В МАСТЕРСКОЙ
ГЕРМАНСКОЙ РЕВОЛЮЦИЙ
ПЕРЕВОД С НЕМЕЦКОГО С. КРИЦМАН
В МАСТЕРСКОЙ
ГЕРМАНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
ПЕРЕВ. С НЕМЕЦКОГО
С. КРИЦМАН
• t Ji 4/Z.
/1 Fotj Au^f/nllOln1 /'гЪ (I J.4 «1 ni <*.< b< ml
П6ЧАП1И111Й •<’
Двор
с
V.-T^'-r^ i'
Qir.tH. 7V/> J<?
ПРЕДИСЛОВИЕ К НЕМЕЦКОМУ ИЗДАНИЮ.
Для фиксирования фактической стороны исторических событий, имеющих мировое значение, очень важно, если налицо имеется описание этих событий, исходящее от руководящих лиц.
Автор этой работ».: принимал активнейшее участие в подготовке германской революции 1918 г. Хотя мы не присоеди .яем:г полностью ни к отдельным положениям настоящего произведении (которое лает первоначальную обработку материала, проделанну-участником событий на основании его письменных заметок), ни к характеристике отдельных лиц; хотя нам ясно, что безупреч :ос деловое изображение исторических событий возможно только -;г. основании обработки описаний, произведенных р а .- и ч и ы м и участниками событий и способными сулить об этих событиях наблюдателями,—тем не менее, мы счит.. :м полезным представить на суд общественного мнения и истории то изображение. какое даст Эмиль Барт. Мы убеждены, что он., вс эс псом случае, является ценным вкладом в историю революционного движения недавнего времени, вкладом, без которого не сможет обойтись нс только историческая наука, но и всякий, нт: чувствует себя в какой-либо мере причастным к революционному и соииа диетическому движению современности. Помимо того мы убеждены в том, что описание, данное Баргом, нельзя оставить :-*з внимания. хотя бы уже потому, что оно является п с и х о л  г и ч е-ским документом личности, стоявшей у рулевого к лета истории в исторические дни. которые имеют величайшее миров.. значение по своим необозримым последствиям.
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА.
Подвергаясь нападкам как справа, так и слева, я чувствую настоятельную потребность опубликовать то, что мне кажется нужным, дабы предотвратить возможность изобразить меня в будущей истории в виде кровожадного зверя, карьериста или осла.
В своих заметках я, чтобы избежать дальнейших жертв, нс назову ни одного имени, которое не упоминалось бы уже в такой же связи.
Всем тем. кто были моими верными соратниками, я выражаю свою благодарность и уважение, независимо от того, любят пи они меня и поныне или же ненавидят. — и в особенности тем, кто и сейчас остался мне верен.
Эмиль Барт.
Берлин. июль 1919 г.
1. РЕВОЛЮЦИИ ДЕЛАЮТСЯ!
Революции нс делаются!
Как горды своей мудростью вес тс теоретики социализма, которые вдали от действительной жизни, сидя за своим письменным столом, анатомируют мировую историю, как анатом трупы.
С математической точностью доказывают они, что могло произойти только то, что произошло, так как из данных предпосылок нс могло получиться ничего иного. Они доказывают исторически, что это должно было произойти только так. а не иначе, и что дальнейшее развитие событий произойдет так-то. и не иначе, что оно неизбежно должно быть таким.
С вашего разрешения, при всем моем уважении к научным достижениям, заключающимся в этих доказательствах, должен заявить, что все это лишь приправленная наукой отчужденность от жизни, ибо рассматриваемое при освещении, все это не что иное, как учение фатализма, во всем противоречащее действительности. Верно обратное утверждение — революции делаются!
Они делаются точно так же, как и контр-резолюции. Они делаются, они должны делаться, если они должны произойти, но они не могут быть сделаны в любое время так же, как и контрреволюция после революции.
Предпосылкой всякой революции является эволюция. Нельзя говорить революция или эволюция, но нужно говорить: революция и эволюция.
Значит, слышу я заявления господ социалистических кабинетных ученых, — мы все-таки вполне правы: революции не делаются, они приходят стихийно.
А я говорю: нет! Без эволюции нет революции. Но что такое эволюция? Это — развитие во всех областях. И само собой разумеется, что без развития в культурном, экономическом и. тем самым, в социальном отношениях наступила бы не революция, а дегенерация и распад.
Когда же эволюция достигает того пункта, когда революция может, хотя и нс должна, неизбежно произойти?
Тогда, когда господствующие имущие классы, побуждаемые властолюбием и жадностью, связывают эволюцию при помощи реакции: тогда революция может наступить. И если в этом случае имеются налицо волевые и действенные пролетарские организации, тогда ее делают. Но если эти предпосылки отсутствуют, тогда, несмотря на то, что эволюция во всех областях достигла той же ступени развития, пролетариат на годы отбрасывается назад.
Итак, возможность революции сводится к вопросу о возможности активного выступления пролетариата, а это, в свою очередь, — организационный вопрос. Однако не простой организационный вопрос, но проблема организации индивидуумов, из которых каждый в отдельности обладает силой воли и энергией, проникнут духом классовой борьбы и солидарности, проникнут той солидарностью, которая запечатлена не только в мозгу, но и в сердце, которое одна даст право называться социалистом, которая заставляет сознательно и с радостным вдохновением пойти, дальше основного принципа древнего христианства: .люби ближнего, как самого себя-1, которая приводит его к другому принципу: .люби ближнего больше, чем самого себя-. Организация,, проникнутая таки м духом, и только такая организация, и есть активность пролетариата.
Все другие организации не только не таковы, но они осуждают пролетариат на пассивность, на бессилие и рабство.
Если бы достаточно было организованности пролетариата самой г.о себе, независимо от ее содержания и духа, тогда можно было бы уже давно помочь глупому немецкому Михелю. Ибо он обладает колоссальными организациями, но они в его освободительной борьбе висят у него на шее, как жернов у пловца, потому что ео всех этих организациях те, кто должны были бы быть первыми слугами их, становятся их господами, и полны одним лишь стремлением — воспитывать пролетариат в духе покоя, до-
— Jo —
вольства и восхищения перед их собственными особами. Таково положение в партии, в профсоюзах, в рабочих кооперативах, в больничных кассах и т. д., и я хотел бы настоятельно и громко призвать к бдительности, ибо и в Н. G. П. ’) проявляются те же признаки разложения.
Если имеются налицо проникнутые подобным духом организации, то тогда необходимо, чтобы у них были руководители, которые ясно разбираются в положении вещей. Движения, которые возникают слишком рано, так же опасны, как и упущенная возможность действия. Подходящий момент, а также правильный метод — это, вместе с готовностью масс к борьбе, является главнейшим условием удачи.
Революции делаются! Но кто их делает—должен сознавать лежащую на нем ответственность. Подавленное движение стоит массы крови и слез. Кто не в состоянии оценить ни момента, ни сил противника, ни своих сил, тот должен колоть дрова, а не делать революцию.
Но тот, кто при этом взвешивает и снова взвешивает, для кого важна личная выгода, кем руководит тщеславие, тот должен убрать свои руки прочь. Кто предостерегает и снова предсстзреггег и при успехе украшает себя лавровым венком, а при неудаче во все горло кричит: „караул", тот в интересах дела должен исчезнуть.
2. МИРОВАЯ ВОЙНА — ПОЧВА ДЛЯ РЕВОЛЮЦИИ.
(Подготовка событий до января 1918 г.)
Когда над Германией разразилась ноябрьская буря и смела войну, троны, мощь военной камарильи, юнкеров и попов, невообразимое количество хлама и гнили, и передала власть в руки точно из-под земли выросших советов рабочих и солдатских депутатов, тогда многие думали, что революция досталась нам как переспелый плод, без какого бы то ни было усилия, — как следствие вызванной войною разрухи.
’) Пр. пс р.: Н. С. П. — Незаоис.1иая Сощ1алиет;:чегххч Парт
Другие утверждали, что речь идет о военном бунте, лишенном действительной политической и социальной подоплеки.
Неосновательно! Не случайно пришла ноябрьская революция. Она сама звено мощно надвигающейся мировой революции, а эта последняя является близнецом мировой войны.
Великая, мощная, промышленная, хозяйственная, культурная и социальная эволюция является матерью этих двух близнецов. Она. эта эволюция, создала паровые машины, которые приводят в движение колоссальные предприятия. Это она производит такую массу товаров, какую раньше и представить себе не могли, провозит тысячи гигантов кораблей по океану, устраняет расстояния, связывает народы земного шара, образует великие национальные государства. Она разделяет каждый народ в отдельности на классы, подчиняет одни народы и континенты другим народам, делает маммону господином мира, создаст колоссальные армии и флоты, наполняет все человечество ненавистью и завистью и в тоже время общей культурой и идеалами.
Тогда как один из близнецов, мировая война, брызжущая силой и здоровьем, с каждым днем разбухая и становясь крепче, тиранизировала мир, опустошала города и страны, уничтожала и калечила миллионы людей, загоняя женщин под ярмо убийственной, изнуряющей работы и массами предавая стариков и детей мучительнейшей смерти, — другой близнец, мировая революция, лежал больной и хилый, подавая признаки жизни, заметные лишь врачам, обладающим чутким слухом.
Однако и тут блестяще подтвердилась старая поговорка, что хворый переживает здорового. В то время, как мировая война, безумно расточив свои силы, исхудала, стала хилой и больной, мировая революция оправилась, окрепла и стала со своей ст ороны готовиться к победному шествию, правда, к победному шествию совершенно иного свойства; ибо если ее сестра явилась с огнем и мечом, чтобы разрушать и убивать, то она явилась с пальмовой веткой, чтобы утишить боль, исцелить раны, восстановить разрушенные города и деревни.
Но нельзя безнаказанно быть сестрой кровожадного тирана. Все, особенно те, кто были вернейшими, кровожаднейшими слугами ее сестры, обвиняют теперь революцию во всех преступлениях и бедствиях, которые породила воина, и ей удастся убедить
•широкие массы в благородстве своих намерений только неутомимой, беззаветной, не знающей ни покоя ни отдыха работой.
Когда вечером 1 августа 1914 г. была объявлена мобилизация, когда на Нюренберг не были еще сброшены бомбы, колодцы еще не были отравлены, рейнские мосты еще не были взорваны и у тысяч немецких солдат не были еще выколоты глаза, а самое важное, когда социалистическая пресса еще не нашла .теплых патриотических •* слов, а предательство социалистических принципов, совершенное И. К. профсоюзов и парламентской Фракцией, еще не было известно, тогда социалистические пролетарии еще были полны возмущения и ярости по поводу объявления зойны. полны революционной решимости и готовности к борьбе.
Тогда еще могло казаться, что резкий и наглый удар реакции по социальной эволюции, а вместе с нею и по резолюции, может вызвать революционное действие.
Но когда 3-го утром стало известно постановление конференции центральных комитетов, а вечером постановление франции когда 4-го,/несмотря на заявление Ботмана о Бельгии, была оглашена принятая за день до этого резолюция и фракция голосовала за кредиты, появились сообщения об ужасах, творимых неприятелем, и известия о победах нашей славной армии, тогда и пролетариат перешел почти без остатка в ряды опьяненных войной и победой.
Ложь, лицемерие и демагогия, свирепейшая реакция, гражданский мир, осадное положение и аресты тяготели над страной и народом, совершенно подавляя всякое проявление свободного духа.
Патриотический восторг не имел пределов, ежедневно праздновались новые победы, — поражения же. самые катастрофические поражения, совершенно замалчивались — никто не помышлял о реках крови и горах трупов. Безработица, единственная кадлт горечи в атмосфере радостного упоения, не только усиливала депрессию среди пролетариата, но и способствовала усилению патриотической вакханалии благодаря притоку невероятного количества добровольцев, порождая даже панический страх перед тем. что война придет к концу, что не придется принять в ней участие, а после нее нельзя будет разделить слаьу и миллиард
*) См. приложение.
В настсрсксЛ германской революции.
ную добычу. В тс дни был заложен фундамент жадности, беззастенчиво шагавшей через т^упы и заглушавшей впоследствии все другие чувства.
Лишь немногие, очень немногие, в разных слоях общества сохранили яснее мышление. В те дни лишь немногие социалисты остались верны социализму, и именно только социалисты крайнего левого крыла. Они, с которыми в течение ряда лет боролись внутри партии с величайшим усердием, были единственными, кто, вопреки своим мнимым странностям и готовности штурмовать небо, сохранили понимание реальной действительности и понятие о чести.
Вечером 5-го августа, когда стало известным объявление войны со стороны Англии, я заявил: эта война, если она будет итти очень скоро, означает европейскую войну с 1914 по 1916 г.г., если она будет итти скоро, то до 1917 г., и если она будет итти нормально, то до 1918 г. Она окончится или поражением Германии. или германской революцией, вполне вероятно—и тем и другим. та:-: как первое породит последнюю и будет ею сопровождаться. Я обосновывал это данными истории и статистики и тогда же предсказал хлебные и мясные карточки, голод, всеобщий недостаток материалов и невозможность ликвидировать войну без того, чтобы не ликвидировать капитализма. Что -товарищи*. которые теперь большею частью настолько радикальны, насколько тогда были патриотичны, объявили меня за это сумасшедшим и едва не избили, а в течение следующих месяцев избивали не раз, — это между прочим.
Реакция торжествовала. Хотя она и начала игру с надеждой на успех, но что он достанется ей так легко и полностью, она не думала, революционное движение было совершенно разгромлено, более того, уничтожено почти без остатка.
Через несколько недель под влиянием n Berner Tagwacht* Карл Либкнехт прекратил свою добровольческую деятельность -:а санитарной ‘службе, и тогда появились письма Спартака. Состоялись собрания, на которых происходили теоретические дискуссии и где полагали, что при помощи прокламаций можно кое-чего достигнуть. Я не принимал в них участия, так как моя деятельность на собраниях в профсоюзах, казавшаяся мне более необходимой, не оставляла мне свободного времени. Я за
явил тогда же, что только одна сила в состоянии дать пролетарским массам ясное представление о действительности, несмотря на то, что партийная и профсоюзная пресса питает их ложными сведениями, это — сила фактов. Только потом, самое скорое через два года, почва будет настолько очищена от плевелов, что станет возможна ее обработка. Эта работа может быть проделана не при помощи прокламаций, но только устной агитацией в предприятиях, и именно поэтому теоретизирование не только не является предпосылкой, но даже вредно. Оно только тогда станет уместно, когда, несмотря на гражданский мир, снова пробудится воля к экономической борьбе и, не взирая на угрозы отправки в окопы, станет общим,само собою разумеющимся явлением.
Когда в октябре 1914 г. на заседании одного из профессиональных органов,—где я был до тех пор единственным оппонентом, — уполномоченный Коген, сияя от радости, повествовал, что если бы не произошла война, то ожидавшаяся в эту зиму колоссальная безработица вполне вероятно привела бы к финансовой катастрофе организаций, что, следовательно, война, помимо того, что она, наконец, принесла профсоюзам признание со стороны-государства, явилась для организаций спасением, — тогда мне удалось заручиться содействием Рихарда Мюллера после того, как я изложил ему, что это будет прямотаки преступлением с нашей стороны, если мы не приложим всех усилий к тому, чтобы освободить берлинских металлистов от этого уполномоченного, и не вовлечем их в решительную экономическую борьбу.
Рихард Мюллер был делвным радикальным, наделенным здоровым пролетарским инстинктом, но совершенно аполитичным профессионалистом. Умная голова, которая с достойным удивления дипломатическим тактом работала в направлении раз поставленной себе цели и с упорной энергией, осторожно и неуклонно устраняя все препятствия, гнула свою линию. Он был руководителем профессиональной организации токарей, наиболее прогрессивной и наилучше организованной профессиональной группы, и не только прекрасно сумел завоевать полнее доверие всех токарей, но с исключительным умением собрал вокруг себя вполне однородную профессиональную комиссию. Он использовал и то и другое, чтобы вызвать повсюду, во всех крупных предприятиях Берлина, движение за повышение заработной платы и при помощи
частичных забастовок добиться, вопреки упорному сопротивлению предпринимателей, удовлетворения выставленных требований.
Предприниматели бесновались из-за нарушения гражданского мира, спокойного и беспрепятственного получения барышей, военные власти угрожали осадным положением, закрытием профсоюзов, а господа профсоюзные вожди дрожали мелкой дрожью при угрозах промышленных и военных заправил, боясь снова потерять расположение государственных властей и трепеща при каждом выражении недовольства со стороны последних. Нс потому, чтобы они боялись, что в результате этих предостережений им не придется самоотверженным героизмом проявить на деле верность своей патриотической точке зрения национальной обороны, не., это преимущество, по их тогдашнему разумению, должно было быть уделом лишь не признающих отечества бунтовщиков. Они грозили исключением, неистовствовали на собраниях и заседаниях и. подобно той силе, которая, желая зла, творит добро, против воли вызывали эпидемии стачек. Ксгда уже нс помогали ни угрозы, ни брань (уже тогда можно было слышать, что забастовка является государственной изменой, убийством наших братьев на войне и гибелью нашего будущего), ни доносы, этим господам пришла в голову идея передавать требования о повышении заработной платы на усмотрение властей, отказавшись от права на стачки, так как это противоречило соглашению от 2-го августа.
Все это привело к противоположным результатам. Правление профсоюзов лишилось всякого доверия со стороны своих членов. В то время, как предприниматели при переговорах • противопоставляли злым, неблагодарным рабочим благоразумное правление профсоюзов, отыгрываясь на нем, это недоверие стало переходит1, в ненависть и презрение. Уже тогда сделалось обычным приписывать правлению профсоюзов всякий донос и все, что вообще случалось, — справедливо или не справедливо, это установить не удалось, таи как есс документы были сожжены в высшем командовании.
Когда же Борзиги и Когены не видели уже иной возможности избегнуть уменьшения прибылей и отправки на фронт, они придумали для берлинского пролетариата согласительные комиссии. Но они ошибались, если полагали, что это принесет покой.
То, чем была металлообрабатывающая промышленность, тем стала теперь вся промышленность,• такими, как металлисты, стали
все пролетарии. Несколько десятков тысяч работавших в Берлине помимо них не имели особого значения, а кроме того и они были втянуты в забастовочную волну. Дело обстояло так, что уже весной 1915 г. весь берлинский пролетариат нарушил гражданский мир в области экономических вопросов, что снова общим достоянием стало сознание невозможности для национализма и патриотизма устранить социальные противоречия; стало ясным, что если необходимо, по возможности, отказаться от внутренней политической борьбы, пока враг стоит у ворот, и во всяком случае вести ее в рамках гражданского мира, то в экономической борьбе допустимы все средства.
Это было колоссальное революционное достижение. Не только то, что этим социальная эволюция громко и отчетливо свидетельствовала о своем существовании, но и то, что ее существование или возрождение проявилось вопреки воле вождей политических и профессиональных организаций, вопреки их сильнейшему сопротивлению. Ничего подобного в Германии никогда не было, это был первый удар пульса революции.
Эта волна прокатилась по всей стране. Не бурно, а медленно и осторожно пробуждая от сна гиганта — пролетариат.
Реакция, которая сначала всеми силами противодействовала этому движению, не поняла сразу глубины и опасности последнего и воображала, что сможет его себе подчинить. Она быстро переменила позицию, стала разжигать движение, чтобы, спираясь на повышение заработной платы, добиться ст казны более высоких цен и, значит, новых солидных барышей, торгуясь при этом с рабочими из-за каждого пфеннига. Таким образом получался как бы бесконечный винт. И в то же время после того, как глупое с экономической и воен но-технической точки зрения расточительство получаемого от массового уничтожения скота мяса породило в населении веру в то, что война означает изобилие дешевых продуктов питания — стали вводить карточки на хлеб, мясо и масло, пришлось подтянуть животы, и пробил час зарождения все разрушающей и, в конечном счете, чрезвычайно реве •<-«ионизирующей спекулятивной торговли.
Уже весна, а войне еще нет конца! Семь месяцев войны в то время, как едва помышляли о семи нецел х. и все-таки нет надежды на скорый конец. Победа за победой и. несмотря на
это, миллиардная добыча в неопределенной дали. Все это побуждало к размышлению. Масса состоит из поклонников успеха, это значит, что она непостоянна, на нее нельзя рассчитывать, и она отнюдь не скала, на которую можно было бы опереться. Приходили известия о победах, тогда сияли глаза и язык выбалтывал все, чем полно было патриотическое сердце. Усиливалась дороговизна, урезывалось снова питание, тогда сдвигались брови и язык выбалтывал все, чего требовал желудок. Наступала забастовка из-за повышения заработной платы, тогда сжимались кулаки, глаза метали искры и язык сообщал о том, на что способен его обладатель, если он захочет, если он возьмется, если... если.... Приходил конец предписанного сластями срока приступа к работе или даже бумага о мобилизации, язык молол о том, как охотно был бы паинькой его обладатель, если бы... если бы....
Это была масса! Но внутри этой массы возростало число тех, кто понял, что происходит, кто знал, чего он хочет, и эти люди служили их коллегам учителями и опорой.
Ко всем этим непосредственным влияниям на массы прибавилось отклонение кредитов Либкнехтом, затем Гаазе, Ледебуром и т. д.. которое само было вызвано революционной волной и в сбою очередь воздействовало на нее, оплодотворяя се, внося е нее сознание и оживляя ее.
Движение на экономической почве росло. В политическом отношении оно радикализировало движение, так как возникло против воли и вопреки сопротивлению вождей профсоюзов, которые задавали тон в борьбе против отколовшейся части парламентской фракции, образовавшей рабочую группу. Радикализировало, но не революционизировало.
Политическому разъяснению и просветлению очень много способствовало воззвание Гаазе и Каутского, образование рабочей группы в парламенте, образование Независимой Социалистической Партии, конфискация газет и т. д.
Так наступило 1-е мая 1916 г. С ним начались, хотя вначале и в карикатурном виде, сознательные массовые выступления против ВОЙНЫ.
Это движение, возникшее пол влиянием личной политической деятельности Карла Либкнехта и совершенно не учитывавшее реальных олитических и экономических условий, опиралось на
одно лишь идеалистическое воодушевление масс и поэтому наперед было обречено на неудачу.
За два дня до этого я говорил с Либкнехтом и доказывай ему следующее:
Из этого движения не только ничего нс выйдет, но оно произведет смехотворное впечатление, потому что в него будет \о лечена, в лучшем случае, тысяча человек, а активное участие примет, самое большее, дюжина. А почему?
Масса, недовольная длительностью войны, голодовкой, гнетом осадного положения, безудержной эксплоатацисй, удлинением рабочего времени и тысячью других причин, настроена, по моему мнению, бунтарски, но нс революционно. Она, несмотря на все недовольство, труслива, бесконечно труслива. При всем пресыщении войной, она нс предпринимает покуда ничего против войны, так как она все еще боится лишиться в случае победы военной добычи, которая с избытком должна вознаградить ее за нее перенесенные лишения.
Л что касается демонстрации, то мой прогноз окажется более чем справедлив. Если масса уже сама по себе труслива, то трусость се не будет знать никаких границ, раз речь будет итти о том, чтобы избегнуть отправки в окопы. И каждый знает, чт достаточно доноса о том, что он принял участие в демонстрации, чтобы его отправили в окопы.
Далее, сказал я, масса, сомневающаяся в своих силах, не верит в возможность массовых выступлений. Прежде всего нужно внушить ей веру в ее силу, крепость, в непреодолимость ее мощи нужно пробудить дремлющую в ней солидарность. Призывая ж? ее с самого начала к последнему шагу, к бунтарским выступлениям, — этого достигнуть нельзя, потому что ей не хватит мужества, а большинству, в данный момент, и желания. Этому должны были бы предшествовать крупные, чисто экономические выступления, выходящие за рамки предприятий и охватывающие. п< меньшей мере, целые районы. Если сначала, при посредстве движения, преследующего чисто желудочные интересы, будет проявлена способность к действию, тогда у пролетариата проснется сознание своей силы, пролетарский революционный иястинк:. и тогда, при первой, способной взбудоражить весь пролетариат выходке реакции пробьет час для решительного зыс: у плени <, если
и на это если я рекомендовал обратить особое внимание! про лстариат будет к этому призван одним из популярных вождей.
.Без революции война продолжится еще два с половиною или три с половиной года. Итак, если вы теперь легкомысленным образом попадете в тюрьму, то вы совершите преступление по отношению к себе и вашей семье, еще больше по отношению к Интернационалу и, быть межет, преступление, катастрофическое для мировой революции! Потому что, когда пробьет час, тогда вы должны быть здесь, тогда именно вы должны призвать...-.
Он мне ответил:
.Даже в том случае, если бы ваше представление было неоспоримо правильно, я все же не могу повернуть обратно, если я не желаю стать посмешищем для всех. По, если бы я и смог, я бы этого не захотел. Вдумайтесь в мое положение. После моего выступления- в рейхстаге и в ландтаге я не могу вернуться в свою воинскую часть. Я должен был бы или дезертировать. — что явилось бы для меня политическим самоубийством, или отказаться вернуться на службу и этот отказ обосновать моими политическими убеждениями. Меня предадут военному суду и. как и многих других в подобных случаях, приговорят к нескольким г:дам каторги. Я решаюсь на это отчасти потому, что вынужден, отчасти петому, что думаю, что вы ошибаетесь, ибо я, напротив, полагаю, что демонстрировать будут десятки тысяч, публично выступая, как противники войны, и вовлекут дальнейшие десятки тысяч з политическую забастовку. Таким образом я пробужу зхо на фронтах, где недовольство войной достигло необычайно высокой степени, таи что его едва сдерживают, и где нс хватает только искре,—которую я и извлеку, — чтобы взорвать пороховой склад и вызвать резолюцию, несущую с собою мир и социализм. Если же случится не это. а то, что вы думаете, тогда я попаду в тюрьму, г.о с гордым сознанием, что я отважился!”
Никакие разговоры не могли изменить что-либо в его решс »ии. Я пошел в свой лазарет и потом должен был, к моему сожа-ию, убедиться. что я оценил массы правильно.
Все же ьга демонстрация послужила исходным пунктом для ро‘.о;> цисг: л /. действий, но по всяком случае совершенно иным образом, чем. ато думал Карл Либкнехт. Иная причина, имеющая для их революционных событий большое значение, привела к тому
<& <о
что эта демонстрация оказала влияние на дальнейший ход событий.
Как я сказал уже, можно с полным правом утверждать, ч-о во время войны металлисты и рабочие означали одно и то же. Во главе берлинских металлистов все еще стоял господин Коген, который с большой ловкостью держался у руля, несмотря на то, что на одном собрании вынужден был говорить одно, а на другом другое. Размалевывая все время опасность разложения организаций, -он изображал бессилие рабочих в самых мрачных тонах, распространялся о мощи предпринимателей и об их готовности итти на переговоры и уступки. Рихард Мюллер, вполне убежденный в вредности этого руководства, вел переговоры с несколькими главарями значительных крупных предприятий и пришел с ними к соглашению провести всеобщую однодневную забастовку в день приговора суда над Либкнехтом. Таи как все руководя:ни органы профессиональных организаций с металлистами во гл а г выступили против забастовки и после этого всеми средствам пытались выступать против бастующих, то таким образом, перед лицом рабочего класса выявилась бы отсталость и реакционнее прислужничество вождей.
Стачка произошла. 55.000 рабочих и работниц прекрат :.:н работу. Почин был сделан, возможность и способность прол-С'.а-риата к действию не только без вождей, но и против них, доказана.
В этом была заслуга Рихарда Мюллера, и притом не иг злее-няя из его заслуг. И если его побуждение не были г сследет> тельно и ясно направлены к революции, то дела его вели к рее;-люции (а это, в конце концов, самое важнее а вместе с ними росла и его политическая мысль.
Забастовка, странным образом, не вызвала почти ни; -ак/. -жертв. Реакция так же мало понимала ее значение, как :. с-тивная сторона не понимала значения августовских дней. Г -жуазия, нисколько не заботясь о политике, пустившие? . ? все тяжкие за маммоной, рада была, что ей эта история сошла :?\?„ Военная камарилья, при полном, сознании своей силы. м ?тре t на это, как на лишенную значения, глупую ых.шл. ? .эбен:о потому, что промышленники, составлявшие г:ри самых ;..<сл шич движениях из-, а заработной платы черные списки -стог. ых .
рабочих, на этот раз нс выражали такого рода желаний. Партийные и профсоюзные вожди, у которых душа ушла в пятки, вследствие стихийности и мощи движения, или же вследствие полнейшего отсутствия влияния на него, также преуменьшали значение движения и обещали принять меры, чтобы подобная история больше не повторялись.
Так пробудилась революционная весна. Неузнанная ни друзьями, ни врагами, она вскрыла лед реакции, освободив от оков могучую массу, чтобы, как только пригреют первые лучи, повести ее вперед, навстречу свободе и жизни.
Но ,с силами судьбы союза нз создашь навеки". Когда наступило время пересмотра дела Либкнехта военным судом и должна была произойти однодневная забастовка протеста, она потерпела жалкое крушение. Реакция ликовала и торжествовала.
Что случилось?
Помимо угроз военной камарильи, объявившей усиленное осадное положение, введшей военные суды и милитаризацию предприятий, пролетариат был позорнейшим образом введен в заблуждение своими вождями.
Под защитой полиции и жандармерии они после того, как доверенные лица организации отказались от этого, распространили среди рабочих через посредство оплаченных разносчиков свыше миллиона прокламаций, в которых так и кишели фразы о государственной измене, о предательстве по отношению к нашим братьям з окопах, о бессовестных подстрекателях и т. п.
Эти угрозы и влияния уничтожили молодые побеги революционной энергии в берлинском пролетариате.
........Но быстро шествует беда*.
Если усиление приговора с двух с половиной лет тюрьмы без лишения гражданских прав до четырех с половиной лет каторги с лишением гражданских прав вызвало всеобщий ужас и негодование, то у берлинского пролетариата оно вызвало безграничную ненависть и глубокое презрение к вождям, которым приписывали всю вину в ухудшении приговора. Тем самым неопределенное, бредущее ощупью революционное ощущение, до того больше взвешивающее, чем отваживающееся, было доведено до начальной стадии определившегося революционного сознания.
Несмотря на то, что настроение теперь было создано, пере ходить к действиям было невозможно и не следовало, а необходимо было выждать, пока новый процесс созревания нс приведет к состоянию, близкому к взрыву.
При известиях о новых победах на востоке и юго-востоке военная камарилья поднимала голову, колоссальные жертвы под Верденом и на Сомме заставляли ее дрожать и побудили ее, в союзе с теми, кто извлекал пользу от бойни, кому горы человеческих трупов приносили колоссальные доходы, и кто боялся, что это прекрасное время окончится—издать закон о вспомогательной службе.
Попы партийного и профессиональных приходов были не только крестными отцами этого рабского закона, искореняющего какое бы то ни было проявление самостоятельной воли, но они даже приняли живое участие в его выработке. В качестве апостолов этого закона они разъезжали повсюду и давали ему свое благословение, так что предприниматели немедленно выступили с самыми свирепыми проектами. Среди рабочих свирепствовал голод, для смягчения которого давались обещания за обещаниями, но дальше этого дело не шло. Постепенно созревало убеждение, что после почти трехлетней войны конца ей не видно и что, несмотря на все это, руководители организаций попрежнему прикрашивают положение вещей. Это сильно укрепило оппозицию и дало ей возможность подготовить новое движение г апреле 1917 г.
За два дня до начала был призван на военную службу Рихард Мюллер, и господа Коген, Зиринг и Керстен, убежденные в том, что движение нужно задушить, пытались стать во главе его. В Берлине забастовало 200.000 рабочих и работниц, и уже в первый же день начались переговоры, были даны обещания на следующий день приступили бы уже к работе, если бы рабочие не потребовали освобождения Рихарда Мюллера. На следующий день переговоры были возобновлены, освобождение Рихарда Мюллера было обещано, и стачка прекратилась. Но несколько крупных предприятий в Берлине продолжало бастовать, предъявив политические требования. Требования были в высшей степени скромны, однако, вслед за их предъявлением, при одобрении профсоюзных попов, даже по их требованию, был произведен
арест комиссии и некоторых других товарищей. В рабочей среде сейчас же воцарилось подавленное настроение, которое еще усиливалось систематической травлей со стороны „Vorwarts" и профессиональных газет.
Однако, как ни велика была подавленность, еще больше было ожесточение против правительства, против военной камарильи и особенно против партийных и профсоюзных попов, и больше всего против уполномоченных союза металлистов. В мае должны были произойти перевыборы Когена. Его вторичное избрание было бы совершенно исключено, однако берлинские военные власти запретили перевыборы. Но это стоило Когену потери последних остатков доверия у берлинских рабочих и вызвало чрезвычайное ожесточение. Отныне каждый случай отправки оппозиционных коллег на фронт ставился ему в вину, и дух оппозиции вскоре охватил весь пролетариат, так что последний сравнительно очень быстро оправился от состояния депрессии. Кровопускание и травля, однако, не привели непосредственно к выступлениям. Для этого оказалось необходимым оплодотворяющее влияние русской революции. Революционные надежды и стремления сильнее, чем когда-либо, охватили умы. Разве Николай и Вильгельм, Николай Николаевич и Гинденбург-Людендорф не вызывали на сравнения? И то, что случилось с теми, не могло разве случиться и с этими? Надежда? Стремления? Да!— Сила вели? Решимость? Нет!
Но вот пришла русская ноябрьская революция! Революция .нечестивых и проклятых* большевиков! Появилось их радио: .Всем, всем, всем!
.Воззвание ко всем воюющим народам:
.Рабочее и крестьянское Правительство, созданное революцией 24— 25 октября и опирающееся на Советы Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов, предлагает всем воюющим народам и их .правительствам начать немедленно переговоры о справедливом, демократическом мире.
, Справедливым или демократическим миром, которого жаждет большигстьо истощенных, измученных и истерзанных войной рабочих и трудящихся классов всех воюющих стран, миром, которого самым определенным и настойчивым образом требовали русские рабочие и крестьяне после свержения царской монархии,- таким
миром правительство считает немедленный мир без аннексий (т.-е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций.
.Такой мир предлагает правительство России заключить всем воюющим народам немедленно, выражая готовность сделать без малейшей оттяжки тотчас же все решительные шаги впредь до окончательного утверждения всех условий такого мира полномочными собраниями народных представителей всех стран и всех наций.
.Под аннексией или захватом чужих земель Правительство понимает, сообразно правовому сознанию демократии вообще и трудящихся классов в особенности, всякое присоединение к большому или сильному государству малой или слабой народности, без точно, ясно и добровольно выраженного согласия и желания этой народности, независимо от того, когда это насильственное присоединение совершено, независимо от того, насколько развитой или отсталой является насильственно присоединенная или насильственно удерживаемая в границах данного государства нация, независимо, наконец, от того, в Европе или в далеких заокеа.чс .их странах эта нация живет.
-Если какая бы то ни была нация удерживается в границах данного государства насилием, если ей, вопреки выраженному с ее стороны желанию — все равно, выражено ли это желание з печати, в народных собраниях, в решениях партий или возмущениях и восстаниях против национального гнета. — не предоставляется права свободным голосованием, при полном выводе войска присоединяющей или вообще более сильной нации, решить без малейшего принуждения вопрос о формах государственного существования этой нации, то присоединение ее является аннексией, т.-е. захватом и насилием.
.Продолжать эту войну из-за вопроса о том, как разделить между богатыми и сильными нациями захваченные ими слабые народности, Правительство считает величайшим преступлением против человечества и торжественно заявляет свою решимость немедленно подписать условия мира, прекращающего эту войн) на указанных, равно справедливых для всех без изъятия народностей, условиях. •
.Вместе с тем. Правительство заявляет, что оно отнюдь не считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т.-е. согла
шается рассмотреть и всякие другие условия мира, настаивая лишь на возможно более быстром предложении их какой бы то ни было воюющей страной и на полнейшей ясности, на безусловном исключении всякой двусмысленности и всякой тайны при предложении условий мира.
.Тайную дипломатию Правительство отменяет, с своей стороны выражая твердое намерение вести все переговоры совершенно открыто перед всем народом, приступая немедленно к полному опубликованию тайных договоров, подтвержденных или заключенных правительством помещиков и капиталистов с февраля по 25 октября 1917 г. Все содержание этих тайных договоров, поскольку оно направлено, как это в большинстве случаев бывало, к доставлению выгод русским помещикам и капиталистам, к удержанию или увеличению аннексий великороссов, Правительство объявляет безусловно и немедленно отмененным.
.Обращаясь с предложением к правительствам и народам всех стран начать немедленно открытые переговоры о заключении мира. Правительство выражает с своей стороны готовность вести эти переговоры как посредством письменных сношений по телеграфу, так и путем переговоров между представителями разных стран или на конференции таковых представителей. Для облегчения таких переговоров Правительство назначает своего полномочного представителя в нейтральные страны.
.Правительство предлагает всем правительствам и народам воюющих стран немедленно заключить перемирие, при чем с своей стороны считает желательным, чтобы это перемирие было заключено не меньше как натри месяца, т.-q. на такой срок, в течение которого вполне возможны как завершение переговоров о мире с участием представителей всех без изъятия народностей или наций, втянутых в войну или вынужденных к участию в ней, таи равно и созыв полномочных собраний народных представителей всех стран для окончательного утверждения условий мира.
.Обращаясь с этим предложением мира к правительствам и народам всех воюющих стран, Временное Рабочее и Крестьянское Правительство России обращается также в особенности к сознательным рабочим трек самых передовых наций человечества и самых крупных участвующих в настоящей войне госу
дарств: Англии. Франции и Германии. Рабочие этих стран " зал и наибольшие услуги делу прогресса и социализма. Великие образцы чартистского движения в Англии; ряд революций, имевших всемирно-историческое значение, совершенных французским пролетариатом; наконец, геройская борьба против исключительного закона в Германии и образцовая для рабочих всего мира, длительная, упорная, дисциплинированная работа по созданию массовых пролетарских организаций Германии, — все эти образа пролетарского героизма и исторического творчества служат нам порукой в том, что рабочие названных стран поймут лежащие на них теперь задачи освобождения человечества ст ужасов войны и ее последствий, что эти рабочие всесторонней, решительной и беззаветно энергичной деятельностью своей помогут нам успешно довести до конца дело мира и вместе с тем дело освобождения трудящихся и эксплоатируемых масс от рабства и эксплса-тации".
Отныне уже не слышно стало эпитетов: нечестивый и окаянный. Как самого господа бога, сошедшего с небес на землю, стали прославлять, превозносить и благодарить большевиков! Ведь они хотели дать человечеству мир. настоящий мир. прекратить бойню, приступить к восстановлению.
Январская забастовка 1918 г. наступила бы и без того, но не в такой форме, не с такими требованиями. Уже в ноябре Рихард Мюллер, Пауль Блюменталь и Пауль Эккерт вели переговоры с членами Ц. К. Независимой Соц. Партии относительно выступлений, которых рабочие прямотаки требовали. Но Ц. К. и фракция, за исключением Ледеэура и Герцфельда, отнеслись к этому холодно. Да, если бы знать!
Начались брест-литовские переговоры, раздался удар Гофмана кулаком по столу, последовал разрыв переговоров, всеобща забастовка в Вене и забастовка в Германии 28 января.
За подготовку стачки принялись Рихард Мюллер, Пауль Эккерт, а затем мало-по-малу и другие товарищи или—правильнее коллеги из расширенного правления союза металлистов. Побуждаемые более чувством, чем сознанием того, что -озое движение безусловно должно руководиться широкими политическими горизонтами, они вступили, как я уже говорил, а переговоры с Ц. К. Независимой Соц. Партин (U. S. Р.), чтобы побудить его
выпустить воззвание за его подписью с призывом к всеобщему массовому выступлению.
Если бы этот Ц. К. хотя бы в малой степени был тем, за что он себя выдавали чем он казался, тогда он окрылил бы движение, стал бы го главе его, повел бы его дальше непосредственной цели, превратил бы его из демонстративного выступления в революционное. Если бы... да, если бы не страх перед собственной решимостью. Сказать нет, чтобы потом в случае все же удавшегося движения не иметь возможности украсить' себя лавровым венком, нет — это не годится. Но выполнить требование, чтобы потом при неудаче подвергнуть опасности свою священную и драгоценную особу, это тоже не годится. Итак, высокий орган нашел гениальный выход в том, чтобы подсунуть это дело фракции, защищенной иммунитетом. Фракция, внутренне проклиная молодцов, явившихся с прямолинейными, таящими в себе опасность предложениями, проявила свою революционную энергию и мужество в том, что объединилась на вялом воз звании.
Само движение подготовлялось таким образом, что решение об объявлении забастовки на следующее утро было вынесено на профессиональных конференциях и собраниях, созванных для этого в воскресенье 27 января, а прокламация распространена лишь з понедельник утром. В предшествующую среду произошло предварительное совещание, на котором присутствовал один из спартаковцев, а уже в пятницу спартаковцами была распространена прокламация с призывом к всеобщей забастовке на понедельник. Это было преступное, граничащее с предательством легкомыслие, продиктованное стремлением иметь возможность приписать себе инициативу. Если бы верховное командование. предупрежденное этим, объявило усиленное осадное положение, милитаризовало предприятия, ввело военные суды, то движение было бы ликвидировано. Но, к счастью, этого не произошло.
В понедельник утром началась забастовка, предприятия избрали рабочих депутатов, и заседавший в помещении профсоюзов совет рабочих депутатов избрал комитет действия: 10 коллег, 3 членов И. К. Независимой Соц. Партии (U. S. Р.) и 3 членов И. К. Соц. Партии Германии (S. Р. D.).
Совещание выставило следующие требования:
1)	Немедленное заключение мира без аннексий, без контрибуций на основе самоопределения народов в соответствии с положениями, формулированными полномочными представителями России в Брест-Литовске.
2)	Привлечение представителей рабочих всех стран к участию в мирных переговорах.
Для Германии были выставлены еще следующие требования:
3)	Более обильное снабжение продуктами питания при помощи реквизиции продуктовых запасов в предприятиях, а также и з торговых складах в целях равномерного распределения среди всех слоев населения.
4)	Осадное положение должно быть немедленно снято. Право союзов должно быть восстановлено так же. как и право свободно высказывать свое мнение в прессе и на собраниях. Срочно зсс-становить законы об охране труда женщин и подростков. Всякое вмешательство военных властей в деятельность профсоюзов прекратить, и его на будущее время не допускать.
5)	Точно так же отменить милитаризацию предприятий.
6)	Немедленно освободить всех осужденных и арестованных по политическим делам.
7)	Радикальная демократизация всех государственных учреждений Германии и в первую голову введение всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права при выборах з прусский ландтаг для всех мужчин и женщин старше 20 лег.
Далее совещание приняло следующее решение:
.Так как успех обеспечивается лишь безусловной солидарностью, то мы обязуемся всеми силами противодейстзозать репрессиям, которые могут быть направлены против наших вождей, представителей и уполномоченных. И мы обращаемся к пролетариям как Германии, так и других воюющих стран с настоятельным требованием точно так же объявить всеобщую забастовку, как это уже до нас успешно сделали рабочие Азстро-Зеьгрии. ибо только общая классовая борьба в интернациональном масштабе даст нам окончательный мир. свободу и хлеб-.
Затем собрание уполномочило комитет действия вступить в переговоры с правительством. Но этим решением движению был нанесен смертельный удар. Исе, несмотря на радикальные тре-
8	настсрскоЛ гермаисхеЛ рсгепмции.	3
бования, оно обращалось таким образом из политического в профессиональное и, несмотря на его большие размеры, из революционного в демонстративное.
Придать движению демонстративный характер и было, во всяко?: случае, намерением входивших в комитет действия парламентариев, за исключением Ледебура. Они естественно хотели доказать самым убедительным образом, насколько они необходимы и неза ме.чимы, и проявить превосходство своего интеллекта, который один только может помочь пролетариату даже и при непосредственных выступлениях. Таким образом они хотели парализовать на будущее время подобного рода неприятные выступления, задевающие их тщеславие и угрожающие их влиянию. Но и для остальных членов комитета все сводилось к тому, чтобы добиться успеха помимо руководителей профсоюзов, и они думали только о реформах, а не о революции.
Переговоры расстроились из-за формальностей, так как правительство отказалось вступить в переговоры с теми членами Комитета, которые не являлись парламентариями, тогда как те на этом настаивали.
Вышел указ о запрещении собраний. Так как Соц. Партия Германии (S. Р. D. | и профсоюзы саботировали движение и, кроме того, подрывали солидарность бастующих путем систематически распространяемых ложных сведений, то стачка, в которой водном Берлине приняло участие 600.С00 рабочих, пошла на убыль после того, как в четверг колоссальные демонстрации в разных частях города привели к кровопролитию и в тот же день было объявлено усиленное осадное положение.
В субботу, получив отпуск из лазарета и прибыв в Берлин, я принял участие вечером в заседании уполномоченных крупнейших предприятий. Мнения там резко расходились. Все присутствовавшие сознавали, что хотя предложение призвать к прекращению стачки было отклонено почти единогласно, забастовка, тем е менее, в ближайшие дни прекратится.
Насколько безгранична была ярость господствующих и имущих по поводу забастовки, вновь продемонстрировавшей перед ними брожение в глубинах масс и родовые схватки революции • тан как не только в Берлине, но и во всех значительных промышленных городах страны, берлинское Движение вызвало могучее
стачечное движение ),—настолько сурова и жестока была их месть. Военным судом было приговорено свыше 200 бастовавших более чем к 130 годам каторги и тюремного заключения и около 40 — 50 тысяч было мобилизовано.
Военная камарилья думала, что нанесла смертельный удар революционному движению. Она ошиблась, основательно сшиблась. Она вынуждена была скоро признать, что насилие, применяемое ею внутри страны, создает столь же неустойчивые отношения, как и насилие вне страны...
3. МАСТЕРСКАЯ РЕВОЛЮЦИИ.
(С февраля по ноябрь 1918 г.)
В среду вечером 6 февраля я получил по пневматической почте письмо от Рихарда Мюллера, в котором он просил меня быть у него завтра во что бы то ни стало. Я поехал к нему. Он и присутствовавший там Пауль Блюменталь сообщили мне. что Мюллер получил извещение о призыве на военную службу и что я непременно должен взять на себя руководство нелег :ль-ным движением. Нелегальное движение представляет из себя поле, усеянное обломками, для обработки которого требуете'-упорная энергия, так как почти все наши доверенные лица призваны на военную службу, и я—единственный, кто = состоянии взять на себя руководство. Я дал согласие, обусловив его согласием имеющихся еще налицо членов комитета действия.
В воскресенье 9 февраля в северной части Берлина состоялось заседание всех находившихся в Берлине оппозиционных ру.-:о-воаителей. На нем присутствовало 18 человек. Заседание ге.т Блюменталь; после короткого вступления он сообщил, что вместе с другими членами комитета действия призван также л гихар. Мюллер, и поэтому вместо него должен сыть избран другой председатель. По поручению Мюллера и от его имени он предлагает Барта. Многие высказались в утвердительном смысле, и только Генрих-Мальцан с жаром выступил против и предложил Бло -е.ч-таля, который, однако, весьма решительно отказался. После того я взял слово и заявил следующее:
.Дорогие товарищи! Мы находимся посреди одной и- фаз развития революции, которая порождена эволюцией, и все’ депо
лишь в том, насколько быстры, насколько мошны, насколько организованы и насколько подготовлены будут следующие друг за другом революционные выступления. Надо проникнуться сознанием того, что для этого необходимы: ясное понимание и революционный порыв; умение ориентироваться и взвешивать обстоятельства, и твердая воля и решимость, личная инициатива и организационная дисциплина. Вам должно быть известно, что в этой борьбе гуманности против насилия решающее значение будет иметь не теория, а организация, не слова, а дело, не кулаки, а оружие. Поэтому позвольте мне предъявить вам мои условия, в случае принятия которых я готов взять на себя председательствование.
, Прежде всего я отказываюсь председательствовать з профсоюзной оппозиции, отказываюсь растрачивать силы и время как свое, так и других, на то, чтобы прокладывать дорожку новым руководителям профсоюзов, новому, но проникнутому старым духом руководству, я отказываюсь подготовлять и проводить демонстративные выступления, я отказываюсь продолжать обман масс, практиковавшийся в течение пятидесяти лет, отказываюсь делать вид, что я что-то делаю.
готов взять на себя председательствование, если движение не будет преследовать мелких, узких целей, если вы свято обещаете вместе со мною беззаветно вложить все свое „я- в действительно революционное движение, революционное по своим целям, организации и средствам борьбы.
.Целью является пролетарский мир, т.-е. мир, завоеванный пролетариатом, это социализм, это—диктатура пролетариата.
.Эта цель достижима лишь в том случае, если вы во всякую минуту готовы сознательно поставить на карту вашу жизнь ради большой, великой идеи; если вы сознаете, что лишь беспощадная решимость может привести к победе в этой грандиозной борьбе человечества против свирепейшего зверя, зверя-человека, и если вы в этом направлении будете действовать. Только в том случае, если вы ясно сознаете, что все мосты за вами сожжены, что вы нс только из вашего сердца вырвали всякое патриотическое чувство, но что вы преследуете это чувство со всей ненавистью. Потому что этот самый дьявольский из всех ядов порождает не только ненависть и раздор среди нуждающихся друг в друге народов, но
также смерть и голод, опустошение и контрибуции и приводит к упрочению эксплоатации рабочих масс.
.Чтобы достигнуть диктатуры пролетариата, необходимо сосредоточить на единой цели не чувства, а мысли. Этой прекрасной целью и является разрушающая, искореняющая, уничтожающая и снова восстанавливающая, расточающая счастье и свободу, мир и благополучие—революция. Патриотизм удобрил Европу кровью, человеческой кровью и человеческими телами, его чумное дыхание отравило души; атмосфера, которую вдыхают люди, воздух гор, долин, полей и лесов пропитан жадностью и жестокостью. Зсе, все отравлено и пляшет дикий фанатический танец вокруг золотого тельца. Все стали рабами успеха. Слава Гинденбургу! Слава Людендорфу! Слава золотому тельцу!
„Почти все будет вскоре вовлечено в этот водоворот жадности и запустения: .вожди" пролетариата, почти все до единого, и даже широкие круги пролетариата. Нашей задачей является борьба против этого и против предавших социализм вождей.
„Хотите вы революции, хотите ли вы стать революционным комитетом? Тогда я готов принять на себя председательствование, готов сделать все, чтобы скорее получить возможность не вступать с правительством в переговоры, а быть в состоянии выступить против него.
„Но, друзья, это лишь пожелания! Из одних намерений и пожеланий ничего не выйдет,—необходимо действовать.
.Действием же в данном случае является создание организации! Организация, являющаяся не самоцелью, а средством к цели и только средством, нелегальная организация, которая должна разрешить множество грандиозных проблем.
„Ваша главная задача в том, чтобы не выдать тайны существования организации. До тех пор, пока вы не узнаны, организацию не будут тревожить, не будут преследовать, и до тех пор она будет дееспособна.
„Активная работа нелегальной организации существенно отличается от активной работы легальной организации.
„Если последняя помимо пропаганды влияет мощью самого факта своего существования, своими размерами, эффектностью своих выступлений, то первая оказывает влияние только и исключительно действием. Из этого следует и должно следовать, что
достоинство нелегальной организации не в фразах, не в распространении прокламаций, а в хорошо поставленной устной агитации. Если иметь в виду личный состав, то прочной основой нелегальной организации является взаимное доверие. Итак, если каждый в отдельности будет считать своей обязанностью соблюдать конспирацию,то в организации будет господствовать полное доверие; и в небольшой срок она сможет представлять из себя значительную силу. Организация должна быть расчленена на несколько организаций, из которых здесь можно и должно говорить лишь о массовой организации, так как об остальных организациях: для раздобынания денег, всякого рода оружия и бумаг, для получения сведений от полиции, от военных властей, от шейдеманов-цев, от профсоюзов, для надзора за своими собственными товарищами, для организации боевых дружин и т. д.—естественно должны быть информированы, и то лишь в меру необходимости, только непосредственные участники этих организаций.
.Итак, в нашем кругу следует говорить только об организации всеобщей забастовки, которая является предпосылкой для всего остального. Эта организация образует основной стержень всего дела и должна быть сконструирована следующим образом:
.Во главе ее стоит диктатор с неограниченной властью. Каждый должен повиноваться его приказаниям и распоряжениям. Каждый должен выполнять все, что ему поручается, не спрашивая, зачем и почему. И только тот, кто стоит во главе, имеет право давать поручения, так что все происходящее координируется. Он привлекает к сотрудничеству еще нескольких товарищей, чтобы по мере необходимости советоваться с ними о выступлениях. Ни один человек не должен знать, кто эти товарищи, дабы в случае провокации не погибла вся глава.
.Эта глава покоится на фундаменте, который составляете вы. Этот фундамент создается из представителей всех крупных предприятий, каждое из которых выставляет по одному человеку, выполняющему у себя в предприятии роль руководителя. Если действительный руководитель предприятия свой человек — тем лучше: если же он неподходящий парень, нужно поискать более подходящего товарища. Но необходимо сказать: лучше никого, чем не абсолютно надежного. Понимаете? Абсолютно надеж
ного.
„Этот руководитель обязуется подобрать в каждом отделении своего предприятия по одному доверенному лицу, по отноше-ию к которому предъявляются тс же требования, как и по отношению к главному руководителю. Он собирает еженедельно этих доверенных лиц, чтобы сообщить им то, что он слышал здесь, укрепить их революционную волю, энергию и решимость.
„На каждое доверенное лицо возлагается задача еженедельно собирать надежных товарищей из своего отделения, чтобы передавать им то, что он узнал от нас.
„Никто из вас не имеет права говорить о наших встречах никому из своих доверенных лиц и даже своему лучшему другу.
„Кроме руководителей, мы используем еще членов расширенного правления союза металлистов, а также представителей других организаций, которые должны так же обслуживать средние предприятия, как руководители свои отделения.
„Эта организация, оставаясь безыменной и неизвестной, должна простираться до крайних пределов периферии, и так она должна быть устроена не только здесь, но по всей стране, на всех фронтах.
„Мне пришлось в кратких чертах обрисовать цель и задачи организации, а теперь позвольте еще сказать несколько слов по поводу тех средств, которыми должна вестись борьба.
„Всеобщая забастовка, это — боевой марш. И если от ее размеров, от ее длительности зависит не все, то во всяком случае многое. Чем она значительнее, сильнее, грандиознее, тем большее впечатление она производит. И то впечатление силы, которое она внушает, является решающим. Нам необходимо гипнотизирующее воздействие массы на самое массу, чтобы поднять ее мужество, энергию, чтобы вдохновить ее к действию. Я говорю — к действию и тем самым прихожу к решительным средствам. Нам нужно оружие, и нам нужна дисциплинированная армия, умеющая владеть этим оружием.
„Вам должно быть ясно, что у нас не будет такого количества оружия, при помощи которого мы смогли бы вступить в борьбу с солдатчиной. Но минимум того, что нам нужно, это — иметь столько оружия и столько отважных бойцов, чтобы в течение часа справиться с полицией и овладеть улицами Берлина и этой победой и нашими массами произвести на выслан-
пых протип нас солдат ошеломляющее впечатление и приплщц их на нашу сторону.
.Это может стоить человеческих жизней! Но я вас спрашиваю: после того как в борьбе за свои цепи погибли и искалечены миллионы людей, разве нс могут тысячи пожертвовал своей жизнью за свободу? Поставить такой вопрос значит отве тить на него утвердительно!
.Но, при всем этом, я перехожу к другим средствам, За эти жертвы лишь тогда можно отвечать перед собственной совестью, если внутренне чувствовать себя всецело преданным великому, большому и светлому идеалу социализма. Здесь социализм и гуманность, там национализм и кровожадность. Здесь бескорыстная самоотверженность во имя спасения миллионов жизней, там смертоубийство и массовое уничтожение во имя патриотизма, т.-е. во имя захвата земель, порабощения народов и вечной эксплоатации трудящихся.
.Только тот, кто согласен жертвовать собою, имеет право требовать жертвы и от других. Больше того! Кто хочет революции, кто хочет социализма, тот должен быть готов пожертвовать ради этого идеала чем-то большим, чем жизнью. Тот должен отрешиться от буржуазной морали, должен испольэовывать все средства для осуществления своего великого идеала, считая себя ответственным только перед собственной совестью и больше ни перед кем.
.Вы видите, чтобы перейти от движения демонстративного характера к движению революционному, необходимо быть готовым к переходу из одного мира в другой, необходимо быть готовым с радостью пожертвовать отцом и матерью, братом и сестрой, женой и детьми.
.Если вы готовы на все это и на многое, многое другое, если вы согласны с тем, что всякий, кто скажет хоть одно слово о нашем существовании кому-либо, нс принадлежащему к нашему кругу, будет считаться предателем и должен будет доплатить ся жизнью з а с в о е предательство,— тогда, и только тогда, я готов взять на себя председательствование с диктаторскими полномочиями в том случае, если меня изберут единогласно тайным голосованием-.
Молчание, мертвая тишина! Все стали вытирать вспотевшие лбы, все безнолствовали. Сам я пылал от возбужде-
мия и и большей или меньшей степени подействовал и на других.
Блюменталь роздал листки для голосования, и результаты оказались следующие: 17 голосов за Барта, 1 записка пустая. Мальцан нс показывался больше в нашем кругу.
Началась необычайно тяжелая, изнуряющая работа, требч-павшая непрерывного напряжения. Вечером 9 февраля мне згтолио ясна была вся трудность этой задачи, ио я еще не представлял себе ясно, как я смогу претворить свои намерения в действительность.
На следующих заседаниях все были в необычайно подавленном настроении. Каждый сообщал о мобилизации в своих предприятиях и о царившем там сплошном ужасе вследствие отправок на фронт, арестов и постыднейшим образом свирепствовавших военно-полевых судов. Было очень трудно возбудить в  их мужество. Состав наш отличался чрезвычайной неустойки . . ю. многих мобилизовывали и, таким образом, некоторые, вполне открыто выступавшие в весенние дни революции, стали отлынивать от работы. Эта полная неустойчивость нашего состава доводила меня почти до отчаяния, особенно когда даже немногие еще уцелевшие друзья стали выражать желание ретироваться, говоря, что и начинать даже бесполезно.
Мне было чрезвычайно трудно растолковать товарищам, что они ошибаются, если полагают, что эти мобилизации нам вредят. Напротив, разъяснял я, ведь в этом наша сила, наша надежда. Людендорф сам затягивает петлю на своей шее тем. что в-?одит революционную закваску во все поры своего у ке совершенно разложившегося аппарата. Впрочем, эта наблюдающаяся у товарищей вялость не очень вредит делу; она предохраняет от рд. брасывания по мелочам, препятствует возникновению бесплодны стремлений; организация отстроится и укрепится, и все лр-,-нутся верой в то, что наступит момент, когда неожидан но врага можно будет нанести главный и решительный \
Сам я разъезжал под различными именами по раз .м большим городам и промышленным центрам, старая. • всегда установить связь лишь с одним товарищем, слссосст. у-4 зник-
новению организаций в районах и округах и устанавливая связи по всей стране.
Труднее всего было иметь дело со спартаковцами и левыми радикалами. Они полагали, что революционное чутье, воля и действие создаются прокламациями и революционной гимнастикой. Им не по душе было заняться тем, чтобы всю энергию и все упорство направить на такую работу, которая заключалась бы не в обычных опьяняющих фразах, обращенных к массам, а в деятельности, которая носит совершенно конспиративный характер.
Если это было не по душе честным товарищам, то находившимся в их среде шпикам это было, разумеется, еще менее по душе. Эти все время гнули линию в сторону вспышкопуска-тельства, жертвами которого обыкновенно являлись лучшие товарищи.
Приведу здесь особенно интересный случай. В Гамбурге нам удалось объединить независимых (U. S. Р.) с левыми радикалами; созданная в результате этого объединенная нелегальная организация подавала блестящие надежды.
При печатании прокламаций часть организации была арестована и приговорена к многолетней каторге. Я заподозрил одного человека в провокации и, чтобы его накрыть, устроил в Гамбурге собрание. Собралась тщательно подобранная группа, уличить было довольно легко, а при допросе, произведенном властями, в результате этого заседания, гамбургским товарищам была предъявлена фотография нашего заседания. В Гамбурге после этого все стали подозревать друг друга в провокации, и нелегальная организация почти что распалась.
В Берлине мне, к сожалению, не удалось добиться объединения. Устроенные, по меньшей мере, 3 0 совещаний с Иогихе-сом, — человеком с ясной головой, феноменальными знаниями, непоколебимой волей, несокрушимым характером и твердыми социалистическими убеждениями, — не только не привели к объединению, но, к сожалению, еще больше отдалили нас друг от друга. Он был совершенно лишен способности проникнуться психологией немецкого рабочего. Он был поборником и олицетворением бунтарских стремлений. Только в борьбе, в кровавой борьбе создается революционная энергия, закаляется пролетариат. Каждое поражение, каждая
смерть, каждый томящийся на каторге является кирпичом для строящегося здания социализма. Выступление тысяч и их кровавое поражение приводит к выступлению десятков тысяч, к новому поражению, ожесточению, ненависти, возбуждает волю к борьбе у нас, ужас перед собственными деяниями, сомнения, катастрофу—у них. новое выступление уже сотен тысяч и т. д. до окончательной победы.
Он находил утопичными мои указания на то, что поражение вызывает длящуюся месяцами депрессию, а не революционный подъем, что решающее значение имеет только успех и что при существующем положении вещей успех может быть достигнут лишь в том случае, если решительный удар будет нанесен во всех местах одновременно. В конце концов его нападки в . Спартаке “ стали еще ожесточеннее, чем раньше.
Я необычайно сожалел о результате этих совещаний, ибо пока что была потеряна большая часть убежденных, готовых жертвовать собой и отважных товарищей. Пришлось действовал окольным путем. Я сожалел об этом тем более, что мои переговоры с Ц. К. независимых (U. S. В.) не очень меня обнадежили.
За исключением Ледебура, сохранившего. не:мстр.н на свои седые волосы, юное, пламенное сердце, но полагавшего, что весь центр тяжести в парламенте, и Лзуканта, примкнувшего лотом к нашим рядам и не уклонившегося ни от одного задания,— у всех остальных глаза были на мокром месте: да. да. но что же будет с организацией? И только позже, когда мой друг Эрнст Деймиг, почти одновременно вошедший з нашу группу и в Ц. К., начал там действовать, они стали делать вид, как будто они что-то предпринимают.
Впрочем, нам это было довольно безразлично. Если мы пола гали, что нужно что-либо провести через Li. К., то мы приглашали его и вступали с ним в переговоры, как великая держаза с великой державой, и так как в случае удачи он желал . i зать, что и он к ней причастен, а в случае неудачи нлд? ;г < на умолчание относительно его содействия, то отношения были сносные.
Людендорф, наш покровитель, оказывал нам услуги •только тем, что отправлял рабочих на фронт, ко и тем, что еще большее
ожесточение он вызывал арестами и присуждением около 140 товарищей в общей сложности к 130 годам каторги и тюрьмы. Мы победили, наконец, в борьбе, которую вели в течение ряда недель и которая нам казалась совершенно проигранной, в борьбе за объединенное руководство помощью заключенным. Сам я стал председателем, и нам удалось так хорошо наладить сборы, что мы могли выдавать раз в неделю каждой семье по 25 марок вспомоществования, сверх того на каждого ребенка по 5 марок и на квартирную плату до 30 марок. Это было до того небывалое вспомоществование.
Нелегальная организация усиливалась, воля закалялась, мужество возрастало, так что в апреле месяце снова воцарился дух бодрости. Некоторые товарищи полагали, что наступил, наконец, момент что-то предпринять. Я со всей решительностью выступил против этого, так как это движение было бы не революционным, а демонстративным. Я выступил тогда с тезисами о предлагаемой мною тактике, в которых излагал следующее:
«Бедствия, нужда, жестокий гнет, а также и колоссальные жертвы на фронте создали настроение, полное раздумья, отчаяния и недовольства, далеко выходившее за пределы пролетарских кругов. Вся буржуазия, за исключением заинтересованных в войне лиц, крестьян и чиновников, пресытилась этой ужасной игрой. Они недовольны, они настроены бунтарски, но далеко не революционно. Они хотели бы, чтобы наступил конец резне, лишениям и нужде, но они хотели бы победного конца.
.Высшее командование и все благоразумные люди знают, что победного конца не может быть. Но они знают, что такое признание означает сумерки богов, и таким образом они играют ва-банк, неизменно надеясь на неожиданные события, на чудо. Они жертвуют людьми, ведут миллионы на бойню, хотя предвидят ее неудачный исход, хотя знают, что на стороне противника не только колоссально возрастающий с каждым днем перевес в человеческом материале, но что он далеко превосходит нас и техникой.
.Мы стоим перед решениями колоссальной важности, и прежде, чем принять, их необходимо спокойно и ясно продумать. Мы видим, как господствующие классы, надеясь на призрачное чудо, беззастенчиво посылают миллионы своих соотечественников на
бойню, и мъ; знаем, что нашей обязанностью было бы сейчас же положить конец этой бесцельной резне. Сердце обливается кровью, когда видишь, что не в состояни < покончить с этими чудовищами, даже с их точки зрения бесцельно убивающими людей.
.Но всмотримся, как следует!
«Если я не ошибаюсь, то резня продлится до самой зимы, не приведя ни к каким решительным результатам. И тогда, в феврале. когда, быть может, на французской территории будут находиться 5 миллионов американцев, когда даже у самых глупых исчезнет надежда на победу, когда из-за холода и голода ослабнет дисциплина, тогда нашей задачей будет выступить против насильников до начала большой весенней кампании.
„Но если поражение произойдет раньше,- то нашей обязанностью будет выступить немедленно, лабы спасти Германию от полного разложения. Ибо как только произойдет решительнее поражение, то воля к борьбе будет сломлена, дисциплина ослабнет, дух сопротивления исчезнет. Голодные немецкие солдатские массы беспорядочно наводнят собственную страну, обуреваемые только одной мыслью: спасайся, кто может; примутся грабить, красть, реквизировать. Следом за ними ринется враг, который не заключит перемирия до тех пор. пока не будет устранена старая система. Нам вдвойне необходимо предотвратить это: во-первых, так как мы, как люди и социалисты, заинтересованы в том, чтобы уберечь человечество от этих бедствий и ужасов, и, во-вторых, потому, что нам должно быть ясно, что теперь и во время борьбы еще второстепенные для нас вопросы пропитания и заработка и без того поставят нас перед едва разрешимой проблемой. Я нс хочу вдаваться в подробности, а замечу только, что, если мы захватим власть (произойдет ли это в октябре-ноябре или феврале-марте), мы не сможем достать из-под земли молока и меда, но сможем лишь передать во всеобщее пользование землю, недра и средства производства; и тогда овладевшему всем народу необходимо будет проявить много самопожертвования и трудового энтузиазма.
-Итак, я резюмирую: с удвоенной энергией должны мы стремиться к решительной борьбе, но день битвы определяем не мы, а это будет вырешено на пропитанных кровью полях Франции *.
Деймиг резко выступил против меня. Он объявил мою точку зрения утопической, так как.^По его мнению, никогда не произойдет поражения немецкой армии. Во всяком случае он соглашался со мною в том, что в настоящее время решительный момент еще не наступил.
Весеннее наступление стоило массы крови, но оно ничего не достигло, если нс считать вновь созданной среди всех немецких филистеров, в том числе и большинства рабочих, атмосферы опьянения войной и победой.
Наиболее тяжелой частью работы было подыскание связей для приобретения необходимого количества браунингов, патронов и ручных гранат. Но под конец это удалось. Часть мы получили совсем даром, часть по нормальным ценам и часть по бессовестно ростовщическим ценам. Когда мы достигли того, что могли уже получить оружие, мы дважды теряли возможность получить деньги. Наконец, после необычайно мучительных усилий, я получил от нескольких товарищей достаточную сумму денег, покрывавшую все необходимые расходы,—и друзьям, которые при этом так сильна рисковали, приношу мою особую благодарность. Протекали дни и недели, а доставка ручных гранат все еще не удавалась. Наконец, мы изготовили с громадным риском некоторое количество сами и доставили их, воспользовавшись скорыми поездами, несмотря на контроль. Таким образом мы избавились и от этой заботы. Вам, друзья, принадлежит слава за проявленную вами революционную отвагу. Спасибо, друзья! Тысячу раз спасибо!
Теперь началась самое опаснее! Создание боевых дружин. В каждом крупном предприятии нужно было подыскать начальника дружины, который потом подобрал бы себе внутри предприятия надежных людей. Один единственный промах, и дело могут предать. Один негодяй, и всех могут поставить к стенке; ибо каждому должно было быть ясно, что пощады не будет. И еще одно должно было быть ясно каждому, что, если социалисты большинства что-нибудь пронюхают, дело потерпит крах. Каждому начальнику боевой пружины необходимо было быть как следует знакомым с употреблением оружия, испробовать его и в свою очередь научить каждого в отдельности обращению с ним. Отдельные товарищи должны были быть людьми конспиративными, умеющими хорошо владеть
оружием и способными пустить его в ход. Но дело пошло на лад. и не только пошло лучше, чем я думал, ио именно эти начальники, которых, после того, как они выдержали серьезное испытание, и были направлены ко мче, я сам посвятил в дело, придали м не больше мужества и энергии.
Я нашел бесстрашных героев столько, сколько необходимо было иметь, и я вижу их теперь перед своим духовным взором, всех до единого, полных фанатического энтузиазма. Спасибо вам!
В начале августа, т. - е. после поражения на Марне, были созданы первые боевые дружины. На заседаниях с представителями заводов и перед начальниками я высказывался в том смысле, что военное положение может теперь принудить нас выступить в любой день. Людендорф опять оказался нашим помощником. Его ложные сообщения, которые должны были помешать упадку настроения, подготовляли обратное, хотя вначале они действовали в его пользу.
Все шло так, как я предсказывал! Теперь необходимо было выбрать подходящий момент для выступления. Нужны были крайнее напряжение сил и единовременный удар по всей стране. Были разосланы курьеры. Настроение повсюду было хорошее, подготовка шла на всех парах. Повсюду были даны определенные инструкции выступить только по данному мною паролю.
22 октября открылся рейхстаг, пустячное событие, на котором и не следовало бы останавливаться. Но из-за этого пустяка грозило расстроиться все дело. Спартаковцы, в прокламациях, которые они разбрасывали перед зданием рейхстага, стали призывать к демонстрации. Нс те спартаковцы, которые проявляли самоотверженность, неустрашимость и готовность к борьбе, ибо они все были в наших боевых дружинах, а дилетанты, которым важно было не дело, а то, кто его сделает, и которые опасались упустить случай делать вид, как будто они что-то делают.
В субботу мы решили, что иметь дело с государственной говорильней ниже нашего достоинства. Но вся буржуазная пресса бушевала, и в последние минуты мы, руководители, сочли сес«1 вынужденными дать знать некоторым предприятиям, чтобы о в три часа прекратили работу и приняли участие в демонстрации. Но число участников производило жалкое впечатление. Самое большее 8—10 тысяч человек собралось перед рейхстагом, далеко
вокруг оцепленным полицией. Деймиг и я тщетно разыскивали хоть одного из вождей спартаковцев. Мы нс отыскали ни одного. Чтсбы окончательно не стать посмешищем* мы дали тогда лозунг: через Бранденбургские ворота на Фридрихштрассе и затем разойтись. При втором натиске полицейские не выдержали, и от 4 до 5 тысяч человек ринулись через ворота по Унтер-ден-Линден. Перед русским посольством конные полицейские снова преградили нам путь. Мы прорвались и через эту цепь, но паролю разойтись на Фридрихштрассе не последовали, и на Шарлоттенштрассе полицейские бросились на нас в атаку, в результате чего были раненые и арестованные.
На следующий день был освобожден Карл Либкнехт.
О его освобождении меня известили опять таки лишь в последний момент. Несмотря на это, к вечеру удалось поставит, на ноги 15—20 тысяч человек. После того, как цепь полицейских много раз рассеивала нашу демонстрацию, мы двинулись под конец на тележке в сопровождении почти 1.000 человек по Унтер-дсн-Линден, когда около отеля „Адлон" появился отряд конной полиции. Отряд был с саблями наголо, и в одно мгновенье все исчезли. Под конец на тележке остались стоять лишь я с женой Либкнехта, и я с изумлением смотрел на Германа Дункера, соскочившего с тележки и с такой быстротой мчавшегося по направлению к Бранденбургским воротам, что я поражался, как возможно производить такие виртуозные прыжки. Затем жена Либкнехта, я, Карл Либкнехт и Петерс совершенно одни направились к Бранденбургским воротам. Над нашими головами мотались лошадиные морды, полицейские ругались и размахивали саблями. У ворот стояла толпа. Мы взяли наемный автомобиль и отправились втроем на Потсдамский вокзал, а оттуда поездом на Фриденау. Г 1одъезжая к Штеглицу, Либкнехт заявил: „Такой массы людей Берлин еще не видывал! Я им устрою штуку! Через 14 дней я опять буду в тюрьме". Я возразил ему, что по первому пункту он ошибается, а по второму, если и оправдается его предсказание, то я буду считать его последним дураком и трусом, ибо, чтобы попасть в тюрьму, ничего особенного не требуется, а вот не попасть туда и вопреки всему способствовать краху всей системы, это — дело потруднее. Но мы обсудим все это дома на покос. Он ответил: .Вы правы.'" Дома я изложил ему все относительно нашей подго
товки и относительно тактических планов. Чем дольше я ему рассказывал, тем больше вытягивалось его лицо, и под конец он заявил: .Очень хорошо, что вы не дремали, но теперь-то я снова здесь и направлю все дело по надлежащему пути". Я сказал ему, что буду несказанно рад, если он примет деятельное участие в нашей работе, но что действовать нужно планомерно и осмотрительно. Только осмотрительность и планомерность могут привести к удаче. Необдуманные выходки и революционная романтика обрекут нас на поражение и потопят революционное движение в кровавой бане реакции. Я настоятельно просил его повлиять на Иогихеса, Майера и Дункера, так как у него есть возможность это сделать. — .Я не могу связывать себя обещаниями, я должен все это обдумать—это были его последние слова, закончившие нашу беседу, так как в этот же момент в комнату вошли Бухарин и Карский. Я поговорил еще несколько минут с Теодором Либкнехтом и ушел, думая о том, что для революции наступили тягчайшие дни.
На следующий день я подробно обсуждал всю ситуацию с Эрнстом Деймигом, который вполне со мною соглашался. Я убеждал Деймига, что он, Гаазе и Ледебур должны выступить всерьез, чтобы мы могли, наконец, собраться и подробно обсудить, как нам быть на другой день после революции, установить основные линии ее и, насколько возможно, организационные формы.
Четыре месяца настаивал я на созыве этих заседаний. Сначала Деймиг был против, но затем в течение трех месяцев он крайне горячо поддерживал меня, но безрезультатно. Гаазе престо заявил, что заранее ничего невозможно установить. Это был страх перед своей собственной решимостью, боязнь, что в случае неудачи ему может быть поставлено в вину активное участие. Это заседание так и не состоялось. Все было хорошо подготовлено, так что при данных обстоятельствах вряд ли можно было ожидать такой подготовки, но лишь до первого дня резолюции, а затем восторжествовал парламентский кретинизм, затем козырем стала не революция, а изворотливость. Для этого заседания времени не оказалось, потому что не было желания, но в пятницу произошло заседание Ц. К. с Карлом Либкнехтом, на котором ему предложили войти в Ц. К. Он не отказался, но при свойственной ему оторванности от практической жизни выставил условие, что
3 мастерской германской революции. 1
сейчас же должен быть созван партийный съезд, и если па съезде согласятся с его постановкой принципиальных и тактических вопросов и с его методами борьбы, тогда он готов войти в Ц. К.
Когда я узнал об этом от Деймига, я схватился за голову. В такое на редкость бурное время, когда в любой час может явиться настоятельная необходимость в практических действиях, тот, кто считает себя революционером, носится с мыслью вступить в схоластические теоретические споры. Деймиг, точно так же, как и я, был настроен пессимистически и также выражал опасение, что движению предстоит претерпеть худшее. Я никогда не забуду этого момента, одного из лучших в моей жизни. При обсуждении столь серьезной, трагической и полной опасности ситуации, которая во всякую минуту могла привести к тому, за что мы оба, каждый на свой лад, боролись всю нашу жизнь, но которая могла бы быть и иной, у нас обоих полились слезы из глаз, и мы упали друг другу в объятия. Мы решились поставить на карту человеческие ^изни. чтобы спасти человеческие жизни. Но нс превратилась ли наша решимость в фривольную выходку? Нет! Мы поклялись, что хотим революции, но ни в косм случае не желаем играть в заговор.
На следующий вечер я пригласил Либкнехта на заседание руководителей. Нам было ясно, что в этот вечер будет испытана годность или негодность этих руководителей. Это был вообще день решительных событий. Утром я получил известие от одного пропавшего без вести товарища, на которого четверть года тому назад была возложена серьезная миссия. Я обрадовался, узнав, что он еще жив, и сейчас же испуганно подумал о том, нет ли при нем чего-либо компрометирующего, или нс совершил ли он какой-либо оплошности, за которую мы все можем поплатиться головой. Еще днем пришла одна товарка, которая знала больше, чем все руководители и которая уже много раз выказывала удивительное мужество, и сообщила мне, что она вызвана на допрос по делу именно этого товарища. Я настоятельно упрашивал ее быть осторожной, дабы не попасться во время перекрестного допроса, так как одно неосторожнее выражение — ей приходилось давать показания впервые — может решить ее и нашу участь. После полудня появилось двое товарищей из того места, откуда мы извлекали наши .яйца*, и высказали мне свои опасения, что об их
поставках стало кое-что известно. В довершение пришло еше известие, что одного из начальников боевой дружины должны были арестовать, но ему удалось своевременно навострить лыжи. Причинг i тот, кто принес это дурное известие, не знал. Почему? Вил ли он неосторожен при раздаче оружия, или это было в связи с военными делами? Если бы я это знал! И все, все это я должен был держать при себе, чтобы никому не испортить настроения. У меня было только одно страстное желание: скорее би коней! Но мне было яснее чем когда-либо, что нс нужно только делать глупостей; нужно действовать нс слишком рано и нс слишком поздно.
Вечером после того, как мы с руководителями подробно обсудили всю ситуацию, я открыл заседание с представителями заводов, сообщив, что мною приглашен на заседание Либкнехт, и выразил надежду, что никто ничего не имеет против этого и что они. которые в течение ряда месяцев были заняты нс словопрением, а действительной революционной работой, выкажут себя, как подобает мужественным людям. Затем, как обычно в течение ряда недель, Деймиг получил слово, чтобы изложить, какова политическая ситуация. Как только ок начал, вошел Либкнехт с четырьмя товарищами-спартаковцами, несмотря на то, что я уже раньше решительно заявлял ему, что он никого не имеет права приводить с собой. Он взял слово и начал: .Товарищи! Мне рассказывали о существовании вашей революционной нелегальной организации. Но должен вам сказать, что я разочарован, горько разочарован вашими действиями. Вы являетесь революционной фиалкой, гордость которой состоит в том, что она цветет в тиши. Должен сказать, что я иначе представляю себе образ действий и темп развития. В среду я прибыл, и произошла та грандиозная демонстрация, подобной которой по настроению Берлин еще не видывал, между тем, как днем раньше, с таким же подгемом произошла демонстрация перед зданием рейхстага и на Унтер-дек-Линден. И вот уж три дня, как я здесь, а повторных демонстраций еще не происходило. Эго невероятно, этому нет никакого оправдания. Но еще более невероятно и непостижимо, что вы сегодня, согэа-вшись здесь, нс только нс обсуждаете способа организации -..’монстраций на завтра и в течение ближайшей недели, но,  :у ни революционным ядром, стремитесь помешать этим демонстрациям. Как возможно тогда вызвать революционную энергию, револч» г
ционный натиск? Думаете ли вы это сделать путем устной про паганды на стольких-то и стольких-то конспиративных собраниях? Или, быть может, вы думаете достигнуть этого тем, что вооружите несколько тысяч энергичных, готовых с радостным воодушевлением пожертвовать своей жизнью товарищей, которым вручат оружие с наставлением только тогда пустить его в ход, когда вы прикажете это?
«Нет! Нет! И тысячу раз нет!
.Революционный размах, воодушевление, презрение к смерти в корне будут уничтожены теми, кто стремится все это вызвать. Каждый в отдельности должен стать полководцем, самостоятельным и действующим на свой риск полководцем. Это утопия, если полагают, что один единственный сильный удар может создать победоносную революцию. Только в революционной борьбе создается, крепнет и разрастается революционная воля, революционная выдержка и революционная сила. Революционная борьба—это революционные выступления, уличные демонстрации и всеобщие забастовки:
.Поэтому я заявляю вам и требую сегодня от вас постановления, чтобы завтра после тех собраний, которые должны состояться. были устроены уличные демонстрации! И не просто уличные демонстрации, а демонстрации с призывом ко всеобщему вооружению! Это приведет к столкновениям с полицией, будет пролита кровь, будут произведены аресты! Это вызовет забастовку протеста! Военщина, Людендорфы и Шейдеманы будут пытаться подавить ее! Затем снова кровопролитие и аресты, снова демонстрации солидарности, большие забастовки, забастовки в других местах, новые демонстрации, еще более суровые репрессии, более грандиозные размеры борьбы, рост революционной энергии, революционной силы, революционной уличной борьбы, дезорганизация в армии и, наконец, революция. Так, и только так, возможна революционная выучка, революционная победа. В такой борьбе, и только в такой борьбе, создается спайка и революционизируется пролетариат, срываются маски с социал-нредателей, происходит классовое расслоение и революционизируется армия. Те солдаты, которые сегодня слепо повинуются приказаниям своих начальников, убивают своих братьев, завтра будут мучиться сомнениями и послезавтра перейдут к своим братьям, чтобы вместе с ними вступить в борьбу за мир, за свободу, за социализм.
.Я прошу вас рассмотреть мои предложения и требования и вынести соответственные постановления.
.Не время теперь взвешивать, наступил час действия, не час последней решительной битвы, это утопия, а начало целого ряда битв, поистине революционных, — первая битва, которая таит в себе новые битвы, все возрастающие и обеспечивающие победу!
,С нами народ! С нами лебеда!*
Опьяненный собственными словами, он говорил все горячее и страстнее и увлек за собою часть руководителей.
Я говорил после него и заявил следующее:
.Когда слушаешь все это в таком виде, то может показаться, что это правильно! И если бы мы все явились сюда после более чем двухлетнего мучительно тяжелого тюремного заключения, затемняющего правильное представление о реальной действительности, то тогда, одушевляемые волей к революционному действию и побуждаемые революционной энергией, опьяненные встречей и исполненные святой ненавистью, мы, быть может, говорили бы то же самое, и я понимал бы тогда, что подобные рассуждения могут вызвать одобрение и желание претворить их в действительность.
.Но при данных обстоятельствах я не понимаю вашего одобрения. И так как мы несем колоссальную ответственность за исход революции, я должен решительно и категорически высказаться против того, что было заявлено.
„Для меня не новы эти одурманивающие идеи революционней гимнастики! Когда-то я сам исповедывал их. когда представлял себе людей такими, какими мне хотелось их видеть. В течение этого года мне часто приходилось слышать эту теорию ст спартаковцев, и то, что сегодня излагал Либкнехт, я как будто слышал уже раз, несколько недель тому назад от товарища Бухарина, приводившего множество взятых из русской практики примеров, с которыми дело при ближайшем рассмотрении обстоит не совсем благополучно. Так как примеры из практической жизни более убедительны, чем все теории, которые всегда более или менее туманны, то позвольте мне коротко охарактеризовать революционную историю войны, особенно для информации товарища Либкнехта.
.В июле 1914 г. для борьбы с войной были пущены в ход все перлы красноречия, вся типографская краска. В массах, — ах, эта непостоянная масса! — господствовало единодушное убеждение: не поздоровится им, если они решатся на это! Они решились, вожди потеряли равновесие, массы за ними, и прошло от 3 до 4 месяцев, прежде чем стало возможно вовлечь массы в профессиональное движение для проведения небольших «диких* стачек в предприятиях. Затем, в 1916 г., в связи с приговором над Либкнехтом, в первый раз оказалось возможным вовлечь массу — в 55.000 человек — в политическую стачку. Несколько арестов и мобилизаций оказали такое влияние, что при пересмотре дела уже невозможно было снова поднять массы. И лишь в апреле 1917 г. удалось снова поднять массы на борьбу, но не за политические требования, а за несколько граммов хлеба. Между одной революционной пробой сил и другой, более слабой, понадобилась передышка в 8 месяцев. Новые усиленные аресты, мобилизации, милитаризация многих предприятий, еще более беззастенчивые аресты в административном порядке, зверское подавление всякой попытки пошевелиться, все это перешло всякие пределы. Нужда возростала, ростовщичество и спекуляция росли, как грибы из под земли, и прошло 10 месяцев, пока пролетариат, ругаясь и проклиная, доведенный духовным и материальным гнетом до отчаяния, отважился снова демонстрировать.
А после января? Привела ли ежедневно возрастающая реакция к усилению революционной воли и энергии? Ничего подобного! Уныние, ужас, страх и боязнь, низкопоклонничество масс все росло и росло. Разве призыв на фронт 50—60 тысяч берлинских металлистов. в том числе около 5.000 уполномоченных, разве неистовства военно-полевых судов, разве присуждение к 130 годам каторги и тюрьмы, разве гибель нескольких товарищей не довели депрессию масс до невероятных размеров? Не привело ли в отчаяние нас. самих это отсутствие революционного духа? И независимо о г массы, какое настроение было здесь, в этом кругу? Разве не ушло из этой организации около 200 человек? Разве не приходилось многих насильно привлекать сюда? Не бывало ли так, что даже самая зеленая молодежь приходила в отчаяние, так как чувствовалось, что самых лучших гончих приходится силой тащить на охоту? Поверьте мне, что я часто бывал недалек от отчаяния
при виде жалкого состояния масс. Вы нс имели об этом никакого представления, ни одному из вас я не давал этого заметить. Предпринимались рискованные шаги, о которых знали кое-что только участники и которые, если бы вы о них знали, не одного из вас заставили бы в ужасе покинуть организацию. Производились аресты, несколько товарищей пропало без вести, быть может, они погибли; и эти исчезновения осуждали меня на бессонные ночи в течение ряда недель, так как в такие периоды я боялся за вас, боялся за резолюцию, несмотря на все меры предосторожности.
„Но, независимо от всего того, чего вы не знаете и что вы покуда не можете узнать, сколько опасностей было связано с вашей деятельностью; сколько работы, сколько бессонных ночей! Кто из вас думал, что возможно будет собрать тысячи вооруженных товарищей на глазах шейдемановско-людендорфских креатур, сформировать из них тактические единицы? Никто! Какими сомнениями делился со мной каждый из вас в отдельности, пока вопрос обсуждался теоретически и находился в подготовительной стадии? Но я знаю лучше, чем кто-либо другой, с каким утоениеи с каким радостным воодушевлением брались за работу в отдельных предприятиях начальники боевых дружин. Как сверкали их глаза, с какой энергией шли они на свою полную опасностей работу.
„Мы рисковали, сознавая, что все, чем мы рискуем, ничего не значит по сравнению с великой, прекрасной и святой целью. Не являлась ли бескорыстная жертва своей жизнью для спасения жизни других нашей величайшей гордостью?
„Но уверяю вас, друзья, что если от великого до смешного один шаг, то еще меньшее расстояние между героизмом и дилетантизмом, двумя „измами*, отличающимися лишь тем, что первый после взвешивания всех обстоятельств с мужественной решимостью выполняет свою задачу, тогда как последний, хвастая, не помышляет ни обдумывать ни действовать, а поступает так. как будто бы он что-то делает. И я предостерегаю вас от величайшего преступления, от дилетантизма, лицемерно завлекающего в свои сети, в которых тем легче запутаться, чем больше вами руководит одно чувство. Ум без чувства — одно тщеславие, ум. холодно рассчитывающий, всегда взвешивающий, никогда но рискующий, ум холодный бессердечный всегда ищет выгоды и только выгоды. Чувство.
поскольку оно является единственным определяющим фактором, бурное, слепо доверяющее, упивающееся победой, ищет удовлетворения и только удовлетворения. В обоих случаях, если речь идет о революционных действиях, поражения неизбежны. В первом случае потому, что при взвешивании из-за выгоды упускают момент решительного действия, во втором случае потому, что не выжидают подходящего момента и дают противнику возможность разбить себя.
«Пусть никто из вас не воображает, что я восхваляю золотую середину — сочетание рассудочной подлости с трусостью. Нет! не середина, а ум в соединении с чувством, сердце с мозгом. Должно быть слито воедино ясное сознание с воодушевлением. Нужно иметь представление, как о психических и физических свойствах своего врага, так и о своих свойствах. Нужно уметь рассчитывать и понимать, как будет итти рост сил, своих и противника, и если это сделано, и если есть мужество и решимость. тогда будет найден и подходящий момент. Каковы силы обеих сторон, как они будут изменяться, и когда же по всем предположениям наступит решительный момент?
«Излагая вам свои соображения, я исхожу из предположения, что в нашем кругу это будет первым и последним обсуждением вопросов революционной гимнастики, что наш кружок не опустится до уровня дискуссионного клуба, а вернется к своей первоначальной деятельности.
.Когда я высказывал весною ту мысль, что возможность действия в первую голову зависит от событий на фронте, я был в одиночестве. Теперь никто больше не придерживается другого мнения. Вы видели, как повышалось и понижалось настроение армии и масс в зависимости от побед и стратегических отступлений, и этот прилив и отлив определяет также соотношение реакционных и революционных сил. А почему? Небольшое количество людей по ту и по сю сторону обладает определенной и твердой волей. Там беззастенчивее принесение в жертву миллионов и миллионов людей для поддержания и усиления монархического, милитаристического и капиталистического величия. Здесь — желание разрушить все это для того, чтобы сделать человечество счастливым. По середине громадная масса, которая в конце концов имеет решающее значение в революционной борьбе, и
которая, в зависимости от своей способности разобраться в положении вещей, может броситься на ту или другую сторону. Эти злосчастные властители не только бессмысленно пожертвовали миллионами жизней в борьбе грубой силы с человечеством, но помимо того возбудили у массы людей надежду получить действительное вознаграждение. Надежда на миллиардную добычу, которая в августе 1914 г. больше, чем что-либо другое, вызвала уверенность в победе, которая питала готовность держаться до конца, эта надежда, не исчезнувшая в широких слоях еще и поныне, должна быть уничтожена. И в тот момент, когда это произойдет, для нас пробьет решительный час. И этот момент может наступить во всякую минуту, он может наступить в течение следующей недели.
„Каждому из нас ясно, что западный фронт будет прорван. Но там широкие массы верят преступно лживым сообщениям Людендорфа, и только тогда узнают правду, когда придется сдать наиболее укрепленную линию, линию Зигфрида. Тогда рухнет надежда на золотой дождь миллиардов, и во всех местах и на всех фронтах в один и тот же день произойдет стихийное и. насколько только мыслимо, мощное революционное восстание, в результате которого на всех зданиях будет развеваться красное знамя, знамя мира и свободы.
„Наши ближайшие задачи будут состоять в следующем: заключить перемирие, предложить мир на каких-угодно условиях, завязать экономические сношения с Западом и особенно с Бостоком, демобилизовать армию, реорганизовать ее в Красную армию, передать землю, недра и средства производства в общественное пользование, преобразовать государственное и коммунальное управление, а также и управление предприятиями посредством ясного законодательства и далеко идущих уступок, вовлечь техников, купцов и чиновников в строительство социалистического хозяйства, осуществить коммунистическое и коллективистическое земледелие и многое другое.
.По моим соображениям вот-вот пробьет двенадцатый час. и было бы сумасбродным дилетантизмом обнаружить перед противником все наши приготовления, дать ему возможность обезвредить нас, растратип. нашу энергию, чтобы в решительна й момент, когда надо будет действовать, быть поверженными во прах.
.Еще несколько слов относительно оружия. Было бы безумием, если бы мы вообразили, что мы таким образом произведем революцию. Мы можем се только начать. Оружие должно способствовать тому, чтобы все предприятия, снабженные им, вышли на улицу и сплотились бы в демонстративные шествия так, чтобы пустить в ход психологическое действие масс, победить полицию, и перетянуть на нашу сторону солдат.
.Теперь довольно! Я резюмирую.
.Нам нужен героизм, а не дилетантизм, нам нужен полководец с солдатами, а не полководец без солдат; нам нужна революционная дисциплина, а нс беспорядочное добровольчество, нам нужна не романтика, а реальность, нам нужны не фразы, а резолюция, ясная по своим целям, планомерно организованная, воодушевляющая, смет.ающая со своего пути все препятствия. Мы все здесь должны стать мозгом и мечом революции. Мы являемся не клубом заговорщиков, а революционным комитетом, который должен себе сказать: похитить звезды с неба сможет одно лишь: , я хочу!-.
Одобрительные аплодисменты во время моей речи и после нее показали, что мы останемся тем, чем были.
После меня говорил д-р Эрнст Майер. Он высказывался в духе Либкнехта и подкреплял свою аргументацию русской рсво люцией, уже тогда подчеркивая, что мы должны были бы бороться на Рейне вместе с Россией, чтобы перенести революцию во Францию и в Англию.
Эрнст Дейниг, который потом взял слово, вступил с ним в резкую полемику. Он кратко и рельефно обрисовал русскую революцию. Особенно выпукло обрисовал он ноябрьскую революцию и выявил свое отношение к идее общего рейнского фронта, заявив под конец, что вполне согласен со мной.
Заседание было отложено на понедельник. На всех происходивших в воскресенье 27 октября пяти избирательных собраниях говорил Либкнехт, и, вследствие выпавших на его долю аплодисментов, он решил, что а понедельник имеет право снова выступить с пропагандой своего революционного метода и с предложением относительно устройства уличных демонстраций.
Я ехал вместе с Либкнехтом с другого заседания на это, которое должно было состояться в нашем надежнейшем локале.
в Рейникендорфе. Я сказал ему, что он должен сделать все, чтобы не быть узнанным, что нужно поднять воротник, надвинуть на лоб шляпу и стать в углу перрона лицом в сторону. Едва мы проехали три станции, как он вступил в разговор с каким-то человеком, и все уже знали, кто он такой. Мы слезли, и я заявил ему, что если он не будет держать себя так, как я сказал, то я его просто выставлю. К другой станции мы пошли кружным путем, чтобы выяснить, нет ли за нами слежки, и поехали дальше.
Чтобы закончить дебаты и затем обсудить, по крайней мере, наиболее значительные мероприятия технического и организационного характера, я предложил перенести обсуждение вопроса о присоединении к предстоящей в субботу демонстрации на заседание Ц. К. Независимой Соц. Партии, которое состоится в среду.
В 12 ч. мы поехали домой из Рейникендорфа, и я настойчиво просил Либкнехта проявить все же величайшую осторожность, чтобы не быть узнанным. Деймиг также умолял его об этом. Трамвай был переполнен. Мы протиснулись ьо внутрь и едва остановились, как Либкнехт, стоя посреди вагона, стал рассказывать о своих тюремных переживаниях. С быстротой молнии по вагону пробежало: .Либкнехт! Либкнехт!'. И такого рода преступное легкомыслие этот человек проявлял постоянно. Мы едва не поплатились за это десять дней спустя.
В среду на заседании 1Д. К. он говорил первый и со всей страстностью выступал за устройство демонстрзции, и притом вооруженной; говорил о революционных руководителях, о вооруженных боевых дружинах так, как уличные торговцы говорят о своих спичках. И все это он заявил на собрании людей, которые обо всем том, что подготовлялось, большею частью не имели совершенно никакого представления.
Я говорил после него, обрисовал политическое положение, спросил, где это имеются революционные руководители и боевые дружины, и заявил, что я знаю кое-что о существовании оппозиции в профсоюзах, а вооруженные дружины это нечто совершенно легендарное. Я просил отказаться от какой бы то ни • ыло демонстрации, так как в воскресенье нам удастся собрать в нескольких местах самое большее 20.000 человек, и мы будем только смешны.
— GO
После того, как я кончил, я подошел к Либкнехту, и между нами произошел следующий диалог:
.Бы знаете, что я не только протестую против предстоящей демонстрации, но считаю ее осуществление преступлением. По если все же демонстрация состоится, тогда я требую от вас, чтобы вы мне сказали, где я встречу в воскресенье вас, Майера и Дун-кера. Я принесу с собой 4 браунинга, для каждого по 100 нуль, и мы станем тогда во главе шествия, и..."
.Но, товарищ Барт! Ведь вы сумасшедший!“
,0 нет, милый друг, я только последователен! Итак, мы пойдем во главе шествия, и когда подойдем к цепи полицейских» тогда — раз, два, три — пиф, паф!"
.Но, товарищ Барт, вы совершенно с ума сошли!-—сказал он, побелев, как полотно.
.Однако, слушайте дальше, пока я кончу! И если кто-нибудь из вас троих при этом откажется стрелять или убежит, то я его застрелю, это так же верно, как то, что я сейчас с вами говорю!’
.Но, Барт, в вас буквально говорит сумасшествие! “
.Нет, нет! Только последовательность! А в вас говорит трусость и мания величия! Вы утверждаете, что кровь, пролитая ударами полицейских сабель, вызовет революционный подъем и революционную энергию. Я предполагаю, что вы нс настолько демагогичны, чтобы это положение было действительно для всех, кроме вас. Я говорю: если я требую от пролетариата революционных действий, то я должен подать не просто хороший пример, а наилучший. А теперь смотрите: если демонстрация произойдет и вы, или Майер, или Дункер не явитесь и не сделаете того, что я сказал, то я пристрелю вас, как собак, за вашу трусость и шарлатанство-.
.Бы сумасшедший!-
Мнс не пришлось выполнить свое обещание — Ц. К. отклонил демонстрацию.
С этого момента я стал для Либкнехта наиболее ненавистным ему человеком, для борьбы против которого хорош был всякий повод и всякое средство. Таким же чувством был обуреваем ко мне и Дункер, которому на этом же заседании я дал отповедь по поводу его трусости. А это было так:
Перед этим, в воскресенье 20 октября состоялся партийный съезд молодежи. Там он склонил молодежь в пользу демонстрации, во время которой произошло кровопролитие, сам же он избрал лучший способ проявления храбрости и сбежал. Теперь же ом выступал за вооруженную дсмонстраицю с такой же мотивировкой, как и Либкнехт.
В четверг 31 октября в русском посольстве был устроен торжественный вечер в честь Либкнехта. Я отправился туда с Рихардом Мюллером. Мне впервые доводилось видеть вдохновителей и представителей немецкой революции, собравшихся всех вместе. Тогда я убедился, что византийствуют не только в Византии и не только в присутствии высочайшей особы милостивого цезаря. Это взаимное воскурение фимиама и обоготворение было прямо таки противно. Я дивился всем перечислявшимся заслугам, и Рихард Мюллер, которого я впервые увидел взбешенным, сказал мне, что я должен произнести застольную речь, но только как следует. Я выполнил это, и основательно. Чем сконфуженнее становились лица — подобного конфуза я никогда в жизни не видывал, — тем неприкрашеннее высказывал я свое мнение. Я осуждал византийство и напоминал о бесчисленных неизвестных и неведомых товарищах, которые с радостным воодушевлением, без всякого расчета жертвовали своею жизнью и готовы жертвовать в дальнейшем.
В течение вечера я перекинулся несколькими словами с Иоффе, единственными, которыми я вообще с ним обменялся, и я должен сказать, что вынесенное мною впечатление было такого рода, что впоследствии я ни чуточки не удивился его двум радио.
В середине октября Лсдебур сообщил товарищам Деймигу, Мюллеру и мне, что у него был один обер-лейтенант, предложивший свои услуги революционному движению; нам следовало на следующий вечер притти к Ледебуру на квартиру, чтобы самим увидеть этого человека и решить, воспользуемся ли мы его услугами или нет. На него, Ледебура, он произвел очень хорошее впечатление. На всех наших военных совещаниях больным местом было отсутствие у нас технически образованного офицера, и нашим планом было, когда дело зайдег достаточно далеко, освободить Беерфельда хитростью или силой. Понятно.
можно было только приветствовать, что мы во время подготовки заранее сможем услышать мнение надежного офицера, и мы согласились. На другой день мы были у Ледебура еще с двумя товарищами. Ледебур рассказал этому офицеру все, что знал; тот представился в качестве Линднера, а Лсдебуру он сообщил свое настоящее имя, Бальц. Во всяком случае, то, что знал Ледебур, было не слишком много. Все мы также вскоре оставили всякое подозрение и недоверие, и так как надо было спешить, то мы сообща обсудили возможное выступление и поручили ему раздобыть до понедельника карты, чтобы затем подробно обсудить и выработать операционный план. На следующих двух заседаниях мы выработали план действий, при чем, к сожалению, выяснилось, что привлечение Вальца и посвящение его в дело было совершенно излишне. Но делать было нечего. Возврата уже не было, быть грубыми мы опасались, а будет ли польза от этого привлечения, могло выясниться лишь в день или, вернее, в дни борьбы.
Разумеется, мы чувствовали себя не очень хорошо из - за всей этой истории. Если этот офицер был хорошо обученный людендорфец, готовый умереть за спасение своей родины, то тогда нас неожиданно может покарать мстительная рука Немезиды, поставив нас к стенке, и революция, если не навсегда, то во всяком случае на неопределенное время, будет подавлена. Особенно недоверчиво относился к нему Рихард Мюллер. Когда он получил отпуск по случаю выборов в рейхстаг в Нидербар-нимире, он заявил мне в один из ближайших вечеров: .Я собственно втянулся во все это движение против своей воли. Я хстел создать профсоюзную оппозицию и разрушить гражданский мир, и только. Дело развертывалось все дальше и дальше, пока я окончательно ибо экономика тесно связана с политикой) не втянулся в политику. Но я не знаю, твоя решительная манера, мне она внушает страх. Я не знаю, откуда у человека хватает мужества на все то, что ты делаешь. Один единственный шарлатан, и мы все, революция, Независимая Рабочая Партия, словом все. Судом уничтожены*.
,Ну, — скаэгл я,— если ты так думаешь, то почему же ты не выступаешь против?* «Нет,—возразил он, а если дело потерпит крах из-за отсутствия подобной организации, тогда ответ
ственность падет на меня. Кроме того, все это зашло слишком далеко, и потом я нс могу не согласиться с твоей аргументацией “.
Но затем он опять впал в сильный пессимизм. Рихар » Мюллер должен был подыскать штаб - квартиру, из которой возможно было бы в течение 8 дней руководить революционным восстанием. Нужно было раздобыть провианту на восемь дней для 3 человек и кое-какие принадлежности для ночевки. Он раздобыл все это, но настоял на том, чтобы Вальц об этом не знал. Я согласился, и Вальцу ничего не сказали.
1-го ноября там должно было состояться наше первое заседание, на которое были привлечены: от Ц. К. — Гаазе и Ледебур, от союза спартаковцев — Либкнехт и Пик. Гаазе, однако, не явился. В этот вечер я заявил, что в субботу мы должны предложить руководителям выступить в понедельник 4-го ноября. После того, как я мотивировал свое предложение, оно было принято без прений. Затем мы тщательно осмотрели помещение, выяснили возможность защиты и бегства, обсудили назначение каждой комнаты и выяснили вопросы о продовольствии и об огнестрельных припасах. В этот вечер действительно парило такое настроение, которое должно быть в подобных случаях. Говорили мало, но дельно.
Прибывавшие в течение недели курьеры из всех провинций единогласно сообщали о хорошем настроении, боегой гото?- сети и даже уверяли все, что без наших указании ничего не будет предпринято, но, как только они будут даны, сейчас же последует выступление. С фронта, а также от руководителей берлинских полков приходили очень хорошие сведения.—особенно из периферии Берлина.
Я устроил все финансовые дела. Это было не так просто, так как деньги были вынуты из банка и припрятаны в надежном месте, чтобы в случае вмешательства прокуратуры они не попали в се руки. Я эго сделал, никого но спрашивая, и то. во время ревизии я об этом рассказал. Ревизоры сказ.. ио. принять отчет при таких условиях, и я вынужден бы • указать одному из них. где они лежат. Было очень трудно на/.; и кого-либо, кому можно было бы обиняками дать понять, в чем дело, и кто в случае неудачи не был бы вынужден бежать и з то же
ррсмя нс выдал бы дела. Но и это было устроено. В субботу 2-го ноября днем мы все собрались в Нейкельне : Барт, Брюль» Деймиг, Эккерт. Франке, Гаазе, Ледсбур, Либкнехт, Нейендорф, Пик и Вальц. Мы подробно обсудили наш стратегический план выступления, имея перед собой карту с расположением крупных предприятий, казарм, комендатур, полицейских участков и общественных зданий. Я назначил курьеров — всего И человек — для отдельных демонстрационных колонн, и мы могли сказать себе со спокойной совестью, что все, что было в человеческих силах, нами сделано, и что если вообще можно взять на себя ответственность за призыв к выступлению со всеми его последствиями, то в данном случае мы можем эту ответственность принять на себя.
Вальц заявил, что вечером он занят на службе, и я условился встретиться с ним на другой день в 8 часов вечера. Вечером состоялось заседание руководителей, куда в первый раз были приглашены Ц. К. и несколько товарищей-спартаковцев. Я открыл заседание и заявил следующее:
.Дорогие товарищи!
.Мы собрались сегодня, чтобы вынести исключительное всемирно-историческое по своему значению и по своим последствиям решение. Скажу сразу: от имени верхушки мы предлагаем вам вынести постановление о выступлении в понедельник. Собственно говоря, доверие к нам должно простираться настолько далеко, что если мы вносим подобное далеко идущее ответственное предложение, то оно должно быть принято вами без всякой мотивировки с нашей стороны. Однако мы все единодушно убеждены, что значительная часть успеха зависит от вашей силы воли и энергии и что при неудаче и на вас также падет — не наказание — на это мы плюем, а проклятие массы. Поэтому, я говорю, мы единодушно решили, что вы должны быть осведомлены, насколько только возможно, обо всем, чтобы иметь возможность принять определенное решение.
.Пробил час, когда мы должны выполнить историческую задачу в интересах социализма, человечества и всего немецкого народа. И было бы преступлением, если бы мы оказались слишком близоруки, малодушны и трусливы и не предприняли бы этого шага, который должен принести пользу всем без исключения.
„Почему же именно этот момент являемся наиболее удобным для выступления? Почему действовать нужно во что бы то ни стало, даже если бы и грозило поражение? Почему этот момент сулит более всего' шансов на удачу? И почему именно теперь выступление послужит на пользу всему народу, человечеству и социализму? Массовые движения основаны на массовом внушении, и из тысячи подобных массовых внушений 999 поражены ложью, демагогией и низостью, и только лишь одно порождено правдой! Это движение, порожденное правдой, может быть вызвано только в определенный момент, так как уже в следующий момент его снова подавляет ложь. Правда страшит, она горька, стихийна, и так как каждому актеру—а их 999 из тысячи — она грозит сорвать маску, то поэтому правдой гнушаются, ее преследуют, ненавидят и добровольно следуют за все покрывающей блистающей лучами славы ложью.
«Но теперь, как раз теперь, правда может оказать мощное, стихийное воздействие. Опьянение войной и победой в данный момент уступило место отрезвлению. Надежды на золотой дождь похоронены даже у глупейших; обожествление Гогенцоллернсз и Людендорфов исчезло, как дым. Голод, горе, нужда, заботы вызвали в каждом сердце вопль о мире и, больше того, вопль о мести виновникам всего происшедшего. Оттого этот момент является наиболее подходящим для выступления, ибо настроение масс для нас благоприятно. Повелительная необходимость тсе-бует от нас выступления. Потому что одни мы, и только мы, можем заключить с /Чнтантой перемирие. Потому что в том случае, если это перемирие последует не скоро, безвозвратно погибнут сотни тысяч наших лучших и мужественных братьев и товарищей, участие которых в борьбе и еще более в необычайно трудном хозяйственном строительстве так необходимо для нас; безвозвратно погибнут во время отступления, к:торсе по ужасам и опустошению превзойдет все предыдущие отступления. Из-за своей трусости мы стали бы их убийцами, из-за своей никчемности мы оказались бы виновными в опустошении почт *, всех наших областей.
,И выступить мы должны уже потому, что успех несомненен. Успех обеспечивается не только настроением пролетарских масс, но и настроением всех тех, кто не заинтересован ь ьоен-
В мастерской германской революции. 5
— 6G —
ных прибылях; но, прежде всего, успех обеспечивается той депрессией, которую вызвало поражение военной камарильи. И только ее падение может спасти весь народ от жесточайших бедствий и от полной гибели.
,Но наше дело принесет пользу не только нам, но и всему человечеству, так как благодаря нашим действиям закончится война, и все матери, сыновья которых еще нс убиты, смогут облегченно вздохнуть. Мы являемся носителями мира.! А быть носителями мира — наша главная и святая обязанность, потому что никаким иным путем мы не сможем создать такой колоссальной моральной поддержки движению за социализм, потому что борьбой за мир мы завоюем симпатию народов стран Антан ты и их правительства, из боязни вызвать осложнения внутри своих стран, не смогут применить репрессии против носителей мира.
.Вам должно быть ясно, что нам необходимо как одно, так и другое. Симпатии народов стран Антанты явятся для нас хлебом, дружественное отношение правительств этих стран явится для нас светом и воздухом.
.Если мы хотим социализма,экспроприации экспроприаторов, то нам нужно начать действовать, и именно в понедельник. При содействии боевых дружин мы выведем на улицу рабочих из всех предприятий до последнего человека и вместе с ними справимся с полицией. Благодаря этог) победе и содействию масс нам удастся без серьезной борьбы, как уверяют меня наши доверенные лица в здешних полках, добиться перехода солдат на нашу сторону. Но лаже в случае упорной и тяжелой борьбы мы будем иметь в нашем распоряжении здесь и в периферии Берлина несколько полков с кавалерией и артиллерией.
.Вы знаете, я всегда предостерегал против выступлений, предпринимавшихся ради видимости. Но сегодня я заявляю, что дело идет о жизни и смерти. Не демонстрация должна произойти в понедельник, а революция, социалистическая революция, которая каждого преисполнит духом слов, сказанных поэтом:
Лучше борьба, чем мольбы и просьбы о милостыне. Лучше погибнуть, чем целовать другим ноги.
.Так каку нас имеется еще необычайно много организационной и технической работы, то я прошу выступить только тех товарищей, которые не согласны со мной, и только руководителей.
.Желает кто-либо получить слово?4
Сначала слова попросил тов. Рихтер из предприятия Т. П. Герц. Он высказался против выступления, так как коллеги в его предприятии не были еще подготовлены. После него выступали еще трое, приводя такие же аргументы. (Ныне они все бравые коммунисты!)
Этим общая дискуссия была закончена. Затем выступил Деймиг, совершенно в том же духе, что и я; он говорил со всей, столь присущей ему теплотой и страстностью.
После него говорил Дитман :
.Бесполезное предприятие, преступное легкомыслие—игра в революцию, преступление говорить сейчас о революции, когда яснее ясного, что она будет подавлена в крови. Вообще сначала должен быть заключен мир, и тогда только можно говорить о революции. Я предостерегаю собрание и слагаю с себя всякую ответственность*.
Затем говорил Либкнехт. Несмотря на то, что он днем присутствовал на совещании, он теперь резко высказался против, так как здесь речь идет о выступлении, а не об одном из выступлений,—словом, в этот момент пустился в теоретизирование и в схоластику. Он предлагал устройство ежедневных демонстраций и т. п. забавные вещи.
Пик барахтался в подобных же измышлениях.
" Гаазе, который днем также присутствовал на заседании, не проронив ни единого слова, вполне солидаризировался с точкой зрения подученного Им Дитмана, предостерегал, рисовал все в черных красках, предостерегал не только от выступления в этот момент, но и вообще на все время, пока не будет заключен мир.
Ледебур, со своими седыми волосами и молодым пылким сердцем, резко вступил в полемик}’ с Либкнехтом, Дитмансм и Гаазе, став полностью на мою точку зрения.
И Рихард Мюллер также высказывался с помощью .но* и .если", ,с одной стороны* и .другой стороны*, хотя и не за полную отсрочку, но за отсрочку на 8 дней.
Деймиг, который внутренне кипел от возбуждения, набросился на Мюллера, Гаазе, Дитмана и Либкнехта.
Выступило еще несколько товарищей.
Б своей заключительной речи я выразил сожаление, что мы вообще привлекли в нашу среду ничего нс желающих, ничего не знающих, ничего нс умеющих и потому всегда сбитых с толку и сбивающих других с толку генералов. Я заявил, что хотя мне приходится оспаривать превратную теорию Либкнехта, которая является результатом незнакомства с действительностью, я все же ее, по крайней мере, могу понять, но Дитману, который также сидел в тюрьме, я рекомендую купить себе колпак, усесться за печкой и предоставить политике быть политикой, иначе я должен буду предположить, что он принадлежит к паразитам, охарактеризованным Деймигом, которые с дрожью и трепетом стоят наготове для того, чтобы не действовать, а, в случае удачи, они первые там, где можно появиться в ореоле славы. Голосование будет иметь уже только информационное и историческое значение, ибо предпринять подобное выступление без единогласного решения, это значило обречь его на неудачу. «
За выступление в понедельник 4 ноября голосовало 19 руководителей. Только руководители имели право голоса. 21 были против. Затем единогласно было решено продолжать подготовку, чтобы выступить по возможности 11-го.
Этот день был в Берлине первым днем похорон немецкой революции, и в гробу лежал дух социальной революции. Гаазе, Либкнехты, Мюллеры, Пики и Дитманы торжествовали. Хитрость и трусость одержали верх над широтой взгляда и революционной решимостью. Эволюция удушила революцию.
В воскресенье утром я встретился с Вальцем. Он был совершенно подавлен моим сообщением. Мы обсудили очередные дела и условились встретиться в понедельник днем. Затем я виделся с несколькими военными руководителями, которые совсем пришли в отчаяние, так как не знали, смогут ли отменить уже предпринятые меры. В воскресенье и понедельник против нас подняли травлю. Ко всему еще оба моих сына, 16 и 17 лет, тяжело заболели гриппом. Но я, ведь, сам провозгласил: и хотя бы отец и мать, брат и сестра, даже жена и дети лежали на смертном одре, каждый должен явиться по первому зову. Горько было испытать это на себе. В понедельник днем Вальц нс явился в условленное время. У меня было предчувствие, что что-то неладно. Я отправился к нему на квартиру и узнал от хозяйки, что он
арестован, и у него произведен обыск. Искали политическую литературу. Тотчас же все встречавшиеся с ним товарищи были оповещены о случившемся. Моей жене сообщили, что я не могу притти домой. Бедная милая женщина! Вечером умер мой шестнадцатилстний сын. 7
В среду утром у нас было заседание в Рейникендорфе, где мы вместе с руководителями и начальниками боевых дружин вырабатывали план выступлений на каждом предприятии, все их задания и цели. Вдруг нам сообщили, что на улице шпики Я сейчас же прервал заседание и предложил быстро разойтись, снова подчеркнув, что в случае ареста нужно отказаться от дачи каких бы то ни было показаний. Неожиданно подъехал автомобиль с полицейскими офицерами и 3 грузовика, на которых находилось около 200 полицейских с карабинами в руках. Я взбежал вверх по лестнице и, когда полицейские вломились в дом. стал сходить вниз, посвистывая. На мой вопрос, что случилось, один из лейтенантов заорал: .Убирайтесь вон, или я прикажу вас арестовать *. Я не заставил его повторять сказанное мне еще раз и исчез.
Я поехал домой, чтобы вызвать мою жену через третье лицо. Я хотел надеть другое платье. Когда я сошел на остановке трамвая, меня позвал мой трехлстний сын: .Папа! папа.'*. Моя жена возвращалась от гробовщика, мы вошли в подъезд, и я тут же узнал, что мой шестнадцатилетний сын умер в понедельник ночью. , В шесть часов его положат в гроб, ты пришел как раз вовремя. В пятницу похороны*. .Дорогая моя. я не могу иття домой! Вынеси мне кое-что из платья!* Мучительная тяжелая сцена, особенно для моей верной жены.
Она вынесла то. что я просил, и простилась со мною в слезах, после чего я сказал ей: .Выше голову, что бы ни случилось! Ближайшие дни будут решающими. Если обстоятельства будут против нас, против меня, и они меня повесят, то приходи з белом платье, смейся, издевайся над ними и внуши Гельмуту ненависть к ним, пусть он отомстит за меня!*.
Нужна была лихорадочная деятельность во многих местах.
Пауль Эккерт, верный Эккогард. был вездесущ и оказывал всякого рода помощь с первого и до последнего д.ч !.
В пятницу должно было состояться заседание.
Гаазе, к счастью, уехал в Киль. Там, к большому вреду для революции, отчасти из-за полученных от меня известий, отчасти из-за событий, ставших достоянием гласности, вспыхнул бунт, а нс революция.
Вследствие глупейшей слежки за Шифбауэрской набережной, за партийным бюро, все знали, что за нами следят. Поэтому заседание, которое должно было произойти поблизости, было тотчас же отменено. Я поручил отыскать другое помещение Мюллеру и Либкнехту. Я ждал их, ждал до половины первого. Затем я позвонил по телефону в партийное бюро и попросил вызвать Деймига. Мне ответили, что Деймиг арестован у дверей дома и что, вероятно, арестованы также Мюллер и Либкнехт.
Алло! Жребий брошен! Действовать быстро значит действовать вдвойне. Я принял 'меры, чтобы к вечеру собрать руководителей, начальников боевых дружин и курьеров. Это удалось! Спасибо, тысячу раз спасибо тому, кто оказал мне в этом громадную помощь!
3 8 часов вечера после того, как я освидетельствовал всю местность, я вошел в локал и сейчас же открыл заседание:
.Товарищи! Заседание открыто! Деймиг, Мюллер и Либкнехт арестованы! Я предлагаю вручить мне диктаторские полномочия !
.Желает кто-либо по этому поводу слова? — Никто. Тогда перейдем к голосованию. Кто за, того прошу поднять руку! Благодарю! Кто против? Констатирую, что предложение принято единогласно.
.Теперь я предписываю: завтра утром должно быть выступление. Предписываю дальше: сегодня никто из вас не пойдет домой!
.Предписываю дальше: с завтрашнего утра, с 6 часов, никто из вас не смеет ходить один, а только всегда вдвоем, чтобы за каждым из вас было постоянное наблюдение. Это нс недоверие, а предосторожность! Теперь прерываю заседание до того момента, пока не напишу воззвания, которое нужно будет завтра распространить*.
При безмолвной тишине собравшихся я написал следующее:
Рабочие, солдаты, товарищи!
Решительный час наступил! Речь идет о выполнении исторической задачи. В то время, как на побережьи власть
находится в руках Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, здесь производятся безудержные аресты. Деймиг и Либкнехт арестованы.
Это начало военной диктатуры, это—сигнал к беспо-ле зной резне.
Не отречения одного лица от престола требуем мы. а республики /	&
СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ!
со всеми вытекающими отсюда выводами. Вперед на борьбу за мир, свободу и хлеб!
Рабочие на улицу! Солдаты на улицу!
Да здравствует социалистическая республика!
Исполнительный Комитет Совета Рабочих и Сои-, датских Депутатов Барт, Брюль, Эккерт, Франке. Гаазе, Ледебур, Либкнехт, Нейендорф, Пик. Вегман. Из подписавшихся присутствовали только Эккерт и я. но так как дело закончилось удачей, то никто ни разу не заикнулся об этом. Но если бы предприятие не удалось, как бы меня поносили и забрасывали камнями поклонники успеха и люди, старающиеся использовать успех!
Далее я поручил одному товарищу отпечатать прокламации, сколько только возможно, но не менее 30.000 экземпляров, чтобы на каждой фабрике можно было распространить самое меньшее 100 прокламаций.
Он заявил, что это невозможно.
Я возразил ему: „Ты должен! И завтра = половине пятого утра ты будешь с прокламациями в автомобиле там-то и там-то *. Он ушел и в точности выполнил данное ему поручение.
я Итак, товарищи, мы переходим к обсуждению исключительно серьезного вопроса. Не пугайтесь! Обер-лейтенант, о котором вам намекал, в воскресенье арестован, и. невидимому, он открыл выработанный нами совместно с ним план, так как вчера мы получили новехонький план действий, выработанный верховным командованием. Нам также необходимо изменить весь наш план. ,Но я должен вас предупредить: заметки недопустимы! Каждый должен хорошо запомнить то, что касается его*.
После этого мы выработали план движения 11 процессий, который и был выполнен на другой день. За три часа раоота была закончена.
Затем я дал следующие указания для всеобщего сведения:
. Нашим намерением и нашей целью является свержение нынешней власти и захват власти. То, что борьба эта стоит жертв, это заслуживающее сожаления, но неизбежное побочное обстоятельство, всякая сентиментальность по поводу которого должна быть оставлена. Но мы нс должны руководствоваться ни сентиментальностью ни жестокостью. Вы должны стремиться, чтобы крови было пролито как можно меньше, а особенно, чтобы нс было пролито ни одной капли крови по окончании борьбы. Это руководящее указание для завтрашнего дня.
«Что касается тактики, то действовать нужно повсюду следующим образом: если кто-либо в ваших предприятиях будет отказываться выйти на улицу, тому подносите к виску браунит, после этого дело будет итти на лад. Если кто-либо будет активно провоцировать, оказывая противодействие, тогда нужно показать устрашающий пример. Но имейте в виду: масса должна быть выведена на улицу. Затем шествие нужно построить таким образом, чтобы во главе его маршировала треть вашей боевой дружины, подкрепленная колонной с гранатами в руках, чтобы другая треть находилась в конце и треть сопровождала процессию по бокам, препятствуя отставанию отдельных демонстрантов.
.3 предприятиях, которые вы захотите присоединить к себе, поступайте таким же образом. Фабричные ворота в случае, если они заперты, берите силой! Встречающихся на пути вооруженных солдат присоединяйте к передним рядам шествия, невооружен ных же солдат ставьте позади боевых дружин. Когда демонстрация приблизится к цепи полицейских, тогда нужно действовать быстро! Тут не должно быть неопределенности. Или они против вас, тогда они должны погибнуть во имя спасения всего человечества. или они должны очистить арену борьбы. Подойдя к казармам, устраивайте братанье. Для переговоров в казармы посылается депутация, но вести переговоры нужно энергично или же совсем не вести, но ни в коем случае не провоцировать! Если солдаты присоединяются к нам, то офицеров нужно сместить и для их же безопасности посадить под арест. О дальнейшем, закончится ли борьба быстро или Судет тянуться долго, сейчас ничего сказать нельзя. Но, как бы ни сложились сбстоятельства, я требую и ожидаю от вас строжайшей революционной дисциплины!
Каждый из вас должен и может йзучить свое положение, свою позицию, свою обстановку, но все поле борьбы в целом он обозреть не в состоянии. Поэтому нужно неуклонно выполнять исходящие от меня указания.
.Имеются следующие возможности:
„1. Молниеносный успех и победа по всей линии.
,2. Молниеносное поражение.
.3. Борьба, длящаяся много дней и заканчивающаяся успехом.
„4. Борьба, длящаяся много дней и заканчивающаяся поражением.
„5. Кровавая упорная борьба, длящаяся долгое время с переменным успехом.
„Пророчества в этих случаях — праздные разговоры; мы заявляем: победа во что бы то ни стало! Победа или смерть! Чтобы добиться победы, нужна прежде всего хорошо налаженная служба связи. Каждый курьер процессии должен позаботиться о заместителе; последний также должен иметь заместителя таи, чтобы сведения доставлялись каждый час.
„В этих донесениях нужно сообщать:
R 1) Об оставшихся в предприятиях, 2) о покинувших предприятия, 3) о принявших участие в демонстрации, 4) с столкновениях с полицией с указанием числа убитых и раненых. 5 с столкновениях с войсками, какое количество перешло к нам. с) местопребывание в данный момент и 7) где будет находиться шест ие через час. Последние два вопроса очень важны, так как от них будет зависеть вся диспозиция. От всех демонстрационных шествий курьеры отходят в 9 часов, затем каждый час. Вторые курьеры ожидают приказаний, так что приблизительно в 12 часов в моих руках должны сконцентрироваться все нити. Наступи олжио проводиться планомерно. Что нам удастся занять, будет зависеть от нашей силы: Главное командование, президиум. Вильгельм -штрассе, рейхстаг и т. д.
.Куда же доставлять сведения?
»Я предложил, — патриотов прошу не пугаться!—направиться к памятнику старого Фрица в Фридриховской роще. У того, кто там будет стоять, из левого кармана пальто должен свисать кончик белого носового платка» а у того, кто придет—из правого
кармана. Без длинных разговоров, коротко изложить все на клочке бумаги.
.Мы обсудили почти все, но я хотел бы еще сказать о том что меня угнетает.
.Как это ни горько, но это правда! В течение месяцев я требовал обдумать и подготовить все для первого дня после победы, план действия и необходимую для него организацию. Нам придется, быть может, горько поплатиться за то, что в момент, когда нужно действовать, нам приходится тратить время на дискуссии. 3 первые же дни должно выясниться, насколько люди, поставленные во главе движения, стоят на высоте, которой требует величие данного момента. В состоянии ли они вызвать ликующее эхо внутри страны и за границей или же они из-за мелочей упустят тысячу возможностей. Смогут ли они разрешить продовольственный вопрос, устранить безработицу, заключить перемирие, мир, разрешить вопросы о демобилизации и мобилизации. Кто такие и что представляют йз себя руководители. Ничего, абсолютно ничего не выяснено, не сорганизовано. Однако оставим заботы о завтрашнем дне, у нас достаточно работы на сегодня# нужно начать борьбу.
.Зсе вы встретитесь в два часа на..............площади, но
не группами, оттуда вы отправитесь в то место, где вы получите ручные гранаты. Каждый должен взять с собой мешок, корзину или ящик, откуда—это безразлично. Теперь я еще дам каждому по 50 марок, дабы вы могли есть и разъезжать.
.Товарищ, у которого хранились .яйца-*, сейчас же подыскал себе товарищей, которых он взял с собой, чтобы произвести необходимые приготовления. И ему также, как одному из наилучших, приношу благодарность-.
3 половине первого заседание закрылось.
На Александровской площади меня чуть было не арестовали. Однако сыщики не решились преследовать меня в темных переулках. Спасибо тем друзьям, которые спасли меня. Мы ходили еще полтора часа, после чего, смертельно уставший, я улегся е постель до шести часов утра. Благодарю и тебя, преданный друг, который теперь лежишь покрытый дерном, за то, что е течение ряда месяцев ты всем рисковал и вечером кормил
меня.
В 6 часов находившийся у меня Павел Эккерт и я поднялись и поехали в Шенеберг, где должны были находиться несколько товарищей, которые, как я потом узнал, накануне вечером были в рейхстаге, чтобы... дискутировать.
Мы никого не нашли и поехали обратно в Берлин. Я пошел в локал, который превратил в главный штаб, разложив на столе план города. Я один-одинешенек представлял революционный комитет. Эккерт стоял у памятника старому Фрицу.
Б 10 часов пришли первые сведения: Шварцкопф-Шеринг-ская улица, Лихтенбергское потребительское общество, Рибе-Вейсензее. Все сведения против ожидания хорошие. На улицу вышли из всех предприятий, все приняли участие в демонстрации, и к каждой процессии примкнуло г.о несколько тысяч человек. Я ликовал. Дальнейшие сведения вполне соответствовали первым.
Вторым курьерам был дан общий приказ: постепенно овладевать в центре общественными зданиями: каждая группа демонстрантов получила определенное задание.
В три четверти двенадцатого ко мне явился Рихард Мюллер. Я встретил его словами: ,Слава тебе, господи! Наконец-то хоть один пришел, с кем можно обсудить ближайшие мероприятия Откуда же ты явился?- — .Теперь пойду немного поесть, а затем хочу взглянуть хоть разок на революцию*, ответил он мне и исчез. Это было для меня разочарованием!
В половине двенадцатого пришли Эккель и Дчтман .гамбургский) и сообщили мне, что с Шейдемансм и Эбертом уже ведутся переговоры относительно образования коалиционного министерства. „Что?—сказал я.—коалиция с предателями? Ни в коем случае!* Тогда Дитман рассказал мне, что в Гамбурге масса принудила их к единению и что здесь произойдет то же самое, поэтому мы должны поскорее на это согласиться.
Я поехал с ним в рейхстаг. В комнате № 18 сидели звезды и светила Независимой Социалистической Партии, вид у .чих был до того беспомощный и растерянный, что они напоминали кур, вокруг которых кружится куница. Все взывали к Гаазе, если бы только здесь был Гаазе, точно от него зависело спасение всего мира. Один кричал .вперед*, другой — .назад*. Парламенте-.и.> кретинизм породил полную беспомощность.
В то время как демагоги из Социалистической Партии устраивали в каждой комнате собрания солдат, натравливая их на независимцев, проделывая то же и в казармах, часть вождей незавнеимцев заседала и, декламируя друг перед другом, разрешала мировые проблемы, а другая часть разливалась на улицах речами, на улицах, а не в казармах, перед и без того надежными рабочими, а не перед солдатами. Сам я, насколько только возможно было, заботился о том, чтобы наши товарищи направлялись в казармы и на заседания. К сожалению, это удавалось плохо. Отсутствие плана действия и организованности теперь горько сказывалось. Дебаты, которые были бы излишни, если бы мы заранее выработали ясную программу, тянулись часами. Во время этих дебатов два раза приходил Шейдеман спрашивать, решились ли мы на что-нибудь. Но непрерывно выплывали новые мнения, и непрерывно мешали новые депутации от разных полков, настоятельно требовавшие единения.
Под вечер пришли Шейдеман, Эберт и Давид и поставили перед нами следующую альтернативу: или мы сами должны обра зевать правительство, и они обязуются соблюдать дружественный нейтралитет, или, наоборот, они образуют правительство, или, наконец, мы образуем коалиционное чисто социалистическое министерство с шестью народными уполномоченными во главе и буржуазными специалистами в качестве ведомственных министров. В последнем случае каждая сторона выставит своего унтер-статс-секретаря. Если одна сторона выставляет статс-секретаря, то другая сторона должна выставить унтер-статс-секретаря. Гаазе, который, наконец, вернулся, а также и депутаты заявили сообща, что мы одни не в состоянии образовать правительство, так как нам недостает людей, но для назначения статс-секретарей и унтер-статс-секретарей люди были.
Одно мне стало ясно в этот вечер: этим людям не хватало мятежного духа или нс хватало воли, подстегиваемой любовью и ненавистью. Ни из любви к массе, к голодающему, стонущему, задыхающемуся на своем вечном пути на Голгофу пролетариату, ни и? ненависти к его мучителям, насильникам и убийцам нс сделают они ничего такого, что могло бы повредить их собственному я. То были люди теории, отождествлявшие идею служения массам со своими собственными интересами. Это были люди.
(t
которым не хватало идущего из нутра стихийного пролетарского чутья, так как сами они нс испытывали большой материальной нужды, а если когда-либо и испытывали, то давно уже об этом позабыли.
И именно тот, кто лишен этого мятежного духа, выкованного любовью и ненавистью, тот никогда не будет борцом во время революции, он всегда будет действовать разлагающе, сбивать с толку, тормозить работу, разрушать ее, ибо ему всегда будет нехватать воли к власти, а следовательно, и к действию. „Это невозможно!1'—то-и-дсло слышишь от них; страх перед собственной ' решимостью—их величайшая сила. В такие моменты, когда секунды по своему значению равны столетиям, они вместо того, чтобы действовать, говорят, вместо того, чтобы рисковать— взвешивают, тогда у них оказываются позавчерашние представления о вещах и людях, т.-е. они постоянно плетутся позади событий, изображают из себя вождей, тогда как они тащатся в хвосте за массой, по адресу которой они бушуют, сердятся, так как оча отваживается действовать иначе, лучше и быстрее, чем они, вожди, окруженные ореолом славы.
Гаазе, Ледебур и Либкнехт были против участия в правительстве. Кон, Дитман, Вурм и другие высказывались за участие. Гаазе был против коалиции и против самостоятельного образования правительства, так как слабая организованность с самого начала заставит нас отойти на задний план. Итак, отказ не по принципиальным, а по тактическим соображениям, и именно не ради резолюции, а ради партии. Ледебур был проги- участия потому, что он вообще с этими людьми, а особенно с Шейдс.чаном и Эбертом, нс намерен был сидеть даже за одним столом, а тем более входить в правительство. Не принципиальное, а чисто личное соперничество. Против самостоятельного образования правительства он высказывался по тем же соображениям, что и Гаазе. Либкнехт был против потому, что нужно было двигать ре э-люцию вперед. И это вечером 9-го ноября, когда вообще еще и один человек нс мог знать, насколько далеко пойдет резолюция сама по себе. Но га три дня он готов был заключить перемирие. Он также был против самостоятельного образования правительства.
Насколько различны были доводы против участи ., астольк. же различны были и доводы за участие. Я настойчиво выступил
за то, чтобы образовать правительство самим, объясняя, что вопрос о личностях меня нс затрудняет, так как я считаю само собою разумеющимся, что Пруссия нс нуждается более в министрах и что теперь мы должны взяться за создание унитарной Германии. .Если же вы того мнения,—сказал я,—что это невозможно, то тогда я должен буду решительно стать на ту точку зрения, что мы ни в косм случае нс с^еем проводить политику устранения от дел. Вот уже почти год, как мы сознательно работаем, чтобы вызвать переворот, и теперь, когда наша опасная работа увенчалась успехом, мы нс смеем и не должны заявлять: .Пожалуйста, сделайте это вы, мы слишком глупы1*. Сегодня утром .Форвертс" по поручению Ц. К. Социалистической Партии (S. ?.) писал и то же стояло в сотнях тысяч прокламаций: .Товарищи. не поддавайтесь провокации! Государственная измена, измена отечеству, предательство по отношению к нашим братьям на фронте, безответственные подстрекатели и т. д.“. По затем, когда выступил не только берлинский пролетариат, но и перешедший к нам гарнизон, тогда является этот Ц. К., т.-е. рейхсканцлер Эберт и статс-секретарь Шсйдеман, и, разыгрывая из себя революционеров, предлагают нам вступить с ними в переговоры на предмет образования коалиционного правительства. И после всего этого вы хотите сказать: нет, делайте это сами!
.Кого же обманывают Эберт-Шейдеман? Обманывают ли они тех, кто им доныне доверял, или же нас? Можно предположить одно из двух: либо они до сих пор лицемерили, чтобы медленно, но наверняка привести к нынешнему положению вещей, либо они теперь лицемерят, чтобы предать революцию, уничтожить ее. Но так или иначе, прямой дорогой они нс идут, и поэтому, если мы нс устраняем их и не припираем к стене, то нужно, по крайней мере, установить за ними строжайший надзор. Итак, я заявляю: или мы должны сами взять власть свои руки, или же, если для этого вам не хватает мужества, то вместе с ними, но ни в коем случае мы нс смеем оставаться в сторонке, это значило бы выдать революцию врагам
После моего заявления дебаты продолжались лишь в такой плоскости: должны ли мы взять власть в свои руки сами, или же совместно с Социалистической Партией, и, за исключением Леде
бура, который, впрочем, никаких новых доводов нс привел, все высказались за коалицию. Либкнехт выставил следующие требования:
1) Советы Рабочих и Солдатских Депутатов облекаются законодательной и исполнительной властью; 2) коалиция действительна три дня, вплоть до заключения перемирия; 3) народные уполномоченные должны быть утверждены берлинским советом рабочих и солдатских депутатов.
Затем выставили кандидатуры Гаазе, Либкнехта и Барта, все трое согласились. Потом были назначены несколько лиц, не помню уже кто, для ведения переговоров с противной стороной. Меня потащили на солдатские собрания в рейхстаг, где представители Социалистической Партии пускали в ход беззастенчивую демагогию, натравливая присутствующих на нас. Особенно красочно протекало то собрание, где подвизался Коген в военной форме.
К трем часам ночи мы благополучно достигли того, что было избрано приблизительно около пяти или шести исполкомов советов солдатских депутатов. В каждом из них было по одному члену рейхстага от Социалистической Партии, — несмотря на революцию, они все еще разыгрывали из себя депутатов.
Мы заседали и дебатировали всю ночь, так что в воскресенье утром мы дошли до того, что был составлен список членов комиссии советов солдатских депутатов, который мы могли выставить и провести на собрании солдатских депутатов в зале пленарных заседаний. К сожалению, никто из представителей нашей партии не заботился о солдатах, впрочем, нужно заметить, что в воскресенье днем во всех предприятиях происходили собрания, на которых производились выборы в совет рабочих депутате?..
В 10 часов мы снова собрались в комнате № 18. Либкнехт заявил, что, после переговоров ср своими друзьями, он отказывается от вхождения в правительство. Эберт и Давид явились с текстом предложения перемирия и, совершенно подавленные суровостью его тона, снова предложили нам самим взяться за работу. Теперь, конечно, и думать нельзя было о том, чтобы нашлось достаточно мужества для самостоятельного образования правительства. На место Либкнехта предложили Дитмана. который, сияя от радости, согласился.
Теперь я позволю себе кое-что добавить. Деймиг был арестован в пятницу. В воскресенье, после того как был избран
президиум, я спросил, освобожден ли Деймиг, на что мне ответили утвердительно. Наступил поздний вечер. Я снова несколько раз спрашивал о нем. и мне всякий раз отвечали, что он только что пошел домой. Я ждал его, ждал, так как он ведь был единственным человеком, с которым я мог бы обо всем переговорить. Он явился с очень огорченным видом почти к концу нашего заседания. Я подошел к нему и протянул ему руку; он нс подал своей. Сейчас же после этого меня послали на заседание совета солдатских депутатов. В воскресенье он явился только около полудня. Я предложил его на место Дитмана, но его не оказалось.
Затем у нас состоялось небольшое собеседование с Эбертом, Шейдемзном и Ландсбергом, на котором мы кратко обсудили программу пленарного заседания советов рабочих и солдатских депутатов Большого Берлина.
Б 5 часов состоялось первое пленарное заседание советов рабочих и солдатских депутатов Б. Берлина. Подобного собрания еще не бывало и, верно, никогда и не будет. Конечно, выдать депутатам, избранным согласно установленным правилам, как следует проверенные и отпечатанные легитимации, было невозможно. Каждое предприятие и каждая воинская часть выбирала одного депутата на 1.000 рабочих и солдат.
Социалистическая партия мошенничала позорнейшим образом. Представители ее приводили в цирк сотни людей, не имевших никаких депутатских полномочий.
Я открыл собрание короткой речью, характеризующей историческое значение момента.
При выборах в бюро меня избрали первым председателем, Бальца вторым, Мюллера и Молькенбурга секретарями.
Я предложил следующий порядок дня: 1) утверждение народных уполномоченных, 2) выборы Берлинского Исполкома Совета Рабочих и Солдатских Депутатов и временного Центрального Совета.
Порядок дня был принят.
После того, как Эберт и Гаазе также произнесли краткие речи, была внесена и принята следующая резолюция:
.Трудящемуся народу!
.Старой Германии больше нет. Народ понял, что в течение ряда лет он был окутан паутиной лжи. Столь про-лавленный милитаризм, который ставили в пример, как обра
зец для подражания всему миру, потерпел крах. Начавшаяся в Киле революция победной поступью прошла по всей стране и завершилась успехом. Династия поплатилась своим существованием. Власть у носителей короны отнята. Германия стала республикой, социалистической республикой. Стены тюрем, арестных ломов и каторги сейчас же раскрылись для приговоренных и арестованных по политическим и военным делам. Теперь носитель политической власти — Совет Рабочих и Солдатских Депутатов. Во всех гарнизонах, в которых еще не избраны Советы Рабочих и Солдатских Депутатов, эти советы будут быстро созданы. В деревнях с такой же целью будут созданы Советы Крестьянских Депутатов. Задача Временного Правительства, утвержденного Берлинским Советом Рабочих и Солдатских Депутатов, будет состоять в том, чтобы заключить перемирие и положить конец кровавой бойне. Немедленный мир является лозунгом революции. Каков, бы ни был мир, он все же лучше, чем продолжение этой чудовищной массовой резни.
.При нынешней социальной структуре Германии и зрелости ее хозяйственной и политической организации возможно быстрое и последовательное обобществление капиталистических средств производства без сильных потрясений.
.Оно необходимо для того, чтобы предохранить народные массы от экономического порабощения и от гибели культуры.
,К сотрудничеству призваны все работники, физиче:кого и умственного труда, проникнутые этой идеей и искренне стремящиеся к ее осуществлению.
.Совет Рабочих и Солдатских Депутатов преисполнен уверенности, что во всем мире подготовляется переворот в том же духе. Он уверенно ожидает, что пролетариат других стран приложит все свои силы, чтобы воспрепятствовать насилию над немецким народом при заключении мира. С восхищением смотрит он на русских рабочих и солдат, идущих впереди по пути резолюции: он гордится тем, что немецкие рабочие и солдаты последовали их примеру и этим оправдали старую славу передовых борцов Интернационала. Он шлет русским рабочим и солдатам свой братский привет.
В мастерской германской реаслмцнн.	”
.Он постановляет, чтобы немецкое республиканское правительство немедленно вошло в международные сношения с русским правительством, и ждет появления русского представительства в Берлине. Германия страшно опустошена ужаснейшей войной, длившейся четыре года. Незаменимые духовные и материальные ценности уничтожены. Создание новой жизни в атмосфере разрухи и опустошения является колоссальной задачей.
.Совет Рабочих и Солдатских Депутатов сознает, что революционная власть нс в состоянии одним ударом исправить ошибки и преступления старого режима и имущих классов. Он сознает, что он нс сможет немедленно создать блестящие условия существования для масс. Но эта революционная власть является единственной, которая в состоянии спасти то. что возможно спасти. Только социалистическая республика в состоянии развязать силы интернационального социализма, которые смогут добиться длительного демократического мира.
.Да здравствует немецкая социалистическая республика! Шесть народных уполномоченных были утверждены.
Я дал краткий отчет о нашей деятельности в качестве Комитета Действия, состоявшего из берлинских руководителей и представителей революционной центральной Германии, и в качестве членов Исполнительного Комитета предложил тех девять товарищей, которые до сих пор составляли Комитет Действия.
Бюхель предложил 9 человек от Социалистической Партии.
Я выступил против, заявляя, что мы не должны образовывав революционнее ядро вместе с теми, кто столько времени боролся против революции и предавал ее.
Солдаты, которых социалистическая партия обрабатывала всю •очь и весь этот день, стали кричать; .Паритет, паритет! . Под нялся убийственный шум.
Я бросил Эберту: .Это — борьба, кровавая борьба!".
Тогда Эберт подошел ко мне и заявил, что они согласны образовать Исполком из 9 и 2 и кроме того из 11 солдат.
Я сказал: .Нет’ 9 и 9 солдат. От вас никого!-.
Эберт и на -то согласился.
Я дал ему слово. Он накричался до хрипоты. я то же самое, но едва мы сообщили, что пришли к соглашению, и в чем оно состоит, как снова поднялся шум и рез: единство, паритет!
Тогда я сложил с себя председательствование и надел пальто. Зсе мои друзья набросились на меня, а также и Либкнехт, который дословно сказал мне следующее: .Я вас не понимаю.1 Из-за вашего поведения на карту поставлена берлинская революция, германская революция и мировая резолюция. Вы должны признать паритет! Или вы желаете, чтобы завтра произошла кровавая бойня? Да, лучше это, чем сдача позиций здесь! Вы не смеете так поступать! Вы должны уступить! Все насели на меня и принудили меня сдаться. Я был вынужден! Я был один!
Мы сошлись на том, что с каждой стороны будет выбрано по пяти человек с условием, что тех, кого предложит Социалистическая Партия, мы можем не утвердить. Первых семь человек, которых они одного за другим предложили, мы отклонили.
Я опять открыл заседание, и выборы были произведены.
Либкнехт, а также Ледебур пытались, но не могли говорить из-за поднявшегося рева, из-за которого нельзя было разобрать ни единого слова.
4. МОЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В КАЧЕСТВЕ НАРОДНОГО УПОЛНОМОЧЕННОГО ГЕРМАНСКОЙ СО-
ЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ.
а) С 10 ноября по 20 декабря 1918 г.
Наше первое заседание Народных Уполномоченных состояло?; в канцелярии рейхстага. Эберт и Гаазе были чазначе ы председателями с равными правами.
Мы сейчас же по телеграфу дали Эрцбергеру полномочи заключить перемирие на поставленных условиях. • которых, ак это всем нам было ясно, мы ничего изменить не могли.
Меня уполномочили взять на себя посредничество между Народными Уполномоченными и Исполнительным Комитетом, который назывался теперь Испольнительным Советом. Эта задача была в одинаковой мере тяжела и неблагодарна. Я стремился.
прежде всего, к тому, чтобы товарищи, поскольку они являлись членами Исполнительного Сонета, Народными Уполномоченными, статс-секретарями и товарищами статс-секретарей, обсуждали всяческие вопросы совместно и таким образом устанавливали нашу линию поведения в принципиальных и тактических вопросах, руководствуясь интересами развития революции. Это оказалось невозможным. Гаазе всякий раз заявлял мне, что это невыполнимо. Он все время думал, что упустит возможность приспособиться. Ему постоянно нужно было лавировать. Мюллер, Лсдсбур и Деймиг говорили: гМы являемся Исполнительным Советом и нс должны себя связывать, мы двигаем революцию вперед“.
При этом нужно заметить, что нас в Совете Народных Упол помеченных было три против трех и в Исполнительном Согетс-семь против четырнадцати. Как можно было в таком случае работам, рука со руку без ясно поставленной цели и без определенно намеченного пути. Каждый хотел лучшего, но, как ни горько сознаться, никто не хотел считаться с мнением доугого! Противная сторона работала, обнаруживая навык и уменье. Они были беззастенчивы и контр-рсволюционны, но они были единодушны, тогда как мы представляли столько мнений, сколько у нас было лиц.
3 понедельник и вторник нукно было разрешить уйму настоя тельных дел, особенно же необходимо было выяснить, кого назначить на посты статс-секретарей и их товарищей. Эберт, Шейдсман и Ландсберг, приводя все возможные и невозможные аргументы, настаивали на безусловной необходимости привлечения к участию в правительстве демократов, центра и, по возможности, национал-либералов. чтобы ответственность за заключение перемирия падала не на одну социал-демократию, чтобы внести успокоение в буржуазные круги, побудить аграриев к признанию нового порядка вещей и добровольной сдаче продовольствия, чтобы быстрее наладить хозяйственную жизнь и сохранить целостность государства, предупредить военный бунт, способствовать очищению левого берега Рейна, провести демобилизацию и ради множества других вещей.
Я возражал против того, чтобы на основании всего этого включали в правительство хотя бы одного бурж азного министра. Я заявил, что иа ьти посты мы должны призвать наиболее дельных специалистов, независимо от их политических взглядов, если только они вполне и без оговорок предоставят себя в наше
распоряжение. Далее я решительно выступил против виска? и ваемого Ландсбергом и поддерживаемого Эбертом и Шейдемамом мнения, что нужно удовлетворить желание высшего командования и военного министерства относительно офицеров. Я вообще оспаривал наше право запрещать солдатам в малом то. что мн в боль ших размерам провели для пролетариата. На основании революционного права пролетариат выбросил монархов и их лакеев и посадил на их место нас, чтобы защитить революцию и продолжить се далее; с таким же правом солдаты выбрасывают к чоэту своих вождей, чтобы на их место поставить людей, которым они доверяют. Воспрепятствуйте этому, и тогда вы создадите попытку удушить революцию, тогда вы совершите предательство. Совет Солдатских Депутатов при высшем военном командедании вместе с армейскими, дивизионными и полковыми Советами Солдатских Депутатов, по моему мнению, скорее в состоянии заботиться о порядке и строгой дисциплине, чем офицерский корпус, и на:::, задача состоит в том, чтобы путем предписания принудить офицеров-специалистов выполнять свои обязанности, как и тог . Если мы так поступим, то, благодаря поддержке ре?-" :ци >нной армии, революция будет в безопасности, и всякой к нгр-резэлю-ционной попытке будет сломлен хребет. Разумеете-:, для этого необходимо Шейха (Scheuch) заменить Деймигом (L'dcrr.:
Однако пятью голосами против одного было принято следующее воззвание к армии:
ВОЗВРАЩЕНИЕ НЕМЕЦКИХ СОЛДАТ НА РОДИНУ.
Телеграмма Народного Правительства Высшему Б с. ему Коман
дованию.
Народное правительство воодушевлено жел :нием. ч~. каждый наш солдат после неслыханных страданий и тяжелы х лишений в кратчайший срок вернулся на родину. Но эта ц?: . достижима лишь в том случае, если демобилизации б у дог ::роисх. -дить по определенному плану. В случае, если о удел ь.	части
начнут самовольно расходиться, то э им они тягчайшим еразем повредят себе, своим товарищам и родине. Последствием этого явятся хаос, голод и нужда. Народное правительство ?жидае. от вас строжайшей самодисциплины, чтобы предотвратить юисчлс
лимые бедствия. Мы просим высшее военное командование ознакомить армию с настоящим заявлением и предписать следующее:
1)	Отношения между офицерством и солдатами должны быть основаны на взаимном доверии. Для этого основными условиями являются: добровольнее подчинение солдат своим офицерам к товарищеское отношение начальников к солдатам.
2)	Начальнические права офицеров сохраняются. Беспрекословное подчинение во время исполнения служебных обязанностей имеет решающее значение для успешного возвращения на родину. Поэтому а армии при всех обстоятельствах нужно поддерживать военную дисциплину и порядок.
3)	Для сохранения доверия между офицерами и солдатами солдатские депутаты получают совещательный голос а вопросах, касающихся продовольствия, отпусков, наложения дисциплинарных взысканий. Главнейшей их обязанностью является заботиться о предупреждении беспорядков и мятежей.
4)	Одинаковые условия питания для офицеров, чиновников 'л солдат.
- 5) Одинаковые прибавки к жалованью. Одинаковые выдачи на фронте для офицеров и солдат. Применение оружия против своих сограждан допустимо лишь в случаях самообороны или же для пресечения грабежей.
Берлин, 12 ноября 1918 г.
Эберт, Гаазе, Шейдеман, Дитман, Ландсберг, Барт.
Г вполне решительно настаивал на том, чтобы во главе министерства внутренних дел был поставлен социалист. Однако и тут напрасно. Бее пятеро высказывались за привлечение д-ра Прайса. И чтобы, по крайней мере, хоть что-нибудь сделать для населения. решено было обратиться к народу с воззванием, которое должно было произвести такое впечатление, как будто что-то предпринимается.
Оно гласило:
Совет Народных Уполномоченных обращается со следующим воззванием:
К германскому народу!
Правительство, порожденное революцией, являющееся I. политическом отношении чисто социалистическим, ставит
себе задачей осуществление социалистической программы. Оно уже сейчас объявляет в качестве закона:
1)	Осадное положение отменяется.
2)	Право союзов и собраний не подлежит никаким ограничениям, в равной мере это относится к чиновникам и к рабочим, находящимся на государственной службе.
3)	Цензура отменяется. Театральная цензура уничтожается.
4)	Объявляется свобода слова и печати.
5)	Обеспечивается свобода религии. Никто не может быть принуждаем к совершению религиозных обрядностей.
6)	Все дела по политическим преступлениям подлежат амнистии. Начатое по этим делам судебное производство приостанавливается.
7)	Закон о вспомогательных работах на оборону отменяется, за исключением параграфов, относящихся улаже-нию конфликтов.
8)	Закон о подмастерьях теряет свою силу, а также и исключительные законы о сельских рабочих.
9)	Отмененные в начале войны законы об охране труда настоящим постановлением снова входят в силу.
Дальнейшие социально-политические мероприятия будут опубликованы в течение ближайшего времени; закон о максимальном восьмичасовом рабочем дне вступит в силу не позднее 1 января 1919 г. Правительство сделает все возможное, чтобы позаботиться о предоставлении работы з достаточном масштабе. Закон о поддержке безработных выработан. Согласно этому закону оказание помощи возлагаете на все государство в целом, на отдельные государства и на общины. В области страхования рабочих от болезней обязательное страхование распространяется и на заработок иных размеров, не ограничиваемое прежним пределом в 2.500 марок. Для смягчения жилищной нужды будут предоставлены квартиры. Будут предприняты необходимые шаги для равномерного распределения среди населения продукте литания. Правительство будет охранять беспрепятственность производства, защищать собственность от посягательства частных лиц, а также свободу и неприкосновенность тичност
Все выборы в органы представительства отныне будут производиться на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права на оснозс пропорциональной избирательной системы для всех лиц мужского и женского пола нс моложе 20 лет. Это избирательное право действительно и для Учредительного Собрания, относительно которого последуют еще дальнейшие указания.
Берлин, 12 ноября 1918 г.
Эберт, Гаазе. Шейдеман, Ландсберг, Дитман, Барт.
И в данном случае я не мог ничего провести, даже само; малости, так как постоянно наталкивался на сплоченнее сопротивление моих пяти коллег. В качестве десятого пункта я хотел провести, по крайней мере, постановление о том, что все недра, уголь, кали, руда, горнозаводские Предприятия, паровозе - и вагоностроительные за'оды и фабрики сельско-хозяйственных машин должны стать достоянием всего общества, при чем вопрос о возмещении должен был быть оставлен открытым. Далее я требовал права на труд и постановления о том, чтобы в производстве изделий рабочее время было сокращено самое большее на 4 часа, пека не повысится производство. Я хотел также вычеркнуть последний параграф, относящийся к выборам, но безуспешно. Пр; этом был подвергнут принципиальному обсуждению вопрсс о пра-Еительственнсм авторитете, при чем Ландсберг защищал ту точи;, зрения, что правительство постольку авторитетно, поскольку онс обладает силой, и поэтому нужно создать силу, которая находилась бы в распоряжении правительства, из имеющейся сше налицо армии, чтобы быть в состоянии оказать сопротивление возможным большевистским беспорядкам. Он считал, что выступления справа нельзя ожидать, но эта сила сослужит службу и в случае таких выступлений. Я со всей решительностью выступил против этого мнения и заявил, что социалистическое правительство должно признавать одну единственную силу — это доверие масс, которое с-:о сможет завоевать лишь своими социалистическими действиями. Но это воззвание является полной противоположностью томуэ что я говорю, оно содержит в себе пару совершенно проплесневевших профессиональных требований, а в остальном оно продиктовано стремле ие^ казаться не тем, что есть в действительности.
V.!
Ничто не помогало! Пятью голосами против одного воззвание было принято, решили только образовать комиссию по социализации, назначение которой должно было состояться через несколько дней.
В отношении внешней политики расширенное пленарное заседание Берлинского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов потребовало в своей резолюции восстановления дружественных сношений с Россией, что собственно должно было быть обязательным для Народных Уполномоченных, так как их существование в конечном счете обусловливалось волей этого же собрания.
Но ничего подобного! Гесиода Ландсберг, Эберт и Шейдеман предоставили уже своему Зольоу позаботиться о необходимом и явились с радио от Радека, в котором он возвещал о необходимости общей борьбы на Рейне против капиталистической Антанты. Эта нелепая фраза была величайшей глупостью, а для мировой революции она являлась необычайно вредной. Кроме того, у них была нота немецкого посланника в Гааге, которая гласила, что .допущение русского посольства означает для Антанты подтверждение радековского радио, т.-е. является доказательством образования немецко-русского наступательного союза, следствием чего будет немедленное прекращение перемирия*.
При таких обстоятельствах было, конечно, невезмзжно допустить посольство в Берлин и отправить наше в Росс -о; зато был. не только возможно, но на мой взгляд являлось первейшей обязан ностью сделать все, чтобы вступить в дружестве--ые сношения до всеми народами Востока. Поэтому я предложил следующее.
Немедленно отправить к населению Прибалтики, в Москву, Варшаву и Киев комиссии, состоящие исключительно из социалистов, чтобы сообщить тамошним правительствам о возникновении новой Германии, Германии справедливей, миролюбивой и верной договорам, которая точно так же, кд.-; и они, ужасаете и сожалеет об опустошениях и насилиях, совершенных над прибалтийскими, польским, русским и украинским народами, и которая готова, насколько это только в ее силах, исправить все соде., -..-.се. Эти комиссии немедленно должны позаботиться о том. чтс А. вместе с этими государствами наладить н приняться за трд-:спор-тирование на родину нашей восточной армии с ее колосса ьным имуществом. За это вышеназванным странам должно сыть тред
— !Ю —
ложено в качестве возмещения от 2 до 3 миллионов тонн угля. Мы завяжем тогда дружеские и торговые сношения с народами Восточной Европы, и перемирие, которое продлится по крайней мере год, даже в том случае, если блокада будет продолжаться до конца, не сможет нам особенно повредить. У нас завязались бы тогда торговые сношения с Востоком, была бы возможность получать оттуда продукты питания и сырье, оттуда, где наша, катастрофически упавшая после поражения, валюта является еще полноценной.
.Куда же денется наше национальное достоинство, если мы станем заигрывать со всякими славянскими народами? — загремел тут. ломая руки и теребя бороду, Ландсберг. — Этого нс должно быть, мы не смеем так поступать!*
Национальная честь, престиж и т. п. были по большей части его аргументами. Эберт, Шейдемая, Гаазе и Дитман высказывались в таком же духе; предложение было отклонено 5 голосами протит одного.
Польша! Польша сама по себе составляла отдельную проблему. Здесь я выступил, чтобы спасти, по крайней мерс, самое необходимое. Я заявил следующее: в Познани, в Западной и Восточной Пруссии находится еще 40% нашего картофеля, 2OJ/o наших зерновых продуктов, наша вторая по важности промышленная область лежит на территории со смешанным населением. и эта территория после заключения мира, или без всяких, перейдет к Польше, или же будет превращена в отдельную область, на которой устроят плебисцит. Во всяком случае Польша явится коридором для вашей торговли с Россией, Украиной и значительной частью Прибалтики, так что дружественные отношения с нею нам таи же необходимы, как и насущный хлеб. Мы должны загладить многие наши провинности перед Польшей, совершенные ьа последнее столетие, в особенности за последнее четырехлетие. К этим основаниям нужно прибавить еще нашу обязанность заранее позаботиться о немецком меньшинстве населения Польши, независимо от того, будет ли оно большим или малым. Поэтому быстрое заключение экономического соглашения явится скалой, на которой будет воздвигнута дружба двух народов. Особенно настойчиво указывал я на то, какое значение будет иметь для всей Восточной Германии переход Верхней Силезии к Польше.
если ее отдадут Польше, ибо мы в этом случае будем бессильны что-либо изменить. Промышленность Ост-Эльбии, включая Берлин, была бы обречена частью на гибель, частью на жалкое прозябание. И так как в этом случае мы не получили бы от Польши ни одного фунта угля, а сейчас мы еще являемся владельцами, а следовательно теми, кто может давать, то мы обязаны немедленно заключить с Польшей соглашение, по возможности лет на 100, соглашение, по которому треть или половина (по определению экспертов) сокровищ недр Верхней Силезии пришлась бы на долю Польши, остальное на долю Германии, независимо от постановлений мирной конференции. В виде компенсации Польша должна была бы взять на себя обязательство доставлять определенное количество (опять-таки по определению экспертов) зерна и картофеля.
Пятеро моих коллег насмешливо улыбались, нервно барабанили пальцами по столу, произносили митинговые речи, и под конец отклонили и это предложение 5 голосами против одного.
Кроме того, я должен еще упомянуть, что внесенное мню предложение заменить Зольфа социалистом также было отклонено тем же количеством голосов.
Единственно, чего мне удалось добиться, это — приказа о :немедленном очищении Востока, что не было упомянуто в договор* при заключении перемирия. Как был выполнен приказ, об этом потом. Нужно заметить только одно: если бы зима 1918 — -1919 г. началась не с опозданием, а раньше обычного, и была бы не слишком мягкой, а слишком суровой, то из-за национальной чести Ландсберга, упоминание о которой вызывало таксе сочувствие со стороны остальных четырех Народных Уполномоченных, сотни тысяч отцов немецких семей погибли бы жалким образом от голода и холода: это отступление, по своему ужасу, бедствиям и количеству погибших, далеко превзошло бы наполеоновское отступление.
Несущественное я во всех описаниях событий этого периода опущу.
Во вторник я пришел в Исполнительный Комитет _з.; Беерфельда. Товарищи попросили меня подожзать несколько минут, так как они как раз в этот момент обсуждали компетенции Исполкома и Народных Уполномоченных. Эго нужно был
окончательно установить к сегодняшнему вечеру. В Исполнительном Комитете мнения по этому вопросу очень разошлись, и на прямой вопрос моих друзей я ответил, что, в виду отсутствия моих коллег, я не могу высказаться по этому поводу, но сегодня вечером они узнают мое мнение. Мне вообще показалось стран ным, что был поднят подобный вопрос.
Вечером состоялось совместное заседание Народных Уполномоченных с Исполнительным Комитетом. Рихард Мюллер изложил компромиссную точку зрения Исполнительного Комитета, и началась оживленная дискуссия. Получив слово, я заявил, что, если рассуждать логически, с точки зрения революционного права, которым только и можно руководиться, то суверенитет должен находиться в руках Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, или же в руках Временного Центрального Совета, т.-е. в руках Берлинского Исполнительного Комитета. Суверенитет включает в себя исполнительную, законодательную и судебную власть, из которых первая, исполнительная власть, должна быть передана Совету Народных Уполномоченных, при чем Совет Рабочих и Сол датских Депутатов ни в косм случае не может отказаться от исполнитель--ой власти в случае контр-революционных движений. Во всех остальных вопросах Народные Уполномоченные зависят от Исполнительного Комитета, который может их также и отозвать. После длительной дискуссии было вынесено постановление, соответствовавшее моей точке зрения.
Народные Уполномоченные для Пруссии должны были назначаться Народными Уполномоченными и Исполнительным Комитетом. Я со всей решительностью выступил против этого. Я заявил, что мне непонятно, как тот, кто называет себя революционером, может еще говорить о Пруссии. Революция означает для меня единую Германию, и первый партикуляризм, который подлежит уничтожению, это — прусский, он и есть самый опасный и самый сильный. Для Пруссии нельзя назначать ни министров, ни тем Солее Народных Уполномоченных, а только комиссаров, которые должны руководить делами до ликвидации прусских учреждений. Было бы насмешкой, если бы революция, прогнав к чорту 22 государей и государиков, поставила бы на их место 26 президентов, 26 коллегий Народных Уполномоченных,
Вес, а особенно Деймиг, который мне крикнул: ,Не суй своего носа туда, где ты ничего не смыслишь!', резко выступили против меня, и всеми голосами против одного моего голоса Народные Уполномоченные для Пруссии были назначены. Таким образом молодая немецкая республика была ради создания нескольких синекур расколота на части. Здесь следует особенно подчеркнуть, что Народные Уполномоченные были поставлены Исполкомом перед совершившимся фактом, и что как раз прусские министры явились в дальнейшем самыми ожесточенными противниками революции.
Вечером 13 ноября недавно вернувшийся с фронта Эрцбергер сообщил о своих переговорах о перемирии. Я видел Эрцбергера впервые и должен сразу сказать, что при всем моем предубеждении против бывшего Вениамина рейхстага, против отъявленного иезуита, прошедшего огонь, воду и медные трубы, против ультрашовиниста, стремившегося вызвать войну, и против комедианта, якобы стремившегося к миру в 1917 г., против почитателя Людендорфа в 1918 г., после его доклада, — впечатление, произведенное на меня, было вовсе не плохое. Он был и является лучшим среди большинства парламентариев и государствен.- ых мужей, которых я когда-либо знал. Он является личностью.
Он описал, как комиссия по перемирию в плотно занавешенной карете въехала в Компьенский лес, как там, в карете же. посреди поля состоялись переговоры, рассказал, как мало вежлив в обращении был маршал Фош, о котором он выразился, что тот. быть может, и великий полководец, но весьма невеликодушный человек. Обрисовал первые прямо-таки потрясающие впечатления комиссии при передаче условий мира и затем, заглянув лишь несколько раз в договор, дал подробное описание первого проекта их контр-предложения и принятые изменения, произведенные все без исключения только утром 11 ноября, после подтверждения переворота в Германии.
Мы все уже читали договор о перемирии и все же были потрясены докладом, сделанным в ясной и живой ф рме. Всем нам было ясно, что на смягчение условий надеяться нечего, и что безоговорочного выполнения пстребуют в особенности по отношению к наитяжелейшим условиям. 5.000 локомотивов, 150.000 вагонов. 5.000 автомобилей, продолжение блокады —это
означало продление состояния голода и отсутствие возможности предоставить работу возвращающейся миллионной армии. И все же, что все это значило по сравнению с условиями очищения левого берега Рейна? Промедление означало взятие в плен, сопротивление, какая-нибудь реквизиция или грабеж, произведенный где-либо несколькими безответственными людьми, могли вызвать прекращение перемирия, возобновление резни, могли подвергнуть всю страну ужасам войны и опустошения.
Ландсберг, дрожа всем телом, стал распространяться на тему о бесчеловечности победителей. Остальные четверо возбужденно и озлобленно вторили ему. Я сказал, что все это более чем печально, но нет никакого смысла пускаться в ламентации, так как всякий победитель при первом же опьянении победой дает чувствовать свою власть и справляет кровожадные оргии. Тольке энергичный образ действия может помочь. Любой мир, как бы. сн ни был суров и жесток, для нас лучше, чем это перемирие, ибо всякий мир принесет нам свободу торговли и действия. Итак, насколько возможно предвидеть, мир будет продиктован нам нашим победоносным противником, поэтому я предлагаю немедленно избрать делегацию исключительно из социалистов и отправить ее в Версаль с предложением и просьбой заключить мир. при чем своих условий не предъявлять. Если от этих противников можно надеяться получить что-либо приемлемое, то толью з том случае, если народы Антанты почувствуют к нам симпатию и сострадание и окажут умиротворяющее воздействие на свои правительства. Подобное отношение может быть вызвано только в том случае, если сделать так, как я предлагаю. Тслью таким образом можно будет действительно противодействовать раздуваемой против нас ненависти.
Старая национальная честь, прусский солдатский сапог, вызвавший к нам ненависть и презрение всего мира и приведший нас и катастрофе, к счастью, разлетелся вдребезги. Но тепер. в наших руках создание новой национальной чести, базирующейся на соблюдении договоров и неизменном стремлении к миру. Если мы будем так действовать, то ненависть к нам обратится в дружбу, а презрение — в уважение. Я. считаю, что нужно предложить мир на каких угодно условиях. Все возмущенно выступили против меня и — ла будет стыдно двум моим партийным
товарищам — на мою сторон/ стая вполне и безоговорочно Эрцбергер. Мое предложение было отклонено пятью голосами против одного.
Я снова пытался провести постановление о смещении Зольфа, Шейха и высшего командования и замене их товарищами и еще раз предложил придать восточной политике направление в изложенном мною духе. И здесь я ш-ова наткнулся на сплоченное сопротивление моих коллег.
На заседании кабинета 14 ноября были окончательно утверждены статс-секретари. Я снова высказался против Зольфа и Шейха, а также и против Манна, особенно же обрушился я на Шиффера, заявив следующее:
„Если вы полагаете, что буржуазию легче всего убедить в том случае, если кто-либо из ее же среды разъяснит ей сущность новых налоговых законов и их необходимость, то я завидую вам в вашей способности верить в нее. Я в это не верю, t но я убежден, что Шиффер, для которого никакого значения не имеют ни наше доверие, ни доверие пролетариата, будет стремиться вместе со своими Geheim гаГами действовать так. чтобы завоевать доверие буржуазии. Для того, чтобы сбалансировав =• бюджет, необходимо будет минимум 25 миллиардов, и и:: ьозмо.-и: получить только путем беспощадного обложения. Это обложение в состоянии будет произвести только социалист. Шиффер попытается оперировать косвенными налогами. Если вы этого -о захотите, то он уйдет, и таким образом будет потеряно драгоценнейшее время. Миллионы не справляются сейчас о деньгах, а радуются тому, что окончание резни сохраняет жизнь им и и •. ближним, но завтра совершившийся факт станет для них сбычным явлением, и они снова усядутся на своих деньгах. Поэтому ныне социалистический министр финансов является необходимостью, о невыполнении которой мы завтра же горько пожалеем. Л:доходно-имущественный прогрессивный налог 'со ставками. а.х д щими до 100" „ при пяти миллионах, один лишь может нам помочь и внушить массам прочнее к нам доверие, если последнее вообще может быть завоевано иным утем помимо широко,-, социализации'.
Ничего не помогло, и Шиффер также остался. Точно также • без последствий оказался выпад против Кэта (К;г. ). который совер
шенно открыто орудовал в интересах крупных промышленников. При этом Шейдсман, говоривший в кабинете сравнительно мало, заявил
.Чего вы постоянно поминаете массы! Они должны хотеть того, чего мы хотим, и они в самом деле так хотят, если им только преподносить в съедобном виде’.
Патентованный демагог!
Днем я говорил о своем уходе из правительства с несколькими друзьями, а также и с Либкнехтом, Розой Люксембург и Дункером, которых я встретил в рейхстаге. Все, однако, не советовали мне уйти тотчас, — они рекомендовали выждать, пока представится из ряду вон выходящий случай.
Все переговоры, которые я вел с товарищами из Исполкома, из солдатских советов, рабочих советов и с революционными главарями я изл'.жу потом в их взаимной связи. Кроме того, я ежедневно принимал в канцелярии рейхстага дюжину и более депутаций от отдельных предприятий, от рабочих и директоров, от солдат отдельных полков, от милиции и флотских дивизий, а также множество депутаций от рейнско-вестфальских, средне-германских и верхне-силезских горнорабочих, от тамошних лантратов и президентов правительств. Надо еще заметить, что часть драгоценного времени отнимал у меня поток льстивых субъектов, клянчивших о местах. Приходилось работать с 8 часов утра до двух часов ночи, а часто и всю ночь напролет.
После того, как были назначены все статс-секретари, к нам стали поступать составленные ими доклады. Большинство докладов были проникнуты старым духом, что для прежних людей с прежними тайными советниками было не только не удивительно, но вполне понятно. Многие из этих докладов основательно перечеркивались, изменялись, отклонялись, многие же принимались всеми голосами против моего.
На наших совещаниях большую часть времени отнимала внешняя политика. Гаазе, в качестве председателя комиссии, прочитывал телеграммы, делал пометки, никогда не совещаясь об этен со мною, и если я высказывался против его предложений, то они тем охотнее принимались. При этом польский вопрос играл первеистьусшую роль и на-ряду с ним украинский, балтийский и русский вопросы; вопросы же, касавшиеся Антанты, обсуждались э кабинете лишь в свази с продлением перемирия. К тому же
опять-таки против одного моего голоса, комиссии по перемирию, т.-е. Эрцбергеру, в котором я охотно признаю наличие достойных похвали свойств и его неутомимое прилежание, была предоставлена широкая самостоятельность, по моему мнению, к бол-шому вреду для немецкого народа.
Обсуждение польского вопроса является позорным пятном на германской революции, ибо при этом так же гнусно плутовали, как в наихудшие времена войны. Министерство иностранных дел, глазное командование восточным фронтом, высшее военное командование и военное министерство обманывали нас, Народны/. Уполномоченных, и немецкий народ. Но, что является самым позорным в этой лжи, они обманывали совместно с частью Народных Уполномоченных, в союзе с Эбертом, ШейдеМаиом, Ландсбергом и т. д. Несмотря на оппозицию с моей стороны,на мои предостережения и ежедневные разоблачения лживости их сообщений, Гаазе и Дитман все время попадали на эту удочку, пока при заключительном акте трагедии не спала завеса с их глаз.
То министерство иностранных дел сообщало о разных политических комбинациях, то военное министерство о концентрации крупных военных сил со стороны Польши, то высшее военное командование о приделываемых теми же поляками насильственных эксцессах по отношению к возвращающимся воинским частям, и почти ежедневно главное командование восточным франт-: м извещало о бандитских нападениях поляков а каком-нибудь пункте германо-польской границы.
Вопреки нашим ясным постановлениям и приказам, высшее военное командование провокаторским и предательским образом издало 16 ноября следующий тайный приказ:
,Я серьезно подчеркиваю, что очищение территории, под чиненной главному восточному командованию, з особенности Украины и балтийских областей, ни = коем случае не лежит в национальных и экономических интересах Германии. Если нам удастся и после заключения мира удержат войска на Украине, то. с точки зрения народного хозяйства, это будет иметь большое значение. Итак, речь идет о т;м чтобы путем частичного очищения занятых областей освободить силы для могущей стать необходимой охраны железных дорог в Польше л получить надежные отряды д В мастерской германской р.-ио.'линм.	7
_ (IK —
защиты родины. В остальных местах очищение, как это предусмотрено в мирном договоре, последует п более поздний, согласованный с Антантой срок. Я прошу поэтому со всей строгостью указать на то, что, по распоряжению правитель ства, всякий военнослужащий, самовольно покинувший свой пост, не только совершает наказуемое деяние, но и ли шается всякого права на снабжение. Согласен на образование добровольных союзов нс только для Германии, но и для важнейших пунктов на территории, подчиненной главному восточному командованию. Предложения относительно льготных условий переданы по назначению в военное министерство.
Подпись: Грэнер (Groner)'.
Когда мы получили эту телеграмму, я внес предложение о смещении и аресте Грэнсра за отказ в повиновении, за государственную измену и подготовку новой войны, а также за легкомысленную и фривольную игру сотнями тысяч человеческих жизней. Однако я снова, как это часто бывало, оказался в одиночестве.
Когда я вступил в переговоры с Деймигом, которого я прямо-таки умолял войти в военное министерство, он резко меня оборвал, заметив: .Яне позволю похоронить себя в военном министерстве".
Гакатисты1), которых скорбь о потере права на бесцеремо! ные диктаторские, насильнические выходки лишила последних проблесков разума, бесновались из-за польской наглости и польско-спартаковского союза, который заключался в том, что западно-прусский, лознанский и силезский пролетариат, который до сих пор, хотя и скрежеща зубами, целовал попиравший иго сапог, ныне отважился образовать совет рабочих и солдатских депутатов. Достаточное основание для того, чтобы все еще еди подушное в своих выступлениях созвездие — дворянство, полы и крупная буржуазия — призвало ла помощь своих, пребывавших еще в орденах друзей.
b При кеч. пер.: аитипольскии нюниинстичсский германский союз, осне-ia»irtun тремя немцами, по начальник букцам фамилии которых и позникло • Ih'dbUHUI .JuHfiTMCTU*.
<Н.)
Если послушать этих, оказывалось, что вес в тех округл идет вверх дном. Если же послушать советы рабочих и солдатских депутатов, составленные по большей части на паритетных началах — из немцев и поляков, все было в порядке. Никакой конспирации, никакой националистической ненависти и ничего, абсолютно ничего, о бандитских нападениях. Наши гакатиегы желали беспорядков, польских или спартаковских, лучше всего польско-спартаковских, и если они нс возникали, то нужно было их создать. Для згой цели была создана зашита отечества, потом защита границ. И все это несмотря на горячий протес: поляков и на то, что они неоднократно давали обещания быть лойальными во все время перемирия. Ничто не помогало, ибо гакатизм, как бы это на первый взгляд ни казалось смешным и невероятным, был сильнейшим фактором в новой Германии. И случилось так: гакатист Ландсберг являлся руководителем Совета Народных Уполномоченных. Эберт и Шейдсман, оба обладающие весьма малыми познаниями, но преисполненные лисьей хитрости и до мозга костей проникнутые софистикой и карьеризмом, выросшие среди партийной бюрократии рутинеры, были лишь куклами в руках этого Ландсберга. Последний был не только умным, но и нс слишком совестливым человеком, необычайно дельным, ловким и убедительным юристом, наделенным всем лоском светского человека, преисполненным утроенной ненавистью, только и живущим этой ненавистью, приносящим ей все в жертву. Как уроженец Верхней Силезии, воспитанный в гакатистском духе, он ненавидел поляков, как прирожденный буржуа, он ненавидел пролетариат, и он ненавидел провидение, давшее ему отца-еврея и обрекшее его на вторые роли, тогда как в ином случае он мог бы пожинать лавры. Он ненавидел, он обладал этой мощной движущей силой, не обладая столь же мощной силой любви, которая способна вести на благородный путь. Если бы он любил пролетариат так, как ненавидел его. т > германская революция имела бы иной вид. Свои обвинении про тив него я приведу потом. Мы стояли разрозненные проги этой сплоченной тройки, сплоченность которой, как было уже мною замечено, заключалась в несоответствии между знаниями и карьеристским духом двух и умственным превосходен ом третьего.
Гаазе был одним из честнейших людей, которых я когда-либо знал, но совершенно не человеком действия. Он вечно старался нс испортить отношений ни с одним человеком, медлил там, где настоятельно требовалось быстрое решение, он был убежденным социалистом, пришедшим к социализму путем теоретического усвоения исторического материализма, но не обладал здоровым пролетарским чувством, приобретенным в нужде и бед ствиях. Помимо грубого насилия над личностью, пробуждающего здоровое стремление к праву, одно только пролетарское чувство в состоянии создать революционный дух и революционную энергию. Он был резкой противоположностью Ландсбергу. Он любил пролетариат в той мере, в какой тот его ненавидел, он готов был пожертвовать всем для социализма с такой же охотой, с какой тот готов был использовать социализм для удовлетворения своей ненависти; добром и предупредительностью хотел он склонить буржуазию в пользу пролетарского дела, ему недоста зало ненависти к буржуазии. При этом я имею .в виду не отдельного буржуа, что я подчеркиваю во избежание искажений, ибо к нему я тоже не питаю ненависти, с ним я борюсь. Он полагал, что существование буржуазии не является необходимостью, что она не нужна, может быть и вредна, но он не питал к ней ненависти, и поэтому у него не было энергии для осуществления своей воли, являвшейся продуктом исключительно головного увлечения. Он не говорил: „я хочу! и потому что я хочу, поэтому так должно быть!*. Ни разу еще он не сказал: я хотел бы, что свидетельствовало бы все же о наличии некоторой доли энергии. У него все сводилось к одному: если бы та:-: было. Это означает, что наличие какой бы то ни было энергии исключено, означает лавирование, соглашательство, а не принуждение. В собственной партии он был иным, там он неуклонно добивался своего. К тому же выходило так, что в решающих вопросах сн сам неясно себе представлял, чего он хочет, и поэтому вдвойне медлил. В области внешней и внутренней политики он всецело находился под влиянием Каутского, в области же экономической—под влиянием Гильфердинга. Он ценил их теории, но видел, что на практике он должен действовать иначе, чтобы не раствориться в шовинистической, стоящей в вопросах экономики за гражданский мир, борющейся с социализмом социал-демократия.
Относительно Каутского и Гильфердинга должен сказать несколько слов. Об обширных исторических познаниях Каутского и о его значении, как крупного историка, говорить не приходится. Но есть большая разница в том, выступает ли кто-либо, как .анатом или как хирург. В одном случае он может бьЛь авторитетом, в другом—неудачливым работником. Никто не смеет оспаривать его права подвизаться в области анатомии в качестве авторитета, но всякий, кто преисполнен честных намерений к нему и к человечеству, обязан, в случае, если он снова захочет сделать попытку операции над живым телом, крикнуть ему: «руки прочь!-. То же надо отнести и к Каутскому. Среди живущих он является первым анатомом научного социализма. Убедительно и исчерпывающе он доказывает исторически, что то-то и то-то должно было быть так-то и так-то, по таким-то и таким-то причинам. Но рассматривается ли определенный факт с точки зрения исторической или современной, это громадная разница, равно как и то, украшается ли данное явление ореолом давно прошедших времен, или же лично вмешиваются непосредственно в ход событий. Основные теории, могучие скалы принципов, часто должны быть в моменты действия смыты одним движением руки для того, чтобы этим же принципам и теориям проложить дорогу к победе. Кто хочет демократии, тот должен хотеть пролетарской диктатуры, пока существующая диктатура не будет сломлена и уничтожена. И диктатура должна продолжаться до тех пор, пока не возникнет социальная демократия, фундамент которой будет заложен в период пролетарской диктатуры. Точно так же—это относится и к Каутскому, и к Гильфердингу — дело обстоит и с социализацией, которая должна последовать не по производствам, а органически из центра, но органически не в том смысле, что медленно и постепенно, а в том смысле, что планомерно. Но кто обсуждает такие вопросы с научной точки зрения, тому должно быть ясно, что он не должен выступать каждые две недели с новой программой. Исследовать вопрос научно и выяснить его, это значит ясно и определенно продумать все возможности и на основании этого теоретически установить правильный путь и правильный метод (при чем оба зо всяком случае не должны колебаться в ту или иную сторону, в зависимости от действительного или предполагаемого настроения масс).
так, чтобы практика в состоянии была, руководясь теорией, выпрямлять свою линию.
Итак, Гаазе находился, как я уже сказал, под их влиянием, и так как брожение в массах возрастало, то и они медленно поворачивали влево. Если бы Гаазе в ноябре и декабре был таким, каким он стал в марте, то многое пошло бы совсем иначе. Однако, несмотря на разногласия по существу, должен сказать, что мотивы, которыми руководствовался Гаазе, были в высшей степени честными. Он не понял значения ситуации и слишком доверял своим партнерам.
Дитман совсем превратился в тень и рупор Гаазе, как в кабинете, так и вообще. И его доклад на съезде советов был составлен Гаазе в таком виде, что то мнение, которого придерживался тогда последний, вполне ясно было изложено перед аудиторией.
25 ноября в канцелярии рейхстага состоялась конференции представителей отдельных немецких государств. Я настойчиво убеждал Гаазе, что мы должны устроить совещание с нашими товарищами, участниками конференции, с привлечением наших товарищей из Исполкома до или, если это невозможно, по крайней мере, после конференции. Однако он заявил, что этого нельзя делать, так как таким образом будет нарушена совместная работа из-за недоверия, которое может возникнуть вследствие нашего поведения. На мои возражения, что, если бы даже такая опасность и существовала, мы все же обязаны влиять в том направлении, чтобы работа велась по всей стране единодушная и ясная по своим целям, он заметил, что все находится еше в неустойчивом состоянии, и что мы не должны связывать себя поспешными решениями. За это пришлось потом горыо поплатиться. Это проклятое лавирование, этот вечный страх остановиться на определенных ясных принципах и ясных тактических мероприятиях вызывали постоянную неразбериху и ег.о собствовали дезорганизации в управлении, делали нас игрушками в руках, как выяснилось потом, обманывавших нас демагогов / рутинеров, которые совместно со своими приверженцами и в союзе с Зольфом, Эрнбергером, Шиффером и другими, постоянно имели перед собой определенную контр-рсволюционную цель. К тому же Гаазе был, скажем, слишком скромен, чтобы пользоваться
своими правами председателя. На мои настойчивые заявления, что он должен попеременно с Эбертом руководить заседаниями кабинета и др., он неизменно отвечал: внесите такое предложение, против чего я протестовал, заявляя, что я не стану вносить такого рода предложения, которые являются общепризнанными вещами, ибо я считаю, что в противном случае это было бы умалением его достоинства. Ничто не помогало.
И на этой конференции заседания вел Эберт, как дневные, так и вечерние, и так как он председательствовал мастерски, то придавал заседаниям такое направление, какое хотел и какое ему нужно было. С столь хорошо идущей к нему напыщенной важностью он открыл конференцию .демократичсски-социалисти-чсских республик* многословной речью и предложил порядок дня. согласно которому сначала записаны были выступления с докладами всех ведомств, начиная с Зольфа и Эрцбергера, а затем конференция должна была закончиться обменом мнений. Этот порядок дня был намечен не кабинетом, а Эбертом и Гаазе. Эйснер высказался по порядку дня против этого предложение и предложил выделить следующие пункты: 1) вопросы о перемирии и мире, 2) отношение входящих в Германию государств к последней и 3) хозяйственные вопросы. Липинский поддерживал Эйснера, а Ульрих—Эберта и в результате было решено сначала прослушать рефераты, а затем расчленить дискуссию. В действительности Эйснер, сам того не сознавая, играл на руку Эберту, ибо Эберт хотел того, чтобы говорили о прошлых грехах, дабы предупредить вынесение практических решений, связывающих кабинет. Конечно, внешняя политика имела серьезнейшее значение, и вопрос о-буржуазных министрах требовал настоятельного разрешения. Но оба эти вопроса нельзя было разрешить в духе социализма и революции тем, что о них разговаривали, а только тем, что экономические вопросы—сюда относятся вопросы о финансах, о демобилизации и о продовольствии — должны были быть разрешены в социалистическом духе, что сам собою вызвало бы или паническую отставку всех от Золь га Прейса, или же разоблачение правых социалистов.
Конференция прошла как ГернбергскаА стрельба, усилила опасть Ландсберга и оставила после себя еще более расколотой Независимую Социалистическую Партию. Возобновленные мяо.-.
усилия добиться созыва совещания наших товарищей к концу совещания окончились неудачей, так как почти все участники отклоняли ото предложение, особенно Гаазе, Эйснер и принадлежавшие к левому крылу товарищи из Готы и из Брауншвейга. Можно было притти в отчаяние.
27 ноября я читал реферат на пленарном заседании Берлинского Сов.ета Рабочих Депутатов, где, между прочим, заявил: .предателем революции является тот, кто низводит ее до движения за заработную плату". Затем я выступил против забастовок и слово в слово сказал следующее: „Ия заявляю ясно и отчетливо, что всякий предприниматель, который будет саботировать хозяйственную жизнь или хотя бы оказывать пассивное сопротивление, будет беспощадно экспроприирован без какого бы тс ни было возмещения".
Когда на другой пень я явился на заседание кабинета, Ландсберг спросил меня: .Коллега Барт, скажите, если только вы действительно в вашей речи, как об этом сообщают все газеты, угрожали экспроприацией, — кто, спрашиваю я вас, уполномочил вас на это?".
Я. .Да, я эту фразу произнес! Кто меня на это уполномочил?"
Ландсберг. .Да, ведь по этому исключительно важному вопросу мы не принимали никакого решения".
Я. .Но на это меня уполномочила революция, и вы можете быть уверены, что то, что я говорил, будет осуществлено. Впрочем. если вы имеете что-либо против, то, пожалуйста, скажите об этом сейчас же, тогда я сделаю надлежащие выводы и выйду из правительства".
Ландсберг. .Нет!"
.А вы имеете что-либо против?—спросил я Шейдемана.
Шейдеман. .Нет!"
.А вы?"—спросил я Эберта.
Эберт. .Приступим к порядку дня!"
Я. .Значит и вы тоже ничего не имеете против, это означает, что вы согласны с моим заявлением".
29 ноября я внес в кабинет предложение делегировать меня и одного Народного Уполномоченного из Соц. Партии на съезд представителей фронтовых советов солдатских депутатов, который
должен был состояться 1-го декабря з Эмсе (курорт). Эберт. Ландсберг и Шейдеман решительно выступили против этого. Гаазе и Дитман поддерживали меня. На мое заявление, что я так или иначе поеду, дадут ли они свое согласие или нет. они объявили, что делегировали уже своего представителя при высшем военном командовании—Гибели. После этого между мной и тройкой произошло резкое столкновение, я упрекал их в неколлегиальном поведении, граничившем с подвохом и обманом.
Здесь нужно заметить, что, несмотря на чрезвычайные усилия, мы не находили ни одного товарища ни на пост товарища статс-секретаря в военном министерстве, ни на пост представителя правительства в высшем военном командовании, то-есть для обоих важнейших постов у нас не было ни одного представителя.
В субботу я выехал в Кельн и оттуда з воскресенье райо утром в открытом автомобиле в Эмс. куда мы прибыли в три четверти двенадцатого.
Я сказал своему спутнику: .По-моему, мы отправляемся сей-зт в логовище льва, т.-е. в центр контр-ревслюции. Если меня застреля: или арестуют, дай сейчас же знать об этом в Берлин*. К величайшему моему удовлетворению, я ошибся. Съезд представителей не был ни в коем случае революционным, но не был и безусловно контр-революционным. Как и во всех советах солдатских депутатов это было вполне соответствовавшее солдатской психологии собрание, лишенное почти всякого политического понимания, пре исполненное мелкими и мельчайшими заботами текущего д- . собрание, где, за немногими исключениями, каждый в отдельности рассматривал все вопросы только сточки зрения личных интереса, не представляя себе в сущности, чего будут требовать его интересы завтра. Единственное прочное ядро на съезде составляли делегированные туда офицеры, к которым, впрочем, большинство собрания относилось если не враждебно, то настороженно; *та группа делегатов настолько сумела подчинить своему влиянию собрание, что их интересы и интересы других делегатов не толь:-, не противоречили друг другу, но оказывались вполне тождес:энными. И поэтому вышло так. что все принятые там резол.' дни носили исключительно поенный характер, совершенно игнорировавший основную сущность революции. Сколько тогдаш.- их д=?
гатов, вероятно, схватилось впоследствии за голову, поняв проявленную ими близорукость?
Когда я вошел в зал, в это время как раз говорил Гибель, бессовестным образом натравливая собрание на спартаковцев, говорил о правительстве, состоящем из людей различного направления. сдвига которого в сторону большевизма не допустят представители Социалистической Партии. В конце заседания он призвал поддержать правительство .Эберта-Шейдемана".
После наступившего потом обеденного перерыва я получил слово, и, встреченный слабыми аплодисментами и протестующими возгласами, дал в полуторачасовой речи картину действительного положения вешей. Я изложил собранию, как обстоит дело с армией на востоке и на западе, каковы наши отношения с Польшей и какое влияние оказало перемирие. Затем я дал картину продовольственного положения с тем, чтобы вслед за этим обрисовать экономическое положение и вытекающую из него политическую ситуацию, в интересы которой они, понятно, только тогда будут вовлечены, когда сменят свои мелкие солдатские интересы сего дняшнего дня большими интересами завтрашнего дня. Под конец я апеллировал к чувству солидарности присутствовавших и закончил свою речь при бурных аплодисментах собрания.
В дискуссии травля спартаковцев уже нс пользовалась успехом. и даже Гибель, предупрежденный этим настроением, принял другой тон. То, чего я в Эмсе надеялся достигнуть, я достиг, а именно—применения против нас фронтовых частей стало невозможным. Для того, чтобы они перешли на нашу сторону, была необходима суровая школа жизни.
В понедельник я поехал в Маннгейм, чтобы выяснить обстоятельства убийства одного французского военнопленного в тамошнем лагере для военнопленных, но дело уже было ликвидировано до моего появления.
Тогда я поехал в Кассель к высшему военному командованию. После многочасовой беседы с Грэйером я получил ясное представление о поступках и замыслах этого учреждения, которое я формулировал майору Гарейсу, отвечая на его вопрос после совещания, следующим образом:
.То, что я до сих пор предполагал, в этом я теперь уверен-. Здесь и высшем военном командовании сходятся нити контр
революции. Сегодня и завтра нам нечего вас опасаться, но послезавтра — несомненно, нужно будет опасаться, послезавтра, этг значит после заключения мира. Я признаю ваше право на контрреволюцию, но берегитесь проиграть в борьбе ибо тогда: око за око, зуб за зуб*.
Эти слова я произнес в присутствии нескольких членов совета солдатских депутатов, и Гарейс был так смущен, что нс нашел слов для возражения.
6-го декабря я вернулся в Берлин. Вечером я был на одной из конференций, происходивших в рейхстаге. В три четверти пятого я ушел оттуда, чтобы отправиться на заседание кабинета. Когда я проходил по коридору, мне встретился Пааше, который схватил меня за руку, намереваясь увлечь меня в один из боковых выходов.
.Скорей, скорей, товарищ Барт! Все здание полно солдат! Исполком только-что арестован. Идемте скорей!*
.Вог как, — сказал я, — в таком случае я поскорее хочу посмотреть, что произошло, и послать их ко всем чертям*.
.Дружище, вы с открытыми глазами катитесь навстречу своей гибели!" — воскликнул он и убежал.
Я обогнул коридор за угол, там было множество солдат, которые уже арестовали нескольких курьеров Исполкома. Я ринулся туда и закричал: .Где ваш начальник?*.
Они указали на лестницу, посреди которой стоял гельдфебель Я зарычал изо всех сил:
.Эй вы! Фельдфебель! Идите-ка вниз! Только скорее.'*
.Чего нужно этому молодцу! Задержите-ка его!* — крикнул он солдатам, на что я закричал солдатам, а также и ему:
.Моя фамилия — Барт, Народный Уполномоченный! И вы сойдете вниз, или же я заставлю ваших людей задержать вас! Двигайтесь, гоп, скорее, идите сюда! Что вы затеяли? Знаете ли вы. что вы совершаете государственную измену, что я мегу постазить вас со всеми вашими людьми к стенке? За кого вы стоите, товарищи? За революционное правительство или за контр-револю-цию, за монархию?*.
.Мы стоим за республику!* — воскликнули солдаты.
Я пошел с фельдфебелем Фишером в отдельную комнату, где он мне рассказал, что он явился по распоряжению правительстза
с предписанием арестовать членов Исполкома и сломить всякое сопротивление.
Самый приказ он получил от коменданта Шпиро. Я подозвал двух солдат и отдал им приказание держать его до тех пор, пока я не вернусь. Затем я пошел в совещательную комнату Исполкома. Члены Исполкома сидели спокойно и тихо вокруг стола, помещение же было наполнено солдатами со штыками, насаженными на ружья. Солдаты порядком шумели.
.Тише там! — крикнул я,— тише! И смирно, если с вами говорит член правительства, находящийся при исполнении своих обязанностей!*
Они моментально притихли, услышав слово правительство в соединении с резким тоном.
.Если бы меня не знаете, то сообщаю, что фамилия моя Еарт, .Народный Уполномоченный! Каждый из вас должен подчиняться моему приказанию! Кто ваш начальник?“
। В мгновение ока у двери появился начальник и, предварительно извинившись, дал следующее показание, отвечая на мои вопросы:
.Моя фамилия—Шмидт. От одного товарища, которого я знаю, и который неоднократно доставлял мне приказы, я получил подписанный и снабженный печатью правительства приказ арестовать Исполнительный Комитет. Если вы утверждаете противное, то в таком случае нас обманули. Я сейчас же пойду с несколькими людьми арестовать того, кто передал мне приказ, и приведу его сюда. Но дайте мне, пожалуйста, подписанный вами приказ".
Вошел еще третий отряд. Я говорил еще раз с тремя начальниками; оказалось, что все они были введены в заблуждение ложными приказами.
Когда солдаты вышли из комнаты, Исполком стал совещаться о том, какие энергичные меры следует предпринять. Я сказал: .не говорите много, а лучше идите во все казармы и позаботьтесь о выяснении всей истории-. Но тут уж ничего нельзя было поде-лать. Они уже произносили речи.
Я поехал в полковые казармы, где увидал среди членов Совета габочих Депутатов Шпиро, успевшего за этот промежуток времени провозгласить президентом толстого Эберта. Шпиро подчинился моему приказу об его аресте при казарме. Совет Рабочих Делу-
татов обязался арсстоЕать Коллина Росса. Феллихнера и Меттерниха, и на следующее утро был произведен допрос. При допросе выяснилось, что Феллихнер, Кребс, Коллин Росс и Меттерних, орудовавшие через своих агентов внизу, находились на службе у капитана Лоренца из военного министерства, у барона Штумма из министерства иностранных дел и у тайного советника Симонса из канцелярии рейхстага, а также у Мозера, секретаря Ландсберга. Дело было передано затем для расследования комиссии; результаты расследования мне неизвестны.
Но вечером на улице Инвалидов произошла стрельба. Вину в происшедшей стрельбе нсс,нг-эяду с вышеупомянутыми личностями, еще некий Кребс, член Совета Солдатских Депутатов, действовавший опять-таки по поручению коменданта города Зельса. Расследования до сих пор произведено не было. По имеющимся у меня сведениям о событиях 23 и 24 декабря я теперь предполагаю. что вся история была проделана по поручению Ландсберга, но что исполнители испортили все дело, перепутав последователь:-ость во времени. Тогда, незадолго до Съезда Советов, Ландсберг хотел поставить съезд перед совершившимся фактом, так же, как он стремился произвести то же самое на востоке против поляков.
Однако и здесь, как и там, он промахнулся, ибо, при проявленных им блестящих стратегических талантах, у него был слишком глупые подчиненные.
Все это должно было происходить следующим образом: сначала должна была быть потоплена в крови демонстрация на улице Инвалидов и Шоссейной улице; сопротивление демонстрантов должно было привести солдат в сильнейшее возбуждение, затем разъяренная толпа должна была арестовать Исполнительный Комитет и при малейшем сопротивлении уничтожить его. затем провозгласить Эберта президентом, объявить осадное положение и подавить всякое сопротивпение. Агентство Зольфа должно было действовать тогда таким же лживым образом, как на Рождестве ло время травли спартаковцев, президент и министерство, составленное исключительно из социалистов большинства должны были сейчас же объявить срок выборов в Национальное Собрание, и все население из благодарности за спасение от совершенно неожидан: ?й Для них опасности должно было бы пасть ниц. Эх. б;.ло бы не только избирательным лозунгом при выборах з Нлциональнэе
— по —
Собрание, но и окружило бы их ярким ореолом славы за ту ловкость. решительность и энергию, с которыми они уничтожили зло с корнем.
На вечернем заседании кабинета 7 декабря, использовав заодно мои впечатления от поездки в Эмс и Вильгельмгсгс. я потребовал правдоподобных показаний, ареста Симонса Штумма и Лоренца, немедленного назначения следственной комиссии и затем очищения военного министерства и министерства иностранных дел и смещения Вельса. Назначение комиссии было принято, все остальные предложения были отклонены 5 голосам;-.
Я колебался, не зная, выступить ли мне из кабинета, или нет. Доказательств соучастия Социалистической Партии у меня не былс. Если они были невиновны, то тогда недопустима была политика воздержания, если они были виновны, то их действия имели целью удалить нас, и тогда я не только не должен был слагать с себя обязанности, а, наоборот, должен был стараться собрать обвинительный материал, чтобы рассчитаться с ними на Съезде Советов.
9 декабря в воскресенье между нами произошло вечером довольно горячее объяснение в кабинете. Утром на заседании Совета Солдатских Депутатов председатель Потсдамского Совета Солдатских Депутатов, Гейне, сообщил, что генерал Лскис, во главе сильных и вооруженных воинских частей, в которых нет никаких советов солдатских депутатов, расположился между Потсдамом, где ими сорваны красные флаги, и Берлином. Эберт заявил, что это в порядке вещей. Гвардейская кавалерийская стрелковая дивизия, пробывшая все время на фронте, должна вступить в Берлин, место своей гарнизонной службы, чтобы затем быть распущенной. Здесь они пробудут не более двух дней, часть же только один день, так как эти полки будут расположены не в Берлине, а в разных других местах Средней и Западной Германии, но их желание вступить в Берлин надо удовлетворить. Я резко высказался против подобного рода расточительных забав, требующих ненужных расходов на уголь, транспортирование и прочих значительных затрат, и потребовал их немедленного роспуска и доставки на места. Мои пять коллег также высказались за то, чтобы их впустить, раз они уже расположились под Берлином. В это мгновение появилось около ] 0 членов Исполкома, потребовавших разъяснения этого происшествия. Эберт дал такое же объяснение, как и раньше.
Ill —
Появившиеся члены Исполкома, представители Социалистической Партии и представители солдат присоединились к предложению Эберта, возражали лишь независимые (U. S. Р.). Наступила полночь, пока мы сошлись на том, что два социалистических члена Исполкома и я выедем переговорить с командным составом и с солдатами, и на следующее утро должно быть принято окончательное решение.
Затем мы поехали в Ванзее, где повели переговоры с капитаном Дабстом. После короткого, но весьма резкого столкновения он дал все нужные нам разъяснения. Мы говорили также по его инициативе частным образом об офицерском вопросе вообще и о его личности, в частности. В результате он отказался от своих пессимистических мыслей покончить самоубийством и под конец сердечно благодарил меня.
На другое утро мы совещались в кабинете с Шейхом и Денисом, и с их стороны мы получили обещание точно следовать нашим указаниям.
, Теперь я утверждаю, что Ландсберг с товарищами и здесь обманули нас. Что же касается Шейха и Лекиса. то к их чести могу напомнить, что Лекис ушел, а Шейх подал в отставку. Я утверждаю: кавалерийская гвардейская дивизия была вызвана Ландсбергом и товарищами за нашей спиной, для того, чтобы после бунта 6-го декабря помочь войскам Ландсберга-Эберта—Шейдемана при уничтожении берлинского пролетариата и находившихся на его стороне войск.
В этот же день Ландсберг возбудил вопрос о телеграмме Иоффе1). В сжатой и короткой форме я дал разъяснения, то же сделал и Гаазе. На это не последовало никаких дальнейших вопросов и никакого ответа. Б конце заседания я спросил, что это означает, и не желают ли они. чтобы из всего сказанного были сделаны известные выводы, на что последовал ответ: .нет. для нас вопрос исчерпан".
Однако к этому я хотел бы еще добавить следующее: если даже предположить, что деньги, переданные мне немецкими
1) В этой телеграмме Иоффе упоминает, что он дал Народном. Улол-номочеиному Барту несколько сог ткечч марок и оружие на чодгогзон;. р-ас-ЛЮЦИИ.
товарищами, исходили от Иоффе, то и тогда я считаю радио Иоффе более чем глупыми; ведь, если бы я в свою очередь назвал имена тех товарищей, то они наверняка не были бы в живых, контр-революция уничтожила бы их. Впрочем, эти радиотелеграммы были величайшей глупостью и с точки зрения Советской Республики; я нс думаю, что найдется еще такой человек, который бы так чванился злоупотреблением права экстерриториальности. Для всей буржуазной своры трудно было себе представить более приятную находку. Для доказательства привожу ответную статью из .Фрейгайт* от 11 декабря 1918 года;
НА .ФОНАРНЫЙ СТОЛБ"!
Статья Эмиля Барта.
.Представление о том, с какой сатанинской радостью неистовствовал бы белый террор, дает сегодняшняя передовица s .Дейче Тагесцейтунг", озаглавленная .Немецкая революция--русские деньги*.
. Некий господин П. Б. требует высшего имперского суда, это значит, что он требует применения параграфа о государственной измене, это значит, что он требует голов тех, кто во время революции стояли в первых рядах. Он требует голов вождей победоносной революции. И можно себе представить, сколько голов потребовал бы этот господин, если бы победила контрреволюция.
.Как и по каким причинам появилась телеграмма Иоффе, и не является ли она, как я предполагаю, мистификацией, сказать не могу; но одно я могу сказать: сколько там слов, столько неправильностей. Я целиком подтверждаю мое заявление, и я добавляю еще к моему объяснению, что, насколько я знаю, никто из товарищей, передавших мне деньги, ничего нс получал от русских. Я, конечно, не отрицаю и того, что в течение ряда месяцев действовал в явно революционном духе. Я не отрицаю того, что заботился о получении нескольких тысяч штук огне :трельного оружия и несколько тысяч ручных гранат для вооружения берлинских рабочих. Я нс отрицаю также и того, чго это оружие было распространено по всему Берлину при помощи превосходной организации. Я не отрицаю того, что в Берлине
не было ни одного крупного предприятия, которое, со своей дружиной во главе при наступлении революции, не было бы в состоянии справиться с полицией. Я не отрицаю того, что если бы дело дошло до борьбы, то это стоило бы многих жертв. Но я категорически заявляю, что никому и никогда не позволю заявлять, что я действовал в интересах иностранцев.
.Я действовал в интересах революции, в интересах социализма, в интересах человечества. Я действовал в том направлении, чтобы создать нелегальную организацию из несколько тысяч человек, которые, хотя и не находились в окопах и получали тогда, якобы, высокую заработную плату, готовы были с радостью рисковать своею жизнью во имя спасения миллионов жизней на фронте. Приходится лишь пожалеть, что это произошло только в 1918 г., а не несколькими годами раньше. Если бы это произошло раньше, то тогда были бы сохранены миллионы человеческих жизней, и Германия была бы предохранена от полного распада.
F Все это правда. Правдой является то, что об этой нелегальной организации правление Независимой Социалистической Пас-тии узнало только тогда, когда изменить уже ничего нельзя было. Я охотно констатирую, что тогда не было произнесено ни одного слова сомнения, и все они с радостью и целиком отдались выполнению необходимой работы.
„Итак, сегодня я сообщаю больше того, что было сказано в моем вчерашнем заявлении, и меня не пугает требование моей головы, исходящее от того органа, кровожадность которого не удовлетворена морем крови, пролитой во время войны. Но я должен теперь же заметить, что им следует быть осторожнее в своих выражениях. Ошибкой всех резолюций было то. что сострадание и гуманность удерживали от действий, являвшихся необходимостью для сохранения их безопасности. И я вполне определенно констатирую, что и в России Октябрьская Революция была до тех пор мирной, до тех пор не применяла террора и не пролизала крови, пока противная сторона не дала воли {своей кровожадности и вожделению к власти. И наши кровожадные гиены, справлявшие в течение четырех* лет поминки и жившие этим, и, находясь на большом расстоянии от фронта, требовавшие еще больше крови и больше трупов, чтобы из крови ’Рг’’
В мастерской геомансхой реоолиил
Ill
и костей убитых и искалеченных добывать деньги и еще раз деньги, эти гиены жаждут нашей крови, наших голов, чтобы обезопасить сбои барыши, свое святая святых.
.Но пусть они поостерегутся, пусть они не кричат слишком громко, потому что в нынешний период возбуждения и ожесточения в высшей степени легко довести до крайностей; и они должны сказать себе, что сегодня у власти м ы, что если для них зредно, что наши головы еще у нас на плечах, то столь же вредно и опасно для нас, что у них на плечах их головы. Пусть они поостерегутся слишком раскрывать свои завтрашние намерения уже сегодня, ибо никакая власть на земле не сможет тогда помешать тому, чтобы это завтрашнее желание не стало невозможным уже сегодня.
.Пусть они поостерегутся расписывать свой белый террор, иначе они могут быть уничтожены нашим террором, который неизбежно возникнет тогда из необходимости самообороны. Я надеюсь, что этого не будет, и не желаю, чтобы это было. Я надеюсь и желаю, чтобы все научились понимать, что предохранить страну от территориальной, хозяйственной и финансовой катастрофы можно будет лишь тогда, если все единодушно сплотятся вокруг знамени свободы и права, вокруг знамени социализма. Пусть усвоят, что благополучие немецкого народа зависит от мирного строительства и восстановления совершенно разрушенной, сочащейся тысячами ран страны, что мы не настолько трусливы, чтобы дешево отдать эту свободу и нашу жизнь. Пусть они усвоят: будь, что будет, мы не убежим, а будем бороться, чтобы победить или умереть. Пусть они усвоят: все те, кто в течение ряда лет, в опьянении войной, прославляли убийство, как высший дар жизни, чтобы потом трусливо устраниться от последствий, те, которые подорвали единство страны, чтобы спасти свой денежный мешок, они должны усвоить, что только лишь благодаря нашему влиянию господствует порядок. и что достаточно одного знака с нашей стороны, чтобы покончить с ними. Пусть они имеют в виду, что их требование— на фонарный столб! —очень легко может сделать их самих украшением этого столба.
.Мы хотим мира — мы готовы к борьбе’-
Новые переговоры о перемирии потребовали в свою очередь некоторых переговоров. 12 декабря пришли телеграммы, извещавшие об интернировании комиссии по ведению переговоров о перемирии, о резких требованиях выполнения условий 11 ноября и об угрозе занятия нейтральной зоны севернее Кельна вплоть до голландской границы. 13-го получилась депеша, в которой сообщалось, что Антанта не признает Советов Рабочих и Солдатских Депутатов.
Здесь как раз сказался талант Эрцбергера выдавать желательные ему вещи за действительно существующие и внушать контрагенту в виде желания последнего то, что являлось желанием самого Эрцбергера. Он предложил разрешить делегатам приехать в Берлин на. Съезд Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, что Фош будто бы отклонил, и, на основании этого отклонения, он сделал вывод о непризнании Советов Рабочих и Солдатских Депутатов. Сделал ли он это по собственному усмотрению или в согласии с нашими тремя столь же правдолюбивыми коллегами, может быть когда-нибудь выяснит будущее. Все же делегаты явились на съезд без всяких затруднений. 16-го вечером Эрцбергер представил нам свой доклад, в котором он особенно настаивал на том, чтобы были доставлены локомотивы и вагоны, и требовал полного использования всех приспособленных для этого фабрик путем введения трех смен и передачи этих работ и иным предприятиям. Я поддержал его и предложил вынести постановление, согласно которому Борзиг должен удовлетворить требования, предъявленные бастующими формовщиками, и сейчас же пустить в ход предприятия. Однако и с этим требованием я остался в одиночестве, было лишь постановлено предложить Борзигу войти с бастующими в соглашение.
13-го и 14-го мы были заняты несколькими выходками со стороны военной камарильи, которая уже снова подняла голову И, не довольствуясь уже защитой границы на востоке, организовывала защиту границы и на западе.
16-го декабря открылся Съезд Советов.
15-го вечером произошло торжественное открытие с приветствиями. Созыв, руководство и устройство съезда было в руках Исполкома, который с прямо-таки отталкивающей ревнивостью следил за тем, чтобы Народные Уполномоченные не посягали на
его суверенитет. Так как Ландсберг с товарищами значительно превосходили в хитрости, крючкотворстве и беззастенчивом использовании своей власти исполкомовского хитреца Рихарда Мюллера, ограничивавшегося речами там, где они действовали. — то дело дошло до нескольких, поразительных инцидентов, из которых я изображу наиболее характерный по своей грубости.
Исполком потребовал на устройство съезда сумму, которой потом едва хватило на половин)’ расходов. Когда потом потребовали увеличения ассигновки, дело дошло до прямо-таки постыднейшего посрамления Исполкома. И так как для окружающих Исполком представлял некоторым образом Независимую Социалистическую Партию, а Народные Уполномоченные—се противников,—насколько это было неверно, .я упоминал уже выше, изо нас была здесь половина,а там только треть,—то естественно мы были также опозорены.
Однако, насколько можно было знать наших товарищей из Исполкома, именно они попали в ловушку, поставленную Ландсбергом. который, можно сказать, держал на поводу членов Исполкома от Социалистической Партии. Но никогда нельзя будет простить им того, что они не позаботились созвать в субботу совещание делегатов Независимой Социалистической Партии.
От Исполкома присутствовал только Пауль Эккерт, совершенно не посвященный в приготовления, которые производил Рихард Мюллер, от Народных Уполномоченных был только я. Товарищи, приехавшие из провинции, подходили ко мне, и мы устроили потом в передней, в которой толкалось масса народу, совещание, на котором сильнейшим образом проявилось» их раздражение против Берлина. Мы обсудили самое необходимое и назначили заседание на другое утро; однако и на это заседание снова не явились влиятельнейшие члены Исполкома. На этом заседании выяснилось, что отсутствие руководства в технической организации являлось злом, но не главным. В принципиальном и тактическом отношении господствовали разногласия, которые нельзя было преодолеть. Крайнее левее крыло составлял Гск-керт. а крайнее правое — Гильфердинг, между ними же каждый составлял фракцию, иные даже по две. Во всяком случае в одном пункте делегаты были солидарны, это—в неблагоприятном отзыве о Берлине, хотя мотивы были самые разнообразные. Тут сказался
новый психоз. Казалось, что часть лучших представителей пролетариата хотела доказать, что и она может явиться воплощением потенцированного неблагоразумия. Человек, в громадных знаниях и революционном воодушевлении которого поистине никто не мог сомневаться, но который сохранил ясный взгляд на реальное положение вещей и обладал тактическим чутьем, этот человек, Лауфенберг, был отстранен, как проныра. Казалось, что слово .принцип- может задушить всякое ясное мышление. Ах, что , в те дни нс являлось принципом? Какое множество людей, едва самостоятельных, нс умеющих действовать без посторонней помощи, разыгрывали из себя рыцарей принципа. Люди, которые в личных отношениях действительно ясно видели, на заседаниях становились фанатиками принципов.
Насколько лишена была плана и руководства подготовка самого съезда, настолько лишены были плана все действия нашей фракции. Из одного чувства соперничества члены се не могли сговориться ни при избрании председателя съезда, ни при выборе секретаря. При назначении отдельных комиссий все предоставлялось случаю. Во всем этом виноваты были наши товарищи из Исполкома и особенно его председатель. О. если кто-либо осмеливался сказать хоть одно слово от себя самостоятельно, того объявляли безусловным предателем идеи советов и сознательным разрушителем системы советов, опорочивали, подвергали спзле и изгнанию.
В понедельник определились 4 группы:
1.	Самая сильная — Гсккерт, Брасс, Мюллер: воздержание во всех случаях.
2.	Группа Гейера, Кенена: воздержание, когда только возможно.
3.	Группа Лауфенберга, Барта: если только возможно — не воздерживаться.
4.	Группа Гильфердинга, Дитмана: ни при каких обстоятел; ствах не воздерживаться.
Ах, это приводило в отчаяние! В насыщенное реполю ;и • < время, когда разговоры являются мишурой, а действие зало быстрое же действие бриллиантом, можно было де.тг. и.гольно притти в отчаяние от того, что в подобное бурное крем .и*кус-ственно приходится устраняться от дел. искусствен о -< .-учл
власть фанатически ненавидящему тебя противнику, давать ренегату неограниченные полномочия на все совершаемые им преступления.
Рихард Мюллер является тем человеком, кого пролетариат может поблагодарить за свое разоружение, кого должны благодарить Эберт-Носке за то, что пребывают в чинах и орденах вместо того, чтобы находиться где-либо в ином месте. Во время своего доклада он сказал: я отказываюсь от дальнейшей деятельности в Исполкоме, и стремился к тому, чтобы свое личное устранение от дел превратить в партийный вопрос: Гсккерт, не имевший никакого представления о действительности и целиком стоявший на вздорной спартаковской точке зрения, заключавшейся в том, что разрушенное должно быть еше раз разрушено,—Гек-керт был полон честолюбивых намерений стать самым радикаль ным делегатом в то время, как Брасс руководствовался исключи тельно результатами своей агитационной деятельности в Рейн ской промышленной области. Они добились во фракции того, что центральный совет подвергся бойкоту, Ландсберг и 1<-о получили неограниченные полномочия, военная камарилья торжествовала по поводу своей полной реабилитации, социалистическая республика была похоронена, а буржуазная республика появилась на свет.
К тому же значительную долю вины следует отнести на счет Дитмана, сделавшего доклад на съезде. Все же я считаю себя обязанным сказать несколько слов в защиту Дитмана. Также, как и Шейдеман и Рихард Мюллер, он предварительно записывает свои речи слово в слово, и эту свою речь он заранее подробно обсудил вместе с Гаазе. Значит, он не более виноват, чем Гаазе.
Итак, тупоумие торжествовало, так как те, кто постоянно изо всей силы кричали : вся власть Советам Рабочих и Солдатских Депутатов! — теперь бойкотировали Центральный Совет.
Что касается самого съезда, то я коснусь его лишь в кратких чертах.
Мюллер три четверти своей речи направил против Совета Народных Уполномоченных. Дитман был весь охвачен соглашательским настроением. Сам я сделал в этом пункте резкий выпад против моих коллег по поводу вопросов о военной кама-
рилье и защите границ. Эберт предстал перед конгрессом и стал воздействовать на него своим простецким крючкотворством, а Гаазе, отчасти по своей вине, не поддержал меня. Я хотел сложить с себя полномочия. Гаазе заклинал меня и упрашивал все же остаться. Он обещал, что поддержит меня в кабинете ч в вопросах о командном составе и о социализации вплоть до крайних пределов. Я остался.
Дсймиг сделал превосходный, но слишком академические доклад. Он говорил то, что было известно, сдаваясь, защищаясь, вместо того, чтобы, как он это впоследствии сделал на 2-ом Съезде Советов, энергично перейти в наступление. Гаазе без всяких ограничений стал на точку зрения буржуазной демократии.
С новыми выборами Центрального Совета было быстро покончено. Потребовалось чрезвычайно резкое выступление, чтобы побудить большинство, состоящее из служащих профсоюзов, обсудить еще раз социализацию. Доклад Гильфердинга был вялый, полный противоречий; факты он ставил на голову. щадил финансовый капитал, об экспортной промышленности, безусловная социализация которой являлась насущнейшей необходимостью, если хотели поднять валюту, и о сельском хозяйстве не упоми-вал. Он требовал отсрочки и объявил социалистическое большинство Национального Собрания фундаментом социализации. Настоящая девушка из чужеземных стран, приносящая каждому дары, одному лучшие, другому худшие, пролетариату—патоку и мыльную пену. Я и здесь выступил резко и добился того, чтобы мое предложение о горнорабочих было принято. Мое выступление против военной камарильи нашло сильную поддержку в демонстрации, устроенной берлинским гарнизоном.
Среди других решений было вынесено два существенных постановления, немедленное выполнение которых было поручено нам.
Первое постановление, относящееся к высшему командованию, гласило:
1.	Командование над армией и флотом осуществляется Народными Уполномоченными под контролем Исполкома.
2.	Символом уничтожения милитаризма и отмены мертвящей дисциплины является уничтожение всех внешних призна
ков рангов и запрещение ношения оружия во внеслужебное время.
3.	Солдатские советы ответственны за надежность воинских частей и за поддержание дисциплины. Съезд Советов Рабочих и Солдатских Депутатов убежден, что подчиненные части будут ради осуществления социалистической революции повиноваться избранным ими самими Советам Солдатских Депутатов и вначальникам по службе". Начальников вне службы больше не существует.
4.	Уничтожение существовавших до сих лор погон, унтер-офицерских галунов и т. д., кокард и эполетов является исключительным делом солдатских советов, а не отдельных лиц. Бесчинства вредят достоинству армии и революции и недопустимы во время возвращения нашей армии на родину. Съезд Советов требует уничтожения всех орденов, знаков отличия и дворянского звания.
5.	Солдаты сами избирают своих начальников. Тс офицеры, которые прежде пользовались доверием большинства солдат соответственных воинских частей, могут быть снова избраны.
6.	Офицеры военно - административных учреждений и чиновники в офицерских рангах в интересах демобилизации оставляются на своих местах, если они обязуются ничего не предпринимать против революции.	•
7.	Уничтожение постоянной армии и создание милиции необходимо ускорить.
Второе постановление, относящееся к социализации, гласило:
.Съезд Советов Рабочих и Солдатских Депутатов поручает .-равительству незамедлительно приняться за социализацию всех - зревших для этого отраслей промышленности, з особенности торного дела*.
Съезд, особенно фракционные заседания Независимой Социа-листи .еской Партии, показал также, что партия нс может остаться единой. Это сознавал каждый, но только никто не moi >--_зать. что из этого выйдет. Если спартаковская группа станет самостоятельна и правое крыло перейдет к Социалистической Пг.рт.-z, г-гд : партия ликвидируется, если же правое крыло остается, тогда внутри партии произойдет борьба, последствия коте рой неизвестны.
I
b) C 20 no 24 декабря.
Вечером 20 декабря должно было произойти совместное заседание Центрального Совета с Народными Уполномоченными. Направляясь из своей комнаты на заседание кабинета, я прошел через длинный зал, в котором происходило совещание с представителями оккупированных областей под председательством Ландсберга. Так как я не мог предположить, что это—параллельное заседание, я остался до конка, и потом на мой вопрос, когда состоится заседание кабинета с Центральным Советом. Ландсберг сказал мне: оно началось уже давно. Я пошел туда и застал там из Народных Уполномоченных только Эберта и Шейдемана и, кроме них, Грэнера.
Насколько неискренне действовали по отношению к нам Эберт, Шейдеман и Ландсберг, можно помять, если принять, зс внимание, что на нашу телеграмму высшему военному команд -ванию от 15 декабря будто бы не было ответа—ответа, кот per: ожидал весь съезд, и в то же время теперь, по окончании съезда, появился Грэйер. Ведь всякому не совсем тупому человеку должно быть ясно, что Грэнер сообщил о своем лрибытии по телеграфу или по телефону и что за-дно с этим он должен был передать и ответ высшего военного командования. В лер:* момент, когда я увидел Грэнера. я был поражен. Объяснения между двумя Народными Уполномоченными. Центральным Советом и Грэйером начались уже давно и прин ли лес.. ?щие сормы. При моем появлении говорил Ламлль из Гамбурге, автор сем : внесенных на съезд гамбургских пунктов, осн:: шихег высшему командованию: из его заявлений я ничего не понял. После него говорил Грэнер, заявление которого . крат:-. . чертах гласило:
.Господа! Благодарю пас за Башу • готовность. на.коль.. возможно, итти навстречу, это сзидетельс:?;. .т с вашем шлооко^-понимании вещей и о сознании великой отзетстэенмссти, ле.жа-шей на вас. Итак, мы все сходимся »-а тем, .то с действ;.-с ш-. л армией и с защитой границ остается так. как было, что д ренные лица нижних чинов, а не советы солдате представляющие материальные интересы солдат. с . дут аы .л .ьс-! создать отношении доверия между офицерами и . . ими ч .
строгую дисциплину и порядок, что по возвращении на родину будет произведена быстрейшая демобилизация, а до окончания ее будет проводиться органический переход к милиционной системе'.
После Грэнера говорили еще двое членов Центрального Совета в таком же смысле, после чего я получил слово и заявил :
.Товарищи, позвольте мне сказать вам, что мне ваше поведение кажется прямо-таки невероятным. Съезд единогласно принял семь гамбургских пунктов. Он принял их, как закон, не как материал, и не для принятия к сведению, ибо восьмой пункт, где это было сказано, он вычеркнул. А теперь подумайте, в тот момент, когда еы собрались здесь, чтобы побудить Народных Уполномоченных, в случае если они медлят или не решаются немедленно приступить к выполнению постановления съезда, в этот момент’ вы злоупотребляете оказанным вам доверием и пасуете перед генералом с нахмуренным челом. Это, говоря откровенно, чистейшее предательство с вашей стороны по отношению к Советам Рабочих и Солдатских Депутатов Германии, по отношению к немецкому пролетариату, это невероятное злоупотребление оказанным вам доверием при первом же вашем деянии. Вы, которые должны быть образцом верности и решительности, которые должны явиться той опорой социалистической республики, о которую должны разбиваться бушующие волны военной камарильи, вы сами сдаетесь. Что должны тогда думать наши товарищи, что должны они делать?
.А вам, господин генерал, я должен сказать, что Съезд Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, который один является авторитетным и суверенным парламентом, собирался не для того, чтобы выносить приятные вам постановления, а для того, чтобы решить, что он считает необходимым в интересах революции. Этим постановлениям вы должны подчиниться без всяких ограничений, и если вы этого не захотите или не сможете, тогда вам придется немедленно уйти. Если же вы не уйдете и будете работать, действовать и выступать против этих постановлений, тогда ьы совершите этим государственное преступление против социалистической республики, которая вам, несомненно, покажет, что она е состоянии от вас избавиться и обезопасить свое существование.
.Товарищи! Я требую, чтобы вы вынесли постановление, согласно которому Народные Уполномоченные должны немедленно снестись с военным министерством в целях обсуждения и разрешения технических вопросов, чтобы к Рождеству этот закон можно было преподнести братьям в зеленых мундирах з виде подарка*.
Эти заявления и их тон отрезвляющим образом подействовали на Центральный Совет, и после того, как явившиеся сейчас же вслед за мною Гаазе и в особенности Дитман энергично поддержали меня, было вынесено соответствующее моим предложениям постановление.
Итак, было решено, что самое позднее до Рождества принятые съездом гамбургские пункты должны стать законом.
Грэнер ушел, и мы немедленно стали обсуждать закон с социализации.
И здесь, согласно моему предложению, было постановлено что предписанием Народных Уполномоченных все угольные шахты, шахты по разработке руды, кали и соли переходят в общее пользование; Советам Раб. Деп. и Советам служащих предоставляются широкие административные полномочия; вопрос о возмещениях остается открытым; предписание это должно быть издано до наступления праздников в качестве рождественского подарка всему рабочему народу Германии. Следующее общее заседание было назначено на 3-е января.
На заседание кабинета 21-го явился Эберт с проектом военного министерства относительно демобилизации. Если странно было, что относительно постановления съезда вступали з переговоры не с военным министерством, то, несомненно, казалось еще более странным, что могло быть сделано подобное предложение, и еще более странно, что его так горячо поддержали Ландсберг и его товарищи. Предложение, которое попирало ногами все принятые до сих пор решения, которое было ясно продиктовано стремлением создать крупную военную силу, и не только это. а еще ввести новую систему муштровки со всеми ее обычными принадлежностями, с суровыми и жестокими наказаниями, с совершенно особым офицерским корпусом, без солдатских советов, расширяя лишь кухонные комиссии.
Возникли в высшей степени резкие и горячие дебаты. С на шей стороны было разъяснено, что этот проект находится j про
тиворечии нс только с нашим предписанием от 12 ноября относительно демобилизации, но также, и притом прямо-таки в провокационной форме, в противоречии с постановлениями съезда и постановлением, вынесенным вчера вечером совместно с Центральным Советом. Далее мы заявили, что совершенно недопустимо принимать подобные постановления без согласия Центрального Совета, помимо этого содержание проекта является нс только насмешкой, но и позорной расправой с революцией. Ландсберг и его товарищи стали угрожать выходом из кабинета. Мы заявили: .пожалуйста, ухолите!". Тогда они переменили тон. Так как при голосовании предложение было отклонено тремя голосами против трех, то они пошли на уступки и согласились на отсрочку вопроса до созыва Центрального Совета.
Эти совершенно излишние, представлявшие чистейший сабо таж дебаты длились до половины первого.
В промежутке Гаазе получил телеграмму от Совета Солдатских Депутатов при высшем командовании восточного фронта, в которой сообщалась секретная телеграмма Гинденбурга следую шего содержания (с сокращениями):
Совершенно секретно! Конфиденциально! Я не признаю постановлений, вынесенных Съездом Сове тов Рабочих и Солдатских Депутатов... Это. право лрина;. лежит только Национальному Собранию...............1	Уста-
новления эти также находятся в противоречии с заключенным между мною и правительством соглашением................
Поэтому данные до сих пор распоряжения остаются в силе.
Г инденбург.
Гаазе горячо запротестовал против подобного рода дерзости. Ландсберг хотя и не одобрял этого заявления, но уверял нас в хороших побуждениях и честных намерениях Гинденбурга, тот самый Ландсберг, который ежедневно кричал караул, если какой-либо из Советов совершал хоть малейшую глупость.
Эберт, которому в кабинете было поручено военное дело, должен был бы первым заявить резкий протест, но он отнесся к этому посланию, как к хотя и неудачному, но, переводя с солдатского языка на обыкновенный, к оправдываемому обстоятсль-
стнами и целесообразном/ заявлению: ибо вплоть до нашего сообщении о перемене в военном лслс нее должно остаться по старому, иначе может наступить полный кавардак.
Я резко выступил против Ландсберга и Эберта и потребовал тогда смещения с должностей всего состава высшего военного командования, ареста и суда над ним.
Горе мне! Горе мне! Как только я мог? Меня чуть било нс подвергли линчеванию.
Мы снова потребовали немедленного созыва Центрального Совета, состоявшего исключительно из правых социалистов. Он. отклонили! Они еще нс подготовили л нс выполнили того, что замышляли, они хотели поставить Центральный Совет только перед совершившимся фактом и заставить его покрыть .вой деяния.
В субботу вечером у Эберта в папке накопилось мнржсстйо дел, и все их необходимо было .спешно’ разрешить, на что должен был уйти весь вечер. В конце заседания Эберт предложил не устраивать в воскресенье заседания, дабы каждый из на: смог выполнить оставшуюся после съезда работу.
Я возразил, указав, что если мы хотим оба важнейших постановления съезда выполнить согласно поручению Центрального Совета к Рождеству, а мы обязались сделать это. то необходимо сейчас же, не медля ни минуты, войти в сношения с военным министерством и министерством промышленности, чтобы заставил их в самом спешном' порядке выполнить все необходимое. Это прямо-такй невыносимо, как они непрерывно создаст и выдумы вают искусственные разногласия и препятствия. Э'ерт ответил, что упрек, сделанный мною, несправедлив и что :н про:. ; него протестует. Искусственные разногласия создаю т. За тра невозможно что-либо сделать и в сношения с военным минис-ер-ством и министерством промышленности можно вступить лиш: в понедельник. Он выразил сомнение о том, чтобы оба дела можно было выполнить еще до наступления праздников.
Гаазе, который снова принялся за слое примиренчесг .о. выступил в качестве посредника. Он заявил, что оба проектi Нужно было бы рассмотреть, но что он был бы доволен. есл« oi. завтра у него нашлось свободное время, хотя бы для г  самых неотложных работ здесь и дома. В результате было решено на воскресенье заседания нс назначать.
В воскресенье у меня был пятичасовой разговор с посланием ст Ленина. В первый раз со времени революции меня информировали о России беспристрастно и вполне объективно. Общее положение России не было ни безнадежным, ни катастрофическим, но было плохим. У них хватило бы достаточно твердой воли и энергии самим настоять на своем, но положение их должно было стать необычайно благоприятным с того момента, когда они смогли бы получить из Германии сотни тысяч техников и квалифицированных рабочих для восстановления своей промышленности. Я подробно изложил ему свою точку зрения и свои намерения, и под коней он заявил мне, что говорил со многими немецкими товарищами, но ни у кого не нашел такого поразительного совпадения с Лениным во взгляде на общее положение дел и в отдельных вопросах, как у меня.
5 понедельник утром к 9 часам мы с Гаазе явились в комнату заседаний. Эберт, Шейдеман и Ландсберг сидели за столом и, смеясь, обсуждали неудачу Шейдемана, которому при наступлении революции пришлось возвратить свое министерское жалованье. довольно престранно распространялся на эту тему Эберт, еще более пространно Шейдеман, пока я не вмешался и нс заявил: .Есе это, конечно, очень интересно, но, право, я думаю, что нам следует использовать наше время для более необходимых вещей, а потому прошу начать".
Эберт откашлялся, пододвинул свое кресло, расправил ставший ему вдруг узким воротник, протер глаза и, наконец, совершенно смущенный, стал говорить, и так как перед ним не было портфеля, в который он мог бы заглядывать, то он беспомощно окидывал взором 70 одного, то другого.
.Коллеги, так дальше продолжать нельзя. Этого не смогут выдержать и самые крепкие нервы. Мы не можем больше править в Берлине ни одного часа. Ведь это невыно симо, в субботу опять все было поставлено вверх ногами. Если сюда войдут 12 вооруженных людей, и стража не окажет сопротивления, и мы также, то они попросту выставят нас, и правительству наступит конец. С этими постоянными депутациями и при вечных угрозах немыслимо больше работать ни одного часа. Мы должны еше сегодня переехать в Веймар или в Рудольф-штадт".
Ландсберг развил эту мысль дальше. Авторитет, власть улицы, правительственные солдаты, которые должны быть готовы к стрельбе, спартаковцы, преступники и дураки, которым место в тюрьме или в сумасшедшем доме, правительство вместе с стра-ной должно выступить протии Берлина и т. д. Целая исповедь прекрасной души в то время, как глаза сверкали ненавистью и презрением.
Гаазе посредничал, особенно подчеркивая ту мысль, что мы одни без Центрального Совета не можем вынести постановления о переезде правительства.
Я стал груб и насмешлив. .Будьте же честны!* сказал я. .скажите, что вы хотите конфликта! Вы саботируете нашу работу, глумитесь над социализмом, предаете республику, чтобы провести в угодном вам направлении маскарадные или готтентотские выборы в Национальное Собрание. Вы тормозите всякую социализацию! Вы выступаете в качестве защитников военной камарильи! Вы хотите оставить Берлин и создать для себя соответствующее настроение в стране! Вы являетесь народным правительством и боитесь и ненавидите народ! Вас, как правительство, породила революция, а вы поносите, клевещете и предаете революцию. Вы хотите в Веймар или в Рудольштадт потому, что если сюда придут 12 вооруженных людей, и стража не будет защищаться (а то, что вы слишком трусливы, чтобы защищаться— это ясно без объяснений), то правительству наступит конец. Правильно! Ну, а если мы поедем сегодня в Веймар или в Рудольштадт, — почему не в Букстегуде или з Каценелен-боген, — и туда придут 12 вооруженных людей, и стража не будет защищиться, и мы не защитим себя, тогда разве не наступит конец правительству? И заметьте еще, что если бы мы теперь же решили немедленно ехать, нам все же пришлось бы запаковать наши вещи, и поэтому мы до завтрашнего утра выехать не смогли бы. Какой подымется гомерический хохот, когда накануне Рождества, когда каждый, кто в состоянии сделать это, приезжает к своим, мы сломя голову, с жуткой таинственностью *\ будем
’) Пр. пергп. Нсперсэсдимач игра елее: .Mit einer urihc/nLchen He.rr-lichkelt*.
— 12S —
удирать от наших семей из Берлина. Прекратите это шутовство, нс тратьте попусту время!**
Эти дебаты продолжались до 12 часов, когда Вааке заявил, что явилась депутация от матросов, которая настойчиво требует, чтобы ее пропустили, так как им отказывают в выдаче жалованья. , Ландсберг, который вообще бушевал в таких случаях, сказал, что мы согласны их принять. Матросы вошли и рассказали, что им отказывают в уплате 80.000 марок жалованья, и что они ни за что не ручаются, если 1600 матросам нс выплатят к Рождеству их жалованья.
Мефистофелевское лицо Ландсберга осветилось фанатичсско радостью. Сияя, он вытащил из кармана печатный листок и заявил: .Вот протокол от 16 декабря, в котором вы обязуетесь сократить флотскую дивизию до 600 человек и очистить дворец. В противном случае вам приостановят выплату жалованья“.
Матросы отрицали заключение подобного соглашения. Их оратор заявил, что они переехали из Киля 9-го ноября по требованию Эберта. Он вызвал их, еще будучи рейхсканцлером, а не Народным Уполномоченным, быть-может, уже тогда с намерением использовать их против революции, как он предполагал это сделать с вызванной, невидимому, им же финляндской гвардией после того, как выяснилось, что матросов в данном случае использовать нельзя. С 6-го декабря, с того самого дня, когда они не позволили своему тогдашнему начальнику Меттерниху использовать их против революции, их стали травить и сделали их существование невозможным. Уже при последней выдаче жалованья им пришлось столкнуться с трудностями. Вельс им заявил, чтобы они уменьшили состав своей дивизии. Они сговорились с Вельсом, что все те матросы, которые не входят в политические и профессиональные союзы, будут отпущены, и что дальше, если понадобятся дальнейшие сокращения, Вельс сам должен будет произвести увольнения, так как им самим трудно будет объясняться об этом со своими товарищами и коллегами. Но для этого необходимо еше предварительное обсуждение и соглашение с Советом Народных Уполномоченных, так как они полагают, что Народные Уполномоченные, в особенности Эберт, не согласятся попросту выбросить на улицу тех матросов, которые были ими призваны и являлись их опорой в первые дни революции. Впро
чем, уже уволено 1400 человек. Они очистили бы дворец к всяких проволочек и готовы сделать это немедленно, если будет решено, что его нс займут никакие другие воинские части, и чтс им разрешат поставить стражу у закрытых дверей. Имеющийся налицо и прочитанный Ландсбергом документ нс является протоколом и представляет из себя совершенно до сих пор им неизвестное, не соответствующее действительности одностороннее изложение дела Вельсом. Если с нами сегодня заключат соглашение, то мы его, конечно, в точности выполним.
Ландсберг должен был подтвердить отсутствие подписей, т.-е. ложность своего первоначального заявления. Мы постановили, что матросы немедленно освободят дворец, сдадут ключи и обяжутся до 1 января сократить дивизию до 600 человек, а уволенных матросов, по возможности, определить в ряды .республиканской милиции-. После сдачи ключей деньги будут выданы на руки.
Мы продолжали заседать еще до половины третьего, пришли к соглашению, что переезд правительства из Берлина должен быть еще отложен, и назначили следующее заседание на 6 часов вечера.
В 4 часа ко мне в комнату явилось под предводительством Доренбаха около 20 матросов с колоссальным ящиком, наполненным ключами. Доренбах заявил мне. что они освсб. ляли дверец, что ключи принесены, и что он будет рад, если при. том сильном возбуждении, которое вызвано несправедливой задержкой жалованья и решением правительства, с уплатой уде? покончено поскорее. В присутствии матросов я позвонил Зельсу л сказал, ему, что матросы здесь с ключами от дворца, следовательно, дворец освобожден, и он должен выплатить им их деньги.
Вельс: „Нет! Так не годится! Они сами должны принести мне ключи, иначе они не получат ни единого пфеннига. Теперь они у меня в руках-.
Я: .Дружище, не делай же глупостей и не говори чепух.. Ключи здесь, и когда мы постановим, кому сдать их на хранение, ты сможешь их получить. Матросы говорят, что они принесли ключи сюда потому, что если бы они пошли в комендатуру, то там дело легко могло бы дойти до неприятных столкновений. Ты, ведь, сам знаешь, какой любовью ты у них пользуешься, и,
В мастерской германской ресолюцмч.
во всяком случае, было бы в высшей степени досадно, если-бы за 24 часа до Рождества, по вине, какого-нибудь легкомысленного малого, произошли неприятные эксцессы".
Вельс: .Это мне совершенно безразлично! Я должен получить ключи прежде, чем выдам им деньги! На мне лежит ответственность".
Я: .Позволь мне в таком случае сказать, что я беру ответственность на себя, этого для тебя должно быть достаточно. Значит плати. Так?"
Вельс: .Нет! Мне недостаточно того, что ты берешь на себя ответственность. Вот, если это скажет Эберт, тогда я согласен!"
Я: .Тьфу, пропасть! Теперь я действительно понимаю, что ни один человек не может с тобой объясниться без того, чтобы нс вступить с тобой в рукопашную. Ты отказываешь мне, таким образом, в доверии. Если бы здесь не было матросов, я бы с тобой поговорил иначе. Заметь только одно. Эберт ни на йоту не меньше и не больше меня. Нас шесть Народных Уполномоченных с совершенно одинаковыми правами. Поистине я ни на секунду не воображал себе чего либо особенного по поводу своего звания Народного Уполномоченного. Но сейчас это ни на что не похоже. Итак, я беру на себя ответственность, и ты выдаешь деньги".
Вельс: .Я не хотел тебя оскорблять. Но Эберт руководит военными делами, значит, если он мне скажет: плати, тогда я могу платить, но если ты это говоришь, то тогда ответственность лежит все же на мне".
Я: .Ну ладно! Я отправлю теперь матросов к Эберту. Пусть он уладит эту историю, раз мне невозможно это сделать, раз ты отрицаешь за мной право это сделать“.
На этом разговор был покончен.
.Вы слышали, что я сказал-, обратился я к матросам, .идите к Эберту, он позвонит Вельсу, и дело будет улажено".
Матросы, разумеется, рассердились, и с руганью и проклятьями потащили за собой свою ношу.
Я принял несколько следующих депутаций и стал обсуждать с товарищем статс-секретаря фон-Меллендорфом его хозяйственный план, когда в комнату вошел секретарь Эберта и попросил
меня сейчас же пойти к Эберту. Я условился с Меллендорфом относительно следующей встречи, сказал ему, какой статистический материал мне желателен, и пошел к Эберту.
В той комнате, где он работал, его не оказалось, так что я пошел в ту комнату, где он жил, постучался и вошел. Эберт бегал по комнате взад и вперед, а Ландсберг, Шейдеман и Вааке сидели.
Они недоумевающе посмотрели на меня, а я на них.
„Вы, ведь, вызвали меня*, сказал я Эберту.
Эберт: .Я? Нет!"
Я: „Ну что вы, бросьте шутить! Ведь ко мне приходил Крюгер*.
Ландсберг: Да, коллега Барт, мы хотели бы посмотреть, не составите ли вы нам компанию?*
Я: „Составить компанию?"
Ландсберг: „Да. Разве вы ничего не знаете? Совершенно ничего?*
Я: „Не говорите же, однако, загадками*.
Ландсберг: „Ну в таком случае позвольте вам заявить, что мы чрезвычайно рады, что вы составите нам компанию в нашем заточении-.
Я: „Что? В заточении? С каких же это пер вы стали шутить?"
Ландсберг: „Я вижу, что вы действительно ничего не знаете?. В таком случае я вам объясню. Нас арестовали матросы. Наша собственная охрана. Ни один человек не смеет покинуть здание, а телефонное сообщение прервано. Значит и вы являетесь нашим товарищем по несчастию*.
Я: Не говорите ерунды! У вас здесь есть телефон? Нет! В таком случае я попробую протелефонировать из своей комнаты. Прежде, чем поверить, я сам должен в этом убедиться*.
Я пошел в свою комнату, взял трубку и на заявление, что сообщение прервано, сказал отвечавшему мне. чтобы он не делал глупостей, что меня должны соединить, ибо мне необходимо говорить. После этого меня соединили.
В этот же момент зазвонил другой телефон, и произошел следующий разговор:
„У телефона Клавунде, председатель Потсдамского Совета Солдатских Депутатов*.
,У телефона Барт. Разве Гейнс больше не председатель П. С. С. Д.?"
„Нет! С субботы я председатель. Отсюда отправляют в Берлин несколько полков пехоты и кавалерии, которые, как мне только-что сообщили, уже с сегоднешнего утра готовы к выступлению. Их вызывает правительство, чтобы подавить спартаковское восстание. Верно ли это?"
.Чепуха! Попытайтесь сделать все возможное, чтобы воспрепятствовать отъезду. Ведь они с ума сошли! Восстание! Кровопролитие накануне Рождества. Прошу вас, примите немедленно меры, чтобы сделать все, что возможно".
.Два поезда уже давно отправлены. Я посмотрю, что можно еще сделать'.
Я сейчас же пошел к Эберту и спросил, кто дал в Потсдам такое распоряжение. Мне ответили: „мы ничего об этом незнаем’. Лица Ландсберга и Эберта сияли от восторга и радости.
Арест с канцелярии рейхстага был уже снят.
Я настоятельно просил Эберта сейчас же позвонить во все военные учреждения, получить справки и издать приказ, отменяющий первый.
Эберт ответил: „Так не годится; это ни на что не похоже, если мы непрерывно будем зависеть от произвола какой-то горсточки и непрерывно будем сидеть на пороховом погребе. С этими порядками необходимо теперь же покончить".
Я сказал ему, что это преступнейшая игра ва-банк, на что я своего согласия не даю и протестую против этой игры энергичнейшим образом. Ведь предпринять какие-либо мероприятия в этом деле можно только в случае соответствующего постановления кабинета, и мы должны самым решительным образом запретить предпринимать что-либо каким бы то ни было военным учреждениям от нашего имени. На это Ландсберг ответил, что он не понимает моего волнения, ведь, не волнуюсь же я по поводу деяний другой стороны. Я возразил, что эта, совершенная в раздражении, по вине Вельса, глупая мальчишеская выходка уже ликвидирована, и что, так как они задержали жалованье, то значительную часть вины должны взять на сеоя. Насильственные действия всегда вызывают противодействие другой стороны, и нашей задачей, задачей Народного Правительства,
является позаботиться о том, чтобы господствовали порядок и доверие, а не дикая, кровавая расправа. Эберт обещал, наконец, позаботиться о том, чтобы из Потсдама не присылали войск, а прибывшие части отправить обратно.
Этим словам я поверил, на эти слова я положился.
В 6 часов у нас было заседание, на котором мы обсуждали постановление о тарифных договорах, о комитетах рабочих и служащих и об улажении рабочих конфликтов. Министр труда Бауэр выступил с изложением постановления и обосновал его, при чем все мои поправки были отклонены.
Это вдвойне важно. Во-первых, потому, что я не несу ответственности за это предписание, которое вполне правильно подверглось нападкам и всячески оспаривалось. А затем (и это гораздо существеннее и значительнее) потому, что, как следует из этого, Эберт, Шейдеман и Ландсберг, которым происшедшее в комендатуре уже было известно (мы же узнали об этом только позже, так как Эберт, когда я хотел поднять вопрос о матросах, заявил, что вопрос улажен), не только ничего не сказали между 6 и 8 часами вечера, но даже воспрепятствовали обсуждению этого вопроса, чтобы сохранить за собой т. -.у-э с.:. -боду действий при выполнении планомерно подгот:-.:.^ -ими выступления.
Ьосле того как с постановлением было покончено. в этот же вечер окончательно было решено пятью голосами против одного назначить руководителем министерства иностранных дел Брск-дорфа-Ранцау, вопреки моим сомнениям и вопреки моему предложению присоединить к нему и Брейтшейда.
В 8 часов наше заседание окончилось. Гаазе и Дхтман сейчас же ушли, не сказав куда, хотя я обратил их внимание на серьезность положения и на мои сомнения. Бо всяком случае я их об этом не спрашивал.
В половине девятого к канцелярии рейхстага подошел огр-: . матросов и расположился во дворе. Несколько человек поднялись ко мне наверх и сообщили, что в Тиргартене стоит песке .-.ко тысяч пехоты, кавалерии и артиллерии с пушками, мин ме тами и пулеметами. Если они сейчас же не у/д.т. то • са выступит весь берлинский гарнизон, и произойдет отчаянна-! резня.
После заявлений, сделанных 3 часа тому назад Эбертом, я счел’ это совершенно невероятным. Я пошел к Эберту и попросил разъяснений. Он стал уверять меня, что ни о чем нс знает, что он отдал приказ вывести все войска из Берлина и что он нс верит сообщенным мной сведениям.
Я сказал, что поеду в Тиргартен, чтобы самому во всем убедиться и, в случае, если показания правильны, от имени правительства отправить войска обратно. С этим он согласился.
В Тиргартенс я говорил с офицером, который мне сообщил, что они действовали по поручению правительства. Затем он отступил со своими частями и сказал, что передаст приказ другим воинским частям.
Я поехал назад и, подойдя к канцелярии рейхстага, увидал около 300 человек гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии в стальных шлемах, со штыками на винтовках, занятых установкой пушек и пулеметов в то время, как во дворе стояли матросы в количестве двухсот-трехсот человек. Я сейчас же отыскал начальника, одного майора, представился ему и спросил, что это означает, и по чьему поручению он действует.
Они находятся здесь по распоряжению правительства, чтоб-' силой удалить матросов из канцелярии рейхстага. Пощади нс будет.
Я отдал контр-приказ об отступлении, который офицеры отказались выполнить, считая, что мои распоряжения для них необязательны.
Тогда я сказал, чтобы три офицера пошли со мною наверх для переговоров.
После объяснений с матросами я добился того, что их пропустили. Наверху были Эберт и Ландсберг. Вместе с офицерами для переговоров пошли наверх также и несколько матросов. Эти переговоры носили дикий и бурный характер, пока не было принято мое предложение, что одна часть войск отступит налево, другая направо, канцелярия рейхстага останется без стражи, а все остальные вопросы будут обсуждены и урегулированы завтра на заседании кабинета.
Эберт поставил еще в условие, что я буду говорить с солдатами и матросами и доведу до их сведения о нашем решении. Это я сделал, и в половине олинадцатого они отступили. В 12 ч.
я покинул канцелярию рейхстага после того, как удостоверился, что все в порядке. Теперь необходимо рассказать, что произошло в канцелярии рейхстага и в комендатуре. Должен отметить, что я узнал об этом только на другое утро.
Когда матросы с ключами в руках покинули мою комнату, они принялись искать Эберта по всему дому, но нигде его не нашли. Это означало для матросов, что денег они нс смогут получить. Тогда они сказали друг другу: вот уже три дня как мы бегаем от Понтия к Пилату, хватит с нас. Пошли вниз к страже — стража также состояла из матросов, не получивших жалованья — и заявили: займите канцелярию рейхстага и телефонную станцию, пока нс получите от нас дальнейших вестей. В их намерения не входил арест Народных Уполномоченных, они хотели только их изоляции, пока нс получат в комендатуре денег. Но то, что это повело к оцеплению рейхстага, к кровопролитию перед комендатурой, в этом повинны были исключительно Эберт и Ландсберг.
Потом матросы взяли ящик с ключами, поехали в глазную квартиру и сообщили, что произошло в канцелярии. Оттуда около 100 матросов двинулись в комендатуру. По пути выстрелами, произведенными из библиотеки, были убиты сзади двое человек, после чего матросы взяли комендатуру штурмом, захватили деньги, предназначенные для уплаты жалованья, и сейчас же схватили коменданта Вельса и его адъютанта Фишера, определенно заявив им, что они до тех пор останутся под арестом, пока не будет доказано, что в убийстве двух матросов они не повинны.
Ни один человек не может одобрить образ действий матросов в канцелярии рейхстага и в комендатуре, но кто бы мог, рассуждая объективно, их осудить? Разве со стороны Ландсберга и товарищей не было сделано решительно псе возможное, чтобы спровоцировать матросов? Разве не для этой цели задерживали они в течение трех дней уплату жалованья? Разве Вельс не издевался, нс глумился над ними? Разве Вельс непризнанием моей ответственности не усилил искусственно их раздражения? Разве то, что Эберт скрылся от матросов, не способствовало разлитию в них желчи? Разве убийство двух матросов не должно было создать возможность вмешательства гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии? Разве не в результате этого убийства должна была быть втянута в борьбу с матросами и республиканская ми-
линия лля подкрепления гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии, при чем гвардейская кавалерийская стрелковая дивизия в течение трех дней была наготове, чтобы в случае необходимости явиться в качестве ангела-спасителя? Однако, довольно вопросов. Я продолжаю.
На следующее утро в день Рождества в 8 часов Берлин содрогнулся ст грохота пушек и ударов минометов. Я пил коте, когда жена сообщила, что стреляют. Действительно стреляли. Около дворца! Б половине девятого приехал мой шоффер, и мы быстро поехали к дворцу. Около комендатуры я вышел и узнал там, что штаб гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии находится в университете. Я пошел туда. Там я встретил капитана Пабста, который мне сообщил, что они получили приказание от правительства, они ничего не могли поделать. Я заявил, что в качестве члена правительства, и так как я здесь один, то, в качестве правительства, я приказываю сейчас же прекратить стрельбу.
.Господин Барт*, сказал Пабст, „я должен действовать согласно данному мне приказу. Я был бы вам очень благодарен, если бы вы добились прекращения резни. Вы знаете — я душой и телом солдат, но то, что я должен стрелять в немцев, вызывает so мне отвращение и ужас. Позвоните-ка в военное министерство. там вы узнаете все подробности".
дискутировать с ним у меня не было ни времени, ни охоты, поэтому я поскорее отправился в канцелярию рейхстага. Гаазе и Дитмана там еще не было, и никого из остальных. Я вызвал военное министерство и между мной и майором Гарбу произошел следующий разговор.
,Я хотел только-что попасть во дворец, чтобы выяснить смысл происходящего. Но дошел только до университета. Там я говорил с капитаном Пабстом. Он заявил, что войска получили от вас приказание предъявить сегодня утром ультиматум матросам и вынудить их выполнить его силою оружия. Господин Пабст сказал мне также, что этот приказ исходит от правительства. 3 чем дело?*
.‘•(айор Гарбу: .Я действую по поручению правительства и могу отменить распоряжение только по постановлению кабинета. Добейтесь этого постановления*.
„Это невозможно, так как члены кабинета отсутствуют. В данный момент во всем здании я единственный член правительства. Но я еще вчера сказал вам, что вы один должны будете нести ответственность за последствия этого распоряжения данного войскам. Вчера еще я смог предупредить столкновение и добился того, чтобы матросы и присланные вами войска отступили. А сегодня резня. Я требую и приказываю зам немедленно прекратить эту кровавую баню**.
Майор Гарбу: -Тогда добейтесь постановления кабинета об отмене военных мер. Без постановления кабинета ничего нельзя поделать-.
„Ландсберг. Эберт и Шейдеман вызвали сегодня кровопролитие, а сами где-то скрываются, чтобы их нельзя было разыскать. Итак, вы заявляете, что без постановления кабинета вы не приостановите военных действий. Я. еще раз обращаю вале внимание на то, что в данный момент подобное постановление не может быть вынесено из-за отсутствия членов кабинета. Далее я устанавливаю, что вы предприняли военные действи без постановления кабинета-.
Майор Гарбу: „Я еще раз заявляю, что главное командование приостановит военные действия только по предписанию всего кабинета. То, что военное командование предприняло военные действия по указанию отдельного члена кабинета, объясняется тем, что, как мне известно, Народный Уполномоченный Эберт ведает в правительстве военными делами*.
„Итак, это означает, что наступление и эту кровавую баню вы предприняли по предписанию Эберта. Далее,— что вы мое приказание оставляете без внимания".
Майор Гарбу: „Нет, нет! Но в данном случае я могу признать контр-приказ, исходящий лишь от всего кабинета, или от Эберта, Шейдемана и Ландсберга, или от одного Эберта*.
„Этого с меня довольно! До свидания! •
Я еще раз бросился посмотреть, нет ли там кого.
Гаазе и Дитмана еще не было, а остальные трое находились в комнате Эберта.
„Кто из вас дал приказ устрой:ь бойню? Кто из вас огзет-ственен за то, что Берлин обстреливают из пушек и заболевают минами?”
„Что? Обстреливают из пушек?* воскликнули разом все трое.
„Если вы лицемерно притворяетесь, будто не знаете, что стреляют из пушек, о чем в Берлине знает уже каждый ребенок, то вы черезчур лицемерите. Этим вы косвенно признаете, что вы дали приказ. Когда в Грюневальде лопается автомобильная шина, то вы от страха падаете со стула и дрожите, как осиновый лист, а когда весь Берлин сотрясается от грохота пушек, тогда вы ничего не слышите? Кто дал приказ?!"
Эберт: „Да я ничего об этом не знаю*.—Ландсберг: .Я тоже ничего об этом нс знаю*.
Шейдеман: „Я совершенно ничего об этом нс знаю".
Я: .Вы ничего не знаете?! Только-что мне заявил майор фон-Гарбу, что он получил приказ от вас! Это верно?*
Эберт: „Я абсолютно ничего не знаю".
Я: „В таком случае кто-нибудь из вас двоих, вы или он, являетесь подлым лгуном и кровожадным негодяем! Подпишитесь все трое здесь: „Военные действия приостановить.1 Военное поло жение отменить! Командующему войсками Лекису предписывается немедленно покинуть Берлин со всеми войсками*.
Ландсберг: „Но мы ведь никакого приказа не давали, поэтому и не можем его отменять".
Я: „Вы подписываете или вы не подписываете?"
Ландсберг: „А нет ли Гаазе и Дитмана, чтобы мы могли обсудить это в кабинете?"
Я: „Вы пытаетесь выиграть время и снова оставить нас в дураках. Но я посмотрю, пришли ли Гаазе и Дитман".
Я как раз попал на Гаазе и Дитмана, которые только-что пришли, и которые все же, как всегда, были преисполнены опти мизма и не верили в то, что Эберт, Шейдеман и Ландсберг лгут. Этого они не могли себе представить. Гаазе полагал, что это—злоупотребление властью со стороны военных, и что те трое хотят покрыть эту выходку.
Заседание началось, и Гаазе сейчас же заявил, что он безусловно верит словам Эберта. Так как он предположил, что у нас царит полное согласие, то решил немедленно позвонить военному министру, чтобы побудить его дать необходимые приказания. Он встал, чтобы подойти к телефону. Эберт вскочил,
словно его укусил тарантул, и заявил, что он сам протелефонирует военному министру.
.Пожалуйста", сказал Гаазе, .мне все равно, кто будет телефонировать, нужно только протелефонировать в этом смысле. Мне это только и важно".
Эберт попросил, чтобы его соединили, и когда он вызвал военного министра, то между ними произошел следующий разговор:
Эберт: .Здравствуйте, ваше высокопревосходительство. У телефона Эберт. Нам только-что сообщили, что на дворец и дворцовую конюшню произведено нападение войсками гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии. Так как нам об этом деле ничего неизвестно, то, по поручению всего кабинета, я настоятельно просил бы вас немедленно заставить прекратить дальнейшее кровопролитие".
.Да, это единогласное постановление кабинета, и мы просим, чтобы военные действия сейчас же прекратились и были начаты переговоры".
Эберт: Благодарю".
После этого от 53-его комитета флота явился Тост просить о выдаче ему удостоверения или доверенности для ведения переговоров с обеими партиями. После сопротивления, проявленного в начале Ландсбергом, он получил то, что просил. Затем явились Коген, как председатель Центрального Совета, и Рихард Мюллер, как председатель берлинского Исполкома, и также попросили полномочий для ведения переговоров. И они получили их.
Затем явилось трос членов 53-го комитета ст областей Яде. Эльбы и Киля, чтобы получить сведения о том, как это произошло, и кто виноват. Они намеревались для защиты своих товарищей вызвать матросов из Вильгельмсгафена, из Леоте, из Гамбурга и Киля.
Точно так же, как и нам, Эберт всем объяснял, что он сам очень поражен происшедшим и не может дать никаких разъяснений, но будет настаивать на скорейшем расследовании дела.
Около половины двенадцатого пришли Коген и Мюллер и сообщили, что соглашение достигнуто, и матросы немедленно осво
бодят дворец, сократят к 1 январи свой состав до 800 человек и предоставят себя в распоряжение коменданта города.
Тогда Ландсберг, скрежеща зубами, заявил: .Что это такое? С бунтовщиками не вступают в переговоры, их у ничтожают*.
На это я дал ему заслуженный им ответ, который он, несомненно, запомнил.
В час устроили перерыв до 4-х.
С 24 по 28 декабря.
Б 4 часа случилась новая неожиданность. На заседание явились представители министерства иностранных дел, всенного министерства и ст высшего командования на востоке. Открывая заседание, Эберт заявил, что здесь находятся господа из министерства иностранных дел, военного министерства и высшего командования восточного фронта по очень важному, большому и спешному делу, и он весьма сожалеет, что Ландсберг уже уехал. Но и он также того мнения, что следовало бы удовлетворить желание представителей трех ведомств. Лучше всего было бы. если бы кто-нибудь из представителей министерства иностранных дел изложил дело по существу.
Один тайный советник из министерства иностранных дел (к сожалению, я потерял заметку с его именем) доложил нам следующее: .Ь'а получили только-что через высшее командование восточного фронта 24-часовой ультиматум Польши, в котором она требует немедленной выдачи с Виленского фронта 10.000 ружей и 500 пулеметов для борьбы с большевиками. Кроме того, немедленного очищения и сдачи Вильны со всем боевым снаряжением, с пушками, минометами, пулеметами и огнестрельными припасами. Мы, министр иностранных дел, военное министерство и высшее военное командование, того мнения, что этот ультиматум нужно немедленно выполнить*. Он, а также представители военного министерства и высшего военного командования, стали подробно обосновывать это противоречивыми и шитыми белыми нитками доводами.
Эберт и Шейдеман, — последний, пуская в ход, что он стал делать еше с 9-го ноября, целый арсенал ласкательных имен для большевиков, вроде — банда разбойников, банда преступников, банда
— ш —
убийц, — поддерживали это требование еще более слабыми доводами -и положениями. Мы трое, будучи з этом вопросе вполне согласны между собой, заявили, что высказываемся против как из принципиальных, так и из тактических соображений. Принципиально по двум причинам:
1) Так как мы во чтобы то ни стало желали мира со всеми нациями, а принятие этого ультиматума означало войну с Россией.
2) Так так мы должны отклонить какое бы то ни было выступление против социалистической России.
Тактические соображения:	з
1) Даже в том случае, если бы Россия была даже не социалистической, а капиталистической и империалистической страной, было бы преступлением по отношению ко всему немецкому народу, и особенно по отношению к восточной армии, начать вейч; на фронте в 2С0 километров с прекрасно организованной и прекрасно дисциплинированной, по донесениям наших военных, армией.
2) Потому, что после того, как министерство иностра:- :- .ас дел. военное министерство и высшее военное комачдоьа- не сели провокационную политику по отношению к Польше, у:ж:-:о сжидать в любой день, что выданное нами оружие будет употреблено против наших братьев.
На это Эберт, Шейдеман и представите."?, мин стерстза иностранных дел, военного министерства и высшего военне.-д командования заявили, что тогда они должны снять с себя вся: ответственность за дальнейшие события.
Мы сговорились отложить обсуждение до 25 декабря и привлечь советы солдатских депутатов восточнсгз фронта, а затем решили созвать и Центральный Совет на 27 декабря. Под конец Эберт и Шейдеман снова заявили, что они так же, как а мы стремятся к выяснению утренних событий.
26 декабря состоялось заседание. Присутствовал <. представители военного министерства, министерства иносграндел, высшего военного командования восточного фронта, согетоз солдатских депутатов восточногофрокга и, хотя и не приглашен? . но радостно сияющий господин Эрцбергер, как пресета, лтель к: и.юсии по ведению м «рных переговоров. Отсутствовали Эберт, Шейдема и Ландсберг, которые в этот день бастовали. Гаазе открыл щ-седание
и вел его. Солдатским депутатам и Эрцбергеру он изложил в общих чертах то, что было сказано на заседании 24 числа. Представители трех ведомств выставили самую тяжелую артиллерию, чтобы нас запугать. Мы снова подробно изложили нашу точку зрения, при этом нас энергичнейшим образом поддержали солдатские депутаты и... Эрцбергер. Представитель министерства иностранных дел представил заодно прошение Виннига, в котором последний предлагал, чтобы его вместо государственного комиссара назначили послом, дабы в случае непредвиденных событий можно было воспользоваться правом экстерриториальности. Мы и против этого выступили самым решительных образом, настаивая на быстрейшем очищении Прибалтики. Особенно поддержал нас в этом Эрцбергер, которой назвал это требование тормазом для выполнения мирного договора и заявил горячий, принципиальный протест против вмешательства министерства иностранных дел в дела комиссии по перемирию. Господа из министерства иностранных дел были обескуражены выходкой Эрцбергера.
Однако, господа из военного министерства и высшего военного командсванйя восточного фронта не приуныли. Они сделали новую вылазку, предложив нам дать Виннигу полномочия для завершения уже начатых в Риге с одним английским генералом переговоров о совместных военных действиях против России. Тут уже вышел из терпения даже всегда спокойный Гаазе. Мы нс только откровенно высказали этим господам свое мнение, мы нс только обвинили их в преступной игре с жизнью находящихся на тянущемся ст Кавказа до Балтийского моря восточном фронте солдат, возвращение которых ставится под сомнение подобного рода преступлениями, но и потребовали еще, чтобы немедленно были вытребованы необходимые документы, по рассмотрении которых мы, быть-может, отзовем представителя министерства иностранных дел и высшего военного командования Виннига из Прибалтики и привлечем его к ответственности. Нас опять поддержали солдатские депутаты восточного фронта и Эрцбергер, который всю деятельность Виннига и остальных господ в Прибалтике назвал вредной работой, направленной против комиссии по перемирию, и пригрозил, что если не произойдет полного изменения и улучшения ь положении дел, то вся комиссия по перемирию подаст в отставку.
Но и тут эти господа нисколько не смутились. Они выставили еще более тяжелую артиллерию. Господа из военного командования восточного фронта сообщили, что английское военное командование в Прибалтике требует, чтобы мы выступили против русских, так как мы, согласно договору о перемирии, обязаны защищать еще не очищенные нами области.
Мы, и особенно Эрцбергер, заявили этих господам, что мы не обязаны защищать эти области от нападения извне, что наша задача заботиться о спокойствии и порядке в оккупированных областях, в чем мы больше всего заинтересованы в целях планомерного и быстрого отхода войск. Далее мы заявили этим господам, что мы привлечем к ответственности, как за простое убийство, всякого, кто прикажет произвести или произведет наступательные действия против России, так как мы не позволим из-за преступного поведения одного или нескольких подвергать опасности жизни сотен тысяч.
Однако, эти господа были упрямы! От имени министерства иностранных дел, военного министерства и высшего командования они единогласно заявили, что чувствуют себя морально с'язан’ ными защитить Прибалтику, так как до сих пор латвийцам и литовцам создание собственного войска было Герма- ей. запрещено, и теперь они не могут оставить беззащитных латвийцев и литовцев на произвол большевиков. И на это с к и получили надлежащий ответ от Эрцбергера, солдатских депутат:з от нас.
Мы постановили отклонить польский ультиматум и запрет :~ь предпринимать в Прибалтике что-либо без нашего согласия и затем заявили, что дальнейшие мероприятия мы оставлю та со:ой.
На это представители министерства иностранных сел. военного министерства и высшего военного командования с.чсва затаили, что тогда они должны снять с себя всякую ответственность зато, что произойдет на. востоке.
Заседание наше кончилось в три четверти второго. На следующее утро при открытии заседания снова присутствовали господа из министерства иностранных дел. из военного министерства и высшего военного командования. Я почувствовал пр.-.лив желчи.
Но, о ужас! Открывая заседание. Эберт заявил, что господа снова присутствуют здесь из-за еще более важного дела. О.
полагает, что самое лучшее, если господа из министерства иностранных дел изложат сущность дела.
Итак, господин из министерства иностранных дел заявил.
.Милостивые государи! Вчера в полдень, после вступления Падеревского в Познань, произошло столкновение между немцами и поляками из-за того, что комендант потребовал удаления вывешенных английских, французских и польских флагов. Немецкие войска были вытеснены из Познани. Этот прецедент в городе Познани вызовет, вероятно, подражание в других местах. Полагаем. что для восстановления немецкого имени и немецкой чести мы обязаны предложить Совету Народных Уполномоченных немедленно объявить Польше войну и двинуть против нее все наши силы".
Ландсберг со всем своим красноречием изобразил порочность Польши и нанесенное нам оскорбление, которое может быть смыто только кровью. Он умолял нас объявить Польше войну.
Мы выразили удивление по поводу этой полной противоречий зигзагообразной политики. Вчера после отклонения польского ультиматума они сложили с себя всякую ответственность за события на востоке, а сегодня они требуют войны с Польшей, которой вчера еще хотели доставить оружие. Более того! Они полагают, что должны будут сегодня снова сложить с себя всякую ответственность за события на востоке, если их предложение не будет принято. Мы считали бы преступлением объявление войны Польше. Зся восточная армия была бы обречена на гибель, наше снабжение, доставка картофеля и хлеба прервались бы, и Верхняя Силезия немедленно была бы для нас потеряна. Но больше того! Польша является частью Антанты. Война против Польши означала бы прекращение перемирия, занятие Рурского бассейна, полное удушение Германии. Мы наотрез отказываемся от этого предложения.	'
В течение нескольких часов Эберт, Шейдеман и Ландсберг со своими приверженцами пытались воздействовать на нас. При голосовании объявление войны было отклонено тремя голосами против трех.
Затем я спросил, выяснено ли, кто устроил стрельбу 24 декабря.
Эберт ответил, что нет, расследование еще не закончилась. Центральный Совет еще нс собирался, поэтому заседание произойдет только завтра. А в это же самое время в . Форвертсе' лежало уже готовое к печати длинное заявление и оправдания трех, которое с первого до последнего слова не соответствовало правде.
Для того, чтобы каждый мог получить полное представление об Эберте, Шейдемане и Ландсберге, приведу текст этого .документа •:
. Что произошло в Берлине 23 и 24 декабря?
На кого падает вина в применении насилия, в устройстве уличной борьбы и братоубийственной войны?
Произошло ли это вследствие . преступного деспотизма * правительства, приказавшего проливать кровь?
Произошло ли это вслсдстьие требования получения жалованья со стороны дивизии народного флота, которое и привело к кровавому рождественскому празднику?
Нет, виноваты не матросы и не правительство!
Судите сами, товарищи! События разаертыэались следующим образом:
Уже 18 декабря между правительством и дивизией народного флота было заключено соглашение, согласно которому матросы на определенных условиях должны были освободить дворец и сократить свой состав.
23 декабря в полдень Народный Уполномоченный тез. Эберт снова вступил в переговоры в товарищем Тостом и двумя представителями Главного Комитета моряков в З.-л.-гельмсгафене. При этом обсуждались разногласия с дивизией народного глета. В результате было условлено рассмотреть все пункты разногласия 27 декабря на совместном заседании, до того же сделать все возможное для поддержания порядка и сохранения спокойствия.
Итак, ма'росы и правительство сговорились. Однако, после обеда к товарищам Эберту и Ландсбергу явились вооруженные матросы и сообщили, что с ни яви ись выполнить приказ оцепить дом имперского канц ера и занять телефонную станцию! Правительство в качестве пленников своей собственной стражи! Задерживались самые важные правительственные дела, в том числе
D мастерский гсрмамсхаЛ революции.
10
и неотложные дела комиссии по перемирию. Почему? Матросы, выполнившие приказ, сами нс могли дать объяснений. Они сослались лишь на приказ своего предводителя Доренбаха. И у него хватило мужества подвергнуть правительство аресту, непоправимо скомпрометировать его перед всем миром.
Почему? На это не мог ответить начальник стражи дома имперского канцлера, тов. Юнге, когда, вернувшись из дворца, он нашел приятный сюрприз. „Если бы я был здесь, сказал он, то приказ нс был бы приведен в исполнение1*.
Но склочники и подстрекатели продолжали свою преступную игру. Не прошло и часа после того, как осада дома рейхсканцлера была прекращена, и от того же самого Доренбаха пришло распоряжение снова возобновить осаду. Но это еще не все. Этот господин отдал распоряжение арестовать коменданта города. Вельса, и его адъютанта.
Начались новые переговоры. Опять все разумные элементы пришли к тому, что необходимо избежать какого бы то ни было кровопролития. Тов. Тост из Исполкома старался добиться соглашения. Гюстен из матросской дивизии заявил, что правительство право, что Вельса, Фишера и Бэнгарца, несомненно, необходимо освободить, иначе это привело бы к кровопролитию, быть может, к падению правительства, а вместе с этим и к вступлению войск Антанты в Германию.
Хотя над правительством было произведено чудовищное насилие, и оно было скомпрометировано своими же собственными согражданами, все же оно готово было пойти, в той или иной форме, навстречу обманутым темными элементами матросам, оно готово было притти к какому бы то ни было соглашению только для того, чтобы избежать кровопролития. Присягнувшим республике войскам, призванным для защиты правительства, были запрещены какие бы то ни были насильственные действия. Наконец, поздно вечером еще раз пришли к соглашению: матросы обязуются освободить Вельса и его адъютанта и очистить дворец, в котором, по сообщению независимна министра финансов Симона, за время занятия этого дворца флотом исчезли и уничтожены исключительно крупные ценности, составляющие народное достояние. Правительство сделало все, что могло сделать. Кто же с противной стороны препятствовал соглашению?
В 11 ч., в 12 ч. и в 1 ч. ночи телефонировали из дворца и дворцовой конюшни. Вельса еще не освобождали. Правительство ждало, войска, высланное из Потсдама, были отправлены назад, повсюду призывали к спокойствию. В 1 ч. дня из дворца от одного из предводителей дивизии народного флота сообщили по телефону:
„Я не могу больше гарантировать жизнь Вельса!-
На это сообщение, что человеку, которого правительство поставило на ответственный пост, грозит подлое убийство из - за угла, что разумные предводители и товарищи из флота не могут больше воздействовать на тех людей, которые не отступят ле.ед самым преступным убийством, на это известие трое еще бывших налицо Народных Уполномоченных, Эберт, Шейдеман и Ландсберг, дали распоряжение соответственным военным властям предпринять все возможное, чтобы сласти жизнь тов. Вельса и освободить его.
Несмотря на осмотрительность тех людей из флота, с которыми правительство вело переговоры, террор победил! Если правительство нс желало позорно пренебречь своими обязанностями и подвергнуть республику насмешкам и презрению всего мира, то вмешательство должно б до произойти.
Установлены два факта:
Народные Уполномоченные, как всегда, хотели избегнуть всякого применения оружия. В этом их достаточно часто упрекали не только широкие круги рабочих.
Ведшие с правительством переговоры предводители дивизии народного флота хотели восстановить единение и после уличных боев снова доказали эго, дав ув рения, что они не примут больше уча.тия ни в каких выступлениях против правите." стзз. Несмотря на это—жестокое обращение с Весьсом, угроз . и даже смертный приговор! Несмотря на это—-новая травля представителей партии большинства в правительстве, ложь и клеета!
Какой дьявол посеял эти кровавые раздоры? Кто. кто, спрашиваем мы еще раз перед лицом этого подлинного изложения событий, не допускает, чтобы водворился мир я наступила возможность совмести й работы? Кто научился пре. ращсг.- каждый договор в простой клочок бумаги?
Это те, и мы обвиняем их в этом, кто изо дня в день пря-пис вали нашим товарищам в празительсгве все преступления. Те
Ю*
которые нс знали никакого иного слова, кроме слова, .кровожадные псы*, и которые сами купались в крови! Они борются будто бы за революцию, но ничего иного не хотят, как гибели, анархии, террора. Это тс, для которых недостаточно опустошенной России и ее голодающего народа, тс, которые стремятся создаты еше одну пустыню: Германию! Тс, которые проповедуют мировую революцию, а достигнут только одного, гибели мира.
Товарищи! Теперь вы информированы о действиях ваших доверенных лиц в правительстве. Вы должны вынести приговор, ибо мы »вг.ясмся Народными Уполномоченными по вашему дсвс-рию. Если гы нас оправдаете, то должны сделать еще и дальнейшее: вы должны дать нам власть!
Правительство без власти нс бывает! Без власти мы нс можем выполнять вашего наказа! Без власти мы обречены на произвол всякого, кто достаточно преступен, чтобы злоупотреблять доверием своих товарищей и их оружием для удовлетворения своего жалкого честолюбия!
Хотите социалистической республики в Германии? Хотите, чтобы ваши партийные товарищи руководили правительством, управляли согласно вашим директивам?
Хотите, чтобы мы возможно скорее заключили мир и позаботились бы о доставке продовольствия? Тогда помогите создать для правительства власть, которая могла бы поддержать его достоинство и защитить его против выпадов и посягательств на свободу его решений и действий.
24 net-aepp дорого обошлось нам как в смысле народного достояния, так и в отношении национальной р?путации. Еше один такой день, и мы потеряем престиж государства, с которым вступают в neperогоры и заключают мир!
Как сказал тов. Эберт представителям дивизии народного флота, п;ai ктельстЕо, кстсрсе не может насте ять на своем, нс имеет права на существование!
Помогите защитить это право!
Пусть кажг.ый из вас будет борцом за это право!“
Сейчас мне все это яснее, чем тогда. Война против России или против Польши, или еще лучше против обеих, должна была отилеч» общественное внимание от их деятельности. Но и здесь действовать за нашей спиной они не отваживались.
На следующий день, при открытии общего заседания Народных Уполномоченных и Центрального Совета, Эбер г буквально воспроизвел вышеупомянутое заявление. В ответ на это я подробно обрисовал действительное положение вещей, о котором уже сказано выше. В добавление к этому я дал описание происшествия в дворцовой конюшне, которое, в изображении Эберта, так не соответствовало правде, как и в остальных пунктах. Я рассказал, что об аресте Вельса я ничего не знал до следующего утра, и что, если бы .Эберт сказал мне об этом хоть одно слово, я отправился бы в дворцовую конюшню и освободил бы Вельса. Но все произошло там совершенно иначе. Вельс был арестован по подозрению в том, что он отдал приказ начать стрельбу и поэтому несет ответственность за убийство двух матросов. В 10 часов было установлено, что он действительно не отдавал приказа. Тогда его должны были отпустить вместе с Фишером. Тогда как Фишер ушел, Вельс по собственному желанию остался под арестом до другого утра. В 12 часов — заметьте, после того, как я ушел—из государственной канцелярии запросили дворцовую конюшню о Вельсе. Оттуда последовал соответствующий действительности ответ, что Вельс по собственному желанию под арестом, так как в случае освобождения, ему не могли бы гарантировать безопасности на совершенно неосвещенных улицах. Из этого Эберт делает противоположный вызол, телефонирует военному министру и дает ему неограниченные полномочия для принятия военных мер. В 9 часов у нас начинается заседание кабинета, но уже в 8 происходит наступление с артиллерией, минометами и газовыми гранатами. Разве нельзя было выждать этот час? Эберт говорит, что в 12 часов жизнь Вельса находилась в опасности, был бы оч тогда еще в живых в 8 часов утра? И если бы он был еще в живых в 8 ч. то, если бы дело так обстояло, не стоил ли бы ему жизни первый выстрел? Нет, это не настоящие основания!
.Чтобы увильнуть от выполнения постановлений относительно командования, социализации и демобилизации, за нашей спиной был дан приказ о нападении, и в течение трех дней нас обманывали, уверяя, что ничего об этом не знают". Гаазе и Дит-ман высказались также весьма резко. Гаазе был совершенно взбешен такой бессовестностью. Допросить свидетелей Централь
ный Совет отказался. В 8 часов вечера мы ушли, поставив на разрешение Центрального Совета следующие вопросы:
1)	Одобряет ли Центральный Совет, что в ночь с 23 на 24 декабря члены кабинета, Эберт, Шейдсман и Ландсберг, дали военному министру, не делая никаких ограничивающих указаний, поручение применить военную силу против дивизии военного флота во дворце и в дворцовой конюшне?
2)	Одобряет ли Центральный Совет предъявленный войсками главнокомандующего Лекиса десятиминутный ультиматум, а также артиллерийский обстрел дворца и дворцовой конюшни?
3)	Высказывается ли Центральный Совет за немедленное неукоснительнее проведение выработанных Съездом Советов Рабочих и Солдатских Депутатов постановлений об отмене знаков отличия и о запрещении офицерам ношения оружия вне службы в своей армии?
4)	Одобряет ли Центральный Совет, что высшее военное командование в секретной телеграмме к армиям восточного фронта сообщает им о непризнании им постановлений Советов Рабочих и Солдатских Депутатов?
5)	Одобряет ли Центральный Совет проектируемое членами кабинета Эбертом, Шейдеманом и Ландсбергом, перемещение правительства из Берлина в Веймар или в другое место сродной Германии?
6)	Одобряет ли Центральный Совет то, что, вместо полной демобилизации постоянной армии, происходит только перевод се на мирное положение с удержанием, а в случае необходимости и с пополнением, обоих призывных возрастов 1897 и 1898 г.г.?
7)	Стоит ли Центральный Совет вместе с нами на той течке зрения, что правительство социалистической республики не может и не смеет в военном отношении опираться на генералитет и на остатки старой, постоянной армии, построенной на мертвящей дисциплине, а должен опираться на милицию, образованную из добровольцев согласно демократическим принципам?
8)	Стоит ли Центральный Совет за проведение немедленной социализации созревших для этого предприятий путем законодательных мер?
В 11 часов Центральный Совет прислал нам свой ответ и просил ответить на формулированные им вопросы.
— lol —
На поставленные нами вопросы Центральный Совет ответил следующим образом:
1)	Народные Уполномоченные дали лишь распоряжение предпринять шаги, необходимые для освобождения товарища Вельса. Но это произошло только после того, как трем Народным Уполномоченным было сообщено по телефону предводителем дивизии народного флота, что он нс может больше гарантировать жизнь тов. Вельсу. Эти действия Центральный Совет одобряет.
2)	На второй вопрос Центральный Совет ответил отрицательно.
3)	Центральный Совет стоит на той точке зрения, что принятые съездом постановления нужно провести в жизнь. Совет Народных Уполномоченных приглашается как можно скорее представить проект их выполнения.
4)	На четвертый вопрос дан отрицательный ответ.
На 5-ый, 6-ой и 7-ой вопросы Центральный Совет не может дать ответа без подробного обсуждения с Советом Народных Уполномоченных.
8) Центральный Совет желает услышать в ближайшее время доклад о состоянии работ комиссии по подготовке социализации. Он полагает, что комиссия по социализации, согласно постановлению Съезда Советов Рабочих и Крестьянских депутатов, представит возможно скорее деловые предложения о социализации созревших для этого предприятий (особенно предприятий горного дела).
Далее Центральный Совет сделал следующий запрос Народным Уполномоченным:
«Готовы ли Народные Уполномоченные защитить общественный порядок и безопасность, а особенно частное и общественное имущество от насильственного захвата?
Готовы ли они обеспечить имеющимися в их распоряжении средствами возможность своей собственней работы и предохранить свои органы от насильственных действий, независимо от того, с чьей стороны они исходят?"
Когда заседание снова открылось, Гаазе сделал следующее заявление:
«Кровавая баня 24 декабря 1918 г. произошла потому, что Народные Уполномоченные Эберт, Шейдеман и Ландсберг предо-
ставили военному министру неограниченные полномочия для применения военной силы. Эта мера не являлась ни необходимой, ни целесообразной для освобождения коменданта города Вельса. Жизнь Вельса весьма подвергалась опасности как раз во время обстрела здания, в котором он сам находился. Помимо того, военное нападение последовало лишь через 7 часов после того, как военному министру отдано было распоряжение, значит в такое время, когда, если бы жизнь Вельса действительно подвергалась опасности, на ее сохранение вряд ли можно было рассчитывать. За все 5то время Народные Уполномоченные Эберт, Шейдеман и Ландсберг не предприняли ни одного шага, чтобы наблюдать за выполнением их поручения, которое было равносильно предоставлению неограниченных полномочий.
Мы не можем взять на себя ответственность за то, что в распоряжение представителя старой, насильственной системы была отдана жизнь сограждан на его усмотрение. Ни в одной стадии происшествия нельзя было сходить с пути переговоров, который в конце концов привел бы к цели.
Вопреки нашему мнению Центральный Совет одобрил в ьтом вопросе поведение Эбертаи Шейдемана и Ландсберга.
2' Насколько опасно было возложенное на военного министра поручение, следует уке из того, что Центральный Совет, отвечая на второй вопрос, сам вполне определенно не одобряет способа выполнения поручения.
3)	Ответ на третий вопрос нас также не удовлетворяет, таи как он не требует немедленного и неукоснительного проведения принятых Съездом Советов Рабочих и Солдатских Депутатов постановлений, а содержит лишь требование скорейшего представления проекта выполнения.
4)	Вопросы 5, 6 и 7 имеют решающее значение для руководства внешней и внутренней политикой в духе революции. tax как Центральный Совет откладывает ответ на эти основные вопросы, несмотря на подробное обсуждение их во время переговоров, то, по нашему мнению, этим достижения революции подвергаются опасности.
5)	Ответ на вопрос о немедленной социализации годных для этогЪ предприятий, требуемой Съездом С. Р. и С. Д., нл в коем случае не обеспечивает намерений съезда.
6)	Так как мы выходим из состава правительства, тс -z поставленные нам, как к Народным Уполномоченным. вопросы, мы не отвечаем".
После нескольких слов Гаазе, обращенных < Це -дальнему Совету, мы покинули заседание. Серьезная,-трудовая и иссушающая деятельность закончилась. И.чтри-ачтство во отсо чествовало.
На следующее утро — мы должны были потратить еле несколько дней на ликвидацию дел по государственной канцелярии— Дитман, проходя мимо стоявших у входа на лестницу Ландсберга, Бааке и Шейха, услыхал, что Шейх в ка-ег:о/ческой форме запретил упоминать его имя г связи с этой историей.
Мы поговорили об этом, и г. сейчас же заявил, что налицо снова имеется обман трех господ. Я вспомчип, что, ведь, Эберт во вторник, когда помешал Гаазе телефонировать, вы--дил собственно Шейха косвенным образом солгать, и что во з: ком случае теперь он снова хотел сделать его соучастником. поставив его перед совершившимся фактом.
Случаю угодно было, чтобы при выходе из здания Г-ггхдн снова его встретил. Шейх спросил: .Ну-с, господа, вышли из состава правительства? Я также сегодня окснчател=:-о сложил с себя свои полномочия". На это Дитман ответил, -то избрал себе плохой выход, и на удивленный вопрос, почему. Ц---мач заявил ему, что он сделал смешным весь свой зсен-ы.- авт:: тег и свое имя, приказав стрелять из пушек в здание. чтобы освободить находившегося в нем человека.
На это Шейх весьма возбужденно ответил: .должен решительно протестовать против этого.' Подобного бессмысле-чсго приказа я не отдавал и не получал. Если бы ч получит подос-Ш приказ, я бы решительно его сткл л в виду его бессмысленности и нецелесообразности.’ Моей задачей было при пгмошж всех имеющихся налицо солдат и тех х средств разсгг.зть Матросов и вынудить их к безусловной кап-, улчц t*.
Всякий может сам судить об образе действий Эберта Шей-демана и Ландсберга, которые под непрерывным р; -: .	_ гм к
режиссерством псследнегс з течение трех дней с ’- алч : чх коллег, чтобы на четвертый день снова, обмануть их. Центральный Совет и весь немецкий народ.
Под конец приведем еще наше заявление, заявление нового правительства и Центрального Совета. Заявление Независимой Социалистической Партии гласило:
„Если смотреть глубже, то разрешившийся теперь правительственный кризис начался уже со дня образования правительства. Под напором революционных событий, представители совершенно различных воззрений были вовлечены в общую работу. Все участники стремились выполнить возложенную на них задачу и для этой цели избегали каких-бы то ни было трений на личной почве. Во время совместной работы удавалось избегать ожесточающих взаимных упреков. Но действительные разногласия необходимо было разрешить, и это, чем дальше, тем больше, разрушало правительственный организм.
Положение стало критическим, когда 6 декабря на Шоссе-штрассе стали стрелять из пулемета комендатуры города в мирную демонстрацию, когда отряд солдат арестовал Исполком С. Р. и С. Д. и сделал попытку провозгласить Эберта президентом.
Так как комендант города, Вельс, сейчас же заявил о своей невиновности, и не бкло никаких доказательств того, что он был причастен в отдаче распоряжений, приведших к кровопролитию, и так как затем Эберт настойчиво уверял и объяснял весьма правдоподобным образом, что он совершенно поражен происшедшими беспорядками и не одобряет их, то для членов кабинета независим сев создалась политическая ситуация, неблагоприятная для того, чтобы оправдать их уход из Совета Народных Уполномоченных и сделать его понятным для масс.
Нс с тех пор стали усиливаться разногласия по серьезнейшим вопросам внешней и внутренней политики. Доверчивость социалистов большинства по отношению к высшему военному командованию привела к тому, что исходящие со стороны последнего предложения принимались по большей части нерассмотренными. К тому же старая военная власть стала снова крепнуть. Защита границ на Западе, которую нельзя объяснить военными соображениями, должна была натолкнуть на мысль, что дело заключалось в том, чтобы удержать войска вдали от политической жизни. под руководством офицеров, дабы при надлежа-мхих обстоятельствах, употребить их для контр-революционных целей.
Это предположение получило новое подтверждение, когда 22 декабря был неожиданно подготовлен приказ о демобилизации, предусматривающий удержание и пополнение обоих призывных возрастов 1897 и 1898 г.г. Так как высшее военное командование одновременно сильно фрондировало против постановлений Съезда Советов Рабочих и Солдатских Депутатов об отмене внешних признаков звания и о запрещении носить оружие вне службы, то вставал требовавший немедленного разрешения вопрос, оставили кабинет это действовавшее еще более роковым образом, чем при старом режиме, соправительство существовать, или же думает вступить с ним в борьбу. То, что социалисты большинства мешкали, способствовало усилению смелости высшего военного команде вания в его выпадах, и все офицерство будировало тротиз постановлений Съезда Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, z которыми согласилось правительство, а значит — и против правительства.
Определенное решение разногласий между социалистами большинства и независимцами становилось неизбежным, когда 24 декабря произошла бомбардировка дворца и дворцовой кон.ош и и повлекла за собой новые кровавые жертвы. Тем самым поведение независимых было предопределено. Но так Центральный Совет его собственные друзья считали высшей властью, то само собою разумелось, что он не желал принимать решения до тех пор, пока его не осведомят обо всех обстоятельствах, чтж-он в состоянии был вынести свое решение.
В субботу 28 декабря Центральный Совет, куда независимые со съезда не послали своих представителей. дал совершенно неудовлетворительный ответ на вопросы, поставленные ему независимыми. Он покрыл Эберта» Шеядемана и Ландсберга, хотя они сами, к удивлению своих коллег незазисимцез, сознались, что в час ночи 24 декабря, они дали неограниченные полномочия военному министру предпринять все, чтобы спасти Вельса и, таким образом, были виновниками крозопролити , вызванного чудовищною канонадой против дзорца и дзорцовой конюшня. Таким образом, наступил политический момент,  тда незаписимыс должны были выйти из кабинета.
Незадолго до этого независимые стояли перед вопросом, могут ли они сами составить правительство. На это ни были бы
способны лишь в том случае, сслибы могли опереться на Центральный Совет, который во всех значительных политических вопросах разделял бы их мнение. Ибо каждое правительство лишается почвы под ногами, если власть, от которой оно получает полномочия, которая в любое время может его отозвать, в основных вопросах думает иначе, чем оно само. Дальнейшее развитие внешней и внутренней политики наверняка усилит трудности, стоящие перед новым правительством. Если оно позволит и дальше вовлекать себя в рол» сильного человека, которую оно так несчастливо начало разыгрывать, то это приведет к борьбе внутри народа с неисчислимыми последствиями.
Независимые вышли из состава правительства с сознанием того, что они вошли в правительство после всеобщего краха при невероятно тяжелых обстоятельствах, все время стремясь обеспечить и поддержать революцию. Но они должны были выйти в тот момент, когда оказались уже не в состоянии воспрепятствовать политике социалистов большинства, грозящей революции серьезнейшими опасностями".
В отзет на это Центральный Совет и правительство опубликовали следующее заявление:
.Рабочие, граждане, солдаты!
Правительственный кризис разрешился так, как этого ожидал немецкий народ. Независимые ушли. Состав правительства будет пополнен из рядов социалистов большинства и, свободное от внутренних давлений, оно пойдет по пути разрешения своих великих задач — подготовки выборов в Национальное Собрание и подготовки мира, а до них — обеспечения свободного порядка.
Представители независимых ушли потому, что Центральный Совет германской социалистической республики вынес решение против них. Центральный Совет заявил:
.Народные Уполномоченные Эберт, Ландсберг и Шейдеман дали лишь распоряжение предпринять шаги, необходимые для освобождения товарища Вельса. Но это произошло только после того, как трем Народным Уполномоченным было сообщено по телефону предводителем дивизии народного флота, что он не может больше гарантировать жизнь тов. Вельсу. Эти действия Центральный Совет одобряет".
После этого приговора, вынесенного высшей инстанцией, доверенными людьми всех Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, независимые выступили из правительства. Они покинули его в тот момент, когда под знаком сомнения стояли все вопросы: перемирие, мир, продовольствие, состояние государства! Когда французским уполномоченным генералом Фошем было впервые сделано следующее недвусмысленное заявление: .С большевистским правительством мы не вступаем в переговоры!'
Хотя уже давно доказано было право на самооборону, в целях которой действовали Эберт, Шейдеман и Ландсберг, и это было признано Центральным Советом, независимые снова мотизирозали свой уход мнимой .виной' социал-демократических Народных Уполномоченных.
На вопросы Центрального Совета, готовы ли Народные Уполномоченные защитить общественный пор-док и безопасность и особенно частную жизнь и общественное имущество от насильственных посягательств, и готовы ли они обеспечить имеющимися в их распоряжении средствами возможность своей собственной работы и предохранить свои органы от насильственных действий, независимо от того, с чьей стороны эти действия и ходят, — на эти вопросы независимцы ответа не дали! Они уклонились от ответа на вопросы, имеющие самое жизненное значение для немецкого народа! Этим они доказали, что не хотят выполнить первой обязанности всякого правительства: обеспечить безопасность внутри страны.
Неза исимые выказали себя неспособными к правлению тем, что отклонили принятие мер к обеспечению государственной безопасности.
Для нас революция не партийный лозунг, а драгоценное Достояние всего трудящегося народа.
Как уполномоченные Народа, мы берем на себя выполнение его задачи и клянемся: все для революции, все через революцию! Но мы твердо намерены неуклонно противодействовать всякому, кто революцию народа хочет превратить в Teppqp меньшинства.
Сотни тысяч демонстрируют сегодня за новое правительство, доказывая тем, кто беззастенчиво злоупотребляет улицей, на чьей стороне находится большинство. Наша задача и наша работа зиждется
на солидарности. Массы являются нашим оправданием,и их воля дает нам силу к разрешению колоссальных задач.
Пусть нс будет больше бесплодной партийной склоки, и да здравствует объединенная дружная работа в вашем духе, республиканском, социалистическом и демократическом духе!
Солдаты!
Центральный Совет германской социалистической республики, законно избранный Съездом Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, утвердили Народных Уполномоченных Эберта, Шейдемана. Ландсберга в их должностях. Далее они назначили трех товарищей: Носке, Лебе и Висселя членами правительства.
Новое правительство должно укрепить свободный порядок в нашей молодой народной республике, обеспечить выборы в Национальное Собрание, которые согласно решению Съезда Советов Р. и С. Д. предполагаются на 19 января, и блюсти интересы германского народа вне страны.
Правительство и Центральный Совет Рабочих и Солдатских Депутатов сплоченно стоят за эти идеи.
Солдаты! Вы должны нам помочь! Мы знаем только свободное подчинение свободных людей. Кто не может служить нашему делу по убеждению, тот может итти.
Но кто остается солдатом, тот должен знать, что новее правительство является высшей властью немецкой республики, и всякий, кто носит оружие, обязан сохранять свою верность ему, как высшей командной власти.
Правительство ничего более не желает, как только свободы и благосостояния народа. Их вы должны помочь защитить! Если вы решите повсеместно защищать свободный порядок в республике во всех областях, то никто не осмелится его нарушить. Поэтому будьте верны этому делу, делу германской народной республики! Исполняйте приказания вашей высшей власти. Кто употребляет оружие, чтобы нарушить свободный порядок, или кто склоняет вас это делать, тот совершает преступление по отношению к нашему народу. Солдаты! Если мы не будем соблюдать пор .-док, мы умрем с голоду! Спасите самодисциплиной революцию и наш народ от грозящей ему гибели!
5. ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ КОМИТЕТ, РУКОВОДИТЕЛИ РЕВОЛЮЦИОННЫХ РАБОЧИХ ОРГАНИ-
ЗАЦИЙ И Я.
10 ноября вплоть до 28 декабря я почти ежедневно бывал в Исполкоме. На заседании руководителей революционных рабочих организаций я был два раза. Я очень далек от того, чтобы критиковать оба учреждения. Я знаю трудности, которые приходилось преодолевать обоим учреждениям, умею оценить по достоинству стремления руководителей революционных рабочих организаций и особенно хорошо знаю, как изнуряла наших товарищей деятельность в Исполкоме.
Исполнительный Комитет, составленный 10 ноября в цирке Буша наполовину из солдат, наполовину из рабочих, являлся собственно мертворожденным учреждением. Виною тему, что о:-:: не умерло, являются обстоятельства, но не члены Исполкома. Ибо если не считать нескольких честных людей, то з общем солдатские депутаты Исполкома были таковы, что, будучи орудием в руках других, они руководились лишь одним интересом: тормозить работу Исполкома и непрерывно дискредитировать его перед внешним миром.
После того, как Вельс и Коген с товарищами з различных казармах и на двух собраниях позаботились о заборах подходящих „солдатских депутатов', при помощи которых они затем терро-ризир вали собрание, состоявшеетя 10 ноября з цирке Буща,— оставались лишь .две во можности: или немедленная кроэазая борьба между рабочими и солдатами, или лавирование вплоть до полной демобилизации.
Когда я сложил с себя председательствование и насел пальто, я решился на борьбу против военщины и против социалистической партии. Но когда все мои друзья и Либкнехт набросились на меня, я уступил в надежде на то, что немедленно примутся за серьезную организацию и выучку пролетарской армии, чтобы потом, в решительный момент резолюции, быть в состоянии продвинуть се вперед, если бы социа истическая партия стала ее тормозить. Но уступка означала как раз образование ьаихуд-
шсго состава Исполкома,—наполовину из солдат, наполовину из рабочих, и длительное лавирование. И что это были за рабочие? Половина независимых, половина социалистов большинства,—это означало, что одна четверть Исполкома настроена революционно, а о трех четвертях ничего нс было известно, ровно ничего! Или, быть может, найдется человек, который захочет утверждать, что 10 ноября он знал, будет ли социалистическая партия тормозить революцию, или же содействовать се развитию, знал, произойдет ли размежевание направлений внутри партии нс скоро, и будут ли ревизионисты отстранены, или даже совсем вытеснены из партии, или же наоборот? Возможно было и то и другое.
Итак, четверть состава Исполкома состояла из наших товарищей, из чего заранее нужно было сделать тот вывод, что наши товарищи должны были терпеть поражение во всех вопросах, в которых члены Социалистической Партии выступали против и в которых личная выгода или удовлетворение личного честолюбия не заставляли де~утатов от солдат голосовать за наших товарищей. Далее из этого следует, что неумно было со стероны наших товарищей в Исполкоме вести постоянные споры с Народными Уполномоченными из-за вопросов о компетенции.
Эти пререкания из-за компетенции мешали Исполкому защищать революцию и двигать ее вперед. Когда 12 ноября компетенции были установлены, и нам передали исполнительную и законодательную власть под контролем Исполкома, тогда вместо пререканий из-за вопросов о компетенции выявились трения из за реальных дел:вых вопросов.
По поводу секретной, телеграммы Грэнера высшему командованию восточного фронта по вопросу о воспрепятствовании демобилизации, когда я не мог провести в кабинете отставку Грэйера, Центральное бюро должно было бы потребовать этого от Исполкома и, в случае отказа кабинета, сделать этот вопрос боевым. То же самое в вопросах о разрешении восточ ой проблемы—России, Польши, Украины и Прибалтики, в вопросах, касающихся солдатских советов и во многих других вопросах. При этом была бы проделана практич ски революционная работа, и депутаты от солдат были бы привл .мены на нашу сторону.
При каждом возникавшем вопросе я постоянно пытался влиять на наших товарищей в атом смысле, но всегда напрасно. Только
когда после конференции 24 ноября всплыл вопрос о Зопьфе, Исполком потребовал немедленной отставки Зольфа и Эрцбергера и возобновил это требование 2-го декабря. Но это как раз был вопрос самый неподходящий для того, чтобы в интересах революции привести к конфликту. Это не был принципиальный вопрос и вряд ли деловой, а в сущности, персональный вопрос. Тайное распоряжение высшего военного командования, вопросы, касавшиеся Советов Солдатских Депутатов, и социализация должны быть сделаны объектом борьбы, сказал я им, see три одновременно!
„А!—заметил Рихард Мюллер,—теперь является человек, который других хочет сделать козлом отпущения! Нет, нет! Ответственность несете вы, и мы ее с вас не снимаем!'
Ответа своего я не стану здесь приводить. Разве мыслимо упрочение революции, ее развитие, если руководствуются подобного рода погоней за популярностью? Гораздо проще препираться из-за компетенции, чем отважиться на решительную борьбу в практических вопросах. Гораздо легче принять лозу и казаться прекрасным в блестящем одеянии, чем действительно принять решение и действовать. Я не встретил поддержки в Исполкоме, а лишь враждебное отношение, что не заставляет меня предполагать наличие злой воли ни у одного из товарищей. Мы говорили на разных языках и друг друга не понимали, и потому они считали себя вправе повсюду сеять недоверие ко мне. Если в те моменты, когда секунды по своему значению равнялись годам, я говорил им: действуйте, оставьте принципиальную труху, они обвиняли меня в предательстве. Ужаснее всего то. что во время величайших бедствий пролетариат охотно : -ззо-ляет кормить себя банальнейшими фразами, и что с.ч даже упивается ими. Когда в 1908 г. свирепствовала сильная безработица, то ла собраниях безработных докладчики после произнесения всяких радикальных фраз предлагали резолюцию о всеобщем, равном, прямом и тайном избирательном праве • Пэусс.п и в общинах. Когда я изложил всю бессмысленность этого :из--бования для голодающих и нуждающихся безработных и . зал к прямому действию, то докладчик (Эммель из Мольгаузенл) о аал меня провокатором и мена избили, хотя я сам 2? недель был без работы.
В нистсрем»! гернл •. 0,.%iv.
То же было и теперь, не в последнюю очередь, и с моими друзьями из Исполкома. Теперь это было нс избирательное право. а .советы*, новый принцип.
Но я плюю на все принципы, если они нс ведут к действию. Болес того, я ненавижу все принципы, которые не сходят с языка, чтобы прикрывать бездеятельность.
Это верно для всех времен, а для революционного времени— в тысячу раз больше. Большинство революционеров не знают, что слово, это—путь, а действие и есть самое дело.
Только немногим, очень немногим ясно, в какой стадии находится революция. Революционное брожение, революционная фраза и революционное действие являются тремя пополняющими друг друга и постоянно сменяющимися революционными периодами с совершенно различными задачами и различными сред ствами и методами, причем правильное средство для одного периода является ядом и смертью для другого.
Революционное брожение происходит при полном развитии в коммерческой, социальной и политической областях. Эта революционная эпоха эволюции, которая может длиться годы и целые десятилетия, является эпохой слова, она преисполняет умы святым дыханием социализма, это—тот период, когда слово, устное и печатное, служит молотом, когда зал собрания, печать и парламент служат наковальней, поющей и звенящей, возвещающей о боли и муках, призывающей к солидарности всех страждущих и к борьбе против угнетателей.
Время революционной фразы является временем, требующим покоя и тишины, кладбищенского покоя, обманчивого затишья перед бурей, когда истинные силы резолюции должны быть организованы, сконцентрированы, снаряжены и вооружены для того, чтобы выполнить революционное действие.
Революционное действие, если оно хочет победы, должно последовать неожиданно, как молния среди ясного неба, в подходящий исторический момент,—мощно, сильно, вызывая удивление и пробуждая страх, воспламеняя и увлекая,заставляя поражаться и восхищаться.
Если ьто революционное действие убывает, совершенно безразлично по каким. причинам, то его место заступает революционная фраза, быть может, пополненная средствами революционного броже
ния, но революция обречена тогда на верную гибель. Победа контрреволюции опирается на фундамент, разрушить который не легко, если в этот период средства революционного действия будут применяться или, лучше сказать, расточаться дилетантами преступным образом. Горе пролетариату, если вождями его в этот период являются близорукие дилетанты: тогда он обречен на ужаснейшее поражение, независимо от того, проявляют ли вожди фанатизм, честолюбие или близорукость.
Победа, достигнутая 9-го ноября почти без борьбы, послужила препятствием для осуществления социализма, явилась выдачей его предателям социализма. Громадная армия. :оторая в случае борьбы за социализм наверняка стала бы на сторон/ социал-предателей. обусловила бы пре ращение революционного действия и наступление революционной фразы, вплоть до демобилизации, в том случае, если бы борьба последовала не сейчас.
Через несколько дчей каждому, кто считал себя .вождем", ясно было, что при возбуждении, охватившем всех по поводу Учредительного Собрания, период революционной фразы д'.л.-.ен будет длиться, по крайней мере, дней четырнадцать после созыва Национального Собрания, а это значит—до его самодискреди-тирования перед всем народом.
Руководствуясь этой точкой зрения, я повсюду действовал соответствующим образом, особенно среди сво х друзей в Ис • коме и среди руководителей революционных рабочих оргачизд-Но тут-то мне и влетело. .Только через мой тру.: пройдут к Национальному Собранию!4 .Вся власть Советам Раб чих и Солдатских Депутатов!" .Выход членов Независимой Рабочей Партии из Совета Народных Уполномоченных!4—все это были лозунги, которые в подходящий момент попадались под руку революционному дилетантизму. Мое определенное заявление, что я убежден в наступлении кровавой диктатуры ."андсберга немедленно после нашего ухода (на что у меня были лишь предположения и симптомы, но нс доказательства), было встреч . издевательствами, насмешкой и заявлением, что его тс;-да сбросят.
Мое дальнейшее заявление, что эти депутаты от рабе их и особенно эти солдатские депутаты наполн ;:сг меня тревогой не за себя, а за революцию, рассматривалось, как предательство.
11“
Мое утверждение, что в настоящий момент у нас нет сил, чтобы вступить в борьбу, так как настроение масс для нас неблагоприятно, высмеивалось, и меня обвинили в трусости. Мое стремление спокойно и тихо, но энергично и с большим размахом построить по всей Германии хорошо вооруженные нелегальные организации высмеивалось, как революционная романтика. Вследствие моего стремления оказать противодействие экономической забастовке, поскольку она покоилась на чрезмерных требованиях, меня объявили прислужником капитала. Мое предостережение, что эта забастовка лишит нас возможности вызвать массы на улицу для борьбы за революцию и социализм, рассматривалось, как величайшая глупость с моей стороны.
Особенно ставилось мне в вину, что я высказывался против уличных демонстраций, больших и малых, против революционной гимнастики, делавшей берлинский пролетариат смешным, усиливавшей реакцию и уничтожавшей революционную силу пролетариата, той гимнастики, которая наверняка должна была свернуть шею революции.
Чтобы предупредить искажения, я должен уже сейчас заметить следующее: советы должны быть исполнительным органом в социалистическом государстве,—в стране, в провинции и в общине. в торговле и в хозяйственной жизни. Они должны быть представителями всего этого не только на время диктатуры пролетариата, но и длительно, всегда под контролем пролетариата, гогорый всегда должен иметь право их отозвать. Далее они должны быть законодательным органом. Но в конечном счете диктатура пролетариата означает не более, не менее, как пролетариат, действующий в духе социализма. Какие задачи будут разрешать Советы после диктатуры,—этого я не знаю. Но я знаю одно: или существует диктатура пролетариата с проводящей эту диктатуру верхушкой, распоряжениям которой подчиняются, как в России, или же никакой диктатуры пролетариата нет. Нс должно быть того, чтобы каждый в отдельности разыгрывал из себя диктатора и чтобы каждая глупость оправдывалась в качестве революционного права. Если пролетариат, стоящий на точке зрения диктатуры, не в ссс:оянии объединиться, как в России, вокруг одного или нескольких вождей, воля которых равносильна приказанию, то в Германии не удастся создать ничего подобного.
Итак: не .вся власть Сонетам", а диктатура пролетариата в вышеуказанном смысле и Советы в качестве ее органов.
Мне думается, что деталей я могу не касаться. Одно только должен заметить, что решение Исполкома от 15 ноября, где он касается профсоюзов, было самое безответственное из того, что вообще было им проведено. Когда я в ночном заседании добился его отмены, было уже поздно, сотрудничество было уже налажено. Революционная гимнастика, то здесь, то там маленькая всеобщая забастовка, немного демонстраций и немного трескотни — т.-е. средства, употребляющиеся в театральном представлении, это и есть предательство по отношению к революции.
6. С ДЕКАБРЯ 1918 г. ПО МАРТ 1919 г.
28 декабря я вышел из состава правительства и счел себя обязанным по отношению к себе и к революции применить свои силы среди вождей революционных рабочих организаций, в которых я видел рычаг революции, с тем. чтобы побудить их организационным, техническим и тактическим мерам для создания нелегальной организации по всей Германии.
Я полагал, что, несмотря на все, мне удастся вырвать эту организацию из - под влияния революционного дилетантизма, чтобы сделать се могучим, преодолевающим всякое сспэотивлен: • рычагом революции. Однако, когда 31 декабря я явился на заседание руководителей, меня удалили, не дав возможности предо а вить объяснения фактического характера. Я ушел, заявив, что смогу это перенести, но мне ясно,-что дилетантизм их духовного вождя, который наверняка будет попадаться в каждую поставленную ему ловушку, приведет их и революцию к мучительной гибели. Мне было бы гораздо приятнее оказаться з такой мере неправым, в какой я, к сожалению, уже через несколько д.-.ей оказался правым. • ,/
С 29 по 31 декабря заседал съезд спартаковцев, котор < привел к основанию Коммунистической Партии. Постановления этого съезда, далеко выходившие за пределы того, чего хотели Либкнехт, Иогихес и Роза Люксембург, предотврати;?. разгром находившейся тогда на острие ножа Незавио лмой Социали
стической Партии, вовлечение руководителей революционных рабочих организаций в Коммунистическую Партию и их деградацию до степени се придатка, лишение Советов Рабочих Депутатов всякого духовного и действенного содержания и разложение последних.
Революции еще раз посчастливилось, ибо в эти дни оправда-ла:ь поговорка, что слишком острое набивает оскомину.
Если я говорю, что резкие постановления спартаковского съезда, к счастью, предотвратили вовлечение в Коммунистическую Партию руководителей революционных рабочих организаций, то, с другой стороны, было весьма вредно, что теперь существовали две организации, которые пытались превзойти друг друга в революционно-романтических экспериментах, производи вших внешне-эффектнее впечатление, но не соответствовавших состоянию революции и поэтому очень для нее вредных.
Проклятием немецкой революции было и есть то, что в ее распер жении находилось слишком много генералов, которые смотрели не на то, „что' делают, а на то, „кто" делает, и, преисполненные завистью, немедленно принимались за подкопы, если сами не являлись действующими лицами.
После основания Коммунистической Партии дело обстояло следующим образом: помимо принципиальной защиты революционней гимнастики, уже самсе основание партии обусловливалось стремлением доказать собственную необходимость и полезную деятельность, собственную энергию и решимость. Либкнехт и его друзья пытались прежде всего предпринять революционное выступление, все равно по какому поводу, дабы поддержать свою революционную славу. Это было для них необходимостью, тем более, что им надо было воспрепятствовать тем, кто был действительней силой среди берлинского пролетариата, руководителям революционных рабочих организаций, предпринять что-либэ помимо них. Но руководители революционных рабочих организаций, которые также боялись за свой престиж, должны были в свою очередь стремиться проводить различные выступления, по возможности одни, или при совместных выступлениях с Коммунистической Партией, обеспечивая за собой, по крайней мере, руководство. Но они ни в коем случае не могли позволит!» действовать Коммунистической Партии самостоятельно.
Перевес был то на одной стороне, то на другой, и обоим, как руководителям революционных рабочих организаций, так и К. П., нужен был лишь незначительный повод, чтобы обе организации, з диком сорез овании, ринулись в безнадежнейшее, нелепейшее, сбивающее их самих с толку движение.
Сам я 3 января отправился в агитационную поездку и вернулся 27 января после того, как провел в 24 местах 26 собраний. Поэтому мои сообщения о январском движении следует рассматривать не как показания очевидца и соучастника, а как исторического исследователя.
Борьба началась уже 9 ноября между тремя противниками: двигающими революцию вперед, подавляющими ее и реакцией, причем с первых же часов оба последних делали общее дело з то время, как первые вступили на арену борьбы дезорганизованными и разъединенными.
9 ноября раздался сразу увлекший всех призыв.- ый клич; „Национальное Собрание!“
На улице и на собраниях, в газетах и в прокламациях, только и слышно было: ,Национальное Собрание*.
Советы Рабочих и Солдатских Депутатов осуществляли власть, чувствовали, что она в их руках, и другие уважали эту власть. Советы были прямо воплощением революции. Они появились в городах, провинциях, отдельных немецких государствах и в Германской империи, обсуждая, решая и объявляя законы: и они. олицетворявшие революцию и воплощавшие в себе государстве.-.ную власть, кричали: „Национальное Собрание!'
В первые дни, когда раздавались лозунги: .Национальное Собрание” и „Вся власть советам*, ориентация еще не была столь односторонней, но со дня на день первый лозунг выигрывал, а второй проигрывал. Почему?
Предпосылкой для осуществления этого предательства было стремление удержать революцию в первые ..ни ее ст проведен?.; социалистических мероприятий и выиграть врем'. Лозунг Национального Собрания означал предотвращение диктаторских шагов революции. Кроме того, он ставил себе целью и достигал иг ve-нения фронта борьбы и боевых требований. Фронт борьбы изменялся этим постольку, поскольку он создавал единение Социалистической Партии с другими партиями вплоть дс крайней правой.
и, кроме того, поскольку он вносил замешательство в лагерь противника. Этот лозунг изменял требования борьбы постольку, поскольку сн заставлял революционные, идущие вперед, элементы растрачивать свои силы на формальности, предотвращающие несомненное овладение широкими массами противного лагеря, которое наверняка произошло бы, если бы борьба велась на почве реальности.
.Советы или Национальное Собрание?" является, — как б.-отдельные фанатики ни неистовствовали по поводу этого,—непринципиальным и даже не тактическим, а чисто формальным вопросом, за которым приверженцы Национального Собрания скрывали свое нежелание что-либо делать, а другие свое незнание того, чего они хотят. Первые говорили: только Национальное Собрание может нам принести мир, может нам дать хлеб, может добыть сырье для производства; оно одно может принести нам успо доение и порядок. А другие? Стремились ли они единодушно к миру? Добивались ли они всего прочего? Они безудержно колебались, как тростник, в ту и другую сторону, борясь друг прстив доула и сходясь лишь в том убеж ении, что революция и социализм преданы и окружены со всех сторон врагами. Под влиянием ложных лозунгов массы высказывались за кснтр-ревс-люкию—удар для революции, который едва ли можно было преодолеть. Контр революция организовывалась и вооружалась изо всех сил. упорно и энергично использовывая малейшие преимущества, не гнушаясь ни ложью, ни лицемерием, ни клеветой, ни жестокостью.
Наступил Съезд Советов с бойкотом Центрального Совета. С ДИ <И У. ?. р И К С М 7С 7 С В 7 j j X С Д а Т 7 е х Н а р О Д Н Б X 7 Л О Л И О М С ченных. Э: ст бойкот был вторым смертельным ударом, нанесенным революции.
Кд итр-революционеры организовали 24 декабря кровавую кутерьму против революции с большим успехом, чем 6 декабря, ис тех результатом, что они могли все средства и силы государственной власти поставит:-. на службу контр-революции. Отныне их стремлением было возможно скорее и основательнее нанести по’.’.сд :ий удар, уничтожить ненавистного противника и воску ри’;. csMzM себе фимиам по поводу своей силы, величия и предусмотрительности, дабы 19 января в избирательной борьбе принять благодарность народа.
Но для того, чтобы получить благодарность, а че проклятие народа, нужно дело изобразить таи, чтобы выступить 'z'-.zz--спасителя от безудержно шагающего через трупы //. попирающего ногами право и справедливость и бе ;;-г. -и. о жертвующего всем ради упоения властью.
В трагическом всегда есть элемент комического. ';й/-ор;-. берлинский начальник полиции, должен был стать героем и причиной кровавой борьбы, навсегда опозорившей. обо стропы.
Ландсберг и Либкнехт готовились к решите; . ом/ Первый — холодно все взэешиэая и лриме-яя система: < стратегию, второй — руководствуясь исключительно /=: притягивал (не в Берлине, а а стране) и себе м>сс гой — отталкивал их. Систематическая траля поджог, длившаяся в течение ряда недель, вряд ли проз--.йг:.--ом-л'-по своей лживости, должна была в случае выступления про . поляков создать в массах антипольское настроение, и возник германо-польский конфликт. Опорочивание Ссзеттко; публики привело к тому, что и по отношению к ней р .у.. с.,.	•
из себя сильных людей. Массы являются поклонникам.' ; Ландсберг, человек с диктаторскими наклонностями. /-.-.о . только знал это, но и был уверен а том, что ъг- бур.-уаз:-ач печать будет превозносить его за это позорное де.'	кооме
того, мог рассчитывать на энергичнейшую псддерж:у :-осй лззт.ч и профессиональных бонз, избрал объектам б.р-оы име-.-ю -.-тот вопрос. Но съезд спартаковцев :--з принес такого о го г.-. с. вопрсса, которое дало бы его партии зозмс- : :тс задоа  \ ваться в патриотическую тогу во время выборса. Тогда си ", '-к средству, которое должно было его спатги. Он ус" . и чтобы уволили берли :с:-:ого гчачальни а	 с с. гто
увольнение было для него вдвойне необходимо: ... с.,-:, рассчитывал на борьбу, которую оно гызсв-зт. 2, : т: уничтожить, прибрать к своим рукам последнюю тс-.-:у _ : . резолюции, которая до сих пор не была е. его пел условном распоряжении. Если б.: с - сд?-д.- • гг . провокации, без кровопролития, то я его: д	ы:
он в праве сделать это, ибо. само собой разуме.-тс	:т
не могут не пользогаться всеми находящимися з..
средствами. Насколько, по моему мнению, было понятно, что Ландсберг избрал этот вопрос объектом борьбы, настолько непонятно было, что то же сделала и противная сторона.
Либкнехт и его друзья в течение нескольких недель после нашего ухода из Совета Народных Уполномоченных требовали отставки наших статс - секретарей, товарищей статс-секретарей и министров и провели в Центральном Совете тактику бойкота или, вернее сказать, абсентеизма. И по этому поводу, весьма незначительному по сравнению с тем, о чем шла речь выше, они призывали к борьбе. Это -означало поставить логику вверх ногами. Но было также верхом легкомыслия выбрать такой лозунг борьбы, который за пределами Берлина нс привлекал ни одной собаки.
О том, как можно было поставить борьбу на прочный базис, и какой необходимо было избрать боевой лозунг, если уж хотели выступить в это совершенно неподходящее время, об этом я говорил тогда на всех собраниях. Я заявлял, что берлинский пролетариат поднялся не ради персоны Эйхгорна или берлинского начальника полиции, а из-за насильственного разоружения пролетариата и вооружения буржуазии, т.-е. из-за разоружения революции и вооружения контр-революции.
5-го января состоялось совещание руководителей революционных рабочих организаций и им заявили, будто в Берлине и его окрестностях находятся готовые к выступлению 10.000 солдат с тысячами пушек и пулеметов, и что эти солдаты выступят и будут действовать независимо от того, примкнут ли к ним рабочие или нет. Но когда началась вакханалия, ни один из них не явился. Однако, это, к сожалению, еще не все. Как ни бессовестна была эта .информация", цель которой была добиться определенного решения, еще в тысячу раз бессовестнее была организация самой борьбы, протекавшая совершенно без всякого руководства. В Берлине была разыграна игра в заговор, играли смело и безрассудно, играли человеческими жизнями и резолюцией. Это скоро сказалось. В течение недель они кричали: .Долой Эберта, Шейдемана, Ландсберга!', а теперь эти крикуны, призывы которых не потрясли иерихонских стен, перешли к действию. Для чего? Для того, чтобы действовать против этого правительства? О, нет! Это не имелось в виду! Ведь эго был лишь театральный гром:
•мы нс действовать хотим против правительства, а... вступить с ним в переговоры ’).
О, святая простота!
Один из лучших, отважнейших и убежденнейших революционеров, Артур Шоттлер, был убит, как парламентер .Форэертса". Кому, дорогой друг, известны твои заслуги?
О зверском убийстве Либкнехта и Розы Люксембург много писали.
Несмотря на все деловые разногласия, я был и остаюсь их товарищем по борьбе; это я считаю необходимым отметить, и моим желанием является иметь возможность доказать это еще раз.
Январское движение является днем рождения добрэ.жльческих отрядов белой гвардии, антибольшевистской лиги с ее позоолщими города плакатами, с дикими призывами к еврейским погромам, днем восстановления армии и воскресения из мертвых тс :и зрения мелких буржуа (что я, мол, хозяин в своем доме). входным пунктом парализующих и насильнических распрей внутри пролетариата.
Эти добровольческие отряды, со старой муштрой и со старым хламом и новым, непомерно высоким жалованьем, должны были питать инстинктивную ненависть к другой военной жизни, порожденной революцией, осчастливленной созданием солдатских советов, формированием республиканской армии и флотской дивизии.
6 марта депо дошло до открытой кровавой борьбы между ними, после того как еще раньше были произведены грабежи в Берлине, Киле, Гамбурге и Бремене. Но об этом лотом. На съезде солдатских советов армейских корпусов в Берлине и на съезде матросов в Гамбурге я прочел доклады и после того выступил на собраниях в Киле и Гамбурге, а также и на открытом собрании состоящих на действительной службе судовых офицеров и унтер-офицеров в Киле, на одном из оригиналы- ейших собраний, на котором мне когда-либо приходилось присутствовать. Собэа-лось приблизительно 1.200 че озек, из которых у нескольких сет браунинги явным образом были наготове. После тсго, как успел проговорить пять минут, по знаку, поданному оберфейерверкером,
’) Игра скоп: .N’icht handcln, sondem verhandeln*. ; При.ч. nep: в
руководившим собравшимися, раздались неожиданно звуки нескольких сот судовых свистков. Мне еще до сих пор неприятно вспоминать об этом. Я как следует быть воздал им за это сторицей и смог беспрепятственно проговорить еще два часа, закончив свою речь при бурных аплодисментах.
18 февраля в Рурском бассейне разразилась стачка горнорабочих, которая быстро прекратилась, но дала правительству необходимый предлог для тоге, чтобы ввести во всей Рейнской области режим террора.
21 февраля произошло убийство Эйснера в Мюнхене.
Как один человек поднялся баварский пролетариат, чтобы придать идее советов новое значение. Когда 23-го числа по поручению Исполкома я явился в Мюнхен, для меня было наслаждением наблюдать такое настроение, это чудесное настроение масс, для которых из всех завистливых и склочных .вождей“ не нашлось ни одного вождя. По-моему налицо было три товарища, обладавших качествами вождей: Ландауэр, Заубер и Никиш, в распоряжении которых было довольно многодельных товарищей, как Толлер, Унтсрлейтнер и другие. Но проклятие, постоянно тяготевшее над движением в Берлине, тяготело также и над ними. Поговорка, что слово — мишура, а действие—золото, никогда еще не оправдывалась с такой убедительностью, как на этот раз в Мюнхене. Золото лежало под руками, но его оставили лежать и создавали мишуру.
Революционные руководители рабочих организаций в Мюнхене, во главе с Левиным и Мюзамом, в противоположность берлинцам, не имели корней в предприятиях; они именно потому, что это красиво звучало, располагали целым ворохом фраз и революционной безответственности, которые они выкладывали как попало перец рабочими, и особенно перед безработными. Эго парализовало всякую способность к действию, подавляло разум и единство. И все же! Эйснер не только смог, но должен был стать Самсоном германской революции. Мертвый Эйснер разрушил бы колонны существующего с-роя. если бы... да, если бы таланты революции не расточались даром. Представим себе, что после того, как Центральный Совет был составлен наполовину из социалистов большинства и наполовину из независимых, Народные Уполномоченные остались бы в составе кабинета вплоть
до образования нового кабинета Национальным Собранием. Тогда, несмотря на все злостные интриги, добровольческие отряды не были бы созданы, белая гвардия также и пролетариат не был бы разоружен.
В первые совершенно попусту растраченные 14 дней своих заседаний Национальное Собрание вызвало сильнейшее похмелье. Если бы теперь налицо была организованная революция, то это убийство дало бы сигнал к окончательной социалистической резолюции. Если бы!
Но теперь силы в Берлине, в Рурском бассейне и на побе-режьи были растрачены, и, что было гораздо хуже, революционный корабль плыл без руля и без ветрил.
Советы, Коммунистическая Партия, Н. С. П. хотели руководить, и постоянно, когда необходимо было действовать, препирались из-за руководства, из-за компетенции. В каждом районе то же самое, единство царило лишь в том отношении, что не желали допускать вмешательства Берлина. Так было во всех местах, объявивших себя суверенными. И уж тем более в отдельных партиях!
Итак, политическое использование смерти Эйснера для резолюции, за которую он ведь погиб, было в большем масштабе невозможно. Но оно возможно было бы для Баварии и в соединении с нею для всей южной Германии, если бы немедленно последовало объединение социалистических партий под условием исключения скомпрометированных вождей С. П., и оно последовало бы, если бы коммунисты были людьми дела. На одном ночном заседании я пытался воздействовать на них в этом смысле, ко напрасно. О самом заседании я ничего не смею говорить из-за наступивших позднее событий, к торые не были для меня несж.данными после этого заседания. Скажу только одно: там г-ссподст:.:зало высокоученое доктринерство, которое язнс игнерирезх-.э реальную жизнь.
24 февраля в средней Германии нача-ась всеобщая забастезл.'., которая 3 марта была спять подавлена в кров;:.
Тогда 4 марта в Берлине разразилась заранее обреченнад а поражение всеобщая забастовка, которая была прекращена 7 мд.та под грохот п,.шек и минометов.
Между 2 и 7 марта заделал также партийный съезд ;-.еазви-симых. на котором произносились в высшей степей i рад.-кл :ь не
речи и принимались постановления. Съезд происходил в обстановке всеобщей забастовки в Берлине, содрогавшемся от обстрела, красногвардейцев белогвардейцами. Затравленная и яростно бушующая, боящаяся за свой кусок хлеба военщина справляла кровавую оргию, и это произошло таким образом.
5-го числа, по приказанию комендатуры, матросы очистили Александровскую площадь, и, когда они подошли к зданию полиции, их стали обстреливать из пулеметов залегшие там добровольцы. После этого возгорелась борьба между матросами и республиканской армией, с одной стороны, и гвардейской кавалерийской стрелковой дивизией, с другой. Те самые, которые в январе совместно боролись против рабочих, выступали теперь друг против друга. Хотя правительство Ландсберга знало об этом хорошо, но. несмотря на это, оно сообщило о спартаковском бунте.
9-го марта я поехал в Верхнюю Силезию, чтобы совершить решенное мною заранее агитационное путешествие. 8-го там разразилась всеобщая забастовка. Когда 10-го я прибыл в Гинденбург я пришел в ужас при виде царившей там нищеты.
Несмотря на сильный холод, повсюду шныряли дети, старухи и беременные женщины буквально в лохмотьях, босые, со впавшими щеками. Перед лицом такой нужды было понятно их бурное возбуждение.
После обеда началась стрельба, но тов. Лихтенштейну и мне удалось заставить убрать войска, и охрана снова была поручена полиции. К вечеру по моему указанию устроили собрание прел ставителей горнорабочих и заводских рабочих, которым я изложил всю бесцельность их всеобщей забастовки. После того, как в Рурской области, в средней Германии и в Берлине возникавшие друг за другом стачки были подавлены, они одни, говорил я, не будут в состоянии добиться осуществления своих политических требований. После лерз-х бурных протестов я закончил свою речь, все чаще прерываемую аплодисментами. И потом почти единогласно была принята моя резолюция, в которой говорилось о возобновлении работ и отсрочке забастовки до всеобщей забастовки. которая охватит всю Германию. Вследствие осадного положения, я должен был испросить разрешения капитана пограничных войск на ус ройство этого собрания; разрешение я получил. На это собрание он прислал своего адъютанта и после окончания
телефонировал, изъявляя свою радость по поводу прекращения стачки.
В половине первого ночи зазвонил вдруг телефон у тов. Лихтенштейна, у которого я еще сидел, и тот же капитан спросил, там ли я еще; узнав, что я там, он сообщил, что немедленно приедет. Я сейчас же сказал Лихтенштейну, что меня вышлют в виду того, что таково общее желание верхие - силезских промышленников и профсоюзных бонз. Дело в тем, что после обеда я был в Каттовицах, чтобы добиться от союза горнозаводчиков удовлетворения экономических требований бастующих. Когда я затем вел переговоры с горным советником Кьохенгауэром (так звали этого милого господина), он заявил, что для владельцев горных и прочих заводов забастовка может длиться сколько угодно, ибо чем скорее наступит крах, тем лучше, так как только этим путем можно будет притти к прежним упорядоченным условиям жизни. Затем он попросил меня в другую комнату, где сидели верхне-силезские профсоюзные бонзы, старавшиеся выказать смирение и угодливость.
Итак, капитан явился, принес извинение за поздний приход и за чрезвычайно ему неприятное, возмущающее его понятие о прззе, поручение. Короче говоря, он принес распоряжение о высылке. Затем мы говорили с дивизией в Глей вице, которая отсрочила высылку впредь до переговоров с высшим командсва ием з Зре-славле. На другое утро в 8 часов явился лейтенант с окончательным приказом о высылке и заявил, что они считают эту высылку грубым нарушением права, и что если я добровольно не последую этому приказу, то они не станут его выполнять, а подадут в отставку.
7. С МАРТА МЕСЯЦА ДО ВЕРСАЛЬСКОГО МИРНОГО ДОГОВОРА.
Я уехал после того, как на заседании еще раз настоятельно просил терпеливо перенести и эту про.акацию.
Когда я вернулся в Берлин, ко мне обратилось несколько авторитетных лиц с предложением снова восстановить нелегальную организацию, которая с января была ликвидирована, на что я со
гласился после того, как было решено прекратить все местные движения и забастовки.
В короткое время были налажены связи, во всех местах Германии были восстановлены организации, над созданием которых лихорадочно работали. Однако, к сожалению, при таком коротком сроке было невозможно обойтись без привлечения в организацию официальных вождей Н. С. П. и этим организация обрекалась на бездеятельность в решительный момент.
Тогда во многих, в очень многих головах бродили романтические мысли о революционной гимнастике в Берлине и во всей стране, и понадобилась напряженнейшая работа, чтобы прекратить это. Если это не вполне удалось, если, несмотря на это, в Брауншвейге, в Верхней Силезии, в Мюнхене, в Рурском бассейне возникло движение, которое повсюду было катастрофичным для пролетариата, то причина этого лежала в избыточном количестве революционных генералов и хорошо оплачиваемых правительством провокаторов, военщины и биржевиков.
Особенно возбуждающе действовали на всех гениев революционной стратегии события в Венгрии, движение которой можно и должно рассматривать, как реакционно-революционное, или революционно-реакаионное, но ни в коем случае не как пролетарскую революцию. Я говорю это не сегодня впервые, а говорил это уже в первые дни возникновения венгерской .советской" республики.
Я далек от того, чтобы теперь лягать преследуемых людей, но я считаю необходимым коротко изложить свою точку зрения, чтобы опровергнуть находящуюся в обращении легенду относительно той позиции, которую я тогда занимал. Карольи не мог удержать больше власть и передал се Бела-Куну, который создал тогда не национальный, но наии:налистический, шовинистический и империалистический коммунизм. Первым деянием этой Советской Республики, которая по своей беспомощности и противоречиям представляла еще нечто невиданное, был призыв к национальной защите против Румынии, Юго-Славии, Чехо-Словакии, Польши и Украины, а помимо того, против всей Антанты. Независимо от этого не поддающегося описанию, оберегаемого манией величия самомнения, которое при такой ситуации означало верную гибель, зла советская республика совершенно дискредитировала идею коммунизма и прямо производила над ней насильственную
экзекуцию. Коммунизм и шовинизм подобны огню и воде. Коммунизм — это человечность, шовинизм — это политик! силы. Одно означает, что человеческая жизнь является всем, а собственность ничем, а другое — наоборот. Итак. Бела-Куну и его друзьям остался лишь такой выбор: или перенять власть в стране с лозунгом „мир во что бы то ни стало*, или же отказаться от власти. Если они были того мнения, что население Венгрии не за этот лозунг, а против него, тогда они должны были отказаться; ибо тогда Венгрия была нс за гуманность, а за кровожадность, т. с. не за святость человеческой жизни, а за святость частной собственности. Но тогда им должно было бить также ясно, что если они несмотря на это. переняли власть. то тем самым вместо того, чтобы дезавуировать подстрека-елей к войне, и тех, кто был за ее продолжение, они пр-.« на:т тепеэь, после войны, их тогдашнее поведение правильным, а с.- 'е в. /.'.ют свидетельство о собственной глупости или низкой дем-.гсгл.'. Да ее им должно было бы все же стать ясным, что этим они работают на руку реставрации.
Таковы были последствия для Венгрии,—но значительна более губительными были по.’лед теия их деяний для мироз‘й ре: :лю:;ии. Помимо того, что этот коммунистический шовинизм у. лек за собою значительное число глупцов в Германии и в Австрии. и л странах Антанты оказался прямо губительным для мировой резолюции. Правительства Антанты могли — и имели на то право — за-.ить своим народам, что для центральных держав коммунизм служит лишь прикрытием свирепейшего шовинистически - им лер. :?..;ис:. веского национализма, опасность которого значительно бол-. _ля, чем была опасность старо-прусского милитаризма, так как эг?т национализм охватывает не одну Среднюю, а Среднюю и Ес:: ч-ную Европу. Правительства Антанты сравнительно легко могут приписать коммунизму все гнусные стороны прусского ми.  1ри.<ма и, кроме того, распространять бессмысленнейшие вымыслы о з. -ствах. Народы Антам’ы, наполовину из страха пере.; s й- •<. наполовину от опьянения победой, позволили не только /у ...ль себя, одобрив решительные меры своих правительств, ьь и возненавидели социалистические стремления в своих ст а ах. не было удивительно при существовавшем повсюду осад • >  л е .:и и небольшом числе органов социалистической печати, с :а й.е.ч-
В мастерской гсрмансхо! jгостиции.	I-1
ITS
герская Советская Республика, это противоречивое и нелепое явление, носившее в себе от самого рождения ужаснейший зародыш смерти, была одним из тягчайших ударов для мировой революции. Это была преступнейшая игра с возвышеннейшими гуманитарными идеями.
Б Германии это соединение глупости с преступлением гк отношению к социализму привело сначала к дикому опьянению фразой, с одной стороны, и к большим вооружениям и диким, ежедневно усиливающимся преследованиям и расстрелам, с другой стороны. По Германии прокатилась хорошо инсценированная патристическая и реакционная волна, которую спустя пять месяце: после революции как будто следовало считать немыслимей при наличии .социалистического* правительства. Лозунг защиты границ, обывательский гвардии, сменил лозунг .защиты страны". В тс время как повсюду пролетариат разоружали, по меньшей мере, миллион юнкеров, буржуа и крестьян, большею частью элементы, взывавшие о монархии, вооружались не только на глазах у правительства. но и непосредственно им самим. Националистические угрозы против Антанты после ультиматума последней приняли прямо опасный характер в связи с вторжением войск Галлера. И вс главе этого движения стояло правительстве. Это движение также достигло .успеха-. Войска перевозились не через Данциг, а через всю Германию, а это значило, что скудные транспортные средства были предоставлены в распоряжение поляков и притом во много раз увеличенном размере. Разум становился безумием.
^.а на-.испа.<иС1 ическая волна охватила не только все слои, начиная с Зестарпа и кончая Шейдемансм, но также и коммунистов и часть Независимой Социалистической Партии. Понадобилось ьсе наше влияние, чтобы провести внутри Н. С. П. и в Исполкоме лозунг. мир во ч.о бы .о ни стало. Но эта волна действовала не только вс вне, но и внутри. Осадное положение, военные суды и аресты применялись самым безудержным образом. Кессель должен был бы перевернуться в гробу от зависти. Однако в Берлине лаже ьри аресте Деймига нам удалось не допустить провокации.
Не так благоприятно для нас обстояло дело в провинции. 1я.чайший удар был нанесен кам 1-го апрели забастовкой в Рурской области. Несмотря на все усилия, там вспыхнуло
местное движение горнорабочих, которое в своей коммунист;: = : синдикалистской части подогревалось на огне венгерского д •. жения. Одним росчерком пера били устранены старые орг’.н/.:ац:-горнорабочих,, были основаны их новые организации и выье-ссно постановление о всеобщей забастовке со следующими треб: ваниями:
1.	Немедленное введение для подземных рабочих шестичасовой смены с сохранением той оплаты, которая существе :.:G при прежней более длительной смене.
2.	25%-ое повышение заработной платы.
3.	Урегулирование вопросов, касающихся рудокопов.
4.	Признание советской системы.
5.	Немедленное осуществление гамбургских пунктов (относительно командной власти).
6.	Немедленное освобождение политических заключен
7.	Немедленное образование революционных рабочих дс .жи
8.	Немедленный роспуск всех добровольческих отряд: .
9.	Немедленное возобновление политических и зкомомически: сношений с Российской Советской Республикой.
10.	Разоружение полиции в Рурской области и в стране.
11.	Уплата жалованья за время забастовки.
Пестрая смесь реформистских, радикальных и i . - .  требований. Тут не было ни требований, которые м тли бы призвать весь пролетариат к выступлениям .прстиз правительств -и сплотить его, ни требований, которые побудили бы правдтел-с:с.-к переговорам. Не было революционней экелрелридк . уголь-.-, баронов, а только имеющие радикальный в;-д трест за ля. адрес ванные к последним. Только в одном вс просе бы.- здеяд: . крайние выводы: не только устран:-н.:.' социал - - седа:•. вождей горнорабочих, но полное разрушение су шест . ;- д сих пор организаций горнорабочих.
Если выразить в нескольких словах, то это означало:
1. Резкий отказ в поддержке всего рабочего класса.
2. Полное пренебрежение к профсоюзным, партийным л лра вительственным инстанциям.
Но, чтобы показать, что эти беспорядочные -ребез -и- . 4 -ются мыльным пузырем, к правительству сейчас же -ос:. комиссию с просьбой вступить в переговоры.
Однако это правительство, единственное уменье которого заключалось в пускании пыли в глаза, стало в позу, чтобы швырнуть в лицо миру с театральным жестом, а пролетариату с цинической жестокостью, следующее воззвание, стоявшее в кричащем противоречии с его неспособностью и бессилием:
.Через головы избранных представителей рабочих, .конференция делегатов революционных горнорабочих" объявила всеобщую забастовку. Требования, которые при этом были выставлены, обрекали в своей совокупности Германскую республику на политическую анархию и хозяйственный крах. Если бы эта забастовка. добивавшаяся не помощи рабочим, а разрушавшая общество, была победоносной, то это означало бы уничтожение добычи угля путем введения шестичасовой смены и бессмысленное повышение заработной платы; это означало бы остановку всей промышленности, работающей на рурском угле, и расстройство налаженного, наконец, подвоза продовольствия, которое необходимо оплатить промышленными изделиями и доставкой угля. Правительство, которое согласилось бы на эти требования, явилось бы могильщиком республики, народа и свободы. Правительство, как прежде, так и теперь, придерживается соглашения, заключенного с горнорабочими с февраля месяца; только через районные советы рабочих депутатов рабочий класс и может быть вовлечен в производственный процесс и привлечен, как равноправная сторона, к участию в решении вопросов и к работе. К этому нужно добавить закон о социализации в соевинении с социализацией угольной торговли и, наконец, введение 7*/.2-часовой смены. Так как никакая политика, никакое управление, никакое снабжение продовольствием невозможны, если спустя несколько дней и недель такого рода принципиальные соглашения аннулируются, становятся беспредметными вследствие невозможных и преувеличенных требований, то правительство, исполняя свою святую обязанность спасти государство и народ, вместе с прусским правительством, решило следующее:
.Правительственные войска вступают в округ, чтобы спасти от террора рабочих и заводские здания. Министр продовольствия согласно брюссельским требованиям союзникбв не допустит
Л
в область, охваченную забастовкой, ня одного фунта продовольствия. Министр труда не произведет никакой уплати бастующим. Напротив того, рабочим тех рудников, где работа производится на основе 7’/.2-часовой смены, будет произведена специальная выдача для выполняющих особо тяжелые работы, увеличивающаяся в зависимости от размеров добычи. Правительство должно сохранить от гибели наш народ и нашу жизнь. Оно не должно отдавать республику на произвол террора, проводимого одной провинцией или одним сословием. Все для того, кто работает! Ничего для того, кто теперь бастует! Иначе для Германии нс будет больше никакого спасения.
.Члены Правительства: Шейдеман, Шиффер, Бауэр. Бэлль, Давид, Эрцбсргер, Готайн, Ландсберг, Носке, Прейс, Виссель, Кэт, Рейнгардт-.
Редко, пожалуй, бывала такая забастовка, в которой наблюдались бы столь противоречивые тенденции, как в этой. Она вспыхнула под влиянием гипноза, порожденного Венгерской Советской Республикой, под влиянием веры в легко достающуюся победу. Однако интересы и тенденции были далеки от жизни и резко противоречили друг другу. Часть вождей рассматривала ее, как момент нарождения новой профсоюзной посоэшины, часть как вообще конец профсоюзной организации. Часть полагала, что эта забастовка получит поддержку со стороны Российской Советской Республики в борьбе с капитализмом стран Согласия. Эта часть надеялась на военное вмешательство России, что означало бы войну на стороне России, в то время как другие, в противоположность этому, думали, что последует оккупация войсками Антанты, которая приведет к возникновению самостоятельной рейнской советской республики. Третьи надеялись на то, что начнется вторая немецкая социалистическая революции в то время как их антиподы полагали, что эта забастовка приведет к тому, что политические действия и стремления уступят место чисто экономическим, общегосударственные — коммунальным. Движению недоставало внутреннего содержания, единой пели и признанных вождей, что ей также наносило смертельный удар.
Совершенно другие н более цельные были расчеты гсспол сидевших в правительстве.
Постоянно предающие революцию господа из Социалистической Партии, боявшиеся и дрожавшие за свои жирные доходы, господа из Центра, боявшиеся и дрожавшие за свое поповское влияние. и господа демократы, боявшиеся и дрожавшие за свои получаемые во время революции прибыли, далеко превзошедшие военные прибыли, были приведены з ярость венгерским .мене* тепел* и сошлись на том, чтобы напустить совершенно отменившихся добровольцев на .рейнско-вестфальских вспышкопускателей4 для решительной расправы, которая бы их навсегда .излечила". Так как в демократической Швабии 30 марта также разразилась всеобщая забастовка, и великим историком Блосом, когда-то сантиментально изобразившим Зелику-о Французскую Револю цию и революцию 1S43 49 г.г., а теперь вюртембергским министром-президентом. было немедленно введено осадное положение и военные суды и подвезены и наставлены пушки, то у них, таким образом, был знаменитый образец, превзойти который было их горячим стремлением. Они разыграли комедию переговоров, при которой бывшего профсоюзного попа Зеверинга заставили валять дурака, выставив его в качестве новоиспеченного комиссара Рейнско-Вестфальской области, пока не стянули необходимые военные силы.
После того, как эти приготовления к 9-му апреля были закончены, и пссле того, как четыре союза горнорабочих через головы рабочих повели переговоры с владельцами рудников и добились небольших уступок, забастовочный комитет был арестован. Последовали аресты забастовочных пикетов, и вместе с этим началась кровавая баня. Военщина свирепствовала, как во вражьей стране. Сотни убитых и тысячи арестованных и, несмотря на это, забастовка—уже совершенно лишенная вождей, к тому же и раньше добивавшаяся всего только шестичасовой смены и 25% прибавки к заработной плате.—утихала очень медленно и тянулась до конца месяца, оставляя после себя величайшее ожесточение.
В промежутке преступное высокомерие и бессовестное легкомыслие коммунистов помогли врагам пролетариата добиться еще нескольких дешевых триумфов, а пролетариат привели к уничтожающему поражению. Если поражение в Рурской области — з сильнейшем центре пролетарской силы в Германии — было
тяжелым, то поражение мюнхенской советской penny'лики по своему внешнему влиянию почти катастрсфи'-'всгим. 3 время как 6-го апреля областной съезд ссциал-дем :кт?тиче:-: / партии Северной Баварии высказался, большинством 4z гспосов против 8. против советской республики, а партийное с: ’раине членов С. П. в Нюренберге высказалось за нейтралитет в том случае, если большинство народа окажется за совет::.. . республику, в это самсе время заседавший в тот же день отластис съезд С. П. Южней Баварии 240 голосами против 13 высказался за нее при условии совместного участия независимы : и :• с-.му-нистов. 5 ночь с 6-го на 7-се апреля была объявлена Советская Республика в Баварии с временным правительством, в которое вошли: Зегиц, Никиш, Фрауэндорфер и Шчеппенгосст (С. П.), Мюлон, Яффе, Симон, Ландауэр и Унтер.пе’.тнер (И. С. ” Штейнер (крест.янский союз) и Нейрат. Программа и относящееся к ней заявление Центрального Совета были а высшей степени широковещательными, так что участие чле:-ос Z. П. д -ствительно рассматривалось, как чудо. Правительство Гетмана сейчас же, 7-го числа, объявило, что оно -редетжает :ста-ваться у власти, а Н. С. П„ заявив, что это ядляется для нее неожиданностью, и что провозглашение времего правительства представляется ей погоней за популярность-: со стороны членов нового правительства, выставила далеко идущие требования, которые были приняты О. ”. и У. ”. Несмотря на это, коммунисты заявили, что не примут участия в правительстве. Это был желанный повод для С. ”. также отказаться от участия. При способности пренебречь метким побуждениями, при хотя бы самом ограничение:: знании того, что является политически необходимых, ликвидация сс вето-: ей республики должна была бы последовать теперь. т.-е. Н. С. ”. также должна была отступить, и хотя вся затея погибла бы при всеобщем смехе, но революционная веля осталась бы .-.л-крушимой. Но вместо того последовало падение правите., д- . независимых и образование еще менее втзхок.чого кехм -ческого правительства, в то время как вокруг уже эоср. -сь враги. Катастрофа с ее ужасом была неиз еж.ча, и с :а ш.
быстро. 2-го мая последовало выступление зоек_икы. свирепствовавшей подобно вандалам.
В центре Германии был остров, предоставлявший убежище всем преследуемым; он давно был сучком в глазу для всех темных элементов страны—это был Брауншвейг. Если коммунисты повсюду завоевали себе право делать глупости, почему же брауншвейгцы должны были быть скромнее? И т.м более, что в Брауншвейге коммунисты и независимые действительно имели что сказать. 9-го апреля рабочие Брауншвейга объявили всеобщую забастовку под лозунгом «вся власть советам", чтобы, как это можно было предвидеть, способствовать дешевому триумфу генерала Меркера. 16 апреля он вступил в Брауншвейг, уничтожил все советы, а вместе с ними и право убежища.
Второй съезд Советов (никогда нельзя сказать, что невозможное не становится действительностью), превосходивший еще первый в интригах и виляниях, заседал с 8-го до 12 апреля в Берлине. Какое значение имел этот съезд, видно было по тому влиянию, которое уделяло ему правительство, увенчавшее во время съезда свою политику насилия арестом стачечного комитета в Рурской области и расстрелами. Тем нс менее, он вынес правительству вотум доверия.
Рурская забастовка, Вюртемберг, Мюнхен и Брауншвейг нс были лозунгами борьбы, ни каждый в отдельности, ни все вместе, лозунгами, которые были бы в состоянии с воодушевлением и презрением к смерти поднять массы на борьбу. Все вместе они являлись следствием революционного, вызванного Венгерской Советской Республикой психоза, который овладел меньшинством, но не в состоянии был увлечь за собой большие массы. Это было психологически понятное, но не заслужиэающее одобрения движение, тяжко вредившее революции в моральном и особенно в организационном, тактическом и техническом отношениях.
Они доказали, что революцию нельзя сделать, когда захочется, и что для этого должны быть налицо психологические предпосылки.
В Бремене, в Гамбурге и в Верхней Силезии также произошли небольшие стычки, а в Берлине была объявлена стачка банковских служащих и служащих металлооорабатывающей промышленности, которую приходится оценивать по-иному.
18 апреля был провозглашен лозунг наступающей революции, событие, которое само по себе мо>ло стать лозунгом, событие, которое должно было стать лозунгом для всякого, кто желал
продолжения революции. То, что начала оказавшаяся преданной революция, то должна была закончить грядущая социальная революция, потому что только она одна могла обеспечить осуществление этого и потому, что только ей принадлежала честь стать великой носительницей мира.
Все обращения правительства, Национального Собрания, министерства иностранных цел, комиссии по перемирию, каждого вождя и каждого идиота были преисполнены одним мотивом— справедливый мир, и ничего другого. И так как мирная конференция в Париже тоже хотела справедливого мира и, несмотря на это, заседала при закрытых дверях, за которыми три властителя: Вильсон, Ллойд Джордж и Клемансо вместе с их итальянским коллегой, которого только терпели, трудились з поте лица своего, то и самому глупому должно было быть ясно, что получится по виду в высшей степени либеральный вильсоновский мир. Но либеральный отнюдь не в нашем немецком смысле. Итак, всякий, кто не был полным идиотом, должен был ожидать в высшей степени тяжелого диктаторского мира—без переговоров и без изменений, — а такой мир, судя по фразеологии и по всему ходу развития внутренней политики, вел к отклонению его, или. по крайней мере, к угрозам отклонения со стороны правительства.
И этот вопрос о мире, о мире во что бы то ни стало, должен был стать лозунгом будущего выступления, которое могло бы увлечь за собой всех.
18 апреля пришло приглашение на мирну ? :-:снференци... которое до нас простых смертных дошло 20-го вместе с ответом Брокдорфу-Ранцау в виде следующего сообщен;:::
Приглашение делегации для вручения ей у с л о в и л м и р а.
Телеграмма комиссии по перемирию з Спз от 13 iv 1919 г. министру Эрибергеру.
Генерал Нудан переслал нам 18 апреля в 4 ч. дня следующую ноту: „Председатель Созета телеграфирует 13 апреля следующее:
„Будьте добры препроводить немецкому правительству следующее сообщение:
,1. Высший Совет союзных и заинтересованных держав постановил пригласить в Версаль на 25 апреля вечером облеченных
полномочиями немецких делегатов, чтобы вручить им текст выработанных союзными и заинтересованными державами условий перемирия.
.2. Поэтому германское правительство просят срочно указать число, имена и служебное положение делегатов, которых оно намерено отправить в Версаль, а также число, имена и служебное положение лиц. сопровождающих их. Германская делегация ни в косм случае не должна выходить за пределы своих задач и включить лишь только тех лиц, которые предназначены для выполнения ее специальной миссии.
Подпись: Нудан“.
Министр иностранных дел граф Брокдорф-Ранцау в ответ на французское сообщение от 18 апреля дал следующую инструкцию представителю министерства иностранных дел при комиссии по ведению мирных переговоров в Спа:
„Прошу сделать следующее сообщение местному французскому представителю для передачи союзным и дружественным державам :
Сообщение французского министра-президента и военного министра от 18 апреля германским правительством получено. Германское правительство отправит к 25 апреля вечером в Версаль посланника Ганиэля, тайного советника Келлера и действительного советника посольства Эрнста Шмидта. Делегаты снабжены необходимыми полномочиями, чтобы принять текст проекта условий перемирия, который они тотчас же передадут германскому правительству. Их будут сопровождать двое чиновников: гофрат Вальтер Реймкер и Альфред Людерс, а также двое канцелярских служащих, Юлий Шмидт и Нидек".
Эта .нота" вызвала следующий ответ или, лучше сказать, отпор:
.Председатель совета министров и военный министр телеграфируют 20 апреля 1919 г. за № 2076:
Прошу вас препроводить германскому правительству следующий ответ союзных и заинтересованных держан:
Правительства союзных и заинтересованных держан не могут принять делегатов, которые уполномочены лишь принять текст мирного договора, как это предлагает германское правительство.
Союзные и заинтересованные правительства обязаны тоебосать германского правительства присылки в Версаль полному *иы.< представителей, которые так же, как и представители союзных и заинтересованных держав, были бы уполномочены <'су.с ать всю совокупность вопросов, касающихся мира.
Подпись: Нудан*.
Министр иностранных дел телеграфировал 21 апреля пополудни своему представителю в Спа:
„Пожалуйста, сообщите следующее местному французскому представителю для передачи союзным и заинтересованным державам:
После того как французский министр-президент и военный министр передал германскому правительству требозание союзных и заинтересованных держав снабдить немецких делегатов такими же полномочиями для ведения переговоров о всей совокупности вопросов мира, какими снабжены представители союзных и заинтересованных держав, германское правительство, предполагая, что при передаче проекта условий перемирия имеется з виду и обсуждение его содержания, назначает в состав делегации следу юш х облеченных соответствующими полномочиями лиц:
Министр иностранных дел д-р граф Брокдорф-Ранцау.
Министр юстиции д-р Ландсберг.
Министр почт Гисббертс.
Президент прусского областного совещания Лейнер?.
Д-р Карл Мельхиор.
Профессор д-р Шукинг.
В качестве сопровождающих делегацию намечено несколько лиц, имена и служебное положение которых германское :рави-тельегво сообщит в ближайшем времени второй телеграммой. Германское правительство готово отправить в Версаль вышеозначенных лиц, если ему будет гарантирован;. что делегатам и сопровождающим их во время пребывания в Берсале будет предоставлена свобода передвижения, а также свободнее пользование телеграфом и телефоном для сношений с германским правите ством. Оно оставляет за собой празо назначить дополните/:->н-. специальных экспертов по отдельным вопросам мирз.
Отъезд делегатов и сопровождающих их во вся .ом случае задерживается на несколько дней.
Подпись: Брокдорф-Ранцау *.
Бедная Германия, тебе не пезет! При выборе мирной делегации ты наткнулась не на пса, а на Мефистофеля революции — Ландсберга. Он, самый завзятый реакционер во всей Германии, настроенный наиболее антисоциалистически, шовинистически, ненавидящий заграницу человек, стал во главе германской мирной делегации, и он, человек, развращавший общественное мнение Германии, превратился в того, кто стал создавать это общественное мнение Германии в се наиболее тяжелый и решительный момент. Оч окутал стонущий под тяжестью нужды и горя немецкий народ блестящим, сверкающим, удушающим покровом национализма, несущего поистине смерть и гибель. Он, этот сильный, жестокий, наводящий страх победитель внутри страны, который до, во время и после своей поездки при помощи вооруженной до зубов военщины одержал в Берлине, Брауншвейге, Бремене, Гамбурге, Штуттгарте, Лейпциге, в Рейнской Вестфалии, в Мюнхене—словом, на востоке и на западе, на юге и на севере, повсюду, где только звучит немецкая речь,—победы над беззащитными женщинами и детьми, стариками и калеками (которых так отблагодарила их родина), этот господин полагал выступить перед Антантой в роли сильного человека. Однако эта поза сильного человека не могла предотвратить того, что он, проявивший свою любовь к немецкому народу тем, что кормил его свинцовыми пулями* и защищал спекулировавших и моривших народ голодом буржуа и аграриев, стал в лицемерно-сантиментальных выражениях причитать по поводу поведения Антанты, которая морит голодом этот же самый немецкий народ, сетовать на то, что не выдают пленных, и апеллировать к состраданию и к слезным железам. Однако удар был тяжел и ужасен. „Тигр" (не Ландсберг, облачившийся в шкуру тигра и подражающий ему), а Клемансо, поднял лапу, чтобы нанести сокрушительный удар. Он объявил Гельфериха и Бетмана, Гогснцоллерна и Виттельсбаха. Мольтке и Фалькенгайна, Людендорфа и Тирпица бунтовщиками против человечества. Он выставил свои условия и заявил коротко и ясно: «Проглоти, или ты умрешь-.
Тяжел, невыразимо тяжел был этот удар для немецкого народа, который вместо того, чтобы получить миллиардную добычу, должен был сам отдать миллиарды, который вместо того, чтобы поглотить земли, должен был преподнести собственные земли
другим, вместо того, чтобы стать народом-позелителем, должен был играть роль слуги, вместо того, чтобы с'ать крупнейшим владельцем угля и железа, должен был выклянчивать уголь и железо, вместо того, чтобы владычествовать на морях, должен был торговаться за каждое судно. Тяжелая, изнуряют )я ноша для немецкого народа, которую в состоянии была нести только социалистическая Германия, и которую в ином случае правнуки наших правнуков будут нести с таким же трудом, как и мы сами.
И все же! был ли иной выход, как ответить .да', сделав необходимые оговорки? Была ли возможность сказать „мет'?
Тот, кго не был слеп ко всему, что происходило на свете, должен был сказать себе, что о продолжении войны со стороны Германии нельзя было и думать.
Быть может, кто-нибудь думает, что Германия могла бы выставить готовую к борьбе армию? Но независимо ст армии, откуда можно было бы взять необходимое даля миллион-ой армии сырье, пушки, огнестрельные припасы, обувь и одежду, а также транспортные средства?
Кроме того, в первый же день войны войска Антанты вступили бы в Рурскую область, а польско-чешские войска—в Верхнюю Силезию, и через три дня Германия очутилась бы без угля.
Таковы были обстоятельства, и для правительства, которое еще не совсем было покинуто провидением, которое хоть чуточку обладало разумом и сознанием ответственности, путь должен был быть предопределен.
Необходимо было до конца выяснить ндроду истинное положение вещей и со спокойным достоинством предпринять попытку добиться улучшения условий, а в случае отклонения принять условия, сделав необходимые, чисто деловые и касающиеся исключительно их выполнения оговорки.
Но у нас было правительство, лишенное разума, и, следовательно, должно было пооизойти то, что произошло: трескучий театральный гром, который внутри страны вызвал дикую ярость и припадки бешенства, а заграницей лишил нас последнего морального и материального кредита.
6 мая были переданы условия мира, а 20 мая должен был быть получен письменный ответ.
8 мая появилось воззвание германского правительства, объявлявшее условия мира невыносимыми и невыполнимыми и сеявшего новую вражду между народами, из которой должна была возникнуть новая бойня. Оно порицало выдачу немецкого пролетариата чужеземному капиталу, против которого немецкий народ стойко сплотится вместе со своим правительством.
Это было сигналом для всей печати выступить в дико-фанатической, шовинистической форме за отклонение мира. „Берлинер Тагеблатт", который, попирая ногами свое лучшее прошлое, управлял хором, писал: .... „отклонить, что бы там ни было!-
12 мая заседало Национальное Собрание, на котором Шейдеман с театральным жестом произнес свою знаменитую комическую фразу, заявив: .пусть отсохнет та рука, которая подпишет этот мир"; прусский министр-президент воскликнул: „лучше смерть, чем рабство-; Мюллер (С. П.) заклинал: „мы отклоняем, будь, что будет!’; Грэбер, размалевав банкротство, ограничился протестом; Гауссман сказал: „неприемлемо"; д-р Квидде воскликнул три раза „нет!" Под конец Ференбах сказал, что волна ненависти и мести должна охватить народ, что вина за войну ляжет на наших врагов, что в будущем немецкие женщины буду, рожать детей, и эти дети разобьют цепи рабства и смоют позор, нанесенный нашему немецкому имени. Словом, „Deutschland. Deutschland Qber Alles’’ (Германия превыше всего!).
Только Гаазе выступил за подписание мира, хотя нс в желательной для меня форме. Ему следовало заявить, что только социалистическая Германия в состоянии выполнить договор, а о:-: потребовал подписания мира от других.
Когда в марте месяце я принялся за создание нелегальной организации, я поставил условием и подчеркнул, что вопрос о мире должен быть лозунгом борьбы, ибо я предвидел заранее и предсказывал как условия мира и характер ведения мирных переговоров, так и патриотическую кампанию зашедшего в тупик правительства. В этом вопросе мы все в нелегальной организации были солидарны. Работать приходилось с большим напряжением как в Берлине, так и в стране. С товарищами с мест устраивались различные совещания, и они также солила ризироьались с нами во всех вопросах и заявляли, что лозунгу всеобщей забастовки безусловно последуют повсюду.
12 мая я созвал совещание из известных и выдающихся товарищей, на которых была возложена задача немедленно выработать в комиссии программу, чтобы в случае, если нам будет поручено образование правительства, иг^еть возможность сейчас же выступить с готовой программой. Никто из них ничего не знал о действительном ходе событий и об их связи между собою.
14 мая состоялась общегерманская конференция, на которой я, по постановлению берлинской организации, призывал об: -зит; всеобщую забастовку 19 числа, в день передачи ответной ноты, дабы вынудить заключение мира и избавить Германию от ужаснейшего несчастья.
И опять Дитман с товарищами выступили против, приводя оппортунистические доводы. Они не верили в успех и не хотели, чтобы им пришлось подписывать мир. Рихард Мюллер также выступил против, мотивируя это тем, что сначала должна появиться военная диктатура, прежде чем мы сможем взять власть.
Я выступил против всего этого с указанием, что мы будем трусливыми лицемерами, если, требуя принятия мира, мы из боязни перед гневом народа сами не решимся его заключить. Нет, мы уже были бы трусливыми лицемерами, если бы не пожертвовали всем, даже жизнью, ради того, чтобы добиться мира. Позже нам будет труднее его добиться, а если снова вспыхнет война, тогда наша трусость сделает нас убийцами всех тех. кто погибнет, и мы окажемся фразерами, при виде которых всякий будет в праве отплевываться. Что значит наша жизнь, если мы спасем жизнь сотен тысяч, быть может, миллионов, сохраним Германию от полного распада и гибели и поможем победе социализма! Если мы решимся на борьбу, то правительства Антанты должны будут нас признать, в случае победы мы должны будем получить от них продовольствие и сырье, и они не смогут чинить нам препятствия при проведении наших внутренне-политических мероприятий. И народы Антанты питали бы к нам. как к люд м. помешавшим войне, доверие, социалисты и пацифисты и все гуманно мыслящие люди прониклись бы к нам симпатией с аго-даря нашему деянию, чем способствовали бы изменению усилий мира, а если бы мы сдержали то, что пообещали себе самим и немецкому пролетариату, тогда наш пример колоссально способствовал бы мировой революции. Если же мы ничего не еде-
лаем, и дело дойдет до войны, то из всех скомпрометированных мы окажемся самыми скомпрометированными. Если бы поднявшее бучу правительство в последний момент переменило бы свою позицию, подписав все же мир, то хотя мы тогда и много сделали бы для немецкого народа, но для социализма не сделали бы ровно ничего. Ибо тогда заключили бы мир как раз соииал-предатели, и Антанта охраняла бы их, а восстание против них было бы почти невозможным даже в случае легкой победы, и если бы весь*народ стоял за восстание. Я убеждал настойчиво, но безуспешно. Все товарищи, кроме берлинских и из трех других округов, изменили свою позицию. Особенно поддерживали Дитмана Кенен и Штеккер. Деймиг проявил свог интерес тем, что отсутствовал.
Выступление отсрочили до объявления войны. Я говорю теперь, что оно никогда не произойдет, ибо страх перед собственней решимостью и дилетантская погоня за популярностью— два величайших врага революции—всему препятствуют и все убивают в германском революционном движении.
19 мая я узнал, что гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии все известно из-за предательства одного находившегося в наших рядах прохвоста. Так как тогда же я услышал, что есть приказ гвардейской кавалерийской стрелковой дивизии об аресте всех известных товарищей Н. С. П. во всей стране, что далее проектируется подлая провокация берлинских рабочих, чтобы устроить им еще невиданную кровавую баню и что новая война является решенным делом, — тогда я заявил о своей готовности переговорить с капитаном Пабстом, о котором посредник его или, лучше, посредники утверждали, что он является одним из тех влиятельных военных, которые настроены против войны и за соглашение с рабочим классом.
Это совещание состоялось, и Пабст, который сейчас же подтвердил все то, о чем я раньше слыхал, подробно рассказал, что он о нас знает. И это действительно было все. что знали широкие круги наших надежнейших товарищей. Кроме того, он сообщил, что имеет полный список лиц. Мы говорили несколько часов, и он изъявил готовность поддержать меня при созыве офицерского собрания, на которое мною был бы приглашен также и Носке. Но сначала он посоветовал мне поговорить с генералом фон-Ове но и. С этим я согласился.
Затем мы — трое товарищей — отправились на совещание с фон-Озеном. Как мы относились к этому совещанию, видно из того, что мы заявили нескольким товарищам, что а случае если до 9 ч. 30 м. мы ничего не дадим о себе знать, они сейчас же должны известить всех товарищей о том, чтобы никто не ночевал дома, так как у тех есть все адреса, и если нас арестуют, их арест также неизбежен. Кроме того, мы потребовали, чтобы петом, когда станет известно о нашем аресте, сообщить о намерении устроить резню среди берлинского пролетариата и призвать его к осмотрительности.
И, несмотря на эти обстоятельства, после этого появились различные толки и пересуды, которые я терпеливо тогда сносил. И все же я уберег берлинский пролетариат от наихудшего и спутал все планы жаждавшей войны военной камарильи внутри страны и вне ее. Я уберег Германию от наиужаснейшей участи.
Сами переговоры носили следующий характер. Зо вступ; -тельной речи я заявил:
.Господа.’ Мы хотели бы открыто и свободно сказать то. что необходимо сказать. Как бы ни различались коренным стразом наши политические взгляды, в одном пункте, думаю, мы сходимся, нет, более того, я предполагаю, что мы стремимся, хотя и самыми различными и даже противоположными путями, к одному и тому же: к благоденствию немецкого нар: да! При всех противоречиях мы в двух пунктах одинаково являемся потерпевшими. Как и мы, вы видите все время, как предаются ваши важнейшие мероприятия, как раскрываются ваши планы. Как и нас, вас обвиняют в государственной измене из-за ваших стремлений. Вы хотите вместо буржуазной республики— монархию, так как, согласно вашему убеждению, сна является лучше.’ ; р-мой правления, ибо вы думаете, что монархическая форма правления скорее осуществит порядок и слокойсте ie. благоденствие и радость, а также и потому, что з счастливейш.!/< и возз..шсинейший момент вашей жизни, вы. исходя из глубокого вашего убеждения, поклялись в верности вашему монарху. (Ож . е-восклвцания генерала Ове.ча и других: .С .е.:= хорош Замена тельно!*)
.Господа! Это убеждение я чту и уважаю, хотя я его не только не разделяю, так как, согласно моему убеждена.-., оно
U мастерсмоЛ мр '.’Wi м.-о-ец г	4 ;1 •
ложно, но я борюсь против него, — не насилием: с мировоззрениями нельзя бороться насилием, — а духовным оружием. Но, как я сказал, я уважаю его. Мы вместо буржуазной республики хотим социалистической, ибо мы убеждены, что только она одна в состоянии дать то, чего желает человечество: счастья в жизни и радости. Но особенно потому, что раны, нанесенные этой опустошительной войной, только таким образом будут излечены, разрушенное только так можно будет снова воссоздать. Итак, различными путями и разными средствами мы хотим добиться одного и того же: воссоздания Германии.
.Но мы расходимся, резко расходимся в средствах. Вы думаете достигнуть поставленной цели при помощи военной силы, мы — при помощи силы духа, остроты разума и солидарности. Но я очень далек от того, чтобы добиваться принятия вами моих взглядов. То, чего я хочу, это избежать кровопролития.
.Время сейчас бурное, и люди очень возбуждены. Малейшая неосмотрительность может привести к кровавым столкновениям и, вне всяких сомнений, приведет нас к гибели.
.Мир стоит у дверей, сокращение армии становится действительностью: должно быть оставлено на службе лишь 4.000 офицеров и 96.000 солдат. Поэтому подумайте, какая отзетствен-ность лежит на вас. Вы знаете, что объявлен бойкот добровольцам, и значит вы знаете, что сотни тысяч отцов семейств с трудом, с большим трудом найдут работу. Этот бойкот, по моему мнению, должен быть снят и притом добровольным постановлением рабочих. Это произойдет лишь в том случае, если вы, т.-е. все военные, останетесь нейтральны в политическом отношении, если вы откажетесь выступать в качестве полицейской силы во всех случаях, кроме грабежей. Вашей задачей нс является, не должно являться и не может являться воспрепятствование собраниям или же роспуск их. Я знаю, вы постараетесь получить такого рода предписание или распоряжение, но этого недостаточно. Вы должны открыто выступить против таких функций. Только тогда, когда вы это сделаете и будете так поступать, мы сможем посоветовать рабочим прекратить бойкот, только тогда вы освободитесь от колоссальной ответствен мости перед увольняемыми со службы солдатами. То же самое
относится и к офицерам, из которых большая часть явгяется очень интеллигентными, проникнутыми сознанием долга людьми. Они должны быть переведены на гражданскую работу, и на время обучения, которое должно быть, конечно, бесплатным, им должен быть обеспечен прожиточный минимум. На это рабочие, которые в конечном счете живут от трудов рук своих, будут готовы только тогда, если офицеры останутся политически нейтральными, если рабочие будут уверены, что они неповинны во всех реакционных мероприятиях.
„Будущее не только полно ужасов, но и покрыто мраком неизвестности; одно только может знать ясно смотрящий на вещи человек: будь, что будет, останется ли буржуазная республика, или же будет монархия, или социалистическая республика, но если нс прекратятся террористические акты, происходившие за последние месяцы, если по Германии пройдет усиленная террористическая волна, если вспыхнет физическая борьба всех против всех, тогда гибель Германии предопределена, и, чтобы предстзра-тить это, я взываю к нашему общему стремлению: восстановить Германию*.
Генерал Овен возражал:
«Господа! Я чрезвычайно рад, что нахожу в вас степь яснее понимание нашего психологического состояния, а также понимание того, что необходимо для будущности Германии.
.Несмотря на наши монархические убеждения, мы в нт-'pb-ские дни отдали себя в распоряжение нового правительства и лояльно выполняли наши обязанности. Как военные, мы проникнуты дисциплиной до мозга костей и, в виде необходимейшего условия для предотвращения краха и возможности вгсста-новления страны, мы считали себя обязанными заботиться о тишине и спокойствии в общественной жизни-согласно распгр’жс-ниям правительства. О мире мы не хотим говорить, м.: ни в косм случае не согласимся на это, мы будем д' последяе,. капли крови защищать наши старые границы на востоке и. .умеем удержать Эльзас-Лотарингию в пределах нашего отечества. Ударяя кулаком по столу.) Народ, как один человек, ос •.•снег .а защиту своей чести, и в особенности армия не лризнае. мира.
.Что касается внутренних вопросов, то я не знаю, что еще могло бы 6i4ib для нас приятнее, чем устранение пг. з  ..i .
строенной против офицерства, и мы были бы вам очень благодарны, если бы вы что-либо сделали в этом направлении. В том, что бы требуете в качестве эквивалента, я вполне с вами согласен. В течение ряда месяцев мы находились в упорной борьбе с правительством из-за нашей полицейской деятельности, от которой мы непрерывно открещиваемся. Мы давно протестуем против необходимости непрерывно выполнять распоряжения господина Эрнста, которые и мы часто считаем ошибочными и нецелесообразными, ибо они создают искусственную пропасть между народом и армией. Господа Эрнст и Гейне прячутся за нас и создают себе за наш счет популярность. Но, господа, что касается формы, то тут мы совершенно расходимся. Перед нами только два пути: или мы подаем в отставку или же попытаемся добиться изменения официально установленным служебным пег рядком. Впрочем, кто скажет, что я не согласен с мероприятиями, если я не одобряю их формы? По мсему предложению, теперь образуется сильный полицейский отряд; тогда нам не придется возиться с подобными происшествиями"...
Он говорил почти час, а затем состоялся двухчасовой обмен мнений, в котором все приняли участие и из которого мы увидели, что ожидается война как внешняя, так и внутренняя. Да. мы увидели, что удар, который собирались нанести берлинскому пролетариату, уже два раза пришлось отложить, так как провокации оставались безрезультатными.
Мы решились тогда через головы членов Ц. К. и противящихся этому лозунгу вождей отдельных округов бросить в массы следующий лозунг: в случае неподписания мира сейчас же по прекращении перемирия повсюду объявить всеобщую забастовку; и далее во всех местах обязать товарищей руководителей быть вне дема, и это тем более, что мы узнали, что в руках наших противников находится широко разветвленная система шпионажа.
Тогда высокочтимый Ц. К. Независимой Социалистической Партии пригласил меня на заседание по делу нелегальной организации, чтобы ссадить меня. Я заявил, что. если они хотят, я могу выйти из партии, но они это отвергли и потребовали от меня обязательства, что я нигде не буду выступать иначе, как по поручению партии. В интересах дела я дал это обещание И до сих пор выполнял его и буду выполнять его и в будущем,
пека, быть может, нс наступит время для обсуждения этого вопроса.
Несмотря на возражения всех товарищей, я сложил с себя председательствование в нелегальной организации, так как ставил дело выше личностей и не хотел давать им дешевого повода для уклонения от решительных мероприятий. Во всяком случае деятельность свою я продолжал.
Затем открылся съезд Социалистической Партии на котором Носке выступил со своими глупыми и лживыми разоблачениями и добился дешевого триумфа.
Носке! Сначала он был верным слугой сзоего господина Ландсберга, а затем этот человек, лишенный всякого проблеска мысли, гордившийся своей грубостью, сделался денщике*-' первого встречного, одетого в мундир. Милостиво-снисходительная ползала его господ делала его счастливым, и он с бешенством испыты: ал свою мускульную силу на каждом одетом не по-джентльм они человеке. Особенно стыдился он своих родственников и -к знакомых и поэтому слепо обрушивался на них. Однако, да простит ему его отец, ибо кто знает, простят ли его братья. Он не •должен удивляться, если его постигнет участь некоего проказника, который однажды горестно жаловался своей матери: /Лауз, see люди относятся ко мне враждебно!'' — .Но почему же. мое дитя'4 — „Да я вызываю их на это!-
Партийный съезд социалистов большинства г шумом • грохотом забил в националистические литавры ив г-лил: .’Челрием лемо! Будь, что будет!*—и спустя несколько дней все проглотил.
Я горжусь этим и считаю за одну из величайших но х засл;г то, что, благодаря моему воздействию, война не возгорелась сызнова, что человечестве предохранено ст нового массового убийства, а Германия от ужаснейшего разрушения, полного распад, и гибели. Этим я оказал большую услугу социализму, хс : з: _• и нс так заметно. Эта услуга принесет добро человечеству и гуманности в нс очень отдаленном будущем.
Благодарности и признания : не требую и о же шю их ни от кого, ибо удовлетворение я с гордостью и с радость. .-.ош в своем сердце, так что признательность люде, мне совершен.-, безразлична.
Поднятый пангерманскими националистами дикий вой по поводу революции, которая принудила к перемирию, и по поводу готового к борьбе пролетариата, который принудил к заключению .позорного мира*, является для меня лучшим доказательством того, что в решительнейшие минуты мировой истории я дважды способствовал победе гуманности нац насилием.
16 июня в половине восьмого вечера была передана нота Антанты, требовавшая ответа в пятидневный срок.
Б половине третьего ночи должен был последовать мой арест и арест нескольких других товарищей. Но никого из нас не нашли, так как никого не оказалось дома, и страх перед нами, перед теми, кого они искали и не нашли, обусловил подписание мира 23 июня в половине пятого, незадолго до истечения срока ультиматума. Блестящая победа революционной воли!
Этим задача, которая до тех пор стояла передо мной, была разрешена. Я совершенно отстранился от политической жизни и буду пребывать в своем уединении до тех пор, пока меня не освободят от моего слова и не вытребуют снова на работу. Я никогда никому не навязывался и в будущем также не намерен этого делать.
ПРИЛОЖЕНИЯ.
I. К членам профессиональных организаций.
Все усилия организованных рабочих сохранить мир, предотвратить убийственную войну оказались тщетными.
Над культурными нациями разразилась война с ее опустошениями в хозяйственной жизни, с се неизмеримыми кровавыми и имущественными жертвами. Несметное количество жертв останется на полях битв. Трудно будет рабочем; классу нести на себе тяжесть этого бремени. Безработица, нужда и лишения примут еще небывалые до сих пор размеры.
В этот серьезный момент генеральная комиссия немецких профсоюзов, по поручению открывшейся сегодня конференции представителей центральных комитетов профсоюзов, обращается к членам профсоюзов с призывом сохранить верность ссоим организациям, дабы обеспечить продолжение крайне кеебход мой деятельности профсоюзов.
Профсоюзы употребят все средства для выполнения своей задачи. Но длительно выполнять эти обязательства они смогут лишь в том случае, если те, кто работает, будут считать свсей обязанностью, как раньше, так и теперь, путем взносов способствовать дальнейшей выдаче вспомоществования нуждающимся. Профсоюзы будут стремиться, насколько только хватит сил, смягчать жесточайшую нужду своих членов и их близких.
Но мы ожидаем также, что в эти роковые часы не будет использовала экономическая слабость рабочего класса г целях понижения заработной платы, и что рабочему классу не будут предъявлены недостойные требования.
Мы надеемся, что пролетариат стоит на страже своих ор.а-низаций и. несмотря на тяжелейшие испытания, сохранит ж неспособность и докажет на деде свою преданное?:. и со дарност.-..
Берлин, 2-го августа 1*Ш г.
II. Декларация социал-демократов в германском рейхстаге 4-го августа 1914 г.
Мы стоим накануне решительных событий. Последствия империалистической политики, создавшей эру соревнования в вооружениях и обострившей противоречия между народами, подобно бурному приливу захлестнули всю Европу. Ответственность за это падает на носителей этой политики, которую мы отвергаем.
Социал-демократы всеми силами боролись против рокового хода этих событий и еплоть до последнего момента боролись за сохранение мира при помощи мощных демонстраций во всех странах, в тесном единении, в особенности с французскими братьями. Наши усилия оказались тщетными. Теперь мы стоим перед фактом войны, и нам грозят ужасы вражеского нашествия.
Сегодня нам не приходится решать, стоим ли мы за войну или против, а перед нами стоит вопрос о способах защиты страны.
Теперь мы должны подумать о миллионах наших немецких братьев, которые без всякой вины вовлечены в эти события. Ужасы войны более всего коснутся их. Наши горячие пожелания сопровождают всех призванных к знаменам соотечественников без различия партий. (Аплодисменты.)
Мы думаем также о матерях, которые должны отдать своих сыновей, о женщинах и детях, которые лишаются своих кормильцев, о тех, кто не только испытывает страх за их жизнь, но и стоит под угрозой ужасов голода. К ним присоединятся скоро десятки тысяч раненых и искалеченных бойцов. Наша первая обязанность — помочь всем им и облегчить их участь. (Аплодисменты.)
В войне с русским деспотизмом, запятнавшим себя кров ъ собственного народа, для нашего народа и его свободного будущего ставится на карту многое, если не все.
Речь идет о том, чтобы отразить эту опасность и обеспечить культуру и независимость нашей собственной страны. /Аплодисменты.)
Мы осуществляем то, что всегда подчеркивал.'. В момент опасности мы не оставляем наше отечество на произвол суд-. ;. (Продолжительные аплодисменты.) Мы чувствуем себя вполне единодушными со всем Интернационалом, который всегда пр вал право каждого народа на национальную независимость.
Мы, которые в согласии с Интернационалом осуждаем всякую завоевательную войну, надеемся, что жестокая шкета стра даний, причиняемых войной, пробудит отзра ;ение и з йне в н: вых миллионах и превратит их в сторонников социализма <• м -рч между народами.
Мы требуем, чтобы,- как только наша цель 'еспоч.ть 613-опасность страны будет достигнута и как только пр ; ки бу дут готовы к миру.—войне был положен предел пу зм заилюче и-мира, который сделал бы возможными дружественные т• ?..г-между народами не только в интересах международ:-: - г солидарности, за которую мы всегда боролись, но и з :нтересах немец кого народа.
Исходя из этих принципов, мы голосуем зз : оенные кредит .
(Многократное браво.)
ОГЛАВЛЕНИЕ.
Стран.
Предисловие к немецкому изданию............................... 11
Предисловие автора............................................ 12
1. Революции делаются!........................................ 13
2..	Мировая война — почва для развития революции (Ход событий до января 1918 г.)........................................... 15
3.	Мастерская революции (С февраля до ноября 1913 г.)......... 35
4.	Моя деятельность в качестве Народного Уполномоченного Гер-
манской Социалистической Республики: а) с	10	ноября по 20 декабря....................... 33
б)	с	20	по 24 декабря ................................ 121
в)	с	24	по 28 декабря................................. 140
5.	Исполнительный комитет, руководители революционных рабочих организаций и я............................................. 159
6.	С декабря 1918 г. ио март 1919 г.......................... 165
7.	С марта 1919 г. до Версальского мирного договор........... 175
Приложения............................................. 199