индии и магометанский фанатизм, в тех 
частях, которых владельцы и земиндары приняли ислам 
или были заменены мусульманскими начальниками. Кро¬ 
ме делийского императора, который с титулом великого 
могола, долго владел всем Индустаном, замечательней¬ 
шие из мусульманских владетелей были: низам декан¬ 
ский, король удский, султан мисорский и набаб бенгаль¬ 
ский. Воззрения корана в приложении к государственно¬ 
му управлению были не слишком далеки от индийских, 
хотя и разнились в своих основных началах. Успокоение 
ли в лоне Брамы, во всем премудро выражающего свою 
сущность, или убеждение в неизбежности рока, — все 
равно, и то и другое должно было привести индийца 
к смиренному перенесению постигшей его судьбы. По
362

праву ли наместника Ёрамы, или по праву завоевателя, 
изложенному в коране, брал властитель с жителей свой 
оброк, право это в глазах индийца все-таки было равно 
законно: он сам всегда считал себя только временным 
пользователем земли, перенося право собственности на 
высшие лица. Поэтому мусульманский харадж7 хотя и 
был для поселян отяготительное 'прежней подати, но всег¬ 
да исправно собирался земивдарами и выплачивался 
райотами, то есть земледельцами, имевшими частную по¬ 
земельную собственность.
Монгольское правительство XVI и XVII века остави¬ 
ло в Индии много следов своего мудрого государственно¬ 
го управления. Акбар, царствовавший в течение второй 
половины XVI века, и Аурунгзеб, умерший в 1707 г., осо¬ 
бенно памятны своим мудрым и блестящим правлением. 
И действительно, Акбар определил положительными уза¬ 
конениями чиновную администрацию, ввел лучшую си¬ 
стему сбора податей, увеличил государственные доходы, 
устроил дороги, завел правильные почты, ввел лучшую 
дисциплину в войске, произвел множество великолепных 
построек, доселе, даже в своих развалинах, возбуждаю¬ 
щих изумление путешественников. Аурунгзеб в особенно¬ 
сти прославился своими громадными и роскошными со¬ 
оружениями. Вскоре по вступлении на престол он должен 
был приняться за оружие и войною утвердить власть свою 
в Декане. Война эта сопровождалась опустошениями и не¬ 
истовствами, какими всегда отличались монгольские вой¬ 
ны. Но зато по окончании ее Аурунгзеб предпринял здесь 
множество общественных работ, отчасти чтобы доказать, 
что он твердо решился навсегда удержать за собою вновь 
приобретенную землю, отчасти же и затем, чтобы дать 
работу жителям, разоренным войною. При нем выстроено 
несколько великолепных храмов, пагод, дворцов и проч., 
которых сооружение, по выражению одного французско¬ 
го писателя, служило источником жалкого прозябания 
для народа и символом ужасного могущества его владык.
Могущество это было велико и действительно .прида¬ 
вало державе великого могола необыкновенный блеск и 
величие. Но, как мы видели, индийская община так была 
устроена, что ей очень мало утешения могла приносить 
слава и обширность державы ее повелителя. Богатство и 
великолепие великого могола не заставляло его отказать*
363

ся от своих доходов. Напротив, «с течением .времени пода¬ 
ти все увеличивались. Шер-Шах, предшественник Акба¬ 
ра, требовал четвертой части произведений земли. Акбар, 
уничтоживши некоторые косвенные налоги, установил за¬ 
то годовою податью треть жатвы. Чтобы иметь менее по¬ 
средствующих лиц между правительством и подданными, 
Акбар учредил особых чиновников, которые лри сборе 
податей должны были иметь дело прямо с податным на¬ 
селением. Неизвестно, лучше ли было для жителей иметь 
дело с мусульманским чиновником, чем с своим общин¬ 
ным начальником, но правительство, конечно, выиграло 
при этом в скорости и верности сбо<ра. При Акба,ре вооб¬ 
ще увеличивается в Индии число монгольских чиновни¬ 
ков и даже учреждается сишах-салор, или субодар, что- 
то .вроде вице-короля с военной и гражданской властью 
и с правом смертной казни в важных случаях. Таких 
субодаров было двенадцать, по числу провинций, на ко¬ 
торые Акбар разделил свою огромную монархию. Около 
субодара составилась целая свита сановников, имевших 
р-азличные должности и образовавших вскоре монголь¬ 
скую аристократию в Индии. По принципу Акбара, ари¬ 
стократию нужно было беречь и возвышать во всяком 
случае и даже щадить ее между индийцами, которых во¬ 
обще по корану следовало бы преследовать и истреблять, 
как неверных противников пророка. «Творец мира, — го¬ 
ворит Акбар в своих записках, — вверил царям господст¬ 
во над ними для того, чтобы они имели попечение о сча¬ 
стии народов и особенно заботились о чести и славе знат¬ 
ных фамилий». Такое воззрение, разумеется, приходилось 
как раз по духу индийцев, для которых учение о кастах 
имело столь важное значение. Следовательно, народ и 
при лучших из мусульманских правителей все-таки не 
имел ни малейшей возможности восстать из того покор¬ 
ного, бессмысленного унижения, до которого он доведен 
был предшествовавшими обстоятельствами.
Как слабо было умственное развитие народа во вре¬ 
мена блеска монгольской династии, свидетельствует не¬ 
успех нововведений, задуманных Акбаром. Акбар (ум. 
1605 г.) .принадлежит к числу людей истинно гениальных. 
Его положение мешало отчасти его уму в совершенно 
свободном и окончательном развитии своих идей, но и в 
том, что он успел сделать, выразилась уже его умствен¬
364

ная сила. Воспитанный в законе Магомета, окруженный 
поклонниками пророка, находя в исламе все удобства 
временной жизни и все залоги вечного блаженства, он, 
однако, выводами философствующего рассудка дошел до 
убеждения в ложности Магометова учения и оставил его. 
Религиозная система индийцев казалась ему в своем ос¬ 
новании возвышеннее ислама, но и она не могла удовлет¬ 
ворить его. Тогда Франциск Ксавье предстал пред ним с 
проповедью евангелия; Акбар долго держал его при се¬ 
бе, выслушивал убеждения его, излагаемые со всею тон¬ 
костью и силою иезуита, позволил ему проповедовать в 
стране своей, но и эта проповедь ему не понравилась. 
Испытавши все вероучения и продолжая философство¬ 
вать по-своему, Акбар составил свою религиозную систе¬ 
му, имеющую деистический характер. Он не называл се¬ 
бя посланником божиим и вое свои положения основы¬ 
вал на том, что они согласны с разумом. Миром управ¬ 
ляет, по его учению, верховное существо, к которому 
должно относить всякое свое действие, всякое решение, 
в'сякую мысль. Это существо не требует себе никакого 
внешнего богослужения: почитание его должно выра¬ 
жаться в постоянно добродетельной жизни и в подчине¬ 
нии своих личных выгод и страстей чув’ству всеобщей 
любви к человечеству. Он обнародовал свое учение и хо¬ 
тел его ввести в Индии. Но ни мусульмане, ни последова¬ 
тели брамийского учения его не поняли. Религиозные 
идеи индийцев давно уже пришли к тому, к чему необхо¬ 
димо приводит всякий умственный застой. Лишившись 
права рассуждать, встретивши непреодолимые преграды 
на пути свободного умственного развития, индийцы поне¬ 
воле должны были остановиться на внешности и удоволь¬ 
ствоваться одними религиозными формами. Брамины, не 
имея ни охоты, ни надобности следить за духовным раз¬ 
витием народа, строго наблюдали за исполнением обря¬ 
дов, придавали им преувеличенную важность и усердно 
старались о великолепии церемоний и увеличении коли¬ 
чества жертвоприношений, которые приносили им значи¬ 
тельные выгоды. Религиозный формализм произвел бес¬ 
смысленное факирство с бесчисленными видоизменения¬ 
ми его уродливости, и безотрадное прозябание индийца 
делалось еще жалче от неблагодарного влияния брами¬ 
нов. В таком народе невозможно было установить рели¬
365

гию, подобную Акбаровой, без принудительных мер; но 
Акбар не хотел насилия. Он решился лучше сделать ус¬ 
тупку и прибавил к своему учению сабеистическое почи¬ 
тание звезд и огня: в этом виде религия его приобрела 
нескольких прозелитов. Тем не менее она прекратилась 
вместе со смертию самого Акбара.
Насколько царствований, подобных Анбарову, может 
быть, и вызвали бы Индию к жизни. Но положение вели¬ 
кого могола .слишком соблазнительно, особенно в такой 
стране, какова Индия, и в отношении к такому народу, 
каковы ее жители. Преемники Акбара предпочли деспо¬ 
тический произвол трудной заботе о развитии и благо¬ 
состоянии народа. Капризы властителей вызывали ропот 
и противодействие даже в смиренных индийцах. Вот, на¬ 
пример, из множества других, один случай, который рас¬ 
сказывает мусульманский историк Феришта, как образец 
твердости духа монгольского владыки. Магомет-Шах 
торжествовал какой-то праздник; на этот праздник яви¬ 
лась, между прочим, из Дели трушпа музыкантов в 300 
человек. Шах так был восхищен их игрой, что тут же 
приказал своему визирю дать предписание радже вис- 
янагарскому, чтобы тот щедро вознаградил музыкантов. 
Вис-янагара не была подвластна Магомет-Шаху, и пото¬ 
му визирь, видя, что повелитель его говорит под влия¬ 
нием опьянения, отложил исполнение приказа до другого 
дня. Но, проспавшись на другой день, Шах сказал: «Бо¬ 
гу не угодно, чтобы из уст моих вышло пустое слово, ко¬ 
торое бы осталось без исполнения. Отошли приказ к рад¬ 
же вис-янагарскому: я хочу этого». Раджа прогнал от 
себя посланного с шахским приказом, и началась война. 
Индийцы овладели одной мусульманской крепостью rf 
вырезали гарнизон ее, около восьмисот человек. Узнавши 
об этом, Магомет-Шах поклялся истребить тысячу ин¬ 
дийцев для отомщения своих воинов и сдержал свое 
слово. Он даже с излишком превзошел меру, назначен¬ 
ную им самому себе, так что один из приближенных ос¬ 
мелился заметить ему: «Ты, однако же, не клялся, госу¬ 
дарь, истребить все индийское племя». Пораженный этим 
замечанием, властитель велел 'прекратить убийства и со¬ 
гласился принять or раджи вознаграждение, которого 
сначала требовал для музыкантов. Принимая его, он са¬ 
модовольно заметил: «Я не хотел, чтобы слово, брошен¬
36Ü

ное на ветер, осталось пяггном на моей памяти». Видя, 
что он в хорошем расположении духа, послы осмелились 
спросить его: зачем велел он убивать людей всякого по¬ 
ла и возраста, которые ничем не участвовали в оскорбле¬ 
нии, какое нанес ему раджа? Он отвечал: «Это была воля 
божия, для меня не было выбора!»—и в припадке вели¬ 
кодушия он решился на будущее время постановить усло¬ 
вие, чтобы неоражающиеся были щадимы во время 
войны...
Такого рода поступки должны были (превзойти меру 
Вся-Koiro терпения. Против них нужно было, наконец, во¬ 
оружиться по безотчетному инстинкту самосохранения. 
Как ни сильно обезличен был индиец своим религиозным 
учением, как ни тяжело налегла на него рука деспоти¬ 
ческих завоевателей, но естественная любовь к жизни 
взяла свое. Чужеземное нашествие, довершивши бедствия 
страны, периодически разграбляемой собственным пра¬ 
вительством, указало исход из страшного положения. 
В 1739 году персидский шах Надир опустошил и ограбил 
империю великого могола, оставив из милости престол 
сыну Аурунгзеба, Магомету XIV. Сокровища, вывезен¬ 
ные им из Дели, великолепием своим превосходят самые 
знаменитые добычи, о которых только упоминает исто¬ 
рия. Между прочими предметами в это нашествие выве¬ 
зен «престол, доныне находящийся во дворце тегеранском 
и представляющий павлиний хвост, весь составленный из 
брильянтов и других драгоценных камней. Захвативши 
добычу, Надир-Шах тотчас же удалился из Индии, но 
его нашествие сильно потрясло Монгольскую имшерию и 
перелило последнюю каплю в полной чаше страданий на¬ 
рода. Прежде всех решились воспользоваться расслаб¬ 
лением Монгольской империи маратты, живущие в цент¬ 
ральной Индии, между Нербуддою, Бераром и Аурунга- 
бадом. Этот народ всегда отличался суровостью и даже 
дикостью; делийские владетели никогда не могли совер¬ 
шенно покорить их. Один из отчаянных удальцов, обла¬ 
давший обширным умом и практической ловкостью, Си- 
ваджи, был основателем могущества мараттов. При нем 
основалось сильное Мараттское государство, и вскоре 
владычество великого могола над Индустаном было 
уничтожено. В то же время Шейд-Кулыхан, названный 
Низам-уль-Мульком, основал сильное государство гай-
367

дерабадское. Несколько позже Гайдер-Али, достигший 
высшей .власти из погонщика верблюдов, возвысил Ми- 
сор'скую империю, процветавшую и после него три сыне 
его Типпу-Саибе, до начала нынешнего столетия. Все эти 
события, имевшие в начале своем характер возмущений, 
сопровождались сильными войнами и способствовали со¬ 
вершенному раздроблению правительственных интересов 
полуострова. Народ продолжал страдать в этой безуря- 
дице и, переходя от одного властителя к другому, тщет¬ 
но ожидал облегчения своей участи. Непривыкши к силь¬ 
ным напряжениям, он уже начинал уставать от быстрого 
течения событий, в которых его заставляли теперь прини¬ 
мать участие гораздо более, чем прежде. Маленькие не¬ 
зависимые владетели, которых множество развелось те¬ 
перь на полуострове, старались тянуться за большими в 
великолепии; иные хотели (поддерживать старинный 
блеск громкого имени, как, на'пример, великий могол, 
только с 1803 года обязанный своим престолом милости 
англичан. Владения их не были уже столь обширны, как 
прежде, и после стольких разграблений не могли достав¬ 
лять та,ких богатых средств, как в шрежние времена; сле¬ 
довательно, нужно было увеличить количество налогов. 
Такова была логика индийских властителей, и они дейст¬ 
вовали сообразно с нею. iB это время являются в Инду- 
стане сильными деятелями англичане...

ЛИТЕРАТУРНО¬
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ
ПРОИЗВЕДЕНИЯ

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ХОЛЕРА1
Страшась какой-то силы тайной. 
Живут, склонившись под ярмом, 
И дело глупости случайной 
Чтут часто божмим судом...
I
Медленно и задумчиво шел молодой чиновник Павел 
Гаврилович Изломов по одной из улиц города N. Вероят¬ 
но, его занимали мысли слишком серьезные и мрачные, 
потому что он не примечал, казалось, ни яркого света 
теплого майского солнца, который падал прямо ему на 
лицо, ни даже того, что из окон некоторых домов посмат¬ 
ривали на него хорошенькие глазки. В самом деле, в это 
время было над чем призадуматься каждому жителю N: 
в городе свирепствовала холера, и уже не мало своих 
друзей и знакомых проводил Изломов на тот свет. Теперь 
он подумал о том, что если вдруг его скрутит холерою!.. 
И при этой мьгсли он сделал весьма жалкую физионо¬ 
мию... Вдруг 'позади его раздался голос, который назы¬ 
вал его по имени. Павел Гаврилович обернулся, несколь¬ 
ко времени всматривался в наружность молодого чело¬ 
века, стоявшего перед ним, и, наконец, вскричал с удив¬ 
лением:
—	А-а-а!.. Ива>н Васильевич!.. Какими судьбами?..
И он готов уже был засыпать его сотнею вопросов, но 
вдруг вспомнил, что Иван Васильевич Тропов, стоящий 
перед ним, человек петербургский и, чего доброго, еще 
вздумает осмеять его провинциальное любопытство. По¬ 
этому он удержал свои любознательные стремления, 
очень хладнокровно выслушал ответ Тропова, что он 
прямо из Петербурга, и употребил всю силу своей воли, 
чтоб не разразиться расспросами: почему, для чего, на¬ 
долго ли и <пр.
Они пошли вместе. Изломов ни о чем не .спрашивал 
более и начал перекидываться со своим приятелем обык¬
24*
371

новенными пустыми фразами, стараясь не высказывать 
ни к чему ни сочувствия, ни увлечения. В этом выражал¬ 
ся, то его мнению, bon ton высшего сорта.
—	Однако у вас здесь настоящее царство ужаса, — 
сказал, наконец, Тропов, наскучивши подобным разгово¬ 
ром.
—	Да, ужасное бедствие поражает бедных жителей, — 
отвечал Павел Гаврилович, теряя на минуту свое спокой¬ 
ствие.
—	Бедствие само но себе—это беда не великая, а 
главное — во всех жителях здешних царствует ужас, са¬ 
мовластно и неограниченно, — повторил Иван Василье¬ 
вич.
—	О, да, именно — ужас всех объял здесь, от мала до 
велика, — ответил Изломов и счел обязанностью приятно 
и скромно улыбнуться.
Холера была такой предмет, что увлекла бы в те вре¬ 
мена и не Павла Гавриловича, и потому не нужно удив¬ 
ляться, что она оживила разговор двух приятелей. При¬ 
том Иван Васильевич начал рассказывать свои наблю¬ 
дения, — а он таки любил поговорить.
—	Вообразите, — говорит он, — я узнал в первый раз 
о здешней холере верст за 15 отсюда, в деревне, где я 
спросил себе холодного молока в самый полдень... Му¬ 
жик, у которого я остановился, никак не хотел дать мне 
молока, уверяя, что это вредно—в жаркий полдень пить 
холодное... Нынче, вишь, вяша милость, говорит, время-то 
негодное. Я сначала еще не догадывался и удивлялся, 
откуда пришло ему в голову так заботиться о моем здо- 
ровьи.„ Наконец, узнаю: старик объявляет, что им при¬ 
казано наблюдать всякую осторожность против холеры, 
особенно же не пить в жаркий день холодного. Да тебе 
что ж до меня-то за дело? — спрашиваю его. — Ведь ты не 
умрешь; я тебя пить не заставлю. — Да оно, сударь, со¬ 
вершенно как вы изволите говорить, — рассуждает он 
очень хладнокровно, — да ведь неравно как схватит, так 
тут и нам не уйти, здесь же не город, средствия никако¬ 
го нет... Что станешь делать против такой логики?
—	Конечно, это для вас было очень досадно; но кто 
знает, может быть, он этим спас вашу жизнь...
—	Да не беспокойтесь, — ведь он все-таки исполнил 
мое требование... Только нужно было ему подороже за¬
372

платить и притом дать »перед деньги... Тотчас прибежал 
и принес мне молоко прямо со льду. И потом, представь¬ 
те мое изумление, — но только что я выехал из этой избы 
и еще не успел подивиться точности, с какой исполняют¬ 
ся в этой деревне врачебнвге предписания, как в несколь¬ 
ких шагах оттуда встретил несколько пьяных мужиков, у 
которых уже начинались, кажется, первые симптомы хо¬ 
леры. Их скоро окружила большая толпа. Спрашиваю, 
как же это у вас позволяют пить в такое опасное вре¬ 
мя?— Э, барин, отвечают мужики, уж воля господня!.. 
Все едино умирать-то!.. А с горя как не вьипить...
Изломов засмеялся, стараясь примирить неприятное 
чувство, возбужденное в нем по случаю неудачной догад¬ 
ки о спасении жизни Ивана Васильевича.
А он между тем продолжал, все с возрастающим оду¬ 
шевлением, хотя голос и руки его оставались по-прежнему 
в границах, предписанных приличием:
—	Еду дальше: встречается целая сотня баб с котом¬ 
ками, такие все унылые, и из конца в конец этой толпы 
разносится слово умереть в различных его граммати¬ 
ческих видоизменениях. — Что такое? — спрашиваю. — 
Ах, барин, на беду ты едешь, — кричит одна. — Не ездить 
бы тебе, —советует другая. — Мы вот и то бежим из го- 
роду-то, — объясняет третья... — Э, чорт вас побери, чтоб 
вам передохнуть всем, —посылаю я им вдогонку, раздо¬ 
садованный зловещими толками... И ровно ничего от них 
не добился. Не успел проехать версты, смотрю, толпа из¬ 
возчиков едет. — Куда? — спрашиваю. — Из города, — 
отвечает тотчас, уразумевши цель вопроса, один из 
них; — больно там валит, так за доброе дело убраться 
лучше... — Ну, думаю себе, весело должно быть в самом 
городе. Подъезжаю к заставе, смотрю — на столбе объяв¬ 
ление: «По случаю появления эпидемической холеры»... 
дальше я не успел рассмотреть. Еду городом —попадает¬ 
ся на дороге старый знакомец—доктор, также, к удивле¬ 
нию моему, с кислой физиономией, вероятно приспособ¬ 
ляясь к обстоятельствам. Наконец, приезжаю к гостини¬ 
це, у входа ее прибито то же объявление, а в общей зале 
прежде всего бросается мне в глаза листок губернских 
ведомостей, в которых напечатан какой-то рецепт против 
холеры. Ну, скажите же, пожалуйста, возможно ли от 
нее избавиться, когда она преследует вас всюду и везде,
373

является вам ib виде различных объявлений, рецептов, 
печальных лиц, нелепых разговоров... Чем бы отдалять 
и прогонять эту болезнь, а вы всячески стараетесь при 
ближать ее к себе...
—	Но, как хотите, это время общественных бедствий 
всегда отражается на физиономии самого города. Для 
всякого необходимо принять некоторые »предосторожно¬ 
сти, всякий опасается — если не за себя, то за своих род¬ 
ных и друзей, наконец всякий принимает участие в об¬ 
щем ходе болезни, хочет узнать... Естественно, теперь все 
заняты одним разговором. Вот и мы с вами...
—	Что же прикажете делать? Здесь не блеснешь ори¬ 
гинальностью... Однако всмотритесь, как хороши ваши 
средства... Вы идете мимо аптеки и видите около нее бес¬ 
престанный прилив и отлив народу с ужасающими ли¬ 
цами и толками о холере. Вы и сами начинаете сильно 
трусить и думаете, что в городе умирает несколько сот че¬ 
ловек в день. А между тем эти люди хлопочут только еще 
о предохранении себя от болезни... умирающих всего 
двадцать—тридцать человек... Вы встречаете доктора, ко¬ 
торый, подъехав к бирже, берет без торгу на неопреде¬ 
ленное время первого попавшегося на глаза извозчика и 
отпускает своих лошадей потому, что те уже больше не 
бегут... Вы делаете печальные заключения о силе болез¬ 
ни, но вы не знаете, что этот доктор имел благоразумие 
в здоровое время прикомандироваться к четырем присут¬ 
ственным местам, обязавшись лечить всех чиновников с 
их чадами и домочадцами. В обыкновенное время он ез¬ 
дит в каждую палату раз в месяц для получения жало¬ 
ванья, но теперь должен показать всю свою деятельность, 
потому что всякий, напуганный холерой, платит все, что 
только может. (Это, кажется, не имеет отношения к...) 
<Далее два слова неразборчиво>.
—	Зайдите ко мне, — перебил Ивана Васильевича его 
приятель, остановившись у ворот одного довольно краси¬ 
венького и новенького домика. — Там мы можем погово¬ 
рить свободнее.
—	Да у вас тоже скляночки да баночки, и все комна¬ 
ты, я думаю, надушены мятой, а на окнах предохрани¬ 
тельные средства.
—	Вы видите, на окнах у меня цветы, правда не ду¬ 
шистые...
374

—	À это даже хорошо; я вообще не цветовод, а ду¬ 
шистых цветов терпеть не могу... Так, пожалуй, пой¬ 
демте...
И они пошли.
Если предполагаемого читателя утомил этот разговор, 
то ему предоставляется возможность отдохнуть, заняв¬ 
шись некоторыми частными сведениями об этих прияте¬ 
лях, так пространно рассуждающих об одном из неприят¬ 
нейших предметов на свете.
Один из них, Тропов, молодой человек лет 25 или 26, 
живет в Петербурге и, разумеется, кем-то служит там, а 
потому и считает себя (петербуржцем, хотя то рождению 
и даже частью по воспитанию он тоже провинциал и 
именно из этого самого города N. Происходил он от вы¬ 
сокоблагородных и не бедных родителей, учился в гу¬ 
бернской гимназии и потом в университете, а затем посту¬ 
пил было на службу в N. Но Петербург, заманчивый 
предмет сладких мечтаний для всех 'провинциальных 
юношей с каким-нибудь образованием, увлек и нашего 
Ивана Васильевича. Он уехал и через три года воротился 
оттуда таким дэнди, таким образцом светскости, таким 
знатоком итальянского языка и с таким злым или, луч¬ 
ше, — вострым языком, что в него не замедлила влюбить¬ 
ся одна слабонервная, сентиментальная барышня, имев¬ 
шая хорошенькое добродушное личико, 200 <одно слово 
неразборчиво> душ приданого и образование, доста¬ 
точное для того, чтобы не удивиться никакому ученому 
вопросу: Тропов скоро заметил это и, как он сам, несмот¬ 
ря на видимую свою холодность и насмешливость, имел 
доброе и чувствительное сердце и притом порядочный за¬ 
пас легкомыслия, то скоро на него подействовала эта 
пылкая любовь, и он, не думая много, справился у вер¬ 
ных людей о приданом и предложил свою '.руку .и серд¬ 
це плененной им особе, называвшейся — скажем, кста¬ 
ти — Надеждой Семеновной. Родители Наденьки были 
не прочь от такого союза, потому что, как бы то ни было, 
жених служил в Петербурге и они знали за ним в былое 
время порядочное состояние. Ивану же Васильевичу это 
было очень кстати: от родительского наследия осталась 
у него деревня и десять дворов, да и ту бы он продал, 
если бы мог обойтись без того, чтобы не говорить своим 
приятелям, что ему прислали или не прислали денег из
375

деревни. Таким образом, все уладилось, но родители не¬ 
пременно хотели сыграть свадьбу почему-то не раньше, 
как через полгода, и Иван Васильевич с новыми надеж¬ 
дами и мечтами снова отправился в Петербург с тем, 
чтобы через полгода возвратиться в N. Насладившись на 
досталях холостой жизнью и наделавши новых долгов, 
он приехал теперь сюда жениться и—встретил холеру, ко¬ 
торая препятствовала, конечна, всем свадебным весело¬ 
стям. И вот причина его ужасной филиппики на уныние 
жителей и на внимательность -их к такой ничтожной ве¬ 
щи, как эта негодная болезнь.
Что касается до Павла Гавриловича Изломова, дру¬ 
гого 'приятеля, то это был собственно не приятель, а толь¬ 
ко старый знакомый Тропова, потому что они сидели не¬ 
когда за одним столом в N-ской гражданской палате. Не¬ 
ученый, но жаждущий просвещения пне имеющий средств 
удовлетворить своему стремлению, он жадно слушал всех, 
кого считал выше себя по образованию, и потому был на¬ 
ходкой для людей, которые ищут себе слушателей я 
(увы) часто не находят. Не имея своего убеждения, он 
жил убеждениями других и, .покорно выслушав ныне ка- 
кое-нибудь новое мнение, на другой же день сообщал его 
всем своим знакомым как свое собственное; иногда при 
этом давал он заметить, что с его мыслями согласен и 
такой-то, известный ученостью или основательностью су¬ 
ждений. Если же его кто-нибудь оспаривал, то он, пожа¬ 
луй, опять приходил к вам, которые высказали это мне¬ 
ние или поддерживали его, и начинал перед вами изла¬ 
гать свои возражения. Если вы опровергали возражения, 
он передавал от своего лица и опровержения по принад¬ 
лежности и т. д. Случалось, что через посредство Павла 
Гавриловича долгое время производились очень интерес¬ 
ные споры между лицами, совершенно не знакомыми 
друг с другом. И надобно ему отдать честь, он не ослаб¬ 
лял никогда силы доводов и вообще, уж если принимался 
говорить, то говорил, как по писанному. Бог его знает, 
где он приобрел себе такой высокий слог.... Впрочем, в 
жизни и в обращении он был очень приличный молодой 
человек, хотя иногда это и дорого ему стоило.
Вот хоть бы теперь: как разгорелось его провинци¬ 
альное любопытство, как ему хотелось засыпать Ивана 
Васильевича вопросами: и что, и как, и почему и т. д.
376

Ho bon ton, по его понятию, не позволял этого, и он мол¬ 
чал. Да и Ивану Васильевичу была не совсем приятна 
такая скромность: ему непременно хотелось высказаться. 
Если бы его спросили: зачем он приехал, он сказал бы 
очень небрежно, будто нехотя: да так, старые дела нуж¬ 
но кончить, и после долгих расспросов проговорил бы с 
комической напыщенностью: сорвать одну звезду с ваше¬ 
го небосклона... Но Изломов упорно молчал об этом 
предмете (мне кажется, Изломов должен был знать, за¬ 
чем приехал Тропов), и, поболтавши с четверть часа о 
том, о сем, Тропов решился сам заговорить... Для этого 
он возобновил сначала забытый было разговор о холере, 
что было, конечно, очень не трудно.
—	Нет, я серьезно думаю, — заговорил он, — что все 
эти предосторожности ваши не только ни к чему не при¬ 
ведут, а, напротив, еще повредят... Согласитесь, что все 
эти печальные физиономии, эти мрачные предосторожно¬ 
сти, это постоянное опасение очень неблагоприятно дей¬ 
ствуют на расположение вашего духа и, следовательно, 
на самое здоровье. Докторами давно уже признано, что 
бодрость духа—это лучшее средство против холеры.
—	Однако же, вы не можете отвергать и того, — воз¬ 
разил Изломов, — что нельзя пренебрегать болезнью, ко¬ 
торая производит повсюду такие опустошительные дей¬ 
ствия.
—	Зачем же пренебрегать? (Кто вам говорит об этом? 
Только я не понимаю, что же вы выигрываете, когда Bice 
ваши предосторожности приносят больше вреда, чем 
пользы... Положим, что даже вы таким образом избегне¬ 
те холеры, но скажите мне, можно ли целое лето, пре¬ 
красное провинциальное лето, прожить так, как вы соби¬ 
раетесь жить? Посмотрите, ведь весь ваш город превра¬ 
тился в лазарет, и всякий порядочный человек, проживши 
в нем два-три месяца, непременно умрет не от холеры, 
так от диэты и лекарств или, что еще ужаснее, просто от 
скуки.
—	Вы судите по себе,—отвечал Изломов, — стараясь 
придать своему голосу ироническое выражение.—Ко¬ 
нечно, я .вас понимаю: человеку, который живет постоян¬ 
но в столице, пользуется всеми удовольствиями петер¬ 
бургской жизни, трудно примириться с нашей провинци¬ 
альной простотою и бедностью в увеселениях; ему, разу-
377

Меется, скучно... Но мы, бедные провинциалы, так уже 
привыкли к этому, что нам кажется довольно сносным 
наш утомительно-однообразный, даже, может быть, на 
ваш взгляд пошлый быт...
—	Полноте, пожалуйста, — отвечал Тропов, которо¬ 
му, видимо, не понравился иронический тон Павла Гав¬ 
риловича. — Везде можно веселиться и наслаждаться 
жизнью, где только есть люди и где эти люди умеют 
здраво судить ,и сильно чувствовать...
—	Да, но таких людей редко можно найти. И я сомне¬ 
ваюсь, чтобы здесь вы встретили кого-нибудь с сужде¬ 
ниями и чувствами, которые бы соответствовали вашим.
—	А я в этом не сомневаюсь, по крайней мере в отно¬ 
шении к чувствам, — восторженно воскликнул Иван Ва¬ 
сильевич и с торжествующим видом посмотрел на своего 
приятеля.
Этот был неприятно поражен его словами, которые он 
принял за хвастовство и потому отвечал довольно важ¬ 
но, хотя с некоторою робостью:
—	Я понимаю под чувством не вечное, большое увле¬ 
чение, но сильную, глубокую, искреннюю 'привязанность, 
основанную на взаимной симпатии, на известном отноше¬ 
нии характеров... А такая привязанность едва ли может 
быть приобретена вдруг одними внешними достоинст¬ 
вами.
—	Да с чего ж вы взяли, что я рассчитываю пленять 
ваших красавиц на здешних балах, которых, разумеется, 
никогда у вас не будет... Я вам говорю, может быть, о 
глубокой, давнишней привязанности, о любви, которой я 
пламенею уже несколько лет...
—	В таком случае, это совсем другое дело, — отвечал 
озадаченный Павел Гаврилыч и, после минутного молча¬ 
ния, прибавил: — И можно узнать предмет этой страсти?
—	Нет-с, уж я и то был с вами очень откровенен. 
Нельзя-с, нельзя-c, — шутливо повторял Тропов, потом 
встал, прошелся по комнате и, вынув изо рта сигару, 
громко запел:
Есть тайна у меня. Глубоко 
Запала в душу мне она...
Следующих стихов он не знал и потому тотчас же сел 
снова и начал с особенной живостью и необыкновенно ве¬ 
селым тоном:
378

—	Вы видите теперь причину моего ожесточения про¬ 
тив печальных предосторожностей и опасений, которые 
нашел я в вашем городе. Так .как я уже проболтался вам 
каким-то образом, то лучше рассказать всю правду. Вы 
знаете Наденьку Быстрицкую?
—	Знаю очень хорошо.
—	Итак, честь имею вам представить ее жениха.
—	Как? Вы...
—	Я собственной особою нарочно взял отпуск, приска¬ 
кал сюда из Петербурга, чтобы увенчать счастливым кон¬ 
цом мою долголетнюю любовь; препятствий никаких нет, 
все шло прекрасно, — и как на зло вмешалась тут эта 
несносная холера...
—	Каким же образом она может служить препятст¬ 
вием вашему счастию?
—	Конечно, может, потому что отец не хочет выдать 
за меня Наденьку, пока не прекратится холера.
—	Отчего это?
—	Он говорит, что не время думать о свадьбе, когда 
каждый день видим перед собою смерть. К несчастью, 
еще живет он на Кладбищенской улице, — так что каж¬ 
дого мертвого проносят мимо их дома... Он сам-то часто 
и не видит этого, так зато мать всегда сидит под окошком 
и горько плачет о чужих покойниках. Как ни придешь к 
ним, всегда рассказы о чьей-нибудь смерти или болез¬ 
ни,— просто тоску нагонят. Ну, и за себя опасаются, 
пьют разные предохранительные, морят себя диэтой... 
Какая же тут свадьба?
—	Да, точно. Я знаю Варвару Николаевну. Она чрез¬ 
вычайно любит своего мужа и дочь и боится за них еще 
больше, чем за себя. Ее самое это очень изнуряет...
—	Да, правда, войдите к ним в дом, — вы непременно 
подумаете, что кто-нибудь из семьи умер или умирает. 
Столько тут разных скляночек, бутылочек, сигнатурок ап¬ 
текарских, такой горестный вид у хозяйки... Решительно 
ни на что не похоже.
И он с досадою выбросил в раскрытое окно окурок си¬ 
гары, посмотрел на часы и сказал, вставая':
—	А все-таки надобно отправиться к ним. Я бы давно 
уже там был, если бы не встретился с вами и не загово¬ 
рил так долго...
—	Вы мне сделали большое удовольствие, посетивши
379

меня. Позвольте надеяться, что это не будет в последний 
раз. Не забывайте же старых знакомых.
—	Тем более, что их у меня очень немного здесь, — от¬ 
вечал Трошов, пожимая руку приятеля.
Приятели остались очень довольны друг другом. Па¬ 
вел Гаврилович <был> поражен совершенно новыми 
мыслями, высказанными гостем, с которыми он, по натуре 
своей, не мог не согласиться; притом он благоговел перед 
столичностью своего приятеля, хоть и старался 
скрывать это. Тропов тоже <'был> рад, — и тому, что 
так удачно у<мел> высказаться, и тому, что нашел в 
самом деле старого знакомого, и тому, наконец, что за¬ 
метил, как жадно слушал его и как легко соглашался с 
ним старый знакомый.
II
Дом Быстрицких .был на самом краю Кладбищенской 
улицы, так что одна сторона его была обращена к горо¬ 
ду, а другая выходила уже на поле, и из окон можно бы¬ 
ло видеть ряд могил, которыми начиналось N-ское клад¬ 
бище. Город был не обширен, и потому грех бы сказать, 
что дом Семена Андреевича Быстрицкого был слишком 
удален от средоточия городской жизни. Однако же, сам 
хозяин говорил это, и во всем N. не нашлось 'бы ни одно¬ 
го человека, который бы стал противоречить такой неос¬ 
поримой истине. Шутка ли, отсюда до Кремля, напри¬ 
мер, где находятся и присутственные места, будет с вер¬ 
сту, а иные говорят, что даже больше; до Гостиного дво¬ 
ра—тоже чуть не верста, до ближайшей аптеки—полвер¬ 
сты, до церкви тоже .очень далеко!.. Тропов, привыкший к 
петербургским размерам, вздумал было уверять всех, что 
это чрезвычайно близко, что это — рукой подать, но ему 
никто не хотел верить, а некоторые даже напоминали 
ему, как сам он жаловался, бывало, на то, что далеко 
ходить из Новой <улицы> в гражданскую палату... и 
<все-таки> Семен Андреич рассказывал ему, как о ве¬ 
ликом подвиге, о том, что он вчера ходил пешком и в па¬ 
лату, и из палаты домой, почему и считает себя в праве 
сегодня совсем уже не ходить в должность. Подобную 
вольность позволял иногда себе Быстрицкий как человек 
уже достигший степеней известных и приобретший отлич¬
380

ную репутацию делового и надежного служаки. Не отли¬ 
чаясь особенными талантами, Семен Андреич был зато 
в молодости очень трудолюбив, честен и обладал хоро¬ 
шим житейским тактом, который не всегда-то дгется и 
блестящим талантам. Обративши на себя внимание на¬ 
чальников, дошедши до порядочного жалованья, он умел 
составить себе во всех отношениях очень выгодную пар¬ 
тию и теперь наслаждался семейными радостями почти 
невозмутимо...
Говорю -почт и потому, что иногда тихое счастье его 
нарушалось супружескими размолвками. Но и в этих 
случаях Семен Андреич страдал очень мало, потому что 
чувствовал себя всегда правым во глубине души своей 
и, может быть вследствие этого убеждения, весьма мало 
обращал внимания на увещевания, просьбы, упреки и да¬ 
же слезы Варвары Николаевны. Притом и причины ссор 
были всегда такого рода, что не могли возбудить сильной 
и продолжительной бури. Сколько ни твердите, что от ма¬ 
лых причин бывают великие следствия, но на деле гораз¬ 
до чаще бывает наоборот,—т. е. великие предприятия и 
приготовления оканчиваются действиями весьма неги¬ 
гантских размеров. Натура же Варвары Николаевны со¬ 
всем неспособна была к глубоким потрясениям. Рожден¬ 
ная с добрым, даже немножко чересчур добрым сердцем, 
она была воспитана любящею матерью, без всяких по¬ 
сторонних нянек и учителей. Мать ее учила, разумеется, 
очень немногому, но учила как мать... Варвара Николаев¬ 
на выросла очень доброю девушкой, хорошей хозяйкой, 
но кто бы подумал? — она сделалась вместе с тем роман¬ 
тической, сентиментальной барышней. Как это случи¬ 
лось—ни мать, ни отец понять не могли. Но дело было 
очень просто. У Варвары Николаевны был брат, годами 
десятью старше ее, только что кончивший курс в универ¬ 
ситете и приехавший служить на родину в то самое вре¬ 
мя, как сестра его стала бегло читать и списывать чувст- 
тельные стишки. Витая постоянно в высших сферах и 
потому плохо служа и живя,—он вдруг вздумал произве¬ 
сти радикальную реформацию в образовании своей сест¬ 
ры. Он начал сообщать ей свои высшие взгляды и давать 
читать романы Жанлис, Дюкре Дюмениля и славной 
Анны Радлифф... Идей его девочка не слушала и не по¬ 
нимала, но романы читала с жадностью... Ужасы и ры¬
381

царство, удары судьбы и неожиданные защитники, замки 
и подземелья этих романов так противоречили ежеднев¬ 
ным хлопотам на кухне, закупкам провизии, шитью и вя¬ 
занью, к которым постоянно старалась приучить ее мать, 
что у бедной девочки совершенно закружилась голова, и 
она не шутя сочла себя страдалицею на сем свете... Она 
часто задумывалась и плакала без причины, полюбила 
уединение, и в 15—16 лет в ней развилось, в ужасающих 
размерах, сочувствие с природою... Она взывала к луне, 
говорила с волнами и даже чувствовала трав прозябанье. 
Была в те годы и любовь, страстная и пылкая, но неглу¬ 
бокая, как и все страсти Варвары Николаевны, и скоро 
уступившая требованиям родителей, решивших выдать 
ее за Быстрицкого... Сначала невеста, считая себя жерт¬ 
вою рока, рыдала и терзалась, но потом не могла про¬ 
тивиться соблазнительной веселости всех окружающих, 
увлеклась, и свадьба совершилась очень радостно... Ско¬ 
ро хозяйство, дети заняли внимание молодой женщины, 
и она было совсем вылечилась от своей идиллической на¬ 
строенности, но неожиданное обстоятельство испортило 
все дело... Какая-то знахарка, погадав по руке всегда 
склонной к мистицизму Быстрицкой, предсказала ей, что 
она будет, будет счастлива, только вокруг нее будет не¬ 
ладно, и вскоре после того умерли один за другим трое 
детей ее... Снова романтизм, жалобы на судьбу, неутеш¬ 
ные слезы... Муж, сам чувствуя всю тяжесть потери, не 
мог ее успокоить, участие родных еще более раздражало 
ее горесть, и на этот раз с каким-то ожесточением Вар¬ 
вара Николаевна признала себя героиней плачевного ро¬ 
мана и все как будто ждала, что явится нежданный доб¬ 
рый гений и возвестит, что ее дети живы, что все ее стра¬ 
дания были только мистификацией. В это время страшно 
развилось в ней суеверие, к которому она всегда была 
склонна по своему характеру. Оно доставляло ей какое- 
то невыразимое наслаждение тем, что объясняло для нее, 
как дважды два—четыре, такие вещи, которых она ни¬ 
как не могла понять по простым природным законам, 
сколько ни напрягала своих мыслительных способно¬ 
стей... Романтизм скоро снова исчез из сердца и головы 
Быстрицкой, когда у нее родилась дочь Наденька; но суе¬ 
верие уже крепко засело в душе, и без него, как без воз¬ 
духа, не могла жить Варвара Николаевна.
382

Как человек положительный, Семен Андреич не поощ¬ 
рял сердечных увлечений своей супруги, и вот в чем за¬ 
ключалось яблоко раздора для этой мирной четы. Слу¬ 
чалось, что из-за какой-нибудь просыпанной солонки или 
неудавшегося убийства паука возгоралась ссора, и дохо¬ 
дило до того, что Семен Андреич совершенно неделикат¬ 
но называл свою жену глупой бабой и греховодницей, а 
она честила его умником и вольтерьянцем. В этих ссорах 
доходило иногда до того, что Варвара Николаевна при¬ 
нималась даже жаловаться на свою судьбу и уверять, что 
рок ее преследует в лице мужа, как будто бы он был ка- 
кая-нибудь яростная Евменида. Но эти жалобы выгова¬ 
ривал только язык, они были до того привычны и как-то 
стереотипны, что не находили сочувствия даже в сердце 
самой Варвары Николаевны. Что касается Семена Анд- 
реича, — его, степенного и положительного человека, ни¬ 
как уже не могли расстроить подобные .предрассудки, как 
он называл заодно и мнения, и слезные жалобы своей 
жены. Да и она, правда, — тоже уверенная в своей спра¬ 
ведливости и думая, что муж не способен чувствовать, 
как она, что он слишком близорук в своих суждениях и 
может верить только тому, что у него перед глазами, — 
тоже не обращала внимания на обидные прозвища, кото¬ 
рыми он наделял ее. Отвечала она ему, и иногда доволь¬ 
но резко, только потому, что ведь нельзя же так совсем 
оставить без внимания его слова, не защитить ни словом 
своих понятий...
Под влиянием этих разнородных характеров выросла 
в родительском доме Наденька. Впрочем, еще более ис¬ 
пытала она влияний посторонних. У ней были няньки и 
мамки, ее учили разным наукам, она говорила и читала 
на французском языке: все это отдалило ее от родитель¬ 
ской патриархальности и старики во многих случаях да¬ 
же не понимали ее, хотя она говорила по-русски. Частые 
споры между отцом и матерью ставили ее в довольно за¬ 
труднительное положение: она понимала основатель¬ 
ность отца и чувствовала правоту матери. Ей поче¬ 
му-то нравилось думать, что в самом деле кошки гостей 
замывают, что заяц, перебежавший дорогу, предостерега¬ 
ет перед несчастьем, что красное яйцо, первое получен¬ 
ное при христосовании в светлое воскресение, потушит по¬ 
жар, если его бросить в середину пламени... Правда, она
383

никогда не видала подобных обстоятельств, — замечала 
часто, что ее ожидания, возбужденные приметами, не 
сбываются, но что-то поэтическое было в них для нее, и 
она не могла отвергнуть их... Удивляться этому нечего: 
разве Шиллер не жалел о богах Греции? Разве на каж¬ 
дом шагу не встречаем мы людей, которые держатся тех 
или других убеждений, ровно ничего не имея сказать в 
защиту их и очень хорошо чувствуя их несостоятельность 
перед голосом (рассудка, — держатся потому только, что 
им не хочется расставаться с тем, что так мирно живет в 
них с самого детства, ладит со всеми противоречиями, на¬ 
поминает счастливое, невинное время их ребячества?.. 
И Наденька не стыдилась своих суеверий: она всегда го¬ 
това была сказать, что она сама знала, что все это вздор, 
но что этот вздор ее занимает. Однажды она сказала да¬ 
же Тропову в ответ на его рассуждения: «Есть многое в 
природе, друг Горацио, что и не снилось нашим мудре¬ 
цам», — на что он ответил довольно пошло, сказавши, 
что, например, такая красавица, как Наденька, наверное 
не снилась ни одному мудрецу.
Тропов был уже принят в семье как родной. Он при¬ 
ходил туда, когда хотел и в чем хотел, не стесняясь ут¬ 
ренними, обеденными и вечерними костюмами, предпи¬ 
санными неумолимым законом провинциального этике¬ 
та... Если бы не холера, он бы уже давно был счастли¬ 
вым обладателем Наденьки, но теперь Семен Андреич 
наотрез объявил, что пока в городе холера, свадьбе не 
бывать, и Варвара Николаевна даже рассердилась одна¬ 
жды на жениха за его настойчивость и поразила его по¬ 
словицей, что на хотенье есть терпенье. Иван Васильевич 
находил, что это решение очень безрассудно, и старался 
придумать, как бы победить упрямство стариков... Он 
все еще не терял надежды и потому жил в N. и ждал 
благоприятнейших обстоятельств... Дожидаться конца 
холеры не хотел, потому что в таком случае он должен 
был прожить здесь, может быть, до зимы, — а в августе 
кончался срок его отпуска. Он видел, что должен был 
скоро отправляться обратно ни с чем; но надежда — 
сладкий удел всего человечества; кого же не удержит и 
не поддержит надежда? А у Тропова была в виду не 
только надежда, но еще Надежда Семеновна... И он, с 
намерением возобновить попытку склонить стариков к
384

согласию на свадьбу и с новой надеждой на успех, явил¬ 
ся к Быстрицким в тот день, как мы видели уже его в 
приятном обществе Павла Гавриловича.
III
Когда он вошел в залу, в ней были Семен Андреич и 
Варвара Николаевна. Он, по обычаю, вошел без доклада 
потому, что в передней у Быстрицких никого не было, и 
вюякий, кто бывал уже в доме, преспокойно отправлялся 
из передней далее до той комнаты, где находил хозяев.
Увидав Тропова, Семен Андреич проговорил: а, вот и 
Иван Ваюильич, и подал ему руку, не вставая с места, а 
Варвара Николаевна спросила: отчего вы не приходили к 
нам обедать?
Тропов пожал руку Семену Андреичу, поцеловал руку 
хозяйки и сказал, как будто отвечая на вопрос ее:
—	Я сегодня сошелся с одним старым знакомым... 
Знаете вы Изломова?
—	Как же не знать... помилуйте... Славный малый, — 
отвечал Семен Андреич.
—	Да, и так рассуждает хорошо. Право, иногда целый 
вечер говорит, будто книга.
—	Немного успел я с ним побыть, а уже успел-таки 
заметить, что он выражается очень книжным языком... 
Он говорит, как пишет, только что говорит!..
Намек Тропова пропал даром. Быстрицкие не на¬ 
столько знали «Горе от ума», чтобы помнить, как отзы¬ 
вается о Чацком Фамусов, и проводить параллель между 
Чацким и Изломовым.
В это время вошла ,в залу Надя. Она дружески протя¬ 
нула руку Ивану Васильичу, и он не задумался пожать 
ее и поцеловать.
—	Мы говорим об Изломове, — обратился к ней Тро¬ 
пов. — Нравится он вам?
—	Изломов? Я его почти не знаю. Впрочем, кажется, 
ничего...
—	Это — красноречивый оратор, — начал Иван Ва- 
сильич, — это N-ский Демосфен, человек, одаренный да- 
■ром слова, человек, слушая которого, вы не можете на¬ 
дивиться, откуда лезет вся эта книжная диссертация, и
25 Н. А. Добролюбов
.385

приходите, наконец, к печальному заключению, что он 
предварительно вьгучил ее наизусть.
—	Этакая голова, — пробормотал Семен Андреич, ос¬ 
тавляя сигару.—(Ведь раз, что встретился с приятелем, 
и тотчас же начинает ругать его.
—	Что вы, что вы, Семен Андреич? Чтобы я стал ру¬ 
гать приятеля! Никогда... А отчего же не пошутить, отче¬ 
го не смеяться над тем, что кажется смешно! Да я ему и 
в глаза скажу то же самое.
В глаза ему этого бы Иван Васильевич не сказал... Но 
он полагал, что иногда бывает недурно выставить свою 
прямоту и рыцарское без страха и упрека, хоть и 
говорят, что ныне рыцарство не в моде.
На этот раз, однако же, нареченный тесть вздумал 
поучить зятя житейскому благоразумию и потому заго¬ 
ворил:
—	Не советую говорить подобных вещей ни ему и ни 
кому другому, от этого решительно никакой пользы не 
получите... Да и не понимаю я, что тут хорошего? Обидел 
человека за глаза и чтобы поправить, кажется, или 
уменьшить, что ли, свою вину—вдруг кидается на него и 
повторяет свое оскорбление в глаза ему! Я тут не нахожу 
ровно ничего благородного и благоразумного.
—	Да скажите же, разве я обидел его? Я потому-то и 
могу повторить при нем мои слова, что не считаю их 
обидными для него.
—	Вы не считаете, а он может счесть... Можете ли вы 
знать, как он это примет?
—	Конечно, примет, как и всякий порядочный человек 
должен принять шутку.
—	Что вы мне говорите о порядочных людях? Разве 
все хорошие люди сделаны непременно на одну колодку. 
Ну, смотрите, ведь, и вы, и я—оба мы не дурные люди. 
А какая между нами разница!.. Как часто мы не схо¬ 
димся!..
—	Ну, мы с вами, Семен Андреич, разошлись далеко 
только в одном случае. Касательно вопроса о свадьбах 
во время холеры.
—	Да уж об этом и толковать нечего, — возразил 
строго Семен Андреич.
—	А я именно еще хотел сегодня поговорить с вами 
об этом. Право, не знаю, что вы делаете... Хоть бы холера
386

взяла меня поскорее, тогда выздоровевши, я бы уже не 
имел препятствий.
—	Ах, господи, что_вы это говорите! — воскликнула 
Варвара Николаевна и плюнула в сторону.
—	Ну, матушка, отплюнься, — ’пробормотал Быст¬ 
рицкий.
—	Ну, уж ты... И думает хорошо, что ничему не 
верит...
—	Так, по-твоему, в плеваньи, что ли, вера-то?
—	Вот, вот, всегда так, — жалостно говорила Варвара 
Николаевна, относясь к Тропову. — Ну, вот, скажите 
вы, умный человек...
Она хотела сказать,— приятно ли слышать, как на¬ 
кликают на себя болезнь, и как же не плюнуть при этом? 
Но она вовремя вспомнила, что эти неприятные слова 
сказал сам же Иван Васильич, и потому остановилась, не¬ 
сколько сконфуженная и не зная, что сказать...
Тропов понял ее затруднение и поспешил на выручку.
—	Однако, я показал себя перед вами не совсем ум¬ 
ным человеком, сказавши такую вещь, которая вас рас¬ 
строила...
—	Нет, я не то, — отвечала она. — А вот видите, он 
ведь все так, как будто он уже все знает. Не верит тому, 
что я сама испытала и доказала уж ему, доказала. Да 
вот, чего ближе, Наденька... Маленькая она, бывало, ча¬ 
сто хворала так, без причины, захворает, да и только. 
Ну, разумеется уж, значит, сглазили... Я, бывало, ничем 
и не лечу,—слизну только ее с лобочка, да спрысну хо¬ 
лодной водой с уголька — и как рукой снимет, —на дру¬ 
гой же день — здоровехонька... Так нет ведь все-таки не 
верит...
—	Я удивляюсь еще, как вы, Иван Васильич, до сих 
пор не сглазили Наденьку, — шутливо заговорил Быст¬ 
рицкий, — верно, вы не умеете смотреть, как следует. Да, 
впрочем, погодите еще: чуть у Нади сделается насморк 
или бессонница появится, — тогда приходите полюбо¬ 
ваться, как она будет ее слизывать.
И Семен Андреич весело захохотал, Наденька тоже 
рассмеялась, а Варвара Николаевна нахмурилась и еще 
раз гтлюнула в сторону.
—	И где это он набрался таких понятий? — продол¬ 
жала она. — Вот-то брат покойник, — и в университете
£5*
387

учился, и в Москве жил сколько лет. Ведь уж, конечно, и 
правду сказать, нынче народ не прежде, — мало веры в 
людях стало... А никогда, бывало, не кощунствует этак. 
Разве только что объяснит там что-нибудь по-своему... 
Ну, да ведь это можно. То есть он там объясняет-то ина¬ 
че, а оно все-таки так выходит.
—	Да, я это очень хорошо понимаю,—отвечал Тро¬ 
пов, который, правда, не совсем понимал заключений 
Быстрицкой, но если я вам сказал о холере, так это со¬ 
всем по легкомыслию; я именно желаю, чтобы меня схва¬ 
тила легонькая холера, после которой вы, разумеется, 
дали бы нам свое благословение, потому что ведь холера 
бывает только один раз в жизни с человеком.
—	Нет, извините, все-таки я бы еще не согласился, — 
возразил отец. — Конечно, вы были бы безопасны, но — 
сохрани бог, — от слова не придет, — если вдруг захво¬ 
рает Наденька, и вы останетесь молодым вдовцом... Что 
же, ведь вы тогда на нас будете богу жаловаться.
—	Боже мой, какие мьгсли приходят в голову... Да по¬ 
смотрите, может ли холодная рука смерти коснуться это¬ 
го прекрасного, свежего, дивного организма?
И произнеся эти слова намеренно-напыщенньгм тоном, 
Трапов вскочил со стула, отступил шаг назад и стал пе¬ 
ред Наденькой, как будто в благоговейном созерцании. 
Наденька смеялась, но ничего не сказала.
—	Шутить этим нечего,—строго ответил отец. — Ма¬ 
ло ли что бывает. Сделавши дело, уже не переделаешь,— 
а теперь все-таки вы еще не связаны, вольный казак.— 
И, как бы желая отделаться от неприятного разговора, 
он вдруг сказал, возвысив голос:
—	Что, Надежда Семеновна, не п/ора ли чаю нам 
дать?
—	Да, уж давно семь, — отвечала Наденька и вышла 
из комнаты.
Но Тропов упорно стоял на своем.
—	Неужели же вы думаете, — горячо возразил он, не¬ 
смотря на перерыв старика,—что я могу позабыть это 
прелестное создание, что я легче перенесу разлуку с ним, 
если бы это несчастье случилось в настоящем нашем по¬ 
ложении? Неужели, по-вашему, расчет или обязанность 
М'ожет действовать сильнее, нежели чистое, горячее, ис¬ 
креннее чувство любви в сердце молодого человека? Да
388

назовите меня подлым, гадким человеком, если я когда- 
нибудь соединю судьбу свою с другим существом, кроме 
вашей дочери.
—	Вы, кажется, не замечаете, что ее здесь нет, и сле¬ 
довательно некому оценить ваши восторги,—спокойно 
отвечал Быстрицкий.
Иван Васильич несколько смутился от этих слов, а 
старик продолжал со вздохом:
—	Да в'се вы, молодые люди, так говорите, а случись, 
в самом деле, ну, — от -слова не придет, умри наша Надя 
вскоре после свадьбы, — право, терзаться будете, что 
связали себя; что говорить: и с чужа горько взглянуть на 
этакую беду.
—	Да чего, — подхватила Варвара Николаевна, — вот 
завтра пойдем на похороны. Кузьма Максимыч умер; 
только всего два месяца, как женился, и ведь на какой 
девушке-то, если 6 вы знали.
—	Уж, верно, не то, что ваша Надежда Семеновна. 
Зная ее, я ничегю больше не хочу знать,— отвечал Иван 
Васильич, чтоб прекратить похоронный рассказ, — 
и — поверьте, я уверен, я предчувствую, что нас с ней 
ожидает невозмутимое счастье... Вам ровно нечего 
бояться...
—	Ах, нет, Иван Васильич, в этом случае уж Семен 
Андреич совершенно прав... Он вам доказал резонно... 
А правду сказать — у меня еще есть одна причина, Семен 
Андреич ей не верит, а для меня она дороже всего.
—	Что же это такое?—спросил жених.
—	Полно вздор-то молоть, — заметил как будто про 
себя муж.
—	Да для тебя это, разумеется, тарабарская грамота, 
а вы, Иван Ваюильич, умный и может быть и рассудите. 
Еще (В прошлом году, когда об холере у нас ,и-и-и помину 
не было,—приходит ко мне одна старушка и просит, 
чтоб дала ей погадать. Я, чтоб испытать ее, знаете, 
спрашиваю сначала, — погадай о моем женихе — так, 
что вы думаете: ведь узнала... не магу, говорит, гадать, 
ты меня обманываешь. Ну, как могла она узнать это, 
скажите мне...
—	Да, это довольно странно, — проговорил Иван Ва¬ 
сильич так серьезно, что Андрей Семеныч не вытерпел и 
расхохотался.
389

—	À вы бы не узнали?— >спро1сил он Тропова...
—	Ах, ты, боже мой! —сердито посмотрела его супру¬ 
га.— Двадцать раз ты мне этим надоел... Старость, да 
старость... Да что же такое?.. Да разве не помнишь, 
шесть лет тому назад венчали старуху Воронину—57 лет. 
А мне еще всего-то 50... Не слушайте его, пожалуйста,— 
обратилась она к Тропову и продолжала рассказывать:— 
так вот эта старуха много, м-ного мне рассказала, реши¬ 
тельно все узнала. Опросила я ее про Наденьку. Старуха 
задумалась что-то, потом и говорит: да, говорит, она бу¬ 
дет и счастлива и здорова будет, а захворает, когда все 
будут хворать, тогда, говорит, берегите ее... Я тогда-таки 
думала, что бы это значило... А в;от теперь-то и поняла. 
Уж ясное дело, что Наденьке холеры не избежать... Толь¬ 
ко дай бог, чтоб полегче была. Я уж и то так боюсь, так 
боюсь за нее. До сих пор и не говорила ей, чтобы не на¬ 
пугать... Посудите же сами, на что глядя нам ее выда- 
вать-то теперь...
—	Маменька, здесь будем чай пить или в столовой?— 
раздался голос появившейся в дверях Наденьки.
—	Я думаю, там лучше будет, — отвечала <Варвара 
Николаевна >.
—	Здесь ведь вот сейчас солнышко прямо в окно уда¬ 
рит... Такая жара несу|светимая.
—	Так пойдемте туда. Отправимтесь, Иван Василь- 
ич, — сказал хозяин, вставая с своего дивана.
И отправилась.
IV
Таким образом главною причиной всех неуспехов 
Тропова было предсказание какой-то старухи... Убежде¬ 
ния Семена Андреича, как и всякое живое, разумное убе¬ 
ждение, можно было изменить, представивши ясные и 
справедливые доводы. Но что прикажете делать против 
тупого безмыслия, против слепого суеверия, принимаю¬ 
щего за непреложный закон слова какой-нибудь знахар¬ 
ки, нисколько не трудясь подумать об них и спросить се¬ 
бя, насколько в них есть здравого смысла и насколько 
чудовищной, химерически построенной фантазии?.. Тро¬ 
пов чувствовал, что старание переменить уверенность 
Варвары 'Николаевны весьма во многих отношениях напо¬ 
мнило бы камень Сизифа. Поэтому он счел за лучшее
390

безмолвно согласиться с ней и во все время чая думал 
только, как бы надуть старуху. Чего ищещь, то нахо¬ 
дишь, — говорили мудрецы, — и это изречение, в других 
случаях приложимое всегда наоборот, на этот раз оправ¬ 
далось совершенно. Счастливая мысль посетила голову 
молодого человека, он ухватился за нее, любовался ею, 
рассматривал ее со всех сторон и, по-видимому, вполне 
остался доволен. Он развеселился, только поддакивал 
Варваре Николаевне, утверждавшей, что мыши плодят¬ 
ся четыре раза в месяц, убеждал весьма комически Быст¬ 
рицкого в том, что между добродетелью и достоинством 
неизмеримая разница, и наконец, прощаясь с хозяевами 
довольно уже поздно вечером, успел как-то шепнуть На¬ 
деньке, что он должен завтра поговорить с ней одной; она 
сказала ему: утром, и жених наш ушел самодовольный 
и счастливый...
Соображения его заключалась вот в чем. По системе 
N-ских докторов, которой справедливость не подвержена 
сомнению и которой сама Варвара Николаевна не отвер¬ 
гает,— холера с одним и тем же человеком два раза не 
бывает. Доказательством этому служит наблюдение, по¬ 
казывающее, что с одного вола двух шкур не дерут, — 
и опыт, убеждающий, что по крайней мере о большинстве 
холерных больных можно смело сказать, что с ними не 
будет уже не только холеры, но и какой бы то ни было 
болезни и печали благодаря искусству докторов. Таким 
образом если бы жених и невеста выдержали хоть ле¬ 
гонькую холеру,— разумеется, — они бы могли спокойно 
подать руку хоть самой холере, нимало не опасаясь за¬ 
разиться. Бели же холера не спешит ко мне притти,— 
думал Тропов, — а ждать ее я не хочу, так отчего бы не 
сказать, что был в холере, да и только. В'сего-то проле¬ 
жать день-два,—подергать ногами, подрожать, поохать... 
Вот и все... Для пущей важности можно даже принять 
рвотное. Чудная мысль... А потом, потом можно и На¬ 
деньке захворать таким же образом... Только нужно пре¬ 
дупредить ее, и вообще с нею условиться...
Вследствие этой мысли Тропов просил у Наденьки по¬ 
зволения говорить с ней наедине и, получив его, считал 
уже все дело конченным.
Половину ночи придумывал он разные фразы и дово¬ 
ды, которыми бы мог повернее убедить Наденьку согла¬
391

ситься на его предложение. Поздно заснувши, он зато и 
встал поздно. Несмотря на то, он тщательнее, чем когда- 
нибудь, занялся своим туалетом и как-то странно, но 
очень мило вабил себе волосы, сделавши таким образом 
из своей прически что-то вроде а 1а чорт побери!.. Он 
хотел казаться интересным и вместе человеком отчаян¬ 
ным, .на Bice готовым и отчасти вдохновенным.
В доме Быстрицких он, как и нужно было, застал 
только Наденьку. Отец и мать были на похоронах. 
С Наденькой седела старушка няня, — нянчившая всех 
детей Семена Андреича и теперь уже едва таскавшая но¬ 
ги. Он.а очень рада была гостю, по приходе которого в ту 
же минуту и отправилась к себе в каморку отдохнуть... 
Таким образом .все устроилось благополучно.
Не буду я описывать вам, мой воображаемый чита¬ 
тель, сцену, которая произошла между молодой девуш¬ 
кой и молодым человеком, не буду описывать ее потому, 
что надоели уже и мне самому все подобные сцены, ты¬ 
сячу тысяч раз повторяемые, с незначительными измене¬ 
ниями, во всех повестям и романах. Естественно желая 
угодить моим читателям, я решился предоставить каждо¬ 
му из них право обратиться для воссоздания этой сцены 
или к своим собственным воспоминаниям или к первой 
попавшейся под руку повести. Может быть, найдется 
какой-нибудь читателыпсихолог, который желал бы про¬ 
следить в этой сцене характер моих персонажей. Но с ду¬ 
шевным прискорбием я должен известить его, что Тропов 
остался при этом таков же, как и был, и никакой новой 
крупной черты не обнаружил, — а Наденька — Надень¬ 
ка, увы, не высказала никакого характера: сначала она 
испугалась его предложения, хотя оно было прикрыто 
тончайшей сетью громких и нежных фраз и укреплено 
всеми доводами любовной софистики. Ей казалось как-то 
неловко обманывать мать и заставить плакать, беспоко¬ 
иться и хлопотать около нее — попустому. Но Иван Ва- 
сильич, как дважды два—четыре, доказал ей, что лучше 
же за один раз покончить Варваре Николаевне все свои 
беспокойства, нежели несколько месяцев дрожать за 
жизнь людей, милых ее сердцу. Тут он сообщил ей и 
предсказание, которое смущало старушку. Эти доводы 
победили Наденьку, но еще было препятствие: как при¬ 
твориться, чтобы болезнь приняли за холеру. Тропов тут
392

все устроил: Наденька должна была захворать в отсут¬ 
ствие отца пожаловаться сначала на головную боль, по¬ 
том показать вид, будто ноги и руки сводит судорогами... 
Варвара Николаевна так сильно и с такой верой ждала 
холеры для своей дочери, что тотчас должна была этому 
повёрить. Для'убеждения же доктора, за которым, ра¬ 
зумеется, тотчас пошлют, можно взять легонький прием 
рвотного. Наденька долго отговаривалась, но, наконец, 
согла'силась на Bice.
Во всем этом деле можно было опа!сатьоя только док¬ 
тора, который мог обнаружить секрет. Для этого ’пред¬ 
положено было, что болезнь поразит сначала Ивана Ва- 
с ильича, он пригласит того доктора, который лечит всег¬ 
да у Быстрицких, й произведет ему испытание. Если он 
откроет, что болезнь мнимая, то нужно будет закупить 
его; если же сойдет с рук, тогда смело можно рассчиты¬ 
вать на его искусство.
Кончивши Bice совещания, Тропов пошел приготовить 
все нужное. Нужным оказалось только рвотное, и он 
взял его в аптеке сам, половину оставил для себя, а по¬ 
ловину передал Наденьке, явившись опять к Быстрицким 
обедать. За обедом он бьгл бешено весел и все уверял,, 
что холера не смеет его взять, — к великому ужасу Вар¬ 
вары Николаевны, которая даже не могла отплевывать¬ 
ся, потому что рот ее, естественно, занят был в это время 
совсем другим делом.
V
—	Оказано — сделано... На другой день Быстрицкие 
узнали, что Тропов болен холерой. Семен Андреич пока¬ 
чал головой и начал ворчать что-то про себя, Варвара 
Николаевна охнула, упала в изнеможении на стул и за¬ 
лилась слезами, и Наденька тоже заплакала—не знаю, 
потому ли, что слезы для нее были очень дешевы, или 
потому, что она представила себе отчаяние матери во 
время другой предположенной болезни. Несколько минут 
прошло таким образом. Наконец, Быстрицкий встал, в 
раздумье прошелся по комнате и решил—гаадо сходить 
к нему.
Варвара Николаевна, хотя и верила заразительности 
холеры, как многие тогда еще верили, но не имела духа 
остановить своего мужа. Она могла только посоветовать
393

ёму, чтоб он был поосторожнее, чтоб не садился возле 
кровати больного, чтоб не дотрагивался до его тела и т. п.
Быстрицкий застал Тропова в постели, лежащего с 
диким взглядом и стонами, которые были слышны через 
две комнаты; больной не приметил его прихода и даже 
не повернул к нему головы, человек его с печальной ми¬ 
ной стоял перед ним с суконкой в руках. Через несколько 
минут по приходе Быстрицкого началась рвота. Тропов 
показался нареченному тестю страшно худ и бледен. Про¬ 
бывши здесь еще несколько времени и не зная, чем по¬ 
мочь несчастному, Быстрицкий осведомился, был ли док¬ 
тор, узнал, что был и прописал лекарства, опросил еще, 
рано ли началась болезнь, и лакей рассказал ему, что 
еще в ночь барин почувствовал судороги .в ногах, — тот¬ 
час же сам встал и начал тереть себе ноги, долго возил¬ 
ся, все хотел переломить себя и никого не будил. Нако¬ 
нец, уж часу в седьмом разбудил человека и послал его 
за доктором. Тот приехал тотчас. При нем сделалась 
рвота. Доктор сам пробыл здесь с полчаса, спросил, от¬ 
тирали ли ноги, и узнавши, что оттирали только сначала, 
велел было опять тереть. При нем минут пять и тер че¬ 
ловек суконками ноги барина, да и то все тот его оста¬ 
навливал — то пить спросит, то одеть велит, то подушки 
поправить. А как доктор уехал, так и совсем не велел от¬ 
тирать... Мне, говорит, это всю внутренность переверты¬ 
вает, а судороги, слава богу кончились. Так .вот и лежит, 
все охает и как будто в забытье, — закончил лакей топо¬ 
том, рассказавши историю его болезни.
Быстрицкий еще с полчаса оставался у постели боль¬ 
ного, хлопотал около него, принял от человека лекарст¬ 
во, принесенное из аптеки, и попробовал предложить 
больному принять его... Но Иван Васильич отвечал на 
это только диким, пронзительным стоном, и вдруг голо¬ 
ва его бесчувственно покатилась по подушкам. Семен 
Андреич испугался и бросился тереть ему виски одеколо¬ 
ном... Больной очнулся, застонал снова и начал метаться 
по постели и ломать руки, не отвечая ни слова на забот¬ 
ливые предложения старика.
—	Нужно опять сходить за доктором,— говорил 
Быстрицкий слуге, — беги, отыщи его где-нибудь, а я 
пока останусь с ним.
—	Да где теперь доктора найдешь, сударь,—отвечал
394

тот, — ведь вот оно, время-то здесь какое.
—	Как же быть, братец, ведь умирает, какого-нибудь 
найди доктора.
—	Ведь давеча тот сказал, что коли, говорит, опять 
будет сильная рвота или судороги, вот этого чтобы ле¬ 
карства принять. Да они еще и его не принимали-с. Мо¬ 
жет, от него что и /полегче будет.
—	Да ведь как ему дашь! Иван Васильич, Иван Ва- 
сильич, — продолжал старик, приступая к нему, — при¬ 
мите этой микстуры. Вам непременно нужно успокоить¬ 
ся... Как хотите, я налью, — решительно сказал он, уви¬ 
дев, что Тропов остановил на нем свой блуждающий 
взгляд...
И он налил и поднес ему ко рту ложку микстуры. 
Больной так мало разинул рот, что в него едва ли попала 
половина, а и ту он тотчас же вылил опять изо рта, по¬ 
воротившись к стене и закрывшись одеялом... Несколько 
минут после этого он продолжал еще ломать руки и во¬ 
рочаться по лостели, наконец затих, и только слабые сто¬ 
ны изредка слышны были из-под одеяла, в которое 
закутался он с головою.
Семен Андреич, видя, что ему делать здесь нечего, от¬ 
правился домой, обещавши прислать своего человека си¬ 
деть возле больного, потому что нельзя же одному хло¬ 
потать около него бессменно и день и ночь.
Дома Быстрицкий говорил Наденьке, что жених ее 
похвалился да и свалился, и не узнаешь теперь... Вчера 
был молодец молодцом, а теперь такой мокрой курицей 
сделался.
—А ведь сердце мое вчера еще предчувствовало эту 
беду, право,—начала Варвара Николаевна. — Вот ты 
говоришь иногда, что вздор, — нет, не вздор... Весь день 
вчера я была как на иголках... и как он это скажет, что 
холеры не боится, — у меня так сердце и замрет, таки ду¬ 
маю: батюшки мои, накажет его господь, поплатится он 
за эту удаль. Вот и пришло. И что это за охота человеку 
самому в петлю лезть!.. Зачем было накликать болезнь? 
Теперь уж вот и покается, да поздно...
—	Полно ты, Bice не от того... Мало ли кто болен был 
холерой — разве все сами накликали?
—	Так уж то там уж сама болезнь пришла — нечего и 
говорить. А это сам напросился...
395

Быстрицкий был слишком встревожен болезнью Ива¬ 
на Васильевича, чтоб пускаться в споры со своей супру¬ 
гой; о'н знал, что это поведет слишком далеко. У Варва¬ 
ры Николаевны всегда был в запасе целый арсенал 
примеров, сравнений, даже свидетельств каких-нибудь 
знахарок и юродивых, которым она приписывала безус¬ 
ловный авторитет,— и каждое возражение, каждое со¬ 
мнение в истине ее убеждений по этой части она готова 
была отражать этим орудием. Правда, после длинного 
разговора сущность возражения оставалась все та же, но 
противник часто доведен был до того, что уже решитель¬ 
но не знал, что бы такое сказать Варваре Николаевне 
подходящее к ее ,понятиям,—и она добродушно считала 
себя победительницею.
Теперь, не встречая возражений, она и сама скоро 
оставила свои соображения о причине болезни Тропова и 
дала волю своему доброму сердцу. Она начала плакать. 
Сначала тихо, потом с прибавкою изредка слов, изъявля¬ 
ющих ее сожаление, потом пустилась вдруг в горькие 
размышления, что кто бы мог это подумать, наконец при¬ 
нялась за подробное исчисление достоинств Ивана Ва¬ 
сильевича.
Наденька знала, что Bice это была только фальшивая 
тревога, но ей почему-то было тоже грустно. Безмолвно 
сидела она у окна и, казалось, о чем-то все думала. Ду¬ 
мала, думала и вдруг залилась слезами. Скоро тихий 
плач ее перешел в громкое рыдание, и Варвара Нико¬ 
лаевна бросилась утешать ее, утверждая, что бог мило¬ 
стив, что еще можно надеяться на выздоровление Ивана 
Васильевича и пр.
Весь тот де!нь проведен был семейством Быстрицких 
особенно мрачно и уныло. Наутро, только что вставши, 
Семен Андреич опять отправился навестить больного...
Он застал его в постели за чашкой кофе... Иван Ва- 
сильич очень весело принял его, благодарил за вчераш¬ 
нее посещение, уверял, что вчера он сам был твердо 
убежден, что больше не жилец на белом свете, но что 
сегодня он, 'напротив, чувствует себя очень хорошо и 
чрезвычайно удивился такому быстрому излечению...
—	Вероятно, оттого, что сильные потрясения не могут 
быть продолжительными, — говорил он, — холера моя, 
как внезапно началась, так же внезапно и кончилась.
396

Зато вчерашний день уже досталось мне. Бели бы мне 
предложили вчера пролежать год во всякой другой бо¬ 
лезни, с тем чтобы избавиться от вчерашних страданий, 
я, нисколько не думая, согласился бы.
—	Однако, вы теперь, мне кажется, слишком неосто¬ 
рожны, — говорил Быстрицкий. — Как можно так много 
говорить после болезни, и особенно этот кофей...
—	Помилуйте, да холера после себя не оставляет ров¬ 
но никаких следов; я доктора спрашивал, он мне сказал, 
что все, что только может укрепить меня, в теперешнем 
положении мне полезно... Мне очень нужно подкрепить 
себя, видите, как я исхудал в этот день...
—	Да, холера перевернет хоть кого, — отвечал Быст¬ 
рицкий, которому в самом деле показалось, что Тропов 
очень похудел.
Через час Семен Андреевич был дома в отличнейшем 
расположении духа и с радостью успокоил жену и дочь 
относительно болезни Ив;ана Васильича.
—	Славная натура, — говорил он, — перемасливая на¬ 
тура... Вчера лежал без памяти, лица на нем не было, 
другой бы после этого с неделю еще пролежал да охал, 
а он сегодня уже сидит на постели и шутит, как будто 
ничего не бывало.
Таким образом выдумка Тропова увенчалась полным 
успехом. Еще прошли два дня, и он совершенно выздо¬ 
ровел и отправился к Быстрицким, где опять посмеял¬ 
ся над своей болезнью, вопреки предостережениям 
Варвары Николаевны... и нашел случай сказать Надень¬ 
ке, что теперь ее черед. Она отвечала, что захворает 
завтра же.
Совершенно счастливый, настроенный к любви и до¬ 
веренности, вышел Тропов часу в седьмом вечера из до¬ 
ма Быстрицких... Отсюда до его квартиры было очень 
недалеко; он шел медленно, посвистывая что-то вполго¬ 
лоса и уже почти у своих ворот встретил Изломова.
—	Здравствуйте, куда вы это пробираетесь?—спро¬ 
сил он его.
.Павел Гаврилович изумился и смотрел на Тропова 
такими глазами, как будто перед ним стояло привиде¬ 
ние... Он решительно растерялся...
—	А ведь я слышал, что вы больны... холерой, — на¬ 
конец проговорил он.
397

—	Так что же такое? Я и был болен, да уж успел и 
выздороветь.
—	Так вы в самом деле больны были?
—	Может быть, и нарочно,—отвечал Тропов и захо¬ 
хотал.
Павел Гаврилович тоже ульгбнул|ся и продолжал:
—	Право, меня очень удивляет, что вы так скоро вы¬ 
здоровели... я услыхал сегодня, что вы опасно больны, и 
вздумал было навестить вас... Иду и думаю... еще в ка¬ 
ком положении застану человека, может быть и войти 
мне нельзя будет, и, вдруг встречаю вас.
—	Так вы ко мне? — гостеприимно воскликнул Иван 
Васильевич.—Пойдемте же, пожалуйста... Ведь вот моя 
квартира.
Изломов пошел к нему и нашел здесь все в страшном 
беспорядке... Иван Васильич дома почти не жил и пору¬ 
чил свои комнаты в полное заведование Василья, своего 
человека... А этот, напуганный болезнью барина, поднял 
весь дом вверх дном и ни одной вещи, кажется, не оста¬ 
вил тогда на своем месте, — после выздоровления празд¬ 
новал по русскому обычаю и потому не мог еще привести 
в первобытный порядок... Таким образом, войдя в залу, 
Изломов увидел здесь посреди комнаты стол с разными 
тряпками, бумажками, стаканами в самом лирическом 
беспорядке... Около стола группировалось несколько 
стульев, один боком к нему, другие—спинками, третьи 
совсем опрокинутые... На диване валялось несколько 
сюрГуков и жилетов... В гостиной под столом стояли са¬ 
поги, а за зеркалом было заткнуто полотенце.
—	Этакое животное, этот Василий, — проворчал Тро¬ 
пов, входя в комнату. — Извините, пожалуйста, — обра¬ 
тился он к го-стю, —вы видите у меня совершенную 
мерзость запустения; это все случилось в то время, когда 
я был в челюстях смерти...
—	Помилуйте, что за извинения! Разве скоро придешь 
в себя после такого потрясения. Однако, вы необыкно¬ 
венно скоро поправились. Даже следов нет, следов нет... 
Встретивши вас, никто бы не подумал, что вы не далее 
как третьего дня лежали в постели.
—	Да и я сегодня лежал в постели, и вы, верно, то¬ 
же... Однако же. мы здоровы,..
398

—	Вы, кажется, смеетесь над тем, что я неточно вы¬ 
разился...
—	О, нет, не думайте этого, пожалуйста... Я хотел 
только сказать, что не всякий, кто лежит в постели, по 
этому самому уж и нездоров...
—	Да ведь вы же были нездоровы?
—	Бывал, как не бывать, — весело смеясь, говорил 
Иван Васильич. У него вертелось на языке откровенное 
'признание во всей проделке. Он необыкновенно был рас¬ 
положен в эту минуту к сердечным излияниям.
—	То есть — недавно были, — повторил Павел Гаври¬ 
лович, думая, что приятель просто мистифицирует его 
своими словами.
—	Нет, недавно не был...
—	Как же это? Что же значат Bice эти рассказы о хо¬ 
лере, которая вас поразила?..
—	Это значит, что я захотел подурачить и холеру, и 
доктора, и еще некоторых особ...
—	Каким же это образом? —жалостно возопил прия¬ 
тель, на лице которого было ясно написано: хоть убей, не 
понимаю...
—	Боже мой, да очень просто... Призываю доктора, 
говорю: у меня холера. Он смотрит, щупает пульс, меж¬ 
ду тем у меня делается рвота—от рвотного, и доктор, 
убежденный, что в самом деле холера, бежит от меня, 
второпях прописывает лекарство, спешит к другим боль¬ 
ным, рассказывает в нескольких домая о моей болезни, и 
вот Трошов болен... Ах, как жалко!.. Переживет ли он эту 
ночь! Есть ли надежда спасти его?.. Опасен, очень опа¬ 
сен,— говорит всем доктор... А ведь, признайтесь, опас¬ 
ный я человек? А...
И Тропов ребячески захохотал, радуясь своей про¬ 
делке, как будто бы она доставляла ему целое царство... 
Несколько раз Изломов хотел уйти домой, и каждый раз 
Тропов останавливал его, упрашивая еще посидеть и по¬ 
говорить... В 8 часов -явился Василий и спросил, не угод¬ 
но ли чаю. Иван Васильич велел поставить самовар к 
ним в комнату, и целый час они сидели за чаем, пили, 
курили, смеялись... Тропов был вне себя от радости, и ни¬ 
какое темное предчувствие не возмутило его отрадного 
вечера...
399

VI
Другого рода сцены происходили на другой день пос¬ 
ле этого в доме Быстрицких. В 11 часов Семен Андреич 
по за ведши ом у порядку, напившись чаю и закусивши, 
от/правился в должность. Наденька была что-то бледна и 
угрюма все утро и тотчас после его ухода стала жало¬ 
ваться ва головную боль и озноб. Мать тотчас уложила 
ее в постель и пошла приказать, чтоб опять поставили 
самовар и заварили для Наденьки мяты... В это время 
Наденька приняла рвотное... Через несколько минут, 
когда мать опять вошла в комнату, она стала жаловать¬ 
ся на тошноту и вдруг начала передергивать ногам«, как 
будто их сводили судороги... Потом началась рвота... 
Сама мнимая больная напугалась, побледнела и очень 
не рада была этому действию... Что же касается Варвары 
Николаевны, он.а была поражена, ка« громом... Вот оно, 
послание-то божеское, — (подумала она и в порыве от¬ 
чаяния, высунув голову из дверей Наденькиной спальни, 
кричала: Варя, Варя, Катя, Варя, Катя! Скорее! Скорее! 
Ах, батюшки... скорее со щетками, оттирать... Надень¬ 
ка... холера...
Прибежавшие на зов девушки, испуганные не менее 
барыни, бросились тотчас за щетками и суконками, на¬ 
рочно заранее приготовленными для этого предусмотри¬ 
тельной Варварой Николаевной, и, прибежав впопыхах 
в спальню Наденьки, начали вдруг изо всей силы расти¬ 
рать ее нежные ножки. Наденька, изнуренная рвотой, 
сначала не чувствовала ничего и лежала спокойно, но 
через несколько секунд жестокое растирание произвело 
в ней мучительные ощущения нестерпимой боли, и она 
начала кричать и рвать ноги из-под рук усердных деву¬ 
шек. Но мать, считая это новым припадком судорог, ве¬ 
лела тереть сильнее и выбежала из комнаты, чтобы пос¬ 
лать за доктором и кстати захватить с собой какого-то 
противохолерного средства. Когда она снова вошла в 
комнату, Наденька страшно металась на постели, упо¬ 
требляя неистовые усилия освободиться от мучительного 
растирания, которое давно уже .содрало кожу с ее неж¬ 
ных ножек... Она кричала, говорила, что она больна со¬ 
всем не холерой, что ее мучат, тиранят, но девушки не 
хотели слушать ее убеждений и почтительно уверяли ее:
400

что это необходимо, что ведь без этого умрешь непремен¬ 
но. Когда Варвара Николаевна подала Наденьке свое ле¬ 
карство и для этого велела прекратить на минуту расти- 
ранье нот, Наденька жадно бросилась на него и выпила 
вдруг... После этого Варвара Николаевна поставила до¬ 
чери горчичник к груди и снова велела тереть ей ноги, 
несмотря на все ее мольбы и слезы. Снова начала ме¬ 
таться и пронзительно стонать и кричать бедная Надень¬ 
ка, снова мать залилась слезами и бросилась на колени 
перед иконой, прося бога пощадить ее милую, драгоцен¬ 
ную, единственную Наденьку. И как будто по ее молитве, 
в самом деле Наденька успокоилась, забылась... Ее бро¬ 
сило в сильный жар, дыхание ее было тяжело и прерыви¬ 
сто, и она уже не кричала и не противилась... С ней мо- 
ж'но было делать, что угодно...
Скоро приехал доктор. Выслушав подробный, преуве¬ 
личенный рассказ Варвары Николаевны об ужасах бо¬ 
лезни и узнав о средствах, ею принятых, он похвалил ее 
за предусмотрительность, посмотрел на Наденьку и уди¬ 
вился, нашедши в ней сильный жар. Он не знал, что ему 
делать. Но размышлять слишком долго -было некогда...
У	него было много практики. Мать уверяет, что холера, 
чего же еще... и он прописал рецепт против холеры и 
уехал, обещавшись явиться еще раз к вечеру.
Принесли лекарство, прописанное доктором. Надень¬ 
ка должна была выпить и его... Но только в первый раз 
могла она сама для этого приподнять голову. После это¬ 
го приема она так ослабела, что во второй раз Варвара 
Николаевна должна была влить ей в рот лекарство на¬ 
сильно. Больная лежала бесчувственно, тяжело и редко 
дышала и бредила. Через несколько часов страшная го¬ 
рячка развилась в этом нежном организме.
Даже мать, заметив страшную перемену в своей до¬ 
чери, подумала, что может быть болезнь ее какая-нибудь 
другая. Опять послали за доктором. Это уже было ча*са 
в два... Приехал доктор и сгоряча стал уверять, что у 
больной все прошло, что она в испарине, — это значит, 
что болезнь принимает блатоприятный оборот. Но когда 
он почувствовал пульс бедной Наденьки, когда вслушал¬ 
ся в ее горячее, тяжелое дыхание, когда услышал бред 
ее, — тоода и доктор призадумался... Он решил, наконец, 
что у нее воспаление, но где — этот вопрос чрезвычайно
26 Н. А. Добролюбов
401

затруднял его... А горькая -мать стояла перед ним с умиля¬ 
ющим взглядом и с слезами повторяла: доктор, спасите!
Доктор, может, и действительно что-нибудь выдумал 
бы, но в это самое время прибежал вдруг человек от ви¬ 
це-губернатора и (Объявил, что его превосходительству 
очень дурно и что требуют скорее доктора. Думать дол¬ 
го было нечего. Доктор сел и написал на авось рецепт, 
первый пришедший ему в -голову и не направленный соб¬ 
ственно ни против какой болезни.
Между тем Семен Андреич спокойно возвращался до¬ 
мой из должности. День был превосходный, и Быстриц¬ 
кий решился пройтиться до своего дома. Он тихо шел, 
помахивая своей тросточкой с золотой уткой наверху, и 
разговаривал с Изломовьгм, который, служа не под его 
начальством, был с ним хотя весьма почтителен, но вме¬ 
сте с тем и довольно свободен... Они говорили—сначала 
о погоде, потом о здоровьи, потом о болезнях вообще, по¬ 
том о холере в частности, наконец перешли к болезни 
Тропова—в особенности...
—	Да, напугал он меня, признаюсь, — говорил старик 
Быстрицкий. — Такую штуку выкинул, проказник... Взду¬ 
мал было ноги протянуть, — очень нужно...
—	Неужели же он и вас не предуведомил, Семен Ан¬ 
дреич?— наивно спросил Изломов.
—	О болезни-то предуведомлять?! —со смехом повто¬ 
рил старик. — Нет, батюшка, так у нас не водится...
—	Но, сколько я знаю, он с вами в таких близких от¬ 
ношениях, что мог бы рассказать вам свою шутку напе¬ 
ред, чтоб вы не испугались...
—	О какой шутке вы говорите?..
—	О том, что вздумал сказаться больным...
—	Сказаться?.. Как сказаться? А он не был болен?..
—	Он мне вчера сам все рассказал, Семен Андреич. 
Это дело скрывать нечего-с... Вы можете мне доверить.
—	Да, боже мой, — я сам ничего не знаю... Расскажи¬ 
те, пожалуйста, что за история? Скажите же, ради бога, 
когда я вас прошу, — настойчиво повторил старик, видя, 
что Павел Гаврилович колеблется.
Изломов, начавши говорить, предполагал, что все де¬ 
ло известно Быстрицкому, потому что Иван Васильевич 
не сказал ему настоящей цели своей проделки... Первые 
слова Семена Андреича подтвердили его предположение,
402

и он стал говорить с ним, нисколько не опасаюсь пробол¬ 
таться... Теперь он был уже сам не рад, что заговорил, 
но было поздно... Впрочем, он не давал Тропову слова 
молчать и потому решился рассказать откровенно все 
дело, как слышал сам... Быстрицкий остался не совсем 
доволен.
Расставшись на дороге с Изломовым и продолжая 
один свой путь, о'н все думал, что бы за причина такая 
была Ивану Васильичу дурачиться... Темное подозрение 
запало -ему в голову, что-то тяготило его при размышле¬ 
нии об этом предмете, но он сам не мог дать себе отчета, 
что тут именно ему не нравилось. С такими мыслями во¬ 
шел он в авой дом и в дверях столкнулся с доктором.
—	Что такое, Иван Аполлонович?—спросил он док¬ 
тора с едва приметным оттенком беспокойства в голосе.
—	Ничего особенного, — отвечал торопливо доктор,— 
с вашей дочерью случился какой-то припадок. Варвара 
Николаевна уверяет, что холера, но, право, я не знаю, 
что и подумать. Нет ни озноба, ни поноса, ни окоченения 
в оконечностях, а между тем рвота и судорога. Вероятно, 
это новый вид холеры: я только второй раз и вижу эта¬ 
кий род болезни у этого, как его, петербургского... Тро¬ 
пова и вот у вашей дочери. Впрочем, я прописал мик¬ 
стуру.
Семен Андреич стоял перед доктором, как окамене¬ 
лый, не помня себя, не думая об опасности дочери, сооб¬ 
ражая только легкомысленный заговор молодых людей и 
видя ясно, что Наденька так же притворяется, как прит¬ 
ворялся Иван Васильич... Доктор, воспользовавшись его 
замешательством, поспешно вышел, сказавши: извините, 
я спешу.
При шедши в себя, Быстрицкий пошел прямо в спаль¬ 
ню дочери, стараясь думать, что опасности нет никакой... 
Но когда он подошел к кровати, услышал стоны бедной 
дочери, ее дыхание, похожее на всхлипывание, когда на 
нежный зов его она отвечала безумным бредом и начала 
метаться по постели, несчастный отец был поражен выше 
своих сил. В изнеможении опустился он на кресло подле 
кровати и вскрикнул, с отчаянием обращаясь к жене 
своей:
—	Уморила, ты уморила дочь-то... Дура ты этакая!— 
И больше ничего не мог он выговорить.
26*
403

Варвара Николаевна тоже не могла сказать слова от 
внутреннего волнения и отвечала мужу только глухим 
стоном, в котором выразилась вся ее горесть и гнев,— 
и продолжала рыдать.
Семен Андреич сидел, закрыв лицо руками, и тоже, 
кажется, плакал. Первым движением его было открыть 
жене все и горькими упреками осыпать ее невежество и 
суеверия, которые заставили ее тотчас принять болезнь 
Наденьки за холеру... Но потом ему стало жаль ее. К че¬ 
му, думал он, стану я тиранить ее? Что за, польза, если 
она узнает, что была убийцею своей дочери?.. Только ей 
мученье на весь век. И решился Семен Андреич молчать 
во всю жизнь о страшном и горестном деле.
Все попечения, все средства, все знания N-ских док¬ 
торов, которые созывали к Наденьке чуть не семь раз на 
консилиум, не помогли. Быстро развилась нервическая 
горячка, и не мог выдержать ее слабый, воздушный орга¬ 
низм. Через неделю ужасной агонии не стало на божьем 
свете еще одного прелестного создания.
Поразительная была эта кончина, и м*ного грусти на¬ 
вевала она даже на душу постороннего зрителя. Перед 
смертию возвратилась к Наденьке вся ясность ума ее, 
вся сила ее чувств и воспоминаний. Кроме отца с ма¬ 
терью, у постели умирающей был и жених—бледный, 
дрожащий, заплаканный, не сме-я поднять глаз ни на не¬ 
весту, ни на ее родителей.
Тихо и торжественно простилась она с отцом, который 
благословил ее и обнял—крепко, крепко... Когда он от¬ 
нял лицо свое, оно было орошено слезами... Молча, с ка¬ 
кой-то сосредоточенной грустью стал он у изголовья 
больной. Жарки были объятия матери. Крепко прильну¬ 
ло воспаленное, исхудалое личико больной к сморщен¬ 
ному лицу старушки; долго сжимали ее шею костенею¬ 
щие руки, долго не могли оторваться от сухих луб ее рас¬ 
паленные губки умирающей.
—	Маменька, маменька, простите, я сама во всем ви¬ 
новата,— шептала она.
—	Полно, душечка, милая моя... бог милостив, — го¬ 
ворила мать, не знал сама, что говорит.
—	Нет, простите меня, маменька, я вас обманула.
—	Прости ты меня, моя ненаглядная, дорогая, милая
404

моя, — лепетала старушка, прерывая рыданиями с®ои 
слова.
В другом роде было прощание жениха. Он подошел 
к невесте, будто преступник, осужденный на казнь, упав 
на колени 'перед ее постелью, закричал, залившись сле¬ 
зами:
—	Простишь ли ты меня? Можно ли простить такое 
зверство?
—	Я сама во всем виновата, — едва слышно шептала 
умирающая.
—	Нет, я сам себя не прощу, — вскричал он неистово 
•и, вокочшвши, начал рвать на себе волосы и стукаться 
головою об стену. Его вывели из .комнаты больной, от¬ 
правили на свежий воздух — там принялись ухаживать 
за ним, стараясь привести его в себя разными гидро'патп- 
чекжими средствам«.
Великолепные .похороны оправлены были в доме Бы¬ 
стрицких. Отец был мрачен и не хотел видеть Тропота. 
Старушка Быстрицкая, окруженная толпою родственниц 
и знакомых в черных платья« и белых чепцах... Всхлипы¬ 
вая, рассказывала она о добродетелях своей дочери, о 
блестящем будущем, какое готовил ей жених, о предска 
зании старой гадальщицы и о том, как ей прежде никто 
не хотел верить. В кружке часто слышались голоса:— 
Уж так, видно, на роду написано... От божьей воли не 
уйдешь... Что делать, на весь город, да и не на один еще. 
наслал бог такое горе: надо терпеть. Надо сказать, уже 
не от вашего нераденья померла...
—	Ах, матушки, от моего нераденья!.. Уж я ли не бе¬ 
регла ее, я ли не лелеяла, и ведь еще бог меня будто 
предостерегал: знала ведь я, что случится с ней этакое, 
все заблаговременно и приготовила... Вот ведь и свадьбы 
до сих пор поэтому не было; давно жених сидел... Да не 
судил господь! Что делать... божья воля...
Но старушка не могла выдержать этой роли смирен¬ 
ной покорности. Она вдруг зарыдала сильнее и закрича 
ла:—Господи! За что ты меня так наказываешь?—Идол- 
го, долго плакала бедная женщина, не понимая вины 
своей...
Семен Андреич остался верен себе: ни слова не ска 
зал жене о том, что знал и что ему самому так разрыва¬ 
ло сердце. Зато через несколько дней пришел он к Тро-
405

пову и осыпал его такими жесткими, такими грубыми и 
жаркими упреками, что бедный молодой человек распла¬ 
кался и начал проклинать свою безнадежную жизнь... 
Быстрицкий смягчился и стал говорить ему тоном, более 
кротким. Но при этом бешество Тропова дошло до неи¬ 
моверной силы: он чуть было не выскочил в окошко... 
Семен Андреич ушел от него, весьма мало успокоенный 
в своей потере...
До сих пор еще бедная мать со слезами вспоминает 
и долго еще, вероятно, будет вспоминать об умершей 
своей дочери. — Что делать!.. Господня воля, стало быть, 
была на то, — всегда замечает она наконец... — Уж на;ми 
средства всевозможные были приложены... Богу не угод¬ 
но было; против бога ничего уже не сделаешь... Конечно, 
ей там лучше; бог знает, что делает... А горько, куда 
горько мне...—и зальется слезами бедняжка и плачет 
уже не час, и не два, и целый день насквозь...
Всех скорее утешился Тропов. Через две недели он, 
довольно спокойный, даже почти веселый, поехал из N. 
обратно в Петербург. В N. носились даже слухи, что 
проездом через Москву он женился на какой-то богатой 
купчихе, вдобавок ко всем своим достоинствам хромоно¬ 
гой... Но редко случается, о читатель, чтобы люди ска¬ 
зали вдруг две правды. Поэтому я советую верить разве 
которому-нибудь одному из этих известий, — или тому, 
что Тропов действительно женился, или тому, что жена 
его хромонога...

ДУМА ПРИ ГРОБЕ ОЛЕНИНА1
Перед гробницею 'позорной 
Стою я с радостным челом, 
Предвидя новый, благотворный 
В судьбе России 'перелом.
О славном будущем мечтаю 
Я для страны своей родной,
Но о прошедшем вспоминаю 
С негодованьем и тоской.
На муки рабства и презренья 
Весь род славянский осужден, 
Лежит печать порабощенья 
На всей судьбе его племен.
И Русь давно уж подчинилась 
Иноплеменному ярму,
Давно безмолвно покорилась 
Она позору своему.
В цари к нам сели скандинавы, 
Теснили немцы нас. Царьград 
Вносил к нам греческие нравы 
И в,се вертел на новый лад.
Потом, при этом рабстве старом 
Доставшись новым господам, 
Русь в пояс кланялась татарам 
И в землю—греческим .попам.

Сперва мод »игом Русь стонала, 
Кипело мщение в сердцам,
Но рабство и тогда сыскало 
Себе защитников в шопах.
«Покорны будьте и терпите, —
Пои в церкви с кафедры гласил, — 
Молиться богу приходите,
Давайте нам но мере сил»...
Века промчались. Поколенья 
Сменялись быстрой чередой,
В повиновеньи и тершегаьи 
Нашли обманчивый покой.
Природными рабами были 
Рабы, рождаясь от рабов,
И, как веленья бога, чтили 
Удар кнута и звук оков.
И пред баскаками смиренно 
Князья их падали во прах...
Но гибнет .мощь татар мгновенно 
В домашних распрях и войнах.
Орда разбилась, Русь свободна... 
Но с рабством русские сжились, — 
О,Ни, не умствуя бесплодно,
От воли сами отреклись.
Зато князья, увидев ясно,
Что не рабы они теперь,
Принялись править самовластно,
С господ ордынских взяв пример.
Как из лакеев управитель,
Как дворянин из -мужиков,
Таков же вышел повелитель — 
Царь-самодержец из рабов.
И деспотизмом беззаконным 
Довольно Русь угнетена,
И до сих шор в забытьи сонном 
Молчит и терпит все она.

Царь стал для русских полубогом, 
Как па:па средневековой;
Но не спокойствия залогом 
Был он, а гибельной грозой.
Но пусть бы так!.. Еще России 
Полезны дядьки и лоза,
Пусть предрассудки вековые 
Рассеет царская гроза;
Пусть сказки ижнек царь прогонит, 
Пусть ум питомца развернет, 
Сомненья искру в нем заронит,
К любви, к свободе приведет.
Тогда пусть правит. Но неведом 
Ему язык высоких дум;
Но чужд он нравственным победам, 
Но груб и .мелочен в нем ум.
Но шесть десятков миллионов 
Он держит в узах, как рабов,
Не слыша их тяжелых станов,
Не ослабляя их оков.
О, Русь! Русь! Долго ль втихомолку 
Ты будешь плакать и стонать 
И хищного в овчарне волка 
«Отцом-надеждой» называть?
Когда, о Русь, ты перестанешь 
Машиной фокусника быть?
Когда проснешься ты и встанешь, 
Чтобы 'мучителям отмстить?
Проснись, о Русь! Восстань, родная! 
Взгляни, что делают с тобой!
Твой царь, себя лишь охраняя,
Сам нарушает твой покой.
И сам в когтях своих сжимая 
Простых и знатных, весь народ,
Рабов чиновных награждая,
Такое ж право им дает.
409

И раб разумно рассуждает:
«Я сам покорствую царю;
Коль он велит, то умолкает 
Честь, разум, совесть; я творю,
И раб мой, ползая во прахе,
Пусть, что велю ему, творит:
Пусть в угнетении и страхе 
И ум « совесть заглушит.
Он мой. Он должен отступиться 
От прав, от чести, от всего...
Он для меня живет, трудится;
Мои—плоды трудов его!»
И в силу мудрого решенья,
Он мучит бедных мужиков,
Свои безумные веленья 
Законом ставя для рабов.
Какой-нибудь крючок приказный, 
За подлость «статского» схватив; 
Солдат бессмысленный и грязный 
Дворянство силою добыв;
Князь, промотавший миллионы, 
Взяв за купеческой женой; 
Безвестный немец, жид крещеный, 
Нажившись на Руси святой, —
Все ощущают вдруг стремленье 
Душами ближних обладать,
Свое от высших униженье 
Чтоб на подвластных вымещать.
И хладнокровно приступает 
К позорной купле старый плут,
И люди братьев покупают!..
И люди братьев продают!..
Ужасный торг. Он—поношенье 
Покупщикам и продавцам,
Царю и власти униженье,
Всему народу стыд и срам.

Какой закон, какое право 
Торг этот могут оправдать?
Какие дикие уставы 
Дозволят ближних продавать?
Не ты ль, наш царь, с негодованьем 
Продажу негров порицал? 
Филантропическим воззваньем 
Не ты ль Европу удивлял?
А между тем, в твоей России 
Не негры—пленники войны,
Овои славяне коренные 
На гнусный торг обречены.
Скажите, русские дворяне,
Какой же бог закон изрек,
Что к рабству созданы крестьяне 
И что мужик не человек?..
Весь организм простолюдина 
Устроен так же, как у вас,
Грубей он, правда, дворянина,
Зато и крепче во сто раз.
Как вы, и душу он имеет,
В нем ум, желанья, чувства есть; 
Он ложь высказывать не смеет,
Но и за это—вам же честь!
Свободы, мысли и желанья 
Его лишили; этот дар,
Всех человеков достоянье,
Ему неведом: он товар.
О нем спокойно утверждают,
Что рабство у него в крови, —
И те же люди прославляют 
Ученье братства и любви2.
Сыны любимые христовы,
Они евангелие чтут 
И однокровного родного 
Позорно в рабство продают.
411

И что за рабство! Цепь м'учешй, 
Лишений, горя и забот;
Нем:ного светлых исключений 
Представит горький наш 'народ.
Всё 'в угнетеньи, всё страдает, 
Но всё трепещет и молчит, 
Лишь втайне слезы проливает 
Да тихо жалобы твердит.
Но ни любви, ни состраданья 
Нет в наших барах—(палачах, 
Как нет 'природного сознанья 
О человеческих правах...

ГАЗЕТНАЯ РОССИЯ1
Читал я русские газеты,
В них современные стихи 
И философские ответы 
Солдат, лишь 'взятых от сохи. 
Читал я 'перечень подробный 
Различных жертв различных лиц; 
Читал разбор я бесподобный 
На Русь взнесенных небылиц; 
Читал отчеты министерства 
И донесения вождей,
Примеры английского зверства 
И русских ряд богатырей;
Читал о ходе просвещенья, 
Торговли, фабрик, промыслов,
О размноженьи населенья,
О бескорыстии судов,
Шоссе, дорогах и каналах,
О благоденствии крестьян,
О наших дивных генералах,
О чувствах доблестных дворян.
Как Русь велика и богата 
И как порядка много в ней;
Как честь и правду чтим мы свято, 
Как любит Русь своих царей...
Читал и думал: боже правый!
Как Русь велика 1и сильна!
Наверно в свете нет державы, 
Такой блаженной, как она!

И зрел я Русь на поле брани 
В позорном бегстве от врагов,
Среди проклятий и рыданий 
В рекрутской сдаче мужиков,
В гримасах кислых при приказах 
О вольных жертвах для 'солдат 
И в смехе злом при пошлых фразах, 
Что бой наш праведен и свят;
И в том, что наши воеводы 
Умели там набить карман,
Где гибли тысячи народа 
От перевязки сеном ран...
Я видел в Руси свод законов, 
Водимый прихотью судей,
Я *слышал стоны 'миллионов 
И вопль обиженных семей,
Видал я дряхлых инвалидов,
Судить посаженных в сенат,
Видал я, как, для царских видов, 
Синодом управлял солдат2.
Видал насильства архьереев,
Разврат и пьянство у попов,
Видал я школы для лакеев 
И государственных воров,
Видал несчастные обвалы 
Казенных зданий и мостов 
И бар блистательные балы 
На счет обеда их рабов...
Видал я мерзости придворных 
И преступленье в блеске звезд.
И поруганье дев покорных 
Через нелидовский подъезд,
Видал главами просвещенья 
Солдат и мерзостных ханжей, 
Цензуры тяжкое давленье 
И силу грубую царей.
Видал поэтов запрещенных 
С стихом правдивым на устах,
414

В тюрьмах живыми схороненных 
Или гниющих в рудниках...
И я поник душой смятенной 
И думал: Русь, как ты грустна! 
Ужель еще есть во вселенной 
Такая жалкая страна!!

ГОДОВЩИНА1
(18 февраля 1856 года)
Была пора: над трупом фараона,
В том склепе, где хранились мертвецы, 
Спокойные, без жалобы и стона,
Сбиралися мемфисские жрецы,
Всю жизнь усопшего без страха .разбирали 
И приговор над мертвым изрекали.
И новый царь внимал суду жрецов,
Покорствуя правдивому решенью,
И хоронил отца в тиши, с толпой рабов,
Иль пышное ему готовил погребенье —
И на граните первозданных скал 
Народный приговор историк ■высекал.
Теперь не та пора: пусть нам не в мочь страданья, 
Погибших извергов судить мы не должны. 
Усопшим мир!—нам говорит преданье,
Зовет веков, обычай старины.
Религия прощать врагов нас учит —
Молчать, когда нас царь гнетет и мучит.
И мы молчим; нет, больше: между нас 
Является поэт, покрытый срамом;
Забьге, что голос музы—бога глас,
Он злу кадит душевным фимиамом,
Он деспота зовет спасителем людей,
В грязь затоптав всю славу ттреж'них дней.
Но пусть его боятся и в могиле,
В ней льстят ему, чтоб только он не ©стал:

Душа «ипит, покорна высшей силе,
Певец на суд веков царя ‘призвал.
Покинь свой гроб! Взгляни на рубежи родные 
Смотри, что в год ты сделал для России!
Вот без конца проходит 'вереница,
Вся в трауре, отцов, детей, ойрот;
Вот плачет мать, одежды рвет вдовица —
Кто кости их мужей, сьгнов берет?
За что погибло ты, младое поколенье,
Полно надежд и сил, в безумном ослепленья?
Смотри, наш царь: вот раки слез тяжелых, 
■Вот море крови чистой, горы тел.
Не мало ли? А в горолях и селах 
Вот новый бич: огонь рассвирепел,
Рукой врага зажженный. Стены, зданья —
Все падает во прах, — за что же наказанье?
За что же миршый сын родной земли 
Богат сегодня—завтра бедный нищий,
Все житницы, все домы, корабли 
Вдруг потеряв, насущной просит пищи,
Бежит из города, где думал мирно жить, 
Которого, о, царь, не мог ты защитить.
Считай же, сколько этих городов 
Разрушено иль взято у России —
И сколько доблестных отечества сынов 
В плену, изранены, выносят муки злые!.. 
Картиной этой недоволен ты?
История тебе перевернет листы.
Смотри — вот золото сияет над тобою: 
Богатство здесь без счета, без числа; 
Владельцы их идут оплошной толпою —
Но золота толпа не принесла 
Отчизне в дар, а, зная блага в жизни,
Его сама украла у отчизны.
Здесь все: и миллион казны твоей.
Последний грош, пожертвованный нищим,
Н. А. Добролюбов
417

Хлеб ратнику, пособие врачей,
Оружие, одежда... Мы отыщем,
Наверно, лепты здесь самих воров —
Недаром все они слывут за бедняков.
Позор и стыд! грабеж вошел в обычай,
В закон, в обряд, и нагл и явен стал 
И крадут все: путеец и лесничий,
Чиновник, поп, солдат и генерал—
И девка грязная, любовница министра, 
Продажей мест разбогатела быстро.
А кто стоит у трона твоего?
Тебе б советник, правды друг, наскучил, —
Нет, ты искал молчанья одного,
Покорности — и ряд бездушных чучел,
Холопов чувства, евнухов ума,
Вокруг тебя — и их такая тьма!
И над тобой и над твоей землей 
Теперь Европа целая смеется.
И твой позор и стыд земли родной 
В потомстве отдаленном отзовется.
И дорог будет примиренья пир —
И за войной нелепой подлый мир.
Лишь год прошел — и ты забыт, как мебель 
И неуклюжий хлам старинных лет,
Венчанный Хлестаков, между царей фельдфебель, 
Разбитый и расслабленный атлет —
И ноют IB гробе от тоски и злости 
Гниющие поруганные кости.
И день придет! — и не один певец,
Но голос всей народной Немезиды,
Средь века -прогремит вдруг из конца в конец: 
Да будешь проклят ты...
И в страхе и в стыде, в последний, судный день, 
Не -выйдет из гробниц развенчанная тень.

БЛАГОДЕТЕЛЬ!
Был у меня незримый покровитель.
Всю жизнь мою его я не видал;
Но с детства убедил меня учитель,
Что он учиться мне незримо помогал,
Что награждал меня за прилежанье, 
Наказывал за шалости и лень,
Что знал мои он мысли и желанья,
Что должен я ему молиться каждый день... 
Молился я... Но сердце знать хотело 
Того, кто втайне был так добр ко мне,
Кто освящал собой начало дела 
И помогал свершить его вполне.
Однако, тщетно я искал его увидеть 
Иль встретить где-нибудь хоть след его
'Прямой...
Но, подозрением боясь его обидеть,
Я верил все, что он хранитель мой...
И мысль о нем была мне утешеньем 
В тревожном, пасмурном младенчестве моем. 
Бессильный сам, я думал с наслажденьем, 
Что сильный у меня хранитель есть во всем.
Прошли года невинности беспечной,
И горем жизни я испытан был.
Хранителя молил я с верою сердечной,
Чтоб он меня в страданьях подкрепил.
Но он не шел... Когда же сердца раны 
От времени уж стали заживать,
Сказали мне, что горестью нежданной
27*
419

Хранитель мой хоте.Т меня лишь испытать, 
Что должен я к нему с любовью обратиться 
И счастье вновь в награду даст мне он.
Я сделал так... Но лишь успел склониться, 
Как новым был ударом поражен.
Тогда пришло печальное сомненье:
Я звал далекого хранителя к себе,
Чтоб доказал права свои на уваженье,
Чтоб сохранил меня во внутренней борьбе. 
Напрасно... Он не шел... Не внял он
призывань
Я проклинал доверчивость свою...
Но до сих пор в тяжелом ожиданьи 
На жизненном пути недвижно я стою.
А прежде он хранил меня, хоть и незримо... 
Быть может, оттого, что был я глуп и слаб. 
Теперь я сам могу идти неутомимо 
И действовать — не как его покорный раб, 
Не по его таинственным приказам,
Чрез сотни уст дошедших до меня,
А как велит мне собственный мой разум, 
Как убежден я сам, при полном свете дня.

В ЦЕРКВИ'
Гимнов божественных пение стройное 
Память минувшего будит во мне, 
Видится мне мое детство спокойное 
И беззаботная жизнь в тишине.
В ризах священных отец мне мечтается, 
С словом горячей молитвы в устах;
Ум мой невольно раздумьем смущается, 
Душу объемлет таинственный страх.
С воспоминаньями, в самозабвении, 
Детскими чувствами вновь я горю... 
Только уж губы не шепчут моления 
Только рукой я креста не творю...

ПАМЯТИ ОТЦА1
Благословен тот час печальный, 
Когда ошибок детских мгла 
Вслед колесницы погребальной 
С души озлобленной сошла.
С тех пор я в мертвом упованья 
Отрады жалкой не искал,
И бесполезному роптанью 
Себя на жертву не давал;
Не улавлял мечты туманной 
И пред иконами святых 
Мольбой смиренно-покаянной 
Не опозорил чувств моих.
Но без надежд и утешений 
Я гордо онес мою .печаль 
И, без загробных обольщений 
Смотря на жизненную даль,
На битву жизни вышел смело,
И жизнь свободно потекла...
И делал я благое дело 
Среди царюющего зла...

МУДРОВАНИЕ ТЩЕТНОЕ1
Автограф на листке с датой 
«5 сент. 1852 г.»
Немало сомнений 
Мне в душу запало!
Многих убеждений 
Будто не бывало!
В чудеса вселенной,
В мировые тайны 
Только взор надменный 
Бросил я случайно;
Лишь хотел помыслить 
О непостижимом,
Узнать и исчислить,
Что неизъяснимо;
Как мой дух пугливо 
Как-то встрепенулся,
Разум горделивый 
Дрогнул и шатнулся.
Вера колебалась,
Путался рассудок...
Всё — мне представлялось — 
Глупый предрассудок.
Все наши познанья, 
Нынешний порядок — 
Жалкие мечтанья,
Сборище догадок.
И к какой-то иовой 
Мысли я стремился.
Новою основой 
Я руководился.
Все узнать хотел я,
Ничему не веря,

‘Наобум искал я 
Разуменья двери...
Но смеживши очи,
Уши зажимая,
Будто в мрачной «очи, 
Духом пролетая 
Всюду по вселенной, 
Гордою мечтою 
В бездну увлеченный, 
Всюду нес с собою 
Лишь 'одни сомненья 
И блуждал напрасно, 
Чудеса творенья 
Чтоб увидеть ясно.
На крылах свободы 
Быстро я кружился,
Но к творцу природы 
Я не устремился,
К таинствам священным 
Я не возвышался 
И в уме смятенном 
Горько сокрушался...
Все наше искусство — 
Гордое, земное —
Ни уму, ни чувству 
Не дает покоя...
Лучше ж возвратиться 
К прежним убежденьям, 
Лучше покориться 
Тем святым внушеньям, 
Какие, бывало,
Слушал я так жадно,
От каких ставало 
Сердцу так отрадно, 
Когда я душою 
К богу возносился, 
Мыслию простою 
Верил и молился...

ПИСЬМА И ДНЕВНИКИ

£Ö
ВОСКРЕСШИЙ БЕЛИНСКИЙ1
Милостивый государь!
Вы, конечно, не 'Стоите того, чтобы (порядочный чело¬ 
век стал отвечать вам. Но мое негодование «при чтении 
вашей статьи в «Северной пчеле» о смерти Николая Пав¬ 
ловича было так сильно, что я решаюсь позабыть на не¬ 
сколько минут то глубокое ‘презрение, какое всегда питал 
к вам, и унизиться ,до того, чтобы писать к вам, имея, 
впрочем, в виду не столько вас, сколько самое прави¬ 
тельство, возбуждающее появление подобных статеек.
Неужели вы думаете, что Русь до сих пор так про¬ 
сто душ« а и глупа, как была за пятьдесят лет тому на¬ 
зад, когда вы только что начинали еще свою позорную 
деятельность? Тогда вы могли спокойно уверять и уве¬ 
рить всех в вашем руесизме, могли увлечь квасным пат¬ 
риотизмом, могли безбоязненно проповедовать рабское 
подчинение деспотическим условиям Российской монар¬ 
хии и иметь успех так же, как имеет успех .на церковной 
кафедре скучный проповедник, которого благочестивые 
слушатели слушают, зевая, и думают: правда, правда, — 
да ведь уж это все известно давным дав*но. Иная стару¬ 
ха, пожалуй, заплачет даже от скуки и умиления, а по¬ 
том и пойдут слушатели кто в должность —брать взят¬ 
ки, кто в кабак—выпить, кто в гости—посплетничать. 
В доброе старое время все точно так же согласились бы 
с вами в законности тирании, безмолвно и безусловно, а 
между тем стали бы надувать начальство, воровать ка¬ 
зенные деньги и всеми мерами подличать пред первым 
временщиком. Теперь другое дело: Русь не освободилась 
еще ©т подобных злоупотреблений, потому что они не¬ 
разлучны с неограниченным правлением одного; но она
427

до крайней мере имеет слабость^ не’'счйтать всего этого 
законным, и уже много найдется в ней голов, готовых 
осудить всякое мошенничество, хотя бы оно нашлось в 
самсш обожаемом идоле российских монархистов, имею¬ 
щем весьма мало отличия от древних египетских богов.
«Плачь, русская земля! Не стало у тебя отца», — го¬ 
ворите вы. Досталось бы вам за подобную дерзость при 
(покойном Николае Павловиче. Как же не стало отца? 
А новый император? Разве он не отец? Или вы думаете, 
что он еще слишком молод для этого? Не бойтесь! Окру¬ 
женный подобными вам пестунами, и он преждевремен¬ 
но состарится, отстанет от века и будет сечь плетьми 
и ставить на колени (с завязанными глазами) своих де¬ 
тей за то, что они не веруют более той святой истине, что 
рыбки пляшут на сковороде от радости при мысли, что 
царь будет их кушать.
Во всей вашей статье, с начала до конца, преобладает 
реторика. Напрасно не сделали вы ссылок на Кош ан с ко¬ 
го или Ломоносова, как он сам делал это в одном из 
своих похвальных слов. Это было бы по крайней мере 
честнее. А то ведь, пожалуй, русский немец подумает 
(настоящий русский и настоящий немец не подумает), 
что покойник и в самом деле был и великий, и мудрый, и 
правосудный, и благочестивый. Что велик-то он был, это 
правда; но за то, кажется, достаточно вознагражден он 
уже тем, что гроб для него сделали в три аршина с поло¬ 
виной длины. Нечего было и толковать об этом. Муд¬ 
рость его выразилась, может быть, в том, что он целый 
век позволял водить себя за нос иностранным дворам и 
потом за свои дипломатические неудачи отдувался бо¬ 
ками русских солдат, которых для этого насильно истор¬ 
гал из объятий жен и матерей. Правосудие его достаточ¬ 
но знает каждый правый человек, получавший из какой- 
нибудь палаты, суда или департа;мента указ его импера¬ 
торского величества императора и самодержца всерос¬ 
сийского о том, что его процесс проигран, что просьба 
его не исполнена, что с него требуют штраф, что он при¬ 
сужден к лишению таких-то и таких-то прав. Подобных 
людей наберется пол-России. Другая половина тоже 
знает его правосудие, потому что тоже указом его импе¬ 
раторского величества императора и самодержца все¬ 
российского утверждалось подделанное завещание, под-
428

•ложный вексель, оправдывалось намеренное банкротст¬ 
во, награждалось чинами и орденами самое отвратитель¬ 
ное подличание, возвышались казнокрады и люди, тор¬ 
гующие самыми священными чувствами человека. Знают 
это правосудие и те многие благородные мученики, кото¬ 
рые за святое увлечение благом России, за дерзновенное 
обнаружение в себе сознания человеческого достоинства 
терзаются теперь в рудниках или изнывают на поселе¬ 
нии в пустынной Сибири.
Что касается его прославленного благочестия, оно не 
подлежит сомнению. Известно, что православная цер¬ 
ковь и деспотизм взаимно поддерживают друг друга; 
эта круговая порука очень понятна. Я бы мог вам ука¬ 
зать на то, что существует, кроме благочестия церковно¬ 
го, благочестие христианское, состоящее в братстве и 
любви, но вы этого не поймете, и я скажу вам только, 
что у нас благочестие подделывалось под царя, а не он 
следовал правилам благочестия. Какой-нибудь солдат 
Протасов2 управлял всей церковью русской, и в нем вы¬ 
ражалась всегда воля святого духа, который вечно пре¬ 
бывает в церкви. Известно, что монах, и особенно рус¬ 
ский монах, готов за орден продать Христа и отложить¬ 
ся от самых святых своих убеждений (если таковые име¬ 
ются); покойник очень хорошо понял это и управлял 
архиереями точно так же, как ротой солдат. Ставили в 
митрополиты молчаливых, давали ордена за то, что ар¬ 
хиерей представил из своего округа больше солдат из 
духовенства; давали им в епархиях право притеснять и 
терзать несчастных попов, которые в простоте души сво¬ 
ей виноваты во всех нелепостях православия ровно 
столько же, сколько ослы и овцы виноваты в том, что они 
ослы и овцы. По благочестии же эти две главы церкви 
подкупили Семашко3, который из-за чести быть подруч¬ 
ником Протасова не усомнился подвергнуть ужасам раз¬ 
доров, беспорядков и мерзости запустения целых два 
миллиона униатов, вовсе не приготовленных к соедине¬ 
нию с православием. Говорят, Клейнмихель4 дал опле¬ 
уху какому-то архиерею. Не думаю, чтобы он забылся 
до такой степени; но уверен, что из всех существующих 
на Руси архиереев разве пяти-шести нельзя сделать это¬ 
го, пользуясь покровительством царя!.. Царь у нас, как 
богдыхан, — и первый жрец, и первый сановник.
429

Он, правда, не служит сам обедни; но это только 
потому, что не хочет. Зато что хочет, то он бес¬ 
препятственно делает в духовных делах; захотел, чтобы 
обедню для него сократили, —и сократили. Захотел, что- 
бы^многие из праздников были уничтожены,— и послуш¬ 
ный синод уничтожил их. Не захотел пускать детей дьяч¬ 
ков в гражданскую службу, — и поневоле должны были, 
бедные, идти в мужики или прямо в солдаты. Не захотел 
он праздновать в »великую пятницу именины своей суп¬ 
руги,— и св. Александра по его воле переехала на два 
дня вперед со своим праздником. И за все это русская 
церковь так уверила покойного в его святости, что, уми¬ 
рая, он уже не сомневался в себе, даже не просил <о> 
себе молить православных, а, напротив, сам обещал 
России свое высокое покровительство, с важностью ут¬ 
верждая, что он будет за нас молиться, хотя об этом ни¬ 
кто и не просил его.
Вы говорите, что «он был народолюбив и народом 
любим». Не совсем удачная игра слов и совсем неспра¬ 
ведливая игра мыслей! Пожалуй, можно сказать, что он 
любил народ, как паук любит муху, попавшуюся к нему 
в паутину, потому что он высасывал из него кровь, — как 
чиновник уголовной палаты любит преступление и пре¬ 
ступников, без которых он не мог бы служить, брать 
взятки и жалованье, — как тюремщик любит арестан¬ 
тов, без которых ему самому некуда было бы деваться, 
потому что к другой должности он уже большею частью 
неспособен. В русском царе соединились все эти побуж¬ 
дения в высшей степени: как паук сосал кровь своих под¬ 
данных, как уголовный чиновник находил пищу для 
своей деятельности в наказании преступлений и даже из¬ 
дал собственное уложение о наказаниях уголовных и 
исправительных, где, кроме того, что прежде считалось 
преступным, также объявил преступлением всякое про 
явление самопознания, всякую светлую мысль о благе и 
справедливости, всякое покушение защищать собствен¬ 
ную честь против подавляющего тиранства и насилия,— 
а исправлением (держась пословицы, что горбатого ис¬ 
правит только могила) назначил смерть физическую или 
политическую. Как тюремщик, наконец, сторожил он свои 
народ, крепкие кандалы надел на русский ум, не выпускал 
путешествовать на свежий европейский воздух, как бы¬
430

вало прежде дозволено, не дозволял даже узникам раз¬ 
мениваться мыслями и понятиями с их родными братья¬ 
ми по мысли, установивши иностранную цензуру, кото¬ 
рая, .как высокий забор, отделила Россию от -всех успе¬ 
хов .мысли и науки европейской.
Не знаю, может быть, по-вашему, он достоин за все 
это венца небесного, но земной-то венец он носил трид¬ 
цать лет совершенно недостойно, единственно благодаря 
тому, что крепка тюрьма русского народа и что ib послед¬ 
нее время этот народ совсем отстал от людей и ничего не 
знает, что делается на свете.
Любил ли его народ, любил ли наш народ кого-либо 
из царей, любил ли какой-нибудь народ тиранов своих— 
это еще вопрос, который, не думаю, чтобы мог быть ре¬ 
шен 'В вашу пользу. Не воображаете ли вы, что вы с бра¬ 
тнею составляете русский народ? В таком случае вы же¬ 
стоко ошибаетесь. Знайте же, что для русского мужика 
царь есть отвлеченное понятие, самодовольное и всебла- 
женное, потому что имеет возможность «одно сало 
есть». Для среднего сословия — это всевозможное вели¬ 
колепие, роскошь, золотой мундир, драгоценная /порфи¬ 
ра, семиверстный дворец — что за личность во ©сем этом 
открывается, до этого дела нет. Для аристократов — это 
опора, на которой утверждаются их собственные притя¬ 
зания и права, дающие им удобство делать всевозмож¬ 
ные мерзости. В ком же можно подозревать любовь к ца¬ 
рю? Не в вас ли? Поверьте, что вы любите не его, а раз¬ 
ве чины и награды, которые он вам давал. Вспомните 
ваши чувства, когда Востоков получил Станислава, а вы 
остались со своим комическим, осмеянным юбилеем. 
Разве не в том ли, может быть, видите вы любовь рус¬ 
ского народа к царю, что солдаты прокричат: «рады ста¬ 
раться», проходя мимо царя церемониальным маршем: 
да ведь это форма, солдат стал бы кричать, если бы ему 
было приказано командиром: à bas Nicolaus!*, совсем не 
понимая смысла этих слов. Или то удостоверяет в царе- 
любии, что около царя собираются многолюдные толпы, 
особенно в провинциях; да ведь толпы народа собира¬ 
лись около человека, который наблюдал с площади без¬ 
зубую муху на Адмиралтейском шпице.
* Долой Николая! — Ред.
«31

Вы утверждаете, что «Николай Павлович был люби¬ 
мым сыном неба». Не находясь в таких коротких сноше¬ 
ниях с небом, как вы, не могу сказать, верно ли ваше за¬ 
мечание. Нам, земным людям, известно только, что он 
был любимым сыном Марии Федоровны, которая и по¬ 
старалась отнять для него престол у Константина. Дея¬ 
тельное участие его в этих интригах доказывает, между 
прочим, его непоколебимую честность и правдивость, о 
которой вы отзываетесь с таким восторгом. Последую¬ 
щие события доказывают еще более его неустрашимость: 
в самом деле человек, который своего брата не устра¬ 
шился отравить5 в благодарность за то, что он уступил 
ему царство, — такой человек имел много мужества и уж 
никогда, конечно, не мог остановиться на пути к цели 
из сожаления пролить невинную кровь нескольких де¬ 
сятков тысяч русских рабов.
Что «он не лишился веры в человечество», как гово¬ 
рите вы, — это, кажется, нисколько не удивительно: имея 
под руками такой простодушный народ, как русский, 
трудно не веровать в человечество, разумеется, по¬ 
нимая е,го в вашем смысле. Человечества в собственном 
смысле он не признавал; иначе он понял бы, что человек 
не (может быть рабом человека, не может отступиться от 
своей воли, чести, рассудка для того, чтобы повергнуть 
их к стопам барина, который сознательно или бессозна¬ 
тельно мучит его совсем не по-человечески.
Соображая все, чему я был свидетелем в большую 
половину царствования Николая, я нахожу, что в самом 
деле в нем сильно развит был фатализм, который вам 
угодно называть верою и преданностью к богу. К этому 
фатализму отношу я и его поездку в Москву во время 
холеры. Если же и нет, то, как хотите, одно из двух: или 
он считал болезнь заразительною, и тогда его предприя¬ 
тие—глупое дон-кишотство, или не считал, и тодда... тог¬ 
да эта поездка замечательна не более, как и ваша поезд¬ 
ка за границу.
Грустно и совестно говорить мне о строках, в кото¬ 
рых, конечно, против вашей воли, отразилась, как в вер* 
кале, ваша подленькая натура. Вы не находите для част¬ 
ного человека других побуждений к исполнению долга» 
кроме желания наград и отличий и опасения ответствен¬ 
ности. Вот истинно-монархчческое рассуждение настоя¬
432

щего русского подданного! Вот на чем утверждается си¬ 
ла и благополучие России! Хорошо было бы, если бы все 
мы руководствовались такими правилами в наших слу¬ 
жебных отношениях! До чего может опошлеть и измель¬ 
читься человек с этими царственными началами! Ваше 
превосходительство! Замолчите, пожалуйста, на всю 
жизнь, вы не 'Подвергнетесь ответственности за это, и даю 
вам слово, что положу на ваш гроб Андреевскую цепь; 
пусть ваша душа запрыгает от радости на том свете.
«Как кстати умел он награждать!» — восклицаете 
вы... Да, нельзя не согласиться: кстати отказался он от 
выгод частных акций, чтобы дать Клейнмихелю пост¬ 
роить Московскую железную дорогу; (кстати дал Бибико¬ 
ву неограниченную власть в Киевском округе6; кстати по¬ 
сылал сыновей на Кавказ и в Крым за Георгием7; кста¬ 
ти посылал Паскевича против неприятелей в прошлом 
году; кстати Орлову дал графство и посадил его в III От¬ 
деление; кстати разрешил юбилей темному грамотею Гре¬ 
чу...; кстати поставил Антония митрополитом в Петербург; 
кстати и Панин попал в юстицию; кстати все эти Адлер- 
берги, Пушкины, Назимовы поставлены на своих местах! 
Величайший остроумец в мире не придумал бы такого 
затейливого маскарада, какой представляют все эти са¬ 
новники, так сказать, помещенные на верхних ступенях 
государственной иерархии. Впрочем, с другой стороны, 
нельзя не вспомнить и того, как сослан был на Кавказ 
генерал, дважды взявший даря в плен на (маневрах; 
нельзя не вспомнить о благоволении, какое оказано было 
Ермолову, о награде 'гениальному Дибичу8. Нельзя не 
вспомнить ссылки Пушкина и Лермонтова, смерти пове¬ 
шенного после прощения Рылеева9, высланного Искан¬ 
дера, да мало ли кого можно вспомнить. Дело в том, что 
это сделалось очень кстати, и уж именно на удивление и 
позор своим и чужим.
Помню и рыцарское его великодушие в восстании де¬ 
кабристов, в польских делах 1831 года10, в заговоре 
48 года11. В самом деле, сколько великодушия! Там его 
величество державным словом обещает забыть все и воз¬ 
вратить имущество изгнанникам: только жаль, что его 
слову уже не верят, и славный Чарторижский и доселе не 
посмел воспользоваться правом, обеспеченным надеж¬ 
ным ручательством русского царя12. В другом случае он
28 Н. А. Добролюбов
433

всемилостивейше (повелевает сослать бедных мо¬ 
лодых людей на всю жизнь в каторжную работу, лишая 
их даже счастья славно умереть за святое, правое дело.
В отношениях к другим державам о« высказал не только 
великодушие, но и любовь к своему собственному наро¬ 
ду. В самом деле, вспомните египетские дела. Не велико¬ 
душно ли, не благородно ли было, только что кончивши 
кровавую войну с султаном, вдруг грудью стать за него, 
обрекать вновь на жертву смерти свои изнуренные вой¬ 
ска, употреблять 'все средства своей топорной политики 
для того, чтобы поддержать его против Магомеда-Али, 
этой великой личности, так много обещавшей для циви¬ 
лизации Востока?13 Не великодушно ли было поддержать 
австрийского царя против движения свободной мысли и 
губить тысячи из своего народа, чтобы только не дать 
восторжествовать правому делу? Не благородно ли, не 
чисто ли по-христиански было содействовать восшествию 
на престол Луи Наполеона и поддерживать его против 
той фамилии, которой столько покровительствовал в 
прежнее время русский же царь? Не показывает ли все 
это невиннейшее, баранье незлобие, забвение обид, 
любовь к врагам—только не своим, а своего народа и 
человеческих прав?.. Настоящий средневековый рыцарь 
или, еще лучше, пламенный юноша, спасающий лоретку 
Невского проспекта от преследований хорошенького офи¬ 
цера.
А твердость-то в убеждениях!.. О, это деревянная, 
каменная твердость!!.. Неподвижность истинно китай¬ 
ская!!!.. Да, впрочем, я подозреваю, что в этой голове не¬ 
чему было и двигаться. Единственное возможное в его 
понятиях движение, это было движение и передвижение 
войск. Ему он посвятил всю свою жизнь и думал, что чем 
более он будет казаться солдатом, тем счастливее будет 
его народ; чем более будет терзать несчастные семейст¬ 
ва земледельцев рекрутскими наборами, тем прочнее бу¬ 
дет благосостояние России, тем непоколебимее стоит ее 
могущество. Солдат по призванию, солдат по образова¬ 
нию, по наружности и по внутренности, он ничего не знал 
и не хотел знать, кроме военной дисциплины. И будто 
этот человек мог наблюдать за строгим исполнением дол¬ 
га каждым членом государства!!! Что вы? Да как он мог 
знать и понимать, хорошо ли идут дела государственные,
434

знают ли свое дело чиновники, учители, духовные и 
проч.??? Неужели вы настолько близоруки, что не »иди¬ 
те даже того, что у него шил сапоги непременно пирож¬ 
ник, а сапожник в свою очередь обращен был в пирож¬ 
ника? Не видите ли вы, что солдат управлял у него рус¬ 
ской церковью; солдаты управляли народным просвеще¬ 
нием; солдаты служили дипломатами; солдаты наблюда¬ 
ли за внутренним спокойствием и благосостоянием? В по¬ 
следние минуты жизни он вспоминал о своих солдатах и 
просил у них трощения, что не успел сделать для них 
всего, что хотел. О России он забыл или, может быть, ду¬ 
мал, что она вся заключается в его войске. Интересно 
было бы видеть, что еще хотел он сделать. Вероятно, по¬ 
ставил бы унтер-офицеров митрополитами и попами слу¬ 
жить ему обедню, по барабану, да посадил бы их на про¬ 
фессорские кафедры в университетах! И то ведь уж за¬ 
ставил маршировать студентов; желал бы я посмотреть 
еще марширующих монахов!!!
Да еще куда бы ни шло, если бы солдат-то был, îio 
крайней мере, хороший! Карл XII тоже был солдат; но в 
нем как-то уважаешь эту львиную отвагу, этот военный 
гений, который осмыслял несколько его пристрастие и ув¬ 
лечение войной. Фридрих тоже был солдат; но за то прус¬ 
ская армия была при нем первой армией в мире. Не го¬ 
ворю уже о Наполеоне, который был велик и на войне, и 
в мире,— и как полководец, и как законодатель. А наш 
покойник только и ограничивался тем, что каждый год 
требовал новых рекрут из святой Руси, посылал их уми¬ 
рать за немецких королей, делал смотры, на которых от¬ 
личался высоким ростом да громким голосом—и больше 
ничего!.. Целое царствование не мог он управиться с чер¬ 
кесами и в тридцать лет не мог привести свое войско в 
такое положение, чтобы оно могло с успехом встретиться 
в чистом поле с солдатами образованных европейских 
наций. Величается тем, что бьет турок и персиан, а явился 
английский флот, и ни один корабль русский не смел 
выйти из своей гавани. Высадились союзники, и вот тюл- 
года губит наш капрал свое войско в Крыму; подвер¬ 
гает невозможным бедствиям несчастных жителей, и до 
сих пор дожидался, кажется, очень жестокой зимы, чтобы 
заморозить, как в 12 году, своих врагов, да потом (воз¬ 
величить свою мудрую распорядительность. Покойный
?§*
435

воображал в этом деле выигрыш себе несколько миллио¬ 
нов славянского населения, находящегося 'под чужезем¬ 
ною властью. Недоставало только сметки у его величе¬ 
ства, что славянские народы довольно хорошо знают его, 
что, если даже придется им менять турецкое подданство 
на русское рабство, так и тут они еще подумают.
»Вы заканчиваете свою статью иопрошением благо¬ 
словения сыну царя и (всей великой семье его. Вероят¬ 
но, ненамеренно, но вы жестоко сострили над ним. Дело 
в том, что царская семья действительно, говорят, не ог¬ 
раничивается теми членами, которые перечисляются в ка¬ 
лендарях. Маленькие графы Клейнмихели, говорят, пра¬ 
вильнее могут быть названы Kleinnicolaus. Говорят еще, 
что благочестивому царю святейший синод дал вечную 
индульгенцию на все подобные обстоятельства. За то и 
он сам, с примерным великодушием -прикрывая грешки 
своей дочки, дал свою фамилию незаконным детям Ма¬ 
рии Николаевны.
Немудрено, что он надеется повалиться прямо в объя¬ 
тия божии на том свете. Он и здесь считает себя чем-то 
очень близким к божеству. Но ведь известно, что боже¬ 
ства бывают разного рода — superioris et inferioris ordi- 
nis*—(притом небесные, водные и подземные. Мне ка¬ 
жется, что ему подстагь будет сидеть на престоле с ка- 
ким-нибудь Плутоном из черного древа.
Русские надеялись на его сына, но эта надежда очень 
шаткая, Трудно сыну отрешиться от прежних отеческих 
правил. Для этого нужно много ума и силы воли. А еще 
неизвестно, в какой степени он наделен ими: если и захо¬ 
чет показать их, так, (пожалуй, опозорит себя, доказавши 
только свои претензии и бессовестное упрямство. Да при 
том статейки, подобные вашей (разумеется, в тысячу раз 
умнее), не замедлят появиться и окончательно собьют 
его с толку, заставят забыть, что есть суд истории, что 
он обязан отчетом перед самим собою и перед целым на¬ 
родом, если осмеливается принимать управление над 
ним, что он должен угождать народу, а не народ ему, — 
все это он забудет. И что за страшная, непостижимая 
связь, что за отношение между народом и царем!!.. Дол¬
*	По римской мифологии боги делились на два ранга: высший и 
низший. — Ред.
436

жен быть царь, — уж это так, как должен быть конек ни 
крыше у крестьянина! А зачем?!.. Да хоть бы царь-то хо¬ 
роший! А то—и не -избранный, и не русский, и -не отлич¬ 
ный ничем, а так, какой попался!!.. Странно, как столько 
времени люди не Монмут подняться из грязи предрассуд¬ 
ков. А впрочем, что ж такое? Считали же, бывало, кита 
царем рыб, да и теперь еще некоторые считают; а между 
тем он вовсе даже и не рыба.
21	февраля 1855 года.
Анастасий Белияски й

03
письмо к в. В. ЛАВРСКОМУ1
3(15) августа 1856 года.
Валериан Викторович!
Я решаюсь вопсшнить давно забытое время наших 
радушньих, товарищеских бесед и поправить вину долго¬ 
го молчания. Я, конечно, не прав, что столько времени не 
писал к Вам, но все-таки я имею сильное оправдание. Со 
мной, после нашего последнего свидания, 'случилось мно¬ 
го такого, что совершенно отвлекло мое внимание от дру¬ 
жеской переписки. Вспомните наш (последний разговор, 
в котором я, по какой-то странной вечно неудовлетворяе- 
мой жажде деятельности, желал поскорее «вступить в 
жизнь», тогда как Вы изъявляли свое отвращение от это¬ 
го скорого вступления... На другой день после этого раз¬ 
говора мое желание было исполнено самым ужасным, 
самым непредвиденным образом... На мот руках были 
дом и сироты... И что же—этот горький опыт не заста¬ 
вил меня раскаяться в своем желании. Тяжело, непри¬ 
вычно было сначала, долго было горыко, и теперь еще 
все грустно, и теперь еще мне новые радости мысли и во¬ 
ли не могут заменить радостньгх воспоминаний детства, 
как той душе, у Лермонтова, которой
Песен небес заменить не могли 
Скучные песни земли.
Но мне жаль моего мирного детства только уже так, 
как Шиллеру—богов Греции, как поэтам—золотого века. 
Я -нашел в себе силы помириться с своей личною уча¬ 
стью: наслаждения труда заменили мне былые наслаж¬ 
дения лени, приобретения мысли—увлечения сердца, лю¬ 
бовь человеческая2—любовь родственную... Не знаю, не 
покажется ли Вам, что «говорю я хитро, непонятно»; мо¬ 
жет быть, мои простые слова противоречат Вашей мета¬ 
физической фразеологии. Но, прошу Вас, вспомните, что
438

Ьёдь я православной философии не пошел далыпё Törö, 
что имел неудовольствие 'выслушать у Андрея Егорови¬ 
ча3; а во всем, что я читал -после, -находил диаметраль¬ 
ную противуположность с учением его и, вероятно, всех 
других академических философов; шоэтому оставьте в 
покое мою терминологию и поймите слова мои просто, 
без высших претензий и взглядов. Надеюсь, впрочем, что 
Вы так не делаете4, потому что и Вы, вероятно, измени¬ 
лись в течение этих двух лет... Как бы хотел я взглянуть 
на некоторых из своих товарищей и поговорить с ними!.. 
Что-то стало из этих мирных овечек Христова стада? Во 
что-то превратились эти отверженные козлища? Что-то и 
с Вами сделала Казанская академия, в которой на Вас 
тоже, вероятно, надели цепи, только -не золотые, конеч¬ 
но, о каких Вы мне писали по поводу моего вступления 
в Институт (мне право жаль, что у меня такая длинная 
память). Утвердились ли Вы еще более в добродетели, 
прониклись ли насквозь священным девизом правосла¬ 
вия, самодержавия и народности5, напитали ли душу 
свою вдоволь благоговейными размышлениями о том6,— 
и тому подобными—важными для блага мира соображе¬ 
ниями? Дремлете ли Вы мирно -под сению всепримиряю- 
щей веры, или тлетворное дыхание буйного Запада про¬ 
никло и в казанское убежище православия и, миновав 
стоглазых аргусов, в виде «Православного собеседника»7 
и пр., нарушило спокойный, безгрезный сон Ваш? Ду¬ 
шевно жалею, если так; но утешаюсь надеждою, что Вы 
крепки в своих верованиях, что Ваша голова издавна за¬ 
перта наглухо для пагубных убеждений и Вас не совра* 
тит с Вашего пути ни Штраус, ни Бруно Бауэр, ни сам 
Фейербах, не говоря уже о каком-нибудь Герцене или 
Белинском. Только в этой уверенности, предполагая в 
Вас вселдашнюю христиански-смиренную готовность к 
прощению ближнего, я решился Вам написать эти строки.
Что касается до меня, то я доволен своею новой жиз- 
,НЬЮ) _ без надежд, без мечтаний, без обольщений, но за* 
то и без малодушного страха, без противоречий естест¬ 
венных внушений с сверхъестественными запрещениями. 
Я живу и работаю для себя, в надежде, что мои труды 
могут пригодиться и другим. В продолжение двух лет я 
все воевал с старыми врагами, внутренними и внешними. 
Вышел я на бой без заносчивости, но и без трусости, —
439

гордо и спокойно. Взглянул я прямо в лицо этой загадоч¬ 
ной жизни и увидел, что она совсем не то, о чем тверди¬ 
ли о. Паисий и преосвященный Иеремия8. Нужйо было 
идти против прежних понятий и против тех, кто внушил 
их. Я пошел сначала робко, осторожно, потом смелее, и, 
наконец, пред моим холодным упорством склонились и 
пылкие мечты, и горячие враги мои. Теперь я покоюсь на 
своих лаврах, зная, что не в чем мне упрекнуть себя, 
зная, что не упрекнут меня ни в чем и те, которых мне¬ 
нием и любовию дорожу я. Говорят, что мой путь смелой 
правды приведет меня когда-нибудь к погибели. Это 
очень может быть; но я сумею погибнуть не даром. Сле¬ 
довательно, и в самой последней крайности будет со 
мной мое в'сегдашнее, неотъемлемое утешение — что я 
трудился и жил не без пользы...
Впрочем, это еще очень далекая ‘история. А теперь я 
хочу на некоторое время возвратить себе память минув¬ 
шего и надеюсь, что Вы не откажетесь помочь мне в этом 
своим письмом. Бывало, я любил беседы с Вами, несмот¬ 
ря на то, что мы часто кололи друг друга и мне даже, 
может быть, доставалось более. Неужели теперь отвер¬ 
немся мы друг от друга, только потому, что наши доро¬ 
ги разошлись немножко? По крайней мере я совсем не 
хотел бы этого. Надеюсь, что и Вы тоже. /Пишите же ко 
мне, Валериан Викторович, о Вашей жизни, учении, ус* 
пехах, об академии, ее духовном устройстве и пр.; о на¬ 
ших товарищах, о которых ничего не знаю, вот уже три 
года. Я бы сам написал к В. И. С., да не знаю, куда адре¬ 
совать письмо. В Академию — боюсь писать: там вы, ве¬ 
роятно, все так заняты, что некогда и прочитать будет 
моего письма, не только отвечать на него. Вот и к Вам9 
я нарочно выбрал каникулярное время, когда Вы не по¬ 
давлены тяжестью возвышенных размышлений и имеете 
свободные минуты для того, чтобы уделить время семи¬ 
нарским воспоминаниям, которых Вы (почему знать?) 
может быть и стыдитесь. Но мне приятно думать, что Вы 
не стыдитесь меня, как человека, тоже в свое время сты¬ 
дившегося семинарии и только недавно понявшего ис¬ 
тинное ее значение, — конечно, отрицательное. Во всяком 
случае я жду от Вас письма, жду с нетерпением.
Я. Добролюбов

Записка Н. А. Добролюбова к Н. Г. Чернышевскому от 13 июля 1861 
Пушкинский Дом Академии наук СССР

ПИСЬМО к Д. ф. ЩЕГЛОВУ1
9 августа 1854 г.
Тяжело мне, мой друг Дмитрий Федорович2, но ка¬ 
жется, что я должен проститься с Институтом. Судьба 
жестоко испытывает меня и ожесточает против всего» 
лишая того, что мне было особенно дорого в мире. 6 ав¬ 
густа мой отец умер—от холеры. Семеро маленьких оста¬ 
лись на моих руках, запутанные дела по дому—тоже. 
А между3 я еще тоже считаюсь малолетним и подвержен 
опеке. Ты теперь понимаешь в какие отношения вступил 
я теперь по своему семейству. Ты читал не повесть, а тра¬ 
гедию...
Я надеюсь на твое расположение даже и в таком слу¬ 
чае, если я не возвращусь в Институт. Но, может быть, 
я найду средства устроить моих сестер и братьев, гораз¬ 
до лучше, нежели как мог бы сделать, если бы остался в 
Нижнем уездным учителем. Папеньку все в городе так 
любили, что принимают теперь в нас живейшее участие. 
Подличает с нами одно только духовенство и архиерей. 
Вчера на похоронах я был страшно зол. Не выронил ни 
одн-ой слезы, но разругал дьяконов, которые хохотали, 
неся гроб моего отца; разругал моего бывшего профес¬ 
сора, который сказал пренелепую речь, уверяя в ней, что 
бог знает, что делает, что он любит сирот и проч.
Пиши мне что-нибудь. Я страшно расстроен. Чувст¬ 
вую, что ничего хорошего не могу сделать и, между тем, 
знаю, что все должен делать я, за всех сестер и братьев. 
К счастью еще, я деревянный, иначе я бы непременно 
разбился.
Н. Добролюбов

ИЗ ПИСЬМА к ВАСИЛИЮ ИВАНОВИЧУ1
25 августа 1858 г.
25	августа С.-П.-Б.
Все еще я не совсем устроился и потому не буду много 
писать Вам, добрейший Василий Иванович, хотя следо¬ 
вало бы мне писать много. Вы именно в том положении, 
когда можно и нужно говорить много с людьми, близки¬ 
ми сердцу, а я думаю, что я близок Вашему сердцу, ло 
крайней мере, не менее, чем Вы моему. Горе Ваше вели¬ 
ко; но в нем есть отрадные черты, именно те, что Вы го¬ 
рюете разумио, следовательно, не можете дойти до того 
бестолкового отчаяния, которое терзает в тысячу раз 
больше, чем само горе. Это Вас поддержит и еще более 
поддержит деятельность, в которой Вы хотите искать 
развлечения и забвения. В самом деле, если сидеть одно¬ 
му да раздумывать о прошедшем, так неминуемо доду¬ 
маешься чорт знает до чего. Мне самому стало горько и 
тяжко, когда я позволил себе предаться некоторым ду¬ 
мам и воспоминаниям по получении Вашего письма. Мне 
всего больше жаль было этой грустно и бесполезно про¬ 
житой жизни, не успевшей дать никаких жизненных на¬ 
слаждений больной страдалице. Я сблизил ее судьбу с 
судьбой моей матери, такой же превосходной, любящей 
женщины, также безвременно убитой нуждою жизни и 
продолжительными болезнями, так же безрадостно, тем¬ 
но, холодно проведшей дни свои. Ваша жена счастливее: 
она умерла раньше и не оставила детей; мысль о их судь¬ 
бе и о судьбе мужа с ними не отравила последних минут 
ея .. Скажу, что и Вы в этом случае счастливее меня и мо¬ 
его отца. Вы безмятежно верите в райское успокоение, в 
свидание за гробом. Мой отец сомневался в этом; горькое

колебание его замечено было мной в последний мой при¬ 
езд в Нижний пред его смертью. Обо мне уж нечего и го¬ 
ворить: не только себе, но « другим не могу я дать за¬ 
гробных утешений, а потому молчу о них. Каю-сь даже, 
что и а рис ал эти строки. Но, вероятно, они ж смутят Ва¬ 
шей веры.
Весь Ваш Н. Добролюбов

ИЗ ДНЕВНИКОВ 
<Дневник 1853 г.>1
15	марта
Свершились желания! Давно задуманное и жданное 
исполнено! Что же я так равнодушен, что же та« холод¬ 
но принял известие об окончании моего дела?2 Или я 
привык уже к этой мысли, или сомнение, все еще трево¬ 
жащее меня, препятствует мне радоваться вполне? Или 
я даже разочаровался?.. Не знаю; я еще не разберу хо¬ 
рошенько своих чувств и мыслей касательно этого пред¬ 
мета. Верно только то, что чувств, мне кажется, совсем 
нет, а мыслей, непосредственно сюда относящихся, также 
немного... Однако, замечу здесь все, что -нужно, и расска¬ 
жу историю моего дела.
Август и сентябрь прошлого года были бурны для 
моей душевной жизни. Во мне происходила борьба, тем 
более тяжелая, что ни один человек не знал о ней во всей 
ее силе. Конечно, я не проводил ночей без сна, не проли¬ 
вал ведрами слез, не стонал и не жаловался, даже не мо¬ 
лился, потому что подобные выходки не в моем характе¬ 
ре, а молиться—сердце мое черство и холодно к религии, 
а я тогда даже и не заботился согреть его теплотой мо¬ 
литвы3. Это самое, вероятно, делало еще тяжелее борьбу 
мою. Я совершенно опустился, ничего не делал, не писал, 
мало даже читал... Что-то такое тяготило меня и, указы¬ 
вая на всю суету мирскую, говорило: к чему? Что тебя 
здесь ожидает? Тебе суждено пройти незамеченным в 
твоей жизни, и при первой попытке выдвинуться из толпы 
обстоятельства, как ничтожного червя, раздавят тебя... 
И ничего ты не сделаешь, ничего не можешь ты сделать, 
несмотря на всю твою самонадеянность, — и припоми¬ 
нался мне желчный стих Лермонтова:
Не верь, не верь себе, мечтатель молодой!..4
445

А между тем все дело было очень просто, причины та¬ 
кого состояния очень нехитрые: — мне непременно хоте¬ 
лось поступить в университет. Пашенька не хотел этого, 
тют<ому> что при его средствах это было невозможно. 
Но он не говорил мне этого и представлял только невы¬ 
годы университетского воспитания и (Превосходство ака¬ 
демического. Тогда этого рода доказательствами менч 
невозможно было убедить: я был непоколебимо уверен, 
что если могу где-нибудь учиться ib высшем заведении, то 
это только в университете. Но между тем я видел ясно, 
что для моего отца действительно очень трудно, почти 
невозможно было содержать меня в университете. Конеч¬ 
но, будь я порешительнее, я бы объявил, что хочу этого 
и что проживу там на 50 целковых в год, только бы 
учиться в университете. Но я не хотел и не мог этого; ре^ 
шительного объяснения не было, а во мне кровь кипела, 
воображение работало, рассудок едва сдерживал поры¬ 
вы страсти. Счастье или несчастье мое, что у меня нет 
крепкой воли!.. А то бы наделал я дела. Теперь же слу¬ 
чилось так, что, .по пословице, сила есть, да воли нет... и 
все дело окончилось тем, что я раза три поговорил с род¬ 
ными, так грустно и жалобно, с таким отчаянным ви¬ 
дом,— который, однако ж, никого не тронул, — походил 
несколько времени, ттовеся нос, помурлыкал про себя 
Кольцова:
Долго ль буду я
Сиднем дома жить?..
да
Путь широкий давно...5 
да из Лермонтова:
Не верь себе...
В минуту жизни трудную...6
да еще из Баратынского:
Напрасно, мы, Дельвиг, мечтаем найти...7
Жутко было мне тогда; но, наконец, папенька сказал, 
что мое желание выполнить невозможно, что тысячу руб¬
445

лей ассигнациями в год он мне определить не может, а 
меньше нельзя. Больше он слушать ничего не хотел, как 
ни уверял я его, что половины этой суммы для меня 
слишком достаточно. И как только сказали, что этого 
нельзя, я успокоился, пот<ому> что добиваться невоз¬ 
можного я никогда не стараюсь. И стихи Гете:
Невозможное возможно
Человеку одному —
не для меня писаны.
Но при всем том я не мог помириться с мыслью ос¬ 
таться еще на два года в семинарии, где ученье было 
очень незавидное. Благородный отзыв Ивана Максимы- 
ча о петербургской академии решил дело: ему первому 
сообщил я мысль отправиться туда. Он сказал: «хоро¬ 
шо», и его одобрения было для меня очень довольно, 
чтоб начать дело. На это дело папенька согласился лег¬ 
че; не было возражений о трудности учиться, ни о воз¬ 
можности поступить туда; сказано было только несколь¬ 
ко слов о моей молодости, но я представил, что молодому 
еще легче учиться, и дело было слажено. До отъезда еще 
Ивана Максимыча я мог уже (в начале ноября) сооб¬ 
щить ему, что я решился непременно ехать в пет<ербург- 
скую> академию. Превосходный этот человек с участи¬ 
ем принял мои слова, дал несколько советов и даже про¬ 
говорил прошение, которое я должен был подать к гра¬ 
фу Протасову, так что я написал теперь прошение почти 
с его слов. В декабре начал приставать уже к папеньке, 
чтобы сходил к нашему о. ректору и спросил его. Но в 
декабре не собрались, а в январе начали уже возникать 
сомнения насчет выгод и пользы учения в пет<ербург- 
ской> академии. Думали и сомневались, решались и пе¬ 
редумывали, ходили к ректору, не заставали его дома и 
опять раздумывали целый месяц. Наконец, 3 февраля 
пап<енька> сходил к ректору, — тот одобрил и мое же¬ 
лание, и меня самого. В этот же вечер написал я просьбу 
к графу Протасову, обер-прокурору св. синода; но долго 
еще лежала она без употребления; наконец, получил я 
приказание переписать ее, и 18 февр<аля> папенька 
снова ходил к о. ректору, показал просьбу, и ректор не¬ 
сколько поправил ее. 19 февр<аля> пап<енька> по¬
447

шел к архиерею и спросил также его благословения на 
это дело. Преоовящ<енный> Иеремия принял даже уча¬ 
стие в этом деле и приказал принести к нему просьбу, 
обещаясь послать ее от себя. 24 февр<аля> папенька 
принес к :преосв<ященному> woe прошение, он .посмот¬ 
рел и сказал: «хорошо, подавайте». Пал<енька> уди¬ 
вился такому обороту дела и сказал: «.Ваше преосвящен¬ 
ство! Эта .просьба написана «а имя графа; не прикажете 
ли переменить и написать на ваше им.я?» Тогда преосвя¬ 
щенный еще посмотрел прошение и оказал, что если ,уж 
так, то «нужно подать просьбу еще на мое имя. Вы уже 
подайте от овоего имени». 26 числа, в четверг ра масля- 
нице, папенька подал преосвящ<енному> просьбу к не¬ 
му о моем желании, приложив и мое прошение к обер- 
прокурору. В это время был у преосв<ященного>и отец 
ректор семинарии; они поговорили между собой, и 
пр<еосвященный> сказал моему отцу: «Ваше желание 
будет исполнено». 27 числа, на другой день, архиерей 
сдал мое дело в семинарское правление с резолюцией: 
«Представить мне семинарского правления справку о его 
поведении и успехах обстоятельную». На первой неделе 
делами преоев<1Ященный> не занимался, .и потому эта 
справка, состоящая из .моего аттестата, подана была ему 
уже 9 марта. 10-го он сдал все дело в консисторию, что¬ 
бы там некто Городков заготовил от него письмо обо мне 
к графу. В этот же день вечером моя просьба была еще 
раз переписана, пот<ому> что нашлась в ней ошибка 
и каплюшка салом. 11 марта черновое письмо подано к 
лреосв<ященному>, и он, исправив его, снова сдал в 
конеисторию переписать. 12 марта переписали и подали 
ему. 13-го отослали с отходящей почтой в Сибург. Вот 
моя история, не длинная и не важная. По окончании де¬ 
ла мне бы следовало радоваться, а я очень равнодушен. 
Правду сказать, я и теперь еще не уверен в превосход¬ 
стве академического образования, и мысль поступить в 
университет не оставляет меня. Впрочем, это по обстоя¬ 
тельствам. Главным образом соблазняет меня авторство, 
и если мне хочется в Петербург, то не по желанию ви¬ 
деть Северную Пальмиру, не по расчетам на превосходст¬ 
во столичного образования: это все на втором плане, это 
только средство. На первом же плане стоит удобство 
сообщения с журналистами и литераторами8. Прежде я
448

безотчетно увлекался этой мыслию, а теперь уже начи¬ 
наю подумывать, что
То кровь кипит, то сил избыток...9
Надежда на журналистов для меня очень плоха, 
пот<ому> что, не доучившись год ib семинарии, я в ака¬ 
демии должен буду заниматься очень сильно, и времени 
(праздного у меня не будет, и притом я не знаю новых 
языков, след<овательно> переводное дело уже не по 
моей части, а иначе как начать?.. Подумаешь, подума¬ 
ешь, пишешь стихотворение:
Мучат сомнения душу тревожную...10
и потом опять какая-то апатия нападет на душу, как 
будто это до меня и не касается. Одна надежда на пре¬ 
мудрый промысел поддерживает меня. С тех пор, как 
благодетельная уверенность в благости и .неусыпной за¬ 
ботливости о нас божией посетила меня, мне кажется, 
что я даже несравненно легче снесу, если меня и прого¬ 
нят назад в Нижний из академии. Этого я также имею 
причины опасаться, хотя и не теряю надежды сдать, хоть 
кое-как, приемный экзамен. Много теперь нужно мне 
трудиться, необычайная энергия требуётся, чтобы под¬ 
держать себя, а между тем я как будто и не думаю об 
этом и едва-едва, потихоньку, принимаюсь готовиться. 
А тут еще классные уроки, задачи и, пуще всего надое¬ 
дающие, классы, особенно о. Паисия, драгоценного моего 
инспектора и бесценного преподавателя догматического 
богословия, с присловьями Цицерона и Квинтилиана, с 
анекдотами Суворо<ва и Балакирева, с допотопными по¬ 
нятиями о науке и литературе и при всем этом с совер¬ 
шенным отсутствием здравого смысла, с пустейшей голо¬ 
вой, с отвратительной претензией на подлое (плебей¬ 
ское) остроумие и, наконец, с положительной бездарно¬ 
стью преподавания!.. Скоро ли то я избавлюсь от этого 
педанта, .глупца из глупцов?.. А что, ежели придется во¬ 
ротиться к нему?..
29 Н. А. Добролюбов
449

Психаториум1
7	марта 1853 г.
1-й час пополудни
Ныне сподобился я причащения пречистых тайн хри¬ 
стовых и принял намерение с этого времени строже на¬ 
блюдать за собою. Не знаю, будет ли у меня сил давать 
себе каждый день подробный отчет в своих прегрешениях, 
но по крайней мере прошу бога моего, чтобы он дал мне 
помощь, хотя начало благое. Боже мой! Как мало еще 
прошло времени, и как уже много лежит на моей сове¬ 
сти!.. Вчера, во время самой исповеди, я осудил духов¬ 
ника своего и потом -скрыл это на покаяньи; кроме того, 
я сказал не все грехи, и это не пот<ому>, что позабыл 
их или не хотел, но пот<ому>, что не решился сказать 
духовнику, что еще рано разрешать меня, что я еще не 
все сказал... Потом я сетовал на отца духовного, что он 
не о многом спрашивал меня; но разве я должен ожи¬ 
дать вопросов, а не сам говорить о своих прегрешениях!.. 
Толыко вышел я из алтаря и сделался виновен в страхе 
человеческом, затем человекоугодие и, хотя легкий, смех 
с товарищами присоединились к этому. Потом суетные 
помышления самолюбия и гордости, рассеянность во 
время молитвы, леность к богослужению, осуждение дру¬ 
гих увеличивали число грехов моих, с которыми присту¬ 
пал я к великому таинству. В эти великие часы даже 
возникло во мне несколько раз сомнение о важнейших 
истинах спасения, и при всем том похоть плоти также 
не оставляла меня. Это все было во храме божием, и вот 
новый грех—-презрение святыни... Потом суетные помыс¬ 
лы и житейские заботы заняли меня по приходе домой, 
осуждение начальства также было... И при всех этих пре¬ 
грешениях все-таки было во мне какое-то самомнение, 
гордая мысль, что я еще лучше других в нравственном 
отношении. И доселе не оставляет меня эта мысль. Гос¬ 
поди! Прости меня и избавь от этого наваждения лука¬ 
вого. Спал я в эту ночь много, и неблагочестивые снови¬ 
дения тревожили меня... Проснувшись, долго я не вста¬ 
вал с постели, нежил плоть свою. Вставши, молился не 
с достаточным благоговением, осудил отца своего, доса¬ 
довал и беспокоился по мирским расчетам; пощедши к
450

обедне, не прошел прямо в церковь, пот<ому> что еще 
рано было, и показал суетность, легкомыслие, человеко- 
угодие. Как будто забыл я даже, к чему готовился! До 
половины литургии редко посещала меня мысль о вели¬ 
ком таинстве причащения, к которому приступал я, и 
мысль моя блуждала по распутьям мира. Похоть очес 
даже проникла в душу мою, и как я ни старался воздер¬ 
жаться, но так глубоко развращение плоти овладело 
духом моим, что нечистые мысли и здесь не оставили ме¬ 
ня. Гордость и мирские расчеты и помыслы до самой по¬ 
следней минуты не оставляли меня: мне не хотелось при¬ 
частиться последним, после людей, которые хуже меня, 
и с этой мыслью я пробирался вперед, более, впрочем, 
для того, чтобы после избежать упрека родных в том, 
будто я не смел пройти вперед. Такие-то мысли овладели 
мной. Но благоутробие господа и спаса моего пощадило 
меня, и я сподобился причаститься... Только—да не в 
суд и не во осуждение будет мне причащение,—об этом 
молю господа!
12-й час пополудни
После принятия св. тайн еще с большим неразумием 
поступал я. Не подумал я тогда о том, чего я сподобил¬ 
ся, не представил всей великости человеколюбия божия, 
не предался радости о духе святе, но начал греховным 
помыслом мирским и потом согрешил самим словом: на¬ 
чал уверять другого в том, в чем сам не был уверен. За¬ 
тем без благоговения ждал я окончания литургии, рас¬ 
сеянно слушал благодарные молитвы, а по выходе из 
церкви согрешил осуждением ближнего, насмешкою, 
легкомысленными замечаниями... Много пил я чаю, бо¬ 
лее ел, чем нужно, и таким образом нарушил пост, 
столько необходимый, особенно мне, для укрощения 
плотских пожеланий и страстей. При самом обеде согре¬ 
шил я смехом неподобным, а потом шуточной ложью. 
Много нечистых мыслей во все это время возникало в ду¬ 
ше моей... Презрел я при этом и позабыл одно приказа¬ 
ние, данное мне отцом моим: это тоже грехом было, 
лот<ому> что свидетельствует о моей небрежности и 
недостатке уважения к родителям... Заблаговестили к 
вечерне; мне представился случай не идти в церковь, и я
29*
451

был рад этому—не пошел. Я хотел идти, сознавал, что 
нужно идт.и, но меня одолела греховная привычка, я со¬ 
грешил сознательно, пот<ому> что мне скучно в храме 
божием!.. Вот так сильно во мне отчуждение от жизни 
божией! Вот уже сколько развращено мое сердце! После 
того опять досадовал я и осуждал мысленно, давая заме¬ 
тить это и наружно, духовника своего; досадовал на бла¬ 
гочестие других людей и хотел сомневаться в самых да¬ 
же добрых действиях ближних моих: так мало во мне 
братской любви!.. Отправившись к всенощной, я преда¬ 
вался дорогой славолюбивым мечтаниям, а за божест¬ 
венной службой всенощ<ного> бд<ения> скучился, 
рассеялся мыслью, глядел по сторонам, и снова похоть 
очес и скверные помыслы одолели меня. Кроме того, не¬ 
сколько раз хотелось мне смеяться, и я улыбался, и всег¬ 
да насчет моих ближних, присутствовавших и отсутство¬ 
вавших. Обнаружил также преступную легкомыслен¬ 
ность, давая благие обещания и тут же признавая, что я 
не могу или не захочу их исполнить. Имел уже я случай 
обнаружить и гордость свою, говоря без должной готов¬ 
ности и простосердечия с моими родителями. Наконец, к 
грехам моим должен еще отнести я и недостаток самона¬ 
блюдения. Первый день, и я уже ослабел, и я уже осла¬ 
бил много свой .надзор за собою; что же будет после?.. 
Сотой доли грехов моих нет в этом длинном перечне; их 
знает все только всеведущий... Но при всем том я дово¬ 
лен нынешним днем в нравств<енном> отн<ошении>. 
Наваждение ли это духа гордости или действит<ельно> 
сравнит<ельно> этот день лучше других дней моей жиз¬ 
ни? — прости мне, господи, мою гордость, мои сомнения, 
мои грехи... Каюсь перед тобою и смиряюсь; не остави 
меня твоею благодатию! господи, помилуй меня!..
8	март<а> 
12-й час пополудни
Нынче я вошел в ближайшее соприкосновение с ми¬ 
ром и еще более ослабел в добрых намерениям и ‘пре¬ 
дался миру. Поутру еще, вставши дов<ольно> поздно и 
без внимания помолившись, чтоб только черед отвести* 
•показал я рассеянность, неуместную плотскую веселость 
и предавался смеху и гневу. Позабыл я кротость, кото¬
452

рая вчера так мне нравилась и так казалась легкою. По¬ 
том за литургией опять стоял я рассеянно, и опять соб¬ 
лазнились очи мои, и опять осуждал я ближних моих. 
Пришед от обедни, я сделался виновен в чревоугодии и 
тщеславии, обнаружившемся во внешних действиях. По¬ 
том имел я продолжительный разговор с моей матерью, 
и в нем выказал свое неуважение к родителям, свою 
надменность, самомнение, чрезмерную требовательность, 
досаду и внутреннее недовольство своим состоянием. 
При этом хитрость и ложь также были частию, и в про¬ 
должение дня они несколько раз повторялись. Пошел я 
в собор слушать анафему и при самом вступлении з 
храм стал смеяться и разговаривать и старался пройти 
с особенной гордостью и важностью. Мечты и надежды 
житейские, планы славолюбия занимали меня в то вре¬ 
мя, как говорилась проповедь, а потом я всячески ста¬ 
рался пробраться на клирос, чтобы слышать чтение про¬ 
тодиакона,— без всякого благоговения к месту, где был, 
« не внимая божественной службе. Затем до конца 'служ¬ 
бы чувства мои нисколько не соответствовали святости 
места и торжеств<енному> обряду. После обеда еще 
более грешил я человекоугодливости насмешливыми за¬ 
мечаниями над другими и даже над священнослужителя- 
ми. Грех еще более увеличился тем, что я делал это без 
всякой видимой даже нужды, только «о привычке и по 
влечению к глупой страсти. Осуждение и ропот на на¬ 
чальство, недоверчивость к ближним, двоязычие и двое¬ 
душие присоединялись к числу прегрешений моих. Вчера 
грешил я более мыслию, ныне более грешил уже словом. 
Обман и ложь, и в шутку, и в правду, повторялись не- 
ок<олыко> раз. За вечерней снова скучился и устал я 
во храме, а после опять позволил себе смеяться над свя¬ 
щенными лицами и предметами, для того только, чтобы 
•меня считали вертопрахом, а вернее—вовсе без цели. 
Господи! Удержи язык мой от зла!.. Затем честолюбие 
и славолюбие занимали меня весь вечер, на место плот¬ 
ских помышлений, одолевавших с утра. И при всем этом 
забыт был всегда пекущийся о нас божий промысл, и я 
располагал свои действия, как будто бы его не было!.. 
Недостаток самонаблюдения ныне еще более. Многого 
не помню я из нынешних грехов моих... Боже! Помилуй 
и пощади меня!..
453

12 марта
...Допустил в себе сомнение о овятой церкви и ее по¬ 
становлениях...
4 апреля, 12-й час пополудни
Опять те же грехи в эти два дня: леность к молитве, 
рассеянность « легкомыслие, осуждение и насмешка, не¬ 
приязнь к ближнему, вольные суждения, ложь, хитрость 
притворство, призывание лукавого, честолюбие и славо¬ 
любие, предание чувственности, чревоугодие и лаком¬ 
ство... Господи, спаси мя, не остави мене погибающа!
7 апреля, 12-й час пополудни
Вот месяц прошел, как я предпринял доброе дело— 
давать себе каждый вечер отчет в том, ка« я провел 
день, — а уже как я изленился, как я извратил свое де¬ 
ло! Вместо сокрушения и сознательного раскаяния, огра¬ 
ничиваюсь только холодным перечислением моих грехов; 
я забочусь, чтобы только исписать страницу, и оставляя 
добрую цель в стороне, отягощаюсь и чувствую уже, что 
я не могу еще долго продолжать свою исповедь перед 
собою.
<Дневник 1855 г.^*1
18	дек<абря>
Побывавши у П<аржницкого>2, я всегда выношу 
новый запас анекдотов и острот... Это дов<ольно> 
странно, потому что наши разговоры с ним совсем не мо¬ 
гут быть названы пустой светской болтовней... Мы затра¬ 
гиваем великие вопросы, и наша родная Русь более всего 
занимает нас своим будущим, для которого хотим мы 
грудиться неутомимо, бескорыстно и горячо... Да, теперь 
эта великая цель занимает меня необыкновенно сильно... 
К несчастью, — я очень ясно вижу и свое настоящее по¬ 
ложение и положение русского народа в эту минуту, и 
потому не могу увлекаться обольстительными '.мечтами,
454

какие позволяет себе Щ<еглов>3. Я чувствую, что рё- 
ф-орматором, революционером я не «призван быть... Не 
прогремит мое имя, не осенит слава дерзкого »предприни¬ 
мателя и совершителя великого 'переворота... Тихо и мед¬ 
ленно буду я действовать, незаметно стану подготовлять 
умы; именье (если оно будет у меня), жизнь, безопас¬ 
ность личную я отдам на жертву великому делу, .но—это 
тогда только, когда самопожертвование будет обещать 
верный уапех... Иначе... К чему губить жизнь, которая 
еще может быть (полезна?.. Нужно ясно поставить свое 
положение: что я такое? Бедный студент, которого все 
достояние заключается в 30 руб. сер., находящихся в 
долгах у разных лиц, да в голове и руках, которые он 
еще не знает, как употребить... Мои средства — опять 
только я, но я без средств... Что же тут делать? Мои со¬ 
общники: один—решительный, благородный, но страшно 
заносчивый и не имеющий ко мне никакого уважения че¬ 
ловек... другой—человек умный, но смотрящий на все с 
какой-то странной точки, над всем смеющийся и ничем 
не возмущающийся, очень молодой и легкомысленный...4 
Еще несколько человек, понимающих дело, но ограничи¬ 
вающихся презрением и ненавистью к злу, не заботясь 
о средствах исправить, уничтожить его. Горькое положе¬ 
ние!.. А между тем, что касается до меня, я как будто 
нарочно призван судьбою к великому делу переворота!.. 
Сын священника, воспитанный в строгих правилах хри- 
стианск<ой> веры и нравственности, — родившийся в 
центре Руси, проведший первые годы жизни в ближай¬ 
шем соприкосновении с простым и средним классом об¬ 
щества, бывший чем-то вроде оракула в своем малень¬ 
ком кружке, потом—собственным рассудком, при всех 
этих обстоятельствах, дошедший до убеждения в неспра¬ 
ведливости некоторых начал, которые внушены б<ыли> 
мне с первых лет детства; понявший ничтожность и пу¬ 
стоту того кружка, в котором так любили и ласкали ме¬ 
ня, — наконец, вырвавшийся из него на свет божий и 
смело взглянувший на оставленный мною мир, увидев¬ 
ший все, что в нем было возмутительного, ложного и по¬ 
шлого,— я чувствую теперь, что более, нежели кто-ни¬ 
будь, имею силы и возможности взяться за свое дело... 
«Сам я был тем, чем вы, господа—скажу я своим жалким 
собратьям — вот история моей жизни... И я теперь
455

несравненно больше доволен собой, чем .в то время, когда 
был похож на вас»...
Меня постигло страшное несчастье—смерть отца и 
матери, — но оно убедило меня окончательно в правоте 
-моего дела, в несуществовании тек призраков, которые 
состроило себе восточное воображение и которое навя¬ 
зывают нам насильно вопреки здравому смыслу. Оно 
ожесточило -меня против той таинственной силы, которую 
у нас смеют называть благою и милосердною, не обра¬ 
щая внимания на зло, рассеянное ib мире, на жестокие 
удары, которые направляются этой силой на самих же ее 
хвалителей!..

ПРИЛОЖЕНИЯ

ПРИМЕЧАНИЯ
Органическое развитие человека 
в связи с его умственной и нравственной 
деятельностью
1	Впервые опубликовано в «Современнике», 1858, кн. V, отд. 
«Критика», стр. 1—30, с подписью: H. JI.
В статье дается критика дуализма с позиций материалистическо¬ 
го монизма.
Происхождение дуализма и религии Добролюбов объясняет 
«раскрытием в человеке сознания». Первым актом сознания человс-ка 
является противопоставление себя всем другим предметам, сущест¬ 
вующим в мире. Это противопоставление есть основа дуализма. 
Такое объяснение происхождения дуализма и религии, данное Доб¬ 
ролюбовым, страдает т.й же ограниченностью, что и учение Фейер¬ 
баха о происхождении религии. В тезисах о Фейербахе Маркс 
писал: «...сущность человека не есть не абстракт, присущий отдель¬ 
ному индивиду. В своей действительности она есть совокупность 
общественных отношений». Фейербах не сумел понять опреде¬ 
ляющего влияния общественного фактора на возникновение религии 
и объяснял ее начало из самого человеческого индивидуализма.
В критике дуализма Добролюбов опирается на новейшие от¬ 
крытия физиологии в области изучения мозга, которые по его мне¬ 
нию лучше всего доказывают несостоятельность дуализма Добро¬ 
любову хорошо были известны работы Молешотта по физиологии, 
в которых этот представитель «вульгарного материализма» расска¬ 
зывал о своих наблюдениях и экспериментах над мозговой деятель¬ 
ностью. Ему были известны также имена и Фохта, Дюбуа-Реймона и 
других ученых.
Следует вместе с тем учесть, что со времени написания Добро¬ 
любовым данной статьи наука добилась огромных д стижений в об¬ 
ласти изучения высшей нервной деятельности человека (И. М. Се¬ 
ченов, И. П. Павлов и его ученики). Поэтому некоторые положения, 
выдвинутые в статье, устарели (см. например, наст. прим. 4).
459

‘ Отрицая врожденные понятия, Добролюбов доказывал, что чело¬ 
век «получает их из внешнего мира» и что в силу этого он форми¬ 
руется в зависимости от окружающих его условий.
Статья представляет интерес и для уяснения взглядов Н. А. До¬ 
бролюбова на вопросы происхождения и эволюции религии.
2	Это неверно. Свои лучшие произведения Бетховен создал в по¬ 
следние годы жизни, когда он полностью потерял слух. Музыковеды 
объясняют это тем, что композитор слышит сочиняемую им музыку, 
так называемым «внутренним» слухом.
3	Добролюбов, по-видимому, по цензурным соображениям вы¬ 
нужден был делать реверанс перед «высшим христианским взгля¬ 
дом». В действительности вся статья Добролюбова проникнута духом 
непримиримости науки и религии. Он по существу опровергает хри¬ 
стианское учение о теле как «темнице души», как что-то посторон¬ 
нее по отношению к ней.
4	В действительности абсолютный вес мозга сам по себе еще не 
может быть показателем уровня умственного развития того или ино¬ 
го человека, так как известны случаи, когда вес мозга у некоторых 
выдающихся людей (например, у А. Франса) не превышал среднего 
веса мозга человека.
Умственная одаренность людей определяется не только и не 
столько весом мозга, не столько количеством извилин в нем, сколько 
главным образом весьма сложным внутренним строением клеток ко¬ 
ры мозговых полушарий.
6 Каспар Гаузер—имя человека, воспитанного вне общения с 
людьми. В 1828 г. в Нюренберге появился молодой человек, не умев¬ 
ший говорить, но не немой, ничего не понимавший, но не идиот, про¬ 
износивший только два непонятных слова: «гом» и «рос». Его прию¬ 
тил городской магистрат.
Молодого человека, умевшего, однако, писать «Каспар Гаузер», 
начали учить. Понемногу он научился говорить, и от него узнали, 
что вырос он где-то в подземелье, где не видел людей, ни с кем не 
общался, а слова «гом» и «рос» были собственного его изобретения: 
они относились к игрушечным лошадке и собачке. Перед тем как его' 
вывели из подземелья, какой-то человек, колотя его палкой, научил 
писать Каспар Гаузер. Им заинтересовалась вся европейская печать. 
Сведения о Каспаре Гаузере встречаем и в русских журналах и га¬ 
зетах 30-х годов. Но жизнь таинственного юноши длилась недолго. 
В 1833 г. он был заколот кинжалом. Таинственные обстоятельства 
этого убийства дают основания думать, что убийцы опасались разо¬ 
блачения тайны, связанной с причинами заключения Каспара Гаузе- 
ра в подземелье.
В науке известны также и такие факты, когда дети похищались 
животными и долгое время находились в их среде. Постепенно ,они 
приобретали привычки животных и, возвращенные в обычные для 
человека условия жизни, все-таки не могли вести себя, как все дру¬ 
гие нормальные люди, выросшие в человеческом обществе.
6	В: Ф. Берви, профессор Казанского университета. Его сочине¬ 
ние «Физиологическо-психологический сравнительный взгляд на на¬ 
чало и конец жизни» («Ученые записки Казанского университета», 
1858) было предметом особой статьи Добролюбова.
460

Физиологическо-психологический сравнительный взгляд 
на начало и конец жизни В. Берви
1	Впервые опубликовано в «Современнике», 1858, кн. III, 
стр. 30—38, отд. «Новые книги», без подписи автора.
Автор рецензируемой книги—казанский профессор В. Ф. Берви 
(отец В. В. Берви-Флеровского, автира известной работы «Положе¬ 
ние рабочего класса в России», которую высоко оценил К. Маркс). 
Рецензия Добролюбова была написана на книжку Берви, в которой 
тот, проповедуя религиозно-мистические взгляды, ополчился против 
материализма. Берви читал в Казанском университете курс лекций 
по физиологии. Их научный уровень был невысок, и они не могли 
удовлетворить слушателей. В январе 1858 г. студенты послали Берви 
письмо, указывая в нем на его «преклонные лета» и «слабость», про¬ 
сили прекратить чтение лекций, сложив с себя тяжелую обязанность 
профессора, «требующую сил свежих и молодых». Берви прекратил 
чтение лекций в ожидании результатов следствия, начатого по пово¬ 
ду письма студентов. Студентам предложили извиниться перед Бер¬ 
ви. Они согласились, и 23 февраля в присутствии ректора и профес¬ 
соров действительно принесли извинение Берви, «в своем неуместном 
поступке». Когда же вслед за этим Берви намеревался приступить к 
чтению лекций, студенты категсрически заявили, что слушать его 
лекции отказываются. Профессору пришлось подать прошение об 
отставке. «Виновным» студентам грозило наказание. Статья Добро¬ 
любова помогла им избежать этого.
2	Шуберт и Эшенмайер, немецкие естествоиспытатели начала 
XIX в., взяты как представители той стадии в развитии антрополо¬ 
гии, когда эта наука находилась еще под влиянием метафизики. 
Работы Шуберта отличались религиозно-мистическим характером, а 
Эшенмайер, первоначально бывший шеллингианцем, кончил тем, 
что превратился в мистика и оккультиста.
3	Знаменитый швейцарский врач XVI в., Парацельз был одно¬ 
временно и алхимиком. В его мировоззрении материалистические, 
хотя и примитивные, взгляды сочетались с мистицизмом и религией. 
Он выдвигал, например, учение об «архее»—высшем духовном прин¬ 
ципе, регулирующем яксбы жизнедеятельность организма, занимал¬ 
ся поисками «философского камня», обладающего чудесной силой, 
давал рецепты создания гомункула и т. п.
4	Наряду с материалистами Молешоттом и Фохтом знаменитый 
германский физиолог Дюбуа-Реймон пользовался большой пспуляр- 
ностью среди представителей русской мелкобуржуазной интеллиген¬ 
ции 60-х годов, увлекавшейся изучением естественных наук. Дюбуа- 
Реймон являлся одним из ярких представителей механистического 
направления в физиологии. Он был убежденным противником вита¬ 
лизма—учения о существовании «жизненной силы».
5	Имеются в виду левые гегельянцы—Штраус, Фейербах и др.
6	Кифа Мс кеевич—персонаж из «Мертвых душ» Гоголя, в обра¬ 
зе которого высмеяно увлечение крайностями натурфилософии.
7	Широкоизвестный в России XVIII—начала XIX в. «Письмов¬ 
ник» Н. Г. Курганова, сборник грамматических правил, рассказов, 
стихов, анекдотов и т. п. «Письмовник» Курганова пользовался в 
свое время большой популярностью и выдержал 18 изданий.
401

Роберт Овэн и его попытки общественных реформ
1	Впервые опубликовано в «Современнике», 1859, кн. 1, отд. I, 
стр. 230—274, с подписью: Я. Т-нов.
Добролюбов, как и все русские революционеры-демократы, про¬ 
являл большой интерес к деятельности социалиста-утописта Р. Оуэ¬ 
на. Он сочувственно относился к его социалистическим идеалам, од¬ 
нако революционер-демократ считал, что ликвидировать эксплуата¬ 
торский строй можно только при помощи революционной борьбы на¬ 
родных масс.
Статья Добролюбова представляет большой интерес и для ха¬ 
рактеристики его взглядов на вопросы свободы совести. Не имея 
возможности в условиях царской России открыто выдвигать требо¬ 
вание свободы совести, он делает это, показывая отношение Оуэна к 
вопросам религиозного воспитания, явно сочувствуя позиции социа¬ 
листа-утописта в этом вопросе.
2	Эпизод посещения колонии Оуэна Николаем I был вычеркнут 
царской цензургй. Это место было восстановлено по сохранившейся 
корректуре статьи в Полном собрании сочинений Добролюбова 
(т. IV, 1937).
3	Не зная всех фактов биографии Оуэна, Добролюбов допус¬ 
кает здесь неточность. В действительности Оуэн ст^ял во главе Чарл- 
тонской акционерной компании, купившей фабрику у Дэля в 1798 г.
4	Интересна в связи с этим характеристика Оуэна, данная 
Ф. Энгельсом в «Анти-Дюринге»: «Переход к коммунизму был по¬ 
воротным пунктом в жизни Оуэна. Пока его деятельность была про¬ 
стой филантропией, она доставляла ему богатство, всеобщее одобре¬ 
ние, почет и славу. Он был тогда популярнейшим человеком в Евро¬ 
пе... Но лишь только он выступил со своими коммунистическими тео¬ 
риями,—показалась оборотная сторона медали. Три великих препят¬ 
ствия заграждали,, по его мнению, путь « общественным реформам* 
частная собственность, религия и современная форма брака. Начи¬ 
ная борьбу с этими препятствиями, он знал, что ему предстоит стать 
отверженным среди официального общества и потерять свое соци¬ 
альное положение; но эти соображения ни на волос не убавили энер¬ 
гии его нападения. Произошло именно то, что он предвидел; его 
изгнали из официального общества; игнорируемый прессою, обеднев¬ 
ший, благодаря неудачным коммунистическим опытам в Америке, 
поглотившим все его состояние, он обратился прямо к рабочему 
классу и трудился в его среде еще тридцать лет. Все общественное 
движение, все действительные успехи, достигнутые рабочим классом 
Англии, связаны с именем Оуэна» (К. Маркс и Ф. Энгельс. 
Сочинения, т. XIV, стр. 266—267).
5	Аахенский конгресс—первый конгресс участников «Священно¬ 
го союза»—реакционной организации в^ главе с Александром I, со¬ 
зданной для борьбы с революционно-освободительным движением 
народов Европы.
6	Пелагианская ересь—течение в христианстве, возникшее в Ри¬ 
ме в начале V в. Его основатель—монах Пелагий (р. ок. 360 г.—ум. 
в 418 г.). Защищая свободу человеческой воли, Пелагий учил, что 
каждый человек может добиться «спасения», не прибегая к помощи
462

церкви. Пелагий и его ученики были объявлены еретиками, а боль¬ 
шинство его сочинений было уничтожено.
7	«Гнилые местечки»—населенные пункты с числом жителей ме¬ 
нее 2 тыс. человек, имевшие право посылать в парламент такое же 
количество депутатов, как и многолюдные избирательные округа. Ре¬ 
формой 1832 г. «гнилые местечки» были лишены права посылать де¬ 
путатов, а число депутатов от более крупных округов было сокра¬ 
щено вдвое. Освободившиеся места были отданы крупным промыш 
ленным центрам, что укрепило позиции буржуазии в парламенте.
8	Добролюбов имеет в виду митинги протеста и манифестацию 
рабочих, вызванные приговором суда Манчестера по делу шести ба¬ 
траков, которые обвинялись в принесении «незаконной» присяги при 
организации отделения «Дружеского общества сельскохозяйствен¬ 
ных рабочих».
9	В конце 40-х гсдов XIX столетия Прудон выдвинул идею со¬ 
здания банка, который предоставлял бы даровой кредит своим чле¬ 
нам. Этим он хотел упрочить положение мелких производителей в 
конкуренции с крупным организованным капиталом. Однако откры¬ 
тый Прудоном в 1849 г. в предместье Парижа Сен-Дени банк не смог 
приступить к производству операций из-за ареста его организатора.
Русская цивилизация, сочиненная г. Жеребцовым
1	Печатается в сокращении. Впервые опубликовано в «Совре¬ 
меннике», 1858, кн. X, стр. 121 —154, и кн. XI, стр. 1—50 (с подза¬ 
головками: «статья первая» и «статья вторая») с подписью: бое. 
Автограф неизвестен.
Автор рецензируемого Н. А. Добролюбовым двухтомного сочи¬ 
нения—Н. А. Жеребцов по своим взглядам примыкал к славянофи¬ 
лам. В своем сочинении он проводил реакци иную идею о богоиз¬ 
бранности русского народа, о верности простог ^ народа правосла¬ 
вию, о его покорности и безропотности. Н. А. Жеребцов являлся про¬ 
тивником науки, просвещения, беря за образец русское общество до¬ 
петровских времен.
Опровергая мнение о большом влиянии православия в русском 
народе, Н. А. Добролюбов вынужден был ссылаться в основном 
на положение дел в древней Руси, хотя для вдумчив го читателя бы¬ 
ло ясно, что в России XIX в. это влияние нисколько не больше.
2	Имеется в виду известный откупщик, миллионер В. А. Коко¬ 
рев, который писал работы по эк номическим вопросам и в' второй 
половине 50-х годов был сотрудником в «Русском вестнике» Каткова.
3	Добролюбов имеет в виду одного из персонажей «Губернских 
счерков» Щедрина—прожектера и мошенника Гсрехвостова, который 
придерживался мнения, что «гениальная натура науки не требуег, 
потому что до всего собственным умом доходит».
Заграничные прения о положении 
русского духовенства
1	Впервые опубликовано в «Современнике», 1860, кн. III, отд. 2, 
стр. 1—18, с подписью: Андрей Критский. Рукопись не сохранилась.
При напечатании в «Современнике» статья эта подверглась же¬
463

стокой правке со стороны духовной цензуры. Первоначально послед¬ 
няя предполагала совершенно запретить статью Добролюбова. 23 ян¬ 
варя I860 г. Петербургский комитет духовной цензуры писал в ре¬ 
дакцию «Современника»: «С.-Петербургский комитет духовной цензу¬ 
ры, возвращая при сем редакции «Современника» статью, заключаю¬ 
щую разбор книги «Русское духовенство. Берлин, 1859», честь имеет 
уведомить, что означенная статья не может быть одобрена к напе¬ 
чатанию по следующим причинам: 1. Сочинитель порицает и осуж¬ 
дает публично Устав духовной цензуры, который составляет часть 
нашего законодательства и дан для того, чтобы исполнять его, а не 
критиковать и порицать, и осуждает, не зная Устава духовной цен¬ 
зуры, как сам сознается в этом. 2. Суждение автора о быте духов¬ 
ного сословия и о состоянии духовного воспитания в России не ос¬ 
нованы ни на чем положительно и достоверно известном, обидны 
для сословия, которое сочинитель с бранного голоса мужиков честит 
неприличными названиями, и вообще проникнуты предубеждением 
против духовенства и духовных училищ. К сему комитет честь имеет 
присовокупить, что духовная цензура, сообразуясь со своим уставом, 
никакому благонамеренному сочинению или статье не полагает пре¬ 
град к выходу в свет, но, сообразно с тем же уставом, не полагает 
справедливым одобрять сочинения, направленные к распространению 
в народе неправильных понятий о действующих законах государства 
и к несправедливому осуждению и порицанию целого сословия по 
одному только, неизвестно на чем основанному предубеждению про¬ 
тив него».
Таким образом, в «Современнике» статья Добролюбова могла 
появиться в изуродованном виде. Однако в первом издании сочине¬ 
ний Добролюбова Чернышевскому удалось восстановить первона¬ 
чальный текст «Заграничных прений». Статья эта была написана в 
связи с полемикой, вызванной напечатанной в 1858 г. в Лейпциге 
книгой священника Беллюстина «Описание сельского духовенства в 
России». Против этой книги была направлена анонимная брошюра 
«Мысли светского человека о книге «Описание сельского духовен¬ 
ства»», выпущенная руководящими церковными кругами России. 
В журнале «Современник» (1859, кн. VI) была опубликована без 
подписи автора критическая рецензия Н. А. Добролюбова на эту 
брошюру.
Непосредственным поводом для написания статьи «Заграничные 
прения о положении русского духовенства» послужил выход в Бер¬ 
лине анонимной книги «Русское духовенство», которая была издана 
бывшим цензором Н. В. Елагиным. Посылая экземпляр этой книги 
управляющему III Отделением Тимашеву, Елагин писал, что она на¬ 
правлена «против ложных изъяснений догматов и обрядов право¬ 
славного исповедания, явившихся в печати, и против напечатанной 
в Лейпциге книги о сельском нашем духовенстве, в которой пори¬ 
цаются епископы и осуждается духовное воспитание и образование 
нашего духовенства». Книга Елагина получила одобрение, после че¬ 
го была разрешена свободная продажа ее в России. Это и дало 
Добролюбову возможность отозваться на книгу, изданную за гра¬ 
ницей.
2	Цитата эта заимствована из объяснений относительно напеча¬ 
тания книги Беллюстина, опубликованных М. П. Погодиным в К? 9
464

«Русского вестника» за 1859 г., после выхода книги «Мысли свет¬ 
ского человека» (см. Н. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Пого¬ 
дина, т. XV, стр. 128).
3	Имеется в виду рецензия Добролюбова на книгу «Постанов¬ 
ления о литераторах, издателях и типографиях».
4	Цитата из «Первого послания к цензору» Пушкина.
6 В кавычках стоят слова, взятые из знаменитого письма Белин¬ 
ского к Гоголю от 3 июля 1847 г. Вот что писал Белинский: «...не¬ 
ужели же и в самом деле Вы не знаете, что наше духовенство на¬ 
ходится во всеобщем презрении у русского общества и у русского 
народа? Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? 
Про попа, попадью, попову дочь и попова работника» (В. Г. Бе¬ 
линский. Соч., т. X, 1956, стр. 215). Во времена Добролюбова 
письмо Белинского Гоголю еще не было напечатано в России. 
Добролюбову оно было известно по публикации в герценовокой 
«Полярной звезде» за 1855 г.
6	Парфений родился в старообрядческой семье и был иноком в 
одном из ст лрообрядческих монастырей; затем он перешел в право¬ 
славие, отправился на Афон, где был монахом, а по возвращении 
в Россию издал книги: «Сказание о странствии и путешествии по 
России, Молдавии, Турции и Святой земле» (1855) и «Книга о про¬ 
мысле божием, как он чрез православие ведет ко спасению, а право¬ 
славных обличает собственными их делами» (1857). В этих книгах 
он между прочим рассказал историю своего перехода из раскола в 
православие.
7	А. И. Герцен (Искандер) ошибочно считал, что раскольничест¬ 
во может сыграть большую роль в революционном движении народ¬ 
ных масс против царизма. Он писая: «Вполне возможно, что от ка¬ 
кого-нибудь скита (раскольничьей общины) начнется народное дви¬ 
жение, конечно, национального и коммунистического характера; оно 
охватит затем целые области и пойдет навстречу другому движению, 
источником которого являются революционные идеи Европы. Быть 
может, оба эти движения, не осознавая своего родства, вступят в 
борьбу, к вящему удовольствию царя и его друзей» (А. И. Гер¬ 
цен. Собр. соч., т. VII, 1956, стр. 187).
Голос древней русской церкви
1	Впервые опубликовано в «Современнике», 1859, кн. V, отд. 
«Новые книги», стр. 258—264, без подписи автора. Принадлежность 
рецензии Н. А. Добролюбову устанавливается перечнем сочинении 
Добролюбова, сделанным Чернышевским. Сохранившаяся корректура 
дает возможность восстановить в тексте вычеркивания, произведен¬ 
ные цензором.
А. П. Щапов, известный впоследствии историк демократического 
направления, в 1859 г. был бакалавром русской истории при Казан¬ 
ской духовной академии и находился в то время под влиянием тра¬ 
диционного религиозного мировоззрения, сказавшегося на рецензи¬ 
руемой Добролюбовым его брошюре. Не менее резкий отзыв, чем 
«Голос древней русской церкви», получила на страницах «Современ¬ 
ника» и другая работа Щапова, изданная также в 1859 г., — «Рус¬
30 Н. А. Добролюбов
465

ский раскол старообрядства». Этой работе была посвящена статья: 
«Что иногда открывается в либеральных фразах», написанная 
М. А. Антоновичем и напечатанная в № 9 «Современника» (1859, 
отд. II, стр. 37—52). По-видимому, рецензия Добролюбова и статья 
Антоновича произвели сильное впечатление на Щапова и способст¬ 
вовали в какой-то мере освобождению его из-под власти религиоз¬ 
ного мировоззрения.
Выбор Н. А. Добролюбовым двух противоположных, как он го¬ 
ворит, по своему направлению книг не случаен. Для опровержения 
мнения Щапова он умело использует Кульжинского и Баркова, кри¬ 
тикуя и этих авторов, которые при помощи религии откровенно оп¬ 
равдывали угнетение крестьян, всю систему эксплуатации в царской 
России. По-видимому, главный удар в этой рецензии как раз и на¬ 
правлен против этих авторов, на разоблачение реакционной роли 
православия. При этом критика современного православия дается 
под видом критики православной церкви в древней Руси.
2	«Весельчак», «Смех», «Пустозвон» — юм ристические листки. 
Н. А. Добролюбов подверг их разбору в статье «Уличные листки».
Непостижимая странность
1	Первая половина этой статьи была напечатана в «Современни¬ 
ке», I860, кн. XI, отд. II, стр. 137—164, за подписью: Н. T-нов. Вто¬ 
рая же половина была запрещена цензурой. Полностью эта статья 
была впервые напечатана в первом издании сочинений Н. А. Добро¬ 
любова, СПб., 1862, т. IV, стр. 127—198. Автограф статьи хранится 
в ИЛИ Академии наук СССР. Статья не была закончена автором.
Статья «Непостижимая странность» является первой по времени 
напечатания из серии статей Добролюбова, посвященных итальян¬ 
ским событиям того времени, однако она имела актуальное полити¬ 
ческое значение и для России. За эту тему Добролюбов взялся не 
только потому, что тогдашнее русское общество с напряженным вни¬ 
манием следило за событиями в Италии, и, в частности, за героиче¬ 
ским походом Гарибальди, но и потому, что тема этой статьи дава¬ 
ла ее автору возможность поставить вопрос, непосредственно относя¬ 
щийся к России, — вопрос о перспективах революции.
Рисуя политическую обстановку в неаполитанском королевстве, 
Добролюбов находил ряд аналогий с политической обстановкой Рос¬ 
сии. В частности, данная им характеристика политической роли ка¬ 
толического духовенства очень во многом напоминает положение 
православия в России. Добролюбов показывал, что католическое ду¬ 
ховенство находилось в тесном союзе с королевской властью, оно в 
интересах этой власти выдавало тайну исповеди и «было замешано 
в полицейские дела». Подобная же картина имела место и в России,
о	чем сам Добролюбов говорил в анонимном письме к Гречу, за под¬ 
писью «Анастасий Белинский». «Известно, что православная церковь 
И деспотизм взаимно поддерживают друг друга; эта круговая пору- 
КЗ очень понятна» (см. настоящее издание, стр. 429).
То же сходство можно было наблюдать и в характеристике неа* 
политансксго и русского народов. Например, некоторые наблюдатели 
изображали неаполитанский народ неразвитым в политическом
466

отношении, слепо преданным существующей власти, своему духовен¬ 
ству. Такими же именно чертами многие современники Добролюбова 
наделяли и русский народ.
Однако неаполитанский народ «неожиданно» проявил такую ак¬ 
тивность и такую решимость покончить с существующим порядком, 
что королю пришлось спасаться бегством.
Все это укрепляло в Добролюбове веру в то, что и русский на¬ 
род найдет в себе силу и решимссть не только начать борьбу за свои 
интересы, но и выйти из нее победителем. Эту веру Добролюбов и 
хотел передать читателям, что ему вполне удалось. В этом отноше¬ 
нии статья «Непостижимая странность»—блестящий образец того ис¬ 
кусства, с каким Добролюбов вслед за Чернышевским умел вести 
революционную пропаганду против самодержавия и православия на 
страницах легальной прессы, которая находилась под строгим над¬ 
зором царской цензуры.
2	Имеется в виду бегство папы Пия IX в ноябре 1848 г. из Рима 
в неаполитанскую крепость Гаэту, где он пробыл до тех пор, пока 
революция в Риме не была подавлена французскими войсками.
3	«Шаривари»—французский, «Кладдерадач» — немецкий юмори¬ 
стические журналы прогрессивного направления.
4	См. прим. 6 к статье: «Физиологическо-психологический 
взгляд...».
5	Добролюбов имеет в виду свое стихотворение «На взятие Па¬ 
рижа (Если бы оно случилось)», напечатанное под псевдонимом Яко¬ 
ва Хама в № 3 «Свистка».
6	Речь идет о статьях Чернышевского, в которых он отстаивал 
необходимость выкупа крестьянских земель у помещиков по умерен¬ 
ным ценам, а также о его же статье «Антропологический принцип в 
философии», напечатанной в кн. IV «Современника» за 1860 г. и дав¬ 
шей повод реакционерам и буржуазным либералам обвинить «Совре¬ 
менник» в проповеди материализма и атеизма.
7	Добролюбов подчеркивает мелочность вопросов, которыми за¬ 
нимался либеральствующий «Русский вестник».
8	Слова Улиньки в комедии Островского «Праздничный сон—до 
обеда».
9	Добролюбов высмеивает «объективизм», который защищал как 
необходимое качество для публициста либерал Б. Чичерин. Эти ут¬ 
верждения Б. Чичерина подверг критике Н. Г. Чернышевский в 
статье «Б. Чичерин как публицист». (Поли. собр. соч., т. V, 1950, 
стр. 644—669).
10	М. И. Семевский- историк-литератор, неоднократно высмеи¬ 
ваемый Добролюбовым за крохоборческий характер своих многочис¬ 
ленных «изысканий», главным образом из области придворнол исто¬ 
рии.
11	Газета «Русский инвалид», издавшаяся военным министер¬ 
ством, в 50-х годах переменила ряд редакторов, в связи с чем ме¬ 
нялась и ее политическая ориентация.
12	О славянстве как об «эклектической народности» либерал 
Н. Ф. Павлов писал в статье, направленной против славянофильской 
«Русской беседы» в защиту Т. Н. Грановского («Русский вестник», 
1857, т. VIII).
13	«L'Univers» — журнал, издававшийся с 1843 г. французским
30*
467

реакционным писателем Л. Вельо. Это был орган воинствующего 
католицизма, поддерживал светскую власть римского папы и ярост¬ 
но нападал на сторонников национального движения в Италии.
14	Поэрио Карл (1803—1867)—неаполитанский политический 
деятель умеренно-либерального направления. В период революции
1848	г. встал на путь компромисса с неаполитанским королем Ферди¬ 
нандом II. Когда же Фердинанду удалось подавить революционное 
движение, он отменил конституцию, арестовал Поэрио и других ли¬ 
бералов и предал их суду.
15	Януарий (Дженнаро)—епископ беневентский, замученный при 
римском императоре Диоклетиане и канонизированный католической 
церковью. Считался патроном Неаполя. В неаполитанском соборе 
находилась голова, принадлежавшая Януарию, и две склянки с ка- 
кой-то жидкостью, которую католическое духовенство выдавало за 
кровь святого, закипавшую при ее приближении к его голове. Это 
«чудо» было сознательным обманом духовенства.
16	Революция 1848 г. вынудила римского папу опубликовать 
«статуты», вводившие в Риме конституционное устройство. Однако 
это не смогло приостановить роста революционного движения, за¬ 
ставившего, наконец, папу покинуть Рим. По возвращении в Рим и 
восстановлении своей светской власти папа, успокоенный разгромом 
революции, и не подумал о восстановлении конституции 1848 г.
17	Имеются в виду Поэрио и его товарищи. См. прим. 14.
18	Неаполитанский корреспондент «Times» 6 сентября 1860 г. 
писал: «С самого утра все ждали отъезда короля. Толпы стояли 
вокруг дворца и около арсенала, смотря на приготовления к отъезду. 
Вдруг я услышал женские крики и мольбы. Я бросился к окну своей 
комнаты и увидал толпу простолюдинок, теснившихся в соседнюю 
церковь. «Что это такое?»—«Мадонна, спаси короля!»—повторяли они 
с рыданиями. «Мадонна санталучианская плачет; крупные капли 
слез катятся по ее лицу. Мадонна, спаси короля!» Вся площадь за¬ 
волновалась, и рассказ о плачущей мадонне мог бы произвести мя¬ 
теж, но войска и национальная гвардия скоро пришли на площадь 
и восстановили порядок, отчасти силою, отчасти убеждениями. Рас¬ 
сказ о чудесном плаче был придуман... главным священником Санта- 
Лучианской церкви». Подобные «чудеса» придумывало и организо¬ 
вывало и православное духовенство в России.
19	Священное объявление.
20	Вопрос о том, следует ли считать непорочным зачатие «бого¬ 
матери», был предметом споров католичеоких богословов. В 1854 г. 
на соборе католической церкви папа Пий IX, несмотря на оппозицию 
многих епископов, провел догмат о непорочном зачатии.
21	Несмотря на то, что во Франции в 1828 г. были закрыты все 
иезуитские школы, иезуиты после революции 1830 г. сначала тайно, 
а затем открыто стали восстанавливать их. Это вызвало сильное не¬ 
довольство среди либеральной и демократической части французско¬ 
го общества. В 1843 г. Мишле и Кине прочитали в Париже ряд лек¬ 
ций об ордене иезуитов. В этих лекциях вскрывалось вредное влия¬ 
ние проповеди иезуитов, которые подменяют свободное развитие ин¬ 
дивидуальной совести рабским повиновением авторитету. Лекции 
вызвали во французской прессе оживленную кампанию против 
иезуитов, а в 1845 г. парламент резко протестовал против проти¬ 
возаконного разрешения иезуитскому ордену основывать школы.
468

Эти протесты вынудили французское правительство удалить некото¬ 
рое число иезуитов из Франции.
22	Сальватор Роза (1615—1673) принимал участие в народном 
восстании против испанского владычества, поднятом Томазо Аннело 
(Мазаниелло).
23	«Философский катехизис для низших школ. Неаполь. Издание 
Рафаэля Мирондо».
24	«Коллекция полезных книг для воспитания правды и добро¬ 
детели».
25	«Siècle» и «Opinion Nationale» — французские газеты умеренно 
либерального направления.
26	Эту статью Добролюбова см. в т. IV Поли. собр. соч. в шести 
томах, стр. 40—92; комментарии к этой статье там же, стр. 479—485.
27	Сицилийской вечерней было прозвано избиение французов в 
1282 г. сицилийцами, возмущенными жестоким управлением короля 
Карла Анжуйского в Сицилии. Поводом для избиения послужили 
оскорбления, нанесенные французами в Палермо женщинам, шедшим 
к вечерне.
28	Учитывая реет недовольства в итальянском народе против 
абсолютной светской власти Ватикана, Пий IX, избранный в 1846 г. 
римским папой, провел некоторые реформы в либеральном духе. 
После подавления революции 1848—1849 гг. он от этих реформ отка¬ 
зался.
«Journal des Débats» — французский официоз. «Constitution¬ 
nel»—умеренно-либеральная газета, выходившая в Париже.
30*Мюратистские прскламации—воззвания крайне незначитель¬ 
ной политической группировки, добивавшейся возведения на престол 
неаполитанского королевства вдовы Мюрата, которого в свое время 
Наполеон Бонапарт сделал неаполитанским керолем.
31	Первая «Молодая Италия» («Юная Италия»), о которой упо¬ 
минает Добролюбов,—тайное общество, существовавшее в Неаполи¬ 
танском королевстве и принимавшее участие в революции 1820 г. 
Значительн й роли эта организация не играла. Вторая «Молодая 
Италия» («Юная Италия»)—тайная организация, созданная в 1831 г. 
Дж. Маццини в Марселе, куда он эмигрировал из Пьемонта. Орга¬ 
низация эта ставила своей задачей ( бъединение Италии и создание 
итальянской республики.
32	Маркиз Нормэнби во время революции 1848 г. был англий¬ 
ским послом в Париже. В своей книге «А Year of Revolution in 
Paris» он крайне враждебно отнесся к революции 1848 г.
33	Мадзини писал это в открытом письме к пьемонтскому коро¬ 
лю Карлу-Альберту.
34	Добролюбов имеет в виду отдел «Политика», который в «Со¬ 
временнике» вел с 1859 г. Н. Г. Чернышевский.
35	Умеренные.
36	Как только в Пьемонте стало известно, что Гарибальди захва¬ 
тил Неаполь, пьемонтские войска перешли границу Папской области.
Отец Александр Гавацци и его проповеди
1	Статья Н. А. Добролюбова была написана в 1861 г. Однако 
по причинам цензурного характера она не могла появиться в
469

«Современнике». Впервые статья напечатана в первбм издании Со¬ 
чинений Н. А. Добролюбова (т. IV, СПб., 1862, стр. 232—265).
А. Гавацци — м нах-гарибальдиец пользовался как оратор 
большим успехом среди народных масс. В своих проповедях Га¬ 
вацци гневно обличал династию Бурбонов, светскую власть папы, 
пороки католического духовенства. Добролюбов сознательно в своей 
статье отводит много места цитатам из речей Гавацци, которые 
были во многом актуальны и для России, так как критика Гавацци 
деспотизма Бурбонов и католической церкви наводила читателя на 
мысль о том, что и русский царизм и русское православие имели 
те же пороки.
2	Речь идет о возвращении по приказу неаполитанского короля 
Фердинанда II войск, направленных ранее, под давлением народа, 
на помощь восставшей против австрийского владычества Венеции.
3	Манин был в то время диктатором Венецианской республики.
4	Имеется в виду отступление преследуемого австрийскими и 
французскими войсками отряда Гарибальди в 1849 г. из Рима. Гари¬ 
бальди во главе отряда из четырех тысяч волонтеров совершил труд¬ 
ный переход через Апеннины, неся большие потери. Только с неболь¬ 
шим отрядом ему удалось достичь границ Пьемонта, где он был аре¬ 
стован пьемонтскими властями и выслан из Италии.
5	Рим должен принадлежать Италии.
6	Да здравствует.
7	«По-виллафранкски» — имеется в виду сепаратный договор На¬ 
полеона III с Австрией, заключенный в 1859 г. в Виллафранке и при¬ 
несший выгоды Франции за счет интересов Италии.
8	«Отче наш, сущий на небесах».
9	Бомбичелло («бомбочка»)—прозвище, данное народом неапо¬ 
литанскому королю Франциску II.
10	27—30 апреля 1859 г. объявление войны и начало военных дей¬ 
ствий Пьемонта и Франции против Австрии. 18 марта 1860 г. в гер¬ 
цогствах и княжествах Центральной Италии происходил плебисцит, 
в результате которого эти государства присоединились к Пьемонту.
11	Патмосский старец—Иоанн Богослов, который, по преданию, 
при императоре Домициане был выслан на о. Патмос в Эгейском мо¬ 
ре, где написал Апокалипсис.
12	Дженнаро (Януарий)— см. прим. 15 к статье «Непостижи¬ 
мая странность».
13	Честный человек.
14	О догмате непорочного зачатия см. прим. 20 к статье «Непо¬ 
стижимая странность».
Очерк направления иезуитского ордена, 
особенно в приложении к воспитанию и обучению 
юношества
1	В полном собрании сочинений Н. А. Добролюбова статья на¬ 
печатана в приложении. Интерес к иезуитским школам мог явиться у 
Добролюбова в связи с предшествовавшей (несохранившейся) его 
работой «О польских училищах», отмеченной в числе «замечатель¬ 
нейших из трудов студентов» в отчете Главного педагогического
470

Института за 1855/1856 г. (стр. 11). Возможно, что тема была предло¬ 
жена Добролюбову профессором педагогики Н. А. Вышнеградским, 
кот рый через некоторое время после того, как сочинение Добро¬ 
любова было подано (и, очевидно, не принято, — вероятно, так надо 
понять слова надписи «оно был;- возвращено ему»), поместил в своем 
журнале перевод немецкой статьи Раумера «Иезуиты как воспитате¬ 
ли юношества» («Русский педагогический вестник», 1858, № 1, стр. 
138—164). Автор этой статьи относится с обычным осуждением к 
приемам иезуитов; Добролюбов же становится на противоположную 
позицию: он восхваляет иезуитов именно за то, что ghh—лицемеры, 
шпионы, враги мысли, свободы и развития. Здесь, по выражению 
Чернышевского (о друг й статье Добролюбова), «резкая насмешка 
прикрыта формой утрированной похвалы». Цель Добролюбова—по¬ 
казать, что с точки зрения официальной религиозно-монархической 
идеологии непоследовательно бранить иезуитов, так как они явля¬ 
ются ревностными защитниками христианства и в своих действиях 
исходят из «священного писания». Поэтому, приняв позу ревнителя 
православия, он делает вид, что солидаризируется с иезуитами.
Интересно отметить, что, говоря о тех или иных пороках иезуи¬ 
тов: дснос, лицемерие и пр., Добролюбов оправдывает их ссылками 
на «священное писание». И, действительно, библия дает возможность, 
прикрываясь волей бога, совершать безнравственные поступки, чи¬ 
нить суд и расправу, от имени бога вести войны и т. д.
2	Названия иностранных сочинений об иезуитах, которыми поль¬ 
зовался Добролюбов: Кретин с-Ж о л и. Религиозная, политиче¬ 
ская и литературная история иезуитского движения, составленная 
по неизданным и подлинным документам. Париж; Вольф. Общая 
история иезуитов, 4 тома, 1803; J1 о м и е. Краткая история иезуитов. 
Париж, 1862; Симон. Древние и новые иезуиты. Париж, 1832; 
Эллендорф. Новая и полная история иезуитов. Лейпциг, 1845.
3	Заглавия памфлетов, направленных против иезуитов, и перевод 
стихов: 1. «Иезуиты купцы, ростовщики и узурпаторы». Париж, 
1824; 2. Г е н е н. Иезуиты и университет. Париж, 1844, с эпиграфом: 
«О вы, которые идете с Иисусом, не идите с иезуитами»; 3. «Дикарь 
в Монт-Руже», сатирический диалог, 1827, с эпиграфом: «Возьмите 
тридцать крупинок наглости, четыре фунта честолюбия, сорок ун¬ 
ций нетерпимости, низость предателя, лукавство молодого красавца, 
исключите добродетель—и вы получите иезуита».
4	«Великий учитель языков»—апостол Павел, в смысле учитель 
народов; цитируются его послания к римлянам.
6 Паоло Сарпи. Истерия Тридентского собора, т. II, стр. 
139 и след.
6	perinde ас cadaver — латинское выражение: подобно трупу.
7	Obedientia, tum in executione, tum in voluntate и проч. — латин¬ 
ская сентенция из «Постановлений» иезуитов: повиновение пусть 
будет в нас всегда и всецело в действии, в воле и в разуме. Все 
справедливое должно быть нам внушено посредством повиновения.
8	Пелагианизм. Пелагианская ересь. — См. прим. 6 к статье: 
«Рсберт Овэн и его попытки общественных реформ».
9	Шарль Ляволле. Иезуиты в Китае в прежнее время и те¬ 
перь из «Revue de deux mondes», февраль 1856.
10	P a y м e p. История педагогики.
471

11	inferiores et superiores classes — латинская школьная терми¬ 
нология: низшие и высшие классы.
12	Сакхин. Paraenesis ad magistros... «Наставление для учи¬ 
телей низших школ ордена иезуитов».
13	Reverendi Patris Claudii Judde... Достопочтенного отца Клав¬ 
дия Юдде, из ордена иезуитов, документы в защиту учителей этого 
ордена. Вена, 1847.
14	Ancillae theologiae— служанки богословия.
15	Сакхин говорит в своем «Наставлении» (стр. 1, гл. XIII): 
«Человеческая литература действительно служанка, а христиан¬ 
ская—госпожа; и мы питаем к ней признательность. Кому, в самом 
деле, сомнительно, насколько приличествует признательность более 
по отношению к госпоже, чем по отношению к служанке?»
16	Josephi Juvencii ratio discendi... Одна — Иосифа Ювенция 
«Положение о том, как учиться и учить», другая—«Положение и на¬ 
ставление для учащихся ордена иезуитов». Париж, 1850.
17	Отечественный язык также—«не должен быть в пренебреже¬ 
нии».
18	Та (риторика) убеждает доказательствами, а эта (поэзия) 
«изображением примеров и поступками или честными, которым мы 
следуем, или дурными, которых мы избегаем».
19	de imbuendis pietute discipulis — о том, как должно приучать 
учеников к благочестию.
23	monendi sunt и пр. — ученики «должны быть убеждаемы в том, 
что их занятия принадлежат божественной воле и славе, чтобы они 
желали угодить богу и получить одобрение».
21	Светские и языческие писатели «все пусть будут в некотором 
роде провозвестниками Христа».
22	Ratio studiorum — Положение о занятиях.
88 Мишле и Кине в своих лекциях 1843 г. прямо говорят: «Кто 
такие иезуиты?—Это-^контрреволюция, это—смерть свободы».
Жизнь Магомета. Сочинение Вашингтона Ирвинга
1	Впервые опубликовано в «Современнике», 1858, кн. II, отд. 
«Новые книги», стр. 168—175, без подписи автора. Автограф неизве¬ 
стен.
Анализируя книгу Вашингтона Ирвинга о Магомете, Н. А. Доб¬ 
ролюбов высказывает и свои мысли о религии, соглашаясь со многи¬ 
ми положениями автора книги. Большое внимание он отводит во¬ 
просу о роли личности в истории. Опровергая мнения о том, что но¬ 
вая религия—это выдумка того или иного человека, той или иной 
выдающейся личности, Добролюбов имеет в виду, по-видимому, и 
христианство, которое также не является изобретением мифического 
Христа, но, как и всякая религия, имеет корни в общественной жиз¬ 
ни людей.
2	Кааба—храм в Мекке, где находилась главная святыня ара¬ 
бов—«Черный камень», якобы принесенный из рая.
3	Сабеизм—религия арабских племен, до магометанства покло¬ 
нявшихся небесным светилам. Гебры (гвебры) на языке персов— 
огнепоклонники.
4	Номады—кочевые скотоводы.
5	Корейшане и гашемиды—название арабских племен.
472

Буддизм, его догматы, история и литература
1	Впервые опубликовано в «Современнике», 1858, кн. XI, отд. 
«Новые книги», стр. 51—64, без подписи автора. Перепечатано в пер¬ 
вом издании «Сочинении Н. А. Добролюбова», т. II, стр. 357—370. 
Автограф неизвестен.
Статья дает краткий схематический набросок возникновения це¬ 
лой религиозной системы и является фактически рецензией на рабо¬ 
ты Васильева и Нила. Рецензия эта стоит особняком среди других 
рецензий Добролюбова. Обычно Добролюбов делал отзыв о любой 
книге публицистическим произведением, содержавшим острую кри¬ 
тику разбираемой книги. Данная же работа Добролюбова является 
почти исключительно перессказом работ Васильева и Нила с не¬ 
большим вступлением и кратким заключением. Такая конструкция 
статьи не случайна и заключает в себе глубокий смысл.
В самом начале рецензии Добролюбов, излагая свои воззрения 
на происхождение религии, говорит о «перевороте в религиозно¬ 
нравственных убеждениях», вызываемом появлением «мудрого про¬ 
поведника». «Мудрый проповедник» сквозь даль времени теряет свои 
человеческие черты и возводится в ряд неземных существ. Происхо¬ 
дит обожествление человека. «Такова в общих чертах и история 
буддизма»,—пишет Добролюбов, и заключает свою рецензию слова¬ 
ми: «Нельзя не сознаться, что и в догматах, и в нравственном уче¬ 
нии, в самих обрядах [буддизм] имеет много сходного с христиан¬ 
ским учением».
Это утверждение, что буддизм схож с христианским учением 
в догматах, означает, что «мудрые проповеди» христианства также, 
как и буддизм, призывают к терпению, отвлекая народ от борьбы 
с эксплуататорами.
В соответствии с основной установкой своей рецензии Добро¬ 
любов из рецензируемых книг старался выбирать такие факты, кото¬ 
рые наиболее убедительно свидетельствовали о сходстве между буд¬ 
дизмом и христианством. Так, он подробно говорит о буддийской 
космогонии, об основных заповедях буддийской морали, об обрядо¬ 
вой стсроне и церковной иерархии буддизма и т. д. Напротив, такие 
стороны буддийской религии, как, например, проповедь пассивной до¬ 
бродетели, пессимизм, учение о перевоплощении (о них Добролюбов 
мог получить достаточно подробные сведения из книг Васильева и 
Нила), т. е. все то, что отличает буддизм от христианства, Добролю¬ 
бовым отнюдь не подчеркивается, а затушевывается.
Добролюбов говорит о «темноте и неопределенности» буддист¬ 
ского священного писания, что вполне относится и к библии. Он го¬ 
ворит о «посредниках» между богом и людьми — жрецах, обманыва¬ 
ющих трудовой народ, явно имея в виду и православное духовен¬ 
ство. Выразить все эти мысли прямо было невозможно, поэтому 
Добролюбову пришлось прибегнуть к обходному движению, проде¬ 
ланному достаточно искусно, для того чтобы его не могло разгадать 
бдительное око цензуры. Чтобы окончательно отвести от себя всякие 
подозрения, Добролюбов весьма удачно приделал концовку к своей 
рецензии, выражающую как будто бы вполне искреннюю радость по 
поводу «подготовленной почвы», на которой «легче и скорее может 
приняться семя истинного слова божия».
473

Взгляды Добролюбова на Христа как на челоЬека, а не 6orà 
были им уев ены под несомненным влиянием Давида Штрауса и 
Бруно Бауера. 3 августа 1856 г. Добролюбов писал В. В. Лаврско 
му: «Ваша голова издавна заперта наглухо для пагубных убежде¬ 
ний, и вас не совратит с вашего пути ни Штраус, ни Бруно Бауер, 
ни сам Фейербах» («Материалы для биографии Н. А. Д бролюбова». 
М., 1890, стр. 324). Эти философы хорошо были знакомы Добролю¬ 
бову уже в 185э г. «Жизнь Иисуса» Штрауса вышла в 1835—1836 гг 
и в кругах революционной демократии завоевала себе широкую по 
пулярность. В этой книге Штраус рассматривал Иисуса как чело¬ 
века, который не творит никаких чудес, обычно рождается, обычно 
и умирает. Евангельские рассказы о Христе Штраус считает мифа¬ 
ми. Бауер в «Критике Евангелия от Иоанна» (1840) и в «Критике 
синоптических Евангелий» (1841—1842) утверждал, что евангельская 
ист рия представляет собой сознательный вымысел. Христианство 
есть продукт греко-римской культуры, а существование Христа— 
легенда. Штраус, Бауер и Фейербах, «Сущность христианства» ко¬ 
торого Добролюбов начал было переводить еще в студенческие годы, 
оказали большое влияние на взгляды Добролюбова. Свой взгляд на 
христианство Д бролюб.в и старался провести в критическом откли¬ 
ке на книги Васильева и Нила.
Взгляд на историю и современное состояние Ост-Индии
1	Печатается в сокращении. Впервые опубликовано в «Совре¬ 
меннике», 1857, кн. IX, отд. II, стр. 31—92, с подписью: Н. Турчинов. 
Принадлежность статьи Добролюбову определяется на основании 
свидетельства Н. Г. Чернышевского.
Статья написана Добролюбовым по поводу восстания сипаев в 
1857 г., которое вызвало большой интерес в России. Добролюбов ра¬ 
зоблачает сущность эксплуататорской колониальной политики анг¬ 
лийский буржуазии, «английского способа приложения цивилизации 
в Индии». Добролюбов указывает, что английские завоеватели, рас¬ 
сматривали индийский народ как предмет, «который может быть об¬ 
лагаем податью» и заботились о различных нововведениях только в 
тех случаях, когда это давало в зможн сть увеличить доходы.
Восстание сипаев Добролюбов рассматривает не как «случайный 
взрыв недовольства», а как «дело исторической необходимости», как 
результат колониального угнетения народов, Индии британскими 
промышленниками, купцами и чиновниками.
Многие высказывания Добролюбова сохранили свое значение и 
в наше время, когда народы Востока ведут успешную борьбу за свор 
освобождение от колониального гнета.
В статье Добролюбова значительнее место отведено характери¬ 
стике индуистской религии. Критика индуизма, в частности критика 
брахмансв, имела большое значение и для разоблачения правосла¬ 
вия, так как для читателя было ясно, что поведение православного 
духовенства мало чем отличалось от поведения брахманов, которые 
больше всего беспокоились о своих выгодах.
2	Древнепррсидская религия (маздеизм) учила о борьбе двух 
божеств, олицетворяющих два противоположных начала в природе'
474

CbetJïoro—Ормузд и злого—Ариман. Эту религию после завоевания 
Персии арабами (VII в.) заменил ислам.
3	Брахма в религии индусов является главным божеством, твор¬ 
цом всего существующего. Брахма, Вишну (охраняющая сила) и 
Шива (разрушающая сила) с ставляют единую троицу. Каждое из 
этих божеств представляет собою форму единой мировой сущности.
4	Ману (Мену)—легендарный первый царь Индии. Законы Ma- 
ну—религиозный индуистский кодекс, приписываемый эт.му царю, 
в действительности сложился значительно позднее, в результате 
многочисленных переделок и дополнений. Одним из основных зако¬ 
нов Ману является деление на четыре касты.
5	Происхождение культа Шивы трактуется Добролюбовым ра¬ 
ционалистически; в действительности же он явился реакцией против 
усиления эксплуатации крестьянских масс.
6	Бабур (Бабер)—основатель династии Великих Моголов. 
В XVI в. завоевал большие территсрии Индии и Средней Азии. Ба¬ 
бур был автором многих лирических стихотворений и мемуаров (Ба- 
бур-Намэ). Бабур-Намэ на русском языке издан Н. Ильминским 
(Казань, 1857), откуда Добролюбов и заимствовал приведенную им 
цитату.
7	Харадж—поголовная подать.
Провинциальная холера
1	Впервые напечатано в «Литературном наследстве», 1933, № 3, 
стр. 116—140.
Черновая рукопись на десяти листах (в собрании К. М. Федо¬ 
рова в Москве) была редакции недоступна. По сообщению «от ре¬ 
дакции», напечатанному в названном номере «Литературного на¬ 
следства», рукопись рассказа «Провинциальная холера» представ¬ 
ляет собой черновик, в некоторых местах очень неразборчивый; 
особенно трудны для прочтения первые страницы.
Рукопись предположительно датирована Чернышевским 1853 г. 
Эта датировка может быть уточнена благодаря сохранившемуся в 
архиве Добролюбова в ИЛИ памятному листку с датами. Под 4 ию¬ 
ля 1853 г. Добролюбов записал: «Пис<ал> «Провинц<иальная> хо¬ 
лера расск<аз> 114 стр. в 4 д. л.».
Таким образом, рассказ написан незадолго до отъезда в Петер¬ 
бург еще в Нижнем Новгороде, в котором, судя по некоторым име¬ 
нам (Кремль, Гостиный двор, названия улиц и пр.), и происходит 
его действие.
Рассказ Добролюбова представляет интерес для иллюстрации 
вреда суеверий и предрассудков, веры в судьбу, приметы и пр.
Дума при гробе Оленина
1	Печатается в сокращении. Впервые опубликовано в сборнике 
«Русская потаенная литература XIX столетия», отд. I, часть I, Лон¬ 
дон, 1861, стр. 268—283, под заглавием «На смерть помещика Олени¬ 
на, убитого крестьянами за жестокое обращение с ними». Без подпи¬ 
си автора. Перепечатано М. К- Лемке в «Книге и Революции», 1922,
47Ö

№ 3 (15), стр. 38—41, в статье «Н. А. Добролюбов как политический 
поэт». Записью в собственноручном списке политических стихотво¬ 
рений Добролюбова датируется началом 1855 г.
А.	А. Оленин, чиновник министерства юстиции, сын известного 
писателя, художника и археолога А. Н. Оленина, был убит своими 
крепостными 25 декабря 1854 г. Поводом к убийству явилссь жесто¬ 
кое обращение Оленина со своими крепостными.
2	Имеются в виду христианские проповеди о любви к ближнему,
о	равенстве всех людей перед богом.
Газетная Россия
1	Впервые опубликовано в Первом полном собр. соч. Н. А. До¬ 
бролюбова под редакцией М. К. Лемке, т. I, стлб. 77—80 и в Полном 
собр. соч. под ред. Е. В. Аничкова, т. VIII, стр. 35—36, в обоих со¬ 
браниях с цензурными пропусками. Полностью публикуется впервые 
в Полном собрании сочинений в шести томах.
2	Имеется в виду генерал от кавалерии граф Н. А. Протасов, ко¬ 
торый с 1836 по 1855 г. был обер-прокурором святейшего синода. На 
этот факт Н. А. Добролюбов указывает в письме к Гречу (см. статью 
«Воскресший Белинский»),
Годовщина
1 Впервые опубликовано в сборнике «Лютня». Собрание свобод¬ 
ных русских песен и стихотворений. Лейпциг, 1869, стр. 70—73. Пе¬ 
репечатано в переизданиях «Лютни» 1873, 1874 и 1879 гг. и в статье 
М. К. Лемке: «Н. А. Добролюбов как политический поэт». «Книга и 
Революция» 1922, Nb 3(15), стр. 37—38. В собственноручном списке 
политических стихотворений Добролюбова—под заглавием: «18 фев¬ 
раля 1856 г.». 18 февраля 1856 г.—годовщина смерти Николая I.
Благодетель
1 Впервые опубликовано в первом издании «Сочинений Н. А. До¬ 
бролюбова», т. IV, стр. 605—606, и включалось во все последующие 
издания. Автограф в тетради I, с приписанным позже подзаголовком 
«(с французского)» и подписью «Вл. Л-ий» (т. е. Владимир Лен¬ 
ский—псевдсним, которым Добролюбов подписывал свои стихи еще 
в детстве). По месту в тетради датируется 1856 г. Можно думать, 
что стихотворение написано в связи со второй годовщиной смерти 
отца (6 августа), как близкое по теме стихотворение «Памяти отца» 
написано в связи с третьей годовщиной.
В церкви
1	Впервые опубликовано в «Современнике», 1862 кн. I, стр. 327—
328.	Включено в первое издание «Сочинений Н. А. Добролюбова», 
т. IV, стр. 619, с датой «апреля 1857 г.». и во все последующие из¬ 
дания.
476

Памяти отца
1 Впервые опубликовано в «Современнике», 1862, кн. I, стр 
334-335.
Мудрование тщетное
1	Впервые напечатано в Полном собр. соч. Автограф на листке 
с датой «5 сент. 1852 г.»
Воскресший Белинский
1	Письмо Н. А. Добролюбова Н. А. Гречу за подписью «Анаста¬ 
сий Белинский» заимствовано из архива III отд., I эксп., 1885 г., 
№ 75 «По письму действительного статского советника Греча с пред¬ 
ставлением безымянного письма преступного содержания» (ЦГИА).
В день своего юбилея Н. И. Греч получил анонимное письмо с 
весьма оскорбительным для него содержанием, в котором автор на¬ 
зывал его «поборником лжи и мрака», «генералом подлецов» и т. д. 
До Греча дошли слухи, что автором письма является студент Глав¬ 
ного педагогического института Добролюбов. Вскоре после юбилея 
Греча умер Николай I. По этому случаю Греч напечатал в своей га¬ 
зете раболепный панегирик, превознося умершего царя как великого 
человека и мудрого монарха. Через несколько дней Греч получил 
письмо еще более резкое и обличительное, чем стихотворение, полу¬ 
ченное им в день юбилея. Автор письма говорил о Николае как о 
ничтожном человеке, деспоте, принесшем стране только горе и стра¬ 
дания. Автор письма разоблачает «круговую поруку» православной 
церкви и деспотизма. Он обвинялт прав:славную церковь в том, что 
она была орудием в руках самодержца, а ее служителей—в лицеме¬ 
рии, низости, раболопстве и холопстве перед царем и его сатрапами.
Греч понимал, что это письмо не случайно подписано фамилией 
Белинского. Было ясно, что автор считает себя продолжателем дела, 
начатого великим критиком. Греч как филолог понимал, конечно, что, 
подписавшись Анастасием (что по гречески означает воскресший), 
автор письма очень ясно выразил свсе отношение к выступлению 
Греча. Воскресшим Белинским автор письма именовал себя с пол¬ 
ным основанием. Письмо по своей революционной страстности, нена¬ 
висти к произволу напоминало письмо Белинского к Гоголю.
Публикация письма Н. А. Добролюбова Гречу принадлежит 
Б. П. Козьмину. Опубликовано впервые в «Литературном наследст¬ 
ве», 1951 г., № 57. Опубликовано в Собрании сочинений Н. А. Добро¬ 
любова в трех томах. Тем 3, 1952 г. Печатается по тексту «Литера¬ 
турного наследства».
2	Николай Александрович Протасов (1799—1855)—обер-проку¬ 
рор синода, отставной генерал.
3	Иосиф Семашко (1798—1868)—архиепископ литовский, приме¬ 
нявший жестокие меры против униатов, с целью присоединения их 
к православной церкви.
4	П. А. Клейнмихель (1793—1868)—министр путей сэобщения, 
прославившийся неимоверным казнокрадством. Особенно влжился он 
на постройке железной дороги между Петербургом и Москвой.
477

5	Слух об отравлении Константина не находит документального 
подтверждения.
6	Бибиков Д. Г. (1792—1870)—с 1837 по 1848 г. был генерал-гу- 
бернатором Юго-Западн:го края, где показал себя ревностным по¬ 
борником политики обрусения.
7	Во время Крымской войны сын вьям царя, не принимавшим 
в ней участия, были пожалованы ордена Георгия.
8	О благоволении Николая I к Ермолову и «гениальности» Ди¬ 
бича говорится иронически. Алексей Петревич Ермолов был уволен 
Николаем в отставку из-за популярности, которой он пользовался в 
войсках. Дибич же был у Николая в большом почете, хотя и не от¬ 
личался особыми военными талантами.
9	Николай I поручил передать Рылееву, что он прощает его, но 
это не помешало царю подписать Рылееву смертный приговор.
10	Имеется в виду польское восстание 1830—1831 гг.
11	По-видимому, речь идет о деле петрашевцев, осужденных в
1849	г.
12	Адам Чарторижский (1770—1861)—польский политический 
деятель, ближайший советник Александра I и министр иностранных 
дел. После революции 1830 г. в Польше он стал во главе польского 
правительства как представитель умеренной аристократической 
партии. Пссле подавления восстания 1830—1831 гг. эмигрировал во 
Францию, не пожелав воспользоваться амнистией, объявленной рус¬ 
ским правительством.
13	Мухаммед-Али выступил против султана в 1833 г. Высокая 
оценка его со стороны автора письма объясняется тем, что Мухам¬ 
мед-Али чровел в Египте ряд реформ.
Письмо к В. В. Лаврскому
1	Опубликовано Н. Г. Чернышевским в книге «Материалы для 
биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861—1862 годах», т. Ï. 
М., 1890. Печатается по тексту этого издания (стр. 323 и след.). 
В полное собрание сочинений не вошло.
В.	В. Лаврский—бывший преподаватель духовной семинарии, в 
которой учился Н. А. Добролюбов.
2	Н. Г. Чернышевский поясняет: «Любовь к людям, человече¬ 
ству».
3	Андрей Егорович—Востоков, преподаватель Нижегородской 
семинарии.
4	Здесь пояснение Н. Г. Чернышевского: «То есть не находите 
дурными понятия, не согласные с семинарской метафизикой».
6	Православие, самодержавие, народность—девиз реакционного 
министра просвещения 30—40-х годов XIX в. С. С. Уварова, выдви¬ 
нувшего «теорию официальной народности». Суть этой «теории» сво¬ 
дилась к тому, что Россия должна оградиться от «разрушительных 
идей», колеблющих устои религиозных и гражданских учреждений 
в Западной Европе. Выражая мнение правящих кругов, Уваров заяв¬ 
лял, что православная Россия может справиться с этой задачей, а 
сам русский народ будто бы всегда «стоял за царя», с благоговением 
относился к православной церкви, отличался кротостью и смирением. 
Этот девиз официальной идеологии поддерживали и славянофилы.
478

6	Из цензурных соображений Н. Г. Чернышевский опустил здесь 
несколько слов, пояснив в подстр:чной выноске: «Следуют примеры 
того, какими вопросами занимаются в академиях». Имеется в виду 
духовная академия.
7	<гПравославный собеседник»—духовный журнал, издавался в 
Казани с 1855 г.
8	Отец Паисий—иеромонах, инспектор Нижегородской семина¬ 
рии, в которой учился Добролюбов. Иеремия—епископ нижегород¬ 
ский.
9	Пропущено по недосмотру слово «писать»—«вот и к Вам пи¬ 
сать я...» и т. д.
Письмо к Д. Ф. Щеглову
1	Письмо опубликовано в книге «Материалы для биографии 
Н. А. Добролюбова, собранные в 1861 — 1862 годах», т. I, 1890.
2	Щеглов Дмитрий Федорович—историк, педагог, автор статей 
в «Библиотеке для чтения», археолог.
3	По недосмотру пропущено «тем», должно читать: «А между 
тем я...».
Из письма к Василию Ивановичу
1 Василий Иванович — дядя Н. А. Добролюбова. Письмо опуб¬ 
ликовано в книге «Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, 
собранные в 1861—1862 годах», т. I, 1890.
Из дневников 
<Дневник 1853 г.>
1	В настоящее издание вошли дневниковые записи Н. А. Добро¬ 
любова с 15 марта 1853 г., т. е. с того времени, когда у него появи¬ 
лись сомнения в религии.
2	В марте 1853 г. из Нижнего Новгорода было послано в Петер¬ 
бург, в синод, дело Добролюбова о поступлении в С.-Петербургскую 
духовную академию. См. дальше в тексте «Дневника».
3	Характерное признание, свидетельствующее о скептическом от¬ 
ношении Добролюбова к религии уже в это время и о формальном 
отношении его к религиозным обязанностям.
4	Начало стихотворения «Не верь себе».
5	Начало стихотворений «Дума сокола» и «Путь».
6	Начало стихотворения «Молитва».
7	Начало стихотворения «Дельвигу».
8	В этих строках находим весьма важное признание Добролю¬ 
бова о его будущих планах и целях поездки в Петербург.
9	Из стихотворения Лермонтова «Не верь себе».
10	Это стихотворение Добролюбова неизвестно.
Психаториум
1	Впервые опубликовано Н. Г. Чернышевским в «Современнике» 
1862, кн. I, стр. 262—264. Сверено с автографом ИЛИ (Княжнин, 
№ 5). Отрывок записи от 12 марта и записи от 4 и 7 апреля в руко*
479

писи неизвестны и публикуются по тексту, приведенному Чернышев¬ 
ским в «Современнике».
Психаториум—углубление в душу, самокритические и самоана- 
литические записи Добролюбова, исповеди самому себе о своих гре¬ 
хах. По описанию Чернышевского, психаториум велся с 7 марта по
9	апреля 1853 г. почти ежедневно. Всего за 34 дня было исписано
32	страницы. Сохранившаяся рукопись содержит лишь 6 страниц; 
остальная часть уничтожена Чернышевским, сделавшим на рукописи 
следующую надпись: «Остальные листы этого вздора я бросил, как 
ненужные. Довольно этого образца. Н. Чернышевский».
<Дневник 1855 г.>
1	Впервые опубликовано в «Современном мире», 1911, кн. 8, 
стр. 204—205, затем в «Русской школе», 1912, кн. 12, стр. 2—3. Све¬ 
рено с автографом ИЛИ (Княжнин, № 8). На л. 1 рукой Н. Г. Чер¬ 
нышевского надпись: «Это наверное относится к 1855 году». Эта да¬ 
та уточняется сопоставлением с временем пребывания И. Паржниц- 
кого в Главном педагогическом институте. Из воспоминаний 
М. И. Шемановского мы знаем, что И. Паржницкий был переведен в 
Главный педагогический институт из университета осенью 1854 г. и 
пробыл в институте приблизительно до весны 1855 г. (см. «Литера¬ 
турное наследство», 1936, Nb 25—26, стр. 279 и 281), а так как в де¬ 
кабре 1856 г. он был уже в ссылке, запись относится к 1855 г., ког¬ 
да Добролюбов мог бывать у Паржницкого в Медико-хирургической 
академии.
2	Игнатий Иосифович Паржницкий—приятель Добролюбова, не¬ 
долгое время студент Одесского лицея, С.-Петербургского универси¬ 
тета и Главного педагогического института, где и познакомился с 
Добролюбовым. Паржницкий, несомненно, имел на Добролюбова не¬ 
которое влияние, способствовал окончательному отказу от религи¬ 
озных взглядов, приобщил его к идеям социального протеста и борь¬ 
бы. Настоящая запись является своего рода резюме взглядов Добро¬ 
любова в конце 1855 г. и программой его будущей деятельности, в 
сбычных для Добролюбова тонах преуменьшения своих сил и зна¬ 
чения.
3	Дмитрий Федорович Щеглов (умер в 1902 г.)—товарищ Добро¬ 
любова по Главному педагогическому институту. Различие в поли¬ 
тических взглядах вскоре охладило отношения между друзьями. На¬ 
чиная с 60-х годов Щеглов оказался в крайне правом реакционном 
лагере.
4	Т. е. Паржницкий («решительный», «благородный») и Щеглов 
(«умный...» и т. д.).

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН*
Абердин 118, 119 
Абульфеда 330 
Адамс 116
Адамс Джон Квинси 117 
Адлерберг 433 
д’Айала Мариано 239 
Акбар 363—366
Александр Македонский 45, 355 
Александр I 163, 168, 462, 478 
Альфиери 235
Амари Микеле 233, 234, 236 
Амру-ибн-эль-Лас 331 
д’Анжу Карл 234, 469 
Аничков Е. В. 476 
Антонович М. А. 466 
Аппуцци 221, 224 
Аристотель 37, 38 
Аристофан 219 
Аурунгзеб 363, 367
Бабадилья Н. 303 
Балакирев 449 
Бальбо Чезаре 244, 246 
Бандьера Аттилио и Эмиль 202 
Баратынский Е. А. 446 
Барков Н. 171, 173—177, 466 
Бароний Цезарь 322 
Барсуков Н. 465 
Басси У го 262 
Батый 131
Бауер Бруно 439, 474 
Бедфорд 115 
Бемер Ф. 31
Белинский В. Г. 7, 10, 12, 20, 
427, 437, 439, 465—477 
Белль А. 88, 116
Беллюстин 464
Берви В. Ф. 12, 13, 61, 65--74,
460,	461 
Берн Стерджес 115 
Бетховен 44, 460 
Бианкини 237, 250 
Бибр 49
Бибиков Д. Г. 433, 478 
Биксио Джироламо Нино 263 
Блуменбах Иоганн Фридрих 66 
Боджио Карло 258 
Бок К. Э. 31, 47/ 52, 53, 55, 57, 
58, 64
Бомболь Луи Филипп 237 
Боццелли 244 
Бризолезе 234 
Брофферио Анджело 258 
Брум Генри 125 
Брэби Джемс 109 
Бугенвиль Луи Антуан 66 
Буоль-Шауэнштсин Карл Фер¬ 
динанд 254 
Бурбоны 19, 180, 185, 189, 191, 
197, 201, 205, 214, 224—228, 
231, 233, 235, 238, 240, 243, 
246—249, 251, 252, 265—270, 
275, 278—283, 287, 288, 290, 
292, 293, 294, 470 
Бэкон 6, 66, 325
Ван-Бюрен Мартин 118, 119 
Варрен де ла Шарль 199 
Васильев В. 336, 473, 474 
Вейсс Ф. 129, 130, 133, 141 
Веллингтон А. 117, 119 
Вельо Луи 467
*	Указатель составила Е. Д. Вишневская. 
£1 Н. А. Добролюбов
481

Верн Теодор 198, 199, 207, 211— 
213, 219, 226, 233, 242 
Виктор-Эммануил 193, 201, 254, 
257, 263, 269, 270, 274, 276,
277,	279, 285 
Виктория 110 
Владимир 143, 145
Вольтер Франсуа-Мари 73, 232 
Вольф 300, 471 
Востоков А. Е. 10, 478 
Вышнеградский Н. А. 471
Гавацци Александр И, 18, 19, 
20, 260—267, 269, 270, 275,
278,	279, 281—291, 294—296, 
469, 470
Газневид Махмуд 359 
Гайдер-Али 368
Гарибальди Джузеппе 19, 179, 
180, 193, 201, 205, 215, 217, 
255—260, 263, 265, 266, 269, 
270—272, 279, 281, 283— 
286, 290, 291, 466, 469, 470 
Ге Жюль 110 
Гегель 67, 232 
Генрих III 308 
Генрих IV 308, 326 
Генкель В. Е. 327 
Гераклит 6 
Геродот 355 
Герсеванов Н. Б. 181 
Герцен А. И. 7, 9, 10, 12, 165, 
433, 439, 465 
Гете И. В. 73, 447 
Гизо Франсуа Пьер Гильом 194 
Гинтон 262
Глэдстон В. Э. 186, 199, 204, 
220, 221, 224, 226, 241, 242,
24	Ч
Гоголь Н. В. 6, 20, 176, 225, 461, 
465
Гольбах П. 15 
Гомер 35, 44
Гондон Жюль 186, 188, 189, 191, 
204, 207, 208, 210, 212, 215—
217,	220, 224, 241, 242, 247, 
248, 258 
Грановский Т. 467 
Грибоедов А. С. 176 
Григорий VII 276 
Греков 157, 167, 169 
Греч Н. И. 16, 19, 184, 433, 477 
Гушке 49
т
Даниэльсон Н. Ф. 5 
Дарий Гистасп 355 
Дельвиг А. А. 479 
Делькаретто 179, 214, 229, 234, 
292 
Демокрит 6 
Демосфен 219 
Джексон А. 118, 119 
Джефферсон Т. 116 
Джоберти, Винченцо 232 
Дидро Дени 5 
Диккенс Чарльз 7 
Диоклетиан 468 
Добролюбов Н. А. 5—28, 440, 
442, 444, 459—467, 469, 
470—480 
Домициан 470 
Дэль 77—80, 90 
Дюбуа-Реймон Э. 67, 459, 461 
Дюма А. 180 
Дюпанлу Ф. А. 260
Елагин Н. В. 464 
Ермолов А. П. 433, 478
Жансиньи 362
Жеребцов Н. А. 20, 128, 130, 
131—134, 139-141, 463
Занд Ж. 6 
Златовратский 9
Изяслав 143 
Иоанн 145 
Интонти 202
Ирвинг Вашингтон 327, 329, 
331, 332, 335, 472
Кавур Камилло 180, 254, 255— 
259
Казелла 252, 255 
Калигула Гай 268 
Кальвин Жан 232 
Кампанелла, Томас 232 
Канова Антонио 268 
Капочи 220 
Карамзин H. М. 146 
Карл-Альберт 272 
Карл д’Анжу 234, 469 
Карл III 260, 287 
Карл V 299 
Карл XII 335

Кастельрэ l2l 
Квинтилиан 449 
Кемпбел 104
Кине, Эдгар 217, 298, 300, 325, 
468, 472 
Киреевский П. В. 327 
Клейнмихель П. А. 429, 433, 
436, 477 
Кокль 214 
Коклес Гораций 45 
Кокорев В. А. 132, 133, 134, 463 
Колетта 246 
Кольб Георг 206 
Кольцов А. В. 6 
Комб Абрам 105, 106, 109 
Константин 163, 432, 478 
Костров М. А. 6 
Кретино-Жоли Жак 300, 471 
Криминаль 307
Ксавье Франсуа 303, 307, 365 
Кульжинский И. Г. 171, 173, 
174, 466 
Кювье Жорж 50, 116
Ламорисьер Кристоф Леон 254 
Лаврский В. В. 10, 438, 478 
Лавуазье А. Л. 66, 67 
Ланкастер И. 88, 116 
Лайнез Яков 303—305 
Ленин В. И. 5, 20, 21 
Лессинг 5
Лермонтов М. Ю. 6, 433, 438, 
445, 446, 479 
Лемерсье Анатоль 182, 194, 197, 
213, 227, 239, 242 
Леопарди Джакомо 202, 239, 
246
Либих Юстус 67 
Ливерпуль Роберт 115, 119, 122 
Ломие 300, 471
Лойола Игнатий 35, 41, 214, 301 
302, 303, 312 
Ломоносов М. В. 168, 428 
Луи-Наполеон 252, 255, 257, 434 
Луи-Филипп 185 
Людовик XIV 73, 308 
Людовик XV 308 
Лютер Мартин 232 
Ляволле Шарль 308, 471
Мавро Доминико 239 
Магомед-Али 434, 478
Магомет (Мухамед) 35, 327,
329,	330—334, 360, 365, 472 
Магомет-Шах 366 
Мазад Шарль 226, 233, 235 
Мазаниелло, Томазо 202 
Макиавелли 235, 277 
Манин Даниил 189, 262 
Маркс К. 5, 459, 461, 462 
Маццини Джузеппе 256, 469 
Мельбурн Вильям 110 
Меттерних К. 95, 185, 237, 252,
256
Милано Агезилай 203 
Мильтон Джон 35 
Мирондо Рафаэль 222, 469 
Мишле Жюль 217, 297, 298, 300, 
325, 468, 472 
Мишон Жак Ипполит 189, 191, 
193, 194, 204, 212, 213, 228, 
235 243 
Модестов В. И. 299 
Мозолино 244
Молешотт Яков 49, 67, 459, 461 
Молинари Густав 181 
Монро 116
Монталамбер Шарль 252 
Монтанелли Джузеппе 200, 217,
218,	219, 229, 233, 235, 242— 
246
Монье Марк 230, 232, 233 
Мундт Теодор 199, 200 
Муций Сцевола Гай 45, 46 
Мюрат 118, 119
Надир 367 
Назимов В. И. 433 
Наполеон 45, 73, 435 
Некрасов Н. А. 6 
Нерон 268 
Нестор 145, 147
Николай I 76, 428, 431, 432, 462, 
477, 478 
Никон 171—173 
Нил А. 336, 350, 351, 473, 474 
Нирико 202, 237 
Нобиле 220 
Нобиль Роберт 307 
Нормэнби Константин Генри 
254, 255, 469
Овэн Роберт 25, 26, 75—77, 80— 
91, 93—110, 112, 115—120, 
122, 124—126, 462, 471
483

Окен 6/
Оленин 407, 475, 47G 
Орлов Ф. 433
Павлов И. П. 459 
Павлов Н. Ф. 183, 467 
Паисий 440, 449, 479 
Пагенгам 117
Пальмерстон Генри Джон 
Темпль 246 
Парацельз 461 
Паржницкий И. 454, 480 
Парфений 163 
Паскаль 298, 320, 321 
Паскевич И. 433 
Паулович К. П. 184 
Паульсон И. И. 31 
Пейс Шарль 233 
Пелагий 462
Пеллегрини Луиджи 203 
Пелль П. А. 66 
Перренс Франсуа 204 
Песталлоцци Иоганн Генрих 
116 
Петр I 131 
Петр 146
Петручелли де ла Гатуна 185, 
233, 237 
Пий VII 308
Пий IX 234, 276, 467, 468, 469
Пизакане 205
Пиктет Рауль Пьер 116
Циль Роберт 121
Платон 67
Плиний 66, 359
Плутарх 327
Погодин М. П. 149, 150, 464,465 
Поэрио Карл 188, 202, 239, 468 
Прокопий 132
Протасов Н. А. 447, 476, 477 
Прудон 108, 463 
Пушкин А. С. 35, 155, 239, 433,
465
Радигёль 110
Раньери Антонио 236, 237 
Рапп Г. 100 
Ратынский Н. А. 299 
Раумер Фридрих Людовик 
Георг 312, 471 
Ре Джузеппе 239 
Регул 73
Рейбо Луи 102, 103
Рикчи Матео 307 
Риччардн 25G 
Робак Джон Артур 109 
Робертсон П. 301 
Родригез Симон 303 
Роза Сальватор 220, 469 
Россель Джон 125 
Ротшильд 238
Саварезе 219
Сакхин 312—314, 319, 321, 472 
Саличетти 219 
Сальмерон Альфонс 303 
Сальников 181 
Санта-Анна 118, 119 
Сарпи Паоло 471 
Семашко И. 429, 477 
Семевский М. И. 183, 467 
Сенека 66 
Серапион 145 
Сеттембрини 203, 328 
Сеченов И. М. 459 
Сидмут 96 
Симон 300, 471 
Соловьев С. М. 143, 144 
Стателла 261 
Суворов А. В. 45, 449 
Сципион 73
Тальява 247 
Тамерлан 359 
Тарквиний Гордый 179 
Тацит 219 
Тидеман Ф. 50 
Типпу-Саиб 368 
Томпсон, Аллен 109 
Трани 203
Тургенев И. С. 176
Уатт Джемс 91 
Уваров С. С. 478 
Уллоа Джироламо 255 
Устрялов Н. Г. 173
Фабер Петр 303 
Фалленберг 116 
Фальк 115
Фарини Луиджи Карло 255,
257	259
Фейербах Л. 10, 15, 26, 439, 459.
461,	474 
Фердинанд I 260, 271, 287
484

Фердинанд 11 179, 185, 186, 18?, 
192—194, 196, 202—204, 214, 
218—221, 234—236, 238, 240, 
241, 242, 244, 246, 248, 250, 
251, 261, 468, 470 
Феришт 366 
Феррари Джузеппе 201 
Феррора 237 
Филипп III 308 
Фильпот 110, 120, 123, 124 
Фихте Иоганн Готлиб 67 
Флуранс Мари Жан Пьер 51 
Фома Аквинский 231, 232, 273 
Фома Кемпийский 295 
Фотий 146
Фохт Карл 50, 67, 459, 461 
Франс Анатоль 460 
Франциск I 246, 271 
Франциск II 180, 205, 221, 470 
Франческо II 252, 255, 274, 283, 
290 
Фрэнсис 115
Цицерон 66, 449
Чарторижский (Чарторыйский) 
Адам 433, 478 
Чернышевский Н. Г. 5, 9, 10— 
12, 26, 28, 464, 467, 469, 471, 
474, 475, 478—480 
Чичерин Б. 183, 467
Шампионнэ 28S
Шенд-Кулыхан (Низам-уль- 
Мульк) 367 
Шекспир Вильям 6, 44 
Шеллинг Фридрих 67 
Шемановский М. И. 9, 480 
Шиллер 438
Шнель К. Ф. 31, 48, 60, 63, 64 
Штраус 439, 461, 474 
Шуберт 66, 461
Щапов А. П. 17, 171, 172, 465,
466
Щеглов Д. Ф. 9, 442, 455, 479, 
480
Щедрин М. Е. 141, 463 
Эвр 110
Эллендорф И. 300, 471 
Элиогабал 268 
Энгельс Фридрих 6, 462 
Эпикур 6 
Эркрайт 91 
Эшенмайер 66, 461
Ювенций 319, 322, 323, 472 
Юдде Клавдий 317, 320, 472 
Юлий Цезарь 45 
Юстиниан 132, 133
Якоби 115 
Ярослав 143. 144

СПИСОК ПРОИЗВЕДЕНИЙ Н. А. ДОБРОЛЮБОВА, 
СОДЕРЖАЩИХ ОТДЕЛЬНЫЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ 
О РЕЛИГИИ И ЦЕРКВИ 
И НЕ ВОШЕДШИХ В ДАННЫЙ СБОРНИК
«О степени участия народности в развитии русской литературы».
Полное собрание сочинений, т. 1.
«Народные русские сказки». Там же.
«О русском историческом романе». Там же, стр. 528.
«Сватовство Чеченского или материализм и идеализм. О неизбежно¬ 
сти идеализма и материализма Ю. Савича». Полное собрание 
сочинений, т. 2.
«Темное царство». Там же, стр. 44, 110.
«Благонамеренность и деятельность». Там же, стр. 247.
«Черты для характеристики русского простонародья». Там же, 
стр. 270, 295, 296.
«Луч света в темном царстве». Там же, стр. 327—329.
«Забитые люди». Там же, стр. 402.
«Стихотворения Ивана Никитина». Там же, стр. 572, 585. 
«Френология». Полное собрание сочинений, т. 3.
«Школа». Там же.
«О значении авторитета в воспитании». Там же, стр. 17, 27, 28. 
«Народное дело». Полное собрание сочинений, т. 4.
«Два графа». Полное собрание сочинений, т. 5.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Г. Л. Андреев. Атеистические взгляды Н. А. Добролюбова
(Вступительная статья) 		 5
Статьи и рецензии 
Органическое развитие человека в связи с его умственной и
нравственной деятельностью 		31
Физиологическо-психологический сравнительный взгляд на на¬ 
чало и конец жизни 		65
Роберт Овэн и его попытки общественных реформ ....	75
Русская цивилизация, сочиненная г. Жеребцовым . . .	128
Заграничные прения о положении русского духовенства . .	148
Голос древней русской церкви . 		171
Непостижимая странность	179
Отец Александр Гавацци и его проповеди . . 		260
Очерк направления иезуитского ордена, особенно в приложе¬ 
нии к воспитанию и обучению юношества	297
Жизнь Магомета			327
Буддизм, его догматы, история и литература	336
Взгляд на историю и современное состояние Ост-Индии . .	ЗГ)2
Литературно-художественные
произведения
Провинциальная холера 		371
Дума при гробе Оленина . • . •	407
Газетная Россия	 . .	413
Годовщина . , л					416
Благодетель			419

В церкви s . , . 
Памяти отца . . . 
Мудрование тщетное
421
422 
423
Письма и дневники
Воскресший Белинский . . . 
Письмо к В. В. Лаврскому . . 
Письмо к Д. Ф. Щеглову . . 
Из письма к Василию Ивановичу 
Из дневников	,
427
438
442
443 
445
Приложения
Примечания . . 
Указатель имен
459
481
Список произведений Н. А. Добролюбова, содержащих отдель¬ 
ные высказывания о религии и церкви и не вошедших в
Н. Л. Добролюбов
О религии и церкви (Избранные произведения)
Утверждено к печати Институтом истории 
Академии наук СССР
Редактор издательства А. М. Кулъкин 
Технический редактор С. Г. Маркович
РИСО АН СССР № 46 99В. Сдано в набор 3/111 1960 г. Подписано к печати 
30/VI1 1960 г. Формат 84xl08i/32 печ. л. 15,25 (30,5)+ 1 вкл. (15,5) уел. печ. л.
2 5,42 уч.-изд. л. 24,4+0,1 вкл = 24,5. Тираж ЮС00 экз. Изд. №4600. Тип. зак. № 62. 
Цена 16 руб. 70 коп., с 111—61 г.-1 р. 67 к.
Издательство Академии наук СССР. Москва, Б-62, Подсосенский пер., 21 
•Vfl типография Изд-ва Академии наук СССр. Москва, Н.-Еасманная
данный сборник
486

Стр.
25
177
201
202
210
224
233
248
417
459
459
н.
ОПЕЧАТКИ И ИСПРАВЛЕНИЯ
Строка
Напечатано
Должно быть
4 св.
всего
всякого
3 св.
1875
1857
18' св.
не все
все
19 св.
1830
1831
5 св.
выразительно
поразительно
1 сн.
Condon
Gondon
3 сн.
Пейса
Пейа
4 сн.
государству
господству
4 сн.
для
из
18 си.
не абстракт
абстракт
14 сн.
индивидуализма
индивидуума
Добролюбов. О религии и церкви