Ю.Н. Денисов
РОССИЯ И ПОЛЬША
ИСТОРИЯ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ В XVII—XX ВЕКАХ
Москва
Издательство «ФЛИНТА» Издательство «Наука» 2012

УДК 94(4) ББК 63.3(0)5 ДЗЗ
Денисов Ю.Н.
ДЗЗ Россия и Польша : История взаимоотношений в XVII — XX веках / Ю.Н. Денисов. — М. : ФЛИНТА : Наука, 2012. - 608 с.
ISBN 978-5-9765-1340-2 (ФЛИНТА)
ISBN 978-5-02-037744-8 (Наука)
Повествование охватывает события начала XVII— середины XX в. Книга дает возможность понять истоки антагонизма между русскими, поляками и литовцами со времен правления в России династии Романовых и до установления советской власти.
Для читателей, интересующихся историей.
УДК 94(4) ББК 63.3(0)5
ISBN 978-5-9765-1340-2 (ФЛИНТА) © Денисов Ю.Н., 2012
ISBN 978-5-02-037744-8 (Наука) © Издательство «ФЛИНТА», 2012

Оглавление
Предисловие 4
Глава 1. Смутное время русско-польских отношений 17
Глава 2. Продолжение гражданской войны 83
Глава 3. Новая Россия и старая Польша 134
Глава 4. Борьба за Украину 197
Глава 5. Петр и Август 238
Глава 6. Эпоха императриц 283
Глава 7. Два восстания 358
Глава 8. Бунтующее наследие Польши и Литвы 408
Глава 9. Крах империй и возрождение Польши 461
Глава 10. От одной войны к другой 509
Глава 11. Великая Отечественная война в жизни
русских и поляков. Долгий путь к примирению 548
Заключение 597
Библиография 603

Предисловие
Прежде чем следовать событиям, произошедшим во время правления царя Бориса Федоровича Годунова, необходимо осветить некоторые моменты царствования Федора Ивановича, среди которых важнейшим для понимания последующей истории событием стала смерть царевича Дмитрия.
После смерти царя Ивана IV Грозного власть в государстве при слабоумном сыне его Федоре (1557—1598) перешла к приближенным царским родственникам: его родному дяде Н.Р. Юрьеву, троюродному брату И.Ф. Мстиславскому, шурину Б.Ф. Годунову. Вообще весь ближний царский круг находился в родстве друг с другом. Так, дочь Н.Р. Юрьева была замужем за И.И. Годуновым, Б.Ф. Годунов и Д.И. Шуйский были женаты на дочерях Малюты Скуратова (Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского), Н.Р. Юрьев и И.Ф. Мстиславский были женаты на родных сестрах Ирине и Евдокии Горбатых-Шуйских, В.И. Шуйский первым браком был женат на дочери М.П. Репнина-Оболенского, связанной родственными узами с семьей Н.Р. Юрьева.
В первую очередь эта ближняя Боярская дума должна была в своих интересах избавиться от влияния на жителей столицы последней жены Ивана Грозного Марии Нагой, ее сына — царевича Дмитрия и их родственников. Уже в первую ночь после смерти царя Ивана IV их взяли под стражу, а затем отправили в почетную ссылку в Углич. Князь Богдан Бельский был близок к царю Ивану Грозному, а соответственно и к Нагим, поэтому Никита Захарьин-Юрьев, предполагая свое возвышение при царствующем племяннике, был заинтересован в удалении из Москвы этого пособника двухгодовалого царевича Дмитрия. Московскую чернь возмутили слухами о якобы отравлении князем Бельским царя Ивана IV и о его желании отравить царя Федора. В результате москвичи осадили Кремль, где скрывался их ненавистник.
4

Еще не ставший царем Федор, желавший быть со всеми в мире, вынужден был для успокоения московского люда отправить Богдана Бельского в ссылку в Нижний Новгород. Ситуация в стране была, видимо, очень непростая, так как умственные способности Федора Ивановича были многим известны. По этой причине Россия была разделена между двумя царевичами, претендующими на трон, но тем не менее в Москву прибыли представители от городов и, по словам летописца, стали молить Федора принять царский венец. Федор Иванович венчался на царство только 31 мая 1584 г., спустя почти два с половиной месяца после смерти своего отца.
В августе того же года занедужил Никита Романович ЗахарьинЮрьев и уже более не участвовал в политической жизни России до самой своей смерти в 1586 г. А за год до этого был раскрыт заговор против Бориса Годунова, в котором главным заговорщиком объявили князя Ивана Мстиславского. Его сослали в Кирилло-Белозерский монастырь, где он и был пострижен в монахи. Других представителей заговора, в том числе Воротынских и Головиных, разослали по разным городам. Так что за два года были лишены какого-либо влияния в стране трое из основных противников Бориса Годунова, но оставался самый опасный из них — князь Иван Шуйский, обладавший большим влиянием среди москвичей.
Главным средством борьбы за власть Шуйские выбрали возможность развести царя Федора с его женой Ириной, у которых в течение шести лет не было детей. Вполне вероятно, что митрополит Дионисий согласился бы на развод, ссылаясь на прецедент во времена царя Василия III. Вот только царь Федор не захотел расставаться со своей женой, да и Борис Годунов сумел убедить митрополита в бессмысленности развода. Дело в том, что у Ивана, старшего брата царя Федора, умершего еще в 1582 г., тоже не было детей, хотя он был трижды женат. Впоследствии жизнь доказала, что царица Ирина не была бесплодна, так как в 1592 г. родила дочь Феодосию, правда прожившую на свете всего один год.
Не сумев отстранить Бориса Годунова от управления страной с помощью развода царя со своей женой, Шуйские обрекли себя
5

на немилость Федора Ивановича, чем и воспользовался их конкурент. С помощью подставных лиц из окружения князей Шуйских в 1587 г. их обвинили в измене, а затем Ивана Петровича Шуйского и его дядю, Андрея Ивановича Шуйского, сослали: одного на Белоозеро, другого в Каргополь, где оба были удавлены. Их сообщников разослали по городам да по тюрьмам, а некоторых казнили.
Митрополит Дионисий и архиепископ Крутицкий Варлаам пытались восстановить царя против своего шурина, чтобы прекратить пролитие крови самых знатных фамилий страны, но сами попали в немилость и были сосланы в новгородские монастыри: «Повелением царя Феодора Иоанновича Дионисий митрополитъ оставилъ митрополию Московскую и посланъ в Новъгородъ в Хутынь монастырь, с нимъ же и Крутицкой архиерей в Антоновъ монастырь, тамо они и скончалися, наущениемъ Бориса Годунова, зане обличали его предъ царемъ за некоторое неправедное убийство» [40, 449]. Это сообщение из летописного сборника, принадлежащего Новгородскому Николаевскому Дворищенскому собору, было записано не ранее конца XVIII в. во времена правления династии Романовых, которые, естественно, Бориса Годунова не жаловали и приписывали ему многие поступки, которых тот, может быть, и не совершал.
Еще одним возможным претендентом на московский трон был бывший московский царь Симеон Бекбулатович, которого Иван Грозный по каким-то только ему понятным соображениям поставил царем вместо себя, когда удалился в Александровскую слободу. После своего недолгого правления Россией этот бывший касимовский хан стал тверским царем, хоть такого царства никогда не было. Впоследствии, уже в царствование Федора, Симеон Бекбулатович получил в кормление село Кушалино, где и жил в скудости. Вряд ли этот царственный неудачник стремился вернуться на московский престол, тем более что вскоре он ослеп.
Кроме претендующих на власть в России мужчин, были еще две претендентки на московский трон: вдова и дочь датского герцога Магнуса, которые находились в это время в Риге. Дочь удельного князя Владимира Андреевича Старицкого Мария, при-
6

холившаяся царю Федору троюродной сестрой, была выдана замуж еще царем Иваном IV за датского герцога Магнуса, который по воле царя стал ливонским королем. От этого брака у вдовы была девяти летняя дочь Евдокия. Вряд ли польский король Стефан Баторий предполагал использовать этих женщин для приобретения московского трона, но на всякий случай они содержались под стражей, а также под присмотром польского кардинала Юрия Радзивилла.
Чтобы уговорить Марию Владимировну вернуться в Россию Борисом Годуновым был использован Джером Горсей — посол королевы Елизаветы I и представитель созданной английскими торговцами Московской компании, который направлялся в Лондон с грамотой об избрании Федора Ивановича царем России. Вот этот ловкий англичанин заехал по пути в Англию к вдове короля Магнуса в Ригу. Он сумел произвести на нее впечатление честного человека и даже уговорил ее довериться своему царственному брату, хотя она прекрасно понимала, что по православным обычаям в России вдовы добровольно или насильно постригались в монахини. В дальнейшем ей со своей дочерью удалось с помощью россиян тайно покинуть Ригу и прибыть в Москву. Сначала, по словам Джерома Горсея, Мария Владимировна вместе с дочерью Евдокией были окружены большим почетом, получили для кормления земли с селами и даже успели создать свой собственный двор, но затем все-таки были заключены в монастырь, где Евдокия вскоре умерла.
Таким образом, были устранены все соперники Бориса Годунова, претендовавшие на единоличное влияние на царя Федора. Конечно, был еще царевич Дмитрий в Угличе, но по своему малолетству он не мог представлять самостоятельного игрока на этом политическом поле, а желающих использовать его имя в борьбе с временным правителем России сильно поубавилось. Но еще за год до убийства царевича агент Московской торговой компании, созданной англичанами, Джилье Флетчер отметил в своем сочинении:
«Младший брат царя, дитя лет шести или семи (как сказано
было прежде), содержится в отдаленном месте от Москвы, под
7

надзором матери, родственников из дома Нагих, но (как слышно) жизнь его находится в опасности от покушений тех, которые простирают свои виды на обладание престолом в случае бездетной смерти царя. Кормилица, отведавшая прежде него какого-то кушанья (как я слышал), умерла скоропостижно. Русские подтверждают, что он точно сын царя Ивана Васильевича, тем, что в молодых летах в нем начинают обнаруживаться все качества отца. Он (говорят) находит удовольствие в том, чтобы смотреть, как убивают овец и вообще домашний скот, видеть перерезанное горло, когда течет из него кровь (тогда как дети обыкновенно боятся этого), и бить палкою гусей и кур до тех пор, пока они не издохнут. Кроме лиц мужского пола, есть еще вдова, имеющая права на престол, сестра покойного и тетка теперешнего царя, бывшая замужем за Магнусом, герцогом Голштинским, братом короля Датского, от которого была у нее дочь. Эта женщина, по смерти мужа, вызвана в Россию людьми, жаждущими престола более, нежели любящими ее, как оказалось впоследствии, потому что сама она с дочерью, тотчас же по возвращении в Россию, была заключена в монастыре, где дочь в прошедшем году (1589 г. — Ю.Д.) умерла (во время моего пребывания там), и как предполагали, насильственною смертью. Мать пока все еще находится в монастыре, где (как слышно) она оплакивает свою участь и проклинает день своего возвращения в Россию, куда была привлечена надеждою на новый брак и другими лестными обещаниями от имени царя. Вот в каком положении находится царский род в России из дома Белы (Флетчер ошибочно переносит понятие «белого царя» на венгерскую династию короля Белы. — Ю.Д. ), который, по-видимому, скоро пресечется со смертью особ, ныне живущих, и произведет переворот в русском царстве. Если правление вследствие такого переворота сделается хотя несколько умереннее и благодушнее, то это послужит к благоденствию несчастного народа, удрученного теперь невыносимым рабством» [50, 31].
Независимо от того, что Джилье Флетчер пользовался исключительно слухами, важно, что в его словах ощущается заинтересованность Англии в смене власти в России, которая все так же не позволяла английским торговцам открыть сухопутный транзит товаров из Индии к Белому морю.
Не достигший еще тридцатилетнего возраста царь вполне мог десяток-другой лет сидеть на троне, давая возможность своему
8

шурину проявить себя в управлении государством, тем более что поставленный митрополитом Иов, бывший ростовский архиепископ, тоже был человеком Бориса Годунова. Официально этот временщик являлся конюшим и ближним великим боярином, а также наместником царств Казанского и Астраханского. Чтобы заслужить любовь и помощь не только митрополита, но большинства священнослужителей Русской православной церкви, Борису Годунову удалось с помощью интриг и подкупа антиохийского и константинопольского патриархов установить в 1589 г. патриаршество в России. Теперь ему нужно было обезопасить свое будущее со стороны престолонаследника Дмитрия, хотя совсем не факт, что к этому времени младший сын Ивана Грозного еще был жив или находился в Угличе.
Дело в том, что когда Нагие уезжали в 1584 г. в Углич, в удел царевича Дмитрия, они, понимая в какую попали ситуацию, чтобы уберечь престолонаследника от неминуемых покушений, могли заменить двухлетнего ребенка подходящим по возрасту двойником. Вполне возможно, что таких двойников было несколько, и их втайне тоже воспитывали как сыновей Ивана Грозного, по крайней мере, такое объяснение более логично для появления в дальнейшем претендента на московский престол с именем Дмитрий, который был так уверен в своем царском происхождении. Да и Жак Маржерет, французский офицер, бывший наемником в армии всех русских царей, правивших в первое десятилетие XVII в., приводит именно такую версию спасения царевича Дмитрия: «Рассказывают, что царица и некоторые знатные, предугадывая, к чему стремится Борис, и, зная, какая опасность ожидает младенца (многие из знатных, удаленных в ссылку, были отравлены по дороге), нашли средство подменить его другим мальчиком. После этого Борис умертвил еще многих невинных знатных. Наконец, не опасаясь уже никого, кроме Дмитрия, Борис задумал уничтожить последнюю преграду и отправил в Углич людей, чтобы убить царевича. Это совершил сын одного чиновника, определенного Борисом в секретари к царице. Злодей погиб на месте; а подложного царевича, имевшего 7 или 8 лет от роду, похоронили весьма просто» [51, 18].
9

Вот только был ли виновен Борис Годунов в убийстве царевича Дмитрия в Угличе — остается загадкой до сих пор. Многие историки пытались расследовать эту детективную историю, но так и не сумели доказать или опровергнуть причастность Бориса Годунова к заказу этого преступления. И не потому, что ему в принципе было не выгодно убийство Дмитрия, а исключительно из-за его несвоевременности для возможных планов временщика. Хотя все тот же Джером Горсей в своей книге отметил случай, когда Борис Годунов встретился у ворот Кремля с епископами, вельможами, дворянами и другими людьми, взял у них челобитные, хотя делал это, по словам англичанина, всегда неохотно. Вся эта сцена происходила «при восклицаниях: “Да здравствует Борис Федорович!” Он сказал, что представит их челобитные царю. “Ты сам великий государь, Борис Федорович; как скажешь слово, так и будет!” Эти слова не были ему неприятны, как я заметил, — он уже домогался венца» [50, 353].
В 1591 г. царица Ирина наконец-то забеременела, и какого бы пола ни родился царственный отпрыск, он мог бы продлить присутствие сорокалетнего Бориса Годунова у кормила государства, и царевич Дмитрий вряд ли был теперь уж такой большой для него помехой. Тем не менее источники приписывают именно Борису Годунову желание отравить Дмитрия, а затем, когда этот план якобы не удался, и организацию убийства царевича.
Вообще-то смерть Дмитрия устраивала не только Годуновых, заинтересованы в ней были кланы Шуйских и Романовых, для которых отсутствие в стране прямых царственных наследников повышало их шансы достичь высот российского престола. Именно представители этих родов в дальнейшем стали царями России. Также нельзя забывать, что в случае подмены царевича Дмитрия еще в 1584 г., смерть двойника была в интересах и семьи Нагих, которые устали от постоянного напряжения в ожидании какихлибо козней от своих конкурентов.
Летописные свидетельства об этих событиях дошли до наших дней уже в интерпретации династии Романовых, которые были заинтересованы возложить вину за убиение царевича на Бориса Годунова. Тем более летописи уже XVIII в. историю этих событий представляли в выгодном для Романовых освещении:
10

«В л'Ьто 7099 (1591. — Ю.Д.). Убиен бысть царевичь Димитрий Иоанновичь отъ боярина Бориса Годунова, понеже онъ Борись научилъ царя Феодора Иоанновича послати брата своего, сего царевича Димитриа, во удельной городъ Угличь, с материю его, царицею Мариею Феодоровною, хотячи истребити корень царской, чтобъ не было кому царствовати кромЪ его, зане онъ сродникъ царю Феодору Иоанновичу, того ради и великое им'Ьлъ дерзновение предъ царемъ и век бояра боялися его зЪло. Потом совокупи лъ себЪ бояринъ сей Году новь таковыхъ же беззаконныхъ людей, еже убити царевича Димитриа: Данилу Битяговскаго и племянника его Никиту Качалова, и послалъ ихъ в Углечь бутто ради отправления д'Ьлъ градских. Они же окаяннии, пришедше во градъ, отъяша власть у царицы, и пищу начата давати нужную. И того жъ году, маиа в 15 день, в полдни, егда из дому Царицына веЬ розошлися покоя ради, тогда, по научению треокаяннаго сего Никитки Качалова, жена тая, которая была п'Ьстунница царевича Димитрия, именемъ Василиса Волохова, пришедъ к царицЪ и спросила, да отпустить на малъ часъ царевича Димитрия с нею на дворъ погулять, понеже не исходить онъ никуды. Царица же, повЪривъ ей, яко п'Ьстунниц'Ь, отпусти его с нею. Она же, приемыш царевича за руку, поводе его аки незлобивое овча и сниде с нимъ на нижней крылецъ. Тогда злые гЬ треокаянные убийцы, Никитка и Данилка, готовы сущее на убиение царевича, сынъ тоя пЪстунницы вземъ за ручку (князя Димитрия) и поведе на дворъ, имый ножъ въ рукавЪ, и рече царевичу: се государь у тебе новое ожерелийца? онъ же, приподнявъ главу и протяг выю, рече ему: сие старое ожерелье. Той же окаянный из рукава приготованнымъ на то ножемъ ткнулъ его в горло. Онъ же паде на землю, вострепетавъ. ВидЪвъ же сия нянка велми воскрыча и паде на немъ. Данилка же и Никитка, прискочивъ, начата бити ю без милости, и отняв у нея царевича, еще жива суща, и заклаша его до смерти, а сами побЪгоша. Услышав же сия царица, выбЪжавъ из палатъ, паде на закланномъ отрочати, плакате и рыдаше неугЬшно, руками и главою в землю биющи и власы терзающи, и бысть плачь и вопль великъ. Прилучися же в то время быти во двор'Ъ пономарю дворцовой церкви; той видЪвъ сия бывающа, вбЪжавъ на колокольню, и нача бити в колоколъ болшой всполохъ. Стекошася же людие во дворъ и увидЪша царевича убиенна, среди двора лежаща, восплакошася велми и возрыдаша, та же поимаша убийцов гЬхъ,
11

Данилку Битяговского и Никитку Качалова, съ товарищи ихъ, 12 человЪкъ, камениемъ побита ихъ, и трупы ихъ вергоша псомъ на снЪдение. Царевича же Димитриа честное тЪло положиша честно в церкви Преображения Господня, и послаша вЪсть к МосквЪ царю Феодору Иоанновичу, яко братъ твой царевичь Димитрий убиенъ есть отъ нарочно присланных убийцовъ. Гонецъ же прибежав к МосквЪ, и поиманъ и веденъ прежде к Борису Годунову. Борисъ же приемъ граммату и прочетъ ю, и увЪдЪвъ яко Димитрий царевичь убиенъ бысть возрадовася зЪло, яко получи желаемое, и повелЪ граммату переписати, и написалъ, что царевичь Димитрий, несмотрениемъ дядекъ и нянекъ своихъ, играя, самъ ножемъ заклался и умре. Таковая ложъ донесена бысть царю Феодору Иоанновичу. Онъ же велми о семъ оскорбися, и восхотЪ самъ Ъхать в Углечь и погребсти брата своего. И подняся царь Феодоръ Иоанновичь во Углечь градъ, и прииде в Сергиевъ монастырь помолитися, Борисъ же Годуновъ впаде в страхъ, чтобъ не познано было убийство его, и началъ думати: коимъ бы образомъ учинити спону царю в пути и возвратити паки в Москву. И повел'Ъ своим единомысленникомъ и совЪтникомъ на МосквЪ дворы обывателския зажигати во многих мЪстахъ, и быша вездЪ пожары велики. Великий же государь царь, слышавъ о пожарахъ великихъ, бысть в недоумЪнии. Тогда Борисъ началъ царя увЪщевати, да возвратится в Москву, глаголя: уже бо брата не воскресеши, а свое здравие болте повредиши, а тЪмъ временемъ на МосквЪ до послЪдней хоромины выгоритъ и не к чему будетъ возвратитися, но повели твоя держава послати лутшия мужи во градъ Углечь на изыскание истины, како государь царевичь заклался. Царь же, препростъ сый, не разумЪ коварства сего злохитраго, но яко сродника своего, добра ему желающаго, послушавъ, послалъ перваго своего боярина Василия Шуйскаго, самъ же возвратился к МосквЪ. Воевода же Шуйский прииде в Углечь, испытавъ извЪстно, яко убиенъ бысть царевичь отъ преждереченныхъ убийцовъ, нарочно присланныхъ отъ Бориса Годунова, и погребоша царевича Димитрия честно в церкви Преображения Господня, и возвратися к МосквЪ, и не повЪда государю истинны, боящися Бориса, и рЪша вси яко несмотрениемъ нянекъ своихъ самъ, падъ на ножъ, заклался. Борис же посла воинство во градъ Углечь, и повелЪлъ лутшихъ людей мучити, а инныхъ в ссылки разослати, и градъ Углечь разорити, а все гнЪваяся на них за то, что они убили
12

убийцовъ, Никитку да Данилку, с товарищи. Царицу же Марию, матерь царевичеву, повЪле пострищи нуждою, и наречена бысть Марфа, и послал et в заточение в Б'ЬлозЪрскую страну в монастырь Николая чудотворца, зовомый Новый, малъ и скудень З'Ьло, и тамо блюсти крепко повелt, и припущали, и пищу ей даваху зЪло скудну, и пребысть тако в таковой нуждЪ до смерти Бориса Годунова, до воцаренья Гришки Отрепьева» [40, 450].
Существует несколько описаний этих событий, но все они, за исключением некоторых эпизодов, не противоречат изложению летописного сборника, принадлежавшего Новгородскому Николаевскому Дворищенскому собору. Однако в глаза бросается явное отсутствие логики в этом повествовании.
Во-первых, сама сцена убийства на дворе, перед крыльцом княжеского дома, хотя и происходила в полдень, когда удельный княжеский двор отдыхал, но в довольно-таки заметном для ненужных свидетелей месте. Никакой поспешности в этом деле не требовалось, и можно было найти более подходящую ситуацию.
Во-вторых, уж очень быстро именно мать-царица появилась на месте гибели сына, и пономарь, кстати, оказался здесь, чтобы колокольным звоном собрать народ, который забил камнями не только якобы убийц царевича, но и еще 12 человек их товарищей. То есть все сложилось так, чтобы и допросить впоследствии было некого, а ведь в случае организации этого убийства Борисом Годуновым все должно бы быть на более серьезном уровне.
В-третьих, вся история создавалась как бы для большого народного резонанса: вот до чего уже временщик дошел! А ведь когда его сестра наконец-то должна была родить царского отпрыска, вся эта история была весьма некстати для Бориса Годунова.
В-четвертых, если царь Федор был настолько слаб умом, как об этом говорят его современники, то совсем не требовалось бы сжигать Москву, чтобы внушить ему нужные идеи и действия. Поджог Москвы, скорее всего, был выгоден тем, кто хотел дестабилизировать обстановку в столице и поднять народ против Бориса Годунова, а может быть, и против царя Федора.
В-пятых, зачем было так торопиться, чтобы вдовую царицу при таком ее горе насильно постригать в монахини и ссылать в дальний монастырь, ведь в отсутствие наследника трона она и ее родственники были уж совсем не опасны для временщика, даже
13

если и пытались оговорить в этом деле его людей. Тем более не нужно было подвергать опале целый город Углич, жители которого были частью казнены, а частью разосланы по дальним городам России. А вот если были какие-то подозрения у Бориса Годунова о заранее задуманном участии Нагих и их близких людей во всех этих событиях и возможном наличии двойника Дмитрия, которого и убили, то устранение Нагих от какой-либо значительной деятельности в государстве было в его интересах.
Сегодня уже невозможно ответить на большинство вопросов, возникающих в связи с этим несуразным убийством, тем более что Борис Годунов, Василий Шуйский, Федор Романов и даже Марфа Нагая сумели в дальнейшем использовать результаты этого события, причем каждый в своих интересах, и каждый раз они давали этому событию другую трактовку.
Следственная комиссия с князем Василием Шуйским во главе, направленная в Углич царем Федором, еще с места расследования причин смерти царевича Дмитрия направила в Москву следующее донесение, приведенное Н.М. Карамзиным:
«Димитрий, в среду мая 12, занемог падучею болезнию; в пятницу ему стало лучше: он ходил с царицею к Обедне и гулял на дворе; в субботу, также после Обедни, вышел гулять на двор с мамкою, кормилицею, постельницею и с молодыми жильцами; начал играть с ними ножом в тычку, и в новом припадке черного недуга проткнул себе горло ножом, долго бился о землю и скончался. Имея сию болезнь и прежде, Димитрий однажды уязвил свою мать, а в другой раз объел руку дочери Андрея Нагого. Узнав о несчастий сына, царица прибежала и начала бить мамку, говоря, что его зарезали Волохов, Качалов, Данило Битяговский, из коих ни одного тут не было; но царица и пьяный брат ее, Михайло Нагой, велели умертвить их и дьяка Битяговского безвинно, единственно за то, что сей усердный дьяк не удовлетворял корыстолюбию Нагих и не давал им денег сверх указа государева. Сведав, что сановники царские едут в Углич, Михайло Нагой велел принести несколько самопалов, ножей, железную палицу, — вымазать оные кровью и положить на тела убитых, в обличение их мнимого злодеяния» [23, № 9-135].
Само же следственное дело, по мнению К. Валишевского, было отредактировано уже в Москве и царем Федором направле¬
14

но патриарху Иову для рассмотрения на соборе. В результате на соборе святителями было подтверждено мнение о том, что жизнь царевича прекратилась судом Божиим, а Михаил Нагой и горожане Углича виновны в кровопролитии невинных людей и достойны казни. Естественно, после такого решения иерархов царь санкционировал Боярской думе проведение допросов с пристрастием, а виновных примерно наказать.
Тем не менее Джером Горсей описывает эпизод в этой истории, когда к нему в Ярославль, где он находился в ссылке по обвинению в шпионаже, явился ночью Афанасий Нагой, брат царицы Марии, и сообщил о смерти царевича Дмитрия. По его словам, слуга одного из убитых толпой московских дьяков признался, что они посланы Борисом Годуновым. Афанасий Нагой также сообщил, что царица Мария отравлена и находится при смерти, и попросил у Горсея какого-нибудь лекарства, принимаемого англичанами в таких случаях, и тот якобы дал какие-то средства, какими владел. Джером Горсей иногда в своем описании России заметно фантазирует, особенно когда сам не являлся свидетелем событий, но в этом случае, если он придумал эпизод с Афанасим Нагим, то должен был бы иметь для этого весомые основания.
На следующий год царица Ирина родила дочь Феодосию, которая при отсутствии прямых наследников мужского пола могла бы продолжить царствование своих предков из Московского дома Рюриковичей, но через год она умерла. Однако ее рождение сняло подозрения в бесплодии царицы Ирины и дало народу надежду на появление у нее в будущем других детей. Но их больше не было у царской четы до самой смерти царя Федора в 1598 г.
Помимо российских претендентов на московский престол, был еще заморский принц Максимилиан, брат германского императора Рудольфа II, освободившийся в 1590 г. из польского плена, куда попал после своей неудачной попытки занять престол в Кракове. С.Ф. Платонов приводит сведения, что московский дьяк Андрей Щелкалов в 1593 г. просил уезжавшего из Москвы имперского посла Николая Варкоча передать императору просьбу какой-то части московской знати занять московский престол австрийскому эрцгерцогу Максимилиану после смерти царя Федора.
15

Естественно, в российских источниках никаких следов об этом предложении нет, такие сведения могли сохраниться только в документах императора Рудольфа II. Подтверждением этому может служить то, что по какой-то причине через полгода дьяк Андрей Щелкалов, известный своей близостью к трону еще со времен Ивана Грозного, попал в опалу и лишился своей должности. Другое дело, что вряд ли у австрийского принца имелись намерения стать московским царем. В Европе сложилось в то время мнение, выраженное герцогом Сюлли, ближайшим советником французского короля Генриха IV, который считал, что огромные земли России, «имеющие не менее 600 лье* в длину и 400 лье в ширину, населены в значительной части идолопоклонниками, в меньшей части — раскольниками, как греки или армяне, и при этом множество суевериев и обычаев почти полностью отличают их от нас. Помимо этого русские принадлежат Азии столько же, сколько и Европе, и их следует рассматривать как народ варварский, относить к странам, подобным Турции, хотя уже пятьсот лет они стоят в ряду христианских государств» [36, 29].
Лье — четыре версты и шесть саженей, что составляет около 4,4 км.

Гпава 1
СМУТНОЕ ВРЕМЯ РУССКО-ПОЛЬСКИХ ОТНОШЕНИЙ
Со смертью в 1598 г. последнего Рюриковича Россия оказалась в положении, подобном польскому «бескоролевью». И хотя избрание шляхтичами короля как главы исполнительной власти государства являлось тогда самой демократичной формой правления в Европе, польский ученый, писатель и политик Станислав Сташиц отметил в 1787 г.:
«В упомянутую эпоху Речи Посполитой польской отцы наши, слишком уж опасаясь за свою свободу, установили внутри страны чрезмерную бездеятельность, а заменив наследственный престол свободной элекцией, настежь распахнули страну для затеваемой иноземцами смуты, козней и насилия. И впрямь, тотчас по смерти Зигмунта Августа* иноземные послы, разъезжая по всем воеводствам, по всем уездам из дома в дом, подкупали и соблазняли деньгами и посулами волю и доблесть поляков. Элекционный сейм, избравший Генрика*, после того как Ян Замойский закончил долгий спор обезумевших людей, утверждавших, будто все рыцарское сословие вместе с сенаторами призвано избирать короля, едва не окончился битвой. Избрание Стефана Батория вызвало междоусобную войну; сейм же, на котором был избран Зигмунт III*, обратился в побоище, посеял длительную распрю в народе, разжег войну с австрийским императором и поощрял Карла* к опустошению Ливонии. Этот сейм посеял семена всех злополучных войн со шведами, посредством коих су-
* Зигмунт Август — Сигизмунд II Август (1520—1572), последний наследственный король из династии Ягеллонов; Генрик — Генрих Анжуйский (1551 — 1589), первый избранный шляхтой король; Ян Замойский — коронный канцлер и великий коронный гетман; Зигмунт III — Сигизмунд III Ваза (1566—1632), король польский; Карл — Карл IX, король шведский.
17

ровый северный народ первый показал другим народам средства
и пути рвать в клочья Речь Посполитую польскую» [67, 63].
Но тем не менее, если в Польско-Литовской республике процесс выборов нового короля был уже хорошо прописан в соответствующем этому случаю государственном законе, то российская знать впервые за многие века столкнулась с такой проблемой. Несмотря на то что первые из Даниловичей Юрий III и Иван I заняли владимирский престол исключительно по произволу хана Золотой Орды, в дальнейшем, уже в Московском государстве, было восстановлено унаследованное от Киевской Руси так называемое лествичное право, по которому власть в государстве переходила старшему в роду, отец которого уже занимал великокняжеский трон. А вот затем, начиная с внука великого князя Дмитрия Донского, власть стала передаваться по наследству от отца к сыну. Правда, великому князю Василию II вместе с московскими боярами пришлось оружием защищать свое, завещанное отцом, право наследования трона от своих дядей и двоюродных братьев, но уже его сын, Иван III, мог позволить себе заявление: «Кому хочу, тому и дам княжество» [60, 461].
Бездетный царь Федор I мог бы назначить любого из своих приближенных бояр своим наследником, но он этого не сделал, оставив, по его же словам, этот вопрос на волю Божью. Власть в государстве перешла к царице Ирине, урожденной Годуновой, а душеприказчиками царь назначил своего двоюродного брата Федора Никитича Романова и шурина Бориса Федоровича Годунова. В более поздние времена летописец приведет лестные слова для династии Романовых: «Сей государь Феодоръ Иоанновичь по смерти своей приказал престол и державу царственную принять племяннику матери своей, а своему брату отъ родныхъ, то есть царицы Анастасии Романовны брата Никиты Романовича сыну Федору Никитичу Романову, внуку, который после того был на Москве патриархъ и звался Филаретъ Никитичь, которого Борис Годуновъ неволею постригъ и послаль въ монастырь преподобнаго Антония Сийскаго» [40, 470].
Отсутствие желания у царя на смертном одре назначить своего преемника было зафиксировано в присутствии патриарха Иова
18

и ближних бояр, так что обвинить Бориса Годунова в каком-либо влиянии на своего зятя по вопросу престолонаследия не представилось возможным даже историкам династии Романовых. Однако желание стать полноправным господином этой уже значительной по размерам и народонаселению страны появилось у брата царицы еще задолго до смерти царя Федора. Ведь возможность управлять Россией от его имени в течение двенадцати лет позволила Годунову хорошо освоиться на этом поприще и подготовить почву для занятия трона.
После смерти царя Федора Иоанновича в России начались нестроения из-за необычной для страны ситуации, когда государь умер, а наследника по себе не оставил. Тем не менее при воцарении Бориса Годунова казалось, что страна избежит гражданской войны, но жизнь круто изменила судьбу русского народа на долгие годы.
«В лето 7106-е (1598 г. — Ю.Д.). Преставися на Москве государь [царь] и великий князь Феодоръ Иоанновичь, и положенъ в церкви святаго архангела Михаила подле отца своего царя Ивана Васильевича. Царица же Ирина Феодоровна после погребения царева не восхогЪ в царевы палаты внити, но повелЪ себе вести в НоводЪвичь монастырь, и облечеся в иноческий чинъ, и наречена бысть Александра.
По смерти царя Феодора Иоанновича прежде помянутый Борись Годуновъ, желание свое хотя получити, посылаетъ вестники своя к боярам и ко всему Московскаго государства синклиту, чтобъ онъ быль на царском престолЪ, обещался имъ многия дары даяти; самъ же поиде в НоводЬвичь монастырь к сестре своей монахине Александра. Советники же Борисовы собраша множество народа и приидоша в НоводЬвичь монастырь к царице Александре, начата же молити ю, глаголюще: видишь ли, государыня, толикое множество народа плачюща и желающа брата твоего Бориса на престолъ Московский. Приставы же на то учиненные отъ Бориса понуждаху народъ, да с великимъ кричаниемъ вопять: сего желаем да царствуеть. Бысть же смеху достойно: ибо какъ тамъ слезамъ быти, где сердца человеческая с делом и с рЪчми не согласують, но точию лстивые знаки, и сердце умиления не имущее вместо слезь слинами глаза мочили, и падающе на землю, как бы бесноватые, вопияху. Царица же мняше
19

быти истиннЪ, повелн'Ь на волЪ ихъ быти. Народи же начата бити челомъ Борису еже восприяти скипетръ Московскаго государства. Онъ же окаянный, хитрый лисъ, лукавствомъ своимъ крЪпляшеся, аки бы не хощеть. Патриархъ же Иовъ и все народное множество, вземше икону пресвятые Богородицы Владимирския и честный крестъ, прииде со веЬмъ священнымъ соборомъ в дЪвичь монастырь к Борису. Борись же устрашися пришествия образа пресвятыя Богородицы, принялъ скипетръ Московскаго государства. Егда же приять скипетръ, тогда и корень рода царя Феодора Ивановича хогЬлъ искоренити» [40, 453].
Текст летописи был создан во времена правления династии Романовых, но все же Борис Годунов, судя по ней, не только не захватил силой власть, а даже устранился в монастырь к сестре, и народу, пусть даже специально для этого согнанному приспешниками временщика, пришлось упрашивать его принять власть в России.
Куда более необычную информацию об избрании царем Бориса Годунова приводит Джером Горсей, правда, уже не присутствующий в России во время этих событий и получавший сведения от своих московских информаторов: «Хотя он действительно царствовал и до этого, но теперь он заточил самого царя Федора Ивановича и свою сестру-царицу в монастырь и заставил патриарха, митрополитов, епископов, монахов, вновь созданное им дворянство, а также служивых людей, купцов и других своих приверженцев просить его о принятии венца» [50, 372]. Но это явно не соответствовало действительности, иначе Романовы обязательно воспользовались бы таким вариантом прихода к власти Бориса Годунова.
Возможно также, что Федор Романов был сам вовлечен в сговор с Борисом Годуновым, предполагая занять престол, а затем проиграл ему борьбу за власть. Тем более что, судя по переписке Андрея Сапеги, оршинского старосты, с гетманом Христофором Радзивиллом, выдержки из которой приводит С.Ф. Платонов, серьезных претендентов на престол было четверо: Б.Ф. Годунов, Ф.И. Мстиславский, Ф.Н. Романов и Б.Я. Бельский. Староста Орши в силу пограничного статуса своего города рассылал шпионов по московским городам и весям для сбора информации о
20

делах России и делился ею с литовским гетманом. По его сообщению, «Годунов спрашивал умирающего царя в присутствии царицы Ирины и Федора Никитича о том, кому быть на царском престоле, надеясь, что царь назовет его самого. Но Феодор ответил ему: “Ты не можешь быть великим князем, если только не выберут тебя единодушно; но я сомневаюсь, чтобы тебя избрали, так как ты низкого происхождения” (z podłego narodu). И царь указал на Федора Никитича как на вероятнейшего своего преемника, дав ему при этом совет, если его изберут на царство, удержать при себе Бориса как умнейшего советника. Рассказывавшие эту историю выражали сначала уверенность, что царем будет именно Федор Романов, так как за него стоят вельможи (wojewodowie i bojarze dumni) как за царского родственника. Позже эта уверенность поколебалась, когда выяснилось, что на стороне Бориса не одно низшее дворянство и стрельцы, но и вся почти народная масса (pospólstwo niemal wszytko)» [44, 230].
Видимо в польско-литовском обществе расчет был сделан на род Романовых, да и в Москве все было не так уж однозначно в пользу Бориса Годунова. Более того, вскоре после смерти царя Федора дело дошло до поножовщины, все тот же Андрей Сапега приводит сведения о том, что в результате очередной ссоры Бориса Годунова с боярами по вопросу престолонаследия Федор Романов бросался на него с ножом.
Интересно, что еще до избрания царем Бориса Годунова появляется информация о некоем царевиче Дмитрии, правда Андрей Сапега, который и сохранил для потомков эти слухи, запутался во всех многочисленных женах Ивана Грозного и считал его рожденным от царицы Марии Темрюковны:
«По смерти великого князя (Феодора) Годунов имел при себе своего друга, во всем очень похожего на покойного князя Димитрия, брата великого князя московского, который рожден был от Пятигорки (z. Pecihorki, то есть Марии Темрюковны) и которого давно нет на свете. Написано было от имени этого князя Димитрия письмо в Смоленск, что он уже сделался великим князем. Москва стала удивляться, откуда он появился, и поняли, что его до времени припрятали. Когда этот слух дошел до бояр,
21

стали друг друга расспрашивать. Один боярин и воевода, некий Нагой (Nahi), сказал: князя Димитрия на свете нет, а сосед мой, астраханский тиун Михайло Битяговский (ciwun Astarachański Michajło Biczohowski), обо всем этом знал. Тотчас за ним послали и по приезде стали его пытать, допрашивая о князе Димитрии, жив ли или нет. Он на пытке сказал, что он сам его убил по приказанию Годунова и что Годунов хотел своего друга, похожего на Димитрия, выдать за князя Димитрия, чтобы его избрали князем, если не хотят его (Бориса) самого. Этого тиуна астраханского четвертовали, а Годунова стали упрекать, что он изменил своим государям, изменою убил Димитрия, который теперь очень нужен, а великого князя отравил, желая сам сделаться великим князем. В этой ссоре Федор Романов (Kniaź Fiedor Romanowicz) бросился на Годунова с ножом с намерением его убить, но этого не допустили. Говорят о Годунове, что после этого случая он не бывает в думе» [44, 233].
Что здесь правда, а что выдумка — сказать трудно, но в сохранившихся письмах немецких гостей из Пскова, по словам С.Ф. Платонова, присутствует информация о насильственном воцарении в России Бориса Годунова и о том, что в Москве в феврале 1598 г. была большая смута, так как вельможи не желали признавать его царем. Многие города и веси тоже были в большом сомнении и уклонялись от принятия присяги Годунову, в том числе и Псково-Печерский монастырь, братию которого приводили к кресту насильно.
И все-таки работа, которую провел Борис Годунов еще во время правления страной от имени царя Федора, сыграла свою роль: большинство духовенства во главе с ним же поставленным патриархом Иовом и новообразованное дворянство, получившее по царскому указу закрепощение крестьян за землей, принадлежавшей этим многочисленным землевладельцам, поддержали нового царя.
Интересен текст присяги, которую давали царю Борису Федоровичу Годунову (ок. 1550—1605): «Мне, мимо государя своего царя Бориса Федоровича, его царицы, их детей и тех детей, которых им вперед Бог даст, царя Симеона Бекбулатовича и его детей и никого другого на Московское государство не хотеть, не
22

думать, не мыслить, не семьиться, не дружиться, не ссылаться с царем Симеоном, ни грамотами, ни словом не приказывать на всякое лихо; а кто мне станет об этом говорить или кто с кем станет о том думать, чтоб царя Симеона или другого кого на Московское государство посадить, и я об этом узнаю, то мне такого человека схватить и привести к государю» [60, 471]. Уж слишком много внимания в тексте присяги уделено Симеону Бекбулатовичу, которого спустя четырнадцать лет со дня смерти Ивана Грозного продолжали титуловать царем, но, видимо, желание у народа видеть его на московском престоле было настолько значительным, что пришлось отказ от него оговорить в тексте присяги царю Борису Годунову.
Однако все тот же оршанский староста Андрей Сапега в июне 1598 г. сообщил гетману Христофору Радзивиллу, что значительная часть московских бояр и князей во главе с Богданом Яковлевичем Бельским и Федором Никитичем Романовым пытались сместить еще не венчанного на царство Бориса Федоровича Годунова в пользу царя Симеона Бекбулатовича, но якобы нападение крымских татар хана Казы-Гирея помешало воплощению этого заговора. Как потом оказалось, татары не решились, а может, и не собирались, напасть на российские пределы. Но сбор войск и выступление их во главе с Борисом Годуновым и воеводами Шуйских, Романовых и Бельского к Серпухову для занятия позиций вдоль Оки консолидировали не только сторонников, но и оппозицию вокруг будущего царя, ведь у кого больше влияния на армию, у того гораздо больше шансов занять престол.
Таким образом, Борис Годунов без препятствий со стороны оппозиции 1 сентября 1598 г. венчался на царство, а, принимая благословение от патриарха, во всеуслышание заявил: «Отче великий патриарх Иов! Бог свидетель, что не будет в моем царстве бедного человека!» И, тряся ворот рубашки своей, продолжал: «И эту последнюю рубашку разделю со всеми!» [60, 476]. Жизнь очень скоро предоставила возможность царю поделиться своими хлебными запасами и деньгами с народом. А вот сделать так, чтобы в российском народе не было бедных, не смог не только он, но и последующие три десятка правителей России.
23

Через три года царь Борис сумел расправиться со своими противниками, даже не очень затрудняясь предъявлением серьезных обвинений: Б.Я. Бельского лишили сана, имущества, дворовых людей, а затем подвергли телесному наказанию и посадили в тюрьму где-то в Низовых городах; Ф.Н. Романова постригли в монахи с именем Филарета и сослали в АнтониевоСийский монастырь на Северной Двине, что в 60 км выше по течению от Холмогор, его жену Ксению Ивановну тоже постригли с именем Марфа и сослали в Заонежье, А.Н. Романова сослали в Усолье-Луду к Белому морю, М.Н. Романова — в Великую Пермь, И.Н. Романова — в Пелым, В.Н. Романова — в Яренск. Пострадали и родственники Романовых, а вотчины и поместья недругов царь Борис роздал своим ставленникам, все остальное отписал в казну. Большинство из сосланных содержались в тяжелых условиях и вскоре умерли. Ф.И. Мстиславский и В.И. Шуйский не пострадали на этот раз, но им было запрещено жениться, видимо, чтобы их дети не могли оспаривать трон у потомства царя.
Борьба царя Бориса со своими домашними противниками исключала какие-либо намерения к приобретению территорий Польско-Литовской республики или Швеции. Собственно эти государства тоже не имели возможности отвлекаться на завоевания территорий России, так как вели войну между собой за шведский престол. Польский король Сигизмунд III уже успел побыть шведским королем после смерти своего отца Юхана III, но затем его дядя герцог Карл Зюдерманландский захватил шведский престол и стал править Швецией как король Карл IX. Царь Борис, известив польского короля о своем восшествии на московский трон через думного дворянина Татищева, предполагал, что король Сигизмунд пришлет полномочное посольство с предложениями заключения вечного мира, и в силу обстоятельств польско-шведской войны считал возможным диктовать свои условия. Осенью 1600 г. в Москву прибыло посольство во главе с литовским канцлером Львом Сапегой; более месяца его не допускали к царю и только затем начались переговоры о заключении мира, так как предыдущие договоренности между государствами уже закончились.
24

Представители Польско-Литовской республики (Rzęch Pospolita) предложили свои статьи вечного мира в качестве условий создания союзного государства:
• народам обоих государств и их государям жить в дружбе и согласии;
• государям иметь одних и тех же друзей и врагов;
• государствам не заключать никаких сепаратных соглашений;
• в случае агрессии третьих стран — защищать друг друга;
• вновь приобретенными землями владеть тому государству, которое ранее когда-либо ими владело, а если нет, то владеть сообща или поделив поровну;
• подданным обоих государств жалуется свобода передвижения, служения и трудоустройства;
• подданным обоих государств допускается вступать во взаимные браки;
• подданным обоих государств разрешается иметь земли на всех территориях в результате купли-продажи, получения за службу или в приданое;
• детям подданных обоих государств разрешается учиться и служить, где захотят;
• для подданных обоих государств устанавливается свобода вероисповедания и предоставляется возможность строительства культовых сооружений на приобретенных для этого землях;
• государи для своих иностранных служащих обязуются строить соответствующие культовые сооружения;
• купцам обоих государств предоставляется свобода торговли на всех территориях, при этом таможенные сборы остаются неизменными;
• беглых преступников выдавать с обеих сторон беспрепятственно;
• украинные земли взаимно защищать от татар;
25

• обоим государствам иметь общий флот на Балтийском и Черном морях;
• государствам иметь общую денежную систему;
• государям иметь двойные короны: одна возлагается московским послом на польского короля, другая — на русского царя польским послом;
• король в Польше, поскольку там не наследственная система смены государей, избирается по совету с московским царем;
• в случае выборов короля Польша и Литва имеют право выбрать для своего государства московского царя, который в этом случае обязан будет жить поочередно по году в Кракове и Вильнюсе, а затем один год — в Москве;
• по смерти царя московского его сын и наследник подтверждает присягой этот союз;
• в случае отсутствия прямых наследников у московского царя король становится государем России;
• Смоленское и Северское княжества должны быть возвращены Польско-Литовской республике.
Надо сказать, что в случае обоюдного согласия государств это был бы Евросоюз XVII в., но московская сторона от таких предложений наотрез отказалась, а главным доводом была невозможность допущения смешанных браков и строительства католических храмов на московской территории. Хотя московские государи чуть ли не постоянно вели переговоры об объединении церквей с римскими папами. Конечно, можно предположить, что более цивилизованное на тот момент Польско-Литовское государство со временем привило бы культуру своих народов московитам, но ведь так происходило и раньше, когда пограничным городом Московского государства был Можайск, и после того, при расширении московских границ вплоть до времени, когда Царство Польское вошло в состав Российской империи.
Однако российскую сторону не устраивало и простое перемирие сторон без отказа польско-литовской стороны от территорий в Ливонии в пользу России. Переговоры специально затяги¬
26

вались в ожидании шведских послов, а после их прибытия начался уже не взаимный торг, а прямой шантаж послов московскими думными дьяками: так, одним заявляли, что король шведский уступает царю Эстонию, а другим — что король польский отдает царю часть Ливонии, если он будет воевать со Швецией. Правда, шантаж не подействовал, хотя и держали польских послов в Москве до августа 1601 г., когда было подписано двадцатилетнее перемирие без каких-либо взаимных уступок, да и шведские послы не согласились уступить московитам Нарву.
Еще одно поручение Варшавского сейма имел Лев Сапега. Дело в том, что Польше было очень важно отговорить Россию от каких-либо попыток оказания помощи Молдавии, которую поляки пытались присоединить к своему королевству при содействии Турции. Кроме польских магнатов к Молдавии проявлял интерес германский император Рудольф II, который после отказа от правления Трансильванией герцога Сигизмунда Батория в пользу императора собирался прибрать к рукам Валахию и Молдавию. Но по какой-то причине Сигизмунд Баторий решил вернуться к управлению Трансильванией, а потом, также неожиданно для всех заинтересованных сторон, уступил престол своему двоюродному брату польскому кардиналу Андрею Баторию. Теперь уже и Польша приобрела формальные права на приобретение Валахии, находившейся в вассальной зависимости от Трансильванского герцогства.
Однако к 1600 г. ставленник германского императора на валашском престоле, князь Михаил Храбрый, завладел не только Трансильванией, но и Молдавией. Теперь уже император Рудольф II стал сомневаться в вассальной преданности князя Михаила Храброго, и к осени 1600 г. его войска окончательно разбили валашскую армию, а в Молдавии с помощью Польши утвердился князь Симеон Могила. Вот только царю Борису в то время было явно не до событий в Молдавии.
Недолгое правление царя Бориса Годунова было сложным. Попав, по русской пословице, «из грязи в князи», царь вынужден был делать послабления россиянам во многих аспектах их жизни, чтобы расположить народ, а также дружить с монархами
27

других стран и привлекать иностранных специалистов в Россию. В то же время доносительство в государстве при нем, а затем по инерции и при других государях было развито, как никогда прежде, доносчиков царь награждал поместьями и деньгами. При этом доносили не только обиженные слуги на своих господ, но и потомственные князья-Рюриковичи друг на друга.
Так, князь Борис Михайлович Лыков в своей челобитной, поданной уже царю Василию Ивановичу Шуйскому, сообщает на своего обидчика князя Дмитрия Михайловича Пожарского, бывшего в период правления царя Бориса «стряпчим с платьем»: «Прежде, при царе Борисе, он, князь Дмитрий Пожарский, доводил на меня ему, царю Борису, многие затейные доводы, будто бы я, сходясь с Голицыными да с князем Татевым, про него, царя Бориса, рассуждаю и умышляю всякое зло; а мать князя Дмитрия, княгиня Марья, в то же время доводила царице Марье на мою мать, будто моя мать, съезжаясь с женою князя Василия Федоровича Скопина-Шуйского, рассуждает про нее, царицу Марью, и про царевну Аксинью злыми словами. И за эти затейные доводы царь Борис и царица Марья на мою мать и на меня положили опалу и стали гнев держать без сыску» [60, 525]. Так что даже будущие герои нашего отечества вели себя в этих условиях, как и все остальные русские подданные, желавшие себя сохранить, да за счет других свои богатства приумножить.
В течение трех лет, с 1601 по 1603 г., в России, как и во многих других странах, был неурожай, а следственно, и голод среди народа. Связано ли это было с малым ледниковым периодом, к которому относят период от XII до середины XIX в. с соответствующим пиком похолодания в начале XVII в., или с очень сильным извержением вулкана, случившимся в Южной Америке в 1600 г., ученые спорят до сих пор, но в России снег выпадал в эти годы и в июле, и в августе, а заморозки уничтожали зерновые не только поздней весной, но даже летом.
Там же, где не было таких холодов, бесконечные дожди не позволили зерновым созреть. «Того же лЪта былъ гладь великъ в Московскомъ государств^ по три лЪта, и покупали ржи четверть кади по три рубли и выше, и отъ того был моръ великъ.
28

Царь же Борисъ многую милостыню творяше нищимъ, еще же и дЪло каменное повел'Ъ дЪлати в тое гладное время, и поставиша каменные палаты, гд'Ь были прежде царя Иоанна Васильевича, и отъ того д'Ъла много народа прокорми лося» [40, 454]. Та денежная милостыня, которую по велению царя Бориса раздавали в Москве, усугубила положение, так как народ ринулся за получением ее из тех мест, где еще как-то можно было выжить.
В Москве за это время, по некоторым сведениям, умерло от голода и холеры около 500 000 человек. Поняв, что весь русский народ может прийти за этой милостыней в Москву, царь прекратил раздачу денег и приказал организовать строительство каменных палат в Кремле, чтобы занять чем-то пришедших издалека людей. Царь приказал найти в огромном государстве области, где погодные условия позволили вырастить хлеб, скупить его и продавать за половинную цену в Москве и других городах. В этом отношении повезло жителям Курска, где созрел небывалый урожай, что позволило населить эту область, пустовавшую еще с татарского нашествия. Народ, снявшийся с места, далеко не всегда возвращался домой к тому труду, который в эти голодные годы не смог их прокормить, и образовывал шайки разбойников, распространившиеся по всей стране.
Неурожай и голод постиг и Литву: «А коли вже была весна в року 1602, тот наход людей множество почали мерти; по пятеру, по тридцати у яму /хоронили/. Хворых, голодных, пухлых многое множество, — страх видети гневу Божого... А так мерли одны при местах, на вулицах, по дорогах, по лесах, на пустыни, при роспутиях, по пустых избах, по гумнам померли. Отец сына, сын отца, матка детки, детки матку, муж жену, жена мужа, покинувши детки свои, розно по местах, по селам разышлися, один другого покидали, не ведаючи один о другом, — мало не вси померли /чуть ли не все умерли/» [71, 386]. Поэтому бежать московитам в Литву не было никакого смысла: голодная смерть везде одинакова. Только в 1604 г. жизнь в России и Литве стала налаживаться, а урожай предыдущего года спас от голода оставшихся в живых.
Так что несмотря на отсутствие внешних войн, вряд ли можно было назвать годы правления царя Бориса спокойными, к тому
29

же трон ему достался ценой собственного здоровья: все эти годы царь тяжело болел. Все это давало пищу для народных волнений и раздумий, кто будет следующим царем, поскольку на малолетнего сына Бориса Годунова мало кто надеялся. Неизвестность плодила вымыслы и легенды.
Легенда о якобы спасенном от рук убийц царевиче Дмитрии, сыне царя Ивана Грозного, в разных вариантах стала появляться чуть ли не сразу после смерти царя Федора, так что слух о появлении царевича в Литве был воспринят достаточно серьезно. Впервые он как претендент на московский трон объявился в 1602 г. в г. Брагине (совр. Гомельская область Беларуси) в имении князя Адама Александровича Вишневецкого из рода Гедеминовичей, женатого на дочери литовского маршала Ходкевича, которому этот якобы отпрыск царского рода и открыл свое происхождение.
Правда, голландский купец Исаак Масса, который с 1601 по 1609 г. находился по торговым делам в России, считал, что польский король Сигизмунд III сообщил царю Борису о появлении в его государстве этой странной личности еще во время пребывания в Москве посольства Льва Сапеги в 1601 г. через специально приехавшего с секретным поручением гонца Илью Пилграмовского. Но голландец и сам не знал этого в точности, а относил к области подозрений. По всей вероятности, в Москве ждали такого известия. В основном Исаак Масса сообщает об этих событиях словами официальной версии, распространенной по повелению царя, но есть и некоторые отличия от нее. По его словам, в Польше еще давно появился человек, ранее служивший у игумена Чудова монастыря, а затем он якобы побывал вместе с посольством Льва Сапеги в Москве, причем издавна он стал выдавать себя за сына царя Ивана Грозного. Именно информация о посещении этим человеком Москвы в составе польского посольства и послужила основой обвинений некоторых историков в подготовке с помощью подставного лица переворота в России польским королем. Хотя вряд ли этот беглец осмелился бы явиться в Москву, где мог бы быть легко узнанным. Но если бы москвичами обсуждалась какая-либо другая версия, Исаак Масса, по всей видимости, сообщил бы о ней.
30

Князь Адам Вишневецкий, в имении которого и объявился человек, назвавший себя царевичем Дмитрием, имел конкретные территориальные претензии к царю Борису. Еще в конце XVI в. князья Вишневецкие захватили некоторые территории на Черниговщине, а затем сейм признал населенные пункты, расположенные на спорной территории, их законным владением. Московская сторона долго протестовала, но поскольку мирный договор 1601 г. был заключен на принципах: каждый владеет, чем владеет, то по повелению царя Бориса спорные городки Прилуки и Сиетино были сожжены, что, естественно, усилило неприязнь князя Адама Вишневецкого к России. Именно поэтому, даже если и не очень поверил словам объявившегося Дмитрия, он предполагал использовать его в своих интересах.
В одной из поездок князя Адама к своему брату Константину, женатому на Урсуле Мнишек, новоявленный царевич, видимо, познакомился со своей будущей женой Мариной Мнишек. О появившейся возможности шантажировать московское правительство князь Адам известил великого канцлера Яна Замойского, попросив взять Дмитрия под свое покровительство. Казимир Валишевский считает, что князь Адам Вишневецкий сделал это, скорее всего, для своей защиты, так как весть о появлении у него человека, выдававшего себя за царевича Дмитрия, дошла до царя Бориса Годунова и тот сделал предложение князю решить спорные территориальные вопросы к его выгоде при условии выдачи этого якобы московского беглого монаха, а при несогласии вредить ему всеми доступными способами. Видимо, предложения царя были не настолько привлекательными, поскольку Дмитрия не выдали московскому царю, а вместо этого он попал в Самбор (Старый Самбор в 80 км от Львова) к сандомирскому воеводе и львовскому старосте Юрию Мнишку, известному еще со времен короля Сигизмунда II авантюристу.
Именно отсюда и началось восхождение Дмитрия на московский престол. Происхождение этого человека до сих пор остается загадкой, и в российской истории его принято называть Лжедмитрием или Самозванцем, хотя венчан он был царем России с именем Дмитрия и под таким именем и должен был бы войти в
31

историю. Ведь, например, имя великого князя московского Василия III, данное ему при рождении, было Гавриил, но никто не называет его Лжевасилием. Понятно, что историкам династии Романовых, скорее всего, было рекомендовано так называть этого неразгаданного в истории человека. А почему последующие историки остались верными этой трактовке именования царя Дмитрия, непонятно.
Чтобы лучше оценить происходившее, надо представить и биографию монаха Григория Отрепьева, с именем которого все российские цари, начиная с Бориса Годунова (исключая, естественно, самого Дмитрия), связывали происхождение этого загадочного человека. Итак, Юрий Богданович Отрепьев был дворянином из рода Нелидовых. Его дальний предок Владислав Неледзевский из Литвы поступил на службу к великому князю московскому Дмитрию Донскому, с которым участвовал в Куликовской битве. Уже его потомков называли Нелидовыми, а одного из них в 1497 г. знали под прозвищем Отрепьев. Во второй половине XVI в. был известен стрелецкий сотник Богдан Отрепьев, которого в Москве зарезали в пьяной драке, вот от него и остался сиротой сын Юрий, воспитанный матерью.
Вроде бы патриарх Иов утверждал, что Юрий Отрепьев служил у бояр Романовых, бывших у царя Бориса на подозрении в подстрекательстве к его смещению. Видимо, в какой-то измене был заподозрен и Юрий Отрепьев, отчего вынужден был скрыться в монастыре, где и принял постриг с именем Григорий. Затем он побывал в суздальском Спасо-Ефимьевом монастыре, в Галицком монастыре Иоанна Предтечи, а потом объявился в Чудовом монастыре в Кремле, где был посвящен в дьяконы патриархом Иовом. Были ли идентичны эти две личности — неизвестно, но в российской историографии эта биография закрепилась за царем Дмитрием.
Король Сигизмунд III, даже если бы очень захотел признать Дмитрия московским царевичем и открыто поддержать его притязания на российский престол, не мог этого сделать без одобрения сейма, а радные паны в феврале 1604 г., когда их выборный король сделал официальный запрос сейму на этот счет, проголо¬
32

совали против признания и поддержки неизвестного для них человека, который мог спровоцировать новую войну с Россией. Но все-таки в марте того же года Юрий Мнишек привез в Краков своего будущего зятя, где устроил пир для польской знати с представлением Дмитрия как царевича. Нужные люди организовали для Дмитрия по просьбе Юрия Мнишека аудиенцию у короля, где претендент на московский престол вроде бы поразил присутствующих своими манерами и эрудицией. И все-таки король Сигизмунд III однозначно высказался, что он не признает Дмитрия царевичем и не даст ему ни одного солдата, но вместе с этим оговорился о праве сандомирского воеводы действовать на свой страх и риск. Однако даже за то, что ему не будут мешать искать московский престол, Дмитрию пришлось пообещать вернуть Польско-Литовской республике половину Смоленской и часть Северской земель, заключить после этого вечный мир, разрешить иезуитам въезд в Россию, а также строить в ней католические храмы. Обещал Дмитрий и свою военную помощь против Швеции, когда он станет царем России.
Вероятно, что и любовь Дмитрия к Марине Мнишек сблизила интересы этого претендента на московский престол с сандомирским воеводой. В 1604 г. он прибыл из Кракова вместе с Юрием Мнишеком в Самбор, откуда стал рассылать свои грамоты через верных людей сандомирского воеводы по городам и весям Московского государства, а также к казакам на Дон, призывая русский народ и казаков присоединиться к нему и помочь взойти на «отчий престол». И действительно, вскоре вокруг него собралось около 200 московских людей, а затем прибыло посольство с Дона, которое пообещало предоставить Дмитрию казацкое войско до 10 000 человек. Собирались присоединиться к нему и запорожские казаки. Его будущий тесть, которому Дмитрий обещал за оказанную помощь сделать его дочь царицей, а ему самому даровать большие земельные наделы, тоже собрал отряд добровольцев и наемников в количестве примерно тысячи шляхтичей.
Вот с этим войском и начал Дмитрий свою военную кампанию по отвоеванию России у царя Бориса Годунова, располагавшего неисчислимой армией всего государства. При переходе Днепра к
33

этому войску добавились порядка двух тысяч донских казаков, что собственно удвоило силы претендента. Официальная Польша отреагировала на мероприятие Юрия Мнишека очень отрицательно. Так, великий канцлер Ян Замойский осудил действия этого авантюриста, предполагая, что этим походом он может навлечь на свою страну большую опасность. Да и вельможи Республики были не в восторге от действий Юрия Мнишека. Казимир Валишевский приводит слова из письма Льва Сапеги к Виленскому воеводе Христофору Радзивиллу: «Сандомирский воевода поссорит нас с царем прежде времени; достигнет ли он удачи или нет, последствия будут одинаково пагубны для отечества и для нас» [9, 112].
Царь Борис Годунов прекрасно осознавал всю опасность появления в Польше этого претендента на московский престол, хотя и понимал, что вряд ли король Сигизмунд III в угоду некоторым подстрекателям, вроде Юрия Мнишека и Александра Вишневецкого, осуществит военное вторжение на российские территории. Видимо, количество внутренних противников его царствованию было еще достаточно велико, несмотря на репрессии. Царь посылал одного за другим своих представителей в Краков для разоблачения Дмитрия, с этой целью был направлен даже Н.Е. Отрепьев-Смирной, двоюродный брат Григория Отрепьева, которого Борис Годунов подозревал в представлении себя спасенным царевичем Дмитрием. Но эти царские посланники не только не разуверили короля в истинности слов Дмитрия, но и, наоборот, заставили действовать вопреки своим подозрениям.
Шляхтич Вацлав Диаментовский, который по просьбе Марины Мнишек вел ее дневник, по этому поводу сделал следующую запись: «Тогда, из-за столь неприязненного отношения к нему со стороны Бориса /Годунова/, соблаговолил король его милость решить, что из-за Бориса, человека неискреннего и не считающегося с расположением короля его милости и всей Речи Посполитой нашей, не должен он того Дмитрия сдерживать, ни в тюрьму заключать, не приказывать его отослать к Борису, что могло быть проявлением доброй и искренней дружбы... Пустил он все это на саму волю Божью, считая, что если он настоящий царевич и Го¬
34

сподь Бог его чудесно от смерти сохранил, то он легко в столицу своих предков с помощью самого Бога может вступить.
Ни гетманов своих коронных и Великого княжества Литовского, великих и польных, через которых есть обычай у короля его милости, пана нашего, и у Речи Посполитой с неприятелями войны вести, ни войск своих с ним король не посылал...» [71, 398].
Для выяснения возможных обстоятельств смерти или спасения царевича, а также успокоения подданных, среди которых ходили упорные слухи, что в Польше объявился истинный царевич, царь Борис Годунов приказал доставить монахиню Марфу Нагую из дальнего монастыря в Москву для производства допроса с пристрастием. Но и это не дало нужного для него результата, более того, по словам Казимира Валишевского, бывшая царица после одного из допросов, производимого лично царем Борисом Годуновым и его женой Марией, дочерью Григория Мал юты Скуратова, якобы воскликнула: «Он жив! Люди, теперь давно умершие, без моего ведома увезли его из Углича» [9, 114]. Эту историю и сам Казимир Валишевский признает мало достоверной, но, видимо, такие слухи в Москве были весьма распространены. Узнав же о нахождении Дмитрия с войском на территории России, патриарх Иов, вероятно, по просьбе царя, предписал своим окружным посланием всем церковным властям объявить народу о нарушении королем Сигизмундом III мирного договора с царем Борисом, т.е. своим признанием бродяги, вора и расстриги Григория Отрепьева Дмитрием Углицким, который идет в Московское государство с целью истребить православную веру и насаждения католичества и лютеранства.
Не привели к нужному результату и обращения царя Бориса к германскому императору Рудольфу II с просьбой воздействовать на польского короля, тот ограничился моральной поддержкой в виде дружеского письма. Не дали результата попытки обращения за помощью к крымскому хану, так как волжские и донские казаки не пропустили посольства царя через свои территории.
А вот первые шаги Дмитриева воинства были неожиданно успешными: некоторые малые города сдавались ему без сопротивления, а главный город всего юго-запада России Чернигов,
35

хоть и встретил его выстрелами из пушек, затем в силу внутреннего мятежа сдался на милость «истинного царя». Конечно, далеко не все российские дворяне добровольно признавали Дмитрия настоящим царевичем, например, Н.С. Воронцов-Вельяминов отказался признать в Дмитрии потомка царя Ивана Грозного, за что и был обезглавлен. Однако в результате этой казни другие аристократы присягнули царю Дмитрию, в том числе воевода Б.П. Татев и князь Г.П. Шаховской.
Направленное из Новгорода-Северского на помощь Чернигову войско П.Ф. Басманова, узнав о сдаче города, вернулось восвояси. Войско же Дмитрия, осадившее затем Ногород-Северский, надолго увязло в боях с осажденными московитами, которые крепко стояли вместе с воеводой П.Ф. Басмановым за царя Бориса. Тем не менее к Дмитрию за это время пристали не только различные бродяги и разбойники, которые всегда рады помогать любому делу, позволявшему им безнаказанно грабить население, но продолжали прибывать польские и литовские добровольцы. Среди них были известные в истории своими будущими действиями Яков Струсь и князь Роман Рожинский, а также московские дворяне. Кроме них постоянно прибывали значительные силы донских и запорожских казаков.
Вот с этим воинством Дмитрию пришлось выдержать первое серьезное сражение под Новгородом-Северским с ратью князя Ф.И. Мстиславского, которому царь пообещал в случае удачи и пленения самозванца отдать свою дочь Ксению в жены. В московском войске было от 40 до 50 тысяч воинов, а в противостоящем им войске — не более 15 тысяч, из которых наиболее боеспособными были польско-литовские шляхтичи. И все же князь Мстиславский не решался первым напасть на войско Дмитрия, ожидая подкрепления, и дождался нападения немногочисленного войска противника. Несмотря на численное преимущество войско князя Мстиславского было разбито, его воины еще до битвы были деморализованы раздумьями: не настоящий ли царевич им противостоит?
Но первый крупный успех показал шляхтичам, с какими московскими силами им придется сталкиваться, да еще в условиях
36

зимы. То ли это, то ли строгое предложение короля (он и в этом случае не мог приказывать своим шляхтичам) покинуть Дмитрия и возвратиться домой было причиной того, что из-под НовгородаСеверского рыцарство вернулось назад в Польшу вместе с главным организатором всей этой авантюры Юрием Мнишеком. Оставшихся шляхтичей было не более полутора тысяч человек, большинство не располагали на родине каким-либо значительным имуществом и все свои надежды на устройство будущего связывали с этим мероприятием. Вместо Юрия Мнишека гетманом войска выбрали Дворжицкого.
Взамен ушедших рыцарей войско Дмитрия пополнили 12 тысяч запорожских и днепровских казаков, что позволило ему попытаться перезимовать в Севске. Однако на помощь обласканному за верность князю Ф.И. Мстиславскому из Москвы спешило войско князя В.И. Шуйского, который перед своей отправкой на военные действия еще раз подтвердил народу с Лобного места, что он лично видел царевича Дмитрия мертвым и тот при нем был похоронен. После подхода нового московского войска, соединившегося с ратью раненного в предыдущем сражении князя Мстиславского, силы Дмитрия уже не могли противостоять им, но он все же совершил дерзкое нападение на войско князя Шуйского. На этот раз Дмитрий потерпел поражение и вынужден был запереться в Путивле, а часть его войска разбежалась.
После этого поражения Дмитрий думал даже отступить на территорию Польско-Литовской республики, но его новые подданные наотрез отказались от этого плана и угрожали в случае попытки отъезда в Польшу выдать его царю Борису. В это время к Дмитрию прибыли четыре тысячи донских казаков, что значительно подняло воинский дух его самого и сподвижников. А московские воеводы, вместо того чтобы дать генеральное сражение, отправились возвращать под царскую руку небольшие города. Но они застряли под Рыльском, где их застал удачно пущенный сторонниками Дмитрия слух о том, что на помощь к ним идет сам польный гетман Станислав Жолкевский с большим королевским войском. Напуганные этим известием московские воеводы отступили в Комарницкую волость, где не столько готовились к пред¬
37

стоящим битвам, сколько проводили репрессии против местного населения, склонявшегося присягнуть царю Дмитрию.
Разгневанный нерасторопностью своих воевод, которые с таким огромным войском не могли одолеть незначительные силы противника, царь Борис посылал одного гонца за другим, понуждая князей Мстиславского и Шуйского к более активным действиям. Затем, так и не дождавшись военной инициативы, он послал к ним окольничего П.Н. Шереметева для расследования причин нерасторопности своих воевод. Боеспособность московских войск стала резко снижаться из-за падения воинского духа и дезертирства воинов.
Вот при такой расстановке сил внезапно в апреле 1605 г. умер царь Борис Годунов. Трон наследовал его сын Федор (1589—1605), которому москвичи без каких-либо проблем присягнули на верность, обещая «к вору, который называется князем Димитрием Углицким, не приставать, с ним и его советниками не ссылаться ни на какое лихо, не изменять, не отъезжать, лиха никакого не сделать, государства не подыскивать, не по своей мере ничего не искать, и того вора, что называется царевичем Димитрием Углицким, на Московском государстве видеть не хотеть» [60, 563]. Интересно, что в тексте присяги отсутствует какое-либо упоминание имени Григория Отрепьева, что можно объяснить тем, что в Москве не было безусловной уверенности в тождественности этих двух личностей — как назвавшегося Дмитрием, так и Григория Отрепьева.
Новый царь отозвал в Москву отцовских воевод, князей И.Ф. Мстиславского и В.И. Шуйского, направив в войска нового воеводу, князя М.П. Катырева-Ростовского, а в помощь ему П.Ф. Басманова, зарекомендовавшего себя верным слугой Годуновым. Вместе с ними в армию был направлен новгородский митрополит Исидор, перед которым войска должны были принять присягу царю Федору. Но никакие клятвы уже не могли заставить разуверившихся людей служить династии Годуновых, агитация в пользу Дмитрия была куда более действенной не только для рядовых воинов, но и для их командиров.
Князья В.В. Голицын, И.В. Голицын и М.Г. Кривой-Салтыков составили заговор в пользу царевича Дмитрия, к ним присоеди¬
38

нился второй воевода П.Ф. Басманов, который и объявил войску 7 мая 1605 г., что Дмитрий является истинным царем России. Теперь царь Федор остался без всякой защиты от своего противника на юго-западных границах государства, а присягнувшие ему князья и бояре вели бывшее его войско к месту встречи с войском Дмитрия в районе Орла.
Дальнейшие события шли уже по сценарию «прирожденного государя», в Москву зачастили агитаторы претендента на престол, а к нему спешили еще не успевшие выразить свою верноподданность князья, бояре и простые дворяне. В Москве народ вследствие агитации казаков во главе с Корелой взбунтовался, собрался на Красной площади, требуя от бояр разъяснений происходящих событий, а от князя Василия Шуйского сказать правду о царевиче Дмитрии. И этот, один из наиболее уважаемых москвичами бояр, сказал, что истинный царевич спасся, а в Угличе был убит попов сын. Конечно, основной целью князя В. Шуйского было свержение династии Годуновых, и он, вероятно, уже тогда предполагал, что с якобы спасенным Дмитрием справиться будет легче.
Однако Дмитрий не торопился прибыть в Москву сам, а продолжал оставаться в Туле, собирая вокруг себя всех этих перебежчиков, а также усиливая свое войско все еще прибывавшими к нему донскими казаками, которых он чествовал даже более своих московских подданных. Чтоб выслужиться перед своим новым государем, те, кто совсем недавно присягали царю Федору, теперь спешили ликвидировать всех тех, кто напоминал им об эпохе Годуновых: патриарха Иова с бесчестием вывели из собора и сослали в Старицкий монастырь, Сабуровых и Вельяминовых — родственников царя Федора — разослали в разные города, где их заточили, С.Н. Годунов был тихо удавлен в Переяславле, а затем 6 июня 1605 г. удавили и вдовствующую царицу Марию и царя Федора, хотя народу объявили, что они со страху отравились. Царевну Ксению постригли в монахини. На этом царствование династии Годуновых закончилось.
И никакие польско-литовские шляхтичи, сопровождавшие Дмитрия в его, как оказалось, удачной попытке занять москов¬
39

ский престол не могли повлиять на предательство со стороны российской знати, не желающих служить безродному выскочке Борису Годунову, когда он был жив, а уж его сыну Федору — тем более. Так что своим успешным восшествием на московский престол Дмитрий был обязан начавшейся гражданской войне в России.
20 июня 1605 г. Дмитрий в сопровождении бояр торжественно въехал в Москву, где своего нового государя встречали народ и духовенство. Теперь на Лобном месте истинность Дмитрия как сына царя Ивана Грозного подтвердил Богдан Бельский, а в доказательство тому целовал крест, а вот Василий Шуйский на этот раз не только смолчал, а даже стал распускать слухи о том, что новый царь — самозванец. Этот князь-хамелеон опирался на торговый люд верхневолжских городов и московских торговцев, что позволяло ему верить в успех своего предприятия. Однако эти слухи очень быстро дошли до царя, князя Василия Шуйского обвинили в измене и отдали на суд собору, где его приговорили к смерти. По некоторым сведениям, именно полякам удалось убедить Дмитрия помиловать князя Шуйского, когда того уже привели к плахе. Василия Ивановича Шуйского вместе с его двумя братьями сослали в пригороды Галича, а имения их отобрали в казну, но вскоре им было разрешено вернуться в Москву. Помилованным Шуйским вернули боярство и имения, но почему Дмитрий вернул им свое расположение, остается загадкой.
Почти сразу по прибытии в Москву Дмитрий послал своих людей в Белозерск за монахиней Марфой Нагой, ему важно было, чтобы она признала его своим сыном. Удивительно, но одним из посланников был дальний родственник его врага Михаил Васильевич Скопин-Шуйский, получивший совершенно новую для России должность великого мечника.
Для венчания на царство требовался еще и патриарх, на пост которого был возведен рязанский архиепископ грек Игнатий, который одним из первых встретил Дмитрия как царя в Туле, входившей в его епархию. В своих грамотах, которые новый глава церкви разослал по епархиям, он сообщал о том, что стал патриархом всея Руси и о восшествии Дмитрия на московский престол,
40

предписывал священнослужителям молиться в церквях за здоровье царя и его матери инокини Марфы. Наиболее успешно подействовала на умы россиян встреча Дмитрия с вдовствующей царицей, признавшей его своим сыном. Скорее всего, это был хорошо разыгранный спектакль, так как ни «мать», ни «сын» не смогли представить обществу подробности спасения царевича, но московский народ был в восторге и умилении от этой счастливой встречи.
Теперь, когда «последние» подозрения в истинности царевича были устранены, народ жаждал праздника венчания Дмитрия на царство, когда произойдут многочисленные амнистии преступникам, новые назначения по службе тех, кто вовремя признал Дмитрия сыном царя Ивана Грозного, многодневные пиры и выкатывание винных бочек (вином в России этого времени назывался продукт перегонки хлебной браги, т.е. самогон) на торговые площади Москвы для простого народа.
Поскольку венчание на царство Дмитрия было отмечено как русскими, так и польскими источниками и упоминается многими другими иностранными авторами, то и сам день венчания представлен в разных летоисчислениях: юлианском календаре, принятом в православной России, 20 июля и григорианском календаре, принятом в странах с католическим и протестантским вероисповеданием, 30 июля. Венчание проходило по принятым в Москве обычаям, но были некоторые отличия, о которых сообщает Н.М. Карамзин. По его словам, в конце этого священнодействия перед народом выступил иезуит Николай Черниковский с приветственной речью на латинском языке, что позволило впоследствии противникам Дмитрия представлять его народу как перешедшего в католичество предателя православия, что собственно могло иметь место и на самом деле. Если следовать широко известному изречению французского короля Генриха IV Бурбона «Париж стоит мессы!», правителям государств (и не только им) свойственна быстрая адаптация к изменяющимся обстоятельствам.
В результате всех этих событий были возвращены из ссылок и назначены на государственные должности: Иван Никитич Ро¬
41

манов возведен в бояре, его брат инок Филарет (Федор Никитич) с почетом доставлен с далекого севера из Антониево-Сийского монастыря в Москву, где патриархом Игнатием был возведен в сан митрополита Ростовского, его девяти летний сын Михаил стал стольником, Михаил Федорович Нагой получил чин конюшего, двух бывших думных дьяков Василия Щелкалова и Афанасия Власьева произвели в окольничии, не забыт был и тверской царь Симеон Бекбулатович, которому разрешено было жить в Москве. Ну а родственники и приверженцы царей Годуновых, наоборот, были отправлены в ссылку.
У историков издавна возник вопрос, какие причины послужили возврату Романовых к царской милости, — только ли родственные связи? Но все их поиски не привели к однозначному ответу, ведь даже если Романовы и были одними из организаторов авантюры с появлением из мертвых царевича Дмитрия, то за 300 лет правления они имели возможность ликвидировать какиелибо летописные сведения или воспоминания современников об их возможном участии в этом. Зачем? Ну, если их роль в этом деле была бы доказана, то в случае их причастности к появлению ложного царевича Дмитрия они стали бы в глазах русского народа величайшими обманщиками, а если царевич был истинный, то тогда они узурпировали власть у династии Рюриковичей, казнив сына царя Дмитрия и царицы Марины Мнишек.
Царь Дмитрий, а именно так надо называть человека, венчанного по соответствующим обрядам на российский престол, независимо от того, какое имя он до этого носил, далеко не сразу предпринял официальное сватовство к Марине Мнишек. Видимо, в стране было слишком много неотложных дел, чтобы царю заниматься личными вопросами. Дмитрий вынужден был расстаться со своей наемной охраной, состоявшей в основном из иноземцев, по причине нелюбви московитян ко всему иностранному, а также из-за отсутствия денег в казне.
Да и поведением эти джентльмены удачи сильно отличались от местного населения. Так, один из ветеранов похода Дмитрия от Самбора до Москвы и его личный секретарь Ян Бучинский потом вспоминал, что его товарищи большую часть времени со¬
42

ревновались между собой в количестве выпитого, а также кто больше проиграет денег, полученных на царской службе. Естественно, при таком образе жизни были неизбежны столкновения с москвичами, а чисто российские способы наказания виновников беспорядков, вплоть до битья батогами, приводили этих охранников в такое негодование, что они, объединяясь в единую команду, пытались противостоять московской толпе любителей унижения иностранцев. Поэтому царь Дмитрий расстался со своим наемным войском без сожаления, тем не менее щедро оплатив их услуги.
Одновременно царь по настоянию бояр рассчитал и своих верных союзников казаков, оставив при себе лишь одного атамана Корелу. Однако Боярская дума далеко не всегда соглашалась оплачивать царские долги, сделанные еще в Польше. Например, приехавший за этим Адам Вишневецкий ничего не получил. Так что, приблизив к себе одних, царь Дмитрий или совсем отринул от себя своих приверженцев, или разослал их на государеву службу в дальние города. Даже «своего» троюродного брата Богдана Бельского он отправил вторым воеводой в Великий Новгород.
Вообще, простив своего врага князя Василия Шуйского, он затем разрешил ему и князю Федору Мстиславскому жениться, тем самым показав всем, что изначально не собирается подозревать их детей в соперничестве за трон с его детьми. В.И. Шуйскому он сосватал свойственницу Нагих, а в качестве приданого отдал некоторые земли, принадлежавшие ранее Годуновым, правда, венчание назначил через месяц после своей свадьбы. А Ф.И. Мстиславского он женил на своей «тетке» из рода Нагих. Милость государя в дальнейшем была распространена и на приверженцев Годуновых, да и на них самих, оставшихся в живых. Сабуровы и Вельяминовы были возвращены в Москву и получили должности вплоть до боярства, а оставшихся Годуновых царь назначил воеводами в Тюмень, Устюг и Свияжск.
Одним из своих главных деяний царь Дмитрий решил сделать борьбу с коррупцией в России, запретив брать взятки в приказах, но даже битье палками на торгу не смогло изменить ситуацию в стране с этим злом. Голландский торговец Исаак Масса, очеви¬
43

дец этих событий, считал, что не было ни одного дьяка в приказах, не отведавшего царской немилости. Вообще действия Дмитрия создали ему в народе репутацию «доброго царя», о котором во все времена так мечтал русский народ. Он поручил своим чиновникам собрать у населения все накопившиеся жалобы на прежних воевод, дабы предать этих насильников над народом русским строгому суду. Государь решил сам дважды в неделю — по средам и субботам — принимать жалобы от москвичей на Красном крыльце в Кремле, чтобы никакая волокита не позволила виновным в притеснениях народа уйти от ответственности.
Своей главной опорой в стране царь Дмитрий сделал стрельцов, увеличив им жалованье в два раза, и мелкопоместное дворянство. Надо отметить, что и экономическое положение страны за год его правления улучшилось, хотя это могло быть всего лишь следствием успешного сбора урожая в условиях наступившего мирного времени по сравнению с предыдущими, беспокойными военными годами царствия Бориса Годунова, не говоря уже о голодных, неурожайных 1601 — 1603 гг.
Вместе с тем бояре, столкнувшиеся со строптивым характером нового государя, думали, как лучше и легче избавиться от него. Р.Г. Скрынников утверждает, что царь Дмитрий для опровержения все увеличившихся слухов о его самозванстве повелел выкопать похороненного в Угличской церкви убиенного младенца, чтобы перезахоронить вне церковных стен. Но вроде бы на защиту этого покойного мальчика встала инокиня Марфа Нагая, обратившаяся за помощью к московским боярам, перед которыми ей якобы пришлось раскрыть свою тайну. Она же, по словам Р.Г. Скрынникова, помогла боярам наладить связи с Краковом.
Эта версия построена на сведениях, содержащихся в записках гетмана Жолкевского, по которым Марфа Нагая через какого-то шведа передала королю Сигизмунду III весть о самозванстве московского царя. Вероятно, этим шведом мог быть Петр Петрей, который действительно был в эти сроки в Москве и в Кракове. Аналогичные сведения привез и польский посол Александр Гонсевский, вернувшийся из Москвы. Кроме этих сведений от московских бояр, остерегающих короля от оказания помощи царю
44

Дмитрию, по словам гетмана Жолкевского, от них же поступило предложение отдать царский трон королевичу Владиславу, когда им удастся избавиться от самозванца. Было ли это предложение искренним или только попыткой устранить помощь ПольскоЛитовского государства в случае свержения царя Дмитрия, можно только догадываться, но дальнейшее развитие событий заставило московских бояр вернуться к этому предложению.
О том, что Дмитрий, будучи еще в Кракове, обещал сделать территориальные уступки Польше, говорят многие источники, но документального подтверждения этому никто не опубликовал, видимо, с человеком, который не мог представлять интересы России на тот момент, не имело смысла подписывать официальные документы, дискредитирующие короля. Как бы то ни было, царь Дмитрий не отдал королю Сигизмунду III ни пяди русской земли. В то же время и в Польско-Литовской республике существовал заговор против короля, предводители которого предполагали отдать корону Дмитрию Московскому. Дело было настолько серьезно, что канцлер в марте 1605 г. открыто обвинил заговорщиков на сейме.
В ноябре 1605 г. в Краков прибыло московское посольство во главе с окольничим Афанасием Власьевым, чтобы уговорить короля совместно с Россией начать войну с турками, а также испросить согласие на отъезд Марины Мнишек в Москву. В составе посольства был и личный секретарь царя Дмитрия Ян Бучинский, которому было поручено решить вопросы поведения Марины в Москве при выполнении православных обрядов венчания, не меняя своего католического вероисповедания. Получив согласие короля, там же в Кракове состоялся обряд обручения Марины Мнишек с царем Дмитрием Московским, интересы которого представлял Афанасий Власьев.
В так называемом «Дневнике Марины Мнишек» по этому поводу сделана лаконичная запись: «Коронованный, он (Дмитрий. — Ю.Д.) утвердился на престоле и, уже будучи настоящим государем, решил воздать почести пану воеводе сандомирскому /Юрию, отцу Марины/, подтверждая свои слова и обещания, и с дочерью его вступить в брак, для чего послал великого
45

посла Афанасия Власьева. Посол приехал в Краков 9 ноября, имея при себе несколько сотен лошадей. 11 ноября встречал его королевский двор и много других людей. Принимал его пан воевода в своем доме, там же были отданы подарки, посланные от царя пану воеводе» [71, 421].
Но и после обряда обручения своей дочери воевода Юрий Мнишек не торопился с приездом в Москву, отговариваясь отсутствием достаточных для этого средств, неблагоприятными слухами, приходившими из Москвы, а то и все еще не прекращенной связью царя с царевной Ксенией Годуновой, дочерью царя Бориса, которую Дмитрий держал в наложницах. Наконец и это препятствие было устранено: Ксению постригли в монахини с именем Ольги и отправили в Белозерский монастырь. Однако, скорее всего нежелание ехать в Москву у сандомирского воеводы было связано с опасениями за свою и дочери жизнь в России. Со слов вернувшихся оттуда поляков, служивших Дмитрию во все время завоевания им Московского царства, к иностранцам там относились в лучшем случае с подозрением, а в худшем случае просто исподтишка убивали. Они же сообщали о неустойчивости власти царя Дмитрия из-за многочисленных заговоров бояр против него.
Вот только желание увидеть свою дочь царицей России пересилило все опасения, и Юрий Мнишек с дочерью Мариной в марте 1606 г. выехали из Самбора в Москву. В начале мая они прибыли в столицу России, где 8 мая 1606 г. состоялось венчание царя Дмитрия с Мариной, а затем ее коронация по старому русскому обряду. Вот как описал эту свадьбу один из иностранных очевидцев Исаак Масса, который весьма недоброжелательно относился к царю Дмитрию:
«8 мая затрезвонили во все колокола, и всем жителям запрещено было работать. Все снова надели самые красивые наряды, и бояре в великолепных одеждах поехали ко дворцу, также дворяне и молодые господа, одетые в платья из золотой парчи, унизанные жемчугом, обвешанные золотыми цепями. Бирючи возвестили, что настал день радости, ибо царь и Великий князь всея Руси вступит в брак и предстанет в царственном величии. Весь Кремль
46

был наполнен боярами и дворянами, как поляками, так и московитами, но все польские гости, по их обычаю, имели при себе сабли; за ними следовали слуги с ружьями, и Кремль был оцеплен кругом помянутыми стрельцами, числом восемь тысяч, все в кафтанах красного кармазинного сукна с длинными пищалями.
Весь путь, по которому Дмитрий должен был шествовать, устлали красным кармазинным сукном, от самого дворца до всех церквей, что надлежало ему посетить; поверх красного сукна еще разостлали парчу в два полотнища. Прежде вышли патриарх и епископ новгородский, одетые в белые ризы, унизанные жемчугом и драгоценными каменьями, и пронесли вдвоем высокую царскую корону в Успенский собор, вслед за тем пронесли золотое блюдо и золотую чашу, и тотчас затем вышел Дмитрий. Впереди его некий молодой дворянин нес скипетр и державу, прямо перед царем другой молодой дворянин, по имени Курлятев, нес большой обнаженный меч. Царь был убран золотом, жемчугами и алмазами, так что едва мог идти, и его вели под руки князь Федор Иванович Мстиславский и Федор Нагой, и на голове у него была большая корона, блестевшая рубинами и алмазами. За ним шла принцесса Сандомирская, его невеста, убранная с чрезвычайным великолепием в золото, жемчуг и драгоценное каменье, с распущенными волосами и венком на голове, сплетенным из алмазов и оцененным царским ювелиром, как я сам слышал, в семьдесят тысяч рублей, что составляет четыреста девяносто тысяч гульденов; и ее вели жены помянутых бояр, сопровождавших царя.
Впереди царя шествовали по обе стороны четыре человека в белых, унизанных жемчугом платьях, с большими золочеными топорами на плечах. Эти четверо вместе с меченосцем оставались перед церковью, пока царь не вышел из нее. Так царь и Марина дошли до Успенского собора, где были обвенчаны по московскому обряду патриархом и епископом новгородским, в присутствии всего духовенства, московских и польских вельмож.
О, как раздосадовало московитов, что поляки вошли в их церковь с оружием и в шапках с перьями! Если бы кто-нибудь подстрекнул московитов, то они на месте перебили бы всех поляков, ибо церковь их была осквернена тем, что в нее вошли язычники, коими они считают все народы на свете, твердо веря тому, что только они христиане, и в своем ослеплении они весьма ревностны к своей вере.
47

Перед кремлевскими воротами стояла сильная стража, большие ворота были открыты, но в них никто не смел въезжать, кроме поляков, бояр и иноземных купцов, а из простого народа никого туда не пускали. Это всех раздосадовало, ибо полагали, что так повелел сам царь, и что весьма возможно, ибо иначе в Кремле нельзя было бы двигаться.
По выходе из церкви царя и царицы после венчания вышли и все вельможи. Дьяк Богдан Сутупов, Афанасий Власов и Шуйский по многу раз полными горстьми бросали золото по пути, по коему шествовал царь, державший за руку свою супругу, и на голове у нее была большая царская корона. Их обоих проводили наверх польские и московские вельможи и княгини.
Едва царь взошел наверх во дворец, тотчас зазвучали литавры, флейты и трубы столь оглушительно, что нельзя было ничего ни услышать, ни увидеть, и царя и его супругу провели к трону, который весь был из позолоченного серебра. К нему вели ступени, и рядом с ним стоял такой же трон, на который села царица; перед ними стоял стол. Внизу расставлено было множество столов, за которыми сидели вельможи и дамы, и всех угощали по-царски. Во время пира слышалась прекрасная музыка на различных инструментах, и музыканты стояли на помостах, устроенных в той же палате и убранных с большим великолепием. Этих музыкантов вывез из Польши воевода Сандомирский. Среди них были поляки, итальянцы, немцы и брабантцы, и на пиру было великое веселье» [51, 207].
А через девять дней после свадьбы царь Дмитрий был убит. Все предыдущие дни царь получал от своих доброхотов личные и анонимные предостережения о возможном покушении на его жизнь, организованном боярами. Все это приводило к усилению охраны дворца, но по каким-то причинам царь не хотел начинать репрессий по отношению к заговорщикам, которые не особенно и скрывали свои намерения. Позднее в вину Дмитрию его убийцы поставят засилье поляков в Москве, приехавших на свадьбу своей соотечественницы, а также многочисленность посольства короля Сигизмунда III, желавшего подтвердить мирный договор между государствами с новым царем и обговорить новые возможности взаимоотношений. Также будут поставлены ему в вину и якобы обещанные уступки российских территорий польскому ко¬
48

ролю и обещание папе римскому обратить российский народ в католичество.
Однако за год царствования Дмитрия никаких территориальных уступок не последовало, и польским послам царь Дмитрий заявил, что Северскую землю Литве не отдаст, но даст денежное возмещение за эту спорную территорию. Отрицательный ответ царя был получен и по поводу просьбы короля и католической церкви о разрешении строительства в России латинских храмов, несмотря на обращения к нему римского папы Павла V: «Мы уверены, что католическая религия будет предметом твоей горячей заботливости, потому что только по одному нашему обряду люди могут поклоняться Господу и снискивать его помощь; убеждаем и умоляем тебя стараться всеми силами о том, чтобы желанные наши чада, народы твои, приняли римское учение; в этом деле обещаем тебе нашу деятельную помощь, посылаем монахов, знаменитых чистотою жизни, а если тебе будет угодно, то пошлем и епископов» [60, 590]. Аналогичные переговоры с Римской церковью вели и все предыдущие цари и великие князья от Федора I Ивановича до Ивана III Васильевича, так что царь Дмитрий ничего нового своей перепиской с римскими папами в этот процесс урегулирования взаимоотношений Русской православной и Римской католической церквей не внес.
Безусловно, какие-то обещания Дмитрий польскому королю и римскому папе Льву XI давал, ведь его поход на Москву требовал значительных средств, да и императорский титул, присвоенный царю Дмитрию уже папой Павлом V, вероятно, тоже чего-то стоил: «Serenissimo et invictissimo Monarchiae Demetrio Joannis, Caesari ac Magno Duci totius Russiae, atque universorum Tartariae regnorum aliorumque plurimorum dominiorum, Monarchiae Moscoviticae subjectorum, Dommino et Régi» [60, 591]. И все-таки основной причиной устранения Дмитрия были не его прегрешения перед российским народом, а желание других княжеско-боярских кланов прийти к власти, а вот простым московским людом царь Дмитрий был любим, и этот народ боярам пришлось обманывать.
Еще раз обратимся к описанию событий в Москве Исаака Массы:
49

«В субботу поутру, 17 мая, около двух часов (восемь часов утра. — Ю.Д.), ударили в набат сперва в Кремле, а потом во всем городе, и было великое волнение. Многие с оружием поскакали на лошадях к Кремлю, и по всем улицам бирючи заговорщиков кричали: “Эй, любезные братья! Поляки хотят умертвить царя; не пускайте их в Кремль!” По этому знаку все поляки, напуганные этими криками и сидевшие в своих домах, по большей части вооруженные, были задержаны толпой, обложившей их дворы, чтобы грабить и убивать; все поляки и люди в польском платье, застигнутые на улице, поплатились жизнью. Когда появился отряд польских всадников, его тотчас осадили и закинули улицы рогатками; эти рогатки у них устроены на всех улицах, так что они с лошадьми не могли проехать, а где не было рогаток, тотчас набросали бревна, выломив их из мостовых, которые выложены там из бревен. Повсюду происходило великое избиение поляков: московиты врывались в дома, в которых стояли поляки, и тех, что защищались, поубивали; те же, что позволили себя ограбить донага, по большей части остались живы, но их ограбили так, что они лишились даже рубашек; смятение было во всем городе. Даже маленькие дети и юноши и все, кто только был в Москве, бежали с луками, стрелами, ружьями, топорами, саблями, копьями и дубинами, крича: “Бейте поляков, тащите все, что у них есть!”.
Меж тем заговорщики наверху в Кремле убили царя, и случилось это так: они склонили к тому одного дьяка, который был для них святым, ибо весьма усердствовал в их вере, а также не пил крепких напитков и был воздержан в еде, так что они его почитали за святого; и звали его Тимофей Осипов. В тот день, когда назначено было присягать царице и целовать крест ей, как царице Московии, он должен был выйти и воспротивиться тому словами, а заговорщики должны были меж тем напасть на Дмитрия... Заговорщики были по большей части московские дворяне и купцы, и многие из Новгорода, а также из Пскова и иных мест, задолго до того прибывшие тайно в Москву, чтобы совершить свое предприятие. Прежде всего схватили стоявших на карауле в сенях дворца алебардщиков, обезоружили их, заперли всех в одном покое внизу дворца, наказав им не перечить и не обмолвиться ни единым словом, ежели желают сохранить жизнь. Але¬
50

бардщиков и половины не стояло на карауле, но они разошлись кто куда; одним словом, то было угодно Богу, чтобы так приключилось с ними по их собственной вине. Заговорщики тотчас разбежались по дворцу, убивая всех сопротивляющихся, и кинулись к покоям Дмитрия, стреляя из пищалей.
Меж тем Дмитрий вышел и спросил, что произошло, отчего такой шум и беснование, но по причине всеобщего испуга не получил ответа. И он крикнул, чтобы ему подали его меч, но тот, кому надлежало во всякое время стоять с ним наготове, успел убежать с мечом, и Дмитрий, почуяв беду, тотчас схватил алебарду и убежал обратно, заперев дверь изнутри. Услышав, что стреляют в окна и рубят топорами двери, он через потайные двери перебежал из одного покоя в другой и спрыгнул в залу, которая была расположена ниже других покоев, и попал в руки ливонского дворянина по имени Фюрстенбергер, который охотно бы укрыл его, ибо он истекал кровью, но этот Фюрстенбергер был убит. Дмитрий ускользнул через один переход в баню, и через двери, выходившие наружу, намеревался уйти и скрыться в толпе, уже собиравшейся в числе нескольких сот человек на заднем крыльце. Если бы ему удалось пройти, то он, нет сомнения, был бы спасен, и народ истребил бы всех вельмож и заговорщиков, ибо не ведая о заговоре, народ полагал, что поляки вознамерились умертвить царя, а заговорщики его спасают. Так ему было объявлено для того, чтобы задержать поляков в городе. Заговорщики настигли Дмитрия в этом переходе, скоро покончили с ним, стреляя в него и рубя саблями и топорами, ибо они страшились, что он убежит.
Говорят, что бояре, схватив его, долго расспрашивали, однако это невероятно, ибо у них не было времени для проволочки. Итак, увидев народ, Дмитрий вскричал: “Ведите меня на площадь и допросите меня; я поведаю вам, кто я такой!”. Но, страшась народа, который стал теснить их, они тотчас убили его, восклицая: “То был расстрига, а не Дмитрий, в чем он сам повинился”. И связали ему ноги веревкой и поволокли его нагого, как собаку, из Кремля, и бросили его на ближайшей площади, и впереди и позади его несли различные маски, восклицая: “То были боги, коим он не-
51

престанно молился”. Эти маски раздобыли они в покоях царицы, где они были припасены для того, чтобы почтить царя маскарадом; однако московитам не было ведомо, что это такое, и они не разумели назначения подобных предметов и были твердо уверены, что то боги, коим он поклонялся» [51, 212].
Конечно, Исаак Масса не мог быть непосредственным свидетелем убийства царя, но даже с учетом его явных фантазий, полной уверенности в убийстве именно Дмитрия его рассказ не производит. А с учетом того, что ни голландские, ни английские торговцы не были в восторге от возможности воплощения в России пропольской политики, которая не предусматривала развитие торговли по Волге, убийство царя Дмитрия было им на пользу.
Несколько иначе описывает эти события немецкий торговец Георг Паерле, находившийся в это время в Москве по делам своей компании из Аугсбурга:
«27 мая (по григорианскому календарю. — Ю.Д. ), в субботу, рано утром, открылся страшный мятеж: знатнейшие московские бояре, составив заговор, вломились во дворец, чтобы умертвить Димитрия. Немецкая гвардия, стоявшая при воротах в числе 30 человек, была прогнана (прочие солдаты находились в своих домах, где велел им остаться, именем великого князя, один из заговорщиков); после того бояре разломали двери в покоях великокняжеских и ворвались в оные. Димитрий, сведав о такой измене, бросился в комнаты своей супруги, рассказал ей о бунте и, дав совет, каким образом спасти себя, быстро побежал из одной комнаты в другую, наконец выскочил из окна на подмостки, устроенные для свадебного празднества. Отсюда хотел спрыгнуть на другие, но оступился и упал с ужасной высоты, среди небольшого двора. Тут увидев нескольких стрельцов, бывших на страже, он умолял их спасти его жизнь, за что обещал им щедрую награду. Все стрельцы дали клятву умереть за него. Между тем изменники не зевали, быстро его преследовали по всем комнатам, выламывали двери. Наконец увидели жертву среди стрельцов и многочисленной толпой бросились по лестницам на двор. Стрельцы сначала твердо стояли за великого князя и несколько отогнали крамольников. Но Василий Иванович Шуйский, зачинщик и глава всего заговора, собрав своих товарищей,
52

убеждал их мужественно довершить начатый подвиг: “Ибо, — говорил он, — мы имеем дело не с таким человеком, который мог бы забыть малейшую обиду; только дайте ему волю, он запоет другую песню: перед своими глазами погубит нас в жесточайших муках! Так! Мы имеем дело не просто с коварным плутом, но со свирепым чудовищем; задушим, пока оно в яме! Горе нам, горе женам и детям нашим, если эта бестия выползет из пропасти!”. Тут завопили в толпе: “Пойдем в стрелецкую слободу; истребим семейства блядиных детей, если они не хотят выдать изменника, плута, обманщика!”. Как скоро стрельцы услышали сии угрозы, тотчас забыли клятвенное обещание спасти Димитрия и оставили его (любовь к жене и детям всегда сильнее царских сокровищ!). Бояре же бросились на великого князя, избили его жестоко и неоднократно спрашивали, точно ли он сын Иоанна Васильевича? “Отведите меня к матери, — отвечал Димитрий, — и ее спросите; если она отречется от меня, тогда делайте что хотите”. “Она отрекается от тебя! — воскликнул Голицын, бывший в числе главных заговорщиков. — И говорит торжественно, что ты не сын ее, а обманщик!”. С сим словом Голицын рассек ему голову саблей; это еще более остервенило прочих бунтовщиков; наконец один из них, именем Григорий Воейков, подскочил к Дмитрию и выстрелил в него — он упал и тут же испустил дух. Вместе с ним убит верный слуга его Петр Басманов, главный вождь русской армии. Трупы их, нагие, безобразные, были брошены на площадь перед замком; там они лежали трое суток» [73, 305].
Когда труп Дмитрия тащили мимо Вознесенского монастыря, то толпа стала требовать от инокини Марфы Нагой признания: ее ли это сын или нет? На что она отвечала: «Вы бы спрашивали меня об этом, когда он был еще жив, теперь он уже, разумеется, не мой». Этот диалог приводят все историки, так что и смерть царя не дала ответа на вопрос: был ли этот человек сыном царя Ивана Грозного?
И хотя маловероятно, чтобы осторожный князь Василий Шуйский непосредственно участвовал в убийстве Дмитрия, это свидетельство иностранцев повторяет большинство российских историков, причем С.М. Соловьев еще сообщает, что убитый Дмитрий лежал три дня на площади в маске, с дудкою и волынкою. Через три дня труп царя Дмитрия сожгли, прах зарядили в
53

пушку и выстрелили в сторону Польши. Тем не менее обезображенный труп мог скрывать совершенно другого человека. Так, считается, что один из секретарей царя Михаил Молчанов смог бежать, и ему затем приписали кражу скипетра и державы, которые пропали во время этих событий. Впоследствии говорили, что объявившийся позднее Дмитрий и есть Михаил Молчанов, хотя это мог быть и действительно спасенный царь.
Француз Жак Маржерет, капитан наемников на службе царя Бориса и царя Дмитрия в своих записках провел анализ всех «за» и «против» истинности царя Дмитрия, и сделал вывод, что он был настоящим сыном царя Ивана Грозного: «Если бы Дмитрий был обманщик, то простая истина, изложенная удовлетворительно, могла бы сделать его ненавистным каждому. Дмитрий же, если бы чувствовал себя виноватым, то верил бы доносам о заговорах и изменах против его особы замышляемых, и весьма легко успел бы устранить их, но как известно, ни при жизни, ни по смерти его не могли доказать обмана» [51, 76].
Действительно, если бы Дмитрий был обманщиком, то многих деяний не совершал бы, тем более не женился бы на иностранке и уж точно не пощадил бы Василия Шуйского. Был ли Дмитрий истинным сыном царя Ивана Грозного, доказать или опровергнуть полностью невозможно, а вот то, что этот человек искренне верил в свое царское происхождение, отметили практически все историки, занимавшиеся этим вопросом.
Вопросом же кто убил царя — поляки или бояре? — взбудораженная толпа москвичей не сильно озаботилась; народу сказали, что хотели убить его поляки, и этого было достаточно для нападения на дома, где они жили. Правда, всех этих поляков и литвинов в то время в Москве называли «литвой», так как граничила Россия именно с Литвой. Гости решили держать оборону, и дали достойный отпор мародерам. По некоторым сведениям, поляков было убито значительно более одной тысячи человек, не многим меньше погибло и самих москвичей. Среди поляков были не только гости царя и царицы, приехавшие в Москву вместе с воеводой Юрием Мнишеком, но и посольство польского короля Сигизмунда III, так что все это смертоубийство могло привести
54

к разрыву мирного договора и началу большой войны с Польско-Литовской республикой, что явно не входило в планы князя В.И. Шуйского.
Этот великий враль, когда ему было выгодно выслужиться перед Борисом Годуновым, признавал смерть царевича Дмитрия в Угличе несчастным случаем, затем признал, что там был убит совсем другой ребенок, теперь же заявлял, что царевич Дмитрий был убит тогда в Угличе людьми Бориса Годунова. На этот раз своей ложью он добился, чего хотел, власть была практически в его руках, ростовский митрополит Филарет, хоть и возглавлял значительную партию сторонников Романовых, но, будучи не мирянином, на российский трон лично претендовать не мог, а его сын был еще десятилетним подростком.
Поэтому именно усилиями В.И. Шуйского и близких к нему бояр была организована охрана сначала польского посольства, а затем и оставшихся в живых польских гостей. Царицу всея Руси Марину и ее отца, Юрия Мнишека, не столько охраняли, сколько посадили под домашний арест. Вацлав Диаментовский, секретарь царицы Марины, сделал следующую запись в ее дневник:
«Увидев тогда, что много людей побито, прискакал сам Шуйский (тот, что царем стал) и крикнул князю (Константину Вишневецкому. — Ю.Д. ), чтобы тот перестал сражаться. Взяв крест, поцеловал его Шуйский, обещая князю мир. Тот поверил ему и впустил его к себе. Войдя в дом, Шуйский сильно плакал, видя там очень много убитой “москвы”, которые пытались прокрасться с тыла для грабежей. Наши всех побили, другие, пытавшиеся залезть в окна, прыгая, шеи поломали. Тогда Шуйский, боясь, чтобы народ снова не захотел расправиться с князем, взял его с лучшими слугами на другой двор, забрав свои вещи и всех лошадей. Семнадцать человек у него было убито в том погроме и один слуга.
К пану старосте красноставскому также пытались ворваться, штурмуя дом и подкапываясь под забор. Но когда наши стали защищаться, приехали бояре и удержали народ, после чего поставили около двора стражу.
До этого уже наших очень много побили, особенно на улице Никитской, где располагался Царицын двор. Там оборонялись
55

самыми большими силами — до нескольких сотен поляков на одной улице. Но что из того, если не все могли биться, ибо иные еще спали, когда окружили, по отдельности, все их дома. Поэтому каждый на своем дворе защищался с челядью. Либо, если товарищ с товарищем жили близко, они соединились и защищались вдвоем. Другие, когда у них нечем уже было стрелять, выбегали на улицу с оружием в руках. Легло там “москвы” очень много, ибо наши оборонялись до изнеможения. Вероятно, некоторых обманом взяли, отобрав у них оружие, убивали, и так их больше всего погибло. А где наших было несколько человек или несколько десятков в защищенном месте, не могли ничего сделать и оставляли их» [71, 430].
Особенно отличились в этих нападениях на поляков, по словам Вацлава Диаментовского, переодетые монахи и священники, которые не только сами убивали, но и подбивали народ к насилию над иноверцами, при этом они говорили, что «литва» приехала веру православную уничтожить. Конечно, призыв подстрекателей к насилию над поляками и литовцами должен был попасть на подготовленную почву, так как стереотипы поведения русских и поляков в начале XVII в. сильно различались. Вопервых, их отличала хоть и христианская, но другая вера. Вовторых, шляхтичи постоянно носили при себе оружие в отличие от почти всегда безоружных дворян. В-третьих, поляки и литовцы, как и все другие западные народы, считали русских варварами и старательно свое цивилизационное превосходство подчеркивали. В-четвертых, шляхтичи, как правило, не были трезвенниками, что способствовало их ссорам с дворянами, тоже совсем не трезвенниками. В-пятых, шляхтичи в разговорах с дворянами, вероятно, ставили себе в достоинство, что именно у них в стране царевич Дмитрий признался в своем происхождении и именно они способствовали ему занять московский престол, хотя впоследствии старались свое участие в этом деле свести к нулю.
Польские послы и торговцы и ранее приезжали в Москву, но эти их посещения не были многочисленными, а на свадьбу съехалось более двух тысяч человек, и такое количество шляхтичей и без мятежа приводило к частым столкновениям их с московскими дворянами. Когда польских послов Николая Олесницкого и Алек¬
56

сандра Гонсевского пригласили в Кремль, где бояре пытались вменить им в вину поддержку царя Дмитрия и организацию беспорядков в Москве, в которых погибло множество поляков и москвичей, они заявили, по словам Вацлава Диаментовского: «А того увидеть и понять сами не хотите, что человек, который назывался настоящим Дмитрием и которого вы называете ложным, из вашего народа был — Москвитин. И те, кто его поддерживал, не наши, но ваши — “москва” у границы с хлебом и солью встречала, “москва” в столицу провожала, в подданстве ему присягала и в столице как государя короновала. Потом сами и убили. То-то, коротко говоря, “москва” начала, “москва” и закончила. Поэтому вы не можете ни на кого сетовать и жаловаться» [71, 437]. И хотя, в конце концов, бояре согласились, что поляки в этом деле не виновны, так как «этот вор обманул и вас и нас», все-таки послов в Польшу не отпустили, считая, что вначале туда должно съездить московское посольство для урегулирования всех назревших вопросов.
19 мая на Красной площади бояре собрали народ и духовенство для выборов нового патриарха вместо Игнатия, изгнанного со своего поста как ставленника царя Дмитрия. Новый патриарх должен был взять на себя власть в стране до созыва Земского собора, на котором и следовало выбрать царя. Однако сторонников Шуйских на площади собралось столько, что они сумели перекричать всех, требуя избрать тотчас царем Василия Ивановича Шуйского, запугав своей многочисленностью сторонников демократического решения этого вопроса. Таким образом князь Шуйский стал царем, и наконец-то старшая ветвь потомков великого князя Александра Невского от его сына Андрея добилась справедливости, правда, когда последний потомок Даниловичей ушел в небытие.
Однако не все российские города признали В.И. Шуйского царем, например, в «Сказании о Гришке Отрепьеве» говорится, что «черниговцы, и путимцы, и кромичи, и комарици, и вси рязанские городы за царя Василья креста не целовали и с Москвы всем войском пошли на Рязань: у нас-де царевич Дмитрий Иванович жив» [56, 227]. Это неповиновение южных городов и привело к появлению огромного количества самозванцев, которые терроризировали Российское государство в течение нескольких лет.
57

Оставшихся в живых поляков через два месяца отправили в качестве заложников, до разрешения с королем Сигизмундом III всех спорных вопросов, связанных с переворотом в Москве и убийством многих поляков, в разные города: Ярославль, Кострому, Ростов, Вологду, Белозерск, Тверь и Устюг.
Для успокоения народа была разослана по городам, принявшим ранее присягу верности царю Дмитрию, грамота от имени бояр, дворян и людей московских, в которой говорилось о гибели царя и о возведении на престол Василия Шуйского, а также извещалось, что этот названный Дмитрий ложно выдавал себя за сына царя Ивана Грозного: «Мы узнали про то подлинно, что он прямой вор Гришка Отрепьев, да и мать царевича Димитрия, царица инока Марфа, и брат ее Михаил Нагой с братьею всем людям Московского государства подлинно сказывали, что сын ее, царевич Димитрий, умер подлинно и погребен в Угличе, а тот вор называется царевичем Димитрием ложно» [60, 615]. Однако эти и аналогичные грамоты, рассылаемые в дальнейшем от имени царя Василия, уже не могли разъяснить народу все происходящее: как и почему те же бояре раньше уверяли всех в подлинности царя Дмитрия, а теперь утверждают обратное, кем и за какие заслуги был избран новый царь без созыва Земского собора? Разброд и шатание в умах дворян и простого люда российских областей надолго породили недоверие к действиям и словам московских бояр.
Князь Василий Иванович Шуйский венчался на царство 1 июня 1606 г., став царем Василием IV. А вскоре за этим событием последовало назначение на освободившийся патриарший престол 75-летнего казанского митрополита Гермогена. В молодости патриарх Гермоген пребывал у донских казаков, с которыми участвовал в их походах и войнах, а священнослужителем стал уже к 50 годам. Став в 60 лет казанским митрополитом, он отличался особым рвением в насаждении православия среди инородческих народов. Именно в начале его церковной карьеры в Казани произошло явление иконы Божией Матери, им было составлено и краткое сказание об этой иконе и чудесах от нее. Заслужил он доверие царя Василия тем, что в штыки принимал многие начинания его предшественника.
58

Теперь при поддержке патриарха царю Василию стало легче оправдаться в глазах людей, которые далеко не все поверили в ложность происхождения Дмитрия. Появление еще одного Дмитрия, якобы чудом спасенного от убийц Шуйского, еще более дестабилизировало и без того неспокойную обстановку в стране. Царь повелел митрополитам Филарету Ростовскому и Феодосию Астраханскому вместе с князем Воротынским, Петром Шереметевым, Андреем и Григорием Нагими перевезти тело царевича Дмитрия из Углича в Москву. Вполне возможно, что поначалу Нагие возражали против этого, так как вряд ли в их интересах было тревожить прах угличского убиенного. Из этого в дальнейшем, скорее всего, и родилась легенда о желании еще царя Дмитрия перезахоронить эти останки вне стен церкви и возмущение этим инокини Марфы, которая якобы тогда и заявила, что в Угличе похоронен ее сын. Чтобы склонить Нагих на свою сторону, царь Василий и организовал с патриархом Гермогеном признание угличского убиенного святым мучеником. Когда под Москвой происходила встреча этих бренных останков, то, вероятно, было запланировано соответствующее признание инокини Марфы Нагой в этом мальчике своего сына, но потрясенная всем увиденным вдовствующая царица не произнесла ни слова. Царю Василию пришлось самому возгласить, что привезенные останки и есть мощи царевича.
Однако ему так часто приходилось менять свое мнение по этому поводу, что вряд ли кто ему поверил в тот раз, тем более что слухи о новом чудесном спасении царя Дмитрия уже гуляли по стране. Несмотря на это, по Москве стали распространять сведения о якобы происходивших чудесных исцелениях у гроба с угличским убиенным в Кремле, при этом исцелившихся считали по десятку в день, а при каждом новом случае исцеления звонили в колокола по всему городу. Такое развитие событий не устраивало оппозицию Шуйским, сумевшую привести ко гробу со святыми мощами тяжелобольного человека, который через некоторое время прямо там и умер. И хотя многочисленная толпа у Архангельского собора после этого случая заметно поредела и других чудесных исцелений не последовало, так как царь закрыл доступ к телу, Русская православная церковь канонизировала святого Дмитрия.
59

Кроме необходимости оправдаться в своих действиях перед российским народом, царю Василию IV требовалось подтвердить мирный договор с польским королем Сигизмундом III в условиях, когда народ Польско-Литовской республики был сильно возмущен убийствами их соотечественников в Москве. В Краков 13 июня 1606 г. было направлено посольство в составе князя Григория Константиновича Кривого-Волконского и дьяка Андрея Иванова с заданием объяснить польскому королю причины смерти царя Дмитрия, а также смерти многих польских подданных и причины задержки в Москве польского посольства. При этом о смерти царя Дмитрия им поручено было говорить следующее: «Как изо всех городов Московского государства дворяне и всякие служилые люди съехались в Москву, то царица Марфа, великий государь наш Василий Иванович, бояре, дворяне, всякие служилые люди и гости богоотступника вора расстригу Гришку Отрепьева обличили всеми его злыми богомерзкими делами, и он сам сказал пред великим государем нашим и пред всем многонародным множеством, что он прямой Гришка Отрепьев, а делал все то, отступя от Бога, бесовскими мечтами, и за те его злые богомерзкие дела осудя истинным судом, весь народ Московского государства его убил» [60, 651].
Ну что же, ложь — отличительный язык дипломатии, в которой иногда и противной стороне выгодно выслушивать заведомую неправду. Уже при переезде границы посланникам сообщили, что царь Дмитрий жив и находится в Самборе у своей тещи. На это столь невероятное известие от литовского пристава был получен такой же невероятный ответ московских посланников, что под именем царя Дмитрия скрывается его секретарь Михаил Молчанов. Как можно было об этом так быстро узнать? Ведь 17 мая царя Дмитрия убили, а к середине июня в Москве было уже известно о находившемся в Самборе Самозванце, и что это не кто иной, как Михаил Молчанов. А ведь полторы тысячи километров от Москвы до Самбора и столько же в обратную сторону — расстояние слишком большое, чтобы достоверно утверждать то или иное мнение об объявившемся в Самборе человеке, называвшем себя царем Дмитрием. В связи с этим весьма примечателен сам
60

ответ московских послов, приведенный С.М. Соловьевым: «Если другой вор такой же называется Димитрием, то вам таких принимать и слушать не надобно, а если он вам годен, то вы посадите его у себя на королевство, а государю вашему в великое Российское государство посылать и сажать непригоже, хотя б был и прямой прирожденный государь царевич Димитрий (выделено Ю.Д. ), но если его на государство не похотели, то ему силою нельзя быть на государстве; а тот вор убежал от смерти, называется царевичем — и такому верить?» [60, 652]. С.М. Соловьев приводит и описание этого новоявленного Дмитрия в Самборе, данное литовским приставом московским послам: «Он ростом не мал, лицом смугл, нос немного покляп, брови черные большие нависли, глаза небольшие, волосы на голове черные, бороду стрижет, на щеке бородавка с волосами, по-польски говорит, грамоте польской горазд и по-латыни говорить умеет» [60, 652].
По описанию этот человек был похож на царя Дмитрия, которого Исаак Масса охарактеризовал следующим образом: «Дмитрий был мужчина крепкий и коренастый, широкоплечий, обладал большой силой в руках, лицо имел широкое, желтое и смугловатое, без бороды, большой рот, толстый нос, возле которого была синяя бородавка» [51, 219]. Правда, московские послы сказали этому приставу, что Михаил Молчанов имел именно такое лицо, а вот царь Дмитрий не был смуглым и темноволосым, тем не менее, сходство этих описаний весьма ощутимое.
Невозможно доказать, насколько слова литовского пристава соответствовали истине, но то что следующий претендент на московский престол с именем Дмитрий должен был походить на предыдущего, не вызывает сомнений: слишком много народа, от совсем незнатных его соратников до московских бояр, могло наблюдать царя Дмитрия на всем его пути от Самбора до Москвы*. Согласно «Баркулабовской летописи», еще в мае месяце 1607 г. в Литве в районе Шклова объявился какой-то Дмитрий Ивано¬
* Широко известные художественные изображения царя Дмитрия и царицы Марины были заказаны российским императором Александром III в Польше, принадлежавшей в то время России, в конце XIX в. специально для Исторического музея в Москве. Насколько эти портреты соответствуют самим этим личностям — неизвестно.
61

вич, затем в г. Могилеве он учил детей священника Федора Сасиновича Никольского, а когда его стали якобы узнавать, ушел, но был пойман местными властями и выдворен на территорию России. Здесь признался, что он — царь Дмитрий, после чего поддержанный поверившими ему людьми осел в г. Стародубе, где к нему прибыла делегация от г. Путав ля, население которого хорошо знало Дмитрия лично. Так вот эти дети боярские из г. Путивля узнали в этом Дмитрии Нагом, как он себя представлял, царя Дмитрия, хотя доказательством идентичности этих двух царей Дмитриев это вряд ли может послужить.
Одновременно на юге России произошло восстание сторонников царя Дмитрия под управлением гетмана Ивана Исаевича Болотникова. Этот вождь повстанцев был ранее холопом князя Андрея Андреевича Телятевского, в молодости попал в плен к татарам, ими был продан туркам, у которых содержался в качестве галерного раба. Затем он как-то освободился из неволи и попал в Венецию, потом в Польшу, где и познакомился с Михаилом Молчановым, который, рассказав ему обо всем случившемся с народным царем Дмитрием и о его втором чудесном спасении, отправил с письмом в Путив ль к князю Григорию Петровичу Шаховскому, остававшемуся в оппозиции к царю Василию. Этот князь еще во время убийства царя Дмитрия в Кремле унес из дворца государственную печать, предполагая, что она ему будет полезна при организации восстания. Еще до появления слухов из Литвы о втором спасении царя Дмитрия князь Шаховской появился в Путивле, где объявил жителям, что царь Дмитрий жив, но пока скрывается от врагов. Путивль восстал, за ним восстали и другие северские города. Прибывшему в Путивль Ивану Болотникову князь Шаховской доверил небольшой отряд, который вскоре значительно увеличился за счет притока добровольцев из беглых крестьян, казаков, а также жителей и стрельцов украинных городов.
Когда царь Василий послал князей Ивана Михайловича Воротынского и Юрия Никитича Трубецкого осадить города Елец и Кромы, то Болотников со своими полутора тысячами вооруженных людей напал на пятитысячное войско князя Трубецкого, и московское войско не выдержало этого неожиданного удара
62

извне, частично было уничтожено, а большая часть его разбежалась, не желая погибать за царя Василия. Эта победа послужила толчком к распространению восстания по всему югу России: сотник Истома Пашков поднял восстание в городах Туле, Веневе и Кашире, а воевода Григорий Сунбулов и дворянин Прокофий Ляпунов подняли против царя Василия Рязанское княжество. Восстал народ в Брянском, Калужском и Смоленском княжествах, где на сторону Болотникова перешло около 20 небольших городов, неспокойно стало и на Волге, где восстали мордвины.
Иван Болотников, объединив свое войско с другими повстанцами, перешел Оку и вскоре разбил свой лагерь в селе Коломенском под самой Москвой. Царя поддержали только жители Твери и Смоленска, поэтому Москве нужна была ощутимая победа над повстанцами, и ее добился царский воевода князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский на берегах реки Котловки. Болотников вынужден был отвести свое войско в Калугу, где долгое время сдерживал нападения царских войск. Чтобы получить поддержку сторонников клана Годуновых, царь Василий распорядился перезахоронить останки царей Бориса и Федора Годуновых в Архангельском соборе Кремля, но и эта акция уже не могла поддержать его авторитет даже в Москве, не то что в провинции. Пришлось царю Василию собирать отовсюду большую рать и возглавить самому это стотысячное войско. На реке Восме царскому войску удалось разгромить повстанцев, при этом князь Телятевский в разгар боя перешел на сторону царя.
Оставшиеся в живых повстанцы во главе с Болотниковым и Шаховским в середине июня 1607 г. засели в Туле, которую московская рать осадила со всех сторон. Несмотря на то что под Тулу были стянуты значительные воинские силы царя Василия, осада продолжалась три с половиной месяца, так как крепостные сооружения города создавались для отпора крымским татарам и представляли серьезную преграду для штурмующих войск. Кроме того, московское войско не было настолько надежным, чтобы подвергать его таким испытаниям, и так многие воины покидали лагерь, отъезжая домой. Ситуация стала угрожающей, когда царю Василию изменил касимовский князь Петр Урусов, который сна¬
63

чала ушел вместе со своими мурзами и воинами в Крым, а затем перешел на службу к так называемому царю Дмитрию.
Но и среди оставшихся верными слугами царю Василию нашелся один умелец, предложивший затопить Тулу, перегородив небольшую речку Упу, протекавшую через город. Постройка плотины заняла два месяца, но результат был ощутимый: половина города к 10 октября 1607 г. была затоплена, а терпевшие еще и голод жители города заставили Ивана Болотникова вступить в переговоры с царскими боярами.
Царь Василий вынужден был тоже пойти на уступки защитникам Тулы, предлагавшим сдачу крепости, так как на помощь осажденным из Стародуба двигалось войско царя Дмитрия, более известного в истории как Лжедмитрий II. Поэтому всем желающим уйти из города на все четыре стороны с оружием в руках обещали не препятствовать, и свои обещания в основном царь и бояре выполнили. Обманутыми оказались только предводители повстанцев Болотников и князья Шаховской и Телятевский, сосланные далеко на север. Иван Болотников был сослан в Каргополь, где в сентябре 1608 г. был ослеплен, а затем утоплен. Князя Г.П. Шаховского сослали на Кубенское озеро, о князе А.А. Телятевском определенного почти ничего неизвестно, но умер он только в 1612 г.
В это время прибывших в Краков московских послов, естественно, приняли неподобающим образом: шляхтичи при каждом удобном случае их оскорбляли, разве что только не били, а король не пригласил их, как обычно, обедать, и даже корма им не прислал. Тем не менее переговоры с радными панами закончились для московских послов благополучно, и король Сигизмунд III обещал князю Г. К. Кривому-Волконскому прислать в Москву к царю Василию IV своих посланников, несмотря на то что предыдущее посольство к царю Дмитрию все еще находилось там на правах заложников. Свое обещание король сдержал, и в октябре 1607 г. в Москву прибыли пан Стенцель Витовский и князь Ян Друцкой-Соколинский с поздравлением царя Василия IV с восшествием на престол и требованием отпустить в Польшу всех задержанных в России поляков.
64

Интересно, что особых трений по поводу протокольных величаний государей историки не отметили. Как упоминает Георг Паер ле об аудиенции польским послам, данной царем Василием, Стенцель Витовский в своем обращении от имени короля не называет Василия Шуйского царем и прячет принадлежность Смоленска за многозначительным «и прочая»: «Всепресветлейший Сигизмунд третий, Божией милостью, король Польский, великий князь Литовский, Русский, Прусский, Самогитский, Волынский, Подольский, Подляхский, Лифляндский, Эстляндский, наследник Шведский, Готский, Вандальский, герцог Финляндский и прочая. — Василию Ивановичу, Божией милостью великому князю всея Руси, князю Владимирскому, Московскому, Новгородскому, Казанскому, Астраханскому, Псковскому, Тверскому, Югорскому, Пермскому, Вятскому, Болгарскому и многих иных земель обладателю, посылает свой поклон и приветствие» [73, 332].
Вместе с тем польские посланники от лица короля и ПольскоЛитовской республики обещали отвратить поляков и литовцев от участия в очередных авантюрах на территории России. Вроде бы все просто: подтвердили ранее подписанные мирные условия, отпустили задержанное предыдущее посольство и договорились о сроках и правилах возвращения на родину всех остальных задержанных поляков и литовцев. Однако переговоры продолжались до 25 июля 1608 г. Дело в том, что в Польско-Литовской республике в это же время проходил «рокот», т.е. восстание шляхты для отстаивания своих прав, а в России разворачивалась борьба за московский престол между войсками царя Василия и незаконными вооруженными отрядами россиян и казаков, поддержавших якобы спасенного царя Дмитрия. Успехи той или иной противоборствующей стороны вносили в дебаты переговорщиков дополнительные доводы и возражения.
Договор был подписан на следующих условиях:
— установить перемирие на 3 года и 11 месяцев, за это время условиться о вечном мире или двадцатилетием перемирии;
— обоим государствам владеть, чем владеют, при этом царю не помогать врагам королевским, а королю врагам царя ни людьми, ни деньгами;
65

— воеводу Юрия Мнишека с дочерью Мариной и всех остальных поляков и литовцев отпустить, дав им все необходимое для проезда до границы;
— князьям Рожинскому, Вишневецкому и др., вступившим по своей инициативе в войско «спасенного» царя Дмитрия (более известного в литературе как Тушинский вор или Лжедмитрий II), прекратить свою помощь этому претенденту на московский престол и вернуться на родину;
— воеводе Юрию Мнишеку не называть «спасенного» царя Дмитрия своим зятем и не выдавать свою дочь Марину за него, а Марине не называться и не писаться московской царицей.
Однако многим статьям этого договора не суждено было воплотиться в жизнь. Мир между государствами поддерживался неукоснительно, а вот заставить приставших к царю Дмитрию* поляков и литовцев выполнить условия договора не удалось не только представителю посольства пану Петру Борзковскому, но и самому королю. Пленников отпустили на родину под присмотром русских приставов, но отряд, посланный царем Дмитрием, освободил Марину Мнишек и сопроводил ее к якобы мужу, при этом князь Долгоруков, возглавлявший сопровождавшую их русскую дружину, не оказал никакого сопротивления нападавшим.
Войско царя Дмитрия постоянно увеличивалось: так, в августе 1607 г. к нему пришел из Мозыря отряд до 700 конных литвинов во главе с хорунжим Осипом Будзилой. Когда войско направлялось к Козельску, спеша на помощь осажденным в Туле, ему удалось разбить значительный отряд московских войск. Но вместо того, чтобы развить успех, царю Дмитрию пришлось отвести свое войско в Карачев, при этом сам он с небольшим отрядом ушел в Орел, так как приставшие к нему литвины решили отвезти сначала добытые трофеи домой и грозили смертью тем,
* Человеку, называвшему себя Дмитрием, присягнула значительная часть городов и весей на западе и юге России, население которых, уверовав в его второе чудесное спасение, называло его царем. Фактически в стране было двоевластие: восточные области подчинялись царю Василию, а западные и южные — царю Дмитрию.
66

кто им будет мешать в этом деле. Вскоре к царю Дмитрию присоединились остатки войска Болотникова, а также значительные силы добровольцев из Польско-Литовского государства с такими предводителями, как Валентин Валавский с пятью сотнями всадников и четырьмя сотнями пехотинцев, Роман Рожинский с четырьмя тысячами наемников с Приднепровья, Адам Вишневецкий с ротой, Самуил Тышкевич с семью сотнями всадников и двумя — пехотинцев, Александр Лисовский с сотней всадников.
Если первое пришествие в Россию Дмитрия состоялось при незначительной поддержке добровольцев из Польши и Литвы, то на сей раз того же Дмитрия или присвоившего себе его имя неизвестного человека поддерживали многие выходцы из этой республики. Причина была проста: в Польско-Литовской республике рокош, длившийся длительное время под предводительством воеводы Николая Зебжидовского, был подавлен, а его участники подлежали наказанию вплоть до смертной казни. Потому-то многие мятежники решили испытать судьбу в новой авантюре на территории России.
Князь Роман Кирикович Рожинский со своим значительным по количеству войском, естественно, претендовал на первенство в армии царя Дмитрия, где до того гетманом был Меховецкий. Интриги этих двух персонажей, переходящие в открытые перепалки с привлечением царя Дмитрия, как правило, завершались шантажом: та или иная сторона угрожала ему раскрыть всем глаза на его не царское происхождение.
Такого рода угрозы разоблачения сопровождали Дмитрия всю его царскую жизнь, но никак не влияли на развитие событий. Тем не менее более авторитетный и напористый Роман Рожинский стал гетманом, т.е. главнокомандующим всех войск царя Дмитрия. А оно все это время пополнялось новыми добровольцами, из которых самыми крупными отрядами были три тысячи запорожских и пять тысяч донских казаков под руководством Ивана Заруцкого. После такого значительного пополнения армия царя Дмитрия окончательно перестала представлять поляков и литовцев своим большинством.
Несмотря на явные угрозы распада государства, московский царь Василий Шуйский в январе 1608 г. женился на княжне Ма¬
67

рье Петровне Буйносовой-Ростовской, которую сосватал ему еще тот первый царь Дмитрий. Но праздничные застолья не могли надолго успокоить москвичей, которые, как и в первый раз, стали симпатизировать новому царю Дмитрию, и никакая пропаганда о его не царском происхождении на них не действовала. В этих условиях и московские бояре вынуждены были задуматься не только о том, как обустроить, но и как сохранить свою жизнь. А события развивались стремительно, и уже в мае того же года войска гетмана Рожинского наголову разбили возле г. Волхова 30-тысячную московскую рать под руководством князя Дмитрия Ивановича Шуйского, брата царя, и князя Василия Васильевича Голицына, взяв в качестве трофеев множество пушек и большой обоз с боеприпасами и продовольствием.
Еще возле Звенигорода в армию царя Дмитрия прибыл Петр Борзковский, передавший требование польских послов всем подданным Польско-Литовской республики немедленно покинуть царя Дмитрия и вернуться домой, иначе они могли сорвать мирные договоренности между государствами и поставить жизнь соотечественников под угрозу. Однако никакие интересы Республики, а также угроза смерти их соотечественникам гетмана Рожинского и его товарищей по оружию не волновали. Более того, они решили, начав это дело, завершить его в Москве, посадив там на трон царя Дмитрия.
Чтобы спасти положение, царь Василий послал на противника новое войско во главе с князем М.В. Скопиным-Шуйским и боярином И.Н. Романовым, которые выстроили своих воинов на позициях вдоль р. Незнани (совр. р. Незнайка, приток Десны в Подмосковье), чтобы встретить наступавшего врага во всей готовности. Вот только основная масса войск во главе с гетманом Рожинским направилась из Звенигорода через Вяземы на Москву, обходя с севера позиции московских войск. Естественно, при такой неудаче в войсках начались волнения. Но хотя заговор князей Ивана Михайловича Катырева, женатого на сестре будущего царя Михаила Романова, Юрия Никитича Трубецкого, женатого на дочери М.Г. Салтыкова и уехавшего впоследствии вместе с тестем в Польшу, Ивана Федоровича Троекурова, женатого
68

на сестре митрополита Филарета Романова, и других был вовремя раскрыт, а зачинщики арестованы, царь Василий отозвал это войско в Москву. С одной стороны, чтобы оно не передалось противнику, а с другой стороны, чтобы укрепить оборону столицы. Следует заметить, что все знатные заговорщики были в родстве с Романовыми.
Уже 1 июня 1608 г. армия царя Дмитрия вышла к Москве, где на р. Ходынке вновь рассеяла заградительные отряды московских воевод, после чего разбила свой лагерь в Тушино. Несколько раз встречались противники между собой, однако решающего перелома не происходило: то Рожинский с войском гнал москвичей до Пресни, то те гнали своих врагов за р. Химку.
В августе гетман Рожинский предпринял попытку начать переговоры с московскими боярами, но те наотрез отказались иметь дело с самозваным царем Дмитрием, более того, советовали князю Рожинскому отстать от него и увести своих людей в Литву: «Удивляемся тому, что ты называешь себя человеком доброго рода, а не стыдно тебе, что вы, оставя государя своего Сигизмунда короля и свою землю, назвавши неведомо какого вора царем Димитрием, у него в подданстве быть и кровь христианскую невинно проливать хотите. Мы тебе ответ даем: то дело будет доброе, как ты князь Роман Рожинский со всеми литовскими людьми, поймав того вора, пришлете к государю нашему, а сами немедленно из нашего государства в свою землю выйдете; вам ведомо, что государь наш с королем литовским помирился и, закрепив мирное постановление, послов и сендомирского со всеми людьми в Литву отпустил» [60, 657]. Надо отметить, что сторонники царя Василия Шуйского добровольное участие поляков и литвинов в походе Лжедмитрия II не связывали с Польско-Литовской республикой, понимая, что ни польскому королю, ни радным панам эта авантюра политической или материальной выгоды не приносит.
В начале сентября к царю Дмитрию прибыло пополнение из Литвы, состоявшее из 1700 профессиональных воинов, которые ранее воевали в Ливонии. Во главе этого войска был усвятский староста Ян-Петр Сапега, который не стал отсиживаться в Тушинском лагере, а пошел со значительными силами перекрыть
69

доступ к Москве с севера, а заодно захватить богатый ТроицеСергиев монастырь. Вместе с Сапегой в лагерь прибыла царица Марина со своим отцом Юрием Мнишеком. Встреча Марины с Дмитрием была обставлена соответствующим образом, все должны были видеть, что царица и царь признали друг друга, а потому ни о какой подмене и речи быть не может.
Юрий Мнишек в течение четырех месяцев выторговывал себе у царя Дмитрия получение в будущем Северского княжества и 300 тысяч рублей за поддержку и компенсацию за понесенные обиды в московском плену. Здесь же, по мнению С.М. Соловьева, произошло тайное венчание Марины Мнишек с Лжедмитрием II, произведенное иезуитом, хотя это вряд ли могло случиться. Вопервых, царь Дмитрий и царица Марина были постоянно на виду у своих подданных, и рисковать своей репутацией им не имело смысла, сначала надо было получить власть в Москве. Во-вторых, католическая церковь все еще верила в чудесное спасение царя Дмитрия и поэтому вряд ли допустила бы повторный обряд. Вот что писал кардинал Боргезе папскому нунцию по поводу отношения царя Дмитрия к католической церкви: «Начинаем верить, что Димитрий жив, но так как он окружен еретиками, то нет надежды, чтоб он продолжал оставаться при прежнем намерении; король польский благоразумно замечает, что нельзя полагаться на него во второй раз» [60, 661].
В то же время Александр Лисовский с казаками, действуя отдельно от других войск царя Дмитрия, захватил города Зарайск и Коломну, но затем под напором войск князей Ивана Семеновича Куракина, впоследствии перешедшего на службу к королю Сигизмунду III, и Бориса Михайловича Лыкова, женатого на сестре митрополита Филарета Романова, был вынужден оставить Коломну. Эта неудача полковника Лисовского, хоть и смазала эффект от повсеместных побед войск царя Дмитрия, не так уж много выгоды принесла царю Василию. Зато действия Яна-Петра Сапеги на севере от столицы привели к панике среди дворян и детей боярских из заволжских городов, боявшихся, что останутся отрезанными врагом от родных мест. Поэтому они поспешили домой, бросив оборону Москвы.
70

В сентябре отряд Яна-Петра Сапеги занял ПереяславльЗалесский, сдавшийся без боя и присягнувший царю Дмитрию, затем после небольшого боя сдался Ростов Великий, в котором с хлебом и солью встречал польско-литовский отряд митрополит Филарет Романов. Митрополита доставили в Тушинский лагерь, где он был с почетом принят царем Дмитрием и утвержден им патриархом всея Руси. С этого момента патриарх Филарет* подписывал грамоты следующим образом: «Великий Господин, преосвященный Филарет, митрополит Ростовский и Ярославский, нареченный патриарх Московский и всея Руси» [71, 474].
Теперь, когда в Тушино, столице царя Дмитрия, находились царица Марина и патриарх Филарет, из Москвы перебежчики стали прибывать целыми толпами, спеша получить чины и земли. Правда, некоторые, разочаровавшись в царе Дмитрии, возвращались к царю Василию, выговаривая у него при этом для себя новые награды за предательство. Особо предприимчивые дворяне успели по нескольку раз побывать подданными того или иного царя.
Поляки тоже служили не только царю Дмитрию, но и царю Василию. Так, очевидец этих событий Исаак Масса сообщил: «Был в Москве некий польский дворянин, служивший при дворе убитого Дмитрия. Этот поляк присягнул на верную службу новому царю (Василию Шуйскому. — Ю.Д. ) и был принят в ротмистры. Он набрал в Москве двести человек как ливонцев, так и поляков, давно уже служивших в Москве, и храбро сражался, хотя и не имел особого успеха» [51, 245]. Но, конечно, количество поляков и литвинов на службе у царя Василия ни в какое сравнение не идет с количеством служивших царю Дмитрию.
Видя, что теряет власть и авторитет даже у своих сторонников, царь Василий обратился за помощью к шведскому королю Карлу IX, который уже несколько раз предлагал царю помощь в
* Филарет, в миру Федор Никитич Романов, был назначен царем Дмитрием в 1605 г. ростовским митрополитом, так что знал его лично. Если Тушинский царь не был тем же лицом, что и царь Дмитрий, то Филарет не мог этого не заметить, принимая от него сан патриарха всея Руси. Значит, Филарет либо лгал всем, признавая его тем же царем Дмитрием, либо эти два исторических Дмитрия были одним лицом.
71

российских делах, конечно, на определенных условиях. Царь отправил своего племянника М.В. Скопина-Шуйского в Новгород Великий, откуда было удобнее и ближе вести переговоры со шведами. Однако время было безвозвратно упущено: во второй половине 1608 г. московская власть уже не распространялась на Ярославль, Вологду, Тотьму, Астрахань, Псков, пригороды Новгорода Великого и Новгорода Нижнего, и это кроме ранее перешедших на сторону повстанцев городов.
Прослышав же о том, что из Новгорода призывают на помощь царю Василию шведов, которых в России тоже называли немцами, народ псковский открыл ворота города и целовал крест на верность царю Дмитрию, пустив его людей с воеводой Федором Плещеевым в Псков. Вслед за этим присягнул царю Дмитрию народ Иван-города, Орешка, да и в Новгороде Великом тоже последовали волнения, которые властям удалось смирить. Тем не менее приехавший в Новгород секретарь шведского короля Моне Мартензон и князь Михаил Скопин-Шуйский договорились о том, что Швеция пришлет в помощь царю Василию пять тысяч профессиональных воинов, содержание которых возлагалось на московское правительство в размере 100 тысяч ефимков.
Окончательный договор должен был быть подписан в Выборге, но произошло это уже в феврале 1609 г. на условии передачи Швеции г. Корелы (совр. Петрозаводск) и отказа России от всяких претензий на Ливонию. Договор предусматривал также отказ России и Швеции по отдельности заключать договор с ПольскоЛитовской республикой. В апреле того же года войско в 15 тысяч наемников из Швеции, Франции, Англии, Шотландии и других стран приблизилось из Ливонии к Новгороду.
Любая война требует большого количества денег и продовольствия для содержания армии, гражданская война не является исключением, более того, она ложится двойным бременем на налогоплательщиков: ведь оба царя — Василий Московский и Дмитрий Тушинский — посылали свои вооруженные отряды для сбора налогов по ближним и дальним городам и весям. Так, поляки и литовцы требовали у царя Дмитрия оплаты своих услуг и тот вынужден был писать грамоты, которыми налагались новые на¬
72

логи на податное население, а с этими грамотами отправлял по городам вооруженные отряды поляков и литвинов. Ярославцы прислали в Тушино 30 тысяч рублей, обязавшись содержать одну тысячу всадников, но и это не избавило их от новых поборов.
Никакой народ не любит платить налоги, российский народ — не исключение, а платить дважды, трижды и возможности не имел. Например, отказались платить подать царю Дмитрию жители Устюга, при этом, не имея даже оборонительных укреплений, решили не сдаваться литве. Восстания против каких-либо поборов со стороны Москвы и Тушина одно за другим возникали в замосковных и северных городах: Юрьевце-Польском, Решме, Балахне, Холуе, Л ухе, Шуе, Галиче, Костроме, Вологде, Белоозере, Устюжне, Городце, Бежецком Верхе, Кашине. Но поскольку сил и средств для посылки военных отрядов у царя Василия было немного, вся злость жителей этих городов распространилась на поляков и литвинов, составлявших большинство в отрядах, собиравших налоги для Тушинского царя.
Сторонник царя Дмитрия суздальский воевода Федор Плещеев докладывал Сапеге, что «во многих городах от великих денежных поборов произошла смута большая, мужики заворовались и крест целовали Василию Шуйскому, оттого денег мне сбирать скоро нельзя, не та пора стала, в людях смута великая» [60, 698]. По сведениям, которые доходили до Тушинского лагеря, в Вологде и далее до Холмогор на складах торговцев хранились товары англичан и голландцев, все это подогревало «сборщиков налогов» забираться в своих поисках далеко на север страны.
Основная помощь царю Василию приходила из самого богатого на то время в России Троице-Сергиева монастыря, от его архимандрита Иоасафа и келаря Авраама Палицына, находящегося во время осады монастыря в Москве. Именно по этой причине войско Яна-Петра Сапеги и Александра Лисовского пытались овладеть нешуточной каменной крепостью монастыря, которая оказалась им не по зубам. Существуют сведения о том, что в самом Троице-Сергиевом монастыре братья и сестры тоже разделились на два лагеря, но сторонники царя Василия были многочисленнее и обладали большей властью. Тем не менее в своей
73

грамоте в Москву они сообщали: «В монастыре смута большая от королевы (ливонской) старицы Марфы: тебя, государь, поносит праздными словами, а вора называет прямым царем и себе братом; вмещает давно то смутное дело в черных людей» [60, 686].
Оказывали помощь царю Василию и другие монастыри, так по его просьбе Соловецкий монастырь отправил две тысячи рублей в Новгород в счет оплаты шведской помощи. Царь Василий, по словам Исаака Массы, предписывал и вологодскому воеводе, «чтобы он выбрал несколько человек нидерландских и английских купцов, находящихся в Вологде, и послал их в Новгород к военачальнику Скопину, чтобы они помогли ему делом и советом, причем велено было слушать их наравне с вельможами и боярами, ибо московиты почитают немцев и англичан как людей изрядного ума, поэтому царь и полагал, что наш совет может принести пользу» [60, 254]. Но этому не суждено было сбыться. Весной 1609 г. иностранные купцы для спасения товаров и собственной жизни по открывшейся воде сплавились к Холмогорам, а оттуда на кораблях в свои страны. Иностранные гости бежали из России не только из-за двоевластия в стране, но и по причине появления множества бандитских шаек, организованных крестьянами, потерявшими страх перед людьми, любым царем и перед Богом и грабившими всех и вся.
В мае 1609 г. князь М.В. Скопин-Шуйский с небольшим русским войском и пятитысячным шведским войском под руководством Якова Делагарди вышел из Новгорода к Москве, дошел до Волги и освободил Тверь от приспешников царя Дмитрия. Не решившись идти далее к столице, так как шведы, ссылаясь на невыполнение московской стороной своих обязательств, остановились и грозились повернуть вспять, он направился к Ярославлю, который уже перешел на сторону Москвы, но надолго застрял в Калязине, откуда рассылал по всему северу письма с требованием присылки денег и людей. Осенью отряды Скопина-Шуйского заняли ПереяславльЗалесский и Александровскую слободу, а царь Василий послал приказ в Корелу: очистить город и передать его шведам.
Однако помощь Швеции вышла боком для России. Дело в том, что в мирных договорах России с Польско-Литовской республикой
74

и со Швецией оговаривался запрет на заключение военного союза с этими странами, так как король Сигизмунд III был свергнут со шведского престола своим дядей, ставшим королем Карлом IX. Теперь же, когда по взаимному соглашению шведские войска оказывали военную помощь царю Василию, польский король имел полное основание разорвать перемирие с Россией. К тому времени последствия подавления мятежа шляхты были уже преодолены и король мог планировать внешние войны. Тем более что вернувшиеся из Москвы послы смущали короля рассказами о желании части российской знати свергнуть царя Василия и посадить на престол сына польского короля Владислава. И как только польские войска вторгнутся в пределы России, бояре якобы поднимут бунт и провозгласят царем Владислава.
В середине 1609 г. король Сигизмунд III принял решение о войне с Россией, но при этом решил вести военные действия с помощью своего небольшого королевского войска и на свои собственные деньги. Исходя из желания присвоить себе лично все возможные выгоды от похода, он и спланировал это мероприятие. К тому же король не рассчитывал на то, что сейм даст разрешение на проведение войны и сбора денег на военные нужды. Так что затевал король Сигизмунд III свою частную войну с Россией, которой в это время как целостного государства не существовало при двух царях одновременно.
Еще одним поводом для ускорения начала военных действий послужил набег крымских татар на южные пределы России, когда были разорены районы Тарусы, Серпухова, Боровска и Коломны. При таких условиях окончательное разорение татарами российской территории могло сделать идею завоевания ее совершенно непривлекательной. Чтобы увеличить свои финансовые возможности, король обратился за помощью к папе Павлу V, но римская курия еще не потеряла окончательно надежду мирным путем склонить Московскую церковь к унии с Римской церковью, а также вовлечь Россию в войну с Турцией, а потому денег не дала. Правда, позже, уже в конце 1610 г., папа послал польскому королю шпагу, освященную в праздник Рождества Христова.
Главнокомандующим своим войском, т.е. коронным гетманом король назначил Станислава Жолкевского, в его распоряжении
75

были пять тысяч пехотинцев, 12 тысяч конной шляхты, 10 тысяч запорожских казаков и некоторое войско литовских татар. Вот с этой армией 19 сентября король Сигизмунд III приступил к Смоленску, в котором предполагалось до 80 тысяч защитников.
Вторжение польского короля на территорию России было большой неожиданностью для поляков и литвинов, поддерживавших царя Дмитрия. Но король прислал в Тушино 8 ноября 1609 г. послов с предложением своим подданным вернуться к нему на службу. Однако те расценили вмешательство короля как попытку отнять у них выгоды, завоеванные кровью. Сторонники царя Дмитрия решили не вступать в переговоры с королем и подписали конфедерацию против него, при этом гетман Рожинский готов был даже воевать с королем. Но не все решились на оппозицию королю: так, Ян-Петр Сапега отказался присоединиться к конфедерации, не желая ссориться со своим двоюродным братом, литовским канцлером Львом Сапегой, стоявшим вместе с королем под Смоленском.
Несмотря на такую реакцию своих подданных, король продолжал соблазнять их различными обещаниями, добившись того, что гетман Рожинский был вынужден начать переговоры с королевскими послами. Царь Дмитрий, понимая всю опасность ситуации, когда конфедераты могли выдать его польскому королю, 6 января 1610 г. в одиночку, переодевшись в крестьянскую одежду, бежал в Калугу, где получил надежную защиту за крепостными стенами, поддержанный жителями города и казаками. Как ни странно, первыми против армии короля Сигизмунда III выступили сторонники царя Дмитрия, например, Григорий Шаховской с несколькими тысячами казаков стал лагерем у ЦареваЗаймища, неподалеку от Вязьмы.
Король, посылая своих послов в Тушино, поручил им также встретиться с московскими боярами для передачи грамот царю Василию и патриарху Гермогену. В ней содержались упреки по поводу нарушения Россией мирного договора, и того, что царь Василий «с неприятелем нашим Карлом Зюдерманландским ссылался, казною ему против нас помогал. Мы, однако, хотим Московское государство успокоить и для того отправляем к людям
76

нашим, которые стоят под Москвою таборами, послов наших великих, пана Станислава Стадницкого с товарищами, и тебе об этом объявляем, чтобы ты боярам своим думным велел с нашими послами съехаться на безопасном месте под Москвою и о добрых делах договор постановить для унятия этой войны в Московском государстве» [60, 738]. Патриарху же король пообещал в случае перехода Московского государства под его руку веру православную беречь, что «не только оставим при вас старые отчины и пожалования, но сверх того всякою честью, вольностию и многим жалованьем вас, церкви Божии и монастыри одаривать будем» [60, 738]. Аналогичного содержания грамота была направлена к боярам и ко всем людям московским. Хоть и не сразу, но эти посулы сделали свое дело.
В Тушинском лагере после бегства Дмитрия воцарился полный хаос, но через некоторое время большинство польсколитовских подданных (что вообще-то понятно), а также россиян, казаков и даже православного духовенства, приняло решение поддержать польского короля. Русские люди, которые до этого момента искали свою выгоду, перебегая от одного царя к другому, теперь целовали королевскую подпись на грамоте и хвалили Польско-Литовскую республику за скорую помощь. И не отдельные личности, а десятки тысяч россиян и касимовских татар вместе с князьями, боярами, дворянством и духовенством решили звать короля Сигизмунда на московский престол, о чем и послали ему свою грамоту: «Мы, Филарет Патриарх Московский и всея Руси (в миру Федор Никитич Романов. — Ю.Д. ), и архиепископы, и епископы и весь освященный собор, слыша его королевского величества о святой нашей православной вере раденье и о христианском освобождении подвиг, Бога молим и челом бьем. А мы, бояре, окольничии и т.д., его королевской милости челом бьем и на преславном Московском государстве его королевское величество и его потомство милостивыми господарями видеть хотим: только этого вскоре нам, духовного и светского чина людям, которые здесь в таборах, постановить и утвердить нельзя без совету его милости пана гетмана, всего рыцарства и без совету Московского государства из городов всяких людей, а как такое
77

великое дело постановим и утвердим, то мы его королевской милости дадим знать» [60, 741].
Вот с этой грамотой 31 января 1610 г. послы от «русских тушинцев» и предстали перед королем, осаждавшим Смоленск. Среди них были Михайло Глебович Салтыков, Иван Михайлович Салтыков, князь Василий Михайлович Рубец-Мосальский, князь Юрий Дмитриевич Хворостинин, Лев Плещеев, Никита Вельяминов и несколько дьяков. Сначала старший и младший Салтыковы благодарили короля Сигизмунда за милость и старание водворить мир в Московском государстве, а затем дьяк Грамотин «от имени Думы, двора и всех людей объявил, что в Московском государстве желают иметь царем королевича Владислава, если только король сохранит ненарушимо греческую веру и не только не коснется древних прав и вольностей московского народа, но еще прибавит такие права и вольности, каких прежде не бывало в Московском государстве» [60, 742].
По результатам переговоров составили условия, на которых королевич Владислав становился московским царем, хотя в большинстве пунктов речь шла об обязательствах самого короля. А пока королевич Владислав еще не занял московский престол, все послы согласились повиноваться королю Сигизмунду, в чем дали ему следующую присягу: «Пока Бог нам даст государя Владислава на Московское государство, буду служить и прямить и добра хотеть его государеву отцу, нынешнему наияснейшему королю польскому и великому князю литовскому Жигимонту Ивановичу» [60, 745].
В то же время в Тушино далеко не все решились поддержать польского короля и отложиться от царя Дмитрия, преданные ему люди предпринимали шаги к соединению со своим вождем. Там же оставалась и царица Марина, которая, несмотря на отъезд отца Юрия Мнишека, продолжала агитировать не только русских, но и польско-литовских ратников в поддержку своего мужа. При этом Марина считала себя московской царицей, которой присягнул русский народ, именно так она это представила в своем письме к королю Сигизмунду в ответ на его письмо к ней как дочери сандомирского воеводы, что было для нее оскорбительным обращением:
78

«Разумеется, ни с кем счастье так не играло, как со мною: из шляхетского рода возвысило оно меня на престол московский и с престола ввергнуло в жестокое заключение. После этого, как будто желая потешить меня некоторою свободою, привело меня в такое состояние, которое хуже самого рабства, и теперь нахожусь в таком положении, в каком, по моему достоинству, не могу жить спокойно. Если счастие лишило меня всего, то осталось при мне, однако, право мое на престол московский, утвержденное моею коронациею, признанием меня истинною и законною наследницею, признанием скрепленным двойною присягою всех сословий и провинций Московского государства» [60, 747].
В Тушинском лагере казаки разделились на сторонников царя Дмитрия с князем Юрием Никитичем Трубецким и сторонников Заруцкого, который занял выжидательную позицию. Когда же первые попытались уйти в Калугу, спровоцированные некоторыми поляками, желавшими продолжения вольной жизни, основанной на грабеже русского народа, произошла сеча со сторонниками Романа Рожинского, в которой казаки были большей частью уничтожены, а частью рассеялись, кто куда смог. Эти разборки между бывшими товарищами по оружию позволили И февраля 1610 г. бежать царице Марине, хотя в своем письме к тушинскому войску она писала: «Оставшись без родных, без приятелей, без подданных и без защиты, в скорби моей поручивши себя Богу, должна я ехать поневоле к моему мужу» [60, 749].
На самом ли деле она собиралась ехать к мужу или писала это для отвода глаз, но оказалась царица Марина вместо Калуги в Дмитрове у Яна-Петра Сапеги. Отъезд царицы окончательно перессорил всех в Тушинском лагере, и в начале марта гетман Рожинский поджег лагерь и отправился со своими сторонниками к Волоколамску, остальные разошлись — кто в Москву с повинной к царю Василию, кто в Калугу к царю Дмитрию с надеждой на прощение.
Путь на Москву для войск князя М.В. Скопина-Шуйского и шведского воеводы Якова Делагарди был открыт, правда, оставался еще значительный отряд Яна-Петра Сапеги в Дмитрове. Собственно военные действия между ними начались еще в сере¬
79

дине февраля, и польско-литовское воинство было разбито в сражении под городом, но спасли положение казаки, которые выручили их и отбили от Дмитрова русские и шведские войска. После этого сражения царица Марина покинула Дмитров и уехала вместе с донскими казаками в Калугу, а Ян-Петр Сапега, дождавшись возвращения провиантских отрядов из-за Волги, тоже ретировался со своим отрядом к Волоколамску.
Весь успех освобождения Москвы от блокады сторонников царя Дмитрия достался молодому князю М.В. Скопину-Шуйскому, которого благодарные москвичи готовы были провозгласить царем вместо его дяди, почти 60-летнего В.И. Шуйского. Вполне возможно, что слабовольный и трусоватый царь Василий и согласился бы передать власть племяннику, он к этому времени уже несколько раз пытался отказаться от трона, но тогда это не устраивало бояр, так как царь Дмитрий стоял лагерем в предместье Москвы. Такое положение, однако, ввиду того, что у царя Василия от позднего брака не было наследников, не устраивало его родного брата Дмитрия, желавшего занять трон в случае смерти царя. Приложил ли князь Д.И. Шуйский руку к смерти народного любимца — неизвестно, но 23 апреля князь М.В. СкопинШуйский, будучи 24 лет от роду, в гостях у князя И.М. Воротынского «занемог кровотечением из носа», а через две недели умер.
В то же время агрессия польского короля Сигизмунда натолкнулась на отчаянное сопротивление московских городов, несмотря на благосклонное отношение к его действиям со стороны части российской знати. После легкого овладения Ржевом и Зубцовом, уже с некоторыми затруднениями пришлось ему брать Чернигов и Новгород-Северский, а Стародуб, Почеп, Мосальск, Белая сопротивлялись королю до последней возможности. Смоленск, получивший при царе Борисе Годунове каменные крепостные стены, усилиями воеводы Шеина и архиепископа Сергия, который решил лучше умереть, чем предаться схизматикам, защищался так стойко, что не давал надежды осаждавшим его врагам на скорую победу.
Покорившиеся воле короля шляхтичи во главе с Романом Рожинским всего лишь месяц сумели простоять в Иосифо-
80

Волоколамском монастыре. А после смерти своего гетмана от открывшейся раны, полученной им в бою на р. Ходынке, они со Зборовским ушли к Смоленску. Остатки этого воинства были выбиты из монастыря русско-шведскими войсками, которым в качестве трофея достался и сторонник польского короля патриарх Филарет, утвержденный в этом сане царем Дмитрием, после чего он (добровольно или насильно) был доставлен в Москву. Однако там из врага он вдруг превратился в жертву, а так как царь Василий старался увеличить для себя количество влиятельных сторонников, то патриарх Гермоген вернул Филарету ростовскую епархию.
Русско-шведское войско возглавил князь Д.И. Шуйский, который и повел его на помощь Цареву-Займищу, осажденному коронным гетманом Станиславом Жолкевским. Гетман вышел с частью своего войска навстречу московской армии; в результате сражение у деревни Клушино было проиграно воеводами Д.И. Шуйским и Яковым Делагарди из-за измены иностранных наемников в шведском войске. Бросив обоз, остатки московского войска вернулись к царю Василию, а Яков Делагарди с небольшим отрядом шведов получил разрешение от гетмана беспрепятственно отступить в Прибалтику. Это поражение не добавило князю Дмитрию Шуйскому авторитета среди москвичей, более того, ему приписали вину за измену иноземцев, которым он якобы не заплатил денег за службу. А гетман Жолкевский после этой победы без борьбы принудил сдаться и защитников Царева-Займища. Следуя этому примеру, королевичу Владиславу присягнули Можайск, Борисов, Боровск, Волоколамск, а войско гетмана увеличилось десятью тысячами русских воинов.
И вот за это участие шведов в борьбе с войском царя Дмитрия, с которым они так и не встретились, и войском польского короля царь Василий вновь пообещал шведскому королю Карлу: «Наше царское величество вам, любительному государю Каролусу королю, за вашу любовь, дружбу, вспоможение и протори (издержки. — Ю.Д. ), которые вам учинились и вперед учинятся, полное воздаяние воздадим, чего вы у нашего царского величества по достоинству ни попросите: города, или земли, или уез¬
81

да» [60, 752]. Король Карл IX воспринял это заявление как программу к действиям и поручил Якову Делагарди оккупировать российские земли, все какие возможно.
Царь Дмитрий тоже воспользовался поражением князя Д.И. Шуйского от гетмана Станислава Жолкевского, и, купив помощь Яна-Петра Сапеги, повел свое войско на Москву. По пути ему изменою подчинился Боровско-Пафнутьевский монастырь, при защите которого смертью храбрых погиб князь Михаил Волконский, затем покорились Серпухов, Коломна, Кашира. Дойдя до Москвы, царь Дмитрий поставил свой лагерь у села Коломенское. Сторонники всех этих государей делали попытки договориться между собой с целью выбора нового царя вместо существующих, при этом сепаратисты из Коломенского лагеря предлагали сделать царем Яна-Петра Сапегу, а московские продолжали агитировать за королевича Владислава.
Дело дошло до грубого нажима на царя Василия Шуйского со стороны рязанского дворянина Захара Ляпунова, который с большой толпой требовал в Кремлевском дворце от царя добровольного ухода со своего поста, но царь Василий не счел нужным следовать словам простонародья. И только когда на Москве собрался народ, бояре и патриарх и вместе присудили «бить челом государю царю Василью», чтобы он оставил государство и взял себе в удел Нижний Новгород, тот сдался. Эту просьбу царю «от всего народа» передал князь Иван Михайлович Воротынский, и Василий Иванович Шуйский вынужден был согласиться и переехать всей своей семьей в свой прежний боярский дом. Однако сторонники В.И. Шуйского при поддержке патриарха Гермогена, да и он сам, не оставляли надежд на возврат его в Кремль на царство. Чтобы лишить его такой возможности, Захар Ляпунов с князьями Засекиным, Тюфякиным и Мерином-Волконским с сообщниками вместе с монахами Чудова монастыря насильно постригли в монахи бывшего царя Василия.

Гпава 2
ПРОДОЛЖЕНИЕ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Править Московским государством бояре и духовенство поручили князю Федору Ивановичу Мстиславскому, который обещал им «слушать бояр и суд их любить», а для успокоения народа разослали по городам России в июле 1610 г. грамоту:
«Видя междоусобно между православными христианами, польские и литовские люди пришли в землю Московского государства и многую кровь пролили, церкви и монастыри разорили, святыне поругались и хотят православную веру в латинство превратить; польский король стоит под Смоленском, гетман Жолкевский в Можайске, а вор в Коломенском; литовские люди, по ссылке с Жолкевским, хотят государством Московским завладеть, православную веру разорить, а свою латинскую ввести. И мы, — продолжают москвичи, — поговоря между собою и услыша от всяких людей украинских городов, что государя царя Василия Ивановича на Московском государстве не любят, к нему не обращаются и служить ему не хотят, кровь христианская междоусобная льется многое время, встал отец на сына и сын на отца, друг на друга, — видя всякие люди Московскому государству такое конечное разоренье, били челом ему, государю, всею землею, всякие люди, чтоб он государство оставил для междоусобные брани и для того: которые люди, боясь от него опалы или его не любя, к нему и ко всему Московскому государству не обращаются, те бы все были в соединенье и стояли бы за православную христианскую веру все заодно. И государь государство оставил, съехал на свой старый двор и теперь в чернецах, а мы целовали крест на том, что нам всем против воров стоять всем государством заодно и вора на государство не хотеть. И вам бы всем, всяким людям, стоять с нами вместе заодно и быть в соединенье, чтобы наша православная христианская вера не разорилась и матери бы наши, жены и дети в латинской вере не были» [60, 774].
83

Эта пространная грамота, судя по множественным напоминаниям о возможном насильственном обращении русского народа в латинство в случае завоевания Москвы поляками, скорее всего, была написана под руководством патриарха Гермогена. Ведь полякам, даже пришедшим к власти в России, ссориться с православной церковью было бы не с руки. Они веками пытались обратить русинов Великого княжества литовского в католическую веру, но кроме знати там почти никто этому и не последовал.
Из кандидатов на московский престол выделялись князь Василий Васильевич Голицын и малолетний Михаил Федорович Романов, за первого стояли рязанские бунтари во главе с Захаром Ляпуновым, за второго — Романовы и их родственники. Но кандидатура князя В.В. Голицына не устраивала московских бояр, а кандидатуру своего сына, видимо, не хотел по его малолетству отстаивать и сам митрополит Филарет Ростовский, понимая, что в этих условиях он не долго продержится у власти. Поэтому, по предложению Филарета Романова, всерьез стала проводиться линия на избрание царем королевича Владислава, тем более что сторонники этого претендента были даже в Коломенском лагере.
Но сначала в качестве компромисса было утверждено, чтобы не выбирать на царство московских людей, в чем пришлось целовать крест и князю В.В. Голицыну, а власть передать временному правительству — боярину князю Федору Ивановичу Мстиславскому «со товарищи». Предполагалось созвать в Москве земское собрание, на котором и выбрать какого-либо из иностранных принцев, для чего были разосланы по городам грамоты. Но выборные от городов и через месяц не собрались, и тогда бояре сами с немногочисленными земцами выбрали для России в цари Владислава, сына короля польского Сигизмунда.
С.Ф. Платонов приводит сведения из хронографа 1616 — 1617 гг., что после царя Василия «прияша власть государства Русскаго седмь московских бояринов, но ничто же им правлыпим, точию два месяца власти насладишася» [44, 433]. Он же попытался восстановить поименно список «седмочисленных бояр» с большой долей вероятности: Ф.И. Мстиславский, И.М. Воротын¬
84

ский, А.В. Трубецкой, А.В. Голицын, И.Н. Романов, Ф.И. Шереметев и Б.М. Лыков.
Однако оппозиция в лице Захара Ляпунова с единомышленниками, не желавшая возведения на московский престол иностранца, продолжала агитацию среди московского люда в пользу царя Дмитрия. Дело дошло до того, что появилась реальная опасность измены части городского населения и съехавшихся в столицу представителей южных городов. Войску царя Дмитрия, стоявшему лагерем в селе Коломенском, заговорщики могли просто открыть ворота города, и, чтобы этого не случилось, московское правительство обратилось к помощи гетмана Жолкевского. Тот находился в это время в Можайске и посылал оттуда свои грамоты князю Ф.И. Мстиславскому в пользу королевича Владислава с обещаниями московским аристократам тех же вольностей и прав, что имели польско-литовские вельможные паны.
Во второй половине июля польско-литовское войско уже расположилось лагерем в подмосковном селе Хорошево. Два войска, стоявшие под Москвой, должны были сразиться или их вожди должны были договориться между собой о совместных действиях. Поскольку взаимные предложения короля Сигизмунда и царя Дмитрия оказались неприемлемыми для сторон, оставалось только помериться силой. Продолжались съезды и московского правительства с гетманом Жолкевским для обсуждения условий приглашения королевича Владислава на московский трон, в которых одним из наиболее острых вопросов было иноверие претендента. Так, патриарх Гермоген заявлял, что «если крестится и будет в православной христианской вере, то я вас благославляю; если же не крестится, то во всем Московском государстве будет нарушение православной христианской вере, и да не будет на вас нашего благословения» [60, 778].
Дебаты пришлось прекратить, когда в начале августа стало известно о наступлении войска царя Дмитрия на Москву. Этот приступ коломенского войска под руководством Яна-Петра Сапеги удалось отбить с помощью войска бывших тушинцев, возглавляемого И.М. Салтыковым и пришедшего к Москве вместе с гетманом Жолкевским. Большого урона стороны не понесли, но
85

теперь позиция гетмана в переговорах с семибоярщиной стала более напористой, он заявил, что не отступит от тех условий, которые были утверждены королем и были признаны посольством с Михаилом Глебовичем Салтыковым во главе, правда, посланного к Сигизмунду III еще тушинскими боярами.
После того как московские бояре согласились с этими доводами, и гетман согласился внести в условия некоторые поправки. 27 августа состоялась торжественная присяга россиян королевичу Владиславу на Девичьем поле, где, по сведениям историков, было не менее 10 тысяч присягнувших. Проведению присяги предшествовало послание патриарха Гермогена, которое озвучили два архиерея: «Волею святейшего патриарха Ермогена, призываем вас к исполнению торжественного обряда: целуйте крест, вы мужи думные, все чины и народ, в верности к царю и великому князю Владиславу Сигизмундовичу, ныне благополучно избранному, да будет Россия, со всеми ее жителями и достоянием, его наследственною державою!» [23, 12-118]. В свою очередь гетман Жолкевский именем Владислава дал клятву в соблюдении договора.
Для принятия присяги в других городах Московского государства были разосланы присяжные грамоты, в которых бояре оправдывали себя тем, что поскольку выборные люди от городов в столицу не прибыли, то «Москва целовала крест королевичу Владиславу на том, что ему, государю, быть в нашей православной христианской вере греческого закона» [60, 780].
Большинство городов России присягнули Владиславу, но самые древние города Владимирского княжества отказались это сделать. Суздаль, Владимир, Юрьев-Польский, Галич-Мерьский и Ростов, почти вся митрополия Филарета Романова, теперь стали на сторону царя Дмитрия, не желая царя иностранца. Было ли это результатом влияния на эти города главы их митрополии, сведений нет, так как все, что могло им повредить, пришедшие к власти в России Романовы постарались уничтожить.
Одним из условий договора, скрепленного подписями московского правительства и коронного гетмана Станислава Жолкевского и отправленного на утверждение королю Сигизмунду, по¬
86

ручалось «гетману отвести Сапегу и других ляхов от Лжедмитрия, вместе с боярами взять меры для его истребления, идти к Можайску, как скоро уже не будет сего злодея, и там ждать указа королевского» [23, 12-118]. Поскольку Ян-Петр Сапега со своими товарищами по оружию и отечеству не согласился на предложенные ему Станиславом Жолкевским условия перехода на сторону короля, то объединенное польско-русское войско под командованием Станислава Жолкевского и Федора Мстиславского должно было окончательно разгромить войско царя Дмитрия.
Сегодня трудно оценить географические особенности Подмосковья того времени, теперь полностью застроенного, но для того чтобы скрытно подвести войска к Угрешскому монастырю св. Николая, находящемуся в районе современного Южного порта, где пребывала царица Марина и куда, по агентурным сведениям, должен был ночью приехать царь Дмитрий, московскому правительству потребовалось разрешить польско-литовскому войску пройти ночью через Москву. Именно такой путь и проделало войско гетмана Жолкевского без всякого вреда для москвичей.
Вот только маневры эти оказались напрасными, так как царь Дмитрий был об этой военной хитрости вовремя извещен и сумел бежать вместе со своей женой в Калугу. Значительная часть сторонников царя Дмитрия, после того, как он их покинул, посчитали возможным для себя переход в лагерь его противников на определенных условиях, которые частично были приняты Жолкевским и Мстиславским. Чтобы понять, кто в это время поддерживал царя Дмитрия, а затем предал его, воспользуемся извещением московских бояр городам России об этих событиях: «Литовские люди — Ян Сапега с товарищами и русские люди, бояре — князь Михаил Ту ренин да князь Федор Долгорукий, и воровские советники князь Ал. Сицкий, Александр Нагой, Григорий Сунбулов, Фед. Плещеев, князь Фед. Засекин да дьяк Петр Третьяков, и всякие служилые и неслужилые люди вину свою государю королевичу принесли» [60, 783].
После изгнания царя Дмитрия и его войска из села Коломенского гетман Жолкевский стал настаивать на отправке полномочного посольства к королю Сигизмунду для окончательного оформ-
87

лени я договора. Посольство от московского правительства возглавил бывший претендент на московский престол князь В.В. Голицын, а от духовенства ростовский митрополит Филарет Романов. В сентябре 1610 г. это огромное по количеству человек посольство, состоявшее, по словам Казимира Валишевского, из 1256 лиц и сопровождавших их четырех тысяч писарей и слуг, отправилось к Смоленску. Кроме указанных ранее, в посольство входили: окольничий князь Д.И. Мезецкий, думный дворянин В.Б. Сукин, думный дьяк Томила Луговской, дьяк Сыдавный-Васильев, спасский архимандрит Евфимий, троицкий келарь Авраамий Палицын, угрешский игумен Иона, Вознесенский протоиерей Кирилл и другие представители от московских дворян и дворян от других городов и уездов, от стрельцов, купцов, приказных и подъячих.
В своем письме к королю Сигизмунду гетман Жолкевский сообщил:
«Один Бог знает, что в сердцах людских кроется, но, сколько можно усмотреть, москвитяне искренно желают, чтоб королевич у них царствовал. Для переговоров о крещении и других условиях отправляют к вашей королевской милости князя Василия Голицына с товарищами; переговоры эти не будут трудными, потому что Голицын, пришедши к патриарху с другими боярами, объявил ему, что “о крещении они будут бить челом, но если бы даже король и не исполнил их просьбы, то волен Бог да господарь, мы ему уже крест целовали и будем ему прямить”» [60, 784].
Гетман сразу после принятия московитянами присяги Владиславу получил письмо короля, в котором тот сообщал, что желает сам царствовать в Московском государстве, так что своим письмом Станислав Жолкевский пытался переубедить Сигизмунда III в его намерениях.
Патриарх тоже отправил от себя письмо королю, в котором просил отпустить сына в греческую веру: «Любви ради Божией смилуйся, великий государь, не презри нашего прошения, да и вы сами Богу не погрубите, и нас богомольцев своих и таких неисчетных народов не оскорбите» [60, 786].
Для того чтобы окончательно обезопасить себя от неожиданных переворотов в Москве, гетман Жолкевский распорядился
88

отправить бывшего царя В.И. Шуйского в Иосифо-Волоколамский монастырь, а затем в Польшу, его жену Марию — в суздальский Покровский монастырь, а братьев его Дмитрия и Ивана заключить в крепость Белую; семибоярщина услужливо выполнила все эти установки. Более того, поскольку царь Дмитрий находился со своими сторонниками в Калуге и его поддерживали жители Серпухова и заокских городов, московское правительство предложило гетману Жолкевскому ввести свое войско в Кремль, несмотря на то что это противоречило условиям договора.
Обычно предполагается, что поляки по своей прихоти оккупировали Московский кремль, тем не менее Станислав Жолкевский далеко не сразу решился на это предложение: с одной стороны, провести зиму в полевых условиях было тяжким испытанием для шляхтичей, постоянно роптавших на недостаточную и несвоевременную оплату их услуг, с другой стороны, уйдя в Можайск, можно было потерять плоды всех трудов этого года.
И хотя гетман понимал, что ввод войска в Кремль мог рано или поздно оказаться ловушкой, он все-таки согласился на условия семибоярщины. Чтобы не раздражать москвичей явным нарушением договора, войско гетмана в количестве трех с половиной тысяч поляков и литвинов, а также 800 иноземных наемников в ночь с 20 на 21 сентября вошло в Москву. При этом Станислав Жолкевский и Александр Гонсевский с пехотой разместились в Кремле; полк Зборовского — рядом с Кремлем, в Китай-городе, на Посольском дворе; полк Казановского встал в Белом городе, заняв освободившиеся дома Дмитрия и Ивана Шуйских. Остальные полки войска заняли Новодевичий монастырь, Можайск, Борисов и Верею.
Теперь московское правительство уже не могло без совета с гетманом Жолкевским принимать решения по вопросам управления Россией, а по административным назначениям следовало обращаться к государю Владиславу, хотя еще не принявшего венчания на царство. В Москве стали чеканить монеты с профилем Владислава, а в церквях священники читали молитвы за его здравие. Грамоты из-под Смоленска с решениями государя о присвоении чинов и раздаче поместий приходили постоянно и быстро,
89

вот только подписывал их король Сигизмунд, что сильно смущало московскую знать. Все это свидетельствовало, что король не собирался отпустить своего сына в Москву, отговариваясь его несовершеннолетием — Владиславу было в то время 14 лет.
По поводу перехода сына в православную веру король заявлял, что это возможно только при соединении церквей на условиях Флорентийской унии 1439 г., не устраивали Сигизмунда и многие другие позиции договора. Переговоры под Смоленском зашли в тупик, многие незнатные члены посольства потихоньку стали возвращаться по домам, так как своих запасов надолго хватить не могло, а кормить этих строптивых россиян за свой счет король не собирался, утверждая, что он сам на войне терпит нужду. Правда, некоторым посольским людям были даны грамоты от короля на поместья и другие пожалования, а также разрешение вернуться домой. Среди этих обласканных россиян королем Сигизмундом были думный дворянин В.Б. Сукин, дьяк Сыдавный-Васильев, спасский архимандрит Евфимий, троицкий келарь Авраамий Палицын и др. Некоторые, как Захар Ляпунов, перешли на службу королю. Кончилось тем, что в апреле 1611 г. король Сигизмунд III отправил все посольство в Польшу, в замок Мариенбург. Сам же остался с войском под Смоленском, продолжая осаду города и не теряя надежды взять его измором.
Совершенно непредвиденно И декабря 1610 г. был убит царь Дмитрий или тот человек, который выдавал себя за него, когда к нему в очередной раз потянулись с поддержкой города Казань, Вятка, Пермь, не желавшие присягать Владиславу. И вот тогда старый касимовский хан У раз Махмет, успевший послужить всем царям и присоединившийся к гетману Жолкевскому после бегства царя Дмитрия, решил навестить своего сына, князя Петра Урусова, который продолжал служить Дмитрию. Ставший очень подозрительным от постоянных неудач, царь Дмитрий обвинил хана в подстрекательстве к измене и приказал утопить. А его сын, оставшийся вне подозрений, то ли застрелил, то ли зарубил саблей царя Дмитрия во время охоты за зайцами, отомстив таким образом за отца.
Можно было бы поставить точку на этой ветви желающих править Россией, но царица Марина была беременна и вскоре
90

должна была родить. По слухам, она даже пыталась наложить на себя руки от отчаяния, но только поранилась. Казаки, которые теперь составляли большинство ее защитников, перебили всех татарских мурз, и единственными из старых сторонников царя остались при ней князь Григорий Шаховской и Иван Заруцкий. Останки царя Дмитрия были похоронены в церкви Калужского кремля. Вскоре царица Марина родила сына, царевича назвали Иваном, а затем провозгласили царем всея Руси. Вот только оставаться в Калуге было уже невозможно, так как калужане уже решились присягнуть царю Владиславу. Поэтому царица Марина с сыном, сопровождаемая казаками и Иваном Заруцким, вынуждена была отправиться на юг, за Оку.
Через некоторое время, 23 марта 1611 г., в Иван-городе объявился еще один чудом спасенный царь Дмитрий, называемый в российской историографии Лжедмитрием III, хотя, по некоторым сведениям, назывался он Сидором. Легенда спасения была та же: якобы в Калуге убили кого-то вместо него. Теперь под его знамена потянулись лихие люди, и вскоре его войско стало достаточно заметной силой на северо-западе России, где к тому времени уже вольготно стали себя чувствовать шведы, оккупировавшие Ладогу. Этот новый царь повел свое войско 8 июля того же года к Пскову, жители которого были вынуждены присягнуть ему. Шведы сумели изгнать его из Пскова, но самозванец ушел в Гдов, после чего шведы попытались подкупить его. Так, шведский король Карл IX предложил самозванному Дмитрию удел в своих владениях за отказ от московского царства в пользу принца Карла-Филиппа, якобы приглашенного земским правительством. Но король получил отказ, а новоявленный царь с войском 4 декабря 1610 г. вступил в Псков, где духовенство признало его царем Дмитрием.
В Москве же в это время происходила административная реформа, прежних чиновников заменяли новыми, преданными царю Владиславу из числа тех, кто еще в Тушинском лагере решили пригласить королевича на московское царство. Так, Федор Андронов, бывший московский кожевник, перешедший на службу к польскому королю еще при первом посольстве от бояр, дво¬
91

рян и прочих служилых людей Тушинского лагеря, докладывал литовскому канцлеру Льву Сапеге о положении в Москве, что «в приказы б потреба инших приказных людей посажать, которые бы его королевскому величеству прямили, а не Шуйского похлебцы» [44, 446]. Вообще-то это обычная картина при смене власти, тем более при таких кардинальных изменениях в Москве, когда власть царя Владислава была поддержана шляхетскими саблями польско-литовского гарнизона. Обвинения Федора Андронова касались не только прежних приказных чиновников, но и новых, пришедших вместе с гетманом Жолкевским, которых этот выскочка обвинял в самоуправстве при раздаче поместий своим ставленникам. На что обвиняемым приходилось оправдываться, а один из преданных слуг царя Владислава Михаил Глебович Салтыков жаловался Льву Сапеге: «Со Мстиславского с товарищи и с нас дела посняты, и на таком (как мужик Андронов) правительство и вера положена» [44, 447].
Московские бояре считали, что их незаслуженно отстранили от управления государством, поменяв на «торговых мужиков, молодых детишек боярских», и что полковник Александр Гонсевский не по чину раздавал им окольничество, казначейство и думное дьячество. Бояре выговаривали Гонсевскому: «К боярам (в думу) ты ходил, челобитныя приносил; только пришедши, сядешь, а возле себя посадишь своих советников, Михаила Салтыкова, князя Василья Масальского, Федьку Андронова, Ивана Грамотина с товарищи, а нам и не слыхать, что ты с своими советниками говоришь и переговариваешь; и что велишь по которой челобитной сделать, так и сделают, а подписывают челобитныя твои же советники дьяки Иван Грамотин, Евдоким Витовтов, Иван Чичерин да из торговых мужиков Степанка Соловецкой; а старых дьяков всех ты отогнал прочь» [44, 447].
Действительно, полковник Гонсевский принимал решения сам со своими советниками, а утверждать эти пожалования приходилось боярам, с чем они не хотели согласиться, так как пожалованные землей или другими благами знали, кому они обязаны, а боярские подписи были как бы ни при чем. Так, на одной из челобитных грамот, поданной на имя короля Сигизмунда неким
92

Г.Н. Орловым о пожаловании ему поместья, была следующая резолюция на обороте, адресованная дьяку Грамотину: «Милостивый пане Иван Тарасьевич. Доложа бояр князя Федора Ивановича (Мстиславского) с товарищми известив мой совет, прикгожо, по их прикговору, дать грамоту асударскую жаловалную. Александро Корвин Кгосевский челом бьет» [44, 446]. И дело тут было, скорее всего, даже не в новых людях во власти, а в той манере обращения к этим «худым» людям со стороны всесильного полковника. Надо же, какого-то дьяка милостивым паном называет, да еще челом бьет! Где это видано у нас в России? К такому обращению наши бояре и за века привыкнуть не смогли. В лучшем случае к ниже себя стоявшим людям они обращались оскорбительно, как к рабам: Ванька, Петька, Сидорка. Даже человека, бывшего почти год венчанным царем России, не только бояре — российские историки до сих пор называют Гришкой Отрепьевым.
Понимая, что король Сигизмунд не пришлет своего несовершеннолетнего сына в Москву, а самого короля ни московские бояре, ни духовенство на российский престол не допустят, гетман Станислав Жолкевский уехал в начале октября 1610 г. к королю под Смоленск, передав полковнику Александру Гонсевскому власть над войском, а также оставив его представлять интересы царя Владислава в России. Мотивируя свой отъезд, он говорил, что король не отпустит Владислава в Москву без его совета. По дороге гетман забрал с собой к Смоленску бывшего царя В.И. Шуйского и его братьев Дмитрия и Ивана, откуда королевским повелением их тоже отправили в Мариенбург, где бывший царь в 1612 г. умер. Это был единственный случай в отечественной истории, когда свергнутый царь волей своих ближайших слуг был насильно отправлен к правителю государства, с которым в это время Россия воевала за обладание Смоленском.
Удивляет описание главным историком Дома Романовых отъезда гетмана Станислава Жолкевского к королю. Н.М. Карамзин представил это событие как большое несчастье для России, когда гетман решился «оставить Москву, только им утишаемую, и лично объясниться с королем. Сами россияне удерживали,
93

заклинали его не предавать столицы опасностям безначалия и мятежей. Пожав руку у князя Мстиславского, он сказал ему: “еду довершить мое дело и спокойствие России”; а ляхам: “я дал слово боярам, что вы будете вести себя примерно для вашей собственной безопасности; поручаю вам царство Владислава, честь и славу республики”. Преемником его, то есть истинным градоначальником Москвы, надлежало быть ляху Госевскому, с усердною помощию Михаила Салтыкова и дьяка Федора Андронова, названного государственным казначеем. Устроив все для хранения тишины, Жолкевский сел в колесницу и тихо ехал Москвою, провожаемый синклитом и толпами жителей. Улицы и кровли домов были наполнены людьми. Везде раздавались клики: желали ему счастливого пути и скорого возвращения!» [23, 12-124]. Но и гетману не удалось убедить короля, чтобы тот отпустил сына на царство в Москву.
Когда опасность захвата Москвы войском царя Дмитрия сама по себе отпала из-за гибели этого человека и самороспуска его войска, патриарх Гермоген изменил свое отношение к присутствию в столице иностранного войска, да и к царствованию Владислава в целом, тем более что находился тот далеко под Смоленском, где вместе с отцом держал в осаде этот город. По указанию Гермогена по городам рассылались грамоты, в которых он трактовал несуществующую в силу объективных причин политику короля Сигизмунда в России как уже действующую, и что погибель русского народа и православной веры вот-вот приключится: «Если не будете теперь в соединении, обще со всею землею, то горько будете плакать и рыдать неутешным вечным плачем: переменена будет христианская вера в латинство, и разоряться Божественные церкви со всею лепотою, и убиен будет лютою смертию род ваш кристианский, поработят и оскверняя и разведут в полон матерей, жен и детей ваших» [71, 524].
В Польско-Литовской республике было множество прекрасных православных храмов в Киеве, Чернигове, Львове, Минске, Гродно, Витебске и Полоцке. Да, там, кроме православных храмов, появились униатские, католические и протестантские церкви, что только обогатило культуру этих регионов. Конечно, были там и религиозные столкновения и притеснения со стороны като-
94

лического духовенства при пособничестве власти, но основная борьба с православными подданными началась в Польско-Литовской республике с воцарением в России Дома Романовых. Так или иначе, послания патриарха Гермогена могли привести к еще большей дестабилизации обстановки в государстве. Михаил Салтыков и Федор Андронов, понимая это, сразу отписали королю Сигизмунду о поведении патриарха. Вообще-то в России после 1606 г. было несколько живых патриархов кроме Гермогена: свергнутый царем Дмитрием патриарх Иов, свергнутый царем Василием патриарх Игнатий, да еще названый патриарх Филарет. То, что новый царь поставит у кормила Московской православной церкви своего человека, было понятно. При этом значительные шансы занять этот пост были у Филарета Романова, ведь именно он первым написал королю просьбу отдать своего сына на Московское государство, вот только при личной встрече с королем явно не произвел нужного впечатления на него. А действующий патриарх Гермоген вряд ли мог надолго сохранить свой пост при царе Владиславе, тем более что и при царе Василии он был лишь послушным орудием его власти и не пользовался авторитетом у народа. И вот теперь у него появился шанс самостоятельно проявить себя защитником православия и русского народа, и он им воспользовался.
Одним из возмутителей спокойствия, откликнувшихся на призыв патриарха, стал Прокофий Ляпунов, ранее бывший активным сторонником призвания Владислава на московский престол. Этот рязанский дворянин успел уже вместе с Иваном Болотниковым повоевать против царя Василия Шуйского, затем перешел на его сторону, получив звание «думного дворянина». Затем он воевал вместе с князем Дмитрием Пожарским против царя Дмитрия, в то время как его брат Захар Ляпунов воевал за царя Дмитрия, а теперь находился на службе у короля Сигизмунда. Именно Прокофий со своими рязанскими сторонниками именем королевича Владислава отбил у царя Дмитрия Пронск. Собственно, первые признаки неповиновения появились в октябре 1610 г., когда в Москве стали происходить аресты неблагонадежных людей за их возможную поддержку царя Дмитрия, в том
95

числе таких высокопоставленных князей, как И.М. Воротынский и А.В. Голицын. Затем был арестован стольник В.И. Бутурлин, обвиненный в попытке вместе с Прокофием Ляпуновым подговорить иноземных наемников на избиение поляков и литовцев. Неизвестно, соответствовало ли это истине, но послужило основанием для полковника Александра Гонсевского ввести в Москве военное положение и запереть большинство городских ворот, а в остальных выставить свою охрану и на ночное время установить комендантский час.
Попав под подозрение полковнику, Прокофий Ляпунов был вынужден бежать в Рязань, где как рязанский воевода вновь стал поднимать на борьбу местных дворян, теперь уже против царя Владислава, а затем соединил свои силы с остатками воинства убитого царя Дмитрия. Так что привязанности многих действующих лиц Смутного времени зависели от возможности занять более высокое место при том или ином лидере, борющемся за власть в стране. Когда это было выгодно, Прокофий Ляпунов снабжал хлебом и другим продовольствием Москву и польско-литовские войска, теперь же, когда стало понятно, что царь Владислав не будет отпущен отцом в Москву, а его отсутствие в столице приведет к новому витку смуты, решил возглавить противодействие польскому королю и его представителям в московской администрации.
В дальнейшем патриарх Гермоген уже не мог участвовать в какой-либо политической деятельности, так как полковник Гонсевский приказал всех его людей, в том числе дьяков и подьячих, к нему не допускать, а самого патриарха держать под домашним арестом. По призыву Прокофия Ляпунова противникам польсколитовскому засилью в Москве было предложено собраться в Коломне и в Серпухове. Таким образом стало создаваться Первое земское ополчение. Боярская дума во главе с Ф.И. Мстиславским о мятежных действиях Прокофия Ляпунова отписала королю Сигизмунду, требуя казни его брата Захара Ляпунова. Более того, они требовали от митрополита Филарета Романова и князя Василия Голицына уважать волю короля Сигизмунда и ехать в Литву к Владиславу, а также велели Борису Шеину впустить
96

королевское войско в Смоленск. Но если предыдущие грамоты были скреплены подписью патриарха Гермогена, то эти он уже не подписал, поэтому действия на адресатов они не произвели.
Король Сигизмунд оперативно отреагировал на сообщения московских бояр о мятеже Прокофия Ляпунова и направил в Рязанский край большой отряд литовцев и запорожских казаков во главе с бывшим тульским воеводой Исаем Сунбуловым, который осадил Прокофия Ляпунова с небольшим отрядом в Пронске. На помощь Ляпунову пришел зарайский воевода князь Д.М. Пожарский, который отогнал осаждавших неприятелей от Пронска. И. Сунбулов в отместку князю попытался захватить Зарайск, но ночной штурм был отбит, а затем Д. Пожарскому удалось со своей дружиной рассеять противника.
После этого два предводителя рязанских дворян договорились о совместных действиях против царя Владислава: Ляпунов с войском двигается на Москву, а Пожарский старается поднять восстание в самой столице. Действия Д.М. Пожарского в данном случае противоречат его же собственным словам: «Будет на Московском государстве по-старому царь Василий, то ему и служить, а будет кто другой, и тому также служить» [60, 765]. Вопреки своим словам он начал противодействовать законному царю Владиславу, которому присягнуло большинство российских городов. Именно Д.М. Пожарский, проникнув в Москву, начал подбивать московский люд на противодействие полякам и литовцам.
Конечно, эти пришлые воины далеко не были ангелами, более того, исключительно караульная служба расслабила их, и в свободное от службы время они напивались допьяна, задирались с москвичами и просто хулиганили. Так, шляхтич Блинский в пьяном виде стал стрелять из мушкета по иконе Пресвятой Богородицы в Сретенских воротах и нанес иконе значительный ущерб, чем оскорбил православные чувства москвичей. Полковник А. Гонсевский приказал предать Блинского показательной жестокой казни: ему отрубили обе руки, прибив их под пораженным образом Богородицы, затем, проведя через Сретенские ворота, его сожгли заживо на площади. Но даже это не могло остановить взаимных
97

столкновений, которые нередко доходили до смертоубийства участников.
В одном из столкновений 19 марта 1611 г. на Страстной неделе, а у католиков и православных верующих в тот год Пасха пришлась на разные воскресенья, дело дошло до откровенной резни. Это побоище не смог остановить даже полковник Гонсевский, в результате погибли не только участники ссоры с обеих сторон, но был умерщвлен князь Андрей Васильевич Голицын, находившийся дома под арестом. Москвичи, гонимые иноземцами, попытались найти спасение в Белом городе, где польсколитовский гарнизон не квартировал, именно здесь на Сретенке князь Дмитрий Пожарский организовал дружину, установил снятые с башен пушки и отбил поляков и литовцев назад в Китайгород. К той и другой стороне подходила помощь, и через некоторое время улицы и площади Москвы превратились в одно большое поле сражения.
Москвичи уже начали одерживать верх над обидчиками, когда из Кремля на помощь своим поспели иноземные наемники с капитаном Маржеретом во главе, после чего битва продлилась до самой ночи. Конрад Буссов, один из немецких наемников, в своей «Московской хронике» отметил: «Когда поляков столь бесславно проводили пулями и стрелами снова до ворот Кремля и на них напал великий страх, капитан иноземных ратников Яков Маржерет в восемь часов вечера... выслал из Кремля на Никитскую улицу три роты мушкетеров, в совокупности всего только 400 человек. Эта улица, длиною в четверть путевой мили, имела много переулков, в которых за шанцами и больверками укрылось 7000 московитов, нанесших большой урон полякам. 400 мушкетеров напали, во имя господа, на николаитов за первым больверком и так успешно стреляли, что те по многу человек сразу, как воробьи, в которых стреляют дробью, падали на землю» [71, 527]. Конечно, К. Буссов несколько преувеличивает потери москвичей, но толпа народа почти всегда проигрывает регулярному войску.
В какой-то момент в Белом городе начался пожар, по некоторым сведениям, первым запылал дом Михаила Салтыкова, преданного сподвижника царя Владислава, но именно его, по по¬
98

нятной причине, историки обвинили в поджоге собственного жилища. К утру Белый город сильно выгорел, для умиротворения Москвы бояре посоветовали А. Гонсевскому завершить разрушение Белого города, а оставшиеся целыми дома и церкви сжечь. Полковник принял совет, но, чтобы еще более не возбуждать москвичей против поляков и литовцев, послал на уничтожение Белого города отряд немцев. Тот же К. Буссов завершение этого побоища представил в следующем виде:
«И так как через некоторое время 400 солдатам стало невмоготу так долго и так далеко бегать с тяжелыми мушкетами в руках и столько часов биться с врагом, стрелять, рубить и колоть, то полковник Борковский выпустил несколько отрядов конных копейщиков, которые должны были прийти им на помощь. Поскольку они не могли добраться до московитов на конях по разрытым улицам, полковник приказал поджечь на всех улицах угловые дома, а дул такой ветер, что через полчаса Москва от Арбата до Кулижек была охвачена огнем, благодаря чему наши и победили. Ибо русским было не под силу обороняться от врага, тушить огонь и спасать оттуда своих, и им пришлось поэтому обратиться в бегство и уйти с женами и детьми из своих домов и дворов... В тот день выгорела третья часть Москвы, и много тысяч людей погибло от пуль, мечей и от охватившего их огня» [71, 527].
В этой битве за обладание Белым городом получил серьезные ранения князь Д.М. Пожарский, который позднее уехал в свое нижегородское имение в селе Мугреево на р. Лух, а жители Белого города вынуждены были покинуть Москву и разойтись по разным городам.
Какие цели преследовали Прокофий Ляпунов и Дмитрий Пожарский, затеяв это противостояние царю Владиславу в лице московского гарнизона полковника Гонсевского? Во-первых, можно предположить, что П. Ляпунов рассчитывал на определенный карьерный рост в новой администрации, но это ему не удалось. Во-вторых, землевладельцы бывшего Рязанского княжества, интересы которых в Москве представлял П. Ляпунов, поставляли излишки хлебных запасов в Московский регион, но вследствие войны с войском царя Дмитрия казна правительства
99

была пустой, а обнищавшие московские жители не могли покупать зерно в прежних объемах, из-за чего выставленные рязанцами условия поставок не были приняты. В-третьих, торговая политика Польско-Литовской республики, которую осуществляли ее представители в московском правительстве, вероятно, предполагала изменение направления торговых потоков, что должно было привести к финансовым потерям российских купцов. Этот аргумент был действительным не только для рязанских торговцев хлебом, но и для большинства купцов поволжских городов, чьи интересы были направлены на торговлю с Англией, Голландией, Данией через Холмогоры, и с Персией через Астрахань.
Князь Дмитрий Пожарский тоже представлял интересы рязанских хлеботорговцев как воевода Зарайска, а также интересы купеческого Нижнего Новгорода, в округе которого он владел землями. Решил ли он свои проблемы и защитил ли интересы тех, кого представлял на этом этапе развития событий, трудно сказать, но своими действиями по возмущению москвичей против польсколитовского гарнизона столицы он привел к тому, что значительная часть жителей Москвы осталась без крова и вынуждена была разойтись в поисках прибежища по другим городам.
Положение польско-литовского и немецкого гарнизона после той победы только ухудшилось, доставка продовольствия для солдат и фуража для лошадей стала большой проблемой для московского правительства. Бояре, призвавшие иноземцев в Москву, растеряли весь свой авторитет не только среди москвичей, но и у жителей многих городов. Полковник Гонсевский тоже не мог полностью контролировать ситуацию в городе и поддерживать дисциплину среди солдат, которые при отсутствии оплаты своих услуг пытались самостоятельно вознаградить себя за ратные труды мародерством в покинутом жителями Белом городе.
Они, как с сожалением отмечал все тот же немецкий наемник, «брали только бархат, шелк, парчу, золото, серебро, драгоценные каменья и жемчуг. В церквах они снимали со святых позолоченные серебряные ризы, ожерелья и вороты, пышно украшенные драгоценными каменьями и жемчугом. Многим польским солдатам досталось по 10, 15, 25 фунтов серебра, со¬
100

дранного с идолов, и тот, кто ушел в окровавленном, грязном платье, возвращался в Кремль в дорогих одеждах. На пиво и мед на этот раз и не смотрели, а отдавали предпочтение вину, которого несказанно много было в московитских погребах — французского, венгерского и мальвазии.
Кто хотел — брал. От этого начался столь чудовищный разгул, блуд и столь богопротивное житье, что их не могли прекратить никакие виселицы, и только потом Ляпунов положил этому конец при помощи своих казаков» [71, 527].
Считая патриарха Гермогена одним из вдохновителей мятежа москвичей, полковник Гонсевский распорядился заключить его в Чудов монастырь и ограничить доступ к нему духовенства и мирян. В то же время к ополчению Прокофия Ляпунова примкнули казаки Ивана Заруцкого, Андрея Просовецкого, Дмитрия Трубецкого, бывшие ранее соратниками царя Дмитрия. Более того, к ополчению желал пристать и Ян-Петр Сапега, которого, видимо, не устраивали обещания короля о возможном вознаграждении его услуг: ему и его солдатам деньги были нужны сразу, а не в далеком будущем, до которого они могли и не дожить. При этом Ян-Петр Сапега в своем послании к князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому сообщал:
«Писали мы к вам, господин! Много раз в Калугу о совете, но вы от нас бегаете за посмех: мы вам никакого зла не делали и вперед делать не хотим; мы хотели с вами за вашу веру христианску и за свою славу и при своих заслугах горло свое дать, и вам следовало бы с нами советоваться, что ваша дума? Про нас знаете, что мы люди вольные, королю и королевичу не служим, стоим при своих заслугах, а на вас никакого лиха не мыслим и заслуг своих за вас не просим, а кто будет на Московском государстве царем, тот нам и заплатит за наши заслуги. Так вам бы с нами быть в совете и ссылаться с нами почаще, что будет ваша дума, а мы от вас не прочь, и стоять бы вам за православную веру и за святые церквы, а мы при вас и при своих заслугах горла свои дадим. Нам сказывали, что у вас в Калуге некоторые бездельники рассевают слухи, будто мы святые церкви разоряем и петь в них не велим и лошадей в них ставим, но у нас этого во всем рыцарстве не сыщешь, это вам бездельники лгут, смущают
101

вас с нами; у нас в рыцарстве большая половина русских людей, и мы заказываем и бережем накрепко, чтоб над святыми Божиими церквами разорения никакого не было, а от вора как уберечься, да разве кто что сделал в отъезде?» [60, 835].
В одном был прав Ян-Петр Сапега, в польско-литовских отрядах действительно было много подданных короля русинского происхождения, во всем остальном он явно преувеличивал добродетели своих солдат-рыцарей, ведь и московское воинство на территории неприятеля не жалело православных храмов. Вот только союз Сапеги с Ляпуновым так и не состоялся, видимо, не договорились об условиях соединения сил.
Первыми из Земского ополчения к Москве подошли отряды Просовецкого числом порядка 30 тысяч казаков, против них полковник Гонсевский направил Зборовского и Струся. В первой же стычке казаки потеряли пару сотен человек и вынуждены были обороняться, окружив себя телегами. Польско-литовское войско, остановив противника, отошло в Москву. Празднование православной Пасхи прошло довольно мирно, но в понедельник Святой недели все силы ополчения Ляпунова и Заруцкого подошли к городу и расположились у Симонова монастыря. Теперь Москве угрожало около 100 тысяч воинов, но серьезных действий ни та, ни другая сторона не вели. Гонсевский, правда, попытался, выведя все свое войско к гуляй-городам ополчения, навязать сражение армии Ляпунова, Заруцкого, Трубецкого и Просовецкого, но те так и не вышли из своих передвижных укреплений.
Всю неделю продолжались мелкие стычки противников, а 1 апреля 1611 г. ополчение приблизилось к стенам Белого города, при этом войска Ляпунова заняли позиции у Яузских ворот, князя Трубецкого с Заруцким — у Воронцовского поля, Измайлова — у Сретенских ворот, князя Мосальского — у Тверских ворот. Спустя еще неделю большая часть стен и башен Белого города была в руках ополченцев, а польско-литовский гарнизон оказался в осаде за стенами Китай-города. К маю у осажденных стали заканчиваться продовольствие и фураж, редкие вылазки небольших отрядов для пополнения припасов не могли значительно улучшить положение.
102

Почуяв, что ополченцы могут обойтись и без него, к ним в начале мая подошел со своим независимым отрядом Ян-Петр Сапега, чтобы еще раз поторговаться с лидерами ополчения и подороже продать свою помощь, при этом его совсем не смущало, что воевать придется с соотечественниками. Но договориться не удалось и на этот раз, тогда Сапега предложил свои услуги Гонсевскому, правда большой пользы от его помощи осажденным тоже не было. Потоптавшись возле Москвы, где уже давно нечего было грабить, отряд Сапеги ушел к Переяславлю-Залесскому, в помощь которому Гонсевский придал часть своего войска, состоявшую, видимо, из самых беспокойных воинов, требовавших от него решительных действий.
Оставшиеся в осажденной Москве распустили слух о скором подходе к ним на помощь большого войска гетмана литовского. И хотя в ополчении прекрасно были осведомлены об отсутствии какого-либо гетманского войска ближе чем 300 км, все-таки этот слух ускорил их подготовку к штурму, и в ночь с 21 на 22 мая ополченцы напали на спавшую Москву. Однако внезапность нападения не принесла большого успеха, осажденные быстро оправились от первого штурма и сбросили нападавших со стен Китайгорода, в результате осаждавшим Москву достались теперь уже все башни и стены Белого города, а также Новодевичий монастырь, отряд немцев в котором они вынудили сдаться.
А 3 июня 1611 г. войсками короля Сигизмунда был штурмом взят Смоленск, сопротивлявшийся врагам почти два года под руководством воеводы Михаила Борисовича Шеина. От 80 тысяч жителей Смоленска, находившихся там в начале осады, оставалась лишь десятая часть, когда польско-литовское войско ночью пошло на решающий штурм. Битва была настолько кровопролитной, что к утру уже некому было держать в руках оружие, а значительное количество жителей заперлись в стенах соборной церкви Богородицы. Когда в церковь ворвались враги и стали рубить беззащитных мужчин и женщин, то один из жителей поджег хранившийся в подвале собора порох, и жители вместе с врагами взлетели на воздух. Воевода М.Б. Шеин, практически оставшись без защитников русской крепости, сдался Якову По¬
103

тоцкому, вместе с ним сдались князь Горчаков и около 400 детей боярских, в плен попал и архиепископ Сергий, который все два года вдохновлял защитников Смоленска на ратный подвиг.
Однако, взяв Смоленск, король и не подумал идти на Москву, казна была пуста, и он вынужден был распустить армию. Чтобы продолжить войну, необходимо было уговорить вельможных панов раскошелиться на новую кампанию. Именно для этого король решил устроить в Варшаве триумфальное шествие, в котором участвовали победители во главе с гетманом Станиславом Жолкевским, бывший царь Василий Шуйский с братьями, выданные полякам самими русскими боярами, а также пленные смоляне с М.Б. Шеиным. Король послал в Москву Юрия Потемкина с известием боярам о взятии Смоленска, при этом сообщил, что к этому его побудила измена дворян Смоленского уезда. Московские бояре во главе с князем Ф.И. Мстиславским дали «достойный ответ» королю-захватчику Сигизмунду и своему царю Владиславу: «О том же, что вам, великим государям, над непослушниками вашими подал Бог победу и одоленье, Богу хвалу воздаем и вас, великих государей, на ваших преславных и прибылых государствах поздравляем» [60, 858]. Отсюда следует, что официальная Москва действия короля по захвату Смоленска войной с Россией не считала, а рассматривала их, как карательную операцию.
Лидерам Первого земского ополчения необходимо было для легитимности действий выбрать своего кандидата на московский престол в противовес царю Владиславу, а также создать временное правительство. Съезд всех сословий, представлявших ополчение, состоялся 30 июня 1611 г. На нем были избраны в правительство боярин князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, боярин Иван Мартынович Заруцкий, получившие боярство от царя Дмитрия в Тушине, и думный дворянин и воевода Прокофий Петрович Ляпунов, получивший свое звание от царя Владислава. На этом же съезде решили, как распределять за заслуги перед временным правительством поместья и отчины, при этом были отменены все раздачи таковых предыдущими властями. Тем же дворянам и детям боярским, которые решат присоединиться к
104

ополчению, правительство пообещало вернуть их поместья. Были созданы соответствующие приказы: Поместный, Земский, Разбойный, Разрядный, Большой приход и Четверти и др. Это означало, что в России появился еще один орган, собирающий налоги с населения, причем, как правило, сбор происходил с угрозой применения силы, так как города и волости очень неохотно выплачивали подать: сегодня одни придут, а завтра другие.
На съезде решили обратиться к шведскому королю Карлу IX, чтобы он дал своего младшего сына Карла-Филиппа на московский престол. Для переговоров с генералом Яковом Делагарди по этому вопросу Ляпуновым были посланы в Новгород воевода Бутурлин, князь Троекуров, думный дворянин Собакин и дьяк Васильев. При встрече с генералом Бутурлин, по словам Н.М. Карамзина, сказал ему: «Судьба России не терпит венценосца отечественного: два бедственные избрания доказали, что подданному нельзя быть у нас царем благословенным» [23, 12-141].
Вот только генерал Делагарди вместо того, чтобы повести свое войско на помощь Первому земскому ополчению, решил прежде присоединить к шведскому королевству Новгород. Ночью с 15 на 16 июля шведские войска ворвались в город, жители которого не ожидали от них такого вероломства, но тем не менее, мужественно противостояли захватчикам. Однако к утру воевода боярин Никита Одоевский с согласия митрополита Исидора и жителей города предложил шведам мирные условия, по которым Новгород признавал короля Карла IX своим государем, а также обещали целовать крест сыну короля, какого он даст на Московское государство, и король, конечно, не смог отказаться от такого предложения. Таким образом, Новгород подчинился шведскому королю, в то время как во Пскове признали царем Дмитрием некоего Сидора, т.е. Лжедмитрия III.
Ужиться вместе лидерам ополчения было сложно, так как представляли они различные слои населения: если за П. Ляпунова стояли земство и дворяне, то за И. Заруцкого и Д. Трубецкого — казаки. Особенно обострились эти противоречия после принятия съездом приговора, который, в том числе, запрещал грабить население, что было не по нраву казакам, винившим в этом
105

запрете Ляпунова. А когда эти статьи приговора получили практическое развитие, казаки взбунтовались против Прокофия Ляпунова, при полном попустительстве Трубецкого и Заруцкого, а при попытке прийти к мирному соглашению 22 июля 1611 г. убили этого лидера ополчения. Впоследствии казаки стали оправдывать себя тем, что Прокофий Ляпунов хотел без их согласия шведского принца привести на московский престол.
Столь вероломные действия казаков привели к тому, что оставшиеся без своего лидера дворяне покинули ополчение. Вот как об этом сообщает разрядная запись: «После Прокофьевы смерти стольники и дворяне и дети боярские городовые из-под Москвы разъехались по городам и по домам своим, бояся от Заруцкого и от казаков убойства; а иные, у Заруцкого купя, поехали по городам, по воеводствам и по приказам; а осталися с ними (казаками) под Москвою их стороны (дворянской), которые были в воровстве в Тушине и в Калуге» [44, 490]. После отъезда дворян земское правительство превратилось в казачье. Прокофий Петрович Ляпунов, несмотря на неоднозначный характер его поступков, оставил о себе в народе добрую память, о нем сочинялись песни. Одну из них, записанную Киреевским, приводит Н.И. Костомаров:
«Многи русские бояре нечестивцу отдались,
Нечевстивцу отдались, от Христовой веры отреклись,
Уж один-то боярин думный воеводушко крепко веру защищал, Крепко веру защищал, изменников отгонял:
Уж как думный воевода был Прокофий Ляпунов,
Как Прокофий-то Петрович рассылал своих гонцов,
Как Прокофий Ляпунов роздал письмы своим гонцам,
Роздал письмы гонцам и приказ им приказал:
”Поезжайте вы, гонцы, на все русские концы,
На все русские концы, во большие города,
Вы просите воевод идти с войском сюда,
Свободить город Москву, защищать веру Христа”» [30, 660].
Ослабление позиций теперь уже по составу казачьего ополчения позволило гетману Яну-Петру Сапеге в начале августа прорвать кольцо осады вокруг Китай-города и Кремля и доставить
106

возы с продовольствием польско-литовскому гарнизону и московскому правительству. Вот только по какой-то причине этот авантюрист, не желавший подчиняться кому бы то ни было и твердо преследовавший лишь свою собственную выгоду, следующей ночью умер. Некоторое время этот проход из Кремля через устье Неглинной давал возможность осажденным общаться с внешним миром. Правда, и их врагам этот путь не был заказан и они использовали его для общения с патриархом Гермогеном, видимо, не так уж крепко он был заперт в Чудовом монастыре. Именно через этих лазутчиков патриарх и передал свое послание в Нижний Новгород, которым указывал им на «воровство» казаков под Москвою, а также на то, что эти лихие люди собираются посадить на царство сына царицы Марины.
Патриарх Гермоген, конечно, был против иноверцев, но главной бедой для России считал православных казаков. Совершенно другой позиции придерживался в это время архимандрит ТроицеСергиева монастыря Дионисий, который старался опереться на лидеров Первого земского ополчения, а они в свою очередь обращались к монастырю за помощью. Так, осенью 1611 г., стесненные войском гетмана Ходкевича, казачий лидер князь Трубецкой «с товарищи и со всеми атаманы писали в Троицкий Сергиев монастырь со многим молением о свинце и о зелии (порохе) и паки молящее, чтобы (из монастыря) писали грамоты во все городы о помощи» [44, 498].
О начале действий нижегородского ополчения почти ничего неизвестно, так как сохранившихся от тех времен документов очень мало, но большинство историков сходятся во мнении, что это произошло еще до призывов патриарха Гермогена. Какие причины побудили нижегородцев встать на борьбу с польсколитовским засильем в Москве, против царя Владислава и против казачьего ополчения? Еще во время противостояния московского царя Василия Шуйского и тушинского царя Дмитрия нижегородцы не желали затевать междоусобицы, считая более удобным для себя признавать царем того, кого признала Москва. Признали нижегородцы, по грамоте, присланной московским правительством, и царя Владислава.
107

Нижний Новгород стоял на перекрестке водных дорог, на стрелке Волги и Оки и с давних времен был торговым центром, а точнее, крупным перевалочным пунктом товаров. По Оке и Клязьме шли торговые пути в Москву, Рязань, Муром, Касимов, Серпухов, Боровск, Калугу, Орел, Владимир, Суздаль, а по Волге вверх по течению — в Кострому, Ярославль, Углич, Тверь, Торжок, Зубцов, Ржев, вниз по течению — в Казань и Астрахань; по многочисленным притокам Волги приходили товары из Перми, Вятки и земель черемисов, мордвинов, чувашей, удмуртов, башкир. Товары, которые собирались со всех концов этой огромной водной торговой сети, продавались не только в городах России, но и экспортировались в Персию, Англию, Голландию, Германию, Данию.
Шведы, поляки и литовцы были давними конкурентами поволжских купцов. Шведские торговые люди старались перехватить у русских купцов инициативу на Балтийском море и не допустить развития торговли России через Белое море. Литва, став правопреемницей Полоцкого княжества, вела торговлю по Неману и Западной Двине с германскими, польскими и датскими городами, а Польша по Висле и Одеру торговала со всей Европой. Ассортимент товаров русских и польско-литовских купцов был почти один и тот же, да и спорные территории между Московским государством и Польско-Литовской республикой часто переходили из одного подданства к другому, увеличивая товарную базу того или иного государства.
Польско-литовские отряды до Нижнего Новгорода не добирались ни с целью грабежа, ни с целью сбора налогов. И тем не менее нелюбовь к полякам и литовцам среди нижегородцев к середине 1611 г. достигла своего апогея, почему? Историки и политологи объясняют этот феномен исключительным патриотизмом местных жителей. Они якобы готовы были пожертвовать своими сбережениями, чуть ли не до последней рубашки, на сбор ополчения для освобождения Москвы от польско-литовского гарнизона царя Владислава, который мог нарушить устои православной веры, и казацкого ополчения Заруцкого и Трубецкого, желавших посадить на московский трон сына царицы Марины.
108

После смерти Прокофия Ляпунова у многих городов, ранее поддерживающих Первое земское ополчение, изменилось отношение к целям и средствам достижения их у оставшихся лидеров Заруцкого и Трубецкого. Например, жители Казани в своем обращении к Перми писали:
«Под Москвою, господа, промышленника и поборника по Христовой вере, который стоял за православную христианскую веру, за дом Пресвятой Богородицы и за Московское государство против польских и литовских людей и русских воров, Прокофия Петровича Ляпунова, козаки убили, преступи крестное целованье. Митрополит, мы и всякие люди Казанского государства согласились с Нижним Новгородом и со всеми городами поволжскими, с горными и луговыми татарами, и луговою черемисок) на том, что нам быть всем в совете и в соединенье, за Московское и Казанское государство стоять, друг друга не побивать, не грабить и дурного ничего ни над кем не делать; а кто до вины дойдет, тому указ чинить по приговору, смотря по вине; новых воевод, дьяков, голов и всяких приказных людей в города не пускать и прежних не переменять, быть всем по-прежнему; Козаков в город не пускать же, стоять на том крепко до тех пор, пока Бог даст на Московское государство государя; а выбрать бы нам на Московское государство государя всею землею Российской державы; если же козаки станут выбирать государя по своему изволенью, одни, не согласившись со всею землею, то такого государя нам не хотеть» [60, 876].
Грамоты патриарха достигли успеха и среди населения Казанского государства, большинство жителей которого были мусульмане, где только сама Казань в это время была русским городом. Значит, не столько православная вера объединяла этих людей, сколько торговые интересы. Примечательно, что в более ранней грамоте казанцев, посланной в Хлынов говорится об отказе патриарха Гермогена Салтыкову и Андронову, а затем и Мстиславскому в их просьбе благословить народ на присягу королю Сигизмунду, что привело к ссоре московского правительства с патриархом, который в свою защиту обратился к гостям и торговым людям Москвы, доведя до них желание бояр присягать польскому королю, на что те ответили категорическим отказом. С.М. Соловьев, при¬
109

водя это известие из казанской грамоты, не очень ей доверяет, считая, что казанцы таким образом хотели оправдать свою присягу тушинскому царю Дмитрию. Но то, что российские купцы не желали польского короля на московский престол, весьма симптоматично.
Легенды Смутного времени рассказывают, что именно земскому старосте, торговцу мясом Кузьме Минину (? —1616), по прозвищу Сухорук, явился во сне св. Сергий и «приказал возбудить уснувших». Этому торговцу тогда было около 50 лет, родился он в семье богатого соледобытчика Мины Анкудинова из Балахны, который был совладельцем нескольких солевых промыслов, при этом одним их них владел на паях с князем Дмитрием Михайловичем Пожарским. Вот именно этим людям и было суждено стать лидерами Второго земского ополчения.
Управляли Нижним Новгородом в то время воеводы князь Василий Андреевич Звенигородский и Андрей Семенович Алябьев, стряпчий Иван Иванович Биркин, дьяк Василий Семенов, а также несколько земских старост, среди которых был и Кузьма Минин. Они и собрали нижегородцев в Спасо-Преображенском соборе в Кремле, где спасский протопоп Савва зачитал народу грамоту архимандрита Троице-Сергиева монастыря Дионисия, после чего выступил Кузьма Минин: «Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать и бить челом — кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником» [60, 883].
За всю историю существования Нижнего Новгорода ему угрожали только войска татарских ханов, бывших, как известно, мусульманами, но никакого желания продавать своих жен и детей для сбора средств по созданию отпора иноверцам-татарам никогда не возникало. Ведь татарские ханы не подрывали устоев нижегородской торговли — источника благосостояния горожан, их нападения были своего рода методом сбора дани, которую, по их мнению, города сдавали в недостаточном количестве. Совершенно другие последствия для торговли поволжских городов могли наступить с приходом польских и литовских купцов, интересы
110

которых были связаны с центральноевропейским рынком сбыта товаров.
Когда Кузьма Минин предложил ополчаться, для чего предполагалось собрать вольных служилых людей, так как сами торговцы воевать не умеют, то встал вопрос, где взять денег на ратных людей. На что Кузьма Минин сказал: «Я убогий с товарищами своими, всех нас 2500 человек, а денег у нас в сборе 1700 рублей; брали только третью деньгу: у меня было 300 рублей, и я 100 рублей в сборные деньги принес; то же и вы сделайте» [60, 884]. Таким образом, начался сбор денег на ополчение, правда, кто не хотел давать волей в общую казну, с тех брали неволею. Зажиточные купцы Никитовы, Лыткины и Дощанниковы дали более 10 тысяч рублей, а Строгановы — 4660 рублей. Так что именно торговый люд Нижнего Новгорода был заинтересован в смене власти в Москве.
Кроме денег нужен был еще и воевода, чтобы возглавить и повести ополчение, такого военачальника предложил Кузьма Минин, и оказался им, конечно, князь Дмитрий Михайлович Пожарский (1578—1642). Род князей Стародубских происходил от седьмого сына великого князя владимирского Всеволода Большое Гнездо (1154—1212) Ивана Каши, потомок которого и получил в удел Стародубское княжество. В дальнейшем один из князей Стародубских Андрей Федорович поделил свое княжество между четырьмя сыновьями, и второму сыну, Василию, достался Погар. Именно этот Василий Андреевич и стал первым князем Пожарским. Дмитрий Михайлович происходил от самой младшей ветви князей Пожарских — Ивана Федоровича Третьяка Меньшого, внука родоначальника фамилии. Его отец князь Михаил Федорович был стольником при царе Иване Грозном, с которым участвовал во взятии Казани и в Ливонской войне. От брака с Марией Федоровной Беклемишевой и родился будущий герой Второго земского ополчения. Вырос Дмитрий при дворе царя Бориса Годунова, у которого он был стряпчим с платьем, а звание стольника получил лишь при царе Дмитрии. Представители этого славного рода никогда не подымались в табели о рангах выше стольника.
111

В 1608 г. князь Д.М. Пожарский возглавил отряд, защитивший Коломну от неприятеля, затем на берегах р. Пехорки в 1609 г. он уничтожил небольшую шайку некоего злодея Салька, правда нанесшую поражение воеводам князю Литвинову-Мосальскому и Василию Сукину. За это князь Дмитрий Пожарский был пожалован воеводством в Зарайске, который он отстоял от попыток захвата разного рода желающих поживиться. Вот, собственно говоря, и все ратные подвиги этого князя, так что говорить о каких-то полководческих талантах 34-летнего Дмитрия Михайловича не приходится. Выбор на него пал, поскольку не были доступными более крупные военачальники, а среди таких же фигур он был выбран Кузьмой Мининым, с которым они были знакомы по общему солепромышленному делу. Что ж, князь ответил ему тем же. Он попросил себе в напарники кого-либо из посадских людей для сбора казны и агитации за правое дело, а когда ему ответили, что такого человека у них в городе нет, указал на Кузьму Минина. Тот согласился, но на определенных условиях: «Соглашусь, — говорил он, — если напишите приговор, что будете во всем послушны и покорны и будете ратным людям давать деньги» [60, 884].
Служилых людей стали собирать по всем окрестным городам, и в сентябре 1611 г. в Нижнем Новгороде собралось к приезду князя Дмитрия Пожарского значительное войско, основу которого составили смоленские дворяне, потерявшие к тому времени свои поместья вследствие наступления короля Сигизмунда. Ратным людям, особенно смолянам, «пожаловали денежным жалованьем большим: первой статье давали по 50 рублев, а другой по 45 рублев, третьей по 40 рублев, а меньше 30 рублев не было» [44, 514]. Историк XIX в. С.Ф. Платонов подметил, что сам Д.М. Пожарский наравне со своими сверстниками получал в 1604 г. всего 20 рублей жалования при поместье менее 400 четей. Так что можно говорить скорее о наемническом характере ополченцев, чем об их добровольном вступлении в войско по зову сердца, как обычно об этом пишут. Среди прибывавших воинов были и родственники старших ветвей лидера ополчения: Дмитрий Петрович Лопата-Пожарский, Иван Петрович и Роман Пет¬
112

рович Щепа-Пожарские. Общая численность войска, несмотря на солидную оплату служилым людям, была невелика и вряд ли намного превышала пять тысяч воинов.
Пока Второе земское ополчение собиралось с силами, лидеры Первого земского ополчения вместе с казаками признали своим царем Дмитрия Псковского, так называемого Псковского вора, и целовали крест ему на верность. Правда, их верность этому царю Дмитрию ненадолго понадобилась, так как уже в мае 1612 г. в результате заговора он был убит псковичами при попытке заполучить его казаками Александра Лисовского.
Все эти события торопили выступление нижегородского ополчения на Москву. Для призвания воинов еще в феврале были направлены по городам грамоты, в которых говорилось о положении страны, о необходимости сплотиться всем защитникам православной веры для освобождения Московского государства от воров и иноземцев, а до этого без всей земли царя не выбирать, а также о том, что после отъезда большинства дворян и детей боярских из лагеря под Москвой оставшиеся хотят на царство панну Марину с «законопреступным сыном ее». Далее в грамоте говорилось:
«Но теперь мы, Нижнего Новгорода всякие люди, сославшись с Казанью и со всеми городами понизовыми и поволжскими, собравшись со многими ратными людьми... идем все головами своими на помощь Московскому государству, да к нам же приехали в Нижний из Арзамаса смольняне, дорогобужцы и вятчане и других многих городов дворяне и дети боярские. И мы всякие люди Нижнего Новгорода, посоветовавшись между собою, приговорили животы свои и домы с ними разделить, жалованье им и подмогу дать и послать их на помощь Московскому государству.
И вам бы, господа, помнить свое крестное целование, что нам против врагов наших до смерти стоять: идти бы теперь на литовских людей всем вскоре. Если вы, господа, дворяне и дети боярские, опасаетесь от казаков какого-нибудь налогу или какихнибудь воровских заводов, то вам бы никак этого не опасаться. Как будем все верховые и понизовые города в сходу, то мы всею землею о том совет учиним и дурна никакого ворам делать не дадим...
113

Как будем все понизовые и верховые города в сходе вместе, мы всею землею выберем на Московское государство государя, кого нам Бог даст.
Мы, всякие люди Нижнего Новгорода, утвердились на том и в Москву к боярам и ко всей земле писали, что Маринки и сына ее, и того вора, который стоит под Псковом, до смерти своей в государи на Московское государство не хотим, точна так же и литовского короля» [71, 542].
Выступление ополчения началось после дошедшего до Нижнего Новгорода известия о том, что казаки под руководством Андрея Просовецкого направляются к Ярославлю, пытаясь опередить войско Пожарского и овладеть городом. Чтобы не позволить казакам занять Ярославль, туда спешно был направлен с небольшим отрядом князь Д.П. Лопата-Пожарский, который без боя занял город, где воеводой был боярин Андрей Куракин, так что казакам пришлось возвращаться, ведь брать штурмом укрепленный город им было не по силам. Сам Д.М. Пожарский с основными силами ополчения, не спеша, вышел из Нижнего Новгорода 23 февраля 1612 г.
Все города поволжские встречали его хлебом с солью, а местные ратники присоединялись к ополчению, лишь Кострома с воеводой Иваном Шереметевым, родственником бояр Романовых, закрыла перед ним ворота города. Воевода решил сохранить присягу царю Владиславу и отказался пустить ополчение в город, но костромичи подняли бунт и, связав своего воеводу, открыли князю Пожарскому городские ворота. В начале апреля войско добралось до Ярославля, пройдя не более 500 км за 40 дней. Здесь князь Д.М. Пожарский с Кузьмой Мининым создали Временное земское правительство с подчиненными ему Поместным, Монастырским, Разрядным приказами, Казанским дворцом, Новгородской четвертью и Денежным двором. В Ярославле начали чеканить монету с изображением царя Федора Ивановича, которого в России все чтили и признавали как последнего законного царя из рода Рюриковичей. Князь Пожарский тоже был Рюрикович, с родословной не хуже князей Шуйских, видимо, это и хотел он подчеркнуть чеканкой монеты.
114

Создание Временного правительства и приказов, обустройство жизни этих государственных институтов в Ярославле, налаживание связей с городами севера России, сбор налогов, а также продовольствия и фуража для войска — все эти объективные причины надолго задержали продвижение ополчения к Москве. Но были и субъективные причины, которые сводились к вопросу: кого ополчение шло спасать в Москве? В более поздние времена была принята версия, что московские бояре, дворянство и земство, в том числе и члены московского правительства, находились в Кремле в качестве пленников польско-литовского гарнизона. Так было выгодно Дому Романовых, поскольку два представителя этого рода, принявшие присягу Владиславу — боярин Иван Никитич Романов и его племянник, стольник Михаил Федорович Романов, будущий царь — находились в Кремле. Но в то время так считать не могли, большинство россиян находилось в осаде вместе с поляками, литовцами и немцами по собственной воле, вместе с ними защищаясь от многочисленных мятежников. Спасать их князю Д.М. Пожарскому и К. Минину не было никакого резона.
В Кремле как бы под домашним арестом содержался патриарх Гермоген, рассылавший свои грамоты по российским городам, в том числе и в Нижний Новгород, и вроде бы по его призыву создавалось Второе земское ополчение. Но именно в это время дошли до Ярославля сведения о его смерти 17 февраля 1612 г. Считается, что он отказался написать грамоту Нижегородскому ополчению о нежелательности их присутствия в Москве, за что поляки велели уморить его голодом. Конечно, вряд ли полковник Гонсевский испытывал какой-либо трепет перед российским первосвященником, но осажденные все без исключения в это время голодали из-за отсутствия возможности доставить продовольствие в Кремль. Так что делать для патриарха исключение, когда всем остальным осажденным приходилось есть собак и кошек, поляки, стремившиеся выжить и дождаться помощи из Польско-Литовской республики, не стали бы.
Заключать союзное соглашение с Дмитрием Трубецким и Иваном Заруцким Дмитрию Пожарскому явно не хотелось, но и
115

ссориться с ними было тоже не выгодно. К Москве надо было подступать, когда появится ясность с двумя первыми фигурами государства — царя и патриарха. Но если с выбором патриарха было понятно, так как круг претендентов был ограничен, то выбор царя представлял большую проблему: отринув польского Владислава, оставалось делать ставку на шведского КарлаФилиппа, но он был уже приглашен Первым земским ополчением и Новгородом, значит, не годился в претенденты для Второго земского ополчения, а все свои знатные бояре в Кремле или в Литве, что тоже являлось преградой для их выбора. Правда, оставался лидер Нижегородского ополчения князь Д.М. Пожарский, и он был явно не прочь занять московский престол, но для этого требовалось время.
Местом для возможного сбора земского собрания был определен Суздаль, занятый, однако, отрядом Андрея Просовецкого. Только в апреле 1612 г. к городу подошло войско с Романом Петровичем Щепой-Пожарским и казаки, не вступая в сражение, ушли оттуда. Аналогично развивались события и в других городах, к которым были направлены отряды Нижегородского ополчения: так, к концу мая были освобождены от казаков ПереяславльЗалесский, Пошехонье, Кашин, Торжок, Владимир, Углич. Теперь территория, контролируемая князем Д.М. Пожарским, стала довольно значительной и непосредственно приближенной к Москве. На ростовский митрополичий престол вернулся Кирилл, которого с этой должности снял в 1605 г. царь Дмитрий, назначив ростовским митрополитом Филарета Романова. Все предпосылки к созыву земского собрания были налицо, но другие действующие лица российской трагедии не могли допустить такого хода развития событий. На князя Д.М. Пожарского было совершено покушение, якобы организованное лидерами Первого земского ополчения. Так это было или иначе, но это придало еще большую популярность князю в народе.
В Кракове польский король Сигизмунд и вельможные паны понимали, что если сейчас не помочь московскому гарнизону, то погибнет не только он, но и сама идея присоединения России к Польско-Литовской республике. На помощь полковнику Алексан¬
116

дру Гонсевскому из Литвы выступил гетман Ян-Карл Ходкевич, прославившийся своими победами над шведами. По л ьско-литовское войско в июле 1612 г. двинулось к Москве и вскоре остановилось в селе Рогачево, в 80 км на северо-западе от столицы. Еще по дороге от Смоленска войско гетмана несло потери, так как, увидев, что в разоренной стране грабить некого и нечего, многие волонтеры вернулись назад, и теперь под Москвой это войско не представляло большой угрозы для Первого и Второго земских ополчений.
Гетман Ходкевич предпринял шаги, чтобы окончательно рассорить лидеров ополчений, подослав своих людей к боярину Ивану Заруцкому с предложением перейти на его сторону на определенных условиях. Однако это предприятие было открыто, лазутчики казнены, а Иван Мартынович Заруцкий 28 июля 1612 г. бежал со своими приближенными в Коломну к царице Марине, с которой затем ушел в Астрахань. Затея гетмана удалась не полностью, но и того, что получилось, хватило для беспрепятственного прохода польско-литовского войска в Москву. В результате в Кремле был заменен гарнизон вновь прибывшими воинами, полковник Александр Гонсевский покинул Москву, а полковник Николай Струсь занял его место. Н.И. Костомаров утверждает, что эта замена произошла по требованию полковника Струся: «Тут начались переговоры и споры. Струсь требовал, чтобы Гонсевский сложил с себя звание начальника Москвы и уступил ему, Ходкевич стал защищать Гонсевского и считал требование Струся оскорблением заслугам Гонсевского. Но сам Гонсевский рассудил, что честь невелика оставаться в столице и благоразумнее будет уступить ее сопернику, который безрассудно домогался этой чести» [30, 743].
Полковник Николай Струсь приходился племянником новопоставленному воеводе смоленскому Якубу Потоцкому, соперничавшему с гетманом Ян-Карлом Ходкевичем и не желавшему, чтобы тому досталась слава освободителя Москвы. После замены кремлевского гарнизона гетман Ходкевич отвел свое войско от Москвы и распустил небольшие отряды для сбора продовольствия для осажденных, которые в основном проводили сбор в северных районах России, где неизбежно сталкивались со шведа¬
117

ми. Гетман считал важным продержаться московскому гарнизону до зимы, когда должен был прибыть сам король с подмогой и деньгами для оплаты службы воинов. Но в августе от пойманного лазутчика узнали, что к Москве двигается Нижегородское ополчение. Чтобы не допустить штурма Кремля, туда же направил свое войско и гетман Ходкевич. Вот только князь Пожарский опередил гетмана и 20 августа 1612 г. разбил свой лагерь против Арбатских ворот.
Второе ополчение принципиально не хотело становиться вместе с Первым ополчением, что, конечно, задевало и огорчало боярина, князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого. Впоследствии Второе ополчение заняло позиции от Петровских ворот до Алексеевской башни на Москве-реке. В то же время казаки Первого ополчения занимали восточную сторону Белого города и Замоскворечье.
Через день к Москве подошло войско гетмана Ходкевича, усиленное новыми отрядами князя Корецкого, полковника Невяровского, Граевского и Млоцкого, пришедшими из Смоленска, а также восемью тысячами казаков с атаманом Шираем во главе. Присланное королем подкрепление доставило гетману несколько сот возов с продовольственными и воинскими запасами, которые требовалось доставить осажденному гарнизону Московского кремля. Вот только операция по доставке этих запасов в Кремль полностью провалилась.
Расчет гетмана был построен на отсутствии взаимопомощи войск князей Пожарского и Трубецкого, именно поэтому он повел свое войско на прорыв блокады Кремля на стыке Первого и Второго ополчений. Им удалось с боями добраться да церкви св. Климента папы римского на Пятницкой, где сумели захватить небольшой острог, куда завезли 400 возов. Здесь и закончилась операция по доставке продовольствия в Кремль для московского правительства и польско-литовского гарнизона. Славу этого разгрома прорывающегося войска обычно приписывают действиям келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына и вдохновителя Нижегородского ополчения Кузьмы Минина: первый пообещал казакам князя Трубецкого отдать монастырскую казну
118

за взятие острога с польскими запасами, а второй лично со своим племянником (убитым в этой операции) возглавил атаку трех сотен дворян Яна Хмелевского, перешедшего на службу к князю Пожарскому. Казаки, поверив обещанию келаря, в пьяном угаре с криками «Сергиев!» бросились на поляков, защищавших острог с ввезенными туда возами, и через несколько часов кровопролитного боя сумели отбить эти 400 возов с продовольствием. А отряду Минина удалось расстроить подготовку поляков для переправы через Москву-реку.
После такой неудачи гетману Ходкевичу оставалось только отвести остатки войска и возов с продовольствием к Воробьевым горам, однако он сумел найти возможность и доставить в Кремль письмо, в котором сообщал полковнику Струсю о своем отходе из Москвы для переформирования сил и сбора продовольствия и обещал вернуться через три недели. Польское войско 28 августа 1612 г. ушло в Вязьму, оставив московский гарнизон на произвол судьбы, продовольственное положение которого еще более ухудшилось из-за прорыва в Кремль полковника Невяровского с 300 польскими пехотинцами.
А победа ополчений над войском Ходкевича привела к примирению их предводителей, сумевших организовать совместные действия по окончательному блокированию Кремля. Вскоре, однако, казаки вновь стали бунтовать и требовать обещанных князем Трубецким денег за службу, а также келарем Палицыным за взятие польского обоза. Но денег ни в княжеской, ни в монастырской казне не было, предводителям еще удавалось рассчитаться с дворянами, которым передавались, хотя бы на бумаге, новые поместья, а вот платить казакам было нечем. Все, что смог сделать Авраамий Палицын с архимандритом Троицкого монастыря Дионисием, так это собрать и передать в залог казакам на тысячу рублей церковные облачения, вышитые золотом. Считается, что расчувствовавшиеся православные казаки отказались принять этот залог и обещали стойко перенести все тяготы, связанные с длительной осадой Кремля. И хотя финансовое положение Второго ополчения было несколько лучше, но, чтобы надолго удержать в повиновении войско, его было явно недостаточно.
119

Пытаясь завершить кампанию по освобождению Москвы от польско-литовского гарнизона, лишив при этом московское правительство князя Мстиславского какой-либо власти, князь Пожарский решил расстроить единство польских и литовских командиров, обратившись с предложением о почетной капитуляции не к руководителю гарнизона полковнику Николаю Струсю, а к полковникам Страбинскому и Будзиле, а также ротмистрам, казакам и гайдукам.
«Нам ведомо, что вы, будучи в Кремле в осаде, терпите немерный голод и великую нужду и ожидаете день со дня своей погибели, а крепитесь потому, что Николай Струсь и московские изменники Федька Андронов с товарищи упрашивают вас, ради живота своего. Хотя Струсь учинился у вас гетманом, но он не может вас спасти. Сами видели, как гетман приходил и как от вас ушел со срамом и со страхом, а мы еще были тогда не со всеми силами. Объявляем вам, что черкасы, которые были с паном гетманом, ушли от него разными дорогами; дворяне и дети боярские, ржевичи, старичане и прочих ближних городов взяли в плен живьем пятьсот человек, а сам гетман с своим полком, с пехотой и служилыми людьми ушел в Смоленск 13-го сентября. В Смоленске нет ни души: все воротились с Потоцким на помощь гетману Жолкевскому, которого турки разбили. Королю Жигимонту приходится теперь о себе самом промышлять, кто бы его от турок избавил. Жолнеры Сапеги и Зборовского в Польше разорения чинят. Так вы не надейтесь, чтобы к вам кто-нибудь пришел на помощь. Все горе стало от неправды короля вашего Жигимонта и польских и литовских людей, нарушивших крестное целование. Вам бы в той неправде душ своих не губить и нужды такой и голову за них не терпеть. Присылайте к нам, не мешкайте; сохраните свои головы, а я беру вас на свою душу и всех ратных людей своих упрошу: кто из вас захочет в свою землю идти, тех отпустим без всякой зацепки, а которые сами похотят Московскому государству служить, тех пожалуем по достоинству; а кому из ваших людей не на чем будет ехать, или идти не в силах будет от голода, то как вы из города выйдете, мы прикажем навстречу таким выслать подводы» [30, 749].
Но осажденные обещаниям князя Пожарского не поверили, горький опыт общения с московитами, которые, присягнув царю
120

Владиславу, сами призвали поляков и литовцев в Москву для охраны правительства от возможных волнений горожан, не позволил им довериться новым обещаниям и, как показало будущее, были правы. Тем более что оставалась надежда на помощь королевского войска, с которым, несмотря на плотное кольцо осаждавших Кремль войск, они поддерживали сношения вплоть до середины октября, когда их положение стало просто невыносимым. Так что в середине сентября польские полковники могли еще с гордостью ответить отказом на все предложения князя Пожарского.
«Не новость, — писали они, — для вас лгать в своих писаниях: у вас нет стыда в глазах; присмотрелись мы на храбрость и мужество ваше! Московский народ самый подлейший в свете и по храбрости подобен ослам или суркам, которые только тем и обороняют себя, что в ямы прячутся. Видали мы своими глазами, как литовский гетман дал вам себя знать с малыми силами. Мы, ожидая счастливого прибытия государя нашего короля с сыном Владиславом, не умрем с голоду, а дождемся его и возложим царю Владиславу на главу венец вместе с верными его подданными, сохранившими данную ему присягу; а вам Господь Бог за кровопролитие и разорение Московского государства возложит на голову кару и каждый старший из вас пусть ожидает великой кары Божией над собою. Не пишите к нам ваших московских глупостей: не удастся вам ничего от нас вылгать; мы вам стен не закрываем, добывайте их, если они вам нужны, а царской земли шишами и блинниками не опустошайте: пусть хлоп идет к сохе, поп — к церкви, купец — на свой торг: здоровье будет царству. Не пиши нам сказок, Пожарский; мы лучше тебя знаем, что польский король усоветовал с сенатом, как довести до конца московское дело и укротить тебя, архимятежника. Не был нам турок страшен и не будет; и не только со своими негодяями и шишами, что у тебя теперь, но если бы к тебе пристало гораздо больше бунтовщиков таких, как ты, то и тогда не одолеешь ты нас при помощи Божией» [30, 750].
Однако дождаться помощи от короля польско-литовскому гарнизону было не суждено, и в начале октября цены на продовольствие в осажденном Кремле достигли неимоверных величин: 100 злотых за четверть ржи, хлеб из лебеды стоил по три злотых за буханку, а четверть конского мяса — 120 злотых. К середине
121

октября уже ни за какие деньги нельзя было достать ни хлеба, ни мяса животных. Н.И. Костомаров приводит страшные подробности наступившего голода среди осажденных москвитян, поляков и литовцев из дневника одного из них, сохраненных неким киевским мещанином Божком Балыкой: «Осажденные переели лошадей, собак, кошек, мышей; грызли разваренную кожу с обуви, с гужей, подпруг, ножен, поясов, с пергаментных переплетов книг, — и этого не стало; грызли землю, в бешенстве объедали себе руки, выкапывали из могил гниющие трупы, и съедено было, таким образом, до восьмисот трупов, и от такого рода пищи и от голода смертность увеличивалась» [30, 751].
В этих условиях никто не мог поручиться за жизнь соседа, те, кто не мог далее терпеть такой голод, перелезали через крепостные стены и сдавались в плен. Некоторым повезло: их накормили и отправили к кремлевским стенам уговаривать товарищей сдаться, а попавшие к казакам перебежчики были поголовно изрублены на части.
Однако и в таких условиях кремлевский гарнизон находил силы к сопротивлению и пресекал попытки осаждавших сделать подкопы под крепостными стенами. Конечно, долго так не могло продолжаться, и когда казаки князя Трубецкого 22 октября решились на приступ Китай-города, то защищать его было некому, последние защитники его ушли в сам Кремль. Чтобы сохранить хоть какие-то остатки пищи для гарнизона, полковник Струсь выпустил из Кремля находившихся там женщин и детей. Князю Пожарскому и Минину с трудом удалось сохранить жизнь этим боярским женам и детям, защитив их от разъяренных казаков, желавших как минимум ограбить людей. Дальнейшее сопротивление было бесполезным, и осажденные это понимали, даже несмотря на стойкость некоторых членов московского правительства, среди которых выделялся Федор Андронов, понимавший, что в отличие от бояр и польско-литовских полковников, его, скорее всего, в плену ожидала смерть. Поэтому начались переговоры о сдаче московского гарнизона царя Владислава вождям ополчений, в результате договорились единственно о том, что всем осажденным будет сохранена жизнь.
122

24 октября 1612 г. через Троицкие ворота Кремля были выпущены бояре и русские люди, в том числе руководитель московского правительства князь Федор Иванович Мстиславский, князь Иван Михайлович Воротынский, боярин Иван Никитич Романов с племянником Михаилом Федоровичем, будущим царем России, а пока еще верным слугой царю Владиславу. Несмотря на стремление казаков расправиться с этими высокородными пленниками, князю Пожарскому удалось вывести их в свой лагерь.
На следующий день были отворены все кремлевские ворота, через которые во главе со священнослужителями в Кремль вошли войска ополчений Пожарского и Трубецкого, где в Успенском соборе был отслужен благодарственный молебен. Польсколитовский гарнизон, побросав оружие, дожидался на площади своей участи. Предварительно изъяв у них все, представлявшее какую-либо ценность, чтобы расплатиться с казаками, пленных поделили между двумя ополчениями: доставшиеся князю Пожарскому остались живы, их развезли по разным городам России, а попавшие в плен к князю Трубецкому были почти поголовно умерщвлены казаками. Правда, судьба сосланных в различные города поляков и литовцев была тоже незавидной, так в Галиче толпа расправилась с пленными из роты Будзилы, в Унже то же самое произошло с пленными из роты Стравинского. А вот пленным из роты Талафуса повезло больше: их освободил отряд запорожских казаков, которые с целью грабежа достигли Соли Галицкой. Польских и литовских офицеров отдельно от рядовых солдат посадили в острог в Нижнем Новгороде, что вероятно и спасло их от самосуда народной толпы. Правда, Осип Будзила, уже будучи освобожденным из плена по Деулинскому миру в 1619 г., сообщал о намерении местных властей утопить их всех в Волге и о заступничестве за них князя Дмитрия Пожарского.
В это время польский король Сигизмунд III с сыном, московским царем Владиславом, направлялись вместе с войском к Москве, весть о сдаче московского гарнизона дошла до них на пути из Вязьмы в Волоколамск. Понимая, что штурмовать Москву малыми силами, с которыми он пришел в Россию, бессмысленно, король в конце ноября, не решившись зимовать в Вязьме, ушел в
123

Польшу. Тем не менее его появление вместе с царем Владиславом на близких подступах к Москве отодвинуло начало выборов нового царя и не потому, что временное правительство боялось захвата поляками столицы, а потому, что не знало, как к царю Владиславу, прибывшему на свой престол, отнесется русский народ.
Только после ухода польского войска с территории России во второй половине декабря оповестили о созыве земских представителей для выборов царя. По каким-то причинам, не дошедшим до потомков, декабрьский земский съезд выборщиков оказался недееспособным, и тогда был назначен новый созыв земства на март месяц. Вероятнее всего, это произошло из-за отсутствия московских бояр, которые после исхода из Кремля бросились в свои отчины, чтобы откормиться, да и ради собственной безопасности: с глаз долой от своих победителей. Но на этот раз съезд, видимо, начал работать еще в феврале, не дожидаясь выборщиков от всех городов и волостей.
Документы, сохранившиеся от этого времени, не дают возможности представить, как развивались события на этом соборе, но 7 февраля 1613 г. в московские цари был предъизбран шестнадцатилетний сотник Михаил Федорович Романов. Окончательное избрание или оглашение оного должно было произойти 21 февраля того же года, но вот подписан документ чисто порусски: «одно лицо подписывалось за нескольких, не перечисляя их поименно, а только означая общим именем “тулян”, “серпьян”, “чебоксарцев” и т.д.» [44, 536]. С.Ф. Платонов сообщает, что на документе об избрании стоят подписи представителей от 50 городов и уездов, а всего при этом 277 подписей, что существенно меньше, чем должно было быть. Известный историк, рассматривая эти события, подмечает, что от Нижнего Новгорода подписались только четверо, хотя по достоверным сведениям от этого города были избраны три священника, один дьяк, два стрельца и 13 посадских представителей, не считая представителей дворянства. Если сопоставить такое представительство от одного города, то можно представить, какое могло быть количество выборщиков царя на этом соборе. Почему не дождались полного кворума избирателей или, не захотев ждать их явки к
124

обусловленному сроку, воспользовались каким-то для этого удобным моментом, осталось неясным. Известно только, что на съезде выборщиков было решено не избирать в московские цари представителей иностранных держав, т.е. уже избранного царя Владислава и предлагаемого ранее некоторой частью Первого ополчения шведского принца Карла-Филиппа, а также не предлагать правления царицы Марины и ее сына Ивана.
Предполагается, что князь Д.М. Пожарский отказался претендовать на царский титул. Он как-то сразу после взятия Кремля отошел на второй план и устроился на жительство на Арбате в Воздвиженском монастыре, в то время как его соперник — князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой поселился в Кремле в дворце Бориса Годунова и явно был не прочь стать царем. Первый из этих народных вождей был потомком седьмого сына великого князя владимирского Всеволода Большое Гнездо, но по служебной лестнице достиг только звания стольника, а второй, получивший боярский чин от Тушинского царя, являлся потомком князя Корибута, сына великого князя литовского Ольгерда. Считается, что казаки не желали видеть на московском престоле князя Д.М. Пожарского, пренебрегавшего ими во все время соперничества двух ополчений.
Удивительно, но эта новая сила в государстве, до смуты не находившаяся в подданстве у царя, теперь претендовала на право избрания своего казацкого царя. В то же время дворяне были против избрания князя Д.Т. Трубецкого, прекрасно понимая, что он будет и в дальнейшем опираться на поддержку казаков. Так это было или иначе, только по созданной позднее династией Романовых легенде какой-то дворянин из Галича принес письменное предложение об избрании на трон родственника прежних государей Михаила Романова, а затем с таким же предложением выступил донской атаман, что и послужило решением о выборе царя.
21 февраля 1613 г. об этом решении было объявлено московскому люду с Лобного места на Красной площади, после чего Троицкий келарь Авраамий Палицын, Новоспасский архимандрит Иосиф и боярин Василий Петрович Морозов спросили у народа его желания в выборе царя. На хорошо подготовленном народном
125

собрании вопрошающие получили искомый ответ: «Желаем на царство Михаила Федоровича Романова». По той же легенде сама мать Михаила Романова инокиня Марфа по примеру царицы Ирины сказала прибывшим с посольством в Ипатьевский монастырь под Костромой рязанскому архиепископу Феодориту, троицкому келарю Авраамию Палицыну, а также боярам Федору Ивановичу Шереметеву, родственнику Романовых, и князю Владимиру Ивановичу Бахтеярову-Ростовскому, что не желает видеть своего сына на царском престоле, так как он еще очень молод. Михаил Романов тоже якобы отказывался от царской должности, что было принято в те времена в России, но под давлением послов мать благословила его, и он принял царский посох от архиепископа рязанского.
Что-то здесь не так! Два человека, обладавшие реальной военной силой, — князь Дмитрий Пожарский и князь Дмитрий Трубецкой — якобы отказались от власти, которую они уже имели. И это при том, что патриарха, который мог бы возглавить процесс выбора царя, на тот момент не существовало. Так что созыв земского собора возглавить могли только эти два предводителя Первого и Второго ополчений, имеющих при себе заблаговременно созданные правительства со всеми необходимыми приказами и монетными дворами. Видимо, уступить друг другу власть они не захотели, а продолжение их соперничества могло привести к новому витку гражданской войны. Более того, историки сообщают о том, что московская «чернь» и казаки осадили дворы Трубецкого и Пожарского (что это были за дворы и где находились, историей не уточняется, хотя ни тот, ни другой до этих событий своей недвижимости в Москве не имели).
Каким же образом появилась кандидатура Михаила Романова? Обычно историки романовской династии приводят мнение, что этот кандидат (даже не претендент, так как на земском соборе он не присутствовал и лично не изъявлял желания быть избранным на российский трон) являлся ближайшим родственником последних царей Рюриковичей. Но если вспомнить о том, что царь Иван IV был женат семь или восемь раз, то таких родственных фамилий было предостаточно. Если это и имело значение, то не главное. Еще удивительнее, что выборы царя проходили
126

в большой спешке, не дожидаясь всех представителей от городов и уездов. Обычно спешат в случае, когда есть реальный претендент, желающий не столько получить власть, сколько ее узаконить (именно так было в случае избрания Бориса Годунова и Василия Шуйского). В этом же случае в дошедших до потомков документах скупо упоминается о рассмотрении на соборе таких кандидатур, как Дмитрий Пожарский и Дмитрий Трубецкой, но причины отказа этим претендентам практически не освещены.
Вряд ли выборщиков смущало имя этих князей, несколько скомпрометированное многочисленными Лжедмитриями, ведь избранный царь вправе был принять иное царское имя — прецеденты в истории России уже были. Сказание о выборах царя Михаила не дает представления обо всех сложностях избирательного процесса, тем более не описывает закулисной борьбы, которая непременно присутствовала. То что кандидатуру Михаила Романова предложил галицкий дворянин, это понятно: он мог владеть поместьем по соседству с землями этой боярской фамилии и быть зависимым от них, даже если и не был специально подготовлен для этой акции родственниками Романовых. А вот чем и кто подкупил казаков, которые тоже предложили Михаила на царство, несмотря на то что еще при исходе членов московского правительства из Кремля, среди которых был и молодой Романов, хотели расправиться с ними без суда и следствия, осталось неизвестным для истории. Правда, патриарх Филарет, назначенный на эту должность Тушинским царем, имел возможность близко сойтись с донскими атаманами, но его во время выборов не было в России. Даже если и возникали доверительные отношения между казацкой верхушкой и кланом Романовых, то почему не была предложена кандидатура Ивана Никитича Романова, родного брата Филарета (Федора Никитича), имевшего уже опыт деятельности в московском правительстве князя Мстиславского?
К родственным фамилиям Романовых относятся Беззубцевы, Брехины, Бутурлины, Вантеевы, Гавшины, Гольтяевы, Дурновы, Елкины, Жеребцовы, Замыцкие, Застолобские, Захарьины, Каменские, Козаковы, Кокоревы, Колычевы, Кошкины, Курицыны, Ладыгины, Ляцкие, Мятлевы, Неплюевы, Облязовы, Об¬
127

разцовы, Пушкины, Рожновы, Свибловы, Товарковы, Челяднины, Чоботовы, Чулковы, Шереметевы, Яковлевы. Все они в основном происходили от общего предка «выходца из немец» Стефана Ратши, современника князя Юрия Долгорукого и якобы его потомка Андрея Ивановича Кобылы, боярина при дворе великого князя Семена Гордого, по версии 1886 г. составителя «Истории родов русского дворянства» П.Н. Петрова. Федор Иванович Шереметев был одним из главных сторонников выбора Михаила, а затем в его царствование возглавлял правительство России. Но именно ему приписывает Н.И. Костомаров со слов писателя П.И. Мельникова письмо к князю В.В. Голицыну, находившемуся вместе с митрополитом ростовским Филаретом с посольством у короля Сигизмунда III, где было сказано: «Выберем Мишу Романова, он молод и еще глуп»* [30, 761].
В настоящее время уже невозможно выяснить причины выбора казаками в цари Михаила, но вместе с тем надо отметить, что и в дальнейшем династия Романовых в своем управлении российским народом всегда опиралась на поддержку донских казаков. А в Донских делах под 22 декабря 1613 г. сделана запись об отношении казаков к царю, где говорится, что «они де во всем царскому величеству послушны и на всяких государевых недругов стоять готовы» [44, 604].
Летописный сборник очень лаконично представляет события освобождения Москвы от польско-литовского гарнизона царя Владислава и выборов нового царя: «Чрезъ столника князя Димитрия Михаиловича Пожарскаго и чрезъ бываю в служба и веема обычайнаго человека Козму Минина Нижегородскихъ и ихъ стараниемъ и собраниемъ со всей России войска, в томъ числЪ и нанятымъ казацкимъ воинствомъ, взяша Российстии люди назадъ царствующий градъ Москву отъ Литвы, и Литвянъ оныхъ, которые в МосквЪ в самой крепости Кр'Ьмл'Ь жили, принудили, ради гладу и смерти, самыхъ выйти вонь и имъ покорит¬
* После выхода в свет книги Н.И. Костомарова писатель П.И. Мельников обратился к живущему тогда потомку Шереметева с разъяснениями о неточности изложения историком слов его предка: во время правления династии Романовых было небезопасно являться источником каких-либо слухов об их фамилии.
128

ся, потому, что в притеснении отъ Российскаго имъ войска и атаки такой случился гладь, что оный собакъ, и мышей, и кошекъ и всякую скверну ели и калъ, а что страшнее того — мясо человечье ели, котораго человечья мяса по выгнании ихъ из Москвы наши войски, нашедъ целые дщаны, вон выбросали. И такъ Москва очистилася отъ Литвы» [40, 475].
«Божиимъ благоволениемъ избраша и поставиша на Московское царство царя Михаила Феодоровича всея России, сродника блаженному царю Феодору Иоанновичу» [40, 456].
Избранный на царство 21 февраля 1613 г., Михаил не торопился прибыть в Москву и приступить к своим обязанностям, венчавшись на царство. Видимо, голод, который он испытал вместе с московским правительством и польско-литовским гарнизоном в Кремле, и страх перед далеко еще не успокоившимся народом и казаками вынуждали его повременить со своим въездом в столицу. Еще 8 апреля царь на просьбы собора сообщить о дате своего приезда в Москву отвечал:
«Писали вы к нам с князем Иваном Троекуровым, чтоб нам походом своим не замедлить, и прислали с князем Иваном роспись, сколько у вас в Москве во дворце всяких запасов; по этой росписи хлебных и всяких запасов мало для обихода нашего, того не будет и на приезд наш. Сборщики, которые посланы вами по городам для кормов, в Москву еще не приезжали, денег ни в котором приказе в сборе нет, а Московское государство от польских и литовских людей до конца разорено, города и уезды многие от войны запустели, наши дворцовые села и волости розданы были в поместья и запустошены, а иные теперь в раздаче; и наш обиход запасов и служилым людям на жалованье денег и хлеба сбирать не с кого. Атаманы и козаки беспрестанно нам бьют челом и докучают о денежном жалованье, о своих и конских кормах, а нам и пожаловать нечем и кормов давать нечего» [61, 12].
Лукавил, конечно, царь Михаил в том, что страну разорили поляки с литовцами: во время гражданской войны, длившейся уже десяток лет и еще не закончившейся, города и села были разорены самими подданными Московского государства, количество иностранцев в этом деле было ничтожно. Собственно о про¬
129

должавшемся разорении земли русской царь и сам отписывал собору в оправдание своей задержки с прибытием в Москву: «Можно вам и самим знать, — говорится в царской грамоте, — если на Москве и под Москвою грабежи и убийства не уймутся, то какой от Бога милости надеяться? Никакие люди в Москву ни с какими товарами и с хлебом не поедут, дороги все затворятся, и если не будет из Москвы в города, а из городов в Москву проезду, то какому добру быть? Да и то нам подлинно известно, которые гости, торговые и всякие жилецкие люди в московское разоренье разбежались из Москвы по городам, а теперь велено им с женами, детьми и со всем имением ехать в Москву, и отданы они в том на крепкие поруки; и те все люди для убийства и грабежей в Москву ехать не смеют» [61, 15].
30 апреля 1613 г. царь уже находился в селе Братовщина, на половине пути от Троице-Сергиева монастыря до Москвы, где в очередной раз к нему прибыли посланники от собора, которым он сообщил, что будет в столице 2 мая. С этими посланниками было доставлено и послание к царю от князей Д.М. Пожарского и Д.Т. Трубецкого с верноподданническими уверениями:
«Были мы, холопи твои, Митька Трубецкой и Митька Пожарский, на твоей государевой службе под Москвою, голод и нужду великую терпели, и в приходы гетманские в крепких осадах сидели, с разорителями веры христианской бились, не щадя голов своих, и всяких людей прямою службою и кровью Московское государство очистилось и многие люди освободились; а теперь приходят к нам стольники, стряпчие, дворяне московские, приказные люди, жильцы, городовые дворяне и дети боярские, которые с нами были под Москвою, и бьют челом тебе, государю, чтоб им видеть твои царские очи на встрече; но мы, без твоего государева указу, на встречу к тебе ехать не смеем, ожидаем от тебя милости и указу, как ты нам повелишь» [61, 16].
Судя по этому посланию, отношения между царем Михаилом и предводителями Первого и Второго ополчений были не самые добросердечные, да и задержки в пути к Москве были вызваны, вероятно, неуверенностью царя в лояльности князей Пожарского и Трубецкого к его воцарению.
130

11 июля Михаил Федорович Романов венчался на Московское царство в Успенском соборе Кремля, а перед этой церемонией царь дал боярские чины своему родственнику князю Ивану Борисовичу Черкасскому и князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому. При самом венчании, действие которого было расписано между участниками, началось обычное для российской знати местничество, когда Гаврила Пушкин считал невместным быть ниже Дмитрия Пожарского, а Дмитрий Трубецкой не желал быть ниже Ивана Романова, но царь приказал всем спорящим быть на его венчании без мест. Так, при венчании царя князь Федор Мстиславский осыпал государя золотыми монетами, боярин Иван Романов держал над ним шапку Мономаха, князь Дмитрий Трубецкой — скипетр, а князь Пожарский — державу. Удивительно, но все главы правительств, одновременно соперничавших между собой за власть в стране, теперь готовы были передраться между собой за место рядом с царем Михаилом.
Став царем, Михаил Романов получил разоренную страну, подданные которой в большинстве своем занимались разбоем и грабежом тех немногих ее граждан, что пытались производить ремесленные товары и выращивать продукты питания. Кроме своих, так называемых шишей, страну грабили ногаи, татары, запорожские и донские казаки, а также остатки польских и литовских отрядов. При этом ратные люди, не получая жалованья, сами добывали себе на пропитание грабежом, сборщики налогов тоже грабили, да так, что крестьяне взмолились царю разрешить им самим собирать подати. Те же, что могли себя оберечь от грабежа мелких отрядов, вообще не собирались платить налоги: монастыри, ссылаясь на разорение от литовских людей, просили льгот по выплатам; купцы требовали льгот для возмещения убытков, понесенных ими во время военных действий; а дальние города вообще отказывались платить подать, ссылаясь на свое неучастие в выборах царя.
В этих условиях целесообразно вспомнить, что Второе земское ополчение создавалось на деньги, собранные нижегородскими и поволжскими купцами, а его организатором был Кузьма Минин. Неужели торговый люд, вложив свои деньги в дело спасе-
131

ни я России, затем полностью отказался от участия в выборах царя, от личности и действий которого напрямую зависела их торговля? Допустим, сам Кузьма Минин (? —1616) был пожалован царем Михаилом чином думного дворянина и землями возле Нижнего Новгорода. Много это или мало для провинциального купца — сегодня оценить трудно, хотя Тушинский царь раздавал чины более щедро, вплоть до боярских званий, которые в большинстве были сохранены и царем Михаилом. Необходимо также отметить, что зависимость правления царя Михаила от поволжских купцов продолжалась еще длительное время, что явно следует из его послания от 24 мая 1613 г. одному из влиятельных спонсоров Второго земского ополчения, купцу Строганову, которое приводит С.М. Соловьев.
«Бьют нам челом на Москве дворяне и дети боярские, козаки, стрельцы и всякие ратные люди, что они, будучи под Москвою, многие нужды и страсти терпели и кровь проливали, поместья и вотчины у них от долгой войны запустели, и службы своей исполнять им нечем; стрельцы и козаки служивую рухлядь проели, и на нашей службе им быть нельзя за великою бедностью; в казне нашей денег и хлебных запасов в житницах нет, служивым людям жалованья дать нечего. Выходцы и языки в расспросе боярам нашим сказывают, что литовские люди хотят идти под Москву, а в нашей казне денег и в житницах хлеба нет нисколько. Сколько вы с своих вотчин в нашу казну денежных доходов платите, нам про то подлинно не ведомо; и теперь по нашему указу послан к вам Андрей Игнатьевич Вельяминов; велено ему с ваших вотчин за прошлые годы и за нынешний год по книгам и по отписям наши денежные доходы взять сполна и привезть к нам. Да у вас же мы приказали просить взаймы для христианского покою и тишины денег, хлеба, рыбы, соли, сукон и всяких товаров, что можно дать ратным людям; а сколько чего взаймы дадите, деньгами, хлебом и товаром, и то приказали мы записывать в книги, а вам давать с книг выписи архимандричьими, игуменскими и сборщиковыми руками, по чему вам тот заем из нашей казны взять; хотя теперь и промыслов убавьте, а ратным людям на жалованье дайте, сколько можете, а как в нашей казне деньги в сборе будут, то мы вам велим заплатить тотчас. Так вам бы непременно ратным людям на жалованье дать без
132

кручины: лучше всякой милостыни ратным людям помочь и этою помощию Божии церкви в лепоте и святую веру в целости учинить, православных христиан от нахождения иноверцев освободить! Что вы дадите, мы непременно велим заплатить, и службу вашу к нам, и раденье ко всему Московскому государству учиним навеки памятными. Если же вы нам взаймы денег, хлеба и товаров не дадите и ратные люди, не терпя голоду и нужды, из Москвы разойдутся, то вам от Бога не пройдет даром, что православная христианская вера разорится» [61, 18].
В общей сложности в период междуцарствия на дело Первого и Второго земских ополчений и в первые годы правления царя Михаила только купцы Строгановы пожертвовали около 840 тысяч рублей, да и в дальнейшем, уже в царствование царя Алексея, они внесли в казну порядка 400 тысяч рублей и столько же дали взаймы. Такие же грамоты от царя и духовенства были разосланы и другим богатым купцам, а ведь кто платит, тот и выбирает себе власть. Видимо, связи поволжского купечества с родом Романовых были давними и взаимовыгодными. А то, что был избран молодой Михаил, а не его дядя Иван Никитич, скорее всего, было компромиссом между боровшимися за власть сторонами, суть которого изложил Федор Шереметев в своем письме в Польшу к Василию Голицыну.
Уверенность во многих умах того времени в большой причастности купечества и казачества к выборам Михаила Федоровича Романова царем всея Руси иллюстрирует письменный ответ (1619) литовского державца Серпейска Юрия Потемкина к калужскому воеводе Вельяминову: «Описываешь М. Романова, жильца государя царя Владислава Жигимонтовича всея Руси, которого воры, казаки, посадили с Кузьмою Мининым на Московском государстве без совета с вами, боярами и дворянами. Ныне он не на своем престоле сидит, а на того, который искони государь и сын государев, а не монашеский» [61, 198].
Похоже на то, что именно с этого времени территория России, отошедшая к Польско-Литовскому государству, окончательно стала называться Белой Русью, на которую молодой царь Михаил Романов претендовать не мог.
133

Гпава 3
НОВАЯ РОССИЯ И СТАРАЯ ПОЛЬША
В этих условиях, когда нечего было и говорить о продолжении военных действий против короля Сигизмунда, необходимо было заключить перемирие с Польско-Литовской республикой, разменяться пленными, а также выручить из затянувшегося посольства к королю отца царя Михаила. Поэтому уже 10 марта 1613 г. собор отправил к королю Дениса Аладьина с грамотою, в которой, исчислив все неправды, сотворенные его подданными на Московской земле, сообщал о своем отказе Владиславу быть царем в России, предлагал заключить мир, разменять пленных и возвратить послов. При этом, понимая, что слухи о смерти значительного количества пленных поляков и литовцев уже дошли до короля, доводили до его сведения, что это якобы произошло от рук запорожских казаков, а по поводу избрания нового царя наказывали говорить следующее: «Если скажут, что в Москве выбрали в цари Михаила Федоровича Романова, то отвечать: “Это вам кто-то сказал неправду; в Москву всяких чинов люди съехались и о государском избрании советуются, но поджидают из дальних областей советных же людей”» [61, 36].
Формально, до своего отказа от Московского государства, Владислав оставался законным царем, которому присягнуло большинство российских городов и волостей, и для разрешения этого вопроса нужно было убедить его добровольно отказаться от царского венца или откупиться от его притязаний. Избрание нового царя при жизни старого являлось крамолой во всех странах и могло привести к гибели митрополита Филарета и его сотоварищей по неудачному и затянувшемуся посольству к королю.
Поскольку Аладьин в Польше представлял интересы только собора, то и ожидать каких-либо решений короля по предлагаемым вопросам не приходилось возможным. Получив заверения
134

польских панов в их желании достичь мира при посредничестве германского императора как третейского судьи в этой непростой ситуации, он вернулся в Москву в июне. В грамоте панов, привезенной Аладьиным, осуждались действия московских бояр и выставлялись требования к прекращению военных действий российской стороной до прибытия имперских послов. Действительно, такие военные действия велись воеводами Андреем Хворостининым, Семеном Гагариным и Артемием Измайловым в районе Козельска, но без всякого успеха, так как воеводы уделяли больше времени местничеству между собой, а также оговорам в предательстве друг друга перед новым царем. Кончилось тем, что черкасы, т.е. запорожские казаки, и литовцы заняли Серпейск, Мещовск, Козельск, Волхов (Волхов), Лихвин, Перемышль, а под Белевым, Калугой и Можайском в очередной раз ограбили население. Но крупномасштабных военных действий ПольскоЛитовская республика проводить не могла, так как казна была пуста. Более того, грабежами на российской территории занимались не регулярные королевские войска, а шайки солдат, не получивших оплату за свои ратные труды и добывавших себе средства на жизнь за счет обирания мирного населения по обе стороны границы. Денис Аладьин привел слова одного из поляков о том, «как здесь жолныри (солдаты) пустошат королевские города и места и много городов и мест запустошат до тех пор, пока им дадут жалованье» [61, 37].
Понимая, что король не имеет отношения к военным действиям в верховьях Оки, царь Михаил, по совету бояр и духовенства, направил для пресечения в этом районе неприятельских действий князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского и Михаила Матвеевича Бутурлина. Приход более многочисленного войска произвел впечатление на литовцев, и они без боя отошли к Вязьме и Дорогобужу, откуда им тоже вскоре пришлось уйти. Только под Белой литовцы попытались оказать сопротивление, но были разбиты и в августе 1613 г. принуждены сдаться. Добившись легкой победы, царь отправил своих воевод под Смоленск, но этих войск было недостаточно не только для штурма каменной крепости, но и для ее осады. Два года войска князей Черкасского и Троекуро¬
135

ва (Бутурлин был ранен под Белой) протоптались возле Смоленска без какого-либо соприкосновения с противником, объедая окрестное население. В июне 1615 г. их сменили свежие и более многочисленные войска во главе с воеводами Иваном Хованским и Мироном Вельяминовым, но и эти воеводы не смогли проявить себя, простояв без дела под Смоленском до начала переговоров возле этой крепости между соседними государствами в сентябре того же года.
Однако еще до смоленских переговоров царю Михаилу необходимо было покончить с крамолой атамана Ивана Заруцкого, который весной 1613 г. обосновался со своими казаками в верховьях Дона. Собственно говоря, таких неподвластных Москве атаманов было в то время предостаточно, но вместе с Заруцким — инициатором Первого ополчения находилась царица Марина с сыном Иваном, который мог претендовать на престол. Именно для уничтожения опасного противника царем Михаилом было направлено в апреле того же года войско с воеводой князем Иваном Никитичем Одоевским. Этот воевода тоже не достиг больших военных успехов, но под его давлением Заруцкий с остатками своего войска отступил к Астрахани, где сумел получить поддержку от ногайцев. Однако политика царя Михаила по умиротворению донских, волжских, яицких и терских казаков, которым из Москвы доставляли жалование, порох, сукна, позволила отторгнуть большую часть сторонников Заруцкого. А терский воевода Головин направил стрелецкого голову Василия Хохлова под Астрахань, который сумел привести к присяге царю Михаилу ногайцев, а затем вместе с астраханцами выбить Заруцкого из города.
Атаман с царицей Мариной и остатками своего войска ушел на Яик, где 24 июня 1614 г. атаман Ус выдал их подошедшему с войском воеводе Одоевскому. Пленников привезли в Москву и казнили: Ивана Заруцкого посадили на кол, а трех летнего царевича Ивана повесили за ноги в проеме Фроловских ворот Кремля. Судьба царицы Марины менее известна: вроде бы ее сослали в Коломну, где держали в заточении в одной из башен Коломенского кремля, а в конце 1614 г. ее то ли удушили, то ли утопили в бочке с водой. Официально же московский посол Желябуж¬
136

ский сообщил своим польским коллегам, что она умерла в московской тюрьме от болезни и тоски по воле.
Кроме атамана Заруцкого, наибольшее беспокойство доставлял Москве литовский полковник Александр Лисовский со своей довольно многочисленной шайкой головорезов. Этот литовец был в опале у короля Сигизмунда и не мог появляться на территории Польско-Литовской республики, соответственно ему оставалось либо пойти в наемники к какому-нибудь государю, либо заняться грабежом населения соседнего государства, тем более что противостоять ему в этой стране было некому из-за большого количества других военных забот. Войско полковника достигало в разное время от 500 до 3 тысяч всадников и вело исключительно партизанскую войну. Стараясь не вступать в серьезные сражения с московскими войсками, этот сброд, состоявший из запорожских и донских казаков, русских, литовцев, поляков, немцев, в основном занимался грабежом небольших городов и сел.
Летом 1613 г. полковник Лисовский совершил со своим отрядом рейд, в котором разорил земли вокруг Суздаля, Ярославля, Костромы, Переяславля-Рязанского, Тулы, Серпухова и Алексина, а затем ушел в Красный на Брянщину. На следующий год он повторил свой рейд, но маршрут в источниках остался не зафиксированным. В 1615 г. этот удачливый партизан вновь начал свой грабительский рейд из района Брянска, занял Карачев, где оставался несколько недель. На этот раз царь Михаил, освободившись уже от атамана Заруцкого, направил против полковника Лисовского своего, как считают многие историки, лучшего воеводу Дмитрия Михайловича Пожарского* с отрядом конных дворян и наемников.
* Д.М. Пожарский (1578—1641) был при царе Борисе Годунове стряпчим с платьем, при царе Дмитрии — стольником, в этом звании оставался до июня 1613 г., когда царь Михаил присвоил ему чин боярина; в 1608 г. был послан с небольшим отрядом для защиты Коломны; в 1609 г. разбил воровскую шайку крестьянина Салькова, который грабил хлебные обозы на коломенской дороге; в 1610 г. был назначен воеводой в Зарайск, который оборонил от нападения отряда Сунбулова; в 1611 г. участвовал в уличных боях московских бунтовщиков против польско-литовского гарнизона, где
137

Несмотря на все геройство князя Д.М. Пожарского, действовать нужно было против «лисовчиков» какими-то другими методами, а не преследовать его по всему юго-западу России. Тем более что после первого же столкновения отряд Александра Лисовского стал старательно уходить от встреч с войском Дмитрия Пожарского, делая иногда переходы более 150 км в день. Через два месяца такой гонки князь Д.М. Пожарский заболел, передал командование второму воеводе и уехал на телеге в Калугу. На этом собственно и кончилась военная карьера князя Дмитрия Михайловича Пожарского, которому было тогда 37 лет. А Александр Лисовский успешно завершил свой рейд этого года и стал готовиться к следующему. Но в 1616 г. он внезапно умер, упав с коня, освободив тем самым Россию от грабительских рейдов.
Еще осенью 1614 г. из Польско-Литовской республики гонцы привезли грамоту с предложением провести переговоры. Несмотря на неприемлемость тона, в котором сейм обращался к Боярской думе, бояре все-таки направили в Варшаву дворянина Желябужского, который должен был в очередной раз заявить сейму об отказе московских бояр от присяги Владиславу, возложив всю вину за его неудавшееся московское правление на короля Сигизмунда, а также договориться о месте и времени встречи послов. Одновременно ему было поручено встретиться с митрополитом ростовским Филаретом и передать ему грамоту от сына и послание от бывшей жены — инокини Марфы. Положение отца царя Михаила, в которое он волею судьбы попал, было незавидным, почему он в сердцах и сказал московскому послу: «Не гораздо вы сделали, послали меня от всего Московского Российского государства с наказом к Жигимонту королю прошать сына его Владислава королевича на Московское государство государем; я и до сих пор делаю во всем вправду, а после меня обрали на Московское государство государем сына моего, Михаила Федоровича; и вы в том передо мною неправы; если уже вы хотели выбирать на
был ранен; в 1612 г. возглавил Второе земское ополчение, которое ни в одном крупном сражении не участвовало; в 1615 г. был назначен воеводой во главе войск против полковника Лисовского, но вскоре оставил службу по болезни.
138

Московское государство государя, то можно было и кроме моего сына, а вы теперь сделали без моего ведома» [61, 45]. И хотя эти слова были сказаны в доме Льва Сапеги и в его присутствии, Филарету явно было обидно, что шапка Мономаха обошла его голову.
Желябужский договорился с панами о месте и времени встречи послов, о чем и привез боярам грамоту, в которой паны осуждали действия россиян: «Пока холопи вами владеть будут, а не от истинной крови великих государей происходящие, до тех пор гнев Божий над собою чувствовать не перестанете, потому что государством как следует управлять и успокоить его они не могут. Из казны московской нашему королю ничего не досталось, своевольные люди ее растащили, потому что несправедливо и с кривдою людскою была собрана» [61, 49]. Однако встреча послов состоялась, так как взаимные оскорбления сторон денег в казну не добавляли, а без них войну не начнешь.
В конце сентября 1615 г. на литовской границе встретились с российской стороны князья Иван Воротынский, Алексей Сицкий и окольничий Артемий Измайлов, а с польской стороны киевский епископ князь Казимирский, гетман литовский Ян Карл Ходкевич и староста велижский Александр Гонсевский. Встреча послов проходила при посредничестве императорского посла Еразма Ганделиуса. Несмотря на строгие указания своих правительств «не задираться» друг с другом, послы изложили столько взаимных претензий, что заключение перемирия стало невозможным, хотя переговоры длились четыре месяца. Не смог примирить стороны и посол германского императора, который говорил российским послам: «Вы называете своего государя, а польские послы называют государем своего королевича, и у одного государства стало два государя; тут между вами огонь и вода: чем воду с огнем помирить?» [61, 59].
Российские послы отрицали даже возможность присяги Михаила Романова царю Владиславу, утверждая, что он и в Кремле был якобы в плену у поляков. Понимая, к чему эта заведомая ложь может привести, царь отписал своим послам: «Вы Гонсевскому отказали не подумавши: и так литовские послы пишут,
139

будто великий господин отец наш Московского государства нам подыскивал и домогался; а только о том объявить, что нас Бог соблюдал, креста королевичу не целовали, то литовские послы за то и больше начнут стоять и себя оправдывать, а на отца нашего станут взводить, что он нам государства подыскивал и от того нас соблюл, что мы королевичу креста не целовали; и вам бы на съезде послам говорить, что мы королевичу крест целовали, и то делалось судьбами Божиими» [61, 67]. Но даже эта уступка не дала желаемого для договаривающихся сторон результата и стороны разъехались ни с чем, так как терпение польских послов иссякло, в то время как российские послы старались отсрочить окончательное решение по велению царя, который рекомендовал им: «...съездам сроки откладывали бы вы подолее, чтоб с литовскими послами попроволочить до тех пор, пока послы наши с шведскими послами совершат и закрепят» [61, 66].
На самом деле проблема заключения мира со Швецией была даже более острой, чем перемирие с Польско-Литовской республикой, ведь у шведского короля были на тот период деньги и солдаты, чтобы продолжить завоевание северо-западных областей России. Еще в декабре 1611 г. новгородским митрополитом Исидором и воеводой князем И.Н. Одоевским было направлено в Стокгольм посольство от Новгорода к королю Карлу IX с просьбой дать их земле в государи одного из сыновей, мотивируя это тем, что «прежние государи наши и корень их царский от их же варяжского княженья, от Рюрика, и до великого государя Федора Ивановича был» [61, 90]. Действительно ли так считали в то время новгородцы или хотели тем самым оправдать свой выбор, — не столь важно, главное, что они не считали непатриотичным для себя выбор иностранного государя.
Видимо, что-то помешало шведскому королю тотчас прислать новгородцам одного из сыновей, несмотря на то, что генерал Яков Делагарди (Яков Пунтосович, как его называли в России) занял Новгород без всякого сопротивления жителей. Новгородская третья летопись уже при правлении Романовых несколько иначе трактует выбор новгородцев, ссылаясь на безысходность их положения: «Митрополитъ же Исидоръ и бояринъ князь
140

Иванъ Никитичь Одоевский, видя то, что отнюдь никого во градЪ ратных людей не остася, и послаша к воевод'Ъ к Якову Пунтосову, и начата с ними уговариватися. Новгородцы же прошаху у него на Новгородское государство королевича Филиппа, онъ же об'Ьщася имъ дати; и крестъ поц'Ъловаша Новгородцы королевичю Филиппу, и Немецкой воевода Яковъ Пунтусовъ крестъ такожде поцЪловалъ, имъ на том, что Новаграда не разорити, — и пустиша его в каменной градъ» [40, 356].
Король Карл IX не торопился удовлетворить просьбу новгородцев, и только его наследник король Густав-Адольф в июне
1613 г. прислал в Новгород грамоту с извещением об отправлении брата Карла-Филиппа в Выборг, где и должны были состояться переговоры с представителями Новгорода и всей России об условиях воцарения шведского претендента на российский трон. Однако переговоры новгородцев с королевичем КарломФилиппом ни к чему не привели, так как шведская сторона прекрасно понимала, что удержаться королевичу в Новгороде как самостоятельном государстве долго не удастся, и претендовала на трон всей России. Москва же, естественно, никаких послов для обсуждения этого вопроса в Выборг не присылала, тем более после венчания на царство Михаила Романова.
Для усиления нажима на новгородцев король сменил в городе наместника Якова Делагарди на Эверта Горна, который в январе
1614 г. ультимативно заявил, что Новгороду предстоит на федеративной основе присоединиться к шведской короне, при этом Гу став-Адольф становился бы и великим князем новгородским, при отказе же новгородцев от создания такого союзного государства король считал возможным присоединение Новгородской земли к Швеции как завоеванной территории.
Новгородцы вынуждены были опросить мнение жителей всех пяти концов, но так как во все предыдущие и последующие времена вопрос для референдума был поставлен хитро, то результат был предсказуемым: «Хотят ли целовать крест королю ГуставуАдольфу или хотят остаться при прежней присяге королевичу Филиппу?» [61, 92]. Естественно, новгородцы ответили, что хотят остаться при прежней присяге, о чем и заявили королю и его
141

наместнику. Это никак не могло устроить шведского короля, и Эверт Горн приступил к более решительным мерам по изоляции несогласных начальных людей Новгорода, но при этом он согласился на посылку новгородцев в Москву для напоминания боярам об их обещании принять королевича Карла-Филиппа на Российское царство. При отказе московских бояр от своих обещаний новгородцы соглашались принести присягу шведскому королю. Однако все это оказалось только хитростью, так как новгородские послы, хутынский архимандрит Киприан, дворяне Яков Боборыкин и Матвей Муравьев, повинились царю Михаилу и просили его защиты Новгороду от шведов.
В результате начались широкомасштабные военные действия. Собственно говоря, военные столкновения московских и шведских войск не прекращались весь 1613 г., а начались они в мае с осады шведами Тихвина. Сказание об осаде обители Тихвинской Божьей Матери сообщает о взятии шведами города, о многочисленных переходах русских людей на сторону врагов, о последующем восстании тихвинцев, которые при содействии войск московских воевод Семена Прозоровского и Леонтия Воронцова-Прозоровского и помощи Бога и Богоматери, напустивших на шведов дождь и град, победили их и окончательно освободили Тихвин в сентябре 1613 г.
Эта удача подвигла царя Михаила отправить войска из Ярославля во главе с боярином князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким, героем осады Москвы в 1611 —1612 гг., окольничим князем Данилой Ивановичем Мезецким, стольником Василием Ивановичем Бутурлиным для наступления на Новгород. Однако, как и под Москвой, князю Д.Т. Трубецкому не удалось создать боеспособное войско, в котором отмечались отсутствие какой-либо воинской дисциплины и открытое неповиновение отдельных командиров, а также грабежи населения приданными к войску казацкими отрядами. В результате российское войско было разбито войском Якова Делагарди и вынуждено было отступить к Торжку.
Теперь уже король Гу став-Адольф, воодушевленный победой своего генерала, сам возглавил шведскую армию и осенью 1614 г. овладел Гдовом, но затем охладел к свершению дальнейших во¬
142

инских подвигов в России. Причиной тому была незатухающая война с Польшей, а также осложнение отношений с Данией. Последующая шведская политика была сформулирована канцлером Оксенштирном в письме к фельдмаршалу Горну: «Москву должно привлекать к миру частию словами и письмами, частию побуждать ее оружием, сколько хватит у нас на это казны» [61, 97]. Для реализации этой политики в июне 1615 г. король Густав-Адольф осадил Псков, но, несмотря на численное превосходство и помощь со стороны днепровских казаков, шведы потерпели неудачу, а в числе убитых оказался и фельдмаршал Эверт Горн.
Тем не менее эти события подвигли обе стороны к ускорению переговорного процесса, который хотя и затянулся с 4 января 1616 г. до 27 февраля 1617 г., но таки завершился Столбовским мирным договором. Стороны при участии английского посредника Джона Мерика договорились о том, что к России отходят Новгород, Руса, Порхов, Гдов, Ладога со всем уездом и Сумерская волость, а к Швеции — Иван-город, Ям, Копорье, Орешек со всем уездом. При этом Россия выплачивает Швеции 20 тысяч рублей. Российская сторона настаивала на военном союзе против Польско-Литовской республики, но шведский король не согласился на это условие. Следует отметить, что никаких репрессий в Новгороде по отношению к сторонникам шведского королевича царь Михаил проводить не стал.
Кроме соседних государств, с которыми у России в это время велись переговоры о мире на фоне военных столкновений, царь Михаил, а точнее его правительство во главе с Ф.И. Шереметевым, вел переговоры с турецким султаном Ахмедом I. Так, в июне 1613 г. в Стамбул было направлено посольство дворянина СоловогоПротасьева и дьяка Данилова с предложениями дружбы и любви, а также военного союза против общих недругов. Царь также просил султана дать повеленье крымскому хану разорять польсколитовские земли и запретить делать набеги на российские пределы. Такой альянс был в интересах Турции, хотя и раньше эти две страны не вели между собой военных действий в силу отсутствия общих границ, но Россия, будучи традиционным союзником Германской империи, могла нанести Оттоманскому султанату удар с
143

тыла. Именно поэтому султан обычно не возражал против набегов крымских татар на Россию, давая тем самым понять московским царям всю несостоятельность ведения войны с Турцией, когда они не могут справиться с его вассалом — крымским ханом. Однако на тот момент Турции нужны были более тесные связи с новым царем России, представлявшие широкие возможности для развития военных действий в Центральной Европе.
Омрачали эти дружественные отношения православного царя и магометанина султана донские казаки, совершавшие набеги на азовские пределы Оттоманского султаната. Московские послы отговаривались тем, что эти воровские люди не являются подданными российского царя, более того, они грабят российских купцов и российские украйны. Однако от турецкого султана не укрылось, что царь Михаил за поддержку, оказанную ему донскими казаками при выборах его российским государем, направил в ноябре 1613 г. на Дон припасы хлеба, пороха, свинца, селитры и легкой рухляди. Кроме того, в марте 1614 г. царь послал Войску Донскому знамя со словами: «И вам бы с тем знаменем против наших недругов стоять и на них ходить» [54, 250]. Но все-таки донские казаки действительно не являлись подданными московского царя, и в 1614 г. Михаилом Романовым было поручено ведать донскими делами Посольскому приказу.
Для царя Михаила необходимо было также наладить и прямые контакты с крымским ханом Джанибек-Гиреем, которые, в конечном счете, сводились к ежегодным денежным выплатам за ненападение на российские украйны, так как нападать на Литву хан опасался из-за действий запорожских казаков. Эти «лыцари», как они себя величали, в начале XVII в. угрожали не только Крымскому ханству, но и Оттоманскому султанату. Так, в 1605 — 1606 гг. запорожцы захватили и ограбили Аккерман (совр. БелгородДнестровский), Килию и Варну, а в 1613 г. разграбили несколько крымских городов и турецкий город Синоп на противоположном берегу Черного моря. В 1615 — 1616 гг. запорожцы нанесли удар по предместьям Стамбула и разграбили, а затем сожгли главный центр работорговли Кафу (совр. Феодосия), вторично ограбили Синоп, а затем и Трапезунд (совр. Трабзон).
144

Но в сентябре 1617 г. По л ьско-Литовская республика заключила мир с Оттоманским султанатом на условиях усмирения гетманом Жолкевским запорожских казаков. Чтобы не попасть под удар с двух сторон, гетман Сагайдачный подписал в октябре того же года Олынанское соглашение, по которому число реестровых казаков сводилось до одной тысячи, да и те получали жалование при условии прекращения набегов на татар и турок.
А вот продолжения союзного соглашения с Германской империей у царя Михаила не получилось, интерес у императора Матвея к ослабевшей в результате длительных гражданских войн России пропал, так как надеяться на ее помощь в борьбе с турками не приходилось. Да и переговоры царя Михаила с султаном Ахмедом I для Вены не были секретом. Все, что пообещал в 1613 г. германский император, — это обратиться к королю Сигизмунду III с просьбой о заключении мира с Россией. В дальнейшем действительно представитель императора Эразм Ганделиус участвовал в мирных переговорах российских и польско-литовских послов, но успеха не достиг. В течение нескольких лет ездили российские послы к германскому императору, но тот даже в ответных грамотах не пожелал обращаться к царю Михаилу как к равному себе государю, да и вообще старался не упоминать его имени.
Были переговоры и с другими европейскими дворами: Англией, Голландией, Данией и Францией. Однако все эти страны преследовали торговые интересы и пытались добиться от российского правительства разрешения на пропуск своих торговцев по Волге в Персию и по Оби в Китай и Индию.
Именно такая политическая обстановка сложилась в Центральной и Восточной Европе к тому времени, когда король Сигизмунд III решил возобновить активные военные действия против России. Собственно говоря, война не прекращалась даже во время переговоров: в 1616 г. все еще продолжалась осада Смоленска войсками воевод Михаила Бутурлина и Исаака Погожева; велись отдельные сражения воевод Михаила Тинбаева и Никиты Лазарева в окрестностях Суража, Велижа, Витебска; с другой стороны литовские войска под Стародубом, а затем под Волховом (совр. Волхов) нанесли поражение воеводам Михаилу Дми¬
145

триеву и Дмитрию Скуратову, при этом первый погиб в сражении. В составе литовских войск было такое количество русских людей, что царь Михаил наказал воеводе князю Ивану Хованскому, сменившему погибшего Михаила Дмитриева: «Писать от себя и словом приказывать в литовские полки к русским людям, чтоб они, помня Бога и православную веру, невинной христианской крови не проливали и в муку вечную душ своих не предали, от польских и литовских людей отстали, великому государю Михаилу Федоровичу вину свою принесли и ехали в его полки без всякой боязни...» [61, 125].
За десять лет гражданских войн, известных в российской историографии под наименованием Смутного времени, образовалось огромное количество воевавших друг с другом ратных людей. Они ничего другого, кроме ратного дела, не знали и еще долго продолжали служить под знаменами различных государей, а то и просто в составе воровских шаек, при этом национальность и вероисповедание для них большого значения не имели.
К январю 1617 г. военно-политическая обстановка на западных рубежах России изменилась мало, разве что Александру Гонсевскому удалось оттеснить российские войска от Смоленска. Но подготовка к большой войне в Польско-Литовской республике подошла к завершающей фазе, и принятое в июле 1616 г. варшавским сеймом решение отправить королевича Владислава с войском для отвоевания московского трона могло быть претворено в жизнь. Войско, которое возглавил гетман литовский Ян Карл Ходкевич, составляло не более 11 тысяч человек, так как предполагалось, что россияне встретят Владислава как законного государя и сильного сопротивления не окажут, тем более что и донские казаки прислали к королевичу своих представителей с обещанием поддержать его вступление в Россию.
Весной 1617 г. гетман Ходкевич выступил с войском к российским границам и к сентябрю осадил Дорогобуж. Появление в это время в войске самого королевича Владислава позволило воеводе Ивану Ададурову сдать ему город без боя как царю московскому. В октябре Владислав торжественно вступил в Вязьму, брошенную московскими воеводами князьями Петром Пронским, Ми-
146

хайлом Белосельским и Никитой Гагариным. Дальнейшее продвижение Владислава к Москве остановили его собственные войска, которым вовремя не заплатили жалованья. Однако отдельные отряды продолжали воевать окрестные города и грабить население для пропитания войска гетмана Ходкевича. Таким образом, были захвачены Мещовск и Козельск, но Калуга и Тверь сумели отбиться от врагов усилиями князей Дмитрия Михайловича Пожарского и Дмитрия Петровича Пожарского соответственно, устояли Можайск и Белая. Зима приостановила активные военные действия, стороны стали понуждать друг друга к миру, но взаимонеприемлемые требования так и не позволили их начать.
Летом 1618 г., когда стало известно, что варшавский сейм решил собрать деньги для продолжения войны, гетман Ходкевич продолжил наступление на Москву, а гетман Петр Кононович Конашевич-Сагайдачный с 20 тысячами днепровских казаков по просьбе королевича Владислава направился к столице России с юго-западной стороны, взяв по пути Путивль, Ливны, Елец, Лебедянь. Царь Михаил, понимая всю ненадежность населения юга России, направил князя Дмитрия Михайловича Пожарского с войском из-под Боровска к Серпухову. Однако великий полководец в очередной раз заболел и был возвращен царем в Москву, а его место занял князь Григорий Волконский, но тот не сумел удержать переправы через Оку. К середине сентября 1618 г. гетман Сагайдачный был уже в Бронницах на Москве-реке, а гетман Ходкевич к тому времени стоял в Звенигороде. 20 сентября польско-литовское войско заняло Тушино, а днепровские казаки стали лагерем у Донского монастыря. Вскоре эти два войска соединились при полном попустительстве московского правительства и царя Михаила, считавших, что скорое наступление холодов и голод не позволят королевичу Владиславу занять Москву.
Однако и в польско-литовском лагере понимали, что надо торопиться, и в ночь на первое октября начали штурм Москвы. Попытки овладеть Арбатскими, Никитскими и Тверскими воротами Белого города были неудачными, что послужило причиной перехода к переговорам, которые состоялись 20 октября на реке Пре¬
147

сне. Канцлер литовский Лев Сапега предлагал российским уполномоченным принять Владислава на Московское царство, на что те, не отрицая законность требований королевича, отвечали: «Не дали вы нам королевича тогда, когда мы все его хотели и долго ждали; потом кровь многая была пролита, и мы другого государя себе выбрали, крест ему целовали, венчан он уже венцом царским, и мы не можем от него отступить; хотим заключить перемирие между государями на 20 лет, если вы уступите нам Смоленск, Рославль, Дорогобуж, Вязьму, Козельск и Белую» [61, 140].
Требования сторон были взаимно неприемлемы, уполномоченные разъехались. Так как воевать ни те, ни другие не желали, то съезжались еще 23 и 25 октября, но ничего нового, кроме споров о передаваемых городах, эти переговоры не принесли. Гетман Ходкевич, понимая, что его войско не способно к длительной осаде Москвы, отвел его на дорогу к Троице-Сергиевому монастырю. Там 27 октября состоялась очередная встреча уполномоченных, которая тоже не принесла результата, но послужила поводом для князя Адама Новодворского, возглавлявшего польсколитовских уполномоченных, отправить своих представителей в Москву. Им удалось составить с московскими боярами предварительный договор, который требовалось утвердить на съезде уполномоченных послов.
Требования российской стороны были уменьшены, скорее всего, по причине серьезных волнений в столице нескольких тысяч казаков и черни, теперь царь соглашался уступить королю Смоленск, Белую, Дорогобуж, Рославль, Городище Монастырское, Чернигов, Стародуб, Перемышль, Попову Гору, Новгород Северский, Почеп, Трубчевск, Серпейск, Невель, Себеж, Красный, Торопец и Велиж. Королевич Владислав тем временем сделал попытку овладеть Троице-Сергиевым монастырем, но при первых же артиллерийских выстрелах со стен монастыря отвел свое войско к селу Рогачево, а отдельные отряды распустил грабить население в галицких, костромских, ярославских, пошехонских и белозерских деревнях. Ушел и гетман Сагайдачный со своими казаками, по пути следования разорив окрестности Серпухова и Калуги.
148

Что же случилось? Почему польско-литовское войско и днепровские казаки хозяйничают в России, как у себя дома, практически не получая какого-либо отпора от российских войск? С.М. Соловьев, ссылаясь на летописи, упоминает о волнениях донских казаков, с боем покинувших Москву, которых затем удалось смирить и вернуть в столицу. А что делали в это время казаки Войска Донского, обещавшие поддержку королевичу Владиславу, но так и не пришедшие к нему на помощь? Видимо, в очередной раз выторговали они для себя жалованье у российского царя в нужном размере.
Так, после заключения перемирия России с Польско-Литовской республикой донские казаки получили от царя грамоту, по которой им устанавливалось ежегодное жалованье: семь тысяч четвертей муки, полтысячи ведер вина, 260 пудов пороха, 150 пудов свинца и денежного содержания около 20 тысяч рублей. Для его получения устанавливалось ежегодно присылать в Москву так называемые зимовые станицы с сотней уважаемых казаков и атаманами во главе. Таким образом, царю Михаилу со своим правительством пришлось вести одновременно переговоры не только с королевичем Владиславом, но и со старшинами Войска Донского. Именно поэтому создалась ситуация, когда, с одной стороны, королевич Владислав, не получив необходимой помощи от россиян, не мог продолжать далее военную кампанию, поскольку варшавский сейм выделил дополнительные денежные средства только на 1618 г., а без жалованья его солдаты воевать не желали; с другой стороны, царь Михаил готов был пожертвовать городами и волостями, только бы получить долговременную передышку для большего укрепления своей власти и наполнения пустой казны.
В результате всех договоренностей 1 декабря 1618 г. было подписано перемирие на 14 лет и шесть месяцев. По этому соглашению царь Михаил отказывался от титулов князя Смоленского, Черниговского и Ливонского, предоставляя право на них королю Сигизмунду, соответственно и король Сигизмунд отказывался от титула великого князя русского. Предусматривался также обмен пленными и задержанными российскими послами, который и со¬
149

стоялся после долгих переговоров об условиях передачи 1 июня 1619 г. на реке Поляновке: с одной стороны были возвращены митрополит Филарет, отец царя Михаила, боярин Михаил Борисович Шеин, Томила Луговской и др., а с другой — полковник Николай Струсь с литовскими пленниками.
Митрополит Филарет 14 июня приехал в Москву, на реке Пресне его встретил сын — царь Михаил, а 24 июня Филарет вторично стал патриархом всея Руси. Если ранее царь Михаил опекался матерью — инокиней Марфой и Федором Шереметевым, то теперь опеку над ним возглавил отец — патриарх Филарет, хотя царю к тому времени было уже 23 года. В документах того времени писались рядом два имени — отца и сына: государь царь и великий князь Михаил Федорович всея Руси и великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Руси.
Возвращение Филарета не столько изменило отношение России к Польско-Литовской республике, сколько сделало ее неприязнь более последовательной, хотя вполне возможно, что и личная ненависть Филарета к своим «тюремщикам» сыграла роль. Международная политическая обстановка тоже способствовала этому: Швеция и Турция теперь сами предлагали заключить военный союз против Польско-Литовской республики. Однако российские государи не торопились с формальным подписанием таких соглашений, ссылаясь на перемирие со своим соседом, считая возможным для себя вступить в войну при первом же несоблюдении Польско-Литовской республикой положений Деулинского договора. Так, патриарх Филарет сообщил турецкому послу Фоме Кантакузину в ответ на предложения султана Османа II и патриарха Кирилла:
«Бояре с панами радными заключили перемирье, и города некоторые Литве отданы; перемирье это сын мой велел заключить только для меня, между сыном моим и польским королем и сыном его ссылки и любви теперь нет, неправды их и московского разоренья забыть нам нельзя; мы того и смотрим: хотя бы в малом в чем польский король мир нарушил, то сын мой для султановой любви пошлет на него рать, и людям ратным велено быть наготове, а помощи против султана сын мой польскому
150

королю никогда не давал и не даст, чтоб султан верил в этом моему слову, да и святейшему патриарху Кириллу извести, что наше слово никогда не переменится» [61, 201].
Вероятнее всего, российская сторона хотела вмешаться в военные действия, когда ее союзники серьезно ослабят военную мощь соседнего государства. В октябре 1621 г. великие государи собрали собор для решения вопроса войны и мира с Польско-Литовским государством, где присутствовали «три митрополита — новгородский, ростовский и Крутицкий, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены, соборные старцы, протопопы и весь освященный собор; бояре — князь Федор Иванович Мстиславский с товарищами, окольничие, думные люди, стольники, стряпчие, дворяне московские, дьяки, жильцы, дворяне из городов, выборные приказные люди, головы, сотники и дети боярские всех городов, гости и торговые люди, донские атаманы, козаки и всяких чинов люди всего Московского государства» [61, 202].
Собственно говоря, вопрос этот для царя Михаила и патриарха Филарета был решен еще до собора, но для сбора большой рати со всех российских земель нужно было заручиться согласием этого важного государственного органа для России последних лет: «А если польскому королю теперь смолчать, и если они теперь в своем упадке гордости и неправды не убавят, когда им война и теснота от турок, татар и шведов, то вперед, когда им от недругов хотя немного пооблегчает, еще больше станут на Московское государство умышлять и всякие неправды делать. Да и того надобно опасаться: если теперь государям с турским салтаном, крымским царем и шведским королем на польского короля не стать, то вперед бы с турками, татарами и шведами в большую недружбу не войти» [61, 203]. Собор дал согласие на войну с Польско-Литовским государством, сбор войск и денег для этого мероприятия.
Но, несмотря на решение собора и подготовительные меры, грамоты о выступлении в поход на места так и не поступили, так как Турция потерпела поражение в войне против Польши, а султан Осман II вследствие этой неудачи был убит своими янычарами.
В сентябре 1624 г. царь Михаил женился на Марье Владимировне Долгоруковой, но она вскоре умерла, и в следующем году
151

он взял себе в жены Евдокию Лукьяновну Стрешневу, которая родила ему и государству в 1629 г. наследника престола Алексея.
Понимая, что по окончании перемирия в 1632 г., вероятнее всего, придется воевать с Польско-Литовской республикой, великие государи предпринимали меры для усиления военной мощи России. Уже в начале 1631 г. были направлены в Швецию, Данию, Голландию и Англию уполномоченные по найму пяти тысяч пеших солдат и мастеровых оружейного дела, по закупке 10 тысяч мушкетов с зарядами, пяти тысяч шпаг. К середине того же года Россия располагала войском в 67 тысяч человек, которое обучали иностранные инструкторы. Но услуги иностранных наемников за один только год обошлись казне более чем в 400 тысяч рублей.
В апреле 1632 г. умер король польский и великий князь литовский, смоленский, полоцкий, лифляндский Сигизмунд III и в республике было объявлено «бескоролевье». Предстояли выборы нового короля, однако королевич Владислав имел неоспоримые преимущества перед другими возможными кандидатами, и это прекрасно понимали в России, намереваясь использовать время безвластия в Польско-Литовском государстве. Но обычная для россиян беда местничества, когда воеводы хвалились своим происхождением и заслугами, не позволила оперативно начать военные действия против соседнего государства. Только в августе 1632 г. воевода М.Б. Шеин и А. Измайлов во главе 32 тысяч воинов с 158 орудиями выступили к Дорогобужу и Смоленску. Войску было выплачено большое жалованье, русским и иноземным воинам были положены кормовые деньги, им же было строго наказано, чтоб ни у кого ничего даром не брали и никого не грабили на этих бывших российских территориях. Но более десятка лет, прошедших с момента потери этих городов, серьезно изменили настроение местного населения. Шведский агент Яган Меллер, собиравший информацию в Литве, в том числе в интересах московского царя, сообщал, что в Смоленске русские люди говорят: «Только польский войну поведет, то боярские холопи мало не все передадутся на польскую сторону, рады будут вольности» [61, 173].
Война началась значительными успехами российского войска, так на милость победителям сдались Серпейск, Дорогобуж, Бе¬
152

лая, Рославль, Невель, Себеж, Красный, Почеп, Трубчевск, Новгород-Северский, Стародуб, Овсей, Друя, Сураж, Батурин, Ромны, Иван-Городище, Мена, Миргородок, Борзна, Пропойск, Ясеничи и Носеничи. Были взяты посады под Полоцком, Велижем, У святом, Озерищем, Лужею, Мстислав л ем и Кричевым, жители этих городов оказались в изоляции от остальной Литвы. За короткий срок были не только освобождены города и территории, потерянные по Деулинскому перемирию, но и приобретены новые, со времен царя Бориса Годунова не входившие в состав России.
Воевода М.Б. Шеин с войском осадил Смоленск, который в течение восьми месяцев оборонял гарнизон во главе со Станиславом Воеводским, после чего смоляне готовы были сдаться, если бы не оказанная помощь нового польского короля. Дело в том, что российским войскам все это время противостояли только немногочисленные гарнизоны городов, а не регулярное войско, которое могло быть собрано только королем или Варшавским сеймом радных панов. Как и предполагалось, новым королем был избран Владислав, он немедля собрал 23-тысячную армию и пошел с ней на помощь Смоленску. Был использован также подкуп крымского хана, татары которого вместе с днепровскими казаками опустошали российские украины, что подвигло многих российских дворян и детей боярских дезертировать из войска и направиться на спасение своих поместий. В августе 1633 г. войско короля Владислава подошло к Смоленску и захватило Дорогобуж, где находились припасы российской армии. Теперь все зависело от того, насколько быстро царь сможет прислать на помощь воеводе М.Б. Шеину войска и дополнительные припасы. Видимо, болезнь патриарха Филарета и обычное русское разгильдяйство не позволили оперативно оказать действенную помощь осаждавшим Смоленск российским войскам, которые уже в октябре стали терпеть большой недостаток в съестных припасах и фураже и, что еще хуже, в порохе и свинце.
1 октября 1633 г. умер отец царя Михаила — патриарх Филарет в возрасте около 80 лет. На его место был возведен псковский архиепископ Иоасаф (1634—1640). Эти скорбные события
153

отвлекли от смоленских дел не только царя Михаила, но и тех, кто непосредственно должен был оказать помощь терпящему бедствие в окружении врагов российскому войску. Да и в самом войске под Смоленском не было единого мнения о дальнейших действиях против осажденного гарнизона и перекрывшего все дороги войска короля Владислава. Первая серьезная стычка показала, что без помощи из Москвы Б.М. Шеину из окружения свое войско не вывести, да и иностранные офицеры имели по этому поводу настолько различные решения, что это никак не могло способствовать боеспособности российских воинов.
Король Владислав в конце декабря послал воеводе Шеину и отдельно его иностранным офицерам грамоты с предложением, чтобы они подали ему просьбу о почетной капитуляции. После некоторых споров о недопустимости сношений польско-литовского командования непосредственно с иноземцами российского войска, грамоты были приняты, но предложения короля отвергнуты. Тем не менее в середине января 1634 г. Б.М. Шеин по совету иноземцев вступил в переговоры о капитуляции, условия которой были выработаны в течение месяца. Итак, Б.М. Шеин должен был выдать королю всех польско-литовских перебежчиков и освободить всех пленных; иноземцы и русские должны присягнуть, что первые никогда не будут более воевать против ПольскоЛитовской республики, а вторые — в течение четырех месяцев; и те и другие могут перейти на службу к королю; командование должно выдать все знамена, а также продовольствие, боеприпасы, пушки и оружие убитых воинов; войско выходит из окружения и следует в Россию с личным оружием.
19 февраля 1613 г. согласно этим унизительным условиям российское войско во главе с воеводой Б.М. Шеиным с погашенными фитилями, без барабанного боя и музыки сложило подле короля свои знамена, а воевода и его офицеры склонились перед его величеством. После длительной паузы войску было разрешено литовским гетманом поднять знамена, запалить фитили и под барабанный бой двинуться в направлении Москвы, взяв с собой 12 полковых пушек. А те рати под руководством князей Дмитрия Мамстрюковича Черкасского и Дмитрия Михайловича Пожар¬
154

ского, что должны были оказать помощь российскому войску под Смоленском, так и простояли все это время в Можайске, ссылаясь на неукомплектованность полков.
Всего к Москве вместе с воеводой Шеиным направилось чуть более восьми тысяч человек, из которых большинство больных и раненых умерли в дороге. На службу к польскому королю перешли всего два россиянина и шесть казаков, а также значительное количество иноземцев. Воевода Борис Михайлович Шеин, герой обороны Смоленска в 1609—1611 гг., был осужден царем Михаилом и боярами как изменник и казнен, вместе с ним отрубили голову и Артемию Измайлову, а князья Семен Прозоровский и Михаил Белосельский были сосланы в Сибирь, наказанию подверглись и многие другие участники смоленской капитуляции.
Король Владислав после победы над войском М.Б. Шеина под Смоленском решил штурмовать крепость Белую, но кровопролитные бои не привели к успеху и ввиду возможной войны с Турцией он первый начал переговоры с царем Михаилом о мире. Съезд послов Ф.И. Шереметева и А.М. Львова-Ярославского с хелминским епископом Якубом Жадиком и виленским воеводой Христофом Радзивиллом произошел в марте 1634 г. на реке Поляновке. На этом съезде после обычных долгих споров об условиях заключения вечного мира 4 июня было подписано мирное соглашение. Из всех городов, отданных по Деулинскому договору, россиянам удалось отспорить лишь один Серпейск, остальные города, взятые воеводой Б.М. Шеиным, пришлось вернуть. Царь Михаил должен был по секретному протоколу к договору выплатить королю Владиславу 20 тысяч рублей за отказ его от Московского царства. Стороны обязались обменяться пленными без ограничения.
В начале 1635 г. мирное соглашение было подписано в Варшаве королем Владиславом, но подлинного договора гетмана Станислава Жолкевского об избрании Владислава московским царем так и не отдали российским послам, ссылаясь на то, что не могут его найти. Одновременно послам были переданы останки царя Василия Шуйского, которые были торжественно захоронены в Архангельском соборе Кремля.
155

В том же 1634 г. погиб шведский король Густав II Адольф в сражении Тридцати летней войны (1618—1648) при Нёрдлингене. Гибель короля послужила поводом для польского короля Владислава IV собрать 24-тысячную армию и направить ее к шведским портам в Пруссии. Но и эта акция завершилась заключением мирного договора со Швецией сроком на 26 лет. Владиславу пришлось отказаться от притязаний на шведскую корону, а также от ливонских территорий севернее Западной Двины, взамен он получил территории Пруссии и Южную Ливонию.
В 1637 г. по приглашению польского короля в Польшу были отправлены окольничий Степан Проестев и дьяк Леонтьев с подарками по случаю бракосочетания Владислава и Цецилии Ренаты, сестры германского императора Фердинанда III. В России тоже решили подкрепить дружеские отношения с Данией брачным союзом, выдав царевну Ирину Михайловну замуж за принца Вальдемара, сына короля Христиана IV от морганатического брака с графиней Монк, носившего титул графа шлезвигголштинского. Но из этого ничего не вышло, хотя жених и прибыл в Москву для бракосочетания.
Вопросы вероисповедания в России стояли настолько остро, что даже предварительные договоренности о свободе выбора веры для Вальдемара, которому в приданое невеста приносила Суздальское и Ярославское княжества, были не выполнены царем Михаилом и патриархом Иосифом (1640—1652). Граф Вальдемар предпринял даже попытку бежать, в борьбе убив одного стрельца, но был просто по русскому обычаю избит и посажен под стражу.
Посольства датского короля и посредничество польского короля ни к чему не привели, и дело так и не разрешилось до самой смерти царя Михаила, постигшей его 12 июля 1645 г. Менее чем через месяц после смерти мужа скончалась и его жена Евдокия Лукьяновна. За время совместной жизни у них родились дети: Иван, Ирина, Пелагея, Алексей, Анна, Марфа, Иван, Софья, Татьяна, Евдокия, Василий. Большинство из них умерло в младенчестве, и к моменту смерти царя в живых остались Ирина, Алексей, Анна и Татьяна.
156

Царствование царя Михаила Федоровича Романова проходило на фоне устранения последствий гражданских войн Смутного времени и изобиловало спорами родов, сводившимися к местничеству их представителей при новых должностных назначениях. Во многом это способствовало и поражениям в войнах с ПольскоЛитовской республикой, когда войска не могли вовремя собраться в поход из-за споров воевод, кому из них невместно подчиняться другому. Военная реформа, затеянная царем Михаилом и патриархом Филаретом, по формированию регулярной армии европейского образца с привлечением иностранных наемников и советников не могла дать результата в столь короткий срок и практически была свернута из-за поражения под Смоленском.
Пустая царская казна не позволяла должным образом проводить реформы в государстве, а невнятная политика по отношению к торговле в России иностранных купцов блокировалась российскими купцами. Только приглашение иностранных ремесленников и рудознатцев должно было принести в перспективе значительную пользу, так как обедневшее и сильно сократившееся крестьянство не могло уже наполнить государеву казну, а торговля из-за постоянных войн сама несла большие убытки. Потеряв значительные территории на западе государства, Россия приобрела для себя земли в. Сибири и на Кавказе, что дало возможность царю Михаилу величать себя: «Великий государь царь и великий князь Михаил Феодорович, всея России самодержец, Владимирский, Московский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский, великий князь Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, государь и великий князь Новагорода низовыя земли, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский и всея северныя страны повелитель, государь Иверския страны, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинский земли, Черкасских и Горских князей и иных многих государств государь и обладатель и проч.» [51, 276].
Произошли за это время изменения в отношениях к инаковерующим как в России, так и в Польско-Литовской республике.
157

После неудачного правления царя Владислава Польского в России, окончившегося разорением государства вследствие очередной гражданской войны, апофеозом которой были осада московского правительства Ф.И. Мстиславского и польско-литовского гарнизона в Московском кремле Первым и Вторым земскими ополчениями и их капитуляция, сложилось негативное отношение к полякам и литовцам, а следовательно, и ко всем католикам. Дело доходило до того, что в российское войско не допускались наемниками французы, венгры и представители других католических стран.
Адам Олеарий, участник голштинских посольств в 1633 — 1639 гг., о веротерпимости россиян сообщил следующее: «Московиты относятся терпимо и ведут сношения с представителями всех наций и религий, как то: с лютеранами, кальвинистами, армянами, татарами, персиянами и турками. Однако они крайне неохотно видят и слышат папистов и иудеев, и русского нельзя сильнее обидеть, как выбранив его иудеем [жидом], хотя многие из купечества довольно похожи на жидов» [51, 477]. Об отношении россиян к представителям католической церкви тот же Адам Олеарий сообщает:
«Что же касается римско-католиков или папистов, то они до сих пор встречали у них мало расположения; напротив, они вместе с их религией были как бы мерзостью в их глазах...
Когда должна была начаться война со Смоленском, и между начальниками, которые были призваны в страну, оказались католики, то им за посадку в страну дан был подарок, а затем их с добрым конвоем вновь отправили через границу. В договорах, которые они заключили с нами ради персидской торговли, они внесли строгий запрет, чтобы в случае направления голштинцев для торговли в Персии, они не имели в своей среде людей латинской веры (так зовут они римских католиков). Так ненавистно у них и самое имя их. Следует удивляться, как они, тем не менее, в 1610 г. избрали в великие князья Владислава, королевича польского; впрочем, они потом, еще до начала им действительного управления, отвергли его и позже относились к полякам и к их религии с гораздо большей ненавистью, чем раньше, за то, что они совершили над иконами их, русских, столь большие надругательства» [51, 479].
158

Вероятно, осажденные в Кремле поляки и литовцы отнеслись к русским церковным святыням неподобающим образом, хотя известны случаи, когда они увозили с собой особо почитаемые иконы из церквей и монастырей Москвы и других городов. Но чтобы об этом стало известно нескольким миллионам православных россиян, нужна была хорошо организованная государственная пропаганда. Если учесть, что православный царь Михаил вряд ли имел теплые чувства к своему конкуренту — католику царю Владиславу, а его отец — патриарх Филарет, проведший десять лет в польском плену, натерпелся унижений от представителей католической церкви, то именно они и способствовали проведению соответствующих проповедей в церквях России.
Аналогичные изменения произошли в Польско-Литовской республике, с тем отличием, что в этом государстве существовали четыре христианские конфессии: католическая, православная, униатская и протестантская. В 1632 г. Владислав, став польским королем, признал право на существование православной церкви и утвердил киевским митрополитом Петра Могилу, передав этой конфессии ряд униатских церквей и монастырей. В преддверии войны с Россией за территории с православным населением это был даже необходимый политический шаг. К тому же днепровское казачество тоже было православным. А поскольку в это время в их задачу входила охрана границ от крымских татар и возможного нападения войск турецкого султана, то королю было выгодно умиротворить казаков восстановлением киевской православной митрополии. Естественно, митрополит Петр Могила благословил королевские войска, отправленные под Смоленск.
Однако после заключения Поляновского мира и отказа короля Владислава от своих прав на Московское царство ситуация изменилась. К этому времени римская курия осознала всю несбыточность соединения римской католической и московской православной церквей, соответственно изменилось отношение к православным верующим и в Польско-Литовской республике. Король и шляхта понимали, что вечный мир — отнюдь не навсегда, и для того, чтобы русское православное население восточных провинций сделать большими патриотами Польско-
159

Литовской республики, необходимо было привести их к унии с римской католической церковью, тем более что такой союз, хоть и не повсеместно, уже существовал несколько десятилетий.
Еще одной причиной гонений на православных было восстание казаков во главе с гетманом Карпом Павлюком в 1637 г., который написал обращение ко всему казачеству с призывом начать борьбу против неприятелей русского народа и православной веры. Восстание было подавлено королевским войском польного гетмана Николая Потоцкого, но часть казаков ушла в Россию. Это было не последнее выступление казаков за свои права, и проблема взаимоотношений с ними еще долгие десятилетия беспокоила польского короля и польско-литовских магнатов.
Политике притеснения православной веры в ПольскоЛитовской республике пытался противостоять киевский митрополит Петр Могила. В 1640 г. он созвал собор для выработки поведения православных иерархов вследствие начавшегося великого гонения. На все просьбы православных шляхтичей к королю о строительстве православных церквей, в том числе в разоренном Смоленске, были получены отказы. При этом самыми большими врагами и гонителями православных христиан стали недавние униаты, среди которых выделялся смоленский архиепископ Андрей Золотой-Квашнин. Монахи и монахини покидали свои монастыри и перебирались в Россию, за ними следовали мещане и казаки.
На московский престол вступил царь Алексей Михайлович (1629—1676), начало его правления было вполне мирным: со всеми соседями заключены мирные соглашения и только крымские татары время от времени разоряли южные окраины государства. Необходимо было продолжить предыдущую политику по привлечению иностранных специалистов для развития различных промыслов, а также завершить реформы по созданию регулярной армии. Для лучшего сбора податей в 1646 г. было решено составить по областям точные росписи и распределить налоги сообразно с имуществом жителей, которые в значительном количестве изменили свое местожительство за беспокойные годы первой половины XVII в. Однако российские чиновники недобросовест¬
160

но отнеслись к этому важному делу, и поступления в казну были недостаточными для решения назревших к тому времени государственных дел. Чтобы как-то поправить положение, российское правительство поступило обычным способом: увеличило налоги на самые необходимые для жизни товары, в том числе на соль. Если при царе Михаиле за курение табака наказывали отрезанием носа, то теперь государство ввело монополию на продажу табака, а значит, способствовало распространению этой пагубной привычки среди россиян.
Для совместного отпора крымским татарам царь отправил в Польшу в январе 1646 г. послов по случаю бракосочетания короля Владислава и Людовики-Марии Мантуанской (предыдущая жена короля умерла) с целью заключения военного союза против крымского хана. Взаимодействие польско-литовских войск с российскими войсками отвечало интересам польского короля и радных панов, поэтому Владислав направил гетману Потоцкому приказ взаимодействовать с царскими воеводами для органиции совместных дел против татар. Но прибывшие в Москву летом того же года польско-литовские послы для подписания соглашения о противостоянии крымским татарам так и не сумели договориться с московскими боярами по существу дела, и это нужное для обоих государств мероприятие так и не было осуществлено.
В январе 1648 г. царь Алексей женился на Марии Ильиничне Милославской по настоянию своего наставника Бориса Ивановича Морозова. Этот боярин ранее был воспитателем царевича, а теперь стал практически главой московского правительства, возглавляя приказы Большой Казны, Стрелецкий, Аптекарский и Новой четверти (питейных заведений). Сначала царь выбрал из 200 девиц, отобранных в возможные невесты государя, дочь Федора Всеволожского, но она якобы от счастья упала в обморок, что было расценено как слабость здоровья, и усилиями Б.И. Морозова выслана из Москвы. В то же время наставник желал не только женить царя, но и породниться с ним для упрочнения своего положения при дворе. С этой целью он познакомил своего бывшего воспитанника с двумя сестрами Милославскими. Их отец Илья Данилович Милославский был худороден и выведен в люди сво¬
161

им дядей — дьяком Грамотиным. Царю Алексею приглянулась Мария, которая была старше его на три года, с ней он и обвенчался, а Б.М. Морозов через 10 дней женился на ее младшей сестре — Анне.
Выбор царя далеко не всем пришелся по нраву из-за возвышения его тестя, совсем незнатного дворянина, и его родственников. Поскольку царская особа была вне критики подданных, то все неудовольствие этим браком придворные излили на Б.М. Морозова, тем более что им были введены непопулярные меры по уменьшению жалованья служилым людям и значительному увеличению налога на соль. Все это спровоцировало в мае 1648 г. народное восстание, известное как Соляной бунт. Бунтовщики потребовали казни Бориса Михайловича Морозова и его родственников Леонтия Степановича Плещеева и Петра Тихоновича Траханиотова. Если свояка царь сумел спасти, спрятав его под надежной охраной в Кирилло-Белозерском монастыре, то двумя другими пришлось пожертвовать на радость вышедшей из повиновения толпы. В дальнейшем царь, воспользовавшись крестным ходом, обратился к народу с успокоительной речью, обещая ставить на ответственные государственные места более честных и достойных людей, а также уменьшить цену на соль и отменить монополии. В то же время царь со слезами попросил народ простить мужа сестры царицы. В ответ успокоенный этими словами народ стал славить своего государя.
Адам Олеарий, описывая причины российских мятежей, сообщает, что «русские, в особенности из простонародья, в рабстве своем и под тяжким ярмом, из любви к властителю своему, могут многое перенести и перестрадать, но если при этом мера оказывается превзойденною, то и про них можно сказать: “patientia saepe aesa fit tandem furor” (когда часто испытывают терпение, то, в конце концов, получается бешенство). В таких случаях дело кончается опасным мятежом, причем опасность обращается не столько против главы государства, сколько против низших властей, особенно если жители испытывают сильные притеснения со стороны своих сограждан и не находят у властей защиты. Если они раз уже возмущены, то их нелегко успокоить: не обращая внимания ни на какие опасности, отсюда проистекающие,
162

они обращаются к разным насилиям и буйствуют, как лишившиеся ума» [60, 365].
Вряд ли у Адама Олеария могло сложиться такое умозаключение на основе только собственных наблюдений, видимо, понимание причин русского бунта было распространено в среде тех московитов, с которыми ему приходилось общаться.
Царь Алексей и в самом деле запретил продажу и выращивание табака, запретил английским купцам торговать внутри России, оставив им такую возможность только в Архангельске, а также несколько ущемил права церквовных иерархов и бояр на владения пастбищами вокруг Москвы и других городов, а также отказал им во владении по городам, посадам и слободам какимилибо торговыми, промышленными и ремесленными людьми.
Вместо боярина Б.М. Морозова, который хоть и вернулся в Москву, но уже не во главе правительства, царь Алексей приблизил к себе игумена Кожеезерского монастыря Никона. В Москве он был посвящен в архимандриты Новоспасского монастыря. В столице того времени царским духовником Стефаном Вонифатьевым был основан кружок ревнителей благочестия, желавших очистить московскую православную церковь от скверны. Н.М. Никольский приводит текст найденного в Москве подметного письма, обличавшего церковнослужителей середины XVII в.:
«Священство в мире, яко душа в теле. Ведомо убо буди, епископ убо вместо всех Бога, священник же — Христа, прочий же святых ангелов: аз же мню несть уже ни единого епископа, чтобы жил по-епископски, ни одного священника, чтобы жил посвященнически, ни инока, чтобы жил по-иночески, ни христианина, чтобы жил по христиански; вси свой чин презреша; игумени оставиша свои монастыри и возлюбиша со мирскими женами и девицами содружатися; а Попове оставивше учительство и возлюбиша обедни часто служить и кадило от грабления и от блуда на жертву Богу приносити и мерзостное и калное свое житие всем являти и благочестием лицемерствующиеся, мняше частыми обеднями Бога умилостивити, недостойни и пияни, помрачени различными злобами, и слова Божия и слышать не хотяще. О таковых бо речено: проклят вся творяй дело Божие с небреже¬
163

нием; не приемли имени Господа Бога твоего всуе. Что же всуе? Еже крестившееся во Христа, и не живем во Христе. Тии будут осуждены с бесы в муку вечную» [39, 135].
И хотя это письмо относится к более позднему времени, чем создание Вонифатьевского кружка, оно прекрасно характеризует причины его появления. Церковь обладала огромными средствами в виде недвижимости, денег и драгоценностей, не считая значительного количества крестьян, закрепленных за землями монастырей и церковных вотчинников. Не был исключением и патриарх Иосиф, тративший на благотворительность не более пяти процентов от своих доходов, остальное шло на содержание патриарших хором и украшение патриарших церквей, на приобретение новых вотчин, а иногда просто пускалось в рост. Как сообщил царь митрополиту Никону, после смерти патриарха Иосифа в его келье были лично Алексеем Михайловичем обнаружены более 13 тысяч рублей.
Видимо, и сам царь относился к патриарху Иосифу с большой долей недоброжелательности, иначе вряд ли допустил у себя под боком создание такого кружка своим духовником. Под влиянием Стафана Вонифатьева царь издал несколько указов об исправлении некоторых церковных недостатков, одним из нововведений была замена на церковных службах многогласия, т.е. обычая читать и петь одновременно несколько молитв, единогласием. Примкнул к этому кружку и новый фаворит Алексея Михайловича — архимандрит Новоспасского монастыря Никон (в миру Никита Минов, выходец из семьи мордовского крестьянина, 1605 — 1681). Своими душеспасительными разговорами он занимал царя каждую пятницу после заутрени, а по окончании Соляного бунта был посвящен в новгородские митрополиты. Именно на этом посту он стал рьяно проводить в жизнь новгородской церкви греческое единогласие, пригласив певчих из Киева, и другие новшества, введенные царем, чем заслужил неодобрение со стороны священнослужителей и мирян, так как службы в церкви стали значительно продолжительнее.
Год 1648-й был отмечен еще Земским собором, по решению которого в России была создана комиссия во главе с князем Ни¬
164

китой Ивановичем Одоевским для создания сборника новых законов. Комиссия рассмотрела старые русские, византийские и литовские законы, а также пожелания, содержащиеся в челобитных российских дворян и посадских людей, и подготовила документ из 25 глав и 967 статей. Для утверждения его был созван в январе 1649 г. специальный Собор, по которому сборник был назван Соборным уложением. Смертная казнь была узаконена в 60 статьях за преступления против государственной власти, угрожающие жизни, чести и спокойствию царя, а также за действия против православной веры, хотя в дальнейшем эта мера была распространена на большинство государственных преступлений. По этому же Уложению сыск беглых крестьян стал бессрочным, т.е. когда бы таковой не был обнаружен, его должны были вернуть крепостнику — хозяину земли.
В то же время на севере России вспыхивали один бунт за другим. Так, в Сольвычегодске летом 1648 г. при сборе с уезда денег на жалованье ратным людям до местных жителей дошла весть о волнениях в Москве и «измене» всесильного боярина Морозова. Сольвычегодцам стало жалко своих денег, и они направили старосту и подьячего к сборщику Федору Приклонскому, чтобы забрать мирские деньги назад. Царский сборщик не имел права отдавать государевы деньги, поэтому дело дошло до применения силы. Толпа разъяренных горожан с криками, что Приклонский собирает деньги для изменника Морозова, ворвалась в дом к сборщику, отняла царский наказ, деньги, а затем избила его до полусмерти. Аналогичное волнение произошло в Устюге, где воеводой был родственник царя М.В. Милославский. Для подавления волнений в эти края был направлен царем стольник князь Иван Григорьевич Ромодановский со стрельцами, который и привел сольвычегодцев и устюжан в повиновение, собрав денег с них гораздо более, чем предыдущие сборщики.
После стольких лет гражданской войны население России легко приходило в волнение против местной или центральной власти, особенно во время сборов денег на разные государевы нужды. В феврале 1650 г. произошли мятежи в Пскове и Новгороде, спровоцированные хлебными поставками и сбором денег
165

шведской стороне в счет компенсации за русских беженцев, не пожелавших оставаться на территории, отошедшей к Швеции по Столбовскому договору. Зачинщики волнений основывали свои претензии тем, что Б.М. Морозов и его сообщники покровительствуют иностранцам, поэтому денежная выплата и хлебные поставки шведам — это дело рук московских изменников, желающих возврата шведской власти в Новгороде. В Пскове толпа захватила шведа Нумменеса и отобрала у него казну, досталось воеводе Собакину и архиепископу Макарию, но затем волнение утихло. В Новгороде возникла аналогичная ситуация. Митрополит Никон и воевода Федор Андреевич Хилков пытались урезонить бунтующий народ, но досталось и им. Как ни странно, но взрыв злости, вымещенной на этих двух государственных столпах Новгорода, послужил умиротворению толпы, а затем и прекращению мятежа.
Пришедший с войском к Новгороду князь Иван Никитич Хованский не без препон был принят новгородцами, провел дознание, в результате которого были выявлены заводчики мятежа. Один из главных распространителей клеветы Трофим Волк на пытке во всем признался и был казнен. Более 200 выявленных зачинщиков волнений предполагалось посадить в тюрьму, но затем из политических соображений они были отпущены на поруки.
Наказания в Новгороде спровоцировали новые волнения в Пскове, подошедший к городу князь Хованский, вынужден был взять его в осаду. Однако псковичи делали отчаянные вылазки, и московское войско несло ощутимые потери. Чтобы изменить ситуацию, Московским собором в Псков были направлены для уговоров горожан епископ коломенский Рафаил, андроньевский архимандрит Сильвестр, черниговский протопоп Михаил и выборные люди от разных сословий. Делегация должна была объявить псковичам о царском всепрощении в случае принесения на имя государя их вины. Уставшие бунтовать псковичи в августе того же года повинились и целовали крест на верность государю. И только после этого тихо заработала следственная комиссия для выявления зачинщиков мятежа. Основные мятежники были вывезены в Москву и там посажены в тюрьму.
166

Кроме внутренних проблем у царя и московского правительства появилась еще одна, внешняя, — днепровские казаки, в течение многих лет предлагавшие царю принять их в подданство. Причем такие просьбы делались от гетманов казачьего войска, киевского митрополита и даже от шведского короля Густава II Адольфа, воевавшего в то время с Польско-Литовской республикой. Однако царь Михаил, а затем и царь Алексей отвечали на эти предложения отказом либо просто их не замечали. Дело в том, что у России сложились непростые отношения с донскими казаками, которые вели своевольную политику по отношению к московской власти. Своими грабительскими набегами на города и земли Турции и Крымского ханства донские казаки постоянно ухудшали отношения России с этими государствами, предъявлявшими свои претензии за это московскому царю.
Днепровские казаки, как и донские, земледелием не занимались, зарабатывая на жизнь службой польскому королю, а то и турецкому султану, при этом они время от времени тоже совершали нападения на Крым, Турцию, Молдавию, а также Россию и Польшу. Однако поскольку южные границы Польши были не защищены от проникновения орд крымских татар, король и польские магнаты соглашались содержать на государственный кошт несколько тысяч днепровских казаков. Так, по договору 1625 г. на службе у короля числилось по реестру шесть тысяч казаков, которые были распределены по шести полкам: Киевскому, Переяславскому, Белоцерковскому, Корсуньскому, Каневскому и Черкасскому. Полковые старшины базировались в центральных городах этих округов, отчего долгое время этих реестровых казаков называли городовыми. Реестр был не постоянным, и при каждом новом договоре казаков с польским королем число их уточнялось. Все казаки составляли конное войско, потому относили себя к всадническому сословию и называли себя рыцарями. Однако в Польско-Литовской республике их к шляхтичам не относили, хотя отдельные казаки за заслуги в войнах были наделены землями, а следовательно, и шляхетским званием. Отношение польских шляхтичей к казакам было настолько негативно, что когда они в 1632 г. в период междувластия потребовали на из¬
167

бирательном сейме как представители части государства права участия в выборах короля, то получили на это оскорбительный ответ: «Казаки действительно составляют часть государства, но такую, как волосы или ногти в теле человека: когда волосы или ногти слишком вырастают, то их стригут. Так поступают и с казаками: когда их немного, то они могут служить защитой Речи Посполитой (Республики. — Ю.Д. ), а когда они размножаются, то становятся вредными» [71, 626].
Кроме городовых казаков были еще сечевые, которые базировались в Запорожской Сечи с 1553 г., и казаки, которые не вошли в реестр. Запорожские казаки не считали для себя возможным состоять на службе у любого государя, предпочитая волю какомулибо над собой государственному насилию. В период Смутного времени в Московском государстве отряды запорожцев совершали рейды вплоть до Костромы, Вологды и Холмогор, грабя население и разоряя города и села. Во время восстаний городовых казаков запорожцы, как правило, поддерживали своих собратьев, и тогда пожар казацких погромов полыхал не только в городах Польши, но и Великого княжества литовского.
Российский историк Н.И. Костомаров, один из многих, кто воспел славу днепровских казаков во второй половине XIX в., осуждал мнение своего оппонента П.А. Кулиша, который сначала был «фанатиком уважения к малорусской старине, теперь стал фанатиком беспристрастия». Именно П.А. Кулиш одним из первых в России сделал заключение, что «козак жил добычею и для добычи. Добыча и слава на языке у него были неразлучны и воспеты в козацких песнях как одинаково нравственные» [27, 13].
Именно эти днепровские разбойники и предлагали московскому царю принять их в подданство. Как правило, делали они это в самые сложные для своего существования моменты истории. Царь и московское правительство в этих случаях стояло перед выбором. С одной стороны, появлялась реальная возможность увеличить территорию и население государства, а также взять реванш в борьбе с польским королем, с другой стороны, казаки ничего не производили и не обладали недвижимым имуществом, значит, и не платили налогов, и, главное, такой союз
168

делал неизбежной войну с Польско-Литовской республикой. До 1654 г. в Москве считали, что новые подданные ничего кроме беспорядков в государстве и разрыва мирных соглашений с польским королем, турецким султаном и крымским ханом России не принесут.
Одним из самых известных казаков, сумевших привести своих собратьев в подданство царю России, был Богдан Михайлович Хмельницкий (1595 — 1657). Его отец был Чигиринским сотником, который погиб в Молдавии вместе с гетманом Станиславом Жолкевским в войне 1620 г. с Турцией. С сотником Михаилом Хмельницким в сражении под Цецорой участвовал и его сын Зиновий Богдан, попавший тогда в плен к крымским татарам. Предположительно, Богдан два года провел в Турции, где выучил турецкий язык. Вообще этот будущий вождь казаков был неплохо образован, существуют сведения о его учебе в иезуитской коллегии Львова, по крайней мере, польским и латинским языками он владел. Каким образом он был освобожден из плена и чем он занимался после возвращения из Турции — неизвестно. Вполне возможно, что его освобождение произошло в процессе обмена пленными по мирному договору с Турцией 1621 г.
Предполагается, что он какое-то время служил у короля Владислава и у польского магната Николая Потоцкого, а затем ушел к запорожским казакам, в походах с которыми сумел составить некоторый капитал. В дальнейшем известно, что он владел хутором Субботово, принадлежавшим к Чигиринскому староству. Казаки несколько раз посылали Богдана как грамотного человека в 1635 г. со своей депутацией в Варшаву для решения спорных вопросов по поводу крепости Кодак, которую Варшавский сейм постановил строить выше Запорожской Сечи по течению Днепра. Крепость была разрушена казаками, из-за чего они подверглись нападению королевского войска во главе с польным гетманом Николаем Потоцким. После разгрома казачьего войска гетман Потоцкий в 1637 г. объявил им новые условия взаимоотношений между польской короной и казаками, по которым реестр сокращался до шести тысяч человек, а вместо выборных старшин король назначал своих командиров. В составе представителей каза¬
169

ков, принимавших эти условия, был в качестве писаря запорожского войска Богдан Хмельницкий.
В 1645 г. король Владислав был одним из организаторов коалиции европейских государств против Турции, при этом предполагалось участие в ней французов. И вот вроде бы в составе посольства во Францию был направлен сотник Богдан Хмельницкий, правда, Казимир Валишевский считает это известие неправдоподобным. Вся затея короля, предпринятая против Турции, кончилась скандалом в Варшавском сейме, где радные паны потребовали от Владислава роспуска уже собранных к тому времени войск, а также запрета на выход казаков в море, к которому те уже готовились. Вынужденный подчиниться сейму, этому польско-литовскому парламенту, выборный король тем не менее продолжил личные переговоры с казаками, на которых присутствовал и Богдан Хмельницкий. Он обратился к королю с личным делом, попытавшись добиться от него справедливости в своей жалобе на обидчика — Чигиринского подстаросту Данилу Чаплинского.
Ссора соседей произошла то ли из-за земли хутора Субботово, которой лица, не имевшие шляхетского достоинства, владеть не могли, то ли из-за женщины — сожительницы Хмельницкого, на которую имел виды и его сосед. В трактовке этого конфликта К. Валишевским сделано предположение, что Чигиринский староста Конецпольский по своей жадности не мог стерпеть «богатства» владельца хутора Субботова. У Хмельницкого вроде бы был акт концессии на этот земельный участок, но не зарегистрированный в соответствующей палате, а значит, и не имеющий юридической силы. Конецпольский и послал своего управляющего Чаплинского с гайдуками разорить хутор Хмельницкого, а тот, в отсутствие сотника, заодно умыкнул и его сожительницу.
По версии С.М. Соловьева, схожей с уже изложенной, зачинщиком этого конфликта был сам подстароста Чаплинский, который со своими людьми разорил хутор Хмельницкого, присвоил себе 400 копен хлеба, а самого сотника заковал в цепи и держал четыре дня в тесном заключении, освободил же его по просьбе своей жены.
170

Так или иначе, Б.М. Хмельницкий подал в суд на обидчика, но суд отказал ему в тяжбе со шляхтичем. А Данила Чаплинский в отместку за это приказал своим людям схватить малолетнего сына сотника и выпороть его плетьми. С.М. Соловьев сообщает, что этот сын вскоре после этого умер, но по другим сведениям это был Тимофей (ок. 1632 — 1653), который фигурировал впоследствии в других обстоятельствах.
Вот именно с этой обидой и обратился Б.М. Хмельницкий к королю Владиславу IV, но даже он не мог отменить законы государства, по которым шляхтич всегда прав в споре с простолюдином, тем более что сотник жаловался на сына великого коронного гетмана Николая Конецпольского. Король в это время был сильно обозлен на польскую знать, которая отказала ему в сборе денег, потребовала роспуска уже собранных войск и возобновления запрета запорожскому войску выходить в море, желая сохранить мир с турецким султаном. Поэтому король, нарисовав саблю, передал рисунок Богдану со словами: «Вот тебе королевский знак: есть у вас при боках сабли, так обидчикам и разорителям не поддавайтесь и кривды свои мстите саблями; как время придет, будьте на поганцев и на моих непослушников во всей моей воле» [61, 692]. Затем король пожаловал Б.М. Хмельницкого атаманством, чтобы привлечь казаков на свою сторону, желая все-таки тайно использовать их в противостоянии с турецким султаном. Однако это не осталось секретом для польских магнатов, и Николай Конецпольский распорядился арестовать Хмельницкого, но тому удалось бежать вместе со своими сыновьями Тимофеем и Юрием в Запорожскую Сечь.
Именно с того времени началась героическая борьба казаков во главе с Б.М. Хмельницким против польской шляхты. Но сначала, когда войско нового коронного гетмана Николая Потоцкого заняло Черкассы, а польного гетмана Мартына Калиновского — Корсунь, Богдану Хмельницкому пришлось с сыном Тимофеем уехать в Крым и обратиться к хану Исламу Гирею II с предложением совместными усилиями дать отпор полякам. Хан согласился и дал для начала Богдану четыре тысячи татар перекопского мурзы Тугай-бея, но Тимофея оставил при себе заложником.
171

Вернувшись из Крыма в Запорожскую Сечь, Хмельницкий попросил кошевого собрать казацкий круг, сообщил запорожцам, что им в войне с поляками будут помогать крымские татары, в ответ казаки избрали его своим гетманом. В мае 1648 г. у потока Желтые Воды встретились передовой польский отряд Степана Потоцкого, сына коронного гетмана, и отряд реестровых казаков комиссара Якова Шемберга с запорожцами гетмана Богдана Хмельницкого и татарами мурзы Тугай-бея, в результате трехдневной битвы поляки потерпели сокрушительное поражение. Молодой Потоцкий попал в плен, где и умер от ран, полученных в сражении. Через десять дней произошла очередная битва сторон у Корсуни, где уже войска самого коронного гетмана Н. Потоцкого и М. Калиновского были разбиты казацко-татарским войском гетмана Б. Хмельницкого. Теперь в плен попали и оба гетмана — Потоцкий и Калиновский, которые были направлены к крымскому хану. Коронное войско потеряло в этом сражении 127 офицеров, более восьми тысяч рядовых и 40 пушек.
После этих побед к гетману Хмельницкому стали собираться не только казаки, не попавшие в реестр, но и крестьяне разоренных казаками и татарами земель польских и русинских магнатов Потоцких, Вишневецкого и Киселя. Чтобы польские, русинские и литовские магнаты, создававшие свои частные армии, не могли объединить усилия против запорожцев, гетман разослал обращения — универсалы к православным христианам Польши и Литвы, призывая подняться всем вместе против шляхты, евреев и католической церкви.
В то же время, понимая, что военная удача весьма непостоянна, Богдан Хмельницкий направил первую грамоту к московскому царю Алексею, где сообщал, что казаки желали бы «себе самодержца государя такого в своей земле, как ваша царская велеможность православный христианский царь. Если б ваше царское величество немедленно на государство то наступили, то мы со всем Войском Запорожским услужить вашей царской велеможности готовы» [61, 701]. Но 19-летний московский царь, правивший в России еще только третий год, не желал ни ссориться с польским королем, ни получить себе в подданство это беспокой¬
172

ное и свободолюбивое запорожское воинство. Ему и с донскими казаками хлопот хватало.
Однако московский царь не был для Богдана Хмельницкого единственно возможным защитником интересов днепровского казачества, поэтому гетман продолжил взаимоотношения с крымским ханом, а через него и с турецким султаном, обещая перейти под покровительство этого мусульманского государя. В Турции в это время стал султаном шестилетний Махмед IV, и практически правивший от его имени великий визирь не готов был разорвать мирный договор с Польско-Литовской республикой, более того, он запретил крымскому хану помогать Богдану Хмельницкому.
В мае 1648 г. умер король Владислав IV (1596—1648), и в государстве наступило время бескоролевья. Хотя в этот период республикой управлял великий канцлер, страна все равно не могла противостоять не только запорожским казакам, но и разраставшемуся повсеместно крестьянскому восстанию. А большинство магнатов, чьи земли еще не пострадали от грабежа запорожских казаков, были заняты предвыборной кампанией нового короля.
Именно в тот момент, сделав вид, что ничего не знает о смерти короля Владислава, Богдан Хмельницкий в июне 1648 г. направляет ему в Варшаву прошение с четырьмя старшинами, в котором излагались жалобы и просьбы в основном реестровых казаков. В нем говорилось о притеснениях и произволе панов, которые обирали казаков, назначая к тому же еще им собственные подати; о том, что назначаемые королем полковники из шляхты не только не защищают их, но и помогают панам обижать казацкие семьи, а военную добычу забирают себе. Богдан Хмельницкий настаивал: на увеличении реестра до 12 тысяч казаков, без которого они не смогут защитить короля и республику от внешних врагов; на выплате задолженностей по жалованию реестровым казакам за пять лет; на неприкосновенности православной веры, чтобы отданные униатам церкви были возвращены истинно православным христианам.
В своем личном письме к королю Богдан Хмельницкий жалуется: «Невероятно, чтоб даже в турецкой неволе христиане переносили такие несчастья, какие переносим мы, нижайшие подно¬
173

жия вашей королевской милости. Мы совершенно понимаем, что все неистовства совершались над нами наперекор вашей королевской милости... (далее идет объяснение причин восстания казаков, как бы спровоцированного панами. — Ю.Д.). Затем нижайше просим вашу королевскую милость оказать нам отеческое милосердие, и, простив невольный грех, повелите оставить нас при древних правах и привилегиях» [61, 703].
В Республике к этому времени творилось что-то невообразимое от повсеместных восстаний крестьян, поднятых против своих панов, ксендзов и евреев универсалами Богдана Хмельницкого. Месть восставших крестьян по отношению к своим притеснителям от Киева и Переяславля до Бреста и Львова была настолько жестокой, что испуганные этим вельможные паны уезжали даже из Варшавы вниз по Висле к Данцигу. Если претензии, выраженные турецкому султану по поводу участия в нападениях на польские войска его вассалов — крымских татар, оказали необходимое воздействие, то требования к московскому царю оказать действенную помощь польским войскам в войне с крымскими татарами, которые совместно с восставшими казаками грабили польские земли, остались без внимания.
Еще в 1646 г. царь Алексей предложил королю Владиславу заключить союз и, объединив днепровских и донских казаков, напасть на Крым, а в случае расширения конфликта совместными усилиями противостоять Турции. Сначала, предполагая обойтись без московской помощи в силу организации европейского союза против султана, король не торопился с заключением такого союза, но через год он поручил своему послу Адаму Киселю подписать договор о взаимной помощи. Согласно этому договору царь Алексей распорядился послать своих воевод на помощь полякам против крымских татар. Однако узнав о победе казаков Богдана Хмельницкого под Корсунью, в Москве решили не вмешиваться в этот конфликт.
В Варшаве же, получив письмо Хмельницкого к королю, решили, что и впрямь можно будет обойтись без нового кровопролития, договорившись с желавшим смириться бунтовщиком. Одним из сторонников мирного разрешения конфликта был брац¬
174

лавский палатин Адам Кисель, которого и назначили главой переговорной комиссии, вполне возможно, еще и потому, что он был православного исповедания.
Одновременно с этими событиями в Варшаве проходили выборы короля. Кандидатами на этот пост, кроме иностранных принцев, были братья предыдущего короля — Ян Казимир и епископ вроцлавский Карл Фердинанд. На сейме победили сторонники шведской династии Ваза, и в результате королем польским и великим князем литовским стал Ян II Казимир (1609—1672).
Несмотря на переговорный процесс между Адамом Киселем с Богданом Хмельницким через посредство некоего монаха Лешко, военные действия сторон продолжались. Так, русинский магнат Иеремия Вишневецкий, недавно перешедший в униатскую церковь, собрал свою частную армию и громил отряды крестьянских и казацких повстанцев на Левобережье Днепра. Здесь ему принадлежали 56 городов, местечек, сел и деревень, большая часть которых располагалась на Полтавщине. Личный интерес заставлял его с двухтысячным отрядом с особой жестокостью расправляться с захваченными повстанцами, правда, сами повстанцы были не менее жестоки по отношению к шляхте, католическим и униатским священнослужителям и евреям. Однако после неудачного столкновения с более многочисленным отрядом повстанцев Максима Кривоноса отряду Вишневецкого пришлось уйти на правый берег Днепра, оставив Левобережье на произвол восставшего народа. Очень скоро здесь не осталось ни одного живого поляка, еврея, русина католика или униата, не пожалели повстанцы и зажиточных собратьев по вере.
На Правобережье, возле Львова, польским и русинским магнатам, в основном усилиями все того же Иеремии Вишневецкого, удалось собрать 30-тысячное войско, но достойных командиров для него отыскать так и не получилось. Одни военачальники были убиты, другие в плену, а Вишневецкому польские магнаты и сами не доверяли: уж очень рвался к власти, по их мнению, этот русин. Поэтому во главе польского войска оказались бездарные Доминик Заславский, Николай Остророг и Александр Конецпол ьский.
175

В сентябре теперь уже 70-тысячное войско гетмана Богдана Хмельницкого, в основном состоявшее из крестьян, встретилось с польским войском в районе села Пилявцы. Если сначала более дисциплинированное польское войско одерживало верх, то на третий день, подошедший четырехтысячный татарский отряд был выдан Богданом Хмельницким за 40-тысячное войско самого хана Ислама Гирея. Дезинформация подействовала, и первыми побежали польские военачальники, за ними последовали остальные шляхтичи, бросая пушки и снаряжение. Разгром был бы еще ощутимее, если бы не наемные немцы, сохранившие строй и сумевшие героически прикрыть это повальное бегство.
Гетман Богдан Хмельницкий с триумфом въехал в Киев, его восторженно встречали жители города, киевский митрополит Сильвестр Коссов и находившийся в городе проездом в Москву иерусалимский патриарх Паисий. Именно этот иерарх церкви, совершавший свою поездку для сбора милостыни, польстил гетману, сравнивая его с императором Константином Великим и величая его «русским великим князем». Хотя тщеславию Богдана Хмельницкого и не было границ, он все-таки понимал, что его возможные подданные — днепровское казачество не производило никакого товарного продукта, без которого государство существовать не может. В то же время восставшее крестьянство вскоре или вернется к своим хозяевам на приемлемых условиях, или польские магнаты силой заставят их вернуться к мирному труду. Поэтому гетман возобновил переговоры с королем и шляхтой, но военные действия при этом продолжались, правда, с переменным успехом.
Несмотря на неимоверно завышенные требования Богдана Хмельницкого, летом 1649 г. под Зборовом сторонам удалось договориться о внесении 40 тысяч казаков в реестр, все остальные вопросы польские представители отказались рассматривать, в том числе вопросы крестьянства и церкви. Король Ян Казимир подписал это соглашение под наименованием «Декларация милости Его величества в ответ на покорнейшую просьбу казаков», назначив Богдана Хмельницкого пожизненным гетманом.
Теперь сам гетман стал заложником восставшего крестьянства, которое не собиралось складывать оружие и требовало от
176

него продолжения борьбы. Именно поэтому Богдан Хмельницкий продолжал направлять свои предложения в Москву и Стамбул. От царя Алексея он получал уклончивые ответы, по которым Москва соглашалась лишь на свое покровительство, а не на введение российского подданства для днепровского казачества, да и то при условии согласия на это польского короля. А вот турецкий султан, прислав знамя с полумесяцем, предложил Богдану Хмельницкому создание герцогства Украины под протекторатом Турции. Так, в декабре 1650 г. султан Махмед IV направил Богдану Хмельницкому грамоту*, в которой, кроме витиеватых восточных изречений, говорилось:
«Вы с верною искренностью откровенно высказавшись, отдаетесь под криле и под протекцию непобедимой Порты нашей, и мы сердечно и любовно принимаем вас и о верности и искренности вашей не сомневаемся. Что вы секретно сообщали ОсманЧаушу, о том о всем в подробности он сообщил нам, и мы тотчас к вельможному монарху хану крымскому послали свой крепкий и строгий указ, повелевая, чтоб он никогда своих очей и ушей не обращал на польскую сторону; напротив, если бы оттуда подул какой-нибудь ветер, несущий на вас войну и гонение, если бы поляки неожиданно и насильно напали на войско ваше, то чтоб он тотчас своим быстролетным войском постарался подать вам помощь, где бы только оказалось это нужным. Мы ему это сурово приказали. А пока только вы со всем войском вашим будете верными, искренно преданными счастливой Порте нашей, до тех пор ведите сношение с ханом безопасно, и не обманетесь. Уже теперь высокая Порта вполне принимает вас под свою протекцию, и вы будьте в том уверены и нам через своих послов в подробности объясняйте о всем, что деется в краях ваших. Ныне же, в знак нашего расположения, исходящего от великих монархов, цесарей, владык всего света, при сем нашем ясном писании посылаем штуку златоглаву и кафтан, чтоб вы с уверенностью возложили на себя этот кафтан в том смысле, что вы теперь стали
* Н.И. Костомаров обнаружил грамоту турецкого султана в архиве иностранных дел на турецком языке с приложенным к ней польским переводом того же времени. Видимо, этот документ попал в архив иностранных дел царской России из какого-то польского архива.
177

нашим верным данником. А что вы наяснейшую Порту просили, что готовы дань давать, как иные наши христианские данники дают, то мы, благорасположенные к вам, оценивая ваши добродетели, тем остаемся довольны» [27, 421].
Естественно, эти переговоры не могли остаться в тайне от польского короля, который вынужден был готовиться к продолжению военных действий, а следовательно, не торопился выплачивать жалованье реестровым казакам. Все это привело к возобновлению военных действий, когда стороны в конце июня 1650 г. встретились у Берестечка на реке Стырь. Королевское войско как минимум в два раза уступало войску казаков, крестьян и татар, возглавляемых самим крымским ханом, тем не менее на третий день сражение Богданом Хмельницким было проиграно. Усилиями тяжелой конницы князя Иеремии Вишневецкого был нанесен сильный урон казакам и особенно татарам, причем брат хана был убит, а сам Ислам Гирей ранен.
Татары спешно покинули поле боя, при этом хан Ислам Гирей в ответ на упреки гетмана Богдана Хмельницкого назвал его изменником и, приказав связать его, забрал с собой. В течение нескольких дней королевское войско добивало яростно защищавшихся казаков, лишь немногим удалось уйти. После этого сражения умер князь Иеремия Вишневецкий, но смерть одного полководца не смутила поляков, которые продолжили свое наступление на территории, занятые казаками и восставшими крестьянами. В то же время литовский гетман Ян Радзивилл занял Киев, подвергнув население и православные церкви разграблению и насилию. После этой победы король Ян Казимир и Варшавский сейм отменил действие Зборовского мира.
Вскоре хан Ислам Гирей отпустил Богдана Хмельницкого, и тот вновь перешел с преданными ему казаками к активным действиям, но больших успехов добиться ему не удалось. Однако и Польско-Литовская республика не могла содержать в постоянной готовности большое войско, поэтому ограничилась рейдами небольших отрядов немецких наемников. В этих условиях стороны перешли к переговорам, и в сентябре 1651 г. два гетмана — Николай Потоцкий и Богдан Хмельницкий подписали Белоцерковский
178

договор, по которому реестр уменьшился до 20 тысяч казаков. Теперь реестровые казаки должны были размещаться только в королевских имениях и Киевском воеводстве, а королевское войско не должно было находиться в тех местах, где стоят казаки.
Пришлось Богдану Хмельницкому отказаться от татарской помощи и от каких-либо сношений с иностранными государствами. Тем не менее он именно тогда направил письмо турецкому султану с объяснениями поражения казаков под Берестечком, правда, излагая события несколько иначе, чем принято в историографии:
«Ваше императорское величество обещали нам прислать на помощь хана крымского и иные войска из Добруджской земли, но мы, не желая оставаться без дела, при помощи всемогущего Бога, имели страшную битву с ляхами, о чем вашему императорскому величеству сообщит подданный вашего величества Осман-Чауш, который во всех битвах участвовал и видел все, что здесь делалось; но так как вспомогательные силы из Крыма и из Добруджи опоздали, пришлось нам постановить мир с ляхами. Однако мы постоянно и неизменно остались в давнишней приязни с ханом крымским и желаем сохранить приязнь эту до последних минут нашей жизни. Также хотим пребывать верными подданными вашего императорского величества, как и доброжелательными друзьями хана... Хотя мы с ляхами заключили мир, однако держим ляхов в руках. Того ради покорно просим ваше императорское величество написать снова к хану, чтоб он соблюдал союз, который мы с ним заключили, и во всех наших военных действиях и случайностях находился бы с нами, что и мы с нашей стороны ему и вашему императорскому величеству взаимно обещаем, и на сей час поклон вам отдаем как верные подданные, прося Бога даровать вашему императорскому величеству при долголетнем здравии победу над каждым вашим неприятелем. В обозе под Белою-Церковью, в сентябре. Вашего императорского величества верный и нижайший подданный, Богдан Хмельницкий, гетман» [27, 424].
Однако и условия Белоцерковского мира практически не выполнялись; казаки, не получая жалованья от польского короля и не имея возможности грабить шляхтичей или крымских татар, остались без средств к существованию и стали бунтовать. Чтобы избежать полного неповиновения войска, Богдан Хмельницкий в
179

начале 1652 г. отправил своего сына Тимофея с пятью тысячами казаков воевать Молдавию. Предлогом нападения на молдавского господаря Василия Лупула, желавшего избавиться от зависимости турецкому султану, был его отказ в руке своей дочери Тимофею Хмельницкому. Молдавский господарь желал объединить Молдавию и Валахию под своим правлением, для чего старался заручиться поддержкой Польши в борьбе против валашского господаря Матвея Бессарабы. С этой целью он выдал одну дочь за генерала Конецпольского, другую — за князя Радзивилла, вероятно, и третью дочь — Домну Розанду предполагал с выгодой для себя пристроить, так что сын Богдана Хмельницкого в его планы явно не входил.
Одному из вторжений казаков в Молдавию попытался помешать польный гетман Калиновский, но гетман Богдан Хмельницкий пришел на помощь сыну, и общими усилиями казаки разгромили поляков на Южном Буге. Это поражение способствовало сплочению всех партий в Варшавском сейме, собравшемся в середине 1652 г. Радные паны решили собрать 50-тысячную армию и начать в 1653 г. широкомасштабную войну с казаками. Однако подготовка к этому требовала длительного времени, а пока сейм решил отвлечь казаков переговорами об уточнении условий взаимоотношений с ними. Богдан Хмельницкий тоже постарался использовать этот период для укрепления связей с крымским ханом, отношения с которым стали после поражения под Берестечком менее доверительными.
Сын гетмана Тимофей все-таки получил в жены Домну Розанду, дочь молдавского господаря Василия Лупула. Теперь уже не только господарь, но и его зять приступили к завоеванию Валахии. Весной 1653 г. гетман Богдан Хмельницкий оказал военную помощь сыну. Вот только валашский господарь Матвей Бессараба совершенно не собирался уступать им свой престол, он привлек к этой войне своего союзника трансильванского герцога Георгия II Ракоци с его сильным конным войском. Затем в распрю вмешалась и Турция, считавшая всех этих государей своими вассалами и не желавшая, чтобы без согласия султана перекраивались границы его империи. В результате господарь Василий Лупу л с зятем Ти¬
180

мофеем Хмельницким потерпели поражение 23 мая 1653 г. на берегах Яломницы. Казаки вынуждены были отступить за Днестр после гибели Тимофея при защите Сучавы, а Василий Лупу л, потеряв престол, отправился в Стамбул, где и оставался до своей смерти в 1661 г.
В то же время в борьбу с казаками включилось польское войско польного гетмана Стефана Чарнецкого. Следом за его 15-тысячным войском следовали главные силы под руководством короля Яна Казимира, а на помощь к ним направлялось валашское войско. В октябре 1653 г. под Жванцем, неподалеку от Хотина, сошлись польская и казацко-татарская армии общим числом около 100 тысяч человек, но военные действия начинать не торопилась ни та, ни другая сторона, так как в случае поражения любая из них теряла все свои наличные воинские силы. Казаки и татары партизанскими рейдами нарушали коммуникации армии короля, тем самым решая для себя вопросы продовольствия, и в скором времени поляки стали ощущать недостаток в подвозе провианта и снаряжения.
Польская сторона тоже предпринимала меры для ослабления сил гетмана Богдана Хмельницкого, решив это подкупом крымского хана Ислама Гирея, которому поляки за невмешательство в военные действия предложили пять тысяч злотых. Без помощи татар казаки хотя и провели несколько атак на польские позиции, но, кроме серьезных потерь, ничего не достигли. А хан Ислам Гирей, желая получить как отступные, так и комиссионные в результате переговоров с поляками, добился от гетмана Богдана Хмельницкого согласия заключить с королем мир. Однако начавшиеся в декабре того же года переговоры были сорваны представителями казаков, которые отказались от предлагаемых польской стороной условий и вернулись в свое расположение. А вот татары легко договорились с поляками за себя и за своего союзника о возобновлении условий Зборовского соглашения. За такое отношение к переговорному процессу польская сторона разрешила крымскому хану в течение 40 дней грабить население Волыни и даже брать пленников. А 16 декабря заключить мир с королем Яном Казимиром был вынужден и гетман Богдан Хмельницкий.
181

К тому времени отношение к днепровским казакам в Москве в корне изменилось, а большую лепту в этот процесс, скорее всего, внес Никон. Вернувшись в 1651 г. в Москву, он вынужден был заново завоевывать доверие царя Алексея, так как в Новгороде и Пскове проявил себя не лучшим образом. Более того, одна из претензий, предъявленных московской власти и ее представителям в Новгороде бунтовавшими новгородцами, была напрямую обращена к митрополиту Никону, которого они обвиняли в попытке переделать убранство Софийской церкви. Об этом донесли царю, и тот, естественно, был недоволен своим ставленником. Теперь же митрополит новгородский поднял перед царем Алексеем вопрос о перенесении в Успенский собор Кремля останков патриарха Гермогена из Чудова монастыря, патриарха Иова из Старицы и митрополита Филиппа Колычева из Соловецкого монастыря. Это мероприятие могло бы в очередной раз показать народу единство власти и церкви. С согласия царя и патриарха приступили к перезахоронению этих останков, а за мощами митрополита Филиппа отправился сам Никон. Сумев вновь войти в доверительные отношения с царем, Никон опять стал свысока обращаться как с церковными, так и со светскими людьми, на что те и жаловались государю. В 1652 г. умер патриарх Иосиф, его смерть вызвала разные толки, о которых можно узнать из письма царя Алексея к Никону:
«Избранному и крепкостоятельному пастырю и наставнику душ и телес наших, милостивому, кроткому, благосердому, беззлобивому наипаче же любовнику и наперснику Христову и рачителю словесных овец. О крепкий воин и страдалец Царя Небесного и возлюбленный мой любимец и содружебник, святый владыко! моли за меня грешного, да не покроет меня глубина грехов моих, твоих ради молитв святых; надеясь на твое пренепорочное и безлобивое и святое житие, пишу так светлосияющему в архиереях, как солнцу светящему по всей вселенной, так и тебе сияющему по всему нашему государству благими нравами и делами добрыми, великому господину и богомольцу нашему, преосвященному и пресветлому митрополиту Никону новгородскому и великолуцкому, особенному нашему другу душевному и телесному (это письмо, даже с учетом витиеватости обращений в эпистолярном
182

творчестве XVII в., говорит о задушевности отношений и большой дружбе царя и митрополита. — Ю.Д. )... Да будь тебе, великому святителю, ведомо: за грех православного христианства, особенно же за мои окаянные грехи, содетель и творец и Бог наш изволил взять от здешнего прелестного и лицемерного света отца нашего и пастыря, великого господина Кир Иосифа, патриарха Московского и всея Руси... А погребли в субботу великую, и мы надселись, плачучи, а меня первого, грешного, мерзкого, которая мука не ждет? Ей, все ожидают меня за злые дела, и достоин я, окаянный, тех мук за свои согрешения; а бояре и власти то же все говорили между собою; не было такого человека, который бы не плакал, на него смотря, потому: вчера с нами, а ныне безгласен лежит, и это к таким великим дням стало! И которые от ближних были со мною, все перервались плачучи, а всех пуще Трубецкий, да Михайла Одоевский, да Михайла Ртищев, да Василий Бутурлин плакали по нем, государе, что Бог изволил скорым обычаем взять, и свои грехи вспоминаючи. Да сказывал мне Василий Бутурлин, а ему сказывал патриархов дьяк: мнение на него, государя, великое было, то и говорил: переменить меня, скинуть меня хотят, а если и не отставят, то я сам от срама об отставке стану бить челом; и денег приготовил, с чем идти, как отставят, беспрестанно то и думал и говаривал, а неведомо отчего? У меня и отца моего духовного, содетель наш Творец видит, ей, и на уме того не бывало и помыслить страшно на такое дело; прости владыка святый, хотя бы и еретичества держался, и тут мне как одному отставить его без вашего собора? Чаю владыка Святый, хотя и в дальнем ты расстоянии с нами грешными, но то же скажешь, что отнюдь того не бывало, чтоб его, света, отставить или ссадить с бечестием. А келейной казны у него, государя, осталось 13 400 рублей с лишком, а сосудов серебряных, блюд, сковородок, кубков, стоп и тарелок много хороших, а переписывал я сам келейную казну, а если бы сам не ходил, то думаю, что и половины бы не по чему сыскать, потому что записки нет; не осталось бы ничего, все бы раскрали; редкая та статья, что записано, а то все без записки, сам он, государь, ведал наизусть, отнюдь ни который келейник сосудов тех не ведал; а какое, владыка святый, к ним строенье было у него, государя, в ум мне грешному не вместится!.. Да еще буди тебе, великому святителю, ведомо: во дворец посадил я Василья Бутурлина; а князь Алексей бил челом об отставке, и я его отставил; а слово
183

мое теперь во дворце добре страшно и делается без замедления. Да ведомо мне учинилось: князь Иван Хованский пишет в своих грамотах, будто он пропал и пропасть свою пишет, будто ты его заставляешь с собою у правила ежедневно быть; да и у нас перешептывали на меня: никогда такого бесчестья не было, что теперь государь нас выдал митрополитам; молю я тебя, владыка святый, пожалуй, не заставляй его с собою у правила стоять: добро, государь, учить премудра, премудрее будет, а безумному мозолие ему есть; да если и изволишь ему говорить, и ты говори от своего лица, будто к тебе мимо меня писали, а я к тебе, владыка святый, пишу духовную. Да Василий Отяев пишет к друзьям своим: лучше бы нам на Новой Земле за Сибирью с князем Иваном Ивановичем Лобановым пропасть, нежели с новгородским митрополитом быть, силою заставит говеть, но никого силою не заставит Богу веровать...» [61, 681].
Царь Алексей, от которого, собственно, и зависел выбор нового патриарха и время созыва собора, все-таки торопил Никона с возвращением в Москву. В июле 1652 г. на Московском соборе Никон был выбран в патриархи и по обычаям того времени отрекся. Хотя многие историки связывают его отречение с желанием, чтобы его недоброжелатели, боясь гнева царя, лично просили его принять патриаршество. И вот царь, лежа на земле рядом с мощами св. Филиппа в Успенском соборе Кремля, со слезами умолял вместе со всеми окружавшими его боярами Никона не отрекаться. Сам Никон условием принятия сана объявил клятву бояр в одобрении его будущего устройства церкви. Бояре вынуждены были поклясться в том, что еще слабо представляли, и 25 июля 1652 г. Никон был посвящен в сан патриарха московского.
Став московским патриархом, Никон не только успешно укреплял свою власть в церковной жизни страны, но и желал территориального расширения господства московской православной церкви.
Неоднократные обращения гетмана Богдана Хмельницкого к царю Алексею с просьбой о принятии его с малороссийским казачеством под царскую руку, а также уговоры иерусалимского патриарха Паисия, находившегося в Москве ради получения вспомоществования, оказать помощь гетману и христианам киевской митрополии совпали с интересами нового московского па¬
184

триарха. В августе 1653 г. от гетмана через посредничество патриарха Никона царю Алексею было передано очередное обращение казаков, в котором Богдан Хмельницкий настоятельно просил взять их под защиту. Интересно, что от киевского митрополита Сильвестра Коссова таких обращений не поступало ни к московскому патриарху, ни к московскому царю.
Собственно говоря, решение о войне с Польшей в Москве было принято еще 22 февраля 1653 г. при обсуждении этого вопроса царя Алексея с боярами. Однако в апреле в Польшу были направлены полномочные послы во главе с боярином князем Борисом Александровичем Репниным-Оболенским, которые нашли польского короля во Львове, где предъявили ему требование царя о наказании виновных, умалявших государев титул. Затем королю объявили, что поскольку Зборовский и Белоцерковский договоры польская сторона не выполняет — церкви православным не отданы, православных христиан невинно мучают, территории их занимают войска польские и литовские с целью окончательного истребления, — то царь Алексей Михайлович решил удовлетворить обращения казаков к нему и принять их под свою высокую руку, а если этого не сделать, то казаки окажутся в подданстве у турецкого султана.
Естественно, польские послы обвинили Хмельницкого в обмане царя, сообщив московским послам о его личном переходе в подданство к султану Махмеду IV, в то время как большинство казаков его в этом деле не поддерживает. Именно поэтому польский король Ян Казимир идет войной на Богдана Хмельницкого как на изменника. По поводу же выдачи виновных в умалении царского титула польские послы соглашались, но только в случае если царь выдаст королю патриарха Никона, который на территориях, уступленных Польшей России по последнему договору, «в попы ставит и благословенные грамоты дает, чем нарушает мирное поставленье» [61, 778]. Посольство Б.А. РепнинаОболенского закончилось ничем, стороны разошлись в полном неудовольствии друг другом.
Как только об этом стало известно в Москве, царь 20 сентября 1653 г. отдал наказ своим посланникам к гетману, чтобы они
185

сообщили ему о согласии царя принять его под свою высокую руку. Вскоре, 1 октября того же года, состоялся Земский собор в Москве, на котором было объявлено о неправдах короля Яна Казимира и просьбе гетмана Богдана Хмельницкого принять его вместе с войском в российское подданство. Бояре на Соборе приговорили:
«За честь царей Михаила и Алексея стоять и против польского короля войну вести, а терпеть того больше нельзя. Гетмана Богдана Хмельницкого и все Войско Запорожское с городами их и землями чтоб государь изволил принять под свою высокую руку для православной христианской веры и святых Божиих церквей, да и потому доведется их принять: в присяге Яна Казимира короля написано, что ему никакими мерами за веру самому не теснить и никому этого не позволять; а если он этой присяги не сдержит, то он подданных своих от всякой верности и послушанья делает свободными. Но Ян Казимир своей присяги не сдержал, и чтоб Козаков не отпустить в подданство турскому султану или крымскому хану, потому что они стали теперь присягою королевскою вольные люди, надобно их принять» [61, 783].
После заключения Жванецкого мира с польским королем Богдан Хмельницкий приехал в Чигирин, где его дожидались московские посланники: стольник Родион Стрешнев и дьяк Бредихин. Узнав о решении царя, гетман ответил ему благодарственною грамотою: «Ради твоему пресветлому царскому величеству верно во всем служить и крест целовать и по повелению твоего царского величества повиноваться готовы будем, понеже мы ни на кого, только на Бога и на твое пресветлое царское величество надеемся» [61, 785]. И вот в Переяславле сначала на тайном совете-раде гетмана с войсковым писарем, полковниками, сотниками, судьями и есаулами было достигнуто согласие пойти под руку московского царя, а затем 8 января 1654 г. была объявлена явная рада, на которую собрались все казаки, какие в это время были в Переяславле.
Богдан Хмельницкий обратился к казакам с речью, в которой изложил все преимущества от перехода Войска Запорожского «под царя восточного православного», и якобы все присутствую¬
186

щие согласились с его доводами. Боярин Василий Бутурлин после присяги царю всей казацкой верхушки вручил Богдану Хмельницкому знамя, булаву, ферязь, шапку и соболей как знаки царской милости и власти над казаками. На следующий день присягали царю сотники, есаулы, писаря, казаки и мещане. Затем Бутурлин отправился в Киев, где на подступах к Золотым воротам его встретил и приветствовал от имени благоверного князя Владимира и апостола Андрея Первозванного киевский митрополит Сильвестр Коссов, но от присяги царю все-таки отказался. Будучи киевским митрополитом, он практически не зависел от патриарха в Стамбуле, перейдя же под власть московского патриарха, он попал бы под жесткое управление и, вероятнее всего, потерял бы православную паству в Литве и Польше, подтолкнув их к переходу к униатству. Впоследствии киевский митрополит обратился к царю Алексею с просьбой оставить киевскую церковь в подчинении константинопольского патриарха.
Приняв в подданство Войско Запорожское, царь Алексей продолжил готовиться к войне с Польско-Литовской республикой. Еще в августе 1653 г. он отправил в Голландию капитана ФанКерк-Говена для закупки оружия и приглашения мастеров в Россию, а в октябре с той же целью туда был направлен подьячий Головнин, которому удалось закупить 20 тысяч мушкетов и 30 тысяч пудов пороха и свинца. Еще 20 тысяч мушкетов было закуплено в Швеции, откуда были набраны еще и наемные солдаты. Все это стало возможным благодаря активному дипломатическому диалогу царя Алексея с большинством европейских государей. Восстановлены были и отношения с германским императором Фердинандом III, который традиционно предложил себя в качестве третейского судьи в споре московского царя с польским королем.
Московские войска стали двигаться к западным границам государства еще в начале 1654 г.: к Вязьме направилось войско боярина Далматова-Карпова, затем к Брянску — войско князя А.Н. Трубецкого, которое должно было действовать совместно с Запорожским Войском, а 18 мая с основными силами выступил в поход и сам царь. Как обычно, война началась с бескровных
187

побед: сдались без боя Дорогобуж, Белая, Полоцк, Рос лав ль, Мстиславль. Но в конце июля московские войска потерпели первую неудачу под Оршей, где россияне, расслабленные триумфальным шествием по территории противника, были спящими вырезаны незаметно подошедшими литовцами.
Эта война имела один важный отличительный признак от всех предыдущих кампаний: армии запретили грабить и насиловать население занятых территорий, более того, православная шляхта приглашалась на службу к царю с немедленной выплатой жалованья, а сохранившие верность королю отпускались восвояси. Такая политика привела к тому, что в августе к царю на службу стали переходить уже не единицы, а сотни человек, а города повсеместно открывали свои ворота московским войскам. Были заняты Дисна, Друя, Орша, Глубокий, Озерище, Гомель, Могилев, Чечерск, Новый Быхов и Пропойск. Отдельные стычки с поляками и литовцами, как правило, заканчивались победой россиян.
В то же время под Смоленском, являвшимся главной целью похода, дела шли плохо, двухмесячная осада никак не отразилась на мужестве защитников этой, построенной по указу царя Бориса Годунова, каменной крепости. Приступ московских войск в середине августа к стенам Смоленска стал большой неудачей: потери составляли, по польским сведениям, до семи тысяч убитыми и до 15 тысяч ранеными. Правда, царь в своем письме сестрам привел более скромные цифры: московитов убито 300 человек, да тысяча раненых, а литовцев — более 200 человек. Как бы то ни было, защитники Смоленска долго сопротивляться не только не могли, но и не хотели, и 23 сентября 1654 г. литовский гарнизон покинул крепость и сложил знамена к ногам царя.
Сведения о сдаче городов приходили всю осень, а в Москве в то время свирепствовала моровая язва. Царица, патриарх и многие бояре покинули столицу, Кремль по приказу царя был заперт, хотя мародерства не избежали ни царские, ни патриаршие палаты. Сам царь, покинувший армию, оставался в Вязьме, куда к нему из Троице-Сергиева монастыря приехала семья. Только в декабре решились осмотреть Москву, где умерло большинство горожан, ана¬
188

логичная картина была и в других городах — от Калуги, Звенигорода и Торжка до Костромы и Нижнего Новгорода.
Несмотря на то, что военные удачи все еще сопутствовали московским войскам и в конце ноября с боем был взят Витебск, в мирной жизни населения оккупированных территорий произошли качественные изменения из-за беспорядков и насилия со стороны запорожских казаков. Если 20-тысячное войско под руководством наказного гетмана Ивана Никифоровича Золотаренко в начале войны было наиболее мобильным и полезным в военных действиях с литовцами, то при сворачивании военных действий оказалось, что удержать казаков от грабежа местного населения, особенно католиков, униатов и евреев, даже строгими приказами невозможно. Слабые действия Москвы по наведению порядка привели к тому, что против нее восстали не только обиженные, но и обидчики. И как легко города переходили во власть царя, теперь они так же легко отлагались от него.
За 20 — 40 лет пребывания в составе Польско-Литовской республики жители территории, называемой Белоруссией со времени предыдущих завоеваний, приспособились к новым условиям и их стереотип поведения стал отличным от московитов, которые перестали теперь звать свое государство Белой Русью и с легкой руки константинопольского патриарха сменили название на Великую Русь. Пока жители Белоруссии находились в составе Великого княжества литовского, где власть составляли люди католической веры, им казалось, что с православными московитами у них куда больше общего. Однако быстро выяснилось, что противоречий между ними за прошедшие годы только прибавилось и даже отношение к православию у них разное.
В то же время сам Богдан Хмельницкий оставался в Малороссии с Войском Запорожским в бездействии. С.М. Соловьев приводит письмо православного шляхтича Олекшича к казацкому полковнику Ивану Богуну, который не собирался присягать царю:
«Твоя милость хорошо ведать можешь, что в эти годы, воюя только сами с собою, мы сильно опустошили свою землю: что же будет, когда столь многие народы войдут в страну нашу? Без сомнения, придет тогда конечная погибель имени православно¬
189

му. Наводит немалую печаль нам и всей братии нашей, от единой крови происходящим, когда слышим, что патриарх московский духовным нашим и всему миру христианскому на повиновение себе присягать велит, отступивши от святейшего патриарха константинопольского; мы для этого и с костелом римским унии принять не хотели и пастырю нашему старейшему, которого нам Бог дал, не противились» [61, 839].
В ответ на такие настроения среди новых царских подданных Алексей Михайлович отдавал своим воеводам жесткие указания: «Ведомо нам учинилось, что во многих шляхтичах шатость, начали изменять, отъезжать в Литву; и вы бы тех воров, от кого измены чаете, велели в тюрьму сажать и высылайте их к нам из города ночным временем, чтоб про то вскоре никому не было ведомо, а если почаете и ото всей шляхты и мещан измены, то всех к нам присылайте, по сколько человек возможно, а если посылать их нельзя и ехать они не захотят, то посылайте в Москву связанных; если же наглой измены или дурна большого от них почаете, то по самой конечной мере велите сечь, кроме жен и детей» [61, 844]. Как видно, меры приведения народа в послушание со времени царя Ивана Грозного стали менее жестокими, но остались такими же репрессивными.
В январе 1655 г. начались военные действия Войска Запорожского против поляков и крымских татар, но начало было неудачным, и Богдан Хмельницкий с Василием Шереметевым вынуждены были отступить от Ахматова к Белой Церкви, где находилось еще одно московское войско окольничего Федора Бутурлина. В результате огромная территория была отдана полякам и татарам, которые не замедлили опустошить города и села. Царь в марте сменил своих воевод на боярина Василия Бутурлина и стольника князя Григория Ромодановского, которым было строго приказано: вместе с гетманом Богданом Хмельницким не мешкая идти под литовские города.
Сам царь Алексей направился сначала к Смоленску, чтобы укрепить стоявший там гарнизон, а затем развернул свою армию в направлении Минска и Вильнюса. Были взяты Кайданы, Велиж, а к концу июля 1655 г. — Минск, Вильнюс, Каунас и Грод-
190

но. В то же время гетман Хмельницкий с Бутурлиным вошли в Галицию и осадили Львов, но горожане откупились, отдав гетману якобы 50 тысяч злотых. Люблин тоже вынужден был присягнуть царю, а осенью Россия оккупировала территорию от Львова и Люблина до Вильнюса и Каунуса, кроме Бреста, который выстоял в ожесточенных боях с войском князя Урусова.
В ноябре 1655 г. уставшие воевать стороны приступили к поиску тех условий, которые смогли бы их примирить хоть на время. Однако теперь вопрос титулования государей и даже военачальников стал еще острее. Московская сторона отказывала королю Яну Казимиру в титуле великого князя литовского, считая, что вся Литва в руках царских, даже Павлу Сапеге было запрещено именоваться гетманом литовским. Царь Алексей, по рекомендации патриарха Никона, даже принял на себя титул короля Польши. В ответной грамоте Павлу Сапеге московские бояре просто предлагали всем литовцам перейти под руку московского царя:
«Вы в своей грамоте просите нас бить челом за вас великому государю, а Яна Казимира, короля польского, пишите великим князем литовским, и гетман подписался гетманом Великого княжества Литовского; но вам подлинно известно, что даровал Бог великому государю нашему взять у его королевского величества всю Белую Русь и стольный город Вильну, и государь наш учинился на всей Белой России, и на Великом княжестве Литовском, и на Волыни, и на Подолии великим государем. Вам так писать непристойно; лучше бы вам просить милости у его царского величества и быть под его высокою рукою, а государь веры, прав и вольностей ваших нарушить ни в чем не велит» [61, 853].
Однако аппетит приходит во время еды и московский патриарх Никон, прислав благословение царю Алексею называться самодержцем всея Великия и Малыя и Белыя России, великим князем литовским, советовал не останавливаться и воевать Варшаву и Краков, чтобы присоединить к России всю Польшу.
Желающих завоевать Польшу в это время оказалось в избытке. Взошедший на шведский престол Карл X Густав решил, что он не вправе оставаться только зрителем в разделе ПольскоЛитовской республики. Найдя для приличия какие-то предлоги
191

для своей агрессии, он вторгся со шведской армией в Великую Польшу, которая усилиями палатина Христофора Опалинского признала его своим королем. Затем, захватив Варшаву и Краков, он вынудил короля Яна Казимира бежать в Силезию. Шведский король был не прочь присоединить к своим землям и Литву, к чему его подвигал перешедший на его сторону Януш Радзивилл, но до серьезных столкновений с московскими войсками дело не дошло, хотя Друю шведы оккупировали.
В результате всех завоеваний сложилась ситуация, когда три человека видели себя в роли польского короля: Ян Казимир, Карл Густав и Алексей Романов. И все трое были неправы: нельзя быть королем несуществующего государства. Польша как суверенное государство перестала существовать, и польские историки дали этому времени наименование «потоп».
Вообще-то король Ян Казимир и царь Алексей уже стремились к миру, но выдвигали несбыточные условия для его заключения. Сделал попытку примирить их австрийский император* Фердинанд III, направивший к враждующим своего посланника Аллегрети, но тот успеха не имел. Весной в Москву прибыл представитель от короля Яна Казимира, некий Галинский, который дал запись от имени короля, что тот без воли царской мириться со шведским королем не станет. На таких условиях договорились о съезде послов для обсуждения условий мира.
Вместе с тем царь Алексей попытался найти себе союзника против шведов в лице датского короля Фридриха III, у которого тоже были территориальные претензии к Швеции. Сам же царь в середине мая 1656 г. направил войско с Петром Потемкиным для занятия Финского залива, а 17 мая объявил о нарушении шведской стороной мирного договора и приказал арестовать шведских послов. Царь 5 июля торжественно въехал в Полоцк, а затем с войском отправился воевать Ливонию. Московские войска осадили Ригу, но так и не смогли ее взять, зато был захвачен
* После 30-летней войны, когда Священная Римская империя германской нации потеряла значительное количество вассальных государств, в историографии для краткости ее стали именовать Австрийской империей.
192

Дерпт (Тарту), но осенью пришлось завершить кампанию и вернуться в Полоцк.
Послы от короля Яна Казимира и царя Алексея съехались к месту встречи неподалеку от Вильнюса в начале августа 1656 г., где в течение трех месяцев шли мучительные переговоры о мире. В конце концов в начале ноября договорились просто прекратить военные действия между собой на два года, а со шведским королем воевать дальше. При этом послы от короля Яна Казимира даже согласились предоставить царю Алексею право наследования престола Польши после смерти действующего государя. Уже в начале 1657 г. ситуация в Польше изменилась: католическая церковь сумела поднять поляков против протестантской Швеции, и это восстание охватило всю Польшу. В Москве же к тому времени ситуация тоже изменилась, и царь с боярами решили завершить дело со Швецией миром.
В Европе к решению польского вопроса подключились многие страны, при этом одни воевали за шведского короля, другие — за короля польского. Война длилась более трех лет и получила название Великой Северной войны. В ней против Швеции выступали Дания, Бранденбург и Голштиния, а через год к ним присоединились Англия и Голландия. Собственно говоря, участвовал в этой войне и австрийский император Леопольд I, который дал 12-тысячную армию королю Яну Казимиру. С другой стороны короля Швеции поддержали трансильванский герцог Георгий II Ракоци и, как ни странно, гетман Богдан Хмельницкий.
Как такое могло произойти? Ведь Хмельницкий и Войско Запорожское — подданные российского царя Алексея, который заключил с Польско-Литовской республикой перемирие на два года. Однако при обсуждении условий и подписании перемирия польской и московской сторонами от гетмана представителей не было. Царь Алексей не обсуждал с ним причины и условия этого перемирия, а лишь известил о заключении такового. В ответ гетман сообщил:
«Как верные вашего царского величества слуги, мы этим договором усердно тешимся; только, как верные слуги, о неправдах и хитростях ляцких ведомо чиним, что они этого договора никог¬
193

да не додержат... Ясно, что они виленского договора не додержат, и кто знает, будет ли еще этот договор принят на сейме от всех чинов? Для вышереченной неправды мы ляхам никак верить не можем, ибо знаем подлинно, что они православному народу нашему недоброхоты. Вторично тебя, великого государя, единого в подсолнечной, православного царя, молим: не подавай православного народа на поругание, о котором ляхи помышляют» [61, 886].
Из этого письма следует, что гетман Войска Запорожского с перемирием не согласен и следовать ему не собирается. Более того, известия о столь долгих переговорах до гетмана дошли, и он все-таки послал своих представителей на Виленский съезд, но об их участии в переговорном процессе историки не сообщают. Не дождавшись их возвращения, Богдан Хмельницкий заподозрил, что они были задержаны московскими воеводами, о чем в декабре сообщал царю киевский воевода Андрей Бутурлин.
Война России одновременно с Польско-Литовской республикой и со Швецией была для экономики государства непосильным бременем, поэтому с королем польским царь решил временно помириться. Но в Москве никто при этом не учел, что шведских правителей и запорожских гетманов связывают давние взаимовыгодные отношения. Вот и на этот раз король Карл Густав предложил Богдану Хмельницкому создать, в случае успешной военной кампании, Киевское княжество или герцогство, вассальное шведской короне. Надо сказать, что отношение Богдана Хмельницкого, да и запорожских казаков вообще, к переяславской присяге московскому царю было своеобразным: они считали, что если царь не присягнул им, как это делал польский король, в выполнении договоренностей, то и их присяга является как бы неполноценной. Да и вообще казаки понимали свое московское подданство как некую поддержку в виде жалования, оружия, пороха, свинца и обмундирования, а не как обязанность беспрекословного подчинения царю и его представителям.
Весной 1656 г. Иван Брюховецкий, Ковалевский и Хруз — представители гетмана Богдана Хмельницкого — подписали в Мукачево с герцогом Георгием II Ракоци договор о дружбе и
194

взаимопомощи, а затем в декабре того же года в трансильванском Радноте уже между Швецией, Трансильванией и Войском Запорожским был подписан тайный договор о разделе ПольскоЛитовской республики, уточненный в январе 1657 г. в Шомошваре. Договор предусматривал передачу трансильванскому герцогу Георгию II Ракоци Малой Польши, Мазовии, Подляшья и Брестчины вместе с титулом короля польского, шведскому королю — Великой Польши, Ливонии, Курляндии, Виленского и Трокского воеводств, князьям Радзивиллам — независимого княжества, созданного из их же владений в верховьях Немана и Новогрудского воеводства, ну а для гетмана — создание герцогства по обоим берегам Днепра с притоками.
Король Ян Казимир к этому времени обосновался во Львове, единственном не разоренном войной городе, население которого продолжало поддерживать своего государя. Польши как государства в это время не существовало, но король и преданные ему польские магнаты продолжали бороться за его восстановление. Австрийское войско, хорошо вооруженное и укомплектованное, составило основу вооруженных сил польского короля, в то же время надворный маршалок Юрий Любомирский, гетманы Ян Сапега, Станислав Потоцкий и Винцент Гонсевский, другие магнаты-католики объединились вокруг короля против православных и протестантских завоевателей. И как ни странно, крымский хан решил поддержать польского короля, напав на Войско Запорожское.
Вторжение войск герцога Георгия II Ракоци и Богдана Хмельницкого в Польшу в начале 1657 г. окончилось неудачей, трансильванцы были разбиты австрийцами и венграми, а казаки неожиданно бросили союзников и отступили к своим городам, которым угрожали разорением крымские татары. В этих условиях гетман Богдан Хмельницкий начал тайные переговоры с королем Яном Казимиром, и в результате появился еще один проект создания автономного казачьего государства, союзного с Польшей и Литвой. Царю Алексею гетман отписал, что, будучи старым и больным, он поручил гетманство сыну Юрию Хмельницкому. Вскоре Богдан Хмельницкий умер — 27 июля 1657 г. с ним случился удар.
195

Еще в июне того же года Юрий Любомирский, развивая достигнутый в войне с трансильванским герцогом успех, вторгся во владения Георгия II Ракоци, разорив около 300 населенных пунктов современной Закарпатской области Украины. Эта удачная для поляков военная операция до самой смерти лишила трансильванского герцога желания воевать с польским королем. Удачно используя слабости своих врагов, Польша начала возрождаться.

Гпава 4
БОРЬБА ЗА УКРАИНУ
Прежде чем продолжить наше исследование, необходимо определиться в терминах наименования земель бывших Южной и Юго-Западной Руси. Российский историк 2-й половины XIX в. Н.И. Костомаров, сам имеющий украинские корни, считал, что наименование «Малая Русь» и тем более «Малая Россия» до 1654 г. самими казаками практически не использовалось и употреблялось лишь в «духовной риторике». Великий князь галицкий Даниил Романович, принявший корону от римского папы Иннокентия IV, называл себя королем Руси, при этом своим титулом он отнюдь не претендовал на Великое княжество Владимирское, население которого в то время к Руси себя не причисляло. Вполне возможно, что впервые это наименование появилось в XIV в., в переписке короля Юрия Львовича, внука короля Даниила, с константинопольским патриархом, которого он просил учредить для его владений отдельную митрополию, в противовес существовавшей с резиденцией митрополита во Владимирена-Клязьме. По крайней мере, последний галицкий князь ЮрийБолеслав II именовал себя герцогом Малой Руссии.
Однако население этих земель, как было уже несколько столетий, так и оставалось русским по происхождению, и малорусами или малороссами себя не называло. Именно русскими их с давних пор именовали и поляки, которые только в XX в. стали называть своих соседей украинцами (ukrainiec). Современный польско-русский словарь слово ruski переводит как устаревший термин — украинский или в просторечии — русский. Топоним «Украина» появился не ранее XVII в., до этого одноименный термин фигурировал в документах как окраина или украина (украйна) того или иного государства. Так, в универсале 1648 г. гетмана Богдана Хмельницкого, подлинность которого оспаривается
197

до сей поры, этот топоним был представлен следующим образом: «...кому из вас любима целость отчизны вашей Украины Малороссийской...» [26, 451].
В наше время некоторые украинские политики настаивают на версии происхождения украинцев от некоего карпатского племени укров. В принципе в далеком прошлом такое племя могло существовать в этом регионе, но никакой связи между наименованиями современного народа украинцев и древнего племени укров в исторических документах не прослеживается. Для удобства повествования территории, где в XVII —XVIII вв. проживали днепровские казаки, в дальнейшем будем именовать Украиной.
Еще при жизни Богдан Хмельницкий передал гетманство и свою булаву сыну Юрию, с чем, собственно говоря, в Москве согласились. Царь Алексей в своем письме только требовал: «Вам бы, гетману, сыну своему Юрию приказать, чтоб он нам, великому государю, служил верою и правдою, как вы, гетман, служили; а мы, увидя его верную службу и в целости сохраненную присягу, станем держать его в милостивом жалованье» [61, 892]. Но после смерти отца 16-летнему Юрию не суждено было удержать в руках гетманскую булаву, его молодость оскорбляла слишком многих, куда более его заслуженных людей. Да и войсковой писарь, Иван Астафьевич Выговский, являвшийся по завету Богдана Хмельницкого опекуном при молодом гетмане, не терял надежды сам возглавить казаков. Используя свой авторитет, он уговорил Юрия Хмельницкого отказаться от гетманства, и тот на раде в Чигирине отрекся перед казаками от своей должности. Правда, в память о Богдане казаки все-таки 26 августа 1657 г. решили сохранить за Юрием гетманское звание, но до его совершеннолетия управлять казаками и ставить гетманскую подпись и печать доверили Выговскому.
Иван Выговский по происхождению был литовским шляхтичем, хотя его отец Астафий уже давно жил среди казаков. Женат он был на дочери оршанского шляхтича Богдана Станеевича, брат его был женат на дочери князя Ивана Мещерского, а двоюродный брат Данило — на Елене, дочери Богдана Хмельницкого. Он сам и многие другие «значные» казаки, считая себя «лыцаря-
198

ми», тяготели к Польше, желая получить там шляхетство по закону. Польские шляхтичи были не в восторге от требований казаков, но, учитывая тяжелые для польской государственности времена, соглашались на расширение своего союза с Великим княжеством литовским еще одним членом — Великим княжеством русским.
В этих условиях, когда значительная часть казаков не считала легитимной раду в Чигирине, где к выборам гетмана были привлечены в основном сторонники Ивана Выговского, ему пришлось самому настаивать на сборе новой рады в Корсуне. Новая рада состоялась 25 сентября 1657 г. и, хотя на ней по всем правилам присутствовали старшины, сотники и простые представители от каждой сотни, было подтверждено гетманство Выговского. Заодно на раде были обсуждены приглашения к союзу шведского короля и недовольство московского царя «шатостью» их поведения. Сторонниками сохранения союза с царем Алексеем выступили нежинский полковник Гуляницкий, полтавский полковник Пушкаренко, прилуцкий полковник Дорошенко и ирклеевский полковник Джеджалы, именно они и отказались отрешиться от переяславской присяги царю и другим не позволили этого сделать.
Однако политика Москвы на приобретенных в результате войны территориях все более отталкивала казаков от союза с ней. Так, распространившееся казачество в Великом княжестве литовском за счет записавшихся в это сословие восставших крестьян не собиралось возвращаться к землепашеству, несмотря на требования московского правительства. Московские воеводы исключали таких казаков из реестра и битьем батогами старались сделать из них налогооблагаемое население, доставалось и сотникам с есаулами, вносившим своих сотоварищей в списки казаков. Полковник Нечай даже направил жалобу царю Алексею на действия его представителей в Мстиславском, Оршанском, Борисовском, Шкловском, Копыльском, Минском воеводствах: «Воеводы, — писал он, —отнимают у нас деревни, с которых мы могли бы иметь хлеб себе; подданных вашего царского величества, Козаков моих, выгоняют насильно из домов, — требуют с них, как с му¬
199

жиков, податей, режут им чуприны, бьют кнутами и грабят; и если б подробно все противное нам описывать, то много времени было бы потребно» [27, 66].
То, что царь Алексей послал боярина А.Н. Трубецкого с войском в Киев якобы для охраны казаков от их врагов, доверия к нему и действиям его воевод у зажиточных казаков не прибавило. А вот простые казаки, которым жалованья ни королевского, ни царского не доставалось, были злы на своих полковников и желали перемен. Приход царского войска воспринимался ими как возможное ограничение произвола старшин и замену их царскими представителями.
Противостояние между казаками по имущественному принципу разделило казачество и территориально: на более зажиточную Правобережную Украину и Левобережную, которая в силу разных причин была значительно беднее. Одним из главных противников гетмана Выговского был полтавский полковник Мартын Пушкаренко, который и поднял на него так называемую голоту, которой набралось, по слухам, до 20 тысяч.
Гетман Выговский, предприняв против возмутителей карательный поход, захватил и казнил в Гадяче нескольких сторонников Пушкаренко, после чего направил в Полтаву представителя с предложениями мирного разрешения всех споров, но лишь в случае отказа восставших от военных действий. Стороны не сумели договориться, и гетман направил 25 января 1658 г. против Пушкаренко наемников под предводительством Ивана Сербина — сербов, валахов, поляков, немцев, которые служили в Запорожском Войске со времен Богдана Хмельницкого. Еще одним войском из казаков предводительствовал полковник Иван Богун. Несмотря на значительные силы гетманского войска, оно потерпело поражение от запорожцев Якова Барабаша, а затем выступило в поход и войско полковника Пушкаренко, которое в основном грабило зажиточных казаков.
Для успокоения казаков к ним был послан царем боярин Богдан Матвеевич Хитрово. Московскому правительству, несмотря на явные намерения зажиточных казаков во главе с гетманом отложиться от России, было невыгодно восстание бедных против
200

богатых. На собравшейся в начале февраля 1658 г. раде в Переяславле в присутствии царского представителя Хитрово был вновь избран гетманом Иван Выговский, который присягнул царю по всем пунктам, ограничивающим казачество в вольностях. При этом царь потребовал от казачества согласия на ввод московских гарнизонов в большинство их городов.
В Переяславле присутствовал новоизбранный митрополит Дионисий Балабан с духовенством, которое, хоть и не желало ссориться с московским царем, поддерживало сепаратистские настроения среди казаков. Большинство православных иерархов в русских епархиях Польско-Литовского государства, а также территорий, контролируемых казаками, по словам Н.И. Костомарова, «неохотно шло под московскую протекцию. Привычные к польскому образу управления и польскому обряду, происходя из шляхты, духовные, особенно знатные, слишком много имели в себе польского... образование их роднило с Польшею и удаляло от Москвы. Религиозные распри на время вооружили их против католической Польши, но когда дело дошло до отторжения от Польши, тут увидели они, что, несмотря на единство веры, они далее отстоят нравственно от единоверной Москвы, чем от католической Польши» [27, 51]. Тем более они не хотели присоединения к московскому патриархату, предпочитая номинальную власть над собой константинопольского патриарха в далеком Стамбуле.
В то же время московское правительство сдерживало желания полтавского полковника Пушкаренко военными действиями изменить расклад сил в Украине, особенно в связи с тем, что в Москве ждали приезда гетмана Выговского, который отговаривался от поездки неясностью обстановки. Конфликт между Левобережной и Правобережной Украиной разрешился 1 июля 1658 г., когда наемное войско гетмана Выговского, усиленное крымскими татарами хана Карабея, разбили войско полтавского полковника. В этом сражении погиб Мартын Пушкаренко, а запорожцы вместе с кошевым атаманом Барабашем ушли в Сечь. Полтава была разорена победителями, а другие мятежные города — Миргород, Лубны, Глухов тоже не смогли долго противостоять гетману и вскоре были взяты штурмом.
201

Одержав победу над своими противниками, гетман Выговский осмелел и в разговорах с царскими представителями заявил, что казаки не потерпят присутствия царских войск в своих городах. Однако такие заявления гетмана и казацкой старшины* противоречили планам Москвы по колонизации этого края, поэтому царские воеводы продолжали прибывать в Украину.
Противоречия между Москвой и Чигирином были усугублены отношением московских послов к казацким представителям на Варшавском сейме, начавшемся 10 июля 1658 г. по универсалу короля Яна Казимира, желавшего добиться более прочного мира с московским царем для обсуждения условий объединения Польши с Россией. В универсале говорилось: «Поручаю чинам королевства размышлять о средствах такого соединения, дабы народ московский, соединенный с польским, получил право старинной польской вольности и свободного избрания государей» [27, 102]. Как и при обсуждении Виленского перемирия, московское правительство не известило гетмана Войска Запорожского об этой встрече в Варшаве и уж тем более не пригласило представителей казаков для обсуждения такого важного вопроса. Понимая, что за их спиной предполагается рассматривать жизненно важные для них вопросы, гетман и казацкая старшина отправили на Варшавский сейм в качестве своего представителя обозного Тимофея Носача с товарищами.
Царские послы, узнав о приезде посла от гетмана Выговского, сообщили об этом в Москву и получили указание не начинать обсуждения о соединении государств с польскими делегатами, пока те не устранят со съезда представителей казаков. Польская сторона вынуждена была выполнить это требование: Тимофея Носача с товарищами удалили в предместье Варшавы.
Несмотря на такое несправедливое решение сейма, Тимофею Носачу удалось встретиться с королем Яном Казимиром. На этой встрече представитель казаков потребовал, чтобы Польша даровала корону Алексею Михайловичу Романову, а права Войска Запорожского определила отдельным с казаками трактатом. На первый
* Войсковая старшина — все чины, составлявшие войсковое правленье.
202

взгляд казаки желали усиления позиции России в переговорном процессе, однако польская сторона расценила несогласованность действий Москвы и Чигирина как возможность вернуть казаков в подданство польской короне. Поэтому переговорный процесс вскоре был свернут, а представитель короля Казимир Беневский зачастил в Чигирин для уговоров казацкой старшины.
Царь Алексей, понимая, что может потерять Украину как, часть своего государства, решил поддержать разногласия, которые сложились к этому времени среди левобережных и правобережных казаков. Воевода Григорий Ромодановский привлек для этого атаманов Барабаша и Лукаша, но такие действия только подтолкнули гетмана Выговского в августе 1658 г. к подготовке похода казачьих полков на Левобережье. Присланных царем для выяснения причин столь явной подготовки к военным действиям Якова Портомоина и Федора Тюлюбаева по приказу гетмана заковали в кандалы и посадили под стражу. Князь Ромодановский для разрешения возникшего конфликта арестовал Якова Барабаша и препроводил его в Киев к воеводе В.Б. Шереметеву, чтобы предать его войсковому суду. Однако на сопровождавший кошевого атамана отряд напали казаки черкасского полковника Джулая, убив сопротивлявшихся конвоиров, они отбили Якова Барабаша и увезли его на Правобережье в Переяславль.
Воспользовавшись антимосковскими настроениями правобережных казаков, брат гетмана Данило Выговский совместно с казаками белоцерковского полковника Ивана Кравченко, паволоцкого полковника Ивана Богуна, брацлавского полковника Ивана Сербина и поднестрянского полковника Остапа Гоголя сделали попытку овладеть Киевом, где находился значительный московский гарнизон воеводы В*.Б. Шереметева. Киевский полк казаков полковника Павла Яненко-Хмельницкого тоже поддержал нападавших, но, несмотря на столь серьезные силы, казаки потерпели поражение.
После столь явного выпада против московской власти гетман собрал 16 сентября 1658 г. в Гадяче раду, на которую прибыли и королевские комиссары — Беневский и Евлашевский. В своем об¬
203

ращении к казакам Казимир Беневский в том числе сказал, что Речь Посполитая просит «вас, паны-молодцы, соединиться с нами, чтоб вместе спасать отечество, вместе славы добывать, вместе миром утешаться. Вы теперь попробовали и польского и московского правления, отведали и свободы и неволи; говорили: не хороши поляки; а теперь наверное скажете: москаль еще хуже! Что приманило народ русский под ярмо московское?.. Вера? Неправда: у вас вера греческая, а у москаля — вера московская! Правду сказать, москали так верят, как царь им прикажет!» [27, 116].
На этой раде гетман объявил о расторжении союза с московским царем, после чего был подписан договор об объединении Украины в составе Черниговского, Киевского и Брацлавского воеводств с Польшей и Великим княжеством литовским под именем Великого княжества русского. Верховная законодательная власть в новом образовании предписывалась национальному собранию депутатов, избранных жителями трех названных воеводств, а исполнительная — гетману, избранному пожизненно вольными голосами сословий и утвержденному королем. При этом были определены вопросы веры: уния как причина раздоров должна быть уничтожена, а отобранные ранее церкви должны быть возвращены православной церкви. Более того, польская сторона согласилась на присутствие православного митрополита и иерархов пяти православных епископств в сенате на тех же условиях, что и католические епископы. Правда, по большей части эти обещания остались только на бумаге, так как вмешательство римской курии не позволило провести эти договоренности в жизнь. Однако Выговскому король пожаловал титул гетмана русского и первого сенатора от воеводств Киевского, Черниговского и Брацлавского.
Гетман Выговский, понимая, что царь Алексей вряд ли оставит без внимания столь явное предательство московских интересов, не дожидаясь вторжения царских войск в Украину, решил повторить захват Киева. В то же время царь посла л к гетману грамоту со словами возможного прощения для него и всего Войска Запорожского, если они перестанут проливать кровь россиян. Но, не надеясь на замирение правобережных казаков, царь при¬
204

казал князю Ромодановскому вторгнуться с войском на территорию Украины. Московские войска совместно с левобережными казаками, возглавляемыми полковниками Иваном Донцом и Степаном Довгалем, сумели взять Голтву, Миргород, Лубны, Горошин, Пирятин. К зиме почти вся Левобережная Украина была в руках московских войск и преданных царю казаков. Более того, на Левобережье, с согласия царских воевод, в конце ноября 1658 г. в местечке Верва был выбран свой гетман — Иван Беспалый.
Однако за зиму гетман Выговский, которому польский король из-за польско-шведской войны не смог оказать военной помощи, все-таки сумел перейти в наступление на левобережных казаков и отобрал у них Миргород с помощью перешедшего на его сторону полковника Степана Довгаля со своим полком. При этом гетман вел хитрую политическую игру с московским царем, обещая вернуться к нему в подданство вместе с Войском Запорожским. Царь вряд ли поверил Выговскому, поэтому не только назначил на февраль 1659 г. раду в Переяславле, где отступники должны были принести свою вину царю и подтвердить данную ему ранее присягу, но и послал в Украину новое войско во главе с князем Алексеем Никитичем Трубецким.
В Москве в этот период произошли серьезные изменения. Вопервых, патриарх Никон, по милости царя Алексея получив титул великого государя, возжелал быть первым лицом в государстве, которому не смел бы противоречить и сам царь. Но для начала ему необходимо было укрепить вертикаль власти в самой московской патриархии и усилить свой авторитет среди православных Польши, Литвы и Украины. Именно с этой целью в России началась церковная реформа, приведшая к расколу православного общества на никониан и староверов. Собственно говоря, еще задолго до Никона восточные патриархи указывали своим московским коллегам на значительную разницу в богослужебных чинах по сравнению с греческой церковью, но никто из предшествующих патриархов не решался на проведение столь радикальных реформ. Патриарх Никон, желая получить неограниченную власть на всей территории Российского государства, не
205

только решился на проведение этих изменений, но и сумел на первых этапах получить поддержку от царя Алексея.
Чтобы начать столь радикальную церковную реформу, патриарх Никон обратился в Стамбул к константинопольскому патриарху Паисию с 27 вопросами чисто обрядового характера. Однако тот, видимо почувствовав, что затеянные изменения в московской патриархии могут способствовать отторжению его паствы в Украине, Польше и Литве от константинопольского престола, ответил: «Не следует думать, будто извращается наша православная вера, если кто-нибудь имеет чинопоследование, несколько отличающееся в вещах, которые не принадлежат к числу существенных или членов веры, лишь бы соглашался в важных и главных с кафолическою церковью»* [39, 143]. Надо сказать, что к этим словам патриарха Паисия не прислушался не только Никон, но и его противники, придававшие большое значение изменениям в обрядности.
В 1654 г., после Переяславской рады, определившей союз России с Войском Запорожским, в Москве был собран Собор, на котором было решено, что все богослужебные книги подлежат исправлению по древним русским и греческим рукописям. Хотя далеко не все были согласны с решением Собора, царь Алексей и патриарх Никон решили проводить его в жизнь. Когда же оказалось, что и древние рукописи противоречат друг другу, было решено признать нормой греческие книги, напечатанные в католической Венеции, и славянские требники для литовско-русских униатов, напечатанные там же. Через два года новый Собор утвердил новые богослужебные книги и новые обряды, а продолжавших креститься двумя перстами предали проклятию. Соответственно противники Никона были отправлены в ссылку.
* Греческое слово «кафолический — ка0о>дк0ф> имеет значение “всеобщий”, “универсальный”, а в церковном смысле — “вселенский” и полностью соответствует русскому аналогу — «католический». Римская и константинопольская церкви претендовали на вселенское распространение своего влияния, отсюда и названия: римско-католическая церковь и грекокафолическая церковь. Униатскую церковь было принято называть грекоримской.
206

Казимир Валишевский, опираясь на сообщения очевидца этих событий греческого монаха Павла Алепского, считает патриарха Никона самым богатым помещиком того времени, за его правление количество крестьян в серьезно увеличившихся патриарших землях достигло 25 тысяч человек мужского пола. Его собственные доходы достигали 20 тысяч рублей в год, так что он мог себе позволить строительство нового дворца в 1655 г., на которое было потрачено около 50 тысяч рублей, и это несмотря на использование труда крепостных патриарших поместий и применение стройматериалов, подаренных царем.
Однако столь явное возвышение и обогащение патриарха Никона обернулось для него нелюбовью царя Алексея, а затем и опалой. Если вначале царь, уходя в военный поход, оставлял Никона за себя на царстве, то в дальнейшем Алексей Михайлович вряд ли мог бы такое позволить, особенно после слов патриарха: «Сего ради яснейше: царь имать быти менее архиерея и ему в повиновении... яко духовенство есть людие избранные и помазани святым духом» [39, 140]. Так что к концу 1657 г. царь Алексей, желавший самостоятельно управлять государством, охладел к патриарху Никону, а в следующем году ему было отказано в титуловании великим государем. Именно это событие послужило для Никона поводом отказаться от патриаршего сана. Это подействовало на царя примирительно, так как он не решался на открытую конфронтацию из-за большого авторитета патриарха среди духовенства и мирян.
Однако Никон продолжал угрожать уходом в одинокую келью монаха, но, видимо, не рассчитал пределов своего влияния, и ему-таки позволили покинуть Кремль и отправиться в Новый Иерусалим, в котором по его указанию создавался храм Гроба Господня, действительно напоминающий иерусалимский. Оттуда он пытался еще вести борьбу за власть, утверждая, что если бы не его опала, то он смог бы удержать Войско Запорожское от расторжения присяги царю. Но видя, что все его попытки наладить отношения с царем ни к чему не приводят, и уже не надеясь на свое возвращение в Москву, Никон написал Алексею Михайловичу: «Ты рекомендуешь пост, но кто в настоящее время по¬
207

стится? Во многих местах за недостатком хлеба постятся до самой смерти. И с самого начала твоего царствования не было жалости ни к кому. Всюду плач и рыдания, жалобы и вздохи, и нет существа, которое радовалось бы в эти дни печали» [7, 81].
Характеризуя таким образом правление царя Алексея, прозванного Тишайшим, бывший патриарх забывает, что и сам приложил руку к этой действительности, не оказав народу помощи из своей значительной казны. Несмотря на затянувшуюся борьбу с бывшим патриархом, царь Алексей не решался назначить нового патриарха всея Руси и лишь в 1664 г. утвердил в этом сане ростовского митрополита Иону. Только в 1666 г. на Московском Вселенском Соборе, на котором присутствовали александрийский и антиохийский патриархи, было решено лишить Никона сана и пожизненно заключить в Ферапонтовский монастырь на Белом море.
Помимо церковного кризиса положение России усугублял финансовый кризис. Сначала война с Польшей, затем со Швецией лишили царскую казну денег. Да и союз России с Войском Запорожским требовал финансовой поддержки, ведь содержание 60 тысяч казаков, принятых на службу царем, должно было обходиться недешево, хотя в полной мере никогда не выполнялось. Чтобы решить свои финансовые проблемы, московское правительство с одобрения царя Алексея начало в 1656 г. чеканить рубли из меди, придав им, тем не менее, ценность серебряных. Так как цена этих металлов отличалась более чем в 60 раз, то можно представить, какие большие надежды возлагали на эту реформу московские власти и какой удар она нанесла по торговле и ремесленничеству.
Современному человеку, пользующемуся бумажными деньгами, которые даже не обеспечиваются золотым запасом государства, и в голову не приходит требовать у власти ввода в постоянное обращение денег из драгоценных металлов. А в России середины XVII в. с далеко не стабильной финансовой, политической и военной обстановкой доверия к медным деньгам у населения не было, как и доверия к самой власти. Вместо улучшения финансового положения страна получила упадок в торговле, а затем и прямое неповиновение народа московской власти. Медные деньги
208

появлялись уже в России, но и тогда, еще десятью годами ранее, власть, требуя от купцов отдавать свои товары за эти монеты, не только не сумела заменить серебряные деньги медным эквивалентом, но и увеличила тем самым инфляцию в государстве в сто раз, разорив торговцев, так и не оправившихся окончательно после завершившейся войны.
На этот раз ситуация обострялась тем, что количество медных денег, выпускаемых казной, в несколько раз превышало годовой бюджет страны. Поэтому если в первое время население еще достаточно лояльно отнеслось к медным деньгам, то в дальнейшем усилиями фальшивомонетчиков, к которым был причастен царский тесть Илья Данилович Милославский, серебряный рубль стал цениться намного дороже своего медного эквивалента. А ведь государство, оплачивая свои расходы медными деньгами, требовало от населения оплаты серебром налогов, которые имели свойство только увеличиваться в размерах. Вскоре введенный 20-процентный подоходный налог окончательно подорвал терпение москвичей, несмотря на то что непопулярные медные рубли были отменены в 1659 г. Правда, и сама их отмена привела к еще большему обнищанию населения, ведь обмен казной производился по курсу сто медных рублей на один серебряный при запрете оставлять себе какое-либо их количество.
Отношение московского люда к царю было далеко от благожелательного, особенно после появления слухов, что его проклял бывший патриарх Никон. Летом 1662 г. царь находился в своем любимом загородном дворце в селе Коломенском, когда к нему прибыла из Москвы толпа разъяренного народа, заставившая Алексея Михайловича побожиться в наведении им порядка в Москве и в лишении милости многих своих приближенных. Послав затем князя Хованского в Москву для усмирения народа, царь еще раз в тот же день подвергся насилию от новой толпы москвичей, объединившихся с предыдущими бунтовщиками и перешедшим на их сторону небольшим отрядом солдат, руководимых капитаном князем Кропоткиным. Но на этот раз бунтовщики не застали царя врасплох, в Коломенское были вызваны два стрелецких полка, которые быстро утихомирили московскую бедно¬
209

ту: часть их стрельцы убили, другую — потопили в Москве-реке, а более тысячи человек арестовали. Все они были наказаны, но не один из них не был приговорен к смертной казни, что, видимо, и послужило впоследствии одним из поводов называть царя Алексея Тишайшим.
Учитывая все эти неурядицы в самой России, царь не мог выделить достаточного количества войск для приведения казаков Войска Запорожского к повторной присяге. Хотя есть упоминания о 100 тысячах ратников в войске князя А.Н. Трубецкого, их в действительности было в два-три раза меньше. В конце апреля 1659 г., когда надежды на подчинение царю гетмана Выговского иссякли, московское войско вместе с казаками гетмана Беспалого осадили Конотоп, в котором находились нежинский и черниговский полки. Князь Трубецкой, решив взять город долгой осадой, направлял свои отряды для захвата Борзны и Нежина, предполагая, что гетман Выговский не решится помешать его планам. Вполне возможно, что своих сил у гетмана было маловато для открытого сражения с московитами, но он сумел договориться с крымским ханом Камилем Махмед-Гиреем и тот привел на помощь ему 30 тысяч всадников. Соединенное войско, состоявшее из казаков, татар, сербов, валахов и поляков, к концу июня подошло к Конотопу, где их по русскому обычаю совсем не ждали. Конотопская битва, в которой погибло от 20 до 30 тысяч россиян, несколько остудила лихие головы московских воевод, но не поколебала генеральной линии на колонизацию Украины.
В то же время гетман Выговский не стал преследовать противника, в малой силе ушедшего в Путивль. Он отослал королю Яну Казимиру взятое у московитян большое знамя, барабаны и пушки. Но без крымских татар, ушедших с добычей и пленными домой, гетман Выговский не сумел бы отвоевать даже Гадяча. В противовес славе гетмана киевский воевода В.Б. Шереметев предпринял жестокие меры по отношению к населению окрестностей Киева. По его указанию князь Юрий Никитич Борятинский разорил многие местечки, среди которых были Гоголев, Воронков, Триполье, Стайки, Макаров, Горностай-поле, при этом жителей
210

он предал смерти. Однако такая жестокость, как ни странно, стала склонять многих жителей Украины к покорности.
Победа казаков под Конотопом повысила их авторитет на Варшавском сейме 1659 г., куда они прибыли большой группой в две сотни человек. Пытаясь воспользоваться ситуацией, казацкие делегаты стали просить радных панов расширить территорию Великого княжества русского, присоединив к нему Волынское, Подольское и Русское (примерно соответствующее современной Львовской области) воеводства. И хотя Сейм не пошел навстречу пожеланиям казацких делегатов и даже смягчил условия по уничтожению униатской церкви, все-таки 22 мая 1659 г. состоялась торжественная присяга короля Яна Казимира, который, положа два пальца на Евангелие, произнес:
«Я, Иоанн-Казимир, милостию Божиею король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, киевский, жмудский, волынский, лифляндский, смоленский, черниговский, шведский, готский и вандальский наследственный король, присягою Господу Богу всемогущему, в троице святой сущему, единому, перед святым его Евангелием в том, что я принимаю и утверждаю договор, заключенный от имени нашего и от имени всей Речи Посполитой с Войском Запорожским, и обещаю сохранять и исполнять, и оберегать этот договор, ни в чем его не уменьшая, но всячески предохраняя от какого бы то ни было изменения. Никакие привилегии, древние и новые, никакие сеймовые конституции, как прошлые, так и будущие, никакие уловки и толкования никогда вовеки не будут вредить этому договору и всем пунктам его, заключающим права и преимущества греческой религии Великого Княжества Русского и народной свободы. Я и наследники мои обязываемся королевскою присягою хранить этот договор ненарушимо и неприкосновенно на вечные веки и оказывать справедливость жителям Великого Княжества Русского без всякой проволочки и лицеприятия по их правам и обычаям; и если б я, сохрани Боже, нарушил эту мою присягу, то народ русский не должен мне оказывать никакой покорности: таким поступком я увольняю его от должного повиновения и верности, причем обещаюсь не требовать и ни от кого не принимать разрешения этой моей присяги. Да поможет мне Господь Бог и святое его Евангелие. Аминь» [27, 157].
211

Именно такой присяги в 1654 г. ждали казаки от царя Алексея, а получив отказ, посчитали себя свободными от какого-либо подданства. Присягу на Варшавском сейме принесли архиепископы гнезненский и виленский — главы церквей в Польше и Литве. Затем присягнули не нарушать Гадячской Комиссии гетманы коронный и литовский, канцлеры и подканцлеры и прочие чины Республики, а затем присягали казацкие делегаты на Евангелии, принесенном киевским митрополитом.
Несмотря на такое единение один из участников Конотопской битвы Андрей Потоцкий написал королю предостережение: «Не соизвольте королевская милость ожидать для себя ничего доброго от здешнего края. Все жители западной стороны Днепра скоро будут московскими, ибо перетянет их восточная сторона. Благоразумнейшие из старших молят Бога, чтобы кто-нибудь взял их под свою руку или вы, или царь и не допускали чернь до такого своеволия» [13, 216].
Действительно, дальнейшие события развивались странным образом. Еще ранее запорожцы, узнав, что на помощь гетману Выговскому ушло из Крыма практически все мужское население, решили воспользоваться моментом и напасть на татарские поселения. Один из отрядов запорожцев возглавил Юрий Хмельницкий, который, придя на лодках в Крым, разграбил побережье возле Балаклавы, Кафы (Феодосии), Керчи. Взяв большие трофеи, запорожцы вернулись домой, попутно освободив из плена полторы сотни христиан. Этим походом Юрий Хмельницкий вернул себе тот авторитет, который достался ему по наследству от отца, но был растерян им под влиянием Ивана Выговского.
Тем временем враги гетмана Выговского, воспользовавшись уходом крымского хана для защиты родных улусов, стали объединяться вокруг Василия Золотаренко, надеявшегося стать гетманом. Киевский воевода В.Б. Шереметев вновь разбил войско Данилы Выговского в предместьях Киева, вслед за этим предали гетмана переяславский полковник Тимофей Цецура и паволоцкий полковник Иван Богун. Все это настолько дезорганизовало Ивана Выговского, что он отказался от гетманства в пользу Юрия Хмельницкого.
212

Таким образом, князь А.Н. Трубецкой 5 сентября смог беспрепятственно войти с московским войском в Переяславль, где его встретил полковник Тимофей Цецура. А к концу сентября в город прибыл и Юрий Хмельницкий, которого князь от имени царя приветил и обласкал. В октябре в Переяславле состоялась рада для выборов нового гетмана, на пост которого левобережные и правобережные казаки выбрали 18-летнего Юрия Хмельницкого. Рада согласилась на требования царя по размещению московских гарнизонов во всех городах войска и переходу киевского митрополита под юрисдикцию московского патриарха.
Войско Запорожское вновь качнулось в сторону Москвы, а от присяги, данной представителями казачества перед королем и Варшавским сеймом всего четыре месяца назад, оно легко отказалось. Соответственно и Великое княжество русское, не успев возникнуть, перестало существовать, а междоусобица «значных» казаков против «гили», правобережных против левобережных, и вообще всех против всех, опустошавшая Украину, только набирала силу. Это время описал один из польских очевидцев: «Здесь страшное вавилонское столпотворение: местечко воюет против местечка, сын грабит отца, отец — сына. Цель их, чтоб не быть ни под властью короля, ни под властью царя; и они думают этого достигнуть, ссоря соседей и стращая короля — царем, а царя — королем. Благоразумнейшие молят Бога, чтоб кто-нибудь — король ли, царь ли — скорее забрал их в крепкие руки и не допускал безумной черни своевольничать» [27, 167].
Несмотря на то что Войско Запорожское под руководством гетмана Юрия Хмельницкого чуть ли не добровольно присягнуло царю Алексею, вторжение московских войск на территорию Великого княжества русского, составной части Республики, должно было привести к войне с Россией, так как это была прямая обязанность короля в соответствии с одной из статей Гадячского договора.
Весной 1660 г. в Борисове была назначена комиссия по определению границ между Республикой и Россией. Удивительно, но на этот раз московское правительство пригласило.для участия в этом деле представителей от Войска Запорожского. Однако комиссия очень быстро завершила свою работу, так и не успев ни¬
213

чего решить. Дело в том, что военные столкновения между литовскими и московскими войсками на территории Великого княжества литовского практически не прекращались все предыдущее время, а к моменту образования Борисовской комиссии перешли в откровенные военные действия.
Еще в январе 1660 г. войско князя Петра Ивановича Хованского захватило Брест, сожгло город и истребило большинство жителей. Но уже в феврале князь с войском ушел в Слоним. Против него собирались в единое войско отряды Павла Яна Сапеги, Стефана Чарнецкого и Александра Полубинского общим количеством около 10 тысяч человек. Литовское войско направилось к Ляховичам — родовому гнезду Сапеги, где князь Хованский безуспешно пытался взять штурмом замок. Сама встреча войск произошла недалеко от Барановичей на речке Полонке, притоке Щары, куда подошло и московское войско, желавшее в открытом бою показать свою силу. Но удача 28 июня 1660 г. сопутствовала литовцам, они не только разгромили более многочисленное войско князя Хованского, но и пленили значительное количество московитов, в том числе князей Семена и Осипа Щербатых. Князь Петр Хованский с раненым сыном Алексеем* и остатками войска отступил к Полоцку, а Чарнецкий с Сапегой пошли к Борисову, где осадили замок.
Именно это и послужило поводом для завершения работы Борисовской комиссии, хотя замок литовцы взять не смогли. Зато ими были освобождены Мстиславль, Кричев, Шклов и Вильнюс, кроме Замка Гедимина, который продолжал защищать гарнизон князя Данилы Мышецкого, и осажден Могилев. Чтобы восстановить российское присутствие на этих территориях, царь Алексей послал еще одно большое войско под руководством князя Юрия Алексеевича Долгорукова. Однако и этому московскому воеводе вместе с приданными ему казаками Василия Золотаренко не суждено было победить литовцев, более того, они потерпели
* А.Е. Тарас упоминает о двух сыновьях князя П.И. Хованского, раненных в этом сражении, но в «Истории родов русского дворянства», составленной П.Н. Петровым в 1886 г., упомянут только один сын — Алексей, не оставивший потомства.
214

8 октября 1660 г. поражение под Могилевом на речке Басе от гетмана Павла Яна Сапеги и подчинявшихся ему Стефана Чарнецкого и Николая Казимира Паца. Шедший к ним на помощь князь П.И. Хованский так и не смог соединиться с войском князя Ю.А. Долгорукова, потерпев поражение возле Чашников.
В июне того же года был заключен мирный договор России со Швецией, по которому царь возвращал своему шведскому собрату все завоеванные в последней кампании города — Дерпт, Мариенбург, Нейгаузен, Кокенгаузен и др. Теперь все российские войска могли быть переброшены для противодействия литовским войскам.
Царь Алексей, понимая, что население Белой Руси* не симпатизирует московитам и частенько производит на них партизанские набеги, приказал своим воеводам при отступлении забирать местное население для отправки в центральные области России. Так, жители Мстислав ля были отправлены в Ярославль смоленским воеводой Борисом Александровичем Репниным.
До самой зимы продолжались локальные стычки противников, но, несмотря на значительные пополнения московских войск, в том числе пришедших вместе с князем Петром Алексеевичем Долгоруковым, младшим братом Юрия, никаких успехов россияне не достигли и, оставив значительный гарнизон в Могилеве, ушли к Смоленску. Однако уже в феврале 1661 г. жители Могилева подняли восстание, поводом к которому послужили насилия московских ратников над местными торговками, и вырезали почти весь двухтысячный гарнизон. Воевода князь Семен Саввович Горчаков со своими офицерами был взят в плен и отослан к гетману Павлу Яну Сапеге. Помимо этого, было и удачное сражение под Друей, где в том же феврале князь Иван Андреевич Хованский разбил отряд полковника Карла Лисовского.
* Восточная часть современной Республики Беларусь стала называться Белой Русью после потери этой территории царем Михаилом. До этого все Московское государство называлось Белой Русью, а государь — белым царем. Впоследствии, когда константинопольский патриарх назвал в своем послании к московскому царю территорию киевской митрополии Малой Россией, то в противовес этому появилась и Великая Россия.
215

Все лето 1661 г. противоборствующие стороны маневрировали, не вступая в большие сражения, литовцы, не получая установленного жалованья, не рвались в бой, а московское войско под руководством князя П.И. Хованского никак не могло форсировать Западную Двину в районе Дисны из-за сильного артиллерийского обстрела переправ. А вот жители многих таких небольших городов, как Чечерск, Дисна, Себеж, последовали примеру могилевцев и расправились с малочисленными московскими гарнизонами, открыв ворота литовским войскам.
Ситуацию изменило отсутствие денег в королевской казне, о чем войску, уже давно не получавшему жалованья, сообщили вернувшиеся в сентябре с Варшавского сейма делегаты. В войске произошел бунт, участники которого отказались подчиняться гетману Павлу Яну Сапеге и создали конфедерацию, что вполне соответствовало республиканской конституции. Возглавил конфедерацию маршалок — виленский стольник Казимир Жеромский, который, собрав единомышленников в количестве более 12 тысяч человек, переправил их на правый берег Западной Двины, где они заняли лагерь, оставленный к тому моменту князем П.И. Хованским, решившим перейти реку в самом Полоцке.
Год 1661-й в этих условиях мог завершиться вполне мирно, но желавший взять реванш князь П.И. Хованский решил расправиться со своими обидчиками по одиночке, использовав их неурядицы. Он вместе с боярином Афанасием Ордин-Нащокиным и 20-тысячным войском вскоре появился возле Друи, где неподалеку от деревни Кушлики находился лагерь конфедератов. Стороны пытались в конце октября нанести друг другу поражение в открытом бою, но, понеся серьезные потери, ничего не добились, при этом князь Хованский даже и не пытался штурмовать бывший свой лагерь, понимая, что может потерять при этом все войско.
Но в начале ноября на помощь к Казимиру Жеромскому привели пару сотен человек хорунжии Кмитич и Хлевинский, а затем к нему прибыло войско Стефана Чарнецкого, и теперь силы сторон стали сопоставимы. Литовцы случайно решили дать московитам генеральное сражение в тот день, когда князь П.И. Хован¬
216

ский, видя, что расклад сил изменился не в его пользу, решил увести войско в Полоцк. Перебежчики из московского войска в ночь перед битвой сообщили Жеромскому и Чарнецкому о планах Хованского, и те грамотно распорядились полученной информацией. Московское войско, растянутое на марше, было очень уязвимым, а быстро перестраиваться россияне не умели, потому разгром был предрешен. Войско князя П.И. Хованского в очередной раз было разбито, потеряв при этом до пяти тысяч убитыми, весь обоз со снаряжением и казной, а также всю артиллерию. Оставшаяся в живых тысяча ратников вместе с князем смогла спокойно вздохнуть только в Полоцке, другие вместе с боярином скитались по окрестным лесам, где часть их была вырезана местными крестьянами. В плен к литовцам попало не более 400 человек, среди которых был и сын Хованского Алексей.
В лагерь к конфедератам вскоре прибыл сам король Ян Казимир с эскортом всадников, желавший поздравить победителей, а заодно уговорить их не прекращать военных действий, а двинуть все войска на Москву, которая после стольких неудач испытывала нехватку воинов. Но конфедераты были непреклонны: нет денежных выплат — нет военных действий. На зиму конфедераты перебрались в район Освеи, где находились на правом берегу Западной Двины в тылу Полоцка.
Поражение войска князя П.И. Хованского удручающе подействовало на московские гарнизоны многих городов, которые один за другим не только сдавались на милость победителям, но и переходили на службу к королю. Так, вновь стали литовскими Гродно, Гомель, Браслав, Старый Быхов, сдался и гарнизон Вильнюсского замка, связав своего воеводу князя Данилу Мышецкого.
Обе стороны практически прекратили военные действия, подумывая о мирных переговорах, но в сложившихся обстоятельствах оставлять московские гарнизоны в белорусских городах и местечках было неблагоразумно, поэтому царь отдал приказ о планомерном отступлении с территории Белой Руси. При этом из края вывозились в Россию продукты, оружие, порох, сырье и главное — местное население для пополнения российских горо¬
217

дов и весей опытными ремесленниками и земледельцами. Весь 1662 г прошел в переговорах, которые ни к чему не привели, так как требования Литвы Москва принять не могла. Сумели договориться лишь о нескольких партиях обмена пленными. Но и без договора Россия в течение года теряла в Белой Руси один город за другим: Минск, Борисов, Полоцк, У свят.
Созданная осенью 1661 г. Кушликовская конфедерация в конце 1662 г. прекратила свое существование, но произошло это очень странным образом. Не получавшие в течение более двух лет жалованья конфедераты пожелали взять причитавшиеся им деньги силой, т.е. разбоем, а потому убили мешавших их действиям Казимира Жеромского и вернувшегося из московского плена Винцента Гонсевского. Возглавил эту часть разбойников мозырский маршалок Константин Котовский, но теперь они действовали уже вне законов Республики, и через два года были пойманы, судимы, а главари казнены. В то же время испуганное произошедшим республиканское правительство сумело найти деньги и расплатиться с оставшимися верными конституции конфедератами, и в мае 1663 г. конфедерация самораспустилась. Теперь во главе литовских войск стал великий гетман Николай Пац. Но больших сражений вплоть до Андрусовского мира, состоявшегося в конце мая 1666 г., не было, стороны ограничивались небольшими стычками, не приносящими кому-либо военного перевеса.
В те же годы в Украине произошли серьезные изменения. Сначала в 1660 г. московские войска боярина В.Б. Шереметева и Войско Запорожское гетмана Ю.Б. Хмельницкого двинулись общим направлением на Львов, предполагая встретиться ближе к Тернополю, где находилось войско коронного гетмана Николая Потоцкого. Однако их планы были сорваны поляками, которые не пожелали сидеть и ждать, когда к ним придет соединенное московско-казацкое войско.
Да и коронное войско к тому времени усилилось пришедшим из Пруссии войском польного гетмана Георгия Любомирского и составляло около 15 тысяч человек, кроме того, была достигнута договоренность с ханом Нуреддином, который должен был привести
218

20 тысяч татар к Любару. Теперь польско-татарское войско по численности было сопоставимо с войском Шереметева или с войском Хмельницкого, и Потоцкий решил воевать с ними порознь.
В начале сентября 1660 г. поляки и татары напали на войско боярина В.Б. Шереметева, находившееся на марше, первая схватка кончилась ничем, после чего московское войско стало устраивать лагерь из обоза и окапываться. Затем на военном совете гетман Потоцкий принял решение атаковать, но первая же попытка показала бесполезность с наскока воевать с хорошо окопавшимся противником. Разве что, как отмечают поляки, в этом бою отличился коронный хорунжий Ян Собесский, будущий король Польши. Последующие дни войну вели артиллеристы обеих сторон, да отдельные отряды беспокоили позиции друг друга.
И все-таки положение осажденных в лагере было менее надежным, так как они несли большие потери от артиллерийского огня и не имели возможности пополнять фураж для лошадей. Поэтому В.Б. Шереметев решил отступить к Чуднову, но время начала движения не осталось тайной для Николая Потоцкого, который грамотно распределил свои силы вдоль путей отхода россиян. Сражение, к которому российские воеводы и на этот раз не были готовы, закончилось в пользу поляков и татар. В результате они отбили у В.Б. Шереметева почти весь обоз и значительную часть артиллерии. В Чуднове московскому войску отсидеться тоже не удалось, так как вокруг этого местечка были господствующие высоты, занятые поляками. Пришлось В.Б. Шереметеву вновь в чистом поле обустраивать укрепленный лагерь, который поляки не решились атаковать, продолжая обстреливать его из пушек.
В это время Георгий Любомирский напал на войско Ю.Б. Хмельницкого под Слободищами и, хотя победа никому не досталась, моральное преимущество осталось за поляками, так как казаки знали о неудачах Шереметева, а значительная часть их вообще не хотела воевать с поляками. Бывший гетман Иван Выговский, находившийся в стане поляков, написал письмо гетману Юрию Хмельницкому с уговорами отложиться от московского царя и поддержать коронное войско. Готовому предать достаточно только намека на такую возможность, и вопрос будет решен. Пони¬
219

мая, что со стороны казаков Хмельницкого вряд ли можно ожидать нападения, Георгий Любомирский увел свое войско на помощь Николаю Потоцкому, и 4 октября пошедшее на прорыв московское войско было ими разбито.
В этом сражении В.Б. Шереметев потерял более трех тысяч человек, а царь московский — Войско Запорожское. Узнав о поражении В.Б. Шереметева, гетман Ю.Б. Хмельницкий решился изменить царю и 8 октября подписал Слободищенский договор, по которому казаки вновь становились частью Республики. Узнав об этом, московское войско покинул со своими казаками и полковник Тимофей Цецура, еще более ослабив россиян. Дальнейшее их сопротивление стало бесполезным, и 23 октября В.Б. Шереметев сдал свои войска на условиях противника. Основным условием капитуляции был полный уход московских войск с территории Украины, с чем не согласился киевский воевода князь Юрий Никитич Борятинский, заявивший, что он подчиняется только царю Алексею. После этого капитулировавших россиян отдали татарам, которые большую часть увели в Крым, в том числе и В.Б. Шереметева. Впоследствии боярин был, скорее всего, выкуплен семьей, так как через 22 года он вернулся живым в Россию.
Для того чтобы объяснить причины возвращения Войска Запорожского в состав Республики и узаконить этот шаг, 20 ноября 1660 г. в Корсуне собралась рада, на которой кроме представителей от полков присутствовал в качестве королевского комиссара Казимир Беневский. На этой раде было решено оставить гетманом Юрия Хмельницкого. К. Беневский произнес длинную речь, в которой хвалил короля, ругал царя, сообщил казакам о дарованной им амнистии за прошлые измены, а затем по приговору казаков вручил Хмельницкому гетманскую булаву от имени короля Яна Казимира. Выступил и новый войсковой писарь Павел Тетеря, который рассказал казакам о московских кознях, о которых он якобы узнал во время посещения Москвы в бытность гетмана Выговского.
Перемена государей была для Войска Запорожского уже нормой: получив жалованье от одного государя, казаки спешили за жалованьем к другому. Существует русская пословица: ласковый
220

теленок двух маток сосет; на украинском языке она звучит несколько иначе: потрливе телятко... но суть при этом не меняется. Так что помимо материального интереса ни о каком патриотизме казаков здесь не может быть речи.
В то же время на Левобережье в Переяславле была собрана своя рада, на которой полковник Яким Сомко с казаками подтвердил свою приверженность к московскому царю. Сомко был выбран на раде наказным гетманом, но кроме него и нежинского полковника Василия Золотаренко никто большой преданности Москве не изъявил. По словам лубенского полковника Шамрицкого: «Нам все равно, москаль или лях; кто сильнее, за тем мы и будем» [27, 227]. Более того, Прилуцкий и Полтавский полки стояли за гетмана Юрия Хмельницкого и настроены были против Москвы, поддержали их казаки в Ромнах, Лубнах, Лохвицах, Пирятине, Миргороде и Гадяче.
Зимой 1661 г. через замерзший Днепр перевел свое войско Стефан Чарнецкий и вместе с казаками гетмана Юрия Хмельницкого осадил Козелец на реке Остер, но был отбит. Неудачей кончилось и нападение на Нежин. Здешний полковник Золотаренко посылал одного гонца за другим к воеводе князю Ромодановскому за помощью, но тот отошел тогда к Белгороду. Наказному гетману Якиму Сомко сначала пришлось приводить в повиновение казаков своего полка в местечках Березани, Барыш-поле, Басани, Воронкове, Быкове и Гоголеве, а представителя правобережных казаков, смущавшего народ в них, повесить. Затем, перейдя Днепр со своими казаками, он прошелся там рейдом, нанося неприятелям ощутимые удары. Однако вскоре они поменялись местами с войском Стефана Чарнецкого, так как, не получая поддержки, не могли долго воевать в тылу противника.
В апреле 1661 г. в Нежин пришел с войском князь Григорий Ромодановский и настроение многих полковников, в том числе Прилуцкого и Лубенского полков, поменялось. Царь приказал провести раду на Левобережье и выбрать гетмана Войска Запорожского, а для создания большинства вместе с Ромодановским пришли Острогожский, Ахтырский и Сумской полки, располагавшиеся на территории России и не входившие ранее в подчине¬
221

ние гетмана. Рада состоялась под Нежином, но мнения казаков на ней разделилось между Якимом Сомко и Василием Золотаренко. Окончательный выбор оставили за царем Алексеем, но тот медлил, надеясь на возврат Юрия Хмельницкого под его руку, тем более что тот подавал такие надежды.
Однако осенью 1661 г. гетман Хмельницкий перешел Днепр и напал на казаков Переяславского полка, вот только взять город, защищаемый Якимом Сомко, не сумел. Затем гетман вместе с татарами пошел к Нежину и Каневу, но, не достигнув большого успеха, вернулся за Днепр. Его поход добавил беспорядка в умах левобережных казаков, а медные деньги, которыми царь пытался расплатиться с ними, привели к такой дороговизне, что на Левобережье начался голод.
Летом 1662 г. гетман Хмельницкий вместе с поляками и татарами повторил поход на Левобережье. На этот раз он не только не достиг успеха, но потерпел поражение от соединенного войска наказного гетмана Якима Сомко и князя Григория Ромодановского. Это стало серьезным ударом по авторитету гетмана Юрия Хмельницкого, от которого он уже оправиться не смог и, собрав в конце 1662 г. в Корсуне раду, сложил с себя полномочия гетмана. В январе следующего года он постригся в монахи Чигиринского монастыря под именем Гедеона.
Собранная в срочном порядке в Чигирине рада для выборов нового гетмана, избрала на эту должность Павла Тетерю. Он был зятем Богдана Хмельницкого, в то время как Яким Сомко был братом первой жены Юрия Хмельницкого, а Василий Золотаренко — братом третьей его жены. Король Ян Казимир остался доволен выбором казаков и прислал Павлу Тетере знаки гетманского достоинства с молодым шляхтичем Иваном Мазепой, тем самым антигероем времен Петра I. Узнав о выборе гетманом Войска Запорожского Павла Тетери, в Запорожской Сечи в противовес этой должности избрали гетманом кошевого атамана Ивана Брюховецкого. А вскоре в Левобережье на раде в Нежине был избран гетманом Яким Сомко, но его признали только несколько полков.
Междоусобица между казацкими лидерами не позволила царю Алексею утвердить эту кандидатуру, и он назначил на 17 июня
222

1663 г. черную, т.е. всеобщую, раду в Нежине, куда прислал своим представителем князя Данилу Великогагина. Но на этой раде выборы начались с драки между приверженцами Сомко и Брюховецкого, приведшей к нескольким жертвам. И все-таки через три дня большинством был избран гетманом Войска Запорожского Иван Мартынович Брюховецкий, которому князь Данило Великогагин вручил булаву и бунчук. Новый гетман согласился на ввод в подвластные ему города московских гарнизонов, что собственно и требовалось царю Алексею. С того момента в Украине возникла власть двух гетманов: один в Правобережье, подчинявшийся польскому королю, другой в Левобережье, подчинявшийся московскому царю. Многих противников избрания гетманом Ивана Брюховецкого отправили в кандалах в Москву, а Якима Сомко, Василия Золотаренко и еще несколько их приверженцев казнили.
Вместе с выбором промосковского гетмана царь Алексей надеялся установить в Украине и власть московского патриархата, но этого не получилось. Константинопольский патриарх утвердил киевским митрополитом в 1663 г. Иосифа Тухальского по предложению гетмана Петра Дорошенко, сменившего на этом посту Павла Тетерю. Правда, ему недолго удалось возглавлять православную церковь: будучи замешанным в заговоре Ивана Выговского, он был арестован и заключен в Мариенбурге. А самого бывшего гетмана расстреляли за организацию восстания против поляков.
В октябре 1663 г. король Ян Казимир (1609—1696), которого еще во время заключения Виленского перемирия характеризовали как старого и больного, лично возглавил вторжение своих войск в Левобережье. Поначалу успех сопутствовал королю, его войска заняли Белую Церковь, затем, перейдя Днепр, еще 13 небольших местечек. Королевский строжайший приказ о лояльном отношении польских солдат к местному населению создал условия для продолжения победного шествия его армии по всему Левобережью. Но под Новгород-Северским короля постигла неудача: гетман Иван Брюховецкий и князь Григорий Ромодановский нанесли поражение польским войскам, после чего Ян Кази¬
223

мир возвратился в Польшу. Дальнейшие военные действия под руководством гетмана Стефана Чарнецкого против гетмана Ивана Брюховецкого и воеводы князя Петра Скуратова продолжались до середины лета 1664 г. с переменным успехом. Затем поляки после серьезного ранения своего командующего потерпели крупное поражение под Ставищами. Коронный гетман Стефан Чарнецкий уже более не оправился после полученного тяжелого ранения и в феврале следующего года умер.
Однако война за Украину продолжалась, причем деление зон влияния перестало проходить по Днепру, так как коронный гетман Яблоновский удерживал в подчинении лишь Белую Церковь, Чигирин, Корсунь, Умань и другие малые местечки. Еще в 1664 г. кошевой атаман Серко повел своих запорожцев воевать южные города Правобережья, и таким образом ему подчинилась территория до Южного Буга и даже далее, чуть ли не до Днестра. А гетман Иван Брюховецкий отправился в Москву, чтобы лично доложить царю о своих успехах.
Гетман был принят царем Алексеем в сентябре 1665 г. в Москве, где изложил верноподданнические предложения по устройству Украины. По его мнению, все «поборы» с мещан, поселян, мельников, торговцев и кабатчиков должны были бы идти в государеву казну. А вот стародавние права и вольности казаков он просил оставить за ними в неприкосновенности, хотя каждый вновь избранный гетман обязан был ехать в Москву для официального получения знаков власти. Предлагал гетман установить в Украине власть московского патриархата, но царь не захотел пока ссориться с константинопольским патриархом. За такую службу гетман выпросил у царя боярский титул для себя и, будучи в фаворе, сумел жениться на княжне Долгоруковой, а его свита получила дворянское достоинство.
Гетман Петр Дорошенко делал попытки восстановить свою власть на Правобережье, но без помощи королевских войск больших результатов не достиг. Обидевшись на короля, он в феврале 1666 г. предложил значным казакам выселить всех поляков с Украины и податься в подданство к турецкому султану. Несмотря на то что султан, приняв казаков себе на службу, послал в помощь
224

гетману Дорошенко крымского хана Девлет-Гирея, до осени никаких успехов новые соотечественники не достигли, так как татары в большей мере были заняты грабежом. Зато после победы над войском полковников Маховского и Красовского для казаков и татар был открыт путь к Львову, Люблину и Кракову.
Объединение сил казаков и татар заставило Россию и Польшу ускорить переговорный процесс по заключению мира. Переговоры шли трудно — с 20 апреля 1666 г. по 30 января 1667 г., представители от сторон съезжались 31 раз в Андрусово, неподалеку от Мстислав ля, но все-таки подкуп польских комиссаров Юрия Карла Глебовича, Криштофа Завиши, Киприана Павла Брестовского, Стефана Ледоховского, Иеронима Комара, с помощью которого действовали Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин и Богдан Иванович Ордин-Нащокин с дьяком Григорием Богдановым, сделал свое дело: компромисс, устраивающий московского царя, был найден.
Андрусовское перемирие было заключено сроком на 13 лет и шесть месяцев. Обе стороны сделали друг другу территориальные уступки, согласно которым новая граница между ПольскоЛитовской республикой и Россией проходила по линии Себеж — Невель — Велиж — западнее Смоленска — восточнее Мстиславля — западнее Рос лав ля — восточнее Гомеля — далее по Днепру до Кодака, откуда начиналась территория Запорожской Сечи, которую стороны решили не делить, а использовать казаков в общих интересах против крымских татар и турок. Стороны не смогли договориться, кому будет принадлежать Киев, но оставили его России до 5 апреля 1669 г., после чего город необходимо было возвратить Польше. Много способствовавший заключению этого перемирия Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин получил в награду боярский чин и возглавил Посольский приказ.
Мир России был нужен еще и потому, что внутри государства бушевал бунт Степана Разина. Вначале Разин возглавлял небольшую шайку разбойников, грабивших торговцев на Волге, затем к удачливому атаману стало приставать множество «вольных» людей, в том числе казаков. Спустившись вниз по Волге к Каспийскому морю на стругах, они достигли устья Яика (Урала), где
225

заняли небольшой городок, ставший на время столицей разбойников. К концу 1667 г. царь Алексей направил против атамана Степана Разина войско с астраханским воеводой князем Иваном Прозоровским, но часть этого войска перешла на сторону бунтовщиков, а другая была ими уничтожена. После удачных для разбойников персидских походов они потерпели поражение от вновь набранного войска все того же князя Прозоровского и вынуждены были в 1668 г. заключить с ним соглашение о подчинении московскому царю. Однако слава Степана Разина приводила к нему новых соратников с Дона и даже с Днепра, и к 1670 г. его войско располагало тремя тысячами человек. С такой силой он узурпировал власть на Дону, где атаман Донского Войска Корнила Яковлев не сумел в этих условиях удержать свою власть. Вскоре у Степана Разина собралось более 10 тысяч бродяг, казаков, крестьян и стрельцов. С этой армией он успешно воевал волжские города, но в 1671 г. опять потерпел поражение от казанского воеводы князя Борятинского и вскоре в результате предательства донских казаков был арестован. Степан Разин был казнен 6 июня 1671 г. в Москве, а его соратники Василий Ус и Федор Шелудяк продержались в низовьях Волги еще год, затем и эти шайки были частично уничтожены, а частично рассеяны.
Наступивший для Польши и России мир позволил их государям обратить должное внимание на внутренние проблемы, но последовавшая за тем череда смены правителей не позволила решить их полностью. Первым 16 сентября 1668 г. долгое время болевший король Ян Казимир отрекся от престола, ему на смену был выбран польским королем и великим князем литовским Михаил Корибут Вишневецкий (1638—1673), сын князя Иеремии Вишневецкого и княгини Гризельды Замойской. Новый король был женат на эрцгерцогине Элеоноре, дочери австрийского императора Фердинанда III, так что дружественные отношения между этими странами были продолжены.
Этому королю пришлось испытать всю мощь турецкой армии, которая в 1672 г. начала завоевание Польши. Поводом к войне послужила жалоба гетмана Дорошенко турецкому султану на польские обиды, и янычары весной вторглись в Подолию. Затем
226

к войску великого визиря Ахмеда Кепрюля присоединились крымские татары хана Эльхадж-Селим-Гирея и казаки гетмана Петра Дорошенко. Польша потеряла Каменец-Подольский, а 28 сентября турки захватили Львов. Король Михаил вынужден был согласиться на мирное соглашение, заключенное 5 октября 1672 г. в Бугаче, по которому Польша потеряла Подолье и Волынь, а также признала гетмана Петра Дорошенко и его казаков вассалами турецкого султана.
Правил король Михаил всего четыре года, так как 10 ноября 1673 г. он умер, не оставив потомства. Сейм избрал в мае 1674 г. на его место Яна III Собеского (1629—1696), правнука канцлера Станислава Жолкевского. Этот незаурядный полководец, будучи одногодком царя Алексея, как раз тогда одержал победу над турками под Шосимом, и поляки предпочли его царевичу Федору Алексеевичу Романову — кандидатуре от литовской партии.
В России тоже произошла смена власти: 30 января 1676 г. умер царь Алексей, ему наследовал старший сын Федор ( 1661 — 1682). Каждый раз новым государям приходилось подтверждать Андрусовский договор, но, странное дело, передачи Киева при этом не происходило. Сначала срок передачи перенесли на 1674 г., а затем отложили еще на десять лет. Правление царя Алексея Михайловича было сложным: постоянные восстания внутри страны, а также длительные войны с Польско-Литовской республикой и Швецией не могли поднять престиж России среди европейских государств. Так, в Вестфальском мирном договоре 1648 г., определившем политическую карту Европы после Тридцати летней войны, великий князь московский в списке других монархов упоминается на предпоследнем месте. Ниже его был поставлен лишь герцог Трансильвании. Притом что прогресс не мог обойти Россию стороной, как бы консервативно настроенное большинство жителей ее не сопротивлялось этому.
И если в Европе к тому времени государства отказывались от крепостного права, то в России закрепощение крестьян и холопов было в самом разгаре. Адам Олеарий, воочию столкнувшийся с российской действительностью в эпоху государя Алексея, сообщал о москвитянах:
227

«Рабами и крепостными являются все они. Обычай и нрав их таков, что перед иным человеком они унижаются, проявляют свою рабскую душу, земно кланяются знатным людям, низко нагибая голову — вплоть до самой земли и бросаясь даже к ногам их; в обычае их также благодарить за побои и наказание. Подобно тому, как все подданные высокого и низкого звания называются и должны считаться царскими “холопами”, то есть рабами и крепостными, также точно и у вельмож и знатных людей имеются свои рабы и крепостные работники и крестьяне. Князья и вельможи обязаны проявлять свое рабство и ничтожество перед царем еще и в том, что они в письмах и челобитных должны подписываться уменьшительным именем, то есть, например, писать “Ивашка”, а не Иван, или “Петрушка, твой холоп”. Когда и великий князь к кому-либо обращается, он пользуется такими уменьшительными именами. Впрочем и за преступления вельможам назначаются столь варварские наказания, что по ним можно судить о их рабстве» [51, 362].
На тысячу москвитян едва лишь один умел читать в конце XVI в., и при этом «большинство русских дают грубые и невежественные отзывы о высоких, им неизвестных, натуральных науках и искусствах в тех случаях, когда они встречают иностранцев, имеющих подобные знания» [51, 352]. Адам Олеарий был не одинок в своих характеристиках российского народа, большое количество иностранцев, посещавших Россию, оставили подобные воспоминания. Одним из них был Стрюйс:
«У них (т.е. москвитян) вид грубый и животный и если они все сильны и крепки, то походят больше на животных, с которыми имеют много общего. Народ этот родился для рабства и так привык к усталости и к работе, что обыкновенным их ложем является скамья или стол, а изголовьем солома. Их образ жизни, как и все остальное, носит естественный характер, и вы увидите отца, мать, детей, слуг и служанок у одного очага, где они производят свою пачкотню, не заботясь ни о каком благоустройстве. Они по природе так ленивы, что работают лишь в крайней необходимости, или когда их принуждают к тому силой» [7, 314].
Царь старался привлечь в Россию иностранных мастеровых и торговцев, но если и создавались их усилиями зачатки промыш¬
228

ленности, то исключительно в интересах производства вооружения. Так, возле Тулы была устроена немецкими горнорабочими шахтовая копь по добыче железной руды, а рядом завод железоделательный датчанина Петра Марселиса для производства железных полос, пушек и ядер. Под Калугой тоже были устроены кузницы немцем Тильманем Акемой, а под Олонцом на Ладоге голландец Денис Иовис начинает разработку медной руды. Да и в самой Москве немец Ганс Фальк организовал литейню пушек и колоколов. Француз Миньо устраивает фабрику по производству стекла. Вот только все рабочие, кроме подсобных, на этих предприятиях были иностранцами. В это же время на Оке был построен первый корабль «Орел» для каспийской флотилии.
Удивительно, что еще в середине XVII в. серб Юрий Крижанич, занимавшийся просветительской работой в России с 1659 г., обратил внимание наших предков, что «надобно промышлять, чтоб из чужих стран привозился в Россию сырой материал и чтоб здешние ремесленники обрабатывали его, и заповедать накрепко, под страхом казни, вывозить за границу сырье» [62, 380]. Жаль, что эти слова не были усвоены накрепко, так как Россия с течением веков все более становилась сырьевым придатком Европы. А Юрий Крижанич в составе войск короля Яна Собеского погиб в сражении под Веной 1683 г., участвуя в освобождении Австрийской империи от турецкой оккупации.
Нельзя сказать, что среди русских подданных не было людей образованных и милосердных к окружающим. Таким был, например, Федор Михайлович Ртищев, который за свой счет устраивал госпитали для больных и раненых воинов, а также создал подобие организации Красного Креста, занимавшейся выкупом пленных и спасением голодающих. Но даже такой прогрессивный человек не удосужился организовать для своих крестьян школу. В основной массе российский народ оставался неграмотным, несмотря на то, что в 1648 г. печатается в московской типографии грамматика Смотрицкого, подготовленная к печати по оригиналу, изготовленному в Вильнюсе в 1619 г. Этот учебник в течение века являлся единственным источником обучения россиян. Всеобщая неграмотность в России была усугублена многими годами
229

Смутного времени, да и до него центром грамотности была не Москва, а древний Новгород.
Еще интересно отметить, что Версальский дворец французского короля Людовика XIV (1638—1715) строился почти одновременно с Коломенским дворцом московского царя Алексея I (1629—1676). Но если каменные строения в Версале до сих пор поражают своим внешним и внутренним великолепием иностранных туристов, то деревянный терем в Коломенском в XVIII в. из-за ветхости был разобран и реконструирован по сохранившемуся макету только в XXI в. Правда, российские историки считают Коломенский дворец более прогрессивным зданием по сравнению с Версальским дворцом, так как в том отсутствовали бани и уборные. Что ж, во Франции сумели очень быстро исправить этот недостаток не только в дворцах, а вот в России чуть ли не до недавнего времени об этих «излишествах» могли только мечтать.
В то же время долгая и разорительная война не только с Россией, но и со Швецией и Турцией привела Польско-Литовскую республику к решению об уничтожении внутренних врагов, одними из которых были православные верующие. Действительно, православная церковь способствовала подъему борьбы за независимость казачества от Польши; одним из сторонников вытеснения поляков с территорий, где традиционно проживали православные русины, был митрополит киевский Иосиф Тухальский. Полонизация этих территорий привела к объявлению в 1697 г. польского языка государственным языком на всей территории Польши и Великого княжества литовского.
У царя Алексея Михайловича, женатого дважды, было четырнадцать детей. От первого брака с Марией Ильиничной Милославской было пятеро сыновей, но в живых к моменту его смерти остались только Федор и Иван, и восемь дочерей, самой известной из которых была старшая — Софья. От второго брака с Натальей Кирилловной Нарышкиной у него был сын Петр, будущий создатель Российской империи.
Время правления царя Федора III было недолгим, всего лишь шесть лет, но и это время было отмечено войной с Турцией.
230

Как ни странно, но царь Федор, будучи в свое время претендентом на польскую корону, стал полонофилом. Не последнюю роль в этом сыграли его воспитатель с 1672 г. Симеон Полоцкий, выходец из Киевской академии, а также Алексей Тимофеевич Лихачев, воспитатель царевича Алексея, старшего брата царя Федора, умершего в 1670 г. Еще большего доверия у Федора Алексеевича заслужили братья Языковы: Иван Максимович, ставший первым камергером царя, и Михаил Максимович. Именно они уговорили царя взять в 1680 г. в жены некую Агафью Грушецкую, девушку незнатного рода, но польского происхождения. В Москве вновь стали модными короткие польские кунтуши, сменившие на время русские, а точнее татарские, длинные ферязи.
Ученый монах Симеон Петровский Ситианович, более известный по месту своего рождения как Полоцкий, с детства занимавшийся с будущим царем, привил тому тягу к наукам. Общим детищем этого ученого и его воспитанника стала Славяно-греколатинская академия в Москве. Симеон Полоцкий сочинял для царя поучения в стихотворной форме:
Обычай бо есть в людях царю подражати,
Еже ему любезно — всем то возлюбляти.
Благо убо есть царству, егда благи нравы
Царствуяй восприемлет, ради всех неправы [62, 372].
Как ревнитель просвещения, он обличал священников за их невежество:
«Великим нерадением их и всеконечным небрежением о духовных детях, премногие несмысленны люди, как бессловесные овцы, от пути правого жития заблудились и в пропасть погибельной жизни уклонились... Многие невежды, не бывшие никогда и нигде учениками, смеют называться учителями... по правде это не учители, но мучители. Оттого умножилась в людях злоба, преуспело лукавство, волхование, чародейство, разбой, воровство, убийства, пьянство и нелепые игрища, грабежи, хищения и тому подобное, наконец и восстание против власти. Виною всего этого преимущественно неуменье и нераденье духовных отцов: не учат и не наставляют детей своих духовных» [62, 373].
231

Естественно, такие слова не могли понравиться священнослужителям московским, и после смерти царя Федора Симеон Полоцкий подвергся церковным гонениям.
Однако никакое полонофильство не позволило царю Федору III стать союзником короля Яна III в войне против турецкого султана Махмеда IV, что подвигло этих, воюющих между собой государей, заключить в 1676 г. Зуравновский мирный договор. Вот тут-то в Москве стали понимать, что этот мир соседей, скорее всего, приведет Россию к войне с Турцией и что лучше воевать с турками вместе с поляками, чем одним. Но было поздно — война началась, более того, польский король стал требовать возврата Киева.
Соглашение, по которому Россия и Польша должны были бы помогать друг другу против турецкой агрессии, так и не было достигнуто, но стороны еще раз подтвердили предыдущие договоренности в Андрусово, а московский царь заплатил за продолжение мира с королем несколькими небольшими пограничными местечками и 200 тысячами рублей за то, что Киев оставался российским городом.
Это время было отмечено возвращением Юрия Хмельницкого к военно-политической деятельности. После того как гетман Дорошенко стал сторонником царя Алексея, султану Махмеду IV понадобился свой человек в Войске Запорожском, и он решил объявить гетманом Юрия Хмельницкого. Будучи монахом Гедеоном, он дослужился на монастырской службе до архимандрита, но, попав в плен к казакам Дорошенко, был передан туркам, давно желавшим заключить его в Семибашенный замок за прошлые разорения турецких пределов. Вот тогда султан приказал константинопольскому патриарху Парфению снять со своего узника, архимандрита Гедеона, монашеский обет, и тот выполнил волю своего государя.
Таким образом Юрий Хмельницкий вновь стал гетманом и князем малороссийской Украины, которому присягнули не только на Правобережье, но и некоторые города левого берега Днепра, своей резиденцией он сделал Немиров. Однако гетман Юрий Хмельницкий не удержался в верных ему городах даже с помощью турок и татар, не сумев противостоять московской тактике
232

выжженной земли. Левобережный гетман Самойлович не только сжигал города, но и сгонял их жителей на левый берег Днепра. Вскоре вся Правобережная Украина обезлюдела и необходимость в Юрии Хмельницком отпала: по одним слухам он стал до конца своей жизни герцогом какого-то маленького княжества в причерноморских степях, по другим — удавлен по первому попавшемуся обвинению.
Россия вынуждена была заключить в 1681 г. с Турцией и Крымом Бахчисарайское перемирие на 20 лет, по которому граница с Россией проходила по Днепру, что означало потерю влияния на Запорожскую Сечь. Кроме того, надо было выплатить дань крымскому хану за последние три года. По этому поводу царь собрал Собор, чтобы заодно обсудить военную реформу, так как было понятно, что старое устройство армии уже не соответствует современному ведению войны. Было принято решение об отмене местничества как существенного тормоза при назначении командующих по достоинству, а не по месту в российской чиновной иерархии. Царь лично сжег разрядные книги, но позволил составлять родословные книги. В войске теперь полки должны были состоять не из сотен, а по европейскому образцу из рот, возглавляемых ротмистрами и поручиками.
В том же году у царя Федора родился сын Илья, но сначала умерла при родах жена Агафья, а затем, через несколько недель, сын. Вдовец не долго тужил, и в начале 1682 г. женился на ее родственнице Марфе Матвеевне Апраксиной, но счастье его было не долгим — менее чем через три месяца умер он сам. Апраксины происходили от татарского мурзы Солхомира, у которого был правнук Андрей Опракса. Род их прославился во времена царя Петра I усилиями братьев царицы Марфы.
Умирая, царь Федор Алексеевич завещал московский престол сводному брату — 10-летнему Петру, в обход родного брата — 14-летнего, но болезненного Ивана. Все это привело к очередной смуте в Российском государстве, т.е. новой гражданской войне, с которой этот век как начался, так и закончился.
Регентом при малолетнем царе Петре I стала его мать, вдовствующая царица Наталья Кирилловна, правившая страной вме¬
233

сте со своим родственником Матвеевым. Однако это правление продержалось недолго. Старшая сестра Петра Софья решилась на переворот. Она не представляла себе дальнейшей жизни хоть и в царском тереме, но все-таки взаперти, а то и вообще в монастыре за своевольный характер, привитый трудами все того же Симеона Полоцкого. Использовав недовольство стрельцов условиями службы, царевна в мае 1682 г. возмутила их на бунт против существующего правления в пользу своего родного брата Ивана. Правда, не все удалось сделать по желанию Софьи, но именно она стала регентом при обоих братьях — Иване и Петре, одновременно провозглашенных царями.
Правительница Софья (1657—1704) уже через два года приняла титул самодержицы-царевны, а великим канцлером России сделала своего фаворита, князя Василия Васильевича Голицына. Новый канцлер был человеком образованным, знал немецкий, греческий, латинский языки, был сторонником реформ по европейскому образцу, но за семь лет правления Софьи Алексеевны многое из своих начинаний не завершил, в том числе создание новой профессиональной армии. Именно Голицыну удалось продлить мирный договор со Швецией в 1683 г. еще на 20 лет, а в 1686 г. его усилиями был подписан вечный мир с Польско-Литовской республикой в подмосковном селе Поляново. По этому договору Россия хоть и теряла Велиж, Неве ль, Себеж, Посожье, зато навсегда закрепила за собой Киев и Печерский монастырь.
Правобережные города Украины решено было не восстанавливать, а территории вокруг них не заселять до особого решения сейма и короля. Так и остались надолго в запустении разрушенные московскими войсками и левобережными казаками города Канев, Чигирин, Боровица, Бужин, Воронков, Крылов, Мошны, Ржищев, Сокольня, Трактемиров и Черкассы, а некоторые никогда уже более и не восстановились. Как обычно, за все это пришлось расплатиться: так, правительница Софья выплатила польскому королю Яну III, герою венского разгрома турок, в два приема почти 188 тысяч рублей (полтора миллиона злотых).
Этот вечный мир состоялся после значительного события в Европе, когда в 1683 г. 230-тысячная армия великого визиря
234

Кара Мустафы осадила Вену. На помощь австрийской армии под руководством Карла Лотарингского пришли войска польского короля Яна Собеского, конница которого решила судьбу сражения в пользу союзников. Трансильванский герцог Имре Текели со своим войском, будучи вассалом турецкого султана, все это время находился возле Пожоньи (совр. Братиславы) и не решился вмешаться в военные действия. После этой победы Турция еще предпринимала действия по захвату новых территорий в Европе, но ей это уже больше не удавалось.
За время своего правления Софья Алексеевна женила брата — царя Ивана, которому было к этому времени 18 лет, на Прасковье Федоровне Салтыковой. Однако и женитьба не подвигла царя Ивана V к самостоятельному правлению, он так и остался в тени, сначала своей сестры, а затем — младшего брата.
В 1685 г. разразился очередной бунт стрельцов, возглавляемый князем Федором Хованским, который якобы похвалялся своим происхождением от Ягеллонов и собирался жениться на царевне Екатерине Алексеевне. Двор вместе с царями Иваном и Петром укрылся в Троице-Сергиевом монастыре, туда же были собраны преданные правительству войска. Стрельцы на этот раз проиграли, многим были отрублены головы, а князь Федор Хованский сослан в Сибирь.
В 1686 г. австрийский император Леопольд I обратился к польскому королю Яну III и правительнице Софье с предложением создания оборонительного и наступательного союза против турецкого султана, что и произошло после заключения вечного мира между Россией и Польско-Литовской республикой. К этому союзу стороны планировали присоединить Англию, Францию, Испанию, Голландию и Данию, но хотя от России были направлены в эти страны соответствующие посольства, успеха они не имели.
В 1687 г. одновременно Венеция напала на оккупированную турками Морею, Польша — на границы оккупированных Подолии и Волыни, а Австрийская империя стала теснить турецкие войска в Венгрии и Трансильвании. Выполнила свой союзнический долг и Россия, пославшая свою 200-тысячную армию в Крым во главе с князем В.В. Голицыным. Поход был неудачным,
235

так как татары выжгли причерноморские степи на 200 км пути. Отсутствие подножного корма для лошадей не позволило достигнуть Крыма, и, хотя у князя В.В. Голицына в его 44 года совершенно отсутствовал военный опыт, всю вину за неудачу свалили на гетмана Самойловича, который был якобы в сговоре с татарами и допустил сожжение степи. Он был лишен гетманства и сослан в Сибирь, а гетманом был избран и утвержден обоими царями и правительницей Иван Мазепа.
Однако этот поход принес большую пользу Австрийской империи, так как разрушил ранее заключенный Андрианопольский союз между крымским ханом, французским королем и трансильванским герцогом. Крымский хан в этих условиях не мог себе позволить послать 30 тысяч татар в помощь великому визирю для защиты Венгрии, не смог и сам отправиться с таким же войском на помощь трансильванскому герцогу. А не получивший поддержки от татар герцог Имре Текели вновь не решился прийти на помощь великому визирю, за что был арестован по приказу султана и отправлен в Белград. Франция, которая должна была обеспечить войско герцога Имре Текели опытными офицерами, деньгами и оружием, ничего этого не сделала, так как в данном случае все уже было бесполезно. Турецкая армия, терпевшая одно поражение за другим, была разгромлена наголову 12 августа 1687 г. под Мохачем. Результатом всего этого было свержение янычарами Махмеда IV с трона и возведение на его место Сулеймана III.
В 1689 г. Россия повторила поход против крымских татар, заложив на этот раз при впадении Самары в Днепр крепость Богородицкую (на территории совр. Днепропетровска), предупредив тем самым нападение крымчан, но больших успехов не достигла. В том же году состоялась свадьба царя Петра и Евдокии Федоровны Лопухиной, на которой в срочном порядке решила женить его мать — Наталья Кирилловна, поскольку стало известно о беременности жены царя Ивана. Петру в это время было 17 лет, и в следующем году у него родился наследник — Алексей.
Однако все это только подтолкнуло правительницу Софью к радикальным действиям против брата Петра, которого ее сторон¬
236

ники обвиняли во введении немецких порядков, желании истребить православие, а также брата Ивана и всех бояр. Серьезность обвинений предполагала, скорее всего, не только устранение Петра от власти, но и лишение его жизни. По крайней мере, князь В.В. Голицын, понимая, чем все это может закончиться, отослал своего сына в Польшу. Заговор августа 1689 г. стал известен царю Петру, и, хотя он бежал из Москвы без штанов, победа осталась за ним.
Вернулся Петр из Троице-Сергиевого монастыря единственным правителем России, хотя брат Иван номинально оставался царем до самой смерти в 1696 г. Софья была насильно заключена в Новодевичий монастырь после того как стало известно о ее желании бежать в Польшу. В монастырском заключении она провела долгих 15 лет и умерла в 1704 г.

Гпава 5
ПЕТР И АВГУСТ
Царь Петр I (1672 — 1725) оставил в истории России и Польши заметный след, однако его реформаторская деятельность воспринимается потомками неоднозначно. Изменения, произошедшие в стране, хоть и изменили ее статус в ряду европейских держав, но происходили за счет еще большего угнетения российского народа, а зачастую ценой жизни многих его представителей.
К тому времени, когда царь Петр стал править самостоятельно, население Российского государства составляло около 14 миллионов человек, а Польско-Литовской республики — около 10 миллионов человек*. Если учесть, что и в предыдущие времена Россия могла выставить против своих традиционных врагов гораздо более многочисленные армии, то теперь, когда ее население стало превышать почти в полтора раза население Республики, вопрос окончательного завоевания этого союзного государства стал только делом времени. Но до него еще оставалось почти целое столетие.
Еще не став полновластным хозяином в Московском государстве, Петр любил бывать в столичном Кукуй-городке, или Немецкой слободе, где еще при царе Борисе Годунове селились иностранцы. Там у него было много знакомых и друзей среди мастеровых и торговых людей. Именно в общении с ними царь проникся уважением к европейской культуре, архитектуре, техническому и военному превосходству многих западных государств. Желание поставить Россию вровень с передовыми странами того времени стало делом всей жизни Петра Алексеевича. Время для этого было самое удачное, так как европейские государи были заинтересованы в дружбе с российским царем, рас¬
* К концу XVII в. во всех европейских государствах проживало около 100 миллионов человек.
238

полагавшим большой армией, которую он мог при желании направить против турецкого султана.
Молодому царю хотелось добиться военной славы, а также получить для своей страны свободный выход к Черному морю. Тем более что к этому его подбивал иерусалимский патриарх Досифей, писавший царю, что французы как союзники турецкого султана отнимают святые места у православных христиан.
«Нам лучше жить с турками, чем с французами, — писал патриарх. — Но вам не полезно, если турки останутся жить на севере от Дуная или в Подоле, или на Украине, или если Иерусалим оставите в их руках: худой это будет мир, потому что ни одному государству турки так не враждебны, как к вам. Если не будет освобождена Украина и Иерусалим, если турки не будут изгнаны из Подолии, не заключайте мира с ними, но стойте крепко. Если будут отдавать вам весь Иерусалим, а Украины и Подолии не уступят, не заключайте мира. Помогите полякам и другим, пока здешние погибнут. Вперед такого времени не сыщете как теперь. Вы упросили бога, чтоб у турок была война с немцами; теперь такое благоприятное время, а вы не радеете. В досаду вам турки отдали Иерусалим французам и вас ни во что ставят. Много раз вы хвалились, что хотите сделать и то и другое, и все оканчивалось одними словами, а дело не явилось никакого» [62, 476].
Конечно, иерусалимский патриарх радел больше всего за свое место под солнцем, поэтому и написал такое провокационное письмо, но царь Петр был полон решимости изгнать турок из Северного Причерноморья.
Вот только российская армия была совсем не готова к ведению военных действий, как говорил один из сторонников преобразований молодого царя Иван Посошков:
«У пехоты ружье было плохо, и владеть им не умели, только боронились ручным боем, копьями и бердышами, и то тупыми, и на боях меняли своих голов по три, по четыре и больше на одну неприятельскую голову. На конницу смотреть стыдно: лошади негодные, сабли тупые, сами скудны, безодежны, ружьем владеть не умеют; иной дворянин и зарядить пищали не умеет, не только что выстрелить в цель; убьют двоих или троих татар и дивятся, ставят
239

большим успехом, а своих хотя сотню положили — ничего! Нет попечения о том, чтобы неприятеля убить, одна забота — как бы домой поскорей. Молятся: дай, боже, рану нажить легкую, чтоб немного от нее поболеть и от великого государя получить за нее пожалование. Во время боя того и смотрят, где бы за кустом спрятаться; иные целыми ротами прячутся в лесу или в долине, выжидают, как пойдут ратные люди с бою, и они с ними, будто также с бою едут в стан. Многие говорили: дай, бог, великому государю служить, а саблю из ножен не вынимать!» [36, 37].
Но кроме русских ратников у царя Петра были еще донские казаки, давно желавшие овладеть Азовом, но тоже воевавшие с турками весьма своеобразным способом. Весной 1695 г. начался Первый Азовский поход под командованием боярина Б.П. Шереметева (1652 — 1719), в распоряжении которого было 100 тысяч человек. Война велась на широком фронте от низовий Днепра до низовий Дона, но в этом первом походе русскому воинству не удалось овладеть Азовом, хотя в осаде его участвовал и сам царь Петр в составе 30-тысячного войска князя А.С. Шеина. Даже с учетом того, что в низовьях Днепра были захвачены турецкие города Кизы-Кермень, Нустриг-Кермень и Мурабек, главная задача не была выполнена. Виной тому не только слабость русского воинства, но и отсутствие флота, который мог бы блокировать турецкую крепость с моря, и инженеров, умеющих создавать технические условия для успешного приступа стен. Поскольку иностранные специалисты были ненадежны, например, во время осады Азова бежал к туркам капитан артиллерии голландец Якоб Янсен, необходимы были другие решения подготовки специалистов. И хотя царь все еще просил австрийского императора и бранденбургского курфюрста о присылке инженеров и минеров, он в дополнение к этому отправил многих дворянских детей для учебы в европейские учебные заведения.
Вообще, первый русский корабль «Орел» с 24 пушками был построен в середине XVII в. и погиб в противостоянии с восставшими казаками и крестьянами атамана Степана Разина. Донские и запорожские казаки умели строить струги и «чайки» — небольшие парусно-весельные суда, на которых они ходили не только
240

по рекам, но и по Каспийскому и Черному морям с целью грабежа населения Персии и Турции. А вот длительное время противостоять турецкому флоту они, конечно, не могли, так что царю Петру требовалось создать настоящий военный флот. И такой флот уже создавался на верфях Воронежа.
Следующий год был отмечен утратами государей как в России, так и в Польско-Литовской республике. И если в феврале 1696 г. смерть царя Ивана V Алексеевича не могла существенно повлиять на жизнь в Московском государстве, то смерть в июне того же года союзника по антитурецкой коалиции короля Яна III Собеского, правившего страной в течение 22 лет, надолго ввергла Польшу в политическую зависимость от иностранных государств.
В то же время царь Петр усилиями армии, казаков и флота все-таки сумел овладеть Азовом, во время осады которого к нему прибыли на службу от австрийского императора артиллерийский полковник де Гарг, военные инженеры барон Боргсдорф, Лавалл, Шмидт и Урбан, а также минерный унтер-офицер с шестью рядовыми; от бранденбургского курфюрста — военные инженеры Розен, Гольцман, артиллеристы Шустер, Кобер-Гак и Гизивестер; от Голландских штатов — артиллеристы фон Стамм Гу сков, Гордее, Шмидт и Шпаррейстер.
Когда в конце мая 1696 г. начался штурм крепости, то в нем в центре наступали 15 тысяч пехоты и 10 тысяч конницы князя А.С. Шеина, с правой руки атаковал поддерживаемый артиллерийским огнем генерал Патрик Гордон с 10 тысячами пехотинцев, а с левой руки — генерал Рихман с семью тысячами пехотинцев, поддерживаемый 16 тысячами пеших и конных украинских казаков гетмана Ивана Мазепы, четырьмя тысячами донских казаков атамана Фрола Минаева и неизвестным количеством калмыков. А с моря штурм поддерживала флотилия адмирала Франца Лефорта, состоявшая из двух кораблей, 23 галер, двух галиотов и четырех брандеров, сумевших серьезно ограничить возможности турок по снабжению крепости продовольствием и военным снаряжением, хотя основную работу на море выполнили донские казаки на своих стругах.
241

Турецкий комендант, видя безвыходность положения, когда его гарнизон, состоявший из не многим более трех с половиной тысяч человек, вряд ли мог еще долго оборонять крепость, решил поберечь своих солдат и шесть тысяч жителей Азова обоего пола. Он согласился на сдачу города воеводе Шеину на условиях выхода его защитников с женами, детьми и имуществом, оставив всю артиллерию и выдав победителям изменника Якоба Янсена.
После состоявшейся триумфальной встречи в Москве царя, адмирала Франца Лефорта и воеводы А.С. Шеина и вернувшихся с победой войск к Петру I прибыли послы от крымского хана с мирным предложением. Однако царь остался верен союзу, заключенному Россией с Австрией и Венецией против турок и татар.
Все это позволило Петру не только послать за границу еще 35 боярских и дворянских детей, но и самому собраться в путешествие по европейским странам. А.С. Пушкин предполагает, что царь специально отнял у бояр их детей для обучения, которые были как бы заложниками за верноподданническое поведение своих родителей на время отсутствия Петра в государстве. Такое предположение вполне оправдано, так как в 1697 г. был открыт заговор на жизнь царя думного дворянина Ивана Цыклера, недовольного назначением его руководителем строительства Таганрога, окольничим Алексеем Соковниным, возмущавшегося посылкой его детей за границу, и стольника Федора Пушкина, тоже недовольного своим назначением воеводой в Азов. Их и еще нескольких сообщников в марте 1697 г. казнили.
А в том же месяце из Москвы через Ригу в Кенигсберг и далее по странам Европы отбыло посольство во главе с генерал-адмиралом Ф.Я. Лефортом, тайным советником Ф.А. Головиным и статским секретарем П.Б. Возницыным. Среди 270 человек посольства под именем обер-командира Петра Михайлова* поехал и сам царь Петр. В Москве вместо себя царь оставил на государстве князя Ф.Ю. Ромодановского, дав ему титул кесаря и величества.
* Фамилия Михайлов, взятая Петром на время своего путешествия, вероятно, по имени деда больше бы подходила этой династии, но ее представителям было выгодно напоминать российскому народу о своем родстве с последним царем из династии Рюриковичей.
242

В Польско-Литовской республике в это время проходили выборы нового короля. Среди претендентов были: сын покойного короля Яков Собеский, французский принц Людовик де Конти, саксонский курфюрст Фридрих Август I и некоторые другие, менее важные претенденты. По каким-то причинам польским магнатам было невыгодно избрание своего соотечественника, сына героического короля, разбившего турок под Веной, и они более всего склонялись к кандидатуре французского принца. Однако усиление влияния Франции в центре Европы не устраивало в первую очередь австрийского императора Леопольда I, а также московского царя Петра I и, что удивительно, римского папу Иннокентия XII.
Еще в августе 1696 г. московский резидент в Варшаве А.В. Никитин на торжественном собрании сената подал примасу, т.е. главе католической церкви Польши, а на время «бескоролевья» и главе исполнительной власти, царскую грамоту о победе русских войск над турками и взятии Азова. Но польских магнатов это сообщение совсем не порадовало, так как польские войска уже давно никаких побед над турками не одерживали. А народ как раз был очень рад русской победе, особенно когда по этому случаю А.В. Никитин приказал выкатить для варшавян пять бочек пива и три бочки меда. В то же время русский резидент сказал в сенате речь:
«Теперь, ясновельможные господа сенаторы и вся Речь Посполитая, знайте вашего милостивого оборонителя, смело помогайте по союзному договору... По договорам царское величество зовет наияснейшую монархию польскую на ту же дорогу, которая была бы теперь закончена... Теперь время с крестом идти вооруженною ногою топтать неприятеля; теперь время шляхетным подковам попрать побежденного поганина, расширить свои владения там, где только польская может ступить подкова» [36, 64].
Конечно в условиях, когда в Польше еще не избрали короля, не могло быть и речи о ведении каких-либо военных действий, но требование российского дипломата, чтобы поляки впредь не именовали своего короля властителем киевским и смоленским, было удовлетворено. А сам царь Петр из Кенигсберга прислал поль¬
243

скому сенату грамоту, в которой предупреждал радных панов, что в случае выбора королем французского претендента он не только от союза с Польшей против Турции откажется, но и от вечного мира с ней тоже.
Но все эти увещевания не помогли полякам и литовцам сделать «правильный выбор», и они в июне 1697 г. устроили два сейма одновременно, где враждующие между собой группировки выборщиков избрали, каждая для себя, королями Людовика де Конти и Фридриха Августа. Это настолько не соответствовало планам московского царя, что он распорядился послать князя М.Г. Ромодановского с большим войском к границам Польско-Литовской республики. Тогда же с запада в Польшу вошел со своим саксонским войском избранный король Фридрих Август, на что Франция отреагировала только дипломатическими посланиями.
Саксонский курфюрст стал, вдобавок к своему титулу, еще и польским королем Августом II (1670 — 1733). Этот представитель династии Веттинов по законам Республики обязан был перейти из лютеранства в католичество, что он и сделал к радости своих польских подданных. Этого красавца атлетического сложения поляки прозвали Моцным, или по-русски Сильным, вероятно, за то, что он на самом деле мог руками гнуть подковы и завязывать узлом кочерги. Однако разделение польско-литовского общества на две враждебные группировки сохранилось до конца его правления.
Удивительно, что король Август II тут же, к сожалению своих покровителей, австрийского и российского монархов, стал добиваться заключения мирного договора с Турцией. По Карловицкому соглашению между союзными государствами и Турцией последняя уступила Польско-Литовской республике все территории, которыми владела на Правобережье Днепра, а также Подолию, тем самым получив передышку для своих войск в Северном Причерноморье, так как и царь Петр, вслед за королем Августом, сменил направление своих военных усилий. Вообще взаимное доверие этих государей позволило королю Августу Сильному изза продолжавшихся волнений в Польше обратиться с просьбой к царю Петру ввести 60-тысячную армию М.Г. Ромодановского,
244

все еще стоявшую на границе с Польско-Литовской республикой, на территорию государства. Царь Петр согласился удовлетворить просьбу собрата, но при условии письменной просьбы не только короля, но и польских сенаторов от имени всей Республики, чего, естественно, не последовало.
Эти государи заключили между собой тайный военный союз против Швеции в Раве-Русской (небольшом городке Львовской области Украины) 31 августа 1698 г., когда царь Петр возвращался из своего европейского путешествия, а в 1699 г. к этим заговорщикам присоединился датский король Фредерик IV, желавший отобрать у зятя шведского короля герцогство ШлезвигГольштейн. Причем они предполагали без особых усилий справиться с 17-летним королем Швеции, но это легкомыслие в дальнейшем обернулось для них большими поражениями.
Первыми в феврале 1700 г. начали войну со шведами саксонские войска, которые в составе десяти тысяч человек вторглись в Лифляндию и осадили Ригу, затем в марте того же года датчане 16-тысячной армией оккупировали Шлезвиг, северную часть герцогства. Российская армия смогла поддержать своих союзников только осенью, после того как в августе в Стамбуле было подписано русско-турецкое перемирие сроком на 30 лет*. Царь Петр объявил войну своему молодому собрату королю Карлу XII уже 30 августа 1700 г., а затем вторгся со своей армией в Ингерманландию.
Однако то, что Саксония и Дания не дождались заключения Россией перемирия с Турцией (условия, по достижении которого царь Петр должен был напасть на территорию Швеции), позволило молодому шведскому королю Карлу XII разбить датскую армию и принудить короля Фредерика IV 18 августа заключить перемирие и отказаться от претензий на территорию Шлезвига, а затем в сентябре 1700 г. король Август И, получив от рижан
* По Карловицкому договору 1698 г. Россия и Турция приостановили взаимные военные действия на два года, с тем чтобы определить условия перемирия отдельным договором. Именно по Константинопольскому (Стамбульскому) договору Россия перестала платить дань в 30 тысяч рублей крымскому хану.
245

полтора миллиона талеров, снял осаду Риги и отвел свои войска. Так что к моменту вступления России в войну со Швецией, она осталась без помощи союзников.
Подготовку к войне со своим северным соседом царь Петр проводил по сравнению со своими предшественниками очень серьезно: распустил стрелецкие полки, проявившие неблагонадежность и неумение воевать в новых условиях, заменив их 30 рекрутскими полками, призывая «даточных» от определенного количества дворов; основал металлургическую промышленность на Урале, приказав строить в Невьянске в 1697 г. доменные печи и пушечные литейные цеха, которые уже в 1701 г. дали первый чугун. Ведь до этого железо Россия покупала у Швеции. Строились фабрики по производству пороха, канатов, парусных тканей, сукна, кожи — в общей сложности до 40 заводов.
Но начавшаяся в октябре 1700 г. осада Нарвы закончилась полным поражением новой петровской армии, так как вместо борьбы с осажденным гарнизоном Петру I пришлось столкнуться со всей армией Карла XII. Дело в том, что новоприборные полки не имели никакого военного опыта, как и возглавлявшие их иностранные офицеры, зачастую получавшие от Петра звания только за желание служить в его армии. Возглавлял российскую армию герцог Шарль де Кру а, ранее служивший в австрийской армии, откуда был изгнан за провал крупной операции. Теперь этот присланный королем Августом генерал сумел сделать в битве при Нарве только одно — сдаться в плен. Единственно, кто сумел доказать шведам, что с русской армией все же придется в скором времени считаться, — это солдаты Преображенского и Семеновского полков.
Сам царь Петр в битве не участвовал, уехав накануне в Россию якобы для организации бесперебойного подвоза снарядов и снаряжения, из-за дефицита которых пришлось даже прекратить бомбардировку Нарвы. Царь старался все делать сам, пытаясь преодолеть в мгновение ока неповоротливость своих русских подданных, доходило до того, что он чуть ли не собственноручно казнил провинившихся. Хотя отсутствие царя на поле битвы некоторыми историками, в том числе и С.М. Соловьевым, расцени¬
246

вается если и не как трусость, то как государственная предусмотрительность. Дипломатический представитель России в Гааге Андрей Артамонович Матвеев докладывал царю, что «шведский посол с великими ругательствами сам, ездя по министрам (Голландии. — Ю.Д.), не только хулит ваши войска, но и самую вашу особу злословит, будто вы, испугавшись приходу короля его, за два дня пошли в Москву из полков, и какие слышу от него ругания, рука моя того написать не может» [36, 168].
Сам же Петр, описывая эти события в «Гистории свейской войны», считает, что это несчастье, а скорее «великое счастье» заставило русский народ отказаться от лени и проявить небывалое трудолюбие и активность, забывая прибавить, что достигалось это постоянной угрозой смертной казни.
В результате 18-тысячная шведская армия одержала победу над российской 34-тысячной армией. В этой битве русских убито, потонуло и умерло от голода и холода при отступлении до Новгорода — шесть тысяч, а шведов убито три тысячи. По условиям перемирия на поле брани русским генералам, офицерам и войску с шестью пушками позволено было свободно отступить, пленных обменять, а всю тяжелую и оставшуюся полевую артиллерию пришлось сдать шведам.
Спешно по приказу Петра создается линия обороны западнее Новгорода и Пскова, объявлен новый призыв в армию, а для возмещения потерянной под Нарвой артиллерии издан был указ о снятии колоколов с церквей, чтобы переливать их на пушки. И через год армия действительно становится многочисленнее и более обученной, а ее артиллерия приобрела более 300 пушек, мортир и гаубиц. Шведскому же королю эта победа на пользу не пошла: Карл XII, купаясь в лучах славы, говорил, что «нет никакого удовольствия биться с русскими, потому что они не сопротивляются, как другие, а бегут» [36, 167].
Единственным, хоть и ненадежным союзником Петра I в этих обстоятельствах оставался саксонский курфюрст и польский король Август И, понимавший, что без России он может потерять польскую корону. А он мечтал о наследственном правлении в этом государстве своих потомков, ликвидировав тем самым республи¬
247

канские устои Польши и Литвы, хотя территорией последней он готов был пожертвовать. Для создания более тесного союза эти два государя встретились в Курляндии в небольшом местечке Биржи в феврале 1701 г. Хотя царь и добился на этой встрече от короля подписи под соглашением о продолжении войны со Швецией и невозможности сепаратного мира с ней, но за такое обещание пришлось дорого заплатить. Петр I предоставил Августу II порядка 20 тысяч хорошо вооруженной пехоты и обещал выплачивать ему в ближайшие два года по 100 тысяч рублей, при этом царь отказался от претензий на земли Лифляндии и Эстляндии в пользу Польши, даже в случае их завоевания русскими войсками.
Помимо этого в секретной статье Петр пообещал передать 20 тысяч рублей с целью подкупа польских сенаторов. Ведь только с их согласия Республика могла вступить в войну со Швецией, а без него король мог использовать только средства и силы своей Саксонии. Несмотря на очень тяжелое финансовое положение в России, царь Петр изыскал возможность передачи своему собрату первых 150 тысяч рублей — только воюй на наши деньги и нашими солдатами. Но и это не смогло вовлечь поляков в войну со шведами, ставивших условием своего участия передачу Республике Киева, Смоленска и других городов.
В апреле 1701 г. князь Репнин повел обещанное королю Августу российское войско к Риге для соединения с саксонскими войсками. Саксонский фельдмаршал Штейнау, имея невысокое мнение о боеспособности русских солдат, использовал их для строительства укреплений. Король Карл после Нарвского сражения отвел свою армию к Дерпту, ожидая там подкрепления из Швеции. Усилив свое войско свежим пополнением, он неожиданно подступил к Риге и нанес полное поражение саксонским войскам, русское войско князя Репнина в сражении не участвовало и благополучно отступило к Пскову.
В этих условиях шведский король мог заключить с саксонским курфюрстом и польским королем мир на своих условиях, после чего вторгнуться на территорию России, ведь до этого военные действия велись хоть и на знакомых по названиям для русского слуха территориях, но принадлежавших Швеции. Од¬
248

нако ненависть к Августу II, этому любимцу женщин и фортуны, заставила Карла XII заняться сначала вопросами Польши. Считая Августа бездарным и бесчестным политиком, шведский король писал французскому королю Людовику XIV: «Поведение его так позорно и гнусно, что заслуживает мщения от бога и презрения всех благомыслящих людей» [36, 175].
Король Карл повел бульшую часть своей армии против короля Августа, оставив против царя Петра лишь 10-тысячное войско генерала А.В. Шлипенбаха. Летом 1701 г. шведская армия нанесла поражение саксонцам, переправившись через Западную Двину и овладев их обозом. Затем Карл с 30-тысячным войском овладел всей Курляндией, вытеснив фельдмаршала Штейнау в Польшу и не дав армии Репнина прийти на помощь своим саксонским союзникам, после чего те вернулись в Псков для соединения с армией Б.П. Шереметева.
Польша того времени была разделена на две враждующие партии: к первой относились сторонники примаса Михаила Радзеевского и дома Сапег, а ко второй — сторонники Огинских. Именно по настоянию католического главы Польши был призван на помощь первой партии король протестантской Швеции. Откликнувшись на этот призыв, Карл XII вторгся со своей армией в Литву, выжег множество деревень, наложил на города контрибуцию и отправился на территорию Польши. В середине мая 1702 г. шведская армия вошла в Варшаву, не посчитавшись с тем, что Польша формально в войне своего короля не участвовала.
Король Август бежал из столицы в Краков, где, несмотря на разногласия, примас Михаил Радзеевский предложил свои услуги выработать со шведским королем условия достижения мира, но король Карл соглашался заключить мир только после выбора поляками и литовцами нового короля. Война продолжилась, и шведы одержали три победы подряд: при Клишове в июле 1702 г., под Пултуском в начале 1703 г. и затем в апреле того же года в еще одной битве. Затем они осадили Торунь, который и взяли в декабре 1703 г. Овладев тем самым значительной территорией Польши, король Карл предложил польскому сейму выбрать польским королем Якова Собеского.
249

Пока шведский король увяз в Литве и Польше, российские войска одержали победы над генералом Шлипенбахом. Сначала в конце 1701 г. Борис Петрович Шереметев разбил четырехтысячное войско шведов у мыз Левской, Печинской и Порецкой, а затем его сын Михаил разгромил еще один отряд шведов, шедший на приступ к Печерскому монастырю, у мызы Ряпиной. В январе 1702 г. Б.П. Шереметев одержал еще одну победу над семитысячным войском самого генерала Шлипенбаха под деревней Ересфера, за что был награжден царем званием фельдмаршала и Андреевской лентой нововведенного ордена.
Окрыленный наградами фельдмаршал Шереметев летом 1702 г. в битве при Гуммельсгофе снова наносит поражение армии Шлипенбаха, после которого она уже не смогла оправиться. Только убитыми, по сведениям русских источников, шведы потеряли пять тысяч солдат, а также лишились всей артиллерии. Затем уже в Ингерманландии военные действия возглавил сам царь Петр, под его началом была взята в октябре того же года шведская крепость Нотебург, переименованная в Шлиссельбург (ключ-город), а в мае 1703 г. взята крепость Ниеншанц, находившаяся при впадении Охты в Неву. Петр I 16 мая в дельте Невы основывает Санкт Питербург, свою будущую столицу. В дальнейшем русские войска овладели Копорьем, Ямом, Дерптом, а в июле 1704 г. была взята Нарва.
Вскоре после потери шведами Нарвы Государственный совет Швеции представил королю Карлу доклад, в котором настаивал на заключении мира хотя бы с одним из противников, тем более что король Август сам искал пути к его заключению. Однако шведский король именно с ним и не желал мириться, предпочитая завоевать всю Польшу.
В самой Республике в это время творилась полная анархия, не позволявшая польским и литовским патриотам дать отпор захватчикам, но она же и не позволяла шведам контролировать ситуацию на оккупированной территории. Более того, предложение Карла XII об избрании шляхтой на польский трон Якова Собеского привело только к тому, что король Август арестовал этого претендента, а также и его брата Константина.
250

Это не обескуражило шведского короля, и он под угрозой штыков своих солдат и подкупа радных панов заставил сейм, созванный примасом Михаилом Радзеевским, объявить короля Августа низложенным за вступление в войну против Швеции без согласия на то Республики. Вот это уже было серьезно, так как повод к отрешению соответствовал польско-литовским законам. А вскоре по настоятельному требованию Карла XII на польский трон был избран Станислав Лещинский.
В противовес этому решению в Сандомире сторонники Августа собрали свой сейм, на котором возникла Сандомирская конфедерация, обладавшая правами бороться против ставленника шведского короля. Российский посол в Польше князь Григорий Федорович Долгоруков, занимавший свой пост с 1700 г. в течение 20 лет, в этих условиях был вынужден не столько подкупать сторонников России среди польской и литовской аристократии, сколько при ограниченных средствах только обещать различные блага в будущем.
Однако сложная обстановка в Польско-Литовской республике привела и к ослаблению политических и религиозных требований России по отношению к шляхте и католической церкви, в том числе русским дипломатам пришлось прекратить обвинения в насильственном обращении православных христиан в унию. Тогда же в Правобережной Украине возникло значительное восстание против шляхетского угнетения под руководством Семена Палия.
Еще в конце XVII в. правобережные казаки оказались под властью самозванных полковников, среди которых наибольшей известностью пользовался Семен Филиппович Гурко, получивший прозвище Палий из-за привычки сжигать не подчинявшиеся его власти поселения. В другое время царь, вероятно, использовал бы этого ревнителя православной церкви в борьбе с происками католиков по агитации и принуждению христиан к унии. Но сейчас его посол писал из Кракова: «Извольте приложить труды к успокоению тех непотребных бунтов, которые поляков против неприятеля гораздо удерживают: паче всего можете тем усмирением склонить к союзу Речь Посполитую» [36, 190].
251

Такая политика заставила царя Петра дать указание гетману Мазепе изловить и арестовать Палия, а казацкое восстание на Правобережье не только не поддерживать, но и ввести в главный центр восстания Белую Церковь русские войска. Все это позволило привлечь в августе 1704 г. Польско-Литовскую республику к союзу с Россией против Швеции, подписанному сторонами вблизи Нарвы. По этому договору Россия продолжала содействовать прекращению казацких волнений в Правобережной Украине, а также обязалась уступить все свои завоевания в Лифляндии Республике, которая в свою очередь обязывалась воевать против шведов и не заключать с Карлом XII сепаратного договора.
Правда, Россия обещала содержать польско-литовскую армию в 48 тысяч человек, для чего Республике ежегодно передавались по 200 тысяч рублей, начиная с 1705 г. Вместе с тем по настоянию царя Петра, армия короля Августа не предоставляла возможности шведскому королю Карлу дать генеральное сражение, умело маневрируя по территории Польши. Конечно, от таких маневров двух значительных армий в течение нескольких лет страдало местное население, но никого не интересовали трудности народа. И все-таки в 1705 г. стало понятно, что без вмешательства российских войск в военные действия на территории Польши уже не обойтись, тем более что король Август вновь удалился в Саксонию. Таким образом, разделенная на две части По льско-Литовская республика, возглавляемая двумя королями Августом II и Станиславом I, одновременно воевала на стороне Швеции (Варшавская конфедерация) против Саксонии и России и на стороне России (Сандомирская конфедерация) против Швеции.
В августе 1704 г. российские войска под руководством князя М.М. Голицына, героя взятия Шлиссельбурга, вступили на территорию Галиции, где во Львове их встретил воевода Ян Яблоновский, а затем подошел с армией и сам король Август. Узнав об этом, король Карл спешно направился со своим войском к Львову, но Августа там уже не было. Он направился к Варшаве, где разогнал Варшавскую конфедерацию и принудил к сдаче гарнизон генерала Горна, заставив тем самым короля Станислава покинуть столицу. Но гвардейский полковник Голицын не смог,
252

а может, и не захотел удержать шведов под Львовом, дав им беспрепятственно последовать за королем Августом. Варшава вновь была отвоевана шведами, и в ней львовским архиепископом Константином Зелинским была совершена коронация Станислава Лещинского.
Осенью 1704 г. российские войска были введены и на территорию Литвы, основав свою главную базу в Полоцке, где к лету 1705 г. уже были сконцентрированы 60 тысяч солдат. Нельзя сказать, чтобы местное население встретило русские войска с радостью, поскольку те, как обычно, грабили и убивали всех, кто пытался сопротивляться. В июле часть войск во главе с царем направилась на Вильнюс и Гродно, а другая часть во главе с Б.П. Шереметевым — в Курляндию. Но вскоре армия Карла переправилась через Неман и осадила Гродно, откуда еле успел улизнуть со своим конным отрядом А.Д. Меншиков, ближайший соратник и товарищ детства Петра. Сам же царь, оставив командование на М.М. Головина, уехал в Курляндию.
Разбив в очередной раз саксонцев, король Карл тоже поспешил в Курляндию, откуда генерал Левенгаупт уже вытеснил русские войска под командованием фельдмаршала Огильви. Собственно говоря, ни король Карл, ни царь Петр еще не желали генерального сражения своих войск, правда, каждый из них делал это по своим соображениям. Шведский король намеревался в первую очередь ликвидировать опасность для своих планов со стороны короля Августа, который, несмотря на серьезные поражения, все еще представлял значительную военную угрозу. Московский царь не был готов к решительной схватке, так как армия еще была слабо вооружена и недостаточно обучена. Хотя в значительной степени и то, и другое успешно проходило в процессе малозначительных схваток со шведским заслоном, оставленным королем Карлом в Прибалтике для сдерживания русских войск.
В России все это время бунтовали то башкиры, то астраханские стрельцы, то гребенские и терские казаки. Причиной бунтов были не только экономические притеснения со стороны государства и рекрутские наборы, но и существенные изменения жизни народа в религиозно-бытовом отношении вследствие петровских
253

реформ, особенно такие, как бритье бород. Поэтому царь Петр вынужден был постоянно отвлекать часть своих воинских формирований для подавления народных волнений.
Начало 1706 г. стало определяющим для короля Карла в решении задач на Западном фронте: шведский генерал Карл Реншельд нанес существенное поражение главным силам (20 или 30 тысячам саксонцев и русских) короля Августа на его родине при Фрауштадте, а сам шведский король занял Гродно, который осаждал в течение полу года, правда, выпустив оттуда русский гарнизон.
На западе Великого княжества литовского и шведы и русские поступали одинаково по отношению к населению этого края — их городам, местечкам и деревням, владельцы которых поддерживали короля Августа или короля Станислава. Так, русское войско, ускользнувшее от шведов из Гродно, разорило и сожгло Брест, ограбило Ковель, не говоря уже о небольших поселениях, а шведские войска поступили так же по отношению к Кореличам, Миру, Кобрину, Клецку, Новогрудку, Пинску, Слониму, С Луцку, Ляховичам, Несвижу.
Создав тем самым пустынную территорию перед войсками Петра I, шведский король повел основные свои силы в Саксонию для решительного и окончательного сражения. Но саксонцы уже не смогли оказать сопротивления шведской армии, и Август предпочел капитуляцию полному разорению Саксонии. Под Лейпцигом в замке Альт-Ранштадт 24 сентября 1706 г. был заключен мирный договор на условиях короля Карла. Курфюрст Саксонии Август I навсегда отказывался от польской короны, признавал королем Польши Станислава Лещинского, разрывал союзные отношения с царем Петром, отпускал на свободу братьев Собеских, а также выплачивал королю Карлу значительную контрибуцию.
Царь Петр, узнав о поспешном походе короля Карла в Саксонию, послал на выручку королю Августу около 20 тысяч регулярной и нерегулярной (т.е. казаков) конницы, опасаясь слабости своего союзника. Но помощь опоздала, тем более что в Литве и Польше шведами была умело распространена дезинформация о заключении сепаратного мира между Швецией и Россией. Правда, А.Д. Меншикову удалось нанести серьезное поражение шве-
254

дам в Польше и овладеть Калишем, но напуганный успехом русских войск король Август поспешил вернуть королю Карлу всех пленных шведов, взятых в этом сражении.
Россия к тому времени содержала 200-тысячную армию, и это кроме гвардейских, инженерных, артиллерийских и морских подразделений, что, естественно, требовало значительного количества денег. Основанные тогда же в сибирском Нерчинске серебряные рудники значительно помогли московскому правительству в оплате внутренних и внешних долгов, но и это не спасало страну от недостатка денег. И царь приказал увеличить поставки хлеба Голландии, обрекая свой народ на голодное существование.
Отказ Августа от польской короны послужил поводом для объявления в государстве «бескоролевья», несмотря на имеющегося ставленника шведского короля Станислава Лещинского. Более того, посланный царем в Рим князь Борис Иванович Куракин получил заверения папы Климента XI в непризнании римской курией Станислава Лещинского королем Польши и в назначении другого примаса Польши. Видимо, все-таки основной задачей царского посла было уговорить папу дать согласие на избрание кандидатом на польский престол трансильванского герцога Ференца II Ракоци, но он не преуспел в этом.
Политическая интрига с герцогом Ференцем была довольно занимательной. История династии трансильванских герцогов часто пересекалась с интересами Московского государства. Сын герцога Георгия II Ракоци и Софии Баторий — Ференц I Ракоци (1646—1676) женился на Илоне Зрини, дочери хорватского бана Петра Зрини, участника антигабсбургского заговора 1670—1671 гг. У этих традиционных противников австрийского дома Габсбургов родились дочь Юлиана и сын Ференц II Ракоци (1676 — 1735). Илона Зрини в 1682 г. повторно вышла замуж за вождя куруцев* графа Имре Текели, борца за независимость Венгрии.
* Куруцы (венгерское kurucok) — крестоносцы, именно так называли венгерских крестьян, призванных папой Львом X в 1514 г. в крестовый поход против турок под руководством Дьердя (Георгия) Дожа. Куруцев по просьбе папы феодалы не только вооружили, но и вынуждены были пообещать этим крепостным получение свободы. Чего феодалы боялись, то и
255

В том же году турецкий султан провозгласил Имре Текели венгерским королем, но тот скромно именовал себя герцогом и «властелином Парциума», т.е. территории Венгрии, контролируемой Австрией. В 1683 г. он не поддержал 230-тысячную армию великого визиря Кара Мустафы в битве под Веной, где усилиями польского короля Яна Собеского турки были разбиты, за что был вызван в Стамбул и задержан там в качестве почетного гостя.
В дальнейшем австрийский император Леопольд I оккупировал всю Трансильванию, где только в Мукачевском замке оставался островок сопротивления, возглавляемый Илоной Зрини и ее десятилетним сыном Ференцем, который так и не сумел в 1686 г. покорить австрийский генерал Э. Капрар. За это героическое сопротивление турецкий султан Махмед IV наградил Илону Зрини грамотой, что было единственным случаем в истории Турции, и освободил ее мужа Имре Текели. Однако тот уже не сумел достичь прежней популярности в борьбе с Габсбургами и через год снова впал в немилость султана.
В 1688 г. Илона Зрини все-таки подписала капитуляцию Мукачевского замка, и Австрия овладела этим последним очагом сопротивления ее власти. Илона была отправлена в монастырь, а Юлиана и Ференц отданы на воспитание в разные учебные заведения империи. В 1692 г. Илону Зрини обменяли с турками на австрийского генерала 3. Гайстера, которого взял в плен после победы у Зернешти Имре Текели, ставший вновь герцогом Трансильвании или того, что от нее осталось, и она, наконец, смогла соединиться со своим мужем. Но и с этой территории австрийцы вытеснили Имре Текели в 1690 г. Умерла Илона Зрини в 1703 г., когда ее сыну было уже 27 лет, а ее муж, Имре Текели, пережил жену всего на два года и умер в турецкой Измиде.
Еще в 1700 г. Ференц II Ракоци пытался поднять восстание против австрийцев, но был арестован, затем бежал из тюрьмы в Польшу, где проживал в Бережанах (совр. городе Тернополь¬
произошло: большой помощи в противостоянии с турками крестьяне не оказали, зато подняли восстание против своих угнетателей. В дальнейшем крестьянские повстанцы этого региона на все времена сохранили за собой это название, уже не имевшее никакого отношения к крестоносцам.
256

ской обл. Украины) вместе с женой Амалией Гессенской. В 1703 г. в Трансильвании вспыхнуло большое восстание мелкопоместных дворян с их крестьянами, лидеры которых предложили Ференцу II Ракоци возглавить борьбу против Габсбургов. Вскоре восстание охватило почти всю Венгрию, столицей восставших стало занятое ими Мукачево. Понимая всю слабость положения своего герцогства, герцог Ракоци обратился за помощью к России, предложив место венгерского короля царевичу Алексею.
Царь Петр, не желая окончательно портить отношения с императором Леопольдом I, решил все-таки использовать этого князяизгоя в своих интересах и сделал ему через своего надворного советника Д.И. Корбе встречное предложение — занять польский престол. В результате в сентябре 1707 г. был подписан договор в Варшаве и Ужгороде между Петром I и Ференцем II о взаимопомощи и согласии трансильванского герцога занять польский престол. В 1708 г. в Мукачево прибыл российский дипломат Е.И. Украинцев для согласования позиций, с которыми он должен был выступить от имени России и Трансильвании в Вене. Однако австрийское правительство отказалось от этой авантюры, а московское более не настаивало, а за невмешательство в имперские дела Леопольд наградил ближайшего соратника Петра Александра Меншикова дипломом на достоинство князя Священной Римской империи (царь Петр тоже был вынужден присвоить своему любимцу, первому губернатору Санкт-Петербурга, звание князя ижорского).
Но тем не менее царь Петр продолжал помогать своему новому союзнику, направив к нему значительный отряд запорожских казаков. Венгерские дворяне еще в июне 1707 г. на сейме в Оноде объявили о свержении власти династии Габсбургов и провозгласили независимость Венгрии, а Ференца II Ракоци избрали правителем государства. Однако вскоре интересы крестьян и их феодалов значительно разошлись, и, хотя Ракоци освободил навечно от крепостной зависимости служивших в его армии крестьян, они в большинстве своем покидали ряды его сподвижников. От его 75-тысячной армии осталось одно воспоминание, которое, пока он находился в Польше, исчезло с капитуляцией гарнизона куруцев Мукачевского замка в 1711 г. Не желая оста¬
257

ваться под властью Габсбургов, Ференц II Ракоци некоторое время жил в России, но, поняв, что он долго был игрушкой в политической игре царя Петра, уехал в Турцию, где и умер в 1735 г.
И все-таки военно-политическая ситуация в Европе после капитуляции короля Августа и его отказа от польской короны сильно изменилась. Западные государства, боровшиеся между собой за испанское наследие*, не знали точно, чью сторону в их противостоянии может принять шведский король. Поэтому им всем было выгодно продолжение войны короля Карла XII против царя Петра I, хотя последний и предпринимал попытки через своих дипломатов при этих дворах побудить их государей содействовать заключению мира между Москвой и Стокгольмом. Военная ситуация для царя Петра, оставшегося один на один со своим северным соседом, была явно не благоприятной для продолжения войны.
Дальнейшие военные действия царь Петр обсуждал вместе со своими ближайшими соратниками — А.Д. Меншиковым, Б.П. Шереметевым, Г.И. Головкиным и Г.Ф. Долгоруковым в небольшом местечке Жолкве, расположенном в 30 км от Львова.
Именно в этой бывшей резиденции польского короля Яна III Собеского был разработан и принят в апреле 1707 г. Жолковский план военных действий, по которому русской армии надо было избегать генерального сражения до тех пор, пока не случится верного шанса на победу. При этом, по предложению Александра Меншикова, было решено использовать тактику выжженной зем¬
* Испанский король Карл II умер 1 ноября 1700, не оставив после себя прямого наследника. Однако политические баталии вокруг опустевшего испанского трона начались задолго до смерти короля. Основными претендентами на испанский престол были французский король Людовик XIV, женатый на старшей сестре испанского короля Марии-Терезии, и император Священной Римской империи Леопольд I, не только женатый на другой сестре испанского короля Маргарите-Терезии, но и выдавший свою сестру Марию-Анну замуж за Карла II. Но как оказалось по завещанию испанского короля, он назначил своим преемником внучатого племянника и внука французского короля герцога Анжуйского, ставшего испанским королем Филиппом V. Так как король Людовик XIV предпочел рассматривать Испанию как часть Франции, то в 1702 г. Австрия, Англия и Голландия, объединившиеся в Великий союз, начали против нее войну.
258

ли, благо находились русские войска на по льско-литовской территории. Вот как этот план был изложен в «Журнале или Поденной записке Петра Великого»: «В Жолкве был Генеральный совет, давать ли с неприятелем баталию в Польше, или при своих границах... положено, чтоб в Польше не давать: понеже ежелиб какое нещастие учинилось, то бы трудно иметь ретираду; и для того положено дать баталию при своих границах, когда того необходимая нужда требовать будет; а в Польше на переправах, и партиями, также оголоженьем провианта и фуража томить неприятеля, к чему и польские сенаторы многие в том согласились» [36, 208].
Именно здесь, в Жолкве, где царь Петр находился с декабря 1706 г. до мая 1707 г., обсуждался вопрос выборов нового польского короля с литовским польным гетманом Григорием Огинским, великим коронным гетманом Адамом Сенявским и маршалком Сандомирской конфедерации Станиславом Денгоффом. Сначала во Львове была собрана в феврале того же года Бальная рада, т.е. Всеобщий совет, являвшийся высшей властью в период бескоролевья, на котором был принят документ о непризнании королем Станислава Лещинского, а в связи с отречением Августа II от польской короны о необходимости выборов нового короля. Исполняющим обязанности главы государства на это время стал кардинал-примас Станислав Шембек, хотя его власть распространялась только на шляхтичей, поддерживающих Сандомирскую конфедерацию.
Радные паны не сумели определить общую кандидатуру из своих представителей на польский трон и предоставили решение этого вопроса на усмотрение московского царя, который и предложил избрать королем Ференца II Ракоци, потомка известной для поляков и литовцев фамилии Баториев. Однако явно профранцузская позиция этого трансильванского герцога помешала его избранию на польский трон. Таким образом, польский трон остался вакантным, поскольку Петр I считал, что польским королем должен стать тот, кто удержится у власти без помощи иностранных государств: «А о признании такое средство положить: который без помощи прочих останется собственною силою, того и признать» [36, 211]. Хотя существуют предположения об обсуждении с царем кандидатур А.Д. Меншикова и царевича Алек¬
259

сея, но даже если таковое и было, то у царя достало благоразумия не настаивать на этих кандидатах.
Еще одним важным предметом для обсуждения было подтверждение радными панами действия Нарвского договора 1704 г., по которому польский король Август от имени Республики, а точнее от Сандомирской конфедерации, обязался не вступать в сепаратные переговоры со шведским королем и вести совместно с Россией войну до ее победного конца; при этом русским войскам разрешалось вести военные действия на польско-литовской территории. Теперь поляки требовали, чтобы все тяготы войны несла Россия, в том числе и содержание польско-литовского войска, а также настаивали на подавлении восстания казаков под руководством Семена Палия. После долгих споров представителей сторон была по этим вопросам подписана особая конвенция, в которой были удовлетворены почти все требования поляков, а 30 марта 1707 г. стороны подписали документ о подтверждении условий Нарвского договора.
Несмотря на столь важное для России согласие радных панов по этим вопросам, английский резидент Витворт оценивал ситуацию без оптимизма: «Царю предстоит утомительная игра, потому что, может быть, поляки своими открыто проводимыми интригами в его пользу только стремятся под рукой выговорить для себя более выгодные условия у Станислава» [36, 212]. Но если учесть, что поляки изначально не по своей воле были втянуты в эту войну, то, конечно, имели право на решение этих вопросов к своей выгоде.
Шведский король Карл, сделавший Лейпциг своей штаб-квартирой, к счастью российской стороны, долго раздумывал о том, куда вначале направить свою 50-тысячную армию: на Россию или Австрию, до границ которой было рукой подать, тем более что формальный предлог ему предоставили силезские протестанты, притесняемые имперскими католиками. А царь Петр по завершении Львовского сейма отправился в Варшаву, дав распоряжение своим войскам рассредоточиться по контролируемой части Республики.
Только в начале 1708 г. король Карл привел свои войска в движение и 28 января занял Гродно, а затем повел 35-тысячное
260

войско на Лиду и Сморгонь. Петр I, покинув Варшаву, отдал приказ своим полководцам: не ввязываясь в столкновения с противником, отступать на восток, при этом опустошая оставляемую территорию. Армия Б.П. Шереметева численностью около 57 тысяч человек отступила в направлении Витебска и Орши, прикрывая тем самым дорогу на Москву. А шведская армия, не встречая никакого сопротивления на выжженной территории, все-таки не решилась продолжать наступление и осталась на зимних квартирах в Сморгони. Царь Петр, покинув армию, уехал в СанктПетербург, где устраивал свою столицу, в то время как на Дону в это время разгоралось Булавинское восстание.
Атаман Бахмутского городка Кондратий Булавин, недовольный запретом царя заниматься казакам вываркой соли, поднял восстание против действий царского полковника князя Ю.В. Долгорукова, которому поручалось сыскать на Дону всех беглых крестьян и вернуть их своим хозяевам. После убийства казаками князя Долгорукова и еще 16 офицеров восстание приобрело необратимый характер. И хотя после поражения от оставшихся верными царю донцов атаман Булавин вынужден был бежать в Запорожскую Сечь к кошевому атаману Константину Гордиенко, он вернулся на Дон с шестью тысячами запорожцев в начале 1708 г. и после нескольких побед овладел всем Донским войском, которое выбрало его в Черкаске атаманом. В своем воззвании атаман Булавин объявлял: «Всем старшинам и казакам за дом Пресвятыя Богородицы, за истинную христианскую веру и за все великое войско Донское, также сыну за отца, брату за брата и другу за друга стать и умереть за одно. Зло на нас умышляют, жгут и казнят напрасно, вводят в еллинскую (новую) веру и от истинной отвращают, а вы ведаете, как наши деды и отцы на сем Поле жили и как оное тогда крепко держалось; ныне же наши супостаты старое наше Поле все перевели и ни во что вменили, и так, чтобы нам его вовсе не потерять, должно защищать единодушно и в том бы вы все мне дали твердое слово и клятву» [54, 343].
Для подавления восстания казаков царь Петр направил в апреле 1708 г. в помощь своим военачальникам на Дону войско под руководством лейб-гвардии майора князя Василия Владимировича
261

Долгорукова, брата убитого булавинцами князя Юрия Владимировича, со следующей инструкцией: «Понеже сии воры все на лошадях и зело лехкая конница, того для невозможно будет оных с регулярною конницею и пехотою достичь и для того только за ними таких же послать по разсуждению. Самому же ходить по тем городкам и деревням (из которых главной Пристанной городок на Хопре), которые пристают к воровству и оные жечь без остатку, а людей рубить, а завотчиков на колесы и колья, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанию воровства у людей, ибо сия сарынь кроме жесточи не может унята быть. Протчее полагается на разсуждение господина маеора» [77, 197].
И такие меры действительно вскоре дали результаты. После нескольких неудач среди булавинских казаков появились инакомыслящие, которые, объединившись, выбрали себе войсковым атаманом Илью Зерщикова. Именно они и окружили в июле 1708 г. курень Кондратия Булавина, желая захватить его и выдать царским войскам, чтобы тем самым заслужить себе прощение. Однако атаман Булавин решил по-другому и, видя безысходность своего положения, пустил себе пулю в висок. Существует предание, что рядом с отцом рубилась с нападавшими ренегатами переодетая в казацкое платье его дочь Галина, которая тоже покончила с собой ударом кинжала, при этом крикнув изменникам: «Рабы, рабы, презренные и жалкие рабы! Смотрите, как умирает свободная казачка!». После этого восстание в течение нескольких месяцев выдохлось окончательно, а атаман Игнатий Некрасов, не видя возможности для дальнейшего сопротивления, увел 600 семейств на Кубань в подданство турецкому султану, основав там общину старообрядцев некрасовцев. Считается, что на Дону в это время было казнено более семи тысяч человек, а 32 станицы по Хопру, Бузулуку, Медведице, Донцу и верхней половине Дона были разорены и сожжены дотла.
Летом 1708 г. Карл XII без боя занял Минск, а 25 июня переправил свои войска через Березину. Только неподалеку от Могилева при переправе через Днепр произошла первая небольшая стычка противников, в которой русский арьергард был частично разбит. Эта битва Карла XII, по словам Франсуа-Мари Вольте-
262

pa, «была, наверное, самая славная, так как в ней он очутился перед самой большой опасностью и показал самое большое умение» [70, 26]. В то же время сам Петр I считал эту битву хорошей проверкой сил. «Зело благодарю бога, — писал он, — что наши прежде генеральной баталии виделись с неприятелем хорошенько, и что всю его армию одна наша треть так выдержала и отошла» [62, 517].
Царь Петр издал приказ русскому населению: ввиду наступления противника сжигать свои дома и уходить внутрь России, забирая пожитки и продовольствие. Однако в большинстве случаев эта мера вызвала недовольство людей, попавших в зону военных действий. Фельдмаршал Шереметев жаловался царю в начале сентября, что крестьяне Смоленского уезда не спешат с эвакуацией, на что Петр I разрешил военным применять более действенные меры: забирать для нужд армии половину провианта, тем самым облегчив жителям уход от своих жилищ. Правда, царь приказал сжигать дома жителей только при условии непосредственной угрозы наступления шведов, но как можно точно определить время этой угрозы?
Заняв затем Могилев и дав месячный отдых в нем своим солдатам, шведский король стал переправлять свою армию через Днепр. А вот дальше перед ним стала дилемма: идти далее на Москву и обрекать армию на голодный паек, так как тактика выжженной земли в этом случае была хоть и жестокой по отношению к местному населению, но действенной по отношению к шведам, либо идти в Украину, казаки которой, как и их донские собратья, были подвержены волнениям против московского засилья. Можно было, конечно, и отступить, но ведь и в тылу оставались опустошенные шведами города и деревни: армия снабжала себя исключительно за счет местного населения.
Вполне возможно, что на решение короля повлияло письмо гетмана Мазепы к графу Пиперу, первому министру королевского кабинета, о котором сообщил в своем дневнике под датой 22 сентября 1708 г. Д. Крман:
«Достоверно узнали, что к графу Пиперу доставили письмо
казацкого гетмана Мазепы, который призвал короля Карла в
263

Казакию. Говорят, граф Пипер, уговаривая короля свернуть туда, выставлял на вид, что вся Казакия хочет поддаться королю и даст изморённым воинам изобилие продовольствия и много войск, или же казаков легко будет нанять за деньги, до которых они всегда охочи. Но граф Реншёльд, по слухам, отговаривал вескими доводами и предлагал идти на Смоленск и к реке Двине, вероятно потому, что после освобождения течения Двины от московских отрядов, армия короля получит достаточно продовольствия из шведской Риги. Говорили также, что Смоленск объят таким паническим страхом, что его сдадут прежде, чем увидят неприятеля. Однако перевесило желание переманить на свою сторону казаков и очень плодородную и воинственную Казакию. Полагали, что к королю Карлу присоединятся 200 тысяч казаков» [2, 104].
Гетман Иван Мазепа, управлявший Левобережьем Украины с 1687 г., обладал на ней почти всей полнотой власти. Украинские казаки, даже при совместных действиях с московскими войсками против Турции, подчинялись лично гетману, а рекрутские наборы среди них не проводились вплоть до 1783 г. Гетманщина, или Малороссия, как называли эту территорию Украины историки в разное время, не платила в казну Российского государства никаких налогов и даже таможенные сборы на ее территории шли в казну гетмана. Также и обременительные постои московских войск на дворах казаков и старшины не допускались, а петровские реформы, касающиеся ношения одежды, причесок и бород, на казаков не распространялись. По сути, никакого объединения украинских казаков с Московским государством так и не произошло, Гетманщина оставалась государством в государстве. Хотя по понятным причинам долго такое положение на Левобережной Украине сохраняться не могло, и последние события в Войске Донском показали, к чему стремится московская политика по отношению к казакам.
Но вместе с тем длительное время спокойной жизни Левобережной Украины обогатило пожизненно назначенного гетмана и казацкую старшину, в то время как рядовых казаков отсутствие военных походов за зипунами привело к обнищанию. Тем более что старшина не очень делилась с ними тем жалованьем, которое
264

присылали из московской казны. Украинский историк начала XX в. М.С. Грушевский писал, что старшина «превращалась в помещичий класс, захватывала земли свободные перед тем или считавшиеся войсковыми; закрепощала крестьян и казаков и верно служила московскому правительству за содействие в этих делах... В руках старшины собралась огромная масса земель... Новая панщина сильно раздражала крестьянство» [2, И].
В такой ситуации, естественно, старшина, присвоив себе права шляхты, хотела вернуться на правах автономии в ПольскоЛитовскую республику или создать собственное государство, как предлагал им король Карл, но под шведским протекторатом. А значительная часть рядовых казаков и украинского крестьянства, наоборот, желала более тесного взаимодействия с Московским государством. Сам гетман Иван Степанович Мазепа был образованным человеком, владевшим немецким, итальянским, латинским, французским и голландским языками, любил коллекционировать оружие, а также владел солидной библиотекой. На службе у царя Петра он был награжден орденом Св. Андрея Первозванного, а польский король Август II как союзник России за оказанную помощь наградил орденом Белого Орла. Хотя полководческими талантами гетман не обладал, он был умелым политиком, занимая свой пост более 20 лет и сделав своей резиденцией г. Батурин.
Весь предыдущий год, выбирая между наступающим Карлом XII и отступающим Петром I, на сторону короля Станислава Лещинского переметнулись многие литовские и польские магнаты: великий канцлер литовский Карл-Станислав Радзивилл, литовский подканцлер Станислав Щука, польный гетман Юрий Любомирский, воевода русский Ян-Станислав Яблоновский и генералмайор Адам Шмигельский. Делались предложения о переходе на сторону польского короля и гетману Ивану Мазепе великим литовским гетманом князем Михаилом Вишневецким, начиная еще с февраля 1707 г., о чем предупреждал царя польный литовский гетман Григорий Огинский. Но поскольку сам князь Вишневецкий не торопился с решением, ожидая подхода из Риги к Вильнюсу шведского генерала А.Л. Левенгаупта и заверяя царя в сво¬
265

ей преданности, то и к гетману Мазепе у царя претензий не возникало.
Тем не менее уже сам король Станислав I обратился 22 ноября 1707 г. к гетману Мазепе, призывая «скинуть чуждое ярмо и вернуться под опеку найяснейших польских королей» и сообщая, что он вскоре в союзе с крымским ханом пойдет на Киев [2, 24]. Однако гетман Мазепа медлил с ответом, хотя слухи о таком возможном повороте его судьбы ходили уже по всем европейским дворам. Документальных данных этого периода сохранилось очень мало, поэтому в историографии обычно фигурирует письмо гетмана Мазепы королю Станиславу I от 5 декабря 1708 г., в котором кроме выражения верноподданнических чувств он просил «излиянным сердцем и общим всей Украины желанием... дабы на избавление достояния своего победительную благоволил подвигнуть руку. Чего ради мы, яко отца, во аде суще, ожидаем приходу вашей королевской милости, яко спасителя нашего... дабы мы могли соединенными оружиями и силами... московского... усыпить змия» [2, 29]. Однако это письмо было написано уже после перехода 5 ноября 1708 г. гетмана Ивана Мазепы на сторону короля Карла XII.
Как давно обещал гетман Мазепа шведскому королю нарушить свою присягу московскому царю, документально неизвестно. Если его предложения предаться к Карлу XII вместе с 20-тысячным войском казаков и повлияли на решение короля — вместо Москвы направить свою армию в Украину, — то это так или иначе совпало с военной стратегией Петра I: выжженной и опустошенной землей в направлении Москвы и небольшими стычками с противником заставить его свернуть на юг.
Вынужденный поворот армии шведский король совершил так поспешно, что не стал дожидаться подхода 16-тысячного корпуса генерала Левенгаупта из Риги, предоставив московскому царю возможность громить противника по частям. Карл XII еще пытался повернуть армию на Мстиславль, откуда можно было бы направиться на Москву, но после битвы под местечком Добрым 29 августа 1708 г. он, уже никуда не сворачивая, направился к Стародубу. Несмотря на равные потери в этой битве, царь с удо¬
266

влетворением писал: «Я, как начал служить, такого огня и порядочного действия от наших солдат не слыхал и не видал, и такого еще в сей войне король шведский ни от кого сам не видал. Боже! Не отыми милость свою от нас впред!» [62, 518].
Царь Петр, отправив войско Б.П. Шереметева вслед за шведским королем, сам, взяв с собой гвардейские и несколько кавалерийских полков, вместе с Александром Меншиковым направился на перехват генерала Левенгаупта.
Знаменитое сражение при Лесной во многом определило исход будущей Полтавской битвы. 28 сентября 1708 г. в течение целого дня 16 тысяч русских при 30 орудиях и 16 тысяч шведов при 17 орудиях и огромном обозе с продовольствием, фуражом и воинским снаряжением (значительное количество человек состояло при восьми тысячах телег и фургонов) убивали друг друга. Это сражение было чуть ли не единственным в истории русского оружия, когда войско не превышало по количеству человек противника. Правда, корпус генерала Адама-Людвига Левенгаупта не имел возможности маневра из-за неповоротливости огромного обоза, растянувшегося на несколько километров, в то время как войско царя Петра в основном состояло из кавалерии, отряды которой могли внезапно появляться там, где ее не ждали. Более того, для большей маневренности царь распорядился даже пехотные полки посадить на лошадей, чтобы использовать их в нужном месте и в нужное время.
Именно в этом сражении царь Петр впервые применил заградительные отряды. Понимая, что не обладает численным преимуществом и что солдаты при первых же трудностях могли бросить воевать и бежать в тыл, он поставил за сдерживающим напор шведов фронтом пехоты казаков и калмыков, которые были обычно полезны только при преследовании противника. А.С. Пушкин сообщает, что «казаки и калмыки имели повеления, стоя за фрунтом, колоть всех наших, кои побегут или назад подадутся, не исключая самого государя» [48, 8-138].
Остаток разгромленного корпуса противника, прорвавшись сквозь ряды русских солдат, спешно направился к Сожу, где у переправ его опять ждали засады русских отрядов, а казаки и
267

калмыки кололи шведских беглецов в лесах и болотах. Генерал Левенгаупт, по словам А.С. Пушкина, чуть ли не один явился к королю с известием о поражении, хотя это «чуть» составляло более шести тысяч человек. Но весь обоз, которого так ждал король Карл, достался русским солдатам со всеми пушками в придачу.
Значение этого сражения для морального духа русских солдат переоценить невозможно, позднее царь Петр характеризовал его следующим образом: «Сия у нас победа может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало; к тому же еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем. И по истине оная виною благополучных последований России, понеже тут первая проба солдатская была, и людей конечно ободрила, и мать Полтавской баталии, как ободрением людей, так и временем, ибо по девятимесячном времени младенца счастья произвела» [36, 236]. Надо заметить, что в то же время отряды Сандомирской конфедерации не давали возможности королю Станиславу Лещинскому оказать реальную поддержку шведскому королю.
Путь армии короля тоже был не из легких. Как следует из записей шведского полковника Н. Юлленшерны за 19 — 25 сентября 1708 г., можно только удивляться, что король Карл все-таки привел свою поредевшую армию к Стародубу.
«Наступил самый злосчастный и тяжкий поход на свете, — мы должны были пробираться сквозь дебри, которые протянулись на 18 миль и через которые раньше не проходил ни один отряд, не то что армия. Там не было ни нормальных дорог, ни деревень. Лишь то там, то тут [стояло] несколько домов, которые большей частью были сожжены. К тому же лес кишел казаками, так что если кто-то сбивался с пути, он тут же был убит или взят в плен. Мы не осмеливались отправлять по сторонам небольшие отряды для сбора провизии. Люди и лошади издыхали в таких количествах, что тем, кто шел позади, не требовалось показывать путь, ибо дороги были завалены трупами. Однако более всех пострадала наша артиллерия. К тому же в соответствии с приказом мы должны были жечь все лишнее, мундиры и оружие, а также много другой клади, так как лошади передохли,
268

и было столько заболевших, что мы едва могли везти их дальше. Кроме того, враг стоял повсюду, где были хоть какие-нибудь реки или большие болота. Это не причиняло вреда, но, тем не менее, мы всегда должны были быть настороже, что сильно утомляло и изматывало людей. Я с моим полком по 26 часов сидел в седле, ни разу не спешиваясь» [2, 35].
В начале ноября 1708 г. к королю Карлу прибыл с одной или двумя тысячами казаков гетман Иван Мазепа, нисколько не увеличив тем самым сил шведской армии. Да и сам король был невысокого мнения о воинской доблести казаков в действиях регулярной армии, хотя прибытие Мазепы было обставлено достаточно торжественно. Отряд его подъезжал к полку Ельма под звуки своих труб и литавр, а полковник Ельм встречал его бравурной музыкой. Однако все тот же полковник Юлленшерна отметил, что «гетман сдал нам в руки всех бывших при нем людей, так как сами они об этом ничего не знали. Суть была в том, что большая часть старшин, так и рядовых [казаков] была московитского духа и гетман не осмеливался раскрыть им свои планы прежде, чем его персона очутилась в безопасности, а они [казаки] столь далеко, что должны были выполнять то, что тот хотел» [2, 47].
Трудно сказать, насколько казаки были «московитского духа», но находившиеся в резиденции гетмана Батурине казаки закрыли ворота перед отрядом Александра Меншикова, шедшего туда с первоначальным планом оказания помощи гетману в обороне города от шведов. Не желая, чтобы Батурин достался шведам, царь Петр приказал Александру Меншикову срочно взять бывшую резиденцию гетмана Мазепы: «Сей день и будущая ночь вам еще возможно трудитца там, а далее завтрашнего утра (ежели чего не зделано), бавитца вам там опасно» [2, 57]. Учитывая ограниченность во времени, А.Д. Меншиков не стал долго уговаривать батуринцев сдаться, а обстреляв Батурин из пушек и проделав тем самым проходы в деревянных стенах, повел свое войско на штурм этой небольшой крепости. Защитники Батурина были вскоре уничтожены озлобившимися на предателей русскими солдатами, местные жители были тоже частично
269

убиты, а частью сгорели или задохнулись в подвалах горящего города. Из сумевших прорваться к Сейму мало кому удалось переплыть в ноябрьскую погоду эту далеко не маленькую реку. Таким образом, от бывшей столицы гетмана остались одни головешки.
Сегодня взятие Батурина войском Александра Меншикова преподносится украинскими историками как проявление геноцида по отношению к жителям и защитникам этого города. Что же, это их право, вполне возможно, что русскими солдатами была проявлена излишняя жестокость к тем, кого они считали предателями, но в войнах того времени редко случалось, когда жители взятых штурмом городов отделывались только испугом. Да и очевидец этих событий барон Давид-Натаниэль фон Зильтман, представитель прусского короля Фридриха I при армии короля Карла XII, ведший дневник, отметил в нем свое впечатление от посещения Батурина через несколько дней после его разрушения: «Маршрут проходил совсем близко от Батурина, я был в городе и видел руины. Не имея возможности сидеть в осаде и не желая оставлять противнику батуринское “гнездо измены”, Меншиков не только сжег крепость, но и перебил большую часть гарнизона и жителей. Однако после двухчасового штурма из разоренного в страшной спешке Батурина все-таки успела бежать не только часть населения, но и около одной тысячи мазепинского гарнизона» [2, 88]. Нельзя сказать, что вид уничтоженного Батурина произвел на прусского офицера особо гнетущее впечатление.
После измены гетмана Ивана Мазепы кроме проведения военных операций воюющие стороны усилили пропаганду среди украинского населения. При этом универсалы, по словам историков, печатались в таких количествах, что вызывает подозрение производительность походных типографий. Видимо, положение шведской армии в центре Украины, в тысяче километров от своей территории, было не столь уж привлекательным для казаков. По крайней мере, большинство их не только не примкнуло к гетману Мазепе, но многие из тех, кто ушел к шведам вместе с ним, вернулись с повинной к царю Петру. Хотя, конечно, были случаи
270

и обратного порядка: так, взбунтовались казацкие полки, входившие в состав войск Сандомирской конфедерации под командованием польного литовского гетмана Григория Огинского, и ушли в Украину. Эти полки не стали в дальнейшем сторонниками гетмана Мазепы, но серьезно ослабили войско по л ьско-литовских союзников царя Петра. Лишь 12-тысячное войско запорожских казаков кошевого атамана Константина Гордиенко пришли на помощь шведскому королю весной 1709 г.
7 июля 1709 г. под Полтавой произошла знаменитая битва, принесшая славу русскому воинству. Царские войска на этот раз имели почти трехкратное преимущество в численности (42 тысячи человек) над остатками королевской армии (16 тысяч человек) и 18-кратное в орудиях (72 пушки против четырех). Ситуация усугублялась еще тем, что шведы были заняты осадой Полтавы, а русская армия, вставшая лагерем севернее города, укрепила себя 10 редутами с пушками и, имея значительное превышение в силах, могла смелее действовать резервами, установив непосредственно на первой линии не более десяти тысяч человек.
Битва была выиграна не только из-за численного преимущества русской армии в силах и средствах, но и грамотного подхода царя Петра к пропаганде значимости этого сражения еще при издании приказа на битву:
«Воины! Вот пришел час, который решит судьбу отечества. Итак, не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру порученное, за род свой, за отечество... Не должна вас также смущать слава неприятеля, будто бы непобедимого, которой ложь вы сами своими победами над ним неоднократно доказали. Имейте в сражении пред очами вашими правду... А о Петре ведайте, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и в славе для благосостояния вашего» [36, 250].
От всей шведской армии уцелела часть корпуса генерала Левенгаупта, уже имевшая большой опыт войны с русскими и прорыва из окружения, и сумевшая уйти после поражения в сторону Переволочной к Днепру. Но прижатые к реке шведы предпочли сдаться в плен корпусу Александра Меншикова, чем вновь под¬
271

вергать себя опасностям сражения, тем более что король Карл уже покинул их, переправившись через Днепр. Потерпев небывалое для него поражение, он последовал в Турцию, где попросил убежища у турецкого султана.
Однако победа в Полтавской битве не принесла мира, король Карл XII не согласился обсуждать какие-либо предложения об этом. Поэтому война была продолжена. Уже 26 июля армия фельдмаршала Б.П. Шереметева была отправлена в Лифляндию для осады Риги. Активизировал деятельность и курфюрст саксонский Август, который, объявив Альт-Ранштадский договор утратившим силу, направил свою 14-тысячную армию в Польшу, желая вновь стать ее законным и единственным королем. Шведский генерал Крассау благоразумно отвел свою армию с территории Польши в шведскую Померанию, а король Станислав Лещинский, понимая, что ему не удержаться на троне без шведских штыков, бежал во Францию.
Царь Петр благосклонно отнесся к этим политическим кульбитам саксонского монарха, считая, что лучше иметь такого союзника, чем никакого. В октябре 1709 г. два монарха встретились в польском Тору не, где Петр сделал Августу подарок с намеком на его прошлое предательство: он подарил шпагу, которую ранее уже дарил своему ненадежному союзнику, а тот передарил ее королю Карлу. Здесь в Торуне было заключено новое соглашение о дружбе и взаимных действиях против Швеции.
Король Август, как всегда, выпросил у своего русского коллеги денежные субсидии для подготовки и ведения военных действий. Россия обещала передать Саксонии Лифляндию в наследственное владение ее курфюрсту, зато король Август теперь согласился на присоединение к России не только Ингерманландии, но и Эстляндии с Ревелем. Вскоре к этим двум монархам присоединился третий — датский король Фредерик IV. А вот Польско-Литовская республика отказалась воевать со шведами вне своей территории. Однако для России было важным уже то, что Варшавский сейм 1710 г. подтвердил положения Нарвского договора 1704 г. и вечного мира 1686 г. А это означало продление союзных отношений и разрешение держать на территории Республики 30-тысячную русскую армию. И она осталась там чуть ли не навсегда, командующим
272

этой «западной группой войск» в 1710 г. был назначен князь М.М. Голицын.
Военные успехи сопутствовали царю Петру: летом 1710 г. в руках русских войск оказались Выборг, Рига и Ревель. В том же году с помощью Англии, Голландии и Австрии были приняты гарантии о ненападении, закрепленные в Акте о северном нейтралитете этих держав, тем самым странам — участницам Северной войны давалась временная передышка.
Но затишье на северо-западе России совсем не означало покоя на всех границах огромной страны. Посол в Турции П.А. Толстой писал начальнику Посольского приказа Г.И. Головкину из Стамбула: «Не изволь удивляться, что я прежде, когда король шведский был в великой силе, доносил о миролюбии Порты, а теперь, когда шведы разбиты, сомневаюсь! Причина моему сомнению та: турки видят, что царское величество теперь победитель сильного народа шведского и желает вскоре устроить все по своему желанию в Польше, а потом, не имея уже никакого препятствия, может начать войну и с ними, турками. Так они думают, и отнюдь не верят, чтоб его величество не начал с ними войны, когда будет от других войн свободен» [36, 270].
Россия, конечно, требовала от Турции выдачи ей и короля Карла, и бывшего гетмана Мазепы, но воевать из-за этого не собиралась. Турецкие дипломаты в ответ на требования русского посла ссылались на положения Корана, по которым попросивших убежища нельзя выдавать их врагам. Затем на 65-м году жизни в сентябре 1710 г. умер Иван Мазепа, а по поводу короля Карла было подписано соглашение о возвращении его в Швецию через Польшу, где его будет сопровождать русский отряд. Одновременно было подтверждено действие Константинопольского договора 1700 г. Конечно, такая миролюбивая политика турецкого правительства пахнет деньгами, и, как отмечает А.С. Пушкин, две тысячи мешков шведских денег, захваченных под Полтавой, нашли своих новых хозяев.
Вскоре, однако, турецкое правительство также легко изменило свои решения и в ультимативной форме стало требовать от России вывода войск из Польши, пропуска через нее турецкой армии для сопровождения шведского короля. Тогда царь Петр
273

тоже поставил перед турецкой стороной условием продолжения мира высылку короля Карла из Турции, на что никакого ответа не последовало. И 20 ноября 1710 г. Турция объявила России и Польше войну.
Сторонники же Станислава Лещинского были, наоборот, союзниками Турции. Так, в Бендеры к шведскому королю прибыл с крупным отрядом Иосиф Потоцкий, передавший затем предложение Карла XII султану Ахмеду III сделать Польшу подвластной туркам территорией с выплатой ежегодной дани в четыре миллиона дукатов, а также передать Турции крепость КаменецПодольский. Такая политика короля в изгнании Станислава Лещинского привела к соответствующим действиям его сторонников в Польше, а король Август вместо наведения порядка в стране и организации обороны против возможной турецкой агрессии стал настаивать перед царем о передаче ему Лифляндии с Ригой в придачу. Естественно, что, не имея мирного договора со Швецией, Петр I не решился передать своему ненадежному другу эти территории, обещанные ему по Торуньскому договору.
В апреле 1711 г. Россия подписала секретный договор с молдавским господарем Дмитрием Кантемиром, по которому Молдавия после освобождения от турецкого владычества станет наследственным владением Кантемиров под протекторатом России, со своей стороны молдавский господарь обязался поставлять провиант для русской армии и помогать по возможности войсками. В случае неудачи царь обещал выделить Кантемиру владения в России, равные по ценности тем, которыми он владел в Молдавии. В конце июня 1711 г. русские войска вступили в Молдавию, господарь Кантемир перешел на сторону русского царя, а вот валашский господарь Бранкович не стал менять хозяев.
Эта военная кампания оказалась неудачной для России: 38-тысячная русская армия вместе со своим царем и царицей (Петр с Екатериной обвенчались незадолго до турецкой кампании) возле реки Прут была окружена 135-тысячной турецкой армией. В таких соотношениях русская армия ни тогда, ни позже воевать не умела, поэтому лучшим решением была почетная капитуляция,
274

которая была обставлена как заключение мира и подписана 12 июля 1711 г.
Россия обязалась вернуть Турции Азов, разорить Таганрог и Каменный Затон на Днепре, не вмешиваться в польские дела и не держать в Польше войска, отказаться от содержания в Стамбуле постоянного дипломатического представительства, а также «отнять руку от казаков и запорожцев». Русской армии разрешалось покинуть поле боя с развернутыми знаменами под барабанный бой, забрав с собой артиллерию.
Таким образом, Турция за четыре дня войны решила все свои проблемы по возврату утраченных территорий в Приазовье и Причерноморье, вновь отрезав России выход в Азовское и Черное моря. А Россия, кроме отказа от ранее завоеванных кровью русских солдат и донских казаков территорий, потеряла в этом неудачном походе более 27 тысяч человек, из которых менее пяти тысяч погибли в бою, остальные от болезней, голода и жажды.
Мир с Турцией оказался непрочным: Россия, ожидая от турок выдворения короля Карла, не передавала Турции Азов, а те ответили такой же недоверчивостью. В конце концов Турция 9 декабря 1711 г. вновь объявила России войну. Это не означало ведения военных действий, а вот заключение нового мирного договора предусматривало. Турецкой стороной были выдвинуты следующие требования: русские войска должны уйти из Польши и никогда в нее не возвращаться; Азов и все остальные территории возвращаются Турции; Россия уступает Турции всю Украину. Такие условия были неприемлемы для России, и Турция повторно в январе объявляет ей войну. Но воевать в Турции и России никто не хотел, поэтому в марте были продолжены переговоры о мире. Наконец, 5 апреля 1712 г. мирный договор стороны подписали, на этот раз об Украине там не было ни строчки. А вот русские войска были выведены из Польши в июне 1712 г. на границу с ней.
Однако ожидать спокойствия от турок, пока у них находился король Карл, не приходилось, поэтому война объявлялась еще раз и царю пришлось держать возле Киева армию фельдмаршала Шереметева на случай открытия султаном военных действий.
275

Только когда сам султан устал от постоянных интриг шведского короля, ситуация разрешилась — Карл XII покинул Турцию и инкогнито через Венгрию, Австрию и Германию прибыл осенью 1714 г. в шведскую Померанию.
Теперь царь Петр заставил короля Августа, чтобы он добился от радных панов заявления о законном нахождении на территории По л ьско-Литовской республики русских войск. Русскому послу Г.Ф. Долгорукову пришлось приложить максимум усилий, чтобы польский посол с соответствующей миссией был отправлен в Стамбул.
В 1714 г. в Республике началась смута против засилья саксонских солдат, 30 тысяч которых постоянно находились в польских и литовских городах. В конечном счете против короля Августа составилась в ноябре 1715 г. Тарноградская конфедерация мелкопоместной шляхты, более всех страдавшей от постоев саксонцев. Возглавил это движение кременецкий подкоморий Станислав Ледоховский, который потребовал от имени конфедерации вывода саксонских войск королем с территории Республики. Царь Петр, несмотря на то, что к Тарноградской конфедерации примкнули сторонники Станислава Лещинского, поддержал ее. А 23 марта на съезде литовской шляхты была создана Виленская конфедерация, ставшая союзницей Тарноградской.
Конфедераты согласно республиканским законам имели право создавать вооруженные отряды и воевать против короля, которого они в данном случае не признавали. После года таких боевых действий царь Петр для примирения сторон снова ввел в Республику свои войска. Этому решению предшествовала встреча монархов и представителей конфедераций в Гданьске в марте 1716 г., где королю Августу российской стороной было предъявлено столько претензий, что он под влиянием конфедератов согласился на ввод русских войск. А затем, уже 3 ноября 1716 г., под нажимом русских штыков в Варшаве было заключено компромиссное соглашение между конфедератами и королем.
По этому соглашению король Август был вынужден вывести из страны саксонские войска, а Тарноградская, Виленская и Сандомирская конфедерации самораспускались. Варшавское согла¬
276

шение предусматривало запрет на создание конфедераций в будущем, а также уменьшало численность коронного и литовского войск, содержание которых тяжким бременем ложилось на мелкопоместных шляхтичей и их крепостных. Правда, тем самым ослаблялась и обороноспособность государства. Для ратификации этого соглашения в Варшаве 12 февраля 1717 г. собрался сейм, который получил название «немого», поскольку на нем никто не выступал, а только заслушали текст Варшавского соглашения и приняли его без обсуждения. Примирив польско-литовскую шляхту со своим королем, Петр I вряд ли мог рассчитывать в дальнейшем на дружеские отношения с Августом II.
10 декабря 1718 г. при осаде норвежской крепости Фредериксхалл умер от раны король Швеции Карл XII. Кто-то неизвестный выстрелил в него из пистолета с близкого расстояния. Шведский престол заняла его младшая сестра Ульрика-Элеонора, которая на удивление быстро прервала начавшиеся еще при ее брате переговоры о мире и возобновила войну. Но в дальнейшем Швеция заключила мир с Данией и Саксонией, признав Августа королем Польско-Литовской республики. Таким образом, эти союзники царя Петра в очередной раз предали его, заключив сепаратный мир со Швецией. Более того, король Август заключил с императором Священной Римской империи и королем Великобритании союз, по которому стороны обязались оказывать давление на царя Петра, чтобы вывести русские войска с территории Республики. И это им удалось: под нажимом правительств этих стран царь все-таки вывел свои войска в 1720 г.
Потерпев политическую неудачу в Республике, Россия с лихвой отыгралась на Швеции, с которой 20 августа 1721 г. удалось заключить Ништадский мирный договор, по которому Ингерманландия, Ливония и часть Карелии с городом Выборгом перешли России в полное и вечное владение. Правда, такая уступка дорогого стоила: два миллиона талеров компенсации. Но король Август как нарушитель всех предыдущих договоров не получил ни Риги, ни тем более Лифляндии. В том же году Петр провозгласил Россию империей, став ее императором, а в следующем году отменил институт гетманства на Украине.
277

Император Российской империи Петр Алексеевич, названный своими подданными Великим, умер 28 января 1725 г. При его правлении Россия ни разу не воевала с Польско-Литовской республикой, но русские войска почти все это время находились на ее территории. Вообще по итогам Северной войны в выигрыше среди союзников оказалась только Россия. Дания, первая начавшая войну, первой потерпела поражение от армии шведского короля Карла XII и вступила вновь в Северный союз лишь в 1710 г. Она сумела только вернуть утерянные в начале войны территории на юге страны и отстоять свою территорию в Норвегии. Саксония благодаря своему курфюрсту вела спекулятивную политику, в результате которой по окончании Северной войны тоже никаких территориальных приобретений не получила.
Россия в этой войне понесла огромные финансовые затраты на производство оружия и снаряжения для него, на содержание огромной армии не только своей страны, но и союзных стран, а также неимоверные потери среди населения и собственных воинов в многочисленных сражениях. Но территориальные приобретения в результате войны были сделаны: все юго-восточное побережье Балтийского моря отошло к России. Правда, по Ништадтскому миру пришлось выплатить Швеции компенсацию в два миллионов талеров, так что не только тяготы самой войны, но и ее последствия надолго лишили Россию возможности тратить свою казну на решение внутренних проблем. «Окно в Европу» было прорублено топором Петра Великого чисто порусски: окно есть, а вот вести диалог через него с Россией мало кто пожелал.
Наибольший урон в этой войне понесла Польско-Литовская республика, которая вынуждена была, в конечном счете, вступить в нее, так как военные действия велись противниками на ее территории. Не получив никаких территориальных приобретений от своего участия, она была разделена на две части, которые, поддерживая шведского короля Карла и его марионетку — польского короля Станислава Лещинского или царя Петра с ранее избранным королем Августом, вели между собой гражданскую
278

войну. В результате значительная территория Польши и практически вся Литва были опустошены: города разорены, деревни уничтожены, поля вытоптаны. При этом некоторым городам досталось сначала от шведов, а затем от русских, а другим — наоборот.
Наибольшие потери в Польше понесли Варшава, Торунь, Пултуск и Львов. Польский историк О. Чоловский на основе документов утверждал, что этот западноукраинский город после шведского нашествия в 1704 г. «представлял ужасную картину разрушений и упадка. Башни падают, во множестве мест [городских стен] пробиты дыры... Исчезли на рынке склады, раньше наполненные богатыми товарами, пропали оживленные базары...» [58, 53]. Были ограблены все горожане, невзирая на различия в вероисповеданиях: католики, православные, униаты и евреи.
Но самым значительным разрушениям подверглась территория современной Республики Беларусь, где в наибольшей степени от действий шведской армии пострадали Клецк, Ляховичи, Минск, Мир, Могилев, Несвиж, Пинск, Радошковичи, Слоним, Сморгонь, Шклов, а от русской армии — Бешенковичи, Борисов, Брест, Витебск, Гомель, Горки, Гродно, Дисна, Дубровна, Логойск, Мстиславль, Орша, Полоцк, Слуцк и Чашники. При этом русские войска кроме грабежа, разрушений и сожжения деревень, по словам польского историка В. Грабеньского, старательно уничтожали униатов. И все это происходило в течение 1704 —
1708 гг.
Измена гетмана Ивана Мазепы тоже дорого обошлась Левобережной Украине: две тысячи казаков, взятых в плен после Полтавской битвы, были казнены, а девять тысяч вместе с семьями были принудительно переселены на Север для строительства Ладожской канавки. Участие казаков Запорожской Сечи в военных действиях на стороне шведского короля тоже стало бедствием для этого свободолюбивого казацкого ордена. Еще весной
1709 г. царскими войсками были уничтожены все городки по Днепру до Нового и Старого Кодака, а затем была осаждена сама Сечь и разгромлена артиллерийским огнем, оставшихся в живых
279

казаков обманом заставили сдаться, после чего их казнили там же без суда и следствия. Остатки запорожцев ушли в Турцию, где в низовьях Днепра создали новую Сечь.
В дальнейшем военные действия между запорожцами и царскими войсками, поддерживаемые верноподданными казаками гетмана Ивана Ильича Скоропадского, с переменным успехом продолжались до самого Прутского похода царя Петра. После поражения от Турции по Прутскому договору Россия должна была оставить в покое запорожцев, но уже в 1712 г. запорожцы, возглавляемые кошевым атаманом Василием Иосифовым, подали царю через гетмана Ивана Скоропадского прошение о помиловании, которое частично было удовлетворено Петром I, а полное прощение произошло только в 1715 г., когда запорожцам было разрешено вернуться в старую Сечь. В 1722 г. была учреждена Малороссийская коллегия для наблюдения за делами в Украине, а институт гетманства был упразднен.
В России за время правления царя Петра тоже существенно сократилась численность населения, погибшего в войнах, на стройках Петербурга, вследствие жестокого подавления бунтов и от моровых поветрий. Так, перепись населения 1710 г. показала, что количество дворов в России сократилось на 20%, а ведь именно с них собирали подворную подать. Чтобы увеличить доход казны, царем была введена вместо этого вида налога подушная подать, т.е. налог с взрослого мужского населения государства. При этом крестьяне дворцовые, монастырские и помещичьи платили по 74 копейки с души в год, государственные — 1 рубль 14 копеек, купцы и цеховые мастера — 1 рубль 20 копеек. К концу правления императора Петра казна получила доход более 10 миллионов рублей — в три раза больше, чем было собрано в 1710 г. И это при том, что налог не брался с рекрутов, количество которых достигло 220 тысяч человек, с донских и украинских казаков, духовных лиц и огромной массы военных и гражданских чиновников, поделенных Петром Великим на 14 классов.
За время правления этого реформатора произошло существенное развитие промышленности, правда, направленное в основном на производство оружия и снаряжения для армии. Увеличился и
280

объем торговли, как внешней, так и внутренней. Например, Россия стала экспортировать свыше 55 тысяч пудов железа вместо ввозимых ранее 35 тысяч пудов этого важного для производства пушек металла.
Произошли изменения и в церковной власти России: в 1721 г. был ликвидирован институт патриаршества, вместо которого была создана Духовная коллегия, или Святейший правительственный Синод. Синод подчинялся Сенату, а его главой являлся обер-прокурор. Этому новому правительственному учреждению поручалось, кроме ведения дел епархий и монастырей, искоренение в народе суеверий и издание книг религиозного и нравственного содержания. Это нововведение было направлено против двоевластия в государстве, где отныне все государственные институты, в том числе церковь, должны были подчиняться императору. Международное положение России к концу правления Петра Великого можно оценить с помощью брачных союзов, которые были заключены в этот период с иностранными невестами и женихами. Так, своего сына Алексея царь женил на принцессе Софье-Шарлоте Брауншвейг-Волфенбюттельской, одну дочь брата Ивана Анну он выдал за герцога Фридриха-Вильгельма Курляндского, другую дочь Екатерину — за герцога КарлаЛеопольда Мекленбургского, а свою дочь Анну выдал за герцога Карла-Фридриха Голштейн-Готторпского. И хотя все эти браки уже означали признание России европейской страной, союзы были заключены с второстепенными странами.
Более значимым мог оказаться брак дочери Петра Елизаветы с королем Людовиком XV, тем более что Франция была заинтересована в лояльности российского императора к французским интересам при выборе следующего короля Польши. Но вместо привенчанной дочери Петра Великого французский король предпочел обратить внимание на испанскую инфанту. Правда, царевне предлагалась замена в виде герцога Шартрского, но тот желал получить в приданое за невестой польский престол, причем сначала приданое, а потом свадьба. Такой вариант никак не мог устроить Петра I, а поскольку более мелкие женихи даже не рассматривались, Елизавета так и осталась незамужней. Людовик XV
281

в 1725 г. женился на принцессе Марии, дочери изгнанного из Польши короля Станислава Лещинского, что, естественно, послужило еще большему отчуждению России от Франции.
Подытоживая результаты эпохи Петра I, Н.М. Карамзин отмечает: «Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых отношениях гражданами России. Виною Петр. Он велик без сомнения. Но еще мог бы возвеличиться гораздо более, когда бы нашел способ просветить ум россиян без вреда для их гражданских добродетелей» [37, 119].

Гпава 6
ЭПОХА ИМПЕРАТРИЦ
Кончина императора Петра Великого привела к дворцовой суете, несмотря на изданный еще в 1722 г. Указ о престолонаследии, позволявший государю завещать престол по своему усмотрению. Собственно говоря, именно этот указ и послужил поводом для борьбы за власть, так как Петр Алексеевич не написал завещания, а старые законы престолонаследия уже были упразднены. Император простудился в крещенский день, присутствуя на Иордане, что спровоцировало обострение хронического воспаления мочевого пузыря, и менее чем через месяц умер. К концу своей жизни он отдалил от себя жену Екатерину, а также своего друга и соратника Александра Меншикова. Многие другие вельможи тоже потеряли его доверие. Своего сына Алексея он казнил еще в 1718 г., так что единственным его наследником по прямой линии был внук Петр Алексеевич.
Как сообщает А.С. Пушкин, «велением Меншикова, помощию Феофана (новгородского архиепископа, вице-президента Святейшего Синода) и тайного советника Макарова (кабинетсекретаря императора)», а также поддержкой гвардии была провозглашена императрицей Екатерина (1683—1727), вторая жена Петра. Судьба этой женщины, бывшей в девичестве Мартой Скавронской, сама по себе удивительна: родившись в Лифляндии в семье крепостного крестьянина, она стала женой царя Петра Великого, а затем императрицей России.
Недолгое правление Екатерины I было наполнено дворцовыми интригами, когда отдельные вельможи и партии боролись между собой за влияние на императрицу, особенно в деле ее завещания о будущем наследнике престола. Однако за такой короткий срок Россия вновь успела испортить отношения с Польшей. Дело было в том, что трон герцогства Курляндии, считавшегося
283

вассалом Польши, оказался свободным после смерти герцога Фридриха-Вильгельма Кетлера, случившейся на обратном пути из Санкт-Петербурга в Митаву в 1711 г. после его свадьбы с племянницей Петра Великого Анной Иоанновной. Пока был жив император российский, герцогиня Анна спокойно жила в Митаве, а вот после его кончины курляндские дворяне забеспокоились о судьбе престолонаследия. Единственный из Кетлеров, имевший право на курляндский трон, был престарелый бездетный дядя умершего герцога — Фердинанд, но он, надолго осевший в Гданьске, и не думал заниматься делами герцогства. Тогда курляндские дворяне предложили вдовствующей герцогине выбрать себе мужа, а герцогству правителя и в качестве весомой кандидатуры предложили саксонского графа Морица, внебрачного сына польского короля Августа И.
Вполне возможно, эта кандидатура устроила бы все стороны, включая Анну Иоанновну, так как граф Мориц был одним из самых блестящих и красивых людей того времени. Посол России В.Л. Долгоруков в своем донесении императрице из Варшавы счел возможным заметить, что «вашего императорского величества главный интерес только, чтоб Курляндии до раздела (на воеводства) не допустить, а курляндским князем кто ни будет, от того никакой худобы не видно, только бы кто был не сильный и не мог бы быть сам, и его наследники наследниками какого иного владельца, ибо сильного допустить в соседи видится противно интересам вашего императорского величества» [62, 637].
Действительно, в 1561 г. Ливония вошла в состав Великого княжества литовского по договору с Орденом меченосцев, подписанным королем Сигизмундом II Августом и магистром ордена Готхардом Кетлером, а орден был упразднен. Последний магистр ордена по этому договору получил в наследственное владение герцогство Курляндию на правах литовского вассала, а после пресечения его корня эта территория должна была отойти Литве. Так что правительство Польско-Литовской республики рассчитывало после смерти бездетного герцога Фердинанда Кетлера вернуть Курляндию в состав государства, поделив ее на воеводства. Усиление позиций Республики в этом регионе было невыгодно
284

России, которая считала возможным вмешиваться во внутренние дела этого небольшого герцогства.
Вероятный союз Морица Саксонского с Анной Романовой испортил А.Д. Меншиков, который решил предложить себя в мужья племяннице Петра I. Неудивительно, что и императрица Екатерина I тоже поддержала в этом желании своего первого министра. Летом 1726 г. светлейший князь Александр Меншиков встретился с герцогиней Анной в Риге, но вдова не намерена была принять предложение тоже вдового российского премьера. Вполне возможно, что настоятельные просьбы императрицы сделали бы свое дело, но курляндские дворяне всех опередили, избрав для своего государства герцогом Морица Саксонского. Пытаясь не попасть в опалу, Анна Иоанновна вернулась в Петербург, а правительство России выразило свое неудовольствие в грозной форме польскому королю по поводу выборов его сына герцогом Курляндии. Не желая разрыва отношений с Россией, король Август II отозвал своего сына из Митавы, а Гродненский сейм в сентябре 1726 г. отменил избрание Морица Саксонского герцогом Курляндии и провозгласил присоединение этого герцогства после смерти Фердинанда Кетлера к Литве.
Кроме Польши, первая императрица России поссорилась с Данией и Англией из-за желания помочь своему зятю КарлуФридриху, герцогу голштинскому, отвоевать земли, отторгнутые датским королем Фредериком IV во время Северной войны. Однако произошла утечка информации из окружения императрицы, позволившая Дании не только подготовиться к такому развитию событий, но и приобрести очень важного союзника — Англию, которой было невыгодно усиление дипломатического и военного влияния России в Европе. Английское правительство ввело в Балтийское море свою эскадру из 23 боевых кораблей, которая встала на якорь вблизи Ревеля, где базировался российский флот, готовящийся к походу к датским берегам. В ответ на этот демарш Екатерина I отправила в адрес английского двора резкую ноту, но одновременно в виде акта миролюбия приказала снабжать за собственные деньги эскадру адмирала Вагера продуктами, а также разрешила английским морякам посещать Ревель. Только че¬
285

рез полгода ситуация нормализовалась, а голштинскому герцогу пришлось довольствоваться тем, что имел.
Все эти события значительно отвлекали Екатерину I и ее правительство от занятия делами России, а экономика и финансы государства находились в упадке, и, хотя произошло незначительное уменьшение подушного налога с крестьянства, оно уже не способствовало увеличению производимой им продукции. По требованию императрицы правительством было подготовлено заключение о положении государства, получившее название Манифеста 9 января 1727 г. В нем говорилось, что в государстве «едва ли не все дела в худом порядке находятся и скорейшего поправления требуют. Не токмо крестьянство, на которое содержание войска положено, в великой скудости обретаются от великих податей и от непристанных экзекуций и от других непорядков в крайнее и вековечное разорение приходит, но и прочие дела, яко коммерция, юстиция и монетные дворы весьма разоренном состоянии обретаются» [37, 47].
Среди вельмож и чиновников не было уверенности в прочности екатерининского правления, партии продолжали перетягивание каната власти на фоне слухов об ухудшении здоровья императрицы. Слухи эти оказались верными: Екатерина I действительно серьезно болела и 6 мая 1727 г. умерла.
Ее наследником стал по завещанию покойной Петр Алексеевич, внук Петра Великого, а по одной из статей этого документа он должен был жениться на дочери Александра Меншикова. Итак, в России престол занял 11-летний Петр И, но до сентября государством управлял князь А.Д. Меншиков, от которого из-за его возможного возвышения отшатнулись даже друзья, а противники сплотились для совместной борьбы против него. И правитель проиграл в этой борьбе: 9 сентября 1727 г. он был по указу императора лишен званий, чинов, орденов и отправлен в ссылку.
Петр II для своей коронации переехал в Москву, да там и остался вместе со своим двором, благо большинство из приближенных имели дома в этом городе. Жизнь в Санкт-Петербурге замерла: прекратилось строительство большинства зданий, в том числе и Петропавловского собора, иностранные представители тоже по-
286

следовали за императором. Головы вельмож были заняты интригами вокруг царствующего жениха, и один из них, гофмейстер князь А.Г. Долгоруков, преуспел в этом, обручив свою дочь, 18-летнюю Екатерину, с малолетним императором. Как будущий тесть он получил в подарок от жениха 12 тысяч крестьянских дворов (около 40 тысяч крепостных крестьян), а его сын и наперсник императора Иван стал князем Святейшей Римской империи.
Тем не менее армия была сохранена, хоть и претерпела серьезное сокращение: одна треть рядовых и офицеров была распущена по домам. Сохранился и флот, но без всяких видов на строительство новых кораблей. Российских дипломатов еще приглашали участвовать в Суассонском мирном конгрессе. Успешно продвигалась и колонизация Дальнего Востока, где территория России вышла на берега Тихого океана, но это все в большей степени происходило по инерции, а не по указаниям правительства. Для исключения возможных конфликтов с Китайской империей послом С.В. Владиславичем-Рагузинским был заключен с восточным соседом Кяхтинский договор о торговле и границах, а весной 1728 г. в Москву прибыл китайский караван с великолепными фарфоровыми изделиями.
Каким императором стал бы Петр II в зрелые года, неизвестно, так как умер он от оспы 19 января 1730 г., как и его дед не оставив завещания. Власть в государстве перешла Верховному тайному совету, который предложил престол России дочери царя Ивана V — вдовой курляндской герцогине Анне, при условии что она согласится на ограничение своей власти этим государственным органом. Кондиции, которые Анна Иоанновна была вынуждена подписать, гласили:
«Чрез сие наикрепчайше обещаемся, что наиглавнейшее мое попечение и старание будет не токмо о содержании, но и крайнем и всевозможном распространении православный нашея веры греческого исповедания; такожде по принятии короны российской в супружество во всю мою жизнь не вступать и наследника ни при себе, ни по себе никого не определять; еще обещаемся, что понеже целость и благополучие всякого государства от благих советов состоит, того ради мы ныне уже учрежденный Верховный Тайный Совет в восьми персонах всегда содержать и без оного
287

согласия: 1) ни с кем войны не всчинать; 2) миру не заключать;
3) верных наших подданных никакими податьми не отягощать;
4) в знатные чины, как в стацкие, так и в военные сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, а гвардии и прочим войскам быть под ведением Верховного Тайного Совета; 5) вотчины и деревни не жаловать; 6) в придворные чины как русских, так и иноземцев не производить; 7) государственные доходы в расход не употреблять, и всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать; а буде чего по сему обещанию не исполнено, то лишена буду короны российской» [37, 125].
Наивные государственные мужи — канцлер граф Г.И. Головкин, князь М.М. Голицын, князь В.Л. Долгоруков, князь Д.М. Голицын, князь А.Г. Долгоруков, вице-канцлер А.Д. Остерман — предполагали, что, подписав этот документ вместе с Анной Иоанновной, они навсегда оградили себя и Россию от каких-либо передряг. Уже 25 февраля 1730 г. императрица Анна Иоанновна (1693 — 1740) сумела с помощью гвардии освободиться от опеки Верховного тайного совета, а 4 марта этот государственный орган был упразднен. В России было восстановлено самодержавие, а мечтавший о конституционном правлении Д.М. Голицын впоследствии написал: «Пир был готов, но гости стали недостойны пира! Я знаю, что стану жертвою неудачи этого дела. Так и быть. Пострадаю за отечество. Я уже и по летам близок к концу жизни. Но те, которые заставляют меня плакать, будут проливать слезы долее, чем я» [37, 129]. Действительно, правление Анны Иоанновны было настолько жестоким к своим подданным, что слова этого потомка великого князя литовского Гедимина стали пророческими.
В Польско-Литовской республике при вступлении на российский престол императрицы Анны I продолжал править король Август И, но этого 60-летнего монарха уже вряд ли можно было называть Сильным. Соответственно шляхтичами вновь стали создаваться партии, которые поддерживали того или иного будущего претендента на место дряхлеющего короля. Не остались в стороне и соседние державы. Так, в 1732 г. Россия, Пруссия и Австрия заключили договор, по которому взаимно обязались возвести на трон Республики, в случае его вакантности, кандидата, устраивав¬
288

шего правительства этих стран. Для демонстрации силы и давления на радных панов стороны договорились разместить свои войска вдоль границы с Литвой и Польшей, а в случае выхода ситуации из под контроля — применить их по назначению.
Король Польско-Литовской республики и курфюрст Саксонии Август умер в феврале 1733 г., приехав на очередной Варшавский сейм. После смерти короля примас Федор Потоцкий объявил в стране «бескоролевье», и шляхтичи на сеймиках стали определяться с предложением того или иного кандидата на трон, чтобы радные паны могли реализовать их волю на избирательном сейме. Кандидатов было трое: сын предыдущего короля ФридрихАвгуст Саксонский, португальский принц Эммануил и побывавший уже в королях Станислав Лещинский. Но возвращение на трон этого тестя французского короля означало бы усиление влияния Франции в данном регионе Европы, что, естественно, не устраивало Россию, Пруссию и Австрию. Правда, император Карл VI предпочитал видеть на троне Республики португальского принца, хотя и саксонец был женат на его племяннице.
Императрица Анна I в лице своего вице-канцлера А.И. Остермана, заведовавшего внешней политикой государства, потребовала от примаса Федора Потоцкого, временного главы Республики, исключения Станислава Лещинского из списка кандидатов на трон, в ином случае грозилась применить военную силу.
Интересное дело! По матери императрица относилась к роду Салтыковых, ее прапрадед Михаил Глебович был в составе посольства к королю Сигизмунду III, просившего того отдать сына Владислава на московский престол, а затем перешедшего к королю на службу. Прадед ее, Петр Михайлович, был убит новгородцами в 1611 г. за преданность полякам, а дед, Александр Петрович, перешел на службу к московскому царю, крестился в православную веру, приняв имя Федора. Вот его дочь, Прасковья Федоровна Салтыкова, и была матерью Анны Иоанновны. Теперь же, став российской императрицей, она грозила государству, бывшему родиной ее деду и прадеду.
И все-таки шляхтичи 22 сентября 1733 г. избрали королем Станислава Лещинского, что означало неминуемое вторжение
289

русских войск на территорию Республики. А защищать ее было некому, ведь по статьям «Немого сейма» армия Польши составляла всего 16 тысяч, а Литвы — 6 тысяч человек.
В то время в России была проведена военная реформа президентом Военной коллегии Бурхардом-Христофором Минихом: срок службы рекрутов был сокращен до десяти лет, введены отпуска для рядовых солдат и запрещено рекрутирование в армию единственных кормильцев в семье. Были отставлены от службы многие пожилые солдаты и офицеры, а для молодых ввели экзамены на офицерский чин, запретив тем самым производить в это достоинство неграмотных; было уравнено жалованье русских и иностранных офицеров. Созданы кирасирские полки тяжелой кавалерии и гусарские легкой кавалерии, Измайловский гвардейский полк, гарнизонные госпитали и гарнизонные школы для солдатских детей. Все это создало в армии несколько иную атмосферу, она стала более дисциплинированным соединением военных людей и соответственно лучше обученной и боеспособной, хотя до европейского уровня того времени ей было далеко.
Сам Миних, будучи ольденбургским немцем, успел послужить в течение 17 лет в армии французского короля, затем перешел на службу к польскому королю Августу II, которому пять лет верно служил офицером, и получил чин генерал-майора. В 1721 г. он по приглашению Петра I занял должность генерал-инженера на русской службе, занимаясь строительством крепостей, каналов и шлюзов. К правлению Анны Иоанновны стал уже графом и генерал-аншефом.
Вот эта новая армия, реформированная Минихом, чуть ли не за месяц до выбора королем Станислава Лещинского, вышла на территорию Республики. Два корпуса, Рижский и Смоленский, возглавляемые соответственно генерал-аншефом П.П. Ласси и генерал-поручиком Загряжским, должны были направиться в Гродно. Здесь армии было предписано соединиться под руководством генерал-аншефа П.П. Ласси и идти на Варшаву. На этот раз командующий получил жесткое указание не допускать на территории как Литвы, так и Польши никакого мародерства со стороны своих подчиненных, а для закупки всего необходимого
290

у местного населения офицерам выдали полуторное жалованье, рядовые получили по три копейки на день.
Собственно говоря, встречать это серьезное воинство ни на границе, ни внутри Республики было некому: ведь большая часть шляхты находилась в Варшаве, а именно они и составляли небольшую армию в Литве и Польше. Поэтому русские войска без боев, перейдя в конце июля границу Литвы, уже в конце августа мирно встретились в Гродно, а еще через месяц уже стояли в предместье Праги (правобережной части Варшавы). После этого русская артиллерия стала стрелять через реку в сторону Варшавы, но ее ядра до берега не долетали, поляки отвечали огнем своих пушек, которые, хоть и были более дальнобойными, большого урона русским солдатам не принесли.
Такая перестрелка могла бы продолжаться долго, но у короля Станислава не выдержали нервы, и он с несколькими тысячами своих сторонников уехал из Варшавы в Гданьск, укрепления которого были более надежными. А в расположении русских войск собрались противники короля и составили Пражскую конфедерацию, возглавляемую познаньским и краковским епископами. Именно они собрали избирательный сейм, на котором 15 сенаторами и шестью тысячами шляхтичей был избран Фридрих-Август Саксонский, ставший 5 октября 1733 г. королем Августом III. Два короля для Республики — не такая уж и новость, но двоевластие опять привело к гражданской войне.
Оставшееся в Варшаве польское войско не стало принимать удар на себя и отошло к Кракову. А генерал-аншеф Ласси, заняв без боя Варшаву, расквартировал свои полки по окрестным небольшим городкам и далее не пошел, дожидаясь вступления в Польшу саксонских войск. Ведь главное было сделано: шляхтичи Пражской конфедерации избрали саксонского курфюрста королем, остальное могли бы завершить сами саксонцы. В этой ситуации надежды короля Станислава были связаны с возможной помощью ему французского короля Людовика XV, мужа его дочери Марии. Франция объявила войну России, Австрии и Саксонии, но не торопилась прислать войска на помощь королю Станиславу, а под шумок «войны за польское наследство» старатель¬
291

но расширяла свои границы. Правда, к Гданьску была отправлена французская эскадра с десантом на борту.
Русская армия тоже не располагала силами вести войну на таком широком фронте со сторонниками короля Станислава и одновременно осаждать Гданьск. Как ударный кулак, 50-тысячная армия могла справиться с любым войском противника, но, вынужденный держать гарнизоны во многих городах Польши, генерал-аншеф Ласси смог взять с собой для осады Гданьска только 12 тысяч солдат. По дороге к этому крупному городупорту русская армия штурмом взяла несколько городов, среди которых самым важным промежуточным пунктом был Торунь, где тоже пришлось оставить гарнизон, так как жители согласились присягнуть королю Августу только под угрозой расправы.
Для командования войсками по осаде Гданьска, или Данцига, как этот город обычно именуют немцы, императрицей был направлен опытный специалист по строительству крепостей — граф Миних. Он распорядился рыть траншеи с разветвленными ходами сообщений и землянок для осаждавших город-крепость солдат. Постепенно эта сеть траншей была подведена почти под самые стены. Таким образом, Гданьск был плотно осажден со всех сторон, кроме части, выходящей на морское побережье. Французская эскадра, которая могла прикрыть город с моря и помочь осажденным доставленным десантом, запаздывала, но и русская эскадра не торопилась прибыть на рейд Гданьска.
В этой ситуации преданные королю Станиславу войска конфедератов под руководством графа Адама Тарло и каштеляна Черского считали необходимым попытаться деблокировать Гданьск или по крайней мере не дать возможности русским войскам пойти на штурм крепостных стен. Всего в рядах конфедератов, шедших на помощь осажденному королю, было около девяти тысяч человек, что, собственно говоря, было не многим меньше, чем осаждавших город россиян. Навстречу им главнокомандующим генерал-аншефом Минихом были отправлены генералпоручик Загряжский и генерал-майор Густав Бирон, младший брат фаворита императрицы, с двумя тысячами драгунов и тысячей казаков. Драгуны — это конная пехота, умеющая воевать как
292

в пешем порядке, так и в конном строю, но более дисциплинированная воинская часть, чем обладающие теми же боевыми свойствами казаки. Возле г. Швеца на реке Брда русские встретились с корпусом Черского, который после небольшой стычки отошел, но через несколько дней поляки, соединив корпус Черского с двумя пехотными полками Тарло, вновь подошли к позициям Загряжского. Силы были неравными, и чтобы не дать противнику прорваться к Гданьску, граф Миних отправил на помощь генералу поручику Загряжскому более опытного генерал-аншефа Ласси с полутора тысячами драгунов. Объединившись, русские части под командованием Ласси сумели не только блокировать подход польским конфедератам к осажденному городу, но и отогнать их в сторону Померании.
В конце апреля 1734 г. к городу прибыла русская осадная артиллерия, после чего Гданьск подвергся серьезной бомбардировке, до этого для обстрела отдельных форпостов использовались полевые пушки меньшего калибра. Для усиления давления на осажденных граф Миних приказал командовавшему Варшавским гарнизоном генерал-майору Луберасу отправить все наличные полки к Гданьску, оставив себе лишь 400 человек. Не дожидаясь этого подкрепления, главнокомандующий начал штурм города, но, несмотря на отчаянность штурмующих войск, атака была отбита с серьезными потерями: 120 офицеров и две тысячи рядовых солдат погибли во рву и на стенах города.
Прибывшее в начале мая на речных судах по Висле подкрепление из Варшавы и подошедшее из Саксонии войско герцога Вейсенфельского увеличило силы осаждавших до 16 с лишним тысяч человек. Но именно теперь, 11 мая 1734 г., осажденным удалось договориться с графом Минихом о двухдневном перемирии, что вряд ли было целесообразным ввиду подошедшей уже на следующий день французской эскадры.
В составе эскадры адмирала де ла Мотта были два 60-пушечных линкора, три фрегата с пушечным оснащением от 30 до 50 стволов и несколько транспортных судов с десантом. Три полка пехоты под командованием французского посланника в Копенгагене Людовика-Роберта-Ипполита де Брегана графа Плело высадились
293

на небольшом островке в устье Вислы и через несколько дней уже попытались атаковать русские позиции. Атака французов оказалась безуспешной, хотя и поддержанной вылазкой осажденных из города. Потеряв около двух сотен солдат, в том числе и своего предводителя графа де Плело, французы отошли к лагерю.
Считается, что русская эскадра 15 мая 1734 г. вышла из Кронштадта для поддержки армии генерал-аншефа Миниха сразу после очищения Финского залива ото льда, но явно не торопилась встретиться с противником, так как на расстояние в 600 миль она потратила две недели. Более того, 32-пушечный русский фрегат «Митава», вырвавшийся по какой-то причине вперед, сдался пяти французским кораблям без боя. Даже когда русская эскадра, состоявшая из 10 линкоров, пяти фрегатов, двух бомбардирских и нескольких транспортных кораблей, подошла к Гданьскому заливу, она не стала атаковать противника, хотя тот умудрился при такой осторожности русского адмирала Томаса Гордона захватить три галиота.
Вряд ли в Петербурге позволили бы адмиралу Гордону долго отсиживаться на подходах к Гданьску, но тут ему повезло — французская эскадра вдруг в конце мая ушла к проливу Зунд, оставив в заливе лишь один фрегат «Бриллиант». Предполагается, что адмирал де ла Мотт направился встречать вторую эскадру, которая обладала меньшей ударной силой, но имела значительное количество транспортов с десантом. Воспользовавшись отсутствием французского флота, русская эскадра вошла в залив и обстреляла из пушек позиции французской пехоты. Доставленная на транспортах осадная артиллерия была установлена на позициях русских войск, и уже через пару дней от ее бомбардировки в одном из фортов, который защищал не только город, но и позиции французов, взорвался пороховой склад. Через десять дней после подхода русской эскадры французская пехота капитулировала, а вместе с ней и оставшийся в заливе фрегат «Бриллиант».
Французская эскадра так и не дождалась подхода своих кораблей из Франции, поскольку английский флот заблокировал пролив Каттегат. Английскому правительству было невыгодно усиление влияния Франции в этой части Европы. Как в предыдущие
294

годы английский флот заблокировал Финский залив, не дав выйти русскому флоту в Балтийское море для военных действий против Дании, так и теперь выступил против французского флота.
А 28 июня гданьский магистрат прислал парламентеров для выяснения условий сдачи города. Главнокомандующий русской армии генерал-аншеф Миних согласился вести переговоры при условии выдачи короля Станислава I, примаса Федора Потоцкого, французского посла маркиза де Монти и еще нескольких польских вельмож. Король не стал дожидаться решения своих подданных и, переодевшись в крестьянскую одежду, бежал из Гданьска, что, вероятно, отвечало интересам обеих сторон. Ведь пленение короля могло не только еще более ухудшить отношения России с Францией, но и дать толчок к патриотическому подъему народного движения в Польше.
Тем не менее граф Миних возобновил бомбардировку Гданьска, что заставило горожан пойти на тяжелые условия капитуляции и выдать оставшихся в списке персон русскому командованию. В общей сложности по всем статьям жители Гданьска обязаны были выплатить контрибуцию российской императрице в размере более двух миллионов ефимков, да еще просить Анну Иоанновну милостиво их простить за неповиновение. При взятии Гданьска русские войска понесли серьезные потери: только погибших было более восьми тысяч рядовых солдат и не менее 200 офицеров, а раненых и больных было гораздо больше. Несмотря на такие потери, граф Миних за этот «успех» получил звание генералфельдмаршала. Один из авторитетов военного дела XVIII в. прусский король Фридрих II так охарактеризовал Буркхарда Христофора Миниха: «Он имел все качества и недостатки великих полководцев: искусный, даровитый и счастливый, но вместе с тем гордый, надменный, самолюбивый и часто самовластный, он, не задумываясь, приносил солдат в жертву своему честолюбию» [37, 146].
Однако в России к человеческим потерям относились как к обязательной жертве богу Марсу, поэтому, получив известие о капитуляции Гданьска, императрица Анна I издала указ, направленный в Москву С.А. Салтыкову:
295

«Сего июля 3 дня получена от генерала-фельдмаршала Миниха приятнейшая ведомость от Гданьска, что... город Гданьск в покорение отдался и капитуляцию заключил, по которой оной город не токмо сюда к нам торжественную депутацию и всепокорным прошением о всемилостивейшем нашем прощении в противных своих поступках отправил, но и миллион ефимков битых в казну нашу заплатить имеют, и его королевскому величеству Августу Третьему в верном и непоколебимом подданстве быть обязался со многими иными нам и государству полезными кондициями... Тото ради мы к торжественному отправлению того здесь в предбудущий понедельник, то есть 8 дня сего июня, назначили, и повелеваем вам, чтоб вы по получении сего тот час через пушечную стрельбу о сем славном и великом оружия нашего сукцессии в народ публиковали, а потом на другой день или как скоро вам возможно о торжественном отправлении в соборной церкви в присутствии всех духовных чинов благодарственного молебна и изо всех пушек троекратной стрельбы во дворце нашем обыкновенным образом торжествовали и сей наш указ всему собранию вслух в церкви читать велели» [37, 145].
Одновременно с осадой Гданьска военные действия против сторонников короля Станислава Лещинского по всей территории Польши вели как русские, так и саксонские войска. В то же время сторонники того или иного короля вели между собой гражданскую войну, окончательно разоряя экономику государства и опустошая города и деревни. Кристоф Герман Манштейн, служивший в это время в прусской армии, в своих «Записках о России» отметил, «что почти все паны королевства и большая часть мелкой шляхты пристали к партии этого государя (Станислава Лещинского. — Ю.Д.). Они набрали много войска, которым наводнили весь край; но главным их делом было грабить и жечь имущество своих противников, принадлежавших к партии Августа, а не воевать с русскими» [70, 50].
Бежавший король Станислав I через месяц объявился в Кенигсберге, где ему предоставил убежище прусский король Фридрих-Вильгельм I, который вел свою политическую линию в этой войне, желая получить Померанию. Беглец направил в Польшу к своим сторонникам манифест с призывом создания всеобщей конфедерации. Люблинский воевода Адам Тарло орга¬
296

низовал таковую в Дзикове осенью 1734 г. Однако начавшиеся военные действия конфедератов против русских и саксонских войск не имели никакого успеха, так как их не поддержали войсками ни французский, ни шведский короли, ни турецкий султан, которых они просили о помощи. Помогать им никто и не смог бы, так как в Европе в это время шла война между Священной Римской империей и Францией, которую поддерживали Испания и Сардиния. К тому времени имперские войска, возглавляемые принцем Евгением Савойским, потерпели серьезные поражения, уступив противникам Неаполь, Милан, Ломбардию, Сицилию, Лотарингию, а многие немецкие государства предпочли в этом случае принять сторону победителей.
Не сумев достичь какого-либо военного или политического успеха, Дзиковская конфедерация летом 1735 г. распалась. Освободившаяся русская армия под руководством генерал-аншефа Ласси направилась из Польши к Рейну, российская императрица Анна I сочла возможным оказать помощь своему австрийскому коллеге Карлу VI по его просьбе. Видимо, демонстрация силы Россией произвела должное впечатление в Европе, так как уже 16 октября 1735 г. воюющие стороны заключили перемирие. А 25 декабря того же года в Кракове торжественно короновали Августа III, после чего Станислав Лещинский уехал из Кенигсберга во Францию, где и оставался до конца своей жизни в качестве королевского тестя и лотарингского герцога.
П.П. Ласси за этот дальний поход тоже получил звание генералфельдмаршала, хотя его 25-тысячная армия в военных действиях не участвовала. Вероятно, наградила его императрица за большие потери: к Рейну в районе Гейдельберга этот полководец привел только десять тысяч солдат, остальные были оставлены по дороге из-за болезней, а часть россиян просто дезертировала.
Кроме войны в Польше, которую в России и войной не считали, была еще большая война с Турцией с 1735 по 1739 г. За эти годы войсками двух фельдмаршалов Миниха и Ласси был взят Азов, сильно разорен Крым, взят и разрушен Очаков, правда, не силой русского оружия, а вследствие взрыва склада пороха от сильного пожара в городе. Были победы при Ставучанах и Хоти¬
297

не, но Белградский мир 1739 г. усилиями французских дипломатов и серьезными поражениями австрийцев от турок свел эти победы лишь к присоединению срытого Азова к России. В общей сложности за четыре года войны с Турцией и Крымом российская армия потеряла около 100 тысяч солдат.
Нельзя сказать, что предпочтения российских императоров и императриц в выборе европейских союзников строились на религиозной основе, чаще всего это происходило в зависимости от международной обстановки, хотя не столько Россия выбирала себе друзей, сколько другие страны предлагали ей воевать за их интересы. И все-таки ненависть династии Романовых к польским католикам со времен патриарха Филарета заставляла правительство постоянно следить за диссидентами на все более разраставшейся своей территории. Так, в правление Петра II Сенат рассматривал обвинения против смоленских дворян, которые посмели перейти в католичество, а своих детей отдать в польские школы. В результате ослушникам пригрозили смертной казнью, а для исключения искушения у своих подданных закрыли в этом регионе католические храмы. За границу подданных просто так не выпускали, за исключением дипломатических миссий и купцов, но и им необходимо было приносить присягу в соблюдении православия в чужих странах, а также за них должны были поручаться люди, надежные с точки зрения церкви. В России была введена обязательная регулярная исповедь перед своим приходским священником с соответствующей регистрацией, а уклонистам следовало наказание. Церковь стала одним из департаментов правительства и должна была доносить о государственной крамоле. Обязательная исповедь была отменена только в 1863 г.
В 1735 г. в правление Анны Иоанновны вышел манифест, в котором хоть и декларировалась свобода вероисповедания для нехристианских народностей, но жестко запрещалось распространение чуждой веры среди русских людей: «Того ради заблагорассудили поведать, чтоб никто из них отнюдь не дерзали из наших подданных в свой закон превращать под опасением, что в противном случае с ними поступлено будет по нашим государственным уставам и указам» [37, 144].
298

В 1737 г. после смерти герцога Фердинанда, последнего из династии Кеттлеров, на трон Курляндского герцогства был возведен фаворит императрицы Анны Иоанновны — Эрнст Иоганн Бирон. Русские войска, введенные в эту маленькую страну, обеспечили «честные» выборы. Для дополнительного давления на курляндский сейм в ее столицу Митаву привезли много кибиток, а среди местных дворян распустили слухи: кто будет голосовать против Бирона, отправят в Сибирь. Все тот же Кристоф Герман Манштейн подметил, что «в ход пустили маневр: проболтавшегося человека, в ту минуту, когда он считал себя вне всякой опасности, хватали замаскированные люди, сажали в повозку и увозили в самые отдаленные области России» [37, 150].
Именно этот герцог курляндский за день до смерти императрицы был провозглашен регентом при императоре Иване VI. В самом начале своего правления Анна Иоанновна приблизила к себе и воспитала племянницу, дочь своей сестры Екатерины. Эту принцессу Елизавету-Екатерину-Христину Мекленбургскую, которая в 1733 г. приняла православие с именем Анна в честь державной тетки, выдали замуж за герцога Антона Ульриха Брауншвейгского, от которого она родила 12 августа 1740 г. сына Ивана. Вот этот младенец и наследовал российскую корону после императрицы Анны I, умершей 17 октября 1740 г.
Правда, судьба этого российского императора была печальной, так как всю свою жизнь, за исключением первого года, он провел в заключении. Козни регента Бирона по отношению к брауншвейгской семье были самым малым в его планах по захвату власти в свои руки на вечные времена. Фельдмаршал Миних вспоминал: «Никто не сомневался, что герцог (со временем) найдет средство представить молодого принца слабоумным и, пользуясь своей властью, возвести на престол сына своего — принца Петра» [37, 176]. Действительно, герцог Эрнст Иоганн Бирон старательно обхаживал принцессу Елизавету Петровну, предлагая ей союз со своим сыном Петром. Но главным планом регента было желание выдать свою дочь Ядвигу за голштинского герцога Карла Петра Ульриха Готторпа, внука императора Петра Великого. Более того, это предложение благосклонно было принято голштинской стороной. Но
299

этим планам не суждено было сбыться, так как фельдмаршал Миних, давно враждовавший с герцогом Бироном, сумел убедить великую княгиню Анну Леопольдовну, мать императора Ивана VI, в возможности успешного отстранения регента от власти при поддержке заговорщиков императорской гвардией.
Собственно говоря, это был единственный случай в истории России, когда императорская гвардия, которая уже по своему предназначению обязана была стать защитницей престола*, выступила в защиту императора. Поводом для участия в перевороте гвардейских офицеров стал проект Бирона о переформировании гвардейских полков путем укомплектования их рядового состава простыми людьми из народа.
Но и ставшая регентом при своем сыне Анна Леопольдовна тоже не сумела надолго удержаться у власти. Все та же гвардия свергла теперь самого императора Иоанна Антоновича, жизнь и власть которого обязана была защищать. Отстранили от власти, конечно, его мать. На этот раз идея дворцового переворота пришла из-за границы, а точнее из Швеции, поддержанной Францией. Именно посланники этих стран — Э.М. Нолькен и маркиз Шетарди затеяли интригу по возведению принцессы Елизаветы Петровны на российский престол.
В конце июля 1741 г. Швеция, желая реванша, объявила России войну. Но, видимо, шведское правительство переоценило слабость России, так как чуть ли не в первом же столкновении армия, возглавляемая генералом Врангелем, потерпела поражение при Вильманстранде в Финляндии, на территории которой, собственно, и проходили военные действия. Русской армией командовал опытный фельдмаршал П.П. Ласси, поэтому даже небольшое превышение в численности войск позволило ему не только сдержать натиск шведов, но и нанести им поражение. Шведам пришлось, кроме военных хитростей, пустить в ход тайные политические интриги, направленные на ослабление России.
* Французское слово garde (защита, охрана) послужило наименованием для «гвардии» — охранных полков государственной власти, в которые, как правило, во всех странах принимались дворяне. Обычно командирами гвардейских полков были члены правящей фамилии.
300

План шведского посланника Нолькена, изложенный французскому посланнику Шетарди, о дворцовом перевороте в пользу принцессы Елизаветы французскому правительству не только не понравился, но и показался невыполнимым: затевать такое при живом императоре? Вполне возможно, эта затея так и осталась бы пустым разговором, но в Европе после смерти императора Карла VI началась война за австрийское наследие. Новая императрица Австрии — Мария-Терезия пыталась доказать свои права на наследство отца, но желающих завладеть частью обширных территорий империи было предостаточно. Австрия находилась в союзе с Англией и Голландией против союза Франции, Пруссии и Швеции. Поддержать Австрию собиралась и правящая брауншвейгская династия России, что заставило Францию еще раз обдумать возможность смены власти в Петербурге.
Еще в начале марта 1741 г. маркиз Шетарди доносил в Париж своему министру: «При настоящем положении дел успех принцессы Елизаветы, мне кажется, для интересов короля имеет огромное значение, так как тогда Россия будет вне возможности каким-либо образом противодействовать видам его величества касательно (Австрийской. — Ю.Д.) империи» [37, 224]. Теперь же, после поражения шведской армии, посланник Нолькен решил совместно с маркизом Шетарди форсировать события, выйдя на личного врача принцессы Жана Армана Лестока, ганноверского француза. Вообще амбиции шведских политических кругов были настолько высоки, что вся эта затея могла не состояться. Они требовали от Елизаветы письменного подтверждения возможной передачи Швеции территорий Лифляндии и Эстляндии, перешедших к России по Ништадскому миру, на что принцесса благоразумно отвечала отказом ввиду того, что народ не поддержит дочь Петра, разбазаривающую его завоевания. Сама Елизавета обещала прекратить военные действия и оплатить шведам военные издержки, а также обеспечить торговые преимущества, ранее предоставленные англичанам.
Когда начались военные действия, принцесса Елизавета настояла, чтобы в шведской армии находился юный голштинский герцог Карл Петр Ульрих, внук российского императора Петра
301

Великого и внучатый племянник шведского короля Карла Великого, который и был назван в честь своих дедов, а по своему происхождению мог претендовать на оба престола. Более того, она потребовала, чтобы шведское правительство приняло манифест, в котором бы указывалось, что их цель — защитить потомство Петра I, и шведы такое официальное заявление сделали, но (по словам Манштейна) оно вряд ли могло само по себе иметь хоть какое-то значение, если бы Елизавета Петровна не предприняла ряд мер. Получив от маркиза Шетарди 20 тысяч рублей, она раздавала гвардейцам, отправлявшимся на войну, по пять рублей со словами, чтобы они не убивали ее племянника.
Удивительно! Российская принцесса в период войны со Швецией действует в пользу врага государства, такое поведение во все времена называется изменой, но отечественная историография как будто этого не замечает.
Для регента Анны Леопольдовны и российского правительства действия Елизаветы в пользу врага и в подготовке к перевороту, конечно, не могли остаться тайной. Даже английский посол Финч и австрийский посланник Бота неоднократно сообщали Анне Леопольдовне о заговоре ее двоюродной тетки Елизаветы Петровны. На придворном балу в ноябре 1741 г. Анна Леопольдовна потребовала от Елизаветы Петровны объяснений, но та, расплакавшись, так долго клялась, стоя на коленях, в своей преданности, что смягчила сердце своей племянницы. После чего, поплакав вместе, обе расстались друзьями.
Тем не менее заговорщикам нужно было торопиться, так как правительница по совету вице-канцлера А.И. Остермана решила отправить на фронт последний оставшийся в Петербурге Преображенский гвардейский полк. Сами гвардейцы не испытывали желания воевать, поэтому среди них и без всякого заговора поднимался глухой ропот. В ночь на 25 ноября 1741 г. сержант Преображенского полка Грюнштейн сообщил Лестоку, что гвардейцы готовы выступить за Елизавету. Понимая, что промедление смерти подобно, Иоганн Герман Лесток вместе с принцессой поехал в казармы Преображенского полка, гвардейцы которого поддержали мятеж и затем арестовали правительство: Остермана, Миниха, Левенвольде и
302

Головкина. Анна Леопольдовна вместе с мужем Антоном Ульрихом и годовалым императором Иоанном Антоновичем были тоже задержаны, им было обещано поначалу выдворение на родину в Брауншвейг, но впоследствии пришедшая к власти Елизавета заключила их в Холмогорах на Северной Двине. 25 апреля 1742 г. Елизавета короновалась в Москве в Успенском соборе Кремля.
Императрица Елизавета I (1709—1761) почти сразу заключила перемирие со своими союзниками по заговору — шведами. А вот мирного договора не получилось, так как правительство Швеции выставляло требования, не устраивающие новую императрицу, и не желало брать денежную компенсацию взамен территорий. Не сумев договориться о мире, стороны продолжили спор военными средствами. Однако и на этот раз шведы терпели поражения и, не ввязываясь в крупные сражения, отступали. Генерал Левенгаупт предложил фельдмаршалу Ласси прекратить военные действия и вновь перейти к переговорам о мире, соглашаясь пойти на уступки в своих требованиях.
Однако в российской армии тоже было неспокойно, приход шведских парламентеров спровоцировал солдатский бунт, зачинщиками которого были гвардейцы Семеновского и Измайловского полков, недовольных отправкой их на фронт, а теперь еще и обойденных наградами за поддержку Елизаветы Петровны, как их собратья преображенцы. Бунт удалось, хоть и с трудом, подавить, виновных казнили путем отрубания рук, а затем сослали в Сибирь. Даже при таком состоянии армия дошла до Гельсингфорса, а в августе 1742 г. шведская армия капитулировала. По словам прусского короля Фридриха И, 20 тысяч шведов сдались без борьбы 27 тысячам русских солдат, что было просто позором для европейских генералов, всегда побеждавших русских при таком численном соотношении.
Швеция уступила России Кюменгорскую провинцию в Финляндии, а финны вынуждены были присягнуть на верность императрице Елизавете. В конечном счете шведы избрали себе королем по требованию России Адольфа-Фридриха, любекского епископа, управлявшего Голштинским герцогством в отсутствие малолетнего племянника, находившегося во время войны в швед¬
303

ской армии. Только после этого в начале 1743 г. в Або был подписан мирный договор.
В Польско-Литовской республике того времени царил полный упадок экономики, так как магнаты были заняты исключительно своими делами, а король Август III занимался больше охотой, чем политикой и экономикой. Он продолжал подчиняться чуть ли не любым требованиям российских императриц, армии которых почти не покидали территорию Республики. Сеймы практически не собирались, а те что и состоялись, были распущены из-за невозможности принять какое-либо решение по причине права шляхтичей на «либерум вето». Об этом правлении «дурного короля» пишет Станислав Сташиц в конце XVIII в.: «Дурной король отнимает у людей покой. И потому покой повсюду бежит его. Он, если решится показаться народу, не увидит ничего, кроме печальных жертв своих страстей или своих ошибок, он никогда не испытает той сладостнейшей радости добрых монархов, что его любит народ; он нигде не найдет ни безопасности, ни покоя, кроме как среди своих солдат и льстецов» [67, 124].
Правление императрицы Елизаветы I тоже не отличалось целенаправленным движением государства и общества к прогрессу. Так, саксонский посол доносил своему двору, что в Петербурге «прихоть, минутный каприз руководят делами государственными; каждый страшится за свое звание, место, значение, боится интриги, могущей ему повредить, почему не заботится о своей обязанности. Сегодня без причин жалует государыня своей доверенностью, завтра без всякого повода лишает ее — вот почему все люди пекутся об одном, как бы им усидеть на месте» [37, 245].
Обычно правление дщери Петра Великого вспоминают в связи с разгромом российским войском армии прусского короля и полководца Фридриха II и захвата столицы Пруссии Берлина. Семилетняя война, начавшаяся в 1756 г., возникла из-за желания Фридриха II присоединить к своему королевству Саксонию и западные польские воеводства, чего императрица Елизавета допустить не могла. Видимо, великий прусский полководец плохо просчитал все варианты развития событий и забыл, что количество в войне рано или поздно побеждает качество. Тем более что
304

императрица была лично оскорблена словами короля, что ему в политике приходится иметь дело с тремя женщинами: МариейТерезией, Елизаветой и Антуанеттой Помпадур. Сравнить российскую императрицу с фавориткой французского короля — это было слишком даже для нравов XVIII в. Скорее всего, поэтому Елизавета Петровна заявила австрийскому послу Эстергази: «Я не скоро решаюсь на что-нибудь, но если я уже решила, то не изменю моего решения. Я буду вместе с союзниками продолжать войну, если бы даже я принуждена была продать половину моих платьев и бриллиантов» [37, 278]. Большая жертва! Вот только оставшихся платьев вполне бы хватило, чтобы одеть значительную часть российских женщин, мужья которых, платя налоги, кормили и одевали свою императрицу.
Во время этой войны Елизавета Петровна и умерла на 52-м году жизни, а вместе с ее кончиной закончилась и Семи летняя война по воле поклонника прусского короля и наследника российского престола Петра III (1728—1762).
Сын герцога Карла Фридриха Голштейн-Готторпского и принцессы Анны Петровны Романовой был провозглашен наследником российского престола еще в ноябре 1742 г. Ему пришлось сменить лютеранскую веру на православие, а заодно и имя Карла Петра Ульриха на Петра Федоровича. В российской историографии принято считать, что этот немец был продолжателем династии Романовых, хотя в действительности он был основателем династии Готторпов на российском престоле, а если учесть, что все жены последующих императоров были немки, то о каком-либо участии русской крови в наследниках престола говорить не приходится. Называть их Романовыми можно с тем же успехом, как французских королей династии Капетингов называть Рюриковичами, ведь была же у короля Генриха I жена Анна, дочь великого князя киевского Ярослава Мудрого. Правда, их сын король Филипп I об этом не подумал, а его наследники забыли о своем русском происхождении. Даже когда в Реймсе царю Петру I показывали библию, на которой принимали присягу все французские короли, то уточнили, что написана она неизвестными для французов буквами: оказалось, что язык этот — старославянский.
305

В невесты наследнику престола придворная партия сторонников союза с Англией, Голландией, Австрией и Саксонией, возглавляемая вице-канцлером А.П. Бестужевым-Рюминым, предлагала выбрать дочь польского короля и саксонского курфюрста Августа III — принцессу Марию-Анну. Но это не устраивало Фридриха II Прусского, одного из самых влиятельных королей Центральной Европы, говорившего: «Ничего не могло быть противнее прусскому интересу, как позволить образоваться союзу между Россией и Саксонией, и ничего хуже, как пожертвовать принцессою королевской крови, чтобы оттеснить саксонку. Придумали другое средство. Из немецких принцесс, могших быть невестами, принцесса Цербстская более всех годилась для России и соответствовала прусским интересам. Ее отец был фельдмаршалом королевской службы, ее мать, принцесса Голштинская, сестра наследника шведского престола и тетка великого князя Русского» [41, 59]. В результате победила партия сторонников союза с Францией и Пруссией, возглавляемая личным медиком императрицы Ж.А. Лестоком, и невестой 15-летнему Петру Федоровичу выбрали его троюродную сестру 14-летнюю СофиюФредерику-Августу — принцессу маленького германского государства Ангальт-Цербста.
Свадьба состоялась 21 августа 1745 г., а крещеная в православие жена великого князя получила имя Екатерины Алексеевны. Правда, супруги счастливы в браке не были, и Екатерина впоследствии вспоминала: «Никогда умы не были менее сходны, чем наши; не было ничего общего между нашими вкусами, и наш образ мыслей и наши взгляды на вещи были до того различны, что мы никогда ни в чем не были согласны, если бы я часто не прибегала к уступчивости...» [37, 292]. Тем не менее в 1754 г. родился у молодой четы сын Павел, которого императрица Елизавета забрала сразу же после рождения и воспитывала его до самой своей смерти в духе семьи Романовых, что впоследствии сослужило ему плохую службу.
В политические пристрастия петербургского двора вносила сумятицу и быстро меняющаяся международная обстановка. Так, прежние враги Австрия и Франция заключили альянс против сво¬
306

их бывших союзников Англии и Пруссии. Канцлер Бестужев настаивал перед императрицей Елизаветой на ориентации российской политики в сторону Лондона и подписания соответствующей конвенции, но та, помня об участии Франции в ее восхождении на российский престол, подписала этот документ с поправкой: оказывать военную помощь Британскому королевству лишь в том случае, если король Пруссии нападет на владения Англии, что спутало все политические карты европейских монархов.
Английский посланник Вильямс делал все возможное, чтобы склонить великую княгиню Екатерину к сотрудничеству. Зная о ее многочисленных долгах, он, видимо, предполагал такую возможность. Ее мать, Иоганну-Елизавету, бывшую до этого искренней осведомительницей короля Фридриха II, даже пришлось выдворить из страны. В качестве приманки для молодой женщины английский посол использовал своего сопровождающего Станислава Понятовского. Этот потомок русинских родов Понятовских и Чарторыйских, 24-летний красавец, надолго завладел сердцем 27-летней Екатерины. В 1757 г. он стал послом Польско-Литовской республики и Саксонии в России, что сделало его более весомой фигурой в Петербурге. Конечно, вряд ли такая интрига была бы возможной, не придерживайся канцлер Бестужев склонности к союзу с Англией. При дворе недолго сохраняются секреты, и поэтому весной 1757 г. великая княгиня Екатерина стояла на коленях перед императрицей Елизаветой, которая, видимо, вспомнила себя в такой же позе и простила ее. Посла Вильямса изгнали из России, канцлера Бестужева сослали в родовое имение. А жена великого князя Петра Федоровича дожидалась своего часа.
Обычно императора Петра III в историографии представляют самодуром и недотепой. Но вот что удивительно: этот внук Петра Великого успел за полгода своего правления прекратить никому не нужную войну с Пруссией и выпустить Манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству», освободивший дворян от обязательной, принудительной службы. Согласно этому документу дворянам разрешалось выезжать за границы государства и поступать на иностранную службу; были
307

отменены Тайная канцелярия и соответственно сыск по устному доносу. Императором был издан указ о запрещении преследования раскольников и сектантов, а также указы, упраздняющие торговые монополии, стеснявшие развитие предпринимательства, и провозглашающие свободу внешней торговли. Им была произведена конфискация земель у монастырей и церквей и передача их в ведение специальной Коллегии экономии. Он же создал Императорский совет из девяти человек как новый орган коллегиального управления государством, а также изгнал из страны любовника своей жены Станислава Понятовского.
И это больной маниакальным психозом? Скорее всего, такую репутацию ему создали те, кто предал своего императора. А русский народ даже создал миф о счастливо спасшемся императоре Петре, и Емельян Пугачев стал живым воплощением этого «доброго» царя. Один из исследователей жизни этого незадачливого императора А.С. Мыльников заметил, что «Петр III не был ни злодеем, ни интриганом. Этим он отличился от вереницы своих предшественников и преемников, прежде всего от Екатерины II. Он был необычен среди них», за что и поплатился [37, 323].
Недовольных действиями императора Петра III было предостаточно. Среди них — духовенство, сановные чиновники и гвардейские полки, не только не получившие каких-либо преференций при коронации нового императора, но и отодвинутые несколько в сторону из-за своей недисциплинированности и разгильдяйства. Петр Федорович делал ставку на прусский подход в создании армии, что, естественно, вызвало недовольство тех, кто в течение семи лет бил пруссаков на войне.
Именно гвардия вновь стала тем инструментом, с помощью которого в России в очередной раз свергли законного государя. Екатерина Алексеевна с помощью своих новых фаворитов среди гвардейцев, братьев Орловых, решилась на дворцовый переворот. Король Фридрих II вообще считал, что удача мятежа — заслуга братьев Орловых: «Все сделали Орловы. Екатерина ничем еще не могла руководить; она совершенно отдалась тем, кто хотел ее спасти» [37, 339]. Даже если это суждение недавнего врага России и слишком предвзято, то вряд ли молодая женщина,
308

занятая до самого переворота только своими любовниками, могла вдруг стать государственным деятелем.
Первое время императрица Екатерина II (1729 — 1796) вообще отстранилась от каких-либо дел, поручив управление восстановленному ею Сенату, который и отменил большую часть нововведений ее мужа. В своем письме Станиславу Понятовскому она жаловалась: «Положение мое таково, что мне приходится соблюдать осторожность и прочее, и последний гвардейский солдат, глядя на меня, говорит себе: вот дело рук моих» [37, 342].
Как ни странно, но большую часть постановлений убитого по ее распоряжению Петра Федоровича она впоследствии ввела в действие, но не вдруг, как он, а постепенно, в том числе преобразовала и сам Сенат. И хотя переписка со своим бывшим любовником Понятовским все еще продолжалась, она уже не хотела его возвращения, понимая, что это опасно не только для него, но и для нее самой. Тем не менее мысль посадить милого Стася на польский престол у нее появилась сразу, как только дошли слухи о плохом здоровье 66-летнего короля Августа III: «Я отправляю немедленно графа Кейзерлинга послом в Польшу, чтобы сделать вас королем, по кончине настоящего и в случае, если ему не удастся это по отношению к вам, я желаю, чтоб был князь Адам (Чарторыйский. — Ю.Д.). Все умы еще в брожении. Я вас прошу воздержаться от поездки сюда из страха усилить его» [75, 426].
Род князей Чарторыйских происходил от их имения Чарторыйск на Волыни возле реки Стырь. Первоначально они были православными князьями, но в 1666 г. перешли в католичество, желая быть ближе к польской аристократии. Адам Чарторыйский, самый известный в это время представитель рода, пользовавшийся поддержкой магнатов и шляхтичей в Великом княжестве литовском, возглавил партию, считавшую необходимым избрать королем кого-нибудь из представителей Республики. Противостояла им партия, возглавляемая кланом Потоцких, желавшая избрания принца Карла Саксонского, сына короля Августа III. Однако время, когда высшая власть России поддерживала представителей Саксонии, безвозвратно прошло. Для Екатерины II самым удобным кандидатом на польский престол стал
309

Станислав Понятовский, и не только с точки зрения доверительных отношений с ним, но и с целью избавиться от назойливого любовника.
Совет, который собрала императрица по польскому вопросу, решил выделить на расходы предвыборной кампании Станислава Понятовского миллион рублей, а для ее поддержки подготовить 30 тысяч солдат к вторжению в Польско-Литовскую республику. Партия Чарторыйских развернула в стране кампанию по обвинению саксонских ставленников среди высшего чиновничества в злоупотреблении властью. В ответ партия Потоцких пригрозила им арестом, на что российская императрица отреагировала приказом своему послу в Варшаве: «Разгласите, что если осмелятся схватить и отвезти в Кёнигсштейн кого-нибудь из друзей России, то я населю Сибирь моими врагами и спущу Запорожских казаков, которые хотят прислать ко мне депутацию с просьбою позволить им отомстить за оскорбления, которые наносит им король Польский» [70, 61]. Правда, в свою очередь Екатерина II потребовала от посла графа Кейзерлинга сдерживать пыл сторонников партии Чарторыйских, считая организацию конфедерации до кончины короля Августа III преждевременной затеей.
Событие, которого ожидали в течение года все заинтересованные стороны наконец произошло: 5 октября 1763 г. умер в Дрездене 78-летний польский король. Чуть ли не одновременно прусский король и русская императрица Екатерина II направили друг к другу письма по этому поводу. Фридрих И, не желавший продолжения саксонской линии на польском престоле и уже давно считавший, что королем Польши должен стать Пяст, т.е. прирожденный поляк, писал: «Если ваше императорское величество подкрепите теперь свою партию в Польше, то никакое государство не будет иметь права этим оскорбиться. Если образуется противная партия, то велите только Чарторыйским попросить вашего покровительства; эта формальность даст вам предлог в случае нужды отправить войско в Польшу; мне кажется, что если вы объявите Саксонскому двору, что не можете согласиться на избрание курфирста в короли Польские, то Саксония не двинется и не запутает дела» [59, 19].
310

Когда король готовил свое послание, к нему в Берлин уже спешили курьеры с письмом из Петербурга:
«Получивши известие о смерти короля Польского, мне было естественно обратиться к вашему величеству, — писала Еакатерина Фридриху, — так как мы согласны насчет избрания Пяста, то следует нам теперь объясниться, и без дальнейших околичностей я предлагаю вашему величеству между Пястами такого, который более других будет обязан вашему величеству и мне за то, что мы для него сделаем. Если ваше величество согласны, то это стольник Литовский — граф Станислав Понятовский, и вот мои причины. Из всех претендентов на корону он имеет наименее средств получить ее, следовательно, наиболее обязан будет тем, из рук которых он ее получит. Этого нельзя сказать о главах нашей партии: тот из них, кто достанет престола, будет считать себя обязанным сколько нам, столько же и своему уменью вести дела. Ваше величество мне скажете, что Понятовскому нечем будет жить; но я думаю, что Чарторыйские, заинтересованные тем, что один из их дома будет на престоле, дадут ему приличное содержание. Ваше величество, не удивляйтесь движением войск на моих границах: они в связи с моими государственными правилами. Всякая смута мне противна, и я пламенно желаю, чтобы великое дело совершилось спокойно» [59, 20]. Конечно, прусский король был согласен с этим предложением.
Теперь российское вмешательство во внутренние дела Республики проявилось в полном объеме: две тысячи русских солдат, охранявших склады с военным имуществом, под командованием полковника Хомутова были направлены к резиденции коронного гетмана в Белостоке. В помощь российскому послу императрица направила генерал-майора князя Н.В. Репнина, который считал часть Хомутова вполне достаточной, чтобы разогнать небоеспособную армию поляков. В то же время коронный гетман Франциск-Ксаверий Браницкий привел в боевую готовность королевское войско, к которому присоединилась частная армия Потоцких, а также несколько саксонских частей.
В Петербурге же в это время обсуждали секретный план вицепрезидента Военной коллегии генерал-аншефа З.Г. Чернышева по выравниванию границ с Республикой, который дошел до потомков
311

в «Записках» Екатерины II: «Захватить по эту сторону Двины Крейцбург, Динабург и всю польскую Лифляндию, Полоцк и Полоцкое воеводство, Витебск и Витебское воеводство, по эту сторону от местечка Ула до Орши и оное местечко включая, от Орши, Могилев, Рогачев, Мстиславское воеводство» [70, 62].
Уже в конце марта 1764 г. Екатерина II и Фридрих II заключили российско-прусский союз против Турции, но главным приложением к договору была секретная конвенция о судьбе ПольскоЛитовского государства. В ней стороны договорились о сохранении в Республике, вплоть до применения силы, ее конституции, а также добиваться в этой стране возвращения протестантам и православным христианам свободы вероисповедания. Вроде бы, безобидные на первый взгляд договоренности, однако сохранение конституции означало незыблемость шляхетского права «либерум вето», когда один принципиальный или подкупленный депутат может отклонить любое вносимое на рассмотрение сейма решение. А требование свободы вероисповедания позволило бы Пруссии и России вмешиваться в дела Республики под видом защиты диссидентов.
Судьба оказала решающее влияние на политический расклад кандидатов на польский престол: 6 декабря 1763 г. от оспы умер основной претендент — саксонский курфюрст Кар л-Август, а его брату, Фридриху-Христиану-Леопольду было еще только 13 лет. Партия Потоцких решила противопоставить Станиславу Понятовскому коронного гетмана Франциска-Ксаверия Браницкого. Однако уже в апреле следующего года Россия ввела в Республику дополнительные войска, которые двумя колоннами направились к Варшаве. Возмущению католиков, как поляков, так и литовцев, не было предела, но православная часть литовцев и некоторая часть католиков из среды сторонников Чарторыйских не только приветствовали вторжение русских войск, но и отправили императрице Екатерине благодарственное письмо:
«Мы, не уступающие никому из наших сограждан в пламенном патриотизме, с горестию узнали, что есть люди, которые хотят отличаться неудовольствием по поводу вступления войск вашего императорского величества в нашу страну и даже сочли приличным обратиться с жалобою на это к вашему величеству...
312

Цель вступления этого войска в наши границы и его поведение возбуждают живейшую признательность в каждом благонамеренном поляке, и эту признательность мы сочли своим долгом выразить вашему императорскому величеству» [70, 64].
Такое отношение к вмешательству России во внутренние дела Республики можно трактовать только как измену интересам государства, а ведь среди подписавшихся под этим письмом были самые знаменитые фамилии: Чарторыйские, Понятовский, Велепольский, Замойский, Любомирский, Сулковский, Соллогуб, Островский (епископ Куявский), Шептицкий (епископ Плоцкий) и др. Усилиями магнатов и шляхтичей государство шло к своей гибели. Станислав Сташиц несколько позже с горечью обратился к полякам: «Великая нация! Доколе же ты будешь пребывать в такой бесчувственности? Ужели ты хочешь погибнуть так, чтобы ничего кроме худой славы, после себя не оставить? Не бывало примера, чтобы живущие на плодороднейших землях, богато одаренные природой миллионы людей хладнокровно ожидали рабства не только без попыток к спасению, но даже без раздумия» [67, 40].
Для избрания короля в конце апреля 1764 г. состоялся всеобщий сейм в Варшаве, вокруг которой разместились войска противоборствующих сторон. В предместье Варшавы расположилось коронное войско, князь Карл Станислав Радзивилл ввел свою трехтысячную частную армию в Прагу на противоположном берегу Вислы, а частные армии Потоцких остались неподалеку в поместьях своих предводителей. Русские же войска и частная армия Чарторыйских разместились на окраинах самой Варшавы, и несколько сот русских солдат охраняли дворец, где разместился русский посол. Такое противостояние было более чем опасно, а проводить сейм под дулами ружей и пушек — бессмысленно. С другой стороны, это была проверка сил и нервов противников, и первыми дрогнули сторонники Браницкого. В назначенный день они вообще не явились на сейм, а стали совещаться во дворце коронного гетмана. Поскольку объявлять конфедерацию в присутствии русских войск было небезопасно, решили уйти из Варшавы в более спокойное место.
313

Генерал-майор Репнин отправил вслед коронному войску князя М.И. Дашкова с его отрядом, которому удалось догнать арьергард гетмана Браницкого и навязать сражение, но, видимо, воевать им не очень хотелось, так как они все-таки дали полякам уйти.
В отсутствие своих противников партии Чарторыйских пришлось тоже создавать польско-литовскую конфедерацию, маршалком которой был избран князь Адам Чарторыйский. Сейм конфедератов избрал новым коронным гетманом графа Вацлава Ржевуского и постановил не допускать иностранных кандидатов в список для избрания короля, а избрать поляка по матери и отцу, шляхетского сословия и исповедующего католическую веру. Завершением сейма было подписание акта со словами благодарности российской императрице, который ей и направили с коронным гетманом.
Екатерина II пошла навстречу этой конфедерации и приказала очистить Польшу от противников партии Чарторыйских. Приказ императрицы русские войска выполнили в точности, после нескольких поражений князь Карл Радзивилл с остатками своей частной армии ушел в Молдавию, а оттуда кружным путем в Саксонию, войско Франциска-Ксаверия Браницкого было вытеснено в Венгрию.
Вполне возможно, что князь Адам Чарторыйский предполагал стать королем Польско-Литовской республики, но Екатерина II твердо решила возвести на трон соседней страны своего бывшего любовника Станислава Понятовского, о чем дала соответствующие распоряжения русским дипломатам в Варшаве. Репнин с Кейзерлингом в конце июля 1764 г. встретились с примасом в присутствии князей Чарторыйских и прусского посланника Бенуа и заявили о желании российской императрицы. Прусский посол подтвердил, что кандидатура Станислава Понятовского полностью устраивает его короля. Адаму Чарторыйскому пришлось смириться с этим выбором и согласиться с избранием своего племянника главой государства.
Во второй половине августа того же года на Варшавском элекционном сейме делегатами был единогласно избран королем Станислав Август Понятовский под именем Август IV (1732—1798).
314

Однако князья Чарторыйские, получив большинство важных постов в Республике, решили провести реформы по укреплению исполнительной и законодательной власти государства. В первую очередь ликвидации подлежал принцип «либерум вето», не позволявший принимать на сеймах необходимые стране законы, а также внутренние таможни, от местных поборов которых страдала торговля. Для осуществления радикальных решений был создан коллегиальный орган исполнительной власти — конференция короля с министрами. Значительную часть реформ планировалось принять на следующем сейме, но делегаты не согласились с большинством предложений реформаторов, а главное, отклонили расширение прав протестантов и православных верующих, что давало России и Пруссии возможность вступаться за них.
Российский посол в Варшаве Н.В. Репнин решил организовать с помощью самих протестантов и православных соответствующие конфедерации, которые могли бы призвать на помощь российские и прусские войска. В результате в конце марта 1767 г. были созданы Слуцкая конфедерация с маршалком генералмайором Яном Грабовским и Торуньская конфедерация с маршалком тухольским старостой Юрием-Вильгельмом Гольцем. Обе конфедерации не имели большого авторитета и были малочисленными, а при образовании их выяснилось, что православных шляхтичей в государстве не осталось, из-за чего православную организацию возглавил протестант.
В противовес диссидентам католики тоже стали создавать свои конфедерации. Так, в Литве была образована конфедерация с маршалком быстрицким старостой Станиславом Бжостовским, а в Польше — с виленским воеводой Карлом Радзивиллом. Это никак не входило в планы российского правительства, поэтому в ход пошел подкуп лидеров католических конфедераций. Князю Карлу Радзивиллу были возвращены имения, конфискованные в 1764 г. после его бегства в Саксонию. И этого было достаточно, чтобы он не только согласился возглавить Радомскую генеральную конфедерацию, объединявшую католиков с диссидентами, но и привлек многих своих сторонников к согласию на расширение прав инаковерующих.
315

Но российской стороне этого уже было мало, и Н.В. Репнин потребовал от делегатов-учредителей объединенной конфедерации избрать их главой короля Августа IV, отменить принятые реформы, в том числе вернуть принцип «либерум вето», а также уравнять диссидентов в правах с католиками. Для введения этих требований в жизнь был собран внеочередной Варшавский сейм, где под присмотром российских войск, все еще окружавших столицу со всех сторон, с огромным трудом закон о равных правах христиан всех конфессий на территории Республики был принят. Правда, для усмирения особо ожесточенных противников проекта российскому послу пришлось отдать приказ полковнику Оттону Ингельстрому арестовать краковского епископа Каэтана Солтыка, киевского епископа Иосифа-Андрея Залусского, краковского воеводу Вацлава Ржевуского с его сыном Северином. Этих непримиримых католиков императрица Екатерина II распорядилась содержать в Калуге.
Одновременно на этом сейме делегация из 24 человек во главе с Карлом Радзивиллом и Станиславом Бжостовским подписала Вечный трактат с Россией о незыблемости границ 1686 г. При этом российская императрица объявлялась гарантом неизменности формы правления Польско-Литовской республики, шляхетских вольностей и прав по избранию короля, отклонению на сейме любого предложения одним голосом (принцип «либерум вето»), а также обладанию исключительным правом занятия государственных должностей и владения землей.
В этой ситуации проигравшими оказались сторонники не только Потоцких, но и Чарторыйских. Как подметил Станислав Сташиц, «ни у одного человека, ни у одного сословия в Польше нет больше причин, нежели у магнатов, желать, чтобы страна осталась неприкосновенной и Речь Посполитая была свободна. Если Польша падет, первые придут в ничтожество магнаты. При иностранном ли, или при отечественном деспотизме все равно величайшие преследования, травля и презрение ожидают магнатов. Если же они не сумеют сносить рабство, если станут роптать, то увянут и иссохнут от душевных терзаний или же дождутся темницы, мучений и смерти, а детям их останутся позор и нищета да презренные, всем ненавистные имена» [67, 241].
316

Дожидаться такого результата магнаты не стали, и весной 1768 г. в местечке Бар (совр. Винницкая область Украины) образовали конфедерацию. Маршалком был избран Юзеф Пулавский, во главе с которым конфедераты выступили против вечного мира 1686 г. с Россией, а также против уравнивания прав диссидентов с католиками. В Польско-Литовской республике православных было менее пяти процентов от общего числа жителей, при этом шляхтичами среди них были считанные единицы, так что вопрос о диссидентах не имел для них практического значения, но политически был важен для отношений с Россией.
Таким образом, Барская конфедерация начала борьбу против короля Августа IV, а соответственно и против России. Вести открытую войну с российскими войсками конфедератам было не по силам, поэтому она свелась к партизанским действиям сторонников Юзефа Пулавского в Брестском, Волковысском и Полоцком воеводствах, а также в Браславском, Мстиславском, Оршанском и Ошмянском поветах. К ним присоединилась часть правобережных казаков.
Главный совет Барской конфедерации находился сначала в Прешове в Татрах, а затем в Тешине в Силезских горах, в то время как военными действиями в Литве руководил генерал Михаил Ян Пац. Гражданская война в государстве послужила стимулом к подъему борьбы казаков и крестьян, т.е. православной части населения Республики. Хотя вроде бы наименование гайдамаков пришло из турецкого языка и означало разбойников, оно прижилось в среде украинских повстанцев. Слово это было ужасным на слух католиков и евреев, против которых обычно и направляли свои действия гайдамаки.
Главная роль в организации восстания в Правобережной Украине принадлежит православной церкви. Так, Могилевский епископ Георгий Конисский постоянно жаловался в Петербурге, который он часто посещал для консультаций со Священным Синодом, на притеснения католических властей в Польско-Литовской республике. Он не только себя, но и свою паству считал скорее подданными императрицы, чем короля. А игумен Мотронинского монастыря, находившегося в южной части Киевского воевод¬
317

ства*, Мелхиседек Яворский изготовил фальшивый указ Екатерины II, в котором императрица якобы призывала православных бить католиков, униатов и евреев. Этот псевдоуказ, попав в среду запорожских казаков, стал той искрой, от которой полыхнуло пламя восстания.
В середине мая 1768 г. отряд Максима Железняка в полтысячи человек начал «гулять» по Правобережью. Гайдамаки разорили такие местечки, как Жаботин, Богу слав, Мошны и Лысянка, вырезав в них поляков и евреев. Это подвигло многих казаков, находящихся на службе у шляхтичей, и крестьян не только восставать против своих хозяев, но и вырезать их семьи. Вскоре образовалось множество крупных и мелких отрядов гайдамаков, возглавляемых Гонтой, Неживым, Швачкой, Бондаренко, Бандурко, Гайдаем, Журбой, Крутем, Москалем, Носом, Саражином и Шелестом. Это были уже не отдельные восстания казаков и крестьян — полыхало все ближнее Правобережье Украины, залитое кровью поляков, униатов и евреев. Гайдамаки разорили Фастов, Белую Церковь, Канев, Черкассы, Медведовку, Смелу, Брусилов, Бышев, Андреевку, Ражев, Макаров, Умань и др. Несмотря на вооружение гайдамаков в основном кольями и вилами, они почти не встречали серьезного сопротивления разрозненных сил шляхтичей. Все восстание получило название «Колиивщина» и впоследствии охватило Брацлавщину, Киевщину, Волынь и Подолию.
Украинский поэт Тарас Шевченко с горечью писал:
Отаке-то було лихо По всш У крапп !
Прше пекла... А за впцо,
За що люди гинуть?
Того ж батька, таю ж дНи, — Жити б та брататься.
Hi, не вмыи, не хотыи,
Треба роз'еднаться!
Треба Kpoßi, брата Kpoßi,
«Уб'ем брата! спалим хату!» - Сказали, i сталось Все б, здаеться; Hi, на кару Сироти остались.
В сльозах росли та й виросли; Замучеш руки Бо заздро, що в брата G в KOMOpi i на на дворц I весело в хатИ
* К территории России принадлежал только Киев с окрестностями, а вся остальная часть Киевского воеводства принадлежала Польско-Литовской республике.
318

Розв'язались — i кров за кров. I муки за муки!
Болить серце, як згадаеш:
Старих словьян д1ти Впились кров'ю. А хто винен? Ксьондзи, езугги.
Конечно, католическое духовенство — ксендзы и монахи ордена иезуитов — были повинны в притеснениях православной церкви в Украине, но главным побудителем к народному возмущению было угнетение господами своих крестьян не только в Правобережной Украине, но и в Польше и в России. А казаки еще помнили свою вольную жизнь, когда они разбойничали в Польше, Крыму и России, и желание вернуть себе былое значение было куда больше, чем сохранить устои православия.
Крестьянские восстания с 1769 по 1780 г. охватывали не только Украину, но и Литву, где в Шавельской, Брестской и Слонимской экономиях крестьяне вели против своих господ упорную и решительную борьбу. Несмотря на то что эти крестьянскоказацкие восстания были вроде бы на руку правительству России для вмешательства во внутренние дела Республики как бы для защиты православных верующих, но лозунг гайдамаков «земля и воля» мог привести к неповиновению и российских крестьян, поэтому позиция императрицы Екатерины резко изменилась. Она отдала приказ генерал-майору М.Н. Кречетникову подавить бунты гайдамаков.
Полковник Гурьев известил предводителей гайдамаков Максима Железняка и Ивана Гонту, что он ведет свои войска им на помощь, а для координации совместных действий пригласил их к себе в лагерь под Умань на ужин, где приказал схватить их и заковать в кандалы. В отсутствие предводителей ничего не подозревающих гайдамаков подошедшие войска ночью повязали почти без сопротивления. По указу императрицы две тысячи русских подданных, прибившихся к гайдамакам, отправили на каторгу в Сибирь, а более тысячи подданных Республики передали гетману Браницкому. Ивана Гонту поляки казнили в местечке Сербы близ Могилева-Подольского. Казнь была страшной: у живого Гонты сначала содрали кожу со спины, а затем ему отрубили голову и прибили ее к виселице. Других участников «колиивщины» казнили в разных городах от Житомира до Львова. Чуть менее жестоко
319

российские власти подвергли казни Максима Железняка, ему дали 150 ударов кнутом, затем вырвали ноздри, выжгли раскаленным железом клейма на лбу и щеках и отправили в Нерчинские свинцово-серебряные рудники, где он вскоре умер. «Колиивщина» дорого обошлась населению Правобережной Украины — более 100 тысяч человек погибли от рук гайдамаков, а затем и сами они со своими семьями стали жертвами этого восстания.
До этих событий основной задачей генерал-майора Кречетникова было подавление деятельности Барской конфедерации. Русская карательная армия под его руководством наносила ощутимые удары отрядам конфедератов от Люблина до Гнезно, но жестокость, а главное, мародерство этого русского полководца вынудили даже российского посла в Варшаве Н.В. Репнина сообщить в Петербург о его злодеяниях: «Корыстолюбие и нажиток его так явны, что несколько обозов с награбленным в Россию, сказывают, отправил и еще готовыми имеет к отправлению. Все поляки и русские даже в его передней незатворенным ртом его вором называют» [70, 77]. Видимо, и по этой причине генерал-майора Кречетникова перенаправили на подавление гайдамаков.
Однако совершенно непредвиденным результатом «колиивщины» стала война с Турцией. Дело в том, что один из отрядов гайдамаков под руководством атамана Шило, погнавшись за группой шляхтичей-конфедератов, находившихся в пограничном с Турцией местечке Балта, пересек границу по реке Кодыма и вырезал всех поляков, евреев, а заодно и турок в соседнем местечке Галта. По этому поводу, а также из-за оккупации части Турции российскими войсками, воевавшими с конфедератами, султан Абдул Гамид I в начале октября 1768 г. объявил России войну, которая с переменным успехом длилась шесть лет.
Командующим 1-й российской армией в 1769 г. был назначен генерал-губернатор Малой России генерал-аншеф П.А. Румянцев, которому удалось в 1770 г. одержать две очень важные победы: на берегах Ларги над 100-тысячной армией крымского хана Селим Гирея III и на берегах Кагула над 150-тысячной армией турецкого визиря. В этой войне отличился и российский флот под командованием генерал-аншефа А.Г. Орлова и адмирала Г.А. Спиридова,
320

который одержал победу над турецким флотом в Чесменской бухте Эгейского моря.
Однако война России с Турцией изменила расстановку сил в Польско-Литовской республике. Князь Мартин Любомирский и граф Андрей Замойский предложили королю распустить по квартирам коронное войско гетмана Франциска-Ксаверия Браницкого, действовавшего против конфедератов Юзефа Пулавского. Это было вызвано опасением, что императрица Екатерина может использовать войско республики в войне с Турцией, а портить отношения с турками король Август IV не хотел. И хотя король решил все-таки не распускать войско, его возможности ограничили только действиями против бунтующих крестьян и казаков. Посол князь Н.В. Репнин пытался как-то привлечь короля и партию Чарторыйских к участию Республики в войне против Турции, но те были непоколебимы. Это привело к смене Екатериной II в июне 1769 г. своего посла в Варшаве на князя М.Н. Волконского.
Конфедераты же, наоборот, активизировали свои действия против русских войск, к ним вновь присоединился князь Карл Радзивилл, который усилил оппозиционеров не только своими сторонниками, но и значительными капиталами. Австрийская империя старалась проявлять лояльность к Барским конфедератам, давая им, при необходимости, убежище на своей территории. Правда, дружба дружбой, но свой интерес императрица МарияТерезия не упустила, отдав приказ ввести австрийские войска на территории Бохни и Велички неподалеку от Кракова, богатые своими соляными копями. Причем австрийцы объявили эти земли «возвращенными», поскольку когда-то, в 1412 г., они отходили от Польши к Венгрии.
Единственной страной, вновь постаравшейся оказать польским конфедератам помощь, была Франция, которая прислала им батальон стрелков под командованием полковника Шарля Дюмурье. Этот француз известен не только тем, что возглавил собранное им из конфедератов 50-тысячное войско, но и тем, что во время французской революции, уже генералом, был министром иностранных дел, военным министром и командующим Северной армией республики. Шарль Дюмурье оставил мемуары, в которых дал нелицеприятную характеристику конфедератам:
321

«Войско конфедератов простиралось от 16 до 17 тысяч человек; но войско это было под начальством осьми или десяти независимых вождей, несогласных между собою, подозревающих друг друга, иногда дерущихся друг с другом и переманивающих друг у друга солдат. Все это была одна кавалерия, состоявшая из шляхтичей, равных между собою, без дисциплины, дурно вооруженных, на худых лошадях. Шляхта эта не могла сопротивляться не только линейным русским войскам, но даже и казакам. Ни одной крепости, ни одной пушки, ни одного пехотинца» [70, 83].
В карательных операциях против конфедератов впервые проявил свой полководческий талант А.В. Суворов (1730—1800). В 12-летнем возрасте, как и многие дворянские дети, этот сын генерал-аншефа В.И. Суворова, всю жизнь прослужившего по провиантской части, был зачислен мушкетером в лейб-гвардии Семеновский полк, правда, приступил к обязанностям только через шесть лет в чине капрала. А вот офицером он стал лишь к 25 годам, видимо, из-за строптивого характера. Как и отец, Александр Васильевич служил по провиантской части, а во время Семилетней войны с Пруссией премьер-майор Суворов был назначен в 1758 г. комендантом захваченного Мемеля. Затем он участвовал вместе с лихими гусарами и казаками в партизанских набегах на прусские тылы и в боях при Кунерсдорфе. Лишь в 1762 г. при правлении уже Екатерины II Александр Васильевич получает чин полковника и назначается командиром Астраханского пехотного полка, а через год его переводят командиром Суздальского пехотного полка. Отец Александра Васильевича принял участие в низложении Петра III, так что, скорее всего, императрица отблагодарила его повышением сына в звании и назначением на должность командира полка, когда тот прибыл к ней из армии с депешей.
Осенью 1768 г. Суздальский полк с полковником А.В. Суворовым выступил из Новой Ладоги, где был расквартирован, в Смоленск, куда прибыл через месяц*. Здесь Суздальский полк
* Пройти 927 верст за месяц в составе полковой колонны с обозом — фантастически быстрое передвижение со средней скоростью 31 км в сутки, что вызывает подозрение.
322

вошел вместе со Смоленским и Нижегородским полками в состав созданной бригады, командиром которой был назначен Суворов. В июле 1769 г. бригада перешла границу Польско-Литовской республики.
Осенью 1769 г. Суворов со своим Суздальским полком гонялся в районе Бреста за небольшими отрядами братьев Пуласких. Именно здесь, в Польско-Литовской республике, 40-летний полководец учился воевать в сражениях с малочисленным противником. Но уже в начале 1770 г. князь М.Н. Волконский поставил перед ним задачу по обеспечению спокойствия в Люблинском воеводстве, через которое шла важная дорога из Варшавы на Подолье и Молдавию, где русская армия воевала с турками. Александр Васильевич разработал систему противодействия партизанским отрядам с помощью создания блок-постов: четыре поста в Пулавах, Краснике, Опатуве и Сандомире прикрывали западную границу региона, четыре поста в Желехуве, Седльце, Коцке и Бялой-Подляске — северную границу, а два в Хрубешуве и Красныставе — южную границу. Для командиров блок-постов им были разработаны подробные инструкции: как обороняться, какими силами преследовать противника и на какое расстояние. Суворов запрещал своим подчиненным выходить из занимаемого ими населенного пункта в полном составе: «Главное правило есть, единожды занятых постов ни на малое время вовсе не опоражнивать, понеже как земля через них в беспечности, так и они в междоусобной обороне состоят, доколе род обстоятельств совсем иного вида не получит» [75, 442]. За проявленные организационные способности в подавлении действий конфедератов А.В. Суворов получил в начале 1770 г. звание генерал-майора.
Такая система защиты региона от действий партизанских отрядов оказалась весьма действенной, особенно когда основные воинские силы были использованы на театре русско-турецкой войны. Этот метод борьбы с партизанами применялся и применяется различными оккупационными армиями до наших дней. Даже когда многочисленный отряд конфедератов Юзефа Миончинского, состоявший из 1400 кавалеристов и 300 пехотинцев, попытался в ноябре 1770 г. атаковать Сандомир, то отряд блок-поста капитана
323

В.П. Дитмарна в 200 человек выдержал 20 часов непрерывных атак, после чего конфедераты вынуждены были отступить.
Если оборону региона А.В. Суворов создал очень удачно, то атаковать укрепленные пункты ему ранее не приходилось, и осваивал он эту науку в процессе боев. Когда все тот же отряд Юзефа Миончинского укрылся в замке Ланскрона, неподалеку от Кракова, Александр Васильевич попытался захватить это укрепление. Имея всего лишь 800 человек пехоты и конницы, а также четыре орудия, он начал штурм замка, но после нескольких безуспешных атак остался без офицеров, расстрелянных со стен поляками, и вынужден был отступить. Если исходить из потерь русского отряда: 21 человек убитыми и семь ранеными, то поляки действительно охотились исключительно за русскими офицерами-мародерами. Сам А.В. Суворов считал, что его офицеры, нарядившиеся в дорогие польские наряды, хорошо выделялись из общей солдатской массы.
Французскому полковнику Дюмурье, командовавшему войсками конфедератов, удалось все-таки освободить от русских войск Краков и окрестные города. Чтобы не дать конфедератам укрепиться в этом очень важном районе Польши, южнее которого уже была территория Австрийской империи, командующий русскими войсками в оккупированной Республике генерал Веймарн направил генерл-майора Суворова в Краков с двумя батальонами пехоты и пятью эскадронами конницы при восьми орудиях. По пути к нему присоединились другие отряды, так что у замка Тынец возле Кракова у Суворова было уже более трех с половиной тысяч человек. Однако укрепления этого небольшого замка тоже устояли от попытки русского отряда атаковать его с ходу.
Основное сражение войска Суворова против конфедератов Дюмурье произошло в мае 1771 г. возле замка Ланскроны. Силы противников были равными, но более дисциплинированные русские части опрокинули центр обороны конфедератов, которые после этого, потеряв боеспособность, отошли в замок. Поляки потеряли в этом бою до 300 человек убитыми и до 200 человек пленными, о потерях русских не говорится, но рукопашный бой, который в дальнейшем исповедовал А.В. Суворов, предполагает
324

равное, а то и большее количество потерь у атакующей стороны. «Пуля — дура, штык — молодец!», — говорил русский полководец, именно поэтому его войска обычно несли большие потери. Сам замок Ланскрону Суворов попытался штурмовать, но атака с ходу не получилась, а организовывать осаду с восемью пушками было бессмысленно. Суворов со своим отрядом отступил к Замостью, где конфедераты перехватили инициативу в военных действиях на важном для российских войск направлении. Пожалуй, главным итогом этих столкновений было то, что полковник Дюмурье, отчаявшись создать из шляхтичей боеспособную армию, вернулся во Францию.
Действовавший самостоятельно отряд Казимира Пулаского так и не сумел взять Замостье, а подошедший со своим войском А.В. Суворов выбил его и из предместья, что заставило поляков отступить к замку Ланскроне. Но надо отметить, что в партизанской войне выигрывает не тот, кто грамотно атакует противника, а тот, кто делает это неожиданно и там, где его не ждут. В то время как А.В. Суворов на юге защищаемого им региона старался не допустить перехвата инициативы конфедератами, на севере великий гетман литовский Михаил-Казимир Огинский со своим трехтысячным войском в конце августа 1771 г. напал на отряд полковника А. Албычева. После того как литовцы убили полковника потерявший управление отряд русских сдался в плен. Но дальнейшие действия князя Огинского были куда менее удачными. Не сумев взять хорошо укрепленные замки Несвижа и Слуцка, он отошел к Столовичам. Возле этого местечка его внезапной ночной атакой и разгромил с подошедшим полком А.В. Суворов. Гетману удалось с трудом уйти и увести свое войско от полной погибели.
Интересно, что князь Михаил-Казимир Огинский совсем не известен в современной России своими военными подвигами во время Барской конфедерации. А ведь императрица Екатерина II рассматривала этого зятя Чарторыйских как одного из кандидатов на польскую корону, даже наградила его орденом Св. Андрея Первозванного.
Суворов тоже не был обойден наградами императрицы: в 1770 г. за организацию блок-постов он получил орден Св. Анны,
325

за победу над Дюмурье — орден Св. Георгия 3-й степени, а за победу над великим гетманом литовским М. Огинским — орден Св. Александра Невского. Императрица Екатерина высоко ценила заслуги Александра Васильевича в подавлении деятельности Барской конфедерации.
Французское правительство, не желая установления контроля России над Польско-Литовской республикой, направило туда целую команду военных специалистов: генерала барона де Виомениля и 50 офицеров. Однако действия этого французского генерала только ускорили конец Барской конфедерации. Считая, что для подъема воинского духа повстанцев требуется подвиг, конфедераты попытались пленить самого короля Августа IV. Попытка, предпринятая Стравинским с несколькими шляхтичами, оказалась успешной, но затем королю удалось уговорить своего сопровождающего, и тот отпустил его. Вернувшись во дворец, король представил это похищение как попытку убить его, что подтолкнуло многих конфедератов, уже порядком уставших от бесполезных действий, отойти в сторону от борьбы за власть.
Однако это покушение на свободу, а может быть и на жизнь короля, побудило соседних государей перейти к более радикальным мерам по отношению к Республике. Сначала прусский король Фридрих II договорился с российской императрицей Екатериной II о разделе Польско-Литовской республики и стороны подписали 17 февраля 1772 г. в Петербурге соответствующую конвенцию. А 5 августа того же года к ним присоединилась Австрийская империя. Теперь, как бы мужественно ни сопротивлялись конфедераты, судьба страны была решена.
Генерал де Виомениль предложил осуществить еще одну попытку спасти положение конфедератов — захватить старинный королевский замок Вавель в Кракове. Это требовало длительной подготовки как для штурма, так и для осады, но ни то, ни другое было невозможно для конфедератов, поэтому было решено тайно проникнуть в замок через канализационные отверстия в крепостных стенах. Отряду французского бригадира Шуази удалось во второй половине января 1772 г. выполнить эту задачу: проникнуть в замок, завалить камнями его ворота, оставив свободной
326

лишь калитку. Правда, сам Шуази в замок попал только со второго раза, когда вместе с подошедшим подкреплением конфедератов он пробился туда сквозь ряды краковского гарнизона полковника В.В. Штакельберга.
Через два дня на помощь русскому гарнизону Кракова подошло войско генерал-майора Суворова и пять польских конных полков коронного гетмана Франциска-Ксаверия Браницкого. Русские солдаты осадили с двух сторон замок Вавель, а польская конница охраняла подступы к нему на противоположном берегу Вислы. Установив пушки на верхних этажах соседних домов, русские артиллеристы открыли огонь по замку. Полевые пушки малого калибра не наносили никакого урона крепостным стенам Вавеля, но все-таки обстрел повышал боевой дух русских солдат. Через две недели осады Суворов отдал приказ на штурм замка, но, хотя в атаку русские отряды пошли ночью, попытка оказалась безрезультатной. Потеряв 50 человек убитыми, из них 10 офицеров, и 100 человек ранеными, русские отошли от замка на улицы Кракова. Теперь уже конфедераты предпринимали несколько попыток атаковать русское войско у стен замка, но тоже безуспешно, при этом основной урон конфедератам нанесла польская коронная конница.
В начале апреля в Краков прибыла осадная артиллерия, и положение осажденных конфедератов качественно изменилось. Чтобы не тратить много времени на обстрел замка, генерал-майор Суворов предложил французскому бригадиру Шуази почетную капитуляцию, и она была принята. 26 апреля гарнизон капитулировал, в том числе двое французских бригадиров — Шуази и Голибер. Всего сдавшихся конфедератов было около 800 человек. Французским офицерам Суворов вернул холодное оружие, а затем их отправили во Львов, остальных конфедератов под конвоем этапировали в Смоленск.
На этом, собственно говоря, закончилась деятельность Барской конфедерации. Руководители конфедератов во главе с Михаилом-Яном Пацем были вынуждены покинуть свою резиденцию в Тешине по требованию австрийских властей и перебраться в Баварию. Казимир Пулаский, обвиненный в покуше¬
327

нии на короля, эмигрировал в Америку, где участвовал в войне за независимость Соединенных Штатов от Великобритании.
Судьба 14 тысяч пленных конфедератов оказалась трагической, их этапировали пешком в Сибирь, но далеко не все сумели дойти туда живыми. Тех же, кто дошел, было приказано рекрутировать в солдаты, а отказывающихся секли розгами. Позже, в 1773 г., узнав об императорском указе о прощении пленных конфедератов, они потребовали скорейшей отправки домой, что было расценено тобольским губернатором Денисом Чичериным как бунт. Зачинщиков жестоко наказали, сначала им дали по 800 ударов кнутом, а тем, кто выжил, после этой экзекуции, вырвали ноздри, клеймили, заковали в кандалы и пожизненно отправили на рудники. Лишь немногим из пленных конфедератов посчастливилось вернуться на родину.
Характерно, что многоконфессиональную Польско-Литовскую республику поделили между собой православная Россия, протестантская Пруссия и католическая Австрия, а конвенция, которую подписали эти страны, начиналась со слов «Во имя Пресвятой Троицы...». После этого говорить о какой-то защите угнетаемых православных христиан в Республике не приходится.
Согласно этой конвенции к Пруссии отошли: Польское Поморье, кроме Гданьска; часть Великой Польши между реками Вислой и Ницей; часть территории Восточной Пруссии с городами Мариенбург (Мальборк) и Эльбинг (Эльблонг); епископство Вармское и воеводство Кульмское (Хелмноское) без Торуня. Эти прусские приобретения составляли 36 тысяч кв. км с населением 580 тысяч человек.
Австрия приобрела большую часть Галиции с городами Львов, Перемышль (Пшемысль), Галич, а также часть Малой Польши с городами Белз и Жешув. Территория в 83 тысячи кв. км с населением более 2,5 млн человек получила наименование королевства Галиции и Лодомерии (часть земель бывшего ВладимироВолынского княжества). И это не считая Бохни и Велички.
Россия получила: Южную Лифляндию с Динабургом; Полоцкое и Витебское воеводства с городами Полоцк, Витебск, Могилев, Мстислав ль; правобережье Западной Двины и левобережье
328

Березины. Все это составило 92 тысячи кв. км с населением более 1 млн 300 тысяч человек. Отошедшая к России территория получила наименование Белорусского наместничества с Полоцкой и Могилевской губерниями.
В сентябре 1772 г. Пруссия и Австрия ввели войска на территории Республики, отошедшие к этим странам. России не пришлось этого делать, так как войска давно уже были там. Наоборот, часть войск была выведена на театр русско-турецкой войны, в том числе в армию фельдмаршала Румянцева был отправлен генерал-майор Суворов.
Король Польско-Литовской республики, или того, что от нее осталось, Август IV обратился к королям Франции, Испании, Португалии, Сардинии, Англии и Голландии с призывом помочь его стране против наглых оккупантов. Но и правительства странагрессоров тоже не сидели сложа руки: всех, кто посмел поднять голос, арестовали. Именно таким образом лишили возможности агитации против оккупантов каменецкого епископа Адама Красинского, а также других видных поляков. А самому королю пригрозили свержением с престола, после чего он согласился на созыв внеочередного сейма и разослал универсалы по организации местных сеймиков для выборов делегатов на Варшавский сейм. Несмотря на противодействия каменецкого епископа Адама Красинского, которому к тому времени удалось получить свободу, и краковского епископа Каэтана Солтыка, сейм был открыт. Для «поддержания порядка» в Варшаву были введены прусские, австрийские и русские войска, а комендантом Варшавы был назначен австрийский генерал Романиус.
Еще до открытия сейма литовский делегат и великий коронный кухмистер Адам Лодзя Понинский подговорил нескольких делегатов устроить на сейме конфедерацию. Как ни протестовали на сейме принципиальные делегаты, большинством купленных голосов была образована конфедерация, а ее главой был избран Понинский, которому и вручили жезл маршалка.
После этого сейм превратился в фарс, заседания которого откладывались Понинским с одного дня на следующий, до тех пор пока сейм не покинули все, кто мог возразить против раздела
329

Республики. После этого король подписал акт конфедерации, а маршалок Понинский составил делегацию для переговоров со странами-оккупантами о разделе страны и новой форме правления в ней.
Это преступление Понинского и его сотоварищей описал Станислав Сташиц: «Его тирана — Понинского — все стали чтить еще более униженно, под его маршальством нация собиралась на сессии сейма. На сессиях, которые были страшнейшими, почти невероятными преступлениями, Понинский ловит народ на одном слове и вырывает у него законодательную власть, передав ее делегации из нескольких человек, под председательством иностранных министров. Когда некоторые граждане стали упрекать его в коварстве, то нет в нашем языке слов, коими можно бы выразить наглость Понинского. Он громко ответил суверенной нации: “Сейм ничего не может постановить, ибо я того не хочу и не подпишу”. Этого я был очевидцем» [67, 251].
В середине сентября 1773 г. делегация подписала три договора от имени Польско-Литовской республики, в которых отторгнутые Россией, Пруссией и Австрией территории передавались им в полную собственность. А в начале октября 1773 г. российский посол граф Оттон Штакельберг предъявил королю Августу IV ультиматум, согласно которому тот должен был одобрить раздел государства, в противном случае императрица Екатерина обещала своему «милому Стаею» ввести 50-тысячное войско и оккупировать даже то, что осталось от Республики. 19 октября 1773 г. король Август IV подписал три договора с Россией, Пруссией и Австрией. Ко всему прочему Пруссия и Австрия присоединились к «Вечному миру 1686 г.», т.е. вместе с Россией стали гарантами конституций шляхетского сословия Республики.
Действия и политику России того времени охарактеризовал Станислав Сташиц как современник этих событий:
«Польша будет вечным и до сей поры несчастнейшим свидетелем унижения, в котором держит нации нынешний союз деспотов. Ни с того ни с сего один из европейских дворов, без малейшей причины, без формального объявления войны, во время мира, имея торжественнейшие договора с Польшей, наслал на
330

Речь Посполитую польскую свои войска, на глазах Европы попрал в чужой стране все международные законы и все законы человечности. В одном конце как глава русской религии разжег фанатизм и во имя бога приказал вырезать в Польше всех тех, кто не разделял его вероисповедания. И вот в течение нескольких недель было вырезано около ста тысяч лиц обоего пола разного возраста, а больше всего младенцев, которые еще и спрятаться не могли и которых разъяренный фанатик нанизывал по трое на пику. В то же время в другом конце Польши солдат того же двора проделывал свирепейшие жестокости над захваченными в плен поляками, публично истязал их в определенные дни, вешал, топил, резал носы, уши, руки и ноги. Древич, зверь, а не человек, доверчиво сдающемуся ему человеку разрезал живот и живому закручивал вокруг дерева внутренности*. Такая жестокость над людьми Речи Посполитой не возмутила ни одну нацию в Европе. Напротив того, этот двор, как оказалось впоследствии, приобрел таким образом уважение и авторитет в глазах прочих самовластных домов, ибо вскоре с ним соединились против Польши еще два деспота» [67, 233].
Все это время продолжалась война с Турцией, поэтому после разгрома войск Барской конфедерации часть русских войск была отправлена в Молдавию, в том числе на турецкий театр военных действий был направлен генерал-майор А.В. Суворов. К этому времени русской армии удалось вывести из войны вассала турецкого султана и его союзника крымского хана: в ноябре 1772 г. был заключен мирный договор с ханом Сахиб-Гиреем. По условиям договора устанавливалась независимость Крыма от Турции и покровительство Российской империи над этим татарским ханством. Вообще весь 1772 г. военные действия с турецкой армией почти не велись, стороны вели переговоры о мире, на время которых и было заключено перемирие.
Когда же стало понятно, что турецкая сторона не готова пойти на серьезные территориальные уступки, императрица потребовала от командующего 1-й армией П.А. Румянцева решительных дей¬
* Российский полковник Древич в войне против Барской конфедерации допускал на территории Великой Польши неслыханные жестокости.
331

ствий по разгрому армии великого визиря. В течение 1773 г. генералмайору Суворову с небольшим отрядом удалось отличиться двумя удачными рейдами за Дунай на городок Туртукай, а после форсирования армией Дуная в июне 1774 г. ему вместе с генералом М.Ф. Каменским во главе 25-тысячного отряда удалось нанести поражение 40-тысячному турецкому корпусу при Козлудже.
Вполне возможно, российские войска продолжили бы победоносное наступление, но в это время внутри России бушевало восстание под руководством Емельяна Пугачева, и летом его 20-тысячное войско подошло к Казани. Крестьянская война была спровоцирована самой императрицей, которая в 1763 г. издала указ об оплате крестьянами расходов, связанных с подавлением их волнений, в 1765 г. — указ о праве помещиков отдавать неугодных им крестьян в каторжные работы, в 1767 г. — указ о запрете крестьянских жалоб на владельцев. Все эти указы в пользу дворян давали Екатерине II уверенность в преданности этого сословия, но крестьянской любви они ей явно не принесли. Именно поэтому Емельяну Пугачеву и удалось представить себя перед народом спасшимся императором Петром III.
21 июля 1774 г. был заключен Кючук-Кайнарджийский мирный договор между Россией и Турцией. Россия получила часть Черноморского побережья с городами Керчь, Еникале и Кинбурн, а также ей были возвращены Большая и Малая Кабарда. Российский флот мог беспрепятственно ходить по Черному морю.
Теперь, когда армия была освобождена от тягот турецкой войны, на подавление пугачевского восстания было направлено войско во главе с А.В. Суворовым. 25 августа 1774 г. произошло последнее сражение между регулярной и повстанческой армиями, а в сентябре Емельян Пугачев был выдан властям своими же сообщниками. В железной клетке под охраной генерал-майора Суворова этот Лжепетр III был доставлен в Москву, где его казнили. Но для А.В. Суворова нашлась новая работа: подавление восстания башкир под руководством Салавата Юлаева на Урале, а затем наведение порядка на Северном Кавказе. Именно за подавление восстания ногайских татар полководец получил звание генерал-аншефа.
332

С отторжением Крыма от Турции запорожские казаки стали помехой для Г.А. Потемкина в создании Новороссийской губернии, и императрица Екатерина пошла навстречу своему любимцу, издав 3 августа 1775 г. Высочайший Манифест об уничтожении сечи Запорожской. Сечь была занята русским отрядом и уничтожена. Значительная часть казаков ушла в Турцию, часть бесследно пропала в российских застенках и монастырях, лишь немногим из казацкой старшины были пожалованы офицерские звания и дана возможность послужить светлейшему князю в Новой России. Ушедшие к туркам казаки с позволения султана Абдул Гамида I поселились в районе Очакова и вдоль побережья Черного моря. Константинопольский патриарх Софроний был рад увеличению православной паствы в Турецкой империи и увещевал казаков покориться турецкому султану. В дальнейшем казаки поселились в устье Дуная, но и туда дошли русские войска, и в 1792 г. черноморские и дунайские казаки получили разрешение императрицы поселиться в низовьях реки Кубань.
В Польско-Литовской республике в 1775 г. усилиями короля Августа IV был создан Постоянный совет из 36 человек, который разделялся на пять департаментов: иностранных дел, внутренних дел, национальной обороны, юстиции, финансов. Правда, кандидатуры всех членов этого кабинета министров королю пришлось согласовывать с российским послом. Постоянный Совет решал текущие вопросы в периоды между сеймами, а затем на очередном сейме отчитывался перед делегатами о проделанной работе. Отношение к этому государственному органу у современников сложилось разное. Станислав Сташиц видел в нем и положительное и негативное начала:
«В царствование Станислава Августа несчастные поляки, испытав горестные последствия невыполнения законов, то есть внутреннего безвластия, установили, наконец, этот совет. С установлением Постоянного совета Польша уже не зиждется на безвластии*.
* В Польше в XVIII в. была распространена поговорка: «Polska nierządem stoi» — Польша держится беспорядком.
333

Говоря так, считаю Постоянный совет единственным ведомством, которое стоит на страже законов и имеет высший надзор над всеми в стране гражданскими и политическими ведомствами, дабы они выполняли свои обязанности. В этих пределах он и был полезен. Придание Постоянному совету власти истолковывать законы было окончательным его извращением. Ведомство в Речи Посполитой, истолковывающее законы, — это государство в государстве. Общество, в котором вся нация властна писать законы, а одно ведомство властно их истолковывать, — это политическое чудище. Власть толкования законов, приданная Постоянному совету, была делом иностранной вечно завидующей нам силы деспотов, так что нечему дивиться, если в Речи Посполитой она оказалась чудовищной нелепостью, ибо наши коварные враги, видя, что лишь наше неповиновение законам сделало нас рабами их воли, не могли допустить, чтобы в нашей Речи Посполитой возникло ведомство, устроенное так, что в Польше прекратилось бы безвластие» [67, 84].
Законодательство республики было настолько запутанным, что Варшавский сейм 1776 г. поручил бывшему канцлеру Анджею Замойскому провести кодификационную работу. Этот магнат с несколькими единомышленниками подготовил проект к Сейму 1780 г., предусматривающий некоторое смягчение крепостного права и незначительное улучшение правового положения крестьян. Однако даже небольшие уступки крестьянам шляхта не одобрила. Недовольными остались представители нунция папы Пия VI, так как проект содержал хоть и незначительные, но ограничения вмешательства римской курии во внутренние дела Республики. Поддерживаемые епископами и одобряемые российским послом Оттоном Штакельбергом, шляхетские делегаты устроили на сейме этому проекту обструкцию. В результате была принята резолюция «Так как в этом собрании законов мы не находим исполнения наших намерений, выраженных на сейме 1776 года, то устраняем навсегда это вышеупомянутое собрание законов и постановляем, чтобы ни на одном сейме оно не было воскрешаемо» [67, 12].
Для совместного противостояния Турции в 1781 г. был заключен русско-австрийский союз, и, хотя вряд ли серьезно мож¬
334

но было рассчитывать на военную помощь Австрии, стороны обсуждали план восстановления Греческой империи. Этой приманкой западноевропейские страны в различных комбинациях привлекали Россию для участия в войнах с Турцией вплоть до XX в. Но даже когда российские войска действительно могли бы овладеть Стамбулом, союзники России делали все возможное, чтобы этого не допустить.
Россия продолжала расширять свою территорию. Так, в 1783 г. произошло присоединение Крыма к Российской империи. Татарские мурзы, в связи с ослаблением военной мощи Турции, желали прислониться к более крепкому плечу и присягнули на русское подданство. Турецкому султану ничего не оставалось, как признать вассальную зависимость Крыма от России, но желание взять реванш в новой войне было естественным для турецкой политики. Путешествие императрицы Екатерины в Крым весной 1787 г. еще более способствовало развязыванию русско-турецкой войны.
Вообще это время русских политических и военных побед князь М.М. Щербатов охарактеризовал следующим образом:
«Все царствован/е сей Самодержицы означено дЬян/ями, относящимися къ ея славолюб/ю... Зачатыя войны еще сie свидЬтельствуютъ; по пристрастно возвели на Польской престолъ Понятовскаго, хотели ему противъ вольностей Польскихъ прибавить самовласт/я; взяли въ защищен/е десидентовъ, и вместо, чтобы стараться сихъ, угЬсненныхъ за законъ, в Россш къ единовернымъ своимъ призывать, ослабить тЪмъ Польшу и усилить Росспо, — чрезъ de подали причину къ Турецкой войнЪ, счастливой въ дЬйствшхъ, но бол'Ье Россш стоющей, нежели какая прежде бывшая война; послали флотъ въ Грец/ю, который божескимъ защищен/емъ победу одержалъ; но мысль въ сей посылка была единое славолюб/е. Разделили Польшу а тем усилили Австрийский и Бранденбургский домы и потеряли у Россш сильное дЪйств/е ея надъ Польшею, прюбр'Ьли или лучше сказать похитили Крымъ, страну по разности своего климата служащую границею Россганамъ» [42, 91].
В конце августа 1787 г. Турция объявила войну России, а уже в октябре высадился пятитысячный турецкий десант на Кинбурнской косе. Эта песчаная полоска земли, отделяющая Днепро-
335

Бугский лиман от Черного моря, досталась России по условиям Кючук-Кайнарджийского мирного договора. Именно здесь была построена небольшая крепость Кинбурн, но ее значение увеличивалось тем, что она находилась напротив мощных укреплений турецкой крепости Очаков и контролировала проход кораблей к устью Днепра. Главнокомандующим русской армией был назначен императрицей генерал-губернатор Новороссийской, Азовской и Астраханской губерний генерал-фельдмаршал Г.А. Потемкин. Именно он и поручил А.В. Суворову как умеющему действовать в нестандартной обстановке командование небольшим гарнизоном этой крепости. Действительно, Александр Васильевич не только организовал защиту крепости, но и силами своего отряда не дал закрепиться туркам на косе. Когда же подоспело на помощь гарнизону русское войско, совместными силами они разгромили турецкий десант. Мало кому из турецких десантников удалось спастись после этого сражения. А.В. Суворову в этой битве тоже досталось — он был ранен в голову и пулей в руку навылет.
А в Польско-Литовской республике король продолжал укреплять свои позиции. Так, на Сейме 1788 г. он предложил проект военного союза с Россией для совместной борьбы против турок, по которому императрица Екатерина II обязывалась вооружить и содержать в течение всей войны 12-тысячный корпус войск Республики, а затем еще шесть лет выделять на его содержание по одному миллиону злотых в год. Кроме того, Россия собиралась предоставить своему союзнику торговые льготы и обязалась потребовать от Турции аналогичных льгот при заключении мира. Были и секретные статьи предлагаемого союза, по которым Республике в случае успеха передавались бы турецкие территории в Подолии и Молдавии.
Российская императрица, предлагая польскому королю союз против Турции, рассчитывала тем самым создать из Польши буферное государство между Россией и Пруссией. Англия и Пруссия в это время были противниками России на международной арене. Именно поэтому прусский посол Генрих-Людвиг Бухгольц представил Варшавскому сейму ноту с утверждением короля
336

Фридриха-Вильгельма II в отсутствии необходимости Республике заключать военный союз с Россией, более того, такой договор может дать повод турецкому султану для вторжения в ее пределы. Взамен прусский король предлагал свою помощь по защите интересов Республики. Большинство делегатов сейма поддержали предложение короля Фридриха-Вильгельма II, и в конце марта 1790 г. Республика заключила оборонительный союз с Пруссией. Правда, прусский король выдвинул условием заключения договора передачу Пруссии Гданьска и Торуня.
Вообще сейм, начавшийся в 1788 г., продолжался по 1792 г. с небольшими перерывами и вошел в историю под названием Четырехлетнего сейма. Этот сейм за четыре года утвердил целый пакет законов и постановлений. Кардинальным изменением было то, что Республика перестала быть конфедеративным государством. Польша и Литва стали единым целым, хотя некоторые самостоятельные институты литовцы сумели отстоять: судебную систему, финансы и законы. При равном представительстве делегатов на сейме, он должен был проходить не только в Варшаве, но и раз в три года в Гродно.
Официально были провозглашены свобода слова, собраний и печати, а также свобода вероисповедания, хотя католическая церковь оставалась господствующей в государстве. Теперь налоги обязаны были платить шляхта, духовенство и чиновники. Государство брало на себя обязательство опеки крестьянства, а горожане получили право неприкосновенности личности, приобретения земельных поместий, занятия государственных должностей и избрания делегатами на сейм с правом совещательного голоса. Города получили возможность создавать органы самоуправления, а их уважаемые жители, владевшие недвижимостью, могли получить шляхетское достоинство от короля, но не более 30 человек на каждом сейме.
Самым серьезным законом было увеличение регулярной армии до 100 тысяч человек, тем самым укреплялась обороноспособность страны. Так как для такой большой армии затруднительно было набрать на младшие офицерские должности исключительно шляхтичей, то тем горожанам, кто дослужился до
337

звания штабс-капитана, присваивалось шляхетское достоинство. Вообще само шляхетство тоже претерпело изменения в своем статусе: так, по новому закону на поветовые сеймики допускалось избирать делегатов-шляхтичей не моложе 18 лет, но имеющих годовой доход свыше 100 злотых и записанных в земские книги. То есть избирательная система стала базироваться на имущественном принципе, а не на сословном.
Самыми известными личностями при разработке этих законов были князь Адам-Казимир Чарторыйский, коронный референдарий Гуго Коллонтай, генеральный писарь Литвы Игнаций Потоцкий, сенатор Юзеф Выбицкий, писатель Юлиан Немцевич, а также делегаты сейма Юзеф Мостовский, Тадеуш Матушевич, Юзеф Забелло, Юзеф Вейссенгофф. Все эти законы в ПольскоЛитовском государстве были приняты не только по желанию их создателей и короля, но и под нажимом требований горожан и крестьянских волнений. Значительной побудительной силой была и революция во Франции.
Этот пакет законов получил впоследствии название «Конституция 3 мая 1791 года». Ее действие определялось 25 годами, а пересматривать ее мог только специально собранный для этого сейм. Эти изменения были первым шагом на пути социальной перестройки и национального возрождения Польши.
Законодательная власть вновь передавалась исключительно сейму, состоявшему из палаты депутатов и сената. Палата избираемых на два года депутатов состояла из 204 человек, а сенат — из 132 вельмож, включая короля. Сенаторы не имели права законодательной инициативы, но получили право на отсрочку принятия законов, которые принимались теперь простым большинством голосов.
Исполнительная власть осталась за королем и назначаемым им правительством из шести министров. Королевская власть становилась наследственной, но по саксонской линии. Например, после смерти короля Станислава Августа Понятовского польский трон должен был занять курфюрст Саксонии.
Россия не могла оперативно отреагировать на ход таких радикальных изменений в Польше, поскольку кроме войны с Турцией
338

она с 1788 г. вела войну еще и со Швецией. Эта война, начавшись на суше в Финляндии, в основном проходила на море с переменным успехом, но в июне 1790 г. в Выборгском морском сражении шведы потерпели поражение. Шведская эскадра под командованием генерал-адмирала герцога Карла Зюдерманландского и гребная флотилия короля Густава III, хоть и с большими потерями, все-таки сумели вырваться из блокированного русским флотом Выборгского залива. Но после этого сражения стороны перешли к мирным переговорам, и в середине августа 1790 г. Швеция и Россия заключили мирный договор на условиях 1743 г., принятых в Або.
Но даже завершив войну со Швецией, императрица Екатерина отреагировала на сообщение Якова Булгакова, помощника российского посла в Варшаве Оттона Штакельберга, всего лишь примирительной резолюцией: «Мы как и прежде, так и теперь остаемся спокойными зрителями до тех пор, пока сами поляки не потребуют от нас помощи для восстановления прежних законов республики» [70, 109]. Тем не менее российское посольство предприняло ряд шагов для сплочения недовольных Конституцией польских магнатов и шляхтичей, чтобы их выступление в нужный момент позволило России вмешаться во внутренние дела Республики.
В январе 1792 г. Россия заключила мирный договор с Турцией в Яссах, по которому к России отошли земли между Южным Бугом и Днепром. В этой войне еще несколько раз отличился А.В. Суворов: при Фокшанах, когда он с пятитысячным отрядом пришел на помощь 12-тысячному корпусу принца Ф.И. СаксенКобургского и совместными усилиями они разгромили 30- тысячный корпус Осман-паши; на реке Рымник с семитысячным отрядом он вновь помог 18-тысячному корпусу австрийского принца разгромить 100-тысячную турецкую армию великого визиря Юсуф-паши; при взятии Измаила, когда его корпус совместно с речным десантом генерал-майора Дерибаса овладел неприступной крепостью.
Правда, если за оказание помощи принцу Ф.И. Саксен-Кобургскому Александр Васильевич получил от императрицы Екате¬
339

рины титул графа Рымникского, а от австрийского императора — титул графа Священной Римской империи, то за взятие в декабре 1790 г. крепости Измаил он был, наоборот, отстранен от дальнейшего участия в турецкой войне и отправлен для обозрения финляндской границы и составления проекта ее укрепления. Дело было в том, что при штурме Измаила погибло более 10 тысяч солдат, и эта цифра погибших была ему поставлена в вину командующим русской армией Г.А. Потемкиным. Оправдание А.В. Суворова в том, что при длительной осаде от болезней погибло бы гораздо большее количество солдат, во внимание не принималось. Подсластила пилюлю генерал-аншефу Суворову императрица Екатерина по просьбе своего нового фаворита Платона Зубова, брат которого, Николай Зубов, был женат на дочери Александра Васильевича Наталье, и наградила его почетным званием подполковника лейб-гвардии Преображенского полка, шефом которого являлась она сама.
Завершив войну с Турцией, императрица Екатерина могла обратить свое внимание на Польшу, тем более что в Петербург в это же время прибыли Феликс Потоцкий-Щенсный и Северин Ржевуский с просьбой о помощи в восстановлении старой конституции. С благословения Екатерины II 25 мая 1792 г. в местечке Тарговицы под Уманью шестью магнатами была провозглашена конфедерация. Маршалком этой оппозиционной организации был выбран Феликс Потоцкий-Щенсный, о котором Станислав Сташиц с горечью написал: «Один из наших магнатов, один из членов знаменитейшей семьи, один из самых богатых наших граждан, будучи депутатом сейма, стоя на страже Речи Посполитой против Москвы, написал московскому командующему, что всю свою привязанность нерушимо посвятил императрице и Московскому государству, то копию этого письма послал в комиссию, не знаю по какой причине, мнилось бы, что ради глумления над своим народом, который как раз в то время старался освободиться от московского ига» [67, 255]. Заодно с ним действовали Франциск-Ксаверий Браницкий, Северин Ржевуский, Фридрих Мошинский, Юзеф Вельхорский, Антоний Четвертинский, которые провозгласили недействительными все решения Четырех летнего сейма.
340

Получив известие о провозглашении Тарговицкой конфедерации, российская императрица опубликовала 29 мая того же года протест против польско-литовской Конституции 3 мая на основании нарушения ею старых шляхетских прав, гарантом которых являлась Россия, и призвала население Республики не придерживаться ее статей. Одновременно с заявлением императрицей протеста российские войска перешли границу Польско-Литовского государства, и уже 31 мая 45-тысячная армия генерала М.Н. Кречетникова заняла Вильнюс, 25 июня — Гродно, а 65-тысячная армия генерала М.В. Каховского 14 июля заняла Люблин. Вместе с армией генерала Каховского шли две тысячи представителей Тарговицкой конфедерации.
Противостояла русским войскам в Правобережной Украине коронная армия под руководством племянника короля — князя Юзефа Понятовского, состоявшая из 24 тысяч солдат. Бригады генералов Костюшко, Чапского и Пуппарта с трудом сдерживали наступление русской армии, они хоть и совершенствовали свои действия в неравных сражениях, но оставили превосходящему по численности и отмобилизованное™ противнику Подолию и Волынь.
Армия Великого княжества литовского насчитывала всего лишь 15 тысяч солдат, но терпела поражения не только из-за своей малочисленности, а еще и по причине предательства ее командующего принца Людовика Вюртембергского, племянника прусского короля и двоюродного брата Марии Федоровны ( Софии-ДоротеиАвгусты-Луизы Вюртембергской), жены цесаревича Павла. Было перехвачено его письмо, в котором он уведомлял прусского короля о выполнении его желания не усердствовать в противостоянии русским войскам. Письмо вызвало большой скандал не только в стране, но и в семье принца: его жена, Мария Чарторыйская, потребовала развода. Король Август IV не стал усугублять и так не простые отношения с Пруссией, просто дал отставку этому предателю и позволение покинуть страну.
После этих событий литовскую армию возглавил генерал Юзеф Юдицкий, но он не сумел малым числом противостоять русской армии генерала Каховского, потерпел поражение при Мире и отступил к Гродно. Сменивший его генерал Михаил Забелло не смог удержать и этот хорошо укрепленный город.
341

Остальная часть из 20 тысяч солдат была рассредоточена по территории Польши, ее задачей была оборона страны от Пруссии и противостояние внутренним врагам государства. Дело в том, что прусский король Фридрих-Вильгельм отказался прийти на помощь польскому королю, считая, что он не обязан защищать Республику от последствий принятия Конституции 3 мая.
Ни республиканская Франция, ни имперская Австрия не могли помочь По л ьско-Литовской республике, так как были заняты войной между собой. Французская революция не собиралась останавливаться на захвате власти в собственной стране, желая экспортировать свои идеи, по словам лидера жирондистов ЖакаПьера Бриссо, по всему миру, водрузив трехцветное знамя даже на Камчатке. Именно тогда появился лозунг «Мир хижинам, война дворцам».
Понимая, что долго противостоять России Республика не сможет, король Август IV искал пути примирения со своей бывшей любовницей. Он предложил императрице Екатерине заключить брачный союз двух стран, женив великого князя Константина Павловича на своей дочери с закреплением за ним наследования польского престола, но с условием сохранения Конституции 3 мая. Однако императрица была непреклонна, она предлагала королю присоединиться к Тарговицкой конфедерации и прекратить сопротивление российским войскам. Загнанный в угол своими бывшими друзьями и врагами, польский король, чтобы удержаться у власти, вынужден был принять ультиматум императрицы: в начале августа 1792 г. он приказал своим войскам прекратить военные действия и официально заявил о присоединении к Тарговицкой конфедерации.
После этого русские войска беспрепятственно вошли в Варшаву, руководители Четырехлетнего сейма покинули страну, а генералы Юзеф Понятовский и Тадеуш Костюшко подали в отставку. Прусский король и российская императрица вновь занялись переделом Республики. В январе 1793 г. в Петербурге вице-канцлер граф Иван Андреевич Остерман и прусский посланник граф Генрих-Леопольд фон Гольц подписали секретную конвенцию о втором разделе Польши. По замыслу монархов к России должны
342

были отойти Правобережная Украина с Житомиром, Восточная Волынь, большая часть Подолии и часть современной Белоруссии по линии Друя — Молодечно — Несвиж — Пинск. К Пруссии — земли с городами Гнезно, Познань, Торунь, Гданьск (Данциг), Лодзь, Ченстохова, вообще все, что немногим западнее Варшавы.
Еще один «Немой сейм» произошел 22 июля 1793 г., на нем и был утвержден второй раздел Польши. Но если на сейме 1717 г. делегаты молчали, чтобы не вступать в прения по предлагаемым к утверждению статьям, то на этот раз они просто не знали, как на все это реагировать. Новый российский посол барон Яков фон Сивере приказал еще до начала сейма арестовать непримиримых противников предлагаемых решений и конфисковать их имения, а вокруг замка, где проходил сейм, поставил русские войска. После оглашения на сейме территориальных уступок России и Пруссии, а также решения об отказе от Конституции 3 мая и о восстановлении Постоянного совета депутаты просто не пожелали выносить какой-либо вердикт по этим вопросам и промолчали не только день, но и ночь. Зато на следующее утро маршалок сейма Франциск Белинский, сторонник экспансии России, объявил, что молчание — знак согласия депутатов по всем предлагаемым решениям, и закрыл заседание.
В очередной раз разделив Польшу, императрица Екатерина всерьез задумалась о приобретении проливов Боспора и Дарданелл. Громче всех понуждая правительства других стран к войне за восстановление законной монархии во Франции и отмщение якобинцам за казнь короля Людовика XVI и его жены, королевы Марии-Антуанетты Австрийской, российская императрица не послала на эту войну ни одного солдата. Правда, русский флот вице-адмирала П.И. Ханыкова бороздил Северное море за английские деньги, но занимался исключительно охраной торговых судов. В то же время на юге России концентрировались сухопутные военные силы и приводился в боевое состояние черноморский флот. А в январе 1793 г. в Херсон прибыл новый главнокомандующий — генерал-аншеф граф А.В. Суворов. Армия для вторжения на Фракийский полуостров должна была быть готовой к весне 1794 г.
343

Вполне возможно, Турция в очередной раз проиграла бы эту так и не начавшуюся войну, но в Польше возникло восстание под руководством генералиссимуса Тадеуша Андрея Бонавентуры Костюшко (1746—1817). Этот незаурядный человек и полководец родился в небогатой шляхетской семье в фольварке Мерачовщина возле местечка Коссово Слонимского повета Новогрудского воеводства Великого княжества литовского, в 1769 г. закончил Варшавскую рыцарскую школу в чине капитана. Затем был отправлен в числе лучших выпускников в парижскую «Ecole militaire», где изучал артиллерию и фортификацию до 1774 г. Не сумев получить достойного места на родине, он уехал в Америку, где воевал за независимость Североамериканских Соединенных Штатов, заслужив чин бригадного генерала. В 1784 г. он вернулся в Польшу, но только через пять лет его приняли в коронную армию в чине генерал-майора. Воевал в 1792 г. против тарговицких конфедератов в составе корпуса Юзефа Понятовского, за что был произведен в чин генерал-лейтенанта. После капитуляции короля Августа IV Тадеуш Костюшко вместе с другими приверженцами Конституции 3 мая обосновался в Лейпциге.
Осенью 1793 г. варшавские заговорщики привлекли Тадеуша Костюшко к участию в восстании, ставившем своей целью возрождение Польско-Литовской республики в границах 1772 г. Началу восстания поспособствовало назначение российским послом в Варшаве генерал-поручика барона Оттона фон Игельстрома, который весьма нерешительно пытался пресечь волнения в самом их начале, а также сокращение армии согласно принятым законам «Немого сейма» на 20 тысяч человек, которые и пополнили армию восставших поляков.
Восстание началось с неподчинения кавалерийской бригады генерала Антония Мадалинского приказу о расформировании, на приведение к порядку которой был послан бароном Игельстромом отряд генерала Багреева. Не желая вступать в сражение при невыгодных условиях, генерал Мадалинский увел свою бригаду к Кракову. Подполковник Лыкошин, возглавлявший русский гарнизон Кракова, вывел своих солдат навстречу бригаде Мадалинского, оставив в городе польский гарнизон с генералом Юзе¬
344

фом Водзицким. Но сражения не произошло, потому что, как только русские солдаты покинули город, поляки перешли на сторону восставших и уже на следующий день присягали на верность главнокомандующему Тадеушу Костюшко. Затем в краковской ратуше был зачитан Александром Линовским Акт восстания граждан, жителей Кракова и Краковского воеводства, в котором говорилось: «Нет такой неправды, притворства и обмана, которыми не опозорили бы себя эти два правительства (России и Пруссии. — Ю.Д. )... Под выдуманными причинами, ложными и бессмысленными, использовать которые подходит одним только тиранам, угождая на самом деле только своей ненасытной жадности и желанию распространить господство тирании на соседние народы...» [70, 122]. Ставя перед собой цель изгнать из страны иностранные войска, восставшие наделили Тадеуша Костюшко полномочиями диктатора.
Для разъяснения своих позиций Костюшко издал несколько манифестов: «К армии», «К гражданам», «К женщинам», «К духовенству». В них звучали призывы к вступлению в армию восставших всех мужчин, а также просьбы жертвовать на дело освобождения родины от захватчиков деньги, продовольствие, лошадей и другое имущество. В стране было объявлено военное положение. Барон Игельстром послал на этот раз для подавления краковского восстания, поддержанного бригадой генерала Мадалинского, генерал-майора А.К. Денисова с пятью тысячами солдат при 18 пушках. Первое сражение русских регулярных войск с войском польских повстанцев произошло 4 апреля 1794 г. возле деревни Рацлавицы, и, хотя отряд Костюшко не превышал по численности отряд Денисова, восставшие поляки одержали свою первую в этой кампании победу.
Военная удача способствовала популяризации Тадеуша Костюшко и распространению восстания по всей Польше и Литве. В самой Варшаве не оставалось на свободе ни одного шляхтича, который был бы приверженцем восставших, но лидерство в этом деле взяли на себя духовенство и буржуазия. И хотя король Август пытался остановить восставших, они, возглавляемые сапожным мастером Яном Килинским, захватили арсенал, а затем,
345

вооружившись, начали избиение сторонников Тарговицкой конфедерации и русских солдат. С большим трудом русский гарнизон Варшавы вырвался из города. Фаддей Булгарин описал эти события: «Русские, пробиваясь штыками чрез толпы мятежников, должны были выступить из Варшавы. По отступающим русским стреляли из окон и с крыш домов, бросали на них бревна и все, что может причинить вред, и из 8000 русских погибло 2200 человек, а в плен взято 260» [70, 126]. Самому же барону Игельстрому удалось ускользнуть из Варшавы и затаиться на даче княгини Чарторыйской.
В захваченных Пруссией землях восставших возглавил генерал Ян Генрик Домбровский. Именно его Юзеф Выбицкий сделал героем своего стихотворения «Еще Польша не погибла, пока мы живы», ставшего гимном Польши:
Jescze Polska nie zginęła, kiedy my żyjemy,
Co nam obca moc wydarła, mocą odbierzemy,
Co wszczęła rospacz, to dokona męstwo,
Marsz, marsz, Dąbrowski, Byg nam da zwycięstwo!
В столице Великого княжества литовского Вильнюсе тоже восстали народ и армия против русского гарнизона под командованием генерала Н.Д. Арсеньева. Всего лишь 500 человек под предводительством инженерного полковника Якуба Ясинского напали ночью на спящих русских солдат. Те из русских, кто уцелел в этой бойне, огнем и штыками проложили себе путь и беспорядочно отступили за город. Генерал Н.Д. Арсеньев погиб, а 50 офицеров и 600 рядовых солдат попали в плен.
Чуть ли не единственный из сумевших вырваться за город офицер — майор Николай Алексеевич Тучков — утром собрал около 700 человек при 12 пушках. Как и полагается офицеру, он решил вернуть контроль над городом и освободить товарищей. Установленная майором Тучковым артиллерия на одном из вильнюсских холмов открыла огонь по центру города, а солдаты подожгли предместье Вильнюса. Даже когда против них была направлена Якубом Ясинским тысяча пехотинцев при четырех пушках, атака была отбита с большими потерями для наступавших,
346

так как казаки притворным отступлением вывели литовцев прямо к батарее, стрелявшей картечью. К вечеру отряд майора Тучкова увеличился до 2200 человек за счет тех, кто, услышав шум боя, решил вернуться в строй. Но и восставшие получили серьезное подкрепление, так что ночью русский отряд ушел со своих позиций к Гродно. Впоследствии этот майор, ставший генераллейтенантом насмерть стоял со своими солдатами в Бородинском сражении при Валутиной горе, получил смертельное ранение и умер от ран в 1812 г. Там, при Бородино, погиб его брат генералмайор Александр Алексеевич Тучков, а брат Павел Алексеевич попал в плен к французам.
Полковник Якуб Ясинский возглавил Наивысшую Временную Раду Великого княжества литовского. Несмотря на то, что в самой Литве, а точнее в оставшейся от нее части, против русских поднялись в основном шляхтичи униатского или католического вероисповедания, считавшие себя поляками, к повстанцам вскоре присоединились русские полки. Это были части, сформированные на территориях, перешедших к России по первому и второму разделу Республики: Изяславский и Овручский пехотные полки, Бугский, Винницкий, Житомирский, Константиновский легкоконные полки, Брацлавская, Волынская и Днепровская конные бригады. Видимо, не так уж рвались будущие белорусы в российское подданство. А лидер восставших Якуб Ясинский написал «Песню литвинских солдат», ставшую гимном литовцев в борьбе с русскими.
Помним добра, што paómi,
Як нас дзёрлц як нас 6uii,
Нашто землю нам забрал1?
Нашто ÿ путы закавал1?
Ад вас цяпер мы ад’язджаем,
Да Касьцюшю усе прыстаем.
Пойдзем, хлопцы, да Касцюшю,
Будзем бщ1 маскалюшю!
Созданная из этих частей дивизия Ясинского, ставшего генераллейтенантом, выиграла несколько схваток с русскими войсками, а
347

слава о подвигах привела в ее ряды большое количество ополченцев, и вскоре численность повстанцев в Литве достигла 40 тысяч человек. Практически вся территория Великого княжества литовского перешла под контроль повстанцев. По отношению к сторонникам Тарговицкой конфедерации они начали осуществлять репрессии. Так, революционным судом приговорили к виселице великого гетмана литовского Шимона Косаковского и др. Столь непопулярные в среде консерваторов радикальные меры заставили Тадеуша Костюшко сначала сместить Якуба Ясинского с поста руководителя Наивысшей Временной Рады, а затем и вовсе упразднить этот орган, заменив его Центральной депутацией.
Одним из наиболее известных нам повстанцев был подскарбий Михал-Клеофас Огинский, который на свои средства собрал батальон конных егерей, воевавших с русскими и прусскими войсками. Правда, известен он больше своими музыкальными произведениями, особенно полонезом «Прощание с родиной».
В Варшаве революционный народ тоже строил виселицы. К казни через повешение членами Временного Совета были приговорены коронный гетман Петр Ожаровский, польный литовский гетман Юзеф Забелло, епископ Юзеф Косаковский, бывший депутат сейма Юзеф Анквич. Казнь, как обычно бывает в революционной обстановке, была приведена в исполнение немедленно. В тюрьме находились такие видные граждане, как виленский епископ Масальский, хельмский епископ Скорчевский, великий маршал Мошинский, да и сам король Август IV находился под усиленной охраной повстанцев.
В начале мая 1794 г. Тадеуш Костюшко издал «Поланецкий универсал», в котором призвал всех граждан Республики объединиться для борьбы с врагами, желающими превратить поляков в рабов. Согласно этому универсалу крестьяне объявлялись лично свободными, а земля, обрабатываемая ими, становилась их собственностью. Для защиты крестьян провозглашалась опека государства над ними, а также создание суда для решения споров между крестьянами и помещиками. Правда, объявить — не значит сделать. Крестьяне так и не получили ни земли, ни свободы, потому что это подлежало еще утверждению депутатами будуще¬
348

го сейма. Ну а помещики увидели в универсале ограничение своим правам и привилегиям. Так что разочарование в революции постигло все слои населения.
Тогда же Тадеуш Костюшко от имени польского народа официально объявил войну России. Было объявлено «посполитое рушение», т.е. всенародное ополчение, в которое призывалось все мужское население в возрасте до 50 лет. Для вооружения такой массы народа были открыты все арсеналы, а кузнецы ковали пики и косы. Население стало создавать или ремонтировать укрепления своих городов. В конце мая 1794 г. в Варшаве по распоряжению Костюшко было создано временное правительство — Наивысшая Национальная Рада. В него вошли: Томаш Вавжецкий, Игнаций Закшевский, Гуго Коллонтай, Франциск Мышковский, Игнаций Потоцкий, Алоизий Сулистровский и Ян Яскевич. Королю пришлось узаконить это правительство своим указом.
Однако все усилия по призыву поляков привели к тому, что польское ополчение составило 40 тысяч человек, т.е. столько же, сколько в литовском ополчении. Противостоять длительное время более многочисленным армиям России и Пруссии было не только тяжело, но и невозможно из-за необученности крестьянства военному делу, да и с косами против пушек и ружей долго не повоюешь. После того как прусские войска в середине июня 1794 г. заняли Краков, Тадеуш Костюшко объявил войну Пруссии, но повстанческие отряды уже повсеместно откатывались под нажимом русских и прусских войск к Варшаве.
Варшаву с запада полукольцом осадили пруссаки во главе с королем Фридрихом-Вильгельмом, его войско составляло 25 тысяч человек при 179 орудиях. А с востока Варшавы, на правом берегу Вислы, расположился 15-тысячный русский корпус при 74 орудиях генерала Ивана Ферзена. Вооруженных поляков в Варшаве было не более 26 тысяч солдат и девяти тысяч ополченцев при 204 орудиях, так что силы были примерно равны. Тем не менее всеобщая подозрительность среди защитников Варшавы создавала нездоровую обстановку, что требовало новых жертв для успокоения революционного порыва отомстить всем инакомыслящим и предателям. Одним из главных подозреваемых в пре¬
349

дательстве и переписке с прусским королем был брат короля — примас Михал Понятовский. Чтобы избежать позорной смерти, этот глава польской церкви то ли сам, то ли по настоянию короля Августа принял яд.
Более двух месяцев длилась осада Варшавы, и, скорее всего, восставшим пришлось бы сдаться, но подъем партизанской борьбы поляков в самой Пруссии, т.е. на территории, отошедшей к ней от Польши, заставил прусского короля снять осаду и вернуться на родину для наведения порядка. Там еще один Домбровский — Ксаверий собрал около двух тысяч крестьян и 400 конных шляхтичей и занял местечки Коло и Конин на реке Варта. А куявский Каштелян Дионизий Мневский занял со своим отрядом Влоцлавек на Висле, тем самым блокировав речной путь подвоза к Варшаве ядер и пороха из Пруссии. Русский корпус генерала Ферзена тоже отошел от заречного предместья Варшавы — Праги и вернулся в Люблинское воеводство.
В Литве русским войскам удалось сломить сопротивление защитников Вильнюса, что позволило беспрепятственно перебрасывать войска в Польшу через территорию Великого княжества литовского. Эта неудача обескуражила многих повстанцев и заставила Тадеуша Костюшко издать жесткий приказ для восстановления порядка в литовских войсках:
«Предупреждаю все войска, что если кто-то будет беспокоить их разговорами о том, что против москалей нельзя держать оборону, или что москали нас отрезают, или что москали зашли к нам в тыл, или что-то подобное, тот сразу будет взят в оковы, предан суду и после доказательства вины расстрелян.
Одновременно приказываю генералу Мокроновскому (командующему литовской повстанческой армией. — Ю.Д. ), чтоб во время битвы часть пехоты с артиллерией всегда стояла позади линии битвы и чтоб пушки были заряжены картечью, что из пушек будет открыт огонь в тех, кто струсит и побежит. И пусть каждый знает, что идущий вперед — побеждает, а показывающий спину встречает позор и неминуемую смерть» [70, 137]. Что ж, все диктаторы во все времена действовали одинаково: победа любой ценой, даже ценой жизни того народа, интересы которого он представляет.
350

Однако никакие приказы с заградительными отрядами уже не могли спасти положение 70-тысячной армии генералиссимуса Тадеуша Костюшко, против которой воевали 60 тысяч пруссаков, 50 тысяч русских и четыре тысячи австрийцев, чей император Иосиф II тоже решил что-нибудь еще урвать от Польши. А на помощь этим войскам шел опытный в деле подавления восставших народов генерал-аншеф А.В. Суворов с 18-тысячным корпусом при 60 орудиях.
Направленная для сдерживания продвижения войск противников Тадеушем Костюшко дивизия князя Юзефа Понятовского встала против пруссаков на реке Бзура у Ленчицы, дивизии Генрика Домбровского и Антония Мадалинского вступили в соприкосновение с пруссаками в Великой Польше, а дивизия генерала Карла-Юзефа Сераковского встречала корпус генерал-аншефа Суворова. Но если действия повстанческих дивизий против пруссаков привели к успехам, то 6-тысячной дивизии генерала Сераковского дважды пришлось потерпеть поражение от русского корпуса. Правда, призыв А.В. Суворова брать противника не числом, а умением в большинстве случаев не соответствовал истине. Этот величайший русский полководец любил приврать, и в своих докладах существенно преувеличивал численность противника и его потери. Так, о результатах битвы при Тересполе возле Бреста с дивизией генерала Сераковского он доносил императрице: «В первый раз по всеподданнейшей моей ее императорскому величеству более 50-ти лет службе, сподобился я видеть сокрушение знатного, у неприятеля лучшего, исправного, обученного и отчаянно бьющегося корпуса — в поле, на затруднительном местоположении» [70, 141]. И хотя отряд генерала Сераковского после битвы у Кобрина все с тем же русским корпусом составлял немногим более четырех тысяч солдат и по армейским меркам не дотягивал до размеров дивизии, генерал-аншеф Суворов доложил о сражении с целым корпусом.
В битве под Мацеёвицами между семитысячным польским отрядом при 20 орудиях и русским 18-тысячным корпусом генерала И.Е. Ферзена при 100 орудиях генералиссимус Тадеуш Костюшко попал, будучи раненым, в плен. И хотя для поляков и литовцев
351

пленение своего диктатора и главнокомандующего было сравнимо с гибелью всего дела («Нет Костюшко! Пропала отчизна!»), тем не менее борьба продолжалась. Главнокомандующим был избран генерал-лейтенант Томаш Вавжецкий, которому пришлось руководить обороной последнего оплота восставших — Варшавы.
После небольших, но успешных боев с малочисленными отрядами повстанцев для трех корпусов генералов А.В. Суворова, В.Х. Дерфельдена и И.Е. Ферзена путь на Варшаву был открыт, но прежде самой столицы надо было взять ее предместье, Прагу. Это было серьезное укрепление, которое представляли «предмостное укрепление и земляная ограда в виде исходящего угла, вершина которого находилась на Песчаной горе, северная сторона упиралась в Вислу, южная — в болотистый приток Вислы. Ограда имела три параллельные линии препятствий: засеки и волчьи ямы; земляной вал со рвом, приспособленный для обороны пехотой (местами и для пушек); внутренний редут для батарей. Количество войск (включая добровольцев из числа горожан), защищавших Прагу, точно не установлено, разные источники указывают от 22 до 32 тысяч человек. В Праге было 104 орудия» [70, 144].
Штурм такого серьезного укрепления требовал и опыта и военного таланта, тем более что 22 тысяч русских войск было явно мало для штурма. Вечером 23 октября 1794 г. в подразделениях зачитали диспозицию генерал-аншефа Суворова, который взял на себя командование всеми тремя русскими корпусами. Как всегда, главный упор русский полководец возлагал на штыковую атаку, традиционно утверждая, что «пуля — дура, штык — молодец!». В своих указаниях он, в частности, говорил:
«Подошли ко рву, — ни секунды не медля, бросай в него фашинник, опускайся в него и ставь к валу лестницы; охотники, стреляй врага по головам. Шибко, скоро, пара за парой лезь! Коротка лестница? штык в вал, — лезь по нем, другой, третий. Товарищ товарища обороняй! Ставши на вал, опрокидывай штыком неприятеля — и мгновенно стройся за валом. Стрельбой не заниматься; без нужды не стрелять; бить и гнать врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски! Держаться своих в средину; от начальников не отставать! Везде афронт... В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить; безоружных
352

не убивать; с бабами не воевать; малолетков не трогать... Кого из нас убьют, — царство небесное, живым — слава! слава! слава!» [70, 146].
Эти указания А.В. Суворова вызывают вопрос, потому что в этом сражении все было сделано русскими солдатами по отношению к противнику с точностью до наоборот. То ли задним числом было придумано такое указание, то ли, сколько ни говори солдату: не убивай безоружного, не грабь, не трогай женщин и детей — все бестолку. Сражение, которое русская армия начала в 3 часа ночи 24 октября 1794 г. было настолько кровопролитным и ожесточенным, что даже бывалые воины ни в чем подобном ранее не участвовали. Фаддей Булгарин привел рассказ очевидца этого сражения генерала фон Клюге в том виде, как это повествование осталось у него в памяти.
«В пять часов утра, когда было еще темно, в воздухе взвилась сигнальная ракета и войско двинулось вперед. Перед каждым деташементом шла рота отличных застрельщиков и две роты несли лестницы и фашины. На расстоянии картечного выстрела наша артиллерия дала залп и потом начала стрелять через пушку. С укреплений также отвечали ядрами. Когда мрак прояснился, мы увидели, что пражские укрепления во многих местах рассыпались от наших ядер. Вокруг Праги грунт песчаный, и невзирая на то, что укрепления обложены были дерном и фашинами, они были непрочны.
Вдруг в средней колонне раздался крик: “Вперед! Ура!”. Все войско повторило это восклицание и бросилось в ров и на укрепления. Ружейный огонь запылал на всей линии, и свист пуль слился в один вой. Мы пробирались по телам убитых и, не останавливаясь ни на минуту, взобрались на окопы. Тут началась резня. Драться штыками, прикладами, саблями, кинжалами, ножами — даже грызлись!
Лишь только мы взлезли на окопы, бывшие против нас поляки, дав залп из ружей, бросились в наши ряды. Один польский дюжий монах, весь облитый кровью, схватил в охапку капитана моего батальона, и вырвал у него зубами часть щеки. Я успел в пору свалить монаха, вонзив ему в бок шпагу по эфес. Человек двадцать охотников бросились на нас с топорами, и пока их подняли на штыки, они изрубили многих наших. Мало
353

сказать, что дрались с ожесточением, нет — дрались с остервенением и без всякой пощады. Нам невозможно было сохранить порядок, и мы держались плотными толпами.
В некоторых бастионах поляки заперлись, окружив себя пушками. Мне велено было атаковать один из этих бастионов. Выдержав картечный огонь из четырех орудий, мой батальон бросился в штыки на пушки и на засевших в бастионе поляков. Горестное зрелище поразило меня при первом шаге! Польский генерал Ясинский, храбрый и умный, поэт и мечтатель, которого я встречал в варшавских обществах и любил, — лежал окровавленный на пушке. Он не хотел просить пощады, и выстрелил из пистолета в моих гренадеров, которым я велел поднять его... Его закололи на пушке. Ни одна живая душа не осталась в бастионе — всех поляков перекололи...
Та же участь постигла всех, оставшихся в укреплениях, и мы, построившись, пошли за бегущими на главную площадь. В нас стреляли из окон домов и с крыш, и наши солдаты, врываясь в дома, умерщвляли всех, кто им ни попадался... Ожесточение и жажда мести дошли до высочайшей степени... офицеры были уже не в силах прекратить кровопролитие...
Жители Праги, старики, женщины, дети, бежали толпами перед нами к мосту, куда стремились также и спасшиеся от наших штыков защитники укреплений — и вдруг раздались страшные вопли в бегущих толпах, потом взвился дым и показалось пламя... Один из наших отрядов, посланный по берегу Вислы, ворвался в окопы, зажег мост на Висле, и отрезал бегущим отступление... В ту же самую минуту раздался ужасный треск, земля поколебалась, и дневной свет померк от дыма и пыли... пороховой магазин взлетел на воздух... Прагу подожгли с четырех концов, и пламя быстро разлилось по деревянным строениям. Вокруг нас были трупы, кровь и огонь...
У моста настала снова резня. Наши солдаты стреляли в толпы, не разбирая никого, — и пронзительный крик женщин, вопли детей наводили ужас на душу. Справедливо говорят, что пролитая человеческая кровь возбуждает род опьянения. Ожесточенные наши солдаты в каждом живом существе видели губителя наших во время восстания в Варшаве. “Нет никому пардона!” — кричали наши солдаты и умерщвляли всех, не различая ни лет, ни пола... В жизни моей я был два раза в аду — на штурме Измаила и на штурме Праги... Страшно вспомнить!» [70, 147].
354

Генерал фон Клюге с ужасом вспоминает именно о двух битвах, где он воевал под командованием А.В. Суворова: об этой — Пражской и о штурме Измаила. Действительно, во взятой уже крепости Измаил происходила все та же резня жителей, как описывает это очевидец: «Остервенение жителей умножало свирепость войск, ни пол, ни возраст, ни звание не были пощажены: кровь лилась повсюду — закроем завесой зрелище ужасов» [70, 149].
В пражском сражении погибли четыре польских генерала и более 13 тысяч солдат и офицеров, в плен сдались три генерала, 442 офицера и около 11 тысяч рядовых солдат. Еще около двух тысяч солдат утонуло в Висле. Гражданского населения, по некоторым оценкам, погибло не менее 10 тысяч человек. Потери русской армии составляли: 580 человек убитыми и около тысячи ранеными.
На следующий день после битвы в Праге к генерал-аншефу Суворову явилась делегация из Варшавы, но он отказался обсуждать условия капитуляции с повстанцами, и королю Августу пришлось обратиться к русскому полководцу с личным обращением. 26 октября в капитулировавшую Варшаву вошли русские войска, при этом горожане не только не проявили сопротивления или любопытства, а просто старались не попадаться на глаза русским солдатам.
Императрица Екатерина II высоко оценила победу А.В. Суворова над поляками при взятии предместья польской столицы Праги и присвоила ему чин генерал-фельдмаршала. Пленных руководителей польского восстания, среди которых были Игнаций Закшевский, Андрей Капостас, Ян Килинский, Юлиан Немцевич, Игнаций Потоцкий, она приказала заключить в Петропавловскую крепость. А всего было отправлено в Россию 12 тысяч повстанцев. Более 20 тысяч поляков и литовцев было интернировано в Австрии и свыше трех тысяч — в Пруссии. ПольскоЛитовская республика потеряла самых лучших и мужественных своих сынов и теперь неуклонно шла к своей гибели.
Николай Васильевич Берг, секретарь и родственник наместника Царства Польского графа Ф.Ф. Берга, в середине XIX в. отметил: «Мы считаем естественным, неотразимым восстанием
355

Польши только одно: Костюшковское. Оно вытекало из событий просто, само собой, было натуральным следствием горьких обид и насилия, которым край перед тем подвергся. Польша должна была попытать свои силы, помериться с врагами. К тому же сил было довольно» [4, 5].
Король Август обратился к российской императрице с просьбой о милости для польского народа, на что Екатерина Великая ответила: «Не в моих силах было предупредить гибельные последствия и засыпать под ногами Польского народа бездну, выкопанную его развратителями, и в которую он наконец увлечен. Все мои заботы в этом отношении были заплачены неблагодарностью, ненавистью и вероломством» [70, 154]. Как будто поляки и литовцы на российской территории воевали против русских войск, а не наоборот. Чтобы лишить столицу Польши Варшаву статуса королевского города, императрица Екатерина распорядилась перевезти короля Августа в Гродно.
Тем временем русские, прусские и австрийские дипломаты решали вопросы третьего раздела Польши. Договор между этими странами был подписан 13 октября 1795 г. Согласно его статьям Станислав Август Понятовский отказался от польской короны, ему была назначена пенсия в 200 тысяч рублей и местожительство в Гродно. Австрии отошли земли Волыни и Галиции с городами Львовом, Галичем и Люблином, а также Малая Польша с Краковым. Пруссии досталось почти все польское левобережье Вислы с Варшавой и северная часть правобережья с названием «Новая восточная Пруссия». К России отошло все Великое княжество литовское, Курляндия, Семигалия и Правобережная Украина. Именно в это время и появилась такая национальность, как белорусы, в которые записали всех униатов и православных бывшего Великого княжества литовского. Вся новая территория, отошедшая к России, была поделена на губернии: Витебская, Могилевская, Ковенская, Виленская, Гродненская, Минская, Волынская, Подольская, Киевская.
Это была последняя победа императрицы Екатерины II над несчастной Польшей, 6 ноября 1796 г. она скончалась, несчастья же поляков продолжались еще более века.
356

Сама Екатерина Алексеевна, обрусевшая немка на российском престоле, высказалась о своих взглядах на свое правление: «Я не желаю, я не хочу ничего, кроме блага стране, в которой меня поставил Бог, он мне в том свидетель, Слава страны есть моя слава, вот мой принцип, и я была бы слишком счастлива, если бы мои идеи могли тому содействовать» [37, 367]. Но все ее правление Россия воевала с Турцией, Швецией, Францией, подавляла восстания собственного народа, башкир, ногайцев, народов Северного Кавказа, Правобережной Украины, Белоруссии, Литвы и Польши. При 34-летнем правлении этой государыни Россия провела семнадцать лет в войнах, рекрутировала более 300 тысяч жителей в солдаты. Войны, как внешние, так и внутренние, требовали огромных финансовых вложений, что разоряло и так неимоверно угнетаемый русский народ. Но именно ее помощник по внешнеполитическим делам А.А. Безбородко смог впоследствии сказать своим молодым коллегам: «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела» [37, 377].
А вот ее любимый внук, цесаревич Александр Павлович, имел совсем другое мнение по поводу правления бабушки. Он написал в 1796 г. своему другу: «В наших делах господствует неимоверный беспорядок, грабят со всех сторон, все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду, а империя стремится лишь к расширению своих пределов» [37, 376].

Гпава 7
ДВА ВОССТАНИЯ
Когда императрица Екатерина II доживала свои последние часы после случившегося с ней удара, придворные поздравляли Павла Петровича императором России. А ведь все могло сложиться иначе. Секретарь императрицы Храповицкий сообщил о желании Екатерины Алексеевны, высказанном ею еще в 1787 г., лишить сына престола в пользу любимого внука Александра. Однако либо желание не воплотилось в решение, либо документы об этом были вовремя уничтожены. Тем не менее слухи позволили современнику этих событий А.Т. Болотову записать в своих мемуарах о скоропостижной смерти императрицы: «Может быть, все сие случилось еще к лучшему и что Провидение и Промысел Божеский восхотел оказать тем особливую ко всем россиянам милость, что устроил и расположил конец сей великой монархини точно сим, а не иным образом... Носившаяся до того молва, якобы не намерена она была оставить престол свой своему сыну, а в наследники по себе назначила своего внука, подавала пример многим опасаться, чтоб чего-нибудь подобного при кончине государыни не воспоследовало» [41, 159].
После рождения Павла императрица Елизавета I забрала его от матери Екатерины к себе на воспитание. Она также подумывала при появлении на свет у великой княгини мальчика, не отправить ли этих родителей-немцев, не вписывавшихся в русскую действительность, к себе на родину и не объявить ли наследником российского престола народившегося ребенка. Поэтому императрица Екатерина II до семи лет не имела никакого влияния на сына, а после ее восшествия на престол он стал ей помехой. Ведь формально она могла править государством до совершеннолетия Павла, но об этом как-то все очень быстро забыли, и на престол он взошел только в 42 года.
358

Удивительно, что за четыре года правления император Павел I (1754—1801) успел провести в жизнь значительное количество законов, реформирующих жизнь почти всех слоев населения. Долгие годы в ожидании самостоятельного правления великий князь постарался потратить не зря, да и наставники у него были отменные: сначала бабушка Елизавета Петровна, иеромонах Платон Левшин, Семен Андреевич Порошин и Никита Иванович Панин. И если его мать, в большей степени притворно, до поры до времени одобряла демократические идеи, то Павел Петрович под руководством Панина готовил стране конституцию, ограничивающую авторитарную власть государей. Никита Иванович, боясь, что не успеет при своей жизни увидеть плоды своего просвещения, даже сделал попытку дворцового переворота в пользу Павла, но предательство П.В. Бакунина позволило императрице Екатерине вовремя пресечь эту затею. От двора были отстранены оба брата Панины, княгиня Е.Р. Дашкова и князь Н.В. Репнин.
О проекте этой конституции сообщил в своих «Записках» генерал М.А. Фонвизин: «Граф Никита Иванович Панин, воспитатель Великого Князя наследника Павла Петровича, провел молодость свою в Швеции. Долго оставаясь там посланником и с любовью изучая конституцию этого государства, он желал ввести нечто подобное в России: ему хотелось ограничить самовластие твердыми аристократическими институциями. С этой целью Панин предлагал основать политическую свободу сначала для одного дворянства в учреждении Верховного Сената, которого часть несменяемых членов назначалась бы от короны, а большинство состояло бы из избранных дворянством из всего сословия лиц. Синод также бы входил в состав общего собрания Сената... Сенат был бы облечен полною законодательною властью, а императорам оставалась бы исполнительная, с правом утверждать обсужденные и принятые Сенатом законы и обнародовать их. В конституции упоминалось и о необходимости постепенного освобождения крепостных крестьян и дворовых людей. Проект был написан Д.И. Фонвизиным под руководством графа Панина» [41, 123].
И хотя император Павел I не успел освободить русское крестьянство от крепостной зависимости, конкретные послабления в
359

их тяжелой жизни он сделал: во-первых, была ограничена барщина на господина тремя днями в неделю с предоставлением выходных по праздникам и воскресным дням; во-вторых, было запрещено помещикам продавать своих крепостных без земли. Даже в присяге императору на этот раз участвовали крепостные в подтверждение того, что все-таки они подданные, а не рабы.
Император Павел допустил всех желающих подавать прошения ему лично во время ежедневного вахтпарада, а также приказал установить в одном из окон Зимнего дворца желтый ящик с прорезью для писем, доступ к которому имел только он сам. Большие перемены были произведены в армии: отменены долгосрочные отпуска офицерам, которые просто пренебрегали своей службой; запрещено офицерам ношение гражданской одежды и поездки в каретах; запрещено использование солдат для хозяйственных нужд офицеров; вместо дорогих и неудобных при несении службы мундиров введены простые и дешевые из темнозеленого сукна как для офицеров, так и для рядовых солдат. Даже «гонения сквозь строй» были урегулированы Уставом и были несравненно менее жестоки, нежели до и после павловского правления, а отслужившие 20 и более лет получали отличительный знак и освобождались от всякого телесного наказания; нижним чинам разрешалось жаловаться на своих офицеров. Солдаты императора Павла любили, а офицерам, особенно гвардейским, его правление было поперек горла.
Правление императора Павла I началось с манифеста, которым провозглашалась мирная политика России, отмена объявленного еще его матерью тяжелейшего рекрутского набора, а также создание государственных магазинов для уменьшения цены на хлеб. В это же время делаются попытки обуздать инфляцию, для чего собираются серебряные сервизы «по наместничествам и по большим боярам» и отливаются из них рубли, а обесцененные бумажные деньги сжигаются на сумму шесть миллионов рублей. Сделаны были изменения и в законе о престолонаследии: в основу было положено право первородства, и только в случае пресечения мужских представителей династии трон мог передаваться женской представительнице на тех же основаниях.
360

«Кратковременное царствование Павла I, замечательное тем, что он сорвал маску со всего прежнего фантасмагорического мира, произвело на свет новые идеи и новые представления, — писал Я.И. Санглен, будущий руководитель тайной полиции при Александре I. — С величайшими познаниями, строгою справедливостью Павел был рыцарем времен прошедших... Он научил нас и народ, что различие сословий — ничтожно...» [41, 9]. Действительно, Павел Петрович был антидворянским императором, и дворянство ему за это отомстило.
В первые дни своего правления Павел I освободил из тюрем и вернул из ссылки не только русскоподданных (Новикова, Радищева и др.), но и многих поляков (Костюшко, Немцевича, Потоцкого, Солтана и др.). Героя освободительной борьбы поляков против российской оккупации генералиссимуса Тадеуша Костюшко, который был заключен Екатериной в Мраморном дворце, лично освободил император Павел и вручил ему шпагу, но тот не пожелал остаться в России и уехал в Северную Америку, где воевал за ее освобождение. А Мраморный дворец был предоставлен бывшему польскому королю Станиславу-Августу Понятовскому, в котором тот жил до своей смерти в феврале 1798 г. Этот последний король республиканской Польши по распоряжению императора Павла был похоронен в костеле св. Екатерины на Невском проспекте Петербурга*.
Во внешней политике император выступал за мир, политическое равновесия и защиту слабых государств. Он считал, что России, занявшей огромное пространство от Брест-Литовска до Тихого океана, незачем «помышлять о распространении своих границ, посему она и без того довольно уже и предовольно обширна... а удержать свои границы постараемся и обидеть себя никому не дадим; всходствие этого все содержать будем на военной ноге, но при всем том жить в мире и спокойствии» [41, 13]. Однако победы генерала Бонапарта над австрийскими войсками в Италии привели к созданию нескольких демократических ре-
* После окончания Первой мировой войны останки короля СтаниславаАвгуста Понятовского были переданы Польше.
361

cny б лик, а это могло послужить распространению революционных идей вплоть до России. Император Павел выступил с предложением созыва европейского конгресса для урегулирования территориальных споров между странами и пресечения революционных завоеваний.
В 1798 г. создается новая коалиция стран против Франции, в которую вошла и Россия. По словам императора Павла, было необходимо «положить предел успехам французского оружия и правил анархических, принудить Францию войти в прежние границы и тем восстановить в Европе прочный мир и политическое равновесие» [41, 213]. А в следующем году Франц II обратился к Павлу I с просьбой назначить фельдмаршала Суворова главнокомандующим союзной армией. Австрийскому императору понадобился неординарный полководец для восстановления австрийского могущества в Италии, имеющий не только опыт ведения военных действий с регулярной армией, но и подавления народных восстаний. А.В. Суворов, как многие военные и гражданские деятели правления Екатерины, попал в опалу и жил в одном из своих сел — Кончанском, но по желанию двух императоров 69- летний фельдмаршал еще раз отправился на войну.
Под руководством российского полководца 86-тысячная русскоавстрийская армия разгромила 58-тысячную армию французов генерала Моро, тем самым вернув в австрийское подданство Ломбардию. Узнав об этой победе, император Павел отправляет в армию Суворова своего двадцатилетнего сына — великого князя Константина и пятнадцатилетнего сына полководца — генералмайора Аркадия Суворова. Российский полководец в своих реляциях государю хвалил великого князя, сообщая что тот «обретался при передовых войсках... и во время баталии присутствовал» [74, 22]. За такое рвение к воинским подвигам император Павел присвоил своему сыну титул цесаревича, т.е. наследника, что, вероятно, совсем не радовало великого князя Александра, несмотря на Указ 1797 г. «Учреждения об императорской фамилии».
За два месяца в ожесточенных боях с армией Суворова французы потеряли всю Северную Италию. Генерал Жан Виктор Моро отзывался о своем противнике, генерал-фельдмаршале Суворове:
362

«Что можно сказать о генерале, который погибнет сам и уложит свою армию до последнего солдата, прежде чем отступит на один шаг» [41, 225]. Король освобожденной Сардинии прислал Суворову грамоту с титулом принца и королевского брата, поставив российского полководца в один ряд с европейскими монархами.
Далее союзная армия должна была перейти Альпы для соединения с 24-тысячным корпусом генерала А.М. Римского-Корсакова, чтобы сообща вторгнуться во французские пределы. Русскоавстрийская армия Суворова перешла Альпы в сентябре 1799 г. через перевал Сен-Готард (2108 м). Никаких технических трудностей этот перевал никогда не представлял, хотя по некоторым сообщениям его защищала трехтысячная французская бригада. Трудно представить, как бы там могло разместиться такое количество солдат, где и роту разместить было бы затруднительно. Тем не менее при взятии перевала армия Суворова потеряла тысячу человек.
Однако, перебравшись через Лепонтийские Альпы, союзная армия оказалась в ловушке у поселка Альтдорф, ведь, чтобы соединиться с корпусом Римского-Корсакова, необходимо было преодолеть хребет Росшток, спускавшийся к озеру Урнерзее. Современное шоссе вдоль восточного берега этого озера проложено только в 1865 г., а в конце XVIII в. нужно было преодолеть хребет по тропе до Флюэлена, откуда водным транспортом можно было добраться до Люцерна. Но армии Суворова необходимо было попасть в Швиц, поэтому по бездорожью они были вынуждены в середине сентября пересечь хребет в направлении Муотаталя. Здесь полководец узнал о разгроме 24-тысячного корпуса Римского-Корсакова 60-тысячной армией генерала Массены.
Теперь, чтобы спасти остатки голодной и раздетой армии от полного разгрома или позорного плена, в том числе и великого князя Константина, А.В. Суворов повел своих солдат к поселку Гларис, чтобы преодолеть хребет Панике с выходом к Рейну в районе Кура. Константин Павлович на свои деньги скупил у окрестного населения продовольствие, чтобы хоть как-то подкормить солдат. Именно этот переход русских войск в условиях военных действий и отвратительной погоды через заснеженный перевал заслужил вос¬
363

хищение маршала Массены: «Я отдал бы все свои победы за один Швейцарский поход Суворова» [41, 231]. За то, что фельдмаршал Суворов вывел своих солдат и офицеров на территорию, контролируемую австрийскими войсками, и тем самым спас жизнь и честь великого князя Константина, он получил высшее военное звание генералиссимуса, в том числе и по ходатайству австрийского императора. А русская армия походным порядком отправилась на родину. Александр Васильевич вернулся в Петербург совсем больным и б мая 1800 г. скончался от старых ран и болезни.
Не забыв предательства австрийскому императору, которому было нужно возвращение своих итальянских территорий и подавление восставших итальянцев и совсем не было нужно усиление России на международной арене, император Павел в том же 1800 г. сказал датскому послу Розенкранцу: «Долгое время я был того мнения, что справедливость находится на стороне противников Франции, правительство которой угрожало всем державам; теперь же в этой стране в скором времени водворится король, если не по имени, то по существу, что изменяет дело» [41, 237].
В конце марта 1800 г. 40-тысячная армия Бонапарта перешла Альпы через перевал Большой Сен-Бернар (2469 м) из Гельветической республики (Швейцарии) в Цизальпийскую республику (северо-западную Италию), образованных под напором французских войск и находящихся под контролем революционной Франции. По дороге солдаты опустошали монастыри, да и многим жителям альпийских деревень тоже досталось от революционных мародеров. С европейской точностью в армейских архивах отмечены почти 22 тысячи выпитых бутылок вина, полторы тонны съеденного сыра и 800 кг мяса, в большинстве случаев украденных в местных деревнях. Вот что, однако, удивительно: монахи не только представили счет на сумму в 40 тысяч франков, но и получили от Франции эту задолженность. Часть денег монастыри получили в 1850 г. во время правления Наполеона III, а другую часть — в 1984 г. по распоряжению президента Миттерана. И хотя в 1803 г. Гельветическая республика под управлением марионеточного французского правительства рухнула, Швейцария оставалась под контролем Франции. И главным наследием го¬
364

сподства французов в швейцарских Альпах стала новая дорога через Симплонский перевал (2005 м), построенная с использованием последних инженерных достижений и давшая новый толчок развитию трансальпийской торговли.
Если переход армии Суворова через Альпы не достиг задуманного результата, то те же действия армии Бонапарта, только в обратную сторону, принесли Франции победу над Австрией в битве при Маренго. Австрийский император запросил мира, который и получил в феврале 1801 г. Теперь, когда российского императора более не связывали союзные обязательства с Австрией, наступил момент сближения России с Францией. В первом письме к Павлу от 9 декабря 1800 г. Бонапарт писал: «Через двадцать четыре часа после того, как Ваше Императорское Величество наделит какое-либо лицо, пользующееся Вашим доверием и знающее Ваши желанья, особыми и неограниченными полномочиями — на суше и на море воцарится спокойствие» [41, 242]. В ответном письме Павла прозвучал тот же призыв к миру: «Я не говорю и не хочу пререкаться ни о правах человека, ни о принципах различных правительств, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается» [41, 243].
В Европе, как по мановению волшебной палочки, возникает новая коалиция стран против Англии: Россия, Франция, Швеция, Пруссия, Дания, Голландия, Италия и Испания. А 12 января 1801 г. атаман Войска Донского получает приказ с 30 тысячами казаков выступить через Бухару и Хиву в направлении Индии. Экспедиционный корпус маршала Массены выдвигался через Черное море, Таганрог, Царицын в сторону Астрахани, где должен был соединиться с русскими войсками. Такие действия союзников привели к падению правительства Питта в Англии, а вся Европа замерла в ожидании глобальных изменений. И вдруг пришла весть о смерти 12 марта 1801 г. российского императора Павла I. В результате очередного дворцового переворота в России судьба Англии была спасена.
Конечно, основными действующими лицами в заговоре и убийстве императора были обиженные на него дворяне и в первую
365

очередь гвардейские полки, состоявшие из дворян. Но основными заинтересованными сторонами в устранении Павла Петровича были: 23-летний великий князь Александр Павлович, которому еще Екатерина Великая прочила скорое восшествие на престол, и правительство Великобритании, для которого продолжение политики тандема Павел — Бонапарт было смерти подобно. Интересен состав лиц, приглашенных на последний обед императора Павла: обер-камергер А.С. Строганов, адмирал граф Г.Г. Кушелев, генерал от инфантерии М.И. Кутузов, вице-канцлер князь А.Б. Куракин, обер-гофмаршал А.Л. Нарышкин, обер-шталмейстер граф И.П. Кутайсов. Собственно говоря, это были те немногие вельможи, которые не участвовали в заговоре, а после гибели своего государя попали в опалу при новом правлении.
О явном участии великого князя Александра в заговоре против отца сообщает князь Адам Ежи Чарторыйский, который, будучи российским послом в Сардинии, поспешил вернуться в Петербург сразу после убийства императора: «Он позвал меня в свой кабинет и сказал мне: “Если бы вы были здесь, то всего этого не случилось бы: если бы я имел вас около себя, то я не позволил бы увлечь себя таким образом”. Затем он рассказал о смерти отца, выразил крайнюю степень огорчения и самые невыразимые угрызения совести... Это согласие было вырвано у него с величайшим трудом и после самых торжественных обещаний, что Императору Павлу не будет причинено никакого зла... Император Александр рассказал мне, что первый, говоривший с ним об этом, был Панин (Никита Петрович. — Ю.Д. ), и что Александр никогда не мог простить ему этого. Панин не отрицал этого, но доказывал, что этим он оказал услугу своему Отечеству и имел право гордиться этим» [41, 339].
Поскольку Польско-Литовской республики более не существовало, то и никаких конфликтов с ней в правление Павла I быть не могло. Но поляки существовали, правда, в основном в пределах Прусского королевства. А вот на приобретенных Россией территориях бывшего Великого княжества литовского проживало четыре миллиона человек, которые стали теперь подданными империи: украинцами, белорусами и литовцами. Но жизнь их от этого не
366

только не улучшилась, а, скорее, ухудшилась. Во-первых, около одного миллиона крестьян Екатериной II и Павлом I было роздано русским помещикам. Во-вторых, значительная часть мелкой шляхты, не сумевшая доказать свое благородное достоинство, вошла в состав податного населения, а налоговое бремя в новых губерниях было гораздо выше из-за сбора податей там в серебряных рублях. В-третьих, профессиональные военные, лишившись службы, стали изгоями, в то время как крестьянство было подвержено рекрутскому набору в российскую армию на 25 лет службы. Все это создавало нездоровый климат в этих губерниях и постоянное недовольство во всех слоях населения.
В то же время за пределами России и Пруссии оказалось значительное количество эмигрировавшей шляхты, большая часть которой осела во Франции. Еще в конце 1796 г. лидеры эмигрантов предложили Директории свои услуги по созданию армейского корпуса для борьбы с общим врагом — Австрийской империей. И вскоре в составе цизальпийской армии генерала Бонапарта были сформированы усилиями генерала Яна Генрика Домбровского два легиона по четыре тысячи солдат генералов Юзефа Вельхорского и Франтишека Рымкевича. Но оба легиона в кампании 1799 г. погибли в боях с австрийской армией в Северной Италии. Однако генерал Домбровский снова набрал добровольцев из числа своих соотечественников еще на два легиона, которые тоже были направлены воевать с австрийцами. У поляков появилась надежда восстановления своего государства, но по Амьенскому мирному договору эти легионы были распущены, а легионеров разобрали по французским частям.
В тот же период литовские магнаты были вынуждены принять российское подданство, так как их имения теперь находились на территории Российской империи. Самыми известными из них были князь Адам Ежи Чарторыйский и Михал Клеофас Огинский. Князь Адам с юности жил в Петербурге, где стал одним из близких друзей великого князя Александра по рекомендации его матери Марии Федоровны. В своих воспоминаниях он сообщает о высказывании юного Александра, что тот «нисколько не разделяет воззрений и правил Кабинета и двора, что он дале¬
367

ко не одобряет политики и образа действий своей бабки, что все желания его были за Польшу и за успехи ее славной борьбы, что он оплакивал ее падение... Говорил он и о Костюшко, которого называл великим человеком по своим добродетелям и потому, что защищал дело правды и человечества...» [41, 263].
Однако, став российским императором после гибели отца, Александр I (1777 — 1825) издал манифест, в котором объявил, что будет управлять своим народом «по законам и по сердцу в Бозе почивающей августейшей бабки нашей государыни императрицы Екатерины Великия». В конце марта 1801 г. император учредил Непременный совет, членов которого назначал сам. Затем в течение года вместо коллегий были созданы министерства: военное, военно-морское, иностранных дел, коммерции, финансов, народного просвещения, юстиции, Государственное казначейство и Комитет министров. В июне того же года была подписана конвенция о дружбе между Россией и Англией. То есть все заинтересованные стороны в смене правления в России получили то, что хотели. Но были и некоторые попытки изменить положение крепостных крестьян: так, в 1803 г. был издан Указ о «вольных хлебопашцах», предоставивший помещикам возможность освобождать своих крестьян с землей за выкуп.
Продлен был мирный договор с Францией, но после венчания Бонапарта императорской короной с именем Наполеон I в 1804 г. были заключены русско-датско-прусская и русско-австрийскошведская конвенции по защите Северной Германии. Наконец, в 1805 г. был подписан англо-русский союзный договор о военных действиях против Франции. Война началась в августе того же года. Правда, несмотря на проведенные военным министром А.А. Аракчеевым мероприятия по улучшению комплектования и обучения войск, созданию мощной артиллерии, выбор генералов для командования армиями был ограничен. Из опалы был возвращен в строй любимец предыдущего императора — шестидесятилетний генерал Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов (1745 — 1813).
Этот прославленный в российской истории генерал родился в семье военного инженера генерал-поручика И.М. Голенищева-Кутузова. Он получил прекрасное военное образование в Артилле¬
368

рийской и инженерной дворянской школе в Петербурге, ив 1761 г. его произвели в первый чин офицера прапорщика. В дальнейшем свой полководческий талант он развивал под руководством А.В. Суворова, в армии которого во время турецкой войны он служил. Но с 1792 г. он занят дипломатической работой, будучи в течение двух лет послом в Турции, а затем был назначен директором Сухопутного шляхетского кадетского корпуса. В 1798 г. император Павел произвел своего любимца в чин генерала от инфантерии (полного генерала сухопутных войск). Приближение М.И. Кутузова к императорской семье произошло через его жену Екатерину Ильиничну, урожденную Бибикову, старший брат которой помогал воцарению Екатерины, а младший брат входил в число друзей тогда еще великого князя Павла. Их дочь, Прасковья Михайловна, вышедшая замуж за сенатора М.Ф. Толстого, была фрейлиной императрицы Марии Федоровны.
Русская армия генерала М. Кутузова в конце августа перешла в районе Радзивиллова границу, чтобы вести совместные действия с австрийской армией фельдмаршала К. Мака против французских войск. Но уже 20 октября под Ульмом 80-тысячная австрийская армия капитулировала, так как фельдмаршал поторопился встретиться с французами до соединения с русской армией.
Теперь у императора Наполеона, перешедшего Дунай с 200-тысячной армией, появилась возможность разгромить противостоящие ему армии по очереди. Подольской армии М. Кутузова в составе 50 тысяч солдат, даже не встретившись с противником, пришлось отступать для соединения с 27-тысячной Волынской армией генерала Ф.Ф. Буксгевдена. В середине ноября 1805 г. произошли два сражения: Кремское и Шенграбенское. В первом корпус французского маршала Э. Мортье, попытавшийся выйти в тыл армии М. Кутузова, чтобы задержать отход русских войск, был разгромлен с большими потерями (около четырех тысяч убитыми и ранеными, полторы тысячи попавших в плен). Остатки корпуса Э. Мортье сумел увести от полного разгрома, тем самым, дав возможность М. Кутузову продолжить отвод русской армии к Ольмюцу. Однако захват маршалом И. Мюратом Вены и выдвижение французской армии на фланг отступающей Подольской армии
369

заставили М. Кутузова пожертвовать шеститысячным отрядом генерала П.И. Багратиона, чтобы задержать 30-тысячный корпус И. Мюрата. Сражение произошло у деревни Шенграбен, и, хотя М. Кутузов не рассчитывал на возвращение более-менее значительного количества брошенных им на неминуемую смерть солдат, П. Багратион все-таки после многочасового боя вернулся с половиной своего отряда. Задача по задержанию противника была выполнена, и к концу ноября Подольская и Волынская армии благополучно соединились в районе Ольмюца.
В соединенную русскую армию прибыл и сам император Александр, теперь три европейских императора могли непосредственно командовать своими солдатами, хотя из них только Наполеон был профессиональным военным. Именно это и позволило ему выиграть 2 декабря 1805 г. одно из самых значительных сражений этой военной кампании — Аустерлицкое. В результате сражения с 73-тысячной французской армией отступившая 86-тысячная русская армия М. Кутузова потеряла 16 тысяч убитыми и ранеными, а четыре тысячи русских солдат попали в плен. Австрийская армия, имея всего 14 тысяч солдат, потеряла четыре тысячи убитыми и ранеными, а две тысячи австрийцев попали в плен. Французская армия Наполеона тоже понесла тяжелые потери: 12 тысяч убитых и раненых.
Поражение при Аустерлице заставило австрийского императора Франца II заключить в Пресбурге (совр. Братиславе) с императором Наполеоном мирный договор, по которому Австрия признавала законность правления этого корсиканца, а все завоевания Франции в Италии, Западной и Южной Германии — ее суверенной территорией, и, кроме того, выплатила контрибуцию в 40 миллионов флоринов. Россия в этом договоре не участвовала: по словам императора Александра, ему не хотелось, чтобы и предыдущие поражения австрийцев легли позором на русскую армию. Однако именно его поспешность заставила русских наступать первыми, когда надо было дождаться действий французов. Отыгрался император на генерале М. Кутузове, отправив его в Киев губернатором.
От поражения Австрии и России, как ни странно, выиграла Англия, к чьим берегам уже не мог стремиться Наполеон со сво¬
370

ей потрепанной в боях армией. Российский министр иностранных дел князь Адам Ежи Чарторыйский напрасно предпринимал усилия к понуждению правительства Великобритании военными действиями на материке отвлечь французские войска от стремительного наступления на Востоке. Это не входило в планы Британской империи.
Австрийскому императору Францу II пришлось отказаться от титула императора Священной Римской империи германской нации, а на обломках его обширнейшего государства возникли Рейнский союз под протекторатом Франции и Италия, королем которой стал сам Наполеон. Завладев почти всей Западной Европой, Наполеон заставил подвластные и еще свободные государства объявить Великобритании континентальную блокаду.
Те же государства, что еще надеялись совместно противостоять французскому натиску, объединились в 1806 г. в очередную коалицию против Наполеона. В нее вошли Россия, Великобритания, Пруссия, Саксония и Швеция. Но совместных военных действий не получилось, и армия Наполеона в середине октября 1806 г. разгромила 100-тысячную прусско-саксонскую армию герцога К. Брауншвейгского под Йеной и Ауэштедтом и вошла в Берлин.
Тем временем поляки воспряли духом: сначала они рассчитывали, что русские изгонят пруссаков из Польши, а когда на горизонте появились французские войска, они предрекли русским неизбежное поражение. Так и случилось — русской армии Михаила Федоровича Каменского пришлось поспешно отступать к Неману, чтобы не попасть в окружение и успеть соединиться с прусской армией Антона Лестока. А вошедшая в Польшу французская армия стала откровенно грабить поляков, несмотря на протесты их коллег — генералов французской армии Яна Домбровского, Юзефа Понятовского, Юзефа Выбицкого. Тем не менее польская аристократия с ликованием встречала французов на своей земле, а французская армия пополнилась 30 тысячами поляков. Но не все поляки поверили в добрые помыслы французского императора: Тадеуш Костюшко, вернувшийся из Америки и проживавший в свободной Франции, отказался участвовать в прусской кампании, не получив гарантий от Наполеона в восста¬
371

новлении независимости Польши. В то же время и князь Адам Чарторыйский, понимая, что поляки будут вовлечены в предстоящие военные события, попросил у своего друга, императора Александра, отставки с поста министра иностранных дел России, не считая возможным занимать его в этих условиях.
В конце декабря 1806 г. произошло неожиданное для французов сражение при Пултуске на реке Нарев в 60 км от Варшавы. Корпус маршала Ж. Ланна в составе 20 тысяч человек и 120 орудий должен был по замыслу Наполеона отрезать русскую армию М. Каменского от переправ через Нарев, но неожиданно столкнулся с 45-тысячным корпусом генерала графа Леонтия Леонтьевича Беннигсена (барона Левина-Августа-Готлиба) при 200 орудиях. Французы маршала Ж. Ланна не выдержали натиска превосходящего их русского корпуса и отступили, потеряв в сражении почти шесть тысяч солдат, в то время как русские — около трех тысяч.
Наполеон предполагал, что военная кампания с наступлением зимы может быть законченной, и рассредоточил свои войска в разных городах Польши, дав возможность воинам отдохнуть до весны. Однако генерал Л. Беннигсен был совершенно другого мнения о завершении военных действий и решил с 70 тысячами русских и восемью тысячами прусских войск при 400 орудиях атаковать корпуса маршалов М. Нея и Ж. Бернадота, разместившихся на зимних квартирах. На помощь своим прославленным маршалам пришел сам Наполеон с 70 тысячами человек при 450 орудиях, который и остановил продвижение русско-прусской армии в районе ПрейсишЭйлау. И хотя исход битвы вроде бы был положительным для русского оружия, генерал Л. Беннигсен отвел свою армию, потерявшую в битве около 26 тысяч человек, в Кенигсберг. Французы потеряли почти 30 тысяч человек, так что Наполеон, видимо, был рад, что русская армия не стала развивать свой успех, и объявил себя победителем при Эйлау.
Но дальнейшие события уже вряд ли могли добавить славы русской армии, особенно с таким главнокомандующим. В начале июня 1807 г. генерал Л. Беннигсен бесславно отступил в сражении у Хейльсберга после всех отбитых французских атак на его позиции. Затем он со своей армией занял 14 июня невыгодную
372

позицию перед рекой Аллой в районе Фридланда и, естественно, не смог сдержать атаки французов. Русская армия отступила, оставив на поле боя погибшими от 10 до 15 тысяч солдат. Армия Наполеона понесла примерно такие же потери, но, как всегда, осталась на поле боя победителем.
Теперь, после ряда формальных поражений русской армии, император Наполеон предложил своему противнику мир и дружбу. В Тильзите (совр. Советск) 7 июля 1807 г. был подписан мирный договор между Россией, Пруссией и Францией. Встреча двух императоров и, по некоторым сведениям, прусского короля состоялась посередине Немана в шатре, возведенном на плоту.
Война закончилась, но облик Европы претерпел существенные изменения: были созданы Вестфальское и Варшавское герцогства, Данциг (Гданьск) объявлен вольным городом (porto franco). Россия отказалась от Ионических островов и Которской бухты в Адриатическом море и обязалась вывести свои войска из Дунайских княжеств, но в компенсацию за это получила Белостокский округ. Пруссия, кроме потери своих территорий, обязалась содержать французскую армию, которая собиралась оставаться в немецком государстве до окончания выплаты королем ФридрихомВильгельмом контрибуции в 140 миллионов франков. В то же время два императора договорились поделить Европу на сферы влияния: Александр признавал право Франции на господство в Германии, Австрии, Италии и Греции, а Наполеон считал возможным, что Россия будет хозяйкой в Швеции, Турции и Персии.
Через месяц после заключения Тильзитского мира Россия подписала перемирие с Турцией, война с которой шла с конца 1806 г. Все это время турецкая армия пыталась вернуть утраченные ранее территории, а турецкий флот блокировал проход русских кораблей через проливы Босфор и Дарданеллы в Средиземное море.
Провозглашенное в Тильзите Варшавское герцогство простиралось от польских городов Познани и Ченстохова на западе до российских городов Ковно (Каунаса), Гродно, Белостока на востоке, от Хелмно и Щитно на севере до того же Ченстохова на юге. Столица герцогства Варшава граничила с австрийской территорией, начинавшейся немногим восточнее Вислы. В общей
373

сложности это составляло чуть более 100 тысяч кв. км с населением более двух с половиной миллионов человек.
Герцогом созданного по воле Наполеона государства стал саксонский король Фридрих-Август I (1750—1827) с возможностью передачи трона по наследству. Это был тот самый саксонский государь, который по Конституции 3 мая должен был занять трон Польско-Литовской республики после смерти короля Станислава Понятовского. Собственно, королевский статус для герцогства Саксонии тоже был получен из рук императора Наполеона.
В Варшавском герцогстве были созданы Государственный совет и сейм, хотя последний и не имел законодательной инициативы. Введенный в герцогстве Гражданский кодекс Наполеона устанавливал равенство всех граждан перед законом и равенство исповеданий, ликвидировал крепостное право, хотя свобода доставалась крестьянам не только без земли, но даже без права собственности на нее. Произошли изменения в системе образования, где смог проявить себя Станислав Сташиц, занявший пост государственного советника в Эдукационной палате.
Государству нужна была армия, и созданием ее занялся генерал князь Юзеф Понятовский. Уже в 1808 г. польская армия насчитывала 35 тысяч пехотинцев и 12,5 тысячи кавалеристов, 3,5 тысячи артиллеристов и 800 саперов. Значительная часть польских воинских частей прошли подготовку во французскоиспанской войне 1808—1809 гг., а весной 1809 г. началась французско-австрийская война. .На первом ее этапе австрийские войска герцога Фердинанда успешно осуществили вторжение в Варшавское герцогство и заняли Варшаву, но уже в начале июля австрийская армия эрцгерцога Карла потерпела сокрушительное поражение от французов под Ваграмом. Вследствие этого активизировалась и польская армия, которая изгнала австрийцев из Люблина, Замостья, Радома, Сандомира, Кракова и Львова. Чтобы не допустить окружения своих войск, герцогу Фердинанду пришлось оставить Варшаву.
Австрия проиграла и эту войну, а по Шёнбруннскому миру от 14 октября 1809 г. ей пришлось уступить Варшавскому герцогству Краков, Сандомир и Люблин. Эта военная удача в союзе с
374

Францией позволила Варшавскому герцогству не только в полтора раза увеличить свою территорию и почти в два раза — население, но и вернуть полякам веру в свое будущее, и сделав актуальными для них призыв «За великую Польшу от моря до моря!».
Формально в этой войне против Австрии участвовала и Россия как союзница Франции, но император Александр отговаривался невозможностью вести войну на три фронта, воюя в то время с Турцией за Дунайские княжества и со Швецией за Финляндию. Даже уступка Наполеоном своему русскому коллеге значительной австрийской территории вместе с Тарнополем не произвела нужного эффекта, и 30-тысячный корпус князя С.Ф. Голицына бесплодно топтался в Галиции.
Вообще в России после подписания Тильзитского мира отношение к императору Александру среди офицеров и аристократов сильно ухудшилось. Происки британского правительства тоже подливали масла в огонь, и вскоре известное в России изречение «позорный мир» стало звучать повсеместно. Дело дошло до того, что стали складываться группировки с целью замены императора либо на его брата Константина, либо на сестру Екатерину. Так, шведский посол граф Стединг докладывал в сентябре 1807 г. в Стокгольм: «Недовольство против императора все более возрастает и со всех сторон идут такие толки, что страшно слушать... Забвение долга доходит даже до утверждений, что вся мужская линия царствующей семьи должна быть исключена, и, поскольку императрица-мать, императрица Елизавета, не обладают надлежащими качествами, на трон следует возвести великую княгиню Екатерину» [75, 499].
Вполне возможно, что доходящие до императора слухи о такой рокировке не сильно бы его взволновали, но любовником сестры стал генерал князь Петр Иванович Багратион. Этот 42-летний генерал являлся шефом лейб-егерского полка, отвечавшего за охрану императорской семьи. Такой союз мог быть очень опасным. Вполне возможно, что по этой причине князь П. Багратион сменил в 1809 г. погибшего командующего Дунайской армией генерал-фельдмаршала А.А. Прозоровского. Конечно, дело не дошло до дворцового переворота, но «дружба» между француз¬
375

ским и российским императорами была подорвана навсегда: российское дворянство желало реванша.
Чтобы снять напряжение в русском обществе, император Александр выставил турецкому султану ультиматум с требованием уступить России Дунайские княжества, признать независимость Сербии и российский протекторат над Имеретией и Мингрелией. Получив отказ, Александр I в апреле 1809 г. объявил войну Турции и ввел в действие 80-тысячную Молдавскую армию под руководством генерал-фельдмаршала А.А. Прозоровского. В августе командующий погиб в лагере под Мачином и ему на смену был прислан князь П.И. Багратион.
Несмотря на удачные действия Молдавской армии при новом командующем, его в феврале 1810 г. на основе доносов о беспорядках в армии сменили на генерала Н.М. Каменского. Чехарда с командующими продолжалась и далее: тяжелобольного генерала Н.М. Каменского сменил генерал А.Ф. Ланжерон, а того — генерал М.И. Кутузов. Тем не менее победы Молдавской армии продолжались, и военные действия завершились в начале декабря 1811 г. капитуляцией армии великого визиря Ахмет-паши под Слободзеей.
Хотя военные действия все еще продолжались на Кавказе, в мае 1812 г. между Россией и Турцией был заключен Бухарестский мир. Новая граница теперь проходила по реке Прут до соединения ее с Дунаем и далее до Черного моря, а на Кавказе к России отошла Западная Грузия. Сербия получила автономию во внутреннем управлении, оставаясь под протекторатом Турции.
Война со Швецией закончилась еще в сентябре 1809 г. подписанием Фридрихсгамского мирного договора, по которому России отошли Финляндия и Аландские острова. Вскоре престарелый шведский король Карл XIII под нажимом офицеров «усыновил» маршала Жана-Батиста Бернадота, сделав его наследником престола. Этот незаурядный полководец весьма гуманно отнесся к шведам, участвовавшим в войне с Францией в составе английского гарнизона на острове Вальхерн и попавшим в плен к Бернадоту. Такой поступок кардинально изменил судьбу этого революционера, а Франция потеряла еще одного полководца
376

вслед за Ж. Моро, которого в течение нескольких лет император Александр приглашал в Россию из Северной Америки.
Эти французские полководцы были обижены на своего товарища Наполеона Бонапарта за предательство тех революционных идеалов, с которыми они собирались переустроить Францию. Именно они и подсказали русским дипломатам, как России нужно противостоять армии Наполеона в случае его нападения. Французский император обычно старался навязать противнику генеральное сражение чуть ли не на границе государства, чтобы одним ударом решить ход всей военной кампании. Не дать ему это сделать, умело заманивая его армию вглубь страны и растягивая его коммуникации, — вот задача для российского императора. В таких условиях французская армия сама себя погубит.
Такая тактика ведения боевых действий давно использовалась в русской армии, когда противнику оставляли выжженную территорию, где прокормить армию было практически невозможно, а доставка продовольствия и фуража издалека была затруднительна из-за уязвимости путей сообщения от нападения легкой кавалерии.
Война с Францией действительно была неизбежна: агентура и дипломаты докладывали о концентрации наполеоновских войск восточнее Одера. К началу военной кампании перед Неманом сосредоточилась армия вторжения, насчитывающая около 450 тысяч человек. Из них больше половины составляли немцы, австрийцы, венгры, итальянцы, хорваты, голландцы, швейцарцы, испанцы, португальцы и, конечно, поляки. Польский V корпус под командованием генерала Юзефа Понятовского состоял из трех пехотных дивизий генералов Юзефа Зайончика, Яна Домбровского, Кароля Князевича и кавалерийской дивизии Каминского. Кроме того, в составе французских корпусов Макдональда, Виктора и ЛатурМобура находились пехотные бригады Радзивилла и Жолтовского, а также кавалерийская бригада Рожницкого.
Формальным поводом для объявления войны были использованы нарушения российской стороной условий Тильзитского договора при проведении своей внешней политики в Голштинии, Пруссии, Саксонии и Австрии. Вторжение французской армии в
377

Россию началось 24 июня 1812 г. Вот как описывает голландский генерал Ван-Дедем переход через Неман:
«Трудно изобразить величественную картину, которую представляло 60-тысячное войско, расположившееся у подошвы холма, на котором Наполеон приказал разбить свои палатки. С этой возвышенности он обозревал всю армию, Неман и мосты, приготовленные для нашей переправы... В это время дивизия остановилась в ожидании своего начальника перед императорской палаткой; я подошел к группе генералов, составлявших свиту Наполеона. Среди них царствовало зловещее молчание, чуть не уныние. Когда я позволил себе пошутить, генерал Огюст Коленкур, с которым я был в дружеских отношениях, сделал мне знак и сказал тихонько: “Здесь не смеются. Это великий день”. Он указал при этом на противоположный берег реки, как будто хотел присовокупить: “Вот наша могила”. Когда император прекратил разговор с генералом Фрианом, дивизия прошла мимо всех армейских корпусов, направляясь к мостам; вскоре она очутилась на противоположном берегу. Тогда солдаты испустили громкие крики радости, которые привели меня в ужас; они как будто хотели сказать: “Теперь мы на неприятельской земле! Наши офицеры не будут более наказывать нас, когда мы будем кормиться за счет жителей!” До тех пор, согласно строгому предписанию императора, начальству удавалось поддерживать строгую дисциплину. Прокламации напоминали войску, что, проходя по владениям короля прусского, мы находились на территории союзника и что к нему следовало относиться так, как будто мы находились на французской земле. Мы видели, к сожалению, что это приказание нередко было забыто или пренебрежено; но, по крайней мере, войско поступало в таких случаях вопреки приказанию начальства, которое удерживало солдат, говоря: “Когда мы будем на русской земле, вы будете брать все, что захотите”» [52, 69].
С такой огромной армией российским полководцам сталкиваться не приходилось, а ведь вскоре к ней присоединились еще 150 тысяч солдат. Россия на этом направлении держала три армии, общая численность которых составляла около 240 тысяч человек: 1-я армия под командованием военного министра генерала М.Б. Барклая-де-Толли прикрывала дорогу на Петербург, 2-я армия генерала П.И. Багратиона — на Москву, 3-я армия
378

генерала А.П. Тормасова — на Киев. Такое распределение объяснялось незнанием, куда император Наполеон поведет свою армию. Общее руководство император Александр оставил за собой, осуществляя взаимодействие с командующими через своего военного министра.
Практически в день вторжения французы без боя вошли в Ковно (Каунас), затем в Вильно (Вильнюс), а 8 июля овладели Минском. Кроме небольших стычек с французами, русская армия в соприкосновение с противником не вступала: без боев были оставлены Полоцк, Витебск, Могилев. Хотя под Миром генерал М.И. Платов с корпусом казаков разбил два полка польских улан, под Кобрином армия генерала А.П. Тормасова разгромила Саксонский корпус, под Витебском досталось 25-тысячному французскому авангарду от пехотных полков, укомплектованных местными жителями, а под Клястицами корпус генерала П.Х. Витгенштейна разгромил корпус маршала Н. Удино.
Прошел почти месяц, запасы продовольствия во французской армии подошли к концу, а надежды на получение провианта и фуража на захваченной территории не оправдались, так как русские армии при отступлении сжигали все склады. Гаспар Шумахер, один из соратников маршала Н. Удино, вспоминал, что «почти во всех местах, куда мы приходили, съестные припасы были вывезены или сожжены русскими, деревни были пусты, жителей не было: они убежали, унося с собой свою провизию, в большие окрестные леса. На нашем пути мы не встретили ничего, кроме жалких и безлюдных деревень, дома которых были скорее несчастными избами. Скот, обозы со съестными и боевыми припасами, предназначенными для нас, были по большей части захвачены и уничтожены казаками, которые проскальзывали мимо наших флангов» [52, 75].
Не состоялось так нужное Наполеону генеральное сражение с русской армией, после победы в котором французская армия могла бы отдохнуть, пока дипломаты обсуждали бы условия мирного договора. Французский император вынужден был отдать приказ о недельной остановке на линии Велиж — Могилев, что дало возможность 1-й и 2-й армиям соединиться под Смоленском.
379

Не считая нескольких аристократов, как князья А. Чарторыйский и М. Огинский, связавших свою судьбу с Россией, основная масса шляхтичей встретила французскую армию с восторгом и надеждой на восстановление независимости Польско-Литовского государства. Правда, сам Наполеон не давал им повода рассчитывать на столь легкую и быструю реставрацию Республики.
Все тот же генерал Ван-Дедем писал об этом: «...император остановился в Ковно, а гвардия грабила магазины и частные дома. Жители разбежались и разнесли ужас и уныние по окрестностям. Этот пример, конечно, не мог побудить население прочих городов встречать нас с удовольствием и доставлять нам все необходимое. Однако энтузиазм поляков и их желание вернуть самостоятельность были столь велики, что многие из них все же встречали нас как желанных гостей...
Мы вступили в Вильну 28-го числа [июня]. Польские помещики, державшие сторону России, выехали из города; польская партия приняла нас восторженно; но Наполеон не был доволен теми средствами, коими он располагал для дальнейших действий, поэтому он не мог обнадеживать поляков относительно их будущей независимости.
— Воспользуйтесь случаем, — сказал он польским депутатам, — постарайтесь вернуть свою независимость, пока я веду войну с Россией. Если вы усилитесь, то я включу вас в условия мирного договора, но я не могу проливать за вас кровь французов; и если император Александр предложит мне заключить мир на возможных условиях, то я буду вынужден оставить вас... Я слышал от одного из депутатов, что Наполеон даже сказал им:
— Я вижу, что у вас нет достаточно средств; советую вам не компрометировать себя по отношению к русскому императору: я с минуты на минуту могу заключить с ним мир.
В Вильковышках Наполеон обнародовал прокламацию против русских и их монарха. В Вильне же мы познакомились с содержанием прокламации императора Александра, которая была написана не менее энергично; за нею было право и справедливость. Что же касается воззвания, с коим Литовский комитет обратился к полякам, то в нем, равно как и [в] высокопарном донесении Варшавского сейма, возвещалось восстановление Польского королевства.
Но все, кто знал близко Наполеона и его манеру выражаться, понимали, что в этих прокламациях гораздо менее было видно
380

намерение императора восстановить королевство Польское, нежели чрезвычайное желание поляков, чтобы это свершилось, хотя их надежды основывались только на двусмысленных обещаниях французских министров» [52, 70].
Тем не менее 14 июля 1812 г. было провозглашено Ю. Сераковским присоединение Литвы к федерации Великого герцогства варшавского, соответствующий акт об этом утвердил саксонский король. Председателем Комиссии временного правительства указом Наполеона был назначен Станислав Солтык. По этому поводу в одной из прокламаций, составленной комиссией по управлению страной, говорилось: «Поляки! Вы служите под русскими знаменами. Эта служба была вам дозволена, пока у вас не было отечества, но теперь все изменилось. Польша воскресла, и теперь надо сражаться ради ее полного восстановления, ради того, чтобы заставить русских признать права, которые были у вас отняты несправедливостью и силой. Генеральная конфедерация Польши и Литвы отзывает всех поляков с русской службы. Польские генералы, офицеры, солдаты! Повинуйтесь голосу отечества: покиньте знамена ваших притеснителей, спешите к нам, чтобы стать под знамена Ягеллонов, Казимиров, Собесских! Об этом просит вас отечество, повелевают честь и религия!» [52, 74].
Действительно, часть дворян польско-литовского происхождения последовали этому призыву, но другая часть ожидала, как будут развиваться события и как будет строиться политика Наполеона на территории Польши и Литвы. Весьма показательно, что Тадеуш Костюшко отказался участвовать во французском варианте создания польской государственности без каких-либо гарантий со стороны Наполеона относительно действительной независимости Польши.
В истории французского нашествия сложился еще один миф — о якобы существовавшем желании Наполеона экспортировать французский вариант свободы в Россию, в том числе и раскрепощение крестьян. Генерал Ван-Дедем сообщает, что население белорусских губерний, попавшее под крепостное право российских помещиков, надеялось получить свободу из рук французского императора, в противном случае пыталось самостоятельно сбросить ярмо рабства, но это явно не соответствовало политике Наполеона:
381

«В окрестностях Витебска население проявило революционные чувства. Помещики со всех сторон стали обращаться к витебскому губернатору, генералу Шарпантье, с просьбою прислать охрану для их защиты от крестьян, которые грабили помещичьи дома и дурно обходились с самими помещиками (я сам видел, как многие семейства переехали в Витебск, заботясь о своей безопасности). Я полагаю, что император мог бы возбудить восстание в русских губерниях, если бы он хотел дать волю народу, так как народ этого ожидал, но Наполеон был уже в то время не генерал Бонапарт, командовавший республиканскими войсками. Для него было слишком важно упрочить монархизм во Франции, и ему трудно было проповедовать революцию в России...» [52, 79].
Военный писатель граф Филипп де Сегюр, участник этой военной кампании Наполеона, сообщает, что у императора существовали некоторые мысли о возбуждении восстания среди крестьян России, но он очень быстро от этого отказался:
«В Витебске Наполеон действительно поручил двоим из близких себе людей выведать настроение в народе. Надо было привлечь их свободой и более или менее общим восстанием втянуть их в наше дело. Но действовать пришлось только среди отдельных, почти диких крестьян, оставленных русскими среди нас, может быть, в качестве шпионов. Эта попытка послужила только к разоблачению его проекта и заставила русских насторожиться против него.
Кроме того, это средство претило Наполеону, природа которого влекла его больше к интересам королей, чем к народным. Он пользовался им небрежно. Позднее, в Москве, он получил несколько прошений от разных отцов семейств. В них были жалобы на то, что помещики обращаются с ними, как со скотом, который, сколько угодно, продают и меняют. В них просили, чтобы Наполеон отменил крепостное право. Они предлагали себя в вожди отдельных восстаний, обещая обратить их во всеобщее.
. Эти предложения были отвергнуты. Ведь у варварского народа и свобода варварская, необузданная, ужасная распущенность! Это показали раньше бывшие отдельные возмущения» [52, 80].
Куда важнее для Наполеона было переманить к себе на службу казаков, пообещав им создание независимого казацкого государства. Но, по словам Ван-Дедема, казаки, во-первых, совсем не были уверены в успехе французской армии, во-вторых, не
382

желали, избавляясь от русского владычества, подпасть под французское иго, имея лишь слабую надежду на будущую свободу.
После выигранного Смоленского сражения император Наполеон должен был решить, куда повести свою армию дальше: на Петербург, на Москву или на Киев? Сегюр, анализируя решение своего императора, представил доводы, которыми, вполне возможно, руководствовался сам Наполеон:
«В Киеве он окружил бы Чичагова с его армией; он вывел бы из затруднения правый фланг и тыл великой армии; он прикрыл бы польские провинции, наиболее богатые людьми, провиантом и лошадьми, а в то же время Могилев, Смоленск, Витебск, Полоцк, Динабург и Рига, с размещенными в них войсками, защищали бы остальное. Зимой за этой линией он бы поднял и организовал всю старую Польшу, чтобы весной двинуть ее на Россию, противопоставить народ народу и сделать войну равной.
Между тем в Смоленске он находится как раз в узле Петербургской и Московской дорог, в двадцати девяти переходах от одной из этих столиц и в пятнадцати от другой. В Петербурге — центр управления, узел, где связаны все административные нити, голова России: там сухопутные и морские арсеналы, наконец, там он завладеет единственным пунктом сообщения между Россией и Англией. Полоцкая победа, о которой он только что узнал, кажется, толкает его туда. Направившись вместе с Сен-Сиром на Петербург, он окружает Витгенштейна и заставит Ригу пасть перед Макдональдом.
С другой стороны, в Москве он нанесет удар имуществу и исконной чести дворянства и нации: дорога к этой столице короче, на ней находится главная русская армия, которой он не может пренебрегать, которую надо уничтожить; здесь же, следовательно, и возможность сражения, и надежда поколебать нацию ударом в сердце в этой национальной войне» [52, 81].
Император Наполеон выбрал московское направление, и русская армия все время подталкивала его к этому решению, находясь в непосредственной близости, ведя арьергардные бои, но не давая генерального сражения.
В то время, когда французский император принимал это решение, Александр I встречался в Або с бывшим маршалом Жаном-Батистом Бернадотом, теперь кронпринцем Швеции
383

Карлом-Юханом. Очень популярная тогда французская писательница Жермена де Сталь, находившаяся в тот момент в Петербурге и встречавшаяся с российским императором, сообщает:
«Император покинул Петербург, и стало известно, что он поехал в Або, где должен был видеться с генералом Бернадотте, шведским принцем. Тогда не было сомнения, чью сторону принял он в нынешней войне; от этого зависело благо России и всей Европы. Мы увидим дальше, какое влияние имело это на ход событий. Известие о вступлении французов в Смоленск прибыло во время переговоров шведского принца с русским императором. Здесь они обязались никогда не подписывать мира. “Если Петербург будет взят, — сказал Александр, — отступим в Сибирь. Там я восстановлю древние обычаи, и по примеру наших длиннобородых предков мы вернемся снова завоевать царство”. “Это решение освободит Европу!” — воскликнул шведский принц» [52, 59].
Действительно, несмотря на желание шведских офицеров взять реванш и вернуть Финляндию, принц Карл-Юхан обещал, что ни один шведский солдат не перейдет границу с Финляндией, так что русские войска, расквартированные там, могут быть передислоцированы для усиления армии генерала П.Х. Витгенштейна.
Теперь, когда определилось направление главного удара французской армии, оставаться Александру I главнокомандующим отступающей русской армией было уже не с руки, а назначить на этот пост своего военного министра — князя Михаила Богдановича Барклая-де-Толли было просто опасно. Пока тактика выжженной земли применялась в новых западных губерниях, она воспринималась как нормальное явление. В центральных российских губерниях такие действия, да еще проводимые лифляндским немцем, могли вызвать не просто недовольство помещиков, а прямое неподчинение большинства офицеров, владевших землями вдоль Смоленской дороги.
Чтобы уменьшить негативное впечатление от разоренных усадеб, деревень и сожженных городов 20 августа 1812 г. главнокомандующим русской армией был назначен настоящий русак — М.И. Кутузов, бывший до этого начальником московского ополчения. Чтобы сгладить обиды, Александр присвоил этому опальному
384

любимцу предыдущего императора звание генерал-фельдмаршала. Примечательно, но примерно в это же время еще один опальный любимец Павла I — граф Федор Васильевич Ростопчин получил звание генерала от инфантерии и назначение главнокомандующим в Москве. Таким образом, самую неблагодарную работу император поручил людям, которых не желал видеть при дворе.
Под началом нового главнокомандующего русская армия продолжала отступать, правда ведя арьергардные бои под каждым городом на своем пути. Сгоревшие Смоленск, Дорогобуж, Вязьма, Гжатск и Можайск с разоренными деревнями на многие километры от Смоленской дороги оставались позади отступающей армии М.И. Кутузова. Однако такая тактика приносила и положительные для России плоды, так как к Бородинскому полю Наполеон привел с собой всего 135 тысяч солдат, что было уже сопоставимо с русской армией. Итальянский офицер Ложье, описывая положение армии еще под Смоленском, сообщал, что «армия уже уменьшилась на треть со времени перехода через Неман. Многие солдаты, под влиянием голода, отделялись от армии, отыскивая пищу, и были убиты на флангах; другие заперлись в покинутых господских домах, где нашли достаточно припасов, чтобы жить в довольстве, выбрали себе начальника и охраняют себя по-военному, не помышляя об армии, к которой принадлежат. Сочтите еще больных, отсталых, умерших и раненых, и вы представите уменьшение наличного состава армии» [52, 86].
Нет смысла описывать Бородинское сражение, в котором обе стороны потеряли огромное количество своих воинов: русская армия — 44 тысячи человек, в том числе 26 генералов, французская армия — 30 тысяч человек, в том числе 47 генералов. Правда, по словам участников этой битвы с французской стороны, которым в качестве победы досталось Бородинское поле, усеянное трупами солдат, соотношение убитых с каждой стороны составляло один к трем. В этом сражении, как и во всех предыдущих, корпус князя Ю. Понятовского отличился своей храбростью и желанием отомстить русским за поруганное отечество.
Император Наполеон получил 14 сентября 1812 г. свой главный приз — Москву, но без ключей и жителей, которые покинули
385

город. Поджигатели графа Ф.В. Ростопчина сделали свое дело, и французам не удалось с комфортом расположиться в бывшей столице России. А русская армия растворилась в бескрайних просторах государства и только 24 сентября была обнаружена авангардом маршала И. Мюрата в районе Подольска. Месяца хватило Наполеону, чтобы понять всю бессмысленность сидения в Москве без достаточного для армии провианта и фуража, в то время как русские и не собирались присылать парламентеров для определения места переговоров о мире, а усиливали свои армии на всех направлениях. В середине октября французы покинули Москву с надеждой пойти на Киев, но под Малоярославцем русская армия заставила Наполеона с большими потерями свернуть на Смоленскую дорогу. А в конце ноября в результате ожесточенного сражения на реке Березине французскому императору все-таки удалось с помощью корпуса князя Ю. Понятовского переправиться на правый берег, оставив на произвол судьбы остатки своей армии. Император Наполеон б декабря выехал из Сморгони в Париж, чтобы собрать новую армию вместо потерянной в России, от которой осталось не более 30 тысяч человек.
В конце декабря русские войска перешли границы своего государства, чтобы покончить с врагом на его территории. Но если пруссаки в лице командующего корпусом генерала Л. Йорка заключили с русским командованием соглашение о нейтралитете, даже вопреки желанию короля Пруссии Фридриха-Вильгельма III, то поляки мужественно продолжали бороться за свою свободу. Однако в боях под Краковом и Варшавой в начале февраля 1813 г. сопротивление поляков было сломлено, а остатки их воинских формирований ушли вместе с французами на запад. Русские войска вышли к Одеру. В этой ситуации Пруссия была вынуждена 28 февраля 1813 г. заключить с Россией Калишский договор о совместных действиях против Франции. Варшавское герцогство, оккупированное русскими войсками, продолжало существовать по законам, данным ему императором Наполеоном, но под управлением Верховного временного совета, назначенного императором Александром.
Как известно, война с Францией закончилась в конце марта 1814 г. в Париже, но до этого были смерть генерал-фельдмаршала
386

М.И. Кутузова, были поражения и победы. В русской армии появился французский генерал Ж. Моро, но стать главнокомандующим союзной армии ему было не суждено, так как вернувшийся в антифранцузскую коалицию австрийский император Франц II не желал согласиться с этой кандидатурой. Главнокомандующим стал австрийский фельдмаршал К. Шварценберг, а генерал Моро — советником при императоре Александре I, но ненадолго: в битве за Дрезден он был смертельно ранен французским ядром.
Временное перемирие с французами в июле — августе 1813 г. было использовано Россией, Пруссией и Австрией для решения судьбы поляков. В силезском Рейхенбахе 27 июня 1813 г. была подписана секретная русско-прусско-австрийская конвенция, согласно которой эти страны вновь поделили между собой Польшу. Но окончательное решение польского вопроса произошло на Венском конгрессе 3 мая 1815 г. В соответствии с русско-прусским и русско-австрийским договорами Варшавское герцогство было поделено между тремя государствами, но этим частям придавалась некоторая видимость самоуправления.
В прусской части было создано Великое княжество познаньское, а в австрийской — Краковская республика, правда, под совместной опекой Австрии, Пруссии и России. Россия возвращала Австрии полученные от Наполеона территории Тарнополя, Злочева и Залещиков. А в русской части было создано Королевство Польское, связанное с Россией личной унией, более известное в русской среде как Царство Польское.
Император Александр I теперь стал еще и польским королем. Польше была дарована конституция, разработанная князем Адамом Ежи Чарторыйским, по которой законодательную власть раз в два года осуществлял сейм, а исполнительную — Государственный совет. Сейм формировался из 128 депутатов, избираемых на шляхетских сеймиках и из 64 пожизненных сенаторов. Законы, принимаемые сеймом, являлись обязательными для всех граждан Польши, но император, он же король польский, имел право наложить вето на любое решение сейма. Государственный совет состоял из пяти министерств или, как их называли, комиссий: юстиции, внутренних дел и полиции, обороны, финансов, религиозных культов и народного просвещения.
387

Таким образом, в государстве с населением в 3,3 миллиона человек существовали законы, о которых в России могли только мечтать: неприкосновенность личности, свобода слова и печати. Делопроизводство и просвещение велось на польском языке, а военную службу и тюремное заключение поляки отбывали на родине. Однако во главе польской армии император поставил своего брата — великого князя Константина. Армия формировалась из бывших польских офицеров и рядовых Варшавского герцогства, воевавших в составе французской армии против России, для чего 10 сентября 1814 г. Александр I подписал манифест о всеобщей амнистии польской и литовской шляхте.
Первым наместником в Царстве Польском по протекции великого князя Константина стал 63-летний князь Юзеф Зайончек. Вероятно, это было уступкой гордым польским шляхтичам, так как этот генерал был участником всех восстаний, воевал с Россией в составе французской армии, но в 1812 г. он был тяжело ранен в ногу под Вильно и взят в плен. Тем не менее в качестве наместника Юзеф Зайончек оказался самым преданным своим новым хозяевам чиновником, за что ему в 1818 г. был присвоен императором титул князя Российской империи.
Одним из направлений развития польской самобытности было просвещение, которым занимался в качестве министра Станислав Сташиц. Уже в 1820 г. в Польше действовали 1200 школ, так что начальное образование стало общедоступным не только на словах, но и на деле. В 1816 г. был открыт Варшавский университет, а вслед за ним были созданы консерватория, политехнический и агрономический институты. Станислав Сташиц создает департамент промышленности и ремесел, он же продолжает оставаться президентом созданного им еще в 1800 г. варшавского Общества друзей наук, своеобразного прообраза Академии Наук. Здание, построенное им для этой организации, где до сих пор находится Польская академия наук, называется Дворцом Сташица. Этот незаурядный общественный деятель, возглавляя Комиссию религиозных культов и народного просвещения, довольно враждебно относился к официальной церкви, презирал духовенство, насаждавшее невежество и фанатизм, хотя сам в молодости мог стать
388

ксендзом. Такое отношение к религии позволяло ему лояльно относиться ко всем другим существующим в Польше конфессиям.
Однако конституция хороша, когда ее выполняют на деле, а великий князь Константин вмешивался в вопросы внутренней политики Царства Польского, ввел цензуру, по отношению к полякам держался высокомерно и требовал от них разговаривать с ним только по-русски. Он до такой степени навязал свою волю Государственному совету, что вскоре в сейме появилась легальная политическая оппозиция под лозунгом соблюдения конституции 1815 г., возглавляемая депутатами от Калишского воеводства — братьями Винцентом и Бонавентурой Немоевскими.
Естественно, среди недовольных таким обращением с их правами были офицеры и студенты, которые не могли открыто протестовать согласно своему статусу. Поэтому среди них стали образовываться тайные общества. Первоначально майором польской армии Валерианом Лукасинским было создано в 1819 г. тайное общество «Национальное масонство», но через два года оно было распущено, так как опыта у заговорщиков было мало, а тайная полиция Н.Н. Новосильцева не дремала. Затем костяком этих «масонов» было организовано «Патриотическое общество», в которое уже входили не только офицеры, но и гражданские шляхтичи и горожане. Как можно было тайно отстаивать конституцию, дарованную полякам императором Александром? Вопрос риторический. Однако главной целью «патриотов» было достижение полной независимости Польши и Литвы в соответствии с Конституцией 3 мая 1791 г. Общество получило широкое развитие во многих регионах не только Царства Польского, но и в западных губерниях России, австрийской Галиции, Познаньского княжества.
Само по себе «Патриотическое общество» не имело большого влияния, но его идеи послужили росту национальной гордости поляков. Майора В. Лукасинского арестовали в конце 1822 г. по приказу начальника тайной полиции Николая Новосильцева, разжаловали в солдаты, а затем приговорили к семи годам заключения в крепости Замостья. Однако он не смирился и в тюрьме пытался организовать восстание заключенных, за что ему добавили еще семь лет срока. Произошедшие в Польше восстания
389

сыграли в жизни В. Лукасинского роковую роль: он стал узником одиночной камеры Шлиссельбургской крепости, где прикованный цепью к стене умер в 1868 г.
Среди российских офицеров, побывавших в Европе, тоже создавались тайные общества: в 1816 г. — Союз спасения, ставивший своей целью ликвидацию крепостничества и самодержавия, в 1818 г. — Союз благоденствия с теми же задачами. Российскому обществу требовались перемены, но вроде бы склонный к проведению реформ император Александр так и не решился отменить крепостничество в самой России и дать народу конституцию, ограничивающую самодержавную власть в стране. А вот на инородных территориях император крепостное право отменил: в 1816 г. в Эстляндии, в 1818 г. в Курляндии, в 1819 г. в Лифляндии, а в Царстве Польском и в русской Финляндии — с момента образования. Однако деятельность тайных обществ не осталась незамеченной тайной полицией, и в 1822 г. император издал Указ о запрещении в России тайных обществ и масонских лож, в развитие которого с офицеров и чиновников были взяты расписки о непринадлежности к таковым.
Однако и это не остановило инакомыслящих россиян: так, еще в 1821 г. были созданы Северное общество и Южное общество, ставившие задачу подготовки вооруженного восстания в армии. Каждое из этих обществ разработало свой программный документ — конституция Н.М. Муравьева для Северного общества и «Русская правда» П.И. Пестеля для Южного общества. Были и другие тайные организации: в 1823 г. возникло Общество соединенных славян в Киеве, а в 1825 г. — Общество военных друзей в Отдельном Литовском корпусе. Соединенные славяне предполагали объединить в федеративный союз Россию, Польшу, Богемию, Моравию, Далмацию, Кроацию, Венгрию с Трансильванией, Сербию с Молдавией и Валахией, но с точным определением границ каждого государства. Существовала связь между русскими, литовскими и польскими тайными организациями. Предполагалось даже одновременное выступление в 1826 г., но смерть императора Александра внесла изменения в решения этих организаций.
390

Восстание членов Северного общества было приурочено ко дню принятия присяги императору Николаю. Кроме самих заговорщиков офицеры вывели на Сенатскую площадь 14 декабря (ст. стиля) 1825 г. солдат лейб-гвардии Московского полка, гвардейского морского экипажа, лейб-гвардии гренадерского полка. Заговорщики воспользовались неурядицей в системе престолонаследия. По закону императора Павла трон наследует старший на тот момент сын или, в отсутствие детей мужского пола, — следующий по старшинству брат. Старшим из сыновей Павла I был Константин (1779—1831), но он в 1820 г. женился на Иоанне Антоновне Грудзинской. Женитьба на столь незнатной женщине лишала Константина права на престол после смерти своего старшего брата. Правда, указом императора Александра жене великого князя Константина был присвоен титул княгини Лович, но это ничего не решало. Тем не менее некоторое непонимание у народа, кому из братьев следует приносить присягу, существовало, и этим воспользовались заговорщики.
Восстание оказалось неудачным по большей мере из-за неподготовленности и отсутствия единого подхода к его проведению. Члены Южного общества совместно с Черниговским полком выступили 29 декабря (ст. стиля), но и там 3 января (ст. стиля) восстание было подавлено. В результате пять человек были казнены: К.Ф. Рылеев, П.И. Пестель, С.И. Муравьев-Апостол, М.П. Бестужев-Рюмин, П.Г. Каховский. Более ста человек были осуждены на каторжные работы и тюремное заключение. В русском обществе это восстание было воспринято неоднозначно, но А.С. Пушкин в 1827 г. воспел в стихах декабристов, большинство которых были его друзьями или хорошо знакомыми людьми. Он был солидарен с ними и предрекал конец самодержавия в России:
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья Напишут ваши имена!
В Царстве Польском после ареста В. Лукасинского «Патриотическое общество» возглавил полковник Северин Кржижанов¬
391

ский, но после декабрьского восстания в России Н. Новосильцев в 1826 г. арестовал почти всех членов общества. Однако суд над этими заговорщиками не сумел найти доказательств государственной измены в их действиях и вынес обвиняемым достаточно мягкий приговор.
В 1828 г. вместо ликвидированного тайного общества инструктором Варшавской школы подхорунжих Петром Высоцким была создана более радикальная организация, больше известная как «заговор подхорунжих». Она оказала влияние на подготовку восстания 1830 г. Описываемый период характеризуется большими революционными волнениями по всей Европе. 27 июля 1830 г. восстал Париж, в результате чего Франция в очередной раз лишилась короля (Карла X Бурбона), который, не дожидаясь, пока ему отрубят голову, бежал в Англию. Революция произошла и в Бельгии; в германских княжествах волнения повергли в ужас тамошних государей, усилили свою борьбу против австрийского господства и карбонарии Италии.
Польское восстание началось в Варшаве 29 ноября 1830 г. Разделившись на две группы, заговорщики решили убить великого князя Константина и разоружить русский гарнизон Варшавы, насчитывавший около семи тысяч солдат. Ни та, ни другая задача не были выполнены, но послужили сигналом к всеобщему восстанию варшавян. Великий князь Константин сумел спрятаться в своем дворце Бельведере. А группа Людвика Набеляки и Северина Гощинского, убив в его покоях вице-президента города Любовидзкого и генерала Жандра, даже толком не зная в лицо брата императора, решила, что со своей миссией справилась. В то же время группа Петра Высоцкого всего лишь из 160 подхорунжих сделала попытку разоружить как минимум один русский гвардейский полк, но, получив отпор, ринулась к арсеналу, чтобы получить возможность вооружить восставший народ. Вскоре к ним присоединился польский 4-й пехотный полк, что значительно повысило шансы восстания на успех.
Конечно, были в Варшаве поляки, не пожелавшие поддержать восставших, за что некоторые были убиты. Подхорунжие вершили суд на месте, от их рук погибли военный министр генерал Гауке,
392

генералы Трембицкий, Новицкий, Блюмер, Сёментковский, Потоцкий и полковник Мецишевский. А польский полк конных гвардейских стрелков во главе с генералом Сигизмундом Курнатовским встал на защиту великого князя Константина. Но несмотря на такую поддержку и наличие в Варшаве двух пехотных, трех кавалерийских русских полков и двух батальонов артиллерии, Константин Павлович не решился воевать с польским народом и в начале декабря вывел войска с территории Царства Польского.
Получившие таким образом свободу поляки даже не сразу осознали это, и менее радикально настроенные повстанцы в лице председателя Государственного совета князя Ксаверия Любецкого послали делегацию для переговоров с великим князем Константином, которая должна была договориться о неукоснительном выполнении русской администрацией конституции Царства Польского. В противовес этим примиренцам более радикально настроенная часть поляков вновь организовала Патриотическое общество, ставившее перед собой задачу обретения независимости Польши. И хотя председатели этой организации менялись один за другим: Иоахим Лелевель, Ксаверий Брониковский, Маврикий Мохнацкий, «патриоты» добились главного — отмены переговоров Государственного совета с великим князем Константином.
Вскоре вместо Государственного совета было создано временное правительство, а 5 декабря 1830 г. во главе восставшей русской Польши в качестве диктатора стал генерал Юзеф Хлопицкий. Однако действия этого правителя пошли вразрез с предложениями членов Патриотического общества, так как он желал достичь соглашения с императором Николаем I. Более того, он запретил деятельность общества, а сейм, собравшийся в Варшаве 6 декабря, одобрил все, что делал диктатор. Такая разноголосица во мнениях не способствовала сплочению поляков, а делегация, представшая перед императором, всего лишь попросила гарантий выполнения всех статей Конституции 1815 г. Из революционных требований в прошении делегации осталось только предложение о расширении Царства Польского с включением в него Правобережной Украины, Литвы и Западной Белоруссии.
Император Николай, счастливо избежавший низложения в декабре 1825 г., не собирался идти на уступки польским повстанцам
393

и потребовал от них безоговорочной капитуляции. Это не только не напугало поляков, но и подтолкнуло их к более решительным действиям. Диктатор Ю. Хлопицкий был смещен со своего поста, а диктатуру заменило Национальное правительство во главе с князем Адамом Ежи Чарторыйским. Главнокомандующим польских вооруженных сил стал князь Михал Гедеон Радзивилл.
Вполне возможно, что это консервативно настроенное правительство пошло бы на какие-нибудь другие, более приемлемые для национальной гордости поляков предложения императора, но возобновившее свою деятельность Патриотическое общество организовало 21 января 1831 г. в Варшаве демонстрацию по случаю пятилетия подавления декабрьского восстания в России. Иоахим Лелевель, выступая перед демонстрантами, в память декабристов провозгласил лозунг «За вашу и нашу свободу!». Национальный подъем был настолько велик, что сейм 25 января 1831 г. принял решение о низложении Николая I как короля Королевства Польского, или, на русский лад, как царя Царства Польского.
Теперь, когда в русской части Польши не осталось ни одного русского солдата, постановление сейма утверждало не только независимость Польши, но и завершение восстания. Вполне возможно, что если бы сейм принял предложенный проект крестьянской реформы, то на защиту независимости государства встало бы, помимо шляхты и буржуазии, польское крестьянство. Однако этого не произошло, что делало военные возможности Польши и России катастрофически неравными, поскольку последняя обладала значительной военной мощью.
В этой ситуации правительству А. Чарторыйского приходилось надеяться только на помощь Франции и нейтралитет Пруссии и Австрии, на польские земли которых восстание не распространялось. Действительно, во Франции даже был создан Комитет помощи Польше, возглавляемый генералом Жозефом Лафайетом, но этому престарелому герою французских революций ничем существенным помочь полякам не удалось.
Российский удар по свободной Польше не заставил себя ждать — в начале февраля 1831 г. русская армия генерал-фельдмаршала графа Ивана Ивановича Дибича-Забалканского перешла
394

границу Польши. Правда, настоящее имя этого героя турецкой войны было Иоганн Карл Фридрих Антон, и происходил он из прусских немцев, при Павле I перешедших на русскую службу. В его распоряжение были переданы I и II пехотные корпуса 1-й армии, которой он командовал на турецком фронте, а также гвардейские части, гренадерский корпус, VI пехотный корпус, III и V кавалерийские корпуса. В общей сложности русская армия могла бы достигнуть 200 тысяч человек, но для ее полного развертывания требовалось несколько больше времени, чем мог себе позволить ее командующий. Да и большого уважения к польской армии он не проявлял, поэтому вместе с генерал-фельдмаршалом И. Дибичем в Польшу вошли облегченные части, составлявшие не многим более 100 тысяч солдат, почти без обозов и артиллерии, взявшие с собой провианта и фуража всего на две недели.
Такое пренебрежение противником вскоре дало себя знать, и в первом же столкновении с польскими частями русская армия потерпела поражение. Польская армия в количестве около 60 тысяч человек при 160 орудиях, в основном оставленных русскими частями, была по приказу Ю. Хлопицкого разделена на две части и рассредоточена в несколько эшелонов вдоль направления Варшава — Брест и Варшава — Белосток. Польский главнокомандующий предполагал измотать русскую армию небольшими стычками, а затем дать ей генеральное сражение на подступах к Варшаве. Возле Стоцка на Брестском направлении польская конница генерала Юзефа ДВерницкого 14 февраля 1831 г. разбила конно-егерскую дивизию генерала барона Гейсмара и, хотя потери обеих сторон были незначительны, первая победа имела большое значение для подъема духа поляков. Урок не пошел впрок, и 17 февраля под Добром дивизия генерала Яна Скшинецкого нанесла поражение авангарду русской армии. В середине февраля, согласно намеченному плану, три пехотные и три кавалерийские дивизии польской армии соединились в районе Большого и Малого Грохова на правом берегу Вислы в трех километрах от Праги.
Дивизия генерала Франциска Жимирского находилась в авангарде польской армии, препятствуя развертыванию русских войск
395

при выходе из Милосненского леса на равнину. Именно здесь и произошли несколько сражений: битва при Вавре 19 февраля 1831 г., в которой русские потери составили более трех с половиной тысяч человек, а польские — около трех тысяч человек, но поле боя осталось за русскими; битва под Гроховым 20 февраля примерно с теми же потерями для обеих сторон и с тем же результатом. Собственно говоря, польская армия, несмотря на тяжелое ранение своего командующего Юзефа Хлопицкого, выполнила свою задачу и не позволила армии фельдмаршала И. Дибича сразу войти в Варшаву, заставив ее еще долго топтаться перед Прагой.
Однако после битвы под Гроховым произошли кадровые замены в польской армии: сначала Ю. Хлопицкого заменил М. Радзивилл, но, не сумев проявить себя в этих условиях, подал в отставку. Так как генерал Ф. Жимирский умер от ран, то главнокомандующим польской армией был назначен генерал Ян Скшинецкий. Новый главнокомандующий попытался договориться с фельдмаршалом И. Дибичем о размене пленных, но русская сторона ждала совсем не этих предложений от поляков, а те не имели никаких иных полномочий от Национального правительства.
Не сумев разгромить своего противника в короткой кампании, фельдмаршалу И. Дибичу пришлось в отсутствии достаточных запасов провианта и фуража отвести свою армию к Бресту, оставив у Праги корпус генерала Розена. Но боевые действия на этом не закончились: так, при попытке овладеть Пулавами, где в собственном дворце жили мать и сестра А. Чарторыйского, его племянник герцог Адам Вюртембергский, находившийся на русской службе, потерпел поражение от шеститысячного войска генерала Ю. Дверницкого. Поляки собирались поднять восстание в Волыни, для чего туда и направлялся корпус Ю. Дверницкого, который удачно занял не только Пулавы, но и Люблин с Куровом. В дальнейшем IV кавалерийским корпусом генераллейтенанта Рюдигера польский корпус был отрезан от Варшавы, но генерал Ю. Дверницкий повел свое войско к волынским городам. И хотя поляки форсировали реку Стырь и находились почти в центре Волыни, восстание местных жителей было незначительным и потерпело поражение, после чего генералу Ю. Двер-
396

ницкому пришлось вывести свой корпус в австрийскую часть Галиции, где поляки были интернированы.
На что надеялся фельдмаршал И. Дибич, когда напротив Праги оставлял корпус барона Розена с 18 тысячами солдат, трудно сказать, скорее всего, считал, что поляки не осмелятся атаковать после своего отступления в Варшаву. Однако именно это и произошло, 30-тысячное войско в ночь с 30 на 31 марта 1831 г. скрытно переправилось через Вислу в Прагу. Затем поляки под Вавром разбили отряд генерала Гейсмара, а возле деревни Великий Демб встретились с корпусом генерала Розена. На этот раз генерал Скшинецкий имел почти двойное превосходство (30 тысяч поляков против 18 тысяч русских) над корпусом генерала Розена, что и определило полное поражение русских в этой битве. Барон Розен отвел свой корпус к Калу шину, оставив на поле боя около трех тысяч человек убитыми и более двух с половиной тысяч — ранеными. Потери поляков были более чем в два раза меньше, но главнокомандующий польскими войсками не стал развивать успех, хотя и послал отряд генерала И. Прондзинского вслед за противником, который выиграл еще один бой с русским арьергардом 10 апреля вблизи Седлеца.
Однако это все были локальные победы поляков, не дававшие им стратегического перевеса над русскими войсками, за которыми была 40-миллионная Россия. Действия генерала Я. Скшинецкого постоянно меняли планы фельдмаршала И. Дибича и не давали ему случая нанести полякам решающее поражение, что, естественно, позволяло тем надеяться либо на всеобщее восстание поляков и литовцев, либо на действенную помощь Франции и Англии.
Русские войска тоже не спешили с генеральным сражением, так как фельдмаршал И. Дибич, следуя распоряжению императора Николая I, остался с армией возле Седлеца, где дожидался подхода Гвардейского корпуса под руководством великого князя Михаила. Вряд ли гвардия, привыкшая к петербургским парадам и балам, направлялась в Польшу императором для непосредственного участия в боевых действиях, скорее ей отводилась почетная роль прохождения церемониальным шагом по улицам Варшавы во время парада по случаю подавления восстания в
397

Польше. По рапортам главнокомандующего русскими войсками в Польше, он не видел трудностей в уничтожении отрядов повстанцев и не просил дополнительной помощи.
Этой заминкой в действиях русских войск воспользовалось польское командование, и 13 мая 1831 г. генерал Я. Скшинецкий повел свою 35-тысячную армию при 100 орудиях к Ломже, где стояли лагерем гвардейцы великого князя. Лишь корпус генерала У минского остался возле Праги для защиты польской столицы. Не ожидавший нападения 22-тысячный Гвардейский корпус при 70 орудиях потерпел поражение от превосходящего противника и отступил вдоль Нарева к местечку Тыкоцину возле устья отделявшей Царство Польское от России реки Бебжы.
Вместо того чтобы одним ударом взять почти беззащитную Варшаву и лишить поляков символа независимости Польши, главнокомандующий русской армией И. Дибич повел 40-тысячное войско к Ломже для спасения великого князя Михаила, попавшего со своими гвардейцами в трудное положение. Генерал Я. Скшинецкий не только не стал преследовать гвардейцев для полного разгрома, но даже не вернулся к Варшаве для защиты ее от возможного нападения. Он отвел свою армию к Остроленке, откуда выбил пятитысячный гарнизон русских войск, здесь ему стало известно о подходе фельдмаршала И. Дибича с войском. Чтобы не оказаться прижатым к Нареву, генерал Я. Скшинецкий перевел свою армию на правый берег реки, оставив в Остроленке только 4-й пехотный полк генерала Людвика Богуславского.
Понимая, что без подъема народа против русского владычества польской армии долго не продержаться, генерал Я. Скшинецкий направил в Литву дивизию генерала Антония Гелгуда. Одновременно планировался поход генерала Войцеха Хшановского в Волынь, но неудачные действия генерала Антония Янковского против размещенного в Люблине корпуса генерал-лейтенанта Рюдигера не позволили еще раз попытаться раздуть пожар восстания в Украине. А в Литве еще в апреле восстанием были охвачены значительные области из-за неудачных действий российского правительства. Так, перебравшийся в Вильно (Вильнюс) начальник тайной полиции Царства Польского Н. Новосильцев произвел аресты
398

польских и литовских патриотов, которых выслали с семьями вглубь империи. Такие превентивные меры полиции привели к тому, что в марте литовская шляхта подняла восстание в Жемайтии, а в апреле вооруженная борьба поляков, литовцев и белорусов против русских гарнизонов охватила все западные губернии России. Партизанскими действиями повстанцы отвлекли на себя около 20 тысяч русских солдат, действовавших против них по приказу генерал-губернатора Матвея Храповицкого.
Когда же на помощь литовским повстанцам пришли воинские подразделения генералов А. Гелгуда, Д. Хлаповского и Г. Дембинского, война против русских из партизанских наскоков превратилась в военные действия регулярных войск. В начале июня 1831 г. повстанцами было учреждено временное правительство Литвы и Жемайтии, что переводило военные действия уже в межгосударственную плоскость. В середине июня генерал А. Гелгуд предпринял поход, чтобы отвоевать Вильнюс. Однако эта затея оказалась безуспешной, и 12-тысячный польско-литовский отряд потерпел поражение от русских войск под командованием генерала Сакена. После этой неудачи, в которой польские генералы обвинили А. Гелгуда, польское войско разделилось на три колонны и отступило на северо-запад. Затем дивизия генерала Д. Хлаповского в середине июля перешла прусскую границу и сложила оружие, следовавшая за нею дивизия генерала Ф. Роланда, хоть и с некоторым замешательством, тоже последовала ее примеру. В этот период был застрелен одним польским офицером генерал А. Гелгуд, которого многие считали виновником поражений. Дивизия Г. Дембинского всего в три с половиной тысячи человек решила прорываться в Польшу, и ей, хоть с большим трудом, удалось завершить свой героический поход в Варшаве.
Еще раньше неудача постигла польскую армию у Остроленки, где 26 мая 1831 г. генерал-фельдмаршал И. Дибич не только разгромил поляков, но и заставил их отступить к Варшаве. На этот раз русская армия превосходила противника в полтора раза по численности, что и дало ей возможность успешно атаковать польские укрепления. Потери поляков в этой битве были настолько ощутимы (более семи тысяч человек против пяти тысяч русских),
399

что польское командование затруднялось в выборе дальнейших действий.
Разразившаяся эпидемия холеры несколько охладила наступательный пыл русской армии, тем более что эта болезнь косила не только рядовых солдат, но и генералов. В начале июня в Пултуске умер от холеры генерал-фельдмаршал И. Дибич, а в конце того же месяца в Витебске — великий князь Константин. Всего за 1831 г. русская армия в Польше потеряла от холеры более 27 тысяч человек. Но к армии уже спешил новый главнокомандующий — генерал-фельдмаршал граф Иван Федорович Паскевич-Эриванский. Свой титул и звание он заслужил, так же как и предыдущий главнокомандующий, в войне с Турцией, но только на Кавказе, где он в 1827 г. сменил генерала от инфантерии А.П. Ермолова и стал там наместником императора. В войне с Персией под его руководством русская армия овладела Ереваном, а в войне с Турцией — Карсом, Ардаганом, Ахалцихи, Поти и Баязетом.
И на этот раз Николай I потребовал от своего любимца решительных действий ввиду возможного признания Францией независимости Польши, чего допустить было никак нельзя. В середине июня 1831 г. были сооружены мосты через Вислу вблизи прусской границы и новый главнокомандующий повел русскую армию на Варшаву. Поляки еще имели некоторый успех в сражении с отрядом генерала Е.А. Головина, выполнявшего отвлекающий маневр на правобережье Вислы, но исход войны был предрешен. Тем более что генерал Рюдигер в начале августа в районе Пулав форсировал Вислу и овладел Радомом, после чего направил свое 12-тысячное войско к Варшаве с юга.
Для варшавян это было тяжелым испытанием, а слабость Национального правительства князя А. Чарторыйского, пытавшегося пристроить польскую корону среди принцев Австрии, Франции и Англии, ни к чему хорошему не привела, лишь вызвав возмущения в народе. В середине августа очередной народный бунт, спровоцированный радикалами из Патриотического общества и статьями в газете «Новая Польша», привел к тому, что народ, считая содержащихся в тюрьме генералов Людвика Буковского, Юзефа Гуртига, Антония Салацкого и Антония Янков¬
400

ского главными виновниками поражений польской армии, отнял их у тюремщиков и повесил на площади вместе с еще несколькими попавшимися под руку заключенными. Лидеры восставших Тадеуш Кремповецкий, Ян Чинский и другие требовали провозглашения республики, наделения крестьян землей и всеобщей мобилизации для борьбы с русскими войсками.
Депутаты сейма были настолько испуганы этим народным бунтом, что в тот же день создали новое правительство с генералом Яном Круковецким во главе, предоставив ему самые широкие полномочия, вплоть до диктаторских. Этот новый глава Польши распустил Патриотическое общество и сменил большинство первых лиц в правительстве государства. Так, его заместителем стал Бонавентура Немоевский, а главнокомандующим польской армией вместо генерала Генрика Дембинского был назначен генерал Казимир Малаховский, в то время как Ян Скшинецкий был вовсе уволен из армии.
Чтобы как-то противостоять русской армии, окружившей Варшаву со всех сторон, на правый берег Вислы в Прагу был переправлен 20-тысячный корпус генерала Джироламо Раморино, который должен был действовать против корпуса Розена. В самой Варшаве оставалось 35 тысяч солдат, не считая горожан, тоже желавших защищать свой город от русских. Земляные валы окружали город полукругом на протяжении восьми километров, которые обороняли два польских корпуса под командованием генералов Дембинского и У минского.
В то же время русская армия, осадившая Варшаву, составляла не менее 110 тысяч человек и около 500 орудий. Двукратное превосходство в численности личного состава позволяло русской армии надеяться на успешный штурм города. Однако непредсказуемость уличных боев привела бы к гибели стольких русских солдат, что фельдмаршал И. Паскевич предложил осажденным сдаться, обещая амнистию при условии отмены сеймом акта о детронизации Николая Романова и отказа от Виленской, Гродненской и Минской губерний. Генерал Я. Круковецкий ответил отказом, и 5 сентября 1831 г. штурм Варшавы начался. Ожесточенное сражение длилось двое суток, обе стороны старались не
401

брать пленных и дрались до последней капли крови. К концу 6 сентября русские войска, прорвавшись через заградительные валы и овладев несколькими редутами, вплотную подошли к городским улицам, загороженным баррикадами. Жители заложили в наиболее опасных участках фугасы, предпочитая взлететь на воздух вместе с русскими, чем сдать им город.
Однако сейм, понимая всю бесцельность дальнейших жертв, уполномочил генерала Я. Круковецкого подписать капитуляцию Варшавы. Еще до рассвета 7 сентября была подписана главнокомандующими обеих армий капитуляция города, но без польской армии. Согласно этому акту польская армия до пяти часов утра того же дня должна была покинуть Варшаву и следовать в сторону прусской границы к Плоцку, а в восемь утра русские войска вошли в город под командованием великого князя Михаила. Корпус генерала Д. Раморино был оттеснен к австрийской границе, где сложил оружие и был интернирован австрийскими властями. За два дня боев за Варшаву русская армия потеряла 10 тысяч человек, а поляки — 11 тысяч.
Вечером 7 сентября главнокомандующий граф И. Паскевич, слегка контуженный во время штурма города, прибыл в Варшаву и занял под свою резиденцию Бельведерский дворец. К Николаю I он послал донесение с внуком русского полководца А.А. Суворовым, преподнося Варшаву к ногам его императорского величества. За столь важное событие Иван Федорович Паскевич получил титул князя Варшавского, став генерал-губернатором Польши.
Остатки польской армии, вместе с правительством ушедшие в Плоцк, должны были через три дня разоружиться, но этого не произошло. Более того, патриотически настроенные офицеры обвинили генерала Я. Круковецкого в превышении своих полномочий, сменили главнокомандующего генерала К. Малаховского на генерала М. Рыбинского и продолжили сопротивление русским войскам. Однако уже к 5 октября 1831 г. их заставили перейти прусскую границу, где 20 тысяч поляков сложили оружие и были интернированы прусскими властями. К концу октября того же года было подавлено всякое сопротивление на территории Польши.
402

Французское правительство Тьера после этого сокрушительного разгрома польского восстания посчитало невозможным существование независимой Польши между Россией, Австрией и Пруссией, о чем и было заявлено премьер-министром депутатам палаты. На что сторонники свободной Польши возразили ему в журнале «National» 22 сентября 1831 г.: «Есть Польша, возможная между Россиею, Пруссиею и Австриею; ее границы — Двина и Днепр со стороны России; она должна владеть берегами Балтийского моря от устьев Вислы. Независимая и сильная Польша необходима для континентальной Европы. Россия в своем положении имеет громадные выгоды перед всеми континентальными державами: чего ей стоит порисковать 80 или 100 тысячами людей на дорогах Швейцарии, Италии или Рейна? Истребят ее армию, но в ее пределы не войдут. Два-три года после поражения она будет в состоянии начать снова: она вознаградит свои потери, лишь только позабудут ее на некоторое время в ее холодных пустынях. Ее можно побороть только революциями, когда ее раздробят» [59, 313].
Уже в ноябре 1831 г. император Николай отменил польскую конституцию и учредил Временное правительство Польши во главе с князем И. Паскевичем, а 26 февраля 1832 г. им был введен Органический статут, которым провозглашалось, что Королевство Польское навсегда становится частью Российского государства и польская корона является наследственной в императорском доме Романовых. В своей речи перед депутатами Варшавы император Николай заявил, что им предстоит «выбор между двумя путями: или упорствовать в мечтах о независимой Польше, или жить спокойно и верноподданными под моим управлением. Если вы будете упрямо лелеять мечту отдельной национальности, независимой Польши и все эти химеры, вы только накликаете на себя большие несчастья. Я вам объявляю, что при малейшем возмущении я прикажу разгромить ваш город» [78, 520].
В Польше был отменен сейм, а власть осуществлял Совет управления при наместнике императора, хотя формально еще оставался Государственный совет, в который князь И. Паскевич включил только благонадежных с его точки зрения поляков. На
403

поляков теперь распространилась система рекрутского набора в российскую армию, по которой тысячи польских солдат были отправлены служить на Кавказ. Все тот же Органический статут вводил в Польше военное положение сроком на 27 лет (действовало на протяжении 15 лет), обязал польское население выплатить России контрибуцию в 22 миллиона рублей и содержать за свой счет 100-тысячную русскую армию на своей территории. Вскоре в самой Варшаве была построена цитадель для русского гарнизона, через бойницы которой стало возможным обстреливать из пушек весь город, а в камерах ее тюремного корпуса содержать всех, кто не был согласен с российской властью.
Еще одним секретным императорским указом 1831 г. 30 тысяч семейств мелкой шляхты из литовских, белорусских и украинских губерний выселили в Бессарабию, Причерноморье, Поволжье и Кубанские степи, а ведь это около 150 тысяч человек.
Удивительно, но желание поляков не просто получить какие-то блага из рук императора, а создать независимую Польшу стало противным не только преданным императору русским подданным, но и в среде осужденных декабристов и им сочувствовавших. Правда, вскоре им пришлось встретиться: кому в сибирской ссылке, а кому в боях с кавказскими горцами. Тем не менее декабрист Александр Бестужев, разжалованный в солдаты, писал 5 января 1831 г. матери из Дербента: «Третьего дня получил Тифлисские газеты и был чрезвычайно огорчен и раздосадован известием об измене Варшавской. Как жаль, что мне не придется променять пуль с панами добродеями... Одно только замечу, что поляки никогда не будут искренними друзьями русских...» [70, 200].
А Александр Пушкин 21 января 1831 г. писал Е. Хитрово: «Вопрос о Польше решается легко. Ее может спасти лишь чудо, а чудес не бывает. Ее спасение в отчаянии ima salus nullam sperare salutem (единственное спасение в том, чтобы перестать надеяться на спасение. — Ю.Д. ), а это бессмыслица. Только судорожный и всеобщий подъем мог бы дать полякам какую-либо надежду. Стало быть, молодежь права, но одержат верх умеренные, и мы получим Варшавскую губернию, что следовало осуществить уже 33 года тому назад... Совершенно излишне возбуждать русских
404

против Польши. Наше мнение вполне определилось 18 лет тому назад» [48, 10-309].
В письме к П.А. Вяземскому 1 июня 1831 г. А.С. Пушкин писал еще более определенно: «Свобода толков меня изумила. Дибича критикуют явно и очень строго. Тому неделю Эриванский (И. Паскевич. — Ю.Д.) был еще в Петергофе. Ты читал известие о последнем сражении 14 мая. Не знаю, почему не упомянуты в нем некоторые подробности, которые знаю из частных писем и кажется, от верных людей: Кржнецкий находился в этом сражении. Офицеры наши видели, как он прискакал на своей белой лошади, пересел на другую бурую и стал командовать — видели, как он, раненный в плечо, уронил палаш и сам свалился с лошади, как вся его свита кинулась к нему и посадила опять его на лошадь. Тогда он запел «Еще Польска не сгинела», и свита его начала вторить, но в ту самую минуту другая пуля убила в толпе польского майора, и песни прервались. Все это хорошо в поэтическом отношении. Но все-таки их надобно задушить, и наша медлительность мучительна. Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря; мы не можем судить ее по впечатлениям европейским, каков бы ни был, впрочем, наш образ мыслей. Но для Европы нужны общие предметы внимания и пристрастия, нужны и для народов и для правительств. Конечно, выгода почти всех правительств держаться в сем случае правила non-intervention (невмешательства. — Ю.Д. ), то есть избегать в чужом пиру похмелья; но народы так и рвутся, так и лают. Того и гляди, навяжется на нас Европа» [48,10-23].
Не остался безучастным к этим событиям и Н.В. Гоголь, написавший в 1835 г. своего «Тараса Бульбу». И хотя содержание произведения выдумано от начала до конца, а время происходящего идентифицировать совершенно невозможно, написано это явно на волне впечатления, созданного подавлением русскими войсками восстания в Польше. Вообще этот украинский писатель на русской почве был самым преданным подданным его императорского величества, за что и смог значительную часть своих произведений написать за границей, куда многих писателей и поэтов не выпускали. Г.П. Данилевский в своей работе «Знакомство с Гоголем» приводит состоявшийся при нем разговор Николая Васильевича с профессором Московского университета О.М. Бодянским: «Нам, Осип
405

Максимович, надо писать по-русски, — сказал он, — надо стремиться к поддержке и упрочнению одного, владычного языка для всех родных нам племен. Доминантой для русских, чехов, украинцев и сербов должна быть единая святыня — язык Пушкина, какою является Евангелие для всех христиан, католиков, лютеран и гернгутеров» [77, 286]. От этого тезиса до насильственного обучения русскому языку один шаг, и через полвека он был сделан российским правительством по отношению к украинскому народу.
Тридцать лет спустя Н.В. Берг, подводя итог польских событий, писал: «Революция застала нас врасплох. Не будь этого, будь власти, особенно князь, хотя немного к этому приготовлены, думай о заговоре немного серьезнее, имей о нем более точные сведения, чем те, какие сообщались правительству в массе всяких секретных донесений, — огонь мог быть потушен в ту же минуту, и к утру 30 ноября (1830) многие жители даже и не знали бы, что приготовлялся какой-то нешуточный взрыв. Как тушили пожар инструментами, которые пришлось выписать из России, это более или менее известно. Вскоре по взятии нами Варшавы вооруженные массы поляков перешли границу и разбрелись по Европе, унеся в недрах своих будущие заговоры, те революционные семена, которые долго потом давали свои плоды» [4, 7].
Но вот что интересно: со свободолюбивыми поляками воевали, чуть ли не на всех уровнях командования русских войск, генералы с далеко не русскими фамилиями. Случайность это или закономерность, сегодня сказать трудно, но, скорее всего, национальное происхождение командиров не имело никакого значения, и русские генералы точно так же жестоко подавляли бы восстания в Польше, Литве и Украине, как и эти, обрусевшие иностранцы.
Очередное восстание поляков закончилось поражением, а поэты еще долго пикировались в своих стихах. Так, в 1834 г. свое отношение к соратнику по перу, польскому поэту Адаму Мицкевичу, выразил Александр Пушкин:
Он между нами жил Средь племени ему чужого; злобы В душе своей к нам не питал, и мы Его любили. Мирный, благосклонный,
406

Он посещал беседы наши. С ним Делились мы и чистыми мечтами И песнями (он вдохновен был свыше И свысока взирал на жизнь). Нередко Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
Мы жадно слушали поэта. Он
Ушел на запад — и благословеньем
Его мы проводили. Но теперь
Наш мирный гость нам стал врагом — и ядом
Стихи свои, в угоду черни буйной,
Он наполняет. Издали до нас Доходит голос злобного поэта,
Знакомый голос!., боже! освяти В нем сердце правдою твоей и миром,
И возврати ему.
А тот в своем произведении «Пан Тадеуш» с болью писал
Мать Польша! Предали тебя могиле, —
И в муке о тебе не говорили...
Ах, чьи уста похвастаться могли бы,
Что ими найдено такое слово,
Которое развеет мрак былого,
С души поднимет каменное бремя,
И слезы, наконец, польются снова,
Века пройдут, пока найдется слово!
Когда ж от львиного рычанья мести,
При громе труб падут враги на месте,
Когда их крики возвестят народу Желанную и жданную свободу,
Когда орлы родные с громом славы Домчатся до границы Болеслава,
Упьются вражьей кровью в изобильи,
И, наконец, насытясь, сложат крылья —
Тогда, увенчаны листвой дубовой,
Уже без снаряженья боевого,
Герои к песням возвратятся снова,
И над судьбой отцов заплачут сами Печальными, но чистыми слезами.
407

Гпава 8
БУНТУЮЩЕЕ НАСЛЕДИЕ ПОЛЬШИ И ЛИТВЫ
Очередное покорение Польши стало причиной массовой эмиграции поляков в основном в католические страны Европы, Франция же стала ее организационным центром. Когда потерпевшие поражение польские войска покидали родину, уже тогда среди них появились лидеры, призывавшие перейти к партизанским методам ведения борьбы за освобождение своего народа от русской оккупации. Один из них, полковник Юзеф Заливский собрал в конце ноября 1831 г. в Кракове своих друзей, которым предложил возвратиться для продолжения борьбы, доказывая, что еще не все средства исчерпаны, что надо возмутить против русских польское крестьянство, посулив значительные изменения в их положении. Однако большинство его соратников были сломлены последними поражениями и не пошли далее создания некоего Тайного комитета.
Еще в 1821 г. на конгрессе «Священного союза» в Троппау Россией, Австрией, Пруссией и Англией было принято соглашение о праве вмешательства этих стран во внутренние дела других государств для ликвидации там революционных выступлений. По этой причине Россия, превратившаяся в главного жандарма Европы, не вызывала доверия у правительств, не вошедших в этот союз, хотя и к польским эмигрантам они относились с большим подозрением. Так, французский король Людовик-Филипп, не желавший увеличивать число бунтарей в своем государстве, поручил правительству создать из эмигрантов польские легионы для участия в военных действиях в Алжире и других горячих точках своих заморских территорий. Аналогичные предложения к польским беженцам последовали от правительств Португалии, Бургундии, Бельгии, тоже владевших неспокойными колониями за пределами Европы.
408

Так что, несмотря на симпатии большинства европейских народов к польским борцам за свою независимость против Российской империи, их правительства ничем конкретным помочь польским эмигрантам не могли. Тем не менее в Париже эмигрантами был создан Польский комитет, членами которого стали бывшие члены Национального правительства восставшей Польши под председательством Бонавентуры Немоевского. Но сложности в экономическом и политическом положении польских беженцев, а также разница в их взглядах на многие вопросы возрождения Польши привели к полному изменению состава комитета. В декабре 1831 г. путем выборов был образован новый комитет, получивший название Польского народного комитета. Его членами стали Валентин Зверковский, Леонард Ходзько, Роман Солтык, Фадей Кремповецкий, Антон Пршецишевский, Карл Крайтсир, Антон Глушкевич, Адам Туровский, Валерьян Пешкович, а председателем — Иоахим Лелевель.
Адам Мицкевич охарактеризовал это время польской эмиграции следующим образом: «Лелевель в одном из своих сочинений удивительно метко сравнил Речь Посполитую с муравейником, в котором хоть и не было центральной власти, как в улье, однакоже все работали лишь с виду беспорядочно, а на самом деле с одной целью: вместе отстраивали свое разрушенное жилище, вместе бросались на врага. Да и наши пилигримы очень похожи на этих муравьев: они пробуют разные пути, снуют в разных направлениях, но всегда начало и конец их скитаний — родина. Эмигрантский лагерь до сих пор лишен командования, солдаты выходят сами, занимают передовые позиции в Швейцарии, высылают разведчиков в Германию; а застрельщики — те добрались до самой Польши; другие заглянули в Португалию, не надо ли занять какой-нибудь пункт и там; есть у нас форпосты и на Востоке» [35, 5-64].
Если первый комитет ставил перед собой задачу при помощи Франции и Англии восстановления Польши с конституционномонархическим строем, а в короли метил князь Адам Ежи Чарторыйский, то второй стремился к реализации в Польше республиканского строя путем общепольского восстания. Соответственно сторонников этих идей разделили на белых и красных. Однако в
409

марте 1832 г. усилиями Ю. Заливского из комитета И. Лелевеля выделилось еще более радикальное крыло, которое создало свой особый кружок, названный Демократическим обществом. Как они сами о себе говорили, их общество создано из плебеев, демократов по рождению и убеждениям. Но из-за небольшого количества сторонников эти демократы не имели серьезной поддержки среди польских эмигрантов, к тому же не было у них явно выраженного лидера, считалось, что власть надо выбирать уже в самой Польше, а не в Париже.
Тем временем Польский народный комитет не сидел без дела, выпустив одно за другим воззвания к немцам, лотарингцам, эльзасцам, итальянцам, русским и евреям на русском, немецком и французском языках. Такие действия никак не могли понравиться французскому правительству, и большинству активистов комитета было предписано покинуть Париж. Теперь неформальная деятельность Ю. Заливского вышла на первый план, и в начале января 1833 г. в Лионе состоялся съезд польских эмигрантов, съехавшихся туда из всех стран Европы. Депутаты этого съезда поддержали предложение Ю. Заливского о начале партизанской войны в Русской Польше. Была разработана специальная инструкция для партизан, по которой каждый партизанский отряд действовал в своем округе и не мог состоять из более чем 50 человек (появлявшийся излишек людей передавался в ведение центральной организации, формирующей народную армию), а возглавлял его окружной начальник, обладавший всей военной и гражданской властью на своей территории. Высшая власть над партизанами называлась Месть народа (Zemsta Ludu), и ей подчинялся весь польский народ до восстановления своей независимости.
Каждый партизан должен был принести присягу перед окружным начальником: «Клянусь Всемогущим Богом, что, желая восстановления моего отечества и равноправности каждому человеку, посвящаю себя добровольно на всевозможные труды, опасности и самую смерть и до последней капли крови буду биться против тиранов и против тех, кто им служит; причем, исполняя постановление партизан, буду повиноваться своим начальникам. Господи, помоги мне в этом здесь и на том свете...» [4, 21]. Что
410

ж, такую присягу мог бы принести партизан любой национальности во все времена для борьбы с оккупантами своей родины.
В течение января 1833 г. были назначены порядка 18 окружных начальников, называвшихся эмиссарами. Однако, несмотря на секретность предприятия, лишь нескольким эмиссарам удалось достигнуть Польши, остальных в лучшем случае заворачивали еще на границах других стран. Видимо, утечка информации была столь значительной, что о затее польских эмигрантов узнали все полицейские и пограничные силы европейских государств. Так что намеченное на 19 марта всеобщее восстание в Русской Польше было сорвано, но не только по этой причине. Тем, кому все-таки удалось проникнуть на родину, в том числе и Ю. Заливскому, стало ясно, что польский народ еще не готов подняться на борьбу за свое освобождение.
Отдельные попытки организации партизанской борьбы привели к полному поражению, а партизан, попавших в руки российских властей, военно-полевые суды приговаривали к расстрелу, повешению или к каторжным работам в Сибири после «проведения сквозь строй». Один из польских партизан, студент Варшавского университета Артур Завиша, перед смертью с петлей на шее прокричал тем, кто его мог услышать: «Когда бы у меня было сто жизней, все бы их я отдал отчизне!» (Kiedy bym miał sto źyć wszystkie bym ofiarował mojej ojczyźnie!) [4, 33]. В связи с этими событиями император Николай вновь ввел в Царстве Польском военное положение, а партизанские отряды поляков, естественно, были названы бандами.
Оставшийся на свободе Ю. Заливский продолжал верить, что это только временные неудачи, и даже выпустил в свет Воззвание к галицианам. И хотя патриотические призывы к полякам Австрийской империи должны были бы дойти до каждого сердца жителя Галиции, все-таки более благополучная жизнь этих австрийских подданных помогла пропустить все эти заклинания мимо ушей. Дело в том, что Галиция, пусть и как самая дальняя провинция империи, была тем не менее территорией самого процветающего государства в Европе того времени. Да и отношение венских властей к своим иноземным подданным несколько от¬
411

личалось от традиций других императорских дворов, но неповиновение каралось так же жестоко.
Еще в конце XVIII в. Станислав Сташиц отмечал: «Император Иосиф II за четыре года во всех своих (польских. — Ю.Д.) землях обеспечил свободу и защиту всем вероисповеданиям! Он сравнял крестьянское и городское сословие с прочими; гарантировал земледельцам и ремесленникам равное со всеми гражданами правосудие; сколь можно уменьшил привилегии одного сословия, наносящие ущерб другому; уничтожил монастыри; принудил евреев к ремеслам и земледелию; с большими издержками заселил многочисленные колонии; объявил по всем странам Европы освобождение от налогов и денежную помощь всякому пришельцу в свою страну; запретил ввоз всех заграничных товаров; учредил различные фабрики и мануфактуры; из Польши*, кроме небольшого количества хлеба, не допускает в свою страну ни одного предмета; Польша же ежегодно платит ему десятка полтора миллионов за соль, вино, медь, стеклянные изделия и т.д. и т.п.» [67, 106].
Конечно, в Галиции проживали не только поляки, но и русины, или, как их называли австрийцы, — рутены, исповедующие христианство по православным обрядам. Несмотря на объявленную австрийским императором свободу вероисповедания, определенное принуждение к переходу в униатскую церковь там существовало всегда. Именно по этой причине в Австрийской Галиции среди русинов были созданы к середине XIX в. два противоположных политических течения, тяготевших к национальным истокам прикарпатского народа и своему «польскому» прошлому. Однако до XX в. крупных возмущений русинов в Австрийской Галиции не было.
В 1834 г. молодые поляки, разочарованные действиями Ю. Заливского, создали Комитет польских карбонариев с намерением действовать вместе с другими подобными обществами всех стран, имея целью освобождение всех народов от власти монархов. Эта «Молодая Польша» стала частью межгосударственной тайной организации «Молодой Европы», руководимой Джузеппе Мадзини.
* Станислав Сташиц здесь под Польшей имеет в виду то полунезависимое государство, которое было создано в результате раздела 1772 г.
412

На территории Виленской, Гродненской, Минской и Волынской губерний России тоже существовали тайные революционные организации, ставившие перед собой цель освобождения от русского засилья и возрождения Республики. Одним из организаторов этого движения был Симон Конарский, вернувшийся в западные губернии России из неудачного похода итальянских карбонариев в Савойю.
В самой России в это время также происходили значительные изменения в умах: когда в Польше шла война за независимость, в центральных губерниях проходили крестьянские бунты, жестокость которых произвела сильное впечатление на многих либералов. Но вот удивительное дело! Если жестоко подавивший декабрьское восстание Николай I понимал необходимость ликвидации крепостного права и поручил в 1834 г. М.М. Сперанскому и П.Д. Киселеву образовать Секретный комитет для выработки постепенных реформ по крестьянскому вопросу, то его министр народного образования граф С.С. Уваров сменил свои либеральные взгляды на сугубо консервативные. Этот бывший создатель литературного общества «Арзамас» после декабрьского восстания перешел на сторону своих бывших идеологических противников и выдвинул националистическую «теорию официальной народности» с ее главным тезисом «Православие, Самодержавие, Народность». Его единомышленниками стали историк М.П. Погодин, профессор литературы С.П. Шевырев, журналисты Н.И. Греч и Ф.В. Булгарин. Этот отказ от либеральных идей в конечном счете привел к еще большему закрепощению не только крестьян, но и фабричных рабочих с принятием в марте 1835 г. крепостного фабричного законодательства.
Все эти изменения в русском обществе происходили на фоне закрытия Варшавского и Виленского университетов. Кроме того, закрыты были практически все костелы, а также гимназии и лицеи с преподаванием на польском языке в западных губерниях. Осуществлялась пропаганда православия, которая еще в 1828 г. началась Указом Николая I о ликвидации двух униатских епархий из существовавших тогда четырех. А в 1839 г., после смерти униатского митрополита Иосафата Булгака, усилиями униатско¬
413

го епископа перерожденца Иосифа Семашко, главного вдохновителя ликвидации униатской церкви в России, было подано российскому императору от Литовской и Брестской униатских епархий прошение о воссоединении униатской церкви с русской православной церковью.
Естественно, Николай I удовлетворил эту просьбу, ну а всех протестующих униатских священников, монахов и монахинь отправили в далекие русские монастыри на исправление. Верующие, лишенные возможности приобщаться к церковной службе по униатскому обряду, вынуждены были ходить хоть и в те же униатские церкви, но освященные уже православными священниками. Самые непримиримые создавали секты и самостоятельно крестили детей, венчали браки и отпевали покойников. Пути к католическим храмам у них не было, так как католическая церковь, получив от российского правительства некоторые поблажки, оградила себя от этих неприкаянных христиан.
К 1835 г. большинство польских эмиграционных организаций прекратило свое существование, а их члены сплотились вокруг «Демократического общества», внутри которого было создано некое коллективное правительство из пяти членов — Централизация. Этой организацией был подготовлен Манифест Демократического общества 1836 г., главная идея которого заключалась в следующем: «Польша, слив воедино десять веков тому назад многие близкие друг другу по языку, происхождению, нуждам и характеру поколения, развивала, в пределах известных сословий, демократическую идею славянства, подавленную в иных племенах чуждой властью и насилием, и одна защищала европейскую цивилизацию от напора всякой азиатской дичи: татар, турок и москалей» [4, 40]. После этих слов какое-либо примирение русского и польского народов в XIX в. стало невозможным.
Одним из главных проводников этого манифеста среди населения западных губерний России стал Симон Конарский, поимкой которого был озабочен даже сам император. Полицейские сети все-таки сделали свое дело, и весной 1838 г. С. Конарский был арестован, а в феврале 1839 г. расстрелян в Вильно. В течение года его подвергали изуверским пыткам, но этот подпольщик
414

никого из своих товарищей не выдал. Сочувствие к его судьбе было настолько сильным среди жителей Вильно, что даже русские офицеры во главе с Н. Кузьминым-Караваевым готовили ему побег. После его казни российская полиция еще долго устраивала облавы во многих городах бывшей Литвы, пытаясь найти последователей этого молодого революционера, слухи о появлении которых возникали вновь и вновь.
Желание поднять на борьбу против российской администрации польское крестьянство заставило революционеров обратить более пристальное внимание на эту часть населения. Одним из первых возмутителей крестьянства стал ксендз Петр Сцегенный. Он организовал тайный крестьянский союз в районе Люблина и Кельц, а в его проповедях раскрывалась перед крестьянами вся несправедливость социального неравенства и их эксплуатации собственниками земли, которую они обрабатывали. Это был совсем не стихийный порыв привлечения крестьян к революционному движению, так как у ксендза П. Сцегенного существовали связи с варшавской группой тайного общества «Содружество народа», имевшей штабквартиру в одном из зданий костела Святого Креста. Но Централизации этот крестьянский союз не подчинялся, потому и действия его в организации крестьянского восстания на юге Царства Польского были никак не скоординированы с общим планом, и восстание потерпело в 1844 г. поражение. Ксендз был приговорен к повешению, но во избежание осложнений в обществе казнь заменили каторжными работами на Нерчинских рудниках. К каторге присудили и 13 крестьян, его ближайших помощников, но их сначала прогнали сквозь строй солдат.
Аналогичные организации возникали и среди ремесленников, одна из которых — под руководством Стефанского в Тарнуве. Однако эта и многие другие плебейские подпольные организации не желали подчиняться аристократам из Централизации, что, естественно, ослабляло возможность общепольского восстания.
Вообще, недовольство условиями своей жизни среди населения европейских стран в середине XIX в. было настолько высоко, что революционное движение стремилось к всеобщему объединению для одновременной организации восстания против своих угнетате¬
415

лей. Польская Централизация тоже перешла от революционной агитации к созданию боевых формирований в Великом княжестве познанском, Западной Пруссии, Вольном краковском округе, Галиции, а также в Царстве Польском, Жемайтии, Литве и Волыни. В Париже усилиями Юзефа Высоцкого и Людвига Мирославского были открыты курсы военных наук для молодых поляков.
Однако, несмотря на видимость подчинения Централизации, штаб-квартира которой в то время находилась в Версале (не во дворце, конечно, а в городе), многие организации на местах действовали самостоятельно, на свой страх и риск. Один из представителей Централизации — Малиновский, вернувшись во Францию из поездки на родину, сделал доклад о положении революционного движения в польских городах и деревнях, в его выводах прозвучала необходимость отказаться от несогласных партий и исключить их из союза. Но усилиями одного из руководителей Централизации Яна Альциаты было принято решение еще раз призвать несогласных к примирению и обещать им скорое начало революции.
В соответствии с решением организации, председателем которой стал Л. Мирославский, на родину были отправлены эмиссары для подготовки всеобщего восстания. Поскольку жестоким отношением к революционно настроенным полякам наместника императора — князя И. Паскевича количество революционеров в Царстве Польском было сведено к минимуму, основной упор делался на восстания в Познани и Кракове, главными организаторами здесь были Виктор Гельтман и Ян Тиссовский. Вскоре был найден подходящий человек и для организации восстания в Царстве Польском — познанский помещик Бронеслав Домбровский, сын знаменитого генерала Генрика Домбровского. Этот помещик недавно получил в приданое за своей женой княжной Лонцкой имения вблизи Варшавы, что позволяло ему беспрепятственно, не вызывая подозрений со стороны русской администрации, посещать Царство Польское. Но всем революционным движением в польских землях руководил Людвиг Мирославский, считавший, что «единственный способ привести все противоречия к одному знаменателю — это барабан и пушка!».
416

Всеобщее восстание было назначено на 21 февраля 1846 г., а командующими в своих округах были определены: в Царстве Польском — Бронеслав Домбровский, в Литве — Иван Рёр, в Жемайтии — Теофил Магдзинский, в Западной Пруссии — Михаил Бесекирский, в Познанском княжестве — Людвиг Мирославский. Этим окружным комиссарам были выданы инструкции, разработанные Л. Мирославским, с подробной программой действий. Но восстание оказалось неудачным и завершилось, собственно говоря, даже не начавшись. В Познани был арестован Л. Мирославский, после чего Б. Домбровский струсил и бежал за границу, а скрывшийся после провала акции в Седльцах Ф. Потоцкий был на следующий день арестован в своем имении по доносу местного мельника.
В Царстве Польском вновь прибавилось работы палачам, хотя в большинстве случаев приговоренным прямо на месте казни смерть через повешение заменили каторгой с предварительным прохождением сквозь строй солдат. В Царстве Польском князь И. Паскевич приказал не только усилить охрану арсеналов, но и свезти все косы, хранившиеся на частных и казенных заводах, в ближайшие крепости, а их производство запретить до особого решения.
К удивлению самих повстанцев, временная удача им сопутствовала в Кракове, хотя все говорило перед началом восстания о явном предательстве. Еще 18 февраля австрийское правительство ввело в город значительное войско под командованием генерала Колин-де-Колштейна, хотя раньше австрийских солдат в Кракове не было. Узнав также об аресте в Познани лидера восстания Л. Мирославского и объявленной отсрочке выступления, польские вожди Альциата, Тиссовский и Горшковский предполагали остановить подготовку к восстанию, но затем решили, что это вряд ли уже возможно.
В результате восстание началось на сутки раньше, но его начальная фаза была очень печальной для повстанцев: они гибли от пуль и штыков австрийских солдат. На следующий день генерал Колин-де-Колштейн объявил в Кракове военное положение, но, к удивлению австрийцев, этот день прошел спокойно. А вот 22 февраля 1846 г. в 6 часов утра генерал вдруг вывел из города 1300 пехотинцев при шести орудиях и несколько эскадронов ка-
417

Валерии и удалился вглубь страны. Причиной таких действий могли послужить слухи о больших успехах повстанцев в крае, что грозило окружением для краковского гарнизона. Так или иначе, но город покинула и созданная не без помощи австрийского правительства администрация, а ничего не понимавшие горожане вынуждены были создать Комитет общественной безопасности в составе графа Юзефа Водзицкого, графа Петра Мошинского, мещанина Юзефа Коссовского, банкира Леона Бохенка и Антона Гельцеля. Этот совсем не революционный комитет возложил на себя обязательства поддерживать порядок в Кракове до появления новой власти или до возвращения старой.
Новая власть не заставила себя ждать: Ян Тиссовский объявил себя диктатором, а для горожан выпустил манифест, в котором среди прочего говорилось: «Братья! Еще один миг — и Польши не будет! Не будет ни одного поляка! Внуки наши будут проклинать нашу память за то, что вместо лучшего края земли мы оставили им пустыню и развалины; допустили оковать цепями самый доблестный из народов мира; что они должны исповедовать чужую веру, говорить на чужом языке и быть невольниками похитителей прав своих» [4, 92]. Вскоре в Краков прибыл Эдвард Дембовский с отрядом горняков соляных копей Be лички, которого за былые заслуги назначили секретарем диктатора Я. Тиссовского. Именно этот местный аристократ возглавил отряд, направлявшийся в провинцию для разъяснения крестьянам смысла их восстания и обещания им многих льгот, но эти агитаторы были атакованы австрийскими войсками, а сам Э. Дембовский убит в перестрелке с ними.
Чтобы противопоставить свободолюбию шляхты бунт крестьян, проавстрийски настроенные бургомистры и крейскомиссары Галиции стали возбуждать «хлопов» против их помещиков, более того, пообещали выдавать за поимку живого предводителя восстания пять гульденов, а за представление властям мертвого — 10 гульденов. Видимо, народная ненависть к своим угнетателям оказалась куда сильнее, чем воссоединение польских земель: помещиков били, увечили и отправляли связанными в город, их имения сжигали, скот и хлеб делили между мужиками. Всего, по некоторым подсчетам, было убито до 800 семейств в
418

Тарнувеком, Бохенском, Ржешовском, Ясельском, Саноцком и Сандецком округах.
В свою очередь, чтобы одним ударом ликвидировать восстание шляхты за свою свободу и крестьянства против своих угнетателей, Австрия, Россия и Пруссия как государства-опекуны этого Вольного независимого и строго нейтрального города Кракова с округом, ввели туда свои войска. Первоначально наместник Царства Польского князь И. Паскевич направил против краковских повстанцев батальон Кременчугского егерского полка и сотню казаков под начальством полковника барона Менгдена. Но затем, разобравшись в сложной обстановке в этом крае, он отдал приказ командиру 8-й пехотной дивизии генерал-лейтенанту Панютину занять Краков, уничтожив там всякое сопротивление. В своем предписании командиру III корпуса генерал-адъютанту графу Рюдигеру фельдмаршал пояснял: «Артиллерия должна расстроить неприятеля. Она действует предпочтительно прежде, и пехота отнюдь не должна ее заслонять. Если неприятель выдержит картечь, послать пехоту, которая должна быть в двух линиях, никак не в одной. Потом кавалерию. Мусульман не посылать в атаку на пехоту, ибо они будут только горячиться, а употреблять их в перестрелках и фланкерах против кавалерии, равно во флангах, когда атакуют казаки» [4, 106].
Русские войска прибыли к Кракову 3 марта, и в город была сразу направлена прокламация, в которой говорилось, что все, кто добровольно сложит оружие, будут пощажены, в ином случае милости не будет, а город предадут огню и мечу. С другой стороны к Кракову уже подступало австрийское войско генерала Колин-де-Колштейна, который отказал повстанцам в каких-либо переговорах, но готов был принять капитуляцию от горожан.
Понимая, что противостоять регулярным войскам трех стран (прусский отряд тоже был на подходе) своими полутора тысячами повстанцев бессмысленно, а сдаваться позорно, диктатор Ян Тиссовский вывел свой отряд из города и ушел в провинцию. Комитет общественной безопасности во главе с графом Юзефом Водзицким обратился к генералу Панютину с заверением в самом добром расположении жителей Кракова к русским. Таким образом, Краков¬
419

ская республика перестала существовать. А ушедшие повстанцы, преследуемые русским отрядом, форсированным маршем достигли прусской границы возле Хелмна, где и сдались. В Кракове было учреждено временное военное управление под председательством австрийского фельдмаршал а-лейтенанта графа Кастильони.
Весной для успокоения крестьянских бунтов были направлены военные команды, при этом особо рьяные бунтовщики были повешены. В начале июля 1846 г. тремя монархами было принято решение присоединить Краков к Австрийской империи, после чего русские и прусские войска покинули город и отошедшую к австрийцам территорию.
Российское правительство, напуганное этими событиями, обратило особое внимание на настроения интеллигенции в Украине, где в 1847 г. были арестованы Т.Г. Шевченко, Н.И. Гулак, Н.И. Костомаров и др. за попытки возродить идеи славянской федерации. Вообще, Украина того времени была еще сильно полонизирована, о чем сообщал в своей биографии Н.И. Костомаров:
«Тогдашнее стремление правительственных элементов к обрусению края (Киевского. — Ю.Д.) произвело то, что поляки не смели себя называть поляками, а называли католиками, что выходило забавно: слово «католики» в Киевском крае теряло свое повсеместное значение вероисповедания и стало означать как бы какую-то национальность; но, отличая себя католиком, поляк, однако, ни за что бы не назвал себя русским, потому что в этом крае и слово «русский», наоборот, перешло как бы в значение вероисповедания. Этим собственно, только и ограничивалось тогдашнее обрусение. Поляки все-таки исключительно говорили по-польски и не хотели знать по-русски; приобретая знание русского языка поневоле в училище, поляк считал как бы нравственною необходимостью поскорее забыть его. Интеллигентный язык во всем крае был исключительно польский, и даже крестьяне поневоле должны были усваивать его. Иначе и быть не могло там, где огромная масса малорусского православного народа оставалась в порабощении у польских панов-католиков и где самый закон империи давал последним столько прав над первыми» [28, 484].
Затем, в 1848 г. разразились революции во Франции и германских государствах, а соответственно и в польских провинциях
420

Пруссии. В Познани немецкое население выступило совместно с поляками, из тюрьмы был освобожден Л. Мирославский, который и принял командование над познанскими повстанцами. Однако консервативно настроенные местные шляхтичи совсем не желали добиваться освобождения всей Польши, а готовы были удовольствоваться большей автономией Познанского княжества в составе Пруссии. Вскоре и прусские «камарады», получившие от своего правительства некоторые уступки, прекратили свою революционную деятельность и с немецкой дисциплинированностью приступили к мирной жизни. Оставшиеся в одиночестве польские повстанцы с Л. Мирославским еще пытались противостоять прусской армии, но вскоре тоже прекратили сопротивление. Их лидер хотя и попал вновь в руки прусского правительства, был помилован и отпущен за границу государства.
Начавшиеся революции охватили Италию и Венгрию. Если в Италии австрийцы справлялись сами, то в Венгрию в 1849 г. были введены русские войска с генерал-фельдмаршалом И. Паскевичем во главе, жестоко подавившие сопротивление венгров. К тому же на марше в Венгрию через Краков русские войска предупредили выступление поляков, так что император Николай I за эту и предыдущие карательные экспедиции даровал князю И. Паскевичу-Варшавскому исключительную привилегию, повелев войскам отдавать ему те же почести, что и самому государю.
Знаменательно, что в том же 1849 г. в России были арестованы члены кружка М.В. Буташевича-Петрашевского, в том числе и писатель Ф.М. Достоевский. За этим вполне мирным кружком никаких противоправительственных действий не наблюдалось, однако его члены были приговорены к смертной казни, замененной затем каторгой. Напрашивается вывод, что происхождение многих членов этого кружка из западных губерний России могло сыграть в их судьбе негативную роль.
Тем более что в это время в Вильно, Гродно, Лиде, Минске, Новогрудке, Ошмянах и Слониме существовал «Союз вольных братьев», преобразованный в 1848 г. в «Союз литовской молодежи». Возглавляли эту тайную организацию Франциск и Александр Далевские, которые сначала ставили перед своими едино¬
421

мышленниками задачу изучения польского языка и обычаев предков, но после европейских революций 1848 г. решили готовиться к вооруженному восстанию против России. Предполагалось, что, когда революционные действия начнутся в Венгрии и Галиции, они поднимут восстание в западных губерниях, чтобы отвлечь русские войска, а пока будут изготавливать оружие.
Для координации действий к генералу Генрику Дембинскому в Австрийскую Польшу был направлен бывший петербургский студент Сигизмунд Сераковский, но на обратном пути он был арестован. Сераковский не выдержал допросов и выдал своих товарищей, вследствие чего «Союз литовской молодежи» был разгромлен, а его члены арестованы. В результате братья Далевские, так и не успевшие совершить ничего противозаконного, были отправлены на каторжные работы в Сибирь, а Сераковский был разжалован в солдаты и отправлен в Оренбургский батальон. Их товарищей тоже сослали в дальние углы России или присудили к проведению сквозь строй солдат.
В 1853 г. началась русско-турецкая война, поводом к которой послужил спор между православной и католической церквями о принадлежности христианских святынь в Палестине, входившей в то время в Турецкую империю. Правительства Франции и Англии воспользовались этой ситуацией, чтобы ослабить позиции России как европейского жандарма, действия которого давно перестали устраивать даже традиционных союзников. При этом используя в основном свои войска в карательных экспедициях, российское правительство совершенно упустило время для организационного и технического переоснащения армии и флота, продолжая почивать на лаврах побед над Наполеоном. Во Франции как раз пришел к власти император Наполеон III, стремившийся к реваншу.
В ноябре 1853 г. произошло Синопское морское сражение, в результате которого эскадра вице-адмирала П.С. Нахимова разгромила турецкую эскадру Осман-паши. Это была последняя победа русского парусного флота на Черном море. А после беспрепятственной высадки англо-французского десанта возле Евпатории в сентябре 1854 г. эта война стала называться Крымской. Союзные войска в составе 62 тысяч человек при 112 орудиях
422

двинулись к Севастополю, где их никто не ждал. Если черноморский парусный флот не мог на равных сражаться с паровыми кораблями противника, то мог хотя бы определить место и время высадки десанта, но он так и оставался все это время в своей главной военно-морской базе.
В результате русский флот был затоплен у входа в Северную бухту Севастополя, а морякам пришлось воевать в совершенно несвойственных им условиях — на суше при обороне своей главной черноморской базы. В конце концов Россия проиграла эту войну и была вынуждена сдать противнику Севастополь. Самое удивительное, что именно союзная Австрия предъявила России ультиматум, в котором грозила разрывом дипломатических отношений в случае непринятия Россией предложений Англии и Франции. Подписывать Парижский мирный договор пришлось уже императору Александру II (1818—1881), занявшему трон после загадочно умершего отца.
Обычно императора Николая I представляют как деспота, изгнавшего из народов своей империи все либеральное, что там могло народиться при авторитарной многовековой монархии. Это вполне естественно, если учесть его приход к власти во время восстания декабристов. Однако за время его правления, так же как и при правлении любого другого деспота, происходили улучшения в различных областях жизни России, ведь прогресс остановить нельзя. Были построены железные дороги Санкт-Петербург — Царское Село и Санкт-Петербург — Москва, началось строительство железной дороги Санкт-Петербург — Варшава; была восстановлена серебряная валюта, давшая возможность кредитования промышленников и торговцев; основаны порядка 15 городов на огромных пространствах страны; созданы многие промышленные предприятия. В период царствования Николая Павловича создавали свои произведения писатели и поэты Е.А. Баратынский, А.С. Грибоедов, А.А. Григорьев, В.А. Жуковский, М.Н. Загоскин, И.И. Лажечников, Л.А. Мей, А.С. Пушкин; архитекторы Д.И. Жилярди, А.А. Монферан, К.А. Тон; композиторы А.Н. Верстовский, М.И. Глинка; живописцы А.Г. Венецианов, А.И. Иванов, В.А. Тропинин и многие другие. Тем не менее именно Николай I ввел в стране цензуру,
423

жандармерию, запретил принимать крепостных крестьян в средние и высшие учебные заведения.
Во все время Крымской войны поляки не производили какихлибо возмущений, хотя, вероятно, могли бы воспользоваться этой возможностью. Один из будущих лидеров польских повстанцев Оскар Авейде по этому поводу высказался следующим образом: «Люди, не знавшие нашего положения, но вспоминавшие наши до 1850 года конвульсивные революционные порывы, предлагали вопрос: отчего не восстали мы во время Крымской войны, несмотря на всю нашу ненависть к русскому правительству? Мы не восстали, потому что не могли восстать, потому что мы отупели и были слабы, невыразимо слабы» [4, 119]. Правда, предполагается, что Юзеф Высоцкий от имени Демократического общества вел переговоры с английским и турецким правительствами о возможном участии поляков в этой кампании. Однако полученные предложения были настолько оскорбительными для Польши, что от них отказались.
В январе 1856 г. скончался от полученной контузии при осаде Силистрии во время командования им Южной армией на Дунае наместник Царства Польского генерал-фельдмаршал И.Ф. Паскевич, граф Эриванский, князь Варшавский. Ему наследовал на этом посту 64-летний генерал-фельдмаршал князь Михаил Дмитриевич Горчаков, прослуживший 25 лет под началом предыдущего наместника, а в конце Крымской войны ставший главнокомандующим русской армией в Крыму.
Н.В. Берг, подводя итоги наместничества князя И. Паскевича, видимо, выразил не только официальную точку зрения, но и мнение многих русских, причастных к жизни Царства Польского: наместник «добился того, что на огромных пространствах начало вырабатываться в значительной массе поляков убеждение, что иначе у стало быть, нельзя; что мы и они должны слиться, жить в каком ни на есть согласии; что ссоры ни к чему не ведут, разве только к разорению края; что, как бы поляк ни мало получал от правительства, находясь с ним в ладах, все-таки это малое больше того, что он получит, разрушив добрые отношения с правительством, затеяв восстание, хотя бы даже такое, как в 1830 г.» [4, 121]. Действительно, раб рано или поздно понимает,
424

что покорность приносит больше благ, чем неповиновение с его неизбежными наказаниями. Но нет ничего страшнее, чем когда рабство становится сутью существования!
В мае 1856 г. император Александр II прибыл в Варшаву, чтобы поближе познакомиться со своей самой западной провинцией. Варшавяне, ожидавшие от нового императора каких-то льгот для поляков, с криками «ура» встречали государя на всем протяжении его пути от Московской заставы до Лазенок. Правда, даже между русскими велись разговоры о том, что такая встреча была специально организована и оплачена некоторыми польскими аристократами. Государь Александр Николаевич выступил перед депутатами от дворянства, сената и духовенства со следующей речью:
«Я прибыл к вам с забвением прошедшего, одушевленный относительно вас самыми лучшими намерениями. Вам предстоит помочь исполнению моих предначертаний; но прежде всего я должен сказать вам, что наши отношения друг к другу должны уясниться как можно лучше.
Вы близки моему сердцу точно так же, как финляндцы и другие русские подданные; но я желаю, чтобы порядок, установленный моим отцом, не был изменен нисколько. А потому, господа, отбросьте всякие мечтания (Point de rêveries, point de rêveries)! Я сумею остановить порывы тех, кто бы вздумал увлечься мечтами. Я сумею распорядиться так, что эти мечты не перейдут за черту воображения мечтателей. Счастье Польши заключается в полном слитии ее с народами моей Империи. То, что мой отец сделал, хорошо сделано, и я его поддержу.
В последнюю Восточную войну ваши бились наравне со всеми другими. Предстоящий здесь князь Горчаков был этого свидетелем и отдает им полную справедливость, что они доблестно пролили кровь, защищая отечество. Финляндия и Польша мне дороги одинаково, как и все другие части моей империи; но необходимо, чтобы вы знали, для блага самих же поляков, что Польша должна быть навсегда связана с великой семьей русских императоров. Верьте, что я имею относительно вас самые лучшие намерения. Вам лишь остается помочь мне в решении задачи, а потому, повторяю еще раз, оставьте всякие мечтания.
Что касается до вас, господа сенаторы, следуйте указаниям моего наместника, князя Горчакова, здесь предстоящего.
425

А вы, господа архипастыри, не теряйте из виду, что основанием всякой доброй нравственности есть религия. Ваша прямая обязанность — внушать постоянно полякам, что их счастье заключается единственно в полном слитии с Россией» [4, 133].
Несмотря на резкость этого выступления, в городской ратуше был дан бал в честь императора, на котором польские подхалимы, существующие у всех народов, доходили до изречений «Kochajmy sie, Cesarzu!», что означало «Возлюбим друг друга, император!». Ну что ж, призыв был услышан, и 27 мая 1856 г. Александр II подписал манифест об амнистии участников восстания 1831 г. В общей сложности из мест заключения, поселений и армии вернулись на родину около девяти тысяч поляков, увеличив тем самым количество недовольных положением Польши. Правда, некоторые поляки, как Петр Сцегенный, Владислав Лукасинский и др., продолжали нести свое наказание.
В дальнейшем все, как обычно, начиналось с безобидных кружков (kółko), которые после амнистии получили опытных руководителей. Одним из таких был кружок Академиков, состоявший из учеников гимназий, студентов художественного училища, Маримонтского земледельческого института, а затем и вновь открытой Медико-хирургической академии. Среди главных лиц этого кружка были Ян Куржина-Пелыпевский, Владислав Ясневский, Эдуард Лисикевич, их усилиями было заведено Общество братской помощи, которое имело свой статут, кассу и библиотеку. Среди книг, ходивших по рукам, были произведения эмигрантов, в том числе и А.И. Герцена.
К этой фрондирующей молодежи власти относились довольно снисходительно, не видя в их деятельности опасности для устоев империи, но как только студенты Медико-хирургической академии попытались протестовать против неурочных экзаменов, когда две трети из них подали заявление об уходе, полиция арестовала зачинщиков. И хотя большинство забрали свои заявления, ректорат отчислил особо активных студентов из академии, в том числе и Яна Куржину. Этот академик впоследствии стал ближайшим сотрудником Людвига Мирославского в Париже.
Еще одним политическим объединением был кружок Нарциза Янковского, объединявший разночинцев, чиновников, торговцев,
426

ремесленников, писателей и т.д. Эта организация уже строилась на конспиративной основе, проводила военные занятия, распространяла нелегальную литературу и пропагандировала идею восстания против русского господства. Лидер при возвращении из Парижа, где он встречался с Яном Куржиной, был арестован и сослан в Сибирь. Вскоре в кружке его заменил Франтишек Годлевский.
Такого рода кружки образовывались поляками даже в Петербурге и Москве, среди них выделялся кружок офицеров в Петербурге, на Офицерской улице, в доме капитана Ярослава Домбровского. Его члены собирались под видом литературных вечеров, что совсем не вызывало подозрений у полиции. Организатором кружка был капитан Сигизмунд Сераковский, который за участие еще в кружке братьев Далевских был отправлен в 1848 г. рядовым в Оренбургский корпус. После амнистии он окончил Академию Генерального штаба в Петербурге, что повышало его роль среди кружковцев, несмотря на его прошлое сотрудничество со следствием. С. Сераковский был связан с русскими демократами Н.Г. Чернышевским, Н.А. Добролюбовым, знаком с А.И. Герценом и Н.П. Огаревым, встречался с Джузеппе Гарибальди. Через С. Сераковского кружок поддерживал отношения с польской эмиграцией.
Несколько позднее образовалась аналогичная организация и среди польских офицеров в частях, дислоцированных в Царстве Польском и западных российских губерниях. Эти кружки, созданные по инициативе Василия Каплинского в различных воинских частях, объединял «Комитет русских офицеров» во главе с подпоручиком Шлиссельбургского полка Андреем Потебней. Эта обширная организация, насчитывавшая около 250 офицеров, могла бы сыграть значительную роль в последующем восстании, но многие поляки были вовремя арестованы полицией.
Кроме этих, так называемых красных, существовали и белые кружки, например кружок графа Анджея Замойского. Его члены, в основном аристократы, старались защитить свое положение перед правительством, считая свои интересы интересами всей Польши. Тем самым они возвышали сельский быт страны, умножали фабрики, заводы, что было, конечно, полезно для развития края. Но до наместничества князя М. Горчакова они собирались
427

лишь на неформальные встречи за чашечкой кофе или бутылкой вина для обсуждения тех или иных экономических и политических вопросов. Теперь же аристократы с помощью все того же графа А. Замойского получили разрешение на создание Пароходства по Висле, директором которого стал Леон Круликовский, известный своими «красными» идеями, а затем основали Земледельческое общество. Это общество, возглавляемое самим А. Замойским, занималось организацией приютов, воскресных и ремесленных школ, где не столько учили, сколько способствовали развитию в крае народной литературы с национальным и католическим уклоном.
Довольно сильный пример полякам подали итальянцы, которые совместно с французами освободили в 1859 г. от австрийского господства Северную Италию. А через год лидер итальянских карбонариев Джузеппе Гарибальди во главе отряда краснорубашечников «Тысяча» (1170 человек) выступил на помощь восстанию в Сицилии, в результате которого был освобожден и юг Италии. В марте 1861 г. первым королем объединенной Италии был провозглашен Виктор Эммануил II. Учитывая связи польской эмиграции с Д. Гарибальди, в результате которых в Генуе была основана для поляков военная школа, наместнику Царства Польского необходимо было более лояльно относиться к требованиям определенных польских кругов, чтобы не спровоцировать их бунт.
В этой ситуации, когда явно наметилось ослабление режима в Царстве Польском, лидер польской эмиграции Л. Мирославский предложил весной 1859 г. кружку Академиков провести какую-нибудь незначительную демонстрацию, чтобы уяснить реакцию русской администрации на нее и в дальнейшем выбрать необходимую тактику действий. Вскоре варшавская полиция узнала о некой панихиде, которую студенты медико-хирургической академии готовили, и доложила об этом директору комиссии духовных дел и просвещения действительному статскому советнику П.А. Муханову, обладавшему большой властью над всеми учебными заведениями. В результате выяснилось, что готовится студентами панихида за упокой душ Юлия, Адама и Сигизмунда, а главные зачинщики — Ян Куржина и Владислав Ясневский. Со¬
428

вершенно ясно, что под этими именами подразумевались поэты Юлий Словацкий, Адам Мицкевич и Сигизмунд Красинский. Манифестация, конечно, была запрещена, но народ все-таки собрался возле костела святого Яна, что показало значительное сочувствие народных масс действиям красной партии. После этого и произошли умышленные затруднения для сдачи экзаменов в академии, приведшие к возмущению студентов.
Примерно в то же время была создана еще одна партия, которая не относилась ни к белым, ни к красным, а была чем-то средним между этими крайностями. Возглавлял ее чиновник комиссии внутренних дел Эдуард Юргенс, который считал невозможным ждать более серьезной автономии для Польши от русских властей, а также выступать против русского господства, не имея для этого достаточной силы. Значит надо ждать и готовиться.
Вот как позицию этой партии представлял Оскар Авейде: «Единственный путь, который может быть избран рассудительными заговорщиками, есть путь разнообразных льгот и уступок, какие только удастся иному ловкому патриоту завоевать у правительства в благоприятную минуту, и затем — помощь или хотя бы влияние Европы. Ссориться с правительством, а равно и питать к нему чувства слепой ненависти и отвращения, отнюдь не следует; а, напротив, стараться быть с ним в возможно лучших отношениях, смотреть на него, как на силу, соединенную с судьбами народа, с которой идти в открытый бой нельзя, но эксплуатировать которую всегда можно... От предлагаемых должностей не только не отказываться, как это делают нередко белые, но всемерно искать их, добиваться, хватать обеими руками. Ничуть не задерживать и не парализовать полезных нововведений, а всячески облегчать им ход. Работая таким образом, постоянно помнить о революции и считать ее заключительным и даже неизбежным финалом всего, последним актом драмы... а потому — готовить материальные средства, как и кому придет в голову, и внимательно следить за событиями в Европе» [4, 148]. Несмотря на критику этой тактики как слева, так и справа, жизнь показала, что она была самой правильной.
А красные продолжали свои провокации и устроили на похоронах вдовы одного из героев восстания 1831 г. генерала Совин-
429

ского целый спектакль, собрав при этом значительное количество своих единомышленников. Но наместник приказал отнестись к этой акции как к детской шалости, так что никаких арестов не последовало. Все это привело не только к повторению политических акций, но и к простому хулиганству, к которому обычно подстрекались дети. При этом полиция стала откровенно попустительствовать выходкам молодежи и детей.
В памятный день 30-летия со дня восстания 1830 г. 29 ноября студенты организовали манифестацию возле костела Кармелитов на Лешне, где даже не было поблизости полицейского поста. Эта утренняя акция прошла довольно спокойно и даже не была замечена обывателями, что сильно расстроило организаторов, и они решили ее повторить вечером перед статуей Богоматери все там же на Лешне. Организатор вечерней акции Карл Новаковский одним из первых стал петь «Boże coś Polskę» («Боже, который Польшу окружал в течение стольких веков блеском могущества и славы!»). Этот старый гимн 20-х годов, написанный Аллоизием Фелинским, ввел толпу молодежи в некоторый транс, и они все громче и громче стали петь другие аналогичные произведения, а завершили гимном «Еще Польша не погибла». Но и на этот раз полиция безмолвствовала.
Такие акции с пением гимнов были безнаказанно повторены молодежью еще не раз, но как только взрослые поляки попробовали приобщиться к такому проявлению патриотизма — последовали аресты. Не удивительно, что белые возмутились поведением красных и потребовали от них более спокойных и взвешенных действий. В ответ красные потребовали от сторонников графа А. Замойского подтвердить свою состоятельность какимнибудь политическим успехом в их диалоге с Петербургом. Земледельческое общество посчитало возможным обсудить этот вопрос на сейме в январе 1861 г., причиной которого было предложение русской администрации рассмотреть положение «О способах наилучшего разрешения в Царстве Польском вопроса о поземельных отношениях крестьян к землевладельцам». Однако и на этом сейме белые не решились обсудить предложения к российскому правительству.
430

Естественно, все это время красные не сидели сложа руки, а готовили многотысячную манифестацию по случаю годовщины 25 февраля битвы на Гроховом поле. Информация об этой акции дошла до наместника князя М. Горчакова, но даже его доклад в Петербург не привел к каким-либо действенным мерам по пресечению акции. Все, что было сделано, так это разбор моста через Вислу из Варшавы в Прагу по случаю начала ледохода. Но организаторы перенесли манифестацию в Старое Место, при этом среди горожан было распространено воззвание: «Взываем к вам, братия, чтобы вы, как можно в большем числе, собрались, 25-го сего февраля, в понедельник, в половине шестого вечером на рынке Старого Места для торжественного обхода тридцатой годовщины победы поляков под Гроховом» [4, 167].
Организаторы явно провоцировали русскую администрацию на более радикальные меры по разгону этой манифестации. Однако князь М. Горчаков терпеливо ожидал, что порыв молодых поляков сам по себе пройдет, и полиция была отправлена по его распоряжению уже на саму панихиду для поддержания порядка. Кончилось тем, что сотня полицейских просто перешла на сторону манифестантов. Обер-полицмейстер полковник Ф. Трепов предлагал ввести в дело войска, но наместник согласился с его предложением, только когда тот сам непосредственно пострадал от манифестантов. Полуэскадрон жандармов успешно разогнал толпу поляков, несмотря на их попытки сплотиться вокруг польского знамени. Были арестованы многие зачинщики этой акции, и властям показалось, что инцидент исчерпан.
Однако через два дня новая манифестация с требованиями об освобождении арестованных товарищей началась у костела Кармелитов на Лешне, а затем несколько тысяч поляков прошли колонной к Замковой площади. На подходе к площади кубанские казаки попытались разогнать толпу нагайками, но из этого ничего не получилось, более того, в казаков полетели камни и кирпичи. Только после этого наместник приказал командиру Муромского полка полковнику Гартонгу очистить улицы от народа.
Заседавшее в это время Земледельческое общество было расколото информацией о происходящем на улицах Варшавы и «по¬
431

красневшая» часть его во главе с Марке лом Карчевским присоединилась к бунтующей молодежи. Дежурный генерал главного штаба В. Заболоцкий вывел на улицы роту солдат Низовского пехотного полка, которую возле одной из баррикад забросали камнями, поранившими нескольких солдат и самого генерала. Вполне возможно, генерал В. Заболоцкий ограничился бы демонстрацией силы, но раздавшиеся среди солдат крики: «стреляют!» — решили дело, и он отдал приказ открыть огонь по бунтовщикам. Первым же залпом было убито пятеро поляков, и толпа бунтовщиков разбежалась. Среди убитых оказались помещики Карчевский и Рутковский, гимназист Арцыхевич, рабочие Брендель и Адамкевич.
Русская администрация сделала большую ошибку, оставив трупы поляков в распоряжении бунтовщиков.
«Все поняли, что это такие мгновения, которыми надо пользоваться, ковать железо, пока горячо, высказать требование смело и громко. В этих чувствах, в этих бурных порывах заявить правительству о своих нуждах и обидах, наговорить ему побольше всякой всячины, за прошлое и будущее, — слились теперь все жители Варшавы. А недавние безумцы и молокососы (warjaty i smarkate), против которых старшие за несколько часов перед тем просили у наместника войск, кого в крайнем случае вся благоразумная часть населения была не прочь выдать правительству с головой, эти безумцы попали вдруг в герои, мало этого — в вожди и начальники всего города. Невероятный факт успеха их манифестации, непостижимый триумф над властью как бы заверяли, что они знают, что делают, что их надо слушать и никого более» [4, 185].
Одна за другой депутации от разных сословий варшавян стали прибывать в Замок к наместнику с требованием предать суду виновников расстрела безоружной демонстрации. Одними из первых посетили князя М. Горчакова архиепископ Анатолий Фиалковский, Анджей Замойский и Фома Потоцкий, передавшие наместнику петицию императору от Земледельческого общества. В народе ходили слухи, что в ответ на угрозу генерал-фельдмаршала открыть огонь по бунтовщикам из всех орудий архиепископ пригрозил ударить во все колокола.
В результате князь М. Горчаков согласился почти на все требования депутаций от города: разрешил торжественные похороны
432

убитых поляков, не привлекая к траурной процессии войска и полицию, сменил обер-полицмейстера и освободил всех арестованных во время печального события, а также разрешил написать и отправить по почте императору соответствующий адрес. Этот адрес, подписанный сначала самыми известными на тот момент поляками, а затем еще 18 тысячами варшавян, не содержал ничего оскорбительного для Александра II и ограничивался общими призывами к справедливости и правосудию его императорского величества.
Сами похороны убитых поляков 2 марта 1861 г. прошли довольно мирно, хотя на них собрались почти все варшавяне, и процессия прошла через весь город. В это время в Петербурге Александр II подписал манифест об освобождении крестьян российских губерний от крепостной зависимости. Соответственно император, получив адрес от жителей Варшавы, пожелал сделать некоторые уступки и своим польским подданным. Кроме некоторых кадровых перестановок Александр II подписал Указ от 26 марта 1861 г., правда, составленный уже после разговора с маркизом Александром Велепольским, давним врагом графов Замойских.
Согласно этому указу предусматривалось создать в Царстве Польском следующие учреждения: Государственный совет под руководством наместника как высший орган управления, суда и финансов; Правительственную комиссию духовных дел и народного образования под руководством маркиза А. Велепольского; выборные губернские, уездные и городские советы; Варшавский университет в составе четырех факультетов с выборным ректором. Естественно, одним из главных проводников этой реформы стал маркиз А. Велепольский, в оппозицию к которому встали как белые, так и красные, тем более что именно по просьбе маркиза наместником были упразднены Земледельческое общество и Делегация, готовившая адрес императору.
В столице Российской империи немногочисленными петербуржскими поляками тоже предполагалось провести панихиду по убиенным пяти полякам в костеле Св. Екатерины на Невском проспекте. Чтобы привлечь как можно больше народа, организаторами было объявлено об исполнении во время панихиды «Реквиема» В.А. Моцарта. Однако кроме польских гимнов в костеле
433

ничего не исполняли, а многие желавшие послушать «Реквием» были задержаны полицией, в том числе Н.И. Костомаров.
Однако решение императора опереться в Царстве Польском на такую фигуру, как маркиз А. Велепольский, было явно ошибочным. Этот представитель старинного рода графов Велепольских, маркизов Гонзага, князей Мышковских не только не пользовался доверием польских аристократов, а давно считался рупором Петербурга. Став же практически вторым начальствующим лицом после наместника, он вместо поиска согласия со своими соотечественниками надменно заявил, что не потерпит правительств в правительстве (Nie ścierpię rządów w rządzie).
Воспользовавшись этими ошибками русской администрации, красные решили провести еще одну манифестацию протеста против закрытия организации белых 7 апреля 1861 г., хотя, скорее всего, это было только предлогом к началу нового витка неповиновения. Главными организаторами манифестации были Ян Куржина, Эдвард Юргенс, Николай Янковский и Карл Новаковский, которые вывели две процессии из Капуцинского костела, что на Медовой, и Бернардинского костела, что на Краковском предместье. Общее количество участников, по некоторым сведениям, на площади у дома Кредитного общества достигало 10 тысяч человек, которые вскоре запели на всю Варшаву «Еще Польша не погибла».
Сначала поляков прибыл увещевать генерал-губернатор Варшавы Панютин, который пользовался доверием горожан. Ему, вроде бы, удалось уговорить поляков разойтись по домам, но после его ухода манифестанты вновь решительным образом двинулись к дому графа А. Замойского, а оттуда к Замку. Перед резиденцией наместника были выставлены войска под командованием генерала С.А. Хрулева, а к манифестантам вышел сам князь М.Д. Горчаков и попросил их разойтись по домам, но в ответ услышал: «Ступайте вы, князь, домой, мы дома!».
Целый день продолжались взаимные уговоры покинуть площадь и только уже ночью войска и манифестанты ее покинули. Той же ночью было принято постановление Совета управления, в котором, в частности, говорилось, что после троекратного предложения участникам недозволенного правительством сборища
434

«разойтись по домам» против них, в случае неповиновения, может быть применена военная сила. С утра 8 апреля это постановление было распространено по городу, жители которого все еще не отошли от вчерашней «победы».
Однако это предупреждение никак не подействовало на молодежь, и Карл Новаковский вновь собрал своих единомышленников, которые отправились с пением гимна «Еще Польша не погибла» к Замку, где их встретил строй солдат. Полицейский офицер Ойжинский троекратно предупредил поляков о возможности применения солдатами силы, но те ответили ему смехом и свистом. После чего полуэскадрон жандармов двинулся рысью, пытаясь вытеснить толпу с площади. Но это не сильно подействовало на бунтующих поляков, они приступили к строительству баррикад. Тогда генерал С. Хрулев приказал обнажить сабли, но ограничиться нанесением ударов плашмя, — и это уже не охладило настроение толпы, которая стала забрасывать жандармов и солдат камнями, добытыми из мостовой.
Офицеры попытались еще раз уговорить поляков разойтись, говоря, что ружья у солдат заряжены и что с ними не шутят. Когда и это не произвело впечатления, генерал С. Хрулев подъехал к окну наместника и сообщил, что все возможные уговоры исполнены и он готов отдать приказ стрелять в толпу. Князь М. Горчаков согласился с генералом, и тогда два взвода солдат от Симбирского и Костромского полков дали по залпу в сторону толпы бунтовщиков — борцов за свободу поляков. Однако, несмотря на убитых и раненых, поляки, которые было разбежались, вернулись назад, а им на помощь подходили новые массы. Даже после того, как их вождя Карла Новаковского солдаты сумели захватить и изолировать, поляки не расходились, а генерал С. Хрулев приказал стрелять вновь.
Только после нескольких залпов, произведенных солдатами по бунтовщикам вдоль отходящих от площади улиц, поляки, оставив на мостовой около 200 убитых товарищей, унося раненых, разошлись по домам. В городе была объявлена тревога, по которой войска заняли свои места согласно регламенту. Маркиз А. Велепольский, который направлялся в своей карете к намест¬
435

нику с просьбой о прекращении стрельбы, был так обруган соотечественниками, что сам прибег к защите русских солдат.
Применение силы позволило русской администрации привести варшавян к повиновению, по крайней мере, остаток апреля и май прошли в городе спокойно. Но здоровье князя М. Горчакова настолько ухудшилось, что 27 мая из Петербурга пришло предписание генералу Мерхелевичу принять на себя исправление обязанностей главноуправляющего гражданскими делами в Царстве Польском. Князь Михаил Дмитриевич Горчаков умер 28 мая 1861 г., а в начале июня гроб с его телом был отправлен в Севастополь, где он пожелал упокоиться рядом со своими боевыми товарищами по Крымской войне.
Вскоре в Варшаву прибыл исполняющий обязанности наместника военный министр империи Николай Онуфриевич Сухозанет, которому Александр II поручил поддерживать порядок в Царстве Польском до прибытия нового наместника — генераладъютанта графа Карла Карловича Ламберта. Тот поправлял здоровье в Париже и, узнав о своем назначении, отправился в Петербург с заездом на пять дней в Варшаву.
Пока город находился под временным управлением и никто не хотел брать на себя решение по ужесточению режима, у поляков появился повод для повторения своих манифестаций: 28 мая 1861 г. в Париже умер старый вождь демократической партии польских эмигрантов Иоахим Лелевель. Панихиду в костеле Св. Креста назначили на 10 июня, она прошла довольно мирно и была повторена еще в нескольких костелах Варшавы. Последующие дни тоже проходили спокойно, не считая мелких провокаций со стороны молодежи и детей.
Но тут пришли известия о смерти 15 июля в Париже князя Адама Ежи Чарторыйского, которого его сторонники прочили в короли Польши. Панихиду по усопшему назначили в варшавском костеле Св. Яна на 22 июля, которую отслужил сам архиепископ Фиалковский. Этот главный пастырь тоже не устоял от соблазна и первым запел гимн «Boże coś Polskę», что послужило примером для верных католиков. Поляки находили любой повод для проведения манифестаций, даже использовали для этого день рож¬
436

дения государыни императрицы Марии Александровны, исполнив свой гимн на богослужении по этому поводу. Еще большего размаха достигло празднование годовщины Польско-Литовской унии, которая отмечалась шествиями не только в Варшаве и других городах Царства Польского, но и бывшей Литвы, особенно в Ковно. Но и тут правительство России не продемонстрировало решимости прекратить эти беспорядки, вполне возможно считая, что, выпустив пар, поляки успокоятся сами.
Новый наместник въехал в Варшаву 23 августа 1861 г., и сразу оказалось, что его управление Царством Польским выгодно отличается от предшественников своей либеральностью. Вероятно, специально ему был подобран помощник — военный генералгубернатор Варшавы генерал-адъютант А.Д. Герштенцвейг, находившийся в дружеских отношениях с наместником, но считавший, что время уговоров закончилось и после расстрела демонстрации необходимо еще более ужесточить режим.
Граф К. Ламберт привлек аристократов, входивших в организации белых, к обсуждению возможностей выборов депутатов в сеймики и необходимости некоторых реформ в Царстве Польском. Но эти обсуждения были настолько бесплодны, что Карл Маевский, один из примкнувших к белым сторонников Л. Мирославского, стал агитировать за проведение вального сейма, на котором могли бы высказаться все представители шляхты. В противовес этому начинанию вождь польской эмиграции Л. Мирославский тоже затеял съезд своих сторонников в Гамбурге Гессенском. Но и этот форум свободолюбивых поляков, проведенный в середине сентября 1861 г., не послужил объединению всех организаций, тем более что ни Мирославского, ни Маевского там не было. В то же время в Варшаве проходило заседание белых, на котором обсуждалось, как устроить выборы, как принять реформы и как противодействовать красным. В свою очередь красные тоже провели свое заседание для выработки действий против соглашательства белых с правительством.
Одной из первых проверок новой администрации послужило празднество по случаю годовщины Городельской унии, на которое 10 октября собрались более 10 тысяч представителей от всех
437

городов Царства Польского и западных губерний. Начальник Люблинского военного отдела генерал-лейтенант Хругцов, получивший инструкции от наместника по пресечению каких-либо манифестаций в самом Городло на Буге, чтобы не допустить кровопролития, все-таки разрешил провести молебен по поводу этой даты в чистом поле за городом. В результате некоторыми участниками был подготовлен протест, под которым поставили свои подписи около восьми тысяч человек.
Этот документ со следующим содержанием был отправлен в Париж, Лондон и Геную: «Мы, нижеподписавшиеся, делегаты земель и поветов Польши, в том ее составе, какой она имела до разделения, собравшись в Городле 10 октября 1861 г. в 448-ю годовщину соединения Литвы с Польшей, объявляем сим актом и утверждаем собственноручными подписями, что Уния, соединившая все Польские земли, возобновляется ныне, на основании признания прав всех народов и исповеданий, образуя теснейший союз, который имеет целью освобождение отчизны и приобретение для нее полной независимости. Права наши поручаем совести народов и благоусмотрению конституционных правительств» [4, 330].
Еще одним поводом для выступления поляков послужила смерть 5 октября архиепископа Анатолия Фиалковского, известного своей поддержкой всех манифестаций в Варшаве. Так что одновременно с празднованием Польско-Литовской унии под Городло в Варшаве состоялась манифестация в связи с похоронами этого пастыря свободолюбивых поляков. По разным городам были разосланы приглашения на похороны «достойного вечной памяти и вечных слез архиепископа, который в настоящую минуту замешательств и борьбы с правительством изображает для края особу почившего примаса, а примас в такое время, то есть в междуцарствие, заменяет короля; стало, и похороны его будут соответствовать пышностью и значением похоронам королевским» [4, 333].
К 10 октября в Варшаву прибыло только по ВаршавскоВенской железной дороге 700 человек из Ченстоховы, Кутны, Скерневиц, Шлешина, Сломников. Затем прибыли представители Пулав, Черска, Грубешова, Вомбков, Лодзи, Езерков, Компина, Медзишина, Пясечны и Виллянова. Такого количества гостей
438

Варшава не могла даже вместить, и им пришлось останавливаться в округе. Торжественные похороны были разрешены наместником, в этот день не работали предприятия и места торговли, а многотысячная процессия прошла через всю Варшаву. Первоначально наместник граф К. Ламберт собирался лично участвовать в похоронах архиепископа, но затем все-таки остался у себя в Замке. Несмотря на многочисленные патриотические речи и лозунги, траурные мероприятия прошли мирно.
Воодушевленные успехом сплочения всех сословий при проведении этих мероприятий красные решили устроить 15 октября еще одну манифестацию по случаю годовщины смерти Тадеуша Костюшко. Но наместник объявил в городе военное положение, согласно которому запрещались всякие сборища и сходки, пение гимнов, денежные сборы, распространение плакатов и т.п., а полиции разрешалось в случае сопротивления горожан применять оружие. Однако в день поминовения польского героя все-таки были отслужены панихиды в костелах Св. Яна, Бернардинском и Св. Креста с пением польских гимнов. Генерал Александр Герштенцвейг отдал приказ оцепить костелы и арестовать всех выходящих мужчин, но из костела Св. Креста народ незаметно ушел через боковую дверь, а в двух других остались на всю ночь. Утром русские солдаты получили приказ войти внутрь костелов и арестовать всех мужчин, там находящихся. Всего было арестовано около двух тысяч человек, но по настоянию епископов, которые грозились приостановить все службы в костелах, наместник отдал приказ отпустить всех задержанных.
Такая несогласованность действий русской администрации привела к ссоре К. Ламберта и А. Герштенцвейга, которая окончилась американской дуэлью по жребию. Застрелился согласно неписанному дуэльному правилу военный генерал-губернатор Варшавы А. Герштенцвейг, а наместник К. Ламберт подал в отставку и уехал на Мадейру поправлять пошатнувшееся здоровье.
Новым наместником был назначен императором опытный, но уже в солидном возрасте (71 год) генерал-адъютант Александр Николаевич Лидере, который продлил военное положение в Варшаве до особого решения. Были продолжены суды и высылки
439

обвиненных в участии в беспорядках поляков на каторгу и поселение в Сибирь, при нем отдавали молодых в рекруты, а то и в арестантские роты. Временно заведующий варшавской епархией прелат Бялобржеский был приговорен к смертной казни, но после помилования его заключили в Бобруйской крепости.
В это время в Царстве Польском был основан новый орган революционного движения — Центральный национальный комитет (ЦНК), первоначально в него вошли Ярослав Домбровский, Игнаций Хмеленский, Владислав Даниловский, Станислав Матушевич и Витольд Марчевский. Комитет поддерживал отношения с Комитетом русских офицеров в Польше и с русской революционной организацией «Земля и воля», ведь если цели у поляков и русских революционеров были разные, то задачи по ликвидации монархического строя на всей территории империи одни. В результате провала пять русских офицеров были арестованы, троих из них, Яна Апнгольдта, Петра Сливицкого, Франтишека Ростковского, по приговору военно-полевого суда расстреляли, а двоих, Василия Каплинского и Льва Щура, приговорили к каторжным работам.
Однако политика кнута и пряника, проводимая Александром II не только по отношению к полякам, давала возможность осужденным надеяться на возвращение. Многие из них, в том числе прелат Бялобржеский, вернулись уже к лету 1862 г. после амнистии по случаю очередной годовщины восшествия на престол императора Александра. В Царстве Польском было разрешено создание городских советов, но то ли это было сделано с запозданием, то ли с амнистией поторопились, но в эти советы попали именно вернувшиеся из заключения и ссылки польские патриоты.
Для усиления своего влияния в Царстве Польском, а также чтобы польстить национальной гордости поляков, император Александр назначил своим наместником брата Константина (1827 — 1892), при этом отменил военное положение в Варшаве и объявил о создании гражданской администрации во главе с маркизом А. Велепольским. Обычно считается, что второй сын царявешателя был одним из самых видных либералов в правящих кругах России, видимо забывая о его участии в походе фельдмаршала
440

И.Ф. Паскевича для подавления восставшей Венгрии. А вот моряком он был неплохим, его воспитателем в детстве был адмирал Ф.П. Литке, а повзрослев, он командовал фрегатом «Паллада», затем эскадрами русского флота. С 1853 по 1881 г. великий князь Константин был управляющим Морским министерством и главным начальником флота. Именно при его руководстве был создан новый паровой и броненосный флот России, оснащенный нарезной артиллерией и минно-торпедным вооружением.
Заговорщики из красных все-таки решили отомстить А. Лидерсу за недолгое, но жесткое управление, и 15 июня во время его прогулки, как обычно без охраны, русский офицер А.А. Потебня выстрелил в него сзади из пистолета. Пуля лишь прошила шею и изуродовала челюсть наместнику, но пример был подан. Уже на следующий день после прибытия великого князя Константина в Варшаву на его жизнь было совершено покушение. При выходе его из театра 2 июля 1862 г. 22-летний портной-подмастерье Людвиг Ярошинский выстрелил в наместника из пистолета, но лишь ранил его в плечо. А через месяц было дважды совершено покушение на маркиза А. Велепольского литографами Людвигом Рыллем и Яном Жонцем, но и эти попытки убийства оказались неудачными. Реакция на эти покушения была более действенной: все трое были повешены по приговору трибунала.
Несмотря на такую встречу, Константин Николаевич обратился к полякам с увещеваниями, предлагая им отречься не только от виновников совершенных преступлений, но и самим прекратить беспорядки. Великий князь обещал взамен немедленно приступить к проведению в жизнь законов об организации Государственного совета и образовании городских и уездных советов, учреждении учебных заведений, улучшении жизни крестьян, даровании прав евреям.
Однако это не произвело на поляков никакого впечатления, более того, 300 аристократов, собравшись в Варшаве, подали адрес графу А. Замойскому для передачи великому князю. Отклоняя предложения наместника, родовитые поляки сообщали: «Как поляки, мы можем поддерживать правительство лишь тогда, когда оно станет правительством польским, и когда все об¬
441

ласти, составляющие нашу родину, будут соединены воедино и будут пользоваться конституцией и свободными учреждениями.
В своем воззвании великий князь сам уважил и понял нашу привязанность к родине; но эта привязанность не может быть раздроблена, и если мы любим нашу родину, то всю в совокупности, в пределах, начертанных ей Богом и освященных историей» [70, 261].
И все-таки великий князь Константин совместно с маркизом А. Велепольским продолжили введение намеченных реформ в жизнь Царства Польского: к концу сентября 1862 г. были амнистированы 289 человек, делопроизводство в крае переведено с русского на польский язык, а поляки получили право занимать высшие чиновничьи должности, вновь был открыт Варшавский университет, уравнены в правах все народы, населявшие эту территорию, в том числе и евреи.
ЦНК тем временем готовил всеобщее восстание, и, несмотря на арест штабс-капитана Ярослава Домбровского и бегство подпоручика Андрея Потебни, выпустил воззвание, где говорилось, что комитет будет действовать как Национальное правительство, которому должен подчиняться весь польский народ. Нелегальное правительство стало осуществлять свою деятельность в назначении начальников в восьми воеводствах, восстановленных им, и создании собственной полиции. Такая активность красных заставила быть более деятельными белых, которые в сентябре собрали свой съезд с участием помещиков из западных российских губерний, но ничего нового делегаты не выработали, лишь подтвердив свое нежелание сотрудничать с русской администрацией, что после заявления ЦНК стало даже опасным для жизни. Однако это не осталось незамеченным в Петербурге, и граф Владислав Замойский был выслан за границу.
Если организации белых в самой Польше и западных российских губерниях были едины по своим целям и задачам, то красные Варшавы с трудом договаривались со своими единомышленниками из Вильно, желавшим восстановления Великого княжества литовского. Летом 1862 г. усилиями Константина Калиновского и Людвига Звеждовского в Вильно был создан Комитет движения. Эта
442

организация, понимая всю бессмысленность чисто шляхетского восстания, старалась создавать революционные кружки среди крестьян под девизом бесплатного наделения их землей.
А вот в Правобережной Украине, где практически не было национального дворянства, революционной деятельностью занимались польские шляхтичи и полонизированные украинские студенты из разночинцев и духовенства. Тем не менее здесь был создан «Центральный комитет на Руси» под руководством И. Коперницкого, ставившего перед собой задачу подготовки восстания среди населения Украины.
Как ни странно, но русская администрация сама подтолкнула поляков к началу восстания, слишком понадеявшись на знание ситуации в Царстве Польском маркиза А. Велепольского. Этот глава гражданского управления в крае предложил столь радикальное разрешение революционной ситуации, что его не могли одобрить ни великий князь Константин, ни командующий русскими войсками в Царстве Польском генерал Рамзай, но с ним согласился сам император. Суть предложения была в своеобразном методе рекрутского набора — не по жребию, а по спискам, в которые заносились все неблагонадежные молодые люди. Таким образом, изоляция 10 тысяч бунтовщиков на 15 лет могла бы, по мнению маркиза А. Велепольского, ликвидировать опасность вооруженного восстания в Царстве Польском.
Когда 6 октября 1862 г. было опубликовано объявление о рекрутском наборе по новым правилам, членам ЦНК стало понятно, что восстание надо начинать в ближайшее время, не дожидаясь его полной подготовки. В первую очередь необходимо было закупить оружие, для чего в Бельгию была послана группа подпольщиков. Бельгийским оружейникам предстояло изготовить 76 тысяч штуцеров, но, кроме того, эти современные нарезные ружья необходимо было доставить через несколько границ. Однако денег на оружие катастрофически не хватало, поэтому нелегальное Национальное правительство опубликовало декрет о введении специального налога для всего населения. Удивительно, но никто не посмел отказаться от уплаты нового налога. Однако даже эти экстренные меры позволяли подготовить восстание не ранее мая 1863 г., а ведь
443

правительство могло объявить рекрутский набор в любой момент. Чтобы как-то согласовать свои возможности с реальностью, было принято решение к моменту начала рекрутского набора призывникам перейти на нелегальное положение.
Сбор несостоявшихся рекрутов комитет определил в двух местах поближе к границам Царства Польского с Пруссией и Австрией — в Свентокшиских горах и в окрестностях Плоцка. После этого решили объявить о всеобщем восстании и начале военных действий против русских войск. Чтобы избежать случайностей, по предложению Оскара Авейды было решено сформировать новый состав ЦНК, в который вошли Агатон Гил лер, Сигизмунд Падлевский, Юзеф Яновский, Ян Майковский и ксендз Микошевский.
И все-таки русское правительство в условиях повышенной секретности провело подготовительную работу и внезапно в ночь с 14 на 15 января 1863 г. устроило набор рекрутов среди поляков, которых застали дома, в результате сотни молодых людей заперли в казармах цитадели. ЦНК вынужден был издать манифест с призывом к полякам о начале восстания в ночь с 22 на 23 января. Чтобы привлечь крестьян, нелегальное Национальное правительство объявило специальным декретом об отмене барщины, о бесплатной передаче земли тем, кто ее обрабатывает, и наделении землей тех, у кого ее не было. Несмотря на то что сбор повстанцев произошел достаточно организованно, их было гораздо меньше, чем русских регулярных войск, а вооружение состояло в основном из охотничьих ружей и крестьянских кос. В то же время русская армия в Царстве Польском насчитывала шесть пехотных при 176 орудиях и три кавалерийских дивизии общим количеством 96 тысяч человек.
Почти повсеместно повстанцы терпели поражения, но масштабы восстания привели в некоторое замешательство великого князя Константина, который хоть и ввел в Царстве Польском военное положение, но приказал для большей концентрации войск некоторые небольшие населенные пункты гарнизонам оставить. Такие действия русских войск произвели на повстанцев впечатление собственных побед, хотя в серьезных столкновениях в первые две недели с русскими войсками под Венгрувом, Семятычах,
444

Упицком, Меховом и Опатувом они не только потерпели поражение, но и понесли большие потери.
Назначенный диктатором Польши Людвиг Мирославский прибыл из Парижа только 17 февраля. Мня себя крупным военным специалистом, он вместо создания штаба восстания и координации действий разрозненных групп повстанцев, сам бросился возглавлять один из отрядов. Однако, дважды потерпев поражение от русских войск, он вернулся в Париж, бросив своих товарищей в одну из самых трудных минут восстания.
Вероятно, без централизованного управления и при слабом вооружении повстанцам скоро пришлось бы смириться с неудачей, но именно в этот момент решающую роль сыграло дипломатическое вмешательство иностранных государств. Так, правительство Франции, давно поддерживающее польскую эмиграцию, решило оказать помощь Дирекции, как политическую, так и материальную, с тем чтобы именно она взяла на себя руководство польским восстанием. Однако вмешательство Дирекции Владислава Чарторыйского в дела восстания помимо ЦНК привело только к его ослаблению в связи с определенным замешательством в среде руководителей. Правда, Дирекция привела в ряды повстанцев многочисленных польских помещиков, которые личным участием и своими деньгами помогли поддержать восстание.
Вмешательство эмиграции, желавшей перехватить инициативу у ЦНК, все-таки привело к руководству восстанием Марианна Мельхиора Лянгевича, возглавлявшего повстанцев Сандомирского воеводства. Члены ЦНК были вынуждены согласиться с этой кандидатурой, но двигавшийся со своим трехтысячным отрядом к Свентокшиским горам диктатор М. Лянгевич был разгромлен русским отрядом, после чего правитель перешел австрийскую границу, где и был арестован. Восстание вновь осталось без руководства.
В этих условиях лидер ЦНК Стефан Бобровский 21 марта опубликовал воззвание за своей подписью к полякам, провозгласив полномочия Национального правительства в Варшаве. После нелегального возвращения в столицу С. Бобровский издает специальный декрет правительства, в котором объявляет, что попытки навязать Польше какое-либо другое руководство будут
445

рассматриваться как измена родине. Следующим декретом он распустил все политические польские общества как в Польше, так и за границей, а для поддержания порядка в этом вопросе им была создана Стража безопасности.
Талантливый руководитель, Стефан Бобровский, вероятно, мог бы способствовать развитию восстания в Польше, но он был еще очень молод (22 года) и нелепо погиб на дуэли. Национальное правительство опять осталось без лидера, успев за неполный месяц только наметить план дальнейшей борьбы за независимость. Последующие правительства менялись как в калейдоскопе, что, конечно, ослабляло руководство страной.
Вместе с Россией этим восстанием была обеспокоена и Пруссия, в состав которой входила значительная часть Польши. Чтобы сплотить свои ряды против восставших поляков, королем Вильгельмом I и императором Александром II 8 февраля была подписана двухсторонняя конвенция о предоставлении войскам России и Пруссии права перехода границы для преследования повстанцев.
Наличие двух администраций в стране создавало удивительные коллизии, когда такие государственные инструменты, как почта, железная дорога, госпитали, одновременно работали в интересах русской администрации и национального правительства. В этих условиях польские лидеры старательно развивали все стороны государственного аппарата: финансы, налоги, дипломатию и главное, что нужно было для удержания власти, — закупки и поставки оружия. При этом официальное российское и подпольное польское правительства в Польше действовали в Варшаве, а сотрудники тайной полиции первого так и не смогли за 15 месяцев раскрыть местоположение второго, этого важного для восстания органа.
Российское правительство очень серьезно отнеслось к восстанию в Царстве Польском, и уже 10 февраля император Александр II подписал указ: «По всем вообще войскам и командам военного ведомства, теперь же, приостановить увольнение нижних чинов, как в бессрочный и временный, так и в обыкновенный домовой отпуск, впредь до особого распоряжения» [49]. По всей вероятности, главной опасностью для России были не сами вос-
446

ставшие поляки, литовцы, белорусы и украинцы, а возможное вооруженное вмешательство других государств, к войне с которыми она, по русской традиции, не была готова.
Действительно, уже 9 марта британский посол в Петербурге лорд Непир вручил ноту вице-канцлеру Александру Михайловичу Горчакову с требованием возвращения полякам гражданских и политических прав, предусмотренных решениями Венского конгресса 1815 г. Конечно, польский вопрос вряд ли был для Великобритании первостатейным делом. Куда важнее для Вестминстерского дворца был проявленный интерес России к среднеазиатским странам, с которыми у нее не было дипломатических отношений. В 1858 г. туда были направлены экспедиции: Н.В. Хлынова в Хорасан и Герат (Афганистан), полковника Н.П. Игнатьева в Хиву и Бухару, поручика Ч.Ч. Валиханова в Кашгар. России важно было обосноваться в этом регионе для постоянного напоминания Великобритании о существовании сухопутного пути в Индию.
Россия, естественно, отказалась удовлетворить ноту британского правительства на основании того, что польские бунтовщики преследуют цель восстановления своей государственности даже не в границах 1815 г., а в границах 1772 г., т.е. от моря и до моря. Эта дипломатическая изворотливость российского вицеканцлера только послужила стимулом к объединению европейских государств в оказании давления на Россию для предоставления полякам справедливого мира. Представители Англии, Франции и Австрии 17 апреля 1863 г. одновременно вручили ноты своих правительств князю А. Горчакову, в которых российскому правительству предлагалось как можно быстрее вернуть полякам мир на основах справедливости.
Вслед за этими тремя империями со своими ходатайствами по урегулированию польского вопроса обратились к России Дания, Испания, Италия, Нидерланды, Португалия, Швеция, Турция, а также Ватикан в лице папы Пия IX, т.е. практически все европейские государства за исключением Пруссии. И это совсем не было противостоянием по религиозному принципу, так как против православной России (с большой примесью других религий) выступили католические, протестантские и мусульманские стра¬
447

ны. Просто России после поражения в Крымской войне пытались указать ее место среди европейских народов.
Совершенно не реагировать на такое дружное международное ходатайство по поводу судьбы польского народа Россия не могла, и 25 апреля Александр II подписал Манифест об амнистии участников Польского восстания, добровольно отказавшихся от продолжения борьбы до 13 мая сего года. Одновременно, понимая возможность блокады английским флотом Финского залива после освобождения его ото льда, Балтийский флот был тайно выведен в Атлантический океан. В состав этой эскадры под командованием контр-адмирала С.С. Лесовского вошли фрегаты «Александр Невский», «Пересвет», «Ослябя», корветы «Варяг», «Витязь» и клипер «Алмаз», которые по одиночке прошли все балтийские проливы, а фрегат «Ослябя» присоединился к эскадре, направляясь из Средиземного моря. В сентябре русские корабли достигли Нью-Йорка, и в то же время в Сан-Франциско вошла эскадра контр-адмирала А.А. Попова в составе корветов «Богатыря», «Рынды», «Новика» и клиперов «Абрека» и «Гайдамака». Теперь Атлантические и Тихоокеанские морские пути легко могли оказаться под контролем российского военно-морского флота.
В Северо-американских соединенных штатах шла гражданская война Севера против Юга, позиции которого поддерживала Великобритания, соответственно, северные штаты готовы были оказать продовольственную и топливную помощь противникам своего противника. Тем не менее такая сложная операция прошла не столько скрытно, сколько при полном отсутствии демонстрации силы, что долгое время и не вызывало беспокойства европейских стран, чьи торговые суда внезапно оказались под ударом.
Но еще до того, в конце июня 1863 г., Англия, Франция и Австрия представили России очередные ноты, в которых в общих чертах были изложены требования о полной и всеобщей амнистии повстанцам, по восстановлению польского сейма, по назначению поляков на должности во всех уровнях власти, о полной свободе вероисповедания и отмене ограничений, наложенных на католическую церковь, по использованию польского языка в делопроизводстве и образовании, а также о справедливой системе
448

рекрутского набора. Никаких требований о предоставлении независимости или значительном расширении автономии русской части Польши уже не предъявлялось, но российское правительство наотрез отказалось удовлетворить ноты этих стран. Вроде бы, дело шло к войне, но уже осенью ситуация изменилась, и европейская коалиция стран рассыпалась из-за отсутствия у большинства желания воевать, да и собственные межгосударственные распри не позволяли надолго поддерживать это единство.
Надеясь на международную помощь, национальное правительство Польши старалось беречь свои вооруженные отряды от крупных столкновений с русскими войсками, ведя исключительно партизанскую войну. Скорее всего, это было главной ошибкой лидеров восстания, так как, не объединив свои силы в одну армию с жесткой дисциплиной, они не смогли установить свою единоличную власть ни в одном из регионов страны, а значит, формально не имели государственного статуса. А время работало против них: российское правительство в западных губерниях спешным порядком вводило реформы, облегчающие жизнь крестьянам и позволяющие выкупать землю, которую они обрабатывали. Одновременно среди крестьян распространялись слухи о желании панов вновь закрепостить их, что исключало увеличение количества крестьян в повстанческих отрядах, где они и так составляли менее 20% от общего числа партизан. Совсем небольшое количество крестьян поддержало восстание в Могилевской и Витебской губерниях, где в партизанских отрядах их было не более одной десятой части. Еще меньше крестьян поддержало восстание в Волынской и Киевской губерниях, где партизанские отряды состояли в основном из мелкопоместной шляхты.
Общее количество повстанцев в Царстве Польском и западных губерниях по разным свидетельствам и в разное время составляло от 20 до 50 тысяч человек. Тогда же только в Царстве Польском русские войска насчитывали уже более 140 тысяч человек, в северо-западных губерниях еще более 120 тысяч человек, да в юго-западных губерниях около 80 тысяч человек. Противостоять такой громаде было практически невозможно, но это не останавливало польских патриотов.
449

Одновременно с наращиванием военных сил на этом направлении император Александр сменил военно-политическое руководство в регионах. Сначала в марте 1863 г. был назначен новый командующий войсками в Польше генерал от инфантерии граф Федор Федорович Берг, который до 1813 г. был Фридрихом-ВильгельмомРембертом. Этот «русский» полководец уже получил большой опыт в подавлении польских повстанцев в 1831 г., когда отличился своей жестокостью к защитникам Варшавы при ее штурме. А в мае император назначил генерал-губернатором Северо-Западного региона Михаила Николаевича Муравьева, которому предстояло не только усмирение населения с помощью войск, но и выполнение указа, по которому лица, причастные к восстанию, лишались своих имений, имущества и капиталов. Этот генерал в молодости сам придерживался либеральных взглядов и вместе со своими братьями являлся членом Союза спасения, а затем Союза благоденствия, но в 1821 г. он порвал со своими товарищами и перешел в стан противников свободомыслия. М. Муравьев уже в 1831 г. отличался особой жестокостью при подавлении восстания в этом же регионе, а теперь за свое рвение просто получил прозвище Вешатель. Этот сатрап и сам утверждал, что он не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые вешают.
Теперь, при генерал-губернаторе М. Муравьеве, казни приговоренных к смерти повстанцев стали совершаться не скрытно от населения, а на главных площадях Вильно, Гродно, Минска и других городов. Он приказал губернским, уездным и становым начальникам взять на учет всех жителей и установить за ними наблюдение, организовать на дорогах посты и задерживать всех, кто передвигается по ним без разрешающих на то документов. Всему населению было приказано сдать имеющееся оружие, а за неисполнение приказа таковые подвергались наказанию. Одновременно все помещики или их управляющие, настоятели монастырей получили предупреждение, что в случае оказания какой-либо помощи повстанцам они получат наказание от штрафа до конфискации всего движимого и недвижимого имущества. При этом новый генерал-губернатор благоволил к крестьянам, которым даже оплачивались расходы по несению службы в сельской страже. В общей
450

сложности наказанию подверглись порядка 18 тысяч человек, половина которых были сосланы на каторгу, поселение или сданы в арестантские роты, а 128 человек казнены. Такими методами к концу 1863 г. восстание в этом регионе практически прекратилось, но тюрьмы еще и в 1864 г. наполнялись регулярно.
В Юго-Западном регионе, где генерал-губернатором был Н.Н. Анненков, обстановка выглядела более управляемой, хотя отдельные вооруженные отряды (до двух тысяч повстанцев) действовали на Волыни. Учитывая это, здесь не пришлось менять администрацию, достаточно было увеличить количество войск.
Если во внутренних губерниях российское правительство могло действовать без оглядки на мнение европейских стран, то в Царстве Польском до осени управлял считавшийся либералом великий князь Константин Николаевич. Когда же коалиция европейских стран стала раскалываться внутренними противоречиями, император устранил с этого поста своего брата и заменил его 11 сентября генералом Ф.Ф. Бергом. Теперь и здесь начались публичные казни, а методы управления стали подобны тем, что применялись по соседству, в Вильно. В Польшу прибыли сотни специально подобранных чиновников для замены поляков на многих ключевых постах. По всей стране действовало ограничение передвижения и появления на улице в темное время суток, а для соблюдения этих правил было учреждено управление генералполицмейстера Ф.Ф. Трепова, которому подчинялась вся полиция Царства Польского.
Очередное Национальное правительство Польши под руководством Игнация Хмеленского ответило террором на террор. Вскоре на нового наместника было совершено покушение, но бомбы, брошенные повстанцами в коляску графа, унесли лишь жизни нескольких солдат конвоя. Наместник тут же распорядился разгромить дворец Замойских, из окон которого были брошены бомбы. Приказ выполнялся настолько неукоснительно, что при этом пострадало даже фортепиано Шопена, выброшенное из окна. В результате ответных действий русской администрации руководству Национального правительства пришлось не только покинуть Варшаву, но и уехать за границу. Затем в Варшаву был
451

вызван один из самых способных генералов-повстанцев Ромуальд Траугутт, до этого возглавлявший повстанческие отряды в районе Бреста, в Волыни, а затем в районе Люблина. А 17 октября он стал единоличным правителем восставшей Польши.
Новому подпольному диктатору Польши предстояло привлечь к восстанию крестьянство, так как шляхтичи стали уже выбиваться из сил, а многие из них просто разочаровались в достигнутых результатах. Для этого он издал декрет о необходимости строгого выполнения постановлений января 1863 г. в части предоставляемых льгот крестьянству. В декабре того же года Р. Траугутт разослал циркуляры по повстанческим отрядам о создании регулярной польской армии. Но несмотря на все усилия диктатора, восстание явно ослабевало, а в январе 1864 г. продолжалось уже только на территории Царства Польского.
В ответ на политику Р. Траугутта русское правительство провело в Польше более значительную аграрную реформу, чем это делалось в России. Благодаря восстанию польские крестьяне в марте 1864 г. были освобождены от каких-либо обязанностей по отношению к помещикам и получили землю, которой пользовались, в частную собственность, а не в общинную. Безземельных крестьян наделили участками куда большими, чем им было обещано повстанцами. Все это в скором времени совершенно развело крестьянство с повстанцами, и восстание само по себе к середине мая завершилось полным поражением. Но до этого всю весну шли аресты среди руководства восстания, а 10 апреля был арестован диктатор Польши Ромуальд Траугутт. Четыре месяца спустя он и его товарищи Рафал Краевский, Юзеф Точисский, Роман Жулинский и Ян Езеранский были повешены в Варшаве. После ареста диктатора было вновь организовано Национальное правительство под управлением Б. Бжезинского, В. Келлера и Т. Соецкого, но они уже не представляли какой-либо серьезной силы в Польше в октябре, и это последнее подпольное руководство покинуло страну.
Восстание продолжалось более полутора лет, за это время, по сведениям М.В. Миско, произошло 1229 столкновений повстанцев с русскими войсками на территории современных Польши, Литвы, Беларуси и Украины. В основном это были мелкие стычки, в боль¬
452

шинстве которых повстанцы потерпели поражение. В результате репрессий 720 участников восстания были казнены, около 12 тысяч отправлено на каторгу, а порядка 40 тысяч высланы на поселение в Сибирь, на Север и на Кавказ. Около 30 тысяч повстанцев погибли в боях, что намного превосходило потери русской армии.
Как подметил Н.И. Костомаров, «поляки хорошо понимали бездну, разделявшую их от русских по понятиям и симпатиям, и потому совершенно справедливо со своей точки зрения задавались необходимостию провести строгую, непроходимую межу между Русью и Польшею, приписывая, впрочем, своей Польше всю ту часть Руси, в которой успели провести свой шляхетский элемент. Каков бы ни был москаль, либерален ли он или консервативен — для них было все равно: достаточно того, что он москаль и не католик — он уже им чужой» [28, 553]. Известный российский историк XIX в. вспоминал, что даже заключенные в Кронштадтской крепости русские студенты в спорах с поляками доходили чуть не до драки, если бы таковые не прекращались надзирателями.
Для решения польского вопроса в дальнейшем российское правительство пошло по пути искоренения у населения Польши, а также католиков Виленской, Витебской, Волынской, Гродненской, Киевской, Ковенской, Минской, Могилевской, Подольской губерний самоощущения себя поляками. Употребление польского языка в общественных местах и государственных учреждениях было запрещено. Все вывески магазинов, ресторанов, трактиров, деловых и государственных учреждений были исключительно на русском языке. Даже многие населенные пункты получили русифицированные названия. Родной язык полякам был доступен только дома в семье. Даже в костелах пытались ввести русский язык при проведении богослужения, для чего распространялись соответствующие молитвенники и катехизис. Все учебные заведения стали русскоязычными, а в средних школах и гимназиях польский язык преподавался как иностранный. В 1872 г. было запрещено и такое изучение поляками родного языка.
На все служебные посты теперь назначались только русские чиновники, а точнее, православные верующие россияне. Император поручил осуществление крестьянской реформы в Царстве
453

Польском сенатору Н.А. Милютину, который проводил политику отчуждения польского крестьянства от шляхты. Крестьяне получили в частную собственность землю, которую они до этого обрабатывали на любых условиях, а землевладельцам в качестве компенсации правительство выдавало ликвидационные бумаги, реализовать которые по их номинальной цене было невозможно. Да еще и в налог, который теперь новоявленные землевладельцы должны были выплачивать, входили расходы государства по этой реформе.
В 1867 г. был обнародован указ о подчинении католической церкви петербургской духовной Римско-католической коллегии, вследствие чего она потеряла возможность прямого общения с римской курией. Несогласных с этой реформой католических епископов выслали в дальние углы России. Все имения и капиталы, принадлежащие католической церкви, были конфискованы, а монастыри Царства Польского почти все закрыты. В 1868 г. была закрыта и Варшавская духовная римско-католическая академия, так что и подготовка новых священнослужителей теперь возлагалась только на нескольких находящихся в запущенном состоянии семинарий.
В то же время в западных губерниях большинство костелов и все монастыри были переданы православной церкви, а строительство новых было запрещено. Указом 1865 г. полякам было отказано в приобретении земельной собственности вне Царства Польского, а лицам, замешанным в восстании, было предписано продать свои имения и выселиться из западных губерний. Имущество тех, кто не успел их продать в обусловленный срок, уходило с аукциона. Соответственно, эти земли могли приобретать только православные подданные. Введенная генерал-губернатором М. Муравьевым еще во время восстания 10%-ная контрибуция со всех землевладельцев-католиков в 1869 г. была уменьшена до 5% в виде налога под названием «сбора с лиц польского происхождения»: хочешь оставаться католиком — плати налог. Естественно, количество землевладельцев-католиков в западных губерниях постоянно уменьшалось и заменялось православными подданными, которым правительство устанавливало всяческие льготы.
454

Количество православных землевладельцев увеличилось и в Царстве Польском, которым правительство продавало на льготных условиях церковные и монастырские земли, а также конфискованные у замешанных в восстании поляков земли. Даже само название Царство Польское постепенно перестало использоваться в официальных документах, и было заменено на Привислянский край. Российское правительство делало все возможное, чтобы полностью русифицировать этот нежелающий покориться народ.
В самой России тоже происходили большие изменения. Кроме отмены крепостного права были проведены военная, образовательная, судебная и тюремная реформы, но все они осуществились с таким опозданием, что только подтолкнули развитие политической активности различных народных слоев в государстве. Создавались политические организации, одна радикальнее другой, а роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?» воспринимался чуть ли не программой к действиям. Идеолог славянофильства К.С. Аксаков в 1855 г. оценил то время следующим образом:
«Современное состояние России представляет внутренний разлад, прикрываемый бессовестною ложью. Правительство, а с ним и верхние классы, отдалилось от народа и стало ему чужим. И народы и правительство стоят теперь на разных путях, на разных началах. Не только не спрашивается мнения народа, но всякий частный человек опасается говорить свое мнение. Народ не имеет доверенности к правительству; правительство не имеет доверенности к народу. Народ в каждом действии правительства готов видеть новое угнетение; правительство постоянно опасается революции и в каждом самостоятельном выражении мнения готово видеть бунт... Правительство и народ не понимают друг друга, и отношения их не дружественны» [1, 4-110].
Одним из направлений революционной борьбы с самодержавием стал террор. Так, 4 апреля 1866 г. Дмитрий Владимирович Каракозов, двоюродный брат организатора радикального общества Николая Андреевича Ишутина, совершил покушение на императора Александра II. И хотя эта акция оказалась неудачной, она была только началом. Завершилась же череда покушений 1 марта 1881 г., когда членом организации «Народная воля» Игнатием Иоахимо-
455

вичем Гриневицким был смертельно ранен император. Убийство Александра II произошло чуть ли не накануне подписания им указа о даровании народу государственной конституции, ограничивающей самодержавие. Однако радикально настроенные революционеры не собирались дожидаться милости от государя, а предполагали в конечном результате захватить власть в России.
Стоит отметить, что среди исполнителей террористических актов было много выходцев из Польши или западных губерний России: от Болеслава Березовского до Игнатия Гриневицкого, Николая Кибальчича, Болеслава и Юзефа Пилсудских. Но даже это не остановило императора Александра II, и по его указанию в Варшаве был установлен памятник генерал-фельдмаршалу И.Ф. Паскевичу, графу Эриванскому, князю Варшавскому как постоянное напоминание полякам, кто в Польше хозяин.
За время правления императора Александра II Россия значительно расширила свои границы на Кавказе и Средней Азии. То, чего так боялись в Лондоне, произошло за короткий отрезок времени: в 1867 г. в результате завоевания было образовано Туркестанское генерал-губернаторство, в 1868 г. к России были присоединены на правах вассальной собственности Кокандское ханство и Бухарский эмират, а в 1873 г. — Хивинское ханство. Уже в 1869 г. между Россией и Великобританией было подписано соглашение, предусматривающее создание в Средней Азии нейтральной зоны — будущего Афганистана.
Произошли изменения и в Европе, где в результате победы прусской армии короля Вильгельма I, соединенной с армиями других германских королевств и княжеств, над французской армией императора Наполеона III состоялось объединение немцев в Германскую империю. Франция в результате своего поражения получила 72 дня Парижской коммуны, которую республиканцы победили не без помощи своих прусских врагов. Россия под шумок всех этих событий денонсировала в одностороннем порядке статьи Парижского мирного договора 1856 г., а потом сумела защитить свои позиции по этому вопросу на Лондонской международной конференции 1871 г.
Российская дипломатия в лице канцлера А.М. Горчакова, заключив сначала русско-германскую конвенцию о военной взаимо¬
456

помощи, повела длительные переговоры с Австро-Венгерской империей о согласованной политике на Балканах. В 1877 — 1878 гг. Россия провела успешную войну против Турции на Кавказе и Балканах, а в результате заключенного русско-турецкого СанСтефанского мирного договора и решений Берлинского конгресса Сербия, Черногория, Румыния и Болгария признавались самостоятельными государствами. Самой России была возвращена Южная Бессарабия и переданы города Ардаган, Карс, Батум, Баязет на Кавказе.
Вместе с появлением на карте Европы новых православных государств России достались хлопоты по обереганию их суверенитета. Хотя сами народы этих государств желали связать свою судьбу с европейскими странами, оставаясь лишь благодарными России за свое освобождение. Даже королем православной Болгарии стал Александр Баттенбергский, хоть и племянник Александра II, но ведь не представитель династии Романовых.
В этой международной обстановке все заинтересованные стороны если и не забыли о судьбе поляков, то старались не вспоминать эту больную тему для трех европейских империй. Правда, один из русских дипломатов, друживший с канцлером А.М. Горчаковым, поэт Ф.И. Тютчев свое видение решения польского вопроса связывал с желанным для России выходом к Дарданеллам:
Тогда лишь в полном торжестве В славянской мировой громаде Строй вожделенный водворится,
Как с Русью Польша помирится, —
А помирятся ж эти две
Не в Петербурге, не в Москве,
А в Киеве и в Цареграде...
Правление нового императора — Александра III Александровича (1845 — 1894) началось с создания монархической «Священной дружины» и казни пятерых революционеров, причастных к убийству его отца: А.И. Желябова, С.Л. Перовской, Т.М. Михайлова, Н.И. Рысакова и Н.И. Кибальчича. Никакой конституции этот монарх даровать своему народу не собирался, более того, 29 апреля он издал Манифест о незыблемости самодержа¬
457

вия. Правда, все это не могло остановить деятельности революционеров, и на смену «Народной воле» пришла в 1883 г. марксистская группа «Освобождение труда», а затем в 1895 г. — «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», участниками которого были В.И. Ульянов (Ленин), Г.М. Кржижановский, Ю.О. Цедербаум (Мартов).
Надо отметить, что идея свержения самодержавного строя в России объединяла русских и польских революционеров. Так, в 1887 г. было совершено покушение на жизнь императора Александра III группой революционеров, среди которых был А.И. Ульянов — старший брат создателя Советской России и братья Бронислав и Юзеф Пилсудские, один из которых стал первым руководителем независимой Польши. Правда, дальнейшая судьба этих революционеров была разной: Александр Ульянов и Бронислав Пилсудский были приговорены к смертной казни через повешение, а Юзеф Пилсудский — к пяти годам ссылки в Восточную Сибирь, но затем и Брониславу казнь заменили 15 годами каторги. Вполне возможно, что помилование царя в отношении братьев Пилсудских послужило в дальнейшем основой личной ненависти В.И. Ленина к своему польскому коллеге.
В Привислянский край Александр III назначил в 1883 г. генерал-губернатором Иосифа Владимировича Гурко, героя Плевны и Софии. Этот генерал от кавалерии стал одновременно и командующим Варшавским военным округом и на своем посту сделал многое для укрепления обороноспособности России. Однако, как руководитель Привислянского края, он стал для поляков одним из самых страшных сатрапов в истории Царства Польского. В его правление в течение 12 лет от униатской церкви практически ничего не осталось, преследовали даже католиков, если сами они или их предки были крещены по униатскому обряду. Хотя в 1882 г. российское правительство все-таки заключило конкордат с Римом о замещении вакантных епископских кафедр, на практике это осуществлялось с большим трудом. Ксендзам было запрещено выезжать за пределы своего прихода без разрешения полиции, посещать мирские образовательные школы и даже отговаривать католиков от брака с православными. При
458

этом школьникам-католикам было предписано обязательное посещение православных молений.
Было принятым предъявлять к поведению русских и поляков двойные стандарты, к нарушениям первых относились снисходительно, а вторых карали даже за самые мелкие проступки. Все это время Сибирь пополнялась ссыльными поляками.
Русификация коснулась даже архитектуры: стали вводиться требования, не соответствующие польским традициям. Даже так называемый дворец Сташица, построенный им в начале XIX в. в бытность польским министром образования для варшавского Общества друзей науки, был перестроен в стиле псевдорусского модерна. Насаждались и православные храмы для русских чиновников, которых по всей Польше было великое множество — от генерал-губернатора до рассыльных и канцелярских служащих. Например, на Саской площади Варшавы был возведен православный собор Св. Александра Невского.
Полякам ничего не оставалось, как уйти в «подполье», когда в тайне от властей родители занимались патриотическим воспитанием детей, обучению их польской грамматике, литературе и истории, католическим молитвам и польским песням. Создавались и своего рода библиотеки, книги из которых на польском языке передавались не первым попавшимся, а лишь доверенным людям. Как и в любой стране, где угнетение народа становится главной задачей правительства, в противовес этому на первое место выходят писатели и поэты, среди которых были имена, хорошо знакомые русскому читателю, — Болеслав Прус, Генрик Сенкевич, Элиза Ожешко, Мария Конопницкая, Ян Каспрович, Стефан Жеромский.
Так продолжалось до Первой мировой войны, когда одни оккупанты сменили других, и, естественно, все это не могло послужить сближению русских и поляков. Скорее всего, действия русской администрации только усиливали взаимную неприязнь этих двух народов.
Белорусам тоже не принесло ничего хорошего изгнание всего польского с территории этого края. Так, белорусский поэт Янка Купала написал в 1907 г.:
459

А кто там идет по болотам и лесам Огромной такой толпой? —
Белорусы.
А что они несут на худых плечах,
Что подняли они на худых руках? — Свою кривду.
А куда они несут эту кривду всю,
А кому они несут напоказ свою? —
На свет божий.
А кто же это их — не один миллион — Кривду несть научил, разбудил их сон? Нужда-горе.
А чего же теперь захотелось им, Угнетенным века, им, слепым и глухим? Людьми зваться*.
Стихотворение приведено в переводе М. Горького.

Гпава 9
КРАХ ИМПЕРИЙ И ВОЗРОЖДЕНИЕ ПОЛЬШИ
В октябре 1894 г. скончался император Александр III, российский трон занял его старший сын от брака с датской принцессой Марией-Софией-Фредерикой-Дагмарой (в православном крещении Марией Федоровной) Николай II (1868—1918). Волею судьбы последний всероссийский император приходился кузеном германскому императору Вильгельму II и британскому королю Георгу V, и это во многом определяло проводимую его кабинетом министров политику.
Международная обстановка в Европе в начале правления Николая II была вполне стабильной, поскольку такие государства, как Великобритания и Франция, были в большей степени озабочены сохранением своих колониальных завоеваний, а АвстроВенгрия и Россия в споре за влияние над балканскими странами достигли некоторого равновесия. Лишь новая Германская империя, утвердившись на континенте, считала, что пора пересмотреть распределение колоний между государствами, но еще не была готова к этому из-за отсутствия у нее военного флота.
Куда больше правительства многих европейских стран были обеспокоены революционными движениями, которые благодаря учению немецких мыслителей Карла Маркса и Фридриха Энгельса распространились в среде их населения. Британская королева Виктория еще в 1867 г. в своем письме к дочери Виктории, жене германского императора Фридриха III и матери Вильгельма II, так охарактеризовала эту ситуацию:
«По поводу твоих слов о барьерах, разделяющих низшие и высшие слои общества... То, что ты говоришь, по большей части является правдой. Представители высших классов — особенно аристократия (хотя и здесь случаются исключения, и, стоит заметить, достойные уважения исключения) — сейчас такие несе¬
461

рьезные, купающиеся в удовольствиях, бездушные, эгоистичные, аморальные и азартные, что волей-неволей (как сказал тут мне на днях виндзорский декан) вспомнишь о днях Французской революции... Низшие классы становятся такими просвещенными, такими умными и зарабатывают свой хлеб и богатства столь заслужено, что не могут больше — да и не должно так быть — терпеть оскорбления со стороны низких, невежественных людишек знатного происхождения, которые живут лишь для того, чтобы убить время. Они должны быть предупреждены и напуганы, иначе произойдет нечто чудовищное» [24, 23].
Что ж, такое понимание ситуации позволило Великобритании избежать революционных потрясений XIX —XX вв. А вот всероссийский император уже на третьем месяце своего правления выступил перед депутатами от дворянства, земств и городов с речью, в которой провозгласил отказ от идеи либерализации существующего режима. В том же году в Петербурге была создана революционная организация «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» под руководством А.А. Ванеева, П.К. Запорожца, В.И. Ульянова, Г.М. Кржижановского и Л. Мартова (Ю.А. Цедербаума), позднее (в 1903 г.) преобразованная в Российскую социал-демократическую рабочую партию (РСДРП).
Существовали революционные партии и в Царстве Польском. Так, еще в 1893 г. были созданы Польская социалистическая партия с Б. Лимановским, И. Дашинским, М. Каспашаком и Ю. Пилсудским во главе и Социал-демократическая партия Королевства Польши и Литвы под руководством Ю. Мархлевского и Ф. Дзержинского. В австрийской части Польши в это время тоже были созданы Крестьянская партия и Национально-демократическая партия, которая в дальнейшем распространила свое влияние среди поляков Царства Польского.
В то же время германский император Вильгельм II постоянно уговаривал своего российского собрата начать войну против Японии, обещая ему «сохранить спокойствие в Европе и защитить тыл России, и тогда никто не сможет помешать вашим действиям на Дальнем Востоке! Так как великая задача будущей России заключается как раз в том, чтобы культивировать азиатский континент и защитить Европу от нашествий Желтой расы» [24, 149]. Основной
462

задачей кайзера (kaiser, т.е. кесаря, как называли в Германии своего императора), конечно, было отвлечь Россию от союза с Францией, которая вместе с Великобританией с большим подозрением относилась к масштабному строительству военного флота в Киле. В своих письмах Вильгельм II называл себя адмиралом Атлантического океана, а Николая II — адмиралом Тихого океана.
Российское правительство и само желало более основательно утвердиться на Дальнем Востоке и в 1896 г. заключило с Китаем договор об оборонительном союзе против Японии и о строительстве Китайско-Восточной железной дороги через Маньчжурию. Правда, одновременно был подписан и русско-японский договор о совместном протекторате над Кореей. Не отставал от Николая II и Вильгельм II, который в письме кузену излагал свой взгляд на раздел Китая: «Я с интересом буду ожидать дальнейшего развития нашего дела и надеюсь, что как я охотно помогу тебе уладить вопрос о возможных территориальных аннексиях для России, так и ты благосклонно отнесешься к тому, чтобы Германия приобрела порт где-нибудь, где это не стеснит тебя» [66, 12].
После того как германские войска высадились в китайском порту Циндао, русский флот вошел на рейд Порт-Артура, где и остался на зимовку. Затем, в 1898 г., была заключена русско-китайская конвенция об аренде Россией Ляодунского полуострова на 25 лет, здесь были созданы торговый порт Дальний (Далянвань) и военный — Порт-Артур. В своих мемуарах граф С.В. Витте, противник этих приобретений в Китае, писал: «Несомненно, что толчок к такому акту дал император Вильгельм захватом Цинтау; может быть, он и не осознавал ясно, к каким последствиям это поведет, но несомненно то, что германская дипломатия и германский император в то время всячески старались нас втиснуть в дальневосточные авантюры; он стремился к тому, чтобы отвлечь все наши силы на Дальний Восток и быть спокойным относительно западной границы» [24, 170].
Великобритания тоже решила поучаствовать в разделе Китая и заняла порт Вей-хай-вей на северном побережье Шандунга. Все это привело к народному возмущению в Китае, которое вылилось в 1900 г. в «боксерское» восстание. Однако экспедиционные вой¬
463

ска Англии, Японии, Америки, Германии, Франции и России жестоко подавили восстание и заняли Пекин. Русские войска оккупировали Маньчжурию, а на Китай была наложена контрибуция в полтора миллиарда рублей.
Завершился XIX в. грандиозным событием — проведением в 1899 г. первой Гаагской мирной конференции с участием в ней 25 государств. Россия, опубликовавшая еще за год до этого меморандум об ограничении вооружений, и на конференции предложила ее участникам рассмотреть вопрос о прекращении развития вооружений. В результате работы конференции была принята конвенция о мирном решении международных споров, а также о законах и правилах войны на суше. А начало XX в. ознаменовалось мировым экономическим кризисом, который серьезно отразился на промышленности России, где за три года закрылось более трех тысяч предприятий, работу на которых потеряли 112 тысяч человек. Все это привело к многочисленным стачкам рабочих, особенно на юге России.
Япония, которая неоднократно обращалась к России с требованием убрать войска с левого берега реки Ялу в Корее, согласно положениям совместного договора, довольно долго мирилась с невыполнением русской армией многочисленных обещаний. Дело осложнялось тем, что Николай II был акционером Русского лесопромышленного товарищества, имевшего лесные концессии на этой корейской реке. В конце концов Япония решилась на разрыв мирных соглашений, но предварительно заручившись договорами с Великобританией и Соединенными Штатами Америки.
Японский флот атаковал русские корабли в Порт-Артуре 9 февраля 1904 г. Адмирал Того внезапным нападением своих миноносцев на русскую эскадру серьезно повредил броненосцы «Ретвизан», «Цесаревич» и крейсер «Палладу», но в целом морской бой завершился безрезультативно для обеих сторон.
Одновременно в корейском порту Чемульпо японскими кораблями были блокированы крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Несмотря на то, что японская эскадра состояла из шести крейсеров и восьми миноносцев, русские корабли сделали попытку прорваться с боем в открытое море. Однако после 45-минутного
464

сражения, выпустив 1105 снарядов по японской эскадре, русские корабли отошли к Чемульпо, где крейсер «Варяг» был затоплен, а канонерская лодка «Кореец» взорвана своими командами. Русские моряки на шлюпках вернулись на берег, где были интернированы англичанами.
Россия, как обычно, не была готова к этой войне: основная часть флота базировалась в Кронштадте, а в Желтом и Японском морях было недостаточно кораблей для противостояния японскому флоту; вооружение и подготовка командного и рядового состава сухопутной армии для действий на Квантунском полуострове тоже оставляли желать лучшего.
Война продолжалась полтора года с огромными потерями для обеих сторон. России не могли помочь ни Франция, ни Германия, так как президент США Теодор Рузвельт предупредил правительства этих стран, что в этом случае его армия и флот выступят на стороне Японии. Бесславная гибель русского флота и неудачные действия сухопутной армии предопределили исход войны, но начавшаяся в стране в январе 1905 г. революция ускорила ее окончание.
Существует версия, что японцы подкупали лидеров русских революционных организаций с целью создания беспорядков в стране. Вполне возможно, так и было, по крайней мере, члены РСДРП считали, что поражение армии в японской войне может способствовать изменению политического строя в России. Один из деятелей этой партии, не брезговавший налетами на кассы для добычи денег на поддержание деятельности организации, И.В. Джугашвили (Сталин) в прокламации к рабочим Кавказа писал: «Редеют царские батальоны, гибнет царский флот, сдался, наконец, позорно Порт-Артур, — и тем еще раз обнаруживается старческая дряблость царского самодержавия...» [66, 4].
Поляки, как и многие другие народы Российской империи, тоже воевали с японцами в рядах армии, хотя могли бы, наверное, воспользоваться этим моментом, чтобы еще раз попытаться обрести независимость. Но они этого не сделали, так же как и в Крымскую войну, польские патриоты не сочли возможным поднять восстание. Правда, революционное движение не обошло сто¬
465

роной польских рабочих и разночинцев, да и в среде русских революционеров было достаточно много представителей польских фамилий. А такая песня, как «Варшавянка» В. Свенцицкого, написанная в сибирской ссылке и опубликованная в 1883 г., была переведена Г.М. Кржижановским в Бутырской тюрьме в 1900 г. и стала гимном русских революционных рабочих в 1905 г.
Śmiało podnieśmy sztandar nasz w górę, choć burza wrogich żywiołów wyje, choć nas dziś gnębią siły ponure, chociaż niepewne jutro niczyje...
O, bo to sztandar całej ludzkości, to hasło święte, pieśń zmartwychwstania, to triumph pracy — sprawiedliwości, to zorza wszystkich ludyw zbratania!
Dziś, gdy roboczy lud ginie z głodu, zbrodnią w rozkoszy tonąć jak w błocie,
I hańba temu, kto z nas za młodu lęka się stanąć choć na szafocie!
O, nie bez śladu każdy z tych skona, co życie sprawie oddają w darze, bo nas zwycięski śpiew ich imiona miliionom ludzi ku czci przekaże!
W. Święcicki
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
Но мы подымем гордо и смело Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов За лучший мир, за святую свободу.
На бой кровавый,
Святой и правый Марш, марш вперед,
Рабочий народ.
Мрет в наши дни с голодухи рабочий,
Станем ли, братья, мы дольше молчать?
466

Наших сподвижников юные очи Может ли вид эшафота пугать?
В битве великой не сгинут бесследно Павшие с честью во имя идей Их имена с нашей песней победной Станут священны мильонам людей.
Г. Кржижановский
К восстанию рабочих присоединились команды броненосца «Князь Потемкин-Таврический», а затем команды броненосца «Георгий Победоносец» и миноносца № 267 Черноморского флота; не было у правительства уверенности и в преданности многих армейских частей. В этих условиях император Николай И, потерявший в результате террористических актов революционеров своего министра внутренних дел графа В.К. Плеве и брата — великого князя Сергея Александровича, вынужден был поторопиться с завершением войны, дав широкие полномочия своему представителю С.Ю. Витте на мирной конференции в американском Портсмуте. В результате переговоров 23 августа 1905 г. был подписан русскояпонский мирный договор, согласно которому Россия уступила Японии Южный Сахалин и Южную Маньчжурию вместе с ПортАртуром и Дальним, но при этом Япония отказалась от взимания каких-либо репараций. За столь своевременное подписание мира с Японией Николай II присвоил председателю Кабинета министров С.Ю. Витте титул графа Российской империи, а в народе тот получил прозвище графа Полусахалинского.
Сегодня россияне, как правило, о русско-японской войне судят по песням «На сопках Маньчжурии» и «Крейсер Варяг». А ведь подвиг моряков крейсера «Варяг» заключался в выполнении ими воинского долга, согласно которому врагу не сдают корабли, если такая возможность имеется. И русские моряки, затопившие свой корабль, сделали это без ущерба для своей жизни, а после войны возвратились на родину. Японцы еще в 1905 г. подняли крейсер со дна, и он успел послужить под их флагом. Только в 1916 г. «Варяг» был выкуплен Россией, а затем сдан на металлолом в Англии.
Российскому правительству потребовалось многих усилий и жестких решений по подавлению революционных выступлений в
467

стране, но все-таки в декабре 1905 г. с помощью прибывшего из Петербурга гвардейского Семеновского полка артиллерийским огнем был уничтожен последний оплот восставших москвичей на Пресне. Императору пришлось согласиться с доводами С.Ю. Витте о необходимости уступок своему народу, и он подписал Манифест 17 октября, которым даровал подданным политические права и объявлял о предстоящих выборах в Государственную думу. Государственный совет при этом преобразовывался в верхнюю палату российского парламента и получал право утверждения законов, принятых думскими депутатами.
Государственная дума выдвинула программу переустройства России, предусматривая при этом введение отчетности министерств перед депутатами, бесплатного образования, отмену смертной казни, амнистию политических заключенных и т.д. Это настолько противоречило внутренней политике императора, что тот через 72 дня после открытия Думы распустил ее, назначив новые выборы. Следующий созыв Государственной думы проработал 102 дня и тоже был распущен, лишь деятельность третьего созыва депутатов продолжалась полностью отведенный срок — пять лет.
Политика Австро-Венгерской империи Франца-Иосифа была традиционно направлена на ослабление России, желавшей овладеть Черноморскими проливами. Поэтому австрийское правительство даже поощряло возникновение начиная с 1908 г. в Галиции польских военизированных организаций «Стрелок», «Союз стрелков», «Стрелковые дружины», «Дружины Бартоша», «Подгалянские дружины», деятельность которых была направлена на освобождение Царства Польского от российского засилья. В то же время социал-демократическая партия Ю. Мархлевского и Ф. Дзержинского отмежевалась от партий национального толка и вошла в состав РСДРП.
Последующие годы русская дипломатия была сосредоточена на решении своих государственных проблем на Балканах. В результате были достигнуты договоренности с Австро-Венгрией о согласии России на окончательную аннексию австрийцами Боснии и Герцеговины в обмен на содействие в получении права на свободный проход русского военного флота через черноморские
468

проливы. И хотя вследствие этой договоренности возник Боснийский кризис, уже в октябре 1909 г. был подписан русскоитальянский договор, по которому Италия согласилась на сохранение имеющихся государств на Балканах и на открытие проливов для русских военных кораблей в обмен на нейтралитет России в случае отвоевания итальянцами Триполитании у Турции.
Именно Балканская политика России привела ее к участию в Первой мировой войне. Сначала, в октябре 1912 г., Болгария, Сербия и Греция объявили Турции войну, желая извлечь выгоду из распада Оттоманской империи. Россия пристально наблюдала за развитием событий, но в ноябре Австро-Венгрия выдвинула войска к русской границе, давая понять, что не потерпит вмешательства своей восточной соседки в балканские дела. И Германия дала знать, что при необходимости будет поддерживать Австро-Венгрию в этом вопросе. Видимо, не случайно в это время в Вене был проведен съезд делегатов польских политических организаций, на котором они учредили Временную комиссию Конфедерации партий национально-освободительного лагеря. Целью этой комиссии была координация борьбы за создание независимой Польши.
Первая Балканская война закончилась в мае 1913 г. подписанием Лондонского мирного договора, по которому Турция уступила противникам значительную часть своей европейской территории. Однако, как и предполагалось, бывшие союзники перессорились между собой при дележе завоеваний. Вследствие чего в том же году началась Вторая Балканская война Болгарии с Грецией, Румынией, Сербией и Черногорией, в результате которой, по Бухарестскому миру, она лишилась Македонии.
В то же время монаршие кузены довольно дружно занимались семейными делами и делали вид, что друг в друге души не чают. Во второй половине мая 1913 г. Вильгельм II выдавал свою единственную дочь Викторию-Луизу замуж за герцога Брунсвикского и на свадьбу пригласил Георга V и Николая И. Это была последняя встреча монархов трех великих держав за год до Первой мировой войны.
Война, как известно, началась с очередного террористического акта, совершенного боснийским сербом Гаврилой Принципом
469

в Сараево 28 июня 1914 г. На этот раз был застрелен наследник австрийского престола эрцгерцог Франц-Фердинанд. Задолго до этого престарелый австро-венгерский император Франц-Иосиф потерял своего единственного сына Рудольфа, и право наследования престола перешло к брату монарха Карлу-Людвигу, но и тот умер в 1896 г. Соответственно наследником становился его сын Франц-Фердинанд, но теперь не стало и его. Конечно, в Австрии было еще около сотни различных герцогов, связанных родством с домом Габсбургов, но двум германским императорам, желавшим войны, нужен был предлог.
Заручившись поддержкой Вильгельма II, Австро-Венгрия стала готовиться к войне, а ее канцлер направил Сербии ультиматум. Сербское правительство согласилось выполнить требования девяти пунктов из десяти, выставленных австрийской стороной, но отказалось впустить австрийские войска на территорию своего государства для наведения там порядка. После этого 28 июля 1914 г. Австро-Венгрия объявила Сербии войну.
Монаршие кузены еще пытались договориться между собой, но процесс подготовки к войне уже был запущен. И Николай II сообщил Вильгельму II, что уже 29 июля он отдал приказ своим войскам выступить к границам Австро-Венгрии. Ранним утром 1 августа 1914 г. британский посол Джордж Бьюкенен передал министру иностранных дел Сазонову телеграмму своего правительства, которая содержала личное обращение Георга V к Николаю И:
«Мое правительство получило от немецкого правительства следующее заявление: 29 июля русский император по телеграфу обратился с просьбой к немецкому императору о том, чтобы тот выступил посредником между Россией и Австрией. Император немедленно заявил о своей готовности сделать это. Он сообщил об этом русскому императору по телеграфу и предпринял необходимые действия в Вене. Не дожидаясь результата этих действий, Россия объявила мобилизацию против Австрии... Вследствие чего мы информировали Россию о том, что если через двенадцать часов предпринятые ей воинственные меры против Германии и Австрии не будут прекращены, мы будем вынуждены объявить мобилизацию, и это будет означать войну. Мы поинтересовались у Франции, намерена ли она соблюдать нейтралитет во время немецко-русской войны?..
470

Меня не оставляет мысль о том, что вся эта тупиковая ситуация вызвана неким недопониманием... Если существует хотя бы малейшая возможность избежать этой ужасной катастрофы, которая сейчас угрожает всему миру, мне бы не хотелось ее упустить. Поэтому я лично прошу тебя, мой дорогой Ники, устранить это недоразумение, которое, как я понимаю, все же имело место, для того, чтобы можно было провести переговоры и, если удастся, сохранить мир» [24, 256].
Конечно, все стороны хитрили и прекрасно понимали, что войны уже не избежать, но Вильгельм II прислал Георгу V еще одну телеграмму:
«Я только что получил сообщение от вашего правительства, в котором говорится о том, что Великобритания гарантирует нейтралитет Франции в том случае, если Германия воздержится от нападения на Францию. Мобилизация моей армии, которая уже началась, проходит на двух фронтах, Восточном и Западном, как и планировалось. Отменить этот приказ уже нельзя, потому что — мне жаль — телеграмма вашего кабинета пришла поздно. Но если Франция предлагает мне нейтралитет, и его гарантирует британский флот и армия, я, конечно же, воздержусь от нападения на Францию и найду своим войскам иное применение. Надеюсь, Франция не будет нервничать. Стоящие у моих границ войска можно остановить от вступления на территорию Франции при помощи телеграммы или телефонного звонка. Вилли» [24, 257].
Германский император Вильгельм II лукавил: дело заключалось в том, что сроки мобилизации российских вооруженных сил были почти в три раза большими, чем в германской армии из-за протяженности государства и слабо развитой сети железных дорог. За время мобилизации резервов русской армии Германия могла решить значительную часть своих военных проблем во Франции. Понимало это и французское правительство, поэтому 1 августа в 15.55 оно объявило о мобилизации, на что, пять минут спустя, ответили формальным объявлением мобилизации в Германии. А в 19 часов по европейскому времени Германия объявила войну России.
Однако игра на нервах продолжалась, и Николай II через шесть часов после объявления войны получил от своего германского кузена телеграмму, в которой тот заклинал его не позво¬
471

лять русским войскам переходить границу. В России 2 августа 1914 г. был опубликован манифест о войне с Германией, хотя частичная мобилизация в государстве была начата сразу после объявления Австро-Венгрией войны Сербии. В тот же день Германия объявила войну Франции, а вечером Великобритания объявила войну Германии. И только 3 августа возмутительница спокойствия — Австро-Венгрия объявила войну России. Вообще, для России война с Германией, когда сам русский царь имел в себе значительную часть немецкой крови, а его жена Александра Федоровна (Алиса-Виктория-Елена-Луиза-Беатриса Гессенская) была чистокровной немкой, являлась не совсем обычным делом и никогда не поддерживалась значительной партией обрусевших немцев в высших слоях российского общества.
Военные действия начались нападением Германии на Францию, при этом был нарушен нейтралитет Бельгии и Люксембурга. Германские войска очень быстро оказались на подступах к Парижу, и французское правительство в отчаянии просило Николая II как можно скорее начать военные действия против германской армии. В ответ на эту просьбу 17 августа, не дожидаясь окончания мобилизации, группа армий генерала Я.Г. Жилинского перешла в наступление на Северо-Западном фронте, при этом 1-я армия генерала П.К. Реннекамфа вела военные действия севернее Мазурских озер, а 2-я армия генерала А.В. Самсонова — южнее этих озер общим направлением на Восточную Пруссию. Командующий 8-й германской армии генерал М. Притвиц не обладал достаточными силами для отражения наступления и, проиграв первое же сражение, приступил к отводу своих войск. В дальнейшем несогласованность военных действий генералов П.К. Реннекамфа и А.В. Самсонова привела к полному разгрому 2-й армии в результате ее окружения. Генерал А.В. Самсонов застрелился, чтобы не попасть в плен.
Несмотря на столь ощутимое поражение, русские солдаты спасли армию Франции от полного уничтожения. Когда французское правительство уже перебралось из Парижа в Бордо, германский генеральный штаб передислоцировал два пехотных корпуса и кавалерийскую дивизию на Восточный фронт.
Более удачно начались военные действия на Юго-Западном фронте, командующим которого был генерал Н.И. Иванов, против
472

австро-венгерских войск в Галиции, которые начали широкомасштабное отступление. В начале сентября противник оставил Львов, а в середине месяца стал отводить свои войска за реку Сан.
Война в 1914 г. шла в основном в австрийской и русской частях Польши, а полякам, призванным в армию в Германии, АвстроВенгрии и России, пришлось воевать друг против друга. При этом большинство военизированных польских формирований, созданных ранее в Галиции, вступили в состав австро-венгерской армии. Еще в мае 1914 г. во Львове поляками был создан Центральный национальный комитет, который в начале войны объединился с Временной комиссией. В результате этого при поддержке австрийского правительства появился Верховный национальный комитет под руководством Владислава Сикорского, который приступил к формированию польских легионов, один из которых был создан Юзефом Пилсудским. Этот незаурядный поляк, желанием которого было создание Польши в границах 1772 г., возглавлял еще и нелегальную Польскую военную организацию. В свою очередь партии, которые ставили перед собой задачу создания более широкой автономии Царства Польского в составе России, после оккупации своей родины германскими и австро-венгерскими войсками вынуждены были эмигрировать в Швейцарию, Францию и Англию, а некоторые отступили вместе с русскими войсками и обосновались в Петрограде. Один из лидеров Национальнодемократической партии Роман Дмовский возглавил Польский национальный комитет, который позднее перебрался в Париж.
Через год войны, когда Царство Польское было оккупировано германскими и австро-венгерскими войсками, военное командование этих стран разделило зоны ответственности по поддержанию порядка в завоеванной стране по рекам Пилица и Вепш — притокам Вислы. На этих территориях стали формироваться польские легионы. Так, в зоне ответственности германского генерал-губернатора Ганса Гартвига фон Беселера, были созданы Западный легион генерала Раймунда Бачинского и Восточный легион генерала Адама Петрашкевича, а в зоне австрийского генерал-губернатора Эриха Дилера — 1-я бригада коменданта Юзефа Пилсудского, 2-я бригада полковника Фердинанда Кютнера и 3-я бригада полковника Викто-
473

pa Гжесицкого (впоследствии Станислава Шептицкого и Болеслава Роя). Общая численность польских подразделений составляла около 15 тысяч человек, которые воевали против русской армии отнюдь не хуже немцев или австрийцев.
Для русского человека было, конечно, обидно, что поляки, более века бывшие подданными Российской империи, подняли оружие против своих братьев-славян. Но, видимо, польские вопросы российскому правительству необходимо было решать задолго до этого. После войны поляки поставили памятник польским легионерам на перевале в Восточных Карпатах, который сохранялся и во время существования Советской Украины. Тогда многих польских героев от Тадеуша Костюшко до Антония Березовского и Игнация Гриневицкого, боровшихся против царского самодержавия, чтили в СССР.
Уже в первой половине 1915 г. проявилась общая неподготовленность России к войне: промышленность поставляла для армии недостаточное количество вооружения и боеприпасов, а нехватка кадровых офицеров, значительная часть которых погибла за первый год военных действий, привела к призыву в армию большого количества русской интеллигенции, не имевшей профессиональной военной подготовки. Русские армии к концу июня оставили Галицию и Польшу, военные действия развернулись на Украине, Белоруссии, а затем и в Прибалтике. Общий ход военных неудач русских армий усугублялся военными действиями против Турции, в конце октября 1914 г. вступившей в войну с Россией, и военными действиями в Иране.
После Брусиловского прорыва, осуществленного Юго-Западным фронтом генерала А.А. Брусилова, для более эффективного использования людских ресурсов завоеванной Польши германский император Вильгельм II в ноябре 1916 г. объявил о создании самостоятельного Королевства Польского. Для управления Польшей был создан Временный Государственный совет, но границы государства определены не были, да и фактическая независимость была обещана в послевоенное время. Российское Министерство иностранных дел в ответ на этот поворот в судьбе поляков заявило, что Россия стремится к созданию единого польского государ¬
474

ства, состоявшего не только из российской части, но также германской и австрийской частей. Правда, где на востоке этого государства проходила бы граница с Россией, тоже не уточнялось. Тем не менее поляки серьезно отнеслись к заявлению германского императора и пополнили его армию польскими легионами. По инициативе Юзефа Пилсудского стали формироваться Польские вооруженные силы под командованием генерала фон Бесе л ера.
Война на два фронта заранее обрекала Германию на поражение, ее ресурсы не могли выдержать затяжной войны. А она продлилась более четырех лет и охватила 38 государств с населением полтора миллиарда человек. За три года войны ни российское правительство, ни сам император так и не сумели создать и обеспечить армию, способную защитить территорию и население своего государства. Однако беды России не ограничились неудачами на фронте, не менее значительной проблемой была подрывная деятельность революционных партий, ставивших своей целью свержение монархической власти. Наиболее радикальной организацией было большевистское крыло РСДРП, лидеры которого считали, что у российских рабочих и крестьян нет причин участвовать в империалистической войне, что для них германский пролетариат — братья. Следовательно, с ними надо не воевать, а брататься. Такая агитация большевиков, конечно, не способствовала боеспособности войск, уставших от долгих тягот войны.
Перевод промышленности на военное положение, сокращение производства промышленных и сельскохозяйственных товаров изза сокращения рабочих рук в этих отраслях экономики, призванных в армию, привели к тому, что в середине февраля 1917 г. в Петрограде была введена карточная система распределения товаров повседневного спроса. Многочасовые очереди за хлебом спровоцировали уличные демонстрации и беспорядки, а 12-тысячный митинг рабочих на Знаменской площади напротив Николаевского вокзала 9 марта 1917 г. правительство разогнало с помощью казаков и полиции. На следующий день по законам военного времени главнокомандующий Петроградским военным округом генерал С.С. Хабалов издал приказ открывать огонь по толпам, отказывающимся расходиться. И уже 11 марта были расстреляны демон¬
475

страции на Знаменской площади и на углу Садовой улицы. Но в тот же день рота Павловского полка отказалась выполнить приказ и не только не стала стрелять в демонстрантов, а обстреляла направленные против нее воинские части. Тем не менее рота была разоружена, зачинщики неповиновения арестованы и заключены в Петропавловскую крепость.
В этой ситуации император обнародовал Указ о роспуске Государственной думы, но депутаты отказались подчиниться и сформировали Временный комитет Государственной думы. Ужесточение дисциплины в войсках округа привело к восстанию Волынского резервного полка, а затем Преображенского и Литовского полков, захвативших Петроградский арсенал. В тот же день, 12 марта, начал свою работу Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, который поручил Государственной думе сформировать Временное правительство. Аналогичные события происходили в Москве, а матросы Балтийского флота захватили власть в Кронштадте, арестовав своих офицеров и расстреляв адмиралов Вирена, Бутакова, генерала Стронского и еще 50 офицеров.
Император Николай II 17 марта был вынужден отречься от всероссийского престола за себя и своего сына в пользу брата Михаила, но тот не принял бремя власти. Таким образом, династия Романовых спустя три столетия прекратила управлять Россией и населяющим ее народом. В результате в стране было сформировано Временное правительство во главе с Г.Е. Львовым. Несмотря на то что правительство приступило к работе, Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов своим Приказом № 1 фактически отменил воинскую дисциплину и ввел в войсках комитеты из выборных представителей от нижних чинов, а также запретил выдавать офицерам оружие. Практически в армии наступило двоевластие, и следствием такого управления послужило поражение русских войск в Пинских болотах на реке Стоходе.
В конце марта Петросовет декларировал право наций на самоопределение и опубликовал обращение «К народу польскому», в котором объявлялось право Польши стать независимым государством. Вслед за этим и Временное правительство заявило о признании права Польши на независимость в границах, опреде¬
476

ляемых Учредительным собранием демократической России. Также оно выразило предположение о возможном создании с этим государством военного союза. Однако Временный Государственный совет Польши, одобрив российское заявление, предупредил, что будущие границы обоих государств необходимо определять путем переговоров.
В то же время Польский национальный комитет под руководством Романа Дмовского обсуждал с политиками Антанты будущее Польши, рассчитывая на их помощь в становлении независимого государства. Понимая, что в этих условиях Германия и Австро-Венгрия могут потерять польскую поддержку, императоры Вильгельм II и Франц-Иосиф объявили в сентябре 1917 г. о признании независимости Королевства Польского, но в границах Царства Польского. До момента выборов польского короля для управления страной был создан Регентский совет, заменивший Временный Государственный совет. Возглавили его варшавский архиепископ кардинал Александр Каковский, глава варшавского магистрата князь Здислав Любомирский и граф Юзеф Островский. Тогда же правительства Франции, Великобритании, Италии и США, чтобы не отдавать инициативу создания независимой Польши противнику, признали Польский национальный комитет официальным представительством польского народа.
Признание права польского народа на создание независимого государства позволило Временному правительству России приступить к формированию I Польского корпуса. На фоне деморализованных большевиками русских войск польский корпус должен был иметь большую заинтересованность в освобождении территории Царства Польского от германских войск. Корпус был создан к октябрю 1917 г. на базе Польской стрелковой бригады, сформированной еще при царе, численностью в 25 тысяч человек под командованием опытного генерал-лейтенанта Юзефа Довбур-Мусницкого. Корпус мог сыграть на фронте немаловажную роль. Однако дальнейшие события кардинально изменили положение дел.
Во Франции, исходя из тех же соображений, была сформирована 20-тысячная польская Голубая армия из добровольцев, прибывших из разных стран. И хотя офицерами в польской ар¬
477

мии были в основном французы, командующим был назначен генерал Юзеф Галлер. В таких условиях возрождение Польши было уже не мифом, а близкой реальностью.
Февральская (по старому стилю) революция 1917 г. пробудила к действиям украинских националистов, мечтавших о Незалежной Украине. Уже в марте в Киеве был создан Исполнительный комитет по поддержанию демократического порядка, но его действия ограничивались территорией Киева и пригородов. На Украинском национальном конгрессе, открывшемся в Киеве 19 апреля 1917 г., была избрана Центральная Рада с президентом М.С. Грушевским во главе. Можно сколько угодно говорить об отсутствии в России того времени территориального образования с названием «Украина», но был украинский народ со своим оригинальным украинским языком (несмотря на все запреты по его употреблению в прессе, литературе и государственных учреждениях), значительная часть которого не желала становиться «москалями».
В своем первом Универсале Центральная Рада заявила: «Пусть будет Украина свободной. Не отделяясь от всей России, не порывая с державой Российской, пусть народ украинский на своей земле имеет право сам устраивать свою жизнь» [77, 307]. Тем самым правительство Украины не собиралось конфликтовать с Временным правительством России. Для управления экономикой своей территории был создан Генеральный Секретариат, который возглавил социал-демократ В.К. Винниченко. В Киев летом 1917 г. приезжал военный и морской министр А.Ф. Керенский для выяснения политических настроений на этой территории России. После переговоров с президентом Михаилом Грушевским и другими членами Центральной Рады Александр Керенский признал право Генерального Секретариата управлять пятью губерниями: Киевской, Полтавской, Подольской, Волынской и Черниговской.
25 июня II Всеукраинский войсковой съезд при участии более двух тысяч делегатов провозгласил курс на «украинизацию» войск Юго-Западного фронта. Вряд ли это решение могло сильно повлиять на действия командующих армиями, но тем не менее наступление армий фронта в конце июня завершилось полным поражением русских войск, а потери превысили 150 тысяч человек.
478

Фронт откатился к реке Збруч. Эта и другие неудачи на фронтах привели сначала к назначению верховным главнокомандующим русской армией генерала Л.Г. Корнилова вместо генерала А.А. Брусилова, а затем и к смене состава Временного правительства, которое возглавил А.Ф. Керенский. Центральный исполнительный комитет Советов рабочих и солдатских депутатов признал за этим кабинетом неограниченные полномочия и объявил его «правительством спасения революции».
В Белоруссии тоже развивались сепаратистские настроения, и местными политическими организациями в июле 1917 г. была создана Центральная Рада, которая в дальнейшем стала называться Большой Радой. С учетом восстановления автономии Финляндии, согласно мартовскому манифесту, а также заявлений среднеазиатской аристократии о своем нежелании подтверждать присягу Временному правительству вместо представителей царствующего дома Романовых и сепаратистских настроений политических организаций в Грузии, Армении и Азербайджане можно говорить о территориальном расчленении бывшей Российской империи.
В сентябре начался так называемый Корниловский мятеж, когда армия решила взять власть в свои руки. Однако это выступление генерала Л.Г. Корнилова оказалось неудачным, так как против него объединились либеральная буржуазия и большевики, почувствовавшие реальную опасность. Испугавшись возможной военной диктатуры, Временное правительство провозгласило Россию республикой, для управления которой была создана Директория во главе с тем же А.Ф. Керенским. В то же время в Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов председателя Н. Чхеидзе сменил Л.Д. Троцкий, перешедший от своих товарищей-меныневиков к большевикам.
7 ноября (25 октября по старому стилю) 1917 г. большевики во главе с В.И. Ульяновым-Лениным захватили власть в Петрограде. Уже на следующий день на II Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов был принят Декрет о мире, а избранный Совет Народных Комиссаров обратился к правительствам воюющих стран с предложением немедленно заклю¬
479

чить перемирие и начать переговоры. Страны Антанты отказались от этого предложения, что якобы вынудило советское правительство России начать сепаратные переговоры с Германией. Уже 15 декабря 1917 г. была достигнута договоренность о перемирии между Советской Россией и Германией, а через неделю начались мирные переговоры в Брест-Литовске.
Большой проблемой для советского руководства стал I Польский корпус, две дивизии которого размещались в Рогачеве и Бобруйске, а 3-я дивизия направлялась к Бобруйску из Ельни и Рославля. Ведь смысл появления этого польского формирования был в совместном противодействии германской армии, теперь же в условиях перемирия и начавшейся, мягко говоря, демобилизации русской армии этот боеспособный корпус решил возрождать в Белоруссии Польско-Литовское государство.
Попытки военного руководства Советской России в декабре 1917 г. заставить генерала Ю. Довбур-Мусницкого и Совет депутатов польских военнослужащих (Начполь — вероятно, Naczelniy polonia) провести выборы солдатских депутатов и принять назначенных к ним комиссаров закончились неудачей. В том же декабре поляки собрали в Минске съезд представителей соотечественников от Северного, Западного, Юго-Западного и Румынского фронтов, на котором делегаты признали Начполь единственным демократическим органом польских военнослужащих. Кроме того, состоялась встреча верховного главнокомандующего Н.В. Крыленко с генералом Ю. Довбур-Мусницким в Могилевевской ставке русских войск для решения вопроса по дислокации корпуса, на которой местом размещения польских дивизий был определен район Бобруйска, Жлобина и Рогачева. Но это была последняя договоренность, которую выполнили вооруженные поляки.
Еще более радикально развивались события в Киеве, где уже 8 ноября 1917 г. на внеочередном заседании Центральной Рады обсуждались события, произошедшие накануне в Петрограде. Резолюция, принятая на этом заседании, шла вразрез с политикой большевиков: «Признавая, что власть — как в государстве, так и в каждом отдельном крае — должна перейти в руки всей революционной демократии, признавая недопустимым переход этой
480

власти в руки Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, которые являются только частью организованной революционной демократии, Украинская Центральная Рада высказывается против восстания в Петрограде и будет энергично бороться со всеми попытками поддержать бунты на Украине» [77, 309].
Однако кроме Центральной Рады в городе находился штаб Киевского военного округа, командование которого продолжало поддерживать уже не существующее Временное правительство России. Отряды киевских рабочих и солдат местного гарнизона, вдохновленные восстанием в Петрограде и ведомые местными большевиками, решили захватить штаб КВО, чтобы взяв военную, перейти к захвату гражданской власти в городе. После трех дней боев им удалось сломить сопротивление офицеров и верных им рядовых солдат, и те во главе с генералом А.М. Калединым ушли на Дон. Но наблюдавшая за развитием этого конфликта Центральная Рада, выждав момент, ввела в город верные ей войска и подавила попытку захвата власти большевиками в Киеве.
И все же в крупных промышленных центрах Донбасса и Криворожья, а также в Харькове большевикам удалось захватить власть в свои руки. В этих условиях Центральная Рада поспешила объявить 20 ноября об образовании Украинской Народной республики в границах Киевщины, Подолья, Волыни, Черниговщины, Полтавщины, Харьковщины, Екатеринославщины, Херсонщины и степной Таврии. Хотя в опубликованном Универсале говорилось, что новообразованное государство продолжает считать себя частью Российской Республики в надежде, что та станет «федерацией равных и свободных народов», такое положение дел при разгуле украинского национализма долго продолжаться не могло.
Именно в это время Максимилиан Волошин все свое отчаяние от катастрофы бывшей Российской империи вкладывает в стихотворение «Пути России».
С Россией кончено... На последях Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
481

Кому земли, республик, да свобод,
Гражданских прав? И Родину народ Сам выволок на гноище, как падаль.
О, 	Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огнь, язвы и бичи,
Германцев с Запада, монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко Иудин грех до Страшного Суда!
Да, поэт в России — больше, чем поэт! И это страшное заклинание еще полной мерой коснется судьбы российского народа.
Созданная большевиками Красная армия, воспользовавшись перемирием на фронтах, в конце января 1918 г. овладела Киевом, лидеры Украинской Народной Республики М.С. Грушевский и В.К. Винниченко, не видя возможности удержать власть, подали в отставку и покинули свою столицу. В этих условиях Центральная Рада заключила 9 февраля мирный договор с Германией, АвстроВенгрией, Болгарией и Турцией и дала согласие на оккупацию территории Украины германскими и австро-венгерскими войсками. По этому договору Украина обязалась поставить своим новым союзникам в течение полу го да «60 млн пудов хлеба, 3 млн пудов живого веса рогатого скота, 400 млн штук яиц, сотни тысяч пудов сала, масла, сахара и других продуктов» [77, 310]. Уже 1 марта первый немецкий батальон прибыл в Киев, а через полгода германские и австро-венгерские войска заняли территорию до Дона и Северского Донца, включая Батайск, Ростов-на-Дону, Белгород, Рыльск.
Одновременно с попыткой удержать в своих руках Украину большевики применили более решительные меры по подчинению командованию Красной армии I Польского корпуса. В середине января Н.В. Крыленко отдал приказ об аресте членов Начполя, находившегося в Минске. Реализацию приказа поручили польскому батальону 1-го революционного полка имени Минского совета, но, видимо, революционные поляки без особого энтузиазма приступили к аресту своих соотечественников, так как из двух десятков депутатов Начполя задержаны были лишь шестеро, да и тем дали возможность бежать из тюрьмы. Вслед за неудачной попыт¬
482

кой лишить польский корпус идеологического начала верховный главнокомандующий подписал приказ о разоружении и расформировании I Польского корпуса. Однако реальной возможностью по выполнению этого приказа войска Западного фронта не обладали, а генерал Ю. Довбур-Мусницкий не только не собирался добровольно расформировать хорошо слаженную воинскую единицу, но 25 января 1918 г. передал по телеграфу в Ставку РККА, что его корпус находится в состоянии войны с РСФСР.
Начавшиеся военные действия между поляками и красногвардейцами шли с переменным успехом, так как на помощь Красной армии были присланы два полка латышских стрелков во главе с бывшим полковником Иоахимом Вацетисом. Спустя три недели, 18 февраля, германское командование начало наступление на русские войска по всем фронтам. Поскольку Красная армия не располагала серьезными силами на Западном фронте, а дезертирство солдат при наступлении немцев только возросло, то различные советы и комитеты большевиков уже на следующий день покинули Минск и другие прифронтовые города. Солдаты I Польского корпуса в этих условиях беспрепятственно заняли Минск. Никаких военных недоразумений между германским командованием и командованием польского корпуса не произошло, наоборот, они даже заключили соглашение о нейтральном статусе I Польского корпуса, по которому под контроль поляков передавалось Северное Полесье от Слуцка до Могилева. На всей этой территории поляки ликвидировали местные советы большевиков, а сам корпус перешел в подчинение Регентскому Совету Королевства Польского. В дальнейшем польскими властями корпус был расформирован, а демобилизованные поляки получили право и возможность (со стороны германского командования) выехать на жительство в Польшу, Литву или любой город Белоруссии, не занятый большевиками.
Можно сколько угодно обвинять поляков и украинских «самостийников» в предательстве, но ведь и правительство Советской России вело переговоры о мире с правительством Германии. Правда, 10 февраля советская делегация во главе с Л.Д. Троцким отказалась в Брест-Литовске подписать мирный договор и при¬
483

ступить к демобилизации русской армии, посчитав неприемлемыми предложения германской стороны.
Именно это решение привело к началу полномасштабного наступления 18 февраля германских войск по всей линии фронта с Советской Россией, а 23 февраля германское правительство предъявило правительству В.И. Ленина ультиматум с требованиями: очистить от русских войск территорию Лифляндии, Эстляндии, Украины и Финляндии; демобилизовать армию и восстановить русско-германский торговый договор 1904 г. Всю ночь члены Всероссийского Центрального исполнительного комитета и Совета Народных Комиссаров обсуждали германский ультиматум, но к утру все-таки приняли его условия.
Теперь правительству Советской России ничего не оставалось, как возобновить переговоры в Брест-Литовске, и 3 марта 1918 г. был подписан сепаратный мирный договор между представителями российской стороны и представителями Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции. Договор был ратифицирован на IV Всероссийском съезде Советов 15 марта, а германским императором Вильгельмом II 26 марта 1918 г. По статьям этого договора война между сторонами прекращалась, но при этом Россия теряла Литву, Курляндию, Лифляндию, Эстляндию и часть Белоруссии, а в пользу Турции она отказывалась от Карса, Ардагана и Батума. Украина и Финляндия по этому договору обретали самостоятельность и обязательства российского правительства заключить с ними мирный договор с определением границ между государствами. Кроме того, Советская Россия должна была демобилизовать армию и выплатить Германии контрибуцию в шесть миллиардов марок.
Правительство РСФСР во главе с В.И. Лениным И марта 1918 г. переехало из Петрограда в Москву. Традиционно считается, что переезд был обусловлен близостью германских войск к Петрограду, но к этому времени уже был подписан Брест-Литовский мирный договор и немцы никак не могли угрожать северной столице России. Скорее всего, Москва стала столицей РСФСР из-за большого количества в ней фабричных рабочих, которые в своем большинстве искренне поддерживали советскую власть, в то время как в Петрограде преобладали более зажиточные заводские рабо¬

чие, совсем неоднозначно воспринявшие так называемую Октябрьскую революцию большевиков. Более того, вблизи Петрограда в Кронштадте находился Балтийский флот, матросы которого в основном принадлежали к партии анархистов. В Москве же правительство создало свою резиденцию в Кремле, крепостные стены которого могли выдержать длительную осаду недовольного властью народа или каких-либо врагов большевиков, а в многочисленных внутренних зданиях могли разместиться не только советские народные комиссары и их семьи, но и значительный контингент коммунистически настроенных военных частей.
В то же время Армения и Грузия, видя, что Советская Россия рассчиталась с Турцией за Брестский мир их территориями, оставляя при этом народ один на один с турецкой армией, заключили самостоятельные соглашения с Германией, по которым та ввела свои войска на их территории.
Таким образом, германские войска практически мирно заняли значительную часть территории бывшей Российской империи. И это немногим более 20 лет спустя сыграет немаловажную роль в отношениях советского народа к немецким оккупантам. Тем не менее влияние германской военной администрации на политическую жизнь этих территорий привело к тому, что вместо Центральной Рады в Украине было установлено гетманство. Первым гетманом нового времени стал генерал-лейтенант Павел Петрович Скоропадский, один из предков которого был гетманом Левобережья еще в XVIII в., а Украинская Народная республика стала Украинской державой.
Появились на оккупированных территориях и другие государства, созданные в основном левыми партиями: ДонецкоКриворожская Советская республика, Одесская Советская республика, Таврическая Советская республика, Донская Советская республика. Видимо, германское военное командование не могло ввести значительных сил в эти республики из-за тяжелых боев на Западном фронте, поэтому вынуждено было смириться с многочисленными советами.
Перемирие между Советской Россией и Германией, а также начавшиеся еще в декабре 1917 г. переговоры об установлении проч¬
485

ного мира между этими государствами, обеспокоили не только страны Антанты, но и недавно вступившие в войну Соединенные Штаты Америки. Президент Вудро Вильсон в своем послании к конгрессу 8 января 1918 г. представил программу послевоенного урегулирования международных отношений, где говорилось о реституции всех завоеванных территорий, о распаде Австро-Венгерской империи на отдельные государства, отречении Вильгельма II от престола и введении в Германии демократической системы правления. В одном из 14 пунктов программы президент заявил, что в связи с неоспоримым правом всех народов на самоопределение, Польша должна стать независимым государством. Вероятно, упоминание о судьбе Польши среди 14 пунктов программы было навеяно личной дружбой президента с всемирно известным композитором и пианистом Игнацием Падеревским, бывшим тогда представителем Польского национального комитета в США.
В начале апреля правительства Франции, Италии и Великобритании также подписали декларацию по поводу создания в послевоенное время объединенной и независимой Польши. Тем не менее попытка Регентского Совета Польши наладить дипломатические отношения с РСФСР завершилась отказом Наркомата иностранных дел признать А. Ледницкого, бывшего председателя Ликвидационной комиссии по делам Царства Польского, созданной еще во время правления А.Ф. Керенского, официальным представителем Королевства Польского.
Как ни странно, в этом деле Польше помогло германское правительство, которое по просьбе российского правительства согласилось подписать добавочный договор к Брест-Литовскому миру для установления порядка выполнения предыдущих обязательств. В этом документе, подписанном 17 августа 1918 г. в Берлине российским представителем Наркомата иностранных дел Адольфом Абрамовичем Йоффе и германским представителем министерства иностранных дел Паулем фон Гинце, говорилось об обязательствах Германии очистить оккупированную зону к востоку от Березины по мере уплаты Россией взносов в счет наложенной на нее контрибуции в шесть миллиардов марок. Германия также обязалась не побуждать народ оставляемых ею тер¬
486

риторий к отложению от России и образованию самостоятельных государств. В свою очередь Россия обязалась удалить из своих северных областей вооруженные части Антанты. Одним из пунктов этого дополнительного договора был отказ РСФСР от претензий на территорию Польши.
К этому времени в Екатеринбурге был расстрелян большевиками бывший император Николай Александрович Романов со своей семьей, да и многих других членов этой фамилии постигла та же участь.
А уже 29 августа 1918 г. Совнарком РСФСР, выполняя свои обязательства, принял декрет, в котором говорилось: «Все договоры и акты, заключенные правительством бывшей Российской империи с правительствами Королевства Прусского и АвстроВенгерской империи, касающиеся раздела Польши, ввиду их противоречия принципу самоопределения наций и революционному правосознанию русского народа, признающим за польским народом неотъемлемое право на самостоятельность и единство, — отменяются настоящим бесповоротно» [70, 382]. В соответствии с этим А. Ледницкий был все-таки признан официальным представителем Польши в РСФСР.
Несмотря на то, что немецкие генералы П. Гинденбург и Э. Людендорф сообщили своему кайзеру еще в августе месяце, что война проиграна, первой 29 сентября 1918 г. заключила мир со странами Антанты Болгария, затем 30 октября — Турция, а 3 ноября — Австро-Венгрия, так как воевать за императора Карла Австрийского желающих становилось все меньше и меньше. Еще 16 октября венгерский парламент объявил о независимости своей страны, а 18 октября независимой стала Чехословакия. И хотя депутаты австрийского парламента, объявив себя временным Национальным собранием, высказались 21 октября за присоединение Австрии к Германии, уже на следующий день от империи отделились сербы, хорваты и словенцы.
Не остались в стороне от своих имперских собратьев русины, которые 1 ноября 1918 г. заняли Львов, вывесив на ратуше желтоголубое знамя. Австрийская армия покинула город, а затем во Львове была провозглашена Западноукраинская Народная республика
487

во главе с президентом Евгеном Петрушевичем. Продержался Генеральный секретариат новообразованной республики во Львове всего две недели, а затем восставшее польское население, среди которых отличились студенты и школьники, получившие название «орлят», и пришедшие им на помощь польские воинские части выбили западных украинцев из города. Дело в том, что Львов был населен на 60 процентов поляками, на 30 процентов евреями и лишь среди 10 процентов оставшихся жителей были русины (западные украинцы). Правда, на всей территории этой республики проживало более пяти миллионов человек, среди которых поляки составляли лишь четверть. Около года правительство западных украинцев перебиралось из города в город (Тарнополь, Станислав, КаменецПодольский), а затем исчезло навсегда.
Начавшаяся в Германии революция заставила ее правительство предпринять поиск путей к миру, и уже 8 ноября в расположение Ставки англо-французских войск с белым флагом прибыли немецкие представители. Им зачитали условия перемирия, на которые через 72 часа германское правительство должно было дать ответ. Однако уже на следующий день новый германский канцлер Макс фон Баден и генерал П. Гинденбург настояли на немедленном отречении кайзера Вильгельма II от престола и отъезде его в Голландию, что и произошло ближайшей ночью. В Германии была провозглашена республика, all ноября подписано Компьенское перемирие, официально завершившее военные действия на Западном фронте.
Конец войны и возвращение оккупационных германских войск на родину привели к значительным политическим изменениям на освобождавшихся территориях. Так, гетман П. Скоропадский 14 ноября сформировал новый кабинет министров, исключив из него «самостийников» и провозгласил курс на объединение Украины с Россией, но без большевиков. В тот же день в Белой Церкви «самостийниками» был создан еще один временный верховный орган правления Украинской Народной республикой под именем Директории. Во главе этого правительства стали В. Винниченко, С. Петлюра, Ф. Швец, А. Андриевский и А. Макаренко. Директория направила свою армию под руководством Симона Петлюры
488

на Киев, после незначительного сопротивления сичевики гетмана перешли на сторону своих врагов, а сам П. Скоропадский покинул город вместе с немцами. В Киеве поменялась власть, и произошло возрождение Украинской Народной республики, при которой произошло повторное ограбление сохранившихся помещиков.
Националистский курс Директории был направлен на создание чисто украинского государства от Карпат до Дона и от Черного моря до Люблина и Бреста. Первым действием на этом пути было объединение 22 января 1919 г. Украинской Народной республики с Западноукраинской Народной республикой, хотя это была, скорее всего, не добрая воля двух братских народов, а вынужденный акт под напором польских войск и Красной армии.
Дело в том, что Российское правительство, отменившее действие Брест-Литовского мира, теперь могло без оглядки на Германию решать свои вопросы на территориях бывшей Российской империи. Уже 28 ноября 1918 г. для противопоставления киевскому правительству, по решению ЦК РКПб, было создано в Судже, расположенной в верховьях Пселла в современной Курской области России на границе с Сумской областью Украины, Временное рабоче-крестьянское правительство Украинской Советской Социалистической Республики во главе с Г.Л. Пятаковым. Удивительно, но именно этот «украинец», родившийся в Черкасском уезде Киевской губернии, считал, что партия должна отказаться от права наций на самоопределение. Теперь как бы на законных основаниях войска УССР, поддержанные Красной армией, могли начать вторжение на территорию Украинской Народной республики, а уже 5 февраля 1919 г. 1-я Украинская советская дивизия заняла Киев.
Остатки армии С. Петлюры и министры Директории, отступившие к Виннице, кочевали затем от Каменец-Подольского к Здолбунову и наоборот. Дальнейшее наступление Красной армии в Галицию было обусловлено установлением в Венгрии 24 марта 1919 г. советской власти, а затем созданием Баварской Советской республики и Словацкой Советской республики. Тогда же в марте был создан III Коммунистический интернационал, задачи которого сформулировал один из соратников В.И. Ленина — председатель
489

Московского совета Л.Б. Каменев: «Отныне наряду со всеми официальными правительствами Европы существует еще одно правительство, правительство восставшего рабочего класса. Оно называется III-й Коммунистический интернационал. Его задача заключается в непосредственном низвержении всех буржуазных правительств Европы. Его метод — метод боевых действий» [70, 391].
Понимая всю опасность распространения коммунистической идеологии в странах Европы, французское правительство переправило в Польшу польскую армию генерала Юзефа Галлера, созданную во Франции во время войны с Германией. Именно эти воинские части Ю. Пилсудский использовал в борьбе с националистами Западноукраинской Народной республики, а затем противопоставил их вторжению Красной армии.
Начавшееся на юге наступление Добровольческой армии под руководством генерала А.И. Деникина через Воронеж на Москву заставило части Красной армии, а соответственно и марионеточную украинскую советскую армию 30 августа 1919 г. оставить Киев и отступить для защиты столицы РСФСР. Без неосуществившейся поддержки Красной армии одно за другим исчезли советские правительства в Баварии, Словакии и Венгрии.
На следующий день после отхода Красной Армии Киев вновь был занят войсками Симона Петлюры, а затем в город вошла Белая армия. Между ними произошла небольшая потасовка из-за снятого деникинцами желто-голубого флага с балкона городской думы на Крещатике, однако командования обеих армий сумели договориться, и петлюровцы, покинув Киев, отошли к Жулянам.
Германская революция послужила толчком к созданию Советов народных депутатов во многих польских городах: Люблине, Лодзи, Радоме, Ченстохове и др. Власть в этих советах получили умеренные социалисты, а 7 ноября 1918 г. в Люблине было создано Временное народное правительство Польской республики во главе с лидером социал-демократической партии Галиции и Силезии Игнацием Дашинским. Это правительство объявило о низложении Регентского Совета, совершенно ненужного при республиканском правлении. Однако передел власти в Польше на этом не закончился, и приход социалистов послужил лишь сигналом для ликвидации деятельности в Москве миссии Регентского Совета.
490

Именно здесь, в Москве, в это время была создана Коммунистическая рабочая партия Польши, в Центральный исполнительный комитет которой вошли С. Бобинский, Ф. Дзержинский, Я. Долецкий, С. Лазоверт, Ю. Ленский, И. Уншлихт и др. В середине января 1919 г. лидеры этой партии перебрались в Минск, где приступили к подготовке вторжения в Польшу во главе с организованной еще в 1918 г. в Московском военном округе интернациональной Западной дивизией, основную часть которой составляли поляки.
Освободившийся из германских застенков Юзеф Пилсудский прибыл в Варшаву 10 ноября и почти сразу получил от Регентского Совета полномочия всей полноты военной власти. Уже 16 ноября Ю. Пилсудский объявил о фактическом восстановлении независимого Польского государства, а также о ликвидации всех местных правительств, которые к тому времени были созданы в Люблине, Кракове, Познани, Тешине. Для управления государством было создано правительство во главе с социалистом Анджеем Морачевским, который через неделю издал декрет о назначении Ю. Пилсудского временным «Начальником государства», т.е. диктатором, осуществляющим власть в Польше до созыва Законодательного сейма.
В процессе переговоров Польского национального комитета в Париже под руководством Р. Дмовского и правительства А. Морачевского в Варшаве 19 января 1919 г. премьер-министром был назначен И. Падеревский — фигура, устраивающая все стороны.
Однако натиск деникинцев на Москву был отбит, и к концу
1919 г. Красная армия вновь освободила Киев, а в начале февраля
1920 г. Одессу. В этих условиях часть приверженцев С. Петлюры перешли на сторону Красной армии, а сам он со своими преданными последователями 21 апреля заключил в Варшаве с диктатором Ю. Пилсудским соглашение, по которому стороны признавали Правобережье Днепра принадлежностью Польши, а Левобережье оставалось за С. Петлюрой.
Однако Красная армия еще в конце 1918 г. начала наступление не только на Украине, но и в Эстонии, Латвии, Литве и Белоруссии. Все это не могло не тревожить польское руководство, претендовавшее на территории Польши до ее раздела 1772 г. (так
491

называемое восстановление исторической справедливости). Незначительные стычки происходили в декабре 1918 г. и в январе 1919 г., но в феврале польские войска начали крупномасштабное наступление в Белоруссии и Украине, а сейм одобрил решения о включении в состав Польского государства Литвы, Белоруссии и Правобережной Украины.
Тем же путем пошли и большевики, но московское правительство не желало выглядеть агрессором по отношению к своим соседям, поэтому в январе 1919 г. были созданы Белорусская Советская Социалистическая Республика и Литовская Советская Социалистическая Республика. Затем, по предложению В.И. Ленина, ЦК РКПб рассмотрел возможность создания ЛитовскоБелорусской Советской Социалистической Республики и дал соответствующие распоряжения для своих белорусских и литовских товарищей. В Вильно 27 февраля произошло совместное заседание центральных исполнительных комитетов Советов Белорусской и Литовской республик, на котором был избран единый Совет народных комиссаров во главе с В.С. МицкявичюсомКапсукасом. Затем уже в марте была образована Коммунистическая партия Литвы и Белоруссии и объединены другие общественные и государственные организации.
Польша, однако, отказалась признать так называемый Литбел и тем более устанавливать с этим коммунистическим государством свои границы. Заключив с Германией перемирие в локальной войне за польские территории, доставшиеся еще Пруссии в результате раздела Польши, диктатор Ю. Пилсудский смог перебросить войска с западных окраин на восток страны. Уже в начале марта 1919 г. армии генералов С. Шептицкого и А. Листовского заняли Слоним и Пинск, а во второй половине апреля польские войска под командованием генерала Э. Рыдз-Смиглы заняли Вильно. Предложение Ю. Пилсудского к литовцам о восстановлении польско-литовской унии не встретило понимания среди местных националистов, а потому Польша просто включила захваченные территории в свое государство. Войска же прекратившей существование Литовско-Белорусской Советской Социалистической Республики были включены в состав Красной армии. Правда, на
492

Вильно (Вильнюс) претендовала и Литовская республика со столицей в Каунасе, но право сильного осталось за Польшей, имевшей на этом направлении 100-тысячную армию.
В сентябре 1919 г. польская Народная армия (Армия Людова) после продолжительных боев с Красной армией остановилась на рубеже по рекам Западная Двина, Березина, Случь и Збруч. Дело в том, что польское правительство совсем не устраивала возможная победа Добровольческой армии над большевиками, так как лидеры Белого движения боролись за воссоздание России в границах 1914 г. Правительство РСФСР занимало более мягкую позицию по этому вопросу, хотя, провозглашая право наций на самоопределение, оно непременно воспользовалось бы слабостью соседа при первой возможности.
Диктатора Юзефа Пилсудского гораздо больше устраивало, чтобы белые и красные как можно дольше перемалывали свои вооруженные силы в Гражданской войне, поэтому он развернул основную часть своих войск в сторону той части Латвии, которая была занята большевиками. Польский лидер заявлял: «Возможно, я смог бы дойти до Москвы и прогнать большевиков оттуда. Но что потом?.. Места у них много. А я Москву ни в Лондон, ни в Варшаву не переделаю. Только, видимо, отомщу за гимназическую молодость в Вильно и прикажу написать на стенах Кремля: “Говорить по-русски запрещается”...» [70, 461].
Красная армия всю осень 1919 г., получив передышку на Западном фронте, воевала с армиями Деникина, Колчака, Юденича и Миллера, а польская армия только в январе 1920 г. сумела занять Динабург (Двинск, Даугавпилс). Всю вторую половину 1919 г. польское и российское правительства пытались вести переговоры об официальном установлении перемирия и обмене пленными, но если польскую сторону в большей степени интересовало возвращение своих соотечественников, то большевики желали оградить себя, хоть временно, от опасности военного вторжения с запада.
Одним из инициаторов этих переговоров был поляк Юлиан Бальтазар Мархлевский, который еще в 1893 г. являлся основателем и членом Главного правления Социал-демократической партии Королевства Польши и Литвы, затем членом Центрального коми¬
493

тета РСДРП, а после 1905 г. — членом Центрального комитета Социал-демократической партии Германии. Этот незаурядный революционер в 1915 г. был арестован в Германии и посажен в концентрационный лагерь, а в конце 1918 г. освобожден своими единомышленниками. После подавления германской революции Ю. Мархлевский уехал через Варшаву в Москву. Именно он, будучи лично знаком со многими членами польского и российского правительств, стал посредником в переговорах этих государств.
Однако помимо обмена пленными поляки ни о чем не собирались договариваться. Причин к этому могло быть две: желание дождаться ситуации, когда Польша вновь станет государством «от моря до моря», и понимание, что предложения Советской России по расширению территории Польши до линии Дрисса — Дисна — Полоцк — Борисов — Паричи — Птичь — Белокоровичи — Чуднов — Пилявы — Дражня — Бар — МогилевПодольский — явление сугубо временное и планы большевиков по экспорту революции в Европу через Польшу остаются в силе. Имея к этому времени 500-тысячную армию, Ю. Пилсудский и его соратники предполагали обойтись и без мирных предложений Москвы, хотя Верховный совет Антанты грозился прекратить оказание помощи Польше, если ее руководители не согласятся с этими предложениями.
Франция в это время еще поддерживала польское руководство, снабжая его армию оружием и боеприпасами, но для английского правительства столь значительное территориальное увеличение Польши было неприемлемым. По предложению Великобритании Верховному совету послов Антанты пришлось принять 8 декабря 1919 г. в качестве границы Польши «линию Керзона», которая проходила чуть восточнее естественной границы расселения поляков на этих территориях. В этом случае включение в состав государства территорий, населенных другими этносами, стало невозможным. Но выход нашелся: правительство Польши заключило с правительством Латвии в Риге соглашение о совместных наступательных действиях против Красной армии.
Вообще, страны Антанты были заинтересованы в ослаблении РСФСР, так как идеологическая пропаганда большевиков и соб¬
494

ственных социалистов в среде западных народов на самом деле представляла большую опасность для спокойствия всей Европы. Ведь кроме революции в Германии, аналогичные события произошли в Венгрии и Словакии. Именно поэтому, невзирая на согласованную между собой «линию Керзона», правительства Англии, Франции, Италии и США поощряли возникновение так называемых буферных зон на востоке от Польши. Но все-таки им хотелось добиться стабильности в отношениях Польши и России, чтобы продолжить расчленение бывшей Российской империи.
В свою очередь, разгромив Белую армию и отодвинув линию фронта с войсками генерала Врангеля далеко на юг, партия большевиков собрала 19 июля 1920 г. в Петрограде Второй конгресс Коминтерна, на котором В.И. Ленин огласил воззвание к трудящимся мира, призывая их поддержать Красную армию и саботировать военные поставки в Польшу. К тому времени уже начались военные действия с польской армией, причем именно поляки в начале марта захватили Калинковичи, важный транспортный узел, где пересекаются железнодорожные линии Жлобин — Мозырь и Пинск — Гомель. Затем ими были заняты Мозырь и Овруч. Контрнаступление войск Юго-Западного фронта не смогло отбросить польские войска далеко на запад, но и не дало возможности для быстрого наступления поляков на этом направлении.
Народный комиссар иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерин направил ноту протеста по поводу наступления польской армии, предлагая решить спорные вопросы путем переговоров, но обе стороны, понимая, что война неизбежна, скорее всего, лукавили в своих претензиях друг к другу. А на Украине польская армия Ю. Пилсудского совместно с украинской армией С. Петлюры еще 25 апреля 1920 г. перешли в широкомасштабное наступление от Припяти до Днестра. Несмотря на упорное сопротивление Красной армии польско-украинские войска уже 26 апреля заняли Коростень и Житомир, на следующий день — Казатин и Жмеринку, а 6 мая вошли в Киев. К 18 мая польско-украинские войска достигли линии восточнее Киева — Белой Церкви — Гайсина — Ямполя. Теперь, имея в своем тылу плодородные земли Украины, Ю. Пилсудский мог перенести военные действия в Белоруссию.
495

Надо отметить, что уже на этом этапе Юго-Западный фронт под руководством А.И. Егорова потерял только пленными 25 тысяч человек, и дело здесь было не только в значительном перевесе численности польских войск. Еще 14 марта В. Ленин телеграфировал М. Тухачевскому и С. Орджоникидзе на Кавказский фронт: «Поляки, видимо, сделают войну с нами неизбежной. Поэтому главная задача сейчас... подготовка быстрейшей переброски максимума войск на Запфронт. На этой задаче сосредоточьте все усилия. Используйте пленных архиэнергично для того же» [70, 428]. Вот это «архиэнергичное» использование пленных белогвардейцев и приносило Юго-Западному, а затем и Западному фронтам столь значительные потери пленными бойцами.
В это время Западный фронт под командованием М. Тухачевского начал 14 мая свое наступление на польскую армию Л. Желиговского и С. Шептицкого. Получив сначала видимость оперативного простора, части Красной армии быстро достигли предместья Минска, но затем были остановлены и отброшены назад, за Березину.
Немного позже, 5 июня, командование Юго-Западным фронтом, готовившее контрнаступление с целью разгрома всей польскоукраинской группировки на Украине, начало наступление на своем направлении прорывом в тыл поляков частей 1-й Конной армии С. Буденного. Польско-украинские войска ожесточенно оборонялись, но уже 11 июня вынуждены были оставить Киев, 27 июня — Новоград-Волынский, а к 11 июля — Сарны, Ровно и Каменец-Подольский.
Именно в это время начались трения между командующими М. Тухачевским и А. Егоровым: первый видел главной целью взятие Варшавы и хотел перенаправить силы Юго-Западного фронта в сторону Люблина и далее на Варшаву, второй, хоть и не отказывал в помощи Западному фронту, но настаивал на ее оказании после взятия Львова. И хотя главнокомандующий С. Каменев поддерживал мнение М. Тухачевского, в Москве решили иначе.
Вообще, в Москве теперь предполагали, что дело сделано, и решали, какую из стран Европы первой приобщить к идеям коммунизма. Председатель Совнаркома В. Ленин телеграфировал в
496

Харьков члену реввоенсовета Юго-Западного фронта И. Сталину: «Положение в Коминтерне превосходное. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может, также Чехию и Румынию. Надо обдумать внимательно. Сообщите ваше подробное заключение. Немецкие коммунисты думают, что Германия способна выставить триста тысяч войска из люмпенов против нас» [70, 427].
Ощущение неизбежной победы настолько охватило В. Ленина и его партийных соратников, что уже 19 июля 1920 г. было создано Польское бюро ЦК РКПб, в которое вошли Ф. Дзержинский (председатель), Ф. Кон, Ю. Мархлевский, Э. и Ф. Прухняки, И. Уншлихт. Через десять дней в занятом Белостоке Ф. Дзержинский сформировал временный верховный орган советской власти в Польше — Польский революционный комитет, председателем которого стал Ю. Мархлевский. Однако надежды на революционный подъем трудящихся Польши себя не оправдали, более того, действия Красной армии на занятых ею территориях, раскулачивание польских земледельцев и создание совхозов только подталкивали местное население добровольно вступать в польскую армию. И вскоре численность польских войск достигла более одного миллиона человек.
Основной ударной силой Юго-Западного фронта в направлении Броды — Львов была 1-я Конармия, но именно она была сильно обескровлена польскими войсками на подступах к Бродам и вынужденно перешла к обороне. Только после взятия Бреста и стремительного наступления частей Западного фронта М. Тухачевского на Варшаву конники С. Буденного 13 августа перешли в наступление и вскоре заняли Броды и Буск. Главком С. Каменев в тот же день приказал А. Егорову прекратить наступление на Львов и передать 1-ю Конармию Западному фронту. Командующий Юго-Западным фронтом выполнил приказ главкома и транслировал его распоряжение С. Буденному, но тот, ссылаясь на невозможность вывести свои части из боя за Львов, этот приказ вовремя не выполнил. Западный фронт без этой поддержки начал отступать, хотя к тому времени 1-я Конармия, так и не сумев овладеть Львовом, была уже перенаправлена на Замостье.
497

Части Западного фронта начиная с 13 августа пытались овладеть Варшавой, но, не получив вовремя поддержки Юго-Западного фронта, к 18 августа начали повсеместное отступление из пределов этнической Польши, а затем многие из них попали в окружение и были разгромлены. При этом частям Западного фронта приходилось противостоять не только регулярной армии Польши, но и отбиваться от восставшего местного населения у себя в тылу. Далеко не всем красным командирам удалось отступить со своими частями на восток. Так, части командарма Д.Н. Шуваева, действующие в Данцигском коридоре, вынуждены были уйти на территорию Восточной Пруссии, где они были интернированы. К концу сентября войска М. Тухачевского отошли к Минску, но еще 31 июля было принято решение ЦК РКПб об очередном создании Советской Социалистической Республики Белоруссии.
Все это время 1-я Конармия пыталась овладеть Замостьем, но противостоявшие ей польская дивизия Ю. Руммеля и украинская дивизия М. Безручко не только сумели не пропустить конников С. Буденного, но и нанести им серьезное поражение. Часть красных войск была окружена вместе со штабом армии, а С. Буденный, С. Тимошенко, К. Ворошилов и И. Сталин, чудом избежав плена, прорвались сквозь кольцо польской пехоты. После этого поражения Юго-Западный фронт тоже откатился далеко на восток.
В начале октября 1920 г. польские части заняли Минск, но уже 12 октября было заключено перемирие, по которому полякам пришлось оставить этот город. Вообще, наступательная возможность польской армии была еще далеко не исчерпана, но и теперь Ю. Пилсу дский не собирался ослаблять Красную армию настолько, чтобы стала возможной победа Белой Армии барона Врангеля.
Конечно, победе Польши в войне с Советской Россией способствовала и помощь Франции, Великобритании и США. Премьерминистр Великобритании Дэвид Ллойд-Джордж еще в 1919 г. заявил: «Наибольшую опасность современного положения я усматриваю в возможности союза Германии с Россией... Если в Германии власть будет захвачена “спартаковцами”, она наверняка соединит свою судьбу с большевистской Россией. Если это произойдет, то вся Восточная Европа будет вовлечена в болыне-
498

вистскую революцию и через год перед нами будет под командой немецких генералов и инструкторов многомиллионная Красная Армия, оснащенная немецкими пушками и пулеметами, готовая к нападению на Западную Европу» [70, 425]. Понимая всю опасность вторжения Красной армии, ожидавшего Европу в случае поражения Польши, правительства этих стран на конференции в бельгийском Спа в июле 1920 г. решили оказать экономическую и военную помощь диктатуре Ю. Пилсудского.
Англо-французская миссия во главе с дипломатом Эдгаром д’Аберноном и генералом Максимом Вейганом, прибывшая в Варшаву, занималась координацией оказания помощи военной техникой, боеприпасами и продовольствием, а более 700 английских и французских военных от младших офицеров до генералов служили советниками при штабах польских частей на всех уровнях. В общей сложности Франция в течение 1920 г. поставила около 400 тысяч винтовок, трех тысяч пулеметов, более 40 тысяч револьверов, более 500 миллионов патронов, около 1500 орудий, 10 миллионов снарядов, около 300 самолетов, почти 1000 легковых и грузовых автомобилей, а также многие тысячи комплектов обмундирования, медикаментов и перевязочных материалов. Великобритания тоже поставила аналогичные виды вооружения и боеприпасов, но на порядок меньше, а США предоставила кредит в 50 миллионов долларов для закупки продовольствия и медикаментов. Если учесть, что армия генерала Ю. Галлера, прибывшая из Франции, в своем составе имела танковый полк с 120 легкими французскими танками «Рено FT», а также оставшееся на территории Польши вооружение и боеприпасы германской армии, то становится понятным, на чем базировалась победа польской армии.
Возникает вопрос, откуда получала вооружение и боеприпасы для такой крупномасштабной войны Красная армия? В этой войне на вооружении только Западного и Юго-Западного фронтов числилось порядка трех тысяч пулеметов, около 900 орудий и как минимум 250 тысяч винтовок. Использовался и речной флот в составе 20 канонерок и переоборудованных пароходов, двух плавбатарей, а также несколько бронекатеров. Была в составе фронтов и красная авиация, по количеству самолетов сопостави¬
499

мая с польской. Конечно, значительная часть вооружения досталась Советской России в наследство от царской армии, какое-то количество осталось после ухода германских войск и в виде трофеев после победы над армиями Колчака, Деникина и Юденича. Но ведь Белая армия тоже использовала вооружение царской армии, так что если его не хватало для войны с Германией, то маловероятно, что им можно было вооружить такое количество солдат с обеих сторон. Тем более что часть его досталась многочисленным бандам, действовавшим от Карпат до Тихого океана. Правда, Белому движению помогали страны Антанты, поставлявшие как вооружение, так и боеприпасы к нему.
Если, как считается, Советская Россия того времени находилась в окружении врагов, то каким образом Красная армия пополняла естественную во время боевых действий убыль вооружений и боеприпасов? Ведь промышленность страны в процессе Гражданской войны была практически ликвидирована, а для производства оружия и боеприпасов кроме производственных площадей, станков и оборудования необходимы черные и цветные металлы, сырье для пороха, которые в это время не добывались и не производились. Напрашивается ответ, что Великобритания для обоюдного ослабления Польши и России поставляла вооружение и боеприпасы обеим сторонам.
Переговоры о перемирии велись в процессе ожесточенной войны, начиная с середины июля до середины октября 1920 г. Вначале, после конференции в Спа, принятые Верховным Советом Антанты решения о восточных границах Польши и о создании мирной конференции с участием всех государств, образовавшихся после развала Российской империи, были направлены в Москву министром иностранных дел Великобритании лордом Джорджем Натаниэлом Керзоном народному комиссару иностранных дел РСФСР Г. Чичерину. В британской ноте была указана линия разграничения между Польшей и Россией, на которую должна была отступить Красная армия, заключив перемирие: Вильно — Гродно — Валовка — Немиров — Брест — Дорогу ск — Устилуг — восточнее Грубешова — Крылов — западнее Равы-Русской — восточнее Перемышля — Карпаты (Главный карпатский водораздел).
500

Г. Чичерин ответил Д. Керзону, что Россия готова установить мирные отношения с Польшей, но для этого польское правительство должно обратиться к советскому правительству без посредников и путем переговоров решать вопросы мира и границ между двумя государствами. Собственно говоря, правительство Великобритании было согласно с условиями РСФСР, обещало рекомендовать Польше начать переговоры, но предупреждало, что настаивает на прекращении военных действий на момент мирных предложений от польского правительства. В ином случае Великобритания оставляла за собой право оказания Польше всемерной помощи.
Воюющие стороны действительно обменялись радиограммами о проведении мирных переговоров и таковые даже начались 1 августа 1920 г. в Барановичах, но представители командования Западного фронта Лобов и Шкутко заявили вице-премьеру Польши В. Врублевскому, что Красная армия не собирается прекращать военные действия на время переговоров, считая таковые затяжкой времени для перегруппировки польских вооруженных сил. Естественно, на этом переговоры закончились, и предложения о них последовали, лишь когда Западный фронт начал повсеместное отступление от Варшавы.
Теперь и польскую сторону не тревожило продолжение военных действий на фоне проходящих в Минске переговоров, начавшихся 29 августа 1920 г. между представителями сторон Я. Домбским и К. Данишевским. Представителей Белоруссии на переговорах не было, хотя ССРБ была провозглашена еще месяц назад. Соглашаясь с разграничением государств по «линии Керзона», представители России настаивали на советизации всей территории Украины и Белоруссии и ограничении численности польских вооруженных сил до 50 тысяч человек, что было для Польши неприемлемым. Все это привело к тому, что польская армия не задержалась на предполагаемой границе, а продолжала наступать по всему фронту. Чтобы военные действия не отвлекали переговорщиков от дела, место встречи делегаций перенесли в столицу Латвийской республики Ригу.
Теперь на переговоры прибыли делегации РСФСР и УССР под общим руководством С.М. Кирова, который осуществлял роль
501

свадебного генерала, так как все переговоры вел А.А. Иоффе. Председатель ЦИК ССРБ А. Червяков приехал в Ригу, но его не допустили к участию в переговорах, а лишь предоставили роль эксперта при российской делегации. Российская сторона, получив соответствующие указания ЦК РКПб, теперь соглашалась почти на все условия, предлагаемые поляками, но по каким-то причинам настаивала на обмене территории всей Белоруссии на территорию Западной Украины, при этом мнение А. Червякова никак не учитывалось. Видимо, влияние И. Сталина на своих соратников по ЦК РКПб как члена Революционного военного совета и Совета рабоче-крестьянской обороны было настолько значительно, что они, и лично В. Ленин, соглашались на получение непокорной Галиции взамен всей Белоруссии. Скорее всего, руководство РСФСР решило получить прямой доступ к границе Чехословакии, разуверившись в возможности советизации Польши. Но этот «дар данайцев» был отвергнут польской делегацией во главе с Я. Домбским и С. Грабским, считавших присутствие такого количества белорусов в государстве небезопасным для единства Польши.
Несмотря на разногласия по ряду вопросов, стороны подписали 12 октября 1920 г. Договор о перемирии и прелиминарных условиях мира между РСФСР и УССР с одной стороны и Польшей — с другой, при этом военные действия должны были прекратиться через шесть суток с момента подписания. В дальнейшем Польша и Советская Россия с Советской Украиной еще пять месяцев обсуждали условия мирного договора, который был подписан сторонами 18 марта 1921 г. Государственная граница между Польшей и РСФСР, ССРБ, УССР согласно Рижскому договору проходила по линии, где остановились польские войска: Дрисса — Дисна — 30 км западнее Полоцка — станция Загатье — р. Вилия — Радошковичи — Раков — Столбцы — Тимковичи — р. Морочь — р. Случь — Корец — Острог — Кунев — Ямполь — ГЦасновка — Волочиск — р. Збруч — Хотин.
Польша не только признала независимость УССР и ССРБ, но и возложила на них вместе с РСФСР ответственность за выплату ей 30 миллионов рублей золотом в качестве польской части золотого запаса бывшей Российской империи. В свою очередь Совет¬
502

ская Россия признала Польшу свободной от ответственности по долгам царского правительства. Кроме этого, Россия передала Польше 555 паровозов, 695 пассажирских и около 17 тысяч товарных вагонов. Россия вернула Польше многие ценности и реликвии, когда-то вывезенные с ее территории, в том числе и ключи от Варшавы, полученные А. Суворовым в 1794 г.
Несмотря на особую жестокость военных действий с обеих сторон, когда пленных старались не брать, их в Польше и России к моменту заключения мирного договора накопилось значительное количество. О степени жестокости к пленным и местному населению, проявленными бойцами и командирами 1-й Конармии, записал в своем дневнике Исаак Бабель, корреспондент агентства ЮгРОСТА, прошедший эту войну вместе с кавалеристами С. Буденного. Весь дневник переполнен жуткими сведениями о расправах красноармейцев над пленными польскими солдатами. Особенно страшно звучит запись за 28 августа, в которой И. Бабель сообщает, что «польский полк четыре раза клал оружие и защищался вновь, когда его начинали рубить» [46, 156]. Еще страшней выглядит запись за 30 августа: «Ездим с военкомом по линии, умоляем не рубить пленных, Апанасенко (командир 6-й кавдивизии. — Ю.Д.) умывает руки, Щеко обмолвился — рубить, это сыграло ужасную роль. Я не смотрел на лица, прикалывали, пристреливали, трупы покрыты телами, одного раздевают, другого пристреливают, стоны, крики, хрипы, атаку произвел наш эскадрон, Апанасенко в стороне, эскадрон оделся как следует...» [46,156]. После этого И. Бабель записывает: «Жить противно, убийцы, невыносимо, подлость и преступление» [46, 156].
Польские солдаты поступали не лучшим образом по отношению к пленным красноармейцам. Казимеж Свитальский, будущий премьер министр Польши, в служебном журнале за 22 июня 1920 г. записал: «Казаки сдаются в плен охотно. Они хотят, чтобы их отправляли к Врангелю. ...Разложение боевого духа большевицкой армии дезертирством на нашу сторону затруднено в результате остервенелого и безжалостного вырезания пленных нашими солдатами...» [46, 157].
Не только отдельные казаки, но целые части Красной армии действительно охотно сдавались в плен, к таким относятся Орен¬
503

бургский полк, Уральский полк, Башкирская кавалерийская бригада, ранее служившие в армии Колчака. Но на их просьбы по отправке этих частей к Врангелю правительство Ю. Пилсудского отвечало отказом, так как не собиралось усиливать Белую армию, не признававшую независимость Польши. Сдавались в плен и отдельные скрытые враги советской власти, желавшие воевать с ней в рядах русских подразделений Б. Савинкова, генерала Перемыкина, белорусских — генералов Л. Желиговского и С. Булак-Булаховича, украинских — генералов Павленко и Безручко, атамана Тютюнника. Всего перебежчиков было около 18 тысяч человек.
Вообще, армии противоборствующих сторон за два года войны понесли не столь уж весомые потери по сравнению с потерями Первой мировой войны. Так, по подсчетам Побуга-Малиновского, число погибших польских солдат составило 16 139, умерших от ран и болезней — 29 353, пропавших без вести (или попавших в плен) — 50 700, а раненых — 101 200 человек. Потери Красной армии за то же время в соответствии с изданными в 1993 г. Воениздатом статистическими исследованиями составили: убитыми — 18 тысяч, умерших в лазаретах — 17,5 тысяч человек и 95 тысяч красноармейцев пропавших без вести и взятых в плен.
Если статистика потерь обеих армий все-таки велась в соответствующих документах, то урон, нанесенный мирному населению, не поддается никакому исчислению. И более всех в белорусских, украинских и польских местечках погибали евреи, среди общин которых погромы производили солдаты, бандиты и все, кто имел в руках оружие. «Население ждет избавителей, евреи свободы — приезжают кубанцы...», —записал И. Бабель в своем дневнике 21 июля между Пелчем и Боратином [46, 159]. Ничем не лучше поступали и поляки (о чем со слов очевидцев в Житомире поведал И. Бабель), которые «вошли в город на 3 дня, еврейский погром, резали бороды, это обычно, собрали на рынке 45 евреев, отвели в помещение скотобойни, истязания...» [46, 161]. А 21 августа в дневнике появилась запись, что «наша армия идет зарабатывать, не революция, а восстание дикой вольницы. Это просто средство, которым не брезгует партия» [46, 147].
504

Содержание военнопленных в концентрационных лагерях, что русских, что польских, не отвечало каким-либо международным нормам, так как миссии Красного Креста этих стран не сумели договориться об их судьбе еще до начала военных действий. Были и объективные причины большой смертности как польских, так и русских военнопленных от эпидемий тифа, холеры и дизентерии, а также недостатка пищи из-за неурожаев в Польше, Украине, Белоруссии и России вследствие непогоды и повсеместных военных действий, погубивших засеянные поля еще до того, как крестьяне собрали урожай. Да и сами места обитания военнопленных, как правило, состояли из наскоро сбитых дощатых бараков, совершенно не приспособленных для длительного проживания, тем более в зимнее время.
Претензии сторон друг к другу по поводу судьбы военнопленных начались сразу после прекращения военных действий. Например, нарком иностранных дел Г. Чичерин заявил, что в плен к полякам попало около 130 тысяч красноармейцев, причем 60 тысяч из них умерли в лагерях. Польские историки, соглашаясь с общей цифрой военнопленных, находившихся в польских лагерях — 100 тысяч человек, подсчитали, что умерших среди них было от 18 до 24 тысяч. И такая смертность происходила не только в польских лагерях военнопленных, но и в германских лагерях, в которых были интернированы корпус Г. Гая и еще две дивизии (всего 35 тысяч красноармейцев), перешедшие границу осенью 1920 г., где от голода и болезней тоже умерло несколько тысяч человек. Далеко не все пленные красноармейцы находились в немногочисленных лагерях, большую часть смирившихся и желавших выжить польские власти передавали для работы в государственных учреждениях и у частных лиц.
Не лучшее положение польских военнопленных было в российских лагерях, где их использовали чаще всего на ремонтностроительных работах на железных дорогах. Летом 1921 г. польский представитель полковник Я. Темпе ль передал официальное заявление комиссару Иорданскому: «Обращаю Ваше внимание на то, что... положение пленных поляков в лагере в Туле отчаянное. Снабжения продуктами этого лагеря не хватает даже на под¬
505

держание физических сил. Пленные привлекаются к тяжелому труду, что при скверном питании окончательно их губит... Прошу г-на Председателя об ускорении всеми способами эвакуации этого лагеря. Согласно Рижского соглашения лагерь в Туле должен быть эвакуирован одним из первых, ибо он находится в так называемой голодной губернии» [70, 498].
Действительно, в феврале 1921 г. сторонами было подписано соглашение об обмене пленными, и уже в марте в РСФСР ушел первый эшелон, а до апреля 1922 г. вернулось из польского плена около 80 тысяч человек. Подсчитать вернувшихся польских пленных из России затруднительно из-за огромного количества беженцев, отъезду которых большевики в основном не препятствовали. Тем не менее считается, что среди приехавших в Польшу было около 42 тысяч пленных и 150 тысяч беженцев, а с учетом нелегальных беженцев эта цифра может быть увеличена до 500 тысяч человек.
Вряд ли правительство РСФСР, а затем СССР сильно волновало количество расстрелянных и умерших в польском плену красноармейцев, и если такие претензии полякам предъявлялись, то делалось это скорее в силу традиций дипломатических отношений. По крайней мере когда в 1951 г. во Львове велось строительство ПКиО, территория которого охватывала заброшенные захоронения красноармейцев 1-й Конной армии, погибших в боях за город в 1920 г., то кладбище было срыто, а останки просто загрузили в грузовики и вывезли в неизвестном направлении. Советскому населению Львова была предложена версия о захоронениях там немцев времен Отечественной войны.
Итак, мир заключен, обмен пленными и беженцами произведен, а вот взаимная ненависть, порожденная длительной и сложной историей взаимоотношений этих двух славянских народов еще в эпоху династии Романовых, осталась надолго. Личную неприязнь Романовых к полякам может проиллюстрировать воспоминание того времени одного из немногих оставшихся в живых членов этой фамилии — великого князя Александра Михайловича: «Некогда я ненавидел их, и руки у меня чесались добраться до Ленина и Троцкого, но тут я стал узнавать то об одном, то о другом
506

конструктивном шаге московского правительства и ловил себя на том, что шепчу “Браво!” Как все те христиане, что “ни холодны ни горячи”, я не знал иного способа излечиться от ненависти, кроме как потопить ее в другой, еще более жгучей. Предмет последней мне предложили поляки. Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: “Поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от ее западных рубежей!”. Я не осмеливался выражаться открыто, но слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной Армии победы» [75, 692].
Власть большевиков все более укреплялась в России, Белоруссии и Украине, но их успех в основном зиждился на крови своих соотечественников: в ноябре 1920 г. была разгромлена армия генерала Врангеля в Крыму, затем в 1921 г. были подавлены многотысячное крестьянское восстание под руководством Союза трудового крестьянства в Тамбовской губернии, длившееся почти год, и восстание моряков в Кронштадте. И хотя правительства Франции, Великобритании, США и Японии могли быть довольны расчленением Российской империи на Финляндию, Эстонию, Латвию, Литву, Польшу, РСФСР, УССР, БССР, Закавказскую федерацию, различные ханства и эмираты в Средней Азии, а также Дальневосточную республику, это продолжалось совсем недолго. На I Всесоюзном съезде Советов 30 декабря 1922 г. был образован Союз Советских Социалистических Республик, в состав которого вошли РСФСР с поглощенной ею Дальневосточной республикой, УССР, БССР, ГрССР, АрССР, АзССР. И это был первый шаг к восстановлению теперь уже Советской империи.
Правда, пример такого подхода к формированию государства показали поляки. Еще 12 июля 1920 г. РСФСР заключила в Москве мирный договор с Литовской республикой, по которому признавала города Брас лав, Вильно, Гродно, Лиду, Ошмяны, Сморгонь и Щучин составной частью этого независимого государства. Такое признание правительству РСФСР ничего не стои¬
507

ло, так как эти города остались за пределами страны и были заняты польскими войсками. Польша в свою очередь под нажимом Лиги Наций тоже подписала 7 октября 1920 г. соглашение с Литвой о демаркационной линии между государствами, в соответствии с которым Вильно передавалось литовцам.
Но не успели высохнуть чернила на этом документе, как 9 октября «взбунтовалась» 10-я дивизия генерала Люциана Желиговского и, выйдя из подчинения польского командования, захватила Вильно с прилегающей территорией. Эта дивизия в основном состояла из белорусов католического исповедания и первоначально была сформирована в армии А. Деникина тогда еще бывшим царским полковником Л. Желиговским. После разгрома Белой армии дивизия была передислоцирована с Кубани через Румынию в Польшу.
Диктатор Ю. Пилсудский объявил генерала мятежником, но тот уже 12 октября 1920 г. издал декрет о создании государства Средняя Литва. В литовской армии было всего две дивизии, поэтому Литовская республика не могла силой разрешить этот вопрос. В 1922 г. в Средней Литве провели выборы в собственный сейм, который затем принял решение о вхождении своего государства в состав Польши на правах автономной провинции. Литве оставалось только разорвать дипломатические отношения с Польшей, и, хотя до военных действий не дошло, эти бывшие союзные государства еще долго оставались в состоянии «войны».

Глава 10
ОТ ОДНОЙ ВОЙНЫ К ДРУГОЙ
Приступив к мирной жизни, поляки выбрали делегатов на Законодательный сейм, который избрал президентом Польской Республики С. Войцеховского, а кабинет министров при нем возглавил В. Витое. Однако послевоенное экономическое и внутриполитическое положение Польши, занимавшей шестое место по территории и численности населения в Европе, оставалось тяжелым. В 1926 г. экономический кризис в стране послужил причиной многочисленных выступлений не только украинцев и белорусов, но и самих поляков. Все это могло ввергнуть страну в революцию.
Для предотвращения прихода к власти в результате народных волнений левых партий маршал Ю. Пилсудский устроил в стране 12 мая 1926 г. военный переворот. После непродолжительных военных столкновений с правительственными войсками мятежники заняли Варшаву. Законное правительство было свергнуто, а президент С. Войцеховский подал в отставку.
Президентом Польши стал ставленник маршала профессор химии Львовского политехнического института Игнаций Мосцицкий, но фактическое управление государством перешло к маршалу Ю. Пилсудскому. Правление этого диктатора отмечалось репрессиями против собственного народа — поляков, белорусов, украинцев, немцев и евреев. Аресты среди населения проходили по политическим мотивам, но в основном это касалось левых партий.
Еще до мятежа военных в Польше был принят курс на полонизацию Западной Украины и Западной Белоруссии. С 1924 до 1936 г. на территории Белоруссии поселилось около 300 тысяч поляков, так называемых осадников, а в Восточной Галиции и Волыни — до 200 тысяч. Этим осадникам государство выделяло бесплатно от 15 до 40 гектаров земли, а также денежные субси¬
509

дии для обзаведения хозяйством. В основном среди новых жителей этих территорий преобладали бывшие воины-ветераны польско-российской войны. Такая политика польского правительства привела к подъему национального самосознания украинцев и белорусов, создававших свои подпольные политические организации и боевые группы для борьбы за независимость. Хотя надо признать, что и малоимущие крестьяне среди украинцев и белорусов повсеместно получили землю в личное пользование. По всей территории Западной Белоруссии и Западной Украины возрождались католические и униатские церкви, возобновилась агитация среди православных граждан за переход в униатство или католицизм. Естественно, государственным языком стал польский, а в школах прекратилось преподавание украинского и белорусского языков.
В Советском Союзе в это время продолжались голод и разруха в промышленности, а репрессии, проходившие в стране с момента прихода большевиков к власти, не только не останавливались, но даже усиливались. При этом арестам и ликвидации подвергались и откровенные враги советской власти, и общественные организации, занимавшиеся помощью голодающему населению. В середине 1921 г. был арестован Общественный комитет содействия голодающим, хотя его председатель В.Г. Короленко был пощажен, так как он в это время был уже прикован болезнью к постели. Этот русский писатель в молодости примыкал к народникам, а вот «красный террор» большевиков отвергал, о чем писал Максиму Горькому: «История когда-нибудь отметит, что с искренними революционерами и социалистами большевистская революция расправлялась теми же средствами, как и царский режим» [65, 5-35]. Вот только до настоящих репрессий Владимир Галактионович не дожил.
Репрессиям подвергались «лишенцы», т.е. бывшие аристократы, дворяне и многие другие, кто был лишен большевиками избирательного права. Но особенно доставалось членам партий, еще недавно сотрудничавших с большевиками, теперь же оказавшимся не ко двору у правящей партии ВКПб. По поводу ликвидации большевиками членов других партий А.И. Солженицын написал, что «ни
510

один гражданин российского государства, когда-либо вступивший в иную партию, не в большевики, уже судьбы своей не избежал, он был обречен... Он мог быть арестован не в первую очередь, он мог дожить (по степени своей опасности) до 1922, до 32-го или даже до 37-го года, но списки хранились, очередь шла, очередь доходила, его арестовывали или только любезно приглашали и задавали единственный вопрос: состоял ли он..?» [65, 5-34].
Если в восточных воеводствах Польши насаждался католицизм и униатство, то в СССР большевиками активно ликвидировалась православная церковь и ее служители, а также и религиозные институты инаковерующих граждан. Зато насаждалась единственно правильная религия — воинствующий атеизм. Сам по себе атеизм — вполне нормальное явление, появившееся задолго до большевиков, а вот методы, которыми он насаждался, были неприемлемыми, но уже сломленный за время Гражданской войны народ принял и это.
После смерти лидера партии и государства В.И. Ленина в 1924 г. власть в стране почти сразу перешла к И.В. Сталину. Однако борьба за власть привела к тому, что и соратники по партии теперь часто становились «врагами народа».
Однако идея мировой революции была все так же актуальна для лидеров ВКПб, несмотря на их разногласия. В первую очередь коммунистическая партия продолжала вести подрывную работу в Западной Белоруссии и Западной Украине. Рижский договор отвергал такие методы влияния: «Стороны отказываются от всякого рода интервенций либо их поддержки; обязуются не создавать и не поддерживать организаций, имеющих целью вооруженную борьбу с другой стороной» [70, 508]. Несмотря на статьи договора, Разведывательное управление (Разведупр) Штаба Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА) продолжало поддерживать Нелегальную военную организацию в Западной Белоруссии, созданную по инициативе члена Реввоенсовета Западного фронта И.С. Уншлихта еще в 1919 г. Партизанские отряды НВО нападали на полицейские посты, убивали представителей местной власти, а также осадников, не брезговали налетами на почтовые отделения, банки, грабили поезда. Кроме террористической деятель¬
511

ности партизаны, когда это было возможно, проводили митинги среди жителей местечек, призывая местное население поддерживать их, а молодежь — вступать в их ряды.
А.Е. Тарас приводит данные за период с мая 1922-го по ноябрь 1924 г., когда отряды К. Орловского* и С. Ваупшасова провели 94 операции, в результате которых были разгромлены шесть полицейских участков и одно полицейское управление, сожжены 10 имений арендаторов и один дворец, взорваны два железнодорожных моста, а на одну ночь партизанами был захвачен приграничный город Столбцы, где они освободили всех арестованных из местной тюрьмы. Так что красные партизаны действовали в этих местах еще задолго до Великой Отечественной войны. В случае опасности их отряды переходили через границу на территорию БССР и УССР, где советская власть лояльно относилась к своим соратникам по борьбе с мировой буржуазией, а затем вновь возвращались в Западную Белоруссию. Однако эти примеры партизанских действий так и не подняли белорусский народ на борьбу за свою независимость, а точнее, за вхождение в Белорусскую республику СССР.
Естественно, 2-й отдел (разведка) польского Главного штаба тоже проводил террористические акты на территории Советского Союза, но не столь масштабно, как их противник. После подписания перемирия между Польшей и РСФСР 12 октября 1920 г. военные действия между сторонами прекратились, но еще долго подразделения С. Петлюры и С. Булак-Булаховича продолжали свою собственную войну с Красной армией, что, естественно, использовалось как армейской разведкой, так и политической полицией (дефензивой, defensywa — оборона).
Широко известный эпизод советского кинофильма «Государственная граница», когда польские белобандиты, перейдя границу, захватили приграничный город и разгромили погранзаставу, судя по исследованиям А.Е. Тараса, оказался реальным случаем
* А.Е. Тарас приводит выдержку из автобиографии К. Орловского, хранящейся в центральном архиве КГБ Беларуси: «За один только 1924 год по моей инициативе и лично мной было убито больше 100 человек жандармов и помещиков» [70, 515].
512

в украинском Ямполе на реке Збруч. Только вот были они, вероятнее всего, красными партизанами, одетыми в польскую военную форму, которые, спасаясь от преследования польских улан, перешли советскую границу, разгромили заставу и скрылись в обратном направлении.
В своем донесении руководству пограничники доложили, что в ночь с 7 на 8 января 1925 г. «перешла границу группа польских солдат около 40 чел. пехоты и три всадника, которая обстреляв наш сторожевой наряд, прорвалась в здание заставы и управление комендатуры, обстреляла их и забросала гранатами. Ворвавшись в канцелярию заставы, захватила дела и переписку. Пограничники, приняв меры к обороне, вынудили поляков отойти в прилегающий сад. Во время обороны был ранен в ногу начальник заставы Дикерман, пытавшийся установить на крыльце пулемет. При нападении поляков помощником начальника заставы Бахлиным был убит руководивший нападением капрал, что внесло расстройство в ряды поляков и они, захватив убитого капрала, поспешно отошли на свою территорию» [70, 517].
Поскольку такая провокация на границе могла привести к войне с Польшей, 8 января срочно было проведено заседание Политбюро ЦК ВКПб, на котором было принято решение: для расследования случившегося в Ямполе создать специальную комиссию с выездом на место нападения польского отряда. В результате работы комиссии вскрылось участие Разведупра в этом вопиющем инциденте.
Зачем была нужна такая акция Разведу пру — неизвестно, но Политбюро ЦК ВКПб 27 января того же года, рассмотрев материалы комиссии, назначило еще одну в составе В.В. Куйбышева, Ф.Э. Дзержинского, И.С. Уншлихта, М.В. Фрунзе и Г.В. Чичерина теперь уже «для рассмотрения и установления формы работы Разведупра за границей и целесообразности дальнейшего существования Разведупра в том виде, в каком он до сих пор вел свою работу» [70, 518].
Ф.Э. Дзержинский в тот же день по своему ведомству направил письмо полномочному представителю ОГПУ в Украине Балицкому, в котором дал соответствующую оценку работе совет¬
513

ских разведывательных органов: «Безответственным действиям Разведупра, втягивающим нас в конфликт с соседним государством, надо положить властно предел. Случай в Ямполе показал, что на нашей территории существуют банды против поляков. Так равно и при содействии с нашей стороны работают банды за кордоном...» [70, 519]. Примечательно, что Феликс Эдмундович называет эти, организованные Разведупром, партизанские отряды бандами, что, собственно говоря, больше подходит для наименования террористической организации.
Председатель ГПУ СССР просил также своего полпреда выяснить и доложить подробно о численности, дислокации и вооружении этих «банд», а также выяснить, каким лицам и учреждениям в пограничной полосе, Киеве, Харькове и Москве они подчиняются и как организовано управление ими. То есть председателю самого грозного учреждения в стране не было известно что-либо о деятельности армейской разведки, и ни нарком обороны М.В. Фрунзе, ни член Реввоенсовета СССР И.С. Уншлихт, курировавший работу Разведу пра Штаба РККА, не смогли или не захотели просветить его по этому вопросу.
По результатам работы комиссии, произведшей опрос свидетелей на границе и сотрудников Разведупра в Москве, Политбюро ЦК ВКПб, заслушав доклад В.В. Куйбышева, приняло постановление от 25 февраля 1925 г., в котором предписывалось:
«Активную разведку в настоящем ее виде (организация связи, снабжение и руководство диверсионными отрядами на территории Польской республики) — ликвидировать... Ни в одной стране не должно быть наших активных боевых групп, производящих боевые акты и получающих от нас непосредственно средства, указания и руководство. Вся боевая и повстанческая работа, необходимые для этого отряды и группы передаются в полное подчинение компартии страны, в которой они находятся. Они не должны заниматься разведкой для военного ведомства Советского Союза, то есть для Разведупра. Немедленно заменяются все расконспирированные на границе начальники и руководители бывшей активной разведки» [70, 519].
Вряд ли членов Политбюро ЦК ВКПб так сильно смутили результаты и методы работы Разведупра за границей и в пригра¬
514

ничной зоне, а вот ведомственная неприязнь, а иногда и открытое противодействие армейской и внешней разведки органов безопасности в СССР существовали всегда. Просто И.С. Сталину хорошие взаимоотношения с ГПУ и лично с Ф.Э. Дзержинским, которому в том числе подчинялась и пограничная служба, во время борьбы за власть были куда важнее, чем организация нескольких террористических актов на территории Польши. Советский Союз еще не был готов к крупномасштабной войне, а действия Разведу пра за границей могли спровоцировать таковую.
Чтобы с «честью» выйти из этого положения, Народный комиссариат иностранных дел составил и передал польским коллегам ноту протеста по поводу нападения «польского воинского подразделения» на советскую погранзаставу, но без каких-либо жестких выводов, обычных в таких случаях.
Партизанские отряды в Новогрудском, Полесском и Волынском воеводствах Польши согласно этому постановлению партии Разведупр Штаба РККА частично распустил по домам, а частично вывел на территорию Советского Союза, где многие партизаны как ненужные свидетели этого произвола были ликвидированы. Но эстафета террористических актов просто перешла к боевикам подпольного комитета Коммунистической партии Западной Белоруссии, созданной в 1923 г., вот только никакого решающего перелома в политической расстановке сил Польши эти диверсии не принесли, и к 1926 г. их количество серьезно уменьшилось.
Зато реакция официальных властей на действия коммунистов со временем только увеличивалась. Вернувшийся к власти Ю. Пилсудский объявил политику оздоровления (санации) государства, что в первую очередь проявлялось в репрессиях ко всем левым партиям. Количество арестованных ежегодно увеличивалось и в 1932 г. достигло 48 тысяч человек. Такое количество арестантов не могли выдержать существующие тюрьмы, и для их размещения в 1934 г. был открыт концентрационный лагерь в Березе-Картузской, а через два года — еще один в Бяла-Подляске. Считалось, что эти лагеря были созданы для перевоспитания инакомыслящих граждан в течение трех месяцев под присмотром надзирателей. Над
515

теми, кто не успевал перевоспитаться в общей массе, надзиратели работали отдельно, а «брак в их воспитательной системе» вскоре оказывался на кладбище. В общей сложности такой системе перевоспитания были подвергнуты десятки тысяч человек.
Кроме коммунистических отрядов, в Львовском, Станиславовском и Тарнопольском воеводствах действовали украинские националисты, и на начальном этапе интересы этих организаций в борьбе за независимость от Польши совпадали. В 1920 г. была создана в Праге группой офицеров бывшей Западноукраинской Народной республики Украинская войсковая организация во главе с полковником Евгением Коновальцем. Одним из самых известных террористических актов этой организации украинских националистов было неудачное покушение в 1921 г. на маршала Ю. Пилсудского.
Удивительно, что Украинская войсковая организация после 1925 г. распалась, и произошло это практически одновременно с ликвидацией партизанских отрядов Разведупра Штаба РККА. В дальнейшем Е. Коновалец вновь собрал вокруг себя единомышленников, создав на этот раз в 1928 г. Организацию украинских националистов (ОУН), боевиков которой чаще всего называли оуновцами. На этот раз источником материального существования стала контрразведка Германии, которая была заинтересована в получении данных о польской армии. Ведь Данциг, несмотря на статус свободного города, был заселен немцами, а польские власти не только не оставляли надежд на включение этого города, называемого в Польше Гданьском, в свое государство, но проводили против него экономические и военные провокации. Да и вопросы существования польского коридора к морю не добавляли спокойствия германским властям.
В Восточной Галиции оуновцы проводили террористические акты не только по отношению к известным политическим или административным деятелям, но и против поляков-осадников. За одно только лето 1930 г. ими было сожжено более двух тысяч домов поселенцев.
Во время Первой мировой войны будущие организаторы ОУН Коновалец и Лебедь находились с 1915 по 1918г. в лагере военно¬
516

пленных под Царицыном. Известно, что Лебедь, один из будущих организаторов Украинской повстанческой армии, был завербован ОГПУ еще в начале 20-х годов. Именно этот украинский националист помог советскому разведчику Павлу Судоплатову ликвидировать в 1938 г. в Хельсинки лидера ОУН Коновальца якобы за осуществленное оуновцами убийство советского дипломата Алексея Майкова. Этого дипломата оуновцы убили во Львове в 1933 г. в знак протеста против голодомора в Советской Украине.
Надо понимать, что в 1933 г. у лидеров ОУН не возникало сомнения, что жестокий голод в Украине вызван не столько климатическими бедами, сколько иными причинами, когда у крестьян, загнанных в колхозы, отбирали урожай подчистую, не оставляя ничего ни на еду, ни для посева. Конечно, надо признать, что голод 1932 — 1933 гг. был бичом для всего советского народа, но наиболее остро он ощущался в Поволжье, Северном Кавказе, Казахстане и Украине. Именно там, где в период Гражданской войны и становления советской власти возникали самостоятельные государства с совсем не коммунистической ориентацией. Учитывая мстительность лидеров ВКПб и лично товарища Сталина, можно предположить, что эти советские территории были у них на особом счету.
По крайней мере В.И. Ленин еще в 1922 г., когда в стране тоже был голод, подал своему ученику достойный для подражания пример и в своем письме к членам Политбюро ЦК РКПб написал, что «именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы имеем 99 из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и по дорогам валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого-либо сопротивления...
Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше: надо именно теперь проучить эту публику
517

так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать...» [63, 427]. Отняв у голодных последнюю надежду на выживание, советское руководство продало за границу 17,3 миллиона центнеров зерна в 1932 г. и 16,8 миллиона центнеров — в 1933 г.
Основной задачей украинских националистов были политические убийства среди польских государственных служащих. Наиболее известными были ликвидации сторонника примирения поляков и украинцев Тадеуша Голувко в 1931 г., комиссара Львовской полиции Эмилиана Чеховского в 1932 г., министра внутренних дел Польши Бронислава Перацкого. Организатора этих убийств Степана Бандеру польская полиция арестовала, суд приговорил его к смертной казни через повешение. Однако под давлением германской дипломатии этот наиболее известный в Украине борец за независимость Галиции, сначала от Польши, а затем от СССР, был помилован с изменением наказания на тюремное заключение.
Национализм не был чертой, присущей исключительно западным украинцам, после исчезновения с карты Европы Российской, Австро-Венгерской, Германской и Турецкой империй это явление стало широко распространяться среди многих народов.
Вообще, ситуация, сложившаяся в социал-демократическом движении после подавления революций в Венгрии, Австрии, Словакии и Баварии, серьезно изменилась. Сплочение наиболее радикальных левых сил в III Коммунистическом интернационале привело к тому, что социал-демократы отказались от революционных методов изменения государственной власти в своих странах, приняв за основу методы парламентской борьбы. В то же время в РСФСР В.И. Лениным была провозглашена задача построения социализма в отдельно взятой стране, что, естественно, тоже послужило причиной разочарования многих сторонников марксистских идей в европейских странах, веривших, что Первая мировая война должна привести к мировой революции.
Все это, а также послевоенная разруха в экономике привели к подъему национализма в Италии, Германии, Венгрии и других странах. Так, вышедший из рядов социал-демократической партии
518

Бенито Муссолини создал в Италии фашистскую партию, которая в 1922 г. пришла к власти в стране. В Германии в 1921 г. Адольф Гитлер создает Национал-социалистическую германскую рабочую партию (НСДАП, NSDAP — National Sozialistisch Deutsch Arbeiter Partei). Новая партия вобрала в себя членов Немецкой рабочей партии Дреке лера, Немецкой национал-социалистической партии Юнга и Немецкой социалистической партии Штрейхера. Лозунгом были все те же слова: «заводы — рабочим, земля — крестьянам». Правда, когда нацисты пришли к власти, об этом лозунге забыли, но еще в 1933 г. день 1 Мая был объявлен «национальным праздником труда».
В ноябре 1923 г. в Мюнхене нацисты попытались свергнуть баварское правительство, рассчитывая в случае удачи распространить свою власть на всю Германию. Путч был подавлен, А. Гитлер арестован и более года просидел в тюрьме. Неудача сменила революционные методы прихода к власти на парламентские, националсоциалисты решили баллотироваться на выборах в рейхстаг. Уже в 1932 г. эта партия занимала наибольшее количество мест в рейхстаге, а в 1933 г. президент. Гинденбург назначил А. Гитлера канцлером Германии.
Надо отметить, что ситуация, сложившаяся в Германии после поражения в войне, способствовала зарождению нацизма. После признания немцами в ноябре 1918 г. своего поражения офицеры посчитали себя оскорбленными и не смогли смириться с мыслью о капитуляции. Именно они начали распространять версию о том, что их армия не проиграла, а пала жертвой предательства. Естественно, профессиональные военные мечтали о реванше, но вот иметь соответствующую этим желаниям армию Германии было запрещено условиями Версальского договора. Чтобы избежать санкций, германское командование по договоренности с советским командованием организовало подготовку военных кадров на территории СССР. Это был взаимовыгодный обмен: подготовка немецких танкистов, летчиков и военных химиков взамен на получение технологий и образцов вооружения, которыми РККА и советская промышленность не располагали. Обучение немецких военных на советских полигонах и аэродромах проходило с 1925 до 1933 г.
519

В СССР был принят курс на индустриализацию страны, для осуществления которой правительством формировался план на каждые последующие пять лет. Однако строительство мощных гидроэлектростанций, доменных печей и мартенов, алюминиевых заводов имело целью обеспечения металлом танковых и авиационных заводов. Практически вся создаваемая промышленность работала на перевооружение армии. Коммунистическая партия во главе с И.В. Сталиным готовила страну к войне. Еще в 1925 г. на январском пленуме ЦК ВКПб генеральный секретарь заявил: «Если война начнется, то нам не придется сидеть сложа руки, — нам придется выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашу весов, гирю, которая могла бы перевесить» [70, 534].
А приход в Германии к власти лидера национал-социалистов только ускорил и усилил этот процесс, так как стало понятно: войны Европе не избежать. Уже в 1935 г. Германия присоединила к себе, правда в результате плебисцита, Саарскую область, расположившуюся вдоль реки Саары на границе с французскими областями Мозель и Верхний Рейн, а в 1936 г. германская армия вошла в Рейнскую демилитаризованную зону. Осенью того же года в Берлине был оформлен военно-политический союз Германии и Италии, которая уже годом раньше начала войну в Эфиопии. Гражданская война в Испанской республике между республиканцами и войсками генерала Франко привлекла для проверки новейших видов вооружения «добровольцев» в армии обеих воюющих сторон из СССР и Германии, а также других стран. Именно в этой войне бывшие курсанты Липецкой авиационной школы столкнулись между собой в испанском небе.
Польское правительство тоже понимало, что воссоздание независимой Польши из территорий, принадлежавших долгое время Германии, Австрии и России, может привести к военному переделу страны со стороны этих соседей. Чтобы этого не случилось, сначала с СССР был подписан договор о ненападении в 1932 г., продленный через два года до 1945 г. Затем и с Германией было подписано в 1934 г. соглашение «О мирном разрешении споров». Однако в 1935 г. умер Ю. Пилсудский, который
520

считал, что достигнутого поляками в воссоздании своего государства вполне достаточно для перехода страны к мирной жизни. Его преемники перешли к более энергичной политике по отношению к своим соседям, требуя присоединения Данцига, Тешинской Силезии, Закарпатской Руси* и Каунаса.
Еще в январе 1934 г. французский министр иностранных дел Луи Барту предложил правительствам Германии, Латвии, Литвы, Польши, СССР, Чехословакии, Финляндии и Эстонии заключить между собой Восточный пакт о коллективной безопасности. В сентябре того же года Германия, а затем и Польша отклонили этот проект, а через месяц, не без помощи германской разведки, в Марселе убили Луи Барту и прибывшего с официальным визитом во Францию югославского короля Александра. На том завершились попытки установления более прочного мира в этом регионе Европы, а столь негативное отношение к Восточному пакту сблизило политику Германии и Польши.
Эти две страны в марте 1938 г. действовали настолько синхронно, что, по всей вероятности, существовали взаимные договоренности об организации одновременной агрессии в отношении Австрии и Литвы. По крайней мере 14 февраля 1938 г. президент и рейхсканцлер Германии А. Гитлер предупредил президента Польши И. Мосцицкого о подготовке присоединения Австрии к Третьему рейху. Германия 11 марта ввела свои войска в Австрию, и в тот же день на литовской территории вблизи границы был найден труп польского солдата. Ответственность за смерть своего гражданина поляки возложили на литовскую сторону. Через пять дней польское правительство предъявило Литве ультиматум, в котором потребовало немедленно установить дипломатические отношения с признанием фактических границ между государствами. Именно правительство СССР рекомендовало Литве принять эти требования, так как в ином случае литовцы останутся без какой-либо их поддержки, одновременно Наркомат иностранных дел выразил польской стороне заинтересованность своего прави¬
* В СССР территория от Ужгорода до Рахова называлась Закарпатьем, хотя в Чехословакии она именовалась Подкарпатьем.
521

тельства в сохранении мира в этом регионе. Аналогичную поддержку Литве оказало и французское правительство.
Литовское правительство вынуждено было признать границы с Польшей и установило дипломатические, торговые и почтовотелеграфные отношения со своим западным соседом. Правда, статью конституции, в которой говорилось о столичном статусе Вильнюса, литовцы оставили без изменений.
В СССР тоже проходили серьезные изменения по упрочнению единоличной власти И.В. Сталина, по организации бесплатного труда в Главном управлении лагерей и увеличению потока арестованных по «политическим мотивам». Но главной особенностью этого десятилетия была реформа в РККА. Ведь большинство красных командиров стало таковыми во время Гражданской войны путем избрания своими бойцами. Такая военная демократия устраивала партийное руководство во время разжигания мировой революции, но теперь нужна была жесткая армейская дисциплина, когда военные беспрекословно выполняли бы указания И.В. Сталина. И если в 1935 г. были присвоены маршальские звания Блюхеру, Буденному, Ворошилову, Егорову и Тухачевскому, то уже в 1937 г. трое из них были расстреляны. Оставшиеся были настолько преданы генеральному секретарю, что не представляли для него какой-либо опасности. Кроме маршалов Блюхера, Егорова и Тухачевского, были расстреляны или осуждены многие тысячи красных командиров из числа высшего и среднего звена управления РККА. Вместо народных избранников на командные посты в армии назначались красные командиры, которые чаще всего своей карьерой были обязаны лично И.В. Сталину.
Уже в 1935 г. численность РККА достигла одного миллиона человек только в сухопутных войсках, сведенных в 119 дивизий и 17 отдельных бригад, имеющих в своем составе около четырех с половиной тысяч танков, танкеток и бронеавтомобилей, а также свыше шести тысяч самолетов. При этом промышленность уже могла в достаточном количестве поставлять вооружение для вновь создаваемых воинских подразделений.
Имея такую армию, руководство СССР стремилось проверить ее в деле, но выглядеть это должно было как исключительно бла¬
522

городная акция. И такой случай мог подвернуться в связи с Судетским кризисом. Еще до вступления германских войск в Австрию А. Гитлер заявил, что не может оставить 10 миллионов соплеменников в Чехословакии, оторванными от остальной Германии. На северо-западе Чехии местными немцами в 1933 г. была создана Судето-немецкая партия во главе с Конрадом Гейнлейном. На съезде этой партии в Карлсбаде (Карловы Вары) были выдвинуты требования по отторжению Судетской области от Чехословакии и присоединению к Германии. Чехословакия была связана договорами о взаимной помощи с Францией и СССР, что давало возможность РККА прийти этой стране на помощь в случае обращения чехословацкого правительства к своим советским коллегам. Но для президента Эдуарда Бенеша советская помощь показалась куда более опасной, чем германская оккупация Судетов.
Имела территориальные претензии к Чехословакии и Польша, претендующая на Тешинскую Силезию, где проживало около 80 тысяч поляков, и Закарпатскую Русь, русины которой уж точно не мечтали стать поляками. По примеру своих соседей поляки создали в Тешине Союз поляков, который 26 марта 1938 г. провозгласил своей целью борьбу за отделение Силезии от Чехословакии.
Первыми борьбу за свое отделение от Чехии начали судетские немцы, но в сентябре 1938 г. они потерпели поражение от чехословацкой армии. Теперь уже Германия была готова вступиться за своих соплеменников, но на помощь Чехословакии согласно договору готовилась прийти Франция, начавшая разворачивать свои армии на границе с Германией. В то же время германская и польская армии начали развертывание своих войск на границах с Чехословакией.
Началу военных действий помешала политика Великобритании, премьер-министр которой Невилл Чемберлен не желал распространения в Центральной Европе коммунистического влияния СССР, да еще в союзе с Чехословакией и Францией. Куда более британские политические круги были заинтересованы в развертывании германских армий против СССР, для чего готовы были пожертвовать территорией Чехословакии. В Мюнхене 29 сентя¬
523

бря 1938 г. состоялась встреча Гитлера, Муссолини, Чемберлена и Даладье, где было принято решение, без участия Бенеша, о передаче Чехословакией Судетской области Германии, Тешинской Силезии — Польше и Закарпатской Руси — Венгрии. Чехи и словаки обязаны были в десятидневный срок освободить эти районы, при этом все предприятия без какой-либо компенсации оставлялись новым хозяевам.
От этой легкой удачи аппетит руководства Польши только усилился, и польский посол в Берлине Юзеф Липский в октябре того же года обратился к министру иностранных дел Германии Иоахиму фон Риббентропу с предложением обсудить возможность передачи Польше чехословацких городов Острава и Витковичи в Моравии, а также присоединения Закарпатской Руси. В принципе А. Гитлер не возражал бы помочь своей союзнице, но за определенную плату: возвращение Данцига, строительство экстерриториальной автомобильной и железной дорог между Германией и ее восточным анклавом — Пруссией, а также присоединение Польши к заключенному в 1936 г. Антикоминтерновскому пакту Германии — Италии — Японии.
Польское правительство наконец поняло, во что ему обойдутся прошлые и будущие «благодеяния» германских националсоциалистов. Чтобы не оказаться между двух жерновов, Польша поторопилась подписать с СССР коммюнике о нормализации отношений, но это уже не могло спасти поляков от агрессии соседей.
Тем временем Адольф Гитлер договорился о дальнейшем разделе Чехословакии с лидером словацких националистов Йозефом Тисо. Словаки 14 марта 1939 г. провозгласили независимость своей республики, а уже на следующий день в Берлин были приглашены новый президент Чехословакии Гах и министр иностранных дел Хвалковский. При встрече с ними Гитлер заявил, что им предстоит подписать соглашение, по которому Богемия и Моравия включаются в состав Германии. Загнанные в угол высокие представители этой крепкой в экономическом и военном отношении страны униженно подписали позорный документ. В тот же день германские войска беспрепятственно оккупировали Чехию, в которой А. Гитлер создал протекторат Богемии и Моравии.
524

Именно Польша первой признала независимость Словацкой республики, а ее правительство поддержало германскую оккупацию Чехии, несмотря на то что еще 6 января Адольф Гитлер повторил свои территориальные претензии польскому министру иностранных дел Юзефу Беку и потребовал скорейшего ответа.
Президент Польши И. Мосцицкий, обсудив еще раз требования Германии с главнокомандующим Э. Рыдз-Смиглы и правительством, признал их неприемлемыми. Понимая, что этот решительный отказ приведет к войне, Главный штаб польских вооруженных сил приступил к разработке оперативного плана «Запад», но излишняя самоуверенность не позволила польским военным и политикам трезво оценить свои возможности. Германия в одностороннем порядке расторгла 28 апреля 1939 г. германо-польский договор о ненападении, заключенный сторонами в 1934 г., и англо-германское морское соглашение от 1937 г. И хотя в ответ на это был подписан польско-французский протокол от 19 мая 1939 г., предусматривающий всеобъемлющую помощь и прямое участие Франции в военных действиях против Германии, вряд ли обещания на бумаге сами по себе могли помочь полякам.
Теперь, чтобы решить свои вопросы в Польше, германскому правительству необходимо было либо сделать СССР своим союзником, либо получить от советского правительства заверения о невмешательстве.
Истинные намерения основных политических игроков, которые все лето 1939 г. вели между собой переговоры, до сих пор остаются в тени. Конечно, все они заявляли, что свои усилия прилагают к установлению прочного мира в Европе, а не к силовому разрешению территориальных споров. И все-таки политики Великобритании и Франции, чтобы отвести от своих границ угрозу нападения, делали все возможное для смещения интересов Германии к ее восточным рубежам. Одновременно с этим Даладье и Чемберлен считали необходимым заручиться, но исключительно на своих условиях, договором о взаимопомощи со Сталиным, однако у того были свои неприемлемые для Парижа и Лондона предложения по заключению соглашения.
Лидеров ВКПб никогда не оставляло желание распространить советскую власть по всей Европе, вопрос состоял лишь в том,
525

каким образом это осуществить. Поэтому при обсуждении условий договора с представителями Великобритании и Франции советские дипломаты настаивали на включении статьи, по которой в случае германской агрессии Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Польша и Румыния не должны препятствовать вводу на свою территорию ограниченного контингента РККА. Даже если наличие советских солдат в этих странах и могло бы остановить Германию от нападения, то вряд ли впоследствии согласившимся правительствам удалось бы легко избавиться от большевистского присутствия. Так что требование советской стороны о пропуске своей армии через территории Польши и Румынии было непременным условием для заключения договора о взаимопомощи на августовских встречах представителей Франции, Великобритании и СССР в Москве.
Однако такие условия достижения мира были неприемлемыми для правительства и народа Польши, и переговоры зашли в тупик. Польша начала подготовку к войне. Еще в мае 1939 г. министр иностранных дел Ю. Бек в своей речи на Варшавском сейме заявил: «Польша не даст оттеснить себя от Балтики! Нам в Польше чуждо понятие мира любой ценой. В жизни людей, народов и государств есть лишь одна ни с чем не сравнимая ценность. Это — чувство чести» [70, 548]. Можно сколько угодно обвинять поляков в отсутствии гибкости в их политике, но всей своей многовековой историей они доказали, что рабская покорность — не их черта характера.
Готовность польского народа к отстаиванию своих границ, а также к возвращению себе Гданьска (Данцига), заставила правительство Польши пойти на аресты этнических немцев в Верхней Силезии и на переселение тысяч польских немцев вглубь страны. Боясь предательства со стороны этой части населения, правительство закрыло большинство «немецких» предприятий, но вряд ли это могло послужить повышению обороноспособности страны.
Польская армия насчитывала более 840 тысяч человек, а в соответствии с планом «Запад» ее численность должна была достигнуть полутора миллионов человек. Так что по этому показателю польская армия была вполне сопоставима с армией Герма¬
526

нии, которой необходимо было держать свои войска еще и на западных границах. Не многим лучше в германской армии этого времени было и оснащение современными видами вооружения, но свойственная немецкому солдату дисциплинированность и хорошая подготовка кадровых офицеров всегда были их отличительной чертой. Грамотное же использование бронетанковой техники позволило в будущем немецким генералам создавать оперативный перевес в наступательных операциях.
Переговоры между представителями СССР, Франции и Великобритании не принесли результата. Проходившие наряду с этими переговорами встречи представителей СССР и Германии, наоборот, к концу лета завершились успехом, и министры иностранных дел двух стран — В. Молотов и И. Риббентроп подписали 23 августа 1939 г. Договор о ненападении между Германией и СССР.
Кроме этого документа был подписан не менее важный секретный протокол: «При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся представители обеих Сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:
1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы будет одновременно являться чертой, разделяющей сферы интересов Германии и СССР. При этом заинтересованность Литвы по отношению к Виленской области признается обеими сторонами.
2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарев, Висла и Сан.
Вопрос о том, является ли желательным в обоюдных интересах сохранение независимого Польского государства, и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития. В любом случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.
527

3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. Германская сторона ясно заявляет о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.
4. Данный протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете» [70, 557].
Если секретный протокол долгое время оставался тайной за семью печатями, то сам договор произвел большой переполох в политических кругах многих стран. Уже 25 августа Великобритания заключила с Польшей договор о взаимопомощи, а вот Япония, устраивающая все это время провокации на границах с Советским Союзом и Монголией и являющаяся союзницей Германии, вынуждена была прекратить конфликты с соседями. Верховный Совет СССР 31 августа 1939 г. ратифицировал советско-германский договор, а министр иностранных дел и председатель правительства
В.М. Молотов в своем выступлении сообщил депутатам, что советские люди перестали быть врагами с немцами.
Германский «Белый план» по завоеванию Польши вступил в силу 1 сентября 1939 г. Германскому вторжению предшествовало «нападение польских солдат» на радиостанцию в Глейвице (Гливице) в восемь часов вечера 31 августа. Этой провокацией на собственной территории занималось гестапо (Гехаймештаатсполицай), а непосредственными организаторами были Генрих Мюллер и Альфред Науйокс. Один из них выделил осужденных на смерть заключенных, которым пообещал за выполнение акции сохранить жизнь, другой переодел их в польскую форму и привез к радиостанции в Глейвице, где их и убили. По запасному передатчику был зачитан на польском языке текст, подготовленный шефом гестапо Рейнхардом Гейдрихом. А когда германская армия уже вторглась в Польшу, А. Гитлер выступил в рейхстаге. В своей речи он перечислил несколько «нарушений границы», совершенных поляками, и упомянул о радиостанции в Глейвице, «атакованной регулярными польскими войсками».
Великобритания и Франция 3 сентября объявили Германии войну, но военные действия так и не начали. Обычно считается, что правительства этих стран рассчитывали, что Германия, запо¬
528

лучив Польшу, надолго успокоится, обустраивая новый порядок в завоеванной стране. Однако, скорее всего, они пытались столкнуть лбами нацистов и большевиков из-за передела польских земель. А ведь могло быть совсем по-другому. Так, германский генерал А. Йодль на Нюрбергском процессе заявил: «Мы никогда, ни в 1938-м, ни в 1939 г., не были собственно в состоянии выдержать концентрированный удар всех этих стран. И если мы еще в 1939 г. не потерпели поражения, то это только потому, что примерно 110 французских и английских дивизий, стоявших во время нашей войны с Польшей на Западе против 23 германских дивизий, оставались совершенно бездеятельными» [75, 755].
И это соответствовало истине, так как боеприпасы в войне с поляками расходовались в таком количестве, что не приведенная в военное положение германская промышленность не смогла бы восполнить их недостаток в случае продолжения войны.
Именно поэтому И. Рибентроп уже вечером 3 сентября прислал германскому послу в Москве Ф. Шуленбургу телеграмму, в которой сообщалось:
«Мы безусловно надеемся окончательно разбить польскую армию в течение нескольких недель. Затем мы удержим под военной оккупацией районы, которые, как было установлено в Москве, входят в германскую сферу влияния. Однако понятно, что по военным соображениям нам придется затем действовать против тех польских военных сил, которые к тому времени будут находиться на польских территориях, входящих в русскую сферу влияния.
Пожалуйста, обсудите это с Молотовым немедленно и посмотрите, не посчитает ли Советский Союз желательным, чтобы русская армия выступила в подходящий момент против польских сил в русской сфере влияния и, со своей стороны, оккупировала эту территорию. По нашим соображениям, это не только помогло бы нам, но также, в соответствии с московскими соглашениями, было бы и в советских интересах» [70, 563].
Вряд ли на третий день войны уже ощущался недостаток боеприпасов, но Германия явно боялась войны на два фронта. Именно поэтому А. Гитлеру было очень важно как можно скорее втянуть СССР в войну с Польшей. И. Сталин, видимо, давно уже желал
529

отомстить полякам за позорное поражение осени 1920 г., но терпеливо выжидал взятия немцами Варшавы, когда СССР, ссылаясь на отсутствие власти в Польше, сможет «оказать помощь» западным украинцам и белорусам.
Германская армия наступала на Польшу двумя ударными группами с севера и с юга в направлении Варшавы, отрезая тем самым армию «Познань» генерала Т. Кутшебы. На восьмой день войны немцы заняли предместья Варшавы, которую к тому времени уже покинули президент И. Мосцицкий, правительство и главнокомандующий Э. Рыдз-Смиглы. Но сообщение по Берлинскому радио о взятии столицы Польши оказалось преждевременным, так как жители Варшавы и оставшиеся в ней войска выбили из города немцев и еще двадцать дней героически держали оборону.
В советской историографии методично излагалось, с какой легкостью и быстротой немцы оккупировали Польшу, отказывая полякам в мужестве и желании выполнить свой воинский долг до конца. А ведь менее чем через два года те же германские войска на седьмой день войны с Советским Союзом заняли Минск, находившийся от границы на таком же удалении, что и Варшава.
Поскольку падение польской столицы несколько задерживалось, а германские войска продвинулись далеко на восток к Бугу, И.В. Сталин скорректировал планы советского вторжения, назначив наступление войск Белорусского и Украинского фронтов на 17 сентября 1939 г.
Ночью в Наркомат иностранных дел был вызван польский посол Вацлав Гжибовский, которому в 3 часа 15 минут была вручена нота советского правительства:
«Польско-германская война выявила внутреннюю несостоятельность польского государства. В течение десяти дней военных операций Польша потеряла все свои промышленные районы и культурные центры. Варшава, как столица Польши, не существует больше. Польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни. Это значит, что польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Тем самым прекратили свое действие договоры, заключенные между СССР и Польшей. Предоставленная самой себе и оставленная без руководства, Польша превратилась в удобное поле для всяких слу¬
530

чайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, советское правительство не может более нейтрально относиться к этим фактам.
Советское правительство не может также безразлично относиться к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, остались беззащитными.
Ввиду такой обстановки советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии. Одновременно советское правительство намерено принять все меры к тому, чтобы вызволить польский народ из злополучной войны, куда он был ввергнут его неразумными руководителями, и дать ему возможность зажить мирной жизнью.
Примите, господин посол, уверения в совершенном к Вам почтении.
Народный комиссар Иностранных дел СССР В. Молотов» [70, 599].
Сегодня, зная о наличии Секретного протокола к советскогерманскому договору и о последующих событиях на оккупированной советскими войсками территории Польши, легко заметить фальшь в этом документе. Но для польского посла она была очевидна уже тогда, и он отказался принять ноту советского правительства. Ведь Варшава еще сопротивлялась, президент И. Мосцицкий находился в Люблине, а главнокомандующий маршал Э. Рыдз-Смиглы со своим Главным штабом — в Бресте. И до тех пор, пока хотя бы один польский солдат сражается за Польшу — она еще не погибла.
Но для того и существуют дипломатические «хитрости»: пока посол В. Гжибовский доехал до польского посольства, наркомовский курьер уже доставил ноту и передал ее дежурному сотруднику. Естественно, вернуть ее официально в НКИД польской стороне не удалось. Надо отметить, что советский посол с военным атташе еще 11 сентября убыли из Польши в Москву для консультаций.
531

Переход границы Красной армией и взятие под свою защиту западных украинцев и белорусов произошел 17 сентября в 5.40 утра, когда советская авиация подвергла бомбардировке крупные железнодорожные узлы и районы сосредоточения польских войск. Одним из первых польских объектов советские летчики бомбили львовскую железнодорожную станцию, а несколько бомб были сброшены на центр Львова*.
Для польского правительства и военного командования вторжение Красной армии стало большой неожиданностью. Президент И. Мосцицкий так и не объявил о состоянии войны своего государства с Советским Союзом, а главнокомандующий Э. РыдзСмиглы издал директиву, переданную в войска по радио: «Советы вторглись. Приказываю осуществить отход в Румынию и Венгрию кратчайшими путями. С Советами в бои не вступать, оказывать сопротивление только в случае попыток с их стороны разоружения наших частей, которые вошли в соприкосновение с советскими войсками. С немцами продолжать борьбу. Задача для Варшавы и Модлина, которые должны защищаться от немцев, без изменений. Части, к расположению которых подошли Советы, должны вести с ними переговоры с целью выхода гарнизонов в Румынию или Венгрию...» [70, 601].
Далеко не все польские военачальники пытались мирно разрешить с красными командирами эту ситуацию: так, по воспоминаниям маршала А.И. Еременко, пограничный батальон «Столбцы» не только задержал переход 145-го кавалерийского полка через Неман, но и уничтожил 50% его личного состава. Дальнейшее продвижение VI кавалерийского корпуса, которым командовал этот прославленный военачальник, стало возможным только
* Здание в центре Львова, рядом с памятником Адаму Мицкевичу, крыша которого незначительно пострадала от советской бомбежки, было в середине 60-х годов прошлого века снесено, а вместо него было построено жилое здание современной архитектуры с кафе на первом этаже. Населению объяснили этот снос наличием в здании аварийных деревянных перекрытий, хотя весь центр города был построен точно так же. Видно, советская власть просто не хотела оставлять в городе лишнее напоминание о доблестной работе русских летчиков в 1939 г.
532

после многочасового артиллерийского обстрела и ввода дополнительных войск на этом участке.
В то же время командующий армией «Варшава» генерал Юлиуш Руммель отдал приказ по своей армии: рассматривать войска Советской республики как союзнические. Однако были случаи, когда не только взрослое гражданское население оказывало сопротивление Красной армии, но и школьники брали в руки винтовки. Например, по приказу начальника Виленского гарнизона полковника Я. Окулич-Козарина, не считавшего Польшу в состоянии войны с СССР, польские подразделения частично покинули Вильно к вечеру 18 сентября. Но его заместитель подполковник Т. Подвысоцкий впоследствии отменил этот приказ, так как местное население решило защищать свой город до последней возможности. В Вильно учитель гимназии Г. Обинский сформировал из гимназистов несколько групп, занявших позиции на возвышенностях. Именно они, применяя бутылки с зажигательной смесью, подожгли несколько советских танков и бронемашин. Почти двое суток горожане и оставшиеся с ними польские военные защищали в уличных боях Вильно от двух танковых и нескольких кавалерийских полков, но силы были неравны, и к утру 20 сентября перестрелка в городе прекратилась.
Не менее ожесточенно оборонялись жители Гродно, гарнизон которого ушел на помощь сопротивляющемуся немцам Львову. Отряды местной самообороны и школьники двое суток защищали город от подошедшей к нему Конно-механизированной группы Красной армии. Днем 20 сентября 50 танков начали штурм города на его южной окраине, из них восемь танков прорвались в Гродно, где огнем одной единственной зенитной пушки и бутылками с зажигательной смесью шесть из них были подбиты. Я. Малецкий приводит эпизод сопротивления гродненцев, рассказанный одним из очевидцев: «В этот момент 16-летняя ученица гимназии подожгла на улице Ожешко советский танк, бросив в него бутылку бензина с зажженным фитилем... В других местах вспыхнули стычки — студенты, гимназисты, полиция, рабочие, чиновники стали стрелять в непрошенных «освободителей». После часа боя было сожжено шесть советских танков. И советская пехота стала
533

отступать. Радость победителей была неописуемой. Били колокола в костелах и церквях» [70, 608].
Конечно, среди горожан были и сторонники прихода Красной армии. Так, гродненские коммунисты еще 18 сентября освободили политических заключенных из тюрьмы, устроив перестрелку с польскими войсками. Но их активность была вскоре подавлена, и горожане в своем большинстве противостояли танковой бригаде и двум стрелковым полкам Красной армии. Лишь с подходом к Гродно утром 22 сентября моторизованной группы из двух танковых батальонов и броневой роты под командованием комбрига Розанова сопротивление горожан ослабело, а в ночь с 22 на 23 сентября защитники покинули город. Четыре бронемашины и 19 сгоревших советских танков остались в Гродно навсегда.
Столь же драматичной была оборона Львова, к которому еще 12 сентября подошли две германские горнопехотные дивизии, однако гарнизон генерала В. Лянгнера (15 тысяч солдат и более семи тысяч ополченцев) девять дней доблестно отбивал все атаки немцев. Но уже 20 сентября к городу подошли войска Восточной армейской группы Красной армии, и немцы, выполняя соглашения с советским правительством, начали отход от Львова. Приказ № 004 от 21 сентября 1939 г. комкора Голикова на штурм города интересен своими формулировками: «Противник удерживает последний опорный пункт на своей территории — г. Львов. Обороной города руководит фашистская организация. Принцип обороны — круговой, с уличными баррикадами и частично минированными проездами... Восточная группа войск в 9.00 22.9.39 атакует противника с задачей сломить его сопротивление, принудить сложить оружие» [70, 614].
Генерал Владислав Лянгнер сдал Львов советскому командованию до начала штурма города с условием свободного выхода польского гарнизона в Румынию или Венгрию. Почетная капитуляция была принята, а отдельные очаги сопротивления, оказанные местным населением вступившей в город Красной армии, были подавлены гусеницами танков. В дальнейшем советская власть не выполнила условий капитуляции львовского гарнизона и отправила свыше двух тысяч офицеров в лагерь военнопленных в Старобел ьске.
534

Можно бы подумать, что эпитет «фашистская», примененный комкором Голиковым — лишь дань его эмоциональности, но приказ — это серьезный документ, подлежащий согласованию с комиссаром соответствующего ранга. Так что вряд ли именование поляков фашистами было случайным. Да и глава СССР И.В. Сталин 7 сентября 1939 г., разъясняя ситуацию сотрудникам Исполкома Коминтерна во главе с Георгием Димитровым, которые осудили германскую агрессию и призвали пролетариев прийти на помощь полякам, заявил среди прочего: «...Уничтожение этого государства (Польши) в нынешних условиях означало бы, что одним буржуазным фашистским государством стало меньше! Что плохого было бы, если бы в результате разгрома Польши мы распространили социалистическую систему на новые территории и население» [70, 631].
Выслушав укоризненное высказывание вождя коммунистического движения, Исполком Коминтерна разослал директиву руководителям национальных компартий: «Настоящая война — империалистическая, в которой одинаково повинна буржуазия всех воюющих государств. Войну не могут поддержать ни в одной стране ни рабочий класс, ни тем более компартии... Международный пролетариат не может ни в коем случае защищать фашистскую Польшу, отвергшую помощь Советского Союза, угнетающую другие национальности» [70, 632].
Так что эпитет «фашистский»* применялся советской идеологией ко всем своим противникам: буржуазной Польше и Финляндии, монархической Румынии, франкистской Испании и многим другим. Дошла, конечно, очередь и до Германии, ведь не называть же напавших на страну победившего социализма немцев националсоциалистами. Парадокс заключался в том, что коммунистическая идеология предполагала единение пролетариев всех стран, а тут
* «Фашизм — форма открытой террористической диктатуры империалистической буржуазии, опирающаяся на силы антикоммунизма, шовинизма и расизма, направленная на уничтожение демократии, подавление рабочего движения и на подготовку агрессивных войн». Это определение термина «фашизм», приведенное в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова 1985 г. издания с таким же успехом можно отнести и к современной России.
535

Национал-социалистическая немецкая рабочая партия выступает главным противником СССР. Попробуй объяснить пролетарию, чем отличается эта рабочая партия от Российской социал-демократической рабочей партии, победившей в Великой Октябрьской Социалистической революции. Даже уже после победы над Германией термин «фашист» был использован по отношению к давнему последователю коммунистической идеологии — лидеру Югославии Иосипу Броз-Тито, разошедшемуся с Иосифом Сталиным во взглядах на государственное устройство наших южных братьевславян.
Еще удивительнее, что Бенито Муссолини, вождь Итальянской фашистской партии, задолго до этих событий — в 1930 г. написал: «Большевизм — это славянский вариант фашизма» [46, 91]. Что ж, судя по воспоминаниям польского генерала Владислава Андерса, это была заслуженная похвала, так как после нападения Красной армии оказалось, что польские «тылы, открытые и беззащитные, отданы на милость советской армии и как раз в ту минуту, когда натиск немцев стал ослабевать, когда растянутые на сотни километров немецкие коммуникации стали рваться, когда мы могли бы еще сопротивляться некоторое время и дать союзникам возможность ударить по открытым западным границам Германии. Советская Россия в одностороннем порядке разорвала договор с Польшей о ненападении в самую тяжелую для Польши минуту и, как шакал, набросилась со спины на истекающую кровью польскую армию» [70, 602].
Президент И. Мосцицкий и польское правительство во главе с Ф. Складковским в день вторжения Красной армии покинули Польшу через румынскую границу, а затем к ним присоединился главнокомандующий маршал Э. Рыдз-Смиглы с Главным штабом, еще возглавляемым генералом В. Стахевичем. На этом оборона польских граждан легла на них самих и отдельных военачальников, отказавшихся смириться с поражением своей армии.
19 октября было опубликовано советско-германское коммюнике, подписанное сторонами предыдущим вечером:
«Во избежание всякого рода необоснованных слухов насчет задач советских и германских войск, действующих в Польше, прави¬
536

тельство СССР и правительство Германии заявляют, что действия этих войск не преследуют какой-либо цели, идущей вразрез интересам Германии или Советского Союза и противоречащей духу и букве пакта о ненападении, заключенного между Германией и СССР. Задача этих войск, наоборот, состоит в том, чтобы восстановить в Польше порядок и спокойствие, нарушенные распадом Польского государства, и помочь населению Польши переустроить условия своего государственного существования» [70, 666].
Для руководства Советского Союза такое заявление создавало видимость «благородного участия» в решении судьбы народов Польши, а для германского руководства оно, скорее всего, стало сообщением мировому сообществу о пределе своих целей в Центральной Европе.
Организованное сопротивление польских частей и Пинской флотилии продолжалось до 5 октября 1939 г., после чего еще долго возникали стычки отдельных польских воинских подразделений и ополченцев с частями Красной армии. Не удивительно, что советские войска справились с поставленными задачами, но две недели, потраченные для окончательного подавления сопротивления отдельных польских подразделений — это много. Ведь в составе Белорусского и Украинского фронтов воевали около двух с половиной миллионов человек личного состава, почти пять с половиной тысяч орудий и минометов, более шести тысяч танков и бронеавтомобилей, а также около четырех тысяч самолетов.
И это, не считая повстанческих отрядов белорусских коммунистов и украинских националистов, у которых был свой счет к полякам. Так, батальон моряков Пинской флотилии под командованием капитана Б. Рутынского был окружен и взят в плен. Один из плененных унтер-офицеров Тваржуг позднее вспоминал: «Построившись в колонну по четыре, мы двинулись к населенному пункту Малорита (на границе совр. Брестской области Белоруссии и Волынской области Украины. — Ю.Д. ), куда пришли поздней ночью. Надзор за нами несли несколько красноармейцев, которым помогали местные молодые парни с красными повязками. Их называли партизанами. Эти последние были очень агрессивны по отношению к морякам» [70, 618]. Именно в этом небольшом поселке пленных
537

разделили на рядовых и офицеров, а потом польских офицеров повели в сторону Мокран, где передали отряду украинских националистов под командованием Артемия Садзя. Именно здесь, в Мокранах, и были расстреляны 42 морских офицера. Только в самом конце существования советской власти на месте казни был установлен памятник польским морякам Пинской флотилии.
Эта странная война, конечно, устроила переполох во всем мире, но сотрудники Вячеслава Михайловича Молотова составили ноту для правительств Великобритании, Франции, США, Германии, Италии, Японии и других стран о том, что СССР и далее будет соблюдать нейтралитет в европейском конфликте, а вступление Красной армии на территорию Польши лишь послужило для воссоединения братских народов. Видимо нежелание воевать с германской и советской армиями было столь велико, что страны, находящиеся в состоянии войны с Германией, так и не сделали какого-либо демарша по поводу вторжения СССР на территорию Польши, несмотря на заявления польских послов при правительствах 40 стран мира об агрессии Красной армии.
А «самый гуманный в мире» советский народ, когда ему предоставили возможность распорядиться жизнью многих тысяч беззащитных поляков, выплеснул на них всю свою классовую ненависть. Количество жертв «красного террора» в сентябре 1939 г. на территории Западной Украины и Западной Белоруссии превышает 25 тысяч человек. Обычно считается, что такое отношение к полякам было вызвано многочисленными убийствами красноармейцев и красных активистов из местного населения различными членами польских ультраправых организаций. И все-таки цитирование некоторых свидетельств уцелевших польских военнопленных, приведенных А.Е. Тарасом, дает совершенно иную картину происходящего в том сентябре.
«21—22 сентября около 2-х тысяч пленных двигались колонной по шоссе между Сарнами и Ровно. Конвой был небольшой. Около 11 часов утра колонну остановили между Костополем и Людвиполем. Вскоре подъехали полтора десятка грузовиков, встали вдоль колонны и расстреляли ее из пулеметов. Только нескольким пленным удалось спастись» [70, 639].
538

«Когда мы подходили к реке Горынь, подъехал легковой автомобиль, остановился перед головной четверкой (пленных), из него вылез большевик и несколько раз выстрелил в них. Были убиты поручик и полицейский. Через несколько минут приехали еще два грузовика и с них большевики начали стрелять по колонне из винтовок. Поднялась паника, одни убегали, другие бросались на землю. Когда пальба прекратилась, нас снова построили в колонну по четыре. Было убито около 50 солдат, они лежали на шоссе и в придорожных канавах, лежали и раненые, но сколько их было, не знаю. Нас погнали дальше» [70, 640].
«В районе Ковеля советский отряд напал на группу польских военнослужащих численностью около 50 человек. Двоих застрелили спящими. Из десяти офицеров, имевшихся в этой группе, советский командир выстрелил из револьвера одному в переносицу, остальных девять приказал привязать к деревьям и расстрелять. Успели убить четверых, когда подъехал старший начальник и приказал прекратить экзекуцию» [70, 640].
«Когда нас взяли в плен, нам приказали поднять руки вверх и так гнали нас бегом два километра. При обыске нас догола раздели, хватая все, представляющее собой какую-либо ценность... после чего нас погнали за 30 км, без отдыха и воды. Кто был слабее и не поспевал, по луча л удар прикладом, падал на землю, и, если не мог встать, его прикалывали штыком. Я видел четыре таких случая. Точно помню, что капитана Кшеминьского из Варшавы несколько раз пихнули штыком, а когда он свалился, другой советский солдат выстрелил ему два раза в голову» [70, 640].
«Советские войска вошли (в Рогатин. — Ю.Д. ) около четырех часов дня и сразу приступили к жестокой резне и зверским издевательствам над жертвами. Убивали не только полицейских и военных, но и так называемых “буржуев”, в том числе женщин и детей.
Тем военным, которые избежали смерти и которых только разоружили, было приказано лечь на мокром лугу за городом. Там лежало около 800 человек. Пулеметы были установлены таким образом, что могли стрелять низко над землей. Кто поднимал голову, погибал. Так продержали их всю ночь. На следующий день их погнали в Станиславов, а оттуда в глубь Советской России» [70, 641].
«Я сам был свидетелем взятия Тарнополя (18 сентября). Я видел, как советские солдаты охотились на польских офицеров.
539

Например, один из двух проходящих мимо меня солдат, оставив своего товарища, бросился в противоположном направлении, а на вопрос, куда спешит, ответил: “Сейчас вернусь, только убью того буржуя”, — и указал на человека в офицерской шинели без знаков различия» [70, 641].
«В конце сентября 1939 года часть польской армии вступила в бой с советским подразделением в окрестности Вильно. Большевики послали парламентеров с предложением сложить оружие, гарантируя взамен свободу и возвращение по домам. Командир польской части поверил этим заверениям и приказал сложить оружие. Весь отряд сразу окружили, и началась ликвидация офицеров» [70, 642].
Конечно, можно усомниться в правдивости этих свидетельств заинтересованных лиц, но ведь по какой-то причине 30 сентября военный совет Украинского фронта вынужден был издать директиву № 071, в которой потребовал от военного прокурора и трибунала включиться в борьбу с мародерами и барахольщиками и применять к ним суровые меры наказания, а на следующий день аналогичную директиву № 0041 выпустил военный совет Белорусского фронта. Даже командующие армиями не избежали взысканий за поспешные, без суда и следствия расстрелы поляков.
Собственно говоря, чему тут можно удивляться? Ведь десятки тысяч советских граждан в это время были безвинно арестованы и заключены в лагеря, где такие же советские граждане морили их голодом, издевались и травили собаками. А еще были многие тысячи приговоренных к расстрелу по надуманным обвинениям, следователи, выбивавшие у подследственных нужные им показания, и палачи, расстреливавшие невинные жертвы сталинского произвола, — и они тоже были советскими людьми.
Взаимодействие Вермахта и Красной армии отрабатывалось командующими по мере соприкосновения воинских частей. Там, где польские подразделения продолжали сопротивление в непосредственной близости германских и советских воинских частей, их командиры договаривались о совместных действиях. В то же время, поскольку германские части оккупировали значительную часть Польши, которая по Секретному протоколу отходила к СССР, немцы начали планомерный отвод своих войск с этих тер¬
540

риторий. В некоторых городах — Гродно, Бресте и Львове — при отходе немцев были проведены совместные парады, символизирующие как общую победу союзников, так и передачу территории. После подавления активного сопротивления польских войск германская армия отошла за линию Нарев — Висла — Сан, восточнее которой территорию Польши заняла Красная армия.
Вслед за армией к новым рубежам СССР продвигались пограничники и специальные отряды НКВД. Задачей одних было обустроить границу, а других — взять под охрану особо важные предприятия и учреждения, а также создавать институты государственной и местной власти. Кроме того, на эти отряды НКВД возлагалась обязанность освобождения завоеванных территорий от чуждых советской власти элементов. Для облегчения их работы соответствующие списки потенциальных врагов были заготовлены заранее.
Уже 1 октября 1939 г. Политбюро ЦК ВКПб приняло постановление о советизации присоединенных территорий, согласно которому предусматривалось провести народные собрания депутатов трудящихся Западных Украины и Белоруссии. В конце октября избранные депутаты собрались в Белостоке и Львове и проголосовали за установление советской власти на этих территориях и присоединение их к Советскому Союзу. А 1 ноября 1939 г. Верховный Совет СССР принял Закон о включении Западной Украины в состав Союза ССР с воссоединением ее с Украинской Советской Социалистической Республикой, на следующий день депутаты приняли аналогичный закон о воссоединении Западной Белоруссии с БССР. Ну а 29 ноября постановлением Президиума Верховного Совета СССР жителям присоединенных территорий было предоставлено советское гражданство со всеми вытекающими последствиями.
Однако, когда еще шли боевые действия, дипломаты обсуждали вопрос установления границ между Германией и Советским Союзом, а также возможности существования Польши в сильно урезанном виде. Как ни странно, именно А. Гитлер предлагал сохранить некое подобие Польши, оставив ей территорию от Варшавы до Кракова. Скорее всего, для осуществления своих агрессивных планов
541

на Западе А. Гитлеру был необходим защитный буфер между «дружественными» государствами. Вот только И. Сталина такой вариант абсолютно не устраивал, и он наотрез отказался от этой идеи. Германский посол Ф. Шуленбург по этому поводу 19 сентября докладывал своему министру иностранных дел: «Молотов дал понять: первоначальная склонность советского правительства и лично Сталина к тому, чтобы разрешить существование остаточной Польши, уступила место склонности к разделу Польши по линии Плисса — Нарев — Висла — Сан. Советское правительство желает тотчас начать переговоры по этому вопросу» [70, 666].
Видимо, военная мощь Германии в этой войне не произвела должного впечатления на И. Сталина, чтобы отгораживаться от нее таким широким забором. Более того, лидер Советского Союза решил увеличить линию соприкосновения с Германией, предложив передать ей Люблинское воеводство и правобережную часть Варшавского воеводства в обмен на Литву. Дело в том, что еще в марте 1939 г. Германия, предъявив литовскому правительству ультиматум, вернула себе Мемель (Клайпеду), а теперь собиралась оккупировать всю Литву.
А. Гитлер согласился на эти предложения И. Сталина, правда, юго-западную часть Литвы зарезервировал за собой, и 28 сентября был подписан германо-советский договор «О дружбе и границе между СССР и Германией». В соответствии с этим договором граница между Германией и СССР пролегла по линии река Нарев — река Западный Буг — г. Ярослав — река Сан. К договору прилагались еще два секретных протокола о разделе Литвы и о недопустимости польской агитации на сопредельных территориях и один конфиденциальный о беспрепятственном переселении с оккупированных территорий Польши этнических немцев, украинцев и белорусов на новую родину.
Согласно договору Красная армия должна была отойти за согласованную сторонами границу вплоть до Бреста, создав, таким образом, два выступа в районах Львова и Белостока.
Руководство СССР в конце сентября — начале октября 1939 г. поочередно предложило правительствам Эстонии, Латвии и Литвы заключить договор о взаимной помощи, при этом обещало не
542

вмешиваться во внутренние дела этих государств. Правда, предполагалось разместить ограниченные контингенты советских войск на территории балтийских государств. Правительства Эстонии, Латвии и Литвы под нажимом своего великого соседа были вынуждены подписать соответствующие соглашения. Чуть раньше, вместе с подписанием договора о взаимопомощи с Литвой, ей было передано советским руководством Вильно (Вильнюс) с прилегающей областью. И хотя правительство РСФСР еще по договору 1920 г. с Литвой признавало принадлежность Вильнюса к прибалтийской республике, передача земель привела к взаимной неприязни литовцев и белорусов, так как последние составляли большинство в этом регионе.
Если окончательное подчинение прибалтийских республик было еще впереди, то судьба жителей присоединенных польских территорий и военнопленных оказалась весьма печальной. Количество военнопленных, к которым относились и гражданские лица, защищавшие свою родину с оружием в руках, и все лица, носившие форму: военнослужащие, пограничники, полицейские, пожарники, железнодорожники и т.д., по советским источникам, достигало более 450 тысяч человек, из них около 19 тысяч офицеров. А количество арестованных «социально опасных» гражданских лиц по разным источникам было от полумиллиона до полутора миллионов человек.
Около 40 тысяч военнопленных, призванных в польскую армию с территории, отошедшей Германии, были переданы немцам; в обмен было получено порядка 14 тысяч военнопленных — жителей новых советских территорий. Были отпущены по домам не многим более 42 тысяч военнопленных украинцев и белорусов рядового и унтер-офицерского состава. Еще около 25 тысяч поляков нижних чинов отправили на работы в рудниках, шахтах и на строительство дорог. Остальных распределили по лагерям, созданным специально для них в бывших монастырях. Наиболее известными местами содержания польских военнопленных были лагеря в Старобельском монастыре и в Оптиной пустыни под Козельском, где содержались армейские офицеры, а также лагерь для полицейских и пограничников в Ниловой пустыни на селигерском острове Столбный в Осташковском районе.
543

Одновременно с навязыванием странам Прибалтики мирного присутствия Красной армии на их территориях советское руководство предприняло аналогичные шаги в отношении Финляндии. Но кроме предложения ввести в Финляндию ограниченный контингент советских войск, руководство СССР настаивало на проведении обмена территориями. Финляндия в этом случае утратила бы Карельский перешеек с Виепури (Выборгом), несколько островов в Финском заливе и порт Петсамо (Печенгу) со своей частью полуостровов Средний и Рыбачий в Баренцевом море. Также Финляндии предлагалось сдать в аренду на 99 лет или продать полуостров Ханко (Гангут) с прилегающими островами для создания советской военно-морской базы. Взамен Советский Союз уступал даже более значительную территорию от поселка Реболы на Лексозере до поселка Поросозеро на одноименном водоеме. Однако эти болотистые места и сегодня не представляют большого экономического интереса, кроме рыболовства, лесозаготовок и туризма, а в те времена это были совсем заброшенные места.
При всем том Финляндия по численности населения превосходила каждую прибалтийскую республику в два-три раза, имела значительную армию и хорошо обустроенную оборонительную линию Маннергейма. Не желая в очередной раз попасть в зависимость от России, финляндское правительство отказалось подписать такой договор. Но это не остановило советское руководство в желании принести финнам свет марксизма-ленинизма, и 26 ноября советская артиллерийская батарея обстреляла поселок Майнила на собственной территории. Естественно, Советский Союз обвинил в этой провокации Финляндию и в одностороннем порядке отказался от договора о ненападении. А уже 30 ноября Красная армия без объявления войны перешла финляндскую границу сразу в четырех местах и начала бомбить Хельсинки, Виепури и Або.
Однако Красная армия оказалась не в силах так же быстро справиться с финнами, как с поляками, и несла огромные потери убитыми, ранеными и обмороженными. Только привлечение более значительного количества войск позволило советскому руковод¬
544

ству через 105 дней военных действий принудить финляндское правительство сесть за стол переговоров и заключить мирный договор, отказавшись от Карельского перешейка и передав СССР в аренду полуостров Ханко. Эта победа досталась Советскому Союзу не только потерей 130 тысяч погибших и около 320 тысяч раненых солдат, но и лишением своего места в Лиге Наций, откуда наше «мирное» государство было исключено как агрессор.
Германия тоже не удовлетворилась захватом Польши, и А. Гитлер еще 23 ноября 1939 г. заявил, что, наконец, «произошло то, чего мы желали с 1870 г. и фактически считали невозможным. Впервые в истории нам приходится воевать только на одном фронте, никакой другой фронт нас сейчас не сковывает...» [64, 188]. Уже 9 апреля 1940 г. немецкая армия захватила Данию и высадилась в Норвегии, а 10 мая началось ее вторжение во Францию через Нидерланды, Бельгию и Люксембург.
В Кремле предполагали, что война Германии с Францией и Англией продлится долго и экономика соседа будет сильно истощена и станет еще больше зависеть от поставок сырья и продовольствия из Советского Союза и транзитных поставок Японии. Однако война закончилась через месяц поражением Франции и отступлением английских войск за Ла-Манш. Все же, несмотря на кажущуюся легкость, с какой немецкие войска достигли Парижа, Германия понесла ощутимые потери, и продлись война несколько дольше — немецкой мощи могло бы не хватить. Так, за первые пять дней боев в Нидерландах немцы потеряли в воздушных боях и от огня зенитной артиллерии не менее 189 самолетов всех типов, а только за первый день боев за Францию немецкая авиация потеряла 304 самолета, из них 104 бомбардировщика. К 24 июня французские летчики сбили 684 немецких самолета, при этом потеряли в два раза меньше своих самолетов. Всего немцы безвозвратно потеряли в этой войне 1401 самолет, а вместе с поврежденными самолетами потери составили 2073 машины, т.е. почти 40% всех самолетов Германии.
Если бы СССР вступил в войну на стороне Франции и Англии в июне 1940 г., вместо того чтобы поставлять немцам нефтепродукты, Германия мало что смогла бы противопоставить советской
545

авиации. Но тогда глава Совнаркома В. Молотов на совещании в ЦК ВКПб сказал: «Сегодня мы поддерживаем Германию, чтобы удержать ее от предложений о мире до тех пор, пока голодающие массы воюющих наций не расстанутся с иллюзиями и не поднимутся против своих руководителей... В этот момент мы придем им на помощь, мы придем со свежими силами, хорошо подготовленными, и на территории Западной Европы... произойдет решающая битва между пролетариатом и загнивающей буржуазией, которая и решит навсегда судьбу Европы» [70, 742].
И руководство Советского Союза не только не сидело сложа руки, а старательно удлиняло линию соприкосновения с Германией за счет стран Прибалтики. Уже 10 июня 1940 г. И. Сталин поручил советскому флоту и авиации блокировать побережье Эстонии, Латвии и Литвы. Затем правительствам этих стран был предъявлен ультиматум с требованием включения в их правительства представителей местных компартий и ввода дополнительных советских войск на их территорию. Эстонские, латвийские и литовские коммунисты по команде из Москвы, воспользовавшись поддержкой советских войск, объявили о свержении своих буржуазных правительств и провели выборы в парламенты. Естественно, малочисленные эстонские, латвийские и литовские вооруженные силы не могли противостоять 50-тысячным группировкам советских войск, поэтому коммунисты достаточно легко сумели создать Советы народных комиссаров в этих странах. А в конце июля — начале августа Верховные советы Эстонии, Латвии и Литвы постановили о добровольном вступлении в состав СССР.
Советское руководство 13 июля обратилось с просьбой к правительству Германии уступить СССР часть литовских территорий, которая должна была отойти ей по секретному протоколу от 28 сентября 1939 г. А. Гитлер пошел навстречу своему союзнику И. Сталину и согласился уступить литовские земли за семь с половиной миллионов золотых долларов. Подписание нового протокола по этой купле-продаже чужих земель произошло уже 10 января 1941 г. Часть оговоренной суммы СССР выплатил Германии, а остальная сумма была просто списана с германского долга за поставляемые сырье, топливо и продовольствие.
546

Расчет И. Сталина на длительную войну Германии с Францией и Великобританией на континенте не оправдался, а подъем самосознания трудящихся, как оказалось, был направлен совсем не на свержение своих правительств. Советский посол в Великобритании И. Майский 22 июня 1940 г. сообщал в Москву:
«Теперь уже можно с полной определенностью сказать, что решение британского правительства, несмотря на капитуляцию Франции, продолжать войну находит всеобщую поддержку населения... Большую роль в этом сыграли выступления Черчилля. Паники нет. Наоборот, растет волна упрямого, холодного британского бешенства и решимости сопротивляться до конца. ...среди кое-кого из коммунистов вырастает примерно такая концепция: нынешняя война, вопреки воле ее инициаторов, превращается в войну “оборонительную” и “справедливую” со всеми вытекающими отсюда последствиями... Все думают только об одном — как бы отбить предстоящую германскую атаку... Черчилль пользуется большим авторитетом в рабочих кругах... Удлинение рабочего времени, отмена профсоюзности, ограничения и прочее в военном производстве проходят без больших трудностей в силу указанных настроений масс» [64, 213].
Вскоре советское руководство занялось вопросом присоединения к СССР Бессарабии и Буковины и 26 июня 1940 г. направило правительству Румынии ноту с требованием возврата ранее принадлежавших Российской империи территорий, хотя Буковина никогда не принадлежала России. Через два дня напуганное сосредоточением на советско-румынской границе Красной армии правительство Румынии согласилось выполнить требования СССР. Вряд ли после этого румынский народ мог испытывать дружеские чувства к своему восточному соседу.
Таким образом, Советский Союз создал себе большое количество врагов, и это уже в ближайшее время сыграло значительную роль в судьбе советского народа.

Глава 11
ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА В ЖИЗНИ РУССКИХ И ПОЛЯКОВ. ДОЛГИЙ ПУТЬ К ПРИМИРЕНИЮ
Германия, Италия и Япония заключили между собой 27 сентября 1940 г. в Берлине соглашение сроком на 10 лет по оказанию друг другу политической, экономической и военной помощи. Стороны разделили сферы своих интересов в следующем порядке: Германия и Италия претендовали на Европу и Африку, а Япония — на Восточную Азию. Присоединиться к Берлинскому пакту приглашали и СССР, а в качестве приманки обещали территорию Ирана и Ирака.
И. Сталин не возражал против присоединения к Берлинскому пакту, но на своих условиях: Германия окончательно отдает Финляндию на растерзание, союзники соглашаются на протекторат Советского Союза над черноморскими проливами и на создание военно-морской базы в районе Босфора и Дарданелл, на заключение договора о взаимопомощи между СССР и Болгарией, в то же время Япония отказывается от своих концессий на добычу угля и нефти на Северном Сахалине, а Турция добровольно уступает свои восточные территории и присоединяется к соглашению. Эти советские претензии были явно неприемлемы для А. Гитлера и Б. Муссолини, а значит, Советский Союз, не присоединившись открыто к Берлинскому пакту, становился опасным «союзником», в любой момент готовым ударить в спину.
Вероятно, А. Гитлер, любивший повторять: «Те, кто хотят напасть на меня сзади, должны остерегаться», понял, что война с СССР неизбежна, и подписал 18 декабря 1940 г. план «Барбаросса». Одновременно с подготовкой Германии к войне с СССР ее дипломаты вели работу по привлечению к Берлинскому пакту как можно большего числа сторонников. Так, 20 ноября 1940 г.
548

к пакту присоединилась Венгрия, через три дня — Румыния, еще через день — Словакия, а 1 марта 1941 г. — Болгария.
Возникает вопрос: зачем было И. Сталину настаивать на заведомо неприемлемых требованиях для присоединения к Берлинскому пакту? Ведь это должно было привести к войне! В такой политической компании если не друг, то враг. Или И. Сталин сам подталкивал А. Гитлера к войне с СССР? О том, что война с Германией будет, в Советском Союзе знали даже дети, которые могли судить об этом по кинофильмам того времени и книгам А. Гайдара.
Советская военная историография обычно сводится к тому, что И. Сталин доверял А. Гитлеру и не предполагал с его стороны нарушения договора о ненападении между СССР и Германией, по крайней мере, до полной победы немцев над англичанами. В то же время один из критиков такого подхода — В. Суворов, автор нашумевшей книги «Ледокол», предположил, что СССР готовил нападение на Германию, но немцы на неделю опередили Красную армию с началом войны. А вышло это якобы потому, что И. Сталин не верил советским разведчикам, которые докладывали о неизбежности войны с Германией и о конкретных датах ее начала. Вообще, все возможные и невозможные версии неготовности СССР к началу войны сводятся к тому, что И. Сталин не доверял данным советской разведки и слишком понадеялся на обязательства, данные А. Гитлером.
Как это могло быть? Ведь разведкой занимались не только Разведывательное управление Красной армии или внешняя разведка службы государственной безопасности, были аналогичные службы в Народном комиссариате иностранных дел, в торгпредствах, в наркоматах промышленности, а также службы разведки в особых военных округах, пограничных округах, на флотах и в авиации. Вся разведывательная информация от этих служб в конечном счете попадала к И. Сталину, и не верить этим многочисленным информаторам было очень странным. Более того, такое недоверие дорогого стоило, ведь штучная подготовка разведчика, особенно нелегала, весьма затратное дело, куда более дорогое, чем массовое обучение армейских или флотских офицеров.
549

Очевидно, что дело было совсем в другом. Ведь получается, что Иосиф Виссарионович не верил разведчику Рихарду Зорге (да и другим тоже), доносившему весной 1941 г. о сроках нападения Германии на СССР, а затем, уже осенью, поверил все тому же Рихарду Зорге, сообщившему о невозможности японского нападения в ближайшие месяцы. В следующем, 1942 г. он опять необоснованно перестал верить разведчикам, и поэтому немцы «внезапно» овладели огромными пространствами на юге нашей страны до Волги включительно. И только начиная с середины 1943 г., доверие к разведке стало безусловным. Скорее всего, после смерти И. Сталина военным историкам стало удобно свалить все наши военные невзгоды на его патологическое недоверие к разведке и безоговорочное доверие к А. Гитлеру.
Отсюда можно предположить, что И. Сталин в достаточной мере был осведомлен о планах А. Гитлера, и сроки нападения Германии на СССР не были для него большой загадкой. Для этого достаточно привести слова маршала Г. К. Жукова:
«13 мая Генеральный штаб дал директиву округам выдвигать войска на запад из внутренних округов. С Урала шла в район Великих Лук 22-я армия; из Приволжского военного округа в район Гомеля — 21-я армия; из Северо-Кавказского округа в район Белой Церкви — 19-я армия; из Харьковского округа на рубеж Западной Двины — 25-й стрелковый корпус; из Забайкалья на Украину в район Шепетовки — 16-я армия.
Всего в мае перебрасывалось из внутренних военных округов ближе к западным границам 28 стрелковых дивизий и четыре армейских управления.
В конце мая Генеральный штаб дал указание командующим приграничными округами срочно приступить к подготовке командных пунктов, а в середине июня приказывалось вывести на них фронтовые управления: Северо-Западный фронт — в район Паневежиса; Западный — в район Обуз-Лесны; Юго-Западный — в Тарнополь. Одесский округ в качестве армейского управления — в Тирасполь. В эти районы полевые управления фронтов и армии должны были выйти с 21 по 25 июня» [20, 218].
Судя по этим воспоминаниям Г. Жукова, бывшего тогда начальником Генерального штаба, с 21 июня на западе страны
550

должны были развернуть свои действия три фронтовых командования, а ведь в мирное время никаких фронтов не предполагается. Более того, явная подготовка СССР к предстоящей войне и передислокация войск к западным границам не осталась вне внимания западной прессы. Г. Жуков сообщает, что «весной 1941 года в западных странах усилилось распространение провокационных сведений о крупных военных приготовлениях Советского Союза против Германии. Германская печать всячески раздувала эти сведения и сетовала на то, что такие сообщения омрачают советско-германские отношения» [20, 225].
Действительно, 8 мая ТАСС передало по радио Опровержение по поводу сообщения японского агентства: «Японские газеты публикуют сообщения агентства Домей Цусин, в котором говорится... что Советский Союз концентрирует крупные военные силы на западных границах... концентрация войск на западных границах производится в чрезвычайно крупном масштабе. В связи с этим прекращено пассажирское движение по Сибирской железной дороге, т.к. войска с Дальнего Востока перебрасываются главным образом к западным границам...
ТАСС уполномочен заявить, что это подозрительно крикливое сообщение Домей Цусин... представляет плод больной фантазии его авторов» [69, 187].
Чтобы хоть как-то успокоить своего «друга» А. Гитлера, а скорее всего, скрыть свою готовность к отпору врага, советскому руководству пришлось опубликовать Сообщение ТАСС от 13 июня 1941 г.: «По данным СССР Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего... слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы... эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны... Слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются ложными и провокационными... проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, проводимые, как известно, каждый год, вви-
551

ду чего изображать эти мероприятия как враждебные Германии,
по крайней мере, нелепо» [69, 193].
Если же воспользоваться мемуарами многих советских военачальников: маршалов И.Х. Баграмяна, Р.Я. Малиновского, К.А. Мерецкова, К.С. Москаленко, А.И. Еременко, генералов Ф.Ф. Алябушева, Н.И. Бирюкова, С.П. Иванова, И.И. Людникова, Л.М. Сандалова, И.Д. Черняховского, И.И. Федюнинского, С.М. Штеменко и т.д., то передислокация войск под их руководством к западным границам происходила все это время совсем не для проведения учений.
Значит, никакой внезапности нападения германской армии не существовало в природе, тем более что еще 18 июня 1941 г. нарком госбезопасности СССР доложил И.С. Сталину об отъезде большинства сотрудников германского посольства вместе с семьями на родину и сжигании ими служебной документации, а вечером 21 июня в войска была направлена директива, подписанная наркомом обороны С.К. Тимошенко и начальником Генерального штаба Г.К. Жуковым:
«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, KOBO,
ОдВО
Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.
1. В течение 22 — 23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, KOBO, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
552

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскировано;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Тимошенко. Жуков.
21.6.41 г.» [20, 234].
В этой директиве упоминается, что нападение Германии «может начаться с провокационных действий» и что «задача наших войск не поддаваться ни на какие провокационные действия». Да и задолго до этой директивы были другие приказы, запрещающие отвечать на немецкие провокации и самим ни в коем случае не провоцировать немцев. Провокации обычно совершаются для того, чтобы переложить ответственность за начало военных действий на противоположную сторону или вскрыть огневые точки противника. Однако в данном случае, когда на протяжении сотен километров армии заняли позиции друг против друга, было бы разумным показать всю мощь Красной армии. Даже если это и не остановило бы германских генералов, то заставило бы действовать их более осмотрительно.
Но, во-первых, И. Сталин опасался, что провокация с той или иной стороны может позволить А. Гитлеру объявить агрессором СССР, ведь войны с Польшей и Финляндией начинались именно с таких провокаций. А Советский Союз по замыслу И. Сталина должен был стать освободителем Европы, а не агрессором.
Во-вторых, И. Сталин знал о сроках нападения германской армии и очень боялся спугнуть противника: вдруг А. Гитлер испугается такой мощи Красной армии и отменит нападение на СССР, ограничившись незначительными провокациями.
В таком случае Красная армия и Верховный главнокомандующий должны были иметь какой-то особенный стратегический план боевых действий, доведенный до сведения лишь крупных военачальников, да и то в объеме, необходимом для выполнения
553

задачи вверенными им войсками. В ином случае хоть какаянибудь информация о таком плане давно бы стала известна исследователям этого вопроса.
Собственно говоря, подобный план придумал В. Суворов, но в его фантазиях именно Красная армия должна была первой напасть на войска Германии и ее союзников. Вряд ли это соответствовало стратегическим планам И. Сталина, но для чего-то он ведь выторговал у А. Гитлера такую конфигурацию границы с двумя выступами в районе Львова и Белостока. В белостокскую группировку советских войск, возглавляемую заместителем командующего Западного фронта генерал-лейтенантом И.В. Болдиным, входили четыре танковые, две механизированные дивизии, кавалерийский корпус, имевшие на вооружении 1597 танков, а в войсках Юго-Западного фронта находились 62 стрелковые дивизии, 27 танковых дивизий, 13 моторизованных дивизий, имевших на вооружении более пяти тысяч танков.
Эти мощные группировки советских войск могли угрожать глубоким охватом германских войск не только при агрессии Красной армии, но и при нападении противника. Дав возможность германской армии не только напасть первой, но и прорвать оборону, а затем развить успех в направлении Брест — Минск, можно было рассчитывать на контрнаступления Красной армии из Львовского и Белостокского выступов. В этом случае германская группа армий «Центр» попадала в огромный котел. При этом в направлениях Минска и Пинска у противника была ограниченная возможность для маневра из-за болотистой местности.
Конечно, это только гипотеза, но надо вспомнить, что в декабре 1940 г. в Москве проходили командно-штабные учения, в которых командующий ЗапОВО генерал-полковник Д.Г. Павлов играл за «красных», а командующий KOBO генерал армии Г.К. Жуков — за «синих». Как вспоминал Г.К. Жуков, «военно-стратегическая игра в основном преследовала цель проверить реальность и целесообразность основных положений плана прикрытия и действия войск в начальном периоде войны... На западном стратегическом направлении игра охватывала фронт от Восточной Пруссии до Полесья. Состав фронтов: западная («синяя») сторона — свыше
554

60 дивизий (на самом деле 22 июня 1941 г. их было 50. — Ю.Д. ), восточная («красная») — свыше 50 дивизий (на самом деле было 44 дивизии в первом эшелоне. — Ю.Д.). Действия сухопутных войск поддерживались мощными воздушными силами.
Игра изобиловала драматическими моментами. Они оказались во многом схожими с теми, которые возникли после 22 июня 1941 г. ...» [20, 185].
В этой военно-стратегической игре «красные» проиграли, в январе командно-штабные учения были повторены, но результат был тот же. Казалось бы, предполагая, как будут развиваться события при нападении германской армии, командованию необходимо было внести соответствующие коррективы в планы прикрытия и действия войск ЗапОВО, а Верховному главнокомандующему усилить это направление дополнительными войсками. Тем не менее 22 июня 1941 г. эта «военно-стратегическая игра» была претворена немцами в жизнь, причем с гораздо худшими для Красной армии последствиями.
Что же произошло? Может быть, страна плохо готовилась к войне, и в Красной армии было недостаточно стрелковых, танковых и всех прочих дивизий, а промышленность поставила в вооруженные силы недостаточное количество танков, самолетов, орудий, кораблей, винтовок, автоматов и боеприпасов к ним? Исследователи этого вопроса давно доказали, что Красная армия на момент начала войны по численности превышала армию Германии со всеми ее союзниками, а в процессе войны еще и увеличивала ее численный состав, а вооружений и боеприпасов в войсках хватило бы еще на две Красные армии. Может быть, советские генералы и офицеры не имели боевого опыта? Нет, и опыт был сопоставимый: германские военные воевали три года в Испании, месяц в Польше, месяц в Нидерландах, Бельгии и Франции, месяц в Югославии и Греции; советские войска — три года в Испании, четыре месяца с Японией, две недели в Польше, три с половиной месяца в Финляндии. Может быть, уровень подготовки рядового состава, младшего, среднего и высшего командного состава был низок? Вполне возможно. Но в процессе войны училища и академии вряд ли сильно изменили сроки и качество подготовки военных кадров, а ведь войну Красная армия выиграла.
555

Одним из традиционных аргументов, повлиявших на поражения Красной армии в течение двух лет, являются сталинские репрессии в отношении кадровых военных. Действительно, не считая расстрелянных трех маршалов и 14 командармов, согласно Сводной ведомости о комначсоставе, уволенном из рядов РККА в 1937, 1938 гг. по званиям, подготовленной начальником ОКНС 2 ОКА полковником Романенко 4 марта 1939 г., из числа командного состава были арестованы: три комкора, 13 комдивов, 27 комбригов, 79 полковников, 167 майоров, 169 капитанов, 136 старших лейтенантов, 118 лейтенантов, один младший лейтенант. Вряд ли эти репрессивные меры усилили армию, но большая часть арестованных в эти годы военных имели только опыт гражданской войны, поэтому их отсутствие не могло глобально повлиять на боеспособность Красной армии.
А. Гитлер тоже проводил в это время чистку германской армии, с генералитетом которой он долгое время не находил общего языка. Так, в 1934 г. он вынудил бежать за границу военного министра фельдмаршала фон Бломберга, отправил в отставку главнокомандующего армией генерала фон Фрича, а генералов Шлейхера и фон Бредова казнил. В 1938 г. им были отстранены от службы 13 генералов, а 44 генерала понижены по службе, также были отправлены в отставку большое количество военных офицеров. И все это для того, чтобы 4 февраля 1938 г. возложить на себя обязанности Главнокомандующего всей армией, но таких кровавых репрессий по отношению к военным, как в Советском Союзе, он себе позволить не мог.
Кроме военных в Советском Союзе в 20 —30-е годы были репрессированы многие тысячи гражданских лиц. Обычно такую кровожадность вождя связывают с его параноидальным характером, забывая, что Гражданская война в стране закончилась только на страницах советских учебников. На самом деле все 30-е годы шла война с басмачами в Средней Азии, происходили подавления мятежей на Северном Кавказе, восстаний казаков на Кубани и Дону, уничтожение различных банд в России и Украине. И это, не считая борьбы с кулаками, подкулачниками и прочими элементами, уклонявшимися от вступления в колхозы. Значительная
556

часть населения прекратила активную борьбу с большевистским режимом, но это не означало изменения их негативного отношения к власти. Тем более что ужесточение режима с каждым годом только нарастало. Вероятно, падению власти большевиков были бы рады многие граждане Советского Союза, вот только альтернативное предложение от А. Гитлера оказалось еще страшнее.
После 1939 г. ко всем прелестям советской жизни вынужденно приобщились жители присоединенных территорий. По аналогии с процессом раскулачивания первой половины 30-х годов во вновь приобретенных территориях было принято решение о выселении поляков-осадников. Для этого еще 5 декабря 1939 г. Совнарком СССР принял постановление № 2010-558сс о создании порядка 115 спецпоселений для 21 тысячи семей осадников из Западной Белоруссии и Западной Украины. Земли, имущество и домашний скот осадников были национализированы и вошли в состав создаваемых совхозов, а жилые дома использовались в дальнейшем под школы, медпункты, сельсоветы, администрации колхозов и машинотракторных станций, а также в качестве квартир для семей государственных служащих. Общий вес вещей, дозволенных взять с собой к новому месту жительства, был ограничен — 500 кг на одну семью. Спецпоселения создавались в неприспособленных для проживания хозяйственных постройках на территории Архангельской и Свердловской областей, Красноярского края и Коми АССР. Трудовое «перевоспитание» осадников, в основном, проходило на лесоповале.
Затем дошла очередь на выселение семей польских пленных офицеров и заключенных, согласно постановлению Совнаркома СССР № 289-127сс от 2 марта 1940 г., и семей репрессированных помещиков, офицеров, полицейских и чиновников, согласно следующему постановлению № 496-17сс от 10 марта того же года. Более 45 тысяч семей сослали в Казахстан сроком на 10 лет. Жизнь для ссыльных поляков, а к ним относились католики любой национальности, в этой южной республике оказалась не сладкой. А.Е. Тарас приводит письмо польских детей Яна Денишина, Збигнева Енджейчика, Фалея Заводского и Барбары Ковальской, отправленного 20 мая 1940 г. к «отцу всех народов»:
557

«Коханый ойче Сталин! Мы малы деци з балшим прошэнием до великого Отца Сталина просим з гарачэго серца чтоб нам вирнули наших отцов, которые работають в Осташкове. Нас переслали з Западной Белоруси на Сибир и нам нивилели что небуть взяць з сабой. Нам сичас цяжко жывецца у всех децей мать не здоровые и не могут работаць и вопшэ ничто пронас не думае как мы живем и работы никакой недають. За это мы малы деци голодам примераем и еничо просим отца Сталина штов про нас не забыл мы всегда будем в Совецким Союзе хорошими рабочыми народом только нам тяжко жиць без наших отцов. До свиданя ойче» [70, 726].
Бедные дети! Они еще не знали, что их отцов уже нет на свете. На имя генерального секретаря ВКПб И. Сталина писали свои послания не только польские дети, но и такие одиозные фигуры, как нарком внутренних дел Л. Берия. В своей докладной записке от 5 марта 1940 г. нарком предложил решение судьбы отцов этих ни в чем не повинных детей:
«О бывших офицерах польской армии, содержащихся в лагерях для военнопленных.
В лагерях для военнопленных НКВД СССР и в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в настоящее время содержится большое количество бывших офицеров польской армии, бывших работников польской полиции и разведывательных органов, членов польских националистических контрреволюционных партий, участников вскрытых контрреволюционных повстанческих организаций, перебежчиков и др. Все они являются заклятыми врагами Советской власти, преисполненными ненависти к советскому строю.
Военнопленные офицеры, находясь в лагерях, пытаются продолжать контрреволюционную работу, ведут антисоветскую агитацию. Каждый из них только и ждет освобождения, чтобы иметь возможность активно включиться в борьбу против Советской власти.
Органами НКВД в западных областях Украины и Белоруссии вскрыт ряд контрреволюционных повстанческих организаций. Во всех этих контрреволюционных организациях активную руководящую роль играли бывшие офицеры бывшей польской армии, бывшие полицейские и бывшие жандармы.
558

Среди задержанных перебежчиков госграницы также выявлено значительное количество лиц, которые являются участниками контрреволюционных, шпионских и повстанческих организаций.
В лагерях для военнопленных содержится всего (не считая солдат и унтер-офицерского состава) 14.736 бывших офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, жандармов, тюремщиков, осадников и разведчиков. По национальности свыше 97% — поляки.
Из них:
— генералов, полковников и подполковников — 295;
— майоров и капитанов — 2080;
— поручиков и младших командиров полиции, пограничной охраны и жандармерии — 1030;
— рядовых полицейских, жандармов, тюремщиков и разведчиков — 5138;
— чиновников, помещиков, ксендзов и осадников — 144.
В тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии всего содержится 18.632 арестованных (из них 10685 — поляки), в том числе:
— бывших офицеров — 1207;
— бывших полицейских, разведчиков и жандармов — 5141;
— шпионов и диверсантов — 347 ;
— бывших помещиков, фабрикантов и чиновников — 465;
— членов различных контрреволюционных и повстанческих организаций и разного контрреволюционного элемента — 5345;
— перебежчиков — 6127.
Исходя из того, что все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами Советской власти, НКВД СССР считает необходимым:
I. Предложить НКВД СССР:
1) дела о находящихся в лагерях для военнопленных 14700 человек, бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов, осадников и тюремщиков;
2) дела об арестованных и находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в количестве 11.000 чело¬
559

век, членов различных контрреволюционных шпионских и диверсионных организаций, бывших помещиков, фабрикантов, бывших польских офицеров, чиновников и перебежчиков, рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела.
II. Рассмотрение дел провести без вызова арестованных в суд и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения в следующем порядке:
а) на лиц, находящихся в лагерях военнопленных — по справкам, предъявляемым управлением по делам военнопленных НКВД СССР;
б) на лиц арестованных — по справкам из дел, предоставляемым НКВД УССР и НКВД БССР.
III. Рассмотрение дел и вынесение решения возложить на «тройку» в составе тт. Меркулова, Кабулова, Баштакова (начальник 1-го спецотдела ГКВД СССР)».
Народный комиссар внутренних дел СССР Л.П. Берия» [70, 689].
На записке существует резолюция И. Сталина — «За» и личная подпись, а также подписи К. Ворошилова, В. Молотова и А. Микояна. Есть на этом документе и отметки о том, что М. Калинин и Л. Каганович тоже «За». Но одной резолюции И. Сталина было недостаточно, коммунистическая бюрократическая процедура требовала утверждения решения на заседании Политбюро ЦК ВКПб. Члены этого высшего органа коммунистической партии собрались и утвердили постановление по этому вопросу в тот же день — уж очень важным делом для них была ликвидация этих категорий поляков.
В течение апреля — мая 1940 г. было растреляно 3897 человек из Козельского лагеря в Катынском лесу и там же захороненных, в Калинине (Твери) — 6295 человек из Осташковского лагеря, похороненных в с. Медном (30 км от Твери), в Харькове — 4403 человека из Старобельского лагеря, похороненных в предместье города. В лагерях и тюрьмах УССР и БССР в это же время были казнены 7305 поляков.
560

Вероятно, что эта акция по ликвидации польских офицеров и полицейских не случайно совпала с аналогичной Ausserordentliche Befriedungsaktion (Чрезвычайной акцией умиротворения), проведенной гестапо против польской интеллигенции. Немецкие сотрудники этой карательной организации с апреля по июнь 1940 г. арестовали 30 тысяч польских интеллигентов и отправили в концлагеря, а три с половиной тысячи человек из них расстреляли. Все это время действовало советско-германское соглашение «О совместных действиях против польских агитаторов» от 29 сентября 1939 г. В марте 1940 г. в Кракове и Закопане проходили совещания высших чинов НКВД и Гехаймештаатсполиции (гестапо) по обсуждению совместных действий в борьбе с польскими активистами Сопротивления, а также вопроса о судьбе пленных польских офицеров в Советском Союзе. Так что немцы не только были в курсе расстрелов польских офицеров и полицейских, но, вполне возможно, знали и места проведения этих акций НКВД.
Самым известным местом захоронений польских офицеров стала Катынь из-за того, что 13 апреля 1943 г. Берлинское радио распространило информацию об обнаружении вольнонаемными поляками немецкой строительной организации Ф. Тодта в 30 км западнее Смоленска восьми общих могил с останками 4143 человек, убитых выстрелами в затылок. Немцами была создана специальная комиссия под руководством профессора судебномедицинской экспертизы Буца, в результате работы которой было определено по оставшимся вещам, что останки принадлежат полякам и убиты они были выстрелами в затылок пулями калибра 7,65 мм от пистолета фирмы «Вальтер». В Катынь 10 апреля 1943 г. были доставлены польские общественные деятели, которым немцы продемонстрировали останки их соотечественников, убитых, по их словам, советскими спецслужбами.
Зачем понадобилась нацистской системе пропаганды такая акция, раскрывающая преступные действия НКВД — своих же коллег по совместной деятельности против поляков? Дело в том, что в октябре 1942 г., когда шла битва за Сталинград, а немецкие горные стрелки рвались к кавказским перевалам, И. Сталин обвинил польское эмигрантское правительство в уклонении польской армии Вла¬
561

дислава Андерса от участия в военных действиях против Германии. Эта армия была сформирована в Советском Союзе из более чем 100 тысяч польских военнопленных в конце 1941 — начале 1942 г. по договору советского посла в Лондоне И. Майского и главы эмигрантского правительства Польши В. Сикорского.
Но в процессе формирования польской армии выяснилось, что к месту сбора советскими властями не было доставлено значительное количество польских офицеров, заключенных до войны в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях и переписка которых с их родственниками прекратилась еще весной 1940 г. На запросы генерала В. Андерса к советскому руководству по этому поводу поступали уклончивые ответы, что было очень подозрительным для польской стороны. В конце концов весной 1942 г. армия Андерса была отправлена из Узбекистана в Иран, а затем в Ирак, где она охраняла нефтепромыслы.
Чтобы исключить появление этой армии на восточном фронте, немцы и провели расследования в Катынском лесу. Доказательства, приведенные немцами, убедили поляков, и правительство В. Сикорского обвинило в казни пленных поляков органы НКВД, а 25 апреля 1943 г. последовал разрыв дипломатических отношений между правительством Польши в эмиграции и правительством СССР.
Однако ликвидацией польских офицеров не завершились мытарства бывших польских граждан на территории Советского Союза. Так, согласно постановлению Совнаркома СССР № 497-177сс от 10 апреля 1940 г. предполагалось арестовать беженцев с территории Польши, оккупированной немцами. Значительную часть (около 85%) из этих 76 тысяч арестантов составляли евреи, бежавшие от нацистов в лагерь мирового интернационализма. Теперь их отправили в Алтайский и Красноярский края, Горьковскую, Иркутскую, Молотовскую (Пермскую), Новосибирскую, Омскую, Свердловскую, Челябинскую области, Коми АССР, Марийскую АССР и Якутскую АССР.
Занимавшийся исследованиями судьбы еврейских беженцев израильский писатель И. Гальперин, выходец из СССР, описал, как это происходило: «Еврейские беженцы из центральных и западных
562

районов Польши, которые хотели вернуться к своим семьям и не были готовы принять советское гражданство, были изгнаны весной 1940 года из Западной Белоруссии и Украины во внутренние районы СССР. Их везли в товарных вагонах долгие недели — голодных, в жуткой тесноте, в нечеловеческих санитарных условиях. Часть из них умерла в пути, другие скончались в далеком изгнании от голода, от болезней, от тяжелой работы» [70, 727]. Правда, вряд ли кто из них остался бы в живых на оккупированной немцами территории Советского Союза.
Еще одна депортация поляков вместе с представителями других народов произошла по постановлению Совнаркома СССР от 14 мая 1941 г., согласно которому выселению из пограничной зоны подлежали члены семей участников повстанческих организаций и формирований. В пограничной зоне западных областей Украины и Белоруссии были арестованы более 96 тысяч человек и отправлены на 20 лет преимущественно в Казахстан для принудительного проживания. Одновременно в эти последние мирные дни шло переселение граждан из Бессарабии, Литвы, Латвии и Эстонии. Всех их тоже расселили в районах Севера, Сибири и Средней Азии. Но и это было не все: 23 июня 1941 г. заместитель наркома внутренних дел СССР В.В. Чернышев передал в соответствующие республиканские наркоматы внутренних дел по ВЧ-связи приказ об эвакуации заключенных из тюрем прифронтовой полосы. Однако уже 4 июля 1941 г. заместитель наркома В.В. Чернышев и начальник тюремного управления М.И. Никольский доложили наркому Л.П. Берия о нецелесообразности дальнейшего вывоза заключенных из тюрем прифронтовой полосы ввиду крайнего переполнения тыловых тюрем. При этом предлагалось уголовников использовать на работах оборонного характера, а в дальнейшем отпустить на свободу. Ну а социально опасных арестантов предстояло расстрелять. На жаргоне, принятом в органах НКВД, расстрелянных называли «убывшими по 1-й категории».
Из докладной записки начальника тюремного управления НКВД УССР капитана государственной безопасности А.Ф. Филиппова от 12 июля 1941 г. на имя заместителя наркома внутренних дел В.В. Чернышева: «С началом военных действий началась и эвакуация заключенных из тюрем западных областей, в первую
563

очередь из тюрем, подвергшихся нападению фашистских войск, а несколько позднее приступили к вывозу из остальных...
Также проведение операций по 1-й категории в большинстве возлагали на работников тюрем, оставаясь сами в стороне (имеются в виду местные органы НКГБ. — Ю.Д. ), и поскольку это происходило в момент отступления под огнем противника, то не везде работники тюрем смогли более тщательно закопать трупы и замаскировать внешне.
В отдельности по каждой области дело с эвакуацией заключенных обстоит в следующем виде:
Львовская область — из тюрем Львовской области убыло по 1-й категории 2464 человека, освобождено 808 заключенных, вывезено перебежчиков 201 и оставлено в тюрьмах 1546... главным образом обвиняемые за бытовые преступления...
Дрогобычская область — к приезду бригады Тюремного управления в Дрогобычскую область для эвакуации заключенных тюрьма г. Перемышль в связи с занятием города противником была уже эвакуирована...
В остальных двух тюрьмах г. Самбора и Стрий содержалось 2242 заключенных. Во время эвакуации по 1-й категории убыло по обеим тюрьмам 1101 человек, освобождено 250 человек, этапировано в вагонах 637 чел. и оставлено в тюрьмах 304 чел. заключенных...
Станиславская область — из 3-х тюрем Станислава, Коломии, Печенежино этапировано вагонами 1376 чел. По распоряжению начальника УНКВД т. Михайлова в числе этапируемых заключенных были направлены следственные и осужденные за к-р (контрреволюционные. — Ю.Д.) преступления 294 чел. и 9 чел., осужденных к ВМН (высшей мере наказания. — Ю.Д.), бывш. красноармейцы.
По 1-й категории убыло 1000 человек...
Тарнопольская область — в тюрьме г. Чертков содержалось 1300 заключенных, для эвакуации всех заключенных было подано достаточное количество вагонов, но нач. юротдела НКГБ распорядился оставить в т-ме 800 заключ., подследственных и осужденных за к-p преступления, ввиду чего было эвакуировано лишь 500 человек...
В тюрьме г. Кременец содержалось 360 заключенных. 26/VII с.г. по распоряжению нач. юротдела НКВД личный состав оста-
564

вил тюрьму и выехал по направлению к Катербургу, откуда через несколько часов обратно возвратился. За это время из тюрьмы бежал 191 заключенный, остальных заключенных предложено этапировать в г. Проскуров...
По состоянию на 22/VII — в тюрьме г. Тарнополь содержалось 1790 чел. заключенных. Из этого количества 500 чел. убыло по 1-й категории...
Ровенская область — из тюрьмы г. Дубно по 1-й категории убыло 230 чел., освобождено по бытовым статьям за маловажные преступления и осужденных по Указам 170 человек... Волынская область — из тюрьмы г. Ковель убыло по 1-й категории 195 человек. Освобождено за маловажные бытовые преступления 300 человек, на месте осталось 145 чел., которых не успели этапировать.
Из тюрьмы г. В л.-Волынска убыло по 1-й категории 36 человек, освобождено 15 человек, остальные 280 человек остались в тюрьме не вывезенными...
Черновицкая область — из тюрьмы г. Хотин заключенные вывезены полностью в колич. 176 чел. в тюрьму г. Кам.- Подольск...
Все осужденные к ВМН расстреляны, также убыло 16 чел. по 1-й категории осужденных и следственных по к-p статьям, которые находились к моменту эвакуации в больнице...» [11, 240].
В этой докладной удивляет даже не количество расстрелянных заключенных и не освобождение уголовников, а то, что для подследственных заключенных и осужденных за так называемые контрреволюционные преступления подавались вагоны для эвакуации в тюрьмы внутренних областей страны, а вот для семей военнослужащих в приграничной зоне ничего не было предусмотрено. Поэтому значительная часть жен и детей советских офицеров стали в дальнейшем узниками немецких концентрационных лагерей.
Только 2 июля вышла директива Ставки № 45 «О порядке эвакуации населения и материальных ценностей», где в п. 13 сказано: «Семьи военных и руководящих гражданских работников эвакуировать ж.д. транспортом» [63, 410].
В тюрьмах Белоруссии происходили аналогичные мероприятия, только тюремщикам г. Бреста пришлось принять бой с немцами, так что им уже было не до заключенных. Вообще, в силу
565

стремительного продвижения немецких войск вглубь Белоруссии таких четких и размеренных действий сотрудников тюрем, как в Украине, не отмечено. Чаще всего заключенных бросали на произвол судьбы, а там, где это было возможно, их этапировали пешим порядком во внутренние районы страны.
Но и при этапировании возникали чрезвычайные обстоятельства. Так, заместитель начальника тюремного управления НКВД БССР лейтенант госбезопасности М.П. Опалев сообщил докладной запиской на имя начальника Тюремного управления НКВД СССР майора госбезопасности М.И. Никольского, что начальник тюрьмы г. Новогрудка Крючков 23 июня во время бомбардировки немецкими самолетами города «всех з/к из тюрьмы вывел и посадил в вагоны. На станции на конвой напали местные жители, ворвались в вагоны и освободили з/к» [11, 251].
Начальник тюрьмы г. Несвижа Арусланов вывел 120 человек заключенных на дорогу и повел в сторону станции Городеи. По дороге налетели вражеские самолеты, которые приняли колонну за воинскую часть, и начали обстреливать и бомбить ее. В результате заключенные разбежались, и собрать их уже не удалось. А «во время эвакуации з/к из тюрьмы г. Глубокое (двигались пешим строем) з/к поляки подняли крики: «Да здравствует Гитлер!» Нач. тюрьмы Приемышев, доведя их до леса, по его заявлению, расстрелял до 600 человек. По распоряжению военного прокурора войск НКВД Приемышев в г. Витебске был арестован. По делу производилось расследование, материалы которого были переданы члену Военного совета Центрального фронта — секретарю ЦК КП(6) Белоруссии тов. Пономаренко. Т. Пономаренко действия Приемышева признал правильными, освободил его из-под стражи в день занятия Витебска немцами» [11, 251].
После такого отношения советской власти к своим новым подданным надо было ожидать, что они при первой же возможности ответят тем же. Да и времени для подготовки к адекватному ответу у поляков, западных белорусов и украинцев было предостаточно, тем более что время нападения германской армии не было уж таким большим секретом. Обычно многочисленные кинозрители из местного населения в последнюю мирную субботу в клу¬
566

бы и кинотеатры не пришли, а уже на следующий день они взялись за оружие и стреляли по красноармейцам при каждом удобном случае. Будучи призванными в Красную армию, западные украинцы и белорусы, даже вынужденные принести присягу своей «новой родине», воевать за советскую власть не собирались.
Итак, все ждут начала войны, но когда 22 июня 1941 г. она началась, оказалось, что Красная армия и вся страна в целом к ней не готова. Пропаганда последних лет настраивала советских граждан то к вражде к немцам, то объявляла их друзьями, и тогда из «фашистов» они превращались в национал-социалистов. А Красная армия вообще обороняться не собиралась, по крайней мере, никаких оборонительных сооружений (сплошного ряда траншей, окопов, блиндажей и дзотов) в приграничной полосе свидетели этих событий в своих воспоминаниях не отметили, а линии новых укрепрайонов строились медленно, как бы нехотя и к началу войны в большинстве своем не были готовы.
И.Г. Старинов, в то время полковник Разведывательного управления, отмечал: «Глупое создавалось положение. Когда мы соприкасались со слабыми армиями относительно небольших государств, наши границы действительно были на замке. А когда нашим соседом стала фашистская Германия, инженерные сооружения вдоль прежней границы оказались заброшенными и частично даже демонтированными» [69, 40].
Генерал-лейтенант инженерных войск Д.М. Карбышев, усилиями военных строителей которого и должны были возводиться неприступные укрепления на новых границах Советского Союза, более чем за год не решил эту задачу. Зато он во время своей инспекционной поездки 21 июня 1941 г. с командующим 3-й армией В.И. Кузнецовым и комендантом Гродненского укрепрайона полковником Н.А. Ивановым побывали на погранзаставе в районе Августово — Сейны, где Д.М. Карбышев обратил внимание, что в процессе их поездки проволочные заграждения вдоль границы были демонтированы. Это не единственное место на западных советских рубежах, где в это время снимали проволочные заграждения. Так, генерал А.А. Свиридов впоследствии вспоминал, что 19 июня «на реке Прут наша дивизия сменила пограничников. По¬
567

кидая государственный рубеж, они передали нам укрепленный берег и оставили не совсем обычные сувениры — ореховые удочки, разбитый пулемет и старую овчарку...» [68, 227].
Начальник погранвойск НКВД Белоруссии генерал-лейтенант И.А. Богданов еще 18 июня принял решение об эвакуации семей офицеров-пограничников, а вот личный состав погранзастав вдоль р. Западный Буг оставался на местах.
Получается, что на Юго-Западном и на Северо-Западном фронтах пограничники освобождали вверенные им участки государственной границы для занимавших здесь позиции войск 1-го эшелона, а вот на брестском участке границы пограничники делали вид, что ничего не происходит. При этом создается впечатление, что и некоторые части в районе Бреста были специально подставлены под удар германской армии. Член Военного совета 4-й армии Ф.И. Шлыков вспоминал, что перед самой войной «мы писали в округ, чтобы нам разрешили вывести из Бреста одну дивизию, некоторые склады и госпиталь. Нам разрешили перевести в другой район лишь часть госпиталя...» [63, 181].
Генерал С.Ф. Долгушин, а 21 июня 1941 г. младший лейтенант 122-го истребительного авиационного полка, расположенного в 17 км от границы, вспоминал, что в тот день «часов в 18 поступил приказ командующего снять с самолетов оружие и боеприпасы. Приказ есть приказ — оружие мы сняли. Но ящики с боеприпасами оставили. 22 июня в 2 часа 30 минут объявили тревогу, и пришлось нам вместо того, чтобы взлетать и прикрывать аэродром, в срочном порядке опять ставить пушки и пулеметы на самолеты» [63, 175].
Командир 10-й смешанной авиационной дивизии, развернутой в районе Брест — Кобрин, 21 июня в 16.00 получил шифровку из штаба округа, в которой отменялся приказ от 20 июня о приведении частей в полную боевую готовность и запрещении отпусков личному составу. Полковник Белов даже не стал доводить приказ до подчиненных, хотя не начнись война, пошел бы под трибунал за такие действия.
Удивительные распоряжения принимались и в других авиачастях Западного фронта. Как пишет подполковник П. Цупко, «на
568

воскресенье 22 июня в 13-м авиаполку объявили выходной. Все обрадовались: три месяца не отдыхали... Вечером в субботу, оставив за старшего начальника оператора штаба капитана Власова, командование авиаполка, многие летчики и техники уехали к семьям в Рось... Весь авиагарнизон остался на попечении внутренней службы, которую возглавил дежурный по лагерному сбору младший лейтенант Усенко...» [63, 173]. А зенитная батарея, прикрывавшая аэродром, еще до этого была снята с позиции и отправлена на учения. Естественно, что аэродром полка вместе с самолетами был захвачен немцами. Оставшийся дежурным по лагерю младший лейтенант Усенко еще утром 22 июня вылетел на разведку в район Гродно — Августов, а когда вернулся к своему аэродрому, то увидел, что «от ангара отделились и побежали развернутой цепью к самолету солдаты в серо-зеленой форме. По другую сторону ангара Константин вдруг разглядел шесть трехмоторных транспортных Ю-52, еще дальше — до десятка Me-110... У самолетов сновали серо-зеленые фигурки...» [63, 174]. Так или иначе, но аэродром полка вместе с летной техникой остался в самый ответственный момент без личного состава, даже дежурный летчик покинул свой пост.
Если не считать это приманкой для немцев, то 22-я танковая дивизия 14-го механизированного корпуса располагалась очень неудачно — в военном городке в 3 км от линии пограничных столбов чуть южнее Бреста. По воспоминаниям генерала Л.М. Сандалова, в то время начальника штаба 4-й армии, «этот городок находился на ровной местности, хорошо просматриваемой со стороны противника... расположение частей было скученным... Красноармейцы спали на 3 — 4 ярусных нарах, а офицеры с семьями жили в домах начсостава поблизости от казарм... По тревоге дивизия выходила в район Жабинки и севернее. При этом дивизии предстояло переправиться через р. Муховец, пересечь Варшавское шоссе и две железнодорожные линии... Это означало, что на время прохождения дивизии прекращалось в районе Бреста всякое движение по шоссейным и железным дорогам...» [63, 178]. То есть танковая дивизия должна была по тревоге отступить от границы на 25 км, а до этого играла роль мирного военного городка, где все
569

ее устаревшие танки Т-26 были на виду у противника. Остальные 60 танковых и 31 моторизованная дивизии Красной армии базировались до начала войны на расстоянии от 50 до 100 км от границы, что позволяло использовать их в случае нападения противника там, где они больше всего понадобятся.
Генерал С.П. Иванов все эти действия впоследствии охарактеризовал следующим образом: «...Сталин стремился самим состоянием и поведением войск приграничных округов дать понять Гитлеру, что у нас царит спокойствие, если не беспечность. Причем делалось это, что называется, в самом натуральном виде. В итоге мы, вместо того чтобы умелыми дезинформационными действиями ввести агрессора в заблуждение относительно боевой готовности наших войск, реально снизили ее до крайне низкой степени» [64, 504].
Зато на Северо-Западном фронте войска заблаговременно были приведены в боевую готовность. Так, по свидетельству начальника автобронетанкового управления войск ПрибОВО генерала П.П. Полубоярова, «16 июня 1941 г. командование 12-го МК (механизированного корпуса) получило директиву о приведении соединений в боевую готовность... 18 июня командир корпуса поднял соединения и части по боевой тревоге и приказал вывести их в запланированные районы. В течение 19 и 20 июня это было сделано...
16 июня распоряжением штаба округа приводился в боевую готовность и 3-й МК, который в такие же сроки сосредоточился в указанном районе» [63, 27]. А начальник штаба ПрибОВО генерал-лейтенант Кленов еще 18 июня распорядился, чтобы «частям зоны ПВО и средствам ПВО войсковых соединений принять готовность № 2... части ПВО, находящиеся в лагерях, немедленно вернуть в пункты постоянной дислокации... срок готовности — к 18-00 19 июня» [63, 26]. При этом командование старалось сохранить все эти приготовления в тайне от противника, даже распоряжения управления политпропаганды не раскрывали наименование этого противника: «...отделам политпропаганды корпусов и дивизий письменных директив в части не давать, задачи политработы ставить устно через своих представителей...» [63, 28].
Аналогичные приготовления происходили и в полосе ЮгоЗападного фронта: например, начальник штаба 62-й стрелковой
570

дивизии полковник Новичков, находившейся на Волыни, сообщил, что «части дивизии выступили из лагеря в Киверцы и, совершив два ночных перехода, к утру 19 июня вышли в полосу обороны, однако оборонительный рубеж не заняли, а сосредоточились в лесах вблизи него» [63, 28]. А 20 июня командующий 6-й армией генерал-лейтенант И.Н. Музыченко приказал «штабам корпусов, дивизий, полков находиться на месте. Из района дислокации никуда не убывать... зенитные дивизионы срочно отозвать из Львовского лагерного сбора к своим соединениям, по прибытии поставить задачу — прикрыть с воздуха расположение дивизий...» [63, 172].
Война началась 22 июня 1941 г. налетами немецкой авиации на города Белоруссии и Украины, а в 4 часа 10 минут германская армия начала вторжение на территорию Советского Союза. Только в 6 часов утра посол граф Вернер-Фридрих фон Шуленбург вручил ноту германского правительства наркому иностранных дел В. Молотову с объявлением войны СССР.
Как происходили военные действия в первые часы войны, лучше всего оценить по впечатлениям начальника Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковника Франца Гальдера и начальника Генерального штаба Красной армии генерала армии Георгия Жукова.
«Наступление наших войск, по-видимому, явилось для противника на всем фронте полной тактической внезапностью.
Пограничные мосты через Буг и другие реки всюду захвачены нашими войсками без боя и в полной сохранности. О полной неожиданности нашего наступления для противника свидетельствует тот факт, что части были захвачены врасплох в казарменном расположении, самолеты стояли на аэродромах, покрытые брезентом, а передовые части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать. Можно ожидать еще большего влияния элемента внезапности на дальнейший ход событий в результате быстрого продвижения наших подвижных частей, для чего в настоящее время всюду есть полная возможность. Военно-морское командование также сообщает о том, что противник, видимо, застигнут врасплох. За последние дни он совершенно пассивно наблюдал за всеми проводившимися нами ме¬
571

роприятиями и теперь сосредоточивает свои военно-морские силы в портах, очевидно опасаясь мин» [12, 21].
Г.К. Жуков вспоминал, что «внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не был предусмотрен. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Мерецков и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов.
Далее. Накануне войны 10-я армия и ряд других частей Западного округа были расположены в белостокском выступе, выгнутом в сторону противника. 10-я армия занимала самое невыгодное расположение. Такая оперативная конфигурация войск создавала угрозу глубокого охвата и окружения их со стороны Гродно и Бреста путем удара по флангам. Между тем дислокация войск фронта на гродненско-сувалковском и брестском направлениях была недостаточно глубокой и мощной, чтобы не допустить здесь прорыва и охвата белостокской группировки.
Это ошибочное расположение войск, допущенное в 1940 году, не было устранено вплоть до самой войны. Когда главные группировки противника смяли фланги войск прикрытия и прорвались в районе Гродно и Бреста, надо было быстро отвести 10-ю армию и примыкающие к ней фланги 3-й и 4-й армий из-под угрозы окружения, рокировав их на тыловые рубежи — на угрожаемые участки. Они могли значительно усилить сопротивляемость действующих там соединений. Но этого сделано не было.
Аналогичная ошибка повторилась и с армиями Юго-Западного фронта, которые также с запозданием отводились из-под угрозы окружения» [20, 251].
Разница этих высказываний в том, что Ф. Гальдер излагал свои мысли в военном дневнике, записывая в нем текущие события, а Г. Жуков написал свои «Воспоминания и размышления» в 1971 г. и анализировал события задним числом. Но объединяет их то, что оба военачальника говорят о внезапности нападения
572

германских войск для Красной армии. Поскольку подготовка Красной армии к войне в широком масштабе и развертывание фронтов 21 июня 1941 г. явно противоречат высказыванию маршала Советского Союза, то это, скорее всего, повторение принятого в советской военной историографии фактора внезапности нападения германских войск на мирно спящую Страну Советов. А вот запись в дневнике Ф. Гальдера подтверждает, что Красная армия по воле своего руководства успешно продемонстрировала свою якобы неготовность к войне.
Несмотря на явные военные неудачи по отражению вторжения германских войск на территорию СССР, Генеральный штаб Красной армии по указанию И. Сталина к концу первого дня войны подготовил Директиву № 3 войскам, в которой поставил им задачу «концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалковскую группировку противника и к исходу 24 июня овладеть районом Су валки; мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиацией Юго-Западного фронта и других войск 5-й и 6-й армий окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении ВладимирВолынский, Броды. К исходу 24 июня овладеть районом Люблин» [63, 91]. То есть провести контрнаступление как раз из белостокского и львовского выступов, присутствие мощных группировок в которых маршал Г.К. Жуков спустя 30 лет назвал самой большой ошибкой советского командования, хотя именно он и возглавлял Генеральный штаб Красной армии последние шесть мирных месяцев.
Более того, отрабатывая явно еще довоенные планы, утром 25 июня советские самолеты приступили к бомбардировке городов, портов и аэродромов Финляндии, и сделано это было без всякого объявления войны своему северо-западному соседу. Впоследствии маршал авиации СССР А. А. Новиков описал этот налет на мирные финские города: «Воздушная армада из 263 бомбардировщиков и 224 истребителей и штурмовиков устремилась на врага... Налет длился несколько часов, одна группа сменяла другую... Впервые в истории наших ВВС к одновременным действиям при-
573

в лекал ось такое количество боевой техники, причем на всем фронте: от Выборга до Мурманска...» [63, 54]. И это на четвертый день войны, когда чуть ли не три советские армии были окружены в районе Минска. Естественно, вечером того же дня правительство Финляндии объявило войну Советскому Союзу. Мало того, на следующий день авиация Юго-Западного фронта начала бомбить ряд объектов на территории Венгрии, которая, хоть и являлась союзницей Германии, военных действий еще не вела.
Однако никакие контрнаступления трех фронтов спасти положение на театре военных действий уже не смогли. Что же произошло с доблестной Красной армией? Значительная часть красноармейцев не были готовы воевать, а точнее, не хотели защищать власть большевиков. Это отметил Ф. Гальдер, хотя на восьмой день войны он не мог признать такие действия красноармейцев основой германских побед: «Сведения с фронтов подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека. Лишь местами сдаются в плен, в первую очередь там, где в войсках большой процент монгольских народностей (перед фронтом б-й и 9-й армий). Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей и т.п. в плен сдаются лишь немногие. Часть русских сражается, пока их не убьют, другие бегут, сбрасывают с себя форменное обмундирование и пытаются выйти из окружения под видом крестьян» [12, 54].
А вот будущий маршал К.К. Рокоссовский откровенно написал в своих воспоминаниях: «24 июня (то есть уже на третий! день войны) в районе Улевани (150 км от границы) мы собрали много горе-воинов, среди которых оказалось немало и офицеров. Большинство этих людей не имели оружия. К нашему стыду, все они, в том числе и офицеры, спороли знаки различия. В одной из таких групп мое внимание привлек сидящий под сосной пожилой человек, по своему виду и манере держаться никак не похожий на солдата. С ним рядом сидела молоденькая санитарка. Обратившись к сидящим, а было их не менее сотни человек, я приказал офицерам подойти ко мне. Никто не тронулся. Повысив голос, я повторил приказ во второй, третий раз. Снова в ответ молчание и неподвижность. Тогда, подойдя к пожилому «окруженцу», велел ему встать. Затем я спросил, в каком он
574

звании. Слово «полковник» он выдавил из себя настолько равнодушно и вместе с тем с таким наглым вызовом, что его вид и тон буквально взорвали меня. Выхватив пистолет, я был готов пристрелить его тут же, на месте. Апатия и бравада вмиг схлынули с полковника. Поняв, чем это может кончиться, он упал на колени и стал просить пощады...» [63, 350].
Большинство боевых документов советских военачальников первых дней войны содержали информацию, подобную этой: «...пехота деморализована и упорства в обороне не проявляет. Отходящие беспорядочно подразделения, а иногда и части приходится останавливать и поворачивать на фронт командирам всех соединений, хотя эти меры, несмотря даже на применение оружия, должного эффекта не дали...» [64, 424].
Начальник Управления политпропаганды Юго-Западного фронта Михайлов докладывал своему руководству 17 июля, что «в частях фронта было много случаев панического бегства с поля боя отдельных военнослужащих, групп, подразделений. Паника нередко переносилась шкурниками и трусами в другие части, дезориентируя вышестоящие штабы о действительном положении вещей на фронте, о боевом и численном составе и о своих потерях.
Исключительно велико число дезертиров. Только в одном 6-м стрелковом корпусе за первые 10 дней войны задержано дезертиров и возвращено на фронт 5000 человек (а сколько не задержано? — Ю.Д. )...
По неполным данным, заградотрядами задержано за период войны (т.е. за 25 дней) около 54 000 человек, потерявших свои части и отставших от них, в том числе 1300 человек начсостава...» [63, 367].
Командир 436-го полка майор И. Кононов, член партии с 1929 г., кавалер ордена Красного Знамени, выпускник Академии им. Фрунзе, 22 августа перешел к немцам вместе с полком и боевым знаменем и даже комиссаром полка Д. Панченко. В сентябре сформированный из военнопленных 102-й казачий дивизион Вермахта под командованием И. Кононова насчитывал 1799 человек.
Десятки летчиков перелетели к немцам, чтобы воевать против большевиков. Из них была сформирована русская авиачасть под
575

командованием полковника Мальцева. Среди этих перелетчиков были Герои Советского Союза капитан Бычков и старший лейтенант Антилевский.
В октябре командующий Ленинградским фронтом Г.К. Жуков направляет в войска шифрограмму № 4976: «...разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны...» [63, 377].
Если за всю войну немцы расстреляли 7810 своих дезертиров, то Красная армия только с 22 июня по 10 октября 1941 г. — 10201 дезертира.
Ничуть не лучше обстояли дела с призывом в Красную армию в западных областях Украины, Белоруссии, а также в Литве, Латвии и Эстонии. Генерал Владимирский сообщает, что «вечером 26 июня Военный совет 5-й армии заслушал доклад начальника оргмоботдела полковника Щербакова и заместителя начальника штаба по тылу полковника Федорченко о ходе отмобилизования войск и тыловых органов 5-й армии. Было установлено, что отмобилизование войск и тылов армии, которое по мобплану должно было быть завершено в 24.00 25 июня, то есть на третий день мобилизации (объявленной с 00 часов 23 июня), фактически было сорвано...
Основная масса рядового состава запаса — уроженцев западных областей Украины — либо не успела явиться в части, либо уклонилась от явки по мобилизации. Лишь соединениям 15-го стрелкового корпуса, перед которыми наступление противника было замедленным, удалось частично пополнить войска рядовым составом и лошадьми из ближайших к ним районов...» [63, 249].
Однако западные украинцы не только не стремились попасть в Красную армию, но в первые дни войны, при любой возможности стали покидать свои подразделения. Комиссар 8-го МК Н.К. Попель привел сведения, как протекали боевые действия во Львове: «Мотоциклетному полку пришлось выполнять не свойственную ему задачу — вести бои на чердаках. Именно там были оборудованы наблюдательные и командные пункты вражеских диверсионных групп, их огневые точки и склады бое¬
576

припасов. Противник контролировал каждое наше движение, мы же его не видели, и добраться до него было нелегко. Схватки носили ожесточенный характер... Понять, где наши, где враги никак нельзя — форма на всех одинаковая, красноармейская» [63, 454]. Вот только были это не немецкие диверсанты, а настоящие красноармейцы, призванные в армию в западных областях Украины и с началом военных действий дезертировавшие из своих частей.
Конечно, отдельные части Красной армии действительно дрались с врагом до последней капли крови, иначе немцы подступили бы к Москве еще в конце лета. Решающее же значение в поражениях советских войск в 1941 г. имело то, что Красная армия потеряла огромное количество военнослужащих, и не только убитыми и ранеными. Военнопленных было такое количество, что генерал-квартирмейстер германской армии Э. Вагнер 25 июля издал приказ № 11/4590 об освобождении украинцев, белорусов и прибалтов. В результате по этому приказу было освобождено 318 770 пленных.
Даже с учетом отпущенных на свободу части военнопленных их было так много, что А. Гитлер в своей речи 11 декабря заявил, что в плен сдались 3 806 865 красноармейцев, из них 63 генерала. Из освобожденных военнопленных и уголовников, оставленных органами НКВД в тюрьмах, и других добровольцев германские власти создавали на оккупированных территориях местную полицию и иные военные формирования.
В статистических исследованиях под редакцией Г.Ф. Кривошеева «Гриф секретности снят» отмечено, что «численность личного состава военных формирований «добровольных помощников», полицейских и вспомогательных формирований к середине июля 1944 г. превышала 800 тыс. человек. Только в войсках СС в период войны служило более 150 тыс. бывших граждан СССР...» [63, 395].
Особая роль в создании хаоса и паники была отведена украинским националистам, вооруженные отряды которых уже утром 30 июня 1941 г. овладели Львовом, где руководители ОУН С. Бандера и Я. Стецько объявили о создании «независимой соборной
577

Украины». Однако эта независимость продержалась считанные дни, так как она никак не входила в планы А. Гитлера. Он приказал арестовать и расстрелять руководителей новоявленного украинского государства. Правда, арестованные Степан Бандера и Ярослав Стецько так и не были расстреляны, а содержались в лагере Заксенхаузен, но не в общих бараках, а в отдельном «бункере Целенбау» для почетных арестантов. Многие оуновцы с Николаем Лебедем во главе избежали ареста, перешли на нелегальное положение и стали вести свою партизанскую войну с Красной армией и с немцами. Раскол в ОУН произошел еще в 1940 г., когда организация разделилась на сторонников С. Бандеры и А. Мельника. Именно Андрей Мельник все это время сотрудничал с немцами, и они доверили ему с отрядом Украинской повстанческой армии участвовать в параде германских войск в Киеве. Надо отметить, что согласно приказу рейхсфюрера Г. Гиммлера от 28 апреля 1943 г. о формировании дивизии СС «Галичина» члены ОУН С. Бандеры не подлежали призыву в эту элитную украинскую воинскую часть.
В сборнике «Гриф секретности снят» приведены цифры потерь всех трех фронтов: Красная армия к б —9 июля 1941 г. безвозвратно утратила 11,7 тысячи танков, 4 тысячи самолетов, 19 тысяч орудий. Такого количества военной техники германская армия не имела даже на начало войны с Советским Союзом, а уж тем более в период военных действий. Шеф германской авиации Герман Геринг был настолько удивлен количеством захваченных на советских аэродромах боевых самолетов, что создал специальную комиссию по выяснению этого вопроса. Сама германская армия, по словам Ф. Галь дера, на б июля потеряла 13869 человек убитыми, 42755 человек ранеными и 5010 пропавшими без вести. Были безвозвратно потеряны 401 самолет и 50% танков, как безвозвратно потерянных, так и подлежащих ремонту, т.е. порядка 1814 единиц.
За столь неудачные действия Красной армии были расстреляны: бывший командующий Западным фронтом генерал армии Д.Г. Павлов, начальник штаба фронта В.Е. Климовских, начальник связи фронта А.Т. Григорьев, начальник артиллерии фронта
578

Н.А. Клыч, командующий 4-й армией А.А. Коробков и заместитель командующего ВВС фронта Таюрский. Командующий ВВС фронта генерал-майор И. И. Копец застрелился в первый же день войны. И все-таки их, скорее всего, приговорили к расстрелу за компанию со своим командующим, которого 30 июня сняли с должности, вызвав в Москву с отчетом, а затем отправили на фронт в качестве заместителя командующего Западным фронтом. Арестовали же Д.Г. Павлова только 4 июля, по всей вероятности, по делу генерала армии К.А. Мерецкова, которого органы НКВД взяли 23 июня в поезде «Красная стрела», когда тот направлялся на Северо-Западный фронт представителем верховного командования. Д.Г. Павлов на допросах оговорил себя, но на суде от этих показаний отказался, признав лишь то, что в январе 1940 г. на финском фронте во время выпивки был у него разговор с Мерецковым о том, что «в случае нападения Германии на СССР и победы германской армии хуже нам от этого не будет» (из материалов следствия и суда) [63, 178]. Бывшего начальника Генерального штаба РККА (до февраля 1941 г.) К.А. Мерецкова вскоре отпустили, видимо, за сотрудничество со следствием, а вот Д.Г. Павлову и его сослуживцам пришлось ответить своей жизнью.
И все-таки, несмотря на то что в ноябре 1941 г. германские войска находились на подступах к Москве, а к концу 1942 г. дошли до Волги, военная затея А. Гитлера в завоевании бескрайних просторов Советского Союза была обречена на провал. Германская армия хоть и пополнялась личным составом и военной техникой в течение войны, но ее численность так и не смогла достичь первоначальных трех с половиной миллионов солдат. А советское руководство формировало все новые воинские части, и вскоре в Красной армии было снова около 10 миллионов военнослужащих. Начиная с разгрома 6-й армии фельдмаршала Паулюса под Сталинградом, Красная армия неуклонно шла к победе над Германией. Однако более 70 миллионов советских граждан, оказавшихся на оккупированной территории, с лихвой испытали на себе, что такое «немецкий порядок».
Победа Красной армии под Сталинградом серьезным образом изменила взаимоотношения между руководством СССР и прави¬
579

тельством Польши в эмиграции. Правда, после разрыва дипломатических отношений между советским руководством и польским правительством В. Сикорского 25 апреля 1943 г. этот премьерминистр стал настаивать на аналогичном демарше со стороны правительства Великобритании. Но премьер-министр У. Черчилль не был заинтересован в ухудшении отношений с Советским Союзом, от военных действий которого зависело благополучие его государства. Несмотря на это, В. Сикорский продолжал свои выступления с обвинениями московских руководителей в гибели своих соотечественников в советском плену. Кончилось тем, что он 4 июля 1943 г. погиб вместе со своей дочерью и адъютантом в авиакатастрофе в районе Гибралтара.
В Лондоне пост премьер-министра эмиграционного правительства Польши занял Станислав Миколайчик, а верховным главнокомандующим польских вооруженных сил стал генерал Казимир Соснковский. Новое правительство попыталось наладить отношения с советским руководством, но в Москве отнеслись к этому более чем прохладно. Дело в том, что еще в апреле 1943 г. в Москве под руководством коммунистической партии был проведен съезд созданного Союза польских патриотов под председательством писательницы Ванды Василевской (жены писателя А. Корнейчука), который обратился к правительству СССР за разрешением на создание польской воинской части.
Советское руководство, естественно, такое разрешение дало и приступило к формированию дивизии им. Тадеуша Костюшко из поляков-добровольцев, командиром которой стал полковник Зигмунт Берлинг. Первое боевое крещение дивизия получила в Белоруссии. Впоследствии на базе этой дивизии, а также дивизий им. Ярослава Домбровского и им. Ромуальда Траугутта, танковой бригады им. Героев Вестерплятте и артиллерийской бригады им. Юзефа Бема был создан 1-й корпус Войска Польского численностью около 40 тысяч человек.
Затем в июне 1943 г. Союз польских патриотов обнародовал программу переустройства Польши, политический курс которой должен был иметь самый тесный контакт с Советским Союзом. А уже в следующем месяце, после перехода Красной армией «ли¬
580

нии Керзона», в Москве был создан Комитет национального освобождения Польши под руководством Эдварда ОсубкоМоравского, поддерживавшего курс коммунистической партии.
Вероятно, для развития дружественных отношений с создаваемыми в СССР польскими военными формированиями и государственными институтами осенью 1943 г. по указанию И. Сталина была создана Специальная комиссия по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров. Комиссия, которую возглавил генерал-полковник медицинской службы Н.Н. Бурденко, завершила свою работу 24 января 1944 г. и заявила о «безусловно немецком почерке» расстрелов польских военнопленных. Мировая общественность, если и не поверила этим выводам, то сделала вид, что они ее устроили. Но поляки всегда знали и помнили, кто был виновником этой катынской трагедии.
К октябрю 1944 г. были сформированы уже две польские армии, возглавляемые генерал-лейтенантом Зигмунтом Берлингом и генерал-лейтенантом Каролем Сверчковским, 1-й танковый корпус и 1-й корпус смешанной авиации. Из этих формирований было создано Народное Войско Польское, которое к маю 1945 г. насчитывало около 400 тысяч человек. Польские войска бок о бок с советскими войсками воевали в Белоруссии, Польше, Германии и Чехословакии.
В это же время на территории Польши и западных областей Белоруссии вела партизанские действия Армия Крайова (Армия Страны) подчинявшаяся польскому правительству в Лондоне. Отношения с командованием этого польского воинского формирования у советского руководства не сложились. Тем не менее в результате раскола в Армии Крайовой дивизия в составе около семи тысяч человек под командованием полковника Яна Киверского предприняла прорыв навстречу Красной армии. После тяжелых боев остаткам польской дивизии удалось прорвать фронт и соединиться с подразделениями Красной армии. В дальнейшем они вошли в состав 2-й польской армии. Правда, всех польских офицеров сотрудники НКВД арестовали и отправили в
581

лагеря. Аналогичные последствия ожидали и тех поляков Армии Крайовой, которые решили в составе 5-й пехотной дивизии полковника Владислава Филипковского освобождать Львов, а вместе с дивизией полковника Александра Кржижановского освобождать Вильнюс. На этот раз лагеря ожидали не только офицеров, но и рядовых поляков, отказавшихся вступить в 1-ю польскую армию.
Естественно, польское правительство Станислава Миколайчика в Лондоне не было заинтересовано в том, чтобы в Москве решали судьбу Польши. Но для провозглашения независимости Польши было необходимо, чтобы Армия Крайова самостоятельно овладела Варшавой, подняв там народное восстание. Исключить взаимодействие с Красной армией было невозможно, поэтому дата восстания была согласована между представителями С. Миколайчика и Э. Осубко-Моравского и привязана к началу наступления Красной армии на Варшаву. В самой Польше был создан подпольный Совет национального единства во главе с Казимиром Пужаком, а командующим Армии Крайовой назначен генерал Т. Комаровский. Именно он отдал приказ своим подразделениям начать восстание в Варшаве 1 августа 1944 г. в 17 часов.
В случае удачного исхода восстания и овладения Варшавой Совет национального единства должен был провозгласить себя законным центральным органом власти Польской республики. Численность повстанцев составляла порядка 40 тысяч человек, но оружия на всех не хватило, его надо было добыть у немцев самим. Кроме них в восстании участвовали отдельные отряды национальных вооруженных сил, Армии Людовой и др. В процессе восстания формировались и новые воинские подразделения из прибывавших в Варшаву поляков. Предполагалось, что не более чем за 10 дней польские освободители справятся с 16-тысячным немецким гарнизоном.
В начале восстания премьер-министр Польши С. Миколайчик провел переговоры с руководителем Советского Союза И. Сталиным и главой Польского комитета национального освобождения Э. Осубко-Моравским об оказании помощи Красной армией восставшей Варшаве и о будущем политическом строе Польши.
582

И. Сталин настаивал на признании границей между государствами «линии Керзона» и включении в состав правительства Польши представителей Польского комитета национального освобождения, т.е. коммунистов. Ни та, ни другая сторона не были склонны к компромиссу, поэтому переговоры кончились ничем. Соответственно и Красная армия приостановила свое наступление в направлении Варшавы.
В первый период восстания варшавянам удалось захватить значительную часть города, но немецкое командование, понимая опасность образования в своем тылу польского анклава, подтянуло дополнительные войска, увеличив их численность до 50 тысяч человек во главе с генералом СС Эрихом фон Бахом. Повстанцам оказывали помощь доставкой грузов (оружие, боеприпасы и продовольствие) по воздуху польские и английские летчики с итальянской базы в Бриндизи, а Красная армия в это время якобы производила перегруппировку сил. Более того, советское командование не разрешило самолетам союзников использовать свои аэродромы для дозаправки и ремонта.
Но упорное и длительное сопротивление поляков в Варшаве и неоднократные обращения союзников все-таки вынудили советское руководство продолжить боевые операции на этом направлении, но либо севернее, либо южнее столицы Польши. Только 10 сентября 1-й Белорусский фронт, в составе которого действовала 1-я пехотная дивизия им. Костюшко, начала продвижение к Варшаве и через четыре дня овладела предместьем Прагой на правом берегу Вислы. И здесь советские войска вновь надолго остановились. Лишь 3-я польская дивизия самостоятельно 15 сентября высадила десант в Жолибоже, Повисле и Чернякуве в количестве шести батальонов, но, потеряв более трех тысяч человек, они 21 сентября были вынуждены вернуться, так и не пробившись в город. Правда, все это время советское командование сбрасывало с самолетов повстанцам оружие и боеприпасы, но из-за уменьшившегося плацдарма, контролируемого Армией Крайовой, большая часть грузов досталась немцам.
За эти «неудачные действия» подчиненных был отстранен командующий 1-й армией Войска Польского генерал-лейтенант
583

3. Берлинг. А восставшие граждане Варшавы после 63 суток непрерывных боев 2 октября вынуждены были капитулировать. Вместе с 15 тысячами солдат Армии Крайовой сдался и генерал Т. Комаровский. За время восстания погибли 15 тысяч польских солдат и более 150 тысяч мирных жителей, да и от самой Варшавы после бомбардировок и артобстрелов мало что осталось. Но и немецкие войска потеряли порядка 17 тысяч убитыми и девять тысяч ранеными, которые уже не смогли более воевать против Красной армии.
Эти события описал маршал Г.К. Жуков, который к концу варшавского восстания вернулся из Болгарии, где он руководил действиями 3-го Украинского фронта против этой славянской страны, оказавшейся в компании с А. Гитлером. Крупных военных действий, правда, там не последовало, так как болгары, ввиду такой опасности, свергли свое правительство и признали поражение. Но главной задачей было не просто принять капитуляцию, а обязать Болгарию объявить войну Германии.
«В конце сентября 1944 года я вернулся из Болгарии в Ставку. Через несколько дней Верховный поручил мне поехать в район Варшавы на участки 1-го и 2-го Белорусских фронтов.
Прежде всего необходимо было выяснить обстановку в самой Варшаве, где немецкое командование с особой жестокостью расправлялось с теми, кто поднял восстание в городе. Нам было известно, что немцы учинили зверскую расправу с населением. Город был разрушен до основания. Под его обломками погибли тысячи мирных жителей.
Было установлено, что командование фронта, командование 1-й армии Войска Польского заранее не были предупреждены Бур-Комаровским о готовящемся восстании. С его стороны не было сделано никаких попыток увязать выступление варшавян с действиями 1-го Белорусского фронта. Командование советских войск узнало о восстании постфактум от местных жителей, перебравшихся через Вислу. Не была предупреждена и Ставка.
По заданию Верховного к Бур-Комаровскому были посланы два парашютиста-офицера для связи и согласования действий, но Бур-Комаровский не пожелал их принять.
Чтобы оказать помощь восставшим варшавянам, по заданию командования 1-го Белорусского фронта советские и польские
584

войска переправились через Вислу и захватили в Варшаве набережную. Однако со стороны Бур-Комаровского вновь не было предпринято никаких попыток установить с нами взаимодействие. Примерно через день немцы, подтянув к набережной значительные силы, начали теснить наши части. Создалась тяжелая обстановка. Мы несли большие потери. Обсудив создавшееся положение и не имея возможности овладеть Варшавой, командование фронта решило отвести войска с набережной на свой берег.
Я установил, что нашими войсками было сделано все, что было в их силах, чтобы помочь восставшим, хотя, повторяю, восстание ни в какой степени не было согласовано с советским командованием.
Все время — до и после вынужденного отвода наших войск — 1-й Белорусский фронт продолжал оказывать помощь восставшим, сбрасывая с самолетов продовольствие, медикаменты и боеприпасы. В западной прессе, я помню, по этому вопросу было немало ложных сообщений, которые могли ввести в заблуждение общественное мнение» [20, 557].
Очень хочется поверить маршалу Г.К. Жукову, но как-то его описание событий беспредметно — ни номеров частей, ни фамилий командиров, форсировавших Вислу и занявших плацдарм на набережной Варшавы он не указывает, хотя в его воспоминаниях фигурирует даже масса фамилий отдельных рядовых солдат и сержантов. Прибыл он к месту событий в конце сентября, за несколько дней до капитуляции повстанцев, а ведь началось восстание в Варшаве 1 августа 1944 г., т.е. почти два месяца назад. Ссылки на отсутствие информации о действиях варшавян от Армии Крайовой бессмысленны, ведь фронтовая разведка и создана для выяснения, что делается у противника в тылу, да и в самом начале восстания состоялась встреча в Москве польского премьерминистра и главы Советского Союза. Так что сетования советского полководца на нежелание лидеров Варшавского восстания координировать свои действия с руководством Красной армии — беспочвенны. Просто политический вопрос, какой строй будет установлен в Польше, был куда важнее, чем жизни двух сотен тысяч варшавян.
585

В начале октября 1944 г. в Москве вновь состоялась встреча главы Советского Союза И. Сталина и премьер-министра Польши С. Миколайчика, но и на этот раз переговоры оказались безуспешными. В ноябре С. Миколайчик подал в отставку, вместо него премьер-министром стал Томаш Арцишевский.
Вообще, судьба Польши была решена еще на встрече лидеров Великобритании, России и США в конце ноября 1943 г. Стороны определили западной границей Польши р. Одер, а восточной — «линию Керзона». При этом Польша, как и другие славянские государства, попала в зону ответственности Советского Союза. Так что, сообразуясь с этими договоренностями, в конце декабря 1944 г. в Люблине Польским комитетом национального освобождения и советской администрацией было создано Временное правительство Польши во главе с Эдвардом Осубко-Моравским.
К тому времени Красная армия была настолько хорошо вооружена и отмобилизована, что могла решать любые задачи, поставленные Верховным главнокомандующим. По словам маршала Г.К. Жукова, «в 1944 г. танков и самоходно-артиллерийских орудий было произведено 29 тысяч, самолетов — более 40 тысяч. В два-три раза возрастало поступление на фронт тяжелых танков ИС-2 со 122-миллиметровой пушкой, модернизированных средних танков Т-34, истребителей ЯК-3, штурмовиков ИЛ-10, скоростных бомбардировщиков ТУ-2...
Успехи советской экономики позволили обеспечить всем необходимым уже не только Советские Вооруженные Силы, но и оказать помощь вооружением народам Центральной и ЮгоВосточной Европы в их освободительной борьбе. Например, Войску Польскому Советский Союз в то время и несколько позже передал 3,5 тысячи орудий, 1200 самолетов, 1000 танков, около 700 тысяч винтовок и автоматов, 18 тысяч автомашин...
Наша боевая мощь усиливалась польскими, чехословацкими, румынскими и болгарскими войсками, которые успешно громили фашистов» [20, 560].
В середине ноября 1944 г. генерал армии Г.К. Жуков был назначен командующим 1-м Белорусским фронтом, а К.К. Рокоссовский соответственно — 2-м Белорусским. Варшавско-Познанская операция 1-го Белорусского фронта началась только 13 ян¬
586

варя 1945 г. одновременно с наступлением 2-го Белорусского фронта севернее Варшавы на Млаву и 1-м Украинским фронтом на Ченстохову. Уже «к вечеру 16 января, по словам немецкого генерала К. Типпельскирха, на участке от реки Ниды до реки Пилицы уже не было сплошного, органически связанного немецкого фронта. Грозная опасность нависла над частями 9-й армии, все еще оборонявшимися на Висле у Варшавы и южнее. Резервов больше не было» [20, 572]. Наконец 17 января 1945 г. в Варшаву вступили части 1-й армии Войска Польского вместе с частями Красной армии, а 31 января войска 1-го Белорусского фронта форсировали Одер. В конце февраля — начале марта с территории будущей Польской республики были изгнаны последние немецкие части.
На февральской встрече 1945 г. в Ялте И. Сталин, Ф. Рузвельт и У. Черчилль договорились, что во Временное правительство Польши, кроме коммунистов, будут включены польские демократические деятели и представители эмиграции. Западные союзники предполагали, что измененное таким образом Временное правительство сможет провести в Польше честные выборы, несмотря на все своеобразие принципов советской демократии. Главы союзных стран окончательно договорились о границах Польши, считая территории вплоть до Одера и Нейсе (НисыЛужицкой) достаточной компенсацией за потерю ею восточных территорий. Конечно, правительства стран, внесших наибольший вклад в общую победу над нацистской Германией, имели моральное право устанавливать в Европе порядок, позволявший сохранять там мир на долгое время. Но для каждой отдельной страны перекраивание ее довоенных границ было очень болезненным процессом.
Существует письмо президента США Ф. Рузвельта к главе советского руководства И. Сталину, написанное в процессе пребывания в Ялте 6 февраля 1945 г., в котором он писал, что «в отношении того, что ваш тыл должен быть обеспечен по мере продвижения вашей армии на Берлин... Вы не можете, а мы не должны терпеть какое-либо временное правительство, которое будет причинять вашим вооруженным силам какие-либо неприят¬
587

ности этого рода... Соединенные Штаты никогда не поддержат каким-либо образом любое временное правительство в Польше, которое было бы враждебно вашим интересам» [75, 813].
Такое решение союзников привело к расколу в рядах польского правительства в эмиграции, часть которого с экс-премьером
С. 	Миколайчиком во главе одобрила его. Давление, оказываемое на польских эмигрантов в Лондоне со стороны правительства Великобритании, было достаточным, чтобы начался диалог некоторых представителей эмигрантского правительства с Временным правительством в Варшаве и членами подпольного польского правительства.
Война с нацистской Германией окончилась победой союзных войск и подписанием безоговорочной капитуляции германского правительства и армии в ночь с 8 на 9 мая 1945 г. Практически вся Европа, так же как и Германия, была поделена между странами-победительницами, по крайней мере, именно они определяли политику государств, попавших в их зону влияния. Вряд ли И. Сталин мог удовлетвориться советизацией только стран Центральной и Восточной Европы, но наличие атомной бомбы у США, которые, не мучаясь угрызениями совести, использовали это страшное оружие в войне с Японией, вероятно, надолго сдержало аппетиты лидеров КПСС. Однако материальную и финансовую помощь коммунистическим партиям буржуазных стран Советский Союз продолжал оказывать еще в большем размере. Реальная возможность изменения политического строя существовала в Италии и Греции, при этом в последней дело дошло до гражданской войны. Понадобилось прямое военное вмешательство Великобритании и США, чтобы восстановить в Греции монархию. Советский Союз, согласно Ялтинским соглашениям, не мог участвовать в военном решении этого вопроса в пользу греческих коммунистов.
Война принесла несчастье практически в каждую советскую семью, ее жертвами стали более 27 миллионов человек. Казалось бы НКВД, карательному органу И. Сталина, можно было дать возможность советскому народу прийти в себя после такой страшной войны. Однако репрессии с новой силой возобнови¬
588

лись, теперь они касались не только собственных граждан, побывавших в оккупации или в плену, но и не понравившихся органам чем-либо болгар, румын, венгров, чехов и словаков, поляков и немцев.
В июне 1945 г. прошли переговоры в Москве с личным участием И. Сталина, а также представителями Временного правительства, несколькими членами эмигрантского правительства и бывшего подпольного правительства Польши. Основные разногласия обнаружились между руководителем Польской рабочей партии Владиславом Гомулкой и лидером эмигрантов Станиславом Миколайчиком. Лидеру польских коммунистов помог И. Сталин, приказавший устроить в это же время судебный процесс над арестованными органами НКВД 16 руководителями подпольного правительства Польши, в том числе главным комендантом Армии Крайовой генералом Леопольдом Окулицким, председателем Совета национального единства Казимиром Пужаком и делегатом эмигрантского правительства Яном Станиславом Янковским. Желаемый результат был достигнут, и 28 июня 1945 г. было создано Временное правительство национального возрождения во главе с премьер-министром Эдвардом Осубко-Моравским. Станислав Миколайчик стал вице-премьером и министром сельского хозяйства. С этого момента западные страны могли устанавливать дипломатические отношения с официальным, пусть и временным, правительством Польши, а эмигрантское правительство в Лондоне оказалось в забвении, хотя и просуществовало до 1990 г., когда коммунистическая партия Польши была отстранена от власти в стране.
Теперь на Потсдамской встрече «большой тройки» при утверждении границ Польши присутствовали представители этого государства: Болеслав Берут, Владислав Гомулка и Станислав Миколайчик. Польша не только расширила свое пространство до Одры (Одера) и Нисы-Лужицкой (Нейсе), но и получила побережье Балтийского моря от Свиноуйсьце (Свинемюнде) до Вислинской косы. Правда, с потерей своих восточных территорий полякам пришлось смириться. Дело в том, что даже после распада Советского Союза на самостоятельные республики ни Лит¬
589

ва, ни Белоруссия, ни Украина не согласились бы вернуть часть своих территорий Польше.
Самым страшным постановлением, принятым на Потсдамской конференции, было решение о выселении немцев с западных территорий Польши и из Богемии, а поляков — из западных областей Украины, Белоруссии и Литвы; началось принудительнодобровольное переселение немцев и поляков. Кто был не согласен с такой политикой руководства Советского Союза и Временного правительства национального возрождения, попадали в тюрьмы и лагеря НКВД. Только за 1944 — 1946 гг. были арестованы и вывезены во внутренние области СССР около 100 тысяч поляков. В основном переселенцы-поляки из западных областей Украины, Белоруссии и Литвы выезжали в Польшу к родственникам или на освободившиеся от немецкого населения территории Гливицы (Глейвица), Вроцлавд (Бреслау), Щецина (Штеттина), Гданьска (Данцига), Быдгощи (Бромберга). Всего покинули свою малую родину 1 млн 240 тысяч поляков.
Летом 1946 г. во Львове с 350-тысячным населением проживали уже считанные единицы польских семей. Никакого транспорта для вывоза имущества полякам не предоставили, поэтому пианино, рояли и мебель можно было купить у этих переселенцев почти даром, а покупать было кому: из центральных областей Советского Союза во Львов и другие города западных областей были передислоцированы предприятия военной промышленности вместе с рабочими, инженерно-техническим персоналом и их семьями. Также во Львове осело большое количество бывших и действующих сотрудников НКВД и НКГБ и демобилизованных офицеров Советской армии. Таким образом, Львов на 25 лет стал исключительно русскоязычным городом, лишь после расширения его за счет окрестных деревень и строительства местных «Черемушек», львовяне заговорили на украинском языке.
Несмотря на то что в тот же период было разрешено вернуться в Польшу 266 тысячам поляков, отбывшим свой срок в лагерях и ссылках Казахстана и Сибири, их в СССР на 1950 г. еще проживало около 1 млн 600 тысяч человек. Верховный совет СССР 22 августа 1955 г. принял постановление «О передаче Польше всех поль¬
590

ских граждан», но начавшаяся репатриация была вскоре прекращена из-за сложности определения законности выезда различных категорий граждан, находившихся в родственных отношениях с поляками, не говоря уже о тех поляках, которые никогда в жизни не были в Польше. Только 25 марта 1957 г. был заключен польскосоветский Договор о порядке и сроках проведения репатриации, позволявший вернуться в Польшу лицам, имевшим польское гражданство до 17 сентября 1939 г., а также членам их семей. За два года в Польшу выехало около 230 тысяч человек, остальные (более миллиона поляков) остались жить в СССР.
После войны органы НКВД вновь принялись за ликвидацию католической и униатской церквей в западных областях Украины и Белоруссии. Ксендзов, как правило, депортировали в Польшу, а то и в Сибирь, при этом имущество костелов реквизировалось в пользу государства, а костелы передавались русской православной церкви московского патриархата либо использовались под склады, клубы, кинотеатры. Польские школы в основном были повсеместно закрыты (во Львове в начале 50-х годов действовали две польские школы), а изучение польского языка в русских, украинских и белорусских школах было запрещено. В такой ситуации, когда вера поляков была попрана, а национальная идентичность игнорировалась, многие местные представители бывшей Армии Крайовой продолжили борьбу с новыми захватчиками — войсками НКВД.
Одновременно в западных областях Украины действовали партизанские отряды ОУН С. Бандеры, представителей которых в советское время называли бандитами, а в постсоветское время украинцы стали им устанавливать памятники. Дело в том, что представители ОУН А. Мельника отступили со своей родины вместе с германскими войсками, а представители ОУН С. Бандеры при немцах вели партизанский образ жизни, который продолжили и при возвращении советской власти. Поскольку именно они нанесли наибольший урон сотрудникам НКВД-НКГБ (с 1946 г. МВД-МГБ) и местной советской администрации, то и запомнились бандеровцы гораздо больше, чем мельниковцы, о которых после войны и не вспоминали.
591

Чтобы ответить террором на террор, подразделения МВД и МГБ чуть ли не целиком сжигали украинские деревни, если были подозрения, что жители их снабжали бандеровцев продовольствием или предоставляли им приют. Само же население таких деревень и родственники бандеровцев согласно Плану мероприятий МВД УССР по перевозке спецпоселенцев из западных областей УССР, утвержденному в октябре 1947 г. генерал-лейтенантом МГБ Рясным, вывозилось во внутренние области СССР. Всего переселили по этому приказу 25 тысяч семей в 44 железнодорожных эшелонах (76 586 мужчин, женщин и детей).
Украинские националисты действовали не только на территории СССР, но и в Польше, при этом в конце 1945 — начале 1946 г. против них действовали три польские дивизии, но эти малочисленные соединения большого успеха не достигли. И только проведение специальной операции «Жешув» в одноименном воеводстве кардинально изменило расстановку сил: большинство отрядов украинских националистов были вынуждены перебраться на территорию СССР и Чехословакии. Немногие оставшиеся в Польше бойцы Украинской повстанческой армии продолжили террористическую деятельность, укрываясь в тщательно замаскированных схронах.
Понимая бесперспективность дальнейшей борьбы с этими партизанами, польское правительство попросило советское руководство депортировать местных украинцев в СССР. Всего было отправлено из Польши в Советский Союз 250 тысяч украинцев. Но и это далеко не сразу помогло навести порядок и спокойствие в Жешувском воеводстве, где отряд бандеровцев «Гриня» 28 марта 1947 г. устроил засаду на шоссе у Балигородова. В результате боевики убили министра обороны Польши генерала Кароля Сверчевского, а также перестреляли сопровождавшую его охрану.
На этот раз против бандеровцев были направлены 12 полковых операционных групп, общей численностью 17 440 рядовых и офицеров. Операция под кодовым названием «Висла» была проведена против боевиков в два этапа: в Люблинском и Жешувском воеводствах, одновременно проводилась поголовная депортация
592

местных украинцев в воеводства на западе Польши, откуда были выселены немцы. В результате этой операции к концу 1947 г. в Польше было покончено с активными действиями украинских националистов.
Однако и многие поляки не только с недоверием относились к коммунистическому правительству Польши, но и предпринимали попытки вооруженной борьбы с ним, перейдя на нелегальное положение. Да и действия самой власти способствовали росту недоверия к ней. Обещая свободные выборы, Временное правительство затягивало время подготовки к волеизъявлению народа, а службы безопасности убирали с политической сцены активистов оппозиционных партий, обвиняя их в пособничестве немцам, желании свергнуть законную власть и т.д. В то же время чтобы уменьшить количество обвинений в свой адрес в недемократических методах борьбы с оппозицией, правительство Э. Осубко-Моравского в августе 1945 г. объявило амнистию некоторым категориям политических узников. В результате на свободу вышло около 45 тысяч человек, но эта акция уже не могла уменьшить недоверие оппозиции к существующей власти, многие из них так и остались на нелегальном положении. И были правы, так как уже через неделю органы безопасности приступили к новым арестам.
Для реализации своих решений нелегальные политики и боевики оппозиционных партий создали организацию «Свобода и независимость» под руководством полковника Франтишека Непокульчика. Она была не единственной в Польше и составляла менее 30% всех подпольщиков, боровшихся против коммунистической власти.
Понимая, что сломить сопротивление польской оппозиции в одиночку коммунистам без большой крови не удастся, они разрешили создание партий с менее радикальными программами. Одну из таких — Польскую крестьянскую партию — основал вицепремьер и министр сельского хозяйства существующего правительства С. Миколайчик, а возглавил ее Винцент Витое, который был премьер-министром Польши еще до переворота маршала Ю. Пилсудского. Были созданы также Польская социалистическая партия, Партия труда, Демократическая партия и Народная партия,
593

которые старались не выходить за рамки законов и в основном поддерживали решения правительства.
Самой многочисленной стала партия Витоса — Миколайчика, авторитет которых привлек в ее ряды более 500 тысяч человек. Такая многочисленная партия, даже не имевшая в своей среде значительных радикальных деятелей, представляла опасность для Польской рабочей партии Владислава Гомулки на предстоящих выборах. В таких условиях правительство не решилось проводить выборы в Законодательный сейм и обрушилось с критикой на деятельность Польской крестьянской партии, а службы безопасности находили предлоги для ареста или устранения ее активистов. Одним из значимых убийств того времени была ликвидация «неизвестными лицами» секретаря Польской крестьянской партии Болеслава Сциборека.
Для проверки собственных сил, а также для успокоения населения, коммунистическое большинство Временного правительства национального возрождения 30 июня 1946 г. вынесло на референдум польского народа три вопроса: 1) Поддерживаешь ли ты упразднение сената? 2) Поддерживаешь ли ты курс радикальных социально-экономических реформ? 3) Поддерживаешь ли ты установление западной границы страны по рекам НисаЛужицкая (Нейсе) и Одра (Одер)?
На политическом Олимпе Польши сразу определились сторонники и противники курса правительства: ответить «нет» на вопросы референдума призывали Польская крестьянская партия и Партия труда, а Польская социалистическая партия, Народная партия и Демократическая партия призывали ответить «да», тем самым поддерживая Польскую рабочую партию. Там, где демократия существует только на словах, неважно кто и как проголосует, важно, кто и как посчитает голоса. Естественно, по результатам работы счетной комиссии в референдуме участвовало 85,3% взрослого населения Польши, на первый вопрос «да» ответило 68,2% голосовавших, на второй — 77,3%, на третий — 91,4%.
Теперь, как бы заручившись поддержкой поляков, коммунисты смогли назначить дату выборов в Законодательный сейм на 19 января 1947 г. и объявить предвыборную подготовку. Но для
594

большей уверенности в своей победе на выборах правительством были созданы: Специальная комиссия по борьбе со злоупотреблениями и экономическим саботажем, для наказания инакомыслящих — Национальный верховный трибунал, а для ликвидации влияния оппозиционных партий — Главное управление по контролю за прессой, печатью и зрелищными программами.
Объединившись в избирательный блок, Польская рабочая партия, Польская социалистическая партия, Народная партия и Демократическая партия выиграли выборы в Законодательный сейм, получив в нем 394 мандата из 444. Уже 5 февраля 1947 г. Законодательный сейм Польши избрал президентом страны Болеслава Берута, по этому случаю вышедшего из рядов Польской рабочей партии, а премьер-министром правительства — Юзефа Циранкевича из Польской социалистической партии.
Уже в конце 1948 г. Польская рабочая партия объединилась с Польской социалистической партией, создав тем самым Польскую объединенную рабочую партию (ПОРП), а Польша и польский народ вступили на путь построения социализма по образу и подобию государственного строя в Советском Союзе. Для усиления позиций «старшего брата» в 1949 г. маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский стал министром обороны Польши, заместителем председателя Совета министров и членом Политбюро ЦК ПОРП. Если этот советский полководец, получивший еще до войны урок в сталинских застенках, имел польское происхождение, то контр-адмирал Н.И. Виноградов, назначенный командующим военно-морским флотом Польши, и другие советские ставленники, возглавившие польские военно-воздушные силы, управление безопасности и иные важные государственные институты, никакого отношения к польскому народу ранее не имели.
Польша на долгие полвека стала одним из членов социалистического лагеря, управляемого из Москвы членами Политбюро ЦК Коммунистической партии Советского Союза и лично лидером СССР. При этом руководители Советского Союза не только вмешивались во внутреннюю жизнь Польши, но и решали, кому находиться на польском Олимпе власти. Так, генеральный секретарь Польской рабочей партии, а затем и объединенной партии Владис¬
595

лав Гомулка за попытки проявления самостоятельности в решении польских проблем был в ноябре 1949 г. обвинен в «правом националистическом уклоне» и выведен из состава Политбюро ЦК ПОРП. В августе 1951 г. его арестовали и заключили в тюрьму до самой смерти И.В. Сталина. Если даже первые лица страны не имели гарантий безопасности и свободы, то что можно было говорить о простых поляках, жизнь и свобода которых целиком зависела от произвола сотрудников Управления безопасности. Законодательный сейм Польши был вынужден принять 22 июня 1952 г. Конституцию, которую лично отредактировал И.В. Сталин. Согласно этому закону, польское государство получило название Польской народной республики.
После смерти И.В. Сталина 5 марта 1953 г. жизнь народов в Советском Союзе и других странах социалистического лагеря несколько изменилась. Но хотя первым секретарем ЦК КПСС стал Н.С. Хрущев, разоблачивший культ личности Сталина, а во главе Польской объединенной рабочей партии — снова В. Гомулка, польский и русский народы еще более трех десятков лет ждали своего освобождения от коммунистической «демократии».

Заключение
Политика исторической справедливости с давних времен стала оружием московских, а затем и российских правителей, ставивших своей главной целью расширение государства. Этот способ увеличения налоговых сборов с податного населения на долгие времена стал тормозом для развития в России торговли, ремесленного, а затем и промышленного производства товарной продукции. Начиная с великого князя московского Ивана III, все государи были озабочены документальными подтверждениями справедливости своих претензий на западные территории вплоть до Дуная, Тисы и Вислы. Далеко не всегда многочисленным московским войскам удавалось завоевать и удержать новые владения, иногда приходилось отдавать противнику даже то, что уже десятилетия принадлежало России. Но направление экспансии на многолюдный и богатый Запад стало основным вектором развития государства.
В то же время расширение границ государства на Восток было связано не с великокняжескими пожеланиями, а с поиском купцами новых источников добычи мехов вместо уже обедненных пушным зверем европейских лесов, а также с поиском новых месторождений соли — «белого золота» позднего Средневековья. Продвижение России на Восток в историографии считается бескровным и совершившимся чуть ли не по просьбе самих сибирских аборигенов. Действительно, с рогатиной и стрелами против ружей и пушек воевать бессмысленно, да и плотность населения в Сибири и на Дальнем Востоке была низкой во все времена, так что и шапками закидать своих завоевателей им было невозможно. А поскольку у «мирно присоединенных» народов не было письменности, то и изучать завоевание Сибири историки смогли только по русским летописям и хронографам.
Иное дело — завоевание западных территорий, где не просто существовали государства, умеющие за себя постоять, но и более
597

богатые и цивилизованные в развитии технологий промышленности и сельского хозяйства, а также создания культурных ценностей. А главное, в этих государствах проживали народы, говорившие на языке, сходном с московским, а потому и не требовавшие длительной адаптации после завоевания их восточными соседями ни по языку, ни по вере. И хотя процесс завоевания литвинов (будущих украинцев, белорусов и литовцев) и поляков был долгим, Российская империя более века владела этими народами, а затем ей на смену пришел Советский Союз.
В XVII в. к чисто экономическим причинам завоевания территорий Польско-Литовской республики прибавилась еще и личная обида правящей династии Романовых на поляков и литовцев, по воле короля Сигизмунда III насильственно задерживавших в своем государстве митрополита Филарета (в миру Федора Никитича Романова) в течение 10 лет. Конечно, арест посольства русских бояр и иерархов, прибывших к польскому королю с просьбой посадить своего сына на московский престол, вряд ли мог поспособствовать улучшению и так не простых взаимоотношений России и Польско-Литовской республики. Но переносить свои личные обиды на взаимоотношения народов, проповедуя с амвона ненависть к католикам, — тоже не лучший способ отомстить польскому королю.
Конечно, рожденная в протестантской семье немка Екатерина II вряд ли лично испытывала большую ненависть к католикам, тем более к полякам, по крайней мере судя по ее привязанности к Станиславу Понятовскому и долгим симпатиям к иезуитам. Но ее правление в России совпало с уже устоявшимся отношением к полякам русского дворянства и стремлением берлинского и венского дворов, т.е. соплеменников императрицы, разделить Польско-Литовское государство между собой.
Характеристику этой эпохе русско-польских отношений дал Станислав Сташиц: «У России столь много земли, как у всей Европы вместе. В нынешнем веке Россия вела больше всего войн ради увеличения этой и так необъятной земли. Это государство чем больше увеличивает свою территорию, тем более приближается к своему разделу.
598

Россия наименее населена из всех стран Европы. В России земледелец и ремесленник находятся в рабстве. Дворянин наравне со скотом почитает и крестьянина за свое имущество. Устройство этого государства — арбитральное (т.е. произвольное. — Ю.Д. ). России предстоят большие смуты. Пусть Польша пристально наблюдает за этим. Тогда она сможет спастись.
Россия ныне пуще всего впутывается во все сговоры и соглашения Европы. У нее торжественнейшие союзы и трактаты с Речью Посполитой польской. Это ее требование, чтобы Польша была слаба и дурно управляема внутри и всегда подчинена русским. Россия пуще всего заинтересована, чтобы от Польши оставался по меньшей мере такой клок, чтобы отделять Россию от прочих держав. Россия предаст Польшу лишь при обстоятельствах, которые будут сулить ей большую прибыль. Россия, увидев больше вреда, нежели может быть пользы от этого передела, оставит Польшу. Россия, несмотря на все трактаты, не только еще прежде Венского двора допустила раздел Польши, но наравне с другими державами приняла участие в этом разделе. Посол этого двора вмешивается и в государственные дела и в частные.
Россия по трактату, заключенному при разделе с уцелевшим остатком Польши, не дозволяет Речи Посполитой содержать войско» [67, 102].
Весь XIX в. прошел в борьбе польского, украинского, белорусского и литовского народов с российским гнетом, но силы были не равны. Да и Пруссия с Австрией не хотели восстановления польской государственности. Только Первая мировая война и революция в России позволили Польше обрести независимость и восстановить государство на большей части своей бывшей территории. В дальнейшем именно Польша встала на пути Красной армии, которая по замыслу большевиков должна была на своих штыках принести и установить в Европе идеи коммунизма. При этом польская армия не только не позволила российским и немецким коммунистам объединить свои усилия по переустройству Европы, но и помешала И.В. Сталину стать одним из главных героев русско-польской войны 1920 г. И так же, как раньше династия Романовых прививала русскому народу неприязнь к полякам, так и большевики продолжили эту эстафету, призывая к войне с польскими «фашистами». Именно это и послужило столь
599

жестокому обращению красноармейцев с польскими военнопленными в период завоевания в 1939 г. Польши Красной армией совместно с германскими войсками.
После Второй мировой войны почти полстолетия жизнь и государственное устройство Польши определяли в Московском кремле. Но именно поляки, почувствовав некоторую слабость коммунистического давления со стороны ПОРП и КПСС, стали в начале 80-х годов XX в. требовать не улучшения коммунистического строя, а смены его на демократическое устройство государства. В результате забастовок судостроителей, металлургов, шахтеров и текстильщиков была создана общественно-политическая организация «Солидарность» во главе с Лехом Валенсой. И хотя 13 декабря 1981 г. генерал Войцех Ярузельский объявил в Польше военное положение и подавил с помощью армии и спецслужб народные волнения, остановить процесс было уже невозможно. Польша первой из стран социалистического лагеря летом 1989 г. освободилась от московского диктата, став на деле, а не по названию народной республикой.
Советский Союз, возглавляемый М.С. Горбачевым, без своего окружения — стран социалистического содружества — продержался еще два года, но осенью 1991 г. окончательно прекратил свое существование, разделившись на 15 самостоятельных государств. В 1999 г. главный редактор журнала «Новая Польша» Ежи Помяновский сказал:
«Исчезли главные причины многовекового ожесточенного противоборства России с Польшей. Эта упорная борьба закончилась для Польши поражением и потерей независимости, но для России победа обернулась роковым бременем. Целью этой борьбы было прежде всего владение территориями, отделяющими Русь от Речи Посполитой. Это не безлюдные земли. Населяющие их народы: украинцы, белорусы, балты — стали жертвами этой борьбы. Распад СССР дал им независимость. До тех пор, пока их независимость соблюдается, не будет повода для трений между Россией и Польшей» [46, 28].
Действительно, сегодня у русского и польского народов нет территориальных претензий друг к другу, более того, у России и
600

Польши, кроме 200-километровой полосы в Калининградской области, нет общих границ, а значит, и возможности внезапного вторжения на территорию друг друга. Главная задача для современных поляков — создание добрососедских отношений с украинцами, белорусами и литовцами. При этом, как сказал Юлиуш Мерошевский, поляки «должны сами раз и навсегда отказаться от Вильнюса, Львова и от всякого рода политики или планов, направленных на установление (при благоприятном стечении обстоятельств) нашего превосходства на Востоке за счет вышеназванных народов» [46, 184]. Ведь сколько ни говори, что Львовский железнодорожный вокзал — самый красивый в Польше, украинцы никому не отдадут добровольно ни пяди своей земли. Гораздо проще, несмотря на «историческую справедливость», построить в Польше вокзал еще красивее львовского и гордиться именно им.
Однако, как сказал в 1997 г. основатель и многолетний главный редактор (с 1947 по 2000 г.) журнала «Культура» в Париже Ежи Гедройц: «Россия для Польши — самая большая и самая трудная проблема. К сожалению, [польское] общество о России почти ничего не знает. Оно оперирует только стереотипами: относится к России либо с презрением и неоправданным чувством превосходства, либо по-лакейски — печальное наследие ПНР (Польской народной республики. — Ю.Д.)» [46, 9]. Надо признать, что и русское общество подвержено сложившемуся в СССР стереотипу: Красная армия освободила поляков от германской оккупации, а они ответили черной неблагодарностью. Конечно, Советский Союз спас поляков от массового уничтожения, но не освободил, а навязал им нежеланный просоветский режим.
Современной России очень важно развивать добрые отношения с Польшей, ведь это во многом повлияет на российские взаимоотношения со всей Европой. Даже если полякам еще трудно смириться с обидами и обманом, привнесенными в их жизнь Россией (СССР), то и русским лучше прекратить поиски каких-либо обид, нанесенных поляками в стародавние времена. В конце концов, по словам Ежи Помяновского, «в глубине души русские и попрекают себя за традиционную политику в отношении Польши, но вытес¬
601

няют это из своего сознания, ибо, как говорил Толстой, труднее всего простить обиду, которую ты сам кому-то нанес» [46, 62].
Можно надеяться на то, что время сгладит старые обиды, а жизнь не предоставит повода для нанесения новых. Тогда народы России и Польши смогут развивать между собой культурные, торговые и межнациональные связи в полном взаимопонимании друг другом.

Библиография
1. Анталогия мировой философии: в 4 т. М., 1972.
2. Артамонов В.А., Кочегаров К.А., Курукин И.В. Вторжение шведской армии на Гетманщину в 1708 г. СПб., 2008.
3. Башилов Б. История русского масонства. М., 1992.
4. Берг Н.В. Записки о польских заговорах и восстаниях 1831 — 1862. М., 2008.
5. Блонский Л.В. Царские, дворянские, купеческие роды России. М., 2009.
6. Бокман X. Немецкий орден. М., 2004.
7. Валишевский К. Первые Романовы. М., 1993.
8. Валишевский К. Иван Грозный. М., 1993.
9. Валишевский К. Смутное время. М., 1993.
10. Владимирский летописец. Новгородская вторая (архивская) летопись. М., 2009.
11. Военно-исторический архив. Вып. 2. М., 1997.
12. Гальдер Ф. Военный дневник. М., 2004.
13. Гордеев А.А. История казаков. Со времени царствования Иоанна Грозного до царствования Петра I. М., 1991.
14. Гриф секретности снят. Статистическое исследование. М., 1993.
15. Гудавичюс Э. История Литвы с древнейших времен до 1569 года. М., 2005.
16. Гумилев Л.Н. От Руси к России. М., 1994.
17. Денисов Ю.Н. Борьба за наследство Киевской Руси: Краков, Вильнюс, Москва. М., 2011.
18. Денисов Ю.Н. Славяне. От Эльбы до Волги. М., 2009.
19. История Румынии. М., 2003.
20. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1971.
21. Зимин А.А., Хорошевич А.Л. Россия времени Ивана Грозного. М., 1982.
603

22. Калюжный Д.В., Кеслер Я.А. Другая история Московского царства. От основания Москвы до раскола. М., 2003.
23. Карамзин Н.М. История государства Российского // Москва. 1989. № 1-12.
24. Клей К. Король, кайзер, царь. Три монарших кузена, которые привели мир к войне. М., 2009.
25. Коган В.М. История дома Рюриковичей. СПб., 1993.
26. Костомаров Н.И. Земские соборы. М., 1995.
27. Костомаров Н.И. Казаки. Исторические монографии и исследования. М., 1995.
28. Костомаров Н.И. Русские нравы. М., 1995.
29. Костомаров Н.И. Русская республика. М., 1994.
30. Костомаров Н.И. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия. М., 1994.
31. Летописец начала царства царя и великого князя Ивана Васильевича. Александро-Невская летопись. Лебедевская летопись. М., 2009.
32. Маркиз Астольф де Кюстин. Николаевская Россия. М., 1990.
33. Михалон Литвин. О нравах татар, литовцев и москвитян. М., 1994.
34. Миско М.В. Польское восстание 1863 года. М., 1962.
35. Мицкевич А. Собрание сочинений: в 5 т. М., 1954.
36. Молчанов Н.Н. Дипломатия Петра Великого. М., 1990.
37. На Российском престоле. XVIII век. М., 1993.
38. Нечволодов А.Д. Сказание о русской земле. М., 1997.
39. Никольский Н.М. История русской церкви. М., 2004.
40. Новгородские летописи: в 2 кн. Рязань, 2002.
41. Оболенский Г.Л. Император Павел I. М., 2000.
42. О повреждении нравов в России князя М. Щербатова и Путешествие А. Радищева. М., 1983.
43. Петров П.Н. История родов русского дворянства: в 2 кн. М., 1991.
44. Платонов С.Ф. Очерки по истории Смутного времени. М., 2009.
45. Платонов С.Ф. Иван Грозный // Виппер Р.Ю. Иван Грозный. М., 1998.
604

46. Помяновский Е. К Востоку от Запада. М., 2006.
47. Преображенский А.А., Морозова Л.Е., Демидова Н.Ф. Первые Романовы. М., 2000.
48. Пушкин А.С. Собрание сочинений: в 10 т. М., 1981.
49. РГА ВМФ - Ф. 283. - Он. 3. - Д. 3756. - Л. 2.
50. Россия XVI века. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003.
51. Россия XVII века. Воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003.
52. Россия первой половины XIX в. Глазами иностранцев. Л., 1991.
53. Русские летописи XII —XVI веков. СПб., 2006.
54. Савельев Е.П. Древняя история казачества. М., 2004.
55. Скрынников Р.Г. Святители и власти. Л., 1990.
56. Скрынников Р.Г. Самозванцы в России в начале XVII века. Новосибирск, 1990.
57. Скрынников Р.Г. Три Лжедмитрия. М., 2004.
58. Слово про Льв1в. Льв1в, 1970.
59. Соловьев С.М. История падения Польши. Восточный вопрос. М., 2003.
60. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. 1584— 1613. М., 2001.
61. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. 1613 — 1657. М., 2001.
62. Соловьев С.М. Чтения и рассказы по истории России. М., 1989.
63. Солонин М. 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война? М., 2006.
64. Солонин М. На мирно спящих аэродромах... 22 июня 1941 года. М., 2006.
65. Солженицын А.И. Малое собрание сочинений. М., 1991.
66. Сорокин А.И. Оборона Порт-Артура. М., 1948.
67. Сташиц С. Избранное. М., 1957.
68. Суворов В. День М. Когда началась Вторая мировая война? М., 1994.
69. Суворов В. Ледокол. Кто начал Вторую мировую войну? М., 1993.
70. Тарас А.Е. Анатомия ненависти: русско-польские конфликты в XVIII-XX вв. Минск, 2008.
605

71. Тарас А.Е. Войны Московской Руси с Великим княжеством литовским и Речью Посполитой в XIV —XVII веках. М., Минск, 2008.
72. Троян М.В. Мукачевский замок. Ужгород, 1982.
73. Фоскарино Марко. Донесение о Московии // Гюльденстиерне Аксель. Путешествие герцога Ганса Шлезвиг-Голштинского в Россию; Смит Томас. Путешествие и пребывание в России; Паерле Георг. Записки Георга Паерле. Рязань, 2009.
74. Фролов А.И. Великокняжеские дворцы. СПб., 2008.
75. Широкорад А.Б. Давний спор славян: Россия, Польша, Литва. М., 2008.
76. Широкорад А.Б. Русь и Литва. М., 2004.
77. Широкорад А.Б. Тайная история Украины. М., 2008.
78. Я познаю мир. Иллюстрированная хроника России: энциклопедия для детей. М., 2002.

Научно-популярное издание
Денисов Юрий Николаевич
РОССИЯ И ПОЛЬША
ИСТОРИЯ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ В XVII-XX ВЕКАХ

Подписано в печать 25.01.2012. Формат 60 х 88/16. Печать офсетная. Уел. печ. л. 37,24. Уч.-изд. л. 24,82. Тираж 500 экз. Изд. № 2515. Заказ 1560
ООО «ФЛИНТА», 117342, г. Москва, ул. Бутлерова, Д.17-Б, коми. 324. Тел./факс: (495)334-82-65, тел. (495)336-03-11.
E-mail: flinta@mail.ru; WebSite: www.flinta.ru.
Издательство «Наука», 117997, ГСП-7, Москва В-485, ул. Профсоюзная, д. 90.
Отпечатано с готовых файлов заказчика в ОАО «Первая Образцовая типография», филиал «УЛЬЯНОВСКИЙ ДОМ ПЕЧАТИ»
432980, г. Ульяновск, ул. Гончарова, 14