Я. М. Белицкий
JL Д. Полиновская
Пушечная
улица,9

Я. М. Белицкий
JI. Д. Полиновская
Пушечная
улица,9
Московский рабочий
1989

ББК 85.101
Б43
Рецспзенты: С. К. РОМАШОВ,
доктор исторических наук В. А. ТВАРДОВСКАЯ
Главы: «Пушечный двор», «Салтычиха»,
«Сиешите делать добро!», «Опальная винь¬
етка», «Дом на три улицы», «Премьера на
Софийке», «Доктор Захарьин», «Это наш
клуб!», «Москва готовится достойно встре¬
тить приближающуюся весну», «Путеше¬
ствие по ЦДРИ» паписаны Я. М. Белиц¬
ким. Глава «Угол Софийки и Рождествен¬
ки. 1860-е годы» паписана JI. Д. Поли-
повской.
ШЗОООООО—ПО
Б М172(03)—89	89-89
ISBN 5-239-00171-5
©Издательство «Московский рабочий», 1989

ПУШЕЧНЫЙ ДВОР
А повыше, па горе,
двор, что Пушечным прозвали,
потому что отливали
медпы пушки в том дворе.
//. Кончаловская
Пушечная улица до 1922 года называлась Софий-
кой. В том году в городе переименовали многие улицы,
иным давали имена случайные, ничем к этому месту
не привязанные, но в данном случае получилось ина¬
че: улицу не окрестили заново, а вернули ей старое имя.
Здесь в древности находился Пушечный двор — ар¬
тиллерийский завод, как мы сказали бы сегодня. «Вы,
может быть, захотите знать, где был сей Пушечный
двор? — вопрошает так и не разгаданный автор «Но¬
вого путеводителя», отпечатанного в Московской уни¬
верситетской типографии в 1833 году.—Пройдите не¬
сколько шагов далее к Рождественке, посмотрите на
пустырь и новые здания: тут было место его...»
Пушечный двор располагался на левом берегу реки
Неглинной, между теперешними проспектом Маркса и
улицами Жданова, Пушечной и Неглинной. Одна из
его каменных стен проходила как раз там, где пересе¬
каются теперь улицы Пушечная и Жданова.
Постепенно двор разрастался, и продолжением ка¬
менной стены стала стена деревянная. Она шла к ны¬
нешней площади Дзержинского по границе современ¬
ного «Детского мира».
5

Когда копали котлован под универмаг,- зпакомые
археологи позвали меня на экскурсию и показали от¬
крывшиеся на многометровой глубине колодец и осто¬
вы бревенчатых изб, вокруг которых земля была сплошь
перемешана со шлаком и березовым углем — следами
плавок.
На этом дворе отлил в 1586 году Царь-пушку зна¬
менитый мастер Андрей Чохов. «Артиллерия у них
очень хороша»,— уведомлял свое правительство побы¬
вавший в Москве в семидесятых годах XVII века швед
Эрик Пальмквист.
Послы, а также соглядатаи, прибывшие в Московию
под видом торговых гостей, путешественников или под
каким-либо другим благовидным предлогом, усердно
пугали своих государей артиллерийским могуществом
Русского государства. Австрийский эрцгерцог Макси¬
милиан II получил в 1576 году донесение: «...есть в
Москве такой огнестрельный снаряд, что кто и видел
его, не поверит описанию».
А служивший в войсках Лжедмитрия I поляк Са¬
муил Маскевич уверял, что видел мортиру, в которую
залезали «человека по три и там играли в карты под
запалом, который служил им вместо окна».
Как выглядел Пушечный двор в пору своего рас¬
цвета?
Один из вариантов предложил в свое время
Аполлинарий Васнецов, включив изображение двора в
свой альбом «Древняя Москва» (1922). Художник, как
всегда, провел скрупулезную подготовительную работу,
«Приходилось не только рыться в древних хранилищах,
но буквально рыться в земле, отыскивая остатки древ¬
них вданий»,— вспоминал Аполлинарий Михайлович,
Правда, фантазия художника иногда все же брала верх
над дотошностью исследователя: в некоторых деталях
изображенное в альбоме отличается от того, что мы
находим на планах XVII века, но «производственный
в

пейзаж», как мы сейчас бы сказали, передан впечат-'
ляюще...
На литографии — высокая круглая башня, из от¬
верстия в конусообразной крыше идет дым: работает
доменная печь. Ограда у двора частью каменная, ча¬
стью деревянная — такой она и обозначена на планах
первой половины XVII века. За оградой — кузницы,
где ковались всевозможные принадлежности к пушкам,
железные пищали, языки к колоколам и другие изде¬
лия. Васнецов обращает внимание на то, что на всех
этих планах показана Кузнецкая улица, где жили куз¬
нецы, работавшие на Пушечно-литейном дворе. Факт
весьма существенный для нашего рассказа: он позво¬
ляет подчеркнуть значение Пушечной улицы, ее важ¬
ную роль в истории города. Позволим себе в этой связи
привести высказывание 10. А. Федосюка из его книги
«Москва в кольце Садовых» (Московский рабочий,
1983): «Пушечную улицу можно назвать младшей се¬
строй Кузнецкого моста — она проходит параллельно,
но уступает ему во всем: и длиной, и значением, и по¬
пулярностью. Между тем именно Пушечный двор, сто¬
явший здесь, породил Кузнецкую слободу с Кузнецким
мостом, а не наоборот. Разумеется, вопрос о первород¬
стве не имеет значения, но вспомнить об этом для
уяснения истории полезно».
На планах XVII века рядом с Пушечным двором
изображена церковь Иоакима и Анны. И улица в ту
пору называлась Екиманской. Улица Екиманская пе
была предшественницей Пушечной: она местами не сов¬
падает с нею, да и была узкой, извилистой, напоминая
порой чуть видную тропинку между тесно поставлен¬
ными домами... Потом и тропинки не стало, церковь в
1776 году упразднили, а еще через четыре года и вовсе
снесли. Название это окончательно забылось, а улицу,
которая к тому времени здесь сложилась, стали назы¬
вать по имени другой церкви — Софийкой, с обязатель-
7

иым добавлением «у Пушечного двора», потому что
церквей святой Софии было в городе несколько.
Память о Пушечном дворе Москва хранила крепко:
был возле церкви Пушечный переулок (он исчез после
пожара двенадцатого года), да и улицу чаще всего на¬
зывали в обиходе Пушечной, хотя в те же послепожар-
ные годы она уже официально получила наименование
Софийки...
Построена церковь в 1650 году и в последующие
годы неоднократно переделывалась. Но еще почти за
200 лет до этого здесь была воздвигнута другая цер¬
ковь под тем же именем. Возвели ее пришедшие в Мо¬
скву новгородские ремесленники, а название ей они
дали в память о знаменитом своем новгородском Со¬
фийском соборе.
Переселенцы дали, но всей вероятности, название и
всей местности — Лубянка: ведь в Новгороде у них
была улица Лубяница.
Правда, существует другая версия, что это название
произошло от того, что торговали здесь овощами и
фруктами в лубяных шалашах. Но современные исто¬
рики отдают явное предпочтение первому предполо¬
жению.
И Пушечная, и Кузнецкий мост, и Лубянка издавна
не только снабжали своими изделиями Москву, но и
работали, по-современному говоря, на экспорт. Извест¬
но, к примеру, что крымский хан Менгли-Гирей просил
московского князя прислать ему серебряные кубки и
писал при этом: «У нас мастеров, что так искусно могут
сделать кубки, нет, а у тебя, у брата моего, такие есть».
Вначале Пушечный двор, как и вся средневековая
Москва, был деревянным. При частых пожарах, кото¬
рые то и дело охватывали город, он не раз выгорал до¬
тла. Так было и летом 1547 года, когда, как сокрушался
летоиисец, «стары люди за многие лета» не помнили
такой беды.
8

В начале 1640-х годов деревянные здания Пушеч¬
ного двора стали сменяться каменными.
В Москве, пострадавшей от иноземной интервенции,
многое тогда требовало неотложного ремонта — совсем
обветшали, скажем, крвхмлевские стены, но в первую
голову средства из оскудевшей казны были назначены
на пужды Пушечного двора: государство заботилось о
незамедлительном укреплении своей оборонной мощи.
Царь Михаил Федорович «полату превелику создал, где
большое оружие делаху, еже есть пушки...» — с удов¬
летворением констатирует летописец.
Каменный двор простоял до 1802 года. Тогда уже
отлитые орудия оттащили в Кремль, в Арсенал, а само
производство перевели подальше от городской тесноты,
к Красным прудам — на нынешнюю Комсомольскую
площадь.
К этому времени двор уже утерял свое значение
«большого литейного завода, где льют колокола, пушки
и нужные для обороны города предметы», как характе¬
ризовали его в своих донесениях иностранцы. В начале
XIX столетия на Пушечном дворе хранились не затре¬
бованные в войска орудия, штандарты, знамена, сабли,
железо, свинец, казенное сукно и прочие припасы.
Здесь же шла торговля порохом и варили селитру.
При переводе Пушечного двора с камнем поступили
рачительно: соорудили из пего Яузский мост — тепе¬
решний Астаховский. «Через Яузу на переезде с Со¬
лянки в Таганку»,— так значилось в распоряжении
московского генерал-губернатора графа Ивапа Петро¬
вича Салтыкова.
Камень Пушечного двора оцепили в 40 тысяч руб¬
лей. На сломку его и возведение моста был «произведен
вызов через газеты» — объявлены торги. Взял верх на
аукционе московский купец Савелий Андреянов.
Принимавшие в 1805 году мост члены городской
комиссии с удивлением констатировали, что «с плашш
9

и фасадом внутренность узнать не могли». При тща¬
тельном обмере оказалось, что мост против плана ниже
на три с половиной аршина.
По причине, которую мы вряд ли теперь узнаем, ко¬
миссия все-таки мост приняла и даже с похвалой под¬
рядчику, отметив в бумагах, что «внешность нашли
сообразную, кроме вышины и длины...».
Увы, на страницах нашей книги мы еще не раз встре¬
тимся с фактами, когда при отношениях между казной
и подрядчиками все несообразности таинственно стано¬
вились вдруг сообразными.
Современный мост — железобетонный, он сооружен
в 1940 году, но мы имеем возможность представить себе,
как выглядел тот, первый: в 1841 году вышла в Москве
весьма любопытная книга М. С. Гастева «Материалы
для полной и сравнительной статистики Москвы», где
помещена отличная гравюра о изображением этого
моста.
Но целиком Пушечный двор не покинул своего
прежнего местоположения. Осталось Артиллерийское
депо — судя по экспликации 1803 года, длинное здание,
в котором одновременно находились склад различных
артиллерийских принадлежностей и военная канце¬
лярия.
Теперь настал черед рассказать о судьбе дома, стоя¬
щего под № 9 на Пушечной улице, а вернее, о судьбе
домов, что, меняя один другого, вставали на этом месте,
и каждый из ппх как бы продолжал биографию своего
предшественника.
Однако следует определить ту территорию, которая
бы соответствовала адресу: Пушечная, 9. Вопрос не
праздный.
Взгляните повнимательнее на дом, в котором рас¬
положен ныне Центральный Дом работников искусств
СССР. По сути, он занимает целый квартал — это и
10

дом № 6* по улице Жданова, и дом № 20 по Кузнецкому
мосту, что, кстати говоря, так и зафиксировано в ар¬
хивных планах и документах XIX и первых десятиле¬
тий XX века. Дом как бы прорезан несколькими арка¬
ми, которые раньше вели к каменным флигелям и саду
во дворе, а теперь две из них связывают вестибюль
станции метро «Кузнецкий мост» с улицей Жданова.
Вот это замкнутое каре и определит маршрут путеше¬
ствия во времени и пространстве, которое нам предстоит
совершить.
В XVII веке почти всей этой эемлей владел околь¬
ничий Михаил Васильевич Собакин. Род Собакиных
был древний и близкий к царскому престолу (третья
жепа Ивана Грозного — Марфа Васильевна в девиче¬
стве Собакина). В коленах рода записаны храбрые вое¬
начальники и любезные государю по своим делам на¬
местники в различных краях государства...
Дом Михаила Васильевича был на Пушечной (а по
документам того века — на Екиманской) улице замет¬
ным: трехэтажные палаты, украшенпые теремом и кры¬
тым крыльцом. Были на дворе и «столярни», и конюш¬
ни, и «поденные анбары» — сараи для хранения дров,
и своя домовая церковь. А часть двора, как нередко
делалось в ту пору, отдали хозяева под подворье Спа-
со-Ефимьева монастыря. Подобная аренда была делом
богоугодным и прибыльным...
Но прежде чем приступить к рассказу о дальней¬
шей судьбе этого дома, вернемся в век XVIII, в восточ¬
ную часть владения, которое в ту пору числилось как
земля одной из самых богатых московских помещиц —
вдовы ротмистра лейб-гвардейского конного полка Гле¬
ба Алексеевича Салтыкова,
If

САЛТЫЧИХА
Прочесть перед всем пародом за¬
ключенную пад нею в Юстиц-
коллегии сентенцию...
Укаа Екатерины II Сенату
Сентенцию читали долго, попеременно сменяя друг
друга. День был, как вспоминали очевидцы, ветреным
и снежным. Но толна не расходилась. Люди густо об¬
лепили все окрестные дома, взбирались па крыши
лавок, и с утра уже были случаи увечий: кого-то зада¬
вили около эшафота, а еще говорили, что несколько
господ пытались примоститься на крышах своих карет,
да, не приученные к таким упражнениям, попадали на
землю...
А с эшафота всё читали список убиенных и заму¬
ченных ею и тайно утопленных потом или наскоро за¬
рытых, а то и просто брошенных в лесу у Калужской
дороги, где были ее загородные владения.
А она, злобпо поглядывая на толпу, недвижно стоя¬
ла, крепко привязанная веревками к столбу, и далеко
виднелась повешенпая па нее надпись: «Мучительница
и душегубица».
Без малого десять лет Дарья Салтыкова почти еже¬
дневно (за вычетом хождений в Троице-Сергиеву лав¬
ру на богомолье, до которого она была великая охот¬
ница) истязала своих дворовых — и ее соседи по Куз¬
нецкому мосту, по Рождественке и по Софийке слыша¬
ли их отчаяппые вопли, а когда открывались ворота
усадьбы, видели окровавленных людей, прикованных к
железным крючьям в стене. И не раз среди бела дня
по Кузнецкому мосту к Калужской заставе тащились
дроги, где, кое-как прикрытое рогожей, моталось на
ухабах бездыханное тело... Многие это видели, да мол¬
чали. Потому что Дарья Салтыкова была в родстве и
свойстве с громкими фамилиями — с Бибиковыми, Го-
12

ловпиымп, Татищевыми, Измайловыми и Толстыми.
А если кто из властей не приходился ей никем со линии
Салтыковых, пи по линии тоже разветвленного отцов¬
ского дворянского рода Ивановых, то тех она покупала
богатыми подарками. И кричала, глядя на очередную
экзекуцию: «Я сама в ответе и ничего не боюсь!»
Но пуще всего любила проводить экзекуции сама.
Била до смерти скалкой или вальком. Еще употребляла
утюг — холодный для ударов, горячий для ожогов на
лице. А провинность была всегда почти одна и та же:
плохо вымытые, как казалось ей, полы или плохо от¬
глаженное белье.
Салтыкова построила специальный каменный дом-
вастенок, где проходили наказания крепостных. «У до¬
ма-застенка любопытная, более того, символическая
судьба»,— считал известный краевед Виктор Александ¬
рович Никольский. Запомним это высказывание!
В своей книге «Старая Москва» он безоговорочно
вклинивал владения Дарьи Салтыковой на интересую¬
щую нас территорию. О том, что салтыковские владе¬
ния находились здесь, упомипают мпогпе московские
KptMiWk Н°* как правило, проводят их границу по ле¬
вов* трока Кузнецкого моста, показывая этим, что пе
ршфмагают достаточными сведениями, которые позво-
дЙШи бы им в данном случае «захватить» и правую сто-
wm улицы.
'« Никольский «захватил», по по досадному правилу,
которому он следовал в своей кпижке, источника своего
утверждения не указал...
Это сделал за него другой не менее известный крае¬
вед — Николай Петрович Чулков. В своих выписках,
которые вот уже более полувека хранятся в фондах
Музея истории Москвы, он приводит такие данные: в
1776 году сыновья Салтыковой — Николай и Федор
продавали один из принадлежавших им домов. Это те¬
перешний дом № 20 по Кузнецкому мосту. Свое сооб¬
13

щение Чулков о присущой ему скрупулезностью под¬
твердил ссылками на полицейские книги и другие со¬
лидные документы.
Пройдите по Кузнецкому мосту и вы убедитесь, что
дом под № 20 входит в тот огромный четырехугольник,
границы которого и стали рамками нашего рассказа...
Но дом обретет новых хозяев еще только в конце
1776 года, а пока на исходе первая половина XVIII сто¬
летия, и, уверенная в своем праве казнить и миловать,
вдова ротмистра Дарья Салтыкова творит свои душе¬
губство и тирапию.
Крестьяпе приносили жалобы на нее. Уже потом,
во время следствия, окажется, что в Сыскном приказе
есть 24 дела о ее жестокостях. Сначала дела вроде бы
принимали к производству, но потом они закрывались,
жалобщиков же возвращали вдове.
...Я листал опись этих дел и поражался одной осо¬
бенности, которую не заметили те, кто раньше писал о
Салтыковой: тех, кто на нее жаловался, она до смерти
не еасекала — только наказывала плетьми и отсылала
В КННую-нибудь из своих деревень. Они уже сами уми-
радн там от непосильного труда или долгого стояния в
железах. Отчего так? Боялась, что призовут авторов че¬
лобитных к дознанию, а их и в живых нет? Вряд ли.
Скорее всего, хотела, чтобы они сами рассказывали дру¬
гим про полную ее безнаказанность и своевластие. Ну,
убьет кого-иибудь, эка невидаль для салтыковских
крепостных! А вот пусть холопы сами скажут, как пи¬
сали донос, да как носили его властям и какое было
по тому доносу решение...
Замерла в безмолвии площадь, а дьяк все читает
бесстрастным голосом: Прасковья Ларионова забита
палками до смерти. Агафья Нефедьева — ошпарена ки¬
пятком, отчего и умре. Лукьян Михеев...
Откуда было узнано все это? Двое мужиков, дове¬
денных до полного отчаяния (у одного из них, Ермолая
U

Ильина, помещица замучила подряд трех жеп, оставив
сиротами полную избу детишек), неведомо как пробра¬
лись в Петербург и во время какого-то праздника, ког¬
да Екатерина II соизволила выйти к народу, отдали
свое прошение «в собственные руки».
Шесть лет тянулось следствие. Шесть лет крапив¬
ное се^ш правдами и неправдами запутывало дознание.
Сделать это было нетрудно: крепостные, вызванные к
следователям, помня судьбу жалобщиков, молчали и
отнекивались. Отнекивались и соседи. Они помнили, с
кем Дарья в родстве и дружбе...
Но находились люди и крепкие духом, и честные
душой. Доказать удалось не все. Савелий с Ермолаем
указали, что погубила она невинно 75 душ, Юстиц-кол¬
легия же приписала Салтычихе насильственную смерть
лишь 38 крепостных, причем 10 замучены ею личпо.
Она была скора на расправу не только с холопами.
Во время следствия всплыл такой любопытный факт.
В первые годы своего вдовства воспылала Дарья сер¬
дечными чувствами к соседу по одному из своих под¬
московных имений в Теплом Стане, офицеру Николаю
Тютчеву К И вот до нее дошел слух, что капитан пред¬
ложил руку и сердце девице Панютипой. Салтыкова
приказала купить (благо Пушечный двор рядом!)
5 фунтов пороху и послала двух крестьян поджечь дом,
чтобы и жених и невеста погибли в огне (речь, видимо,
шла о доме Панютиных: вряд ли девица могла наве¬
щать до свадьбы дом своего жениха, он же, по обычаю
того времени, должен был делать визиты ее семье).
Дважды ходили крестьяне на поджог, но потом при-
1 Г. И. Студеникин в «Русской старине» за 1874 г. указыва¬
ет, что был он в чине капитана, в других источниках его на-
вывают майором, «Провинциальный некрополь» именует пред¬
водителя брянского дворянства Н. А. Тютчева полковником.
Видимо, в каждом случае брались разные периоды его военной
карьеры.
15

энались, что пе поднимается у них рука па такое зло¬
действо. Крестьян высекли, а кошохам, что истязали
своих земляков и давно уже жили без стыда и совести,
Салтычиха велела идти на Теплый Стап и, когда по¬
едет Тютчев с невестой, напасть на них и забить палка¬
ми. Но кто-то предупредил капитана о кознях его со¬
седки по имению. Он взял с собой в дорогу надежную
охрану и «на четырех санях с дубьем» благополучно
скрылся вдали от Москвы...
Крушению коварных планов обманутой в своих чув¬
ствах Салтычихи мы обязаны тем, что полвека спустя
в орловском имении Овстуг у местного предводителя
дворянства Николая Андреевича Тютчева и его супру¬
ги Пелагеи Денисовны (урожденной Панютиной) по¬
явился внук — будущий поэт, чьи стихи «с изумлением
я восторгом» читал Пушкин,— Федор Иванович Тют¬
чев.
...Но вот приговорепную отвязывают от столба. От-
пыие она лишена имений, дворянства, отцовской и му-
тоской фамилии и ссылается в Ивановский монастырь,
где жить ей в подземелье без света. Сначала в подзе¬
мелье, а потом в специальной пристройке к церкви она
прожила без малого 33 года, пе уставая браниться с
любопытными, что почти постоянно толпились в Ку-
лижках у монастырских степ, и, пережив двух сыновей,
была похоронена в родовой усыпальнице Салтыковых
в Донском монастыре. Однако, как свидетельствует ав¬
тор воспоминаний «Московская старина» певец и бел¬
летрист Павел Иванович Богатырев, могилу Салтыко¬
вой вскоре же затоптали. По всей вероятности, он по¬
вторяет здесь одну из бесчисленных московских легенд,
потому что надгробие Д. Салтыковой на кладбище Дон¬
ского мопастыря сохранилось до наших дпей.
Дореволюционные исследователи очень любили при¬
водить салтыковскую историю как пример исключи¬
тельности помещичьего произвола, а также как дока¬
16

зательство доброты Екатерины, ее нетерпимости к по¬
добным зверствам, недаром, мол, на сентенции написала
она собственной рукой—«урода рода человеческого!».
Увы, такое было сплошь и рядом. Судейские бумаги
сохранили для нас множество дел об истязании и убий¬
стве крепостных. Да и сама Екатерина писала в своих
«Записках», что «нет дома, в котором не было бы же¬
лезных ошейников, цепей и разных других инструмен¬
тов для пытки при малейшей провинности тех, кого
природа поместила в этот несчастный класс, которому
нельзя разбить свои цепи без преступления».
«СПЕШИТЕ ДЕЛАТЬ ДОБРО!»
У Газа нет отказа...
Московское присловье
В упомянутой уже книге «Старая Москва» В. А. Ни¬
кольский, рассказывая о доме-застенке Салтычихи, со¬
общает такую важную для нас информацию: «После
суда и заточения Салтычихи в Ивановский монастырь
это залитое кровью русских крестьян владение, пере¬
ходя из рук в руки, было собственностью двух москов¬
ских врачей: знаменитого «утрированного филантропа»
Ф. П. Гааза, а позднее — пе менее известного в Москве
Захарьина. Так, из рук жестокой помещицы, истязав¬
шей крепостных, это владение перешло к Гаазу — за¬
ступнику угнетенных, к человеку, жизненным девизом
которого было: «Спешите делать добро!»
Так вот что имел в виду В. А. Никольский, говоря
о том, что у «дома... символическая судьба»!
Адрес, указанный в «Старой Москве», косвенно под¬
тверждается и другими литературными источниками.
Но о них речь ниже, а попутно заметим, что Гаазу это
местожительство должно было быть весьма удобным
17

еще и потому, что он несколько лет преподавал по со-»
седству, в Медико-хирургической академии на Рождест¬
венке (теперь ул. Жданова, 11).
Однако не заслуги Гааза на профессорском попри¬
ще побудили москвичей в депь его похорон, в августе
1853 года, нести на руках гроб до Введенского клад¬
бища в Лефортове, именуемого чаще Немецким, когда
ввиду небывалого стечения народа были подняты в этот
день по тревоге казачьи части.
Федора Петровича хоронила чуть ли не вся Москва,
но сами похороны были отнесены на «полицейский
счет» — скудные средства с этого счета отпускались на
погребение бездомных бродяг и городских нищих. Ибо
в доме кавалера ордена святого Владимира, главного
врача московских тюремных больниц душеприказчики
не обнаружили ни денег, ни банковских бумаг; послед¬
ние десятилетия жизни он едва сводил концы с кон¬
цами и — умер нищим...
Начало карьеры Федора Гааза ничем не предвещало
такой раэвязки. Молодого военного медика, участника
войны 1812 года, наперебой приглашали в лучшие дома
Первопрестольной. Вместе с популярностью рос и его
счет в банке. Он становится обладателем дома в Мо¬
скве и подмосковного имения в селе Тишки, где откры¬
вает суконную фабрику. Сообщая об этом, А. Ф. Кони,
автор самой подробной, пожалуй, биографии доктора
Гааза, не приводит адрес московского дома. Его помимо
книги В. А. Никольского мы находим также в иссле¬
довании, написанном уже в наши дни: «Гаазу принад¬
лежал большой дом на Кузнецком мосту» (Окуджава В.
У Гааза пет отказа // Наука и жизпь. 1984. № 12). Мы
даже можем с достаточной точностью определить дату
его переезда в этот дом. В 1826 году «Адреспая книга...»
сообщает, что доктор имеет жительство в Тверской ча¬
сти, дом № 266. Кони, говоря о приобретении Гаазом
собственного дома, уточняет: «В это время ему было
18

47 лет». Значит, речь идет о 1827 годе. Однако книга
«Адресов столицы Москвы, составленная из докумен¬
тов и сведений правительственных и присутственных
мест...» за 1839 год дает уже иной адрес — «па Боже-
домке при Старой Екатерининской больнице». В кар¬
тотеке краеведа С. К. Ромашока есть данные, что одно
время Гааз жил в Гусятнпковом переулке (пыне Боль¬
шевистский). Геперал Сабанеев в одном из писем ука¬
зывает, что Гааз живет «кажется при Голицыпской
больнице». Найдутся наверняка и другие адреса. При¬
чем, судя по всему, это уже были адреса пе собствен¬
ных, а нанятых квартир. Что же побудило доктора к
столь частой перемене мест? Ответ надо искать в слу¬
жебных перемещениях надворного советника Федора
Петровича Гааза.
С 1822 по 1826 год он занимает различные долж¬
ности, в том числе главного аптекаря («штадт-физи-
ка»), а в 1828-м становится членом Комитета попечи¬
тельства о тюрьмах.
День, когда Федор Гааз стал тюремным врачом, ока-
вался последним днем его прежней жизни — безмятеж¬
ной и обеспеченной...
Безысходное горе и лишения, которые он увидел
здесь, потрясли его душу. С той поры цель своей жизни
Федор Петрович Гааз видит только в одном: в облег¬
чении участи арестованных. С утра до вечера он в хло¬
потах: пишет прошения, строго следит за тем, чтобы
арестанты были накормлены, устроены на лечение.
«Гааз ездил каждую неделю в этап на Воробьевы
горы, когда отправляли ссыльных,— писал Герцен в
книге «Былое и думы».— В качестве доктора тюремных
заведений, оп имел доступ к ним, он ездил их осматри¬
вать и всегда привозил с собой корзину всякой всячи¬
ны, съестных припасов и разных лакомств...
Это возбуждало гнев и негодование благотворитель¬
ных дам, боящихся благотворением сделать удовольст¬
19

вие, боящихся больше благотворить, чем нужпо, чтоб
спасти от голодной смерти и трескучих морозов».
Известно, что Гааз долгое время отдавал свое жа¬
лованье врачу, который, по мнению Федора Петровича,
был уволен несправедливо. Это побудило чиновников
обратиться к начальству с просьбой проверить, в здра¬
вом ли уме главный тюремный доктор.
Об этом человеке по Москве ходили десятки исто¬
рий. Анатолий Федорович Кони, известный юрист и
литератор, записал со слов очевидца рассказ о том, как
видный московский сановник, приехав однажды к Гаа¬
зу по делу, застал его непрерывно ходящим под акком¬
панемент какого-то лязга и звона... Для сановника это
было всего-навсего очередным чудачеством «тюремного
доктора», а Федор Петрович между тем испытывал кан¬
далы, которые сам скопструировал (они потом так и
назывались «гаазовскими»), чтобы хоть немного облег¬
чить участь пересыльных.
Отмена многопудового прута, к которому намертво
приковывались заключенные, продление отдыха на
этапе, разрешение на передачу калачей арестантам у
московской заставы, открытие школы для арестантских
детей — и не перечислишь всего, что успел сделать этот
человек.
Кроме того, нужно обязательно упомянуть те дейст¬
вия «доктора неимущих», как называли Гааза, которые
грозили для него серьезными неприятностями, о чем
свидетельствуют бумаги, неоднократно отправлявшиеся
московским начальством в Петербург. В них говорилось
о том, что Гааз хлопочет об облегчении участи ссылае¬
мых в Сибирь политических преступников, горцев-за-
ложников, крепостных крестьян, отправляемых на ка¬
торгу по воле всемогущих помещиков.
Конечно, все это было каплей в море людского стра¬
дания. Но ведь то, что он делал, происходило в мрач¬
ную эпоху Николая I — в годы, когда проявление эле-
20

мептарной доброты и человечности рассматривалось за¬
частую как крамола.
Владелец солидной недвижимости и преуспевающий
фабрикант превратился в бедняка. «Быстро исчезли
белые лошади и карета, с молотка пошла оставленная
без «хозяйского глаза» и заброшепная суконная фаб¬
рика...» — пишет Кони. Был продан и каменный дом,
и до 1844 года Гааз переезжает с квартиры на квар¬
тиру.
Он менял квартиры не по неуживчивости характе¬
ра — характер у него был ангельский, как свидетельст¬
вуют все, кто писал о нем, а исключительно по причине
«стесненных жизненных обстоятельств» и еще, чтобы
поближе быть к тем, о ком неустанно заботился.
А уж после 1844 года и проверять нечего! К этому
времени стараниями доктора Гааза была сооружена
больница «для бесприютных всех званий, без платы»
в Малом Казеппом переулке (нынешний пер. Мечни¬
кова). Гааз поселился в одпом из ее флигелей и жил
адесь безвыездно до самой смерти.
Сила морального воздействия этого человека на ок¬
ружающих была поистипе безграничной. Известный
общественный деятель и публицист Александр Турге¬
нев, вернувшийся после долгих и не по своей воле за¬
рубежных странствий на родину, лечился у давнего
друга — Гааза. И, певзирая па строго пронисаппый ему
постельпый режим («Доктор Гааз положит в постель,
вакутает во фланель...» — шутили тогда в Москве) и
студеную погоду (шел коиец 1845 года), каждый день
отправлялся к пересыльному замку на Воробьевых го¬
рах наделять каторжников деньгами и одеждой, хлопо¬
тать об их участи, то есть делать то же, что и лечащий
его доктор... Там, па горах, он сильно простудился и
умер.
В одпом из журналов начала нынешнего века поме¬
щена статья памяти Надежды Борисовны Трубецкой,
21

известной общественной деятельницы, близкой знако-
мой Н. В. Гоголя и первой слушательницы его «Реви¬
зора». В 1877 году, когда началась русско-турецкая
война, она организовала санитарный поезд и отправи¬
лась на театр военных действий. Причем, как свиде¬
тельствуют очевидцы, в тылу не отсиживалась и вела
себя на позициях храбро. А ведь шел ей в ту пору уже
66-й год! Рассказывая об этом факте, автор статьи счел
нужным упомянуть, что с молодых лет Трубецкая дру¬
жила с доктором Гаазом...
Имя Гааза — в черновиках «Преступления и нака¬
зания» Достоевского. «Неужели и я не могу быть та¬
ким, как Гас... Почему я не могу сделаться Гасом?» —
терзает себя Раскольников. Некоторые гаазовские чер¬
ты писатель придал князю Мышкину в романе «Идиот».
Посвятил стихи Гаазу поэт-славянофил Степан Шевы-
рев. О «докторе неимущих» вспоминал А. П. Чехов, ког¬
да ездил по Сибири и Сахалину...
Больница в нынешнем переулке Мечникова была
для Гааза уже второй. Первую он основал при пере¬
сыльной тюрьме. Больных там принимали без ограни¬
чения. Строгий порядок царил в больницах, неуклонно
преследовались нечестность и ложь, нерадивое отноше¬
ние персонала к больным. Здесь не только хорошо ле¬
чили, но и помогали выздоравливающим найти кров и
работу.
Долгое время не давали мне покоя несколько стро¬
чек из очерка А. Ф. Копи о Гаазе. А писал он о том,
что Гаазу хотелось снабдить каждого арестанта, иду¬
щего в дальний путь, нравственным руководством, «на¬
правленным на разные неприглядные стороны жизни».
И в 1841 году он на собственный счет издал книжку,
где речь шла «об оставлении бранных и укоризненных
слов и вообще неприличных на счет ближнего выраже¬
ний или о начатках любви к ближнему». Эту книжку
Гааз раздавал всем уходившим из Москвы по этапу.
22

Чтобы книжечка не затерялась в пути и не стесняла
арестанта, он придумал особые сумочки, которые веша¬
лись на грудь. «И сумочки, и книжки он привозил с
собою на этап и там наделял ими всех».
Нетрудно догадаться, что найти кпижку, изданпую
почти полтора столетия назад, да еще проделавшую
долгое и тяжкое путешествие по арестантскому этапу,—
дело почти безнадежное. Вряд ли осталось что-либо от
ее тиража и в самой Москве. Как свидетельствовали
современники, эти книжки брали на Владимирке и те,
кто не был обучен грамоте: считалось, что книжечка в
сумочке, полученная из рук доктора Гааза, должна при¬
нести счастье...
Опросил знакомых книголюбов, вступил в перепис¬
ку с коллекционерами, у которых, судя по характеру их
собирательства, могла быть эта книжка,— все безре¬
зультатно.
Не буду томить читателя предчувствием неожидан¬
ной и благополучной развязки: книги я так до сих пор
и не нашел. Но... вот она у меня в руках — та самая,
судя по заглавию, размерам, указанным Кони, только
дата на титульном листе другая: 1898 год. Да, в конце
прошлого века известное издательство Кушнерева вы¬
пустило точное повторение труда Федора Петровича
Гааза.
Любопытную книгу написал «доктор неимущих»!
О бранных словах он, например, пишет так: «...бранные
слова можно назвать не только гнилыми, но и зарази¬
тельными, издающими от себя смрад и зловоние». А вот
о лжи: «Ложь человеку ни в коем состоянии не естест¬
венна». Так и слышишь за всеми этими словами тихий
(совремеппики говорили — кроткий) голос старого док¬
тора и невольно ищешь на страницах любимое его сло¬
вечко — голубчик...
В том же году и тоже у Кушнерева была издана
другая книга Ф. П. Гааза — «Призыв к женщинам».
23

Переведенная на русский язык JI. П. Никифоровым
(она написана по-пемецки) и изданная за счет москов¬
ского доктора Л. И. Поля, эта рукопись, как сказано в
предисловии, «была найдена в куче оставшихся после
смерти Гааза книг».
Никифоров перевел ее подзаголовок: «Торопитесь
делать добро!» Но на надгробном камне на старом мо¬
сковском Введенском кладбище и на памятнике в пе¬
реулке Мечникова эти слова звучат чуть по-другому,
так, как без малого шесть десятилетий слышала их из
уст Гааза вся Москва — ив больничных бараках для
бесприютных, и в залах барских особняков: «Спешите
делать добро!..» Памятник, кстати, делал знаменитый
Николай Андреев — в один год с памятником Гоголю
для Арбатской площади. За памятник Гаазу, как сооб¬
щала газета «Русский врач», «скульптор И. А. Андреев
ничего пе взял». Это был его подарок городу, дань па¬
мяти «святому доктору».
Память о Федоре Петровиче, прожившем, по выра¬
жению А. П. Чехова, «чудесную жизнь», была долгой.
Еще в конце двадцатых годов, как свидетельствуют
первые советские справочники по Москве, в Сокольни¬
ках существовал детский дом имени Гааза. Существо¬
вала и водолечебпица его имени на Кавказских мине¬
ральных водах (в 1809—1810 годах он ездпл по Север¬
ному Кавказу, открыл и описал целебные источники,
вокруг которых и появились всемирно известные ку¬
рорты).
Под стать духовному облику Гааза и история его
единственного прижизненного портрета. Про этот порт¬
рет Кони пишет так: «Гаазу было тягостно всякое вни¬
мание лично к нему. Поэтому он, несмотря на настой¬
чивые просьбы друзей и знакомых... пи за что не дозво¬
лял снять с себя портрета. Сохранившийся чрезвычайно
редкий портрет его в профиль нарисован тайно от него
художником, которого спрятал за ширму князь Щер¬
24

батов, усадивший перед собой па долгую беседу ничего
не подозревавшего Федора Петровича».
Позже этот портрет работы К. Кунилакиса был из¬
дан на почтовой открытке, которая давно уже стала
редкостью.
ОПАЛЬНАЯ ВИНЬЕТКА
В 1827 г. Пушкин в лучшей мос¬
ковской типографии Семена вы¬
бирает виньетку для титульного
листа своих «Цыган».
Альманах библиофила (1929)
Однако же пора вернуться на Пушечную улицу.
Мы покинули ее в то время, когда Пушечный двор
был перенесен ради безопасности на берега Красного
пруда, а камень его стен употреблен на сооружение
Яузского моста. И образовался пустырь, быстро за¬
строенный деревянными домишками, которые в пожар
1812 года поголовно выгорели.
На этот пустырь обратили внимание отцы города.
И вот по какому случаю. После завершения войны с
Наполеоном Александр I, давший обет возвести храм
в честь победы, поручил узнать мнение московского ге¬
нерал-губернатора о том, какое место полагает он при¬
годным для такого строительства. И граф Ф. В. Ростоп¬
чин 21 февраля 1814 года поделился с крупным санов¬
ником А. Д. Балашовым следующими соображениями:
«Если... собор Спаса соорудить на площади Петровской,
то снять должно театр. Другие же для сего здания ме¬
ста: 1. ...Пушечпый двор. 2. У Красных ворот, где был
дом Татищева, сгоревший и назначенный под площадь».
Итак, отдавая предпочтение одной из центральных
московских площадей, Ростопчин все-таки пытается
подвести своего адресата к мысли, что строить надо на
25

свободных местах, не разоряя того значительного, что
уже было сделано предшествующими строителями.
Мысль здравая, по, увы, и в наше время пе всегда при¬
нимаемая во внимание...
В городе не обойтись без потерь, беда только, когда
рушат без смысла, а еще горше, когда па месте того,
что давно стало уже достопримечательностью, возник¬
нет вдруг к нашему горестному изумлению какой-ни¬
будь скороспелый уродец... Но это — разговор долгий
и особый.
Храм, как известно, соорудили в конце концов на
берегу Москвы-реки, архитектором был К. А. Тон — о
нем в этой книге речь дальше, а здесь, на Пушечной,
дом бывшего Артиллерийского депо с 1838 года чис¬
лится 8а титулярным советником Саввой Васильевичем
Смирновым.
Судя по хранящимся в архиве планам, новый вла¬
делец больших изменений в это эдание не вносит, огра¬
ничившись самыми необходимыми переделками с целью
приспособить дом под жилье. И сдает жилье внаем.
В 1839 году здесь поселяется Михаил Степанович
Гастев, автор уже упоминавшегося на страницах этой
книги историко-статистического труда о Москве. Он,
кстати, и пишет его здесь, имея каждодневную возмож¬
ность лицезреть из окон бывшие владения Пушечного
двора.
В 1842 году владельцем дома становится коммерции
советник Василий Суровщиков, а снимает его А. И. Ре¬
не-Семен — коллежский асессор, как значится он в
документах о найме, состоящий в качестве аренда¬
тора типографии при Медико-хирургической акаде¬
мии.
Август Иванович был также книгоиздателем и кни¬
гопродавцем, и переезд его с Кисловки, где он довольно
длительное время обитал, на Софийку объясняется мно¬
гими обстоятельствами. Первое и самое простое — быть
2в

поближе к академии, которая располагалась па Рожде¬
ственке. Но дело не только в этом. Уже с копца XVIII
века Пушечная улица по праву начинает делить с со¬
седним Кузнецким мостом добрую славу книжного при¬
станища.
Так уж повелось, что облюбован был Кузнецкий
мост негоциантами. Не зря же ворчал Фамусов:
А все Кузнецкпй мост
И вечные французы...
Снимаю с полки «Указатель Москвы» Михаила За¬
харова эа 1851 год: галантерейное заведение Шефера,
гастрономическое — Монигетти, дамских мод — Депи,
Лотрель, Либур, Терезы, косметическое — Буиса... «Это
как бы московский Париж с прибавкой Вены, Берлина,
Варшавы»,— писал позже в своих воспоминаниях Петр
Боборыкин.
Но что касается книг, тут русская книготорговля
свои позиции держала крепко. Известен был книжный
магазин Наливкипой с читальней, типография, а при
ней книжпая лавка Платона Петровича Бекетова. У Бе¬
кетова частыми гостями бывали и Николай Михайлович
Карамзин, и Василий Львович Пушкин, и Иван Ивано¬
вич Дмитриев.
Бекетов — коренной москвич, и в известных мемуа¬
рах Елизаветы Петровны Яньковой («Из воспоминаний
пяти поколений») о нем сказано так: «Бекетов был
весьма известный в свое время человек, очень ученый
и имевший свою собственную типографию, что тогда
было диковинкой».
А вообще первую книжную торговлю на Кузнецком
мосту открыл Никита Дмитриев — 1779 годом помечено
его объявление в газетах: «Продаются разные книги у
переплетчика Никиты Дмитриева».
И вот уже начинает появляться на страницах спра¬
вочника Софийка: магазин Ивана Ивановича Готье; а
27

несколько позже — в том же доме кпижпое заведение
Александра Ильича Глазунова !.
Так что и здесь был Августу Ивановичу резон ме¬
нять местожительство... Тем более что в пятидесятых
годах па Софийке, в доме отставного майора А. А. Ар-
гамакова (№ 6, не сохранился) он открывает уже соб¬
ственное типографское дело.
Типограф он был отменпый. Словно показывая, па
что он способен, еще в 1829 году издал Август Семен
книжку «Гостинец милым малюткам на Новый год, или
Собрание забавных сказок и басен». Это было первое
отечественное миниатюрное издание.
Пушкин хорошо знал Семена и с легким сердцем до¬
верял ему печатание своих книг. Деловые их связи
длились не один год.
Составляя горестным вечером 29 января 1837 года
записку для Николая I о4 семействе Пушкиных,
В. А. Жуковский на обороте черновика перечислил лиц,
с коими, по всей вероятности, Пушкин имел деловые
отпошения и которым он, по-видимому, остался должен,
ибо Жуковскому пришлось вывести в этой записке уни¬
зительную просьбу царю: «Не благоволите ли что-ни¬
будь пожаловать на первые домашние нужды?» Царь
благоволил — своеручно написал шесть пунктов о ми¬
лостях семье Пушкина. И пункт первый: «Заплатить
долги». Так вот, в списке деловых лиц на обороте чер¬
новика — Семен.
Многолетние взаимоотношения Пушкина и Августа
Семена однажды чуть не обернулись изрядными не¬
приятностями для обоих.
В 1827 году, будучи в Москве, Пушкин ищет випьет-
ку для титульного листа своих «Цыган». Нашел он ее
1 «Едва ля не самая стариппая кпигопродавческая фирма
в России»,— отмечает один из московских путеводителей тех
лет.
28

в типографии Семена. Книга у Семена же вышла в свет
и неожиданно вызвала гнев Бенкендорфа. Причиной
гнева послужила виньетка. Специальным отношением
от 30 июня 1827 года шеф жандармов поручил гене¬
ралу Волкову расследовать: сам ли Пушкин ее выбрал.
Ровно через неделю генерал донес, что виньетка выбра¬
на самим Пушкиным из книги типографических об¬
разцов.
Чем же прогневала виньетка шефа жандармов? Она
изображала опрокинутый сосуд с выползающей из него
разъяренной змеей. Был также изображен кинжал,
пронзающий хартию, под которой лежала разорванная
цепь. У рукоятки кинжала — лавровая ветвь.
Разорванная цепь, кинжал, «увенчанный знаком
триумфа», опрокинутый сосуд с готовой смертельно
ужалить вмеей... Было от чего впасть в серьезнейшие
подозрения понаторевшему в поисках крамолы графу.
Впрочем, инцидент остался без последствий. Но зло¬
ключения самой виньетки на этом не кончились.
В 1836 году был закрыт издаваемый Н. И. Надежди-
пым журнал «Телескоп» за опубликование в пем пер¬
вого из «Философических писем» II. Я. Чаадаева. В ви¬
ну редактору была поставлена также и та самая виньет¬
ка из типографских запасов Августа Семена...
В типографии Медико-хирургической академии пе¬
чаталось также первое издапие «Горя от ума» в 1833 го¬
ду, известный «Путеводитель в Москве...» 1824 года
Сергея Глинки (и второе издание 1829 года, которое с
автографом и пометами автора бережно храню я в сво¬
ей библиотеке, тоже вышло у Семена).
Глипка посвятил академии и типографии Авгу¬
ста Семена специальную главу в своем «Путеводите¬
ле...»,
29

ДОМ НА ТРИ УЛИЦЫ
Подрядами люди и богатеют и разоряются.
В. И. Даль. Толковый словарь
живого великорусского языка
В 1840-х годах владение № 9 по улице Софийке
приобретает коммерции советник Александр Логинович
Торлецкий. Замысел у него грандиозный: поставить
дом с выходами на три улицы, вдание же, что стоит на
этом месте, частью сломать, а частью использовать, из¬
менив фасады и надстроив.
Сделаем здесь снова маленькое отступление.
История домов, судьба которых была теперь в руках
коммерции советника Торлецкого, дарит нам любопыт¬
нейшие сведения о жизненных взлетах и падениях мно¬
гих населявших эти дома людей.
Архивные документы XVIII века рассказывают о
процветании аристократического рода Собакиных. По¬
томки окольничего Михаила Васильевича скупают за
немалые деньги недвижимую собственность по Кузнец¬
кому мосту. Кстати, и салтыковский дом у наследников
выиграл на аукционе отставной премьер-майор Петр
Александрович Собакин...
Впрочем, на нем благополучие рода и кончилось.
Женившись на потеху всей Москве на девице, более
чем на полвека моложе себя, он вскоре умер, предоста¬
вив тем самым юной вдове возможность пожить на ши¬
рокую ногу...
Но вот в архивных папках приходит черед деловым
бумагам уже XIX столетия, и все чаще начинает попа¬
даться фамилия Александра Логиновича Торлецкого.
Он покупает дом Петра Собакина, и соседний дом кня¬
гини Анны Щербатовой, и дом Артиллерийского депо —
одна за другой следуют подобные пометы в тетрадях
Николая Петровича Чулкова!
30

«Указатель Москвы» за 1851 год сообщает о разме¬
стившихся в доме Торлецкого библиотеке французских
книг, сигарном и табачном магазине Миллера, лавке
модных товаров Левенштейна и других торговых заве¬
дениях.
Будущее огромное домовладение перестраивалось по
частям. 1842 годом помечен в архиве его фасадный про¬
ект, окончательно же строительство было завершено к
1859—1860 годам.
А что говорит «Указатель Москвы» о самом Торлец-
ком? Немного: владелец дома на Софийке и кирпичпых
эаводов в Лефортовской части.
Бумаги архивов более словоохотливы. Из них мы
узнаем, что при сооружении железной дороги из Пе¬
тербурга в Москву департамент железных дорог утвер¬
дил подряды на поставку лесоматериала за коммерции
советниками Торлецким и Сипебрюховым. Есть в архиве
и другие документы, которые, к примеру, сообщают, что
менее чем за полгода подрядчики заготовили па 50 ты¬
сяч рублей леса в Лосином острове, а также на 72 ты¬
сячи — в угодьях князя Белосельского-Белозерского и
помещиков Кушелевой и Федорова.
Дорогу строили восемь лет. Она стоила казпе фан¬
тастических сумм. Предлагавшая свои услуги частная
компания подсчитала, что верста обойдется в 22 тысячи
рублей. В Петербурге сказали: дорого. Казна взяла
работу на себя. В итоге ухлопали свыше 165 тысяч на
персту. Правда, официально была пазвана другая циф¬
ра, но не намного меньшая: 132 тысячи 515 рублей
91 копейка.
С первого и до последнего дня строительства здесь
крали, обманывали, обсчитывали — ловчили кто как
мог.
«Белая ворона» среди дорожного начальства, талант¬
ливый строитель Андрей Иванович Дельвиг (двоюрод¬
ный брат поэта А. А. Дельвига), назначенный главным
31

правительственным инспектором дороги, с ужасом пи¬
сал на склоне лет в кпиге «Полвека русской жизни» о
миллионных взятках, о неправедных состояниях, на¬
житых чиновниками и подрядчиками, о том, как поедом
ели немногих честных инженеров, попавших па строи¬
тельство, как толпами бродили, ища правды и защиты,
рабочие, умирая от голода, холода и болезней...
Хранится в Библиотеке имени В. И. Ленина «От-
чот о строительстве Николаевской железной дороги»,
выпущенный к пятидесятилетию со дня ее открытия.
Марокеновый переплет, плотная, благородной желтизны
бумага, золотой, не потускневший с годами обрез... На
страницах отчета все излагалось совсем в другом тоне!
И о рабочих, которых совестливый барон Дельвиг ви¬
дел лежащими десятками на голой земле в горячечном
бреду, об этих рабочих говорилось, что они «в отноше¬
нии врачебной помощи были обставлены всем необхо¬
димым». Правда, в другом месте авторы отчета призна¬
ются, что «между рабочими господствовал тиф и лихо¬
радка, в особенности па возвышенных и открытых
местах, где рабочих продувало ветром. Однако смерт¬
ность была относительно пе так значительна...».
Есть в этом отчете одно интересное указание о том,
что «землекопами были крестьяне преимущественно из
Витебской и Виленской губерний. Их па работах скоп¬
лялось ежегодно до 40 ООО человек».
Вот откуда, оказывается, пришел в пекрасовскую
«Железпую дорогу» «высокорослый больной белорус»!
В том же стихотворении:
Едет подрядчик по линии в праздник,
Едет работы свои посмотреть...
Подрядчикам было па что посмотреть! Они прика¬
зывали валить лес во владениях министерства казенных
имуществ, не платя за это ни копейки. Все жалобы на
них клались в Петербурге под сукно, а уж когда закры-
32

Пушечный двор в XV/1 в.
А.	М. Васнецов. 1918 г.
Нузский мост. 1841 г.

Ф. П. Гааз. Рисунок с натуры К. Кунилакиса

ЦЫГАНЫ.
(Писано ьъ-1824 году )•
МОСКВА.
ВЪ ТИПОГ Р Аф1 И АВГУСТА СЕМЕНА ,
при И М ПС р АТО^СКОЙ Мвд.-Хирур. ЛкрД€и1и
18,21.
А.	С. Пушкин. «Цыганы». Титульный лист

К. А. Тон. Портрет работы К. П. Брюллова. 1824 г.

Jit'll И II градский (бывш. Николаевский) вокзал

БИБЛИОТЕКА
1
КАБИНЕТА ДЛЯ ЧТЕКЯ
АНАТОJIЯ 0ЕДОРОВИЧА
ЧЕРЕНИНА ж К®.
u PoaiMTMirt, ч д. Тордециго	„
/1 CuJfJl	МГ
Ял
« « /1Л j	й' смАл ,/7l*£/f/^AAt'lLA луг Ха) £
jIAA *ju4a 4аР Q и Дд>«Л/
ft** ft1* ^лл^л‘^/и* ^	^
^	^4<	aJ	/febCAJL^jb	*^~tS
ИЛ4^<ил/ ЛАл^Щ*
/0СаЛ*/\	fti/^л 4 А л£-лЛЛ /2Л*С~4 e
Письмо А. Ф. Черенина в редакцию журнала «Книжный вестник»

iM .vlfvt . /%	*8f	/	f.
m 8i штшшт
H* РоииастммкЬ, гь «ж*> Торлацкаго.
^ .	/?&	04/	vU	.
J—	 ,			r
j	I	 -f	■	*	»
.	nfit f 0-*+** ImAL*4*I	^7T4	- - , У|Г
Ф*£^Д^	/a*4^J&*a**a/C	TLa/Г /f~m Ж	^
v/y/
  	  j	.	_
far*J^4L+4ASlA-	    t
Счет книжного магазина А. Ф. Черенина
Ф. Д. Нефедо!
В. В. Чуйко. Фото 1890-х гг.

Г. А. Захарьин

В.	В. Верещагин

В.	Ф. Комиссаржевская в роли Бетси («Плоды просвещения»
JI. Н. Толстого)

JI. В. Собинов

Вестибюль второго этажа

Здание на Пушечной

вать глаза стало неприлично — наказали за неради¬
вость нескольких сторожей, отдав их в солдаты.
Платили гроши крестьянам, вывозившим лес к
строящемуся полотну («Грабили нас грамотеи-десят¬
ники...»), а сами тем временем получали по рублю се¬
ребром за каждую шпалу из сырого сосняка и по 72 ко¬
пейки за еловую. Общая сумма подряда, как подсчитал
по архивным бумагам ленинградский историк С. А. Урод-
ков, составила для Торлецкого и Синебрюхова 1150 ты¬
сяч рублей. Кроме того, Торлецкий взял отдельный
подряд на доставку материалов для строительства мо¬
сковской железнодорожной станции — на 193 377 руб¬
лей. Заметим этот факт, он важен для нас.
Конечно, суммы, отраженные в архивном деле, мало
соответствовали действительности. У подрядчиков были
огромные, нигде не учтенные прибыли, но были одно¬
временно и немалые траты на взятки и подкуп.
«Барашка в бумажке» брали все, вплоть до любим¬
ца императора, главноуправляющего путями сообщения
П. А. Клейнмихеля. Давно забытый как глава строи¬
тельства, увековечен он в убийственном по своей иро¬
нии эпиграфе к стихотворению «Железная дорога»:
ВАНЯ
(в кучерском армянке)
Папаша! кто строил эту дорогу?
ПАПАША
(в пальто на красной подкладке)
Граф Петр Апдреич Клейнмихель, душенька!
«Своей жестокостью, беззастенчивым казнокрадст¬
вом и взяточничеством он вызвал всеобщую нена¬
висть»,— писал о Клейнмихеле Александр Иванович
Герцен.
Клейнмихелю был прислан из Лондона первый по¬
мер «Колокола» за 1857 год, где в статье «Из Петер¬
бурга» («Письмо к издателю») он был назван «неиа-
3 Заказ 4030
33

вистным». К газете было приложено письмо, в котором
генерал-адъютант двора и член Государственного совета
граф Клейнмихель характеризовался как «атаман, гла¬
ва шайки разбойников без отваги, лакеев-грабителей
своей страны».
Об этой «шайке разбойников» есть любопытная
запись и в «Старой записной книжке» П. А. Вяземско¬
го. Один крупный чиновник рассказал о том, как, буду¬
чи в служебной поездке, он внезапно заболел, да так,
-что решил — больше ему не встать... Позвали священ¬
ника. Исповедовав больного, тот под конец спросил: нет
ли еще какого-нибудь грешка на душе?
«Отвечаю, что, кажется, ничего не утаил и все чи¬
стосердечно высказал. Он настаивает и все с большим
упорством и с каким-то таинственным значением допы¬
тывается, не умалчиваю ли чего. «Да что вы еще узнать
от меня хотите?» — спросил я. «Вот например насчет
казенных интересов...» — «Как? Казенных интересов?
Что вы этим сказать хотите?» — «То есть, попросту
сказать, не грешны ли вы в лихоимстве?»
Через некоторое время чиновник вновь проезжал
через этот уездный городок и, встретившись со священ¬
ником, стал упрашивать его сказать, чего он так доби¬
вался во время исповеди.
И священник признался в своем подозрении, что ис¬
поведуемый имел отношение к железнодорожному ве¬
домству...
Подслушанное однажды Владимиром Ивановичем
Далем присловье, что «подрядами люди и богатеют и
разоряются», для коммерции советника Торлецкого сбы-
лось только в первой — счастливой части: он разбога-
тел, и весьма крупно, свидетельством чему стал огром¬
ный, выходящий на три улицы дом...
— А ведь у этого здания истинно дворцовая пыш¬
ность,— сказала искусствовед Татьяпа Петровна Федо¬
това, когда мы рассматривали в архиве чертежи фасада
34

«разрешенного к постройке трехэтажного дома для
квартир».
В толчее узких торговых улиц некогда, да и, по
правде сказать, неоткуда разглядеть это здание — оно
лишено теперь простора, заслонено новыми много¬
этажными домами. Здесь же, в тиши архива, невольно
замечаешь каждую мало-мальски интересную деталь, а
в их взаимосвязи — замысел архитектора.
В средней части и по углам фасад выделен неболь¬
шими ризалитами, увенчанными легкими по пропорци¬
ям фронтонами, которые отделены от основного объема
дома широким глухим стилобатом. Удачны небольшие
круглые слуховые окпа с лепными гирляндами по сто¬
ронам, расположенные в середине фронтона.
А какую великолепную игру светотени па фасаде
создают фигурные филепки между окнами первого эта¬
жа! Он прихотлив и наряден, этот необычный дом, чьи
контуры родились под рукой явно незаурядного зод¬
чего.
Разрешенный «к постройке для квартир», он в то же
время уверенно храпит в своем облике черты живопис¬
ной торжественности и горделивой пышности. Здесь все
уместно и все в меру — и полуколонны композитного
ордера, облегчающие верхнюю часть здания, и сложно¬
го рисунка переплеты полуциркульных окон, и широ¬
кий многопрофильный карниз, отделяющий первый
этаж от второго, парадного...
Увы, московские архивы не дают ответа на вопрос,
кто был автором проекта дома. Откроем вновь кпигу
«Москва в кольце Садовых». Соблазнительную разгадку
предлагает ее автор Ю. А. Федосюк! Он пишет, что дом
построен «предположительно по проекту К. А. Топа —
автора Большого Кремлевского дворца и первого мо¬
сковского вокзала (ныне Ленинградский)».
Федосюк делает свой вывод, основываясь в первую
очередь на архитектурных особенностях дома. Дейст-
35

вителыю, в фасадной обработке легко узнаются столь
любимые Константином Андреевичем Тоном и так зна¬
комые нам по зданию вокзала полуколонны и скромный
парадный вход, пичем не выделяющийся из мерного
ряда окон первого этажа (этот прием использован и в
Большом Кремлевском дворце).
Опытный глаз Т. П. Федотовой находит па фасад¬
ном плане дополнительные доводы в пользу авторства
Тона: отголоски стиля барокко в сочетании с элемен¬
тами, типичными для «русско-византийского» стиля, а
главное — такой прием, как создание торжественности
архитектуры за счет помещения в парадном втором или
третьем этаже высоких окон с полуциркульньш завер¬
шением, присутствуют почти во всех московских рабо¬
тах мастера.
Но вот несколько фактов иного рода.
Когда я работал в архиве с документами по дому
№ 9, заметил, как мне кажется, что другие, смотревшие
их до меня, не сочли важным: все фасадные планы бу¬
дущего дома Торлецкого нанесепы на листы с грифом
Правления IV округа путей сообщения и публичных
зданий — Правление этого округа ведало и строитель¬
ством Николаевского вокзала в Москве. А теперь умест¬
но вспомнить, что единоличным подрядчиком на этом
строительстве был коммерции советник A. JI. Тор-
лецкий.
Подписи Тона на этих чертежах нет. Но и на черте¬
жах многих зданий, где авторство Тона бесспорно, тоже
не видно его подписи. Лейб-архитектор Тон не считал
нужным вникать в сам ход строительства, доверяя во¬
площение своих идей ученикам и помощникам. «В крат¬
ковременные свои пребывания в Москве архитектор
Тон весьма редко бывал на строении, а если посещал,
то только для проверки работ»,— рапортовал министру
двора президент Московской дворцовой конторы барон
Лев Карлович Боде. А вот еще одно свидетельство сов-
36

ремешшка: «Приезды Топа в Москву всегда были крат-
ковременны».
Так было и па кремлевских постройках, и при пере¬
стройке здания Малого театра, и при возведепип Ни¬
колаевского вокзала — и вряд ли мог стать исключе¬
нием дом на Софийке.
Предвижу еще одно сомнение. А было ли у Топа,
отягощенного большим числом казенных заказов, время
заниматься заказами частными? Было. Он построил не¬
сколько домов в Петербурге, Новгороде. Ученик
А. Н. Воронихина, родоначальник нового направления
в русском зодчестве, академик трех европейских акаде¬
мий К. А. Тон был высоко чтим современниками. Его
кончина в феврале 1881 года была отмечена специаль¬
ным номером архитектурного журнала «Зодчий», также
откликнулись на это печальное событие многие другие
газеты и журналы. Однако в последующем исследова¬
тели отводят К. А. Тону в истории архитектуры уже
более скромное место.
К эклектике, с которой тесно связано все творчество
Тона, долгие годы было отрицательное отношение, хотя
здесь уместно вспомнить, что на ранней стадии ее на¬
зывали в специальной литературе романтизмом, а более
поздний период — историзмом.
Само пазвание эклектизм происходит от греческого
слова «выбирающий». Тона и его последователей обви¬
нили в том, что они выбрали из прошлого русской архи¬
тектуры лишь внешние детали, создав в угоду власть
имущим ложнорусский, или псевдорусский, стиль...
В негативном отношении к Тону немалую роль сыграло
и его звание лейб-архитсктора и большое количество
церквей, построенных по его типовым проектам (как
мы теперь бы сказали), и то активное неприятие, осо¬
бенно в двадцатые годы нашего века, храма Христа
Спасителя на набережной Москвы-реки.
Но время, как всегда, расставляет свои акценты, и
37

мы сегодня говорим о том, что творчество Константина
Андреевича Тона не только впитало в себя все проти¬
воречивые тенденции общественного развития его вре¬
мени, но и во многих своих инженерных замыслах он
намного опередил это время, оставив добрый и значи¬
тельный след в отечественном зодчестве.
Его имя неотделимо от упорных поисков националь¬
ной русской самобытности в архитектуре, создания но¬
вых рациональных планировочных и конструктивных
решений. И по-прежнему справедлива та оценка, кото¬
рая дана была на торжествах, посвященных пятидеся¬
тилетию деятельности ректора Академии художеств
Константина Андреевича Тона, где говорилось, что бла¬
годаря Тону нашим зодчеством сделан громадный шаг
аа последние 20—30 лет, «отделяющих нас от архитек¬
туры предков, которая по своей тяжести и малой при¬
ложимости к существенным потребностям жизни ка¬
жется удаленной от нас на целые столетия...».
Позволим себе добавить еще один небольшой эпи¬
зод, который рассказывает о том, какое интересное со¬
впадение произошло по воле случая в описываемые
нами годы.
Дом па Софийке и вокзал сооружались почти одно¬
временно. Но место для вокзала выбрали не сразу. Сна¬
чала хотели поставить его у Тверской заставы, потом —
на Трубном (ныне Цветной) бульваре, но в конце кон¬
цов начали рыть котлован под фундамент у «Красного
пруда при Сокольничьем шоссе, па Полевом дворе».
Полевой двор — это все тот же Пушечный двор.
И получается, что Тон возводил два здания на землях,
принадлежавших в разные годы Московскому пушеч¬
ному двору.
Многочисленные прошения в городскую управу от
домовладельцев Торлецких (сначала самого Александра
Логиновича, а затем и его сына, Александра Александр
ровича) свидетельствуют о том, что их мало беспокоило
38

сохранение архитектурных особенностей здания: рас¬
ширяются окна первого этажа, прорубаются двери...
Цель здесь одна — дом, стоящий на трех оживленных
московских улицах, привлекает постоянное впимапие
владельцев модных магазинов и лавок.
Магазин австрийского подданного Станислава Оконь,
просторное помещение для всемирно известной компа¬
нии швейных машин «Зингер»... Магазин русских ве¬
щей Ипатова — своеобразная демонстрация русского ку¬
печества против засилья иностранного капитала на
Кузнецком мосту и прилегающих к нему улицах. Позже
такой же магазин откроется в конце Кузнецкого моста,
в нынешнем доме № 19.
К нашему рассказу имеют самое пепосредственпое
отношение и несколько строчек из романа J1. Н. Тол¬
стого «Анна Каренина». Вронский прощается с Анной:
«— Надеюсь, ты не будешь скучать?
— Надеюсь,— сказала Анна.— Я вчера получила
ящик книг от Готье. Нет, я не буду скучать».
Путеводитель по Москве тех лет: «Книжный мага¬
зин Готье. Дом Торлецкого».
Воспоминания отменного знатока книжного анти¬
кварного дела в Москве П. П. Шибанова: «Готье. Вла¬
делец прекрасно оборудованного французского магазина
и библиотеки для чтения, превосходно зпавший дело по
выписке из-за границы новых изданий...»
Лев Николаевич Толстой хорошо знал этот магазин,
принадлежавший трем поколениям семьи Готье, бывал
здесь, а незадолго до смерти посетил и находившийся
над книжной лавкой Готье известный музыкальный
магазин Циммермана. Здесь он прослушал перенесен¬
ную па валики одного из первых в мире звукозаписы¬
вающих аппаратов игру выдающихся пианистов.
В начале шестидесятых годов прошлого века Алек¬
сандр Логинович Торлецкий сдал помещение в своем
доме еще под одну книжную лавку и библиотеку при
39

ней. Дата подписания этого контракта открыла новую
страницу в истории общественной и культурной жизни
Москвы второй половины XIX столетия,
УГОЛ СОФИЙКИ И РОЖДЕСТВЕНКИ.
1860-е ГОДЫ
Сенте разумное, доброе, вечное...
//. А. Некрасов
20 апреля 1862 года в доме Торлецкого, на углу
Софийки и Рождественки, па втором этаже открылись
переехавшие сюда с Никольской книжный магазин,
библиотека и кабинет для чтения Анатолия Федорови¬
ча Черенина (1827—1892).
Сын небогатого купца третьей гильдии, самоучка,
Анатолий Черенин еще на родине, в Кашине, завел
вместе с двоюродным братом Михаилом Михайловичем
Черениным книжную лавку. Это было в сороковые го¬
ды. Затем переехал в Тверь и тоже впервые в этом
городе открыл книжный магазин и библиотеку для чте¬
ния. «Все отделано под орех. Товар в магазине чистый,
а в библиотеке книг очень довольно» !,— отметил, бу¬
дучи проездом в Твери весной 1856 года, другой его
двоюродный брат, Петр Михайлович Черенин. Петр Ми¬
хайлович впервые тогда отправился путешествовать по
железной дороге, пережил в связи с этим множество
волнепий, но даже и они не вытеснили из памяти не¬
виданную прежде роскошь магазина, устроенного па ев¬
ропейский манер и торгующего все еще непривычным
товаром — книгами.
1 Памятпая киига Петра Михайловича Черенина. 14 марта
1856 г.
40

В то время даже в Москве книжная торговля велась
в основном по старинке, по-дедовски, часто неграмот¬
ными книгопродавцами. Оценивали книги наугад, то по
капризу, то пытаясь по выражению лица покупателя
угадать, сколько с него можно запросить... Было, на¬
пример, правило: сам книгу предлагаешь — спрашивай
цену; покупатель книгу ищет — бери с него втридорога.
Н. П. Баллин, сподвижник петербургского книгопро¬
давца, участника революционного движения Н. А. Сер-
но-Соловьевича, писал впоследствии о разочаровавшем
его знакомстве с книжной торговлей в столицах: «Во¬
обще книгопродавцы в Петербурге, в Москве, особен¬
но старые, поразили меня неправильным ведением дела,
рассчитанным на случайные доходы, на покупку чуть
ли не ворованных книг, на неуплате за комиссионные
книги и даже на обсчитывании заказчиков».
Не так вел свое книжное дело Череиин. И его мага¬
зин, и библиотека были одними из лучших в Москве.
Тот же Баллин писал о Черенине: «Я находил его уме¬
лым книгопродавцем, умеющим оборачиваться ма¬
лым...» И журнал «Кпижный вестник», отмечая в 1860
году скудость московских библиотек, делал оговорку:
«Впрочем... мы пока не вмешиваем сюда библиотеки
г. Черенина, хотя еще повой и небольшой, но, кажется,
поставленной на лучшую ногу».
Быстро растущая и завоевывающая популярность
библиотека Черенина «славилась полным выбором книг
и журналов», как писал впоследствии букинист
А.	А. Астапов.
И действительно, сюда регулярно поступали новые
книги по истории (труды С. М. Соловьева и Д. И. Ило¬
вайского, «Опыт исторического обзора главных систем
философии истории» М. М. Стасюлевича и «История
американских Соединенных Штатов» Н. Ф. Неймана —
одно из самых значительных изданий демократического
издателя О. И. Бакста), по юриспруденции («Уголов-
41

лое право в Англии» Д. Стифена), литературоведению
(«Обзор славянских литератур» А. Н. Пыпина и
В. Д. Спасовича), библиографии (труды В. И. Ме-
жова).
Библиотека располагала очень важными для разви¬
тия общественной мысли изданиями, которые пользова¬
лись в то время большим спросом. Это были книги со¬
циалиста П. Ж. Прудона, «Эстетические отношения ис¬
кусства к действительности» Н. Г. Чернышевского,
«История французской революции» Т. Карлейля и кни¬
га того же названия Ф. О. Минье, «Основания полити¬
ческой экономии» Д. С. Милля, критикующего капи¬
тализм (книга, которую Черпышевский считал необхо¬
димой для русского читателя). Пользовалась читатель¬
ским спросом и работа Р. Вирхова «О воспитании
женщины...» — немало побывало в библиотеке побор¬
ников и поборниц женского равноправия.
В библиотеке имелись книги передовых ученых,
бросивших вызов реакционной официальной науке, сре¬
ди них «Физиология нервной системы» И. М. Сеченова,
его же, совместно с В. В. Пашутиным, работа «Новые
опыты над головным и спинным мозгом лягушек». Вос¬
питанию материалистических взглядов на природу, что
имело в то время и политическое значение, способство¬
вали труды Ч. Дарвина, «Начальные основания срав¬
нительной анатомии» Р. Вирхова и Т. Гекели, «Фи¬
зиологические эскизы» Я. Молешотта и «Миры»
А.	В. Гильемена (две последние книги в издании Чере-
иина).
Конечно, ассортимент библиотеки отражал взгляды
владельца — типичный для разночинца шестидесятых
годов «радикализм». Но тем не менее примерно полови¬
ну фонда составляла художественная литература.
В библиотеке были книги У. Шекспира, М. де Серван¬
теса, В. Скотта, М. Рида, Ф. Купера, Г. Гейне, А. Миц¬
кевича, Ч. Диккенса. Русскую литературу того време-
42

ии представляли произведения И. С. Тургенева,
JI. Н. Толстого, Н. Г. Чернышевского, В. А. Слепцова,
Н. Г. Помяловского, А. И. Левитова, А. Ф. Вельтмапа,
П. Д. Боборыкина, А. Н. Майкова...
Плату за чтение книг Черенпн устаповпл относи¬
тельно недорогую, и потому пользоваться библиотекой
могли небогатые люди — студенты, мелкие чиновники,
ремесленники. Уже к концу 1860 года библиотека Че¬
ренина, по сообщению «Книжного вестника», вышла
на второе место в Москве по числу читателей — под¬
писчиков, как говорили тогда (до 380 человек). В 1865
году Черенип приобрел и перевез на Рождественку
крупные библиотеки В. Е. Генкеля и Ивана Кашкада-
мова. Тогда же его магазин и библиотека переехали на
первый этаж, в освободившееся помещение «Русского
магазина».
В 1866 году число подписчиков перевалило уже за
тысячу. Библиотека па Софийке выписывала до 40 на¬
именований русских и пять иностранных газет. Еже¬
дневно кабинет для чтения посещали 20—-30 человек.
Из периодических изданий наибольшей популярностью
у абонентов черепипской библиотеки пользовались
«Современник» и «Русское слово». Только в январе
1865 года книжки «Современника» и «Русского слова»
выдавались читателям более 500 раз.
И в выборе литературы, и в организации своего
книжного дела Черенин проявил себя как шестидесят¬
ник-демократ. В 1862 году в его магазине впервые в
Москве (впервые в России — у Серно-Соловьевича)
встали за прилавок женщины — сестры Варвара и
Ольга Высоцкие, прослывшие у жандармов «нигилист¬
ками» (кстати, при их посредничестве Черепин приоб¬
рел библиотеку Кашкадамова)\ Весной 1866 года их
сменили дочь статского советника Софья Чекмарева,
дочь коллежского секретаря Клавдия Волжинская и ме¬
щанка Александра Бутурлина.
43

Прогрессивное книжное дело во многом определило
духовную атмосферу шестидесятых годов. Об этом сви¬
детельствовал в своих воспоминаниях ишутипец (рас¬
сказ о революционном кружке Н. А. Ишутина еще впе¬
реди) Д. JI. Иванов: «Тогда — конец 50-х и начало
60-х годов — повеяло как-то разом новым духом. Тра¬
диции пензяка Белинского, «Отцы и дети», Лев Тол¬
стой, Добролюбов, Некрасов, Щедрин, Бокль, Льюис,
«Гнилые болота», «Кто виноват?», «Что делать?»,
Д. С. Милль, освобождение крестьяп, конец откупов,
начало польского восстания, введение в курс гимназии
естествознания, новые учебники по истории... вся атмо¬
сфера школы и жизни обняла молодежь... заставила ду¬
мать, читать, добиваться «вопросов», спорить об идеа¬
лах, жить бойко, свободно, самостоятельно».
В шестидесятые годы Черенин активно выступает
па страцицах «Книжного вестника», делится опытом с
книгопродавцами и владельцами библиотект предлагает
помощь в создании библиотек в провинции.
«...Для успешной торговли книгами,— писал Чере¬
нин,— нужно не только знать им цену, исправно вы¬
полнять требования, производить быстрые торговые
обороты и т. п., но еще пеобходпмо приохочивать
покупателей к покупке книг, заинтересовывать их по¬
лезными для них произведениями, применяясь к их по¬
требностям, наклонностям, образованию, а для этого
книгопродавец должен возвыситься до полного понима¬
ния окружающей его среды, до горячего участия в ней,
т. е. он должен иметь образование и предаться своему
делу с полною и искреннею любовью».
Черенин, как мы уже упоминали, занимался и из¬
дательской деятельностью. Он первым в России в 1864
году издал П. Ж. Прудона — книгу «Война и мир. Ис¬
следования о принципе и содержании международного
права». Известны кроме называвшихся и другие изда¬
ния Череиима.
44

Он выпустил каталоги своей библиотеки (в 1864 и
в 1869 годах) и книжной торговли. Существовал так¬
же «Каталог французских книг черенинской библио¬
теки» (М., 1866).
Шел второй, разночинский этап освободительпого
движения в России. Революционная волна конца пя¬
тидесятых — начала шестидесятых годов была погаше¬
на. В Петропавловскую крепость в 1862 году были за¬
ключены Н. Г. Чернышевский и Н. А. Серно-Соловье-
вич.
Но в обе столицы движется все новый приток мо¬
лодых, кипящих сил — образовываться и помогать на¬
роду.
«Мало-помалу возникают передо мною родные кар¬
тины. Я вижу родное село, все занесенное снегом, а
над ним гп вгм сторон небесный свод, висящий свин-
цовым куполом. Однообразен и мертвенен вид моей ро¬
дины! Но что же в ней таится дорогого моему сердцу,
что поднимает во мне все силы моей души и от чего под¬
ступают к глазам моим жгучие слезы?.. Мне слышатся
скорбные жалобы и вопль бедных моих братьев, изны¬
вающих под гнетом нищеты и губящего невежества...
И хочется мне лететь туда и осушить льющиеся слезы,
уничтожить из рода в род передаваемое горе и вызвать
светлый луч разумной улыбки на бледные и жалкие
лица моих братьев!..»
Так писал в 1867 году Филипп Диомидович Нефе¬
дов (1838-1902).
В 1859 году началась его литературная деятель¬
ность. В начале шестидесятых годов статьи Нефедова
печатаются в различных журналах и газетах: «Век»,
«Молва», «День», «Московская газета», «Санкт-петер¬
бургские ведомости».
По приезде в Москву из родного села Иванова (ны¬
45

не город) Нефедов перебивался частными уроками и
сам брал уроки, готовясь к поступлению в универси¬
тет, куда и был зачислен в 1862 году вольнослушателем
па юридический факультет.
В 1861 году Нефедов стал сотрудником Черенина,
подрабатывал, как и другие молодые люди, студенты,
служа в его библиотеке на углу Софийки и Рождест¬
венки. Нужда и потом не оставляла Нефедова. В 1876
году казначей Общества для пособия нуждающимся
литераторам и ученым П. А. Гайдебуров извещал его о
постановлении выдать ему 50 рублей. А в 1874 году
М. М. Черенин, чьи дела шли, увы, тоже не блестяще,
писал бывшему сотруднику фирмы, напоминая о долге
в 3 рубля 25 копеек.
Но речь идет о середине шестидесятых годов. Ана¬
толий Федорович Черенин, чье книжное дело процве¬
тало, затеял издавать «Книжник» — «журнал библио¬
графии и книжного дела в России». Дом Торлецкого
стал адресим нивиги журнала, который начал выходить
с января 1865 года. Раздел «Журналистика» под псев¬
донимом Заушилов вел Нефедов.
Каждый номер «Книжника» открывался «Перечнем
новых книг» (в 1866 году— «Новые книги»). Постоян¬
ными разделами его были «Содержание журналов»,
«Библиография», «Журналистика», «Смесь» (в 1866 го¬
ду — «Разные известия»), «Объявления». Помещались
в журнале и материалы вне рубрикации: в № 1 за 1865
год была опубликована статья Михаила Милюкова
«О том, что читает народ и откуда берет он книги».
В редком помере «Книжника» не встретишь похва¬
лы в адрес «Русского слова» и «Современника», защи¬
ты этих журналов от нападок со стороны реакционных
органов печати. Так, Ф. Д. Нефедов писал: «...и другие
наши журналы брались за различные вопросы, но эти
вопросы пе были вопросами жнзни и дальше извест¬
ного кружка не шли... Совсем иначе поступает «Совре¬
46

менник». Все вопросы, которые он поднимает на своих
страницах, ставились всегда на реальную почву и рас¬
сматривались со всех сторон со строгою последователь¬
ностью».
Сотрудник «Книжника» А. Пальховский посвятил
три статьи пропаганде естественнонаучной и техниче¬
ской литературы.
В статье «О книгах по естественным паукам за
прошлый год» (Книжник. 1865. № 3) он подчеркивает,
что издание научно-популярной литературы должно
служить непосредственным политическим целям рево¬
люционной демократии: «Наука без общества — мерт¬
вый капитал... Придать жизненное значение одной и
внести разумность в жизнь другого — вот та роль, ко¬
торую играли и всегда будут играть вообще образован¬
ные люди. Следовательно, их назначение — действо¬
вать. Но чтобы действовать, и действовать благотвор¬
но, необходима достаточная зрелость, стойкость осиов-
ных понятий, необходимо прочное, солидное миросо-
зерцание. Средством для этого служит популяризация
науки». И продолжает далее: «Вот почему в наших
глазах имеют значение статьи Д. Писарева, Шелгунова
и др., взявших на себя труд популяризировать сочи¬
нения, касающиеся естественноисторических вопро¬
сов» *.
С деятельностью ишутинцев по просвещению наро¬
да можно связать высказывание одного из рецензентов
журнала: «Учить народ—великое дело!., нужна силь¬
ная любовь к делу и могучая вера в непогрешимость
своего знания, чтобы принести народу действительную
пользу. Таких личностей на Руси немного, да об них
почти и пе знает никто... Эти личности со страхом и
трепетом приступают к великому делу обучения паро¬
да, трудятся и обсуживают каждый шаг, каждое дейст-
1 Книжник. 1865. № 2. Стб. 115.
47

пие, эти люди понимают, что своею деятельностью опи
мало-помалу прокладывают для парода дорогу, па ко¬
торую последнему надлежит выйти, как народу...» 1
В первом же номере «Книжника», в разделе
«Смесь», появилось известие о коммуне наборщиц,
созданной ишутипцамй:	«В	Москве, в типографии
г. Мамонтова, вводится женский труд. В настоящее
время там работают шесть „женщин,- и, как слышно,
дело идет довольно успешно» 2.
«Книжник» является весьма ценным пособием по
библиографии и книжному делу. Особенно интересны
статьи, которые^так и называются — «Книжное дело».
И в этом, несомненпо, заслуга Черенина.
Пристальное внимание уделял «Книжник» творчест¬
ву демократических писателей:	«В произведениях
Н.	Г. Помяловского высказался сильный и мужествен¬
ный протест против устарелых понятий, от которых
страдает наше общество. Начиная с домашнего, т. е.
самого раннею виснитацид" й кончая общественной
жизнью человека Помяловский повсюду указывает пе-
выгодные, часто вредные условия для его нормально¬
го развития... Он не обвиняет больных, он только рас¬
сматривает их язвы, старается исследовать причины,
проявления, степень развития болезни, чтобы так или
иначе излечить ее».
Эта терминология — «болезни», «больной» — ис¬
пользовалась в передовой публицистике того времени
как условное обозначение общественных пороков, не¬
справедливости общественного уклада. Ее употребил
Чернышевский в статье о «Губернских очерках»
М. Е. Салтыкова-Щедрина, где писал: «Надобно оты¬
скать причины, на которых основывается пеприятное
нам явление общественного быта, и против них обра¬
1 Кпижпик. I860. № 1. Стб. 47,
2 Там же. 1865. № 1. Стб. 49.
48

тить свою ревность. Основное правило медицины: «От¬
страните причину, тогда пройдет и болезнь».
Произведения Помяловского противопоставляются в
«Кпижиике» «Взбаламученному морю» А. Ф. Писем¬
ского, о творчестве которого публицист-демократ, ре¬
дактор и позднее издатель «Русского слова» Г. Е. Бла-
госветлов отзывался так: «С того момепта, как писа¬
тель разошелся с лучшими стремлениями своей эпохи,
перестал понимать общественные потребности ее, он
умер для нас безвозвратно... Ожидать чего-пибудь — пе
говорю, освежающего, а мало-мальски осмысленного и
сноспого от гг. Писемского и Григоровича — ато значи¬
ло бы сидеть на голом камне и надеяться на обильную
жатву».
Таким образом, Черенина можно считать одним из
последователей идей, выражавшихся в двух передовых
журналах того времени, органах революционной демо¬
кратии,— «Современнике» и «Русском слове».
Вот еще свидетельство литературных вкусов редак-
ции «Книжника». Для библиотеки был приобретен пер¬
вый выпуск сочинений А. А. Бестужева-Марлинского,
но тем не менее «Книжник» оповещал подписчиков:
«Нам кажется, время на Марлинского давно прошло...»
Редакция считала, что читатели Марлинского — «люби¬
тели фраз и романтизма».
Как тут не вспомнить зпаменитый диалог между Ба¬
заровым и Аркадием Кирсановым:
«— И охота же быть романтиком в нынешнее вре¬
мя! Дай ему что-нибудь дельное почитать.
— Что бы ему дать? — спросил Аркадий.
— Да, я думаю, Бюхнерово «Stoff und Kraft» па
первый случай».
Но то, о чем в ромапе Тургенева говорится паро¬
дийно, с юмором, в реальной жизни, уже в новой по¬
литической ситуации, обернулось ипой стороной.
В 1866 году отрывки из перевода «Силы и материи»
49

Ф. Бюхнера, сделанного Петром Заичневским, были
найдены у Черенина при обыске и стали фигурировать
в документах III отделения.
Кружок никому пока не известных молодых людей
живет в доме Ипатова на Бронной, оттого и зовутся
они — ипатовцы. Вокруг ипатовцев формируется тай-
пое общество. Цель — «произведение социальной ре*
волюции». Во главе общества стоит Н. А. Ишутин, от¬
сюда название, под которым оно вошло в историю,—»
Ишутинский кружок.
Дата создания Ишутинского кружка — осень 1863
года. С ишутинцами связаны многие видные землеволь-
цы, и в частности член Московского комитета (либо
агент Центрального) Владимир Викторович Чуйко
(1839—1899). Чуйко — сотрудник Черенина по изда¬
нию «Кпижпика».
Особо законспирированная группа, центр центра
ишутинской организации под названием «Ад»,— сам
Ишутин, П. Д. Ермолов, М. Н. Загибалов, Н. П. Стран-
ден, Д. А. Юрасов регулярно собираются в библиотеке
для чтения Черенипа, о чем доносит властям москов¬
ский обер-полицмейстер.
Вся организация велика, и работа ведется много-
гранпая, обширная. Хороша конспирация (может быть,
пригодились уроки Чуйко); те, кто помогает ишутин-
цам, зачастую не подозревают о существовании орга¬
низованного общества. Ведется революционная пропа¬
ганда. Этой цели служат, например, переплетная
артель, коммуна наборщиц. Артель переплетает книги
черенипской библиотеки, коммуной наборщиц при типог-
рафии Анатолия Ивановича Мамонтова (1839—1905),
брата Саввы Ивановича, набираются черенинские изда¬
ния. Черенин дает деньги на бесплатную народную
школу. Таким образом, он осведомлен об основных пред¬
50

приятиях ишутинцев. Да и сама его библиотека, по-ви¬
димому, одно из мест их сходок.
Ишутинская организация связана с польскими ре¬
волюционерами. В «сочувствии полонизму», как тогда
выражались, подозревался и Черепин. Он сохранил у
себя запрещенные и подлежавшие изъятию книжки
четвертого номера журнала «Время» за 1863 год со
статьей Н. Н. Страхова «Роковой вопрос» (по поводу
польского восстания) и выдавал их читателям.
Известно, что Черенин сумел продать через свой ма¬
газин сто экземпляров запрещенного и конфискованного
«Сборника рассказов в прозе и стихах», изданного в
Петербурге О. И. Бакстом. В архивных делах сохрани¬
лись сведения о том, что около сотни экземпляров этого
пропагандистского сборника привез в Москву и оставил
у ишутинца Осипа Моткова И. А. Худяков, видный дея¬
тель революционного движения. Не еще ли одна ниточ¬
ка, связывающая Черенина с ишутинцами?
Черенин в контакте со многими людьми, которые
близки к ишутинцам или являются членами организа¬
ции. Это А. А. Головачев, А. Н. Меньшова, сестры Вы¬
соцкие. Ишутинцы поддерживают запрещенные студен¬
ческие землячества («общины») — то же делает и Че¬
ренин: деньги тверской общины Петровской земледель¬
ческой академии и малороссийской — Московского
университета вложены в его книжное дело, на проценты
выдано 30 библиотечных абонементов для неимущих
студентов.
К ишутинцу Ивану Петровичу Шарову обратился
поэт Плещеев (Алексей Николаевич Плещеев помогал
ишутинцам в некоторых начинаниях) с просьбой устро¬
ить к Черенину на работу Клавдию Волжинскую: «...и
еще прошу Вас, голубчик, вот о чем: повидайте Вы Че¬
ренина и спросите его: правда ли, что какой-то родст¬
венник его заводит в Петербурге библиотеку; и если
правда, то не нужна ли ему будет в магазин женщина.
51

Есть девица, очень желающая получить таковое место
и обратившаяся ко мне с письменной просьбой об этом.
Это известная вам Волжинская...»1 (Библиотека на
Невском принадлежала Анатолию Федоровичу.)
Связи Черенина с ишутинцами серьезны и много¬
численны. Не случайно, когда в апреле 1866 года
прозвучал каракозовский выстрел, следственная комис¬
сия заинтересовалась и Череииным.
Московский жандармский штаб-офицер Воейков до¬
носил, что библиотека Черенина «обращала и до сего
времени на себя внимание тем, что представители оной,
лица, составляющие как бы отдельную корпорацию,
равным образом посетители и подписчики этой библио¬
теки, навлекают какое-то сомнение в отношении поли¬
тической благонадежности, чему служит лучшим дока¬
зательством то, что большая часть арестованных лиц...
были постоянными посетителями и подписчиками в
библиотеке Черенина».
5 августа у Черенина на даче и в магазине в Петров¬
ском парке, а также в доме Торлецкого — в квартире
№ 6, где жил Анатолий Федорович с семьей, в книжном
магазине и библиотеке — был произведен обыск. Нашли
отрывки из «запрещенных заграничных изданий» —
«Колокола» и «Полярной звезды»; речь сосланного в
Сибирь студента П. Г. Заичневского, заканчивающуюся
призывом «Да здравствует социальная Польша!»; фо¬
тографии Герцена, другие компрометирующие Черенина
материалы. С него была взята подписка о невыезде из
Москвы «по прикосновенности его к делу о студенче¬
ских кружках».
18 июня 1867 года книжпые Магазины Черенина и
библиотеку закрыли по распоряжению министра внут¬
ренних дел П. А. Валуева.
«...Я, ниже подписавшийся, дал сию подписку Гос-
‘ ЦГАЛИ СССР, ф. 378, огг. 1, ед. хр. 23, л. 2.
52

подину Полицмейстеру 1-го отделения, что я согласпо
предписанию господина обер-полицмейстера от 16 сего
июня за № 1504-м обязуюсь в оставшиеся незапечатан¬
ными двери никого для чтения не впускать и вообще
не производить торговли книгами, журналами и дру¬
гими сочинениями, равно имеющуюся мою вывеску над
магазином снять...»
Григорий Евлампиевич Благосветлов писал Пле¬
щееву: «Закрытие библиотеки Черенина — один из но¬
вых фактов... произвола Валуева. Надо бы посоветовать
Черенину энергически требовать суда... Не знаю, когда
наше общество научится смотреть на подобные Бухар¬
ские распоряжения неравнодушно... Сущность — в спа¬
сении честной русской мысли, затоптанной у нас в
грязь».
Череиип ездил в Петербург, ходатайствовал о дозво¬
лении ему вести книжное дело. Однако на записке по
делу Черенина была начертана «собственноручная его
императорского величества» резолюция: «Надеюсь, что
оно ему не будет разрешено». Черенин об этом так ни¬
когда и не узнал.
Спасая библиотеку и книжную торговлю, Анатолий
Федорович передал их за неполную стоимость двоюрод¬
ному брату М. М. Черенину, бывшему до этого старшим
приказчиком. За библиотекой и магазинами был уста¬
новлен полицейский надзор. В течение трех месяцев,
пока А. Ф. Черенина не удалили из Москвы, они оста¬
вались закрытыми.
Против Черенипа не смогли сформулировать юриди¬
чески полновесного обвинения. Но для административ¬
ной меры оказалось достаточным обвинения в знании и
недонесеции о переплетной артели, которая была заре¬
гистрирована как частное предприятие.
13 сентября 1867 года Черенина арестовали, а
14-го — сослали в Пепзу (затем — в Городище Пензен¬
ской губернии) иод негласный надзор полиции.
63

Вернулся Апатолий Федорович в Москву через год
с небольшим — 24 поября 1868 года, после многочис¬
ленных слезных просьб и ходатайств его престарелого
отца (мать Черенина, не выдержав тревог, умерла во
время его ссылки) и оставшейся без средств к сущест¬
вованию жены. Главный начальник III отделения граф
П. А. Шувалов санкционировал возвращение Черенина
в Москву с условием, «чтобы оп ни под каким видом не
был допускаем вновь к производству книжной тор¬
говли».
В те же шестидесятые годы в Киеве живет библиог¬
раф Степан Иванович Пономарев (1828—1913). Оп со¬
ставляет «Указатели разбросанных произведений рус¬
ских писателей, труды которых еще не были собираемы
и издаваемы вместе». С известными сложностями он
столкнулся, приступив к библиографии некоторых ав¬
торов, в частности Искандера. Как собрать их произве¬
дения?
В библиотеке Черенина — а мы по праву можем
назвать его пропагандистом произведений А. И. Герце¬
на — хранились (и указывались в каталогах) произве¬
дения Герцена, например его роман «Кто виноват?»,
выпущенный В. О. Ковалевским и запрещенный для об¬
щедоступных библиотек. В № 3 «Книжника» за 1866
год роман был назван в числе книг, поступивших в
магазин Черенина; в № 2 на него была дана рецензия,
в которой, в частности, отмечалось, что на основной
вопрос произведения «пи автор романа, ни современ¬
ная действительность не дают ответа».
Попомарев и прежде приобретал у Черенипа кни¬
ги, обменивался с ним впечатлениями книголюбов.
Так, в письме от 18 февраля 1867 года Анатолий Фе¬
дорович пишет своему клиенту: «Действительно, истин¬
но хороших книг в настоящее время — почти не выхо¬
54

дит... Это очень грустно и более потому, что причину
всего этого падо искать не в истощении литературной
производительности, а в тяжких условиях, в какие те¬
перь поставлена наша печать» 1.
И вот в 1869 году далекий от политики библиограф
пишет Черенину, но тот, недавно лишь вернувшийся
из ссылки, находящийся под надзором и знающий, что
его письма перлюстрируются, вынужден ответить от¬
казом: «Письмо Ваше от 12 августа я имел честь полу¬
чить и очень благодарен Вам за сочувствие к моему
несчастию... В Москве я живу уже девятый месяц, но
мой Книжный магазин и Библиотека все еще под фир¬
мой и распоряжением моего брата. Я теперь исключи¬
тельно занимаюсь только приведением в окончание
старых счетов, по повых от своего имени ни с кем не за¬
вожу. Вследствие такого положения, которое, я наде¬
юсь, продлится недолго,— я не мог исполнить Вашего
поручения насчет выписки к Вам книг. Кроме того, и
книг-то таких пет, какие Вы выписываете, ни у брата
моего — ни даже у Глазунова, по каталогу которого Вы
их нашли, кроме соч. Никитина. Это совершенная прав¬
да, и прошу Вас не приписывать такой ответ к моему
недоверию» 2.
Разрешения на торговлю книгами все не было^ и
Черенин стал управлять книжным складом своего ста¬
рого друга Анатолия Мамонтова. Мамонтов был близ¬
ким знакомым П. Г. Успенского — приказчика книжно¬
го магазина А. А. Черкесова в Москве. Таким образом,
окружение Черенина снова составляли люди, причаст¬
ные к революционному движению: и Успенский и Чер¬
кесов в скором времени были привлечены по делу о
«Народной расправе».
В августе 1869 года, в связи с тем что на почте были
1 ЦГАЛИ СССР, ф. 402, on. 1, ед. хр. 340, л. 1 и 1 об.
2 Там же, л. 2, 2 об. и 3.
55

задержаны разосланные С. Г. Нечаевым из Женены
разным людям, в том числе и Черенину, прокламации и
письма, в доме на Софийке вновь произвели обыск. По
этому поводу начальник московской жандармерии со¬
общал в III отделение, что как Анатолий Федорович,
так и Михаил Михайлович Черепины «в политической
благонадежности не одобряются». Постоянными посе¬
тителями черенинской библиотеки вновь были «моло¬
дые люди, студенты, чиновники и женщины различного
звания, вовлеченные в нигилизм».
Только в июне 1874 года А. Ф. Черенин был осво¬
божден от секретного надзора.
В 1871 году черенинская библиотека перешла к его
совершеннолетней падчерице JI. П. Зубчаниновой (в
замужестве Позняковой), в 1875 году М. М. Черенин
передал ей и пришедшую в упадок книжную торговлю.
Тогда же А. Ф. Черенин стал работать в своем быв¬
шем магазине приказчиком. В июле 1876 года книж¬
ный магазин, библиотека и кабинет для чтения пере¬
ехали в дом Фирсанова на Рождественке. К 1879 году
библиотека была продана С. В. Отто.
В 1877 году Черенину было наконец разрешено за¬
ниматься книжной торговлей самостоятельно, и через
год он совместно с Мамонтовым открыл книжный ма¬
газин. Этот магазин находился в Леонтьевском пере¬
улке (ныне ул. Станиславского, дом не сохранился),
оп существовал еще и во второй половине 1880-х годов.
В эти же годы Черенину принадлежал магазин в доме
Суздальского подворья (ныне Пушечная ул., 7).
О последнем периоде жизни Черенина (умер Анато¬
лий Федорович в 1892 году в Москве) сведений сохра¬
нилось мало. Известно, что он одним из первых всту¬
пил в Общество книгопродавцев и издателей, за созда¬
ние которого ратовал еще в шестидесятые годы...
56

ПРЕМЬЕРА НА СОФИЙКЕ
На Софпйке, около церкви Св.
Софии помещается Немецкий
клуб.
«Историческое описание Моск¬
вы», 1873 год
8 октября 1860 года в дом Торлецкого въехал Не¬
мецкий клуб.
Но биография клуба началась нампого раньше. Еще
в 1819 году ремесленник Мартин Шварц (так называ¬
ли его московские соплеменники), а полностью Матвей
Андреев сын Шварца (так именовал он себя в офици¬
альных документах), открыл в Бутырках танцевальный
зал, в котором молодежь могла повеселиться, а папень¬
ки и маменьки имели бы возможность не спеша побесе¬
довать и вволю повздыхать о своем дорогом фатерлян-
де...
Затем клуб (к этому времени он уже так назы¬
вался) переехал на Долгоруковскую (ныне Каляев¬
ская) улицу. Тогда же был разработан устав, в кото¬
ром сообщалось, что действует клуб с 9 до 12 часов
ночи и «каждый сочлен может вводить в клуб в неог¬
раниченном числе гостей с ручательством за их пове¬
дение. И сколько угодно дам, но не женщин с худой
репутацией». Нарушение каралось немедленным иск¬
лючением.
Клуб еще долго кочевал по Москве. Был он у По¬
кровских ворот, потом на Ильинке, в доме губернского
секретаря Петра Калинипа, еще позже — в Георгиев¬
ском переулке, и вот наконец — Софийка.
Несмотря на суровые правила, происшествия в клу¬
бе случались постоянпо, и автор очень интересной кни¬
ги «Из прошлого» известный юрист Н. В. Давыдов вот
как характеризует его:	«Немецкий, или «Шустер-
57

клуб», как его называли в насмешку, мало посещав¬
шийся, но знаменитый скандалами».
Приклеившаяся к названию клуба приставка «шу¬
стер» имеет довольно любопытную историю. Шустер —
по-немецки «сапожник», и тем самым москвичи как
бы определили круг клубных завсегдатаев. Но, с дру¬
гой стороны, завсегдатаи не должны были бы обижать¬
ся на это, потому что Шустер — фамилия петербуржца,
основавшего первый в России подобный клуб, и тем
самым приставка как бы увековечивала сей историче¬
ский факт... «Шустер-клуб» неоднократно фигурирует в
фельетонах молодого Чехова, тема все та же: хмельные
скандалы и разные безобразия.
В 1885 году в «Осколках московской жизни» Чехов
сообщает о выборах совета клубных старост: «В не¬
мецком клубе происходило бурное заседание парламен¬
та» — и далее иронизирует над выступлением одного
из клубных членов: «Наш немецкий клуб играет боль¬
шую роль в обществе».
Но мы будем не правы, если не скажем и о том доб¬
ром, что оставил клуб в памяти москвичей.
В 1881 году Александр Николаевич Островский,
глубоко озабоченный состоянием дел с театрами, на¬
писал подробнейшую «Записку о положении драмати¬
ческого искусства в России в настоящее время». Рабо¬
тал он над «Запиской» долго, много раз переделывал
ее. «Я работаю день и ночь (но не над пьесой). Я ста¬
раюсь выяснить и изложить театральное дело в Рос¬
сии во всех отношениях и во всех подробностях»,— со¬
общал* он в одном из писем. И через самое короткое
время в другом: «Занят очень важным, самым жизнен¬
ным для меня делом...»
В «Записке» он сетовал на то, что многие из москов¬
ских зрителей лишены возможности регулярно бывать
на спектаклях. Например, мелкие торговцы и ремеслен¬
ники («Часовщики, мебельщики, драпировщики, сле¬
58

саря, портные, сапожники и прочие»,— подробно пе¬
речисляет Островский). И здесь он дает самый благо¬
желательный отзыв о Немецком клубе, который «имеет
обширное помещение и дает драматические представ¬
ления для своих членов. Но и ему они обходятся так
дорого, что он может доставлять подобные удовольствия
своим членам не более двух, иногда четырех раз в ме¬
сяц».
Славился клуб на Софийке не только спектаклями,
но еще и своими танцевальными вечерами, на которых
играл знаменитый оркестр Максимилиана Сакса (воз¬
можно, родственника бельгийского музыкального ма¬
стера, давшего имя популярному инструменту саксо¬
фон). Об этом оркестре с уважением пишет и Нико¬
лай Васильевич Давыдов, и популярный в те годы пе¬
вец Павел Богатырев.
В клубе устраивались вернисажи. В апреле 1883 го¬
да здесь открылась выставка картин В. В. Верещаги¬
на. Газеты уделили этому событию много внимания, не
забывая в каждом из отчетов отметить, что выставка
проходит при электрическом свете — факт и для нас
весьма интересный...
При открытии выставки произошел эпизод, кото¬
рый рисует нравы тогдашней Москвы. По своему обык¬
новению Василий Васильевич Верещагин назначил за
вход на выставку весьма умеренную плату — чтобы
могли побывать здесь люди разного достатка. Он с гор¬
достью писал в те дни писателю Д. В. Григоровичу, что
пришел посмотреть его картины народ «преимущест¬
венно мастеровой, на выставки обыкновенно не ходя¬
щий, что мне лестно». Но дешевой входной платой
осталась недовольна аристократическая публика: она
решила бойкотировать выставку... («Кажется, здесь
озлились на мою цену — 5 копеек,— пишет Верещагин
В.	В. Стасову.— Долгоруков хотел приехать, назначил
время и не приехал, когда стала известна эта обидная
59

цена; конечно, его уверили, что тут кроется пропаган¬
да и прочее — черт бы побрал всех идиотов и мудре¬
цов»).
Увы, не только простонародный пятачок шокировал
московского генерал-губернатора. О «пропаганде и про¬
чем» был верный слух из Петербурга: рассказывали,
что, изволив обозреть в 1879 году полотна, привезен¬
ные художником с театра военных действий па Балка¬
нах, наследник престола, будущий император Алек¬
сандр III пришел в большое негодование и счел авто¬
ра революционером и сумасшедшим.
Посвятивший все свое творчество батальным сюже¬
там, Верещагин никогда пе прославлял жестокости и
насилия, он видел в избранных им эпизодах прежде
всего человеческую трагедию, боль и лишения. «Передо
мною, как перед художником, война, и ее я бью, сколь¬
ко у меня есть сил; сильны ли действительно мои уда¬
ры — это другой вопрос, вопрос моего таланта, но я
бью с размаху и без пощады»,— писал он в те годы
П. М. Третьякову.
Официальная и верноподданническая пресса — «Со¬
временные известия», «Московский листок» — встрети¬
ла выставку на Софийке враждебно. Но были и добрые
отзывы. «Русские ведомости», «Гатцук» («Газета Гат-
цука».— Авт.), еще кое-кто крепко похвалили»,— ра¬
достно сообщал художник Григоровичу. И в том же
письме: «Выставка идет покамест недурно... каталогов
покупают от 700 до 1000 экземпляров в день. Покупа¬
ют на сто рублей фотографий и книжек...»
...В ночь с 10 на 11 января 1891 года сгорел Рус¬
ский охотничий клуб, находившийся в доме на Твер¬
ской, угол Большого Гнездниковского.
Руководитель драматического отдела Общества ис¬
кусства и литературы Константин Сергеевич Алексеев,
уже известный московским театралам под сценической
фамилией Станиславский, был в отчаянии: из-за ножа-
60

ра в клубе срывалась премьера новой пьесы JI. Н. Тол¬
стого «Плоды просвещения». Актеры — будущая труп¬
па Художественного театра: Мария Лилина, Александр
Санин, Александр Артём, Владимир Лужский... Сам
Станиславский разучивал роль Звездинцева. На роль
Бетси пригласили дочь известного певца Федора Пет¬
ровича Комиссаржевского — Веру. Она не без трепета
согласилась, но поставила условие: только под псевдо¬
нимом. Псевдоним выбрала не очень звучный, чтобы не
был у публики на слуху — Комина.
Газета «Новости дня» сообщала своим читателям:
«Любители Общества искусства и литературы готовят
пьесу очень тщательно. У них уже было более 10 репе¬
тиций и столько же предстоит».
«Достоинство моей тогдашней работы заключалось в
том, что я старался быть искренним и искал правды, а
ложь, особенно театральпую, ремесленную, изгонял»,—*
писал Станиславский в дневнике.
И вот теперь все рушилось...
Кто-то из общества прибежал с идеей: Немецкий
клуб! Там к тому же и зал недавно отделали. Поначалу
эта идея особого энтузиазма не вызвала. «Нас смущало
то, что приходится играть в Немецком клубе»,— записы¬
вал в дневник Станиславский.
Премьера состоялась 8 февраля 1891 года. И ошело¬
мительный успех!
«Московский листок» предсказывает Обществу искус¬
ства и литературы блестящую будущпость, если «оно и
во всех своих дальнейших действиях пойдет по тому пу¬
ти, которым оно шло, исполняя пьесу графа JI. Н. Тол¬
стого».
Газета «Театр и жизнь»: «Общество искусства и ли¬
тературы заставляет говорить теперь только о себе. Ко¬
нец сезона принадлежит ему».
Театральные рецензенты с полным единодушием вы¬
соко оценили работу Станиславского, который сыграл
61

московского барина, «общающегося» на спиритических
сеансах с духом византийского монаха. Было даже вы¬
ражено сожаление, что такой актер не является укра¬
шением казенной сцены.
На спектакль в Немецкий клуб пришел В. И. Неми¬
рович-Данченко. Вспомнил он об этом в своих мемуа¬
рах «Из прошлого»: «... мечтая о своем собственном
театре, впервые подумал о Станиславском, задумался
об этом любительском кружке молодого состоятельного
купца Алексеева — Станиславского, который сам ста¬
вил пьесы и сам играл главные роли».
Владимир Иванович даст весьма благожелательный
отзыв для газеты «Новости», особо отметив игру Стани¬
славского («Я бы посвятил ему, как и многим другим,
целую статью»). А в мемуарах есть такой любопытный
штрих: «Особенное внимание привлек этот кружок по¬
становкой «Плодов просвещения» Толстого. В первый
раз в Москве знаменитая комедия шла у них. Помню,
что когда потом взяли пьесу в Малый театр, то там го¬
ворили: «А ведь нам так не сыграть, как в кружке
Алексеева...»
Большой успех выпал и на долю Веры Федоровпы
Комиссаржевской. По сути, это был ее дебют, и дебют
блистательный! «Такой Бетси, как Вера Федоровна,
не было ни на одной из сцен»,— вспоминал В. В. Луж-
ский. Спектакль па Софийке дали еще трижды.
Этому событию посвящена мемориальная доска у
парадного входа в ЦДРИ, где говорится о том, что
К. С. Станиславский здесь «осуществил йервые режис¬
серские работы».
Но это рассказ уже о 1891 годе. А нам надо вер¬
нуться на несколько лет назад, когда в биографии до¬
ма на Софийке произошли важные перемены.
62

ДОКТОР ЗАХАРЫШ
Мечтой каждого больного было
попасть в Москву, к Захарьппу.
Академик В. П. Филатов
В мае 1888 года дом у Торлецкого за немалую сум¬
му — 650 тысяч рублей приобретает доктор Захарьин.
Нет, оп пе собирается переезжать на Софийку, его
адрес, знакомый всей Москве, прежний — Первая Ме¬
щанская, 20. Это отсюда выезжает он ежедневно с док¬
торским визитом, послав предварительно за день или
два к больному своих ассистентов.
Сложная это была фигура — Григорий Антонович
Захарьин! И противоречивая. Выходец из большой и
обедневшей (один из его биографов пишет даже опре¬
деленнее — «бедной») дворянской семьи из-под Сара¬
това, он семнадцати лет поступает на медицинский фа¬
культет Московского университета и блестяще оканчи¬
вает его. Захарьина оставляют при терапевтической
клинике знаменитого в ту пору профессора А. И. Ове-
ра. Через два года он так же блестяще защищает док¬
торскую диссертацию, а посему поощряется длитель¬
ным пенсионом в Берлин и Париж, где набирается
опыта у медицинских светил — Рудольфа Вирхова и
Клода Бернара.
С какими далеко идущими планами вернулся За¬
харьин в Россию! Он доказывает необходимость разде¬
ления терапевтических клиник на клиники по болез¬
ням,. он хлопочет о выписке из-за границы детских
кроваток, на его лекции в университете валом валят
студенты с других факультетов...
«Мечтою огромного количества врачей было послу¬
шать Захарьина или поработать у него в клинике»,—
вспоминал один из его студентов, знаменитый впослед¬
ствии советский офтальмолог академик Владимир Пет¬
рович Филатов,
63

А другой ученик Захарьина, выдающийся русский
медик Владимир Федорович Снегирев, метод расспроса
больного, разработанный Захарьиным, считал гордо¬
стью отечественной терапевтической школы.
Но в те годы, когда подписывал Захарьин купчую на
дом № 9 по Софийке, был он уже другим — обрюзгшим,
отяжелевшим, знаменитым частнопрактикующим вра¬
чом, давно расставшимся с иллюзиями романтической
юности... «Говорил он отрывочно, как бы обрезая фра¬
зу или слова». Его постоянные пациенты — именитые
купцы и преуспевающие фабриканты. Они свято вери¬
ли, что он любого спасет от смерти, но и до смерти боя¬
лись его... Он был с ними крут и малоразговорчив. Ве¬
лел снимать с окон пыльные занавески и со стен
картины с осыпавшейся краской, гнал толстопузых до¬
мовладельцев из душных каморок вниз, в парадные, от¬
крывающиеся только для гостей залы, лишал каждо¬
дневного обжорства в клубах и на любое, самое робкое
возражение стучал палкой, топал ногами и направлял¬
ся к выходу. Особенно пугала захарьинская придумка
с ассистентами. Они приезжали заранее, расспрашива¬
ли больного и его домочадцев, влезали во все тонкости
его житья, а потом уж приезжал Сам...
Очень точную зарисовку метода лечения Захарьина
оставил художник Константин Коровин. В его воспоми¬
наниях есть рассказ, который так и называется: «Про¬
фессор Захарьин». Автор снимает небольшой флигель
в саду, в Сущеве. Хозяин — директор правления желез¬
ной дороги заказал проект большого здания модному
архитектору Федору Осиповичу Шехтелю, и скоро сне¬
сут не только флигель, но и старый сад. Но пока хозяи¬
ну не до строительства: обезножел. И вот он ждет
приезда Захарьина.
Уже были ассистенты, приказали, чтобы все «часы
в доме остановить. Маятники чтобы не качались. Ка¬
нарейку, если есть,— вон. И чтобы ничего не говорить,
64

и чтобы отвечать, если спросит, только «да» или «нет».
И чтобы поднять его в кресле на второй этаж... а по
лестнице он не пойдет. И именем-отчеством не звать —
он не любит и не велит. А надо говорит «ваше высо¬
копревосходительство». А то и лечить не будет».
Лечение проходило на глазах у автора рассказа.
Хозяина впрягали в телегу, и он возил бочку с водой по
двору, прописали есть яблоки. Сад ни в коем случае не
рубить—«для дыхания нужен». А лошадей продать.
Пешком ходить. «А вот за это-то самое, что бочку ка¬
таешь, пролетку возишь, что яблоки ешь,— тыщщи
Цедь платить надо. Вот что! И платишь. Что с ним сде¬
лаешь? Сказать-то ведь ему ничего нельзя»,— сокру¬
шается директор правления. Но результаты налицо.
Бодрый, помолодевший, вставший в буквальном смыс¬
ле слова на ноги, он говорит с удивлением: «...совсем
себя чувствую человеком... Другую жизнь увидал. И со¬
всем по-другому все кажется. Ну, обедать иду. Ябло¬
ки, а мяса никакого. И заметьте — навсегда...»
Вот еще одно свидетельство — на этот раз Владими¬
ра Алексеевича Гиляровского. В своем очерке «Куп¬
цы», вошедшем в книгу «Москва и москвичи», он рас¬
сказывает о братьях Ляпипых, не пропускавших ни од¬
ного «парадного» обеда по вторникам в Купеческом
клубе («Вся Москва» за 1894 год дает справку: «Куп¬
цы первой гильдии. Большая Дмитровка, собственный
дом. Шерсть и сукно»).
После одного из таких обедов старший из братьев
ванемог: в дом на Большой Дмитровке срочно пригла¬
сили Захарьина. «Через минуту профессор, миновав
ряд шикарных комнат, стал подниматься по узкой де¬
ревянной лестнице на антресоли и очутился в малень¬
кой спальне с низким потолком.
Пахло здесь деревянным маслом и скипидаром.
В углу, на пуховиках огромной кровати красного дере¬
ва, лежал старший Ляпин и тяжело дышал.
4 Заказ 4030
65

Сердито на него посмотрел доктор, которому брат
больного уже рассказал о «вторничном» обеде и о том,
что брат понатужился блинами,— так, десяточка на
два перед обедом.
— Это что? — закричал профессор, ткнув пальцем в
стенку над кроватью.
— Клопик-с...— сказал Михалыч, доверенный, си¬
девший неотлучно у постели больного.
— Как свиньи живете. Забрались в дыру, а рядом
залы пустые. Перенесите спальню в светлую комнату!
В гостиную! В зал!
Пощупал пульс, посмотрел язык, прописал героиче¬
ское слабительное, еще поругался и сказал:
— Завтра можешь встать!
Взял пятьсот рублей за визит и уехал».
Фамилия Захарьина многократно упоминается в
дневниках и письмах семьи Толстых. О посещении За¬
харьиным Льва Николаевича Софья Андреевна делает
памятную запись и в декабре 1879-го и весной 1887 го¬
да; «Материалист Захарьин» — приводит она слова
Толстого в августе 1894 года.
А вот что писала в дневнике Татьяна Толстая
(1871) : «Знаменитый в то время доктор Захарьин, хо¬
роший знакомый моего отца, посоветовал моим роди¬
телям каждое лето, хоть на короткий срок, освобождать
нас от уроков».
Есть и такая любопытная запись — она в дневни¬
ке у секретаря Л. Н. Толстого Валентина Федоровича
Булгакова. «В доме Толстых в Долго-Хамовническом
переулке был затеян костюмированный бал — пред¬
ставляли знаменитых людей. Гости оделись под «само¬
го Толстого», под композитора Николая Рубинштейна,
под доктора Захарьина...»
Но, пожалуй, самым главным здесь будет письмо
самого Льва Толстого Захарьину в апреле 1887 года:
«Дорогой Григорий Антонович! Пишу Вам в первую

свободную минуту, только с тем, чтобы сказать Вам,
что я очень часто думаю о Вас и что последнее
мое свидание с Вами оставило во мне очень сильное и
хорошее впечатление и усилило мою дружбу к Вам.
Прошу Вас верить и любить меня так же, как я Вас.
Ваш Л. Толстой».
Врачебный талант Захарьина очень высоко ценил Ан¬
тон Павлович Чехов. «Из писателей предпочитаю Тол¬
стого, а из врачей Захарьина»,— написал он в феврале
1892 года, отвечая на анкету журнала «Север». И в
письме А. С. Суворину: «Захарьина я уподобляю Тол¬
стому». В письмах родным и знакомым — десятки со¬
ветов и рекомендаций «по Захарьину».
Очень характерно письмо Аптона Павловича своему
давнему знакомому Михаилу Дюковскому. Есть в этом
письме такая шутливая фраза: «Когда я буду Захарьи¬
ным (чего никогда не будет), я дам вам 30 000 без про¬
центов». Почему фамилия маститого профессора стоит
рядом с солидной суммой денег, адресату объяснять
не было нужды...
Как уже говорилось, В. А. Никольский в книге
«Старая Москва» видит перст судьбы в том, что дом ис¬
тязательницы Салтыковой перешел к знаменитым ис¬
целителям — сначала к Гаазу, а десятилетия спустя к
Захарьину. Захарьина, не в пример Гаазу, «доктором
неимущих» не назовешь, он был в основном «доктором
толстосумов». Правда, В. П. Филатов рассматривает
эту захарьинскую черту под несколько необычным уг¬
лом зрения: «Захарьин совершил еще одно крупное
дело — он поднял значение врача в глазах тогдашнего
общества. Захарьип приучил смотреть на врача с поч¬
тением, прибегая то к ударам по карману, назначая
свои высокие гонорары, то прибегая к резкостям. Надо
заметить, что и то и другое Захарьин делал в состоя¬
тельных слоях общества, особенно среди ожиревшего
купечества...»
67

Нет, непросто все было в жизни Григория Антоно¬
вича Захарьина. Он принимал пухлые конверты в бо¬
гатых квартирах, но он же (и это знали немногие!) в
течение многих лет отдавал свое профессорское жало-»
ванье в фонд нуждающихся студентов. Он вкладывал
капиталы в недвижимую собственность, но по его за-»
вещанию наследники перечисляют 30 тысяч рублей на
будущий Музей изящных искусств.
Это было в ту пору, когда профессор И. В. Цветаев
с горечью писал архитектору Р. И. Клейну: «Отказали
Морозовы, отказали Барановы — проедают и прожива¬
ют чудовищные деньги, а па цель просветительную
жаль и пятиалтынпого. Оделись в бархат, понастроили
палат, а внутри грубы, как носороги, не пробьешь ни¬
какими возвышенными целями».
А в купленном на Софийке доме открылась «За-
харьинка», как прозвали ее студенты,— дешевое обще¬
житие для учащейся молодежи, где часто, к слову ска¬
зать, бывал у друзей, такой же бедноты, как и он сам,
«студент юридического факультета и одновременно
ученик филармонии Собинов, скромный юноша, в кото¬
ром нельзя было предугадать будущую знамени¬
тость»,— писал много лет спустя один из обитателей
«Захарьинки» музыковед 10. Д. Энгель.
...В архиве сохранился один интересный документ:
письмо от 5 августа 1884 года, в котором правление
бельгийской телефонной станции Белла просит согла¬
сия на сооружение на крыше дома со стороны Кузнец¬
кого моста деревянной башенки, а также отведения
помещения под аренду сооружаемой в Москве теле¬
фонной станции. Что-то, видно, не нравилось устрои¬
телям телефонного сообщения в доме Попова (там, где
сейчас Центральная паучно-техническая библиотека),
в котором они находились с 1882 года, и через два года
станция перемепила адрес.
На первом документе о сдаче помещения в аренду
68

телефопиой компании еще фамилия Торлецких. Упо¬
мянем ее в книге в последний раз. В начале 1890-х го¬
дов эта семья исчезает из московских адресных спра¬
вочников. Мелькнет, правда, однажды имя И. А. Тор-
лецкого — сына почетного потомственного гражданина
Александра Александровича и внука коммерции совет¬
ника Александра Логиновича. Он занимает скромную
должность преподавателя портновской школы на Мо¬
ховой. «Адрес неизвестен» — так и указано в книге
«Вся Москва»: не пожелал, значит, сообщить. Нет упо¬
минания о Торлецких и в подробнейшем «Московском
некрополе», где эта фамилия вряд ли была бы пропу¬
щена. Видимо, наследники круппого московского пред¬
принимателя не смогли поддержать начатое купцом
Торлецким дело и добывали свой хлеб более скромными
занятиями...
С 1884 года до начала нашего века адрес телефон¬
ной станции — дом Захарьиных. Нелишпе отметить,
что, разрешив иметь у себя в доме телефонную стан¬
цию, сам профессор телефона пе признавал и никогда
не пользовался им.
Кстати, не признавал и электричества — жил при
свечах, однако в доме на Софийке, в одном из первых в
Москве, было проведено электрическое освещение, так
поразившее посетителей на выставке картин В. В. Ве¬
рещагина.
Но домом Захарьин занимался много: свидетельство
тому многочисленные прошения его доверенных лиц
в городскую управу о внутренних и фасадных пере¬
делках, а также арендные договоры на сдачу помеще¬
ний под торговую надобность и меблированные ком¬
наты («От 25 рублей ежемесячно, с обедами из ресто¬
рана»).
В архиве хранится немало других отпечатанных на
машипке (большая редкость в то время!) прошений
владельца провести разные строительные работы.
69

Подписывают прошения доверенные лица: сначала ку«
пец второй гильдии Э. Р. Циммерман (он живет непо*
далеку от Захарьина, на Первой Мещанской, и отсюда,
видно, их давнее знакомство), а затем мещанин
К. А. Анисимов — он с семьей живет в доме на Софий-*
ке. Со стороны Рождественки расширяются окна и
двери, сооружается металлический козырек над парад¬
ным входом (сам академик архитектуры Константин
Михайлович Быковский проектирует этот козырек, или,
как значится он в его чертежах,— «металлический
зонт»).
Дверь с Софийки есть, но не парадная. Она и сей¬
час, к слову сказать, не имеет парадного вида. Прой¬
дите не спеша вдоль глухой стены дома по нынешней
улице Жданова и вы легко заметите: видны и зало¬
женные окна, и двери, ведущие в многочисленные ког¬
да-то здесь магазины.
В марте 1890 года приступают к сооружению боль¬
шого двусветного зала на втором этаже — этому залу,
как мы теперь знаем, скоро предстоит сыграть немалую
роль в истории отечественного искусства...
Видимо, хозяйские хлопоты отнимали у Захарьина
много времени (были и другие дома, правда, помель¬
че), и это обернулось для него крупной неприятностью.
В начале 1895 года студенты четвертого курса универ¬
ситета на сходке приняли решение не ходить на лекции
профессора Захарьина. Причина бойкота — «за неб¬
режное отношение к своим обязанностям, за дурное
ведение клиники».
Современники, описывая «захарьинскую историю»,
как именовали этот инцидент в университете, отмеча¬
ли, что для профессора он был как гром среди ясного
неба. И, приняв студенческую депутацию, Захарьин
не накричал, не затопал по обыкновению ногами, а сму¬
тился. Положим это смущение на ту чашу весов, где у
нас скопилось все доброе, что можно сказать о Григо¬
70

рии Антоновиче, и поглядпм — не качнутся ли в эту
сторону весы... Ибо будем думать, что он в тот тяжкий
час, когда выслушивал своих питомцев, вспоминал о
том, как горел справедливым огнем в кружке своего ку¬
мира профессора всеобщей истории Тимофея Николае¬
вича Грановского (было и такое в его студенческие
годы), как мечтал — и не жалел сил для этого! — ре¬
формировать отечественную медицину и как постепен¬
но разменял свой недюжинный талант на миллионный
счет в банке... («Хорошо быть ученым миллионером!
Чертовски хорошо!»—иронизирует А. П. Чехов в од¬
ном из своих газетных фельетонов, где речь идет о За¬
харьине.)
А может, вспомнил, как много лет назад, в 1869 го¬
ду, произошла в университете «полунпнская история»,
когда вместо тридцатилетнего Захарьипа поставили чи¬
тать курс по терапии бездарпого медика Полунина и
студенты объявили бойкот его лекциям, отказались хо¬
дить на «полунипскую жвачку». 18 студентов было
тогда исключено из университета. Взрывоопасной си¬
туацией воспользовался С. Г. Нечаев, призвав студен¬
тов вступать в организованное им общество. Студенты,
правда, в общество не пошли, но университетское на¬
чальство вынуждепо было в конце концов вернуть За¬
харьина.
Смутился... Это тайпый советник и кавалер Захарь¬
ин, который и на наследника престола не побоялся при¬
крикнуть, когда тот во время профессорского визита во
дворец заложил ногу за ногу и задавал бестактные во¬
просы! Не будем, впрочем, делать далеко идущие вы¬
воды о вольнодумстве Захарьина — это черточка его
крутого и нелегкого характера, не более того. Что же
касается его общественных убеждений в эти годы, то
учившийся у него Сергей Иванович Мицкевич, впослед¬
ствии один из виднейших организаторов советского
здравоохранения, писал, что к концу жизни знамени¬
71

тый медик стал «воинствующим реакционером». Прав¬
да, у «истинно русских людей» было несколько иное
мнение: черносотенцы побили все стекла в захарьин-
ском доме после смерти Александра III, обвинив про¬
фессора в том, что он уморил своим лечением царя-ба-
тюшку... Об этом есть запись у Софьи Андреевны Тол¬
стой. Она же рассказывает о распущенном по Москве
слухе, что Захарьин, мучимый угрызениями совести по
поводу почившего в бозе императора, отравился...
Надо сказать, что и сами студенты не были едино¬
душны в дерзком своем решении. И Захарьин, возмож¬
но, заслужил бы еще их прощение, но протокол сходки
как нельзя кстати пришелся по душе некоторым кол¬
легам профессора (об этом, в частности, пишет жена
министра просвещения Н. П. Боголепова). Одни зави¬
довали его способностям, другие — его всероссийской
славе, и обстановка сложилась такая, что в 1896 году
он покинул университет.
Через год Захарьин умер.
В этой главе приведено много суждений о «докторе-
чародее». В заключение еще одно. Оно принадлежит
перу знаменитого русского медика В. Ф. Снегирева:
«Перед этою мощною, талантливою натурой, перед
этим русским работником, проработавшим 50 лет на
славу Русского имени и нашего родного университета,
я преклоняюсь».
«ЭТО НАШ КЛУБ!»
Софийка, 9. Здание бывшего не¬
мецкого клуба.
Адрес на афише
После смерти Захарьина при его наследниках —
сыне Сергее Григорьевиче, титулярном советнике, и до¬
чери Екатерине Григорьевне, в замужестве Навроц¬
кой,— больших перемен в доме не происходило.
72

Захирел и заметно сдал Немецкий клуб. Правление
раздирали распри и интриги, времена, когда клуб посе¬
щало более 60 тысяч человек в год, канули в невозврат¬
ное прошлое. Существовал клуб на средства, получае¬
мые от карточной игры да ежегодных маскарадов, ко¬
торые по-прежнему были в Москве популярными.
Но и помимо клуба дом приносил наследникам не¬
малый доход. Солидную аренду за право занимать до¬
ходное место на центральных городских улицах пла¬
тили книжные магазины Готье и Тихомирова, нотные
Гутхейля и Циммермана. «Чистую публику», посещав¬
шую эти магазины, несколько смущало шумное сосед¬
ство второразрядного ресторана «Ливорно» (выходил
на Рождественку), но захарьинских наследников это
мало беспокоило — доход от ресторана был солидный...
Особо следует сказать о магазине Готье, который
уже упоминался. В. Г. Готье умер в 1896 году, оставив,
по свидетельству известного букиниста П. П. Шибано¬
ва, «чуть ли не самый лучший в России французский
магазин». Наследником стал Ф. И. Тастевен, многолет¬
ний сотрудник и правая рука Готье. Доброго упомина¬
ния заслуживает открытая им при магазине читальня.
А кроме того, Феликс Иванович был не чужд историче¬
ским интересам.
В 1911 году он выступил в Императорском обще¬
стве истории и древностей российских с докладом
«Большая Лубянка и прилегающие к ней улицы в XVII
и XVIII столетиях», где привел ряд интересных дан¬
ных о Пушечной улице и Пушечном дворе. Доклад был
опубликован в очередном сборнике общества. Написал
Тастевен и книжку «История французской колонии в
Москве», где тоже помещены любопытпые розыски о
местах, имеющих непосредственное отношение к теме
нашего рассказа.
П. П. Шибанов пишет, что магазин Тастевену ока¬
зался не по силам и через несколько лет он его ликви¬
73

дировал. Тут, видимо, в шибановские записки вкра¬
лась какая-то неточность, потому что вплоть до 1917 го¬
да все московские адресные справочники числили мага¬
зин в захарьинском доме за семьей Тастевен, указывая,
правда, каждый раз — «бывший Готье». Оговорка про
семью неслучайная: за Феликсом Ивановичем неизмен¬
но оставалась лишь читальня, что же касается мага¬
зина, то здесь значится Марий-Цезарь Тастевен, а в
опубликованных уже в 1972 году воспоминаниях из¬
вестного художника Василия Петровича Комардёнкова
есть такое свидетельство: «С восьми лет мне пришлось
жить в огромном доме, принадлежавшем профессору
Захарьину. Его дом был огромен и выходил на три ули¬
цы: Софийку, Рождественку и на Кузнецкий мост. Ма¬
газин книг Готье помещался на втором этаже нашего
дома. Хозяйка магазина мадам Тастевен — пожилая
жизнерадостная француженка...»
С годами Софийка стала улицей респектабельной —
па ней и следов не осталось от изб и «анбаров» пушка¬
рей. Встали дома Купеческого общества, банкиров
Джамгаровых, доходный дом страхового общества «Са¬
ламандра» с его знаменитым девизом, который много
лет кормил московских сатириков и карикатуристов,—
«Горю, но не сгораю...».
В декабрьские дни пятого года Софийка притихла.
Закрылись фешенебельные рестораны «Альпийская ро¬
за», «Савой», задернули тяжелые драпри владельцы рес¬
пектабельных квартир, с тревогой слушали трескотню
револьверных выстрелов у Строгановского училища на
Рождественке и у Сандуновских бань, а потом совсем
близкую артиллерийскую канонаду...
Алексей Максимович Горький писал своему из¬
дателю К. .П. Пятницкому: «Сейчас пришел с улицы.
У Сандуновских бань, у Николаевского вокзала, на Смо¬
ленском рынке, в Кудрине идет бой. Хороший бой!.. Ра¬
бочие ведут себя изумительно. Судите сами: на Садовой-
74

Каретной за ночь возведено 8 баррикад, великолепные
проволочные заграждения... Баррикады за ночь были
устроены на Бронных, на Неглинной, Садовой, Смолен¬
ском, в районе Грузин — 20 баррикад». Горький с тре¬
вогой писал, что во многих частях города каратели вве¬
ли в действие артиллерию,— «эти дни дадут много изу¬
веченных зданий — палят картечью без всякого сообра¬
жения...».
Осенью семнадцатого обитатели Софийки снова за¬
дернули шторы, снова с замиранием сердца прислуши¬
вались к выстрелам и снова надеялись — обойдется...
Но залпы становились все ближе, и сколько ни гля¬
ди в щелочку — пет, не видно спасительных казачь¬
их отрядов, которые прежде так радовали сердце...
В Театральном проезде рабочие отряды брали штур¬
мом «Метрополь», бои шли на Рождественке, выкинули
белый флаг юнкера, засевшие в здании Государствен¬
ного банка на Неглиином проезде.
У Московского Совета не сразу дошли руки до за-
харьинского дома. Были дела и поважнее. В 1917 году
и в начале 1918-го Славянский клуб (так он был пере¬
именован из патриотических побуждений в 1914 году)
еще продолжал существовать. Впрочем, в восемнадца¬
том его, как тогда говорили, «уплотнили».
В первом номере журнала «Рабочая жизнь» за
1918 год было помещено объявление:
«4 (17) февраля в здании Славянского клуба со¬
стоится открытие клуба Центрального Союза всех
Местных Комитетов городских служащих и рабо¬
чих.
Повестка дня:
1. Вступительная речь Председателя Центрально¬
го Совета.
2. Исполнение международного гимна рабочих
(Интернационал), исполнение похоронного мар¬
75

ша в память павших жертв за свободу (Вы
жертвою пали) (играет оркестр, поют все при¬
сутствующие) .
3. Речь о значении клубов как очагов культуры —
просветительской деятельности в рабочей среде.
4. Доклад Председателя культурно-просветитель¬
ской комиссии о деятельности последпей с на¬
чала ее функционирования до последних дней.
5. Приветственные речи представителей Совета
Рабочих депутатов, Профессиональных Союзов,
Политических партий и Местных Комитетов
Центрального Союза».
В конце вечера драматический кружок готовился по¬
казать спектакль «Соколы п вороны» — драму в пяти
действиях Южина (Сумбатова).
Так началась биография одного из крупнейших
впоследствии профсоюзных клубов Москвы.
Арендаторы здания, надо сказать, с зубовным скре¬
жетом отдавали помещение непрошеному гостю, четко
очерчивая в условиях договора границы его владений:
«Правление Славянского клуба отдает в пользование
правлению Центрального Союза часть своего помещения
в доме Захарьиных по Рождественке, а именно: зритель¬
ный зал со сценой и боковым фойе с прилежавшими
уборными». Причем специально оговаривалось, что
«право пользования парадным входом со стороны Со-
фийки правлению Центрального Союза пе предоставля¬
ется». Выход во двор — пожалуйста. Вот так. Кто был
членом этого профсоюза? Кухарки, горничные, дворни¬
ки. Они испокон веков ходили черным ходом со двора,
пусть и в свой клуб ходят привычной дорогой. А чтобы
не забыли незваные посетители, кто здесь истинный хо¬
зяин, выторговали в договоре и такой пункт: «Во время
спектаклей за клубом остается право на пользовапие
9-ю местами, из коих 5 в первом и 4 — во втором рядах».
Славянский клуб на переговорах представлял клуб¬
76

ный старшина Сухоцкий Станислав Данилович. Один
из последних предреволюционных справочников «Вся
Москва» бесстрастно констатирует, что потомственный
дворянин Сухоцкий, имеющий жительство на Патриар¬
ших прудах, занимает должность помощника нотариуса.
Видно, не зря его, понаторевшего в юридических хитро¬
стях, выдвинули члены клуба на переговоры с профсою¬
зом городских служащих и рабочих...
Неизвестно, сколько раз сумела клубная верхушка
поприсутствовать на почетных местах в театральном
зале,— скорее всего, ни разу. Потому что с октября
1918 года на всех своих объявлениях рабочий клуб уже
дает адрес: «Софийка, 9 (здание бывшего Немецкого
клуба)».
Вскоре сюда перебралась и редакция журнала «Ра¬
бочая жизнь», а чуть позже в большом зале бывшего
ресторана «Ливорно» поселился Моспосредрабис. Адрес
для этой театральной организации был выбран не слу¬
чайно. Еще в 1885 году в «Осколках московской жизни»
молодой Антон Чехов писал об актерской бирже в ре¬
сторане «Ливорно» — съехавшиеся со всей России слу¬
жители Мельпомены «занимают тут все столы и пре¬
вращают ресторан в нечто вроде метеорологической
станции: следят за барометром и блюдут направление
ветра».
И вот теперь в столь знакомом для актеров месте по¬
явилось учреждение для разбора их конфликтов с ан¬
трепренерами и администрацией.
«Арочный ресторанный зал, насколько это было воз¬
можно, переоборудовали. Все помещение разгородили
на небольшие комнатки. В посредрабисе ежедневно од¬
на и-та же картина. Все помещения переполнены до та¬
кой степени, что пройти буквально невозможно. Значи¬
тельные группы артистов целыми часами стоят у подъ¬
езда»,— говорится в одной из журнальных статей тех
лет.
77

Но больше всего публикаций — о клубе Союза ком¬
мунальников.
Журнал «Рабочая жизнь» (с 1920 года — «Москов¬
ский коммунальник») из номера в номер печатает объ¬
явления о театральных премьерах, собраниях, диспу¬
тах.
Перелистаем страницы журнала.
«Вопрос о безработице — один из самых страшных
вопросов текущего момента» — крупно выведено на пер¬
вой странице.. Разрушенное городское хозяйство оста¬
вило без куска хлеба трамвайщиков, кочегаров, курье¬
ров, кучеров, трубочистов, переплетчиков и многих дру¬
гих мастеров, которыми была густо населена Москва.
С особой тревогой журнал пишет о зажигалыциках —
это мальчишки 15 лет, которые обслуживали газовые
фонари, теперь давно уже потухшие, о подмастерьях и
учениках портняжных заведений, о няньках и горнич¬
ных — им тоже надо было срочно находить работу, учить
их новым специальностям.
А сколько в журнале бесхитростных заметок о но¬
вом житье-бытье! «Товарищи! — призывает журнал.—
Доставляйте в редакцию «Рабочей жизни» бытовой ма¬
териал. Доставляйте различные рассказы, описания, от¬
дельные сцены из рабочей жизни и т. п. Не стесняйтесь
различных внешних погрешностей: лишь бы только
мысль была б хороша».
И почта шла. Правда, меньше, чем хотелось бы ре¬
дакции, и она предупреждала читателей, что «если вы
не будете доставлять материал под рубрику «Из жизни
с мест», журнал придется выпускать только в размере
8 страниц». Рубрика «Из жизни с мест» была одной из
самых интересных, недаром солдат Ф. Исаев, только
что вернувшийся с фронта домой, в Москву, писал в ре¬
дакцию: «Как отрадно и приятно читать строки, напи¬
санные мозолистой рукой товарища и брата трудяще¬
гося».
78

В одном из выпусков была небольшая заметка, ав¬
тор которой радовался, что на вечера в клуб коммуналь¬
ников (так его стали называть в Москве) приходят «все
рода войск» — и дворники, и истопники, и водопровод¬
чики. Они считают дом своим клубом (любопытная де¬
таль: в те двадцатые годы надо было записаться в чле¬
ны клуба. Человек считал клуб своим: он не только
пользовался здесь какими-то льготами, но и стремился
участвовать во всех его делах).
Клуб на Софийке был одним из самых посещаемых:
адресные книги двадцатых годов сообщают, что в клубе
более тысячи членов.
Но вот вести себя в шикарном зале еще не научи¬
лись — лузгают семечки, громко разговаривают во вре¬
мя представления... Автор не унывает: пе беда, научат¬
ся! Зато говорят-то как! «Мой клуб».«Наш клуб»...
А время было трудное.
Только перечитывая страницы журнала, понимаешь,
что стоит за словами, которые мы всегда употребляем,
когда говорим об этих годах,— трудное время...
Вот список профессий, представителям которых по¬
ложено получать фунт мыла в месяц: кочегары, кузне¬
цы, молотобойцы, трубочисты...
ZU фунта — фонарщики, маляры, штукатуры...
V2 фунта — кондукторы трамваев, обойщики, элект¬
ромонтеры...
Не положено мыла — сторожам, швейцарам, поло-
мойщикам, плотникам...
Кроме нехватки во всем, кроме лишений, вызванных
войной, мучают еще пережитки старого режима. Рабо¬
чий Федор Ковалев сокрушается, что даже в наркомате
он столкнулся с таким позорным явлением, как взят¬
ка,— «Душа болит при столкновении с подобными фак¬
тами!».
Но жила в этих людях непоколебимая уверенность,
что одолеют они все беды, и в резолюции собрания слу¬
79

жащих Александровской больницы есть такие строки:
«Невзирая на все встречающиеся на пути шероховато¬
сти в смысле несвоевременного получения жалования,
а равно затруднения в приобретении продовольствия
и пр., мы постановили: бороться на завоеванной нами
позиции... в пользу всего пролетариата свободной Рос¬
сии».
Искрение называя шероховатостью все свои беско¬
нечные тяготы, они жили и дышали иным. Вечером в
своем рабочем клубе, когда пели под оркестр пролетар¬
ский гимн, какой особый смысл и какую неистовую убеж¬
денность вкладывали в строчку «Интернационала», про¬
износя вместо «Это будет» — «Это есть наш последний
и решительный бой!».
«МОСКВА ГОТОВИТСЯ ДОСТОЙНО
ВСТРЕТИТЬ ПРИБЛИЖАЮЩУЮСЯ ВЕСНУ»
Владимир Ильич Ленин высту¬
пал в этом здании "27 января
1920 г. на 111 Всероссийском съез¬
де Советов народного хозяйства
и 1 марта 1920 г. на Всероссий¬
ском съезде Всемедиксантруд.
Памятная доска у входа в ЦДРИ
23 января 1920 года открылся 3-й Всероссийский
съезд советов народпого хозяйства.
...Январь двадцатого. Ежедневные сводки с фронтов
гражданской войны не могут не радовать: освобождены
почти вся Украина и Северный Кавказ, под Петрогра¬
дом разбиты войска генерала Юденича. «Начались бои
на новом фронте,— пишут «Известия»,— фронте труда.
Поступила первая оперативная сводка». В этой сводке —
число отремонтированных паровозов и вагонов, версты
восстановленных путей.
80

Москве трудпо. Численность населения в городе по
сравнению с 1917 годом снизилась наполовину. Стоят
заводы, хлеб выдается с частыми перебоями, нет дров.
Москве нужен ежедневный минимум — 250 вагонов
топлива, по фактический завоз значительно меньше этой
«холодной пормы».
25 января на первые полосы центральных газет вы¬
несены самые важные сообщения — бои в Крыму, теле¬
грамма о пленении адмирала Колчака (телеграмма при¬
шла из Сибири с большим опозданием — еще 21 япваря
ответом на первый вопрос: «Да, я адмирал Колчак» —
«верховный правитель России» начал давать показания
Чрезвычайной следственной комиссии в Иркутске) и
среди всех этих сообщений информация об открытии
3-го Всероссийского съезда советов народного хозяй¬
ства.
Он открылся в Колонном зале Дома союзов, затем
перешел в здание клуба Союза коммунальников па Со-
фийку.
27 января на заседании съезда выступил Владимир
Ильич Ленин.
Этот январский день, как и все предшествующие,
был заполнен у Владимира Ильича до предела. Засе¬
дание Политбюро, на котором рассматривался вопрос о
коммунистической работе среди рабочих и крестьян му¬
сульманского Востока. Вечером — заседание Совнарко¬
ма, где должен обсуждаться проект декрета о кредитной
кооперации. На рабочем столе Ленина — требующие не¬
отложного распоряжения документы Совета Обороны и
протоколы Реввоенсовета.
И все-таки оп должен найти время и приехать па
Софийку. На съезде идет горячий спор о коллегиально¬
сти и единоначалии. Это не схоластика, это насущная
эадача дня. Дискуссия, судя по газетам, разгорается,
надо ехать...
Краткий газетный отчет на другой день сообщал:
81

«Товарищ Ленин говорит, что он лишь бегло коснется
тех вопросов, с которыми ему приходилось в последнее
время больше сталкиваться. Один из таких вопросов —
организация управления, вопрос о коллегиальности и
единоначалии».
Владимир Ильич в своем выступлении как бы отта¬
чивал мысль, которая станет основополагающей в реше¬
ниях IX съезда партии,— он должен состояться в
марте.
«Основной задачей при организации управления,—
будет сказано в резолюции съезда,— является создание
компетентного, твердого, энергичного руководства, идет
ли речь об отдельном промышленном предприятии или
целой отрасли промышленности».
Съезд четко определил обязанности командиров про¬
изводства: директора-администратора «из рабочих-про-
фессионалистов,. обнаруживших твердую волю, выдерж¬
ку и, в частности, способность привлекать к работе спе¬
циалистов...», инженера, членов рабочего совета при ди¬
ректоре. В резолюции подчеркивается: «...необходимым
условием улучшения хозяйственной организации и ро¬
ста производства является фактическое проведение в
жизнь сверху донизу неоднократно провозглашавшего¬
ся принципа точной ответственности определенного ли¬
ца за определенную работу».
В.	И. Ленин вновь приехал в клуб Союза коммуналь-
пиков 1 марта того же 1920 года. Здесь проходил 2-й
Всероссийский съезд работников медико-санитарного
труда.
Утром делегатам раздали свежие газеты. Сырая, с
прожилками опилок бумага, не высохшая еще, прили¬
пающая к пальцам краска. Тревожные строки экстрен¬
ных сообщений. Голод в деревнях, угроза эпидемий, ко¬
торая всегда становилась весной особо острой. Медикам,
собравшимся в доме на Софийке, лучше других было из¬
вестно, чем опасна весна, растопившая грязный снег на
82.

неубранных улицах, манящая голодных первой чахлой
травой па обочинах.
В Москве голодно. «Правда» сообщает о том, что по
карточкам будет отпущен сахарный песок. Детям —
бесплатно. Песку мало, и поэтому газета сообщает: «...в
первую очередь — Замоскворецкому и Алексеево-Росто-
кинскому районам» — рабочим окраинам...
С самого начала работы съезда в президиум шли за¬
писки: выступит ли Ильич? Нарком Н. А. Семашко раз¬
водил руками: Председатель Совнаркома только что вы¬
ступил на Всероссийском совещании заведующих вне¬
школьными подотделами губнаробразов, его ждут на
1-м Всероссийском съезде трудовых казаков — обещал,
товарищи, но не знаю, не знаю...
И вот поздно вечером Ленин приехал на Софийку.
Одна из делегаток съезда так вспоминала эти мину¬
ты: «Трудно передать нашу радость. В зале в этот вечер
собралось более 700 человек, присутствовали представи¬
тели многих коллективов медицинских работников Мо¬
сквы. Как говорится, некуда было яблоку упасть». Га¬
зеты сообщили па другой день, что встреченный долго
не смолкающими аплодисментами и пением «Интерна¬
ционала» Владимир Ильич приветствовал съезд от име¬
ни Совета Народных Комиссаров. Он призывал опыт
организации обороны страны перенести на выполнение
задач мирного строительства. Только сотрудничество
представителей пауки и рабочего класса может «при¬
вести Россию к культурному расцвету... только такое
сотрудничество будет в состояпии уничтожить весь гнет
нищеты, болезней, грязи. И это будет сделано.
Перед союзом представителей науки, пролетариата и
техники не устоит никакая темная сила».
Вопросы санитарии и медиципского дела беспокоят
Ленина. Через несколько дней он, депутат Московского
Совета от государственной кондитерской фабрики № 3
(ныне — «Большевик») и подмосковной станции Хов-
83

рино Николаевской (ныне Октябрьская) железной до¬
роги, выступит на первом заседании нового состава
Моссовета и в числе самых неотложных дел вновь будет
говорить о срочной очистке Москвы от грязи. «Мы дол¬
жны провести это, чтобы стать примером для всей стра¬
ны... Мы должны дать этот пример здесь, в Москве, при¬
мер, какие Москва уже не раз давала».
Специальное постановление о санитарной очистке
города Москвы принял Совет Народных Комиссаров.
«Дабы достигнуть максимальных результатов «Недели
очистки», освободить на 13 марта служащих и рабочих
от служебных на этот день обязанностей, оставив в уч¬
реждениях минимальное количество служащих для не¬
сения текущих работ» — гласил один из пунктов поста¬
новления.
Той же весной газеты сообщали о проведении в Мо¬
скве «банной недели» и «недели стрижки». Это не было
выдумкой ретивых бюрократов, как может показаться
на нынешний взгляд,— потом стали по поводу и без по¬
вода объявлять недели и декадники, а тогда это было
суровой необходимостью.
В ту весну в Москву приехал Иван Ольбрахт — чеш¬
ский писатель, один из основателей Коммунистической
партии Чехословакии. Он написал книгу «ПутеШествйе
за познанием» и в ней, в частности, рассказывал о том,
как поразили его плакаты РОСТА на московских пере¬
крестках. Среди плакатов был и такой:
Больше воров и пройдох
бойся вшей, клопов и блох!
«Это осталось с прошлой недели, которая была объ¬
явлена санитарной,— пишет Ольбрахт и подробно разъ¬
ясняет своим читателям, что такое «санитарная неде¬
ля»:— Каждому жителю Москвы вменялось в обязан¬
ность привести свою квартиру в образцовый порядок.
По домам ходили комиссии, за грязь накладывали стро-

гио взыскания, а если неряхой оказывался член пар¬
тии, даже жесткие... Членство в партии подразумевает
беспрекословное подчинение дисциплине. Сейчас расчи¬
щают улицы, следующая неделя, как сообщают газеты,
будет банной. Каждый получит возможность даром вы¬
мыться в бане, каждому будет выдано по куску драго¬
ценного теперь мыла.
Уже печатаются плакаты со следующим текстом:
ОН: Полюби, красотка, Вашо,
разговоры коротки.
ОНА: Ты сходил бы прежде в баню
да заштопал бы портки.
А пока в течение семи дпей производится уборка
улиц. Москва готовится достойно встретить приближаю¬
щуюся весну.
Еще в прошлом году Москву убирала буржуазия.
У пролетариата слишком много других забот: на фрон¬
тах, куда он взамен себя не мог послать никого друго¬
го; в тылу, охваченном контрреволюцией; на фабриках,
где приходилось преодолевать саботаж чиновников, при
восстановлении разрушенного транспорта. И вот уборка
улиц выпала на долю домохозяев, адвокатов, директо¬
ров банков и купцов, которые пичем не были заняты».
Но в тот год Москву приводила в порядок не только
«мобилизованная» буржуазия. Работали все.
...Последние из последнего запаса дрова подвозили к
бапям, с трудом растапливая засыпанные, забитые сле¬
жавшейся золой печки, немногочислеппый отряд ци¬
рюльников трудился в те дни не покладая рук, и в клу¬
бе коммунальников па Софийке строго следили, чтобы
никто из членов их союза — ни истопники, пи гардероб¬
щики, а тем более парикмахеры не отлынивали от рабо¬
ты, лучших же отмечали потом в театральном зале
клуба...
85

ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ЦДРИ
Новый клуб еще не вышел из пеленок,
Он лежит в кроватке недвижим,
Но глаза уже ясны и голос звонок,
Он для нас не может быть чужим.
Шутливая песенка, исполнен¬
ная С. Я. Лемешевым на от¬
крытии Центрального Дома
работников искусств на Пу¬
шечной улице
9 мая 1939 года вышла в свет газета, которая боль¬
ше уже никогда не выходила. Она и не должна была
больше выходить, потому что в ее подзаголовке сказа¬
но, что это «однодневная газета». А заголовок был —
«Содружество искусств». Газету выпустил Центральный
Дом работников искусств СССР в честь знаменательного
события: открытия ЦДРИ на Пушечной улице 1.
Знаменитые люди поздравили новосела: Алексей
Стаханов и Эрнст Кренкель, Емельян Ярославский и
Марина Раскова. Очень хорошо и непосредственно на¬
писала ивановская ткачиха Евдокия Виноградова (она
подписалась: «Дуся Виноградова. Орденоносец»): «У вас
всегда так интересно, остроумно и весело, что я не знаю,
что вам еще пожелать».
И сами работники искусств поздравляли себя с пе¬
реездом. После хоть и уютного, но все-таки тесноватого
подвала в Пименовском переулке (ул. Медведева) ог¬
ромный дом на Пушечной обещал небывалый размах
работы!
И вот, вздохнув свободней,
Дождались мы зарп:
Счастливые, сегодпя
Мы в новом ЦДРИ.
1 Подробнее о сегодняшней жизни ЦДРИ рассказывает кни¬
га «Наш дом на Пушечной». Профиздат, 1986.

Скатилась с плеч забота,
Открыт широкий путь...
Нам есть, где поработать,
И есть, где отдохнуть! —
восклицал популярный поэт-сатирик Михаил Пусты¬
нны. И много лет спустя народная артистка РСФСР,
члеп первого правления клуба на Пушечной Рина Зе¬
леная, говоря о тех днях, тоже сразу же вспомнит об
этом ощущении простора: «Когда клуб мастеров ис¬
кусств переехал на Пушечную улицу, все немного рас¬
терялись — слишком много оказалось места».
Теперешние завсегдатаи ЦДРИ не говорят о про¬
сторности. За те полвека, что прошли со дня новоселья,
старый дом претерпел внутри немало переделок — и ка¬
питальных и временных, которые тоже, как это часто
бывает, оказались постоянными... Ведь здесь поселились
музы театра и танца, покровительницы художников и
музыкантов и даже муза радио и телевидения... и каж¬
дая муза, естественно, требует себе отдельного поме¬
щения.
По вечерам музы слетаются в этот гостеприимный
дом.
Идет концерт в Большом зале, литературные чте¬
ния — в Малом, встреча молодых актеров — в Камин¬
ном и даже на небольшой площадке у верхних ступе¬
ней главной лестницы образовался тесный круг ветера¬
нов сцены с неизменными по этому случаю: «А пом¬
нишь?», или: «А еще был случай...» И всем в этом доме
хорошо и уютно...
Рассказать о каком-нибудь одном вечере значит неза¬
служенно обидеть остальные. Но все-таки об одном рас¬
скажем. Он состоялся в канун 70-й годовщины Вели¬
кого Октября. В гости к московским мастерам сцены
приехали коллеги из Ленинграда. И не только коллеги!
В этот вечер в дом на Пушечной пришли братья Кон¬
стантин Петрович и Михаил Петрович Синозерские —
87

участники событий семнадцатого года, ветераны пар¬
тии, люди трудной и счастливой судьбы. Кого только
не встретили мы в этот вечер в залах ЦДРИ! Знамени¬
тую балерину Ольгу Лепешинскую и скульптора Льва
Кербеля, солистку академического театра оперы и ба¬
лета имени С. М. Кирова Людмилу Филатову и поэтес¬
су Майю Борисову...
На сцену поднимались студенты Ленинградского ин¬
ститута театра, музыки и кинематографии и старейши¬
на московских драматургов, которому в тот год испол¬
нилось 87 лет, Иосиф Леонидович Прут...
Список длинный, но дело не в перечне фамилий —
хочется, чтобы, знакомясь с программой вечера, чита¬
тель почувствовал ту особую, праздничную и в то же
время какую-то очень домашнюю атмосферу, которой
живет этот дом...
А наутро с Людмилой Сергеевной Трениной — заве¬
дующей клубной библиотекой, когда тих и как бы даже
сонлив дом, мы идем не спеша по его бесконечным лест¬
ницам и переходам.
На каждом повороте я стучу костяшками пальцев по
стенам, и стены чаще всего откликаются не приглушен¬
ностью камня, а дробным звуком фанеры или сухой
штукатурки. И мы тогда с Людмилой Сергеевной мыс¬
ленно убираем эти стены, и словно на стеклянном нега¬
тиве, что положен в ванночку с проявителем, медлен¬
но и неуверенно проступают первоначальные контуры
старинной планировки.
Вот Большой зал ЦДРИ. Но он был еще больше. За
его счет когда-то увеличили фойе: одно окно, большое,
арочное, явно принадлежало залу, другое, прямоуголь¬
ное, будничное,— коридору. А в самом зале хорошо вид¬
ны хоры, на которых играл когда-то знаменитый оркестр
Сакса. Теперь хоров нет — там кинобудка. Она, видно,
давно здесь, потому что еще в 1924 году клуб Союза
88

коммунальников, как гласят бумаги архивов, хлопотал
об этой будке, по ему несколько раз отказывали, моти¬
вируя тем, что и так уже недавно был в здании большой
пожар.
Наискосок от зала — ряд окон, тоже овальных, их
любил проектировать Константин Тон — еще одно пред¬
положение в пользу его авторства. Окна заложены, ос¬
тались лишь глубокие ниши. Но нетрудно себе предста¬
вить, как наряден был этот коридор, когда заливал его
дневной свет, а по вечерам в толстых зеркальных стек¬
лах весело и празднично дробились огоньки свечей, поз¬
же — многоламповых люстр.
Спускаемся по лестнице. Она массивная, чугунная,
а по бокам — всё двери, они ведут в разные хозяйст¬
венные помещения, многие закрыты. Что за ними?
В каждом из нас еще с детства, с «Золотого ключика»,
живет томительное ощущение тайны при виде закры¬
тых и заложенных кирпичом, заклеенных обоями или
старыми афишами дверей...
На первом этаже — множество служебных помеще¬
ний: отдел пропаганды и массовой работы (это здесь
пашлась «однодневная газета»!), отдел работы с деть¬
ми, служебные кабинеты, машинописное бюро. В тес¬
ной комнатушке бюро окно — бывшая дверь на улицу.
Машинистки удивляются: «Столько лет здесь работаем,
а не замечали: и вправду дверь!»
Эта дверь вела с Рождественки в магазин Черенина.
И девушки уже сами догадываются, что не было когда-
то никаких перегородок, а был просторный зал, устав¬
ленный книжными шкафами, с высоким сводчатым по¬
толком и большой витриной на углу, глядящей на Со-
фийку. Витрина (теперь это просто большое и непрак¬
тичное окно— «Дует от него зимой!») находится почти
у самого тротуара, и, заслоняя свет, сидят на узеньком
подоконнике, отрешенно лакомясь мороженым, уставшие
от хождения по соседним ЦУМу и «Детскому миру»,

как принято писать в рекламных объявлениях,— «моск¬
вичи и гости столицы»...
Экскурсия в ЦДРИ уже не первая, долгую историю
дома здесь уже знают, и кто-то спрашивает:
— А после Черенина что здесь было?
А после Черенпна торговое помещение несколько раз
меняло хозяев, и с начала нынешнего века здесь был
популярный магазин дамских нарядов «Парижский
шик», имевший отделения и на Сретенке, и в Верхних
торговых рядах на Красной площади.
Сотрудницы машинописного бюро явпо разочарова¬
ны: им хотелось бы, чтобы здесь находился магазин, в
котором заказывала книги Анна Каренина. Но узнав,
что книжное заведение Готье располагалось на углу с
Кузнецким мостом, вновь приходят в хорошее настрое¬
ние — там теперь хозяйственный магазин, и они в нем
часто бывают.
И вновь возглас, который уже пе раз приходилось
слышать: «Никогда бы не подумали!»
Увы, и вправду трудно поверить, что на месте этих
клетушек, занятых в разные годы под множество учреж¬
дений (особенно густо облеплен дом вывесками со сто¬
роны Кузнецкого моста), находились когда-то знамени¬
тые на всю Москву книжные магазины, библиотеки и
читальные залы при них. Где, как не в этом доме, вы¬
ходящем на три знаменитые книжные улицы, вновь воз¬
родить бы книжные ряды? К лицу были бы они и Цент¬
ральному Дому работников искусств.
А лестница ведет нас дальше. И вот уже последняя
ступенька и последняя комната. Но... несколько раз
сильно топаю ногой, и пол отвечает необычной гулко¬
стью.
— Там внизу еще подвалы,— говорит Людмила Сер¬
геевна,— полы перестилали, видно было.
Уж не погреба ли Московского государева пушеч¬
ного двора под нами?
90

...Он по-прежнему полон недомолвок и того неска¬
занного очарования, которое живет в каждом мпого ви¬
девшем и много испытавшем на долгом веку старинном
здании.
«Каменные массы отнюдь не мертвы — они живы, го¬
ворят, передают тайны»,— писал Александр Иванович
Герцен.
Хрупкие, навечно пропитанные пылью и желтизной
лет бумаги, хранящиеся в архивах, рассказали о том,
чему были свидетелями вставшие на земле древнего Пу¬
шечного двора тяжелые каменные стены.
Биография любого дома — это биография тех, кто
его возводил, и тех, кто потом жил в нем. А значит, и
частица нашей истории, потому что судьбы людей не¬
отделимы от судеб Отечества*

СОДЕРЖАНИЕ
ПУШЕЧНЫЙ ДВОР	   .	.
САЛТЫЧИХА
«СПЕШИТЕ ДЕЛАТЬ ДОБРО!»
ОПАЛЬНАЯ ВИНЬЕТКА
ДОМ НА ТРИ УЛИЦЫ
УГОЛ СОФИЙКИ И РОЖДЕСТВЕНКИ. 1860-е ГОДЫ . .
ПРЕМЬЕРА НА СОФИЙКЕ
ДОКТОР ЗАХАРЬИН
«ЭТО НАШ КЛУБ!»
«МОСКВА ГОТОВИТСЯ ДОСТОЙНО ВСТРЕТИТЬ ПРИ¬
БЛИЖАЮЩУЮСЯ ВЕСНУ»
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ЦДРИ

Яков Миронович Белицкий,
Лидия Дмитриевна Полиновская
ПУШЕЧНАЯ УЛИЦА, 9
Заведующая редакцией Т. Митрофанова
Редактор Л. Караванова
Художник А. Маркевич
Художественный редактор И. Сайко
Технический редактор Я. Лукашова
Корректоры Н. Кузнецова, Т. Никуличева

ИБ № 4258
Сдано в набор 11.08.88. Подписано к печати 08.12.88.
Л53194. Формат 70х1087з2. Бумага типографская Me 2.
Гарнитура «Обыкновенная новая». -Печать высокая. Уел.
печ. л. 4,90. Уел. кр.-отт. 5,78. Уч.-изд. л. 4,45. Тираж
60 ООО экз. Заказ 4030. Цена 20 коп.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство
«Московский рабочий», 101854, ГСП, Москва, Центр,
Чистопрудный бульвар, 8.
Ордена Ленина типография «Красный пролетарий»,
103473, Москва, И-473, Краснопролетарская, 16,

Белицкий Я. М., Полиновская J1. Д.
Б43 Пушечная улица, 9.— М.:	Моск.	рабочий,
1989.— 92с.:ил.—■ (Биография московского дома).
Это здание известно не только москвичам, но и многим го¬
стям столицы. ЦДРИ СССР — сколько прославленных деятелей
йскусства побывало в его стенах! Мемориальная доска на доме
сообщает, что здесь выступал Владимир Ильич Ленин. История
Дома еще не прочитана, она хранит много неожиданного, неиз¬
вестного. Авторы книги пытаются приоткрыть несколько таких
страниц.
4403000000—11089_89	ББК	85.101
ь М172(03) —89

20 коп.
У~.ыу» Ayjtrey**-*
В этом адании, ишнишом и ««ИМЯ*
прошлого IIOKM НПО прямую •W»
бывшей Рождеством к И tiT Софи «ни
до Кузнецкого могтн, были мшмо
нитые книжные магазины, библии*
теки и читальни при них. Л петиции
самого участка восходит к XVf пику,
к Пушечному двору...
Сколько известных всему миру лю¬
дей побывало в этих стенах! В январе
и марте 1920 года здесь выступал
В. И. Ленин.
Особенно оживленно стало у подъез¬
да дома № 9 по Пушечной улице
с тех пор, как сюда переехал Цент¬
ральный Дом работников искусств...
МОСКОВСКИЙ РАБОЧИЙ