Author: Литвин А.Л. Кип Дж.
Tags: биографические и подобные исследования история историография сталин
ISBN: 978-5-8243-1115-0
Year: 2009
Text
ALTER LITVIN
JOHN KEEP
Stalinism
Russian and IUestern
UIEIU5 RT THE TURN
□F THE MILLENNIUM
Rdutledce
Taylor & Francis Group
Lonoon and Neiu York
2DD5
инизмд
ДЖОН кип
АПТЕР ЛИТВИН
Эпоха
Иосифа Сталина
в России
Современная
историография
Москва
2009
УДК 929 (082.1)
ББК 63.3 (2) 6-8
К42
Редакционный совет серии:
Й. Баберовски (Jorg Baberowski), Л. Виола (Lynn Viola),
А. Грациози (Andrea Graziosi), К. К. Дроздов,
Э. Каррер Д’Анкосс (Helene Carrere D’Encausse),
В. П. Лукин, С. В. Мироненко, Ю. С. Пивоваров,
А. Б. Рогинский, Р. Сервис (Robert Service),
Л. Самуэльсон (Lennart Samuelson), А. К. Сорокин,
Ш. Фицпатрик (Sheila Fitzpatrick), О. В. Хлевнюк
Кип Дж., Литвин А.
К42 Эпоха Иосифа Сталина в России. Современная исто-
риография / Джон Кип, Алтер Литвин; [пер. с англ. В. И. Ма-
тузовой]. — Изд. 2-е, перераб. и доп. - М.: Российская полити-
ческая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента
России Б. Н. Ельцина, 2009. — 328 с. — (История сталинизма).
ISBN 978-5-8243-1115-0
УДК 929 (082.1)
ББК 63.3 (2) 6-8
ISBN 978-5-8243-1115-0
© Routledge, Taylor & Francis Group, 2005
© Alter Litvin and John Keep, 2005
© Кип Дж., Литвин A., 2009
© Российская политическая энциклопедия,
2009
W* v.UAiv)^;^ vU |< Ц, 4*1/.^''
)Г ;;Ч <:ц;у '-A-V-'M ^W'P'
V, .НИХ ЧИ.АЩ1
/1V.A',1 T>h
ВВЕДЕНИЕ
С 1990-х годов в России началось более или менее научное изу-
чение сталинизма. Были открыты для исследователей многие (но
далеко не все!) ранее засекреченные архивные фонды, в работах поя-
вились альтернативные мнения и суждения. Авторы поставили перед
собой задачу выявить степень изученности проблемы в российской
и западной историографии, определить достоверность источников,
на которых базируются исследования. В советские времена западные
советологические работы часто подвергались огульной политической
критике; советские историки, за исключением диссидентской лите-
ратуры, в своих суждениях и ограниченных цензурой источниках, не
выходили за рамки официоза. Ныне ситуация изменилась. В России
переведены и изданы работы Р. Такера, М. Малиа, Д. Хоскинга и дру-
гих, посвященные истории сталинизма, стало возможным сравнить
тематику и решение многих сюжетов истории того времени в россий-
ских и западных исследованиях, понять сближение ряда позиций и
выявить дискуссионные сюжеты.
В настоящее время среди работ российских историков выделя-
ются те, кто пытается из ностальгически-патриотических чувств
«обелить» Сталина и его время, и те, кто вспоминает и пишет о том
периоде истории страны как о мрачной тоталитарной эпохе. И те,
и другие опираются на общественное мнение, личные пристрастия,
способность непредвзято оценить и написать о прошлом. Социоло-
гические исследования конца 1999 г. выявили следующую картину:
44,6% россиян были убеждены, что для сегодняшней России нужен
второй Сталин, 47,3% категорически с этим не согласны, т.е. мнения
разделились практически поровну. В ноябре 2001 г. опрос более двух
тысяч респондентов в разных районах страны выявил 45,3% пола-
гавших, что со временем сталинизма связана военная мощь страны.
Политические репрессии тех лет вызвали горечь и стыд у 13,6% оп-
рошенных, перестройка Горбачева - у 12,7%, эпоха Ельцина - у 8,7%.
Роль Сталина в жизни страны положительно оценили 32,9%, отрица-
тельно - 41,3%. Для сравнения: положительно оценили деятельность
Горбачева 17,6%, а Ельцина - 14,5%. Но в январе 2007 г. только 4% оп-
рошенных респондентов заявили о своем согласии жить в сталинскую
5
эпоху.1 Можно лишь сожалеть о том, что вопрос о роли Сталина в ис-
тории России до сих пор является преимущественно политическим, а
не сугубо научным. Поэтому, наверное, по данным отдельных опросов
Сталин продолжает занимать место среди 12 великих россиян1 2.
В России начала XXI века усилиями властного официоза стал
просыпаться интерес к Сталину и его времени. В середине 2001 г.
волгоградские руководители внесли предложение о переименовании
города в Сталинград, в селе Курейка Туруханского района Краснояр-
ского края возникла инициатива воссоздать на месте царской ссылки
Сталина пантеон его памяти для туристов, а на Мамаевом кургане в
Волгограде разместился музей его имени3. С начала XXI века с газет-
ных полос и телеэкрана на россиян обрушились противоречивые вы-
ступления ведущих политиков страны, по-разному оценивавших роль
Сталина в истории России. 21 декабря 2002 г. на вопрос редакции га-
зеты «Известия»: «Возможна ли моральная реабилитация Сталина в
обществе?» двое из пяти опрошенных заявили, что это возможно, ос-
тальные отрицали такое по причине репрессий против их близких4.
В марте 2003 г. сторонники Сталина и его противники по-разному
отмечали 50-летие его смерти. 5 марта 2003 г. на вопрос «Российской
газеты» к деятелям культуры: «Вспоминаете ли вы Сталина?» после-
довал ответ - вспоминаем, но негативно. Тогда же официозные теле-
каналы стали демонстрировать многосерийные фильмы, показываю-
щие «человечность» диктатора с показаниями его внука, охранника,
Ю. А. Жданова - сына секретаря ЦК Жданова и зятя Сталина. Филь-
мы режиссера В. Пичула «Сталин. Некоторые подробности частной
жизни», а затем многосерийный фильм Г. Любомирова «Сталин.
Live» наиболее показательны в этом плане.
Публичных протестов против подобных мифотворческих произ-
ведений было немного. Решительно против какой-либо реабилита-
ции Сталина одним из первых выступили кинорежиссер А.Герман
и его жена, сценарист С. Кармалита. По мнению Германа, «Сталин -
наиболее яркий, последовательный и жестокий правитель рабовла-
дельческого государства, не разрушенного до сих пор. Поэтому не-
забвенный Иосиф Виссарионович живет в каждом из нас»5. Юрист
М. Краснов 15 марта 2003 г. в «Российской газете» подчеркивал, что
1 Власть и советское общество в 1917-1930-е годы: новые источники // Отечествен-
ная история. 2000. № 1. С. 142; Историческая память населения России // Там же. 2002.
№ 3. С. 194, 196,197, 199, 201; Известия. 2007. 16 января.
2 Известия. 2008. 25 августа.
3 Известия. 2006. 20 апреля, 16 мая.
4 Известия. 2002. 21 декабря.
5 Герман А. Раб по-прежнему в каждом из нас // Российская газета. 2003. 5 марта; Гер-
ман А., Кармалита С. Мы бы и без Сталина выиграли войну... // Известия. 2002.12 марта.
6
речь должна идти не о личности Сталина, а о том режиме, который он
олицетворял, той идеологии, которые сгубили страну. Он предупреж-
дал: «И если власть будет - ради собственного спокойствия - выис-
кивать хорошие стороны у зла, последнее неминуемо и уже в полной
мере обрушится на нас».
50 лет со дня смерти вождя отметили и историки, посвятив этой
дате заседание «круглого стола» в Институте российской истории РАН
«50 лет без Сталина: наследие сталинизма и его влияние на историю
второй половины XX века». Выступая на этом заседании, А. Н. Сахаров
подчеркнул, что «сталинизм - это насилие и террор, выросшие из ре-
волюционной вседозволенности». Сподвижниками вождя были люди
с большим честолюбием и мизерным образованием. «Они боготворили
своего вождя, и они же «растоптали» его после смерти, сохранив при
этом почти нетронутой саму сталинскую систему». А. С. Сенявский
всячески оправдывал деяния Сталина, стремясь представить его в отли-
чие от «разрушителя» Ленина созидателем «нового общества». По его
мнению, массовые репрессии были лишь необходимым продолжением
методов Гражданской войны. Его поддержал Ю. Н. Жуков, указавший
без какой-либо аргументации, что не Сталин, а партократия развяза-
ла массовый террор, поставивший под сомнение всесилие Сталина.
Им возразили Б. С. Илизаров, польский профессор Э. Дурачински,
В. С. Лельчук, Г. В. Костырченко и др. Плюрализм мнений историков
отражал в определенной степени и расхождения в общественных опро-
сах о приверженности значительной группы людей сталинизму1.
Дискуссии о сталинизме в 2003-2007 годах совпали с властными
указаниями об изменении текстов школьных учебников по истории.
В результате учителям было предложено руководствоваться пособи-
ем А. В. Филиппова «Новейшая история России. 1945-2006 гг.» (М.,
2007), которое подверглось критическому обсуждению, прежде всего
за реабилитацию Сталина и оправдание проводимой им репрессив-
ной политики* 2.
Дискуссии о сталинизме продолжаются. В них принимают учас-
тие политики и историки, а также социологи, занятые колебаниями
общественного мнения. На вопрос социологов в конце 2005 г., с какой
целью снова ставят памятники Сталину, 29% респондентов объясни-
ли это ностальгией по СССР, 38% - что делают это те, кто незнаком
50 лет без Сталина. «Круглый стол» // Отечественная история. 2004. № 1.
С. 199-206.
2 См.: Комсомольская правда. 2007. 14 сентября; Обсуждением нового «Краткого
курса» назвали авторы высказывания историков по поводу книги А. В. Филиппова в
приложении к журналу «Казань» - «Большой город». 2007. 12 сентября.
7
с репрессиями и Гулагом, 33% заявили, что такое исходит от людей,
которые не ведают, что творят1.
В последние годы дискуссии о роли Сталина в истории страны
не прекращаются. Отдельные авторы считают, что «роль могущест-
ва и авторитета СССР в 30-е и послевоенные годы определило такое
явление как культ Сталина»1 2. Одни продолжают называть Сталина
руководителем победы в Великой Отечественной войне и даже ини-
циатором перестройки в послевоенные годы. Другие им возражают.
Кто торопится реабилитировать Сталина? - спрашивали читатели
«Комсомольской правды» и отвечали во многих письмах, прислан-
ных в редакцию этой популярной молодежной газеты. На их основа-
нии обозреватель газеты И. Руденко отмечает, что никакой реабили-
тации «отец народов» не подлежит3.
О Сталине написаны тысячи документальных книг и статей, худо-
жественных произведений, интерес к его биографии и деятельности
не угасает до сих пор. Об этом свидетельствуют не только ежегодно
появляющиеся новые произведения, посвященные названной про-
блеме, но и историографические работы4. В советское время, вплоть
до 1956 г., Сталин и его время рассматривалось апологетически и ни-
какой критики ни в его адрес, ни в формы его правления на террито-
рии страны не допускались. Этим занимались зарубежные исследо-
ватели или те, кто оказался за границей и не думал о возвращении на
родину. Среди последних были Л. Д. Троцкий, Ф. Ф. Раскольников,
А. Орлов и другие бывшие дипломаты, чекисты, политики, бежавшие
из сталинской России5. В советское время «культ личности» Стали-
на впервые был подвергнут публичной критике на XX съезде КПСС
(1956). Съезд, докладом Н. С. Хрущева, всю вину за Гулаг и другие
жестокие мероприятия той поры возложил персонально на Стали-
на, не затронув критически многих партийно-советских работников,
режим в целом, который позволял реализовать многие преступные
1 Известия. 2005. 26 декабря.
2 См.: Баландин Р. К., Миронов С. С. «Клубок» вокруг Сталина. М., 2006. С. 20.
3 См.: Ханин Г. И. Сталин - инициатор перестройки? // Родина. 2006. № 1.
С. 18-25; Костырчепко Г. В. «Черного кобеля не отмоешь добела» // Родина. 2006. № 2.
С. 17-21; Известия. 2006. 30 марта; Комсомольская правда. 2006. 10 февраля; и др.
4 См.: Есаков В. Д., Левина Е. С. Сталинские «суды чести». М., 2005; Верхотуров Д.
Сталин. Экономическая революция. М., 2006; Степанов А. И., Уткин А. И. Сталиниана.
Указатель основных должностей, псевдонимов, мифов и легенд, покушений, источни-
ков и литературы о жизни и деятельности И. В. Сталина. Научное издание. М., 2006;
Историография сталинизма // Сб. статей. М., 2007; и др.
5 Троцкий Л. Д. Сталин. Т.1-2. М., 1990; Троцкий Л. Д.. Преступления Сталина. М.,
1994; Раскольников Ф. О времени и о себе: Воспоминания. Письма. Документы. Л.,
1989; Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. М., 1991; и др.
8
действия. Доклад Хрущева «О культе личности и его последствиях»
вскоре стал известен во многих странах, в СССР его опубликова-
ли только 33 года спустя в 1989 г. В 2006 г. исполнилось 50 лет со
времени проведения этого памятного, особенно для современников,
партийного съезда. В связи с этим в печати стали публиковаться до-
кументы и свидетельства о реакции в СССР и за рубежом на реше-
ния съезда1. Ныне они оценивается по-разному. Одни считают, что
доклад Хрущева до основания потряс коммунистический мир и пре-
допределил проигрыш России в холодной войне, расколол общество
на сторонников и противников сталинизма. Но этот съезд положил
начало ликвидации Гулага, нанес мощный удар по советской моде-
ли социализма. Другие ограничивают его значение лишь влиянием
на современников и историков-шестидесятников или подчеркивают,
что «секретный» доклад Хрущева вряд ли заслуживает превосходных
оценочных степеней, так как почитание Сталина было главным обра-
зом плодом большевистской пропаганды, а не реальностью тех лет.
Третьи полагают, что XX съезд и начавшаяся борьба против стали-
низма сыграли важную роль в прозрении общества, что после него
А. И. Микоян, один из сталинских сподвижников, вынужден был
признать, что «все мы были тогда мерзавцами»1 2. Разумеется, не все
сталинские наркомы таковыми себя признавали, подчеркивая неод-
нозначность оценки деятельности вождя3.
После XX съезда КПСС научного изучения эпохи Сталина в жиз-
ни СССР не последовало, в 1960-1980-е годы происходил процесс
1 «Известия» публикуют только что рассекреченные документы о докладе Хрущева
на XX съезде партии // Известия. 2006. 14 февраля; Первая реакция па критику «куль-
та личности» И. В. Сталина. По итогам выступлений А. М. Панкратовой в Ленинграде
в марте 1956 года // Вопросы истории. 2006. № 8. С. 3-21; № 9. С. 3-21; № 10. С. 3-24.
А. М. Панкратова (1897-1957) - академик, историк, с мая 1953 г. главный редактор
журнала «Вопросы истории», принимала активное участие в разоблачении «культа
личности» Сталина. Писатель Мариэтта Шагинян тогда заметила, что сочетание «культ
личности» неудачно, лучше сказать «персональный культ», ведь начальник может и не
быть личностью, но претендовать на свой культ по должности // Родина. 2006. № 1.
С. 95-96.
2 XX съезд КПСС в контексте российской истории. «Круглый стол» Института рос-
сийской истории РАН // Отечественная история. 2007. № 1. С. 197-199, 201-202; Аш-
керов А. О культе XX съезда и его последствиях // Русский журнал. 2006. 26 февраля;
Новопашин Ю.С. Размышления о героях вчерашних дней // Вопросы истории. 2007.
№ 5. С. 50; Микоян С. А. Алексей Снегов в борьбе за «десталинизацию» // Вопросы
истории. 2006. № 4. С. 74, 84.
3 Н. С. Хрущев называл себя «продуктом сталинской эпохи» // Речь Н. С. Хрущева
на товарищеском ужине в Варне 16 мая 1962 года. - Источник. 2003. № 6. С. 130.
См. также: Куманев Г. А. Говорят сталинские наркомы. Встречи, беседы, интервью, до-
кументы. - Смоленск, 2006; и др. •** 'ЫЪ/'А ,.к
9
реабилитации вождя. Он не был тогда завершен и сменился в конце
1980-х потоком разоблачительной литературы в его адрес1. Одно-
временно публикуются панегирики в честь Сталина, среди которых
видное место занял двухтомник писателя В. В. Карпова «Генералис-
симус». Это произведение одобрили сторонники советского вождя и
подвергли резкой критике ряд историков, стремившихся к объектив-
ному изложению фактов на основании достоверных документов. Они
выступали против голословных обвинений Карповым сторонников
Троцкого в СССР в проведении массовых политических репрессий,
показывая фальсификацию самих судебных процессов 1930-х. Рецен-
зенты обличали Карпова в цитировании несуществующих докумен-
тов, каким, например, стала никем более не обнаруженная в архивах
«Справка народного комиссара внутренних дел Л. Берии товарищу
Сталину о применении органами НКВД СССР репрессий за период
с 1919 по 1940 г.». Они указывали на антисемитскую направленность
произведения Карпова1 2. Изучение эпохи сталинизма безусловно ста-
ло одним из важных в понимании отношения к советскому прошло-
му страны в целом3.
Современная зарубежная историческая литература, издаваемая на
английском, французском и немецком языках, также имеет предыс-
торию своего развития. Ей принадлежат не только публицистично
заостренные советологические работы, но и исследования Р. Пайпса,
Э. Карра, Л. Шапиро и многих других. Время, когда, по выражению
итальянского ученого Р. Тоскано, лучшим местом для написания книг
по советской истории были Стэнфорд и Принстон, а не Москва и Ле-
нинград4, прошло. С ликвидацией цензуры и идеологизированных
догматов центрами по изучению истории России всех периодов её
развития стали научные центры страны. В последние годы изучение
эпохи сталинизма является одним из центральных для ряда зарубеж-
ных историков, которые исследуют сюжеты, находящиеся в центре
внимания их российских коллег. На фоне общественных и научных
1 См.: Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина в
2-х книгах. М., 1989; он же. Семь вождей. Галерея лидеров СССР в 2-х книгах. М.,
Новости. 1995. Кн.1; Вождь, хозяин, диктатор // Сб. статей. М., 1990; Был ли Сталин
агентом охранки? // Сб. статей, материалов и документов. М., 1999; и др.
2 Карпов В. В. Генералиссимус. М., 2003. Кн.1-2; Козлов А. И. Ода товарищу Стали-
ну (по поводу книги В. Карпова «Генералиссимус» // Альтернативы. М., 2004. № 1.
С. 166-173; Данилов В. П. Сталинизм и советское общество // Вопросы истории. 2004.
№2. С. 169-175; и др.
3 См.: Советское прошлое: поиски понимания // Отечественная история. 2000. № 4.
С. 90-120; № 5. С. 85-104; Щербань Н. В. От романтизма к реализму (воспоминания и
раздумья о послевоенном поколении) // Отечественная история. 2007. № 2. С. 180-195;
и др.
4 См.: Медведев Р. А. Они окружали Сталина. М., 1990. С. 8.
10
баталий по многим вопросам истории сталинизма в СССР был естес-
твенен наш интерес к развитию историографии проблемы, к понима-
нию результатов исследования этой важной не только политической,
но и научной темы.
Настоящая книга была опубликована на английском языке под
названием «Stalinism. Russian and Western views at the turn of the
millennium» (London and New York. Routledge. 2005.). Издаваемая на
русском языке монография является не только переводом её англий-
ского варианта. В новой публикации многие разделы книги дополне-
ны, откорректированы, в том числе и с учетом замечаний рецензентов
издания на английском языке1.
В книге две части. Автором первой, посвященной достижениям
западных исследователей, является профессор университета в То-
ронто (Канада), ныне проживающий в Швейцарии Д. Кип, автором
второй - о российской историографии проблемы - профессор Казан-
ского государственного университета А. Литвин. Имеющаяся исто-
рическая литература по названной в книге теме столь объемна, что
отдельные сюжеты, заслуживающие специального исследования, как,
например, сталинизм и Великая Отечественная война (1941-1945)1 2 в
ней не рассматриваются.
Авторы благодарят всех, кто принял участие в обсуждении книги
и способствовал её изданию на русском языке. Кип Д. выражает осо-
бую благодарность сотрудникам швейцарской восточно-европейской
библиотеки Кристофу фон Вердту, Барбаре Лотхамер, а также Васи-
лю Васильеву и переводчику части книги В. И. Матузовой.
1 См. следующие рецензии и отзывы на английское издание книги: Boobbyer Ph. //
Slavic Review. 2006. Vol. 65. № 3. P. 606-607; Bone J. //Canadian Slavonic papers. 2006. Vol.
48. № 1-2. P. 218-219; Мартынюк И., Кудряшов С. // Ab Imperio. 2006. № 1. С. 404-411,
412-418; и др.
2 См.: Мерцалов А. Н., Мерцалова Л. А. Сталинизм и война. М., 1998; и др.
И
- .’.N
Г г-
л
а.
Часть I. ДЖОН КИП
НОВЕЙШИЕ ЗАПАДНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
СТАЛИНИЗМА
Глава 1. СТАРЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ,
НОВЫЕ ПОДХОДЫ
Ревизионизм и постмодернизм
Историческая литература о сталинской эпохе (1929-1953 гг.)
обильна и быстро разрастается: пройдет несколько лет, и, возможно,
она сравняется по объему со всеми трудами о гитлеровском «Третьем
рейхе». На первый взгляд это удивительно, так как изучаемый пери-
од отделяет от нас уже более полувека. Но этот непреходящий ин-
терес объясняется двумя вескими причинами. Во-первых, начиная с
1991 года, российские архивы наряду с прочими архивами бывшего
Советского Союза фактически открылись для зарубежных исследо-
вателей. Мало того, были опубликованы тысячи до сей поры секрет-
ных документов. Правда, на практике доступ к архивным материалам
нередко под тем или иным предлогом ограничен, а отдельные дела ис-
кажены из политических соображений. Тем не менее нынешние воз-
можности революционизировали сферу советских исследований на
Западе. Сейчас историки, многие из которых сравнительно недавно
пришли в науку, уверенно разрабатывают широкий спектр тем, при-
чем в таком диапазоне, какой и не снился их предшественникам, око-
ло шестидесяти лет проработавшим в советских архивах и библиоте-
ках, в условиях, когда правящая Коммунистическая партия (КПСС)
прилагала все усилия, чтобы не допустить утечки информации.
Доступ к первоисточникам, содержащим немало свежих деталей,
не внес кардинальных изменений в наш взгляд на советскую дейс-
твительность при Сталине. Причиной изменений послужило, пожа-
12
луй, распространение новомодных методологий. Последние вскрыли
великое множество вопросов, выходящих за рамки сферы тех перво-
проходцев, которые основали дисциплину, в просторечии известную
как «советология» (изначально это понятие использовалось с легкой
иронией, о чем впоследствии забыли).
Это первое поколение, «отцы»1, занимались главным образом по-
литическими вопросами: правящая Партия и ее официальная идеоло-
гия, способ принятия решений, организация всенародной поддержки,
управление страной. Важной составной частью была «кремлелогия»,
тайное изучение отношений власти в верхах. Особенное внимание
уделялось личностям и учреждениям, но не только им, ибо в то же
время усиленно изучались достижения и просчеты «плановой» эко-
номики, в том числе в сельскохозяйственном секторе; тем временем
другие ученые занимались советской русской литературой, причем
не только в политическом контексте, и несколько меньше - изобра-
зительными искусствами. Как и в прочих сферах исторической на-
уки, исследователи пытались выявить причинно-следственные связи
и установить, какие факторы оказывали особенное влияние на ход
событий.
На этом начальном этапе (приблизительно 1945-1965 гг.) сведе-
ния, полученные из первых рук, и интерес к жизни и чаяниям простых
людей встречались сравнительно редко. Но и здесь имелись исклю-
чения. Например, замечательный гарвардский проект по изучению
советской общественной системы, основанный на интервью с эмиг-
рантами из того мира, который до середины 1950-х годов был наглухо
закрыт1 2. В США, задававшим тон почти всем европейским странам
(впрочем, немецкие историки продолжали собственные традиции),
имелись лакуны, которые стали отчетливо видны поколению «сыно-
вей и дочерей», вышедшему на авансцену в конце 1960-х годов.
Это поколение было представлено преимущественно социоло-
гами, и они нередко критиковали своих предшественников, считая,
что на их труды оказали сильное влияние взгляды, господствовав-
шие в период «холодной войны». Высказывалось мнение, что они
слишком упорно говорили о насилии и принуждении, свойствен-
ных коммунистическому правлению. Тогда же возникли сомнения,
можно ли называть советскую общественно-политическую систему
тоталитарной. Вообще отношение так называемых «ревизионистов»
«новой когорты» (Шейла Фицпатрик) к современному СССР было
1 Разделение историков по поколениям разработал Майкл Дэвид-Фокс // Амери-
канская русистика: вехи историографии последних лет. Советский период. - Самара,
2001. См. рецензию Б. Н. Миронова - Критика. 2003. № 4. С. 201-225.
2 Bauer R. A. et al. How the Soviet System Works: Cultural, Psychological and Social
Themes. Cambridge MA: Harvard University Press, 1956......
13
более благожелательным, и этому послужила международная обста-
новка того времени. Война во Вьетнаме и студенческие волнения, до-
стигшие своего апогея в 1968 г., заставили взглянуть на социализм
в его советской разновидности не как на опасную угрозу западным
ценностям, как раньше, но скорее как на альтернативный путь реше-
ния проблем, одолевавших весь индустриальный мир. Для тех, кто
изучал истоки и развитие системы, это означало, что следует писать
«историю снизу». Теперь внимание переключилось на такие глубин-
ные социальные процессы, как массовые перемещения населения,
которыми сопровождалась начальная стадия индустриализации в
годы первой пятилетки, а также появление новой элиты чиновников
и руководителей, будущей номенклатуры. Однако такой поворот по-
шел на пользу не сталинскому, а ленинскому периоду: Октябрьская
революция 1917 г. виделась теперь западным ученым как подлинно
народный артефакт, а не как нечто, навязанное народу сверху парти-
ей заговорщиков. Даже Большой Террор 1937-1938 годов предстал
перед ними «как до некоторой степени понятный в его мотивах, как
результат коллективных действий, а не прихоти Сталина»1. Во мно-
гом Террор спровоцировали сведения, поступавшие от подчиненных
снизу, а также тревога, охватившая широкие слои населения. Люди
верили официальным заявлениям, что советскому государственному
строю угрожают искусно затаившиеся внутренние враги и поэтому
надо проявлять бдительность.
Достижения ревизионистской школы получили объективную
оценку в ряде статей, опубликованных в США в 1986 году в журнале
Russian Review1 2. Знаменательно, что это случилось в ту пору, когда
Михаил Горбачев занял пост Генерального секретаря ЦК КПСС. На-
чатая им политика перестройки и гласности до основания расшатала
советскую систему и за несколько лет привела к ее гибели. В конце
1980-х годов, когда старые догмы в Восточной Европе развеялись,
западная советология испытала своего рода кризис. Ее притязания
на научную респектабельность и так никогда не принимались всерьез
в академическом мире, а теперь советологам пришлось столкнуться
с неудобными вопросами. В частности, почему им не удалось пред-
сказать уже назревающие эпохальные перемены? Обвиняли главным
образом социологов, но и историки не могли остаться не заподозрен-
ными в благодушии по части того, какой человеческой ценой опла-
чена сталинская диктатура, - этот вопрос теперь вовсю обсуждали в
СССР журналисты с развитым чувством гражданского долга.
1 Andrle V. Demons and Devil’s Advocates: Problems in Historical Writung on the Stalin
Era // Stalinism: Its Nature and Aftermath: Essays in Honour of Mosche Lewin / Ed. N.
Lampert, G.T. Rittersporn. Basingstoke: Macmillan, 1992. P. 32.
2 Fitzpatrick S. et al. New Perspectives on Stalinism // RR. 1986. 45.
14
Власяница и пепел - не научные аксессуары, поэтому не многие
ученые нашли в себе силы публично признать свои ошибки. Зато слу-
чилось так, что социологи влились в более широкое течение, начатое
так называемым «культурным поворотом». В науку вошло новое по-
коление - «внуки». С начала 1970-х годов в интеллектуальной жизни
Запада произошла важная смена вех, причиной которой во многом
послужило плодотворное влияние Мишеля Фуко, а также филосо-
фов-лингвистов и антропологов, и история оказалась одной из дис-
циплин, особенно глубоко испытавших это влияние. Всеобъемлющее
понятие «постмодернизм», которое мы предлагаем отнести к этим
новым тенденциям, едва ли вполне им соответствует, но это, пожа-
луй, простительно, ибо в данном случае мы имеем дело исключитель-
но с тем, что они значат на практике для изучающих сталинизм, а не
в более широком масштабе, не в плане распространения на всю чело-
веческую мысль.
Название «постмодернизм» неточно главным образом в двух от-
ношениях: во-первых, такие авторы вовсе не обязательно мыслят
себя провозвестниками нового времени, хронологически отличного
от современной эры или возвышающегося над ней1; и, во-вторых, они
не предлагают последовательного учения, которое можно обозначить
одним понятием, но скорее выдвигают ряд несопоставимых, но взаи-
мосвязанных положений. Не все они ясно выражены общедоступным
языком, ибо одна из самых интригующих особенностей постмодерниз-
ма - это выработка особого лексикона, в понятия которого разные ав-
торы могут вкладывать разный смысл или не вкладывать его вообще.
Тем не менее с известной долей уверенности можно утверждать, что
протагонисты почти всех позиций в «семействе» постмодернистов
разделяют некое идеалистическое мировоззрение, отрицающее нашу
способность постигать реальность вне наших ощущений; и что исто-
рически мыслящих среди них объединяет глубокий скептицизм по
отношению к великим историософическим построениям («метанар-
ративам»), согласно которым человечество неумолимо движется к
некой туманной цели, будь то коммунистическая утопия, капиталис-
тический рай свободных рыночных отношений или Второе Пришес-
твие христианского вероучения.
В мышлении постмодернистов нет места вселенским незыбле-
мым законам или вечным истинам, ибо все течет: стоит процитиро-
вать некогда шокирующую формулировку «средство информации
есть сообщение» {англ, «the medium is the message» - формулиров-
ка Маршалла МакЛюена, смысл которой в том, что форма средства
информации запечатлевается в самом сообщении, создавая некий
Maset М. Diskurs, Macht und Geschichte: Foucaults Analysetechniken und die
historische Forschung. Frankfurt; N.Y.: Campus, 2002. S. 22.
15
симбиоз, при котором средство информации влияет на восприятие
сообщения. - Прим, пер.}, т.е. мы можем знать о вещах и идеях лишь
опосредованно, из сообщений о них; вот эти сообщения и запечатле-
ваются в нашем сознании. Религиозные и нравственные ценности не-
избежно обесцениваются, если начать с посылки, что индивидуумы
(«субъекты») или их группы («коллективы») строят свои взаимо-
отношения и обретают место в окружающей среде, придавая смысл
своему жизненному опыту и определяя приоритеты, и что поэтому
каждый обладает равноценным представлением об истинном. Эту
ключевую философскую проблему мы можем здесь только затронуть.
Крис Лоренц справедливо говорит об «аллергии постмодернистов на
проблему истины»1.
Более радикальные теоретики сомневаются в способности ученых
и, конечно, традиционно мыслящих историков-эмпириков делать
правильные выводы на основе объективного исследования данных,
так как использование ими этих данных может быть лишь искаже-
но их же субъективными гипотезами, несущими на себе, как поло-
жено, след представлений той группы (класса, нации, общества), из
которой эти историки вышли. Поэтому практически бессмысленно
вдаваться в мнимые причинно-следственные связи, ибо они непости-
жимы. Споря с постмодернистами, Лоренц советует им то, что он на-
зывает «внутренним реализмом»: они должны признать, что в конце
концов действительность существует независимо от нашего знания
о ней, что научные утверждения относятся к этой действительности;
и что профессиональным историкам, правильно применяющим про-
веренные методологии, лучше знать, чего стоят любые «истинные
утверждения», выдвигаемые их коллегами, поскольку такие авторы
пытаются высказывать лишь неполные, относительные (не абсолют-
ные) истины.
Лоренц не одинок в поисках общих основ между историками-пос-
тмодернистами и традиционалистами. Его позиция кажется пред-
почтительнее бескомпромиссной позиции, занимаемой, например,
Беверли Саутгейтом, который вычеркивает традиционалистов как
«помофобов» и осуждает их за то, что они придерживаются модер-
нистских догм, давно дискредитированных сначала романтиками и
Ницше, а затем Фуко и прочими - нашими современниками. «Сом-
нение и неловкость» постмодернистов, утверждает он, предпочти-
тельнее мнимой уверенности эмпирика, ибо последние исходят из
ложных посылок. «Ныне история, как некое допотопное животное,
выброшена на берег постмодернизма и ожидает лишь ностальгичес-
1 Lorenz С. Historical Knowledge and Historical Reality: A Plea for «Internal Realism»
// History and Theory: Contemporary Readings / Ed. B. Fay, P. Pomper, R. T. Vann. Oxford,
1998. P. 349.
16
кого прощания и возвращения в родную стихию»1. Нам следовало бы
расстаться с рационализмом, равно как и с поисками логичности, а
вместо этого совершить мысленные скачки, идя на поводу у наших
мечтаний, и использовать эти прозрения для построения лучезарного
будущего в этой «решительно пост-христианской эре», когда человек
наконец обрел свободу выбора, которая внесет смысл в наш хаотич-
ный мир.
Не многие авторы в сфере советологии уже пришли к этому. Сколь
бы оригинальны ни были их интерпретации, которые оцениваются
по условным стандартам, они все еще пытаются строить их на тех же
данных, что и все остальные. Значит, имеется немало возможностей
для сосуществования и благостного диалога между адептами разных
философских школ. Эта сфера не ограничена, как то было в СССР,
марксистско-ленинским учением; существует «дискурсивное про-
странство» для обмена идеями.
Попытаемся теперь проникнуть в сеть постмодернистских идей,
выбирая те из них, что имеют отношение к нашей теме. Семиотики,
представители «лингвистической позиции», видят в исторической
записи «текст», требующий «деконструкции», очистки от ошибоч-
ных мнений, которыми грешат создавшие этот «текст», а, стало быть,
раскрытия его истинного смысла. Это кажется крайне необходимым
там, где мы имеем дело с «дискурсом», сформированным неким вер-
ховным агентством, авторы которого желают неким образом воз-
действовать на адресатов. Такие авторы преследовали цели, которые
мы обязаны разоблачать, расследовать, критиковать. Таким образом
мнения, возникшие в литературной критике, ныне свободно при-
лагаются к иным сферам человеческой мысли и деятельности. Они
вдохновляют на плодотворные исследования того, как сталинистское
партия-государство символически преподносило себя и как эстети-
ческий код «социалистического реализма» распространялся далеко
за рамки искусств - например, на церемониальные парады или офи-
циально санкционированные праздники. В то время такие ритуалы
играли важную роль в жизни людей, оказывая влияние на их взаимо-
действие друг с другом и с обществом в целом.
С этим тесно связано изучение истории повседневности (Alltagsge-
schichte). Ученые-постмодернисты стремятся проникнуть за ширму
пропаганды, которая представляла советских граждан искренне пре-
данными существующему режиму и поддерживающими его (или в
отдельных случаях достойными порицания уклонистами, даже тай-
ными врагами!), и заполнить пробелы, оставленные в общественной
памяти контролем над утечкой информации. Как на самом деле жили
1 Southgate В. С. Postmodernism in History: Fear or Freedom? L.; N.Y.: Routledge, 2003.
P. 107.
17
и думали люди разных социальных слоев? Чему радовались? каким
образом пытались улучшить свою жизнь? - своими силами или с по-
мощью властей? Какие мысли и чаяния двигали ими, когда они шли с
жалобами или просили восстановить справедливость?
Естественно, со временем и мысли, и чаяния в разных группах на-
селения менялись. Социальный состав населения был главной забо-
той руководства и элиты в целом - ведь они всерьез преследовали
цель построения бесклассового общества и были готовы принять дис-
криминационные меры, вплоть до массового физического насилия,
против любых элементов, не соответствовавших такому представле-
нию: например, против представителей бывших «правящих классов».
Но как далеко распространялось такое отношение на рядовых членов
партии или комсомола, солдат или простых «работяг»?
Другие группы могли стать мишенью репрессий на этнической
почве, несмотря на интернационалистское кредо режима. Как вы-
яснилось, национальные меньшинства особенно пострадали в пери-
од Террора, и неудивительно, что многие субъекты считали советс-
кую власть чем-то чуждым своей культуре, чем-то навязанным им.
С 1991 г. несколько авторов исследуют любопытный парадокс: Моск-
ва, осуществив административно-территориальное деление Союза по
более или менее этническому принципу и отказываясь потворство-
вать законным стремлениям автономии столь многих народов, поз-
волила сохранить национальное самосознание и даже стимулировала
его там, где его прежде не было. В границах одной только Российской
Федерации (РСФСР) имелись заметные различия в поведении лю-
дей в областях с разными социально-экономическими особенностя-
ми, и эти различия также надо было учитывать.
На Западе «культурная позиция» (или скорее «антропологичес-
кая позиция») способствовала изучению множества маргинальных
элементов: преступников, заключенных, психически больных и т. д.;
их представители следовали в этом, возможно, подсознательно афо-
ризму Фуко, что увидеть очертания любой исторической общности
можно, изучая ее внешние границы: «только крайности выражают ис-
тину»1. Их коллеги в области советологии уже давно не имели адек-
ватной источниковой базы для таких исследований, но теперь начало
было положено. Опираясь на труды Алана Болла о двух таких груп-
пах в 1920-х годах, «нэпманах» и сиротах (беспризорниках)1 2, истори-
1 Brieler U. «Erfahrungstiere» und «Industriesoldaten»: Marx und Foucault liber das
historische Denken, das Subjekt und die Geschichte der Gegenwart // Geschichte schreiben
mit Foucault / Hrsg. J. Martschukat. Frankfurt; N.Y.: Campus, 2002. S. 56.
2 Ball A.M. Russia’s Last Capitalists: the Nepmen, 1921-1929. Berkeley: University of
California Press, 1987; idem. And Now My Soul Is Hardened: Abandoned Children in Soviet
Russia. Berkeley CA; L.: University of California Press, 1994.
18
ки изучают судьбы людей, лишенных гражданских прав (лишенцев),
и кулаков - крестьян-собственников, которые, хотя их и терпели при
нэпе, в период коллективизации после 1929 г. были депортированы
или расстреляны. Городские единоличные ремесленники и торговцы
попали в категорию «маргиналов» наряду со священниками и нищи-
ми; во время Террора с ними жестоко расправились.
Социальная группа, заслуживающая того, чтобы отнести ее к ка-
тегории «неудачников» - это женщины (пусть даже они составляли
половину населения и с 1917 г. были объектом официальной забо-
ты). В сталинское время женщины рассматривались, прежде всего,
как экономический ресурс. Они составляли главный сегмент про-
мышленной рабочей силы, занятой на тяжелых работах и получав-
ших мизерную зарплату; еще более тяжелой была участь колхозниц.
Новейшие исследования гендерных проблем в советской России пос-
вящены прогрессивным, экспериментальным первым годам ее исто-
рии, многообещающим для исследователя, но все больше внимания
уделяется периоду перед Второй мировой войной и послевоенному
периоду - борьбе, в которой роль советских женщин на фронте была
более значительна, чем та же роль женщин в любой другой воюющей
стране. Поднимаются проблемы дома и семьи. Однако равняющиеся
на постмодернизм культурологи не столько изучают то, что действи-
тельно делали женщины в мирное или военное время, сколько пыта-
ются прояснить то, что Мальте Рольф называет их «конструировани-
ем себя как представительниц пола».
Это подводит нас к волнующему вопросу идентичности. Нынеш-
ние историки уже не думают, что стоит говорить об индивидууме,
обладающем яркой личностью или характером, черты которого мож-
но определить в терминах, известных еще Плутарху: благородный,
терпимый, злой, эгоистичный и т. п.; похоже, не очень востребовано
и проникновение в человеческое сознание, хотя современная клини-
ческая психиатрия и предоставляет такие возможности. Ставится
под сомнение и обычно проводимое различие между чьим-то «внут-
ренним миром» и маской, рассчитанной на публику. Вместо этого
наши коллеги-постмодернисты предпочитают говорить, опять же
вслед за Фуко, о «субъекте» («субъективности») и «техниках себя».
Под последними подразумеваются «способы, которыми индивиду-
ум самоутверждается, и используемые при этом концепты» (Мальте
Рольф). Эти авторы весьма серьезно воспринимают старания стали-
нистского режима, прилагаемые к созданию «нового советского чело-
века», воплощению всех политически корректных коллективистских
достоинств: жизнерадостности, трудолюбия, патриотизма и т. д. Их
также интересуют методы, используемые для достижения этого и для
отбора руководящих кадров: партийные школы, где учебные курсы
19
строились строго по законам марксизма-ленинизма, далее - пока еще
сравнительно бескровные партийные чистки («обмен документов»),
когда членам партии надлежало являться на инквизиторские собра-
ния ячеек, где их могли допросить с пристрастием их же товарищи,
и они обязаны были признать любые свои ошибки; наконец, физи-
ческая ликвидация во время Террора подозреваемых «еретиков».
Именно в таком контексте некоторые юноши и девушки из желания
пробиться начинали перевоспитывать «себя», занимаясь этим до тех
пор, пока не приходили в соответствие с принятым образцом мыслей
и поведения.
Конечно, изучая такие темы, можно многое узнать, но следует
иметь в виду, что конформистское давление затрагивало сравни-
тельно узкий сегмент амбициозных будущих номенклатурщиков
и что если оно и оказывало воздействие на массу простых людей,
то лишь косвенно. Идентичность в любом случае - это весьма раз-
мытая, трудно уловимая характеристика: со временем, и особенно в
стрессовые периоды, представления людей о себе не только быстро
меняются, - люди могут одновременно совмещать в себе противоре-
чия и демонстрировать разные грани «себя» разным собеседникам.
Мало того, люди могут сочетать принадлежность к некой сверх-
масштабной группе (например, нации) с принадлежностью к ма-
лой (регион, секта, профессия, культурная группа и т. д.) и в любой
данный момент одна из этих последних может превалировать. Те же
соображения относятся, в еще большей мере, к изучению менталь-
ностей, определяемых как «образец бессознательных отношений и
интерпретаций, которые требуются индивидуумам, чтобы выжить
в окружающем их мире»1. «Ментальность» понимается как коллек-
тивный феномен, тогда как субъективность индивидуальна; поэто-
му в первом случае вероятность неправильного толкования значи-
тельно больше.
Действительно ли простой народ в Советском Союзе или в дру-
гих странах «конструировал» свою идентичность, как об этом при-
нято думать ныне, или она формировалась бессознательно? Хо-
телось бы пролить больше света на этот момент, и лучше бы этим
занялся какой-нибудь профессиональный психолог, чем бездумно
следовать в «переосмыслении сталинистского субъекта» или «моде-
лировании сталинистской души» за такими первопроходцами, как
Игаль Хальфин и Йохен Хельбек1 2. Такие провокационные исследо-
вания по большей части зиждутся на том, что ныне иногда называ-
ется «эго-документами»: т.е. на дневниках и письмах сравнительно
1 Geiger Т. Цит. по: Undulag Т. // IRSH. 2002. 47. Р. 35.
2 Halfin I., Hellbeck J. Rethinking the Stalinist Subject: Stephen Kotkin’s «Magnetic
Mountain» and the State of Soviet Historical Studies //JGOE. 1996. 44. P. 456-463.
20
редких индивидуумов, отважившихся доверить бумаге потенциаль-
но компрометирующие мысли, - и это при Сталине. Некоторые из
таких документов всплыли в архивах (увы, иногда в деле НКВД не-
задачливого автора!) и несколько их были изданы; в оптимальных
случаях, если субъект дожил до наших дней, их дополнили устные
интервью. Почти все уцелевшие сделали успешную карьеру и «ус-
воили язык большевиков» (С. Коткин). Однако таких источников
слишком мало и они слишком не типичны, чтобы поддерживать да-
леко идущие построения, воздвигнутые на таком фундаменте. На-
блюдение может быть продуктивным лишь до определенной степе-
ни; изучая проблему идентичности, исследователь должен стараться
не нарушать границы имеющихся данных и не принимать желаемое
за действительное.
По ключевому вопросу о том, что на самом деле думали советские
граждане в 1930-х годах (а еще больше в 1945-1953 годах) о сущес-
твующем режиме, многое остается неясным, несмотря на все дости-
жения последних лет. Дневниковые записи можно прочесть по-раз-
ному, и не всегда полезно сравнивать их содержание с информацией
сводок: докладов о состоянии общественного мнения, выявленного
оперативниками спецслужб или иными для осведомления правящих
верхов. Еще более затруднительны расшифровки данных и показа-
ния, подписанные признавшимися на допросах. Следователи скло-
няли последних к даче ложных показаний, поэтому такие сведения
нельзя принимать за чистую монету. Светлана Бойм (США) недвус-
мысленно говорит о том, что необычный характер сталинистского
мира, столь отличного от того, в котором живут западные историки,
с трудом поддается их оценке; им трудно постичь и метафоричес-
кий язык дневниковых записей; и тогда вместо того, чтобы делать
обобщения на хлипкой Источниковой базе, они должны стараться
показать, как то или иное событие отразилось в нескольких подоб-
ных документах1.
Впрочем, положительный аспект этих исследований в том, что они
посвящены реальным людям, доныне не известные рассказы о жизни
которых пополняют наши знания. Здесь культурологи как бы замы-
кают круг, реабилитируя биографический подход, веками практику-
емый историками, от античности до наших дней - пожалуй, только с
тем важным огличием, что нынешние «субъекты» обычно выходят из
глубин общества, а методы анализа стали более изощренными.
И если делать обобщения, то, вероятно, следует сказать, что не-
давние западные исследования, проведенные на архивных материа-
1 Бойм С. Как сделана «советская субъективность» // Ab imperio. Казань, 2002. № 3.
С. 285-296.
21
лах, вскрыли гораздо более высокую степень противления режиму,
чем то признавалось современными наблюдателями или первыми ис-
ториками этого периода. Мы сталкиваемся с тем, что Николас Верт
называет «палитрой» - с широким диапазоном антагонистических
реакций. Они, можно сказать, начинаются с равнодушия к офици-
ально одобряемой деятельности, а также с настойчивого следования
традиционному образу мыслей и поведения (например, религиоз-
ные ритуалы). Такая практика на самом деле вела к диссидентству:
обсуждение запретных тем sub rosa [лат. - втайне. - Прим, пер.],
распространение слухов, анекдоты. Если настойчиво практиковать
такое поведение, то оно превращается в нарушение нормы или в не-
послушание. В свою очередь оно может выражаться или спонтанно
(поведение крестьянок, возглавлявших местные мятежи против кол-
лективизаторов в 1930-1931 годах), или более организованно. В пос-
леднем случае вполне возможно говорить о сопротивлении, как это
случилось в странах Балтии или в Западной Украине после 1944 г.
или впоследствии в лагерях Гулага.
Историки-постмодернисты не занимаются институциональны-
ми структурами при Сталине, охотно оставляя такие сравнитель-
но избитые темы на откуп своим коллегам-эмпирикам. Похоже,
именно последним предстоит исследовать значение однопартий-
ной системы или личной диктатуры и противопоставить эту форму
правления более демократичным альтернативам; они проявляют и
больший интерес к исследованию непомерных злоупотреблений
властью, имевших место при Сталине, и способах, какими ограни-
чения изначальной свободы действий вождя в СССР были преодо-
лены в 1928-1929 годах.
Постмодернистская тенденция преуменьшить отличительные
характеристики сталинистского правления, кажется, косвенно явля-
ется наследием Фуко, которому в конце концов нечего было сказать
о Советской России, - ведь, занимаясь государственной властью, он
мыслил скорее в понятиях французского абсолютизма XVIII века.
Да, его труд о королевских lettres de cachet [франц. - королевские
указы об изгнании, о заточении без суда и следствия. - Прим, пер.]
при Людовике XV, возможно, оказал влияние на недавние исследо-
вания писем в прессу и петиций в «королевстве» Сталина. Термину
«государство» Фуко предпочитал «эффект государства»; он туман-
но говорил о «господстве» элементов элиты, среди которых были и
государственные чиновники; во всяком случае, он учил, что власть
«приходит снизу» и была широко развита в обществе; властные отно-
шения зарождались на самом нижнем уровне, в семьях и на рабочих
местах, и на этом базисе покоилась вся структура политико-эконо-
мического господства. Объясняя это, Михаэль Мазет комментирует:
«С позиции Фуко взгляд на социальное пространство как на верх и
22
низ, базис и надстройку, кажется неадекватным и даже контрпродук-
тивным; его анализ власти скорее наводит на мысль о сети (отноше-
ний), заполняющей социальное пространство»1.
Это мнение было заимствовано советологами второго, а особенно
третьего поколения; они были готовы признать, что «сведения снизу»
включаются в политический процесс - даже когда речь идет о Большом
Терроре, который, как ныне доподлинно известно, был начат Сталиным
и небольшой группой приближенных. Ныне нередко доказывают, что
чиновники в регионах («на периферии») делали нечто большее, чем
пассивно внедряли инструкции сверху; они активно способствовали
формированию политики, хотя, вполне возможно, делали это из карь-
еристских или бюрократических побуждений, имевших мало общего с
«московскими» приоритетами. Иными словами, властные отношения
при Сталине были не столько иерархическими, сколько интерактив-
ными, подвижными и даже хаотичными. Конечно, многое свидетель-
ствует в пользу такого взгляда, но доказательство не становится по-
настоящему убедительным, пока «государство не напомнит о себе»
(Фицпатрик), т. е. принимается во внимание то, что сказал и сделал
«центр». Историки-эмпирики обладают прочной основой для разви-
тия традиционного подхода, который отдает должное взаимодействию
личностей, идей, фракций и учреждений на всех уровнях и продолжает
заниматься причинными связями. Вероятно, мы получим лучшие ре-
зультаты, используя и старые, и новые методологии.
Дискуссия о тоталитаризме
Попробуем включить в данный контекст древний как мир спор ре-
визионистов о тоталитаризме, на который изведено столько чернил.
Вероятно, самое авторитетное исследование по данной теме провел
выдающийся политолог Хуан Линц, которого больше интересует
франкистская Испания, чем сталинистская Россия- в этом, несом-
ненно, его преимущество!1 2 Генезис термина «тоталитарный» был до-
сконально изучен в довоенной литературе об Италии при Муссоли-
ни и в последующих работах - новейшее исследование принадлежит
Эбботту Глисону3. В то время авторы обычно говорили о «цезариз-
ме» или «политической религии», и, возможно, если бы эти терми-
ны сохранились, то позднейшие дебаты о СССР были бы менее по-
лемическими. Термин «тоталитаризм» стал общеупотребительным в
1 Maset М. Diskurs... S. 82.
2 Linz J J. Totalitarian and Authoritarian Regimes. Boulder CO: Lynne Rienner, 2000.
3 Gleason A. Totalitarianism: The Inner History of the Cold War. N.Y.; Oxford: Oxford
University Press, 1995. P. 13-30.
23
1940-х - 1950-х годах. В англоязычном мире он многим обязан влия-
тельным трудам Ханны Арендт (1951), Карла Й. Фридриха и Збигне-
ва Бжезинского (1956). Последние назвали пять основных характе-
ристик таких систем и сделали акцент на якобы общей основе власти
большевиков в России и нацистов в Германии. Распространился
взгляд, что тоталитарный режим не может самореформироваться, но
будет неминуемо длиться, пока не будет искоренен, потерпев пора-
жение в войне (что и случилось в 1945 г.) - непроверенная гипотеза,
ошибочность которой была впоследствии доказана на деле. Широкое
использование этого термина в политической риторике холодной
войны девальвировало его и полностью дискредитировало в глазах
позднейших ученых-ревизионистов. Уже в 1956 г. он стал сомни-
тельным, поскольку Сталина уже не было, а при Хрущеве советс-
кий режим медленно, но эволюционировал. И все же даже сейчас, по
прошествии уже намного более десяти лет после распада СССР, этот
термин продолжают употреблять и то и дело осуждать. В чем же при-
чина его живучести, и говорит ли хоть что-то в его пользу? Почему
его сторонников больше в Восточной Европе, чем на Западе?
Вникнув в суть этого спора, российский историк Никита Ломагин
утверждает, что «теория тоталитаризма, лишенная своего идеологи-
ческого подтекста, по-прежнему объективно способствует лучшему
пониманию сути того политического режима, который сложился в
СССР»1 - суждение, с которым согласен пишущий эти строки. На
протяжении эры Сталина (и Линц правильно делает, что выступа-
ет за термин «посттоталитарный», имея в виду последующие годы)
его использование может быть оправдано постольку, поскольку мы
ясно понимаем его ограничения. Во-первых, тоталитаризм не может
претендовать на звание созревшей объяснительной теории или даже
модели: в лучшем случае это наводящая на размышления концепция,
требующая проверки исторической реальностью. Во-вторых, следу-
ет прилагать его по-разному к трем разным явлениям, а именно:
(1) «тотализирующие устремления» правящей партии (Майкл
Дэвид-Фокс):1 2 т. е. утопическая мечта о полной переделке не только
общественно-экономического уклада, но и ментальностей всех граж-
дан во имя создания «Нового Советского Человека» (так сказать,
кошмар Оруэлла);
(2) механизмы правления, смоделированные Лениным и разви-
тые Сталиным: псевдо-конституционные формы, однопартийное го-
сударство, тайное принятие решений, централизованная бюрократи-
ческая администрация; мощные органы безопасности и следующие
1 Ломагин Н. А. Неизвестная блокада. СПб., 2002. Т. 1. С. 33.
2 David-Fox М. Revolution of the Mind: Higher Learning Among the Bolsheviks, 1917—
1929. Ithaca NY; L.: Cornell University Press, 1997. P. 7.
24
друг за другом волны огульного террорарнбзитивная (проактивная)
цензура; изоляция страны от внешних влияний - таковы основные,
но далеко не все их особенности;
(3) экстенсивный контроль над обществом: «командная экономи-
ка»; массовая мобилизация населения для участия в кампаниях, цели
которых намечены сверху; разветвленный, всеобъемлющий агитп-
роп] фанатичная политизация культуры, науки и образования; запрет
автономной гражданской деятельности; усердные попытки искоре-
нить религиозные и национальные различия.
Попытайся мы разложить сталинизм таким образом (а различия,
пожалуй, не всегда отчетливо выражены), то можно и дальше зада-
ваться вопросом, насколько термин «тоталитарный» соответствует
трем проявлениям этого феномена. Ответить можно так: (1) - да;
(2) - да, но с оговорками; (3) - только до определенной степени.
Что касается (1), то недавно опубликованная переписка между
советскими вождями подтверждает взгляд, что они мыслили идео-
логически, т. е. имея в виду далекие цели, превратившиеся чуть ли
не в навязчивые идеи, сочетая это с краткосрочным прагматизмом.
Мало того, такой стиль мышления пронизывал весь аппарат до само-
го низшего уровня рядовых активистов; впрочем, имелось и немало
уклонистов, но в основном эти мужчины и женщины действительно
видели себя при Сталине «строящими социализм» - или укрепляю-
щими систему, что почти одно и то же; но после 1953 г. эта идеология
все менее подходила представителям номенклатуры.
Что касается (2), то, вырабатывая повседневную политику, режим
должен был идти на компромиссы с реальностью: бюрократия работа-
ла неэффективно и распалась на соперничающие группы, на сети пат-
рон-клиент; молодые функционеры неправильно понимали команды
центра, иногда нарочно - какое-то время их терпели. Но в целом сис-
тема правления работала как надо: военные сохраняли верность, цен-
зоры осуществляли строгий контроль, а «железный занавес» был во
многом реальностью (разумеется, не в годы Второй мировой войны).
Что касается (3), то, пытаясь направлять поведение людей, режим
столкнулся с гораздо большими трудностями. Несмотря на введение
внутренних паспортов, наблюдались незапланированные переселе-
ния людей; крестьянское сопротивление вынудило пойти на уступ-
ки и позволить иметь частные участки земли; рабочие часто меняли
место работы, не обращали внимания на призывы повысить произ-
водительность труда и часто терпеть не могли стахановцев и прочих
«ударников»; не только образованные, но и простые люди часто не
верили пропаганде, предпочитая ей слухи; писатели и ученые писали
«в ящик»; имелись «катакомбы» - подземные церкви, и с религией не
было покончено; национальное чувство было живо у многих нацио-
нальных меньшинств - и этот список можно было бы продолжить.
25
Подведем итог: советское общество не было «раздроблено», как
считали ранее представители тоталитарной интерпретации, посколь-
ку сохранялись горизонтальные связи, но оно было действительно
жестоко сковано. Сталинский режим всеми силами старался навя-
зать тотальный контроль, особенно после 1945 г., и заметно преуспел
в этом. Он осуществлял гораздо булыпую власть над гражданским на-
селением, чем любой другой диктаторский режим в Европе XX века,
хотя в сети контроля было неизбежно немало брешей. Эти лазейки
в последующие десятилетия все ширились, пока система, внешне,
впрочем, крепкая, не прогнила и не утратила доверие; в 1980-е годы,
когда была предпринята кардинальная реформа, система рухнула.
Тот факт, что она просуществовала так долго после 1953 г., свидетель-
ствует об успехе Сталина. Пока он находился у власти, активное со-
противление возникало редко, но под маской конформизма скрыва-
лась мощная оппозиция (диссиденты, уклонисты), многих охватило
безразличие к Великой Идее.
Хуан Линц делает вывод, что новейшие исследования повсед-
невной жизни в нацистской Германии, представляя собой сущест-
венный вклад в науку, «не ставят вопрос об отличительных харак-
теристиках тоталитарного режима <...> равно как о формировании
общества, образцах поведения и ценностях в условиях данной сис-
темы. Они лишь подвергают сомнению упрощенческий взгляд на
тоталитаризм, исходящий из идеального представления об обще-
стве, насыщенного и сформированного теми, кто стоит у власти»1.
И это тоже полезно для ревизионистского изучения сталинской
эпохи. Некоторые авторы пишут о «переговорах» между государс-
твом и его субъектами. Если данное слово употреблено не в спе-
циальном техническом смысле, то оно дезориентирует, потому что
любая «сделка» была неформальной и (с точки зрения режима)
непроизвольной. Разумеется, подчиненные функционеры нередко
действовали по своему усмотрению - но в любое время их можно
было призвать к порядку, сделать козлами отпущения за правонару-
шения, в которых на самом деле был виноват центр, и немедленно
освободить от занимаемой должности. В системе, где царили страх
и подозрительность, низы практически не допускались к участию в
принятии решений. В СССР при Сталине почти во всем (по крайней
мере, в мирное время) требовалось явное или молчаливое согласие
диктатора. Возможно, он действительно был боязливым человеком,
как утверждает Арч Гетти, но он мог бесконтрольно вмешаться прак-
тически в любую сферу, пусть даже исполнение его воли не всегда
его удовлетворяло. Сталин был действительно хозяином страны, и
свидетельство тому - миллионы жертв. .-
Ч: ‘
------------------- 4 ’ О *'
1 Linz J. Totalitarian Regimes. Р. 28.
26
Значит ли это, что между 1929 и 1953 годами Советский Союз был
тоталитарным государством? В конце концов это вопрос дефиниции,
того ярлыка, который мы на него навесим. Несомненно, он был тира-
нией. А поскольку изучение тирании старо как мир, то историки-эм-
пирики могут внести свою лепту в дискуссию наряду с социологами
и прочими постмодернистами. Все подходы имеют свои сильные сто-
роны, и у каждой есть чему поучиться1.
За последние пять лет поток литературы как научной, так и на-
учно-популярной о Сталине и сталинизме в странах Запада все на-
растал, несмотря на менее благоприятную ситуацию, которая пре-
обладает по части доступа к архивам. Многочисленные дискуссии
проходили в основном вежливо и без острой полемики. Хотя про-
шло не слишком много времени, чтобы делать решающие выводы,
но можно сказать, что произошел некоторый сдвиг от социальной и
культурной истории в сторону истории политической. По крайней
мере такова точка зрения Синтии Хупер (Вустер, Массачусетс). Она
сетует, что «некоторые историки в настоящее время... избавляются
от тоталитарной теории 1950-х годов и вновь подчеркивают... значе-
ние личности вождя, его высказываний и механизмов информации и
надзора». Она согласна, что этому есть «оправдание», но указывает
на сложную задачу примирения «возрождающейся оценки страте-
гий «верх-низ» с соучастием, даже инициативой масс, ключевой для
социальных сдвигов в эпоху Сталина», - такова коллективизация1 2.
С призывом к изучению политической истории выступил Дональд
Фильтцер (Лондон). Он выражает недовольство тем, что хотя куль-
турологи доносят множество деталей того, как «советские граждане
конструировали личные, социальные и политические идентичности»,
они все же пренебрегают «большими вопросами», например, почему
русская революция пошла по столь авторитарному пути3.
Политическая история сталинской эпохи нашла отражение в не-
скольких новых монографиях и сборниках статей. Под редакцией
двух видных британских историков Сары Дэвис и Джеймса Харриса
вышел сборник «Сталин: Новая история», содержащий материалы
научной конференции, состоявшейся в Дареме в 2003 г. Его задача -
1 См. полемику о термине «тоталитаризм»: Кип Д. Но где же слон? Комментарий к
статье Сергея Кудряшова «Пугало для некрофилов»; Кудряшов С. А был ли слон? От-
вет профессору Кипу // Родина. 2008. № 6. С. 16-19.
2 Hooper C.V. (Рец. на кн.) Lewin М. The Soviet Century. L., 2005 // RR. 2007. 66.
P. 157-158.
3 Filtzer D. Atomization, «Molecularization» and Attenuated Solidarity: Workers’
Responses to State Repression under Stalin // Stalinist Subjects / Ed. B. Studer, H. Haumann.
Zurich: Chronos, 2006. P. 114.
27
«возродить научный интерес к личности Сталина», показывая, как
свежие архивные данные оживляют старые стереотипы1. Кевин Мак-
Дермотт (Шеффилд) выступил с биографией, в которой отражены
«новейшие западные и российские исследования». Автор пытается
объективно оценить все конкурирующие толкования1 2. МакДермотт
дает понять, что одним из главных спорных вопросов остается отно-
сительный вес, который следует придать человеческой «деятельнос-
ти» визави разнообразным структурным факторам, ограничивающим
масштаб того, к чему стремились стоящие у власти. Дэвид Пристлэнд
(Оксфорд) ставит акцент на «волюнтаризме» Сталина: он воплощал
один из полюсов присущего марксизму скрытого противоречия -
ведь он изначально разрывался между философскими течениями ро-
мантизма и Просвещения3.
Романтизм - это ярлык, который навесили и на историков-пос-
тмодернистов. Их интеллектуальная генеалогия прослеживается
в исследовании политолога Уилли Томпсона (Ньюкасл)4. Хотя эта
книга не касается собственно советской сферы, находки Томпсона
весьма близки предмету нашего исследования. Как известно, исто-
рики (они же - культурологи)-постмодернисты, изучающие СССР,
стремятся реконструировать идентичность («самость») сталинского
«подданного». Об этом гласит название тома, написанного на разных
языках и изданного двумя швейцарскими учеными, Бригиттой Ста-
дер и Хейко Хауманном: «Сталинские подданные: Индивидуум и сис-
тема в Советском Союзе и в Коминтерне». Их задача - выявить, как
советское государство «производило» своих подданных, устанавли-
вая общественные правила и культурные коды, которые приходилось
соблюдать людям. «Каковы меняющиеся формы саморепрезента-
ции..., находящиеся в распоряжении индивидуума? Как индивидуум
становился подчиненным, осознавая идентичность через познание
себя?»5.
Томпсон указывает, что, стремясь дискредитировать понятие
«индивид-подданный правителя», постмодернисты, социологи-те-
оретики, сближаются с Фрейдом и Ницше, которые считали дви-
1 Stalin: A New History / Ed. S. Davies, J. Harris. Cambridge: Cambridge University
Press, 2005.
2 McDermott K. Stalin: Revolutionary in an Era of War. Basingstoke; N.Y.: Palgrave
Macmillan, 2004. P. 4.
3 Priestland D. Stalin as Bolshevik Romantic: Ideology and Mobilization, 1917-1939 //
Stalin / Ed. Davis, Harris. P. 182.
4 Thompson W. Postmodernism and History. Basingstoke, N.Y.: Palgrave Macmillan,
2004.
э Stalinistische Subjekte: Individuum und System in der Sowjetunion und der Komintern
1929-1953. Zurich: Chronos, 2006. S. 39.
28
жение к современности вырождением: в этом смысле они следуют
романтической традиции. Основным в их учении является концепт,
что язык конституирует высшую реальность, которую общество, ма-
териальный мир, просто отражает; индивидуальный субъект видит-
ся не как общественный деятель с его/ее собственной волей и ин-
тересами, но как конструкция, связующим звеном которой служит
язык. Томпсон считает, что многие их мысли противоречат логике
и разуму, «сомнительная теоретическая оболочка», и что в спорах
они претендуют показать «единственный легитимный способ напи-
сания истории»1. Но и при этом он считает, что их идеи имеют вли-
яние и заслуживают серьезного внимания. Например, они настро-
или историков-эмпириков опасаться неправильного толкования
данных, причина которого - склонность в пользу существующей
властной структуры. Следует уделять должное внимание образам и
представлениям, существующим в умах людей. С другой стороны,
Фуко был не прав, утверждая, что «государство просто... зло и су-
ществует только для усиления власти»; а конкретнее, понятие, что
«истина - это лингвистическая (или дискурсивная) конструкция»
ведет к потенциально опасному этическому релятивизму1 2. «Понят-
но, что должна быть некая трансцендентная этика, которая клеймит
геноцид»3. Историки-постмодернисты и, правда, клеймят Холокост,
но в этом они движимы совестью и нарушают собственные историо-
графические принципы, запрещающие судить другие этические
системы.
Это способствует нашему пониманию того, почему пишущие об
СССР при Сталине склонны усматривать, что этот режим движется
к современности способами, отличными от способов других прави-
тельств только степенью, а не сутью, и что следует делать упор не на
различиях, а на параллелях. Габор Риттерспорн (Париж) заявляет,
что ученые ныне уже не видят СССР как некий уникум, но как нечто,
«находящееся в мире современности», как одну из сторон всемир-
ного движения к массовой культуре и процветающему государству4.
С особой силой этот аргумент выразил его ближайший коллега Дж.
Арч Гетти, которому, очевидно, провокация доставляет наслаждение.
Он утверждает, что сталинское Политбюро функционировало как ко-
манда, наподобие Британского кабинета, ибо в то время правительс-
1 Stalinistische Subjekte: Individuum und System in der Sowjetunion und der Komintern
1929-1953. Zurich: Chronos, 2006. S. 39.
2 Там же. S. 76, 100.
3 Там же. S. 102.
4 Rittersporn G. A Great Leap Forward: New Research on the Soviet 1930s // After the
Fall: Essays in Russian and Soviet Historiography / Ed. M. David-Fox et al. Bloomington
Ind.: Slavica, 2004. P. 109.
29
тва повсюду становились более интервенционистскими, так как стре-
мились контролировать возникающие массовые общества1. С другой
стороны, Мэтью Лиону сомневается в тенденции постмодернистов
считать все современные государства одинаково эксплуататорскими
и, таким образом, подвергает сомнению и «современного подданно-
го» perse\ не следует «благоприятно истолковывать» иерархическую
стратификацию советского общества в 1930-е годы или игнорировать
трудные вопросы тех, кто «возмущаются гротесковой ложью, обнару-
женной ими в прессе»1 2.
Авторитетных систематических изложений постмодернистской
позиции в литературе по советологии не много. Вероятно, наибо-
лее близко к такому изложению предисловие к монографии Игаля
Хальфина «Из тьмы к свету» о том, как члены партии большевиков
получали образование в 1920-е годы. Эти школы во многом имели
отношение к идеологической прямоте, и Хальфин подчеркивает то,
что марксистско-ленинское учение имело «эсхатологическое изме-
рение», мимо которого обычно проходят историки-эмпирики, пола-
гая, что такие тексты - это лишь прикрытие властно-политических
амбиций. Основным в стране Советов в 1920-е годы, утверждает он,
была борьба не за власть, а язык: «Я поддерживаю точку зрения, что
языковые системы... определяли то, что индивидуумы считали сво-
им интересом»3. Культура - это основа, социально-экономические
отношения производны от нее. Он цитирует Фуко в доказательство
того, что «дискурс порождает нормальные эффекты власти». Новый
«пролетарский» правящий класс состоит из тех, кто освоил правиль-
ный марксистско-ленинский язык (и образ мыслей); конструкция его
идентичности была «поэтическим» искусством. Все это до какой-то
степени убедительно, но ведет в абстрактный мир идеологического
пуризма, который (может возразить критик) существовал лишь в
умах тех, кто занимался политикой в верхах и был весьма далек от
земных реальностей и кратковременных размышлений, которыми
руководствовались даже самые убежденные активисты.
А как же быть со страшным «словом на букву Т» - «тоталитар-
ный»? Точки зрения, представленные нами выше, кажется, подде-
рживает И. Э. Рис. Он пишет, что сторонники этой теории (концепта)
преувеличивали способность сталинского режима контролировать
1 Getty J. A. Stalin as Prime Minister: Power and the Politburo // Stalin / Ed. Davies,
Harris. P. 87-88.
2 Lenoe M. Closer to the Masses: Stalinist Culture, Social Revolution, and Soviet
Newspapers. Cambridge MA; L.: Harvard University Press, 2004.
3 Halfin I. From Darkness to Light: Class, Consciousness and Salvation in Revolutionary
Russia. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2000. P. 12.
30
общество, но понятие тотадльного контроля, как оно ни нереалистич-
но, все же было чем-то, к чеему этот режим стремился1. Риттерспорн в
указанной выше статье хоттел бы избавиться от термина «сталинизм»
заодно с «тоталитаризмом^», поскольку оба термина связаны с совре-
менными ассоциациями; иосторически важно не то, к чему стремились
большевики, а «податливоость» общества их идеям1 2. МакДермотт со
своей стороны наблюдает, что «тоталитарная парадигма... ограничи-
вала наше понимание, стадвя главным образом одномерную методо-
логию «сверху»; было бы лучше, считает он, обратиться к умам ста-
линистского поколения, с сформированным понятием беспощадной
(классовой) войны. Сталкинизм был «ядовитой смесью идеологии
и практической защиты рреволюционных задач в непредсказуемом
мире»3. Некоторые пурис':ты, возможно, сочли бы это определение
недостаточно глубоким, нсо большинству из нас оно вполне подойдет
как практическая стрелкаа-указатель к разворачивающейся дискус-
сии. То что случилось в сттране Советов в 1930-е годы, в частности,
во время Большого Террорра, было, конечно, уникально даже по мер-
кам этических стандартовз, столь нелюбимых прочими диктатурами
XX века. С другой стороньы, демографические и социоэкономические
процессы, запущенные инддустриализацией, были явлениями с долго-
срочными эффектами, зас луживающими критического исследования
сами по себе. Сталинская эпоха полнилась парадоксами и противо-
речиями, и, возможно, смоенятся поколения ученых, прежде чем мы
получим удовлетворителььный и сбалансированный результат.
1 Rees Е. A. Leader Cults: Varicieties, Preconditions and Functions // The Leader Cult in
Communist Dictatorships: Stalin г. and the Eastern Bloc / Ed. A. Balasz et al. Basingstoke;
N Y.: Palgrave Macmillan, 2004. P. 1 13; cp.: idem. Leaders and Their Institutions // Behind the
Facade of Stalin’s Command Econoomy: Evidence from the Soviet State and Party Archives /
Ed. P.R. Gregory. Stanford: Hooverr Institution Press, 2001. P. 35-60.
2 Rittersporn. A Great Leap. P. '.112-113.
3 McDermott K. Stalin. P. 160—162; cp.: idem. Archives, Power and the «Cultural Turn»:
Reflections on Stalin and Stalinism n // Totalitarian Movements and Political Religions. 2004.
№ 5. P. 5-24.
31
Глава 2. «СПЕЦИФИКА НОВОГО ГОСУДАРСТВА»:
ПОЛИТИКА И УПРАВЛЕНИЕ
Культ вождя
Вопреки ожиданиям западные ученые обращаются к любой дик-
таторской системе вовсе не для того, чтобы заострить внимание на
диктаторе. Прежде всего, такое пренебрежение объясняется совре-
менной «модой» в исторической науке, модой, снижающей роль лич-
ности в истории, но отчасти и тем, что документальные источники
в наше время позволили1 выявить, что Иосиф Виссарионович во
многом был человеком, каким его всегда и представляли: капризным,
коварным, жестоким, наделенным прекрасной памятью, но подозри-
тельным до состояния паранойи, даже по отношению к своим бли-
жайшим советникам.
Более полная картина появилась только в 2003 г. Грандиоз-
ное исследование сталинского «двора» Симоном Себагом Мон-
тефьоре1 2 основано на доскональном изучении архивов и опуб-
ликованных источников, равно как на интервью с еще живыми
потомками руководителей (например, с дочерью А. И. Рыкова На-
тальей). Задача автора - нарисовать портрет диктатора в контексте
его ближайшего окружения. Поэтому он вводит в книгу большой
материал о членах его семьи и о членах Политбюро наряду с функ-
ционерами спецслужб, генералами, писателями и т. д. Монтефьоре
использует неопубликованные сведения из дневника Марии Сва-
нидзе (жены шурина Сталина) и записки закадычного друга вож-
дя (еще со времен Гражданской войны) С. М. Буденного. Приво-
дится множество данных о жизни в Кремле (и на сталинской даче
в Кунцево), о бесконечно меняющейся расстановке сил в верхах
и о том, какие споры разгорались при принятии решений, - осо-
бенно по поводу судьбы любого чиновника, попавшего в неми-
лость к тирану и «репрессированного» (общепринятый эвфемизм,
т. е. расстрелянного по решению суда или без суда и следствия).
1 Среди источников, опубликованных на английском языке, самое яркое издание:
R. W. Davies et al. The Stalin-Kaganovich Correspondence, 1931-1936. New Haven; L: Yale
University Press, 2003; издание на русском языке появилось в 2001 г., оно дополняет
издание: Stalin’s Letters to Molotov, 1925-1936 / Ed. L.T. Lih. New Haven; L.: Yale, 1995).
Еще один сборник: Stalin: archives inedites, 1926-1936 / Ed. P. Chinsky. P: Berg Interna-
tional, 2001. Что касается мемуаров старшего поколения руководителей, то особенно
много о высокой политике в эпоху Сталина говорили Н. С. Хрущев, А. И. Микоян и
Г. К. Жуков.
2 Montefiore S. S. Stalin: The Court of the Red Tsar. L.: Weidenfeld & Nicolson, 2003.
32
В данном случае Монтефьоре почти целиком разделяет позицию
Роберта Конквеста, автора «Большого Террора» (1968/1990), но до-
полняет его изыскания множеством деталей. Специалистам знаком
этот материал, но имеется немало свежей информации; все излагает-
ся ровным, бесстрастным тоном, изредка нарушаемым иронией или
остротой.
Монтефьоре воздерживается от чтения морали, но ясно пока-
зывает, что сталинский мир был пронизан грязными интригами и
скандалами. Но была и иная сторона в характере вождя: он мог быть
приятным, любил грубые шутки и был ласков с детьми (пока их ро-
дители не попадали в категорию «врагов»). После смерти в 1932 г. его
второй жены Надежды Аллилуевой темперамент Сталина изменился
в худшую сторону; «всегда один, даже среди своих сотрапезников»1,
он находил мало удовольствия в новых любовных связях или в мужс-
кой дружбе. Склонный к приступам паранойи и убежденный в своем
величии, он мог неожиданно наброситься на реального или потенци-
ального противника, вполне сознавая, что такой внезапный выпад
мог послужить причиной незаслуженного страдания и смерти, но
полагая, что жертвы в столь массовом масштабе - это цена, которую
приходится платить для достижения целей режима и обеспечения бе-
зопасности вождя. Мало того, такое бесчеловечное мнение разделяли
все, вершившие власть на высшем уровне, поэтому было бы ошибкой
возлагать ответственность за все эксцессы на одного лишь Сталина:
все эти люди были «напуганными фанатиками», чей «евангельский
энтузиазм» к кровопролитию «порой граничит с трагикомедией»1 2.
«Сталин» Монтефьоре написан блестяще, но автор не создает
всестороннего портрета этого человека или его правления, поскольку
изначально претендует на написание «хроники», а не на детальный
анализ политики. Многие интересные факты едва ли можно назвать
исторически важными. Например: какое имеет значение, что мно-
гих из верховных вождей связывали семейные узы? По части таких
ключевых эпизодов, как убийство С. М. Кирова или мотивов Пакта
Молотов-Риббентроп, Монтефьоре действительно предлагает аль-
тернативные толкования, но в основном предоставляет фактам гово-
рить самим за себя. Точно так же редко оговаривается достоверность
источников, а ссылки на них беспорядочно собраны в конце книги.
Конечно, такие недостатки только заставят других авторов бережнее
относиться к фактам, но рядовой читатель получит удовольствие от
увлекательного рассказа о коварстве и трагических ошибках. Это
1 Montefiore S. S. Stalin: The Court of the Red Tsar. L.: Weidenfeld & Nicolson, 2003.
P 153.
2 Там же. P. 182-183.
33
уникальный труд по части описания происходящего в центре влас-
ти, но он может раздражать тех, кто предпочитает более «обществен-
ный» подход.
Совсем иной курс избрал Эрик Ван Рее (Амстердам), выступив-
ший с «иконоборческим» исследованием «Сталина как мыслителя»1.
Разве он не был в основе своей оппортунистом, использовавшим идеи
в качестве оружия, с помощью которого захватил власть? Разве не
были его политические идеи чисто производными, а к концу его жизни
абсурдно оторванными от действительности? Ван Рее с самого начала
дает ответы на эти и прочие возможные возражения, упреждая нас от
того, чтобы прилагать наши собственные концептуальные построения
к чуждой среде; лучше бы попытаться проникнуть в «духовный мир»
Сталина, исследуя идеологические рамки, в которых умещались его
идеи. Пусть даже Сталин нередко намеренно лгал, но ведь при этом он
«свято верил» в марксистско-ленинское учение, каким он его пони-
мал; поэтому, если провести тематический анализ, то окажется, что его
представления о классовой борьбе, мировой революции или о необхо-
димости всеобщего единства и сильного государства при социализме
имеют упрямую внутреннюю логику. Практически все элементы в этом
«странном сочетании марксизма и национализма» имеют прецеденты
в идеях отцов-основателей кредо и прочих марксистских вождей За-
пада. Так что сталинское учение - нечто большее, чем просто ложь
или подтасовка. Если поискать сталинские пометки на полях книг из
его личной библиотеки, то они обнаружатся в трудах «классиков», к
которым он относился со всей серьезностью, тогда как в исторических
или литературных произведениях этих пометок намного меньше, - в
его сознании им отводилось лишь скромное место. Поэтому неверно
думать, что он действовал сознательно, как новоявленный Иван Гроз-
ный или Петр Великий (эти образы занимают важное место в работе
Монтефьоре, как и в стандартной биографии Роберта Такера)1 2.
Тезису Ван Рее, подкрепленному тщательным исследованием
личных записей Сталина и отдельных разговорных реплик, а также
опубликованных высказываний, можно возразить, что эти тексты не
1 Ree Е. van. The Political Thought of Joseph Stalin: A Study in Twentieth-Century
Revolutionary Patriotism. L.; N.Y.: Routledge Curzon, 2002; (Himmer R. // RR. 2003. № 62.
P. 658-659).
2 Tucker R. C. Stalin as Revolutionary, 1879-1929: A Study in History and Personality.
N.Y.; L.: Norton, 1973; idem. Stalin in Power: The Revolution from Above, 1928-1941. N.Y;
L., 1999. Ср. также: Tucker R.C. Stalinism and Stalin: Sources and Outcomes // Stalinismus
vor dem II. Weltkrieg. / Hrsg. M. Hildermeier. Munchen: Oldenbourg, 1998. S. 1-16. Ван
Pee преуменьшает литературно-художественные интересы Сталина, а Монтефьоре счи-
тает его «на редкость начитанным диктатором» (310). См. также: Вайскопф М. Писа-
тель Сталин. М., 2001; и др.
34
вполне отражают психику их автора, которая, если говорить о подсо-
знании, отразилась в его учении менее адекватно или не отразилась
вообще. Его аргументы более убедительны в отношении стратегичес-
ких вопросов дальнего прицела, в частности, в сфере внешней поли-
тики, чем, скажем, в отношении Террора, который едва ли можно оха-
рактеризовать как «климактерическую форму классовой борьбы», но
скорее как извращение этой борьбы. Было бы слишком легковерным
усматривать в таких действиях, как убийство противников посредс-
твом подстроенной НКВД автомобильной аварии, нечто иное, чем
разбой, весьма далекий от любых, марксистских или иных, полити-
ческих принципов. Но и в таком виде высказывания Ван Рее обос-
нованно оспариваются и заслуживают внимательного прочтения лю-
бым будущим биографом диктатора.
Биографам надо будет учесть и оригинальный подход американс-
кого историка Альфреда Дж. Рибера1. Заимствовав свой метод из ар-
сенала постмодернистов, он стремится создать сложный облик «не-
однозначной идентичности» Сталина как «человека с пограничной
территории»; то, как он «сконструировал» и подал себя, способствует
пониманию того, чем он привлек рядовых членов Партии, а, значит,
и почему он пришел к власти, ибо ему лучше, чем прочим претенден-
там, удалось навести мосты между основной территорией и перифе-
рией новой империи - советского государства. К середине 1920-х го-
дов, которыми завершается работа Рибера, Сталин искусно сочетает
три проекции самого себя: преданность пролетариату как господству-
ющему классу, этно-культурному региону (Закавказье) как террито-
риальной единице и Великороссии как политическому центру СССР.
Подход Рибера к теме сложен, и он собрал огромный материал, но
ключевым для любой оценки будут понятия «идентичности» и «са-
мовосприятия», о которых многое могли бы сказать профессиональ-
ные психологи1 2. Такая терминология, пожалуй, имеет преимущества
по сравнению с ограниченными методиками традиционных истори-
ков, ибо возможно ли говорить об «убеждениях» или «принципах»
человека, известного своей беспринципностью?
Хайнц-Дитрих Лёве (Хайдельберг) - как и специалист по исто-
рии дореволюционной России Рибер - выступил недавно с двух-
томной биографией Сталина, рассчитанной на широкого читателя,
1 Rieber A. J. Stalin, Man of the Borderlines // AHR. 2001. 106. P. 651-691.
2 Ясно, что Рибер не такой «психо-историк», как Филипп Помпер. См.: Pomper Ph.
Lenin, Trotsky and Stalin: The Intelligentsia and Power. N.Y.: Columbia University Press,
1990. Анализ последнего дополняется в работе: Rhodes Е. Origins of a tragedy: Joseph
Stalin’s Style of Abuse //Journal of Psychohistory (USA). 1996/1997. 24. P. 377-389. Ав-
тор статьи доказывает, что жестокость Сталина может объясняться плохим обращени-
ем с ним в детстве. Возможно ли согласовать эти две позиции?
35
чем и объясняется отсутствие сносок; зато имеется библиография по
теме1, в которой учтены недавно опубликованные источники. Лёве
не сомневается в том, что Сталин сыграл главную роль в разработке
и проведении политического курса с начала 1-й Пятилетки и далее.
Он решительно заявляет, что «на советском руководстве явно лежит
моральная вина /за голод 1932-1933 годов/ поскольку жертвами
голода, по крайней мере, могли бы не пасть миллионы; вероятно, го-
лода можно было бы даже не допустить - было бы желание. Но такого
желания у Сталина не было» - ремарка, от которой у ревизионистов
глаза полезли бы на лоб. Сталин был «великим радикалом», который
постоянно рвался наращивать темп, но временами вдруг менял курс
и шел на уступки, понимая, что неослабный экстремизм представляет
угрозу его режиму. «Ему хватало ума выставлять себя инициатором
сдерживающих действий», но при этом он обдумывал следующий
наступательный ход против слабохарактерных руководителей. Идя
на террористические меры, Сталин проявлял себя «великим дозато-
ром», который скрупулезно рассчитывал количество отпускаемого
насилия и при этом не расставался с маской «доброго Царя». «Чист-
ки не выходили из-под контроля, как порой считали /некоторые ре-
визионисты/ скорее, центр, ближайшие сподвижники Сталина, осу-
ществляли их на местах с максимальной энергией».
Почти все традиционные историки поддержали бы этот «ин-
тенционалистский» взгляд, хотя Лёве, возможно, заходит слишком
далеко, утверждая, что «во все времена Сталин определял масштаб
репрессий», ибо в данном случае имеют значение нюансы. Похоже,
что функционеры на местах получали некий запас времени, чтобы ра-
зобраться, чего же хочет центр, и они чувствовали, что к эксцессам их
начальники, как правило, отнеслись бы терпимо - по крайней мере,
до внезапного изменения курса. Но главное - подчиненные чинов-
ники не могли бы совершать свои преступления, если бы заранее не
получили одобрения сверху.
Лёве не портит свое рассуждение нагнетанием ужасов и добавля-
ет достаточно фактов из всеобщей истории для создания контекста.
Справедливо отмечены дипломатические успехи и неудачи вождя во
время и после войны, а его правление заканчивает Gotterdammerung
(нем. - Гибель богов. - Примеч. пер.) - некая параллель с гитле-
ровским рейхом. Этот период отмечен голодом, интеллектуальным
оглуплением (за исключением ядерной физики!)1 2 и новыми волна-
ми репрессий, хотя и с меньшим размахом, чем в 1937-1938 годах.
1 Lowe H.-D. Stalin: der entfesselte Revolutionar. Gottingen; Zurich: Miister-Schmidt,
2002. P. 401-419.
2 Сталин будто бы сказал Берии: «Оставь /физиков/ в покое. Расстрелять их мы
всегда успеем». См. ниже: с. 124. •
36
Очевидно, что кампания против «космополитов» велась с одобре-
ния Сталина, хотя он «всячески избегал связывать с ней свое имя».
В поисках объяснения того, что режим пошел на антисемитские
меры, так грубо противоречившие его «интернационалистской»
идеологии, Лёве полагает, что они в первую очередь были направле-
ны на мобилизацию масс, «лучшее из возможных средств изоляции
Советского Союза от Запада» с его опасными идеалами либерализма
и демократии1.
Не многое сказано здесь о культе вождя, так усердно насаждаемом
с 50-летнего юбилея Сталина1 2. Сара Дэвис (Дарем) в статье на эту
тему датирует установление культа 1933-1934 годами; усилившийся
после убийства Кирова, он достиг апогея в 1936-1937 годах; инерция
иссякла через два года, когда пропагандисты стали уделять больше
внимания Молотову. Культ Сталина возродился с началом войны. Ка-
кова была реакция народа? Дэвис утверждает, что продвигавшиеся по
службе позитивно откликнулись на предложение, чтобы харизмати-
ческий вождь стал их защитником и благодетелем, но если что и при-
влекало простой народ, так это образ вождя-отца. В общем, люди бра-
ли из официальной мифологии то, что было близко их складу ума3.
Анализ Дэвис убеждает до тех пор, пока она не выступает с ут-
верждением, что по ходу «бесконечного процесса «переговоров»
между «официальными» и «народными» чаяниями режим подстра-
ивал свои послания под давление снизу». Это кажется невероятным.
1 Две последние биографии: (1) Kun М. Stalin: An Unknown Portrait. Budapest; N.Y.:
Central European University Press, 2003 (написанная якобы потомком известного вен-
герского революционера, которого Сталин «ликвидировал» в 1939 г.; она отчасти осно-
вана на интервью и во многом на материале, который использовал Монтефьоре (оба
тома отлично иллюстрированы); (2) Brackman R. The Secret File of Joseph Stalin:
A Hidden Life. L.; Portland OR: Frank Cass, 2001) автор предлагает к обсуждению неве-
роятный тезис, что многие действия Сталина объясняются растерянностью в связи с
открытием в 1926 г. документов о его давнишнем сотрудничестве с царской охранкой);
Хелен Раппопорт (Rappoport Н. Joseph Stalin: A Biographical Companion. Santa Barbara
CA: ABC-CLIO, 1999) приводит алфавитный список лиц и тем, имевших отношение к
советскому вождю. См. также: Hedeler W. Neue Archivdokumente zur Biographic von
GJe. Zinowjev... //JHK. 1999. P. 297-316; Boterbloem K. Young Zhdanov (1896-1918) //
CSP 2001. 43. P. 281-296; Graziosi A. G. L. Piatakov: A Mirror on Soviet History // Idem.
A New Peculiar State: Explorations in Soviet History, 1917-1937. Westport CT; L.: Praeger.
P. 1-64 (1-е издание - 1992 г.).
2 Пятидесятилетие Сталина с помпой отметили в декабре 1929 г. Как ныне известно,
на самом деле Сталин был на год старше. Причины этой фальсификации в документах
еще не получили объяснения.
3 Davies S. The Leader Cult: Propaganda and Its Reception in Stalin’s Russia // Poli-
tics, Society and Stalinism in the USSR / Ed. J. Channon. Basingstoke; L.: Macmillan, 1998.
P 118, 122-124, 131.
37
Конечно, чиновникам на службе культу вождя приходилось учиты-
вать рынок их идей, во многом подобно тому, как коммерческая рек-
лама делает это в открытом обществе. Но действительно ли это кон-
ституирует «ответ»? Пока свидетельства о таком взаимодействии не
обнаружены в бумагах Агитпропа, кажется более надежным сказать,
что количество и характер литературы о культе определялись тем, в
чем режим видел свои интересы. Джеффри Брукс отмечает, что «Ста-
лин допускал инновации снизу в исполнении культа»1, но не заходил
так далеко, как Дэвис. Подобные предположения о народном вкладе
в культ не высказываются в статье на данную тему Бенно Эннкера,
автора солидной работы о ленинском прошлом культа1 2. Конечно, он
прав, считая его скорее сконструированным, так как в обществе, утра-
тившем ощущение абсолютных ценностей, каждому требуется некий
ориентир3. Что касается хронологии культа, то он более или менее
согласен с выводами Дэвис, замечая, что после 1934 г. культ обрел
более эмоциональную окраску, что явствует из употребления выра-
жения «любимый вождь».
На это обращает внимание и Джеффри Брукс в своем объемистом
труде, посвященном общественной культуре при Сталине4. Богато
иллюстрированная книга основана на материалах газеты «Правда»
и прочих органов центральной печати; главные темы и проблемы
трактуются в «контексте интерпретаций», приведены соответству-
ющие статистические данные. Естественно, главное место отведе-
но культу; по мнению Брукса (вслед за Дэвис!), он достиг апогея
в декабре 1939 г., в день 60-летия вождя, когда его, можно сказать,
обожествление стало играть роль «рукотворного мифа» и сообщать
ему «почти магическую силу». Культ Сталина и его приукрашива-
ние в изображении советской жизни имели классические атрибуты
примитивного ритуального действа: повторяющиеся темы, стерео-
типные характеры и символическая окружающая обстановка. По-
литический театр высокого сталинизма задействовал все элементы
советского общества, превратив их одновременно в участников и
соучастников.
1 Brooks J. Thank You, Comrade Stalin!: Soviet Public Culture from Revolution to Cold
War. Princeton NJ: Princeton UP, 2000. P. 67.
2 Ennker B. Die Anfange des Leninkults in der Sowjetunion. Koln: Bohlau, 1997); cp.:
Бранденбергер Д. Л. Составление и публикация официальной биографии вождя -
катехизис сталинизма // ВИ. 1997. № 12. С. 141-150.
3 Ennker В. Politische Herrschaft und Stalinkult 1929-1939 // Stalinismus: Neue Wege
der Forschung / Hrsg. S. Plaggenborg. Berlin: Arno Spitz. S. 151-182. Здесь: S. 181.
4 Brooks J. Thank you... P. 60, 69. Этот том - в некотором роде продолжение новатор-
ской работы Брукса: Brooks J. When Russia Learned to Read: Literacy and Popular Culture,
1861-1917. Princeton: Princeton University Press, 1985.
38
Истолковывая «это масштабное представление» с участием мно-
жества актеров, Брукс выходит за пределы знакомой социологичес-
кой интерпретации (напоминающей о религиозности и патриар-
хальности), заменяя ее интерпретацией «культурной»: разумеется,
задача состояла в том, чтобы легитимизировать режим, «пригладить
весьма шершавую систему власти», но это делалось посредством
«принятия изысканных театральных ритуалов, чтобы поведать ис-
торию советского опыта,... достичь национального консенсуса, осно-
ванного на его личной и почти мифической власти». Вероятно, мно-
гие участвовали в этом «великом шоу», потому что «жаждали своего
рода легитимного порядка», а другие вовлекались в него по оппор-
тунистическим причинам. Тогда они «вживляли логику и формы
знакомых ритуалов» и даже вводили в них некие инновации, чтобы
«поддержать ожидаемое поведение». Чем особенно привлекал культ,
так это обещанием «светлого будущего», материального изобилия и
национального величия.
Основная посылка Брукса касается театральной («исполнитель-
ской») природы советской общественной культуры, а его второсте-
пенной темой является то, что пресса, «гегемон информации», сти-
мулировала народную зависимость от правителя и его государства
посредством того, что ныне называется «экономикой дара». Журна-
листы без устали восхваляли передовиков, которых выдавали об-
щественности за образцы: стахановцев, ученых или авиаторов, а те
в свою очередь отдавали должное властям и лично Вождю за то, что
благодаря им одержали свои победы. Поскольку граждане не смели
надеяться, что адекватно воздадут за все благодеяния, якобы осыпав-
шие их, то почувствовали себя униженными и впали в перманентное
состояние нравственного долга. Брукс признает, что такое низкопок-
лонство нередко было притворным или двуличным, но считает, что
оно было в основном направлено на создание «круга обязательства,
усилия, титулования и вознаграждения», который охватывал все ак-
тивное население. Он продолжает рассказ, описывая войну и после-
военный период и отмечая, что «конечным триумфом Сталина был
указ о его собственных похоронах». Но как только вождь умер, его
харизма улетучилась, и новые лидеры страны попытались основать
свою легитимность не на мифическом, а на рациональном фундамен-
те, лишив при этом «советское общество его отличительной особен-
ности».
Этот научный труд понятен (хотя некоторые читатели, возможно,
почувствуют, что Брукс переусердствовал в толковании своих про-
зрений), но он не дает картины аппарата пропаганды как института,
и есть надежда, что в будущем какой-нибудь ученый вдруг заполнит
лакуну, хотя записи Агитпропа ЦК, возможно, не самый привлека-
тельный материал для работы. Возможности этой сферы были до-
39
казаны Майклом Дэвид-Фоксом, чья «Революция ума»1 посвящена
равно бесперспективной теме: политическое образование в 1920-е
годы, то есть подготовка в области общественных наук в Институте
Красной профессуры и во всех партийных школах страны, ярко окра-
шенная своеобразной большевистской интерпретацией марксизма и
направленная на преобразование мышления всего народа. «Партий-
ный стиль в интеллектуальной жизни» с его нетерпимостью, особым
жаргоном, ритуалами и риторикой, основательно формировал взгля-
ды «нового класса» и произвел «разгромный эффект» того, какими
виделись наука и образование в СССР при Сталине (да и позднее).
Это особенно проявилось в поощрении безумного разоблачения тай-
ных врагов («уклонистов») - практике, которая началась как «ин-
теллектуальная игра, но вскоре вылилась в высокую политическую
драму». Дэвид-Фокс представляет «культурную» интерпретацию
корней сталинизма, более глубокую, чем та, что сосредоточена на
фракционной борьбе в верхнем партийном эшелоне. Поскольку Ста-
лин был «во многом продуктом своей среды», то тенденцию изгнать
«нечистых» из партийной элиты следует считать особенностью всей
политической культуры, особенностью, которая основательно изме-
нилась около 1929 г. Существовала «сложная сеть взаимосвязей
между культурой, политикой и интеллектуальным стилем», исследу-
емая в данном случае тонко и оригинально.
В изучение политической истории «Великого Перелома» (1929—
1930) внесла свой вклад Кэтрин Мерридейл (Бристоль), автор вы-
шедшей ранее монографии о столице приблизительно того времени.
Она исследует «динамику политических перемен» в столице в све-
те данных архивных источников1 2. Сталин, утверждает она, проявил
«непревзойденное умение и чувство момента», сняв с должности в
октябре 1928 г. первого секретаря Московского комитета партии
Н. А. Угланова3. Угланов не пользовался уважением рядовых членов
партии; многие из них поддержали его увольнение из личных убеж-
дений - совсем не потому, что они одобряли сталинскую всеобщую
коллективизацию. Члены партии скептически относились к досто-
инствам враждующих фракций, воюющих друг с другом наверху - в
этой борьбе они не участвовали. Даже когда в 1929-1930 годах гайки
1 David-Fox М. Revolution of the Mind: Higher Learning Among the Bolsheviks, 1918—
1929. Ithaca NY; L.: Cornell University Press, 1997.
2 Merridale C. The Origins of the Stalinist State: Power and Politics in Moscow, 1928—
1932 // Politics, Society and Stalinism / Ed. J. Channon. P. 69-92; Moscow Politics and the
Rise of Stali the Communist Party in the Capital, 1925-1932. Basingstoke: Macmillan,
1990.
3 Merridale C. The Origins of the Stalinist State: Power and Politics in Moscow, 1928—
1932 // Politics, Society and Stalinism / Ed. J. Channon. P. 74. i »I •
40
были закручены, «оппозиция единоличному правлению и полити-
ке Сталина сохранилась на всех партийных уровнях» и «множество
беспартийных никак не отозвались об официальных ценностях». В
общем «поддержка различных сторон сталинской политики была
случайной и условной»1. Такие открытия полезны, ибо они проли-
вают свет на контекст, в котором выступил со своей «платформой»
М. А. Рютин, озвучив, как известно, радикальную критику политики
Генерального секретаря и, возможно, даже вынудил его пойти на вре-
менные уступки.
Создать подробные научные труды о партийных организациях на
республиканском, столичном или областном уровнях в период после
1930 г. труднее, но они, несомненно, появятся, когда большее вни-
мание будет уделено не двум крупнейшим городам, а провинциям1 2.
В вышедших ранее работах авторы не раз обращались к тому, как
чиновники в отдаленных регионах (на «периферии») истолковыва-
ли инструкции, получаемые из «центра», иногда пренебрегая ими
или даже игнорируя их или же искажая их в целях удовлетворения
собственных, личных или групповых интересов. Такое отношение в
какой-то мере дискредитировало некогда распространенное мнение,
что эти люди были тупыми автоматами, послушными орудиями в ру-
ках своих хозяев. Там, где прежде ученые обыкновенно видели лишь
иерархические отношения сверху донизу, ныне предпочитают гово-
рить о взаимодействии разных уровней властной структуры. Пусть
даже Москва в конце концов поступала по-своему, она якобы доби-
валась этого, просто применяя более принудительные меры, чем то
предусматривалось изначально, причем более дорогой ценой. Ныне
акцент ставится на то, насколько расточительна и неэффективна лю-
бая слишком централизованная бюрократическая система, особенно
такая, которая пытается сделать слишком много и в сжатые сроки.
О таком подходе впервые заявили в 1990-е годы американские
ревизионисты, например, Стивен Коткин, выступивший с глубоким
анализом положения в Магнитогорске, новом уральском городе,
ставшем воплощением устремлений сталинского режима к промыш-
ленной мощи и современному урбанизму3. В более узких рамках, но
1 Merridalc С. The Origins of the Stalinist State: Power and Politics in Moscow, 1928—
1932 // Politics, Society and Stalinism / Ed. J. Channon. P. 84.
2 Созданная на Западе стандартная история Москвы в советскую эпоху (Colton Т. J.
Moscow: Governing the Socialist Metropolis. Cambridge MA; L.: Belknap Press, 1995) рису-
ет графическую картину Террора, а также охватывает промышленное развитие, соци-
альные условия и муниципальную политику.
3 Kotkin S. Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization. Berkeley CA: Univ, of
California Press, 1997. (С тех пор Коткин написал три книги о позднейших периодах со-
ветской истории и о постсоветском периоде.)
41
на протяжении более длительного периода Хироаки Куромия (Блу-
мингтон) точно так же провел исследование главного угледобываю-
щего региона - Донбасса (Восточная Украина)1. В двух главах о ста-
линских годах он предлагает убедительный (и весьма критический)
анализ политических и социальных реальностей: наличие в годы
1-й Пятилетки беженцев с поддельными документами, разоблачение
рьяных сторонников Рютина, влияние стахановского движения на
организацию работы на шахтах и печать Большого Террора: он от-
мечает, что из 377 арестованных поляков 80 были расстреляны: «На
протяжении всего периода беспорядков», - утверждает Куромия, по-
жалуй, слишком восторженно, - «Донбасс сохранил свою репутацию
свободной степи, потенциальной базы для антимосковской контр-
революции»1 2.
Партийные чиновники на Урале с завистью следили за Донбассом.
По крайней мере, так утверждает Джеймс Харрис в работе3, название
которой отражает амбициозный план регионального развития, разра-
ботанный провинциальными чиновниками в 1928-1929 годах. Они
энергично осаждали Госплан, чтобы зарезервировать высокие пока-
затели роста и обильные ресурсы, и в результате получили больше
капиталовложений, чем можно было потребить. Фонды были из-
рядно истощены, планы снова изменены, а поставленные задачи не
выполнены. Тем временем регион стал основным местом поселения
депортированных кулаков (или так называемых кулаков). В общем,
принимающие решения в центре и на периферии состязались друг
с другом в проведении иррациональных мер, которые дорого обхо-
дились местному населению (не говоря о депортированных). «Вы-
сокие темпы индустриализации не беспокоили регионы; они просто
изо всех сил пытались заставить центр тратить и строить как можно
больше. Если Москва заразилась «гигантоманией», то она подхвати-
ла эту заразу в регионах»4.
Когда неэффективность и хаос стали очевидны, местных чиновни-
ков обвинили в должностных преступлениях. Тогда те притворились,
1 Kuromiya Н. Freedom and Terror in the Donbas: A Ukrainian-Russian Borderland,
1870-1990s. Cambridge; N.Y.: Cambridge University Press, 1998; ср. также: Idem. Workers
under Stalin: The Case of the Donbas // Stalinismus / Hrsg. Hildermeier. P. 80-97.
2 Kuromiya H. Freedom and Terror in the Donbas: A Ukrainian-Russian Borderland,
1870-1990s. Cambridge; N.Y: Cambridge University Press, 1998. P. 186.
3 Harris J. R. The Great Urals: Regionalism and the Evolution of the Soviet System.
Ithaca NY; L.: Cornell University Press, 1999; cp.: Idem. Dual Subordination? The Political
Police and the Party in the Urals Region, 1928-1953 // CMR. 2001. 42. P. 423-446.
4 Harris J. R. The Great Urals: Regionalism and the Evolution of the Soviet System.
Ithaca NY; L.: Cornell University Press, 1999. P. 131.
42
что выполняют распоряжения из Москвы, подчиняются дезориен-
тирующим докладам, и свалили всю вину на «козлов отпущения».
К 1936 г. такие действия настолько накалили обстановку, что бюрок-
раты в Свердловске (Екатеринбурге) уже не могли ее контролиро-
вать. В Москве запахло заговором. «Призыв Центрального Комитета
устроить облаву на бывших оппозиционеров взорвал пороховую боч-
ку», и в этом регионе начался Террор. Харрис не стремится превзой-
ти Куромию, детализируя, кто кого принес в жертву. Зато он больше
занят проблемами планирования и управления. Главное достоинство
труда Харриса в том, что в нем представлена точка зрения на начало
чисток в регионах.
Обращаясь к ситуации в центре, историк Эван Модели и по-
литолог Стивен Уайт (оба из Глазго) выступают с беспрецедентно
детальным анализом деятельности ЦК КПСС, верхушки номен-
клатуры, эффективно руководившей страной. Это не сочинение
для легкого чтения, а скорее справочник; впрочем, приводятся и
биографические сведения о главных исполнителях, что несколько
оживляет исследование, которое в противном случае осталось бы
чисто статистическим или политологическим. Авторы освещают
период от смерти Ленина до Большого Террора; рассматривают
«сталинскую новую элиту», людей, занявших место своих жертв,
которые составляли не менее двух третей людей, занилмавших с
1923 года руководящие партийные посты. Сменяемость руководс-
тва, нормальная (15-16%) в 1927 и 1930 годах, выросла до 34% в
1934 г. и достигла ужасающих размеров (83%) в 1939 г., когда «Цен-
тральный Комитет поглотил себя». Модели и Уайт предлагают
возможное объяснение кровопролития: «/Сталину/ было важно
сохранить собственную личную власть и упрочить то, что виделось
ему интересами Революции», которой якобы угрожали тайные
враги1. Но «особых данных об оппозиции элиты мало», ибо эти вы-
сокопоставленные функционеры были озабочены только тем, что-
бы сохранить некоторую стабильность в правительстве. Но имен-
но эти планы должностной, застенчивой бюрократии и стремился
разрушить Вождь - с его точки зрения, логично и, в конце концов,
успешно, но огромной ценой.
Можно тс-аько догадываться о степени достигнутого успеха, если,
как продолжают авторы, новая элита «находилась в более безопас-
ном положении, чем старая», поскольку коэффициент смертности в
ее рядах в 1939-1941 годах составил всего 7%. Скромные перемены
произошли в «представительстве» в ЦК разных потенциальных за-
Mawdsley Е., White S. The Soviet Elite from Lenin to Gorbachev: The Central
Committee and Its Members. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 2000. P. 83.
43
интересованных групп (управленцы, военные и т. д.), но они были
более плебейскими по своему происхождению, менее образованными
и преданными авторитарным методам управления - короче говоря,
всем знакомый сталинистский тип. Один доброжелательный рецен-
зент сокрушается, что авторы не исследовали подробнее этот костяк
партийной элиты, результат чистки и, косвенным образом, причину
советского краха1. Модели и Уайт дают исчерпывающую, но неспра-
ведливо жесткую характеристику этих людей (в том числе и несколь-
ких женщин). Ведь они обеспечивали то, что было обещано, - кадро-
вый контур головного учреждения.
Позиция этих двух авторов в чем-то справедливо названа
С. Дж. Уиткрофтом (Мельбурн) «в высшей степени формаль-
ной и статичной». Сам Уиткрофт видит резкое различие между
ЦК («формальной элитой») и реальной «принимающей решения
элитой» - Политбюро или те его члены, которые в отдельные мо-
менты были особенно близки к вождю. Уиткрофт проследил, кем
были 2800 человек, принятых Сталиным с 1930 г. в его кабинете1 2.
Поскольку Сталин беседовал с людьми и вне стен своего кабине-
та и неизвестно, о чем шла речь, то представленные статистические
подсчеты, похоже, не так красноречивы, как полагает автор, но они,
по крайней мере, свидетельствуют об основных направлениях: на-
пример, в 1938 г. шефы государственной безопасности составляли
14,4% сталинских посетителей, а в 1948 г. - всего 2,0%. Уиткрофт
видит «значительное групповое участие» в принятии решений и
возражает против некогда всеми принятого образа Сталина как
«одинокого диктатора»3.
По мнению редактора этого тома Э. А. Риса (Флоренция), ключе-
вой момент в установлении личного деспотизма наступил в 1937 г.,4
до тех пор Сталин так или иначе зависел от своих ближайших подчи-
ненных, которые контролировали ключевые учреждения. Эти люди
могли влиять на его образ мыслей, но не «ограждали его» и вставали
по струнке, как только он решал вопрос, так что его превосходство
было несомненным. Допустим, что так оно и было, но было бы не
совсем верно говорить здесь об «олигархии». Впрочем, Рис исследу-
ет нюансы личных отношений на вершине власти более тщательно,
1 Carley М. J. // EAS. 2003. 55. Р. 311-313.
2 Wheatcroft S. G. From «Теат-Stalin» to Degenerate Tyranny // The Nature of Stalin’s
Dictatorship: The Politburo 1924-1953 / Ed. E. A. Rees. Basingstoke; N.Y.: Palgrave
Macmillan, 2004. P. 92. Данные впервые опубликованы в кн. IA. 1994-1998.
3 Там же. Р. 102.
4 Работа Риса «Сталин как вождь» («Stalin as Leader») состоит из двух частей: From
Oligarch to Dictator (1924-1937) и From Dictator to Despot (1937-1953) // Ibid. P. 19-
58,200-239. i
44
чем выше упомянутые авторы, а его различие между деспотом (уби-
вающим подданных) и простым диктатором, конечно, заслуживает
обсуждения.
Действия Совета Народных Комиссаров (Совнаркома), главного
правительственного учреждения, были досконально изучены в 1996 г.
еще одним британским историком Дереком Уотсоном (Бирмингем)1.
Это по преимуществу институциональная история, заканчивающая-
ся довольно странным утверждением, что Совнаркому «не удалось
стать кабинетом... но он стал чрезвычайно сложным учреждением,
действия которого сравнимы с правительствами и кабинетами в сов-
ременных странах Запада». Кажется, это значит не уяснить для себя,
что такое должностная процедура и не обратить внимания на то, что
почти все текущие дела правительства попали в руки диктатора и
его приближенных. Даже Арч Гетти полагает, что Уотсон, пожалуй,
слишком оптимистичен относительно действенности Совнаркома,
поскольку имеется немало сведений о перехлестах, многословии и
просто хаосе1 2. Хотя имя В. М. Молотова стоит в заглавии книги, в
ней на самом деле о нем как о человеке сказано мало, но впоследствии
автор исправил этот недостаток.
После Уотсона написание истории послевоенного периода про-
должил Йорам Горлицкий (Манчестер)3. С его точки зрения, высший
правительственный орган страдал от «постоянного противоречия»
между современными бюрократическими способами ведения дел и
деспотичными действиями, которые позволяли Сталину произволь-
ное вмешательство, ибо он пользовался «большой свободой дейс-
твий»4. Термин «тоталитаризм» едва ли соответствует этой сложной
гибридной ситуации, но, увы, вряд ли и альтернатива автора «неопат-
римониализм» легко войдет в обиход. Он приводит свежие данные о
восьми секторальных бюро Совета, в обязанность которых входило
координировать надзор над разными отраслями экономики; было и
девятое бюро (заместителей премьеров) для осуществления надзора
над остальными. Поэтому не удивительно, что эффективность пада-
ла, и в последние месяцы жизни Сталин, очевидно, был недоволен
системой. Неизвестно, какие драконовские меры он замышлял, но его
1 Watson D. Molotov and Soviet Government: Sovnarkom, 1930-1941. Basingstoke; L.;
N.Y., 1996.
2 Getty J. A. // SR. 1997. 53. P. 371-372.
3 Gorlizki Y. Ordinary Stalinism: the Council of Ministers and the Soviet Neopatrimonial
Elite, 1946-1953 //JMH. 2002. 74. P. 699-736; ср. также: Idem. Stalin’s Cabinet: the
Politburo and Decision-making in the Postwar Years // EAS. 2001. 51. P. 291-312.
4 Gorlizki Y. Ordinary Stalinism: the Council of Ministers and the Soviet Neopatrimonial
Elite, 1946-1953 //JMH. 2002. 74. P. 701.
45
преемникам оставалось и далее латать доставшуюся им раздутую ад-
министративную систему
Институциональные рамки вмещали межличностные отношения,
не намного отличавшиеся от отношений между патронами и кли-
ентами. В этой области еще предстоит многое сделать1, но в 1998 г.
Шейла Фицпатрик уже положила блестящее начало этой работе1 2.
Единст-венным патроном был несомненно Сталин: оппозиционеры
вроде Бухарина плели такие же сети, как и шефы полиции (Ягода,
Ежов) и писатели (Луначарский, Горький), но одним из тех, за кем
особенно следили, был Молотов. Клиенты обычно устанавливали от-
ношения с патронами через посредников («брокеров») и писали им
особым литературным стилем. Их протекция могла помочь невинов-
ному пережить Террор, они могли оказать материальную помощь или
способствовать продвижению по службе. Патроны, совершая такие
благодеяния, укрепляли свой престиж, но, прояви они чрезмерную
щедрость, вполне могли выйти из милости - одна из причин крутых
мер, предпринятых против старинного покровителя Сталина Авеля
Енукидзе. Такие неформальные связи служили смазкой для системы
и развивали синдром зависимости, описанный Бруксом; они служи-
ли созданию образа режима как «отеческой заботы» о смиренных
подданных.
Эта тема разрабатывается и в более абстрактном теоретическом
плане австралийским политологом Грэмом Джиллом3. В 1990 г. он
опубликовал объемистый том, в котором Сталину приписывалась
подчиненная роль в учрежденческом окружении4. С тех пор Джилл,
кажется, несколько изменил свои взгляды, так как ныне утверждает,
что «первостепенность личностного принципа /была/ главной осо-
бенностью советского механизма власти», которая «формировала
управленческие процессы на соответствующих уровнях структуры
и спаивала отношения между разными уровнями». Но этот принцип
1 В настоящее время это сфера интересов известного австралийского политолога
Т. X. Ригби. См. также: Easter G. М. Reconstructing the State: Personal Networks and Elite
Identity in Soviet Russia. Cambridge: Cambridge University Press, 2000.
2 Fitzpatrick S. Intelligentsia and Power: Client-Patron Relations in Stalin’s Russia //
Stalinismus / Hrsg. Hildermeier. P. 35-53; Idem. Patronage and the Intelligentsia in Stalin’s
Russia // Challenging Traditional Views of Russian History / Ed. S.G. Wheatcroft. Basing-
stoke: Palgrave, 2002. P. 92-111.
3 Gill G. The Soviet Mechanism of Power and the Fall of the Soviet Union // Mechanisms
of power in the Soviet Union / Ed. N.E. Rosenfeldt et al. Basingstoke; L.; N.Y.: Macmillan,
2000. P. 3-22.
4 Idem. The Origins of the Stalinist Political System. Cambridge; N.Y.: Cambridge
University Press, 1990; ср. также: Gill G., Pitty R. Power in the party: The Organization of
Power and Central-Republican Relations in the USSR. L., 1997.
46
«уравновешивался» «противодействием, направленным на укрепле-
ние организационных норм, превращение их в рутину»; их противо-
стояние «было главным фактором, участвующим в создании способа
функционирования механизма власти»1.
В сборнике статей, где опубликованы эти наблюдения, содержит-
ся и важная статья редактора Нильса Розенфельдта о «Значении тай-
ного аппарата Советской Коммунистической партии в сталинскую
эпоху»1 2. Автор говорит, что свежие архивные данные укрепляют его
в прежнем мнении, «что тайный партийный аппарат играл ключевую
роль в системе коммуникации и безопасности; что это было важное
средство информации и кадрового контроля; и что он также решал
сложные аналитические задачи для верховного руководства»3. Все
это спорно, но все эти специальные институциональные исследова-
ния удачно дополняют работы вроде книги Монтефьоре, написанные
в сугубо «личностном» ключе.
Командная экономика
Главным делом высокопоставленных партийных и правитель-
ственных чиновников было руководство командной («плановой»)
экономикой. На головы несчастных провинциальных функционеров
и руководителей предприятий обрушивался поток приказов, цир-
куляров и директив из Москвы. Почти все эти люди всеми силами
старались их исполнить, по крайней мере сознавая, что в противном
случае последуют неприятности, но такое послушание нередко сопро-
вождалось и хитрыми увертками: накоплением неучтенных денеж-
ных средств или фальсификацией статистических данных и т. п. Как
правило, они просили снизить нереально высокие нормы и привлека-
ли к этой деятельности молодых работников (инженеров, прорабов),
при этом остальные с подозрением следили за ними, горя желанием
разоблачить подрывные действия.
В последнее время западные социологи изучают неформальные
отношения рядовых членов профсоюза, а их коллеги экономисты за-
1 Gill G. The Soviet Mechanism of Power and the Fall of the Soviet Union // Mecha-
nisms of power in the Soviet Union / Ed. N.E. Rosenfeldt et al. Basingstoke; L.; N.Y.: Macmil-
lan, 2000. P. 8, 10-11.
2 Там же. P. 40-70.
3 Там же. P. 61. Статьи российских ученых в сборнике посвящены роли разведыва-
тельных служб в принятии решений (В. В. Поздняков); «трансформации чрезвычайных
мер в постоянную систему управления» (Г. А. Бордюгов); пропаганде зарубежного дела-
ния политики (В. А. Невежин); и решению начать войну с Финляндией в 1939 г.
(В. Н. Барышников).
47
няты методами управления производством. Пол Грегори и отдельные
британские специалисты «Бирмингемской школы» обратились к ар-
хивным материалам, чтобы выяснить, насколько ныне доступные ис-
точники подтверждают былые интерпретации1. В целом, утверждает
Дж. С. Берлинер, ученые «не ошибались», но в то же время появи-
лось немало новых точек зрения. Яснее, чем прежде, вырисовывает-
ся бесконечная закулисная борьба между разными учреждениями за
планируемые приоритеты и размещение средств. Верховным судьей
в этих распрях был Сталин. Вмешиваться его побуждали его лич-
ные предположения или предрассудки, но он мог и изменить свои
взгляды, учитывая мнения других. Впрочем, перечить ему никто не
решался. Принятие решений было чрезмерно централизованным, и
бюрократы в центре с трудом удерживали ситуацию под контролем;
нередко они получали искаженные сведения о ситуации в подчинен-
ных им регионах или на предприятиях, и, как следствие, возникала
страшная путаница. Если нормы не выполнялись, то высокое на-
чальство порывалось винить в этом «вредителей» или иных «козлов
отпущения», и привычка всех подозревать, свойственная всему чи-
новничьему аппарату, вела к злоупотреблениям и, в конце концов, к
Террору
«Административная система, - пишет Э. Э. Рис, - была в высшей
степени личностной», и Сталин стоял у руля, «в ауре власти и поль-
зуясь небывалым авторитетом»1 2. Обыкновенно, если того требовали
обстоятельства, он встречался в своем кабинете с функционерами
разного ранга. Такие встречи давали ему неоднородную информа-
цию, а также предоставляли возможность стравливать друг с другом
в своих интересах своих же заместителей: долгие годы Молотов и Ка-
ганович были врагами. Не обошлось здесь и без политики, посколь-
ку Молотов, как правило, стремился снизить чрезвычайно высокие
уровни инвестиций, тогда как его более расточительные коллеги по
Политбюро не ведали границ. Такие споры проясняют внезапные
изменения, произошедшие в 1930-е годы в суммах, ассигнованных
на капиталовложения по сравнению с потреблением: так, цифра
1936 г. возросла с начальных 19 млрд. руб. до 35 млрд3. Ныне извес-
тно, что решение отменить продовольственные пайки в конце 1934 г.
было принято во многом благодаря комиссару внутренней торговли
1 Behind the Facade of Stalin’s Command Economy: Evidence from the Soviet State and
Party Archives / Ed. P. R. Gregory Stanford: Hoover Institution Press, 2001. P. 7.
2 Там же. P. 48.
3 Davies R. W. Making Economic Policy // Ibid. P 66.
48
и директору Государственного банка1. Серго Орджоникидзе, «про-
мышленный царь», горой стоял за своих подчиненных, защищая их
от необоснованных гонений, и все это сыграло свою роль в его само-
убийстве (февраль 1937 г.)1 2.
Р. У. Дэвис и Стивен Уиткрофт представили новые данные о при-
чинах катастрофического голода 1932-1933 годов и официальной
реакции на него3. Они доказывают, что, не снимая ответственности с
руководства (хорошо известно, что оно настаивало на нереально вы-
соких поставках зерна умирающими от голода крестьянами), не сле-
дует забывать и об основных агротехнических факторах: истощение
пахотных земель было причиной того, что в 1932 г. урожай был много
ниже, чем ожидалось; из-за нехватки зерноуборочной техники при-
ходилось переносить сроки жатвы, что вело к потерям зерна; и, самое
главное, сложились неблагоприятные погодные условия. Политика
правительства не отличалась постоянством: сначала были приняты
сравнительно «мягкие» меры (так называемый «новый нэп»), но
даже тогда, когда они вновь стали жесткими, были совершены «важ-
ные компромиссы и отступления»4. Позднее, когда масштабы бедс-
твия были уже налицо, были изданы до сих пор не известные секрет-
ные приказы о направлении голодающим зерна из запасов. Короче,
картина оказывается «более неясной и запутанной, чем обыкновенно
представлялось»5. Возможно, так все и было, но некоторые из этих
ревизионистских доказательств имеют особый привкус.
<5
Милитаризация и национализм и
То что получило название сталинской «административно-ко-
мандной системы», включало в себя сильный военный компонент.
Желание догнать западные («империалистические») державы было
главным подспудным мотивом 1-го пятилетнего плана с его завы-
шенными темпами развития. До последнего времени по причине со-
1 Davies R. W. Making Economic Policy // Ibid. P. 61-80. Здесь: P. 76.
2 См. также статью Ф. Бенвенути (Болонья): Benvenuti F. A Stalinist victim of Stalin-
ism: «Sergo» Orzhonikidze // Soviet History, 1917-1953: Essays in Honour of R.W. Davies
/ Ed. J. Cooper et al. Basingstoke; L.: St. Martin’s Press, 1995. P. 134-157.
3 Davies R. W, Wheatcroft S. G. The Soviet Famine of 1932-3 and the Crisis in Agricul-
ture // Challenging Traditional Views of Russian History / Ed. Wheatcroft. Basingstoke:
Palgrave, 2002. P. 69-91 (ранее опубликована в: OI. 1998. 6. P. 94-131).
4 Davies R. W, Wheatcroft S. G. The Soviet Famine of 1932-3 and the Crisis in
Agriculture // Challenging Traditional Views of Russian History / Ed. Wheatcroft.
Basingstoke: Palgrave, 2002. P. 79.
3 Davies R. W, Wheatcroft S. G. The Soviet Famine of 1932-3 and the Crisis in
Agriculture // Challenging Traditional Views of Russian History / Ed. Wheatcroft.
Basingstoke: Palgrave, 2002. P. 89.
49
ветской секретности западные историки были лишены возможности
затронуть этот важнейший «оборонный компонент» плана, поэтому
его значение недооценивалось. Сегодня ситуация изменилась, и ис-
следования по теме становится все больше.
Роджер Риз выступил с общим обзором «советской военной ис-
тории», в котором две главы посвящены периоду между войнами и
одна - Второй мировой войне1. Автор продолжает изданную ранее
монографию (1996), отчасти основанную на материалах военного ар-
хива (РГВА), находившегося в ведении Политического управления
(ПУР). Риз отмечает, что это учреждение «потерпело крах, пытаясь
заставить солдат вести социалистические преобразования в деревне»
и не смогло одолеть вполне понятную враждебность, с какой люди
встречали насильственную коллективизацию. Правда, обучение
войск начальной грамоте на самом деле породило потенциально от-
рицательное отношение к режиму. Результаты усилий, направленных
на продвижение некоторых офицеров из низов, также были обеску-
раживающими. Многие были некомпетентными, и «криминал среди
офицеров проявлялся поразительно часто», выражаясь, в частности,
в присвоении зарплаты подчиненных; попытки справиться с подоб-
ными должностными злоупотреблениями послужили в конце 1930-х
годов переходу к более высокому профессионализму. Риз «мягко»
трактует воздействие Террора. Он оценивает количество арестован-
ных кадровых военных в 9506 человек. Из них «несколько тысяч
были освобождены и реабилитированы», а еще 13000 человек попали
в немилость, и, значит, военные чистки были «не так страшны», как
думали ранее, - несмотря на то, что «это оставило свой след на армей-
ской психике» до 1950-х годов.
Боевую технику, которую получала армия, не считая поставок по
ленд-лизу после 1942 г., производил оборонно-промышленный ком-
плекс. Ему посвящен сборник под редакцией двух ведущих британс-
ких специалистов1 2. В статье об оборонной промышленности в 1930-е
годы Харрисон и Дэвис делают вывод, что в 1931-1935 годы, несмот-
ря на быстрое перевооружение, «затраты из правительственных запа-
сов не увеличились, так как возросла правительственная доля нацио-
1 Reese R. R. The Soviet Military Experience: A History of the Soviet Army, 1917-1991.
L.; N.Y.: Routledge, 2000. P. 52-137. Cp.: Idem. Stalin’s Reluctant Soldiers: A Social History
of the Red Army, 1925-1941. Lawrence KS, 1996; Idem. Red Army Opposition to Forced
Collectivization, 1929-1930: the Army Wavers // SR. 1996. 55. P. 24-45.
2 The Soviet Defence-Industry Complex from Stalin to Khrushchev / Ed. J. Barber,
M. Harrison. Basingstoke; L.; N.Y.: St Martin’s, 2000. Оба автора ранее вместе работали
над томом: The Soviet Home Front, 1941-1945: Asocial and Economic History of the USSR
in World War II. L.: Longman, 1991; Barber J. War, Public opinion and the Struggle for
Survival, 1941: the Case of Leningrad //Annali... Feltrinelli.
50 b
нальных запасов - (но ведь это не значит, что не увеличились затраты
населения?); но после 1936 г. расходы на оборону быстро выросли,
и «заметно увеличились и затраты на нее», так как человеческие и
материальные ресурсы мобилизовались более интенсивно. (Только в
ключевом 1936 г. военные расходы выросли по некоторым оценкам
до 60%.)
Более детально трактуя такие вопросы в годы 1-й Пятилетки,
Дэвид Стоун выступил с глубоким анализом, основанным на архи-
вных документах1, решающей схватки за ресурсы между военными
и гражданскими плановиками; последних поддерживал А. И. Рыков
как председатель СНК. Переход к радикальному перевооружению»
начался в 1928 г., но за короткое время принес сравнительно мало ре-
зультатов. Процесс индустриализации породил изрядный хаос, в ко-
тором обвиняли директоров оборонных предприятий, хаос в полити-
чески окрашенной кампании, имевшей «пагубные последствия», так
как она не оправдала ожиданий военачальников, громко заявивших о
себе при выработке политического курса. На «военные рельсы» пос-
тавил экономику Маньчжурский кризис конца 1931 г. Нормы резко
выросли в условиях оборонного военного строительства, которое
нанесло «основательный вред» экономике. В частности, промышлен-
ность произвела огромное количество боевой техники, которая через
десять лет, когда началась война, уже устарела. В приложении Стоун
приводит цифры оборонного бюджета 1928-1932 годов: он вырос с
1,2 до 6,4 млрд. руб. - в пять раз превышая официально опублико-
ванную цифру - об этом стоит помнить тем, кто склонен доверять
советской статистике.
Данный том будет труден для непрофессионала. Рядовому читате-
лю мы посоветовали бы обратиться к дополняющей его работе шведс-
кого ученого Леннарта Самуэльсона. Его книга посвящена почти тем
же вопросам, но в центре ее - человек, принимавший кардинальные
решения, - маршал М. Н. Тухачевский1 2. К 1936 г. оснащенность воен-
1 Stone D. Hammer and Rifle: The Militarization of the Soviet Union, 1926-1933. Law-
rence KS: University of Kansas Press, 2000. P. 217.
2 Samuelson L. Plans for Stalin’s War Machine: Tukhachevsky and Military-Economic
Planning, 1925-1941. Basingstoke; L.; N.Y.: Macmillan, 2000. Ср. его работы: Soviet Defence
Industry Planning: Tukhachevsky and Military-Industrial Mobilization. Stockholm, 1996 и
The Red Army and Economic Planning, 1925-1940 // The... Complex / Ed. Barber, Harrison.
P. 47-69. См. также по данной теме: Stoecker S.W. Forging Stalin’s Army: Marshal
Tukhachevsky and the Politics of Military Innovation. Boulder CO: Westview, 1998 и (более
кратко): Cristiani A. Entre repression et reconstruction: I’armee sovietique dans la 2e moitie
des annees 30... // CMR. 1998. 39. 221-232 P. 1203-1228; Rohwer J., Monakov M.S. Stalin’s
Ocean-Going Fleet: Soviet Naval Strategy and Shipbuilding Programmes, 1935-1953. L.:
Frank Cass, 2001.
51
ных сил боевой техникой более чем в три раза превысила состояние
на 1933 г., но в следующем критическом году военная промышлен-
ность смогла произвести лишь две трети запланированной цифры.
То что Сталин обезглавил Красную Армию, - в данном случае приво-
димая цифра значительно выше, чем у Риза - имело «далеко идущие
последствия», поскольку обсуждение стратегии прекратилось, и тем
самым была сорвана подготовка страны к войне. Выводы Самуэль-
сона (не поддающиеся краткому изложению!) состоят в том, что не
следует говорить о «милитаризации» в начале 1930-х годов (в этом
его отличие от Стоуна) и что дальнейшие планы на непредвиденный
случай были реалистичны в условиях того времени, так как заранее
предвидеть события 1939-1941 годов было невозможно. Ясно, что в
данном случае вскоре начнутся продолжительные и плодотворные
дебаты с участием экспертов по обороне из многих стран.
Возможно, в развязывании советско-германской войны опре-
деляющими являлись военные факторы, но, несомненно, основное
значение имели в данном случае моральные факторы, и решающую
роль в этом сыграло обращение режима к российскому национализ-
му (слегка замаскированному под «советский патриотизм»). Отход
от идеологических ценностей ленинского «пролетарского интерна-
ционализма» произошел по крайней мере во время нэпа, когда был
выдвинут сталинский лозунг «социализм в одной стране»; он стал
заметнее в 1930-е годы, когда набирал силу процесс модернизации,
поддерживая военную мощь страны и ее статус великой державы. По
этой теме, заезженной западными учеными-историками, ныне невоз-
можно сообщить ничего нового, разве только используя свежие архи-
вные источники. С другой стороны, они не могут не отражать пробле-
мы нашего времени. Мощные националистические течения в ныне
независимой Российской Федерации стимулируют исследование
истоков этого феномена. После проведенного в Лондонском универ-
ситете коллоквиума появился сборник статей «Прошлое и будущее
русского национализма»1, в котором Э. А. Рис дает ощутимо, даже
поразительно новаторский обзор трудов и идей Сталина по данному
вопросу1 2. Он отмечает осторожность вождя во введении патриоти-
1 Russian Nationalism Past and Present / Ed. G. Hosking, R. Service. L.: Macmillan,
1998. Введение к сборнику написал А.Н. Сахаров. Еще одна работа, имеющая более ши-
рокие хронологические рамки: Tuminez A. S. Russian Nationalism since 1856: Ideology and
the Making of Foreign Policy. Lanham MD; Oxford, 2000; о сталинской «кооптации» рус-
ского национального (и шовинистического!) чувства см.: Р. 175-176.
2 Rees Е. A. Stalin and Russian Nationalism. P. 77-106. Рис написал довольно сухой,
но основанный на архивных материалах обзор о транспортной системе того времени:
Rees Е. A. Stalinism and Soviet Rail Transport, 1928-1941. Basingstoke; N.Y.: Macmillan,
Vycheknite. 1995. P. 85-89.
52
ческих мотивов в общественный дискурс; так, в своей речи 7 нояб-
ря 1941 г. и позднее «Сталин следил за тем, чтобы не ассоциировать
себя слишком прямо с этим течением». Не следует преувеличивать
элемент преемственности с официальным национализмом царей, ибо
советский правитель оставался верным революционному марксизму-
ленинизму. Его поведение прежде всего диктовалось тактическими
соображениями: русский патриотизм был «силой, которую следовало
использовать и мобилизовать» для укрепления режима. Мало кто не
согласится с этим вердиктом, и Рис вполне справедливо напоминает,
что ленинизм никогда не был монолитным учением, но «изначально
включал в себя множество разных взглядов, в том числе и национа-
листическое, мессианское течение». В конце концов и Маркс имел
свои этнические предубеждения - о чем высказался Ван Рее в книге,
о которой говорилось в начале главы.
Но как глубоко такие предубеждения разделяло население? Сара
Дэвис, изучая народное мнение в 1930-е годы, затрагивает и этот воп-
рос. В Ленинградской области, утверждает она, Террор стимулировал
враждебность по отношению к финнам, составлявшим всего 3% жи-
телей, а еще больше - к евреям (6,7%), которых не любили, так как
они образовывали привилегированную элиту. Негативных стереоти-
пов было множество, и некоторые вожди (например, Орджоникид-
зе) воспринимались как «чужие», так как их «определяющей харак-
теристикой /была их/ национальная принадлежность»1. Возможно,
Дэвис слишком увлекается здесь данными (сводками), сообщаемыми
спецслужбами, и за отсутствием данных опроса ее материал не сов-
сем надежен. В других, более многонациональных районах ксенофо-
бия могла быть более выраженной, по крайней мере об этом говорит
поведение людей во время оккупации. С другой стороны, позитив-
ное ощущение русской идентичности, которое согласно Дэвис почти
отсутствовало в Ленинграде в 1938-1939 годах, несомненно, стало
преобладающим, как только изгнали врага, что объяснялось скорее
историческим опытом, чем словами авторитета. Главным было то, что
население несло в себе такое «горючее», которое в какой-то степени
могло использоваться в интересах желаемой пропаганды.
Дэвид Бранденбергер выражает более позитивный взгляд на на-
родный «руссоцентризм» накануне войны. В полемике со Стивеном
Коткиным, который считает, что режим не менее успешно ковал со-
ветскую идентичность, чем конкретно русскую, Бранденбергер дока-
зывает, что новая патриотическая направленность, выраженная, на-
1 Davies S. Popular Opinion in Stalin’s Russia: Terror, Propaganda and Dissent,
1934-1941. Cambridge: Cambridge University Press, 1997. P. 85-88. (Сару Дэйвис не сле-
дует путать с ее однофамильцем Робертом У. Девисом.)
53
пример, в фильме Сергея Эйзенштейна «Александр Невский», нашла
«живой отклик в советском обществе» и овладела воображением об-
щественности в целом. Особенно это касалось образованных людей,
которые почти бессознательно старались преобразовать «советскую»
идентичность в более руссоцентричную, вплоть до шовинистической
интерпретации, против которой чиновники не возражали, хотя и зна-
ли, что это - отклонение от того, что действительно требуется (учас-
тия государства в управлении хозяйством. - Примеч. пер.)1. В одной
из более ранних статей, написанной в соавторстве с российским ис-
ториком А. М. Дубровским, Бранденбергер более глубоко исследует
«статистический компонент официальной идеологии», сосредоточи-
ваясь на работах историков, стоящих на позициях режима1 2. Авторы
приходят к выводу, что «шовинистические, руссоцентричные изме-
рения этого направления лучше всего постигаемы как следствие того,
что партийная иерархия, пожалуй, слишком цинично и расчетливо
использовала царские символы и героев, при этом примитивно пони-
мая историю»3. Сталин и его фавориты не были носителями русского
национализма - напротив, они старались разрушить отличительные
признаки той русской национальной идентичности (церковь, общи-
на), какой она понималась ранее, - но делали прагматические расче-
ты. Используя одну из любимых фраз Вождя, Бранденбергер пред-
полагает, что советская идеология была «национальной по форме и
этатической по содержанию».
Задача на будущее - связать наше знание нового появления
русского национального чувства при сталинском «этатизме» с бо-
лее глубокой оценкой современных процессов среди национальных
меньшинств, в частности, среди украинцев. Эта обширная сфера
привлекла внимание западных этнографов. Два ведущих специа-
листа, Рональд Суни и Терри Мартин, начинают с предположения,
что партийная «соглашательская» политика создала проблемы, ко-
торых не вынес псевдофедерализм советского стиля, что в конце
концов привело к краху системы4. Мы коснемся этой темы только в
контексте репрессий, жертвами которых, увы, стали многие из этих
народов.
1 Brandenberger D. L. Soviet Social Mentalite and Russo-centrism on the Eve of War,
1936-1941 //JGOE. 2000. 48. P. 388-406.
2 Idem. «The People Need a Tsar»: The Emergence of National Bolshevism as Stalinist
Ideology, 1931-1941 // EAS. 1998. 50. P. 873-892.
3 Idem. P. 883.
4 Suny R. G., Martin T. A State of Nations: Empire and Nation-making in the Age of
Stalin. N.Y.; Oxford: Oxford University Press, 2001; Martin. The Affirmative Action Empire:
Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1991. Ithaca NY; L.: Cornell University
Press, 2001.
54
Личность Сталина продолжает завораживать. Каковы были ха-
рактер и масштаб его власти? Как именно он правил? В лучшей из
последних биографий Роберт Сервис (Оксфорд) обращает внимание
на «ряд гипотез», накопившихся у Сталина к 1928 г., к аксиомам, ко-
торые «не предписывали политику в деталях», но которых хватало
для принятия им скорых решений, требовавших согласия его при-
ближенных. Они «могли быть вышколены, чтобы усвоить их (или
примириться с ними, не испытывая честолюбия или страха). Именно
этот внутренний мир гипотез дает ключ к сталинской (в противном
случае таинственной) способности маневрировать1. Упрямая при-
верженность к идеологическим истинам была отвергнута на редкость
прагматично. Анализируя его решения в области сельского хозяйс-
тва в начале 1930-х годов, Р. У. Дэвис пишет, что он был «более ги-
бок, чем казалось», но эта гибкость была «ограниченного масштаба»
и не касалась основ. Характерно, что Сталин вдавался во все детали
кампании по поставкам зерна, но проявлял равнодушие к сфере жи-
вотноводства1 2. Причиной такого отношения, как полагают, было то,
что он считал мясо дорогостоящим удовольствием для рядовых пот-
ребителей; как бы то ни было, но его предпочтения еще долго сказы-
вались на положении в сельском хозяйстве. Сталин имел обыкнове-
ние «подправлять» принятие решений в той или иной политической
сфере, оставляя другие вопросы своим подчиненным и периодически
вмешиваясь, чтобы удостовериться, что они на правильном пути и
работают достаточно энергично. «Он совал нос во многое, но не во
все», - комментирует К. МакДермотт, отмечая, что после 1932 г., ког-
да былая атмосфера коллегиальности испарилась, для его сподвиж-
ников осталось не так много простора.
Даже услужливому В. М. Молотову, как пишет его биограф Де-
рек Уотсон, «грозили арест и расстрел»3. Летом 1936 г. он на время
утратил свое былое положение, возможно, потому, что выступил за
ослабление террора. «Я почувствовал опасность», - сказал он впос-
1 Service R. Stalin: A Biography. L.: Macmillan, 2004. P. 263-264. О юности Сталина
увлекательно рассказано кн.: Montefiore S.S. Young Stalin. L.: Weidenfeld, Nicolson, 2007;
исследование «двора», проведенное тем же автором уже вышло в свет на французском
языке Ф. Лабрюйера и А. Рубишу-Стрельтц (Р: Ed. De Syrtes, 2005). О Сталине в
1920-е годы см. «ревизионистскую» статью Дж. Смита в кн.: S. Davies, J. Harris. Stalin: А
New History. Cambridge: CUP, 2000. P. 63-82. Хорошие отклики получил краткий
биографический очерк: Kuromiya Н. Stalin. Harlow: Pearson, 2005.
2 Davies R. W. Stalin as Economic Policy-Maker: Soviet Agriculture, 1931-1936 //
Davies, Harris. Op. cit. P. 126.
3 Watson D. Molotov: A Biography. Basingstoke; N.Y.: Palgrave Macmillan, 2005. Более
ранняя работа: Idem. Molotov and Soviet Government, 1933-1941. Basingstoke; N.Y:
Macmillan, 1996.
55
ледствии Ф. И. Чуеву. После 1945 г. его упрекали в «либерализме»
по отношению к позиции Запада; со слезами на глазах он раскаялся
в своем «непристойном оппортунизме» и обещал хозяину в буду-
щем исправиться1. Но все же невозможно сочувствовать человеку,
«вполне отождествляемому с разгулом Террора», человеку, присутс-
твовавшему на допросах некоторых арестованных лидеров и под-
писавшему даже больше «расстрельных списков», чем Сталин; эти
подписи оборвали жизни не менее 40 тыс. человек, но «он совсем не
испытывал угрызений совести»1 2. С другой стороны, Молотов был
старательным и компетентным премьер-министром; Уотсон пишет
даже, что он «вел себя как государственный деятель», выступая пос-
редником между коллегами. Рецензент в чем-то прав, комментируя,
что Уотсон «редко проникает за профессионально невозмутимую на-
ружность»3 Молотова, но ведь в задачу биографа не входило предъ-
являть обвинительный акт, и этот бесстрастный отчет, плод 20 лет
работы, - яркий вклад в портретную галерею высокопоставленных
большевиков.
Прочие недавно вышедшие биографические монографии посвя-
щены Л. Б. Каменеву, К. Б. Радеку и А. А. Жданову Первого из них
Юрг Ульрих назвал «умеренным большевиком»4; мы узнаем многое
о начале его революционной карьеры. Когда он капитулировал пе-
ред Сталиным (1927-1928 гг.) и согласился предать своих товари-
щей по былой оппозиции, он превратился в «политический труп»
(между прочим, его собственные слова!), в естественного кандидата
на репрессии в очередной волне Террора. Вслед за В. 3. Роговиным
(и Троцким) Ульрих видит в победоносных сталинистах элиту бю-
рократов-террористов, предавших мировую революцию. Это спорно,
но его критика вырождения правящей партии имеет специфический
оттенок - какого можно было бы ожидать от выдающегося ученого
(Ульрих в прошлом - профессор-невропатолог).
Радек тоже капитулировал перед Сталиным в 1929 г., и в его био-
графии содержится особенно богатый материал о его юности. «На
выбранном /им/ пути...», - отмечает Жан-Франсуа Файе, - «он не
проявил того достоинства и отваги, которые отличают великого по-
литика»5. Радек тоже был арестован, прошел тюрьму и показатель-
1 Watson D. Molotov: A Biography. Basingstoke; N.Y.: Palgrave Macmillan, 2005. Более
ранняя работа: Idem. Molotov and Soviet Government, 1933-1941. Basingstoke; N.Y.: Mac-
millan, 1996. P. 1,135, 235-242.
2 Там же. P. 142.
3 Duskin E. // SR. 2007. 66. P. 157-159.
4 Ulrich J. Kamenev: der gemassigte Bolschewik: das kollektive Denken im Umfeld
Lenins. Hamburg: VS A-Verlag, 2006.
5 Fayet J.-F. Karl Radek. Biographic politique. Bern etc.: P. Lang, 2004. P. 617.
56
ныи суд; к его чести он выстоял перед следователем дольше, чем ос-
тальные его товарищи, и умудрился приписать себе участие в таком
тщательно продуманном фиктивном заговоре, что его мучители при-
шли в изумление. На суде он бросал намеки на его мошеннический
характер. Радек был «одним из множества колесиков того механизма,
жертвой и соучастником которого стал»1.
Кеес Ботерблум (Канада) прекрасно описала человека, о частной
жизни и взглядах которого известно не многое1 2. Жданов предстает
кем-то большим, чем просто приспешником. Он обладал несомнен-
ным административным талантом, который особенно проявился во
время блокады Ленинграда, и хотя он и скомпрометировал себя учас-
тием в Терроре, все же, как считает автор, он не участвовал в послево-
енных кремлевских интригах. С другой стороны, Жданов имел завы-
шенное мнение о своем военном опыте и поэтому в 1947 г. предложил
возродить «суды чести», дабы посрамить чиновников, которые гово-
рили слишком развязно или совершали другие мелкие провинности.
Ботерблум усматривает в этом «основной момент в усилиях советс-
кого руководства навязать «казарменный социализм». Эта схема не
сработала, и от нее вскоре отказались.
Если послевоенная политическая сцена перестала быть terra
incognita {лат. - земля незнаемая. - П^имеч. пер.), то она во мно-
гом обязана этим решительной работе Иорама Горлицкого и Олега
Хлевнюка «Холодный мир»3 - название, несколько обескуражи-
вающее, поскольку внимание сосредоточено на высокой политике,
т. е. на интриге и выработке решений в сфере главной политики.
Сталин рассматривается как «неопатримониальный» вождь, пра-
вивший с помощью индивидов, а не учреждений. Он не смягчался
и продолжал ощущать «маниакальную потребность в контроле» над
своими сподвижниками, за которыми он пристально надзирал и ус-
пешно унижал: Микоян и Молотов первыми познали его гнев, потом
пришла очередь Жукова, Маленкова и, в меньшей степени, Берии.
Эти интриги служили тому, чтобы «уничтожить в зародыше любые
признаки автономии в правящей группе», и Жданов был главным
проводником сталинской внутренней политики. Высшие партийные
органы были отстранены, а обычными правительственными делами
занимались Совет Министров и особенно его Бюро, так что имел
1 Fayet J.-E Karl Radek. Biographie politique. Bern etc.: P. Lang, 2004. P. 718.
2 Boterbloem K. The Life and Times of Andrei Zhdanov, 1896-1948. Montreal; Kingston:
Queen’s University Press, 2004; Idem. The Eternal Ensign: Andrei Zhdanov and the Survival
of Tsarist Military Culture in the Soviet Union // War and Society. Canberra, 2004. № 22.
P. 1-18.
3 Gorlizki Y., Khlevniuk O. Cold Peace: Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945-1953.
N.Y.; Oxford: Oxford University Press, 2004; Barberowski J. // JGOE. 2006. № 54.
P. 444-446; Rigby TH. // RR. 2005. 64. P. 159-160.
57
место процесс скрытой институциализации, подготовивший почву
для перехода к нормальному состоянию после 1953 г. В последние
годы жизни Сталина септет ведущих функционеров «действовал
как подлинно коллективный орган» - они регулярно собирались и
вполне пристойно обсуждали спорные вопросы. И все же Сталин до
конца держал своих фаворитов по струнке, нажимая рычаги и под-
талкивая аппарат репрессий «к последнему наступлению». Прави-
тельственная система оставалась насквозь автократичной, но она
эволюционировала и «приспосабливалась к требованиям управлять
зрелым... порядком». Эта работа, основанная на тщательном изуче-
нии имеющихся архивных источников, подтверждает и значительно
дополняет наше прежнее, так или иначе импрессионистическое ви-
дение позднего сталинизма. Тема изучена со всей возможной полно-
той и знанием вопроса, но, пожалуй, можно было бы сказать больше
о кампании против «космополитов» и о странном вторжении Вождя
в сферу лингвистики.
Последняя проблема обсуждается в статье Э. Поллока. Старею-
щий Вождь, по его мнению, серьезно озабочен догматизмом, охватив-
шим науку и тем самым подрывающим правдоподобие официальной
идеологии; но его старания вселить некоторый динамизм подавили
дискуссию, поскольку процедура была проведена ex cathedra (лат. -
авторитетно. - Примеч. пер.) и, конечно, в таком случае не поспо-
ришь1.
Обращаясь к теме общественной культуры, Джеффри Брукс в
своем глубоком исследовании, о котором говорилось выше, все еще
намечает рамки дебатов. Вслед за ним выступил Мэтью Линоу с
более узким исследованием о происхождении сталинистской куль-
туры в период нэпа. В нем показано, как новое поколение совет-
ских журналистов училось «организовывать освещаемые в прессе
новости вокруг партийных лозунгов», что на практике означало
сосредоточенность на «решении конкретных проблем производс-
тва..., обнародование позитивных достижений и обличение поли-
тических врагов режима»1 2. Предполагалось, что подобная крити-
ка (и самокритика) будут способствовать укреплению режима.
Тем не менее в начале 1930-х годов эта кампания грозила выйти
из-под контроля, и обеспокоенное этим руководство «постаралось
1 Pollock Е. Stalin as the Coryphaeus of Science: Ideology and Knowledge in the Postwar
Years // Davies, Harris. Stalin. P. 271-288. Этот спор продолжался в кн.: Idem. Stalin and
the Soviet Science Wars. Princeton: Princeton University Press, 2006.
2 Lenoe M. Closer to the Masses: Stalinist Culture, Social Revolution, and Soviet
Newspapers. Cambridge (MA); L.: Harvard University Press, 2004. P. 155, 168.
58
прекратить необузданное обличение и разглашение «недостатков».
Этот кризис, полагает Леноу, вылился в насаждение доктрины со-
циалистического реализма в литературе и в культуре в целом; сво-
ими корнями этот процесс уходит в массовую журналистику конца
1920-х годов.
Еще больший интерес представляет для современных историков
культ Сталина - явление, которое часто, и результативно, вписыва-
ется в более широкий национальный и международный контекст. В
одном сборнике статей культ вождя сравнивается с культами, прак-
тикуемыми во всех восточноевропейских коммунистических дик-
таторских государствах; в другом сборнике материалов семинара,
проведенного в Гиссене и Беркли, сравнение делается с фашистски-
ми режимами1. Обратившись сначала к последнему, увидим порази-
тельные контрасты, ибо Муссолини «превратил мир в театр», а Гит-
лер создал эмоциональную связь между народом (Volk) и Вождем
(Fuhrer); только в механизмах создания культа можно обнаружить
некоторые черты сходства с СССР. Ян Плампер усматривает исто-
ки почитания правителя в Древнем Риме и отмечает, что его значе-
ние и задача на протяжении веков неоднократно менялись. В XX
веке это стало «не извращением, а нормой современной политики»,
затронувшей и западные демократии. Он считает традиционный со-
циологический подход «слишком материалистичным». Мало того.
Антропологический подход имеет то преимущество, что показывает,
сколько иррационального в современной общественной жизни; одна-
ко требуется новая терминология. Бенно Эннкер опубликовал статьи
в обоих сборниках. Он показывает, что культ Сталина развился из
«групповой динамики» верхушки руководства, где Каганович, Орд-
жоникидзе, Киров и остальные «боролись за душу Сталина»1 2. После
1934 г. Вождь «духовно властвовал» над своими товарищами, и его
недоверие к остальным «было возведено в статус основного закона»3.
Мимоходом Эннкер использует тезис Гетти, что Сталин действовал
во многом как любой премьер-министр4. (Но Гетти в своей статье не
упоминает о культе!)
Пожалуй, самые оригинальные статьи в обоих томах принадлежат
М. Рольфу5. Он раскрывает тему на региональном материале, про-
1 The Leader Cult in Communist Dictatorships: Stalin and the Eastern Bloc / Ed. A.
Balasz et al. Basingstoke; N.Y.: Palgrave Macmillan, 2004; Personality Cults in Stalinism /
Ed. K. Heller, J. Plamper. Gottingen: V&R Unipress, 2004. (название на немецком языке:
Personenkulte im Stalinismus).
2 Там же. P 85, 162.
3Там же. Р. 94-95.
4 Там же. Р. 100. Т н *.
5 The Leader Cult. P. 141-157; Personality Cults. P. 197-206; см. ниже, гл. 9. M
99
ведя архивные разыскания в трех городах: Воронеже, Новосибирс-
ке и Кемерове. В каждом из них создаются культы второстепенных
вождей, поскольку местные боссы стремятся «выбрать из пирамиды
власти своего собственного патрона». В Новосибирске выбор был
неудачным: сначала В. В. Куйбышев, скончавшийся в 1935 г., а затем
Р. И. Эйхе, которого «вычистили». Инициатива всего этого прина-
длежала местным вождям, которые старались «придать себе симво-
лическую весомость внутри символической иерархии, связанной с
иерархиями экономических и властных ресурсов» - витиеватая фор-
мулировка: остается только догадываться, как власти на «периферии»
обращались с культами таких местных знаменитостей, как герои ста-
хановского труда. Предположительно, это требовало согласия цент-
ра, который попытался бы не допустить нежелательных эксцессов.
Известно, что в 1938 г. сам Сталин возразил против своего прослав-
ления в книге для детей; но остается только догадываться, насколько
он был при этом искренен. Сара Дэвис склонна усомниться в этом, но
отмечает, что Сталин «уделял довольно много внимания формирова-
нию своего образа»1. Критика культа, загадочно замечает она, была
одной из основных особенностей культа. Роберт Сервис выражается
яснее: «Сталину нравилось демонстрировать, что он сдерживает фее-
рию культа. Почитание обязано быть грубой лестью, но не настолько,
чтобы стать смехотворным»1 2.
Рольф также добавляет интересный материал о «пространс-
твенной политике» в отдельных региональных центрах, где город-
ские архитекторы планировали «церемониальные ландшафты» для
праздничных представлений. Демонстранты шли к главной площа-
ди по широким, расходящимся лучами улицам; привилегирован-
ные районы аннулировались, а здания подновлялись. Во время де-
монстрации вожди на трибуне стояли неподвижно; «их твердость
символизировала значимость тех, кто изменил ход истории». Такая
практика резко отличалась от практики периода начала револю-
ции, когда толпы свободно собирались вокруг трибуны оратора.
И вновь необходимо помнить о западном ритуальном поведении,
ибо имеются и параллели, и различия. Рольф полагает, что эти ри-
туалы надолго определили восприятие народом пространства3. Воз-
можно, он прав.
1 / .-нЯгнгкИ
1 The Leader Cult. Р. 34, 38-39. tfv 1
2 Service. Stalin. P. 359.
3 См. также: Riithers M. Stadtplanung, Kommunikation und Inszenierung der Macht:
die Ulica Gor’kogo zwischen 1928 und 1953 // Haumann, Studer. Stalinist Subjects. P. 321 —
343 (на английском языке: Late Stalinist Russia: Society Between Reconstruction and
Reinvention / Ed. J. Furst. L.: Routledge, 2006. P. 247-268. цаL ими -
60 к
Такой подход кажется более плодотворным, чем амбициозная
попытка Рольфа в соавторстве с двумя коллегами «исследовать об-
щественные сферы в режимах советского типа»1, что, очевидно, под-
разумевает существование «социальных пространств», не контроли-
руемых сверху пространств, где свободно смешивались самые разные
люди. Возможно, теоретически этот вопрос действительно важен, но
его изучение походит на попытку физика провести анализ вакуума в
консервной банке.
Как известно, культурологи почти не занимаются учреждениями,
и за единственным исключением1 2 особого движения в этой сфере не
произошло; так, Гетти вычленяет случай, который называет совет-
ской «институционной неопределенностью». Несмотря на то, что
Политбюро напоминало западный кабинет, оно было всего лишь
«обозначением власти», и членство в нем давало лишь «почетный»
статус. Конечно, очевидно, что высокопоставленные чиновники при
Сталине могли лишиться своих мест; тем не менее, как явствует из
исследования Горлицкого и Хлевнюка, после войны появилось нечто
вроде нормальных институционных практик, возможно, помимо же-
лания Вождя.
Чтобы лучше разобраться в бюрократии, надо взглянуть на то, чем
она действительно занималась, особенно в сфере управления эконо-
микой. Пол Грегори дополнил свое вышеупомянутое исследование
трактатом о «Политической экономии сталинизма», вызвавшим
жаркую полемику3. Для простого историка используемая методика
довольно сомнительна, поскольку экономисты любят строить пове-
денческие модели, а затем увязывать их с исторической действитель-
ностью. Как и в более раннем анализе, Грегори строит доказательство
на архивных источниках, доступ к которым у него не ограничен, и на
интервью. Сталинская администрация соблюдала некоторые незыб-
лемые принципы, а именно строгую партийную дисциплину и «сов-
местное правление», которое соединяло партийные и правительс-
твенные органы. Это обрекало стоящих на вершине власти на «жизнь
1 Spharen von Offentlichkeit in Gesellschaften sowjetischen Typs / Hrsg. G. T. Ritter-
sporn, M. Rolf, c C. Behrends. Bern etc.: P. Lang, 2003. (на английском языке: Public
Spheres in Soviet-Type Societies...).
2 The Nature of Stalin’s Dictatorship: The Politburo, 1924-1957 / Ed. E. A. Rees. Bas-
ingbroke; N.Y.: Palgrave Macmillan, 2004. В этом сборнике Э. Модели выступает с
тщательным анализом перестановок в Политбюро, в том числе показателей сменяемости
и этнического состава, из которого следует, что за исключением 1952 г. они отличались
большим постоянством (An Elite Within an Elite: Politburo/Presidium Membership un-
der Stalin, 1927-1953. P. 69).
3 Gregory PR. The Political Economy of Stalinism: Evidence from the Soviet Secret
Archives. Cambridge; N.Y.: Cambridge University Press, 2004.
61
в непрестанной скучной, нудной и тяжелой работе», или на «прокля-
тье диктатора»; за отсутствием позитивных стимулов и, страшась на-
казания, эти измученные работой и не имевшие полной информации
функционеры опасались принимать трудные решения.
«Административно-командная экономика руководствовалась не-
разборчивой мешаниной (предварительных) месячных, квартальных
и годовых планов, которые нередко пересматривались а иногда
планов вообще не было». Основные задачи («контрольные цифры»)
формулировались неясно и «небрежно» - такие формулировки мог-
ли быть какими угодно, только не научными. В расчет принимались
«опыт, интуиция и торг», причем последний был одновременно и
открытым, и скрытым. Планы, хотя и виделись жизненными оруди-
ями управления, на самом деле не определяли размещение средств,
но были скорее «указателями будущего роста». Директора научились
действовать согласно неписанным законам, главным среди которых
был тот, что оборонные заказы имеют абсолютный приоритет. Важнее
всего были неформальные горизонтальные сделки. Не соответствую-
щие истине отчеты и очковтирательство чиновников низшего звена
создали «иллюзорную экономику». Объективная, научная информа-
ция не приветствовалась, а практиковавшие ее нередко подвергались
репрессиям. В конце концов люди в высшем эшелоне власти руко-
водствовались политическими соображениями, а их жалкие подчи-
ненные «сталкивались с массой запутанных, плохо разработанных и
очевидно спорных инструкций», за соблюдение которых они несли
личную ответственность.
Грегори выступает с чудовищным обвинительным актом, который,
как покажется отдельным читателям, затмевает несомненные дости-
жения этих бюрократов - тем более впечатляющие в условиях стояв-
ших перед ними структурных трудностей. В конце концов никто не
сомневается в том, что «плановая экономика» была недееспособной,
но где критерий? Возьмем привилегированный сектор военных това-
ров: к 1940 г. в СССР было в 20 раз больше обмундирования (и в семь
раз больше солдат), чем за 10 лет до того1. Предположим, что при-
ватизированная экономическая система (или смешанная) при нэпе
могла привести к подобным или лучшим результатам. Но это требует
доказательства и осмысления на междисциплинарном уровне.
Harrison М. Providing for Defence // Behind the Facade of Stalin’s Command
Economy: Evidence from the Soviet State and Party Archives. Stanford: Hoover Institution
Press, 2001. P. 84. Доскональный и объективный анализ (значительной!) американской
работы о развитии промышленности в СССР в годы 1-й пятилетки см.: Saul N. Е. Friend
or Foe? The United States and Russia, 1921-1941. Lawrence KS: University Press of Kansas,
2006. P. 209-253.
62
Глава 3. СОБЫТИЯ СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ:
КРЕСТЬЯНЕ И РАБОЧИЕ
Коллективизация и её последствия *
Еще поколение тому назад специалист по советской экономике
мог трактовать начальный этап коллективизации почти всецело с по-
зиций советских властей1. Такой подход теперь кажется архаичным,
ибо архивная революция и новые методологии решительно сместили
фокус в сторону миллионов крестьян, мелких собственников, которых
или экспроприировали, или загнали в колхозы, или депортировали.
То же самое mutatis mutandis (лат. - сделав соответствующие изме-
нения. - Примеч. пер.) можно сказать о рабочих, которые трудились
на заводах, выросших в годы 1-й Пятилетки (1929-1932); среди них
были и заводы-гиганты, символизировавшие лихорадочное стремле-
ние режима к модернизации. В обоих случаях первостепенное вни-
мание уделено тому, чего стоила в социальном плане сталинская ко-
мандная экономика: низкая заработная плата, примитивные условия
труда, нехватка товаров первой необходимости и катастрофический
голод в 1932-1933 годах. Культурологи выходят за рамки таких тем
и вдаются в физический и ментальный мир простого народа, пытаясь
выявить, какое значение они придавали традиционным обычаям или
религиозным обрядам... и собственности, - вопрос, которым усилен-
но занимались современные политические активисты.
Пожалуй, следует принести извинения за то, что продолжают гово-
рить только о крестьянах или только о рабочих, как будто эти две со-
ставляющие подвластного населения не были связаны мириадами уз.
Линн Виола (Торонто), ныне ведущий специалист по данному периоду,
указывает, что западные историки, даже критически настроенные к по-
литике режима, долгое время почти машинально использовали марк-
систско-ленинские классовые категории1 2. И все же характер расслое-
ния внутри деревенской общины в 1920-е годы далеко не так ясен, как
хотелось бы; различия нередко объяснялись полом или поколением,
а не наличием собственности или использованием наемного труда; и
когда деревне что-то угрожало извне, то эти угрозы устранялись в об-
щих интересах всех хозяев, как богатых, так и бедных. У русских крес-
тьян крепкая память, и точно так же, как когда-то они воспринимали
царских сборщиков налогов или «не работающих» помещиков как
1 Davies R. W. The Soviet Collective Farm. 1929-1930 (The Industrialization of Soviet
Russia. Basingstoke: Macmillan, 1980. Vol. 2).
2 Viola L. The Peasants Kulak: Social Identities and Moral Economy in the Soviet Coun-
tryside in the 1920s // Canadian Slavonic Papers. 2001. 42. P. 431-460. Здесь: P. 431-432.
63
врагов, покушавшихся на деревенское «нравственное хозяйство» (тер-
мин Джеймса Скотта), так и после революции те, кого уничижительно
называли «кулаками», скорее всего, представлялись властями в виде
мельника-спекулянта, ветерана Белой армии или кем-то, кто обманы-
вал соседей, - и расстояние между таким представлением и взглядами
одержимых классовым учением членов партии огромно1.
Пропасть, отделявшая этих людей от основного сельского насе-
ления, стала вполне очевидной из недавно опубликованных доку-
ментов. Первая глава одного из таких сборников, озаглавленного
«Социалистическое наступление», содержит подборку писем вож-
дям или в прессу, жалобы и тому подобный материал, исходящий от
простых людей и связанный поясняющим комментарием1 2. Приня-
тая методика вызовет критику, поскольку выбранные источники в
основном отражают условия с враждебных позиций. Гораздо более
объективна пятитомная серия о коллективизации и ее последствиях
(1927-1938 годы), изданная международным коллективом, в кото-
рый вошли недавно ушедший Виктор Данилов, а также Линн Вио-
ла и Роберта Мэннинг (Бостон)3. Виола опубликовала (но пока не
на английском) и материалы, иллюстрирующие то, каким образом
проводилась коллективизация в отдельных регионах. Это тем более
важно, что освещает решающую роль, которую играли в этом мест-
ные чиновники. Первый из этих томов, о начальном наступлении на
деревню, Виола и Валерий Васильев начали с «взгляда из столиц»
и проследили этот процесс на разных эшелонах функционеров и
активистов до уровня отдельной деревни Черепашинцы (Винниц-
кая область), которая взбунтовалась против насильственного при-
соединения к новым колхозам. Продолжение о Рязанской области
содержит 145 до сих пор секретных документов, главным образом
докладов спецслужб и прочих органов, а также введение (написан-
1 Viola L. The Peasants Kulak... P. 442-445
2 Siegelbaum L., Sokolov A. Stalinism as a Way of Life: A Narrative in Documents /
Compiled L. Koshelevaet al. New Haven, L.: Yale, 2000. P. 28-102. (Глава5, «Большевистский
порядок в колхозе» (Р. 282-355) посвящена периоду после 1935 г. Другой подобный
сборник: Documents of Soviet History / Ed. A.G. Cummins. Gulf Breeze FL: Academic
International, 2000. Vol. 5: Revolution from Above, 1929-1931; о коллективизации
P. 189-216. Это первый из двенадцати томов, в которых получит отражение весь
советский период до 1986 г. Он будет включать как официальные, так и новые архивные
материалы.)
3 Трагедия советской деревни: коллективизация и раскулачивание: документы и
материалы, 1927-1937 гг./Сост. В. П. Данилов, Р. Мэннинг, Л. Виола. М., 1999-2006.5 тт.
Т. II: май 1927 - ноябрь 1929; Т. II: ноябрь 1929 - декабрь 1930; Т. III: конец 1930-1938.
Находится в печати четырехтомное английское издание (New Haven СТ: Yale University
Press), первые три тома которого охватывают 1930-1933 годы. Том 4 (1934-1936) и 5.
64
ное С. М. Журавлевым), в котором обсуждается достоверность этой
информации1.
Оба тома представляют собой в основном дополнения к главной
работе Виолы 1996 года1 2, сосредоточенной на том же начальном пе-
риоде массовой коллективизации, но содержит также главу о «пов-
седневных формах сопротивления» в колхозах после 1930 г. Автор
понимает коллективизацию как подлинно гражданскую войну меж-
ду городом и деревней, как конфликт культур, в котором полити-
ческие власти стремились установить свое господство над деревней,
«колонизовать» ее (термины, похоже, заимствованы у Фуко). Со-
противление началось с распространения слухов о близком конце
света - действенный способ мобилизации, «дававший крестьянам
язык протеста, процеженный сквозь метафору», которая была им
вполне понятна. Согласно постмодернистской терминологии «слух
был популярным форумом социального пространства в абстракции,
с помощью которой крестьяне могли создавать и вести политический
диалог о советской власти, коммунизме и колхозе»3. Затем протест
обычно принимал форму, которую власти называли «саботажем»,
когда потенциальные жертвы распродавали или съедали все продук-
товые запасы, - обычно это была вполне сознательная форма дейс-
твия. Остальные бежали или писали жалобы. В таких посланиях мог
содержаться печальный рассказ о жизни автора, написанный стилем,
«обычно следующим некоторым социополитическим условностям»;
более искусные авторы писем использовали официальный жаргон,
манипулируя им, «обращаясь к обещаниям и риторике имевшегося
приказа, дабы оправдать свои жалобы»4.
।
1 Васильев В., Виола. Коллективизация и крестьянское сопротивление на Украине,
ноябрь 1929 - март 1930 гг. - Винница, 1997. Документ 100 (390-400) - это отчет мест-
ного окружкома партии, в котором указано количество арестованных и сосланных; на-
считывалось 416 случаев сопротивления, в самом отчаянном из которых погибло 11 че-
ловек. Рязанская деревня в 1929-1930 гг.: хроника головокружения: документы и
материалы / Подг. Виола и др. М., 1998. О мятеже в Вяземской губернии в то же время
см.: SERAP (Toronto) Working Paper no. 6. 2000 (на русском языке).
2 Viola. Peasant Rebels under Stalin: Collectivization and the Culture of Peasants
Resistance. N.Y.. Oxford: Oxford University Press, 1996; в мягком переплете 1999. С тех
пор появилось издание: Contending with Stalinism: Soviet Power and Popular Resistance
in the 1930s / Ed. Viola. Ithaca NY: Cornell University Press, 2002, P. 205-233, с его стать-
ей: Popular Resistance in the Stalinist 1930s: Soliloquy of a Devil’s Advocate (1-е издание в
Kritika), а также детальный анализ, проведенный Трейси МакДоналд (Ута), мятежа в
Рязанской области в январе 1930 года, положенный в основу рассказа Бориса Можаева
«Мужики и бабы» (1988).
3 Contending with Stalinism: Soviet Power and Popular Resistance in the 1930s / Ed.
Viola. Ithaca NY: Cornell University Press, 2002. P. 64-65.
4 Там же. P. 96-97.
65
По мере того, как атмосфера сгущалась, удрученный сельский
люд принимался за насильственные меры: бунты, покушения на
местных чиновников, даже убийства. ОГПУ докладывал о почти
13800 «террористических» актах за 1930 г.; апогей пришелся на
март, когда «страшные эксцессы кампании коллективизации вы-
звали вспышку крестьянского гнева»1. В ответ Сталин опубликовал
свою двуличную статью «Головокружение от успехов», обвиняя во
всем кадры нижнего уровня, но это сначала только спровоцировало
дальнейшие волнения. Виола называет бунты «ритуализованными
проявлениями гнева, <...> особым жанром в крестьянской культуре
сопротивления». Они были порождены подлинным разочарованием
и отчаянием, но в конце концов, как и повсюду в мире, «крестьян-
скому восстанию... удавалось только способствовать все большей
централизации и репрессивному характеру государства»1 2. В этом
рассказе о борьбе не на жизнь, а на смерть между двумя несовмести-
мыми мирами, в которых практически отсутствуют преимущества
современного механизированного сельского хозяйства, ощущается
архаический налет - при обсуждении таких вопросов следует обра-
титься к ранее вышедшей литературе - в ней множество захватыва-
ющих деталей.
Одной примечательной особенностью книги Виолы, которая уже
намечалась в ее ранних работах и была подхвачена другими учены-
ми, является внимание к роли женщин в этих мятежах, что придает
новый вид гендерным исследованиям3. Эти «бабьи бунты» - более
четверти всех! - часто планировались заранее и хитро использовали
отказ чиновников наказывать якобы «отсталых» сельских женщин,
которые, по их представлению, были неспособны предпринять такие
решительные действия по собственной инициативе. Мужчины, оце-
нивая сравнительную неприкосновенность женщин, часто предпочи-
тали оставаться в стороне, и разъяренные женщины с вилами в руках
и в повойниках оказывались в непривычной для них роли активистов
и вели свою общину, оказывая сопротивление нескрываемому наси-
лию аутсайдеров.
1 Contending with Stalinism: Soviet Power and Popular Resistance in the 1930s /Ed.
Viola. Ithaca NY: Cornell University Press, 2002. P. 133.
2 Там же. P. 154,139.
3 Viola. Peasant Rebels. P. 181-204; cp.: RR. 1986. 45. P. 23-42; Goldman Wendy Z.
Industrial Politics, Peasant Rebellion and the Death of the Proletarian Women’s
Movement in the USSR // SR. 1996. 55. P. 46-77 освещает связь с ликвидацией Же-
нотдела ЦК партии в январе 1930 г. О крестьянках в конце 1930 г. см.: Мэннинг Р. Т.
Женщина советской деревни накануне Второй мировой войны // ОИ. 2001. № 5.
С. 88-106. hi
66
Еще более мучительно проходила коллективизация в регионах,
населенных национальными меньшинствами. Это подчеркивает
Йорг Баберовский (Берлин) в статье о депортации кулаков. Он пи-
шет, что коллективизация в Закавказье «была прежде всего кампа-
нией против культурного сопротивления чуждому образу жизни» и
что ее следует рассматривать в контексте перемежающихся военных
столкновений в 1930-1933 годах на восточных границах СССР с от-
рядами крестьянских и кочевых партизан1. Еще одно из последних
исследований «раскулачивания» (предосудительный термин, ис-
пользуемый исключительно для удобства) посвящено Уральскому
региону1 2. Джеймс Харрисисследование дополняет статьей о росте в
1929-1931 годах исправительных трудовых лагерей. В этой статье,
используя документы местного архива, он доказывает, что и в этом
отношении центральные и местные власти, по сути, стремились пре-
взойти друг друга, стараясь восполнить трудовые ресурсы чрезвы-
чайными мерами. К ним относилось ненужное лишение жизни, ког-
да, например, Уральский обком отправил порядка 30000 кулацких
семейств на лесоповал: их должны были разместить в лагерях и кор-
мить, но на практике инструкции по их содержанию слишком часто
не принимались во внимание, поскольку на первое место выходило
выполнение плана. «Чиновники центра были хорошо осведомлены
об условиях в лагерях», - пишет Харрис, - но почти не предпринима-
ли конкретных действий по их улучшению»3.
Исследование Харриса дополняет работу Джеймса Хьюза, кото-
рый в 1996 г. опубликовал всестороннее точное исследование аграр-
ных отношений и формирования политики на Урале и в Западной
Сибири того периода. (Ранее опубликовано исследование, посвя-
1 Barberowski J. Stalinismus «von oben»: Kulakendeportationen in der Sowjetunion
1929-1933 //JGOE. 1998. 46. S. 572-594, здесь: S. 586-589, с пятью статистическими
таблицами. О Средней Азии см.: Edgar A.L. Genealogy, Class and «Tribal Policy» in So-
viet Turkmenistan, 1924-1934 // SR. 2001. 60. P. 266-288. Автор утверждает, что
наступление обычно усиливало родовые связи между коренными народами, поэтому в
отдельных местностях сопротивление вполне могло быть организовано членами
одного клана. О Белоруссии на протяжении более длительного периода см.: Siebert D.
Bauerliche Alltagsstrategien in der Belorussischen SSR 1921-1941: die Zerstorung patriar-
chalischer Familienwirtschaft. Stuttgart: F. Steiner, 1998.
2 Harris J. R. The Growth of Gulag: Forced Labour in the Urals Region, 1929-1931 //
RR. 1997. 56. P. 265-280. См. также: Taniuchi Y. Decision-making on the Ural-Siberian
Method // Soviet History, 1917-1953 / Ed. J. Cooper et al. Basingstoke; L.: Macmillan,
1995. P. 78-103; Viola L. The Role of the OGPU in Dekulakization, Mass Deportations and
Special Resettlement in 1930 // Carl Beck Papers. 2000. 1406. P. 1-52; Idem. The Other
Archipelago: Kulak Deportations to the North in 1930 // SR. 2001. 60. P. 730-755.
3 Harris J.R. The Growth of Gulag: Forced Labour in the Urals Region, 1929-1931 //
RR. 1997. 56. P. 278.
67
щенное «кризису нэпа» в указанном регионе.1) Как и Харрис, Хьюз
сосредоточен на отношениях центра и периферии и подчеркивает
радикальную роль местных вождей (Сырцов, Эйхе). Политика, изна-
чально направленная против кулаков, эвфемистически называемая
одним из «социальных воздействий», была слишком груба, чтобы
привести к ожидаемым результатам, и поэтому власти предприня-
ли насильственные меры экспроприации. Еще одним фактором этой
левизны был плохой урожай в 1928 г. на Украине и на Кавказе, что,
кажется, превратило Урало-Сибирский регион в главный источник
сельскохозяйственных поставок. Здесь, как повсюду приблизительно
через год, самосуды и принудительные займы послужили причиной
«саботажа» (т. е. укрытия урожая), бегства в другие регионы и мяте-
жей. Эти трагические события можно считать генеральной репетици-
ей последовавшей за тем поголовной коллективизации. Второй том
Хьюза один из рецензентов назвал «лучшим... анализом проведения
сельскохозяйственной политики в годы перед коллективизацией».
В то же время автора критиковали за то, что он «буквально воспри-
нял сталинские категории социального и экономического статуса»1 2,
т. е. характер и масштаб поляризации в сельской общине. Как бы то
ни было, перед нами - яркая и убедительная картина сельской жизни
перед и во время «великого перелома» (е!це один эвфемизм!).
В целом западные аграрники отдали должное своей страшной
теме, и есть надежда, что появятся и другие региональные исследо-
вания. Вернемся ненадолго к политике центра. По этой теме имеется
интересное исследование, вновь принадлежащее энергичной Виоле,
о верховной комиссии, учрежденной в 1930 г. для рассмотрения жа-
лоб выселенных крестьян, которые вполне разумно заявляли, что их
депортировали на Север по ошибке3. За считанные недели было рас-
смотрено 23360 заявлений (из 35000) и даны рекомендации вернуть
семьи двух категорий - «выселенных по ошибке» и «сомнительные
случаи» (соответственно 2341 и 2863 семьи). ОГПУ хотел сократить
это количество, но «либеральный» член комиссии В. Н. Толмачев воз-
разил, что «это живые люди, а не ящики с товарами»4 и что три пятых
1 Hughes J. Stalin, Siberia and the Crisis of the New Economic Policy. Cambridge: Cam-
bridge University Press, 1991; Idem. Stalinism in a Russian Province: A Study of Collectivi-
zation and Dekulakization in Siberia. L.; N.Y.: Macmillan, 1996; Idem. Capturing the Russian
Peasantry: Stalinist Grain Procurement Policy and the «Ural-Siberian Method» // SR. 1994.
53. P. 76-103; Idem. Re-evaluating Stalin’s Peasant Policy in 1928-1930 // Transforming
Peasants: Society, Sate and the Peasantry... / Ed. J. Pallot. Basingstoke: Macmillan; N.Y: St.
Martin’s. 1998. P. 238-258.
2 Viola// RR. 1998. 57; Shearer D. // EAS. 1998. 50. P. 181.
3 Viola. A Tale of Two Men: IJergavinov, Tolmachev and the Bergavinov Commission //
EAS. 2000. P. 1453.
4 Там же. P. 1407.
68
высланных подлежат возвращению. Естественно, его предложение
было отвергнуто в последней инстанции Сталиным. Виола признает,
что надо отдать должное Толмачеву за его выступление против не-
выносимых условий, в которых приходилось жить депортированным
(переполненные бараки, голод, почти у всех больные дети), но в ко-
нечном счете «бюрократически-учрежденческая» борьба сформиро-
вала позицию как Толмачева, так и его (молодого, более жестокого)
товарища Бергавинова.
Избежавшие депортации могли, как и было, «депортироваться»,
мигрировав в сомнительно безопасное место - если повезет, на стро-
ительство или в какое-нибудь промышленное предприятие; в против-
ном случае можно было провести несколько лет, «переезжая с места
на место», как пишет Шейла Фицпатрик, «в постоянной борьбе за
выживание и в контакте с членами семей депортированных»1. Естес-
твенно, едва ли можно ожидать вполне академического исследования
того, что было спонтанным, произвольным движением1 2, - невидан-
ным по своему масштабу в современности. Показатель сельско-город-
ской миграции, составлявший около 1 млн. в год в конце 1920-х годов,
подскочил до 1,5 млн. в 1930 г. и до 4 млн. в 1931 г.; всеобщее переме-
щение населения в 1928-1932 годах, включая депортации, составило
порядка 12 млн3. Некоторые семьи в панике бежали; в других случаях
глава семьи мог уехать в поисках работы и не вернуться, а его семья,
возможно, впоследствии приезжала к нему; но в некоторых случаях
скорее срабатывало «притяжение», чем «отталкивание», посколь-
ку промышленное развитие предлагало более высоко оплачиваемые
работы. К 1932 г. голод заставил власти принять более жесткие меры
контроля над потоком, чтобы не развалилась система продовольствен-
ных пайков. Судьбоносный закон о внутреннем паспорте (27 декабря)
«предназначался для того, чтобы сдержать приток крестьян в города
и в то же время очистить города от нежелательных и не работающих
жителей»4. Это послужило сигналом к ожесточению политики по от-
1 Fitzpatrick S. Stalin’s Peasants: Resistance and Survival in the Russian Village after
Collectivization. N.Y.; Oxford: Oxford University Press, 1994. P. 83-84. Это ключевое ис-
следование долго останется отправной точкой для будущих исследований положения
крестьян в самый тяжкий период, но в данном случае мы должны опустить его анализ.
По межреспубликанским миграционным линиям в этот период, в частности, русских в
Среднюю Азию (1,3 млн. человек в 1937 г.) см.: Максудов С. Миграции в СССР в 1926—
1939 гг. // CMR. 1999. 40. Р. 763-796, серьезное демографическое исследование.
2 Но см. статью: Moine N. // CMR. 1997. 38. Р. 587-600, где предложен невероятный
аргумент, что закон о паспортах 1932 г. был разработан не для того, чтобы регулировать
поток населения, но служил всего лишь полицейской мерой.
3 Fitzpatrick S. Stalin’s Peasants. Р. 80.
4 Там же. Р. 92.
69
ношению к крестьянам в целом, а не только к так называемым «кула-
кам» и стало причиной новой волны миграций, когда новое городское
население отслеживалось и депортировалось. Тем временем предпри-
нимались меры, чтобы крестьяне в охваченных голодом регионах не
могли покинуть свои деревни в поисках пропитания.
Страшная история голодных лет 1932-1934 годов, «жатва скор-
би», как значимо назвал их Роберт Конквест1, стала темой класси-
ческого исследования, сочетающего научные достоинства с серьез-
ным обвинением советского режима, не в последнюю очередь - за
предубеждение против Украины. Почти вся последующая дискуссия
сосредоточилась на этом вопросе, причем критики указывали, что
российские этнические регионы тоже пострадали, но на самом деле
это второстепенный вопрос1 2. По основным вопросам - взвинченные
поставки зерна, правительственная секретность, размеры спрятан-
ных запасов, продолжающийся экспорт зерна и особенно отсутствие
своевременной подходящей передышки - наблюдается согласие. Но-
вая литература изобилует «белыми пятнами». В статье о Донском
регионе Д’Анн Пеннер3 общее число жертв (1932-1934 годы) оцени-
вается не менее, чем в 6, 7 млн. человек и доказывается, что в главном
регионе (север Северного Кавказа) усиленное использование бесче-
ловечных мер привело к окончательному разрыву отношений между
властями и сельским населением. Последнее оказало решительное
сопротивление, которое было воспринято ответственными лицами
1 Conquest R. The Harvest of Sorrow: Soviet Collectivization and the Terror-Famine.
N.Y.; Oxford: Oxford University Press, 1986; издание на русском языке: Жатва скорби. М.,
1990.
2 Об этом см.: Мерль С. Голод 1932-1933 гг. - геноцид украинцев для осуществле-
ния политики русификации? // 1995. № 1. С. 49-61. Автор согласен, что сталинские
ошибки непростительны, но указывает, что во всех регионах квоты поставок зерна были
подняты до невероятных размеров. Он поддерживает интерпретацию, предложенную в
то время Отто Шиллером, и противоречит Конквестом и Джемсом Э. М^йСом (1983).
Более свежее исследование, учитывающее положение на Украине: Graziosi A. Great
Peasant War. Появились две работы на французском языке.-Peretz Р. La Grande Famine
ukrainienne de 1932-1933: essai d’interpretation // Revue d’etudes comparative Est-Ouest.
1999. 30. 1. P. 31-52; Sokoloff G. (introd.) // 1933,'1’annee noire: temoignages sur la femine
en Ukraine / tr. Bojczuk et al. P: Albin Michel, 2000. В обеих используются интервью,
проведенные в семи регионах Украины в 1989-1992 годах. Соколов разделяет точку
зрения Мерля.
3 Penner D.R. Stalin and the Italianka of 1932-1933 in the Don Region // CMR. 1998.
39. P. 27-68. (Пинер Д. защитила диссертацию на тему «Отношения между партией и
крестьянами на Дону в 1920-1928 гг.» в Калифорнийском университете в 1995 г.). Ста-
тья основана на архивных изысканиях в Шахтах, Краснодаре и Ростове, а также в Мос-
кве. В том же номере CMR содержатся другие статьи по данной теме, написанные рос-
сийскими историками Е. И. Осокиной, Г. А. Бордюговым и О. В. Хлевнюком.
70
как объявление войны. Крестьяне и казаки региона, довольно не пло-
хо относившиеся к правительству в 1927 г., к 1933 г. уже лишились
иллюзий; в докладах ОГПУ говорится, что даже верноподданные
замышляют поход на Москву с оружием в руках с целью свергнуть
режим»1. Пеннер предлагает два объяснения убийственной политики
блокирования голодающих краев: вид умирающих от голода крестьян
отрицательно повлиял бы на активистов; и власти боялись враждеб-
ного разглашения или чего-то худшего вблизи Польши.
Стивен Уиткрофт попытался уточнить статистические данные о
смертях от голода, сравнивая потери начала 1930-х годов с потеря-
ми во время и после Гражданской войны1 2. В другом месте заядлый
спорщик Уиткрофт предлагает «еще одно разъяснение» взаимосвязи
между высокой смертностью из-за голода и нечеловеческими услови-
ями Гулага, выявляя некоторые противоречия в данных НКВД3. Об-
суждение этой темы включает сложные подсчеты, представляющие в
основном специальный интерес.
Что касается сельскохозяйственной и прочей экономической ста-
тистики в целом, то с прекрасным исследованием выступил француз-
ский историк Мартин Мепуле4; оно начинается со служащих земс-
ких управ накануне революции и доводит историю до конца 1920-х
годов, когда эти романтично настроенные профессионалы высокого
класса были сведены на низший уровень «техников цифр». Сменив-
шие их выдвиженцы по велению партии были переплавлены в ином
горниле, и их легитимность проистекала не из профессиональной
квалификации, а из политической благонадежности. Но и при этом
они старались по возможности сохранить стандарты, пока сохраня-
лась хоть какая-то свобода. Напротив, говорят (Джеймс Хайнцен),
другая группа профессионалов, местных специалистов сельского
1 Penner D. R. Stalin and the Italianka of 1932-1933 in the Don Region // CMR. 1998.
39. P. 54.
2 Wheatcroft S. G. Nutrition and Mortality in Famines, 1917-1922, 1931-1933 // Sta-
tistique demographique et sociale (Russie - URSS): politiques, administrateurs et societe //
CMR. 1997.38. P. 525-558; в этом номере содержатся и другие статьи об урожаях, ценах
и потреблении (Adamets S. Р. 559-586), занятости (Lefevre С. Р. 617-628) и само-
убийствах (Rit .ersporn G. А. Р. 511-524). В другой статье Уиткрофт обращается к
статистике о смертности после 1932 г., которая, по его мнению, «удивительно полна и
ощутима в условиях страшного социального кризиса, который они (статистики
ЦУНХУ) записывали, невзирая на политическое давление»: Idem. The Great Leap Up-
wards: Anthropometric Data and Indicators of Crisis and Secular Change in Soviet (sic)
Welfare Levels, 1889-1960 // SR. 1999. 58. P. 27-60, здесь: P. 37.
3 EAS. 1997. 49. P. 503-505; см. также ниже: гл. 8., сн. 52.
4 Mespoulet М. Statistique et revolution en Russie: un compromise impossible, 1880-1930.
Rennes: Presses universitaires, 2001. Esp. P. 313-317. Ее продолжение: Mespoulet M., Blum
A. L’anarchie bureaucratique: pouvoir et statistique sous Staline. P: La Decouverte, 2003.
71
хозяйства, способствовала коллективизации, видя в ней средство
поддержать статус визави партийным чиновникам1. С тех пор моно-
графия Мепуле получила продолжение, которое, к сожалению, мы не
можем осветить здесь. Значение статистики очевидно: без надежных,
бесстрастных данных не могло быть реалистичного экономического
планирования, не говоря уже о социализме.
Задержавшись ненадолго на вопросе сельского хозяйства, Сти-
вен Мерль и Габор Риттерспорн выступают с профессиональным
описанием коллективизируемой деревни, которое дополняет кар-
тину, предложенную Фицпатрик1 2. Мерль указывает inter alia (лат.
между прочим. - Примеч. пер.}, что после 1933 г. колхозная система
имела «мало общего» с ее предшественницей бурных первых лет;
что разрешение частных наделов позволило крестьянам по край-
ней мере выжить, пусть и заплатив высокую цену; и что в 1937 г.
началась новая кампания против последних оставшихся хуторян,
а председатели колхозов в то время, как полагали, сочувствовали
их интересам. Итак, вопреки утверждениям некоторых ученых ста-
бильность не была достигнута, ибо «систему двигала вперед перма-
нентная сила, которую невозможно считать стабильной»3. Совет-
ские вожди пали жертвой собственной лжи: нарочито игнорируя
очевидные факты, они допускали, что зерновая проблема уже ре-
шена, тогда как фактически обобщенные хозяйства с их низкими
(1:4) урожаями зерна просто «утверждались в отсталости» тради-
ционного русского сельского хозяйства. Хотя урожаи значительно
возросли по сравнению с 1920-ми годами, и поставщики сохраняли
их почти полностью, государство не могло удовлетворить расту-
щий потребительский спрос.
Положительная сторона труда Мерля в том, что он вписывает в
экономический контекст пассивное сопротивление крестьян и их
усилия защитить свои интересы, «подыгрывая системе», например,
используя учрежденческую структуру, чтобы избавиться от грубых
председателей во время Террора, - то, что в деталях представлено у
1 Heinzen J. W. Professional Identity and the Vision of the Modern Soviet Countryside:
Local Agricultural Specialists at the End of NEP, 1928-1929 // CMR. 1998. 39. P. 9-26; cp.:
Wehner M. The Soft Line on Agriculture: The Case of Narkomzem and its Specialists, 1921 —
1927 // Transforming Peasants / Ed. Pallot. P. 210-237.
2 Merl S. Bilanz der Unterwerfung: die soziale und okonomische Reorganisation des
Dorfes // Stalinismus / Hrsg. Hildermeier. S. 119-145; Rittersporn G. Das kollektivierte
Dorf in der bauerlichen Gegenkultur // Ibid. S. 147-167. Мерль - выдающийся немецкий
историк, специалист в области советской аграрной истории. Но его работы не использо-
ваны Фицпатрик.
3 Merl S. Bilanz der Unterwerfung: die soziale und okonomische Reorganisation des
Dorfes // Stalinismus / Hrsg. Hildermeier. S. 126. x
72
Фицпатрик1. Социологи любят подчеркивать способность «малень-
кого человека» обратить советскую власть себе на пользу, срывая на-
мерения руководства, но Стивен Коткин справедливо замечает, что
«более сложен вопрос о том, представляли ли себе /крестьяне/ ка-
кую-либо альтернативу для претворения надежд и ценностей», кото-
рые всколыхнули декларации режима1 2. Вероятно, нет.
Если у режима и были сторонники в сельской среде, то их ско-
рее всего следует искать среди элиты чиновников, механизаторов
и стахановцев. Мэри Бакли (Кембридж) подготовила большое ис-
следование последней из упомянутых групп, о которой она уже пи-
сала в нескольких кратких работах, где она исследует смешанные
мотивы для проявления рвения, а также то, как на них реагировали
рядовые колхозники3. Только меньшинство стахановцев разделяли
искреннюю убежденность своего прославленного знаменосца Ма-
рии Демченко4. Далее свет на данную тему проливает Льюис Зи-
гельбаум в статье, посвященной группе доярок совхоза, которые в
1934-1935 годах участвовали в соревновании на создание лучших
условий для зимовки скота5. Опрос соревнующихся «дает возмож-
ность взглянуть на жизненные условия и материальную культуру»
крестьян в целом, а также на связи между разными властями (пар-
тией, союзом, совхозом). Например, из 108 респондентов 23,2 %
были грамотными, 54,6% полуграмотными, примерно три четверти
сообщили, что они больны6. «Обо мне забыли», - в отчаянии писала
одна из жалобщиц. Организаторы старались помочь, посылая при-
пасы, но одновременно был усилен и надзор. Власти, делает вывод
Зигельбаум, были не прйнципиальны в распределении наград и на-
казаний; но те благодетели, которые, по его словам, стали «сельски-
ми аристократами», обрели обостренное чувство «значимости труда
в качестве самоутверждения». Патерналистская власть, утверждает
1 Fitzpatrick S. Stalin’s Peasants. Р. 194-203; о позиции крестьян в это время см. так-
же: Idem. Readers Letters to Krest’janskaia gazeta, 1938 // Russian History/Histoire russe.
1997. 24. Ch. 1-2.
2 Kotkin S. 1991 and the Russian Revolution: Sources, Conceptual Categories, Analytical
Frameworks //JMH. 1998. 70. P. 382-425, здесь: P 420.
3 Buckley M. H. Krest’janskaia gazeta and Rural Stakhanovism // EAS. 1994. 46.
P. 1387-1407; Idem. Why be a Shock Worker or a Stakhanovite? // Women in Russia and
Ukraine / Ed. R. Marsh. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. 199-213; Idem.
Was Rural Stakhanovism a Movement? // EAS. 1999. 51. P. 299-314; Idem. Categorizing
Resistance to Rural Stakhanovism // Politics and Society / Ed. McDermott, Morison.
Basingstoke; L.: Macmillan, 1999. P. 160-188.
4 Was Rural Stakhanovism...? P. 311.
5 Siegelbaum L. H. «Dear Comrade, You Ask What We Need»: Socialist Paternalism and
Soviet Rural «Notables» in the Mid-1930s // SR. 1998. 57.
6 Siegelbaum L. H. «Dear Comrade». P. 120-122. „ ..... ..,,
73
он, способствовала «созданию субъективизма». Скептик, возможно,
задумался бы, а не осознавали ли такие крестьяне свое место в мире
как индивиды до того, как попали в поле зрения государства; но
даже если и так, нельзя не заметить, что они обрели большее само-
уважение и потому были больше расположены к источнику такого
покровительства.
Сравнительно мало современных западных историков занимается
проблемами советского сельского хозяйства в военные и послевоен-
ные годы1. Это сфера, заслуживающая в будущем большего внима-
ния, особенно с целью освещения заметных достижений после 1953 г.
при Хрущеве; они более известны, и заслуженно.
Положение рабочих
Долгие годы социальная история, если речь шла о России, озна-
чала историю труда, и по этой теме написано очень много. Интерес
к этой теме в настоящее время ослаб, тогда как на первый план вы-
ступили другие вопросы. Дэвид Хофман указывает, что в век Интер-
нета социологическим исследованиям мира труда предшествовали
изыскания в области семиотики и символической коммуникации1 2.
Последняя большая конференция, посвященная специально рабоче-
му классу, кажется, была проведена в Университете штата Мичиган
в 1990 г., еще до развала СССР3. Издатели получившегося сборни-
ка отказались от некогда популярного квазимарксистского подхода.
Под влиянием учения Э. П. Томпсона и прочих они сделали упор на
«культурной парадигме класса» и увидели классовое сознание как
«утверждение своего рода социальной идентичности». Пролетариат,
подобно нации, был «мнимой общностью». Поэтому задача истори-
ков состояла не в том, чтобы документировать эксплуатацию рабо-
чих или их воинственность в продвижении своих интересов, а в том,
чтобы исследовать «индивидуальные и коллективные идентичности
1 Компетентный обзор представлен в работе: (Shannon J. Stalin and\the Peasantry:
Reassessing the Post-war Years, 1945-1953 // Politics, Society and Stalinism / Ed. J.
Channon. P 185-209. Крестьянству в военное время посвящена работа: Barber J.,
Harrison М. The Soviet Home Front, 1941-1945: A Social and Economic History of the
USSR in World War II. L.: Macmillan, 1991. P. 77-90,137-138.
2 См. статью Д. Л. Хофмана цкн.: Russian Modernity: Politics, Knowledge, Practices /
Ed. D. L. Hoffmann, Yu. Kostonis. Basingstoke; N.Y: Macmillan, 2000. P. 258.
3 Making Workers Soviet: Pow6r, Class and Identity / Ed. L. H. Siegelbaum, R. G. Suny.
Ithaca NY; L.: Cornell University Press, 1994. Два подобных тома были посвящены уважа-
емому пионеру в сфере советской социологии Моше Левину: Social Dimensions of Soviet
Industrialization / Ed. W. G. Rosenberg, L. H. Siegelbaum. Bloomington IN: Indiana
university Press, 1993; Stalinism: Its Nature and Aftermath... / Ed. N. Lampert,
G. T. Rittersporn. Basingstoke; N.Y: Macmillan,4992.
74
и их отражение в языке», а также их участие в «создании определен-
ного восприятия... коллективного поведения или действия». Иначе
говоря, стало не важно, сколько красных флагов развевалось на де-
монстрации; скорее вопрос звучал так: о чем думали люди с красны-
ми флагами в руках?
Среди ведущих авторов этого тома были Фицпатрик, Риттер-
спорн и Коткин, и каждому было что сказать. Первая обсуждала
воздействие Большого Террора на отношения труд-руководство и
делала вывод, что реакции были самыми разными - от возмущения
до эгоистического удовлетворения («так им и надо»). Второй дока-
зывал, что сталинизм «деклассировал» рабочую силу, превратив ее в
«массу», которая с трудом выносила приток необученных крестьян
и таким образом «окрестьянивалась». Третий описывал жизнь рабо-
чих в Магнитогорске и приходил к выводу, что политическое давле-
ние порождало конформизм, спокойствие и вдохновенное участие в
кампаниях по росту производства. Коткин занялся тем же в его пос-
леднем magnum opus {лат. - большое сочинение. - Примем, пер.) о
Магнитогорске1, и неизбежно спровоцировал критику, что едва ли
этот образцовый город был типичен. Некоторые рецензенты возра-
жали, что Коткин имел дерзость заявить, что он выдвинул в корне
оригинальную интерпретацию сталинизма и что он произвольно
восхвалял и (особенно) порицал историков, которые разрабатывали
ту же тему ранее* 2.
В 1990-е годы команда Зигельбаума хотела «утвердить повестку
дня» для историков труда, но, похоже, это удалось им не вполне, ибо
многие из новых работ о 1930-х годах в СССР довольно традиционны
по своему подходу. Дональд Фильтцер (Лондон) выступил с кратким
обзором3, напоминающим о современной троцкистской критике, в
котором он говорит о «распылении рабочего класса» в годы 1-й Пя-
тилетки4, процесса, направленного на «его устранение как потенци-
ального источника оппозиции господству политической элиты». Но
с «возникновением новых производственных отношений» произ-
водственная бюрократия не пошла своим путем, но была вынуждена
разрабатывать «сложный образец неформальных производственных
сделок» с рабочими, формируя «стройную систему взаимных согла-
Kotkin S. Magnetic Mountain: Stalinism as Civilization. Berkeley; Los Angeles:
University of California Press, 1995; pb. ed. 1997. Недавно ситуацию производственных
условий в городе (и в Донбассе) в 1931-1932 годах была представлена в работе: Caroli
D. Bolshevism, Stalinism and Social Welfare, 1917-1936 // IRSH. 2003. 48. P. 27-54.
2 Davies R. W. // RR. 1997. 56. P. 140-141.
3 Filtzer D. Stalinism and the Working Class in the 1930s // Politics, Society and
Stalinism / Ed. Channon. P. 163-184.
4 Там же. P. 165, 170.
75
шений... в обход законов» и защищать обоих партнеров от произвола
репрессивных мер1. Такое устройство, сохранившееся до 1980-х го-
дов, было чем-то «уникальным в истории», не капиталистическим и
не социалистическим. Почти все это можно было бы принять и ныне.
С тех пор Фильтцер написал глубокое, стройное исследование судь-
бы рабочих в последние годы сталинской эпохи1 2, используя архивные
данные, преимущественно по транспорту и угольной промышленнос-
ти. Провизии отчаянно не хватало, условия труда были примитивны-
ми, а показатели заболеваемости высокими, так что можно говорить
только о «затянувшемся процессе выздоровления» до 1947/48 года,
когда режим столкнулся с «настоящим социальным кризисом». Пос-
ле него он взял ситуацию под контроль. Вслед за Коткиным и осталь-
ными Фильтцер делает вывод, что рабочие не были интегрированы
в политическую систему; они просто соглашались с некоторыми ос-
новными ценностями, «признавали свое подчиненное положение и
примирились с тем, что у них было мало рычагов и рынков сбыта,
чтобы изменить ситуацию»3.
Доскональный обзор по теме труд в России в 1930-х годах фран-
цузского ученого Жана-Поля Депретто (Тулуза)4 был в основном на-
писан до того, как были открыты соответствующие архивы. Объемная
глава посвящена строителям Кузнецкого промышленного комплекса,
а в более мелких разделах говорится о текстильщиках Московской
области, Ленинградских металлистах и донецких шахтерах. Оцени-
вая отношение к режиму, Депретто использует новые работы россий-
ских историков и доказывает, что недовольство принимало разные
формы - от снижения темпов работы до забастовок.
В 1996 г. американский историк Дэвид Ширер опубликовал вто-
рую из двух монографий5, в которой он взялся представить «поли-
тическую, экономическую и социальную историю сталинистского
индустриального государства в йериод его становления» и описать,
1 Filtzer D. Stalinism and the Working Class in the 1930s // Politics, Society and
Stalinism / Ed. Channon. P. 175.
2 Filtzer D. Soviet Workers and Later Stalinism: Labour and the restoration of the Stalinist
System after World War II. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. Особенное значе-
ние имеет освещение Фильтцером вклада в послевоенное восстановление, принадлежа-
щего тем, кого он называет «низкооплачиваемыми кабальными рабочими».
3 Filtzer D. Soviet Workers and Later Stalinism: Labour and the restoration of the
Stalinist System after World War II. Cambridge: Cambridge University Press, 2002. P. 262.
4 Depretto J.-P. Les ouvriers en URSS 1928-1941. P: L’Atelier, 1997.
5 Shearer D. Industry, State and Society in Stalin’s Russia, 1926-1934. Ithaca NY; L.:
Cornell University Press, 1996. Его более ранняя работа была менее масштабна: Idem.
Rationalization and reconstruction in the Soviet Machine-Building Industry, 1926-1934.
Ann Arbor: University of Michigan Press, 1992.
76
«как действительно работала советская индустриальная система по
сравнению с тем, как она якобы работала». Большая часть исследова-
ния посвящена детальному изучению споров между административ-
ными органами в годы 1-й Пятилетки; в ней освещены роли, исполня-
емые сначала так называемыми «синдикатами»1, а затем Рабкрином,
который к концу 1930 г. прорвался сквозь радикальную линию в лице
Орджоникидзе с его военным стилем. Победа этой группы создала
«культуру кризиса», подлинный «сумасшедший дом», с присущими
ему бессмысленными чистками специалистов, внутрибюрократичес-
кими сварами, накоплением средств и прочими формами затрат. В
частности, решения нередко принимались на уровне цеха, а не завода;
это был «мир, который режим мог терроризировать политически, но
не мог контролировать экономически».
Если Ширер занят промышленной экономикой в целом, то ис-
следование структуралиста Кеннета Строса отчасти строится на
пристальном изучении фабрик в одном конкретном районе Москвы
(Пролетарском)1 2. Он доказывает, что самый значительный социо-
логический процесс был «становлением сравнительно однородного
рабочего класса», представители которого с недавних пор стали рабо-
тать в бригадах, постепенно осваивая производство; все это создавало
«чувство общности» с предприятием, где человек работал. Это было
источником стабильности в бурную эпоху, и этим же можно объяс-
нить конформизм рабочих, или по крайней мере относительное от-
сутствие открытого протеста против низкой заработной платы или
нищенских условий. В то же время рабочие могли воспользоваться
нехваткой квалифицированного труда - фактор начала 1930-х годов
и после 1938 г., когда экономика начала переключаться на военное
производство - и учились использовать систему рычагов в таких де-
лах, как поставки продовольствия, жилищный вопрос или транспор-
тные средства.
Некоторые критики сочли интерпретацию Строса слишком благо-
желательной по отношению к режиму - например, он почти умолчал
о роли заводских партийных организаций - и недостаточно чувстви-
тельной к конфликтным отношениям, скрывавшимся под гладкой
поверхностью. Но в целом критики были едины в том, что он пролил
свет на необычную и устойчивую особенность места советского тру-
1 Офисы по продажам и поставкам промышленных трестов, достигшие полуавто-
номного статуса при нэпе. Их идеи представляли «средний путь» более рационально,
чем со временем принятый путь.
2 Straus К. М. Factory and Community in Stalin’s Russia: The Making of an Industrial
Working Class. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1997. Речь идет об известном
заводе «Серп и Молот».
77
да, а именно: рабочие тяготели к тому, чтобы отождествлять себя со
«своим» заводом.
Тем временем другие социологи указывали на «больные места» в
отношениях между руководителями и рабочими, что, по их мнению,
ни в коем случае не утратило своей остроты при сталинском драко-
новском правлении. Джеффри Россман выступил с тремя основан-
ными на архивных материалах исследованиями о забастовках, вспых-
нувших в 1932 г. среди текстильных рабочих в Ивановской области.
В первых двух работах (1996-1997 гг.) Россман сосредоточивается
на роли двух главных забастовщиков: убежденного антикоммуниста
К. Клепикова, проведшего несколько лет в Гулаге, и бывшего купца
В. Худякова. Выдвинутые требования были чисто экономическими
(плохое снабжение) и встретили всеобщую поддержку; хотя вожди
забастовки были арестованы и понесли наказание, реакция властей
все же была позитивной: поставки продовольствия увеличились.
Похоже, дело замяли, но сохранились соответствующие документы
в местном Ивановском архиве. Третья работа посвящена забастовке
(самой серьезной из трех) в Вичуге, но люди «отошли от пропасти...
узнав, что центр будто бы отозвался на их просьбу о помощи». В бо-
лее широкой перспективе «эти события повлияли на социальные дав-
ления, заставившие режим смягчить его экономическую политику»1.
Поскольку текстильными рабочими были, как правило, женщи-
ны, то они заинтересовали наряду с историками труда также специа-
листов в сфере гендерных исследований. Габриела Горцка (Кассель)
написала о рабочих клубах, а затем обратилась и к другим темам
культуры1 2. В двух последних статьях она занимается работницами в
Ярославле, где проводила архивные изыскания. Сосредоточившись
на фабрике «Красный Перекоп», одной из старейших в стране (осно-
вана в 1722 г.), она сначала описывает примитивные условия труда
(например, отсутствие канализации!), а затем исследует, насколько
важными были местные проблемы на общих собраниях рабочих и
представителей фабричного руководства. «Принимались решения..,
1 «Workers’ Strike». Р. 80-81; Rossman J.J. Weaver of Rebellion and poet of Resistance:
K. Klepikov (1860-1933) and Shop-floor Opposition to Bolshevik Rule //JGOE. 1996. 46.
P. 374-408; Idem. The Taikovo Cotton Workers’ Strike of April 1932: Class, Gender and
Identity Politics in Stalin’s Russia // RR. 1997. 56. P. 44-69; Idem. A Workers’ Strike in
Stalin’s Russia: The Vichuga Uprising of April 1932 // Viola. Contending. P. 44-83. Об Ива-
новской области см.: Gestwa К. I^roto-Industrialisierung in Russland: Wirtschaft, Herrschaft
und Kultur in Ivanovo und Pavlovo, 1741-1932. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1999.
2 Gorzka G. Work and Leisure among Textile-Workers in Soviet Russia: laroslavl’ in the
1930s //Politics and Society under Bolsheviks / Ed. McDermott, Morison. P. 140-160; Idem.
Krasnyi Perekop - Betriebsalltag und Arbeiterinteressen am Beispiel der Textilarbeiterschaft
in Jaroslavl’ in den 1930er Jahren // Stalinismus / Hrsg. Plaggenborg. S. 209-242.
78
образовывались комиссии, увольнялись ответственные лица, но ка-
чественные улучшения так и не были достигнуты». Рабочие утрати-
ли интерес к таким собраниям и предпочитали проводить свой досуг,
отдыхая. Тем не менее меньшинство «все больше горели желанием
получить образование» и к концу десятилетия «около половины
рабочей силы проходило обучение, чтобы получить более высокую
профессиональную квалификацию». Во второй статье Горцка дает
больше деталей о заработной плате и ценах, дисциплинарных мерах
и социальном расслоении на этой фабрике. Ее главное открытие со-
стоит в том, что «политические власти не могли найти правильный
подход к массам. Они не занимались повседневными вопросами и,
недооценивая /умственный/ уровень рабочих и их интересы, предла-
гали им только лозунги. Более положительно были восприняты толь-
ко возможности образования, тогда как в сфере культуры и искусства
политические стратегии партии потерпели фиаско».
Другой немецкий историк Дитмар Нойтатц посвятил объемистую
монографию одному из «великих проектов» 1-й Пятилетки, строи-
тельству Московского метро (Метрострой)1. Что касается проблем
труда, то Нойтатц делает вывод, что высокий показатель текучес-
ти рабочей силы был типичной стратегией трудящихся в условиях,
когда деятельность профсоюзов и право забастовок были запрещены
(«Enthusiasmus». Р. 194); не менявшие рабочего места, несмотря на
плохие условия, часто неплохо поощрялись, получали хорошее жало-
ванье и в конце концов делали успешную профессиональную карьеру.
Одна особенность культуры рабочего класса, которая привлекла
к себе внимание в последнее время, - это алкогольная зависимость.
Увлекательная книга на эту тему Лоры Л. Филлипс1 2 заканчивается
«великим переломом», но полезна для контекста и метода. Отмечая,
что незыблемая практика «ритуальных возлияний» сохранялась и
после революции, будучи воплощением важного элемента мужской
1 Neutatz D. Die Moskauer Metro: von den ersten Planen bis zur Grossbaustelle des
Stalinismus, 1897-1935. Koln: Bohlau, 2001; Idem. Zwischen Enthusiasmus und politischer
Kontrolle: die Arbeiter und das Regime am Beispiel von Metrostroj // Stalinismus / Hrsg.
Plaggenborg. S. 185-208; Idem. Arbeitschaft und Stalinismus am Beispiel der Moskauer
Metro // Stalinismus / Hrsg. Hildermeier. S. 99-118; Idem. «Schmiede des neuen Menschen»
und Kostprobe des Sozialismus: Utopien des Moskauer Metrobaus // Utopie und politische
Herrschaft im Europa der Zwischenkriegszeit / Hrsg. W. Hardtwig. Munchen: Oldenbourg,
2002. S. 41-56.
2 Phillips L. L. Bolsheviks and the Bottle: Drink and Worker Culture in St. Petersburg,
1900-1929. DeKalb IL: Northern Illinois University Press, 2000): одна глава появилась
ранее в: RR. 1997. 56. Р. 25-43. См. также: Transchel К. Liquid Assets: Vodka and Drinking
in Early Soviet Factories // The Human Tradition in Modern Russia / Ed. W. B. Husband.
Wilmington DE: Scholarly Resources, 2000. P. 129-142.
79
идентичности рабочего, она считает, что «рабочие... требовали, чтобы
к их обычаям относились честно и с уважением», и им удалось заста-
вить государство отказаться от политики трезвенности. Пусть так, но
доказательство было бы более убедительным, если бы Филлипс обра-
тилась к физическим последствиям пьянства или к роли винно-водо-
чной монополии в доходах государства, и это одна из причин того, по-
чему движение за трезвость с таким трудом развивалось при Сталине.
Похоже, для культуролога такие вопросы слишком приземлены.
К новой идентичности?
Более основополагающий вопрос, который в последнее время об-
суждается охотно и в целом плодотворно, - это отношение рабочих (и
остальных) к режиму1. Дебаты все еще идут, и промежуточный отчет
о них следовало бы начать с определения объединяющей их основы.
Все согласны, что некоторые рабочие (или бывшие рабочие), кото-
рые, так или иначе, поднялись в этой системе, такие как партийные
или комсомольские активисты, охотнее отождествляются с новым
порядком, чем те, кого они опередили; и все согласны, что крестьяне,
менее преуспевшие, скорее всего отличались безразличием или бес-
страстием; итак, мы имеем дело в основном с рабочими физического
труда и со служащими низшего звена. Еще одно предварительное за-
мечание: было бы ошибкой полагать, что обычные люди постоянно
думали (или должны были думать) об общественно-политическом
строе, при котором они жили. Даже при открытой демократической
политике почти все граждане индифферентны к общественным де-
лам и, если они вовлекаются в них, то их взгляды противоречивы;
их взгляды на официальную политику будут меняться от предмета
к предмету, причем меняться быстро под влиянием целого ряда фак-
торов (личное благосостояние, влияние СМИ или слухов, моды); и
их частные мнения могут коренным образом отличаться от мнений,
которые они выражают в избирательных бюллетенях. В закрытом об-
ществе проследить взгляды людей еще труднее.
Базовым для современных исследований является понятие иден-
тичности (или «социальной идентичности», как аккуратно форму-
1 О дебатах см. между прочим: Smith S. Russian Workers and the Politics of Social
Identity // RR. 1997. 56. P. 1-7; Idem. Writing the History of the Russian Revolution after
the Fall of Communism // The'Russian Revolution: The Essential Readings / Ed. M. Miller.
Oxford; Malden MA: Blackwell, 2001. P 261-281; Davies S. R. Us Against Them: Social
Identity in Soviet Russia, 1934—1941 // Stalinism: New Directions / Ed. Fitzpatrick.
P. 47-70 и книга: Fitzpatrick. Popular Opinion (см.: Гл. 2. Сн. 38), а также работы Дж.
Хельбека (J. Hellbeck).
80
лирует его Стив Смит). Предлагаемое им определение сомнительно,
поскольку объясняет термин через его производное, а другое опреде-
ление, предложенное Фолькером Депкатом, точнее, но многословно1.
Остается смутный, почти метафизический концепт - возможно, что-
то вроде души для теолога? Но поскольку сталинское государство
старательнее остальных, тогда и ныне, пыталось сформировать образ
мышления и действий своих граждан, то историкам, вполне естест-
венно, хочется выяснить из ставших доступными «народных» источ-
ников, насколько ему это удалось.
В критическом анализе новых архивных источников Андреа Граци-
ози указывает, что «быстрая контаминация тайных докладов офици-
альной ложью» делала обзоры спецслужбами общественного мнения
ошибочными. Они были составлены согласно заранее поставленной
формуле, где «хорошие» и «плохие» новости были записаны в опре-
деленных дозах, так что «высшее советское руководство... закончило
тем, что питалось собственной пропагандой»1 2. Дональд Фильтцер до-
бавляет, что в сводках подчеркивались крайности поведения: с одной
стороны, энтузиазм, с другой - ниспровержение3. Пусть даже тайные
информанты записывали индивидуальные мнения аккуратно, нет
никакой гарантии, что процитированные слова представляли собой
его/ее «истинные» взгляды, т. е. присущие постоянно, по размышле-
нии, а еще менее - его/ее «идентичность». Ибо советские граждане
выработали тонкое искусство укрывать свои частные сомнения или
свою внутреннюю сущность за публичным фасадом конформизма.
Еще больше людей просто не разбирались в своих позициях, и это
вполне понятно в данных обстоятельствах.
1 «Это сложное взаимодействие отождествлений, основанное на возрасте, этничес-
ком происхождении, половому признаку, классовой принадлежности, религии, неус-
тойчивый порядок которых возможен только посредством языка и репрезентации: он
включает процессы включения и исключения, отрицания и усиления. Самое главное,
он обладает измерением времени: идентичности собраны посредством смешивания
двух типов исторического времени: история жизни и история общества» (Depkat V.
Writing the History of the Russian Revolution. P. 275). Депкат определяет идентичность
как «сцепку перцептивных и интерпретативных схем и ощущений принадлежности,
концептов и норм ценности, ориентаций и верности, которые предоставляют индивиду
место в определенной среде, соотносят его/ее самоопределение с определениями, дан-
ными другими, интегрируют индивида в более крупные группы и таким образом дают
ему/ей способность значимо функционировать в обществе» (Depkat V. Autobiographic
und die soziale Konstruktion von Wirklichkeit // Geschichte und Gesellschaft. 2003. 29.
S. 466).
2 Graziozi A. The New Archival Sources: Hypotheses for a Critical Assessment //CMR.
1999.49. P. 37-38.
3 Filtzer D. //JMH. 2001. 33. P. 457.
81
Точно так же проблематичны жалобы, в которых пишущий вполне
мог предварить его/ее конкретную жалобу комплиментарными выра-
жениями о достоинствах режима или его политики: как понять - было
ли это тактическим приемом или говорилось искренне? Более обещаю-
щими являются письма и дневники, но следует иметь в виду, что пишу-
щий понятным образом не выкладывал все важное, что он/она думал,
слышал или испытал. Ныне широко известный дневник Степана Под-
любного обладал более «доверительным» характером, чем большинс-
тво других, но кажется рискованным так глубоко вчитываться в текст,
как это делает его переводчик и издатель Йохен Хельбек, который вы-
двигает свои гипотезы смелее остальных его коллег1. Очевидно, этот
кулацкий сын чувствовал свою вину в своем «подозрительном» (с точ-
ки зрения режима) социальном происхождении и искренне стремил-
ся соответствовать официальным нормам, искореняя «реакционные»
черты своей личности. В марте 1935 г., начав медицинскую карьеру, он
с удовлетворением отметил: «я больше не страшусь своего окружения:
я такой же, как и все». Подозревая, что убийство Кирова спланировано
на высшем уровне, он стыдился своих сомнений1 2. У его раздвоенности
могут быть прозаические причины: в 1932 г. он неохотно согласился
стать тайным информантом ОГПУ, оперативные работники которо-
го знали о его происхождении и могли надавить на него. Похоже, его
следует считать попавшей в ловушку жертвой промывания мозгов, что
глубоко беспокоило его (в одном месте он пишет, что вся его жизнь -
ложь, за исключением разговоров со связными НКВД!). В 1937 г. его
ни в чем не повинная мать была арестована, и эта несправедливость
восстановила его против режима. И все же он «не мог усомниться в
законности революционного процесса, поскольку сам лично был вов-
лечен в него»; выступить с основательной критикой режима «означало
бы разрушить положительное самоощущение»3.
Здесь Хельбек подозрительно выходит за рамки данных. Дневник
Подлюбного раскрывает его автора как противоречивый характер, -
он старался, но тщетно, приспособиться к новым обстоятельствам,
1 Hellbeck J. Fashioning the Stalinist Soul: The Diary of Stepan Podlubnyi, 1931-1939
// Stalinism: New Directions / Ed. Fitzpatrick. P. 77-116; Idem. Feeding the Stalinist Soul:
The Diary of Stepan Podlubnyi (1931-1939)//JGOE. 1996.46. P. 344-373; Podlubnyi S. F.
Tagebuch aus Moskau 1931-1939 / Ubers, u. hrsg. Hellbeck. Munchen: Deutscher
Taschenbuchverlag, 1996; Hellbeck J. Speaking Out: Languages of Affirmation and Dissent
in Stalinist Russia// Kritika. 2000.1. P. 71 -96; Idem. Self-Realization in the Stalinist System:
Two Soviet Diaries of the 1930s // Hoffmann, Kostonis. Russian Modernity. P. 221-242. Cp.
также ответы его и И. Хальфина интервьюеру в: Thinking Theoretically About the
Cultural and Linguistic Turn in Soviet Studies // Ab imperio. 2002. 3. P. 217-260.
2 «Fashioning». P. 83, 89,104.
3 «Fashioning». P. 110,112.
82
но далеко не ясно, что его жизнь типична, даже среди продвигавших-
ся вверх1. И все же на этой зыбкой основе его издатель утверждает,
что «нетерпимым революционным режимам свойственна привле-
кательность»1 2; и он, и Стивен Коткин видят, что советские гражда-
не активно усвоили марксистско-ленинский язык и понятия, чтобы
обеспечить себе психологически приемлемую нишу в системе; если
бы в этом было что-то не по душе (дефицит, террор), то люди могли
бы ворчать, но были бы не в состоянии ясно сформулировать свои
обиды и испытывали бы «свое несогласие как собственный кризис»,
поскольку «в глубине души приняли власть /и/ причисляли себя
к революционерам»3. Этой удовлетворенности еще предстояло под-
крепиться существенными эмпирическими данными.
С другой стороны стоят исследователи типа Фицпатрик и Сары
Дэвис - а еще больше историки-эмпирики с их традиционными кон-
цептуальными рамками - которые считают, что советские граждане
прячут свои сомнения, опасаясь потенциальных последствий; внешне
они соглашаются, но время от времени оказывают пассивное сопро-
тивление более вопиющим требованиям режима. Подытоживая свои
наблюдения о повседневной жизни в 1930-е годы, Фицпатрик указы-
вает, что советские граждане постоянно рисковали, но это «не значи-
ло, что люди не боялись режима. Разумеется, боялись, зная, что режим
всегда готов наказать, зная силу карающей руки, долгую и мститель-
ную память режима и непредсказуемость его выпадов. Поэтому нор-
мальной позицией советского гражданина был пассивный конфор-
мизм и внешнее послушание». Люди развивали ментальность «мы»
и «они» и терпеть не могли тех, кто обладал политической властью
и пользовался присущими ей привилегиями. Но самоотождествле-
ние режима с патриотизмом и прогрессом обеспечило ему поддержку
«городской молодежи, или по крайней мере впечатляющей части этой
группы ... /которая/, кажется, усвоила советские ценности». «Многие
рабочие сохраняли остаточное чувство связи с делом Советов», осо-
бенно в городах с прочными революционными традициями, и «это
конституировало пассивную поддержку режима». Рабочие видели в
режиме того, кто кормит, одевает и дает кров, - но это не означало, что
они считают, что обязаны отвечать на эту заботу усердным трудом4.
Дэвис идет еще дальше. Используя партийные доклады в основ-
ном из Ленинградской области, она различает «общую враждебность
существующей властной структуре»; «многие люди приобщились
1 Об этом же говорится в кн.: Neutatz. Moskauer Metro. S. 244-245.
2 «Speaking Out». P. 76.
3 «Fashioning». P. 81, 84, 90
4 Fitzpatrick. Everyday Stali ism: Ordinary Life in Extraordinary Times: Soviet Russia
in the 1930s. N.Y.; L.: Oxford University Press, 1999.
83
к совершенно новому языку и начали размышлять об отсутствии...
прав в Советском Союзе»; им не нравилась новая привилегированная
каста (и вообще, как мы видели, аутсайдеры) и они воспользовались
террором, чтобы отомстить за себя самым непопулярным боссам1.
Дэвис сосредоточивается на разных вопросах, по которым режим и
население были склонны столкнуться, благоразумно замечая, что
трудно сделать квантитативные выводы о степени несогласия. Но
это и есть тот Святой Грааль, который так усиленно ищут ее более
постмодернистские коллеги. Достижима ли их цель, нам во многом
предстоит выяснить по ходу дела.
Вообще западные историки проявляют мало интереса к дета-
лям потрясающего промышленного роста в СССР в предвоенное
десятилетие. Но «принятое мнение», разрабатываемое в основном
экономистами США в RAND Corporation и их коллегами в 1960-е
годы, оказалось недавно оспоренным Робертом К. Алленом, кото-
рый считает его «в высшей степени необоснованным». Советскую
плановую экономику, по его мнению, не следовало бы списывать как
«колоссальный провал» просто потому, что гражданское население
не имело потребительских товаров, - утверждение, принимаемое на
веру в процветающем Западе. Если бы «количественные показатели
роста» в СССР сравнить с опытом других развивающихся стран, то
результаты оказались бы более благоприятными. Аллен допускает,
что коллективизация в деревне была «катастрофой» и не привела к
значительному увеличению производства зерна, что «городское хо-
зяйство быстро развивалось, а деревня страдала»; с другой стороны,
урбанизация снизила естественный рост населения, а это наряду со
смертностью, на которую повлияли война и голод, позволило СССР
избежать «демографического взрыва», охватившего обширные про-
странства Третьего мира. Если бы не эти факторы, то к концу XX века
в Советском Союзе насчитывалось бы до 1 млрд, жителей, как в Ин-
дии. Конечно, Аллен не ратует за массовое насилие в качестве средс-
тва контроля рождаемости, но он рассматривает историю СССР в
долгосрочной перспективе и беспристрастно. Его коллегам в данной
сфере предоставлено право первыми оценить его доказательство.
Равно спорен тезис, что в конце 1930-х годов потребление было
«значительно выше», чем десятилетием ранее: «рост материального
благосостояния был реальным». Суть этого вопроса составляет техни-
ческая проблема: использование индексов для измерения инфляции
цен1 2. Метод Аллена состоит в том, чтобы усреднить показатели, при-
1 Davies R. Popular Opinion. Р. 106, 130-133; Idem. Us and Them: Social Identity in
Soviet Russia, 1934-1941 // Stalinism / Ed. Fitzpatrick. P 47-70.
2 Allen R. C. Farm to factory: Reinterpretation of the Soviet Industrial Revolution.
Princeton and Oxford: Princeton University Press, 2003.
84
писываемые первому и последнему годам изучаемого периода; этот
метод допускает увеличение на 30% в реальном потреблении на душу
населения или в денежном выражении 1546 руб. в 1937 г. против 1208
руб. в 1928 г. Можно ли в это поверить? На взгляд дилетанта, кажется
невероятным, чтобы доход колхоза увеличился быстрее, чем доход час-
тного хозяйства (на 22,8% против 19,2%) через И лет после катастро-
фы, но подождем вердикта «счетоводов». Выводы Аллена, что «город-
ские жители и промышленные рабочие, учителя и бюрократы имели
экономические резоны поддерживать Советское государство», кажут-
ся приемлемыми, пока мы помним, что ожидание грядущего изобилия
будет значить больше, чем удовлетворение в настоящем. Более того,
немало фактов свидетельствуют об обратном: о неудовлетворенности
нехваткой товаров первой необходимости и о ностальгии по относи-
тельному процветанию досоциалистической эпохи. Пол Грегори во
второй книге, обсужденной в последней главе, предлагает коррективу
стандартному взгляду, что индустриализацию финансировало умира-
ющее от голода крестьянство. Для того, чтобы показатель капиталов-
ложений удвоился за десять лет, городским жителям тоже пришлось
на всем экономить, поэтому следует говорить об «общем снижении
уровня жизни как колхозников, так и промышленных рабочих»1.
Показатели потребления находятся в центре потрясающего иссле-
дования Джулии Хесслер (Юджин, Орегона) советской торговли1 2.
Она доказывает, что «экономика потребления действовала двояко»:
«кризисная экономика» 1-й Пятилетки и военных лет (1939-1947) и
«экономика восстановления», действующая в более спокойное время.
Последняя, более рациональная система допускала элемент рыноч-
ных отношений, и ее следует считать нормой; более того, именно это
на самом деле и предпочитал Сталин вопреки широко распространен-
ному утверждению, что ему, якобы, нравилось, когда его подданные
голодают. По этому вопросу она более осторожна, чем ведущий рос-
сийский специалист в данной сфере Е. А. Осокина. Хесслер особенно
внимательна ко «второй экономике», т. е. к частному торговому сек-
тору, который выжил, так сказать, sub rosa {лат. - тайно. - Примеч.
пер.), даже в периоды самого сурового бюрократического контроля.
Официальная политика, разъясняет она, в этом отношении была не-
редко двойственной. Так, в 1934 г. порядка 100 000 мелких торговцев
были арестованы или депортированы якобы как «спекулянты», тогда
как нескольким сотням тысяч покупателей было позволено посещать
1 Gregory Р. R. The Political Economy of Stalinism: Evidence from the Soviet Secret
Archives (Cambridge and New York: Cambridge University Press, 2004). C. 47.
2 Hessler Y. A Social History of Soviet Trade: Trade Policy, Retail Practices and
Consumption, 1917-1953. Princeton and Oxford: Princeton University Press, 2004.
85
московский Ярославский рынок, где их даже развлекали. Продавцы и
покупатели на таких базарах служили примером «этики выживания»,
которая вела к нарушению, где только возможно, закона к взаимной
выгоде; к 1943 г. такие «неформальные сделки» составили от четвер-
ти до трети доходов населения, а с приближением победы «собствен-
ническая психология» окрепла - целью было уже не выживание, а
доход. Вообще, говорит она, послевоенный обобществленный сектор
экономики потребления поднимался под прикрытием полулегально-
го частного сектора. На этом стыке режим упустил шанс развивать
в духе Дэн Сяопина более открытые, более свободные отношения с
гражданами, которые сцементировали бы нацию, а также были бы
благоприятны для экономики.
Одной из самых любопытных особенностей сталинской экономи-
ческой системы было поощрение государством производства и пот-
ребления некоторых предметов роскоши. В гастрономах деликатесы
продавались по ценам в 30 раз выше, чем продукты первой необходи-
мости. Этой теме посвятила целый том Юкка Громов (Хельсинки)1.
В нем приводится множество неизвестных и удивительных деталей:
например, своим созданием советское шампанское во многом обяза-
но личному вмешательству Сталина. Даже форма пробок на флако-
нах для духов решалась на высшем уровне. В особом фаворе были
косметика и шоколад; «на фоне всеобщей бедности было немало зри-
мых символов и заметных островков изобилия». Громов довольно не-
брежна в организации своего материала и обращении со статистикой,
но приходит к вполне справедливому выводу, что плановики центра,
основной заботой которых было, конечно, совсем иное, все же шли на
некоторые поблажки потребительскому спросу, хотя и в весьма узких
границах: очевидно, что такие товары покупала в основном элита.
Ведущий специалист США по истории труда в СССР Дж. Дж. Росс-
ман переработал несколько своих ранних статей в монографию (по-
лучившую хорошие отзывы) по движению сопротивления среди
текстильщиков Ивановской области в годы 1-й Пятилетки1 2. Протесто-
вавшие понимали «великий перелом» с его полуголодными пайками й
требованием повышенных норм как измену изначальным обещаниям
большевиков, сохраняя при этом понятие советской власти. Режим в
лице Кагановича ответил принудительными мерами, но по крайней
мере попытался исправить кое-что, вызывавшее недовольство. В это
время не был расстрелян ни один из репрессированных лидеров, но
1 Gromov Y. Caviar with Champagne: Common Luxury and the Ideals of the Good Life
in Stalin's Russia (Oxford and New York: Berg, 2003).
2 Rossman Y. Y. Worker Resistance under Stalin: Class and Revolution on the Shop
Floor. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2005.
86
Сталин вернулся к этому через несколько лет. Россман не разъясняет,
насколько эти беспорядки были типичны для трудовой сферы в нацио-
нальном масштабе и оставили ли они след спустя годы, когда государс-
тво окрепло и могло их предотвратить. Подход и открытия Россмана
имеют много общего с методом и открытиями Дж.-П. Депретто, кото-
рый исследовал состояние Нижегородской области того же периода,
где забастовки вспыхивали во многом по той же причине. Он делает
вывод, что протестующие не просто винили режим в своей нелегкой
доле, поскольку одновременно они доверяли официальной пропаганде
о «саботаже» специалистов или нэпманов. В основном они стремились
сохранить собственную автономию, «быть действующими лицами
собственной истории»1. Интересно, но таков вывод и Дианы Кенкер в
ее более объемном исследовании одной конкретной группы промыш-
ленных рабочих, а именно полиграфистов, хотя ее методологический
подход - это подход культуролога1 2. Это значит, что она исследует не их
интересы (как присуще социологу), но «множественные значения про-
летарской идентичности». Будучи квалифицированными рабочими,
они высказывались за «более гуманистическую форму социализма» и
«не приветствовали коллективистскую утопию». Постмодернистский
подход ведет нас вперед, вводя в поле нашего зрения весь «мир» рабо-
чих, в том числе и их досуг. Последний был более индивидуальным,
чем то представляли фанатики-активисты, опасавшиеся, что поездки
на велосипедах в выходные дни «расколют рабочий класс», и осуж-
дали традиционное пристрастие молодежи к вечеринкам с выпивкой
как «хулиганство». После 1929 г. подобные действия подавлялись, но
полиграфисты «отвергли пролетарский абсолютизм» и «определили
собственную рабочую идентичность, в том числе... выпивку, религию
и частную жизнь» - иными словами, если использовать старомодную
терминологию, им удалось сохранить элементы своего былого образа
жизни, несмотря на усиливающийся контроль.
Обращаясь к деревне, Джеймс Хайнцен расширил свое более
раннее исследование в монографию о Наркомземе до периода пося-
гательств Сталина на его кадры. Во время нэпа этим учреждением
руководили компетентные и (в глазах большевиков) политически
подозрительные специалисты, которые всеми силами старались пред-
ставлять интересы крестьян в условиях предрассудков правящей пар-
тии. Впрочем, чем более низкое место в его многочисленном аппарате
1 Depretto Y.-P. 'Opinion ouvriere et protestation sociale a Nijni-Novgorod,
1928-1932', in Studer and Haumann, Stali ist Subjects (see ch. 6, n. 2), 117-133, here
P. 130.
2 Koenker P. P. Republic of Labor: Russian Printers and Soviet Socialism, 1918-1930.
Ithaca and London: Cornell University Press, 2005.
87
занимали чиновники, с тем большей симпатией они воспринимали
сталинские призывы. Базой исследования Хайнцена служат местные
(Пензенская область) и центральные архивы. Разные точки зрения
внутри комиссариата помешали ему устоять перед ОГПУ во время
первых репрессий в начале 1928 г., а Шахтинское дело мнимых «вре-
дителей» «шокировало аппарат». Через несколько месяцев начались
настоящие чистки, возглавляемые главой Рабкрина Орджоникидзе;
третья, последняя, фаза началась в июле 1929 г., а к концу того же
года учреждение «основательно развалилось» и было заменено новым
всесоюзным органом, занимавшимся проведением коллективизации.
Хайнцен не сообщает, сколько всего чиновников было репрессирова-
но, но отмечает, что их постигла «почти одинаково» суровая участь.
Своим пассивным сопротивлением они по крайней мере не дали
осуществиться сталинскому замыслу инсценировать показательный
процесс над агрономами, который должно было связать с фиктивной
«Трудовой крестьянской партией» в 1930 г.; впоследствии с обвинен-
ными расправились поодиночке1.
Трагедия, разыгравшаяся в советской деревне в эти годы, является
предметом хорошо известного многотомного документального собра-
ния, изданного В. П. Даниловым и другими; оно постепенно становит-
ся доступным английскому читателю как одно из изданий Йельской
серии «Анналы коммунизма»1 2. Из 78 воспроизведенных в данном
издании документов последние самые значительные по количеству.
Согласно докладу ОГПУ от декабря 1930 г., 550 558 человек были уже
высланы как так называемые кулаки второй категории. Через три ме-
сяца полицией утверждалось, что на протяжении того же года тройки
приговорили 18 966 человек к смертной казни: 10,6% от всего количес-
тва «осужденных» такими ad hoc {лат. - для данной цели. - Примеч.
пер.) трибуналами. Издатели делают вывод, что «коллективизация
сыграла критическую роль в становлении полицейского государства,
основанного на диктаторской власти Сталина и... ОГПУ».
Гораздо более нюансирована картина, представленная двумя ве-
дущими историками-экономистами Р. У. Дэвисом (Бирмингем) и
С. Г. Уиткрофтом (Мельбурн) в их книге «Голодные годы»3, пятом
1 Y. Heinzen. Inventing a Soviet Coutryside: State Power and the Transformation of
Rural Russia, 1917-1929. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2004.
2 L. Viola, V. P. Danilov, N. A. Ivnitsky and D. Kozlov (eds.). The War Against the
Peasantry, 1927-1930: The Tragedy of the Soviet Countryside, trans. S. Shabad. New
Haven and Oxford: Yale University Press, 2005. This volume contains material published in
Tragediia sovetskoi derevni, tt. 1-2.
3 R. W. Davies and S. G. Wheatcroft. The Years of Hunger: Soviet Agriculture,
1931-1933. Basingstoke and New York: Palgrave Macmillan, 2004.
88
томе серии «Индустриализация Советской России», где говорится о
страшном голоде 1932-1933 годов. Их скрупулезный анализ надолго
останется классикой, пусть даже последнее слово об этой спорной и
волнующей теме еще не сказано. Серьезные ученые пожелают озна-
комиться и с дополняющей тему работой молодого немецкого исто-
рика Барбары Фальк, в которой она исследует, как голод затронул
городское население1. Книга неудачно скомпонована, и в ней немало
повторов, но Фальк хорошо справляется со сложностями системы
пайков (из которой был исключен значительный сегмент населе-
ния); кроме того, она намечает новое поле исследования, изучая си-
туацию в поставках продовольствия в конкретный район, а именно
в Харьков.
Здесь мы можем коснуться только некоторых аспектов данной
темы. Что касается причин голода, то все современные авторы усмат-
ривают ее в чрезмерных поставках зерна, при который реальности на
селе почти не принимались в расчет. В 1931-32 г. из урожая зерна,
который был на 10-15 млн. тонн меньше, чем в предыдущий, госу-
дарственные органы изъяли 40% против бывших 34%. Урожай 1932 г.
официально оценивался в 69,9 млн. тонн, тогда как настоящая цифра
колебалась между 55 и 60 млн тонн. Но наши авторы не исследуют
причины этой фальсификации и довольно неопределенно утверж-
дают, что «еще не найдено объяснений» такому расхождению между
официальной цифрой зерновых запасов в июле 1933 г. (2,0 млн. тонн)
и реальной цифрой 1,4 млн. (только 1,0 млн. продовольственного зер-
на). Фальк говорит больше о голоде, каким он ощущался в низах, тог-
да как два носителя английского языка, занимающиеся прежде всего
политикой, дают более полное доказательство высказанному ранее
Дэвисом аргументу, что «агротехнические» проблемы (плохая пого-
да, отсутствие ротации культур и тракторов и т. д.) способствовали
дефициту. В заключительной главе они пытаются вписать голод в ис-
торический контекст и предлагают обоснованную, вероятную цифру,
выражающую число умерших от голода в 1930-1933 годах: 5,7 млн1 2.
Власти действительно оказали больше помощи голодающим райо-
нам, чем историки предполагали прежде, но было уже слишком позд-
но. Центральные директивы помочь голодающим детям и вывезти их
1 Falk В. Sowejetische Stadte in der Hungersnot 1932-1933. Cologne, Weimar and Vienna:
Bohlau, 2005. Based on a dissertation defended at the University of Bochum in 2003.
2 Some 1,5 million of these victims were Ukrainian residents. The view propounded by
Robert Conquest and many Ukrainian historians that the famine was deliberataly designed
to punish Ukraine for deviance, whether actual or potential, is not endorsed by these recent
authors, but none of them examines this issue, which is however studied by M. Ellman
(Amsterdam).
89
в другие районы «нередко казались нереальными». Поток экспорти-
руемого зерна уменьшился, но не прекратился! Авторы «Бирмингем-
ской школы» старательно пытаются дать сбалансированную оцен-
ку действий режима - они пишут о «неспособности большинства
коммунистов, от Сталина до членов партии, посланных в деревню,
понять сельское хозяйство и крестьян», но интерпретируют эту сле-
поту как невежество, а не как идеологию. Фальк называет кампанию
поставок 1932 г. «террористической» (и это честнее) и объясняет го-
лод сталинским «волюнтаристским разрушением аграрного сектора»
после 1927 г. Руководству не только не удалось построить эффектив-
ный порядок в сельском хозяйстве, но оно снимало с себя ответствен-
ность, возлагая ее на местные учреждения. Это было «шизофреничес-
кое и бескомпромиссное (masslos) поведение и слепота»1. На самом
деле это суждение сближается с оценкой Конквеста, данной задолго
до того, как стали доступны архивные документы.
Но не будем заканчивать этот обзор на недолжно мрачной ноте.
Коллективизированное сельское хозяйство, со всеми его ошибками,
имело и спасительные для него особенности: оно приобщило деревен-
ских женщин к общественной жизни как ударниц и стахановок, статус
которых как «героинь социалистического строительства» заметно кон-
трастировал с их былым подчинением нравам патриархального обще-
ства. Они обрели «возможность стать теми, кем никогда не были», и
угрожали устойчивым гендерным иерархиям. Мэри Бакли объедини-
ла несколько более кратких работ об этом феномене в монографию, в
которой успешно сочетаются культурологический подход и изрядная
доля гуманизма и здравого смысла. Вслед за Хельбеком и Хальфином
она считает передовиков «подданными... ваяющими из себя лучших
сталинистов», но признает и то, что их мотивы неоднородны: они могли
включиться в это движение просто по материальным, личным причи-
нам: получить пару ботинок, «жить лучше» - и кто сможет осудить их?
Интересно, но Бакли думает, что их усилия имели скорее психологи-
ческое или социальное значение, чем экономическое, поскольку стаха-
новское движение в деревне не слишком способствовало повышению
сельскохозяйственной производительности; успехи в этом отношении
скорее зависели от погоды или от воздействия современной сельско-
хозяйственной техники. Бакли старательно изучила соответствующие
архивы и говорила со многими женщинами-ветеранами. В результате
получился красноречивый, симпатичный портрет группы людей, же-
лающих участвовать в достойном деле и не страшащихся при этом ни
насмешек, ни физических трудностей. Не их вина, что они не смогли
«избавить деревню от всех несправедливостей и ошибок».
1 Buckley М. Н. Mobilizing Soviet Peasants: Heroines and Heroes of Stalin's Fields.
Lanham MD etc.: Rowman and Littlefield, 2006.
90
Глава 4. «ЖЕНСКИИ МИР»:
ГЕНДЕРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
И ПОВСЕДНЕВНОСТЬ
Гендерная политика
Уже более двух десятилетий изучение положения женщин в исто-
рической науке стало одной из главных дисциплин, особенно в США.
Это нашло отклик в постсоветской России, в частности, в Московс-
ком Центре гендерных исследований. Вполне понятно, что работаю-
щие в нем в основном занимаются современными процессами. Об-
ращаясь к эпохе Сталина, они видят беспросветно мрачную картину.
Например, Ольга Воронина пишет о том, что «мужчины ополчились
на женское движение», начавшееся около 1930 г., в результате чего
право женщин на труд превратилось в «очень мощное орудие их по-
рабощения»1. Вероятно, неизбежны некоторые «переборы» среди
сторонников (сравнительно) нового дела, которым предстоит спра-
виться с глубоко въевшимися предубеждениями, но, поднапрягшись,
эти авторы, вероятно, согласятся, что и другие слои советского об-
щества, а не только женщины, были жертвами сталинского режима.
Пострадали ли женщины болыпе мужчин? Дать ответ можно было
бы (если это вообще возможно), только изучив специфические «ген-
дерные вопросы».
Для этого, прежде всего, понадобится больше опубликованных ис-
точников. В этом отношении важный вклад принадлежит издателям
тома со статьей Ворониной. В соавторстве с американской коллегой
Анастасия Посадская приступила к проекту устной истории, в кото-
рый вошли интервью с восемью женщинами в Москве и на Урале, от-
ветившими на вопросы о том, что они пережили как жены, матери и
как граждане1 2. Две женщины вышли из так называемых «кулацких»
семей, которые были экспроприированы; внезапно лишившись отцов
1 Voronina О. The mythology of Women’s Emancipation in the USSR as the Foundation
for a Policy of Discrimination // Women in Russia: A New Era in Russian Feminism. Ed.
A. Posadskaya-Vanderbeck et al.; tr. K.Clark. L.; N.Y.,1994. P 47.
2 A Revolution of Their Own: Voices of Women in Soviet History. Ed. B. A. Engel, Posad-
skaya-Vanderbeck; tr. S.Hoisington. Boulder CO; Oxford: Westview, 1998. Два редактора
выражают благодарность «за счастливый случай, который свел нас... и позволил углу-
бить наше понимание условий жизни женщин, рассказы которых раскрываются на этих
страницах. Энгель продолжает свою работу по свидетельствам женщин // Engel В. А.
The Womanly Face of War: Soviet Women Remember World War II. - Women and War in
the Twentieth Century: Enlisted with or Without Consent. Ed. N. A. Dombrowsky
L.,Garland, 1999. P. 138-259, особенно P. 202.
91
и мужей, женщины остались без жилья и средств к существованию.
Если родственница брала в свою семью «кулацкого» ребенка, то и к
ней могли применить репрессивные меры - так случилось с Еленой
Долгих из Томска: приютив у себя мать-беженку, она потеряла работу
учительницы; женщина жила в нужде, «вечно чувствуя свою незащи-
щенность»1. Антонине Бережной (Екатеринбург) повезло больше. Ее
отец был агрономом и выходцем из мелкопоместных дворян, но она
«приняла ценности своей эпохи», самоотверженно работала, управляя
металлургическим заводом, внедрила несколько рацпредложений, не-
смотря на препоны со стороны бюрократов-мужчин, а в 1940 г. получи-
ла диплом специалиста, что позволило ей стать «главным инженером
по огнеупорным материалам в Уральском регионе». Ее социальное
происхождение больше ей не мешало, и впоследствии она предпоч-
ла забыть о трудных годах своей юности. Но почти все респонденты
оставались на относительно низком уровне, так как их брали только
на низкооплачиваемые работы. Одной из них была и Вера Малахова
(Томск). Выйдя из семьи рабочих, она изучала медицину, четыре года
прослужила фронтовым врачом, участвовала в Сталинградской бит-
ве, была дважды ранена и заслужила несколько наград. Но во время
интервью в 1994 г. она заявила, что осталась практически без средств к
существованию. Ее искренние воспоминания являют яркую картину
реальностей военного времени, например, отношение солдат к «осо-
бистам» НКВД, а также то, что касалось непосредственно женщин1 2.
Все это - весьма человеческие документы, которые, как с похвальной
честностью замечает Энгель в ее послесловии, невозможно сразу впи-
сать «в рамки западного феминизма... в понятиях «прогресса» или
«равенства». Респонденты не согласны с предположениями, что при
советской власти женщины занимали «второстепенное» место. Почти
все они «получали истинное удовлетворение от участия в обществен-
ной жизни», считали работу подлинной ценностью и, несмотря на все
пережитые трудности, гордились своими достижениями3.
1 Engel В. A. The Womanly Face of War: Soviet Women Remember World War IL -
Women and War in the Twentieth Century: Enlisted with or Without Consent. Ed.
N.A. Dombrowsky. L.,Garland, 1999. P. 7,157.
2 Engel B. A. The Womanly Face of War: Soviet Women Remember World War IL -
Women and War in the Twentieth Century: Enlisted with or Without Consent. Ed.
N.A. Dombrowsky. L., Garland, 1999. P. 101-116,175-218.
3 Подобный этому сборник см.: In the Shadow of the Revolution: Life Stories of Russian
Women from 1917 to the Second World War / Ed. S. Fitzpatrick, Y. Slezkine. Princeton NJ:
Princeton University Press, 2000, получивший положительную оценку рецензента
(Turton К. // EAS. 2001. 53. Р. 523-525) как «бесценный источник для историка-феми-
ниста». Leder М. М. Му Life in Stalinist Russia: An American Woman Looks Back / Ed.
L. Bernstein. Bloomington IN: Indiana University Press, 2001 - это бесхитростная биогра-
92
Более мрачная картина вырисовывается из другого тома источ-
ников - сборника воспоминаний женщин, которые провели годы в
тюрьмах, лагерях и ссылке (составлен Семеном Виленским). Он по-
явился в сокращенном английском переводе только спустя десяти-
летия после его выхода в России1. Лишь половина из шестнадцати
участниц сборника (почти все они были арестованы в 1930-х годах)
увидела свои опубликованные воспоминания; некоторые работали
над рукописями тайно, находясь за колючей проволокой. Джон Кро-
уфут отмечает, что эти свидетельства вводят в страшный и чуждый
мир, делая его по-человечески понятным. Авторы рассказывают, как,
пережив шок после ареста, издевательств и потерь, вдали от семей и
друзей, они перенесли заботу на окружавших их людей - утвержде-
ние человеческих ценностей перед безличной отупляющей и неверо-
ятно бесчеловечной системой.
Эти рассказы о страданиях, переносимых с редкостным терпени-
ем, вселяют здравомыслие и силы. Но еще слишком рано говорить,
повлияет ли эта информация на оценки западными ученЫми сталин-
ской эпохи.
Прежде в научной литературе весьма полно отражалась выработ-
ка политики партии и правительства* 1 2 по «женскому вопросу», как его
называли первые революционеры, так что даже при наличии доступа
к архивам кажется невероятным, чтобы сегодня можно было показать
нечто совершенно новое об изменениях в официальной позиции между
1920-ми и 1930-ми годами. Впрочем, в сборнике под редакцией Ште-
фана Плаггенборга помещены три интересные статьи3. Роберт Майер
фия женщины, которую (работницу фабрики в 1930-х годах) быстро переучили на раз-
ведчицу и впоследствии она работала переводчицей. Жизни женщин в годы войны пос-
вящен сборник: Writing the Siege of Leningrad: Women’s Diaries, Memoirs and Documentary
Prose / Ed. C. Simmons, N. Perline. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2002.
1 Виленский С. Доднесь тяготеет: записки моей современницы. М., 1989; Idem. Till
Му Tale Is Told: Women’s Memoirs of the Gulag / tr. J. Crowfoot, prep. Crowfoot, Z.
Vesyolaya. Bloomington; Indianapolis: Indiana University Press, 1999. Новейшие издания:
Remembering the Darkness: Women in Soviet Prisons / Ed. V. Shapovalov. Lanham MD,
2001; ср. также: Mason E. Women in the Gulag in the 1930s // Women in the Stalin Era / Ed.
M. Ilic. Basingstoke; N.Y: Palgrave, 2001. P. 131-150.
2 Новейшая работа: Goldman WZ. Women, the State and the Revolution: Soviet Family
Policy and Social Life, 1917-1936. Cambridge; N.Y.: Cambridge University Press, 1993, repr.
1995. Более ранние работы: Women in Russia / Ed. D. Atkinson et al. Stanford: Stanford
University Press, 1977; Lapidus G. W. Women in Soviet Society: Equality, Development and
Social Change. Berkeley: University of California Press, 1978; McAuley A. Women’s Work
and Wages in the Soviet Union. L.; Winchester MA: G. Allen and Unwin, 1981; Buckley M. H.
Women and Ideology in the Soviet Union. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1989.
3 Maier R. «Die Frauen stellen die Halfte der Bevolkerung unseres Landes dar»: Stalins
Besinnung auf das weibliche Geschlecht // Stalinismus / Hrsg. Plaggenborg. S. 243-266;
93
доказывает, что между 1932 и 1936 годами «сильное недовольство»,
испытываемое советскими женщинами в связи с тем, какой человечес-
кой ценой велась модернизация, заставило Сталина несколько изме-
нить суровую политику режима и ввести меры, которые можно было
бы истолковать как меры «в интересах женщин» (frauenfreundlich).
Такие прагматические уступки носилй фальшивый, демагогический
характер, но по крайней мере пошли на пользу немногим счастливи-
цам и способствовали стабилизации системы. Официальная забота
о семейных ценностях, политика, направленная на увеличение рож-
даемости, и почетное звание «Мать-героиня», ограничение разводов
и абортов и, наконец, «движение жен» - все способствовало подде-
ржанию имиджа режима и порой «вызывало неподдельную радость».
Майер приводит случай с одной свинаркой в Сибири, которая, полу-
чив крупную сумму за свои материнские достижения, написала в мес-
тную газету, радуясь тому, что не надо стоять в очередях, и добавила:
«Я почувствовала, как дорог мне любимый Сталин!»* 1 Материнство
и семейная жизнь были для находившихся под гнетом женщин от-
душиной, где культивировались человеческие ценности и социально
ответственное поведение.
Сюзанна Конце точно так же доказывает, что женщин не следу-
ет изображать исключительно «пассивными жертвами»: пусть даже
они не имели возможности вполне выразить своих интересы, все же
режиму «приходилось заботиться об общественном принятии его
социальной политики и давать людям шанс отождествлять поли-
тику с режимом». Конце приводит архивные сведения о «сопро-
тивлении женщин в условиях господствующих норм и ценностей»:
например, в 1947 г. одна женщина, работавшая на Московском ав-
томобильном заводе, пожаловалась на собрании, что ей приходится
часами простаивать в очередях за капустой, но немедленно заве-
рила аудиторию, что вместе со своими товарищами перевыполнит
норму. Разумеется, это был смелый поступок, но можно ли назвать
его сопротивлением? Надо отдать должное Конце, - она пишет о
послевоенных годах, на которые почти не обращают внимания, но •
нарисованная ею картина довольно-таки далека от повседневных
Sartori R. Weben ist das Gluck furs ganze Land: zur Inszenierung eines Frauenideals // Ibid.
S. 267-291; Conze S. Stalinistische Frauenpolitik in den 40er Jahren // Ibid. S. 293-320.
Последние два автора используют архивные источники.
1 Maier. Die Frauen. S. 264. Эта цитата - пример проблемы интерпретации, поднима-
емой такими письмами. Clements В.~Е. Bolshevik Women. Cambridge; N.Y.: Cambridge
University Press, 1997; ср. издание сборника с ее участием: Russia’s Women:
Accommodation, Resistance, Transformation / Ed. В. E. Clements, B. A. Engel. C. Wbrobec.
Berkeley: University of California Press, 1991. Он почти полностью посвящен советскому
периоду.
94
реальностей - например, о голодных 1946-1947 годах она даже не
упомянула1.
Если не в формулировании, то в проведении социальной полити-
ки режима выдающуюся роль играли партийные женщины, ставшие
объектом социологического исследования ведущего американского
специалиста по истории русских женщин1 2. Барбара Клементс (Кент,
Огайо) создала базу данных выдающихся «большевичек»: 545 жен-
щин, вступивших в партию до революции или в годы Гражданской
войны; очень многие из них в сталинскую эпоху стояли у власти. Из
384, которые согласно данным работали в 1929-1941 годах, 108 жен-
щин были заняты в сфере образования, 61 - в области экономики и
67 - в партийном аппарате. Женщины в официальной сфере «продви-
гались по службе благодаря личным способностям, квалификации и
амбициям», но шансов подняться по служебной лестнице в бюрокра-
тическом аппарате «в 1930-е годы у них почти не осталось. В партии
в 1920-е годы почти все функционеры-женщины «занимались агита-
цией и пропагандой»; сталинистская переоценка ценностей «глубоко
разочаровала» таких феминисток, как А. Коллонтай и А. Артюхину
(она была последней главой Женотдела)3, но новый патриархальный
строй не восстановил их против режима, от которого они получили
так много благодеяний. Почти все они во время Террора остались на
свободе, а одна (Розалия Землячка), коллега Ленина с 1902 г., стала
«вдохновенным участником совершенных партией зверств».
Роль женщин как рабочей силы - знакомая тема. Постмодер-
нистскую точку зрения выражает Кармен Шайде (Базель)4; ее за-
дача - «показать женщин как субъектов истории <...> /и/ описать,
как индивиды ощущали институциональные структуры и взаимо-
действие разных образов жизни и проектов социальных изменений».
«Гендерные исследования, - пишет она, - не должны быть всего лишь
привеском к всеобщей истории; напротив, последняя требует нового
1 Диссертация Конце была опубликована: Conze S. Sowjetische Industiearbeiterinnen
in den 40er Jahren: die Auswirkungen des II. Weltkrieges auf die Erwerbstatigkeit von Frauen
in der UdSSR, 1941-1950. Stuttgart: F. Steiner, 2001. Ср. также: Idem. Women’s Work and
Emancipation in the Soviet Union, 1941-1950 // Women in the Stalin Era / Ed. M. Ilic.
P. 216-234 и статью о гендерных проблемах в промышленности в конце сталинской
эпохи в: Normsctzung und - iiberschreibung: Geschlecht in der Geschichte Osteuropas im
19. und 20. Jahrhundert. Bochum: D. Winkler, 1999. S. 119-133.
2 Clements В. E. Bolshevik Women. Cambridge; N.Y.: Cambridge University Press, 1997.
Клементс написала биографию (1979) Александры Коллонтай.
3 Об Артюхиной см. также: Scheide С. «Born in October»: The Life and Thought of
Aleksandra Vasil’evna Artiukhina, 1889-1969 // Women in the Stalin Era / Ed. Ilic. P 9-28.
4 Scheide. Kinder, Kiiche, Kommunismus: das Wechselverhaltnis zwischen Frauenalltag
und Frauenpolitik von 1921 bis 1930 am Beispiel Moskauer Arbeiterinnen. Zurich: Pano,
2002. Basler Studien zur Kulturgeschichte Osteuropas / Hrsg. A. Guski, H. Haumann. Bd. 3.
95
определения с тем, чтобы женщины смогли занять подобающее им
место»1. Два первых раздела ее работы посвящены идеологии и по-
литике партии в связи с реформой быта и соответствующих учреж-
дений; в третьем более пристально изучается жизнь работниц Мос-
ковской области. Хотя Шайде доводит свое исследование до конца
1929 г., историкам, изучающим 1930-е годы, следует учесть ее новые
данные на 1929 г. о жилье, бюджетах времени, занятости, конфликте
поколений на рабочих местах и алкоголизме.
В гораздо более традиционном духе проведено исследование британ-
ским социологом Мелани И лич (Бристоль) политики охраны труда и
ее практического внедрения1 2 в 1930-е годы, также основанное на архи-
вных материалах. Она доказывает, что в результате административных
изменений две инспекции, облеченные этими полномочиями в 1931 г.,
сократили свои штаты и сделали первоочередным выполнение произ-
водственных задач, а не удовлетворение социальных и культурных ин-
тересов работниц. Фактически тогда же, в январе 1930 г., был упразднен
Женотдел3, и ослабли профсоюзы. Впоследствии чиновники и руко-
водство часто игнорировали правила, например, о занятости беремен-
ных женщин, но Илич указывает, что это еще не все: «сами женщины
часто пренебрегали статьями закона о более щадящих условиях», чтобы
«в дальнейшем их не уволили или не урезали зарплату». Впрочем, такой
конформизм не распространялся на обязанность работать с тяжестями
или под землей - правонарушения, нередко причинявшие большой вред
женскому здоровью. Женщины учились водить трактора и локомотивы
или служили матросами на борту грузовых судов; с другой стороны,
занятость в таких традиционно мужских профессиях подготовила их к
службе наравне с мужчинами в армии во время войны4. Илич не упоми-
1 Scheide. Kinder, Kiiche, Kommunismus: das Wechselverhaltnis zwischen Frauenalltag
und Frauenpolitik von 1921 bis 1930 am Beispiel Moskauer Arbeiterinnen. Zurich: Pano,
2002. P. 18-19,21.
2 Ilich M. Women Workers in the Soviet Interwar Economy: From ‘Protection’ to
‘Equality’ L.; N.Y: 1999. Илик продолжает эту работу в: Gender in Russian History and
Culture / Ed. L. Edmondson. Birmingham: CREES; N.Y.: Palgrave, 2001, сборник, который
содержит статьи о женских журналах (L. Attwood) и трактористках (S. Bridger), а также
о стахановках (М. Н. Buckley).
3 Женотдел был заменен относительно недееспособными женсекторами в партий-
ных органах, а впоследствии советами жен. О последних см.: Maier R. Sovety zhen as a
Surrogate Trade Union: Comments on the History of the Movement of Activist Women in
the 1930s // Politics and Society... / Ed. McDermott, Morrison. P. 189-198.
4 О женщинах во Второй мировой войне см.: Defending Leningrad: Women Behind
Enemy Lines / Ed., tr. К. I. Cottam. Nepean ON, 1998; Perrington R. Wings, Women and War:
Soviet Airwomen in World War II Combat. Lawrence KS; L.: University Press of Kansas, 2001,
открывающий «потрясающее новое окно в ту сферу советской военной истории, которая
была почти обойдена вниманием на Западе»: Stoecker S. // SR. 2003. 62. Р. 192-193.
96
нает о женщинах, осужденных на принудительные работы, и ее выводы
в целом позитивны: женщины обрели «беспрецедентные экон°мичес’
кие возможности», хотя равенство полов не было реализовано На прак-
тике, да и вообще закрепилась сегрегация по половому признаку В све‘
те всего изложенного трудно сказать, насколько точно сформуй ир°ван
подзаголовок работы И лич.
Гораздо больше внимания уделено женскому вопросу в содиднои
работе ведущего специалиста США Уэнди Голдман о конфликте п0‘
лов в промышленности1. Она детально исследует множеств0 ста"
тистических данных о притоке женщин на советские заводы 6 * годы
1-й Пятилетки - к 1935 г. женщины составляли 45 % всех работаЮЩИ*‘
Во многом это было следствием инфляции и снижения зара^отНОИ
платы их мужей. Стратегия партии, направленная на испольэование
женского труда в целом ряде профессий, порождала враждебН°е от‘
ношение более предубежденных коллег-мужчин. Так, некая Гр0внева’
работавшая на заводе «Красный путиловец» в Ленинграде, «почТИ це‘
лый год «точила карандаши». Когда она потребовала перевеет** ее на
более сложную работу, мастер закричал: «Из вас, женщин, никогда не
получится хороших токарей1 !»2. Даже профессионально подгот°влен'
ным девушкам стоило немалых усилий получить такую рабоТУ- ^ак’
конфликты возникали, когда мужчин переводили на более тя^-^У10
работу, но играли роль и глубоко укоренившиеся культурные тсНден'
ции. «Мужчины часто выражали свое возмущение в грубой форме,
считая, что само присутствие женщин на заводе - это сексуальНое из’
вращение»; бедных девушек осыпали бранью или ставили перед ними
невыполнимо короткие сроки - лишь для того, чтобы попр^нУть
их - дескать, с ними «одни неприятности». Хотя понятие «сексУаль-
ная беспокойство» в то время еще не появилось, феномен уже су*Цест"
вовал; женщины «проявили удивительное осознание своего пол^*- /и/
без труда описывали предубеждения или выражали свой гнев в свяЗИ
с дискриминацией»3. Такие протесты приносили немного облегмения
в отсутствие действенных институтов для их выражения4.
1 Goldman W. Z. Women at the Gates: Gender and Industry in Stalin’s Russia. Cambridge,
N.Y.: Cambridge University Press, 2002. См. связанную с этим статью: Idem. Baba5 at
Bench: Gender Conflict in Soviet Industry in the 1930s // Women in the Stalin Era / £d. Hic-
P. 69-88.
2 Babas at the Bench: Gender Conflict in Soviet Industry in the 1930s // WomeD ln
Stalin Era/Ed. Ilic. P. 80-81.
3 Там же. P. 83-85.
4 См. также: Schrand T.G. The Five-year Plan for Women’s Labour: Constructing Social-
ism and the «Double Burden», 1930-1932 // EAS. 1999. 51. P. 1455-1478; Idem. ^oviet
«Civic-Minded» Women in the 1930s: Gender, Class and Industrialization in a Social*st $0’
ciety //Journal of Women’s History. 1999. 11. P. 126-150.
97
Один рецензент (мужчина!) книги Голдман посетовал, что «голо-
са простых работниц остаются удивительно тихими»1. Среди более
уверенных в себе авторов-феминисток - Клаудия Крафт из семина-
ра «Базельская Инициатива Гендерных Исследований», основанного
в 2001 г. Она утверждает, что «когда-то рассуждавшие о женщинах»
просто топтались на одном месте, накапливая фактический материал,
вместо того, чтобы заняться «разрушением унаследованных гендер-
ных образов». Такие работы слишком часто были связаны с историей
мужчин, тогда как следует признать, что идеи о (социальном) про-
странстве были всего лишь конструктами, впрочем, как правило, со-
зданными мужчинами!1 2
Такие препирательства могут вылиться в дискуссию. Разумеется,
литература о судьбе женщин при Сталине пока еще не ушла очень да-
леко в радикально феминистском направлении. Предстоит уделить
больше внимания женскому телу. Этот вопрос затронула, например,
Франсез Бернстайн; она указывает на «биологический детерминизм»,
лежавший в основе научных исследований по эндокринологии в 1920-х
годах. Это создавало сексуальные стереотипы, а культурные факторы,
стоявшие за проституцией, гомосексуализмом и прочими явлениями,
которые тогда (и позднее) считались отклонениями от нормы, во вни-
мание не принимались3. В другом месте Бернстайн обращается к про-
блеме собственно проституции, показывая, как официальная политика
изменила курс от реабилитации в 1920-е годы на криминализацию в
следующее десятилетие, когда почти все «трудовые клиники», органи-
зованные для защиты «падших женщин» от «негативных влияний» и
подготовки их к производству, были закрыты. «С верой в возможность
преобразования индивидуального «человеческого материала» путем
воспитания и растущей сознательности было покончено; вместо того
власти ввели ряд карательных политик, направленных на преобразо-
вание всего населения, независимо от желания субъектов»4.
Тут мы подходим к важной, но почти непознанной сфере истории
медицины и общественной гигиены, которой мы коснемся здесь толь-
ко в связи с чрезвычайно оригинальным исследованием Дэвида Рэн-
села «Деревенские матери», в котором он сравнивает заботу о здо-
1 Raleigh D. //Journal of interdisciplinary History. 2003. 34. P. 92.
2 Kraft C. Wo steht die Frauen- und Geschlechtergeschichte in der Osteuropa-Forschung?
//JGOE. 2002. 50. S. 102-107.
3 Bernstein F. «The Dictatorship of Sex»: Science, Glands and the Medical Construction
of Gender Difference in Revolutionary Russia // Russian Modernity: Politics, Knowledge,
Practices. Ed. D. L. Hoffmann, Y. Kotsonis. N. Y; Basingstoke, 2000. / Ed. Hoffmann,
Kotsonis. P. 138-160.
4 Bernstein F. Prostitutes and Proletarians: The Soviet Labour Clinic as Revolutionary
Laboratory // The Human Tradition in Modern Russia / Ed. W.B. Husband. Wilmington
DE: Scholarly Resources, 2000. P. 113-128, здесь: P. 120, 127.
98
ровье и пережитки суеверий среди русских и татар. Преподаватель
Военной Академии США Грета Бучер освещает положение беремен-
ных женщин в послевоенные годы. В ужасном состоянии родильных
домов она обвиняет «бюрократическую манипуляцию средствами»,
которых всегда не хватало на квалифицированный персонал, обору-
дование и т. д., а причинами этого были война и генеральные приори-
теты режима. Возможно, в этом подсознательное отражение не ев-
ропейского, а американского подхода к заботе о здоровье. Но Бучер,
несомненно, права, отмечая, что женщины слишком часто отдавали
предпочтение сомнительным «домашним средствам», а не професси-
ональной медицинской помощи1.
Крис Бёртон согласна с Бучер по части критического состояния
послевоенной советской медицины и указывает на весьма губитель-
ные последствия для женского здоровья подпольных абортов, прово-
димых без участия государственных клиник. В 1951 - начале 1952 года
аборты и выкидыши составили 18,8 % общего количества родов - и
эта пропорция росла! Врачей призывали участвовать в «медицинском
контроле», но от этой роли они по понятным профессиональным моти-
вам отказывались, хотя ранее (1936 г.) занимались криминализацией
абортов. Приблизительно к 1950 году всем стало ясно, что необходимы
изменения в законе, но при Сталине все оставалось по-прежнему1 2.
Увы, положение детей было чуть менее горестным, чем положение
женщин, поскольку государство играло главную роль в их воспита-
нии, например, в домах для беспризорных. Дорена Кароли, работаю-
щая с архивным фондом Главсоцвос в Наркоме образования, допол-
няет упомянутую выше работу Алана Болла статьей о «брошенных
детях», охватывающей период 1917-1931 годов3. В 1927 г. партия
стала снимать с себя ответственность за социальную защиту. Процесс
продолжился через два года, когда сироты из детских домов были оп-
ределены на работу на заводе или в колхозе, и воцарился «полный
беспорядок»4; многие из этих несчастных бежали. Репрессивная тен-
1 Ransel D. L. Village Mothers: Three Generations of Change in Russia and Tataria.
Bloomington; Indianapolis: University of Indiana Press, 2000; Bucher G. Free and Worth
Every Kopeck: Scviet Medicine and Women in Post-war Russia // Human Tradition / Ed.
Husband. P. 175-186; cp.: Idem. Struggling to Survive: Soviet Women in the Post-war Years
// Journal of Women’s History. 2000. 12. P. 137-159.
2 Burton C. Minzdrav, Soviet Doctors and the Policing of Reproduction in the Late
Stalinist Years // Russian History/ Histoire russe. 2000. 27. P. 197-221.
3 Caroli D. Socialisme et protection sociale: une tautologie? L’enfance abandonee en URSS,
1917-1931 // Annales: Histoire, sciences sociales. 1999. 54. P. 1291-1316. Главсоцвос -
Главный отдел социального воспитания.
4 Caroli D. Socialisme et protection sociale: une tautologie? L’enfance abandonee en
URSS, 1917-1931 // Annales: Histoire, sciences sociales. 1999. 54. P. 1310, 1315.
99
денция, честно отмечает Кароли, была пан-европейская, но в СССР
она скрывалась за благодушными официальными отчетами. Грани-
ца между социальной помощью и карательной системой еще более
размылась, так как за решетку попадали даже ни в чем не повинные
сироты. Так отмечал Н. В. Крыленко в (неопубликованном!) отчете
1933 г.; именно тогда в тюрьмах, состоявших под началом его комис-
сариата, сидели восемь тысяч сирот.
Канадский социолог Анна Горсуч считает годы нэпа «тревожным
временем»1. Она усиленно занимается беспризорными и тем, что она
называет «рассуждениями о правонарушениях» на фоне представ-
лений и политики большевиков о молодежи в целом, что привело к
трудно объяснимому «чрезмерному энтузиазму» среди комсомоль-
цев. Для Лизы Киршенбаум сталинизм - это «парадоксальная смесь
поддержки традиционного пола и иерархии поколений с образами
дерзкой, революционной молодежи»; молодые люди были «преиму-
щественно революционным классом, но только в самом консерва-
тивном смысле - они отдавались выполнению задач, поставленных
государством»1 2.
Было бы полезно распространить подобные исследования и на ко-
нец сталинской эпохи, о чем пока еще написано мало. Ученый, смело
вторгнувшийся в эту эпоху, - Марк Эделе. В целом его подход пос-
тмодернистский - речь идет о «самовоспитании» и «конструкции
идентичности» среди молодежи - но он доказывает, что Хельбек не
прав, считая, что этот процесс протекает исключительно под полити-
ческим давлением: подобную службу, говорит он, могли сослужить и
культурные традиции. Именно так в годы после смерти Сталина по-
явились «стиляги»: это движение, подчеркивает он, оформилось еще
при жизни Сталина3.
1 Gorsuch A. Youth in Revolutionary Russia: Enthusiasts, Bohemians, Delinquents.
Bloomington: Indiana University Press, 2000. Части этой монографии публиковали ранее
в кн.: SR. 1996. 55. Р. 36-60; RR. 1997. 56; Carl Beck Papers. NO. 1102.
2 Kirschenbaum L. K. Small Comrades: Revolutionizing Childhood in Soviet Russia,
1917-1932. N.Y.; L.: Routledge Falmer, 2001. Автор также провела анализ роли женщин
в военные годы, как это отражено в основном на страницах Комсомольской правды".
Idem. «Our City, Our Hearth, Our Families»: Local Loyalties and Private Life in Soviet
World War II Propaganda // SR. 2000. 59. P 825-847, где она утверждает, что «женские
образы общественной службы» способствовали созданию более «буржуазной» види-
мости (Р. 846).
3 Edele М. Strange Young Men in Stalin’s Moscow: The Birth and Life of the Stiliagi,
1945-1953 //JGOE. 2002. 50. P. 37-61. Это согласуется с открытиями в работе: Furst J.
Prisoners of the Soviet Self: Political Youth Opposition in Late Stalinism // EAS. 2002. 54.
P. 353-375, где говорится (355) о диссидентской комсомольской группе в Воронеже
(1947); см. также последующую дискуссию (с X. Куромией): Ibid. Р. 631-638 и Ibid.
2003. 54. Р. 353-375.
100
Текущая жизнь
Согласно Линн Эттвуд и Катрионе Келли1 комсомольская и пи-
онерская организации делали нечто большее, чем просто форми-
ровали мировоззрение детей; они «распространяли программы по
идентичности», насаждая коммунистическую мораль (вежливость,
уважение к старшим, дисциплину в школе и т. д.) - ценности, в кото-
рых нередко сомневались или которыми пренебрегали дома. Тут мы
подходим к исследованиям повседневной, текущей жизни в сталинс-
кой России - обширной и еще развивающейся сфере исследования, в
которой эти два автора (наряду с Шейлой Фицпатрик) являются ве-
дущими. Конечно, «программы по идентичности» касались и взрос-
лых. Согласно «культуралистам» поощрение лучшей гигиены, физ-
культурное движение и развитие организованного спорта - все это
следует рассматривать как часть агитпропа в более широком смысле.
Спортсмены маршировали под звуки бравурной музыки и выстраи-
вали живые пирамиды в массовых упражнениях, «имевших задачей
наглядно показать политику красивого и здорового тела»1 2 - их сим-
волическая роль была так же важна, как и их непосредственная роль
в поощрении физического здоровья. Мы узнаем, что у своих истоков
советская культура обладала «символической реальностью», различ-
ные представления которой вскрывают ее «мифические значения,
существующие на ином уровне по отношению к каждодневным со-
знательным действиям». В фильмах и на плакатах пропагандисты
изображали женщин-героинь, «сильных, здоровых и в основном бес-
полых ... девчонка-сорванец, чья женственность выступает как деви-
чья жизнерадостность». Женщины «служили воплощением абстрак-
тных идей типа Родина, Народ и нравственность»3.
В другом месте Эттвуд развивает эти доказательства, анализируя
роль таких женских журналов, как «Работница» и «Крестьянка», в
1 Attwood L., Kelly С. Programmes for Identity: The «New Man» and the «New Woman»
// Constructing Russian Culture in the Age of Revolution, 1881-1940 / Ed. C. Kelly,
D. Shepherd. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 1998. P. 259-290. Cp.: Russian Cultural
Studies: An Introduction / Ed. C. Kelly, D. Shepherd. Oxford; N.Y.: Oxford University Press,
1998; Kelly C. A History of Russian Women’s Writing,Д820-1992. Oxford; N.Y, 1994; Idem.
Kul’tumost’ in the Soviet Union: Ideal and Reality // Reinterpreting Russia / Ed. G.
Hosking, R. Service. L.: Arnold, 1999; Idem. Reforming Russia: Advice Literature, Polite
Culture and Gender from Catherine /II/ to Yeltsin. Oxford; N.Y: Oxford University press,
2001.
2 Attwood L., Kelly C. Programmes for Identity: The «New Man» and the «New Woman»
// Constructing Russian Culture in the Age of Revolution, 1881-1940 / Ed. C. Kelly,
D. Shepherd. Oxford; N.Y: Oxford University Press, 1998. P. 258-290.
3 Attwood L., Kelly C. Programmes for Identity: The «New Man» and the «New Woman»
// Constructing Russian Culture in the Age of Revolution, 1881-1940 / Ed. C. Kelly,
D. Shepherd. Oxford; N.Y: Oxford University Press, 1998. P. 281.
101
качестве «инженеров женской идентичности». Она соглашается, что
«женские образы перестраивались» в связи с изменяющимися тре-
бованиями: так, в 1930-е годы меньше обычного выделялись семей-
ные проблемы, но больше подчеркивался вклад женщин-активисток
в экономический и социальный прогресс страны; порученные роли,
добавляет она, нередко противоречили друг другу1.
Будучи стимулирующей, «новая культурная история» поднимает
свежие проблемы постольку, поскольку эти авторы подменяют обра-
зы в реальности или уходят в тень в тот самый момент, когда нам тре-
буются конкретные данные о том, насколько люди адаптировали свое
поведение, чтобы подчиняться официальным нормам. Исследования
повседневной жизни отличаются тем, что низводят историю на народ-
ный уровень; они вводят нас в проблемы и жизнь обычных граждан, о
которых мы в противном случае никогда бы не услышали. Таким обра-
зом, наша картина общества становится более полной, менее абстракт-
ной или элитной - прекрасная корректива анонимности исследования
с выраженным социологическим уклоном. С другой стороны, имеется
риск принять стиль за содержание, представить выхолощенную картину
реальности, высвечивая относительно тривиальные или поверхностные
изменения в народном быту, в то же время упуская из виду властные
отношения, репрессии, экономические трудности и прочие беды, - и все
это ради того, чтобы показать, используя термин Келли и Шеферд, «нор-
мальность процессов повседневной жизни» и их сходство с современны-
ми им процессами в западных странах, например, меблировку жилья1 2.
Кампания за культурность в конце 1930-х годов была, конечно, ми-
лым и парадоксальным явлением. В то время, когда городскому насе-
лению не хватало самого необходимого, представители режима приня-
лись насаждать более цивилизованные стандарты жизни и поведения:
личную гигиену, правильную речь, более изысканную пищу и (что не-
маловажно) обстановку для квартир, которые пришли на смену при-
митивным заводским баракам, типичным на ранних стадиях урбаниза-
ции. Женские журналы печатали иллюстрированные статьи о коврах,
картинах, абажурах, платьях, чулках, даже о косметике (хотя, кажется,
сам Сталин не любил аромата духов!)3 Этот призыв был обращен, в
1 Attwood L. Creating the New Soviet Woman: Women’s Magazines as Engineers of
Female Identity, 1922-1953. Basingstoke: Macmillan; N.Y.: St. Martin’s, 1999; cp.: Idem.
Women Workers at Play: The Portrayal of leisure in the Magazine Rabotnitsa in the First Two
Decades of Soviet Power // Women in the Stalin Era / Ed. Ilic. P. 29-48. См. также: Idem.
Gender Angst in Russian Society and Cinema in the Post-Stalin Era // Russian Cultural
Studies / Ed. Kelly, Shepherd. P. 352-367.
2 Constructing Russian Culture. P. 5-7.
3 Akhgikhina N., Goscilo H. Getting Under Their Skin: The Beauty Salon in Russian
Women’s Lives // Russia - Women - Culture / Ed. H. Goscilo, B. Holmgren. Bloomington;
Indianapolis: Indiana University Press, 1996. P. 98.
102
частности, к женщинам элиты - стахановкам, а также к женам служа-
щих - женщинам, располагавшим своим временем. В дополнение к
уходу за детьми, покупкам и готовке их призывали создавать уютный
домашний интерьер для своих мужей. Такие общественницы чувство-
вали себя обязанными употребить свой утонченный вкус и улучшить
жизнь тех, кто стоял ниже их на общественной лестнице, во многом как
поступали знатные женщины до революции. Кампания имела очарова-
тельный флёр старины, и некоторые советы, даваемые свыше, на самом
деле заимствовались из книг по этикету столетней давности. Мэри
Бакли замечает, что «в идеологии женского движения была ощутима
некая противоречивость»1. Их благородные усилия не всегда бывали
оценены: «Похоже, рабочие в своей массе ощущали, что жены были
любопытными кумушками, искавшими способов заполнить свободное
время... На них неодобрительно косились как на людей, вечно сующих
нос в чужие дела»; они часто некстати получали поддержку со стороны
местных властей, что мешало выполнению их задач1 2.
В конечном счете, успехи женского движения зависели от больше-
го наличия потребительских товаров. Фицпатрик комментирует, что
«новая ориентация... включала в себя более кардинальный сдвиг от
антипотребительского подхода первых лет советской власти к новой
(и, в понятиях марксизма, удивительной) оценке удобств», и цитирует
описание в газете одного московского гастронома. В нем продавалось
тридцать восемь сортов колбас, а свежее мясо хранилось в стеклянной
холодильной камере - в то время это было бы роскошью даже в Евро-
пе! Реклама расхваливала потребительские товары, хотя содержание
ее было дидактическим и весьма отличалось от грубого коммерчес-
кого языка «капиталистических» стран. В крупных городах снова по-
явились рестораны, в моду вновь вернулись танцы, а в кинотеатрах
наряду с явно пропагандистскими фильмами показывали веселые
мелодрамы3. В движении за культурность ощутима некая искусствен-
ность, так как одновременно с ним большинство населения недоедало,
бушевал Террор, и, конечно, женщины в Гулаге жили в совершенно
1 Buckley М. Н. The Untold Story of the Obshchestvennitsa in the 1930s // Women in
the Stalin Era / Ed. Ilic. P. 151-172. Здесь: p. 157-158; cp.: Neary R.B. Mothering Socialist
Society: The Wife-Activists’ Movement in the Soviet Culture of Daily Life, 1934-1941 //
RR. 1999. 58. P. 396-412.
2 Buckley M. H. The Untold Story of the Obshchestvennitsa in the 1930s // Women in
the Stalin Era / Ed. Ilic. P. 162-163, 168.
3 О развлечениях см.: Culture and Entertainment in War-time Russia / Ed. R. Stites.
Bloomington: Indiana university Press, 1995, продолжение к изданию: Stites R. Russian
Popular Culture: Entertainment and Society Since 1900. Cambridge; N.Y.: Cambridge
University Press, 1992 и другие работы. О феномене потребления в целом см.:
Fitzpatricks. Everyday Stalinism. Р. 156-161; Kelly С., Volkov V. Directed Desires:
Kul'turnost’ and Consumption // Constructing Russian Culture / Ed. Kelly, Shepherd.
103
ином мире. Ученые, обращающиеся к этому движению, склонны пре-
уменьшать его фальшивый характер. Увеличение капиталовложений
в оборону в конце 1930-х годов, а затем - война вскоре покончили с
потребительством, но оно ожило в новых формах после 1953 г.
Еще одним важным аспектом повседневной жизни, на который
недавно обратили внимание западные культурологи, - это роль риту-
ала, особенно в формировании новой «советской» идентичности. Эта
тема не так уж нова: в прошлом авторы часто отмечали ритуальный
элемент в выборах, где выбора кандидатов не было, или в процедуре,
при которой члены партии должны были предстать перед «комисси-
ями по чисткам» и при всех признать свои ошибки1. Лоренц Эррен
написал новое исследование последней, в котором доказывает, что
этот ритуал развивался по двум направлениям: в первом случае это
была критика других, во втором - самокритика* 1 2. Еще один немецкий
историк, занимающийся этой темой, - Мальте Рольф. Он доказывает,
что массовые праздники в годы 1-й Пятилетки были примером «пре-
вращения общественной сферы в сцену» для усиления поддержки ре-
жима и тем самым его узаконивания. Демонстранты созерцали «ие-
рархический порядок пространства», но часто им удавалось обрести
некоторую автономию от организаторов3.
Эта последняя идея служит лейтмотивом работы американского
историка Карена Петроуна4. Демонстрации и разного рода торжества
Р. 291-313; Reid S. Е. Cold War in the Kitchen: Gender and De-Stalinization of Consumer
Taste in the Soviet Union under Khrushchev // SR. 2002. 61. P. 211-252; Idem. All Stalin’s
Women: Gender and Power in Soviet Art of the 1930s // SR. 1998. 57. P. 133-173, посвя-
щенная в основном участию актрис в выставке 1939 г., но в ней уделено место и обще-
ственницам (Р. 161 ff.).
1 Getty J. A. Samokritika rituals in the Stalinist Central Committee, 1933-1938 // RR.
1999. 58. P. 49-70.
2 Erren L. Kritik und Selbstkritik in der sowjetischen Parteioffentlichkeit der 30er
Jahre: ein missverstandenes Schlagwort und seine Wirkung //JGOE. 2002. 50. S. 186-194.
См. также статью Эррена в: Zwischen inszenierten Massenfesten und kirchlicheri
Gegenwelten: Spharen von Offentlichkeit in Gesellschaften sowjetischen Typs. Frankfurt,
2002.
3 Rolf M. Feste der Einheit und Schauspiele der Partizipation: die Inszenierung von
Offentlichkeit in der Sowjetunion um 1930 // JGOE. 2002. 50. S. 163-171; Idem.
Constructing a Soviet Time: Bolshevik Festivals and Their Rivals During the First FYP: A
Study of the Central Blapk-Earth Region // Kritika. 2000. 1. P. 447-473; Idem. Feste des
«Roten Kalenders»: der groBe Umbruch und die sowjetische Ordnung der Zeit // Zeitschrift
fur Geschichtswissenschaft. 2001. 2. S. 101 — 118o ритуалах, связанных с революционным
календарем. См. также: Rittersporn G. Т. Le regime face au carnival: folklore nonconformiste
en URSS dans les annees 1930 // Annales: Histoire, sciences sociale. 2003. 58. P. 471-498.
4 Petrone K. «Life has Become More Joyous, Comrades»: Celebrations in the Time of
Stalin. Bloomington: Indiana University Press, 2000.
104
проводились организаторами для насаждения официального мифа, а
рядовыми участниками использовались для формирования альтерна-
тивного взгляда на вещи, который часто подразумевал подрыв влас-
ти. «Советские граждане использовали государственные мандаты в
своих целях,., чтобы вновь стать хозяевами своей жизни»1.
В подтверждение этого Петроун исследует не только формальные
парады наподобие проведенного в честь 20-й годовщины «Великого
Октября», но и торжества в честь героических подвигов покорителей
Арктики и технических достижений, празднование Нового года и сто-
летие со дня гибели Пушкина в 1937 г. Петроун использует большой и
интересный новый материал, например, о символизме человеческого
тела на парадах физкультурников. Из приведенного материала сле-
дует, что некоторые крупные чиновники, в частности П. П. Постышев
и А. В. Косарев, пытались деполитизировать официальные праздни-
ки, насаждая атмосферу карнавала. Традиционно мыслящий историк
мог бы увидеть в этом просто пример «мягкого» тактического курса,
преобладающего над «жестким», но историк, использующий постмо-
дернистскую методологию, предпочитает выискивать скрытые сим-
волические значения - даже рискуя потерять ощущение пропорций
и выйти за пределы данных1 2.
Например, можно согласиться, что в 1937 г. некоторые литерату-
роведы, писавшие о Пушкине, умудрялись скрыть мысли, не отвечав-
шие сталинистскому канону, и использование такого «эзопова языка»,
конечно, достойно изучения. Но можно ли действительно сказать, что
торжества в связи со столетием со дня гибели поэта «распахнули про-
странства, в которых можно было обсуждать и искать индивидуальную
свободу»? Неужели «советская интеллигенция» действительно вела
«дебаты... о свободе в искусстве и политике... под угрозой террора и в
условиях строгой цензуры»? Конечно, ошибочно использовать такие
осторожные намеки и говорить о невнимательности (или либерализ-
ме) цензора. Петроун приходит к высокопарному выводу: «Советские
праздники 1930-х годов вскрывают сложность сталинского политичес-
кого дискурса и мириады способов, какими их могли отпраздновать
1 Petrone К. «Life has Become More Joyous, Comrades»: Celebrations in the Time of
Stalin. Bloomington: Indiana University Press, 2000. P. 8.
2 Например, такую чрезмерную интерпретацию Петроун дает при описании ново-
годнего праздника ёлки для детей элиты (1937), на котором были выставлены игрушеч-
ные телефоны, и дети будто бы могли вести «деловые» разговоры, находясь в разных
концах зала. «Использование прилагательного деловой организаторами ёлки подчер-
кивало то, что настоящие телефоны были важны для кадров, правивших Советским
Союзом... Подразумевалось, что эти дети станут преданными чиновниками партии и
правительства...» (97). Но, может быть, такая игрушка просто вселяла в детей гордость
за свое якобы взрослое поведение?
105
граждане. Несмотря на строгую цензуру, советский официальный
дискурс предлагал великое множество возможностей для советских
граждан думать и говорить о своей жизни таким образом, который не
соответствовал государственным диктатам и интенциям»1.
Увы, участие в таком «альтернативном дискурсе», как правило,
доставило бы человеку серьезные неприятности. Здесь затушеван
основной, правда, известный момент, что в современном диктаторс-
ком режиме «массовой мобилизации» (дабы не использовать более
оскорбительного понятия) официально субсидированные мероприя-
тия заполняли лакуну, образованную отсутствием обычной политики.
Мероприятия, нашедшие отражение в провокационном (и во многом
отличном) исследовании Петроуна, вполне могли бы добавить компа-
ративное измерение: чем советские общественные мероприятия отли-
чаются, скажем, от церемоний в Лондоне в связи с похоронами короля
Георга V или торжественного проезда по улицам Нью-Йорка по тому
же поводу? И здесь тоже имелись элементы организации и непосредс-
твенности, но дух происходящего был, конечно, совершенно иным.
Акцент на автономию, которой якобы все еще обладали советские
граждане при Сталине, визави притязаниям власти может сбить с тол-
ку, если не учитывать весьма любопытный политический контекст.
В своей мастерской работе - обзоре повседневной жизни в Рос-
сии с IX века - Карстен Гёрке (Цюрих) поместил фото взъерошенной
Паши Ангелиной на тракторе и написал, что в 1930-е годы многие
крестьянки «обрели большую экономическую и финансовую само-
стоятельность», а, значит, и «новое самосознание». Однако старые
традиции были живы, в частности, в тайном соблюдении религиоз-
ных обрядов, но семейные отношения, коренившиеся в сформиро-
ванной веками социальной структуре, начинали распадаться1 2. Это
лишь одно из множества хорошо документированных наблюдений,
предложенных в этом седьмом из девяти «окон» в прошлое, охваты-
вающем 1928-1941 годы; о некоторых из них мы поговорим ниже.
Гендерные исследования ныне затронули и конец эпохи сталиниз-
ма, в основном благодаря Грете Бучер, диссертация которой (штат
Огайо, 1995) уже опубликована3. Между прочим, она ставит задачу
1 Petrone К. «Life has Become More Joyous, Comrades»: Celebrations in the Time of
Stalin. Bloomington: Indiana University Press, 2000. P. 203.
2 Goehrke C. Russischer Alltag: eine Geschichte in neun Zeitbildern. Zurich: Chronos,
2005. Bd. 3. Sowjetische Moderne und Umbruch. S. 106-107.
3 Bucher G. Women, the Bureaucracy and Daily Life in Post-war Moscow, 1945-1953.
Boulder; N.Y., 2006 (East European Monographs. No. 682). См. также: Simpson P. Parading
Myths: Imaging New Soviet Woman on Fizkulturnik's /sic/ Day, July 1944 // RR. 2004. 63.
P. 187-211; Matsuyoshi Y. Public Representations of Women in Western Ukraine under Late
Stalinism'Маеэ^’прч f '< and M< -noirs / /JGOF 2006 51 P 90 36
«проиллюстрировать противоречия, присущие советской послево-
енной политике и показать, как глубоко разрыв между политикой и
ее претворением влиял на повседневную жизнь». Чиновники многое
обещали женщинам, особенно женщинам с детьми, но бюрократы,
которые нередко проявляли некомпетентность и бесчувственность,
не могли помочь им и ограничивались тем, что «перекладывали от-
ветственность на других». Работающие домашние хозяйки несли
двойную нагрузку; жизнь в коммуналке была «бесконечной и мо-
нотонной работой»; и это «домашнее рабство» резко отличалось от
розовой картинки, нарисованной пропагандистами. Исследование
Бучер посвящено Москве, а Дональд Фильтцер в более широкомас-
штабном исследовании приводит сравнительные данные относитель-
но Челябинска, Горького и других городов в послевоенный период1.
В 1950 г. горожане имели меньше жизненного пространства, чем в
1940 г. (в среднем 4,7 кв. м против 5,1 кв. м); менее 30 % квартир в
Горьком имели в домах водопровод или туалеты; общественные свал-
ки очищались плохо; в Половинке (Молотовская область) шахтеры
могли помыться только раз в десять дней. «Сталинистская систе-
ма..., - делает вывод Фильтцер, - по самой своей природе была не-
способна приютить, накормить и одеть свой народ», который выжи-
вал в почти перманентном состоянии истощения»* 2. Между прочим,
эта работа - одно из первых западных научных исследований в сфере
русской общественной гигиены.
Еще одна почти неизученная тема - судьба ветеранов Второй миро-
вой войны. Их проблемы тонко исследованы в указанном томе Беатой
Физелер (Бохум) и Марком Эделе (Перт, Австралия)3. Первая указы-
Filtzer D. Standard of Living versus Quality of Life: Struggling with the Urban
Environment in Russia during the Early Years of Post-war Reconstruction // Late Stalinist
Russia: Society between Reconstruction and Reinvention / Ed. J. Furst. L.: Routledge, 2006.
P. 81-102.
2 Filtzer D. Standard of Living versus Quality of Life: Struggling with the Urban
Environment in Russia during the Early Years of Post-war Reconstruction // Late Stalinist
Russia: Society between Reconstruction and Reinvention / Ed. J. Furst. L.: Routledge, 2006.
P. 96-97.
3 Fieseler B. The Bitter Legacy of the «Great Patriotic War»: Red Army Disabled Soldiers
under Late Stalinism // Ibid. P. 46-61; Edele M. More than Just Stalinists: the Political
Sentiments of Victors, 1945-1953 // Ibid. P. 167-191. См. также: Idem. The 1947 Food
Crisis and its Aftermath. 2005 (PERSA Working Paper No. 43). Его диссертация: Idem.
Stalin’s Last Generation: Youth, State and Komsomol, 1945-1953. L., 2003 основана на ар-
хивных материалах и интервью в Воронеже, Рязани и других местах. Вскоре выйдет из
печати работа: Kelly С. Children’s World: Growing Up in Russia, 1890-1991. Yale. Часть ее
опубликована в издании: Everyday Life in Early Soviet Russia: Taking the Revolution
Inside / Ed. C. Kiaer, E. Naiman. Bloomington; Indianapolis: Indiana University Press, 2006.
P 256-281.
107
вает, что солдаты-инвалиды, несмотря на официальную риторику, не-
редко должны были выполнять работу, для которой у них не было не-
обходимого снаряжения (например, протезов) или соответствующей
подготовки; руководители производством были склонны считать их
обузой, и «многие инвалиды ходили на работу босиком и одевались в
лохмотья». Хотя увольнять их было противозаконно, такое случалось;
инвалиды и сироты, не имевшие продовольственных карточек образ-
ца сентября 1946 г., вынуждены были воровать и поэтому попадали в
Гулаг. Некоторые выражали протест в связи с подобным отношением,
но чаще всего ветераны, как пишет Эделе, отвечали «слабым возмуще-
нием»; почти все оставались верными системе, которой так преданно
служили. Критически размышляя о своей нынешней жизни, они «ис-
пользовали эту информацию творчески»; члены заклейменной груп-
пы не обязательно вызывали чувство неприязни, но в ветеранах жило
«чрезвычайно сильное чувство обделейности в своих правах», чувство
обиды, отражавшее веками складывавшиеся крестьянские отношения,
не находившие выражения в политическом уклоне.
Если и была какая-то группа, отличавшаяся нонконформистским
поведением, то это, конечно, советская молодежь, и Юлиана Фюрст
видит в этой эпохе тенденцию среди подростков (по определению
слишком юных, чтобы идти на войну) подражать западной моде в
одежде или музыке и отвергать официальные нормы «действием,
поведением и внешним видом»1. Она, конечно, заходит слишком
далеко, утверждая, что эти явления «бросают вызов нашим тради-
ционным представлениям» о позднем сталинистском периоде: в то
время режим почти без труда справлялся с этой угрозой, бывшей тог-
да скорее скрытой, чем реальной, каковой она стала в конце 1950-х
годов. Каким хотело видеть молодое поколение руководство, весьма
тщательно исследовала Коринна Кур-Королев, имея в виду и годы
становления сталинистской системы1 2. По крайней мере в этот пери-
од, утверждает она, режим предлагал молодому поколению широкие
возможности идентифицироваться со своими идеалами, и поэтому
большой пласт, не поддающийся подсчету, охотно позволял форми-
ровать свои взгляды и поведение в соответствии с заветами правящей
партии. Автор не вполне избегает здесь «порочного круга» и только
1 Furst J. The Importance of Being Stylish: Youth, Culture and Identity in late Stalinism
// Late Stalinist Russia / Ed. Furst. P. 209-230, здесь: P. 210. См. также ее диссертацию:
Fiirst J. A Generation of Victors? Soviet World War II Veterans..., 1941-1945. University of
Chicago, 2004. См. также: Lovell S. Soviet Socialism and the Construction of old Age //
JGOE. 2003. 51. P. 564-585. Lovell S. Summerfolk, 1710-2000: A History of the Dacha.
Ithaca NY; L.: Cornell University Press, 2003 (о сталинской эпохе см.: P. 136-162).
2 Kuhr-Korolev C. «Gezahmte Helden»: die Formierung der Sowjetjugend 1917-1932.
Essen: Klartext, 2005.
108
делает различие между более благотворными целями этой мобили-
зации вроде содействия экономическому развитию и такими поступ-
ками, как предательство друзей. Тем не менее Кур-Королев излагает
большой и интересный материал по внедрению физической культу-
ры - кампании, представленной парадами физкультурников. Послед-
ние представляли собой «призрачный образ здорового населения»,
призванный символизировать чистоту и силу социалистического
государства, причем на передний план постепенно выходил военный
элемент. Автор делает вывод, что «прекрасный фасад» (schiines Sein)
сталинизма эстетически был весьма привлекательным и «удовлетво-
рял инфантильным нуждам молодежи». Это не совсем точно: почти
во всех политических системах имеются иррациональные, даже уто-
пические элементы, и молодежь на них не отзывается!
Но и при этом почти все мы согласились бы с тем, что диктаторский
режим может жестоко использовать юношеский идеализм. Ярким при-
мером может служить пропагандистская кампания прославления Пав-
лика Морозова, 13-летнего пионера из Сибири, которого якобы убили
кулаки, потому что он отрекся от своих родителей из-за их контрре-
волюционных идей. Катриона Келли проявила недюжинные способ-
ности детектива, реконструировав этот известный случай на основе
подлинных записей1, и отмела многое из того, что было написано об
этом «юном герое» как легенду. «Павлик» выглядит довольно не сим-
патично. Может быть, он даже не был пионером. Вероятно, его убили
за недостойное поведение два местных парня, один из которых был
его двоюродным братом; затем милиция и журналисты истолковали
происшествие так, что оно вписалось в стереотип «классовой борьбы».
Среди сельчан Герасимовки (с которыми беседовала автор) «насилие
было рутиной, и его воспринимали спокойно»; каждому было что
скрыть и, чтобы защититься, они «постоянно оговаривали других».
Еще более обездоленными, чем дети этого деревенского захолус-
тья, были брошенные сироты и беспризорники. Их положение в пер-
вое десятилетие советской власти известно относительно хорошо; но
теперь благодаря Дорене Кароли (Фаэнца, Италия) нам стало извес-
тно больше об их тяжелой участи при Сталине, который обращался
с ними как с потенциальными преступниками и держал их под над-
зором не социальных работников, а функционеров ОГПУ1 2. К 1935 г.
1 Kelly С. Comrade Pavlik: The Rise and Fall of a Soviet Boy Hero. L.: Granta, 2005.
2 Caroli D. L’enfance abandonee et delinquante dans la Russie sovietique, 1917-1937. P.;
Budapest; Torino: L’Harmattan, 2004. Книга строится на изучении социальной помощи
до 1931 г., представленном в качестве докторской диссертации в Парижском универси-
тете (EHESS) в 1997 г. См. также: Caroli D. Bolshevism, Stalinism and Social Welfare,
1917-1936// IRSH. 2003. 48. P. 27-54 .
109
нацеленные на реформу комиссии по делам молодежи были упразд-
нены, а возраст ответственности за совершенное преступление сни-
зился до 12 лет; детям даже угрожала смертная казнь. Тем временем
коллективизация и голод породили орды бежавших или брошенных
детей; половина из них были больны или голодали. В 1936-1937 го-
дах около 150 000 детей были арестованы и попали в тюрьмы; впос-
ледствии одних отправили к родителям, другие были переданы в
приемные семьи или прикреплены к предприятиям. Кароли более
умело анализирует официальную политику, чем обращается со ста-
тистикой, но книга ее построена неудачно. Впрочем, она, несомненно,
права, доказывая, что режим выделял мизерные средства на неотлож-
ные социальные проекты, отчего их жалкие усилия реинтегрировать
этих сирот в общество ни к чему не привели. Ее критика оказалась бы
сбалансированной, если бы она учла и некоторые светлые моменты
этой истории, так как представленная ею картина неизменно мрачна.
Даже ныне, делает она вывод, Россия расплачивается за ошибочную
социальную политику начала XX века.
В то время молодежь, как правило, особенно откликалась на
призывы к коммунизму, но значит ли это, что они обрели новую
идентичность. Это и поныне спорный вопрос. Как пишут два ис-
торика-постмодерниста, «тоталитарная модель..., при которой, как
полагают, советская власть подавляла существовавшего ранее уни-
фицированного субъекта... сменилась в современной науке понима-
нием субъекта, которого постоянно формирует и трансформирует
власть»1. Он или она были «результатом идеологии», ее продуктом;
ибо марксистско-ленинское учение, несмотря на все его недостат-
ки, «оказало глубокое воздействие на формирование идентичнос-
ти индивида», заставляя людей ставить под сомнение их прежние
представления и заниматься самокритикой. Здесь мы вновь вспо-
минаем о стараниях Степана Подлюбного изменить свой характер
и избавиться от всех частных мыслей, как он пишет об этом в своем
дневнике. В 2003 г. Йохен Хельбек переиздал статью с исследовани-
ем множества таких «эго-документов»1 2 в доказательство того, что,
по его мнению, советские граждане «лепили себя как автобиографи-
ческих субъектов». Шейла Фитцпатрик вернулась к этому спору с
анализом послевоенных письменных жалоб в комиссию партийного
контроля о том, что некоторые члены партии нарушают нормы по-
ведения, и это скорее всего могло закончиться официальными мера-
1 Everyday Life / Ed. Kiaer, Naiman. P. 19, fn. 6.
2 Hellbeck J. Working, Struggling, Becoming: Stalin Era Autobiographical Texts //
Stalinism: The Essential Readings / Ed. D.L. Hoffmann. Oxford; Malden MA: Blackwell,
2003. Впервые опубликована в: RR. 2001. 60.
110
ми1. Ив Коэн исследует методы, используемые советскими кадрами
при «работе над собой», дабы стать «одним из столпов» советского
государственного устройства1 2.
Ведущий историк советских праздничных ритуалов М. Рольф от-
мечает, что «система была во многих отношениях... учредительной для
субъекта в том, что она устанавливала правила, с которыми люди долж-
ны были соотносить свое поведение и самовыражение»3. Парадоксаль-
но, но он посвящает почти всю свою работу именно показу того, как
люди нарушали правила на официальных церемониях, «сочетая их с
собственными личными интересами», или используя демонстрацию
просто как повод для выпивки. Рольф не пытается подсчитать, како-
во было соотношение тех, кто организовывал такие праздники, и тех,
кто оказывал сопротивление отчасти потому, что не хватает данных,
но более всего потому, что он видит (сталинистский) субъект «распав-
шимся», жертвой противоречивых импульсов. Поэтому нам следовало
бы удовлетвориться изучением форм, которые обусловливали участие
людей в общественной жизни, а не тем, чтобы вдаваться в несуществу-
ющего «реального себя»; важно не то, были ли эмоции, проявляемые
людьми на демонстрации, искренними (ибо это непознаваемо!), но то,
что они служили сохранению общественного единства.
Разочарованные таким неопределенным выводом традиционалис-
ты могут обратиться за разъяснениями к Гёрке, не так подверженно-
му постмодернистскому образу мышления. Привлекая множество
источников, он отмечает, что в 1930-е годы почти все люди пытались
не думать об ужасах и что «те, кто не игнорировали политическую
сцену, часто пребывали между цинизмом и страхом». Он продолжает
классифицировать реакции народа на сталинизм, выделяя четыре ос-
новных: (а) энтузиазм (Neuformung), который мог обернуться отвер-
жением, если человек на себе испытал репрессии, как это случилось с
Ниной Костериной, впоследствии ставшей диссиденткой; (б) согла-
1 Fitzpatrick S. Tear off the Masks! Identity and Imposture in Twentieth-Century Russia.
Princeton; Oxford: Princeton University Press, 2005. P. 240-261. В данном томе содержится
15 статей (почти все они были опубликованы ранее) и интересное Введение, в котором
автор дистанцируется от культурологов: «Я постаралась не употреблять даже термин»
сам (р. 8).
2 Cohen Y. La co-construction de la personne et de la bureaucratic: aspects de la
subjectivite de Staline et des cadres sovietique (annees 30) // Stalinist Subjects / Ed. Studer,
Haumann. P. 175-196 (см. гл. 1, сн. 7).
3 Rolf M. Das sowjetische Massenfest. Hamburg: HIS Verlagsgesellschaft, 2002. S. 27.
См. также: Diktatorship and Festivals / Ed. D. Beyrau et al. //JMH. 2006. 78. О праздни-
ках в Рязанской области см.: Braun М. «Sozial gesehen sind die Bauern wie Kinder».
Zwischen Didaktik, Representation und Traditionalisierung: der 1. Mai im zentralrussischen
Dorf, 1929-1941 //Journal of Modern European History. 2006. 4. P. 75-89.
111
сие (Anpassung), возможно, ради карьеры, что вызвало у Александра
Соловьева психосоматические расстройства; (в) уход (Abkoppelung),
что в чистой форме проявилось у Лидии Гуриной, домашней прислу-
ги и искренней христианки; (г) сопротивление (Widerstand), чаще
всего в пассивной разновидности, например, распространение под-
рывных слухов или анекдотов1. Гёрке доказывает, что жестокость ре-
жима и релятивизация моральных ценностей в конце концов вела к
появлению homo sovieticus (лат. - советский человек. - Примеч. пер.},
«внешне конформистского, законопослушного и даже, если надо,
исполненного энтузиазма, но в частной жизни раздражительного и
злого». Переживания Подлюбного здесь вписаны в контекст и по-
лучили соответствующую оценку: если Хельбек прав, указывая, что
его (Подлюбного) критика сталинизма поверхностна и не подверга-
ет сомнению систему, то он (Хельбек) не замечает, что эти сомнения
коренились в совести, в чувстве сострадания, которое, к счастью, со-
хранилось; более того, «индивидуальная совесть ... существует в зна-
чительной степени независимо от всякой политической системы».
Пожалуй, последнее слово следует оставить за русским историком.
Она отметила, что в сталинской России существовал «пантеон типов
идентичности»1 2. Предстоит большая работа, чтобы установить их
едва намечающиеся взаимосвязи.
\
1 Gohrke. Russischer Alltag. S. 229-255.
2 Osokina E. A. Review of Rossman. Worker Resistance // IRSH. 2007. 52. P. 157.
112
Глава 5. ПЛЕНЕННЫЕ УМЫ: ВЕРА, НАУКА, ИСТОРИЯ
Религия и церковь
Культурологи не ограничиваются только низшими слоями совет-
ского общества. Их усилия по исследованию умов власти предержа-
щих - главным образом партийных вождей и функционеров - воз-
вращают марксистско-ленинскую идеологию на авансцену откуда
ее убрали ревизионисты. Но при этом они явно отмежевываются от
концепта тоталитарного правления, который кажется им слишком
упрощенным: допускалось полярное противоположение сталинско-
го партии-государства и «распавшегося» индивида и придавалось
слишком большое значение принуждению в отличие от «процесса...
кооптации, который вел субъекта к саморазрушению»1.
Игал Хальфин, пионер такого «культурологического» подхода, от-
личается от своих предшественников из «поколения дедов» тем, что
основывает свою критику «коммунистического проекта» на (неуста-
новленных) антропологических критериях, а не ссылается на «запад-
ные ценности» (индивидуализм предпочтительнее коллективизма),
берущие начало в иудейско-христианской религиозно-философской
традиции, как, возможно, доказывали бы полвека назад. Но и он уде-
ляет первостепенное внимание этическим моментам. «Коммунис-
тический дискурс, - дерзко заявляет он, - ...был окутан этикой»1 2.
Борьба за создание социалистического «нового советского человека»
мыслилась его адептами в манихейских понятиях, как борьба Добра
со Злом. Члены партии (и все, вовлеченные в великую битву) конс-
титуировали «мессианский орден», «братство избранных», очищав-
шие свои души от следов греховного отступничества, во многом на-
подобие былых ревнителей веры. Да, Хальфин считает, что советский
коммунизм ввел «странную форму секуляризованного христианства,
отличавшегося эсхатологической перспективой, и поэтому правовер-
ные воспринимали себя как актеров в «драме спасения», действие
которой развивалось «из тьмы к свету». В то же время он настаива-
1 Halfin I. Terror in Му Soul: Communist Autobiographies on Trial. Cambridge MA; L.,
Harvard University Press, 2003. P. 5. Это продолжение работы: Idem. From Darkness to
Light: Class, Consciousness and Salvation in Revolutionary Russia. Pittsburgh: University of
Pittsburgh Press, 2000. См. Также: Hoffmann D.L. Stalinist Values: The Cultural Norms of
Soviet Modernity, 1917-1941. Ithaca N.Y.; L.: Cornell University Press, 2003. P. 79-87 (об
«усвоении ценностей»).
2 Halfin I. Terror in My Soul: Communist Autobiographies on Trial. Cambridge MA; L.,
Harvard University Press, 2003. P. 1.
113
ет, что параллели с христианством не следует вульгаризировать: ведь
хотя и у большевизма были свои святые, мученики, еретики, священ-
ные тексты и так далее, он не конституировал суррогатную религию,
поскольку место Бога в нем заняла «наука».
Хальфину удается проникнуть в духовный мир сталиниста, но
остается невыясненным, насколько широко распространены были
такие мессианские взгляды, даже в апогее Террора. Готовность ис-
пользовать массовое насилие против предполагаемых врагов и тот
факт, что интенсивность репрессий со временем сильно менялась, в
чем-то вполне разумно объяснить более банальными не идеологи-
ческими факторами - к этому вопросу мы обратимся ниже. А сей-
час поговорим о войне атеистического режима, развязанной против
религиозных ценностей и практик, типичных для дореволюционного
российского общества. Конечно, эта атака, начатая всерьез в 1922 г.,
напоминала крестовый поход - крестовый поход против всех кон-
фессий во имя «просвещения».
Основным средством атеистической пропаганды была Лига (во-
инствующих) безбожников, или ЛВБ, во главе с Е. М. Ярославским,
действовавшая под пристальным надзором партии и часто совмест-
но с молодежной организацией - комсомолом. Среди последних ис-
следований работа Гленнис Янг1 отражает эпоху поздней империи и
сосредоточивается на «приходском вопросе», при решении которого
иерархи противопоставляются младшему духовенству, которому хо-
телось бы, чтобы Православная Церковь более активно участвовала
в общественных делах и таким образом боролась с распространением
неверия. При нэпе структура атеистического движения была «сла-
бой», и в деревнях церковь посещали даже члены партии; атеистичес-
кая кампания, протекавшая в столкновениях и дебатах с верующи-
ми, фактически нанесла урон их делу, так как общественный отклик
был чрезвычайно враждебным. Особенно это касается случаев с
применением насильственных мер: они «выиграли битву, но проиг-
рали войну». В заключительной главе «Нежданная стойкость» Янг
утверждает, что сельское духовенство и верующие пошли в «атаку»
на незваных гостей, проявляя «коварную изобретательность», - их,
случалось, избирали в сельсоветы, и они использовали свое положе-
ние в интересах приходов. Кажется, такое толкование основано на
слишком буквальном прочтении партийных документов и сводок
ОГПУ, в которых постоянно порицалась такая «контрреволюцион-
ная инфильтрация», и это создавало впечатление, что возобновлен-
ная воинственность режима после апреля 1929 г. («штурм Небес»)
была реакцией на события, а не намеренным возвращением к прину-
1 Young G. Power and the Sacred in Revolutionary Russia: Religious Activists in the
Village. University Park PA: University of Pennsylvania Press, 1997.
114
дительным мерам, предпринятым ранее более радикально настроен-
ными элементами.
Эти «интервенционисты» и их вражда с более умеренными «куль-
туралистами» в атеистическом движении приобретает угрожающие
размеры в трудах Даниэля Периса1. Его больше занимает Л ВБ как уч-
реждение, чем то, как его риторика и политика претворяются (порой
насильственно) в жизнь на приходском уровне. Успешно используя
архивные источники Псковской и Ярославской областей, он доводит
историю Лиги до 1941 г. (хотя в основном материал относится к нача-
лу 1930-х годов). Меньше всего членов было в 1935 г., но уже через два
года их стало три миллиона. Впрочем, это «возрождение» протекало
без энтузиазма: «социальная воинственность /Лиги/ существовала
только в названии», и хотя «церкви были опять закрыты, а священни-
ки арестованы... это было силовым приемом, а не культурным преоб-
ражением»1 2 - объяснение, которое жертвы, разумеется, восприняли
бы как бессмысленное. Появилось раздутое бюрократическое соору-
жение, так как образованные в провинциях ячейки быстро вымерли.
Основной причиной краха Лиги была ее сосредоточенность на борьбе
с внешними признаками религиозной веры (иконы, праздники), а не
на самой сути мировоззрения верующих, чего не могли понять неве-
жественные активисты. И насильственные меры - закрытие церквей,
арест и казнь духовенства - только подтверждали мнение христиан,
что они столкнулись со Злом в его зримой форме.
Сандра Дальке говорит о том же в статье об атеистической кам-
пании до 1933 г., где она одобрительно цитирует работу Периса3.
Затрудняясь определить место движения в «общественном про-
странстве» (Offentlichkeit), она в то же время свободно пользуется
постмодернистской терминологией: например, говорится, что «дис-
курсивная конструкция массового согласия и участия /стала/ важ-
нейшим средством самоузаконения Лиги» - что было бы само собой
разумеющимся для историка-традиционалиста, исходящего из про-
стого допущения, что это якобы автономная организация под партий-
1 Peris D. Storming the Heavens: The Soviet League of the Militant Godless. Ithaca NY;
L.: Cornell University Press, 1998. Ранее опубликованы две статьи: Idem. The 1929
Congress of the Godless // Soviet Studies. 1991. 43. P. 711-732; Idem. Commissars in Red
Cassocks: Former Prie. ts in the league of Militant Godless // SR. 1995. 54. P. 340-364. Эти
священники, «поменявшие религию», казались ненадежными руководству ЛВБ и пос-
тепенно исчезли после 1929 г.
2 Peris D. Storming the Heavens: The Soviet League of the Militant Godless. Ithaca NY;
L.: Cornell University Press, 1998. P. 220.
3 Dahlke S. Kampagnen fur Gottlosigkeit: zum Zusammenhang zwischen Legitimation,
Mobilisierung und Partizipation in der Sowjetunion der 20er Jahre // JGOE. 2002. 50.
S. 172-185. Дальке - автор монографии: Idem. An der antireligiosen Front: Der Verband
der Gottlosen in der Sowjetunion der 20er Jahre. Hamburg: Dr. Kovac, 1998.
115
ным контролем, вынужденная бороться за материальные средства.
Гораздо более полезна документация Дальке «третьей стадии» (после
1929 г.) развития Лиги, когда организация перешла к насильственной
кампании; последующая чистка Ярославским членов Лиги выдала
«паранойю», в которой ему следовало винить только себя, поскольку
лидеры брали на себя такую практику, как включение в ЛВБ целых
деревень без проверки настроения неофитов.
Культурологический подход продолжает Уильям Хасбэнд; он
пытается отказаться от «слишком упрощенных понятий государс-
твенного гнета в ответ на сопротивление Церкви, преобладавших в
предшествующей исторической дискуссии», и трактовать борьбу в
более широком контексте «дивергентных культурных восприятий и
устремлений, сосуществовавших в русском обществе»1. Он утверж-
дает, что не все верующие сопротивлялись; были и такие, «которые
уступали советским программам /насаждения атеизма/, и такие,
которые оказывали активную поддержку». Он полагает, что проти-
воречие разрешилось «критической массой, стоявшей между двумя
крайностями», т. е. гражданами, в психике которых наличествовали
элементы как набожности, так и материализма. Приоритеты этих ин-
дивидов были «условны, даже ситуативны», а их поведение «имело
внутреннюю логику, проистекавшую скорее из вариаций получен-
ного опыта, чем из непосредственного отношения к старой или но-
вой идеологиям». Проблематично в этом оригинальном подходе то,
что неверие, естественно, нелегко документировать, хотя, конечно, о
нем можно судить по тому, что отмечались и религиозные, и мирские
праздники - так народ продлевал свой досуг - или, если говорить о
подростках, то они могли проявлять набожность в кругу семьи, но от-
рицать Бога, общаясь с друзьями вне дома.
Хасбэнд сообщает много интересного о социальном поведении
народа под гнетом, но его рассказ оставляет чувство неудовлетворен-
ности, главным образом потому, что автор намеренно затушевывает
основной вопрос, из которого и возник конфликт, видя в нем, как и
полагается культурологу, лишь столкновение культур; не рассмат-
ривает он и альтернативы, предложенные иными, чем православие,
конфессиями. В эпилоге он справедливо отмечает, что цель режима
состояла не просто в замене «одного типа обрядов другим», но в том,
чтобы утвердить «общественное принятие советских ценностей как
систему веры, способную выполнять тот же ряд функций и благоде-
яний, что и коренящиеся в сверхъестественном». Да, но почему же
она не сработала? Возможно, потому, что новая «секулярная рели-
гия» была в основе своей фальшивой, основанной на обмане и наси-
Husband W. G. «Godless Communists»: Atheism and Society in Soviet Russia,
1917-1932. DeKalb IL: Northern Illinois University Press, 2000.
116
лии, а не на любви и глубоком понимании человеческих слабостей?
Культуролог не может задавать такие вопросы, ибо это потребовало
бы традиционных моральных и религиозных оценок и вернуло бы нас
к устаревшему, фанатичному подходу «мы» и «они». Справедливости
ради добавим, что монография «Безбожные коммунисты» (именно в
кавычках!) получила восторженные рецензии, представляя собой де-
рзкую попытку избавиться от стереотипного мышления.
Если культурологи пытаются избежать любого открытого выра-
жения религиозности и занять, насколько возможно, морально ней-
тральную позицию, то их более традиционно мыслящие коллеги-
эмпирики продолжают сочувственно исследовать муки верующих и
диапазон их реакций, от вынужденного приспособленчества (как в
случае православных иерархов патриарха Тихона и митрополита Сер-
гия) до отправления культа в подземных «катакомбах», преданности
вере узников Гулага и так далее. Использование архивных материалов
придает работе культурологов еще большую ценность. Как указывает
канадский ученый Дмитрий Поспеловский, неопубликованные мате-
риалы не вносят радикальных изменений в наш взгляд на события
прошлого, но «представляют документальное подтверждение ранее
высказанной научной гипотезе /и/ проливают свет на ранее необъяс-
нимые выверты советской политики»1. Он использовал эти источни-
ки в учебнике, главы которого о 1925-1955 годах посвящены, прежде
всего, церковным вопросам1 2. В них подробно говорится о переменах в
советской антирелигиозной политике, о контроле Церкви спецслуж-
бами и об ее отношениях с православием за границей. Поспеловский
называет «постыдным» заявление о верности, данное под давлени-
ем митрополитом Сергием в 1927 г. и недвусмысленно приписыва-
ет упадку ЛВБ «изменение политики в верхах». Что касается числа
жертв среди верующих, то он считает, что «в довоенные десятилетия
(то есть, с 1917 года: р. 258) за веру погибло не менее 40 000 предста-
вителей православного духовенства, столько же монахов и монахинь
и многие миллионы простых верующих3.
1 Pospielovsky D. «The Best Years» of Stalin’s Church Policy (1942-1948) in the Light
of Archival Documents // Religion, State and Society /далее: RSS/ 1997. 25. P. 139.
2 Idem. The Orthodox Church in the History of Russia. Crestwood NY: St. Vladimir’s
Seminary Press, 1998; Издание на русском языке: М., 1995. Его другие работы: Idem. The
Russian Church Since 1917 Through the Eyes of Post-Soviet Russian Historians // RSS.
1998. 26. P. 357-366, обзор трудов протоиерея В. Цвинина и М. В. Шкаровского. Пос-
леднему принадлежит статья: Шкаровский М. В. Русская церковь при Сталине в
1920-е-1930-е гг. // Stali ismus // Hrsg. Hildermeier. S. 233-253 (в переводе на немец-
кий язык). Поспеловский преподавал в Канаде, а позднее - в Духовной академии Се-
ргиева Посада, впоследствии он вышел из-под юрисдикции Патриархата.
3 Dickinson A. Quantifying Religious Oppression: ROC Closures and Repression of
Priests, 1917-1941 // RSS. 2000. 28. P. 327-336. Он использует схемы и таблицы, чтобы
117
Еще один выдающийся знаток современного православия Грегори
Фриз (Брандайс) отчасти строит свое последнее исследование1 на ар-
хивных материалах из Житомира. В Житомирской области закрытие
церквей в 1935-1936 годах придало импульс движению сопротивле-
ния; например, прихожане обратились к новой Конституции, предла-
гая использовать опустевшие места поклонения. В 1937 г. верующие
также выдвигали церковнослужителей в качестве кандидатов на выбо-
рах в Верховный Совет. Вера не ослабевала «даже /в/ некоторых сло-
ях городского населения»; вопреки широко распространенному мне-
нию ведущие позиции в церковных конгрегациях занимали мужчины.
Фриз, пожалуй, несколько спешит с выводом, что «секуляризация до-
казывает не силу, а слабость Советского государства», непреодолимую
даже усилиями рьяных активистов; и что повсеместность сопротив-
ления «опровергает тоталитарную теорию». Он не учитывает то, что,
возможно, политика властей оказалась настолько несогласованной,
что дезориентировала общину, на которую был направлен удар.
Самое обстоятельное новое исследование антирелигиозной поли-
тики в 1930-е годы принадлежит финскому ученому Арто Лууккане-
ну* 1 2. Как видно из заглавия, это основанное на архивных материалах
исследование сосредоточено на ключевом центральном учреждении,
правительственной «Культовой комиссии», основанной в апреле
1929 некогда началась фронтальная атака на религию в рамках кам-
пании коллективизации. Этот орган был всего лишь вспомогатель-
ным в «войне /Политбюро/ по насаждению стратегических объектов
в религиозной политике»3. Например, она занималась жалобами на
^нарушение прав верующих. Годовые цифры свидетельствуют о «низ-
ких» - 1248 в 1925 г. - и «высоких» показателях - 17 637 и 12 350 в
1930-1931 годах соответственно. Что касается кампании по снятию
колоколов, уничтожению церквей и аресту священников, то Луукка-
показать, как год от года менялся масштаб репрессий. Больше всего иерархов было каз-
нено в 1925 году (20), 1936 году (20) и 1937 году (50). Dzonkowski R. The Fate of the
Catholic Clergy in the USSR, 1917-1939 // Ibid. 1998. 26. P. 61-68. Он считает, что было
арестовано минимум 470 католических священников и 270 из них убито; это исследова-
ние основано не на российских, а на французских архивных источниках.
1 Freeze G. L. The Stalinist Assault on the Parish, 1929-1941 // Stalinismus / Ed.
Hildermeier. P. 209-232, esp. P. 225 ff.
2 Luukkanen A. The Religious Policy of the Stalinist State: A Case Study: The Central
Standing Commission on Religious Questions, 1929-1938. Helsinki: Societatis Historica
Finlandiae, 1997. См. также: Idem. The Party of Unbelief: The Religious Policy of Bolshevik
Party, 1917-1929. Helsinki: Societatis Historica Finlandiae, 1994. См. рецензию на послед-
нюю работу: Martin Т. // EAS. 1998. Р. 1504-1506.
3 Luukkanen A. The Religious Policy of the Stalinist State: A Case Study: The Central
Standing Commission on Religious Questions, 1929-1938. Helsinki: Societatis Historica
Finlandiae, 1997. P. 57.
118 *
нен считает, что комиссия колебалась между требованиями фанати-
ков и жалобами верующих. В узких пределах она была сдерживающей
силой, но чиновники на периферии нередко не придавали значения ее
инструкциям. В период Большого Террора Культовая комиссия, как и
ЛВБ, попала «под сильный обстрел» за свою «чрезмерную мягкость и
бездейственность». Пожалуй, можно было бы сказать, что когда цер-
ковные организации были разрушены, она изжила себя; но Луукканен
формулирует вопрос несколько иначе, настаивая на том, что «религи-
озная политика сталинского государства не была дьявольским фено-
меном perse», поскольку Культовая комиссия пыталась сдержать мес-
тные эксцессы; если это ей не удалось, то лишь потому, что у центра
было слишком мало влиятельных лиц среди бюрократов в провинции.
Автор хочет, чтобы его читатели «поняли внутренние дилеммы совет-
ской администрации», отбросили моральные оценки и заняли проме-
жуточную позицию между тоталитарной и ревизионистской школа-
ми. На первый взгляд, это, может быть, и заманчиво, но прежде того
нам понадобилась бы более полная картина всех бюрократических ор-
ганизаций, контролирующих население, а не только рассматриваемо-
го здесь относительно влиятельного органа - хотя это исследование
могло бы послужить образцом и для других подобных.
Нам понадобилось бы и больше опубликованных документов.
В данном отношении начало положено историком русского про-
тестантства Гердом Штрикером, редактором журнала Glaube in der
zweiten Welt (нем. - Вера во Втором мире. - Примеч. пер.} (Цюрих).
Он составил полезную подборку в двух томах документов (ранее
опубликованных) об отношениях между Православной Церковью
и Советским государством1. В Англии появилась подборка, подго-
товленная Феликсом Корли из Кестонского института (Оксфорд)1 2,
куда вошли переводы и материалы из нескольких областных архивов
(в том числе из Читы, Новосибирска, Костромы, Вильнюса и Ерева-
на). Сталинские годы представлены 71 документом; каждый из них
нередко представляет значительный интерес, но это лишь ростки
того, что станет известно со временем3.
Четвертого сентября 1943 г. Сталин тайно собрал в Кремле троих
православных иерархов и дал согласие на их «требование»: избрание
1 Штрикер Г Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991): мате-
риалы и документы по истории отношений между государством и Церковью. М., 1995.
Книга основана на более ранней работе: Stricker G., Hauptmann Р. Die Orthodoxe Kirche
in Russland: Dokumente ihrer Geschichte, 860-1980. Gottingen, 1988.
2 Corley F. Religion in the Soviet Union: An Archival Reader. Basingstoke; L.: Macmillan,
1996.
3 В данном случае можно отметить замечательный справочный труд: алфавитный спи-
сок всех православных епархий с именами и датами всех известных должностных лиц (ру-
коположенных по Канону или иначе) и даты их ареста Этот список был изначально со-
119
патриарха Собором и управление Церкви Синодом; по условиям так
называемого «Конкордата» вновь открывались некоторые семинарии
и возобновлялась публикация официального ежемесячного издания.
Факты этой странной встречи общеизвестны, но мотивы Сталина так
и остаются тайной. Анна Дикинсон предполагает, что наряду с очевид-
ным мотивом - желанием произвести впечатление на союзников - на
диктатора могла повлиять и та поддержка, какую оказывал Церкви
народ, но Сталин ставил цель использовать Церковь как средство;
ныне все согласны в том, что это сближение было лицемерным, пос-
кольку церковные учреждения находились под строгим контролем
спецслужб. Дикинсон критикует иерархов за то, что они даже не поп-
росили Сталина освободить рядовых священников1. Значит, они пре-
смыкались перед государством и его вождем - такое обвинение не-
редко выдвигалось против церковных иерархов в последующие годы.
Изучение Церкви в послевоенную эпоху, когда она волей-неволей
содействовала распространению советского влияния за рубежом, еще
только начинается. Горькая история насильственного захвата Мос-
ковским патриархатом украинских униатов (греческих католиков) в
1945-1946 годах вскользь упоминается Поспеловским (он указывает,
что это движение по крайней мере сохранило почти все не-униатские
церкви для службы)* 1 2, и более подробно (и полемично) украинско-ка-
надским ученым Богданом Бочюркивом в работе 1996 г.3 О последних
годах жизни Сталина англоязычный читатель может теперь прежде
всего узнать из перевода новой работы Татьяны Чумаченко4.
Армянская церковь в сталинскую эпоху - тема исследования
Феликса Корли5. Чтобы узнать о судьбе протестантских церквей
ставлен духовным лицом, находившимся под арестом - разумеется, это было нелегкой
задачей, поскольку об арестах и исчезновениях СМИ, как правило, не сообщали. См.:
Patrick С. Die Eparchien der Russischen Orthodoxen Kirche und die Reihefolge ihrer Hierarchie
in der Zeit von 1893-1996 // Ostkirchliche Studien. Wurzburg, 1997.46. S. 25-61 et seq.
1 Dickinson A. A Marriage of Convenience? Domestic and Foreign Policy Reasons for
the 1943 Church-State «Concordat» // RSS. 2000. 28. P 337-346.
2 Osa C. P. Die Eparchien der Russischen Orthodoxen Kirche und die Reihefolge ihrer
Hierarchie in der Zeit von 1893-1996 // Ostkirchliche Studien. Wurzburg, 1997. S. 301-302.
3 Bociurkiw B. R. The Ukrainian Greek Catholic Church and the Soviet State,
1939-1950. Edmonton, 1996; cp.: Pospielovsky. «Best Years». P. 147, где он цитирует мемо-
рандум Хрущева Сталину о «мерах деморализации униатской Церкви».
4 Chumachenko Т. A. Church and State in Soviet Russia: Orthodoxy from World War II
to the Khrushchev Years / Tr., ed. E.E. Roslof. Armonk NY; L.: Sharpe, 2002.
5 Corley F. The Armenian Church under the Soviet and Independent Regimes // RSS.
1996. 24. P. 9-53 (1938-1954); продолжение: ibid. 1998. 26. P. 291-356. И. Райсснер
(I. Reissner) и X. P. Гацер (H. R. Gazer) выступили с краткими очерками истории гру-
зинской и армянской церквей до 1941 г. в издании: Politikund Religion in der Sowjetunion
1917-1941 / Hrsg. C. Gassenschmidt, R. Tuchtenhagen. Wiesbaden: Harrassowitz, 2001.
S. 65-85, 87-107.
120
(в 1944 г. насильственно включенных в Союз евангелических хрис*
тиан-баптистов), в частности, в странах Балтии после (новой) аннек^
сии, следует обратиться к ранее вышедшим работам1.
Образование и культура
Западные исследователи советской литературы и искусства впол-
не естественно сосредоточиваются или на созидательных годах нэпа
или же на «оттепели» после 1953 г., когда культурная жизнь несколь-
ко оправилась от политической регламентации, типичной для ста-
линской эпохи. В репрессиях погибло много ярких талантов страны,
а выжившие интеллектуалы были вынуждены рисковать собствен-
ной репутацией. Упомянем здесь только одну новую работу, в кото-
рой прослеживаются судьбы самых выдающихся деятелей культуры
(в частности, Всеволода Мейерхольда и Сергея Эйзенштейна)1 2; ана-
лиз остальных увеличил бы объем данного обзора до невероятных
размеров.
Вместо этого обратимся к миру образования и науки. Культуроло-
ги не проявляют особого интереса к советской школьной системе, и
это довольно странно, так как признание достижений режима в обу-
чении грамотности и навыкам сделало бы оценку сталинской эпохи
более объективной, к какой они и стремятся. Но имеются некоторые
похвальные исключения. Томас Эвинг (Виржиния) написал отличное
исследование о советских учителях в 1930-е годы3, в котором наблю-
дения, проведенные с учетом постмодернистской теории, сочетаются
с придающим свежесть использованием множества архивных матери-
алов и интервью: так сказать, удачное сочетание методик. Мы видим,
как учителя разрывались между своими профессиональными обязан-
ностями и навязываемыми режимом «правилами поведения». Испы-
тывая острые материальные трудности, подвергаясь нападкам сверху
и снизу, они тем не менее работали с желанием привить рудименты
знаний своим ученикам, играя таким образом «проактивную роль на
грани, где смыкались политика режима и устремления общности».
Учителя, как правило, поддерживали тенденцию к распространению
1 См. две редакционные статьи в: ibid. S. 109-138, 139-165; основательный труд:
Sawatsky W. Soviet Evangelicals Since World War II. Kitchener ON, 1981.
2 Enemies of the People: The Destruction of Soviet Literary, Theater and Film Arts in the
1930s / Ed. К. B. Eaton. Evanston IL: Northwestern University Press, 2002.
3 Ewing E. T. The Teachers of Stalinism: Policy, Practices and Power in Soviet Schools of
the 1930s. N.Y.; Frankfurt; Oxford: Peter Lang, 2002. Четыре связанных с этой темой ис-
следования появились в следующих периодических изданиях: East/West Education.
1997. 18 (об учителях); RR. 1998. 57 (о дипломах учителей); History of Education
Quarterly 2001. 41 (о педологии) и Gender and History. 2002. 13 (о самоубийствах).
121
образования, но от вступления в партию воздерживались: только
треть всех учителей были партийными, то есть гораздо меньше, чем
считалось до сих пор. Переход к более удовлетворительной системе
обучения, с более строгой дисциплиной, экзаменами и т. д., встретил
одобрение учителей, так как это удовлетворяло их профессиональным
интересам. Эвинг тонко чувствует областные и прочие нюансы, ука-
зывая, что реакция была различной в разных школах: одни учителя
отзывались с энтузиазмом, а другие «не воспринимали или игнориро-
вали политику, ограничивавшую их действия, или действовали напе-
рекор». Более того, столь же различным было их отношение к Террору
в 1937-1938 годах, в котором погибло около 3 % учителей. Немногие
проявляли смелость, например, помогая находившемуся в опасности
ребенку, отца которого арестовали, но большинство старались укло-
ниться от охоты на ведьм и молча отступали (на языке постмодер-
нистов, «разрабатывали стратегии, чтобы сделать свою профессио-
нальную жизнь более сносной и сохранить личные интересы внутри
господствующих структур»). Такое поведение, отмечает Эвинг, было
типичным и для других современных диктаторских государств, но по-
ложение советских учителей было хуже: «великое множество» их пре-
бывало в «ужасе», последствия чего сказывались еще очень долго1.
Переходя от школ к высшему образованию, Майкл Дэвид-Фокс
обращает внимание на важный момент, что так называемая сталин-
ская «культурная революция», подвергая сознание населения мно-
жеству «умопомрачительных зигзагов», следовала определенной
логике: так, она развивала профессиональное обучение, оставляя без
внимания чистое исследование, - выверт, негативные последствия
которого ощущались еще долго, особенно в провинции1 2. В этой ста-
тье Дэвид-Фокс расширяет тему своей обсужденной выше моногра-
фии о партийных школах, где он указывал, что политический диктат
в общественных науках не просто навязывался ученому сообществу
извне, но в какой-то мере оно само себе его навязывало3. Но в какой
мере, по каким причинам и кем конкретно?
1 Имеется отличное исследование по периоду Второй мировой войны: Dunstan J.
Soviet Schooling in the Second World War. Basingstoke; L.; N.Y.: Macmillan, 1997, в кото-
ром освещаются такие вопросы, как эвакуация из опасных регионов, вербовка, физичес-
кие недостатки, дисциплина и благополучие детей, наряду с изменениями в официаль-
ной политике. Л. Холмс (Holmes L. Е. Stalin’s School: Moscow’s School no. 25,1931-1937.
Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1999) исследует «показательный случай»
школьного учреждения, которое посещали, между прочим, дети Сталина.
2 David-Fox М. The Assault on the Universities and the Dynamics of Stalin’s «Great
Break», 1928-1932 // Academia in Upheaval: Origins, Transfers and Transformations of the
Communist Academic Regime in Russia and East Central Europe / Ed. M. David-Fox,
G. Peteri. Westport CT; L.: Bergin & Garvey, 2000. P. 73-103.
3 Idem. Revolution of the Mind. P. 22.
122
Многообещающая сфера поиска открывается при изучении со-
стояния естественных наук в ту пору Одним из ученых, начавших
ее разработку, является Вера Тольц1. Она изучает тему в длительной
перспективе, но сосредоточивает внимание на небольшой группе
индивидов: двадцать членов Академии наук, избранных в это вы-
сокое учреждение до 1917 г. Из них она выбрала пятерых и дает их
подробные биографии, из которых каждый ученый выступает как
представитель определенного склада ума и типа поведения. Вот они:
филолог Н. Я. Марр (1864/65-1934), названный здесь «выдающим-
ся ученым»; «не-коммунистический сотрудник», востоковед (и не-
пременный секретарь АН) С. Ф. Ольденбург (1863-1934); «самый
строгий критик большевизма», физиолог И. П. Павлов (1849-1936);
«военный в академии», математик и инженер-кораблестроитель
А. Н. Крылов (1863-1945) и «внутрисистемный реформатор», ос-
нователь биогеохимии В. И. Вернадский (1863-1945). В критичес-
кий переломный момент в судьбах Академии в 1929 г. пять человек
пошли на политический компромисс, трое членов Академии коле-
бались, а двенадцать выступили против предложенных изменений.
Конформистские мотивы, вероятно, были разными: страх гонений,
инстинктивная готовность подчиняться приказам (почти все на-
званные здесь ученые в прошлом были военными); желание про-
должать профессиональную работу во благо общества; надежды на
то, что благодаря их участию режим со временем смягчится; и, что
немаловажно, патриотизм. Например, Вернадский был доволен тем,
что большевикам удалось восстановить старую Российскую импе-
рию; Марр всю жизнь был движим шовинистическим чувством.
Надо отдать должное - несколько ученых (а именно Вернадский,
Павлов и физик П. Л. Капица, 1894-1984) пытались защитить сво-
их коллег, которым грозил арест во время Террора, а еще раньше
вся Академия выступила в поддержку выдающегося математика
Н. Н. Лузина (1883-1950), «согрешившего», опубликовав свои тру-
ды за рубежом1 2.
Работа Тольц ставит вопросы для дальнейшего исследования
феномена приспособления в отличие от сопротивления среди пред-
ставителей русской интеллектуальной элиты в различных дисцип-
линах - деликатная тема, к которой (стоит ли говорить?) следует
подходить с очувствием к изучаемым индивидам, которые нередко
стояли перед жизненным выбором. Дитрих Байрау во введении к
1 Tolz V. Russian Academicians and the Revolution: Combining Professionalism and
Politics. Basingstoke; N.Y.: Macmillan, 1997. Тольц - внучка ученого Д. С. Лихачева.
2 О последнем см. статью: Levin А. Е. Anatomy of a Public Campaign: «Academician
Luzin’s Case» in Soviet Political History // SR. 1990.49. P. 90-108.
123
сборнику, посвященному профессионалам «в джунглях власти»1,
отмечает, что ученые-естественники легче, чем гуманитарии, под-
давались приспособленчеству, поскольку их сфера научного знания
делилась на множество дисциплин; что интеллектуалы, случалось,
выступали с инициативой ковать цепи, которыми их опутывали; и
что степень автономии, позволенная faute de mieux {франц. - за не-
имением лучшего - Примеч. пер.) режимом, была весьма различна
в разных дисциплинах - и, можно было бы добавить, институтах. В
тех отраслях знания, которые были почти не затронуты политикой и
идеологией, смесь карьеризма, оппортунизма и наивности заставляла
многих ученых забыть о нравственных критериях и сосредоточиться
на профессиональных интересах; «но если идеология вторгалась в их
дисциплину», как, например, случилось в агробиологии с Т. Д. Лы-
сенко, «то ученые защищались всеми возможными способами, ибо на
карту была поставлена самая суть их профессионального интереса.
Здесь они проявляли удивительную способность к сопротивлению,
которой были лишены в политической сфере»1 2.
Эти реакции изучаются более глубоко несколькими историками
науки, выходцами из СССР, ныне живущими на Западе, в частности
Николаем Кременцовым. Он начинает свою смело написанную и по-
лучившую высокие оценки «Сталинскую науку»3 с того парадокса,
что «многие величайшие открытия... были сделаны именно во время
величайших репрессий», при «переполненных лагерях Гулага». Он
вступает в полемику с авторами, ранее предлагавшими объяснения,
«основанные на... тоталитарной природе Советского государства»,
и, причисляя себя к «культурологам», рисует более сложную карти-
ну: «взаимодействие учреждений, профессий, дисциплин, групп и
сообществ, объединенных общими интересами», - во многом как в
западных странах. Наука в СССР развивалась не в конфликте с госу-
дарством, а в симбиозе с ним. Конечно, контроль был гораздо строже,
1 Im Dschungel der Macht: Intellektuelle Professionen unter Stalin und Hitler / Hrsg. D.
Beyrau. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2000. См. также: Beyrau D. Intelligenz und
Dissens: die russischen Bildungsschichten in der Sowjetunion 1917-1985. Gottingen:
Vandenhoeck & Ruprecht, 1993.
2 Im Dschungel der Macht: Intellektuelle Professionen unter Stalin und Hitler / Hrsg. D.
Beyrau. Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2000. S. 32-33.
3 KrementsovN. L. Stalinist Science. Princeton: Princeton University Press, 1997. Рабо-
та получила восторженные отклики: Josephson Р. // SR. 1998. 57. Р. 215-217 и
Andrews J. Т. // RR. 1998. 57. Р. 306-307. Ср. также дискуссию между Дэвидом Жоравс-
ким и А. Коевниковым в: ibid. 1998. Р. 1-9,455-459; также несколько рецензий Джозеф-
сона на несколько российских работ по данному вопросу в: EAS. 2000. 52. Р. 591-592.
Более критическое отношение высказано в: Birstein V. J. The Perversion of Knowledge:
The True Story of Soviet Science. Boulder CO; Oxford: Westview, 2001.
124 Ь
но члены научного сообщества находили немало хитрых способов,
чтобы угождать ему, избегать и даже использовать его. Они заводили
политических покровителей, усваивали воинствующую партийную
риторику, «играли в более хитрые игры и исполняли загадочные це-
ремонии, чтобы продолжать работать».
Здесь можно было бы вполне оправданно вспомнить ленинскую
формулу кто кого: кто кем будет манипулировать? Или, выражаясь
более откровенно: что перевесит на весах истории - автономия, обес-
печенная советским физикам после Хиросимы, или их вклад в разви-
тие ядерного оружия? Вероятно, еще трудно сказать, но достижения,
прикрывающие оппозиционную деятельность, пусть и делающие им
честь, следует сопоставить с услугами, оказанными угнетающему го-
сударству, которое (особенно в последние годы жизни Сталина) угро-
жало всеобщему миру.
Все же, при склонности Кременцова минимизировать последнее и
возвеличивать первое, он должен дать нам понять, что будет детально
освещать то, как в 1930-е годы режим мобилизовал науку, и показы-
вать то, как ученые реагировали на репрессии, образуя группы по ин-
тересам, и использовали «партийный язык», занимаясь на заседаниях
самокритикой и ритуально унижаясь ради подрыва системы. Во вре-
мя войны советские научно-технические достижения были особенно
важны, ибо вели к «желанной победе» тех, кто отвечал за нее1. В пос-
левоенные годы вновь заявил о себе партийный контроль, достигший
своего апогея в ждановщине. Здесь исследование автором биологии и
использование архивных материалов помогает ему представить пол-
нее, чем прежде, происшедшее с Лысенко, описать его «звездный час»
и неудачи, к которым приложили руку его профессиональные кол-
леги. Ученые пробивались сквозь «ритуалы»1 2 написания статей, сла-
вословящих «партийность науки», но, «выдавая своих сотрудников
за последователей Мичурина /т. е. сторонников Лысенко/, высшие
администраторы... также пытались закамуфлировать свои институты
и дисциплины, надеясь уберечь их от дальнейших посягательств со
стороны партии». Их подрывные намерения не ускользнули из поля
зрения Секретариата ЦК, но чиновники едва ли могли что-то с этим
/поделать. Впрочем, ученые смогли избавиться от Лысенко и его пос-
ледователей только в 1960-х годах.
1 Кременцов указывает, что нам очень требуется изучение достижений и потерь на-
учных и прочих узников, которые работали в шарашках (р. 103), а также изучение того,
как относились к работающим в Гулаге их более удачливые коллеги.
2 Об этом см.: Kojevnikov A. Rituals of Stalinist Culture at Work: Science and Games of
Intraparty Democracy circa 1948 // RR. 1998. 57. P. 25-52, esp. p. 32. Ранее он написал
работу: Idem. Games of Soviet Democracy: Ideological Discussions in Soviet Science,
1947-1952 // Stalinism: New Directions / Ed. S. Fitzpatrick.
125
Печальная судьба советской биологии в сталинскую эпоху и в годы
после смерти Сталина практически не подтверждает тезис Кременцо-
ва, но по-иному обстояли дела в физике, где борьба группировок впи-
салась в антисемитскую кампанию эпохи. Приведенный здесь крат-
кий очерк получил более подробное освещение в трех статьях Питера
Нина (Дарем) и в первой главе весьма известного и читаемого тру-
да Пола Джозефсона о советском атомном проекте1. В атомный век
физика слишком много значила, чтобы позволить ей стать игрушкой
научных кружков или идеологов. Александр Вуцинич также обраща-
ется к этим вопросам в работе о теории относительности, неразрывно
связанной с историей этой дисциплины в России1 2.
В последнее время порой привлекают внимание и некоторые менее
известные научные дисциплины. Кристоф Мик предлагает статисти-
ческие данные о геологах, павших жертвами Террора, и указывает,
что немало научных сражений эпохи разворачивались между теоре-
тиками-профессионалами и практиками («красными кадрами»), а не
между группировками; те, кто не дрогнул под идеологическим давле-
нием, преуспели в этом благодаря связям с некоторыми партийными
высокопоставленными лицами, нуждавшимися в специальных знани-
ях для осмысления встававших перед ними проблем3. Стремления и
жизненный опыт инженеров во время нэпа и позднее изучает Сюзан-
на Шаттенберг4, а Вим ван Мейрс (Мюнхен) исследует вклад этногра-
1 Kneen Р. Physics, Genetics and the Zhdanovshchina // EAS. 1998. 50. P. 1183-1202;
Idem. De-Stalinization under Stalin? The Case of Science //Journal of Communist Studies
and Transition Politics. 2000.16. P. 107-126, продолжение статьи: Idem. Reconceptualizing
the Soviet System: Pluralism, Totalitarianism and Science // Ibid. 1998. 14. Josephson P. R.
Red Atom: Russia’s Nuclear Power Program from Stalin to Today. N.Y., 2000. P. 17-19. Cm.
более новые работы Джозефсона: Idem. Totalitarian Science and Technology. Atlantic
Highlands NJ: Humanities Press, 1996, в которой присутствует как нацистская Германия,
так и Советский Союз; Idem. New Atlantis Revisited: Akademgorodok, the Siberian City of
Science. Princeton NJ: Princeton University Press, 1997; Idem. Atomic-Powered Communism:
Nuclear Culture in the Postwar USSR // SR. 1996. 55. P. 297-324 (о роли Сталина см. p.'
312). Об угрозе широкомасштабных проектов см. Кендалские лекции ведущего в США
историка советской науки Л. Р Грэма: Graham L. R. What Have We Learned about Science
and technology from the Russian Experience? Stanford: Stanford University Press, 1998. Cm.
также по данной теме: Holloway D. Stalin and the Bomb: The Soviet Union and Atomic
Energy. New Haven: Yale University Press, 1994, esp. p. 224-252.
2 Vucinich A. Einstein and Soviet Ideology. Stanford: Stanford University Press, 2001.
3 Mick C. Wissenschaft und Wissenschaftler im Stalinismus // Stalinismus / Hrsg.
Plaggenborg. S. 321-361. См. также: Idem. Deutsche Fachleute in der sowjetischen
Riistungsforschung nach 1945 // Im Dschungel / Hrsg. Beyrau. S. 378-391.
4 Schattenberg S. Die Sowjetunion als technische Utopie: die alten Ingenieure und das
neue Regime // FOIZ. 2001. 5. S. 2, 241-269; Idem. Stalins Ingenieure: Lebenswelten
zwischen Technik und Terror in den 1930er Jahren. Munchen: Oldenburg, 2002.
126 *
фов в формулирование национальной политики1. Фридрих Бертран
утверждает, что антропологи успешно использовали свой «дискурс»,
чтобы легитимировать свою дисциплину, но ценой компрометации
своей научной честности1 2. Наконец, Кеннет Пиноу, темой диссерта-
ции которого (Колумбийский университет, 1998 г.) были самоубийс-
тва в советской стране в 1920-е годы, доказывает, что врачи судебной
медицины, не согласные с тем, что биологические или социологичес-
кие наблюдения занимали приоритетное место, стремились интегри-
роваться в систему, дабы обрести более высокую «самооценку»3.
Исчерпывающее изучение специальной литературы открывает под-
готовку большевистских кадров в Институте Красной профессуры4.
Майкл Дэвид-Фокс изучает историю Социалистической (Коммунис-
тической) Академии, которая изначально создавалась с целью заменить
собой «буржуазную» Академию наук, но в 1936 г., всем на удивление,
оказалась инкорпорированной в последнюю - одна из тех политичес-
ких причуд, которые вносят интригу в изучение сталинизма5.
Выпускники Института Красной профессуры («икаписты»), ка-
рьеру и влияние которых прослеживает Берендт, были, конечно, ак-
тивны и в руководстве общественными науками. Некоторые дисцип-
лины, вроде социологии, политологии и экономики, в сталинскую
эпоху просто исчезли, а их самые выдающиеся представители, если
им удалось уцелеть в период физических репрессий, были вынужде-
ны поменять работу. Сосредоточимся на историках.
Двое западных ученых - Морин Пери (Бирмингем) и Райнер Лин-
дер (Констанц) - расширили наше представление об изменении в сто-
рону более националистического мировоззрения (Weltanschauung)
после 1934 г. Бранденбергер вписывает «великое отступление» (Ти-
машев) в более широкий контекст «формирования национальной
идентичности на народном уровне»6. В намерение властей входи-
1 Meurs W. van. Soviet Ethnography: Hunters or Gatherers? // Ab imperio. Казань,
2001. №3. C. 8-42.
2 Bertrand F. L’anthropologie sovietique des annees 20-30: configuration d’une rupture.
Bordeaux: Presses universitaires, 2002.
3 Pinnow К. M. Cutting and Counting: Forensic Medicine as a Science of Society in
Bolshevik Russia, 1920-1929 // Russian Modernity / Ed. Hoffmann, Kotsonis. P. 115-137.
4 См. его статью: Behrendt L.-D. Der Nachlass der Roten Kaderschmiede: die Lebenslaufe
der Absolventen des Instituts der Roten Professur // Im Dschungel / Hrsg. Beurau.
S. 157-169.
5 David-Fox M. Symbiosis to Synthesis: the Communist Academy and the Bolshevization
of the Imperial / Soviet Academy of Sciences, 1918-1929 //JGOE. 1998.46. P. 219-243.
6 Brandenberger D. L. National Bolshevism: Stalinist Mass Culture and the Formation of
Modern Russian National Identity, 1931-1956. Cambridge MA; L.: Harvard University
Press, 2002.
127
ло поддержать этатизм, но во многих случаях «воинствующее чувс-
тво национальной гордости» породило шовинистические взгляды и
покровительственное отношение к национальным меньшинствам в
СССР. Вторая мировая война усилила эту «русскую исключитель-
ность», которую поощрял сам Сталин в своем известном обращении
1945 г. к победителям. К концу 1940-х годов «совершалась...глубокая
мифологизация русского народа», в которой большую роль играла ис-
торическая память. Пытаясь сплотить советское общество вокруг тем,
связанных с «национальными большевиками», режим волей-неволей
способствовал «вызреванию русской национальной идентичности»1.
В своем захватывающе и четко написанном исследовании любо-
пытного культа Ивана Грозного при Сталине Перри также учитывает
раскрытие данной темы в литературе и изобразительном искусстве1 2.
Еще до революции русские историки были склонны искать «совре-
менных соответствий» для своих исторических тем, в том числе и
для Ивана Грозного. В условиях советской жесткой цензуры такие
параллели, проведенные слишком явно, могли бы повлечь неприят-
ности, но представленные правильно, они приветствовались идео-
логическими контролерами, которые при случае даже поясняли, как
использовать эти темы. В середине 1930-х годов в новых сталинских
учебниках истории содержались весьма положительные оценки царя;
аналогия витала «в воздухе», но культ начал складываться только в
конце 1940 г. - на этот процесс повлиял не Террор (хотя здесь осо-
бенно очевидна была параллель с опричниной Ивана Грозного), а ан-
нексия государств Балтии. Почтенный Роман Виппер (1859-1954),
эксперт по указанному периоду, который, находясь в эмиграции, был
близок евразийцам, довел все до крайности: в работе 1942 г., за ко-
торую удостоился звания академика, он описал царя как великого
государственного деятеля и патриота, войны которого носили чисто
оборонительный характер, а террористические меры были вполне оп-
равданы, так как бояре замышляли измену. Такие излияния с трудом
увязывались с условными марксистско-ленинскими понятиями. Уже
в 1944 г. А. М. Панкратова, возможно, предчувствуя грядущие идео-
1 Brandenberger D. L. National Bolshevism: Stalinist Mass Culture and the Formation of
Modern Russian National Identity, 1931-1956. Cambridge MA; L.: Harvard University
Press, 2002. P 231, 239.
2 Perrie M. The Cult of Ivan the Terrible in Stalin’s Russia. Basingstoke; N.Y.: Palgrave,
2001; см. ранние статьи по этой теме в: SEER. 1978. 56. Р. 275-286 и в двух сборниках:
Russian Nationalism: Past and Present / Ed. G. Hosking, R. Service. L.: Macmillan, 1998.
P. 107-127; Reinterpreting Russia. L.: Arnold, 1999. P. 156-169. Краткое исследование от-
ношения Грозный/Сталин: Platt К. М. Е, Brandenberger D. Terribly Romantic, Terribly
Progressive, or Terribly Tragic: Rehabilitating Ivan IV under Stalin // RR. 1999. 58.
P. 635-654.
128
логические изменения, старалась смягчить их в пользу более «орто-
доксального» истолкования, но последовавшая дискуссия на высшем
уровне ни к чему не привела, так как отвечавший за идеологию Жда-
нов не мог с этим смириться.
Если из труда Перри следует, что историки заслуживают не слиш-
ком большого доверия, то же самое можно сказать и о романистах
и драматургах, разрабатывавших данную тему Особенно преуспел
Сергей Эйзенштейн: его фильм об Иване Грозном по праву считают
«подрывной притчей». «Одной из особенностей гения Эйзенштейна
было то, что, интеллектуально оправдывая государственный террор,
он показал и эмоциональные потери, которыми заплатили как побе-
дитель, так и жертва». Анализ Перри оставляет надежду на дальней-
шее изучение использования исторической или иной аналогии как
формы «эзопова языка», т. е. как критического приема в советских
научных публикациях и вообще в интеллектуальной жизни, особен-
но после 1947 г.1
Пожалуй, среди ученых-гуманитариев было больше групповщи-
ны, чем в естественных науках, по крайней мере такой вывод на-
прашивается, когда читаешь солидное и масштабное исследование
Райнера Линднера о политике исторической науки в Белоруссии1 2.
Эта тема предлагает «обещающий шанс исследовать сталинизм как
«имперский феномен» в связи с отдельно взятым /регионом/ и изу-
чить взаимодействие между центром и периферией на идеологичес-
ком, личном и партийном уровне»3. В 1920-е годы умеренные наци-
оналисты вроде В. И. Пичеты и М. В. Довнар-Запольского, которые
рады были приспособиться к новому режиму, сосуществовали и с на-
циональными коммунистами, и с твердолобыми революционерами.
Впоследствии преобладала последняя группа, но и они были далеки
от однородности, разделяясь на «апологетов, страдальцев и критиков
большевистского государства»; примечательно, что убежденных оп-
позиционеров не было! Три ведущих историка были убиты или со-
вершили самоубийство (Довнар-Запольский, вовлеченный в «дело
Академии», избежал репрессий, так как вовремя умер!).
1 Однако Й. Нойбергер сетует, что Перри преувеличивает степень отклонения ху-
дожников или прочих деятелей от официальной линии и не делает достаточного разли-
чия между качеством изучаемых произведений: SR. 2003. 62. Р. 190-191.
2 Lindner R. Historiker und Herrschaft: Nationsbildung und Geschichtspolitik in
WeiBrussland im 19. und 20. Jahrhundert. Munchen: Oldenburg, 1999; cp.: Idem.
Nationalhistoriker im Stalinismus: zum Profil der akademischen Intelligenz in WeiBrussland,
1921-1946 //JGOE. 1999. 47. S. 187-209, исследование о пяти «биографических пара-
дигмах» ведущих историков.
3 Lindner R. Historiker und Herrschaft: Nationsbildung und Geschichtspolitik i
WeiBrussland im 19. und 20. Jahrhundert. Munchen: Oldenburg, 1999. S. 20.
129
После 1944 г. литература о судьбе республики во время войны
хлынула бурным потоком; в работах с гордостью писали о партизан-
ской войне (но ничего не говорили о Холокосте!)1; это был «третий
великий миф в советской исторической науке, сравнимый только с
культами Ленина и Сталина». Были приложены неимоверные уси-
лия для создания стандартной официальной истории Беларуси с
древнейших времен, но дело не пошло, так как враждующие груп-
пировки постоянно находили друг у друга идеологические ошибки.
Чем же воздать великорусскому «старшему брату» перед лицом авто-
хтонных национальных сил? Как и следовало ожидать, когда по про-
шествии десяти лет текст в 1954-1958 годах был опубликован, в нем
был ощутим сильный настрой против западных (польских, католи-
ческих) влияний на белорусскую историю, а авторы занимались тем,
что неистово затушевывали эти факты. «В условиях, когда коллеги
занимались политизированной критикой,... никто и подумать не мог
о том, чтобы вести научную работу», так что обмен взглядами меж-
ду историками сталинской эпохи лучше всего считать «ритуальным»
(Gesinnungsritual). Такое толкование подобно толкованию Кремен-
цова в отношении ученых-естественников, хотя мнение Линднера об
этих диспутах куда мрачнее. Его прекрасное исследование, основан-
ное на материалах минских архивов, утверждает высокий стандарт
для западных авторов, занимающихся данным регионом, которому
уделяют несправедливо мало внимания.
Распространению сталинских норм на историческую науку на Ук-
раине также уделил внимание канадско-украинский ученый Серхи
Екельчук1 2. Почти полностью строя свое исследование на материалах
региональных архивов, он утверждает, что в 1947 г. идеологическая
кампания против «националистического уклона» в украинской гу-
манитарной науке была не так проста и не так успешна, как обычно
думали, поскольку «сталинизм как система /стремилась/ обрести то-
тальный контроль над обществом, но в реальности нередко /должна
была/ вести сложный, даже неравный, диалог с ее субъектами» (тер-
1 Об этом см.: Cholawski S. The Holocaust and Armed Struggle in Belorussia as Reflected
in Soviet Literature and Works by Emigres in the West // Bitter Legacy: Confronting the
Holocaust in the Soviet Union / Ed. Z. Gitelman. Bloomington; Indianapolis: Indiana
University Press, 1997. P. 214-229.
2 Yekelchuk S. How the «Iron Minister» Kaganovich Failed to Discipline Ukrainian
Historians: A Stalinist Ideological Campaign Reconsidered //Nationalities Papers. 1999. 27.
P. 579-604; Idem. Stalinist Patriotism as Imperial Discourse: Reconciling the Ukrainian and
Russian «Heroic Pasts», 1939-1945 // Kritika. 2002.3. P. 51-80. Прочие статьи Екельчука
по данной теме появились в: SR. 2000. 59. Р 597-624; EAS. 1998. 50. Р. 1229-1244; и в:
Provincial Landscapes: Local Dimensions of Soviet Power, 1917-1953 / Ed. D. J. Raleigh.
Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2001. P. 255-275.
130
мин «диалог», - осторожно замечает он, используется в бахтинском
смысле!: ‘Kaganovich’ ). Украинским историкам удалось усвоить офи-
циальный «язык» и справиться с поползновениями Москвы. Когда
весной 1947 г. состоялась конференция, чтобы осудить «буржуазную
националистическую школу» Грушевского, «спор зашел в тупик,
/так как/ историки продемонстрировали свою способность наносить
ответные удары». Простые люди писали письма в прессу, защищая
Грушевского и других национальных героев, а значит, они разделяли
«альтернативную интерпретацию украинского прошлого, существо-
вавшую под сенью официальной версии, сформированной в ходе пе-
реговоров между идеологами и интеллектуалами». Екельчук согла-
сен, что ученые и учителя «обнаруживали позиции, спектр отличий
которых от партийного курса был весьма широк: от почти незамет-
ных до весьма существенных» (курсив наш), и его доказательство
было бы убедительнее, если бы он показал, насколько труды, опуб-
ликованные между 1947 и 1953 годами, отражали неортодоксальное
националистическое или национал-коммунистическое мышление.
Короче говоря, оценивая достижения тех, кто оказывал сопротивле-
ние гнету, мы не в праве забывать о «приспособленцах».
Всякий, кто стремится понять ограничения, в условиях которых
работали ученые-гуманитарии до де-сталинизации, должен учиты-
вать и их положение в последующие годы. И это более благодарная
тема для их западных коллег. Между прочим, можно указать на два
важных последних исследования1. Культурологи также проявля-
ют интерес к тому, как эволюционировали взгляды людей на время
(и пространство!) на протяжении длительного периода. Например,
Клаус Гества отмечает, что рьяные коммунисты жили как для буду-
щего, так и для настоящего, свысока взирая на прошлое; в результате
советский режим создал «ландшафты упадка», или ареалы эколо-
гической катастрофы* 2. Далее, дабы получить более широкое пред-
ставление о влиянии сталинизма на написание истории, нам следует
оценить, какие трудности испытали с 1991 г. постсоветские истори-
ки, освобождаясь от груза прошлого. Среди западных авторов обзо-
Hosler J. Die sowjetische Geschichtswissenschaft 1953 bis 1991: Studien zur
Methodologie- und Organisationsgeschichte. Munchen: Otto Sagner, 1995; Markwick
R. D. Rewriting History in Soviet Russia: The Politics of Revisionist Historiography,
1956-1974. Basingstoke; N.Y.: Macmillan, 2001. О значении сталинского Краткого кур-
са см.: Markwick. Р. 42-47 и оценку его работы в рецензии: Enteen G. // SR. 2002. 61.
Р. 357-363.
2 Gestwa К. Sowjetische Landschaften als Panorama von Macht und Ohnmacht:
Historische Spurensuche auf den «GroBbauten des Kommunismus» und in dorflicher Idylle
// Historische Anthropologie. 2003. 11. S. 72-100. Provincial Landscapes / Ed. Raleigh со-
держит статьи по разным региональным вопросам.
131
ры предложены, в частности, Манфредом Хильдермайером и Эльке
Файном1. Последний делает вывод, что предпринимаются лишь пер-
вые попытки объективного изучения наследия советского прошло-
го - его вердикт не столько относится к историкам, сколько к тем,
кто читает (или не читает) их труды.
В ретроспективе становится ясно, что война избавила советское
общество от бездумного конформизма и обязала режим принять бо-
лее гибкие методы правления, одновременно вновь утвердив идеоло-
гические истины и усовершенствовав репрессивный аппарат. В эти
мрачные годы уже начался процесс, который после 1953 года приве-
дет к оздоровлению народного сознания, к эпохе культурного броже-
ния, а со временем и к зарождению открытого раскола. Более поздние
стадии российской интеллектуальной одиссеи тонко проанализиро-
ваны Филипом Буббайером (Кентербери)1 2; первые проявления этого
периода, документация которого скудна, все еще ждут своего истори-
ка. Одним фактором, о котором бегло говорилось выше, была роль
возвращающихся ветеранов и скептицизм, распространенный среди
молодежи в целом; большее значение имело сопротивление новому
насаждению сталинского контроля, предложенного национальными
меньшинствами, в частности в Прибалтике и в Западной Украине.
Здесь мы можем сосредоточиться на двух в корне отличных культур-
ных средах, в которых случайно уцелело независимое мышление: ре-
лигиозная вера и научный поиск.
К концу 1930-х годов казалось очевидным, что атеизм востор-
жествовал и с религией и церковными учреждениями покончено.
Но включение в состав СССР западных территорий создало новую
ситуацию. Из 4225 православных церквей, зарегистрированных как
действующие в 1940 г., более трех четвертей находились в только что
аннексированных областях3. Их могла бы постигнуть та же судьба,
1 Hildermeier М. Der Stalinismus im Urteil russischer Historiker // Geschichte vor
Gericht: Historiker, Richter: die Suche nach Gerechtigkeit / Hrsg. N. Frei et al. Munchen:
Beck, 2000. S. 93-102; Idem. Interpretationen des Stalinismus // Historische Zeitschrift.
1997. 264. S. 660-674; Fein E. Geschichtspolitik in Russland: Chancen und Schwierigkeiten
einer demokratisierenden Aufarbeit der sowjetischen Vergangenheit am Beispiel der Gesells-
chaft ‘Memorial’. Hamburg: Lit-Verlag, 2000.
2 Boobbyer P. Conscience, Dissent and Reform in Soviet Russia. L.: Routledge, 2005. Cm.
также о годах Брежнева: Ruffley D. L. Children of Victory: Young Specialists and the
Evolution of Soviet Society. Westport CT: Praeger, 2003.
3 Roslof E. Red Priests: Renovationism, Russian Orthodoxy and Revolution, 1905-1946.
Bloomington; Indianapolis: Indiana University Press, 2002. P. 189. Это сочувствующее, но
справедливое исследование тех православных, которые порвали с течением «тихони-
тов» и налаживали modus vivendi (лат. - образ жизни. - Примеч. пер.) с коммунизмом;
однако их ожидали жестокие репрессии, поскольку режим ловко манипулировал раско-
лом Церкви в собственных целях.
132
что и в России, но вторглись нацисты, которые сочли целесообразным
санкционировать лимитированное религиозное возрождение; тем
временем сопоставимое возрождение произошло и на советской тер-
ритории. Это было в основном спонтанное развитие, радостно встре-
ченное уцелевшими иерархами Русской Православной Церкви. Свя-
щеннослужители предусмотрительно не теряя времени, патриотично
поддержали военные действия1. Стивен Майнер глубоко и професси-
онально исследует эти манипуляции. Он по праву уделяет первосте-
пенное внимание западным территориям, где предвоенной полити-
ке Сталина «немного не хватило безумия», и Православию. Лишь в
1943 г. курс режима стал мягче. Это произошло не потому, что режим
был благодарен Церкви за помощь в укреплении национальной мо-
рали, как полагали многие доброжелатели, и даже не для того, чтобы
произвести впечатление на союзников, но чтобы осуществить власт-
но-политические расчеты: лучший контроль над населением во вско-
ре освобожденных регионах на периферии Советского Союза. Май-
нер развивает свое доказательство, пожалуй, слишком категорично и
поэтому упускает из виду внутреннюю религиозную жизнь Церкви, о
чем сохранилось мало сведений. Зададимся вопросом, как простые ве-
рующие реагировали на удивительную «Фаустовскую сделку» (Буб-
байер), которую Сталин заключил со священослужителями в сентяб-
ре 1943 г. И каких нравственных затрат стоило Русской Православной
Церкви ее последующее насильственное сотрудничество с режимом,
позволившее Московскому Патриархату «решить» вопрос «схизма-
тиков» - униатов (украинских греческих католиков) во многом так,
как ему требовалось? «Для Кремля», - пишет Майнер, - «Православ-
ная Церковь была полезным орудием текущего момента и больше ни-
чем». Патриархальная администрация пристально контролировалась
из-за кулис функционерами НКВД. Тем не менее циничная полити-
ка высвободила «трудно укротимых фурий»; бродячие священники,
в том числе и недавно освобожденные из лагерей, использовали хаос
военного времени в своих интересах, проповедуя и отправляя литур-
гию там, где не было церковных сооружений. Хлынули просьбы снова
открыть церкви - к июлю 1945 г. таких просьб насчитывалось 5770; но
только 414 из них были удовлетворены. Майнеру мешает недостаток
источников, так как соответствующие архивы НКВД еще не откры-
ты, но из его работы явствует, что религиозное возрождение наряду
с оживающим национальным чувством стали факторами, к которым
пришлось приспосабливаться послевоенному режиму. Понадобятся
дополнительные исследования советского атеизма в восточноевро-
Miner S. М. Stalin’s Holy War: Religion, Nationalism and Alliance Politics,
1941-1945. Chapel Hill NC; L.: University of North Carolina Press, 2003.
133
пейских государствах. Катрин Букх, используя материалы львовских
архивов (ДАЛО), серьезно изучает судьбу всех христианских конфес-
сий, а также иудаизма в Западной Украине до 1953 г.1
Поспешно обратившись к естественным наукам, А. Б. Кожевников
(Афины, Джорджия/Москва) переработал несколько своих статей
в живой и яркий том о «приключениях советских физиков»1 2. Глав-
ный титул, «Сталинская великая наука», следует воспринимать бук-
вально, так как, по мнению автора, диктатору надо отдать должное за
значительные научные достижения в СССР, в частности, за теорети-
ческую и практическую работу, способствовавшую разработке атом-
ного оружия. Эта тенденция началась раньше, чем считалось, в эпоху
Гражданской войны, когда «русские ученые разработали... новую сис-
тему исследований и развития» на базе субсидируемых государством
институтов. История институтов здесь разумно переплетается с био-
графиями ведущих физиков, в частности, И. Э. Тамма, Л. Д. Ландау,
П. Л. Капицы и И. В. Курчатова. Их отношения с людьми, вершивши-
ми политическую власть, гораздо сложнее (и нередко конструктив-
нее), чем может показаться со стороны. Кожевников - резкий критик
западной советологии, «сферы, специализирующейся на подаче слу-
хов и сплетен как результатов научного исследования» - приговор,
не вполне заслуженный; но он охотно признает и роль грантов США
(Рокфеллер), а в связи с этим и шпионов типа Клауса Фукса в успехах
советской «большой» (или, как он любит говорить, «социалистичес-
кой») науки. Особый интерес представляет вдумчивое изучение авто-
ром писем Капицы Сталину - их не менее 45! - и прочим чиновникам,
1 Boeckh К.«Vollig normal, entsprechend den Prinzipien der Gewissensfreiheit, garantiert
durch die Stalin-Verfassung»: Die Verfolgung der Kirchen in Galizien unter Stalin im
Vergleich, 1944-1953 // HZ. 2004. 278. S. 55-100. По сравнению с другими конфессиями
протестантских церквей сохранилось больше. См. также: Plokhy S. In the Shadow of
Yalta... // S. Plokhy, F. E. Sysyn. Religion and Nation in Modern Ukraine. Edmonton; Toronto:
CI US, 2003. P. 58-73. Урсула Пройсс дает анализ освещения религиозных вопросов в
прессе военного времени: Preuss U. Stalin und die Kirchen. Munster: LIT, 2004. См. также:
Wynot J. Keeping the Faith: Russian Orthodox Monasticism in the Soviet Union, 1917-1939.
College Station TX: Texas A & M University Press, 2004. В этой работе показано, что мона-
хи и монахини проявляли стойкость и изобретательность перед лицом страшных гоне-
ний; уцелевшие в сталинских кровопролитиях часто находили безопасность у прихожан
или же жили как отшельники и даже в Гулаге отправляли службы для заключенных и
«решались насадить чувство нравственности» (р. 138). О православном духовенстве и
православной культуре в годы 1-й Пятилетки см. две отличных статьи: Hernandez R. //
RH. 2005. 32. Р. 195-214 и Idem. // AHR. 2004. 109. Р. 1475-1504, основанных, между
прочим, на архивных материалах Воронежа.
2 Kojevnikov А. В. Stalin’s Great Science: The Times and Adventures of Soviet Physicists.
L.: Imperial College Press, 2004.
134
в которых ученый высказывается на редкость самоуверенно, если не
сказать дерзко, (этакая «смесь субординации и фамильярности») -
пытаясь повлиять на изменение политики или внушить человечное
обращение с репрессированными. Одним из тех, кому вмешательс-
тво Капицы пошло на пользу, был Ландау, но многие другие просьбы
прошли незамеченными, а некоторые жалобы оказались на грани де-
нонсирования. Капица выражал тот взгляд, что «генеральная линия»
партии в основе своей верна, а конкретные ошибки совершены по
вине бюрократов и будут исправлены по мере распространения науч-
ного знания. Это мнение, похоже, широко, но не до конца, разделяли
в академической среде. Вдохновенная защита такого коллаборацио-
низма Кожевниковым внушает доверие лишь поскольку постольку.
Вероятно, эти специалисты не имели реальной альтернативы, а сопро-
тивление могло навлечь на них еще большие беды; правда и то, что
включившись в игру режима, можно было отправлять эзотерические
послания критического содержания. Но Кожевников идет дальше,
давая понять, что результаты оправдывают принесенные жертвы (не-
ужели и узников Гулага, подвергшихся радиации?)
Дилемму физиков иллюстрирует путь в науке Сергея Вавило-
ва. Его брат, знаменитый генетик Николай Вавилов, умер в тюрьме
(1943 г.), но Сергей впоследствии шесть лет занимал пост президента
престижной Академии наук. «Флегматик и одинокий интеллектуал»,
он «овладел искусством абсолютно правильного поведения в сложной
социально-политической ситуации». Он присоединился к послевоен-
ной кампании «против космополитов» и угодил властям, публично
раскритиковав двух ученых-медиков, Н. Г. Клюеву и Г. И. Роскина, за
то, что они опубликовали свою работу за границей; Кожевников на-
зывает действия Вавилова «позорными»1. Разумеется, осуждая такое
поведение, следует избегать морализирования, равно как использо-
вать международный компаративный метод - именно это подчерки-
вается в обзоре новой литературы по данной теме Манфреда Фюль-
зака (Вена)1 2. Еще один комментатор, социолог А. Блюм, добавляет,
что весь вопрос сопротивления сотрудничеству требует «облечения
в плоть» путем изучения «сообществ солидарности» внутри опреде-
ленных институтов или профессиональных групп, которые начинают
1 Этот ныне хорошо известный случай описан на английском языке в полухудожес-
твенном сочинении автора из Торонто: Krementsov N. L. The Cure: A Story of Cancer and
politics from the Annals of the Cold War. Chicago: University of Chicago Press, 2002. P. 158,
167,183.
2 Fullsack M. «Perversion» oder «Konstruktion»? Ueberlegungen zur Geschichte der
sowjetischen Wissenschaften, aus Anlass der Lektiire neuerer Literatur zum Thema //JGOE.
2006. 54. S. 241-247.
135
с различной степенью успеха нюансировать нередко грубые, деспоти-
ческие приказы, полученные от бесчувственных политиков1.
Обращаясь к сфере биологии, Нильс Ролл-Хансен доказывает,
что Лысенко шел к власти с помощью своих коллег-ученых, которые
поддерживали его в «подлинно интеллектуальном диспуте», так что в
этом процессе было задействовано нечто большее, чем искусство по-
литической игры1 2. Экология - это развивающаяся сфера: здесь Пол
Джозефсон обращается к исследованию Дж. Р. Харриса об Урале и
доказывает, что сталинская ускоренная индустриализация поставила
на грань катастрофы несколько регионов3.
Еще одна важная, но до сих пор не принимаемая во внимание сфе-
ра - это популяризация научного знания. Джеймс Эндрюс исследует
кампанию, начатую в 1928 г., в частности, организацией, известной
как ВАРНИТСО, по развенчанию теоретических исследований в
пользу практической экспериментальной работы, спланированной
для немедленного внедрения в промышленность. Этот подход был
популярен у работников, спешивших повысить свои квалификацию
и статус, но он привел, между прочим, к исчезновению до тех пор ра-
ботоспособных региональных научных обществ и, более того, - к уз-
кой образовательной программе, в которой не оставалось места для
современных достижений за рубежом4.
В гуманитарной сфере самой популярной областью исследований
западных ученых, занимающихся сталинизмом, остается историчес-
кая наука. В «Эпическом ревизионизме» Кевин Платт и Дэвид Бран-
денбергер собрали несколько интересных работ об извилистом пути,
на котором отдельные исторические или литературные герои были
реабилитированы (или по-новому истолкованы) во имя легитимации
сталинского государственного строя. Хронологически этот список
открывает князь Александр Невский (XIII век), чей подвиг в «Ле-
1 Blum A. Social History as the History of Measuring Populations // After the Fall:
Essays in Russian and Soviet Historiography / Ed. M. David-Fox et al. Bloomington IN:
Slavica, 2004. P. 76.
2 Roll-Hansen N. The Lysenko Effect: The Politics of Science. Amherst NY: Humanity
Books, 2005. В главным образом положительной рецензии один критик заявляет, что в
конечном счете все решала политика: Fortescue S. // SR. 2006. 65. Р. 181-183.
3 Josephson Р. Industrial Deserts: Industry, Science and the Destruction of Nature in the
Soviet Union // SEER. 2007. 85. P. 294-321.
4 Andrews J. T. Science for the Masses: The Bolshevik State, Public Science and the
Popular Imagination in Soviet Russia, 1917-1934. College Station TX: Texas A & M
University Press, 2003. Эта работа основана на изучении архивных материалов в Ярос-
лавле (ГАЯО), а также в Москве и Санкт-Петербурге. ВАРНИТСО - это Всесоюзная
организация работников науки и техники для содействия социалистическому строи-
тельству.
136
довом побоище» на Чудском озере был запечатлен в фильме Сергея
Эйзенштейна. Бранденбергер отмечает, что зрители без труда воспри-
нимали современные аллюзии и в патриотической эйфории превос-
ходили даже намерения их идеологических наставников. Две статьи
об Иване IV удачно дополнены важным меморандумом А. С. Щерба-
кова (1942), излагающего официальное мнение о грозном царе, ко-
торое, похоже, сложилась двумя годами ранее1. Возвращение Петра
стараниями Алексея Толстого запечатлелось как «палимпсест» ряда
интерпретаций; несколько лет конкурирующие концепции витали в
воздухе, и, значит, общественная жизнь «не была такой монолитной...
как некогда казалось» На канонизацию претендовали также Пушкин
и Лермонтов. Том неспроста заканчивается жалобой Сталину старого
еврейского литературоведа В. И. Блюма (1939) на то, что партийный
интернационализм сменился шовинизмом, на что ЦК быстро отреаги-
ровал; Блюм был вынужден отступить, но остался при своем мнении1 2.
Серхи Екельчук продолжил свое исследование разных судеб ук-
раинской «национальной мифологии», которую Москва терпела
в двусмысленном «имперском дискурсе», не в состоянии создать
«унитарную коллективную память»; он старается «вскрыть тонкие
методы сотрудничества и сопротивления, определившие текстуру
сталинистской культурной жизни», и исследовать сложные взаимо-
связи между чиновниками, академиками и их аудиториями3 Еще од-
ним меньшинством, подверженным дискриминационному обраще-
1 Русский текст был опубликован в 1991 г. Из двух упомянутых статей одна появи-
лась раньше (см. выше, С. 105, сн. 3); в другой, написанной М. Перри, обсуждается пье-
са об Иване Грозном Михаила Булгакова, запрещенная в 1936 г.
2 Ср. также: Бранденбергер Д., Петроун К. «Все черты расового национализма...»:
интернационалист жалуется Сталину (январь 1939 г.) // ВИ. 2000. № 1. С. 128-133;
Brandenberger D. «It is imperative to Advance Russian Nationalism as the First Priority»:
Debates within the Stalinist Ideological Establishment // A State of Nations: Empire and
Nation-making in the Age of Lenin and Stalin / Ed. R. G. Suny, T. Martin. Oxford; N.Y.: OUP,
2001. P. 275-299. В одной из статей Бранденбергер возлагает почти всю ответственность
на Бухарина. См.: Idem. Politics Projected into the Past: What Precipitated the 1936
Campaign against M. N. Pokrovsky? // Reinterpreting Revolutionary Russia: Essays in
Honour of J. D. White / Ed. I. D. Thatcher. Basingstoke; N.Y.: Palgrave Macmillan, 2006.
P. 202-214.
3 Yekelchyk S. Stalin’s Empire of Memory: Russian-Ukrainian Relations in the Soviet
Historical Imagination. Toronto; L.: University of Toronto Press, 2004. В одной из рецензий
эта работа названа «образцом ясного изложения и архивного исследования», см.: Snyder
Р // AHR. 2005.110. Р. 1286. См. также: Yekelchyk S. When Stalin’s Nations Sang: Writing
the Soviet Ukrainian Anthem //Nationalities Papers. 2003.31. P. 309-326; Idem. The leader,
the Victory and the Nation: Public Celebrations in Soviet Ukraine under Stalin (Kiev, 1943-
1953) //JGOE. 2006. 54. P. 3-19; Idem. The Civic Duty to Hate: Stalinist Citizenship as
political Practice and Civic Emotion (Kiev, 1943-1953) // Kritika. 2006. 7. P. 529-556.
137
нию со стороны ряда советских чиновников, были казахи; впрочем,
это прослеживается и в исторических исследованиях. Они обрели
своего рода защитника в лице А. М. Панкратовой, которая (подобно
Блюму) порицала национальный шовинизм, скрывавшийся за фор-
мулой «братства народов», и не боялась высказываться об этом в
письмах к Жданову и прочим лидерам. Ее сложная биография была
детально изучена Р. Э. Зельником (Беркли), чья жизнь трагически
оборвалась в 2004 г. Некоторые из его коллег написали статьи в ме-
мориальный том1, в котором высвечивается гуманизм обоих этих ис-
ториков, поставленных перед сложным нравственным выбором.
I
1 Zelnik R. Е. The Perils of Pankratova: Some Stories from the Annals of Soviet Histori-
ography. Seattle: University of Washington, H. J. Ellison Center, 2005.
138
Глава 6. «КОБА ГРОЗНЫЙ»: РЕПРЕССИИ И ТЕРРОР
Логика насилия
Среди сменяющих друг друга когорт западных исследователей
сталинизма, похоже, нет ни одного историка-ревизиониста, равного
Дэвиду Ирвингу, который усомнился в реальности гитлеровского
Холокоста, тем самым вызвав бурную полемику и подвергнувшись
остракизму со стороны научной общественности. Однако отдельные
критики различают в ранней ревизионистской литературе тенден-
цию к апологетике, когда готовность переписать советскую историю
«снизу» привела к недооценке насильственных, зловещих сторон ста-
линского правления, которым так много внимания уделяют традици-
оналисты. «Новая когорта» сочла, что традиционалисты слишком
политизированы. Обвинение было в чем-то обоснованным, но, опро-
вергая его, некоторые горячие головы едва не «выплеснули вместе с
водой и ребенка».
Вместо известного всем Сталина, олицетворения централизо-
ванного диктаторского правления1, читатели увидят боязливого,
нерешительного лидера, вынужденного реагировать ad hoc (лат. -
в данном случае. - Примеч. пер.} на сменяющие друг друга кризисы,
так как он слабо контролировал часто бестолковых функционеров,
к тому же готовых на предательство. Правящие центральные власти
вполне разумно пытались приструнить этих людей, и если бы степень
принуждения оказалась чрезмерной, то пришлось бы вспомнить, что
имеется реальная угроза раскола, ослабляющая государство именно
тогда, когда над ним нависла угроза извне. Во всяком случае, рас-
суждает автор, случавшиеся эксцессы в основном проистекали из-за
неправильного понимания приказов сверху несведущими или рети-
выми карьеристами; мало того, создавая атмосферу охоты на ведьм,
общественность также играла ключевую роль, отрицая существова-
ние должностных преступлений и тем самым расширяя круг жертв за
пределы изначально намеченных границ. Можно было бы назвать это
«обусловленной» (circumstantial) интерпретацией Большого Терро-
ра в отличие от «личностного (интенциалистского)» (intentionalist)
Террора, в котором Сталин со товарищи выступали главными испол-
нителями решений, на которых возлагалась огромная нравственная
ответственность за преступления, которые они или совершили наме-
ренно, или не успели своевременно предотвратить.
1 Название этой главы заимствовано у М. Эмиса, см.: Amis М. Koba the Dread:
Laughter and the Twentieth Century. L.: Jonathan Cape, 2002.
139
Новые архивные материалы, ставшие достоянием ученых с 1991 г., а
также работы таких российских историков, как Виктор Земсков и Олег
Хлевнюк, свидетельствуют, что точки зрения как традиционалистов,
так и ревизионистов требуют модификации. И если все еще имеются
различия в интерпретации данных, то они касаются скорее нюансов,
чем сути. За последнее десятилетие параметры дебатов сузились и экс-
тремальные точки зрения уже не так популярны1. Главным фактором
в этой «нормализации» исторического дискурса стало сотрудничество
с коллегами из бывшего СССР, ибо последние ближе к документаль-
ному материалу и со своих, более выгодных позиций могут взглянуть
на него по-новому. К счастью, по этой невеселой теме ныне появляется
немало монографий и сборников, написанных учеными разных стран;
свободно высказываясь, они разделяют мнения друг друга1 2.
Например, все согласны с тем, что насилие сталинского периода
коренится в бурной революционной эпохе. За три года Гражданской
войны, с ее голодом и эпидемиями, погибло более десяти миллионов
человек, в основном гражданское население. Эта легендарная борьба
в основном и сформировала тех, кто в 1930-е годы оказался на ответс-
твенных постах. После 192,1 г. партийная пропаганда идеализировала
героизм красных и подчеркивала неумолимость классового конф-
ликта; молодежь убеждали готовиться к новым войнам, а распад тра-
диционного социального уклада разрушал их психику. Для многих
нормальные проблемы переходного возраста стало гораздо труднее
решать, не прибегая к насилию. Сотни тысяч беспризорников кое-как
перебивались, грозя превратиться в преступников. Когда после 1928 г.
Сталин начал свои первые кампании против внутренних врагов, не-
которые сбитые с толку подростки с удовольствием включились в
них, а прочие присоединились к официальной точке зрения, так как
надеялись, что сильное «социалистическое» государство обеспечит
им большую безопасность.
1 Это относится особенно к экстравагантным доказательствам, выдвинутым Робер-
том У. Терстоном. См.: Thurston R. W. Life and Terror in Stalin’s Russia, 1934-1941. New
Haven CT; L.: Yale University Press, 1996. Он пишет, что советский режим не слишком
вмешивался в жизнь простых людей, так что «огромное множество» не испытывало
страха; что агенты Троцкого сформировали блок с партийными диссидентами, тем са-
мым дав Сталину повод начать показательные процессы; и что Ежов руководил чистка-
ми, тогда как Сталин реагировал на поступавшую к нему информацию (р. xviii, 25, 51).
Маркус Венер комментирует: «Книга Терстона раздражает пренебрежением к фактам и
поражает цинизмом в отношении жертв»: JGOE. 1999. 47. Р. 291.
2 См. в частности: Getty J. A., Naumov О. V. The Road to Terror: Stalin and the Self-
Destruction of the Bolsheviks. New Haven; L.: Yale University Press, 1999; см. также статьи
О. В. Хлевнюка, Н. В. Петрова и коллег из Киева и Вильнюса в: CMR. 2001, 2002. 42-43.
140
Таковы некоторые наблюдения международной группы в Базеле,
изучающей проблему молодежного насилия «между революцией и
покорностью»1. Название изданного тома отражает сложность и па-
радоксальность этой темы, ибо, по выражению Габора Риттерспорна,
не преступники, а молодежь «в основном и испытывала насилие»,
чему свидетельством частые случаи самоубийств среди подростков
и высокая смертность в Домах ребенка. Эти исследования освещают
«своеобразную культуру насилия», существовавшую в Советской
России до 1929 г., но ясно, что они не могут объяснить диапазон и ин-
тенсивность поддерживаемого государством насилия в последующие
годы, причины чего следует искать в более знакомых сферах полити-
ки и идеологии.
Недавно появилось несколько обзоров, в которых выявлены ос-
новные стадии сталинских «репрессий» (используем нейтральный
термин), основные группы, на которые они были направлены, и
различные формы репрессий. В этих же обзорах содержатся пред-
полагаемые данные о количестве жертв. Маркус Венер выступил с
кратким обзором1 2, в котором утверждает, что террор был «функци-
ональным», так как задачей режима было уничтожить «классовых
врагов» и заставить население соблюдать предписываемые «социа-
листические» нормы. Соответствующая политика вырабатывалась в
центре; вспомогательную роль при этом играли молодые чиновни-
ки («сталинцы»); гораздо менее важен был народный вклад в этот
процесс. Это уже известное «личностное (интенциалистское)» тол-
кование, обновленное обращением к новейшим трудам российских
ученых, хотя Венер с трудом расстается со «старой тоталитарной
теорией».
С близких ему позиций написана и книга Йорга Баберовского
(Берлин) «Красный террор» - общий очерк сталинского режима с
упором на репрессии, в котором использованы новые опубликован-
ные и неопубликованные документы3. В другой важной статье Сти-
вен Уиткрофт (Мельбурн) исследует статистические данные о мас-
совых убийствах на последовательных стадиях; он скромно называет
1 Sowjetjugend 1917-1941: Generation zwischen Revolution und Resignation / Hrsg.
C. Kuhr-Korolev. Essen: Klartext, 2001, особенно статьи X. Хауманна (H. Haumann)
(25-61), Риттерспорна (63-82) и Плаггенборга. См. также: Plaggenborg. Gewalt und
Militanz in Sowjetrussland //JGOE. 1996. 44. S. 409-430; Idem. Gewalt im Stalinismus:
Skizzen zu einer Tatergeschichte // Stalinismus / Hrsg. Hildermeier. S. 193-208.
2 Wehner M. Stalinismus und Terror // Stalinismus / Hrsg. Plaggenborg. S. 365-390.
Венер - автор работы по аграрной политике при нэпе: Idem. Bauernpolitik im
proletarischen Staat: die Bauemfrage als zentrales Problem der sowjetischen Innenpolitik
1921-1928. К In; Weimar; Wien: Bohlau, 1998.
3 Baberowski J. Der rote Terror: Geschichte des Stalinismus. Munchen: DVA, 2003.
141
это «попыткой приблизиться к подведению основы» под объяснение
«краткосрочных сдвигов и колебаний»1. Никола Верт, ведущий фран-
цузский специалист по СССР, опубликовал две статьи в сборнике с
компаративным материалом о нацистах1 2.
Эти статьи содержат данные более пространного эссе, опублико-
ванного в дискуссионной «Черной книге коммунизма»3. Критики
последней обвинили издателей в том, что они сосредоточились на
репрессивных сторонах коммунистического режима во всем мире, но
недостаточно изучили контексты, в которых эти режимы действова-
ли. Они не смогли всерьез оспорить факты и аргументы Верта отно-
сительно СССР. Его статьи уже превратились в монографию, которая
говорит сама за себя4.
Первая из двух статей 1999 г. служит продолжением анализа, прове-
денного Моше Левиным (и Ричардом Лёвенталем), которые рассмат-
ривали сталинистское государство 1930-х годов как поле битвы двух
«логических систем»: личного деспотического правления диктатора
как главы своеобразной «клановой культуры» и постоянной (рутин-
ной) бюрократической администрации, необходимой для действен-
ного управления в любом современном государстве, особенно в соци-
алистическом, которое рвется к управлению национализированной
экономикой. Верт разделяет былую точку зрения ревизионистов, что
бюрократия пребывала в хаосе, во многом созданном неисполнимы-
ми требованиями, которые предъявлялись чиновникам в сменяющих
друг друга партийных кампаниях, проходящих в атмосфере вечной
спешки, и поэтому их действия выходили из-под контроля центра;
отсюда усилия Сталина ограничить автономию местных начальни-
ков и в конце концов вычистить их на волне спецофагии, вызванной
страхом мятежа. В опровержение ревизионистского аргумента, что
легко приписать террор прихотям единственного лидера, Верт пред-
лагает термин «институционализированная паранойя», психическое
1 Wheatcroft S. G. Towards Explaining the Changing Levels of Stalinist Repression in
the 1930s: Mass Killings // Challenging Traditional Views of Russian History / Ed.
S. G. Wheatcroft. Basingstoke: Palgrave, 2002. P. 112-146.
2 Werth N. Staline et son systeme dans les annees 1930 и Idem. Logiques de violence dans
1’URSS stalinienne // Stalinisme et nazisme: Histoire et memoire comparees / Ed. H. Rousso.
Brussels: Eds. Complexe, 1999. P. 45-78, 99-128.
3 Le Livre noir du communisme: crimes, terreur et repression / Ed. S. Courtois, N. Werth.
P: Robert Laffont, 1997; издание на английском языке: The Black Book of Communism:
Crimes, Terror, Repression /Tr.J. Murphy, M. Kramer. Cambridge MA: Harvard University
Press, 1999. См. объективную рецензию: Beyrau D. Die korrekte Moral und die historische
Profession: ein Kommentar //JGOE. 1999. 47. S. 254-262. Ср. также продолжительную
дискуссию в: Osteuropa. 2000. 6. S. 585-729 и Weber H. Zur Rolle des Terrors im
Kommunismus //JHK. 1999. S. 39-62.
4 Werth. Ein Staat gegen sein Volk / Tr. B. Galli. Miinchen: Piper, 2002.
142
состояние, которое, по его мнению, поразило целую группу: тех, кто
входил в «клан» диктатора и кто нашел местечко в партийном и ка-
рательном аппарате. Большой Террор, «последняя радикальная по-
пытка социального очищения», свидетельствовал о победе деспоти-
ческого принципа; чиновничество испуганно подчинилось, хотя, как
ни странно, номенклатура разрослась, так что угроза личной власти
вождя сохранялась. После войны сталинизм превратился в «рути-
ну», бюрократия стала более стабильной и профессиональной - эти
характеристики закрепились после 1953 г. Верт уделяет не слишком
пристальное внимание (и в статье, и в книге) послевоенному периоду,
который он опускает как «второй сталинизм», хотя, с нашей точки
зрения, было бы полезней рассмотреть его как интернационализа-
цию данного явления. Он только по ходу дела добавляет объяснение
обстоятельств, в которых террористическое насилие достигло своего
апогея в 1930-е годы.
Во второй статье Верт ставит в центр это насилие, различая
четыре «репрессивные логики»1, в совокупности способствовав-
шие насилию. Вот эти логики: а) паранойя верховного вождя; б)
тенденция к централизации; в) криминализация рутинных эконо-
мических действий, необходимых для выживания; г) появление
(велико)русского шовинизма. Еще одной ключевой особенностью
было сочетание выходящего за рамки закона и обычного законного
методов, причем акцент в зависимости от обстоятельств ставился
то на одном, то на другом, а граница между ними оставалась размы-
той. Таким образом, государственное насилие применялось к под-
вижным целям непредсказуемо, как в «изменяемой геометрии», и с
разной интенсивностью.
Последующие кампании
Дадим беглый обзор этих кампаний, а затем рассмотрим их в хро-
нологической последовательности. «Раскулачивание», это «чудовищ-
ное разграбление и неимоверное сведение счетов», было направлено
на уничтожение сельской элиты; проведенное как бы экспромтом, оно
принесло гибель многим людям; широко внедрилась система прину-
дительного труда. В 1932 г. некоторых арестованных выпустили на
свободу, но на юге возникли условия для искусственно созданного
голода. На этом, втором, этапе смертность была много выше, чем на
любом другом. Одновременно, и особенно после 1934 г., спецслужбам
было поручено в несколько приемов «вымести» маргинальные («со-
циально опасные») элементы из городов: людей с сомнительными
1 Логика в смысле соблюдения закона или закономерность?
143
политическими «биографиями», граждан, нарушивших паспортный
режим, нищих и мелких уголовников.
Методы, выработанные в этой операции, пригодились НКВД на
четвертом этапе. Сюда относились действия на двух уровнях: а) на-
верху против политических врагов (экс-оппозиционеров в партии,
военачальников) - эта сторона, с ее «показательными процессами»,
до сих пор привлекала особое внимания; б) десяток секретных «мас-
совых операций», направленных против разного рода банальных по-
дозреваемых: например, жителей пограничных районов наряду с уже
упомянутыми «маргиналами». Основной особенностью (впрочем,
не новой) этих операций был арест людей по заранее составленным
спискам; другой особенностью стали лимиты, уточнявшие, сколько
«врагов» должны арестовать местные функционеры. Имелось две ка-
тегории врагов: первые подлежали расстрелу, вторых отправляли в
Гулаг. В конце 1938 г. Большой Террор был прекращен диктатом из
центра, хотя насильственные меры спорадически предпринимались
в разных местностях.
Пятый этап, начавшийся в рамках четвертого, представлял собой
преимущественно «этническую чистку». К оказавшимся под прице-
лом группам относились перемещенные поляки и прочие жители за-
падных областей, присоединенных в 1939-1940 годах. Почти все они
были депортированы, но некоторые расстреляны (Катынь!); позже,
во время войны, такие группы представляли поволжские и прочие
немцы (1941) и некоторые неславянские этносы, в основном на Се-
верном Кавказе (1943-1944). Причиной была реальная или потенци-
альная измена; обходились без судов; и почти все жертвы были де-
портированы как «особые поселенцы».
Используя классификацию Верта, на так называемом шестом
(международном) этапе различались две группы военнопленных:
а) репатриированные советские солдаты или перемещенные граж-
данские лица, к которым относились как к коллаборационистам; б)
вражеские военнопленные плюс вражеские соотечественники, вы-
везенные из оккупированных Германии или Австрии после 1945 г.,
политически подозрительные граждане восточноевропейских стран
«народной демократии» и, наконец, те, кто оказывал сопротивление
навязыванию советской власти в государствах Балтии или в Запад-
ной Украине. Репрессии продолжались (но с меньшим размахом)
до смерти Сталина, когда все несвободное население (лагерники и
сосланные) составляло около 5,3 млн, примерно поровну в каждой
основной категории; порядка девяти десятых сосланных были нерус-
скими, а еще 300 тыс. человек сидели в тюрьмах.
Каждый из этих этапов и соответствующих групп заслужили или
заслуживают своих историков, работающих с архивными документа-
ми. Здесь мы сначала наметим основные направления современных
144
исследований, придерживаясь вышеуказанной хронологии, а затем
обратимся к преступникам, народному соучастию и Гулагу, закончив
некоторыми наблюдениями по части правового контекста.
Недавние исследования массовой депортации мелких собственни-
ков из крестьян, начавшейся в первые месяцы 1930 г., доказывают, что
центральные и местные власти одинаково повинны в бесчеловечно-
сти проведения этой «операции». Статья Джеймса Харриса оставля-
ет впечатление, что ответственность за возникновение Гулага прежде
всего лежит на уральских функционерах, настойчиво требовавших
все больше рабочей силы на лесоповал и в рудники. С другой сторо-
ны, Йорг Баберовский подчеркивает роль Москвы: «сталинское руко-
водство», пишет он, «вполне проявило свои террористические наме-
рения, /а/ экономические заботы или местные инициативы были для
него делом второстепенным»1. Руководство исходило из идеологии
и «не нуждалось в требованиях снизу»; впрочем, он признает «согла-
сованность интересов между центром и некоторыми региональными
партийными вождями». В другом месте Баберовский приводит цита-
ты из протоколов закрытого совещания (февраль 1930 г.), на котором
Молотов впервые упомянул о возможности топить или расстреливать
кулаков еп masse (франц. - массированно. - Примеч. пер.\ второе
место отводилось ссылке «в концентрационные лагеря, если у Эйхе
/в Сибири/ они имеются»; и только после этого он предложил «по-
думать, на какие работы мы их отправим, возможно, на лесоповал»1 2.
Короче говоря, изначальное решение о депортации было принято ско-
рее для устранения нежелательных лиц, чем для использования ре-
сурсов отдаленных регионов; стремление «рационализировать» сис-
тему ссылок появилось позднее, когда тысячи несчастных уже умерли
от холода, голода, болезней и просто от черствого отношения.
Известно (так у Земскова), что 1,8 млн. крестьян были депортиро-
ваны, а 31 тыс. приговорены к смертной казни; эти данные, отмечает
Баберовский, не учитывают тех, кого расстреляли без суда и кто умер
в пути. Что касается смертности в местах назначения, то 16,8% на 1 де-
кабря 1930 г. для Северного региона дает некоторое представление об
ее уровне; (достоверные совокупные данные пока отсутствуют). Как
пишет Линн Виола, «похоже, что на диспропорциональный процент
этих смертей повлияла детская смертность»3. В ее исследовании с
использованием материалов Вологодского и центральных архивов
1 Baberowski J. Kuhlakdeportationen. S. 576, 579.
2 Idem. «Entweder fur den Sozialismus oder nach Archangel’sk!» Stalinismus als Feldzug
gegen das Fremde // Osteuropa. 2000. 6. S. 617-637, здесь: S. 618-619.
3 Viola L. «Tear Up the Evil from the Root»: The Children of the Spetspereselentsy of the
North // Studia Slavica Finlandensia. 2000. 17. P. 34-72, здесь: p. 63; ср. также: Idem. The
Other Archipelago: Kulak Deportations to the North in 1930 // SR. 2001. 60. P. 730-755.
145
приведены детали бессердечного отношения, присущего чиновникам
всех уровней, хотя время от времени делались попытки смягчить гру-
бейшие правонарушения. В апреле 1930 г. семьи получили разреше-
ние отправить своих детей домой, к родственникам (как правило, за
собственный счет!); но и эта уступка была впоследствии заморожена
на полгода. Виола живописует мрачные условия в наскоро постро-
енных «спецпоселениях»: сырые бараки, суп из крапивы, никаких
санитарных удобств, школьное обучение (редко!) и разные работы,
которые приходилось выполнять всем, даже малышам. Относитель-
но того, почему отношение к детям было столь сурово, Виола дает
убедительное объяснение: партия полагала, что классовые признаки
передаются генетически, и поэтому стремилась «искоренить зло» лю-
бой человеческой ценой1.
Следующая волна накрыла разные группы маргиналов. Основ-
ные данные об их судьбах дает Гольфо Алексопулос (Тампа), кото-
рый поднял в Сибири архив, содержащий порядка 100 тыс. дел ли-
шенцев, т. е. лиц, лишенных гражданских прав1 2. Их было не менее
4 млн., и эти доведенные до нищеты люди, нередко старые и боль-
ные, не получали ни продовольственных карточек, ни медицинской
помощи, но могли заниматься восстановлением своих гражданских
прав. Автор пристально изучает эти прошения в поперечном разре-
зе (1928-1931 годы), но как постмодернист он больше увлечен тем,
как воспринимают реальную ситуацию авторы этих прошений («са-
мовоспитание»), чем реальной ситуацией, в которой они оказались:
он только вскользь касается их последующих гонений. Дэвид Ши-
рер (Делавэр) и Пол Хагенлох (Остин) подхватывают эту историю3.
Становится ясно, что к «социально опасным элементам» относились
многие крестьяне, бежавшие от голодной смерти в поисках пищи и
работы; как правило, они не имели действующих внутренних паспор-
тов (обязательных с ноября 1932 г.), и милиция периодически уст-
1 Коринна Кур обсуждает судьбу детей в конце 1930-х годов в работе: Kuhr С. Kinder
von «Volksfeinden» als Opfer des stalinistischen Terrors 1936-1938 // Stalinismus / Hrsg.
Plaggenborg. S. 391-417 и в сокращенном виде: Idem. Children of «Enemies of the People»
as Victims of the Great Purges // CMR. 1998. 39. P. 209-220.
2 Alexopoulos G. Stalin’s Outcasts. Ithaca NY; L.: Cornell University Press, 2003.
P. 180-183.
3 Hagenloh P. M. «Socially Harmful Elements» and the Great Terror // Stalinism / Ed.
Fitzpatrick. S. 286-308; Shearer D. R. Crime and Social Disorder in Stalin’s Russia:
A Reassessment of the Great Retreat and the Origins of Mass Repression // CMR. 1998. 39.
P. 119-148; Idem. Social Disorder, Mass Repression and the NKVD During the 1930s //
CMR. 2001. 42. P. 505-534. Capa Дэвис также использует архивные материалы в Ново-
сибирске (и в Санкт-Петербурге) в работе: Davies S. The Crime of «Anti-Soviet Agitation»
in the Soviet Union in the 1930s // CMR. 1998. 39. P. 149-157.
146
раивала облавы на таких бродяг, иногда используя списки, которые
были составлены на основе данных, полученных у информаторов.
Среди задержанных были люди, чьи политические «биографии» (т. е.
информация, полученная из анкет, заполняемых при поисках жилья
и работы) выдавали их «классово чуждое» происхождение или то,
что они были ранее членами иных политических партий.
В самом начале кампании в августе 1933 г. было осуждено порядка
7 тыс. человек, сравнительно малая часть из 24 тыс. случаев, приговор
по которым был вынесен без участия суда. Вторая кампания через два
года принесла более богатый «урожай»: 266 тыс. человек; и почти все
они были, вероятно, отправлены в лагеря, но уже не на три года, а на
пять лет1. Операция была проведена по приказу НКВД (№ 00192) от
9 мая 1935 г. Всего в тот год тройками (комиссиями из трех человек)
было осуждено 116 159 человек, а в 1936 г. - 141 318 человек (р. 527)1 2.
Эти цифры следует сравнить с приговорами Особой Комиссии при
НКВД по крупным антигосударственным преступлениям: 118 465
и 119 159, из которых соответственно 24,9 % и 15,9 % были «контр-
революционерами». В свете этих данных, похоже, середину 1930-х
годов уже нельзя считать временем ослабления репрессий. Сторон-
ники этой точки зрения привлекали внимание к постановлениям об
освобождении заключенных или запрещавшим тройкам выносить
смертные приговоры. Воздействие таких реформистских мер ком-
пенсировалось другими постановлениями, принимавшимися тайно.
Особенностью сталинского правления было подавать «смешанные
сигналы» (МакЛафлин) и одновременно проводить противоречивую
политику, дабы сбить с толку оппонентов.
Убийство Кирова (1 декабря 1934 г.) усилило паранойю в верхах и
послужило причиной проведения показательных акций против экс-
оппозиционеров в партии, в частности, в Ленинграде. На бывшую
столицу смотрели как на очаг потенциального предательства. В марте
1935 г. там было арестовано и признано виновными 11072 человека,
из которых пять тысяч могли быть бывшими людьми или старорежим-
ными должностными лицами. Лесли Риммель (Стиллуотер), которая
исследовала этот эпизод3, вписывает его в контекст борьбы с наруши-
1 Shearer. Social Disorder. Р. 521, 524-525: так, в Западной Сибири, досконально изу-
ченной Ширером, к ноябрю 1935 г. было арестовано 9 тыс. человек, половина из кото-
рых была осуждена тройками, а остальные переданы в суды.
2 Г. Т. Риттерспорн утверждает, что 260 тыс. осужденных тройками в 1934-1936 го-
дах представляли собой 8,7 % всего количества осужденных: Rittersporn G. Т. Extra-
Judicial Repression and the Courts: Their Relationship in the 1930s // Reforming Justice in
Russia, 1864-1996 / Ed. P. H. Solomon. Armonk NY; L.: 1996. P. 211.
3 Rimmel L. A. A Microcosm of Terror, or Class Warfare in Leningrad: The March 1935
Exile of «Alien» Elements //JGOE. 2000. 48. P. 528-551 (первая публикация: Bulletin
147
телями паспортного режима. В 1933-1934 годах более 75 000 таких
индивидов были исключены; однако после убийства Кирова после-
довали новые акты насилия, принеся еще больше жертв, с лимитами
и массовыми расстрелами. Девять десятых «бывших» были пригово-
рены к смертной казни - пропорция, «приближавшаяся к контроль-
ным цифрам». В своей статье Риммель преимущественно изучает
общественную реакцию на аресты в ее разнообразных проявлениях:
от сочувствия жертвам («как же они могут вредить, если им за во-
семьдесят?») через опасения (сегодня они охотятся на князей и баро-
нов, /а потом/ возьмутся и за простых людей») до оппортунизма или
Schadenfreude (нем. - злорадство. - Примеч. пер.) («почему /осужден-
ные/ до сих пор были на свободе?» - к этому мы вернемся ниже.
К собственно убийству Кирова западным исследователям почти
нечего прибавить. В 1999 г. Эмми Найт, известная как биограф Бе-
рии и специалист по вопросам советской политики, опубликовала
книгу с сенсационным заглавием1, которая представляет довольно
позитивное освещение раннего периода жизни Кирова; что касается
его убийства, то, внимательно изучив данные, она склоняется к ги-
потезе о соучастии Сталина, но это все еще недоказуемо* 1 2. Кажется
невероятным, чтобы появилось убедительное доказательство на этот
счет, и поэтому данный вопрос так и остается открытым для умозри-
тельных гипотез. Не отвечает на него и Баберовский, впрочем, явно
склоняясь к интерпретации Аллы Кирилиной. Он подчеркивает
следствие: в руководстве «атмосфера стала иной: над партией навис-
ла тень смерти».
по.3 of the Stalin-Era Research und Archive Project (SERAP). Toronto, 1998. Cp.: Idem.
Another Kind of Fear: The Kirov Murder and the End of Bread Rationing in Leningrad //
SR. 1997. 56. P. 481-499. Ее работа основана на сводках местных партийных чиновни-
ков. Показано, что простые люди так или иначе связывали убийство с ожидаемым улуч-
шением поставок продовольствия, о которых сообщалось несколькими днями ранее.
См. также: Khlevniuk О. V., Davies R. W. The End of Rationing in the Soviet Union,
1934-1935 // EAS. 1999. 51. P. 557-610.
1 Knight A. W. Who Killed Kirov?: The Kremlin’s Greatest Mystery. N.Y.: Hill and Wang,
1999. Найт видела личные документы Кирова, но это не были документы из бывшего
НКВД. Ранее она выступила с книгами: Idem. Beria: Stalin’s First Lieutenant. Princeton
NJ: Princeton University Press, 1993; Idem. The KGB: Police and Politics in the Soviet
Union. Boston: Unwin Hyman, 1988.
2 Кирилина А., автор книги «Неизвестный Киров» (СПб., 2001), разделяет распро-
странившуюся ныне точку зрения, что Сталин на самом деле не организовывал убийс-
тво, а лишь использовал его в политических целях. См. также ее работу на французском
языке: Kirilina A. L’Assassinat de Kirov: destin d’un stalinien, 1888-1934. P: Du Seuil, 1995.
Эту точку зрения разделяет М. Линоу: Lenoe М. Did Stalin Kill Kirov and Does it Matter?
//JMH. 2002. 74. P. 352-380; он комментирует (p. 378), что «дело Кирова никогда не
будет закрыто».
148
Говоря о показательных процессах над выдающимися большевика-
ми, тот же автор убедительно замечает, что в задачу судилищ входило
убедить население и, прежде всего, членов партии в необходимости
постоянной бдительности. По этой теме, в прошлом центральной для
многих западных исследований, как, в частности, и для магистерс-
кой диссертации Роберта Конквеста, прекрасно документированную
«хронику» представил Владислав Хеделер (Берлин)1. В 1993 г. Шейла
Фицпатрик написала наводящую на размышления статью о показа-
тельных процессах, прошедших в провинции до конца 1937 г.; в ней
она уделяет внимание элементу «народного карнавала», т. е., праздни-
ка, дозволенного властями, на котором простой люд от души высмеи-
вал арестованное местное начальство. Недавно ее интерпретация под-
верглась критике со стороны Михаэля Эльмана (Амстердам), получив
оценку «натянутой» и «односторонней». Ведь суды были далеко не
карнавальными, а напротив - зловещими; они не были «за тысячи ки-
лометров» от московских процессов, а наоборот - были организованы
в ответ на сталинский приказ от 3 августа, текст которого воспроиз-
водит Эльман. Таким образом, их следует считать спланированными,
чтобы начатый по всей стране террор получил поддержку крестьян1 2.
Работая в архивах, ученые открыли большой материал о судьбе кад-
ров Коминтерна3, но, как правило, не придали значения чистке элитных
элементов, а занялись так называемыми «массовыми операциями», тай-
1 Hedeler W. Chronik der Moskauer Schauenprozesse 1936, 1937 und 1938: Planung,
Inszenierung und Wirkung. Berlin: Akademie-Verlag, 2003; cp.: Idem. Stalinscher Terror
1934-1941: eine Forschungsbilanz. Berlin: Basisdruck, 2002. В томе, изданном под редак-
цией МакЛафлина и МакДермотта, указанном выше (сн. 3), Хеделер опубликовал ста-
тью о третьем московском процессе, в котором он сравнивает опубликованные матери-
алы с оригинальным стенографическим отчетом. Магистерская работа (1968 г.)
Р. Конквеста была переиздана: Conquest R. The Great Terror: A Reassessment. L.; N.Y.:
Hutchinson, 1990.
2 Ellman M. The Soviet 1937 Provincial Show Trials: Carnival or Terror // EAS. 2001.
53. P. 1221-1233; статья Фитцпатрик появилась в: RR. 1993. 52. Р. 299-320. «Культура-
листскую» позицию в раскрытии темы занимает Дж. Э. Кассидей (Cassiday J. A. The
Enemy on Trial: Early Soviet Courts on Stage and Screen. DeKalb IL: Northern Illinois
University Press. 2000), который видит в процессах «гражданский ритуал».
3 Много материалов по теме в JHK; см. также: Chase W. J. Enemies Within the Gates?
The Communist International and the Stalinist Repression, 1934-1939. New Haven; L.: Yale
University Press, 2001. Эта работа содержит много важных документов в переводе на
английский язык (В. А. Стакло); см. особенно Документ 45 (р. 309), который воспроиз-
водит составленные в 1939 г. списки арестованных служащих Исполкома Коминтерна.
Чейз видит в этих людях «орудия их собственного падения» (227), потому что до их
ареста они добровольно продвигали кампанию бдительности. См. также: Studer В.,
Unfried В. Der stalinistische Parteikader: identitatsstiftende Praktiken und Diskurse in der
Sowjetunion der 1930er Jahre. Koln; Wien: Bohlau, 2001; а также их статьи.
149
но начатыми в июле 1937 г. О них ничего не было известно до 1992 г.,
когда газета «Труд» от 4 июня впервые опубликовала ныне печально из-
вестный оперативный приказ № 00447 от 31 июля 1937 г., с которого и
началась смертоносная кампания. До тех пор распространение террора
на низы общества обычно считалось спонтанным, даже не спланирован-
ным процессом: мыслилось, что высокопоставленные лица, обвиненные
в троцкизме и прочих правонарушениях, изобличали своих товарищей
под давлением, и таким образом круг автоматически расширялся; на
многих донесли озлобленные товарищи или мелкие сошки, использо-
вавшие волну истерии в собственных целях. И то, и другое действитель-
но случалось, но теперь нам известно, что процесс подпитывался из цен-
тра. Дискуссию по этому вопросу стоит рассмотреть в деталях.
В этих спорах, ныне более сдержанных, чем раньше, главной фи-
гурой является Арч Гетти (Риверсайд), ведущий специалист в США
по истории СССР в 1930-е годы. Его труд «Начало великих чисток»
(1985) стал Библией ревизионизма и предметом острого спора. Гетти,
между прочим, приводит доводы в пользу бесстрастного подхода к
сталинским репрессиям и сосредоточивает внимание на механизме,
который привел их в действие, т. е. на «поступлении сведений снизу»,
а не на желании вождей - напоминает подход «функционалистов»
среди историков «Третьего рейха». В частности, Гетти видит в первых
чистках тенденцию к восстановлению центрального контроля над
ошибавшимися и никчемными чиновниками; чистки следовало чет-
ко отличать от последовавшей за ними волны террора. Как бы ни был
важен этот вопрос, аргументы за и против уже досконально обсуж-
дены, и поэтому здесь речь не о них. В 1990-е годы, получив доступ в
архивы, Гетти сделал то, что он и его соавторы резонно назвали «пер-
вым приближением» к подсчету количества сталинских жертв1. Это
тоже породило споры, еще не закончившиеся всеобщим согласием.
Не так давно Гетти сотрудничал с российским ученым Олегом На-
умовым при издании замечательного тома в Йельской серии «Анна-
лы коммунизма»; в него вошло 199 документов с подробными ком-
ментариями, а также статьи, в которых под разными углами зрения
исследовался Террор1 2. В последней из них вновь, но решительнее,
1 Getty J. A. et al. Victims of the Soviet Penal System in the Prewar Years: A First
Approach //AHR. 1993. 98. P. 1017-1049 (и позднейшая переписка).
2 Getty J. A., Naumov О. V. The Road to Terror: Stalin and the Self-Destruction of the
Bolsheviks, 1932-1939. New Haven; L.: Yale University Press, 1999; Getty. Afraid of Their
Shadows: The Bolshevik Recourse to Terror, 1932-1938 // Stalinismus / Hrsg. Hildermeier.
S. 169-191; Idem. Mr. Ezhov Goes to Moscow: The Rise of a Stalinist Police Chief // Human
Tradition / Ed. Husband (см. гл. 3, C. 109, ch. 1), P. 157-174; Idem. «Excesses» Are Not
Permitted»: Mass Terror and Stalinist Governance in the Late 1930s // RR. 2002. 61.
P. 113-138.
150 1
чем раньше, в процесс чисток вводилось понятие «социального учас-
тия». «Интенционалистскую» позицию в дискуссии заняли такие
ученые, как Барри МакЛафлин (Вена) и особенно Рольф Биннер
(Амстердам) и Марк Юнге (Бохум). Два последних выступили с са-
мым доскональным за последнее время исследованием о «массовых
операциях», используя архивные материалы, равно как и обширную
литературу, которая появилась в разных частях бывшего СССР в пос-
ледние годы1. И при всем этом данный вопрос еще только начинает
разрабатываться, а ко многим вопросам еще не приступали. В част-
ности, пока не ясно, как соотносились «массовые операции» и поли-
тические махинации в верхах.
Еще один очевидный вопрос: что послужило причиной столь вне-
запного начала кампании. Известны основные: «институциональная»
паранойя (Верт); предшествующая выработка идеологических обос-
нований общественной чистки; страх нападения Германии и Японии;
сведения об успешном свержении «Пятой колонны» в Испании; уве-
ренность в «искушенности» НКВД по части методов в таких акциях;
непреходящая потребность Гулага в рабочей силе. Но чего стоит каж-
дый мотив? Операция началась в те две недели, когда Сталин унич-
тожал командование Красной Армии, и, значит, связь есть, но какая?
Гетти обращает внимание на то, что партийные чиновники были за-
няты предстоящими выборами в Верховный Совет на основе новой
Конституции, с якобы свободным голосованием, и их волнение пе-
редалось центру. «Трудно удержаться от вывода, что, заставляя мест-
ных партийных вождей провести выборы, Сталин решил помочь им в
этом, позволив убить или депортировать сотни тысяч «опасных эле-
ментов»1 2. Поскольку их страхи можно было легко рассеять, намекая
на постепенно принятую мошенническую процедуру выборов, это
был, конечно, наилучший вспомогательный мотив. МакЛафлин вы-
двигает его как одну из трех возможных причин3, а остальные - это
1 McLoughlin В. «Vernichtung des Fremden»: der «Grosse Terror» in der UdSSR, 1937—
1938 //JHK. 2000/2001. S. 50-88; Binner R., Junge M. Wie der Terror «gross» wurde:
Massenmord und Lagerhaft nach Befehl 00447 // CMR. 2001. 42. S. 557-614; 2002. 43. S.
181-223. Сборник Stalin’s Terror: High Politics and Mass Repression in the Soviet Union /
Ed. B. McLoughlin, K. McDermott. Basingstoke: Palgrave, 2003 не было возможности об-
судить здесь. Среди прочих исследователей Террора - Эльман, Ширер, Хагенлох и Сти-
вен Уиткрофт (Мельбурн); см. также: Ilic М. The Great Terror in Leningrad: A Quantitative
Analysis // EAS. 2000. 52. P. 1515-1534, а также Challenging Traditional Views / Ed.
Wheatcroft. P. 147-170.
2 Idem. «Excesses» Are Not Permitted»: Mass Terror and Stalinist Governance in the
Late 1930s // RR. 2002. 61. P. 126.
3 McLoughlin B. «Vernichtung des Fremden»: der «Grosse Terror» in der UdSSR, 1937—
1938 //JHK. 2000/2001. S. 59-60.
151
страх (особенно этнический) предательства в войне на два фронта и
содействие экономическому саботажу. Нет и признака долгосрочного
планирования. Весьма взбудораженное руководство паниковало, не
придавая значения более широким последствиям операции (не гово-
ря о человеческих жертвах).
Второго июля 1937 г. Политбюро приняло решение предоставить
партийным подчиненным территориальным организациям пять дней
на составление с помощью местных НКВД списков «саботажни-
ков» (т. е. потенциальных жертв), которых следовало разделить на
две категории. Вошедшие в первую категорию подлежали расстрелу,
во вторую - депортации. Тем же местным партийным организаци-
ям предстояло назвать членов местных троек. Полные списки были
своевременно составлены и одобрены в каждой организации, равно
как и триумвираты. Шестнадцатого июля руководство НКВД связа-
лось с региональными чиновниками и издало инструкции по упро-
щенной псевдосудебной процедуре, и Вышинский велел чиновникам
прокуратуры руководствоваться ими. Тридцать первого июля 1937 г.
Политбюро одобрило эти меры, после чего Ежов направил приказ
№ 00447 местным начальникам НКВД. Начало операции планирова-
лось на 5 августа, но некоторые чересчур ретивые местные деятели
опередили события1.
Гетти находит в этом процессе «участие снизу», ибо «восприятие
кулацкой операции /sic/ просто как спланированного и управляе-
мого из центра насилия, без учета борьбы за власть центральных и
региональных органов, - это лишь половина истории». Несомнен-
но, отношения между центром и периферией были, как он полагает,
сложными; но были ли эти разборки «борьбой за власть» или прос-
то старшие и младшие в иерархии состязались между собой в жест-
кости? Правильно ли говорить здесь, в понятиях постмодернизма,
о «скрытом (а порой явном) диалоге и переговорах»? Отдельные
местные функционеры пытались сдержать пыл центра, но прочие
«помогали раздувать и формировать» операцию; в частности, имен-
но они, а не московское начальство, решали, какие лица включать в
ту или иную категорию, так что они в буквальном смысле вершили
судьбы своих подданных. Они могли просить (и просили) выделить
им дополнительные квоты, и эти запросы чаще удовлетворялись,
чем отвергались. Например, в Омске председатель тройки попросил
поднять лимит с пяти до восьми тысяч, и Сталин написал: «Ежов,
я - за». (Сталин и Ежов, как правило, решали свои вопросы в тан-
деме, не собирая Политбюро в полном составе.) Многие начальни-
1 Сокращенный текст содержится в кн.: Getty, Naumov. Road to Terror; полную вер-
сию см. в: Гулаг 1917-1960 // под ред. Р. Кокурина, Н. В. Петрова. М., 2000. С. 96-104.
152
ки НКВД просто заполняли местные тюрьмы, а потом, сообщая, что
они переполнены, считали себя вправе требовать более высокую
квоту (особенно для первой категории). В январе 1938 г. центр до-
бавил еще 48 000 по первой категории и 9200 по второй в двадцати
двух территориальных единицах, где репрессии особенно свирепс-
твовали. Гетти справедливо показывает, что чекисты в провинции
проявили недюжинную энергию и инициативу, так как, похоже, ни
один из них не возражал против этой операции, но основным выво-
дом, конечно, должен быть тот, что центр бездумно предоставил мес-
тным чиновникам полную свободу действий. Последним усилием
Гетти пытается продемонстрировать «участие снизу», но это ему не
удается, так как приведенные им данные подтверждают личностную
(интенциалистскую) интерпретацию.
Биннер и Юнге начинают разработку новой темы, предоставляя
детали «специальных акций», предпринятых в тюрьмах и лагерях
Гулага, содержавшихся в отдельных инструкциях; «контрольной
цифрой» осужденных на смерть в Гулаге была 10000. Авторы также
приводят сводную таблицу, в которой показаны изначально предло-
женные и одобренные квоты и соответствующие добавления к ним
для каждой территориальной единицы наряду с «окончательным
итогом». Значит, осуждены были 767 397 человек, из них 356 105 по
первой категории (расстреляны).
Эта цифра относится только к операции, проводимой по приказу
№ 00447. Но с весны 1938 г. чистки все больше велись против этни-
ческих меньшинств. Этот аспект был особенно полно изучен Терри
Мартином1; имеется и несколько специальных исследований опре-
деленных групп, к которым мы вскоре обратимся. Мартин приводит
итоговую цифру: 335 513 таких осужденных (июль 1937 г. - ноябрь
1938 г.), из которых 247 157 человек составляли «первую категорию»1 2.
Из всех арестованных к смертной казни приговаривались в основном
нерусские. В Беларуси было расстреляно 83 % арестованных, а в Хака-
сии (Южная Сибирь) процент был еще выше - 94 %. В подкрепление
«централистской» интерпретации МакЛафлин отмечает, что «способ
приведения смертных приговоров в исполнение был точно расписан»:
1 Martin Т. ГЬе Origins of Soviet Ethnic Cleansing //JMH. 1998. 70. P. 812-861 (no
1937-1938 гг. p. 852 ff.); Idem. Terror gegen Nationen in der Sowjetunion // Osteuropa.
2000. 50. S. 6, 606—616; Idem. Stalinist Forced Relocation Policies: Patterns, Causes, Conse-
quences // Demography and national Security / Ed. M. Weiner, S. Russell. N.Y: Berghahn
Books, 2001. P. 305-339, где он конструирует оригинальную типологию депортаций
(Р 309). Мартин также написал стандартную монографию по советской национальной
политике в целом: Martin Т. The Affirmative Action Empire: Nations and nationalism in the
Soviet Union, 1923-1939. Ithaca NY; L.: Cornell University Press, 2002.
2 Martin T The Origins of Soviet Ethnic Cleansing //JMH. 1998. P. 858.
153
ночью, в подвале или в лесу, не извещая семьи жертв; он устанавлива-
ет имена некоторых палачей и уточняет местонахождение отдельных
захоронений. В заключение он слегка подкалывает сторонников
«обусловленной» (circumstantial) интерпретации: «основополагаю-
щие тезисы и утверждения «ревизионистов», ориентированных на
социальную историю, с моей точки зрения, уже изжили себя», ибо это
была «всеобъемлющая программа массового уничтожения», во мно-
гом определенная русским национальным шовинизмом вкупе с raison
d'etat (франц. - государственные интересы. - Примеч. пер.).
Эрик Вайтц (Миннесота) уже успел развить этот взгляд, называя
чистки национальных меньшинств «расовой политикой без концеп-
та расы»1. Он подвергает сомнению былое использование учены-
ми понятия «этничность» вместо «раса», чтобы не показалось, что
они проводят параллель с нацистским геноцидом. Приведя данные
Н. Бугая (3-3,5 млн. человек из 58 этносов, депортированных при
Сталине), он утверждает, что «способ депортации ничем не отлича-
ется от прочих этнических чисток в XX веке, в том числе и от Холо-
коста». Суть доказательства Вайтца в том, что власти действовали
по тому принципу, что антисоветское чувство было присуще обре-
ченной группе и передавалось от поколения к поколению - как мы
видели на примере «кулацких» детей. С точки зрения автора, это
было равнозначно «расиализации» (racializing): якобы посвятив
себя полной переделке общества (социальная инженерия) и не соб-
людая никаких законных или нравственных норм по части власти,
сталинистское государство, говорит он, руководствовалось «расовой
логикой». Хотя биологическое понятие расы теоретически отрица-
лось (1931 г.), на практике оно применялось; с точки зрения жертв,
«в конце концов было не важно, как именно передавались характе-
ристики, приписываемые /«вероломным» меньшинствам/, - биоло-
гически или через культуру».
Критики Вайтца считали, что на самом деле различие имело зна-
чение; что меньшинства имели право выбора ассимиляции с господс-
твующей культурой; что режим стремился искоренить «территори-
альную идентичность» некоторых меньшинств, но не уничтожить их
физически; и что сосланные могли в конце концов подавать апелля-
ции в индивидуальном порядке. Споры по этому вопросу продуктив-
ны и, кажется, будут продолжены.
Вопрос об этнических чистках изучается в обобщающем труде Нор-
манна Неймарка, который, между прочим, обращается и к советскому
1 Weitz Е. D. Racial Politics Without the Concept of Race: Re-Evaluating Soviet Ethnic
and National Purges // SR. 2002. 61. P. 1-29, с замечаниями Ф. Хирша, А. Вайнера и
Э. Лемона, р. 30-61 и ответами Вайтца, р. 62-65.
154
опыту1. Еще в одном обзоре Альфред Рибер выступает за использо-
вание термина «репрессивное переселение народа», считая его более
точным и не сближающим его с политической манипуляцией. Кратко
остановившись на судьбе поляков, прибалтов, немцев и народов Север-
ного Кавказа, он обращает внимание на то, что мы пока еще слишком
мало знаем о том, какой прием встретили эти невольные мигранты на
новых для них территориях и многим ли из них удалось интегрировать-
ся в народы, изначально населявшие эти территории1 2. Отто Поль, не-
зависимый ученый из Германии, печатающийся в Северной Америке,
составил два статистических тома, предназначенных западному читате-
лю, не владеющему языком оригинала, в которых сведены в таблицы
данные, полученные постсоветскими авторами3. В первом из них содер-
жатся 76 таблиц, охватывающих такие темы, как приговоры органов бе-
зопасности, количество узников лагерей Гулага, колоний и поселений,
а также демографические данные сосланных; библиография доведена
до 1994 г. Поскольку сам Поль не имел доступа к архивам, то не смог
проверить свои источники по оригиналам. Манера изложения в первом
томе более сдержанная, а во втором автор резко осуждает ученых-ре-
визионистов за их «попытку обелить сталинские преступления». Иная
и структура тома: каждой из тринадцати этнических групп посвящена
отдельная глава. Имеется большой материал о немцах, но любопытно,
что нет сведений об украинцах и о трех прибалтийских народах.
Отличный краткий обзор репрессий на Украине издал Дитер Поль
(Берлин), но почти вся литература по этой республике сосредоточена
(возможно, так и надо) на процессе становления нации4.
1 Naimark N. М. Fires of Hatred: Ethnic Cleansing in Twentieth-Century Europe. Cambridge
MA, 2001, P. 85-107. Лучше всего известна другая работа Неймарка: Idem. The Russians in
Germany: A History of the Soviet Zone of Occupation, 1945-1949. Cambridge MA: Belknap
Press, 1995; см. также при его участии в качестве редактора труд: The Establishment of
Communist Regimes in Eastern Europe, 1944-1949. Boulder CO; L.: Westview, 1997.
2 Rieber A. J. Repressive Population Transfers in Central and Eastern Europe, 1939-1950
// Forced Migration in Central and Eastern Europe, 1939-1950 / Ed. A. J. Rieber. L.: Frank
Cass, 2000. В этом томе содержится в переводе важная статья (р. 28-45) Н. С. Лебедевой
о депортации польского населения в 1939-1941 годах и о трагедии Катыни.
3 Pohl J. О. The Stalinist Penal System: A Short History of Soviet Repression and Terror,
1935-1953. Jefferson NC; L.: McGarland, 1997; Idem. Ethnic Cleansing in the USSR,
1937-1949. West port CT; L.: Greenwood, 1999; см. рецензию: Gelb M. // RR. 2000. 59.
P. 472-474.
4 Pohl D. Stalinistische Massenverbrechen in der Ukraine 1936-1953: ein Uberblick //
JHK. 1997. S. 325-337. Он отмечает «значительные неясности» при установлении об-
щей цифры осужденных или депортированных (р. 336). Серхи Екельчук дает подроб-
ную картину чисток в Киеве в 1934 г., направленных против националистов и социаль-
ных маргиналов: Yekelchuk S. The Making of a «Proletarian Capital»: Patterns of Stalinist
Social Policy in Kiev in the Mid-1980s // E AS. 1998. 50. P. 1233-1236. См. также: Burds J.
Gender and Policing in Soviet Western Ukraine, 1944-1948 // CVR. 2001. 42. P. 279-320.
155
Государства Балтии, особенно Литва, стали после войны ареной
отчаянной борьбы партизан и против партизан. Методы, использу-
емые НКВД в подавлении этого движения, изучаются Арвидасом
Анушаускасом (Вильнюс), который отсылает к обширной литерату-
ре на литовском языке1. Роль Суслова в руководстве этими опера-
циями также изучается на основе партийных документов Дональдом
О’Салливаном из Айхштатта (Германия)1 2.
Несколько лет тому назад ведущий западный специалист по исто-
рии крымских татар Эдуард Олверт (Нью-Йорк) выпустил сборник
документов, посвященный «возвращению на родину» этого народа.
В сборник вошло пять статей о «суровом испытании насильственно-
го выселения» после 1944 г. - он посвящен пока еще мало изученной
судьбе этих изгнанников на новых территориях. Редактор делает вы-
вод, что «и практические политические, и идеологические мотивации»
были задействованы в решении о депортации этой этнической группы,
и подчеркивает то, что такие деструктивные акции «конституирова-
ли нормальный аспект советской национальной политики»3. Позднее
Брайан Уильямс (Дартмут, Массачусетс) опубликовал хорошо доку-
ментированную, хотя и весьма фанатичную работу, основанную на ин-
тервью с пережившими эту трагедию, а также на архивных документах
о депортации этой группы. Смертность в дороге составила порядка
7900 человек, а еще более 40 тыс. человек умерли в первые четыре года
ссылки4. О народах Закавказья теперь имеется первое из двух исследо-
ваний Йорга Баберовского, тема которого - Азербайджан5.
Жертвами террора становились и иностранцы. Основные группы
составляли поляки, корейцы, финны и немцы. По всем этим группам,
особенно по последней, литературы становится все больше. Мы мо-
1 Anusauskas A. La composition et les methods des organes de securite sovietiques en
Lithuanie, 1940-1953 // CMR. 2001. 42. P. 321-356 (в переводе); Ср.: The Anti-Soviet
Resistance in the Baltic States / Ed. A. Anuasauskas. Vilnius, 1999 (первое из подобных
изданий, основанное на документальных источниках); ср.: Kasauskiane V. Deportations
from Lithuania under Stalin, 1940-1953 // Lithuanian Historical Studies. Vilnius, 1998.
3. P. 73-82; Strods H., Kott M. The File on Operation «Priboi»: A Reassessment of the Mass
Deportations of 1941 //Journal of Baltic Studies. 2002. 33.
2 O’Sullivan D. Reconstruction and Repression: The Role of M. A. Suslov in Lithuania,
1944-1946 // Forum OEIZ. 2000. P. 175-208. О’Салливан - редактор этого журнала.
3 The Tartars of the Crimea: Return to the Homeland / Ed. E. A. Allworth. Durham NC:
Duke University Press, 1998 (2nd rev. ed.).
4 Williams B. G. The Hidden Ethnic Cleansing of Muslims in the Soviet Union: The Exile
and Repatriation of the Crimean Tartars // Journal of Contemporary History. 2002. 37.
P. 323-348. См. также: Idem. The Crimean Tartars: The Diaspora Experience and the Forging
of a Nation. Leiden: Brill, 2001.
5 Baberowski J. Der Feind ist uberall: Stalinismus im Kaukasus. Munchen: DVA, 2002.
156 *
жем предложить только ее беглый обзор1. Проведение этнических
репрессий при Сталине было несколько не согласованным, но этот
недостаток, несомненно, предстояло исправить в ближайшие годы.
Хотелось бы рассмотреть и две взаимосвязанные проблемы: что
стало известно за последнее время о преступниках, совершивших все
это, и много ли простых людей стали их вольными или невольными
соучастниками?
Культурологи сочли бы эти вопросы неправильными. Поскольку
многие жертвы и сами были мучителями, то было бы правильнее, уве-
ряют они, ставить вопрос, каким образом такие люди осмысливали со-
деянное. Сюзанна Шаттенберг пытается «создать новую концепцию»
Террора: «Если мы будем исходить не из того допущения, что всесиль-
ное государство жестоко обращалось с бесправным {ohnmachtiges)
обреченным населением, но что каждый индивид был одновременно
субъектом и деятелем, то правомерно задать вопрос, согласно каким
критериям каждый думал и действовал, что влияло на эти критерии
и как они менялись. Тогда субъективный взгляд этих исторических
деятелей стал бы ключом к пониманию объективной истории насилия
и к решению вопроса, как могли совершаться такие действия»2.
Что бы ни говорило в пользу такого подхода, он далек от того,
чтобы выявить ответственность исторических деятелей за их деяния,
или по крайней мере откладывает решение этого вопроса до тех пор,
пока перед нами не предстанет полная картина поведения всех и каж-
дого из членов сообщества.
Эрик Вайтц отмечает «огромный пробел в изучении преступни-
ков» в сталинском государстве по сравнению с гитлеровским и гово-
рит о высокой степени народного соучастия3. Многие согласились бы
О поляках см.: Borejsa J. W. La Russie moderne et 1’Union sovietique dans
1’historiographie polonaise apres 1989 // CMR. 1999.40. P. 529-546; а о финнах и корейцах
см.: Gelb М. An Early Soviet Ethnic Deportation: The Far Eastern Koreans // RR. 1995. 54.
P. 389-412: Idem. «Karelian Fever»: The Finnish Immigrant Community During Stalin’s
Purges // EAS. 1993.45. P. 1091 -1116; Idem. The Western Finnic Minorities and the Origins
of the Stalinist Nationalities Deportations // Nationalities Papers. 1996. 24. P. 237-267;
Idem. Ethnicity During the Ezhovshchina: A Historiography // Ethnic and national Issues
in Russian and East European History: Selected Papers from the Fifth World Congress of
Central and Eastern European Studies. Warsaw, 1995 / Ed. J. Morison. Basingstoke; N.Y.:
Macmillan, 1999. P 192-213. Ср. также: Kostiainen А. (Турку). The Finns of Soviet Karelia
as a Target of Stalin’s Terror // Ibid. P. 214-229. Автор показывает, что данная группа
могла подвергнуться репрессиям в 17 раз больше, чем русские в Карелии (226) и дает
предполагаемые цифры по каждому этносу; половина из предполагаемых 15 000 уби-
тых финнов были из этой автономной республики.
2 Schattenberg. Die Frage nach Tatern // Osteuropa. 2000. 50. S. 638-655, здесь:
S. 641-642.
3 Weitz. Racial Politics. P. 26.
157
с первым из этих высказываний, но надо отдать должное российским
историкам, которые за последнее время сделали немало, чтобы запол-
нить пробелы в наших знаниях. Никита Петров, чья работа увидела
свет на французском языке1, приводит данные о численности и соста-
ве органов безопасности, доказывающие, например, что на протяже-
нии 1930-х годов они все больше «русифицировались». Украинский
коллега, поместивший свою статью в том же томе, обращает внима-
ние на то, что многие «чекисты» начали свою карьеру как тайные ос-
ведомители1 2.
Прочие (западные) ученые исследуют отношения между НКВД
и партией на местном уровне (Джеймс Харрис) со спецслужбами и
милицией (Пол Хагенлох). Статья Харриса - это часть его работы
о правительстве и администрации Урала, которая, как нам известно,
сосредоточена на теме отношений между центром и периферией. Он
считает, что лидеры двух органов тесно сотрудничали до Террора,
когда их «сговор» был выявлен людьми Ежова; после этого «центр
избирал всех агентов местной политической полиции и внимательно
направлял их деятельность»3. Хагенлох, дополняя упомянутую выше
статью, показывает, что в период «массовых операций» 1937-1938 го-
дов в отбор плановых групп была вовлечена и милиция, так как имен-
но служащие милиции хранили материалы о социальных нарушени-
ях; среди них тоже были свои тройки, которые выносили приговоры
о заключении сроком до пяти лет4. Были бы полезны дальнейшие ис-
следования о конкретных местностях, но для этого потребуется более
свободный, чем сейчас, доступ к областным архивам.
Несколько проще изучать организационную структуру и руко-
водство НКВД. Среди западных авторов Майкл Парриш, который
в 1992 г. издал биографический словарь руководителей органов
безопасности, идентифицирует многих высокопоставленных чи-
новников, описывая то, что он называет послевоенным «малым тер-
1 Petrov N. V. Les transformations du personnel des organes de securite sovietique, 1922-
1953 //CMR. 2001.42. P. 375-396 (статья в: Forum. 2001. 5. P. 2,91-120 во многом затра-
гивает ту же тему); ср. также: Shearer D. R. // Ibid. Р. 513 о численности такого персона-
ла: медленный рост от 124000 в конце 1934 года до 182000 в 1938 году и 213000 в
1940 году включая милицию, в том числе и железнодорожную.
2 Semystiaha V. The Role and Place of Secret Collaborators in the Informational Activity
of the GPU-NKVD in the 1920s and 1930s (on the basis of materials of the Donbass region
//Ibid. P. 231-244.
3 Harris J. R. «Dual Subordination»? The Political Police and the Party in the Urals
Region, 1918-1953 // Ibid. P. 423-446. Более подробно см.: Idem. The Purging of Local
Cliques in the Urals Region, 1936-1937 // Stalinism / Ed. Fitzpatrick. P. 262-285.
4 Hagenloh P. M. «Chekist in Essence, Chekist in Spirit»: Regular and Political Police in
the 1930s // Ibid. P. 447-476, fn. 92 (p. 474). Более раннюю статью: С. 149 см. выше.
158 i
рором»1. В объемистой биографии «преданного Сталину палача»,
основанной на доныне засекреченных документах органов безопас-
ности, Марк Янсен (Амстердам) и Никита Петров (Москва) объяс-
няют восхождение Ежова к власти отчасти «почти гипнотической»
способностью вождя, а также его /Ежова. - Примеч. пер./ «огромны-
ми организаторскими способностями»; он был «продуктом сталин-
ской тоталитарной, террористической и бюрократической системы,
и у него был всего один главный недостаток: он не знал, где оста-
новиться»1 2. Другой западный биограф, Арч Гетти, в предисловии3
точно так же подчеркивает его заурядность и сравнивает его с Эй-
хманом в Германии: Ежов был «искусным бюрократом» того типа,
который требовался в то время системе для ее функционирования.
Гетти все так же довольно опрометчиво полагает, что «чем больше
мы о нем узнаем, тем менее он кажется чудовищем», - ремарка,
которая относится лишь к начальным этапам его карьеры, - хотя
Габор Риттерспорн, коллега Гетти, использует сходный термин для
всех исполнителей террора4.
Биографический подход «сверху» может и должен дополнять-
ся социологически окрашенным исследованием народных позиций.
Изучая то, что считалось общественным мнением при Сталине, Сара
Дэвис оценивает Террор как «в чем-то популистскую стратегию,
спланированную для мобилизации подчиненных групп против тех,
кто занимал ответственные позиции, тем самым отводя недовольс-
тво от самого режима»5. Кажется, документальных данных о такой
интенции нет, но, возможно, был бессознательный мотив и, конечно,
имелся какой-то результат. Как доказывает Дэвис, многие люди скеп-
тически относились к официальным обвинениям против бывших
оппозиционеров («газеты лгут»); тем не менее репрессивные меры,
1 Parrish М. Soviet Security and Intelligence Organizations, 1917-1990: A Biographical
Dictionary and Review of Literature in English / Foreword R. Conquest. N.Y.:Greenwood,
1992; Idem. The Lesser Terror: Soviet State Security, 1939-1953. Westport CT; L.: Praeger,
1996. P. 100, 116, 167, 170, 174. О деятельности указанных органов за рубежом свиде-
тельствуют документы, собранные Василием Митрохиным: Andrew С., Mitrokhin V.
The Sword and the Shield: The Archive and the Secret History of the KGB. L.; N.Y.: Basic
Books, 1999. В этой киш 2 семь глав посвящены сталинской эпохе.
2 Jansen М., Petrov N. Stalin’s Loyal Executioner: People’s Commissar Nikolai Ezhov,
1895-1940. Stanford: Hoover Institution Press, 2002.
3 Getty. Mr. Ezhov Goes to Moscow: The Rise of a Stalinist Police Chief // Human
Tradition / Ed. Husband. P. 157-174.
4 Rittersporn. Between Revolution and daily Routine: Youth and Violence in the Soviet
Union in the Interwar Period // Sowjetjugend / Hrsg. Kuhr-Korolev et al. S. 80 (cm. ch.4).
5 Davies S. Popular Opinion in Stalin’s Russia: Terror, Propaganda and Dissent.
Cambridge: Cambridge University Press, 1997. P. 113.
159
по крайней мере в Ленинградской области, пользовались «широкой
поддержкой». Некоторые выражали сочувствие арестованным, и на-
зрел даже странный протест, но такая реакция исходила в основном
от интеллигенции - вывод, который, возможно, отражает ограничен-
ность источниковой базы исследования; но в 1935 г. общественное
настроение в городе не было разнородным, как показал Риммель в
цитированной выше статье1.
Едва заметная линия отделяет рутинные жалобы горожан о без-
различии или некомпетентности чиновников, которых автор винит
в своих затруднениях, от писем с обличениями в более узком смыс-
ле, от которых ожидалось (или которые были рассчитаны на то), что
они повредят данному человеку. Исследование этой темы Шейлой
Фицпатрик (1996) стимулировало подражание, в частности, Йоргом
Баберовским1 2. Фицпатрик исследовала двести обличений в двенад-
цати центральных и региональных архивах. Такая практика поощря-
лась властями, и информанты, скорее всего, были «постоянными»,
тогда как простые граждане действовали спонтанно. Обвинялись
четыре группы лиц: 1) заблуждавшиеся товарищи, обличенные «из
преданности» или по злобе; 2) социально чуждые элементы, кото-
рые якобы хитростью пробрались во властные позиции; 3) высоко-
поставленные лица, подозреваемые в злоупотреблении служебным
положением; 4) члены семей или соседи за грубое или аморальное
поведение - категория, в которую входят «квартирные обличения»,
как называет их автор, причиной которых послужил дефицит жилой
площади.
1 Rimmel. Microcosm. S. 537-550 (см. С. 147, сн. 3).
2 Fitzpatrick S. Signals from Below: Soviet Letters of Denunciation of the 1930s //
Accusatory Practices: Denunciation in Modern European History, 1789-1989 / Ed. S.
Fitzpatrick, R. Gellately. Chicago L., 1997. P. 85-120 (ранее в: JMH. 1996. 65. P. 831-866);
Baberowski J. «Die Verfasser von Erklarungen jagen den Parteifiihrern einen Schrecken ein»:
Denunziation und Terror in derstali istischen Sowjetunion 1928-1941 // Denunziation und
Justiz: Historische Dimensionen eines sozialen Phanomens / Hrsg. F. Ross, A. Landwehr.
Tubingen: diskord, 2000. S. 165-198. Ср. также: Alexopoulos G. Exposing Illegality and
Oneself: Complaint and Risk in Stalin’s Russia // Reforming Justice / Ed. P. H. Solomon.
P. 168-189 (cm. ch. 19); Idem. Victim Talk: Defense Testimony and Denunciation under
Stalin // Hoffmann, Kotsonis. Russian Modernity P. 204-220; Nerard F.-X. Les organes de
controle d’etat et les journaux dans 1’URSS de Stalin: des auxiliaries de la police politique? //
CMR. 2001.42. P. 263-277. О надзоре в первые годы режима см.: Holquist Р. «Information
is the Alpha and Omega of Our Work»: Bolshevik Surveillance in Its Pan-European Context
//JMH. 1997. 69. P. 415-450; ср. также: Idem. State Violence as Technique: The Logic of
Violence in Soviet Totalitarianism // Landscaping the Human Garden... / Ed. A. Weiner.
Stanford: Stanford University Press, 2002. P. 23-32. О. Хахордин подчеркивает (пожалуй,
слишком) значение обличения в работе: Khakhordin О. The Collective and the Individual:
A Study of Practices. Berkeley; Los Angeles: University of California Press, 1999. P. 73.
160
Классификация Баберовского в общем схожа, хотя он различает
отдельные «этнические» категории, что, например, в Азербайджане
превратилось в эпидемию обличений, поскольку представители раз-
ных национальностей обвиняли друг друга в некорректном поведе-
нии или мнениях: за последние пять месяцев 1937 г. Молотов получил
не менее 1477 таких писем только из этой республики! Баберовский
продолжает изучать символические значения лексикона, используе-
мого авторами таких писем. В отличие от Коткина и прочих он счита-
ет усвоение чиновничьего жаргона просто тактическим приемом, а не
отражением убеждений автора.
Что касается результата, то Фицпатрик считает, что такие пись-
ма представляли собой средство, утоляющее чувство социальной за-
висти и восстанавливающее справедливость в конкретных случаях,
тогда как Баберовский скорее настроен на аспект политической ма-
нипуляции: авторы писем, утверждает он, «лишали себя любой воз-
можности повлиять на собственную судьбу; и обличенные, и обли-
чители отдавались в руки политических вождей, а те решали, кто из
них победит». Он убежден, что практика обличения стала настолько
динамичной, что привела к саморазрушению правительственного ап-
парата в Азербайджане - а косвенно и в других местах.
Итак, здесь мы снова возвращаемся к традиционному взгляду о
«народном участии» как важной, но всего лишь вспомогательной
причине разгула Террора: в отчаянии люди наивно отвечали на указа-
ния сверху и сообщали о своих бедах местным начальникам, осущест-
влявшим намерения центра. Это и есть та самая концепция, которую
Фицпатрик изначально выдвинула как «предоставление привилегии
перспективе режима». С ее точки зрения, жаловаться было естествен-
ным социальным феноменом, а любое злоупотребление им в полити-
ческих целях - случайным; почти все обличители были параноиками
или сплетниками, каких полно повсюду.
Спор можно было бы продолжить, если бы между периодами
нормального или сильного противостояния можно было провести
более четкие различия: в период 1-й Пятилетки «обвинительные
практики» почти не причиняли вреда за пределами непосредствен-
но местного уровня, тогда как в 1937-1938 годах они стали главным
политическим фактором, хотя и менее значимым, чем принимаемые
в верхах решения. Следует помнить и о том, что обличения в полити-
ческий «ереси» скорее всего можно найти в (закрытых) полицейских
архивах, а не среди жалоб, скажем, на растраченные средства или на
запугивание подчиненных (не говоря уже об избиении жен). Иссле-
дование «подельников» (Mittater) сталинизма (по выражению Ште-
фана Плаггенборга) еще только начинается, и не надо принимать ско-
роспелых решений еще и потому, что в идеале каждый конкретный
случай следует оценивать так, как он того заслуживает.
161
ГУЛАГ и послевоенный террор
Выражением сталинской репрессивной системы была, конечно, сеть
лагерей и поселений, которые мы обычно вслед за Солженицыным, но
несколько неточно, называем «Гулаг». Всестороннее научное исследо-
вание этого потаенного мира появилось на Западе лишь в 2003 г., тем
более заметное, что было написано не академическим ученым1. Анна
Эпплбаум (Вашингтон) посетила места многих лагерных комплек-
сов, разговаривала с выжившими людьми и основательно поработала
в местных архивах, равно как и с мемуарной литературой, с послед-
ней - особенно тщательно. Первая часть - это обзор административ-
ной основы и главных фаз в росте численности заключенных до 1941 г.
Автор подчеркивает экономическое обоснование системы, но занимает
твердую интенционалистскую позицию относительно причин Террора.
Большая часть работы посвящена детальному изображению жизни за-
ключенных. Построение тематическое, что напоминает произведение
Солженицына, но тон сдержанный, без едкого сарказма великого писа-
теля. Эпплбаум показывает, что реальность сильно отличалась от офи-
циального образа: инструкции оговаривали минимум бытовых усло-
вий, но на самом деле в расчет не принимались; выживание зависело от
произвольных решений преступников (урки) и охраны, отличавшихся
«тупой» формой жестокости. Использование пищи в качестве контро-
ля; лагерная иерархия; судьба женщин и детей - вот лишь несколько
исследуемых здесь тем. Далее Эпплбаум показывает, что Вторая миро-
вая война еще более ужесточила условия жизни узников: рационы уре-
зали, что повлекло смерть двух миллионов людей. Потери выросли по
причине притока новых категорий заключенных, например, немецких
военнопленных (они находились в ведении другой администрации,
ГУВПИ, что заслуживает отдельной книги). В последние годы жизни
Сталина Гулаг достиг своего апогея: были учреждены «специальные»
лагеря и усилилось использование принудительного труда (каторга),
а чиновники в это время боролись за контроль над бандами професси-
ональных преступников (воров в законе), головорезов, ненавидевших
и эксплуатировавших прочие группы. Но «хозяева Гулага.., затягивая
1 Applebaum A. Gulag: A History of the Soviet Camps. N.Y.; L.: Allen Lane, 2003. Объем-
ная работа Ральфа Штеттнера (Stettner R. Archipel GULAG: Stalins Zwangslager:
Terrorinstrument und Wirtschaftsgigant: Entstehung, Organisation und Funktion des
sowjetischen Lagersystems 1928-1956. Paderborn: F. Schoningh, 1996) страдает отсутстви-
ем архивных материалов. См. также: Bacon Е. The Gulag At War: Stalin’s Forced Labour
System in the Light of the Archives. Basingstoke; N.Y., 1994 (2nd rev. ed. 1996); Иванова Г.
Гулаг в системе тоталитарного государства. М.: Московский Общественный Научный
Фонд, 1997 (перевод на английский язык: Ivanova G. Labor Camp Socialism: the Gulag in
the Totalitarian System / Tr. C. Flath, ed. D. Raleigh. Armonk NY; L.: M. E. Sharpe, 2000.
162
петлю репрессий.., осложняли их задачу. Мятежный дух политических
заключенных и разборки урок ускорили назревание еще более глу-
бокого кризиса», когда власти (но не Сталин!) осознали, насколько
невыгодна эта система. В приложении Эпплбаум делится некоторы-
ми соображениями о численности заключенных (28,7 млн. вместе со
ссыльными?) и погибших от несчастных случаев. Точность в данном
случае едва ли достижима, поскольку статистическая ошибка преобла-
дает на нижних уровнях. Но и постсталинский режим недалеко ушел в
признании чудовищности совершенных преступлений, не говоря уже о
репарациях, ибо в России «прошлое - это дурной сон, который следует
забыть; ...подобно большому закрытому ящику Пандоры, оно лежит в
ожидании грядущих поколений».
Рядом с этой титанической работой прочие последние издания,
несмотря на все их значение, выглядят довольно-таки неприметно.
Федерико Варезе описывает уголовников, чья роль в литературе пре-
уменьшена в пользу политических заключенных1. Другие изучают
отдельные регионы, как, например, Магадан на Дальнем Востоке с
известными лагерями на Колымских золотых приисках. Дэвид Нор-
длэндер определяет значительную степень центрального контроля
над этим отдаленным краем и понижает былые оценки численности
заключенных1 2. В трех статьях Ник Бэрон (Манчестер) присталь-
но изучает Карелию и Север, прослеживая эволюцию лагерей и ре-
шительно утверждая, что смерть от лишений и жестокости была их
«определяющей характеристикой»3. По Западной Сибири укажем на
1 Varese Е The Society of the Vory v zakone, 1930s - 1950s // CMR. 1998. 39.
P. 515-538. Варезе - специалист по нынешней русской мафии.
2 Nordlander D. J. Origins of a Gulag Capital: Magadan and Stalinist Control in the Early
1930s // SR. 1998. 57. P. 791-812; в одной из последних статей на эту тему (Idem.
Magadan and the Evolution of the Dalstroi Bosses in the 1930s // CMR. 2001. 41.
P. 649-665) он утверждает, что бывшие «утопические» (или «либеральные») начальни-
ки в конце 1930-х годов уступили место прагматикам, которые руководили «несгибае-
мым лагерным режимом». Ср. также: Дж. Э. Боуна (Чикаго): Bone J. A. A la recherche
d’un Komsomol perdu... // Revue d’etudes slaves. 1999. 71. P. 59-92 (о роли принудитель-
ного труда при строительстве Комсомольска-на-Амуре); Bollinger М. J. Did 12000 Gulag
Prisoners Die on the Dzhurma? // Russian History / Histoire russe. 2002. 29. P 65-78 -
о случае на Северном морском пути в 1933-1934 г.
3 Baron N. Soviet Karelia: Politics, Planning and Terror in Stalin’s Russia, 1920-1939. L.;
N.Y.: Routledge, 2007; предварительные исследования см.: Idem. // CMR. 2001. 42. P.
615-647; Idem. // Ibid. 2002. 43. P. 139-180. О регионе к востоку см.: Pallot J. Forced
Labour for Forestry in the Twentieth Century: History of Colonization and Settlement in the
North of Perm Oblast // EAS. 2002. 54. P. 1055-1083. Бэрон также описывает строитель-
ство Беломорско-Балтийского канала, предмет исследования «культуралиста» Синтии
Рудер (Ruder С. Making History for Stalin: The Story of the Belomor Canal. Gainesville FL:
University Press of Florida, 1999), написанного в совсем ином ключе.
163
работу Алена Броссара и его коллег (1991 г.)1. Лагеря, появившиеся
в послевоенной Германии, - тема продолжающейся документальной
серии, спонсором которой выступает международная редакционная
коллегия, и прочих исследований1 2. Предстоит еще работать и рабо-
тать, прежде чем мы получим адекватную картину многочисленных
ответвлений архипелага.
Ограниченный листаж препятствует детальному изучению здесь
новейшей западной литературы о послевоенном терроре, которой
значительно меньше материала о 1930-х годах, что отчасти объясня-
ется тем, что доступ к архивным материалам этого периода затруд-
нен3. О некоторых категориях жертв говорилось выше, но советское
еврейство - заметное исключение.
Антисемитские меры, предпринятые в последние годы жизни
Сталина, были более чем просто выражением заботы о безопаснос-
ти и отражали глубоко въевшееся предубеждение. Расследование,
процесс и судебная расправа с членами Еврейского антифашистско-
го комитета (ЕАК) и предшествовавшее этому санкционированное
Сталиным убийство Соломона Михоэлса стало темой нескольких
хорошо документированных работ. Арно Лустигер, в 1994 г. опубли-
ковавший немецкий перевод «Черной книги» Василия Гроссмана и
Ильи Эренбурга, через четыре года издал продолжение - «Красную
книгу», в которой доказывал, что дело ЕАК служит примером замены
при позднем сталинском режиме «русской имперской идеологии» на
более ранний интернационализм4. Почти все авторы повторяют ис-
торию о том, что вслед за «делом врачей» 1953 г. Сталин собирался
организовать массовую депортацию советских евреев, во многом по-
добно тому, как это было с чеченцами и прочими в 1943-1944 годах.
Но Самсон Мадевский (Ахен) отмечает, что сведения об этом неубе-
дительны5. Документы ЦК не подтверждают наличие такого плана.
Владимир Наумов обращает внимание на то, что инкриминирующие
документы (в частности, о строительстве гигантского нового лагер-
1 Ozerlag, 1937-1964: le systeme du Gulag: traces perdues, memoires reveilles d’un camp
stalinien / Ed. A. Brossart et al. P.: Eds. Autrement, 1991.
2 Sowjetische Speziallager in Deutschland 1945-1950 / Hrsg. S. V. Mironenko,
L. Niethammer. Berlin, 1998. Bd. II. Sowjetische Dokumente zur Lagerpolitik / Hrsg.
R. Possakel (издание на русском языке: М., 2001).
3 Parrish М. The Lesser Terror...
4 Lustiger A. Rotbuch: Stalin und die Juden: die tragische Geschichte des Jiidischen
Antifaschistischen Komitee und der sowjetischen Juden. Berlin: Aufbau-Verlag, 1998; cp.:
Stalin’s Secret Pogrom: The Postwar Inquisition of the JAFC / tr. L.E. Wolfson, ed.
J. Rubinstein, V. P. Naumov. New Haven CT: Yale University Press, 2001; Feinstein S. Staline,
Israel et les Juifs. P: PUF, 2001.
5 Madiewski S. 1953: la deportation des juifs sovietiques etait-elle programmee? // CMR.
2000.41. P. 561-568.
164
ного комплекса) были, возможно, уничтожены, так что в настоящее
время данный вопрос остается открытым.
Если планируемый антиеврейский террор остался, так сказать,
«невостребованным», по счастью совпав с кончиной Сталина, то это-
го не скажешь о другой группе послевоенных жертв - порядка двух
миллионов репатриированных советских военнопленных. К этому
вопросу, наконец, обратились российские авторы, но их западные
коллеги этим еще не занимаются, потому что в связи с ним встает
болезненная проблема соучастия правительств союзников в возвра-
щении этих несчастных из потенциального убежища за рубежом, к
чему несколько лет тому назад привлек внимание Николай Толстой1
и выдающийся российский специалист по данному вопросу - Павел
Полян, чья работа 1996 г. появилась в немецком переводе1 2.
Еще одна зияющая лакуна в изучении на Западе сталинских реп-
рессий - отсутствие профессиональных юридических оценок того,
что (по крайней мере согласно позднейшим международным стандар-
там) было массовыми преступлениями против человечности. Тому
несколько причин. Разумеется, первая - это умение режима создать
квазиправовой камуфляж для многих его действий. Он мог сочетать
«массовые операции» троек НКВД, в которых не было и намека на
должный процесс, с прочими кампаниями, которые в той или иной
мере привлекали обычные суды или специальные трибуналы. До кон-
ца существования советского режима закон считался политическим
инструментом. Ведущий канадский эксперт в этой области Питер
Соломон-мл. (Торонто) в своей образцовой работе о криминальной
юстиции при Сталине (1996) занимается обычной администрацией
юстиции, а не чрезвычайными квази- или псевдосудебными мерами.
Он показывает парадоксальную ситуацию, сложившуюся потому,
что в 1930-х годах прилагались усилия к созданию более професси-
ональной правовой системы, т. е. местным чиновникам возбранялось
вмешиваться в решения судов, и одновременно карательные службы
становилась еще более карательными, обладая весомыми санкциями
на мелкие правонарушения, и репрессивный произвол достиг своего
пика3. Было бы полезно вспомнить здесь, что некоторые смелые юрис-
1 Tolstoi N. Victims of Yalta. L.: Hodder and Stoughton, 1977; cp.: Bethell N. The Last
Secret: Forcible Repat] xation to Russia, 1944-1947. L.; N.Y: Hodder and Stoughton, 1987.
2 Polian P. Deportiert nach Hause: sowjetische Kriegsgefangene im ‘Dritten Reich’ und
ihre Repatruerung. Munchen; Wien: Oldenbourg, 2001 (Kriegsfolgen-Forschung / Hrsg. S.
Karner. Bd. 2). Полян уже добавил детали о (более гуманной!) роли французов в возвра-
щении 10 000 узников: Idem. Le repatriement des citoyens sovietiques depuis la France et
les zones fran^aises d’occupation en Allemagne et Autriche // CMR. 2000. 41. P. 165-190.
3 Solomon Jr. P. H. Soviet Criminal Justice under Stalin. Cambridge; N.Y: Cambridge
University Press, 1996; ср. также: Idem. The Bureaucratization of Criminal Justice under
Stalin // Reforming Justice / Ed. P. H. Solomon Jr. P. 228-255.
165
ты (причем даже чекисты!) противились приказам совершать проти-
возаконные действия и расплачивались за это своей жизнью. Но здесь
намеренно преуменьшен, скажем, «незаконный аспект социалисти-
ческой законности» при Сталине1, пусть даже члены прокуратуры и
«народные судьи» бывали нередко вовлечены в совершение совсем не
оправданных актов репрессии. Таким образом, создается общее впе-
чатление того, что нас вводят в заблуждение. В том же духе Йорам
Горлицкий утверждает1 2, что после 1947 г. сложившаяся к тому време-
ни неуклюжая бюрократия, состоявшая из профессионалов консерва-
тивного толка, действовала как тормоз правосудия в духе кампаний
1930-х годов, даже несмотря на то, что в это время карательные сан-
кции ужесточились. Да, в этом что-то есть; но если сталинская кли-
ка решила преодолеть такое препятствие, то можно ли сомневаться в
том, что она была достаточно сильна, чтобы стоять на своем?
Попытка сбалансированного подхода была предпринята Габором
Риттерспорном в статье, посвященной вопросу «внезаконных реп-
рессий и судов»3. Он утверждает, что из 1,5 млн. «контрреволюци-
онных» правонарушений, которыми занимались в 1940-1952 годах,
78,5 % рассматривались в судах, но к ним он относит и военные три-
буналы. А вот их-то следовало бы отнести к «незаконным» или квази-
судебным органам типа «спецкомиссий» или троек.
Окончательно этот вопрос еще не решен. Олег Хлевнюк лучше
чувствует исторические реальности, когда говорит о том, что ста-
линский режим «заигрывал с законностью»4; но, вероятно, сначала
появятся специальные исследования различных аспектов этой реп-
рессивной системы, а уже потом какой-либо юрист вынесет «оконча-
тельный приговор»... если такое вообще возможно.
Самая оригинальная недавняя попытка объяснения сталинского
Большого Террора предпринята Дэвидом Пристлэндом (Оксфорд)5.
Он вписывает поведение диктатора в идеологическом контексте.
Марксистско-ленинское мировоззрение, отмечает автор, смогло воб-
рать в себя несколько разных философских течений, каждое из ко-
торых связано с определенным взглядом авторитета, а стало быть, с
1 Например, на немногих страницах, посвященных Военной коллегии Верховного
Суда СССР (р. 235, 261-263), не названо количество вынесенных ею приговоров или
меры опрошенной процедуры.
2 Gorlizky Y. Rules, Incentives and Soviet Campaign Justice after World War II // EAS.
1999. 51. P. 1245-1265.
3 Rittersporn G. Extra-Judicial Repression. P. 207-227.
4 Khlevniuk О. V. // Ibid. P. 201.
5 Priestland D. Stalinism and the Politics of Mobilization: Ideas, Power and Terror in
Inter-war Russia. Oxford: Oxford University Press, 2007.
166 1
конкретной политической ориентацией. Вместо известных полюсов
волюнтаризма и детерминизма нам предложен более сложный фило-
софский ряд, с неоромантическим «возрождением» (revivalism) - на
одном конце спектра и «техницизмом» (technicism) - на другом: вы-
глядит так, что стратегия режима колеблется между этими полюсами,
иногда сочетая элементы обоих. Так, в 1928-1930 годах Сталин дейс-
твовал в возрожденческом духе, а затем, в период «нео-нэпа», изме-
нил направление в сторону техницизма, после чего убийство Кирова
заставило его повернуть вспять. И при этом до середины 1936 г. он
пытался сдержать нападки на подозрения в партии и даже в марте
1937 г. думал арестовать лишь небольшое количество чиновников.
Для чего же развязывать массовый террор? Причины «остаются тай-
ной», но «имеется немало сведений, что эту кампанию подстегнуло
региональное партийное начальство», дрожащее за свою шкуру и по-
тому спустившее террор в низы, на бывших кулаков и прочих. Здесь
Пристлэнд почти смыкается с Гетти. Его анализ тонок и основан на
впечатляющем владении источниками, но войдет ли в моду его тер-
минология, остается неясным: он намеренно исключает рассмотрение
событий за рубежами советской страны - или даже Гулага. Послево-
енный сталинизм трактуется пунктирно, но сделано яркое сравнение
с китайским террором при Мао Цзэдуне.
В ожидании того, какой приговор вынесет история Пристлэнду,
вернемся к трудам в хронологической последовательности. Линн
Виола (Торонто) дополнила свою более раннюю работу о кампании
«раскулачивания» в 1930-1931 годах детальным анализом этой опе-
рации ОГПУ с использованием материалов центральных и местных
(Вологодского, Архангельского) архивов и устных свидетельств1.
Таковы первые три главы ценной истории спецпоселений, в которых
крестьяне, депортированные якобы как кулаки, до конца 1930-х годов
составляли основную часть заключенных. (К этому первому подоб-
ному исследованию на Западе мы обратимся ниже.) Она разъясняет,
что кампания началась почти без предварительного планирования,
как если бы к ней привела коллективизация. Политика выполнялась
«с небрежной, если не преступной быстротой, а центральное плани-
рование и местные реальности практически почти не согласовыва-
лись между собой». В таких местах ссылки, как Север и Урал, неком-
петентные местные власти не знали, что делать с потоком никому не
нужных ссыльных; не понимая, как этому соответствовать, они, как
правило, прибегали к насильственным репрессивным мерам, порож-
давшим «кошмарные противоречия между... утопией и реальностью».
Только в 1931 г. центр с запозданием предпринял шаги для обеспе-
1 Viola L. The Unknown Gulag: The Lost World of Stalin’s Special Settlements. N.Y.:
Oxford University Press, 2007. P. 13-88.
167
чения лучшей координации; но и при этом погибли порядка 30000
депортированных, две трети которых были приговорены к смертной
казни. Виола беседовала со старыми уцелевшими ссыльными, кото-
рые делились живыми воспоминаниями об ужасах внезапного ареста
и о транспортировке неизвестно куда в набитых битком вагонах для
перевозки скота. Мария Буряк добиралась до Тагила (Урал) почти
месяц. «Нам не разрешали выходить из поезда. /По прибытии/ нам
позволили искупаться в пруду» под надзором служащего, который
сказал, что они останутся в этом месте до конца жизни Надо отдать
должное вологодским рабочим, которые написали Калинину, про-
тестуя против того, что бедные дети «гибнут ни за что», а ведь они
могли бы расти «здоровыми, сильными и преданными борцами за
советскую власть». Но такие здравые обращения встречали полное
равнодушие черствых функционеров, для которых эти обездоленные
были всего лишь абстракциями и потенциальными контрреволюцио-
нерами. Комментируя эту трагедию, Дональд Рейфилд отмечает, что
западный мир никак не откликнулся на это преступление, «почти
беспримерное в человеческой истории»; молчание Запада «ложится
темным пятном на нашу цивилизацию»1.
И все же правовые оценки более весомы, чем моральные, какими
бы убедительными они ни были, и в данном случае Михаэль Эльман
(Амстердам) пытается заполнить лакуну работой о голоде в 1932—
1933 годах1 2. Критикуя основное направление западной исторической
науки в лице Р. У. Дэвиса и С. Г. Уиткрофта, он обвиняет Сталина со
товарищи в «преступном убийстве людей», в том, что они не удосу-
жились искать помощи за рубежом и не позволили голодным крес-
тьянам бежать в менее пострадавшие районы. Было ли это совершено
преднамеренно или непреднамеренно, зависит от того, как понимать
правовой термин «намерение», но «командное поведение Сталина в
1930-1934 годах ясно конституирует преступление против человеч-
ности... согласно данному ему определению в Римском Статуте Меж-
дународного криминального суда 1998 года, статья 7, подпункты 1 (d)
и (h)»3. Можно ли это квалифицировать как геноцид? Обвинение в
1 Rayfield D. Stalin and His Hangmen: The Tyrant and Those Who Killed For Him. N.Y.:
Random House, 2004; перевод на немецкий язык (использованный здесь): Ubers.
Н. Freundl, N. Juraschitz. Munchen: Karl Blessing, 2004. S. 220-222, 231. Несмотря на на-
звание, это серьезная работа, написанная специалистом по грузинской литературе.
2 Ellman М. Stalin and the Soviet Famine of 1932-1933 Revisited // EAS. 2007. 59.
P. 663-693, продолжение его работы: Idem. The Role of Leadership Perceptions and of Intent
in the Soviet Famine of 1931-1934 // Ibid. 2005. 57. P. 823-841; ответ P. У. Дэвиса и
С. Г. Уиткрофта появился там же: Davies R. W, Wheatcroft S. G. // Ibid. 2006. 58.
P. 625-633.
3 Ellman M. Stalin and the Soviet Famine of 1932-1933 Revisited // EAS. 2007. 59.
P. 680-681.
I
168
этом, высказанное С. В. Кульчинским и прочими украинскими, равно
как и некоторыми западными историками, кажется, применимо толь-
ко к выселению кубанских казаков (с небольшой территории), а не к
украинцам в целом; так или иначе, это, несомненно, следует охарак-
теризовать как «культурный геноцид» или этническую чистку, но ни
то, ни другое не входит в Конвенцию по геноциду ООН. Если намере-
нию дать менее строгое определение, то обвинить в геноциде вполне
возможно и в связи голодом, унесшим миллионы людей, и в связи с
последующими этническими депортациями, но в свете «такого опре-
деления геноцид... уже не предстал бы редким и уникально тяжким
преступлением», и в нем можно было бы обвинить и некоторые за-
падные государства. С большей пользой эту дискуссию продолжили
бы специалисты в области международного права; по-видимому, им
следовало бы установить и временные границы: откуда вести отсчет?
Николя Верт остается в стороне от правового спора, дав яркое опи-
сание одного из самых варварских эпизодов этой эпохи - «трагедии
Нарзино»1. Цитируя сборник документов, опубликованный в 2002 г.
в Томске, и документы местных архивов, он прослеживает, какие бю-
рократические махинации скрывались за судьбоносным решением
депортировать тысячи так называемых «антиобщественных элемен-
тов» из «двух столиц». Западносибирский начальник Р. И. Эйхе со-
крушался, что его регион уже не может вместить всех прибывших, -
и напрасно. Власти Томска выслали порядка шести тысяч осужден-
ных на необитаемый остров в дельте Оби, где две трети их вскоре по-
гибли, некоторые по причине каннибализма. Это вопиющий пример,
но погибшие составили всего 2,6 % от всех умерших в тот год среди
специальных поселенцев (151 601).
Судьба лишенцев совсем в ином аспекте исследуется Хансом-Ми-
хаэлем Мидлигом, который, обратившись к положению в Москов-
ской области1 2, прерывается накануне их депортации; автор не смог
продолжить работу Г. Алексопулоса. Хотя данная категория насе-
ления согласно Конституции 1946 года перестала существовать, на
практике входившие в нее все еще подвергались гонениям, как от-
мечает Эрик Вайтц3; их отнесли к так называемым «маргинальным
элементам», против которых был издан роковой приказ № 00447 от
31 июля 1937 г.
1 Werth N. L’He aux Cannibales: 1933, une deportation - abandon en Siberie. P.: Perrin,
2006.
2 Miedlig H.-M. Am Rande der Gesellschaft im Friihstalinismus: die Verfolgung der
Russen ohne Wahlrecht in den Stadten des Moskauer Gebiets, 1928-1934. Stuttgart:
F. Steiner, 2004.
3 Weitz E. D. A Century of Genocide: Utopias of Race and Nation. Princeton; Oxford:
Princeton University Press, 2005.
169
Новый свет пролила на показательные процессы, от Шахтинского
(1928 г.) и далее, Элизабет Вуд; она исследует их исторический фон
в «пародийных судах», разыгрывавшихся при нэпе в качестве народ-
ного развлечения1. В годы 1-й Пятилетки «карнавальная атмосфе-
ра», царившая на таких представлениях, сменилась более мрачной,
когда признания и приговоры были «прописаны» заранее; обвиняе-
мые стали «объектами ненависти для всего общества», что отражало
«параноидальный климат, охвативший всю страну: после 1928 г. уже
не осталось ни одного невиновного». Приходившие зрители, нередко
сочтя представления слишком политизированными, шли в кино, но
такой абсентеизм едва ли мыслим во время московских процессов
1936-1938 годов, когда простым людям внушалось, что они должны
требовать высшей меры наказания для тех, кого Вышинский достопа-
мятно обличил как «вредителей». Но Вуд уделяет сравнительно мало
внимания извращению действий, некогда искренних и человечных1 2.
Возможно, полезнее всего было бы заново исследовать полити-
ческую историю 1930-х годов, изучая процессы на материалах кон-
кретных местных архивов. Образцовую работу провела по Воро-
нежской области корейская исследовательница в своей докторской
диссертации, защищенной в Рурском университете (Бохум)3. Она
подчеркивает очевидный, но главный момент: народное возмущение
беззаконными официальными акциями, а также реальные матери-
альные поводы этого возмущения нередко разделяли младшие чле-
ны аппарата, чье последующее «отступление» неверно истолковы-
валось стоящими над ними как намеренное свержение, требующее
репрессивных контрмер. Таким образом, режим создавал сеть «вра-
гов» и нагнетал насилие. Мелким чиновникам в Калачеевском райо-
не на юго-востоке Воронежской области успешнее, чем их коллегам
на областном уровне, удалось превратить расследования в проступки
себе же на пользу. Проявляя активность в 1935-1936 годах, эти юные
функционеры «реагировали упорно, сознательно и решительно»,
хотя, вполне возможно, этим они отводили нажим с себя на элементы
подвластного населения, например, на верующих или даже на стари-
ков. Поразительно, но в Калаче 33 % убитых были людьми старше
60 лет, так что можно было бы говорить о геронтоциде. В Воронеже
в 1935-1936 годах партийная чистка была проведена поверхност-
1 Wood Е. A. Performing Justice: Agitation Trials in Early Soviet Russia. Ithaca; L.:
Cornell University Press, 2005.
2 О судах 1928-1930 годов см. также: Rayfield. Stalin. Р. 196-204; об их грандиозных
продолжениях см.: Ibid. Р. 330-338, 378-385.
3 Kang-Bohr Y. Stalinismus in der landlichen Provinz: das Gebiet Voronezh 1934-1941.
Essen: Klartext Verlag, 2006. Фрагмент появился в: EAS. 2005. 57. S. 135-154.
170
но, что предоставило потенциальным жертвам массу возможностей
избежать ее; операция «выявила множество недовольных и даже
враждебно настроенных элементов», и не менее 1593 членов партии
жаловались, что их исключили несправедливо. Впоследствии 395 че-
ловек были восстановлены. Во время Большого Террора половина
партийных чиновников лишились своих мест, в том числе и расстре-
лянный секретарь обкома Я. И. Рябинин; всего погибло около пяти
тысяч человек. Канг-Бор поддерживает интерпретацию, предложен-
ную несколькими историками, что хотя террор был начат центром,
вина за его разгул во многом лежит на местных функционерах и про-
стых людях, озлобленных настолько, что они «активно включились
в проведение этих мер», нередко донося на невинных товарищей1.
В этой истерии страдали и покровители, и их подопечные, хотя один
хитрый человек, В. Н. Лобков, благодаря хорошим связям уцелел,
несмотря на пять клеветнических доносов. Подобная региональная
история не нова, но Канг-Бор написала самое детальное и удачное
исследование.
Хироаки Куромия, автор работы о Донецком регионе, занимает
скорее более интенционалистскую позицию1 2. Критикуя Дж. Арч Гет-
ти, он утверждает, что «Сталин не утратил контроля над областями:
при желании он мог бы прекратить террор и /со временем/ действи-
тельно это сделал». Куромия обращает особое внимание на враждеб-
ное окружение, - фактор, не учтенный Канг-Бор, - возможно, потому,
что он не слишком важен для столь удаленной от границ области, как
Воронежская? О том же пишет МакДермотт: «Босс /Сталин/ был
настоящим брокером от власти, мастерски манипулирующим ситуа-
циями, индивидами и учреждениями», чье вмешательство в процесс
принятия решений было «сигналом». Ксенофобы из элиты опасались
волнений в обществе, остатки политической оппозиции и этнической
заразы объединялись, грозя их власти, и они ответили «обществен-
ной чисткой в подлинно массовом масштабе»3. Йорг Баберовский в
интересном компаративном исследовании, написанном в соавторстве
с коллегой, в целом согласен с этим суждением - ранние репрессив-
ные меры привели к появлению целой армии недовольных, которых,
как считали облеченные властью, следовало ликвидировать; «любой,
1 Ныне мы располагаем доскональным (и скучноватым) исследованием о доносах:
Nerard Е-Х. 5% de Verite: La Denonciation dans 1’URSS de Staline, 1928-1941. P.: Tallandier,
2004.
2 Kuromiya H. Accounting for the Great Terror //JGOE. 2005. 53. P, 86-101; ср. его
рецензию: Idem. J. Baberowski’s Rote Terror // Ibid. P. 604-606, Idem. Stalin and His Era
// HJ. 2007. 50. P. 712-724, в которой подводятся итоги спора западных ученых о терро-
ре и связанных с ним проблемах.
3 McDermott R. Stalin. Р. 100-101.
171
входивший во враждебный коллектив, терял свободу или расставал-
ся с жизнью»1. Этот суровый приговор отчасти основан на статисти-
ческих данных, согласно которым этнические меньшинства (немцы
и поляки) понесли гораздо более суровые наказания, чем (славяне)
кулаки, маргиналы и т. д.
Точно так же Мелани Илич настаивает на том, что весь процесс
террора был «инициирован и спланирован высшим руководством».
Она удачно перечисляет и датирует разные приказы, изданные меж-
ду 25 июля 1937 г. и 16 февраля 1938 г. с целью арестовать и депорти-
ровать разные национальные группы1 2; из этого следует, что мы еще
не располагаем научным изданием этих важных текстов.
В новой статье, опубликованной в этом сборнике, Р. У. Дэвис за-
дается вопросом, так ли уж начало Большого Террора обусловлено
экономической ситуацией3. Похоже, что нет: данные середины 1936 г.
наводят на мысль, что «Сталин не был всерьез озабочен неудачами в
промышленном секторе» и вмешался, чтобы замедлить темпы сбора
урожая в каторжных регионах; для репрессий избирались чиновники
не в этих проблемных регионах, а скорее их коллеги в более продви-
нутых отраслях экономики, а также в сфере культуры и просвеще-
ния. Дэвис продолжает изучать известные экономические последс-
твия Террора: в 1937 г. темпы роста были «значительно ниже», чем в
предыдущие три года, и наблюдался абсолютный спад капиталовло-
жений. В экономике в целом 47 % вышестоящих чиновников были
заменены новыми кадрами, на железных дорогах - 75 %, так что
«чисткам, конечно, следует отвести первостепенную роль в создании
этих трудностей», пусть даже имелись и другие факторы. О. Хлевнюк
приводит цифры количества осужденных в начале 1937 г. по разным
комиссариатам экономики (больше всех пострадал комиссариат тя-
желой промышленности - 585 человек) и отмечает, что около 44 000
человек, «значительную часть» которых составляли директора, зна-
чились в известных списках, подписанных Политбюро и переданных
на утверждение Военной коллегии Верховного Суда. Хлевнюк пра-
вильно делает, что не тратит времени на характеристику (фальши-
вых) обвинений этих несчастных, но все же хотелось бы узнать боль-
ше о них лично. Впрочем, и так понятно, что их профессиональный
1 Baberowski J., Doerung-Manteuffel A. Ordnung durch Terror: Gewaltexzesse und
Vemichtung im nationalsozialistischen und stalinistischen Imperium. Bonn: J. H. W. Dietz
Nachfolger, 2006. Баберовский, как и Вайтц, придает большее значение этническим чис-
ткам, чем многие их коллеги.
2 Stalin’s Terror Revisited / Ed. M. Ilic. Basingstoke; N.Y.: Palgrave Macmillan, 2006.
P.6.
3 Davies R. W. The Soviet Economy and the Launching of the Great Terror // Ibid.
P. 11-37.
172
уровень был выше, чем уровень их преемников, преимущественно
карьеристов: в 1939 г. чуть более четверти (27,6 %) руководителей
промышленных предприятий имели высшее образование, а на десять
директоров МТС и совхозов приходилось менее одного с высшим об-
разованием (9,8 %).
Согласно подсчетам М. Илич, женщины составляли «забытые
5 %» жертв террора1; около 34 000 были расстреляны, среди них ве-
рующие (монахини и миряне), а также крестьянки и вдовы «врагов
народа», многие из них преклонного возраста, даже за 80 лет, но «брак
и материнство кое-как защищали». Еще одна категория жертв, деяте-
лей профсоюза, изучена корейским ученым Юмбэ Йо1 2, и военных -
Роджером Ризом3. Последний доказывает, как говорилось выше, что
«последствия /ежовщины/ для советских военных сильно преувели-
чены». Хотя данные о составе военного персонала показывают, что в
1937-1938 годах были репрессированы соответственно 7,7 % и 3,7 %
офицеров, он утверждает, что их профессионализм едва ли был выше,
чем у их последователей. Это, разумеется, эксцентричный взгляд,
мешающий принять во внимание боевой дух уцелевших, и предпо-
лагается, что офицеры, будь они настоящими профессионалами, не
допустили бы кровопролития.
Западные специалисты, изучающие Террор, уделяют особое вни-
мание судьбам малых народов. Всесторонней работы по данной теме
пока нет, но Эрик Вайтц, расширяя упомянутую выше статью, ставит
ее в контекст этнических чисток в «Третьем рейхе» и в других мес-
тах4. Практика коренилась в насущной потребности диктаторских ре-
жимов распределять подвластное население по категориям и иденти-
фицировать группы, якобы представляющие потенциальную угрозу.
Чистки были «сложным, многомерным явлением.., охватывавшим
целые социальные группы», а не только уклонистов в правящей пар-
тии (как принято было думать); в основе их лежало допущение, что
неверность была «глубоко присуща обвиненным, пронизывая всю их
сущность», и заражала всех членов заклейменной группы. Теорети-
чески для каждого из членов группы оставалась возможность испра-
виться путем перевоспитания, но практически шансов было очень
1 Ilic М. The Forgotten Five Per Cent: Women, Political Repression and the Purges //
Stalin’s Terror / Ed. M. Ilic. P. 116-139.
2 Jo J. Soviet Trade Unions and the Great Terror // Ibid. P. 68-89. О жертвах из духо-
венства см. спор между X. Куромией и РБиннером /М. Юнге в: JGOE. 2004. 52.
Р. 515-533; 2007. 55. Р. 86-93.
3 Reese R. R. Red Commanders: A Social History of the Soviet Army Officer Corps,
1918-1941. Lawrence KS: University Press of Kansas, 2005. P. 116-133.
4 Weitz E. D. A Century of Genocide: Utopias of Race and Nation. Princeton; Oxford:
Princeton University Press, 2003
173
мало. Первые меры были предприняты против «народов диаспоры»
на границе СССР (поляков, корейцев, а также немцев); затем, в годы
войны, они распространились на массовые расправы со всеми «вра-
жескими народами» - крымскими татарами и народами Северного
Кавказа; вслед за ними подобной участи едва избежали евреи.
Некоторые особые группы меньшинств выделены в только что
обсужденном сборнике под редакцией Илич: мордва, коми и украин-
цы1. Виктор Кригер (Хайдельберг) предлагает насыщенную данными
статью о судьбе, уготованной во время войны немецкому населению
СССР. Из 1,1 млн. немцев 350 000 были отправлены на принуди-
тельные работы, где смертность была очень высока, - около 10 %1 2.
По причине якобы актов саботажа в уральских лагерях было арес-
товано 8543 человека, осужденных по сфабрикованным обвинениям,
из которых 526 человек были приговорены к смертной казни; кажет-
ся, немцев карали более сурово, чем представителей других нацио-
нальных групп3. О польских жертвах катынского расстрела в 1940 г.
вспоминает Г. Кайзер4, а о судьбе итальянцев пишет Елена Дундович
(и другие) в статье, опубликованной в томе, содержащем также
длинное дополнение с протоколами расследования, перепиской и
биографиями главных жертв5. Здесь же опубликованы статьи, пред-
1 Ilic М., Joyce С. Remembering the Victims of Repression: The Purges in Mordovia //
Ibid. P. 163-190; Joyce. Recycled Victims: The Great Terror in the Komi ASSR // Ibid.
P. 191-220; Vasiliev V. (Kiev). The Great Terror in the Ukraine, 1936-1938 // Ibid.
P. 140-162. О судьбе немецких беженцев антифашистов в конце 1930-х годов см.: Erler
Р. Terror gegen deutsche Polit- und Wirtschaftsemigranten // Terror / Hrsg. Hedeler.
S. 239-258. О зарубежных коммунистах в целом см.: статью: Unfried В. // Stalin’s Terror:
High Politics and Mass Repression in the Soviet Union / Ed. B. McLoughlin, K. McDermott.
Basingstoke; N.Y.: Palgrave Macmillan, 2003. P. 175-193. В дальнейшем МакЛафлин про-
должил это исследование, см.: McLoughlin В. Left to the Wolves: Irish Victims of Stalinist
Terror. Dublin: Irish Academic Press, 2007.
2 Цифры на 1941-1942 годы (p. 152), касающиеся только занятых на объектах
НКВД; многие умерли вскоре после освобождения.
3 Krieger V. Patriots or Traitors?... // Russian-German Special Relations in the Twentieth
Century: A Closed Chapter? / Ed. K. Schldgel. Oxford; N.Y.: Berg, 2006.
P. 133-164. В этом томе содержатся статьи немецких ученых, в переводе на английский
язык, по разным аспектам русско-германских отношений; следует отметить статью
Эльке Шерстаной о взглядах советских солдат на Германию в 1945 г. (см. также статью:
Германия и немцы в письмах красноармейцев весной 1945 г. // ННИ. 2002. № 2). Это
несколько скрашивает негативное впечатление, созданное Э. Неймарком.
4 Kaiser G. Katyn: die polnischen Opfer 1939 und 1940 // Terror / Hrsg. Hedeler.
S. 69-84; имеется обширная литература по этой теме на польском языке.
5 Reflections on the Gulag, with a Documentary Appendix on the Italian Victims of
Repression in the USSR / Ed. Dundovich E., Gori F. et al. Milano: Feltrinelli, 2003.
P. 139-186, 479-686.
174
ставляющие общий интерес, в частности, высоко профессионально
составленная Элен Каплан (Париж) библиография по Гулагу и его
предшественниках (с 1918 г.!), насчитывающая порядка 700 наиме-
нований, сопровожденная краткой статьей составителя о том, как со
временем эволюционировали исторические работы по данной теме.
Мария Кравери (Рим) дала строгий очерк системы принудительно-
го труда с 1939 г. и далее, из которого явствует, что после войны, а
возможно, и перед ней, эта система пребывала в состоянии имманен-
тного кризиса: неумелое и бесчеловечное обращение с осужденными
и их растущая готовность к сопротивлению привели к снижению
производительности труда и к мятежам. Такое положение заставило
некоторых более здравомыслящих сотрудников НКВД задуматься о
том, чтобы покончить с Гулагом, но на это пошли лишь после смерти
Сталина.
Внутренний кризис Гулага исследуется полнее в конструктив-
ном томе под редакцией П. Грегори и В. Лазарева об «Экономике
принудительного труда», в котором убедительно показана иррацио-
нальность всего проекта. Чиновники действительно пытались урав-
новесить прибыли и потери, но их пониманию своей задачи мешали
твердые цены и пренебрежение к фиксированным затратам, которые
оставались «за экранами их радаров»1. Представление о том, что при-
быль можно получить просто посредством принуждения, без матери-
альной заинтересованности, дало основательную трещину.
Таковы выводы нескольких последних исследованиий различных
«островов» Архипелага. Дэвид Нордлэндер доказывает, что выпуск
продукции сначала резко возрос, но после 1937 г. наступил спад, так
как специалисты были уничтожены, и «принята сознательная уста-
новка на уничтожение политических узников путем их изнурения»1 2.
Только после 1948 г., когда робко ввели заработную плату, появилась
надежда на улучшение, но почти все заключенные получали жалкие
гроши.
Это особенно проясняет полезное исследование Симона Эртца о
Норильском комплексе3, через который «прошли» 275 000 осужден-
ных, и многие здесь погибли. Эртц использует материалы централь-
ных архивов (региональные архивы оказались или недоступными,
или не содержащими нужных материалов) и изучает, как следует из
1 Gregory Р. R., Lazarev V. The Economics of Forced Labor: the Soviet Gulag. Stanford
CA: Hoover Institution Press, 2003. P 194.
2 Nordlander D. Magadan and the Economic History of Dalstroi in the 1930s // Ibid. P.
105-126; здесь: P. 106,119.
3 Ertz S. Zwangsarbeit im stalinistischen Lagersystem: eine Untersuchung der Methoden,
Strategien und Ziele ihrer Ausnutzung am Beispiel Norilsk, 1935-1953. Berlin: Duncker &
Humblot, 2007; cp.: Idem. Building Norilsk // Gregory, Lazarev. P 127-151.
175
названия работы, эксплуатацию труда узников, но сообщает и неко-
торые другие, относящиеся к делу детали. Он утверждает, что адми-
нистрация не предумышленно фальсифицировала статистику: так,
когда за четыре месяца в 1937-1938 годах 449 узников были расстре-
ляны на месте, их смерти были записаны как «переводы», но это было
сделано только потому, что после этого они подлежали иной юрис-
дикции; убийства охраной включались в лагерную статистику, но с
фиктивной причиной смерти. Условия работы в Арктике были край-
не тяжелыми, но пищевой рацион несколько лучше. Во время войны
смертность достигла своего пика в 7,8 % в год, но снизилась после
1947 г. В приложении Эртц делает попытку сравнить стоимость сво-
бодного и принудительного труда, но его выводы довольно не точны,
и, наверно, это неизбежно. В то же время Карельский комплекс лаге-
рей исследует Ч. Джойс (Бирмингем); он показывает, что этот комп-
лекс изначально задавал тон всему Гулагу, но был почти полностью
«стерт» во время войны1. Владислав Хед ел ер делится несколькими
предварительными наблюдениями из своей полномасштабной исто-
рии Карагандинского комплекса (Карлаг)1 2.
«Гулаг», - пишет Линн Виола, - был сооружен на военной осно-
ве крестьянством» - т. е., он держался на спецпоселенцах, которые
по прошествии лет так и остались крестьянами, пусть даже попали
в разряд членов заклейменных этнических меньшинств. Ее история
этого «другого Гулага»3 отличается тем, что автор сочетает анализ
правовой и административной системы, внутри которой действова-
ли поселения, со взглядом «снизу», давая, таким образом, право го-
лоса мириадам заключенных, которые трудились, страдали, а если
повезет, выживали. Например, Валентина Слипченко из Полтавской
области: в 1930 г. девятилетней девочкой была арестована и депор-
тирована; она пережила смерть или исчезновение своих братьев и
сестер, а потом и матери, из-за недоедания потеряла зрение, но вы-
жила благодаря доброй санитарке, делившейся с ней едой; она учи-
лась и, окончив институт в 1947 г., 30 лет проработала учительницей;
в конце своей долгой жизни она вступила в общество «Мемориал»,
но все пережитое навсегда осталось с ней. Почти все бывшие так на-
1 Joyce С. The Gulag in Karelia, 1929-1941 // Gregory, Lazarev. P. 163-187; см. также:
Idem. The Penal System and the Great Terror // Ilic. Stalin’s Terror. P. 90-115, где пред-
ставлены новые данные о количестве заключенного населения в 1937-1940 годах
(Р. 102).
2 Hedeler W. Das Beispiel KARlag: die Verwaltung eines Besserungsarbeitslagers //
Stalinscher Terror / Hrsg. W. Hedeler. S. 109-132; автор смог получить доступ к лагерно-
му архиву.
3 Viola L. The Unknown Gulag (см. С. 167, сн. 1).
176
зываемые кулаки, арестованные после 1930 г., после войны вышли
на свободу, но более 17 000 оставались узниками до 1954 г., когда их
ссылка формально закончилась. Даже после освобождения им труд-
но было говорить о пережитом: «это поистине ужасно», - сказал один
из собеседников Виолы, - «жить под гнетом страха». Она приходит
к выводу, что специальные поселения, как и остальной Гулаг, были
«сущим бедствием... квинтэссенцией иррационального... преступной
расправой с людьми»1.
Все еще отсутствует работа, в которой бы исследовались взаимо-
связи между двумя группами заключенных, «ядром» Гулага» (ИТЛ
и ИТК) и его, так сказать, «периферией», равно как и новые мест-
ные исследования. Впрочем, за последние годы сделано было немало.
Новый высокий стандарт установлен Орландо Фиджесом, который
в своем всестороннем исследовании семейной жизни в ту эпоху, ос-
нованном на 400 интервью с людьми, уцелевшими во время репрес-
сий и с их потомками, а также с использованием частных документов
«освещает как никогда прежде внутренний мир простых советских
граждан, живущих при тирании Сталина». Он утверждает, что мно-
гие люди жили в «постоянном состоянии страха» и вырабатывали
разные стратегии, чтобы сохранить свои нравственные и человечес-
кие чувства в ответ на гнет режима. Особенно ценно исследование
Фиджеса о способах, какими люди впоследствии сохраняли, искажа-
ли или подавляли свои воспоминания об этих тягостных событиях1 2.
1 Viola L. The Unknown Gulag. P. 184.
2 Figes O. The Whisperers: Private Life in Stalin’s Russia. L.: Allen Lane, 2007.
177
Глава 7. БОЛЬШЕ УЖЕ НЕ ЗАГАДКА?
АСПЕКТЫ СОВЕТСКОЙ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ
От Мюнхена к «Барбароссе»
Дипломатические корни Второй мировой войны - это избитая
тема. Ныне, когда советские архивы (в принципе) открыты западным
ученым, естественно встает вопрос: сделаны ли новые открытия, каса-
ющиеся политики Москвы в отношении других европейских держав
во время и после Мюнхенского кризиса 1938 г.? (Начало 1930-х годов
заслуживает отдельного исследования, равно как и советская дипло-
матия военного времени.) В целом ответить можно так: да, советс-
кий образ действий в критические моменты действительно получил
новое освещение, но что происходило в глубинах сознания Сталина
(ведь именно он принимал решения), - об этом еще надо подумать.
Обрисуем вначале параметры современного научного мышления, а
затем рассмотрим в хронологической последовательности то, что на-
писано в последнее время об основных «вехах».
В так называемой «классической» интерпретации сталинская
политика предстает как прагматичная, противоречивая и гибкая:
он тянул с окончательным решением даже при наличии выбора, и
в основе этого лежал трезвый расчет «равновесия сил» и государс-
твенный интерес. С курсом «коллективной безопасности», долгое
время отождествлявшимся с тогдашним наркомом иностранных дел
М. М. Литвиновым, было покончено в середине августа 1939 г., когда
до подписания пакта Молотова-Риббентропа оставалось около двух
недель. Главной причиной того, что ему следовали так долго, было
признание руководством относительной военной слабости СССР
перед лицом предполагаемых агрессоров, Германии и Японии, - для
укрепления военной мощи требовалось несколько лет; тем временем
надо было избежать провокаций и найти союзников среди запад-
ных демократий. Но Москва не питала иллюзий относительно анг-
ло-французской склонности к попустительству агрессии и небезос-
новательно подозревала, что эти державы будут толкать Гитлера на
Восток, при этом сами сохраняя нейтралитет. Тем временем Сталин
держал, так сказать, про запас, политический выбор «самодостаточ-
ности», т. е. он предоставил «империалистическим» державам право
воевать друг с другом, а СССР сохранял нейтралитет, надеясь в бу-
дущем, когда закончатся военные действия, вмешаться и преобразо-
вать Европу в социалистическом духе. Такие действия можно было
бы расширить, продвинувшись на запад за счет небольших террито-
рий, пограничных с СССР. Однако такой курс, как известно, был взят
лишь в последний момент, когда ничего иного не оставалось.
178
В современной гуманитарной науке «классический» взгляд лучше
всего выразил ДжеффрИ|Робертс (Корк, Ирландия), а Джонатан Хэс-
лэм (Кембридж) предлагает его более нюансированный вариант1. На
другом конце спектра находятся те, кого иногда называют «ревизио-
нистами» (термин, которого избегают с тех пор, как он стал использо-
ваться в противоположном смысле относительно советской внутрен-
ней политики; пожалуй, их лучше называть «реалистами»). Реалисты
обращают внимание на идеологические основы мышления Сталина,
его любви к тактике Макиавелли; сторонники крайних позиций счи-
тают, что Вождь глубоко затаил враждебность по отношению к англо-
французскому капитализму, инициатору интервенции союзников во
время русской Гражданской войны, при этом не исключая возможность
советского (пусть и временного) приспособленчества к нацистам, ведь
«мелкобуржуазная» социальная основа делала их уязвимыми перед ре-
волюционными силами, которые подкрепляла советская вооруженная
мощь. В такой перспективе советское военное строительство в 1930-е
годы принимает более зловещий, потенциально наступательный ха-
рактер. Такая интерпретация так или иначе отражена в работах Робер-
та Такера, Ричарда Раака и (крайний взгляд) Иоахима Хофмана1 2.
По общему признанию, эта попытка наметить основные направле-
ния спора - чрезмерное упрощение. Было бы неверно заключить, что
в данной сфере господствуют крайности; напротив, имеется и общая
основа. Подобно тому, как большинство реалистов не стали бы подде-
1 Roberts G. К. The Soviet Union and the Origins of the Second World War: Russo-
German Relations and the Road to War, 1933-1941. Basingstoke: Macmillan, 1995; cp.:
Idem. The Alliance That Failed: Moscow and the Triple Alliance Negotiations, 1939 //
European History Quarterly. 1996. 29. P. 383-414. Haslam J. Soviet-German Relations and
the Origins of the Second World War: The Jury is Still Out //JMH. 1997. 69. P. 785-797.
Среди прочих важных исследований см.: Uldricks Т. J. Soviet Security Policy in the 1930s
// Soviet Foreign Policy, 1917-1991 / Ed. G. Gorodetsky. L.: Frank Cass, 1994; Idem.
Debating the Role of Russia in the Origins of the Second World War // The Origins of the
Second World War Reconsidered: A. J. P. Taylor and the Historians / Ed. G. Martel. N.Y.; L.:
Routledge, 1999. P. 135-154.
2 Tucker R. Stalin in Power (см. гл. 2, сн. 1). P. 341-350, 409-415, 513-525, 592-607.
Raack R.C. Stalin’s Drive to the West, 1938-1945: The Origins of the Cold War. Stanford:
Stanford University Press, 1995; Idem. Stalin’s Plans for World War II Told by a High
Comintern Source /i. e. Walter Ulbricht/ // Historical Journal. 1995. 38. P. 1031-1036;
Joachim Hoffmann. Stalins Vernichtungskrieg 1941-1945: Planung, Ausfiihrung und Doku-
mentation. Munchen: Herbig, 1999 (5th ed.), на которое отозвался Б. Бонвеч: Bonwetsch В.
//JGOE. 2000.48. S. 453-454. С. Понс (Pons S. Stalin and the Inevitable War. L.; Portland
OR: Frank Cass, 2002; Ibid. Torino, 1995) стремится избавиться от этих категорий,
утверждая, что элементы и идеологии, и реализма присутствуют в обеих противоречащих
Друг другу принятых стратегиях - коллективной безопасности и изоляционизма
(Р. IX-XI). Эта работа кажется уже устаревшей, и мы не будем разбирать ее здесь.
179
рживать «гипотезу Суворова», так и классицисты отвергли бы столь
же наивный поверхностный взгляд на намерения Сталина, в то вре-
мя дружно разделяемый на Западе противниками попустительства.
К счастью, все занимающиеся данной темой могут теперь обратиться
к прекрасно документированной, поистине мастерской работе Габри-
эля Городецкого (Тель-Авив) «Великая иллюзия»1, в которой автор
одинаково пылко клеймит близорукость британских политиков и
всем известное безумие обоих диктаторов. В этом солидном томе ос-
вещены два года между нацистско-советским пактом и нападением;
особенно ценно то, что внимание уделено и таким менее заметным
участникам драмы, как Румыния, Турция и даже Виши (Франция), о
роли которой обычно умалчивают.
За последнее десятилетие российские историки выпустили бо-
лее шестидесяти томов документов о довоенной советской внешней
политике1 2. На этом фоне кажется, что западных изданий ничтож-
но мало3, но на английском языке была опубликована переписка
Георгия Димитрова со Сталиным с содержательным комментари-
ем Александра Даллина4. Из восьми документов, относящихся к
обозреваемому периоду, один содержит устные ремарки Сталина
от 7 сентября 1939 г., которые приняты реалистами за «подлинные»
(т. е. в духе Макиавелли!) причины заключения пакта. (Этот доку-
мент был опубликован в России уже в 1989 г.) Еще один важный
источник, напечатанный впервые на английском языке в 2002 г., -
стенограмма заседания ЦК от 14-17 апреля 1940 г. с участием вое-
1 Gorodetsky G. Grand Delusion: Stalin and the German Invasion of Russia. New Haven;
L.: Yale University Press, 1999.
2 Ее библиографию приводит Сергей Случ: Slutsch S. Die Aussenpolitik der UdSSR
und die sowjetisch-deutschen Beziehungen in der Zwischenkriegszeit in der russischen
Historiographie des letzten Jahrzehnts //JHK. 2000. S. 289-298.
3 Quellen zu den deutsch-sowjetischen Beziehungen 1917-1945: 2 Bd. / Hrsg.
H.-G. Linke. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1998, 2001. Две пятых этого
издания заимствованы из советских источников, но не оригинальных, а переводных.
Более узкое, но более полезное издание: Der deutsche Angriff auf die Sowjetunion / Hrsg.
G. Uberschar, L. A. Bezymensky. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1998; repr.
1999, содержащее тринадцать советских и столько же немецких документов о планиро-
вании нападения, с комментарием, свидетельствующим о пробелах в наших знаниях.
Клаус Майер выступил с анализом западных и российских работ с 1989 г. до середины
1990-х годов: Meyer К. Zwei Wege nach Moskau: vom Pakt bis zum Uberfall: Neuere
Literatur zur Geschichte der deutsch-sowjetischen Beziehungen von 1939 bis 1941 //
Zeitschrift fur Ostmitteleuropa-Forschung. 1998. 47. S. 215-230.
4 Dimitrov and Stalin, 1934-1943: Letters from the Soviet Archives / Ed. A. Dallin,
F. I. Firsov. New Haven CT; L.: Yale University Press, 2000 (перевод с русского языка
B.A. Стакло); The Diary of Georgi Dimitrov, 1937-1949 / Ed. I. Banac; Tr. J. T. Hedges et
al. New Haven: Yale University Press, 2003.
180
начальников, на котором обсуждались (посредственные) итоги вой-
ны с Финляндией1.
Каждый, кто решит заниматься исследованиями в этой сфере,
вполне может начать с высшей степени компетентной работы общего
характера Каролины Кеннеди-Пайп (Дарэм)1 2. Автор открывает главу
о «поисках безопасности» замечанием, что в Москве существовали
две соперничающие группы: сторонники коллективной безопаснос-
ти и те, кто вроде Молотова «выступали за тактическое сближение
с Германией»3. (Если к Молотову добавить Кагановича, Жданова и
Вышинского, то образуется «четверка», о которой пишет Альберт Ре-
сис из Декальба, Иллинойс.)4 Будучи классицистом, Кеннеди-Пайп
полагает, что «рассказ о 1930-х годах - это рассказ об СССР в оса-
де»; хрупкость политической и экономической системы означала, что
СССР очень нуждался в союзниках, но Сталин незаслуженно не до-
верял им. Пожалуй, не случайно Кеннеди-Пайп считает, что Стали-
ну требовались «буферные государства» в Прибалтике, но забывает
упомянуть аннексии 1940 г. в их хронологическом контексте; когда
же о них вскользь говорится позже, то лишь для того, чтобы отметить
«позитивный» эффект, который они возымели для советской безо-
пасности5.
Все согласны с тем, что СССР обиделся, когда его не допустили к
участию в Мюнхенской конференции (сентябрь 1938 г.), на которой
западные державы «прославились» тем, что принесли Чехию в жер-
тву Гитлеру. Зора Стайнер (Кембридж) прослеживает развитие со-
ветской политики по отношению к союзнику в Праге с начала 1938 г.,
используя (недавно опубликованные) письма Литвинова Сталину,
а также дипломатическую переписку. Ее выводы не вызывают удив-
ления: СССР не намеревался оказывать военную помощь мнимой
жертве, пока Франция не будет действовать согласованно, букваль-
но придерживаясь условий двух пактов 1935 г.; поскольку францу-
зы, ослабленные их британским союзником, не желали принимать на
себя обязательства, то эти «каштаны» (как впоследствии назовет их
Сталин) были обречены сгореть. Такой сценарий был предопределен:
«советские лидеры... никогда и не думали предпринимать независи-
мых действий в помощь Чехословакии, не могли они рассчитывать
и на то, что французы придут на помощь своему союзнику в случае
1 Stalin and the Soviet-Finnish War, 1939-1940 / Ed. A. O. Chubaryan, H. Shukman; tr.
T. Sokokina. L.; Portland OR: Frank Cass, 2002; на русском языке: M., 2002.
2 Kennedy-Pipe С. Russia and the World, 1917-1991. L.; N.Y.: Arnold, 1998. P. 36-56.
3 Там же. P. 36.
4 Resis A. The Fall of Litvinov: Harbinger of the German-Soviet Non-Aggression Pact //
EAS. 2000. 52. P. 33-56, здесь: p. 46.
5 Там же. P. 48, 53.
181
нападения Германии». Вероятно, Сталин так и не знал бы, что делать,
если бы французы решительно отреагировали. Как бы то ни было,
Москва по крайней мере увещевала поляков, когда те угрожали сво-
им несчастным соседям, и перемещения войск во время кризиса пос-
лужили «демонстрацией советской решимости». В заключение Стай-
нер скромно говорит, что ее работа лишь вносит детали к внутренней
политике Москвы и что окончательные выводы можно будет сделать
только после изучения всех соответствующих архивов. Обращаясь
к военным приготовлениям, Хью Рэгсдейл (Алабама), изучавший
румынские материалы, добавляет сведения о том, что, несмотря на
основную для этой страны антисоветскую позицию, Румыния хотела
предоставить свою территорию для переброски значительных совет-
ских сухопутных войск, а также позволить использовать и воздушное
пространство1.
Когда Гитлер занял Прагу, Британия была вынуждена гаранти-
ровать безопасность Румынии, Греции и... Польше. Этот односто-
ронний ход не был одобрен в Москве, поскольку не был согласован,
и косвенным образом повлиял на падение Литвинова (3 мая), - по
этой теме недавно появилась новая информация. По поводу симво-
лического воздействия этого события царит полное согласие. Ро-
бертс* 2 оспаривает господствующее мнение, что комиссар (еврей!)
получил отставку потому, что его уличили в проведении «мягкого»
курса в пользу западных демократий; он обращает внимание, что
за этим «не последовало сдвига в политике относительно Герма-
нии, поскольку Молотов, став его преемником, «энергично занялся
проведением переговоров с западными союзниками»3. Джонатан
Хэслэм согласен с последним положением, но считает объяснение
Робертса «самым невероятным»4. Имеется достаточно сведений (в
частности, в мемуарах посла Майского), что когда Литвинова вы-
звали в Кремль на совещание (27 апреля), где решалась его судьба,
Сталин, а особенно Молотов, были настроены крайне враждебно
(эти два министра не раз сильно ссорились). Известно, что НКВД
подготавливало «дело» против Литвинова (но в данном случае
ему не был дан ход), и Хэслэм предполагает, что этот орган, воз-
можно, служил «тайным каналом» для связи с Берлином. Дональд
О’Салливэн обращает внимание на то, что Комиссариат Иност-
Ragsdale Н. The Soviets, the Munich Crisis, and the Coming of World War IL
Cambridge: Cambridge University Press, 2004; см. также его более раннюю работу: Idem.
Soviet Military Preparations and Policy in the Munich Crisis: New Evidence //JGOE. 1999.
47. P. 210-226.
2 Roberts G. Fall of Litvinov; Idem. Soviet Union. P. 71-74; Idem. Alliance. P. 397.
3 Там же. P. 74-75; там же. P. 397.
4 Haslam J. Soviet-German Relations (см. ch. 1). P. 793-794.
182
ранных дел (НКИД) утратил былую роль тогда, когда политика на
самом деле осуществлялась Политбюро (в основном Сталиным и
Молотовым); Литвинов был не «западником», а «примером орто-
доксального ленинско-сталинского влияния в НКИД», и он ничего
не мог решать независимо от своего Хозяина1. Альберт Резне все
расставляет по местам: Литвинов «бесповоротно дискредитировал
себя в глазах своих хозяев» желанием принять за основу перегово-
ров ничтожные англо-французские предложения и, самое главное,
«совершил непростительный выпад против сталинской Realpolitik
(нем. - реальная политика. - Примеч. пер.}, рекомендуя, чтобы
предполагаемые союзники дали согласие «помешать сепаратным
переговорам с Германией по вопросам, касающимся Восточноевро-
пейских государств»1 2.
Это не означало решительного ухода с позиций коллективной
безопасности, разве что отныне СССР должен был неотступно на-
стаивать на строгих условиях (минимальный пятилетний срок и
специфические военные обязательства) для тройственного союза,
на который западные державы не могли и не желали пойти. Послед-
ний деловой вопрос состоял в том, следует ли будущим союзникам
эффективно ограничивать суверенитет восточноевропейских госу-
дарств-посредников, навязывая гарантии безопасности, которых все
они не хотели, особенно там, где это означало согласие на транзит
советских войск. Робертс дает убедительное детальное освещение
дипломатических обменов и актуальных разговоров. «Удивительно
не то, что переговоры провалились, но что они до этого дошли», - пи-
шет он3. Ключевое решение в пользу ориентации на государства Оси
было принято 11 августа или около того - дня за три перед тем, как
Ворошилов 14 августа встретился с миссией союзников, предъявив
требование, которое, как он ожидал, получит негативный ответ. Так,
уже до того, как переговоры потерпели крах, жребий был брошен,
когда Москва выбрала «политику безопасности, основанную на эк-
спансии в Восточную Европу и дружбу с гитлеровской Германией»4.
Робертсу кажется, что Сталин действовал неохотно, но если так, то
1 O’Sullivan D. The Role of the Narkomindel in Formulation and Implementation of
Soviet Foreign Policy, 1939-1941 // Forum OIZ. 1999. 1. P 115-136, здесь: P 119. Веду-
щий французский специалист по НКИД - Сабина Дюллен. См.: Dullin S. Des homes
d’influences: les ambassadeurs de Staline en Europe, 1930-1938. P: Payot, 2001. Этой работе
предшествовали статьи в следующих изданиях: Communisme. 1995. 40. Р. 4, 76-80; Les
Cahiers de 1ТТНР. 1996.55. P. 29-41; Relations internationales. 1997.91. P. 339-355; Russia
in the Age of Wars, 1914-1945 / Ed. S. Pons, A. Romano. Milano: Annali Feltrinelli, 2000.
2 Resis. Fall of Litvinov. P. 45-46, 51.
3 Idem. Soviet Union. P. 71-74; Idem. Alliance. P 399. P 408.
4 Idem. Soviet Union. P. 71-74; Idem. Alliance. P. 399. P. 409.
183
в этом ощущалось некое Schadenfreude (нем. злорадство. - Примеч.
пер.}, что старые враги 1918-1920 годов были унижены и что их хит-
ро провели.
Немало чернил ушло на обличение моральных беззаконий «Пак-
та». Если судить по существу, исходя из критериев Realpolitik, то
пакт окажется гигантским просчетом советского лидера, который
(как и почти все остальные, разумеется) считал, что, направив пла-
ны Гитлера на запад, он сам получит длительную передышку и уп-
рочит советскую оборонную мощь. Это означало, что он переоценил
способность Франции к сопротивлению нацистской агрессии, когда
она действительно началась (май 1940 г.). То что для Запада было
эпохой «странной войны», почти для всей Восточной Европы ока-
залось расколом сторон, подписавших Пакт и его секретные прото-
колы.
Семнадцатого сентября советские войска приступили к «осво-
бождению» Западной Белоруссии и Украины. Российский историк
Сергей Случ считает, что эта акция de facto вовлекла СССР во Вто-
рую мировую войну1. Пуристы возразят против такой формулировки
(разве США «воевали» с государствами Оси до Пирл-Харбора?), но
он сообщает западным читателям интересную деталь о советско-гер-
манском военном сотрудничестве в оккупированной Польше. Англо-
язычные авторы в последнее время проявляют к этой теме меньше
интереса, возможно, потому, что несколько лет тому назад она была
досконально изучена Яном Гроссом1 2.
Несколько иная картина вырисовывается относительно Балтийс-
ких государств и Финляндии. Признанный авторитет по истории дан-
ного региона Дэвид Керби (Лондон) опубликовал в одном сборнике
статью, в которой показывает, как по-разному сложились судьбы трех
республик3. Если западные демократии не смогли (или не захотели)
оказать ощутимую помощь прибалтам, то финны по крайней мере за-
ручились их моральной поддержкой. П. У. Дёрр критикует британцев
за то, что они заняли «бесстрастный, но не вызывающий» курс в от-
1 Slutsch S. 17. September 1939: der Eintritt der Sowjetunion in den zweiten Weltkrieg:
eine historische und volkerrechtliche Bewertung // Vierteljahresschrift fur Zeitgeschichte.
2000. 48. S. £19-254. Случ впервые представил это доказательство отечественной ауди-
тории: ср. его статьи в: ОИ. 2000. № 5. С.46-58 и № 6. С. 10-28.
2 Gross J. Т. Revolution from Abroad: The Soviet Conquest of Poland’s Western Ukraine
and Western Belorussia. Princeton HJ: Princeton University Press, 1988, pb. ed. 2002.
3 Kirby D. Incorporation: the Molotov-Ribbentrop Pact // The Baltic States: The
National Self-determination of Estonia, Latvia and Lithuania / Ed. G. Smith. Basingstoke;
N.Y.: Macmillan, 1994. P. 41-68 (2nd ed., 1996). He удалось получить статью: Roberts G.
Soviet Policy and the Baltic States, 1939-1940: A Reappraisal // Diplomacy and Statecraft.
L„ 1995. No. 6.
184
ношении Советов в первые месяцы Советско-Финляндской войны:
ставя Realpolitik выше идеологии, они пытались спасти хоть что-то
от экономического сотрудничества и не позволили, чтобы сочувствие
финнам подвергло опасности отношения с Москвой1. Неудивитель-
но, что некоторые финские историки выражают неприязнь (дабы не
высказаться более сильно) к такому благоразумию. Тимо Вихавайнен
из Хельсинки, чьи взгляды известны в России, не сомневается в том,
что ответственность за «великую трагедию» Советско-Финляндской
войны лежит исключительно на СССР; финны вполне справедливо
отвергали сталинские территориальные притязания, и их самоотвер-
женная борьба за независимость своей страны уберегла ее от жесто-
кой судьбы, уготованной ее собратьям, сохранявшим нейтралитет на
южном побережье Балтийского моря1 2.
В томе документов о послевоенной политике Москвы Гарольд
Шукман отмечает, что «Сталин вскоре устал от переговоров и решил
уладить вопрос силой», сильно недооценив решимость и способ-
ность своих противников к сопротивлению; когда все закончилось,
он возложил вину за неуспехи Красной Армии на несовершенную
разведку, а повинных в прочих технических недостатках - в «заго-
воре, чтобы отвести критику» от политического руководства, о чем
высшие чины, принимавшие участие в дискуссии, боялись обмол-
виться3. Как писал военный историк Карл Ван Дейк (США), «вой-
на вскрыла многие недостатки в способности Красной Армии вести
современную войну»; потери СССР, по официальной оценке со-
ставившие 48745 человек убитыми и 158863 ранеными, возможно,
вдвое занижены. В дипломатическом плане Финская война привела
к сближению Хельсинки и Берлина, что разрешилось новым раун-
дом вооруженной борьбы в 1941-1944 годах4. Последнему конф-
ликту и его последствиям пока уделено недостойно мало внимания
в работах на английском языке, но Рут Бюттнер убедительно дока-
1 Doerr Р. W. «Frigid but Unprovocative»: British Policy Towards the USSR from the
Nazi-Soviet Pact to the Winter War, 1939 //Journal of Contemporary History 2001. 36.
P. 423-439. Будучи специалистом по британской внешней политике, Дёрр характеризу-
ет ее в одной монографии (Manchester, 1998) как «надежду на лучшее, готовность к худ-
шему».
2 Вихавайнен Т. Сталин и финны / Пер. Ф. М. Коваленко. СПб., 2000 (на финском
языке: Otava, 1998), С. 120-164, здесь: С. 122; о продолжении войны С. 165-195.
3 Stalin and the Soviet-Finnish War / Ed. Chubarian, Shukman. P XXI-XXV, 263-274.
4 Van Dyke C. The Soviet Invasion of Finland, 1939-1940. L.; Portland OR: Frank Cass,
1997. P. 190, 214 (приводятся оценки В. О. Аптекера), 221-222. Следует привести две
Ранних работы Д. У. Спринга (Ноттингем): Spring D. W. Stalin and the Winter War //
Yearbook of Finnish Foreign Policy. Helsinki: Finnish Institute of International Affairs, 1990.
P- 37-42 (cp.: Soviet Studies. 1986. 38. P. 107-126).
185
зывает, что Сталин с уважением относился к искусству финских по-
литиков и опасался встречных действий западных стран по захвату
этой страны1.
Несмотря на то, что 1940 г. начался с отступления, это был «счаст-
ливый год для Сталина» - по крайней мере так считают два немецких
историка* 2. Он усилил свою личную власть и расширил советскую
территорию в стратегически важных регионах. Но эти успехи были
поверхностными, ибо на деле промышленное производство пребыва-
ло в упадке - проблемы были даже в привилегированном оборонном
секторе. Но эти трудности скрывала хвастливая пропаганда, лгавшая
как населению, так и самим лидерам.
Советско-германские отношения
Советско-германские отношения складывались нелегко. Стреми-
тельное падение Франции вызвало в Москве двойственный отклик:
дальнейшая аннексия в Прибалтике и на юго-западной границе (Се-
верная Буковина, Бессарабия) и более активная политика, направ-
ленная на срыв германской экспансии в Юго-Восточной Европе.
Борьба за Болгарию и проливы заставила Риббентропа пригласить
Молотова в Берлин с целью заключить второй нацистско-советский
пакт, который бы теснее связал СССР с державами Оси и Японией.
Молотов, действуя по сталинским инструкциям, укрепил свое поло-
жение в только ему присущей манере. Советский лидер хотел смены
режима на проливах наряду с базами, он хотел отвести мнимую бри-
танскую угрозу от этих стран, а также заключить пакт о взаимной по-
мощи с Болгарией, правительство которой склонялось к сближению
с Осью. Разгневанный этим обструкционизмом, Гитлер поставил
одним из приоритетов нападение на Россию, получившее кодовое
название «Барбаросса»; это «стало главным пунктом новой агрессив-
ной стратегии ... бескомпромиссность русских укрепила Гитлера в ре-
шении применить силу». Основное направление операции решилось
18 декабря, через день после того, как Советы обнаружили свое наме-
рение удержать контроль в дельте Дуная3. Городецкий подчеркивает
значение этих традиционных властно-политических соображений
для пагубного вторжения. Он преуменьшает идеологический аспект
(который позже вошел в силу), но признает, что «были учтены эконо-
мические выгоды». —
Biittner R. Sowjetisierung oder Selbstandigkeit? Die sowjetische Finnlandpolitik
1943-1948. Hamburg: Dr. Kovac, 2001.
2 Hedeler W., Deitzsch S. 1940: Stalins gliickliches Jahr: eine mentalitatsgeschichtliche
Momentaufnahme // Forum OIZ. 1999. 2. S. 153-166.
3 Gorodetsky. Grand Delusions. P. 83-86.
186
Экономические аспекты советско-германских отношений в этот
период подробно изучены Карлом Хайнцем Блюменхагеном30. Он
в мельчайших деталях реконструирует поток товаров (по типам) во
всех направлениях наряду с соответствующими финансовыми плана-
ми и предлагает новые цифры их совокупной стоимости. Советская
страна получала изрядное количество оружия и военного снаряже-
ния, но (несмотря на название книги) автор не исследует роль всего
этого в повышении советской боевой готовности. Обещано продол-
жение книги, но, похоже, оно будет посвящено тому, что выгадали из
этих отношений скорее державы Оси, чем СССР.
Хорошо известно, что СССР продолжал поставки нефти и прочего
стратегического сырья и необходимых товаров до самого начала агрес-
сии. Сталин упорно отказывался прислушиваться к предупреждениям
о намерениях Германии и о военном строительстве, которые получал
от советской разведки и дипломатических источников, равно как и
иностранных (не в последнюю очередь от Черчилля!) - провал столь
заметный, что наводит на фантастические предположения. Неужели
он был таким простаком? Городецкий полагает, что нет, и предлагает
ряд возможных объяснений31: данные разведки были «приглажены» в
духе предположений вождя и звучали двусмысленно; Сталин ожидал,
что Гитлер будет медлить с нападением до тех пор, пока не разгромит
Британию, во избежание войны на два фронта; он думал, что «умерен-
ных» в германской армии больше, чем сторонников «жесткого» курса;
он ожидал, что немцы предложат ультиматум с такими требованиями,
которые можно было бы удовлетворить, но не начнут тотальную войну
без предупреждения; он все время подозревал, и особенно после дела
Гесса, что Британия готова заключить мир с Германией и направить
легионы Гитлера на Восток. Кажется, последняя из этих причин была
основной. Можно было бы добавить, что Сталин помнил уроки 1914 г.,
когда поспешная российская мобилизация способствовала началу во-
енных действий, но упустил из виду уроки 1939-1940 годов, явившие
потенциал Рейхсвера для ведения «молниеносной войны» (Blitzkrieg).
Планировал ли он превентивный удар? То что Тедди Ульдрикс в
одной из последних статей называет «дискуссией Ледокола»3, было
1 Blumenhagen К Н. Die deutsch-sowjetischen Handelsbeziehungen 1939-1941: ihre
Bedeutung fur die jeweilige Kriegswirtschaft. Hamburg: Dr Kovac, 1998; положительные
рецензии в: JGOE. 1999. 47. P. 445-446; Geschichte in Wissenschaft und Unterricht. 2000.
51. P. 619. Блюменхаген цитирует много немецких документов, в том числе документы
частных фирм, но не пользуется советскими копиями и даже постсоветскими научными
работами.
2 Gorodetsky G. Grand Delusions. Р. 136,139, 141,151, 246-247 et passim.
3 Uldricks T. J. The Icebreaker Controversy: Did Stalin Plan to Attack Hitler? // SR. 1999.
58. P. 626—643; см. также: Idem. Soviet Security Policy и более ранние работы. Виктор Ре-
187
начато более десяти лет тому назад Виктором Резуном (Суворовым),
бывшим сотрудником органов безопасности, который выступил с
теорией (предложенной в то время не кем иным, как Гитлером), что
агрессия была ответом на предварительные наступательные шаги с
советской стороны. Обширная литература, появившаяся на эту тему
в России и в других странах, основанная на внимательном изучении
соответствующих источников, доказывает, что данная теория не на-
ходит подтверждения. Ульдрикс полагает, что речь Сталина 5 мая
1941 г., в которой он убеждал выпускников военных академий за-
нять наступательную позицию, была оглашена намеренно, в надежде
удержать немцев от нападения. Он предостерегает от тенденции «са-
танизировать Кремль» и игнорировать двусмысленности в советской
политике, которая «была сложным и нередко неустойчивым равнове-
сием элементов, сочетавших и попустительство, и сопротивление»1.
В качестве начальника Генерального штаба (с января 1941 г.) Жуков
воспринял эту речь как сигнал планировать опережающий удар; но
идеи армии (на ограниченную операцию) были отвергнуты. Горо-
децкий высказывает мнение об институциональных недостатках,
повредивших сверхсекретному процессу советского формирования
решений: полководцы не были в курсе «большой игры» дипломатии,
которую затеял Вождь* 1 2. В детальном исследовании содержится тра-
диционное представление о вожде, который сильно переоценил свой
«гений» и недооценил вероломство противника. (Если бы Гитлер не
напал, Сталин, возможно, нанес удар позднее, но здесь мы вступаем
в область гипотез!)
Два автора популярного, но весьма компетентного исследования
о советской разведке говорят о «необузданной спеси» Сталина: он
верил в собственную непогрешимость и «уникальное политическое
чутье»; он постоянно твердил, что служит «аналитиком своей развед-
ки»; поступало немало надежной информации, но она неправильно
интегрировалась в формулировку политики3. Они приводят удиви-
тельные детали дезинформации с обеих сторон и говорят о печаль-
ной судьбе, ожидавшей многих преданных советских агентов. Глав-
ный вывод гласит, что разведывательные службы играли необычайно
зун (Суворов) вслед за «Ледоколом» в 1996 году издал работу которая была переведена
на немецкий язык: Rezun (Suvorov) V. Stalins verhinderter Erstschlag: Hitler erstickt die
Weltrevolution / Ubers. W. Bohme. Selent, Germany, 2000. О других отречениях Резуна см.:
Roberts С. A. Planning for War: The Red Army and the Catastrophe of 1941 // EAS. 1995. 47.
P. 1293-1326 с комментариями: Ma(n SJ. // Ibid. 1996. 48. P. 837-839.
1 Uldricks. Icebreaker. P. 639-640; cp. Haslam. Soviet-German Relations. P. 797 и
Gorodetsky G. Grand Delusion. P. 208.
2 Gorodetsky G. P. 238-241.
3 Barros J., Gregor R. Double Deception: Stalin, Hitler and the Invasion of Russia. DeKalb
IL: Northern Illinois University Press, 1995. P. 223-224.
188
большую роль в развитии международных отношений, что в конце
концов оказалось самопоражением, ибо система несла на себе слиш-
ком яркий отпечаток личности одного человека.
Возможно, менее важной, но тем не менее достойной внимания
ученых является советская пропаганда (или «информационная по-
литика», если использовать не столь тяжеловесный термин) в стране
и за рубежом - тема, ведущим специалистом по которой в России
является В. А. Невежин. Среди западных авторов - Сара Дэвис, ко-
торая в своей книге о народном мнении в Ленинграде изучает дан-
ный аспект относительно соотечественников. Попытки повлиять
на иностранцев много лет тому назад изучались Дэвидом Котом и
Полом Холландером1. Ныне, когда архивы открыты, по этому воп-
росу предстоит сказать еще многое. В новой работе общего харак-
тера о французском мнении об СССР, принадлежащей Софи Кёре1 2,
обсуждаются, между прочим, механизмы манипулирования турис-
тами и создания ложного представления о системе, названного здесь
довольно напыщенно «самым трагическим недоразумением нашего
века»3. «Уставшей и отчаявшейся» Европе страна Советов виделась
«далеким спасителем в обманчивом ореоле». И тогда, и позднее
французская интеллигенция отказывалась всерьез обсуждать реп-
рессивные аспекты сталинизма.
Было бы интересно провести сравнительное исследование того,
как складывалось общественное мнение в Западной Европе, каким
бы незаметным ни было его воздействие на политиков, вырабатыва-
ющих политический курс. В связи с этим следовало бы обратиться к
роли компартий разных стран. Показательно в этом отношении ис-
следование Эндрю Торпа о Коммунистической партии Великобрита-
нии4, при написании которого он использовал материалы российских
архивов и выявил сложности в отношениях Британской Компартии
с ее московскими господами. Именно последние принимали основ-
ные решения, но зарубежные компартии обладали определенной сво-
бодой в осмыслении этих решений, что порождало споры и раскол.
Этот момент также отражен Кевином МакДермоттом и Джереми Эг-
1 Caute D. The Fel’ow Travellers: Intellectual Friends of Communism. New Haven: Yale
University Press, 1988 (rev. ed.); Hollander P. Political Pilgrims: Travels of Western Pilgrims
to the Soviet Union, China and Cuba, 1928-1978. N.Y.; Oxford: Oxford University Press,
1981.
2 Coeure S. La Grande Lueur a 1’est: les Fran^ais et 1’Union Sovietique, 1917-1939.
P: Du Seuil, 1999.
3 Там же. P. 290.
4 Thorpe A. The British Communist Party and Moscow, 1920-1943. Manchester; N.Y:
Manchester University Press, 2000; о резкой перемене курса партии в 1939 г.: Р. 256-264.
189
нью в их истории Коммунистического Интернационала1, в которой
они выступают против «грубой телеологической трактовки истории
Коминтерна» и требуют должного внимания к «различным социопо-
литическим национальным контекстам, в которых работали комму-
нистические партии». Значение организации было теперь занижено;
действительно, в угоду Берлину Сталин должен был бы распустить
Коминтерн раньше, чем он это сделал. По крайней мере по некото-
рым вопросам «строгая сталинская дисциплина сосуществовала с
ограниченными автономными откликами на разные национальные
и местные условия», так что следует чутко улавливать нюансы. Это
также явствует из 319 шифрованных телеграмм, отправленных Ко-
минтерном компартиям Западной Европы с августа 1939 г. по декабрь
1941 г.; ныне они переведены на французский язык1 2.
Даже после того, как в 1943 г. Коминтерн был формально распу-
щен, он продолжал существовать тайно как «Институты 99,100 и 205»,
размещенные там же, где и бывший Исполком Коминтерна. Ясно, что
Сталин намеревался поручить им некую роль в странах, освобожден-
ных от нацизма в Восточной Европе, и не только.
Сталинизм и истоки «холодной войны»
Почти полвека после 1945 г. едва ли не весь мир, и особенно Ев-
ропа, учились жить с перспективой массового уничтожения ядерным
оружием в случае какого-то просчета мастеров биполярной глобаль-
ной политики. Термин «холодная война» вряд ли соответствует этой
долгосрочной конфронтации двух блоков, с ее кризисами и разрядка-
ми, но более чем удобен, чтобы от него отказаться; здесь, мы коснем-
ся только его начальных фаз3. Изучение данного явления вступило
1 McDermott К., Agnew J. The Comintern: A History of International Communism from
Lenin to Stalin. Basingstoke; L.: Macmillan, 1996; cp.: McDermott. Stalinist Terror in the
Comintern: New Perspectives //Journal of Contemporary History. 1995. 30. P. 111-130.
Швейцарский историк Бригитта Штудер (Берн) выступила с работами: Studer В. At the
Beginning of History: Visions of the Comintern after Opening of the Archives // IRSH.
1998. 42. P. 419-446; Idem. Private Matters become Public: Western European Communist
Exiles and Emigrants in Stalinist Russia in the 1930s // IRSH. 2003. 48. P. 203-223 (обе в
соавторстве с Бертольдом Унфридом; последний ранее публиковался в издании:
Historische Anthropologie. 1999. 7. Р. 83-108; ср. также ее статью в: JHK. 1995.
Р. 306-321.
2 Moscou - Paris - Berlin: telegrammes chiffres du Komintern, 1939-1941 / Ed. B.H.
Bayerlein et al. P: Tallandier/2003.
3 Новая общая работа: Roberts G. The Soviet Union in World Politics: Coexistence,
Revolution and Cold War, 1945-1991. Basingstoke; N.Y.: Macmillan, 1999; о поздней ста-
линской эпохе см.: Р. 13-41. К. Кеннеди-Пайп (Kennedy-Pipe С. Stalin’s Cold War: Soviet
190 *
в новую эру после 1991 г., когда политические страсти остыли и, что
еще важнее, стало возможно работать в российских архивах; до тех
пор ограниченный объем доступной информации о советских наме-
рениях и действиях был причиной оценок, которые слишком часто
диктовались предубеждениями или неведением.
Сторонники ортодоксальной или «классической» позиции припи-
сывают возникновение конфликта сталинским амбициям, наследию
марксистско-ленинской идеологии и преобладанию Красной Армии в
послевоенной Европе; в некоторых местах сложился образ подавляю-
щей угрозы, требовавшей решительных контрмер, которым в то вре-
мя приписывали способность остановить предполагаемое стремление
к мировой гегемонии. Впоследствии оформилась ревизионистская
школа, представители которой утверждали, что Кремль преследовал
ограниченные цели, скорее всего по причине слабой послевоенной
экономики страны; это заставило руководство ожидать благородной
помощи со стороны западных союзников в восстановлении хозяйства
и сотрудничества в деле отражения угрозы новой германской агрес-
сии; но эти законные желания были отвергнуты, так что вина за после-
военный раскол лежала равным образом, если не в первую очередь, на
США - главной капиталистической державе. Обе эти интерпретации
были скрупулезно изучены постревизионистами (в частности, Джо-
ном Л. Гэддисом), которые сместили фокус спора с виновности на вза-
имосвязь ложных восприятий угрозы: правительства с обеих сторон
неправильно представляли интенции друг друга и отвечали на вызо-
вы опрометчивыми действиями, убыстрившими цикл недоверия.
Тем временем условному подходу дипломатической истории бро-
сили вызов сторонники теории международных отношений, такие
политологи, как М. Каплан или К. Вальтц, которые применяли в
этой сфере указания, почерпнутые из американских «бихевиорист-
ских исследований», а точнее - из социологии крупных организаций.
Они рассматривали глобальную борьбу как процесс, «управляемый»
враждующими геополитическими системами, каждая из которых, мо-
билизуя и проектируя свою мощь, следовала установленным логичес-
ким правилам. «Дискурс» теории международных отношений должен
был многое сказать о структуре международной политики, но почти
Strategies in Europe, 1943-1956. Manchester; N.Y.: Manchester University Press, 1995) раз-
личает шесть последовательных советских стратегических задач, от обеспечения выжи-
вания в 1943 г. до отказа уступить территории потенциальным противникам, оккупации
соседних земель, считавшихся основными для безопасности Советского Союза и консо-
лидации этих приобретений до фаз возобновленной конфронтации и, наконец, стабили-
зации по линии определенной границы. Робертс приветствует эту работу, в которой ис-
пользуются материалы советских архивов, как «лучшую монографию о роли
Советского Союза в «холодной войне»: EAS. 1997. 49. Р. 1527.
191
не оставил места для идей или их носителей - людей. Некоторые
более дерзкие теоретики1 заявляли в своих анализах о способности
предсказывать, но другие проявляли больше осторожности. Непред-
виденный коллапс восточного блока в 1989-1991 годах нанес более
тяжелый удар по научному апломбу, чем по относительно неуверен-
ным гипотезам гуманитариев, вернувшихся на былые позиции. Им
помогли вышедшие из тени реальные творцы советской политики:
почтенного Молотова (ум. 1986) уже не было, но он, по крайней мере,
дал интервью (Феликсу Чуеву), а Громыко и многие другие написали
мемуары или вступили в тесный контакт с журналистами и учеными.
Все это вкупе с рассекречиванием почти всех долгое время секретных
источников открыло привлекательную перспективу, что, быть может,
«Теперь мы знаем» (название работы Гэддиса), каковы, например,
были подлинные намерения Сталина в послевоенном мире: какие
возможности существовали для продолжающегося сотрудничества
«Большой Тройки» и почему они не были реализованы?
«Величайшим сюрпризом российских архивов, - пишет Войтех
Маетны, - было то, что сюрприза не было»1 2. В общем, частные мысли
советских лидеров соответствовали тому, что они высказывали пуб-
лично; «скрытых пунктов» не было; не было и добротно смазанного
механизма для осуществления какого-либо великого плана. Экстра-
полируя, можно было бы добавить, что советская внешняя политика
эволюционировала путем проб и ошибок, откликаясь как на внутрен-
ние нужды, так и на действия (потенциальных) противников. Хотя
присутствие низов ощущалось слабее, чем в прочих администрациях,
наблюдалось соперничество между индивидами и учреждениями3, так
1 О тонких различиях между этими позициями см.: Murray A. Reconstructing the
Cold War: The Evolution of a Consuming Paradigm // Deconstructing and Reconstructing
the Cold War / Ed. A. P. Dobson et al. Aidershot; Brookfield NY: Ashgate, 1999. P. 25-43.
В работе: Bideleux R Soviet and Russian Perspectives on the Cold War // Ibid. P. 226-250
модернизируется «либеральная» ревизионистская интерпретация.
2 Mastny V. The Cold War and Soviet Insecurity: The Stalin Years. N.Y; Oxford: Oxford
University Press, 1996. P. 4. Американский ученый (чех по происхождению) является
ведущим специалистом на Западе по данной теме и полнее многих использует восточ-
ноевропейские источники. Его ранняя монография: Idem. Russia’s Road to the Cold War:
Diplomacy, Warfare and the Politics of Communism, 1941-1945. N.Y: Columbia University
Press, 1979 представляет более «отстраненный» взгляд на советские интенции, чем бо-
лее поздняя.
3 Здесь сразу же приходят на ум военные учреждения и экономические министерс-
тва, но Йорам Горлицкий, изучавший документы Политбюро на тот период, доказывает,
что хотя этот орган «и дальше был приспособлен к требованиям лидера» после 1945 г.,
он тем не менее играл особую роль, включавшую контроль над международными дела-
ми: Gorlizky Y. Stalin’s Cabinet: The Politburo and Decision-Making in the Post-War Years
// EAS. 2001. 52. P. 291-312, здесь: P. 291.
192
что это рассказ о робких поисках и двусмысленностях, о неясно пос-
тавленных целях, об отказе от неуклюжих решений, о противоречиво
«решенных» проблемах - такое случается повсюду Выводы обнаде-
живают, так как это возвращает нас в знакомый мир человеческой де-
ятельности со всеми его ограничениями. Сталин, который вырастает
из архивных материалов, - все тот же параноидальный деспот, но уже
стареющий, которому нередко трудно принимать решения.
В этом большинство авторов на востоке и на западе, чьи работы
вышли почти одновременно в 1990-е годы, кажется, достигли консен-
суса. Среди них два выпускника МГУ Владислав Зубок и Констан-
тин Плешаков, монография которых вышла на русском и английском
языках, последняя при поддержке престижного Международного
исторического проекта по изучению холодной войны (Вашингтон,
округ Колумбия)1. Еще один центр, где активно ведутся такие иссле-
дования - это Норвежский Нобелевский Институт (Осло), высту-
пивший спонсором симпозиума по данной теме в 1998 г.; материалы
симпозиума были изданы Оддом Арне Вестадом (Лондон), специа-
листом по китайско-советским отношениям1 2. По этой теме в 1996 г. в
Вашингтоне прошла большая международная конференция3.
Итак, Маетны не одинок, возводя начало «холодной войны» к ста-
линской «ненасытной жажде безопасности»: Сталин не планировал и
не ожидал, что его действия приведут к продолжительной конфрон-
тации с западными союзниками, но этот выход был «предопределен»,
1 Zubok V. М., Pleshakov С. Inside the Kremlin’s Cold War: From Stalin to Khrushchev.
Cambridge MA; L.: Harvard University Press, 1996.3убок живет в Вашингтоне, Плеша-
ков - в Москве. Ср.: The Soviet Union and Europe in the Cold War, 1943-1953 / Ed. F.
Gori, S. Pons. Basingstoke: Macmillan; N.Y.: St Martin’s, 1996, особенно статья: Filitov A.
M. Postwar Construction and Foreign Policy Conceptions. P. 3-22.
2 Reviewing the Cold War: Approaches, Interpretations, Theory / Ed. J.A. Westad. L.;
Portland OR: Frank Cass, 2000. Электронный адрес Нобелевского Института:
postmaster@nobel.no.
3 Brothers in Arms: The Rise and Fall of the Sino-Sovict Alliance, 1945-1963 / Ed.
Westad. Stanford: Washington: W. Wilson International Center, 1998. Международный
исторический проект по изучению холодной войны с базой в Международном научном
центре Вудроу Уильсона, с 1991 г. публикует Бюллетень и серию Трудов, содержащих
много новой информации из бывших советских и китайских архивов (e-mail: http://
cwihp.si.edu/default.htm); в 2000 г. Бюллетень стал журналом: Cold War History. L.;
Portland OR. Два других института: (I) Гарвардский проект по изучению холодной
войны, который публикует Journal of Cold War Studies / Ed. M. Kramer (e-mail: hpcws@
fas.harvard.edu) и (II) Проект по холодной войне как глобальному конфликту в Меж-
дународном центре прогрессивных исследований Нью-Йоркского университета
(e-mail: icas@nyu.edu), который в настоящее время сфокусирован на отражении конф-
ликта в повседневной жизни и культуре. Связь между этими учреждениями во многом
под-держивается через Интернет.
193
ибо ключевые предположения с обеих сторон во многом отличались.
Специалист по советской политике в отношении Германии Ханнес
Адомайт считает, что Сталин в своем поведении руководствовался
«имперской и идеологической парадигмой», в которую входила «тес-
ная взаимосвязь между властью и идеологией во внутренней полити-
ке и между имперскими и революционными целями в международ-
ной политике»1. Советский лидер осознавал, что получил или вскоре
получит свободу рук в советской сфере влияния; но это противоре-
чило основным интересам западных держав, равно как понятиям сво-
боды и справедливости, которые принимали всерьез их правитель-
ства (и тем более их общественность). Но даже легкие выражения
озабоченности своевольными советскими действиями, например,
во время выборов в Польше или репараций Германии, замышлялись
в Москве как зловещее вмешательство и получали отпор. Это была
главная ошибка, объяснимая в идеологических терминах: во-первых,
«буржуазные» правительства были по определению неискренними в
выражении своих чувств; во-вторых, можно было пойти на то, чтобы
не принимать их в расчет, так как грядущий «кризис капитализма»
заставил бы их уступить под нажимом снизу, оркестрованным из
Москвы. Сталин 1945-1947 годов наверняка не ожидал полнокров-
ной «пролетарской революции» в странах западной демократии; но
он рассчитывал, что их государственный порядок будет ослаблен со-
циальной борьбой, что обязало бы их примкнуть к мягкому, гибкому
курсу, который они взяли во время войны, а США впали бы в изоля-
ционизм и ушли из Европы.
Бездеятельность Запада была предпосылкой для дальнейшей со-
ветской политики на примыкающих к границе территориях Цент-
рально-Восточной Европы, где Сталин сначала собирался основать
не сателлитные государства, которые постепенно там образовались,
а «народные демократии» с откровенно плюралистической формой
правления, в которой должны были задавать тон просоветские эле-
менты1 2. Такая политика равным образом проводилась в отношении
Венгрии, Румынии и Болгарии. В Юго-Восточной Европе Сталин
был готов остудить местные горячие головы, чтобы не провоцировать
Запад. Такие меры не мешали провокациям против Турции или Ира-
1 Adomeit Н. Imperial Overstretch: Germany in Soviet Policy from Stalin to Gorbachev:
An Analysis Based on New Archival Evidence, Memoirs and Interviews. Baden-Baden:
Nomos, 1998. P. 51-52.
2 О советской политике в Польше см.: Kulczycki J. J. The Soviet Union, Polish
Communists, and the Creation of a Polish Nation-State // Russian History / Histoire russe.
2002. 29. P. 251-276. В этом томе содержатся материалы конференции, состоявшейся в
Чикаго в мае 2002 г.
к
194
на, но они были низкопробными авантюрами, которые можно было
отменить, как только окрепнет местное сопротивление.
По кардинальной проблеме оккупированной Германии «Сталин,
кажется, как ни странно, отказывался принять какой-либо опреде-
ленный курс в отношениях с такой непредсказуемой страной, чтобы
снова не дать осечки», и позволял своим агентам в Германии прово-
дить противоречивую политику1. С одной стороны, он сквозь пальцы
смотрел на жестокое отношение к гражданскому населению в совет-
ской оккупационной зоне и грабил ее под видом репараций; с другой
стороны, похоже, что когда в Германии в 1946 г. проходили выборы,
он изначально ожидал, что население единогласно проголосует за
Социалистическую единую партию Германии(СЕПГ), прокоммунис-
тическую партию, насильно созданную его сатрапами. Когда этого
не произошло, стала проводиться более жесткая политика, которая
упразднила Контрольную Комиссию Союзников и углубила разрыв
между двумя половинами страны. Ханнес Адомайт справедливо ут-
верждает, что это «случилось скорее из-за упущения, чем по плану»1 2;
Сталин, испытывая здоровое уважение к потенциалу германского
национализма, признавал, что народ не смог бы долго терпеть рас-
кол и, значит, он не отвечает интересам СССР, но думал, что вскоре
консолидация советской восточной зоны станет менее рискованной.
Это не исключало требований доли рурского угля, громких протес-
тов против «разделяющих» западных мер и (с образованием ФРГ)
попыток включения восточной зоны в советскую сферу; но все это не
было таким приоритетным, как строительство будущей ГДР. Адомайт
цитирует сведения политического советника при Советской военной
администрации в Германии (СВАГ) Владимира Семенова, что Ста-
лин лично определял политику на постоянных совещаниях с совет-
скими и немецкими коммунистическими функционерами3; тем не
менее в целом «Сталин, возможно, так никогда и не выработал ясной
концепции того, как подойти к решению, а не то чтобы решить гер-
манскую проблему Раздел /Германии/ произошел вследствие про-
цесса взаимодействия /с Западом/, который в свою очередь протекал
1 Mastny. Cold War. Р. 19, 24.
2 Там же. Р. 59.
3 Этот момент также подчеркивает С. Крейцбергер: Creuzberger S. Die sowjetische
Besatzungsmacht und das politische System der SBZ. Koln; Weimar: Bohlau, 1996, который
приводит детали финансовой и материальной помощи, оказываемой СЕПГ преимущес-
твенно через СВАГ. Крейцбергер с тех пор сотрудничает с М. Гёртемакером, издавая
документы по данной теме в широком географическом контексте: Gleichschaltung unter
Stalin: Die Entwicklung der Parteien im ostlichen Europa 1944-1949. Paderborn: Schoningh,
2002, издание, которое дополняет ранние исследования, см.: The Establishment of
Communist Regimes in Eastern Europe / Ed. N. Naimark, L. Gibianskii. Boulder CO:
West view, 1997.
195
в значительной мере под давлением и требованиями, порожденными
идеологической и имперской парадигмами»1.
Маетны считает, что действия Москвы к середине 1947 г. подгото-
вили «неизбежность» «холодной войны»; «необратимой» ее сделала
негативная реакция СССР на план Маршалла - или, как добавляет
Робер Биделё, по крайней мере предложенное включение в него бу-
дущей ФРГ1 2. Ибо это означало западноевропейское (и в частности,
западногерманское) экономическое восстановление и интеграцию под
капиталистическим покровительством, конец надеждам получить ре-
парации с той территории или с успехом посеять беспорядки в Италии
или Франции. Вначале Москва осторожно приветствовала инициативу
Маршалла, поскольку перспективу финансовой помощи в восстановле-
нии и развитии обретали и народы Восточной Европы; поэтому Моло-
тов поощрял их в закреплении их прав; но когда он во главе советской
делегации прибыл на Парижское совещание предполагаемых участни-
ков, то быстро занял позицию против плана, особенно потому, что план
предусматривал, что контроль над всеми расходами будут осущест-
влять США. Предостережения из нескольких источников укрепили
его в убеждении, что данная схема в основе своей антисоветская, и он
увел свою делегацию с переговоров; соответственно, послав несколько
разнородных сигналов, Москва заставила страны Восточной Европы (и
финнов!) отказаться от возможности участвовать, тем самым усугубив
экономическое и политическое разделение континента3.
Было ли это еще одной «грубой ошибкой» Сталина? Если принять
точку зрения, что он уже выбрал стратегию консолидации, то ошиб-
кой это не было, так как распространение плана Маршалла на Восток
действительно подорвало бы советский контроль над теми странами,
которые вскоре стали его сателлитами. Гораздо более сомнительным
было решение учредить Коминформ, который, как замечает Анна Ди
Бьяджо, был чем-то большим, чем простая реакция на парижские ре-
шения; исходя из внутренних нужд, он был спланирован, чтобы сдер-
жать центробежные тенденции внутри возникающего блока и обеспе-
чить восточноевропейскиим государствам синхронизацию политики
в изоляции от Запада. Провозглашенная с помпой организация ока-
1 Creuzberger S. Die sowjetische Besatzungsmacht und das politische System der SBZ.
Koln; Weimar: Bohlau, 1996. P. 71.
2 Mastny. Cold War. P. 27; Bideleux. Soviet and Russian Perspectives. P. 240.
3 Roberts G. Moscow and the Marshall Plan: Politics, Ideology and the Onset of the Cold
War, 1947 //EAS. 1994.46. P. 1371-1386; Parish S.D., Narinsky M.M. New Evidence on the
Soviet Rejection of the Marshall Plan, 1947 // CWIHP Working Paper. 1994. 9; Narinsky.
Soviet Foreign Policy and the Origins of the Cold War // Soviet Foreign Policy, 1919-1991:
A Retrospective / Ed. G. Gorodetsky. L.: Frank Cass, 1994. P. 105-110.
196
залась недееспособной, поскольку неловкая централизующая поли-
тика Москвы спровоцировала раскол, который надо было подавить,
инсценировав политические суды, и в конце концов разрыв отноше-
ний с Югославией1. Зубок и Плешаков вносят новые детали в роль
Жданова в учреждении этого органа: непосредственными причинами
его, скорее всего, были независимые действия Димитрова и Тито. Оба
автора согласны с тем, что он свидетельствовал о попытке построить
связующий блок на востоке континента, а не завоевывать его запад-
ную половину1 2. Исследуя значение этого для Италии, Сильвио Понс
отмечает, что «ставки не были завышены»; несмотря на шумиху, он
улавливает, что еще что-то осталось от былого отношения к Западу в
духе сотрудничества3. Что касается Французской компартии (ФКП),
обвиненной на учредительном собрании Коминформа в отсутствии
воинственности, то ее лидер Морис Торез продолжал каяться в сво-
их ошибках лично Сталину. Сталин же успокоил Тореза словами «мы
все коммунисты, и это главное», а на более практическом уровне поо-
бещал дополнительное вооружение, советуя хорошенько его припря-
тать. Но действительно ли он ожидал нового восстания 1944 г., как
предполагает здесь Стефан Куртуа4?
В Центральной Европе самым драматичным ответом СССР на
западную интеграцию стала блокада Берлина, спланированная для
того, чтобы заставить союзников отказаться от присутствия в запад-
1 Di Biagio A. The Marshall Plan and the Founding of Cominform, June - September
1947 // Soviet Union and Europe / Ed. Gori, Pons. P 208-221.
2 Главным документальным источником является теперь работа российского учено-
го Г. М. Адибекова (Adibekov G. М. Das Kominform und Stalins Neoordnung Europas /
Hrsg. В. H. Bayerlein et al., libers. B. Hohne et al. Frankfurt; Oxford; Wien: P Lang, 2002),
которая дополняет его же книгу: Idem. The Cominform: Minutes of the Three Conferences,
1947-1948-1949 / Ed. G. Procacci et al. Milano: Feltrinelli, 1994. Адибеков успешно ис-
следует организацию нового органа в статье: Idem. Der Apparat des Kominforms //JHK.
1998. P. 219-253 (перевод с русского). Об отношении Сталина к территориальным кон-
фликтам на Балканах см.: Stalin and the National-Territorial Controversies in Eastern
Europe, 1945-1947 / Ed. Murashko G. P, Noskova A. F. // Cold War History. 2000. 1.
P. 161-172 (продолжение посвящено Польше и Венгрии); Nation R. С. Balkan Union?
South-Eastern Europe in Soviet Security Policy // Soviet Union and Europe / Ed. Gori,
Pons. P. 125-143 (о ситуации 1947 г.: p. 133). В дополнение к Коминформу был создан
Комекон, или Совет по взаимным экономическим связям; об этом см.: Metcalf L. К. The
Creation of a Socialist Trading System // East European Quarterly. 1995. 29. P. 465-486.
3 Pons S. A Challenge Let Drop: Soviet Foreign Policy, the Cominform and the Italian
Communist Party, 1947-1948 // Soviet Union and Europe / Ed. Gori, Pons. P. 246-263.
4 Courtois S. Thorez, Stalin und Frankreichs Befreiung im Lichte von Moskauer Archiven
// JHK. 1998. S. 77-85, здесь: S. 84-85. В этой статье также говорится о встрече двух
лидеров ранее, в ноябре 1944 г.
197
ных секторах бывшей германской столицы и таким образом подде-
ржать однородность того, что вскоре стало ГДР. Адомайт предпо-
лагает, что блокаду можно расценить и как оборонительную, и как
наступательную меру, и что Сталин (снова!) не обдумал заранее, ка-
ковы его точные цели; это было бы хорошей ленинистской тактикой,
которая позволила бы ему отступиться, когда западные державы не-
ожиданно показали «воздушным мостом» свою способность оказать
сопротивление советскому давлению. Да, это было еще одной ошиб-
кой Сталина: «рисковая попытка», которая в дальнейшем ускорила
те самые ответные ходы, которые он надеялся сорвать: основание
ФРГ и введение собственного денежного обращения1. Еще более су-
ров в своем суждении российский историк Михаил Наринский. Ци-
тируя архивные источники, он говорит об этом как об «авантюре»
и усматривает «основную ошибку» в том, что «советское руководс-
тво... недооценило решимость западных держав» и упустило шанс
своевременного разумного компромиссного решения1 2. Маетны, как
никто иной, описывает «урожай грубейших ошибок» между июнем
1948 г. и апрелем 1949 г. (когда с образованием НАТО блокада была
снята). Другой грубой ошибкой было запугивание Тито, что спро-
воцировало первый настоящий раскол в коммунистической истории
и подорвало «веру в Сталина как в бесспорного хозяина Восточной
Европы»3.
Двадцать девятого августа 1949 г. советские ученые произвели ус-
пешное испытание атомного оружия, тем самым покончив с ядерной
монополией США. Все еще сильно уступая своему сопернику (кото-
рый располагал пятьюдесятью бомбами в противовес первым двум
советским и гораздо лучшими средствами доставки), СССР получил
психологическую поддержку, вскоре преобразованную в наступа-
тельную акцию, - в Азии, где «соотношение сил» все более благопри-
ятствовало советским проектам.
Дальний Восток
На Дальнем Востоке Москва сначала проводила сравнительно ос-
торожную политику. Как пишет Плешаков, «Сталинская стратегия в
Китае была в основе своей колониальной в традиционно европейском
смысле. Он хотел получить физический контроль над китайскими
природными ресурсами и коммуникациями, чтобы создать советский
1 Adomeit. Imperial Overstretch. Р. 80-83.
2 Narinsky М. М. The Soviet Union and the Berlin Crisis, 1948-1949 // Soviet Union
and Europe / Ed. Gori, Pons. P 57-75, здесь: P. 67, 71.
3 Mastny. Cold War. P. 47, 53-54, 62.
198
протекторат в Маньчжурии и по возможности в Синьцзяне»1. В ре-
зультате непродолжительной Маньчжурской кампании в 1945 г. СССР
изрядно расширил свою территорию и обрел власть в данном регионе,
отомстив за унижение, причиненное Японией Российской империи за
сорок лет до того: он получил не только Курилы и Южный Сахалин,
но и оплоты на Ляодунском полуострове, которые вместе с подходами
могли служить стартовой площадкой для дальнейшей экспансии, но
следовало срочно закрепить эти завоевания; более того, ядерная геге-
мония США в северной части Тихого океана взывала к благоразумию.
В то время возможность создания коммунистического Китая казалась
призрачной, и к тому же Сталин не верил Мао Цзэдуну. Симптома-
тично, что, как отмечает Эва-Мария Штольберг, в своем детальном
исследовании этих отношений, количество вооружений, полученных
КПК из советских источников летом 1945 г., было никчемным по
сравнению с поставками националистам (Гоминьдан) во время вой-
ны - и за это надо было платить; широкомасштабная помощь пришла
только в 1947 г.1 2
Эта монография - лишь часть богатой литературы, накопившей-
ся за последнее десятилетие; в ней используются только что рассек-
реченные китайские и советские документальные источники под
эгидой указанных выше исследовательских институтов. Китайско-
советские отношения и дипломатия корейской войны, некогда быв-
шие книгой за семью печатями для внешних наблюдателей, теперь
получили более авторитетное освещение, чем какая-либо иная сфера
советской внешней политики в сталинскую эпоху3 * 5. Эти исследова-
1 Pleshakov С. Studying Soviet Strategies and decision-making in the Cold War Years //
Reviewing the Cold War / Ed. Westad. P. 232-241, здесь: P 234.
2 Stolberg E.-M. Stalin und die chinesischen Kommunisten, 1945-1953: eine Studie zur
Entstehungsgeschichte der sowjetisch-chinesischen Allianz vor dem Hintergrund des Kalten
Krieges. Stuttgart: F. Steiner, 1997. S. 99-103.
3 В издании: Brothers in Arms / Ed. Westad. P. 314-335 опубликовано в английском
переводе пять документов (из Архива Президента Российской Федерации), относя-
щихся к этому периоду: четыре из них касаются визита Мао в Москву зимой
1949-1950 г., который завершился договором о дружбе от 14 февраля; следует отметить
две стенограммы разговоров Мао со Сталиным (16 декабря, 22 января), которые позво-
ляют как никакие другие документы проникнуть вглубь их личных отношений. Штоль-
берг публикует в переводе на немецкий язык 21 документ с августа 1945 г. по сентябрь
1952 г.: Stolberg. Stalin. S. 276-292. Хайнциг (см. С. 198, сн. 1) печатает 15 документов с
5 января по 22 марта 1950 г. (Р. 655-674). Документы, относящиеся к обмену мнениями
в верхах, опубликованы в: CWIHP Bulletin. 1995-1996. 6-7. Р. 7, 27-29; в этот номер
также вошли работы: Mansourov A. Stalin, Мао, Kim and Chuna’s Decision to Enter the
Korean War: September 16 - October 15, 1950: New Evidence from the Russian Archives
(P. 92-107); Weathersby K. New Russian Documents on the Korean War (P. 30-84).
199
ния расширяют и подтверждают результаты исследования 1993 г.
Сергея Гончарова и других авторов1. Нинь Юнь пишет, что, получив
из первых рук сведения «о мотивациях и образах действия /двух
партий/.., мы приблизились к рассмотрению вопросов китайско-со-
ветских отношений изнутри, а не только сквозь западные очки»1 2.
Здесь не место исследовать развитие китайской политики; что
касается советской стороны, то первые признаки серьезного инте-
реса к КПК как к потенциальному партнеру проявились в феврале
1949 г., когда Микоян посетил ее штаб-квартиру в Северном Китае;
но прорыв произошел только летом, когда Сталин в частном порядке
признал свои былые ошибки (в то же время сохраняя советские пре-
имущества в Северном Китае!) и обещал поддержать «всекитайское
демократическое коалиционное правительство», как только оно бу-
дет учреждено3. Как свидетельствует эта формулировка, он все еще
ограничивал свои ставки и рассчитывал на смешанный компромисс с
националистическими элементами согласно формуле, опробованной
в Восточной Европе. Как всегда подозрительный и не забывший о бы-
лых расхождениях с КПК, он боялся, что маоистский режим может
превратиться в широкомасштабный титоистский. Сталин осозцавал,
что Китай- слишком великая страна, к которой не применим прими-
тивный биполярный подход, - а то, что это был именно такой взгляд,
так или иначе, подтвердит дальнейшая история. Неудивительно, что
советский лидер «забыл» поздравить Мао, признав учреждение пра-
вительства КПК (1 октября 1949 г.)!
Дитер Хайнциг посвящает не менее двухсот страниц витиеватым
переговорам, в результате которых был заключен договор о дружбе,
и отмеченным «обменом любезностями» «двух восточных императо-
ров». Договор предусматривал (постепенный) вывод войск из Мань-
чжурии и (скромную) экономическую помощь новому китайскому
режиму, но в глазах Мао все это еще слишком напоминало «нерав-
ный» договор, который Москва заключила четыре года тому назад с
1 Goncharov S. N. et al. Uncertain Partners: Stalin, Mao and the Korean War. Stanford:
Stanford University Press, 1993. В это же время вышла близкая по теме работа: Westad.
Cold War and Revolution: Soviet-American Rivalry and the Origins of the Chinese Civil
War. N.Y.: Columbia University Press, 1993. См. также: Wingrove P. Mao in Moscow,
1949-1950: Some New Archival Evidence //Journal of Communist Studies and Transition
Politics (L.). 1995. 11. P. 309-334.
2 Nin Jun. The Origins of the Sino-Soviet Alliance // Brothers in Arms / Ed. Westad.
P. 47-89, здесь: P. 47.
3 Brothers in Arms / Ed. Westad. P. 10; cp.: Stolberg. P. 162, который обращает внима-
ние на то, что, решаясь на это сближение, он имел в виду высвободить Китай из-под
американского влияния.
200
Гоминьданом1. Теперь Сталин удовольствовался тем, что Мао займет
достаточно прочную антиамериканскую позицию, но его стремление
удержать Лаодуньские базы свидетельствует о том, что он готовился
к прошедшей войне так же, как и к будущей.
Корейская война 1950-1953 годов, как ныне известно, была «из-
готовлена в Москве» равно как и в Пхеньяне, ибо 30 января 1950 г.
лидеру Северной Кореи (КНДР) Ким Ир Сену, которого Сталин сна-
чала держал на коротком поводке, была дана «зеленая улица», чтобы
осуществить давно лелеемые планы нападения на его южного соседа.
Этот переход к более наступательной позиции непосредственно выте-
кал из новых отношений с Пекином и, в более широком контексте, из
безвыходного положения в Европе и возникшей уверенности в себе
СССР, успешно осуществившего испытание атомной бомбы. Сталин
был также сбит с толку речью Ачисона (12 января), в которой, кажет-
ся, делался намек, что США не окажут вооруженного сопротивления
нападению. Характерно, что «Филиппов» (как называл себя советский
лидер, общаясь с Мао по радио; с Кимом он использовал псевдоним
Фын Си!) не предоставлял полной информации о своих намерениях
новому союзнику1 2. Возможно, он надеялся, что Мао может «отка-
заться подыгрывать, /что/ дало бы Сталину возможность выйти из
корейской проблемы незапятнанным революционером, в то же время
сдерживая вселяющий беспокойство пыл Мао по региональным воп-
росам»3. Но он предупредил Кима, что Советский Союз не намерен
вмешиваться в конфликт, победа в котором, как обоим казалось, лег-
ко достижима. Для консультаций по «технической» подготовке было
направлено Советская военная миссия, но, кажется, выбор реального
времени для нападения был предоставлен Северной Корее.
Дополнительную силу агрессорам предоставил скорее Китай,
чем СССР; но когда американцы контратаковали и отбросили их за
38 параллель, китайский лидер поставил Сталина в известность, что
не желает применять силу во спасение Кима. «Понадобилось прямое
1 Для сравнения см.: Stolberg. Stalin. Р. 53-54, 186-192. Heinzig D. Die Sowjetunion
und das kommunistische China 1945-1950; der beschwerliche Weg zum Biindnis. Baden-
Baden: Nomos Verlagsgesellschaft, 1998. P. 429-626. Хайнциг много лет был старшим
аналитиком китайско-советских отношений в Bundesinstitut fur ostwissenschaftliche
Studien, Koln.
2 Stolberg. Stalin. P. 221-222; цитируя Уэтерсби: «было бы нелегко привлечь Мао к
поддержке Северной Кореи в то время, когда он (Сталин) сопротивлялся нападению
(Мао) на Тайвань».
3 Brothers in Arms / Ed. Westad. P 13. О докладе хорошо информированного амери-
канского синолога см.: Thornton R. С. Odd Man Out: Truman, Stalin, Mao and the Making
of the Korean War. Washington: Brassey’s, 2001. («третий лишний» - это Мао!). Также см.
перевод на англ, яз.: Lankov A. N. From Stalin to Kim II Sung: The Formation of North
Korea, 1945-1960. L: C. Hurst, 2003.
201
требование Сталина к Мао, равно как и ряд встреч советского лидера
с китайской делегацией <...> в Крыму 9-10 октября, чтобы заставить
китайцев изменить их решение»1. На какой-то момент Сталин даже
был готов отказаться от всего этого и допустить войска США на со-
ветской границе; но опасность миновала, и как только китайцы ввели
свои войска в Корею, СССР волей-неволей оказался косвенно втя-
нутым в войну Сталин, как мастер «дозирования», тщательно лими-
тировал свою вовлеченность и подставил Китай под главный удар -
стратегия, которая привела впоследствии к встречному обвинению.
Западные военные историки не занимались подробно (по крайней
мере, публично) столкновениями советских и американских военных
сил, в основном в воздухе, и немногие российские историки получили
доступ к соответствующим архивам1 2. Несколько больше информации
(из китайских источников) о китайско-советском военном сотрудни-
честве в сфере, которая кажется, была «довольно гармоничной» (Вес-
тад), возможно, потому, что Народно-освободительная армия хотела,
как и сам Мао на этой стадии, полагаться на советский опыт.
Штольберг не рассматривает те примерно два года тупиковой си-
туации в Корее (и Хайнциг останавливается перед началом войны),
так что и здесь остается простор для дальнейших детальных иссле-
дований. Им понадобилось бы охватить всю сталинскую Weltpolitik
{нем. всемирная политика. - Примеч. пер.) на заключительном этапе
его жизни, когда он пытался увязать беспорядки на Дальнем Восто-
ке с «мирными» инициативами по отношению к Западу через Герма-
нию, одновременно усиливая военное строительство советского бло-
ка. «Ни на каком другом отрезке холодной войны», - пишет Маетны,
«ставки не были так высоки, но выход так зависел от сил вне контро-
ля Сталина», так как в Корее поворот к лучшему зависел от Китая, а в
Европе - от немцев и американцев. И Москва, и Вашингтон ожидали,
что в ближайшие два года начнется война. Стороны «опасались, как
бы пророчество не сбылось», но, к счастью, ни одна из них «не хотела,
тем более не рвалась, перейти рубеж»3.
Германский вопрос
Именно в этой зловещей обстановке, когда предпринимались неубе-
дительные маневры, чтобы остановить военные действия в закипающем
корейском конфликте, и все больше восточноевропейских лидеров ис-
1 Loc. cit; ср.: Stolberg. Р. 220-223.
2 Некоторые сведения о войне в воздухе можно получить из статьи: Семин Ю. Н.,
Рубан С. Н. Участие СССР в корейской войне: новые документы // ВИ. 1994. № И.
С. 3-20.
3 Mastny. Cold War. Р. 113-115.
202
чезало в темницах, Сталин начал свою последнюю внешнеполитичес-
кую инициативу: его «Нота» от 10 марта 1952 г. предлагала заключить
мирный договор с Германией, согласно которому эта страна стала бы
«единой, независимой, демократической и миролюбивой». Цель была
ясна: не допустить, чтобы западные державы приступили к осуществле-
нию плана покончить с оккупированным статусом ФРГ и интегриро-
вать ее возрождающиеся вооруженные силы в силы намечаемого Ев-
ропейского оборонительного сообщества. Москве казалось, что такая
расстановка сил даст генералам Бундесвера, генералам с сомнительным
прошлым (и не признающим линию по Одеру-Нейссе!), ведущую роль
в оперативной выработке решений НАТО1. Первый проект советского
плана, подготовленный под надзором Громыко, был настолько несо-
гласованным, что, казалось, задачи ставились чисто пропагандистские;
затем он был переработан, но и эта версия «все еще была недостаточно
хороша для рассылки», и поэтому окончательный текст «Ноты Мира»
состоял лишь из общих принципов1 2. Вопреки изначальным намерени-
ям будущая единая Германия должна была иметь собственные воору-
женные силы в узких рамках, определенных четырьмя державами; «не-
зависимая» означало то, что она не могла вступить в НАТО или в иной
военный союз, казавшийся СССР противоречащим его интересам; а
«демократическая» соответствовало ленинистскому «диалектическо-
му» толкованию данного термина - вот, пожалуй, взгляд большинства
специалистов, который заслуживает более пристального изучения.
Действительно ли Сталин планировал принести ГДР в жертву
ради сомнительного более крупного приобретения? Ханнес Адомайт
так не думает. Он перечисляет семь моментов, которые подкрепля-
ют традиционный взгляд о «фальшивом и формальном характере
инициативы». Самым убедительным из них является то, что Нота
не была «составной частью фундаментальной перемены советской
идеологии, внутренней и внешней политики» (то, что позже пред-
положил Горбачев), но, напротив сопровождалась репрессивными
мерами укрепления дисциплины блока3. В этом свете то, что Нота
1 См. среди новейших работ: Van Dijk R. The 1952 Stalin Note Debate: Myth or Missed
Opportunity? // CWIHP Working Paper. 1996. 14; Wettig G. The Soviet Union and
Germany in the Late Stalin Period, 1950-1953 // Soviet Union and Europe / Ed. Gori, Pons.
P. 356-374; Idem. Bereitschaft zur Einheit in Freiheit? Die sowjetische Deutschlandpolitik
1945-1955. Munchen, 1999. S. 200-226. Л. Кастен-Шапарро развивает доказательства
Г. Грамля (см. ниже): Castin-Chaparro. Puissance de 1’URSS, miseres de 1’Allemagne: Staline
et la question allemande, 1941-1955. P: Eds. de la Sorbonne, 2002. P. 351-353.
2 Mastny. Cold War. P. 136. Точнее, «Ноты», поскольку идентичные ноты были пос-
ланы во все западные державы.
3 Согласно Дж. Гэддису (Gaddis J. We Now Know: Rethinking Cold War History.
Oxford: Clarendon Press, 1997, 1998. P. 127), цитирующему Филитова, Владимир Семе-
203
была отвергнута сначала Боннским правительством, а затем запад-
ными союзниками, было предрешено и не требует дальнейших обос-
нований.
Ведущим представителем диссидентов ныне является Вильфрид
Лот (Эссен). В 1994 г. он утверждал, что ГДР была «нежеланным ре-
бенком Сталина»1, от которого он, и правда, хотел бы отказаться, что-
бы поставить советскую безопасность на более прочный фундамент,
а инициатива 1952 г. была частью последовательной стратегии по гер-
манскому вопросу, развиваемой с 1945 г. Вслед за этой работой, автор
которой не имел доступа к российским документам и использовал в
основном заметки Вильгельма Пика к предварительным обсуждени-
ям, теперь появился новый детальный анализ того же автора - о том,
как была разработана Нота 10 марта 1952 г. в Министерстве иност-
ранных дел и прочих вершащих политику органах; в приложении к
работе публикуются пятнадцать документов в переводе* 1 2.
Это ставит внутригерманский спор на более прочную основу, но
не улаживает его. Ясно, что Лот все еще полагает, что возможность
воссоединить страну была упущена, но не взвешцвает аргументы за и
против; напротив, он старательно доказывает, что предложение было
сделано всерьез и тщательно спланировано, чтобы угодить немцам и
европейцам. Он признает, что «вмешательство Сталина повредило
подготовке проекта», так как он сначала на месяцы отложил проект,
а потом внес исправления, сделавшие его менее убедительным; ини-
циатива пострадала от «в целом неуклюжей политической системы,
в которой все основные решения принимались самим диктатором»3.
Тем не менее Сталин «изрядно уступил немцам», предлагая условия,
которые выражали то, «к чему он действительно стремился: насаж-
дение антифашистской сути Потсдамских решений». Через месяц
(7 апреля) он сказал лидерам ГДР, что реакция Запада развеяла его
последние иллюзии о сотрудничестве с союзниками в решении гер-
манского вопроса и поэтому «вы должны организовать ваше собс-
твенное государство; демаркационную линию следует считать очень
опасной границей, защиту которой следует укреплять».
нов впоследствии вспоминал, что Сталин спрашивал его, наверняка ли американцы
отвергнут ноту; только уверившись, что они поступят именно так, он дал ход этому до-
кументу. Это, конечно, анекдотические сведения, требующие подтверждения. Благода-
рю за это М. Трахтенберга: http://www.fas.harvard.edu/comment 8.htm, 2.
1 Loth W. Stalin’s Unwanted Child: The Soviet Union, the German Question and the
Founding of the GDR / tr. R.F. Hogg. L.: Macmillan; N.Y.: St. Martin’s, 1998 (немецкое из-
дание 1994 г.).
2 Idem. Die Entstehung der «Stalin-Note»: Dokumente aus Moskauer Archiven // Die
Stalin-Note vom 10. Marz 1952 / Hrsg. J. Zarusky. Munchen: Oldenburg, 2002. S. 19-115
(документы 63-115).
3 Idem. Die Entstehung der «Stalin-Note». P. 61.
204
Был ли этот момент послевоенным эквивалентом судьбоносного
решения И августа 1939 г.? Критики Лота согласны, что коварный
Сталин никогда всерьез не думал об альтернативе укреплению его
восточноевропейских завоеваний. Герман Грамль1 пишет, что архи-
вные документы «нам ничего не открывают о действиях, планах или
мотивах Сталина», что он не видит никаких свидетельств того, что,
как предполагает Лот, Сталин сомневался, стоит ли поддерживать
предложение и не пострадает ли его престиж; что касается его анти-
фашизма, то разве он не хотел уже в 1947 г., чтобы бывшие нацисты
в восточной зоне имели собственную партию, и разве он теперь не
предлагал, чтобы они участвовали в политической жизни нейтрали-
зованной Германии? Эти документы, настаивает он, показывают, что
(i) инициативу проявили лидеры СЕПГ, а не Москва; (ii) в ее усло-
вия, далекие от того, чтобы отвечать чувствам Запада, ясно входило
распространение экономического и социального устройства ГДР на
запад. Короче говоря, «Молотов и Сталин не вырабатывали приемле-
мую основу для конференции четырех держав, но просто нагнетали
пропагандистский эффект /нот/»1 2.
На наш взгляд, спор о том, каковы были намерения Москвы от-
носительно гипотетически нейтральной единой Германии, не состо-
ятелен. Рассматривая отрицательный ответ западных держав, гораз-
до важнее оценить вероятные последствия принятия ими «Ноты»:
(1) могло ли такое государство (с минимальными вооруженными
силами, ещё не оправившееся от послевоенной разрухи), и без не-
зависимых гражданских органов, защититься от коммунистической
инфильтрации; (2) могло ли функционировать НАТО, если бы Гер-
мания была нейтральной? Если ответ на каждый из этих вопросов
отрицательный, то отклонение Ноты было правильным, какими бы
благородными ни были мотивы Сталина. Следует также взглянуть и
на соседствующие с Германией нейтральные европейские государс-
тва (Финляндию, Швецию, Югославию; с 1955 г. Австрию) - все они
успешно справились с угрозой советизации. Против этого можно воз-
разить, что размеры и история Германии относят ее к иной категории.
Во всяком случае, каким бы эгоистичным ни было это предложение,
его не следовало бы отнести к сталинским внешнеполитическим
ошибкам типа блокады Берлина или войны в Корее, поскольку, если
бы он пошел на еще большие уступки, это означало бы разрушение
его системы.
1 Graml Н. Eine wichtige Quelle - aber missverstanden: Anmerkungen zu Wilfried Loths
«Die Entstehung...» // Ibid. S. 117-138.
2 Graml H. Eine wichtige Quelle - aber missverstanden: Anmerkungen zu Wilfried Loths
«Die Entstehung...» // Ibid. S. 131.
205
В подкрепление этой оценки можно было бы отметить, что через
несколько лет постсталинское руководство пыталось решить этот
вопрос в том же духе и так же безуспешно: боевые позиции холодной
войны были все так же прочны. Вот за это практически вся ответс-
твенность лежит на советском диктаторе и на логике его системы.
Его смерть 5 марта 1953 г. устранила главное препятствие на пути к
разрядке и уменьшила непосредственную угрозу вооруженного кон-
фликта между двумя блоками. Но одного этого было недостаточно,
чтобы покончить с «холодной войной», которая обрела собственную
институциональную динамику.
206
Часть 2. АЛЬТЕР ЛИТВИН
СОВРЕМЕННЫЕ РОССИЙСКИЕ
ИССЛЕДОВАНИЯ
Глава 8. ИСТОЧНИКИ
Архивы
В 1990-е годы произошли значительные изменения в возмож-
ности использовать документы многих российских архивохрани-
лищ для научной и справочной работы. Архивы стали более от-
крыты. Это обстоятельство привело на первых порах к появлению
множества различных публикаций, особенно о времени сталиниз-
ма в российской истории. По степени свободного доступа в архи-
вы историки часто определяют политические изменения во внут-
ренней политике правящих режимов. Так, по сравнению с началом
1990-х., ныне доступ к ряду архивных материалов стал более за-
труднительным.
По данным профессора Р. Г. Пихоя, в 1990-1996 годах руково-
дителя Государственной архивной службы России, в советское вре-
мя грифы секретности или другие ограничения доступа имели до
90% партийных и до 20% документов федеральных архивов. Срок
давности хранения документов для их доступности не соблюдался.
Были засекречены данные о массовых репрессиях, деятельности
властных органов и силовых структур страны. В 1992-1993 годах
бывшие партийные архивы стали государственными и более доступ-
ными стали 74 млн. дел архивов КПСС, более 600 тыс. дел архивов
КГБ, около 400 тыс. дел ликвидированных министерств и ведомств
СССР1. В 1992-1997 годах только в системе государственных архи-
1 Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945-1991. М., 1998. С.6.
207
bob было рассекречено около 5 млн. ранее закрытых архивных дел,
издано не менее 285 сборников архивных документов1. Однако рас-
секречивание, особенно в архивах бывшего КГБ, или архиве Прези-
дента Российской Федерации, происходит не столь быстро и доступ
ко многим, находящимся в этих архивохранилищах документам,
весьма ограничен.
Начавшиеся в 1990-е годы документальные публикации о времени
сталинизма в России были, как правило, тематическими и выбороч-
ными. Фондовых публикаций было немного. Начавшаяся историка-
ми С.-Петербурга полная публикация документов о т. н. «Академи-
ческом деле» (о том, как в 1929-1931 годах были арестованы многие
историки), не была завершена. Также не получила развития и фон-
довая публикация следственных дел жертв политического террора в
1920-х начале 1950-х годов1 2.
И. В. Сталин умер на 75-м году своей жизни. Он был явно неор-
динарным человеком. В молодости Сталин занимался революцион-
ной борьбой с царизмом и в 1912 г. стал членом ЦК большевистской
партии. С 1922 г. по день смерти в марте 1953 г. Сталин возглавлял
советское государство. Поэтому, вполне естественно, данные о нем
хранятся во многих и не только российских архивохранилищах. Но
наибольший интерес исследователи сталинизма 1990-х годов прояви-
ли к тем архивным материалам, которые ранее были практически для
них недоступны - это личный архивный фонд И. В. Сталина и мате-
риалы, хранящиеся в архивах бывшего КГБ СССР. Внимание к этим
материалам преследовало цель не только ознакомиться с неизвест-
ными документами, но и при помощи их анализа понять отдельные
механизмы создания и управления тоталитарным государством. По
данным, в свое время сообщенным Р. Г. Пихоя, фонд Сталина насчи-
тывал примерно 80-100 тысяч дел, а в архивах бывшего КГБ находи-
лось 10,6 млн. дел3
1 Козлов В. П. Российское архивное дело. Архивно-источниковедческие исследова-
ния. М., 1999. С. 331.
2 Академическое дело. 1929-1931 гг. Вып. 1. Дело по обвинению академика
С. Ф. Платонова. СПб., 1993; Вып. 2. Дело по обвинению академика Е. В. Тарле. Ч. 1,2.
СПб., 1998; Два следственных дела Евгении Гинзбург. Казань, 1994; и др. Фондовые
публикации способствовали тиражированию малозначащих и фальсифицированных
документов и это также послужило причиной отказа от таких изданий // Павлов Д. Б.
Отечественные и зарубежные публикации документов российских партий: Диссерта-
ция в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора исторических наук.
М., 1998. С.65.
3 Максимова Э. Тень, отброшенная в прошлое. Почему архив Сталина все еще под
замком // Известия. 1995. 2 ноября. (Часть статьи - интервью с Р. Г. Пихоя); Бака-
тин В. В. Избавление от КГБ. М., 1992. С. 149.
208
Личный архивный фонд Сталина находится в Российском госу-
дарственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ),
в советское время - Центральный партийный архив Института марк-
сизма-ленинизма при ЦК КПСС (ЦПА ИМЛ) и Архиве Президента
Российской Федерации (АПРФ). При жизни и некоторое время пос-
ле смерти Сталина его фонд имел номер 3 (№ 1 - документы Маркса
и Ф. Энгельса; № 2 - В. И. Ленина. Тогда институт носил название:
Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина). Ныне в РГАСПИ личный
фонд Сталина имеет № 558. По данным на 1996 г. в нем находилось
16174 дела на русском и грузинском языках1, после передачи значи-
тельной части архива Сталина из АПРФ в РГАСПИ их стало значи-
тельно больше, хотя не менее 300 дел этого фонда все еще остаются
в АПРФ1 2.
Основной массив дел личного фонда Сталина находился в Архи-
ве Президента РФ, созданного 31 декабря 1991 г. В нем хранились
51 личный фонд всех генеральных (первых) секретарей ЦК КПСС
и других видных политических и государственных деятелей СССР.
2 августа 1998 г. Б. Н. Ельцин утвердил перечень категорий дел, пере-
даваемых на государственное хранение. В него вошел и личный фонд
Сталина3 Через год после этого распоряжения Президента России, к
октябрю 1999 г., в РГАСПИ было передано из АПРФ 1445 очень не-
равноценных дел из фонда Сталина, а также документы по 20 описям
из 100 фонда Политбюро ЦК КПСС4. В 2000-2006 годах передача
дел продолжалась.
Исследователи едины во мнении, что часть архива Сталина была
уничтожена. Генерал Д. А. Волкогонов, имевший по должности со-
ветника Президента РФ доступ к любой архивной информации, пи-
сал в своем очерке о Сталине, что ряд документов уничтожались по
распоряжению самого Сталина, а многие исчезли после его смерти.
«Когда был арестован Берия, - писал Волкогонов, - Н. С. Хрущев
распорядился "арестовать" его личный архив, где находилось мно-
жество документов, направленных Сталиным в НКВД. Комиссия,
созданйая по этому случаю, сочла за "благо”, не рассматривая, сжечь
по акту, не читая, И мешков документов, по всей видимости, уни-
кальных... Члены высшей партийной коллегии боялись, что в этих
бумагах есть компрометирующие их материалы». Волкогонов отме-
1 Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории. Путево-
дитель по фондам и коллекциям личного происхождения. М., 1996. С. 233.
2 См.: Историография сталинизма. С. 274.
3 Архив Президента Российской Федерации. 1991-2001 гг. // Источник. 2001. № 5.
С. 7, 9.
4 Максимова Э. Личный фонд Сталина становится общедоступным. Но почему
лишь частично? // Известия. 1999. 30 октября.
209
тил также уничтожение многих «расстрельных» списков по распо-
ряжению Хрущева, подписанных не только Сталиным1. Братья Жо-
рес и Рой Медведевы склонны считать, что личные архивы Сталина
были уничтожены, также как и многие документы из личных архивов
Л. П. Берии и А. И. Микояна. Н. С. Хрущев, секретарь ЦК М. А. Сус-
лов и многолетний помощник Сталина А. Н. Поскребышев личных
архивов не имели1 2.
В 1994 г. был издан список-каталог, условно названный «Особая
папка» И. В. Сталина, куда вошел перечень почти трех тысяч разных
документов, посланных Сталину из НКВД, а затем МВД в 1944-1953
годах. Большинство из них носило информационный характер (о
землетрясениях в разных районах СССР и др.), проекты различных
постановлений, документы, требующие подписи Сталина и т. д3. До-
кументы из личного архива Сталина были использованы Н. С. Хру-
щевым в его антисталинских докладах на XX и XXII съездах КПСС
(1956, 1961), но наиболее многочисленные публикации из его фонда
появились с начала 1990-х. Все они свидетельствовали, что многие
документы из личного фонда Сталина сохранились. Часть из них
до сих пор неизвестна исследователям, но это не значит, что их нет.
В июле 1994 г. был учрежден журнал «Вестник Архива Президента
Российской Федерации», который издавался как журнал в журна-
ле «Источник». Тогда были преданы гласности и ряд документов из
личного фонда Сталина.
В ныне доступном для исследователей фонде 558 РГАСПИ хра-
нятся документы Сталина за 1906-1917 годы, не вошедшие в из-
данные собрания его сочинений. К некоторым статьям разных лет
дается примечание, что они принадлежат не Сталину, а Г. Я. Со-
кольникову (1888-1939), советскому наркому финансов, позже
репрессированному. В фонде хранятся сценарии фильмов «Ленин
в 1918 году», «Первая Конная» с правками Сталина, многочислен-
ные записки руководителя ОГПУ-НКВД Г. Г. Ягоды на имя Ста-
лина. На основании одной из его записок 30 января 1933 г. Сталин
направил телеграмму в Петрозаводск о важности использования
заключенных на лесозаготовках. Здесь же находятся многие статьи
партийного пропагандиста Е. М. Ярославского, посланные им Ста-
лину для утверждения. Сталин в записке одобрил статью О. Чаа-
1 Волкогонов Д. А. Семь вождей. М., 1995. Кн. 1. С. 260-261.
2 Медведев Жорес, Медведев Рой. Неизвестный Сталин. М., 2002. С. 114,116-119.
3 Архив новейшей истории России. Т. 1. «Особая папка» И. В. Сталина. Из матери-
алов Секретариата НКВД-МВД СССР. 1944-1953 гг.: Каталог документов. М., 1994;
Т. 2. «Особая папка» В. М. Молотова. Из материалов Секретариата НКВД-МВД СССР
1944-1956 гг.: Каталог документов. М., 1994; и др.
210 *
даевой и П. Поспелова с резкой критикой в адрес воспоминаний
Д. Шляпникова о 1917 годе1.
В личном архиве Сталина хранятся материалы, на первый взгляд
прямо к нему не относящиеся. Например, в этом фонде находится ру-
кописный дневник И. И. Презента, который он вел с 28 июня 1928 г.
по 15 сентября 1930 г. Презент известен как верный приспешник Ста-
лина и Т. Д. Лысенко - человек, сыгравший мрачную роль в судьбе
советской генетики и её самого выдающегося представителя акаде-
мика Н. И. Вавилова (1887-1943). Презент рассказывал в дневнике
об отрицательном отношении М. Горького к Д. Бедному, которого он
называл «жирным, некультурным животным». Но, вероятно, основ-
ная причина, по которой дневник оказался в личном архиве Стали-
не, - это запись Презента 7 июля 1929 г., где он сообщал о встрече
с Зориным. При разговоре выяснилось, что Зорин знаком со Стали-
ным и вспоминал, как в 1924 г., он приехал в Москву из Петрограда,
встретился с ним и Сталин пригласил его в правительственную ложу
Большого театра. Однажды Сталин увидел Зорина вместе с Л. П. Се-
ребряковым и спросил:
- Зачем ты с ним дружишь?
- Он хороший товарищ.
- Верно, но нужно отделять политику и друзей1 2.
Знакомство исследователей с доступной для них частью личного
фонда Сталина и материалами, особенно касавшихся массовых поли-
тических репрессий 1930-х гг., поставило перед ними целый ряд источ-
никоведческих проблем. Одна из них - определение достоверности и
подлинности материалов, находящихся в личном фонде Сталина.
Академик А. А. Фурсенко был членом Совета по изучению фон-
да Сталина, созданного Росархивом, и имел возможность познако-
миться со многими недоступными для других материалами в конце
1990-х годов. Так, прочитав медицинское заключение о смерти Ста-
1 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 45, 94, 184, 186, 187, 201, 202, 1100; Прецедент
публикации статей, не имевших отношения к авторам собраний сочинений советских
руководителей, не раз имел место. В 1920-е годы в первое собрание сочинений Ленина
были включены отдельные статьи В. В. Воровского; в собрание сочинений
Г. Е. Зиновьева - статьи Ленина; в 5-е издание сочинений Ленина (начало 1960-х годы)
статья «Социалистическое отечество в опасности!», написанная Л. Д. Троцким. Ряд
произведений Ленина не рекомендовалось публиковать // Смирнов Г. Л. «Публи-
ковать... представляется нецелесообразным». - Исторический архив. 1992. № 1.
С. 216-217.
2 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. И. Д. 189. Л. 15, 86-87. О негативной роли И. И. Презента в
судьбе советской генетики и её представителей см.: Репрессированная наука. Л., 1991.
С. 58-60, и др. Л. П. Серебряков (1888-1937), большевик с 1905 г., член ЦК РКП(б) в
1919-1921 гг. В 1930-е годы репрессирован.
211
лина, Фурсенко пришел к выводу, что оно было сфабриковано с це-
лью доказать невиновность в этом его соратников. По словам Фур-
сенко, медицинское заключение представляет собой 20-страничный
машинописный текст, отличный от рукописных подробностей запи-
сей предшествующих заболеваний. «Документ не датирован, - про-
должает Фурсенко, - но на его черновике стоит дата - июль 1953 г.,
т. е. 4 месяца спустя после смерти Сталина, что само по себе застав-
ляет усомнится в его полной достоверности. Как следует из текста
заключения, оно было составлено на основе рукописного Медицин-
ского журнала, который велся на протяжении 2-5 марта. Но журнал
отсутствует в деле о болезни Сталина - он, видимо, уничтожен. Прав-
да, сохранились некоторые «Черновые записи лекарственных назна-
чений и графики дежурств во время болезни И. В. Сталина 2-5 марта
1953 г.» на отдельных листочках, которым предшествует вырезанная
из папки картонная обложка озаглавленного таким образом бывшего
дела в истории болезни Сталина. Причем из двух десятков листочков
таких записей, судя по первоначальной их нумерации, затем зачер-
кнутой, в деле не хватает первых нескольких страниц, по крторым
можно было бы судить, когда, в какой день и час началось лечение.
Нет также расписания дежурств и заключения врачей после каждого
из них. Наконец, на вырезанной крышке картонной папки, озаглав-
ленной «Черновые записи...», значится том X, что свидетельствует о
том, что в истории болезни Сталина были еще девять томов. Какова
их судьба - тоже неясно». Фурсенко высказал предположение о том,
что «Черновые записи...» и Медицинский журнал «содержали дан-
ные, не укладывавшиеся в официальное заключение». Поэтому они
были изъяты. «Нельзя пройти, - продолжал Фурсенко, - мимо того
факта, что машинописный текст заключения был составлен через
несколько дней после ареста Берии 26 июня 1953 г.. Когда началось
следствие по делу Берии, вероятно, кто-то из кремлевского руководс-
тва захотел уничтожить Медицинский журнал, чтобы ликвидировать
возможные улики, что Сталина плохо лечили и умертвили. На июнь-
ском 1957 г. пленуме ЦК Молотов критиковал Хрущева, назначенно-
го председателем Комиссии по архиву Сталина, за то, что он ни разу
за четыре года не собрал Комиссию»1.
А. А. Фурсенко и В. Ю. Афиани в совместной статье немного рас-
сказали о том, как создавалась эта Комиссия и каковы были резуль-
таты её деятельности. 4-5 марта 1953 г. датировано постановление
Бюро Президиума ЦК КПСС, поручившее Л. П. Берии, Г. М. Ма-
1 Фурсенко А. А. Конец эры Сталина // Звезда. 1999. № 12. С. 184-185. Ныне «Ис-
тория болезни И. В. Сталина (составлена на основании журнальных записей течения
болезни со 2 по 5 марта 1953 года)» хранится в РГАСПИ. Ф. 558. Оп. И. Д. 1486.
*) Л. 101-120.
212
ленкову и Н. С. Хрущеву привести «в должный порядок» докумен-
ты и бумаги Сталина. 3 сентября 1953 г. члены Президиума ЦК по-
ручили Маленкову и Хрущеву сообщить им о материалах личного
архива вождя. Они этого не сделали. 28 апреля 1955 г. была создана
Комиссия (Хрущев-председатель, Н. А. Булганин, Л. М. Каганович,
Г. М. Маленков, В. М. Молотов, П. Н. Поспелов, М. А. Суслов) для
рассмотрения документов из личного архива Сталина. Как видно из
замечания Молотова, Комиссия не собиралась. Скорее всего, эти ма-
териалы тогда использовал только Хрущев в политической борьбе со
своими противниками в руководстве партии.
Авторы высказали несогласие с мнением дочери Сталина С. И. Ал-
лилуевой и братьев Медведевых о том, что в 1952 г., после ареста
личного врача Сталина В. Н. Виноградова, история болезни вождя
по его распоряжению была уничтожена. История болезни Сталина,
начиная с 1920-х годов, была обнаружена в архиве 4-го Управления
министерства здравоохранения СССР, наследника Лечебно-санитар-
ного управления Кремля, где лечилась партийно-советская элита.
Документы сохранились не полностью. Кто и с какой целью изъял
часть документов, сохранились ли они, - неизвестно. По данным
А. А. Фурсенко и В. Ю. Афиани целостность личного архива Стали-
на была давно нарушена, часть документов передана в другие фонды,
часть уничтожена1.
В марте 2003 г. к 50-летию смерти Сталина Госархив в своем
Выставочном зале открыл выставку, на которой кроме документов
были представлены для обозрения халат, пальто, галифе от формы
генералиссимуса и сапоги вождя. На днище одного из сапог - орто-
педическая прокладка: как известно, одна нога Сталина была короче
другой. Выставку завершал черновик доклада Хрущева о Сталине на
XX съезде КПСС. Оказывается, в последний момент Хрущев вычер-
кнул рассказ о том, как Сталин кричал на него: «Что вы там сели, бо-
итесь, что я вас расстреляю? Не бойтесь, не расстреляю!»1 2.
Проблема подлинности и достоверности источников возникла
и при работе в архиве бывшего КГБ СССР. Но там она приняла не-
сколько иной характер, особенно при знакомстве с таким мрачным
наследием сталинской эпохи, как миллионы следственных дел жертв
проводившегося тогда террора. Дело в том, что многие из невинно
осужденных в 1918 1953 гг. были решением прокуратуры позже реа-
билитированы за отсутствием в их действиях состава преступления.
1 Фурсенко А. А., Афиани В. Ю. 1953. Между прошлым и будущим // Каталог вы-
ставки «1953 год. Между прошлым и будущим». М., 2003. С. 7-11. См. также: Аллилуе-
ва С. И. Двадцать писем к другу. М., 1990. С. 114; Медведев Ж., Медведев Р. Неизвест-
ный Сталин. С. 13;
2 Комсомольская правда. 2003. 1 марта.
213
Поэтому различные домыслы, существовавшие в следственных делах
для осуждения тогда арестованных, изначально были фальсифици-
рованными документами. В связи с этим у некоторых исследователей
возник вопрос о том, нужно ли подобные документы публиковать?
Убежден, что издавать их нужно, как важное свидетельство беззако-
ния и произвола тоталитарного времени. Но методика работы с ними
необычайно сложна. Ведь это крайне тенденциозные документы, в
которых нуждаются в проверке каждая фраза и слово. Протокол до-
проса может не отражать сам допрос. Следователь мог его переписать.
В Казани, в архиве бывшего местного КГБ, мною был найден прото-
кол допроса арестованного, который был заполнен следователем в его
отсутствие. Внесудебная тройка приговорила арестованного, опять-
таки в его отсутствие, к расстрелу. Следователя судили в 1940 г. и он
признался, что совершал подлоги для выполнения данного ему плана
о необходимом числе арестованных и расстрелах «врагов народа»,
«националистов» и т. д. Даже собственноручная подпись обвиняе-
мого в конце каждой страницы допроса не делают его достоверным,
потому что часто обвиняемый подписывал их после пыток, под пси-
хологическим принуждением и т. д.
Обычно источниковеды, работающие с тенденциозным источни-
ком, считают, что наиболее достоверны в нём сведения, противоре-
чащие этой тенденции, наименее - совпадающие с ней. Но в данном
случае придерживаться этого принципа необычайно трудно. В прото-
колах допросов, как правило, отсутствуют всякие сведения, хоть как-
то противоречащие обвинительной тенденции следователя.
Анализ следственных дел показывает, что расстрельный приговор
часто не зависел от того, признавал ли обвиняемый инкриминируемые
ему «преступные действия». А. В. Свечин, генерал царской армии, ко-
мандир дивизии Красной Армии, профессор Академии Генерального
штаба РККА категорически отверг все показания против себя, выби-
тые из его коллег, не признал себя виновным и во время закрытого
судебного заседания выездной сессии Военной коллегии - и все равно
был приговорен к расстрелу 29 июля 1938 г. за «участие» в вымыш-
ленной НКВД «монархической организации бывших офицеров»1.
Многие обвиняемые сообщали, что протоколы допросов были
следователями фальсифицированы. Ректор Белорусского универси-
тета профессор-историк В. И. Пичета был арестован в 1929 г., когда
фабриковалось так называемое «Академическое дело». В письме ака-
демику М. Н. Покровскому 12 ноября 1931 г. он писал, что находится
в ссылке в Вятке, и просил о помощи. Пичета писал о том, как велось
1 Центральный архив Федеральной службы безопасности РФ (далее-ЦА ФСБ РФ).
Д. 1657. А. В. Свечин (1878-1938) был реабилитирован 8 сентября 1956 г.
214 >
следствие: «Когда меня допрашивали, мне возвращали мои показа-
ния для замены одних слов другими, - не в мою пользу Меня застав-
ляли изменять мои выводы из моих показаний. Мне указывали, в ка-
ком стиле и тоне я должен был давать свои показания. Я должен был
создавать показания, ибо отказ, - говорили мне, - не в мою пользу...
Меня заставили признать себя участником организации, о которой
я не имел никакого понятия, - я подписал всё, что было написано
следователем... Это подделка... Я не мог протестовать перед ними, ибо
они меня засудили бы»1.
О методике фальсификации протоколов допроса и незакон-
ных приемах ведения следствия и судебного расследования писала
Е. С. Гинзбург, позже автор известной книги «Крутой маршрут».
Приведем лишь отрывок из её письма, посланного из магаданской
ссылки на имя председателя Президиума Верховного Совета СССР
К. Е. Ворошилова (9 мая 1953 г.): «Заседание Военной коллегии
Верховного суда (1 августа 1937 г.) по разбору моего дела длилось
шесть минут, включая сюда и опрос, и чтение длинного текста при-
говора. Мои судьи настолько торопились, что ни на один мой вопрос,
ни на одно мое заявление ответа мне не дали. Что касается предва-
рительного следствия, то здесь применяли такие приемы, как запре-
щение спать в течение 8-ми суток, нецензурная брань, угрозы и т. д.
Нелепость статьи «террор» так ясна даже при самом поверхностном
знакомстве с делом, что её не приходится и опровергать. Когда я в
1937 году спросила председателя суда - в убийстве какого полити-
ческого деятеля я обвиняюсь, он ответил мне сложным и странным
силлогизмом. Дескать, троцкисты убили Кирова в Ленинграде, вы не
боролись с Эльвовым в Казани - следовательно, вы должны рассмат-
риваться как террористка»1 2.
Следственные дела, как правило, состоят из заполненного от руки
типографского бланка-ордера на арест и протоколов допросов арес-
тованного. Структурное построение протоколов допроса довольно
простое. Это документ, составленный разными следователями, но
по единому образцу. Допрашиваемые сразу же после ареста пыта-
лись доказать свою невиновность и сообщали при этом достовер-
ные данные о своей лояльной властям деятельности, но примерно
через месяц начинали давать нужные следствию показания о том,
что они, используя свое служебное положение, занимались различ-
1 РГАСПИ. Ф. 147. Оп. 2. Д. И. Л. 15. В. И. Пичета (1878-1947) был освобожден из
заключения, в 1946 г. избран академиком АН СССР.
2 Два следственных дела Евгении Гинзбург. С. 90-91. Е. С. Гинзбург (1904-1977)
провела в лагерях и ссылках 18 лет. Мать писателя В. П. Аксенова. Н. Н. Эльвов
(1901-1937), историк, профессор Казанского университета. Арестован 10 февраля 1935 г.
по обвинению в «троцкизме». Расстрелян 15 сентября 1937 г. Посмертно реабилитирован.
215
ными «вредительскими делами». Причем абсурдность этих призна-
ний никак не смущала следователей, которые были заняты обвини-
тельными делами и активно сами их творили. Они даже создавали
целые выдуманные организации. М. П. Якубович, вернувшийся из
ссылки после осуждения по т. н. меньшевистскому процессу 1931 г.,
писал в Генеральную прокуратуру СССР 10 мая 1967 г.: «Никакого
«Союзного бюро меньшевиков» в действительности не существо-
вало. Осужденные по этому делу не все знали друг друга и не все
принадлежали когда-либо в прошлом к меньшевистской партии... За
несколько дней до начала процесса состоялось первое «организаци-
онное» заседание «Союзного бюро»... На «заседании» обвиняемые
знакомились друг с другом и согласовывалось - репетировалось их
поведение на суде»1.
В протоколах следственных допросов нет упоминания о пытках,
шантаже, угрозах жизни близким и др. Они описаны в воспомина-
ниях уцелевших жертв репрессий, в немногочисленных признаниях
палачей во время суда над ними, в реабилитационных делах. Единой
методики работы над подобного рода источниками до сих пбр не су-
ществует, хотя между судебными политическими процессами совет-
ского времени наблюдается много общего по замыслам их устроите-
лей и результатам карательной политики той поры.
Вместе с тем публикаторы отмечают, что правила, выработанные
российской археографией в отношении издания документов более
ранних эпох, вполне применимы и для создания сборников докумен-
тов советского времени. Для публикации документов, характеризу-
ющих сталинскую эпоху, используются многие федеральные, мест-
ные и ведомственные архивы. Но, начиная с 1990-х годов, мало кто
обходится без использования документов, хранящихся в РГАСПИ и
ЦА ФСБ РФ. Поэтому мы несколько подробнее остановились на ха-
рактеристике отдельных фондов именно этих архивохранилищ.
Документальные сборники
Одной из первых публикаций начала 1990-х годов материалов из
личного архива Сталина стало издание редакционной правки Ста-
линым его собственной биографии. Первое издание краткой биогра-
фии Сталина вышло в 1939 г. тиражом в более 4 млн. экз., второе - в
1947 г. тиражом в более чем 13 млн. экз. Эти книги в то время наря-
ду с кратким курсом «Истории ВКП(б)» (1938 г.) были обязательны
для изучения в школах и вузах, на многочисленных партийно-комсо-
1 Меньшевистский процесс 1931 года. Сбр. документов в 2-х книгах. М., 1999. Кн. 2.
С. 457,462.
216
Ч
мольских пропагандистских курсах. Замечания Сталина сделаны на
макете текста второго издания биографии. Они были направлены на
поддержание мифа о том, что он был одним из главных руководите-
лей большевиков до 1917 г., руководил «решающими боевыми опера-
циями» в годы Гражданской войны и был лидером партии с 1921 г.,
вместе с тем подчеркивая, что он всегда хотел быть «достойным уче-
ником Ленина»1.
Подобную цель преследовали и замечания Сталина при рабо-
те над текстом краткого курса «Истории ВКП(б)». Редакционной
правке Сталина подверглись все главы краткого курса в плане их
политического осовременивания, удаления из истории тех, кто к
1938 г. стал «врагом народа» и был расстрелян, к смене понятия рос-
сийская социал-демократическая партия на «марксистскую», т.к.
по мнению Сталина к тому времени западные социал-демократы
превратились в оппортунистов и это наименование к российским
большевикам не подходит. Он всячески подчеркивал свою роль в
борьбе с меньшевиками, троцкистами и другими «врагами партии»,
тем самым оправдывая тогда идущие в стране судебные политичес-
кие процессы1 2.
Опубликованные сборники документов тематически разнопла-
новы. Они составлялись разными исследователями, для многих еще
«политическая целесообразность» публикации тех или иных доку-
ментов превалировала над профессиональным пониманием важнос-
ти их издания. Это проявлялось, прежде всего, в выработке критери-
ев отбора источников: почему опубликован этот, а не иной документ,
чем вызван неполный текст его публикации и т. д. Конечно, публи-
кация в 1995 г. сборника документов «Сталинское Политбюро в 30-е
годы»3 было для многих историков большим откровением, которое
позже сменилось разочарованием от того, что многие документы о де-
ятельности этого высшего политического органа власти в стране той
поры не были изданы.
1 И. В. Сталин сам о себе. Редакционная правка собственной биографии // Извес-
тия ЦК КПСС. 1990. № 9. С.113-129. И. В. Сталин. Краткая биография. М., 1939. ;
И. В. Сталин. Краткая биография. 2-е издание, исправленное и дополненное // Сост. Г.
Ф. Александров, М. Р. Галактионов, В. С. Кружков, М. Б. Митин, В. Д. Мочалов, П. Н.
Поспелов. М., 1947.
2 И. В. Сталин в работе над «Кратким курсом истории ВКП(б)» // Вопросы исто-
рии. 2002. № И. С. 3-29; № 12. С. 3-26; 2003. № 4. С. 3-25. См. также: Как Сталин
критиковал и редактировал конспекты школьных учебников по истории (1934-1936
годы) // Вопросы истории. 2004. № 6. С. 3-30.
3 Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сбр. документов // Сост. О. В. Хлевнюк,
А. В. Квашонкин, Л. П. Кошелева, Л. А. Роговая. М., 1995.
217
В. П. Данилов, главный специалист Института российской ис-
тории РАН и публикатор множества документальных сборников по
истории советского крестьянства, рассказывал, какое огромное зна-
чение для него и других исследователей имела отмена обязательной
государственной идеологии в 1990-е годы, о том, как это способство-
вало изучению истории крестьянства - основной массы населения
страны в момент образования советского общества и ставшего быст-
ро исчезающим слоем населения в момент его падения.
Еще в 1992 г. Ученый Совет Института российской истории РАН
принял решение об издании тематических документальных публи-
каций: «Советская деревня 20-х - 30-х годов глазами ВЧК-ОГПУ-
НКВД» и «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раску-
лачивание. 1927-1939 гг.». Проекты получили поддержку различных
зарубежных организаций: Дома науки о человеке во Франции, Уни-
верситета Торонто (Канада) и др. Активное участие в осуществлении
проектов приняли профессора А. Берелович, Н. Верт, Т. Шанин и др.
Данилов писал о работе с информационными сводками, составленны-
ми сотрудниками ОГПУ-НКВД, как источнике, сообщавшем руко-
водству страны, прежде всего, о политическом настроении общества.
«Перед нами действительно уникальный источник, - подчеркивал
он, - отличающийся высокой степенью достоверности сообщаемых
сведений о событиях, которые имели политическое значение и ко-
торые очень плохо отражены в других сохранившихся источниках».
Данилов отмечал, что при работе над сборниками документов о кол-
лективизации составители столкнулись с «засекреченными материа-
лами», так как советская цензура с мая 1927 г. запрещала любую пуб-
ликацию о действительном продовольственном положении страны
и состоянии сельского хозяйства. Поэтому публикуемые документы
дают исследователям возможность познакомиться с источниками ра-
нее совершенно для них недоступными1.
Вышедшие тома сборников документов, вместе с наконец издан-
ными в России документами Смоленского архива, представили на-
иболее полную картину трагедии крестьянства советской страны.
Опубликованные документы свидетельствуют, как реализовывался
инициированный Сталиным план форсированного преобразования
сельского хозяйства, каким повсеместным насилием и жестокос-
тью сопровождалось его исполнение. Приведенные в томах сводки
1 Данилов В. П. Проблемы отбора и публикации рассекреченных документов по
истории советского крестьянства // Проблемы публикации документов по истории
России XX века. М., 2001. С. 63, 66, 68-69. О В. П. Данилове (1925-2004) см.: Выл-
цан М. А., Емец В. А., Слепнев И. Н. Творческий путь Виктора Петровича Данилова //
Вопросы истории. 2005. № 9. С. 150-162.
218
1
ОГПУ показывают, что главным рычагом воздействия на крестьян
были репрессии. Составители, особенно третьего тома «Трагедии
советской деревни», сообщили о трагической судьбе спецпересе-
ленцев, т.е. отправленных в ссылку «кулаков», массовом голоде
1932-1933 годов. В нем впервые была опубликована директива
Сталина (сохранился его автограф) и Молотова от 22 января 1933
г. о запрещении массового выезда голодающих крестьян с Украи-
ны и других районов страны. По данным демографов и историков,
более 7 млн. крестьян стали тогда жертвами голода. Виновность
в этом сталинского руководства неоспорима и еще раз подтверж-
дается публикуемыми материалами1. Изданные документы стали
необходимым основанием для новых исследований предлагаемой
в них тематики.
Следующим важным изданием документов можно назвать
10-томный труд российских и зарубежных исследователей «Совер-
шенно секретно»: Лубянка - Сталину о положении в стране (1922-
1934 гг.)»1 2.
Заметим, что вопрос о достоверности источников, извлеченных
из архива бывшего КГБ СССР, рассматривается современными рос-
сийскими историками неоднозначно. В. П. Данилов, много работа-
ющий с ними в последние годы, полагает исходящие от ВЧК-ОГПУ
информационные сводки о политическом положении в стране до-
стоверными, тем более что эти учреждения были изначально ори-
ентированы на максимально полную информацию, особенно о нега-
тивном отношении различных слоев населения к властям. Однако,
1 Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и мате-
риалы в 4 томах. Т. 1. 1918-1922. Документы и материалы / Ред. А.Берелович (Фран-
ция), В. Данилов (Россия). М., 1998; Т. 2. 1923-1929. М., 2000; Т. 3. 1930-1934. Кн. 1.
1930-1931. М., РОССПЭН, 2003; Трагедия советской деревни. Коллективизация и рас-
кулачивание. Документы и материалы в 5 томах. 1927-1939. Т.1. Май 1927 - ноябрь
1929 / Ред. В. Данилов (отв. ред.), В. Виноградов, Л. Виола, Л. Двойных, Н. Ивницкий,
С. Красильников, Р. Маннинг, О. Наумов, Е. Тюрина, Хан Чжонг Сук. М., 1999; Т. 2.
Ноябрь 1929 - декабрь 1930. М., 2000; Т. 3. Конец 1930-1933. М., 2001; Т. 5. Кн. 2.1938-
1939. М., 2006; «Смоленский архив» как «зеркало советской действительности» // Воп-
росы истории. 2003. № 9. С. 3-27; № 11. С. 3-34; № 12. С. 3-26. См. также: Спецпересе-
ленцы в Западной Сибири. 1930 - весна 1931 г. Новосибирск, 1992; Спецпереселенцы в
Западной Сибири. Весна 1931 - начало 1933 г. Новосибирск, 1993; Спецпереселенцы в
Западной Сибири. 1933-1938. Новосибирск, 1994; и др.
2 «Совершенно секретно»: Лубянка - Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.).
Т. 1. Ч. 1. 1922-1923 г. / Ред.: Г. Н. Севостьянов, А. Н. Сахаров, Я. Ф. Погоний, Ю. Л.
Дьяков (отв. ред), В. К. Виноградов, Л. П. Колодникова, Т. Вихавайнен, М. Кивинен,
Т. Мартин. М., 2001; Т. 1. Ч. 2.1922-1923 г. М., 2001; Т. 2.1924 г. М., 2001; Т. 3. Ч. 1.1925 г.
М., 2002; Т. 3. Ч. 2. 1925 г. М., 2002; Т. 4. Ч. 1. 1926 г. М., 2001; Т. 4. Ч. 2. 1926 г. М., 2001;
Т. 5.1927 г. М., 2003; Т. 6.1928 г. М., 2002; Т. 7.1929 г. М., 2004; и др.
219
попытки отдельных сотрудников ОГПУ в 1930-1931 годы внести
коррективы в масштабы, сроки и условия раскулачивания, привели
к постановке Сталиным 25 июля 1931 г. на заседании Политбюро
вопроса об ОГПУ, в результате которого из руководства этого уч-
реждения удалялись лица, имевшие свое мнение по этому вопросу
В марте 1931 г. в ОГПУ был ликвидирован информационный отдел,
из документов ОГПУ исчезает фактическая информация, предпола-
гающая полноту и конкретность сведений, теперь преобладающей
формой информации становятся справки и сообщения, соответс-
твующие официальной интерпретации1. Из сообщения Данилова
можно сделать вывод о том, что до марта 1931 г. документы, ис-
ходящие из ВЧК-ОГПУ были вполне достоверны; после того, как
сотрудники этого учреждения были наказаны за «свое мнение»,
информационные документы перестали быть объективным и досто-
верным источником.
Высоко оценивают степень достоверности публикуемых ежеме-
сячных обзоров ОГПУ о политико-экономическом состоянии стра-
ны и авторы издания «Совершенно секретно». Лубянка - Сталину о
положении в стране». Эти обзоры основывались на сводках, которые
готовили информационные отделы ГПУ на местах, и дополнитель-
ной информации, представляемой секретно-политическим и контр-
разведывательным отделами ОГПУ В изданных томах они публику-
ются без купюр, в том виде как сохранились в ЦА ФСБ РФ. Обзоры
составлялись для Сталина и Политбюро с целью стать одним из ос-
нований для принятия решений. Они также направлялись руководс-
тву местных управлений ГПУ для ориентировки в действиях. Эти
информационные обзоры свидетельствовали о том, что в 1920-х на-
чале 1930-х годов сопротивление властям в стране не прекращалось:
рабочие требовали улучшения своего экономического положения,
крестьяне сопротивлялись методам коллективизации, священнослу-
жители отстаивали право на свою деятельность.
В. К. Виноградов, автор одной из вводных статей к изданию, отме-
чает, что уже в 1929 г. составление ежемесячных обзоров Отдела ин-
формации и политконтроля ОГПУ о политическом состоянии СССР
было прекращено. По его мнению, в документах 1930 г. наметился
явный уход от какой-либо детализации событий1 2. Таким образом,
отдельные типы источников, исходящих из ОГПУ, продолжали быть
1 Данилов В. П. Необычный эпизод во взаимоотношениях ОГПУ и Политбюро
(1931 г.) // Вопросы истории. 2003. № 10. С. 117,121,126-128
2 Виноградов В. К. Об особенностях информационных материалов ОГПУ как
источника по истории советского общества // «Совершенно секретно»: Лубянка -
Сталину о положении в стране. Т. 1. Ч. 1. С. 31-73..
220 1
достоверными до 1929 г. (Виноградов), другие - до 1931 г. (Данилов).
Но Виноградов обращал внимание и на то, что степень информации
о различных сюжетах, также как и освещение тематики, запрашивае-
мой с мест в течение 1920-х годов менялись в зависимости от измене-
ний политического курса правящей партии и поставленной в связи с
этим перед спецслужбами задачами. Несмотря на заказной характер
необходимой информации, её качество тогда соответствовало объек-
тивности происходящего и играло свою роль в формировании отно-
шения властей к обществу.
Профессор Калифорнийского университета (Лос-Анджелес)
А. Гэтти в предисловии к 3-му тому сборника спрашивал: до какой
степени простиралось участие ОГПУ в «производстве» информа-
ции, которую, по их мнению, вышестоящее партийное руководство
из Политбюро - «потребитель» данной информации - хотело бы ус-
лышать? Он не дает ответа на этот вопрос, но считает публикуемые в
сборниках информационные обзоры ценным историческим источни-
ком1. Весьма положительно о публикуемых документах высказался
и профессор Калифорнийского университета (Санта Барбара) А. Эд-
гар. Он также подчеркивал заказной характер тематики информации.
«Поскольку, - замечал Эдгар, - центральные партийные власти сами
инициировали заказ на получение от ОГПУ информации в виде сво-
док и обзоров и требовали, чтобы данные документы соответствовали
определенному формату, донесения и отчеты могут многое рассказать
о беспокойстве, озабоченности и растерянности в высших эшелонах
власти»1 2. Но, вероятно, не следует исключать и того, что своими об-
зорами ОГПУ стремилось «доказать» свою нужность властям, чтобы
получить дополнительное финансирование, увеличение кадров свое-
го учреждения и т. д.
Опубликованные в сборниках материалы впервые столь объемно
и открыто показывают «теневые» стороны строительства социализма
в стране по документам тех лет. Они раскрывают создание тотальной
слежки органов ОГПУ за различными слоями населения. Огромный
фактический материал, содержащийся в обзорах, показывает недо-
вольство населения политикой властей. Их ответом были репрессии.
Публикуемые в сборниках обзоры составлялись с использованием
докладов местных управлений ОГПУ. Насколько они были обосно-
ваны и содержали подлинные факты? Подобное источниковедческое
изучение еще предстоит, хотя многие положения документов сборни-
1 Гэтти А. Ценный исторический источник // «Совершенно секретно»: Лубянка -
Сталину о положении в стране. Т. 3. Ч. 1. С. 32-33.
2 Эдгар А. Ценный источник // «Совершенно секретно»: Лубянка - Сталину о по-
ложении в стране. Т. 5. С. 18.
221
ка подтверждаются другими изданиями, основанными на материалах
и деятельности областных спецслужб1.
Среди российских историков есть и весьма критическое мнение
о всех источниках советского времени. Так, наиболее радикально на-
строенная И. В. Павлова считает, что «это источники не просто глубо-
ко идеологизированные, но изначально искажавшие смысл событий.
Такого рода искажения заложены в существе тех источников, кото-
рые оставляют после себя идеологизированные государства (идеок-
ратии), задающие посредством табуированного языка особое виде-
ние событий, соответствующее искаженному сознанию тех, кому эти
документы адресованы». Она подчеркивала, что наиболее фальсифи-
цированными документы сталинского времени оказались материалы
архивно-следственных дел, сосредоточенные в архивах КГБ1 2. Дума-
ется, что данная характеристика советских источников субъективна
и некорректна. Даже в действительно фальсифицированных следс-
твенных делах политических судебных процессов и лиц, осужденных
по политическим мотивам, можно встретить подлинные документы
этих лиц (рукописи, дневники, письма и др.), а также точные данные
о времени их рождения и служебной карьере. В архивах КГБ храни-
лись и различные сводки, обзоры о политическом положении страны,
в достоверности которых в определенное время не сомневаются их
публикаторы.
В 2003 г. появилась первая большая публикация, составленная
в основном на материалах документов личного архива Сталина.
Она была посвящена теме «Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД».
В. Н. Хаустов и В. П. Наумов, авторы введения и составители сборни-
ка, видят значение публикуемых документов в раскрытии механизма
превращения карательных органов в инструмент укрепления лич-
ной власти Сталина. В сборнике приводятся документы, свидетель-
ствующие о том, как Сталин использовал учреждения госбезопас-
ности для подавления любой оппозиции против себя, как расширял
их полномочия во всех сферах жизни страны, превращая в мощную
властную структуру личного подчинения. Документы сборника по-
казывают, как высший политический орган страны - Политбюро ЦК
1 Рязанская деревня в 1929-1930 гг. Хроника головокружения. Документы и
материалы / Ред. Л. Виола, С. Журавлев и др. М. - Торонто, 1998; «Альметьевское
дело». Трагические страницы из истории крестьянства Альметьевского района (конец
20-х - начало 30-х гг.). Сбр. документов и материалов. Казань, 1999; Общество и власть.
Российская провинция. 1917-1980-е годы (По материалам Нижегородских архивов).
Т. 1. 1917 - середина 30-х годов. М. -Нижний Новгород - Париж, 2002; и др.
2 Павлова И. В. Понимание сталинской эпохи и позиция историка // Вопросы исто-
рии. 2002. № 10. С. 6, 8.
222
ВКП(б) - выносил судебные решения: Троцкого «выслать за границу
за антисоветскую работу» (10 января 1929 г.), «Я. Блюмкина расстре-
лять» (5 ноября 1929 г.), как Сталин вносил рукописные уточнения в
списки о мере наказания арестованных1. В сборниках использованы
материалы и других архивов.
Наибольшее число сборников документов издано на основе пуб-
ликаций материалов ЦА ФСБ РФ. Это издания документов о руко-
водителях ВЧК-ОГПУ-НКВД, о карательной, репрессивной роли
этих учреждений, жертвах ГУЛАГа и устройстве концлагерей, поли-
тических судебных процессах той поры1 2. Один из первых докумен-
тальных сборников о ГУЛАГе был составлен на основе материалов
МВД и ГУЛАГа МВД СССР, хранящихся в Государственном архиве
РФ (ГАРФ). Документы представлены по тематике: карательная
политика советского государства, организация ГУЛАГа, статисти-
ка, состав и движение заключенных, режим содержания заключен-
ных, производственная деятельность. Особое внимание в сборнике
уделено производственной деятельности заключенных, которые
строили дороги и каналы, здание Московского университета, объ-
екты атомной промышленности, занимались добычей золота, угля
и нефти.
Материалы сборника дополняли отдельные публикации. Так, в
одной из них говорилось о создании из арестованных ученых подне-
вольных конструкторских бюро, в которых тогда работали авиаконс-
трукторы А. Н. Туполев и В. Н. Петляков, создатель первого в мире
искусственного спутника Земли С. П. Королев и др. 4 июля 1939 г.
Л. Берия докладывал Сталину, что при НКВД СССР создано семь
особых технических бюро: самолетостроения, авиадизелестроения,
судостроения, артиллерии, порохов, отравляющих веществ, броневых
сталей. Он предлагал 316 работающих в них специалистов осудить на
1 Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Сбр. документов. Январь 1922 -
декабрь 1936 / Ред. А. Н. Яковлев. М., 2003. С. 180,213, 669; Лубянка. Сталин и Главное
управление госбезопасности НКВД. Сбр. документов. 1937-1938 / Ред. А. Н. Яковлев.
М., 2004; и др.
2 Генрих Ягода. Нарком внутренних дел СССР, Генеральный комиссар госбезопас-
ности. Сбр. документов / Ред. А. Л. Литвин. Казань, 1997; Неправедный суд. Последний
сталинский расстрел. Стенограмма судебного процесса над членами еврейского анти-
фашистского комитета / Ред. В. П. Наумов. М., 1994. Экономика ГУЛАГа и её роль в
развитии страны. 1930-е годы. Сбр. документов. М., 1998; Меньшевистский процесс
1931 года. Сбр. документов в 2-х книгах / Ред. А.Л.Литвин. М., 1999; Реабилитация: как
это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. М., 2000; ГУЛАГ
(Главное управление лагерей). 1918-1960 / Науч. ред. В. Н. Шостаковский. М., 2002.
С. 7, 9,13; и др.
223
длительные сроки заключения, а затем, в качестве создания стимула
для работы, постепенно, за особые заслуги сокращать им сроки пре-
бывания в заключении1.
В 1943 г. была введена каторга как мера наказания, где еще более
ужесточался режим содержания заключенных и на одежду нашивался
номер, как было в практике нацистских концлагерей. В 1948-1952 го-
дах было организовано 12 Особых лагерей для бывших оппозиционе-
ров, направленных в эти лагеря повторно. В 1949-1953 годах коли-
чество управлений исправительно-трудовых лагерей на территории
страны выросло более чем в два раза.
В 2004-2005 годах РОССПЭН осуществил фундаментальное до-
кументальное издание по истории ГУЛАГ^ в 7-ми томах. В предис-
ловии к первому тому А. И. Солженицын назвал издание «крупным,
решающим шагом в систематическом освещении истории коммунис-
тических репрессий в СССР». Р. Конквест отметил, что «почти все
представленные в серии документы оставались секретными до паде-
ния советского режима, отчасти и для того, чтобы отрицать само су-
ществование ГУЛАГа перед Западом»1 2.
Публикуемые источники отличались от эмоциональных воспо-
минаний очевидцев или солженицынского «Архипелаг ГУЛАГ» до-
кументальной достоверностью. Они создавали основу для научных
исследований репрессивной природы советского тоталитаризма.
Констатация происшедшего в стране от беспристрастной формы до-
кумента не становилась менее страшной, произвол и ужас государс-
твенной машины подавления своих сограждан проявлялся в этих
заговоривших источниках с новой силой. Документы сборника о
репрессиях против инакомыслящих в начале 1920-х годов свидетель-
1 «Виновность арестованных подтверждена...». Конструкторские бюро при ОГПУ-
МГБ СССР // Источник. 2003. № 4. С. 46-50.
2 История сталинского ГУЛАГа. Конец 1920-х - первая половина 1950-х годов.
Сбр. документов в 7 томах. М., 2004. Т. 1. Массовые репрессии в СССР / Отв. ред.
Н. Верт, С. В. Мироненко, Сост. И. А. Зюзина. С. 23, 29; М., 2004. Т. 2. Карательная
система: структура и кадры / Отв. ред. и сост. Н. В. Петров / Отв. сост. Н. И. Владимир-
цев; М., 2004. Т. 3. Экономика ГУЛАГа / Отв. ред. и сост. О. В. Хлевнюк; М., 2004. Т. 4.
Население ГУЛАГа: численность и условия содержания. Ответственные редакторы
А. Б. Безбородов, В. М. Хрусталев / Сост. И. В. Безбородова, В. М. Хрусталев; М., 2004.
Т. 5. Спецпереселенцы в СССР / Отв. ред. и сост. Т. В. Царевская-Дякина; М., 2004.
Т. 6. Восстания, бунты и забастовки заключенных / Отв. ред. и сост. В. А. Козлов /
Сост. О. В. Лавинская; М., 2005. Т. 7. Советская репрессивно-карательная политика и
пенитенциарная система в материалах Государственного архива Российской Федера-
ции. Аннотированный указатель дел / Отв. ред. В. А. Козлов, С. В. Мироненко / Отв.
сост. А. В. Добровская / Сост. Б. Ф. Додонов, О. Н. Копылова, В. П. Наумов, В. И. Ши-
роков.
224 1
ствуют об активном участии Сталина в выработке основ советской
карательной политики1.
Публикаций документов на эту тему множество, каждая область и
республика Российской Федерации сочли необходимым выпустить
книги памяти со списками жертв политических репрессий, сборники
документов о происшедшем с их земляками на территории того или
иного региона. Карательная политика той поры освещена в докумен-
тах, посвященных этническим и «классовым» депортациям, притес-
нениям по национальному признаку1 2.
Хранящиеся в личном фонде Сталина документы свидетельс-
твовали, что в начале 1920-х годов не всё партийное руководство
страны было за репрессии как единственную эффективную меру
подавления недовольства в обществе. В сохранившихся запис-
ках и черновиках Сталина есть записи его полемики на эту тему
с Л. Б. Каменевым, Г. Е. Зиновьевым и Н. И. Бухариным. Каменев
полагал, что нэп в 1923-1924 годы должен ограничить число рас-
стрелов по политическим мотивам, Сталин и Зиновьев возражали.
Сталин записал: «Каменев углубляет, но упрощает вопрос во вред
делу». Тогда же, в 1923 г. они обсуждали вопрос об аресте М. X. Сул-
тан-Галиева (1892-1940) татарина - большевика, длительное вре-
мя работавшего под руководством Сталина в Наркомнаце. Во вре-
мя организации национальных автономий он ратовал за передачу
им полноты прав и создания в Советской России федерации, как
он считал, с равноправными её субъектами, выступая против ста-
линского плана создания «панрусистской» империи. Зиновьев и
Бухарин выступили против его ареста, опасаясь возмущения му-
сульман. Сталин настоял на аресте Султан-Галиева, а позже и на
его расстреле3.
1 «Очистим Россию надолго,..». Репрессии против инакомыслящих. Конец 1921 -
начало 1923 гг. / Сост. А. Н. Артизов, Э. К. Водопьянова, Е. В. Домрачева, В. Г. Макаров,
В. С. Христофоров. М., 2008; и др.
2 См.: Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. Документы, факты,
комментарии. М., 1994; Депортация карачаевцев. Документы рассказывают. Черкесск,
1997; «По решению правительства Союза ССР...». Документы / Сост. Н. Ф. Бугай,
А. М. Гонов. Нальчик, 2903; «Провести очистку Ленинграда кампанейским путем».
Документы АП РФ о высылке «бывших людей». 1935-1936 гг. // Исторический архив.
2003. № 2. С. 104-123; Сталинские депортации. 1928-1953. Россия. XX век. Документы.
М., 2005; Государственный антисемитизм в СССР. От начала до кульминации.
1938-1953. Документы / Сост. Г. В. Костырченко. М., 2005; Сталин и космополитизм.
1945-1953. Документы агитпропа ЦК КПСС / Сост. Д. Г. Наджафаров, 3. С. Белоусова.
М., 2005; и др.
3 РГАСПИ. Ф. 558. Оп. И. Д. 24. Л. И, 12, 25. См. также: Неизвестный Султан-
Галиев: рассекреченные документы и материалы / Ред. И. Р. Тагиров. Казань. 2002.
225
В середине 1950-х годов Хрущев, по партийно-советской тради-
ции борясь за власть со своими бывшими коллегами по руководству
страной, широко использовал подвластный ему личный архив умер-
шего вождя для их дискредитации. В июне 1957 г. состоялся Пле-
нум ЦК КПСС, осудивший деятельность «антипартийной группы»
Г. М. Маленкова, Л. М. Кагановича и В. М. Молотова. В документаль-
ных материалах этого Пленума сохранились расстрельные списки,
подписанные Сталиным и Молотовым в 1937-1938 годах. В справ-
ке, составленной по архивным материалам для Хрущева, отмечалось,
что с 27 февраля 1937 г. по 12 ноября 1938 г. НКВД СССР получи-
ло от Сталина и других членов Политбюро санкцию на осуждение
Военной Коллегией Верховного суда СССР на 38679 человек. Толь-
ко 12 ноября 1938 г. Сталин и Молотов дали согласие на расстрел
3167 человек1.
Изданные в последнее десятилетие сборники документов об от-
ношении властей к художественной и научной интеллигенции сви-
детельствуют о том, что в тоталитарном государстве не было ни од-
ного слоя населения, которое бы ни оказалось под бдительным оком
спецслужб. В документальном сборнике «Власть и художественная
интеллигенция» в хронологической последовательности представ-
лены наиболее важные партийно-советские постановления с 1917 по
1953 год, способствующие ликвидации свободы слова и права на ина-
комыслие1 2.
Многочисленные сборники документов, посвященные различным
сюжетам сталинской эпохи, в том числе и ему лично3, поставили воп-
рос о полноте публикаций документов на заданную тему и критериях
отбора источников при публикации. Конечно, какая-то часть некогда
засекреченных источников стала достоянием гласности, но можно
лишь предполагать, сколько еще предстоит узнать, если ныне недо-
ступные документы станут предметом научного изучения. Однако
надеяться на это в ближайшее время вряд ли возможно. А. Н. Яков-
лев, председатель Комиссии по реабилитации жертв политических
1 «Решения Особых троек приводить в исполнение немедленно» //Источник. 1999.
№5. С. 81-85.
2 Литературный фронт. История политической цензуры. 1932-1946 / Сост. Д. Ба-
биченко. М., 1994; Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б)-
ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике. 1917-1953 гг. / Ред. А. Н. Яков-
лев. М., 1999; Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б). 1922-1952.
М., 2000; И. В. Сталин. Историческая идеология в СССР в 1920-1950-е годы: переписка
с историками, статьи и заметки по истории, стенограммы выступлений. Сбр. докумен-
тов и материалов. Ч. 1. 1920-1930-е годы / Сост. М. В. Зеленов. СПб., 2006; и др.
3 Иосиф Сталин в объятиях семьи. Из личного архива / Сост. Ю. Г. Мурин. М.,
1993.
226 *
репрессий при президенте РФ, основатель фонда «Демократия», ко-
торому, казалось бы, открыт доступ к любым документам, начав мно-
готомное издание документов из архивов ЦК КПСС и ЦА ФСБ РФ,
говорил, сколь трудным было для него опубликовать документы о
трагедии примерно 22 тыс. польских военнопленных, расстрелянных
в Катыни и других советских концлагерях в годы Второй мировой
войны сотрудниками НКВД, или обнародовать протоколы советс-
ко-германских переговоров 1939 г. Яковлев, при разговоре с бывшим
главой ельцинской администрации С. Филатовым, с горечью при-
знался ему: «Не знаю, что делать с многотомником «Россия. XX век.
Документы». Перестали давать документы, закрыли архивы. Прези-
дент не принимает... Кто-то настойчиво внедряет в стране так назы-
ваемую «управляемую демократию»...1 Историки стали говорить, что
уж если Яковлеву документы не дают, то нам и пытаться не стоит их
заполучить...
Вместе с тем опубликованные за последние годы сборники доку-
ментов позволяют выявить тенденцию их отбора для изданий. От
стремления разоблачения сталинского режима публикаторы посте-
пенно стали переходить к академическому научному изучению его
структурных основ, пониманию того, что представлял режим лич-
ной власти в огромной стране. Появление исследований, связанных
с источниковедческим анализом сочинений Сталина (1946-1951.
Т. 1-13) и других документов ВКП(б) за разные годы, свидетельство-
вало о появлении научно-критического отношения к ним* 2.
К 50-летию смерти Сталина (март 2003 г.) число публикаций
сталинских документов возросло. Это документы разной значимос-
ти. Среди них стенограмма беседы Сталина с У. Черчиллем 9 октяб-
ря 1944 г. о советско-польской границе, влиянии Великобритании
на ситуацию в Греции и других международных проблемах; доку-
мент о важности точного перевода труда Сталина «Экономические
проблемы социализма в СССР» на английский язык; запись беседы
Сталина с руководством Социалистической единой партии Герма-
нии (СЕПГ) В. Пиком, О. Гротеволем и В. Ульбрихтом 4 мая 1950 г.
Александр Яковлев: свобода - моя религия. К 80-летию со дня рождения.
Сб. статей. М., 2003. С. 276, 313, 316-317, 330-331; Яковлев А. Сумерки. М., 2003.
С. 675-677.
2 См.: Леушин М. А. Документы ВКП(б) (КПСС) как источник по истории истори-
ческой науки в СССР: 1945-1955 гг. Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 2000; Хлевнюк
О. В. Экономика ОГПУ-НКВД-МВД СССР в 30-50-е годы XX в.: проблемы и источ-
ники. // Исторические записки. М., 2002. № 5. С. 43-68; и др. 14-16 тома сочинений
Сталина были изданы в США на русском языке в 1967 г. В 1997-2006 гг. в Москве и
Твери были опубликованы 14-18 тома «Сочинений» Сталина, составленные и отредак-
тированные Р. И. Косолаповым.
227
и 1,7 апреля 1952 г. о снятии части послевоенных репараций с Гер-
мании и др.1
Документы о личности Сталина представляют особый интерес,
так как характеризуют его поступки в разных ситуациях. 22 октяб-
ря 1936 г. Ч. Наттер, заведующий московским бюро «Ассошиэй-
тед Пресс» (США), обратился с письмом к Сталину с просьбой его
принять, потому что в иностранной прессе много сообщений о его
тяжелой болезни «и даже смерти». Сталин ответил ему с мрачным
юмором 26 октября 1936 г.: «Насколько мне известно из сообщений
иностранной прессы, я давно уже оставил сей грешный мир и пересе-
лился на тот свет. Так как к сообщениям иностранной прессы нельзя
не относиться с доверием.., то прошу верить э^им сообщениям и не
нарушать моего покоя в тишине потустороннего мира».
Своеобразно повел себя Сталин и во время беседы с Президентом
АН СССР С. И. Вавиловым об издании Большой Советской Энцик-
лопедии 19 июля 1949 г. На вопрос Вавилова, нужны ли в энцик-
лопедии статьи о «наших врагах», например, о Л. Д. Троцком, Ста-
лин ответил, что нужны. «Наполеон ведь у вас будет, а ведь он был
большим мерзавцем». Тогда же были опубликованы и письма отде-
льных лиц и учреждений, выступивших сразу же после смерти вож-
дя с предложениями об увековечении его памяти. В письмах пред-
лагалось построить пантеон, присвоить Московскому университету
имя Я. Сталина и др.1 2
Публикация документов продолжается. Они касаются как обще-
государственной деятельности Сталина3, так и данных о членах его
семьи. 13 сентября 2003 г. газета «Известия» сообщила о передаче
Галине Яковлевне Джугашвили, внучке Сталина, материалов о гибе-
ли её отца Я. И. Джугашвили в 1943 г., хранившихся до этого в аме-
риканских архивах. Сын Сталина - Я. И. Джугашвили (1907-1943)
был старшим лейтенантом Красной Армии. 16 июля 1941 г. он попал
в плен и был заключен в немецкий концлагерь Заксенхаузен. Вскоре
после капитуляции «Третьего рейха» американцам в личном архиве
рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера удалось обнаружить папку с за-
ключительным отчетом Особой комиссии главного управления им-
перской безопасности об обстоятельствах гибели Я. И. Джугашвили.
В папке находились рапорты коменданта лагеря, показания очевид-
цев и свидетелей смерти сына Сталина, фотографии. Эти документы,
1 Источник. 2003. № 2. С. 45-56, 67-68; № 3. С. 100-128.
2 Источник. 2003. № 2. С. 33-35, № 4. С. 40-44; № 5. С. 63-74.
3 Политбюро ЦК ВКЛ(б) и Совет Министров СССР. 1945-1953. Сост. О. В. Хлев-
нюк и др. М., 2002; ЦК ВКП(б) и региональные партийные комитеты. 1945-1953 / Сост.
В. В. Денисов и др. М., 2004; и др.
228
а также записи протоколов допросов Я. И. Джугашвили, и были пе-
реданы его дочери. В. Жиляев, проведя графологический анализ за-
писок Я. И. Джугашвили и его сохранившихся фотографий, высказал
предположение, что сын Сталина погиб в бою, а в плену находился
человек, похожий на него, которого германские спецслужбы исполь-
зовали в своих пропагандистских целях1. Думается, что это малове-
роятно. Слишком много свидетельств, подтверждающих факт гибели
Я. И. Джугашвили в концлагере. Как говорится в рапорте комендан-
ту лагеря охранника Конрада Харфиша: «Яков Сталин сунул правую
ногу в пустой квадрат колючей проволоки, а левой ногой наступил
на электрический провод. Одно мгновение он стоял неподвижно, вы-
ставив вперед правую ногу и откинув тело назад. Затем он крикнул:
«Харфиш, ты солдат! Не трусь, пристрели меня!» И я выстрелил»1 2.
Разумеется, публикацией источников, в том числе и по истории
сталинизма, занимался такой специализированный журнал как «Ис-
торический архив», возобновивший своё издание, после закрытия в
1963 г., только в конце 1992 г. Достаточно ознакомиться с указателем
опубликованных материалов в этом журнале за последнее десятиле-
тие, чтобы убедиться в этом3. Именно в этом журнале была осущест-
влена такая ценная публикация, как журналы записи лиц, принятых
Сталиным в его кремлевском кабинете в 1924-1953 годах4. За 30 лет
правления Сталина в его кабинете побывала практически вся тогдаш-
няя правящая номенклатура страны. Сталин принимал посетителей,
или тех, с кем он хотел встретиться, не только в кремлевском каби-
нете; но только в этих журналах зафиксировано примерно 30 тыс.
посещений и около 3 тыс. посетителей5. Источниковедческий анализ
списка посетителей выявил наличие большого числа однофамиль-
цев, путаницу должностей посетителей и т.д. Так, в 1935 г. зафик-
сировано 3 посещения человека по фамилии Куйбышев (22, 31 мая,
25 июля). Но это был не член Политбюро ЦК ВКП(б) В. В. Куйбы-
шев, умерший 29 января 1935 г., а военный деятель Н. В. Куйбышев
(в журнале посещений часто отсутствуют инициалы посетителей)
и т. д. Идентификация посетителей Сталина стала предметом специ-
ального изучения6.
1 Жиляев В. «Пленник». Был ли сын Сталина в немецких концлагерях? // Родина.
2002. № 9. С. 88-95.
2 Известия. 2003. 13 сентября.
3 «Исторический архив». 1919-2001 гг. Указатель опубликованных материалов /
Сост. И. А. Кондакова, А. А. Чернобаев. М., 2002.
4 Исторический архив. 1994. № 6; 1995. № 2-6; 1996. № 2-6; 1997. № 1.
5 Исторический архив. 1998. № 4. С. 3.
6 Подробнее об этом см.: Печенкин А. А. Прежде всего - точность. Посетители Крем-
левского кабинета И. В. Сталина // Отечественная история. 2003. № 3. С. 152-157.
229
В настоящее время значительное число российских историков
занимается публикацией документов, а не созданием серьезных
проблемных исследований. Это вызвано стремлением восполь-
зоваться открытием «новых» документов и желанием ввести их в
научный оборот (а вдруг снова "закроют", такое бывало не раз!), а
также общественным желанием узнать о прошлом из «первых рук»,
поскольку труды исследователей зачастую конъюнктурны и дове-
рие к ним небольшое. Можно с большой долей убежденности отме-
тить, что публикация документов, в том числе и по истории стали-
низма, стала наиболее важным достижением российских историков
последних лет.
/
Воспоминания, дневники, письма
Мемуарная литература 1990-х годов о сталинизме весьма своеоб-
разна. Основные участники событий, работавшие вместе с вождем,
или до этого опубликовали свои воспоминания, или не успели (не
захотели) этого сделать. Воспоминания А. И. Микояна, министров,
военачальников, авиаконструкторов, крупных хозяйственных работ-
ников и многих других были опубликованы еще в 1960-1980-х годах.
Тогда же увидели свет и воспоминания члена Секретариата Поли-
тбюро ЦК и помощника Сталина в 1923-1927 годах Б. Г. Бажанова,
бежавшего из СССР 1 января 1928 г. Он опубликовал свои воспо-
минания в эмиграции, их журнальный вариант появился в СССР в
1989 г., а отдельное издание - в 1992-м. Ныне появились материалы
допроса Бажанова французскими спецслужбами, которые интересо-
вались характеристиками внутренней стабильности СССР и отноше-
нием к российской эмиграции1.
Н. С. Хрущев продиктовал свои воспоминания в 1967-1971 го-
дах, но опубликованы они были в России лишь в 1990-х. Встречам
со Сталиным он посвятил довольно много страниц. Он признавал-
ся, что сначала «обоготворял его личность», хотя и видел жестокость
действий вождя. Оправдывая свою безучастность к жертвам полити-
ческих репрессий в 1930-е годы, когда Хрущев занимал высокие пар-
тийные посты, он сформулировал, что тогда сделать даже для своих
арестованных друзей ничего не мог, т. к. «над партией встала ЧК»1 2.
Для Хрущева Сталин - великий вождь и беспощадный, жестокий че-
1 Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. СПб., 1992. «Уничтожить
врагов, предварительно их обманув». Материалы допроса помощника Генерального
секретаря ЦК ВКП(б) Бориса Бажанова французскими спецслужбами // Источник.
2001. №6. С. 31-41.
2 Хрущев Н. С. Воспоминания. Избранные фрагменты. М., 1997. С. 23, 24, 60.
См. также: Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть. В 4-х томах. М., 1999.
230
ловек. Он был предан марксизму и был палачом своего народа. Эту
двойственную оценку своего руководителя Хрущев сохранил на про-
тяжении всех своих мемуаров, нигде не допуская даже сомнения, что
в бедах людей той поры был повинен не культ Сталина, а созданная в
то время беспощадная репрессивная система и её создавали, прежде
всего, партийные лидеры во главе в боготворимым вождем.
Эта идея о Сталине, «великом государственном деятеле, но плохом
коммунисте и человеке», проводится через многие воспоминания его
соратников. Они были порождением того режима и сами принимали
участие в его укреплении, они все носили сталинскую шинель и неко-
торые из них пытались от неё хотя бы немного освободиться - и тогда
их мемуары принимали более критический характер.
Со времени высказываний Хрущева, обвинявшего во всех бе-
дах ОГПУ-НКВД-КГБ, оправдывающего себя и своих партийных
коллег, эта точка зрения предлагается в разных воспоминаниях,
пока не завершилась формулой бывшего партийного функционера
А. Н. Яковлева: «Элита партии и элита службы безопасности - близ-
нецы. Они вместе творили преступления». По его мнению, в стране
было двоевластие и за репрессии ответственно всё партийно-совет-
ское руководство той поры. Но более других повинен Сталин, ко-
торый стал «организатором злодеяний и разрушения России после
Ленина»1. Разумеется, эта радикальная и непримиримая позиция
нуждается в корректировании. Документов, подтверждающих на-
личие «двоевластия» в стране, Яковлев не приводил. Единовластно
правящей партией в стране была КПСС и ни с кем её руководство
властью не делилось.
При жизни Ленина Сталин занимал важные политические посты
и с апреля 1922 г. стал Генеральным секретарем правящей в стране
партии. Он был известен своей жесткой непримиримостью и беспо-
щадностью к людям. Это проявилось во время его курирования рабо-
ты ВЧК, а также в работе на других руководящих постах в армии и на-
родном комиссариате по делам национальностей. Сталин был одним
из тех, кто создавал советский режим и вместе с ним в этом участво-
вали, и те, кто позже выступит со своими мемуарами. Поэтому напи-
санные в советское и даже постсоветское время мемуары можно ус-
ловно подразделить на две большие авторские группы: те, в которых
Сталин с известными оговорками характеризуется положительно, и
написанные диссидентами, а также оставшимися в живых жертвами
репрессий, в которых вождь показывается с резко отрицательной сто-
роны. Эта субъективность мемуаров в значительной степени связана
и с политической конъюнктурой времени их написания.
1 Яковлев А. Н. Сумерки. М., 2003. С. 28, 222
231
Каждый мемуарист, естественно, писал о том, что ему более все-
го было известно. Но на оценку им прошлых событий особенно в
1990-е годы влияли политические события, ознаменовавшие собой
распад СССР, отказ от руководящей роли коммунистов в управле-
нии страной, а также ситуация, до сих пор с не завершившимися де-
мократическими реформами, стремлением части политических сил
к реставрации прошлого. Отсутствие цензуры и плюрализм мнений
знаменовал собой появление самых разноплановых работ. Характер-
ны в этом смысле приводимые цитаты в сборниках воспоминаний о
Сталине, увидевших свет в последнее время. Для составителя сбор-
ника «Сталин: в воспоминаниях современников и документах эпо-
хи» М. Лобанова важно было показать Сталина как «великого госу-
дарственника». Поэтому в сборнике содержатся выдержки из цитат,
опубликованных еще при жизни Сталина, полные лести в адрес «ве-
ликого кормчего», речи Сталина против Троцкого и других тогдаш-
них партийных «оппозиционеров», отрывки из сплошь фальсифици-
рованного судебного отчета «по делу антисоветского троцкистского
центра» (23-30 января 1937 г.), а также другие материалы, славящие
«мудрость вождя». Для Лобанова Сталин остался всемогущим пра-
вителем, выдающимся политическим и государственным деятелем,
беспощадным к врагам, Верховным главнокомандующим советски-
ми войсками во время войны 1941-1945 годов1. В подобном плане
составлен и сборник Е. Гуслярова «Сталин в жизни. Систематизи-
рованный свод воспоминаний современников, документов эпохи,
версий историков». В сборнике также цитируются отрывки из воспо-
минаний о Сталине разных лет, характеризующие положительно его
личную жизнь, отношение к соратникам и противникам. В сборнике
нет отрывков из воспоминаний тех, кто стал жертвами репрессий, об
этом вообще не упоминается1 2. Появление столь субъективных и це-
ленаправленных сборников, пропагандирующих «положительного»
Сталина в начале 2000-х неслучайно, и связано, наверное, с меняю-
щейся политической конъюнктурой в стране.
Подробностями о личной жизни Сталина поделилась его дочь
С. И. Аллилуева. Она, как и дети других высокопоставленных совет-
ских деятелей3, пыталась оправдать деяния отца, хотя и была недо-
1 & алии: в воспоминаниях современников и документах эпохи / Автор-состави-
тель М. Лобанов. М., 2002. 640 с.
2 Гусляров Е. Сталин в жизни. Систематизированный свод воспоминаний совре-
менников, документов эпохи, версий историков. М., 2003.
3 Аллилуева С. И. Двадцать писем другу. М., 2000; Берия С. Мой отец Лаврентий
Берия. М., 1995; Маленков А. Г. О моем отце Георгии Маленкове. М., 1992; Джугашвили
Г. Я. Дед, отец, Ма и другие. М., 1993; Жданов Ю. А. Взгляд в прошлое: воспоминания
очевидца. Ростов-на-Дону 2004; и др.
232
вольна его вмешательством в свою личную жизнь, когда он расстро-
ил её брак с двумя первыми мужьями Г. Морозовым и А. Каплиным,
прежде всего потому, что они были по национальности евреями. Кира
Павловна Аллилуева - дочь брата жены Сталина Н. С. Аллилуевой.
Её отец, генерал Красной Армии, скончался при невыясненных об-
стоятельствах в 1938 г., мать и она сама были репрессированы. И вот
спустя много лет она в беседе с корреспондентом газеты говорит,
что Сталин был «обаятельным человеком», «просто хорошим»1. По-
добное трудно объяснить, видимо, иногда не хочется плохо думать
о прошлом. Конечно, совсем иное пишут о Сталине и созданной им
репрессивной системе другие узники ГУЛАГа А. И. Солженицын,
Е. С. Гинзбург, Н. Я. Мандельштам, Л. Разгон, В. Т. Шаламов1 2 и мно-
гие, многие другие.
Часть воспоминаний касается отдельных эпизодов, характеризу-
ющих Сталина. Так, на московском заводе по производству автомо-
билей сохранилась легенда о том, как в свое время там сделали по
заказу вождя бронированный лимузин для его поездок. Проверить
прочность стекол и брони автомобиля он приказал по-своему: в са-
лон машины посадили инженеров, по проекту которых был создан
автомобиль, а затем открыли по нему огонь из винтовок и наганов.
Специалисты вышли из салона авто живыми, но седыми, - броня вы-
держала выстрелы3.
Часть мемуаров в процессе переизданий претерпела изменения.
Это относится, прежде всего, к воспоминаниям маршала Г.К.Жукова.
Первое издание его «Воспоминаний и размышлений» увидело свет в
1969 г., 11-е издание, дополненное прежде изъятыми из рукописи тек-
стами, - в 1992-м4. Многие дополнения к воспоминаниям Жукова свя-
заны именно с его оценками Сталина, которые не раз использовались
для обработки общественного сознания. Впервые Жуков был принят
Сталиным 2 июня 1940 г. после возвращения из Монголии, где он ру-
ководил советскими войсками при столкновении с японцами у реки
1 Известия. 2003.1 марта.
2 Веселая 3. 7-35. Воспоминания. М., Московский рабочий, 1990; Ларина-Буха-
рина А. М. Незабываемое. М., 1989; Мандельштам Н. Я. Воспоминания. М., 1989; Гинзбург
Е. С. Крутой маршрут. Хроника времен культа личности. М., 1989; Разгон Л. Плен в своем
отечестве. М., 1994; Театр ГУЛАГа. Воспоминания, очерки. М., 1995; Наринский А. С.
Воспоминания главного бухгалтера ГУЛАГа. СПб., 1997; Шаламов В. Воспоминания. М.,
2001; Поживши в ГУЛАГе / Сост. А. И. Солженицын. М., 2001; и др.
3 Комсомольская правда. 2003. 23 декабря.
4 Жуков Г К. Воспоминания и размышления. Т. 1-2. Изд. 11-е, дополненное по руко-
писи автора. М., 1992; Дополнительные материалы к воспоминаниям Жукова публико-
вались и отдельно. См.: Жуков Г. К. Из неопубликованных воспоминаний // Коммунист,
1988. № 14. С. 87-101; Жуков Г. К. Коротко о Сталине // Правда. 1989. 20 января.; и др.
233
Халхин-Гол. Видимо, они остались довольны друг другом - Жуков
4 июня 1940 г. получил звание генерала армии и вскоре был назначен
начальником Генерального штаба Красной Армии. В ходе начавшей-
ся тогда войны с Германией Жуков не раз встречался со Сталиным,
занимая высокие командные посты и оставаясь членом Ставки Вер-
ховного Главнокомандования. Многие факты, изложенные в воспо-
минаниях маршала, ныне уточнены историками1, но разночтения в
его оценках Сталина остались. Они были, наверное, вызваны и тем,
что после окончания войны Сталин понизил Жукова в должности и
превратил в опального маршала. Но Жуков был признателен Стали-
ну за недопущение его ареста во время гонения на многих генералов
в конце 1940-х годов.
В последние годы широко практиковалась публикация воспо-
минаний людей, как-то причастных к личной жизни Сталина. Это,
например, охранник А. Т. Рыбин, или начальник особой кремлев-
ской кухни Г. Н. Коломейцев, утверждавший, что Сталин любил
полакомиться печеной картошкой, пельменями и грузинским ко-
ньяком1 2. Сотрудник группы личной охраны Сталина Ю. С. Соло-
вьев оставил воспоминания о том, как вечером 31 октября 1961 г.
состоялось перезахоронение Сталина: гроб вынесли из Мавзолея,
где он находился рядом с саркофагом мумии Ленина и перенесли
в вырытую рядом могилу. Он заметил, что рабочие строительного
управления «сделали обрамление из железобетонных плит по дну
и боковым стенкам могилы. А вместо земли в могилу на гроб на-
сыпали по объему автомашину раствора бетона. Перезахоронением
руководил генерал-майор Захаров - начальник 9-го Управления
КГБ при СМ СССР. По его указанию перед выносом из Мавзолея
останков И. В. Сталина с мундира генералиссимуса, в котором он
лежал в саркофаге, были срезаны пять крупных и несколько мелких
золотых пуговиц»3.
Публикации современников продолжают говорить об их реак-
ции на смерть вождя. Писатель Д. Гранин вспоминал, что «смерть
вождя» его «потрясла», журналист С. Кондрашов отметил, с каким
напряжением в редакции газеты «Известия» ждали сведений о со-
стоянии здоровья Сталина. Вместе с известием о его смерти после-
довало указание ЦК партии: никакой отсебятины, печатать только
1 Антонов В. С. Три эпизода из мемуаров знаменитого полководца (к характеристике
воспоминаний Г. К. Жукова как исторического источника) // Отечественная история.
2003. №3. С. 157-163.
2 Рыбин А. Т. Рядом со Сталиным. Записки телохранителя. М., 1994; Коломей-
цев Г. Н. «Хозяин Кремля» умер раньше своей смерти // Аргументы и факты. 2002. Де-
кабрь. № 49.
3 См.: 1953 год. Между прошлым и будущим. М., 2003. С. 27.
234
правительственные документы и о том, как в Китае изучают труды
Сталина1.
Ныне широко известны записи бесед и интервью, проводи-
мые историками Г. А. Куманевым, В. Т. Логиновым и журналистом
Ф. И. Чуевым со многими соратниками и приближенными Стали-
на1 2. Большинство их собеседников, среди которых были Молотов,
Каганович и другие лица, в разное время приближенные к Сталину,
отзывались о своем вожде почтительно. Молотов и в 1970 г., когда
состоялась его беседа с Чуевым, продолжал считать, что «1937 год
был необходимым»3, т. е. по-существу оправдывал репрессии, про-
водившиеся в то время и под его руководством (в 1930-1940 годы
Молотов был премьером советского правительства). Куманев цити-
ровал свои беседы со многими бывшими сталинскими наркомами,
образно рассказывающими об обстановке и людях, с которыми они
работали. Они сообщали о «сволочном характере» Н. Вознесенского,
грубом отношении к подчиненным В. Молотова, Л. Берии, Л. Кага-
новича, о том, что Сталин считал обязательным для советского нар-
кома обладать бычьими нервами и оптимизмом4. Среди последних
публикаций Г. А. Куманева были его беседы с председателем Коми-
тета стандартов при Совнаркоме СССР военных лет В. С. Емелья-
новым (1901-1988) и маршалом войск связи И. Т. Пересыпкиным
(1904-1978) в феврале-апреле 1978 г. Они положительно оценива-
ли встречи с вождем, на которых решались проблемы перевооруже-
ния армии5.
В разных архивохранилищах ныне хранятся записи о многих
встречах Сталина. В начале сентября 1933 г. состоялась встреча Ста-
лина с группой советских писателей. Стенографических записей об
этой встрече нет, но сохранились отдельные заметки о выступлении
Сталина, записанные присутствующими. Н. Н. Накоряков (1881 —
1970), тогда директор Госиздата, оставил воспоминания об этой встре-
че, на которой Сталин назвал писателей «инженерами человеческих
душ» и предложил им объединиться в единый союз писателей. Его
1 Гранин Д. Страх, который больше страха смерти // Российская газета. 2003.
19 марта; Кондрашов С. Я отказался писать о вводе войск в Чехословакию и Афганистан.
Сослался на то, что я - американист // Известия. 2003. 28 декабря.
2 Куманев Г. А. Рядом со Сталиным. М., 1999; он же. Говорят сталинские наркомы:
встречи, беседы, интервью, документы. Смоленск, 2005; Логинов В. Т. В тени Сталина.
М., 2000; Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991; Чуев Ф.И.
Солдаты империи. Беседы. Воспоминания. Документы. М., Ковчег, 1998; он же.
Молотов. Полудержавный властелин. М., 1999; и др..
3 Чуев Ф. Молотов. Полудержавный властелин. С. 464.
4 Куманев Г. А. Говорят сталинские наркомы: встречи, беседы, интервью, документы.
С. 410,412,490-492, 501,556-557, 603.
5 Отечественная история. 2003. № 3. С. 49-70.
235
поддержал М. Горький, ставший в 1934 г. председателем этого сою-
за1. Также были опубликованы ранее неизвестные фрагменты беседы
Сталина с немецким писателем Эмилем Людвигом в декабре 1931 г.,
с французским писателем Р. Ролланом1 2.
К 50-летию со дня смерти Сталина журнал «Источник» опублико-
вал письмо Сталина партийному руководителю города Царицына в
январе 1925 г. Б. П. Шеболдаеву (1895-1937) с санкцией на переиме-
нование Царицына в Сталинград3.
Вместе с тем публикации воспоминаний, в том числе и участни-
ков Второй мировой войны, не приветствовались советскими влас-
тями. В ответ на письмо писателя К. М. Симонова в январе 1979 г.
о сборе и изданию мемуаров, партийное руководство ответило, что
это нецелесообразно, так как немало «исправлений и изменений
принципиального характера» было внесено в воспоминания мар-
шалов Г. К. Жукова, И. С. Конева и других4. Подобное негативно-
критическое отношение было у властей и к другим публикуемым
воспоминаниям. Опубликованные документы на эту тему лишь
свидетельствуют об этом.
Сталин был достаточно сложной личностью, весьма сильной и це-
леустремленной в достижении поставленной цели. Его жестокость и
беспощадность к людям, в том числе родственникам и соратникам,
которые работали вместе с ним не одно десятилетие, поражают до сих
пор исследователей. Среди воспоминаний врачей, лечивших Стали-
на, можно встретить утверждение о его паранойе - диагнозе, который
поставил ему в 1927 г. осматривавший Сталина известный профес-
сор-психиатр В. М. Бехтерев (1857-1927)5. В разных воспоминаниях
людей, встречавшихся с вождем, отмечалась его особая подозритель-
ность. Адмирал флота И. С. Исаков (1894-1967) рассказал журналис-
ту, как однажды встретился со Сталиным и шел вместе с ним по ярко
освещенному кремлевскому коридору. Исаков удивился яркому осве-
щению и множеству охраны. На что Сталин ответил: «Не в том беда,
что много света или много охраны. Беда в том, что я не знаю, когда и
кто из этих негодяев пустит мне в затылок пулю»6. Соратники Стали-
на отмечали его мстительность. Л. Б. Каменев вспоминал, как на воп-
рос, что каждый больше всего любит в жизни, разогретый бутылкой
1 Источник. 2003. № 5. С. 56-62.
2 Исторический архив. 1998. № 3. С. 216-217; Источник. 1996. № 1. С. 140-152.
3 Источник. 2003. № 3. С. 54-55.
4 Источник. 2000. № 2. С. 45-51.
5 Литературная газета. 1988. 28 сентября.
6 Гурунц Л. Из записных книжек // Звезда. 1988. № 3. С. 186.
236
вина, Сталин ответил: «Наметить жертву, всё подготовить, беспощад-
но отомстить, а потом пойти спать»1.
Болезни Сталина были тайной (вождь был вечно живой!). И только
в 1990-е годы Д. А. Волкогонов написал о болезненных приступах Ста-
лина, в результате которых он терял сознание от спазм сосудов головно-
го мозга. Впервые это случилось в конце 1949 г. Однако рекомендация
профессора В. Н. Виноградова (1882-1964) о том, чтобы Сталин умень-
шил активность, была расценена вождем, как враждебная и закончилась
арестом Виноградова. Сохранились воспоминания нескольких врачей,
лечивших Сталина, участников консилиумов в марте 1953 г.
И. А. Валединский (1874-1954) наблюдал за здоровьем Сталина
в Сочи, во время отдыха вождя в 1926-1940 годах. Он отзывался о
Сталине благожелательно и был благодарен ему за предоставление
большой квартиры в Москве и освобождение из под ареста сына-ин-
женера в 1937 г. По его мнению, здоровье Сталина в то время не вы-
зывало никаких опасений, хотя он и страдал заболеванием опорно-
двигательного аппарата и испытывал боли в мышцах конечностей.
Профессор Н. А. Кипшидзе в течение 15 лет был лечащим врачом
матери Сталина - Екатерины Георгиевны Джугашвили. Он встре-
тился со Сталиным впервые в 1935 г., когда вождь приехал навестить
больную диабетом мать. В своих воспоминаниях он рассказал об этой
встрече: «Разговор шел на русском языке, которого не знала мать, и я
свободно мог доложить в присутствии матери всё касающееся её здо-
ровья, в то время ей было 79 лет. Дальше товарищ Сталин перешел
на грузинский язык и вот тут произошла интересная беседа между
сыном и матерью. Товарищ Сталин рассказал мне и матери, что в де-
тстве мать часто его била... Товарищ Сталин, обращаясь к матери с
воспоминаниями о детстве и доказывая, что он был не плохим сыном,
спросил: «Почему ты меня так часто била?» «Потому ты и вышел
такой хороший, - ответила мать». Тогда Сталин рассмеялся вместе
со всеми. Но, видимо, всё было серьезнее. Мать Сталина рассказала
о случае дикого избиения мальчика пьяным отцом, который поднял
его и с силой бросил на земляной пол. Сталин и позже не раз стал-
кивался с насилием над собой во время многочисленных арестов и
ссылок. Может быть, тогда он понял роль физического воздействия
на волю людей и стал сторонником насилия и репрессий?
Профессор А. Л. Мясников (1899-1965) был среди врачей, вы-
званных к тяжело больному Сталину 2 марта 1953 г. Он вспоминал:
«Сталин лежал грузный, он оказался коротким и толстоватым, лицо
было перекошено, правые конечности лежали как плети. Он тяжело
дышал, периодически то тише, то сильнее... Диагноз нам представ-
1 См.: Троцкий Л. Д. Сталин. М., 1990. Т.2. С. 250.
237
лялся, слава богу, ясным: кровоизлияние в левом полушарии мозга на
почве гипертонии и атеросклероза. Лечение было назначено обиль-
ное». На третий день врачи единогласно пришли к выводу о том, что
смерть вождя неизбежна. Вскрытие (6 марта 1953 г.), после смерти
Сталина, подтвердило диагноз врачей. Мясников отметил, что в пос-
ледние годы жизни Сталин был тяжело больным человеком. Он по-
лагал, что жестокость и подозрительность Сталина, боязнь врагов,
утрата адекватности в оценке людей и событий, упрямство - всё это
следствие его болезни. Мясников утверждал, что управлял государс-
твом больной человек, так как у Сталина были найдены «очаги раз-
мягчения мозга очень давнего происхождения»1.
Свои воспоминания о времени сталинизма оставили те, кто счи-
тал тогда себя оппозиционером1 2, так и те, кто жил, учился и работал в
ту пору. Для академика-математика А. Н. Колмогорова (1903-1987),
в 1974 г. подписавшего письмо, одобрявшее высылку из страны
А. И. Солженицына, Сталин оставался «гением». Для участника Ве-
ликой Отечественной войны историка М. Я. Гефтера (1918-1995)
1941-1942 годы «множеством ситуаций и человеческих решений
являли собой стихийную десталинизацию (и до сегодняшнего дня
не вполне оцененную в этом ее сквозном, но нестойком качестве)».
Участник войны академик-историк Г. А. Арбатов, рассказав о ста-
линских репрессиях, сетовал на то, что в современной России культ
Сталина стал возрождаться «под лозунгами укрепления государства,
патриотизма и великодержавного шовинизма»3.
Среди источников особое место занимают дневники и письма - на
них стоят даты записи, которые удостоверяют не только личное от-
ношение к происходящему, но и констатируют его определенную ре-
альность. В 1990-е годы интенсивность публикации документов это-
го жанра была заметна. Оказалось, что дневники вели в сталинское
время ученые, писатели, представители самых разных профессий4.
Некоторые дневники стали предметом источниковедческого изу-
1 Валединский И. А. Воспоминания о встречах с т. Сталиным И. В. // Источник.
1998. № 2. С. 68-70; Кипшидзе Н. А. Встречи с вождем. Воспоминания врача. Тбилиси,
1953; Мясников А. Л. Кончина //Литературная газета. 1989. 1 марта.
2 См.: Павлов И. М. 1920-е: революция и бюрократия. Записки оппозиционера.
СПб., «Петербург XXI век», 2001; «Пока свободою горим...» (О молодежном
антисталинском движении конца 40-х - начала 50-х годов). Составление и предисловие
И. А. Мазуса. М., 2004; и др.
/ 3 Новый мир. 2007. № 1. С. 205-206; Гефтер М. Я. Из тех и этих лет... М., 1991.
С. 242; Арбатов Г. Детство, отрочество, война. Автобиография на фоне исторических
событий. М., 2007. С. 37.
4 Чуковский К. И. Дневник. 1930-1969. М., 1994; Вернадский В. И. Дневник
1938 года. //Дружба народов. 1992. № 2. С. 219-269; № 3. С.241-269; он же. Дневники.
1926-1934. М., 2001; Пришвин М. М. Дневник 1937 года // Октябрь. 1994. № И.
238
чения1 и все они являются свидетельством того времени, в котором
жили их авторы. В начале трагического для страны 1937 г. историк
Н. М. Дружинин (1886- 1986) записал в дневнике: «Нужно быть го-
товым ко всему - к жестокой борьбе, к мучительным страданиям, к
собственной гибели и гибели миллионов людей...». С. С. Дмитриев
(1906-1991) описал тяжелую моральную обстановку, сложившуюся
среди московских историков в 1949-1953 годах во время «борьбы с
космополитизмом», «национализмом» и изучением трудов Сталина
по экономике и языкознанию. Весьма критично он оценил и опубли-
кованное 30 июня 1956 г. постановление ЦК КПСС «О преодолении
культа личности и его последствий», заметив, что оно будет напротив
содействовать «оживлению и ободрению тех могущественных сил,
которые были и являются носителями этого так называемого культа
личности», так как в нем не было никакой критики существующего
общественного строя. Выводы Дмитриева от пережитого полны пес-
симизма. В мае 1991 г. он записал о том, что «российский XX век про-
ходил... и пройдет в бедности, крови и унижении»* 1 2.
Иное содержание представляют дневники В. А. Малышева
(1902-1957), возглавлявшего при Сталине различные министерства
оборонного значения с 1939 г. После первых встреч с вождем Малы-
шев был очарован и ошеломлен. Наверное, он был искренен, когда
писал о том, что готов «все силы отдать, чтобы оправдать великое до-
верие тов. Сталина... Какой гигантский ум... После его выступлений
все самое сложное, самое непонятное становится понятным, простым
и ясным». Малышев подробно описывал встречи со Сталиным в годы
войны, всячески подчеркивая его интерес к выпуску танков, чем он
С. 144-171; Дневник Н. М. Дружинина//Вопросы истории. 1995. №9-12; 1996. № 1-4,
7,9-10; 1997. № 1,3-4, 6-8,10-12; Готье Ю. В. Мои заметки. М., «Терра», 1997; Из днев-
ников Сергея Сергеевича Дмитриева // Отечественная история. 1999. № 3. С. 142-169;
№ 4. С. 113-128; № 5. С. 135-152; № 6. С. 117-134; 2000. № 1. С. 158-172; № 2.
С. 142-153; № 3. С. 151-164; № 4. С. 149-160; № 5. С. 160-182; № 6. С. 151-170; 2001.
№ 1. С. 154-168; и др.
1 О дневнике С. Ф. Поддубного за 1930-1931 гг. см.: Хельбек Й. Личность и система
в контексте сталинизма: попытка переоценки исследовательских подходов // Крайнос-
ти истории и крайности историков / Сб. ст. М., 1997; о дневнике М. А. Булгакова см.:
Лосев В. И. Личные архивные фонды русских писателей XX в. как исторический источ-
ник: проблемы публикации. // Проблемы публикации документов по истории России
XX века. М., 2001. С. 349-355; о дневнике С. А. Пионтковского за 1928-1929 гг. см.:
Литвин А. Дневник историка: предисловие к публикации // Ab Imperio. Казань, 2002.
№ 3. С. 419-490; о дневнике С. С. Дмитриева см.: Keep J. Sergei Sergeevich Dmitriev and
His Diary // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2003. Summer. № 4.
P 709-734; и др.
2 Вопросы истории. 1997. № 6. С.88; Отечественная история. 2000. № 2. С. 144; 2001.
№ 1.С. 163.
239
сам занимался тогда. Из текста его дневника видно, что как бы Ста-
лин хорошо ни относился, он требовал от подчиненных, прежде все-
го, исполнения, а не инициативы. Он «очень серьезно» предупредил
Малышева 28 декабря 1946 г., заявив, что нельзя «самовольничать»
с выпуском паровозов, «а то будем наказывать». Более того, Сталин
считал, что «у нас в партии личных взглядов и личных точек зрения
нет, а есть взгляды партии». Сталин был за единомыслие, полагая
себя мнением «всей партии». Этим у руководящих работников выра-
батывался инстинкт выживания, роль лакея своего хозяина. Записи
Малышева очень деловые и не касаются политических проблем того
времени. Исключением стала лишь запись 1 декабря 1952 г., когда на
заседании Президиума ЦК КПСС обсуждались вопросы о вредитель-
стве в лечебном деле и положении в Министерстве государственной
безопасности. Тогда, как записал Малышев, Сталин предложил ми-
нистрам быть «политиками и разведчиками» и заявил, что «любой
еврей - националист, это агент американской разведки». Автор днев-
ника это выступление вождя никак не комментировал1.
В советские времена вести дневники было опасно, многие из них
уничтожались при арестах, другие уничтожали сами авторы, на всякий
случай. Тем ценнее те, что сохранились, и по ним можно понять, что со-
здать пресловутое единомыслие, даже под страхом репрессий было не-
возможно. И. И. Минц (1896-1991), академик, один из ведущих исто-
риков советского общества, был вынужден уничтожить значительную
часть своих дневников в начале 1930-х годов, опасаясь ареста, но поз-
же возобновил записи. В его дневниковых записях, начиная с 1935 г.,
много упоминаний о встречах с писателями, историками, особенно с
М. Горьким; о Сталине - ничего, хотя известно о его встречах с вождем,
особенно при написании истории Гражданской войны в России1 2.
Л. Д. Троцкий, в свое время основной оппонент Сталина, в днев-
никах высказывался о нем откровенно негативно. Он полагал, что
Сталин пришел к власти на волне упадка революционного движе-
ния в мире, что его привела к лидерству бюрократия, стремящаяся к
«покою, довольству, комфорту». Потому, писал он 18 февраля 1935 г.,
«тот результат, который зеваки и глупцы приписывают личной силе
Сталина, по крайней мере его необыкновенной хитрости, был заложен
глубоко в динамику исторических сил. Сталин явился лишь полубес-
сознательным выражением второй главы революции, ее похмелья»3.
1 Малышев В. А. Дневник наркома // Источник. 1997. № 5. С. 108, 130,135,140.
2 «Из памяти выплыли воспоминания...». Дневниковые записи, путевые заметки,
мемуары академика АН СССР И. И. Минца. М., 2007. С. 588.
3 Троцкий Л. Д. Дневники и письма. Под ред. Ю. Г. Фельштинского. М., 1994.
С. 91-92.
240
Сохранившиеся письма той поры можно условно разделить на
несколько групп: эпистолярное наследие руководителей государс-
тва; письма граждан страны в различные инстанции; обычные пись-
ма друзей и знакомых. Наиболее интересны сохранившиеся пись-
ма Сталина. Среди них выделяются личные, написанные матери,
жене, детям. Один из первых публикаторов писем Сталина матери
Л. М. Спирин сообщил, что получил их от своего сослуживца по Ин-
ституту марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, где он тогда работал,
Шоты Чивадзе, которому было поручено перевести их с грузинского
на русский язык. Этих писем было И (с 1922 по 1934 годы). Письма
очень короткие, напоминающие записки, в каждом - пожелание ма-
тери жить «тысячу лет». Спирин выяснил, что в 1935 г. мать Сталина
предупредили о его приезде к ней примерно за час. Тогда же между
ними произошел разговор:
- Иосиф, кто же ты теперь будешь?
- Секретарь Центрального комитета ВКП(б)... Вы, мама, помните
нашего царя?
- А как же, помню.
- Ну, вот, я вроде бы царь.
Мать долго молчала, а затем со вздохом сказала: «А лучше, если
бы ты стал священником»1.
Другие публикации писем Сталина носят преимущественно офи-
циальный характер. В декабре 1969 г. 79-летний В. М. Молотов, бли-
жайший соратник Сталина, сдал в Центральный партийный архив
ИМЛ при ЦК КПСС (ныне РГАСПИ) 77 адресованных ему писем
и записок вождя. Первая публикация части этих писем увидела свет
в 1990 г., затем они в полном объеме были изданы отдельной книгой.
Составители назвали издаваемые письма уникальным свидетельс-
твом откровенного и первоначального формулирования советски-
ми вождями готовящихся официальных решений. Опубликованные
письма Сталина Молотову касались экономических характеристик
положения в стране, но главное - той политической борьбы за власть,
которую в то время Сталин вел с Л. Д. Троцким и его сторонниками,
а затем с А. И. Рыковым, Н. И. Бухариным и другими «правыми».
Сталин внимательно следил за подготовкой судебных политичес-
ких процессов над «Промпартией» и «Союзным Бюро ЦК РСДРП»
(1930-1931), когда в августе 1930 г. предлагал «арестовать Суханова,
Базарова, Рамзина», мнимых членов этих организаций и т. д. В пись-
Спирин Л. М. «Живите десять тысяч лет». Письма Сталина к матери //
Независимая газета. 1992.13 августа. Э. Радзинский познакомился с этими письмами в
Архиве Президента РФ // Радзинский Э. Сталин. М., 1997. С. 28.
241
мах Сталин решал вопросы о кадровых перестановках в руководстве
различными отраслями народного хозяйства и обычно Молотов под-
держивал все предложения Сталина1. Можно лишь сожалеть, что в
сборнике нет ответных писем Молотова Сталину, но, скорее всего,
они были уничтожены1 2.
Изданная переписка Сталина и Л. М. Кагановича, с 1930 г. ис-
полнявшего обязанности заместителя вождя по руководству парти-
ей, более полная: в ней письма не только Сталина, но и ответы ему
Кагановича. Письма собраны из разных фондов РГАСПИ, а также
личного архива Кагановича. Письма свидетельствуют, что Каганович
был одним из верных исполнителей воли вождя. В них отразилась
политика «сталинской революции сверху», связанная с репрессиями
против крестьян и проведением насильственной коллективизации,
сопротивлением крестьян, продовольственным кризисом и массо-
вым голодом 1932-1933 годов. Переписка показывает, что руководс-
тво страны не хотело признавать ни истинных причин голода, ни
желания помочь гибнущим людям. 18 июня 1932 г. Сталин объяснял
возникшие проблемы плохой работой местного бюрократического
аппарата, в результате чего «несколько десятков тысяч украинских
колхозников все еще разъезжают по всей европейской части СССР
и разлагают нам колхозы своими жалобами и нытьем». Письмо Ста-
лина Кагановичу и Молотову 20 июля 1932 г. свидетельствует, что
именно вождь был автором закона от 7 августа 1932 г., согласно ко-
торому за несколько колосков пшеницы, срезанных на колхозных
полях, голодные крестьяне объявлялись «расхитителями социалис-
тической собственности». Только за первые полгода действия этого
закона были осуждены 103 тыс. человек, из них 4880 человек расстре-
ляны. Л. М. Каганович (1893-1991) до конца своей жизни, как и Мо-
лотов, оставался приверженцем Сталина и его методов руководства3.
Эти письма, как и другие письма вождя показывают, насколько да-
лек он и его сподвижники были от нужд и интересов населения. Они
были сторонниками создания сильного и мощного государства-ка-
зармы и сохранения личной власти, используя для этого мощный бю-
рократический и карательный аппарат. Жизнь населения страны их
мало интересовала.
1 Письма Сталина Молотову. Публикацию подготовили: И. Н. Китаев, Л. П. Кошелева,
В. С. Лельчук, В. П. Наумов, О. В. Хлевнюк // Коммунист. 1990. № 11. С. 94-106; Письма
И. В. Сталина В. М. Молотову. 1925-1936 гг. Сб. док. / Сост.: Л. Кошелева, В. Лельчук,
В. Наумов, О. Наумов, Л. Роговая, О. Хлевнюк. М., 1995. С. 6,198.
2 См. об этом: Медведев Ж., Медведев Р. Неизвестный Сталин. С. 104.
3 Сталин и Каганович. Переписка. 1931-1936 гг. Сост. О. В. Хлевнюк, Р. У. Дэвис,
Л. П. Кошелева, Э. А. Рис, Л. А. Роговая. М., 2001. С. 14-15, 19-20, 179, 235-236; См.
также: Каганович Л. Памятные записки. М., 1996.
242
Персональные переписки дополняет сборник писем большевист-
ского руководства в 1921-1927 годах, когда Сталин, став Генераль-
ным секретарем правящей партии, создавал преданный ему бюрокра-
тический аппарат управления и когда (1922 г.) появилось выражение
«ходить под Сталиным»1. Иной характер носят письма (заявления,
жалобы, доносы), обращенные к представителям власти. Эти письма
являются в определенной мере выразителями общественного мнения,
формой диалога общества с властью. Это жалобы на произвол мест-
ного начальства, предложения о борьбе с пьянством, бандитизмом,
чиновниками. В них надежда, что центральные власти вмешаются и
исправят положение к лучшему. Можно сожалеть, что составители
сборника никак не прокомментировали результаты этих апелляций.
Письма во власть 1920-х годов резко отличаются от прошений 1930-х
и последующих сталинских лет. В них преобладают просьбы о поми-
ловании репрессированных. В этих письмах нет протеста с осужде-
нием режима, как нет и свидетельств виновности осужденных, в них
мольба о снисхождении к их судьбам. Среди них своей эмоциональ-
ностью выделяется письмо Сталину А. А. Ахматовой с просьбой по-
миловать её сына Л. Н. Гумилева, студента исторического факультета
Ленинградского университета, осужденного 26 июля 1939 г. к 5-ти
годам заключения. Гумилев и еще двое арестованных студентов обви-
нялись в участии в придуманной НКВД «молодежной антисоветской
террористической организации и подготовке террористического акта
против А. А. Жданова», тогда партийного руководителя города. Ах-
матова просила Сталина в письме от 6 апреля 1939 г. спасти её единс-
твенного сына, даровитого историка, который ни в чем «не виновен
перед Родиной и правительством». Это письмо до адресата не дошло
и Гумилев находился в заключении до 1944 г., когда добровольцем
ушел на фронт1 2.
Опубликованные письма М. Горького Сталину и шефу ОГПУ-НКВД
Г. Г. Ягоде полны верноподданических признаний советского режима
и его властных представителей. Их диссонанс письмам людей, постра-
давшим от режима, вполне понятен. С 1924 г. Горький жил в Италии,
там же написал свои трогательные воспоминания о Ленине и выразил
скорбь в связи со смертью Дзержинского (1926 г.). В 1928 г. Горький
1 Большевистское руководство. Переписка. 1912-1927 / Сост. А. В. Квашонкин,
О. В. Хлевнюк, П. Кошелева, Л. А. Роговая. М., 1997. С. 5-6, 263.
2 Письма во власть. 1917-1927 / Сост. А. Я. Лившин, И. Б. Орлов. М., 1998. 664 с.;
«Дорогой наш товарищ Сталин!» и другие товарищи. Обращения родственников и
репрессированных командиров Красной Армии к руководителям страны. Сост.
Н. С. Черушев. М., 2001. 336 с. ; «Иосиф Виссарионович! Спасите советского истори-
ка...» (о неизвестном письме Анны Ахматовой Сталину) // Отечественная история.
2001. №3. С. 149-157.
243
вернулся в Москву Ему была устроена торжественная встреча на са-
мом высоком уровне. Писатель М. М. Пришвин (1873-1954) в днев-
нике записал о заказном характере празднования 60-летия Горького:
«Юбилей (Горького) сделан не обществом,., а правительством, совер-
шенно так же, как делаются все советские праздники. Правительство
может сказать сегодня: «Целуйте Горького!» - и все будут целовать,
завтра скажет: «Плюйте на Горького» - и все будут плевать... Если
не случится какая-нибудь перемена в политике, то Горький скоро
обратится в ничто». Горький понимал происходящий спектакль, но
охотно в нем участвовал. Писатель и литературовед К. И. Чуковский
(1882-1969) воспроизвел в дневнике рассказ писательницы, которой
Горький жаловался: «Всюду меня делают почетным. Я почетный бу-
лочник, почетный пионер. Сегодня еду осматривать дом сумасшед-
ших, и меня сделают почетным сумасшедшим, увидите»1.
Переписка Горького и Сталина охватывает 1929-1936 годы и на-
считывает около 90 документов (писем, записок, телеграмм). Часть
из них публиковалась в разных изданиях, но наиболее представи-
телен их журнальный вариант. В 1929-1934 годах. Горький часто
уезжал в Италию подлечить легкие. Именно оттуда шли письма
- панегирики происходящему в то время в СССР. 2 ноября 1930 г.
Горький одобрял аресты интеллигенции в стране и «радовался ра-
боте ГПУ, действительно неутомимого и зоркого стража рабочего
класса и партии». Ему показался политический процесс над несу-
ществующей «Промпартией» (1930 г.) «блестящим». 12 ноября
1931 г. он изъяснялся в чувствах «глубокой, товарищеской симпа-
тии», «хорошему человеку» и «крепкому большевику» Сталину.
Часто в письмах Горький называл Сталина «дорогим», «могучим»
и «мужественным» человеком, которого на столь высоком посту за-
менить некем1 2.
Активным корреспондентом Горького был Ягода, возглавлявший
службу безопасности страны в 1932-1935 годах. На первый взгляд
опубликованные письма носили деловой характер. Советское руко-
водство стремилось использовать Горького для пропаганды своих
достижений и в определенной мере ему это удалось. Хотя Горький
иногда и пытался помочь арестованным и опальным писателям вы-
ехать из страны, или смягчить их участь. Называл он Ягоду при этом
«дорогой товарищ и земляк» (Ягода, как и Горький родился в Нижнем
1 Цит. из кн.: Ваксберг А. И. Гибель буревестника. М. Горький: последние двадцать
лет. М., 1999. С. 214, 218.
2 «Жму вашу руку, дорогой товарищ». Переписка Максима Горького и Иосифа Ста-
лина //Новый мир. 1997. № 9. С. 174,181,189; 1998. № 9. С. 173,175; См. также: Источ-
ник. 1999. № 5. С. 116; и др.
244
Новгороде). Но некоторые его письма Ягоде носили характер доно-
са-предупреждения. В начале июня 1930 г. Горький писал Ягоде из
Сорренто, что к нему обратился поэт Б. Пастернак с просьбой помочь
ему выехать с семьей за границу для встречи с проживающими там
родственниками. Горький отказал Пастернаку в письме к нему, моти-
вировав это тем, что вот уехал писатель и журналист А. П. Каменский,
отказался возвратиться и опубликовал в эмигрантской прессе «анти-
советский» фельетон. «Всегда было так, - успокаивал Горький Пас-
тернака, - что за поступки негодяев расплачивались приличные люди,
вот и для Вас наступила эта очередь». Ягоде Горький докладывал, что
Пастернак «вполне порядочный человек», но он из-за своего безволия
тоже может стать невозвращенцем. Поэтому его выпускать за границу
нельзя. 25 ноября 1932 г. Горький с восхищением поздравлял Ягоду с
15-летием создания ВЧК-ОГПУ, называя чекистов героями1.
Письма Горького Сталину и Ягоде производят странный характер:
он писал им, находясь в Италии, т. е. вне их прямой досягаемости. Но
считал нужным объясниться в преданности тому и другому. Почему
он это делал? В 1922 г. он защищал арестованных эсеров во время
судебного процесса над ними, а в 1929-1931 годах клеймил позором
новых осужденных по надуманным политическим мотивам. Что про-
изошло в его понимании происходящего в стране за эти несколько
лет? Ответы литературоведов на эти вопросы невразумительны. Ясно
одно - эти письма делают Горького, хотел он того, или нет, сообщни-
ком режима, ставящего целью ликвидацию всякого инакомыслия.
Известны письма Сталину и других советских писателей: М. Бул-
гакова, А. Фадеева, М. Шолохова, И. Эренбурга и др., а также письма
ученых, в том числе академика П. Л. Капицы. Особую известность
получило письмо Капицы в защиту арестованного будущего лауреата
Нобелевской премии академика-физика Л. Д. Ландау (1908-1968).
Ландау был арестован в апреле 1938 г. за «антисоветские высказыва-
ния». Капица в письме Сталину просил освободить Ландау, как круп-
нейшего в стране физика-теоретика. Через год Ландау был освобож-
ден под личное поручительство Капицы1 2.
1 Переписка М. Горького с Г. Г. Ягодой. Предисловие, публикация и примечания
Л. А. Спиридоновом // Неизвестный Горький. М., 1994. С. 168, 172, 187, 196.
А. П. Каменский (1876-1941) в 1937 г. вернулся в СССР, был арестован и умер в
заключении. Его фельетон «Демьян Бедный и бедный Некрасов (страничка советского
литературоведения)» был опубликован 4 июня 1930 г. в русской эмигрантской газете
«Руль» и касался нравов советских писателей.
2 Об обстоятельствах этого дела см.: Ландау, Бор, Капица. Письма 1936-1941 гг.
Публ. П. Е. Рябинина // Воспоминания о Л. Д. Ландау. М., 1988. С. 334-348; Капи-
ца П. Л. Письма о науке. 1930-1980. М., 1989; Справка КГБ СССР об академике
Л. Д. Ландау // Исторический архив. 1993. № 3. С. 151-161.
245
До сих пор продолжается дискуссия о том, подписал ли И. Эрен-
бург письмо Сталину с предложением о депортации евреев, прожи-
вавших в Европейской части страны на Дальний Восток и Казахстан
в связи с возникшим тогда «делом еврейских врачей» (1953 г.). В ре-
зультате выяснилось, что первое предложенное ему письмо об этом
Эренбург не подписал, но написал отдельное послание Сталину, в ко-
тором предлагал отредактировать предложенный ему для подписания
текст письма. Вместе с тем он заверял вождя в своей ему преданности.
Подписал Эренбург переписанное по указанию Сталина письмо, т. е.
второй текст, где разделялся еврейский народ, которого не следует
целиком наказывать, и «еврейские националисты», которых нужно
осудить1.
Среди тысяч верноподданнических и раболепных писем Сталину,
опубликованных в разных советских изданиях 1920-1950-х годов,
выделяется человечностью письмо Н. К. Крупской в связи с траги-
ческой гибелью его жены Н. С. Аллилуевой (1901-1932): «В эти дни
как-то все думается о вас и хочется пожать вам руку. Тяжело терять
близкого человека...»1 2. Подобных писем сохранилось немного.
Изучение архивных источников, издание сборников документов,
мемуаров и эпистолярного наследия тех лет свидетельствует о рас-
ширении информации, непрекращающемся интересе исследователей
и общественности к феномену сталинского режима. Но опубликован-
ные тексты еще только начали подвергаться источниковедческому
анализу и это направление исследовательской работы в настоящее
время представляется наиболее перспективным.
1 Текст письма И. Эренбурга Сталину см.: Источник. 1997. № 1. С. 144-145;
Сарнов Б. Как это было //Лехаим. М., 2003. № 7. С. 38-39; № 8. С. 28-34.
2 Правда. 1932.16 ноября.
246
Глава 9. БИОГРАФИЯ ВОЖДЯ
Юность Джугашвили
В XX веке, наверное, ни один диктатор мира не располагал такой
полнотой власти, которая была у Сталина. О нем писались и пишут-
ся книги, его личность пытаются осмыслить историки и психологи,
философы и социологи, деятели литературы и искусства. В СССР
шесть городов были названы его именем: бывшие Юзовка (Стали-
но с 1924 г.), Царицын (Сталинград с 1925 г.), Душанбе (Сталина-
бад с 1929 г.), Кузнецк (Сталинск с 1932 г.), Цхинвали (Сталинири
с 1934 г.), Бобрики (Сталиногорск с 1934 г.). В 1937 г. возник проект
переименования Москвы в город Сталинодар, но Сталин отказался
от этой затеи1. Его именем назывались сотни улиц, проспектов, пред-
приятий и различных учреждений. Да и ныне продолжают издавать-
ся книги с прославлением вождя и его сына, пишутся романы о вожде
народов1 2. В этих книгах нет ссылок на вновь найденные источники,
в них не говорится об архипелаге ГУЛАГ. Они основаны на воспоми-
наниях бывших сталинских маршалов, изданных в советское время,
в них пропагандируются мифы той прошедшей, но так и не ушедшей
эпохи. До сих пор не написана и академическая, научная биография
Сталина, потому во многих изданиях легенды продолжают переме-
шиваться с реалиями, создавая путаницу в головах читателей, за-
частую задающих вопрос: чему и кому верить? Многое для создания
мифа о себе и своей жизни сделал сам Сталин, сообщая часто несо-
ответствующие данные о своей деятельности и придумывая факты
биографии.
В 1990 г. Л. М. Спирин опубликовал точную дату рождения Ста-
лина: 6 декабря 1878 г. До этого таковой называлось 21 декабря 1879 г.
Впервые «омоложение» Сталина отмечено в анкете 1921 г. Чем это
было вызвано, объяснить трудно, но было ясно, что изменить дату
своего рождения мог только человек, который твердо знал, что никто
не посмеет усомниться в том, что он сказал3.
Сталин родился в семье сапожника, а затем рабочего обувной фаб-
рики в Тифлисе Виссариона Ивановича Джугашвили и его жены - до-
1 Аргументы и факты. 1989. 17 апреля. № 13; Известия ЦК КПСС. 1990. № 12.
С. 126-127. Ныне в России нет ни одного города, носящего имя Сталина.
2 См.: Липартелиани Г. Л. Сталин великий. СПб., 2001; Сухомлинов А. В. Василий,
сын вождя. М., 2001; Карпов В. В. Генералиссимус. М., 2002. Кн. 1-2; и др.
3 Спирин Л. М. Когда родился Сталин. Поправка к официальной биографии. // Из-
вестия. 1990.25 июня. Л. М.Спирин (1917-1993) - российский историк. О нем см.: Лео-
нид Михайлович Спирин: памяти историка, друга, коллеги. Казань, 2007.
247
чери крепостного крестьянина Екатерины Георгиевны (урожд. Геладзе)
швеи. Это была бедная семья. В возрасте пяти лет Иосиф заболел
черной оспой и едва не умер. Болезнь оставила рябины на носу, под-
бородке, щеках. В детстве его часто бил склонный к пьянству отец,
не стеснялась физически воспитывать ребенка и мать. В детстве он
упал и повредил левый локтевой сустав. Рука стала гноиться. При-
глашенный знахарь сказал, что будет лечить, если отец мальчика
сошьет ему сапоги. Сделка состоялась, но после этого лечения рука
у него перестала свободно сгибаться и разгибаться, а потом стала
сохнуть.
В 1888 г. десятилетним мальчиком Иосифа приняли в первый под-
готовительный класс 4-годичного православного духовного училища.
Он был смышленым мальчиком с задатками лидера, скрытный. Учил-
ся хорошо, увлекался бунтарской грузинской литературой, закончил
училище с похвальным листом и был рекомендован для поступления
в семинарию. В Тифлисской семинарии тоже был среди лучших уче-
ников, тогда же начал печатать свои стихи на грузинском языке в га-
зете «Иверия» (1895-1896). В переводе на русский язык стихи были
опубликованы во многих газетах в 1937 г. Семинарию он не закончил,
был исключен 29 мая 1899 г. с формулировкой: «уволить из семина-
рии за неявку на экзамены без уважительной причины Джугашвили
Иосифа». Позже в официальной биографии вождя записали, что он
был исключен из семинарии «за пропаганду марксизма»... Это было
неверно. Сам Сталин на одном из допросов скажет жандармскому
офицеру, что ушел из семинарии, потому что ему надоело полуни-
щенское существование. Это было ближе к истине. Официально он
был исключен из семинарии за неявку на экзамен и неуплату денег за
обучение 29 мая 1899 г.1
В 1990-е годы наиболее полные исследования о жизни и деятель-
ности вождя до октября 1917 г. представлены в книге питерского про-
фессора А. В. Островского, ведущего научного сотрудника Институ-
та российской истории РАН, профессора Б. С. Илизарова и писателя
Э. С. Радзинского1 2.
Биография Сталина полна различных домыслов и частично под-
тверждаемых фактов. Сталин мало кому верил, был подозрителен,
он создал со своими соратниками удобную ему систему пропаганды
и идеологической обработки населения, включив в неё свое видение
1 Подробнее об этом см.: Спирин Л. М. Сосо // Леонид Михайлович Спирин: памя-
ти историка, друга, коллеги. С. 9-26.
2 Радзинский Э. Сталин. М., 1997; Илизаров Б. С. Тайная жизнь Сталина. По мате-
риалам его библиотеки и архива. К историософии сталинизма. М., 2002; он же. Душа
Кобы подлинного // Вопросы истории. 2002. № 7. С. 84-97; Островский А. В. Кто стоял
за спиной Сталина? СПб., 2003; и др.
248
истории и мира, используя для «достоверности» этого видения ис-
торические факты и собственную биографию. Ему был важен ореол
непогрешимого и никогда не ошибающегося вождя, который связан
с народом, помнит друзей своего детства, помогает им, справедлив к
учителям своего сына и т. д. Такие факты широко рекламировались,
чтобы показать его «человеколюбие» и «справедливость». Поэтому
многие писали о том, что Сталин любил вспоминать своих однокаш-
ников по Горийскому духовному училищу и Тифлисской духовной
семинарии. Однажды в разговоре с врачом Н. А. Кипшидзе Сталин
вспомнил, как в кружке семинаристов он высказал сомнение в су-
ществовании загробной жизни. Один из семинаристов никак не хо-
тел согласиться с ним, но через день подошел и сказал, что он понял
сомнение своего однокашника, так как на поддержание вечного огня
в Аду не хватит никаких дров... В 1944 г. Сталин однажды увидел, что
в сейфе его помощника А. Н. Поскребышева находится большая сум-
ма денег. Выяснив, что это его депутатские деньги, он распорядился
выслать своим однокашникам по Тифлисской духовной семинарии
большие денежные переводы1. Об этом сразу же становилось извес-
тно общественности. Так же, как и ответное письмо Сталина 8 июня
1938 г. учителю истории московской специальной школы В. В. Мар-
тышину, в которой учился сын вождя Василий. Учитель жаловался
на плохую успеваемость Василия и его поведение. Но когда он вы-
ставил Василию «двойку» за незнание урока, то был «бдительным и
напуганным начальством» немедленно отстранен от работы. Сталин
в письме благодарил учителя за принципиальность и предлагал и
впредь не давать поблажек его сыну. Но, судя по второму письму учи-
теля Сталину в июле 1938 г., на работе он восстановлен не был1 2.
В 1898 г. И. Джугашвили стал членом Тифлисской социал-де-
мократической организации. С тех пор пройдет много лет и 8 июня
1926 г. в приветствии рабочим главных железнодорожных мастерс-
ких в Тифлисе Сталин заявит главные факты своей биографии: «От
звания ученика (Тифлис), через звание подмастерья (Баку), к званию
одного из мастеров нашей революции (Ленинград) - вот какова, това-
рищи, школа моего революционного ученичества»3. Он не упомянул
в этом перечислении по крайней мере о двух фактах своей деятель-
ности, которые стали наиболее обсуждаемы в российской историог-
рафии 1990-х: об участии в экспроприациях (разбойных нападениях
на банки с целью пополнить большевистскую казну) и о том, был ли
он агентом царской охранки.
1 См.: Кипшидзе Н. А. Встречи с вождем. Воспоминания врача. С. 59; Волкогонов Д. А.
Триумф и трагедия. Политический портрет И. В. Сталина. М., 1989. С. 40-41.
2 Сухомлинов А. Василий, сын вождя. М., 2001. С. 51-58.
3 Сталин И. В. Соч. М., 1948. Т.8. С. 175.
249
В начале 1900-х Джугашвили перешел на нелегальное положение
и стал профессиональным революционером. Он любил псевдонимы,
клички, перемену фамилий. Свои стихи он подписывал псевдонимом
«Сосело», став нелегалом, назывался: И. Бесашвили, Коба (1906),
Коба Иванович (1907), К.Стефин (1909), К. Салин (1912), К.Сталин
(1913). Он выступал под кличками: Давид и Сосо (1901), Чопур
(1903), Иванович (1906), под фамилиями: Нижерадзе (1908), Тото-
мянц (1909), Меликянц (1910), Чижиков (1911), Васильев (1912)1.
Грузинский социал-демократ Г. Уратадзе, сидевший полгода вмес-
те с Джугашвили в Кутаисской тюрьме (1903), позже вспоминал: «На
вид он был невзрачный, оспой изрытое лицо делало его вид не особен-
но опрятным. Здесь же должен заметить, что все портреты, которые
я видел после того, как он стал диктатором, абсолютно непохожи на
того Кобу, которого я видел в тюрьме в первый раз, и на того Сталина,
которого я знал в продолжение многих лет потом. В тюрьме он носил
бороду, длинные волосы, причесанные назад. Походка вкрадчивая,
маленькими шагами. Он никогда не смеялся полным открытым ртом,
а улыбался только... Был совершенно невозмутим»1 2.
Островский подробно рассказал о подозрениях в отношении Джу-
гашвили, который легко бежал из ссылки в 1904 г., но неизвестно где
взял деньги на дорогостоящую поездку из Сибири в Батуми. Тогда
руководитель Батумского комитета РСДРП И. Рамишвили решил не
допускать Джугашвили к партийной работе. Однако после мартовс-
ких арестов 1904 г. изменился состав Батумского комитета и бойкот
в отношении Джугашвили был отменен. В декабре 1905 г. Джугаш-
вили участвовал в работе Таммерфорсской конференции и вошел
в состав большевистской элиты. Островский приводит различные
данные о том, что, возможно, Джугашвили сотрудничал с охранкой.
13 июня 1907 г. в центре Тифлиса была ограблена почта и похищено
250 тыс. рублей. Организатором этой экспроприации был С. А. Тер-
Петросян (Камо) (1882-1922). Экспроприация была проведена с со-
гласия Джугашвили. Экспроприации были запрещены решениями
IV и V съездов РСДРП. Это дело расследовалось Бюро Закавказской
организации РСДРП и все участники экспроприации, в том числе и
Джугашвили, были исключены из партии. Но его и Камо поддержал
Ленин, и вопрос об исключении их из партии не получил окончатель-
ного решения3.
Историки не подвергают сомнению участие Сталина в экспроп-
риациях и его поддержку подобных акций. Что же касается вопроса о
том, был ли Сталин агентом царской охранки? - ответы противоречи-
1 РГАСПИ. Ф.71. Оп.Ю. Д.173. Л.2-6.
2 Уратадзе Г. Воспоминания грузинского социал-демократа. Stanford, 1968. С. 66.
3 Островский А. Кто стоял за спиной Сталина? С. 212-216, 246.
250
вы и дискуссия об этом продолжается много лет как среди западных,
так и российских исследователей. В результате предметом спора ока-
зались три документа, доказательства подлинности которых должны
были стать основанием для того или иного утверждения. Первый до-
кумент относится к марту 1910 г., когда Бакинское охранное отделе-
ние получило сведения о деятельности местных социал-демократов
от своего секретного сотрудника под кличкой «Фикус». В Бакинской
организации РСДРП в то время работало несколько агентов охранки.
В обстановке общей подозрительности и частых арестов отдельные
социал-демократы стали сомневаться друг в друге. Под подозрение
попал и Джугашвили, арестованный в Баку 23 марта 1910 г. Именно
в нем видели агента «Фикус». Тщательное расследование 3. И. Пере-
гудовой установило, что под кличкой «Фикус» скрывался Н. С. Ери-
ков, социал-демократ с 1897 г., рабочий, член Бакинского комитета
РСДРП в 1910 г. и агент охранки в 1909-1917 годах. В Баку он тогда
проживал по паспорту на имя Д. В. Бакрадзе.
Не выдержали источниковедческого анализа и другие докумен-
ты. Это донесение начальника Московского охранного отделения
А. П. Мартынова от И ноября 1912 г. в Департамент полиции о сов-
местной работе Сталина и действительно агента охранки Р. В. Ма-
линовского. Но Малиновский (1877-1918), с 1906 г. член РСДРП,
с 1910 г. агент Московского охранного отделения по кличке «Пор-
тной», большевик с 1912 г., председатель большевистской фракции
4-й Государственной думы (1913), был разоблачен как полицейский
агент только в апреле 1917 г. Поэтому работа Сталина с Малиновс-
ким, которому тогда доверяло большевистское руководство, не озна-
чало его сотрудничества с агентурой охранки.
И, наконец, так называемое «письмо Еремина», в котором ут-
верждалось сотрудничество Сталина с охранкой с 1906 г. Это письмо
предложил полковник В. Н. Руссиянов, охранявший до побега в Ки-
тай «сибирские документы охранки». Письмо датировано 12 июля
1913 г. и подписано заведующим Особым отделом Департамента
полиции полковником А. М. Ереминым. Письмо направлено на-
чальнику Енисейского охранного отделения А. Ф. Железнякову.
«Внутренняя» и «внешняя» критика этого письма, известные со-
ставляющие источниковедческого анализа, не преминули указать
на фальсифицированный характер этого документа. Выяснилось,
что письмо существует в единственном экземпляре, его копии в де-
лах Департамента полиции не обнаружили, указания на него нет и
в журналах регистрации исходящей из этого ведомства корреспон-
денции. Исходящий номер письма Еремина - 2889. Однако соглас-
но действующей в Департаменте полиции в 1913 г. Инструкции по
ведению делопроизводства Особый отдел для секретной корреспон-
денции использовал номера, начиная с 93001, поэтому такое письмо
251
никак не могло выйти из Особого отдела. При сравнении сохранив-
шихся почерков Еремина графологическая экспертиза выяснила её
подделку на письме и более того, «с большой степенью вероятности
удостоверила, что подпись в подражание Еремину была выполнена
полковником Руссияновым, тем самым полковником, с именем кото-
рого связывалась находка «письма Еремина». Перегудова подчерки-
вала, что спор в данном случае идет не об оценке личности Сталина,
а только относительно характера и подлинности представленных до-
кументов. «Архивист первым заявит о том, что Сталин был секрет-
ным сотрудником, если будет найден документ, который с достовер-
ностью свидетельствовал бы об этом. Вся совокупность документов,
которая на сегодняшний день находится в распоряжении историков,
не позволяет, однако, сделать такого вывода»1. Я не столь высокого
мнения о сотрудниках архивов, как Перегудова. В архивах работали
и работают разные сотрудники. Среди них и те, кто в советские вре-
мена с пристрастием цензурировали выписки из дел и не допускали
к изучению многих архивных материалов. Но с Перегудовой можно
согласиться в одном: ранее секретное всё более становится явным и
новые сведения о Сталине уже известны хотя бы первоначально в
виде слухов. О новых, еще не указанных ранее документах, говоря-
щих о Сталине - агенте охранки, пока неизвестно.
Частная жизнь
Российские историки 1990-х, в отличие от советской историогра-
фии, сосредоточили внимание не на революционной деятельности
вождя, его не полностью опубликованных и тщательно отредактиро-
ванных докладах на партийных съездах или пересказе произведений, а
на личной жизни Сталина, на стремление понять, какой это был чело-
век и каким образом ему удалось стать диктатором в огромной стране.
Островский подробно рассказал о любовных похождениях Стали-
на. В 1906 г. Сталин женился на Екатерине Сванидзе (1885-1907).
Через год она умерла от брюшного тифа, оставив сына Якова Джу-
гашвили. Судьба родственников жены и членов их семей сложи-
лась трагически: все они были в советское время репрессированы.
В 1910 г. Бакинское охранное отделение сообщало о сожительнице
Джугашвили Стефании Петровской. Он называл её своей женой и
1 Перегудова 3. И. Политический сыск России (1880-1917). М., 2000. С. 243-267,
272; Козлов В. П. Обманутая, но торжествующая Клио. Подлоги письменных источни-
ков по российской истории в XX веке. М., 2001. С. 106-123. Различные точки зрения
представлены в сб.: Был ли Сталин агентом охранки? / Сб. статей, материалов и доку-
ментов / Ред.-сост. Ю. Г. Фелыптинский. М., 1999; и др.
252
даже просил градоначальника Баку разрешить ему законный брак
с ней. Разрешение было дано, но Сталин отправился в ссылку и о
дальнейшей судьбе Петровской, дворянки из Херсонской губернии,
неизвестно. В Сольвычегодской ссылке, где Джугашвили оказался в
феврале 1911 г., полиция зафиксировала его гражданский брак с Се-
рафимой Хорошениной, также находившейся там в ссылке. В июне
1911г. Джугашвили разрешили переехать в Вологду, там за ним было
установлено полицейское наблюдение. Наблюдение быстро устано-
вило его связь с Пелагеей Ануфриевой. Джугашвили вскоре бежал
из Вологды и их отношения практически прекратились. В 1914 г.
Сталин находился в Туруханской ссылке и жил в деревне Курейка.
Там он сожительствовал с Лидией Перепрыгиной. Их сын Александр
(1917-1967) был зарегистрирован как Джугашвили, а затем принял
фамилию отчима - Давыдов1.
12 марта 1917 г. поезд со ссыльными Л. Б. Каменевым, М. К. Му-
рановым, Сталиным и др. прибыл в Петроград, где они вскоре возгла-
вили редакцию большевистской газеты «Правда». В 1918 г. Сталин
женился на Надежде Аллилуевой (1901-1932), дочери революцио-
нера. В 1921 г. у них родился сын Василий, а в 1926 г. - дочь Светла-
на. Семейная жизнь Сталина и его детей сложилась неудачно. Нельзя
назвать счастливым его брак с Аллилуевой, где было много ссор и
результатом стала трагедия - самоубийство жены в ночь на 9 ноября
1932 г. Она была младше мужа на 22 года и застрелилась из пистолета
«Вальтер», подаренного ей братом. По свидетельству дочери Светла-
ны Аллилуевой, Сталин не был на похоронах жены, переживая выска-
занные ему упреки в несохранившемся посмертном письме1 2. В 1943 г.
погиб сын Сталина от первого брака Яков Джугашвили3. Нельзя на-
звать удачными многочисленные браки дочки Сталина Светланы.
В 1967 г. она покинула СССР и написала три книги воспоминаний:
«Двадцать писем другу» (Лондон, 1967; М., 1990), «Только один год»
(Нью-Йорк, 1969), «Далекая музыка» (Дели, 1984; М., 1992). В них
она подвергла критике советский режим и методы правления своего
1 Островский А. И. Указ. соч. С. 253, 325-334, 341, 355-357, 406-408; Торчинов В. А.,
Леонтюк А. М. Вокруг Сталина. Историко-биографический справочник. СПб, 2000, С. 173,
420-423; Филиппов В. Вологодский роман Сталина // Известия. 1996.17 октября.
2 Аргументы и факты. 1989. 25 февраля. До сих пор существует версия, согласно
которой Н. Аллилуеву застрелили, что это было не самоубийство // Комсомольская
правда. 1998.14 апреля.
3 О судьбе Якова Джугашвили до сих пор продолжается дискуссия: погиб ли он в
плену, или в бою. Его дочь Г. Я. Джугашвили (1938-2007) утверждала, что в плену её
отец не был // Аргументы и факты. 2005. Ноябрь. № 45. Однако многие документы
свидетельствуют о том, что он погиб в концлагере Заксенхаузен в 1943 г. // Комсомоль-
ская правда. 2007. 8 июня.
253
отца. В книге «Всего один год» С. И. Аллилуева писала: «Он дал свое
имя системе кровавой единоличной диктатуры. Он знал, что делал, он
не был ни душевнобольным, ни заблуждавшимся. С холодной расчет-
ливостью утверждал он свою власть и больше всего на свете боялся
её потерять. Поэтому первым делом всей его жизни было устранение
противников и соперников»1.
Скандально известен был сын Сталина Василий (1921-1962).
В 20 лет - летчик, капитан, в 24 года - генерал-лейтенант. Фееричес-
кая и беспрецедентная для армии карьера Василия Сталина рухнула
через полтора месяца после смерти отца. Вначале он был уволен из
армии без права ношения воинской формы, что всегда и всюду оз-
начало бесчестье, а 28 апреля 1953 г. арестован, судим и приговорен
к 8-ми годам лишения свободы, как гласил приговор, за «злоупот-
ребление служебным положением, разбазаривание государственных
средств на значительную сумму, за подлоги в корыстных целях и
присвоение материальных ценностей». В соответствии с советскими
традициями в приговоре отмечалась критика Василия в адрес Хру-
щева и КПСС, что тогда приравнивалось к антисоветской пропаган-
де и агитации.
Как ни эффектно выглядит тезис, будто система, созданная Ио-
сифом Сталиным, расправилась с его сыном, нет ничего более дале-
кого от истины. Вряд ли в то время в стране Советов был еще один
заключенный с такими правами, как сын бывшего вождя. Достаточно
напомнить, что его освобождали из тюрьмы, вне всякой судебной про-
цедуры, по крайней мере, дважды. Впервые - зимой 1954/55 года, ког-
да Василия поместили в тюремный госпиталь, имея в виду дальней-
ший перевод в правительственный санаторий «Барвиха», а потом на
дачу, - об этом говорил Светлане Аллилуевой Никита Хрущев. Госпи-
таль был тюремным только по названию, там Василий вновь попал в
привычное окружение, пил, шумел, угрожал. В итоге угодил не домой,
как планировалось, а в тюрьму. Вторично освобождение пришло через
пять лет, в 1960 г., когда с ним встретился Хрущев, обласкал, вернул
генеральское звание, дал квартиру в Москве и даже восстановил в
КПСС. Продержался Василий недолго, снова стал пить и хулиганить
и опять оказался в тюрьме. Его вновь освобождают весной 1961 г. по
состоянию здоровья. Медицинский диагноз: цирроз печени, язва же-
лудка и полное истощение всего организма... Местом ссылки для него
избирается Казань. Срок ссылки устанавливается в 5 лет.
Судебный процесс над Василием Сталиным был закрытым для
публики. Поэтому возникла версия о том, что это была расправа
над человеком, который мог сделаться знаменем, или даже органи-
затором нового переворота. Как представляется, подобная версия не
1 Цит. из кн.: Торчинов В. А., Леонтюк А. М. Вокруг Сталина. С. 55.
254
имеет оснований. Менее всего Василий Сталин был политиком. Для
него власть сводилась к возможности кутить с актрисами, покрови-
тельствовать футболистам и хоккеистам, играть на бегах и пьянство-
вать. Это был плейбой, получивший от жизни все благодаря одному
только рождению от всемогущего тирана. Если согласиться с Троц-
ким, что Иосиф Сталин «выдающаяся посредственность»1, то следу-
ет признать: Василий Сталин - самая посредственная посредствен-
ность, уже в силу своих личных качеств совершенно неспособная к
исполнению политической роли.
В Казани Василий Сталин пробыл с 29 апреля 1961 г. по день
смерти - 19 марта 1962 г. О времени его пребывания в городе оста-
лось свидетельство - 11 томов, заполненных агентурными донесени-
ями местных чекистов, не оставлявших его без надзора ни на минуту
(в его однокомнатной квартире было обустроено подслушивающее
устройство). Работая в комиссии по реабилитации бывших политзак-
люченных Республики Татарстан, я познакомился и с делом Василия
Сталина. Сохранившиеся документы говорят о его пьянстве, нераз-
борчивых связях с женщинами, деградации как личности. Причиной
его смерти стало злоупотребление алкоголем. Его похоронили 21
марта 1962 г. на Арском кладбище Казани. Ни гражданской панихи-
ды, ни церемонии отдания воинских почестей экс-генералу и сыну
генералиссимуса не было. Хоронили его при небольшом стечении
народа на сумму в 426 р. 05 коп., выделенную местным КГБ. До кон-
ца своих дней последняя жена Василия Сталина - М. И. Шевергина
добивалась его реабилитации. Только 30 сентября 1999 г. Военная
коллегия Верховного Суда России пересмотрела уголовное дело по
обвинению В. И. Сталина. С него полностью были сняты «полити-
ческие» обвинения и оставлены «превышение служебных полномо-
чий, халатность, повлекшие тяжкие последствия». Василию Сталину
назначили новый срок наказания - 4 года и освободили по амнис-
тии1 2. 20 ноября 2002 г. по ходатайству детей Шеваргиной могилу
В. И. Сталина в Казани вскрыли, прах переложили в цинковый гроб,
запаяли, на машине вывезли в Москву и перезахоронили на Троеку-
ровском кладбище, рядом с могилой его последней жены - М. И. Ше-
вергиной-Джугашвили.
Внимание к Василию Сталину всецело связано с интересом к его
отцу, попытками реанимировать им созданную систему и ностальги-
ей людей в возрасте, для которых молодость, какой бы она ни была,
остается лучшими годами жизни3.
1 Троцкий Л. Д. Сталин. Т. 2. С. 252.
2 Известия. 1999. 1 октября .
3 Подробнее см.: Литвин А. Дело «Флигера». Казанская ссылка Василия Сталина //
Родина. 2003. №2. С. 41-43.
255
У вождя было 10 внуков, живы родственники Аллилуевой1, хотя
многие из них были репрессированы. Стремление внуков Сталина
защитить его эпоху и писать о своих родителях и более дальних родс-
твенниках только хорошее - по-человечески понятно, но их эмоции
зачастую документально не подтверждаются и достоверным источ-
ником их сочинения быть не могут.
После смерти Н. С. Аллилуевой Сталин третий раз не женился,
хотя был сравнительно молод и здоров (в год самоубийства второй
жены ему было 54 года). У него были любовницы. Вел себя с ними
Сталин корректно: звонил по телефону и вежливо приглашал зайти
к нему на бокал хорошего грузинского вина. О случаях отказа неиз-
вестно. Среди тех, кто был близок Сталину, молва называет артисток
московских театров Веру Давыдову, Марину Семенову, Аллу Тара-
сову, племянницу Л. М. Кагановича Розу Каганович, домработницу
Валентину Истомину1 2. С внебрачными детьми Сталин не общался.
О мужском обаянии Сталина известно. В этом его можно сравнить
разве только с Григорием Распутиным.
Островский, завершая свою книгу о дореволюционной жизни Ста-
лина, обратил внимание на то, что, став у власти, он начал выявлять
материалы о самом себе, изымать их из местных архивов и ограни-
чивать к ним доступ в Москве. Видимо, у него были для этого осно-
вания. Среди них не только стремление вождя засекретить свое про-
шлое и уничтожить порочащие его документы, но и представить свою
биографию в привлекательном для людей виде. К 1917 г. Сталин был
ветераном большевистской партии со стажем более 18 лет, знатоком
конспирации и создания подпольных организаций. Основной вывод
Островского о том, что политическая карьера Сталина складывалась
и успешно до 1917 г., вопреки утверждениям Троцкого о случайности
его взлета при помощи аппаратных интриг в советское время, следует
признать вполне обоснованным3.
Сталин у власти
Б. С. Илизаров сосредоточил внимание на жизни Сталина-вож-
дя, на отношениях к окружавшим его людям, взглядам и поведении.
Анализируя пометы Сталина на прочитанных им книгах и мно-
1 См.: Аллилуева К. Племянница Сталина. М., 2006. 352 с.; Сталин. Трагедия семьи.
М., 2004. 256 с.
2 См.: Ткаченко В. Г., Ткаченко К. В. (К. и Т. Енко). Частная жизнь вождей. Ленин,
Сталин, Троцкий. М., 2000. С. 145-162, 215-234; Зенькович Н. А. Тайны уходящего
века. М., 1999. С. 31; Кучкина О. Третья жена Сталина // Комсомольская правда. 2008.
27, 28 мая.
3 Островский А. В. Указ. соч. С. 462, 600,614-615.
256
гие личные документы вождя, он попытался дать его человеческий
портрет. По его мнению, в Сталине от Ницше была вера в себя как
сверхчеловека, выступая, он проповедовал и поучал, считая свои вы-
сказывания не подлежащими критическому обсуждению, особенно с
конца 1920-х, хотя и называл себя «выдающимся учеником Ленина».
Сталин хорошо рисовал и оставил много чернильных и карандаш-
ных портретов своих соратников, к концу 1920-х превратившихся
во врагов. Эти соратники были не менее жестоки, чем Сталин, но он
«переиграл» их всех в борьбе за единоличную власть. Сталин терпел
излияния Бухарина, когда тот помогал ему расправиться с Троцким,
Зиновьевым и Каменевым. В 1928 г. настала очередь Бухарина. Тогда
он назвал генсека «Чингисхан с телефоном», а тот дал ему убийствен-
ную характеристику, назвав «помесью лисы со свиньей». Его веселье
и месть были жестокими. Когда начальник его охраны К. В. Паукер
(1895-1937) шутейно изображал казнь Зиновьева и рассказывал о
том, как недавний крупный партийный функционер валялся в ногах
у палачей и рыдая просил о снисхождении, вождь и его новые спод-
вижники смеялись. Сохранился рисунок Сталина с изображением
наркомфина СССР Н. П. Брюханова (1878-1938), подвешенного за
половые органы (1930).
Сталин все время боялся покушений на свою жизнь и главную
опасность видел со стороны лечащих врачей и руководителей со-
ветских служб безопасности. В 1938 г. по его инициативе состоялось
судебное расследование «дела врачей-убийц» и расправа с профессо-
рами-медиками И. Н. Казаковым, Л. Г. Левиным и Д. Д. Плетневым,
в то же время происходила смена начальников НКВД с расстрелом
Г. Г. Ягоды, а затем Н. И. Ежова. В 1953 г. Сталин подготовил новую
репрессивную кампанию и начал её с борьбы с «космополитами» и
«дела врачей», что создало антисемитский фон для уничтожения ни
в чем не повинных людей. Только его смерть прервала готовую упасть
на головы многих гильотину1.
Жестокость Сталина была беспредельна. Д. А. Волкогонов рас-
сказывал, как в сентябре 1941 г. А. А. Жданов и Г К. Жуков сообщили
Сталину о том, что немецкие войска под Ленинградом, атакуя совет-
ские позиции, гнали перед собой женщин, стариков и детей. Дети и
женщины кричали: «Не стреляйте!», «Мы свои!» Советские солдаты
были в замешате тьстве: что делать?.. Сталинский ответ гласил: «Го-
ворят, что среди ленинградских большевиков нашлись люди, которые
не считают возможным применить оружие к такого рода делегатам. Я
считаю, что если такие люди имеются среди большевиков, то их надо
уничтожать в первую очередь. Мой совет: не сентиментальничать,
1 Илизаров Б. С. Тайная жизнь вождя. С. 66, 78, 86, 92-93,117,123,129.
257
а бить врага и его пособников, вольных или невольных, по зубам...
Бейте вовсю по немцам и по их делегатам,... косите врагов, все равно,
являются ли они вольными или невольными врагами...»1.
Вместе с тем Сталин любил анекдоты и не чурался ненорматив-
ной лексики. Югославский политик Милован Джилас (1911-1995)
вспоминал, как Сталину понравился рассказанный им анекдот: «Раз-
говаривают турок и черногорец в один из редких моментов переми-
рия. Турок интересуется, почему черногорцы все время затевают вой-
ны? - Для грабежа, - говорит черногорец, - мы - люди бедные, вот
и смотрим, нельзя ли где пограбить. -А вы ради чего воюете? - Ради
чести и славы, - отвечает турок. На это черногорец: - Ну да, каждый
воюет ради того, чего у него нет»1 2. Сталин был сложной, противо-
речивой и капризной натурой. Поэтому не случайно продолжаются
споры, кем он был больше: злодеем или гением?
Историки пытались в какой-то степени ответить на этот вопрос,
анализируя книги из библиотеки Сталина. Они при этом исходили
из известной поговорки: «Скажи, что ты читаешь и как читаешь, и я
определю, кто ты и что ты».
В 1961 г. группа библиотечных работников Института марксизма-
ленинизма при ЦК КПСС была вызвана в Кремль для разбора библи-
отеки Сталина (более 20 тысяч книг), находившихся в его квартире
и на даче. Художественная литература (около 11 тысяч книг) была
переданы в библиотеку им. В. И. Ленина (ныне Российская государс-
твенная библиотека). Среди книг были изъятые из открытых фондов
библиотек сочинения Троцкого, Бухарина, Зиновьева, Каменева и др.
К сожалению, часть из книг библиотеки Сталина пропала. Несколь-
ко сотен книг с личными пометами Сталина стали предметом изуче-
ния3. Заметим, что за хранение книг, написанных «врагами народа», в
сталинское время могли арестовать, подобные книги сжигались или
хранились в спецхранах - книжных ГУЛАГах. В этом смысле можно
утверждать, что в 1930-е годы Сталин был самым свободным читате-
лем в стране, имеющим любые книги и свое мнение о них.
Л. М. Спирин был моим учителем и другом. В 1950-1980 -е годы
он работал научным сотрудником в Институте марксизма-лениниз-
ма. Спирин рассказывал мне, как книги из Кунцева (там была одна из
дач Сталина) привезли в Кремль, затем отправили в подвальное по-
мещение Института марксизма-ленинизма (бывшее здание Комин-
1 Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. М., 1989. Кн. 2. Ч. 1.С. 194-195.
2 Цит. из кн.: Гусляров Е. Сталин в жизни. М., 2003. С. 705.
3 Спирин Л. М. Глазами книг. Личная библиотека Сталина // Независимая газета.
1993. 25 мая.; Медведев Ж., Медведев Р. Неизвестный Сталин. С. И 9-124; Илиза-
ров Б. С. Сталин. Штрихи к портрету на фоне его библиотеки и архива // Новая и но-
вейшая история. 2000. № 3. С. 182-205; и др.
258
терна). Отношение к ним было плохое: книги растаскивали, директор
библиотеки Института даже предлагал их сжечь. На многих книгах
был штамп «Библиотека И.В.Сталина» и характерные пометы вождя.
В 1992 г. при реорганизации партийных архивов часть книг (их 391),
в том числе с пометами Сталина, оказалась в РГАСПИ. Остальные, в
том числе и с автографами Сталина, видимо, попали в частные руки.
По подсчетам Спирина, из оставшихся (391) книг с пометами Ста-
лина - 46 изданы до 1917 г., 300 - в 1918-1940 годах, 35 - в 1941 —
1952 годах, 10 без указания даты издания. Библиотека Сталина была
весьма политизирована (кроме раздела художественная литература).
Большинство книг принадлежало сторонникам коммунистической
идеи. Среди них 70 работ Зиновьева, около 60 - Троцкого и др. Замет-
ки Сталина на книгах весьма категоричны, сомнения были ему чуж-
ды. Спирин, проанализировав пометы Сталина на книгах и характер
подборки книг в его библиотеку, пришел к выводу о том, что Сталин
не был гением, а был страшной, но выдающейся личностью в истории
XX столетия. С ним трудно не согласиться.
В 1930-х годах для советской правящей элиты была переведена и
издана ограниченным тиражом книга Гитлера «Моя борьба». Предсе-
датель ВЦИК М. И. Калинин, прочитав её, написал на первом листе
книги: «Многосложно, бессодержательно... для мелких лавочников»,
т. е. так тогда оценивалось это произведение фюрера советской про-
пагандой. Сталин подчеркнул в ней абзац, где Гитлер заявил, что
«обращает взор к землям на восток», что нужна политика завоевания
новых земель, а это связано с Россией1. Сталин понимал - Гитлер го-
товит войну.
С конца 1980-х годов в российской историографии преобладала
литература, направленная на разоблачение «культа личности» Ста-
лина. Его обвиняли в проведении репрессий, уничтожении людей, от-
ходе от идей Маркса и Ленина. Во многих публицистических статьях
историков, философов и экономистов пропагандировалась необходи-
мость избавиться от методов правления Сталина1 2, но никак критичес-
ки не рассматривались советский режим, роль КПСС в установлении
единомыслия и единовластия в стране. Подобная разоблачительная
литература сохранилась и поныне. Это естественно, поскольку еще
живы люди, испытавшие на себе, что значит быть «врагом народа»,
члены их семей, познавших всевозможные лишения от встреч со
сталинским режимом. Для бывшего заключенного ГУЛАГа А. В. Ан-
тонова-Овсеенко вся сталинская система власти предстает единым
1 Илизаров Б. С. Указ. соч. С. 137; Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. Кн. 2. 4.1.
С. 24.
2 См.: Вождь, хозяин, диктатор. Сб. газетных и журнальных публикаций
1987-1989 гг.М., 1990.
259
лживым театром преступного абсурда, в котором главная роль при-
надлежит режиссеру - Сталину1.
Одновременно появляются работы о криминальных методах рабо-
ты подручных Сталина: прокурора А. Я. Вышинского, руководителей
НКВД Г. Г. Ягоды, Н. И. Ежова и других советских прокураторов1 2.
В этих книгах подчеркивалось внимание и руководство вождя кара-
тельными органами власти, его непосредственное участие в их работе.
Заметим, что ни одна работа, посвященная любому сюжету из
жизни СССР периода 30-летнего правления вождя, не обходится
без упоминания его имени, рассмотрения отдельных сторон его де-
ятельности, которые сами по себе являются частью биографии Ста-
лина. Отметим возмущение «защитников» Сталина, которые под-
черкивают, что Сталина первой осудила советская номенклатура,
исполнявшая все его приказы, а теперь объявившая их преступными.
Для таких - Хрущев и бывшие сподвижники Сталина и Берии, ста-
ли убийцами двух «настоящих коммунистов и государственников».
С подобными рассуждениями научная дискуссия невозможна: в них
нет ссылок на источники, а присутствует лишь несусветная ругань в
адрес противников вождя, но брань всегда относилась к разряду эмо-
ций, а не аргументов. Действительно, после Второй мировой войны
Нюрнбергский процесс осудил многих соратников Гитлера за то, что
они исполняли его преступные приказы. В СССР было по-иному.
В 1956 г. в Москве не находились иностранные войска, как в Берли-
не в 1945 г. Покаяние советской номенклатуры было неполным, она
стремилась сохранить свою власть и все же тогда сознательно пош-
ла на её ограничение, создав надежду на демократические перемены.
Дискуссии о физической кончине Сталина 5 марта 1953 г. и расстре-
ле Берии 23 декабря 1953 г. продолжаются чисто умозрительно, хотя
Хрущев к смерти первого не имел никакого отношения (он стоял у
истоков публичного развенчания культа Сталина), а Берия был рас-
стрелян генералом П. Ф. Батицким по приговору Верховного Суда
страны3.
1 Антонов-Овсеенко А. В. Театр Иосифа Сталина. М., 2000.
2 Ваксберг А. И. Царица доказательств. Вышинский и его жертвы. М., 1992; Ильин-
ский М. М. Нарком Ягода. М., 2002; Полянский А. И. Ежов. История «железного» нар-
кома. М., 2003; Берия: конец карьеры. М., 1991; Лаврентий Берия. 1953: Документы. М.,
1999; Соколов Б. Берия: судьба всесильного наркома. М., 2003; Соколов Б. В. Наркомы
страха. Ягода, Ежов, Берия, Абакумов. М., 2001; Бережков В. И. Питерские прокурато-
ры. Руководители ВЧК-МГБ. 1918-1954. СПб., 1998; Мозохин О. Б. Право на репрес-
сии: внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918-1953). М.,
Кучково поле. 2006; Березко В. Ленин и Сталин: Тайные пружины власти. Государст-
венно-правовая идеология левого авторитаризма. М., 2007; и др.
3 Мухин Ю. И. Убийство Сталина и Берии. М., 2002. С. 7, 256.
260
В последние годы российские историки в какой-то степени про-
должили начатое еще в 1970-1980-е годы эмигрантами из СССР
А. Авторхановым и М. Восленским1 исследование истории советской
номенклатуры. В настоящее время появились различные справочни-
ки об окружении Сталина и статьи об этом1 2. В секретариате Сталина
работало постоянно не менее 90 человек, он лично следил за подготов-
кой каждого съезда партии и утверждал сценарий его проведения. Так,
в машинописном тексте доклада на XVIII съезде ВКП(б) (1939) Ста-
лин аккуратно черными чернилами в разных местах своего выступ-
ления обозначил, где должен быть «взрыв аплодисментов», «общий
смех», «бурные продолжительные аплодисменты», возгласы: «Това-
рищу Сталину - ура!», «Да здравствует товарищ Сталин!», «Велико-
му Сталину - ура!», «Нашему любимому Сталину - ура!» и т.д.3
Сталин был необычайно внимателен ко многим вопросам разви-
тия страны, считая, что могущественное государство должно обла-
дать вооруженной силой, военной техникой и быть идеологически
укреплено при помощи насильственной ликвидации инакомыслия.
Отсюда его участие в различных военных совещаниях и постоян-
ное руководящее вмешательство в написание школьных и вузовских
учебников по истории, репертуары театров и киносюжетов, в разви-
тие литературы и искусства. Достаточно отметить письмо Сталина
в журнал «Пролетарская революция» (1931), которое предлагало
заменить аргументы источников на политические обвинения при
«неверном», с его точки зрения, освещении исторических событий,
или замечания по текстам школьных учебников по истории (1934),
которые предписывали «воспитание патриотизма», а не объективно-
го рассказа о прошлом.
Изданные в последние годы работы свидетельствуют о его пря-
мом участии в репрессиях против военачальников: из 94 членов
Военного совета при наркоме обороны в 1937 г. остались на свобо-
де только 8 человек, т.е. тогда была уничтожена значительная часть
советской военной элиты. Не без его участия создавалась в то вре-
мя литература и искусство «социалистического реализма», а несо-
гласные с этим репрессировались. По данным Е. Громова, в 1930-е
1 Авторханов А. Происхождение партократии. Т.1. ЦК и Ленин; Т.2. ЦК и Сталин.
Frankfurt am Main, 1973; Восленский М. С. Номенклатура. Господствующий класс Со-
ветского Союза. М., «Советская Россия». 1991.
2 Залесский К. А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь.
М., 2000; Вокруг Сталина. Историко-биографический справочник. Авт.-сост. В. А. Тор-
чинов, А. М. Леонтюк. СПб., 2000; Романовский Н. В. Люди Сталина: этюд к коллек-
тивному портрету // Отечественная история. 2000. № 4. С. 65-76; и др.
3 РГАСПИ. Ф. 558, On. 1. Д. 3221. Л. 1 и др.
261
годы «письма творческих деятелей, даже не самых видных, клались
Сталину в то время на письменный стол без промедления». После
окончания войны и нового противостояния в мире Сталина стали
больше интересовать письма ученых, занимающихся военной про-
мышленностью1.
Сталин понимал значение символики в идеологической и полити-
ческой жизни государства. По его инициативе возникали культовые
акты, прославляющие вождя: сталинские премии, стипендии и т. д.,
он лично занимался редактированием текста нового советского гим-
на, пришедшего на смену партийному «Интернационалу» в 1943 г.
Первый вариант текста сочинили поэты С. В. Михалков и Г. А. Эль-
Регистан на музыку А. В. Александрова, руководителя армейского
ансамбля. Вместо слов: «Свободных народов союз благородный»
Сталин вписал: «Союз нерушимый республик свободных», а в следу-
ющем четверостишии поправил: «И Ленин великий нам путь озарил,
нас вырастил Сталин - на верность народу, на труд и на подвиги нас
вдохновил»1 2. Заметим, что Михалков текст этого гимна исправлял
еще дважды: в 1977 г., когда удалял имя Сталина, и в 2000 г., пред-
ставляя новые слова на старую музыку3.
Сталин был единственным человеком в стране, позволявшим себе
выступать с критикой тех, кто тогда официально назывался «класси-
ками марксизма-ленинизма», цитаты из произведений которых объ-
являлись истиной в последней инстанции. В 1934 г. Сталин высту-
пил против публикации в главном партийном журнале «Большевик»
статьи Ф. Энгельса «Внешняя политика русского царизма» и позже
(1941) опубликовал свои замечания по поводу этой статьи, хотя мно-
гим они были известны с середины 1930-х. Исследователи отмечают,
что статья-замечания Сталина способствовала формированию новой
исторической мифологии, связанной с созданием единой истории
1 Печенкин А. А. 1937 год: Сталин и военный совет // Отечественная история. 2003.
№ 1. С. 52; он же. Сталин и Военный совет. М., 2007.; Кулешова Н. Ю. Военно-
доктринальные установки сталинского руководства и репрессии в Красной Армии
конца 1930-х годов //Отечественная история. 2001. № 2. С. 61-72; Шенталинский В. А.
Рабы свободы: в литературных архивах КГБ. М. , 1995; Громов Е. Сталин. Власть и
искусство. М., 1998. С. 190; Илизаров Б. С. Сталин и роман Льва Толстого «Воскресение»
// Отечественная история. 2003. № 1. С. 22-35; Твардовская В. А. Поэт и вождь. По
поводу статьи Е. Г. Плимака «Поэт Александр Твардовский и Верховный в годы
Великой Отечественной и после неё» // Отечественная история. 2006. № 4. С. 170-173;
и др.
2 Подробнее об этом см.: Волкогонов Д. А. Триумф и трагедия. Кн. 1. Ч. 2. С. 113-114
3 Подробнее об этом: Афанасьев Ю. Н. Опасная Россия. Традиции самовластья се-
годня. М., 2001. С. 154-157.
262
России, воспитанием патриотизма, пересмотром взглядов на исто-
рию Отечественной войны 1812 г. и Первой мировой войны, отказом
от взглядов Энгельса на внешнюю политику царской России как су-
губо реакционную1.
В то же время Сталин стремился создать положительный имидж
советского руководства, устраивая для этого встречи с видными за-
падными писателями Г. Уэллсом, Л. Фейхтвангером, Р. Ролланом,
Б. Шоу, А. Барбюсом и другими. Их беседы с вождем и впечатления
о них достаточно полно проанализированы российскими истори-
ками, считающими, что эти писатели в своих работах стали одни-
ми из первых разрушителей мифа о прогрессивности советского
государства, критикуя его всесильную бюрократическую систему
во главе с харизматическим лидером и проводимой карательной
политикой1 2.
После победоносного завершения Второй мировой войны Ста-
лин находился в зените своей славы. По подсчетам Р. Г. Пихоя, в
1946-1953 годах советская правящая элита составляла не более
3 тыс. человек3. Этот период жизни и деятельности вождя в послед-
ние годы особенно привлек внимание историков, хотя продолжалось
изучение и обстоятельств его прихода к власти4. Историки обратили
внимание на продолжение репрессивной политики в послевоенное
время, теперь связанную не только с повторным заключением тех,
кто выжил после отбытия наказания, но и новыми, известными как
«дело маршала Жукова» и генералов (1946-1947), ленинградская
«антипартийная» группа (1949), «мингрельская националистичес-
кая группа» (1951) и, наконец, реализация политики государствен-
ного антисемитизма. В 1948 г. по личному указанию Сталина было
подготовлено и осуществлено убийство руководителя Еврейского
антифашистского комитета СССР актера С. М. Михоэлса, одновре-
1 Козенко Б. Д. Отечественная историография Первой мировой войны //Новая и
новейшая история. 2001. № 3. С. 10; Шеин И. А. Сталин и Отечественная война
1812 года: опыт изучения советской историографии 1930-1950-х годов // Отечествен-
ная история. 2001. № 6. С. 97-108; И. В. Сталин - «О статье Энгельса «Внешняя поли-
тика русского царизма * - и идеологическая подготовка к мировой войне // Вопросы
истории. 2002. № 7. С. 3-40; и др.
2 Куликова Г. Б. СССР 1920-1930-х годов глазами западных интеллектуалов //
Отечественная история. 2001. № 1. С. 22; она же. Под контролем государства: пребыва-
ние в СССР иностранных писателей в 1920-1930-х годах // Отечественная история.
2003. № 4. С. 43-59; Лельчук В. С. Беседа И. В. Сталина с английским писателем Г. Уэл-
лсом (документы, интерпретация, размышления) // Историческая наука на рубеже ве-
ков. М., 2001. С. 326-352; и др.
3 Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945-1991. М., 1998. С. 10.
4 Емельянов Ю. В. Сталин. Путь к власти. М., 2002.
263
менно шла политическая кампания преследования «космополитов»,
завершившиеся кульминацией антисемитского действа - «делом
врачей» (1952-1953)1.
Одновременно, по указанию Сталина, происходили идеологичес-
кие погромы в литературе и искусстве, связанные со ссылками писа-
телей А. Ахматовой, М. Зощенко и др. (1946), запретами кинофиль-
мов или постановки опер, преследованиями крупнейшего советского
композитора Д. Шостаковича, а также репрессивными научными сес-
сиями с обсуждением проблем биологии и генетики, физики, фило-
софии, языкознания и экономики1 2. Сталин в то время решил обосно-
вать мнение о себе как корифее «всех времен и народов», способном
оценить важность, а главное, направление той или иной отрасли на-
уки. Он исходил из того, что все они имели идеологический характер,
полагая, что нужно восстановить несколько ослабшую в годы войны
жесткую диктатуру, ликвидировать у интеллигенции появившиеся
иллюзии о некоей либерализации в науке и культуре, показать наро-
ду-победителю в войне, кто в стране хозяин. Политика «железного
занавеса», установленная вновь в 1946 г., способствовала партийному
вмешательству во все стороны жизни страны и научного сообщества.
В результате в отдельных отраслях знания стали доминировать псев-
донаучные построения.
Несмотря на страх, парализующий тогда общество, новое «закру-
чивание идеологических гаек», предпринятое по инициативе Стали-
на, порождало у многих внутренний протест. Этот протест проявлял-
ся по-разному. Так, Шостакович в конце 1940-х начале 1950-х наряду
с музыкой к официозным фильмам создает музыкальный цикл «Из
еврейской народной поэзии».
В октябре 1945 г. у Сталина произошел первый микроинсульт.
После этого он резко сократил интенсивность своей работы. Он бро-
сил курить и стал быстро полнеть, его преследовала развивающаяся
гипертония. Именно тогда Сталин начал все больше задумываться о
своем преемнике. В 1952 г. состоялся XIX съезд КПСС - последний,
которым руководил Сталин. Исследователи, опираясь на ряд ранее
1 Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945-1991. С. 41-96; Гейзер М. Соло-
мон Михоэлс. М., 1990; Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина. Власть и антисе-
митизм. М., 2001; Раппопорт Я. Л. На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года. СПб.,
2003; Медведев Ж. А. Сталин и «дело врачей». Новые материалы // Вопросы истории.
2003. № 1. С. 78-102; он же. Сталин и еврейская проблема. Новый анализ. М. 2003;
и др.
2 Репрессированная наука. Л., 1991; Шноль С. Э. Герои и злодеи российской науки.
М., 1997; Кривоносов Ю. И. Политические игры Сталина под видом философской дис-
куссии // За «железным занавесом»: мифы и реалии советской науки. СПб., 2002.
С. 359-375.
264 1
малоизвестных источников, извлеченных из личных архивов Стали-
на, его соратников Г. М. Маленкова, В. М. Молотова, К. Е. Вороши-
лова, воспоминания А. И. Микояна, Д. Т. Шепилова, Н. С. Хрущева и
др. начали воссоздавать историю борьбы за власть в последние годы
жизни вождя1.
В результате были опубликованы интересные выводы и наблюде-
ния. Среди них отмечается политика Сталина, направленная на ук-
репление его личной власти при помощи возможных репрессивных
мер, которые использовались им для устранения неоправдавших его
доверия руководителей и обновления корпуса управленцев. Стали-
ну нужны были не активные политики, а послушные исполнители
его воли. У работавших с ним партийных функционеров в ответ на
угрожающе-растущую болезненную подозрительность Сталина вы-
рабатывался инстинкт политического и физического выживания. В
работах современных российских историков отмечается отход после
1945 г. «старой гвардии» Сталина на вторые роли. Этому способс-
твовал Сталин, лишив в 1949 г. Молотова и Микояна министерских
постов и раскритиковавший деятельность многих своих прежних со-
ратников на XIX съезде партии. Они подчеркивают, что смерть Ста-
лина «спасла» от перехода в списки новых «врагов народа» многих
его бывших сподвижников и открыла возможность для следующего
витка борьбы за власть между ними.
В их работах показывается отношение Сталина к его восславле-
нию в тогдашних средствах массовой информации. В начале ноября
1945 г. с разрешения Молотова в центральных газетах были опубли-
кованы восторженные оценки деятельности Сталина У. Черчиллем.
Сталин возмутился. Ведь с классовой, ленинской точки зрения пох-
вала со стороны «врага», пусть и временного союзника в годы войны,
недопустима. Сталин в телеграмме Молотову указывал на это обсто-
ятельство и отмечал: «Советские лидеры не нуждаются в похвалах
со стороны иностранных лидеров. Что касается меня лично, то такие
похвалы только коробят меня»1 2.
В работах историков отмечалась ведущаяся тогда борьба за
доверие Сталина между представителями Ленинграда во главе
1 Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945-1991. С. 41-96; Романовс-
кий Н. В. Люди Сталина: этюд к коллективному портрету // Отечественная история.
2000. № 4. С. 65-76; Данилов А. А. Высшие органы власти СССР в первые послевоен-
ные годы. // Историческая наука на рубеже веков. М., 2001. С. 302-325; Пыжиков А. В.
Последние месяцы диктатора (1952-1953 годы) // Отечественная история. 2002. № 2.
С. 152-158; и др.
2 Историческая наука на рубеже веков. С. 303. См. также: Ржешевский О. А. Сталин
и Черчилль. Встречи. Беседы. Дискуссии: документы, комментарии. 1941-1945. М.,
2004; и др.
265
с А. А. Ждановым и Москвы, возглавляемых Г. М. Маленковым.
Смерть Жданова 31 августа 1948 г. несколько изменила расстанов-
ку сил: последующие репрессии по «лениградскому делу» выбили
представителей этого города из борьбы за власть и она продолжи-
лась опять между старым окружением вождя. Наиболее вероятным
наследником вождя историки в последнее время стали называть
партийного идеолога М.А.Суслова (1902-1982)1. Он действитель-
но с 1941 г., работая в ЦК ВКП(б), был секретарем ЦК, редакто-
ром газеты «Правда» в 1949-1950 годах, с 1946 г. и до самой своей
кончины руководил идеологической работой партии, будучи пос-
ледовательным сталинистом и после смерти вождя. В беседе с пи-
сателем В. С. Гроссманом в начале 1960-х. Суслов говорил: «Мы
вскрыли ошибки, которые сопутствовали культу личности Стали-
на, но мы никогда не будем осуждать Сталина за то, что он боролся с
врагами партии и государства. Мы осуждаем его за то, что он бил по
своим»1 2. По своим бил и сам Суслов, активно участвуя в свое вре-
мя в проведении массовых репрессий 1930-х, разгроме Еврейского
антифашистского комитета, депортациях в Прибалтике, преследо-
ваниях многих представителей творческой интеллигенции - и это
он подготовил смещение Хрущева в 1964 г., выступив с докладом о
культе его личности. Суслова длительное время негласно называли
главным идеологом, или «серым кардиналом» партии. Но лидером
страны он стать не мог ни в силу своей непубличности, ни в силу
своего характера, предпочитавшего реальную теневую власть из-
вестности.
В советской России еще при Ленине возник культ вождя. Ста-
лин, придя к власти, был верным последователем своего учителя.
Его культ достиг своего зенита в последние годы правления. Поэтому
не случайно, сразу же после смерти Сталина, возник вопрос об от-
казе от его культивирования, без этого нельзя было и думать даже о
малейшей либерализации жизни в стране и хотя бы частичном де-
монтаже карательной системы управления. Исследователи отмечают
своеобразие этого процесса, когда на июльском Пленуме ЦК КПСС
(1953 г.), говорилось о «болезненных формах и размерах» культа Ста-
лина, но при осуждении преступной деятельности Л. П. Берии имя
Сталина не упоминалось, как будто руководитель НКВД-КГБ мог
что-либо делать без ведома вождя. И только в 1956 г. Хрущев взял
на себя смелость публично заявить о преступлениях Сталина перед
народами страны. В работах историков подчеркивалось, что Хрущев
использовал разоблачение культа личности Сталина как орудие по-
1 Медведев Ж., Медведев Р. Неизвестный Сталин. С. 72-76.
2 Родина. 1989. № 6. С. 73.
266
литической борьбы за власть против своих прежних соратников по
партии, которые никак не желали признать в нем лидера1.
В России было вековое самодержавное прошлое. Переход власти
из рук одного лидера в другие в стране всегда был чреват нарушением
стабильности жизни общества. Сталину для того, чтобы его признали
вождем понадобилось полтора десятка лет со дня вступления в долж-
ность Генерального секретаря правящей партии, примерно половину
десятилетнего срока правления Хрущев потратил на самоутвержде-
ние, низвергая при этом многих своих и бывших соратников по окру-
жению Сталина.
К концу жизни Сталин обладал всеми возможными диктаторс-
кими полномочиями. Он был Генералиссимусом Советского Союза,
Героем Советского Союза (1945) и Героем Социалистического Труда
(1939), обладателем наиболее престижных Орденов Ленина (1949),
«Победа» (1944), Суворова 1-й степени (1943) и других. У него было
9 правительственных наград (у Л.И.Брежнева их было намного боль-
ше). У Сталина была квартира в Кремле и персональные дачи неда-
леко от Москвы, где он часто бывал и работал («Зубалово» - 2 этажа,
12 комнат; «Кунцево» - 2 этажа, 10 комнат), а также 16 государствен-
ных дач в Крыму и Закавказье, где он отдыхал. Там же жили его со-
ратники и зарубежные гости.
В последнее десятилетие российские историки больше уделяли
внимания личности, биографии Сталина, нежели истории страны во
время его правления. Этот «личностный фактор» был практически
не разработан советской историографией, когда жизнь вождей была
«государственным секретом» и не подлежала изучению. (Офици-
альные биографии вождей были практически лишены «человечес-
кого материала».) Российские историки пытались показать «борьбу
кронпринцев за власть при дряхлеющем вожде» Сталине, на долю
которых выпало решение проблемы, что делать с вождем, с создан-
ным под его руководством режимом после его кончины. (Р. Г. Пихоя).
В работах уточняются многие факты биографии Сталина до октября
1917 г. (А. В. Островский), определяются спорные проблемы в веду-
щейся дискуссии о том, был ли какое-то время Сталин агентом ох-
ранки. Наряду с критической, научной литературой о деятельности
Сталина на различных руководящих постах издаются и книги, аполо-
гизирующие его роль, например, как выдающегося полководца вре-
мен Второй мировой войны1 2.
1 Бокарев Ю. Меа culpa! (что скрывалось за критикой «культа личности»?) // Рос-
сия. XXL М., 1995. № 5-6. С. 158-180; Пыжиков А. В. Хрущевская «оттепель». М., 2002;
он же. Проблема культа личности в годы хрущевской оттепели. // Вопросы истории.
2003. №4. С. 47-57; и др.
2 Соловьев Б. Г., Суходеев В. В. Полководец Сталин. М., 2001.
267
Среди российских историков до сих пор существует точка зрения
о том, что время правления Ленина был благодатным периодом со-
ветской истории. Ей противостоит иное, мне более близкое суждение
о том, что Ленин «породил» Сталина, ГУЛАГ, заложил основы тота-
литарного государства, которые Сталин довел до абсурдного «совер-
шенства».
Можно утверждать, что интерес исследователей к личности Ста-
лина, его биографии и деятельности не ослабевает. Это подтверждает
известное изречение историка В. О. Ключевского о «непреходящих»
темах: «Почему люди так любят изучать свое прошлое и свою исто-
рию? Вероятно, потому же, почему человек, споткнувшись с разбега,
любит, поднявшись, оглянуться на место своего падения»1.
1 Ключевский В. О. Письма, дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1968.
С. 25.
268
Глава 10. ВО ГЛАВЕ ПРАВЯЩЕЙ ПАРТИИ И СТРАНЫ
Современные оценки
В ноябре- декабре 2002 г. в нескольких номерах газеты «Комсо-
мольская правда» было опубликовано интервью историка Ю. Н. Жу-
кова с журналистом А. Д. Сабовым под общим заголовком «Жупел
Сталина»1. В этом интервью была предпринята попытка восстано-
вить положительный образ Сталина в советской истории. Ссылаясь
на американского историка Д. А. Гетти, Жуков утверждал, что 1937
году предшествовал примерно трехлетний период либеральных ста-
линских реформ и только их неудача привела к репрессиям, «которые
несправедливо назвали "сталинскими"». Но Жуков в своих рассужде-
ниях идет еще дальше, полагая, что приход Сталина к единоличной
власти был «спасением страны и мира», иначе бы радетели «мировой
революции» Троцкий, Каменев и Зиновьев втянули бы СССР в войну
намного раньше, чем это произошло. По его мнению, даже все репрес-
сии и политические процессы 1920-х - начала 1930-х годов были ини-
циированы не Сталиным, а Бухариным. С середины 1930-х Сталин
проводил массовые репрессии, считает Жуков, по требованию граж-
дан, желающих очистить общество от «врагов народа», и в той ситу-
ации даже прокурор Вышинский был «либеральных взглядов». Он
«всерьез», ссылаясь на признания арестованных военных и бывших
партийных функционеров, рассуждает о наличии заговора против
Сталина. Расправа с ними, по его мнению, была вынужденным, пре-
вентивным ударом Сталина, опирающегося на НКВД, по заговорщи-
кам. Жуков пытается внушить мысль о том, что не Сталин, а местные
партийные функционеры были инициаторами большого террора,
унесшего по его непонятным расчетам 300-400 тыс. жизней, что это
он ликвидировал Ежова, якобы чтобы приостановить террор, и хотел
видеть ГУЛАГ местом трудового воспитания уголовников. Многие
читатели газеты оценили тогда ответы Жукова как провокацию, были
и те, кто его благодарил.
21 декабря 2002 г. корреспондент «Комсомольской правды»
О. Кучкина попыталась критически проанализировать многоречивые
ответы ведущего научного сотрудника Института российской исто-
1 Комсомольская правда. 5, 6,12,13,14,16,19, 20 ноября 2002 г. Идеи Ю. Н. Жукова
о наличии заговора военных во главе с М. Н. Тухачевским против Сталина и необходи-
мости «чисток», проводимых вождем в 1930-е гг., пропагандировали апологеты Стали-
на и ранее. См.: Суворов В. Очищение. Зачем Сталин обезглавил армию? М., 1998; и др.
См. также: Жуков Ю. Иной Сталин: Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг.
М., 2007.
269
рии РАН Ю. Н. Жукова, назвав их лживыми и необоснованными. На
этом интервью весьма тенденциозного в своих мало аргументирован-
ных утверждениях Ю. Н. Жукова можно было бы и не останавливать-
ся, если бы оно не было опубликовано в молодежной газете с мил-
лионным тиражом, тогда как издание серьезных научных сочинений
в современной России составляет 300-500 экз. и эти книги просто
недоступны читателям.
Выступление Жукова читатели газеты сравнивали со статьей
Н. Андреевой, выступившей 13 марта 1988 г. в газете «Советская Рос-
сия» со статьей «Не могу поступаться принципами», где также была
попытка взять под защиту Сталина, с именем которого «связана вся
одержимость критических атак», направленных против всей эпохи
«беспримерного подвига советских людей»1.18 декабря 2003 г. «Ком-
сомольская правда» вновь вернулась к сталинской тематике в связи
с 125-летием со дня рождения вождя. На сей раз слово было предо-
ставлено писателю В. Карпову, для которого Сталин - герой, пост-
роивший великую державу, а все обвинения в его адрес вымышлены.
А также публицисту Л. Млечину, подчеркнувшему, что Сталин - пре-
ступник, морально искалечивший граждан страны. Это двойственное
отношение к личности Сталина, к результатам его правления сохра-
няется в стране и поныне, где многие не хотят или не могут сбросить
с себя старую сталинскую шинель...
Можно констатировать, что в научной литературе, а не публицис-
тике, точку зрения Жукова и ему подобных разделяют немногие. Сре-
ди наиболее интересных, на мой взгляд, работ, посвященных иссле-
дованию «сталинского социалистического государства», являются
труды новосибирского историка И. В. Павловой. Её критическое от-
ношение к официальным источникам той поры заслуживает всячес-
кого внимания так же, как и заключение о том, что многие документы
были скрыты или уничтожены, чтобы направить историков «по лож-
ному пути» знакомства с прошлым только по обманчивому офици-
озу. Показательна приведенная в её работах аргументация о смысле
социально-экономических преобразований в СССР 1930-х. Она от-
рицательно относится к работам российских и западных историков,
занятых апологетикой методов диктаторского управления страной
(Ю. Н. Жуков, Р. И. Косолапов, Б. П. Курашвили, Р. Маннинг), а так-
же к тем, кто пытается процесс модернизации страны (индустриали-
зация, коллективизация, «культурная революция») рассматривать
как «предмет особой гордости советского периода отечественной
1 Комсомольская правда. 3 декабря 2002 г. Ряд российских газет продолжили пуб-
ликацию больших статей по оправданию всех действий Сталина и маленьких заметок с
их критикой. См.: Комсомольская правда». 2006. 22 декабря; Аргументы и факты. 2006.
20-26 декабря. № 51; и др.
270
истории» (А. К. Соколов). Павлова обращала внимание на глубоко
идеологизированные и изначально искажавшие смысл событий ис-
точники той поры, на необходимость нравственной оценки докумен-
тов сталинского времени.
В своих работах Павлова, как и М. Малиа, характеризует прав-
ление Сталина как тоталитарное. Солидарна она с ним и в критике
социальных историков (ревизионистов), выступающих за изучение
повседневности жизни советских людей и максимальную деполити-
зацию при изучении прошлого. Павлова критикует историков, при-
знающих заслуживающими доверия лишь официальные источники
с их искажениями действительности, оправданием борьбы с «врага-
ми народа» и т. д. Она указывает на слабость аргументации работы
А. К. Соколова, сотрудника Института российской истории РАН,
согласно которому сталинская власть была слабой и тоталитарного
общества в стране тогда не существовало, поскольку экономика была
неэффективна, «генеральная линия» партии менялась, а в провинции
царили «хаос и дезорганизация».
Согласно выводам Павловой в СССР было создано тоталитар-
ное партийное государство, где официальные документы, такие как
советская Конституция 1936 г., говорили о верховенстве в стране
власти Советов и демократических принципов, а реалии были совер-
шенно противоположны. В основе существования сталинской влас-
ти были конспирация, информационная изоляция населения, ложь
и преднамеренная дезинформация. Вполне обоснованными выгля-
дят замечания Павловой о том, как избирательная кампания 1937 г.
в Верховный Совет страны шла параллельно с большим террором и
что никакой реальной властью советский парламент не обладал. Пав-
лова настроена весьма радикально и решительно против историков
просталинского направления, для которых характерен подход «с од-
ной стороны... с другой стороны».
Павлова полагает, что фактически в 1930-е годы в стране происхо-
дил антимодернизационный процесс, результатом которого явилось
разрушение форм модернизации, сложившихся в России к 1917 г.
Её единственным достижением было создание мощной военной тех-
ники, «единственной области, где наш отечественный тоталитаризм
оказался способным конкурировать «на равных» с западными ли-
беральными демократиями». Неутешительны и результаты сталин-
ских методов модернизации, приведшие к массовой люмпенизации
и маргинализации населения, развитию концлагерей, через которые
прошла треть советских граждан1. Работы Павловой свидетельству-
1 Павлова И. В. Сталинизм: становление механизма власти. Новосибирск, 1993; она
же. Механизм власти и строительство сталинского социализма. Новосибирск, 2001.
С. 15, 17-18; она же. Современные западные историки сталинской России 30-х годов
271
ют о развитии в российской историографии сходных процессов с ис-
следованиями западных историков советского прошлого, связанных
как с попытками его объективистского изучения, так и критического
отношения к документальному наследию той поры.
По мнению многих российских исследователей, сталинизм - одна
из форм тоталитаризма. Присутствие его сторонников в современной
России культуролог С. С. Аверинцев (1937-2004) объяснял компро-
миссом между правящей в стране элитой в конце 1980-х - начале 1990-х
и оппозиционной частью общества: страна освобождается от тотали-
тарной идеологии, «но в виде уплаты за такое мирное и бескровное
освобождение прежнее начальство, в общем, остается на своем мес-
те». Поэтому приходится считаться с тем, что советский партийный
порядок не был побежден ни внешней силой, ни восстанием снизу,
а был демонтирован представителями самой партийной элиты1. На
возрождение в конце 1990-х неосталинизма в России повлияло также
воздействие экономического кризиса, криминализация и коррупция
властей, отношения Запада к России, которые стали восприниматься
как демонстрация своего военного и культурного превосходства* 1 2.
Партия
Политической опорой сталинского режима была большевистская
партия, построенная, по выражению Сталина, как «орден меченос-
цев». В 1921 г. на X съезде партии, по предложению Ленина, было
запрещено создание фракций внутри РКП(б), но дискуссии продол-
жались. В середине 1930-х и с внутрипартийными дебатами было
(критика «ревизионистского» подхода) // Отечественная история. 1998. № 5. С. 107-121;
она же. Власть и общество в СССР в 1930-е годы // Вопросы истории. 2001. № 10. С. 46,
53, 54; она же. Понимание сталинской эпохи и позиция историка // Вопросы истории.
2002. № 10. С. 5, 6, 16; она же. 1937: выборы как мистификация, террор как реальность.
// Вопросы истории. 2003. № 10. С. 20, 21, 36; и др. См. также: Малиа М. Советская ис-
тория // Отечественная история. 1999. № 3. С. 139; он же. Советская трагедия. История
социализма в России. 1917-1991. М., 2002. С. 20-24.; Соколов А. К. Курс советской ис-
тории. 1917-1940. Учебное пособие для вузов. М., 1999. С. 9, 239,271; Ильин А. «А если
придет человек без мандата, или даже хроменький?» Избирательная кампания 1937 года
// Родина. 2008. № 8. С. 101-108; и др.
1 Аверинцев С. Преодоление тоталитаризма как проблема: попытка ориентации //
Новый мир. 2001. № 9. С. 146; он же. Тоталитаризм: ложный ответ на реальные вопросы
// Родина. 2002. № 10. С. 122-124.
2 Подробнее об этом см.: Суни Р. Социализм, постсоциализм и нормативная модер-
ность: размышления об истории СССР // Ab Imperio. Казань, 2002. № 2. С. 25. Попытка
С. В. Кудряшова представить сталинскую Россию не тоталитарной страной выглядит
неубедительной из-за отсутствия достаточной аргументации // Кудряшов С. В. Крити-
ка и апология доктрины тоталитаризма: опыт западной и российской историографии.
Известия самарского научного центра Российской АН. Специальный выпуск «Новые
272
покончено, ВКП(б) стала послушным инструментом в руках вождя.
Проводимый в то время большой террор ликвидировал как сторон-
ников дискуссий, так и многих представителей новой советской пра-
вящей элиты. Все это способствовало установлению режима личной
власти Сталина.
Научная история КПСС пока не написана. Российские историки
создали многие её фрагменты, в том числе и относящиеся к жизни
правящей партии под руководством Сталина. В их работах просле-
живается превращение некогда политической партии в главный ор-
ган государственной власти. Процесс превращения политической
партии в государственную начался со времени прихода большевиков
к власти, но для победы сталинских идей в партии рубежным был
XIV съезд (1925). Именно на этом съезде было покончено с еще су-
ществовавшими демократическими процедурами внутри партии.
На этом съезде Сталин, реагируя на критику членов ленинградской
организации о том, что отдельные статьи их представителей, в том
числе и Н. К. Крупской, были запрещены к публикации, заявил: «Мы
не либералы. Для нас интересы партии выше формального демокра-
тизма». Этот слоган - «защита интересов партии» стал главным аргу-
ментом всех последующих партийных бонз. На съезде было узаконе-
но доносительство как правило партийной жизни. Тогда же появилась
государственная партийная номенклатура. Вывод Ю. С. Новопашина,
автора статьи о XIV съезде ВКП(б), неутешителен: XVI и XVII съезды
партии (1930, 1934) продолжили линию XIV съезда и «уже не явля-
лись высшими форумами для обмена мнениями единомышленников,
коллективного поиска ими решений и учета позиций не только пар-
тийного большинства, но и меньшинства. Они превратились во что-то
вроде военизированных слетов гитлеровских штурмовиков, готовых
выполнить любой, в том числе и заведомо преступный, приказ своего,
но только не национал-социалистического, а большевистского фюре-
ра»* 1. Публикация этой явно антисталинской статьи свидетельствова-
ла о процессах, происходящих по отношению к этому периоду совет-
ской истории в современной российской историографии. Их можно
определить так: чем больше появляется работ с апологетикой Сталина
и его сторонников, тем радикальнее звучат голоса их противников.
гуманитарные исследования». Самара. 2006. С. 75-89; он же. Пугало для некрофилов.
Критические заметки о доктрине тоталитаризма // Родина. 2008. № 1.С. 23-30; Кип Д.
Но где же слон? Комментарий к статье Сергея Кудряшова «Пугало для некрофилов» //
Родина. 2008. № 6. С. 16-17. А. Н. Сахаров определял советский тоталитаризм как рево-
люционный // Сахаров А. Н. Революционный тоталитаризм в нашей истории. - Ком-
мунист. 1991. № 5. С. 60-71.
1 Новопашин Ю. С. XIV съезд РКП(б): современный взгляд // Вопросы истории.
2003. № 7. С. 43,45-47, 52.
273
Значительное число исследований роли большевистской партии и
её руководителя в жизни страны в 1930-е годы посвятили В. 3. Рого-
вин (1937-1998) и О. В. Хлевнюк1. Роговин осуществил задуманный
цикл исследований «Была ли альтернатива сталинизму?» в семи кни-
гах, пытаясь увязать в единую историческую концепцию наиболее
трагический период жизни страны в 1922-1941 годах. В его книгах
приводится много интересных, ранее малоизвестных или неизвест-
ных фактов из истории правящей партии страны. Выводы Роговина
полны антисталинских рассуждений и обличений. Но он полагал,
что альтернативой сталинскому режиму мог стать только «истинный
большевизм», представленный в работах Троцкого, левая оппозиция,
боровшаяся за идеалы «подлинного социализма».
Для Роговина утверждение сталинского режима было «контр-
революционным переворотом», а большой террор - «единственно
доступный Сталину метод борьбы с большевизмом». Он рассмат-
ривал троцкизм как «большевистское сопротивление сталиниз-
му»1 2. Изучение внутренней механики преступлений сталинского
режима, тщательный анализ происходившей в 1920-е - 1930-е годы
внутрипартийной борьбы за власть, сохранение привилегий, за мес-
то жизни в обществе, роль левой оппозиции в этой борьбе состав-
ляет наиболее читаемую часть книг Роговина. Однако его основной
вывод не может не вызвать возражений. Альтернативой сталинс-
кому тоталитарному режиму могло быть только демократическое
общество, к которому Россия длительное время пытается перейти.
Троцкий был единственным из «ленинской гвардии», кто не встал
перед Сталиным на колени. Его критика Сталина, предавшего ре-
волюцию, конечно, заслуживает внимания. Но они оба были воспи-
танниками Ленина, оба участвовали в строительстве тоталитарного
государства. Методы работы Троцкого в годы Гражданской войны,
беспощадно расстреливавшего любое сопротивление властям, уст-
роителя концлагерей и децимаций, показывают, что эта альтернати-
ва вряд ли была бы «лучше» сталинской. Ныне многим ясен провал
ленинско-сталинского курса на строительство социализма в стране
с широким использованием насильственных и административных
методов. Верные ленинцы Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Каменев
и Рыков вряд ли могли предложить что-то новое в осуществлении
своих планов.
1 Роговин В. 3. Сталинский неонэп. М., 1994; он же. 1937. М., 1996; он же. Партия
расстрелянных. М., 1997; он же. Конец означает начало. М., 2002; и др.; Хлевнюк О. В.
1937-й: Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992; он же. Сталин и Орджоникидзе.
Конфликты в Политбюро в 30-е гг. М., 1993; он же. Политбюро. Механизмы политичес-
кой власти в 1930-е годы. М., 1996; и др.
2 Роговин В. 3. Конец означает начало. С. 362, 363
274
Изучение любого сопротивления сталинизму заслуживает вни-
мания, всякая оппозиция является вызовом власти, но это не значит,
что её победа обязательно будет большим благом для народов стра-
ны. Достаточно назвать приход к власти нацистов в Германии или
большевиков в России, чтобы убедиться в этом.
Работы О. В. Хлевнюка менее идеологизированы, чем книги Ро-
говина, и более фактографичны. В его книгах рассматриваются воп-
росы о роли Политбюро и его представителей в принятии политичес-
ких решений, важных для страны, замечания о характере имеющихся
источников, или их отсутствии по разным причинам. Именно отсутс-
твие документальных данных не позволяет, по его мнению, говорить
о противоборстве в 1930-х годах в Политбюро «умеренных» и «ради-
калов». Или о том, что Сталин колебался между этими группиров-
ками, пока окончательно не встал на сторону приверженцев террора.
Хлевнюк вполне аргументированно утверждает, что ни одно принци-
пиальное решение в те годы не принималось без ведома или разре-
шения Сталина и что по его предложениям (приказам) проводились
тогда государственно-террористические акции и «реформы» сверху
Он отрицает приверженность С. М. Кирова к «умеренной фрак-
ции» в партии, так как документы не дают оснований для подобных
представлений1. Более того, проведенные исследования о гибели Ки-
рова 1 декабря 1934 г. не обнаружили у него ни отдельной политичес-
кой программы, ни какого-либо отличия от радикальных сталинских
устремлений. А. И. Козлов и Н. А. Ефимов в своих работах писали о
Кирове в марте 1917 г., выступавшего во славу Временного правитель-
ства, а после прихода к власти большевиков ставшего их функционе-
ром. Известно его прямое отношение к расстрелу забастовки рабочих
в Астрахани в 1919 г., его выступления против сторонников Троцко-
го и Зиновьева. В 1926 г. Киров сменил Зиновьева на посту главы
ленинградских большевиков и стал верным оруженосцем Сталина.
В конце 1920-х - начале 1930-х он делал все возможное для прове-
дения насильственной коллективизации крестьян на Северо-Западе
СССР. Он был и одним из организаторов погрома в Академии наук, по
сфабрикованному НКВД «Академическому делу». Столь же извест-
ны и его увлечения юными балеринами, оргии, которые он устраивал
во дворце, ранее принадлежащем знаменитой балерине М. Кшесинс-
кой. Некоторые авторы (Кирилина, Жуков и др.) до сих пор придер-
живаются мнения, что Л. Николаев застрелил Кирова из ревности, за
связь с его женой М. Драуле, работавшей в Смольном. Другие счита-
ют, что Киров был убит по указанию Сталина в качестве повода для
развязывания большого террора (Я. Г. Рокитянский). Хлевнюк заме-
1 Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. С. 8,257,
259,260-261.
275
тил, что уровень репрессий в 1935-1936 годах находился на «обыч-
ном для сталинского периода уровне», поэтому с убийством Кирова
не следует связывать начало «большого террора»1.
Хлевнюк и Павлова объясняют «смягчение» политики Сталина
в 1934 г. (до убийства Кирова) не его переходом к неонэпу, а пони-
манием того, что предложенные темпы и методы индустриализации
страны, ликвидации «кулачества», насильственной коллективиза-
ции, голод 1932-1933 годов привели страну к острейшему социаль-
но-экономическому кризису Поэтому некоторое корректирование
темпов развития экономики страны на 2-ю Пятилетку, освобожде-
ние из-под ареста Зиновьева, Каменева и других бывших партийных
лидеров, очередная реорганизация ОГПУ в НКВД были временной
уступкой режима, необходимой для его собственного выживания, не
более того. Как любил говорить Сталин: «Нельзя зевать и спать, ког-
да стоишь у власти»1 2.
Экономическая модернизация
С именем Сталина многие его апологеты связывают процессы
модернизации страны. Её сутью обычно является переход от тради-
ционного сельского хозяйства к индустриальному и одновременно
к городскому обществу. Процесс модернизации начался еще в доре-
волюционной России. Советскую модернизацию страны российские
историки оценивают по-разному. Это можно проиллюстрировать
хоты бы на основе статей, опубликованных в сборнике, посвященном
80-летию академика Ю. А. Полякова. Один из его авторов В. П. Да-
нилов является историком либерального направления. По его мне-
нию, индустриализация страны, минимальная социальная защита
населения, развитие науки и культуры стали реальностью «не благо-
даря сталинизму, а несмотря на препятствия и огромные потери, пря-
1 Росляков М. Убийство Кирова. Политические и уголовные преступления в 30-х
годах: свидетельство очевидца. Л., 1991; Кирилина А. Неизвестный Киров. СПб.; М.,
2001; Жуков Ю. Н. Следствие и судебные процессы по делу об убийстве Кирова // Воп-
росы истории. 2000. № 2. С. 33-51; Ефимов Н. А. Каким был подлинный С. М. Киров //
Вопросы истории. 2002. № 5. С. 139-144; Козлов А. И. Сталин: борьба за власть. Ростов-
на-Дону, 1991. С. 159-162; Рокитянский Я. Г. Рец. на кн. А. Кирилиной «Неизвестный
Киров» // Отечественная история. 2003. № 4. С. 209-212; Хлевнюк О. В. «Большой
террор» 1937-1938 гг. как проблема научной историографии // Историческая наука и
образование на рубеже веков. М., 2004. С. 435; Гибель Кирова. Факты и версии // Роди-
на. 2005. № 3. С. 57-65; Багдасарян В. Э. Выстрел в Смольном: заговор или «трагичес-
кая случайность»? // Историография сталинизма. С. 156-171; и др.
2 Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы. С. 140;
Павлова И. В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. С. 207,
281,304.
276
мо и однозначно связанные со сталинизмом». Он полагает, что «ста-
линская «революция сверху» сопровождалась и фактической войной
против крестьянства, и голодом, унесшим миллионы жизней». «Рас-
кулачивание» также, по его мнению, являлось не только методом по-
давления крестьянского сопротивления насильственной коллекти-
визации, но и созданием системы дешевого принудительного труда
для освоения северных и восточных районов страны. Данилов весьма
аргументированно показал пагубность сталинского «великого пере-
лома», выразившегося в форсировании выполнения максимально за-
вышенных заданий 1-й Пятилетки, что привело к огромным челове-
ческим и материальным потерям. Для Данилова методы проведения
сталинской модернизации страны - это преступление.
А. С. Сенявский, опубликовавший статью в том же сборнике, при-
держивается иных взглядов. Он считает достоинством проведение
советской модернизации на традиционалистской российской основе,
благодаря которой крестьянская масса, привыкшая к общинному зем-
лепользованию, приняла колхозы. Сопротивление им оказало «лишь
кулачество», подчеркивает он, правда не ссылаясь при этом на тот же
вывод печально-известного краткого курса «Истории ВКП(б)» (1938).
Согласно Сенявскому в России индустриальная модернизация также
возможна лишь в рамках государственной собственности, т.к. только
власть в этой стране являлась главной «цивилизующей» силой. Он ес-
тественно отрицает возможности в этом направлении демократичес-
ких преобразований, частной собственности, конкурентоспособности
предприятий и т. д., объясняя свои утверждения «особенностями Рос-
сии», катастрофичностью для страны реформ 1990-х1.
Можно утверждать, что современная российская историография
сталинизма продолжает развиваться с учетом двух основных направ-
лений: либерального и консервативно-реставрационного. Сторон-
ники первого направления рассматривали особенности сталинской
модернизации, учитывая её насильственные меры, приведшие к ог-
ромным людским потерям, а также и то обстоятельство, что основная
часть технического оборудования приходилась на долю его импорта
из западных стран. Они подчеркивали, что сталинская индустриали-
зация касалась, прежде всего, создания военной промышленности и
тех отраслей, которые находились в стране в зачаточном состоянии:
автомобилестроения, тракторостроения, электротехники, энергетики
и т. д. Историки, говоря о послевоенном восстановлении разрушен-
ной советской промышленности и новом этапе модернизации стра-
1 Данилов В. П. К проблеме альтернатив 20-х годов; Сенявский А. С. Социальная
динамика России в XX веке в контексте модернизации // Этот противоречивый XX век.
М., 2001. С. 219, 226, 284,286.
277
ны, обратили внимание на неэффективность применения принуди-
тельного труда заключенных и спецпоселенцев, на использовании на
восстановительных работах военнопленных немцев, японцев и др.
В. П. Попов подтвердил вывод о том, что в послевоенные годы совет-
ская экономика продолжала отставать в области высоких технологий
и эффективности труда от многих развитых стран мира, что внеэко-
номические методы сталинской политики модернизации потерпели
крах. О. В. Хлевнюк подчеркнул единство принципов сталинской
системы управления страной до и после Второй мировой войны. Это
проявилось и в репрессиях против руководства Госплана в 1949 г.
(дело Н. А. Вознесенского и других высокопоставленных «ленинг-
радцев»). Для В. С. Лельчука индустриализация страны не заверши-
лась до сих пор: «теперь нужно догонять уже постиндустриальные,
«информационные» общества и сделать это из-за последствий гос-
подства командно-административной системы будет очень трудно»1.
Весьма критически историки этого направления относятся и к
проблеме насильственной коллективизации крестьян в СССР, как
части происходившей с конца 1920-х форсированной модернизации
страны. Их основные работы посвящены репрессивной политике
властей по отношению к крестьянам, судьбам ссыльных «кулаков»,
крестьянским протестам против насилия над ними, тому, что именно
в сталинский «неонэп» в начале 1930-х были изданы драконовские
законы по охране «социалистической собственности», по которым
тысячи крестьян осуждались и приговаривались к расстрелу или
длительным годам пребывания в ГУЛАГе. В 1930 г. на территории
СССР было отмечено тысячи массовых выступлений крестьян,
(в работах называются цифры от 7382 до 13754) жестоко подавлен-
ных военными частями ОГПУ. Тогда же высокая смертность высы-
лаемых крестьянских семей поставила под угрозу срыва государс-
твенного плана освоения северных и восточных территорий страны.
Общее число спецпереселенцев (кулаков и их семей) составляло
примерно 2,5 млн. человек, из них погибло от голода, холода и бо-
лезней примерно треть, т. е. 800 тыс. человек, в основном пожилых
1 См.: Павлова И. В. Механизм власти и строительство сталинского социализма.
С. 220-222; Пянкевич В. Л. Восстановление экономики СССР (середина 1941-х середина
1950-х гг.). Историография. СПб., 2001; Попов В. П. Сталин и советская экономика в пос-
левоенные годы; Хлевнюк О. В. Советская экономическая политика на рубеже
1940-1950-х годов и «дело Госплана» // Отечественная история. 2001. № 3. С. 74, 77,
86-87; Лельчук В. С. Выступление на заседании «круглого стола»: «50 лет без Сталина:
наследие сталинизма и его влияние на историю второй половины XX века» // Отечест-
венная история. 2004. № 1. С. 202-203; Быстрова И. В. Военно-промышленный комплекс
СССР на международной арене // Отечественная история. 2006. № 2. С. 56-73; и др..
278
людей и детей. Спецпоселения были закрыты только после смерти
Сталина в 1954 г.1
В работах российских историков указывается на промышлен-
ный, продовольственный и финансовый кризисы, охватившие стра-
ну в начале 1930-х. Непосильные государственные хлебозаготовки,
т. е. изъятие у крестьян зерна, высокий экспорт хлеба и низкий уро-
жай 1930-1931 годов, насильственная коллективизация и выселе-
ние из деревень наиболее работающих крестьян (кулаков) привели
к голоду 1931-1933 годов. В литературе называется разное число
его жертв. В публичной дискуссии с Р. Конквестом в конце 1980-х.
В. П. Данилов оспорил его цифру в 14, 5 млн. крестьян, погибших
в результате раскулачивания и голода, предложив цифру в 3 млн.
крестьян, умерших только от голода в то время. Р. Конквест тогда
ответил Данилову утверждением, что, по его данным, число погиб-
ших крестьян в 1930-1937 годах составляло И млн. человек (при-
мерно 7 млн. погибли от голода, а 4 млн. во время выселений и в
Казахстане). Ныне, по уточненным данным, эта цифра составляет
от 4-х до 5-ти млн. человек1 2.
В последних исследованиях российских историков отмечается
безуспешность коллективизации среди оленеводов-кочевников на
севере страны, специфика и трудности работы создания переселен-
ческих колхозов в бывшей Восточной Пруссии - Калининградской
области во второй половине 1940-х. Выяснилось, что паспортизация
1 Зеленин И. Е. Был ли «колхозный неонэп»? // Отечественная история. 1994.
№ 2. С. 111; он же «Революция сверху»: завершение и трагические последствия //Воп-
росы истории. 1994. № 10. С. 34-35; Земсков В. Н. Судьба кулацкой ссылки // Отечес-
твенная история. 1994. № 1. С. 120-121, 138-139; Зима В. Ф. Генрих Ягода и необъяв-
ленная война с советской деревней. // Отечественная история. 2003. № 4. С. 178, 179,
182. См. также: Вербицкая О. М. Российское крестьянство от Сталина к Хрущеву. Се-
редина 40-х - начало 60-х. М., 1992; Ивницкий Н. А. Репрессивная политика советской
власти в деревне. 1928-1933 гг. М., 2000; он же. Судьба раскулаченных в СССР. М.,
2004; Чемоданов И. В. Была ли в СССР альтернатива насильственной коллективиза-
ции? // Вопросы истории. 2006. № 2. С. 156-162; и др.
2 Данилов В. П. Дискуссия в западной прессе о голоде 1932-1933 гг. и «демографи-
ческой катастрофе» 30-40-х годов в СССР // Вопросы истории. 1988. № 3. С. 130; он
же. О тональности научных дискуссий. Ответ историку Роберту Конквесту // Москов-
ские новости. 14 мая 1989 г.; Конквест Р. Свидетельства неочевидна // Московские но-
вости. 1989. 26 марта; Советское общество: возникновение, развитие, исторический
финал. М., 1997. Т. 1. С. 130; Касьянов Г. Разрытая могила: голод 1932-1933 годов в ук-
раинской историографии, политике и массовом сознании // Ab Imperio. Казань, 2004.
№ 3. С. 237-268; Зима В. Ф. Голод 1932-1933 годов в письмах трудящихся России //
Отечественная история. 2006. № 2. С. 47-55; Надькин Т. Д. Деревня Мордовии в 1932—
1933 годах: хлебозаготовки, голод и репрессии // Отечественная история. 2006. № 4. С.
61-69; Голод по-большевистски: организаторы и вдохновители // Родина. 2007. № 8. С.
82-89; № 9. С. 80-86; и др.
279
страны, начатая в 1932 г., завершилась выдачей паспортов крестья-
нам только в 1976-1981 годах1.
Иной точки зрения придерживаются сторонники консерватив-
но-реставрационного направления. Их главный довод: в результате
модернизации Россия в XX веке преобразилась из аграрной в индус-
триальную страну. Поэтому нельзя идентифицировать советское вре-
мя только с историей ГУЛАГа, т.к. главным тогда была модернизация
страны и общества в самом широком смысле этого слова и это было
благом для государства. Более того, по мнению А. С. Сенявского, рас-
пад СССР стал для России «цивилизационной катастрофой именно
потому, что под знаком объективно необходимой модернизации была
сделана попытка осуществить вестернизацию. На деле либеральные
реформы привели к демодернизации страны... и отбросили страну на
многие десятилетия назад»1 2. Этой точки зрения придерживаются и
другие авторы, полагающие, что благодаря сталинской индустриа-
лизации 1930-1940-х СССР стал в ряд великих держав мира. Они
убеждены, что в то время страна шла по пути модернизации в русле
мирового процесса3.
Российские историки ныне расходятся в оценках результатов
сталинской модернизации страны. Это происходит не только из-за
отсутствия достоверной статистики, на результаты исследования
влияют эмоции авторов и их отношение к «вечному вопросу», кото-
рый все чаще задают себе россияне: люди для государства или госу-
дарство для людей. Ностальгируя по сильному тоталитарному госу-
дарству, отдельные историки пишут о положительности сталинской
модернизации. Другие - говорят о том, что преимущественно внеэ-
кономические, административно-принудительные и репрессивные
методы проведения сталинской «революции сверху» несовместимы
с жизнеспособностью экономики и улучшением благосостояния лю-
дей. Огромные, прежде всего, людские потери в стране в результате её
форсированного проведения привели к обсуждению альтернативных
планов осуществления преобразований в рамках нэпа, но это не дало
1 Алексеева Л. В. Начало коллективизации на севере Западной Сибири // Вопросы
истории. 2004. № 2. С. 146-147; Костяшов Ю. В. На колхозном собрании. Штрихи к
истории заселения Калининградской области в 1946 году // Вопросы истории. 2003.
№ 9. С. 132-138; Попов В. Паспортная система советского крепостничества // Новый
мир. 1996. №6. С. 185-203.
2 Соколов А. К. Новейшая история России: к построению концепции общего курса;
Сенявский А. С. Цивилизационный подход в изучении российской истории XX века:
некоторые теоретико-методологические аспекты // Россия и мировая цивилизация. М.,
2000. С. 567, 600, 604, 609.
3 Алексеев В. В., Алексеева Е. В. Распад СССР в контексте теорий модернизации и
имперской эволюции // Отечественная история. 2003. № 5. С. 8,11.
280
больших результатов, т.к. главных предметом обсуждения были со-
стоявшиеся реалии.
В совместной статье на эту тему Р. У. Девис и О. В. Хлевнюк от-
мечают, что тогда логика кремлевского руководства была проста:
сосредоточить в руках государства все ресурсы, закупить на Западе
технику и новые технологии и, опираясь на это, встать на уровень
промышленно развитых стран мира. Поэтому модернизация эконо-
мики проводилась централизованным государством и в основном
насильственными методами. Они полагают, что сталинская система,
несмотря на проведенную ценой невероятных жертв модернизацию,
обрекла население на чрезмерное напряжение сил и непомерные ут-
раты, которые позже сказались на судьбе советского общества1.
Значительное внимание российские историки стали уделять в
последние полтора десятка лет и такой немыслимой в официальной
советской историографии проблеме, как использование принуди-
тельного труда узников ГУЛАГа в модернизации страны. По данным
Ивановой, в 1929-1931 годах на территории СССР сформировалась
сеть лагерей принудительного труда, заключенные которых занима-
лись лесозаготовительными, сельскохозяйственными, строительны-
ми, нефте- и угледобывающими работами. Эти концлагеря получили
тогда официальные названия «исправительно-трудовых». Первен-
цем лагерной экономики стал Беломорско-Балтийский канал, где
средняя продолжительность жизни заключенных определялась в 2-
3 месяца. Об одном из недавно найденных захоронений бывших поли-
тзеков (более 500 человек) на строительстве этого канала рассказала
газета «Известия» 20 сентября 2003 г. Узники ГУЛАГа были основ-
ными рабочими при возведении многих полярных городов, предпри-
ятий, железных дорог, водных плотин, освоении наиболее опасных
для жизни производств: добыча ртути, урана и т.д., осуществлении
проектов создания атомных и водородных бомб. Подневольный
труд распространялся и на арестованных крупных ученых, таких как
А. Н. Туполев, С П. Королев, В. М. Петляков, В. П. Глушко, В. М. Мя-
сищев, А. Л. Минц, Б. С. Стечкин, Н. А. Тимофеев-Ресовский и дру-
гих, для творческой деятельности которых создавались специальные
конструкторские бюро и лаборатории («шарашки»). В 1949 г. узники
ГУЛАГа добывали 100 % платины в стране, более 90 % золота, свыше
70 % олова, 40 % меди, 33 % никеля, 13 % леса. Валовая продукция
промышленности МВД СССР тогда составляла более 10 % обще-
го выпуска продукции в стране. Иванова между тем подчеркивает
нерациональность и неэффективность подневольного труда. Хотя,
1 Девис Р. У., Хлевнюк О. В. Развернутое наступление социализма по всему фронту
// Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал. Т. 1. С. 167,
169-170.
281
по мнению Ж. Медведева, главную роль в процессе осуществления
атомно-водородного проектов создания разрушительного оружия
сыграл ГУЛАГ, «уникальный гигантский резерв высокомобильной и,
по существу, рабской, но квалифицированной рабочей силы»1.
Пагубность сталинского плана модернизации страны, ставшего
существенной частью создания тоталитарного государства, до сих
пор дает о себе знать в экономике и политике современной России.
1 Иванова Г. М. ГУЛАГ в системе тоталитарного государства. М., 1997. С. 85-86,
90-91, 131, 136.; она же. ГУЛАГ: государство в государстве // Советское общество:
возникновение, развитие, исторический финал. М., 1997. Т.2. С. 233; она же. История
ГУЛАГа. 1918-1958. Социально-экономический и политико-правовой аспекты. М.,
2006; она же. Международные организации против принудительного труда в СССР
(конец 1940-х - начало 1950-х годов) // Отечественная история. 2006. № 6. С. 133-138;
Эбеджанс С. Г, Важнов М. Я. Производственный феномен ГУЛАГа// Вопросы истории.
1994. № 6. С. 188; Морозов Н. А., Рогачев М. Б. ГУЛАГ в Коми АССР (20-50-е годы) //
Отечественная история. 1995. № 2. С. 182-187; Медведев Ж. Сталин и атомный ГУЛАГ
// Медведев Ж., Медведев Р. Неизвестный Сталин. С. 234; Маркова Е. В., Волков В. А.,
Родный А. Н., Ясный В. К. Гулаговские тайны освоения Севера. М., 2002; Земсков В. Н.
«Спецпоселенцы» в СССР. 1930-1960. М., Институр российской истории РАН, 2005;
Меликян А. М. Советская исправительно-трудовая политика (1921-1941). М., 2005;
Суслов А. Б. Системный элемент советского общества конца 20-х - начала 50-х годов:
спецконтингент // Вопросы истории. 2004. № 3. С. 125-134; и др.
282
Глава 11. ТЕРРОР
Жертвы
Изучению репрессивной политики в СССР, особенно сталинс-
кому времени, посвящено значительное число работ российских и
западных историков. В этом убеждают многие историографичес-
кие работы, специально посвященные этой проблеме1. Именно эти
работы стали основанием утверждать, что изучение истории этой
общенациональной трагедии для всех народов страны невозможно
понять без исследования государственных механизмов, созданных
специально для её осуществления. Поэтому тема - жертва и пала-
чи - столь широко представлена во многих работах этой тематики.
В связи с этим рассмотрим некоторые результаты изучения истории
ГУЛАГа, а также ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ СССР в 1920-е - начале
1950-х годов.
Отметим, что до сих пор не названо точное число жертв поли-
тических репрессий советского времени. По далеко не полным дан-
ным, пишет А. Н. Яковлев, председатель Комиссии по реабилитации
жертв политических репрессий при президенте РФ, а потому один
из наиболее осведомленных людей в этом вопросе, с 1921 по 1953 год
было арестовано 5 951 364 человека, из них осуждено судебными и
внесудебными («тройками», «двойками», «особыми совещаниями»)
к различным наказаниям 4 060 306 человек. С 1936 по 1961 год реп-
рессировано по национальному признаку более 3,5 млн. человек.
Всего на территории Российской Федерации в те годы подверглись
депортации И народов и 48 народов частично. По его подсчетам,
число убитых по политическим мотивам, умерших в тюрьмах и ла-
герях за годы советской власти в целом по СССР достигает 20-25
млн. человек. К ним относятся и умершие от голода: более 5,5 млн.
во время Гражданской войны и более 5 млн. человек в 1930-е годы.
По признанию Яковлева, масштабы проводимой тогда карательный
1 Keep J. Der Stalinismus in der neueren russischen Literatur // Verlag Peter Lang
GmbH, Frankfurt WamM., 1995. № 3. S. 421-440; он же. Recent Writing on Stalin’s Gulag:
An Overview // Crime, History, Societies. 1997. № 2. Vol. 1. P. 91-112; Литвин А. Л. Poc-
сий-ская историография Большого террора // У источника. Сб. ст. в честь чл-корр. РАН
С. М. Каштанова. М., 1997. Ч. 2. С. 546-575; Ellman М. Soviet Repression Statistics: Some
Comments // Europe-Asia Studies. 2002. № 7. Vol. 54. P. 1151-1172; Кан А. С. Постсовет-
ские исследования о политических репрессиях в России и СССР // Отечественная ис-
тория. 2003. № 1. С. 120-133; Климкова О. ГУЛАГ: от мифотворчества к изучению // Ab
Imperio. 2005. № 3. С. 501-528; Багдасарян В. Э. «Загадочный тридцать седьмой»: опыт
историографического моделирования // Историография сталинизма. С. 172-206.
283
политики неизмеримы. Только в Российской Федерации с 1923 по
1953 год, по неполным данным, общая численность осужденных со-
ставляла более 41 млн. человек. Среди них были люди, совершив-
шие уголовные преступления. Но и миллионы тех, кто был лишен
свободы за опоздания на работу, за невыполнение нормы трудодней
в колхозах и т.д.
Главную ответственность за геноцид в стране Яковлев возлагает
на большевизм (КПСС) и его лидеров Ленина, Сталина, ведущих
партийных функционеров В. М. Молотова (1890-1986), Л. М. Ка-
гановича (1893-1991), К. Е. Ворошилова (1881-1969), А. А. Жда-
нова (1896-1948), Г. М. Маленкова (1902-1988), А. И. Микояна
(1895-1978), Н. С. Хрущева (1894-1971), А. А. Андреева (1895-
1971), С. В. Косиора (1889-1939), М. А. Суслова (1902-1982),
руководителей карательных органов Г. Г. Ягоду (1891-1938),
Н. И. Ежова (1895-1940), Л. П. Берия (1899-1953), В. С. Абакумо-
ва (1908-1954), прокурора А. Я. Вышинского (1883-1954) и судью
В. В. Ульриха (1888-1951)1. Он считает, что партийная и чекист-
ская элиты вместе творили преступления, - отсюда его вывод о
«двоевластии». Яковлев признает, что не может ответить на вопрос,
почему и зачем Сталин уничтожил миллионы невинных людей?
Кроме ненависти к людям и жажды власти, «есть во всем этом нечто
мистическое, непостижимое, дьявольское, садистское»1 2. «Двоевлас-
тия» в стране не было. Тот же Берия или Ежов были одновременно и
крупными партийными функционерами и подчинялись решениям
Сталина и ЦК безоговорочно, выполняя и преуспевая личной ини-
циативой в реализации преступных приказов и распоряжений. По
наблюдениям О. В. Хлевнюка, деятельность Ежова в годы «большо-
го террора» контролировал и направлял Сталин. Именно он редак-
тировал основные карательные документы, регулировал ход следс-
твия и определял сценарии политических процессов. Как следует
из журнала записей посетителей кабинета Сталина в 1937-1938 го-
дах, Ежов побывал у вождя более 270 раз и провел у него более 840
часов. Известно, что Политбюро утверждало все приказы НКВД,
касающиеся проведения массовых репрессивных акций и наиболее
крупных судебных процессов3.
Что касается причин, почему Сталин подписывал расстрельные
списки и санкционировал пытки, то то же делали и другие лидеры то-
талитарных режимов, наряду с миллионами невинных людей унич-
тожая и своих сподвижников, в коих усматривали малейшую фронду.
1 Яковлев А. Н. Сумерки. С. 26, 217-222.
2 Там же. С. 26, 222.
3 Хлевнюк О. В. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы.
С. 207-208
284
Объяснения, видимо, следует искать в природе тоталитарного госу-
дарства, которая проявилась со всей силой в национал-большевизме
и национал-социализме, противостоящих развитию демократии в
своих странах. С точки зрения Ханны Арендт, автора многих работ
по истории тоталитаризма, коммунизм и фашизм - близнецы-братья.
У них много общего в мировоззрении: мифологизация вождей, госу-
дарства, партии, класса, замена понятия личной вины и ответствен-
ности коллективными («евреи виноваты», «буржуи, империалисты
виноваты») и т. д. Булдаков В. П. отмечал, что в советском обществе
с самого начала происходила сакрализация власти. Это проявилось и
в утверждении властного начала на психологическом уровне. Поэто-
му «не случайно и в современном массовом сознании всякий человек
власти, на совести которого тысячи жертв, автоматически перемеща-
ется из мира уголовного в сферу исторического величия»1. Нужно
учитывать и то обстоятельство, что имеющиеся официальные доку-
менты всячески скрывали реальную подоплеку карательных дейс-
твий властей, подменяя их лозунгами борьбы с «врагами народа»,
«контрреволюционерами», «космополитами» и т. д. Тоталитарные
режимы сразу же устанавливали режим государственного террора
по отношению к любой оппозиции властям. В советской России этот
режим был установлен в феврале 1918 г., когда власти декретировали
право на внесудебные расправы и когда появились первые «тройки»
ВЧК с правом вынесения расстрельного приговора. Поэтому деле-
ние истории террора в советской России на «малый» при Ленине и
«большой» при Сталине некорректно. Особенно, если учесть, что в
годы Гражданской войны жертвами красного и белого террора стало
не менее 1,5 млн. мирных граждан страны.
Павлова И. В. отмечает, что сталинский террор нельзя объяснить
прагматикой решения революционных задач, он проводился в мир-
ное время в отличие от красного террора, функционирующего в годы
Гражданской войны в России. По её мнению, смыслом Большого тер-
рора было завершение операции сталинского «плана построения со-
циализма». Большой террор 1930-х стал кульминацией репрессий в
армии, партии, среди интеллигенции, рабочих и крестьян1 2. Роговин
В. 3. видел в форсированной коллективизации 1928-1933 годов граж-
данскую войну государства против собственного крестьянства для его
«покорения», а в терроре 1937 г. - «превентивную гражданскую войну
против большевиков-ленинцев»3. Думается, что последнее утвержде-
1 Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия.
М., 1997. С. 244.
2 Павлова И. В. Механизм власти и строительство сталинского социализма.
С. 269, 308.
3 Роговин В. 3.1937. С. 17-18.
285
ние, как и название одной из книг Роговина «Партия расстрелянных»,
не совсем объективно раскрывают существо происшедшего.
«Партией расстрелянных» историки обычно называли партию
коммунистов Франции, которые активно участвовали в Движении
Сопротивления нацистам, захватившим в 1940 г. страну Среди реп-
рессированных советских граждан в 1930-е годы было по разным под-
счетам от 116885 до 1,2 млн. большевиков1. Хрестоматийными стали
данные об уничтожении руководящих партийных кадров в то время:
из 139 членов и кандидатов в члены ЦК ВКП(б), избранных на XVII
съезде партии (1934) до следующего съезда (1939) не дожили 98; из
1966 делегатов этого же съезда тогда же были репрессированы 1108.
На Украине, где в январе 1938 г. первым секретарем стал Хрущев,
только трое из 86 членов ЦК КП(б)У пережили время между началом
1937 г. и концом 1938 г. Тогда были расстреляны члены Политбюро
С. В. Косиор, Я. Э. Рудзутак, А. И. Рыков и многие другие; были реп-
рессированы жены Молотова, Калинина и даже верного помощника
Сталина - А. Н. Поскребышева1 2. Все это так. Но ВКП(б) той поры
нельзя назвать «партией расстрелянных» по меньшей мере по двум
причинам: они не сопротивлялись режиму, а наоборот - были ревнос-
тными созидателями и исполнителями преступных приказов вождя.
Расстрелянные секретари обкомов П. П. Постышев, Р. И. Эйхе и дру-
гие до своего ареста «прославились» разгромом местных партийных
организаций и беспощадными репрессиями против населения. Их и
других расстреливали члены партии, в которой они до этого состояли
и от имени которой сами проводили беспощадную репрессивную по-
литику. Подобное наблюдалось и на процессах против военных, когда
маршал Блюхер голосовал за расстрел маршала Тухачевского, а вско-
ре расстреляли и его самого.
Подобная ситуация естественно порождала страх, сомнение в
дружеских отношениях, боязнь в доносительстве близких. Больше-
вистский острослов К. Радек во время одной из встреч с Горьким и
Ежовым поднял тогда бокал вина с предложением выпить «за нашу
горькую действительность». Г. С. Померанц, узник сталинских конц-
лагерей, позже писал, что среди заключенных были разговоры о том,
что между Сталиным и Кировым разница невелика и не так важно
знать, как «один гад пожрал другого гада». Но он был признателен
своей коллеге по несчастью О. Г. Шатуновской, которую Хрущев в
1960 г. назначил в комиссию Н. М. Шверника расследовать убийство
Кирова и заниматься реабилитацией жертв режима. По её данным,
только в 1935-м до июля 1941 г., т. е. за шесть с половиной лет было
арестовано 19 840 000 человек, из них расстреляно 7 млн. человек.
1 Роговин В. 3. Партия расстрелянных. М., 1997. С. 487-488.
2 Павлова И. В. Указ. соч. С. 251-252.
286
Она была убеждена, ознакомившись с 64-мя томами расследования
убийства Кирова в том, что оно было организовано с ведома Сталина
и реализовано с помощью специально посланного в Ленинград высо-
копоставленного сотрудника НКВД И. В. Запорожца (1895—1937)1.
Версия Шатуновской позже не получила ни подтверждения, ни до-
статочно аргументированного опровержения. Издаваемые ныне во
многих областях страны поименные списки репрессированных той
поры в какой-то степени помогут установить число пострадавших1 2.
Первыми результатами анализа публикации этих списков (их изда-
ние продолжается) является признание того, что основными и самы-
ми многочисленными жертвами репрессий были беспартийные крес-
тьяне (более 60 %).
Павлова признает, что объяснить репрессии во время правления
Сталина невозможно ни с позиций общих закономерностей мирового
развития в те годы, ни как результат исторического развития, харак-
теризующегося чередованием наступления и отступления «чрезвы-
чайщины». Для неё ясно одно: репрессии способствовали укреплению
сталинской власти, ликвидации какой-либо оппозиции. Все достиже-
ния в СССР связывались с именем Сталина, а неудачи с происками
врагов социализма. Она отмечала, что репрессии происходили под
аккомпанемент массовой лживой информации «о самом свободном
и демократическом советском обществе» и только старый писатель
М. М. Пришвин 1 ноября 1937 г. записал в своем дневнике: «...боль-
ше всего ненавижу газету «Правда» как олицетворение самой наглой
лжи, какая когда-либо была на земле». Сталинскому режиму тогда не
только удалось увлечь огромные массы населения идеей «большого
скачка», но и сделать их активными участниками репрессий одобре-
ниями на многих заранее срепетированных собраниях и выступле-
ниях. Она связывает начало Большого террора с убийством Кирова
1 декабря 1934 г., но этапными в его развязывании стали Пленумы ЦК
в феврале-марте и июне 1937 г., принявшие решения об активизации
репрессивной политики. По официальным данным, в 1937-1938 годах
было арестовано 1344923 человека, из них - 681692 расстреляны3.
1 Померанц Г. С. Государственная тайна пенсионерки // Новый мир. 2002. № 5.
С. 142-143.
2 См.: Реабилитация: Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991; Реабилита-
ция: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. М. Демок-
ратия. 2000. Т. 1. Март 1953 - февраль 1956; Мартиролог Башкортостана. Уфа, 1999.
Т. 1-2, Самара, 1997-1999. Т. 1-11; Забвению не подлежит: Книга Памяти жертв поли-
тических репрессий Омской области. Омск, 2002; Воронежские сталинские списки.
Книга Памяти жертв политических репрессий Воронежской области. В 2-х тт. Воро-
неж, 2007; и др.
3 Павлова И. В. Указ. соч. С. 267, 287, 290,301,310, 317-324, 330.
287
Э. Ю. Соловьев в истории советского ГУЛАГа выделяет три
этапа. Первый - подготовительный, «беломорканальский», когда
закладывались основы «государственного лагерного рабовладе-
ния». Второй - предвоенное пятилетие, когда «ГУЛАГ работал в
режиме суперкаторги», а заключенные превращались в «пожиз-
ненных узников». Он считает ошибочным мнение об использова-
нии принудительной и дешевой рабочей силы заключенных одной
из главных причин постоянного пополнения лагерей. Постоян-
ное увеличение числа узников советских концлагерей Соловьев
объяснял тем, что «для большевистской власти была желатель-
на и нужна Зона, в которой люди умерщвлялись каждодневно и
беспрепятственно. Десятки миллионов истязаемых невольников
(примерно население Швейцарии) позволяли держать 140 мил-
лионов советских людей в состоянии государственного крепос-
тничества и полукрепостничества - режиме модернизаторских
мобилизаций и энтузиазмов». Третий этап в жизни ГУЛАГа насту-
пил в последние годы войны, когда это учреждение «превращает-
ся в гигантский работный дом», когда формируется «современ-
ное доходное рабство, прочно включенное в плановую экономику
(в этом... основная примета бериевщины и её основное отличие от
ежовщины)»1. Думается, что нет противоречий между теми, кто
видит в ГУЛАГе государственное использование принудительно-
го труда заключенных и синоним устрашения населения. Создате-
ли ГУЛАГа преследовали различные задачи, объединенные в одну
цель - сохранение власти, в том числе и наглядным проявлением
ужесточения режима. Во второй половине 1940-х, в связи с создани-
ем ядерных и ракетных отраслей промышленного производства, в
закрытые, «секретные» города стали направляться наиболее квали-
фицированные рабочие и инженеры, которых либо арестовывали,
либо объявляли невыездными из мест нахождения.
В последние годы были изданы справочники и многие докумен-
ты о функционировании ГУЛАГа, в том числе и в отдельных районах
страны1 2. В результате стала ясной география расположения архипела-
га ГУЛАГ (по образному определению А. И. Солженицына), развитие
законодательных обоснований по расширению и производственной
1 Соловьев Э. Ю. Переосмысление Талиона. Карательная справедливость и юриди-
ческий гуманизм // Новый мир. 2004. № 1. С. 132-134.
2 См.: Система исправительно-трудовых лагерей в СССР. 1923-1960. Справочник.
М., 1998; Бродский Ю. А. Соловки. Двадцать лет Особого Назначения. М., 2002; Папков
С. А. Сталинский террор в Сибири. 1928-1941. Новосибирск, 1997; Яковлев Н. М. Жер-
твы сталинских репрессий в Якутии // Вопросы истории. 2003. № 12. С. 122-128; Ват-
лип А. Ю. Террор районного масштаба. «Массовые операции» НКВД в Кунцевском
районе Московской области. 1937-1938. М., 2004.
288
направленности создаваемых концлагерей. Так, в 1950 г. численность
заключенных в лагерях и колониях достигла максимума - 2 800 000
человек. Отдельные лагеря существовали тогда для военнопленных
(их численность уменьшалась с более 2-х млн. человек в 1946 г. до
19 тыс. в 1953 г.). В конце 1953 г. заключенные 42 лагерей из 68 были
заняты в лесной промышленности, на строительстве «атомных» и
иных военных объектов. Сталинский ГУЛАГ был в значительной
степени демонтирован лишь к 1960 г.1
В последние годы широко изучалась история сталинских репрес-
сий, обрушившаяся на крестьянство, творческую, военную, партий-
ную и национальную интеллигенцию, собственно, на все слои насе-
ления страны. «Выжимание из крестьян "дани" стало сердцевиной
политики в деревне на протяжении всей сталинской эпохи», - пи-
шет В. П. Данилов и подтверждает это арестами крестьян (только в
1929 г. - 95208 человек), процессами насильственной коллективиза-
ции и «раскулачивания». По его мнению, сталинская диктатура была
направлена главным образом против деревни, где проживала основ-
ная масса населения, чтобы превратить её в «человеческий материал»
для построения будущего общества согласно представлениям вождя1 2.
Кульминацией Большого террора в деревне И. Е. Зеленин назы-
вает 1937-1938 годы. Форсирование репрессий на основе сталинских
директив (июль-август 1937 г.) привело к аресту 248,3 тыс. человек,
из которых 108,1 тыс. (43%) приходилась на бывших «кулаков».
Основная их часть (83,6 тыс.) была приговорена к расстрелу. Зеле-
нин согласен с Ш. Фицпатрик и Р. Маннингом в том, что попытки
центральных властей сделать виновниками проводимых репрессий,
прежде всего, местных руководителей не были восприняты населе-
нием3 * * * * В.
Наглядным следствием трагедии коллективизации и преследова-
ния крестьянства стал фильм, снятый режиссером А. А. Салтыковым
1 Система исправительно-трудовых лагерей в СССР. 1923-1960. С. 51, 54, 59, 62. См.
также: Ситко Л. Дубровлагпри Хрущеве // Новый мир. 1997. № 10. С. 142-166; История
политических репрессий и сопротивления несвободе в СССР. Книга для учителя. М.,
2002; Упадышев Н. В. От Соловков к ГУЛАГу: зарождение советской лагерной системы
// Отечественная история. 2006. № 6. С. 85-94; Эпплбаум Э. ГУЛАГ. Паутина Большого
террора. М., 2006; и др.
2 Данилов В. П. Сталинизм и советское общество // Вопросы истории. 2004. № 2.
С. 171-173.
3 Зеленин И. Е. Кульминация «Большого террора» в деревне. Зигзаги аграрной поли-
тики (1937-1938 гг.) // Отечественная история. 2004. № 1. С. 176-177. См. также: Фиц-
патрик Ш. Как мыши кота хоронили. Показательные процессы в сельских районах СССР
в 1937 г. // Судьбы российского крестьянства. М., 1996; Маннинг Р. Бельский район, 1937
год. Смоленск, 1998; Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение. 1939-1940.
В 2-х кн. Кн.1. Отв. ред. Н. Н. Покровский. М., 2005.
289
по сценарию Ю. М. Нагибина «Председатель» в 1963-1964 годах,
реалистично показавший полное обнищание послевоенной деревни
и неуверенность её жителей. Один из колхозников, героев фильма,
говорит: «И своих боюсь, и чужих боюсь. Начальства всякого боюсь.
Указов боюсь. А пуще всего - что семью не прокормлю... Устал народ,
изуверился». Художественные исторические фильмы обычно снима-
лись в СССР по канонам сказочного повествования. Сталин прида-
вал огромное значение идеологической обработке населения, говоря,
что «хорошая картина стоит нескольких дивизий». Историки совет-
ского кино увидели в содержании картин возможность проследить
трансформацию режима от революционного интернационализма к
национал-болыпевизму1. Фильм «Председатель» 1960-х резко отли-
чался от сталинской сказки послевоенной деревни, представленной в
фильме И. Пырьева «Кубанские казаки» (1950).
Одновременно с репрессиями против крестьянства карательные
действия властей обрушились на представителей интеллигенции.
Именно они составляли большинство обвиняемых на проходивших
тогда судилищах с фальсифицированными обвинениями, приду-
манными партиями и т. д. В среде творческой и научной интелли-
генции была создана широкая осведомительная сеть, сообщавшая
карательным органам часто придуманную информацию о поведении
или высказываниях того или иного лица. Многие спецсообщения о
настроениях интеллигенции посылались на решение Сталину. Позже
А. Н. Яковлев опубликовал справки НКВД для Сталина (1938) о по-
этах Д. Бедном, М. Голодном, М. Светлове, И. Уткине1 2.
О том, как в то время фабриковались «дела» на известных в стра-
не людей, можно проиллюстрировать на материалах, которые позже
были мною опубликованы. Наименее, вероятно, известна «охота» ка-
рателей над ведущим в свое время оперным артистом С. Я. Лемеше-
вым. В 1942 г. певец заболел - открылся процесс в правом легком и он
приехал, по рекомендации врачей, в Елабугу - отдохнуть и подышать
в сосновом бору, окружавшем город на реке Каме. Вслед за ним поле-
тела депеша из управления НКВД на имя татарстанских чекистов с
приказом «обеспечить агентурным обслуживанием Лемешева». При-
каз выполнялся неукоснительно: за домом, где остановились Лемешев
с женой, установили круглосуточное наблюдение, жильцы дома, а так-
же игравшие с артистом в преферанс (карточная игра) были немед-
ленно «завербованы» и в качестве сексотов, под угрозой ареста, доно-
1 Димони Т. М. «Председатель»: судьбы послевоенной деревни в кинокартине пер-
вой половины 1960-х годов; Багдасарян В. Э. Образ врага в исторических фильмах
1930-1940-х годов // Отечественная история. 2003. № 6. С. 31, 33, 44, 93; Фомин В.
Советский Голливуд: разбитые мечты // Родина. 2006. № 5. С. 98-105; и др.
2 См.: Яковлев А. Н. Сумерки. С. 165-173.
290
сили в местное отделение НКВД все, что говорил или делал Лемешев.
Чекисты искали компромат на артиста и составили объемный план
действий для его получения. Учитывая указание из Москвы о том,
что Лемешев и его жена подозревались в «шпионаже» в пользу фа-
шистской Германии, в плане предполагалось обнаружение в лесу, где
они гуляли, радиопередатчика. К счастью для Лемешевых, они вскоре
уехали из Елабуги и ретивые чекисты не завершили «создания еще
одного дела»...1
Ныне многое известно о репрессиях в то время над различными
группами интеллигенции, написаны книги и изданы документы о
трагической судьбе историков, биологов, писателей, физиков, артис-
тов и др. Написаны книги о режиссере В. Мейерхольде, поэте О. Ман-
дельштаме, писателе И. Бабеле, журналисте М. Кольцове и многих
других. Созданы исследования о репрессиях в различных отраслях
науки и против ее наиболее выдающихся представителей1 2.
А. Н. Яковлев подробно описывает, на основании известных ему
архивных документов, «невероятные факты пыток людей с мировы-
ми именами в специальных пыточных на Лубянке и в Лефортово»
в Москве. Он приводит данные о расстрелах представителей право-
славного духовенства: в 1937 г. было арестовано 136 900 священни-
ков, из них расстреляно - 85 300. Систематическим репрессиям под-
вергались военнослужащие.
С 1929 г. почти ежегодно чекисты «обнаруживали» в Красной
Армии различные «контрреволюционные организации», участника-
ми которых были, как правило, офицеры, служившие еще в царской
армии, а затем доказавшие свою лояльность советским властям. Но
это не спасло их от репрессий. Трагические последствия для военных
имели решения февральско-мартовского Пленума ЦКВКП(б) 1937 г.
и программная речь Сталина (5 марта), в которых формулировалось
физическое уничтожение всех, кто, по мнению руководства, мог вы-
1 Литвин А. Л. Без права на мысль. Историки в эпоху Большого террора. Очерки
судеб. Казань, 1994; он же. Судебный процесс над несуществующей партией // Мень-
шевистский процесс 1931 года. Сб. док. в 2-х книгах. М., 1999. Т. 1. С. 3-36; он же. Досье
на артиста // Родина. 1993. № 4. С. 74-77; он же. Судебный процесс над лидерами пар-
тии правых эсеров в 1922 г. (Историографические заметки) // Россия в глобализую-
щемся мире. Архангельск, 2006. С. 192-206; и др.
2 См.: Фрадкин В. Дело Кольцова. М., 2002; Репрессированная наука / Ред. проф. М.
Г. Ярошевский. Л., 1991; Трагические судьбы: репрессированные ученые АН СССР /
Ред. проф. В. А. Куманев. М., 1995; Куманев В. А. 30-е годы в судьбах отечественной
интеллигенции. М., 1991; Сойфер В. Н. Власть и наука: разгром коммунистами генети-
ки в СССР. М., 2002; За «железным занавесом»: мифы и реалии советской науки / Под
ред. М. Хайнеманна и Э. И. Колчинского. СПб., 2002; Гейзер М. Михоэлс. М., 2004; Дела
академика Стечкина и дело «Промпартии» // Новый мир. 2006. № 12. С. 129-138.
291
глядеть потенциальным противником режима. Тогда была аресто-
вана группа руководящих военных деятелей во главе с маршалом
М. Н. Тухачевским и расстреляна. Это было только начало. В резуль-
тате были арестованы несколько десятков тысяч командиров, в том
числе самого высшего звена (16 командующих военными округами,
5 командующих флотами, 76 командиров дивизии, из 108 членов Во-
енного совета к ноябрю 1938 г. из прежнего состава осталось только
10 человек). В канун Великой отечественной войны 1941-1945 ар-
мия была обезглавлена и оказалась небоеспособной1.
Репрессии в Красной Армии продолжают привлекать внимание
прежде всего военных историков. О. Ф. Сувениров рассказал о ходе
расправы с руководящим составом армии, её отрицательных резуль-
татов для боеспособности, но и представил подробный мартиролог
погибших от маршалов до рядовых и членов семей военачальников.
Историки отмечают стремление Сталина с помощью репрессий пол-
ностью подчинить себе армию. Но по-прежнему предметом дискуссий
является обсуждение вопроса о том, был ли «заговор военных во главе
с Тухачевским», чтобы свергнуть Сталина, или нет. Они также дискус-
сируют о численности жертв репрессий в армии. Большинство иссле-
дователей склоняется к тому, что никакого «заговора Тухачевского»
не было. При подсчетах репрессированных военных многие полагают
число примерно в 40 тыс. человек весьма приблизительным1 2.
С репрессиями против военных прямо связаны карательные меры
против военнопленных, тех, кто пытался бежать из вражеского плена
и попадал в руки военной контрразведки (СМЕРШ - «Смерть шпио-
нам !»). Советские и немецкие данные о количестве военнопленных от-
личались: соответственно 4 590 000 и 5 270 000 человек. Кроме того, в
Германию было депортировано более 5 млн. гражданского населения.
В плену погибло до 2 млн. солдат и офицеров и более 1 230 000 депор-
тированных граждан. В СССР были репатриированы более 1 800 000
бывших военнопленных и свыше 3 500 000 гражданских лиц. Отка-
зались вернуться более 450 000 человек, в том числе около 160 000
военнопленных. А. Н. Яковлев называет страшные цифры о том, как
1 Яковлев А. Н. Сумерки. С. 174, 185, 187-196.
2 Сувениров О. Ф. Трагедия РККА. 1937-1938. М., 1998; Мельтюхов М. И. Репрессии
в Красной Армии: итоги новейших исследований // Отечественная история. 1997. № 5.
С. 109-121; Плимак Е. Г., Антонов В. С. Тайна «заговора Тухачевского» // Отечественная
история. 1998. № 4. С. 123-138; Так был ли «заговор Тухачевского»? // Отечественная
история. 1999. № 1. С. 176-186; Тумшис М. А., Папчинский А. А. Правда и ложь А. Орло-
ва // Отечественная история. 1999. № 6. С. 179-182; Гольдфаин И. И. Двусмысленные
числа // Вопросы истории. 2002. № 6. С. 170-173; Печенкин А.А. Военная элита СССР в
1935-1939 гг. Репрессии и обновление. М., 2003; и др.
292
военными трибуналами за время войны было осуждено 994 000 со-
ветских военнослужащих и из них более 157 000 расстреляно, - это
примерно 15 дивизий так нужных на войне. Большинство из них - те,
кто бежал из плена или вышел из окружения. В 1955 г. были амнисти-
рованы бывшие полицаи и граждане, сотрудничавшие с оккупацион-
ными властями. Восстановление прав российских граждан, бывших
военнопленных, стало возможным лишь в январе 1995 г., через пол-
века после окончания войны1.
Официальные сведения о людских потерях СССР в годы Второй
мировой войны неоднократно изменялись, по последним данным
они составили 38 794 000 человек, из них армия потеряла 17 774 000,
а за различные «контрреволюционные преступления» тогда же было
арестовано 471 тыс. человек (из примерно 2,5 млн. осужденных в то
же время). Более 9 % всех осужденных - почти 225 тыс. человек были
казнены1 2.
Одной из проблем, до сих пор привлекающих российских исто-
риков, является сталинская национальная политика, насильствен-
ные депортации целых народов. Это касалось национальных мень-
шинств, проживающих на территории страны. Поляков, немцев,
курдов, корейцев переселяли из приграничных территорий, как «не-
благонадежных». В предвоенные годы были репрессированы многие
политэмигранты, сотрудники Коминтерна3. В годы войны была лик-
видирована автономия немцев Поволжья, а её обитатели оказались
в Сибири и Казахстане, затем подобная участь постигла калмыков,
крымских татар, чеченцев, ингушей, балкарцев и др. Эта проблема
достаточно полно раскрыта в серии документальных публикаций и
исследовательских работах4. Реабилитация народов в несовершен-
1 Яковлев А. Н. Сумерки. С. 197-201. См. также: Незаконченное сражение маршала
Жукова. О реабилитации советских военнопленных. 1954-1956 гг. // Исторический ар-
хив. 1995. № 2. С. 108-125; Полян П. Жертвы двух диктатур. Жизнь, труд, унижение и
смерть советских военнопленных и остарбайтеров на чужбине и на родине. М., 2002;
СМЕРШ. Исторические очерки и архивные документы. М., 2003; Степаков В. Н. Нар-
ком СМЕРШа. СПб., 2003; и др.
2 Муранов А. И., Звягинцев В. Е. Досье на маршала. М., 1999. С. 134; Первышин В. Г.
Людские потери в Великой Отечественной войне // Вопросы истории. 2000. № 7.
С. 121-122; Кан А. С. Постсоветские исследования о политических репрессиях в Рос-
сии и СССР // Отечественная история. 2003. № 1. С. 129.
3 Пантелеев М. М. Репрессии в Коминтерне (1937-1938 гг.) // Отечественная исто-
рия. 1996. № 6. С. 161-168; Chase W. J. Enemies Within the Gates? The Comintern and the
Stalinist Repression. 1934-1939. New Haven and London. Yale University Press. 2001.
4 См.: Депортации народов СССР (1930-1950-е гг.). М., 1992-1995. Ч. 1-2; Репрес-
сированные народы России: чеченцы и ингуши. Документы, акты, комментарии. М.,
1994; Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997; Репрессии против рос-
сийских немцев. М., 1998; и др.
293
ных преступлениях не обязательно реализовывалась их возвращени-
ем в места прежнего проживания. Так не была восстановлена авто-
номия немцев в Поволжье, что способствовало переезду многих из
них на жительство в Германию, не смогли вернуться в Грузию турки-
месхетинцы. Восстановление правды о расстреле польских граждан
в Катыни длилось несколько десятилетий, когда гриф «секретности»
с этой трагедии был российскими властями снят1. По воспоминани-
ям А. Н. Яковлева, М. С. Горбачев только в декабре 1991 г. передал
Б. Н. Ельцину пакет со всеми документами по Катыни, в котором
оказались материалы о расстреле польских военнослужащих и граж-
данских лиц (более 22 тыс. человек). Он считает ошибкой Горбачева
сокрытие этих известных ему документов1 2. Ведь замалчивание ни-
когда не снимает проблем прошлого.
Пропаганда советского времени полна лозунгов о равноправии
народов, населяющих страну, призывавших к борьбе с шовинизмом,
национализмом и антисемитизмом. Реалии были противоположны
этим призывам. Достаточно полно исследована политика государс-
твенного антисемитизма особенно со второй половины 1930-х и его
апофеоз, вылившийся в борьбу с космополитами и «дело врачей»3.
Историков продолжают интересовать политические судебные про-
цессы, происходившие тогда над представителями национальной ин-
теллигенции, обвиняемой, как правило, в сепаратизме, национализме
и «прочих грехах»4.
Российские исследователи обращают внимание на фиаско ста-
линской национальной политики, поскольку в постсоветское время
1 Катынь. Пленники необъявленной войны: Документы и материалы. М., 1997; Яж-
боровская И. С., Яблоков А. Ю., Парсаданова В. С. Катынский синдром в советско-
польских и российско-польских отношениях. М., 2001; Оскоцкий В. Д. Катынь - имя
нарицательное // Вопросы истории. 2003. № 6. С. 94-107; и др. «Россия не виновата в
Катынской трагедии», - заявил президент Польши Л. Качиньский // Известия. 2007.
20 сентября.
2 Яковлев А. Н. Сумерки. С. 419. См. также: Берлинских И. В. Спецпоселенцы в
начале Великой Отечественной войны // Отечественная история. 2007. № 4. С. 153—
155; Упадышев Н. В. Польские спецпереселенцы на европейском севере России // Оте-
чественная история. 2007. № 5. С. 154-161; и др.
3 Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. М., Между-
народные отношения, 2001; Альтман И. А. Жертвы ненависти. Холокост в СССР. 1941 —
1945 гг. М., 2002; и др.
4 Куромия X. Сталинский «великий перелом» и процесс над «Союзом освобожде-
ния Украины» // Отечественная история. 1994. № 1. С. 190-197; Зубкова Е. Ю. Фено-
мен «местного национализма»: «эстонское дело» 1949-1952 годов в контексте советиза-
ции Балтии // Отечественная история. 2001. № 3. С. 89-102; Борисёнок Е. Ю.
Укрепление сталинской диктатуры и поворот в национальной политике на Украине
(1930-е годы) // Отечественная история. 2003. № 1. С. 162-170; и др.
294 1
с большой легкостью были разрушены три державшиеся с помощью
репрессий и экономических санкций федерации: СССР, Чехосло-
вакия и Югославия с общим населением почти в 330 млн. человек1.
Они обратились к изучению достоверности различных документаль-
ных обоснований и обнаружили фальсификации в предложенных
трактовках национальных аспектов проведения сталинских репрес-
сий. В. П. Данилов, рассматривая апологетическую книгу писателя
В. В. Карпова о Сталине, где как достоверные использовались «при-
знательные показания», данные на многих процессах той поры, ос-
танавливается на документах, которые приводятся в этом сочинении
без сносок на их нахождение и указание, что они являются плодом
художественного воображения их автора. Данилов справедливо ут-
верждает, что цифры о количестве жертв репрессий в 1930-х - 1940-х
годах, приведенные Карповым, равно как и его утверждение о том,
что среди осужденных «врагов народа» - 90% лиц еврейской наци-
ональности, - фальшивка, имя которой личный антисемитизм авто-
ра. Данилов документально обосновывает таблицу национального
состава арестованных с 1 января 1936 г. по 1 июля 1938 г. с общим
числом в 1 420 711 человек, т.е. в апогей сталинского террора. Из них
русских - 657 799 (46,3 %), украинцев - 189 410 (13,3 %), поляков -
105 485 (7,4 %), немцев - 75 331(5,3 %), белорусов - 58 702 (4,1 %),
евреев - 30 542 (2,1 %)1 2 и т. д.
Разумеется, до сих пор исследователи ссылаются на работы
В. Н. Земскова и В. П. Попова с их анализом сталинских репрессий,
положением заключенных. Земсков отверг критику оппонентов на
его выделение групп (блоков) арестованных: «традиционный» (ан-
тисоветская агитация), «крестьянско-эсеровский», «национальный».
Оппонент предлагал заменить «крестьянско-эсеровский» на «кулац-
кий», в основу деления арестованных положить их разделение на
осужденных судебными и внесудебными органами и т. д. Земсков от-
метил, что последнее было бы возможно, если бы речь шла о право-
вом государстве, а тогда разница между судебными и внесудебными
учреждениями была сугубо формальной. Проведенные, например, в
Татарстане исследования на эту тему подтверждают выводы Земс-
кова3.
1 Буховец О. Г. Клио на пороге XXI века: искушение национализмом... // Вопросы
истории. 2002. № 3. С. 148.
2 Карпов В. В. Генералиссимус. М., 2003. Кн.1. С. 148-149; Данилов В. П. Сталинизм
и советское общество // Вопросы истории. 2004. № 2. С. 173-175.
3 Попов В. Н. Государственный террор в советской России. 1923-1953 гг. (источники
и их интерпретация) // Отечественные архивы. 1992. № 2. С. 20—31; Земсков В. Н. Поли-
тические репрессии в СССР (1917-1990 гг.) // Россия. XXL М., 1994. № 1-2. С. 107-124;
он же. Заключенные в 1930-е годы: социально-демографические проблемы // Отечест-
295
В последние годы появляется все больше работ, посвященных
судьбам семей, отдельных лиц, ставших жертвами сталинского тер-
рора. В них размышления людей о том, что случилось с ними в ре-
зультате Октябрьской революции 1917 г. в России и установления
тоталитарного правления в стране. Все они похожи на признания
Артура Кёстлера в увлечении, а затем разочаровании коммунизмом.
Автор «Слепящей тьмы» свое впечатление от посещений СССР вы-
разил образно, прибегнув к Ветхому Завету: «Но наступило утро пос-
ле брачной ночи в сумраке шатра, и Иаков убедился, что целовал на
ложе не красавицу Рахиль, а косоглазую Лию. И сказал Лавану: «Что
ты сделал со мной? Зачем ты меня обманул?»1.
Это были признания тех, кто выжил в те кровавые годы. В прото-
колах заседаний тройки НКВД Татарской АССР за вторую половину
1937 г. сохранились высказывания арестованных, донесения сексотов
об отношении репрессированных к властям. В них боль и откровение,
попытка сопротивления происходящей вакханалии. Приведу лишь
несколько примеров. 23 августа 1937 г. на заседании тройки рассмот-
рели 30 дел арестованных - 28 из них расстреляли, двоих осудили на
10 лет лишения свободы. Крестьян Р. Алеева и Т. Бочкарева пригово-
рили к расстрелу за высказывания: «Советская власть грабит крес-
тьян, отбирая последний хлеб, оставляя их голодными»; «Чистосер-
дечно признаюсь, что смириться с таким положением, в которое меня
поставила советская власть, не могу». За подобные высказывания
расстреливали рабочих, крестьян, интеллигентов* 1 2. Источниковедчес-
кий анализ подобных документов еще предстоит.
Разумеется, историков и публицистов особенно интересовали
вопросы, связанные с тем, насколько необходим был террор и каковы
результаты происходящей в те времена политической и социальной
чистки. Мнения историков и мемуаристов разделились: значитель-
ная часть выступает с осуждением сталинских репрессий, апологеты
вождя считают правильными и нужными все его действия. Утвержде-
венная история. 1997. № 4. С. 54-79; Письма в редакцию (А. Ф. Степанов и ответ В. Н. Зем-
скова) // Отечественная история. 2000. № 1. С. 197-205. См. также: Фролов Н. С. Траге-
дия народа (из истории Черемшанского района Татарстана). Казань, 1999; Багавиева С. С.
Политические репрессии в советском Татарстане (1918 - начале 1950-х гг.). Анализ и ха-
рактеристика источников. Автореф. дисс. канд. историч. наук. Казань, 2003; и др.
1 Зускина-Перельман А. Путешествие Вениамина. Размышления о жизни и судьбе
еврейского актера Вениамина Зускина. М.-Иерусалим. «Мосты культуры» - «Гешарим»,
2002; Улановская Н., Улановская М. История одной семьи. Мемуары. СПб., 2003; Кёстлер
А. Автобиография (фрагменты книги). Пер. с англ. Л. Сумм. // Иностранная литература.
2002. № 7, 8.
2 Архив КГБ Татарии (ныне Управления ФСБ РФ по Республике Татарстан). Ф. 109.
Оп. 2. Т. 108. Л. 1, 34; и др.
296
ния последних можно легко парировать. Если Большой террор прово-
дился с целью ликвидации враждебной режиму «пятой колонны», то
цель была явно не достигнута. В годы войны насчитывалось не менее
1,2 млн. бывших советских граждан, сотрудничавших с оккупацион-
ными властями, служивших полицаями, ставшими солдатами армии
генерала А. А. Власова (1900-1946) и т. д. Об этом писал и Солже-
ницын в «Архипелаге ГУЛАГ». Большинство военных историков
отвергают версию о заговоре военных против Сталина, так же, как
и предположения о том, что благодаря уничтожению многих коман-
диров Красной Армии она лишилась и части своих не вполне «гра-
мотных» полководцев, воспитанных на опыте Гражданской войны.
Из пяти маршалов к началу войны остались только С. М. Буденный
и К. Е. Ворошилов, также участники Гражданской войны и действи-
тельно оказавшимися неспособными к методам ведения современ-
ного боя. С другой стороны, участники Гражданской войны, ставшие
маршалами в ходе Второй мировой войны Г. К. Жуков (1896-1974),
К. К. Рокоссовский (1896-1968) и другие проявили себя весьма та-
лантливыми полководцами. Сталин с конца 1920-х инициировал из-
гнание из армии и аресты бывших офицеров царской армии, но своим
военным советником в конце 1930-х назначил выпускника Академии
Генерального штаба (1910), полковника царской армии, Маршала
Советского Союза Б. М. Шапошникова (1882-1945), одного из не-
многих, кого он уважительно называл по имени-отчеству. Как гла-
сит одна из легенд среди военных, поклонников вождя, именно ему,
в кабинет начальника Генерального штаба армии еще в предвоенные
годы, позвонил Сталин и спросил, почему он так долго находится на
работе. Шапошников ответил, что еще только семь часов вечера и у
него много неоконченных дел. В ответ Сталин ему заявил: «Вы нахо-
дитесь на должности начальника Генерального штаба. Вы должны в
день работать в кабинете четыре часа. Остальное время Вы должны
лежать дома на диване и думать о будущей войне». (Б. М. Шапошни-
ков был начальником Генерального штаба армии в 1937-1940 годах и
в июле 1941 - мае 1942.)
В последние годы трудами многих авторов была воссоздана траге-
дия ГУЛАГа, выяснены её драматические последствия для судеб лю-
дей и страны, но по-прежнему идут дебаты о причинах происшедше-
го. До сих пор нет полного объективного исследования о том, зачем
Большой террор в то время был нужен властям и персонально Ста-
лину? Среди ответов на этот вопрос называются: стремление вождя
к неограниченной власти, для проведения модернизации экономики
страны была нужна дармовая рабочая сила, стремление объяснить
тяжелое материальное положение людей «происками врагов наро-
да», боязнь встретить на выборах в Верховный Совет страны 12 де-
кабря 1937 г. противодействие, проведение социальной селекции
297
в стране перед надвигавшейся войной и обеспечить управляемость
страны и т. д. Все эти объяснения имели свои контрдоводы. К 1937 г.
у Сталина уже была неограниченная власть в стране и он её широко
использовал, в том числе и для проведения массового террора; если
нужна была дармовая рабочая сила, то зачем же нужно было сотни
тысяч людей расстреливать. Наверное, нужна правовая, юридическая
оценка репрессивной политики советского государства, признания
ГУЛАГа таким же символом XX века, как Освенцим и Хиросима1.
Разумеется, следует продолжить изучение прежде всего причин, вы-
звавших массовые репрессии в стране.
Авторами работ с восхвалениями Сталина выступают те, кто нос-
тальгически не может попрощаться с прошлым, и представители мо-
лодого «непоротого поколения», которые не могут представить себе
ужасы ГУЛАГа. Попов Г. X. относится к современным демократичес-
ки мыслящим людям. Но с его рассуждениями об уроках Большого
террора трудно согласиться. Он полагает, что Большой террор был
организован для утверждения «советского государственного соци-
ализма» и если такой социализм «был необходим истории», тогда
может быть «оправдан и Большой террор». Проект создания советс-
кого государственного социализма оказался ошибочным и потерпел
поражение, потому и Большой террор нельзя оправдать1 2. Государс-
твенный террор нельзя оправдать ни при каких условиях, в годы со-
ветской власти происходящее обеляли только его устроители и под
страхом насилия другие, пока сами не становились жертвами творя-
щегося произвола.
Сталинский ГУЛАГ и фашистские концлагеря создавали «об-
щий фон террора»: они лишали население инициативы и говорили,
что у людей есть только одна «свобода» - выполнять указания на-
чальства. Сравнение сталинского и гитлеровского режимов доволь-
но популярно среди российских историков, но серьезные академи-
ческие исследования на эту тему еще предстоят. На вопрос газеты
«Известия» 13 февраля 2003 г., - нужно ли уравнять в статусе жертв
нацистских концлагерей и жертв сталинских репрессий, большинс-
тво опрошенных ответили положительно, но от этого ничего не из-
менилось и вряд ли изменится. Ежегодно в России 30 октября отме-
чается День памяти жертв политических репрессий. В этот день к
памятному камню, установленному, как правило, напротив зданий
бывших НКВД, приходят потомки узников ГУЛАГа. Как сын «врага
1 Подробнее об этом см. интервью с председателем Правления общества «Мемори-
ал» А. Рогинским и членом Правления А. Даниэлем // Знание-сила. 2007. № И.
С. 14-45.
2 Попов Г. X. Тридцать седьмой год, или материализация призрака // Московский
комсомолец. 2002. 2 августа.
298
народа» на этой печальной процедуре ежегодно присутствую в Ка-
зани и я. Впечатление от этих собраний тяжелейшее. На них нико-
го, кроме пожилых и несчастных, материально плохо обеспеченных
людей не бывает. Как правило, приходит кто-нибудь из невысокого
начальства и говорит, что все пытаются улучшить нашу участь, да
нет никакого финансирования. Этим все и завершается. В России
непопулярны эти мемориальные камни, потому что они никак не
превращаются в памятники, они не нужны сменяющемуся руко-
водству страны, как память, которую хотелось бы, но пока нельзя
забыть1.
Дискуссии на эту тему продолжаются, если судить даже по сов-
ременным газетным материалам. В связи со смертью А. И. Солжени-
цына 5 августа 2008 г. «Известия» публикуют статью его памяти, в
которой подчеркивается, что писатель сделал слово ГУЛАГ именем
нарицательным и видел в нем «самую гигантскую машину уничто-
жения за всю историю человечества». И одновременно учителей ис-
тории в Академии повышения квалификации и профессиональной
переподготовки работников образования (август 2008 г.) знакомят
с концепцией нового учебника «История России. 1900-1945», со-
гласно которой в СССР не было тоталитарного режима, Сталин был
«рациональным управленцем», а большой террор - «рациональным
инструментом развития страны»1 2. Создание «новых» мифов и легенд
для «обеливания» прошлого страны не может способствовать созда-
нию научной истории тех лет.
Палачи
В значительно большей степени, параллельно с исследованием
истории сталинских репрессий, изучались советские карательные
учреждения, с помощью которых эти репрессии осуществлялись. В
этом исследовании присутствовал научный интерес, связанный с по-
ниманием создания элитного, мощного и многочисленного учрежде-
ния, способного выполнить самые различные приказы руководства
страны. Начиная со второй половины 1990-х, появилось большое
число работ, прославлявших успешные дела советских разведчиков,
1 Разгон Л. Общество забывает, что был 37-й год // Известия. 1998. 1 апреля; Брод-
ский Ю. Соловки: Двадцать лет Особого назначения. М., 2002; Простой советский за-
ключенный. День его памяти отмечается в тридцатый раз // Российская газета. 2004.
30 октября; Адлер Н. Трудное возвращение. Судьбы советских политзаключенных в
1950-1999-е годы. М., 2005; Зеленин И. Е. Сталинская «революция сверху» после «ве-
ликого перелома» 1930-1939. Политика, осуществление, результаты. М., 2006; Френ-
кель 3. Г. Записки о жизненном пути // Вопросы истории. 2007. № 4. С. 51-69; и др.
2 Цит. из газет «Время новостей» и «Вечерняя Казань». 2008. 26 августа.
299
отдельных чекистов, славивших их патриотизм1. В них почти не за-
трагивалась проблема участия чекистов в проведении красного и мас-
сового террора против населения страны, но подчеркивалась пагуб-
ность чистки НКВД в 1930-е годы, когда из этого учреждения были
изгнаны 1361 сотрудник, из которых 884 арестованы1 2. (Эти цифры
тогда же подверглись сомнению.)
Одновременно продолжала издаваться и иная литература, свя-
занная со стремлением понять происшедшее (особенно в 1930-е
годы) и роль в проведении Большого террора советских правоохра-
нительных учреждений. В справочниках по истории ВЧК-ОГПУ-
НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ СССР раскрывалась перестройка
и направленность работы этой организации. Петров Н. В. и Скоркин
К. В. выразили сомнение в цифре репрессированных чекистов при-
мерно в 20 тыс. человек, которая внедрялась в общественное созна-
ние как о «чекистах-дзержинцах», сопротивлявшихся сталинским
репрессиям и за это пострадавших. По их расчетам, списочный со-
став сотрудников госбезопасности на 1 марта 1937 г. составлял при-
мерно 25 тыс. человек и из них не могло быть репрессировано 20 тыс.
Действительно, в 1933-1939 годах было арестовано 22 618 человек,
но в это число наряду с работниками госбезопасности входили со-
трудники милиции, пожарной охраны, служащие войск НКВД,
системы ГУЛАГа, работники загсов и т. д. Причем эти люди были в
большинстве осуждены за общеуголовные и служебно-должностные
преступления. С 1 октября 1936 г. до 15 августа 1938 г. при Ежове
было арестовано 2273 сотрудника НКВД, из них за «контрреволю-
ционные преступления» - 1862. После прихода Берии к руководству
НКВД из этого учреждения были уволены 7372 сотрудника (22,9 %
от списочного состава оперативно-чекистских кадров), арестованы
937 «ежовцев», наиболее одиозных участников массового террора.
После смерти Сталина и ареста Берии, из 182 руководящих работ-
ников НКВД (на начало 1941 г.) в 1953-1959 годах было осуждено
20 человек. Их судили за близость к Берии, Абакумову или Багиро-
1 Подробнее об этом см.: Литвин А. Л. ВЧК в современной исторической литературе
// Архив ВЧК. Сб. документов. М., 2007. С. 51-70.
2 Лубянка 2. Из истории отечественной контрразведки. М., 1999. С. 203; См. также:
Разведка и контрразведка в лицах. Энциклопедический словарь российских спецслужб.
М. 2002; Млечин Л. М. Председатели КГБ. Рассекреченные судьбы. М., 1999; Судопла-
тов П. А. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930-1950 гг. М., 1997; Судоплатов А. П.
Тайная жизнь генерала Судоплатова. Правда и вымыслы о моем отце. М., 1998. Кн.1-2;
Папчинский А. А., Тумшис М. А. Щит, расколотый мечом. НКВД против ВЧК. М., 2001;
Бережков В. И., Пехтерева С. В. Женщины-чекистки. М., 2003; Соколов Б. Наркомы
террора. Они творили историю кровью. М., 2005; Наумов Л. Борьба в руководстве НКВД
в 1936-38 гг. М., он же. Сталин и НКВД. М., 2007; и др.
300
ву. О наказании виновных в сталинских репрессиях речь ни в 1950-х,
ни сегодня не идет1.
Более того, во второй половине 1990-х была предпринята по-
пытка реабилитировать таких «наркомов страха», как Н. И. Ежов
(1895-1940), Л. П. Берия (1899-1953), В. С. Абакумов (1908-1954)1 2.
28 апреля 1998 г. в газете «Известия» была опубликована статья о
пересмотре дела министра государственной безопасности в 1946—
1951 годах Абакумова. Его судили в Ленинграде 19 декабря 1954 г. и
тогда же расстреляли. В 1994 г. Военной коллегией Верховного Суда
Абакумов был частично реабилитирован: с него снято обвинение в
измене Родине, было объявлено, что он более не является государс-
твенным преступником. В декабре 1997 г. ему решением Президиума
Верховного Суда России был изменен приговор: расстрел заменен на
25 лет заключения. 4-5 июня 1998 г. «Известия» рассказали о заседа-
нии Военной коллегии Верховного Суда России, где рассматривался
вопрос о частичной, либо полной реабилитации Ежова. Бывшего гла-
ву НКВД расстреляли в Москве 4 февраля 1940 г. после одноднев-
ного закрытого процесса в подвале на Никольской улице. Военная
коллегия Верховного Суда, выслушав выступление прокурора, пос-
тановила, что Н. И. Ежов реабилитации за содеянные преступления
не подлежит, хотя ряд выдвинутых против него обвинений: шпионаж,
подготовка покушения на Сталина были сняты. 30 мая 2000 г. «Из-
вестия» сообщали, что Военная коллегия Верховного Суда России
частично реабилитировала соратников Берии - министров внут-
ренних дел Украины и Грузии Павла Мешика и Владимира Декано-
зова, начальника следственной части по особо важным делам Льва
Влодзимирского. С них сняли обвинения в шпионаже, организации
терактов и др., заменив на «превышение власти и злоупотребление
служебным положением, повлекшим тяжелые последствия». Берия
был расстрелян 23 декабря 1953 г. в подземном бункере Московского
военного округа генералом П. Ф. Батицким. В реабилитации Берии
было отказано.
В конце 1980-х, в годы «перестройки» по Горбачеву, в средствах
массовой информации особенно часто звучал вопрос о виновниках за
трагедии сталинских времен. Фильм Тенгиза Абуладзе (1924-1994)
1 Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД. 1934-1941. Справочник. М.,
1999. С. 501-502; Лубянка. Органы ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД-КГБ.
1917-1991. Справочник / Сост. А. И. Кокурин, Н. В. Петров. М. 2003.
2 О них см.: Соколов Б. В. Наркомы страха. Ягода, Ежов, Берия, Абакумов. М., 2001;
Столяров К. А. Палачи и жертвы. М., 1997; Полянский М. М. Нарком Ягода. М., 2002;
Полянский А. И. Ежов. История «железного» наркома. М., 2003; Jansen М., Petrov N.
Stalin’s Loyal Executioner People’s Commissar Nicolas Ezhov. 1895-1940. Stanford,
California, Hoover Institution Press, 2002; и др.
«Покаяние» (1987) собирал огромные аудитории зрителей. В 1991 г.
указом Президента России Б. Н. Ельцина деятельность КПСС на
территории страны была прекращена и её организации распущены.
Но устроенный вскоре суд над КПСС превратился в фарс, партия не
была осуждена и запрещена, никто не был осужден за преступления
в организации Большого террора против собственного населения,
памятник Сталину до сих пор стоит на Красной площади в Москве.
Бывшие партийные функционеры ныне воссоздали свои органи-
зации под различными названиями и продолжают претендовать на
возвращение им власти в стране, постоянно во время президентских
выборах занимая вторые места в списках претендентов.
Современное российское законодательство не дает точного опре-
деления о том, кого следует считать преступником за злодеяния, со-
вершенные против собственного народа. Отсюда попытки реабили-
тировать Ежова, Берия, Абакумова и других карателей, для начала
хотя бы частично. Действительно, на первый взгляд, казалось бы ос-
нования для этого существуют. 4 февраля 1988 г. Пленум Верховного
Суда СССР завершил реабилитацию всех осужденных по приговору
12 марта 1938 г. Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова и других за исключе-
нием Г Г Ягоды. В обвинительном приговоре 1938 г. Ягода наряду с
другими обвинялся в организации убийства Кирова, смерти Горького,
Менжинского и Куйбышева, покушении на Ежова. Прокурорская про-
верка этого приговора быстро установила фальсификацию показаний
арестованных, применение к ним физических мер воздействия, то что
сотрудники НКВД, ведшие следствие (Ежов, Фриновский, Ушаков
и др.) сами были осуждены в 1939-1940 годах за грубые служебные
нарушения. Было установлено, что ни один из обвиняемых никаких
связей с иностранными спецслужбами не имел, нет доказательств и об
их причастности к названным террористическим актам. Естественен
вопрос: почему не реабилитирован Ягода? А следом - Ежов, Берия,
Абакумов и другие, ведь они не совершали предъявленных им поли-
тических и уголовных преступлений, не были шпионами, не участво-
вали в подготовке покушения на Сталина и т. д. Отсюда предложения
не только юристов, но и историков изменить наименование состава
совершенного преступления этими лицами. Хлевнюк О. В. ставит
вопрос о пределах исторической «реабилитации» Берии, Найт Э. уви-
дела в нём «полицейского, обратившегося в либерала»1.
Убежден, что для таких палачей, как Ягода, Ежов, Берия, Абаку-
мов и их подручные не может быть никаких пределов исторической
и юридической реабилитации, как и для нацистских преступников.
1 Хлевнюк О. В. Берия Л. П.: пределы исторической «реабилитации» // Историчес-
кие исследования в России. Тенденции последних лет. М., 1996. С. 149; Knight A. Beria.
Stalin’s First Lieutenant. Princeton University press, 1996. P. 9.
302
Следует признать советский народ, потерявший не менее 10 % сво-
ей численности в результате карательных репрессий тоталитарного
режима, частью человечества и не распространять срок давности на
тех, кто в таковых участвовал. Преступные приказы, указы, распо-
ряжения, внесудебные приговоры, легально разрешенные пытки,
печально известная 58-я статья Уголовного кодекса, действующие
в 1920-х - начале 1950-х годов, воспринимались в то время как «со-
циалистическая законность». Заметим, что Берия в 1939-1940 годах
вел кампанию «борьбы с ежовщиной», арестовывая и расстреливая
сотрудников НКВД также за «нарушения социалистической закон-
ности». Это не помешало ему и его окружению продолжать бескон-
трольную, преступную расправу над миллионами невинных людей.
Не вносит ясности в этот вопрос и статья закона РСФСР от 18 октяб-
ря 1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий». В ней
говорится о том, что не подлежат реабилитации лица, совершившие
преступления против правосудия1. Какого правосудия? Лица, совер-
шавшие преступления в 1920-х - начале 1950-х годов, действовали
на основании законов не правового государства той поры. Поэтому к
ответственности следует привлечь не только отдельных лиц, совер-
шивших преступления, но и саму систему «социалистической закон-
ности», санкционировавшую их совершение.
В конце 1950-х тогдашними партийными функционерами была
создана легенда об органах государственной безопасности в годы тер-
рора, вставших над партией и проводивших репрессии как бы воп-
реки воле партии. Документы свидетельствуют об обратном: Ягода,
Ежов, Берия и другие, как правило, следовали указаниям Сталина и
ЦК партии. Ответственность за жертвы террора несут все, кто в этом
участвовал, но её степень разная. Реабилитация означала признание
пагубности системы, раскрывала её «тайны», открывала возможность
её реформирования, но не осуждения в целом. Правовой вакуум поз-
воляет снова и снова ставить вопрос о суде над преступным режимом
и теми, кто от его имени осуществлял расправы над невинными со-
гражданами. Только тогда, вероятно, станет ясно, почему и за какие
конкретно преступления нельзя реабилитировать их бывших органи-
заторов и исполнителей.
18 января 2003 г. в газете «Известия» сообщалось, что Главной
военной прокуратуре предстоит в течение года завершить пересмотр
уголовных дел жертв политических репрессий 30-40-х годов. Отме-
чалось, что в 2002 г. было проверено около 60 тыс. дел «врагов на-
рода», из них 17 706 человек были реабилитированы, 41 057 лицам в
1 Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации
жертв политических репрессий. М., 1993. С. 196.
303
реабилитации отказано. Это в основном те, кто в годы войны служил
оккупационному режиму 39 папок уголовного дела Л. П. Берии пока
не рассекречено. Реабилитация многих явных палачей, в том числе
начальника ГУЛАГа М. Д. Бермана (1898-1939), начальника У НКВД
Московской области в 1934-1938 годах. С. Ф. Реденса (1892-1940) и
других вызвало естественную реакцию бывших политзаключенных,
заявивших, что они не согласны быть реабилитированными в одном
ряду с палачами и сотрудниками НКВД1.
Общественности были предложены и совершенно различные трак-
товки о сущности сталинизма и Большом терроре. С одной стороны,
продолжалось научное изучение происшедшего, с другой - пред-
лагалось полностью реабилитировать Сталина и его сподвижников
и с этого начать «возрождение современной России», признать, что
ГУЛАГ - «одно из дьявольских порождений российско-еврейского
большевизма» и оправдать сотрудников НКВД, принимавших участие
в проведении террора1 2. Тем более, что официально они были реаби-
литированы и прокуратура не нашла в их действиях состава преступ-
ления. В газетах стали публиковаться интервью с людьми, знавшими
Сталина и восхвалявшими его. Так, Т. Н. Хренников, известный музы-
кант, возглавлявший в конце 1940-х. Союз советских композиторов, в
интервью корреспонденту «Новых Известий» 9 июня 1998 г. сообщил:
Сталин был «интеллигентным человеком. Это была трагическая фи-
гура, в которой наряду с ужасным было немало хорошего».
Одновременно продолжают публиковаться воспоминания узни-
ков ГУЛАГа и исследования об их жизни3, издаются книги и статьи,
анализирующие карательную деятельность НКВД в 1930-х - начале
1950-х. Историки подчеркивали роль ОГПУ-НКВД в создании и ох-
ранении создаваемой в СССР командно-административной системы
управления, усилении личной власти Сталина. Они отмечали по-
явление в конце 1920-х и в 1930-е годы нормативных государствен-
ных актов, санкционирующих тотальный террор против населения.
1 Григорьянц С. Не могу быть в одном ряду с убийцей // Известия. 13 июля
1994 г.
2 Баландин Р., Миронов С. «Клубок» вокруг Сталина. Заговоры и борьба за власть в
1930-е годы. М., 2002. С. 379; Сысоев Н. Г. Жандармы и чекисты. От Бенкендорфа до
Ягоды. М., 2002. С. 149; Жуковский В. С. Лубянская империя НКВД. 1937-1939. М.,
2001.
3 Пятницкий В. Заговор против Сталина. М., «Современник», 1998; Риутта У., То-
ги И. Осужденный по 58-й статье. История человека, прошедшего уральские лагеря.
СПб. 2001; Поживши в ГУЛАГе / Сост. А. И. Солженицын. М., 2001; Спецслужбы и че-
ловеческие судьбы. М., 2000; Бирюков А. Колымское триединство. Ч. 1. «Последний Рю-
рикович». Магадан, 2001 (книга посвящена князю и литературоведу Д. П. Святополк-
Мирскому); и др.
304
10 июля 1934 г. были созданы при НКВД СССР Особые совещания,
наделенные внесудебным правом расправы с арестованными по по-
литическим обвинениям, установление 12-летнего возраста для при-
влечения к осуждению (7 апреля 1935 г.), в 1937 г. максимальный
предел пребывания в заключении повышался с 10 до 25 лет, в то же
время происходила «чистка», выселение из крупных городов различ-
ных категорий населения: потомков дворянских семей, семей реп-
рессированных, иностранцев, политэмигрантов и т. д.1 Важным было
понимание и процесса подготовки аппарата ОГПУ-НКВД к прове-
дению массовых репрессий, подбор кадров, способных выступить в
роли палачей и выполнить любой преступный приказ.
Историки этого карательного учреждения выяснили ожесточен-
ность борьбы за руководство в ОГПУ-НКВД в 1930-е годы, когда в
связи с болезнью Менжинского обострилось противостояние групп
чекистов между сторонниками Ягоды, «северо-кавказской группы»
Е. Г. Евдокимова (1891-1940) - М. П. Фриновского (1898-1940),
«украинской группы» В. А. Балицкого (1892-1937), «ленинград-
ской группы» Л. М. Ваковского (1894-1938) и др.1 2 Тогда победил
Ягода, но после его отставки (26 сентября 1936 г.) начались «ежов-
ские зачистки» в НКВД. Ежов был отстранен от должности наркома
25 ноября 1938 г., арестован 10 июня 1939 г. Одновременно тогда же
начались - «бериевские» аресты и расстрелы сподвижников Ежова.
В результате историками были отмечены изменения в кадровом со-
ставе ОГПУ-НКВД в 1930-е годы. Число руководящих работников
НКВД в 1934 - начале 1941 годов увеличилось с 96 до 182 человек,
произошло резкое омоложение кадров: в 1937 г. больше половины
руководителей были в возрасте 40 лет и старше, в 1939-1940 годах
подавляющее большинство составляли 30-35-летние. Можно гово-
рить и о произошедшей тогда национальной «чистке»: из руководс-
тва НКВД в 1938-1941 года были практически убраны поляки, ла-
тыши, немцы, число евреев сократилось с 37 в 1934 г. до 10 в начале
1941 г. В 1938 г. среди руководства НКВД был высок процент людей
с начальным образованием (42,6 %), воспитанников детских домов
(12,7%). Основной костяк чекистского руководства, осуществляв-
шего Большой террор, составляли поступившие на службу в эту ор-
ганизацию в 1917-1925 годы (77 % в 1937 г. и 71 % в 1938 г.), т. е. они
начинали работу в ОГПУ еще под началом Дзержинского. Поэтому
1 Рассказов Л. П. Карательные органы в процессе формирования и функционирова-
ния административно-командной системы в советском государстве (1917-1941 гг.).
Уфа, 1994. С. 231-305, 306-320.
2 Папчинский А. А. Репрессии в органах НКВД в середине 30-х годов //Политичес-
кий сыск в России: история и современность. СПб., 1997. С. 284-294.
305
имеющееся в литературе противопоставление «истинных чекистов»
(дзержинцев) «плохим ежовцам и бериевцам» не выдерживает кри-
тики. Проводившиеся тогда среди чекистов аресты порождали среди
них неуверенность, поощряли доносительство друг на друга, лишало
их клановой уверенности.
Сотрудник НКВД М. П. Шрейдер, осужденный в 1938 г., позже
вспоминал, что несмотря ни на что «мы, старые чекисты, в той или
иной мере осведомленные обо всем, что тогда происходило, продол-
жали боготворить Сталина и считали, что все происходящее - в по-
рядке вещей». Он подчеркивал, что в то время сотрудники НКВД
подчинялись только Сталину, Ежову, а потом Берии, «росчерком
пера которых мог быть уничтожен любой человек в стране». Из 322
начальников республиканских, областных и краевых управлений
НКВД, занимавших эти посты с июля 1934 г. по сентябрь 1938 г., был
арестован 241 человек (почти 75 %). Их основную часть арестовал
Берия в 1938-1939 годах1.
Среди исследователей истории ОГПУ-НКВД отметим работы
об изменениях состава отдельных управлений этих организаций, их
повседневной жизни в ту пору1 2. Трудно понять психологию челове-
ка, подписывающего расстрельные списки, и непосредственного ис-
полнителя - палача, стрелявшего в затылок беззащитной и невинной
жертве. Общим у них было безразличие к человеческой жизни, жес-
токость и упоение властью над людьми, которых они превращали в
«лагерную пыль». Палачи, как правило, были людьми с начальным
образованием, членами ВКП(б), их называли «сотрудниками для
особых поручений», вне очереди награждали орденами и знаками
«Почетного чекиста». На счету некоторых из них (в 1930-е годы)
были до 10 тыс. убитых из нагана - любимого оружия тогдашних па-
лачей. Но были среди них и образованные сотрудники специальной
токсикологической лаборатории НКВД, разрабатывавшие яды для
уничтожения шпионов и «врагов народа». Нельзя не отметить, что в
1930-е годы политические судилища и расправы с недавними куми-
рами происходили под шумное одобрение толпы.
Результатами Большого террора 1930-х историки называют мас-
совые карательные операции среди населения, где число арестован-
ных «за антисоветскую агитацию» составляло от 25 до 30%, а также
1 Петров Н.В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД. 1934-1941. С. 493-500; Шрей-
дер М. П. НКВД изнутри. Записки чекиста. М., 1995. С. 24, 85.
2 Лукин Е. На палачах крови нет. Типы и нравы Ленинградского НКВД. СПб., 1996;
Тепляков А. Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД в 1936-1946. //
Минувшее. Исторический альманах. М.-СПб., 1997. Т. 21. С. 240-293; Бобренев В. А.
«Доктор смерть», или Варсонофьевские призраки. М„ 1997; Сопельник Б. Профессия
убивать. Палачи сталинской эпохи // Родина. 2003. № 9. С. 66-69; и др.
306
«чистки» партийного и государственного аппарата, приведшие к ро-
тации кадров управления страной. Достаточно заметить, что в ноябре
1935 г. 37 сотрудникам НКВД были присвоены генеральские звания, а
Ягода стал маршалом (Генеральным комиссаром государственной бе-
зопасности). К 1941 г. из них в живых осталось только трое (С. А. Гог-
лидзе был расстрелян в 1953г.; Ю. Д. Сумбатов-Топуридзе арестован
в 1953 г., умер в психбольнице в 1960 г.; начальник УНКВД Дальне-
восточного края Г. С. Люшков в июне 1938 г. бежал в Маньчжурию и
был убит в 1945 г. в Дайрене). Итогом тогда происходящего следует
считать и изменение отношения людей к бывшим «героям револю-
ции», ведь многие представители «ленинской гвардии» оказались
«врагами народа», разрушенной оказалась клановая большевистская
и чекистская консолидации.
Отметим также, что в российской и зарубежной историографии
сохраняется тенденция изучать историю спецслужбы СССР, основы-
ваясь на концепции тоталитарной сущности советского государства,
с выделением их карательной функции. Источниками многих работ,
особенно зарубежных, были газетные сообщения и воспоминания
бывших советских чекистов, оставшихся за границей (А. Орлова,
В. Кривицкого и др.). Более широкое использование документальных
данных с начала 1990-х позволило отдельным российским и зарубеж-
ным историкам документально подтвердить факты личного участия
Сталина и его окружения в проведении репрессий, а также отметить
контроль областных комитетов ВКП(б) над деятельностью управле-
ний НКВД и в период Большого террора1. Не очень расходятся во
взглядах и историки, изучающие деятельность советской юстиции в
конце 1920-х - начале 1950-х, подчеркивающие, что слово «юстиция»
(справедливость) не сочетается с именем Сталина, олицетворявшим
террор и незаконные репрессии1 2.
Историки подчеркивают сохранение отдельных руководящих
чекистских кадров и после смерти Сталина. Так, И А. Серов (1905-
1990), начавший работу в НКВД в 1939 г., служивший в центральном
аппарате этого учреждения, занимавший посты заместителя наркома
1 Thurston R. Life an4 terror in Stalin’s Russia. 1934-1941. New York, 1996. P. 92-93;
Хаустов В. H. Деятельность органов государственной безопасности НКВД СССР в
предвоенные годы (1934-1941 гг.) : диссертация ... доктора исторических наук: 07.00.02.
484 с. РГБ OD 71 99-0/72-3 70. М., 1997.
2 Муранов А., Звягинцев В. Суд над судьями (особая папка Ульриха). Казань, 1993;
Делаграмматик М. Военные трибуналы за работой // Новый мир. 1997. № 6. С. 130-158;
Соломон П. Советская юстиция при Сталине / Пер. с англ. М., 1998; «Необходимо
иметь авторитетное указание ЦК...». О судопроизводстве глазами наркомов // Источ-
ник. 1999. № 5. С. 120-127; Говоров И. В. Советское государство и преступный мир
(1920-е - 1940-е гг.) // Вопросы истории. 2003. № И. С. 143-152; и др.
307
ГБ СССР в 1940-х, стал председателем КГБ СССР( 1954-1958) при
Хрущеве, хотя и был известен своей «борьбой с антисоветскими эле-
ментами», карательными акциями, особенно расстрелами поляков в
Катыни в 1940 г., депортациями чеченцев и ингушей в 1944 г.1 То же
произошло и с другими сотрудниками этой организации, когда суди-
ли лишь особо приближенных к Берии.
Уроки и жертвы сталинского террора нельзя ни забыть, ни замол-
чать. Невозможно простить и палачей. Можно лишь сожалеть, что до
сих пор не создана ни многотомная научная история ГУЛАГа, ни ис-
тория карательных советских учреждений. Безнаказанность бывших
активных участников репрессий, назначение таких одиозных ста-
линских деятелей, как П. Н. Поспелов, И. А. Серов на руководящие
должности Хрущевым не способствовали проведению демократиза-
ции страны. Остается и еще вопрос, связанный с теми, кто способс-
твовал в свое время проведению репрессий. Ныне опубликована сте-
нограмма общего собрания сотрудников Ленинградского отделения
Института истории АН СССР (ЛОИИ), на котором решилась судьба
ленинградского историка В. Н. Кашина (1890-1938), приговоренно-
го к расстрелу по обвинениям в контрреволюционной деятельности
и связях с троцкистско-зиновьевской группировкой. На этом собра-
нии историки-профессионалы, чьими работами по праву гордилась
советская историческая наука, вынесли смертный приговор своему
коллеге1 2. Подобных стенограмм сохранилось множество.
1 Петров Н. В. Первый председатель КГБ генерал Иван Серов. // Отечественная
история. 1997. № 5. С. 23-43.
2 «Что вы делаете со мной!» Как подводили под расстрел. Документы о жизни и ги-
бели Владимира Николаевича Кашина / Сост., вступит, ст., примеч. Р. Ш. Ганелина.
СПб., 2006.
308
Глава 12. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА
Советско-германский пакт
При изучении истории внешней политики страны в сталинское
время внимание исследователей было сосредоточено более других на
двух проблемах: заключению пакта Риббентроп-Молотов (август-
сентябрь 1939 г.) и «холодной войне». Их изучение происходило в
1990-х в условиях открытия ряда документов, ранее считавшихся
либо потерянными, либо несуществующими. Речь идет, прежде всего,
о секретных приложениях к пакту о ненападении (23 августа 1939 г.)
и договору о дружбе и границе (28 сентября 1939 г.) между Герма-
нией и СССР. Их долго искали, Молотов вообще отрицал наличие
подобных документов. Журналист Ф. Чуев 29 апреля 1983 г. записал
следующий разговор с ним на эту тему:
«На Западе упорно пишут о том, что в 1939 году вместе с догово-
ром было подписано секретное соглашение...
- Никакого.
- Не было?
- Не было. Нет, абсурдно.
- Сейчас уже, наверное, можно об этом говорить.
- Конечно, тут нет никаких секретов. По-моему, нарочно распус-
кают слухи, чтобы как-нибудь, так сказать, подмочить. Нет, нет, по-
моему, тут все-таки очень чисто и ничего похожего на такое согла-
шение не могло быть. Я-то стоял к этому очень близко, фактически
занимался этим делом, могу твердо сказать, что это, безусловно, вы-
думка»1.
А вот свидетельство А. Н. Яковлева. «Однажды мне позвонил Бо-
рис Ельцин, - вспоминал он, - и сказал, что «секретные протоколы»,
которые искали по всему свету, лежат в президентском архиве и что
Горбачев об этом знал... Находка ошарашила меня». Это естественно,
ведь в 1989 г. комиссия ЦК КПСС по вопросам международной по-
литики во главе с Яковлевым признала, что содержание договора со-
ответствовало нормам международного права, осуждала «секретные
протоколы» о территориальном разделе Европы. На съезде народных
депутатов СССР в 1989 г. Горбачев и Яковлев уверяли делегатов, что
подлинников протоколов не существует1 2.
1 Чуев Ф. И. Молотов. Полудержавный властелин. М., 1999. С. 25-26.
2 Известия. 1989. 28 декабря; Наджафов Д. Г. Советско-германский пакт 1939 года:
переосмысление подходов к его оценке // Вопросы истории. 1999. № 1. С. 160-161; он
же. Советско-германский пакт 1939 года и его исторические последствия // Вопросы
истории. 2006. № 12. С. 3-22; Яковлев А. Н. Сумерки. С. 419.
309
Но и когда подлинники «секретных протоколов» были обнаруже-
ны и опубликованы, часть российских историков весьма своеобразно
пыталась оправдать их подписание советским руководством. Одни,
вслед за выводами советской историографии, считали, что пакт был
«фактически вынужденным, но вполне естественным и обоснован-
ным», выгодным для экономики страны1. Л. Н. Нежинский «обос-
новывал» соглашение между Гитлером и Сталиным о переделе части
европейских границ так: Россия после 1917 г. потеряла Финляндию,
Бессарабию, польские и прибалтийские земли, теперь представилась
возможность их вернуть и даже расширить территориальные грани-
цы государства. Он писал об «успехах сталинской дипломатии» в
этом отношении, «имея в виду те территориальные «приращения» к
Советскому Союзу», которые произошли в 1939-1940 годах соглас-
но секретным протоколам к советско-германскому пакту от 23 авгус-
та 1939 г.». Нежинский полагал, что, установив контроль над страной,
Сталин и его соратники решили устранить «историческую неспра-
ведливость» в конце 1930-х, вернув территории, потерянные Россией
после революции1 2. Похожую точку зрения высказал и М. И. Мельтю-
хов: советско-германский договор завершил дипломатическую борь-
бу Англии и Германии за привлечение СССР к решению европейских
проблем. Москва осталась вне войны и получила свободу действий в
Восточной Европе3.
На первый взгляд с такой позицией можно согласиться: советско-
германские отношения в сентябре 1939 г. - мае 1940 г. были взаимо-
выгодны: Германии удалось благодаря поставкам продовольствия и
сырья из СССР избежать экономической блокады; Советский Союз
возвратил западные районы бывшей Российской империи. «Сам по
себе пакт о ненападении от 23 августа 1939 г. вполне отвечал нормам
дипломатии, - пишет Г. А. Куманев, - совсем иное дело - секрет-
1 Сиполс В. Я. Тайны дипломатические. М., 1997. С. 100; Безыменский Л. А. Совет-
ско-германские договоры 1939 г.: новые документы и старые проблемы. // Новая и но-
вейшая история. 1998. № 3. С. 13; он же. Секретный пакт с Гил ером писал лично Сталин.
// Новое время. 1998. № 1. С. 30-33; Гитлер и Сталин перед схваткой. М., 2000; и др. См.
также: Li pinsky J. Das Geheime Zusatzprotokoll zum deutsch-sowjetischen Nichtangriffspakt
vom 23 August 1939 und seine Entstehungsgeschichte und Rezeptionsgeschichte von 1939
bis 1999. Frankfurt am Main: Peter Lang. 2004.
2 Нежинский Л. H. Пути и перепутья внешней политики России в XX столетии //
Отечественная история. 1999. № 6. С. 6; он же. Внешняя политика и национально-госу-
дарственные интересы России в XX столетии // Россия и мировая цивилизация. М.,
2000. С. 382.
3 Мельтюхов М. И. «Крики об обороне - это вуаль» // Советское общество: возник-
новение, развитие, исторический финал. М., 1997. Т. 1. С. 292; он же. Упущенный шанс
Сталина. Советский Союз и борьба за Европу 1939-1941 гг. (документы, факты, сужде-
ния). М., 2002. С. 69.
310
ные протоколы к пакту (равно как и секретные статьи последующе-
го договора о дружбе и границе от 28 сентября 1939 г.). Сам факт их
подписания с гитлеровской Германией ничем не может быть сколько-
нибудь убедительно объяснен и оправдан»1.
Разумеется, участие Советского Союза в качестве завоевателя
независимых государств делает его таким же агрессором, как и на-
цистскую Германию, невозможно не признать его вину и в прове-
дении репрессивной политики на оккупированных территориях
(с 17 сентября 1939 г. по 22 июня 1941 г. было арестовано и депор-
тировано более 400 тыс. человек, т. е. не менее 3 % от проживав-
ших на захваченных СССР землях Восточной Польши), контактах
между НКВД и гестапо и т. д. Сам факт вторжения Красной Армии
на территорию Польши 17 сентября 1939 г. ничем не отличался от
«полицейской акции» Гитлера против этой страны, подчеркива-
ет С. 3. Случ. Он отмечал, что политические и военные цели на-
цистского и советского руководства в отношении раздела Польши
совпадали, что в Польшу 17 сентября вошла большая группиров-
ка советских войск (более 466 тыс. человек, около 4 тыс. танков,
2 тыс. самолетов, более 5,5 тыс. орудий), которая вместе с частями
вермахта участвовала в разгроме польской армии. Раздел польской
территории, зафиксированный в советско-германском договоре от
28 сентября 1939 г. о дружбе и границе, юридически уравнял от-
ветственность двух агрессоров.
Случ отмечал, что интенсивность контактов между руководством
Германии и СССР в последние четыре месяца 1939 г. была беспреце-
дентной. В эти месяцы посол Германии в СССР Ф. Шуленбург 59 раз
встречался с представителями советского руководства, в том числе
со Сталиным и Молотовым - 4 раза, с Молотовым - 44 и др. Воен-
ное командование Германии обращалось к советскому с различными
просьбами, например, направить советское метеорологическое судно
в Атлантику в район Британских островов на 2 месяца, что «сильно
облегчило бы возможность организации налетов с запада» на Англию
и т. д. В течение этого времени СССР активно поддерживал Герма-
нию в её войне с западными противниками.
Случ подробно проанализировал данные о речи Сталина, будто
бы произнесенной им 19 августа 1939 г. на секретном заседании По-
литбюро ЦК ВКП(б), в которой говорилось о надеждах руководс-
тва страны использовать предстоящую войну между Германией и
1 Куманев Г. А. Тяжелый выбор (советско-германский пакт о ненападении) // Этот
противоречивый XX век. М., 2001. С. 157; Короленков А. В. О характере советской вне-
шней политики в 1936-1941 годах (по поводу книги Сильвио Понса) // Отечественная
история. 2008. № 1 С. 167-172; и др.
311
западными державами для революционизирования Европейского
континента. Именно эта речь позволила многим российским и за-
падным историкам заявить, что датой начала Второй мировой вой-
ны и временем вступления в неё СССР является 19 августа 1939 г.
Источниковедческая критика известных текстов этой «речи Ста-
лина» позволила Случу сделать вывод о том, что они являются
фальшивыми, что этого выступления Сталина 19 августа 1939 г. не
было. Хотя Случ не отрицает сопричастность советского руководс-
тва к возникновению Второй мировой войны, экспансионизм вне-
шней политики СССР в 1939-1941 годах, который вовлек страну в
мировую войну задолго до 22 июня 1941 г. Но это, по его мнению,
не ставит под сомнение общую концепцию истории Второй миро-
вой войны, как и ответственность её главного виновника - нацист-
ской Германии1. Однако вскоре выяснилось, что речь Сталина от
19 августа 1939 г. не является мифом. Её публикаторы (В. Л. Доро-
шенко, И. В. Павлова, Р. Раак) пришли к выводу о том, что «Гитлер
и Сталин несут равную ответственность за развязывание Второй
мировой войны»1 2.
Точка зрения о том, что ответственность за начало Второй миро-
вой войны более других несет Гитлер и его сторонники, достаточно
популярна в российской историографии. Наиболее полно её отразил
М. И. Семиряга, когда заметил: «Утверждение о равной ответствен-
ности СССР и Германии за развязывание Второй мировой войны
только потому, что в них существовал «одинаковый тоталитарный
режим», нельзя считать убедительным. Главную ответственность за
это международное преступление все же несет правящая верхушка
гитлеровской Германии. Свою долю ответственности советское руко-
водство несет за то, что подписанием договора о ненападении с Гер-
манией оно создало определенные условия, способствовавшие раз-
вязыванию войны с Гитлером»3. Ситуация с обсуждением вопроса в
российской историографии о том, кто более виновен в начале Вто-
рой мировой войны, буквально взорвалась после издания на русском
языке книг В. Суворова (псевдоним В. Б. Резуна - сотрудника ГРУ
1 Случ С. 3. Советско-германские отношения в сентябре-декабре 1939 года и вопрос
о вступлении СССР во Вторую мировую войну // Отечественная история. 2000. № 5.
С. 47, 51, 52; № 6. С. 17, 18, 23; он же. Речь Сталина, которой не было // Отечественная
история. 2004. № 1. С. ИЗ, 130. См. также: Ильмярв М. Был ли выбор? Балтийские
страны и трехсторонние переговоры 1939 года // Отечественная история. 2008. № 4.
С. 47-66; и др.
2 Не миф: речь Сталина 19 августа 1938 года // Вопросы истории. 2005. № 8. С. И;
Невежин В. А. Застольные речи Сталина. Документы и материалы. М.-СПб., 2003.
С. 279-293.
3 Семиряга М. И. Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941. М., 1992. С. 59.
312
Генерального штаба Советской Армии, бежавшего в Англию), в кото-
рых проводилась идея о подготовке СССР к нападению на Германию
(сталинского варианта «превентивной войны»), которое якобы пла-
нировалось на 6 июля 1941 г.1 Эти книги вызвали резкую критику
историков, традиционно приверженных многим выводам советской
историографии, и заставили более детально исследовать источнико-
ведческие обоснования выводов Суворова1 2.
В результате подтвердилось немногое: в 1920-1930-е годы СССР
действительно помогал Германии восстановить свои вооруженные
силы: в авиацентре Липецка готовили будущих летчиков люфтваф-
фе, в Казани обучали немецких танкистов, на полигонах «Томка»
в Поволжье испытывались новейшие средства химической войны
и т. д. Тогда же закладывались основы для благоприятного развития
советско-германских отношений3. Но убедительных документов о
том, что Сталин готовил против Гитлера в 1941 г. превентивный удар,
найдено не было. Большинство из опубликованных в последние годы
материалов свидетельствуют об обратном: предупредить нападение
фашистской Германии, подготовить страну к войне сталинское руко-
водство не смогло. Этот стратегический просчет Сталина-Молотова
привел к людским потерям в несколько десятков миллионов человек
и стал настоящей национальной катастрофой для победившего в этой
войне народа.
В настоящее время российские историки не повторяют мифа со-
ветской историографии о внезапности нападения фашистской Герма-
нии на СССР. Известно, что 22 июля 1940 г. Гитлер принял решение
о нападении на СССР и к концу года план «Барбаросса» был под-
готовлен его генералами. Естественно, что усилиями прежде всего
1 Суворов В. Ледокол. Кто начал Вторую мировую войну? М., 1992.; он же. День-М.
Когда началась Вторая мировая война? Продолжение книги «Ледокол». М., 1994; он же.
Последняя республика: почему Советский Союз проиграл Вторую мировую войну М.,
1995; он же. Зачем Гитлер напал на Советский Союз? М., 2000; и др.
2 Мельтюхов М. И. Советская историография и полемика вокруг книги В. Суворова
«Ледокол» //Советская историография. М., 1996. С. 488-521; Городецкий Г. Миф «Ле-
докола». Накануне войны. М., 1995; он же. Роковой самообман: Сталин и нападение
Германии на Советский Союз. М., 1999; Минц М. М. Представления военно-политичес-
кого руководства СССР о будущей войне с Германией // Вопросы истории. 2007. № 7.
С. 94-104; и др.
3 Подробнее см.: Дьяков Ю. Л., Бушуева Т. С. Фашистский меч ковался в СССР.
Красная Армия и рейхсвер. Тайное сотрудничество. 1922-1933. Неизвестные докумен-
ты. М., 1992; Зубачевский В. А. Политика советской России в центральной Европе в
начале 1920-х годов (по новым документам) // Отечественная история. 2003. № 2. С. 95,
98-99; Байков А. Ю. Советско-германское сотрудничество в области авиационной про-
мышленности (1922-1933 гг.) // Отечественная история. 2007. № 2. С. 60-74; и др.
313
внешней разведки многие данные о подготовке воины стали извест-
ны советскому руководству1. Однако, как пишут отдельные истори-
ки, в связи с рядом обстоятельств, особенно в связи с уверенностью
Сталина, что пока Германия не закончит войну с Англией, «на нас не
нападет», необходимых мер для усиления обороны на границах не
предпринималось. Более того, когда, под влиянием довольно агрес-
сивной речи Сталина перед выпускниками военных академий 5 мая
1941 г., нарком обороны С. К. Тимошенко (1895-1970) и начальник
Генерального штаба Г. К. Жуков (1896-1974) разработали план о
приведении армии в боевую готовность и нанесении превентивного
удара по немецким войскам, Сталин возмутился. Когда же военные
сослались на его речь 5 мая, он цинично разъяснил: «Так я сказал это,
чтобы подбодрить присутствовавших, чтобы они думали о победе, а
не о непобедимости немецкой армии». Предложения Тимошенко и
Жукова о нанесении превентивного удара были отвергнуты. Именно
Сталин связал тогда руки советским военачальникам.
М. И. Мельтюхов подвергает сомнению рассказ Жукова о раз-
работке плана превентивного удара в мае 1941 г., подчеркивая, что
его разработка началась уже в 1940 г., а сам Жуков, когда рассказы-
вал историку В. Н. Анфилову об этом в 1965 г., был заинтересован
в сокрытии правды о начале войны. Мельтюхов приходит к выводу,
что документы советского военного планирования 1940-1941 годов
позволяют критически отнестись к традиционной официальной
версии об оборонительных намерениях советского руководства, а,
наоборот, свидетельствуют о подготовке наступательных операций
против Германии и её союзников. Он аргументированно предла-
гает отказаться от мифа о «миролюбии» советского руководства в
1939-1941 годах. По его мнению, союз между СССР и Германией
в 1939-1940 годах был формален и нереалистичен в силу различия
национальных интересов, что все это время они готовились к вой-
не друг с другом, что советская сторона готова была это сделать в
середине июля 1941 г. Однако, он не рассматривает нападение Гер-
мании на СССР 22 июня 1941 г. как превентивный удар. Нападение
на Германию тогда было единственным шансом для СССР сорвать
германское вторжение1 2.
1 Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке
германской агрессии против СССР. Март-июнь 1941 г. Документы из Центрального
архива ФСБ России. М., 1995.
Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Сб.
док. М., 1995. Т. 1. Накануне. Кн. 1 (ноябрь 1938 г. - декабрь 1940 г.); кн. 2. (1 января -
21 июня 1941 г.); 1941 год. Документы. В 2-х книгах. М, 1998; и др.
2 Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. С. 305, 334, 396, 399-400, 402-403,
406,412.
314
Политика мнимого «умиротворения» в 1939-1940 годах по отно-
шению к Германии не принесла Сталину успехов. Документы свиде-
тельствуют о полной растерянности советского руководства в связи
с началом войны. 22 июня в 5 часов 30 минут в Кремль прибыл гер-
манский посол Шуленбург, чтобы передать Молотову ноту о начале
войны. Реакция Молотова не может не удивить. Молотов заявил,
что германское правительство не предъявляло никаких претензий к
советскому правительству и произвело нападение на СССР без вся-
кого повода и причины, а затем задал риторический вопрос: «Для
чего Германия заключала пакт о ненападении, когда так легко его
порвала?» Шуленбург ответил, что ничего добавить к сказанному
не может. Для руководства страны нападение немецких войск не
было неожиданностью, для него были неожиданными масштабы
поражения советских войск и скорость продвижения противника к
Москве1. Достаточно отметить, что к концу 1941 г. были разгром-
лены наиболее подготовленные кадровые части Красной Армии,
только число военнопленных за это время составило около 3,9 млн.
человек, в то же время была оккупирована территория, на которой
проживало около 40 % населения страны1 2. Заметим, что при прове-
дении «четвертого раздела» Польши в 1939 г. погибло 737 советских
военнослужащих и 1862 были ранены. Потери Красной Армии в
Советско-финляндской войне (30 ноября 1939 г. - 12 марта 1940 г.)
были намного значительнее: было убито 71 214 человек, умерло в
госпиталях - 16 292, пропало без вести - 39 369, ранено - 163 773,
обморожено - 12 064. Потери финской стороны составили 23 тыс.
убитыми и около 60 тыс. ранеными3. Вступление СССР во Вторую
мировую войну сразу же привело к большим необратимым поте-
рям, они были дополнены миллионами жертв в 1941-1945 годах.
Конечно, синдром 1941 г. наложил отпечаток на всю дальнейшую
внешнюю политику страны.
В настоящее время дискуссии о возможности превентивности
наступления СССР на Германию в 1941 г. продолжаются. Речь идет
не только о том, что принципом Сталина было оставлять как мож-
но меньше реальных документов и окружать правду «батальонами»
лжи, и в непреодолимости отдельными историками советского исто-
1 Волков В. К. Призрак и реальность «Барбароссы» в политике Сталина (весна - лето
1941 г.) // Вопросы истории. 2003. № 6. С. 38,46,49,54-55; «Современная армия - армия
наступательная». Выступления И. В. Сталина на приеме в Кремле перед выпускниками
военных академий. Май 1941 г. // Исторический архив. 1995. № 2. С. 23-39.
2 Данилов В.Д. Сталинская стратегия начала войны и реальность // Отечественная
история. 1995. № 3. С. 40.
3 Кулешова Н. Ю. Красная Армия в конце 1930-х годов: проблема боеспособности с
точки зрения истории повседневности // Отечественная история. 2003. № 4. С. 79-80.
315
риографического наследства. Ведь ныне признано, что переговоры с
Англией и Францией в 1939 г. зашли в тупик не только по вине этих
двух стран, но и СССР, или что в начале войны Красная Армия пре-
восходила вооруженные силы германской коалиции по числу танков
и самолетов почти в два раза1. Для проведения дальнейших иссле-
дований необходим поиск достоверных документов, позволивших бы
реконструировать принятие в то время ключевых решений советским
руководством.
Происхождение «холодной войны»
Победоносное для антигитлеровской коалиции окончание войны
не означало, что бывшие союзники не начали готовиться к новой,
еще более масштабной, хотя создание атомного оружия значительно
охладило воинствующий пыл сторон. Ныне продолжаются споры о
том, когда началась «холодная война» и каковы её итоги. Советская
историография противоречиво отвечала на вопрос о начале «холод-
ной войны»: с одной стороны, историки отмечали противостояние,
начавшееся между советской Россией и остальным, капиталистичес-
ким миром с октября 1917 г., с другой - подчеркивали обострение
ситуации, конфронтацию между «социалистическим лагерем» и ве-
дущими западными державами с 1946 г., часто обозначая именно этот
год её началом. Историки при этом основывались на речи Сталина
(9 февраля 1946 г.) и Черчилля (5 марта 1946 г. в Фултоне), в кото-
рых первый заявил о готовности к соперничеству, а второй призвал
англосаксов объединиться перед нарастающей коммунистической
угрозой1 2.
На многих научных конференциях в Москве (1992, 1997, 1998),
в Йельском университете (США, сентябрь 1999 г.), посвященных
концепции «двух лагерей», ученые приходили к выводу о решаю-
щей роли Сталина в развитии конфронтации между СССР и США
по многим, особенно геополитическим проблемам. На конферен-
ции «Советская внешняя политика: 1917-1991 годы, ретроспек-
тива» (1992 г.) подчеркивалось, что противостояние союзников в
войне назревало в её ходе и со всей силой проявилось после завер-
шения военных действий. Один из докладчиков тогда сообщил, как
на одном из совещаний у Сталина, вскоре после окончания войны,
маршал С. М. Буденный заявил о «большой ошибке» советского
руководства, которое не отдало команду о продвижении Красной
1 Павлова И. В. Механизм власти и строительство сталинского социализма. С. 355,
356, 365,425.
2 Речь У. Черчилля была впервые опубликована на русском языке 28 мая 1992 г. в
«Независимой газете».
316
Армии из Берлина и Праги далее на запад. Лихой кавалерийский
начальник говорил, что надо было «сразу разрубить все это с головы
до того места, откуда ноги растут». Реакция Сталина была неожи-
данной: «А как мы их будем кормить?»1. Сама идея создания все-
мирной советской республики была ему не чужда, смущало лишь
отсутствие возможности всех прокормить. Ныне известно, что
18 ноября 1947 г. Сталин встречался с М. Торезом, лидером фран-
цузских коммунистов, занимавшим в то время пост председателя
Совета министров Франции, и сказал ему в присутствии Молото-
ва: «Если бы Черчилль задержал на год открытие второго фронта
на севере Франции, Красная Армия дошла бы до Франции». Затем
подумал и добавил: «мы даже думали о том, чтобы дойти до Пари-
жа». В свою очередь Торез проинформировал Сталина о наличии у
французских коммунистов замаскированных складов оружия, бое-
припасов, радиостанций для связи с Москвой. Сталин подтвердил
готовность новых поставок оружия. «Мы все коммунисты, и этим
все сказано», - подытожил он1 2.
Основное внимание современных российских историков сосредо-
точено на изучении истории «холодной войны» в послевоенный пе-
риод и выводу о том, что одним из её результатов был распад СССР
в 1991 г. В начале 1990-х был открыт доступ исследователям к ряду
документов советской внешней политики, к личным фондам её ру-
ководителей - В. М. Молотова, А. Я. Вышинского, С. А. Лозовского
и др., более доступен стал фонд Сталина. Но уже с 1993 г., после «рас-
стрела парламента», вновь появился столь знакомый российским ис-
следователям «архивный запретительный синдром», который лишь
усугубляется с каждым годом. Историографы этого периода россий-
ской истории подчеркивают, что ныне в распоряжении исследовате-
лей оказалась большая, но фрагментарная источниковая база, к тому
же неизвестно, что еще скрывается в различных архивохранилищах.
Между тем в настоящее время в России опубликованы более десятка
научных монографий, а также сборников документов. В них подчер-
кивается склонность Сталина к конфронтации, как всякого тирана,
хотя и не исключается его прагматизм, который часто побеждал в нем
идеологическое мессианство.
В советской историографии в развязывании «холодной войны»
обвинялись, прежде всего, США и их союзники. Ныне историки по-
лагают, что свой вклад в её развитие внесли обе стороны, хотя соот-
ношение величины «этих вкладов» остается предметом дискуссий.
Большинство современных российских исследователей полагают,
1 Известия. 1992. 12 февраля.
2 Известия. 1995. 5 ноября.
317
что после окончания войны советское руководство не имело четкой
концепции проведения внешнеполитического курса. США в то время
взяли курс на вытеснение СССР с завоеванных позиций и с учетом
своей колоссальной мощи не хотели делиться с бывшим союзником
разделением сфер влияния. По мнению одного из исследователей
(В. О. Печатнова), «СССР был слишком силен, чтобы капитулиро-
вать, и слишком слаб, чтобы победить. В этом заключался порочный
круг «холодной войны» для Сталина».
Большинство исследователей считают рубежом разгорания «хо-
лодной войны» лето 1947 г., когда СССР отказался участвовать в ре-
ализации плана Маршалла. Сталин увидел в нем попытку вытеснить
из сферы влияния СССР даже страны Восточной Европы и создал
Коминформ. Некоторые исследователи склонны не увязывать созда-
ние Коминформа с осуществлением плана Маршалла, а видели в его
создании одну из форм идеологического, политического и экономи-
ческого подчинения восточноевропейских стран воле Кремля. Ис-
следователи довольно подробно рассматривали отношения СССР со
многими государствами Восточной Европы, установление в них по-
добия диктаторских режимов и проведения репрессивной политики,
их интересовали отношение советско-китайского союза к войне в Ко-
рее, они спорят о возможной подготовке Сталина в последние годы
его жизни к третьей мировой войне. Историографы заключают, что
период с 1948 до 1953 года остается «крепким орешком» для иссле-
дователей «холодной войны», в том числе в силу возрастной дегра-
дации Сталина, а вместе с этим и механизмов выработки политики,
опиравшихся на его «сверхчеловеческие качества»1.
Исследователи не обошли вниманием и вопрос о влиянии «хо-
лодной войны» на внутреннюю политику сталинского руководства,
которая характеризовалась в конце 1940-х - начале 1950-х годов
усилением репрессий во всех отраслях экономической, политичес-
кой и идеологической жизни. Сталинское руководство не допускало
1 Зубок В. М., Печатной В. О. Отечественная историография «холодной войны»:
некоторые итоги десятилетия // Отечественная история. 2003. № 4. С. 143, 145, 147,
148; № 5. С. 139-141. См. также: Сталин и «холодная война». Сб. док. под ред А. О. Чу-
барьяна. М., 1998; Сталинское десятилетие холодной войны. Факты и гипотезы. М.,
1999; Корниенко Г. М. «Холодная война»: свидетельство её участника. М., 1994; Холод-
ная война. 1945-1963. Историческая ретроспектива. Сб. статей. Ответ, редакторы.
Н. И. Егорова, А. О. Чубарьян. М., 2003; Быстрова И. В. Советский военный потенциал
периода «холодной войны» в американских оценках // Отечественная история. 2004.
№ 2. С. 124-142; Гибианский Л. Я. Исследования политики СССР в Восточной Европе
в конце Второй мировой войны и в первые послевоенные годы // Вопросы истории.
2004. № 6. С. 148-160; Советско-американские отношения. 1949-1952 / Сост. В. М. Се-
менов, И. В. Макаревич, А. И. Петренко. М., 2006; и др.
318
никакой альтернативы существовавшему тоталитарному режиму и
решительно подавляло любые либеральные веяния, от кого бы они
ни исходили. Ряд исследователей (Е. Ю. Зубкова, В. С. Лельчук
и др.) обратились к изучению менталитета советских людей в пос-
левоенное время, к тому, как Сталин манипулировал общественным
мнением и смог укрепить в то время понятие нового врага - США.
Другие (Ю. И. Кривоносов, О. Ю. Едина и др.) выяснили пагубность
проведенных в то время философской, биологической и иных науч-
ных дискуссий для развития науки в целом. Третьи (Г. Д. Алексеева,
А. М. Филитов и др.) изучали научные связи историков в годы «хо-
лодной войны».
Алексеева полагала, что не «холодная война» породила борьбу за-
падных и советских историков на научном поле, а сам ход развития
мирового сообщества в XX веке. «Холодная война» лишь сконцент-
рировала, сфокусировала и обострила это противостояние, отражая
борьбу двух социальных систем, что отразилось в существовании за-
падной советологии и в восточной «критике буржуазных фальсифи-
каторов» истории. По мнению Филитова, конец «холодной войны»
был связан с непреодолимым потоком информации о реалиях запад-
ного мира, который начался с «духа Хельсинки» и в конечном виде
полностью размыл «железный занавес» еще до того, как это осознали
политики1.
Исследователи пришли к выводу, что военное и политическое про-
тивостояние между СССР и США жестко отразилось на бедственном
состоянии послевоенной советской экономики, которое усугубил го-
лод 1946-1947 годов, поразивший Украину, Молдавию и другие райо-
ны страны. Только в 1947 г. вследствие голода, недоедания и вызван-
ных этим болезней умерло 1462400 человек, что на 402,8 тыс. человек
превышало аналогичный показатель 1946 г. В то же время Сталин
отправлял зерно пострадавшим от засухи Румынии и Чехословакии.
В. П. Попов характеризовал экономическую политику сталинского
руководства той поры, как создание условий для гарантий господства
советской номенклатуры над собственным населением и распростра-
нения её влияния за пределами СССР. Проведенные тогда денежная
(1947 г.) реформа, отмена карточной системы распределения продо-
1 Зубкова Е. Ю. Послевоенное советское общество. 1945-1953 гг. М., 2000; Алексее-
ва Г. Д. Историческая наука в XX веке: проблема взаимодействия отечественной и ми-
ровой науки // Россия и мировая цивилизация. С. 551; Филитов А. М. Научные связи
историков в годы «холодной войны»: взгляд с «другой стороны» // Отечественная ис-
тория. 2000. № 4. С. 130; Колесникова А. Г. Образ врага периода холодной войны в со-
ветском игровом кино 1960-1970-х годов // Отечественная история. 2007. № 5.
С. 162-168; Янковская Г. А. Искусство, деньги и политика: художники в годы позднего
сталинизма. Пермь, 2007; и др.
319
вольствия и товаров широкого потребления происходили за счет ог-
рабления населения. Реализация в то время атомного проекта также
легла тяжким бременем на неэффективную советскую экономику,
еще более углубила разрыв между военно-промышленным комплек-
сом и гражданскими отраслями хозяйства. Попытка Сталина решить
огромные экономические задачи внеэкономическими методами не
могли принести успеха1.
По мнению Л. Н. Нежинского, «холодная война» означала поли-
тическую, идеологическую и военную конфронтацию двух антаго-
нистических систем - капиталистической и социалистической. Эта
ситуация просуществовала до исхода 1980-х Яковлев придерживает-
ся несколько иной точки зрения. Для него «холодная война» - это
время силового противоборства двух государств, которое наличие
атомного оружия делало бессмысленным. Главной её причиной он
считал «идеологическую одержимость в условиях смертельного про-
тивостояния»1 2. Риторику времен «холодной войны», когда вместо от-
вета по существу угрожали применением атомного оружия, исполь-
зовали Хрущев и все последующие советские руководители. От неё
не отказался и первый Президент России Б. Н. Ельцин, когда в ответ
на критику российских военных действий в Чечне заявил, что Россия
обладает «полным арсеналом ядерного оружия» и потому её нельзя
пугать международными санкциями3. Ныне российская внешняя по-
литика провозглашает необходимость существования многополяр-
ного мира, как наиболее соответствующего национальным интересам
страны.
Вместе с тем вопрос о конце «холодной войны» еще не решен. И не
только потому, что СССР при Горбачеве выступил добронамеренным
инициаторохм её завершения, или ныне отдельные политики стали
говорить о поражении России в этой войне. На мой взгляд, «холод-
ную войну» нельзя считать завершенной, пока россияне не станут
полноправными европейцами с безвизовыми общениями и конвер-
тируемой валютой, пока окончательно не станет достоянием истории
риторика прошлого.
1 Зима В. Ф. Голод в СССР 1946-1947 годов: происхождение и последствия. М.,
ИРИ РАН. 1996. С. 163; он же. Голод, медицина, власть: 1946-1947 годы // Отечествен-
ная история. 2008. № 1. С. 117-126; Попов В. П. Сталин и советская экономика в после-
военные годы // Отечественная история. 2001. № 3. С. 62, 64, 68-69, 74; он же. Сталин
и проблемы экономической политики после Отечественной войны. 1946-1953. М.,
2002; и др.
2 Нежинский Л. Н. Внешняя политика и национально-государственные интересы
России в XX столетии // Россия и мировая цивилизация. С. 384; Яковлев А. Н. Су-
мерки. С. 246-247.
3 Известия. 1999. 10 декабря.
320
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Изучение личности Сталина и созданной им и его сподвижника-
ми тоталитарной системы продолжает оставаться предметом иссле-
дования многих обществоведов. Для России феномен сталинизма
остается актуальным, прежде всего исходя из политических интере-
сов правящей элиты. Коммунистическая партия Российской Феде-
рации на всех происходящих в стране выборах продолжает уверенно
занимать второе место, открыто называя Сталина одним из своих
вождей.
В 2000-2001 годах в издательстве Самарского университета были
опубликованы в переводе на русский язык два тома пятнадцати ши-
роко известных в США работ, в том числе и посвященных истории
сталинизма. В предисловии к тому работ о советской истории сотруд-
ники кафедры истории России Самарского университета П. С. Ка-
бытов и О. Б. Леонтьева писали: «Сталинизм для американских
историков-русистов предстает не как некое досадное отклонение от
магистральной линии хода всемирной истории, а как ключевая тема
для понимания природы современного общества вообще, какова бы
ни была его идеология»1. Наверное, это так, если учесть, что схожие
формы тоталитарного правления имели в то время и другие европей-
ские страны (Германия, Италия и др.). Но Германия и Италия, прой-
дя этот путь, потерпев поражение в войне, к настоящему времени
превратились в демократические развитые страны, а победительница
Россия - никак не может выйти из затянувшегося переходного пери-
ода, результат которого пока неизвестен.
Американский историк Энн Эпплбом, автор книги о советском
ГУЛАГе, в интервью газете «Совершенно секретно» (декабрь 2003 г.
№12) заявила, что наследие этого мрачного учреждения еще не из-
жито, - и с этим можно согласиться. Труднее согласиться с её утверж-
дением о том, что «сегодня нет политических причин писать такую
книгу». Это слишком оптимистическое заявление, которое не отра-
жает современные российские реалии именно в политическом пла-
не. Недавнее издание электронного альбома под общим названием
«Жертвы политического террора в СССР» только сейчас позволило
родственникам узнать о судьбе своих близких, в свое время ставших
узниками ГУЛАГа. В конце 2000 г. появилось известие о готовя-
1 Американская русистика: вехи историографии последних лет. Императорский пе-
риод. Антология. 2000. 332 с.; Американская русистика: вехи историографии последних
лет. Советский период. Антология. Самара, 2001. С. 17. См. также: Миронов Б. Н. При-
шел ли постмодернизм в Россию? Заметки об антологии «Американская русистика» //
Отечественная история. 2003. № 3. С. 135-146.
321
щейся реабилитации министров Временного правительства России
1917 года1.
Важно другое. Проблема ГУЛАГа интересует до сих пор россий-
ских и западных историков, и тех и других занимает сталинизм и
отношение к нему рядовых граждан страны, они неодинаково пони-
мают значение сталинизма для судеб России и мира, того, например,
что ускоренное решение проблем модернизации страны по Сталину
очень скоро превратилось в тормоз её социально-экономического и
культурного развития, особенно в наступившую эру научно-техни-
ческих и информационных преобразований.
В трагические 1930-е был известен такой рассказ. Старый учитель
печально бредет по улице. Его встречает бывший ученик, ставший
сотрудником НКВД: «В чем дело? Почему так грустны? Может, чем-
нибудь смогу помочь? - Нет, нет, это не по вашему ведомству - Как
знать. А все же?.. Да вот проводил урок в школе. Спросил Петрову,
кто написал «Евгения Онегина»? Она отвечает: «Не я». То же самое
повторилось с Ивановым и Сидоровым. Такие вот грустные дела».
Распрощались. А утром учителю позвонил его бывший ученик и со-
общил: «Все в порядке. Все трое сознались в том, что это они написа-
ли «Евгения Онегина»2. Конечно, очень бы хотелось, чтобы подобное
осталось в прошлом, которое все время напоминает о себе и не дает
ничего забыть.
Среди российских и западных исследователей нет единого мне-
ния об эпохе сталинизма в советской России. Это обусловлено не
только политической конъюнктурой, закрытостью многих источни-
ков, профессионализмом историков. Это связано с самой изучаемой
проблемой. Казалось бы, после смерти Сталина прошло более пяти-
десяти лет, но еще живы те, чья юность и часть жизни прошли в ту
пору. Это прошлое никак не проходит и его жизненность продолжает
играть свою роль при исследовании того вроде бы давнего, но до сих
пор многим близкого времени.
Ныне мало кто отрицает роль личности в истории, особенно, если
эта личность возглавляет большую страну и обладает в ней неограни-
ченной властью. Сталина и его время, созданную при нем бюрократи-
ческую систему управления, подчинения ей населения, необходимо
изучать. Сталина называли великим при жизни. После его кончины
появилась критика деятельности советского лидера. Он остался в ис-
тории, и огромное число самых разных работ, посвященных стали-
низму, - свидетельство постоянного интереса исследователей к этой
исторической эпохе.
1 Известия. 1 декабря 2000 г.; 26 марта 2004 г.
322
В последние годы, следуя политической конъюнктуре и даже
опережая её развитие, отдельные российские историки и некоторые
представители западного ревизионистского направления стали отка-
зываться от осуждения тоталитарных методов правления, в том чис-
ле сталинизма, пытаясь показать, что и тогда было «не все так плохо»,
а была великая страна, империя, которой следует гордиться.
Давайте поставим себя на место стороннего наблюдателя, жи-
вущего в последние годы правления Сталина (1948-1953). Они
наблюдали феномен, который казался абсолютным новшеством че-
ловеческой истории: сильно централизованная, замкнутая система
управления, в соответствии с принципами которой жили люди ог-
ромной страны. Существовавшая тогда «холодная война» подпиты-
вала взаимное недоверие и непонимание. Термин «тоталитарный»,
избранный для характеристики этой эпохи, был, конечно, не совсем
удачен. Он нацеливал на степень тотального контроля, который
власти предержащие осуществляли по отношению к подчиненному
населению. В действительности, как позже стало очевидно, в ста-
линском обществе существовало множество белых пятен, которые
не могли удалить тогда всесильные спецслужбы: указы не сразу и не
в полном объеме исполнялись, пропаганде мало доверяли, черный
рынок существовал наряду с плановой экономикой и т. д. Но этих
причин совершенно недостаточно, чтобы отказаться от используе-
мой терминологии. Сталинисты тогда в значительной степени пре-
успели в навязывании своего образа мышления миллионам людей.
Абсолютно новым был масштаб властных полномочий, находящих-
ся в распоряжении диктатора и его бюрократического аппарата, раз-
нообразие форм подчинения, которые предлагались, и число жертв,
исчисляемое миллионами.
Для определения этой эпохи недостаточны термины «абсолю-
тизм» или «авторитаризм», поскольку до этого никто не обладал
такой властью, которая в то время была в руках властителя стра-
ны. Слово «тоталитаризм», хотя и неточное, является лаконичным
и заставляющим думать. Как нам следует сегодня, по прошествии
многих десятков лет, оценивать систему сталинизма и другие подоб-
ные ей формы режимов правления, появившиеся в XX столетии?
Ныне опубликованы многочисленные документальные данные о
том периоде истории, создана научная и публицистическая литера-
тура, которая дает возможность детально проследить процесс приня-
тия решений руководством правящей партии или администрацией
ГУЛАГа. Известны сложные анализы процесса разделения власт-
ных полномочий между отдельными советскими лидерами и прави-
тельственными организациями, состояния общественного мнения
в разных регионах, данные о причинах и следствиях довоенного и
послевоенного голода и т. д. Все эти исследования, проведенные рос-
323
сийскими и западными учеными, часто работающими совместно в
архивах, характеризуются высокой степенью академической объ-
ективности. Они критически осмыслены в научных журналах и на
международных конференциях. Применяемые методологии могут
варьироваться, но по существу они не отличаются от тех, которые
использовались учеными по другим историческим проблемам, вы-
зывающим сильные эмоции, таким, как африканское рабство или
история мировых войн.
Естественно, что проблема ГУЛАГа больше занимала и занимает
внимание российских, а не западных историков, хотя они тоже пишут
об этом. Энн Эпплбаум в книге «ГУЛАГ. История советских лагерей»
(Лондон, 2003) 12 глав посвятила жизни и работе в исправительно-
трудовых лагерях и колониях. Её тон бесстрастен, когда она говорит
о заключенных как рабочей силе, женщинах и детях, смертности и
стратегии выживания - факты утверждают себя сами. «Только в эпи-
логе она касается фундаментальных вопросов, связанных с моралью,
сопряженных с её тематикой. Неспособность большинства русских
противостоять самым ужасным моментам их прошлого, - как пишет
Эпплбаум, - препятствует развитию ответственного, решительного
гражданского общества». Она считает, что если бы школьникам рас-
сказали о героическом поведении заключенных в лагерях, чье мужес-
тво и человечность часто побеждали ужасные условия, они могли бы
гордиться их примером, а не только имперскими или военными ус-
пехами.
Большинство современных западных исследователей сталинизма
предпочитают не акцентировать внимания на карательных функци-
ях сталинского режима, а сосредоточиваться на вопросах экономи-
ческого развития (Р. Дэвис), урбанизации и социальных изменениях
(Д. Хоффман, Ш. Фицпатрик, Л. Зигельбаум), гендерных проблемах
(М. Бакли, М. Илич), молодежной проблематике (С. Кур-Королев,
Д. Кароли), общественных нравах (С. Келли), или в случае исследо-
вания истории культуры, как, например, у И. Халфина и Й. Хеллбека,
пытаются проследить способы, которые использовали правители для
формирования и изменения сознания отдельных граждан, многие из
которых научились «создавать себя» в соответствии с требованиями
времени.
Тематика российских исследователей мало чем отличается от ра-
бот западных коллег. Среди тех и других есть сторонники и против-
ники сталинизма. Но пока преобладают последние. И те, и другие пы-
таются дать объективную оценку той далекой, но до сих пор весьма
политизированной проблеме.
Возможно, наилучший подход для исследования сталинизма -
это компаративный анализ, соотносящий знания о других системах,
как коммунистических, так и некоммунистических, хотя это требует
324
от исследователей больших знаний и профессионализма. В тот или
иной период в течение «короткого XX века» многие европейские
страны, так же, как и неевропейские, пережили экстремистские ре-
жимы. Эта проблема продолжает оставаться темой дальнейших пло-
дотворных исследований. Именно к такому выводу можно прийти в
результате анализа современной исторической литературы по дан-
ной проблематике.
325
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение 5
ДЖОН КИП
Новейшие западные исследования сталинизма
Глава 1. Старые противоречия, новые подходы
Ревизионизм и постмодернизм 12
Дискуссия о тоталитаризме. 23
Глава 2. «Специфика нового государства»:
политика и управление
Культ вождя 32
Командная экономика 46
Милитаризация и национализм . 49
Глава 3. События социальной истории:
крестьяне и рабочие
Коллективизация и её последствия. 63
Положение рабочих 74
К новой идентичности? 80
Глава 4. «Женский мир»: гендерные исследования
и повседневность
Гендерная политика. 91
Текущая жизнь. .101
Глава 5. Плененные умы: вера, наука, история
Религия и церковь .113
Образование и культура. .121
Глава 6. «Коба грозный»: репрессии и террор
Логика насилия . 139
Последующие кампании. . 143
Гулаг и послевоенный террор ..............162
326
Глава 7. Больше уже не загадка?
Аспекты советской внешней политики
От Мюнхена к «Барбароссе» . . 178
Советско-германские отношения 186
Сталинизм и истоки «холодной войны». . 190
Дальний Восток . 198
Германский вопрос . 202
АЛТЕР ЛИТВИН
Современные российские исследования
Глава 8. Источники
Архивы. .207
Документальные сборники .216
Воспоминания, дневники, письма. . 230
Глава 9. Биография Сталина
Юность Джугашвили. . 247
Частная жизнь . . 252
Сталин у власти . 256
Глава 10. Во главе правящей партии и страны
Современные оценки. . 269
Партия. .272
Экономическая модернизация. .276
Глава И. Террор
Жертвы . 283
Палачи. .299
Глава 12. Внешняя политика
Советско-германский пакт . 309
Происхождение «холодной войны». .316
Заключение .321
327