Author: Мальков В.Л.
Tags: история цивилизации история культуры история социология
ISBN: 5-02-008844-7
Year: 2003
Text
ЗППХИ В СОЦИАЛЬНОМ ИЗМЕРЕНИИ
Переходные
эпохи
В СОЦИАЛЬНОМ
ИЗМЕРЕНИИ
в Негорд
и современность
г
^д
1
«НАУКА»
УДК 930.85
ББК63.3
П 27
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
проект № 02-01-16105д
Редакционная коллегия:
О.Ф. КУДРЯВЦЕВ, Л.Т. МИЛЬСКАЯ, З.С. ЧЕРТИНА
Рецензенты:
доктор исторических наук М.Г. ВАНДАЛКОВСКАЯ,
кандидат исторических наук Н.П. КАЛМЫКОВ
’ Г
М
Переходные эпохи в социальном измерении: История и совре-
менность / Отв. ред. В.Л. Мальков; Ин-т всеобщей истории. -
М.: Наука, 2003. - 482 с.
ISBN 5-02-008844-7 (в пер.)
В сборнике исследована смена качественных состояний общества - от древно-
сти до наших дней или, другими словами, проблема переходных эпох, природа
которых во многом остается невыясненной. Подчиненное общему замыслу разно-
образие тем - от переселенческих процессов в эпоху варварства до современных
этнокультурных явлений в России и странах Запада - продолжает некогда прерван-
ную традицию отечественной историографии.
Для специалистов и широкой читательской аудитории.
ТП-2003-1-№ 269
ISBN 5-02-008844-7
© Российская академия наук, 2002
© Издательство “Наука”, художе-
ственное оформление, 2002
ПРЕДИСЛОВИЕ
Осознание качественного отличия календарного, “счетного”
времени от исторического, социального времени обозначилось
где-то в XIV-XV вв., этим мы обязаны эпохе Возрождения.
Именно тогда сформировалось представление об уникальности,
неповторимости исторических эпох, а вместе с ним и об их смене
посредством накопления (чаще всего стохастическим путем) но-
вого качества и появления незнакомого пришельца - времени пе-
ремен в укладе жизни, нравах, системе ценностей, культурной
среде, привычном расположении и соотношении мировых сил,
в ощущении внутренних и внешних рисков, наконец, в понимании
самого смысла происходящего.
Эта “смена времен”, “смена вех” всегда побуждала к постиже-
нию непрерывной изменчивости мира истории, ее капризов и зиг-
загов, ускорения или скованности, деградации и распада. Что бы
ни сулили они живущим поколениям, именно благодаря изломам
“линии жизни” и потребности в сопоставлении одной историче-
ской эпохи с предшествующей общественное сознание получает
возможность критически оценить пройденный человечеством
путь и если не извлечь из него урок, то по крайней мере трезво
взглянуть на себя “со стороны”. Так оно всегда пыталось и пыта-
ется найти различия между очевидным, основным и непредвиден-
ным, повторяемым и случайным. При этом едва ли можно при-
знать исчерпывающим любой перечень причин, способных вы-
звать отклонение от “магистрального” движения, перенацелива-
ния его вектора, появление нового исторического “начала”, дела-
ющего вчерашний день чем-то вроде “пережитка прошлого”,
безвозвратно канувшего в Лету, а для многих лишенного разум-
ного оправдания. Переход может быть поступательным, относи-
тельно плавным и длительным, таким, например, как переход от
феодальной народности к нации или от доиндустриализма к инду-
стриальному обществу, машинной цивилизации, изменения в
структуре национального менталитета и т.д. Он может происхо-
дить в ускоренном темпе или даже рывком, как это бывает в слу-
чае революций “снизу” и “сверху”, структурных реформ, войн,
природных или техногенных катастроф, географических и науч-
3
ных открытий, миграционных приливов, ведущих к перенаселен-
ности, внезапных сбоев в демографическом цикле, опустоши-
тельных продовольственных кризисов и т.д.
В конституировании исторического времени, необычайно из-
менчивого по самой своей природе, важную роль играет, как
справедливо отмечал М.А. Барг, смена поколений - процесс,
сильнейшим образом влияющий не только на колорит отдельных
исторических эпох, но и на их сущностное содержание1. Чередо-
вание эпох путем прохождения промежуточных фаз, ступеней
обусловлено также стремительным развитием военных техноло-
гий, новейшими переворотами в производстве орудий истребле-
ния человеком себе подобных. Появление и совершенствование
оружия массового поражения в XX в. подтверждает лишний раз,
как круто тот или иной новый вид такого оружия способен изме-
нить ход истории, ускорив его путем индустриализации научной
деятельности, превращения ее в ведущую производительную си-
лу (Манхэттенский проект, советская атомная программа и т.д.)
и одновременно создав перманентно кризисное состояние со мно-
гими рисками. В связи с этим острейшим остается вопрос - суме-
ет ли человечество обуздать новейшую технику? В метафориче-
ски запоминающейся форме об этом сказано И.М. Дьяконовым:
“Со средневековьем покончили не столько великие географиче-
ские открытия (хотя и они тоже), сколько пушка, которая свела
на нет роль средневекового рыцаря и поставила промышленное
предпринимательство выше сельскохозяйственного, не говоря
уже о ручном ремесле. Атомная и водородная бомбы приведут
(если человечество сохранится) к утверждению посткапитали-
стического общества во всемирном масштабе. Оно, конечно, са-
мо полно противоречий и никоим образом не может рассматри-
ваться как абсолютное будущее. Но в этом разберутся будущие
поколения, если они состоятся”2.
На общесоциологическом уровне членение истории традици-
онно проводится в рамках факторов, относящихся к социально-
производственным отношениям, материально-предметной прак-
тике людей. Однако давно замечено, что, положенный в основу
формационного подхода, этот критерий не позволяет достаточно
полно увидеть “автономность” отдельных фаз, ступеней развития
и (главное) переходов от одних к другим в пределах националь-
ных или региональных историй. Диктат общих формул и схем
скрывает (скрадывает) внутренние изломы и критические точки.
Двигаясь же в русле исследований общества как живого, сложно-
го, “самонастраивающегося” организма, легко убедиться, что в
данном случае действуют преимущественно законы и закономер-
ности - в отличие от социологических, - именуемые историче-
4
скими. Какую роль в этой специфически индивидуальной истории
отдельных составляющих человеческого макрокосма играют
органически присущий каждой из них внутренний ритм и темп,
сознательно или бессознательно сделанный выбор пути, субъек-
тивность в целом (то, что В.О. Ключевский называл “складом
жизни”)3, а также ускоряющее или, наоборот, тормозящее влия-
ние объективных факторов (например, географическое и геопо-
литическое положение, состояние мировых экономических свя-
зей, мера включенности страны в культурный процесс, ее эконо-
мические ресурсы и т.д.) надлежит, разумеется по возможности,
в каждом случае выяснять отдельно. Заметим здесь только, что
историк испытывает особое сопротивление материала, когда он
имеет дело с переходными периодами различной природы и раз-
личной длительности, продолжающимися до тех пор, пока сфор-
мируются все признаки, органичные для очередного периода,
ступени, фазы развития.
И каждый раз, когда мы сталкиваемся с конкретным случа-
ем, неизбежно встает вопрос о применимости тех или иных поз-
навательных концептов в качестве инструмента исторического
анализа. В частности, встает вопрос, какого “масштаба” и “ран-
га” познавательные средства пригодны в такого рода ограничен-
но локальном исследовании, что предпочесть - предельно гене-
рализирующие или же собственно исторические теории “средне-
го уровня”, синтезирующие в себе, однако, приемы и методы,
специфические для большого числа смежных дисциплин и опира-
ющиеся на выработанные современной наукой критерии, иссле-
довательские процедуры и системные обобщения. Напомним
слова Люсьена Февра, обращенные к студентам Высшего педаго-
гического училища в начале 1941 г. и имеющие прямое отноше-
ние к затронутой теме: “История - наука о человеке, не будем за-
бывать об этом. Наука о непрестанных изменениях человеческих
обществ, об их постоянном и неизбежном приспособлении к но-
вым условиям существования - материальным, политическим,
моральным, религиозным, интеллектуальным. Наука о тех соот-
ветствиях, о том равновесии, которое во все эпохи само собой
устанавливается между различными и одновременными условия-
ми человеческого бытия: условиями материальными, условиями
техническими, условиями духовными”4.
И еще одно. Дальнейшее продвижение исторического знания
о смене качественных состояний (фазовых переходах) в социо-
культурном процессе в итоге ведет к снижению уровня зависимо-
сти от своеобразного редукционизма, чреватого в случае “запу-
щенности” недооценкой многоликости социальных форм бытия,
несовпадения в формах и ритмах развития стран, народов, циви-
5
лизаций. Само понятие “эпохи”, как хорошо известно, вмещает
в себя отклонения и “нетипические” пути развития, равно как и
его тупиковые разновидности. Отсюда ясно, что взаимодействие
разнотипных элементов той или иной эпохи, выяснение законов
и “механизмов” этого взаимодействия с необходимостью подра-
зумевают наличие одномоментных; коротких или долговремен-
ных, динамичных или постепенных (вялотекущих), ориентиро-
ванных на будущее или на сохранение застойно-традиционных
начал преобразований (внутри самих себя также имеющих про-
межуточные звенья) в ходе последовательного изменения духов-
но-практической деятельности человечества, социальной дина-
мики на планете.
На фоне разворачивающегося в последние десятилетия ново-
го цикла неоднозначных по характеру глубочайших глобальных
сдвигов и сопутствующих им решений (спланированных или
спонтанных) жизненно важных вопросов мирового развития по-
ставленная в предлагаемом вниманию читателя труде задача яв-
ляется одной из значительных. Неизбежно возрастает внимание
к человеческой субъективности (включая ее взаимодействие с
природной средой, новыми технологиями, миром информацион-
ных услуг и т.д.), к коллективным социально-психологическим
феноменам, а также к взаимодействию внутренних и внешних
условий при заметном повышении роли последних в системных
трансформациях. Авторы труда при этом исходят из того, что ка-
ждая историческая преходящая форма человеческого общежи-
тия представляет актуальный интерес, но ее появление и изжива-
ние могут быть достоверно истолкованы лишь с учетом систем-
ности объекта исследования. С таким пониманием согласовыва-
ется и общий замысел работы - выявление различных уровней и
типов социальности в ходе различных рубежных “кризисов” ис-
торического движения на всем протяжении пространственно-
временного континуума - от древности до современности. То же
может быть сформулировано как “опредмечивание” смены эпох,
раскрывающихся в их историческом своеобразии через конкрет-
ные, неповторимые, национально обусловленные проявления
жизнедеятельности людей в самых разных сферах - экономико-
правовой, морально-этической, этнонациональной, социально-
психологической, религиозно-нравственной и др.
В практике современных исторических исследований за рубе-
жом переходным состояниям общества уделяется много внима-
ния. Представители ряда крупнейших западных исторических
школ внесли значительный вклад в изучение их различных форм
и сущностных проявлений в универсуме научных теорий конца
XX в. Стимулов было предостаточно. Ушедший век во всей его
6
противоречивости предоставляет богатейший материал для про-
никновения в природу изменений на историческом пути совре-
менных народов и стран, проявляющихся по-разному в зависимо-
сти от континентальных и региональных условий, типа традици-
онной ментальности и общественной активности больших и ма-
лых групп людей, сословий, классов, элит. Предшествующие
эпохи вопрошают, дабы найти ключ к познанию современности
и понять перспективы будущего. Уместно напомнить, что учре-
дители известного английского исторического журнала “Паст
энд Презент”, начавшего выходить в свет в 1952 г. и положивше-
го начало “новой научной” историографии, отнюдь не случайно
акцентировали внимание именно на изучении перехода от феода-
лизма к капитализму, революций XVII в., истоков и содержания
промышленного переворота, массовых народных движений и
форм протеста в кризисных ситуациях средневековья и нового
времени5. Характерно также, что в “новой научной” историогра-
фии главной темой исследования оказался вопрос соотношения в
обществе факторов социальной стабильности, континуитета и
факторов, порождающих социальную дисгармонию, неравновес-
ность внутри общественных отношений. В одной из последних
американских работ по проблемам современной исторической
мысли специально отмечается фиксирование внимания исследо-
вателей на “перетекании” плавно развивающейся общественной
эволюции в состояние кризиса, конфликта нового со старым, с
последующим выходом на упорядочение хаоса и относительное
тождество смысла6.
В диалектическом сочленении непрерывности (когда, по
Броделю, история кажется почти неподвижной) и прерывности -
суть исторического движения в его онтологическом виде. Боль-
шинство наиболее значительных достижений современной исто-
риографии связано именно с таким пониманием предмета исто-
рического исследования, ориентированного не на частные случаи
или идеографическое описание, а на динамическую целостность
последовательной цепи изменений и колебаний, выраженных
(или отраженных) в различных формах жизнедеятельности
общественных структур и самого человека как социально-биоло-
гического субъекта истории. Процитируем вновь М.А. Барга.
«Суть исторического исследования, - писал он, - заключается в
том, чтобы открыть законы движения и изменения социально-
сти, другими словами, чтобы открыть те связи и переходы (кур-
сив мой. - В.М.\ которые, с одной стороны, позволяют в самой
“длительности” увидеть базовый источник всех форм прерывно-
сти, а с другой стороны, в структурах наиболее подвижных и пре-
ходящих - условие изменений.. .»7
7
Настоящий труд продолжает восходящую к С.М, Соловьеву
и имеющую значительные достижения традицию отечественной
историографии в изучении переходных периодов в общественной
эволюции, синтезирующих в особом историческом “междурядье”
элементы нового и старого8. Вместе с тем отметим как важ-
ную особенность замысла работы - новую постановку ряда тео-
ретико-методологических вопросов (статьи В.П. Будановой,
Е.М. Штаерман, Л.Т. Мильской, Э.С. Маркаряна, З.П. Яхимо-
вич), что в сочетании с исследованиями конкретных тем и сюже-
тов социальной истории (в современном ее понимании на макро-
и микроуровнях) и в самом широком временном диапазоне дает
необходимую комплексность в понимании сути вопроса. При
этом тематически определенное преимущество отдано социаль-
но-экономической и социально-политической проблематике при
должном внимании к другим сторонам социогенеза: семейным
отношениям, общественной мысли, этнонациональному факто-
ру, миграции, женской теме, особенностям внешнеполитическо-
го мышления в переломные моменты смены миросистем и т.д.
Проблематика эры “массовой демократии” XX в., исключитель-
но насыщенной драматическими событиями, изменениями и
трансформациями, представлена рядом ключевых тем (метамор-
фозы революционизма и реформизма, нацизм и религия, русская
революция в контексте критицизма, глобализм как переход к но-
вой “универсальности”, роль этничности в политике и др.).
Таковы принципиальные соображения, которыми руководст-
вовались, предпринимая настоящее издание его инициаторы - со-
трудники Отдела проблем теории исторического процесса и ис-
следователи, тяготеющие к проблематике, обозначенной в на-
звании книги. Естественно, что эти соображения представляют
собой лишь самую общую канву работы, в которой охвачена
только небольшая часть проблемы. Едва ли нужно дополнитель-
но объяснять, что ее освещение по необходимости всегда будет
избирательным, определяясь состоянием изученности отдельных
вопросов и интересами исследователей.
Авторы и редколлегия отчетливо сознают наличие опреде-
ленных изъянов в избранном композиционном решении. Но им
представлялось важным быть понятыми прежде всего в отноше-
нии общего замысла - дать более или менее цельный взгляд на
проблему в хронологически последовательном виде (от древно-
сти до наших дней), не замыкаясь при этом на специальной тра-
диционной тематике (например, гражданская история, экономи-
ческая история или те или иные аспекты революционных кризи-
сов) и тяготея к многоплановости в выборе тем и сюжетов, в ко-
торых отражались различные грани переходных эпох. Внутрен-
8
нее сходство между тем, что было “до” и тем, что стало “после”,
создаваемое непрерывностью течения времени (прошлое входит
в настоящее) и единством системных элементов, так же важна,
как и их несходство, порожденное тем же временем, меняющим
лик человеческого сообщества не только замещением, обновле-
нием или сломом политических, властных структур, разложени-
ем и отмиранием некогда господствующего экономического
уклада, правовых институтов, течением демографических цик-
лов, но и, как писал еще Макиавелли, инакостью самого челове-
ка, творящего историю9.
Подход авторов к истории современности, всегда сохраняю-
щий по многим признакам, если воспользоваться словами
Р.Дж. Коллингвуда, характер непосредственного восприятия10,
является во многом отражением предельно индивидуализирован-
ного, интуитивного познания, в том числе из-за незавершенности
(и по этой причине - неопределенности) многих текущих процес-
сов, неполноты, недостаточной компетентности, а порой и нена-
дежности источников, неразработанности критериев определе-
ния релевантности исходных свидетельств, относящихся в основ-
ном именно к промежуточным этапам современной истории.
Но самым существенным в этом смысле следует считать измен-
чивость критериев исторической истины, структуры историче-
ского сознания и нестабильность картины мира в XX столетии
(в онтологическом и гносеологическом аспектах). Ее источник -
стремительно меняющаяся реальность, включая как структуро-
образующие элементы общества, так и его духовность, а также
противоречивая историческая рефлексия нашего времени’ ’.
Вздорная мысль Ф. Фукуямы о “конце истории”, высказанная им
в разгар “бархатных революций”, опровергнута последующим
ходом событий и все более явственным обозначением нерешен-
ных (нерешаемых?) задач, стоящих перед человечеством в целом
и всеми его составляющими компонентами. Так или иначе, нали-
цо не утешающая застойность, не спокойно ровное течение исто-
рии, а фаза кризиса. И прежде всего во взаимоотношениях циви-
лизаций, культур, человека с природой. Глобализация, понимае-
мая не в узком, экономическом и коммуникационном смысле, а в
широком плане слома традиционалистских, национальных, госу-
дарственных и культурных барьеров, образования наднациональ-
ных институтов создает переходную ситуацию в планетарном
масштабе. Дополнительная и очень острая проблема связана с
накоплением знаний и их имплиментацией в режиме неконтроли-
руемой конкуренции.
Наверное, никогда не утратит своей выразительной симво-
личности знаменитая максима великого Альберта Эйнштейна,
9
обобщающая смысл эпохи, наступившей вслед за Хиросимой и
Нагасаки: ядерное оружие изменило все, кроме нашего образа
мышления. Многим может показаться небесспорным это сужде-
ние, ибо во второй половине XX в. сбылось пророчество извест-
ного американского мыслителя Генри Адамса, связавшего неко-
гда открытие радия и рентгеновских лучей с непредсказуемыми
изменениями представлений о мире в сознании новых поколений
и с обретением историей новой динамики, характеризующейся
прежде всего законом ускорения и обеспечившим его экспонен-
циальным ростом знаний12. Прорыв в микрокосмос, управляемая
ядерная реакция, осуществленные в военных целях прежде, чем
встал вопрос об их использовании на пользу среды обитания че-
ловека, всеобщая компьютеризация, внедрение информацион-
ных технологий - все это несопоставимый ни с чем скачок к ре-
волюционным по масштабам и одновременно пугающим по пер-
спективам новшествам, стимулирующим волновое движение к
всеобщей (тотальной) перестройке всех систем и подсистем,
включая и межгосударственные отношения.
Вместе с появлением всех признаков перехода к “обществу
знания” (knowledge society) в последней трети XX в. и стреми-
тельно возрастающим потоком технологических “ноу-хау” ста-
ла более значимой роль класса интеллектуалов в определении
приоритетов политики. Масштаб этого явления зависел и зави-
сит напрямую от открытости общества, степени его вовлечен-
ности в мировой процесс, в конечном счете, как писал Н.Н. Мо-
исеев, - от адаптационной способности управляющей подсисте-
мы13. Но и парадокс, содержавшийся в максиме Эйнштейна, ни-
куда не исчез. Наука и тесно связанные с ней военные техноло-
гии, пополнившие арсенал средств решения споров на междуна-
родной арене оружием массового поражения, уже с самого на-
чала развеяли иллюзии относительно создания единого и неде-
лимого мира “объединенных наций” во многом благодаря изна-
чальной сакрализации оружия “сдерживания” владеющими им
Соединенными Штатами и курса на удерживание превосходства
в вооружениях. И первыми, кто заметил эту тупиковость для ус-
тойчивого развития мирового сообщества, были ученые, уви-
девшие в архисовершенном продукте современного знания пре-
людию, как выразился Даниел Белл, “настоящего экзистенци-
ального кошмара”14.
Из сказанного очевидно, что переход был осуществлен скач-
ком за сравнительно короткий промежуток времени в ускорен-
ном темпе. Его результат - превращение науки в ядро и основу
национальной мощи. В целом же развитие прошло ряд фаз. Все
до одной из них имели свои характеристики, не обязательно фа- 10
10
тальные для дела мира и безопасности, хотя и несущие в себе ре-
альные признаки пограничной ситуации со многими рисками,
включая как непоправимую случайность, так и возможность
преднамеренно спланированной атомной войны или экологиче-
ской катастрофы. И каждая из этих фаз как часть социокультур-
ного процесса современности достойна специальных исследова-
ний, которые должны составить основу будущего проекта.
При всем несходстве индивидуального почерка и научных
пристрастий членов авторского коллектива их объединяет (как
это очевидно из сказанного выше) внимание к социальной проб-
лематике вообще, то, что Л.Т. Мильская в своей статье назвала
“устремленностью к социологичности”. Вместе с тем авторы ис-
ходили из убеждения, что доказательные, прочно обоснованные
устойчивые логические построения не могут выводиться путем
спекулятивной дедукции из априорных “первопринципов” или пу-
тем подгонки под заранее “отмеренную” базу данных. Эти по-
строения становятся относительно истинными лишь тогда, когда
они сами вырастают из переработки конкретного материала раз-
личного происхождения, локальной принадлежности и индивиду-
альной особенности. Только в этом случае могут быть идентифи-
цированы изменения в системных связях на макро- и микроуров-
нях, ведущие к порогу больших перемен, к тому, что “между”,
а в итоге - к смене вех и ориентиров.
1 Барг М.А. О категории историческое время (Методологический аспект) //
История СССР. 1982. № 6. С. 96.
2 Дьяконов И.М. Пути истории: От древнейшего человека до наших дней. М.,
1994. С. 14.
3 Ключевский В.О. Соч.: В 8 т. М., 1959. Т. VIII. С. 175.
4 Февр Л. Бои за историю. М., 1991. С. 36, 37.
5 Барг М.А. Категории и методы исторической науки. М., 1984; Он же. Пробле-
мы социальной истории. М., 1973; Репина Л.П. Современная демократическая
историография в Великобритании: организация, проблематика, методоло-
гия // Проблемы британской истории. 1987. С. 228-238; The New History: the
1980s and Beyond. Studies in Interdisciplinary History / Ed. by T. Roab et al.
Princeton, 1982; Recent Views on British Historiography. Essays in History Writing
since 1966 / Ed. by G. Iggers. N.Y., 1984; Appleby J., Hunt L., Jacob M. Telling the
Truth about History. N.Y., 1994 и др.
6 Appleby J., Hunt L., Jacob M. Op. cit. P. 86, 87.
7 Барг М.А. Проблемы социальной истории. С. 21.
8 См.: Неусыхин А.И. Дофеодальный период как переходная стадия развития
от родо-племенного строя к раннефеодальному // Проблемы истории дока-
питалистических обществ / Отв. ред. Л.В. Данилова. М„ 1968. С. 596-617;
Гуревич А.Я. Проблемы социальной истории Норвегии в IX-XII ве-
ках Ц Учен. зап. Калининского пед. ин-та. 1962. Т. 26; Семенов Ю.И. Филосо-
фия истории. От истоков до наших дней: основные проблемы и тенденции.
М„ 1999, и др.
11
9 См.: Барг М.А., Авдеева КД. От Макиавелли до Юма: Становление историз-
ма. М„ 1998. С. 75.
10 См.: Коллингвуд Р.Дж. Идея истории: Автобиография. М., 1980. С. 223.
11 На эту сторону вопроса обратил внимание в одном из своих последних этю-
дов Ю.Л. Бессмертный (см.: Бессмертный ЮЛ. Как писать историю. Фран-
цузская историография в 1994-1997 гг.: методологические веяния. М„ 1998.
С. 22).
12 Adams И. The Education of Henry Adams: An Autobiography. Boston; N.Y., 1918.
P. 494-495.
13 Моисеев H. На пороге // Красные холмы. Альманах 1999. М., 1999.
С. 149-166.
14 См.: Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество: Опыт социального
прогнозирования. М., 1999. С. 526.
ВЛ. Мальков
ДРЕВНОСТЬ
В.П. Буданова
“ЖЕЛАННАЯ ЗЕМЛЯ”
В ДУХОВНОЙ ТРАДИЦИИ ГЕРМАНСКОЙ ЭЛИТЫ*
Самое счастливое и одновременно трагическое время герман-
ский племенной мир пережил в эпоху Великого переселения наро-
дов. Семь столетий длилась трансформация Барбарикума, перепле-
таясь и взаимодействуя с историей, культурой и традициями антич-
ной цивилизации, с политическими преобразованиями Римской им-
перии, изменением менталитета ее граждан. Это “осевое время”,
когда рушился привычный мир не только у римлян, но и у тех, кого
называли “варварами”. Двигаясь по обширным просторам Европы,
Азии и Африки, вступая в различные контакты с другими племена-
ми и народами, германцы меняли свой этносоциальный и потестар-
ный облик. В ходе миграций германский племенной мир нес потери,
ибо выжили, разделяясь и объединяясь, сильнейшие. В это же время
многие германские племена, эти носители “варварства”, в цивилиза-
ционном развитии сумели продвинутся далеко вперед и в конце Пе-
реселения стали лидерами не только среди “своих”, но и среди “чу-
жих” для них римлян. Именно благодаря им Римская империя, раз-
рушенная и униженная, перестала быть “Римской” империей, одна-
ко не исчезла окончательно.
Рожденная в ходе миграций служилая германская элита впитала
“идею империи”, пытаясь воплотить ее в так называемых варвар-
ских королевствах. В ходе переселения конунги и вожди варваров
стремились приблизиться к римской власти, ибо их обуревало тще-
славное желание стать всесильными властителями и распространить
свое господство на известный им круг земель. “Идея империи” жила
в головах представителей германской элиты, и некоторым из них
удавалось на какой-то срок объединить под своей властью террито-
* Настоящее исследование осуществлено при поддержке Российского гуманитарно-
го научного фонда и является частью проекта “Варварские королевства: опыт не-
состоявшихся цивилизаций” (проект № 01-01-00093а).
13
рии и народы, входившие раньше в Римскую империю. Опыт герои-
ческих и трагических взаимоотношений с Римом, а также особенно-
сти германского менталитета укрепляли в их сознании “идею импе-
рии” во многом благодаря притягательности самого ее “образа”.
Германцы хотели быть не просто властителями, они хотели полу-
чить все знаки императорского достоинства, в частности император-
ский титул, быть коронованными императорами. Эта красивая ро-
мантичная мечта являлась как бы новым воплощением стремления
древнего германца к достижению “обетованной земли”. В контексте
этого по-новому предстает проблема становления германской пле-
менной элиты и племенных традиций на фоне этнических процессов
эпохи Великого переселения народов.
Не секрет, что тема элит ранее не входила в число традицион-
ных и часто дискутируемых. Исследовательский интерес был прико-
ван преимущественно к такому феномену, как господствующий
класс. Знать в исторических сочинениях фигурировала как социаль-
но-правовая категория, с которой связывали различные привилегии
и особое положение в обществе. Высшие слои общества (элита),
формально или неформально обладавшие долей публичной власти,
долго находились на задворках исследований. Об элитах чаще всего
вспоминали при общей характеристике социальной структуры об-
щества. С этим, в частности, связана чрезвычайная сложность и вну-
тренняя противоречивость попыток изучения германских племен-
ных элит.
Проблема знати германцев периода миграций и образования
первых так называемых варварских королевств исследована доста-
точно подробно1. Но ставить вопрос об элите германских племен
считалось некорректным. И не только потому, что этносоциальное
направление в германистике начало развиваться сравнительно не-
давно. Длительное время концепции древнегерманской истории как
само собой разумеющееся выделяли германцев в целом в качестве
лидирующего элитарного этноса. Вопрос элитарности германского
этноса, вероятно, сам по себе интересен и даже в чем-то, возможно,
актуален, но он выходит за рамки данной статьи.
Становление элиты германских племен в ходе миграций опреде-
лялось системой взаимосвязанных факторов. Известно, что на про-
тяжении нескольких столетий у германских племен складывалась
как наследственно-родовая, так и военно-служилая знать, среди ко-
торой выделялся элитарный слой наиболее энергичных и ярких ее
представителей. Знать - категория для историков более привычная
и понятная. А что такое элита? В современных социально-философ-
ских теориях можно найти не менее десятка определенний элиты.
Это и наиболее активная в политическом отношении часть общест-
ва, ориентированная на власть, и те, кто имеет в обществе наиболее
высокий престиж, статус, богатство, кто обладает формальной вла-
стью в институтах, определяющих социальную жизнь общества. Это
14
и творческое меньшинство, и сравнительно небольшие группы лиц,
занимавших ведущее положение в политической, экономической и
культурной жизни, лучшие или наиболее авторитетные представи- J
тели различных социальных групп. Такими наиболее яркими фигу-
рами среди интеллектуальной элиты германцев были, например, ис-
торики Аблабий, Иордан, Павел Диакон, дочь конунга Теодериха
Амаласунта, переводившая на греческий язык “Энеиду” Вергилия.
Военную элиту представляли, например, клан Аспаридов, Стилихон,
Г айна, Рихомер, Арбогаст.
Родовая элита германцев формировалась из среды и вокруг ко-
нунга, власть которого была не только исполнительно-распоряди-
тельной, но и сакральной2. Как правило, эта элита являлась храни-
тельницей племенных традиций и обычаев предков. По мере того
как власть конунга превращалась в наследственную и становилась
прерогативой какого-то рода, между представителями этого рода
вспыхивала жестокая борьба. Место человека в обществе определя-
лось уже не только происхождением, но и принадлежностью к пра-
вящей ветви рода или к ее окружению.
Одновременно на основе дружинных отношений постепенно
формировалась и военно-служилая элита. Известно, что в ходе ми-
граций германские дружины не всегда создавались по признаку ро-
довой принадлежности, чаще - на основе добровольной верности
предводителю. В эти дружины, как правило, активно шли те, кто не
имел крепких родственных связей и не очень дорожил родовыми
традициями, а зачастую и пренебрегал ими. Кроме того, в дружину
входили люди из знатных семей, гордящиеся своим происхождени-
ем, древностью рода и стремящиеся приумножить славу отцов. Так
как большинство дружин создавались, как правило, с целью военных
рейдов в соседние земли для разбоя и грабежа, то в них действовал
закон беспрекословного подчинения и преданности предводителю.
Этим предводителем мог быть любой свободный германец, обладав- %
ший задатками лидера, склонный к риску и авантюрам. Сама война
и воинская слава в период военной демократии являлись устойчи-
вым механизмом образования этой военно-служилой элиты3.
Деление германской элиты на элиту по происхождению и элиту
по заслугам - а они то объединялись в союз, то боролись за власть и
авторитет - не могло не породить различий в восприятии германца-
ми окружающего мира, изменения ценностных ориентаций и пле-
менных традиций, тем более что носителем и выразителем этих цен-
ностей была, в первую очередь, сама элита. Мироощущению гер-
манцев было присуще глубокое почтение к земле своего обитания.
Отношение к территории, занимаемой племенем, которая в ходе ми-
граций постоянно менялась, отражало социальную природу и этни-
ческий характер германцев. Отношение к этой земле - одна из не-
многих сфер, где достаточно ярко проявлялось действие как соци-
ального, так и этнического факторов.
И
15
В эпоху Великого переселения народов характер владения пле-
менем какой-либо территорией оказывал значительное влияние на
этногенез германцев, их взаимоотношения с другими племенами.
Конфликты, связанные с захватом престижных по меркам варвар-
ского мира земель, были для этой эпохи весьма типичны. Племен-
ная элитарность также непосредственно связана с землей обитания,
с владением племенными элитами определенной территории, кото-
рое не могло быть стабильным по причине миграций. Но земли, во-
шедшие в сферу интересов того или иного племени, становились
центрами этнической консолидации и духовной жизни племен, поля-
ризуя их вокруг себя и символизируя их единение.
Отношение к территории обитания у германцев изначально вы-
ходило за рамки только “потребительского”, предполагающего пло-
дородную, труднодоступную для нападения врагов землю, богатые
охотничьи угодья и т.п., хотя эти условия (о чем свидетельствуют
многочисленные источники), разумеется, не исключались и играли
важнейшую роль. Германцы всегда ценили, как сообщает Видукинд,
“землю обширную и плодородную”4. По мнению Григория Турско-
го, их восхищали и “лесистые горные местности”5. И все же земля
для них - не только объект владения, не только источник матери-
альных благ, но и не в меньшей степени “душа”, “сайвала”, объект
духовного почитания и трепета. Тацит, Аммиан Марцеллин, Иор-
дан, Григорий Турский и другие авторы подтверждают эту сложную
духовную связь6. Об этом свидетельствуют и этнонимы германских
племен. Многие из германцев назывались по конкретным ланд-
шафтным признакам. Так, в обширной группе этнонимов с -varii
(герм. - warjoz) заключены такие отличительные признаки, как рас-
селение вдоль рек (Amsivarii, Chasuarii), тесная связь с определен-
ным природным ландшафтом (Angrivarii, Ripuarii, Vidivarii) или
административной областью (Raetobarii). Семантика многих этно-
нимов отражает какие-либо природные особенности и специфику
земель обитания племени (Anglii - угол, Marcomanni - граница, ру-
беж, пограничная область, Greutungi - галечные готы, Tervingi -
лесные готы}7.
Духовная связь с землей обитания, ее природой ярко отразилась
и в религиозных верованиях германцев. Человеческие существа
предстают в них порожденными живой силой земли. Германцы по-
клонялись Нертус, Матери-Земле и полагали, что она вмешивается
в жизнь людей, объезжая земли своего народа в повозке, запряжен-
ной коровами. Для племен германского Барбарикума характерен
культ растительного мира. После сражений воины несли свои знаки
и знамена на хранение в священные рощи, регулярно собираясь в
этих освященных временем местах. Тацит сообщает, что “в устано-
вленный день представители всех связанных с ними по крови... схо-
дятся в лес, почитаемый ими священным, поскольку в нем их пред-
кам были даны прорицания и он издревле внушал им трепет”8. В ми-
16
фологизированном мышлении германца эпохи переселения особо
почитались деревья. По всей вероятности, германцы избегали степ-
ных пространств и, мигрируя, по долгу в них не задерживались.
На открытой местности “майские деревья”, деревянные колонны
и пирамиды из камней отмечали священные места.
Подобное отношение к земле обитания отражало и определен-
ный уровень этнического самосознания германцев, в котором пока
еще отсутствовало пространственное представление о себе и сосе-
дях, как о территориально организованной политической общности.
У восточных германцев оно появилось лишь в IV в. и связано с “Го-
тией” - областью расселения везеготов, возглавляемых конунгом
Атанарихом9. У западных германцев этнополитическое самосозна-
ние сформировалось значительно позже - в VI—VIII вв.10 И только с
этого времени в сочинениях Исидора Севильского, Григория Тур-
ского, Фредегара встречаются такие определения, как terra
Francorum, limes Alamannorum, patria Gothorumn.
Изменение в ходе миграций племенных территорий, вероятно,
постепенно трансформировало отношение германцев и к месту оби-
тания. Первоначально они воспринимали свое новое местожитель-
ство как временное и локализовали свою “настоящую” племенную
территорию там, где проходили пути их легендарных предков. Воз-
можно, как герулы, они мечтали вернуться на родину, чувствуя ду-
ховную связь с ней, которая укреплялась в устных преданиях, в об-
ладании некоторыми “священными” предметами, бережно хранив-
шимися в сокровищницах конунгов, в песнях, танцах и племенных
ритуалах. Но с образованием так называемых варварских коро-
левств, германцы (пожалуй, кроме лангобардов) стали восприни-
мать новые территории как собственные, хотя помнили и о прежней
жизни в другом месте. Чувство общности с землей предков посте-
пенно атрофировалось, и возникали другие мифологические связи с
новой землей обитания. Да и сам термин patria в источниках време-
ни “варварских королевств” уже не соотносился с исторической пра-
родиной германских племен, а обозначал, как правило, то место, где
в данный момент проживало племя. Наиболее четко эту формулу
выразил Алкуин: nostra gens, nostra patria}2.
Носителем духовного отношения и почитания к исконной зем-
ле обитания была прежде всего наследственно-родовая элита. Она
стремилась стоять на страже племенных традиций, ибо традиции
эти составляли основу ее авторитета. В то же время изнурительные
миграционные передвижения, рост числа межплеменных конфлик-
тов, многочисленные рейды и походы германских дружин в рим-
ские провинции, а также неудачные переселения некоторых племен
в пределы империи - все это не только оторвало большинство гер-
манцев от исконных территорий, но и породило идею желанной
сказочной земли, которая у восточных германцев сложилась в об-
рзз-аемли. Ойум
17
Пуститься в странствие, уходя от конфликтов с соседями, холо-
да и наводнений, в поисках хлеба насущного, богатой добычи и сла-
вы - обычная мотивация всех миграций, в том числе и германских
II—VII вв. Передвижение в иные земли с целями, говоря современ-
ным языком, материального характера, было весьма распростране-
но как среди германских, так и негерманских племен. Однако толь-
ко у восточных германцев это движение освящено некой идеальной
целью. Такой целью-сказкой, целью-легендой являлась “желанная
земля” Ойум. Подробный рассказ о ней встречается только у Иор-
дана. Он упоминает Ойум дважды, и в первом случае говорит, что
“в поисках удобнейших областей и подходящих мест для поселения
Филимер (предводитель готов. - В.Б.) пришел в земли Скифии, ко-
торые на языке готов назывались Ойум”13. Далее Иордан вновь
вспоминает об Ойум, отмечая, что “часть готов, которая была при
Филимере, перейдя реку, оказалась, как говорят, перемещенной в
области Ойум и завладела желанной землей”14. Имя Ойум интриго-
вало исследователей. Они искали ее в Полесье, на Днестре, возле
Киева, в днепровских (“Гилея” Геродота) и дунайских плавнях15.
Весьма перспективной для дальнейших исследований представляет-
ся мне гипотеза В.И. Топорова. Не отрицая важности попыток уста-
новления конкретного местонахождения Ойум, он отметил, что сло-
вом “Ойум” в разное время готы могли обозначать разные места,
расценивавшиеся ими в качестве optatum solum - "желанной зем-
ли”16. Слово “Ойум” готского происхождения (Aujom) и восходит к
древнегерманскому ahwo - “вода”17. Таким образом, Ойум это ска-
зочная, южная страна, изобилующая водой или окруженная ею, что,
должно быть, надежно защищало ее жителей от врагов. Страна Ой-
ум сопоставляется с мифической страной восточных славян Выри-
ем - южным краем, волшебной страной, откуда приходит весна.
Как ни важна дискуссия о местоположении optatum solum, все же
значение феномена Ойум совершенно в другом. Идея поисков целым
племенем источающей южное изобилие страны Ойум появилась у
восточных германцев, видимо, не случайно и совпала с началом их
активного передвижения. По мнению исследователей, восточные
германцы уже тогда находились на более высокой ступени этниче-
ской и социальной организации, чем их западные сородичи, напри-
мер франки или аламанны. У них активно шло сближение наследст-
венно-родовой и военно-служилой знати, интересы которых все ча-
ще совпадали18. Скорее всего, возглавила миграцию племени к opta-
tum solum элита военно-служилой знати. Идея достичь Ойум была
близка ей как символ-призыв, укрепляющий власть и авторитет. Ро-
довая элита была в большей степени духовно привязана к землям ис-
конного обитания, и идея движения к “желанной земле” вряд ли на-
ходила у нее широкое признание, особенно в самом начале миграции,
если только какие-то события на исконных землях не подрывали ос-
новы ее элитарности (оскудение земель, набеги других племен и т.д.).
18
Но все же в идее Ойум было нечто приемлемое и для тради-
ционно мыслящей родоплеменной элиты. Само представление об
Ойуме, пусть даже в виде легендарной земли, заключало в себе не-
кий образ реальной земли обитания предков. Ойум - не только бо-
гатые и плодородные земли, но и, по словам Иордана, “местность
замкнутая, окруженная зыбкими болотами и омутами”, которая вос-
хищала “великим обилием тех краев”’9, словно некий “идеальный
Готланд прошлого”. Представление об Ойум настолько естественно
вошло в духовную традицию германской элиты, что даже в VI в.,
описывая Равенну, ставшую столицей Остготского королевства,
Иордан строит свое описание сквозь призму системы образов, свя-
занных с “желанной землей”. Он подчеркивает, что “этот город от-
крыт всего только одному подступу20, находясь между болотами,
морем и течением реки Пада”, что Равенна, “наподобие острова, за-
ключена в разливе текущих вод”21 и в ней “есть земли, покрытые об-
ширнейшим садом, полным деревьев”22. Он не преминул заметить,
что Пад называют “царем рек италийской земли”23. Таким образом,
в описании местоположения Равенны эпическое пространство как
бы накладывается на реальное.
Идея Ойум со временем объединила и рядового германца, и ко-
нунга, и предводителя военной дружины, и представителей родопле-
менной знати. Ойум связала прошлое и настоящее племени с его це-
лями на будущее, что на протяжении нескольких столетий наполни-
ло жизнь восточных германцев героическим пафосом.
Отметим и то, что идея Ойум консолидировала племена, выходя
за узкие этнические рамки. В ходе движения к Ойум этническая при-
надлежность примыкавших к миграции-походу уже не имела сколь-
ко-нибудь весомого значения. Прежде всего, необходимо было раз-
делять основные цели и задачи миграционного марша, подчиняться
вождям и предводителям. Только так можно было войти в exercitus
Gothorum и иметь шанс попасть в элиту лицам неготского и даже не-
германского происхождения.
Итак, отношение германцев к территории, на которой прожива-
ло племя, трансформировалось, как и менялось место их обитания
в ходе миграций. В системе представлений восточных германцев-го-
тов Ойум всего лишь промежуточное звено, которое вытесняло из
сознания образ земли предков и признавало первостепенной ценно-
стью ту землю, которой в данный момент владело племя. Парал-
лельно элита германских племен эволюционировала от преимуще-
ственно родоплеменной к элите первых “варварских королевств”,
где происхождение выступало лишь одним из критериев элитарно-
сти. Промежуточным этапом в этом процессе стало усиление воен-
но-служилой элиты. И эта синхронность не случайна. Эволюция
германских племенных элит вызвала к жизни идею Ойум, которая,
в свою очередь, активно влияла на систему ценностей и изменение
самих элит.
19
1 См., например: Неусыхин А.И. Дофеодальный период как переходная стадия
развития от родоплеменного строя к раннефеодальному // Проблемы истории
докапиталистических обществ. М., 1968; Он же. Военные союзы германских
племен около начала нашей эры // Неусыхин А.И. Проблемы европейского
феодализма. М„ 1974; Корсунский А.Р. Государство и этнические общности в
раннефеодальный период в Западной Европе // Средние века. М., 1968.
Вып. 31. (Далее: СВ); Он же. О социальном строе вестготов в IV в. // Вести,
древней истории. 1965. № 3; Корсунский А.Р.. Гюнтер Р. Упадок и гибель За-
падной Римской империи и возникновение германских королевств. М., 1984;
Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung: Das Werden der friihmittelalterlichen
gentes. Koln; Graz, 1961; Idem. Probleme der germanisch-deutschen Verfassungs- und
Socialgeschichte im Lichte der Ethnosoziologie // Festschrift Walter Schlesinger. B.,
1974; Wolfram H. Gotische Studien II // Mitteilungen des Instituts fur Osterreichische
Geschichtsforschung. 1975. Bd. 83. H. 3/4. S. 289-324. (Далее: MIOG); Thomp-
son E.A. Romans and Barbarians. Wisconsin, 1982; Leube A. Probleme germanischer
Adelentwicklung im 1. und 2. Jh. unter dem Aspect der romischer Beeinflus-
sung // Romer und Germanen in Mitteleuropa. B., 1975; Vries J. de. Konigtum bei den
Germanen // Saeculum. 1956. Bd. 7; Sprandel R. Struktur und Geschichte des
Merovingischen Adels // Historische Zeitschrift. 1961. Bd. 193. (Далее: HZ); Wallace-
Iladrill J.M. Early Germanic Kingship in England and on the Continent. Oxford, 1971.
2 Специфика Источниковой базы порождает множество вопросов о характере
власти конунга у германских племен. Существует точка зрения об эволюции
этой власти от сакрально-деспотической (Sakralkonigtum) до военной
(Heerkonigtum). См.: Hofler О. Germanisches Sakralkonigtum. Tubingen; Koln,
1952; Idem. Der Sakralcharakter des germanischen Kbnigtums // Vortrage und For-
schungen / Hrsg. Th. Mayer Lindau; Konstanz, 1956. Bd. 3. S. 75-104; Schlesinger W.
Uber germanisches Heerkonigtum // Beitrage zur deutschen Verfassungsgeschichte des
Mittelalters. 1963. Bd. 1. S. 56-59. При этом судебно-административные полно-
мочия конунга вытесняются за счет расширения его полномочий в военной
сфере (Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung. S. 308—424). Согласно мне-
нию других исследователей, власть конунга основывалась на военных полно-
мочиях, расширяемых и постепенно превращаемых в наследственное достоя-
ние (Колесницкий Н.Ф. Этнические общности и политические образования у
германцев I-V вв. // СВ. 1985. Вып. 48. С. 5-26; Ср.: Wolfram Н. Methodische
Fragen zur Kritik am “sakralen” Konigtum // Festschrift fiir Otto Hofler. 1968. Bd. 2.).
3 Глушанин Е.П. Военная знать ранней Византии, Барнаул, 1991; Kuhn Н. Die
Grenzen der germanischen Gefolgschaft // Zeitschrift der Savigny-Stiftung ftir
Reichtsgeschichte. Germanische Abteilung. 1956. Bd. 73. S. 1-83; Schlesinger W.
Herrschaft und Gefolgschaft in der germanisch-deutschen Verfassungsges-
chichte // HZ. 1953. Bd. 176. S. 225-275; Kristensen A. Tacitus germanische
Gefolgschaft. Kobenhavn, 1983.
4 Видукинд Корвейский. Деяния саксов / Вступ. ст., пер. и комм. Г.Э. Санчука.
М„ 1975.1, 8.
5 Gregorius Turonensis. Historia Francorum / Ed. W. Arndt, Br. Krusch // Monumenta
Germaniae historica: Scriptores rerum Merovingicarum. В., 1885. T. I. Ps. I. II, 9. (Да-
лее: Greg. Tur. Hist. Franc.).
6 P. Comelii Taciti libri qui supersunt. Lipsiae, 1962. T. II. 9, 39, 40 (Далее: Tacit.
Germ.); Ammianus Marcellinus. Romische Geschichte / Lat. und Dt. und mit einem
Komment. versehen von W. Seyfarth. B., 1968-1971. Bd. IV. XXXI; lordanes. Getica
/ Ed. Th. Mommsen // Monumenta Germaniae historica: Auctores Antiquissimi. (Да-
лее: MGH. Auct. Antiquiss). B„ 1882. T. V. Ps. I. 97-99, 134, 153, 154 (Дйлее: lord.
Get.), Greg. Tur. Hist. Franc., II, 4, 9, 12; IV, 14.
20
7 Буданова В.П. Варварский мир эпохи Великого переселения народов. М.,
2000; Агеева Р.А. Страны и народы: происхождение названий. М., 1990.
С. 72-75, 92; Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung. S. 61.
8 Tacit. Germ., 39.
9 Orosius Paulus. Historiarum adversus paganos libri VII / Ed. C. Zangemeis-
ter // Corpus scriptorum ecclesiasticorum latinorum. Lipsiae, 1889. Vol. V. Lib. I, 2,
53; Lib. VII, 43, 5. (Далее; CSEL); Epiphanii episcopi Constantiae Libri de XII gem-
mis versio antiqua // J.P. Migne. Patrologiae cursus completus. Ser. graeca. P., 1858.
T. XLIII. Col. 338; Idem. Adversus haereses libri III tomus I—II // Ibid. T. XLII.
Col. 372-373; Augustinus. De civitate Dei libri XXII / Ed. E. Hoffmann // CSEL.
Wien; Leipzig, 1899-1900. Vol. XV. Lib. XVII, 52; lord. Get., 83. Топоним “Го-
тия” претерпел сложную эволюцию. В IV в. так называлась часть провинции
Дакии. В V в. “Готию” стали отождествлять со всей Дакией (Thompson Е.А.
The visigoths in the Time of Ulfila. Oxford, 1966. P. 39—40; Wolfram H. Gotische
Studien I // MIOG. 1975. Bd. 83. H. 1/2. S. 1-4; Chrysos E.K. Gothia Romana: Zur
Rechtslage des Fbderatenlandes der Westgoten im 4. Jh. // Dacoromania. Freiburg;
Munchen, 1973 I. S. 52-55). В VI в. это тождество усложнилось: Дакия - Го-
тия - Гепидия (Svennung J. Zur Geschichte des Goticismus. Stockholm, 1967.
S. 28-32).
10 Ронин В.К. Франки, вестготы, лангобарды в VI—VIII вв.: политические аспе-
кты самосознания // Одиссей. М., 1989. С. 69.
11 Greg. Tur. Hist. Franc., IX, 20; Fredegarius. Chronicium cum suis continua-
toribus // J.P. Migne. Patrologiae cursus completus. Ser. latina. P., 1879. T. LXXI.
Lib. IV. 72, 74, 75; Isidorus Hispalensis. Historia Gothorum, Wandalorum,
Sueborum / Ed. Th. Mommsen // MGH. Auct Antiquiss. T. XI: Chronica minora Saec.
IV-VII. B., 1894. Vol. II.
12 Buchner R. Kulturelle und politische Zusammengehorigkeitsgefuhle im europaischen
Friihmittelalter // HZ. 1968. Вd. 207. H. 207. H. 3. S. 574.
13 lord. Get., 27.
14 Ibid., 28.
15 Обзор литературы о локализации Ойум см.: Буданова В.П. Готы в эпоху Ве-
ликого переселения народов. М., 1990. С. 74.
16 Топоров В.П. Oium Иордана (Getica, 27-28) и гото-славянские связи в северо-
западном Причерноморье // Этногенез народов Балкан и Северного Причер-
номорья. М., 1984. С. 128-142.
17 Там же. С. 130. Ср.: Анфертьев А.Н. Иордан // Свод древнейших письменных
известий о славянах. М., 1991. Т. I. С. 116-117, 148.
18 Топоров В.Н. Древние германцы в Причерноморье: результаты и перспекти-
вы Ц Балто-славянские исследования. М., 1983. С. 231; Wolfram Н. Die Goten als
Gegenstand einer historischen Ethnographie // Traditions als historische Kraft. B.;
N.Y., 1982. S. 53-64.
19 lord. Get., 27.
20 Можно усмотреть определенную аналогию с идеей моста как единственного
подступа к Ойум (lord. Get., 27).
21 Ibid. 148-149. В этом описании Равенны Е.Ч. Скржинская видела некоторое
сходство с образом, данным Кассиодором в одном из писем собрания “Variae”
(Иордан. О происхождении и деяниях готов (Getica) / Вступ. ст., пер. и комм.
Е.Ч. Скржинской. М., 1960. С. 291).
22 lord. Get., 151.
23 Ibid., 150.
Е.М. Штаерман
МАРКСИЗМ И АНТИКОВЕДЕНИЕ*
Критический взгляд
В последнее время стало модно не только на Западе, но и у нас
говорить о “кризисе марксизма”, об ограниченности его возможно-
стей понимания исторического процесса, в частности в отношении
истории античного мира, об узости, догматизме, ограниченности со-
ответственных построений. Нельзя, однако, не признать, что в зна-
чительной мере вина за подобные оценки марксизма лежит на нас
самих, нередко компрометировавших марксизм в глазах наших зару-
бежных оппонентов (а отчасти и единомышленников).
Во-первых и в главных, несомненный вред принесло господство
в нашей науке ставшего непререкаемой догмой понятия “рабовла-
дельческая формация”. Достаточно известно, что появилось оно по
конъюнктурным соображениям, требовавшим обоснования единого
хода исторического процесса для всех народов, проходивших одина-
ковые стадии развития от первобытной до социалистической фор-
мации. Затем “освященная”, так сказать, авторитетом Сталина, “ра-
бовладельческая формация” стала основой всякой теории истории
древности в целом и ее отдельных периодов. Если время от времени
еще делались попытки восстановить в правах термин “азиатский
способ производства”, то для античного мира определение “рабо-
владельческая формация” оставалось неколебимо.
Вместе с тем вряд ли можно считать случайностью, что ни Маркс,
ни Энгельс, ни Ленин никогда этот термин не употребляли, что и не-
удивительно, поскольку, придавая огромное значение формам экс-
плуатации в том или ином “социальном организме”, они все же не счи-
тали возможным именовать формацию и лежащий в ее основе способ
производства по господствующему способу эксплуатации.
В.И. Ленин, неоднократно обращавшийся к характеристике той
или иной формации, к значению теории формаций в целом, постоян-
но подчеркивал, что любая формация должна рассматриваться и
изучаться как система, а не исходя из какого-то одного ее признака,
так как этот признак (в данном случае - форма эксплуатации, соеди-
нение работника со средствами производства) в разных системах мо-
жет играть разную роль. Говоря о той или иной формации, В.И. Ле-
нин обязательно указывал на характер распределения собственно-
сти, уровень производительных сил, разделения труда и соответст-
* Эта статья Е.М. Штаерман (1914—1991) из архива В.Л. Малькова предназначалась
для сборника, посвященного исторической теории К. Маркса.
22
венно организацию производственных ячеек и формы связи между
ними (связи натуральные, рыночные), складывающиеся на такой ос-
нове социальные слои (сословия, классы), их положение и взаимоот-
ношения, значение права, политического строя, характер общест-
венных связей (территориальных, религиозных, профессиональных,
более узких или более широких). И только во всей системе таких со-
отношений и связей обретали свое значение отдельные элементы, в
том числе рабство, крепостничество, наемный труд.
Признав “рабовладельческую формацию”, мы признали ее основ-
ными классами “рабов” и “рабовладельцев”. Если бы мы соответст-
венно подошли к капиталистической формации, мы сочли бы основ-
ными классами “нанимателей” и “нанимаемых” и к первой категории
отнесли бы всех, кого-то нанимающих - от владельца заводов, до че-
ловека, нанявшего служанку, а ко второй категории всех, работаю-
щих за плату - от министра и менеджера до дворника и официанта.
Именно так и получается у нас с “рабами” и “рабовладельцами”,
что в наибольшей мере вызывает на Западе критику наших, отожде-
ствляемых с марксизмом, работ? С одной стороны, можно ли отнести
к одному классу мелких ремесленников и крестьян с одним-двумя ра-
бами и латифундистов-сенаторов. С другой - раба, занятого физиче-
ским трудом в поле или руднике, и императорского раба, ведающего
отделом правительственной канцелярии или финансового ведомства
и владеющего собственными рабами и большими богатствами? Та-
кие вопросы постоянно задаются западными античниками. И, в кон-
це концов, в качестве реакции на подобные утверждения они начина-
ют ожесточенно выступать против марксизма, якобы пригодного
только для анализа капиталистического общества XIX в., отрицают
правомерность представления о классах, классовой борьбе, револю-
циях, роли экономического базиса для обществ докапиталистиче-
ских, в том числе и общества античного, доказывают, что то было
общество бесклассовое, основанное на статусном делении и т.п.1
Между тем Маркс не конструировал никакой “рабовладельче-
ской формации”, говорил об “античном способе производства” и
раскрыл это понятие, дав характеристику античной городской об-
щины, ее двуединой, частной и коллективной собственности, с ее во-
енной организацией, с ее вторичной стадией, возникающей с разви-
тием ремесла и включением в общину ремесленников, с эпохой рас-
цвета, когда рабство еще не овладело производством, с совпадением
гражданского и политического общества, обусловившим особую
роль “политики”, и постепенным перерождением и разложением по
мере развития денежного хозяйства и рабства.
Данная Марксом полтора столетия назад характеристика антич-
ной городской общины, определявшей особенности “античного спо-
соба производства”, так или иначе лежит в основе современных ис-
следований античного мира. Поскольку ни сторонники, ни противни-
ки Маркса не могут не поставить во главу угла греческий полис и
23
римскую городскую общину - civitas. Из ее особенностей могут быть
объяснены многие моменты истории античного мира. Собственность
общины на ее территорию, складывавшуюся из индивидуальных на-
делов и общественной земли обусловливала характер демократии
как демократии коллектива собственников этой территории, так что
борьба неимущих за землю была одновременно и борьбой за право
участия в политической жизни общины, в ее народном собрании и во-
енной организации, в выборе должностных лиц, в обсуждении и при-
нятии законов, в суде, в контроле за тем, как каждый общинник ве-
дет свое хозяйство, поскольку земля, им не возделанная, у него отби-
ралась и возвращалась в общий земельный фонд для передачи друго-
му общиннику. С правом трудовой собственности сочеталось пред-
ставление о свободе, в первую очередь свободе экономической, сво-
боде самостоятельного хозяина, не обязанного “работать на друго-
го”, и с понятием “общей пользы” - долга каждого на войне и в мире
трудиться на благо своего города, от процветания которого зависело
благополучие каждого гражданина. Отсюда же и система ценза,
предполагавшего “геометрическое равенство” сограждан - равенст-
во суммы прав и обязанностей, зависевших от состояния, таланта,
происхождения каждого. А отсюда и вся социальная структура го-
родской общины по особым разрядам (римские ordines) граждан в за-
висимости от их производственных и организационных функций, что
связывало и определяло экономическую и политическую жизнь об-
щины, социально-политические и производственные отношения.
Юридическое равенство, неприкосновенность гражданского ста-
туса общинников и обязанность гражданского коллектива обеспе-
чить так или иначе прожиточный минимум своим членам обуслови-
ли удовлетворение потребностей хозяйств, нуждавшихся в дополни-
тельной рабочей силе, не за счет труда сограждан (как во многих
других обществах), а за счет труда рабов-иноплеменников, стоявших
во всех отношениях вне общины и полностью подчиненных своим
владельцам, как их абсолютная собственность (в отличие от подкон-
трольной общине собственности на землю).
Обострение имущественного неравенства среди граждан, услож-
нение общественных отношений (внутри и вовне) модифицировали
в очень большой степени строй античных общин, сформировавших-
ся первоначально и спонтанно. Но сходные городские общины пу-
тем колонизации и завоеваний распространялись по всем новым тер-
риториям, вступая в то или иное взаимодействие с существовавши-
ми на этих территориях социально-экономическими и политически-
ми институтами, что и обусловливало “эллинизацию” и “романиза-
цию” Средиземноморья и вместе с тем сосуществование там различ-
ных укладов, эволюция которых, в свою очередь, обусловила эво-
люцию эллинистических царств и Римской империи.
Когда речь заходит о классах, то не следует забывать, что Маркс
и Энгельс (начиная с Коммунистического манифеста), а затем
24
В.И. Ленин, постоянно подчеркивали, что “чистые классы” возник-
ли только в капиталистическом обществе, в предшествующих же
обществах существовало много различных подразделений и сосло-
вий, противостоявших друг другу и маскировавших соотношения
классов. Римские разряды (ordines) несколько отличались от средне-
вековых сословий своей общей функциональностью (так, во всяком
случае в начале империи, к ordo сенаторов принадлежали сын, внук
и правнук сенатора; к ordo всадников - сын и внук всадника; следу-
ющие потомки, если не удостаивались включения в сенат и всадни-
чество сами, из этих ordines выбывали), но все же имели с ними и
значительное сходство как группы с определенным местом в соци-
альной иерархии с некими правами и обязанностями. Большую роль
в этой системе играли различные объединения - профессиональ-
ные, территориальные, религиозные, также занимавшие свое место
в социальной структуре и так или иначе включавшие всех граждан и
неграждан городской общины. Рабы, первоначально включавшиеся
только в фамилию своего господина, постепенно по разным причи-
нам от нее отрывались и если не юридически, то практически также
занимали известное место в общественной иерархии. То были рабы,
поставленные хозяином во главе мастерских, лавок, деловые агенты
и управители, рабская интеллигенция, рабы, входившие в штат ма-
гистратов, затем императоров и т.п. И хотя рабов не причисляли к
ordines, фактически они тоже составляли некое сословие, со време-
нем все более дифференцировавшееся. Классы формировались вну-
три таких сословий в первую очередь (как то бывает всегда) в веду-
щей отрасли экономики - сельском хозяйстве: классы более или ме-
нее крупных землевладельцев, крестьян и сельскохозяйственных ра-
бов. Эта структура влияла на другие отрасли. Но классовое деление
неразрывно переплеталось (и маскировалось) с делением на ordines.
Таким образом, обвинение марксистов в том, что в один класс они
включили латифундиста и крестьянина или владельца маленькой
мастерской, во всяком случае, к Марксу и Ленину с их тезисом о зна-
чении сословия в докапиталистических обществах не относится.
Ведь Маркс и относительно капиталистического общества учиты-
вал только два антагонистических класса - капиталистов и пролета-
риев - когда анализировал законы, действующие в данной форма-
ции как таковой; когда же он анализировал конкретные события,
как в “Гражданской войне во Франции”, “18 брюмера Луи Бонапар-
та”, он учитывал позицию и роль всех слоев общества дифференци-
рованно, не относя, например, мелкую буржуазию к буржуазии, как
мы часто пытаемся делать, объединяя в одну массу всех' “рабовла-
дельцев”.
Значит ли это, что не следует придавать особого значения со-
противлению рабов, как это делают некоторые наши оппоненты,
считая, что мы склонны преувеличивать значение рабских восста-
ний? Конечно, нет, но не следует все дело сводить к восстаниям.
25
Гораздо большую роль, с одной стороны, играло постоянное неже-
лание рабов трудиться в меру всех своих знаний, сил и способностей,
а с другой - подозрительное отношение, недоверие господ к более
толковым, знающим, инициативным работникам. Когда производ-
ство развивалось настолько, что требовались именно квалифициро-
ванные, работавшие не только из-под палки работники, это проти-
воречие стало тормозом, препятствием, преодолеть которое не уда-
валось. Постепенно оно же стало определять и отношения между
высшими слоями общества и свободными работниками, от которых
требовали в первую очередь не искусства, а покорности, что приве-
ло к совершенному отвращению низших от официальной идеологии
и официальных ценностей - настроение весьма опасное для правя-
щих сословий, которое гораздо труднее преодолеть, чем подавить
открытое восстание.
Момент этот подводит нас к важному в марксистской теории
вопросу о роли в истории народных масс. Немарксистские истори-
ки античности если и не отрицают эту роль, все же основное внима-
ние склонны уделять “борьбе элит” (как известно, по теории
Вильфредо Паретто, до сих пор не утратившей своего влияния).
Что борьба за власть в высших эшелонах значит немало и всегда на
виду у современников и потомков, отрицать не приходится. Но не
приходится отрицать и роль народных масс, признаваемую маркси-
стами ведущей.
В нашей литературе по истории античного мира она в принципе
признавалась, сводясь, однако, в основном к восстаниям рабов. Соз-
нательно или подсознательно стараясь показать, что во всей исто-
рии человечества народные массы добились полной победы и благо-
получия только в результате Октябрьской революции, наши авторы
видели, например, весь результат борьбы и побед римских плебеев
против патрициев лишь в слиянии патрициев с наиболее богатыми
родами плебеев в правящий слой нобилей, тогда как масса плебса
вроде бы ничего не выгадала. Между тем именно победы римского
плебса, как и афинского демоса, привели к конституированию ан-
тичной городской общины и античной демократии, ставшей, при
всех своих несовершенствах, образцом и знаменем всех борцов за де-
мократию, равенство, свободу в разные эпохи последующей истории
Европы. Именно создание античной демократии со всеми ее ценно-
стями - одно из ярчайших подтверждений определяющей роли на-
родных масс. Роль эта, как выше уже упоминалось, не менее велика
была в последние два-три века существования античного мира.
Попытки императоров укрепить свою власть, объявив ее боже-
ственной, вечной, торжественно оповещая жителей империи, что
они под их властью живут в золотом веке, что они защитники сла-
бых и бедных, - все это разбивалось о глухую стену недоверия наро-
да, его твердую уверенность, что богатые и власть имущие - него-
дяи, притворяющиеся друзьями простых людей, чтобы их вернее по-
26
работить. Это недоверие лишало боеспособности римскую армию,
подрывало экономику, оно создавало благоприятную почву для рас-
пространения христианства и, в конце концов, - для “побед варва-
ров”, власть которых была менее обременительна и более приемле-
ма для народа, чем власть императоров и их аппарата.
Долог спор о том, можно ли считать конец Римской империи ре-
зультатом революции, - спор, идущий и среди марксистских, и среди
немарксистских историков, дающих различные объяснения концу
античности. Но думается, что к решению можно прийти, только
полно и глубоко освоив марксистскую теорию революции, очистив
ее от догматизма и различных конъюнктурных соображений, наве-
янных “Кратким курсом истории ВКП(б)” и другими аналогичными
произведениями.
Проблема революций в античном мире (споры идут не только
о падении Римской империи, но и о характере гражданских войн
в Риме, окончившихся возникновением монархии, и о возможности
говорить о “плебейской революции” и т.д.) подводит нас к еще одно-
му важному вопросу - о правомерности и возможности каких-либо
аналогий между античной и современной историей, правомерности
каких-либо выводов на основании подобных сопоставлений.
Достаточно известно, что античность всегда использовалась по-
литиками, социологами, историками как некий эталон. Культуроло-
ги-циклисты видели в ее истории образец закономерностей генези-
са, развития, разложения и гибели любой цивилизации (или культу-
ры), прогнозируя сходную судьбу и цивилизации Западной Европы.
Часть историков считала, что в античном мире существовал капита-
лизм и закономерности его подъема и упадка аналогичны современ-
ному капитализму. Другие, напротив, доказывали и доказывают не-
развитость, примитивность античной экономики, но опять-таки ис-
ходя из экономики капиталистической, до которой античный мир
никоим образом не дотягивал. Сопоставляются такие явления, как,
например, развитие городов в античности и современности, от ма-
леньких, близких селу городков, до мегаполисов, городов-спрутов.
Сопоставляются различные идеологические течения древности и со-
временности, античная и современная наука, хотя многие полагают,
что в античном мире науки вообще не было, так как она появилась
то ли с Галилея, то ли даже с Ньютона, тогда как другие доказыва-
ют, что античная наука и рационализм завели людей в тупик, выход
из которого открылся только в религии, и что то же ждет современ-
ное человечество. Такие примеры можно было бы значительно ум-
ножить, но и уже приведенные показывают, насколько важен воп-
рос о допустимости подобных аналогий.
По-видимому, здесь не может быть дан однозначный ответ, при-
годный для всех случаев. Как неоднократно подчеркивали Маркс
и В.И. Ленин, один и тот же элемент, процесс, факт приобретают
разное значение, ведут к разным результатам в разных системах.
27
Так, замечал Маркс, развитие товарно-денежного хозяйства стиму-
лировало развитие капитализма, но вело к упадку античный мир,,
ибо разлагало его основу - гражданскую общину с ее относитель-
ным равенством граждан. Различны был последствия возникнове-
ния колониальных держав при капитализме и римских завоеваний.
В первом случае производство в метрополиях развивалось за счет
эксплуатации колоний, развитие которых тормозилось. Во втором
случае стимулировалась экономика провинций, обязанных обеспе-
чивать италийские городские общины, в Италии же, чем далее, тем
более жившей за счет провинций, производство хирело. Различна
также роль науки в античном и современном мире (что, кстати, сла-
бо учитывается историками науки). В обоих случаях наука, как и во
всяком, даже самом примитивном обществе, должна была удовле-
творять стремление людей составить себе представление о мире,
в котором они живут (что питало теоретическую, “фундаменталь-
ную” науку в любой ее форме), применить свои знания к удовлетво-
рению практических потребностей - добыванию средств к сущест-
вованию, постройке зданий, дорог, судов, лечению болезней, ориен-
тации в пространстве и т.п. Но вне таких обязательных для науки
всех эпох рамок цели античной и современной науки различны.
Для греков и римлян, основой бытия которых была гражданская об-
щина, наука должна была подкреплять философию, а философия
учить людей быть достойными и счастливыми гражданами. Совре-
менная же наука чем далее, тем во все большей мере служит беско-
нечному увеличению и усовершенствованию расширенного воспро-
изводства товаров. Сравнивать науку античную и современную
можно, лишь учитывая это обстоятельство.
Такие примеры, число которых можно умножить, показывают,
что неправомерны аналогии, когда они непосредственно связаны с
уникальной структурой данной общественной системы, с ее структу-
рообразующими элементами.
Но помимо них существует еще некая константа, обусловленная
самой природой людей. Теперь мы наконец осознали, что марксиз-
му не противоречит понятие “общечеловеческих ценностей”, без ко-
торых немыслимо никакое человеческое общество. Не противоре-
чит ему и несомненный факт существования разного типа людей.
Всегда и всюду были “ортодоксы” и “еретики”, трусы и герои, пала-
чи и жертвы, только проявляли они себя в соответствии с возмож-
ностями, предоставляемыми их социальным окружением.
Аналогии, обусловленные такой константой, возможны и неод-
нократно использовались основоположниками марксизма. Так, в
“Философских тетрадях” Ленин отмечал, что перед античными фи-
лософами стояли в общем те же проблемы, что и перед современны-
ми философами, что говорит о развитии и античной, и современной
философии по составляющим спираль кругам. Маркс часто сравни-
вал отдельных деятелей античности и современности и некие свя-
28
занные с ними моменты. Так, в “Гражданской войне во Франции” он
сопоставлял “поведение Тьера и его палачей с проскрипциями Сул-
лы и триумвиров с таким же массовым и хладнокровным избиением
людей, с доносами на политических и личных противников”.
Действительно, если бы подобные аналогии не были правомер-
ны (как долгое время считалось в нашей науке), то история, культу-
ра, образ мысли далеких веков были бы нам вообще непонятны, чу-
жды и ненужны. Ничего не говорили бы многим поколениям стихи
Вергилия и Горация, рассказы Тацита о тех, кто предпочитал по-
гибнуть, чем славословить “тиранов”, комедии Аристофана и Плав-
та и т.п.
Я смогла затронуть лишь очень немногие проблемы, но все же
на их примере можно заключить, что марксизм, очищенный от на-
слоений, вызванных различными конъюнктурными моментами,
лучше любой иной теории может объяснить историю античного ми-
ра. Но это не значит, что мы должны отказываться от того ценного,
что содержится в исследованиях немарксистских авторов или отма-
хиваться от поставленных ими проблем, в нашей историографии,
в общем, не разрешенных.
В первую очередь это относится к трудам таких культурологов,
как О. Шпенглер, А. Тойнби, Питирим Сорокин, А. Кребер, концеп-
ции которых имели столь широкий резонанс во всем мире. У нас их
критиковали как идеалистов, как не понимающих значения теории
формаций, теории прогрессивного движения человечества и т.п.
Но многое из их наблюдений, как раз относящихся к античности, на-
ша критика ни опровергнуть, ни объяснить не смогла. Можно ли, на-
пример, изучая историю античной науки, обойти данный О. Шпенг-
лером анализ античной математики, ее геометрической основы и
направленности как выражения мировосприятия “Аполлоновской
души”, сколь ни чуждо нам понятие “души культуры”? Или сделан-
ное на огромном материале наблюдение Питирима Сорокина по по-
воду того, что и в античном, и в европейском культурном цикле в на-
чале (когда культура “идеальна”) господствуют повествования о бо-
гах и святых, затем - о героях и рыцарях, их (в рамках материали-
стической культуры) сменяют “простые люди” и повседневная ре-
альность, заканчивается же цикл, когда “простые люди” вытесняют-
ся подонками общества. П. Сорокин писал это в 1941 г. Но прогноз
его полностью оправдался как для западной, так и для нашей куль-
туры с пристрастием авторов пьес и фильмов именно к “подонкам”.
Как можно объяснить смену этапов и отдельных культурных цик-
лов - смену, достаточно впечатляюще характеризованную упомяну-
тыми авторами и их многими не менее известными последователя-
ми? И как в свете их выводов объяснить приводимые ими сопостав-
ления этапов, пройденных античным и современным европейским
циклом? Вряд ли правильно просто отмахиваться от всего ими сде-
ланного.
29
Недостаточно у нас разработаны и многие иные вопросы антич-
ной культуры, например об условиях и лимитах заимствований од-
них культур у других, о соотношении в разные эпохи отдельных си-
стем культуры (когда, как и почему на передний план выдвигается
та или иная из них) и т.п.
Дальнейшее, более углубленное применение марксизма, воз-
можно, поможет решить эти и многие другие вопросы античной
истории.
1 Более подробно о соответственных теориях см.: Кузищин В.И., Штаер-
ман Е.М. Проблема классовой структуры и классовой борьбы в современной
историографии античности // Вопр. истории. 1986. № 10. С. 61-78.
Е.В. Ляпустина
ПОЗДНЯЯ АНТИЧНОСТЬ -
ОБЩЕСТВО В ИЗМЕНЕНИИ
Приступая к решению одной из основных своих задач - описа-
нию того или иного общества в его развитии - едва ли не с наиболь-
шими трудностями историк сталкивается, если обращается к пере-
ходным эпохам. Очевидно, именно это имел в виду Я. Буркхардт, пи-
савший, что во всех исследованиях нужно начинать с самого начала,
но только не в истории1. В самом деле, картина общества в пору его
зрелости и расцвета отличается определенной ясностью отдельных
элементов и четкостью связей между ними. Историческая реконст-
рукция такого устойчивого, “спокойного” общества до известной
степени возможна даже и без учета постоянно происходящих и нака-
пливающихся в нем изменений. Не в последнюю очередь это связа-
но с тем, что самосознание такого общества, его “мифология” и
идеология довольно точно соответствуют тем отношениям, кото-
рые складываются и последовательно воспроизводятся в его рам-
ках, и сами моделируют эти отношения2. А потому историк, обраща-
ясь к источникам “эпохи расцвета”, может рассчитывать найти в них
едва ли не все необходимое ему для реконструкции3. Достаточно на-
помнить хотя бы, сколь многим наши нынешние представления об
античной гражданской общине обязаны Аристотелю, Полибию и
Цицерону, писавшим как раз в такие “классические” эпохи.
Соответственно реконструкция общества переходного периода
сопряжена с рядом сложностей, обусловленных и нестабильным со-
стоянием такого социального организма, и сопутствующим ему кри-
зисом самосознания и т.д. Не следует забывать, что нередко в такие
периоды меняются и институциональные формы того или иного со-
циума, границы государств, не говоря уж об их внутреннем делении
и устройстве.
Все это приводит к тому, что в исследовании подобных эпох до-
ля привнесенного историком опыта его собственного времени за-
метно больше, нежели при изучении “классических форм” любого
общества, когда историк сильнее зависит от логики, властно дикту-
емой самими источниками. Очевидно, именно этим обстоятельством
и можно объяснить то, что “великие проблемы истории”, над кото-
рыми веками бьются приверженцы сменяющих друг друга историче-
ских и философских концепций, почти без исключения связаны с пе-
реходными эпохами, тогда как историки, в силу разных причин сто-
ронящиеся общетеоретических споров, со спокойной душой занима-
31
ются выписыванием деталей на картинах, изображающих периоды!
стабильности4. |
Не одно столетие важным центром притяжения внимания, уси-|
лий, дискуссий историков была тема падения Римской империи, так!
называемая Гиббонова проблема. Не поддается обзору не то что ли-
тература, посвященная самому упадку Рима, но даже то, что написа-
но об историографии этой темы5. Разумеется, нет никакой возмож-
ности рассматривать ее в данной статье. Ограничусь лишь некото-
рыми соображениями, касающимися нынешнего момента.
В своей недавно вышедшей книге И.С. Филиппов совершенно
справедливо указал на то, что в последнее десятилетие наблюдалось
угасание интереса не только к одной из вечных проблем историче-
ской науки (становлению феодализма), но и к более общей пробле-
ме изменчивости общественных форм. Признавая, что это - “необ-
ходимый этап историографического развития, в рамках которого
историки пытаются преодолеть излишнюю абстрактность прежних
исследовательских подходов и одновременно отражение еще плохо
отрефлектированных перемен в духовной жизни нашего собствен-
ного общества”, он все же утверждает, что “маятник качнулся слиш-
ком далеко”6. Фундаментальная монография И.С. Филиппова имеет
шансы стать той точкой отсчета, которая знаменует начало очеред-
ного неизбежного возвратного движения этого маятника.
К концу XX в. исследования, посвященные эпохе поздней антич-
ности, осуществлялись главным образом в рамках трех направлений
историографии, соответственно связанных 1) с историей христиан-
ства и - шире - с историей культуры7; 2) с социально-экономической
историей, практикуемой преимущественно в рамках марксистских
либо веберовских подходов8 и 3) с институциональной историей, пе-
реплетающейся с историей права9.
В истории марксистской историографии в нашей стране пробле-
ма падения Рима сыграла особую роль. Достаточно вспомнить
о знаменитой “революции рабов”. Неудивительно, что первая же
крупная дискуссия (1953-1956) на страницах “Вестника древней
истории” была посвящена падению рабовладельческого строя.
Ее опыт заслуживает внимания и сейчас - как с точки зрения науч-
ных предпосылок и итогов дискуссии в связи с последующей разра-
боткой поставленных в ее ходе проблем, так и с точки зрения харак-
тера обсуждения.
Итоги дискуссии в основном были подведены в редакционной
статье (ВДИ. 1956. № 1). Главным выводом стало признание слож-
ного характера позднеримского общества, в котором уже прояви-
лись элементы нового общественного строя, несмотря на резкое
столкновение позиций в определении доли этих элементов - от при-
знания общества Поздней Римской империи переходным, феодали-
зирующимся (Е.М. Штаерман) или даже феодальным (Е.Э. Липшиц)
вплоть до отрицания, хотя и не вполне последовательного, наличия
в нем каких-либо элементов феодализма (М.Я. Сюзюмов). При ха-
рактеристике природы феодализирующих тенденций наиболее пол-
но оказались разработанными вопросы, связанные с положением
непосредственных производителей - рабов, колонов и др. (статьи
А.Р. Корсунского, А.А. Темпа, А.П. Каждана, З.В. Удальцовой).
Это объяснялось тем, что такая проблематика имела богатую исто-
риографическую традицию, не в последнюю очередь в русской и со-
ветской науке. Продолжает она исследоваться и в наши дни10.
Вместе с тем дискуссия выявила и серьезные пробелы в предста-
влениях о процессе разложения рабовладельческих общественных
отношений и зарождении феодальных. Важнейший вопрос о харак-
тере эволюции форм собственности, прежде всего земельной, был
поднят в статье Е.М. Штаерман, положившей начало дискуссии, но
не нашел развития в других статьях. В последующие годы эта проб-
лематика стала исследоваться интенсивнее11.
Практически в тени остался вопрос о позднеантичных городах,
на что было указано в итоговой статье. Так что, видимо, не случаен
большой интерес к этой проблематике в дальнейшем12. В ходе дис-
куссии вышли на передний план настоятельные вопросы, связанные
с политико-правовой надстройкой позднеримского общества (на-
пример, характеристика правления Константина Е.М. Штаерман и
М.Я. Сюзюмовым).
В целом, можно выделить три рода вопросов, обсуждавшихся в
той уже давней дискуссии: 1) вопросы, в определенной степени уже
разработанные в ходе конкретно-исторических исследований и за-
служивавшие обсуждения путем сопоставления разных точек зрения
и их оттенков (например, положение непосредственных производи-
телей); 2) вопросы, вставшие перед исследователями в ходе их рабо-
ты, но пока еще далекие от детальной разработки на материале ис-
точников (вопросы о формах собственности, о характере государст-
венной власти); 3) вопросы, порожденные так или иначе понятой не-
обходимостью связать конкретно-историческую картину Поздней
Римской империи с социологическими категориями более высокого
порядка (характер революционного перехода, определение класса-
гегемона и т.п.). Сравнение уровня дискуссии по этим группам воп-
росов показывает, что подлинно научный, продуктивный характер
дискуссия имела лишь в тех случаях, когда обсуждавшиеся положе-
ния базировались на конкретных исследованиях, а не на абстракт-
ном толковании категорий (наподобие деструктивной антирабовла-
дельческой революции - С.И. Ковалев) и грубых аналогиях с други-
ми эпохами.
В общем, эта дискуссия “о падении рабовладельческого строя”
подняла планку довольно высоко, и последующие десятилетия ак-
тивного обсуждения и открытого столкновения мнений принесли
свои результаты в понимании проблемы упадка Римской империи.
В настоящее время позднеримское общество и государство все бо-
32
2. Переходные эпохи
33
лее рассматриваются не столько сквозь призму дилеммы “рабы или
колоны, колоны или крепостные?”, а с учетом изменений, происхо-
дивших во всем общественном организме - от форм собственности
(формирование сословной собственности сенаторов, корпоративной
собственности курий, ветеранов и т.д.), ее расщепленного характера
при наделении землей непосредственных производителей и до соот-
ветствующих перемен в области политики, идеологии и культуры.
Стало очевидным и то, что характеристика позднеантичного обще-
ства должна основываться на конкретном изучении римских провин-
ций с точки зрения функционирования там многоукладной экономи-
ки и соответствующих общественных отношений, постоянного вза-
имодействия доримских и римских структур.
Большой интерес представляет изучение под этим углом зрения
материала римского Запада, поскольку именно там формирование,
расцвет и кризис рабовладельческого способа производства проис-
ходили в наиболее чистой, “классической” форме, как в последую-
щем и генезис феодализма. В особенности это относится к поздне-
античной истории галльских провинций: района, где в синтезе фео-
дальных отношений была велика роль античного наследия. Поэто-
му в центре нашего внимания будет находиться основной регион -
Великая Галлия. Вне поля зрения остаются Нарбонская провинция
и большинство прирейнских областей, так как там имели место ак-
тивные колонизационные процессы и значительное развитие вете-
ранского землевладения, что очень сильно деформировало местную
социально-экономическую структуру. А история Великой Галлии в
большей степени основывалась на внутренних предпосылках, обу-
словленных всей предшествующей эволюцией местного общества.
Выделение для изучения основного региона тем не менее не исклю-
чает привлечения соответствующего материала из других западных
провинций, исторические судьбы которых были похожи, - Испании,
Африки и в какой-то мере Британии. Именно эти области и будут
подразумеваться, как правило, под западными провинциями. Огра-
ничиваться же более узкими рамками (например, одной или не-
скольких галло-римских civitates) едва ли целесообразно, так как со-
стояние Источниковой базы предполагает постоянное сопоставле-
ние с данными из похожих, но иных регионов.
Характеристика любого общества не может быть полной без
анализа его основных элементов. К важнейшим институтам антич-
ного рабовладельческого общества принадлежали город и вилла -
социально-экономические организмы, тесно связанные с существо-
ванием античной формы собственности и гражданской общины13.
В развитии римских городов и вилл, особенно в их взаимоотношени-
ях и взаимосвязях отражались важнейшие экономические процессы.
В этих поселениях жили и действовали представители различных со-
циальных сил (особенно в провинциях, где виллы и города функци-
онировали в рамках разных социально-экономических укладов).
34
11оэтому судьбы римских городов и вилл в период поздней антично-
сти - это именно такой конкретный и в то же время достаточно “ши-
рокий” вопрос, для разъяснения которого “безусловно необходимо
показать связи и взаимосвязь отдельных сторон того процесса, кото-
рый происходит во всех областях общественного хозяйства”14.
В современной историографии (учитывая популярность темы
города и его специфики в различных социальных системах) много
внимания уделяется истории городских и сельских структур в антич-
ности15, характеристике античного города как общины землевла-
дельцев16, его социально-экономической сущности и направлениям
развития17, различным аспектам соотношения города и его сельской
территории18. Эти вопросы особенно важны при изучении поздней
античности, так как переход от античности к средневековью пред-
стает как смена городской цивилизации сельской. Поэтому и судьбы
позднеримских городов являются одним из основных элементов об-
щей картины упадка древнего мира. Авторы общих трудов по исто-
рии Поздней Римской империи, как правило, ограничиваются рас-
смотрением ряда традиционных аспектов: ими отмечается рост
крупного землевладения и развитие колоната, сменившего рабство;
характеризуется положение различных категорий сельского населе-
ния империи; признается или отрицается так называемый упадок го-
родов, отождествляемый с разорением куриалов, разложением это-
го сословия и муниципальной организации в целом; констатируется
перенос центра тяжести экономического развития из городов в по-
местья и села и соответственно натурализация хозяйства, часто
объясняемая переориентацией интересов крупных землевладель-
цев; изучается политика императорской власти по отношению к раз-
личным сословиям, связанным с городом и деревней.
При этом в историографии заметен отказ от поиска “унитарист-
ских” (по определению П. Пти19) объяснений падения Рима. В раз-
вернутых картинах Поздней Римской империи историки стремятся
осветить ее функционирование и развитие во всей полноте. В ре-
зультате приводятся самые разные факторы упадка, но их взаимо-
связь и соподчиненность устанавливается далеко не всегда. Все бо-
лее утверждается “оптимистическое” видение хода истории, подчер-
киваются внутренняя прочность и стабильность империи, отсутст-
вие неразрешимых противоречий и внутренних конфликтов, делав-
ших ее конец исторически неизбежным. С этим органически связа-
но и внимание к роли внешних факторов падения Рима, прежде все-
го варварских вторжений. Особенно четко такую позицию сформу-
лировал А. Пиганьоль, по мнению которого, Римская империя не
умерла своей смертью, а была убита20. Однако, если учесть роль
варварской периферии для самого существования античного обще-
ства, едва ли можно рассматривать вторжения (а скорее, проникно-
вение) варваров на территорию империи как внешний фактор раз-
вития.
2*
35
Любые подходы к изучению поздней античности упираются
в вопрос о результатах романизации западных провинций, ответ на
который кроется в определении характера и направления изменений
общественных отношений в ходе взаимодействия античного рабо-
владельческого уклада и уклада, складывавшегося на различных
стадиях разложения первобытнообщинного строя. Данные процес-
сы нашли свое наиболее наглядное материальное выражение в урба-
низации провинций и умножении там числа вилл муниципальных
собственников. Ранее всего дало о себе знать укрепление крупной
земельной собственности, принадлежавшей прежде всего местной
племенной знати: это проявилось в сооружении больших вилл (на-
чиная с середины I в. н.э.). В дальнейшем заявило о себе и укрепле-
ние мелкой и средней земельной собственности (особенно в ходе ин-
тенсивного экономического развития и освоения новых земель),
происходившее как за счет пришлого населения, так и за счет диф-
ференциации местных общинников; в таком направлении эволюции
свою роль играла и аграрная политика императоров эпохи Принци-
пата. Однако результаты этого не следует переоценивать, так как
средние и небольшие имения распространялись далеко не везде и по-
рой вполне могли совмещаться с сохранением большей или меньшей
зависимости от крупных землевладельцев - хозяев огромных вилл.
В условиях провинций эти два типа хозяйств лишь очень условно мо-
гут быть сопоставлены с италийскими классическими рабовладель-
ческими виллами средних размеров и большими латифундиями.
Представляется, что укрепление крупной земельной собственности,
и вследствие этого зависимость различных типов поселения от боль-
ших вилл могут считаться существенными чертами истории римских
вилл в изучаемых областях западных провинций как элемента соци-
ально-экономической романизации.
Указанные особенности отразились и на ходе урбанизации
в этих областях. Римские города в западных провинциях развивались
в условиях господства крупных местных землевладельцев, что нахо-
дило свое выражение в аристократическом характере городского
строя21. Именно представители племенной верхушки становились
в первую очередь магистратами новых городских общин и римски-
ми гражданами (в силу латинского права), укрепляя тем самым как
права на свою землю, так и власть над народом. Об этом свидетель-
ствует и сохранение в муниципальной карьере названий старых ту-
земных магистратур: Гай Юлий Марин, сын Гая Юлия Риковериуга,
приписанный к Вольтиниевой трибе, бывший первым фламином
Августа в Медиолане Сантонов (совр. Сент) в начале I в. н.э., затем
куратором римских граждан и квестором, достиг вершины муници-
пальной карьеры - должности веркобрета22, очевидно, соответство-
вавшей дуумвиру. Еще один сантон - Гай Юлий Руф - был жрецом
федерального алтаря в Лугдуне (совр. Лион), причем интересно, что
в посвятительной надписи амфитеатра в столице Трех Галлий ак-
36
цент сделан на давность римского гражданства и упоминание трибы,
а в посвятительной надписи на арке в Сенте, относящейся к
18-19 гг. н.э., принадлежность к Вольтиниевой трибе не указана во-
все, на зато перечислены предки этого деятеля вплоть до прадеда:
отец - Гай Юлий Отуанеун, дед - Гай Юлий Гедемон и прадед -
Эпотсоровид23. Эта генеалогия явно была рассчитана на соплемен-
ников24. Среди жрецов того же алтаря Ромы и Августа у слияния Ро-
ны и Соны был и еще один сантон: Гай Юлий Виктор, сын Конкон-
нетодубна, внук Агедомопаса25. Все эти лица, очевидно, принадле-
жали к местной знати, господствовавшей в городе Медиолане Сан-
тонов в самом начале I в. н.э.
К сожалению, недостаточная изученность сельской территории
Сентонжа не позволяет напрямую связать представителей город-
ской верхушки Медиолана Сантонов (Сента) с определенными типа-
ми сельских поселений, но в целом представляется вероятной связь
подобного рода лиц именно с большими виллами, построенными в
середине, а то и в первой половине I в. н.э. X. Хайнен высказывает
такое предположение и о виллах в области тревиров26.
Постепенно в римских провинциальных городах оформлялась
муниципальная система, все более уподобляясь организации, суще-
ствовавшей в римских колониях и муниципиях. Квазимуниципаль-
ное устройство получали и другие поселения, различные села.
В этом можно видеть прежде всего рост численности слоя мелких и
средних земельных собственников - владельцев или арендаторов
упомянутых выше средних и небольших вилл римского типа, широ-
кое распространение которых приходится как раз на время расцве-
та и окончательного оформления системы римских провинциаль-
ных городов в конце I - начале II в. н.э. Как можно предположить,
именно за счет этого увеличивалось население римских городов и
подобных им поселений, что нашло выражение в строительстве но-
вых городских кварталов (например, в Сенте - так называемый се-
верный квартал27; в Амьене, где наблюдаются две последователь-
ные сетки улиц, вторая из которых охватывает большую пло-
щадь28), а также в сооружении именно в это время в некоторых го-
родах - например, в Сенте и Лионе - новых, более мощных, чем
прежние, акведуков29.
Едва ли это увеличение численности слоя муниципальных зем-
левладельцев приводило к полному уподоблению римских провин-
циальных городов античной гражданской общине. У власти в горо-
дах по-прежнему находились крупные землевладельцы, о чем может
свидетельствовать практически полное отсутствие ветеранов, свя-
занных как раз с мелкой и средней собственностью, среди городских
магистратов как в Галлии, так и в Испании. Не говоря уже о том, что
в провинциях не осуществлялся один из основных принципов граж-
данской общины - в нее включалась не вся территориальная общи-
на, да и права на землю не были равными у всех граждан местных
37
городских общин, их объем зависел от полноты прав римского гра-
жданства. А изначально большая роль крупной земельной собствен-
ности, воздействовавшей на рост и распространение мелкой и сред-
ней, приводила к тому, что возникавший в ходе распространения ан-
тичной формы собственности слой мелких и средних землевладель-
цев, который в принципе должен был выступать основным ее носи-
телем, оказался весьма непрочным, поскольку находился под силь-
ным влиянием хозяев крупных имений, среди которых были и пред-
ставители местной знати эпохи галльской независимости, и выход-
цы из Италии, и люди, выдвинувшиеся из местных общин в ходе
постепенной концентрации вновь возникавшей мелкой и средней
земельной собственности.
Несмотря на значительные региональные различия, можно вы-
делить общее содержание процесса социально-экономической ро-
манизации отдельных западных провинций. Отношения, присущие
античному укладу, распространялись здесь отнюдь не путем механи-
ческого пересаживания римских вилл и городов, а в ходе постепен-
ного возникновения последних на местной почве в результате дейст-
вия двух различных тенденций, вызванных римским завоеванием:
во-первых, укрепления социально-экономического положения мест-
ной знати, безраздельное господство которой над массой рядовых
соплеменников обеспечивала и римская муниципальная организа-
ция; во-вторых, постепенного оформления слоя провинциальных
мелких и средних собственников как за счет внешних по отношению
к местным общинам элементов, так и за счет выделения таковых из
наиболее развитых общин, при том что всегда оставался достаточно
обширный фон более отсталых отношений. Именно с наличием это-
го слоя был связан расцвет городской жизни в I—II вв. Обе тенден-
ции, влияя друг на друга, накладывали отпечаток на социально-эко-
номический облик вилл и городов в провинциях, что сказалось на их
дальнейших исторических судьбах.
Таким образом, эволюцию вилл и городов в эпоху поздней
античности следует реконструировать, учитывая специфику их раз-
вития в предшествующую эпоху. Очень сложно оценить последст-
вия кризиса III в. для вилл. В целом, как представляется, масштабы
их разрушений преувеличивать не стоит. А последствия этого обще-
го кризиса приходится “выводить” из наблюдаемых тенденций их
развития в последующее время.
Если для I—III вв., несмотря на существование огромных вилл,
наиболее типичными считаются небольшие и средние, то в IV-V вв.
общая ситуация меняется: наступает “апогей латифундий”30, повсю-
ду господствует крупная земельная собственность. Именно с этого
времени возрастает число больших имений с укрепленными цент-
ральными усадьбами и примыкающими к ним деревнями, населен-
ными колонами и зависимыми крестьянами31. Изменяется соотно-
шение крупного и мелкого землевладения в Испании. На востоке
38
Тарраконской провинции отчетливо прослеживается процесс зе-
мельной концентрации, в ходе которого крупные виллы после кри-
зиса III в. еще более разрастаются, отстраиваются и поглощают бо-
лее слабых соседей. Ж.-Ж. Горж объясняет это тем, что более круп-
ным хозяйствам всегда легче дается восстановление после кризиса.
Кроме того, большие укрепленные виллы, находящиеся в отдалении
от городов и обороняемые значительными людскими силами, прак-
тически не подвергались разрушению. Земельная концентрация от-
мечается и на Левантийском побережье полуострова, хотя там,
вероятно, набеги варваров не привели к прямым разрушениям.
На всем полуострове Ж.-Ж. Горж насчитывает более 140, как пра-
вило крупных, вилл, расцвет которых приходится на IV в. Этот
подъем связывается с образованием больших поместий вокруг уса-
деб богатых земельных собственников, причем заметное укрупне-
ние вилл происходило и в тех районах, где ранее преобладала мел-
кая земельная собственность32.
Огромные, как правило, с большой роскошью отстроенные вил-
лы встречаются во всех провинциях римского Запада, очевидно и
увеличение их роли в IV-V вв.33 Однако интерес представляет “пре-
дыстория” таких поместий в связи с судьбами мелких и средних вилл
предшествующего времени. Археологический материал показыва-
ет, что роскошные виллы-резиденции эпохи Поздней империи в по-
давляющем большинстве случаев развились из вилл I—II вв. Возник-
ших ex novo мало: в общем, как представляется, большие виллы в
IV-V вв. на пустом месте, как то было в I в., обычно не появлялись34.
Наиболее значительные по размерам виллы периода Ранней импе-
рии продолжали, как правило, успешно развиваться и в IV в. Яркий
пример этому дает история виллы Мон-Морэн, где после некоторо-
го запустения в конце III в. villa urbana в IV в. в несколько приемов
отстраивается, украшается и превращается в роскошный дворцово-
парковый ансамбль35.
В судьбах мелких и средних вилл предшествующего периода
наблюдаются две тенденции. Часть их не пережила кризиса III в.
Так, в Бельгии большинство мелких и средних вилл было разруше-
но и лишь некоторые после восстановления просуществовали по
крайней мере до конца IV в.36 На северо-востоке Испании до 80%
не пережило кризис III в., а там преобладали именно небольшие
хозяйства. Известны и достаточно многочисленные отдельные
примеры небольших вилл, относящихся только к I—II вв. Показа-
тельны результаты, полученные Р. Агашем в ходе аэрофотосъем-
ки на севере Франции. В районе вокруг Амьена практически все
(в большинстве своем средние) виллы после II в. дальше не разви-
вались37.
В то же время существовала и другая тенденция: сохранение
также немалого числа средних и небольших вилл в IV-V вв. После
кризиса III в. вновь отстраиваются многие виллы, которые считают-
39
ся наиболее типичными для I—II вв.38, подобными италийским сред-
ним рабовладельческим виллам39. В целом восстановление в IV в.
вилл, переживших разрушения или упадок в III в., наблюдается
в значительной части Галлии40. Возникали и новые небольшие вил-
лы, хотя и не столь часто, как раньше.
Возможно, в двух линиях развития средних и небольших вилл в
поздней античности отразились, наряду с конкретно-исторической
обстановкой, связанной с варварской опасностью, и различия в судь-
бах типов хозяйств, ими представляемых. Виллы мелких и средних
собственников приходили в упадок или включались в состав имений
крупных земельных магнатов, что имело различные последствия
для их хозяйства. Одни могли оставаться самостоятельными хозяй-
ственными единицами, в этом случае внешний облик вилл значи-
тельно не изменялся. Это особенно вероятно в тех случаях, когда од-
ному лицу принадлежали поместья в различных районах империи
или когда речь шла о собственности императоров. Организация та-
ких хозяйств менялась тем меньше, чем большее влияние оказыва-
ло на него и прежде наличие общинного фона и обширных доменов
знати по соседству, в результате чего даже в наиболее близких к
классическим рабовладельческим рамкам имениях играли опреде-
ленную роль местные формы эксплуатации крестьян41. Другие же
виллы, включаясь в состав больших имений, могли совершенно ут-
рачивать самостоятельность, что, в частности, находило выражение
в превращении прежде жилых помещений в хозяйственные: так, на
испанских виллах Каль-Куч и Ректория мозаичные полы были про-
биты, чтобы разместить долин42. На основании других подобных
примеров Дж. Персиваль считает, что такое преобразование жилых
построек в хозяйственные можно рассматривать не как свидетельст-
во экономической ослабленности и вообще обеднения, а как следст-
вие включения этих хозяйств в более крупные и выполнения ими
там специальных экономических функций43.
Наблюдаемые в жизни позднеантичных вилл явления свиде-
тельствовали о продолжении тенденций развития, свойственных им
в I—III вв. Основы доминирующей роли позднеримских латифунди-
стов были заложены в I—II вв., независимо от наличия или отсутст-
вия личной преемственности между знатью времени начала романи-
зации и магнатами Поздней империи, в ходе постепенного укрепле-
ния крупной земельной собственности и усиления власти местной
знати над соплеменниками. Распространение мелкой и средней соб-
ственности, все более независимой от местных общинных отноше-
ний, в ходе романизации также создавало питательную среду для
дальнейшей концентрации землевладения, которая облегчалась
тем, что эти небольшие хозяйства никогда в большинстве своем не
были столь же экономически независимыми от крупных доменов,
как классические средние рабовладельческие виллы в Италии.
Наличие крупного землевладения постоянно деформировало соци-
40
ально-экономический облик наиболее типичных для античного
уклада средних и небольших вилл, что в конце концов привело к не-
прочности социального слоя, представленного владельцами послед-
них. В этом можно видеть истоки особенностей аграрного развития
западных римских провинций в период поздней античности - широ-
чайшего распространения латифундий магнатов, основанного на
усиливающемся закабалении местного крестьянского населения.
В конце этой эволюции виллы, сыграв свою роль, должны были
сойти со сцены: многие так или иначе исчезли, а другие, которых то-
же бы то немало, сумели перестроить свое хозяйство и превратились
в центры деревень.
На всем протяжении своей истории римские виллы и города в
западных провинциях были существенно важными элементами мно-
гоукладной социально-экономической системы Римской империи.
Возникновение их в различных областях вызывалось римским заво-
еванием и последующей социально-экономической романизацией -
распространением отношений, присущих античному укладу, тесно
связанному с рабством. Однако региональные различия в ходе рас-
пространения и в функционировании вилл и городов показывают,
что эти процессы были подготовлены всем предшествующим разви-
тием местных общественно-экономических отношений, которые
продолжали затем влиять на все элементы античного уклада, в том
числе на города и виллы, являвшиеся своего рода его форпостами.
Поэтому эти основные институты рабовладельческого общества с
самого начала оказались включенными и в другие общественные си-
стемы, связанные с существованием и дальнейшим развитием круп-
ной земельной собственности в сочетании с сохранением значитель-
ного фона сельских общин местного населения. Так что история го-
родов и вилл в западных провинциях - отнюдь не только история ан-
тичного уклада.
В период Ранней империи, в пору наивысшего развития рабовла-
дельческих отношений в западных провинциях, города и виллы как
элементы античного уклада оказывали сильное воздействие на со-
циально-экономическую структуру провинций. Это выражалось не
только в увеличении числа и тех и других. Поселения, юридически
не считавшиеся городами, уподоблялись последним по внешнему об-
лику, а в определенной степени и по формам хозяйственной деятель-
ности и политической организации, приобретавшей квазимуници-
пальный характер. Наряду с большим числом римских (т.е. связан-
ных с античной формой собственности) вилл, появилось много хо-
зяйств местных землевладельцев, заимствовавших не только внеш-
ний вид и убранство, но и некоторые хозяйственные принципы рабо-
владельческих вилл. Таким образом, среди различных типов поселе-
ний наблюдалась значительная доля тех, которые прямо или опосре-
дованно были связаны с существованием античного уклада в эконо-
мике провинций. В этом можно видеть свидетельство оформления
41
в изучаемых областях широкого слоя мелких и средних землевла-
дельцев муниципального и квазимуниципального типа за счет об-
щинного землевладения. Однако эти процессы шли под постоянным
воздействием крупного землевладения знати, укреплению которого
также в определенной мере способствовала политика Рима.
После кризиса III в., когда наступил период упадка и разложе-
ния рабовладельческого общества Римской империи, развитие вилл
и городов в западных провинциях обусловливалось судьбами раз-
личных укладов. С разложением античного уклада было связано
исчезновение множества небольших и средних вилл, основанных на
существовании античной формы собственности и гражданской об-
щины, в хозяйстве которых находили наиболее полное воплощение
социально-экономические отношения классического рабовладель-
ческого общества и способа производства. С разложением антич-
ной формы собственности и ростом крупного землевладения, неза-
висимого от муниципальной организации, такие виллы переставали
воспроизводить себя как основные социально-экономические ячей-
ки античного уклада и часто входили в состав больших доменов, те-
ряя свою специфику и утрачивая тем самым свою принадлежность
к античному укладу. С упадком мелких и средних вилл был связан и
упадок многих провинциальных городов, игравших роль торгово-
ремесленных и административно-политических центров для их вла-
дельцев - муниципальных и квазимуниципальных собственников,
и разложение городской муниципальной организации. В связи с
этими явлениями наблюдалась и натурализация хозяйства, сокра-
щение сферы действия товарно-денежных отношений, возможной в
условиях функционирования античного рабовладельческого спосо-
ба производства, основанного на сравнительно небольших самосто-
ятельных хозяйствах, которые не могли оставаться полностью на-
туральными.
Вместе с тем разложение античного уклада не только не означа-
ло общего упадка провинциального общества, но даже и автомати-
ческого исчезновения римских городов и вилл, поскольку последние
были связаны также и с укладом, находящимся на подъеме. Об этом
говорит расцвет крупных поместий магнатов в IV-V вв. - поместий,
в социально-экономической организации которых удержались лишь
отдельные элементы античного хозяйственного уклада; углубление
общественного разделения труда, выражавшееся в так называемых
децентрализации и варваризации ремесла; образование сети мелких
сельских рынков, часто связанных с большими поместьями, обусло-
вившее определенный перенос центра тяжести экономического раз-
вития из города в деревню; продолжение существования городов,
в особенности крупных, в которых, однако, все большую роль игра-
ли независимые от них землевладельцы, в том числе отныне и хри-
стианская церковь, унаследовавшая некоторые, исторически необ-
ходимые в то время черты античной муниципальной организации.
42
Вообще в IV-V вв. социальные отношения в городах и соответствен-
но на виллах развивались в сторону неуклонного возрастания роли
крупных земельных собственников, не связанных с античным укла-
дом, и всестороннего ослабления куриалов и муниципальной органи-
зации, что проявлялось во всех сферах жизни города.
В рамках этого уклада, основанного на существовании крупной
земельной собственности, не обусловленной существованием горо-
дов античного типа, осуществлялось дальнейшее развитие социаль-
но-экономических отношений переходной эпохи: формировались
основы новой, отличной от античной формы собственности и новые
социальные группы. Называть ли эти новые отношения протофео-
дальными - вопрос отдельный и выходящий за пределы моей компе-
тенции.
Все более заметную роль в системе социальных отношений за-
падных римских провинций в IV-V вв. играли варвары. На своей
территории римляне столкнулись сначала с наиболее “романизован-
ными” из них - готами и бургундами, и лишь позже на просторах
Великой Галлии поселились более отсталые франки. Варварское за-
воевание, разумеется, не представляло собой единовременного акта.
Кроме того, оно сочетало в себе вооруженные и мирные формы.
Завоеватели III в. были разбойниками, рыскавшими в поисках добы-
чи. В IV в. это - переселенцы, стремившиеся хозяйствовать на зем-
ле, желавшие поселиться на территории империи, будь то по доброй
воле или силой44. Эти обстоятельства предопределили сложность и
многозначность взаимоотношений варваров с римским провинци-
альным обществом. Поэтому, с одной стороны, можно заметить
тенденцию у низших слоев населения империи к подчинению варва-
рам, которую выразил, например, Сальвиан Марсельский в сочине-
нии “О правлении Божьем “ (однако было бы грубой ошибкой ее аб-
солютизировать, как это когда-то безоглядно делали). Объективной
основой такой тенденции служила большая простота социальной
структуры варварского общества, большая роль в нем свободного
крестьянства, отсутствие развитого бюрократического аппарата и
соответственно налогового гнета. В то же время это общество было
уже не столь однородным, в особенности у готов и бургундов, с ко-
торыми прежде всего и имели дело римляне в IV-V вв. Яркое пред-
ставление об этом дает описание Аполлинарием Сидонием двора
Теодориха Вестготского (Sid. Ер. I. 2). И разумеется, галло-римская
знать находила общий язык и общие интересы с варварами45,
ее представители шли на службу к варварским королям (так, Паулин
из Пеллы служил Атаульфу), заключая с ними политические сою-
зы, оказывали друг другу поддержку (например, Теодорих Авиту
при вступлении того на императорский престол).
На территории западных провинций, прежде всего галльских,
а затем и испанских, взаимодействовали не два этнических комплек-
са, ««“римляне” и “варвары”, а два разных общества, причем уже
43
в рамках империи, а потом и варварских королевств дело шло к об-
разованию единого господствующего класса и сближению положе-
ния низших слоев населения. То есть продолжался синтез античных
и неантичных общественных отношений, начало которому было по-
ложено не варварским, а еще римским завоеванием46.
1 Burckhardt J. Weltgeschichtliche Betrachtungen. Stuttgart, 1978. S. 7.
2 Ср., например, анализ эволюции “римского мифа” (и затем “мифа Августа”)
в кн.: Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М., 1987.
3 Разумеется, эта ситуация несвободна от риска, поскольку историку прихо-
дится прокладывать путь между двумя опасными крайностями: излишним до-
верием к самосознанию источника, а значит, простым воспроизведением ми-
фологии и идеологии изучаемого общества (вернее, его элит), с одной сторо-
ны, и неудержимым скептицизмом, превращающим критику источника в его
разрушение, - с другой.
4 Излишне напоминать, что и в этом случае историк отнюдь не свободен от
собственного опыта, однако проявляется тот более в выборе тем и сюжетов
отдельных штудий, нежели в предлагаемых решениях.
5 См.: Santo Mazzarino A. La fin du monde antique. Avatars d’un theme histori-
ographique. P., 1973.
6 Филиппов И.С. Средиземноморская Франция в раннее средневековье: Проб-
лема становления феодализма. М., 2000. С. 3.
7 Brown Р. Religion and Society in the Age of Saint Augustine. N.Y., 1972; Idem. The
Making of Late Antiquity. Cambridge (Mass.); L., 1978; Idem. Society and Holy in
Late Antiquity. Berkeley; Los Angeles, 1988; Аверинцев C.C. Судьбы европей-
ской культурной традиции в эпоху перехода от античности к средневековью //
Из истории культуры средних веков и Возрождения. М., 1976. С. 17-64;
Бычков В.В. Эстетика поздней античности. М., 1981; Майоров Г.Г. Формиро-
вание средневековой философии. Латинская патристика. М., 1979; Уколо-
ва В.И. Античное наследие и культура раннего средневековья. М., 1989.
8 См., например: Штаерман Е.М. Кризис рабовладельческого строя в запад-
ных провинциях Римской империи. М., 1957 (эта монография была переведе-
на на немецкий язык и оказала немалое влияние на западноевропейских ис-
ториков-марксистов); Santo Mazzarino A. Aspetti sociali del quarto secolo. Roma,
1951; Societa romana e impero tardoantico / A cura di A. Giardina, A. Schiavone.
3 vol. Roma; Bari, 1986; Дилигенский Г.Г. Северная Африка в IV-V вв. М.,
1961; Павловская А.И. Египетская хора в IV в. М., 1979; Корсунский А.Р..
Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение
германских королевств (до середины VI в.). М., 1984; Гюнтер Р. Социальные
проблемы перехода от античности к средневековью // ВДИ. 1992. № 3.
С. 112-118 и др.
9 См., например: Vittinghoff F. Gesellschaft // Handbuch der Europaischen
Wirtschafts- und Sozialgeschichte / Hrsg. von W. Fischer, J.A. van Houtte et al.
Stuttgart, 1990. Bd 1. Europaische Wirtschafts- und Sozialgeschichte in der rom-
ischen Kaiserzeit.; Chastagnol A. Aspects de I’antiquite tardive. Roma, 1994.
10 Carandini A. Schiavi in Italia. Bari, 1990; Коптев А.В. От прав гражданства к
праву колоната. Вологда, 1995.
11 Едва ли не центральное место проблема собственности занимает в упомяну-
той монографии И.С. Филиппова.
12 Курбатов Г. Л. Ранневизантийский город (Антиохия IV в.). Л., 1962; Корсун-
ский А.Р. Города Испании в период становления феодальных отношений
44
(V-VII вв.) Ц Социально-экономические проблемы Испании. М., 1965.
С. 7-63; Колосовская Ю.К. “Commemoratorium” Евгиппия как источник по ис-
тории позднеантичного города // ВДИ. 1977. № 1. С. 145-160; Лебедева Г.Е.
Социальная структура ранневизантийского общества (по данным кодексов
Феодосия и Юстиниана). Л., 1980.
13 Значение этих элементов постоянно подчеркивала Е.М. Штаерман (см., на-
пример: Кризис... С. 13).
14 Ленин В.И. Развитие капитализма в России//Поли. собр. соч. Т. 3. С. 6.
15 Clavel-Leveque М. Structures urbaines et groupes heterogenes // Atti V Ce. S.D.I.R.
1973-1974. P. 7-39.
16 Finley M.I. The ancient city. From Fustel de Coulanges to Max Weber and beyond //
Comparative Studies in Society and History. Cambridge, 1977. Vol. XIX. 3.
P. 305-327.
17 Кошеленко Г.А. Полис и город: к постановке проблемы // ВДИ. 1980. № 1.
С. 3-27.
18 Camodeca G. Rapporti socio-economici fra citta e territorio nel mondo tardoantico //
Antichita altoadriatiche. Udine, 1979. Vol. XV. P. 575-602; Villes et campagnes dans
1’empire romain. Actes du colloque organise a Aix-en-Provence par 1’UER d’histoire
les 15 et 17 mai 1980. Aix-en-Provence. 1982.
19 Petit P. Histoire generale de PEmpire romain. P., 1974. P.747.
20 Piganiol A. Empire chretien (325-395). P., 1972. В фундаментальном трехтомни-
ке А. Джоунза перечисление многочисленных факторов упадка империи в
итоге также приводит к признанию варварской опасности основной причиной
всех бед Римского государства (Jones А.Н.М. The Later Roman Empire 284-602.
A social, economic and administrative survey. L., 1966. P. 1068).
21 Белова H.H. Городской строй в римской Галлии в первые века н.э. Ц Антич-
ная древность и средние века. Свердловск, 1960. Вып. I. С. 51-52.
22 Corpus Inscriptionum Latinarum (далее - CIL). XIII. 1074+48.
23 Wuilleumier P. Inscriptions latines des Trois Gaules. 217; CIL. XIII. 1036.
24 M aurin L. Saintes antique des origines a la fin du VIе siecle. Lille, 1981. P. 236.
25 CIL. XIII. 1042-1045.
26 Heinen H. Archeologie et rapports sociaux en Rhenanie : 1’exemple des Trevires //
Archeologie et rapports sociaux en Gaule. Protohistoire et Antiquite. Table ron-
de CNRS de Besanqon. Mai 1982 / Actes edites par A. Daubigney. P., 1984.
P. 165.
27 M aurin L. Op. cit. P. 180.
28 Will E. Developpement urbain dans le Nord de France // Gallia. XX. 1. P. 81-82.
29 Maurin L. Op. cit. P. 180, Pelletier A. Lyon et sa region dans Pantiquite a la lumiere
d’etudes recentes Ц Cahier d’histoire. Lyon, 1974. XIX. P. 167.
30 Petit P. Op. cit. P. 675-676.
31 Штаерман Е.М. Кризис... С. 502.
32 Gorges J .-J. Les villas hispano-romaines. Inventaire et problematique archeologique.
Paris, 1979. P. 53, 96; подробнее см.: Ляпустина E.B. Виллы в западных про-
винциях Римской империи // ВДИ. 1985. № 1. С. 161-187.
33 Bldzquez J.M. Conflicto у cambio en Hispania durante el siglo IV // Transformations
et conflits au IVе siecle ap. J.C. Bonn, 1978. P. 62-65.
34 Определенным своеобразием отличалась Британия и наиболее отсталые се-
веро-западные районы Испании, где новые, в том числе большие, виллы по-
являлись и в III—IV вв., но это было связано с их общим запаздывающим раз-
витием.
35 Fouet G. La villa gallo-romaine de Mont-Maurin (Haute-Garonne). P., 1969.
36 Gallia. I. 1. P. 197.
45
J
37 Agache R. La Somme pre-romaine et romaine. (Mem. De la Societe des Antiquaires
de Picardie. XXIV). Amien, 1978. P. 303,374. К этому выводу следует подходить
осторожно, так как при датировке в ходе интерпретации Р. Агаш опирался не
на данные раскопок, а на общие соображения, основанные на письменных ис-
точниках.
38 Percival J. The Roman Villa. An historical introduction. L., 1975. P. 41.
39 Белова H.H. Рабство в римской Галлии // Штаерман Е.М., Смирин В.М., Бе-
лова Н.Н., Колосовская Ю.К. Рабство в западных провинциях Римской импе-
рии в Г—III вв. н.э. М., 1977. С. 90-91.
40 Gallia. X. Р. 119.
41 Белова Н.Н. Рабство... С. 93.
42 Gorges J.-J. Op. cit. Р. 49.
43 Percival J. Op.cit. P. 49.
44 Hatt J.J. Histoire de la Gaule Romaine (120 av. J.C.-451 ap. J.C.). Colonisation ou
colonialisme? 2-eme ed. revue et corrigee. P., 1966. P. 283.
45 Dill S. Roman Society in the Last Century of the Western Empire. (From the fall of
paganism to the advent of the barbarians). N.Y., 1960. P. 191.
46 Штаерман Е.М. Древний Рим: проблемы экономического развития. М., 1978.
С. 219.
Л.П. Маринович, Г.А. Кошеленко
ОТ ВЕЛИЧИЯ К ПАДЕНИЮ:
Спарта в конце V - начале IV в. до н.э.
Темой данной статьи является один из переходных периодов
в истории Спарты - важнейшего (наряду с Афинами) полиса древ-
ней Греции. В современной науке история Греции классической эпо-
хи (V-IV вв. до н.э.) очень часто (и в значительной мере справедли-
во) рассматривается как история противостояния этих двух крупней-
ших полисов, представлявших в известной степени два полюса в об-
щей структуре древнегреческого мира1.
Мы, естественно, не будем характеризовать социальный и поли-
тический строй Афин, сосредоточившись целиком на проблемах
спартанского общества. История Спарты (Лакедемона, или Лакони-
ки) прослеживается (хотя и довольно смутно) с IX в. до н.э. Тогда
пришедшие с севера племена греков-дорийцев захватили плодород-
ную долину Эврота (юг Пелопоннесского полуострова) и покорили
местное население - греков-ахейцев. Именно факт завоевания и не-
обходимость сохранения власти над покоренным и эксплуатируе-
мым населением способствовали сплочению дорян и созданию в
столь раннее время государства.
Ранняя история Спарты известна плохо, хотя, в общем, письмен-
ные источники достаточно обильны2. Однако основная масса источ-
ников представляет собой причудливое соединение мифов, благоче-
стивых легенд, искусственных теоретических конструкций авторов
классического и эллинистического периодов, которые должны бы-
ли рационально объяснить своеобразие спартанских институтов,,
и пропагандистских сочинений сторонников реформ в Спарте III в.
до н.э., которые свои мероприятия объявляли возвращением к “по-
рядкам предков”.
Сами спартанцы считали свой государственный строй созданием
знаменитого законодателя Ликурга3. Хотя некоторые современные
исследователи отрицают историчность Ликурга, рассматривая его
как целиком мифологическую фигуру4, более вероятно предполо-
жение, что Ликург был тем законодателем, который действовал на
самом раннем этапе спартанской истории, вскоре после дорийского
завоевания. Дальнейшие же преобразования только освящались его
именем.
Политическая и социальная организация спартанского общест-
ва, которая существовала в классический период, явилась результа-
том широких реформ, проведенных по всей видимости в 70-е годы
47
VII в. до н.э. Им предшествовал период завоеваний в Мессении
(западный Пелопоннес). Спартанцы захватили эту обширную и пло-
дородную область и поработили ее население (как ранее население
долины Эврота). Однако это завоевание привело к тяжелому внут-
реннему кризису в Спарте, поскольку подавляющая часть завоеван-
ной земли оказалась в распоряжении знати. Кризис достиг апогея в
период так называемой Второй Мессенской войны, когда восстание
местного населения грозило Спарте полной утратой здесь своих по-
зиций. Осуществленные тогда реформы представляли собой, в сущ-
ности, компромисс между аристократией и рядовыми гражданами5.
Не вдавясь в детали и дискуссии по частным вопросам, отметим
самое основное, что характеризует общественное устройство
Спарты6.
Население Лаконики и Мессении делилось на три основные со-
циальные группы: спартиатов, периэков и илотов7. Спартиат - пол-
ноправный гражданин Спарты, основой существования его был уча-
сток земли (клер), который обрабатывался илотами. Всего имелось
9000 таких участков. Спартиат, однако, не был собственником это-
го участка, а только пожизненным держателем. Периэки жили в не-
больших поселках на территории Лаконики, каждый из которых об-
ладал внутренней автономией. Они признавали свою зависимость от
Спарты и были обязаны выставлять воинов для ее армии. Самое
низкое положение занимали илоты, т.е. потомки завоеванного мест-
ного населения Лаконики и Мессении. Точное определение их стату-
са - предмет бесконечных дискуссий в антиковедении8, для нашей
же цели достаточно сказать, что илоты были бесправны, они обра-
батывали участки земли, выделенные государством каждому полно-
правному спартиату, отдавая ему определенную часть урожая. Но
илоты не являлись собственностью спартиата, они не могли быть им
ни проданы, ни освобождены. Статус илотов, видимо, можно опре-
делить как “коллективное рабство” и подчеркнуть их отличие от ра-
.бов “классического типа”, о статусе которых мы хорошо знаем на
примере Афин.
В Спарте существовало четыре “центра принятия решений”: два
царя (принадлежавшие двум разным семьям и считавшиеся прямы-
ми потомками Геракла); коллегия геронтов (старейшин) - герусия
из 30 членов (двух царей или в случае их несовершеннолетия - двух
царских опекунов и 28 рядовых членов, избиравшихся пожизненно
из спартиатов, достигших 60-летнего возраста); народное собрание
(апелла); коллегия эфоров, состоявшая из пяти членов, избиравша-
яся ежегодно из числа всех спартиатов, достигших 30 лет. Эти четы-
ре органа управления представляли и юридические инстанции.
Важнейшим институтом жизни общества являлось знаменитое
спартанское agoge - термин, который, с нашей точки зрения спра-
ведливо, иногда переводят как “путь жизни”9. Вся жизнь спартиата
была подчинена раз и навсегда установленному порядку, цель кото-
48
рого - создать идеального воина, защитника Спарты. Сразу после
рождения ребенка представляли специальной коллегии, которая оп-
ределяла его судьбу: жизнь оставляли лишь абсолютно здоровым
младенцам. Ребенок рос в семье только до семи лет, достигув кото-
рых он переходил в полное распоряжение государства. Годы с 7 до
20 лет были особенно тяжелыми: постоянные тренировки, скудное
питание, отсутствие самых элементарных бытовых удобств, частые
наказания (включая ритуальные бичевания), неослабный контроль
над всеми сторонами жизни специально назначенных магистратов.
Достигшего в 20 лет первой стадии зрелости юношу включали в со-
став армии как тяжеловооруженного воина - фалангита, он получал
право участвовать в народном собрании и жениться. Однако основ-
ная часть его жизни по-прежнему была связана не с семьей и домом,
где он мог бывать только урывками, а с коллективом спартиатов.
В мирное время спартиаты делились на относительно немногочис-
ленные группы (сисситионы), включавшие граждан разных возрас-
тов, которые совместно занимались спортом, военными трениров-
ками и совместно питались. В случае войны они становились отдель-
ными подразделениями армии. Каждый должен был предоставлять
для совместных трапез определенное количество продуктов, кото-
рые поставляли илоты с его клера. Даже ночевать молодые спарти-
аты должны были не дома, а в помещении сисситиона.
Следующий этап в жизни спартиата наступал в 30 лет. Достиг-
нув настоящего полноправия, он мог отныне занимать выборные
магистратуры и ночевать дома. Но основную часть времени он по-
прежнему проводил в своем сисситионе, продолжая заниматься
спортом и тренировками и участвуя в общих трапезах.
Существовал ряд законов и неписанных правил, запрещавших
всякое отступление от среднего стандарта в образе жизни (характер
жилища, украшения женщин, одежда, даже форма бороды и усов
и т.д.). Спарта была типичным “закрытым” обществом: спартиатам
категорически запрещалось покидать родной полис без разрешения
властей, равно как иностранцам - посетить Спарту10. Спартанские
законы и традиции были враждебны большинству искусств11.
Спартиатам любого возраста категорически запрещалось зани-
маться земледелием, ремеслом, торговлей, они должны были быть
только профессиональными воинами. Естественно, что в таких ус-
ловиях спартанская армия весьма скоро стала сильнейшей в Элладе.
Ее мощь подкреплялась и жестокими мерами в отношении тех вои-
нов, которые проявляли трусость в бою.
Основной задачей этих законов и правил было создание макси-
мально монолитного и унифицированного коллектива граждан-вои-
нов. Само существование спартанского полиса было невозможно
без эксплуатации илотов, живших как в Лаконике, так и Мессении.
Их число в несколько раз превосходило количество спартиатов.
Кроме того, на территории Лаконики обитало примерно 30 000 пе-
49
риэков, верность которых Спарте отнюдь не была чрезмерной. Ста-
новится совершенно понятным столь своеобразное устройство спар-
танского общества, которое создавалось и модифицировалось, при-
спосабливаясь к существующим условиям. Как справедливо под-
черкнул в свое время М. Финли, спартанское государство нужно оп-
ределять не как милитаристское (что нередко делают исследовате-
ли), а как полицейское12.
Спарта представляла собой уникальное явление в истории Элла-
ды. Хотя отдельные элементы ее общественного устройства обна-
руживаются и в других полисах, но в такой комбинации они больше
нигде не встречались. Спартанцы гордились своим строем, подчер-
кивая два основных принципа своей жизни: они считали себя истин-
но равными; они полагали, что истинный владыка в Спарте - закон.
Подобный строй обеспечил не только военное преобладание
Спарты в Элладе, но и длительный период значительной внутренней
стабильности - примерно 300 лет, что казалось грекам чудом13.
Конечно, и в этот период в Спарте наблюдались определенные вну-
тренние коллизии, но никогда не возникало никакой угрозы самому
строю14.
Объектом данной статьи, как мы отмечали в ее начале, являют-
ся судьбы спартанского полиса в переходный период, который охва-
тывал исторически очень короткий промежуток времени: примерно
от 404 по 370 г.15
Напомним, что 404 г. - время окончания Пелопоннесской вой-
ны. Продолжавшееся несколько десятилетий военное и дипломати-
ческое противостояние двух крупнейших полисов Эллады, каждый
из которых имел десятки союзников, - Афин и Спарты - закончи-
лось сокрушительным поражением Афин, которые признали геге-
монию Спарты16. Никогда Спарта не достигала такой степени могу-
щества и такой степени контроля над всей Элладой. Во многих по-
лисах находились спартанские гармосты (наместники)' опиравшиеся
на отряды наемных воинов, в других же вся власть принадлежала
“декархиям” (власть десяти), назначаемым спартанцами из числа
наиболее враждебных демократии граждан.
Через тридцать с небольшим лет мы видим принципиально иную
картину. В 371 г. до н.э. в битве при Левктрах спартанская армия
терпит сокрушительное поражение от фиванцев. В этом и следую-
щем году вражеские нашествия разоряют Лаконику, бои ведутся в
самом городе. Пелопоннесский союз распадается, Спарту покидают
ее вернейшие союзники. Возрождается Мессения - страна, которая
несколько сот лет была одной из основ спартанской государственно-
сти. В Лаконике от спартанцев отпадают периэки. В конечном сче-
те, с вершин могущества Спарта рухнула в бездну, утратив всякое
военное и политическое значение и оказавшись в полной политиче-
ской изоляции. Рассказывая о битве при Левктрах, источники едино-
душны в оценке ее результатов. По словам Плутарха, “эфорам бы-
50
ло ясно с самого начала, что эта неудача подкосила благополучие
Спарты и что власть ее в Греции погибла” (Plut. Ages. XXIX). Столь
же однозначно мнение Диодора: “лакедемоняне, потеряв [в резуль-
тате битвы при Левктрах] гегемонию, никогда уже не смогли дос-
тичь того положения, которое создали их предки” (Diod. XV, 1, 5).
Свидетельства источников могут быть умножены, однако совер-
шенно несомненно, что поражение при Левктрах и последующие со-
бытия в течение двух лет превратили Спарту из гегемона и могуще-
ственнейшего государства Греции в полис, который думает уже не
о власти, а о выживании. С этого момента Спарта стала одним из ря-
довых полисов, оказывавших весьма небольшое влияние на ход ис-
торических событий.
Следует полагать, что столь быстрый и решительный военный
разгром не был случайным эпизодом, но был подготовлен процесса-
ми, которые происходили в самой Спарте на протяжении предшест-
вующего периода.
Падение могущества Спарты, которая ранее многими в Греции
рассматривалась как единственный пример по-настоящему стабиль-
ного государства, потрясло сторонников олигархических и аристо-
кратических режимов. Естественными в таких условиях являлись
попытки осмысления причин этого. Помимо описания самих собы-
тий, мы располагаем информацией трех античных авторов, которые
пытались теоретически осмыслить происходившие в Спарте процес-
сы. Теоретические выкладки обладают, однако, одной особенно-
стью, которая затрудняет их прямое сопоставление. Дело в том, что
хронологическая шкала, используемая каждым из авторов, отлича-
ется от таковой у других. Поэтому мы рассмотрим их построения и
выводы раздельно.
Самый первый этап представлен в биографии спартанского во-
енного и политического деятеля конца Пелопоннесской войны Ли-
сандра, написанной во II в. н.э. Плутархом (в той или иной степени
он возвращается к этому сюжету и в некоторых других произведе-
ниях). Несмотря на значительный промежуток времени, который
отделяет его от описываемых событий, современные исследователи
истории Спарты склонны высоко оценивать его информацию. Как
правило, она базировалась на высококачественных источниках, ко-
торые Плутарх - человек огромной эрудиции и высокой культуры,
тщательно интерпретировал17.
Несколько более продолжительный период охвачен в труде
Ксенофонта “Лакедемонская политая” (конституция). Ксенофонт
был современником описываемых событий и большим поклонни-
ком Спарты. Основная часть названного произведения - описание
спартанской конституции, которая определяется им как собрание
законов, данных Ликургом. Однако в своеобразном постскрипте к
основному содержанию (глава 14) Ксенофонт говорит о том, что те-
перь спартанцы во многом отошли от законов Ликурга. Упоминание
51
спартанских гармостов в этой главе ясно показывает, что Ксено-
фонт писал свое произведение до 371 г. до н.э., т.е. до битвы при
Левктрах, после которой ни о каких гармостах уже не могло быть
и речи. Таким образом, период, освещаемый этим автором, охваты-
вает время от 404 до приблизительно 375 г.
Интересная информация имеется в знаменитой “Политике” ве-
ликого Аристотеля. Как известно, под его руководством была соз-
дана огромная коллекция трудов, описывающих конституции раз-
личных полисов. К сожалению, от спартанской конституции до нас
дошли только отдельные фрагменты. Поскольку создание этой кол-
лекции имело своей целью подбор источников для написания Ари-
стотелем его главного теоретического труда “Политики”, то, есте-
ственно, определенные факты и идеи из этого произведения вошли
в нее. В одном из разделов “Политики” Аристотель дает критиче-
ский обзор недостатков спартанского строя, порожденных новой ис-
торической ситуацией. “Политика” была закончена в середине
40-х годов IV в. до н.э., и поэтому в ней представлены в определен-
ной степени результаты развития Спарты за несколько десятилетий.
Все исследователи согласны в высокой оценке информации Аристо-
теля по данной проблеме, основанной на очень хороших источ-
никах18.
Наконец, своего рода конечный результат эволюции спартан-
ского общества от 404 г. вплоть до середины III в. до н.э. представ-
лен в биографии царя-реформатора Агиса, созданной Плутархом.
Рассмотрим теперь информацию названных источников. Рас-
сказывая о деятельности спартанского наварха (адмирала) Лисанд-
ра в последние годы Пелопоннесской войны, приведшей к оконча-
тельному разгрому Афин, Плутарх упоминает о том, что Лисандр
отправил значительные денежные средства в Спарту. Часть этих
денег похитил Гилипп, вместо того чтобы передать их властям.
Однако кража открылась, и Гилипп вынужден был покинуть Лаке-
демон (Plut. Lys. XVI). Отталкиваясь от этого эпизода, Плутарх не
только довольно подробно описывает последствия данного собы-
тия, но и связывает их с общими проблемами Спарты и ее скорым
упадком. Вопрос о деньгах был поставлен на обсуждение и вызвал
горячую дискуссию. Сторонники традиционного образа жизни рез-
ко осуждали Лисандра, указывая на огромную власть денег даже
над такими блестящими людьми, как Гилипп. Они видели в золоте
и серебре абсолютное зло, “несущее полису гибель”. В ходе обсуж-
дения высказывалось предложение отказаться от золота и серебра
и продолжать пользоваться старинными железными монетами.
Однако сторонники Лисандра отстаивали необходимость использо-
вания золотых и серебряных монет. В конечном счете был найден
компромисс: золото и серебро допускалось в городе, но его могли
использовать только для государственных целей, гражданам же
иметь их запрещалось. Обладание золотом и серебром частными
52
лицами каралось смертной казнью. Плутарх осуждает такое поло-
винчатое решение, которое лишь усилило “страсть к деньгам”.
Эта страсть “крепко укоренилась”: “употребление денег давало по-
нятие об их ценности и внушало желание их приобрести”. Далее
Плутарх несколько более подробно обосновывает свой тезис: “ча-
стный человек не мог презирать как безделицу то, что, как он ви-
дел, пользуется уважением в государстве, и в собственном доме счи-
тать ничего не стоящим предмет, столь высоко ценимый в общест-
венной жизни”. В результате “грозный закон поставлен был стра-
жем, не допускавшим проникновения денег в дома спартанцев, но
сохранить в душах граждан стойкое равнодушие к деньгам не уда-
лось: всем было внушено стремление к богатству как к чему-то ве-
ликому и достойному” (Plut. Lys. XVII).
К этому сюжету Плутарх возвращается в биографии Ликурга,
где еще более непосредственно связывает упадок Спарты с появле-
нием монеты в полисе: “В царствование Агиса монета впервые про-
никла в Спарту, а вместе с нею вернулись корыстолюбие и стяжа-
тельство, и все по вине Лисандра. Лично он был недоступен власти
денег, но наполнил отечество страстью к богатству и заразил роско-
шью, привезя - в обход законов Ликурга - с войны золото и сереб-
ро”. Затем Плутарх описывает, каково было могущество Спарты
пока не случилось это событие, показывая тем самым пагубную
роль монеты для судьбы полиса (Plut. Lys. XXX).
Наконец, еще один раз тот же сюжет появляется в биографии
царя Агиса, который попытался в середине III в. до н.э. реформиро-
вать спартанское общество: “Когда в город лакедемонян впервые
вкралась страсть к серебру и золоту и следом за приобретением бо-
гатства пришли корыстолюбие и скупость, а следом за вкушением
первых его плодов - роскошь, изнеженность и расточительство,
Спарта лишилась почти всех своих замечательных качеств и вела
жалкое, недостойное ее прошлого существование” (Plut. Agis. III).
Плутарх развивает свой тезис, ставя его в историческую перспекти-
ву: “Начало порчи и недуга Лакедемонского государства восходит
примерно к тем временам, когда спартанцы, низвергнув афинское
владычество, наводнили собственный город золотом и серебром”.
Плутарх придает особое значение закону эфора Эпитадея19, соглас-
но которому вводилась свобода завещаний (он был принят из-за алч-
ности сограждан). Благодаря этому резко ускорилась земельная
концентрация: “Сильные стали наживаться безо всякого удержу... и
скоро богатство собралось в руках немногих, а государством завла-
дела бедность” (Plut. Agis. V).
Информацию Плутарха можно интерпретировать следующим
образом: 1) исток кризиса - появление в Спарте огромных денеж-
ных средств после победы над Афинами; 2) моральная деградация
граждан - стремление к богатству, скупость, а затем - роскошь, из-
неженность и т.п.; 3) самые отдаленные последствия - закон Эпита-
53
дея и, как его результат, - резкая имущественная дифференциация
среди граждан20.
Ксенофонт достаточно отчетливо, хотя и очень кратко, описы-
вает те изменения, которые претерпел спартанский строй в его вре-
мя (Xenoph. Resp. Lac. XIV), отмечая новые черты и противопостав-
ляя их тому, что было еще сравнительно недавно: спартиаты пред-
почитают жить не в родном городе, а находиться в качестве гармо-
стов в чужих полисах и, соответственно, развращаются лестью (име-
ется в виду лесть со стороны граждан подчиненных полисов); далее
он уточняет, говоря, что этих постов домогаются первые люди в го-
сударстве; некоторые спартанцы теперь гордятся своими богатства-
ми (в отличие от скромной жизни, характерной для предшествующе-
го времени); первые люди в государстве думают сейчас о собствен-
ной власти, а не о том, как лучше служить родному полису.
Как видим, информация Ксенофонта совпадает с тем, что писал
Плутарх о значении-богатства в Спарте. Особенно же важно то об-
стоятельство, что Ксенофонт подчеркивает разрыв именно верхуш-
ки полиса с ранее незыблемыми принципами спартанской жизни,
прежде всего желание избежать контроля со стороны полиса и стре-
мление к личной власти.
Поскольку в сочинении Аристотеля изложение подчинено соб-
ственной логике, то сведения о Спарте не сконцентрированы в од-
ном месте, а представлены в виде отдельных примеров, которые
призваны подкреплять и иллюстрировать мысли автора. По этой
причине трудно сказать, какие из новых явлений в спартанской жиз-
ни имеют для него большую значимость, чем другие.
Аристотель, рассуждая о соотношении мужского и женского по-
лов в полисе, касается, в частности, Спарты. Он говорит о концент-
рации земельной собственности, указывая на то, что хотя законы за-
прещают покупку и продажу земли, они не запрещают ее дарение и
свободу наследования. Видимо, здесь имеется в виду упомянутый
Плутархом закон Эпитадея. Стагирит справедливо утверждает, что
результаты этого такие же, как и при свободной продаже земли.
В конечном итоге женщины владеют двумя пятыми всей земли в Ла-
кедемоне (Aristot. Pol. II, VI, 8, 1269b, 35-1270а, 25). Философ связы-
вает с процессом концентрации земли резкое сокращение численно-
сти граждан в Спарте (1270а, 30-40).
Касаясь особенностей политической структуры спартанского
полиса и ее связи с процессом имущественной дифференциации,
Аристотель отмечает, что институт эфории - очень важный в об-
щей структуре управления. Поскольку эфоры избираются из всех
граждан, то не исключено появление среди них и бедных, а это соз-
дает возможность для их подкупа (Arist. Pol. II, VI, 14, 1270b, 7-12).
Он указывает на это как на нечто достаточно общеизвестное. Под-
верженными подкупу оказываются и члены герусии (Arist. Pol. II, VI,
18, 1271а, 4-6). Вторично Аристотель пишет об имущественном не-
54
равенстве спартиатов в связи с сисситиями, участие в которых часто
бывает непосильным для бедных граждан, а неучастие приводит к
утрате гражданских прав (Arist. Pol. II, VI, 21, 1271а, 26-38).
Следовательно, информация Аристотеля совпадает со сведения-
ми предшествующих авторов (относительно коррупции среди вер-
хушки полиса и имущественной дифференциации). Поскольку Ари-
стотель описывает ситуацию, которая сложилась к 40-м годам, то
последствия этого процесса стали гораздо заметнее.
В литературе нового времени эта информация нередко интер-
претируется следующим образом: в застойное аграрное общество
Спарты были привнесены товарно-денежные отношения, которые и
разрушили его; уже к моменту битвы при Левктрах число полно-
правных граждан-воинов настолько сократилось, что победа бео-
тийцев была неизбежной21.
Против этой упрощенной, с нашей точки зрения, схемы говорит
то обстоятельство, что в описании ранней стадии кризиса (сразу же
после 404 г. до н.э.) нет упоминаний о сколько нибудь заметно раз-
вившемся процессе имущественной дифференциации. Основное
внимание наши источники уделяют моральной деградации спартан-
ского общества, особенно его верхушки. Имущественная дифферен-
циация становится важным фактором только несколько десятиле-
тий спустя.
Для проверки того, какой из этих выводов более адекватно от-
ражает историческую реальность, как нам представляется, можно
привлечь ряд дополнительных источников. Мы имеем в виду те про-
изведения, в которых описывается конкретный ход событий в Спар-
те рассматриваемого времени. К счастью, две биографии Плутарха
(Лисандра и Агесилая) и “Греческая история” Ксенофонта дают до-
статочно обильный фактический материал, позволяющий в опреде-
ленной степени проверить точность теоретических схем античных
авторов и их современных интерпретаций.
Начнем с анализа поведения высших представителей спартан-
ской государственной элиты: Лисандра22 и Агесилая23. При всех ин-
дивидуальных различиях у них есть несколько общих черт, которые
можно понимать как типические, характеризующие особенности
высшего спартанского руководителя этого времени.
Они оба прошли “полный курс” спартанской пайдейи (воспита-
ния), правда, не отличаясь в этом от основной массы полноправных
спартиатов. Согласно Плутарху, некоторые черты характера Лисан-
дра “были прочно внушены ему лаконским воспитанием” (Plut.
Lys. II, 4). Вырос Лисандр в бедной семье, хотя и происходившей от
Гераклидов. Столь же однозначны сведения о воспитании Агесилая,
который был младшим сыном царя, а поэтому “ему предстоя-
ло жить как обыкновенному гражданину, и он получил обычное
спартанское воспитание, очень строгое и полное трудов” (Plut.
Ages. I, 2)24.
55
Однако, как мы увидим, многое в деятельности этих двух лиц не
отвечало нормам поведения, характерным для спартанских руково-
дителей, твердо следовавших традициям. Видимо, их можно воспри-
нимать как новый тип, как представителей иной генерации. Плутарх
осознавал это противостояние старого и нового, что ясно из сравне-
ния Лисандра периода его командования флотом и Калликратида,
сменившего его на этом посту: “Калликратида, явившегося на смену
Лисандру командовать флотом, сразу приняли неприветливо, а впо-
следствии, когда он доказал свое исключительное благородство и
справедливость, все же были недовольны его властью - простой,
бесхитростной, истинно дорийской. Они дивились ему, как прекрас-
ной статуе героя, но тосковали по Лисандру...” (JPlut. Lys. V, 7-8).
Позднее мы подробнее остановимся на разнице между двумя типами
руководителей, сейчас же обратим внимание на само наличие этой
дихотомии.
Важнейшая черта в характере и Лисандра, и Агесилая - огром-
ное честолюбие. Конечно, нельзя думать, что честолюбия были ли-
шены спартанские руководители старой генерации, поскольку вся
спартанская система воспитания молодежи была ориентирована на
развитие соревновательного (агонального) духа. Именно лакейско-
му воспитанию, согласно Плутарху, был обязан Лисандр своим чес-
толюбием и жаждой первенства, а не природному складу {Plut.
Lys. II, 4). Однако эти качества считались ценными не сами по себе,
но только в их определенной направленности - спартиаты должны
были состязаться в наилучшем служении родному полису. Таким об-
разом, чтобы понять отличие так сказать “традиционного” често-
любия от того, что мы можем назвать “новым” честолюбием, необ-
ходимо уловить не только разницу в степени честолюбия, но и в его
направленности. Ярче всего эти новые черты заметны у Лисандра,
поскольку, в отличие от Агесилая, он не принадлежал к царскому
роду и сам делал свою карьеру. Об огромном честолюбии Лисандра
Плутарх отчетливо говорит, описывая последние события Пелопон-
несской войны: “Уничтожив демократию и другие законные формы
правления, Лисандр повсюду оставлял по одному гармосту из лаке-
демонян и по десять правителей из членов тайных обществ, органи-
зованных им по городам. Так он действовал без различия во враже-
ских и союзнических городах, исподволь подготовляя себе в извест-
ном смысле господство над Грецией” {Plut. Lys. XIII, 5-6). После по-
беды над афинянами его честолюбие еще более возросло: “Тогда-то
Лисандр, пользовавшийся такой властью, какой не имел до него ни
один из греков, стал проявлять заносчивость и самонадеянность, не
соответствующие даже его власти” {Plut. Lys. XVIII, 4). Далее Плу-
тарх перечисляет конкретные проявления честолюбия Лисандра.
Этот список включает как ряд анекдотических, так и действительно
серьезных его проявлений. Опираясь на свидетельства Дуриса, Плу-
тарх упоминает, в частности, о таком поразительном факте: Лисан-
56
дру “первому среди греков города стали воздвигать алтари и прино-
сить жертвы как богу, и он был первым, в честь кого стали петь пэ-
аны” (Plut. Lys. XVIII, 5).
Отсюда - отвержение спартанского строя: “Лисандр боялся эфо-
ров, домашнее ярмо было для него невыносимо, он не терпел власти
над собой и потому стремился вырваться на свободу, словно лошадь,
вернувшаяся с заповедных лугов и пастбищ назад к яслям и снова
приневоленная к обычной работе” (Plut. Lys. XX, 8). Именно в это
время спартанские власти поняли, какую политическую систему со-
здавал в Элладе Лисандр и насколько она опасна. Естественным ре-
зультатом стала борьба с ней, вплоть до тайной поддержки демокра-
тов в Афинах в их борьбе с “тиранией тридцати” (Plut. Lys. XXI,
1 sq.)25. Наконец, последний шаг на этом честолюбивом пути -
попытки изменить конституцию Спарты, в частности уничтожить
диархию и создать систему, при которой правом на царскую власть
обладал бы любой полноправный спартиат. Разумеется, что единст-
венным достойным кандидатом на эту должность Лисандр видел се-
бя (Plut. Lys. XXIV, 2 sq.). Планы его, как сообщают источники, пе-
решли уже в стадию разработки проекта переустройства государст-
ва26, но смерть в бою положила конец честолюбивым замыслам
Лисандра.
Не меньшим честолюбием отличался и Агесилай. Даже Ксено-
фонт, прославляющий его, отмечает эту черту у своего героя
(Xenoph. Ages. X, 4). Плутарх об этом говорит и в общей форме (см.,
например: Pint. Ages. VII, 4; XXVI, 6), и приводит конкретные приме-
ры. Весьма показательно, например, стремление Агесилая, отправ-
ляясь в Азию, принести жертву на том самом месте, где перед похо-
дом под Трою совершил жертвоприношение Агамемнон (Plut. Ages.
VI, 6; Xenoph. Hell. Ill, 4, 3-4) - свидетельство огромного честолюбия
уже в начале деятельности. Но самым ярким его деянием было про-
тивозаконное отстранение от царской власти своего племянника,
совершенное с помощью Лисандра (Plut. Ages. Ill, 4-IV, 1; Plut.
Lys. XXII, 10-13; Xenoph. Hell. Ill, 3, 1 sq.). По словам Плутарха,
до битвы при Левктрах Агесилай воспринимался как гегемон и царь
всей Греции (Plut. Ages. XL, 4).
В числе тех новых черт, которые были не свойственны спартан-
ским лидерам старой поры и которые, как кажется, стали характер-
ными для новой генерации, одно из главных мест принадлежит тому,
которое можно определить несколькими понятиями, варьирующи-
мися от “дипломатичности” до “изворотливости”. Это качество
в равной мере принадлежало и Лисандру, и Агесилаю.
Лисандр своей изворотливостью заслужил, по словам Плутар-
ха, прозвище “лукавого софиста” (Plut. Lys. VII, 5). Определение
дано при сравнении с Калликратидом. о котором говорится, что
“его образ мыслей был достоин лакедемонина”, он “по своей спра-
ведливости, великодушию и мужеству мог соперничать с первыми
57
людьми Греции” (Plut. Lys. VII, 1). Следовательно, очевидно, сам
Плутарх рассматривал Лисандра (точнее ряд черт в характере его
деятельности) как не лакедемонские. Плутарх приводит тому мно-
жество примеров. Прежде всего - его способность ладить с персид-
скими сатрапами, что тогда имело первостепенную важность, ибо
из Персии поступали деньги для ведения войны с Афинами. Отме-
чает Плутарх и угодливость Лисандра по отношению к Киру Млад-
шему (Plut. Lys. IV, 3). Именно такая манера общения с персидски-
ми вельможами приносила ему успех. Явное нежелание Калликра-
тида ронять достоинство спартанского полководца и вести себя по-
добно Лисандру стало причиной его конфликтов с персами, о кото-
рых красочно повествует Плутарх: Лисандр передал Калликратиду
флот, но не денежные средства, поэтому ему ничего не оставалось,
как “обивать пороги царских военачальников и просить, как про-
сил Лисандр. Меньше, чем кто-либо иной, был способен на это
Калликратид, независимый и гордый человек, считавший, что для
греков достойнее понести поражение от своих же соотечественни-
ков, чем с протянутой рукой бродить у порога варваров и льстить
этим людям, у которых, кроме груды золота, нет никаких досто-
инств” (Plut. Lys. VI, 3-5). Далее Плутарх рассказывает о двух не-
удачных попытках Калликратида получить аудиенцию у Кира и
его реакции: Калликратид “в гневе уехал в Эфес, осыпая прокля-
тиями тех, кто впервые позволил варварам издеваться над собой”
(Plut. Lys. VI, 8).
Лисандр неоднократно намеренно нарушал свои обещания, об-
манывая не только противников. Особенно сильное впечатление на
современников, судя по замечанию Плутарха, произвела его непоря-
дочность в отношении милетских демократов: “Когда его друзья и
гостеприимцы, которым он обещал уничтожить демократию и из-
гнать их противников, изменили свой образ мыслей и примирились с
врагами, он притворялся на людях, что радуется этому и сам прини-
мает участие в примирении, но с глазу на глаз бранил и поносил сво-
их друзей, подстрекая их к нападению на народ. Когда же он увидел,
что начинается восстание, то устремился в город на помощь мятеж-
никам, но на первых же встретившихся ему восставших грозно при-
крикнул, громогласно обещая их наказать, сторонникам же демо-
кратии велел ободриться и не ждать ничего дурного в его присутст-
вии. Так лицемерил он, появляясь в разных личинах, ибо хотел, что-
бы наиболее влиятельные и преданные народу люди не бежали,
а остались в городе и были убиты. Так и случилось. Все, кто поло-
жился на его заверения, были перерезаны” (Plut. Lys. VIII, 1-5). Эти
события произвели на Плутарха столь сильное впечатление, что он
еще раз обратился к ним в биографии Лисандра (Plut. Lys. XIX, 3).
Резюмируя эти сообщения, Плутарх в одном случае говорит о нрав-
ственном нигилизме Лисандра, а в другом - об его кровожадности.
Ссылаясь на Андроклида, он вспоминает советы Лисандра “обманы-
58
вать взрослых людей клятвами, как детей игральными костями”.
Плутарх осуждает такое поведение: “не по-лаконски было отно-
ситься к богам, как к неприятелю, и даже с еще большей дерзостью,
потому что клятву, данную врагу, нарушают из страха перед ним,
а данную богу - из пренебрежения к нему” {Plut. Lys. VIII, 4-5). Что
же касается второго упоминания, то здесь Плутарх ссылается на
Этеокла (кстати, спартанца), сказавшего, что “двух Лисандров Гре-
ция вынести бы не смогла” {Plut. Lys. XIX, 5). В биографии Лисанд-
ра Плутарх приводит и другие примеры явного обмана - не только
в ходе военных действий27, но и в обычной политической жизни,
в том числе в Спарте, когда он, например, обманывал эфоров {Plut.
Lys. XX).
Помимо хитростей в большой политике, Лисандр был не чужд и
того, что можно определить как “мелкое политиканство”. Таково,
например, его поведение с преемником по должности наварха Кал-
ликратидом. Как уже упоминалось, передавая ему пост, Лисандр не
передал денег, которые получил от персов и которые предназнача-
лись для оплаты экипажей кораблей {Plut. Lys. VI,1). Хотя, как ясно,
Лисандр прекрасно понимал, что тем самым он сильно осложняет
продолжение дальнейшей борьбы с Афинами, желание “насолить”
преемнику оказалось сильнее государственных соображений.
Методы Агесилая нисколько не отличались от Лисандровых,
когда дело касалось политической борьбы. Правда, Агесилай чаще
прибегал ко всякого рода уловкам внутри Спарты. Плутарх расска-
зывает, каким образом Агесилай добивался постоянной поддержки
со стороны герусии и эфоров. В сущности, он использовал те же ме-
тоды, какие Лисандр испробовал на персах. По словам Плутарха,
Агесилай “вместо того, чтобы ссориться с ними и делать их своими
врагами, всячески угождал им”. Биограф подробно излагает улов-
ки Агесилая и заключает: “Этими поступками он хотел показать,
что почитает их и тем возвышает их достоинство, в действитель-
ности же незаметно для окружающих все более укреплял собствен-
ное могущество и увеличивал значение царской власти” {Plut. Ages.
IV, 4-6).
Агесилай умел использовать даже самые неблагоприятные для
себя обстоятельства. Типично отношение к родственникам его пле-
мянника Леотихида. Как указывалось выше, Агесилай с помощью
Лисандра лишил того царской власти, а вместе с властью к нему пе-
решло и все имущество царя Агиса, поскольку Леотихид был объя-
влен незаконнорожденным. Отдав часть наследства родственникам
Леотихида, Агесилай “вместо зависти и недоброжелательства стя-
жал себе славу и расположение сограждан” {Plut. Ages. IV, 1).
Агесилай не ограничивался только кругом тех, кто принадлежал
к верхушке спартанского общества, но умел добиваться расположе-
ния и представителей более низких слоев. Если верить Плутарху,
у него был достаточно отработанный способ достигать желаемого:
59
“Своим противникам он никогда не причинял вреда открыто, но
умел добиться, чтобы они были назначены полководцами или на-
чальствующими лицами, затем уличал их в недобросовестности
и корыстолюбии при исполнении своих обязанностей и, наконец,
когда дело доходило до суда, поддерживал и помогал им. Таким об-
разом он делал из врагов друзей и привлекал их на свою сторону,
так что не имел ни одного противника” (JPlut. Ages. XX, 6; см. также:
V, 2). Эфоры, опасаясь усиления Агесилая, наложили на него штраф
за то, что “граждан, принадлежащих всему городу, он делает как бы
своей собственностью” (JPlut. Ages. V, 4).
Не отличался от Лисандра Агесилай и в том, что мы назвали
“мелким политиканством”. Самый яркий пример - его поведение во
время пребывания с Лисандром в Азии. Увидев отношение местных
греков к Лисандру, он стал сознательно его унижать (JPlut. Lys.
XXIII; Ages. VII—VIII). Вместо того чтобы использовать авторитет и
связи Лисандра для общего дела, Агесилай предпочел дать ему са-
мый постыдный из постов - должность раздатчика мяса.
Еще одной общей чертой в деятельности Лисандра и Агесилая
является та, которую часто называют “непотизмом”. Лисандр посто-
янно поддерживал своих политических друзей, даже если они совер-
шали преступления, о чем Плутарх упоминает неоднократно. В об-
щей форме Плутарх сообщает об этом, рассказывая о начале дея-
тельности Лисандра в Малой Азии, причем контекст рассказа заста-
вляет предполагать подобную политику еще до его появления в Ма-
лой Азии: “...и прежде он возводил своих друзей и гостеприимцев на
высокие и почетные должности, поручал им командование войска-
ми, ради их выгоды становился соучастником их несправедливых и
ошибочных действий” (JPlut. Lys. V, 6). Так продолжалось и позднее -
после разгрома Афин (JPlut. Lys. XIII, 6-7; XIX, 1-3). По мнению
Плутарха, военные действия в Азии под руководством Агесилая
Лисандр спровоцировал для того, чтобы помочь своим политиче-
ским друзьям, “которых он оставил там правителями и владыками
городов и которые затем за жестокости и насилия были либо изгна-
ны согражданами, либо убиты” (JPlut. Ages. VI, 2).
Что касается Агесилая, то Ксенофонт в своем панегирике рас-
сказывает о том, как Агесилай помогал обогащаться своим друзьям
(Xenoph. Ages. I, 18-19) - Ксенофонт называет это “вполне благора-
зумным поступком”. Плутарх прямо говорит, что Агесилай “друзей
поддерживал и в несправедливых поступках” (JPlut. Ages. V, 1), доба-
вляя: “более того, он гордился, что помогал им, принимая тем самым
участие в совершаемых ошибках, ибо полагал, что никакая помощь,
оказываемая друзьям, не позорна” (JPlut. Ages. V, 2). Плутарх приво-
дит и несколько конкретных примеров неправедной поддержки Аге-
силаем своих друзей (JPlut. Ages. XIII). Он добился назначения навар-
хом брата жены, хотя знал о его полной неподготовленности к дан-
ному посту: “несмотря на то что были более опытные и рассудитель-
60
ные люди, он принял во внимание не интересы отечества, а родствен-
ные чувства” (Plut. Ages. X, 11; см. также: Xenoph. Hell. Ill, 4, 29).
Таким образом, подводя некоторый итог, можно сказать, что
высшим спартанским руководителям исследуемого периода были
присущи определенные черты своеобразия, отличавшие их от руко-
водителей предшествующего времени. Они выделялись огромным
честолюбием, которое к тому же приобрело новый оттенок: свою
недюжинную энергию и интеллект они направляли не столько на
служение родине, сколько самим себе. У Лисандра это сказывалось
сильнее, он был готов даже совершить государственный переворот,
Агесилай же предпочитал более мягкие методы.
В своей политической жизни оба утратили некоторые “старые
спартанские доблести” и вели себя так, как ранее спартанские руко-
водители не могли себе позволить: лесть и заискивание перед нуж-
ными им людьми, мелкое политиканство, идущее подчас вразрез с
интересами полиса, стремление создать широкий круг политических
друзей, в которых они видели свою опору и которым они легко поз-
воляли нарушать законы и нравственные нормы, наконец - стрем-
ление к абсолютной власти.
Одним словом, самое примечательное в этих деятелях - практи-
чески полный разрыв со спартанскими традициями. Впервые это
проявилось в деятельности Лисандра, что и естественно. Последний
период Пелопоннесской войны принципиально отличался от всех
войн в Греции предшествующего времени28. Достичь победы в смер-
тельной схватке с Афинами в рамках традиционной политики и
стратегии было невозможно.
На протяжении VI-V вв. военные действия, как правило, были
очень непродолжительными. Они начинались обычно в пору созре-
вания урожая - и именно тогда спартанская армия выступала в по-
ход и вторгалась на вражескую территорию29. Дальнейшие события
зависели от реакции противника Спарты. Если он был готов сра-
зиться, то выводил свою армию в поле. Битва представляла собой
столкновение двух фаланг гопйитов, легковооруженные воины и
конница играли в битве очень незначительную роль. Спартанская
армия, лучше подготовленная и хорошо тренированная, почти все-
гда одерживала победу. Поражение спартанцы терпели крайне ред-
ко, пользуясь вполне заслуженной славой лучших воинов в Элладе.
Второй вариант развития событий - когда противник Спарты отка-
зывался от решительного сражения, скрываясь за стенами своего
полиса. Спартанцы не стремились штурмовать вражеские укрепле-
ния, они беспощадно грабили поля, сжигали урожай, стараясь нане-
сти максимальный ущерб: повредить оливковые посадки и вино-
градники, обрекая противника на серьезные трудности и даже
голод30. Таков характер военных действий спартанцев даже в пер-
вый период Пелопоннесской войны (так называемая Архидамова
война).
61
Ситуация, однако, полностью изменилась на втором этапе. Во-
енные действия утратили локальный характер, они развертывались
на огромном пространстве - от Сицилии до Малой Азии. В войне
участвовали десятки полисов, спартанским полководцам приходи-
лось заниматься не только собственно военными проблемами, но и
координировать усилия этих полисов, вмешиваться в их внутриполи-
тическую борьбу31, организовывать соответствующую пропаганду,
проявлять дипломатическую изворотливость.
Особую проблему представляли отношения с персидской адми-
нистрацией в Малой Азии32. Необходимо было получать от нее де-
нежные субсидии, но при этом не отдавать персам греческих горо-
дов Малой Азии, поскольку именно они поставляли спартанцам ос-
новную массу воинов и корабли. Сложность ситуации усугублялась
тем обстоятельством, что (за исключением короткого периода)
управление персидской администрацией находилось не в руках одно-
го царского представителя, а нескольких сатрапов, как правило,
весьма самостоятельных. К спартанцам они относились по-разному,
и соответственно спартанские полководцы были вынуждены посто-
янно лавировать между ними. Наконец, основные военные действия
теперь велись на море, Спарта же была типичной сухопутной держа-
вой, никогда не обладавшей серьезным флотом. Спартанским пол-
ководцам приходилось по ходу военных действий учиться вести мор-
скую войну33.
Сказанное о втором периоде Пелопоннесской войны полностью
применимо и к военным действиям в Малой Азии царя Агесилая в
90-е годы IV в. до н.э., правда, лишь с одним отличием: Лисандр со-
здал спартанский флот, а Агесилаю, воевавшему на суше, пришлось
создавать мощную конницу, ранее никогда не имевшуюся в составе
спартанских вооруженных сил.
В таких условиях, естественно, требовались решительные пере-
мены в методах ведения войны, к чему спартанские полководцы
“старой школы” оказались совершенно не подготовленными. Сто-
летия традиционных войн и сам образ жизни спартанцев выработа-
ли особый тип военных руководителей: склонных к медленным дей-
ствиям, сверхосторожности, их достаточно легко было поставить в
тупик. Они хотели и умели действовать только строго в рамках пря-
мых приказов, полученных из Спарты, даже если обстановка требо-
вала новшеств и энергии в их проведении34. Сталкиваясь с незнако-
мой ситуацией, они оказывались неспособными к принятию адек-
ватных решений35.
Итак, в новых условиях нужны были новые пути и новые мето-
ды ведения войны, равно как и новые люди, которые были бы го-
товы найти их и использовать Лисандр (а затем Агесилай) оказа-
лись именно такими людьми, и антитеза Калликратид - Лисандр
наглядно показала, что старые традиции в новых условиях обрече-
ны. Осознал это не только Лисандр, но и другие руководители
62
Спарты. Само решение перенести тяжесть войны в Малую Азию и
область Проливов означало уже разрыв с традиционными метода-
ми. Были нарушены старые нормы и относительно вторичного ко-
мандования флотом, хотя здесь постарались соблюсти видимость
законности: Лисандр официально не командовал флотом, он толь-
ко помогал наварху (Plut. Lys. VII, 2; Xenoph. Hell. II, 1,7). По пути,
намеченному в эти годы, Спарта шла и позднее, попирая ранее ка-
завшиеся незыблемыми принципы. Так, по предложению Агеси-
лая отказались от применения законы о лишении гражданской че-
сти тех спартиатов, которые бежали с поля боя (в битве при Левк-
трах) (Plut. Ages. XXX, 2-7). Подобные примеры можно умножить.
В частности, при раскрытии одного из заговоров Агесилай, посове-
товавшись с эфорами, приказал убить заговорщиков без суда. Плу-
тарх специально отмечает, что “прежде ни один спартанец не под-
вергался смертной казни без судебного разбирательства” (Plut.
Ages. XXXII, 11-12).
Однако не следует думать, что изменения коснулись только выс-
шего руководства. Новые черты наблюдаются и в поведении руко-
водителей более низкого ранга. Конечно, в нашем распоряжении
нет таких первоклассных источников, как биографии Лисандра и
Агесилая, но некоторые сведения о них можно почерпнуть из имею-
щихся источников. Первое, что бросается в глаза, - стремление та-
ких руководителей к обладанию деньгами, что (за исключением же-
лезных оболов), как мы отмечали, было категорически запрещено в
Спарте. Первым уличили Гилиппа, прославленного борьбой с Афи-
нами в Сицилии. Он (как уже упоминалось) сумел похитить часть де-
нег, которые Лисандр после своих побед отправил в Спарту. Обман
раскрылся, и “Гилипп, завершивший столь низким и позорным по-
ступком свою прежнюю великую и блестящую деятельность, добро-
вольно оставил Лакедемон” (Plut. Lys. XVI, 4—XVII, 1; Diod. XV, 106,
8-9). Более суровому наказанию - смертной казни - за аналогичное
преступление подвергли Торака, “одного из друзей Лисандра, вместе
с ним командовавшего войсками” (Plut. Lys. XIX, 7).
Биография Агесилая дает нам другие примеры отступления от
традиционных спартанских норм поведения. Одним из событий,
имевших самые серьезные последствия для Спарты, стал захват Фе-
бидом цитадели Фив - Кадмеи. Плутарх характеризует этот эпизод
как “недостойное дело”, указывая, что “все греки были охвачены
негодованием; возмущались и сами спартанцы, особенно же против-
ники Агесилая” (Plut. Ages. XXIII, 6; Pelop. VI; De Genio Socrat.
576A)36. Судя по всему, Фебид действовал на свой риск37, но получил
полную поддержку со стороны Агесилая, который выдвинул своего
рода теоретическое обоснование: “Все, что приносит пользу Лаке-
демону... вполне допустимо совершать на свой страх и риск, даже без
чьего-либо приказания” (Plut. Ages. XXIII, 7; XXIV, 1). Плутарх по
этому поводу выражает негодование, обращая внимание на полную
63
несовместимость концепции Агесилая с этическими нормами:
“И этот человек на словах считал справедливость высшей доброде-
телью, утверждая при всяком удобном случае, что храбрость не при-
носит никакой пользы там, где нет справедливости” (Pint. Ages.
XXIII, 8). Мы хотели обратить внимание на одно обстоятельство: по-
ведение Фебида представляет собой вопиющее нарушение самых ос-
новных принципов спартанской воинской дисциплины, основанной
на безоговорочном выполнении приказов властей.
Еще один пример подобного поведения продемонстрировал дру-
гой спартанский военачальник - Сфодрий, занимавший пост гармо-
ста в Феспиях. Он планировал внезапный захват порта Афин - Пи-
рея. Как объясняет Плутарх, “человек далеко не без смелости и не
без честолюбия”, Сфодрий решил повторить дерзкий поступок Фе-
бида, считая, что тот стал знаменит (Plut. Ages. XXIV, 4-5)38. Сфод-
рий принадлежал к числу политических врагов Агесилая, следова-
тельно, подобные “экстремистские” идеи имели хождение не только
среди его сторонников39. План Сфодрия не удался, он был привле-
чен к суду, но благодаря вмешательству Агесилая оправдан, за что
его резко порицали.
Одним из наиболее ярких примеров “трансформации” средних
военачальников Спарты является Клеарх, который был послан
своим полисом в Византий, чтобы прекратить там гражданские
беспорядки, но вместо этого захватил в городе власть и стал там
тираном40.
Как видим, симптомы кризиса морали сказывались не только в
поведении высших руководителей Спарты, но и на “среднем уровне”.
Еще одним симптомом кризиса можно, очевидно, считать внут-
реннюю нестабильность полиса, ряд заговоров, направленных на из-
менение его политической и социальной структуры.
Выше мы уже упоминали о заговоре Лисандра, зашедшем доста-
точно далеко. Угроза переворота, естественно, была элиминирова-
на смертью Лисандра. Однако этот заговор был не единственным.
Необходимо назвать также заговор Кинадона (Xenoph. Hell. Ill, 3,
4-11)41. Имеются свидетельства и о других подобных предприятиях.
Во время первого похода фиванцев в Лакедемон имела место попыт-
ка осуществления заговора, в котором участвовало около 200 граж-
дан, которых Плутарх определяет, как “недостойных и испорчен-
ных” (Plut. Ages. XXXII, 6). Агесилаю хитростью удалось справить-
ся с ним, но вскоре созрел еще один заговор, с участниками которо-
го расправились без суда (Plut. Ages. XXXII, 11-12). Известно также
о переходе многих периэков на сторону фиванцев (Xenoph. Hell. V, 5,
25) и огромных масштабах бегства к врагам периэков и илотов (Plut.
Ages. XXXII, 13).
Нам представляется, что приведенный фактический материал
опровергает традиционное представление о том, что суть кризиса
определялась вторжением товарно-денежных отношений в застой-
64
ную экономическую структуру полиса. Как кажется, первопричи-
ной кризиса стал слом традиционной морали и традиционных норм
поведения в Спарте. Обстановка последнего периода Пелопоннес-
ской войны и первых лет после нее потребовала появления нового
типа руководителей. Такие руководители появились и смогли до-
биться победы, заплатив за нее, однако, тем, что считалось основой
основ поведения спартанца. Их отличали огромное честолюбие,
стремление поставить себя над коллективом граждан (для высших
руководителей) или избежать контроля с его стороны (для руково-
дителей среднего ранга), готовность перейти традиционные нормы
морали, пренебрежение интересами полиса ради собственных целей
или интересов своих родственников и друзей, частые нарушения во-
инской дисциплины.
Самым важным, с нашей точки зрения, признаком кризиса стало
пренебрежение самой конституцией, “законами Ликурга”, свиде-
тельства чего дает не только деятельность Лисандра и Агесилая, но
и неоднократные попытки заговоров, направленных на насильст-
венное свержение существующего строя.
Как же вписывается в эту картину появление в Спарте огромно-
го количества денег в результате побед сначала Лисандра, а затем
Агесилая? Насколько можно представить, вопрос о них стал предме-
том острых дискуссий в полисе. Сторонники традиционных норм
предлагали полностью запретить их, “новаторы” - узаконить42. Ло-
гика и тех и других предельно ясна. Первые прекрасно понимали,
что появление монеты - одно из кардинальных нарушений “Ликур-
говой конституции”, хотя, возможно, и не могли представить себе
всех последствий этого. Вторые, наученные опытом войны, столь
же отчетливо сознавали, что вести войну без серьезного финансово-
го обеспечения невозможно. Достигнутый компромисс, конечно, ни-
кого не удовлетворил, и через некоторое время о законе забыли,
и монета в Спарте вошла в широкое употребление.
В этот комплекс вписывается и корыстолюбие, а затем - стре-
мление к роскоши. Вполне вероятно, что широкое общение в эти
годы спартанцев как с греками других полисов, так и с персами
привело к тому, что этнологи называют “культурным шоком”.
Скудная и суровая жизнь спартиата становилась ему ненавистной,
и он стремился усвоить образ жизни, существующий за пределами
Спарты.
В результате разрушались основные принципы, на которых зи-
ждилось само существование “общины равных”. Только тогда, ко-
гда эти настроения достаточно широко распространились, стало
возможным и принятие закона Эпитадея, и молчаливый отказ
(без формальной отмены) от закона, запрещающего обращение зо-
лота и серебра в Спарте. Именно с этого времени можно говорить о
широком вторжении товарно-денежных отношений в спартанский
полис и о всех естественных последствиях этого.
3. Переходные эпохи
65
1 Brock R., Hodkinson S. Introduction: Alternatives to the Democratic Polis //
Alternatives to Athens. Varieties of Political Organization and Community in Ancient
Greece / Ed. by R. Brock, S. Hodkinson. Oxford, 2000. P. 6; см. также: Hansen M.H.
Polis and City-State. An Ancient Concept and its Modem Equivalent (Acts of
Copenhagen Polis Centre. Vol. 5). Copenhagen, 1998. P. 98-106.
2 Об источниках по истории Спарты см.: Ollier F. Le mirage spartiate. P.,
1933-1943; Vol. I—II; Tigerstedt E.N. The Legend of Sparta in Classical Antiquity.
Stockholm; Uppsala, 1965-1978. Vol. I-III.
3 Наиболее полная версия традиции о Ликурге представлена в его биографии,
написанной автором II в. н.э. Плутархом.
4 Bengtson Н. Griechische Geschichte. Milnchen, 1969. S. 115; Андреев Ю.В. Спар-
та как тип полиса // Античная Греция. Т. 1: Становление и развитие полиса.
М„ 1983. С. 197.
5 Hodkinson S. Social Order and the Conflict of Values in Classical Sparta // Chiron.
Mitteilungen der Komission fiir Alte Geschichte und Epigraphik des Deutschen
Archhologischen Instituts. 1983. Bd. 13. P. 240-241; Forrest W.G. A History of
Sparta. 950-192 B.C. N.Y.: L., 1969. P. 46. Некоторые историки относят этот
переворот к более позднему времени - к VI в. до н.э. Список сторонников
этой датировки дан Ю.В. Андреевым (Указ. соч. С. 213. Примеч. 69), что, од-
нако, не представляется убедительным.
6 Busolt G., Swoboda Н. Griechische Staatskunde. 3. Aufl. Munchen, 1926; Bd. II;
Michell H. Sparta. Cambridge, 1964; Forrest W.G. Op. cit.; Andrewes A. The
Government of Classical Sparta//Ancient Society and Institutions: Studies Presented
to Victor Ehrenberg on His 75th Birthday / Ed. by E. Badian. Oxford, 1966;
Jones A.H.M. Sparta. Oxford, 1967; Finley M. Sparta Ц Problemes de la guerre en
Grece ancienne / Sous la dir. de J.-P. Vemant. P., 1968; Oliva P. Sparta and Her Social
Problems. Pr., 1971; Cartledge P. Sparta and Lakonia: A Regional History 1300-362.
L., 1979; Hooker J.T. The Ancient Spartans. L., 1980; Hodkinson S. Social Order...
P. 250 f.; Андреев Ю.В. Указ. соч. С. 194-216.
7 Существовали также и некоторые другие социальные группы (мофаки, не-
одамоды и др.), но в классическое время они были немногочисленными и не
играли большой роли.
8 Классическая работа по этой проблеме: Lotze D. Метали i/.ruOepaiv ха! 5ог>Х-
cov. Studien zur Rechtsstellung unfreier Landbevolkerungen in Griechenland bis zum
4. Jahrhundert v. Chr. B., 1959. Из более новой литературы см. также: Ducat I.
Les Hilotes. Р. 1990; Шишова И.А. Раннее законодательство и становление
рабства в античной Греции. Л., 1991. С. 133. и сл.
9 О спартанском “пути жизни” см.: Nilsson М.Р. Die Grundlagen des spartanischen
Lebens // Klio, 1912. Bd. 12; Busolt G., Swoboda H. Op. cit. S. 694 f.; Jeanmaire H.
Couroi et Couretes. Lille, 1939; Michell H. Op. cit. P. 165 f.; Marrou H.-l. Histoire
de Г education dans 1’antiquite. 6 ed. P., 1965. P. 45 ss.; Tazelaar C.M. ПА1ДЕЕ KAI
ЕФНВО1. Some Notes on the Spartan Stages of Youth // Mnemosyne, 1967. 20;
Brelich A. Paides e Parthenoi. Roma. 1969. T. I. P. 45 ss.; Toynbee A. Some Proble-
mes of Greek History. L., 1969. P. 317 f.
10 О сознательной изоляционистской политике спартанского полиса писал еще
в V в. до н. э. Фукидид (Thue. V, 68,2). Подробнее см.: Powell A. Athens and
Sparta. Constructing Greek Political and Social History from 478 B.C. L., 1988.
P. 214 f.
11 Характерно, что Спарта в период своего расцвета не дала греческому миру
ни своих писателей, ни драматургов, ни историков, ни философов.
12 Finley М. Op. cit. Р. 159.
13 Фукидид даже писал о 400 годах (Thue. I, 18,1).
14 Причиной подобных коллизий было наличие определенного имущественно-
го неравенства внутри “общины равных”. Дело в том, что основное богатст-
во в обществах такого типа, как спартанское. - земля. В Спарте при проведе-
нии реформ в VII в. до н.э. не произошло полного перераспределения земли.
В руках определенного круга спартиатов (в первую очередь среди потомков
старой аристократии) помимо клеров, предоставлявшихся государством, со-
хранялись “отеческие” участки земли. Огромными земельными участками
обладали цари (см.: Ste. Croix de. G.E.M. The Origins of the Peloponnesian War.
L„ 1972. P. 137 f„ Арр. XVI; Hodkinson S. Social Order... P. 243-244;
MacDowell D.M. Spartan Law. Edinburgh, 1986. P. 91 f.). Кроме того, традицион-
ная знать постоянно сохраняла большинство в герусии. Наконец, причиной
трений было и соперничество царей, принадлежащих разным семьям.
15 Об этом периоде спартанской истории см.: David Е. Sparta between Empire
and Revolution (404-243 B.C.). N.Y., 1981; Cawkwell G.L. The Decline of Sparta//
CQ. 33. 1983. P. 385 f.; Cartledge P. Agesilaos and the Crisis of Sparta. L.,
1987.
16 Подробнее см.: Hamilton C.D. Sparta’s Bitter Victories. Ithaca; L., 1979.
17 Forrest W.G. Op. cit. P. 22; MacDowell D.M. Op. cit. P. 17-22.
18 См., например: Forrest W.G. Op. cit. P. 53; MacDowell D.M. Op. cit. P. 17-22.
19 О законе Эпитадея см.: Christien J. La loi d’Epitadeus // Revue historique de droit
francais et etranger. 1974. N 52. P. 197-221.
20 Информация Плутарха, в общем, принимается современными исследователя-
ми, хотя, конечно, с определенными оговорками. Например, В. Форрест счи-
тает, что картина, нарисованная Плутархом, чрезмерно драматизирована и
очень упрощена. Однако дальнейшие его рассуждения, как это ни парадок-
сально, не опровергают эту картину, но скорее уточняют. В частности, Фор-
рест указывает, что богатства в Спарте появились не только в итоге деятель-
ности Лисандра, но и благодаря Агесилаю, сражавшемуся в Азии, а также в
виде дани, которую Спарта извлекала из созданной ею новой империи. Кро-
ме того, коррупция была естественным результатом того, что спартанская
система в целом оставалась неизменной и не трансформировалась для новых
условий, а люди, жившие в рамках этой системы, оказались слабы
(Forrest W.G. A Op. cit. Р. 124-125). Несколько иное отношение к информации
Плутарха у Д.М. МакДоуелла (MacDowell D.M. Spartan Op. cit. P. 118 f.) и
Э. Дэвида (David E. Sparta... P. 5-10), которые указывают на большую точ-
ность сообщений Плутарха. Хотя иногда высказываются сомнения в досто-
верности информации Плутарха именно о законе Эпитадея (Hodkinson S.
Inheritance, Marriage and Demography: Perspectives upon the Success and Decline of
Classical Sparta Ц Classical Sparta: Techniques behind her Success / Ed. by
A. Powell. With a Foreword by P. Cartledge. London, 1989. P. 81), большинство со-
временных исследователей считают ее абсолютно точной (e.g. David Е.
Sparta... Р. 67; Oliva Р. Op. cit. Р. 188 f.).
21 См., например: Сергеев В.С. История древней Греции. М.; Л., 1934. С. 208; Тю-
менев А.И. История античных рабовладельческих обществ. М.; Л., 1935.
С. 92-93; Сергеев В.С. История древней Греции. 2-е изд. / Под ред. Н.А. Маш-
кина и А.В. Мишулина. М., 1948. С. 342-343; Пикус Н.Н. Греция в первой по-
ловине IV в. до н.э. // История древней Греции / Под ред. В.И. Авдиева и
Н.Н. Пикуса. М., 1962. С. 318-319; Sealey R. A History of the Greek City - States
ca. 700-338 B.C. Berkeley; Los Angeles; L„ 1976. P. 386-387.
22 О Лисандре см.: Lotze D. Lysander und der Peloponnesische Krieg. B., 1964 (рец.
на эту кн. Э.Д. Фролова см.: ВДИ. 1964. № 4. С.156-159); Bommelaer J.-F.
Lysandre de Sparte. P., 1981.
3*
67
23 Об Агесилае см.: Cawkwell G.L. Agesilaus and Sparta// Classical Quaterly. N. ser.,
1976. Vol. 26. P. 62-84; Cartledge P. Agesilaos and the Crisis...
24 Именно в связи с воспитанием Агесилая, Плутарх подчеркивает ту особен-
ность спартанской жизни, которая “делает граждан необычайно послушными
закону и порядку” (Plut. Ages. I, 3).
25 Царь Павсаний вместе с частью эфоров боялся, что Лисандр сделает Афины
своим личным владением (Xenoph. Hell. II, 4. 29).
26 Plut. Lys. XXV-XXVI, XXX. 3-5; Ages. VIII, 3-4. 3-5; Diod. XIV, 13, 2 sq.; Arist.
Pol. V, 1301b 19 sq. Подробнее см.: Фролов Э.Д. Греческие тираны. Л., 1972.
С. 55 и сл.
27 Военные хитрости Плутарх, естественно не осуждает, однако тонко дает по-
нять, что победа Лисандра над афинским флотом при Эгоспотамах - не ре-
зультат военной доблести, а только хитрости Лисандра и полного недомыс-
лия афинских стратегов (Plut. Lys. X-XI); см. также: Xenoph. Hell. II, 1, 23 sq.
28 Подробнее об этом см.: Маринович Л.П. Греческое наемничество IV в. до н.э.
и кризис полиса. М., 1975. С. 18 сл.
29 О таком характере военных действий спартанцев во время Пелопоннесской
войны очень ясно говорит Демосфен, противопоставляя им действия Филип-
па Македонского (Demosth. IX, 41). См.: Hornblower S. The Greek World,
479-323 B.C. L.; N.Y., 1994. P. 157.
30 Hanson V.D. Warfare and Agriculture in Classical Greece. Pisa, 1983.
31 Ситуация при этом часто менялась. Например, Кизик за последние семь лет
войны пять раз менял свою ориентацию.
32 Подробнее см. Lewis D.M. Sparta and Persia. Leiden, 1977. P. 83 f.: см. также:
Powell A. Op. cit. P. 190 f.
33 Westlake H.D. Individuals in Thucydides. Manchester, 1968. P. 122 f., 277 f.
34 Epps P H. Fear in Spartan Character // CPh. 1933. 28. P. 12 f.
35 MacDowell D.M. Op. cit. P. 44.
36 О негодовании греков см. также: Isocr. Pan., 125; Xenoph. Hell. V, 4, 1; Nepos,
Pelop. 1; Polyb. IV, 27,4.
37 Плутарх убежден в том, что подлинным инициатором захвата был Агесилай
(Plut. Ages. XXIV, 1), но Диодор говорит о секретном решении властей Спар-
ты (Diod. XV, 20,2).
38 См. также: Diod. XV, 29,5. Диодор специально подчеркивает своеволие Сфод-
рия (у него он, впрочем, назван Сфодриадом).
39 Если справедливо мнение Ксенофонта (Xenoph. Hell. V, 4, 20 sq.), то подобные
настроения спартанских военачальников были достаточно хорошо известны
и за пределами Лакедемона, и ими умели пользоваться.
40 Подробнее см. Невская В.П. Византий в классическую и эллинистическую
эпохи. М., 1953. С. 96 сл.; Berve Н. Die Tyrannis bei den Griechen. Munchen, 1967.
В. I. S. 214 f.: В. II. S. 633.
41 О заговоре Кинадона см.: David Е. The Conspiracy of Cinadon // Athenaeum, 57,
1979.
42 Предположение Хамильтона (Hamilton Ch.D. Spartan Politics and Policy,
405-401 B.C. //American Journal of Philology, 91, 1970, в несколько более смяг-
ченной форме - Hamilton C.D. Sparta’s Bitter...; ему следует и Боммелер:
Bommelaer J.F. Lysandre... P. 134) о существовании в Спарте трех партий не
кажется очень убедительным. Во-первых, давно уже было доказано, что соб-
ственно партий в античности никогда не существовало. Во-вторых, источни-
ки четко говорят только о двух группах среди спартанского гражданства -
тех, кого мы несколько условно назвали “традиционалистами”, и тех, кто
столь же условно определен нами, как “новаторы”.
СРЕДНИЕ ВЕКА
ж
Л.Т. Милъская
ПОНЯТИЕ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА
В ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ
Концепция А.И. Неусыхина
“У каждого времени есть свое заветное слово. Терминология
восемнадцатого столетия находит свое высшее выражение в поня-
тии прогресса, девятнадцатого - в понятии развития; наше время -
в понятии жизни... Заветным это слово становится только тогда,
когда эпоха находит себе в нем и оправдание, и приговор” (X. Плес-
нер)1. “У каждой эпохи своя истина”, - пишет основатель социоло-
гии знания Карл Манхейм2. Число подобных афоризмов легко ум-
ножить.
Что касается исторической науки в современной России, то та-
ким “заветным словом”, ключевым понятием, основополагающей
категорией длительное время была категория общественно-эконо-
мической формации (см., например: Общественно-экономические
формации: Проблемы теории (1978); Теория общественно-экономи-
ческой формации (1982) и многие др.), которая сыграла весьма неод-
нозначную роль в развитии общественных наук (и не только в Рос-
сии). Однако приложение этой категории ко всякому обществу лю-
бого региона и любой исторической эпохи и религиозная - на уров-
не веры христианина в Троицу - вера в обязательность и неизбеж-
ность твердо установленной последовательности пяти формаций
превратили эту категорию из полезного в определенных пределах
инструмента в тормоз для развития науки.
Историческая действительность, все разнообразие и богатство
жизненных содержаний упрямо не укладывались в так называемую
пятичленку. Ни Восток, ни Россия, ни начальные стадии развития
европейских стран не могли без больших натяжек быть “опреде-
лены” на этот путь. В этих рамках нет ответа и на вопрос, поче-
му “общественная структура, до известной степени аналогичная
69
варварскому обществу германцев, т.е. такая, в которой основную
массу племени составляют равноправные свободные земледельцы
(и они же образуют войско) при наличии тонкого слоя родовой
знати, в античном мире (т.е. у италийских племен до господства
Римской республики, в самом Риме в так называемую эпоху царей
и в Древней Греции до VI в. до н.э.) привела в результате прогрес-
са классообразования не к феодализму, а к рабовладельческой
формации”3.
Еще острее ставят вопрос о переходных периодах в теоретиче-
ском и конкретно-историческом анализе события последних двух
десятилетий в нашей стране. Несомненно, что мы переживаем пере-
ходный период. От чего - к чему? Как при этом рассматривать про-
блему прогресса и регресса? Вопросам, ответы на которые насущно
необходимы, несть числа.
Поэтому с 60-х годов, как только, хотя и в незначительной сте-
пени, был ослаблен прямой и грубый идеологический контроль, ста-
ли возможными научные конференции и дискуссии, издание статей
и книг, посвященных спорным вопросам теории общественных фор-
маций, особенно вопросу понимания азиатского способа производст-
ва. Список этих обсуждений и связанной с ними научной периодики,
коллективных трудов и монографий был бы очень внушительным и,
разумеется, не может быть предметом анализа в настоящей статье.
Но одно общее свойство всех этих споров нужно отметить: все они
останавливались на полпути, даже в начале пути, ибо неизбежно на-
талкивались на проблему формаций. Этой проблемы касались ис-
следователи отечественной истории (Б.Д. Греков, С.В. Юшков)4.
Применительно к истории Западной Европы эта проблема зани-
мала Александра Иосифовича Неусыхина (1898-1969) на протяже-
нии всей его научной деятельности. Он уже в ранний период понял
специфичность, своеобразие варварского мира именно в историко-
социологическом плане, в смысле отнесения его к какому-то опре-
деленному типу. Следы этого можно отыскать в его книге “Общест-
венный строй древних германцев” (1929) и в статье “Военные союзы
германских племен около начала нашей эры” (1929), в ряде рецен-
зий (символично, что первая публикация А.И. Неусыхина, рецензия
на книгу А. Допша, называлась “Культурная катастрофа античного
мира или столкновение двух культур?”5); но это были лишь самые
отдаленные первоначальные подходы, указывающие лишь на на-
правленность интересов.
Впервые к формированию понятия “дофеодального”, т.е. пере-
ходного периода, А.И. Неусыхин подошел в своих докладах, прочи-
танных в 1948-1949 гг. на заседаниях кафедры и сектора истории
средних веков6. Он предполагал в дальнейшем рассмотреть постав-
ленный вопрос глубже и всестороннее, но катастрофа 1949 г. (борь-
ба с “космополитами”) сделала это невозможным, и он вернулся
к этой проблеме лишь в 1966 г., прочитав доклад на сессии “Итоги
70
и задачи изучения генезиса феодализма” (30 мая - 3 июня 1966 г.),
материалы которой, включая обсуждение докладов, были опубли-
кованы в сборнике “Средние века” (Вып. 31, 1968); до этой публика-
ции вышла в свет статья А.И. Неусыхина “Дофеодальный период
как переходная стадия развития от родоплеменного строя к ранне-
феодальному” (Вопросы истории. 1967. № 1) и в более развернутом
виде под тем же названием в книге “Проблемы истории докапитали-
стических обществ” (М., 1968) (книга первая; книга вторая в печати
не появилась). Эти статьи, к ним следует присоединить обширную
рецензию-статью на книгу А.Р. Корсунского “Образование ранне-
феодального государства в Западной Европе” (М., 1963), опублико-
ванную в сборнике “Средние века” (Вып. 29, 1966), органически свя-
заны с исследованием варварских правд, реконструкцией конкрет-
но-исторических данных о мире варваров и попыткой социологиче-
ски их осмыслить. Период этот, хронологически длительный и ста-
диально и по существу фундаментально важный для понимания ис-
токов европейской истории и культуры не сочетался ни с рабовла-
дельческим обществом, ни с раннефеодальным строем. В нем, одна-
ко, “вынашивались” черты, созревание которых привело в зависи-
мости от исторических обстоятельств, в разное время и в разных ре-
гионах к тому или другому.
Какой вектор, какая направленность победят в тот или иной мо-
мент, период, на той или иной стадии?
Здесь мы позволим себе, быть может, рискованную параллель
из совсем другой области. “Квант света обладает одновременно воз-
можностями для проявления себя и как волны, и как частицы, т.е. в
одной из этих форм за счет другой. Будет ли квант действовать как
волна или как частица, зависит не только от его собственных
свойств, но также и от свойств его окружения - от свойств системы,
с которой он взаимодействует” (Луи де Бройль).
Отвечая на вопрос Л.М. Баткина, поставленный на конферен-
ции 1968 г., почему общественная структура, до известной степени
аналогичная изображенной в докладе А.И. Неусыхина, т.е. такая, в
которой основную массу племени составляют равноправные свобод-
ные земледельцы, в античном мире привела в результате процесса
классообразования не к феодализму, а к рабовладельческой форма-
ции, А.И. Неусыхин высказал предположение, что причина этого -
изначальное наличие городов-государств (полисов) с ранним разви-
тием приморской торговли и мореплавания и значительно большее
число рабов, а также большая роль родовой знати в этот ранний пе-
риод античности, чем у германцев. А.И. Неусыхин отметил, что во-
прос этот очень интересен еще и тем, что предполагает возмож-
ность переходных периодов между разными формациями, в данном
случае - между родоплеменным строем и рабовладельческой фор-
мацией, а не только между родовым и феодальным строем; таким
образом, описанный в докладе дофеодальный период не является
71
каким-то единственным переходным периодом, который якобы ви-
сит в воздухе (СВ. Вып. 31. С. 61).
Путь к обобщающим исследованиям в области философии исто-
рии и исторической социологии для А.И. Неусыхина был насильст-
венно закрыт почти на первой стадии его научной деятельности, так
многообещающе и плодотворно начатой7. Он пошел путем конкрет-
но-исторических исследований, сохраняя свою устремленность к со-
циологичности.
Статья “Общественный строй лангобардов” (1942)8 стала нача-
лом нового этапа его творчества. Он и прежде умел глубоко прони-
кать в особенности общественного организма, открывая уже на ран-
них стадиях развития, в кажущейся простоте и примитивности их
сложность, многозначность и градуированность формирующихся
социальных институтов. Ему был свойствен принципиальный анти-
схематизм, поиск исторической реальности, сочетавшийся с прочно
обоснованными логическими построениями, которые, однако, нико-
гда не накладывались на добытый им исторический материал “свер-
ху”, извне, а вырастали изнутри, из переработки самого этого мате-
риала вплоть до мельчайших клеточек-деталей, органически вына-
шивались. Он опубликовал серию статей, основанных на глубочай-
шем проникновении в мир варварских правд, отыскивал пути к по-
ниманию взаимно обусловливающих друг друга институтов собст-
венности и свободы, на которых формировалось варварское обще-
ство. Уже само сопоставление понятий собственности и свободы,
подчеркивание их неразрывной связи было в 40-е годы большой
смелостью, и не только научной. Выясняя “особый характер... не-
разрывной связи специфических форм первоначальной собственно-
сти на землю с личной свободой ее носителей”, А.И. Неусыхин
вскрыл одну из важнейших движущих сил развития варварского об-
щества, источник его динамичного перехода к формированию ран-
нефеодального общества.
Вместе с тем эта связь собственности и свободы, по его мнению,
делала период варварской нарождающейся государственности прин-
ципиально переходным, по существу внеформационным, условно
названным А.И. Неусыхиным “дофеодальным”. Значительно позд-
нее в статье (опубликованной, как указывалось, в 1966-1968 гг.
в трех редакциях) А.И. Неусыхин развил концепцию дофеодального
переходного периода - в той мере, в какой он тогда мог высказать
свои мысли.
Начав с исследования понятия “свободы”, как его можно рекон-
струировать по варварским правдам, ученый стал рассматривать как
основополагающую, несущую конструкцию варварского общества
неразрывное единство институтов собственности и свободы, их по-
зитивное содержание, нерасчлененное единство прав и обязанно-
стей. Он ярко показал особое значение этих институтов в период
становления нового общественного строя - переходный период.
72
В частном письме А.И. Неусыхин писал: «Меня... интересует даже
не столько зарождение феодальных отношений, сколько переход-
ный период, который может протекать (и реально протекает) как
между родоплеменным и феодальным строем, так и между родопле-
менным и рабовладельческим, так, наконец, и между рабовладель-
ческим и феодальным строем. Меня занимают главным образом
именно эти “между”... я убежден в том, что этот “переходный пери-
од” представляет собою если не отдельную общественную форма-
цию, то во всяком случае весьма своеобразный тип производствен-
ных отношений с особыми - именно ему имманентно присущими за-
кономерностями развития»9. Он подчеркивал, что эти переходные
периоды составляют самую душу исторического развития и особен-
но важны для историка10.
В своих трудах А.И. Неусыхин исследовал внутренний строй
варварского общества, сознательно вычленяя и как бы абстрагируя
его от существовавших в исторической действительности связей
с римским обществом, всю силу воздействия которых он понимал.
Он стремился проникнуть в самые глубины избранного для исследо-
вания исторического процесса, более всего интересуясь переходами,
градациями, многозначностью понятий и институтов, анализировал
разные этапы и типы генезиса феодализма и предшествовавших ему
форм, самые истоки европейской истории.
Неусыхин первым отчетливо сформулировал требование трак-
товать понятия варварского и раннефеодального мира в терминах и
категориях, внутренне присущих этому миру, а не привнесенных из-
вне: “...социально-экономические отношения таких переходных
периодов, в течение которых только еще складывается классовое
общество, не поддаются определению и истолкованию при помощи
категорий этого последнего. Отсюда возникает настоятельная необ-
ходимость попытаться понять специфичность этих отношений
без перенесения на них категорий феодального или буржуазного об-
щества...”11.
Логическим завершением этих исследований и раздумий стали
сформулированные А.И. Неусыхиным в статьях и выступлениях на
конференции положения о существовании особого переходного пе-
риода. Он считал, что “развитию феодализма в европейских странах
предшествовала такая общественная структура, которая не может
быть отождествлена ни с первобытнообщинным, ни с раннефео-
дальным строем”12. Эта структура, по его мнению, была необходи-
мой предпосылкой возникновения элементов феодального строя.
Следующим этапом работы он намечал для себя исследование взаи-
модействия варварского строя с рабовладельческим. Переход к это-
му прослеживается в главе “От античности к средневековью” в кол-
лективном труде “История Италии”, вышедшем в свет уже после
кончины А.И. Неусыхина13. Ряд мыслей о характере догосударст-
венных объединений германцев и проблемах перехода от антично-
73
сти к варварской государственности развит в уже упомянутой об-
ширной рецензии на книгу А.Р. Корсунского - как это часто быва-
ло у Неусыхина, эта рецензия фактически переросла в важную ме-
тодологическую статью.
Концепция “дофеодального” (варварского, протофеодального)
периода, предложенная А.И. Неусыхиным и занимающая важное
место в его научном наследии, не была в свое время оценена долж-
ным образом. Она подвергалась критике или замалчиванию, вызы-
вала ряд недоумений, особенно у оппонентов, свято веривших в обя-
зательную последовательность пяти общественно-экономических
формаций14.
Для догматического мышления идея неизбежности существова-
ния длительного переходного периода между отживающей (или уже
отжившей) и складывающейся новой формацией была неприемле-
мой, в лучшем случае - непонятной. Между тем концепция переход-
ного периода, обоснованная Неусыхиным, имеет очень важное
и конкретно-историческое и теоретическое значение.
Объективно А.И. Неусыхин уже тогда ставил под сомнение обя-
зательность строгого следования учению о пяти формациях, хотя
ученый был вынужден, в известной мере уступая твердо принятым в
официозной науке схемам и терминологии, использовать определе-
ние “дофеодальный период”, оправданное преимущественно хроно-
логически, тогда как сам он рассматривал это понятие как стадиаль-
ное. В ходе обсуждения доклада Неусыхина на конференции, посвя-
щенной проблемам генезиса феодализма, на вопрос О.Л. Вайнштей-
на, к какой же формации относится очерченное Неусыхиным вар-
варское общество, докладчик твердо ответил: “Ни к какой”15.
Верный идее отыскания корней и индивидуальных особенно-
стей, он стремился показать, как медленно и своеобразно, как орга-
нично вызревают предпосылки нового общественного строя, кото-
рый ни на каких стадиях исторического развития не может возник-
нуть внезапно - новые всходы прорастают сквозь длительно суще-
ствующие промежуточные структуры.
Заслугой Неусыхина была разработка представлений об обще-
стве варваров, заселивших Европу и давших ей новую жизнь, как об
обществе со сложной организацией, уже на ранних стадиях не функ-
ционировавшем без института собственности, собственности, обла-
давшей специфической природой, на которой и зиждилась градуи-
рованная, отнюдь не для всех слоев племени одинаковая, свобода.
Эта концепция противостоит представлениям о примитивности вар-
варского общества, его якобы застылости и плохо сочетается с уче-
нием Л.Г. Моргана о первобытном коммунизме, равенстве и т.п.,
воспринятом Энгельсом. Германские племена, заселившие Европу,
находились на совершенно ином уровне развития, что и обеспечило
им жизненность, длительное развертывание богатых потенций, а от-
нюдь не окаменелость форм и “тупиковость” пути16.
74
В истории Неусыхина интересовали критические периоды изме-
нения состояний и даже не столько самые эти рубежи, сколько их
подспудное созревание в течение длительного времени, которое их
“вынашивает”. Он как бы прислушивался к течению живой воды
подо льдом или тихому медленному росту корней в глубину. Он в
своих трудах подвел к представлению о множественности стадий
развития, об отсутствии зримых барьеров - представлению о теку-
чести, переходах и промежуточных типах. Его занимало отношение
не столько к последующему, сколько к предшествующему, для него
были важны “начатки”, генезис явлений как самоценность. Рассма-
тривая ранние общества как живой организм, он своим анализом
объективно разрушает миф об элементарности структур общества в
пору его становления. Спускаясь в самые глубины правового и по-
вседневного мироощущения варваров, их самосознания, он находил
необыкновенно жизнеспособный, богатый и красочный мир, из ко-
торого и произрастала европейская культура, понимаемая им очень
широко - от степени совершенства орудий земледелия до изощрен-
ных произведений человеческой мысли.
Но где искать эти, часто малозаметные, черточки перехода к
новому?
Историк не имеет возможности поставить эксперимент для до-
казательства обоснованности своих мыслей, гипотез и построений.
Место такого эксперимента занимает, на наш взгляд, локальное
изыскание, которое представляет собой неиссякаемый источник,
глубокий базис всякого исторического исследования.
Развитие локальной истории, не такое уж длительное во време-
ни (собственно, о начале локальных исторических исследований
можно говорить лишь применительно к концу XIX - началу XX в.),
тесно связано с превращением истории из описательной науки, ско-
рее даже полунауки-полуискусства, в аналитическую науку, выра-
батывающую свои методы и приемы, определяющую свои цели и
границы.
Представления и обобщения, в частности в сфере социально-
экономической истории, создаются на уровне высокой абстракции.
Однако действительная картина складывается в зависимости от ло-
кальных условий и является очень пестрой и сложной. И социоло-
гам, и историкам хорошо известно, что конкретное общество всегда
значительно многообразнее своей структуры, которая конструиру-
ется (или вскрывается) на уровне обобщений.
Принципиальная особенность человеческой жизни состоит в
том, что “человек - гражданин нескольких миров в одно и то же
время”17.
Отечественные медиевисты, стремясь к обобщениям и понима-
нию общих закономерностей феодализма, всегда исходили в своей
конкретной работе именно из тщательных локальных исследований
хозяйственной деятельности в ее повседневности (здесь можно на-
75
звать имена Н.П. Грацианского, Е.А. Косминского, А.И. Неусыхина
и др.), предпринимали строгую проверку своих построений на осно-
вании детального изучения конкретного материала локальных ис-
точников.
Именно локальные исследования основательно поколебали и
расшатали монолитное здание долгое время господствовавшей вот-
чинной теории, базирующейся на представлении о всепоглощающей
роли крупного поместья в эпоху раннего средневековья.
Возникает, однако, вопрос, что мы называем локальной истори-
ей? Исследование определенной страны или региона, отдельного
манора или сеньории или той или иной проблемы в ограниченных
хронологических и географических рамках, или, наконец, труд, ба-
зирующийся на строго определенной группе источников. Например,
исследование социально-экономического строя Франкской империи
на основе законодательных памятников нельзя, по-видимому, на-
звать локальным. Если же мы обратимся к изучению актового ма-
териала, который отражает повседневную жизнь и дает возмож-
ность проследить сотни и тысячи отдельных судеб, то мы произве-
дем локальное исследование, проливающее свет на многие, осново-
полагающие для истории раннего средневековья, явления - и соци-
ально-экономические, и социально-психологические.
Так, в сфере аграрной истории раннего средневековья локаль-
ные исследования обретают особое значение и характеризуются
именно выбором источников: законодательные источники как бы
отходят на второй план, становятся дополнительными источниками,
а первостепенную значимость обретают собрания грамот и описи.
При этом следует отметить, что существует несомненный разрыв не
только между юридическими и нарративными источниками, но и
внутри системы юридических источников: законодательные памят-
ники (правды, капитулярии) и частные акты юридического характе-
ра показывают нам разные миры, существовавшие как бы парал-
лельно. Создается впечатление, что эти подсистемы источников
друг с другом совершенно не соприкасаются.
Локальная история отнюдь не может рассматриваться как чисто
эмпирическая описательная наука. Напротив, именно на уровне ло-
кальных исследований начинается постановка и решение таких об-
щеметодологических вопросов, как: что такое исторический факт;
что такое историческая реальность; что такое историческая индиви-
дуальность; где в источниках мы имеем дело с описанием существу-
ющего, действительного, где - с предписанием, с желаемым, со стре-
млениями, которые еще не реализовались, а может быть, и вообще
не могли быть реализованы; где пролегает граница между действи-
тельным и потенциально возможным. Если авторы обобщающих
исследований улавливают преимущественно уже существующие,
сложившиеся формы и нормы поведения групп и индивидов, то ра-
ботающие на уровне локальных исследований историки могут про-
76
следить, как создаются эти нормы и складывается образ поведения,
могут обнаружить все перекрестные связи нескольких различных
типов групп, внутри каждой из которых индивид обладает опреде- “
ленным положением или статусом. Если в обобщающих исследова-
ниях отыскивается преимущественно гомогенность, то локальные
изыскания ярче освещают гетерогенность исторических явлений и
институтов.
Я позволю себе привести слова одного из крупных мастеров ло-
кального анализа, швейцарского историка Г. Каро: “Описания госу-
дарственного устройства и народного хозяйства теряют почву под , ]
ногами, если они не могут опереться на знакомство с локальными {
отношениями”18. 1 2 3 !
Историки рассматривают историю как разносторонний и проти-
воречивый процесс, полные интереса к этой разносторонности
и противоречивости, - это есть поле локально-исторических иссле- J
дований.
Эйнштейн считал интереснейшим вопросом физики узнать, по- ’
чему природа является именно такой, а не другой: “Если говорить j
честно... мы хотим не только знать, как устроена природа (и как
происходят природные явления), но и.по возможности достичь цели,
может быть, утопической и дерзкой на вид, - узнать, почему приро- :
да является именно такой, а не другой. В этом ученые находят наи-
высшее удовлетворение. В этом состоит прометеевский элемент на-
учного творчества” {Эйнштейн А. Юбилей А. Стодолы. 1929). Этот !
же вопрос можно поставить и для истории. Приблизиться к ответу,
почему история сложилась именно такой, а не иной, невозможно без I
углубленных локальных исследований. 1 i
Именно на этом локальном уровне исследования исторической !
реальности выпукло выступают элементы переходов, которые по- ;
степенно становятся определяющими.
В предлагаемом разделе и делается попытка предпринять ана-
лиз текстов и документов, чтобы выявить черточки, пусть самые
мельчайшие, еще не развившиеся полностью, но служащие как бы
ступеньками к возникновению нового во всем его многообразии и
открытости возможностей, которыми так богата действительная
жизнь. Это первая стадия исследования. Вторая - и это задача буду-
щего - сопоставление этих потенций с явлениями, отливающимися в
действительные, и поиск закономерностей, определяющих сущест-
вование устойчивого общества, своего рода уловление векторов ис-
тории.
1 Плеснер X. Ступени органического и человек: Введение в философскую ан-
тропологию / Пер. с нем. М., 2002. С. 25.
2 Манхейм К. Социологическая теория культуры в ее познаваемости // Ман-
хейм К. Избранное: Социология культуры / Пер. с нем. М., 2000. С. 364.
3 Средние века. М., 1968. Вып. 31. С. 61.
77
4 См. об этом: Сергеева Т.Д. Концепция “дофеодального периода” в творчест-
ве А.И. Неусыхина // История и историки: Историографический ежегодник
1982-1983. М„ 1987. С. 225-226.
5 Печать и революция. 1922. № 8; см. также статью-рецензию: К вопросу об
элементах капитализма в средневековом обществе (В связи с полемикой
А. Допша против В. Зомбарта) // Там же. 1923. № 5.
1 6 Подробнее об этих докладах см.: Сергеева Т.Д. Указ. соч. С. 227-228, 241.
7 Отношение истории и социологии рассмотрено в статьях А.И. Неусыхина,
посвященных анализу метода Макса Вебера (“Эмпирическая социология”
Макса Вебера и логика исторической науки; Социологическое исследование
Макса Вебера о городе Ц Неусыхин А.И. Проблемы европейского феодализ-
ма. М., 1974); см. также его (изданную посмертно) рецензию на кн. А. Шель-
тинга: Alexander von Schelting. Max Webers Wissenschaftlehre. Das logische
Problem der historischen Kulturerkenntnis. Die Grenzen der Soziologie des Wissens.
Tubingen; Mohr, 1934 // Новая и новейшая история. 1992. № 3. С. 155-159.
8 Средние века. М., 1942. Вып. 1.
9 Неусыхин А.И. Проблемы европейского феодализма. М., 1974. С. 513 (пись-
мо Т.И. Райкову от 10 июня 1956 г.)
10 Там же. С. 514.
11 Неусыхин А.И. Возникновение зависимого крестьянства в Западной Европе
VI—VIII веков. М., 1956. С. 32; см. также: Он же. Проблемы европейского
феодализма. С. 35-36.
12 См.: Средние века. М„ 1968. Вып. 31. С. 45.
13 Неусыхин А.И. От античности к средневековью // История Италии. М., 1970.
Т. 1 (в 1979 г. изд. на итал. яз. в Милане).
14 См.: Средние века. Вып. 31. С. 49, 55-56.
15 Там же. С. 48.
16 См.: Гуревич А.Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М.,
1970. С. 215.
17 Мангейм К. Очерки социологии знания: Теория познания - мировоззрение -
историзм. М.: ИНИОН РАН, 1998. С. 60.
18 См.: Caro G. Studien zu den alteren St.-Galler Urkunden // Jahrbuch fiir schweiz-
erische Geschichte. 1901. Bd. XXVI. S. 209.
О.Ф. Кудрявцев
ВЛАСТЬ КУЛЬТУРЫ: ЛОРЕНЦО МЕДИЧИ
И ФЛОРЕНТИЙСКАЯ ПЛАТОНОВСКАЯ АКАДЕМИЯ
w»
' -а>«.
Долгое время историки наиболее ярким примером счастливого
союза власти и культуры называли правление первых Медичи во
Флоренции (1434-1494), в особенности Козимо Старого (Il Vecchio,
1434-1464) и его внука Лоренцо Великолепного (Il Magnifico,
1469-1492). Уже в исторических и биографических сочинениях кон-
ца XV - начала XVI в. - Валори, Кореи, Макиавелли, Гвиччардини -
рассказывалось о широкой поддержке, оказанной деятелям культу-
ры этими Медичи1, а Джорджо Вазари в своих “Жизнеописаниях
наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих” (1-е изд. -
1550) утверждал представление о том, что “время Лоренцо Велико-
лепного для людей даровитых явилось воистину Золотым веком”2.
Превознесение ранних Медичи в качестве покровителей муз, из-
гнанных из Греции османами, было продолжено медичейской про-
пагандой XVII в.3, заслугой этого семейства Вольтер считал расцвет
наук и художественной жизни во Флоренции в период, предшество-
вавший появлению на исторической сцене Короля-Солнца4. В конце
XVIII в. У. Роскоу в обстоятельной монографии, посвященной Ло-
ренцо Медичи, все достижения флорентийского гуманизма и искус-
ства объяснял его меценатством5. Своим авторитетом положение о
благотворном влиянии Медичи на итальянскую культуру ренессанс-
ной эпохи подтвердил Я. Буркхардт, особо подчеркивавший роль
Лоренцо6. Сходным образом возвеличивал его фигуру А. фон Рей-
монт7; в середине XX в. Э. Барфуччи все художественные свершения
Флоренции в правление Лоренцо Медичи связывал с деятельностью
этого “государя”8.
В новейших исследованиях, однако, подобная идиллическая кар-
тина флорентийской культуры, приносящей необыкновенные пло-
ды под сенью благотворного попечения о ней первых Медичи, по-
ставлена под сомнение. Прежде всего, оспорена исключительная
роль Лоренцо Медичи в качестве мецената; показано, что далеко не
всегда его вкусы эгоистического коллекционера и эстетствующего
дилетанта соответствовали уровню задач, которые ставили искусст-
во и интеллектуальная жизнь его времени, что политика поддержа-
ния престижа флорентийской культуры истощала Флоренцию,
лишая ее собственных творческих сил. Ибо, стремясь закрепить
свое первенство среди других государей как покровителя и знатока
искусств, он в ущерб художественной жизни самой Флоренции на-
79
правлял по их просьбам за пределы города немало выдающихся
мастеров9.
И все же, сколько бы сомнений историки ни высказывали по
поводу влияния Лоренцо Медичи на современную ему флорентий-
скую культуру, все согласны в том, что он заботился о сохранении
ее авторитета. Нельзя также отрицать и то, что, хотя меценатство
непосредственно Лоренцо действительно было выборочным и не-
регулярным, тем не менее в ряде случаев ему удавалось прочно свя-
зать свое имя с такими культурными начинаниями и предприятия-
ми, которые, несомненно, способствовали его прославлению. При
этом интересы и увлечения Лоренцо как гуманиста играли важную
роль в выборе им приоритетов культурной политики. Показатель-
ный тому пример - флорентийская Платоновская академия, попе-
чение о которой, он, верный семейной традиции, впрочем, унасле-
довал от своего деда Козимо Старого и отца Пьеро Подагрика
(1464-1469)10.
Марсилио Фичино, глава этой Академии, - под которой следует
разуметь и направление философско-богословской мысли, просле-
живавшей свои истоки в учениях Платона и неоплатоников, и кру-
жок единомышленников, интересовавшихся трудами этого гумани-
ста, - имел некоторое отношение к воспитанию и образованию юно-
го Лоренцо Медичи (род. в 1448 г.). Прямые контакты Фичино с Ло-
ренцо начались довольно рано, по крайней мере с 1462 г., когда гу-
манист на положении фактически “домашнего” философа стал
близким к Козимо Медичи человеком11. Однако документально от-
ношения Фичино с Лоренцо датируются последними днями жизни
Козимо: в письме Лоренцо, составленном в сентябре 1474 г., гума-
нист вспоминает, как он в присутствии Лоренцо читал лежавшему
на смертном одре Козимо платоновские диалоги “Парменид” и “Фи-
леб”; вскоре после окончания чтения больной преставился12.
Это случилось 1 августа 1464 г., Лоренцо тогда было пятнадцать лет.
Вряд ли Фичино проводил с Лоренцо какие-то особые занятия
(это входило в обязанности Джентиле Бекки), хотя участие Лоренцо
в ученых беседах, которые вели этот и другие гуманисты со старши-
ми представителями семьи Медичи, Козимо и Пьеро, при их жизни,
не вызывает сомнений13- Обсуждаться там могли не только диалоги
афинского философа и позднеантичные писания герметического,
орфического, зороастрийского толка, но и теоретические проблемы
науки, искусства, политики, морали, богословия14. О том, какое ис-
толкование им должен был давать глава Платоновской академии,
позволяют судить его сочинения.
Уместно обратиться в связи с этим к одному раннему произведе-
нию Фичино, опубликованному лишь в XX в. П.О. Кристеллером и
до сих пор не привлекшему к себе внимание исследователей. Дати-
рованное 1 июня 1457 г., оно представляет собой пространную эпи-
столу к Антонио Каниджани15 и посвящено обсуждению моральных
80
добродетелей. Из их числа Фичино выделяет и превозносит в каче-
стве “самой важной” добродетель великолепия (magnificentia), про-
являющуюся “в широчайших общественных расходах” (circa publicos
sumptus amplissimosque), ибо, радея “не только о частном, но и -
намного больше - об общественном благополучии”, она лучше дру-
гих “сохраняет общность человеческого рода”16, лишь ее считает гу-
манист “соответствующей божественной природе” и уподобляющей
людей Богу17; именно она, по его словам, из всех человеческих свер-
шений доставляет высшие почести, а также бессмертие имени и сла-
ву18. Речь идет, конечно, о земном бессмертии в веках, в памяти сме-
няющих друг друга поколений, а вот высшие почести подразумева-
ют в качестве результата и награды за эту добродетель особое по-
ложение уже в настоящем. Итак, человек, обнаруживающий вели-
колепие, должен выделяться и первенствовать в обществе - ему по-
лагаются “высшие почести”.
В Фичиновой эпистоле Антонио Каниджани отчетливо заявили
о себе новые нравственные ориентиры, складывающиеся в условиях
укрепления во Флоренции власти Медичи: вразрез с традицией гра-
жданского гуманизма, представители которого еще во времена Фи-
чино продолжали в публичных речах превозносить справедливость
(лат. - justitia; шпал. - giustitia) как базисную социальную доброде-
тель, особенно необходимую для любого человеческого общежи-
тия19, этот гуманист в персональном послании, построенном тем не
менее в строгом соответствии с правилами ораторского искусства20,
выдвигал на первый план добродетель великолепия, предполагав-
шую большие траты на общественные нужды и благодаря этому
значимую социальную роль ее носителя. Как представитель нового
поколения гуманистов, связанного с Медичи или ориентированного
на них, молодой Фичино (ему было полных 23 года), поднимая на
щит добродетель великолепия, точно уловил и обозначил ею тот
тип социального поведения, который помог Козимо Медичи, оста-
вавшемуся всю жизнь частным лицом, стать фактическим главой
Флоренции и посмертно удостоиться от сограждан почетного звания
“Отец отечества” (Pater Patriae)21. Обязательной чертой такого пове-
дения было широкое меценатство, поддержка ученых и людей ис-
кусства, в чем гуманисты, вроде Фичино, не обеспеченные собствен-
ными источниками существования, были весьма заинтересованы.
Отражая их настроения, Фичино в раннем послании Антонио Канид-
жани вместе с тем в качестве предпочтительного нравственного
принципа описал такой способ достижения социального превосход-
ства, который с успехом применялся ранними Медичи. Вполне веро-
ятно, что отмеченный принцип обсуждался или хотя бы затрагивал-
ся гуманистом и позже, в 60-е годы, в беседах с покровительствовав-
шими ему Козимо и Пьеро в присутствии юного Лоренцо, ставшего
уже в глазах современников и потомков олицетворением самого
этого принципа, за что он и был прозван Великолепным. Во всяком
81
случае, не подлежит сомнению как соответствие нового нравствен-
ного идеала, провозглашенного Фичино, образу действий современ-
ных ему Медичи, прежде всего в сфере культуры, так и влияние,
оказываемое этим гуманистом на духовную жизнь Флоренции
60-90-х годов XV в.
Уже в раннем возрасте Лоренцо стал проявлять активный инте-
рес к делу, которому предназначил свою жизнь Фичино, - возрожде-
нию и освоению великой древнеязыческой богословской традиции,
наиболее полным образом обобщенной и истолкованной, как счита-
лось, Платоном и его продолжателями22. Не случайно еще при жиз-
ни Пьеро Медичи Фичино посвятил перевод некоторых диалогов
Платона, например “Иона”, не ему, а Лоренцо23. В «Комментарии на
“Пир” Платона, о Любви», в латинском варианте, завершенном не
позднее лета 1469 г., инициативе “прославленного мужа Лоренцо
Медичи” (vir clarissimus Laurentius Medices) Фичино приписывал “во-
зобновление платоновского пира” 7 ноября 1468 г., которым по при-
меру древних платоников был отмечен день рождения и смерти
афинского философа; устройство празднества Лоренцо будто бы
возложил на Франческо Бандини, собравшего девять сотрапезников
на вилле в Кареджи24. В предисловии к выполненной скорее всего в
том же 1469 г. итальянской версии «Комментария на “Пир” Плато-
на...» Фичино само появление этого своего произведения объяснял
опять же настоянием Лоренцо: «Для пользы латинян я перевел кни-
гу Платона (“Пир”. - О.К.) и, побуждаемый нашим великолепным
Лоренцо Медичи, прокомментировал наиболее трудные таинства,
в ней содержащиеся»25.
В 1457 г. Фичино провозгласил высшей из добродетелей “вели-
колепие”, в 1469 г. присвоил ее имя Лоренцо Медичи, назвав его “ве-
ликолепным” (magnifico). Еще раз о присущем Лоренцо великоле-
пии - купно с необыкновенным человеколюбием - гуманист заявил
в эпистоле, адресованной в январе 1474 г. непосредственно своему
покровителю26. Фичино видел или хотел видеть в нем образец соци-
ального поведения, достойный того, кто призван воплощать собой
эту добродетель. Прежде всего он оценил, конечно, поддержку и
прямое участие Лоренцо в делах и начинаниях Платоновской акаде-
мии. Заинтересованный в сохранении этих отношений, Фичино на
правах наставника - роль, которую он сохранял и после прихода Ло-
ренцо к власти во Флоренции, - старался не только приобщать его к
своим трудам и идеям, но и ориентировать на подражание Козимо
или, как он писал в послании к Лоренцо, “великого Козимо, твоего
деда, моего покровителя” (Magnum Cosmum, ... auum tuum, Patronum
meum), рисуя нравственный портрет которого гуманист не забыл
тут же упомянуть о справедливости и великолепии, проявляемых им
в отношении людей (erga homines iustum, atque magnificum)27. Быть
как Козимо, продолжать его дело, означало, среди прочего, прояв-
лять заботу о Платоновской академии, основателем и неусыпным
82
попечителем которой представлял Фичино этого Медичи в трудах,
адресованных Лоренцо28.
3 декабря 1469 г. умер Пьеро Медичи. В планы Фичино были
внесены серьезные коррективы. В долгий ящик пришлось отложить
окончательную доработку перевода всех сочинений Платона, завер-
шенного в 1468 или в 1469 г. Предстояла еще их сверка и исправле-
ние. Как раз на этом этапе дело затормозилось. “После ухода из
жизни Пьеро, - сетовал Фичино Лоренцо Медичи, - фортуна... во-
преки моей воле отрывала меня от занятия переводами (Платона. -
О.К.). Ты же, почитатель религии и покровитель философии, [свои-
ми] милостями и содействием вернул меня к ним”29. Трудно сказать,
были ли какие-нибудь другие обстоятельства, препятствовавшие
Фичино довести до конца дело с переложением Платона на латин-
ский язык, кроме тех напряженных ученых занятий, которым преда-
вался гуманист в 70-х - начале 80-х годов (о которых пойдет речь ни-
же). Трудно также сказать, чем конкретно обязан был Фичино Ло-
ренцо Медичи, внуку Козимо и сыну Пьеро, в освоении Платонова
наследия, хотя, как предполагает П.О. Кристеллер, Лоренцо имел
отношение к переводам Платоновых сочинений уже в 60-е годы.
Тем не менее в первом печатном издании Платона все его произве-
дения - включая диалоги, посвященные ранее Козимо и Пьеро Ме-
дичи, а также собственное сочинение гуманиста «Комментарий на
“Пир” Платона» - он преподнес Лоренцо Медичи30.
Не так просто Фичино было найти на него деньги. Обращение в
феврале-марте 1483 г. к Бернардо Ручеллаи31, одному из богатей-
ших людей Флоренции, ценившему ученость гуманиста, ни к чему не
привело. Выручил другой представитель правящей городом верхуш-
ки - Филиппо Валори32, ученик и покровитель Фичино, человек
очень состоятельный, на деньги которого в сентябре-октябре
1484 г. вышло в свет первое печатное издание переводов Платона.
Еще прежде, пользуясь гостеприимством Валори, в его имении
Майано гуманист окончательно доработал латинскую версию Пла-
тоновых сочинений33. Он осуществил, прежде всего, сверку и уточ-
нение переводов и завершил предпосланные им “пояснения” (argu-
menta)34; все это сделал он, скорее всего, в промежуток времени ме-
жду первой публикацией “Платоновского богословия” в 1482 г. и на-
чалом подготовки в зимние месяцы 1484 г. издания Платона. Пере-
воды и сопровождавшие их материалы, кроме того, были переданы
для критического просмотра зарекомендовавшим себя знатокам ан-
тичной словесности - Деметрию Халкондилу, обязанному, как ска-
зано в обращении к читателю, Аттике “не только философией и
языком, но и происхождением”, флорентийцам Джорджо Антонио
Веспуччи и Джован Баттиста Бонинсеньи; далее в этом обращении
сказано, что гуманист прибегал также к “строгому суду” ученейше-
го Анджело Полициано, к советам “преславных” Кристофоро Лан-
дино и Бартоломео Скала35. В первой латинской публикации полно-
83
го Платона, завершенной в сентябре 1484 г. Лоренцо Венето три ди-
алога выделялись тем, что им были посвящены не “пояснения” как
прочим сочинениям, а более пространные комментарии- коммента-
рий на “Пир” был готов к середине 1469 г., на “Федр” - между 1476 ;
и 1478 гг.зб, на “Тимей”, - по-видимому, летом 1483 г. в Майано име-
нии Филиппо Валори37.
Работа над переводом, а затем и над латинским изданием сочи-
нений Платона была для Фиччино не очередным, а важнейшим эта-
пом его деятельности. Не столько рвение ученого мечтавшего про-
славиться, познакомив Запад с неведомыми доселе памятниками
древней словесности, сколько сознание религиозного долга возло-
женной на себя высокой духовной миссии заставляло Фичино тру-
диться над возрождением великой древнеязыческой традиции ухо- '
дившей, по его убеждению, корнями в самые отдаленные времена
существования человечества, высшее и наиболее совершенное про-
явление которой он видел в писаниях “божественного Платона”38
“Вся философия древних, - утверждал Фичино, - есть не что иное" ‘
как ученая религия (docta religio)”. Своего рода сводом этой “ученой
религии”, иначе именуемой “благочестивой философией” (pia
Philosophia), или “священной философией” (sacra Philosophia) рас-
цветшей в те далекие “золоте века”, когда мудрость умели соеди-
нять с благочестием, представлял гуманист творчество Платона39
“Древнее богословие язычников (prisca Gentilium Theologia) - писал
он, - в коем были согласны Зороастр, Гермес, Орфей Аглаофем
Пифагор, целиком содержится в книгах нашего Платона”40 Здесь
важно подчеркнуть, что учение Платона, увязывавшего по словам
Фичино, всякую философскую дисциплину с задачами благочестия .
воспринималась и преподносилась прежде всего как богословие41’ •
Причем богословие, развивающее и доказывающее истины анало-
гичные тем, которые содержатся в книгах Священного писания43
В другом эпистолярном сочиненьице “Согласие Моисея и Платона” '
Фичино демонстрировал сходство положений, прежде всего афин-
ского мыслителя и законодателя еврейского народа приводя в свя-
зи с этим сохраненное отцами церкви высказывание пифагорейца 1
Нумения из Апамеи, который, прочитав книги Моисея и Платона
будто бы “сказал, что в Платоне он узнал Моисея и что Платон не
кто иной, как второй Моисей, говоривший на аттическом наре
чин”43. В иных случаях Платону в качестве религиозного авторите-
та Фичино отдавал предпочтение даже перед творцом Пятикнижия
и чуть ли не приравнивал его по значению в вопросах веры к Ново-
заветному преданию, ибо, как замечал он в пояснениях к Посланиям
апостола Павла, “закон Моисеев, не вполне совершенный испра-
вили не только Господь в Евангелии, но также Сократ и Платон»44
Воспитанный на богословских суммах средневековья и коммен-
тариях к ним, Фичино и в Платоне видел прежде всего создателя по-
добного рода суммы только уже “древнего богословия”, которое со-
84
L
вместимо с Божественным откровением и может быть использова-
но для проникновения в глубины величайших тайн вероучения.
Именно поэтому Фичино находил также возможным использовать
“древнее богословие”, подытоженное платонизмом в спасительных
для религии целях, т.е. для ее апологетики45. Конкретно речь шла
о том, чтобы, опираясь на Платона и представляемую им давнюю
традицию “священной философии”, отстоять в полемике с филосо-
фами-перипатетиками, в особенности с аверроистами, основные
догматы христианства.
По завершении перевода Платона Фичино приступил с подоб-
ным намерением к главному из собственных оригинальных сочине-
ний - фундаментальному трактату “Платоновское богословие о бес-
смертии душ”. Сам гуманист назвал его “как бы комментарием”
(quasi commentarium), в котором, писал он, “по мере сил сокрытое
учение Платона излагается таким образом, чтобы мы, держась ско-
рее духа его, чем буквы, совлекли [с него] поэтические покровы и во
всем открыли созвучие платоновских мыслей с Божественным зако-
ном”46. Итак, “Платоновское богословие” предназначено было слу-
жить своего рода комментарием к своего рода сумме древнеязыче-
ской мудрости и продемонстрировать, что Платон ближе всех подо-
шел к истинам христианства, а платоники, по словам Фичино, под-
крепленным ссылкой на Августина, могли бы стать христианами,
изменив лишь немногое: ведь начало Евангели от Иоанна у них со-
держится почти целиком47. Все эти выкладки должны были, в ко-
нечном счете, способствовать уже не столько оправданию платониз-
ма и стоящей за ним великой традиции, сколько их использованию
в качестве авторитетного источника для апологетики христианско-
го вероучения48, прежде всего для обоснования догмата о бессмер-
тии индивидуальной души.
Итак, приступив в 1469 г. к “Платоновскому богословию”, Фи-
чино надолго отложил сверку и подготовку к печати выполненного
им перевода Платона. Можно лишь догадываться, что он предпочел
такой порядок работы, желая предварять публикацию переложен-
ного на латынь корпуса платоновских сочинений публикацией соб-
ственного “как бы комментария” к ним. Будучи уверен, что призван
к подобным трудам свыше, Фичино тем не менее проявлял вполне
оправданную осмотрительность из опасений дать повод к обвинени-
ям его в прославлении памятников языческого богословия раньше,
чем он сумел бы доказать своими писаниями их спасительность для
христианской религии.
Обширный трактат “Платоновское богословие о бессмертии
душ” в восемнадцати книгах, разбитых на главы, многие из которых,
в свою очередь, состоят из параграфов и других разделов, в первом
варианте был завершен не позднее января 1474 г. 49 В посланиях сво-
ему другу Джованни Кавальканти Фичино упоминал, что это сочи-
нение он писал, гостя в его загородном имении в Реньяно50. Он при-
85
знавал также необходимость доработки текста “Платоновского бо-
гословия” в отправленном Лоренцо Медичи в январе 1477 г. “Пояс-
нении” (Argumentum) к этому труду и просил рассматривать само это
послание в качестве залога (pignore) того, что он помнит об обещан-
ном и через некоторое время выполнить свое обязательство, издав
сей огромный том “Платоновского богословия” (grande illud
Platonicae Theologiae volumen) с посвящением Лоренцо51; само “Пояс-
нение” составлено из вступления и трех небольших богословских со-
чиненьиц (theologica opuscula tria), упомянутых Фичино в письме к
Джованни Кавальканти от 28 октября 1476 г.52 Трактат “Платонов-
ское богословие” увидел свет лишь в 1482 г., будучи исправлен и до-
полнен автором, что явствует из ряда свидетельств53.
Почему и на сей раз Фичино так медлил с публикацией наиболее
капитального из своих сочинений? По-видимому, потому, что, как и
прежде, он занялся другими, в частности трактатом “О христиан-
ской религии”. Правда, с этим небольшим по объему произведени-
ем, состоящим и 37 глав и предисловия, Фичино затягивать уже не
стал: он его написал по-латыни, сам перевел на итальянский язык и
в итальянском варианте, посвященном Бернардо дель Неро, опубли-
ковал все в том же 1474 г. Латинское издание в новой, более полной
редакции вышло в свет в 1476 г.54 Чем объясняется столь необычная
для гуманиста быстрота издания трактата “О христианской рели-
гии”, хотя у него были уже почти подготовлены к публикации пере-
воды Платона и “Платоновское богословие” - труды, которым он
придавал огромное значение? Возможно тем, что в декабре 1473 г.
Фичино был рукоположен в священники и своим долгом почел сра-
зу же выступить с сочинением о религии, служителем которой он
стал; возможно, желанием угодить Лоренцо, как следует из адресо-
ванного ему предисловия к латинской редакции трактата55. А воз-
можно тем, что в нем Фичино хотел изложить и пояснить отправ-
ные идеи своей философии религии, развиваемые в главных его
произведениях. Трактат “О христианской религии” в определенном
смысле был предназначен служить пролегоменами к “Платоновско-
му богословию” и всей древнеязыческой мудрости, возрождением
которой Фичино занимался; он должен был подготовить христиан-
ское сознание эпохи к их восприятию и поэтому прежде них появил-
ся в печатном виде.
Латинская редакция “О христианской религии”, равно как пере-
воды Платона и “Платоновское богословие”, посвящены Лоренцо
Медичи. Фичино писал Лоренцо по поводу направленного ему пре-
дисловия к “Платоновскому богословию”: “Я посчитал необходи-
мым посвятить тебе, великодушный Лоренцо, прежде других сей
труд ... ибо по твоей милости мы обрели тот досуг, который нам об-
легчил возможность заниматься философией”56. Фичино недву-
смысленно признавал первостепенную роль представителя третьего
поколения правившего Флоренцией семейства Медичи в создании
86
необходимых условий для того, чтобы можно было целиком пре-
даться делу, к которому гуманист считал себя предназначенным.
Последующие крупные труды Фичино также отмечены именем
Лоренцо, не упускавшего случая идентифицировать себя с новой гу-
манистической культурой Флоренции57, с идеями Платоновской ака-
демии, оказавшими сильнейшее влияние на направление духовных
исканий в Италии и других европейских странах.
Вслед за Платоном Фичино, как бы следуя хронологическому
порядку рецепции древнеязыческой мудрости, принялся за перевод
позднеантичных неоплатоников. 17 января 1486 г. он писал Пьер Ле-
оне: “Получи некоторые книги Плотина, которых ты здесь дожи-
дался. Вчера завершил их полный перевод. Осталось еще произве-
сти его дословную сверку и с помощью кое-каких пояснений сделать
более понятным смысл, зачастую [довольно] темный”58. В дальней-
шем Фичино действительно занимался уточнением переведенного
латинского текста Плотиновых “Эннеад”, так что тот вариант, кото-
рый был им в итоге опубликован, как показал А.М. Уолтерс, суще-
ственно отличался от первоначального59. Вполне возможно, что
сверка перевода сопровождала труды над комментариями60, завер-
шенные в августе 1490 г.61
12 ноября того же года Лука Фабиани, писец и друг Фичино, из-
готовил для Лоренцо Медичи кодексы с Финиковыми переводами и
толкованиями Плотина, украшенные иллюстрациями; оплатил ра-
боту Филиппо Валори62. А вот типографские расходы по изданию
Плотиновых “Эннеад” в переводе Фичино и с его же комментария-
ми взял на себя на сей раз сам “покровитель Академии” Лоренцо
Медичи63, которому оно было посвящено. Правда, вышло в свет оно
через месяц после его смерти, в мае 1492 г.64, со своего рода пись-
мом-послесловием, обращенным к Пьеро Медичи, сыну и наследни-
ку Лоренцо65.
В ходе работы над “Эннеадами” и комментариями к ним Фичи-
но был вынужден (“coactus fuissem”, - писал он Франческо Банди-
ни66) прерваться, для того чтобы переложить на латынь в 1488 г.
труды следующих за Плотином крупнейших представителей языче-
ского неоплатонизма III-VI вв. - Порфирия, Ямвлиха и Прокла, ран-
нехристианского философа-неоплатоника Синезия и византийского
платоника Михаила Пселла, Присциана-лидийца. Зимой-весной
1489 г. Фичино адресовал свои новые труды друзьям и покрови-
телям67, в их числе Пьеро Медичи и его брату, кардиналу Иоанну,
сыновьям Лоренцо, коему в конце 1489 или в начале 1490 г. был по-
священ кодекс с переводами всех упомянутых авторов68. В то же
почти время, осенью 1489 г., иждивением Филиппо Валори был под-
готовлен хорошо иллюстрированный миниатюрами кодекс с “Тремя
книгами о жизни”, созданными в значительной мере по моти-
вам комментариев к Плотину, а уже в начале декабря 1489 г. это
произведение, посвященное все тому же Лоренцо Медичи, вышло во
87
Флоренции из печати; и снова финансировал это издание Филиппо
Валори.
Получая все эти посвящения, Лоренцо афишировал свою ис-
ключительную роль в отношениях с главой Платоновской акаде-
мии; чтобы претендовать на нее, мало было быть фактическим гла-
вой Флорентийского государства; нужно при этом, по примеру Ко-
зимо Старого, проявлять активную заинтересованность в том духов-
ном предприятии, которое олицетворяла собой Платоновская акаде-
мия, и оказывать ему поддержку; но Лоренцо сумел пойти дальше
предшественников - в определенный момент он стал соучастником
философского дела Фичино, в собственных поэтических сочинениях
популяризируя идеи своего наставника. В поэме “Спор” (или: “Пере-
бранка”, “Altercazione”), написанной в 1473-1474 гг., по свидетельст-
ву Фичино, после их совместного и “подробного обсуждения в Ка-
реджи разных аспектов счастья”, Лоренцо вложил в уста главы Ака-
демии пространное рассуждение о любви, составленное по мотивам
«Комментария на “Пир” Платона»69. Другие произведения Лоренцо
также воспроизводят темы и положения, которые разрабатывались
Фичино. Надо полагать, что стремление Лоренцо быть на уровне ин-
теллектуальных запросов времени, быстро реагируя своим творче-
ством на религиозно-философские разработки Фичино, не могло не
способствовать росту престижа трудов и концепций этого мыслите-
ля в глазах современников. Не случайно и Фичино, в свою очередь,
подчеркнуто демонстрировал привязанность к Лоренцо и заинтере-
сованность в нем. “Умоляю тебя, мой Лоренцо, - обращался к нему
Фичино в письме от 21 января 1474 г., - как ради Академии, которая
благодаря тебе процветает, так и ради твоего отечества, которое те-
бе дороже всего на свете, о том, чтобы ты заботился о своем здоро-
вье: ибо если не будет благополучно с твоим здоровьем, то с того же
момента не будет благополучно и в Академии, и в отечестве”70.
В приведенных словах особенно акцентирована зависимость
Академии от Лоренцо. Однако вряд ли будет правильным заклю-
чать, опираясь на них, что главный побудительный мотив к изуче-
нию платонизма в то время исходил от Лоренцо71. Хотя бы потому,
что сам Лоренцо смолоду был учеником Фичино и, несомненно, и в
дальнейшем находился под сильным влиянием увлечений наставни-
ка. “После Аристотеля, воспламенившись любовью к Академии72,
он самым тесным образом общался с Марсилио Фичино с большой
пользой для себя, - писал о Лоренцо его первый биограф Никколо
Валори, - проникнув в самые глубокие и тайные мысли (sensus) Пла-
тона, о чем свидетельствует весьма часто в своих писаниях сам Фи-
чино. Ведь, по его словам, Лоренцо имел обыкновение говорить, что
без платонической науки (Platonica disciplina) никто не будет ни доб-
рым гражданином, ни сведущим в христианском учении. Поэтому,
рассуждая таким образом, Лоренцо всякий раз, когда был свободен
от дел государственных, всецело посвящал себя Академии, горя же-
88
ланием слушать Фичино и беседовать с ним... Итак, усердно занима-
ясь с Фичино, от которого он воспринимал некое тайное учение бо-
жественного Платона, для отдохновения ума он весьма охотно при-
поминал жизнь и нравы деда [своего] Козимо, при этом интересуясь,
какими качествами он достиг столь высокого достоинства”73.
Конечно же, Лоренцо хотел походить на прославленного деда, и
Фичино всячески поощрял в нем это стремление74. “Подобно тому,
как Бог сотворил Козимо по образу мира, так же и ты, продолжая
начатое, формируй себя по образу Козимо”75, - взывал к Лоренцо гу-
манист. А в послании к Никколо Микелоцци, секретарю и близкому
к Лоренцо человеку, Фичино в явном расчете на то, что адресат поз-
накомит с ним своего патрона, писал: “Я находил в этом старце
(Козимо. - О.К.) доблесть не человека, но героя. Теперь я ясно узнаю
в этом молодом человеке (Лоренцо. - О.К^) - узнаю целиком того
старого, я вижу феникса в фениксе, свет в луче. Наш Лоренцо посто-
янно и многообразно обнаруживает теперь эту блистательность Ко-
зимо, светоч для откровения латинским народам и славы Флорентий-
скому государству”76. Фичино стремился в этом молодом и честолю-
бивом, искушенном в политике и хорошо образованном Медичи об-
рести столь же неравнодушного к нему и его делу, щедрого и участ-
ливого покровителя, какого он имел в лице Козимо Старого. Похо-
же, надежды Фичино оправдались. По отношению к Лоренцо, прав-
да, он уже выступал не в роли подопечного воспитанника, как было
с Козимо, а в роли наставника, что, впрочем, не мешало им обоим
в письмах, проникнутых мотивами платонической любви (amatoriae),
признаваться друг другу в глубокой, сердечной привязанности. “Все,
что исходит от тебя, благо; все, о чем ты помышляешь, праведно; по-
этому все, что ты напишешь, для нас ценно и приятно”, - обращался
Лоренцо Фичино в январе 1474 г. и вскоре отправлял ему новое по-
слание с уверениями: “ты принадлежишь уже не Марсилио, но Ло-
ренцо, который не меньше твой, чем ты его”77. Фичино вторил ему в
письме к его секретарю Никколо Микелоцци: “Лоренцо принадле-
жит мне по причине своей необыкновенной человечности. В свою
очередь, я - Лоренцо из-за бесподобных дарований его души. Он за-
платил за меня высокой ценой, т.е. самим собой”78. Обращенное к
Лоренцо увещевание рачительно обходиться со временем вынудило
его признаться наставнику: “...ты первенствуешь в любви ко мне и
намного превосходишь всех других в дружбе; ...ты способен в изоби-
лии наделять такими дарами дружбы, какими другие не в состоя-
нии. .. Ибо ничто не может просветить мое существование более, чем
твои исполненные великого смысла и великой любви наставления,
твои сладчайшие речи”79. Конечно же, Фичино спешил подтвердить
свои чувства, намекая при этом на то, что их глубину не дано изве-
дать, ибо он любит Лоренцо больше, чем хвалит его80.
В подобных заявлениях много игры и риторики, рассчитаны они
на то, чтобы создать образ совершенной платонической дружбы и
89
любви, в котором, очевидно, находили выгоды и наставник, и его
вознесенный к вершинам власти ученик. По мнению французского
исследователя А. Рошона, ничто не подтверждает искренность
чувств, высказанных этими людьми друг к другу, равно как их дей-
ствительно тесные отношения; имя философа, например, почти не
упоминается в частной корреспонденции Лоренцо, в его архиве ма-
ло документов Фичино81. Еще дальше идет итальянский историк
Риккардо Фубини, полагая, что между Фичино и Медичи никогда не
было настоящей сердечности и близости, а после 1474 г. отношения
главы Платоновской академии и Лоренцо серьезно испортились и на
какое-то время (до 1487 г.) даже прекратились по причине разных
политических установок, неодобрительного восприятия Фичино, все
более ужесточающегося режима личной власти, который Лоренцо
навязывал Флоренции, а также по причине будто бы сочувствия фи-
лософа заговору Пацци. Признаки охлаждения Фубини находит уже
в их переписке за 1474 г., а в письме Фичино к Лоренцо за 1476 г. с
жалобой на небрежение благочестивым обычаем праздновать день
Козьмы и Дамиана (27 сентября), в который отмечался заодно и
день рождения Козимо Медичи, он усматривает доказательство то-
го, что “отношения Фичино с Медичи были тогда решительно пло-
хими” (decisamente cattive)82. По мнению Фубини, именно это отчуж-
дение от давних патронов отвлекло гуманиста от завершения рабо-
ты с Платоновыми переводами82. Наоборот, связи с противниками
Медичи в эти же годы расширялись и крепли: в январе 1474 г. Фичи-
но открыто заявлял в письме о поддержке кандидатуры Сальвиати84
(казненного в 1478 г. за участие в заговоре Пацци) на замещение ар-
хиепископской кафедры в Пизе85, в январе 1478 г. Фичино назвал
Сальвиати своим “покровителем”, гарантирующим безопасность
всех его начинаний86. В письме другому участнику заговора, Якопо
Браччолини, сыну Поджо (январь 1477 г.), Фичино, по мнению Фу-
бини, прибег “к совсем необычным” для гуманиста выражениям,
больше подходящим для сообщников: “Свиреп волк в овчарне, но
гораздо свирепее человек среди людей. Наихудшим из животных яв-
ляется наихудший из людей... Наимудрейшим, мой Браччолини, яв-
ляется тот, кто наиболее осторожен”87. Но самым компрометирую-
щим (piii compromittente) документом, изобличающим прямо-таки
антимедичейскую позицию Фичино, Фубини считает отправленное
гуманистом от имени флорентийцев и пизанцев послание к Пьетро
Гульельмо Рокка, архиепископу Салерно, с похвалами кардиналу
Рафаэлю Риарию - тем самым, дескать, гуманист признал “решаю-
щую роль короля (Неаполитанского. - О.К.) Фердинанда в поддерж-
ке заговора (Пацци. - 67.А'.)”88. На вопрос, который исследователь
задает себе, - знал ли Фичино о том, то готовится во Флоренции
против Медичи, он отвечает, что, хотя ни один документ не дает на
это прямого указания, все же было бы наивно считать гуманиста та-
ким уже простачком89.
90
Фубини всеми способами пытается изобразить Фичино неким
диссидентом, готовым даже рисковать90, поддерживая заговорщи-
ков, предпринявших 26 апреля 1478 г. попытку избавить Флорен-
цию от Медичи. Образ гуманиста подвергается решительному пе-
реосмыслению, к Фичино уже неприложимы дававшиеся прежде
нелестные характеристики - вроде таких: “способный всячески
льстить своим могущественным покровителям” или “ученый-царе-
дворец на службе государя, коий его употребляет не только для то-
го, чтобы придать блеск своему дому, но и, несомненно, в тонких
интересах политической пропаганды”91. В итоге глава Платонов-
ской академии предстает в респектабельном, с точки зрения, разу-
меется, либерального сознания европейца последних десятилетий
XX в., виде тираноненавистника. Перед обаянием этого образа не
смогла устоять даже М.М. Буллард, которая на основе новых архив-
ных документов (см. ниже) показала, то отношения Фичино и Ме-
дичи были гораздо более сложными, чем их изображает Фубини, то
гуманист “никогда не отвергал патроната Лоренцо”; она не стала
вслед за Фубини объяснять причины разлада между ними, произо-
шедшего будто бы после 1474 г., только разницей в политических
предпочтениях, предлагая искать более глубокие причины - несов-
падение фундаментальных ценностей (basic values), на которые они
ориентировались. В частности, М.М. Буллард полагает, что “Фичи-
но и другие современники, несмотря на их привязанность к Лорен-
цо, не приемлели новый образ жизни, который подразумевал под
патриотизмом лояльность Медичи”92. В итоге под ее пером Фичино
предстает уже не вольнодумцем и почти инсургентом, а самостоя-
тельным и нравственно ответственным мыслителем, “никогда не
попадавшим в полную зависимость от своих благодетелей-Меди-
чи”93. С последним утверждением стоит согласиться, как, впрочем,
и с тем, что Медичи всегда оставались патронами Фиччино. А вот
мысль об основополагающих мировоззренческих расхождениях
Фичино с Лоренцо Медичи выглядит как половинчатая уступка
концепции Фубини и ничем, никакими документами или ясно выра-
женными заявлениями подтверждена быть не может; ибо дело об-
стояло совершенно иначе. Фичино, точно улавливая настроения
эпохи, формулировал, как было показано, новые культурные и
нравственные ориентиры, которых старались держаться Медичи,
заботясь об укреплении своего престижа и первенствующего поло-
жения во Флоренции.
Что же касается связей Фичино с людьми, принявшими уча-
стие в заговоре Пацци, то объяснение им следует искать не в пере-
ходе в скрытую фронду к режиму Медичи (ибо эти связи имели дав-
нюю предисторию94), а во вполне понятном желании гуманиста, ну-
ждавшегося в поддержке, расширить круг тех, кто мог бы, если не
прямо ему покровительствовать и помогать95, то, по крайней мере,
с сочувствием и вниманием отнестись к делу, которому он посвящал
91
жизнь и которым хотел просветить и облагодетельствовать совре-
менников.
Наконец, что побуждает нас считать, будто отношения Фичино
и Лоренцо, начиная с 1474 г., ослабли и сошли на нет или хотя бы
просто охладились? Только сокращение корреспонденции между
ними и несколько фраз из писем гуманиста, имеющих в интерпрета-
ции Фубини антимедичейскую направленность. Но ведь надо при-
знать, что Лоренцо Медичи, на котором реально лежала ответствен-
ность за управление Флорентийским государством со всеми пробле-
мами его внешней и внутренней политики, а также надзор за делами
и имуществом своей семьи и многие другие обязанности, не мог по-
стоянно поддерживать столь же тесное общение с Фичино, хотя бы
перепиской, каким оно было в 1473-1474 гг. Другие дела - и это ес-
тественно - требовали преимущественного внимания Лоренцо, но с
1474 г. от патроната Фичино он, скорее всего, не отказывался, а гу-
манист, похоже, его не избегал. Если бы отношения с Медичи были
уже испорчены, едва ли Фичино обратился бы к нему с упомянутым
Фубини письмом от 27 сентября 1476 г. Уместно сослаться здесь на
еще одно послание Фичино (его оригинал опубликовал П.О. Кри-
стеллер), написанное тогда же секретарю Лоренцо Никколо Мике-
лоцци: в нем гуманист, рассказывая, как он преодолевал свою ро-
бость, чтобы писать Медичи, именовал его, не без желания выка-
зать свою преданность, “единственным нашим покровителем”
(Magnanimum Laurentium unicum patronum nostrum)96.
Сходное обращение к Лоренцо - как к “единственному покрови-
телю”, более того, к “единственному отцу” - содержится в письме,
отправленном гуманистом на следующий день после похорон его от-
ца, врача Диотифечи (22 марта 1478 г.), которые по поручению Ло-
ренцо почтил присутствием Пьеро Медичи97. Составленное накану-
не трагических событий, связанных с попыткой свержения Медичи
и ее подавлением, происшедших лишь через месяц, 26 апреля 1478 г.,
это письмо обнаруживает участливость покровителя к делам и про-
блемам своего подопечного и ответную признательность со сторо-
ны Фичино. В этом контексте вполне естественным выглядит тот
факт, что в декабре 1478 г., в условиях разгоревшейся после прова-
ла заговора Пацци войны, Фичино от имени всех участников его фи-
лософского дела (conphilosophi sui) дважды обращался напрямую к
папе Сиксту IV, выступившему против Флоренции, с увещеванием
даровать своей пастве мир как акт христианского милосердия98. Та-
кой же демарш был предпринят и в отношении короля Неаполитан-
ского99, союзника Сикста IV. Поскольку условия мира, предложен-
ные папой в апреле 1479 г., оказались неприемлемыми для флорен-
тийцев и война продолжалась, Фичино адресовал ему новое посла-
ние, своего рода открытое письмо, призывая к миру уже от имени
“христианской паствы” (Christian! gregis) и указывая на общую для
всех опасность турецкого завоевания100. Подобные дипломатиче-
92
«ним
ские инициативы101 не могли происходить от человека, который со-
чувствовал бы замыслам Пацци и питал бы неприязнь к Медичи, их j
власти, их политике.
Не будем спорить: сердечность и близость между Лоренцо и Фи-
чино в их преданной огласке философско-назидательной переписке
действительно преувеличены, однако нельзя отрицать, что для того
чтобы настойчиво демонстрировать взаимное расположение, и у то-
го и у другого имелись серьезные основания. Продолжая дело сво-
его деда, Лоренцо разными способами оказывал поддержку настав-
нику. Как можно заключить из предисловия к трактату “О христи-
анской религии”, Лоренцо подвиг Фичино принять священнический
сан в декабре 1473 г. и сразу же помог ему получить в управление
церковь Сан Кристофоро в г. Новоли102. Из благодарственного
письма, направленного Фичино Лоренцо 13 января 1474 г., явствует,
что гуманист еще прежде получил от юного покровителя “много и
больших благодеяний”103; в числе прочего он, возможно, имел в ви-
ду доход от церкви Сан Бартоломео в Помино104. Стоит обратить
внимание на то, что в первом и, похоже, во втором случаях Лоренцо
оделял Фичино не своим имуществом; законным патроном церкви в
Новоли была семья Риньери, находившаяся в свойстве с изгнанным
из Флоренции неприятелем Медичи Диетисальви Нерони; Лоренцо
очевидным образом нарушал права этой семьи и подрывал ее благо-
состояние и власть, передавая эту церковь своему человеку; Фичино
понимал, за чей счет он получил приход: “...мне стало известно, -
писал он Медичи 13 января 1473 г., - ...что [церковь] была дана од-
ному тебе семьей Риньери, ты же ныне уступил [ее] мне”105. Что же
касается церкви в Помино, то, по крайней мере формально, она
должна была быть пожалована Фичино его другом фьезоланским
епископом А. Альи, в юрисдикции которого (диоцез Фьезоле) она
находилась; хотя без содействия Лоренцо Медичи его подопечному,
к тому времени еще не посвященному в духовный сан, получить ее в
бенефиций было весьма проблематично. Наконец, ходатайством
Лоренцо Фичино обрел много лет спустя третий церковный бенефи-
ций. Архивные документы, изученные М.М. Буллард, показывают,
что Лоренцо в октябре-ноябре 1487 г. неоднократно требовал от
Джованни Ланфредини, флорентийского посла к папе, исхлопотать
для Фичино, храня это в тайне от него, место епископа Кортоны, ко-
торое должно было вот-вот освободиться. “Это моя идея, - настав-
лял Лоренцо посла, - ее я не обсуждал с ним (Фичино. - О.К.) и
очень хочу, чтобы дело уже было решено, прежде чем он или кто-
нибудь другой о нем услышит”106. Проблема заключалась в том, что
Фичино располагал двумя приходами, а по каноническому праву но-
вых бенефициев, связанных с попечением о душах мирян, он без спе-
циального разрешения папы иметь не мог. Папское согласие было
достигнуто, однако Фичино в конце концов получил совсем другой
бенефиций - место каноника кафедрального собора Флоренции
93
Санта Мария дель Фьоре. Избрание Фичино в марте 1488 г. на это
место, которым по традиции располагала семья Медичи, стало воз-
можным после отказа от него Иоанна, сына Лоренцо; ежегодные
поступления от этой должности не превышали 40 флоринов107.
На этот раз Лоренцо наделил Фичино не чужим, а находившим-
ся в его распоряжении имуществом. Стоит отметить еще одно об-
стоятельство: Лоренцо, вопреки собственному обыкновению, про-
явил несвойственную ему скромность, избегая привлекать широ-
кое внимание к этому своему благодеянию108. Такое поведение па-
трона свидетельствовало о том, что он, несомненно, дорожил отно-
шениями с Фичино и был готов всячески содействовать его мате-
риальному благополучию. После выхода в свет в первой половине
80-х годов “Платоновского богословия” и сочинений Платона в
Фичиновом переводе престиж флорентийского философа резко
возрос, в качестве главы платоновского направления он стал авто-
ритетом первой величины между мыслителями эпохи. Последую-
щими трудами он должен был закрепить за собой этот статус. Сре-
ди итальянских и европейских интеллектуалов началось повальное
увлечение идеями Платоновской академии, повысился - если уме-
стно так сказать - “спрос” на того, кто выступал их хранителем и
популяризатором. Король Венгрии Матвей Корвин, заинтересо-
ванный в том, чтобы придать блеск своему двору, приглашал Фи-
чино (через Франческо Бандини, давнего друга гуманиста, обосно-
вавшегося в Венгрии) переехать к нему и принять его покровитель-
ство. В этих условиях Лоренцо поспешил приблизить и “облас-
кать” Фичино, который готовил ему посвящение новых трудов.
Для демонстрации их тесных отношений Лоренцо в мае 1490 г. при-
гласил в свой дворец на чествование венецианского гуманиста Эр-
молао Барбаро в узком кругу, помимо Джованни Пико делла Ми-
рандола и Анджело Полициано, также Фичино109. Тогда же, в
1490 г., по-видимому, не без помощи Медичи Фичино был освобо-
жден от налогов на клир, установленных в пользу университета
Пизы110. В 1491 г. Лоренцо оплатил издание выполненного Фичи-
но перевода “Эннеад” Плотина111.
Со своей стороны Фичино, по крайней мере публично, подчер-
кивал особые отношения с Медичи. В письме немецкому гуманисту
Мартину Уранию (Преннингеру) он назвал их первыми и наиболь-
шими своими друзьями112. Отзывавшийся благодарностями на вся-
кую оказанную ему милость, Фичино вместе с тем избегал злоупот-
реблять ролью просителя, стараясь не докучать Лоренцо Медичи113,
хотя временами и жаловался ему на аппетиты своей родни, которая
не оставляла гуманиста в покое бесконечными требованиями мате-
риальной поддержки. “В самом деле, Лоренцо, философия велит
мне жить, довольствуясь тем, что я некогда получил от тебя; однако
племянники в моем доме не в состоянии удовольствоваться немно-
гим”, - признавался Фичино в марте 1487 г.114 А получил он от Ло-
94
ренцо, судя по всему, гораздо больше того, то нам известно по сохра-
нившимся документам и свидетельствам, ибо вел он существование
безбедное, не обремененное постоянными заботами о хлебе насущ-
ном. В своем доме во Флоренции и на вилле в Кареджи Фичино мог
себе позволить достойно принять друзей, помогал родне, пользовал-
ся услугами переписчиков.
Отношения Фичино с Лоренцо, как и его отношения с Козимо
Медичи, не ограничивались материальной поддержкой, созданием
для его ученых занятий необходимых условий. Внимание Лоренцо к
трудам и идеям Фичино стимулировало творчество гуманиста, по-
вышало общественный престиж его философского дела, того “древ-
него богословия” и “платонического учения”, которое он взялся воз-
родить. Именно Лоренцо, по уверениям гуманиста, побудил его пос-
ле перевода диалога “Пир” составить знаменитый комментарий к
этому произведению и помог вернуться к переводам наследия Пла-
тона, чтобы довести их до конца, подвиг к написанию трактата “О
христианской религии”, проявлял интерес к работе над “Платонов-
ским богословием”.
Помощь, которую оказывал Лоренцо гуманисту, была далеко не
бескорыстна; правда, извлекаемая им выгода имела не материаль-
ный характер. Многие положения философской доктрины Фичино,
почерпнутые из его трудов, наставлений и бесед, отразились в со-
чинениях самого Лоренцо. В итоге ему посвятил гуманист главные
труды своей жизни - перевод всех сочинений Платона, а также
“Эннеад” Плотина, трактаты - “Платоновское богословие”, “О хри-
стианской религии”, “О жизни”, а его брату Джулиано Медичи -
первую книгу своих “Эпистол”115. Подобного рода посвящениям
в эпоху Возрождения придавалось великое значение, их ценили тем
больше, чем солиднее был авторитет сочинителя, от которого их
получали, в них видели средство не только прославить себя среди со-
временников, но и обессмертить свое имя в веках, предварив им про-
изведение, которому, как считалось, суждено не изгладиться в памя-
ти человечества.
Лоренцо, материально и нравственно поддерживавшего Фичино
на протяжении всего периода, когда он правил Флоренцией, с пол-
ным основанием можно назвать продолжателем культурной поли-
тики своего отца и особенно деда. Правда, в отличие от них он уже
не только “вкладывал” в дело, осуществляемое Фичино, но и пожи-
нал плоды долгого покровительства семейства Медичи Платонов-
ской академии, ибо европейская известность ее главы, огромный и
повсеместный интерес к ее трудам и идеям, несомненно, повышали
общественный и международный престиж Лоренцо, служили укреп-
лению его власти и авторитета116. Сообразуясь с новыми моральны-
ми постулатами, выдвигаемыми ренессансным неоплатонизмом,
Лоренцо - недаром уже современниками называемый Великолеп-
ным117 - сумел соединить свое имя со всеми крупными свершениями
95
Платоновской академии и благодаря, в частности, этому как бы
воплотить в своей персоне образ щедрого и чуткого к новым духов-
ным веяниям правителя-мецената, претендовавшего на главенство
в обществе не только гражданское, но также нравственное и куль-
турное.
1 Magnanimi Laurentii Medices viri illustris Vita per Nicolaum Valorium // Valori N.
Vita di Lorenzo de’Medici. A cura di N. Niccolini. Vicenza, 1991. P. 39-88. В этом
издании, кроме латинского, опубликован также итальянский вариант жизне-
описания Лоренцо. Первый был создан вскоре после его смерти, второй вы-
полнен Филиппо Валори, сыном Никколо (см.: Niccolini Е. Prefazione. Р. 9-30).
Датировка этого произведения 1513-1514 гг., которую дает М.М. Буллард
(Bullard М.М. Lorenzo il Magnifico. Image and Anxiety, Politics and Finance.
Firenze, 1994. P. 16), представляется слишком поздней.
Vita Marsilii Ficini per Joannem Cursium. V, IX // Marcel R. Marsile Ficin
(1433-1499). P., 1958. P. 682-684 (сочинение Кореи создано в первое десяти-
летие XVI в. См.: Kristeller P.O. Per la biografia di Marsilio Ficino // Idem. Studies
in Renaissance Thought and Letters. Roma, 1969 (P. 191-211). P. 192).
Макьявелли H. История Флоренции. VII. 6; VIII. 26. M., 1973 /Пер. Н.Я. Ры-
ковой. С. 267, 339 (работа написана к 1525 г., 1 изд. - 1532 г.); Гвиггардини Фр.
История Флоренции. IX / Пер. Н.П. Подземской // Сочинения великих италь-
янцев XVI века / Сост. Л.М. Брагиной. СПб., 2002. С. 76, 77, 81 (работа напи-
сана в 1509 г.).
- “Ne’ tempi medesimi del magnifico Lorenzo Vecchio de’ Medici che fu veramente
per le persone d’ingegno un secol d’Oro” (Vasari G. Le vite de’piu eccellenti pittori,
scultori e architettori / A cura di R. Bettamini. Firenze, 1973. Vol. 3. P. 512).
3 См.: Шастель А. Искусство и гуманизм во Флоренции времен Лоренцо Вели-
колепного. Очерки об искусстве Ренессанса и неоплатоническом гуманизме.
(1-е изд. на фр. яз. - 1959). М., 2001. С. 14.
4 Voltaire. Siecle de Louis XIV // Contes et Romans de M. de Voltaire. P., 1968. T. 11.
P. 259.
5 Roscoe И-'. Life of Lorenzo de’Medici called the Magnificent. L., 1795. Vol. 1-2.
6 Буркхардт Я. Культура Возрождения в Италии: Опыт исследования. М.,
1996. С. 139, 140 (1-е изд. на нем. яз. - I860).
7 Reumont A. von. Lorenzo de’Medici il Magnifico. Leipzig, 1874. Bd. 1-2.
8 Barfucci E. Lorenzo de’Medici e la societa artistica del suo tempo. Firenze, 1945.
9 См. об этом: Шастель А. Искусство и гуманизм во Флоренции... С. 16-19 и в
др. местах.
10 Об их роли в становлении Платоновской академии см.: Marcel R. Marsile Ficin
(1433-1499). Р., 1958. Р. 250-278, 305-310; Кудрявцев О.Ф. Меценатство как
политика и как призвание: Козимо Медичи и флорентийская Платоновская
академия // Культура Возрождения и власть. М., 1999. С. 37Щ-8.
11 См.: Кудрявцев О.Ф. Меценатство как политика и как призвание. С. 40.
12 “Itaque postquam Platonis librum de uno rerum principio ac de summo bono legimus,
sicut tu nosti, qui aderas, paulo post decessit...” (Ficinus M. Imitatio potior est quam
lectio // Epistolarum liber I. Цит. no: Ficinus M. Opera. Basileae, 1576. Vol. I.
P. 649).
О приобщении Лоренцо к философии Платона и Аристотеля их перевод-
чиками, соответственно Фичино и Иоанном Аргиропулом, упоминал в адре-
сованном Лоренцо предисловии к своей “Смеси” Анджело Полициано:
“Quoniam rectae coenae speciem, vicemque graviora ilia occupant, qualia tibi multa
96
vel Marsilius Ficinus Platonis, vel Aristotelis interpres Argyropylus Byzantius e
philosophiae репе congesserunt” (Politiani A. Miscellaneorum Prefatio // Opera.
Lugduni, 1533. T. 1. P. 492). См. в связи с этим: Marsel R. Op. cit. P. 375.
13 См. в связи с этим: Rochon A. La jeunesse de Laurent de Medicis (1449-1478).
Clermont-Ferrand, 1963. P. 30-40.
14 Флорентийский гуманист Кристофоро Ландино в предисловии к трактату
“Об истинном благородстве” (не ранее 1487 г.), адресованном Лоренцо Меди-
чи, напоминал ему о подобного рода диспутах, проводившихся в доме его де-
да Козимо и отца Пьеро учеными именитостями из Флоренции и других мест,
посвященных самым разным предметам, - от управления государством и
норм гражданской жизни до естествознания, математики и пределов божест-
венного ведения (Landino Cr. De vera nobilitate / A cura di M.T, Laici. Firenze,
1970. P. 26; см. здесь же: Laici M.T. Introduzione. P. 16, 17).
15 Антонио Каниджани - представитель семьи, входившей в правящую Фло-
ренцией олигархию, друг Фичино и участник его кружка; ему Фичино адре-
совал и другие свои ранние работы: “О четырех философских школах”,
“О наслаждении” (см.: Dizionario biografico degli italiani. 1975. Vol. 18. P. 81,
82).
16 “Preterea si virtutum proprium est societatem humani generis conservare, erit prof ec-
to potissima omnium magnificentia, que non modo privatam, verum etiam et multo
magis publicam salutem exoptat” (Ficinus M. De virtutibus moralibus // Suppie-
mentum Ficinianum / Ed. P.O Kristeller. Florentiae, 1937. Vol. II (P. 1-6). P. 4). Под
названием “О великолепии” (De magnificentia) это сочиненьице упомянул Фи-
чино в первом перечне своих трудов, помещенном в письме к Анджело Поли-
циано в первой книге “Эпистол” (см.: Ficini М. Opera. Р. 619. 3).
Это письмо в моем переводе на русский язык публиковалось дважды: Со-
чинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век) / Сост.
Л.М. Брагина. М., 1985. С. 211-215; Купец. Гуманист. Придворный: Нравст-
венные идеалы эпохи Возрождения / Сост. О.Ф. Кудрявцев // Опыт тысяче-
летия. Средние века и эпоха Возрождения: быт, нравы, идеалы. М., 1996.
С. 437-441.
17 Ficinus М. De virtutibus moralibus. Р. 5.
18 “bee ex omnibus humanis rebus amplissimos honores atque immortalem laudem et
gloriam consequitur” (Ibid. P. 4).
19 Публикации этих речей см.: Una prosa inedita di Matteo Palmieri. Prato, 1850;
Santini E. La protestatio di justitia nella Firenze Medicea del secolo XV // Rinasci-
mento. 1959. Vol. X. № 1. P. 36-106. Мой перевод речей Джаноццо Манетти,
Маттео Пальмиери и Донато Аччайуоли см.: Сочинения итальянских гумани-
стов эпохи Возрождения. С. 138-151. Их анализ см.: Santini Е. Firenze е i suoi
“oratori” nel Quattrocento. Milano, 1922; БрагинаЛ.М. Идеи гражданского гума-
низма в речах флорентийских магистратов XV в. // Средние века. М., 1984.
Вып. 47. С. 46-71.
20 В конце эпистолы к Каниджани сам Фичино ее называет “речью” (oratio) и
“словом” (sermo) (Ficinus М. De virtutibus moralibus. P. 5, 6).
21 Официально присвоено ему публичным постановлением 15 марта 1465 г. (см.:
Fibini R. Ficino е i Medici all’avvento di Lorenzo il Magnifico // Fubini R. Quaffro-
cento fiozentino: politica, diplomazia, cultura. Pisa, 1996. P. 275, № 99).
22 См. связи с этим: Кудрявцев О.Ф. Богословские искания и философия куль-
туры ренессансного неоплатонизма // Религии мира, 1989-1990. М., 1993.
С. 46-50.
23 См.: Kristeller P.O. Introductio // Suppiementum Ficinianum. Vol. I. P. CLI.
24 Ficinus M. Commentarium in Convivium Platonis de Amore. I. 1 // Opera omnia
4. Переходные эпохи
97
Р. 1321. Итальянскую редакцию см.: Ficino М. El libro dell’Amore / А сига di
S. Niccoli. Firenze, 1987. Р. 5; рус. пер. А. Горфункеля, В. Мажуги, И. Черняка
см.: Эстетика Ренессанса. М., 1981. Т. I. С. 144.
25 “Io per remedio de’Latini el libro di Platone di greca lingua in latino tradussi e, con-
fortato dal nostro magnifico Lorenzo de’Medici, e mysterii che in decto libro erano
piii difficili commentai...” ( Ficino M. El libro dell’Amore. Proemio di Marsilio
Ficino fiorentino sopra El libro dell’Amore, a Bernardo del Nero e Antonio di Tuccio
Manetti... P. 4). См. в этой связи: Della Torre A. Storia dell’Academia Platonica di
Firenze. Firenze, 1902. P. 602 -604; Kristeller P.O. Introductio. P. CXXIII, CXXIV.
Впрочем, по заключению С. Джентиле, в первоначальной версии «Ком-
ментария на “Пир” Платона...» Лоренцо, скорее всего, даже не был упомя-
нут и уже задним числом в окончательной редакции трактата гуманист при-
писал молодому Медичи решающую роль в восстановлении древнего обычая
платоников, а заодно и в составлении этого труда (Gentile D. Per la storia del
testo del “Commentarium in Convivium” di Marsilio Ficino // Rinascimento. 1981.
Vol. 21 (P. 3-27). P. 16-18).
26 “Agere gratias innumerabiles hortatur singularis humanitas et magnificentia tua...”
(Ficinus M. Mirabilium author Deus est, non homo // Epistolarum liber I. P. 622. 1).
27 Ficinus M. Imitatio potior quam lectio // Epistolarum liber I. P. 648, 649. Послание
следует датировать концом сентября 1474 г. См.: Gentile S. Introduzione //
Ficino М. Lettere I. Epistolarum familiarium liber I / A cura di S. Gentile. Firenze,
1990. P. CCLXIII.
28 Подробнее см.: Кудрявцев О.Ф. Меценатство как политика и как призвание.
С. 37-39.
29 “Postquam uero Petrus ё uita decessit, fortuna praeclaris saepe operibus inuida, inui-
tum me a traductionis officio distrahebat. Verum tu et religionis cultor, et philosophiae
patronus, me ad inceptum omni fauore et auxilio reuocasti” (Ficinus M. In commen-
taria Platonis Prooemium // Opera omnia. Vol. II. P. 1129).
30 В конце оглавления к этому изданию сказано: “Primi decern libri ad Cosmum
Medicem, ex reliquis autem novem quidem ad Petrum Medicem, septem vero atque
triginta, immo vero cuncti ad Laurentium Medicem” (Цит. no: Kristeller P.O.
Introductio. P. CLI). Это же посвящение подтверждено в адресованном Лорен-
цо предисловии к переводам Платона (Opera omnia. Vol. II. Р. 1129).
31 См. письмо Фичино к Бернардо Ручеллаи: “.. .nostra haec siue academia siue bib-
liotheca. Latinum Platonem, Graeco semine iam diu conceptum, parturit quotidie.
Verum absque obstetricis manu haud facile potest parere, ergo mi Bemarde obstetri-
cias impressorum adhibe manus, quae maturum iam foetum exprimant, expressum que
forment” (Ficinus M. Negotiosum uirum non essetem ere interpellandum // Epistola-
rum liber VII. P. 859. 2).
32 “Philippo [Valori] come magnifico viro, sanza avere rispecto alcuno di spesa о di fati-
sa, facendo formare tutte 1’opere di Platone, da me tradocte al magnanimo Lorenzo
de’Medici, ha dimostro la sua gratiosa volonta et opera inverse di Platone e di noi e
degli altri platonici”. - сказано в письме неизвестному другу, помещенном в
приложении ко второму изданию 'трактата “О христианской религии” (увиде-
ло свет в Пизе в 1484 г. См.: Suppiementum Ficianianum. Vol. I. P. 13;
Kristeller P.O. Introductio. P. LXXIX).
33 “Sed Philippus Valor Platonicam studiosissimus, penes quern uniuerso Platonico open
in agro Maiano, extremam manum imposui...”, - сказано Фичино в заключитель-
ной главе его комментариев к “Тимею” (Opera omnia. Vol. II. Р. 1466). О заслу-
гах Филиппо Валори в первом издании всех переводов Платона упоминал Фи-
чино в двух письмах к Франческо Бандини (Commendatio librorum
Platonicorum; Pro prima Platonis impressione parum fortunata // Epistolarum liber
98
VIII. Р. 870. 3; 872. 2) и в письме к Якопо Антикварно (Laus nobilis et optimi
civis // Ibid. X. P. 906), сетуя вместе с тем на небрежность печатников, осуще-
ствлявших эту публикацию. См. подробнее: Marcel R. Op. cit. Р. 463^-66;
Kristeller P.O. The First Printed Edition of Plato’s Works and the Date of its
Publication (1484) // Science and History: Studies in Honor of Edward Rosen (Studia
Copemicana. XVI). 1978. (P. 25-35). P. 28-35.
34 К концу работы над переводами Платона (1468-1469) было подготовлено
лишь четырнадцать таких “пояснений” (к десяти переводам, посвященным
еще Козимо, к трем, посвященным Пьеро, и к “Иону”, посвященному
Лоренцо); другая, ббльшая их часть, выполнена, по-видимому, в самый
последний момент, незадолго до выхода в свет латинской версии Платона
(1482-1484). Во всяком случае в “пояснениях” к “Послезаконию” Фичи-
но оправдывал их краткость ссылкой на понукания переписчиков и пе-
чатников, которые эти “пояснения” “бесцеремонно вырывали у него из
рук”: “Marsilio uero Шо [из обращения к Лоренцо Медич] argumenta prom-
mittenti, non licet prolixiora praestare. Praesertim cum et scriptorum expresso-
rumque tabellarij opus assidue urgeant, et argumenta procacius e manibus
extorquentes, uix permittant in singulis uoluminibus summa sequi fastigium [в
ориг.: uastigia] rerum” (.Ficinus M. In Epinomidem Epitome // Opera omnia.
P. 1525, 1529).
А. Делла Торре (Della Torre A. Op. cit. P. 606, 607), ссылаясь на слова Фи-
чинова предисловия к комментариям на Платона “neque traduxi tantum,
uerumetiam partim argumentis mentem perstrinxi Platonicam, partim quoad potui
breuibus commentarijs explicaui” (Ficinus M. In commentaria Platonis Prooe-
mium // Opera omnia. P. 1129), считает возможным датировать “пояснения” гу-
маниста 1475-1476 гг. Мнение Делла Торре было оспорено Кристеллером,
который полагал, что “пояснения” создавались тотчас (statim) по завершении
перевода каждого произведения (Introductio. Р. CXVI). Подробнее о датиров-
ке “пояснений” см.: Marcel R. Op. cit. Р. 456-466).
35 “Ne forte putes amice, lector, tantum opus editum temere, scito cum jam composuis-
sem, antequam ederem, me censorem huic operi plures adhibuisse, Demetrium athe-
niensem, non minus philosophia et eloquio, quam genere athicum, Georgium Anto-
nium Vespuccium, loannem Baptistam Boninsegnium, florentinos uiros latina lingue
greceque peritissimos; usum praeterea accerimo Angeli Politiani doctossimi uiri iudi-
cio; usum quoque consilio Christofori Landini et Bartholomaei Scale, uirorum claris-
simorum” (Ad lectorem // Platonis Opera. Venetiis. 1491. P. 4 v).
36 Marcel R. Op. cit. P. 458.
37 “Commentariolum in Timaeum in agro Maiano apud te compositum”, - сказано в
письме Фичино к Валори (Cur semper eadem et antiqua tractem // Epistolarum liber
XII. P. 948. 2). Подробнее см.: Kristeller P.O. Introductio. P. CXVI, CXVIII,
CLII-CLVI. Комментарии к “Федру” и “Тимею” были существенно расшире-
ны Фичино в 90-е годы XV в. См.: Ibid. Р. СХХ-СХХП.
38 Подробнее см.: Кудрявцев О.Ф. Богословские искания и философия культу-
ры ренессансного неоплатонизма. С. 46-50, 55-57.
39 См. послание Фичино к Антонио Цилиоло Софронио (Philosophia et Religio
germanae sunt // Epistolarum liber VII. P. 853-854); перевод этого документа на
русский язык см.: Кудрявцев О.Ф. “Ученая религия” флорентийской Плато-
новской академии // Культура Возрождения и религиозная жизнь эпохи. М.,
1997 (С. 88-96). С. 92-94.
40 Ficinus М. De Christiana religione. Cap. XXII // Opera omnia. P. 25.
41 “...et doctrina eius [Platonis] apud omnes Gentes Theologia nuncuparetur, cum nihil
usquam siue morale, siue Dialecticum, aut Mathematicum, aut Physicum tractet, quin
4*
99
mox ad contemplationem cultumque Dei summa cum pietate reducat” (Ficinus M.
Prooemium in Theologia Platonica // Opera omnia. Vol. I. P. 78).
42 См. в связи с этим наблюдения: Kristeller P.O. Il pensieto filosofico di Marsilio
Ficino. Firenze, 1953. P. 15, 16.
43 Ficinus M. Concordia Mosis et Platonis // Epistolarum liber VIII. P. 866. 3; см. pyc.
пер.: Кудрявцев О.Ф. “Ученая религия” флорентийской Платоновской акаде-
мии. С. 94.
44 Ficinus М. In epistolas D. Punli. V // Opera omnia. Vol. I. P. 434.
45 По поводу великой пользы платонизма для религии Фичино высказывался в
предисловии к переводам Платона: “Platonicam lucem, religioni [nostri] admod-
um salutarem” (Ficinus M. In commentaria Platonis Prooemium. P. 1128, 1129).
46 См. послание к Иоанну Никколини: Epistolarum liber VII. P. 855, 1.
47 См.: Ibid.; а также: Ficinus M. Theologia Platonica. Prooemium. P. 78.
48 См. в этой связи: Черняк И.Х. Философия религии Марсилио Фичино //
Атеизм. Религия. Современность. Л., 1976. С. 61.
49 20 января 1474 г. на одно из положений этого трактата ссылался Лоренцо Ме-
дичи в письме, адресованном Фичино (Amatoria Ц Epistolarum liber I. P. 621. 3).
50 См.: Contra Avuerroem, scilicet, quod non sit unicus hominum intellectus; Quod Ideae
secundum Platonem in diuina mente sint // Epistolarum liber 1. P. 628, 2; 629, 2.
51 Ficinus M. Argumentum in Platonicam Theologiam ad Laurentium Medicem
(Epistolarum liber II. P. 706. 4).
52 Cm.: Ibid. P. 733. 2. В следующем письме Кавальканти от 10 ноября 1476 г. они
поименованы в числе других недавно завершенных небольших трудов (Ibid.
Р. 733. 3). В собрании Фичиновых сочинений опубликованы под общим загла-
вием “Три ступени Платоновского созерцания” (Tres contemplationis Platonicae
gradus // Ibid. P. 706-717). Подробнее о них и их новое издание Р. Марселем см.
в приложении к “Платоновскому богословию”: Ficinus М. Theologie platonici-
enne de I’immortalite des ames / Ed. R. Marcel. P., 1970. T. III. P. 247-289; см. так-
же: Kristeller P.O. Introductio. P. XCV, XCVL
53 Их обзор см.: Della Torre A. Op. cit. P. 612-613; Kristeller P.O. Introductio.
P. LXXIX-LXXXI; Marcel R. Op. cit. P. 460.
54 Kristeller P.O. Introductio. P. LXXVII-LXXVIII.
55 “Vt autem diuinam mihi gratiam magis conciliarem, tibique gratificarer, et mihi ipse
non deessem, cum primum sacerdotijj sacris initiatus sum, opus de Christiana reli-
gione composui...” (Ficinus M. De Christiana religione. Prooemium. // Opera omnia.
P. 2).
56 “Opus autem ipsum tibi Magnanime Laurenti iudicaui prae caeteris dedicandum,
... quod nos beneficio tuo id otium (в ориг.: - odium) quo facilius filosophari posse-
mus, consecuti simus...” (Ficinus M. Prooemium in Platonicam Theologiam de ani-
morum immortalitate. P. 78).
57 В связи с этим см.: наблюдения: Bullard М.М. Marsilio Ficino and the Medici: The
Inner Dimensions of Patronage // Christianity and Renaissance: Image and Religious
Imagination in the Quattrocento. Syracuse, 1990 (P. 467-492). P. 474, 475.
58 Inimici hominis domestici eius // Epistolarum liber VIII. P. 874. 3.
59 Wolters A.M. The First Draft of Ficino’s Translation of Plotinus // Marsilio Ficino e il
ritomo di Platone. Firenze, 1986. Vol. I. P. 305-329.
60 См. письмо к Бандини: Satis ad unum scribit amicum, qui cunctis simul scribit ami-
cis // Epistolarum liber VIII. P. 895-896.
61 См. письма гуманиста к Пьер Леоне и Франческо Содерини за август 1490 г.:
Epistolarum liber X. Р. 914. 2, 3; см. также: Marcel R. Op. cit. Р. 475-478, 487-495,
503, 504.
62 Kristeller P.O. Introductio. P. CXXVIII.
100
63 “...cuius [Plotini] libros tu patronus Academie magnified sumptu formis exprimi
curauisti”, - сказано в письме Филиппо Валори к Лоренцо. Опубликовано
Кристеллером: Marsilio Ficino е il ritomo di Platone. Vol. I. P. 32. См. об этом
также письмо Фичино за ноябрь 1491 г. Мартину Уранию (Преннингеру):
Gratiarum action // Epistolarum liber XI. P. 929. 3.
64 См.: Kristeller P.O. Introductio. P. CLVIII.
65 Cm.: Opera omnia. P. 1538.
66 Cm.: Satis ad unum scribit amicum, qui cunctis simul scribit amicis // Liber episto-
larum. P. 896. 1.
67 Cm.: Kristeller P.O. Introductio. P. CXXIII-CXXXIII.
68 “Sinesius atque Psellus, et lamblicus ac Porphyrins Proclusque Platonici iampridem
amplissimas tuas aedes ingressi, ingenuos filios tuos salutauerunt... Comitantur
praeterea hos quinque philosophos Priscianus Lydus, simul et Theophrastus”, - ска-
зано в предисловии к направленному Лоренцо кодексу (Prooemium in libros
primo quidem missos ad Laurentij filios et Valorem, deinde ad Laurentium
Medicem // Liber epistolarum X. P. 905. 4).
69 Medici L. L’Altercazione. C. II-V. // Scritti scelti di Lorenzo de’Medici. Torino, 1965.
P. 51-88. Здесь же см. поэтический ответ Лоренцо на речь Фичино. Послание
Фичино Лоренцо, излагающее обстоятельства беседы и концепцию счастья,
также ставшую предметом обсуждения, см.: Quid est felicitas, quod habet gradus,
quod est aetema // Epistolarum liber I. P. 662-665; мой перевод см.: Сочинения
итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век). С. 222-228. Р. Фубини,
присоединяясь к мнению П.О. Кристеллера (Kristeller P.O. Lorenzo de’Medici
platonico (1-е изд. - 1938) // Idem. Studies in Renaissance Thought and Letters.
(P. 213-219). P. 214-217), считает, что послание Фичино было не ответом на
присланную ему поэму, а тем текстом, которым, наоборот, Лоренцо руковод-
ствовался при создании своего произведения, намереваясь будто бы сопрово-
дить им должным образом подготовленную публикацию Фичинова “Плато-
новского богословия” (Fubini R. Ficino е i Medici all’avvento di Lorenzo il
Magnifico. P. 267-268).
70 Mirabilium author Deus est, non homo // Epistolarum liber I. P. 622. 1.
71 Della Torre A. Op. cit. P. 585, 740; Saitta G. Marsilio Ficino e la filosofia dell’u-
manesimo (1-е изд. - 1923). Bologna, 1954. P. 6.
72 Здесь и далее в цитате Академия - это учение Платона и его последователей.
73 Valori N. Op. cit. Р. 49, 50, 100.
74 Подробнее на эту тему см.: Bullard М.М. Lorenzo 11 Magnifico. Р. 20-22.
75 “Vale, et sicut Deus Cosmum ad ideam mundi formavit, ita te ipse, quemadmodum
coepisti, ad ideam Cosmi figura” (Ficinus M. Imitatio potior quam lectio // Episto-
larum liber I. P. 648, 649).
76 “Cognovi in eo sene non humanam uirtutem, sed heroicam. Agnosco nunc in isto ado-
lescente penitus, agnosco totum ilium sbnem, phoenicem uideo in phoenice, in radio
lumen. Emicat iam ex Laurentio nostro foras Cosmianus splendor ille multis quotidie
modis, lumen ad reuelationem Gentium Latinarum, et Florentiae Reipublicae gloriam”
(Ficinus M. Laudes Laurentij Medicis mirae // Epistolarum liber I. P. 622. 2).
77 “Nihil ex te proficiscitur non bonum, nihil cogitas non rectum: nihil itaque scribi a te
potest non nobis utile, non iucundum” (Inuitatio ad scribendum // Epistolarum liber I.
P. 620. 2). “Iam igitur non Marsilij es, sed Laurentij tui, non minus tui quam tu
ipsius” (Amatoria // Ibid. P. 621. 3).
78 Ficinus M. Laudes Laurentij Medicis mirae // Ibid. P. 622. 2.
79 См. Фичиново послание и ответ на него Лоренцо: “Tempus parce expenden-
dum”; “Responsio ad epistolam de tempore parce expendendo” (Epistolarum liber I.
P. 646-648).
101
80 “Ego Laurentium magis adhuc amo, quam laudem” (Ficinus M. Qua ratione sit
quisque laudandus // Epistolarum liber I. P. 656. 4).
81 Rochon A.Op. cit. P. 298, 299, 334, N 59.
82 Ficinus M. Qualis sit terreni conuiuii omatus, coelestis conuiuii splendor, super-
coelestis beatitudo // Epistolarum liber III. P. 728. 3. Таким же образом интерпре-
тирует Фубини близкий этому письму по тематике фрагмент диалога
(Fragmentum dialogi), в котором тоже обсуждается празднование дня св. Козь-
мы. В нем звучит критика Лоренцо в адрес некоего жителя деревни (русти-
ка), представляющегося другом Козимо (amicus Cosmianus) (Suppiementum
Ficinianum. T. I. P. 47, 48).
83 См. Fubini R. Ficino e i Medici... P. 262, 263; Idem. Ancora su Ficino e i Medici. P. 288.
84 Liber epistolarum. P. 667. 1.
85 Назначенный на эту церковную должность в октябре 1474 г., Сальвиати, од-
нако, из-за сопротивления Медичи смог приступить к ее отправлению лишь
в 1477 г.
86 “Sed quidnam frustra diffidimus? Quasi sub amplo patroni mei Salviati mea minus
tuta sint omnia” (Suppiementum Ficinianum. T. I. P. 49).
87 Ficinus M. Lupus est homo homini, non homo // Epistolarum liber III. P. 741. 2. Еще
одно письмо Якопо Браччолини, названному “упорнейшим защитником ис-
тины”, см.: Suppiementum Ficinianum. Т. I. Р. 49.
88 Сохранившийся отрывок см.: Suppiementum Ficinianum Т. I. Р. 49, 50. Ход мыс-
ли исследователя странен и, сознаемся, непонятен. Как этими похвалами
кардиналу Риарию, адресованными другому лицу - архиепископу Салерно,
который был доверенным представителем короля Фердинанда при римском
дворе, Фичино мог обнаружить, что знает о заговоре, остается загадкой
(Fubini R. Ficini е i Medici... Р. 280).
89 Fubini R. Ficino e i Medici... P. 273-280.
90 “disposto ad esporsi e... persino a rischiare” (Ibid. P. 282).
91 Garin E. Ritratto di Marsilio Ficino // Belfagor. 1951 (6). P. 289, 290.
92 Bullard M.M. Marsilio Ficino and the Medici. P. 480-483.
93 Ibid. P. 484.
94 Отношения Фичино с семейством Пацци восходят, по крайней мере, к 1464 г.
См. упоминание о Пьеро деи Пацци (ум. 1464 г.) в качестве одного из тех, кто,
помимо Козимо Медичи, побуждал гуманиста к переводам Платона:
Ficinus М. Lex et iustitia // Epistolarum liber I. P. 8 ноября 1473 г. помечено пись-
мо Фичино Антонио деи Пацци, содержащее призыв приобретать знания
(Ficinus М. Exhortatio ad scientiam // Ibid. P. 617.2). В другом письме Фичино пе-
редает привет Ренато Пацци, “справедливому и ученому гражданину” (Fici-
nus М. The letters. L., 1975. Vol. 1. P. 121).
95 В одном из писем Франческо Сальвиати Фичино признавался, что “многим
ему обязан” (Ficinus М. Quod soli virtuti Deoque confidendum et serviendum //
Epistolarum liber I. P. 667.1. С. Джентиле датирует его летом 1474 г.: Gentile S.
Prefazione//Ficino M. Lettere Firenze, 1990. Vol. 1. P. CCLXVI). Что конкретно
Фичино имел в виду, какую материальную или моральную помощь, мы не
знаем. В упомянутом уже послании Антонио Пацци Фичино, по-видимому,
имея на то основания, говорил о щедрости (liberalitas), которую адресат по-
стоянно проявлял, о его “благодетельности в отношении ученых” (erga doctos
magnificum esse) (Epistolarum liber I. P. 667.2). Судя по письму Якопо Браччо-
лини в первой книге “Эпистол” (Ficinus М. Animae natura et officium, laus histo-
riae Ц Epistolarum liber I. P. 657.2), он был близок к Платоновской академии и
интересовался ее философскими исканиями, в которые (учение о душе) его
этим самым письмом Фичино и посвящал.
102
96 “Ergo pulsa timiditate scripsi ad Medicem hodie” (Kristeller P.O. Marsilio Ficino
and his works after five hundred years. Арр. I. № 11 // Marsilio Ficino e il ritomo di
Platone. Vol. I. P. 45). Опубликованное самим Фичино письмо см.: Liber epis-
tolarum III. P. 729. 2. Едва ли есть основания преподносить этот документ как
свидетельство чрезвычайной напряженности в отношениях между Лоренцо
и Фичино, на чем настаивает Фубини (Fubini R. Ancora su Ficino e i Medici...
P. 288).
97 “Vale feliciter, unice patrone hactenus, nunc unice pater” (cm.: Kristeller P.O.
Marsilio Ficino and his works... Арр. I. P. 46, 47; Epistolarum liber. V. P. 799. 3).
98 Ficinus M. Spiritus ubi vult spirat // Liber epistolarum VI. P. 813. 2; 815. 2.
99 Фичино как бы передавал королю Фердинанду пророчество его отца Аль-
фонса Арагонского, предрекавшего ему счастливое будущее и нетленную
славу, если он прекратит войну (Ficinus М. Oraculum Alphonsi Regis, ad Regem
Ferdinandum... in linguam humanam a Marsilium Ficinum translatum // Epistolarum
liber VI. P. 816. 3).
100 Ficinus M. Oratio Christian! gregis ad Pastorem Sixtum, suadens ut ouibus suis dicat:
Pax uobis // Ibid. P. 808. 1.
101 О миротворческих призывах Фичино в ходе вооруженного конфликта, воз-
никшего после подавления заговора Пацци, подробнее см.: Marcel R. Op. cit.
Р. 447-451.
102 “Tu [Laurentius] nuper uolens philosophandi studium in me, quoad posses, sicut in
alijs nonnullis consueuisti, cum pietatis officio copulare. Marsilium Ficinum tuum
sacerdotio, et quidem, honorifice, decorasti” (Ficinus M. Christiana religione liber.
Prooemium. P. 1, 2); см. также: Kristeller P.O. Introductio. P. LXXVII; Marcel R.
Op. cit. P. 409-412. 18 сентября 1473 г. Фичино был поставлен в дьяконы,
а 19 декабря - рукоположен в священники. Приходским священником церк-
ви в Новоли Фичино был избран 6 января 1474 г. (см.: Marcel R. Op. cit.
Р. 404).
103 “Multa abs te quondam et magna accepi beneficia, Laurenti, nuper uero maximum
atque gratissimum, uidelicet diui Christofori templum...” (Ficinus M. Gratiarum
actio // Epistolarum liber I. P. 621. 2).
104 Кореи говорит, что ходатайством Медичи Фичино были переданы в управ-
ление церкви Сан Бартоломео в Помино (диоцезе Фьезоле) и Сан Кристо-
форо в Новоли, ежегодный доход от которых он оценивает как “порядоч-
ный”: “ex duobusque sacerdotis, quorum curam per Laurentium Medicem susceper-
at, proventus annuos satis honesta capiens. patrimonium omne fratribus relin-
quit”(Vita Marsilii Ficini yerJoannem Cursium. VIII, 683). Церковь Сан Барто-
ломео Фичино получил в 1472 г. (см.: Della Torre A. Op. cit. Р. 594, 595, 635;
Marcel R. Op. cit. P. 404, 405, 409-412) или даже раньше - 13 марта 1470 г.
(Fubini R. Ficino e i Medici. ... P. 257. № 51).
105 “cognoui... quod tibi unico a Reneriis datum fuerat, mihi abs te nunc fuisse conces-
sum” (Ficinus M. Gratiarum action // Epistolarum liber I. P. 621. 2).”...facemo
lezione della chiesa di San Christofano a Nuovoli in messer Marsilio di m Fecino
medicho... E a detto messer Marsilio la demo a preghiera e stanza di Lorenzo di
Cosimo de’Medici e sopra la sua coscienza...” (Ricordanze di Bernardo di Stoldo
Rinieri // ASF. Conv. Soppr. 95. № 212, c. 166 г. Цит. no: Fubini R. Ficino e i
Medici all’avvento di Lorenzo il Magnifico. P. 266. № 73; см. также: Idem. Ancora
su Ficino e i Medici. 298.
106 “...questo pensiero e mio sanza haverlo conferito con lui, et vorrei volentieri la cosa
fussi facta che lui о al tri non ne havessi ad intendere prima”. Депеша от 6 октября
1487 г. Цит. по: Bullard М.М. Matsilio Ficino and the Medici. P. 486. N 7; а так-
же: P. 486. № 9, 10.
103
107
108
109
110
111
112
113
114
115
116
117
У Кореи сказано: “...Canonicis Florentinis, quae haud parva est dignitas, per
Laurentium Medicem adscriptus est” (Vita Marsilii Ficini per loannem Cursium. XI.
P. 684). См. благодарственное письмо Фичино от 18 марта 1488 г. Иоанну
Медичи: Suppiementum Ficinianum Т. I. Р. 57. 58. Об этом деле Фичино упоми-
нал также в письме Иоанну Медичи от 15 апреля 1492 г.: “Tuo iam diu canon-
icatu me omasti” (Epistolarum liber. XI. P. 930). Cm.: Della Torre A. Op. cit. P. 620.
№ 1; Marcel R. Op. cit. P. 481—483; Picotti G.B. La jeunesse de Leon X le pape de
la Renaissance. P., 1931 P. 53, 54. (1-е изд. на итал. яз. - 1927).
См. наблюдения: Bullard М.М. Marsilio Ficino and the Medici. P. 469.
См. работу Буллард, в которой приведены соответствующие документы:
Bullard М.М. Marsilio Ficino and the Medici. P. 470, 486. № 14.
См. письмо Фичино, адресованное Бернардо Довици да Биббиена, секрета-
рю Лоренцо Медичи: Petitio auxilij in publicis oneribus (Epistolarum liber X.
P. 912, 913); см. также: Della Torre A. Op. cit. P. 571; Marcel R. Op. cit. P. 506,
507.
Della Torre A. Op. cit. P. 626, 627: Kristeller P.O. Introductio. P. CLVIII; Marcel R.
Op. cit. P. 504-508.
“Primum summumque inter amicos locum patroni nostri Medices iure optime sibi
uendicant” (Epistolarum liber. P. 936.2).
“Caeteri quidem amici Medicum, nondum quantum uoluerant, acceperunt, ego uero
quantum uoluissem, si modo petissem, et habeo certe quantum uolo. Illi plerunque
praecario, ego gratis”, - писал Фичино Филиппо Валори (Philosophia cum fortu-
na et diuitiis coniungitur // Epistolarum liber XI. P. 943. 3).
“Me quidem Laurenti philosophia iubet his que olim abs te accepi contentum uiuere.
Mihi uero domi nepotes contenti paucis esse non possunt” (Suppiementum
Ficinianum. Vol. I. P. 57).
Epistolarum liber I. P. 607.
См. в связи с этим: Della Torre A. Op. cit. P. 818-820; Chastel A. Marsile Ficin et
I’art. Jeneve; Lille, 1954. P. 13, 14; Rochon A. Op. cit. P. 301.
См. также наблюдения: Bullard М.М. Lorenzo il Magnifico. P. 22-23.
11 ’ E.B. Петров
ФОРМИРОВАНИЕ
СОСЛОВНОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА
В АВСТРИЙСКОМ ГЕРЦОГСТВЕ
В XIII-XIV ВЕКАХ
В период распада единого Германского государства австрийское
герцогство сложилось как территориальное княжество, высшими j
органами в котором были князь и ландтаг - сословно-представи- j
тельное учреждение. Возникновению ландтагов в территориальных ;
образованиях Германии предшествовало оформление земских со- . i
словий, появлявшихся в ходе изменений экономического базиса
феодального общества и разложения ленно-иерархической систе-
мы. В Священной Римской империи принадлежность к имперским
сословиям (чинам) обусловливалась прямой ленной зависимостью
от императора. В территориальных княжествах ленная иерархия так <
или иначе трансформировалась в сословную. Титулованная знать в
сословной монархии сохранила свои привилегии и стояла на верхней
ступени общественной лестницы. j
Превращение вассально-ленной иерархии в сословную непо-
средственно связано с изменениями в отношениях собственности и в
способе организации политической власти. Распространение товар-
но-денежного хозяйства и городов как центров ремесла и торговли,
коммутация ренты, появление значительной прослойки свободного
населения привели к перераспределению феодальной собственности ‘1
и преобразованию государственных структур. Новые отношения в i
обществе не могли более регулироваться системой вассально-лен-
ных связей. Требовалось организовать судебно-административную
власть не на вассальных, а на должностных началах, что вело к вы-
рождению иммунитета и превращению иерархической структуры
господствующего класса в сословную. В феодальном обществе воз-
никла новая сила - богатые горожане, занявшие свое место в его со-
словной организации. Их появление на политической арене завер-
шило формирование сословий и сословно-представительного
строя1.
В австрийском герцогстве складывание сословий началось в
XII в. В 1186 г. герцог Отакар Штирийский на случай своей бездет-
ности передал по Георгенбергскому договору австрийскому герцогу
Леопольду V Бабенбергу свои владения. Согласно договору, новый
герцог гарантировал штирийским министериалам и свободным ры-
царям сохранение прав, которыми они пользовались прежде2. После
105
совершившегося перехода Штирии под власть Леопольда V (1192 г.)
прежние условия договора были подтверждены, и штирийские ми-
нистериалы и рыцари присягнули новому князю на верность.
В отличие от Штирии в Австрии формирование сословий нача-
лось позднее с “сословия господ” (Herrenstand). Это замедление обу-
словлено тем, что на территории Нижней Австрии первоначально
существовала пограничная марка под главенством маркграфа, кото-
рый располагал в первую очередь военной властью и в военных
предприятиях опирался на помощь местных крупных феодалов.
Здесь уже с конца XI в. собрания феодальной знати (ландтайдинги,
Landtaiding, Landschranne) под председательством маркграфа (затем
герцога) не только решали спор о ленах и феодальной собственно-
сти, но и участвовали в обсуждении проблем, касающихся княжест-
ва в целом, правда в основном военных3. Первое самостоятельное
решение они приняли в период внутрикняжеских феодальных меж-
доусобиц (наступивших после гибели в 1246 г. последнего предста-
вителя правящей династии Бабенбергов), пригласив на княжение в
Австрию чешского короля Отакара4. В этих собраниях участвовали
графские роды и бароны (Freiherren) - старые династии, имевшие
владения в герцогстве на правах аллодиальной собственности, кото-
рые считались ленами, данными императором. Графства же с конца
XI - начала XII в. являлись частными феодальными владениями в
результате установления наследственных прав на них или их отчуж-
дения королем в пользу князей5. В конце XIII в. в Австрии и Штирии
насчитывалось немногим больше десятка родов, главы которых
влияли на политику герцога6. В Нижней Австрии наиболее могуще-
ственными были два рода - Шаунберг и Хардегг7, оба имперские
ленники, в Штирии - графский род Гилли.
Эти роды существенно ограничивали власть герцога внутри кня-
жества: как имперские ленники они подчинялись центральной вла-
сти Германии, на их владения не распространялась юрисдикция гер-
цога, они имели в подчинении собственных министериалов, доходы
со своих владений они присваивали себе. Но ввиду того что их зем-
ли находились на территории герцогства, они принадлежали к его
феодальной знати и оказывали влияние на политику его главы.
Очевидно, они представляли реальную силу, с которой должен
был считаться Отакар. Во всяком случае, он был обязан своим кня-
жением этому сословию, которое его поддерживало в начальный
период правления в Австрии. Источники не сообщают о противоре-
чиях между герцогом и знатью в это время. Напротив, Отакар соз-
дал в княжестве так называемый Совет присяжных из 12 членов, ве-
роятно глав 12 родов высшей знати8. Это был новый институт тер-
риториальной власти. Участники совета являлись одновременно до-
веренными лицами князя и представителями феодальной верхушки
княжества; они выражали интересы своего сословия, и решения кня-
зя зависели от их письменного или устного согласия; состав Совета
106
определял князь9. За выполнение своих обязанностей члены Совета
получали бенефиции или денежное пособие, свободное снабжение
продовольствием в период нахождения при дворе и заклады. Совет
созывался нерегулярно и редко в полном составе10.
В 1263 г. император Оттон IV признал Отакара австрийским
герцогом, и тот, став легитимным князем, начал проводить в княже-
стве централизаторскую политику, направленную, прежде всего,
против знати. Как преемник Бабенбергов он возвратил их владения,
захваченные знатью в период междоусобиц, велел разрушить бурги,
построенные в княжестве в этот период; отныне на их возведение
следовало получить его разрешение11. Эти меры вызвали конфликт
князя со знатью Австрии, которая отвернулась от него и приняла
сторону германского короля Рудольфа I Габсбурга, предъявившего
претензию на австрийские земли. Борьба с Рудольфом закончилась
гибелью чешского короля (1278). В данной ситуации позиция авст-
рийской знати сыграла определяющую роль: она призвала Отакара,
она же его фактически сместила.
Рудольф Габсбург использовал королевские прерогативы для
превращения австрийских земель в наследственное владение своей
династии. Он оставался в Австрии до 1281 г., стремясь укрепить свое
положение в княжестве. В отличие от Отакара Рудольф верно оце-
нил значение феодальной знати. Согласно Земскому миру 1276 г.,
продленному в 1281 г.12, он увеличил число членов Совета до 16 че-
ловек13. Рудольф предоставил Совету право выражать письменное
согласие с решением князя. Совет знати из 16 членов упоминает в
своих документах граф Альбрехт I Габсбург в предписании, по кото-
рому он как представитель императора в княжестве в 1281 г. дал жи-
телям Вены право складирования “по совету наших земских господ,
совету наших присяжных господ” (unsem rat der lantherren, die unsem
rat geschworen herm); в другом месте - есть ссылка на согласие “зем-
ских господ, которые являются нашим советом в Австрии” (die
Landherren die unser rat sind in Osterreich)14; сам документ Альбрехт I
подтвердил не только своей печатью, но и “нашим советом земских
господ, лучших в Австрии, и городской печатью Вены” (unser rates
der lantherren der besten von Osterreich und der statinsigel von Wienne).
В 1320 г. германский король Фридрих Красивый Габсбург санкцио-
нировал изменения в городском праве Вены “советом наших зем-
ских господ, которые были во время нашего совета” (nach unsem lan-
therren rat, die in den zeiten unseres rates warn15).
С целью ограничить влияние феодальной знати на управление
княжеством герцог Альбрехт I создал новый институт - Тайный со-
вет в составе четырех человек. Члены Совета назначались князем и
получали от него земельные пожалования. Альбрехт ввел в него вы-
ходцев из Швабии, которые полностью зависели от князя.
Состав австрийского земского господского сословия менялся не-
сколько раз, в частности с 1280 по 1415 г., как считают австрийские
107
историки, вымерла почти половина старых родов и появились но-
вые16. Пополнение числа земских господ происходило за счет мини-
стериалов. Первое упоминание о министериалах в документах авст-
рийского маркграфа относится к 1056 г.: речь шла о служащих по
управлению хозяйством вотчины17. В первой половине XII в. значе-
ние министериалитета в Австрии возросло как в военной, так и в хо-
зяйственной службе. Если в XI в. министериалы обычно назывались
в источниках servientes, то теперь превалирует термин milites. Это
свидетельствует о том, что в среде министериалов произошла уже
четкая дифференциация, выделились группы, занимавшие более
привилегированное положение, прежде всего министериалы-воины,
обязанностью которых являлась военная служба в гарнизонах укре-
пленных бургов маркграфа на северной и восточной границах мар-
ки. Особым статусом обладал придворный министериалитет. В ис-
точниках упоминаются стольник (dapifer), распорядитель (despen-
stor), дворцовые министериалы (ministeriales palatini) - одним словом,
маркграф имел штат придворных министериалов18. Видимо, по ана-
логии с Германией комплектование этих основных министериаль-
ных служб производилось маркграфом из верхнего слоя княжеской
familia. В этот период удельный вес министериалов среди рыцарства
был далеко не так значителен, как в хозяйственном аппарате или
при дворе. В войске министериалы могли быть только конными рат-
никами, оруженосцами и охранниками. Тем не менее военная служ-
ба способствовала возвышению министериалов в Австрии19.
Юридическое положение министериалов было неодинаково.
Главные различия определялись происхождением. Свободные, став-
шие министериалами, автоматически понижали свой статус, но в
большей степени сохраняли права свободного состояния, чем мини-
стериалы из несвободных. В целом среди министериалов следует
различать три группы: мелкие слуги, выполнявшие разную, в том
числе тяжелую, физическую работу при дворе их господина; служа-
щие хозяйственного, судебно-административного и военно-полицей-
ского аппарата вотчин, непосредственно эксплуатировавшие лично
зависимых крестьян; сановные слуги двора, возвышавшиеся в из-
вестной степени над некоторыми “благородными” феодалами20.
В правовом и общественном положении министериалов были еще
и иного рода различия, определявшиеся не характером их службы,
а общественным положением их господ. Министериалы князя и
земских господ занимали самое высокое положение и имели осо-
бые права.
Однако, несмотря на эти различия, министериалы в целом
в юридическом отношении представляли собой категорию людей
с особым правом, отделявшим их, с одной стороны, от “благород-
ных” феодалов, с другой от массы лично зависимых крестьян. Это
право министериалов (Dienstrecht) оформилось еще в XI в. и относи-
лось не к общему земскому или ленному праву, а к частному праву
108
вотчинников. Его устанавливал каждый вотчинник для своих мини-
стериалов, руководствуясь собственными интересами и местными
нормами и обычаями. Министериалы в начале XII в. вместе с серва-
ми и лично зависимыми крестьянами вотчинника составляли его
familia в широком смысле слова. Закон квалифицировал их как лю-
дей, принадлежавших частному лицу и составлявших предмет его
владения. Законы для министериалов, как и для лично зависимых
крестьян, издавал не король, а их господин. Министериалы пользо-
вались правом иметь собственность, но это право не являлось неог-
раниченным. Они могли приобретать имущество, владеть им и пере-
давать его по наследству с ведома господина. Имущество осужден-
ного министериала переходило к господину. Выморочное имущест-
во министериала принадлежало его хозяину.
Одним из факторов, содействовавших возвышению хозяйствен-
ного министериалитета, была реорганизация феодального хозяйст-
ва на основе коммутации крестьянских повинностей. Многие мини-
стериалы-виллики (управляющие церковными поместьями) превра-
тились в фактических владельцев управляемых ими владений. Ана-
логичный процесс превращения слуг в вассалов феодальных земле-
владельцев происходил и в среде министериалов-воинов (milites).
Военный министериалитет играл в феодальном обществе не
меньшую роль, чем хозяйственный. Из него комплектовались воо-
руженные силы для внешних захватов и обороны владений феода-
лов, а также для подавления сопротивления крестьян.
За свою службу министериалы-воины получали, как правило,
земельные владения, кроме того, им на время похода выдавали де-
нежные субсидии. Постоянным источником существования мини-
стериалов и их семей были земельные владения-лены. Представите-
ли княжеского министериалитета и министериалы благородных
“родов” получали за свою службу землю не только в лен, но и в соб-
ственность. Однако земля, равно как и министериалы, оставались
собственностью феодала.
Лены министериалов отличались от ленов вассалов тем, что бы-
ли строго служебными. Поэтому юридический статус министериала
определялся не столько его происхождением, сколько службой и ле-
ном. Постепенно ленные отношения между министериалами и их
господами все больше приближались к вассально-денным. Прежде
всего это касается министериалов-воинов. Военные занятия и ры-
царский образ жизни настолько сближали их со свободными, что по
существу невозможно провести строгую грань между этими двумя
категориями рыцарства. Между ними сохранялись определенные
юридические различия, но со временем и они стерлись.
Министериалы подлежали вотчинной власти и вотчинному суду
(Hofgericht), но это отнюдь не означало, что вотчинник мог наказы-
вать их по своей воле. Согласно министериальному праву, оформив-
шемуся в XI в., господину следовало им строго руководствоваться.
109
В данной ситуации министериалы выступали по отношению к фео-
дальному господину не как бесправные слуги к их хозяину, а как од-
на из двух юридических сторон. Министериала в большинстве случа-
ев судили равные ему люди (coequales).
К середине XII в. министериалитет в Германии настолько возвы-
сился, что из среды вотчинной familia выделились наиболее знатные
и богатые элементы, которых источники называют viri nobiles, opti-
mi, meliores и т.д. Министериалам запрещалось держать лены на сто-
роне, но такое предписание не выполнялось. Фактически предостав-
ление ленов чужим министериалам означало вырождение министе-
риалитета. Министериал был обязан неизменно служить своему гос-
подину, а теперь он становился слугой двух или более господ. Здесь
начинали действовать принципы вассалитета. Министериал, ставший
обладателем нескольких ленов, мог, в свою очередь, инвестировать
их кому-нибудь и занять место в вассально-ленной иерархии. Свои
обязанности по отношению к господину за служебный лен он выпол-
нял теперь не сам лично, а перепоручал субдержателю, которому пе-
редавал лен. Министериал переставал быть только слугой или васса-
лом, а становился еще и господином, сеньором, инвестирующим как
служебные, так и настоящие “благородные лены”. Сословное возвы-
шение министериалов приводило к стиранию юридических граней
между родовыми феодалами и министериалами.
В Австрии в течение XIII в. владения старых графских и благо-
родных свободных родов почти полностью перешли в руки министе-
риалов. По Земскому праву все выморочные владения в княжестве
переходили к князю, который давал возможность каждому министе-
риальному роду приобрести владения в княжестве путем наследова-
ния или покупки21. Это способствовало слиянию “благородных” ро-
дов и княжеских министериалов в одну “группу господ”. Бывшие ба-
бенбергские министериалы, получив выморочные владения от кня-
зя в лен, становились в один ряд со знатью герцогства. Во всяком
случае, в начальный период правления Габсбургов в Австрии вместе
с 70 министериальными родами в состав земских господ входили
только графы Хардегг и Шаумберг22.
Вероятно, формирование господского сословия за счет княже-
ских министериалов началось на рубеже XIII-XIV вв. - времени пра-
вления Альбрехта I Габсбурга. Первыми на этот путь вступили
швабские министериалы, которых он пригласил к себе в помощь по
управлению чужим для него герцогством. Такие министериальные
роды, как Эллербах, Ландберг, Валльзее и Вартенвельс, с 1290 г. по-
лучали от герцога ленные владения и с начала XIV в. стали заклю-
чать династические браки с представительницами местной знати.
Особенно возвысился род Валльзее: разные ветви этого рода приоб-
рели богатые владения во всех землях Австрии, в результате на ка-
кое-то время он стал могущественнейшим родом княжества23, пред-
ставляя штирийское и верхнеавстрийское господское сословие.
110
В лучшем положении по сравнению с министериалами, происхо-
дившими из герцогской familia, оказались milites, первоначально от-
носившиеся к министериалитету графских родов. Отдельным из
них, которые при вымирании их господ перешли к земскому князю,
удалось в течение XIII в. войти в господское сословие, например ми-
нистериальному роду Дахсберг, около 1400 г. он являлся ведущим
среди австрийских родов, а так же министериальным родам графов
Пейльштейн и Шалла, Лобенштейн и Пиберн в Верхней Австрии и
др. Министериальные роды Верде и Ейзенбойтель приобрели владе-
ния за пределами своего прежнего графства, добились чиншевых де-
ревень, получили держание старого австрийского министериала и
стали ленниками регенсбургского епископства; род Планкенштейн
распоряжался владением в области Родунг. Аналогичный подъем
характерен для родов Хауслер, Хаузер и Топель24.
Эти роды уже в середине XIII в. считались “господскими”25.
Но в течение XIV в. между старыми “благородными” родами и но-
выми “господскими” родами из министериалов еще сохранялась ди-
станция.
Рыцари и благородные кнехты в XIII в. по сравнению с земски-
ми господами занимали более низкое положение, и поэтому в источ-
никах их трудно выделить26. Кнехтов поначалу называли clientes,
позднее - milites и chnappen. Формирование сословной группы ры-
царства земских господ Австрии началось в середине XIII в., одно-
временно с формированием министериального сословия. В Земском
мире короля Отакара 1254 г. речь идет о рыцарях и кнехтах, “кото-
рые являются нашими или нашими собственными служилыми людь-
ми” (die unser sind oder unser dinst man aegen sind27). В другом докумен-
те короля Отакара от 1256 г. княжеские рыцари уже явно отграни-
чиваются от “господского” сословия: в ряду свидетелей названы
граф Хардегг и “milites de Noteindorf, Sconenchichen, Telensbrunn,
Chundorf, Ais, Sehin, Toblico, Grizenstein, Kalenberge, Grifenstein”28.
Особо выделяются рыцари и кнехты в качестве свидетелей при за-
ключении Земского мира между Рудольфом I Габсбургом и австрий-
ской знатью29. В документе Рудольфа IV от 1359 г. рыцари и кнехты
называются в числе участников переговоров30.
Рыцарство произошло из военного министериалитета. Еще в
XII в. из маркграфских министериалов выделилась прослойка мини-
стериалов-воинов, обязанностью которых являлась служба в гарни-
зонах укрепленных бургов маркграфа на северной и восточной гра-
ницах марки. Именно из министериалов бургов главным образом
сформировалось сословие рыцарей. Документ 1190 г., зафиксиро-
вавший продажу герцогского лена Клостернойбургу, называет сре-
ди свидетелей milites Рудольфа и ряд рыцарей (rittern)31. Источник
первой половины XII в. называет “Hunel de Tulna” в качестве столь-
ника32. Представители данного рода во второй половине XIII в. игра-
ли ведущую роль в городе. Аналогичный процесс возвышения авст-
111
рийского рыцарства можно отметить для Вены, Мёдлинга, Тулльна
и других старых бабенбергских городов33. Эти рыцари были княже-
скими ленниками. Представители отдельных рыцарских родов неод-
нократно упоминаются в источниках в должности камерария, или
виночерпия34.
Выморочные владения благородных родов земский князь также
нередко передавал в лен своим рыцарям, в некоторых случаях наде-
ляя их титулом прежнего владельца. В результате в первой полови-
не XIII в. в австрийских землях появились княжеские рыцари, полу-
чившие родовые владения, считавшиеся теперь их собственностью и
носившие титулы графов: графские роды Пейльштейн, Формбах,
Радльберг, Ребгау-Хоенег, Хоенбург, Вахзенберг в Верхней Авст-
рии и др.
В период междуцарствия в Австрии (1246-1251) рыцари не пред-
ставляли собой единого сословия, а являлись отдельными локальны-
ми группами. Формирование сословия рыцарей началось, видимо, в
период правления чешского короля Отакара (1251-1276) и первых
Габсбургов (конец XIII в.). В это время рыцарское сословие стано-
вится замкнутым и начинает оказывать серьезное влияние на поли-
тическую жизнь княжества. Во время восстания австрийской знати
и министериалов против Альбрехта в 1295 г. рыцарство выступило
на стороне герцога и создало свое ополчение во главе с Альбертом
Хейгенохским. Перед нами первый пример самостоятельной поли-
тики рыцарства, которое уже начало осознавать свои сословные ин-
тересы. Опираясь на их поддержку, австрийский князь подавил вос-
стание оружием35. С этого момента рыцарское сословие становится
важной политической силой в княжестве.
Несмотря на свой политический вес, в течение XIV в. рыцарство
не смогло пробиться в число участников княжеского собрания. Это-
му препятствовали господа. Переход отдельных групп министериа-
лов в класс феодалов еще не означал их уравнения в правах и приви-
легиях с господами по рождению. Господа стремились удержать ми-
нистериалов на положении слуг. Рыцари одного щита почти не име-
ли возможности породниться с господскими родами и не располага-
ли правами на приобретение собственности36. Поэтому сословное
возвышение военного министериалитета затянулось на продолжи-
тельное время.
Более благоприятной возможностью для возвышения рыцарст-
ва в XIV в. стало породнение с верхним слоем бюргерства княже-
ских городов. Во второй половине XIII в. в старых буртовых городах
появились Ritterbiirger, т.е. бюргеры, обладавшие рыцарскими зва-
ниями (титулами) и имевшие в окрестностях своего города ленное
владение. Особенно многочисленными они были в Вене, Клостер-
нойбурге, Тулльне, Эггненбурге, Крем се, Штейне, Штейре и Гмун-
дене, где они играли значительную роль37. Несомненно, что форми-
рованию данной прослойки рыцарства способствовало развитие то-
112
варно-денежных отношений и усиление политического влияния го-
рожан. В Штейре в начале XIV в. городские рыцари уже выступали
членами городского совета38. Очевидно, что пополнение городского
рыцарства в XIV в. осуществлялось и другим способом - путем при-
обретения бюргерами престижного рыцарского звания.
В целом в XIV в. численность рыцарства увеличивалась. В про-
цессе приобретения экстерриториальных владений в княжестве кня-
зья передавали их в лены, а ленников прежнего господина признава-
ли своими служилыми людьми и предоставляли им рыцарские зва-
ния. Не случайно в это время в документах появился термин
Landleute (земские люди), отражавший новый статус рыцарства в
обществе39.
Сословие прелатов начало формироваться во второй половине
XIII в., именно тогда епископ Секкау неоднократно появляется во
главе духовенства Штирии40. В 1313 г., когда отдельные представи-
тели сословий по желанию Якова Арагонского были поручителя-
ми брака Фридриха Красивого с Елизаветой, он выступал в качест-
ве главы штирийских прелатов. Это место он удерживал также
позднее. В том же 1313 г. при упомянутом заключении брака епи-
скоп Бернхард Нассауский был предводителем “прелатов Авст-
рийского герцогства” (praelati ducatus Austrie); постоянное предста-
вительство епископства Пассау в ландтаге в лице самого епископа
или его делегатов впервые появилось в 1406 г.41 В том же году епи-
скоп Фрейзингенский также впервые выступил в качестве предста-
вителя австрийского земского сословия. В целом прелаты доволь-
но редко участвовали в решении политических вопросов на ландта-
ге, главным образом в тех случаях, когда речь шла о церковных
владениях42.
Политическая активизация австрийского бюргерства происхо-
дит в середине XIII в. Это связано с периодом междуцарствия в кня-
жестве. Выше уже отмечалось, что именно тогда начался рост само-
стоятельности австрийских городов, в первую очередь Вены. Ко
времени правления Отакара относится значительное число грамот,
фиксирующих городские права того или иного города. Сам Отакар
проводил непоследовательную политику в отношении австрийских
городов. Впервые горожане как представители своего сословия упо-
минаются в качестве свидетелей Земского мира 1276 г., изданного
Рудольфом I после прихода к власти в Австрии43. С одной стороны,
это свидетельство политического влияния бюргерства в княжестве в
конце XIII в., но с другой - распространялось оно только на Вену.
Стихотворный источник 1296 г., отражающий интересы феодалов
Австрии, повествует о восстании министериалов в 1295 г. против
Альбрехта I и о том, что следует привлекать горожан к участию в
сословных собраниях44. В награду за верность князю во время вос-
стания Альбрехт I предоставил горожанам Вены привилегию, воз-
вратив им права, которые они имели при Рудольфе I45.
113
В 1308 г. Альбрехт I был убит. Его сыновья покинули Авст-
рию, чтобы отомстить убийце. В княжестве вновь началось восста-
ние министериалов против центральной власти. Горожане Винер-
Нойштадта проявили колебание и готовы были присоединиться к
восставшим46. Город Глогнитц перешел на сторону восставших, и
там состоялось собрание штирийских и австрийских феодалов47.
Восставшие (по некоторым известиям) намеревались передать Ве-
ну баварскому герцогу48. Резко обострилась международная обста-
новка49. В такой сложной ситуации Вена осталась верна князю, в
восстании приняли участие только два представителя городского
патрициата, которые были казнены герцогом после подавления
восстания50- По просьбе венцев он в 1312 г. издал для города приви-
легию, согласно которой иноземным купцам запрещалось вести
здесь между собой торговлю, они могли торговать только с горо-
жанами.
В 1313 г. между Фридрихом I Красивым Габсбургом и Арагон-
ским королем был заключен договор, касающийся предстоящего
брака Фридриха с арагонской принцессой Изабеллой. С австрийской
стороны в качестве свидетелей при заключении договора среди про-
чих присутствовали представители городов51. Таким образом, влия-
ние городского сословия в Австрии в первой половине XIV в. значи-
тельно усилилось.
С середины XIV в. города становятся главной движущей силой
экономического развития Австрии. К концу XIV в. только в Ниж-
ней Австрии насчитывалось 17 княжеских городов и четыре рынка,
а также 20 городов и около 220 рынков, находившихся вне сферы
действия герцогской юрисдикции; в Штирии 13 княжеских городов
и 22 рынка, семь патримониальных городов и около 30 рынков; в
Каринтии четыре княжеских города и около 12 рынков, семь пат-
римониальных городов и около восьми рынков52. Одновременно,
по мере укрепления экономики городов, возрастало политическое
значение городского сословия в княжестве. В период междоусоби-
цы между братьями Альбрехтом III (1364—1386) и Леопольдом Габс-
бургами в 1370 г. феодальной знатью княжества был создан совет
из феодалов и горожан сроком на четыре года для финансового уп-
равления княжескими “земствами и владениями, областями, города-
ми и рынками” (Lander und Herrschaften, Gebiete, Stadte und Markte)
с правом их налогообложения53. Помирить братьев не удалось,
и в 1373 г. герцогство между ними было разделено. В 1376 г. враж-
да вспыхнула вновь, и Альбрехт III начал собирать городское опол-
чение54. В 1386 г. Леопольд III погиб, а Альбрехт III вновь объеди-
нил княжество. Наконец, в 1406 г. представители городского сосло-
вия впервые совместно с представителями трех других сословий
Австрийского герцогства (господа, рыцари, прелаты) выступили
третейскими судьями в споре между герцогами Альбрехтом V и
Вильгельмом55. Документ от 6 августа 1406 г., подписанный участ-
114
никами заседания, знаменует собой первое собрание австрийского
ландтага, на котором сословия выступили как организованная по-
литическая сила австрийского княжества56. Представители этих че-
тырех сословий составили в будущем четыре палаты австрийского
ландтага, которые защищали интересы сословий графов и баронов
(высшей светской знати княжества), прелатов (высшего духовенст-
ва), рыцарства и горожан. В Первый ландтаг вошло более 100 че-
ловек, в том числе 18 представителей знати (граф Хардегг, 17 баро-
нов и выходцев из знатных министериальных родов), 62 рыцаря,
26 прелатов, представители 21 австрийского города. Участники от
трех первых сословий названы поименно, от городского сословия
упомянуты безымянные бургомистры, члены городских советов и
бюргеры, что делает невозможным определить их число, равно как
состав первого австрийского ландтага в целом. Можно лишь с уве-
ренностью утверждать, что перевес оказался на стороне австрий-
ского рыцарства. Все сословия поклялись в верности княжеской
власти и обязались помогать ей сохранять мир в княжестве. Доку-
мент был скреплен печатями всех присутствовавших представите-
лей сословий.
Термин “ландтаг” в то время в Австрии не употреблялся, новое
политическое образование в источниках обозначалось как Land-
schaft. Впервые этот термин упоминается в документе Альбрехта III
1373 г., в котором говорится о “Herren, Ritter und Knechte, Stadte...
und auch die gemain der landschaft”57. Оформление сословий в конце
XIV - начале XV в. и образование ландтага - это важные вехи на пу-
ти становления территориального австрийского княжества.
1 См.: Колесницкий Н.Ф. Политическая борьба в германских землях в XIII-
XV вв. и возникновение ландтагов // Социальные отношения и политическая
борьба в средневековой Германии (X-XVI вв.). Вологда, 1985. С. 62-63.
2 Urkundenbuch des Landes ob der Enns. Wien, 1856. Bd. II. S. 399. № 272. Далее:
OOUB.
3 Monumenta Germaniae Historica. Scriptores. T. XII. S. 236. (Далее: MGH).
4 MGH. SS. T. IX. S. 643, 792; T. XVII. S. 393; T. IX. S. 173.
5 Колесницкий Н.Ф. Феодальное государство (VI-XV вв.). М., 1967. С. 138.
6 LuschinA. Osterreichische Reichsgeschichte des Mittelalters. Bamberg, 1914. S. 212.
7 Schwind E., Dopsch A. Ausgewahlte Urkunden zur Verfassungsgeschichte der
deutsch-osterreichische Erblande im Mittelalter. Innsbruck, 1895. S. 127. N 64;
S. 190. N 102.
8 MGH. Legum. Sect. 4: Constitutiones et acta publica imperalorum et regum.
Hannoverae, 1896. Bd. II. N 440.
9 Luschin A. Osterreichische Reichsgeschichte. S. 212.
10 Vancsa M. Geschichte Nieder- und Oberosterreichs. Wien, 1966. Bd. II. S. 213.
11 MGH. Legum. Sect. 4: Constitutiones... Bd. II. N 449.
12 Schwind E., Dopsch A. Op. cit. S. 125. N 65.
13 Ibid.
Luschin A. Osterreichische Reichsgeschichte. S. 212.
15 Schwind E., Dopsch A. Op. cit. S. 126. N 64.
115
16 Feldbauer P. Herrschaftsstruktur und Standebildung. Beitrage zur Typologie der
osterreichische Lander aus ihren mittelalterlichen Grundlagen. Wien, 1973. Bd. I.
S. 20.
17 MGH. Diplomata regum et imperatorum Germaniae. Heinrici IV diplomata. Hanno-
verae, 1898. Bd. I. S. 4, N 3.
18 Urkundenbuch der Babenberger. Wien, 1968. Bd. IV. S. 60. N 627; S. 60. N 630;
S. 83. N 675. (Далее: BUB).
19 Колесницкий Н.Ф. К вопросу о германском министериалитете Х-ХП вв. // )
Средние века. М., 1961. Вып. 20. С. 37-38. '
20 Там же. С. 39.
21 Schwind Е„ DopshA. Op. cit. S. 55 ff. N 34; Art. 34, 66.
Schwind E„ DopshA. Op. cit. S. 127. N 64. S. 102, N 190.
23 Doblinger M. Die Herren von Wallsee. Ein Beitrag zur osterreichischen Adelsges-
chichte // Archiv fur osterreichischen Geschichte. Wien, 1906. Bd. 27. N 95.
S. 235 ff.
24 Fontes rerum Ausriacarum. Wien, 1850. Bd. 11/69. S. 527. N 392; Feldbauer P. Op.
cit. S. 41. (Далее: FRA).
25 FRA. Bd. II/ll.S. 133. N 133.
26 FRA. Bd. 11/33. S. 108. N 91.
27 MGH. Deutsche Chroniken. Bd. VI/1. S. 18 ff.
28 FRA. Bd. II/ll.S. 133. N 133.
29 "... города и рыцари и кнехты земства Австрия” (stete und ritter und chnappen
von dem Lande ze Osterreich) // Schwind E., Dopsch A. Op. cit. S. 125. N 63.
30 “...gesprech mit lantherren, rittem und chnechtes im Osterreich, di darzu gehorten”
(Ibid. S. 148. N 77).
31 Feldbauer P. Op. cit. S. 49.
3 2BUB.Bd. I. S. 217. N 165; S. 230. N 172; Bd. II. S. 158. N 319; S. 264. N 415; S. 173.
N 334; S. 264. N 415.
33 Luschin A. Osterreichische Reichsgeschichte. S. 222.
34 Feldbauer P. Op. cit. S. 54.
35 Vancsa M. Op. cit. II. S. 70.
36 Feldbauer P. Op. cit. S. 54.
37 Mitterauer M. Formen adeligen Herrschaftsbildung im hochmittelalterlichen Osterre-
ich. Zur Frage der “autogenen Hoheitsrechte” // Mitteilungen des Instituts fur osterre-
ichishe Geschichtsforschung. Wien; Koln; Graz, 1972. Bd. 80. S. 344.
38 OOUB. Bd. IV. S. 478. N 514; S. 500. N 536.
39 Колесницкий Н.Ф. Политическая борьба в германских землях... С. 65 и сл.
40 Steirmark. Remschronik // MGH. Deutsche Chronik V/I, 542; Luschin A. Osterre-
ichische Reichsgeschichte. S. 167.
41 Schwind E„ Dopsch A. Op. cit. S. 300; Lichnowsky E.M. Furst. Geschichte des Hauses
Habsburg / Urkunden-Regesten in Anhange hiezu von E. Birk. Wien, 1841. Bd. 5.
N 794.
42 Srbik H. Die Beziehungen von Staat und Kirche in Osterreich wahrend des
Mittelalters. Innsbruck, 1938. S. 70 ff.
43 Schwind E., Dopsch A. Op. cit. N 52; Frass O. Quellenbuch zur osterreichischen
Geschichte. Wien, 1956. Bd. I. N 100.
44 Hellbling S. S. 153, v. 743.
45 Dopsch A. Die Standegemacht in Osterreich zur Zeit Friedrichs des Schonen (1313)//
Mitteilungen des Instituts fur osterreichische Geschichte. Wien, 1942. Bd. 52.
S. 260.
46 MGH. SS. T. 9. S. 664, 819.
47 MGH. Deutsche Chroniken. V, 1272. S. 204 f., v. 98.
116
48 Huber A. Geschichte Osterreichs. Geschichte der Staatsbildung und des offentlichen
Rechts. Pr„ 1894. Bd. II. S. 42.
49 Dopsch A. Op. cit. S. 264.
50 MGH. SS. 9. 664, 819.
51 Luschin A. Handbuch der osterreichischen Reichsgeschichte. Bamberg, 1914. S. 214 f.
52 Lechner K. Die Bildung des Territoriums und die Durchsetzung der Territorialhoheit
im Raum des bstlichen Osterreich // Der deutsche Territorialstaat im 14. Jahrhundert.
Konstanz, 1971. S. 459.
53 Schwind E., Dopsch A. Op. cit. N 125.
54 Ibid. N 135.
55 Ibid. N 159.
56 Ibid. S. 300. N 159; Lichnowsky E. Regesten. Bd. V. N 789.
57 OOUB. Bd. VIII. S. 651.
М.В. Кузьмина
СОЦИАЛЬНОЕ И ИНДИВИДУАЛЬНОЕ
В АНОНИМНОМ ТРАКТАТЕ XIV ВЕКА
“LE MENAGIER DE PARIS”
Период XIV-XV вв. в истории Франции интересен тем, что яв-
ляется своеобразной переходной эпохой от средневековья к новому
времени. По образному выражению современного французского
историка Алена Демюрже, это время кризисов, свидетельствовав-
ших о том, что “средние века умерли, но сами еще не знали об
этом”1.
Вопрос о том, было ли это время периодом кризиса феодализма
в целом, некогда вызвал дискуссию как в зарубежной, так и отече-
ственной историографии2. Если XIII век считается временем расцве-
та французского государства, то начало XIV столетия - это уже обо-
стрение всех тех социально-политических противоречий, которые
привели страну к Столетней войне (1337-1453) являющуюся, впро-
чем, объективным этапом становления независимых государств -
Франции и Англии.
Социально-экономические и политические проблемы во Фран-
ции в XIV в. выразились, в частности, в том, что в деревне почти вез-
де восторжествовала денежная рента, что, в свою очередь, привело
к распространению института фьефа-ренты. Смысл ее заключался
в том, что рыцарю-вассалу за службу предоставлялась не земля
(фонд свободных земель во многих местах Франции был исчерпан),
а денежная пожизненная рента. Положительным моментом этого
явления было то, что увеличивался рыцарский контингент в коро-
левской армии (это в известной степени содействовало сплочению
французского дворянства вокруг короля). Однако сокращение сво-
бодного фонда земель - основы вассальных связей между крупными
феодалами и их рыцарями - вело к экономической неустойчивости
дворянства. Благодаря же довольно широкой практике покупки зе-
мли чиновниками, буржуа (верхушкой городского сословия) и даже
отдельными крестьянами, многие сеньориальные прерогативы пе-
решли к ним, а это несколько “размывало” правовые границы меж-
ду дворянами и недворянами.
Впрочем, старое (родовое) дворянство без особых проблем во-
шло в мир финансовых должностей, где конкуренцию им могли со-
ставить так называемые новые дворяне из числа анноблированных
представителей недворянских сословий. Старое дворянство не от-
вергало анноблированных, оно просто “зарезервировало” монопо-
118
лию на определенные должности. Как отмечает А. Демюрже, спе-
циализация карьерных должностей в финансовой, юридической, во-
енной сфере сопровождалась пополнением кадров из определенных
социальных слоев, но дворянство все же оставалось той социальной
моделью, к которой стремились и средством достижения которой
была выгодная должность3.
Быть чиновником на королевской службе - вот цель многих тех,
кто по рождению принадлежал к буржуа - богатым выходцам из
числа менял, суконщиков, меховщиков. Успешная карьера более,
чем в других городах, была возможна в Париже, где находился Пар-
ламент и Счетная палата и другие учреждения королевской админи-
страции.
XIV-XV вв. - время рождения сословной монархии и укрепления
королевской власти, заинтересованной в увеличении количества
людей, обязанных ей своим процветанием. Р. Фавтье, один из круп-
нейших французских историков, писал по поводу менталитета коро-
левских чиновников (конец XIII - начало XIV в.): отныне мы можем
констатировать у большинства из них чрезвычайную страсть к инте-
ресам суверена, к его правам... Королевская служба представляется
более прибыльной и почетной4. Временное ослабление королевской
власти при Карле VI Безумном, правившем с 1380 по 1422 г., не по-
мешало распространению в XIV-XV вв. идеи, что король - гарант
гражданского порядка, заботящийся о своих подданных мудрый хри-
стианский правитель5.
Заинтересованность представителей верхушки городского со-
словия (буржуа), а вместе с ними и чиновничества, многие предста-
вители которого были кровно и родственно с ней связаны, в твердой
королевской власти была сильнее, чем у дворянства6. Анонимный
автор “Journal d’un bourgeois de Paris’’ невольно проявил высокий
уровень понимания интересов государства, написав: “...народ хотел
мира, тогда как дворяне, которых он ненавидел, желали только вой-
ны.. ,”7. Однако приверженность буржуа своим узкосословным инте-
ресам в XIV в. столкнулась с необходимостью сочетать их с интере-
сами государства. Уже на собрании сословий в 1355 г. была предпри-
нята попытка реформы его центрального аппарата. В частности,
были поставлены следующие вопросы: об отставке скомпрометиро-
вавших себя высших должностных лиц; о введении подоходного на-
лога, обязательного для “благородных” сословий - духовенства и
дворянства и даже для королевской фамилии8.
Таким образом, по многим параметрам XIV-XV вв. можно было
бы назвать временем “fecondation”, т.е. “генезиса, рождения”, а не
кризиса9. Своеобразие же любого переходного периода заключает-
ся, вероятно, в том, что наряду с новыми явлениями (как ярко выра-
женными, так и латентными) в нем всегда присутствуют характер-
ные черты предыдущей эпохи, закрепленные традицией и време-
нем. Прежде всего это касается ментальностей.
119
Проблеме ментальностей и связанным с ней вопросам духовной
жизни, межличностных отношений посвящено множество исследо-
ваний как зарубежных, так и отечественных авторов. Отмечу лишь
те, что каким-то образом использованы в данной работе. Ю.Л. Бес-
смертный уделил много внимания этой проблематике в книге
“Жизнь и смерть в средние века”, а также в вышедших под его ре-;
дакцией и с его статьями сборниках “Частная жизнь. Человек в ми-
ре чувств”, “Частная жизнь. Человек в кругу семьи”10. Из последних
работ, на мой взгляд, заслуживает внимания работа Ю.П. Малинина !
“Общественно-политическая мысль позднесредневековой Франции
XIV-XV веков”11. Из зарубежных работ интересны книги Э. Марте-
на “Средневековые ментальности XI-XV вв.” и Ж. Делюмо “Грех
и страх”12.
Формирование индивидуального самосознания и роль менталь-
ности в этом процессе в период социально-экономических измене-
ний - предмет нашего анализа на примере трактата конца XIV в.
Анонимный трактат конца XIV в., известный как “Le Menagier
de Paris” (время создания между 1392-1394 гг.), - редкий образец
нравоучительной литературы, написанный богатым парижским бур-
жуа для своей молоденькой жены не только на случай ее вдовства
(автор трактата, судя по всему, был человеком довольно зрелым),
но и как руководство в их совместной жизни13. Известный француз-
ский историк Ж. Фавье назвал этот трактат учебником для пример-
ной супруги, в котором “нетрудно обнаружить явное беспокойство
мужчин перед лицом все возраставшей женской властности”14, но,
кроме того, трактат - еще и психологический портрет человека,
озабоченного проблемой сохранения мира в семье. Очевидно, что
мотивы, побудившие автора взяться за перо, были обусловлены, в
том числе ментальными установками и жизненным опытом.
Трактат интересен прежде всего тем, что впервые в Северной
Франции появился труд, автором которого был не дворянин или че-
ловек духовного звания, а буржуа. Та социальная роль, которую к
концу XIV в. в жизни французского общества стали играть коммер-
санты, юристы и советники короля (многие из них были буржуа),
способствовала появлению в их среде лиц, испытовавших потреб-
ность и имевших возможность заняться литературным творчеством.
Тему, которой посвятил парижский буржуа свою книгу, нельзя
назвать новой. Уже в 70-х годах XIV в. увидела свет “Книга рыцаря
Делатур Ландри”15, предназначенная дочерям, да и другой назида-
тельной литературы, вышедшей из-под пера лиц духовного звания,
было предостаточно. Однако впервые благодаря “Le Menagier de
Paris” мы можем соприкоснуться с внутренним миром человека, ни-
чем не связанного - ни происхождением, ни образом жизни - ни с
дворянством, ни с духовенством.
Слово “le menagier”, как пишет Ж. Пишон (один из издателей
трактата), фигурировало в качестве названия всех его четырех из-
120
вестных списков и поэтому использовано в издании 1846 г. (сам ав-
тор трактата ничего не сообщил о роде своих занятий, но по ряду ко-
свенных свидетельств можно заключить, что он был близок кругу
адвокатов и судейских чиновников). Однако с переводом этого сло-
ва на русский язык связаны некоторые сложности. Прежде всего
они обусловливаются многозначностью слов “menage, menagier”,
в старофранцузском языке. Авторитетный “Словарь старофранцуз-
ского языка и всех его диалектов с IX по XV век” Ф. Годфруа начи-
нает ряд синонимов со слова “mesnage” - дом, манор, члены одного
хозяйства, a “mesnagier” определяет как “домочадец, эконом, управ-
ляющий”16. Другой словарь, “Le Grand Robert de la langue francaise”,
дает такие значения слова “menager”: домашняя жизнь, включающая
все материальные аспекты, все, что касается доходов и внутреннего
распорядка и быта семьи, а также “управление домашними делами,
экономия”17. “Словарь утерянных смыслов” (составители А. Дюшен
и Т. Ленэ) глагол “menager” определяет как “управлять, вести забот-
ливо дела, направлять”18.
Очевидно, что адекватный перевод слова “le menagier” на рус-
ский язык весьма затруднителен. Наиболее близкими по смыслу
будут словосочетания “хозяин дома”, “глава семьи”. В статье же
представляется оправданным перевести “le menagier” как “Домо-
хозяин”.
Молодая жена (а ей, по словам “Домохозяина”, ко дню бракосо-
четания было 15 лет)19 предстает в роли ученицы, получающей
в первую очередь наставления в вере (как основе всех добродете-
лей), а затем уже и практические советы, которые, хотя и не выхо-
дят за рамки этих самых добродетелей, порой все-таки вступают с
ними в определенное противоречие, что не может не порождать
проблемы нравственного порядка.
Степень подобного расхождения между идеальным и реальным
может быть вариантом социальной приспособляемости индивида,
показателем его индивидуальной способности к адаптации к тому
обществу, членом которого он становится, осваивая характерные
для данного общества “структуры мышления”20 в ходе своей практи-
ческой деятельности.
В этом смысле такие источники, как “Le Menagier”, являются
ценным материалом, “морализирующие сентенции” которого, вы-
сказывания по тому или иному случаю могут быть весьма перспек-
тивны в плане научного анализа. Как отметил Ю.Л. Бессмертный,
“судя по ним, удается порой восстановить разрыв между предписы-
ваемым поведением и действующим обычаем”21, а также выявить
структуры мышления, тесно связанные с социальной психологией,
когда анализируются так называемые статичные и динамичные зо-
ны общественного сознания. Для средневековой мысли такой ста-
тичной зоной было христианско-нравственное сознание, в котором
ментальность запечатлена наиболее глубоко. В то же время остает-
121
ся очень важным вопрос о соотношении социального и индивидуаль-
ного в социальной психологии22.
Человек, появляясь на свет, застает определенные социально-
экономические условия, ему приходится усваивать культуру совре-
менного ему общества, но при этом неизбежно вырабатываются и
присущие только ему-взгляды. Другими словами, речь идет о много-
вариантности индивидуального сознания. По мнению Л.С. Выгот-
ского, среда не есть остановка развития, т.е. некий фактор, непо-
средственно определяющий поведение личности. Она представляет
собой именно условие осуществления деятельности человека и ис-
точник развития личности, когда происходит овладение обществен-
но-историческим опытом, миром, идет процесс самоосуществления
индивидуальности23.
Индивидуальность автора трактата “Le Menagier” как раз и
проявилась в тех советах и рекомендациях, которые он на правах
мужа и старшего по возрасту дает своей жене. Индивидуальное же
сознание - это микромир, во многом повторяющий макромир24, но
при этом вмещающий то особенное, что присуще конкретному ин-
дивиду.
Безусловно, основополагающие христианские нормы морали -
это непререкаемый авторитет в деле наставления жены, которая,
помимо всего прочего, нашему герою еще и сестра во Христе. Суще-
ственная часть трактата посвящена изложению основ христианской
этики, которая определяет положение мужа в семье как главенству-
ющее. И в этом смысле буржуа, несомненно, был выразителем гос-
подствующего в общественной мысли Франции конца XIV в. созна-
ния, для которого нормы христианской морали - первооснова миро-
воззренческой позиции, но именно первооснова25.
Ю.Л. Бессмертный, анализируя записки Септиманской графини
Дуоды (IX в.), отмечал разрыв между “планом содержания” и “пла-
ном выражения”. При первом ознакомлении с воззрениями Дуоды
может создаться впечатление полного их соответствия принятым
христианским догмам, однако, когда она пытается своими словами
охарактеризовать элементы христианского мироздания, то подменя-
ет абстрактное религиозное философствование житейскими реали-
ями. Налицо два плана - один воспроизводит общепринятые воззре-
ния, другой, частично скрытый под первым, отражает своеобразие
позиции автора. И этот, второй, план подчас “перекрывает” первый.
Графиня Дуода хорошо осознает, какую роль играет знать в жизни
каролингского общества, и борьбу за личный успех в этой жизни
воспринимает “как обычные элементы поведенческого стандарта
знати, так что самый этот стандарт как бы канонизирует индивиду-
алистические тенденции”, тесно связанные с тем местом в общест-
венной иерархии, которое занимают представители знати26. Очевид-
но, можно провести некую аналогию и сказать, что положение бур-
жуа в обществе конца XIV в. тоже способствовало закреплению в их
122
сознании таких стандартов поведения, которые напрямую были свя-
заны с достижением личного успеха.
Итак, первый план - общепринятые воззрения. Выбранная авто-
ром трактата форма большинства поучений - совет - в полной мере
это подтверждает. Предупреждая жену об опасностях греховного
пути, - ибо грех страшен не только тем, что портит природу челове-
ка, но и тем, что распространяется на других, нарушая единство лю-
дей перед Богом и единство людей с Богом, в том числе единство му-
жа и жены, он советует ей хранить верность. Ибо “... всякая невер-
ность образу Божию... всякий разрыв с Богом означает и наруше-
ние человеческого единства (...) Эта неверность не в силах отменить
естественное единство человеческого рода, ибо образ Божий, как
бы он ни был запятнан, нельзя уничтожить, однако она разрушает
союз духовный, что можно назвать в уничижительном смысле инди-
видуализацией, когда человечество распыляется на множество ин-
дивидов с неистово противоборствующими устремлениями”, - писал
современный католический философ А. де Любак27. Считалось, что
порождаемый грехами внутренний раздор индивида с самим собой
сопутствует раздору социальному. В трактате эта индивидуализация
или, как ее определяет буржуа, “singularite” (что можно перевести
как “обособленность” и как “странная особенность”), является од-
ной из ветвей греха гордыни, т.е., согласно католическому учению,
корнем всех смертных грехов.
“Парижский домохозяин”, говоря о “singularite”, имел в виду сле-
дующее: “... человек делает и говорит то, что никто другой гово-
рить и делать не будет, желая тем самым возвыситься и стать осо-
бенным, ни на кого не похожим в словах и делах - во всем, чем вы-
зывает к себе ненависть”28.
Жан Жерсон (современник автора “Le Menagier”), известный
теолог и канцлер Парижского университета, чьи проповеди предна-
значались куда более широкому кругу прихожан, чем наставления
мужа жене, говоря о грехе “обособленности”, отмечал: “...восьмая
степень смирения - ничего не делать в обособлении, но только со-
обща, посоветовавшись друг с другом, по примеру Святых Отцов,
которые так делали”29. Человек, впавший в грех обособленности,
хочет возвыситься над себе подобными, равными перед Богом, -
возвыситься над членами своей социальной группы, в которой со-
хранение ими своего социального статуса, социального реноме иг-
рает большую роль. Однако в семье-роде (линьяже), заинтересо-
ванной в процветании и возвышении своих членов, нормативное по-
ведение вполне может сочетаться и не вполне совпадать с поведе-
нием личности. Общество (и на уровне государства, и на уровне со-
циальной группы) регулирует поведение индивида, но оно не в со-
стоянии контролировать полностью его сознание, в котором обще-
принятый вариант поведения и моральные нормы странным и уди-
вительным образом могут сочетаться и взаимодополняться или па-
123
раллельно развиваться с присущим только этому индивиду типом
мышления.
“Парижский домохозяин” всячески хотел показать, что он сто-
ронник традиций, принятых в его кругу: “...знайте, дорогая сестра,
что мне довольно, чтобы вы делали так, как ваши добрые соседки
делали своим мужьям, которые были того же звания, что и мы, и как
ваши родственницы своим мужьям того же звания, что и мы... я хо-
рошо знаю, что вы принадлежите к более именитому роду, чем я, и
этого довольно, ибо, слава Богу, женщины вашего рода так хороши,
что и без меня они вас поправят, если что-то узнают от меня или
как-то иначе... И это для вашей славы и любви, а вовсе не для того,
чтобы служить мне... преисполненному жалости и сострадания к
вам, которая уже давно не имеет ни отца, ни матери, никого рядом
из ваших родственников, никого, от кого бы вы в ваших личных ну-
ждах могли бы получить совет...”30.
Умение дать совет и воспользоваться им, если нужно, расценива-
лось как проявление важной христианской добродетели, а именно -
смирения31. Смирение - лейтмотив всех наставлений “Парижского
домохозяина”, для которого оно - основа нормальных супружеских
отношений, однако вряд ли можно говорить об однозначно импера-
тивном тоне его наставлений. Скорее это все-таки советы, предпо-
лагающие одновременно и рекомендацию, и соответствующее ре-
шение. Вероятно, супруг учитывал, что на поступки жены может по-
влиять уже воспринятая обществом идея выбора совета: тот, кто его
просит, не обязан следовать совету, если он не нравится32.
Любопытен следующий момент. Казалось бы, моральные уста-
новки, лежащие в основе христианского учения, которые наш герой
последовательно излагает жене, должны бы быть ею уже усвоены в
лоне семьи (хотя она рано ее лишилась) в качестве обязательных
для всякого христианина (стоит упомянуть в связи с этим “Азбуку
для простых людей” Жана Жерсона - “ABC des simples gens”, в кото-
рой кратко и просто истолкованы основные понятия веры, говорит-
ся о грехе, рае, аде, раскаянии). Новобрачная имела перед глазами
пример семейной жизни родителей и других родственников, но муж
упорно внушает ей нечто, казалось бы, для обоих очевидное. Этому
есть объяснения. Во-первых, юный возраст жены, во-вторых, сопер-
ничество между старыми и молодыми членами общества за право
создать семью в условиях то прекращавшейся, то возобновлявшей-
ся Столетней войны, когда гибель людей на войне и от постоянных
эпидемий разрушила сотни семей. В этих условиях статус женщин
повысился, их подчиненное положение вызвало полемику в общест-
ве (в частности, в связи с “Романом о Розе” - очень популярном в
средние века поэтическом произведении, входившем в перечень
книг тогдашнего образованного человека). Его авторами были два
клирика Гийом де Лоррис и Жан де Мён, жившие в XIII в. Кстати
сказать, автор “Парижского домохозяина” цитирует “Роман о Розе”.
124
Не касаясь философской концепции этого произведения, нелишне
отметить, что женщина в нем - Прекрасная Дама - выступает преж-
де всего как объект страсти. В полемике, в частности, приняли уча-
стие Кристина Пизанская (1365-1430) - французская писательница,
защитница женского достоинства, и Жан Жерсон33.
Автор трактата, видимо, по-своему воспринял эти тенденции
в обществе. Отсюда его почти мелочная регламентация всего, бо-
язнь отступить от общепринятого. Напоминая жене, когда нужно
идти к мессе, советуя, как одеваться и причесываться, с кем общать-
ся по дороге, а с кем нет, как держать себя во время мессы, он доба-
вляет, что все следует делать по старинке, пренебрегая всяческими
новшествами34. Он призывает жену полагаться во всем на Божьи ус-
тановления, оградить себя и в итоге семью от разрушающего воз-
действия извне. Буржуа как муж и христианин стремился удержать
молодую жену на том пути, идя по которому, они смогут сохранить
семью, избежав многих соблазнов.
Христианская этика - вот тот фундамент, на котором строится
здание семейных отношений. Этот пласт сознания автора трактата
можно отнести к статичному массиву, ставшему частью ментально-
сти и еще не испытавшему на себе разрушительного воздействия ка-
ких-либо новых идей и учений. Как бы чувствуя некую угрозу, па-
рижский домохозяин постоянно нагнетает страх, описывая и пере-
числяя грехи и их разновидности, - им в трактате уделяется гораздо
больше места, чем добродетелям. Делается это не только для того,
чтобы предостеречь жену от того или иного греха; усиливая эмоци-
ональную сторону описания, автор добивается закрепления в созна-
нии жены всех ужасных последствий грехопадения для будущей веч-
ной жизни, преследуя вполне реальные цели. Рассуждения о вполне
земных вещах переплетаются у него с рассуждениями о вечном:
“...есть мужчины и женщины, искушаемые Дьяволом тремя спосо-
бами. Первый - когда творение Божье - человек радуется тому до-
бру, которое совершил; второй - когда человеку нравится, если его
хвалят за его поступки; и третий - когда человек делает добро в на-
дежде пользоваться доброй славой и прослыть достойным челове-
ком. И эти лицемеры похожи на дурно пахнущий навозом сад ... ли-
цемеры прикрываются внешней добродетелью в надежде обрести
друзей, приумножить имущество или получить лучшую должность,
которых они не имеют и которых недостойны...”35.
Спасение же заключается в строгом следовании предписаниям,
как отметил Ж. Фавье36. Что понимал автор “Парижского домохо-
зяина” под спасением и грехом. Спасение и грех - два взаимосвязан-
ных понятия. Средневековый человек особенно остро переживал
свою греховность, постоянно пребывал в состоянии тяжелой борь-
бы души и тела, т.е. перед искушением, - первоосновой греха,
а грех - это прежде всего смерть души. В сословном обществе поня-
тие “грех” постепенно обрело сословный характер. Если изначаль-
125
но грех был понятием нравственным, то с течением времени
(XII—XIII) и признанием наличия в обществе сословий (etats) распро-
странилась точка зрения о существовании особых дьявольских
обольщений, которым подвержены представители тех или иных со-
словий. «Каждому “etat” отводились собственные грехи и пороки.
Моральная и духовная жизнь социализировалась по законам обще-
ства “etats”», - писал французский историк Ж. Ле Гофф37. Другой ис-
следователь Ж. Делюмо, опираясь на некий хранящийся в Нацио-
нальной библиотеке в Париже манускрипт 1390 г., отметил эту су-
ществующую в сознании современников автора “Le Menagier” связь
между грехами и социальным статусом38.
Жена для автора трактата - прежде всего сестра во Христе. Он
ее так и называет “милая сестра”, “прекрасная сестра”, подчерки-
вая их единство в Боге. А цель своего труда определяет так:
“... снискать любовь Бога и спасение души и дать вам в этой жиз-
ни мир, который необходимо иметь в замужестве... Спасение души
и душевное спокойствие - вот две вещи, особенно необходимые”.
Дальше он весьма последовательно проводит мысль, согласно ко-
торой, согрешить против мужа - значит согрешить против Бога.
Те же жены, которые не соблюдают норм поведения, “не умеют
хранить честь своего сословия, и не только своего, но и своих му-
жей, и своего линьяжа”, совершают преступление не только перед
Богом, но и перед близкими людьми, равными им по социальному
статусу39.
Неустойчивость политического и экономического положения
страны в конце XIV в., внутрицерковная неустроенность (как из-
вестно, с 1378 по 1417 г. - период так называемой схизмы, т.е. су-
ществование двух пап одновременно в Риме и Авиньоне) вынужда-
ли людей, стремившихся к стабильности, укреплять внутрисемей-
ные и внутриклановые связи, а в отношениях с церковью идти по
пути выполнения необходимых предписаний, не углубляясь в пери-
петии внутрицерковных проблем. По словам Ж. Фавье, доверие
к церкви объясняется инстинктом приспособления к реальным ус-
ловиям40.
Автор трактата идет дальше и противоречит себе самому. С од-
ной стороны, всякое конкретное действие и помысел, направлен-
ный против мужа, расцениваются им как грех не только по отноше-
нию к мужу, но и как грех нарушения заповедей Божьих. С другой
стороны, он призывает жену скрывать грехи мужа, что само по се-
бе тоже грех, ибо могло бы квалифицироваться как соучастие в
грехе41. Однако интересы семьи и линьяжа выступают на первое
место и диктуют человеку такое поведение порой в ущерб морали.
Если жена своей болтливостью нанесла урон делам мужа, - то это
свидетельство ее непокорности и опять же нарушение заповедей
Божьих42.
126
Смысл жизни женщины-христианки, а затем жены и матери -
заключается в укреплении семьи, она создает в доме уют для мужа
и детей, тогда как муж обязан материально обеспечивать семью
всем необходимым. Таково распределение обязанностей, из которо-
го проистекает неравное положение супругов: “...как мудрый и рас-
судительный сеньор в своем хозяйстве приказывает каждому слуге
нести свою службу и не мешаться в чужую, точно так же и Бог по-
велел, чтобы мужчина и женщина служили ему, выполняя разные
обязанности, но при этом помогали и поддерживали друг друга, за-
нимаясь каждый своим делом. Каждому он дал особые способности
и наклонности, соответствующие их предназначению”, - писала
Кристина Пизанская43.
С точки зрения норм христианской этики, в положении, занима-
емом женой в семье, нет ничего унижающего ее достоинства: если
муж берет на себя обязанности материального обеспечения семьи,
то на женщину, имеющую такого мужа, неизбежно ложится обязан-
ность по созданию соответствующих его положению условий жиз-
ни, забота о нем и детях. Конечно, ее положение нельзя назвать рав-
ным положению мужа, но их отношения тем не менее могут быть
уважительными и очень доверительными, но для этого необходимо
взаимно соблюдать условия сосуществования. Здесь, в семье, чело-
век чувствовал себя свободнее, он мог позволить себе в семье то, что
не одобрялось общественной моралью, члены семьи, связанные
кровно, получали друг от друга больше поддержки и участия, неже-
ли в обществе, и могли рассчитывать на более снисходительное к се-
бе отношение. Это касалось и подавляемой наружно чувственности,
которая в семье находила выход на законных основаниях. Если
“...церковь, - писал один из первых исследователей института бра-
ка, Г. Эйкен, - смотрела на брак как на необходимое зло, которое
приходилось допускать ради устранения большего зла, полного от-
падения от нравственного учения церкви”44, то в рамках семьи отно-
шения супругов обретали свое оправдание и, следовательно, выхо-
дили за рамки дозволенного церковью отношения полов исключи-
тельно для продолжения рода. Автор “Le M6nagier”, говоря между
прочим о том, что жена должна всячески заботиться о муже и убла-
жать его, когда он возвращается домой после тяжелого трудового
дня, намекает на некие радости и развлечения, приватные и тайные,
о коих он предпочитает умолчать45. Что это за “joies et esbatemens,
privetes, amours et secrets”, можно лишь догадываться, трактуя их как
предосудительные, но ясно и другое: наш герой не боится хотя бы
намекнуть на то, во что посвящены лишь муж и жена, рискуя быть
обвиненным в грехе сластолюбия, о котором он пишет, в частности,
следующее: “... грех сластолюбия... следствие греха обжорства,
ибо, когда дурной человек выпил и съел больше, чем должно, его
органы, расположенные вблизи живота, распаляются, искушаемые
соблазном, мысли начинают путаться... Затем переходят к дейст-
вию. И этот смертный грех имеет шесть ветвей. Первая - это когда
мужчина думает о женщине или женщина о мужчине, и оба получа-
ют от этих мыслей великое наслаждение. Вторая ветвь - это когда
человек пока лишь в мыслях допускает совершение греха, и если
еще не пребывает в нем, но делает все возможное для этого, ждет
часа и ищет место, где бы мог его совершить, и это ожидание греет
ему душу. И хотя грех еще не совершен, в Писании сказано: мысль
может быть признана за свершившееся дело, будь оно дурное или
доброе. И эта вторая ветвь, равно как и первая, зовется прелюбоде-
янием сердца (души. - М.К). Третья ветвь прелюбодеяния - это ко-
гда холостой мужчина или незамужняя женщина грешат друг с дру-
гом; и этот грех зовется блудом. Четвертая ветвь прелюбодеяния -
это когда мужчина имеет плотскую связь со своей кузиной или ма-
терью, или с родственницей жены, или с женщиной духовного зва-
ния; или женщина имеет дело с родственниками мужа накануне
праздников или в посты, или в праздники, или в те дни, когда муж-
чине не следует приходить к собственной жене, или к какой-либо
другой женщине, так как это чрезвычайно тяжкий грех, от которо-
го Бог предостерегает; или когда мужчина имеет дело со своей же-
ной или с другой женщиной, нарушая приличия, и против того, как
разум учит вести себя в браке... и об этом грехе не следует распро-
страняться, ибо сам Дьявол, который толкает людей на этот грех,
стыдится, когда его совершают. И еще: если кто-то постоянно раз-
вращает себя сам, зная, что это против природы, непристойно к се-
бе прикасаясь, отчего возбуждается, или каким-нибудь иным спосо-
бом, о котором и говорить где бы то ни было неприлично, кроме как
на исповеди, ибо каждый отлично знает, во всяком случае должен
знать, что любой мужчина может по-разному и очень тяжко гре-
шить со своей женой. И поэтому говорит Иоанн в Писании: “... тот,
кто непристойно ведет себя со своей женой, так сказать, вожделен-
но или просто ради удовольствия без цели продолжения рода, или в
святом месте, - тот совершает грех блуда... Шестая ветвь прелюбо-
деяния - грех против природы, т.е. развращение себя содомией, о ко-
торой мы читаем в Писании...”46.
Грех прелюбодеяния - один из семи смертных грехов - наш до-
мохозяин вроде бы однозначно осуждает с таким знанием дела, что
невольно вступает сам с собой в противоречия, описывая подобного
рода отклонения от предписанного. Негоже это делать примерному
христианину и мужу, который стремится создать семью согласно ка-
нонам. Настаивая на том, что супруги не должны скрывать грехи от
своих благоверных, он рассказывает жене эпизод из жизни знакомо-
го адвоката, имевшего жену и любовницу, которая родила ему дочь.
Жена адвоката, прознав о любовнице, посетила ее и пришла в ужас
от увиденной в доме любовницы нищеты. Она решила взять заботу
фактически о второй семье мужа на себя, чтобы он не был опозо-
рен. “Вот так поступают хорошие жены по отношению к своим
128
мужьям, и хорошие мужья по отношению к своим женам”, - заклю-
чает “Le Menagier”47.
А как же грех прелюбодеяния? Конечно, в основе супружеских
отношений должны лежать нормы христианской морали, но реаль-
ная жизнь ими не ограничивалась. «’’Домовод”* смотрел на вещи
трезво», - констатировал Ж. Фавье48: “...вы должны быть, - обра-
щался наш герой к жене, - очень любезны со своим мужем, а кро-
ме этого так к нему близки, как к никакому другому живому суще-
ству, - ближе, чем к вашим и его родственникам; вы должны очень
холодно относиться ко всем другим мужчинам и уже совсем отчуж-
денно к чересчур честолюбивым и ветреным молодым людям, у ко-
торых расходы намного превышают доходы и которые не имеют
ни земли, ни именитых родственников... а также к очень знатным
придворным сеньорам, особенно к тем мужчинам и женщинам,
кои имеют репутацию ведущих сладкую, веселую и распутную
жизнь”49.
Впрочем, как мы убедились, сам “Домохозяин” весьма сдержан-
но относился к изменам мужей. В его назидательных примерах на-
равне с библейскими сюжетами то и дело проскальзывают весьма
приземленные, но, видимо, долженствующие, по его мнению, лишь
подтверждать и иллюстрировать высокие образцы реальных исто-
рий. Да, жена должна быть близка и предана мужу, как та собака из
Ниора, которая умерла от тоски по хозяину на его могиле и чья пре-
данность вызвала у многих удивление50. Вот так, ни больше и не
меньше! В этом усматривали проявление покорности и смирения.
Недоступное многим понимание высокого Божественного “переве-
дено” в легко понимаемое земное, через которое Божественное ре-
ализуется. “... вы должны быть смиренны и покорны тому, кто бу-
дет вашим мужем... вы будете послушны ему и его приказаниям, ка-
кими бы они ни были... отданными всерьез или в шутку, даже если
эти приказания покажутся вам странными, трудными для исполне-
ния либо ничего не значащими или, наоборот, важными - в любом
случае вы должны все принимать как важное, ибо их вам отдает тот,
кто будет вашим мужем ... Доставляйте прежде всего удовольствие
тому, что будет вашим мужем”, так как его удовольствие должно
предшествовать вашему... Ведь из того, что Церковь есть подданная
Иисуса Христа, своего главы, и подчинена его приказаниям, боль-
шим и малым, точно так же жены должны подчиняться своим мужь-
ям и выполнять любые их приказания. Вы не должны быть надмен-
ной и дерзкой, не должны возражать тому, кто будет вашим мужем,
не противоречить ему, особенно при людях, ибо, согласно предпи-
санному Богом, жены подчинены своим мужьям как сеньорам...”, -
настойчиво повторяет наш буржуа, у которого перед глазами, види-
мо, было много примеров иного поведения. Жизнь постоянно вры-
* Так в книге Ж. Фавье, переведенной В.А. Никитиным.
5. Переходные эпохи
129
вается в его нравоучения, перемешиваясь с монотонными рассужде-
ниями о христианском долге, создавая причудливые, порой двусмыс-
ленные и неожиданные (автор этого не замечает) повороты. Всяче-
ски убеждая жену в том, что она должна общаться прежде всего с
людьми своего круга, он в качестве примера смиренного поведения
ссылается на поведение королей Франции: “...поскольку королевы
Франции - замужние женщины, они никогда не читают в одиночест-
ве запечатанные письма, если только они не написаны собственной
рукой их мужей... И потому, что столь знатные и столь уважаемые
дамы так поступают, незнатные, кои имеют столько же большую
нужду в любви своих мужей и нуждаются в добром имени, тоже
должны так поступать”51. Характерная примета времени: авторитет
короля был настолько высок, что его внутрисемейные отношения
мыслились как достойные подражания (хотя истинное положение
дел могло и не соответствовать представлениям).
Нужно быть моральным. “Двенадцатая ступень смирения озна-
чает смирение не только в сердце, но также и в том, как живешь, как
ходишь и ступаешь, как смотришь, говоришь, будь то в деревне или
в городе, в церкви, дома, среди людей знатных и незнатных, короче,
везде и всюду”, - утверждал Ж. Жерсон52. Автор “Le Menagier”, пы-
таясь очертить рамки дозволенного, описывает случаи жестокого
наказания жен за непослушание, однако, старается при этом не
слишком нагнетать страсти, ибо, по его словам, стремится “больше
рассказать, чем поучать”. Господь хранит ее от всех грехов, ее же
главная забота - это забота о муже и послушание ему, ведь он гос-
подин в доме. “Ибо многие женщины выигрывают через свое смире-
ние, а другие из-за своей непокорности отдаляют этим мужей от се-
бя и те их отталкивают”53. В конце концов, каждому - свое. Кристи-
на Пизанская полагала, что “люди не нуждаются в привлечении
женщин к тем делам, которыми ... поручено заниматься мужчинам.
Для женщин же достаточно выполнения предопределенных им
обычных обязанностей”54.
Рассказав истории о непокорных женах и постигших их наказа-
ниях, “Домохозяин” тут же оговаривается, что вовсе не собирается
наказывать подобным образом жену, так как он не настолько безу-
мен или жесток, не столь незрел разумом, чтобы испытывать ее ка-
ким-либо жутким способом. Мир в семье для него главное: “... доб-
рым смирением честная женщина может снискать любовь мужа,
ложным смирением или величайшим высокомерием вы так будете
его мучать, что этим разрушите себя и вашего мужа, и вашу семью”.
Иначе жене трудно ожидать от мужа верности. “Если вы не будете
покорны во всех делах, больших и малых, мужу, он будет вас уко-
рять и накажет, как и любого другого, кто его ослушается, а ведь вы
ему ближе всех. Если вы будете недостаточно послушны, то ваша
служанка из усердия или в виде услуги, или по какой другой причи-
не ему услужит и, найдя в ней такое послушание, он, покинув вас, до-
130
верит ей исполнение особых дел”55. Уход к другой женщине не был
редкостью, сам буржуа описал несколько таких случаев. Порой са-
ми женщины потворствовали подобному поведению мужей. Как пи-
шет Ж. Фавье, женщины видели в супружеских отношениях угрозу
деторождений. Поэтому супруга была заинтересована в изменах,
коль скоро они утихомиривали мужа, а рисковала при этом другая56.
Судя по тому, что рассказывает “Домохозяин”, женщина тоже не-
редко уходила к другому, более молодому мужчине. Если он сам и не
пережил подобную драму, то наверняка сталкивался с похожими си-
туациями, поскольку замечает: “Бог свидетель, я считаю, что, когда
два добрых честных человека женятся, все другие увлечения
(amours) отдаляются, прекращаются и забываются, кроме тех, кото-
рые связывают этих двух людей, и мне кажется, что, когда они на-
ходятся один подле другого, они оберегают друг друга более, чем
другие, они думают друг о друге... и знака не подадут и слова не про-
изнесут охотнее, кроме как один другому. А когда они расстаются,
то думают один о другом и говорят в своих сердцах: когда я его уви-
жу, я ему сделаю то-то и то-то, я скажу ему то-то, я ему доставлю
удовольствие так-то. И все их особенные удовольствия, их главные
желания и их чудесные радости будут в том, чтобы доставлять удо-
вольствия и быть верными друг другу, и если они любят друг друга,
им не составит затруднения ни послушание, ни взаимное уважение,
чего слишком мало между некоторыми...57. Как эти слова далеки от
скучноватых рассуждений на темы христианской морали. Напрасно
Ж. Фавье упрекнул “Домохозяина” в отсутствии настоящей стра-
сти58. Разве в этом пассаже не ощущается явная тоска по близким,
доверительным отношениям, значащим для героя гораздо больше,
чем страсть, которая быстро проходит? В его возрасте важнее лю-
бить и быть любимым, уважаемым и окруженным заботой. Похоже,
в реальности он склонен поступать так, как диктует ситуация и чего
хочет он сам, а не то, что требуют соображения высшего порядка.
Они придают его поступкам общую направленность, но решает он
все сам - это и есть проявление индивидуального сознания человека,
который достоин уважительного к себе отношения.
В некоторых особых ситуациях и женщина может согрешить
(например, вступить в греховную связь с другим мужчиной), но если
этот грех совершен ею во спасение мужа, то нельзя ее за это осуж-
дать. Буржуа призывает свою жену следовать нормам христианской
морали и ссылается на текст Писания, которому, как он говорит,
“следует верить, иначе мы не будем добрыми христианами”59.
В семье отношения между супругами, как уже говорилось, опре-
делялись не только нормами христианской морали и правилами по-
ведения, хотя во многом они строились по принятой в том или ином
обществе модели. Вертикаль “сеньор-подданный” вполне устраива-
ла “Домохозяина”, тем более что и церковь освящала и поддержива-
ла такие отношения. В доме, помимо мужа-господина, есть жена-хо-
5*
131
зяйка и подчиненные ей дети и слуги, которых она вправе наказать
или поощрить. Дом - это широкое поле самостоятельной деятельно-
сти женщины. В итоге и дела мужа становятся делами жены: “.. .ста-
райтесь сами лично доставлять ему радости - это то, что касается ва-
шего мужа, а что до его дел, то не позволяйте никому к ним прибли-
жаться, только вы можете себе это позволить; ваши же дела долж-
ны вестись вами и вашими детьми и близкими помощниками, кото-
рые обязаны вам подчиняться, - каждый согласно его положению,
а если они не делают этого, то вы можете их за это наказать”60. Ме-
жду мужем и женой складываются особые отношения доверитель-
ности и договора (некое подобие феодального договора между сень-
ором и его вассалом). Родственники, близкие друзья - люди такого
же социального положения, своего рода “большая семья”, оказыва-
ют влияние на своих членов, стремятся поддерживать свое реноме и
статус, однако она до некоторой степени бессильна в том, что каса-
ется отношений в “малой” семье - супружеской паре. Наш “Домохо-
зяин” ратует за особые отношения доверия, которые основываются,
в частности на семейных тайнах. Будучи, видимо, человеком добрым
и умным, он понимал, что мужья, как и жены, бывают дурными
(Кристина Пизанская писала: “Хотя многие женщины ... действи-
тельно жестоко притесняются мужьями, следует учитывать, что и
женщины бывают разными”61), а по сему утешал свою жену:
“... знайте, что если он (ваш муж. - М.К.) человек от природы ра-
зумный, то он ничего не будет приказывать без причины и не заста-
вит вас выполнять бессмысленную работу. Известно же, что есть та-
кие жены, которые вопреки здравому смыслу зло критикуют своих
мужей и выискивают у них недостатки, причем, желая произвести
впечатление и выглядеть мудрыми и хорошими хозяйками, часто де-
лают это при посторонних, что особенно плохо. Я не хочу сказать,
что им не следует всего знать или что мужьям лучше от них что-то
скрывать, однако жена должна все сказать мужу в сторонке, а муж
может это выслушать из учтивости и по желанию, а не потому, что
находится под пятой жены, чей долг в присутствии людей со смирен-
ным видом у мужа все спрашивать. Ибо при посторонних, дабы по-
казать свою покорность и сохранить честь мужа, не должна она и
слова произнести, так как людям, которые ее услышат, может пока-
заться, что муж приучен перед нею отчитываться, тогда как жены
могут делать замечания только с разрешения мужа, ведь в против-
ном случае они будут играть роль госпожи, и за это им самим будут
сделаны замечания, а их мужьям будет великое унижение...”62.
Как видим, поведение мужа и жены на людях, в обществе регла-
ментировалось гораздо более жестко, чем в кругу семьи. Люди как
бы играли друг перед другом роли, закрепленные за ними опреде-
ленным общественным порядком. Каждый должен был знать свое
место ( о чем свидетельствуют и королевские ордонансы, запрещав-
шие, например, незнатным людям заниматься соколиной охотой.
132
а проституткам носить серебряные пояса, дабы их не приняли за
знатных дам63). В семье же человек мог скинуть маску: . так знай-
те, что ваша главная забота, ваш труд и ваша любовь - это ваш муж,
через любовь и общение с которым вы обогащаетесь и становитесь
уважаемой... вы должны молчать или, по крайней мере, говорить
сдержанно и мудро, чтобы сохранить секреты вашего мужа. По это-
му поводу, дорогая сестра, знайте... что умение держать язык за зу-
бами - это высшая добродетель, и много опасностей проистекает из
чрезмерной болтливости, особенно, когда речь идет о высокомер-
ных людях ... или придворных сеньорах. Во всех ваших делах осо-
бенно остерегайтесь вступать в разговоры с такими людьми, и если
случайно такие люди все же к вам обращаются, то умно и учтиво
уходите от разговоров с ними, и это будет в высшей степени разум-
но... ибо есть такая народная пословица, которая гласит, что тот не
достоин быть господином йли хозяином кому-то, кто не может быть
хозяином самому себе. И поэтому следите, с кем, о чем и по какому
поводу вы говорите, а то, что вы хотите сказать, говорите точно и
просто; при этом думайте о том, чтобы не сказать лишнего, того,
что не должно выходить наружу, и пусть узда будет на ваших ус-
тах ... будьте хранительницей секретов вашего будущего мужа и
всегда помните о необходимости их беречь. Если вы знаете о каких-
либо дурных делах, пороках и грехах, скрывайте их даже без ведома
мужа, дабы он не был опозорен... И потому я вам советую хранить
в тайне все, что ваш муж сообщит вам в доверительной беседе, не
откровенничайте ни с кем, каким бы близким вам ни был этот чело-
век... Дорогая сестра, умейте скрывать и собственные секреты от
всех, кроме вашего мужа, и это будет весьма разумно, ибо не думай-
те, что кто-то другой сохранит для вас то, что вы сами не сможете
или не сумеете скрыть ... только от мужа вы не должны ничего
скрывать, но обо всем ему рассказывать, и он вам тоже... Муж дол-
жен любить свою жену как собственное тело, и поэтому вы оба,
т.е. муж и жена, должны быть как одно целое, и во всем и везде со-
ветоваться друг с другом, и так поступают и должны поступать доб-
рые и мудрые люди”64.
Сквозь наслоения всех этих общепринятых норм и моральных
предписаний, сквозь сложное переплетение социальных связей, рег-
ламентаций, воспринимавшихся хотя бы внешне большинством,
проступает другая реальность - другое “я” индивида, чье сознание не
совпадает с общественным, хотя ему и не противоречит. В конце
концов всегда можно сослаться на неизбывную греховность челове-
ческой натуры. Эта жизнь, “перенасыщенная религиозным содер-
жанием и религиозными формами”65, казалось, оставляла сознанию
мало времени для самостоятельной творческой работы, но все-таки
такая возможность была, пусть в малом и на первый взгляд несуще-
ственном. Такую возможность прежде всего давала семья, ограни-
чивая человека в том, то касалось поддержания ее социального ста-
133
туса и реноме, но она могла и защитить, и простить уклонившегося
от того, что предписывает общество. Только что “Домохозяин” пре-
достерегал жену от греховного пути, и тут же призывает хранить в
тайне все его грехи и проступки, но и мужья, в свою очередь, долж-
ны “скрывать ... проступки их жен и мягко предотвращать повторе-
ние их в будущем... мудрые мужья и жены обязаны все делать друг
для друга, дабы спасти свою честь”66.
Здесь можно было бы поставить вопрос относительно несовпа-
дения понятий о чести в общественном мнении и в сознании индиви-
да, для которого созданный двумя маленький мирок (семья), хотя и
зависим, но не лишен самостоятельности в том, что касается всего
спектра отношений внутри него, и где «поиск индивидами своего
собственного “решения” и готовность отринуть стереотипы сущест-
вовали вечно». “Своеобразие круга близких, в котором концентри-
ровалась частная жизнь, сказывалось на поведении каждого из его
членов. Этот круг осознавался ими как особый мирок, со своими
традициями и ценностями, определявшими все их поступки. Дело не
ограничивалось совместной заботой об общем имуществе, требова-
лось не допустить ущерба престижу кого бы то ни было из близ-
ких... Круг близких отождествлял себя... с субъектом, имеющим
право на сокровенное... в то же время ограничивая отдельных инди-
видов - своих членов - в реализации этой формы личного самоут-
верждения. Все это, однако, не исключало возможности для отдель-
ных индивидов действовать в частной сфере довольно своеволь-
но”, - писал Ю.Л. Бессмертный67. Эти выводы подтверждает “Па-
рижский домохозяин”, пытаясь на деле отстоять свое, впрочем, чет-
ко не осознаваемое право на “закрытую” от всех часть своей семей-
ной жизни: “...мудрые мужья и мудрые жены должны все делать
один для другого, чтобы спасти свою честь, даже если придется ид-
ти на обман”68.
Провозглашая основой всех отношений нормы христианской
морали, наш герой тем не менее заявляет о себе как о человеке, спо-
собном на самостоятельное решение супружеских и семейных проб-
лем. Приверженность (которую не стоит абсолютизировать) тради-
ционным взглядам на отношения супругов, основанных (в идеале) на
взаимном уважении и терпимости, но где каждый занимает соответ-
ствующее место, вероятно, дает повод отдельным исследователям
говорить о “низком уровне самосознания (средневековой. - М.К.)
буржуазии”, которой еще “нечего было сказать и поведать миру”
и чей “религиозно-нравственный тип мышления [был] еще непоко-
лебим”69. Но нелишне отметить, что этот тип мышления способст-
вовал на ментальном уровне закреплению высоконравственных
(с точки зрения христианства) в основе своей идеалов межличност-
ных отношений. Следует учитывать и то, что “традиционные” взгля-
ды на брак - как моногамный и нерасторжимый - большинство об-
щества стало усваивать только в XII—XIII вв.70, а к концу XIV в. на-
134
ряду с традиционной формой брака существовали и другие (напри-
мер, сожительство), хотя и осуждавшиеся церковью, но также при-
нимавшиеся обществом.
“Парижский домохозяин” предложил жене некую “схему”, сле-
дуя которой она смогла бы “приспособиться” и социально реализо-
ваться, став в глазах общества добропорядочной женщиной и же-
ной. Это вовсе не значит, что “схема” была или могла быть полно-
стью реализована, как, впрочем, любой (в данном случае христиан-
ский) идеал в целом, но она помогла определить “уровни” социаль-
ной адаптации индивида: семья, где воспитание строится на основе
заповедей Божьих; ценности и идеалы семьи-линьяжа (клана), инте-
ресы своего etat, чье место и роль в обществе хорошо осознавал наш
буржуа, и о реноме которого он так пекся.
По словам Ю.Л. Бессмертного, “каждый ставший нам извест-
ным поступок - некий знак”, свйдетельствующий о том, что человек
сделал свой выбор, проблема же состоит в том, чтобы “понять,
когда и где возможность такого выбора становится значимой и
соответственно приобретает значимость для всего окружающего
мира”71.
Хочу выделить два момента, связанных с освещением пробле-
мы, обозначенной в заглавии статьи. Само появление такого труда,
как “Le Menagier”, в конце XIV в. можно считать таким “знаком”, го-
ворящим о том, что в Северной Франции в этот период в результате
долгого развития на авансцену выдвинулся слой богатых буржуа,
чья роль в экономической и в политической жизни французского
общества XIV-XV вв., хотя и неоднозначна, весьма значима. А. Де-
мюрже, рассуждая о назревшей к середине XIV в. необходимости ре-
формы государства, среди сторонников реформ, наряду со знатью и
духовенством севера и северо-запада, называет буржуазию городов
Парижского бассейна, заинтересованную в мире, порядке и в силь-
ной королевской власти, правда, эта буржуазия не была едина. Не-
которые буржуа, связанные с банками и финансами, делали хоро-
шие карьеры на монетном дворе или на королевской службе. “Они
быстро, слишком быстро становились богатыми. Они были близки
к знати, с которой, если бы захотели, могли легко слиться”72. (Кста-
ти сказать, анноблирование представителей буржуа зачастую стано-
вилось знаком признания заслуг перед короной.) Приверженность
буржуа прежде всего местным интересам сыграла в итоге отрица-
тельную роль в развитии сословного представительства во Фран-
ции73. По замечанию Р. Фавтье, переломный характер периода вы-
разился, в частности, в том, что активная социальная жизнь буржуа-
зии, ее близость к королю, способствовали зарождению и развитию
верноподданнических чувств, верности короне - предвестникам пат-
риотизма74. (Маленький штрих к сказанному: буржуа учит жену, как
ей следует себя вести на исповеди: стоять следует так, как стоят до-
брые любящие подданные во время въезда короля в их город75).
135
“Чиновники короля неблагородного происхождения все дальше
уходили от личной преданности короне в сторону интересов госу-
дарства и своего института - это стало одним из итогов кризиса вто-
рой половины XIV в., - констатирует С.К. Цатурова76. Во-первых,
появление трактата “Le Menagier de Paris” - свидетельство возрос-
шей самооценки буржуа. Автор испытывал потребность оставить
жене и будущим детям, а также друзьям эти записи, веря, что они не
вызовут непонимания. Другими словами, если хотя бы в рамках од-
ной семьи (семьи-клана) его труд обрел значимость, то не исключе-
но, что и другими малыми семьями его круга он мог быть принят
благосклонно. “Мы молим Бога, - писал буржуа, - ... чтобы Он дал
нам мир, который может быть понят как мир между душой и телом,
чтобы тело подчинялось душе, и как мир между нами и нашими
близкими”77.
Во-вторых, “Парижский домохозяин” - не просто сборник об-
щепринятых норм поведения, дидактический материал, способный
заинтересовать немногих. Прежде всего, это плод творческих уси-
лий автора, изложившего нам свою точку зрения. Стремясь сформи-
ровать у молодой жены такое отношение к семейно-супружеским
обязанностям, которое, конечно же, устраивало бы прежде всего
его самого, служило бы образцом для окружающих (вопрос соответ-
ствия общепринятым общественным канонам), но было бы еще и
воспринято женой. Задача трудно выполнимая, поэтому автор трак-
тата допускает порой то, что можно квалифицировать как отказ от
высоких христианских идеалов. Однако, скорее всего, это и являет-
ся тем самым разрывом между предписанным поведением и действу-
ющим обычаем, реальной ситуацией, о чем говорилось выше.
Ж. Жерсон писал: “Лгать ради того, чтобы причинить кому-либо ма-
ксимальный ущерб - смертный грех, а лгать в шутку или же для сво-
ей или чьей-то пользы - простительный грех. То есть можно скры-
вать правду без лжи и без греха”78. Это весьма созвучно тому, что из-
лагал “Le Menagier” хотя бы в той части, где он рассуждает о сокры-
тии грехов мужа и жены, да и мысль о “пользе-выгоде” ему очень
близка. Происходит “секуляризация” общественного сознания, про-
цесс неизбежного растворения божественного в житейском и повсе-
дневном, где открывается возможность самостоятельных решений и
поступков79.
Таким образом, оставаясь в целом на позициях религиозно-нрав-
ственного типа мышления, автор “Парижского домохозяина” тем не
менее сумел выразить не только то, что уже укоренилось в его соз-
нании и сознании современников на уровне ментальных установок,
но и показал то новое, что появилось в его семейных отношениях и,
возможно, в семьях его друзей и родственников. И хотя женщине в
семье отводилась как бы второстепенная по сравнению с мужем
роль, подчас это оказывалось лишь декларацией того, как должно
было быть. На деле буржуа хотел видеть в жене и друга, и доверен-
136
ное лицо, и наперсницу, она для него не только объект сексуально-
го влечения и удовлетворения. По справедливому замечанию
Ю.Л. Бессмертного, “известные физиологические истинкты обрас-
тают сложнейшей иерархической мотивизацией. Они подвергаются
социализации и превращаются в источник творческого вдохновения,
интеллектуального и эмоционального роста”80. Социальное и инди-
видуальное взаимопроникает и является взаимозависимым. Духов-
ный и эмоциональный рост связан с общественным положением че-
ловека. Графиня Дуода, хорошо понимавшая, какова роль знати в
жизни государства, считала, что очередь повиновения сюзерену на-
ступает лишь после исполнения долга перед домочадцами и всеми
родственниками81. Вторая половина XIV-XV в. во Франции характе-
ризовались тем, что буржуа стали играть весьма значительную роль
в экономике и политике государства, что не могло не сказаться на
психологии и мировосприятии этого сословия. Однако поведенче-
ские мотивы буржуа в большой степени определяли ментальные ус-
тановки, характерные для средневековья в целом. Человек ощущал
себя прежде всего членом корпоративной группы, членом линьяжа.
Отсюда озабоченность интересами своей корпорации, но нельзя от-
рицать и того, что в рамках семьи индивид имел возможность при-
нимать собственные решения, проявляя себя как личность, пусть
это касалось только внутрисемейных отношений.
1 Demur ger A. Temps de crises, temps d’espoirs XIV-XV siecle. P., 1990. P. 7-8.
2 См.; История Франции: В 3 т. М., 1972. Т. 1. С. 115-126.
3 Demurger A. Op. cit. Р. 161-163.
4 Фавтъе Р. Капетинги и Франция / Пер. с фр. СПб., 2001. С. 231-232, 263.
5 Demurger A. Op. cit. Р. 7-8, 164.
6 См.: Хачатурян Н.А. О природе французской сословной монархии // Средние
века. М., 1978. Вып. 42. С. 40.
7 Journal d’un bourgeois de Paris de 1405-1449 / Ed. par A. Tuetey. P., 1881.
P. 112-113.
8 Цатурова C.K. Скандал в коридорах власти во Франции XIV века // Право в
средневековом мире. М., 1996. С. 225-232.
9 Demurger A. Op. cit. Р. 7-8.
10 Бессмертный ЮЛ. Жизнь и смерть в средние века: очерки демографической
истории Франции. М., 1991. С. 16; Частная жизнь: Человек в мире чувств. М.,
2000; Частная жизнь: Человек в кругу семьи. М., 1996.
11 Малинин Ю.П. Общественно-политическая мысль позднесредневековой
Франции XIV-XV веков. СПб., 2000.
^M artin Н. Mentalites medievales. XI-XV-e siecle. P., 1996; Delumeau J. Le peche et
la peur. La culpabilisation en Occident XIII-XVIII-e siecles. P., 1983.
13 Le Menagier de Paris, traite de morale et d’economie domestique, compose vers
1393 I Intr. de J. Pichon. P., 1846. T. 1. P. XXII. (Далее: Le Menagier).
14 Фавье Ж. Франсуа Вийон / Пер. с фр. В.А. Никитина. М., 1999. С. 185.
15 Le livre du chevalier de La Tour Landry pour 1’enseignement de ses filles / Ed. F. de
Montaiglon. P., 1854; книга частично переведена на русский язык, см.: Пятнад-
цать радостей брака и другие сочинения французских авторов XIV-XV веков.
Пер. с фр.: М„ 1991. С. 154-217.
137
16 Godefroy F. Dictionnaire de 1’ancienne langue frangaise et de tous ses dialectes du IX
au XV siecles. P., 1938. T. 5. P. 291-294.
17 Le Grand Robert de la langue frangaise. P., 1996. P. 359-361.
18 Duchesne F., Legnay T. La surprise. Dictionnaire des sens perdus. P., 1990. P. 168.
19 Le Menagier. P. 1.
20 Малинин Ю.П. Указ. соч. С. 7.
21 Бессмертный ЮЛ. Жизнь и смерть в средние века. С. 16.
22 Малинин Ю.П. Указ. соч. С. 7-8.
23 Цит. по: Асмолов А.Г. Культурно-историческая психология и конструирова-
ние миров. М.; Воронеж, 1996. С. 496.
24 Малинин Ю.П. Указ. соч. С. 8-9.
25 Там же. С. 4-28.
26 Бессмертный ЮЛ. Мир глазами знатной женщины IX в. (К изучению миро-
восприятия каролингской знати) // Художественный язык средневековья. М.,
1982. С. 88-89, 99, 102.
27 Любак А. де. Католичество: Социальные аспекты догмата. Пер. с фр. Милан,
1992. С. 16-17.
28 Le Menagier. Р. 31.
29 Gerson J. Oeuvres completes. P., 1966. Vol. VII. P. 100.
30 Le Menagier. P. 3-4.
31 Малинин Ю.П. Указ. соч. С. 42.
32 См.: Цатурова С.К. Указ. соч. С. 252-263. Автор трактата “Парижский домо-
хозяин” рассказывает жене историю о даме Мелибе (написана в 1246 г. на ла-
тинском языке и переведена на французский в 1366 г.), в которой говорится,
что человек может не принимать совет, если не хочет (см.: Le Menagier.
Р. 194-195).
33 Gerson J. Op. cit. P. 155-157.
34 Le Menagier. P. 13-16.
35 Ibid. P. 30.
36 Фавье Ж. Указ. соч. С. 63.
37 Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. Пер. с фр. М., 1992.
С. 246-247.
38 Delumeau J. Op. cit. Р. 267.
39 Le Menagier. P. 14.
40 Фавье Ж. Указ. соч. С. 63.
41 Le Menagier. Р. 181-183.
42 Ibid. Р. 96, 144, 169, 177-181.
43 Кристина Пизанская. Из “Книги о Граде Женском” // Пятнадцать радостей
брака. С. 239.
44 См.: Эйкен Г. История и система средневекового миросозерцания. Пер. с нем.
СПб., 1907. С. 405, 418, 429. Замечание Ю.Л. Бессмертного относительно
формальной, а не действительной “доверительности” между автором “Па-
рижского домохозяина” и его женой вызывает некоторые сомнения, по-
скольку из трактата это так однозначно не следует (см.: Бессмертный ЮЛ.
Жизнь и смерть в средние века. С. 146).
45 Le Menagier. Р. 168.
46 Ibid. Р. 50-53.
47 Ibid. Р. 185-186.
48 Фавье Ж. Указ. соч. С. 200.
49 Le Menagier. Р. 76-77.
50 Ibid. Р. 93-95.
51 Ibid. Р. 75-76, 98-99.
138
52 Gerson J. Op. cit. P. 100.
53 Le Menagier. P. 76, 98-99.
54 Кристина Пизанская. Указ. соч. С. 242.
55 Le Menagier. Р. 130.
56 Фавье Ж. Указ. соч. С. 200.
57 Le Menagier. Р. 139.
58 Фавье Ж. Указ. соч. С. 199.
59 Le Menagier. Р. 130-131, 135-137, 142.
60 Ibid. Р. 130-131.
61 Кристина Пизанская. Указ. соч. С. 253.
62 Le Menagier. Р. 131-134.
63 Правда, трактат написан между 1392-1394 гг., и в нем есть главы, посвящен-
ные соколиной охоте (во 2-м томе), что также может свидетельствовать
о стремлении буржуа по образу жизни приблизиться к благородным (см.:
“La France medievale” / Sous la dir. de J. Favier. P., 1983; Geremek B. Les margin-
aux parisiens aux XlVe-XVe siecles. P.. 1976; Lewis P.S. La France a la fin du Moyen
age. P., 1977; Фавье Ж. Указ. соч. Q. 271-272).
64 Le Menagier. P. 144, 169, 177-181.
65 Хёйзинга Й. Осень средневековья. M., 1988. С. 178.
66 Le Menagier. Р. 181-183.
67 Бессмертный ЮЛ. Частная жизнь и индивид // Частная жизнь: Человек в
кругу семьи. С. 349-351.
68 Le Menagier. Р. 181-185.
69 Малинин Ю.П. Указ. соч. С. 86.
70 Бессмертный ЮЛ. Брак, семья, любовь // Средневековая Европа глазами со-
временников и историков: В 5 т. М., 1995. С. 317.
71 Бессмертный ЮЛ. О мире чувств и внутреннем мире человека прошло-
го // Частная жизнь: Человек в мире чувств. С. 572.
72 Demurger A. Op. cit. Р. 26-27.
73 См.: Гутнова Е.В. Роль бюргерства в формировании сословных монархий в
Западной Европе // Социальная природа средневекового бюргерства
XIII-XVII вв. М„ 1979.
74 Фавтъе Р. Указ. соч. С. 264-265.
75 Le Menagier. Р. 19.
76 См.: Цатурова С.К. Указ. соч. С. 230-232.
77 Le Menagier. Р. 20.
78 Gerson J. Op. cit. P. 381.
79 Xлопин А.Д. О способах интерпретации причинно-следственных связей в
хрониках XIV в. // Из истории культуры средних веков и Возрождения. М.,
1976. С. 142; Хёйзинга Й. Указ. соч. С. 169.
80 Бессмертный ЮЛ. О мире чувств и внутреннем мире человека прошлого.
С. 574.
81 Бессмертный Ю.Л. Мир глазами знатной женщины IX в. С. 96.
Т.Д. Стецюра
“И РАДИ ЭТОГО
ПРИРОДА ДАЛА ЧЕЛОВЕКУ РУКИ...”
Достоинство труда и иерархия его видов
у Фомы Аквинского
XIII век был отмечен значительными переменами в экономике
средневековой Европы1. Развитие товарно-денежных отношений,
рост городов, активизация производства, а также эволюция миро-
восприятия - все это заставило человека обратить взор “с небес на
землю”2. Возрос интерес к проблемам, связанным с хозяйственной
жизнью общества. Вопросы, касающиеся различных ее сторон, об-
суждались виднейшими философами и богословами того времени,
среди которых особое место принадлежит Фоме Аквинскому. В его
творчестве ярче всего проявилось характерное для “высокой схола-
стики” XIII-XIV вв. стремление создать целостное представление об
окружающем мире.
Экономическое учение Фомы Аквинского изложено в несколь-
ких специальных сочинениях: “О купле и продаже на время” (De
emptione et venditione ad tempus); “О правлении иудеев” (De regimine
Judaeorum), написанном по просьбе герцогини Брабантской Алисы,
вдовы Генриха III Брабантского3, “О правлении государей” (De
regimine principum) (адресовано королю Кипра Уго II Лузиньяну)4.
Последнее было закончено учеником Фомы Птолемеем (или Вар-
фоломеем) из Лукки5. Ценными источниками являются разделы в
сочинении Фомы “Вопросы для диспута”: “Об истине”, “О доброде-
телях”, а также “Различные вопросы” (Quaestiones quodlibetales)6.
Отдельные высказывания на эту тему встречаются в ранней работе
“Против преследующих почитание Бога и веру” (Contra impugnantes
Dei cultum et religionem) и вероучительных произведениях. Предста-
вление о взглядах Фомы будет неполным без обращения к его ито-
говым, обобщающим трудам: “Сумме против язычников” (Summa
contra gentiles) и “Богословской сумме” (Summa theologica), а также
к комментариям к “Этике” и “Политике” Аристотеля (завершены
учеников Фомы Петром Овернским)7, к Евангелиям, Посланиям
апостола Павла, к некоторым ветхозаветным книгам, к “Сентенци-
ям” Петра Ломбардского (основному пособию для чтения лекций по
богословию в средневековых университетах).
Подобно другим богословам, рассуждения о собственности и бо-
гатстве, денежном обращении и ростовщичестве Фома Аквинский
считал частью морального или государственно-правового учения.
140
Значительную роль в своей религиозно-этической системе Фома от-
водил представлениям о труде, бравшим начало в многовековой хри-
стианской традиции и вместе с тем отразившим иное (по сравнению
с ранним средневековьем) отношение к труду.
Опираясь на авторитет античных авторов, Священного писания,
Отцов церкви и канонистов8, Фома попытался по-новому взглянуть
на занимавшую умы его предшественников проблему смысла и цели
труда.
Несмотря на реабилитацию труда в период возникновения хри-
стианства, его оценка теологами оставалась весьма низкой9. Квали-
фицируя труд не только как средство для того “...чтобы было из че-
го уделять нуждающемуся” (Еф., 4, 28), но и как действенный способ
борьбы с праздностью, обуздания вожделений и происходящих от них
пороков, церковные писатели первых веков и родоначальники запад-
ноевропейской схоластики видели в нем наказание за первородный
грех. “Труд есть покаяние (penitentia), наложенное на Адама и сыно-
вей его”, - поучал свою паству живший в XIII в. проповедник-франци-
сканец Гвиберт из Турне10. Сказанное относится в первую очередь к
физическому труду, который настроенные уже не столь пессимистич-
но мыслители продолжали именовать “рабским”11. Духовный же труд
воспринимался скорее как упражнение в аскезе и проявление благо-
честия. “Делай какую-либо работу, чтобы дьявол всегда находил тебя
занятым”, - советовал Иероним монаху Рустику. Примечательно, что
в перечне занятий, рекомендуемых для борьбы с соблазном, наряду с
садоводством и ткачеством упомянут один из видов интеллектуально-
го труда - переписывание книг. Сам Иероним, преодолевая искуше-
ния, стал изучать древнееврейский язык, что, по его словам, достав-
ляло немало трудностей, но зато помогло изнурить плоть и осущест-
вить латинский перевод Библии12. Схоласты были убеждены в благо-
творном воздействии труда на душу человека. Он делает простого зе-
мледельца более праведным, нежели образованного “философа”, по-
лагал Ансельм Кентерберийский, ибо:
Праведных, не мудрых Христос награждает.
Ты крестьянин - праведен и блажен ты будешь13.
Однако для Ансельма, как и для большинства мыслителей
XI-XII вв., труд - всего лишь средство для достижения райского бла-
женства, временная, неведомая праведникам на небесах тягота14.
Ансельм писал: “...посредством трудов сей жизни Спаситель наш
решил (disposuit) привести избранных своих к жизни будущего бла-
женства, той, которая не знает труда”15.
С конца XI - начала XII в. многие богословы на страницах своих
сочинений постулировали идею о том, что труд - благо и естествен-
ное предназначение человека; не утрачивая своей значимости как
способ преодоления грехов, он постепенно обретает самостоятель-
ную ценность16. Комментируя Послания апостола Павла, Петр Лом-
бардский (1095-1160) квалифицировал труд “собственными руками”,
141
а не руками слуг или “рабов” (per servos) как признак раскаяния в пре-
грешениях. В другом отрывке этих комментариев он, возражая тем,
кто пренебрегал мирскими делами, руководствуясь евангельским
предписанием не заботиться о завтрашнем дне (Мф. 6, 34), утверждал:
“[апостол] желает, чтобы рабы Божьи трудились физически (согро-
raliter) и жили за счет этого, не понуждаемые бедностью выпраши-
вать то, что необходимо [для жизни]”17. Мыслители конца ХП-ХШ в.
в качестве основной цели труда все чаще называли всеобщее благо18.
В их рассуждениях очевидно влияние философии Аристотеля, осо-
бенно тех мест из “Политики”, в которых наилучшей формой челове-
ческого общежития провозглашается государство19. Альберт Вели-
кий, учитель Фомы Аквинского, в комментариях к “Этике” назвал об-
мен тружеников взаимными услугами необходимым условием сосу-
ществования граждан20. Он не раз подчеркивал, что на выбор рода за-
нятий прежде всего влияют природные склонности и способности21.
Фома Аквинский, обладая незаурядным талантом систематиза-
тора, суммировал и удачно дополнил разработанное предшественни-
ками. В трактате “Против преследующих почитание Богу и веру”
содержится высказывание о том, что к ручному труду нас склоняет
сама природа - ибо она “не дала человеку ни одежд, подобных шер-
сти (piles) других животных; ни оружия, подобного рогам быков и
когтям львов; никакой пищи не дала она ему, кроме молока. Вместо
всего этого [она] дала ему разум, с помощью которого [он] может
порадеть (providere) обо всем...”22. С той же целью даны человеку
руки, которые Фома неоднократно называет “орудием орудий”
(organa organorum), приспособленные к выполнению всевозможных
работ23. Наиболее четко это положение сформулировано в “Различ-
ных вопросах”: “... человек по природе своей предназначен к ручно-
му труду”24. Эту точку зрения он убедительно аргументирует в “Бо-
гословской сумме”. Перечислив (в соответствии с традицией) четы-
ре главных цели труда - получение жизненных благ, ликвидацию
праздности, порождающей много зла, усмирение плотских желаний
и возможность подать нуждающемуся25 - Аквинат добавляет, что
цель труда этим не ограничивается, “ибо есть много других способов
изнурить плоть и покончить с праздностью нежели посредством
ручного труда, например, постом и бдениями”26. Как полагает Фома,
стремление к труду заложено в нас в соответствии с естественным
правом (jus naturale) и промыслом Создателя27. Фома убежден в том,
что всякая деятельность человека сродни непрестанной деятельно-
сти Творца, который есть чистый Акт28. “Как человек возделывает
(operatur) землю, чтобы она стала плодоносной, - сказано в коммен-
тариях к “Сентенциям”, - так Бог “возделывает” человека, чтобы он
был праведен”29. Тот, кто не трудится, подобен спящему и живет
лишь “в возможности” (in potentia)30.
Почти во всех приведенных отрывках Фома совсем не случайно
употребляет словосочетание “ручной труд” (opus manuale). Известно,
142
что раннесредневековые мыслители не признавали достоинства за ви-
дами труда, не связанными с производством материальных благ31, а
многие занятия, которые ныне мы бы отнесли к интеллектуальному
труду, воспринимались как служение Богу и не мыслились в качестве
приносящей доход деятельности. Оправдания требовало множество
специальностей, приобретавших в ХП-ХШ вв. все большее значение
(юристы, медики, преподаватели), но отношение к ним оставалось
двойственным. С одной стороны, признавалась необходимость этих
занятий для общества, с другой - подчеркивалась их сопряженность с
грехом. Переход к более взвешенной точке зрения, отражавшей ре-
альные общественные потребности, наметился в начале XIII в. и наи-
более отчетливо выразился в сочинениях Фомы Аквинского, кото-
рый потратил немало усилий на то, чтобы “уравнять” интеллектуалов
с теми, кто зарабатывал на хлеб исключительно руками. Вообще по-
нятие “ручной труд” у Фомы намного шире общеупотребительного.
Под ручным трудом он подразумевал “все человеческие занятия
(officia), позволяющие людям дозволенным образом (licite) приобре-
тать необходимое для жизни, будь то руками или ногами, или язы-
ком” и вообще “любой частью тела”32. Обозначенная им совокуп-
ность человеческих занятий неоднородна по составу. Это результат
не только Божественного промысла, распределившего людей по
сословиям, среди которых “сословие (ordo) судящих (judicantium),
и ... сражающихся и ... работающих в полях”33, но и естественного
многообразия людских “склонностей к различным занятиям или к
разному образу жизни”34. Поэтому в разряд людей “ручного труда”
попали даже те, кто, по признанию Фомы, “руками не работают”, но
вознаграждение за труды получают вполне законно35. Он поясняет:
“Было бы неразумным (non rationabile), если мастера механических
искусств зарабатывали бы своим искусством, а мастера свободных
искусств не могли бы зарабатывать своим искусством”36.
Проблема статуса интеллектуального труда, как правило, рассма-
тривалась богословами в связи с вопросом вознаграждения за духов-
ный труд. Большинство теологов XIII в. склонны были уравнивать де-
ятельность духовных лиц с прочими видами труда, обосновывая тем
самым их право на получение за нее награды: “Как клирики трудятся
в церквах, монахи в затворе (in claustris), так и земледельцы в поле”, -
читаем в проповеди Гвиберта из Турне37. Необходимость такой награ-
ды кажется естественной и Фоме Аквинскому. Обстоятельно изучив
данный вопрос, он выделил четыре вида такого труда - заседания в
церковных судах, проповедование, молитвы каноников “ко благу
Церкви” и толкование Священного писания38 - и пришел к выводу,
что люди, занятые им, несомненно, достойны вознаграждения, ведь
“всякому дозволено жить за счет того, что принадлежит ему или ему
причитается”39. Фома руководствовался давней традицией. Ссылаясь
на слова Христа и апостольских посланий, еще Августин писал: “Те,
кто возвещает Евангелие, пусть живут от Евангелия”40. Ему вторило
143
большинство схоластов, в том числе Петр Ломбардский, считавший
божественным установлением обязанность мирян материально под-
держивать священнослужителей41. Но нельзя думать, будто плата
прихожанина за обряд - покупка благодати у Бога, ибо духовные бла-
га не продаются42. Доход преподавателя от обучения студентов Фома
также признавал дозволенным43, идя на уступку требованиям време-
ни. Отношение к преподавательской деятельности как к законному
источнику заработка, несмотря на осуждение со стороны некоторых
церковных писателей44, было характерно для людей умственного тру-
да уже в XII - начале XIII в. Хотя в течение XIII в. вопрос о совмести-
мости научных занятий с евангельской бедностью еще раз был поста-
влен францисканцами, точка зрения Фомы стала доминировать. Кро-
ме того, он признавал право на гонорар за адвокатами и врачами45.
Эти специальности, согласно устоявшемуся мнению, считались “при-
быльными” (lucrativa), т.е. услуги медиков и адвокатов, а также обу-
чение медицине и юриспруденции обязательно были платными46. По
этой причине они несли на себе печать неправедности. Особенно су-
ровы богословы были к адвокатам, жившим на средства, полученные
от клиентов, и легко могущим впасть в смертный грех лжесвидетель-
ства из-за желания выиграть дело47. Фома же очень часто выбирает в
качестве примера видов труда, которые он приравнивал к ручному,
именно медиков, “дающих совет (consilium), как поправить здоровье”,
и адвокатов48, тем самым оправдывая их занятия. В перечень лиц, за-
нятых ручным трудом, Фома включил и купцов, ведущих розничную
торговлю, или разносчиков (cursores)49.
Таким образом, в данном списке оказываются едва ли не все ви-
ды человеческой деятельности, не имеющие ничего общего с физи-
ческим трудом, прежде всего те, которые нуждались в моральном
оправдании и снятии с них обвинения в греховности. Но это не озна-
чает, что Фома безоговорочно признавал их равными по своему до-
стоинству тем занятиям, в дозволенности и “моральном благополу-
чии” которых никто не сомневался. Переход к более высокой обще-
ственной оценке труда и отдельных его видов, наметившийся в твор-
честве Фомы Аквинского, оставался лишь тенденцией. О полной ре-
абилитации трудовой деятельности не могло быть и речи50. Нельзя
согласиться с мнением Ю. Майки, полагающего, что Фома отожде-
ствлял ручной труд с любой оплачиваемой деятельностью51. Говоря
о вознаграждении как о цели труда52, Фома употреблял термин “mer-
ces”. По мысли Фомы, “merces” - не просто “заработная плата”, раз-
мер которой зависит от затраченных работником усилий, а справед-
ливое вознаграждение трудящегося по достоинству. “Где больший
труд, там да будет большее вознаграждение”, - писал Фома, коммен-
тируя апостола Павла. Высказывание кажется завершенным, но
Фома продолжает: “...тот, кто занят более достойным трудом, на-
пример архитектор, получает большее вознаграждение, чем ремес-
ленник, занятый ручным трудом (artifex manualis)”53.
144
Очевидно, что в основу учения Фомы Аквинского о труде поло-
жена определенная иерархия различных типов деятельности, анализ
которой помогает уяснить многие особенности его взглядов. На во-
прос об истоках этой иерархии исследователи не дают четкого отве-
та. Так, Ф. Вальтер справедливо отметил, что различие между физи-
ческим и умственным трудом обозначено Фомой неясно54. Жак Ле
Гофф видел основу выработанной Фомой градации в “пережитках
первобытного менталитета”, “древних табу первобытных обществ”,
в частности табу на нечистоту, грязь55. “У Фомы Аквинского, - пи-
шет Ж. Ле Гофф, - мы с удивлением обнаруживаем философскую и
теологическую аргументацию, с помощью которой самое низшее
место в иерархии профессий он отводит мойщикам посуды, потому
что они прикасаются к грязи”56. В какой-то мере расхожие общест-
венные представления и предубеждения влияли и на Фому. Он не на-
ходил похвальных слов для тех, кто пряли и ткали, - занятий весьма
одобряемых древними церковными авторами57. Между тем широко
известно, каким презрением богатые итальянские горожане окру-
жали ткачей, а также красильщиков (“синих ногтей”) и других тек-
стильщиков из-за их “грязной работы”58. Но искать истоки томист-
ской иерархии труда лишь в “табу”, значило бы серьезно упрощать
концепцию Фомы. Более обоснованна точка зрения американского
исследователя Сильвестра Майкла Киллина, назвавшего в качестве
критериев оценки Фомой различных специальностей достоинство
(dignitas) и полезность (utilitas)59.
По мысли Фомы, полезнее всего активная, деятельная жизнь,
так как в работе человек лучше всего может проявить заботу о
ближних, об удовлетворении их насущных потребностей60. Труже-
ник должен обеспечивать себя и свою семью всем необходимым,
т.е. тем, без чего он не может достойно жить в соответствии со сво-
им социальным статусом61, не стремясь, впрочем, выйти за его рам-
ки62. Эта идея Фомы совпадает с хозяйственной практикой средневе-
кового города, где существовала жесткая регламентация уровня за-
работков и цен, позволявшая работающим сохранить, но выраже-
нию У. Эшли, “известный уровень комфорта, право пользоваться
которым признавало за ними общественное мнение”65.
Создавая иерархию труда “по достоинству”, Фома заимствовал
аргументы у Иоанна Златоуста, который выше всего ставил искус-
ство управлять людьми. Ниже рангом Златоуст поместил “искусст-
ва, необходимые для жизни”, из которых важнее всего сельское хо-
зяйство, далее - ткацкое, строительное искусство и иные ремёсла64.
С некоторыми изменениями эта иерархия была воспринята Фомой.
Достойнейшим Фома считал труд руководителя, например зодчего,
координирующего действия рабочих. “Мудрый зодчий”, или “архи-
тектор”, в сочинениях Аквината - синоним слова “руководитель”,
“устроитель”. “Одни искусства играют роль управляющих и как бы
первичных, а другие - вторичных... Те, что первичнее других, назы-
145
ваются архитектоническими, или первенствующими, искусствами,
а сведущие в них зовутся архитекторами, или мудрецами”, - писал
Фома в “Сумме против язычников”65. Соответственно он заслужива-
ет большей оплаты66.
Однако ход рассуждений Фомы здесь напоминает читателю не
столько высказывание кого-либо из христианских мыслителей,
сколько рассуждения Цицерона в его трактате “Об обязанностях”.
“Достойные” и “недостойные” занятия Фома перечислил почти в
том же порядке, что и Цицерон. Точка зрения Фомы на такие заня-
тия, как зодчество и медицина, сложилась, скорее всего, под непо-
средственным влиянием Цицерона, считавшего что “те ...искусства,
которым или присуща большая мудрость или которые приносят не-
малую пользу, как, например, медицина, архитектура, преподавание
достойных вещей, достойны тех, чьему сословию они приличны”67.
Тем не менее, по его словам, сельское хозяйство - самое приятное
и достойное свободного человека занятие68. Поэтому наивысшая
нравственная оценка дана Фомой сельскому труду. И дело не в том,
что сам Господь Бог так установил еще до грехопадения, во времена
“первобытной невинности”69. Тогда, по словам Фомы, еще не было
земледелия, требующего больших усилий (laboriosa)”70. Фома время
от времени напоминает, что, работая руками, люди “могут помыш-
лять (cogitate) о Боге и возносить Ему хвалу”71. Однако его доводы в
пользу земледельческого труда не религиозного, а этического свойст-
ва. Из тех античных писателей и философов, кто восхвалял обработ-
ку земли, едва ли не самым авторитетным для Фомы был Аристо-
тель72. Его суждения, изложенные в “Политике”, решающим образом
повлияли на формирование взглядов Фомы. Но в отличие от Аристо-
теля, который больше всего ценил земледельцев за их покорность и
готовность терпеть любую власть, “лишь бы никто не мешал им за-
ниматься своим делом и не отнимал у них ничего”73, Фома считал
главным другое - то, что именно сельские труженики закладывают
основы общественного благосостояния. Почерпнув у “гигантов древ-
ности”74 мысль о самообеспечивающемся, автаркичном государстве
как о наилучшем варианте государственности75, Фома полагал, что
самый прочный фундамент для благополучия его народа - производ-
ство всего необходимого на территории государства, а не ввоз това-
ров извне. Благодаря окружающим город-государство полям “горо-
жане могут делать запасы хлеба (frumentorum)”, а значит, им не будет
постоянно угрожать голод. Американский исследователь Джордж
Спельц отмечал, что эта мысль Фомы навеяна не только предшеству-
ющей традицией, но и средневековыми реалиями. Прожив многие го-
ды в крупных европейских городах (Неаполь, Кёльн, Париж), он не
понаслышке знал, к чему приводит нехватка продуктов питания в ме-
стах скопления людей. Кроме того, Фома мог апеллировать к опыту
некоторых итальянских городов, получавших значительную часть
съестных припасов из близлежащей деревенской округи - контадо76.
146
Высокая оценка Фомой сельскохозяйственного труда напрямую
связана с его взглядами на богатство. Ведь земледелие - часть эконо-
мики, которая извлекает доходы из “естественных ресурсов”,
т.е. “[урожаев] плодов и [разведения] животных”. Фома определяет
экономику как “pecuniativa” - в отличие от “nummularia”, отождеств-
ляемой им с “хрематистикой” у Аристотеля77. Осуждавшееся антич-
ным философом искусство наживать состояние, по словам Фомы,
“используется не для [удовлетворения] естественных потребностей,
[а для того], чего требует вожделение”78. Деревенским жителям пре-
дел обогащения поставлен самой природой. Что касается нравствен-
ности, то занятия, невольно побуждающие человека к погоне за при-
былью, неизбежно проигрывают сельскохозяйственному труду.
Фома не обошел вниманием и ремесленников. В своих философ-
ских трудах Фома неоднократно избирает их в качестве примера ка-
кой-либо деятельности. Говорит он и о поденщиках (mercenarii), ко-
торые бедны, а потому им должны платить заработанное тотчас же
(statim), дабы у них не было недостатка в жизненно необходимых
предметах79. В данном случае Фома делает шаг вперед по сравнению
с античными мыслителями, называвшими заработки ремесленников
и поденщиков презренными80. По-видимому, в данном случае Фома
руководствовался не только библейскими предписаниями, но и лич-
ными впечатлениями.
Сложнее с торговлей: господствовавшую столетиями точку зре-
ния отцов церкви, согласно которой любая коммерческая деятель-
ность объявлялась неправедной, изменить было нелегко81. Долгое
время отношение к коммерции оставалось противоречивым. Право-
веды и богословы ХП-ХШ вв. то оправдывали торговлю ремеслен-
ников своими изделиями, как, впрочем, всякую торговлю мирян, то
упрекали торговцев в греховности. Современник Фомы, доминика-
нец Раймунд де Пеньяфорте, в своей “Сумме о покаянии” осуждал
купцов, не умеющих “ни покупать ... ни продавать без обмана и бож-
бы”82. Сам Фома в духе собрата по ордену утверждал, что торговля
имеет в себе нечто постыдное”83. Однако потребности товарно-де-
нежных отношений требовали иного, и ему пришлось пересмотреть
воззрения предшественников. Комментируя “Сентенции”, он отме-
тил, что занятие торговлей не обязательно ведет ко греху, следова-
тельно, не может препятствовать покаянию84. В “Богословской сум-
ме” Фома высказывается еще терпимее и даже одобряет мелких
торговцев, несмотря на негативные отзывы о них античных авто-
ров85. Основное оправдание торговли - необходимость торговых
связей для государства и общественная польза. Самообеспечиваю-
щееся государство продолжало оставаться недостижимым идеалом,
вследствие чего обращение к услугам торговцев казалось неизбеж-
ным. Правда, ими следует пользоваться умеренно, не допуская боль-
шого скопления купцов в пределах страны, в противном случае это
влечет за собой порчу нравов, утверждал Фома вслед за Аристоте-
147
лем86. Однако со временем Фома несколько изменил точку зрения,
сочтя, что главное в этом деле - намерение купца: если он готов
вести праведную жизнь, “ничто не мешает ему использовать при-
быль ... на достойную цель”87, на нужды семьи и благотворитель-
ность. А значит, торговля - вполне дозволенное занятие, лишь бы
прибыль от нее была умеренной. Фома далек от поощрения безгра-
ничного накопительства, тем более ростовщических операций, по-
скольку богатство не может быть целью жизни.
С “благословения” Фомы, купечество прочно закрепляется в
рассматриваемой схоластами структуре общества, а их деятельность
уже не воспринимается как неправедная. Наиболее полно отражая
преобразования в обществе того времени, взгляды Фомы стали ос-
новой для разработки проблем трудовой этики последующими схо-
ластами.
1 См.: Полянский Ф.Я. Очерки социально-экономической политики цехов в го-
родах Западной Европы XIII-XV вв. М., 1952. С. 76.
1 Ле Гофф Ж. С небес на землю (перемены в системе ценностных ориентаций
на христианском Западе ХП-ХШ вв.) //Одиссей: Человек в истории. М., 1991.
(С. 25-47). С. 31-32.
3 Contzen Н. Geschichte der volkswirtschaftlichen Literatur im Mittelalter. Leipzig.
1869. S. 24.
4 Подробнее см.: Срединская Н.Б. Трактат Фомы Аквинского “О правлении
государей” //Политические структуры эпохи феодализма в Западной Европе
(VI-XVII вв.). Л., 1990. С. 217-222; Genicot L. De regno: Speculation ou realisme //
Aquinas and problems of his time. The Hague, 1976. P. 3-17.
5 Птоломей (при крещении получил имя Варфоломей) из Лукки - Бартоломео
(Tholomeo, Tolomeo) Фиадони (около 1240 г. (предположительно - 1236) -
около 1327) ученик и близкий друг Фомы Аквинского. В юные годы вступил
в Доминиканский орден, в 1261-1262 гг. обучался у Фомы, вскоре стал его ду-
ховником. В 1309 г. перебрался в Авиньон, с 1318 г. - епископ Торчелло.
Автор “Новой церковной истории” и “Анналов”, не дошедших до нас произ-
ведений юридического характера. Сочинение Фомы “О правлении госуда-
рей” дополнил между 1301 и 1303 гг. О Варфоломее из Лукки см.:
Grabmann М. Mittelalterliche Geistesleben. Abhandlungen zur Geschichte der
Scholastik und Mystik. Munchen, 1926. Bd. 1. S. 354-360.
6 Quaestiones quodlibetales или Quaestiones de quodlibet. Существует несколько
вариантов перевода, например “Вопросы о чем угодно”.
7 Thomae Aquinatis vitae fontes praecipuae. Alba, 1968. P. 364.
8 Contzen H. Op. cit. S. 44-45.
9 Зейпель И. Хозяйственно-этические взгляды отцов церкви. М., 1913. С. 127-
137; Кудрявцев О.Ф. Жажда наживы и религиозное благочестие (о принци-
пах хозяйственного мышления в средние века) // Экономическая история:
проблемы и исследования. М., 1991. (С. 36-62). С. 36-37.
10 “Labor est penitentia injuncta Ade et filiis suis” (Guibert de Tournai. Sermones ad sta-
tus. Ad agricolas et rurales, sermo primus. Цит. no: Hanska J. “And the rich man also
died; and he was buried in Hell”. The Social Ethos in Mendicant Sermons. Helsinki,
1997. P. 95).
11 “... et ideo opera servilia... dicuntur opera corporalia...” (Thomas Aquinas. Summa the-
ologica. Ila-IIae. Q. 122. Art. 4 ad 3).
148
12 Hieronymus. Epistola 125 ad Rusticum monachum. 11 // Patrologiae cursus comple-
tus. Ser. lat. P., 1845. T. 22. Col. 1078-1079. (Далее: PL).
13 “Et justis, non philosophis, dat praemia Christus / Rusticus es; Justus esto, beatus eris”
(S. Anselmi Cantuariensis Carmen de contemptu mundi, 199, В // PL. 1864. T. 158.
Col. 701). Ансельм продолжает: “Philosophus Varro, Petrus piscator: et esse /
Petrus habet coelum, tartara Varro tenet” (Петр простой рыбак ведь, а Варрон фи-
лософ. Петр в раю пребудет, в ад Варрон нисходит) // Ibid. Ансельм не прини-
мает в расчет выдвинутые Барроном принципы трудолюбия и бережливости
ведения дел. Подробнее о взглядах Варрона см.: Катон, Варрон, Колумелла,
Плиний. О сельском хозяйстве. М.; Л., 1937.
14 Ле Гофф Ж. Другое Средневековье: Время, труд и культура Запада / Пер. с
фр. С.В. Чистяковой и Н.В. Шевченко под ред. В.А. Бабинцева. Екатерин-
бург, 2000. С. 97-98.
15 “Quia Salvator noster electos suos per hujus vitae labores ad illam, quae laborem nesc-
it, vitam futurae beatitudinis introducere disposuit” (S. Anselmi Cantuariensis Hom-
iliae et exhortationes IV // PL. 1864. T. 158. Col. 602).
16 Ле Гофф Ж. Указ. соч. С. 66.
17 “[Apostolus] vult enim servos Dei corporaliter operari, unde vivant, ut non compel-
lantur egestate necessaria petere” {Petrus Lombardus. Collectanea in Ер. II ad
Thessalonicienses. Cap. Ill, vers. 10//PL. 1854. T. 191. Col. 324-325).
18 См.: Ле Гофф Ж. Указ. соч. С. 68.
19 Аристотель. Политика. 1252Ь30-1253а35 / Пер. С. А. Жебелева // Соч.: В 4 т.
М„ 1976-1983. Т. 4. С. 378-380.
20 “multitude artificum sibi invicem subservientium commanere facit civitatem”
{Albertus Magnus. Ethica. Lib. V. Tract. II. Cap. 8). Cm.: Kraus J.B. Scholastik,
Puritanismus und Kapitalismus. Munchen; Leipzig, 1930. S. 47—48: Baldwin J.W. The
Medieval Theories of the Just Price. Romanists, Canonists and Thelogians in the
Twelfth and Thirteenth Centuries. Philadelphia, 1959. P. 63-68.
21 Albertus Magnus. Compendium totius theologicae veritatis. Lib. II. Cap. LVIII, LIX //
Compendium totius theologicae veritatis septem libris digestum. Lugduni, 1563.
P. 215-224. См. об этом: Kraus J.B. Op. cit. S. 71.
22 "... quod autem ad manibus operandum ipsa natura inclinet, indicat corporis disposi-
tio: quia natura non dedit homini vestes, sicut pilos aliis animalibus: neque arma, sicut
cornua bubus et ungues leonibus; nec aliquem cibum sibi natura praeparavit excepto
lacte. Verumtamen loco omnium dedit sibi rationem, qua haec omnia sibi potest
providere, et manus quibus provisionem rationis, exequi posset” {Thomas Aquinas.
Contra impugnantes Dei cultum et religionem. Cap. V // S. Thomae Aquinatis doctoris
angelici opuscula insigniora duobus tomis comprehensa. Duaci Catuacorum. 1609.
P. 738-739.
23 "... homo habet naturaliter rationem, et manus, quae sunt organa organorum, quia per
ea homo potest sibi praeparare instrumenta...” {Thomas Aquines. Summa theologica.
I-a. Q. 76. Art. 5 ad 4). Cp.: Idem. Quaestiones quodlibetaies. VII. Q. 7. Art. 17.
24 “homo naturaliter ordinationem habet ad opus manuale” (Quaestiones quodlibetaies.
VII. Q. 7. Art. 17).
25 В “Богословской сумме” Фома пишет о милостыне: “eleemosyna est opus quo
datur aliquid indigenti ex compassione propter Deum” (милостыня - это то необ-
ходимое, что дается нуждающемуся из сострадания, во имя Бога) (Summa the-
ologica. П-а-П-ае. Q. 32. Art. 1).
26 “Labor manualis ad quatuor ordinatur ...Quod opus manuale ordinatur ad otium tol-
lendum vel ad corporis macerationem, non cadit sub necessitate praecepti secundum
se consideratum, quia multis aliis modis potest vel caro macerari, vel etiam otium tolli,
quam per opus manuale; maceratur enim caro per jejunia et vigilias” (Ibid. Ila-IIae.
Q. 187. Art. 3).
149
27 “Jus naturale habet quod homo vivat de labore suo... hoc enim concessum est homini
a creatore” (Quaestiones quodlibetales. XII. Art. 29).
28 Thomas Aquinas. Summa theologica. I-a. Q. 18. Art. 10.
29 “Sicut enim homo operatur terram ut faciat earn fructiferam, sic Deus operatur hom-
inem ut Justus sit” (Thomas Aquinas. In IV libros Sententiarum. Lib. II. Dist. 17. Q. 3.
Art. 2 ad 8).
30 Haessle J. Das Arbeitsethos der Kirche. Freiburg, 1923. S. 34; Kraus J.B. Op. cit. S. 73.
31 Кудрявцев О.Ф. Указ. соч. С. 37.
32 “Sub opere manuali intelliguntur omnia humana officia, ex quibus homines licite vic-
tual lucrantur, sive manibus', sive pedibus, sive lingua fiant” (Summa theologica.
II-a-II-ae. Q. 187. Art. 3). Cp.: “...per operationem manualem intellegitur non solum
quod manibus fit, sed quocumque corporali instrumento” (Quaestiones quodlibetales.
VII. Q. 7. Art. 17).
33 “Nam alius est ordo judicantium, et alius pugnantium, et alius laborantium in agris et sic
de aliis” (Summa theologica. I-a. Q. 108. Art. 2 Conclusio). Ряд исследователей спра-
ведливо отождествляет сословие “судящих”, или “выносящих решение”, с кли-
риками. См.: Constable G. Three Studies in Medieval Religious and Social Tought.
Cambridge (Mass.), 1995. P. 336-337; ср.: Ле Гофф Ж. Указ. соч. С. 60-61.
34 “Non enim sufficeret unus homo ad exercenda omnia, quibus humana societas indi-
get; et ideo diversis officiis contingit primo ex divina providentia, quae ita hominum
status distribuit, ut nihil unquam deesse inveniatur de necessariis ad vitam; secundo
etiam ex causis naturalibus, ex quibus contingit quod in diversis hominibus sunt diver-
sae inclinationes ad diversa officia vel ad diversos modos vivendi” (Quaestiones
quodlibetales. VII. Art. 17).
35 Thomas Aquinas. Summa theologica. II-a-II-ae. Q. 187. Art. 3; Contra impugnantes
Dei cultum et religionem; Cap. VI // S. Thomas Aquinatis... Opuscula insigniora...
P. 779.
36 Thomas Aquinas. Quaestiones quodlibetales. VII. Q. 7. Art. 17.
37 “Sicut enim clerici laborant in ecclesiis, monachi in claustris sic agricole in agro...”
(Guibert de Tournai. Sermones ad status. Ad agricolas et rurales, sermo primus. Цит.
no: Hanska J. Op. cit. P. 95). См.; Уваров П.Ю. Интеллектуалы и интеллекту-
альный труд в средневековом городе // Город в средневековой цивилизации
Западной Европы. М., 1999. Т. 2: Жизнь города и деятельность горожан.
(С. 221-264). С. 233-235, 249.
38 “Sunt enim quatuor opera spiritualis... ex hoc eis stipendia debentur: ... occupatio in
judiciis ecclesiasticis... opus praedicationis,... orationes quae fiunt in horis canonicis
ad salutem Ecclesiae; ...elucidatio sacrae Scripturae” (Thomas Aquinas. Quaestiones
quodlibetales. VII. Q. 7. Art. 18).
39 “Respondeo dicendum quod unicuique licet vivere de eo quod suum est, vel sibi deb-
itum (Summa theologica. II-a-II-ae. Q. 187. Art. 4 Respondeo).
40 “Si autem acceperant hanc potestatem, ordinante Domino, ut qui evangelium annun-
tiarent, ex evangelio viverent” (Augustinus. De opere monachorum, XX, 23 // PL.
T. 40. P„ 1845. Col. 567).
41 “...sed sicut Dominus constituit, ex Evangelio viventes panem gratuitum manduca-
bant” (Petrus Lombardus. Collectanea in Ер. I ad Corinthos. Cap. 9, vers. 7 // PL.
1854. T. 191. Col. 1608).
42 Thomas Aquinas. Summa theologica. II-a-II-ae. Q. 100. Art. 1.
43 Thomas Aquinas. Contra impugnantes Dei cultum et religionem, Cap. II, III //
S. Thomas Aquinatis... opuscula insigniora... P. 683 et passim; см.: Ле Гофф Ж. Ин-
теллектуалы в средние века. Долгопрудный, 1997. С. 69-72, 113.
44 Позорным барышом называл доходы от преподавания Бернар Клервосский.
См.: Ле Гофф Ж. Интеллектуалы в средние века. С. 113; Уваров П.Ю. Интел-
лектуалы... С. 233.
150
45 Summa theologica. II-a-II-ae. Q. 70. Art. 4 Respondeo.
46 Уваров П.Ю. История интеллектуалов и интеллектуального труда в Средне-
вековой Европе (спецкурс). М., 2000. С. 22-23.
47 Ле Гофф Ж. Другое Средневековье... С. 65.
48 “...medici dantes consilium de salute corporis etsi nihil manibus operentur, possunt
licite accipere, unde vivant” (Thomas Aquinas. Contra impugnantes Dei cultum et reli-
gionem, Cap. VI // S. Thomae Aquinatis... opuscula insigniora... P. 779.
49 См. словарь Дюканжа: “Mercator (cursorius) - 1) qui merces suas per diverse loca
venum portat. 2) qui pecuniam undequaque colligit” (T. 4. P. 366); Summa theologi-
ca. Il-a-II-ae. Q. 187. Art. 3.
50 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры // А.Я. Гуревич. Избр. тру-
ды. М.; СПб., 1999. Т. 2; Средневековый мир. С. 212.
51 Майка Ю. Социальное учение католической церкви. Рим; Люблин, 1994. С. 150.
Уточнения требует и высказывание Жака Ле Гоффа: “Чтобы magister или ку-
пец могли законно, не опасаясь проклятия, получать оплату или проценты
(курсив мой. - Т.С.), достаточно, чтобы их вознаграждение или прибыль (ран-
нее Средневековье не устанавливает между ними четкого разграничения) бы-
ли компенсацией затраченных усилий, необходимо и достаточно, чтобы они
трудились (Ле Гофф Ж. Другое Средневековье... С. 108). В данном случае
Ле Гофф ведет речь уже не о раннем Средневековье, а о XII—XIII вв., когда по-
нятия вознаграждения за труд (merces) и прибыли (lucrum) четко различались и
несли соответствующую морально-этическую смысловую нагрузку. Тем более
не стоит ставить в один ряд с этими понятиями, как это делает Ле Гофф, слово
“проценты”, взимание которых мыслители того периода не одобряли.
52 “... merces est terminus operis” (Thomas Aquinas. Summa theologica. I-a-II-ae.
Q. 114. Art. 5).
53 “Ubi est potior labor, ibi sit potior merces... Sicut enim in rebus humanis ille magis
praemiatur qui digniori opere laborat, sicut architector quam artifex manualis”
(Thomas Aquinas. In I Ep. ad Corinth. Ill, 2). Cp.: Summa contra gentiles. Lib. 111.
Cap. 149. Подробнее об этом см.: Schreiber Е. Die volkswirtschaftlichen
Anschauungen der Scholastik seit Thomas von Aquin. Jena, 1913. S. 83-88.
54 Waiter F. Thomas von Aquio // Handworterbuch der Staaiswissenschaften. Jena,
1928. Bd. 8. S. 231-242.
55 Ле Гофф Ж. Другое Средневековье... С. 64—65.
56 Thomas Aquinas. In Polit. Liber I, Lectio 9. Цит. по: Ле Гофф Ж. Указ. соч. С. 64.
57 Зейпель И. Указ. соч. С. 134-136.
58 См.: Рутенбург В.И. Очерки из истории раннего капитализма в Италии. М.;
Л., 1951. С. 148-155; Он же. Народные движения в городах Италии XIV - на-
чало XV века. М.; Л., 1958. С. 40-71.
59 Killeen S.M. The Philosophy of Labor accordinig to Thomas Aquinas. Wash., 1939.
P. 54.
60 “Omnia studia humanarum actionum, si ordinantur ad necessitatem praesentis vitae
secundum rationem rectam pertinent ad vitam activam” (Summa theologica. II-a-II-ae.
Q. 179. Art. 2 ad 3). “Unde activa [vita] quantum ad hanc partem quae saluti proxi-
morum studet, est utilior, quam contemplativa; sed contemplative est dignior, quia
dignitas significat bonitatem alicujus propter seipsum, utilitas vero propter aliud” (In
IV libros Sententiarum. Lib. II. Dist. 3. Q. 1. Art. 4); см. также: Albertus Magnus.
Ethica. Lib. V. Tract. II. C. 9-10, 31-34 // Opera omnia. Vol. 7. Parisiis, 1891.
P. 355-359. Альберт называет потребность причиной, заставляющей людей
вступать в отношения хозяйственного обмена.
61 “...aliquid esse necessarium sine quo non potest convenienter vita transigi secundum
conditionem et statum propriae personae et aliarum personarum quarum cura ei
incumbit” (Summa theologica. II-a-II-ae. Q. 32. Art. 6).
151
62 См.: Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1972. С. 249-255.
б- ’ Эшли У.Дж. Экономическая история Англии в связи с экономической теори-
ей/Пер. с англ. Н. Муравьева под ред. Д.М. Петрушевского. М., 1897. С. 156;
см. также: Петрушевский Д.М. Очерки из экономической истории Средневе-
ковой Европы. М.; Л., 1928. С. 313; Полянский Ф.Я. Указ. соч. С. 127-135.
64 Chrysostomus. In Epist. 2 ad Corinthos. Homilia 15, 3 // Patrologiae cursus comple-
tus. Ser. graeca. P., 1860. T. 61. Col. 506; см. также: Зейпель И. Указ. соч.
С. 135-136.
65 “Unde videmus in artibus unam alterius esse gubemativam et quasi principem... quae
quidem artes aliis principantes architectonicae nominantur, quasi principales artes:
unde et earum artifices, qui architectores vocantur, nomen sibi vindicant sapientum”
{Thomas Aquinas. Summa contra gentiles. Lib. I. Cap. 1) {Фома Аквинский. Сумма
против язычников / Пер. Т.Ю. Бородай. Долгопрудный. 2000. С. 33). Ср.: Idem.
In I Epist ad Corinth. Ill, 2.
66 Thomas Aquinas. In I Ep. ad Corinth. Ill, 2.
67 Цицерон. Об обязанностях. 42, 150-151 I Пер. H.A. Федорова // Лосев А.Ф.
Эллинистически-римская эстетика I—II вв. н.э. М., 1979. С. 373-374.
68 Цицерон. Об обязанностях. XLII. 150, 151 //Цицерон. О старости. О дружбе.
Об обязанностях / Пер. В.О. Горенштейн. М., 1993. С. 96-97.
69 Коваль Т.Б. “Тяжкое благо”. Христианская этика труда. М„ 1994. С. 158-159.
70 “...in statu innocentiae non fuisset agriculture laboriosa” {Thomas Aquinas. In IV
libros Sententiarum. Lib. II. Dist. 17. Art. 2 ad 7).
71 Thomas Aquinas. Summa contra gentiles. Lib. III. Cap. 135.
72 О взглядах Аристотеля подробнее см.: Кузищин В.И. Этика труда в антично-
сти // Этика и организация труда в странах Европы и Америки. Древность.
Средние века. Современность. М., 1994. С. 35-65; Contzen Н. Op. cit. S. 43-•45.
73 Аристотель. Указ. соч. 1318b 10—1319Ь24. (С. 574).
74 De WulfM. Scholasticism Old and New. Dublin, 1907. P. 78.
75 De regimine principum. II, 3; ср.: Платон. Государство. 373a-e I Пер. A.H. Ery-
нова // Соч. M., 1972. C.. 150, 151; Аристотель. Указ. соч. 1326b25-30 (С. 598),
1328Ы9-20. С. 604.
76 Speltz G. The Importance of rural Life according to the Philosophy of St. Thomas
Aquinas. A Study in Economic Philosophy (Diss.). Wash., 1945. P. 43-44; 96-97.
77 Thomas Aquinas. In IV libros Politicorum expositio. Lib. I, lec. 8; см.: Эшли У Дж.
Указ. соч. С. 315.
78 Thomas Aquinas. In IV libros Politicorum expositio. Lib. I, lec. 8.
79 Thomas Aquinas. Summa theologica. I-a-II-ae. Q. 105. Art. 2 ad 6; ср.: Второзако-
ние. 24, 15.
80 Цицерон. Указ. соч. С. 96-97.
81 Кудрявцев О.Ф. Указ. соч. С. 36.
82 “...nec emere sciunt пес vendere absque mendaciis et juramentis” (Raymund de
Penjaforte. Summa de paenitentia. II, 8. Цит. no: Hanska J. Op. cit. P. 90).
83 Thomas Aquinas. Summa theologica. II-a-11-ae. Q. 77. Art. 4. Respondeo.
84 Thomas Aquinas. In IV libros Sententiarum. Lib. IV. Dist. 16. Q. 4. Art. 2. Q. Ill and III.
85 Thomas Aquinas. Summa theologica. II-a-II-ae. Q. 187. Art. 3; ср.: Аристотель.
Указ. соч. 1257al8-1258b2. (С. 391-395); Цицерон. Указ. соч. С. 96-97.
86 Thomas Aquinas. De regimine principum II, 3; Аристотель. Указ. соч.
1327al0-1237Ь20. (С. 599).
87 “Nihil prohibet lucrum ordinari ad aliquem finem necessarium vel etiam honestum; et
sic negotiatio licita reddetur; sicut cum aliquis lucrum moderatum, quod negotiatio
quaerit, ordinat ad domus suae sustentationem, vel etiam ad subveniendum indigen-
tibus... et lucrum expetit, non quasi finem, sed quasi stipendium laboris” {Thomas
Aquinas. Summa theologica. II-a-II-ae. Q. 77. Art. 4. Respondeo).
НОВОЕ ВРЕМЯ
Т.Л. Лабутина
АНГЛИЙСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ И ФЕМИНИЗМ
Английская революция (1640-1660), ознаменовавшая собой по-
беду нового - капиталистического - строя над феодальным, явилась
эпохальным событием не только для Британии, но и для всей Евро-
пы. В результате революции в стране произошли глубокие социаль-
но-экономические, политические, религиозные, идейные и культур-
ные перемены. По сути с Английской революции началась новая
эра, новая цивилизация.
Английскую революцию на протяжении нескольких столетий
изучали многие зарубежные (Т. Маколей, С. Гардинер, Дж. Джонс,
К. Хилл, Дж. Флетчер, Дж. Эйлмер и др.)1 и отечественные ученые
(М.М. Ковалевский, Н.И. Кареев, С.И. Архангельский, М.А. Барг,
В.М. Лавровский, Б.Ф. Поршнев, Г.Р. Левин, Т.А. Павлова, С.Е. Фе-
доров, Л.И. Ивонина и др.)2.
Отмечая огромный вклад исследователей в разработку много-
численных проблем Английской революции, заметим, что социо-
культурная проблематика, как правило, находилась за пределами их
изысканий. Одна из таких проблем - участие женщин в революции.
С.И. Архангельский, М.А. Барг, Г.Р. Левин затрагивали проблему
участия в революции представителей разных социальных слоев -
крестьян, углекопов, солдат и других. О выступлениях женщин ис-
следователи практически не упоминали3. Быть может, это объясня-
ется тем, что сама проблематика, связанная с “историей женщин”,
была признана актуальной лишь в конце 1980-1990-х годов4. Наш
интерес к указанной теме продиктован стремлением выяснить, в ка-
кой мере революция повлияла на формирование самосознания
англичанок, что впоследствии привело некоторых из них в ряды
первых феминисток.
Проблема возникновения феминизма в отечественной науке
принадлежит к числу неизученных. Да и сама тема феминизма еще
очень слабо разработана. Авторы сборника статей “Феминизм. Во-
сток, Запад, Россия” (к слову сказать, первого в нашей стране изда-
153
ния на данную тему) ошибочно, как нам кажется, связали возникно-
вение феминизма с движением суфражисток, которые боролись за
свои избирательные права в Великобритании в последней трети
XIX в.5 В зарубежной историографии проблема возникновения фе-
минизма также принадлежит к числу дискуссионных. Американская
исследовательница Г. Смит подчеркивала, что ученые, обращавши-
еся к истории феминизма, как правило, ограничивались XIX в., не-
многие из них “добирались” до произведений известной английской
писательницы конца XVIII в. Мэри Уолстонкрафт и только единицы
интересовались феминистской идеологией XVII в. Сама Г. Смит счи-
тала, что феминистские идеи напрямую связаны с революционной
идеологией середины XVII в.6 Аналогичного взгляда на время воз-
никновения феминизма, или “протофеминизма” (protofeminism -
первоначальный, или ранний феминизм) придерживались и Э. Горо,
Р. Перри, Дж. Спенсер7. Большинство зарубежных историков при-
знавали, что революция середины XVII в. оказала на женщин огром-
ное влияние. Как утверждал британский ученый Б. Мэннинг, рево-
люция побудила женщин “играть несвойственную для них роль,
а также принимать необычные для них решения”. Женщины стали
занимать заметное место в религиозных и политических движениях.
Вовлечение женщин в политику в годы революции и знаменовало
собой “начало движения за эмансипацию женщин”8.
Какую роль сыграли женщины в революции, какое участие они
принимали в ее событиях и каким образом эти события повлияли на
формирование феминистских идей в Англии - ответить на эти воп-
росы автор попытался в данной статье.
Довольно активное участие англичанок в революционных собы-
тиях объяснялось, на наш взгляд, прежде всего тем подчиненным со-
циальным положением, которое они в XVII в. занимали в патриар-
хальном обществе, во всех сферах которого господствовал мужчина.
Все государственные и общественные институты закрепляли подчи-
ненное место женщины. Журналист и просветитель Р. Стиль писал
в журнале “Спектейтор”: “Все, что женщина должна делать в этом
мире, связано с обязанностями дочери, сестры, жены и матери...
И ради собственного счастья и спокойствия она принуждена испол-
нять то, ради чего появилась на свет”9. Общество отказывалось ви-
деть в женщине личность, а закон не предполагал, что она будет
жить за счет своего труда. До тех пор пока женщина не становилась
вдовой, ей приходилось мириться с подчиненным положением по от-
ношению к мужчине, будь то отец, брат или муж.
В раннебуржуазной Англии женщина имела много обязанностей
и почти никаких прав. Она должна была рожать (причем желатель-
но как можно чаще, поскольку рост численности населения в ту по-
ру рассматривался как залог процветания государства) и растить де-
тей, работать (не только в доме, присматривая за хозяйством, но и
вносить посильный вклад в бюджет семьи и экономику государства).
154
В идеале женщина никогда не пребывала в праздности. В особенно-
сти это касалось жен и дочерей земледельцев, а также служанок,
проживавших в сельской местности, т.е. по сути большинства жен-
щин страны. Как только женщина заканчивала работу по дому, она
тотчас садилась за прялку или бралась за спицы, чтобы таким обра-
зом заработать хотя бы несколько пенсов для семейного бюджета.
Более того, в обществе, где господствовал мужчина, было распро-
странено мнение о том, что уставшая женщина будет более цело-
мудренной. И если от женщины общество требовало добродетели,
то над прегрешениями мужчин оно лишь добродушно посмеивалось.
Мужской мир не только подчинял женщин, но создавал мораль, оп-
равдывавшую это подчинение. К примеру, памфлетист Р. Бакстер
утверждал: “Женщина от природы слаба умом и потому не в состо-
янии собой управлять. Она занимает промежуточное положение
между мужчиной и ребенком, а значит, нуждается в мужском руко-
водстве”10.
Единственной для женщины возможностью обрести некий ста-
тус в обществе становилось замужество. Примечательно, что такое
чувство, как любовь, при заключении брака в ту пору чаще всего во
внимание не принималось. Большинству девушек мужа выбирали
родители. Примечательно, что закон целиком и полностью стоял на
страже интересов супруга, прежде всего в части его права распоря-
жаться имуществом семьи. Даже собственность, полученная женой
в наследство, или ее приданое могли быть реализованы лишь по ус-
мотрению мужа. Некая леди Монтэгю после развода просила согла-
сия бывшего супруга распорядиться теми 200 ф.ст., которые она по-
лучила в наследство и могла лишь надеяться, что он позволит пода-
рить ей драгоценности их дочери.
Если супруги участвовали в совместном бизнесе, то муж непре-
менно был работодателем, а его супруга - неоплачиваемым работ-
ником. Вся прибыль от бизнеса также попадала в карман мужа, а на
долю жены выпадали лишь его упреки в транжирстве, если она на-
думала что-либо купить для детей. Женщина была лишена возмож-
ности заключать брачный контракт, поскольку по закону не явля-
лась ответственным лицом, и даже в случае совершения ею како-
го-либо преступления, уголовную ответственность за нее нес муж.
Супруг контролировал образ жизни жены. В случае его смерти
она не имела права на своих детей, если только он заранее не назна-
чал ее их опекуншей. Единственной возможностью избавиться от
невыносимого брака для женщины становился развод, который обя-
зывал супруга обеспечивать бывшей жене надлежащее содержание.
Супруг леди Монтэгю это сделал, но на том условии, что она поки-
нет страну и тем самым лишится возможности видеться с любимы-
ми дочерью и внуками. Закон защищал женщину лишь в самом
крайнем случае: когда муж ее жестоко избивал, что угрожало ее
жизни и здоровью, либо когда он лишал ее самого необходимого,
155
или не мог исполнять свои супружеские обязанности. Во всех других
случаях женщина не могла рассчитывать на справедливость закона.
И если жена покидала мужа и уходила к другому, супруг был вправе
вернуть ее в лоно семьи силой.
В патриархальном обществе прочно утвердился двойной стан-
дарт в отношении к супружеской измене и разводу. То, что проща-
лось мужу, осуждалось по отношению к жене. Развод дискредитиро-
вал женщину, невзирая ни на какие обстоятельства. Известный ли-
тератор Д. Дефо в журнале “Ревю” не советовал своей знакомой
миссис Лизерабль покидать супруга, полагая, что в случае развода у
нее не только возникнут финансовые затруднения, но разразится
скандал, который заденет ее репутацию. А это, полагал журналист,
во много раз неприятнее, нежели совместное проживание с ненави-
стным супругом11. Общественная мораль гласила: женщина всегда
занимает подчиненное место. В популярном для той поры семейном
пособии отмечалось: “Когда мужчина влюбляется, он не должен за-
бывать о своем верховенстве”12. Впрочем, справедливости ради за-
метим, что порой отдельные мужчины выступали с критикой брач-
ных институтов. Авторы подобных трактатов осуждали институт
брака, в котором мужчина пользуется большей свободой действий,
чем женщина, и в котором родители лишают своих детей права вы-
бора супруга по любви. Мужчин критиковали за то, что они воспри-
нимают брак как тюремное заключение и не пытаются увидеть в
своих спутницах жизни компаньонок и товарищей. Однако авторы
трактатов не призывали изменить существующее положение вещей,
а лишь его констатировали.
Двойной стандарт сохранялся также и в образовании. Девушек
не принимали в университет. При их обучении нередко исключались
латынь, история, математика и ряд других предметов. В результате
англичанки в XVII в. не получали серьезное образование. Неудиви-
тельно поэтому, что именно проблемы образования и брака станут
определяющими в идеологической платформе раннего феминист-
ского движения.
Постоянно сталкиваясь с господствующей ролью мужчины,
женщина, казалось, смирилась со своей участью. И хотя женщины и
до революции порой участвовали в массовых выступлениях (против
огораживаний, хлебных бунтах и т.д.), однако это чаще всего оста-
валось незаметным как для них самих, так и для окружающих.
И лишь революционные события значительно повлияли как на ак-
тивность женщин, так и на их менталитет.
Революция и гражданская война разделили на два лагеря не
только мужчин, но и женщин, среди которых были сторонницы ко-
роля и защитницы парламента. Известные аристократки Элиза-
бет Уиндхем из Сомерсета, Джейн Причард и Кэтрин Мур из Лин-
кольншира, графини Дерби и Элизабет Эссекс выступали столь ак-
тивно в защиту опального короля Карла I, что в итоге лишились
156
собственных владений, конфискованных правительством О. Кром-
веля. Супруга командующего Новой армией Томаса Ферфакса леди
Энн Ферфакс во время суда над королем публично обвинила Кром-
веля в предательстве. Жена генерала Монка приложила немало сил,
чтобы помочь мужу в его попытках реставрировать монархию Стю-
артов в 1660 г. Многие аристократки вносили значительные денеж-
ные суммы (до 100 ф.ст.) в фонд помощи роялистам, который был
учрежден супругой Карла I королевой Генриеттой Марией. Нередко
леди помогали роялистам избежать преследований со стороны пар-
ламента и прятали их в своих домах. К примеру, Энн Мюррей в
1648 ы помогла младшему сыну томящегося в тюрьме короля - гер-
цогу Йорку. Аристократки (графиня Дерби, леди Мэри Бланк и
Энн Севиль, графиня Портлендская и др.) организовывали отпор на-
падавшим на их замки войскам Кромвеля. Порой в связи с длитель-
ным отсутствием мужей (на войне, в тюрьме, в эмиграции) женщи-
ны брали на себя ответственность за семью и ведение дел в поме-
стье. Нередко жены следовали за мужьями в эмиграцию, предпочи-
тая, как герцогиня Ньюкасл, разделить все тяготы жизни на чужби-
не с любимым человеком. Самые отважные (Кэтрин Ланкфорд,
Сюзи Верней) добровольно отправлялись в тюрьму, чтобы тем са-
мым облегчить участь своих горячо любимых мужей. Нередко же-
ны (например, Энн Фрэншив, герцогиня Ньюкасл, Мэри Верней,
Изабелла Твиден) выступали в роли ходатаев, отстаивая перед пар-
ламентом свои права на конфискованные владения, в то время как
их супруги пребывали в эмиграции. Многим аристократкам удава-
лось добиться не только возвращения поместий, но и освобождения
из-под стражи опальных мужей13.
Еще активнее в революционных событиях участвовали сторон-
ницы парламента, большую часть которых составляли представи-
тельницы средних и низших слоев общества. Они принимали уча-
стие в массовых демонстрациях протеста, религиозных движениях,
подаче петиций, сборе средств на нужды парламентской армии,
строительстве фортификационных сооружений, становились мед-
сестрами, курьерами, регулировщицами, разведчицами, солда-
тами14.
Наибольшей массовостью отличались выступления женщин с
петициями в адрес парламента, содержавших не только требования,
но и их взгляды на происходящие в стране события. Одна из первых
демонстраций состоялась 31 января 1642 г. Женщины составили пе-
тицию, предназначенную Палате лордов, в которой выражали недо-
вольство “упадком торговли, неурядицами в государственных делах,
а также спорами и разногласиями между палатами парламента”. По-
дательницы петиции настаивали на том, чтобы “была восстановле-
на англиканская церковь, а также оказана действенная помощь уще-
мленным в правах протестантам в Ирландии”15 Передав петицию в
Палату лордов, женщины (в количестве 400) на следующий день
157
пришли к Вестминстерскому дворцу, чтобы получить ответ. Они на-
стояли, чтобы их представительниц допустили в здание парламента.
Палата лордов была вынуждена пригласить 12 манифестанток на
свое заседание и заслушать их петицию.
Женщины обращались с петициями также в адрес нижней пала-
ты парламента. Как сообщала одна из лондонских газет, 4 февраля
1642 г. женщины подали в Палату общин петицию, в которой требо-
вали “принятия мер против епископов”, а также выражали сожале-
ние по поводу того, что “в Палате лордов обладают правом голоса
многие паписты - лорды и епископы”16. Петиция была вручена де-
путатам миссис Энн Стаги, супругой пивовара, а также “другими
женщинами, того же ранга”. Члены Палаты обещали рассмотреть
полученное обращение на своем заседании.
Гражданская война, расколовшая общество, приносила неисчис-
лимые страдания женщинам, мужья и сыновья которых оставляли
родной дом и присоединялись к одной из воюющих сторон, потому
женщины неоднократно подавали петиции в парламент с требовани-
ем положить конец междоусобицам и войне. В начале 1643 г. в од-
ном из лондонских изданий была опубликована петиция вдов, в ко-
торой говорилось;-“Мы требуем положить конец этим несчастьям,
потопившим наше королевство в море крови. Остановите войну, где
брат воюет против брата, и сыновья с жестокостью убивают друг
друга”'?.
Демонстрации женщин, настаивавших на прекращении граждан-
ской войны, были наиболее частыми и многочисленными в 1643 г.
Подательницы петиций о мире нередко украшали свои головные
уборы шелковыми лентами белого цвета (сторонницы левеллеров
будут повязывать шляпки лентами зеленого цвета). Некоторые
женщины приводили с собой на демонстрации детей. Нередко де-
монстрантки вели себя довольно агрессивно: препятствовали сво-
бодному перемещению депутатов из здания парламента, угрожали
применить силу в отношении тех из них, кто выступал против за-
ключения мира и т.п. 8 августа 1643 г. власти распорядились про-
гнать манифестанток от стен Вестминстерского дворца. Однако на
следующий день на прежнем месте их собралось еще больше: от
двух до трех тысяч. На дамских шляпках развевались белые ленты.
Демонстрация 9 августа 1643 г. по своей массовости превзошла все
другие подобные собрания женщин”18. Демонстранткам удалось вы-
теснить стражу и занять двор у стен парламента, откуда они стали
дружно скандировать под окнами Палаты лордов: “Мы хотим мира
и нашего короля!” Власти отдали приказ о разгоне демонстрации.
Стража начала теснить женщин, в давке одна из женщин была ране-
на. Подоспевшая конница принялась усиленно разгонять манифе-
станток и наводить порядок.
Расправа с подательницами петиций взволновала жителей Лон-
дона. Газеты и авторы мемуаров приводили разные данные о жерт-
158
вах этого инцидента. Одни утверждали, что погибли одна или две
женщины. Венецианский посол в Лондоне свидетельствовал, что в
результате “кровавого конфликта” были убиты десять человек и
более сотни ранены, большинство из них - женщины. Он же сооб-
щал: “Многие из женщин, которые шли просить о мире, были аре-
стованы вместе с мужьями”19.
В 1646-1648 гг. женщины приняли активное участие в подаче
петиций в защиту лидеров и главы партии левеллеров Джона Лиль-
берна. В сентябре 1646 г. их жены на протяжении нескольких дней
маршировали под окнами здания парламента, требуя справедливо-
сти. 23 сентября миссис Лильберн представила в Палату общин
опубликованное в прессе послание в защиту арестованных револю-
ционеров. В марте 1647 г. сподвижник Лильберна Ричард Овертон,
находясь в тюрьме, составил петицию, которая была доставлена
женщинами в парламент. По-видимому, подобные демарши жен-
щин в защиту левеллеров были настолько частыми, что заставили
власти издать указы о недопущении беспорядков и применении си-
лы для их подавления, а также о задержании и наказании в судеб-
ном порядке тех, кто будет “скандалить” и выступать против парла-
мента20. Однако подобные действия властей не имели успеха. Во
всяком случае участие женщин в манифестациях, направленных в
защиту левеллеров, продолжалось. Так, 1 августа 1648 г. участники
10-тысячной демонстрации, в которой участвовали как мужчины,
так и женщины, подали петицию с требованием освободить из-под
стражи Джона Лильберна. Пик участия женщин в политическом
движении, на взгляд британской исследовательницы П. Хиггинс,
пришелся на апрель-май 1649 г., когда были поданы петиции с тре-
бованием освободить четырех лидеров партии левеллеров -
Дж. Лильберна, У. Уолвина, Р. Овертона и Т. Принса21. 23 апреля у
стен парламента собралось до 500 сторонниц левеллеров, шляпки
которых украшали шелковые ленты зеленого цвета. В своей пети-
ции женщины заявляли, что парламент поступает в отношении
Лильберна и его соратников “тиранически” и настаивали на их ос-
вобождении. В петиции содержались также жалобы на нарушение
торговли, рост цен, безработицу, высокие пошлины и т.п. Пода-
тельницы бумаги выражали надежду на то, что парламент окажет
им действенную помощь. Хотя под петицией стояли 10 тыс. подпи-
сей, парламентарии не спешили ее рассматривать. Более того, спи-
кер Палаты общин направил к подательницам петиции начальника
стражи, который заявил: “Вопрос, о котором идет речь в петиции,
выше вашего разумения и потому Палата даст ответ вашим мужь-
ям, а не вам. Вы же должны разойтись по домам и заняться своим
непосредственным делом - домашним хозяйством”22. Подобные
слова вызвали бурю гнева со стороны подательниц петиции. И тог-
да к собравшимся вышел сам Кромвель. Одна из демонстранток
схватила его за полы плаща и стала громко кричать, что недопусти-
159
мо отказывать женщинам в принятии петиции. Ее поддержали дру-
гие манифестантки, заявившие, что добиваются всего лишь “прав и
свобод, которые были обещаны нации”, а также освобождения
Лильберна и его товарищей. Несмотря на предпринятые усилия
женщин, парламент их петицию не принял.
Петиции в защиту левеллеров женщины подавали еще не раз,
пока Государственный совет 4 августа 1649 г. не приказал начальни-
ку охраны “позаботиться о том, чтобы беспокойные женщины
впредь не толпились у входа в парламент и не мешали депутатам и
членам Госсовета исполнять их функции”23.
После нового ареста Джона Лильберна в 1653 г. активность ра-
дикально настроенных женщин вновь резко возросла. Двенадцать
наиболее решительных манифестанток, в том числе супруга Лиль-
берна, пришли 27 июля к парламенту с петицией, под которой стоя-
ло 6 тыс. подписей, и начали стучать в двери, требуя ее принять. Од-
нако парламентарии не спешили к ним выйти. Демонстрантки про-
должали настаивать, крича, что в случае, если им откажут, “их му-
жья и друзья с оружием в руках встанут на защиту свободы народа”.
Спустя три дня женщины вновь пришли к зданию парламента. На
этот раз они .принесли новую петицию, под которой стояло еще
больше подписей. В петиции женщины настаивали также на своем
праве обращаться в парламент. Они протестовали против того, что
“в течение нескольких дней простояли под дверьми Палаты со сми-
ренным требованием положить конец несправедливым и незакон-
ным действиям, направленным против Лильберна, однако не были
услышаны”. Подательницы петиции высказывали опасение в том,
что “совершенное против него действо... может быть проделано в
отношении любого другого гражданина”24.
Чаще всего свои петиции женщины адресовали парламенту, но
иногда - лорду-протектору Кромвелю. Одна из таких петиций, по-
данная 27 октября 1651 г., содержала требование изменить законы,
касавшиеся наказания за неуплату долгов. Хотя революционный
парламент неоднократно (в 1641 и 1649 гг.) обсуждал данный зако-
нопроект, женщины были недовольны тем, как шло его продвиже-
ние и потому обратились лично к Кромвелю, в лице которого виде-
ли “избавителя от угнетения и рабства”. Кроме того, женщины про-
сили облегчить участь беднейших слоев населения и не допускать их
заключения в тюрьму за долги. На этот раз усилия манифестанток
не пропали даром: в 1653 г. парламент создал комитет для рассмот-
рения законопроекта, а затем принял и сам закон, который исклю-
чал тюремные заключения за долги.
Участие женщин в подаче петиций неизбежно вызывает вопрос
о том, кто их составлял? На взгляд зарубежных ученых, авторов пе-
тиций установить трудно. По мнению П. Хиггинс, за всем тем, что
было связано с подачей петиций, стояли мужчины, которые инспи-
рировали женщин на подобные акции25. Нам также представляется,
160
что в то время, когда большинство англичанок были неграмотными,
петиции скорее всего составляли мужчины. Однако постепенно ав-
торами петиций становились и женщины, чаще всего в тех случаях,
когда речь в них шла о правах “слабого пола”. К примеру, авторст-
во петиции, поданной в мае 1649 г., приписывали матери казначея
партии левеллеров С. Чадлея - миссис К. Чадлей. Она участвовала
как в деятельности одной из религиозных сект, так и в движении ле-
веллеров, а кроме того являлась автором ряда религиозных тракта-
тов. В этой петиции, в частности, говорилось: “Разве мы не имеем
равного с мужчинами интереса к делам нации, свободы которой
обеспечены Петицией о правах и другими разумными законами
страны?.. Разве мы можем оставаться в своих домах, когда ущемля-
ются наши свободы?.. Наконец, мы убедительно просим рассмот-
реть нашу петицию, поскольку нас не устраивает, что ответ на нее
намереваются дать нашим мужьям и друзьям, тогда как мы вправе
узнать все сами”26.
Все чаще в петициях, адресованных парламенту, звучало требо-
вание женщин предоставить им равные права с мужчинами и, преж-
де всего, право высказывать свое мнение в политических дебатах.
“Поскольку мы убеждены, что созданы Богом, как и мужчины, - го-
ворилось в майской петиции 1649 г., - то можем принимать пропор-
циональное участие в свободах республики. Мы не скрываем своего
возмущения тем, что вы лишаете нас права подавать петиции или
высказывать недовольство в отношении достопочтенной Палаты
общин”27.
Заявляя о своих правах на гражданские свободы (слова, собра-
ний), англичанки апеллировали к Библии и другим богословским со-
чинениям. Так, подательницы майской петиции 1653 г. заявляли:
“Вручение петиций - наше бесспорное право, поскольку Бог всегда
желал и был готов принять прошения от всех без исключения лю-
дей. Древние законы страны не противоречат воле Господа и пото-
му мы вправе подать петицию и получить на нее ответ”28. Как вид-
но, свои аргументы о равенстве полов женщины черпали из веро-
учения об их равных правах перед Богом. Подобные заявления ма-
нифестанток побудили П. Хиггинс указать на их “феминистскую”
позицию: “Казалось, - отмечал автор, - женщины стремились изме-
нить саму основу патриархального общества, в котором жили и в ко-
тором отец или муж являлся главой семейства, а вся семья была
лишь его собственностью. Эти женщины добивались права говорить
и действовать самостоятельно, а также требовали от властей ответа
им самим, а не их мужьям”29.
Среди аргументов, которые женщины приводили в защиту сво-
их прав, они указывали и такой, как вклад в “общее дело”. Действи-
тельно, многие англичанки сделали немало для поддержания парла-
ментской армии. В Лондоне, Кентербери, Норвиче, Ковентри жен-
щины создавали комитеты для сбора средств на содержание конни-
б. Переходные эпохи
161
цы, получившей название “Девичье войско” (Virgins Troops'). Один из
отрядов, на содержание которого средства собрали девушки Лондо-
на, был включен в состав армии графа Эссекса. Другой отряд, сфор-
мированный в Норвиче, вошел в состав армии самого Кромвеля.
Женщины участвовали также в строительстве фортификационных
сооружений, помогали собирать разведывательную информацию о
силах противника, издавали запрещенные цензурой памфлеты, ока-
зывали помощь раненым, прятали в своих домах скрывавшихся от
преследования беглецов. Их вклад в “общее дело” в самом деле был
велик, и женщины это хорошо понимали. Более того, они заявляли
о готовности, если потребуется, пожертвовать не только своей жиз-
нью, но и жизнью близких ради сохранения прав и свобод нации. Для
себя же они требовали лишь права подавать петиции. В связи с этим
американский историк Б. Капп справедливо заметил, что именно
массовые петиции способствовали зарождению протофеминизма30.
Бесспорный интерес для ученых представляет вопрос о соци-
альном составе манифестанток и подательниц петиций. К сожале-
нию, прямого ответа на данный вопрос ни в зарубежной, ни в оте-
чественной литературе найти не удалось. Однако, судя по отдель-
ным высказываниям историков, можно предположить, что в боль-
шинстве своем это были представительницы средних слоев населе-
ния - супруги и дочери зажиточных ремесленников и купцов. Под-
тверждение находим у очевидца тех событий графа Эд. Кларендо-
на, который заметил, что все женщины - подательницы петиций яв-
лялись супругами состоятельных горожан31. Нельзя не принять во
внимание и тот факт, что женщины особенно активно выступали в
защиту левеллеров, которые отстаивали интересы городских слоев.
В их петициях часто говорилось о необходимости поддержания сво-
бодной торговли, увеличения зарплаты наемным рабочим, введе-
ния прогрессивно-подоходного обложения и т.д.32 Из сказанного
можно заключить, что большая часть подательниц петиций пред-
ставляла мелкую и среднюю буржуазию. Забегая вперед, отметим,
что и первые феминистки чаще всего происходили из этой же соци-
альной среды.
Нельзя не сказать еще об одной форме деятельности женщин в
период революции - их активном участии в религиозных движениях.
Известный британский историк К. Хилл отмечал, что в средние ве-
ка женщины играли “важную роль в еретических сектах, и эта тра-
диция вновь обозначилась в Англии в период революции”33. Во вре-
мя революции в стране насчитывалось до 199 религиозных сект. На-
иболее известными среди них были анабаптисты, “люди пятой мо-
нархии”, или милленарии, рантеры, сикеры, социниане, визионарии,
либертины, а также самые многочисленные квакеры. По социаль-
ному составу они являлись в основном представителями низших сло-
ев общества: мелкими лавочниками, ремесленниками, наемными ра-
бочими, безземельными крестьянами34.
162
В 50-е годы XVII в. квакерские собрания для женщин были ор-
ганизованы в Лондоне. Постепенно они вошли в практику и стали
системой. Даже после революции женщины-квакеры продолжали
приходить на ставшие для них традиционными ежемесячные соб-
рания, на которых обсуждали такие проблемы, как распределение
даров благотворительности, посещение больных, оказание помо-
щи заключенным в тюрьмах и т.д. Женщины составляли большин-
ство и в других сектах. К примеру, в сектах Норвича насчитыва-
лось 31 мужчина и 83 женщины, в баптистскую церковь Бедфорда
на службу регулярно приходили четверо мужчин и восемь жен-
щин35.
Нередко женщины становились проповедниками, например в
Лондоне, Линкольншире, Хертфордшире, Йоркшире, Сомерсете и
ряде других городов и графств. Квакеры порой даже выдвигали тео-
рии, обосновывавшие право женщин читать проповеди или участво-
вать наряду с мужчинами в церковном управлении. На взгляд кваке-
ра Дж. Кента, для церковного служения проповеднику совсем необя-
зательно быть образованным и потому им может стать любая жен-
щина. Среди сектантов пользовались популярностью трактаты про-
рочицы из Бельгии Антонии Буринон, которая утверждала: “Муж-
чинам не дано познать Божественный свет так, как женщинам, по-
скольку их сердца наполнены гордыней и их занимает лишь то, что
ведет к власти и славе, а не к Господу. Рассуждать о духовном спо-
собна лишь женщина”36. Пророчица была убеждена в том, что жен-
щины более мужчин способны к литургии и проповеди в силу своей
эмоциональности и необычайной восприимчивости всего, что связа-
но с окружающим миром. Она полагала, что устами женщины гово-
рит сам Бог.
Женщины-сектантки не ограничивались участием в богослуже-
ниях и чтением проповедей. Они также составляли и подавали в пар-
ламент петиции. К примеру, сектантки, поддержавшие политику ве-
ротерпимости, проводимую Кромвелем, высказались об этом в пе-
тиции парламенту. Среди них было 220 участниц квакерской общи-
ны и 80 представительниц секты визионариев37. Чаще всего сектант-
ки выступали как проповедницы учения Христа, а не как вырази-
тельницы собственных интересов. К примеру, М. Мэрисон и Э. Ду-
глас писали многочисленные петиции политическим лидерам, в том
числе Кромвелю, требуя от них “духовного очищения нации”. Ква-
кер К. Эванс протестовала против тюремного заключения сектан-
тов, а также политической тирании. Однако подобным образом
женщины выступали эпизодически, в данном случае они протесто-
вали лишь против ущемления религиозной свободы подданных со
стороны правительства. В связи с этим представляется справедли-
вым заключение историка Б. Каппа о том, что женский религиоз-
ный радикализм явился незначительным вкладом для последующей
эмансипации38.
6*
163
Необычайная активность женщин в общественно-политической
и религиозной жизни не могла остаться незамеченной представите-
лями сильного пола. Как же мужчины реагировали на подобную де-
ятельность своих жен, сестер, матерей и подруг? По мнению боль-
шинства исследователей, англичане, независимо от того, являлись
ли они англиканами и роялистами или пуританами-революционера-
ми, продолжали настаивать на сохранении подчиненного положения
женщин39. Мужчины считали, что женщины, как и дети, не должны
участвовать в политике. Когда группа женщин в Сэффолке в 1640 г.
попыталась принять участие в муниципальных выборах, шериф
графства их отстранил, заявив, что это противоречит закону40.
В годы революции определенные изменения претерпели семей-
ные отношения. Пуританские проповедники утверждали, что же-
на - прежде всего помощница и партнер мужа, а не просто нижесто-
ящий член семьи, и потому супруг должен не только ею восхищать-
ся, но и уважать. Пуритане осуждали рукоприкладство мужей и
двойной стандарт в сексуальном поведении. В то же время они на-
поминали, что любовь следует за браком, а не предшествует ему, а
также, что жена - лишь младший партнер мужа в бизнесе41. И все
же именно в революционные годы появилось немало теорий, авто-
ры которых переосмысливали роль патриархальной семьи в обще-
стве. Многие англичане заговорили о необходимости реформирова-
ния института брака. К примеру, члены секты рантеров предлагали
его вовсе упразднить. Они проповедовали достоинства полигамной
семьи и преимущества холостяцкой жизни. Но таких памфлетистов
было немного, большинство же задумывались над тем, как улуч-
шить традиционную структуру семьи (изменить положение женщи-
ны, ограничит^ власть мужчины, упростить процедуру выбора суп-
руга и бракосочетания). Они рассуждали о достоинствах и недостат-
ках разводов, полигамии и браков между родственниками. Отдель-
ные сектанты заявляли, что жены не обязаны подчиняться мужьям
и вольны распоряжаться собственностью без их разрешения. Все
чаще стали появляться трактаты, авторы которых не отказывали
женщинам в их интеллектуальных способностях. Чарлз Гербер в
памфлете, посвященном сестре короля Карла I Елизавете Богем-
ской, изданном в 1651 г., утверждал, что женщины обладают теми
же способностями, что и мужчины. В защиту слабого пола высказа-
лись профессор Кэмбриджского университета Джон Холл, а также
бывший роялист Джон Хейдок, который в своей книге “Совет доче-
ри” (1658) декларировал, что “женщина духовно возвышается над
мужчиной”42.
Не остались в стороне от дискуссии о браке, месте и роли жен-
щин в обществе, которая развернулась на страницах печати, и рево-
люционные лидеры и главы религиозных сект. К примеру,
Джон Милтон в одном из памфлетов констатировал, что “все люди
на земле, мужчины и женщины, равны от природы в своих власти,
164
достоинстве, авторитете и величии”. Лидер квакеров Дж. Фокс допу-
скал участие женщин в церковных делах. Религиозный радикал
Р. Коппин утверждал: “В любом собрании женщина вольна выска-
зывать свое мнение наравне с мужчинами”43. Бесспорно, что подоб-
ными заявлениями устои патриархальной семьи в какой-то мере,
подрывались, равно как оспаривалось место в ней женщины.
Немало споров в печати вызывали также вопросы, связанные с
браком. К. Хилл писал: «В те времена, как и сейчас, “грех” означал
для пуритан секс. Сексуальная революция, которая являлась важной
частью протестантской этики, означала замену брака по расчету
(с любовью вне брака) моногамным партнерством, основанным на
взаимной любви и деловом партнерстве в семейных делах. Жена
должна была подчиняться мужу, но уже не как рабыня. Двойной
стандарт в сексуальном поведении был заменен, по крайней мере в
идеале, единым». Далее историк подчеркивал, что претерпевшие из-
менения социально-экономические отношения привели к тому, что
женщина стала играть более важную роль в экономике, выступая в
качестве младшего партнера по бизнесу у своего супруга. И хотя это
не исключало его рукоприкладства, а закон все еще игнорировал
экономические перемены, положение женщины заметно улучши-
лось. Хилл ссылался на мнение известного памфлетиста Дж. Чем-
берлена, согласно которому “женщина в Англии де-юре занимала не
лучшее положение в сравнении даже со слугами или детьми, но
де-факто ее положение лучшее в мире, поскольку англичане отно-
сились к своим женам прекрасно”. Он также приводил слова путе-
шественника из России, посетившего Лондон в 1645-1646 гг., кото-
рый утверждал, что англичанки управляют не только своими дома-
ми, но и мужьями44.
Новая этика, представленная в пуританских доктринах, отстаи-
вала права женщин, хотя и подчиненных супругам, на брак по люб-
ви и свободу иметь желаемое число детей. Известный республика-
нец Дж. Гаррингтон и лидер диггеров Дж. Уинстенли ратовали за
принятие мер, которые препятствовали бы вступлению мужчин в
брак из корыстных побуждений. Сторонником брака по любви был
памфлетист У. Гош. Его коллега по перу Д. Роджерс советовал мо-
лодым людям и девушкам сопротивляться, если родители пытаются
их насильно женить или выдать замуж45. Памфлетисты выступали
также за упрощение брачной церемонии. К примеру, квакеры пред-
лагали ограничиться объявлением о брачном союзе на собрании об-
щины, т.е. пренебречь церковной церемонией. В 1653 г. парламент
даже внес на рассмотрение проект о гражданском браке.
Поскольку пуританизм не являлся монолитным учением, в об-
ществе наряду с новыми теориями продолжали циркулировать ста-
рые идеи, согласно которым, как уже не раз говорилось, жена счи-
талась собственностью мужа, а значит, ее следовало наказывать за
адюльтер. Но в то же время все чаще стали звучать высказывания
165
по поводу того, что измена мужа так же плоха и что в этом вопросе
не должно быть двойного стандарта.
Некоторые радикальные сектанты высказывались за легализа-
цию браков между родственниками, за полигамный брак и развод.
Среди сторонников полигамии были памфлетист Фрэнсис Осборн и
знаменитый “певец революции” Джон Милтон. Один из памфлети-
стов даже направил свои предложения в защиту полигамных браков
на рассмотрение Государственного совета и лично Оливера Кромве-
ля. Отдельные радикалы оправдывали случайные внебрачные свя-
зи. В 1649 г. некий А. Кук, ратовавший за полную сексуальную сво-
боду, заявлял: “Если я захочу, то буду целовать и обнимать любую
леди и любить жену соседа безгрешно”. Некоторые радикалы даже
оправдывали проституцию. Однако большинству англичан все же
импонировали законный брак и традиционная семья. К ним принад-
лежали священнослужители У. Херберт, Т. Коббет, Р. Эббот,
Дж. Тейлор. Противником “свободной” любви и сторонником пат-
риархальной семьи был Дж. Уинстенли. В своем трактате “Новогод-
ний подарок Парламенту и армии” он писал: “Полагают, будто мы,
диггеры, стремимся сделать женщин общими. Я категорически про-
тив этого. Истина в другом - земля должна быть общим достоянием
для всех граждан. Что же касается женщин, то у каждой из них дол-
жен быть собственный муж”46.
Многие революционеры подвергали резкой критике адюльтер
(особенно замужних женщин), насилие, проституцию, гомосексуа-
лизм. Уинстенли требовал смертной казни за изнасилование и неод-
нократную супружескую измену со сторона мужа. Многие выступа-
ли за либерализацию закона о разводе. Одним из них был Милтон,
второй брак которого с юной Мэри Пауэл вызвал в обществе массу
кривотолков, так как последовал очень быстро за разводом поэта с
первой женой. В ряде своих трактатов Милтон писал, что товарище-
ские отношения - главная цель брака, а потому развод необходим не
только в случае измены, но и при полной несовместимости характе-
ров супругов. В трактате “Доктрина и порядок развода”, опублико-
ванном в августе 1643 г. и переизданном через семь месяцев, Милтон
констатировал: “Отвращение и разногласия, порождаемые природ-
ной несовместимостью людей, трудно преодолимы и служат поме-
хой в брачном союзе, лишая его главных достоинств - согласия и
удовольствия, и потому они могут служить даже более уважитель-
ной причиной для развода, нежели природная холодность, особенно,
когда в семье нет детей и взаимопонимания”47.
В защиту разводов начали выступать даже некоторые священ-
ники (к примеру, Хупер), отстаивавшие равные права женщин с
мужчинами, чем приводили в изумление даже того же Милтона.
Священник С. Торшелл написал в трактате (1645), что различий в
достоинствах между полами не существует и что “душа не знает раз-
личий полов”48. Отдельные радикально настроенные сектантки,
166
увидев в подобной позиции священнослужителей поддержку, стали
угрожать своим мужьям разводом, когда те отказывались посещать
богослужения в одних с ними сектах. Существование семьи стави-
лось, по мнению некоторых памфлетистов, под угрозу49.
Заметное влияние на развитие менталитета женщин оказывало
образование. В связи с этим представляется важным вопрос отно-
шения революционеров к образованию вообще и к женскому в ча-
стности. Многие революционеры одобряли радикальные перемены
в образовании, в том числе Дж. Милтон, Р. Овертон, У. Уолвин,
Дж. Уинстенли, С. Хартлиб, Дж. Дэри, Дж. Гаррингтон, У. Делл и
Дж. Вебстер. Левеллеры требовали открытия необходимого коли-
чества школ для того, чтобы покончить с неграмотностью в стране.
Дж. Уинстенли заявлял, что свободное образование для обоих по-
лов должно продолжаться до 40-летнего возраста. В своей “Респуб-
лике” он высказывался за “всеобщее, равное, обязательное и вме-
сте с тем свободное (в смысле выбора профессии) образование”.
В другой работе, “Закон свободы”, Уинстенли посвятил вопросу
воспитания детей и юношества специальную главу “Народное обу-
чение в школах и обучение ремеслам”, в которой ратовал за соче-
тание школьного образования с профессиональным обучением:
“Для республики полезно, чтобы дети были обучены каким-либо
ремеслам, так же как и знанию языков или истории прошедших
времен”50. Предводитель диггеров полагал, что обучаться в респуб-
лике должны не только мальчики, но и девочки, причем последним
наряду с грамотой следует постигать еще и портняжное искусство,
прядение,вязание и т.п.
Зимой 1641 г. известный чешский педагог-реформатор Ян Ко-
менский посетил Англию, чтобы обсудить ряд вопросов с видным
педагогом С. Хартлибом. Коменский защищал более либеральную
школьную программу, в которой не доминировала латынь и больше
внимания уделялось изучению экономических наук и окружающей
среды. Его взгляды оказали заметное влияние на английских рефор-
маторов. В 1647 г. парламент назначил С. Хартлиба комиссаром по
вопросам образования, и в течение нескольких лет вместе с колле-
гами он издал около 50 трактатов, связанных с образованием51.
Впрочем, по утверждению К. Дарстона, большинство выдвинутых
проектов реформаторам так и не удалось претворить в жизнь52.
С должным вниманием относился к образованию юных англи-
чан и Оливер Кромвель. Он выражал обеспокоенность по поводу
того, что “знать и джентри страны богохульны” и не воспитаны в
пуританском духе. “Мы отправляем своих детей во Францию, - зая-
влял он, - до того, как они познают Бога или усвоят хорошие мане-
ры, в результате они возвращаются домой с той же распущенно-
стью, которая присуща этой нации”53. Кромвель полагал, что следу-
ет не только заботиться о воспитании молодых людей, но и о том,
чтобы те вели себя “достойно” по возвращении на родину. Он также
167
считал недостаточным обучение незначительной части нации, в ча-
стности “светской знати и джентри”, и ратовал за всеобщее образо-
вание. В одной из своих речей Кромвель публично заявил, что от-
крытие школ для всех детей и их обеспечение за счет государствен-
ной казны - это долг и обязанность правительства, которому он по-
ручил заняться решением проблемы школьного образования. Исто-
рик Дж. Камм высказала предположение, что, говоря о детях, Кром-
вель имел в виду оба пола. Она также не сомневалась в том, что ес-
ли бы Кромвель прожил дольше, то система всеобщего государст-
венного образования была бы учреждена в стране непременно54.
Революционное правительство не упускало из виду проблему
образования, хотя она и не была в числе первостепенных. В годы ре-
волюции было издано множество памфлетов, в которых содержа-
лось немало проектов реформирования образовательной системы.
В развернувшихся дискуссиях, отмечал британский историк К. Ферт,
формировалась современная концепция ответственности государст-
ва за образование молодежи55.
Претерпело заметные изменения и идеологическое обоснова-
ние данной концепции. Если в 1644 г. проект образования, предло-
женный Милтоном, был рассчитан лишь на “избранный круг знат-
ной молодежи”, то спустя несколько лет его автор уже говорил о
необходимости создания школ для всей нации с тем, чтобы знания и
культура распространились “повсюду, где они еще находятся в пре-
небрежении и забвении”. Автор знаменитой “Океании” Дж. Гар-
рингтон утверждал, что воспитание и образование будущих граж-
дан с помощью сисяФмы свободных школ - главная обязанность
правительства республики. Республиканское правительство оказы-
вало также материальную помощь школам: часть средств от кон-
фискованных церковных земель систематически перечислялась на
их содержание и обеспечение учителей. В 1649 г. правительство
впервые выделило на нужды народного образования сумму в разме-
ре 20 тыс. фунтов стерлингов56. Правительство Кромвеля приняло
меры по устранению неквалифицированных учителей, заменив их
более опытными (и, вероятно, более лояльными к властям). Сам
Кромвель, впрочем, уделял больше внимания развитию образова-
ния в университетах, нежели в начальных и средних учебных заве-
дениях. В 1651 г. его избрали в Совет Оксфордского университета,
и Кромвель этим очень гордился. Позднее эта должность перешла
по наследству к его сыну Ричарду. Кромвель предпринимал также ;
попытки открыть университеты на севере страны - в Йорке или
Манчестере, а также в Лондоне. С большим уважением Кромвель '
относился ко всем образованным людям, особенно к литераторам.
Хотя каких-либо сведений об отношении Кромвеля к женскому об-
разованию не сохранилось, однако, судя по тому, что он дал образо-
вание своим дочерям, можно предположить, что он являлся сторон-
ником женской образованности.
168
Большое внимание образованию детей уделяли также предста-
вители секты квакеров. Они стремились предоставить образование
всем своим детям, независимо от пола и социального статуса роди-
телей. Сам предводитель секты Дж. Фокс ратовал за открытие как
мужских, так и женских школ.
Усилия революционеров и реформаторов образования, несмот-
ря на сильное противодействие со стороны церкви и аристократии57,
все же не пропали даром. Во второй половине XVII в. количество
начальных школ в стране заметно возросло, что было связано отча-
сти с заменой в образовательном процессе латыни английским язы-
ком, на котором стали издавать учебники, о чем в свое время мечта-
ли революционеры Дж. Милтон и У. Петти.
Революционные события в стране, в которых женщины приня-
ли посильное активное участие, выступление революционных лиде-
ров и идеологов в защиту прав женщин в политической жизни обще-
ства, а также на образование и брак оказали огромное влияние на
формирование самосознания представительниц “слабого” пола. Хо-
тя мужское верховенство продолжало сохраняться во всех сферах
жизни и после революции, тем не менее женщины, получившие в го-
ды революции беспрецедентную свободу, начали переосмысливать
свое положение в обществе. Хотя женщины прекрасно сознавали,
что занимают подчиненное по отношению к мужчинам место и про-
должали называть себя “слабым” полом, тем не менее они стали вы-
ражать уже собственные взгляды на религию, политику, образова-
ние и брак. В результате в годы революции многие англичанки не
просто потянулись к знаниям, но, вкусив плоды свободы, сами взя-
лись за перо. И вскоре страна узнала имена женщин-памфлетисток,
писательниц, поэтесс. Исследовательница П. Крауфорд отмечала,
что в конце 40-х годов появилось 69 работ, авторами которых явля-
лись женщины, это максимум женских произведений, написанных за
первую половину столетия-58. Благодаря тому, что в первой полови-
не XVII в. образование стало доступным не только аристократкам,
но и представительницам среднего класса (до революции число гра-
мотных англичанок составляло 10%, после революции - 30%, что
позволило некоторым ученым говорить о “революции” в образова-
нии)59, резко возросло число женщин, занятых литературным тру-
дом. И если в первой половине столетия авторами произведений о
том, какой должна быть роль женщины в обществе, были мужчины,
то после 1650 г., как подчеркивала американская исследовательница
Г. Смит, к различным интеллектуальным вопросам стали обращать-
ся уже сами женщины, причем из разных социальных слоев60. Жен-
щины не только переводили труды классиков, как их предшествен-
ницы елизаветинской эпохи, но самостоятельно писали труды по
философии, образованию, религии, кулинарии, домоводству. Фило-
софскими произведениями прославились герцогиня Ньюкасл и ви-
контесса Энн Конвей, религиозными памфлетами - Маргарет Фокс
169
и Кэтрин Эванс, медицинскими трактатами - Джейн Шарп и Элиза-
бет Сельер. Славу первой романистки, предшественницы знамени-
того беллетриста Д. Дефо, обрела Афра Бен. Известными поэтесса-
ми стали Кэтрин Филипс и Энн Киллигрив. Все большее число жен-
щин создавало интеллектуальные труды, основываясь на собствен-
ном житейском опыте, но выражая при этом не только личные, но
уже и групповые интересы, что и являлось определяющим в форми-
ровании феминистской идеологии.
К феминисткам зарубежные ученые относили тех англичанок,
которые в своих произведениях высказывали убеждение в том, что
женщины страдают от социальной несправедливости исключитель-
но в силу половой принадлежности61. Признавая униженное положе-
ние женщин, феминистки главную причину этого усматривали в не-
достатке женского образования и в национальных традициях. На их
взгляд, женское образование закладывало фундамент для формиро-
вания также ряда других требований представительниц “слабого”
пола. Ранних феминисток объединяли “интеллектуальные ограни-
чения и домашнее подчинение”, которые приводили их к протесту
против подавляющего господства мужчин во всех сферах жизни62.
Этим обстоятельством и объяснялся тот факт, что феминистки
XVII в. стремились изменить распределение власти между полами
прежде всего в образовании и браке.
Феминистки были едины во мнении, что мужчины лишают жен-
щин прав ради установления личной тирании дома, в семье. В свое
оправдание “сильный” пол приводил аргументы биологических и
психологических различийтгнастаивал на сохранении традиционной
роли женщины, ограниченной ее сексуальной и хозяйственной сфе-
рами жизни. Признавая угнетенное положение женщины в семье и в
обществе, ранние феминистки ставили вопрос о необходимости из-
менения общественных институтов таким образом, чтобы они в рав-
ной мере представляли и интересы “слабого” пола.
Рамки статьи не позволяют автору подробнее осветить ранний
феминизм в Англии, однако данная проблема явилась предметом
специального изучения в других наших работах63. Здесь же мы огра-
ничимся выводами из них.
Идеи эмансипации женщин впервые были подняты в трудах гер-
цогини Ньюкасл, которые были написаны в годы революции. Даль-
нейшее развитие они получили в трудах других английских фемини-
сток (А. Бен, Б. Мейкин, X. Буллей, М. Эстелл и др.), деятельность
которых пришлась уже на постреволюционный период. Весомое
влияние на этих феминисток оказали идеи Просвещения, зародив-
шегося на Британских островах после Славной революции
(1688-1689). Но поскольку просветительская платформа сама пита-
лась идеями революции середины XVII в.64, то можно смело утвер-
ждать, что раннее феминистское движение - прямой результат это-
го эпохального события.
170
1 Маколей Т.Б. История Англии от восшествия на престол Иакова II // Поли,
собр. соч. СПб., 1861. Т. 6; Gardiner S.R. The First Two Stuarts and the Puritan
Revolution, 1603-1660. N.Y., 1928; Jones J.D. The English Revolution. An
Introduction to the English History, 1603-1714. L., 1931; Hill C. The Century of
Revolution, 1603-1714. L., 1962; Idem. Milton and the English Revolution. L., 1977;
Idem. A Nation of Change and Novelity. L., 1990; Fletcher J*"The Outbreak of the
English Civil War. L., 1981; Aylmer G.E. Rebellion or Revolution? England
1640-1714. Oxford, 1990.
2 Ковалевский M.M. История Великобритании. СПб., 1911; Кареев Н.И. Две
английские революции XVII века. СПб., 1924; Английская буржуазная рево-
люция XVII века / Под ред. Е.А. Косминского и Я.А. Левицкого: В 2 т. М.,
1954; Архангельский С.А. Аграрное законодательство и аграрное движение
в Англии во время революции XVII века. М ., 1955; Он же. Крестьянские дви-
жения в Англии в 40-50-х годах XVII века. М., 1960; Лавровский В.М.,
Барг М.А. Английская революция XVII в. М., 1958; Барг М.А. Кромвель и
его время. М., 1960; Он же. Народные низы в Английской буржуазной рево-
люции XVII в.: Движение и идеология истинных левеллеров. М., 1967; Порш-
нев Б.Ф. Франция, Английская революция и европейская политика в середи-
не XVII в. М., 1970; Левин Г.Р. Демократическое движение в Английской
буржуазной революции. Л., 1973; Павлова Т.П. Вторая английская республи-
ка (1659-1660). М., 1974; Она же. Кромвель. М., 1980; Она же. Уинстенли. М.,
1988; Федоров С.Е. Пуританизм и общество в стюартовской Англии (позднее
индепендентство). СПб., 1993; Ивонина Л.И. Дипломатия и революция (Две
Английские революции и европейская политика XVII в.). Смоленск, 1998.
3 Единственным исключением является данное Г.Р. Левиным описание демон-
страции женщин 23 апреля 1649 г. в Лондоне (см.: Левин Г.Р. Указ. соч.
С. 134-135).
4 Пушкарева НЛ. История женщин и гендерный подход к анализу прошлого в
контексте проблем социальной истории // Социальная история. Ежегодник
1997. М„ 1998. С. 69.
5 Феминизм. Восток, Запад, Россия. М., 1993. С. 3.
6 Smith Н. Reason’s Disciples. Seventeenth-Century English Feminists. Urbana, 1982.
P. IX-X, 53.
7 Goreau A. Reconstructing Aphra. A Social Biography of Aphra Behn. N.Y., 1980;
Spencer J. The Rise of the Women Novelist. From Aphra Behn to Jane Austen. Oxford,
1986; Perry R. The Celebrated Mary Astell. An Early English Feminist. Chicago, 1986.
8 Politics, Religion and the English War / Ed. by B. Manning. L., 1973. P. 178.
9 Spectator. L„ 1950. Vol. III. P. 70-71.
10 Цит. no: Earle P. The World of Defoe. L., 1976. P. 244.
и Defoe’s Review. N.Y., 1938. Vol. III. P. 399-400.
,2 Thomas K. Women and the Civil War Sects // Past and Present. 1958. N 13. P. 43.
'3 Durston C. The Family in the English Revolution. Oxford, 1989. P. 89-91, 101-105.
14 Higgins P. The Reactions of Women, with Special Reference to Women Petitioners //
Politics, Religion and the English War. P. 219-220.
,5 Цит. no: Ibid. P. 185.
16 Ibid. P. 187.
17 Цит. no: Durston C. Op. cit. P. 33.
18 Higgins P. Op. cit. P. 192.
19 Ibid. P. 195-196.
20 Ibid. P. 199-200.
21 Ibid. P. 200.
22 Ibid. P. 203.
23 Ibid. P. 205.
171
24 Ibid. P. 208, 209.
25 Ibid. P. 197, 210.
26 Ibid. P. 217.
27 Цит. no: Durston C. Op. cit. P. 88-89.
28 Цит. no: Higgins P. Op. cit. P. 216.
29 Ibid. P. 218.
30 Capp B. Separate Domains? Women and Authority in Early Modem England // The
Experience of Authority in Early Modem England. N.Y., 1996. P. 122.
3i Cm.: Higgins P. Op. cit. P. 191.
32 См.: Левин Г.Р. Указ. соч. С. 204.
33 Hill С. The World Turned Upside Down. Radical Ideas during the English Revolution.
N.Y., 1973. P. 250.
34 См.: Павлова T.A. Вторая Английская республика. M., 1974. С. 30.
35 Thomas К. Op. cit. Р. 45.
36 Цит. по: Маск Р. Women As Prophets during the English Civil War // The Origins
of Anglo-American Radicalism. L., 1984. P. 217.
37 Ibid. P. 218.
38 CappB. Op. cit. P. 123.
39 MackP. Op. cit. P. 216.
40 CappB. Op. cit. P. 118-119.
41 Ibid. P. 118; Thomas K. Op. cit. P. 43.
42 Durston C. Op. cit. P. 14.
43 Цит. no: Durston C. Op. cit. P. 15.
44 Hill C. The World Turned Upside Down. P. 247, 249.
45 Ibid. P. 250.
46 Цит. no: Durston C. Op. cit. P. 31.
47 Ibid. P. 19.
48 Hill C. Op. cit. P. 250.
49 Capp B. Op. cit. P. 122.
50 Цит. по: Барг M.A. Народные низы в Английской буржуазной революции
XVII в. С. 244. (
51 Sylvester D.W. Educational Documents 800-1816. L., 1970. P. 157-158.
52 Durston C. Op. cit. P. 125, 126.
53 Firth C. Oliver Cromwell and the Rule of the Puritans in England. L., 1947.
P. 353-354.
54 Kamm J. Hope Deferred. Girl’s Education in English History. L., 1965. P. 67.
55 Firth C. Op. cit. P. 354.
56 Gardiner D. English Girlhood at School: A Study of Women’s Education Trough
Twelve Centuries. L., 1929. P. 276.
57 См.: Лапчинская В.П., Таршис E.K. Народное образование в Англии // Во-
просы сравнительной педагогики. Сб. трудов. М., 1975. С. 3.
58 Crawford Р. Women’s Published Writings. 1660-1700 // Women in English Society.
1500-1800. L„ 1985. P. 211-282.
59 Ibid. P. 276; Popular Culture in Seventeenth-Century England. N.Y., 1985. P. 1.
60 Smith H. Op. cit. P. XII.
61 Crawford P. Op. cit. P. 228.
62 Smith H. Op. cit. P. 5.
63 См.: Лабутина ТЛ. Феминизм и Просвещение в Англии // Запад и Восток:
Традиции, взаимодействие, новации. Владимир, 2000; Она же. Ранний феми- '
низм в Англии // Вопр. истории. 2001. № 8; Она же. Воспитание и образова-
ние англичанки в XVII веке. СПб., 2001.
64 См.: Лабутина ТЛ. У истоков современной демократии: Политическая
мысль английского Просвещения (1689-1714 гг.). М„ 1994. С. 83-91.
Е.В. Иерусалимская
ФАВОРИТИЗМ В ЭПОХУ СТАНОВЛЕНИЯ
КОНСТИТУЦИОННОЙ МОНАРХИИ В АНГЛИИ
Герцогиня Мальборо и виги
(1702-1710)
Конец бурного, революционного XVII - первая половина
XVIII в. не случайно привлекают внимание исследователей. Рево-
люция, в результате которой в Англии была установлена республи-
ка, и сменивший ее протекторат Кромвеля, призванный защитить
новый строй от возвращения к абсолютизму, но приведший тем не
менее к Реставрации монархии, - все эти события ознаменовали ко-
ренной сдвиг в жизни английского общества. И хотя внешне могло
казаться, писал М.А. Барг, “что революция 40-х годов прошла бес-
следно - восстановлена была не только монархия, но и палата лор-
дов, вся система центрального управления, за исключением так на-
зываемых судов прерогативы, англиканская (епископальная) цер-
ковь... но революция середины XVII в. знаменовала начало новой
исторической эпохи”1. С абсолютизмом было покончено. Парла-
мент сам сделал выбор в пользу правителя Нидерландов Вильгель-
ма Оранского, предпочтя его своему законному королю Якову II
(1685-1689). Условие воцарения Вильгельма III - закрепление кон-
ституционных гарантий правления парламента, которое получило
юридическое оформление в “Билле о правах” (1689) - было подкре-
плено рядом других законодательных актов2. С принятия “Билля”
началось становление конституционной монархии в Англии - пере-
распределение власти между королем и парламентом в пользу пос-
леднего.
Таким образом, революция 40-х годов способствовала полити-
ческому развитию страны в рамках восстановленных государствен-
ных институтов, наполнив их новым содержанием. Этот процесс до-
статочно подробно освящен в исторической литературе. Представ-
ляется, однако, что более пристального внимания заслуживают вза-
имоотношения королевского двора и парламента в новом историче-
ском контексте государственного переворота 1688 г. (Славной ре-
волюции) и правления королевы Анны (1702-1714), последней из
династии Стюартов.
При королеве Анне вопрос соотношения власти короны и пар-
ламента еще не был окончательно решен, что во многом обусловли-
вало их взаимоотношения. Согласно “Биллю о правах”, король не
имел права приостанавливать действие законов или их исполнение,
173
вводить и собирать без одобрения парламента налоги и содержать в
мирное время войско. Но у короля оставалось и немало прав: он мог
назначать и смещать министров, распускать парламент, издавать за-
конодательные акты. Таким образом, политические решения при-
нимались не только путем дебатов в парламенте, но и путем тради-
ционных закулисных интриг при дворе. С одной стороны, политиче-
ские лидеры стремились снискать благосклонность королевской
особы, а с другой - монарх сам стремился заручиться их поддерж-
кой, раздавая влиятельным членам парламента придворные долж-
ности и оказывая покровительство. Сторонники двора - депутаты,
лично зависимые от короны, были одним из немаловажных элемен-
тов той пестрой картины, которую представлял собой парламент в
пору становления двухпартийной системы.
В конце XVII в. парламент был еще слабо структурирован, поэ-
тому некоторые исследователи склонны говорить не о партиях, а о
“вигских” и “торийских” взглядах3. Хотя современники называли их
партиями и различие в позициях сторонников той или иной полити-
ческой ориентации было для них очевидно, особенно когда речь шла
о животрепещущих проблемах того времени. Основу и той и другой
партии составляла земельная аристократия, и в ту и в другую пар-
тию входили финансисты, дельцы из Сити. Однако тори были преи-
мущественно выразителями интересов джентри, поскольку среди
них сильнее ощущалось влияние “земельного интереса”, а к вигам
примыкала верхушка буржуазии, и весь класс буржуазии считал их
партию своей. Виги отстаивали “денежный интерес”, что обусловли-
вало некоторое их отличие от соперников. Тори были в целом менее
мобильны, более привязаны старому, чем виги.
В тот период парламент сохранял свою дореволюционную фор-
му и состоял из двух палат, нижняя палата была выборной. При ко-
ролеве Анне, унаследовавшей трон после смерти Вильгельма Оран-
ского (1702), палата лордов еще играла значительную роль в поли-
тической жизни, но уже при первых королях Георгах Ганноверских
(Георг I - 1714-1727, Георг II - 1727-1760) ее утратила.
В этой ситуации, при которой королевская власть шаг за шагом
уступала парламенту свои полномочия, такое присущее монархиче-
скому правлению явление, как фаворитизм, тоже претерпевало из-
менения. Пример тому - судьба одной из самых приметных фигур в
окружении королевы Анны, ее фаворитки герцогини Мальборо, су-
пруги знаменитого генерала Мальборо, героя войны за Испанское
наследство (1701-1713).
При упоминании имени герцогини Мальборо сразу вспоминает-
ся героиня комедии Э. Скриба “Стакан воды”. Действие этой полной
политических и любовных интриг пьесы происходит при дворе ко-
ролевы Анны. Торийский лидер Генри Болингброк стремится дис-
кредитировать королевскую фаворитку леди Мальборо, добиться
смены кабинета министров в пользу своей партии и заключить мир
174
с Францией. В ее лице он встретил достойную противницу. “Какая
великолепная ненависть, - восклицает Болингброк со сцены, - она
возбуждает во мне дух соревнования!.. Она целит высоко и метка.
Она больше генерал, чем ее муж, герцог Мальборо, в ней больше
ловкости, чем в нем ума, больше честолюбия, чем у него жадности;
она больше королева, чем ее государыня... Она, как ребенка, ведет
за руку ту, которая держит скипетр”4. С такой характеристикой, по-
жалуй, согласились бы и современники Сары Дженингс герцогини
Мальборо. Реальный Болингброк называл ее “фурией” и “чумой”5.
Ее личность вызывает интерес у исследователей, о чем свидетельст-
вуют несколько посвященных ей книг, представляющих собой с раз-
ной степенью подробности описание ее жизни6.
Карьера Сары Дженингс началась довольно традиционно, но но-
вая ситуация, складывавшаяся при королевском дворе и вокруг не-
го, открывшиеся новые возможности и определенные свойства ее
личности сделали ее чем-то более значительным, чем просто фаво-
риткой королевы.
Сара Дженингс родилась 29 мая 1660 г., спустя несколько недель
после возвращения из французского изгнания короля Карла II
(1660-1685). Началась Реставрация. Отец Сары, разорившийся во
время гражданской войны роялист, при новом короле заседал в пар-
ламенте, но вернуть утраченное ему не удалось. Саре было около
тринадцати лет, когда она поступила на службу при дворе герцога и
герцогини Йоркских. Через два года она познакомилась со своим бу-
'дущим мужем двадцатипятилетним Джоном Черчиллем, пажом гер-
цога Йоркского (будущий король Яков II - 1685-1689). В их про-
шлом было много общего. Отец Джона тоже был обедневшим роя-
листом, членом парламента при Карле II, одним из лидеров тори.
Любовь Сары и Джона, продолжавшаяся всю жизнь, пережившая
взлеты и падения, разлуки и смерть детей, связала их настолько
крепко, что, как отмечает один из биографов Сары, Л. Кроненбер-
гер, невозможно написать отдельную биографию герцогини Маль-
боро, это будет неизбежно еще и биография ее мужа7.
При дворе произошло несколько событий, многое определив-
ших в судьбе четы Черчилл. Сара познакомилась и подружилась с
принцессой Анной. Эта дружба позволила ей в дальнейшем стать од-
ной из самых могущественных политических фигур. Сара была в
ссылке в Голландии, а затем в Эдинбурге вместе с герцогиней и гер-
цогом Йоркскими, подозревавшимися в организации католического
заговора (Popish Plot). Впрочем, Черчилл сопровождали их в этих
поездках исключительно по долгу службы. Сара, как и Джон, была
протестанткой, но, судя по всему, набожностью не отличалась. Эти
поездки сблизили Сару с Анной. После того как Анну выдали замуж
за голландского принца Георга, Сара стала ее камеристкой. Моло-
дые женщины, казалось, являли собой полную противоположность.
Будущая королева была на четыре года моложе подруги - робкая,
175
грустная, молчаливая она, видимо, чувствовала себя увереннее ря-
дом с решительной, волевой, энергичной красавицей Сарой. Кроме
того, их объединяли заботы о детях и мужьях. Жизнь при дворе не
менялась годами: прогулки, скачки, петушиные бои, охота. В ос-
тальное время женщины вышивали или играли в карты.
В 1685 г. умер Карл II, трон наследовал Яков I. Нового короля
поддерживало торийское большинство в парламенте, но он ском-
прометировал себя открытой приверженностью католической церк-
ви. Положение супругов Черчилл было непростым. Джон пользо-
вался расположением и Карла II, и Якова I, и, разумеется, Анны. Но
отношения принцессы с ее отцом королем Яковом стремительно
ухудшались. Анна была убежденной протестанткой, супруги Чер-
чилл приняли ее сторону. Джон, будучи баронетом, заседал в парла-
менте, и настал день (в январе 1686 г.), когда ему пришлось при го-
лосовании в суде по делу лорда Деламера (о причастности того к
восстанию герцога Манмаута против Якова II) занять позицию, ко-
торую король одобрить не мог: Джон проголосовал за признание
Деламера невиновным. Несколько позже Джон Черчилл, уже в ка-
честве главнокомандующего королевской армией, предложил Виль-
гельму Оранскому (в случае смещения парламентом Якова II) занять
английский престол. Хотя, когда Вильгельм высадился осенью
1688 г. в юго-западной Англии и двинулся на Лондон, Черчилл при-
соединился к нему только после того, как Яков не принял его план
военных действий. Черчилл всегда был в первую очередь военным,
а только потом политиком. \
На фоне этих исторических событий произошло другое (несопо-
ставимое с ними по масштабу), сыгравшее большую роль в судьбе
Черчилл. Яков приказал арестовать Сару - ответная мера на измену
своего главнокомандующего. Предупрежденная заранее Сара не
только бежала, но и убедила Анну в том, что ей тоже грозит опас-
ность (что едва ли соответствовало действительности) и бежать на-
до вместе. Это был ее первый триумф на политической арене. По-
бег прошел успешно, и Анна искренне поверила, что Сара, спасая
ее, подвергала себя риску. После этого Сара обрела практически
полное влияние на Анну, что вызвало открытую неприязнь короле-
вы Марии (жены Вильгельма Оранского). Та вызвала Анну к себе и
потребовала от нее удалить Сару из ее окружения. Но Анна реши-
тельно отказалась это делать даже под угрозой сокращения выделя-
емого ей содержания. Вильгельм же, несмотря на то что при вступ-
лении на престол осыпал Джона Черчилла почестями и сделал его
графом Мальборо, в 1692 г. уволил без всяких официальных заявле-
ний и запретил являться ко двору, а вскоре приказал арестовать его
и посадить в Тауэр по подозрению в связях с якобитами (сторонни-
ками изгнанника короля Якова). Подозрение было небеспочвен-
ным, так как и в дальнейшем, при королеве Анне, в политической
борьбе и закулисных интригах делались попытки разыграть эту кар-
176
ту - обвинить своих политических противников в сношениях с
опальным королем, причем о каких-то идейных симпатиях к якоби-
там речь, как правило, не шла, поскольку король был отправлен в
ссылку с единодушного согласия и вигов, и тори. После смерти ко-
ролевы Марии (1694) Анна стала прямой наследницей Вильгельма,
и он вынужден был с ней помириться - в итоге Мальборо освободи-
ли и восстановили во всех его должностях. В 1702 г. Вильгельм умер,
и на престол взошла Анна. Впервые перед парламентом она появи-
лась в сопровождении графа и графини Мальборо.
С того момента новая королева неустанно осыпала своих лю-
бимцев почестями и дорогими подарками, к которым супруги пита-
ли большое пристрастие. (Одним из подарков был роскошный Блен-
хеймский дворец, строившийся на деньги казны и названный так в
честь самой прославленной победы Мальборо.) Дж. Свифт, обличая
корыстолюбие супругов Мальборо на страницах своего журнала
“Исследователь” (рупор торийского кабинета Харли-Болингброка),
писал: “жалованье за исполнение различных обязанностей самим
герцогом и его супругой (учитывая лишь явно и гласно выплачивае-
мое), по самым скромным подсчетам, - сто тысяч фунтов стерлин-
гов за пять лет. Всего - многим больше полмиллиона. Даже те, смею
утверждать, кто громче всех кричит о черной неблагодарности (ви-
ги обвиняли в этом тори, требовавших смещения прославленного
полководца с поста главнокомандующего. - Е.И.) вряд ли станут
спорить, что это лишь малая сумма по сравнению с той, какая оста-
лась неучтенной”8. Однако королева, несмотря на то что к тому вре-
мени уже поссорилась со своей подругой, заявила, что мошенниче-
ство не является преступлением Сары, что можно было истолковать
в том смысле, что вина бывшей фаворитки не в этом, а в чем-то дру-
гом. Но разрыв между подругами произошел позже, а в начале цар-
ствования Анны Сара занимала совершенно особое место при дво-
ре. Как писали ее торийские недоброжелатели, стоит Саре кивнуть,
и королева откажется от друзей и родных - “Анна будет носить ко-
рону, но править будет Сара”. Даже в присутствии посторонних фа-
воритка вела себя с королевой очень свободно. Сара могла, напри-
мер, раздраженно заметить по поводу каких-то колебаний Анны:
“Господи, мадам, это должно быть сделано так”9. Намного позже
герцогиня (Джон Мальборо получил титул герцога в 1703 г.) утвер-
ждала, что ее коронованная подруга не имела от нее секретов на
протяжении более чем двадцати лет. Позднее, когда отношения ме-
жду ними стали прохладными, Сара жаловалась (казалось, искрен-
не), что за свое привилегированное положение она платила многи-
ми утомительными часами, проведенными в покоях королевы, кото-
рая не умела поддержать беседы; мириться с ее угрюмостью и уп-
рямством; с необходимостью постоянно льстить ей и демонстриро-
вать всяческое уважение. Сара отвечала за королеву на огромное
число писем, обращений и петиций. Впоследствии герцогиня заявля-
177
грустная, молчаливая она, видимо, чувствовала себя увереннее ря-
дом с решительной, волевой, энергичной красавицей Сарой. Кроме
того, их объединяли заботы о детях и мужьях. Жизнь при дворе не
менялась годами: прогулки, скачки, петушиные бои, охота. В ос-
тальное время женщины вышивали или играли в карты.
В 1685 г. умер Карл II, трон наследовал Яков I. Нового короля
поддерживало торийское большинство в парламенте, но он ском-
прометировал себя открытой приверженностью католической церк-
ви. Положение супругов Черчилл было непростым. Джон пользо-
вался расположением и Карла II, и Якова I, и, разумеется, Анны. Но
отношения принцессы с ее отцом королем Яковом стремительно
ухудшались. Анна была убежденной протестанткой, супруги Чер-
чилл приняли ее сторону. Джон, будучи баронетом, заседал в парла-
менте, и настал день (в январе 1686 г.), когда ему пришлось при го-
лосовании в суде по делу лорда Деламера (о причастности того к
восстанию герцога Манмаута против Якова II) занять позицию, ко-
торую король одобрить не мог: Джон проголосовал за признание
Деламера невиновным. Несколько позже Джон Черчилл, уже в ка-
честве главнокомандующего королевской армией, предложил Виль-
гельму Оранскому (в случае смещения парламентом Якова II) занять
английский престол. Хотя, когда Вильгельм высадился осенью
1688 г. в юго-западной Англии и двинулся на Лондон, Черчилл при-
соединился к нему только после того, как Яков не принял его план
военных действий. Черчилл всегда был в первую очередь военным,
а только потом политиком.
На фоне этих исторических событий произошло другое (несопо-
ставимое с ними по масштабу), сыгравшее большую роль в судьбе
Черчилл. Яков приказал арестовать Сару - ответная мера на измену
своего главнокомандующего. Предупрежденная заранее Сара не
только бежала, но и убедила Анну в том, что ей тоже грозит опас-
ность (что едва ли соответствовало действительности) и бежать на-
до вместе. Это был ее первый триумф на политической арене. По-
бег прошел успешно, и Анна искренне поверила, что Сара, спасая
ее, подвергала себя риску. После этого Сара обрела практически
полное влияние на Анну, что вызвало открытую неприязнь короле-
вы Марии (жены Вильгельма Оранского). Та вызвала Анну к себе и
потребовала от нее удалить Сару из ее окружения. Но Анна реши-
тельно отказалась это делать даже под угрозой сокращения выделя-
емого ей содержания. Вильгельм же, несмотря на то что при вступ-
лении на престол осыпал Джона Черчилла почестями и сделал его
графом Мальборо, в 1692 г. уволил без всяких официальных заявле-
ний и запретил являться ко двору, а вскоре приказал арестовать его
и посадить в Тауэр по подозрению в связях с якобитами (сторонни-
ками изгнанника короля Якова). Подозрение было небеспочвен-
ным, так как и в дальнейшем, при королеве Анне, в политической
борьбе и закулисных интригах делались попытки разыграть эту кар-
176
ту - обвинить своих политических противников в сношениях с
опальным королем, причем о каких-то идейных симпатиях к якоби-
там речь, как правило, не шла, поскольку король был отправлен в
ссылку с единодушного согласия и вигов, и тори. После смерти ко-
ролевы Марии (1694) Анна стала прямой наследницей Вильгельма,
и он вынужден был с ней помириться - в итоге Мальборо освободи-
ли и восстановили во всех его должностях. В 1702 г. Вильгельм умер,
и на престол взошла Анна. Впервые перед парламентом она появи-
лась в сопровождении графа и графини Мальборо.
С того момента новая королева неустанно осыпала своих лю-
бимцев почестями и дорогими подарками, к которым супруги пита-
ли большое пристрастие. (Одним из подарков был роскошный Блен-
хеймский дворец, строившийся на деньги казны и названный так в
честь самой прославленной победы Мальборо.) Дж. Свифт, обличая
корыстолюбие супругов Мальборо на страницах своего журнала
“Исследователь” (рупор торийского кабинета Харли-Болингброка),
писал: “жалованье за исполнение различных обязанностей самим
герцогом и его супругой (учитывая лишь явно и гласно выплачивае-
мое), по самым скромным подсчетам, - сто тысяч фунтов стерлин-
гов за пять лет. Всего - многим больше полмиллиона. Даже те, смею
утверждать, кто громче всех кричит о черной неблагодарности (ви-
ги обвиняли в этом тори, требовавших смещения прославленного
полководца с поста главнокомандующего. - Е.И.) вряд ли станут
спорить, что это лишь малая сумма по сравнению с той, какая оста-
лась неучтенной”8. Однако королева, несмотря на то что к тому вре-
мени уже поссорилась со своей подругой, заявила, что мошенниче-
ство не является преступлением Сары, что можно было истолковать
в том смысле, что вина бывшей фаворитки не в этом, а в чем-то дру-
гом. Но разрыв между подругами произошел позже, а в начале цар-
ствования Анны Сара занимала совершенно особое место при дво-
ре. Как писали ее торийские недоброжелатели, стоит Саре кивнуть,
и королева откажется от друзей и родных - “Анна будет носить ко-
рону, но править будет Сара”. Даже в присутствии посторонних фа-
воритка вела себя с королевой очень свободно. Сара могла, напри-
мер, раздраженно заметить по поводу каких-то колебаний Анны:
“Господи, мадам, это должно быть сделано так”9. Намного позже
герцогиня (Джон Мальборо получил титул герцога в 1703 г.) утвер-
ждала, что ее коронованная подруга не имела от нее секретов на
протяжении более чем двадцати лет. Позднее, когда отношения ме-
жду ними стали прохладными, Сара жаловалась (казалось, искрен-
не), что за свое привилегированное положение она платила многи-
ми утомительными часами, проведенными в покоях королевы, кото-
рая не умела поддержать беседы; мириться с ее угрюмостью и уп-
рямством; с необходимостью постоянно льстить ей и демонстриро-
вать всяческое уважение. Сара отвечала за королеву на огромное
число писем, обращений и петиций. Впоследствии герцогиня заявля-
177
ла, что будь ее воля, хотя она и понимает, что мало кто в это пове-
рит, но она бы не стала фавориткой10. Поверить в это действитель-
но трудно, но очевидно, что Сара предпочла бы самостоятельную
политическую роль роли фаворитки. Ее влияние на королеву было
огромным, но использовала его фаворитка не только в личных ин-
тересах, но и для поддержки партии вигов, идеология которой импо-
нировала ей. А вернее, эти интересы были для нее тесно переплете-
ны между собой. Когда Анна взошла на престол, ее фаворитку со
всех сторон обхаживали все политические партии и группировки, но
она сделала выбор в пользу вигов.
Основные разногласия, обнажавшие различие в позициях сто-
ронников “торийских” или “вигских” взглядов, в тот период каса-
лись вопросов о будущем государственном устройстве, религии и
внешней политике. Тори были такими же противниками абсолютиз-
ма, как и виги. “Они (тори), - как писал Свифт, - предпочитают хо-
рошо регулированную монархию всем другим видам правления”11.
Виги, однако, решительно ратовали за ограничение прав короны в
духе “Билля о правах”, тори же провозглашали себя сторонниками и
защитниками прерогатив королевской власти и выступали за “пас-
сивное подчинение” ей, что снискало им благосклонность королевы
Анны.
Другой острый вопрос, вызывавший разногласия, - вопрос рели-
гиозный. И тори, и виги были противниками католицизма и сторон-
никами англиканской церкви. НО виги выступали защитниками
“низкой церкви”, тори - “высокой церкви”, двух различных течений
внутри англиканской церкви. Виги отстаивали веротерпимость, а
тори отличала непримиримость в отношении к диссентерам (анабап-
тистам и другим многочисленным сектам). Впрочем, эти разногла-
сия имели не только религиозное, но и политическое содержание.
(Диссентеры селились, главным образом, в городах и составляли на
выборах опору вигов. Поэтому тори старались лишить своих про-
тивников такой мощной поддержки. Они стремились провести через
парламент “Билль о случайном единоверии” в 1703-1705 гг., приня-
тый после долгой борьбы в 1711 г.; “Акт о ехизме”, 1713 г.) Как от-
мечал Г. Холмс, “для политического деятеля 1689-1714 гг. религия
могла и не быть делом личного, сильного убеждения, но совершен-
но очевидно, что она постоянно являлась палкой для битья его про-
тивников”12.
Упорная борьба между соперничавшими партиями велась и по
вопросам, связанным с войной за Испанское наследство. На началь-
ном этапе войны острых противоречий между партиями не было.
И тори, и виги воздавали должное блестящим победам, одержанным
под руководством главнокомандующего лорда Мальборо. Война от-
вечала интересам вигской буржуазии, наживавшейся на военных по-
ставках, равно как интересам торийских сквайров, поскольку Фран-
ция с конца XVII в. стала главным соперником Англии в торговых и
178
колониальных делах. Но война требовала больших расходов (всего
на войну было потрачено 130 млн ф. ст. - столько правительство
Карла II собрало налогов за первые три года своего правления),
а Франция сдаваться не хотела. Средства для ведения войны прави-
тельство добывало, во-первых, путем увеличения государственного
долга, во-вторых, путем повышения налогов, что было особенно бо-
лезненно для землевладельцев. Дж. Свифт писал, что “если война
продолжится еще несколько лет, землевладелец будет не лучше бед-
ного фермера”13. Виги же видели во Франции, пригревшей Якова
Стюарта и поддержавшей его притязания на английский трон, глав-
ную опасность для сложившейся после 1688 г. системы.
Герцог Мальборо стал одним из инициаторов политики “Нет ми-
ра без Испании”, и, уж конечно, мир следовало заключить в пользу
Англии, а не на равных условиях с Францией. Тори, видя, что испан-
цы оказывают сопротивление и успех коалиции сомнителен, были
согласны отдать Испанию, лишь бы скорее покончить с войной.
После кампании 1709 г. вигские министры еще более ужесточили
свои требования на мирных переговорах с Францией, что сделало на
тот момент мир невозможным. С этого времени тори и виги заняли
противоположные позиции по вопросу о мире. Фискальные нужды
правительства породили трещину между “земельным” и “денеж-
ным” интересами, что привело в 1710 г. к смещению вигского каби-
нета Мальборо-Годолфина.
Политические страсти кипели, бурные дебаты в парламенте,
яростная памфлетная полемика - все это не могло оставить равно-
душной вторую леди королевства. Муж Сары метко назвал ее “при-
рожденным вигом”14. Что стояло за этим утверждением? Ей импо-
нировала, во-первых, позиция вигов по основным вопросам: престо-
лонаследие (после смерти Анны английский трон должен был за-
нять правитель Ганновера протестант Георг); веротерпимость; про-
должение войны вплоть до сокрушения католической Франции. Во-
вторых, она стремилась действовать и имела для этого достаточно
возможностей. С вигами она связывала надежду на установление и
сохранение свободы в Европе, т.е. на ослабление чрезмерной мощи
Франции и обеспечение таким образом безопасности Англии и про-
тестантской церкви на века. “Я думала, - писала Сара, - что принци-
пы, исповедуемые вигами, наиболее приемлемы для Англии”15. Сле-
довательно, упрекала она тори, которых иначе как глупцами не на-
зывала, в заигрывании с претендентом (королем Яковом III, нахо-
дившимся в изгнании во Франции), в том, что они ничего не делали
для поддержания прав Ганноверского королевского дома на англий-
ский престол, подвергая страну опасности реставрации католициз-
ма16, и в предательстве интересов нации в войне. Ее острое непри-
ятие всех, кто был связан с тори, отмечали многие современники.
Как-то один из членов торийской партии был на приеме у королевы.
Герцогиня бросила на него такой гневный взгляд, что бедняга рети-
179
ровался “в нервном расстройстве”17. Даже своих дочерей она выда-
ла замуж за вигов - за С. Годолфина и Ч. Сандерленда, утверждав-
шего, “что даже самая плохая республика лучше, чем хорошая мо-
нархия”18.
Сара всегда подчеркивала, что ею двигало не эгоистическое же-
лание, а забота о благе государства19. И поскольку происходило пе-
рераспределение властных полномочий и центр власти постепенно
перемещался в парламент, то для реализации своих планов быть
только фавориткой становилось явно недостаточно. Внутренняя же
политика всегда была предметом особого интереса супруги герцога
Мальборо. Ее секретарь и друг Артур Мейнуоринг, сообщая ей о
блестящей победе, одержанной Джоном Мальборо при Оденард
(1708), отмечал, что теперь у герцогини есть все основания “порадо-
вать ее друзей и отнестись с презрением к врагам”. И зная, что ее
волновали не только военные события, но и внутренние дела, пред-
положил, что эта победа раз и навсегда укрепит позиции партии, ко-
торой Сара “желает успеха”20.
Поддерживая тесную дружбу с королевой Анной, герцогиня
могла многим помочь своим, как она их называла, “друзьям-ви-
гам”. Они часто обращались к ней с просьбами получить для них
должности при дворе. Много лет спустя Сара вспоминала, какие
знаки внимания оказывал ей лидер вигов лорд Сомерс, когда нуж-
дался в ее содействии: “...если мы случайно встречались, то он при-
ветствовал меня так, словно я была кофолевой”21. Поскольку ее су-
пруг - непобедимый герцог Мальборо - был не только главой ка-
бинета (с 1704 г.), но, прежде всего, главнокомандующим англий-
скими войсками и большую часть времени проводил в военных
кампаниях, то основная нагрузка во внутренних делах ложилась на
лорда-казначея Годолфина. Сара стала связующим звеном между
ним и королевой.
При Вильгельме и Анне возросло значение кабинета министров
как посредника между королевской властью и набирающим все
больший вес в политической жизни парламентом. Ведущие полити-
ки стремились войти в него, а, если возможно, то и занять там лиди-
рующее положение. Королева Анна находилась под значительным
влиянием сначала кабинета вигов, а затем торийского правительст-
ва Харли-Болингброка. По словам современника, после всех криков
о рабстве, в котором якобы пребывала королева при вигах, при то-
ри она оказалась в нем же, разница была лишь в том, в каких руках
ей находиться: в плохих или хороших22. И дело не только в личности
самой королевы, но и в том, что члены кабинета, опиравшиеся на
своих сторонников в парламенте, становились силой, с которой мо-
нарх уже не мог не считаться, хотя формирование правительства по-
прежнему было в его руках. Герцогиня полагала, что для блага стра-
ны правительство должно состоять всецело из вигов, и не одобряла
правительственную коалицию в 1705 г., когда умеренные тори Ген-
180
ри Сент-Джон и Роберт Харли вошли в кабинет Мальборо-Годол-
фина23. Поэтому позднее Сара, приложив много усилий, добилась от
Анны назначения на пост государственного секретаря своего зятя -
вига Сандерленда, которого сама королева терпеть не могла (де-
кабрь 1706 г.). Без энтузиазма к этому назначению отнеслись и
Мальборо, и лорд-казначей Годолфин. Герцогине пришлось изрядно
потрудиться, чтобы заручиться их поддержкой. Как справедливо от-
мечает Л. Кроненбергер, это назначение выходило за рамки дворцо-
вых интриг. Речь шла о праве королевы назначать министров. Виги
не ходатайствовали за Сандерленда, а требовали, так как полагали,
что, имея большинство в палате общин, они могут претендовать на
контроль над кабинетом. Выдвигая это требование, они, по сути,
подняли вопрос, кому служат министры - королеве или парламент-
скому большинству24. Добившись с помощью герцогини этого на-
значения, виги значительно упрочили свои позиции в парламенте, но
испортили отношения с королевой. Кроме того, герцогиня поспо-
собствовала назначению в правительство других вигов: лорда Кау-
пера (1705) и лорда Сомерса (1708). По ее словам, была проделана
большая, трудная, но необходимая работа. Слова лорда Сандерлен-
да служат тому подтверждением: “В целом я должен искренне и без
всякой комплиментарности сказать, что если Англия спасена, то это
целиком только благодаря Вашим добрым намерениям, усердию и
страданиям, которые Вы претерпели”25.
Герцогиня Мальборо сыграла основную роль и в назначении
ставленника вигов - графа Орфорда - главой Адмиралтейства. Ви-
ги добивались продвижения на важный военный пост Орфорда, по-
скольку ощутили, что их политика, направленная на ведение войны
до полной и сокрушительной победы, утрачивает поддержку согра-
ждан. Всеми возможными способами они должны были помешать
заключению скорого мира. Пришлось преодолевать сильную не-
приязнь к Орфорду королевы. Герцог Мальборо даже поначалу по-
лагал, что дело это безнадежно26. После нескольких месяцев
просьб, упорных уговоров, нажима, который Сара оказывала на ко-
ролеву, Орфорд в ноябре 1709 г. все же возглавил Адмиралтейство.
Виги высоко оценили помощь герцогини. Так, лорд Галифакс, член
парламента, писал, что это - ее заслуга27. Хотя не все члены каби-
нета Мальборо-Годолфина из-за личных амбиций или разногласий
были согласны с выдвижением Орфорда на эту должность. Мейну-
оринг, личный секретарь герцогини, вынужден был побегать, уго-
варивая государственного секретаря Генри Бойла, лидера вигов
лорда-канцлера Сомерса и других министров примириться с этой
кандидатурой. И опять Сандерленд все надежды возлагал на Сару,
хотя позиции фаворитки при дворе сильно пошатнулись из-за инт-
риг Харли и новой фрейлины леди Мэшем. Вигам было важно за-
нять ключевые посты в государстве, особенно когда они стали ощу-
щать падение популярности своего министерства. Поэтому они ну-
181
ждались в поддержке герцогини. Герцогиней же, по ее словам, дви-
гало единственное желание - привлечь на службу честных людей
и таких, которые не предали бы интересы страны в пользу Фран-
ции. Для Сары не было врага ненавистнее и страшнее, чем Фран-
ция, и не было ничего хуже, чем прекращение войны. Она горди-
лась тем, что ее усилия не пропали даром, однако признавалась, что
самой ей почти ни разу не удалось продвинуть вигов в кабинет са-
мостоятельно, без помощи мужа или лорда Годолфина28, хотя всю
подготовительную, черную работу она делала сама. Ей приходи-
лось убеждать королеву в необходимости раздавать должности
именно представителям вигов, а иногда - мужа и Годолфина, кото-
рые не хотели связывать себя всецело с вигами, особенно с наибо-
лее радикальными из них.
Через Сару виги стремились привлечь ее знаменитого супруга.
Лорд Сандерленд убеждал: “Чем больше лорд Мальборо будет под-
держивать отношения и действовать заодно с вигами, тем большее
удовлетворение он получит”, а позже, когда ее положение в прави-
тельстве стало шатким, убеждали, что только виги могут обеспе-
чить ему безопасность, а значит, они совершенно необходимы друг
другу29. Джон Черчилль не был столь большим приверженцем ви-
гов, как его жена, и не спешил связывать себя всецело с этой парти-
ей. Не всегда и не во всем их мнения сходились. В 1703-1705 гг. в
парламенте горячо обсуждался “Билль о случайном единоверии”30,
за который ратовали тори, особенно крайнее крыло партии. Пре-
красно понимая, что состоящая преимущественно из вигов палата
лордов не пропустит этот билль, тори предложили присоединить его
к биллю о земельном налоге, тогда верхняя палата не смогла бы вос-
препятствовать его принятию, ибо не имела права отклонять реше-
ния палаты общин по финансовым вопросам. Королева, будучи на-
божной и являясь сторонницей “высокой церкви”, горячо поддержи-
вала этот билль. Религиозные же взгляды герцогини ее знаменитый
потомок У. Черчилль позднее характеризовал как агностицизм31.
Мальборо и Годолфин тоже были за билль, виги и Сара - категори-
чески против, исходя из политической подоплеки этого вопроса. Ко-
гда она узнала, что ее муж собирается голосовать в поддержку бил-
ля, то Сара весь свой гнев обратила на герцога Мальборо. У. Чер-
чилль, правда, полагал, что в перспективе позиция Мальборо отве-
чала даже в большей степени интересам вигов, чем позиция Сары,
поскольку принятие билля только усугубило бы недовольство коро-
левы вигами32. Однако очевидно, что Мальборо все же больше тяго-
тел к умеренным тори, и лишь обострение разногласий между двумя
основными партийными группировками, вызванное затянувшейся
войной, толкнуло его в объятия вигов, которые всегда рады были
заполучить в свои ряды прославленного полководца. Сара всячески
старалась раскрыть супругу глаза на коварство и ненадежность по-
литических противников. “Из твоего письма от 2 июня (1706), - от-
182
вечал ей Мальборо, - я понял, что ты боишься, что похвала в мой ад-
рес, которая, вероятно, будет высказана теми, кто может меня погу-
бить (тори), затуманит мой разум”33.
Сара была посвящена в планы вигов и принимала живое участие
во всех перипетиях партийной борьбы, о чем свидетельствуют отче-
ты, которые писал ей Артур Мейнуоринг. Примером может слу-
жить ситуация осени 1708 г., когда виги оказались под все усиливав-
шейся критикой своих противников, и, кроме того, межпартийная
борьба осложнялась разногласиями между сторонниками двора
(Court) и провинциальным джентри (Country) внутри обеих партий,
намерениями лорда Сомерса создать собственную партию. Герцоги-
ня волновалась из-за угрозы раскола партии вигов и через преданно-
го Мейнуоринга стремилась ее предотвратить. С ее ведома он встре-
чался в приватной обстановке с влиятельными и наиболее воинст-
венно настроенными вигами: лордом Уортоном, лордом Сандерлен-
дом, герцогом Девонширом, с теми34, кого их современники называ-
ли “Хунтой”35. По словам Мейнуоринга, он стремился убедить их,
что, держась вместе, они станут силой, с которой не только минист-
ры, но и королева будет считаться. Если же они доведут дело до рас-
кола, то окажутся во главе самой худшей части партии. Ситуация ос-
ложнялась тем, что крайние, наиболее решительно настроенные ви-
ги (Хунта) были недовольны умеренностью позиции Мальборо и Го-
долфина, они хотели, чтобы Мальборо окончательно связал себя с
ними. Герцогине Мейнуоринг писал: “Вашей Светлости... ничего не
остается, как поддерживать крепкое единство вигов”, и тогда прави-
тельство будет иметь столь же прочное основание, как и ее дом в
Вудстоке36. Сара действовала не только через посредника. Она сама
встречалась с герцогом Сомерсетом, разъясняя ему, как важно со-
хранять единство, и стремясь рассеять недовольство Мальборо и Го-
долфином, которых он обвинял в потворстве приходу в правитель-
ство умеренного тори герцога Шрусбери. Сара не без оснований по-
дозревала лидера тори Харли в стремлении внести разброд в ряды
вигов. Поскольку он к тому времени пользовался доверием короле-
вы, то Сара написала Анне письмо, в котором грозила, что в случае
удачи его коварного плана последствия будут катастрофическими, и
хотя лорд Мальборо не испытывает большой симпатии к вигам, он
решительно против раскола37. Сара использовала козырную карту -
Мальборо, который был все еще необходим королеве на поле бра-
ни. Однако все усилия оказались тщетны. Суд над фанатичным сто-
ронником “высокой церкви” Сэчверелом (1709), затеянный вигами,
но обернувшийся затем против них, утрата Сарой благосклонности
королевы, интриги и посулы Харли, завоевавшего доверие Анны,
назначение лордом-камергером герцога Шрусбери - все это в итоге
привело к расколу вигов.
Деятельность герцогини этим не ограничивалась. На протяже-
нии первой половины XVIII в. избирательная система оставалась по-
183
прежнему средневековой. В сельских округах исход выборов опре-
делялся политическими симпатиями крупного лендлорда, от которо-
го зависели арендаторы, средние джентри, и чьи слуги, как правило,
занимались сбором голосов в графстве. Усиление политической
борьбы заставляло со вниманием относиться к исходу голосования
на местах. Так, в 1705 г. герцогиня Мальборо была очень занята вы-
борами в своем родовом поместье Сент-Олбансе. Ее кандидат адми-
рал Киллигрю был избран, но поднялся шум о подкупах, будто бы
имевших место. Подозрения пали и на Сару, но благодаря победе ви-
гов на выборах, дело для них закончилось благополучно. Она дер-
жала там под контролем и следующие выборы 1708 г. - на этот раз
кандидатом был брат Джона Мальборо38.
Герцогиня не осталась в стороне от памфлетной борьбы. М. Фут
отмечает, что “Сара не разделяла нелюбовь Его светлости (мужа. -
Е.И.) к печатному слову”, но со временем осознала, что пресса - дей-
ственное оружие политической борьбы. Преданный Артур Мейнуо-
ринг писал статьи, в которых излагал соображения, во многом ин-
спирированные Сарой, по тому или иному актуальному вопросу вну-
триполитической жизни. Весной 1708 г. (перед выборами) он обсуж-
дал с герцогиней тактику предвыборной газетной агитации. Сетуя
на то, сколько “бумажной артиллерии” используется против прави-
тельства вигов, Мейнуоринг соглашался с Герцогиней, что пришло
время дать ответный залп и поднять шум прбтив якобитов, в связи с
которыми они постоянно обвиняли тори. Он предлагал Саре выска-
заться по этому поводу, чтобы люди могли понять, кого безопасней
теперь выбирать39. В том же ключе, вероятно, ими совместно была
написана книга, в которой ее авторы уверяли, что тори, выступая за
скорейший мир с Францией, сами превратились во французов и по-
тому им никогда более нельзя доверять власть40. Об участии герцо-
гини в памфлетной борьбе свидетельствует письмо Мейнуоринга,
в котором он сообщал, что подготовил по ее поручению статью для
“Болтуна” (листок, издаваемый близкими к вигам Стилем и Аддисо-
ном): “Это только грубый набросок, - писал он, - из которого я бы
мог сделать кое-что и добавить или убрать то, что Вы сочтете нуж-
ным”. Сара выразила пожелание, чтобы такая статья появилась, она
хотела показать ее королеве41. По мнению М. Фут, она выработала
собственный стиль, который мог бы снискать славу ей на Граб-
стрит, равно как могла бы стать лидером в парламенте, живи она в
другое время42. С 5 октября 1710 г. Мейнуоринг начал издавать виг-
ский листок “Всякая всячина” (по август 1711 г.), посвященный глав-
ным образом полемике с торийским “Экзаминером”, публиковав-
шим Свифта, который в № 42 сам отмечал “неустанную, бесконеч-
ную брань” своего оппонента43. Сара утверждала, что Свифт и дру-
гой известный литератор того времени М. Прайор продались тори и
все свои таланты бросили на обслуживание хорошо оплаченного
скандала44. Тори отвечали им тем же, обвиняя супругов Мальборо
184
во всех смертных грехах. К чести Сары надо отметить, что в более
поздние годы она оценила творчество Дж. Свифта как писателя
в полной мере.
Положение герцогини при дворе, ее брак с выдающимся полко-
водцем, от которого в значительной степени зависел исход войны,
ее политические пристрастия, ее кипучая энергия, ум - все это было
использовано вигами. Отношения изменились, когда Сара стала те-
рять благосклонность королевы. Позже Сара неоднократно писала
о причинах, приведших к разрыву. На первый взгляд, объяснение
простое - многолетняя опека со стороны Сары надоела королеве,
и она приблизила к себе другую фрейлину - леди Мэшем. Обиду
и гнев леди Мальборо также можно понять. После стольких лет
нежнейшей, преданной дружбы, после всего, что герцогиня и ее су-
пруг сделали для королевы - такая неблагодарность. Но на самом
деле причины разрыва королевы Анны с подругой были более глу-
бокими. Свое сердце герцогиня отдала вигам, политические интриги
занимали ее значительно больше, чем королева, которая, в свою
очередь, симпатизировала тори. Леди Мальборо использовала все
свое влияние на королеву, дорогую “мисс Морли” (псевдоним, при-
думанный себе королевой, для избежания всех формальностей при
общении с “мисс Фриман” - Сарой Черчилл)45 ради обеспечения
поддержки вигам. “Разве я могла, - писала впоследствии герцоги-
ня, - хранить гордое молчание или как я иначе могла использовать
свое преимущество и доверие (королевы. - Е.И.), как только вы-
рвать ее из таких рук (тори. - Е.И.У'. Ей это давалось нелегко.
“У меня не было никогда никаких разногласий с ней (королевой. -
Е.И.\ кроме как из-за вещей, необходимых просто для ее собствен-
ного благополучия или из-за вигов, к которым она была нерасполо-
жена по своей природе”. Сара упрекала королеву в скрытых симпа-
тиях к ее брату католику королю Якову, в неискренности ее заявле-
ний следования “Акту о престолонаследии” (1701), который обеспе-
чивал Англии короля-протестанта. Герцогиня возмущалась тем,
что, по ее мнению, королева ставила свои эмоции и прис трастия вы-
ше безопасности и счастья ее народа и всей Европы46. Сара, стара-
ясь спасти кабинет Мальборо-Годолфина от надвигающейся отстав-
ки, писала своей коронованной подруге о том, что той следует изба-
виться от предубеждений против вигов - предубеждений, внушен-
ных ей еще в детстве. “Вы как те люди, которые только и читают
одни и те же книги всю жизнь”, тогда как надо положиться на лю-
дей, которые, в отличие от нее, хорошо разбираются в событиях и
так много хорошего сделали ради ее блага, которые действительно
за протестантскую церковь и за существующее правительство, а не
на тех, кто претворяется сторонниками первого и являются в реаль-
ности противниками второго47. Герцогиня внушала королеве, что
положение королевы не позволяет ей самой все видеть своими гла-
зами и свободно общаться с подданными, “поэтому, - писала Сара, -
185
Вы должны зависеть от информации и суждений других”. Анна вре-
менами упорствовала, за что ей доставалось от подруги, или неохот-
но уступала под ее нажимом.
Сара твердила ей о том, что тори, которым симпатизировала ко-
ролева, это раздираемые противоречиями сумасшедшие48. И, хотя
позже герцогиня писала, что если бы интрига Харли и леди Мэшем
не удалась, то ей рано или поздно удалось бы открыть королеве гла-
за: Анна осознала бы кто истинные друзья и сторонники короны.
Что вызывает сомнение, поскольку королева видела в тори более
надежную опору своей власти, чем в их оппонентах. Как раз то, в
чем упрекала ее Сара - тайная симпатия к Якову Стюарту (послед-
нему представителю этой династии), королю в изгнании, и намере-
ние сделать его своим преемником, при условии, разумеется, что он
перейдет в протестантство, - и сближало ее с тори. Она с раннего
детства впитала совершенно непреодолимое предубеждение против
вигов, видя в них республиканцев и непримиримых врагов англикан-
ской церкви, поскольку они были сторонниками терпимого отноше-
ния к различным течениям внутри нее. Именно разные политиче-
ские симпатии герцогини и королевы привели их к полному и окон-
чательному разрыву в 1710 г. По мере нарастания недовольства за-
тянувшейся войной лидеры партии тори сталишскать пути смещения
вигского кабинета и изменения внешней политики. Для этого им не-
обходимо было вывести королеву из-под влияния герцогини Маль-
боро, “королевы Зары”, как прозвали ее тори, поскольку ее “ви-
гизм”, хотя и основывался на искренней убежденности в правильно-
сти выбранного курса, со временем еще более окреп, так как она ви-
дела в вигах яростных защитников военной политики мужа, позво-
лявшей ему оставаться у власти.
Роберт Харли (впоследствии граф Оксфорд), возглавлявший то-
рийскую группировку в парламенте, воспользовался тем, что его ку-
зина миссис Хил (во втором замужестве Мэшем) приходилась кузи-
ной и леди Мальборо. Герцогиня оказывала ей покровительство и
устроила на службу ко двору. Сара была занята политикой, строи-
тельством нового дома, да и вообще она, видимо, устала от своей ко-
ронованной подруги. Так или иначе, но она не сразу поняла, что ее
место рядом с королевой занято, тем более, что до поры до времени
эта новая дружба скрывалась от нее. За миссис Мэшем стоял Р. Хар-
ли со своими сторонниками тори. Благодаря искусно проведенной
интриге он получил возможность в любое время видеться с короле-
вой наедине. Что дело было не только в охлаждении между подруга-
ми, не только в ярости женщины, пригревшей змею на своей груди,
но и в различных силах, стоящих за ними, не было секретом для со-
временников. Как отмечал один из корреспондентов Сары доктор
Хэйер, просмотрев документы и письма, которые для ознакомления
прислала ему леди Мальборо, “начало расхождения между Вашей
светлостью и миссис Мэшем связано с политикой”49.
186
Когда охлаждение королевы к леди Мальборо стало очевидно,
виги стали уговаривать разгневанную и оскорбленную герцогиню не
покидать двор. “Гораздо почетнее быть придворной дамой, пользу-
ющейся уважением и любовью достойных сограждан, нежели окру-
женной одними льстецами фавориткой. Первая (придворная дама. -
Е.И.), без сомнения, окружена друзьями”50. Виги были крайне заин-
тересованы в том, чтобы отношения между королевой и герцогиней
наладились или хотя бы, удалось бы избежать отставки последней.
Поэтому они советовали герцогине не сдаваться и делать шаги к
примирению. Сара предприняла несколько таких попыток, несмот-
ря на то что супруг ее от этого отговаривал, полагал, что они толь-
ко углубят пропасть51. Он оказался прав, усилия герцогини ни к че-
му не привели. Мальборо предсказывал Саре, что когда виги окон-
чательно осознают, что ни Годолфин, ни сам Мальборо, ни Сара не
в состоянии вернуть себе прежнее расположение королевы, то боль-
шинство из них присоединятся к Харли и леди Мэшем. В этом он
также оказался прав.
Лорд Сомерс, лорд Сомерсет и другие виги стали искать благо-
склонности новой фаворитки королевы и пытаться наладить отно-
шения с Харли. Отставка в июле 1710 г. Сандерленда по прямому
распоряжению королевы стала началом близкого конца политиче-
ского господства вигов. Герцогиня старалась убедить вигов не дове-
рять свежеиспеченному министру Шрусбери, который никогда не
будет, как она полагала, верен вигам; предлагала разоблачить и вы-
швырнуть вон лорда Сомерсета. Виги не последовали ее совету, так
как надеялись, что других отставок не произойдет, а со Шрусбери
можно будет поладить. Она сделала еще одну попытку написать
письмо королеве, в котором стремилась доказать той, какие беды
ждут страну, если будет смещен лорд Годолфин. Тогда, предупреж-
дала герцогиня, все влиятельные люди в Сити, которые не доверяют
лорду Рочестеру и мистеру Харли, ни шиллинга не дадут короне,
ставки упадут, армия будет голодать и королеве придется согласить-
ся на любой мир, который только предложит Франция. Лорд Маль-
боро не сможет, уверяла Сара, успешно осуществлять руководство
объединенными силами союзников, что приведет к трагическим по-
следствиям для страны52. Письмо было королевой оставлено без
внимания. Хотя последствия и не были столь сокрушительными, но
Харли все же пришлось несколько месяцев трудиться, чтобы восста-
новить финансовую стабильность. Кабинет Мальборо-Годолфина
был отправлен королевой в отставку, к власти пришли тори во гла-
ве с Р. Харли и Г. Сент-Джоном. Они обещали скорый мир, что на-
шло живой отклик у избирателей, и в результате тори на выборах
получили на 150 мандатов больше, чем их соперники. “Пока наш
генерал водил войска на континенте, - писал Свифт, - наша короле-
ва распустила парламент и сменила кабинет, и при этих пагуб-
ных переменах по крайней мере две особы, близкие к генералу по
187
брачным узам (Годолфин и Сандерленд. - Е.И.), лишились своих
должностей”53.
В том же 1710 г. Сара была освобождена от всех своих обязан-
ностей при дворе. А через два года был смещен с поста главноко-
мандующего и лорд Мальборо, что Сара расценила как свидетельст-
во того, что отныне все будет предприниматься по соглашению с
Францией54, т.е. как изменение внешнеполитического курса.
После смерти Анны в 1714 г., с воцарением Георга к власти сно-
ва пришли виги, а их оппоненты, казалось, на много лет и вовсе ис-
чезли с политической арены. Жизнь показала, что “по течению ис-
торических событий действительно плыли виги. Под знаменами то-
ри собираются все те, кто хотел бы обратить его вспять”55. И герцо-
гиня Мальборо, ощутив это в полной мере, всеми силами и путями
стремилась воспрепятствовать тому, что предлагали обществу тори.
“Я придерживаюсь и всегда буду придерживаться того мнения, что
ни за что так не стоит бороться как за свободу... я всегда делала все,
что было в моих слабых силах, что способствовало вкладу в дости-
жение этого счастливого состояния и буду продолжать это делать
пока я жива”56.
Но у женщин начала XVIII в. не было возможности не то что
участвовать в политике, но и получить сколько-нибудь серьезное
образование. “Женщины ничего не значат (в политике. - Е.И.), если
они не являются фаворитками принца или первого министра, - писа-
ла впоследствии Сара, - и я думаю, что очень немногие женщины,
если таковые вообще существуют, понимают или обладают доста-
точным чувством справедливости, чтобы служить тем, кому они
действительно хотят”57.
Как ни кажется на первый взгляд странным, но после сокруши-
тельной победы вигов на выборах в 1715 г., прихода к власти каби-
нета Р. Уолпола, с которым герцогиня была хорошо знакома, воца-
рением на английском троне короля Георга, герцогиня ко двору и в
политику не вернулась. Она не могла простить тому же Уолполу,
что, когда она лишилась влияния при дворе, некоторые лидеры ви-
гов стали искать благосклонности новой фаворитки.
Леди Сара Дженингс герцогиня Мальборо жила в переходный
период, и ее жизнь неизбежно несла на себе отпечаток той эпохи,
когда парламентская монархия еще только набирала силу, власть
монарха и его окружения определяла все еще очень многое в поли-
тике, а у женщины не было иной возможности активно участвовать
в ней, кроме как быть королевой или ее фавориткой. Герцогиня
Мальборо занимала исключительное положение, позволившее ей
реализовать свои незаурядные способности и стать значительной
фигурой в политике наравне с мужчинами. У нее было все: дружба
самой могущественной особы в королевстве, богатство, знаменитый
муж, почести. Но Саре этого было мало, ей нужно было еще торже-
ство принципов, которые она считала единственными правильными.
188
“В то время, когда, встав пораньше, Сара атаковала королеву или
совещалась с лордом-канцлером, большинство аристократок Лондо-
на еще лежали в постели”, - писал М. Фут58. Можно назвать еще все-
го лишь несколько имен женщин, участвовавших в политике того
времени: леди Мэшем, герцогиня Сомерсет. Но Сару, пожалуй, от-
личала от них неуемная энергия, с которой она бросалась в самую
гущу событий, независимость, твердость и бескомпромиссность в
отстаивании близких ей по духу идей и принципов. Придворная инт-
риганка остро чувствовала, что за политикой вигов будущее и горя-
чо ее поддерживала.
1 Барг М.А. Великая английская революция в портретах ее деятелей. М., 1991.
С. 150.
2 “Акт о мятеже” (1689), “Акт об устроении” (1701) запрещали королю дер-
жать армию в мирное время, ослаблялся контроль короны над судом (сме-
щение судей допускалось лишь по представлению парламента), “Трехгодич-
ный акт” (1694) обязывал созывать парламент по крайней мере один раз в
три года, и парламент не должен был сохранять свои полномочия более трех
лет и др.
3 Foord A. His majesty’s opposition, 1714—1730. Oxford, 1964. P. 20. Из общих ра-
бот, посвященных анализу структур политических парламентских группиро-
вок, следует отметить: Holmes G. British politics in the age of Queen Ann. L.,
1967 (в основу исследования автор положил изучение лексики, которой
пользовались современники для выражения своих политических пристра-
стий); Walcott R. English politics in the early 18th century. Cambridge, 1956.
P. Уолкотт проанализировал состав парламента в плане выявления родст-
венных связей его членов.
4 Скриб Э. Стакан воды. М., 1934. С. 30, 191.
5 Kronenberger L. Marlborough’s duchess. N.Y., 1950. Р. 192.
6 Thomson R.B. Memoirs of Sarah Duchess of Marlborough and of the Court of Queen
Ann. L., 1839; Colvill A. Duchess Sarah. L., 1904; Campbell K. Sarah Duchess of
Marlborough. L., 1932; Plaidy J. The Queen’s favourites. USA, 1978.
7 Kronenberger L. Op. cit. P. 7.
8 Свифт Дж. Эссе // Исследователь. № 14. Цит. по: Англия в памфлете. М.,
1987. С. 225.
9 Kronenberger L. Op. cit. Р. 192, 141, 143.
10 Marlborough S. Private correspondence of Sarah, Duchess of Marlborough. L., 1838.
Vol. 2. P. 112, 61.
11 Swift J. The “Examiner” and other pieces written in 1710-1711. Oxford, 1940. P. 125.
12 Holmes G. Post-revolution Britain and the historian // Britain after the glorious revo-
lution, 1689-1714. L„ 1969. P. 14.
13 Swift J. The “Examiner”... P. 5.
14 Marlborough S. Op. cit. Vol. 2. P. 25.
15 Ibid. P. 140.
16 Ibid. Vol. 1. P. 112; Vol. 2. P. 54-55.
17 Kronenberger L. Op. cit. P. 141.
18 Сидни Годолфин (1645-1712) - лорд-казначей и фактический глава кабинета
министров вигов; Чарльз Сандерланд - государственный секретарь.
19 Marlborough S. Op. cit. Vol. 2. P. 61.
20 Ibid. Vol. 1. P. 149.
21 Ibid. Vol. 2. P. 46, 141.
189
Ibid. Р. 46.
23 Churchill W. Marlborough: His life and times. L., 1934. Vol. 2. P. 313.
24 Kronenberger L. Op. cit. P. 147.
25 Marlborough S. Op. cit. Vol. 2. P. 141; Vol. 1. P. 38.
26 Ibid. Vol. 1. P. 191.
27 Ibid. P. 270.
28 Ibid. Vol. 2. P. 103-104.
29 Ibid. Vol. l.P. 39, 233.
30 Cobbett W. Cobbett’s parliamentary history of England. L., 1810. P. 301.
31 Churchill IT. Op. cit. Vol. 2. P. 31.
32 Ibid. P. 180.
33 Marlborough S. Op. cit. Vol. 1. P. 52.
34 Ibid. P. 162-164.
35 Ibid. Vol. 2. P. 31.
36 Ibid. Vol. l.P. 252-253.
37 Ibid. P. 344-345.
38 Ibid. P. 133.
39 Foot M. The pen and the sword. L., 1957. P. 274.
40 Marlborough S. Op. cit. Vol. 1. P. 117, 277.
41 Ibid. Vol. 2. P. 58-59.
42 Foot M. Op. cit. P. 369.
43 Свифт Дж. Дневник для Стеллы. М., 1981. С. 553.
44 Marlborough S. Op. cit. Vol. 2. P. 129. \ ;
45 Ibid. P. 104.
46 Ibid. P. 103-105, 115-117.
47 Ibid. Vol. 1. P. 105, 242.
48 Ibid. P. 112.
49 Ibid. Vol. 2. P. 49.
50 Ibid. Vol. 1. P. 119.
51 Ibid. P. 214.
52 Ibid. P. 344-345.
53 Свифт Дж. Эссе. С. 222-223.
54 Marlborough S. Op. cit. Vol. 2. P. 109.
55 Шайтанов И. Столетье безумно и мудро... // Англия в памфлете. М., 1987.
С. 30.
56 Marlborough S. Op. cit. Vol. 2. P. 182.
57 Ibid. P. 217.
58 Foot M. Op. cit. P. 217.
М.В. Винокурова
ИСТОРИЧЕСКАЯ СУДЬБА КОПИГОЛЬДА В АНГЛИИ
Юридическая теория и жизненная практика
XVI - первая половина XVII в. занимают особое место в истории
Англии. Пожалуй, ни одна другая страна Европы не испытывала в
столь раннее время таких бурных потрясений, выражавшихся в раз-
рушении феодальных отношений и интенсивном развитии капита-
листического уклада в экономике. Это была поистине переходная
эпоха, черты которой, как принято считать в отечественной исто-
риографии1, наиболее ярко проявлялись в истории английской де-
ревни указанного периода. Именно английская деревня как основ-
ная сфера приложения капитала создавала наиболее подходящие ус-
ловия для его так называемого первоначального накопления. На-
чавшаяся в XVI в. экспроприация английского крестьянства была
главным движущим рычагом этого процесса и придавала ему клас-
сические черты.
В борьбу за землю на стороне дворянства вмешалась английская
буржуазия, поскольку земля все еще оставалась экономически дос-
таточно обеспеченным объектом приложения капитала и вместе с
тем - основой социального престижа. Буржуазия и новое дворянст-
во Англии стремились прежде всего к фактической узурпации вла-
дельческих прав крестьянства, именно поэтому аграрную историю
этой страны предреволюционной эпохи можно считать периодом
особо яростной борьбы между крестьянином и лордом за землю и
обычную ренту. Закономерным ее итогом явилась односторонняя
отмена феодальных повинностей в ходе социального конфликта се-
редины XVII в., консервативное решение аграрного вопроса -
в пользу нового дворянства и буржуазии за счет крестьянства.
Аграрный вопрос, таким образом, был в числе важнейших сре-
ди проблем, выдвинутых Английской революцией, одной из ранних
буржуазных революций “европейского масштаба”. Исследование
этого вопроса поэтому необычайно важно для уточнения представ-
лений о характере и глубине социальных преобразований как самой
этой революции, происходившей в стране классического пути стано-
вления буржуазного строя, так и ряда революционных движений пе-
риода раннего нового времени в целом. Посредством исследования
аграрного вопроса в указанное время можно в известной степени ос-
ветить проблему исторической судьбы английского крестьянства,
равно как течение всего длительного процесса его экспроприации,
заключительный “аккорд” которого датируется концом XVIII -
191
началом XIX в., и в этом процессе увидеть одну из предпосылок про-
мышленного переворота XVIII в.
Судьба английского крестьянства периода средневековья и ран-
него нового времени была тесно связана с историческим развитием
копигольда. Реальное содержание, т.е. своего рода “социальный на-
полнитель” этого феномена, настолько сложно и многообразно, что
порождает порой не вполне четкие его интерпретации в историче-
ской литературе, особенно в восприятии тех, кто как исследователь
лишь косвенным образом связан с историей английского манора2.
Проблема исторической судьбы копигольда не слишком детально
разработана в отечественной историографии, хотя вполне основа-
тельно поставлена3. До сих пор многие важные вопросы требуют от-
ветов, которые базировались бы на исследовании главных по своему
типу источников по аграрной истории - манориальных описях и про-
токолах курий.
Когда и в связи с какими явлениями в социальной жизни страны
возник копигольд? В чем выражались его “материальная”, экономи-
ческая, эволюция и эволюция правовая? Насколько его “жизнедея-
тельность” регулировалась местной правовой традицией и в какой
степени зависела от развития общего права страны? А самое глав-
ное - что конкретно составляло “повседневность” бблыцей части
английских крестьян, тех самых копигольдеров, история которых,
по словам русского исследователя А.Н. Савина, занимавшегося ука-
занной проблемой на заре XX столетия, “почти совпадала с истори-
ей крестьянства в целом”?4
Так что же такое копигольд? Классическое определение этого
понятия заимствовано как отечественной, так и зарубежной исто-
риографическими традициями у знатоков английского земельного
права.
Уже в конце XV в. знаменитый английский правовед Томас
Литтлтон в трактате “Держания” писал о том, что представляет со-
бой “держатель по копии манориального суда” (tenant by copy of court
roll). Согласно Литтлтону, таким держателем мог считаться тот,
“кто имеет земли и держания и держит их для себя и своих наслед-
ников на правах простого, ограниченного или пожизненного фьефа
на воле лорда и по обычаю манора...”5 Итак, согласно Литтлтону,
отличительные черты копигольда - его зависимость, с одной сторо-
ны, от воли лорда, с другой - от обычая манора.
Другой известный английский юрист, сэр Эдуард Кок, коммен-
тируя “Держания” Литтлтона, писал, что отличительной чертой ко-
пигольда является то обстоятельство, что он закреплен за крестья-
нином на основании копии манориального суда (by copy of court
roll)6.
Итак, копигольд - это держание на воле лорда и по обычаю ма-
нора, закрепленное за крестьянином на основании копии манори-
ального суда.
Когда же возник копигольд? С какими явлениями в социальной
действительности Англии связано его “начало”? “Искать начало
копигольда - значит искать начало манориального обычая”, -
писал в свое время А.Н. Савин?. Но он же справедливо считал,
что основной чертой обычая, показателем юридической чистоты
этого феномена является его “незапамятность”. Следовательно,
вопрос о “начале” обычного держания (копигольда) есть вопрос
о том, когда манориальный обычай вышел из пределов памяти
(т.е. когда были забыты истоки и история его возникновения). Это
время, как принято считать в отечественной историографии, сов-
падает приблизительно с XIII-XIV вв., со временем коммутации
барщины и началом трансформации вилланства в сторону копи-
гольда8. Именно в этот период в связи с увеличением роли денеж-
ной ренты в хозяйстве манориальных лордов усиливается эконо-
мическая самостоятельность крестьянско-парцеллярного хозяйст-
ва. Таким образом, копигольд генетически связан с вилланским
держанием, он происходит, по мнению А.Н. Савина, специально за-
нимавшегося проблемой эволюции вилланства в обычное держа-
ние, “из низкого, но древнего дома”. Термин “копигольд” по сути -
это “новое имя для очень старой вещи”9. К тому же копигольд
основан на манориальном обычае. Недаром его нередко называют
“обычным держанием” или “держанием по обычаю манора”. Сос-
редоточимся же на роли этого обычая в жизни английского кре-
стьянства.
Исследование указанной проблемы представляется мне очень
важным, и вот почему. Без изучения влияния обычая на внутрен-
нюю жизнь манора, включая, с одной стороны, взаимоотношения
между держателями и лендлордами, с другой - между членами кре-
стьянского мира, сама эта жизнь предстает статичной, лишенной
внутреннего динамизма (а подчас - и драматизма), живого нерва че-
ловеческих отношений.
Между тем до недавнего времени в отечественной историогра-
фии советского периода дело обстояло именно так: после работы
А.Н. Савина по истории английского крестьянства эпохи Тюдоров
на протяжении 20-80-х годов XX столетия эволюция английского
манора была представлена лишь с точки зрения раскрытия ее соци-
ально-экономического содержания, т.е. на основе анализа преиму-
щественно таких проблем, как рентные отношения, дифференциа-
ция крестьянства, сроки держаний, зависимость изменений структу-
ры вотчины (манора) от развития форм феодальной ренты и т.д.
А ведь сеньории и держательские земли, службы и ренты еще не со-
ставляли всего манора, хотя и были его экономическим фундамен-
том. Существовала, как уже указывалось, не менее важная грань
внутрипоместной истории - манориальный обычай, являвшийся, с
одной стороны, материальным правом обычного держания, а с дру-
гой - душой и жизнью манориального мира, его внутренним нравст-
7. Переходные эпохи
193
венным законом, этическим регулятором средневековой деревен-
ской общности, ее цементирующим началом.
Эта сторона манориальной истории, так сильно повлиявшая на
ее эволюцию, исследована в современной отечественной историо-
• графии недостаточно. Причина этого, с одной стороны, состоит в
том, что историки-аграрники советского периода работали преиму-
щественно в русле парадигмы, связанной с приматом “материали-
стического детерминизма”, с другой - объясняется отсутствием у
нас массовых материалов, важных для изучения этой стороны дела
на основе как можно большего числа средневековых поместий раз-
личных регионов Англии. В данном случае имеются в виду прежде
всего такие источники, как протоколы манориальных курий (mano-
rial court rolls), которые содержат сведения о тех сторонах жизни
членов крестьянского мира, которые как раз и регулировались
обычаем, составляя средневековую "внутриманориальную” повсе-
дневность.
Обычай действительно можно считать душой и жизнью копи-
гольда. Его регулирующая и направляющая роль давала о себе
знать повсюду, обеспечивая определенные, повседневно закрепляе-
мые традицией, нормы прежде всего в области экономической, “ма-
териальной” жизни крестьянства; в праве наследования; в области
внутриманориальной юрисдикции (обеспечение судебной защйты
в тяжбах с лордом и межкрестьянских тяжбах); в соблюдснии'этичс-
ских и чисто поведенческих норм...10
“Хранительницей и толковательницей” обычая (выражение
А.Н. Савина) была манориальная курия; вокруг нее вращалась вся
жизнь крестьянина - копигольдера. Именно в курии хранились за-
ветные ящики с манориальными архивами, описями земель, списка-
ми рент, договорами лендлорда с держателями, протоколами, выпи-
сками из судебных заседаний, экстентами Книги Страшного суда и
т.д. Для работы курии выделяли специальное помещение. Иногда в
этом качестве могли использовать часть комнат в резиденции лорда
• (manor-house), но чаще под курию отводили специальный простор-
ный флигель рядом. Курии, судя по источникам манориальной
истории, могли быть как “центральными”, так и “локальными”.
То есть иногда на одно поместье, состоящее из ряда маноров (как
правило, исчисляемого десятками), приходилась одна-единственная
курия, расположенная в центре поместного комплекса. Бывало и
так, что курии имелись в каждом из маноров одного и того же комп-
лекса, принадлежавшего единому владельцу, и тогда документация
из этих “местных”, (локальных), административных центров стека-
лась в главную курию, и в этом случае находившуюся в главном ма-
норе (чаще всего маноре городского типа), где проживали владель-
цы данного комплекса.
Разумеется, что с точки зрения местного права главным действу-
ющим лицом в курии был лорд манора. Однако в повседневной жиз-
194
ни поместья он “выражал свою волю” через посредство манориаль-
ной администрации, включавшей стюарда (управляющего), бейлифа
(приказчика) и старосту.
В нашем распоряжении имеются интересные материалы, до сих
пор совершенно не использовавшиеся отечественными историками,
на основании которых мы можем рассмотреть обязанности тех, кто
руководил повседневной жизнью манора. Речь идет о так называе-
мых предписаниях членам манориальной курии и работникам мано-
ра, своего рода “практических руководствах”, которые содержатся в
сочинении “Об обязанностях в маноре”, принадлежащем перу Фле-
ты - анонимного комментатора Генри Брактона (XIII в.)11. На Фле-
ту и Брактона, великолепных знатоков норм внутренней жизни анг-
лийского манора, постоянно ссылаются в своих трактатах извест-
ные правоведы XV-XVI вв. Томас Литтлтон и Эдуард Кок, резонно
склонные во многом распространять эти нормы на повседневность
своего времени именно ввиду их традиционности, фиксируемой ма-
нориальным правом.
Итак, что же можно узнать из столь редкого источника, како-
вым является сочинение Флеты? Первое из “предписаний”, содержа-
щееся во второй части книги (Гл. 72), относится к обязанностям стю-
арда. Флета советует лорду манора “взять на службу осторожного,
неболтливого (discreet) и преданного человека; благоразумного, с
хорошими манерами, покорного (humble), скромного и миролюбиво-
го, искушенного в знании законов и обычаев страны... такого, кото-
рый во всем стремится защищать права лорда, имеет достаточно
знаний для того, чтобы направлять по правильному пути приказчи-
ка в его работе, того, кто явит милость нуждающимся и кто никогда
не свернет (даже если ему будут сулить взятку) с пути справедливо-
сти...”12. Именно стюард, согласно “практическому руководству”
Флеты, должен проводить заседания манориальной курии, предста-
вляя (по обычаю) в реализации этой части своих должностных обя-
занностей лорда манора. При этом никого не должно было интере-
совать материальное состояние стюарда, проводящего заседание ку-
рии, или его физическая пригодность, основательность его полно-
мочий и т.д. Он, как писал А.Н. Савин, ссылаясь на Э. Кока, мог
быть “хоть идиотом, хоть отлученным, лишенным всех прав состоя-
ния (outlaw)” - его личная годность не имела значения для соверша-
емого им судебного действия13, в основе которого лежал манориаль-
ный обычай, чьим орудием в значительной степени являлись и лорд,
и стюард. Собрания курии, согласно рекомендациям Флеты, должны
были проводиться не реже двух-трех раз в год, а желательно - чаще.
На этих заседаниях именно стюард был обязан призывать к тому,
чтобы регулярно и в срок с держателей поступали повинности,
службы, ренты, доходы с местных рынков и мельниц. Он же должен
был следить за отчуждением (alienation) земель, лесов, лугов, паст-
бищ - по какой причине они отчуждаются, в какое время и с чем свя-
7*
195
зано решение бейлифа об отчуждении. Заметим, к слову, что сер-
вильный характер держаний по обычаю сказывался в значительной
степени на порядке отчуждения: по какой бы причине оно ни проис-
ходило (законное наследование участка после смерти держателя или
после формального истечения срока копии, что предполагало пере-
дачу земли другому лицу либо возобновление держания на свое имя,
или желание лорда прервать держание насильственно с целью пере-
дачи его другому человеку на более выгодных для себя условиях),
копигольдер (в случае смерти его родственники) был обязан зафик-
сировать факт отчуждения в курии и “провести” держание через
лорда как верховного собственника земли. Влияние же обычая в
этой процедуре “сдачи” держания в манориальной курии сказыва-
лось в том, что лорд, как правило, был обязан допустить к этой зе-
мле именно то лицо, на какое укажет прежний держатель. Разумеет-
ся, что на практике это правило далеко не всегда соблюдалось, осо-
бенно в эпоху аграрной революции, когда лендлорды совершенно
произвольно выбирали держателей, имевших возможность запла-
тить им максимальный вступительный взнос, и когда они насильст-
венно заменяли ими традиционных.
Стюарду Флета советовал не жалеть сил на то, чтобы макси-
мально сохранить господское добро. Именно управляющий, как
считал Флета, должен назначать лиц, которые следили бы за тем)
чтобы были заперты все амбары и склады, принадлежащие лорду/
ибо “есть поговорка, что легкий доступ к чужому добру превраща-
ет человеческую слабость в греховную страсть, а крепкие замки де-
лают слуг честными...”14. Кроме того, стюарду вместе с приказчи-
ком не помешает, готовясь к посевной, лишний раз уточнить по за-
писям в книгах (а еще лучше - вновь измерить до перча*), сколько
акров пахоты приходится на каждый манор, и строго отмерить нуж-
ный для посева объем зерна, “дабы исключить коварство хитрых
старост (deceitful reeves), которые нередко завышают число акров и
квартеров семян”. Стюард должен также точно знать, сколько ак-
ров земельной площади следует засевать озимыми, яровыми и оста-
влять под паром при трехпольной и двухпольной системах севообо-
рота, и на основании этого - уметь определять нужное число плу-
гов. Он должен также иметь точную информацию о днях “полевых
работ” каждого из крестьян и следить за неукоснительным их вы-
полнением.
В обязанности управляющего, согласно Флете, входило также
исполнение своего рода полицейских функций в маноре. Например,
он должен был следить за поведением приказчика и его помощни-
ков, “дабы они не нанесли ущерба лорду, участвуя во всякого рода
сомнительных предприятиях, как-то: драки, скандалы, состязания
в борьбе (wrestling-matches), и чтобы никто из них не пренебрегал
’ Перч - V16 акра.
196
своими обязанностями, не ходил бы по вечерам в таверны и кабаки...
А если они все-таки нанесут какой-либо ущерб лорду, то именно
стюарду надлежит потребовать соответствующую компенсацию”15.
Управляющий должен также знать имена всех приказчиков и ста-
рост, во всех без исключения манорах, лиц как высокого, так и низ-
кого происхождения (both high and low) и тайно (security from them)
следить за их поведением. Однако он не может смещать с должности
за проступки лиц высокого происхождения, ибо это право принадле-
жит лишь лорду. Никому, кроме лорда, согласно Флете, внутри ма-
нора не могло принадлежать также право продажи опек, вымороч-
ных имуществ (escheats), право сбора брачных пошлин и определе-
ния вдовьей доли (to dower widows).
И наконец, в обязанности стюарда входило такое важное дейст-
во, как наблюдение за качеством продуктов, поставляемых к столу
лорда и его семьи, а также составление для него меню. Согласно
“инструкциям” Флеты, каждый вечер стюарду вместе с поваром сле-
довало являться к лорду или его супруге для того, чтобы обсудить
эти важные вопросы. Утром именно стюард должен был проследить
за тем, чтобы повар или его подручный разрубил на определенное
количество порций выбранное накануне мясо или рыбу, и пересчи-
тать эти порции, дабы не допустить перерасхода продуктов. Стюард
обязан был точно знать, сколько буханок хлеба можно испечь из
квартера пшеницы, и потребовать у кладовщика, согласно этим не-
сложным расчетам, определенное количество муки для выпечки.
“И все служащие по дому, - заканчивает раздел, посвященный обя-
занностям стюарда, Флета, - должны держать отчет перед стюар-
дом. А он обязан свидетельствовать и отчитываться перед лордом
обо всем и обо всех в маноре”16.
Не менее любопытны и излагаемые Флетой в главе 73 анализи-
руемого источника должностные обязанности второго после стюар-
да лица в маноре (из числа служащих), а именно приказчика или бей-
лифа. Согласно Флете, он должен быть правдивым (true in word),
преданным (faithful in deed) и имеющим репутацию человека, вполне
знающего “повседневное право” (one who knows enough an everyday
law)17.
Бейлифу рекомендуется начинать рабочий день рано утром
(и горе ему, если он ленив и беззаботен!); первым делом он должен
проверить исправность плугов для вспашки почвы и убедиться в их
надежности. Ближе к середине дня ему следует обойти угодья лорда
(поля, леса, луга, пастбища) и, добравшись до домена, на котором
работают крестьяне, проверить качество вспашки и убедиться, что
они обрабатывают господскую землю должным образом и не уйдут
с поля, пока не закончат. А во время посевной именно бейлиф (вме-
сте со старостой) обязан измерять площадь сделанного за день каж-
дым крестьянином, дабы все они соблюдали норму вспашки в особо
важное для господского хозяйства время. Бейлиф обязан следить
197
и за качеством вспашки, в частности, за тем, чтобы борозда была
достаточно глубокой, что впоследствии не позволяло бы дождям
“вымывать” зерно, а нож лемеха подсекал бы корни сорняков, ос-
тавшихся с прошлого года. Кроме того, пахари не должны делать
слишком широкие борозды (furrows), иначе при бороновании все
зерно с гребней (ridges), разделяющих борозды, будет ссыпаться
в них, что не позволит заколоситься ниве.
Бейлиф должен знать толк в условиях содержания домашних
животных, особенно таких необходимых в хозяйстве, как лошади и
быки. Кроме того, он должен, как считал Флета, следить за работой
жнецов, косарей, возчиков и других слуг в маноре, чтобы те стара-
тельно и до конца выполняли свои обязанности. В случае провинно-
сти или недоброкачественной работы он должен налагать на них со-
ответствующий штраф. Ему следует вникать во все мелочи хозяйст-
венной жизни.манора, ибо нет ничего в хозяйстве лорда, что не сто-
ило бы специального внимания в качестве объекта для возможного
извлечения прибыли в пользу господина. Так, например, именно
бейлиф обязан постоянно следить за тем, чтобы молотильщики, ра-
ботающие в амбарах, тщательно отделяли зерно от колосьев, иначе
оно начнет прорастать в массе соломы, используемой для покрытия
крыш или образования перегноя на полях. Более того, он должен зал
ставлять крестьян покрывать соломой не только поля лорда, но и
пешеходные тропинки в маноре, чтобы, загнивая, солома превраща-
лась в удобрение и тем самым приносила пользу в хозяйстве лорда.
Он не должен позволять никому (даже лицам высокого происхожде-
ния) часто ездить на лошадях лорда без специального на то разреше-
ния господина.
Однако бейлифу, как и стюарду, не разрешалось взимать с копи-
гольдеров файны при передаче держаний наследникам, рельефы
при выдаче замуж вилланок, судебные пошлины с фригольдеров
и т.д. Он не мог также заниматься пивоварением или содержать соб-
ственную пекарню в маноре. Он должен был жить на жалованье,
выплачиваемое ему лордом. При этом, как заключает Флета, “бей-
лиф никогда не должен считать ниже своего достоинства (beneath his
dignity) извлекать выгоду для лорда из собственности, принадлежа-
щей лорду, как-то: изготовлять для него солод из его же ячменя,
пряжу из шерсти его овец, полотно из его льна, выращивать для не-
го лошадей для верховой езды, следить за тем, чтобы его садки бы-
ли полны рыбы, но не прожорливых щук, которые могут уничто-
жить всех мальков, а карпа и язя”18. Именно таким видел Флета об-
разцового бейлифа.
Еще одним представителем администрации манора считался ста-
роста. Он был “выходцем из народа”, так как, по свидетельству Фле-
ты и таких источников, как протоколы манориальных курий, его
выбирали на общем собрании манора или прихода из числа наибо-
лее уважаемых - прежде всего за хозяйственную сметку - кресть-
198
ян19. После выборов староста должен был тотчас представлен лор-
ду и стюарду.
Староста, согласно рекомендациям Флеты, не должен быть ле-
нивым; он не может долго спать, ибо рано утром вместе с бейлифом
обязан идти в поля лорда и следить за тем, как работают пахари, ко-
сари, жнецы, - одним словом, все те, кому положено работать в хо-
зяйстве господина. Староста обязан следить за тем, чтобы скотники
содержали в порядке коровники, конюшни и овчарни - в частности,
раз в неделю посыпали бы их земляные полы известковой глиной
(marl), которая легко впитывает влагу, а затем покрывали бы их со-
ломой, излишки которой рекомендовалось использовать для “утап-
тывания” на пешеходных тропинках и дорожках с целью превраще-
ния в удобрение. Кроме того, староста должен знать все тонкости
процесса внесения удобрений в почву, в частности знать, что разбра-
сывать на полях, особенно на песчаных почвах, чистый, без приме-
сей навоз нельзя. Его следует непременно смешивать в определен-
ных пропорциях с землей так, чтобы семена не “сгорели”, ибо, как
пишет Флета, “песчаные почвы горячие (hot), горячим является так-
же и удобрение, а добавление земли охлаждает его и способствует
хорошему урожаю к прибыли лорда”20.
Староста обязан уметь определять (по состоянию глаз, шкуры
и зубов) слабых и больных животных и изолировать их от сильных
и здоровых. Вместе с пастухами он должен следить за состоянием
господского стада, подыскивать подходящих сторожевых собак,
смотреть за тем, чтобы как можно меньше животных болели. Но уж
если теленок или овца заболели и умерли от чумы (murrain) или дру-
гой болезни, то именно староста должен найти человека, который
смог бы “утилизировать” их туши. В манорах, очевидно, не перево-
дились такие, по словам Флеты, “искусные умельцы” (skilful man-
agers), которые в подобном случае поступали следующим образом:
умершее от чумы животное “вымачивали” в воде с утра до вечера.
Затем подвешивали за задние ноги, чтобы стекла вода; после этого
мясо, отделенное от костей, сильно солили и высушивали. Получен-
ный “продукт” распределяли между поденщиками и слугами - весо-
мый аргумент в пользу выгодной утилизации отходов за счет прене-
брежения человеческой жизнью! До сих пор мне не приходилось
встречать в документах сведений о том, что крестьян могли кормить
мясом животных, умерших от такой страшной болезни, как чума.
Однако продолжим. Староста был обязан следить за тем, чтобы
начиная с дня св. Мартина (11 ноября) и до Пасхи овец из господско-
го стада пастух и его подручные распределяли бы по крестьянским
дворам, дабы в холодное время года они не мерзли в овчарне, что,
как правило, чревато появлением на свет больного потомства. При
рождении ягнят староста, скотник и пастух должны следить за тем,
чтобы они не заглатывали вместе с молоком овечью шерсть, что
может привести их к гибели.
199
Староста должен уметь отделять молочных коров от других и
создавать им наиболее благоприятные условия для выпаса с тем,
чтобы они могли дать как можно больше молока. Он должен знать,
что крайне нежелательно доить коров после дня св. Михаила, по-
скольку это их ослабляет: чем дольше их будут доить, тем слабее в
будущем году будет потомство и более низкими надои. Староста
обязан также контролировать работу молочницы (dairymaid), подо-
брав на эту должность скромную, честную, преданную, трудолюби-
вую, чистоплотную и не сумасбродную (not extravagant) женщину.
Она, согласно договору, подписываемому в курии в присутствии ста-
росты, каждый день должна получать определенное число галлонов
молока с тем, чтобы изготовлять из него сыр, масло и творог для
господского стола.
Староста нес ответственность за состояние здания манориаль-
ной курии. Он должен был вовремя устранять трещины на стенах,
ремонтировать двери и замки, а также следить за состоянием изго-
родей в деревне и на полях (крестьянам запрещалось использовать
в качестве “строительного материала” для изгородей ветки яблоне-
вых, грушевых, вишневых и сливовых деревьев, а только - ивняк
и терн). Староста следил и за тем, чтобы крестьяне вовремя очища-
ли канавы и выгребные ямы, чинили свои повозки и плуги, вели при-
личествующий жителям господского манора образ жизни, не пьян-
ствовали в кабаках и тавернах, не дрались и не ссорились, посещали
заседания курии, не воровали у молочницы масло и сыр, не уносили
бы в своих карманах и башмаках господское зерно со складов...
Ни один староста, согласно Флете, не может занимать свою
должность дольше года - его следует переизбирать на общем собра-
нии жителей манора. Это правило неукоснительно соблюдалось не
только в XIII-XIV, но и в XVI в. - наши источники отмечают факт
ежегодного переизбрания старост. Кстати сказать, они нередко фи-
ксируют отказ кандидатов избираться на эту должность. Видимо
(это ясно, в частности, из приведенного выше перечня обязанностей
старосты), она считалась хлопотной и ответственной, но приносила
немного выгоды; а недостатки в распорядке внутренней жизни ма-
нора, которые невозможно было ликвидировать, постоянно вызы-
вали неудовольствие бейлифа или стюарда. Таким образом, старос-
та всегда оказывался “крайним” в ряду лиц, входивших в админист-
рацию манора, с которого строго спрашивали за все. Неизвестно,
могли ли быть “компенсированы” все издержки, связанные с множе-
ством обязанностей старосты, должным уровнем оплаты - в источ-
никах указаний на то, каким было содержание старосты, основыва-
лось ли оно (в частности, в XVI в.) на денежном или натуральном до-
вольствии, обнаружить не удалось. И каковы могли быть размеры
этого довольствия? Неизвестно, собственно, существовала ли систе-
ма оплаты вообще (либо эту должность исполняли “на обществен-
ных началах”). Простая логика подсказывает, что труд старосты
200
все-таки оплачивался, иначе как он мог в течение года пребывания
“в должности” вести собственное хозяйство. Но вряд ли плата была
высокой, в противном случае крестьяне не отказывались бы от
должности с очевидным постоянством...
Нам важнее отметить другое, а именно - традиционный, “обыч-
ный” характер тех функций, которые мог выполнять в маноре тот
или иной представитель “управленческого аппарата” лорда. Тради-
ция закрепляла за стюардом, приказчиком или старостой его повсе-
дневные обязанности, усиливая тем самым роль должностного поло-
жения каждого из них внутри крестьянского мира, способствуя рос-
ту их авторитета, что в итоге приводило к относительно образцово-
му ведению господского хозяйства и повышению его доходности.
При вступлении в держание, также согласно обычаю, крестья-
нин XVI-XVII вв., как и его предок в веке XIV, должен был просить
допуска у лорда. Допуск давался в курии, где держатель принимал
присягу, признавая лорда своим покровителем и хозяином и выра-
жая ему свою преданность. Обычно это происходило следующим
образом: крестьянин должен был опуститься на колени перед стоя-
щим (а чаще - сидящим) лордом, которого в данном случае никто не
мог заменить, вложить свои соединенные как бы для молитвы руки
между ладонями господина и принести ему клятву верности {oath of
allegance или fealty): “I become your man from this daye forwarde of life
and limb... Hear you this my lord, that I unto shall be faithful and true...”21.
Этот ритуал был обязательным и основным для так называемых су-
дов признания (courts of recognition), проводимых в манориальной ку-
рии специально для “освящения” местным правом процедуры допус-
ка копигольдеров к держанию, верховным собственником которого
был лорд манора. После этого имя держателя, размеры его участка
и условия держания вносили в протокол. Держателю выдавалась ко-
пия протокола, которая в большинстве случаев расценивалась как
подтверждение его прав на землю. Владелец такой копии и называл-
ся копигольдером.
Помимо “courts of recognition”, существовали еще и “courts of sur-
vey”, призванные до мельчайших подробностей систематизировать
данные о всех типах крестьянских держаний в манорах, их площади,
видах угодий, повинностях, службах и т.д. Сведения, получаемые ма-
нориальными клерками в результате “опроса” каждого из крестьян,
вносились в присутствии свидетелей (из числа наиболее уважаемых
жителей деревни) в специальные списки, которые затем объединя-
лись в отдельные свитки по каждому из маноров поместного комп-
лекса. Так составлялись манориальные описи, те самые “surveys of
the manors”, которые ныне являются основными источниками для
исследователей жизни средневекового английского манора. Если
клерки или свидетели сомневались в истинности сообщаемого тем
или иным крестьянином (хотя это бывало нечасто, ибо все данные
оглашались под присягой), то они “поднимали” манориальные архи-
201
вы с детально зафиксированными в них при прежних владельцах
размерами и условиями держаний того участка земли, который в
той или иной ситуации волновал “общественность” манора, и сверя-
ли сообщаемые держателем сведения с зафиксированными в архиве.
Добытая таким путем истина была весьма очевидна всем, включая
прежде всего самих крестьян, так как базировалась на обычае, из го-
да в год регулирующем “до перча и пенса” условия каждого держа-
ния. И только в случае необходимости экстренной продажи части
земель манора из города, как правило, приглашали землемера (им
мог быть любой человек “ученых профессий”, чаще всего адвокат
или нотариус). Обмер угодий - в указанном случае “survey” - прохо-
дил уже в его присутствии, а в описи вносили и полученные им све-
дения.
Чтобы представить процесс “фиксации” статуса копигольдера
местным правом, нужно знать, во-первых, сроки этого держания и,
во-вторых, размер различного рода платежей лорду, которые тре-
бовали с копигольдера.
Наиболее распространенным видом крестьянского держания
был копигольд “на сроки жизней”. Документы манориальной исто-
рии свидетельствуют, что чаще всего в копии указывались, согласно
обычаю, три имени (отец, мать и сын или отец и два сына). Это оз-
начало, что после смерти “главного” держателя участок должен
был последовательно переходить в руки указанных в копии лиц, при
этом непременно подвергаясь процедуре “реверсии”, т.е. фиксации \
передачи участка “через руки лорда” в курии, символизирующей его
разрешение как верховного собственника всей земли в маноре на
эту передачу. В практике повседневной жизни английского средне-
векового манора сложились определенные нормы сроков держаний
“на жизни”, когда длительность одной “жизни по копии” вовсе не со-
ответствовала длительности человеческой жизни: как правило, дер-
жание “на три жизни” составляло всего 21 год. Тенденция к исчисле-
нию “трех жизней” указанным сроком особенно характерна для
XVI в., для эпохи аграрной революции, как раз тогда краткосроч-
ность держаний стала одним из основных “рычагов” экспроприации
крестьянства. Источники этого периода нередко фиксируют и дер-
жания на “одну жизнь” - 7 лет, по истечении которых было легко и
удобно (при реверсии) изменить вопреки обычаю, регулировавшему
наследственные права членов внутриманориальной общности, усло-
вия хозяйственного функционирования того или иного участка ко-
пигольда. Однако справедливости ради отметим, что подчас в ука-
занное время все еще практиковались сохранившиеся со средневеко-
вья сроки - 40 лет и 61 год. .
Если мы попытаемся (в связи с проблемой сроков копигольда) Я
хотя бы слегка углубиться в юридические тонкости манориального а
права, то обнаружим одно очень интересное обстоятельство. Тер- Я
мины “обычный держатель” (customary tenant) и “копигольдер” Л
202
(copyholder) в практике английского манора, казалось бы, использо-
вавшиеся как идентичные (так как оба отражали статус крестьяни-
на-держателя), были не вполне однозначны с точки зрения обычая
манора. Строго говоря, на это указывали еще Литтлтон и Кок, -
обычными держателями можно было называть только тех кресть-
ян, чьи имена (первые три) перечислялись в копии (ибо, согласно
обычаю, даже лорду не следовало указывать в копии более трех
имен держателей)22. Именно эти держатели передавали свои держа-
ния, согласно классической формуле, содержавшейся в договоре
(и в копии), практически постоянно фиксируемой источниками ма-
нориальной истории: sibi et suis - “ему и его”23 (в английском вари-
анте - to him and his). Это означало, что данный участок должен пе-
рейти после смерти держателя его кровным родственникам, преж-
де всего детям, тем, “кто вышел из его тела” (the issue of his body).
Однако источники нередко фиксируют и иную формулу передачи
земли (не забудем, что любой вариант подразумевал формальную
передачу через руки лорда в курии): sibi et suis heredibus - ему и его
наследникам (to him and his heirs). Вот это самое, одно-единственное
слово (наследники, наследникам) и было с точки зрения манориаль-
ного права основополагающим звеном в цепочке, составляемой на
протяжении веков из длинной серии чуть ли не ежедневных проце-
дур “сдачи и допуска” “обычной земли” в манориальной курии и
письменной их фиксации с применением соответствующей терми-
нологии, в документах манориальной истории. Включение его в
протокол означало, что формула не могла считаться “классиче-
ской”, основанной на соблюдении обычая; она была “неопределен-
ной”; слово “heredibus” могло относиться не только к детям, но под-
разумевать и других родственников, и даже свойственников, насле-
дование земли которыми с точки зрения манориального права не
считалось “юридически чистым”. Применение этой второй форму-
лы в источниках чаще характерно для тех случаев, когда в копии
указано более трех лиц (иногда четыре или пять). Именно этих дер-
жателей, чьи имена указывались в копии сверх положенной нормы
числом три, согласно обычаю, и следовало называть копигольдера-
ми, а не обычными держателями24.
Возникает вполне законный вопрос: каким образом местное
право квалифицировало крестьян в тех случаях, когда “обычная
норма”, напротив, занижалась, и в копии фиксировались одно или
два имени? Относительно наличия в копии двух имен источники не
дают ответа (хотя и содержат некий “терминологический намек”).
Что касается “держания на одну жизнь”, то крестьянина, одно-един-
ственное имя которого было зафиксировано в копии, рекомендова-
лось, как отмечается в документах, считать “обычным держателем”,
так как в практике многих маноров подразумевалось, что имена
двух остальных “соучастников” в держании по копии могут быть до-
бавлены позже, с включением в возобновляемый при смене родст-
203
венников протокол формулы - “to him and his”. Кстати, иногда при
фиксации в копии лишь двух имен, в описи также присутствует ука-
занная формула, наличие которой, возможно, и стоит расценивать
как “терминологический намек” на то, что держателей на “две жиз-
ни” также могли причислять к “держателям по обычаю”.
Наиболее привилегированным видом держания, “на воле лорда
и по обычаю манора” считался наследственный копигольд (copyhold
by inheritance), в наибольшей степени распространенный в Восточ-
ной Англии. В практической жизни манора он отличался от “сроч-
ного” копигольда рядом особенностей. Во-первых, как правило,
в случае наследственного копигольда земельный участок переходил
к старшему сыну (или в отсутствие сыновей - к старшей дочери) -
процесс, который, пожалуй, имел в качестве “имитационной осно-
вы” нормы, установленные общим правом при наследовании фри-
гольда. В отношении же срочного копигольда, как показывают
документы, это правило далеко не всегда соблюдалось: выбор на-
следников нередко определялся “насущными потребностями дня”,
т.е. зависел от повседневных нужд того или иного крестьянского хо-
зяйства. Кроме того, срок “общесемейного” наследования копиголь-
да не ограничивался в указанном случае 21 годом, а действительно
соответствовал временным рамкам, характерным для естественной
смены поколений. Да и вступительные взносы (файны) на наследств
венном копигольде были значительно ниже, чем на срочном. Они
были также не произвольными, а фиксированными25. Наконец, го-
воря о сроках держаний и о роли манориального обычая в их регу-
лировании, упомяну об интересном феномене в практике наследова-
ния внутри манора, характерном более всего для Кента, но встре-
чавшемся и в Восточном Норфолке, Уэльсе, Нортумберленде и ча-
сти Ланкашира - об обычае “gavlekind”, т.е. равном разделе имуще-
ства между сыновьями после смерти держателя. Роль этого обычая
и его значение в практике хозяйственной жизни английской средне-
вековой деревни исследованы еще далеко недостаточно. То же са-
мое можно сказать и об обычае “cradle-hold”, согласно которому зе-
мля передавалась младшему сыну последней жены представителя
наследственного копигольда (или фригольда, часть которого также
наследовалась по указанному принципу). В случае отсутствия сына
или его недееспособности (обычай специально оговаривал случаи
умопомешательства наследника в качестве препятствия к реализа-
ции права наследования), земля переходила к младшей дочери. Та-
кой обычай, как считают исследователи26, был особенно характерен
для маноров городского типа.
Выше уже говорилось, что в состав условий держания копиголь-
дера, определяемых (согласно обычаю) в манориальной курии при
оформлении процедуры допуска, в качестве основной “составляю-
щей” входили различного рода платежи лорду. Чем же конкретно
был обязан лорду копигольдер?
Во-первых, в протоколе о допуске к держанию фиксировался
уровень денежной годовой ренты. Ренты были разными - относи-
тельно высокими и относительно низкими. Они могли исчисляться
лишь в пенсах, чаще всего - в шиллингах и пенсах, реже - в фунтах.
Описи тех маноров XVI - первой трети XVII в., с которыми мне при-
ходилось работать (а их немало - в общей сложности около 50),
являют необыкновенную пестроту держательских рент. Требуются
годы работы, чтобы выявить хоть какие-то закономерности, регу-
лирующие высоту этих рент. При этом надо учитывать и то обстоя-
тельство, на которое нередко обращают внимание исследователи, -
так называемую диспропорциональность между высотой этих рент
и площадью земельного участка, с которого они взимались; в ре-
зультате богатые держатели, владевшие иногда сотнями акров, не
доплачивали лорду, а бедные - переплачивали. Так или иначе, в
очень обобщенном виде можно отметить, что высота рент на копи-
гольде27 в период аграрной революции могла зависеть от следую-
щих условий: 1) от экономических потенций земли, в том числе от
наличия или отсутствия “коммерческих” типов угодий (например,
пастбищ для овец) в составе держаний; 2) от имущественного поло-
жения держателя; 3) от сословного его положения (так, по моим на-
блюдениям, дворяне и горожане, “проникавшие” на копигольд, не-
редко платили ничуть не более высокую ренту, чем обычные держа-
тели, а во многих случаях - более низкую или не платили ее вовсе,
чем, кстати сказать, не в последнюю очередь и объяснялось стрем-
ление “благородных” на копигольд)28; 4) от того, был ли копигольд
“срочным” или наследственным (нередко более привилегированные
“copyholders by inheritance” платили относительно более низкие рен-
ты, чем держатели “на жизнь” или “жизни”; 5) и наконец, от разно-
временности складывания обычая.
В связи с последним утверждением отметим, что ренты копи-
гольдеров, при всем различии их природы и уровня, объединяло то
важное обстоятельство, что они были определенными, фиксирован-
ными, твердыми, т.е. не могли меняться из года в год по воле лорда.
В данном случае воля лорда, от которой во многом действительно
зависела судьба копигольдеров, отступала перед манориальным
обычаем, который как раз и был тем самым “цементирующим нача-
лом”, скреплявшим права крестьян в сфере выплаты ими ежегодных
рент. Если по отношению к средневековому английскому крестьян-
ству и можно говорить об относительной его обеспеченности, то
только потому, что в реальной жизни манора существовал такой
важный феномен, как обычай твердых рент. Не в последнюю оче-
редь именно это обстоятельство в свое время позволило Д.М. Пет-
рушевскому утверждать, что английские крестьяне XIV в. с точки
зрения местного, манориального права обладали сейзиной (собст-
венностью) на те участки земли, на которых они хозяйствовали (хо-
тя с точки зрения общего права Англии они являлись лишь держа-
205
телями этой земли от лорда)29. Малая подвижность ежегодной рен-
ты была, по мнению А.Н. Савина, “наиболее благоприятной чертой
экономического и юридического положения копигольдеров”30.
Итак,.еще раз подчеркнем, что независимо от времени складывания
обычая само его наличие влияло на неизменный характер рент: они,
как правило, были стабильными, постоянными31. Время же склады-
вания обычая, очевидно, могло влиять на высоту рент: если в том
или ином маноре обычай, регулирующий отношения между кресть-
янином и лордом в указанной области, возникал и укреплялся в пе-
риод невыгодной для крестьянства экономической конъюнктуры
(скажем, в эпоху “феодальной реакции” в Англии XIII в.), то ренты
могли закрепляться как высокие. Если же обычай, напротив, скла-
дывался во времена, с экономической точки зрения тяжелые для
господ, то ренты могли быть зафиксированы обычаем как относи-
тельно низкие для крестьянства. Эта практически совсем не изучен-
ная зависимость рент от времени складывания обычая, требует
дальнейшего тщательного исследования на материале первоисточ-
ников по различным регионам Англии. Дело в том, что ее отмечают
лишь историки, прежде всего зарубежные32, но отнюдь не исследу-
ют, что, на мой взгляд, объясняется объективными трудностями,
связанными даже у них с проблемой подбора соответствующих ис-
точников. Ведь речь идет о необходимости наличия большого круга
“синхронных” по времени, и географическому ареалу материалов^
в которых содержалась бы информация о рентах и о специфике \j
формирования обычая в каждом из маноров того или иного компле- 1
кса, в том или ином регионе. “Комплекта” такого рода источников
в природе не существует; в лучшем случае речь может идти о фор- ]
мировании базы исследовательских данных, с одной стороны, полу- |
ченных из манориальных описей или экстентов (сведения о рентах), 1
с другой - путем случайной выборки - из протоколов курий (сведе- 1
ния об обычаях, но, как правило, не о специфике их формирования),
которые далеко не всегда имеются для владений, описанных в экс- 1
тентах. Таким образом, в аграрной истории Англии, как мы видим, )
сплошь и рядом возникают проблемы, которые легче поставить, J
чем основательно решить. 1
“Странная” особенность рентных обязательств периода аграр- j
ной революции в Англии - зафиксированное в источниках наличие <
натуральных и даже отработочных рент! Следы “былого рабства”
еще тяготели над крестьянами, проявляясь в условиях их земельных
держаний. В связи с этим приведу примеры из описей маноров Пем-
броков в Уилтшире за 60-е годы XVI в., с достаточной отчетливо-
стью свидетельствующие о вилланском прошлом копигольда. Так,
Иоган Кул (Coole) держал по копии в маноре Broad Chalke, данной
10 мая в 33-й год правления Генриха VIII (около 1540 г.) один месу-
агий и две виргаты земли... Он имел право выпаса в общинных
угодьях восьми голов крупного рогатого скота и 100 овец. Он пахал
206
и засевал собственными семенами земли, сданные лордом фирма-
рию (тип аренды), жал один день, свозил убранный хлеб полдня и
поставлял двух работников для мытья овец и двух работников для их
стрижки, которые возили шерсть до Вилтона. Он пахал один акр
земли вместо ренты зерном... Денежная рента с этого держания рав-
нялась 23 s. 6d.33
В этом же маноре Томас Уайтмарш держал по копии, данной
27 ноября в 33-й год правления короля Генриха VIII... один месуагий
и две виргаты земли. Он доставлял фирмарию один бушель зерна
либо пахал и сеял взамен этой повинности. Он пахал один акр на до-
мене (!), мыл овец, пас стадо полдня, день косил... выплачивая при
этом денежную ренту 275 d.34
Интересно “распорядился” обычай с платежами крестьян мано-
ра Stanton Bernard: 16 копигольдеров этого манора “поголовно” пла-
тили идентичную комбинированную ренту: 11 пенсов + петух + ку-
рица. В целом же, согласно нашим подсчетам, произведенным на ос-
нове указанных описей, в XVI в. во-первых, отработочная рента бы-
ла характерна для 14,8% общего числа копигольдеров, натураль-
ная - для 15,9%. Во-вторых, в ряду держательских платежей важную
роль играли уже упомянутые взносы за допуск к держанию или
вступные файны (fines of admission)35. В отличие от фиксированных
обычаем годовых рент, файны являлись наиболее подвижной ча-
стью держательских платежей, так как зависели от воли лорда. Ана-
лиз источников манориальной истории показывает, что в период
формирования копигольда как особой формы крестьянско-парцел-
лярного хозяйства в эпоху коммутации рент и “спонтанного” осво-
бождения крестьянства, файны могли быть относительно низкими
или, по крайней мере, разумными36. Причем критерий “разумности”
подразумевал, что их высота не должна превышать уровня двухго-
дичного дохода с участка земли с тем, чтобы не привести крестьян-
ское хозяйство к экономическому “дисбалансу” и обеспечить хотя
бы его простое воспроизводство. Как показывают исследования,
подчас вопрос о сумме файна в XIV в. решался коллегиально на за-
седании манориальной курии, куда вызывали копигольдера и заслу-
шивали его доводы в пользу той суммы файна, которую крестьянин
считал наиболее приемлемой для нормальной “жизнедеятельности”
своего хозяйства37. Но если такое и бывало, то, как подчеркивал
А.Н. Савин, очень нечасто. В целом же, повторю, согласно термино-
логии аграрных исследований, “файны лежали целиком на воле лор-
да”. В эпоху бурных перемен XVI-XVII вв. в жизни английской де-
ревни именно они явились тем самым “фактором компенсации”, с
помощью которого лорды стремились уменьшить так называемые
убытки, связанные с неподвижностью обычных рент. По сути, имен-
но вступные файны, многократно “взвинчиваемые” лордами мано-
ров, играли роль “улучшенной ренты” или “ренты-мечты”, о кото-
рой писали отечественные исследователи советского периода38.
207
В-третьих, не последнюю роль в “списке” платежей, которыми
копигольдеры были обязаны манориальным лордам, играли герио-
ты (heriots) - так называли поборы, взимаемые с крестьянского хо-
зяйства после смерти держателя. Именно в гериотах в наибольшей
степени сказывалось вилланское прошлое копигольда, так как они Я
символизировали власть лорда над имуществом крестьянина не Я
только при его жизни, но даже и после смерти, т.е. по сути власть Я
над личным, человеческим статусом; словно бы господин, забыв о Я
Всевышнем, простирал свое могущество до грани между жизнью и Я
смертью. В качестве гериота обычно требовали лучшую голову ско- Я
та - страницы манориальных описей буквально испещрены вот та- Я
кой фразой: “as a heriot: the best beast”. Таким образом, чтобы хозяй- Я
ство крестьянина после смерти кормильца могло более или менее Я
нормально функционировать, лорд “соглашался” присваивать не Я|
всю его движимость, а только ее часть. Обычно “лучшим живот- Я1
ным” были лошадь или корова, однако с бедняков охотно принима- Я!
ли также и овцу, и козу. Гериоты были чрезвычайно распростране- 1
ны не только в XIII-XIV вв., но и в XVI-XVII вв., так долго сущест- St
вовал этот знак серважа. В 30-е годы XVII в. в манорах Пемброков '
в Уилтшире гериоты выплачивали 65% (!) общего числа “зарегист- /
рированных” описями копигольдеров. Особенность выплаты герио- /
тов в указанных владениях заключалась в том, что, видимо, в связц/ , <
с развитием там скотоводства, лорды не останавливались перед тем, ^Я]
чтобы требовать (в нарушение обычая) не одну, а две, иногда и три
лучшие головы скота. Правда, время вносило свои коррективы: в
некоторых случаях господину предоставлялось право выбора: полу-
чать гериот натурой либо деньгами. Например, в маноре Stanton
Bernard, где указанная особенность проявилась наиболее ярко, дер-
жатели двух виргат (а таких там было большинство) платили за две :|Я
виргаты - две лучшие головы скота либо 15 пенсов за половину вир- iM
гаты (т.е. 60 пенсов за две)39. А вот что касается повинностей копи-
гольдеров в 20 манорах поместья Рочдейл в Ланкашире, то в них эти
крестьяне вовсе не платили гериотов: описи не фиксируют ни одно-
го случая выплаты этого платежа. Очевидно, освобождение кресть-
ян Ланкашира не только от файнов, но и от гериотов свидетельство- яН
вало о том, что их хозяйства более или менее (по сравнению с кре- Я
стьянством других частей Англии) оберегали для того, чтобы они Я
могли нормально функционировать в связи с необходимостью Я
“службы при границе” - иного объяснения отсутствия в этом регио- Я
не этих важных (закрепленных обычаем) платежей, пожалуй, найти
невозможно.
Далее, в разряд повинностей копигольдеров и в XVI - начале jH
XVII в. входило, согласно обычаю, выполнение таких обязанностей,
как выплата брачной пошлины лорду при выходе замуж дочери кре- (М
стьянина или женитьбе его сына, нередко - обязанность крестьяни- 1Я
на молоть зерно на господской мельнице (описи регистрируют даже
208
необходимость выплаты за это специального взноса в несколько
пенсов), нести караульную службу при усадьбе господина и регуляр-
но посещать манориальную курию, особенно в так называемые Суд-
ные дни.
Здесь мы подходим к изучению такой важной проблемы, как
роль местного правосудия, основанного на обычае, в жизни кресть-
янского мира. “Сердце манора лежало в его судах”, - писал А.Н. Са-
вин40: до конца XV в. тяжбы крестьян с лордами, равно как и меж-
крестьянские тяжбы, разбирались исключительно в манориальных
судах, вся деятельность которых была построена на местных обыча-
ях. Именно эти обычаи, весьма разнообразные, фиксировали кон-
кретные даты Судных дней, т.е. дней, назначенных для указанных
выше судебных разбирательств. Они проводились с разной перио-
дичностью, но, как свидетельствуют протоколы манориальных ку-
рий, не реже двух раз в год, нередко накануне или после церковных
праздников41 (за полгода или несколько месяцев, проходившие от
Суда до Суда, дела, очевидно, успевали накапливаться в объеме, до-
статочном для проведения в высшей степени поучительного для кре-
стьянского мира действа). В самом деле, как свидетельствуют источ-
ники, в назначенный день в курию должна была являться бблыпая
часть населения манора, в присутствии которой и проводились “по-
казательные” судебные разбирательства, возглавляемые, как мы
помним, стюардом, представлявшим на них самого лорда42.
В связи со спецификой манориальных судов подчеркну одно
важное обстоятельство, относящееся к особенностям правового по-
ложения копигольдеров, из которых и состояла основная масса анг-
лийского крестьянства. Дело в том, что они были неподсудны, как
другие категории населения Англии (включая свободных держате-
лей), судам общего права и поэтому не “вписывались” в единую на-
циональную правовую традицию как лица, не имеющие собственно-
сти (с точки зрения все того же общего права). Королевские суды
отвергали иски держателей по копии на том основании, что “фри-
гольд земли копигольдера лежит в домене манора”, т.е. верховным
собственником земли копигольдера является не он сам, а его госпо-
дин. Таков был сложившийся прецедент, ставший в этой области
юридической нормой, на которую исключительно и опирались суды
общего права до конца XV в.
Истоки этого прецедента коренятся в XII в., когда, согласно ре-
формам Генриха И, крестьяне были исключены из сферы действия
королевской юрисдикции. В то время вилланы были приписаны к
земле манора, и их судьбу мог решать не король, а лорд; таким об-
разом крестьяне стали подданными своих сеньоров. Какую бы зем-
лю, пусть даже свободную по статусу, они ни держали, все равно они
были несвободными лично. Таким образом, с указанного времени
феодальная зависимость от лорда становится наследственной, а в ка-
честве основной юридической максимы по отношению к вилланам
209
утверждается правило: “Tenementum non mutat statum” (Держание не
меняет статуса). Итак, статус земли не менял статуса держателя,
последний всегда представал как “врожденный”.
Разбор дел копигольдеров в судах общего права43 едва начинает-
ся в конце XV в., хотя и до этого времени, и после в сферу действия
этих судов, как указывалось выше, были включены, кроме них, пра-
ктически все основные категории английского общества. А ведь
держатели по обычаю ничего так страстно не желали, как превра-
щения своих держаний в свободные, что на практике означало бы
доступ в суды общего права наряду с фригольдерами и превращение
из “подданных” лордов маноров в подданных короля. Особенно важ-
ным это стало для них в XVI - начале XVII в., в эпоху аграрной ре-
волюции, когда обычное право, до указанного времени более или
менее защищавшее крестьян от проявления “злой воли” господина,
уже было “деформировано” экономическими процессами этого бур-
ного периода.
В чем это выражалось? В том, что манориальные лорды все
больше и чаще нарушали обычай, толкуя принцип его “разумности”
слишком расширительно и с выгодой для себя. В указанное время
лорд становится, говоря образно, не конституционно ограниченным,
а абсолютным монархом в маноре, чья воля в значительной степени
была ориентирована уже не на обычай, а на рыночную конъюнкту-
ру. Новые факты экономической жизни XVI-XVII вв. - проникнове-
ние дворян на копигольд, огораживания, распространение так назы-
ваемых держаний на воле лорда и аренды, увеличение числа кратко-
срочных держаний, наступление на фригольд, а главное, повышение
в десятки, а иногда и сотни раз файнов за допуск - все это свидетель-
ство о деформировании манориального обычая, который перед ре-
волюцией середины XVII в., пожалуй, уже нельзя было назвать “ду-
шой и жизнью” копигольда. Более того, нередко в указанный пери-
од манориальные лорды нарушали не только местное, обычное, пра-
во, но, если речь шла о перспективе обогащения, попирали и нормы
общего права. Пожалуй, нелишне привести один интересный и “во-
пиющий” пример, связанный с массовым превращением к 30-м годам
XVII в. огромного по площади (свыше 3500 акров) свободного дер-
жания в манорах Пемброков в Уилтшире в копигольд, с которого
можно было к указанному времени взимать неограниченные файны.
Теория же запрещала превращение свободного держания в обычное
(в том числе путем выкупа, который, очевидно, был совершен Пем-
броками) на основании того, что “из держания, имеющего фригольд,
нельзя создать держания, его (фригольда) не имеющего, т.е. держа-
ния, фригольд которого лежит в домене манора”44.
Казалось бы, странно, но чем больше деформировался манори-
альный обычай, регулировавший условия держания на правах копи-
гольда, тем последовательнее его защищали в судах общего права.
Я уже упоминала, что рассмотрение тяжб копигольдеров с лордами
210
в этих судах началось в конце XV в. Имеется в виду широко извест-
ней в среде историков-аграрников процесс судей Данби и Брайана,
о котором пишет Литтлтон и который является первым и классиче-
ским примером разбора имущественной тяжбы копигольдера с лор-
дом не в манориальном суде, а в суде общего права. Речь в этом спо-
ре шла о лошади, взятой лордом в качестве гериота у держателя на-
следственного копигольда вопреки местному обычаю, предписывав-
шему не взимать этого платежа с привилегированных “наследствен-
ных” держателей. Из записей решения суда вовсе не следовало, что
это дело было решено в пользу крестьянина (сама запись неясна и
обрывочна); важным было то, что возник прецедент. Он был создан
в Канцлерском суде, а позднее, в XVI--XVII вв., копигольдеры нача-
ли подавать иски в другие суды общего права, в том числе в суды
Справедливости - Звездную палату и Палату прошений. Чаще всего
иски принимались, но, как показал в свое время А.Н. Савин, не все-
гда рассматривались. Если же рассматривались, то нередко как бы в
пользу копигольдеров, т.е. с учетом обычая данного манора. В этом
и состояла рецепция обычного права правом общим: на обычай ста-
ли опираться королевские судьи.
Но еще раз подчеркну, что в XVI-XVII вв. обычай складывался,
ввиду экономических злоупотреблений лендлордов по отношению
к крестьянству, невыгодно для копигольдеров и рецепция обычного
права часто уже не была полезна простым держателям. Ведь юри-
дические формы жизни английской деревни были приняты общим
правом в то время, когда от них начало “отлетать” то жизненное со-
держание, которое было основано на “обычае-защитнике” прежних
времен.
С одной стороны, без частичной рецепции обычая судами общего
права крестьянская форма землевладения исчезла бы в Англии ско-
рее, чем это произошло в действительности. С другой - признание ма-
нориального обычая (измененного самой жизнью и в период аграр-
ной “перестройки” почти не защищавшего крестьянина) именно пе-
ред революцией середины XVII в. являлось, очевидно, неким средст-
вом представителей господствующего класса, пытавшихся создать
иллюзию соблюдения интересов масс держателей. Правящий класс,
конечно, не собирался менять положение кардинально и превращать
копигольд в свободное держание. Поэтому можно сказать, что в дан-
ной обстановке, по словам А.Н. Савина, “уважение к традиции оказа-
лось сильнее желания реформировать сложившиеся традиции”45.
Эти традиции, как в дальнейшем показала практика, так и не бы-
ли реформированы революцией середины XVII в.; копигольд не стал
свободным, а остался бесправным и не обеспеченным, не защищен-
ным после революции уже ни обычным, ни общим правом, что и при-
вело в XVIII в. к его исчезновению как формы крестьянского держа-
ния, к его прямой узурпации буржуазией и джентри, замене фермер-
ским хозяйством и поместьем нового, капиталистического типа.
211
1 См., например: Барг М.А. Народные низы в Английской буржуазной рево-
люции. М., 1967.
2 Манор - поместье в средневековой Англии и Англии периода раннего ново-
го времени.
3 Безусловно, что в этом смысле следует подчеркнуть заслуги М.А. Барга и
В.М. Лавровского. См.: Лавровский В.М., Барг М.А. Английская буржуазная
революция XVII в. М., 1958.
4 Савин А.Н. Английская деревня в эпоху Тюдоров. М., 1903. С. 58.
5 From Sir Thomas Littleton, Tenores Novelli, sine loco, 1481: “...to have lands and
tenements to hold to them and their heirs in fee simple or fee tail or for term of life
etc. at the will of the lord according to the custom of the manor” // Kerridge E.
Agrarian Problems in the XVI century and after. Sources L.; N.Y., 1969. P. 138.
6 Coke Ed. The First Part of the Institutes of the Laws of England or a Commentarie
upon Littleton. L., 1628. Book 1, Ch. 9. Sec. 73.
7 Савин А.Н. Указ. соч. С. 124.
8 См., например: Браг М.А. Категории и методы исторической науки. М., 1984.
Гл. 8. С. 278; Винокурова М.В. Соотношение обычного и общего права в по-
земельных отношениях предреволюционной Англии // Право в средневеко-
вом мире. М.: ИВИ РАН, 1996. С. 145-146.
9 Савин А.Н. Указ. соч. С. 103.
10 Все мои наблюдения над “миром копигольда” основываются на работе со
следующими источниками, в число которых входят описи почти 50 маноров в
юго-западном и северо-западном регионах Англии раннего нового времени и
протоколы манориальных курий некоторых владений в Восточной Англии
конца XIV в.: Survey of the Lands of William the first Earl of Pembroke,
1566-1567 / Ed. by Ch. Straton. Oxford, 1909. Vol. 1-2; Survey of the Manors of
Philipp the first Earl Pembroke and Montgomery, 1631-1632. Devisez, 1953. Roll 1;
The Survey of the Manor of Rochdale in the County of Lancaster: Parcel of the
Possessions of the Worshipful Robert Heath. Knt. ... made in 1626. Chetham Society.
Manchester, 1913; Court Rolls of the Manors of Bruces, Dawbeneys, Pembrokes:
1377-1399 // Manor of Tottenham Series. Tottenham, 1961.
11 Fleta. Of the Offices // Fleta. Vol. 2. Book 1,2/ Ed. and trans, by H.G. Richardson,
G.O. Sayles. L„ 1955.
12 Ibid. P. 241.
13 Савин А.Н. Указ. соч. С. 85.
14 Fleta. Op. cit. P. 242.
15 Ibid.
16 Ibid.
17 Ibid. P. 244—248. Несомненно, что в данном случае под “повседневным пра-
вом” Флета подразумевает местное, манориальное право, нормы которого
регулировали жизнь крестьянства.
18 Ibid. Ch. 76. Р. 248.
19 Ibid. Р. 248.
20 Ibid. Р. 250.
21 Courts Rolls of the Manors of Bruces, Dawbeneys, Pembrokes... P. 61, 87, 212, etc.
22 Подробно об этом см.: Kerridge Е. Op. cit. P. 36 и далее.
23 Именно так: слбва “наследникам” (его наследникам), как мы сейчас увидим,
в этой классической формуле не предусматривалось.
24 Отмечу, что все эти тонкости манориального права, касающиеся различий в
терминологии, очевидно, не были данью лишь местной правой казуистике.
По всей видимости, они представляли очень важную часть местных правил,
особенно в области наследования недвижимости.
212
25 Подробнее о значении вступных файнов в жизни копигольдеров мы будем го-
ворить чуть ниже.
26 Kerridge Е. Op. cit. Р. ЗСМ-1.
27 В данном случае речь идет только о копигольдерских рентах. Если же вести
речь о рентах, выплачиваемых представителями других прослоек держате-
лей в манорах, то у нас имеются данные о рентах на акр земельной площади,
полученные на основе сплошных обсчетов рентных обязательств всех дер-
жательских категорий в манорах Пемброков в Уилтшире для XVI - первой
трети XVII в. Эти данные свидетельствуют о номинальном характере рент-
ных обязательств фригольдеров (низкие ренты, всего около 2 пенсов на
акр), очень высокой степени доходности для манориальных лордов отноше-
ний аренды, особенно краткосрочной (ренты на акр в указанном случае до-
стигали 11,3 пенса, т.е. почти равнялись шиллингу), и довольно стабильном
в целом по комплексу состоянии копигольда, если судить об этом состоянии
лишь на основании указанного фактора (высота рент на акр была равна
3,6 пенса).
28 Об этом свидетельствуют, например, данные, полученные мной в результате
работы с описями маноров поместья Рочдейл в Ланкашире: так, в маноре
Castleton джентльмены Роджер Уайтверф и Роберт Холт за достаточно круп-
ные участки копигольда в 84 и 34,5 акров соответственно вовсе не платили
никакой ренты, в то время, например, как крестьянин-копигольдер Эдмонд
Купер из этого же манора за участок в 14 акров платил довольно приличную
ренту в 3 s. 10 d. В маноре Wardleworth джентльмен Ричард Энтвисл за уча-
сток копигольда в 10,5 акра, приобретенный им здесь, платил всего 10 d., в то
время как копигольдер крестьянского типа Исаак Клегг за идентичный уча-
сток - 20 d. Далее, в маноре Wardle эсквайр Роберт Холт, захвативший здесь
крупный “кусок” копигольда в 80 акров, платил за него в виде ренты 11 s. 8 d.
(1,8 d/акр.), а копигольдер Александр Киршо - 16 d. (4 d/акр.) за участок все-
го в 4 акра. Этот список можно было бы бесконечно продолжать.
29 См.: Петрушевский Д.М. Восстание Уота Тайлера. СПб., 1914. Гл. 2.
30 Савин А.Н. Указ. соч. С. 165.
31 Действительно, как показывают наши наблюдения, ренты практически не
менялись даже в эпоху аграрной революции. Так, если сумма обычных годо-
вых рент в манорах графов Пемброков на Юго-Западе Англии в середине
XVI в. составляла 231,6 £, или 53% суммы платежей держателей всех юриди-
ческих категорий, то в 30-х годах XVII в. она даже несколько (на 19 фунтов)
понизилась и составила 212,6 £, или 35,4% объема всего манориального бюд-
жета. Такое значительное понижение удельного веса обычных рент копи-
гольдеров, несмотря на небольшое “расхождение” в абсолютных цифрах, бы-
ло вызвано общим повышением объема рентных платежей за указанный
срок в полтора раза. Однако дело не в этом, а в тенденции к “традиционной
статичности” обычных рент даже в период крупных изменений в жизни анг-
лийского манора указанного времени (см.: Винокурова М.В. Английское кре-
стьянство в канун буржуазной революции середины XVII в. М., 1992.
С. 256-257).
32 См., например: Postan М.М. The Medieval Economy and Society. An Economic
History of Britain in the Middle Ages. L., 1972.
33 Survey of the Lands of William the First Earl of Pembroke... Vol. 1. P. 82.
34 Ibid. P. 80-81.
35 Пусть читателя не удивляет слово “вступные”, хотя, согласно нормам русско-
го языка, правильнее было бы говорить “вступительные”. Дело в том, что в
отечественной историографии со времен историков “русской школы” закре-
213
пилось именно такое словоупотребление: “вступные файны”, но “вступитель-
ные взносы”. И мне не хочется нарушать эту традицию.
36 См.: Савин А.Н. Указ, соч.; Петрушевский Д.М. Указ, соч.; Tawney R.H.
Agrarian Problem in the XVI Century. L., 1912; Kerridge E. Op. cit., etc.
37 Kerridge E. Op. cit. P. 37.
38 Речь идет о рентах, которые можно было бы получать с держателей, если
“перевести” хозяйство на коммерческую основу, т.е. по сути превратить
большую часть держаний на обычае в держания на воле лорда (например, в
аренду). См.: Лавровский В.М. Проблемы исследования земельной собствен-
ности в Англии. М., 1957; Семенов В.Ф. Положение обычных держателей
Юго-Западной Англии во второй половине XVI - начале XVII в. // Средние
века. 1964. Вып. 25.
39 Survey of the Manor of Philipp the First Earl of Pembroke; Survey of the Manor
Stanton Bernard. P. 76-87.
40 См.: Савин А.Н. Указ. соч. С. 141-233.
41 Об этом можно судить по множеству таких, например, записей, которые со-
держатся в протоколах манориальных курий: “Court next following the feast of
St. Luke...” (Суд, следующий сразу же после Праздника св. Луки...) или “Court
on the Eve of Holy Trinity...” (Суд в канун Святой Троицы...).
42 Подробнее об этом см.: Винокурова М.В. Один день из жизни английского
крестьянина //История средних веков. М., 1999. С. 353-370.
43 Напомню вкратце об основных институтах общего права в Англии. Центром
судопроизводства, как известно, здесь был Вестминстер, где и находились с
XIII в. главные суды общего права: Суд общих тяжб, Суд казначейства и Суд
королевской скамьи. Первый из названных судов расследовал имуществен-
ные тяжбы, связанные более всего с интересами короны, второй следил за
тем, чтобы соблюдались ее фискальные интересы, наконец, третий разбирал
дела, основанные на ущемлении имущественных прав подданных короля. Ос-
новой общего права были судебные прецеденты, которые с XIII-XIV вв. ста-
ли фиксироваться в специальных ежегодниках, а с XVI - в судебных отчетах,
издаваемых судьями (подробнее см.: Кондратьев С.В. Юристы в Англии
XVI-XVII вв. Тюмень, 1993).
44 В данном случае под “фригольдом” подразумевается право собственности.
Blackstone W. Commentaries on English Law. Vol. 2. Ch. 9. P. 149.
45 Савин А.Н. Указ. соч. С. 233-236.
Е.В. Лобанова
ЭВОЛЮЦИЯ СОЗНАНИЯ
ВОТЧИННИКА-ПРЕДПРИНИМАТЕЛЯ В РОССИИ
ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII ВЕКА
XVII век - особо интересный период, ставший началом экономи-
ческого объединения русской земли, периодом создания всероссий-
ского рынка, формирования русского национального государства.
В течение предшествующего периода Россия медленно, но неуклон-
но втягивалась в экономическую жизнь Европы, и к середине
XVII в. постепенно определилась ее роль как поставщицы некото-
рых видов сырья и посредницы между Западом и Востоком. В связи
с новой ролью перестраивалась ее внутренняя жизнь. Иноземными
товарами наполнялся рынок, соблазны становились все более разно-
образными, и русской человек, не только торговец по профессии,
настойчиво искал возможность добывать деньги. М.И. Туган-Бара-
новский отмечал, что иностранцев, посещавших допетровскую Русь,
поражало развитие торговли, склонность к торговле, коммерческая
предприимчивость русских1. Иностранцы - Родес, Кильбургер, Оле-
арий - отмечали, что все в Московском государстве охвачены стра-
стью к коммерции, без различия общественного положения, считая
эту страсть отличительной чертой русских. Де Родес в “Размышле-
ниях о русской торговле” в 1653 г. писал, что в Московском государ-
стве все, вплоть до самых важных, занимаются торговлей во главе
с первым купцом-царем2.
В середине XVII в. царь Алексей Михайлович провел ряд меро-
приятий, способствовавших постепенной стабилизации хозяйствен-
ной жизни страны. В 1660-х годах была реформирована денежная
система. Основой денежного обращения был признан серебряный
рубль. Новоторговый устав 1667 г. создал условия для успешной
торговли московских купцов с иностранцами. Торговая политика
носила меркантилистский характер, свойственный европейским го-
сударствам XVI-XVII вв. Налоговая реформа 1678 г. упразднила
сложную посошную систему и ввела подворное обложение всего
“тяглого” населения.
Новшества в феодальном хозяйстве Московского государства
были обусловлены дальнейшим развитием товарно-денежных отно-
шений. Качественные отличия XVII в. в области сельского хозяйст-
ва выразились в значительном расширении посевных площадей,
освоении новых земель как в центре, так и на окраинах, в том числе
в Сибири. Постепенно земледелие стало превращаться в товарную
215
отрасль. Феодалы начали расширять барскую запашку с целью по-
лучения товарного хлеба. Предпринимательство в области сельско-
го хозяйства постепенно охватывало крупные вотчины.
Качественные отличия XVII в. проявились в области промыш-
ленного производства. Значительно увеличилось число людей, заня-
тых промышленной деятельностью. Основной ее формой станови-
лось не ремесло, а мелкотоварное производство. Городское и дере-
венское ремесло, ориентируясь на рынок, обретало черты мелкото-
варного производства. С целью получения большего денежного об-
рока феодалы поощряли неземледельческие занятия крестьян, спо-
собствуя втягиванию их в промышленную деятельность. Промыш-
ленное развитие не останавливалось на уровне мелкого производст-
ва. Появлялись мануфактуры как в добывающей, так и в обрабаты-
вающей промышленности: металлургии и металлообработке, обо-
ронном и текстильном производстве, солеварении, производстве по-
таша и селитры. Развитие крупной отечественной промышленности
отличалось от европейского, основываясь на базе феодального на-
турального хозяйства. На винокуренных, поташных, солеваренных
предприятиях применялись довольно сложные для того времени тех-
нологии, технические приспособления, пооперационное разделение
труда. Это производство было крупным, а продукция товарной, но
сами предприятия составляли часть вотчинного хозяйства. Бояре
Б.И. Морозов, Ф.М. Ртищев, князья Черкасские, И.Д. Милослав-
ский, сам царь Алексей Михайлович создавали в своих вотчинах по-
добные предприятия.
Ко второй половине XVII в. относится начало формирования
всероссийского рынка. Складывается система оптовых ярмарок в
крупных торговых центрах. Торговый устав 1653 г. подтвердил мо-
нополию посадских людей на торговлю в своих городах и установил
единый размер пошлины - 5% от цены товара. Новым явлением ста-
ла связь наиболее крупных торговых людей с производством. Сред-
ства, накопленные ими в сфере обмена, начинали вкладываться в
промышленное производство. Обозначившийся в XVII в. процесс
накопления капитала был схож с западными основными источника-
ми накопления, такими, как торговая прибыль, откупа. Однако су-
ществовали и отличия. В Московском государстве не было банков
европейского типа, а за предоставленную ссуду официально запре-
щалось взимать проценты. Кроме того, первоначальное накопление
капитала в Московском государстве не имело такого размаха, как на
Западе. Московия не знала преимуществ, полученных Западом в пе-
риод Великих географических открытий3.
Проникновению новых явлений в экономическую жизнь Мос-
ковского государства способствовали не только внутренние объек-
тивные факторы, но и общение с Западной Европой. Сближению,
к сожалению, препятствовал ряд факторов, основным из которых
оставались изолированность России, ее отрезанность от морских
216
торговых путей. Другим тормозом была церковь, проявляющая не-
терпимость к латинянам. Кроме того, феодальная власть враждебно
относилась ко всякого рода нововведениям. Непримиримую пози-
цию заняло русское правительство по отношению к Английской ре-
волюции. Ее не одобрял даже такой западник, как А.Л. Ордын-На-
щокин. Однако, несмотря на все препятствия, сближение русского
государства с Западом продолжалось. Этому способствовала, преж-
де всего, торговля, как русская, так и западная. Из торговых рядов
и жилых кварталов иноземцев в столице образовался небольшой
западноевропейский город, представлявший собой живую модель
Запада.
Расширились дипломатические связи России с государствами За-
падной Европы: Австрией, Пруссией, Францией, Англией, Швецией,
Данией, Голландией, Испанией, с некоторыми германскими княже-
ствами, Венецией, Флоренцией и др. Положение иностранцев в рус-
ском государстве постепенно менялось. В 1682 г. был издан Указ о
недопустимости оскорбления иностранца, введена свобода вероис-
поведания. Появлялись элементы нового течения общественной
мысли - западничества, положительным моментом которого, в ча-
стности, можно считать признание необходимости ликвидации от-
сталости России. К приверженцам западной культуры принадлежа-
ли А.Л. Ордын-Нащокин, Ф.М. Ртищев, И.А. Хвоманов, В.В. Голи-
цын, Б.М. Хитрово, боярин Б.И. Морозов4.
Сближение с западноевропейскими странами, общение с людь-
ми иных вероисповеданий имели чрезвычайно важное значение для
русской культуры. XVII век, несущий ренессансные черты, называ-
ют переходным от средневековья к новому времени5. Этот период
характеризуется, в частности, новым подходом к миру и человеку,
допускающим рациональное мировоззрение, постижение событий
собственным разумом, не полагаясь только на волю провидения.
Конечно, многое здесь зависело от позиции верховной власти. Царь
Алексей Михайлович значительно расширил границы “мудрости”,
признавая за таковую не только Священное писание, но и произве-
дения “внешних мудрецов”. И хотя сфера допуска рационального в
его сознании была не столь велика, как у его советников А.Л. Ор-
дын-Нащокина, Ф.М. Ртищева, но степень свободы, которую мо-
нарх обеспечивал своим подданным, благотворно влияла на их умы.
Большую роль здесь сыграла позиция патриарха Никона, позволяв-
шего себе высказывать собственные оценки и суждения, расходив-
шиеся с официальной церковной традицией. Его склонность к ак-
тивным действиям реализовалась, в частности, во время чумы.
Не отрицая, что чума - это Божье наказание, он тем не менее при-
зывал покинуть город, избежав, таким образом, болезнь6.
В работе я намеренно концентрирую внимание на двух сферах,
затронутых новациями XVII в. - экономической и культурной, хотя
они коснулись и других областей. Укрепление абсолютной монар-
217
хии при царе Алексее Михайловиче сыграло свою положительную
роль в стабилизации экономики страны, развитию которой способ-
ствовала активная внешняя политика, попытка найти и освоить но-
вые торговые пути, в том числе морские. В исследовании ставится
задача увидеть влияние объективных факторов экономического
прогресса совместно с новыми явлениями в области культуры на со-
знание человека, в данном случае на представителя экономической
элиты Московского государства - крупного боярина. Как чисто по-
требительская психология богатого вотчинника вытесняется психо-
логией активного действия? Интерес к боярской элите вызван тем
обстоятельством, что, несмотря на наличие источников, свидетель-
ствующих о ее прогрессивной роли в экономике государства, в оте-
чественной историографии долгое время бытовал тезис об “упадке”
боярства XVII в. Известное влияние на эту точку зрения оказали
концепции С.М. Соловьева и В.О. Ключевского, считавших
XVII век временем упадка русской знати7. Она настолько укорени-
лась в отечественной науке, что историки XX в. вплоть до 60-х годов
на разные лады повторяли этот тезис8. В определенной степени это
было следствием небольшого числа сохранившихся вотчинных ар-
хивов, а следовательно, слабой изученностью проблемы. До нас
дошли материалы дворцового хозяйства, отдельные частные архи-
вы, например материалы вотчинного архива стольника А.И. Безоб-
разова, боярина Б.И. Морозова, князей Черкасских и некоторые
другие. На их основе появился ряд работ А.А. Новосельского,
А.И. Заозерского, К.Н. Щепетова, в которых подчеркивалась пред-
приимчивость боярства, его обширная экономическая деятель-
ность9. Богатые фактическим материалом исследования, по сути де-
ла, опровергали тезис об “упадке” боярства, однако не содержали
концептуальной оценки его роли в XVII в. Такую оценку попыта-
лась дать О.Е. Кошелева в диссертации “Боярство в начальный
период зарождения абсолютизма”. Она поддержала вывод о проц-
ветании русской знати, сделанный несколькими годами раньше аме-
риканским исследователем Робертом Крамми в книге “Aristocrats
and Servitors”, назвавшим XVII век “золотым веком” русского
боярства10.
Источники XVII в. показывают, что бояре прекрасно ориенти-
ровались в новой ситуации, с удовольствием и талантливо занима-
лись предпринимательской деятельностью. Ведь боярин был не
только отличным торговцем, но главное - он обнаруживал желание
производить. Далеко не каждый торговец имел подобную склон-
ность, ибо это требовало значительно больших усилий и денег, чем
торговля. Именно в среде боярства мы наблюдаем эту тенденцию.
Ее прекрасно можно видеть на примере крупных вотчинных хо-
зяйств, где у хозяина было больше возможностей проявить свои
предпринимательские способности. Как отмечалось выше, сохрани-
лись материалы вотчинного архива одного из наиболее предприим-
218
чивых хозяев XVII в., крупнейшего землевладельца-предпринимате-
ля, боярина Бориса Ивановича Морозова. Большая часть докумен-
тов, вошедших в сборники “Хозяйство крупного феодала-крепост-
ника XVII века” и “Акты хозяйства боярина Б.И. Морозова”, опуб-
ликована1В них вошли материалы вотчинной переписки, писцовая
книга 1624-1626 гг. по промышленным селам Лысково и Мурашки-
но, оггисные книги боярских владений, составленные в 1667 г., при-
ходно-расходные книги по имуществу Морозова и его вдовы за
1662-1663 и 1668-1674 гг. Самая ценная часть архива - вотчинная
переписка, позволяющая понять характер боярина, оценить его
предпринимательскую деятельность, определить стиль и методы уп-
равления. Большое значение имеют и другие источники, такие, как
вотчинная переписка правительства, в частности царские грамоты,
выданные по челобитным Морозова. Их сохранилось немного, и
почти все они опубликованы. Интересным источником являются
также записки иностранцев: Олеария, Де Родеса, Кильбургера и др.
Вотчинному хозяйству боярина Морозова посвящено немного ис-
следований. Среди наиболее примечательных можно назвать работу
И.Е. Забелина “Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве”, уви-
девшую свет в 1871 г.12 Пытаясь воссоздать все детали огромного
хозяйственного комплекса Морозова, автор не поскупился и напол-
нил работу художественными деталями, придал ей некую эмоцио-
нальную окраску, пытаясь воссоздать “живой образ боярина”. Вто-
рое крупное исследование - монография Д.И. Петрикеева “Крупное
крепостное хозяйство XVII века” - вышло в свет почти через сто лет
после работы И.Е. Забелина13. Автор стремился осветить все сторо-
ны жизни морозовской вотчины, показать хозяйственную деятель-
ность комплекса в динамике, захватывая время после смерти бояри-
на, указав причины распада вотчины.
Несмотря на наличие этих крупных работ, нельзя утверждать,
что информационные возможности вотчинного архива исчерпаны
до конца. Источник позволяет по-новому взглянуть на крупнейшего
представителя экономической элиты XVII в., увидеть в нем не толь-
ко жестокого крепостника, но и предпринимателя, разумно исполь-
зующего свои возможности, быстро и гибко реагирующего на изме-
нения экономической ситуации в стране. Важно и то, что Морозов
не являлся исключением, напротив, его хозяйство было типичным.
В жизни вотчины отразились многие процессы социально-экономи-
ческого развития Русского государства того времени. Но сам боя-
рин, бесспорно, был выдающейся личностью. Образованный, спо-
собный и проницательный человек, Морозов отличался широким
кругозором, который стремился постоянно пополнять новыми зна-
ниями. Никогда не отказываясь от дружбы с иноземцами, он всегда
старался извлечь из нее практическую пользу, перенять опыт, от-
крыть новые источники доходов. Не только обширные земельные
владения с крестьянами, но разумная организация хозяйства сделали
219
его одним из передовых хозяев своего времени. Поступив в 1615 г.
небогатым вотчинником на службу во дворец вместе с братом Гле-
бом, Морозов уже через несколько лет стал попечителем наследни-
ка престола, в 1634 г. был избран в дядьки к царевичу Алексею, а за-
тем женился на сестре молодой царицы. Путем царских пожалова-
ний и покупки он приобрел обширные земли и стал обладателем
80 тыс. десятин земли с 20 тыс. крестьян.
Владения Морозова сосредоточивались в девятнадцати уездах.
Выделялись три основных хозяйственных комплекса: приволжские
владения (Нижегородский, Арзамасский, Алатырский уезды), под-
московные владения (Звенигородский, Московский, Клинский и Во-
лоцкий уезды), владения в Галицком уезде14. Приволжские владения
с давних времен были известны как центр развитого ремесла и ак-
тивной торговли, исключительных природных богатств: плодород-
ные земли и луга - основа для успешного ведения сельского хозяй-
ства и животноводства; леса, необходимые для развития поташного
производства и различных промыслов; реки, озера. Многие крупные
бояре обосновались в этом плодородном районе; к 40-м годам
XVII в. здесь имели владения И.П. Шереметев, М.М. Салтыков,
Я.К. Черкасский, И.А. Голицын, Ф.С. Куракин, Б.А. Репнин и др.15
По приволжским владениям сохранилось максимальное число доку-
ментов, так как они составляли ядро торгово-промышленной дея-
тельности Морозова. Здесь располагалась хлебная база, активно
развивалось виноделие, производили поташ*, были сделаны попыт-
ки организации железоделательного производства. Особое значе-
ние имели промышленные села Лысково и Мурашкино, известные
крупные экономические центры, которые боярин получил вскоре
после вступления на престол его воспитанника царя Алексея. В при-
волжском районе располагался основной центр поташного произ-
водства - село Сергач. Из подмосковных владений особое место
принадлежало селу Павловское Звенигородского уезда. Здесь рас-
полагался боярский двор, нужды которого почти полностью удовле-
творяло огромное хозяйство. В Павловском Морозов принимал гос-
тей, в том числе государя. Галицкие владения значительной прибы-
ли не приносили, однако существенную роль здесь играл водный
путь, связывавший Галицкий уезд с приволжскими владениями16.
Такие обширные владения с разными условиями хозяйственной
деятельности предполагали и различные подходы к их использова-
нию. Промышленные предприятия располагались только в трех уез-
дах. Экстенсивное земледелие, являясь основой хозяйства, было раз-
вито во всех владениях. Эффективность достигалась путем расшире-
ния земель, использования пустующих и заболоченных мест, расчи-
стки лесов и т.д. В источниках нет сведений о технических усовер-
* Техническое название карбоната калия; иногда добывается из древесной золы;
применяется в производстве стекла, жидкого мыла, при крашении и т.д.
220
шенствованиях. Главным средством достижения доходности хозяй-
ства было максимальное использование труда крепостного крестья-
нина и строгое ведение хозяйства. Однако сквозь традиционные ме-
тоды в вотчине боярина Морозова проглядывают черты нового...
Прежде всего это касается стремления боярина собрать максималь-
ный урожай товарного хлеба в арзамасских и нижегородских владе-
ниях. В Нижнем Новгороде располагалось три житных двора с
38 житницами1?. Торговали хлебом в Нижнем Новгороде и Москве,
где цены были выше. Однако перевозить хлеб на значительные рас-
стояния было слишком дорого, выгоднее становилось производить
его вблизи столицы, поэтому Морозов вел здесь интенсивные рабо-
ты по увеличению пахотных площадей, пытаясь создать вторую
хлебную базу.
Боярин не только производил, но и перепродавал хлеб. Известен
случай закупки большого количества хлеба для этой цели в 1650 г. в
Нижегородском уезде18. Морозов стремился к рационализации зем-
левладения. В 1651 г., узнав, что его сосед, полковник Графорт, вво-
дит новую культуру ‘’рейн залт”, из которой получает масло, он тот-
час попросил полковника произвести опыт посадки этой культуры в
своих селах Мурашкино и Богородское. Было приказано выделить
для этого лучшую землю, которую иноземец укажет, и послать
смышленых крестьян, чтобы те поучились и переняли опыт19. Есть
кое-какие сведения о том, что в хозяйстве Морозова, как и в цар-
ском, применяли удобрения20. В целом методы хозяйствования дава-
ли свои плоды, так как показатели урожайности в морозовской и
царской вотчинах были выше средней урожайности центральных
уездов России21. Много внимания боярин уделял садоводству, стара-
ясь и здесь извлечь пользу от нововведений. Для повышения качест-
ва плодовых деревьев Морозову поставляли высокого качества че-
ренки. Приказчики должны были строго следить за правильным и
своевременным проведением прививок. Сохранились отрывочные
сведения о продаже яблок из сел Большие Кемары, Знаменского,
Богородского. Вырученные от торговых операций деньги посылали
в боярскую казну22. В вотчине Морозова активно разводили рыбу
в искусственно созданных прудах. Книги 1667 г. фиксируют данные
о таких прудах в селах Косяеве, Киструсе, Котельниках и др.23
Сведений о том, продавали эту рыбу или нет, эти книги не содержат,
однако интересен сам факт ее искусственного разведения.
Некоторые отрасли сельскохозяйственного производства вы-
полняли функции вспомогательных звеньев вотчинной промышлен-
ности. Включенные в эту цепь, они уже не являлись чисто потреби-
тельскими, становясь все более товарными. Так, для пивоваренного
производства в большом количестве выращивался хмель, который
разводили во всех нижегородских и арзамасских владениях24. Возра-
стающие объемы поташного производства требовали тягловой
силы, лошадей разводили в основном в нижегородских владениях.
221
Из описных книг 1667 г. следует, что в селе Рождественском был
конный завод. Здесь разводили лошадей 68 ценных пород, “стоялых
аргамачих и нагайских жеребцов, и коней, и меринов, и кобылиц
нагайских, и стадных и русских жеребят”25. В подмосковном селе
Павловское конным хозяйством управлял татарин Иван Рахмангул.
Материалы вотчинной переписки свидетельствуют об особом вни-
мании боярина к коневодству, в котором он знал толк, давая подроб-
ные распоряжения относительно использования разных категорий
лошадей.
Читая материалы вотчинной переписки, удивляешься тому, на-
сколько досконально Морозов знал каждую деталь своего огромно-
го хозяйственного механизма. Он понимал, что слаженная работа'
этого механизма высвобождает средства для развития новых отрас-
лей, суливших большие выгоды. Смекалистый боярин постоянно ис-
кал новые пути использования хозяйственных ресурсов. Имея де-
нежный капитал, получаемый им в виде оброка и от торговых и ро-
стовщических операций, и труд людей, которым он распоряжался,
боярин мог с большим эффектом использовать землю, богатую при-
родными ресурсами.
Способности Морозова - предпринимателя наиболее ярко про-
явились в организации вотчинной промышленности. Огромные
хлебные запасы позволяли развивать винокуренное и пивоваренное
производства, главными центрами которых служили промышлен-
ные села Лысково и Мурашкино. Имеются также сведения об изго-
товлении вина в селах Бурцово и Богородское, пива - в подмосков-
ном селе Павловское. Об объемах производства вина можно судить
по его поставкам в Казань для казны. Например, в 1650-1651 гг.
Морозов поставлял 10 тыс. ведер вина по 4 гривны за ведро. Какую-
то часть винокурен он сдавал в откуп. Огромное количество вина
продавалось через кабаки в промышленных селах. Известно, что
только в Мурашкине в 1650 г. было продано вина на 3600 руб. Это
означает, что производительность винокурен достигала более
10 тыс. ведер в год26.
Материалы архива свидетельствуют о наличии полотняного
производства, которое производилось чисто крепостническими спо-
собами: крестьянкам-оброчницам раздавали лен для пряжи и гото-
вые нитки для тканья. В селе Старое Покровское располагалось
что-то вроде полотняной фабрики. По некоторым цифрам можно
судить об объемах полотняного производства: в боярских амбарах
этого села хранилось 900 аршин полотна и 680 аршин холстов27.
Интересно, что к производству в этом селе привлекали иноземцев.
Согласно описным книгам 1667 г., в Старом Покровском работа-
ли ткачи-поляки. Иностранцев привлекали и в мукомольное произ-
водство. В селах Борок и Киструсе Рязанского уезда поляки строи-
ли и обслуживали мельницы. Особое место принадлежало мельнице
села Лысково28, специально обслуживающей потребности виноку-
222
ренного производства промышленных сел Лысково и Мурашкино.
Такие функции придавали мукомольному производству товарный
характер.
Очень мало сведений сохранилось о кожаном производстве. Из-
вестно, что из присланного из Москвы и местного сырья выделыва-
ли “кожи яловишные красные и белые и подошвенные”. Очевидно,
их производство было значительно развито, так как из бояр только
Морозов поставлял в казну юфть. За 1662-1663 гг. государство по-
лучило 76 пудов “красной яловочной кожи на 115 рублей сереб-
ром”29.
Основной отраслью промышленности в вотчинном хозяйстве
Морозова было поташное производство, которое называли “буд-
ным делом”. Известное в России еще с XV в., оно являлось одним из
традиционных химических промыслов. Для производства поташа
требовались значительные лесные массивы, которыми Морозов
располагал. Производством занимались обитатели всех нижегород-
ских вотчин; Лысково, Мурашкино; основным же центром служило
село Сергач. Начало было положено в 1650 г. организацией в Сер-
гаче и Мурашкино шести майданов30. Зная, каким спросом пользу-
ется поташ на внутреннем и внешнем рынке, Морозов стремился к
расширению производства, финансируя его за счет средств, получа-
емых от промышленных сел Лысково и Мурашкино. В одном из до-
кументов читаем: из доходов от мурашкинского кабака приказчику
Поздею Внукову в сентябре 1650 г. “на будное дело дано 100 р., Кор-
нилу Шанскому - 250 р., да в село Рождественское дано Ивану Федо-
рову 300 р.” Об активном финансировании майданов свидетельству-
ют также грамоты Морозова П. Внукову от 6 и 7 ноября 1650 г.,
в которых сказано, что для подготовки к следующему сезону "на
будное дело” к золяному зженью Корнило Шанской взял 900 р., а за
текущий сезон 1650 г. “изошло к будному дело 1000 р.” В мае 1651 г.
выделено в село Богородское на будное дело “788 р. с таможенного
збору и кабацкого заводу в селе Лысково”31. К сожалению, это лишь
отрывочные сведения, однако и они свидетельство настойчивого
желания Морозова увеличить размеры поташного производства.
Вотчинная переписка пестрит постоянными указаниями боярина от-
носительно создания все новых и новых майданов. В результате к
началу 60-х годов их число достигало двадцати девяти.
Заботился Морозов и об увеличении объема выпускаемой про-
дукции, достигаемого в основном за счет суровой дисциплины и
своевременного выполнения всех работ. К ноябрю приказчики
должны были сообщить в Москву сведения о количестве и качестве
изготовляемого поташа. Кстати сказать, за качеством боярин сле-
дил лично, получая от приказчиков образцы продукта, изготовлен-
ного разными мастерами. После подведения сезонных итогов боя-
рин требовал немедленно приступать к новым подготовительным
работам по заготовке, транспортировке и хранению золы, что зани-
223
мало обычно много месяцев. Уже в апреле боярин приказывал на-
чинать основные работы, чтобы “майданное дело без простою шло”
и к Новому году “золы и дров запасти гораздо слишком...”. За лю-
бые простои, а следовательно, снижение уровня производительно-
сти майдана на приказчика обрушивался страшный гнев хозяина.
Однако суровые меры не всегда давали плоды, поэтому Морозов со-
четал их с мерами поощрения основных мастеров будного дела - по-
ливачей и будников, ибо от их умения и старания зависело качество
продукта. Чтобы заинтересовать этих специалистов, Морозов при-
казал увеличить им жалованье с минимальной оплаты 5 руб. до
20 руб. за 100 и более бочек поташа. Интересно, что за меньшую
производительность минимальное жалованье не снижалось: “...а кои
поливачи на коем майдане меньши ста бочек сделали, и тем денеж-
ное жалованье давать по-старому... только чтобы поливач за свою
работу изобижен не был”32.
Производительность майданов была различной. Например, в од-
ном из присланных отчетов упоминается изготовление на двух му-
рашкинских майданах 272 бочки поташа, на уваровском - 85, на вад-
ском - 47. Однако и такая производительность была выше средней
нормы33. Видимо, поэтому боярина не смущали даже низкие показа-
тели. Чтобы трезво оценить результаты, он требовал от приказчи-
ков подробные отчеты о производительности каждого майдана.
К сожалению, в источниках не сохранилось никаких сведений об
объемах годовой продукции. Некоторые итоговые данные относят-
ся ко времени после смерти Морозова, когда дела продолжала вести
его вдова. В 1662-1663 гг. она поставила в казну 94 939 пудов пота-
ша из общего объема принятого казной в это время 213 077 пудов34.
Поташное производство нуждалось в большом количестве рабочих.
К нему были привлечены более 6 тыс. крестьян, целые села прикре-
плялись к определенным майданам. Однако поливачей и будников,
часто иноземных, Морозов предпочитал нанимать. Есть некоторые
данные относительно применения наемного труда. Так, в 1660 г.
в Нижегородский уезд из галицких владений прибыли 346 наемных
людей, в селе Сергач боярин активно использовал “польских рабо-
тах людей”. Стремление Морозова обучать крестьян основным по-
ташным специальностям в отсутствие добровольцев далеко не все-
гда реализовывалось. Случалось боярину приказывать искать
смышленых и способных к обучению детей, а взрослых учить
“насильно” и следить, чтобы “учились неоплошно”. Источники фи-
ксируют организацию такого обучения крестьян в селе Старое По-
кровское”35.
Очевидно, что Морозов получал от поташного производства
грандиозные прибыли. Еще в начале 50-х годов, когда оно только
начинало набирать обороты, а мероприятия по строительству, осна-
щению и обеспечению рабочей силой еще не были завершены, при-
быль составляла около 50% валового дохода36. К сожалению, более
224
поздних данных обнаружить не удалось, однако цифры, относящие-
ся к периоду становления поташного производства, уже свидетель-
ствуют о его прибыльности. По поставкам поташа на европейский
рынок Морозов занимал первое место во внешней торговле России.
Поташ отправляли на судах в Архангельск немцам, там его продава-
ли по полтине за пуд. Боярин получал в среднем 3000 руб. за постав-
ку. В казну при этом не платил ни копейки, так как имел грамоту от
государя, освобождающую его от уплаты торговых пошлин37. По-
таш отличался отменным качеством. Швед Кильбургер в 1674 г. в
книге “Краткое известие о русской торговле” писал, что поташ у
Морозова “лучший в России”38.
Царскими льготами пользовались и другие производители пота-
ша, крупные бояре Ртищевы, И.Д. Милославский, Ю.П. Трубецкой,
Н.И. Одоевский, князья Черкасские и др. Таким образом царь сти-
мулировал развитие вотчинной промышленности, ставя бояр в при-
вилегированное положение по отношению к другим предпринима-
телям.
Еще один прекрасный пример предпринимательской активности
Морозова - железоделательное производство. К сожалению, о нем
сохранилось значительно меньше материалов, чем о поташном про-
изводстве, однако ясно, что “промышленный боярин” не оставил его
без внимания. В середине 40-х годов Морозов начал осваивать но-
вую отрасль, приняв участие в эксплуатации заводов, созданных
голландцем Виниусом. Будучи осторожным, боярин опасался, что
предприятие может быть убыточным, а потому забрал вложенный
капитал, причинив убытки другим участникам предприятия39. Похо-
же, Морозов правильно учитывал экономическую конъюнктуру.
Обретя некоторый опыт, Морозов организовал железоделательное
производство на территории Звенигородского уезда. В начале 50-х
годов он писал: “А из-за рубежа ко мне мастер рудного дела прие-
хал, кой на мельнице водой железо кует, а ныне у меня в Павлов-
ском на мельнице рудню заводит”40. В то время уже функционирова-
ли немецкие железоделательные заводы Петра Марселиса и Тиль-
мана Акемы. По их образцу боярин устроил свой завод. Но в мест-
ности близ села Павловское залегала лишь болотная руда, очевидно
не очень качественная. Из-за такого сырья производство Морозова
не могло конкурировать с немецким. Видимо, сознавая это, боярин
активно собирал сведения о залежах железной руды в своих вотчи-
нах, равно как в соседних владениях, в то же время используя подмо-
сковный завод как школу (под руководством немцев) для подготов-
ки будущих специалистов из числа крепостных крестьян. Кроме то-
го, для этой же цели он привлек в помощники около 20 поляков (вы-
писка иностранных мастеров не была в то время редкостью). Моро-
зов, не полагаясь на них целиком, ловко их использовал - быстро пе-
ренимал опыт, чтобы в дальнейшем обходиться без помощи ино-
странцев. Дабы принудительное обучение принесло плоды, Моро-
s. Переходные эпохи
225
зов предусматривал некоторые меры поощрения: “А хто выучитца...
я тех пожалую, велю обелить”41. Существуют многочисленные сви-
детельства о восприимчивости русских крестьян к обучению. Не-
мецкий путешественник Адам Олеарий писал: “Они умеют подра-
жать тому, что видят у немцев и действительно в немного лет вы-
смотрели и переняли у них много, чего раньше не знали... Тот, кто
желает удержать за собой какие-нибудь особые знания и примеры,
никогда не допускают русских к наблюдению”42.
Большое количество специалистов необходимо было Морозову
для организации железоделательного производства в нижегород-
ских владениях. Идея его создания звучит в грамотах к нижегород-
ским приказчикам. Боярин приступал к делу с большой осторожно-
стью, оценивал экономическую эффективность будущего предпри-
ятия. В грамоте Морозова приказчику Внукову от 17 апреля 1651 г.
говорилось, что крестьяне Макарьевского монастыря делают желе-
зо, используя местную болотную руду. Кузнец Василий сообщил,
сколько они производят железа, каковы затраты на это производст-
во и по какой цене его продают, а также, что “...то железо хвалят”.
Однако Морозову этой информации оказалось недостаточно: “Ты
не пишешь, сколько работных людей за сутки у рудного дела рабо-
тают и от скольких человек в сутки по 8 криц, а ис крицы по 4 пру-
та железа выходит”43. Эти дополнительные сведения были ему необ-
ходимы для оценки производительности труда отдельного работни-
ка. Кузнец Василий разузнал также, что около села Рознежье во
владении Благовещенского монастыря находятся большие запасы
железной руды. “А мастеров у них нет, - сообщали Морозову, -
и железа у них делать некому... а ту благовещенскую руду лутче ма-
карьевской хвалят”. Получив такие сведения и оценив на примере
макарьевского производства прибыльность такого рода предпри-
ятия, боярин приказал “те места у Благовещенского монастыря, где
лежит руда, изъять... на оборок лет на 10, или больше... и завести
рудное дело”.
Кроме того, приказчику дается указание, чтобы Макарьевские
крестьяне, которые железо делают, на место Благовещенского мо-
настыря не перешли, так как “мастеришки у них, макарьевских, де-
лают железа худые”. Морозов считал, что лучше взять из своих вот-
чин кузнецов “десятков 5 или 6”, а если дело пойдет на лад и при-
быль будет, то “и 100 человек”. При этом он поручил приказчику
рассчитать заранее “от сколька человек и сколька криц и ис крицы
батогов на сутки выйдет, и что будет прибыли”. Из переписки с при-
казчиками видно, что боярина не покидает мысль о дальнейшем рас-
ширении производства в богатом приволжском районе: “а буде руды
много и руда добра, а часть, что впредь прибыль в железе будет, ино
где мошно и другая рудня завесть”44. К сожалению, нет даже косвен-
ных данных, по которым можно было бы судить об объемах желе-
зоделательного производства Морозова. Очевидно, они были незна-
226
чительными, так как известно, что боярин покупал железо инозем-
ное и отечественное.
Морозов стремился рационально использовать рабочие ресурсы
с учетом особенностей районов, в которых располагались предпри-
ятия. Как отмечалось, в селе Павловском наемные работники вы-
полняли основные операции, а подсобные - крепостные крестьяне.
На железорудных предприятиях в приволжском районе работали
крепостные кузнецы. Наличие в промышленных селах Лысково и
Мурашкино большого числа ремесленных крестьян позволяло при-
влекать их к производственной деятельности, в селе Павловском та-
ковых не было.
Нелишне еще раз отметить попытки Морозова материально за-
интересовать работников, в то время как он мог просто принудить
крепостных к работе. Своим кузнецам в макарьевской рудне он
предлагал работать на его железоделательном предприятии за те же
деньги, которые им платил Макарьевский монастырь. Обучение
рудному делу поощрялось: “А буде к рудному деле охочие... им ве-
леть учитца и мою милость им сказать, а как выучатца, я их... пожа-
лую”. Специалистов рудного дела Морозов велел “поить, кормить,
чтобы ничем скудны не были, и вина им давать...”. Обращает на се-
бя внимание интересный проект, характеризующий отношения боя-
рина с наемными рабочими. Когда нанятые в селе Павловском поль-
ские рудники и угольщики остались без работы, ожидая, видимо, пе-
ревода в нижегородские владения, они просили Морозова арендо-
вать рудни и организовать свое предприятие: “... делать железо сво-
ими наемными людьми в твоей государевой рудне... и давать тебе го-
сударю железом или деньгами на год”45. К сожалению, о решении
Морозова ничего неизвестно.
Создание и развитие различных отраслей промышленности в
вотчине Морозова требовали большого строительства. Наличие
кирпичного производства отмечено в документах по селам Павлов-
ское, Лысково, Мурашкино. В Павловском кирпичники обслужива-
ли в основном боярский двор. Кирпичное производство Лысково и
Мурашкино было поставлено на службу поташного производства46.
Как отмечалось выше, Морозов успешно торговал, в основном
хлебом, поташем, вином. Многие факты указывают на то, что кри-
стальной честностью он не отличался и никогда не упускал случая
нажиться за чужой счет. Морозов поставлял хлеб в казну. В марте
1660 г. государь повелел взять из житницы боярина 10 тыс. четвер-
тей самой хорошей ржи. Морозов приказал отдать старую, новую из
вотчины не возить, сказав, что новой нет47. Из Нижегородских вот-
чин боярин подряжался поставлять вино в Казань. В 1650-1651 гг.
казанский подряд составлял 10 тыс. ведер вина. Деньги получал при-
казчик Морозова в Казани с утверждения воеводы. Зная, что на по-
сту воеводы его брата Глеба вскоре сменит князь Н.И. Одоевский,
боярин строго приказал “подрядное вино однолично все сполна в
8*
227
Казань довезть и деньги взять все сполна при брате Глебе Иванови-
че, не дожидаючись боярина князя Н.И. Одоевского”48. Очевидно,
брат понимал, что поставка не была безупречной и закрывал на это
глаза. Так, поставляя вино и хлеб в казну, первый в государстве бо-
ярин, воспитатель и дядька царя не стыдился обманывать даже сво-
его же воспитанника.
Морозов явно знал толк в финансовых операциях. В связи с про-
ведением царем Алексеем Михайловичем денежной реформы мед-
ные деньги в Москве упали в цене по сравнению с серебряными на
60%49, поэтому боярин старался платить медными деньгами, а полу-
чать серебряными. В марте 1660 г., посылая для поташного произ-
водства тысячу рублей медными деньгами, он писал приказчику:
“...тебе бы те медные деньги раздать по майданам, а вместо медных
рублей деньги привезть ко мне в Москву тысячу ж рублев серебря-
ных”50. Играя только на разнице курса - за серебряный рубль в мар-
те 1660 г. давали 1 рубль 60 коп. медными - Морозов выигрывал по
несколько сот рублей. Он строго соблюдал свою выгоду и не сдался
даже тогда, когда в июле 1660 г. от него потребовали в казну полот-
няничные деньги, которые “по государеву указу велено иметь сере-
бреными деньгами”. Морозов ответил, что “серебреных денег нет,
и мой оборок все платят медными деньгами”, и серебра не дал51.
Значительную прибыль приносили боярину торговые села, пре-
жде всего Лысково и Мурашкино. Здесь он получал крупные тамо-
женные и кабацкие доходы. Например, из росписи сбора денег с ка-
бака села Мурашкино известно, что в 1650 г. денежные поступления
составили 3589 руб. Доход был бы еще выше, если бы были прода-
ны оставшиеся 700 ведер вина и 1200 ведер пива. Когда после смер-
ти Морозова села становились дворцовыми владениями, доходы со-
ставляли по селу Мурашкино 4000 руб., по селу Лысково 4200 руб.52
Гонясь за прибылью, боярин приказывал сбывать вино в собствен-
ных кабаках, считая, что работники его все равно “в чужих кабаках
пропьются”. Таким образом, заведя у себя поташное производство,
он спаивал своих же рабочих. Такое недальновидное отношение к
рабочей силе бросалось в глаза даже приказчику, который сообщал,
что “будники и в работные дни пьют вино беспрестанно, а от того
питья будному делу чинится большая поруха и мотчанье, и ты мне в
том много прибыли учинишь рублев 50, а потеряешь 500. Вели про-
давать в воскресные дни, а в работные отнюдь не продавать”53.
Многими торговыми заведениями в промышленных селах Лыс-
ково и Мурашкино владели предприимчивые крестьяне. Морозов
поощрял их деятельность, и те часто становились преуспевающими
торговцами на внутреннем и внешнем рынках. Результаты их дея-
тельности составляли для боярина важную статью доходов. Моро-
зов кредитовал таких торговцев и через их посредничество вел свои
торгово-промышленные операции. Гарантом успешной торговли
было присутствие могущественного покровителя, пользующегося
228
особыми льготами. Обычно при успешном ведении дел крепостным
богачом боярин входил своими капиталами в его предприятие. Не-
редко Морозов вкладывал деньги и в предприятие “чужого” крепо-
стного торговца. Ценя предприимчивость таких торговцев и пони-
мая свою выгоду, боярин заводил с ними личные отношения, давая в
долг большие суммы. Например, крепостной Морозова Иван Он-
тропов торговал солью, вывозя ее из Астрахани. Испытывая финан-
совые трудности, он попросил у боярина большую сумму денег в
долг. “В нынешнем году, - указывалось в грамоте Морозова от ок-
тября 1659 г., - вышло у Ивана Онтропова из Астрахани с солью два
судна, и работным людям, которые на тех судах вышли, на расплату
надобно тысячи две, а промыслить ему деньгами ныне негде... Одно-
лично дать ему взаймы 2000 рублев”54. Онтропу Леонтьеву, очевид-
но отцу Ивана Онтропова, в ноябре 1650 г. также была выдана ссу-
да - 1000 руб. Размеры таких денежных ссуд достойны внимания.
Они говорят о наличии настоящих крепостных богачей в Лыскове и
Мурашкине и об особом внимании, которое Морозов уделял таким
торговцам.
Морозов располагал большими денежными средствами, основ-
ным источником которых являлись оброчные деньги. Кроме того,
все отрасли его хозяйства приносили значительные доходы. Боярин
старался пустить деньги в оборот для извлечения прибылей. Объем
наиболее выгодных ростовщических операций достигал внушитель-
ных размеров. Сохранились две приходно-расходные книги
1662-1663 гг. и 1668-1674 гг., содержащие сведения о долгах, возвра-
щаемых вдове Морозова после смерти боярина. В них представлен
не только богатый цифровой материал, но и данные, на основе ко-
торых возможно судить о социальном составе заемщиков. Должни-
ками Морозова являлись представители разных сословий: мелкие и
средние помещики, посадские люди, зажиточные крестьяне, ино-
странные купцы, некоторые знатные особы. В 1662 г. вдове Моро-
зова вернули в основном мелкие суммы, встречаются займы от 100
до 400 руб., однако самый крупный не превышает 600 руб. Упомина-
ется несколько знатных фамилий: кн. Ф.С. Шаховской, кн. И.П. Ба-
рятинский, Авдотья Великогагина55. Согласно книге 1668 г. от
80 лиц А.И. Морозова получила “по кабалам” более 85 000 руб.
Здесь суммы колеблются от 200 до 400 руб. Состав должников не-
сколько другой. Большинство составляют мелкие и средние поме-
щики, далее следуют должники из знатных фамилий (кстати ска-
зать, их размеры невелики: кн. Ф.Ф. Куракин - 100 руб., кн.
И.С. Прозоровский - 300 руб., кн. Великий Гагин - 200 руб.)56. Ино-
странные купцы, взявшие поташ в долг, возвращают от 1000 до не-
скольких тысяч рублей. Интересно, что в книгах нет сведений о том,
что деньги одалживались под проценты. Указывается точная сумма,
и складывается впечатление, что никаких дополнительных взыска-
ний не существовало. Однако это впечатление обманчиво. В. Гей-
229
ман на основе анализа документов установил, что проценты заранее
вводились в долговую сумму. Размер исчислений неизвестен, но
факты, приводимые Гейманом, свидетельствуют, что начисления
могли достигать 120%57.
Таким образом, предпринимательская деятельность боярина
Морозова приобрела значительный размах в нескольких направле-
ниях - как промышленника, купца, ростовщика. В процессе органи-
зации вотчинной промышленности особенно ярко проявилась двой-
ственность поведения феодала-предпринимателя. С одной стороны,
боярин создал вотчинную промышленность на крепостнической ос-
нове, наемный труд использовал незначительно по сравнению с ис-
пользованием труда крепостного крестьянина, производство техни-
чески являлось примитивным, система управления была консерва-
тивной и традиционной для феодального хозяйства, где успех часто
достигался путем строжайшего личного контроля и суровых мер.
С другой стороны, значительная часть доходов боярского хозяйства
расходовалась на создание новых отраслей, расширение производст-
ва, очевидны новые подходы к использованию рабочей силы: поми-
мо крепостного труда в вотчине применялся вольнонаемный труд,
требовавший больших затрат и более сложной организации произ-
водства. “Промышленный” боярин ценил квалифицированный труд,
пытался обучить своих работников, не жалея средств для привлече-
ния иноземных специалистов и получения необходимого опыта. В то
же время нет сомнения в том, что все эти меры проводились в инте-
ресах производства, ни о каких интересах работника здесь нет и ре-
чи. Любопытно, что в управлении, самой консервативной части хо-
зяйственного механизма, Морозов пытался “нащупать” некоторые
действенные методы. Обнаружив серьезные нарушения в деятель-
ности отдельного приказчика, на проверку посылались приказчики
того же уровня, а не “люди сверху”, как это было в хозяйстве царя.
Очевидно, Морозову важнее было не наказание, а выяснение при-
чин сбоев в хозяйственной машине. Накопленные капиталы находят
новое приложение не только в организации вотчинной промышлен-
ности. Боярин вкладывал средства в зарождавшиеся, главным обра-
зом при посредстве иностранного капитала, промышленные компа-
нии, активно участвовал в торговых операциях.
Итак, появился новый тип землевладельца. Несомненно, он со-
четал типичные черты феодала-крепостника и прагматика-пред-
принимателя - результат борьбы нового и старого в самом крепост-
ном хозяйстве. Этот тип землевладельца уже не удовлетворяли тра-
диционные доходы, полученные дедовским способом. Пассивному
поведению, рождаемому потребительской психологией, он предпо-
читал активное действие. Формировался его рациональный пред-
принимательский дух. Этому способствовали как объективные эко-
номические факторы, так и активное проникновение европейской
культуры, трансформация взглядов на человека и его роль в обще-
230
стве. Как отмечалось выше, Морозов не был одинок. Боярская эли-
та активно использовала новые экономические условия. Их пред-
принимательская деятельность отражала изменения в экономике
страны, свойственные XVII в.
До Петра I наблюдался активный эволюционный процесс, со-
провождавшийся естественным проникновением европейской куль-
туры в архаичную жизнь Московского государства. Особенно ярко
он проявился в эпоху царствования Алексея Михайловича. В этот
период создавались “опоры” для экономического скачка. Россия ну-
ждалась в активной экономической эволюции. Достаточно сравнить
два события 1649 г.: Соборное уложение, окончательно закрепив-
шее крепостное право, и Английскую буржуазную революцию, что-
бы понять ее необходимость. Петр I, взявшись за столь назревшую
задачу, решил ускорить экономическое развитие радикальными
мерами. На фоне эволюционного развития XVII в. эти меры можно
назвать “революционными”.
1 Туган-Барановский М.И. Русская фабрика. 3-е изд. СПб., 1903. С. 1,2.
2 Заозерский А.И. Царская вотчина XVII века. М., 1937. С. 260-261.
3 История экономики. Самара, 1998. Ч. I: От древности до второй мировой
войны. С. 97-102.
4 Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа XII-XVII вв.
М„ 1973. С. 321-322.
5 Черная Л.А. Русская культура переходного периода от средневековья к ново-
му времени. М., 1999. С. 8.
6 Там же. С. 60, 63.
7 Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М„ 1961. Кн. V-VII;
Ключевский В.О. Боярская дума Древней Руси. М., 1882.
8 Рожков Н.А. Происхождение самодержавия в России. Пг., 1923; Воров-
ский В.В. О природе абсолютизма в России. М., 1931. Т. 1, и др.
9 Новосельский А.А. Вотчинник и его хозяйство в XVII веке. М., 1929; Заозер-
ский А.Н. Указ, соч.; Щепетов К.Н. Помещичье предпринимательство в
XVII веке (по материалам хозяйства князей Черкасских) // Русское государ-
ство в XVII веке. М., 1961, и др.
10 Crummey R.O. Aristocrats and Servitors (the boyar elite in Russia) 1613-1689.
Princeton (N.J.), 1983; Кошелева O.E. Боярство в начальный период зарожде-
ния абсолютизма: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1987.
11 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Л., 1933. Ч. I; М.; Л.,
1936. Ч. II; Акты хозяйства боярина Б.И. Морозова. М.; Л., 1940. Ч. I; М.; Л.,
1945. Ч. II.
12 Забелин И.Е. Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве // Вестник Евро-
пы. 1871. № 1/2.
13 Петрикеев Д.И. Крупное крепостное хозяйство XVII века. Л., 1967.
14 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Ч. I. С. LXXXII.
15 Петрикеев Д.И. Указ. соч. С. 38.
^Платонов С.Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве
XVI-XVII вв. СПб., 1899. С. 27.
17 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Ч. I. С. 202.
18 Там же. С. 30.
19 Там же. Ч. II. С. 168.
231
20 Там же. Ч. I. С. 74, 102.
21 Заозерский А.И. Указ. соч. С. 102, 109.
22 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Ч. I. С. 211, 214, 219.
23 Там же. С. 153, 157, 206.
24 Там же. Ч. II. С. 148.
25 Там же. Ч. I. С. 222.
26 Там же. Ч. II. С. 57, 102; Ч. I. С. 44, 220; Акты хозяйства боярина Морозова.
Ч. I. С. 131, 132, 152.
27 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Ч. I. С. 185, 187.
28 Там же. С. 157, 160; Ч. II. С. 137.
29 Там же. Ч. I. С. 35; Ч. II. С. 296. Табл. 10; Акты хозяйства боярина Морозова.
Ч. II. С. 115.
30 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Ч. II. С. 131, 132, 140,
141. Майданом называли поташное предприятие. Изготовление поташа начи-
налось с заготовки (преимущественно дубовых дров) и их сжигания. Затем зо-
лу заливали водой, содержащийся в ней углекислый калий растворялся, полу-
чался щелок, которым осторожно поливали горящие сухие дрова, щелок упа-
ривался, образуя поташ.
31 Там же. Ч. II. С. 131, 140, 145, 165.
32 Там же. С. 193.
33 Петрикеев Д.И. Указ. соч. С. 119.
34 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Ч. I. С. 294, 295.
35 Там же. Ч. I. С. 192, 193; Ч. II. С. 132, 140.
36 Петрикеев Д.И. Указ. соч. С. 124.
37 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Ч. I. С. 147-151.
38 Килъбургер И. Краткое известие о русской торговле... в 1674 г. СПб., 1820.
С. 38.
39 Курц Б.Г. Состояние России в 1650-1655 гг. по донесениям Родеса // ЧОИДР.
1916. II. С. 52.
40 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Ч. II. С. 160.
41 Там же. С. 172.
42 Россия XV-XVII вв. глазами иностранца. Л., 1986. С. 343-344.
43 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Ч. II. С. 160.
44 Там же. С. 172.
45 Там же. Ч. I. С. 82.
46 Там же. Ч. II. С. 223-228.
47 Забелин И.Е. Указ. соч. С. 493.
48 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Ч. II. С. 159.
49 Базилевич Е.В. Денежная реформа Алексея Михайловича и восстание в Мо-
скве в 1662 году. Л., 1936. С. 45.
50 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Ч. II. С. 209.
51 Там же. С. 234.
52 Заозерский А.И. Указ. соч. С. 28. Примеч.
53 Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII века. Ч. II. С. 141.
54 Там же. С. 194, 195.
55 Там же. Ч. I. С. 235-237.
56 Там же. С. 249.
57 Гейман В. О хозяйстве боярина Б.И. Морозова // Хозяйство крупного феода-
ла-крепостника XVII века. Ч. I. С. LXXIII.
В.В. Карева
УТОПИЧЕСКОЕ ГОСУДАРСТВО:
МИФ ИЛИ ПРОЕКТ?
Дени Верас и его государство “Севарамбия”
Дени Верас д’Алле. Забытый французский мыслитель XVII в.
Сколько таких, как он, прошли в истории незаметной чередой, оста-
лись за кулисами, в тени великих имен исторической авансцены, ве-
ликих творцов, рядом с которыми они жили, трудились, мыслили и,
как они, искали пути и возможности созидания новых форм общест-
венного бытия человечества?
Дени Верас. Человек переломной эпохи, становления раннего
нового времени - времени, с которого, как с танцующей Саломеи,
слетали все семь воздушных покрывал самого длительного периода
нашей эры - феодализма. Р. Декарт, Т. Гоббс, Дж. Локк, Ф. Бэкон,
Б. Спиноза, Г. Лейбниц, Б. Паскаль, П. Гассенди, И. Ньютон,
П. Ферма, Г. Галилей, Э. Торичелли, У. Гарвей, И. Кеплер, их уче-
ники и последователи - подлинные творцы нового века1, новой мен-
тальной системы, затронувшей и изменившей все стороны бытия
Западной Европы, новой ее геополитической картины. В сущност-
ных, резко меняющихся мировоззренческих установках раннего но-
вого времени встали проблемы, требовавшие быстрейшего и глу-
бинного их решения: новое государственное устройство, новые по-
литика, наука, религия.
Творчество и деятельность Дени Вераса, современника великих
представителей века, блистательно отразили поиски, решения,
ошибки и вновь поиски и решения этих проблем мыслителями сред-
него ранга и пропагандистами судьбоносных учений XVII столетия.
Верас являлся типичным образцом этого сложного столетия. В сво-
ей многосторонней деятельности он был понемногу всем: военным,
учителем, юристом, переводчиком и немножко авантюристом2. Для
нас в этой пестроте занятий и увлечений Вераса самым важным
представляется его интерес и пристрастие к миру политики и дея-
тельность в ней, поскольку именно этот важнейший факт биогра-
фии спровоцировал написание его главного сочинения “История се-
варамбов” (I том - 1677, Амстердам; II том - 1678-1679, Париж)3, ко-
торое сделало Вераса одним из родоначальников собственно фран-
цузской социально-утопической мысли XVII в.
Дени Верас вошел в политику во времена Фронды (1648-1653).
Крупный исследователь одного из серьезнейших движений Франции
233
XVII в. Б.Ф. Поршнев в своем труде вскрыл корни этого движения,
показал его широкий масштаб. Практически Фрондой были охваче-
ны все социальные слои тогдашнего общества Франции. Фрондой
были крестьянские движения: кроканов 1624 г.; война 1636-1637 гг.;
движения 1643-1645 гг. По мнению Б.Ф. Поршнева, крестьянские
движения создали предпосылки Фронды. Фронду формировали и го-
родские восстания: в Дижоне 1630 г.; Эксе 1631 г.; Лионе 1632 г.;
в городах Гиени 1633-1635 гг.; Мулене 1640 г.; Байонне 1641 г.; Ту-
ре 1643 г.; Марселе и Балансе 1643 г.; в городах Лангедока 1645 г.;
плебейские движения; восстания “босоногих” в Нормандии 1639 г.
“Восстания крестьянской и городской бедноты, - писал Б.Ф. Порш-
нев, - ... составляли подлинный фундамент и единственное условие
возможности всяких прочих форм оппозиции абсолютистскому ре-
жиму”4. Среди других серьезных противостояний абсолютизму
оформилась оппозиция аристократического класса - “Фронда прин-
цев”, так называемая “Малая Фронда” и “Большая Фронда”, вызван-
ная к жизни английской революцией 1649 г. и объединившая фран-
цузскую буржуазию5. После провала Фронды и усиления абсолю-
тизма при Людовике XIV деятели антиабсолютистской партии, к ко-
торым примыкали сепаратистски настроенные гугеноты, покидали
Францию, среди них и гугенот Дени Верас.
В 1665 г. Верас оказался в Англии, где он продолжил свою поли-
тическую деятельность. Этот период Вераса-политика - чрезвычай-
но глухой. Во всяком случае, в общественных кругах Англии он из-
вестен как доверенное лицо государственного деятеля герцога
Бекингема. Ширмой для Вераса-политика служило другое занятие:
Верас - преподаватель французского языка. Это была жизнь в сти-
ле кавалера Д’Эона или Никола Бомарше. Тем не менее в Англии
в отличие от Франции Верас сделал определенную политическую
карьеру, хотя неудачные в ней интриги, в которых он был замешан,
заставили его вернуться во Францию. Однако для нас главное не это,
главное, что в Англии Д. Верас сблизился с Джоном Локком.
Знакомство с Локком оказалось плодотворным для творчества
Вераса. Глубокое впечатление на него произвели идеи Локка ранне-
го либерализма, естественного права и общественного договора как
гибких политических механизмов, регулирующих отношения вер-
ховной власти и подданных. В беседах Локка и Вераса затрагивались
и этические, и эстетические проблемы, проблемы педагогики, воп-
росы бытийности красоты, искусства. Можно предположить, что ко
времени знакомства с Локком Верас имел уже представление и о
теории естественного права, и общественного договора, которые
получили достаточно фундаментальную теоретическую разработку
в трудах европейских мыслителей XVI в. - “Иск к тиранам”
Юния Брута, “Мемуары” Филиппа Дюплесси-Морне, “Франко-Гал-
лия” Франсуа Отмана и др., и XVII в., среди которых были современ-
ники Вераса Гуго Гроций и Самюэль Пуфендорф.
234
Серьезные занятия, беседы с Локком побуждали Вераса к раз-
мышлениям о возможности создания справедливого государст-
венного устройства — вечной мечты человечества о “земном рае”.
Эти размышления привели его к углубленному изучению сочине-
ний знаменитых англичан - Джеймса Гаррингтона, идеолога ново-
го дворянства и буржуазии, разработавшего Конституцию утопи-
ческой республики в сочинении “Республика Океания” (1656),
Джерарда Уинстэнли, идеолога диггеров периода Английской
буржуазной революции, в “Законе свободы” предложившего уто-
пический план общественного правления без частной земельной
собственности, “Утопией” Томаса Мора, “Новой Антлантидой”
Фрэнсиса Бэкона и др. Эти сочинения определили направление
мыслей Вераса, и он приступил к написанию собственного сочи-
нения, находясь еще в Англии. В этой стране он стал доктором
права. Здесь впервые увидела свет его знаменитая “История сева-
рамбов”.
Философские поиски Локка сделали Вераса новым человеком,
дали ему второе, духовное, рождение. Верас становится обществен-
ным мыслителем и писателем в лучших традициях XVII столетия.
Последователь Локка, практически отвергающий наследие прошло-
го, задумывающийся над сутью новой эпохи, над тем, какими путя-
ми ее следует созидать, Верас обратился к социальной утопии.
В жанре утопического романа приключений он пишет “Историю се-
варамбов”, где предлагает свою трактовку важнейшей проблемы
времени - нового государственного устройства Франции.
Теоретической базой для Вераса в значительной степени послу-
жила государственно-политическая культура, ее нормы и постула-
ты, разработанные Т. Гоббсом и Дж. Локком - антиабсолютистские
идеи, идеи раннего либерализма, естественного состояния, общест-
венного договора, необходимость буржуазной конституционной мо-
нархии или республики. Однако Верас не только заимствовал эти
идеи у мыслителей и теоретиков XVII в. В концепцию своей госу-
дарственной модели он внес и собственные идеи. Исходя из теорети-
ческих положений современников он конкретно, детально разрабо-
тал свою общественную модель. Положений, не хватающих ему в
доктринах его времени, прежде всего положения об отмене частной
собственности, которое не затрагивалось, да и не могло еще затра-
гиваться в учениях XVII в., он заимствовал у предшественников -
Т. Мора, Т. Кампанеллы - вопросы частной собственности, общно-
сти имущества, которые время открыто поставит позже -
в XVIII-XIX столетиях.
Французский абсолютизм в затянувшемся правлении Людови-
ка XIV исчерпал себя и вызывал резкое недовольство подданных.
Об этом писали многие государственные и политические деятели
XVII-XVIII вв. Открытую неприязнь французов к Людовику XIV
и его правлению в XVIII в. отмечал младший современник Вераса
235
Никола Гедвиль, чьи переводы “Утопии” Т. Мора читала, изучала
на всем протяжении XVIII в. думающая Франция7.
Верас, обратившийся к жанру социальной утопии, своими учите-
лями называл Платона, Т. Мора, Ф. Бэкона. В обращении “К чита-
телю”, предпосланном “Истории севарамбов”, он писал: «Если вы
читали “Республику” Платона, “Утопию” шевалье Мора или “Но-
вую Атлантиду” канцлера Бэкона, - произведения, являющиеся
лишь плодами богатой фантазии их авторов, - вам, быть может, по-
кажется, что предлагаемые рассказы о вновь открытых странах, где
есть много чудесного, представляют нечто в таком же роде»8. Безу-
словно, в мире социально-утопической культуры учителем Вераса
был и Кампанелла, хотя сам он его не называет. Д. Верас вошел в
плеяду французских мыслителей своего времени, разрабатывающих
утопическое представление о наилучшем устройстве государства -
Фенелона, Сирано де Бержерака, Фонтенеля. Но, как с обществен-
но-политической деятельностью, так и с учителями у Вераса далеко
не все легко и просто.
Его государственно-утопическая модель прежде всего вписана в
политическую культуру XVII столетия. Однако не только политиче-
ская обстановка Франции XVII в. и ее общеевропейские аспекты
(Фронда, Английская революция), не только ученые беседы с
Дж. Локком и утопические идеи великих предшественников и совре-
менников Вераса формировали его как мыслителя и создателя ори-
гинальной модели. Уже отмечалось, что Верас был протестант, гу-
генот. Только констатировать этот факт - значит ничего не сказать.
Протестантская среда, родная Верасу, протестантская обществен-
ная мысль, безусловно, наложили свой отпечаток на его сознание и
на тот тип утопического государства, который он хотел бы видеть
воплощенным в реально-историческую жизнь Европы. Постулаты
протестантизма четко обозначены М.А. Баргом и Е.Б. Черняком:
«...в теоретико-методологическом плане немарксистская историо-
графия наших дней недалеко продвинулась в сравнении с выдвину-
той Максом Вебером еще в начале XX в. теорией о решающей роли
нового “рационального сознания”, формирующегося на почве про-
тестантской этики в процессе генезиса капитализма9». У учителей
ушедшей эпохи Верас взял не только важнейшие положения своей
модели (отсутствие частной собственности - прежде всего), но и ряд
формальных, но существенных моментов. Верас, как и его учителя
в социально-утопическом жанре, помещавшие свои государства за
пределы знаемого мира, расположил свое государство Севарамбию
на землях в акватории Тихого океана. Как и другие утопические го-
сударства, Севарамбия одновременно и вписана в систему общеми-
ровых географических координат, и выключена из нее благодаря
своей неизвестности в Европе, что, в свою очередь, мотивируется ее
удаленностью от Европейского континента, расположенностью
где-то “за тридевять земель” - от известного, исторического мира.
236
Удаление от Европы - это и вполне реальное для европейской
мысли XVI-XVII вв. предположение о возможности существова-
ния еще неоткрытых народов и земель, и мечта создать на них
иные, отличные от европейских, формы организации человече-
ского общества, государства, политической культуры. Для такого
рода предположения имелись достаточно веские основания -
следовавшие одно за другим в эти эпохи географические откры-
тия. Существование материка, на котором расположена верасов-
ская Севарамбия, - Австралийская Земля - было не только пред-
положением, а довольно твердым убеждением, что в южной части
Тихого океана расположен еще один, пока не открытый кон-
тинент.
Пространственная отстраненность государственной модели Ве-
раса была нужна ему для мотивировки невосприимчивости ее к не-
гативному, разлагающему воздействию социально-политической
практики европейских стран. Как здоровому человеку пагубно об-
щаться с больным, считал Верас, так и здоровому государству про-
тивопоказан контакт с теми государствами, от которых исходит
опасность заражения всякого рода пороками10. Потаенное располо-
жение своего государства давало Верасу возможность избежать так-
же духовной и светской цензуры, которая в XVII в. была чрезвычай-
но опасна, и скрыть, мягко говоря, свои “неблагонамеренные” поли-
тические взгляды.
Впрочем, полностью контакты утопического и исторического
миров не исключались. Верас вслед за Т. Мором, Т. Кампанеллой,
Ф. Бэконом и другими авторами социальных утопий допускал выбо-
рочное общение жителей утопического государства с внешним ми-
ром. Но только односторонний. Подданные государства Вераса, со-
гласно установлениям его основателя Севариаса, постоянно осваи-
вали опыт реального исторического мира. Они усердно изучали пер-
сидский язык, поскольку Персия служила своего рода узловым пун-
ктом в их путешествиях в европейские и азиатские страны, а также
языки других народов, собирали политические сведения, данные о
достижениях и открытиях в области науки, хозяйственной жизни
и т.д., все, что было необходимо для улучшения благосостояния на-
рода Севарамбии. Дух отрицания действительности, реальности,
присущий социальным утопиям in toto, особенно ощутимо проявил-
ся в “Истории севарамбов”, когда Верас взялся за решение цент-
ральных и сложнейших проблем своей утопии - проблем мира поли-
тики, а именно общественного строя, особенностей высшей государ-
ственной власти, организации центральных и местных институтов
власти, общества и религии11.
Ключевыми моментами модели Вераса являются тип и характер
государства как основного носителя и важнейшей структуры поли-
тической власти и системы в целом как в исторических, так и в смо-
делированных обществах.
237
Государственная модель Вераса - чрезвычайно сложно органи-
зованная структура, многоплановый синтез монархии, деспотии,
аристократии, демократии. Но прежде всего эта модель, согласно
Верасу, представляет собой геолиократическую организацию, гла-
вой которой является Солнце12. Такая сложность общественной
структуры свидетельствует не столько об отстоявшихся идеях и
формах государства, сколько об их поисках.
В полном соответствии с политическими учениями и концепция-
ми эпохи Возрождения и раннего нового времени о государстве,
в частности с учениями Т. Гоббса и Дж. Локка, Верас разрабатывал
свою модель как интегрирование различных государственных
форм, как государство смешанное, которое считалось в политиче-
ских доктринах Возрождения и нового времени наиболее совершен-
ным. Но не только. Смешанное государство Вераса больше похоже
на демократическую республику.
Стоит отдать должное проницательности мыслителей XVI-
XVIII вв., в том числе Вераса, также видевших наилучшее государ-
ство в интегрировании противоположных форм государственных
устройств. Некоторые современные социологи и политологи под-
тверждают, что наиболее процветающими и стабильными совре-
менными демократическими странами считаются те, в которых со-
четаются демократические преобразования с традициями монархи-
ческой, королевской власти (Англия, Швеция, Дания, Нидерланды,
Бельгия и др. страны)13.
Наличие понятия монархия в самой сути модели Вераса позволя-
ет некоторым исследователям писать, что он калькирует в своем со-
чинении, целиком или частично, классическую, абсолютную монар-
хию Людовика XIV. Однако весь материал сочинения не позволяет
согласиться с этими утверждениями. Это более очевидно и аргумен-
тированно станет при дальнейшем анализе модели Вераса.
Верасу недостаточно оформить свою систему как монархию,
ибо он отвергает такой тип. Поэтому наряду с понятием монархия
появляется понятие деспотия. Как известно, термин деспотия имеет
двойной смысл: деспотия - форма выражения полного произвола
власти, сопряженная со столь же полным бесправием подданных;
второе и непосредственное значение этого греческого термина - не-
ограниченная власть. Исследование характера материала социаль-
ной утопии Вераса позволяет прийти к выводу, что деспотия его си-
стемы - это синоним неограниченной, но своеобразной власти пра-
вителя, не сводящей государство Вераса к тоталитарным формам
общественно-политического устройства.
В монархии Вераса изобилие таких аспектов, которые делают
ее абсолютно непохожей на исторические монархии - начиная с вы-
борности монарха и кончая системой коллегиальных и в своей осно-
ве выборных центральных и местных органов власти, без которых
монарх не может осуществлять свои полномочия.
238
Верас ввел в Севарамбии широкое право выборности для наро-
да. Народ выбирает, практически, чиновников всех структур власти:
высшего, среднего, младшего ранга, и благодаря им он участвует и в
выборах короля. Через разветвленную систему электората народ
Севарамбии прочно втянут в государственные дела. И эти черты
роднят государство Вераса с республикой. Характерно, что и сам ав-
тор называл свое государство республикой14. Однако все гораздо
сложнее. Трудно судить о том, что это - случайная оговорка, проду-
манная формула или просто восходящий к латыни синоним термина
“государство”.
Аристократией своего государства Верас, безусловно, рассмат-
ривал разветвленный корпус чиновников-магистратов высшего ран-
га. Элементы демократии усматривал в выборности их народом:
“Все должностные лица... сначала избираются народом...”15. Несом-
ненно и то, что демократической в своей основе являлась и процеду-
ра назначения и отстранения от власти государя.
Присутствие в социальной структуре идеального общества ари-
стократического элемента можно было бы считать свидетельством
традиционности социального идеала утопии Вераса - утопии нового
времени, если бы не один существенный момент. Аристократия го-
сударства Вераса формируется, как мы уже сказали, демократиче-
ским путем - путем избрания должностных лиц голосованием “про-
стых” граждан (перед Верасом не встала и не могла тогда еще встать
проблема не “аристократизации”, а бюрократизации этого слоя).
Аристократический элемент, общий для всех ранних социальных
утопий и утопий нового времени, восходит в конечном счете к пла-
тоновскому идеалу управления государством философом на троне
либо философами рядом с троном. И у Вераса наличие аристократи-
ческого элемента - это дань платонизму, но элемента, исторически
нового по форме и содержанию.
Мы рассмотрели характеристики государства Вераса как монар-
хического, деспотического, аристократического, демократического.
Заметим, что в государственной модели “Истории севарамбов” ни
одна из форм государственного устройства не представлена в “чис-
том” варианте, взяты лишь их отдельные параметры и интегрирова-
ны в единую систему.
Наиболее сложна своей отвлеченностью, метафизичностью ха-
рактеристика такого государства, как гелиократия. Гелиократиче-
ской Верас называет государственную модель, исходя из того поло-
жения, что главой государства он объявляет небесное светило -
Солнце. Именно оно признается официальным монархом в социаль-
ной утопии Вераса, и только Солнцу принадлежит вся полнота госу-
дарственной власти и оно - “единственный хозяин и собственник
всего государственного имущества”.
Своеобразие государства Вераса (в первую очередь как гелио-
кратического) позволяет автору нетрадиционно решить еще одну
239
ключевую проблему своего политического мира - проблему выс-
шей государственной власти. Помимо монарха, которым является
Солнце, в модели Вераса есть еще один “земной” государь-монарх.
Называя главу государства севарамбов монархом и следуя в
этом за предшественниками, в частности за Т. Мором, Верас вкла-
дывал в понятие “монарх” принципиально новое содержание. Со-
гласно политическим нормам нового времени, монарх севарамбов
вполне мог именоваться президентом. Во времена Вераса эти нормы
находились еще только в стадии теоретических разработок в докт-
ринах философов, юристов, государствоведов, правоведов.
“Земной” государь-монарх севарамбов являлся лишь наместни-
ком Солнца и носил титул вице-короля Солнца. Такое представление
о носителе высшей власти в государстве не было изобретением само-
го Вераса. Оно вполне сопрягается с ортодоксальной христианской
идеей, согласно которой земные правители суть представители не-
бесного владыки или, другими словами, наместники Бога на земле.
В XVII в. эта идея получила новое социальное звучание в сочинени-
ях радикальных философов, политических мыслителей, выводивших
из нее концепцию о праве подданных на сопротивление королю-ти-
рану. Верас, возможно, был знаком и с практикой ислама, рассматри-
вавшего земного государя - халифа, являвшегося одновременно и
главой религиозной организации на подчиненной ему территории,
в качестве “наместника”, “заместителя” Аллаха на земле (в послед-
нем случае термин “халиф”, по существу, идентичен верасовскому
термину “вице-король”). Впрочем, в противопоставлении земного
“вице-короля Солнца” небесному королю - Солнцу мог содержаться
и критический выпад в адрес “короля-Солнца” Людовика XIV.
По законам Севарамбии Солнце - источник власти вице-короля
и любой другой власти, всех магистратов, центральных и местных
органов власти. Вице-король наделен неограниченной властью, на-
правленной на “осуществление правосудия, воздержанности и про-
цветания мира”16. Вице-король соединяет в своих руках две власти -
светскую и духовную.
Именно эти существенные условия должны были бы сделать
власть государя действительно неограниченной. Однако вся дея-
тельность вице-короля основывается на строгом соблюдении изна-
чально установленных законах Севарамбии. “Эти законы, - писал
Верас, - законы мудрости, которая, будучи неизменной, не потерпит
изменений и в основных установлениях этого королевства”. Неиз-
менной целью деятельности государя оставались покой и счастье на-
рода, гарантом которых являлось поддержание внешнего и внутрен-
него мира: “Для этой цели государь всегда должен быть во всеору-
жии как во время мира, так и во время войны, чтобы иметь возмож-
ность своевременно отражать врагов и подавлять внутренние вос-
стания, заставив одновременно бояться и уважать всюду мощь сво-
его оружия и святость своих законов”17.
240
Верас скрупулезно разработал те принципы, на которых строи-
лись взаимоотношения государя и подданных, что свидетельствует
о большей, в сравнении с ранними утопистами, неразрывности соци-
ального утопизма Вераса с историей и повседневной политической
практикой его времени. Сравнивая утопии Д. Вераса и Т. Мора,
В.П. Волгин, обративший внимание на коммунистические аспекты
“Истории севарамбов”, замечал, что Верас обнаруживал гораздо
больше “исторического вкуса”18. К этому наблюдению можно было
бы добавить следующее: в “историческом вкусе” или, лучше ска-
зать, в своеобразной форме утопического историзма, присущего Ве-
расу, проявляется разница культурно-исторического климата его ре-
волюционной, переходной эпохи от эпохи автора “Утопии”.
Верас подчеркивал, что “слава истинного государя зависит мень-
ше от блеска его короны, нежели от счастья его подданных”19. Поч-
ти буквально воспроизведя соответствующий тезис моровской
“Утопии”, он в отличие от последней определяет еще и обязанности
подданных по отношению к государю, непосредственно следуя в
этом не только духу, но и букве политических трактатов теоретиков
английского и французского абсолютизма XVI-XVII вв.
Основной теоретический постулат Вераса таков: “Монархи... на
земле должны рассматриваться как живое воплощение божества, и
даже если они плохо исполняют свои обязанности, их подданные не
должны уклоняться от исполнения своих, ибо небо часто благослов-
ляло несправедливые поступки монархов, чтобы наказать народ, ко-
торый навлек на себя гнев небесного правосудия”20. Верас полагал,
что всякое выступление народа является “не только самым тяжким
преступлением, но и самым большим безумием, ибо, вместо того
чтобы дать свободу тем, кто подпадает под его влияние, оно приво-
дит лишь к более жесткому угнетению независимо от того, на чьей
стороне окажется победа”21. Умозаключение Вераса вполне согла-
совывалось с представлениями далеких от утопизма политических
мыслителей XVI-XVII вв. - с той только разницей, что в отличие
от последних утопист ведет речь об идеальном и нереальном госу-
дарстве.
В отличие от своих предшественников Верас, по-видимому, не
исключал возможности отклонений от изначально разработанных
принципов функционирования идеального общества, во всяком слу-
чае, считал необходимым внести в его модель определенные гаран-
тии, призванные воспрепятствовать тому, чтобы подобного рода от-
клонения не привели к серьезным изменениям.
Не случайно он включил в речь вице-короля, обращенную к его
преемнику, весьма знаменательные слова: “Помни, что ты только
человек, а значит, по законам рождения у тебя нет никаких преиму-
ществ перед другими, ты, как и они, подвержен недугам и преврат-
ностям судьбы, и роковой предел, за которым оканчивается их
жизнь, точно также прекратит и твою”. Исходя из реальной практи-
241
ки европейских государств, включая и его родную Францию, Верас,
очевидно, полагал, что угроза нарушения гармонии между госуда-
рем и его подданными чаще всего исходит именно от государя, спо-
собного при определенных условиях превратиться в “злого, нечести-
вого тирана”22.
Должность вице-короля в Севарамбии выборная и ненаследст-
венная. Он избирался народом и Генеральным Советом, являющи-
мися непосредственными, земными источниками его власти. В этом
положении заключалась важная особенность модели Вераса, кото-
рый понимал характер верховной власти, исходя из учений XVII в.
Выборность верховной власти серьезно отличает утопическое госу-
дарство Вераса от современных ему реальных монархий Западной
Европы. Вице-король избирался из числа чиновников-севарабастов
(генералов, адмиралов, префектов зданий, продовольствия, жертво-
приношений, школ, торжественных празднеств), занимавших глав-
ные посты в государстве. Из их числа назначались также губерна-
торы главных городов. Аппарат севарабастов существенно отли-
чался от других магистратов Севарамбии. Севарабасты - своего ро-
да чиновники-пэры Севарамбии. После вступления вице-короля в
должность севарабасты обещали ему “помощь и верность”, тогда
как все остальные должностные лица и члены Советов свидетель-
ствовали “подчинение ему и его Совету”23. Процедура избрания ви-
це-короля происходила следующим образом. При полном составе
Генерального Совета и представителей народа, его глава, с одобре-
ния всех присутствующих, предлагал из состава Совета четырех
кандидатов. Затем следовала процедура жеребьевки, т.е. каждый из
четырех выбранных кандидатов тянул жребий и как бы по воле
жребия становился государем. Вводя кажущееся на первый взгляд
столь примитивное решение важнейшего вопроса, Верас пытался
тем самым устранить в этой процедуре волю человека, либо дейст-
вия отдельных групп людей, борьбу фракций, закулисные полити-
ческие игры, интриги. Более того, кандидат, избранный по жребию
вице-королем, считался “как бы” избранным самим верховным мо-
нархом - “прекрасным светилом” Солнцем, причем избранным по-
жизненно. Это выражение Вераса “как бы” весьма показательно
для всех его рассуждений о соотношении и взаимоотношении зем-
ных и небесных властей, идеологической оболочки и практической
жизни Севарамбии, хотя однажды он оговорился: “провидение при-
нимает большее участие в избрании монархов, чем народ”24. Гене-
ральный Совет и народ по сути дела являлись непосредственными
источниками и социальной базой власти вице-короля. В выборно-
сти короля, во всей процедуре его избрания, характере социальной
базы его власти заключалась важная специфика государственного
мира Вераса, абсолютно противоположного историческим государ-
ствам Европы. Массовое участие народа в избрании всех должност-
ных лиц Севарамбии - от простого чиновника до вице-короля -
242
можно расценить как раннюю и своеобразную форму обществен-
ного договора.
Во времена Вераса много говорили и писали, в частности Гоббс
и Локк, о новом типе государства и верховной власти. Какое долж-
но быть новое государство XVII в. - республикой или конституцион-
ной монархией? Верас, хорошо знавший работы правоведов и госу-
дарствоведов, разрабатывавших нормы новой государственной
культуры, наделил свою, и без того структурно сложную модель
конституцией. Итак, в государственной модели Вераса присутству-
ют три серьезнейших концепта государственно-политической куль-
туры XVII в. - выборность верховной власти, конституция, монарх,
больше похожий на Президента. Беседы с Локком не прошли для
него бесследно.
В прерогативы и обязанности вице-короля входило строгое со-
блюдение изначально установленных законов государства. Неиз-
менной целью деятельности государя оставались покой и счастье на-
рода, гарантом которых являлось поддержание внешнего и внутрен-
него мира: “Для этой цели государь всегда должен быть во всеору-
жии, как во время мира, так и во время войны, чтобы иметь возмож-
ность своевременно отражать врагов и подавлять внутренние вос-
стания, заставив одновременно бояться и уважать всюду мощь сво-
его оружия и святость своих законов”25.
Верас подробно разрабатывал принципы, на которых должны
были основываться взаимоотношения государя и подданных, что
лишний раз подтверждает высказанную выше мысль о более серь-
езной, по сравнению с ранними утопистами, связи утопизма Вераса с
историей и повседневной политической практикой своего времени.
Если такие ключевые понятия политической модели Вераса,
как государство и верховная власть, достаточно им разработаны и
несут смысловую нагрузку, то не менее важные моменты им почти
не разработаны и скорее несут назывной характер. Это относится
прежде всего к структурам центрального и местного аппаратов вла-
сти. Верас отрицал современные ему монархии, в первую очередь
французскую и английскую, и сословно-представительные органы
типа английского парламента и французских Генеральных штатов.
Считая их в дихотомной системе король-представительный орган
неспособными обеспечить свое основное предназначение - стабиль-
ное, процветающее положение подданных, Верас моделирует ори-
гинальную систему государственных институтов, которые призваны
выполнить, как он полагал, прямую обязанность - обеспечить сча-
стливую жизнь подданным.
Силовые структуры, или высшие органы власти в политической
модели Вераса, представляют три основных института - Генераль-
ный Совет, Постоянный совет, Высший Государственный Совет26, -
имеющие широкую социальную базу в народе. Вероятно, по их
функциям, способу их образования, характеру взаимоотношения с
243
вице-королем можно (правда, очень осторожно) обозначить эти Со-
веты, как представительные структуры. Очевидно, Верас полагал,
что одна представительная властная структура реальных госу-
дарств, такая, как парламент, Генеральные штаты или кортесы,
противопоставленная высшей власти - королю, значительно слабее
власти короля. В трех представительных органах власти Верас мог
видеть гарантию благополучия своего государства. Вполне возмож-
но, что ввести в моделируемом обществе эти представительные
формы власти, противопоставленные единодержавию короля, Ве-
раса заставил пример слабых Генеральных штатов Франции, по во-
ле короля прекративших свою деятельность в 1614 г. и возобновив-
ших ее в последний раз только в 1789 г., накануне революции.
Нечеткость, размытость функций и действий трех Советов в по-
литической модели Вераса диктуют особую осторожность в оценке
значимости каждого из них. Видимо, главным был Генеральный Со-
вет. В него входили все должностные лица государства, включая ос-
мазионтов (управителей первичных социальных ячеек Севарам-
бии - осмазий). Генеральный Совет наделялся функциями исключи-
тельной важности. Он обладал правами законодательной и судебной
власти. На его заседаниях вотировались законы, предлагаемые ви-
це-королем. Значение и роль Генерального Совета Верас усилил,
введя закон о возможности устранения монарха этим Советом от
власти и определив ту ситуацию (безумие земного монарха), когда
необходимо совершить этот акт и назначить опекуна. Это положе-
ние внесено им и в конституцию. Опекун определялся путем жребия,
который бросали между собой все севарабасты. После назначения
опекуна “вице-король больше не допускался в Совет, его держали в
отдельном дворце... до тех пор, пока божество не соблаговолит вер-
нуть ему утраченный разум. Отстранение правителя может про-
изойти, как полагал Верас, только в случае болезни монарха. О дру-
гих вариантах он не пишет. Когда же монарх становился дееспособ-
ным, его публично восстанавливали в правах тем же путем, каким
он был их лишен”27, т.е. собирался Генеральный Совет и вотировал
его возвращение к власти. И тем не менее Генеральный Совет был
призван постоянно и внимательно следить за деятельностью короля,
она могла быть им пресечена или скорректирована. Этот Совет мог
вынести вотум недоверия монарху, если его деятельность будет по-
ставлена под сомнение большинством его членов.
Выше уже отмечалось, что по законам государства вице-король
наделен неограниченной властью. Однако на практике он был стро-
го подконтролен трем Советам28. Все важнейшие решения государ-
ственной власти, указы, постановления, законы принимались вице-
королем коллегиально - только с согласия и при прямом участии ин-
ститутов управления государством. После вотирования законов эти-
ми институтами они обретали право на жизнь. Практика обязатель-
ного сотрудничества короля и Советов, взятая из государственно-
244
политических разработок XVII в., утверждения государственных за-
конов общенациональными представительными органами, каковы-
ми, видимо, все-таки можно считать совокупность этих Советов, на-
поминает формулу английского права “король в парламенте”,
но только в том толковании, которое давали ей оппозиционные по
отношению к абсолютизму мыслители и ранние теоретики буржуаз-
ной конституционной монархии. Соотношение руководства трех ис-
полнительных Советов и короля - это коллегиальное управление
государством.
Значения двух других высших Советов власти, их функции, пра-
ва Верас обозначил чрезвычайно лапидарно. Эти Советы были вы-
сшими органами исполнительной власти. Постоянный Совет состо-
ял из членов, занимающих какую-то определенную должность -
бросмазионтов. Видимо, как один из центральных органов власти он
и занимался, в первую очередь, делами на местах в отличие от Гене-
рального Совета, занимавшегося важнейшими государственными
делами. Высший Совет был по составу самым немногочисленным.
В него входили 24 члена. Формировался он только из числа высших
чиновников-сенаторов. Эти сведения говорят об определенной эли-
тарности или о каком-то особом предназначении этого Совета.
Но поскольку Верас не определил конкретные его функции, остает-
ся только строить различные гипотезы в отношении данного инсти-
тута власти.
Советы, за исключением Высшего, формировались путем пря-
мых, открытых всенародных выборов29. Помимо Советов, цент-
ральный аппарат государства Вераса представлен еще одним инсти-
тутом власти - Коллегией. Она, так же как и Высший Совет, фор-
мировалась из числа высших чиновников. В Коллегию входили
36 чиновников-бросмазионтов. Назначение этой Коллегии в Сева-
рамбии также определено нечетко. Можно предположить, что и она
обладала исполнительной властью.
Система местного управления представлена институтом губер-
наторов. Интересно отметить, что губернаторы были наделены ши-
рокими полномочиями не только на местах, но и, по всей видимости,
в центральных структурах власти. Именно губернаторы назначают
членов Коллегии. На уровне городов и провинций управление было
также коллегиальным. При каждом губернаторе имелся особый
Совет для управления30.
Сложная, чрезвычайно разветвленная, выборная система сило-
вых структур конституционного государства Вераса руководила Се-
варамбией наряду с вице-королем. Коллегиальное управление при-
водило к тому, что ни одного важнейшего решения государственной
власти вице-король не мог принять без согласия трех высших Сове-
тов и Коллегии. Выборность сверху донизу, проникновение власт-
ных структур во все сферы гражданского общества, коллегиаль-
ность управления центральных и местных органов власти, по мне-
245
нию Вераса, - те механизмы, которые призваны не только ограни-
чить неограниченную верховную власть, но и обеспечить государст-
венную стабильность и прежде всего законность. Эти нормы устрой-
ства утопического государства Верас, безусловно, заимствовал из
английской политической культуры XVII в.
В модели Вераса, если воспользоваться современной политоло-
гической лексикой, разработаны механизмы вертикали и горизонта-
ли власти, в их органическом сплаве и подконтрольности.
Сконструировав свою глубоко продуманную идеальную или, вер-
нее, разумную, рациональную модель, Верас разработал только один
аспект государственного устройства в целом. Перед ним встали две
другие серьезные проблемы: какими путями возможно достичь ра-
зумной организации общества и разумного взаимодействия новой об-
щественной и государственной организаций. Для него не было ника-
ких сомнений, что для решения этих задач следует основываться на
естественных законах, законах природы и исходить из них.
Получившая широкое распространение в европейской полити-
ческой мысли XVII и XVIII вв. теория естественного права унаследо-
вала традиции гуманистической натурфилософии с ее идеалом гар-
монии между человеком и природой. В “Истории севарамбов” Верас
сформулировал три основных, на его взгляд, условия нормального
функционирования человеческого рода - условий, обусловленных
самой природой “для служения живым существам”, - “сохранение
жизни каждого человека”, “поддержание счастливого состояния”,
“размножение всех живых видов”31.
Потребности, обеспечивающие выполнение первого условия, -
в еде, питье, сне - Верас относил к основным, абсолютно необходи-
мым для человека, “без которых он не смог бы существовать”.
Однако удовлетворение только этих потребностей не в состоянии
обеспечить счастливую жизнь, достижение ее возможно лишь через
удовлетворение потребностей второго, более высокого уровня, к
ним он относил “здоровое тело, душевное спокойствие, свободу, хо-
рошее воспитание, целомудрие, общество честных людей, хорошее
питание, одежду, удобное жилище”32. При этом Верас подчеркивал,
что все эти составляющие должны быть условием счастливого бы-
тия, но ни в коем случае - не основной целью в жизни человека.
Исходя из теории естественного права, Верас подверг резкой
критике деление в исторических государствах людей на сословия,
наследственный характер знатности как противоречащие естествен-
ному состоянию вещей: “Блеск знатного имени так сильно ослепля-
ет получивших его из рук судьбы, что они забывают о природном
происхождении, и мысли их направлены лишь на внешние блага, ко-
торыми они обязаны своим предкам, а не собственным заслугам”33.
С сословным неравенством или “неравенством происхождения” Ве-
рас связывал три источника основных общественных бедствий: гор-
дыню, алчность и праздность.
246
И перед Верасом возникла следующая проблема: как же ликви-
дировать все эти язвы общественного устройства в его идеальной
государственной модели? Верас подошел к кульминационному мо-
менту. Он владел знанием не только современных теорий и учений,
но, как ему казалось, и знанием решения этой задачи, почерпнутым
им у своих предшественников - социальных утопистов, у которых
оно прозвучало резко. Сословное неравенство порождено, обуслов-
лено наличием частной собственности, которая, по мнению Вераса,
противоречит естественному состоянию человека. “Богатство и об-
ладание частной собственностью, - замечал он, - порождают конт-
расты, и от них ведут начало алчность, зависть, вымогательство и
множество других'болезней”34. Частная собственность и деление об-
щества на сословия противопоставляются Верасом установлениям
природы, естественному состоянию, а общая собственность, напро-
тив, с ними сопрягается.
Верас подчеркивал, что природа “создала всех людей равными,
не делая различий между дворянином и простолюдином. Природа
подвергает нас всех одним и тем же хворям, мы все входим в жизнь
одним и тем же путем, ни богатство, ни знатность не могут ни на ми-
нуту продлить жизнь монархов, а также их подданных”. Не случай-
но логические рассуждения Вераса о естественном состоянии людей
завершаются тем, что Севариас “отменил право собственности, ли-
шив его частных лиц, и пожелал, чтобы все земли и природные бо-
гатства принадлежали исключительно государству”35.
Отсутствие частной собственности - основополагающий прин-
цип жизни Севарамбии. Ее отсутствие Верас подчеркивал много-
кратно, постепенно дополняя и усложняя эту мысль новыми нюан-
сами, историческими экскурсами, рассуждениями философского
и социологического свойства, ссылками на учения своего време-
ни, призванными обосновать целесообразность такого состояния
дел, его необходимость и справедливость в сравнении с законами,
принципами и обычаями европейских государств XVII в. “У нас, -
говорил путешественникам во время их пребывания в Севарамбии
один из высоких чинов этой страны, - частным лицам ничего не
принадлежит, все принадлежит обществу, которое распоряжается
всем”36.
Ликвидация частной собственности, введение общей собствен-
ности и собственности всех на все - именно те пути, которые,
по убеждению Вераса, сделают общественную жизнь его государ-
ства здоровой и счастливой, ликвидируют сословное деление, за-
претят праздность, что, в свою очередь, приведет к всеобщему тру-
ду, доступу всех без исключения граждан ко всем общественным
благам.
Между аристократией и демосом в утопии Вераса проведена
весьма недвусмысленная и рельефная граница: “Должностные ли-
ца, - подчеркивал Верас, - стоят выше народа, и обязанности их бо-
247
лее почетны, чем у простых людей; поэтому они заслуживают боль-
шего вознаграждения, которое получают в зависимости от положе-
ния, занимаемого ими в государстве”37.
Вне системы равенства полностью оказались женщины Сева-
рамбии. Судя по тому, как ставился и решался вопрос о положении
женщины в Севарамбии, полноправными гражданами считались
только мужчины. В отношении к женщинам Верас еще не был сво-
боден от традиционного средневекового взгляда. К тому же в Евро-
пе XVII в. шла дикая охота на “ведьм”. Впрочем, идея всеобщего ра-
венства, столь недемократично решенная Верасом, станет одной из
центральных проблем в век Просвещения, но и им не будет решена.
Отмена частной собственности, введение общности имущества, все-
общее равенство - суть классическая форма утопических воззрений.
Это парадигмы прежде всего утопической мысли38.
Органический сплав, синтез догадок, находок предшественни-
ков и достижений своего революционного, переломного времени,
собственные искания позволили Д. Верасу создать в атмосфере по-
литической культуры XVII в. интереснейшую утопическую модель,
многие элементы которой, несомненно, могли бы быть использова-
ны для реальных разработок теоретиками государства.
К конструктивным поискам и догадкам Д. Вераса можно отне-
сти некоторые его положения: наличие трех государственных Сове-
тов, подконтрольность институтов власти снизу доверху и связанная
с этим политическая прозрачность, широкий электорат и вовлечен-
ность народа в политику и государственную жизнь (государство Ве-
раса политизировано до крайних пределов), коллегиальность управ-
ления, выборность снизу доверху, ограничительные механизмы цен-
тральной власти, складывание предпосылок своеобразного раннего
либерализма и парламентаризма.
Неотъемлемое свойство утопической мысли - предвидеть буду-
щее. В XVI в. французский гуманист Г. Бюде, оценивая “Утопию”
Мора, был убежден, что и его век, и последующие века найдут в ней
“питомник образцовых и полезных установлений”. В XVIII в., нака-
нуне Великой французской революции, Тома Руссо, переводчик
“Утопии” Т. Мора, предложил ее Якобинскому клубу в качестве ре-
ального проекта для переустройства Франции39.
Однако сочинение Вераса прошло практически незамеченным
в XVII в. его современниками. В XVIII столетии некоторые идеи
Вераса вызвали интерес. Во французской, английской, немецкой ис-
ториографии не раз отмечалось пристальное внимание к сочинению
Вераса в век Просвещения. Ж. Асколи считал, что “История сева-
рамбов” является связующим звеном между утопиями XVI в. и уто-
пиями и утопическими представлениями Просвещения. Более того
“История севарамбов” оказала определенное влияние на социально-
утопическую мысль века Просвещения. Этому веку были близки от-
кровенный антиабсолютизм Вераса, его идея разделения властей
248
как механизма обеспечения законности в государстве, проблемы ре-
лигии, воззрения на собственность, естественное право и др.40
Во Франции в XVIII в. к Д. Верасу пришла известность и слава.
Его сочинение было настолько популярным, что им не только зачи-
тывались: многие французские писатели ему старательно подража-
ли. В 1700 г. (год смерти Вераса) в Дижоне вышла книга Кло-
да Жильберта “История острова Калеява”. В том же году в Бордо
издал свой роман Тиссо де Пато “Путешествия и приключения
Жака Масс”. Существуют еще много других подражаний Верасу.
Философы Просвещения ставили Вераса в один ряд с Платоном
и Мором41.
Исследование утопической модели Вераса позволяет нам сде-
лать и более широкий вывод. Несомненно, одной своей ипостасью
он принадлежит истории социально-утопической мысли, другой,
вписан в политическую культуру своего времени. Его государствен-
ный мир сопряжен со складывающимся в XVII в. новым, реальным
миром политики. Верас в век Предпросвещения оказался среди тех
французских мыслителей, которые поставили ряд определенных по-
литико-государственных проблем нового и новейшего времени.
1 Нарский И.С. Западноевропейская философия XVII века. М., 1971.
2 МйЫ Т. von. Der Denis Vairasse et son histoire des sevarambis. P., 1938; Ascoli G.
Quelques notes biographiques sur Denis Vairasse d’Alle // Melanges offerts... a
G. Lanson. P.; 1922; Atkinson. The Extraordinary Voyage in French Literature before
1700. N.Y., 1920; Волгин В.П. Французский утопист XVII в. // Верас Д. Исто-
рия севарамбов. М.; Л., 1937.
3 Vairasse D. Histoire des Sevarambes. Peuples qui habitent une partie du troisieme
continent appele la terre Australe. Amsterdam, 1677; P. 1678-1679. В работе мы
пользовались французским изданием, вышедшим в Амстердаме в 1702 г., че-
рез два года после смерти Дени Вераса в Голландии, в Амстердаме.
4 Поршнев Б.Ф. Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623- 1648).
М.; Л., 1948. С. 4.
5 Поршнев Б.Ф. Английская революция и европейская политика в середине
XVII в. М„ 1970.
6 Савин А.Н. Век Людовика XIV. М., 1930.
7 Карева В.В. Судьба “Утопии” Томаса Мора во Франции (XVI-XVIII вв.). М.,
1996. С. 166-168.
8 Vairasse D. Op. cit. Р. 8.
9 Барг М.А., Черняк Е.Б. Великие социальные революции XVII-XVIII веков.
М„ 1990.
10 Vairasse D. Op. cit. Р. 8.
11 Ibid. Р. 102.
12 Ibid. Р. 102; Мортон А. Английская утопия. М., 1956.
13 Комаров М.С. Введение в социологию М., 1994. С. 238.
14 Vairasse D. Op. cit. Р. 118-121.
15 Ibid. Р. 70.
16 Ibid. Р. 61.
17 Ibid. Р. 63.
18 Волгин В.П. Французский утопист XVII в. // Верас Д. Указ. соч. С. X.
249
19 Vairasse D. Op. cit. P. 102.
20 Ibid. P. 97.
21 Ibid. P. 109.
22 Ibid. P. 87, 86.
23 Ibid. P. 97.
24 Ibid. P. 56, 61, 97, 102.
25 Ibid. P. 61, 63.
26 Ibid. P. 88, 94, 97.
27 Ibid. P. 94.
28 Ibid. P. 121.
29 Ibid. P. 70.
30 Ibid. P. 121.
31 Ibid.
32 Ibid. P. 12.
33 Ibid. P. 19.
24 Ibid. P. 40.
35 Ibid. P. 40, 43.
36 Ibid. P. 41.
37 Ibid. P. 118.
38 Гуго К. Социализм во Франции в XVII и XVIII столетиях // История социализ-
ма в монографиях. Пб., 1909. Фогт А. Социальная утопия. Пб., 1907.
39 Карева В.В. Указ. соч. С. 59, 202.
40 AscoliG. Op. cit. Р. 1922.
41 Монтескьё Ш. Персидские письма. М., 1956; Он же. Избранные произведе-
ния. М., 1955.
Э.С. Маркарян
МАШИННАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Генезис, пройденные фазы развития,
современное состояние и перспективы t
В работе поставлена задача охарактеризовать ту цивилизацию,
которая, зародившись в процессах первой промышленной револю-
ции, затем из культурного образования, типичного лишь для Запад-
ной Европы, превратилась в мировую цивилизацию глобального
уровня. Это обусловлено тем, что она задает исходные стимулы,
мотивы, программы деятельности современных народов, обеспечи-
вая их средствами осуществления данных программ, социокультур-
ного воспроизводства обществ и тех изменений, которые происхо-
дят в типах их развития. Очевидно, что рассматриваемый вид циви-
лизация несет в себе ключи эволюционного будущего человеческо-
го рода.
Несмотря на растущий интерес к проблеме, современная миро-
вая цивилизация целостно изучена крайне неудовлетворительно. И
хотя высказано великое множество точек зрения, касающихся само-
го феномена мировой цивилизации, но все они так или иначе обра-
щены в прошлое, т.е. посвящены пройденным историческим этапам
развития, цивилизации или же ее локальным проявлениям. Что ка-
сается узловых проблем современной цивилизации, таких, как выяв-
ление основных причин крайне деструктивного типа ее развития и
поиска способов их устранения, то они обычно выпадают из поля
зрения исследователей.
Более того, высказано немало разного рода суждений, авторы
которых отрицают сам факт существования современной мировой
цивилизации, например Самуил П. Хантингтон, статья которого
“Столкновение цивилизаций” обрела мировую известность1. Сама
по себе эта статья интересна, ибо содержит немало заслуживающих
внимания обобщений и наблюдений. Однако все они даны в одном,
локальном, а значит, одностороннем измерении.
Верно характеризуя в начале статьи цивилизацию как культур-
ное образование, Хантингтон далее приходит к выводу, с которым в
принципе нельзя согласиться. Арабы, китайцы или же представите-
ли Запада, утверждает он, не являются частями какого-либо более
широкого культурного образования. Я же утверждаю обратное: по-
добное культурное образование есть - арабы, китайцы и народы, на-
селяющие Запад, и все народы мира, вступившие на машинно-инду-
251
стриальный путь развития, являются специфическими носителями
машинной цивилизации!
По Хантингтону, цивилизации - это максимально продуктивный
способ группирования народов и наиболее высокий уровень куль-
турной идентичности (специфичности), отличающие людей от дру-
гих видов. Однако, делая эти обобщения, он, сам того, очевидно, не
осознавая, существенно расширяет само понятие “культурная специ-
фика” там, где говорит об отличии людей и животных. Дело в том,
что культурная специфика может быть как общей, так и локально-
типологической. В свою очередь, общетипологическая культурная
специфика может быть родовой и видовой. Например, уже перво-
бытная культура дает полное основание говорить о качественно
особом общетипологическом отличии способа существования лю-
дей и животных. Но в деятельности каждого этноса эта общая спе-
цифика проявлялась неповторимым образом - соответственно воз-
никали локальные исторические типы первобытной культуры.
Правда, применительно к данной начальной фазе ее развития непра-
вомерно использовать термин “цивилизация”, но это не меняет суть
проблемы.
С логико-методологической точки зрения, общий тип перво-
бытной культуры или же его более частные эволюционные разно-
видности (культура собирательства и охоты, производящего хозяй-
ства) соответствуют эволюционной фазе мировой машинной циви-
лизации или же различным этапам ее развития, локальные же типы
первобытной культуры соответствуют локальным типам цивилиза-
ции, как исчезнувших, так и ныне существующих.
Выражая согласие с мнением Хантингтона о том, что цивилиза-
ции - высший способ группирования народов и наиболее высокий
уровень культурной специфичности, я бы к этому добавил, что спо-
собы эти проявляют себя качественно по-разному. Они могут груп-
пировать народы под углом зрения общих фаз цивилизационного
развития, а также под углом зрения локальных их разновидностей,
призванных в совокупности выразить индивидуально-неповторимые
типы проявления означенных фаз. Кстати сказать, я не только учи-
тываю огромное значение локального параметра эволюции культу-
ры, цивилизации, но и способ, благодаря которому становится воз-
можной фиксация и выражение их неповторимых черт. Он был на-
зван мною генерализирующей индивидуализацией (подробнее об
этом речь пойдет далее). Попутно несколько слов о Тойнби.
Термин “локальная цивилизация” ни Тойнби, ни другие авторы,
в фокусе внимания которых была индивидуальная специфичность
цивилизационного развития, не использовали, поскольку необходи-
мость в нем логически возникает лишь при признании общих типов
данного развития и соотнесения с ними. Между тем после выхода в
свет моей книги “О концепции локальных цивилизаций”2, в которой
значительное место уделено анализу взглядов Тойнби и в которой
252
выделенные им цивилизации я назвал локальными, данный термин
нередко стали приписывать ему, равно как другим исследователям
развития цивилизации, занимавшим аналогичную с Тойнби пози-
цию3. Это продолжается и поныне.
Завершает Хантингтон свою статью обобщающим утверждени-
ем, согласно которому в обозримом будущем не предвидится появ-
ление универсальной, т.е. мировой, цивилизации. Реально, по его
мнению, существует лишь мир отдельных цивилизаций, каждая из
которых должна научиться сосуществовать с другими, причем прин-
ципов такого сосуществования он не называет. Вообще Хантингтон
полностью игнорирует ряд фундаментально важных специфических
черт и факторов современной эпохи, выраженных во все углубляю-
щемся планетарном кризисе, смертельных угрозах, нависших над
человечеством. Для их предотвращения простого сосуществования
народов, носителей различных локальных цивилизаций, совершен-
но недостаточно. Для достижения этой цели недостаточен даже их
диалог, называемый обычно “диалогом цивилизаций”. Для выжива-
ния народов необходима их теснейшая кооперация, способная при-
вести к новому качеству мира4.
Такая кооперация исключительно важна не только с точки зре-
ния предотвращения смертельных угроз, с которыми сталкиваются
народы, носители локальных цивилизаций, но и как потенциальный
фактор их сплочения перед лицом общих угроз. Механическая экст-
раполяция прежних имперских способов и типов взаимоотношений
между нациями, присущих им ценностных установок, которые про-
должают пользоваться значительным влиянием и в наши дни, на со-
временную эпоху, а тем более на эпохи грядущие, принципиально
неверна. Мы живем в качественно новом мире - в мире некоторых
уникальных факторов, в частности глобализации, потенциально
способных радикально изменить традиционно привычный нам об-
лик человечества.
К сожалению, до сих пор в мире наличествует огромный разброс
мнений относительно того, что следует понимать под данным явле-
нием. Согласию существенно препятствует то обстоятельство, что
процессы глобализации обсуждаются исключительно в экономиче-
ском аспекте, причем делается это сквозь призму ожесточенной по-
лемики и борьбы “глобалистов” и “антиглобалистов”. А это не поз-
воляет постичь глубинную философско-историческую суть уни-
кальных процессов, происходящих в мире на наших глазах. Процес-
сы глобализации выражены в первую очередь в переходе человече-
ства от прежнего дисперсного состояния в состояние взаимозависи-
мой глобальной системы. Более того, в связи с этим правомерно го-
ворить о формировании наряду с прежними единицами социокуль-
турной эволюции, выраженными в соответствующих народах, этно-
сах, и о глобальной единице данного эволюционного процесса.
Именно это обстоятельство делает необходимым само наличие ми-
253
ровой цивилизации, ибо процессы воспроизводственной динамики
глобальной системы человечества требует такой же постоянной
культурной регуляции жизненных процессов, какая наблюдается
при процессах воспроизводственной динамики отдельных народов.
Полагаю, что локальные исторические типы цивилизации, без-
относительно к их роли и значению, в принципе не способны осуще-
ствлять функции регуляции по отношению к такому коллективному
субъекту деятельности, каким сегодня является формирующаяся си-
стема человечества, образуемая особо тесным взаимодействием на-
родов планеты. Подобную регулятивную функцию способна осуще-
ствить лишь культурная формация, которая выражена в общем ис-
торическом типе мировой цивилизации.
Таким образом, наши с Хантингтоном позиции качественно
различны. Но, констатируя данное различие, следует указать, что в
отличие от американского исследователя, отвергающего общий па-
раметр эволюционного процесса, я ни в коей мере не отвергаю его
локальный параметр. Наоборот, признаю очень большое значение
этого параметра, стремлюсь к его пропорциональному сочетанию и
сопряжению с общим параметром эволюции в рамках единой кон-
цептуальной схемы5. Важно отметить, что потенциально схема об-
щих и локальных типов социокультурного эволюционного процес-
са жизни в равной мере приложима и к изучению аналогичных па-
раметров биологической эволюции. Помимо нее, в литературе нам
известна лишь одна такая универсальная понятийная схема. Она
выражена в концепции общей и специфической эволюции, разрабо-
танной известным антропологом США Маршаллом Салинзом6.
Высоко оценивая концепцию Салинза в целом, я одновременно
подверг ряд ее положений критическому анализу, с некоторыми из
них читатель сможет познакомиться в последующем изложении на-
стоящей статьи.
Остановимся еще на одной широко принятой и используемой в
мире системе взглядов о современных процессах развития цивилиза-
ции. Она выражена в концепции перехода от индустриальной к пост-
индустриальной цивилизации. Представляется, что, хотя в данной
системе взглядов (как и в системе взглядов Хантингтона) отражены
некоторые объективные тенденции в развитии мировых процессов,
она не отвечает исходным базовым требованиям, которые эпоха
предъявляет к исследованию современной цивилизации. Далее я по-
пытаюсь обосновать это утверждение.
В условиях все более углубляющегося планетарного кризиса
очень важно найти эффективные способы сопряжения историческо-
го изучения цивилизации с исследованиями, которые были бы непо-
средственно посвящены анализу ее современного состояния, а так-
же прогнозам на максимально вероятные типы и формы цивилиза-
ционного развития в будущем. Очень важно учитывать, что целост-
ное изучение современной мировой цивилизации, вектора и законо-
254
мерностей ее развития, помимо познавательного значения, имеет
также исключительно большую прикладную стратегическую значи-
мость. Ставя в настоящей работе перед собой подобную задачу,
я стремлюсь решить ее параллельно с анализом проблемы взаимо-
зависимости глобальных и национальных/региональных типов социо-
культурной эволюции.
* * *
После высказанных выше вводных замечаний целесообразно
представить собственную позицию относительно общей природы
феномена цивилизации. Ведь вопрос соотношения понятий “культу-
ра” и “цивилизация” в XX в. породил огромное множество точек
зрения, в том числе таких, которые диаметрально противопоставля-
ют выражаемые ими явления. Я по данному вопросу в целом придер-
живаюсь традиционной точки зрения, согласно которой цивилиза-
ция - это системное общекультурное образование, исторически по-
рожденное такими социокультурными процессами, как возникнове-
ние государства, социальных классов, производящего хозяйства, го-
родов, письменности, развитых религиозных систем, элементов соб-
ственно научного знания. Для всех локальных цивилизаций прошло-
го была характерна индивидуальная комбинация отмеченных иден-
тичных черт и элементов цивилизации, хотя конкретное содержание
и характер их выражения могли весьма существенно отличаться.
Далее я покажу, что данное обстоятельство с общей эволюцион-
ной точки зрения имело чрезвычайно большое значение. Но преж-
де чем приступить к анализу проблемы, подчеркну, что по вопросу
функциональной цивилизации, в частности современной мировой
цивилизации, мой подход никак нельзя считать традиционным, ибо
культуру я понимаю как надбиологический и универсальный способ
(технологию) деятельности людей, посредством которого обеспечи-
вается их родовое и видовое (этническое) самосохранение в опреде-
ленных условиях среды. Цивилизация призвана обеспечивать прису-
щие культуре базовые функции. Исходные функции были перечис-
лены в начале статьи.
Остановлюсь лишь на одной проблеме, решить которую удалось
благодаря разработке традициологических принципов, т.е. принци-
пов теории динамики традиций. Это проблема органического сопря-
жения новаций и коллективных стереотипов человеческой деятель-
ности (традиций), которые образуются благодаря отбору, принятию
и стереотипизации тех или иных новаций в соответствующих груп-
пах7. Я выделяю здесь эту проблему, поскольку при экстраполяции
функций культуры на уровень мировой цивилизации она требует
особых разъяснений. Исходным генератором культурных новаций
всегда остается человеческая личность. Вместе с тем на глобальном
уровне развития человечества и цивилизации ее замещает та или
255
иная нация (при условии, что в фонде ее культуры имеется тот или
иной этнический стереотип деятельности, заслуживающий того,
чтобы превратиться в стереотип глобальный), хотя механизм оста-
ется все тот же - отбор той или иной новации (которая в фонде куль-
туры нации-инноватора выступает в качестве действующего этни-
ческого стереотипа), принятие и стереотипизация ее глобальным со-
обществом в качестве соответствующей традиции его деятельности.
Возвратимся, однако, к прерванному ходу рассуждений, касаю-
щихся идентичного набора черт и элементов прошлых цивилизаций.
Рассмотренные с этой точки зрения, т.е. с точки зрения компонент-
ной структуры локальных цивилизаций, они действительно могут
считаться эквивалентными, как это утверждали Шпенглер и Тойн-
би. Их серьезная ошибка состояла, однако, в том, что в этот эквива-
лентный ряд ими была включена и западноевропейская цивилиза-
ция, взятая в целом. На мой взгляд, подобное включение может счи-
таться правомерным лишь до первой промышленной революции, но
не после нее, поскольку данной революцией были созданы предпо-
сылки для совершения общего эволюционного прорыва.
Прорыв же удалось совершить в силу того, что в Западной Ев-
ропе зародились подлинно уникальные элементы цивилизации: ма-
шинная индустрия и практически ориентированная наука. Ошибка
Шпенглера и Тойнби в контексте обсуждаемой проблемы состоит
как раз в том, что с данного отрезка времени и особенно в ходе сво-
его последующего развития Западноевропейский локальный тип ци-
вилизации перестал отвечать эквивалентности цивилизационных
образований. А произошло это по причине зарождения в нем отме-
ченных уникальных элементов цивилизации и их взаимного сопря-
жения. Один из них и послужил основанием для терминологическо-
го обозначения обсуждаемого вида цивилизации.
Термин “машинная цивилизация” впервые был использован
мною в работе, подготовленной на русском и английском языках в
качестве специального выпуска “Глобального форума по окружаю-
щей среде и развитию в целях выживания”, состоявшегося в Моск-
ве8. Несколько позже рассматриваемое явление было названо мною
машинно-индустриальной цивилизацией, причем так совпало, что
тот же термин был использован в работе, подготовленной в качест-
ве специального выпуска другого международного совещания -
организованной ООН Конференции глав государств “Среда и разви-
тие” в Рио-де-Жанейро 1992 г., в которой мне довелось участвовать
в качестве члена делегации Армении.
Возвращаясь к термину “машинно-индустриальная цивилиза-
ция”, считаю нужным подчеркнуть, что он был введен не с целью
терминологического усовершенствования научного инструмента-
рия, используемого в цивилизационных исследованиях (в определен-
ных контекстах первый термин представляется даже более предпоч-
тительным), а был подсказан самой логикой критического анализа
256
концепции перехода от индустриального общества к постиндустри-
альному. В ходе критического анализа аргументов ее создателей и
основных выразителей (Даниела Белла и Алвина Тоффлера) я ука-
зывал на явную неправомерность предложенной ими произвольно
узкой интерпретации понятия “индустрия”, ведущего к весьма суще-
ственному искажению интерпретации всего культурно-историче-
ского процесса. Суть проблемы, с методологической точки зрения,
состоит в том, что данное понятие в действительности призвано вы-
разить определенную подсистему культуры, характерную для всех
без исключения этапов развития человеческого общества. Говоря,
например, о каменной индустрии, мы имеем дело отнюдь не с произ-
вольной метафорой, а с реальным материально-технологическим
способом обеспечения жизнедеятельности человечества, который
возник на начальных этапах его развития.
На мой взгляд, произвольное использование понятий общест-
венных наук, особенно фундаментальных, - одна из важнейших при-
чин и признаков познавательной западни, в которой человечество
оказалось в условиях современного планетарного кризиса и стреми-
тельного развития современной мировой цивилизации. Двумя други-
ми такими признаками является все большая фрагментация окружа-
ющего мира, не сопровождаемая должным установлением связей
между различными расчленяемыми сознанием дробными составля-
ющими окружающей действительности и проведение между многи-
ми из них диаметральных оппозиций. Все отмеченные признаки
весьма убедительно свидетельствуют о крайней теоретической де-
зинтеграции общественных наук, что, несомненно, является ахилле-
совой пятой машинной цивилизации на данном этапе ее развития.
Идея познавательной западни как раз и призвана выразить собой по-
разительное несоответствие между наличным состоянием общест-
венных наук, а тем самым и всей господствующей в мире научно-об-
разовательной культурой, с одной стороны, и необычными и слож-
нейшими проблемами, с которыми человек столкнулся в наши дни, -
с другой9.
Продолжая характеристику категории “индустрия”, я хотел бы
подчеркнуть, что она выступает в качестве одного из важнейших
понятий-интеграторов, делающих возможной категориальную вза-
имную увязку составляющих всего культурно-исторического про-
цесса, его определенных общих и локальных параметров, эпох, ко-
торые находят свою спецификацию на различных стадиях социо-
культурной эволюции. Так, посредством понятия “машинная инду-
стрия” становится в принципе возможным осуществить подобную
спецификацию применительно к качественно новой и обширной
эволюционной полосе, в которую человечество вступило в течение
последних столетий. Она выражает собой особый этап цивилиза-
ции, охватывающий новую, новейшую, современную эпоху, а также
9 эпохи грядущие.
9. Переходные эпохи 257
Дело в том, что любой последующий этап цивилизационного
развития сам по себе уже никак не может не быть машинным, ма-
шинно-индустриальным (если, конечно, не учитывать возможность
такой глобальной катастрофы, при которой человеческий род хотя
и сохранится на планете, но будет при этом отброшен к ступеням,
близким первобытности). Вопрос может идти лишь о качественно
ином характере машин и типов их использования.
Алвин Тоффлер в своей известной книге “Третья волна”, харак-
теризуя “скрытый код” цивилизации второй волны, не упоминает
отмеченные мною выше два важнейших элемента цивилизации10.
Между тем именно в результате комбинации машинной индустрии и
практически ориентированной науки был предопределен качествен-
но новый этап в эволюции человечества. Важно при этом отметить,
что идея машинного века сама по себе не является оригинальной11,
хотя огромные потенциальные обобщающие возможности данной
идеи для целостной концептуальной характеристики современной
цивилизации, ее типа поразительно слабо использованы в литерату-
ре с целью осмысления того качественно нового эволюционного со-
стояния, в которую вступило человечество за последние столетия.
В качестве подтверждения сказанному может послужить вы-
шедшая в 1987 г. хрестоматия “Сравнительное изучение цивилиза-
ций”12. В ней дана информация об огромном множестве концепций,
точек зрения о цивилизации (и культуре), но ни в одной из них чита-
тель не обнаружит стремление использовать идею машинного века
для характеристики современной цивилизации. И это не может не
удивлять, поскольку данная идея содержит объективное основание
для широких теоретических обобщений относительно обсуждаемой
эволюционной фазы социокультурной динамики. Именно возмож-
ности данной идеи и были использованы мною для обоснования
вполне определенного, единого в своих основаниях типа машинной
цивилизации, выраженного в пространстве и во времени во множе-
стве общих и локальных вариантов. Таков был исходный пункт вы-
работки моего подхода к тому типу цивилизации, который господ-
ствует сегодня на планете.
Способность производить и использовать машины предполагает
и другую, тесно сопряженную с ней способность - производство на-
учного знания с целью его практического использования в различ-
ных областях человеческой деятельности. А это означает возникно-
вение другого уникального феномена машинно-индустриальной ци-
вилизации - практически ориентированной науки как постоянно
действующей подсистемы культуры, призванной обеспечивать взаи-
модействия между научной и иными областями деятельности. Комп-
лексный способ такого взаимодействия предстает в качестве исклю-
чительно мощного, активно стимулирующего и взаимоусиливающе-
го механизма культуры, проникающего в самые различные сферы
цивилизации. Он образуется, прежде всего, из соответствующих зна-
258
ний. Но он также содержит в себе ценностные установки, призван-
ные задавать определенные ориентации развития как всей системе
цивилизации, так и ее основным составляющим.
Проблемой фундаментального значения следует, на мой взгляд,
считать то, что практически ориентированная наука рассчитана, не
только на производство и использование машин. Правда, вплоть до
настоящего времени она обычно сводилась и продолжает сводится к
осуществлению именно этих функций. На самом же деле, практиче-
ски ориентированная наука потенциально несет в себе другие, воз-
можно, стратегически даже значительно более существенные функ-
ции, к сожалению, до сих пор невостребованные. Для того чтобы
преодолеть сиюминутные технократически-потребительские цен-
ностные ориентации наличного этапа машинной цивилизации и вы-
работать ее новое видение, следует определить ее долговременную
перспективу, призванную стать переходным механизмом от стихий-
ного к осознанно направляемому типу эволюции. Хотелось бы сра-
зу же оговориться, что в данном случае предлагается не некий но-
вый вариант социальной утопии, утопического видения будущего, а
система взглядов, базирующаяся на реалиях современного мира и
стратегических императивах выживания и развития человечества.
Постараюсь далее аргументировать сказанное.
* * *
Стихийное социокультурное развитие было вполне естествен-
ным и закономерным для домашинных цивилизаций с характерным
для них эмпирическим способом накопления и преобразования соци-
ального жизненного опыта и относительно медленных эволюцион-
ных темпов. Однако возникновение машинно-индустриальной циви-
лизации качественно изменило ситуацию. На нынешнем же этапе ее
развития переход к осознанно направляемому типу эволюции циви-
лизации стал важнейшим условием сохранения как самого человече-
ского рода, так и огромного множества других форм жизни на пла-
нете. Суть вопроса состоит в том, способны ли мы контролировать
основные параметры социокультурной эволюции, дабы иметь воз-
можность решать ключевые стратегические проблемы выжива-
ния-развития, что, естественно, не исключает стихийности множе-
ства других процессов в обществе.
Стихийный тип эволюции общества попросту не в состоянии
обеспечить решение кардинальных задач, вставших перед человече-
ским родом, ответить стратегическим императивам его самосохра-
нения. Несомненно, общество, как и все другие живые адаптивные
системы, наделено потенциальной способностью к спонтанной кор-
ректировке своего поведения. Но можно с уверенностью сказать,
что главные, не терпящие отлагательства проблемы, с которыми
оно сегодня сталкивается, в принципе не могут быть решены спон-
9*
259
танно. И в первую очередь к ним относятся ключевые стратегиче-
ские проблемы выживания и развития.
Вопрос о направляемой эволюции в мире находится в началь-
ной стадии обсуждения13. Причем переход к направляемой эволю-
ции обычно лишь декларируется и не сопровождается анализом
грандиозных трудностей и препятствий, возникающих на пути тако-
го перехода. Одно из главных препятствий такого рода - господ-
ствующие в мире ведомственно и дисциплинарно расчлененные ти-
пы управленческих и научно-образовательных культур. Самое же
главное состоит в том, что все типы обсуждения рассматриваемой
проблемы не сопровождаются поиском, направленным на выработ-
ку конкретного комплексного транзитивного механизма, благодаря
которому может быть осуществлена осознанно направляемая эво-
люция. Одновременно они никак не ориентированы на переход от
симптомов планетарного кризиса к выявлению и устранению его
первопричин.
Любопытно отметить, что проблема подобного транзитивного
механизма даже не ставится в программах ООН, в том числе в про-
грамме по человеческому развитию. Упомянем в этой связи столь
широко обсуждаемую в последние годы концепцию устойчивого
развития, по своей внутренней интенции во многом близкую идее
направляемой эволюции. Ядро концепции устойчивого развития со-
ставляет мысль о том, чтобы деятельность настоящего поколения
людей по потреблению природных ресурсов осуществлялась не за
счет будущих поколений. Мысль эта, несомненно, очень важная, но
постулируется она в основном как желаемое, нормативное утвер-
ждение, а не как актуально реализуемый принцип. Об этом доста-
точно убедительно свидетельствует вся современная социальная
практика, находящаяся в вопиющем противоречии с данной кон-
цепцией.
О каком устойчивом развитии может идти речь, если мы являем-
ся свидетелями постоянно расширяющегося воспроизводства источ-
ников деструкции во всем мире14. В связи с этим не может не вы-
звать огромную тревогу следующее обстоятельство. В настоящее
время, через 10 лет после упомянутой выше Конференции глав го-
сударств “Среда и развитие” в Рио-де-Жанейро, мир готовится к та-
кой же по своему масштабу и представительности конференции, по-
священной устойчивому развитию (Йоханнесбург, 26 августа - 6 сен-
тября 2002 г.). И вновь проблемы, связанные с выявлением и устра-
нением первопричин современного планетарного кризиса, судя по
многочисленным подготовительным материалам конференции, ока-
зались вне поля зрения ее устроителей.
Лишь известный доклад Международной комиссии по окружаю-
щей среде и развитию “Наше общее будущее” (1989), подготовка ко-
торого была санкционирована Генеральной Ассамблеей ООН, со-
держит призыв обратиться к первоисточникам кризиса. Уже одно
260
это выгодно отличает его от прочих работ. Другое его достоинст-
во - стремление авторского коллектива во главе с Гро Харлемом
Брундтландом подойти к нарушениям, вызванным развитием совре-
менной цивилизации, не как к сумме отдельных кризисных ситуа-
ций, а как к общему глобально-кризисному системному явлению.
Особый акцент в докладе был сделан на взаимоотношениях эколо-
гического и экономического параметров глобального кризиса, в то
время как круг ключевых вопросов только намечен.
В своей работе 1996 г. я показал, что должная постановка и об-
суждение этих вопросов напрямую зависят от решения первоочеред-
ной проблемы, а точнее, от разработки принципов коррелятивного
изучения взаимоотношений между симптомами и причинами систе-
мы современного кризиса. Очевидно, что пора искать подступы к
созданию теории современного планетарного кризиса. Более того,
человечеству, оказавшемуся в условиях планетарного кризиса, ог-
ромного множества локальных, национально-региональных кон-
фликтов, крайне необходима общая теория кризисных ситуаций
(кризисология). Полагаю, что вряд ли могут быть найдены веские
аргументы против данного утверждения, если исходить из самой
природы нашей эпохи.
Теория планетарного кризиса должна представить его не только
как многокомпонентное сложнейшее явление, но и как многоуров-
невую, иерархическую структуру. В этой связи одна из ключевых
теоретических проблем выживания и развития состоит в понимании
действия механизма обратной связи в двух динамических состояниях
взаимодействия частей глобально-кризисной системы - в актуально
существующем и нормативном.
В первом случае проблема состоит в том, чтобы понять данный
механизм как средство аккумуляции и усиления деструктивности ре-
альных процессов развития цивилизации в результате взаимно уси-
ливающего воздействия друг на друга различных компонентов ми-
ровой системы. Во втором случае необходимо осмыслить, как мог
бы адекватно действовать тот же самый механизм взаимодействия
компонентов мировой системы в обратном направлении, т.е. при ве-
кторе развития, для которого были бы характерно усиление пози-
тивных, самосохраняющихся сил цивилизации15.
Проблемы системной характеристики кризисных состояний ми-
ровой системы исключительно сложны, и я не претендую на их об-
стоятельный анализ. Но один вывод можно сделать со всей опреде-
т. ленностью. Отмеченное нормативное состояние может быть дос-
тигнуто лишь благодаря выявлению и устранению тех звеньев циви-
лизации, которые изначально генерировали цепную реакцию дест-
; руктивных эффектов в мире. В свете сказанного целесообразно
. привлечь внимание читателя к следующему: принципы коррелятив-
ного анализа взаимоотношений между симптомами и причинами
глобального кризиса должны быть приложены, прежде всего, к то-
261
му аспекту мировой системы, который выражает ее многоуровне-
вую структуру. Первым среди них является принцип относительно-
сти причин и симптомов. Именно он позволяет должным образом
постичь иерархическую природу мировой системы, характеризую-
щейся все более углубляющимся кризисным состоянием, уточнить
ее структуру. Суть данного принципа состоит в том, что выделение
уровней структуры зависит от общего поля и целей исследования.
В зависимости от этого поля и поставленных целей причины и сим-
птомы могут меняться местами по отношению друг к другу в рамках
той или иной структурной модели.
Чтобы значение данного принципа было понятным, приведу не-
которые примеры. В докладе “Наше общее будущее” такое явление,
как голод, называется главной причиной обострения экологических
проблем16. И это верно, если предмет анализа - определенный класс
подобных проблем. Но если мы подойдем к явлению голода в исто-
рической перспективе, оно предстанет как один из симптомов пла-
нетарного кризиса, порожденного более глубокими фундаменталь-
ными причинами, лежащими в самом основании машинной цивили-
зации. Используя данную точку отсчета в отношении возникновения
всей системы современного планетарного кризиса, мы, будучи пос-
ледовательны в стремлении нахождения способов его преодоления,
неизбежно придем к необходимости выявления, а также устранения
исходных причин этого кризиса. Таким образом, методологическое
значение формулировки обсуждаемого принципа состоит в том, что
сама логика поиска неизбежно подводит к кругу вопросов, назван-
ных выше ключевыми стратегическими проблемами выживания
и развития.
Нелишне подчеркнуть, что особое выделение ключевых страте-
гических проблем выживания-развития ни в коей мере не означает
недооценки стратегического значения способности адекватно реаги-
ровать на уже разбуженные эффекты-симптомы кризисных ситуа-
ций. Иногда те или иные спонтанно возникшие последствия челове-
ческой деятельности могут быть трансформированы в очень важ-
ные факторы эволюции. Последние же, в свою очередь, способны
очень существенно воздействовать на всю глобальную кризисную
ситуацию, перспективы развития человечества и даже всей системы
жизни на планете. Современная демографическая проблема может
послужить классическим примером в данном отношении. Явившись
одним из побочных эффектов существующего общего типа разви-
тия цивилизации, она превратилась в один из наиболее комплексных
и опасных долговременных вызовов современной эпохи.
Но вопрос состоит в том, что сам подход к решению подобных
проблем может быть оперативным и стратегическим. В первом слу-
чае, он будет выражаться в элементарных самокорректирующих ре-
акциях деятельности людей по отношению к тем или иным вызван-
ным ею эффектам. Во втором - проблемы (в случае превращения их
262
в серьезные вызовы) должны быть включены в класс ключевых
стратегических проблем выживания-развития. Тем самым на пове-
стку дня должна быть выдвинута задача взаимной увязки оператив-
ных и стратегических усилий и выработки единой программы дейст-
вий. Лишь при этом условии может быть в принципе найден пози-
тивный выход из создавшейся ситуации.
Полагаю, что фундаментальные причины глобального кризиса
коренятся в очень сложном по своему составу глубинном ядре циви-
лизации, отдельные составляющие которого являются непосредст-
венными носителями ее деструктивного потенциала. Именно по-
средством данного механизма “раковые клетки” деструктивных ти-
пов мышления и поведения постоянно рождаются, распространяют-
ся и усваиваются в различных звеньях мировой культуры. Так про-
исходит процесс крайне губительного воздействия на социокультур-
ный организм формирующейся единой системы человечества.
Если данная позиция верна, то неизбежно возникает вопрос, как
можно справиться с этим деструктивным процессом. Проблема име-
ет три аспекта: установление звеньев цивилизации, комбинация ко-
торых привела к возникновению рассматриваемого механизма; об-
наружение основных носителей данного механизма; нахождение пу-
тей и средств его устранения. Возвращаясь в свете сказанного к при-
зыву “обратиться к первопричинам”, можно с достаточным основа-
нием утверждать, что проведенный анализ позволяет наполнить его
вполне определенным методологическим содержанием. А оно, в
свою очередь, позволяет наполнить вполне конкретным исходным
содержанием обсужденные выше идеи осознанно направляемой эво-
люции и устойчивого развития.
В ряде своих исследований я не только обозначил рассматривае-
мые условия, но и предложил систему, надеюсь, достаточно обосно-
ванных гипотез по ключевым проблемам устойчивого развития. На-
помню, что исходной среди них является гипотеза о серьезнейшей
эволюционной ошибке, которая была совершена в процессах гене-
зиса и дальнейшего развития машинной цивилизации - ошибке, на-
званной мною нарушением универсального алгоритма сбалансиро-
ванного развития частей живой системы. Одновременно следует за-
тронуть еще одну проблему, без нахождения путей решения кото-
рой, по-видимому, нельзя даже подступиться к проблеме перехода к
осознанно направляемому устойчивому развитию. Это проблема пе-
рехода от ведомственной, несистемной, к системной оптимизации
деятельности17.
В целом оптимизацию можно охарактеризовать как одно из
важнейших звеньев адаптивной эволюционной самоорганизации
живых систем. В нормальных условиях их существования она высту-
пает как механизм развития, рассчитанный на достижение самосо-
хранения посредством совершенствования данных систем. Рассмот-
ренная с этой точки зрения, оптимизация может быть охарактеризо-
263
вана как одно из средств осуществления адаптивной стратегии жиз-
ни. В условиях же, характеризуемых весьма серьезными нарушени-
ями в развитии жизни, подобных тем, которые наблюдаются на сов-
ременном этапе развития цивилизации в результате нарастающей
тенденции к фрагментации и автономизации ее элементов, законо-
мерно происходит деформация оптимизационных процессов. Они
начинают терять свою адаптивную ориентацию по отношению к си-
стеме общественной жизни людей в целом, обретая тем самым все
более самоценный характер. Такое патологическое их проявление в
данной системе было названо мною приматом ведомственной опти-
мизации.
Думается, что именно ведомственная оптимизация стала тем не-
посредственным явлением цивилизации, посредством которого бы-
ло осуществлено крайне выраженное нарушение отмеченного алго-
ритма сбалансированного развития частей общественного организ-
ма. Основной же источник цивилизации, порождающий деформа-
цию оптимизационных процессов коренится в проанализированном
выше секторальном, ведомственном способе использования науки.
Именно, этот способ приложения науки обусловливает собой тен-
денцию к автономизации, фрагментации различных сфер и субъек-
тов деятельности, институтов, типичных для них интересов, потреб-
ностей, придание им самоценного характера. Гонка вооружений мо-
жет послужить ярким примером, иллюстрирующим насколько опас-
на эта тенденция. Полагаю, что лишь на путях решительного пре-
одоления примата ведомственной оптимизации может начаться под-
линно устойчивое развитие и соответствующие ему механизмы на-
правляемой эволюции.
В свете сказанного нелишне обратиться к предложенной мною
идее культуры как универсальной технологии человеческой дея-
тельности. Одна из ее отличительных черт состоит в том, что подоб-
ный подход не сводит технологию лишь к ее материальным прояв-
лениям, как это обычно делается. Правда, за последнее время наме-
тились новые тенденции ее расширительной интерпретации, прида-
ющие, однако, данному понятию в большинстве случаев негативный
смысл, - например, когда говорят о “грязных предвыборных техно-
логиях”.
Но так или иначе идея “высоких технологий”, которая столь ча-
сто используется сегодня, преимущественно сводится к их матери-
альным проявлениям. Но тогда возникает вопрос, а насколько пра-
вомерно подобное сведение? Почему, например, не используется по-
нятие “высокие управленческие, социорегулятивные технологии”?
На мой взгляд, его не только можно, но и необходимо использовать.
Более того, целесообразно ввести и такую категорию, как “высшие
технологии деятельности”. К ним, в контексте современного плане-
тарного кризиса, следует относить стратегические программы вы-
живания и развития. Идея универсальной технологии является на-
264
столько емкой, что способна охватить все эти и любые другие раз-
новидности способов человеческой деятельности18.
Понятие же “современная мировая цивилизация” образует кате-
горию высшего таксономического уровня, призванную выразить
универсальную технологию деятельности применительно к совре-
менной эпохе.
* * *
Итак, к числу важнейших проблем современного обществозна-
ния и культуроведения относится, в частности, проблема наведения
своего рода широкого теоретического моста - от общей родовой ха-
рактеристики общества, культуры, цивилизации к исторически дан-
ным их состояниям, а также выработки эффективного механизма
постоянно действующих и совершенствуемых обратных связей в
процессах изучения этих двух одинаково важных и взаимозависимых
исследовательских уровней. В отличие от общего родового уровня,
построение которого предполагает соотнесение социокультурных
образований с биологическими системами, уровень их конкретно
данных исторических состояний предполагает соотнесение самых
различных человеческих общностей, присущих им исторически
сформировавшихся культур или цивилизаций.
Другая важная особенность исторического, а также географи-
ческого исследования культур, цивилизаций состоит в том, что для
него характерен специальный учет присущего им индивидуально-
неповторимого, локального своеобразия. С ним связан и вопрос
особого статуса локальности, присущей любой общности людей, и
основных функций, выполняемых ею в общем процессе развития
человечества. Этот вопрос в наши дни обретает, помимо чисто по-
знавательного, большое практическое значение. Очень остро про-
блема учета локального параметра социокультурных систем вста-
ла, в частности, в связи с задачей имитационного прогностического
моделирования глобального и регионального уровней, которое по-
тенциально выступает мощным средством управленческой практи-
ки и, прежде всего, социального планирования. Однако опыт прове-
дения подобных исследований на глобальном уровне убедительно
показал, что без должного системного учета реального локально-
регионального разнообразия культуры человечества их прогности-
ческая ценность не может быть сколько-нибудь значительной.
Поэтому столь важное значение сегодня придается именно этому
параметру.
Одновременно выявилось все несовершенство принципов и ме-
тодов изучения признаков локального национального и региональ-
ного культурного своеобразия в их системном сочетании с общими
признаками. Это обусловлено во многом тем, что до сих пор пробле-
ма индивидуального своеобразия культурных систем находилась на
265
далекой периферии “большой” науки, интересовавшейся, как прави-
ло, общими признаками исследуемых объектов, хотя сама исследо-
вательская практика побуждала работу мысли именно в этом напра-
влении.
В целом можно выделить две крайние тенденции при подходе к
рассматриваемой проблеме локального разнообразия культуры че-
ловечества. Одна из них выражается в игнорировании значения это-
го разнообразия, в его трактовке лишь как побочного продукта ис-
тории, ее эпифеномена, не заслуживающего того, чтобы историче-
ски-индивидуальное своеобразие стало бы объектом подлинно на-
учного исследования. Особенно эта тенденция была характерна для
эволюционизма XIX в., но проявилась она и в XX столетии, в част-
ности в культурологической концепции Лесли Уайта.
Другая тенденция, напротив, была связана с теми или иными
формами явного преувеличения локальной специфики культур, с од-
носторонним выделением их индивидуальных черт. Баденская шко-
ла неокантианства в лице ее основных представителей в философии
истории и культурной антропологии - Освальд Шпенглер, Ар-
нольд Тойнби, Альфред Кребер, Рут Бенедикт, Мелвил Херсковиц -
наиболее последовательно постулировала означенную тенденцию в
методологии истории. Хотя, несомненно, все эти исследователи вне-
сли значительный вклад в изучение локального разнообразия мира
культур, цивилизаций, они не смогли должным образом решить ис-
ходные проблемы, сопряженные с индивидуализацией по причине
присущего им антиэволюционистского восприятия мира. В теорети-
ческом поле, создаваемом подобным восприятием, эти проблемы в
принципе не поддаются решению по причине абсолютной релятиви-
зации картины мира. Для их решения нужны принципы, которые
были бы наделены способностью пропорционально выражать и син-
тезировать общие и индивидуальные параметры развития культур,
цивилизаций. (Заинтересованного читателя отсылаю к моей моно-
графии “О концепции локальных цивилизаций” и последующим
публикациям на эту тему19.)
Одновременно я стремился объяснить, почему идея дихотомии
номотетического и идиографического подходов к объектам, сопро-
вождаемая диаметральной оппозицией генерализации и индивидуа-
лизации, оказалась столь живучей (особого внимания по этому пово-
ду заслуживает точка зрения исторической школы культурной ан-
тропологии США) и в итоге пришел к выводу, что представители
двух отмеченных противоположных подходов исходят из определен-
ных, односторонне понятых гносеологических посылок. Они коре-
нятся в действительно имеющем место качественном различении
двух типов познания. Для одного из них характерно стремление к
максимальному отвлечению от индивидуально неповторимых
свойств изучаемых объектов. Для другого же, наоборот, характерно
стремление к тому, чтобы столь же максимально выразить эти свой-
266
ства. И такая установка присуща в первую очередь историческому
знанию.
Ошибка представителей Баденской школы неокантианства с
этой точки зрения состояла вовсе не в том, что они сфокусировали
внимание на двух отмеченных познавательных установках. Напро-
тив, то, что они обратили внимание на этот факт можно считать их
исторической заслугой. Вопрос - в другом, повторю еще раз: в весь-
ма суженной и однозначной трактовке ими процессов индивидуали-
зации культуры. Они пренебрегли одним очень важным обстоятель-
ством, а именно, что индивидуализация такого массовидного, повто-
ряющегося в действиях множества индивидов объекта, каким явля-
ется культура, предполагает особый вид генерализации в собствен-
ном смысле этого слова. Понятие “культура” как раз и призвано вы-
разить отмеченную повторяемость действий, их объективацию в
конкретно заданных культурно-исторических системах, в присущих
им конкретных условиях социокультурной и природной среды. Дан-
ный вид обобщения, присущий многим видам исследовательской
практики, я назвал “генерализирующей индивидуализацией”.
В самой практике исторического, а также географического зна-
ния этот особый вид генерализации органически сопряжен с тем ви-
дом обобщения, для которого характерно отвлечение от индивиду-
альных свойств изучаемых объектов. Именно с данным видом гене-
рализации обычно ассоциируются обобщения в науке. И это неуди-
вительно, поскольку именно благодаря такому виду генерализации
возможно установить общие законы мирового развития.
Неспособность осознать отмеченное органическое сопряжение
двух видов генерализации при изучении социокультурных эволюци-
онных процессов представителями исторической школы культур-
ной антропологии США приводила их к антиэволюционистской по-
зиции. А это, в свою очередь, вело к тому, что они отвергали сам
принцип генерализации культуры, цивилизации. В рамках данной
позиции широко использовались такие понятия, как “модель куль-
туры”, “ареал культуры”. Но при этом не учитывалось, что выра-
ботка и использование такого рода понятий в принципе невозмож-
ны без обобщений, названных выше “генерализирующей индивиду-
ализацией”.
Правда, наиболее широко маслящие представители историче-
ской школы культурной антропологии, например, такие, как Альф-
ред Кребер, после длительного поиска вынуждены были отказаться
от ее исходных принципов. Первоначально Кребер, стремясь обос-
новать свое видение динамики культурно-исторических процессов,
в противовес принципу генерализации ввел принцип “дескриптивной
интеграции”. Но в последующих работах - под воздействием собст-
венного исследовательского опыта и общего возрождения интереса
в общественных науках к эволюционизму - он начал все определен-
нее говорить об обобщениях в истории культуры, сопоставимых с
267
естественнонаучной генерализацией. Но ни Кребером, ни другими
представителями исторической школы культурной антропологии
этот вид обобщений не был категориально выражен и обоснован.
Есть все основания полагать, что предложенное мною понятие “ге-
нерализирующая индивидуализация” можно квалифицировать как
категориальное выражение данного типа обобщений. К тому же са-
мо это понятие является производным от концепции общих и ло-
кальных исторических типов культуры (цивилизации).
Обоснование данной концепции требует ряда терминологиче-
ских и понятийных уточнений. В частности, следует учесть то обсто-
ятельство, что в то время, когда разрабатывалась рассматриваемая
концептуальная схема, за понятием “исторический тип” закрепля-
лась обычно функция выражения общих закономерностей стадиаль-
ного развития социокультурных систем, как в советской, так и в за-
рубежной литературе. Для подтверждения сказанного я в свое вре-
мя в качестве примера ссылался на позиции по этому вопросу
А. Кребера и Дж. Стюарда. В то время как первый считал возмож-
ным использовать понятие “тип” для выражения ареальных общно-
стей культуры, второй, напротив, разводил понятия “тип культуры”
и “ареал культуры”20.
В свете сказанного очевидно, что цель, которую я поставил пе-
ред собой при разработке концепции общих и локальных типов
культуры, была двуединой. Это, прежде всего, означало придание
понятию, предназначенному для выражения устойчивых индивиду-
альных свойств и признаков культуры, статуса типологической ка-
тегории. Именно благодаря этому можно было создать исходную
методологическую предпосылку для ее органического сопряжения с
категорией, призванной выразить общие свойства и признаки рас-
сматриваемого явления, а кроме того, показать, что понятийная вза-
имная увязка обычно противопоставляемых и отрываемых друг от
друга аспектов исследования всецело отвечает целям исторического
и географического исследования культур (цивилизаций). В связи с
этим отмечу, что выдвижение подобной установки сразу же потре-
бовало наполнения термина “локальный” качественно новым содер-
жанием.
В отличие от столь обычной ограничительной трактовки данно-
го термина, которая была призвана зафиксировать “местные” вари-
анты исследуемых явлений, в контексте присущей мне исследова-
тельской практики этот термин обрел качественно иной познава-
тельный статус. Термином “локальный” я стал обозначать индиви-
дуальную специфику любых социокультурных систем вполне опре-
деленного пространственно-временного континуума, безотноси-
тельно к масштабу систем и количеству выделяемых признаков. По-
нятие “регион” я тоже стал использовать в подобном объемно и со-
держательно варьируемом значении, находящимся в зависимости от
поля, создаваемого при выделении тех или иных локальных куль-
268
турных, цивилизационных комплексов, а также от выдвигаемых
конкретных познавательных целевых установок.
Разумеется, что исторически данные культуры, цивилизации не
сводятся к локальности. Однако именно им присущая локальность
(в своеобразном сочетании с общими и универсальными характери-
стиками) делает каждую из них таковыми и выделяет их в ряду иных
однопорядковых образований. Причем масштаб последних может
быть самым различным - начиная от небольших субэтнических
культурных систем и кончая крупными наднациональными цивили-
зационными комплексами.
Понятия общих и локальных исторических типов культуры бы-
ли разработаны в качестве аналитических инструментов, призван-
ных пропорционально исследовать два различных аспекта подобных
комплексов. Их познавательное значение состоит, прежде всего,
в том, что они призваны выделять любые случаи типологического
обобщения следующих видов: отвлекающихся от конкретно задан-
ных пространственно-временных условий обитания человеческих
объединений и, наоборот, рассматривающих объекты исследования
непосредственно в рамках этих условий, а также отражающих ло-
кальные связи этих объединений с их природным и социокультур-
ным окружением. Причем в данном случае я - в процессе разработ-
ки концепции - постоянно стремился к обнаружению структурно-
функциональных эквивалентов культуры, а также способов органи-
зации жизни на уровне биологической эволюции.
Близкие идеи можно обнаружить в исследовании американского
антрополога Маршалла Салинза “Специфическая и общая эволю-
ция”. В нем содержится концептуальная схема, которая по исходно-
му замыслу в определенном смысле сопоставима со схемой общих и
локальных исторических типов культуры и их аналогов в биологи-
ческой эволюции.
Салинз исходил из наличия двух качественно различных направ-
лений, по которым происходит эволюция жизни, как биологиче-
ской, так и культурной. В биоэволюции, это, с одной стороны, на-
правление филогенетической эволюции, осуществляемое путем
адаптивной модификации различных биологических форм в связи с
их приспособлением к конкретным условиям среды и возникновени-
ем новых видов из старых. С другой - это общий эволюционный
прогресс, выражающийся в смене относительно низких ступеней
развития более высокими, - прогресс, не совпадающий непосредст-
венно с той или иной таксономией и охватывающий одновременно
множество биологических видов. Эти направления Салинз назвал
специфической и общей эволюцией21.
Культурная эволюция, по мнению Салинза, продолжает эволю-
цию иными средствами, но она происходит как путем адаптивной
специализации и выработки разнообразных конкретных форм, так
и путем смены общих для них этапов прогрессивного развития.
269
Таким образом, для культуры характерна и специфическая и об-
щая эволюция. Добавлю со своей стороны, что в данном случае пра-
вильнее говорить не о двух видах эволюции, как это делает Салинз,
а о различных аспектах единого эволюционного процесса, будь то
процесс биологической или социокультурной эволюции. С данной
точки зрения специфический аспект эволюции соответствовал бы,
в моей терминологии, локальному, причем термин “локальный”
предпочтительнее термина “специфический”, ибо последний прило-
жим и к общей эволюции, если соотносить своеобразие ее различ-
ных стадий. Другой, еще более существенный недостаток концеп-
ции Салинза тот, что понятие “адаптация” он связывает лишь со спе-
цифическим аспектом эволюции. На самом же деле эволюционный
процесс адаптивен в обоих своих измерениях. Иначе говоря, можно
говорить об общих и локальных параметрах эволюционного процес-
са жизни.
С моей точки зрения, концепция общих и локальных историче-
ских типов культуры создает исходную типологическую основу для
решения ключевых, наиболее сложных методологических проблем
эволюционной компаративистики. Исходной среди них является
проблема критериев эквивалентности объектов сравнительного
анализа, ибо результат данного анализа зависит, прежде всего, от
того, какие объекты сравниваются, однопорядковые или неоднопо-
рядковые. Подобные же критерии обеспечиваются соответствую-
щими научными теориями о соответствующих объектах, включен-
ных в контекст сравнительного исследования. Степень же методо-
логической ценности той или иной теории для проведения сравни-
тельного исследования как раз и обусловливается тем, насколько
адекватными являются критерии, благодаря которым соотносимые
системы могут быть отнесены к классам эквивалентных, однопоряд-
ковых или же неэквивалентных, неоднопорядковых объектов.
Например, в мировой литературе часто традиционные культуры
Востока и современная культура Запада трактуется как однопоряд-
ковые объекты. Если рассматривать их как локальные типы куль-
туры, это действительно так. С этой точки зрения буддизм, ислам,
конфуцианство, этические или же этикетные системы Китая, Ин-
дии, Японии, арабских стран, с одной стороны, и соответствующие
им составляющие культуры современной Западной Европы - с дру-
гой, могут квалифицироваться как эквивалентные объекты. Но
вместе с тем не следует забывать, что западноевропейской культу-
рой в целом в результате первой промышленной революции был
осуществлен эволюционный цивилизационный прорыв. Значит,
в этой своей целостности она уже не может быть интерпретирована
как эквивалентная по отношению к отмеченным цивилизациям.
Поэтому рассматриваемая проблема в действительности гораз-
до сложнее, чем это представлялось сторонникам описанной выше
релятивистской концепции эквивалентности высших культур, кото-
270
рые ставят в один ряд Западноевропейскую цивилизацию послед-
них столетий и иные локальные цивилизации: Подобный подход ли-
шает исследователя такого важного инструмента компаративисти-
ки, как общие стадиально-исторические типы развития цивилиза-
ций. Культурная эквивалентность может базироваться как на прин-
ципе эволюционной однотипности соотносимых объектов, так и на
принципе их идиоадаптивной релятивности. В первом случае путем
построения общих исторических типов культуры (цивилизации) ее
объекты сводятся в единый эквивалентный ряд благодаря прису-
щим им общим, эволюционно инвариантным свойствам. Во втором
случае путем построения локальных исторических типов культуры
(цивилизации) ее объекты сводятся в эквивалентный ряд уже в си-
лу того, что они выражают идиоадаптивные, индивидуально непо-
вторимые решения определенных проблемных ситуаций в соответ-
ствии с потенциями специфических традиций исторических общно-
стей людей22.
* * *
Национальные/региональные и глобальные аспекты современ-
ного мирового развития часто противопоставляют друг другу. На
примере динамики современной мировой цивилизации можно про-
демонстрировать, насколько ошибочным является подобное проти-
вопоставление. Об этом свидетельствует уже то обстоятельство, что
динамика современной мировой цивилизации - как реальный эво-
люционный процесс - обычно выражается в развитии националь-
ных/региональных локальных вариантов. Они образуются культу-
рой тех народов, которые вступили на путь машинно-индустриаль-
ного развития. А это означает, что глобальные и национальные па-
раметры органически связаны между собой. Подобная связь, естест-
венно, порождает взаимозависимый процесс. Выявление его законо-
мерностей - чрезвычайно важная задача. Думается, что подступить-
ся к ее решению можно благодаря охарактеризованным ранее прин-
ципам взаимоотношений общих и локальных исторических типов
культуры.
Проникновению в действие законов глубинного механизма, ре-
гулирующего многоплановую динамику рассматриваемого процесса
весьма способствовали охарактеризованные выше критерии выде-
ления и разработки концепции машинно-индустриальной цивилиза-
ции. В результате данная концепция стала основным инструментом
анализа современной глубоко кризисной эпохи.
Структура формирующейся мировой цивилизации и общие за-
коны, которые регулируют процессы ее функционирования и разви-
тия, обусловливают существенное унифицирующее воздействие на
современные национальные и региональные культуры. Они явля-
ются носителями как позитивных возможностей данной цивилиза-
271
ции, так и ее деструктивных черт. Но проблема имеет и другую,
не менее значимую сторону. Какой бы силой не обладало такое воз-
действие, оно не способно полностью ликвидировать специфиче-
ские, индивидуально-неповторимые свойства, присущие националь-
ным и региональным культурам. Выше уже говорилось о фундамен-
тальных законах эволюции жизни. К ним, в частности, относится
и закон необходимого локального разнообразия биологической,
а также социокультурной эволюции жизни. Современная эпоха, ха-
рактеризующаяся процессами превращения человечества в единую
взаимозависимую систему, которой присущ некий общий тип разви-
тия, не может быть исключением в данном отношении.
Суть рассматриваемой проблемы выражается в первую очередь
в том, что национально-локальные эволюционные варианты всегда
несут в себе потенциальную способность обратного, порой сущест-
венного воздействия на общий тип мирового цивилизационного
развития. До последнего времени на это развитие обычно воздейст-
вовал Запад. Но недавнее воздействие локального японского вари-
анта машинно-индустриальной цивилизации на данный тип разви-
тия дает основание утверждать, что ситуация стала обретать новые
черты.
В одной из своих последних работ я высказался относительно
проблемы взаимозависимости национальных и глобальных процес-
сов мировой цивилизации с точки зрения возможностей решения
ключевой задачи преодоления деструктивного характера ее разви-
тия. Суть в том, что некоторые черты развития мировой цивилиза-
ции усиливают ее деструктивность, другие же могут ее несколько
смягчить благодаря локальным природосберегающим традициям,
материально-технологическим достижениям и ряду других факто-
ров. Но даже последняя группа подтипов развития, выраженных, на-
пример, в эволюционных моделях Японии или Швеции и Дании, про-
должают в той или иной форме нести в себе источники, предопреде-
лившие деструктивный характер общего типа развития цивилиза-
ции, присущие ему основные противоречия и дисбалансы.
Описанная выше ситуация позволяет сформулировать ряд при-
оритетных теоретических и прикладных стратегических проблем,
связанных с задачами исследования, а также системного преобразо-
вания современной мировой цивилизации. Это, прежде всего, созда-
ние такой интегративной теоретической модели ее эволюционной
динамики, которая посредством выявления основных источников
деструкции, противоречий и дисбалансов (о них говорилось выше)
оказалась бы в то же время способной указать возможные пути уст-
ранения или же нейтрализации установленных источников. Однов-
ременно с созданием такой модели ситуация императивно требует
разработки такого соответствующего ей комплексного эволюцион-
ного механизма, который бы был наделен способностью практиче-
ски устранять данные источники.
272
1 Huntington S. Clash of Civilization //Foreign Affairs. 1993. Summer.
2 Маркарян Э.С. О концепции локальных цивилизаций. Ереван, 1962.
3 См.: Василенко И.А. Политическая глобалистика. Учебное пособие. М., 2000.
4 Маркарян Э.С. Наука о культуре и императивы эпохи. К обоснованию клю-
чевой роли знаний о способе социокультурной самоорганизации жизни в ус-
ловиях современного планетарного кризиса. М., 2000; Он же. Качество куль-
туры мира. Достаточен ли диалог культур в условиях деструктивного типа
развития цивилизаций и планетарного кризиса? // Диалог цивилизаций, демо-
кратия и мир. Ереван, 2002.
5 Маркарян Э.С. Очерки теории культуры. Ереван, 1969; Он же. Теория куль-
тура и современная наука. М., 1983; Markarian Е. The Correction of General and
Local Historical Types of Culture // Civilization and Historical Process. Moscow,
1983; Idem. Capacity for World Strategic Management // The Forthcoming Reform of
. the UN System through the Prism of Evolutionary Survival Imperatives. Yerevan,
1998.
6 Sahlins M. Evolution; Specific and General Ц Theory in Anthropology. Chicago,
1968.
7 См.: Материалы круглого стола “Узловые проблемы теории культурной тра-
диции”// Сов. этнография. 1981. № 2, 3; Маркарян Э.С. Теория культуры и со-
временная наука. М., 1983.
8 Маркарян Э.С. Императивы экологического выживания и наука: поиск но-
вой стратегии // Специальный выпуск. Глобальный форум по окружающей
среде и развитию (Москва, 15—19 января 1990). Пущино.
9 Подробнее об идее познавательной западни см.: Markarian Е. Capacity for
World Strategic Management.
10 Toffier A. The Third Wave. N.Y., 1980.
11 Webster H. History of Civilization. Boston, 1940.
12 Сравнительное изучение цивилизаций / Сост. Б.С. Ерасов. М., 1987.
13 Banathy В.Н. From Evolutionary Consciousness to Guided Evolution // World
Futures. Journal of General Evolution. 1993. Vol. 3/4. N 24.
14 Markarian E. Capacity for World Strategic Management.
15 Ibid.
16 Наше общее будущее: Доклад Международной комиссии по окружающей
среде и развитию. М., 1989.
17 Markarian Е. Capacity for World Strategic Management.
18 Маркарян Э.С. Императивы экологического выживания и наука...
19 Маркарян Э.С. О концепции локальных цивилизаций. Ереван, 1962. Он же.
Очерки теории культуры. Ереван, 1969; Он же. Теория культуры и современ-
ная наука. М., 1983.
20 Культура жизнеобеспечения и этнос. Опыт этнокультурологического иссле-
. дования (на материалах армянской сельской культуры) / Ред. С. А. Арутюнов,
Э.С. Маркарян. Ереван, 1983.
21 Sahlins М. Evolution: Specific and General. Theory in Anthropology. Chicago, 1968,
Sahlins M. The Use and Abuse of Biology. Ann Arbor, 1976.
22 Более подробно об этом см.: Культура жизнеобеспечения и этнос...; Марка-
рян Э.С. Теория культуры и современная наука. С. 197-211.
А.В. Ревякин
ПОХВАЛА СОБСТВЕННОСТИ И НЕРАВЕНСТВУ
Заключительным аккордом в споре о лучшей организации тру-
да, который на протяжении целого десятилетия, предшествовавше-
го революции 1848 г., вели между собой социалисты, коммунисты и
либеральные экономисты, прозвучало выступление Адольфа Тье-
ра. Вскоре после июньского восстания в Париже он опубликовал
книгу “О собственности” (предисловие автора датировано в ней сен-
тябрем 1848 г.). Поражение этого восстания, как известно, явилось
важным рубежом в ходе революции. Социальные реформы, кото-
рые громогласно обещало Временное правительство в начале рево-
люции, были свернуты и больше не возобновлялись. Знаменитая
Люксембургская комиссия, которую возглавлял Луи Блан, была уп-
разднена, а “национальные мастерские” распущены. Соответствен-
но изменилось и отношение либеральных кругов к социалистиче-
ским проектам. На них, может быть, впервые взглянули не просто
как на плоды теоретической деятельности, а как на реальную угро-
зу устоям существующего общества. “Доброжелательную” критику
в духе академического труда Дюнуайе1, сменил поток “разоблачи-
тельных” сочинений. Одним из первых - и наиболее значительных в
их ряду - была книга Тьера.
Она отнюдь не подвела итог спору, узловые проблемы которого
мы рассмотрели ранее2. Теоретический спор между либерализмом и
социализмом был продолжен и после революции 1848 г. Вряд ли
можно считать его завершенным и в настоящее время, спустя полто-
ра столетия после описываемых событий. Но книга Тьера, как нам
кажется, обозначила важную перемену в позициях спорящих сто-
рон - их теоретический конфликт перерос в политическое противо-
борство. По сути автор объявил в ней войну сторонникам социали-
стических теорий. “Необходимо, - писал он, - оградить наше обще-
ство от опасных сектантов (Тьер имел в виду социалистов и комму-
нистов. - А.Р.\ оградить как силой от вооруженных выступлений их
последователей, так и разумом - от их софизмов...” Он призвал со-
граждан последовать примеру голландцев, которые, по его словам,
“обнаружив, что какой-то невидимый и ненасытный червь гложет
их дамбы, немедленно его уничтожают”3.
В отличие от либеральных экономистов, подвергших критике
прежде всего социалистические теории Блана и ему подобных, Тьер
обрушил свой гнев на коммунистических теоретиков. В них, а не в
склонных к компромиссам социалистических вождях он, по всей ви-
274
димости, усматривал главных противников либерализма. Тьер пре-
красно отдавал себе отчет в том, что коммунизм не единая теория и
что существуют различные ее разновидности. В своей книге, в част-
ности, он упоминает “сельскохозяйственный, индустриальный ком-
мунизм”, не уточняя, правда, кого из теоретиков и пропагандистов
он имеет в виду. Но из многочисленных намеков в тексте ясно, что
едва ли не главным объектом его внимания являются воззрения Ка-
бе - самого известного в ту пору пропагандиста коммунизма во
Франции.
Странным образом пересеклись судьбы этих людей - Тьера и Ка-
бе. Оба начинали свою политическую карьеру примерно одинаково -
примкнули к либеральной оппозиции Реставрации, поддержали рево-
люцию 1830 г., избирались депутатами Июльской монархии. Оба на-
писали книги по истории революции конца XVIII в. Но в начале 30-х
годов их пути разошлись. Тьер поддержал правящую династию, стал
одним из сановников режима. Кабе примкнул к республиканской оп-
позиции. Закономерно, что в своей “Народной истории Французской
революции” он подверг критике исторический труд Тьера, а в 1840 г.
яростно обрушился на его внешнюю и внутреннюю политику. Лишь
в 1848 г. Тьер вернул Кабе долг, публично осудив коммунизм.
Впрочем, различия в деталях коммунистических теорий Тьера
не особенно волновали. Он стремился опровергнуть главный прин-
цип коммунизма, который, по его мнению, заключался в “отрицании
собственности”. Защищая собственность от нападок ее критиков,
Тьер во многом прибегал к аргументам либеральной экономической
науки, известным нам по работам Дюнуайе и Шевалье4.
Однако вернемся к его книге. Подобно Кабе и многим другим
теоретикам социализма, Тьер выводит принципы наилучшей обще-
ственной организации из абстрактной “природы человека”. Но, ес-
тественно, приходит к прямо противоположным выводам. “Я на-
блюдаю за человеком, - пишет он, - сравниваю его с животными и
я вижу, что он руководствуется не только грубыми инстинктами, та-
кими, как потребность в пище, спаривании, сне. Его поведение от-
нюдь не укладывается в эти узкие рамки. Он испытывает еще и бо-
лее возвышенные и сложные потребности”. Тьер, в частности, отме-
чает “острый ум”, при помощи которого человек “комбинирует
средства удовлетворения своих потребностей”: обрабатывает зем-
лю, готовит пищу, шьет одежду, обменивается своими продуктами с
другими людьми, защищается от нападения, ведет войны и заключа-
ет мир, создает правительство, наконец постигает Бога. “По мере
того, - продолжает Тьер, - как человек овладевает этими разнооб-
разными познаниями, он все больше руководствуется не грубой си-
лой, а разумом; становится все более достойным участвовать в упра-
влении обществом, членом которого он является...”5
Вопреки мнению социалистов либерал Тьер приходит к выводу,
что исходным принципом социальной организации является не ра-
275
венство, а свобода. Ибо в основе успехов разума и нравственности,
по его мнению, лежит свобода выбора человеком средств удовле-
творения его многообразных потребностей. Стоит только лишить
его этой свободы, как он чувствует себя несчастным, нравственно
опускается, превращается в раба, заслуживающего своей участи.
Тьер утверждает: “Человек должен быть свободным. Подобно тому,
как Ньютон, наблюдая яблоко, открыл закон всемирного тяготения,
я, исследуя его благородную природу, убедился в том, что разумное
существо должно быть свободным”6.
Необходимое дополнение свободы - собственность. Она, пишет
Тьер, “столь же необходима для существования человека, как и са-
ма свобода”. Безусловным тому доказательством он считает то об-
стоятельство, что собственность носит “всеобщий характер”, она на-
личествует у всех народов, какими бы грубыми ни были их нравы, -
сначала как факт, а затем и как идея, более или менее отчетливая
в зависимости от достигнутого ими уровня цивилизации, но всегда
ярко выраженная”7.
Самая элементарная неотчуждаемая собственность человека, по
убеждению Тьера, - его физические и умственные способности.
Собственностью более высокого порядка является все то, что он об-
ретает с их помощью - “все блага этого мира”. Причем общество, по
словам либерального политика, “в высшей степени заинтересовано
в том, чтобы гарантировать” ему эти блага. Иначе ослабеет мотива-
ция людей к труду, без которого, продолжает Тьер, невозможна и
сама цивилизация. Если бы люди не могли обращать в собствен-
ность произведенные ими блага, то повсюду по-прежнему царили
бы “нищета, разбой и варварство”8.
Собственность неизбежно ведет к имущественному неравенству.
В отличие от социалистов Тьер ни минуты не сомневается в разум-
ности такого порядка. Имущественное неравенство является естест-
венным продолжением неравенства способностей. “Как только лю-
ди начинают трудиться в меру своих возможностей, - пишет он, - то,
учитывая неравенство их способностей, один производит больше, а
другой меньше; поэтому один становится богаче другого, и в резуль-
тате от равенства в мире не остается и следа”. Говоря о неприятии
им принципа равенства, Тьер вместе с тем подчеркивает, что имеет
в виду отнюдь не “равенство перед законом”, по его словам, “необ-
ходимое и бесспорное”, но то равенство, которое заключалось бы в
обладании одинаковым объемом благ независимо от того, был ли
человек в труде ловок, усерден, удачлив или нет”. Более того, он
считает имущественное неравенство одним из “законов творения”,
данных свыше, “...я заявляю, - продолжает он, - что, наделив людей
неравными способностями, Бог, несомненно, хотел, чтобы они име-
ли и неравный доступ к благам. Если одного он наделил тонким слу-
хом, зрением и обонянием, а другому ничего этого не дал; если один
от рождения обладает отменными силой и здоровьем, а другой слаб
276
и болен; если один подобен прекрасному Алкивиаду, наделенному
разнообразными достоинствами, а другой отталкивающе уродлив и
бездарен, то он это сделал с той целью, чтобы эти столь различные
между собой люди и жили по-разному”9.
Тьер допускает, что многие из его оппонентов согласились бы с
тем, что каждый человек должен располагать продуктами своего
труда. Некоторые из них, отмечает он, готовы были бы даже при-
знать имущественное неравенство, обусловленное различиями в
способностях и прилежании людей. Но они решительно возражали
бы против права передачи собственности от одного человека к дру-
гому, например по наследству. Ведь в этом случае собственность, ут-
верждали бы они, вместо того чтобы побуждать человека к труду,
позволила бы ему безнаказанно предаваться праздности и связан-
ным с ней порокам. Кроме того, право передавать собственность по
наследству искусственно усилило бы установленное Богом неравен-
ство, поскольку сын трудолюбивого отца с детства пользовался бы
разнообразными благами, которых наверняка были бы лишены де-
ти ленивых родителей.
Вопрос о праве человека передавать свою собственность другим
лицам представляется Тьеру “действительно сложным”, хотя и не
настолько “трудным”, чтобы его нельзя было решить убедитель-
ным образом. Вопреки тому, что утверждают социалисты, он счита-
ет, что право собственности включает также право передавать ее
путем дарения детям или другим лицам по выбору самого собствен-
ника и что это право отнюдь не способствует распространению в об-
ществе праздности, а, “напротив, является мощным стимулом” тру-
довой деятельности. Готов он и поспорить, что проистекающее из
этого права “новое и еще более глубокое неравенство является аб^
солютно необходимым и составляет одну из самых прекрасных й.
плодотворных гармоний человеческого общества”10. ’
Вопрос о собственности Тьер рассматривает как с точки зрения
индивидуальной справедливости, так и общественной пользы. Чув-
ство справедливости, пишет он, внушает нам, что человек, собствен-
ным трудом добившийся богатства, имеет право распорядиться им
по своему усмотрению. Поэтому он, бесспорно, имеет право “про-
есть” свое богатство без остатка. Но ведь, продолжает Тьер, обще-
ству гораздо выгоднее, если бы собственник не потреблял все соз-
данные им блага, а оставил бы их часть для будущих поколений. Без
накопления благ обществу было бы невозможно вырваться из ни-
щеты. Эту задачу и решает право наследования.
Если лишить человека возможности передавать по наследству
излишки произведенных им благ, продолжает Тьер, то произойдет
следующее: “...либо он станет потреблять сверх своих естественных
потребностей; либо он уничтожит излишки; либо он перестанет их
производить”. Напротив, имея возможность оставить свое имущест-
во в наследство, он будет неутомим в труде. От этого в выигрыше
277
окажутся не только его наследники, но и все общество в целом.
“Следовательно, - заключает Тьер, - учредив личную собствен-
ность, общество создало мощный стимул, побуждающий человека к
труду. Нужно было только добиться, чтобы этот стимул действовал
безостановочно. Именно эту цель преследовало общество, учреж-
дая наследственную собственность”11.
По мере накопления собственности формируются богатые клас-
сы, которые, по мнению Тьера, незаслуженно называют праздными.
Принадлежащие к ним люди действительно не обрабатывают зем-
лю, не ткут полотно и не куют железо. Но разве, вопрошает автор,
только грубый физический труд заслуживает уважения? Не менее
достоин уважения также и умственный труд, тем более что он неиз-
бежно “идет на смену физическому, если только общество не по-
грязло в варварстве”. Впрочем, Тьер признает, что среди богачей
встречаются люди, предающиеся безделью. Но за порочный образ
жизни они неизбежно будут наказаны преждевременной старостью,
разорением, потерей того имущества, которое с трудом было нажи-
то их отцами. Большинство богачей все же заботятся о преумноже-
нии своей собственности. Тем самым они приносят обществу боль-
шую пользу. Именно они покровительствуют ученым и писателям,
предоставляя в их распоряжение свои библиотеки. Вокруг них соби-
раются просвещенные и утонченные ценители науки и искусства.
Живя в роскоши, они создают вокруг себя атмосферу изобилия, эле-
гантности и красоты. “Следовательно, накопление богатства, - пи-
шет Тьер, - этот неизбежный результат безостановочно стимулиру-
емого труда, обеспечивает досуг, необходимый для занятий наукой и
искусством. Благодаря ему возникает тот общественный слой, кото-
рый не обязательно сам создает высокую культуру, хотя иногда это
и происходит, но в котором она нуждается, как в пристанище, по-
скольку он ее понимает, ценит и поощряет”. “Необходимо, - про-
должает Тьер, - чтобы работающий человек имел возможность раз-
богатеть. Это придает смысл его усилиям, а, кроме того, становясь
богатым, он обеспечивает своим детям досуг для умственной дея-
тельности [les loisirs de 1 ’esprit]”12.
He менее важна и экономическая роль богатых классов. Потреб-
ляя дорогие высококачественные изделия, они не только способст-
вуют росту промышленности, но также позволяют ей снижать из-
держки производства рядовой продукции. “Если бы промышлен-
ность, - пишет Тьер, - не выпускала дорогой кашемир, то она не
могла бы снизить цену и на мериносовую ткань, из которой шьют
себе наряды жены рабочих”. Вопрос, по его словам, лишь в том, ста-
ла бы промышленность выпускать дорогие ткани, “если бы не было
накопления богатства в руках немногих счастливчиков, которые су-
мели разбогатеть благодаря настоящему или прошлому труду?”13.
В своих представлениях о собственности Тьер исходит из твердо-
го убеждения в том, что ее “истинным основанием является труд”14.
278
Он допускает, что многие люди на самом деле приобрели свою соб-
ственность незаконным путем - “обманом или насилием”. Но из-за
этого нельзя, по его мнению, подозревать в преступлениях всех соб-
ственников. Чтобы отделить честно нажитую собственность от при-
своенной преступным путем, достаточно, считает Тьер, принять со-
ответствующие законы и строго применять их на практике.
Не обходит Тьер вниманием и проблему происхождения самого
института собственности, в особенности крупной земельной собст-
венности, сложившейся в незапамятные времена, когда царило пра-
во сильного. “Действительно, - признает он, - в начале истории вся-
кого общества насилие играет большую роль, чем справедливость.
Чувство справедливости у людей того времени было развито слабо;
в стремлении владеть землей они захватывали или оспаривали ее
друг у друга, не останавливаясь перед насилием”. Однако с тех пор
земля не раз сменила владельцев. И соответственно тому, как смяг-
чались нравы и совершенствовались законы, изменился и характер
собственности: она как бы “очистилась” от скверны благодаря за-
конному и упорядоченному переходу от старых к новым собственни-
кам. По мнению Тьера, “достаточно пятидесяти лет, в течение кото-
рых совершаются сделки с собственностью на основе разумных за-
конов, чтобы в целой стране собственность, хотя бы и возникшая в
результате откровенного разбоя, благодаря переходу из рук в руки
на справедливых условиях полностью очистилась бы от подозрений
в незаконном происхождении”15.
Если истинным основанием собственности является труд, то, по
логике Тьера, она не может быть причиной бедствий, которые ис-
пытывают неимущие классы. Их беда не в том, что к тому времени,
когда они пришли в этот мир, вся земля и движимое богатство уже
были поделены между имущими классами и на их долю ничего не ос-
талось. Соответственно и проблему нищеты нельзя решить новым
переделом собственности или ее полным упразднением, как предла-
гают социалисты. По мнению Тьера, единственно правильный путь
борьбы с нищетой - это развитие института собственности, откры-
вающее все более широкие возможности обогащения как общества
в целом, так и отдельных его членов. Ведь на самом деле людям не
хватает ни земли, которая даже во Франции используется далеко не
полностью (не говоря уже о просторах Америки), но средств ее про-
дуктивного использования - сельскохозяйственного инвентаря, по-
строек, мелиорации и т.д. “Очень часто, - пишет Тьер, - на обшир-
ных просторах земли люди с трудом добывают средства пропитания,
а на крохотных участках живут в полном достатке. Один арпан зем-
ли в Англии или Фландрии способен прокормить в сто раз больше
населения, чем степи Польши или России16.
Иначе говоря, чтобы покончить с бедностью, людям не хватает
j капиталов. С этой точки зрения, нельзя, по мнению Тьера, переоце-
‘нить значение того факта, что “за минувшие двадцать столетий про-
279
центная ставка по займам уменьшилась с 12-15% до 4-6%, а уровень
земельной ренты упал с 5/6 до половины урожая”. Развитие инсти-
тута собственности “ведет к все более полному подчинению мира
потребностям человека, к тому, что мир становится все более при-
способленным для жизни, более производительным и приветливым
для новичков... Следовательно, по мере того как все шире распро-
страняются разнообразные виды собственности, перед всеми откры-
ваются возможности благосостояния”17. Благодаря развитию инсти-
тута собственности, пишет Тьер, нынешние поколения живут в “ци-
вилизованном обществе, в котором земля, хотя и поделена между
собственниками, обрабатывается значительно лучше и родит в сто
раз больше прежнего; в котором машины, число и разнообразие
которых постоянно возрастают, сделали труд в тысячу раз более бы-
стрым, а его результаты - более продуктивными и дешевыми...”
В итоге во Франции в настоящее время находят пищу и приют
36 миллионов жителей, тогда как еще семь-восемь столетий тому
назад это с трудом удавалось всего лишь четырем или пяти миллио-
нам18.
Тьер не отрицает, что нынешнее общество не лишено недостат-
ков, из-за которых страдают ни в чем не повинные, добропорядоч-
ные люди. Однако, считает он, эти недостатки следствие вовсе не
ошибок в организации общества, а сбоев в его функционировании.
“Несомненно, - пишет Тьер, - рассогласование в работе любой из
систем сложной организации этого общества приводит к глубоким
потрясениям; возникают кризисы, в результате которых целые
классы испытывают нехватку самого необходимого”. Автор счита-
ет, что жертвы кризисов заслуживают сострадания и поддержки все-
го общества. “Таково, - пишет он, - наше мнение, потому что, обла-
дая здравым рассудком, мы отнюдь не лишены сердца”. Однако он
подчеркивает, что оказывая эту помощь, общество исходит не из
признания некоего несуществующего “долга” по отношению к не-
счастным людям, а из чувства “братства, прекраснейшей из доброде-
телей, если она искренна”. Социалисты утверждают, пишет Тьер,
что общество якобы лишило людей “первоначального изобилия”,
которым они пользовались до появления собственности. Но факти-
чески общество их “ничего не лишило”, потому что на самом деле
никакого “изобилия” никогда в прошлом не было. Его и в настоящее
время нет на трех четвертых земного шара. И если оно где-то суще-
ствует, то только благодаря собственности и имущественному нера-
венству. Несчастным жертвам кризисов современного общества
вряд ли понравилось бы, замечает Тьер, если бы их вернули в состо-
яние “первоначального изобилия”19.
Тьер считает коммунизм вполне “абсурдной” теорией. Но его
гнев в особенности вызывают социалистические теории, критике
которых он уделяет существенно больше места. Что, по мнению
Тьера, отличает социалистов от коммунистов, так это на самом де-
280
ле не отношение к собственности. По его словам, они “в не мень-
шей мере нарушают принцип собственности”20. В отличие от ком-
мунистов социалисты “менее последовательны и искренни” в своих
взглядах. Если коммунисты, по определению Тьера, являются “чи-
стыми утопистами”, то социалисты напрасно считают себя людьми
“более практичными”. “На мой взгляд, - пишет либеральный поли-
тик, - вся их практичность сводится к подстрекательству рабочих к
мятежу. Как еще определить их желание ввести поденную плату
для ста тысяч рабочих Парижа, не предоставив им никакой рабо-
ты...”21 Именно так расценил Тьер создание Временным правитель-
ством весной 1848 г. национальных мастерских, члены которых по-
лучали фиксированную плату независимо от того, заработали они
ее или нет.
Думается, столь суровый приговор социалисты навлекли на себя
именно потому, что попытались во время революции 1848 г. реали-
зовать свои теории, вызвав этим панику среди имущих классов.
Заметно снисходительней Тьер судит о коммунистах, которые, по
всей видимости, прямой и непосредственной угрозы существующему
порядку тогда не представляли. Напротив, Кабе публично заявлял,
что не стремится к “немедленному осуществлению своих доктрин”,
что желает сначала установления “переходного порядка, который
будет республикой, демократией и продлится более или менее дол-
го”. Он подтверждал свою приверженность методу убеждения и про-
паганды. “Мы не только не подадим руки сторонникам насильствен-
ной революции, - говорил он, - мы скорее эмигрируем, чтобы в от-
даленной стране на свой страх и риск попытаться осуществить нашу
систему”22.
Дискуссия о принципах свободы и организации труда, бесспорно,
выявила сильные и слабые стороны теорий, объяснявших в середи-
не XIX в. происхождение “социального вопроса” и пути его реше-
ния. Однако жизнь оказалась сложней и прихотливей теоретических
споров. Никто из участников этой дискуссии в итоге не мог бы при-
знать, что его предвидение, прогноз на будущее оправдались. Поэто-
му историческое значение этой дискуссии, на наш взгляд, заключа-
лось в другом. В эпоху, когда экономический успех или неудача ста-
ли основным критерием прогресса, когда широкие слои общества
вдруг осознали зависимость своего положения от таких абстракт-
ных показателей, как темпы роста экономики, курс ценных бумаг,
конъюнктура рынка и т.п., споры по экономическим вопросам неиз-
бежно политизировались. Они стали важным фактором размежева-
ния и структуризации политических сил. В данном случае они приве-
ли к окончательному размежеванию политической и социальной де-
мократии во Франции, высказывавшихся за принципиально различ-
ные стратегии экономического развития.
Публицистическое выступление Тьера в защиту собственности и
неравенства было в данном отношении глубоко симптоматично.
281
Оно свидетельствовало не только о полном идейном размежевании
либералов с социалистами и коммунистами, которое не было секре-
том уже в течение двух десятилетий, со времени возникновения со-
циэтарной школы, а затем и коммунистического движения. Оно оз-
наменовало конец эпохи их “мирного сосуществования”, характери-
зовавшегося теоретическими дискуссиями и взаимными призывами
к разуму. Пока дискуссия о принципах совершенной организации об-
щества была исключительно теоретической, либералы достаточно
благодушно относились к “безумным” идеями социалистов и комму-
нистов, понимая, что Июльская монархия не оставляет ни единого
шанса на их осуществление. Революция 1848 г. на мгновение заста-
вила их поверить в такую возможность. С тех пор и надолго не бы-
ло более последовательных и непримиримых противников социа-
лизма и коммунизма, чем либералы.
Фактически книга Тьера явилась манифестом крайнего, “твер-
долобого” либерализма, который, несмотря ни на какие превратно-
сти истории и доводы рассудка, не желал отступать от норм и прин-
ципов классической доктрины, выраженных в трудах ее основопо-
ложников в начале XIX в.
1 Dunoyer Ch. De la liberte du travail, ou simple expose des conditions dans lesquelles
les forces humaines s’exercent avec le plus de puissance. Bruxelles, 1846.
2 Ревякин А.В. Социализм и либерализм во Франции в середине XIX в. М., 1999.
3 Thiers A. De la propriete. Bruxelles, 1848. P. 6-7.
4 Chevalier M. Lettres sur 1’organisation du travail, ou etudes sur les principals caus-
es de la misere. P., 1848.
5 Thiers A. Op. cit. P. 17.
6 Ibid.
7 Ibid. P. 19, 21-22.
8 Ibid. P. 40.
9 Ibid. P. 41,43.
10 Ibid. P. 47-49.
11 Ibid. P. 64.
12 Ibid. P. 71.
13 Ibid. P. 74.
14 Ibid. P. 82.
15 Ibid. P. 91-92.
16 Ibid. P. 111.
'7 Ibid. P. 117.
18 Ibid. P. 98-99.
'D Ibid. P. 101.
20 Ibid. P. 273.
21 Ibid. Liv. 3eme. Du socialisme. Ch. XX. Du caractere general des socialistes.
P. 270-274.
22 Societe fratemelle centrale. [P. 1848]. 9-e discours du citoyen Cabet sur la proscrip-
tion contre les communistes et sur 1’esprit du communisme du 24 avril. P. 5.
О.В. Серова
ПОЯВЛЕНИЕ ЕДИНОЙ ИТАЛИИ
НА КАРТЕ ЕВРОПЫ
В ОЦЕНКЕ А.М. ГОРЧАКОВА
У истоков “новой дипломатии”
В жизни Европы вторая половина XIX в. была отмечена рядом
событий, радикально менявших расстановку сил на континенте, глу-
боко трансформировавших европейское равновесие. Весьма знаме-
нательным среди них стало образование впервые в истории единой
Италии. Процесс объединения государств Апеннинского полуостро-
ва поставил европейскую дипломатию перед необходимостью вы-
явить свое отношение к сопровождавшей его утрате тронов рядом
монархов - иными словами, к легитимистскому принципу, к прису-
щей этому процессу национальной идее, к способам ее реализации и
особенно к использованию революционных методов. Она оказалась
также перед необходимостью понять, осознать потребность в приве-
дении внешнеполитического курса своих стран в соответствие со
складывавшейся в ходе создания нового государства системой коор-
динат. Причем в силу характера самого этого процесса дипломатия
должна была исходить не только из чисто политических соображе-
ний, но и из особенностей своей философии, этических норм, “исто-
рического сознания”, образа мышления, естественно, неизменно
подпитываемых пониманием, учетом собственных национальных
интересов.
Развитие событий на Апеннинском полуострове привлекло к се-
бе пристальное внимание российской дипломатии, и поиск ответов
на возникавшие в связи с этим вопросы ее серьезно занимал. В том,
какими стали эти ответы, несомненно, большую роль сыграл тот
факт, что во главе внешнеполитического ведомства в те годы оказа-
лась такая незаурядная, неординарная личность, как князь
А.М. Горчаков. Само вступление его на пост министра произошло
после важнейшего события в истории России и Европы, каковым
стала Крымская война, и обозначило крутой поворот во внешней
политике России.
Вырабатывая отвечавшую национальным интересам страны по-
литическую линию, он пришел к заключению, что Парижский дого-
вор обозначил конец политической системы, в течение сорока лет
определявшей ситуацию на континенте, что в Европе открывалась
новая эра и должен установиться какой-то совершенно ранее неве-
домый порядок. Будучи, таким образом, изначально открыт, готов к
283
преобразованиям в Европе, Горчаков не случайно считал возмож-
ным на том конкретном этапе ограничиться лишь тем, чтобы наме-
тить общие принципы, которыми следовало руководствоваться в
дальнейшем, а одновременно осмыслить прошлое, подвести под ним
черту, сделать выводы на будущее, пересмотреть прежние связи,
чувствовать себя абсолютно свободными в принятии решений как
при выборе союзников, так и при определении политического кур-
са. Главное же в своей программе он руководствовался тем, что
“Россия прежде всего и исключительно осознает свои обязательства
по отношению к себе самой. Ее ресурсы и ее силы должны быть
предназначены единственно для удовлетворения ее интересов.
Замкнувшись в себе после злополучной войны, она должна была
выполнить огромную задачу: возместить свои потери; помнить о
своих оскорблениях; исправить свои ошибки; посредством реформ
упразднить свои внутренние недостатки; прирастить свои духовные
и материальные богатства и таким способом вернуть своими собст-
венными силами место, с которого ее намеревались сместить ее вра-
ги. Что касалось внешней политики, в ее основе должно было ле-
жать стремление к сохранению мира, столь необходимого для реше-
ния ее внутренних проблем”1.
Одним словом, Россия должна следовать политике собирания
сил. Сам Горчаков так определил суть этой программы: Россия “со-
средоточивается” на решении внутриполитических вопросов при од-
новременном внимательном изучении внешнеполитических процес-
сов. В своем первом ставшем общеизвестным документе - циркуляр-
ной депеше от 2 сентября (21 августа) 1856 г., разосланной россий-
ским дипломатическим представителям для ознакомления с ней пра-
вительств, при которых они были аккредитованы, - Горчаков опове-
стил руководителей всех стран о желании российского императора
“жить в полном согласии со всеми правительствами”, наилучший
способ достижения чего он усматривал в откровенном изложении
своего мнения по всем вопросам, относящимся к европейскому пуб-
личному праву, которое предусматривало, как следует из контекста,
в первую очередь уважение прав и независимости правительств.
В депеше особо подчеркивался факт того, что Священный союз уже
не существует в своей прежней целостности, к чему российский им-
ператор был не причастен, и, таким образом, “обстоятельства верну-
ли нам (российскому правительству. - О.С.) полную свободу дейст-
вий”2. Это означало, что впредь оно не будет безоговорочно придер-
живаться принципов Священного союза, сводившихся к признанию
законности, легитимности власти монархов, а посему направленных
на сохранение европейских монархий путем восстановления тронов
(в случае возникновения такой потребности) с помощью совместных
действий против революционных освободительных движений.
Сформировавшийся в стенах Царскосельского лицея, того учеб-
ного заведения из которого вышло немало будущих декабристов,
284
начавший свою карьеру под руководством греческого патриота
И. А. Каподистрии, противника революционных методов, но сторон-
ника реформ, за долгие годы пребывания на дипломатическом по-
прище обретший огромный опыт и глубокое знание людей, умение
понять, проанализировать и вынести свое суждение, оценку сути
протекавших в Европе и мире процессов Горчаков во главу угла сво-
ей деятельности по вступлении на пост министра поставил обеспече-
ние национальных интересов России; именно этому, по его глубоко-
му убеждению, следовало подчинить все усилия правительства, важ-
ную роль в этом должно было сыграть установление подлинного
“европейского равновесия”, основанного на совпадении внешнепо-
литических интересов европейских держав и их коллективном взаи-
модействии.
В решение внутриполитических проблем Горчаков внес и собст-
венный вклад, будучи последовательным сторонником проведения
реформ - от военной до цензурной, но в первую очередь, конечно,
крестьянской, по поводу которой он изложил свои соображения в
специальной записке. Он был сторонником отмены крепостного
права, как изжившего себя, и введения гражданских свобод.
Политика воздержания, которой предполагалось следовать, не
означала отказа российской дипломатии от изучения возможностей
и подготовки к заключению новых союзов, но лишь тогда и с той из
держав, когда и с какой ее на это побудят собственные националь-
ные интересы. Этого потенциального союзника Горчаков видел во
Франции, к чему сумел склонить и Александра И, хотя “революци-
онные приемы” внешней политики Наполеона III вызывали обеспо-
коенность российского монарха.
Главная же задача дипломатии в то время состояла в содействии
внутреннему развитию страны. Для этого она должна была стре-
миться к достижению двойной цели. С одной стороны, оградить Рос-
сию от участия во всякого рода внешних осложнениях, могущих ча-
стично отвлечь ее силы от собственных внутренних проблем, а с
другой - приложить усилия к тому, чтобы в это время в Европе не
происходили территориальные изменения, нарушение равновесия
сил или влияния, которые нанесли бы ущерб интересам России или
ее политическому положению, чтобы в Европе не сложилось небла-
гоприятного для нее равновесия сил. В частности, следовало прило-
жить усилия к тому, чтобы ослабить союз Франции и Англии и по-
мешать его возобновлению “на почве революционных идей”. При
этом одна из целей собственного сближения с Францией сводилась к
тому, чтобы “в обмен на поддержку нами (Россией. - О. С.) ее поли-
тических интересов, она оставила опасный для нас путь потрясения
Европы принципом национальностей”3, т.е. принципом, предпола-
гавшим право наций на самоопределение и представлявшимся опас-
ным в связи с угрозой того, что им воспользуется Польша. Положе-
ние чрезвычайно важное, как станет очевидно в дальнейшем, в све-
285
те позиции России в отношении создания национального государст-
ва на Апеннинском полуострове и роли в нем Франции.
В мае 1856 г., еще только налаживая отношения с Сардинским
королевством, своим недавним противником в Крымской войне, не
скрывая своих симпатий к делу освобождения от австрийского гне-
та и объединения государств Апеннинского полуострова, которое
оно возглавило, российское правительство устами своего посланца
Э.Г. Стакельберга (он прибыл в Турин, чтобы поставить в извест-
ность сардинского короля Виктора Эммануила о восшествии на пре-
стол Александра II) заявило о решительном неприятии его страной
“революционной политики в Италии”, одновременно заверив, что
она “не служит больше арьергардом Австрии”4.
В свою очередью, со стороны сардинских руководителей неиз-
менно следовали заверения в их “антиреволюционных намерениях”,
в том, что правительство короля не только не собирается снисхо-
дить до заключения какого-либо соглашения с революционерами
и использовать их, но борется против их происков всеми законными
средствами, имеющимися в его распоряжении5.
В своем отношении к этим заверениям и развитию событий на
полуострове российское правительство желало руководствоваться
лишь собственной их трезвой оценкой. В инструкции от 14 июля
1856 г. Стакельбергу. отправлявшемуся в Турин на сей раз в качест-
ве посланника, особо подчеркивалось, что император “никогда не
будет иметь ничего общего с политикой, вдохновлявшейся бы раз-
рушительными тенденциями и проектами, могущими вызвать по-
трясение существующих основ”. “Но, - оговаривалось тут же, - наш
Августейший Монарх не смешивает прогресс с революцией и сохра-
няет за собой право судить об истинном положении вещей, не при-
нимая чужих интерпретаций, продиктованных, возможно, личными
целями и направленных на то, чтобы заставить Россию видеть рево-
люцию повсюду, где их собственные интересы требуют, чтобы она
ее видела. Недоброжелательные инсинуации не будут оказывать на
него никакого влияния, если им будут противоречить факты...”6
Выслушав этот пассаж, сардинский премьер Камилло Бен-
со ди Кавур поспешил заверить, что российскому правительству не-
чего опасаться революционных тенденций со стороны сардинского
правительства, которое лишало подстрекателей беспорядков их
главного оружия, “предоставляя законное удовлетворение желани-
ям народов и следуя прогрессу на почве законности”7.
Не подлежит сомнению, что такая, по существу вполне сдержан-
ная, позиция России стала возможной в силу того, что у ее кормила
оказались лица, придерживавшиеся, хотя и умеренных, но весьма
либеральных взглядов - Александр II и Горчаков.
Сколь бы ни выглядело странным, но Россия оказалась гораздо
более причастной к процессу объединения Италии, чем это могли
диктовать ее географическое положение, история ее отношений с
286
государствами Апеннинского полуострова либо ее собственные ин-
тересы, ведь только после заключения с ней секретного договора от
15 (3) марта 1859 г. Наполеон III решится реализовать свой итальян-
ский план, включавший войну против Австрии, Франции и Сардин-
ского королевства, - войну, в результате которой последнее получи-
ло территориальные приращения на Севере полуострова, уступая
Франции в обмен на оказанную ею помощь Савойю и Ниццу.
Российское правительство пошло на этот союз, будучи стимули-
руемо стремлением отвлечь Францию от союза с Англией, обеспе-
чить поддержку Парижем политики России на Востоке, а главное
добиться отмены унизительных для нее статей Парижского догово-
ра, ставшего для Александра II, по его собственному признанию,
“постоянным кошмаром”8, хотя это и представлялось делом далеко-
го будущего. На момент его заключения, однако, пришлось удоволь-
ствоваться лишь весьма расплывчатым обещанием сторон прийти к
согласию относительно изменения существующих договоров (Вен-
ского 1815 г. и Парижского 1856 г.: в пересмотре первого была за-
интересована Франция, второго - Россия) - изменения, “которого
надлежит совместно добиваться в интересах обоих государств при
заключении мира”9. Конечно, это был очень скромный результат,
но, не подвергая страну угрозе вовлечения во всеобщую войну, в той
конкретной ситуации рассчитывать на большее не приходилось.
Важно же было, что был сделан первый шаг к сближению с Фран-
цией и вырисовывалась хоть какая-то перспектива покончить с на-
следием прошлого.
Что касалось самой войны Сардинского королевства и Франции
против Австрии, российское правительство придавало чрезвычайно
важное значение тому, чтобы она сохранила свой локальный и регу-
лярный характер (ограничившись Апеннинским полуостровом),
“без союза с революцией и без символа национальностей, неопреде-
ленного выражения, которое бы расширило и продлило войну в си-
лу смешения целей”10. Об этом были информированы Париж и Ту-
рин. Так, письмом от 3 мая (21 апреля) 1859 г. послу во Франции
П.Д. Киселеву предписывалось внушить Наполеону III желатель-
ность того, чтобы его кабинет и французская пресса не злоупотреб-
ляли сделавшимся лозунгом дня термином “национальность”, по-
скольку “это неясное и неопределенное выражение всюду вызвало
беспокойство”. Да к тому же, как считал Горчаков, “сбивает поли-
тику с ее нормальных путей и дает в руки противников французско-
го правительства достойный сожаления повод для обвинения его в
нахождении в сообществе с революционными течениями. Я могу
сказать, - писал Горчаков, - то же про попытки, которые могут
быть предприняты, чтобы поднять христианские народы Востока.
Это было бы совсем несвоевременно и, безусловно, привело бы Ан-
глию на арену активной борьбы”". Имел в виду Горчаков, конечно,
и неупомянутую здесь Польшу.
287
Накануне надвигавшегося конфликта в законченном им
16 (4) апреля 1859 г. отчете за 1858 г. Горчаков выражал готовность,
если война станет неизбежной, приложить “все усилия, чтобы ее
ограничить как можно более узкими рамками, и особенно поме-
шать, чтобы пожар, вспыхнувший в Ломбардии, распространился на
Восток и Европу путем пробуждения национального вопроса”12.
Выражая таким образом опасения по поводу возможных послед-
ствий использования принципа национальностей, Горчаков, как сви-
детельствует его письмо Киселеву от 6 марта (21 февраля) 1859 г., со
своей стороны вовсе не предполагал подобных замыслов у француз-
ского правительства, будучи убежден, что оно не захочет поднять
вопросы, не отвечавшие дружеской природе отношений с Россией, -
иными словами, польского вопроса. Более того, Горчаков считал,
что политика Наполеона III на Апеннинском полуострове имела
своей целью
освободить итальянские
государства
от австрийского
гнета и в то же время от угрозы революции, что будет иметь благо-
приятные последствия для установления спокойствия в Европе.
Он опасался, как бы суть этой политики не оказалась извращена за-
интересованными сторонами, которые постараются возбудить тре-
вогу правительств, нарисовав перед ними призрак пробуждения на-
циональностей в Европе. Поэтому министр ратовал за верное истол-
кование перед Европой намерений Наполеона Ш13.
Такие убеждения не мешали Горчакову делать все новые запро-
сы по этому поводу, о чем уже упоминалось.
Что касалось в целом положения на Апеннинском полуостро-
ве, российское правительство признавало срочную необходимость
проведения правительствами итальянских государств реформ для
обеспечения спокойствия среди их населения, но, исходя из прин-
ципа невмешательства во внутренние дела независимых госу-
дарств, в Петербурге считали невозможным вменять их прови-
дение в обязанность правительствам, ограничившись лишь совета-
ми, рекомендациями, разъяснениями, что реформы отвечали бы
духу времени, потребностям населения и их собственным инте-
ресам14.
С началом войны 29 апреля 1859г. в Петербурге пристально сле-
дили за развитием событий на полуострове и с завершением Напо-
леоном III военной кампании подписанием 11 июля прелиминарных
условий в Виллафранка находили, что с российской точки зрения
в ней “не было ничего революционного”15.
Опасения российского правительства стали оправдываться, ко-
гда события на Апеннинском полуострове совершенно неожиданно
приняли непредвиденный оборот: после имевших там место народ-
ных выступлений герцоги Тосканы, Пармы и Модены в апреле-ию-
не 1859 г. покинули свои владения, а созданные в них временные
правительства высказались за присоединение к Сардинскому коро-
левству. Это показало, насколько ускорились в условиях войны раз-
288
вивавшиеся на полуострове процессы и как глубоко там укорени-
лась идея национального единства.
Вопрос об отношении России к ставшей очевидной угрозе утра-
ты Австрией ее владений на Апеннинском полуострове решался
Горчаковым однозначно: его страна не поддержит претензий Авст-
рии на сохранение за ней ее итальянских владений16.
Однако не столь однозначной была реакция Петербурга на по-
желания населения, о которых оно заявило, вступив на путь нацио-
нально-освободительной борьбы, и которые подтвердило, когда в
августе - начале сентября 1859 г., уже после окончания войны пред-
ставительные собрания в Великом герцогстве Тосканском, герцог-
ствах Модене и Парме, в легатствах (Романье) приняли решение о
низложении прежних правителей и присоединении к Сардинскому
королевству.
По поводу живо занимавшего европейскую дипломатию вопро-
са о будущем устройстве Центральной Италии позиция российского
правительства отличалась определенной двойственностью: оно по-
зитивно относилось к расширению Сардинского королевства и явно
не скрывало этого от его руководителей, чего нельзя сказать о дру-
гих правительствах. Перед последними оно предпочитало ссылаться
на принцип легитимизма, а посему его официальные заявления
должны были восприниматься как фактически направленные про-
тив такого расширения.
Из донесений сардинского посланника в России Франческо Сау-
ли в Турине стало известно, что в начале октября в беседе с ним Гор-
чаков не только подчеркнул, как он уже это делал неоднократно,
склонность Петербурга поощрить стремление Пьемонта увеличить
его владения, но одновременно поведал, что Париж был против зна-
чительного расширения территории Пьемонта и такого его усиле-
ния, которое “позволило бы ему летать на собственных крыльях”, в
чем Россия была, напротив, прямо заинтересована. А в середине ок-
тября Горчаков прямо сказал, что “он лично хотел бы широкого ре-
шения итальянского вопроса” для Пьемонта17.
Подтверждение явно благожелательного отношения России к
расширению Пьемонта сардинский министр иностранных дел Джу-
зеппе Дабормида вполне справедливо усмотрел в том, что, как он ин-
формировал 30 октября миссию в Лондоне, Горчаков устроил неофи-
циальный прием тосканской делегации, но при этом “он не связал се-
бя никакими обязательствами: Россия выскажется по данному вопро-
су лишь на конгрессе18, пока же она ни за, ни против аннексии. По су-
ществу, она не скрывает своего расположения”, - заключал он19.
С еще большей ясностью отношение к появлению на Севере
Италии (за счет присоединения герцогств Тосканского, Пармского и
Моденского к Сардинскому королевству) довольно могущественней
монархии, способной заставить с ней считаться Австрию и Фран-
цию, формулировалось в документах, предназначенных для внут-
10. Переходные эпохи
289
реннего пользования: подобную комбинацию находили “наилучшим
образом отвечавшей политическим интересам России”, и в случае,
если бы на международном форуме обсуждалась бы такая комбина-
ция, российское правительство “не возражало бы против нее”, хотя
и не желало стать крестным отцом комбинации, заключавшей бы
в себе ущемление обретенных прав20.
Между тем о позиции российского правительства в связи с собы-
тиями в Италии, разумеется, должны были судить по его официаль-
ным заявлениям. В сентябре в письме к Наполеону III Александр II
так излагал свою точку зрения: “Что касается итальянского вопро-
са, мы должны стремиться в принципе к тому, чтобы границы были
бы изменены как можно меньше, а династии сохранены”21. А еще
ранее, в августе, Лондон в ответ на попытку добиться согласия Рос-
сии на признание присоединения Тосканы к Пьемонту, известили,
что не могли пойти на то, чтобы населению герцогств, легатств и
Тосканы было позволено выбрать нового монарха22. Естественно,
по причине легитимистского принципа.
На деле же в общении с Александром II, внешне сохранявшем
приверженность этому принципу, Горчаков, как показывает его за-
писка императору от 1 сентября (20 августа), даже не упоминает сам
принцип, а ссылается на сложность проблемы и предлагает “вовсе
не участвовать без абсолютной необходимости в щекотливом деле
восстановления низложенных принцев, по поводу которого, какое
бы мнение мы не высказали, мы все равно никого не удовлетворим.
Впрочем, не мы создали это затруднительное положение и справед-
ливости ради, - полагал он, - следует оставить авторам заботу из не-
го выпутаться”. Александр II своим “совершенно верно”23 подтвер-
дил, что полностью разделяет позицию министра.
Горчаков вообще очень трезво оценивал ситуацию с легитими-
стским принципом, о чем свидетельствовало, в частности, его заме-
чание австрийскому посланнику о том, что в связи с происходившим
на Апеннинском полуострове низложении принцев речь шла вовсе
не о первом случае со времени Венского конгресса и сослался на
пример Бельгии. А попутно добавил, что Венский договор получил
уже столько ударов, что едва ли можно даже утверждать, что он еще
существует24.
Александр II по существу открыто пренебрег легитимистским
принципом в своих ответах герцогу Модены и неаполитанскому ко-
ролю, которые в письмах по случаю Нового года, апеллируя к это-
му принципу, обратились с просьбами - первый о поддержке его в
восстановлении на троне, второй - о защите герцога тосканского.
Российский император ограничился лишь выражением сочувствия и
надежды на лучшее будущее для монархов Центральной Италии25.
Не располагая прямыми данными об отношении Александра II к
легитимистскому принципу, из его позиции в ряде конкретных слу-
чаев можно, однако, заключить, что она диктовалась пониманием
290
того, что ему как монарху не пристало открыто отказываться от
этого принципа. Основанием для такого заключения может служить
уже упомянутая циркулярная депеша 1856 г., содержавшая заявле-
ние о прекращении действия Священного союза, “долгие годы под-
держивавшего принципы, которым Европа обязана более чем чет-
вертью века мирного существования”26. Об этом же свидетельству-
ет его согласие с утверждением российского посла в Англии
Ф.И. Бруннова (депеша от 11 января 1859 г. (30 декабря 1858 г.), что
“политика 1814-1815 гг. мертва, ничто не может ее оживить” - сог-
ласие, зафиксированное его пометой: “И мы не должны о ней сожа-
леть”27. Тем не менее российское правительство пользовалось ссыл-
ками на легитимистский принцип в тактических целях, в качестве
ширмы, прикрытия своей подлинной позиции в том, что касалось
вопроса о Центральной Италии, сводившейся по существу к призна-
нию совершившихся фактов.
Широта взглядов, политические убеждения, умение трезво вос-
принимать ситуацию отразились на оценке, реакции Горчакова и на
последующее развитие событий на Апеннинском полуострове, при-
ведшее к присоединению Неаполитанского королевства к Сардинско-
му. Оно произошло в результате начавшегося в начале апреля 1860 г.
под лозунгом национального единства восстания на Сицилии, в по-
мощь которому под руководством Джузеппе Гарибальди была осуще-
ствлена знаменитая экспедиция “Тысячи”. Еще до того как события
приняли такой оборот, Горчаков призывал неаполитанское прави-
тельство взглянуть в глаза действительности и для сохранения спо-
койствия в стране провести реформы28. Обеспечение же безопасно-
сти Неаполитанского королевства он видел не в применение силы, а
во внутренней мощи страны, представленной двумя элементами: ар-
мией, с одной стороны, общим благосостоянием нации - с другой.
“Мы знаем, - говорилось в инструкции от 2 марта (20 февраля) 1860 г.
российскому посланнику в Неаполе, - о том внимании, которое ко-
роль уделил этому первому элементу силы; и мы хотели бы точно так
же верить, что, добиваясь развития второго, он сделает больше для
прочности и укрепления своей власти, чем если бы он полагался на
успех оружия и риск битв”29. Будучи занят решением внутренних про-
блем в то время, Петербург делился таким образом своим опытом.
А что касалось самого Горчакова, его позиция явно диктова-
лась жизненной философией, как это видно из открытого письма к
нему П.В. Долгорукова, помещенного в № 7 “Листка” от 19 мая
1863 г. «Двадцать лет (1839-1860), - говорилось в этом письме, - на-
ходился я с Вами в отношениях самых дружеских, и нет, быть мо-
жет^ предмета, о котором бы мы с Вами не говорили. Неоднократ-
но слышал от Вас мудрое изречение: “Без ошибок правительств -
революции невозможны, в революции всегда кроется вина прави-
тельства...»30. Безусловно, что такое признание вины правительст-
ва не означало одобрительного отношения к революции, но пред-
10*
291
полагало определенную попытку, стремление осмыслить, понять ее
причины, найти возможности их устранить. Для Горчакова была
очевидна вина за происходящее самого неаполитанского прави-
тельства, и он не поддержал его попыток переложить эту вину на
сардинских руководителей, ограничившись декларативными обе-
щаниями на них воздействовать. Он весьма сдержанно отнесся к
предположению о тайном участии Кавура в подготовке экспедиции
Гарибальди и сам признался, что в Петербурге желали, чтобы
“Пьемонт вышел чистым из этого испытания... что здесь понимают
сложность ситуации для Сардинии и пойдут на разрыв дипломати-
ческих отношений, лишь если факт соучастия будет точно установ-
лен”31. По существу, российское правительство попустительствова-
ло действиям Пьемонта; оно не пошло дальше обращенных к Пари-
жу призывов оказать более активную помощь Неаполю. Было
предложено, в частности, помешать посылке подкреплений Гари-
бальди, направив одновременно французский и российский крейсе-
ра в Средиземное море. Следует признать, что на большее Петер-
бург пойти и не мог, поскольку располагал весьма скромными воз-
можностями для этого, к тому же действенное вмешательство в со-
бытия на полуострове не входило в его намерения. В конечном сче-
те вся его помощь неаполитанскому королю свелась к моральной
поддержке. И даже настойчивость его призывов к Парижу, как при-
знавал посланник в Вене В.П. Балабин, “не диктуется на самом де-
ле никакими политическими мотивами, а исключительно личными
чувствами Александра II, который считает это для себя вопросом
чести и выражением признательности неаполитанскому двору за
добрые чувства, которые тот всегда демонстрировал санкт-петер-
бургскому двору, а особенно во время восточной войны”32, когда он
придерживался благожелательного нейтралитета. Такая ситуация
несколько затрудняла положение Горчакова и, как в случае с леги-
тимизмом, вынуждала его следовать, по существу, двойственной ли-
нии. Однако после присоединения Неаполитанского королевства к
Сардинскому королевству движимое в значительней степени имен-
но этим фактором, российское правительство в октябре 1860 г. по-
шло на разрыв отношений с Турином, сопровождавшийся упреками
в “сделке” с революцией и ссылками на нарушение принципов меж-
дународного права.
Тем не менее можно утверждать, что российская дипломатия
вполне определилась в своем отношении к принципам, затронутым
в связи с происходившими на Апеннинском полуострове событиям, -
легитимизму и национальной идее.
“К догме божественного права, достойной уважения в теории,
нельзя сегодня взывать, как к абсолютному праву на практике”, -
полагал Киселев, ссылаясь на многочисленные исключения из это-
го правила, в частности, на замену династий божественного права в
XIX в. другими в Швеции, Испании, Португалии, Бельгии, Греции.
292
Он считал поэтому необходимым распространить этот прецедент и
на Италию33.
Для Балабина не подлежало сомнению существование нацио-
нального вопроса, очевидно было также, что он опасен для России
из-за Польши. Он призывал поэтому в случае созыва конгресса по
итальянскому вопросу придерживаться золотой середины: не позво-
лять его трансформировать в принципиальный вопрос, одновремен-
но не противостоять решительно совершившимся фактам, “не гово-
рить ни о национальностях, ни о принципах, а стремиться примирить
факты и право”. Александр II своими пометами по поводу этих со-
ображений посланника показал, что разделял полностью такую
идею, желал ее реализации, понимая, однако, что достичь этого бу-
дет крайне трудно34.
Проектировавшийся конгресс не состоялся, и решать столь не-
простую задачу не пришлось. По существу же вопроса - появления
сильного (с присоединением Неаполитанского королевства стано-
вившегося еще более сильным) государства на Апеннинском полу-
острове - позиция России не изменилась. Возвращаясь к событиям
того времени в январе 1868 г. в записке о внешней политике за
1856-1867 гг., Горчаков писал: “Италия добилась территориально-
го единства средствами, которых мы не могли одобрить. Их рево-
люционный характер изначально скомпрометировал этот акт госу-
дарственного строительства. Но в данном факте как таковом нет
ничего неприемлемого для нас. В настоящее время Италия привле-
кает внимание Франции, как в прошлом - Австрии. Эти перемены
несут в себе определенные преимущества. Таковое отношение к
ним заложило основу хороших отношений между нашими страна-
ми. При определенных условиях Италия может оказать ценную по-
мощь нашей политике”35. Это свидетельствовало, что, обнаруживая
здравомыслие и разумный практицизм, Горчаков оценивал произо-
шедшее на Апеннинском полуострове прежде всего с точки зрения
интересов своей страны, перед которыми отступало на задний план
отношение к методам достижения единства Италии. Прав был
А. Дебидур, когда писал, что Горчаков “хотя не ставил абсолютным
правилом своей политики любезную сердцу императора французов
(национальную) идею, все же находил, что теория национальностей
может представлять значительные выгоды для русского правитель-
ства”36.
Горчаков прекрасно отдавал себе отчет в важности для всей Ев-
ропы, в том числе для России, появления на политической карте но-
вого государства, ибо это означало возникновение дополнительно-
го фактора, долженствовавшего серьезно сказаться на “европей-
ском концерте”, на расстановке сил на Европейском континенте,
внести свою лепту в европейское равновесие. Таким образом, буду-
чи противником гегемонии какой-либо державы, это событие, как
и любое другое в Европе и мире, Горчаков оценивал прежде всего
293
сквозь призму политического, как европейского, так и всеобщего,
равновесия.
В дипломатических шагах России вокруг итальянского вопроса
как в капле воды отразились не только заложенная Горчаковым во
внешнюю политику концепция приоритета постоянных националь-
но-государственных интересов, неизменно сохранявшая свою дейст-
венность и в последствии, но и особенности деятельности российско-
го министра, его склонность к более открытой дипломатии, а тем са-
мым и более предсказуемой. В значительной мере это стало итогом
обобщения опыта долгого пребывания на дипломатическом попри-
ще, а одновременно, безусловно, диктовалось потребностью лично-
сти, для которой политика была вполне совместима с моралью. Вы-
сокий профессионализм, прекрасное владение искусством диплома-
тии, развитое чувство собственного достоинства сочетались у Гор-
чакова с соблюдением этических норм. Как писал Эмиль Олливье,
видный французский политический деятель, бывший современни-
ком и непосредственным участником событий, “Горчаков обладал
умом возвышенным, большим, тонким и его умение использовать
дипломатические уловки не исключало лояльности. Он любил иг-
рать с противником, приводить его в замешательство, захватывать
врасплох, но никогда не позволял себе обращаться с ним грубо или
его обманывать. Ему не приходилось прибегать к репризам и хитро-
стям, так как его замысел был всегда ясен и лишен загадок. С очень
немногими из дипломатов общение было так легко и надежно”37.
Ярким примером, подтверждающим справедливость этих слов,
может служить поведение Горчакова в трудной ситуации, в которой
он оказался вскоре после подписания 3 марта (18 февраля) 1859 г. се-
кретного договора между Россией и Францией. Совершенно неожи-
данно 25 апреля в беседе с ним английский посол Джон Кремптон
обратился к нему с запросом по этому поводу, сославшись на утвер-
ждение английского министра иностранных дел Джеймса Малмсбе-
ри о сделанном французским министром иностранных дел Алексан-
дром Валевским признании послу Англии во Франции о существова-
нии такого договора.
Не отрицая возможности письменных договоренностей между
Россией и Францией, Горчаков категорически опроверг существова-
ние какого-либо направленного против Англии союза. В тот же
день в записке Александру II он писал: “Что касается меня, Сир, я не
верю в полную невиновность Валевского, хотя не могу уловить, в
чем мог состоять в этой связи расчет Его Господина. В любом слу-
чае французское правительство должно было бы сначала спросить
нашего согласия. Как бы то ни было осмеливаюсь надеяться, что
Ваше Императорское Величество не осудит меня за то, что на воп-
рос Кремптона я не ответил категорическим отрицанием, ибо это
противоречило истине. Никто не может требовать, чтобы мы гово-
рили всю правду по любому поводу, но я хотел бы, с другой сторо-
294
ны, чтобы в Европе не нашлось человека, который мог бы утвер-
ждать, что министр Вашего Величества сказал ложь.
Я не произнес слово договор, я не отрицал существования пись-
менных соглашений и с полной ясностью высказался лишь относи-
тельно совершенно соответствовавшего истине факта, что между
нами и Францией не было речи о направленном против Англии вра-
ждебном ей союзе”38.
Месяц спустя, 27 мая 1859 г., вернувшись к этому происшествию
в частном письме к Бруннову, Горчаков так прокомментировал за-
нятую им позицию. Оказавшись в трудной ситуации, министр счел
“для себя непозволительным сесть на скамью подсудимых, куда нас
помещал л/ор/д Малмсбери с бесцеремонностью и совершенно бри-
танской наивностью. Но я, - писал он, - предпочел ответить ex tem-
pere (т.е. тотчас же. - О.С.) и без колебаний. В подобном случае я
поддался чувству гордости слуги монарха первого порядка, у кото-
рого совесть чиста и который не нуждается в притворстве... Когда
Кремптон от имени Малмсбери мне положительно заявил, что Ва-
левский признался в существовании договора между нами и Франци-
ей, я умышленно и сознательно признал факт письменного соглаше-
ния, не высказываясь иначе о его содержании, как только заверив,
что оно не было направлено против Англии. Вопрос о допущенной
нескромности остается неясным, но что касается меня, - продолжал
Горчаков, - я полагаю, что ни с какой точки зрения даже по проше-
ствии времени не могли бы изобличить одного из министров импе-
ратора во лжи. Никто не сможет меня заставить сказать то, чего
я не хочу, но точно также никто не посмеет утверждать, что то, что
я говорю, было бы ложно. Это, по моему скромному мнению, - ре-
зюмировал министр, - наилучшая политика, единственная, которая
согласовывается с характером императора и величием России”39.
Придерживаясь таких норм, Горчаков далеко не случайно с чи-
сто нравственной, человеческой точки зрения оценивал поведение
тех, с кем ему приходилось иметь дело. Любопытно, как, например,
Горчаков выражал свое недоумение по поводу позиции английско-
го министра в отношении нейтралитета Англии в случае войны
Франции и Сардинского королевства с Австрией. В конце мая
1859 г. он писал Бруннову, что эта позиция вынуждала предполо-
жить в нем “или из ряда вон выходящую глупость или полное веро-
ломство и отсутствие всякой моральной стыдливости. Он занят тру-
дом Пенелопы, без скидки на пол. Со всех концов Англии его при-
зывают к полному нейтралитету, на всех публичных собраниях: ми-
нистры обнаруживают к этому решимость; заставили выступить
королеву с официальным воззванием и в то же самое время Кремп-
тон получил указание сообщить мне о возможности отхода от это-
го нейтралитета”40.
Можно себе представить, как трудно было Горчакову иметь дело
с Наполеоном III, непредсказуемым в своих акциях, склонным к при-
295
нятию неожиданных решений. Нужен был весь огромный опыт Гор-
чакова, интуиция, логика, чтобы в каждом таком случае разгадать,
чем был продиктован его очередной демарш, что за ним скрывалось.
При этом он должен был проявлять большую сдержанность, неиз-
менно памятуя о том, что “доверительные отношения между Россией
и Францией являются основой разумной политики для двух стран”41.
К тому же в силу приверженности этой идее ему приходилось ста-
раться не слишком разоблачать Наполеона III в глазах Александра II.
Придерживаясь столь четких этических норм, Горчаков ждал
этого и от своих сотрудников. Об этом весьма красноречиво свиде-
тельствует следующий пассаж из его частного письма от 18 (6) мая
1859 г. российскому посланнику в Пруссии А.Ф. Будбергу. Направ-
ляя ему для сведения ряд важных документов, он писал: “Пораз-
мышляйте над ними. Зная интимные мысли императора, Вы будете
продвигаться еще увереннее, хотя ясность Вашей мысли и особенно
ее свободная инициатива не оставляют желать лучшего. Сохраняй-
те это ценное преимущество, мой дорогой б/аро/н, оно редко, так
как большинство людей полагает, что в их интересах писать то, что
они считают приятным Петербургу. Между тем как то, что мы здесь
ценим, я, по крайней мере, со своей стороны, это личные убеждения,
ясно и откровенно выраженные. Ценность их взвешивается в цент-
ре, который их проводит в жизнь или откладывает про запас в зави-
симости от того, входят они или нет в общие комбинации, но во всех
случаях извлекает из них пользу”42.
Возвращаясь к данной Олливье характеристике Горчакову, сле-
дует отметить, что в ней за российским министром признавалось
умение вести разговор, составлять искусные и логичные ноты, а к
главным его недостаткам относились следующие: “Суть его дея-
тельности, - писал он, - сосредотачивалась на том, чтобы сказать.
Когда он покорял беседой или депешей, он полагал, что сделал все.
Всегда готовый к конференциям, конгрессам, где говорят или пи-
шут, он был менее готов к акции быстрой, дерзкой, рискованной,
могущей привести к борьбе. Мужественный риск героических пред-
приятий его пугал и, хотя ему доставало достоинства, первым дви-
жением было уклониться от них, прикрывшись снисходительно-
стью, а если нужно и робостью”43.
По поводу последнего утверждения, по сути о присущей Горча-
кову исключительной осторожности, ответ мы находим у самого
Горчакова. В письме Киселеву от 26 (14) августа 1859 г. он писал:
“Мне неизвестно, являюсь ли я осторожным человеком, но я не пре-
увеличиваю чрезмерно банальную ценность этого качества с того
момента, когда определяются на службу, которая не страшится ни-
какого света. Но я полагаю, что могу быть принят за человека ис-
креннего, серьезного и особенно последовательного”44.
Сумев как бы со стороны взглянуть на свою деятельность и оце-
нить ее, Горчаков в другом случае разъяснил, почему ее так трудно
296
верно понять и судить о ней: “Наша внешняя политика может быть
справедливо оценена лишь теми, кто основательно знаком со всеми
условиями нашей нынешней жизни. Я принял наследие прошлого,
в которое не внес никакого вклада. Оно давит на меня всей своей тя-
жестью, и наши раны далеки от того, чтобы зарубцеваться. При по-
добных обстоятельствах слуга, преданный своему монарху и своей
стране, должен смириться с тем, что он не займет в истории места,
о котором он мог бы мечтать”. Горчаков отдавал себе отчет в том,
что непосвященной публике его действия часто могут воспринимать-
ся как свидетельство нерешительности, остановки на полпути, а оце-
нить ее беспристрастно и снисходительно могут лишь те, кто хорошо
знаком с трудностями, которые ему приходится преодолевать45.
Оценка этих последних содержится в одном из документов ми-
нистерства иностранных дел. Отмечая живой ум и отличавшую Гор-
чакова предприимчивость, в нем говорилось, что он, “однако, в сво-
ей деятельности умел не поддаваться увлечениям и соблюдать пол-
нейшую осторожность; никогда не теряя из виду положение внутри
России, он придерживался выжидательной позиции даже в тех слу-
чаях, когда международное положение казалось подавало надежды
на скорые и большие успехи российской внешней политики, и толь-
ко в письмах жаловался на тягостный гнет политических обстоя-
тельств”46. Присущая Горчакову осторожность, таким образом, дик-
товалась по существу его чрезвычайно ответственным отношением
к делу, которому он служил.
В заключение следует подчеркнуть, во-первых, что обозначив-
шие важную веху в политической жизни Европы события в Италии
выявили, с одной стороны, явное отсутствие у руководства России
приверженности легитимистскому принципу, с другой - их позитив-
ное отношение к процессу объединения государств Апеннинского
полуострова и образования национального государства.
Во-вторых, в ходе подготовки и развития этих событий россий-
ская дипломатия сыграла активную роль. Действуя в соответствии с
идеей национально-государственных интересов своей страны, Гор-
чаков стремился к взаимно выгодному сотрудничеству с Францией -
сотрудничеству, основанному на совпадении внешнеполитических
интересов двух стран и приведшему к союзу с ней; российский ми-
нистр обнаружил себя сторонником коллективного решения евро-
пейскими государствами возникших проблем, а также более откры-
той политики. Правда, тогда такое его стремление не встретит непо-
средственного отклика, распадется и “концерт держав”, в котором
Горчаков видел главный инструмент мира, в Европе появятся два
враждебных блока, что станет чревато возникновением мировой
войны. И тем не менее идея более открытой, коллективно вырабо-
танной политики войдет в сокровищницу дипломатического искус-
ства, хотя будет востребована по существу лишь после того, как мир
пройдет через горькие уроки двух мировых войн.
297
Поскольку в связи с событиями на Апеннинском полуострове
оказались затронуты лишь некоторые из важных аспектов теорети-
ческого обоснования Петербургом отхода мировой политики от
преобладавшей на протяжении долгих лет системы и ее вступления
на новые пути, куда за нею должна была следовать дипломатия, для
полноты картины дополним эти аспекты еще несколькими положе-
ниями, сформулированными А.Г. Жомини. Речь идет о ближайшем
сотруднике Горчакова, его правой руке, старшем советнике мини-
стерства, неоднократно замещавшем Горчакова, а в 1879-1880 гг.
выполнявшем обязанности товарища министра. Он составлял про-
екты депеш, писем, инструкций российским послам, кабинетные
письма и ноты. В подготовленной им для Горчакова справке в самом
конце 60-х годов, судя по ее содержанию (к сожалению, имеется
только черновой и к тому же плохо сохранившийся вариант без ука-
зания даты), он специально выделяет причины, повлекшие измене-
ния всеобщей политики. Первая - это появление конституционных
правительств, которое не только отделило Англию и позднее Прус-
сию “от системы консервативных союзов, но привнесло новые эле-
менты в дипломатию. Конституционные монархи, не будучи больше
свободны в своих действиях, не несут больше исключительной от-
ветственности, - писал он. - На них невозможно полагаться”, по-
скольку они “укрываются за голосованием их палат... они меняют
правительство и в то же самое время политику с огромной легко-
стью”.
Вторая причина - это все более и более значительное участие в
делах общественного мнения, представленного прессой, так что ре-
шение политических вопросов перестало зависеть исключительно
от государственных деятелей, привыкших к их спокойному обсужде-
нию. Журналисты же в него вносят слишком много пыла. Вынуж-
денные считаться с общественным мнением правительства в поис-
ках популярности присоединяются к общественному настроению.
“Политика также принимает совершенно иной характер, - писал
Жомини. - Больше ее не направляют постоянные интересы страны,
а скорее преходящий интерес или впечатление. Народы, почти не
беспокоящиеся о традициях, готовы пожертвовать будущим ради
настоящего... Министры, заботящиеся лишь о том, как удержаться
у власти, стремятся заставить говорить о себе, обрести известность.
Для них неважно, что будет после них”.
Третья причина, повлиявшая на политику, это появление новых
принципов - социализма и национальности. Что касается социаль-
ных вопросов, Жомини подчеркивал, что, заняв свое место в поли-
тике в 1848 г., они продолжали оставаться на повестке дня и все
серьезнее влияли на внутреннее положение всех государств. Послед-
ствия их испытывала и внешняя политика.
Не останавливаясь на принципе национальностей, поскольку он
уже подробно освещался в связи с событиями на Апеннинском полу-
298
острове, перейдем к последней причине. Жомини формулирует ее
как “широкое развитие экономических наук, так проникших в об-
щественное сознание, что в конце концов они повлияли на внеш-
нюю политику правительств, доказав, что не размеры территории,
не завоевания и аннексии делают государства сильными, а благо-
получие внутри них, вследствие чего им выгоднее жить в добром
согласии с их соседями, чем вести войну или их завоевывать, и что,
вообще, является ошибочной политика, когда видят свое благо в бе-
де других, потому что государство получает больше пользы от сво-
их отношений с богатой, чем с бедной страной. Эти истины, - под-
черкивал Жомини, - не остались теоретическими, они были под-
тверждены на практике”47.
1 Архив внешней политики Российской империи Ф. Канцелярия. 1879. Оп. 470.
Д. 46. Л. 180-181. (далее: АВПРИ).
2 Там же. 1856. Оп. 469. Д. 42. Л. 207-208.
3 Там же. Ф. Личный архив А.Г. Жомини. Оп. 802-а. Д. 42. Л. 23-25; Канцлер
А.М. Горчаков: 200 лет со дня рождения. М., 1998. С. 321.
4 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1856. Оп. 469. Д. 219. Л. 14.
5 Archivio storico diplomatico del ministero degli affari esteri (далее ASD). La
legazione sarda a Pietroburgo. Cart. 34. Fas. 2.
6 АВПРИ Ф. Канцелярия. 1856. On. 469. Д. 219. Л. 312-313.
7 Там же. Л. 64.
8 Там же. Ф. Секретный архив. Оп. 138. Д. 2. Л. 73.
9 Там же. Д. 1. Л. 38-39.
10 Там же. Ф. Канцелярия. 1859. Оп. 469. Д. 192. Ч. 2. Л. 41.
11 Там же. Ф. Секретный архив. Оп. 138. Д. 2. Л. 203.
12 Там же. Ф. Канцелярия. 1858. Оп. 469. Д. 57. Л. 237.
13 Там же. 1859. Оп. 469. Д. 143. Л. 56-57.
14 Там же. Д.73. Л. 2-5.
15 Там же. 1879. Оп. 470. Д. 46. Л. 197.
16 Там же. 1859. Оп. 469. Д. 56. Л. 98.
17 ASD Indici. Vol. 1: Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica
Busta 67 (24); Берти Дж. Россия и итальянские государства в период Рисорд-
жименто. М„ 1959. С. 627-628.
18 Он был назначен на 19 января 1860 г., но не состоялся.
19 ASD Incici. La legazione sarda in Londra (1730-1860). Cart. 89. 1860-1861.
20 АВПРИ Ф. Канцелярия. 1859. On. 469. Д. 144. Л. 105.
21 Там же. Д. 69. Л. 23.
22 Bianchi N. Storia documentata della diplomazia europea in Italia dall’anno 1814
all’anno 1861. Torino; Napoli. 1872. Vol. 8. P. 244.
23 АВПРИ Ф. Канцелярия. 1859. On. 469. Д. 56. Л. 152.
24 II problema veneto e 1’Europa. 1859-1866. Raccolta di document! diplomatici.
Venezia, 1966. Vol. 1. P. 67.
25 ASD Indici. Vol. 1. Quarantuno volume della corrispondenza in cifra e telegrafica.
Busta 68 (25); АВПРИ Ф. Канцелярия. 1859. On. 469. Д. 111. Л. 4-3; Д. 54. Л. 15.
26 Канцлер А.М. Горчаков: 200 лет со дня рождения. С. 211.
27 АВПРИ Ф. Секретный архив. Оп. 138. Д. 2. Л. 12.
28 Bianchi N. Op. cit. Vol. 8. P. 276.
29 АВПРИ Ф. Канцелярия. 1860. On. 469. Д. 123. Л. 236.
299
30 Долгоруков П.В. Петербургские очерки 1860-1867. М., 1934. С. 393.
31 АВПРИ Ф. Канцелярия. 1860. Оп. 469. Д. 189. Л.576.
32 La questione italiana dalle annessioni al Regno 1’Italia nei rapporti fra la Francia e
1’Europa. Ser. 3. Vol. 1. Roma, 1968. P. 332.
33 АВПРИ Ф. Личный архив П.Д. Киселева. On. 585. Д. 15. Л. 95.
34 Там же. Ф. Канцелярия. 1860. Оп. 469. Д. 195. Л. 216, 220.
35 Там же. Ф. Секретный архив. Оп. 138. Д. 9. Л. 11-12.
36 Дебиоур А. Дипломатическая история Европы от Венского до Берлинского
конгресса (1814—1848). М., 1947. Т. II: Революция. С. 162.
37 Ollivier Е. L’Empire liberate. Р„ 1898. Vol. 3. Р. 376-377.
38 АВПРИ Ф. Секретный архив. Оп. 138. Д. 2. Л. 179.
39 Там же. Ф. Канцелярия. 1859. Оп. 469. Д. 100. Л. 325-326.
40 Там же. Л. 326-327.
41 Там же. Д. 144. Л. 468.
42 Там же. Д. 23. Л. 295.
43 Ollivier Е. Op. cit. Р. 377.
44 АВПРИ Ф. Личный архив П.Д. Киселева. Оп. 585. Д. 5. Л. 21.
45 Там же. Ф. Канцелярия. 1859. Оп. 469. Д. 23. Л. 317.
46 Там же. Ф. Политический архив. Оп. 482. Д. 5290. Л. 71.
47 Там же. Ф. Личный архив А.Г. Жомини. Оп. 802-а. Д. 13. Л. 117-119, 121-122,
112.
СОВРЕМЕННОСТЬ. XX ВЕК
З.П. Яхимович
МЕТАМОРФОЗЫ РЕВОЛЮЦИОНАРИЗМА
И РЕФОРМИЗМА В ЕВРОПЕ XX СТОЛЕТИЯ
а
X
Европа, особенно наиболее продвинутые в социально-экономи-
ческом и политическом отношении страны Западноевропейского
региона, к началу XX столетия накопила немалый опыт политиче-
ских и социальных революций, различного типа реформ и иных мо-
дификаций. Под их влиянием кардинально менялся облик континен-
та. И без того уже игравший на протяжении нескольких столетий
роль эпицентра мировой истории, он как бы задавал камертон об-
щественным переменам в мире. Вторая половина XIX - начало
XX в. характеризовалась в Европе борьбой с наследием феодализма,
с косностью традиционалистских структур и институтов. Продолжа-
лось формирование индустриализма с его неизбежными спутника-
ми - социальной поляризацией и классовой борьбой, урбанизацией,
становлением конституционно-парламентских режимов и основ де-
мократии, а также с появлением антикапиталистических настроений
и движений.
Одновременно, то предвосхищая ход событий и инициируя их,
то суммируя опыт и уроки социальных катаклизмов и общественно-
политических новаций, европейская научная и общественно-полити-
ческая мысль XVIII-XIX вв. немало потрудилась над теоретическим
и концептуальным осмыслением форм и стадий общественного раз-
вития в русле просвещенческого прогрессизма либо, напротив, его
критическим анализом. Усложнялось понятие эволюции и ее раз-
личных форм (постепенных, “органицистских” изменений, первых
проявлений “социальной инженерии” - реформ, а также револю-
ций - качественных скачков в развитии и их антиподов - реставра-
ций и контрреволюций). Разрабатывалась, в первую очередь марк-
систской социологией, типологизация революций - политических и
социальных, буржуазных и пролетарских, демократических и социа-
листических. Продолжалось обсуждение вопросов о прогрессе и его
301
“цене”, о соотношении прогресса - регресса и путях гуманизации
исторического процесса1 с учетом опыта и уроков XIX в., равно как
новых реалий, присущих XX столетию. Определение отношения к
этим коренным вопросам общественного развития являлось важ-
ным компонентом интерпретации политических и социальных битв
в различных регионах Европейского континента и дифференциации
и противостояния консервативных, либеральных, демократических
и социалистических идейно-политических течений, отражаясь на ха-
рактере и ценностных ориентирах массовых движений.
Уже на рубеже XIX-XX столетий резкая грань между признани-
ем революционных, классовых методов борьбы и реформизмом,
служившая едва ли не главным водоразделом между либерализмом
и социализмом, начала размываться под воздействием социальных и
политических трансформаций. Так, в условиях относительно “мир-
ного периода” политического развития Европы в последней трети
XIX - начале XX в. в ряде стран (Англия, Италия и др.) стал возмож-
ным диалог между сторонниками “прогрессивного”, “социального”
либерализма и идеологами социал-реформизма в рамках социали-
стического и рабочего движения2. И, напротив, неприятие политики
реформ и социальных уступок со стороны все еще весьма влиятель-
ных консервативных кругов во многих странах инициировало проте-
стные движения народных масс, питая революционные настроения и
радикальные представления о классовой борьбе и революции. Вы-
разителями этих революционных настроений и активными пропа-
гандистами революции как оптимальной формы борьбы против со-
циального и национального угнетения за обеспечение доступа тру-
дящихся к плодам цивилизации и к решению кардинальных задач
общественного развития были “ортодоксальные” марксисты социа-
листических партий II Интернационала. Иной вариант революцио-
наризма как тактики “прямого действия”, неприятия политики и го-
сударства отстаивали теоретики анархизма, анархо-синдикализма и
иных немарксистских течений модернистской окраски3.
Социал-демократия в конце XIX - начале XX в. стала важным
связующим звеном между социальными исканиями и первыми
опытами пролетарской активности в XIX в. - “золотом веке” бур-
жуазии - и предстоявшими в XX в. социальными битвами мира тру-
да за ведущие позиции в обществе, с их реальными и мнимыми ус-
пехами, попятными движениями и кризисами. Она приняла от ли-
берализма и демократизма XVIII-XIX вв. эстафету борьбы за иде-
алы Просвещения, способствуя их привнесению в толщи социаль-
ных масс, не склонных принять их в либеральном недемократиче-
ском обличии. И это в то время, когда на смену гуманизму и раци-
онализму XIX в. уже прорывались на общественную и интеллекту-
альную арену иррациональные, “социал-дарвинистские”, ницшеан-
ские идеи - питательная среда для авторитаризма и фашизма в но-
вейшее время.
302
Европейское социалистическое и рабочее движение на рубеже
веков дало блестящую плеяду лидеров, способных апеллировать к
массам, увлечь их высокими идеалами гуманизма, социальной спра-
ведливости, гражданского достоинства и активной жизненной пози-
ции4. И хотя для них было типично шедшее еще от К. Маркса и
Ф. Энгельса положение о революционной миссии рабочего класса,
оправдавшееся в дальнейшем лишь отчасти, их усилиями были зало-
жены основы организации трудящихся масс и борьбы за превраще-
ние их в активного субъекта общественного процесса. В признании
созидательной роли народных масс заключалось коренное отличие
социал-демократического мировоззрения, как революционного, так
и реформистского, от патерналистского типа буржуазного рефор-
мизма5. Правда, как показала история рабочего, социалистического
и особенно коммунистического движения в новейшее время, они
оказались не застрахованы от соблазнов подобного патернализма,
проявившегося вначале в виде идеи привнесения социалистического
сознания в рабочие массы, а затем тезиса об авангардной роли про-
летарской партии в системе диктатуры пролетариата, сыгравшего
роковую роль в судьбах коммунистических режимов (начиная с Со-
ветской России) и социализма в целом.
Немаловажно, что по мере обострения социальных, националь-
ных, международных и иных проблем, а также усиления неравно-
мерности развития различных государств и целых регионов Европы
в эпоху империализма перманентно возобновлялся и обретал новые
формы конфликт сторонников социал-реформизма и поборников
революционных методов борьбы в рядах социал-демократии и рабо-
чих организаций. Исследования последних полутора десятилетий, на
которых не могли не сказаться последствия краха коммунистиче-
ских режимов и дезавуирования марксизма и социализма, дают бога-
тую пищу для постижения трудных путей переосмысления левой
культурой марксистской ориентации в начале XX столетия опыта
и перспектив классовой борьбы и массовых социальных движений
в контексте новых общественных процессов на уровне отдельных
стран и целых регионов и во взаимосвязи с новыми тенденциями ми-
ровой политики и экономики. Предметом напряженных дискуссий
“ортодоксов” и поборников правого и левого “ревизионизма” были
такие фундаментальные для судеб социалистической идеи вопросы,
как мера зрелости капитализма и его способность выступать в но-
вых условиях в роли прогрессивной динамичной силы, соотношение
революций и реформ, роль в общественной эволюции объективных
и субъективных факторов (спор о детерминизме и волюнтаризме),
взаимоотношения демократии и социализма, парламентских и вне-
парламентских форм борьбы, значение идеалов, веры, убежденно-
сти масс и лидеров6 и само понимание прогресса.
Нельзя не признать, что социалистической левой культуре, при
всей ее приверженности классовой версии общественного прогрес-
303
са, принадлежала важная заслуга постановки перед мировой обще-
ственностью социального вопроса и поиска путей его радикального
решения в интересах сил труда и общества в целом. От нее исходи-
ла аргументированная критика присущих капитализму и поборни-
кам института частной собственности экспансионистских претен-
зий подчинения своим целям всех сторон общественной жизни - по-
литики, экономики, культуры, и отстаивание - в противовес капи-
талистическим ценностям - категории общественных интересов7.
Антипрогрессистским концепциям общественного развития и апо-
логии силовых решений в консервативном духе национальных и ме-
ждународных проблем социалистическая культура недвусмысленно
противопоставляла свою приверженность социальному оптимизму,
гуманизму и высоким идеалам как компасу общественного разви-
тия. “История учит людей трудности великих задач и медлитель-
ности их реализации, но она оправдывает непобедимую надежду”, -
подчеркивал в начале XX в. великий гуманист Ж. Жорес8, по-
платившийся жизнью за свои убеждения. Ему же принадлежала
характерная для многих теоретиков социал-демократии начала ве-
ка идея революционного эволюционизма, предполагавшая высо-
кую оценку реформистских преобразований как преддверия рево-
люции.
В противовес присущему поборникам марксизма и социализма
признанию жизненной важности идеалов и ценностных приоритетов
как ориентиров и импульсов массовых движений и организаций, оп-
поненты и критики марксизма неизменно вменяли ему в вину поли-
тическую и идеологическую предвзятость и склонность к утопизму.
Они не разделяли тезиса марксизма о возможности перевоспитания
человека, считая его природу неизменной. Еще дальше по пути ре-
лятивизации ценностных ориентиров и идеалов пошли поборники
современного постмодернизма. Их позиция на исходе XX столетия
проложила путь к радикальному пересмотру его истории, в том чис-
ле роли массовых народных движений. Игнорируется многовариант-
ность развития народов, социумов, государств, общественных сис-
тем и типов мировоззрения, а также значение принуждения во имя
решения насущных общественных проблем, в том числе на путях ре-
волюций.
Не без влияния левой культуры, сложившейся в развитых фор-
мах в Европе, и активизировавшихся на рубеже XIX-XX столетий
массовых движений европейская революционность вышла за рамки
континента. Успехи социал-демократии ряда стран Европы в борьбе
за социальные реформы сыграли немаловажную роль в росте демо-
кратических и социальных движений и в распространении антикапи-
талистических, социалистических воззрений в Российской империи,
а также в ряде азиатских, латиноамериканских государств и в других
неевропейских регионах, т.е. там, где процесс капиталистических
преобразований не только был далек от своих зрелых проявлений,
304
но и носил зачастую “имитационный” характер. Но именно там, как
правило, социализм принимал радикальные формы.
Немаловажную роль в возрождении революционных настрое-
ний в Европе сыграла революция 1905 г. в России при всем ее свое-
образии и незавершенности из-за поражения. Под ее воздействием
испытали кризис формы легального марксизма9. В связи с “некуль-
турностью” и “неблагородством” проявлений первой русской рево-
люции Н.А. Бердяев, как и позднее авторы сборников “Вехи” и
“Из глубины”, обращал внимание на присущее самой революции
“трагическое противоречие”: “Она несет несомненную правду соци-
альной справедливости” и “столь же несомненную неправду отрица-
ния и вражды к благородным ценностям”. Он же подметил свойст-
венное антагонистически противостоящим общественным силам
зеркальное сходство поведенческих моделей. «Революция, - писал
Н.А. Бердяев по свежим следам событий 1905 г. в статье “Револю-
ция и культура”, - слишком часто заражается тем духом, против ко-
торого борется: один деспотизм порождает другой деспотизм, одна
полиция - другую, вандализм реакции порождает вандализм рево-
люции»10. Эта подмеченная Н.А. Бердяевым черта революции
1905 г. оказалась, к сожалению, справедливой и для других револю-
ционных движений, особенно в периферийных регионах мира. Тема
соотношения революции и культуры, революции и демократии, ре-
волюции и цивилизации с новой силой встанет в новейшее время,
в частности, в связи с опытом Октября 1917 г.
Мировая война 1914-1918 гг. - первая в череде катаклизмов, ха-
рактерных для XX столетия, - возникла в недрах европейской циви-
лизации. Она провела глубокую межу в мировой истории, оставив
в довоенном прошлом многие прогрессистские иллюзии XVIII-
XIX вв.11 Продолжавшаяся более четырех лет кровавая бойня с ис-
пользованием - в целях разрушения новейших достижений индуст-
рии, науки и техники - впервые показала хрупкость и уязвимость ци-
вилизации и ее достижений. Она нанесла серьезный удар европоцен-
тризму как неотъемлемой части европейского мировосприятия, по-
родила глубокую потребность в общественных переменах. Война
также усилила соблазн применения силовых методов, вплоть до гра-
жданских войн, ради консервативных либо, напротив, обновленче-
ских целей, во имя социальных, национальных и государственных
интересов - как реальных, так и ложно интерпретированных, под
лозунгами мира, равенства и свободы или против таковых. Без уче-
та воздействия Великой войны на политику, экономику, социальные
и международные отношения, на духовный климат, мировоззрение и
социальное поведение целых поколений нельзя в полной мере по-
нять происхождение многих феноменов XX в. - революций, тотали-
тарных режимов и идеологий, гибридных форм массового сознания,
перманентного конфликта между крайностями национализма и уни-
версализирующими процессами, национальными и социальными ин-
305
тересами, а также катастрофичность и динамизм едва ли не самого
драматичного в мировой истории столетия.
Уже в первые послевоенные годы и в межвоенный период, став-
ший прологом ко второй мировой войне, сплелись в едином вре-
менном поле революции и контрреволюции, масштабные реформы
и демократические преобразования и шедшие им на смену диктатор-
ские, авторитарные и военные режимы. Такой калейдоскоп собы-
тий порождал крутую ломку в массовых настроениях и вызывал че-
редование надежд и глубокого пессимизма, сочетание апатии и сво-
его рода фатализма с неистовым взрывом социальной активности.
Немаловажную лепту в изменение политического облика Европы
внесли события 1917-1920 гг., сопутствовавшие завершению войны
и формированию Версальско-Вашингтонской системы. В эти годы
в одночасье, под ударами войны и революций, пали четыре импе-
рии - Российская, Германская, Австро-Венгерская, Османская, со-
ставлявшие мощный оплот консервативных сил в центре и на восто-
ке Европы и Ближнем Востоке. Произошли радикальные измене-
ния в политическом ландшафте Европы и мира в целом.
Образование новых государств ставило немало сложных инсти-
туциональных, экономических и иных проблем. Произошло в сжа-
тые сроки расширение круга республиканских, парламентско-кон-
ституционных режимов. К демократическим условиям жизни полу-
чили доступ прежде отстраненные от них и нередко бесправные
многомиллионные массы. Социальные антагонизмы осложнились
национальными. Весьма болезненным образом на судьбах народов,
вызвав рецидив национализма в особо агрессивных формах, сказа-
лась крупномасштабная перекройка границ государств согласно
Версальской системе. Отвечавшая по преимуществу интересам
стран-победительниц и их элит, она породила многообразные фор-
мы ущемления интересов национальных меньшинств, массовые пе-
реселения, предвосхитившие фашистский “новый порядок”12.
Как констатировал видный деятель бельгийского и международ-
ного социалистического движения Э. Вандервельде, в ряде стран Ев-
ропы были реализованы программы-минимум социал-демократии.
К решению же новых задач, прежде всего проблемы власти и борь-
бы за иной общественный строй, европейская социал-демократия не
была готова. Более того, она не смогла сохранить послевоенные за-
воевания, равно как многие демократические режимы, чья судьба в
дальнейшем оказалась весьма плачевной. Потерпела неудачу и по-
пытка леворадикальных течений в ряде стран Европы и за ее преде-
лами перевести демократические и национальные революции и мас-
совые движения в новое русло - пролетарских и социалистических
революций (Сделать так, как в России!).
Под ударами кровавых бесчинств реакции скончались недолго-
вечные советские республики в Венгрии, Словакии, Баварии. Были
жестоко подавлены “рабочие” революции в Финляндии и Прибалти-
306
ке, продемонстрировав кровавые лики красного и белого террора.
Захлебнулись массовые движения во многих странах, проходившие
под лозунгами социализации средств производства, наказания ви-
новников войны, конфискации нажитых на войне состояний, что
могло бы радикально изменить тип капитализма и оздоровить меж-
дународную обстановку13.
Характер и итоги классовых битв в 20-е годы надолго стали объ-
ектом острых политических и научных дискуссий, тем более что они
во многом определили особенности межвоенного периода и обусло-
вили эволюцию советского режима и доктрины социализма.
Переоценка глубины революционного кризиса и тема “преда-
тельства” революций со стороны радикальных течений соседствует
с отрицанием революционной природы кризиса и реальных предпо-
сылок антикапиталистической революции - объективных и субъек-
тивных.
Небезынтересно, что даже поборники революционного марк-
сизма, бывшие современниками и участниками событий 20-х годов,
обращаясь к анализу причин неудач или “незавершенности” рево-
люционных выступлений, указывали на совокупность субъектив-
ных и объективных факторов, предопределивших “стабилизацию”
капиталистических порядков в Европе и правый поворот в ряде
стран. Глубже многих аналитиков к их суммарному анализу подо-
шел А. Грамши - видный итальянский марксист. Он отмечал нали-
чие серьезных ресурсов западной буржуазии - экономических, поли-
тических, социальных, культурных, а также высокую меру укоре-
ненности ее господства как на государственном уровне, так и на
уровне обладавшего прочной структурой гражданского общества.
А это, писал А. Грамши, “придает действию масс более медленный
темп и более осторожный характер и, следовательно, требует, что-
бы вся стратегия и тактика революционной партии была более
сложной и рассчитанной на более длительное время, чем стратегия
и тактика русских большевиков с марта по ноябрь 1917 г.”14 Отсюда
прогнозирование А. Грамши социальных форм противостояния на
Западе в виде “позиционной войны” - предвидение, которое было
использовано коммунистическими партиями Запада в виде борьбы
за структурные реформы после разгрома фашизма и “еврокоммуни-
стами” во второй половине XX в., в условиях формирования и функ-
ционирования механизмов “социального государства” и демократи-
ческих режимов.
Грамши справедливо обратил внимание на способность господ-
ствующих классов в зоне развитого капитализма к широкому манев-
рированию и реализации сверху, под давлением народных масс, в ус-
ловиях кризиса и исчерпанности прежних форм господства, широ-
ких политических, социально-экономических и иных преобразова-
ний (пассивных революций). Отнюдь не склонный посягнуть на аль-
фу и омегу “научного социализма” об исторической миссии рабоче-
307
го класса, А. Грамши вместе с тем признавал, что даже под воздей-
ствием драматических уроков мировой войны и большевистской ре-
волюции в России рабочий класс Запада “не смог обрести самосоз-
нание, сознание своей исторической миссии”, а “классовая борьба,
которая должна была тяготеть к созданию рабочего государства,
вместо этого раздробилась на множество мелких разрушительных
актов и действий”15.
Помимо указанного выше, неудачу проектов революционного
выхода из политического, а в ряде стран и системного кризиса 20-х
годов и сохранившуюся конфликтность межвоенного периода обу-
словило расширявшееся вовлечение в протестные движения весьма
разнородных классов и социальных слоев - пролетарских, полупро-
летарских, маргиналов (их число резко возросло в годы войны, пос-
левоенной разрухи и продолжавшейся индустриализации), а также
крестьянских масс (особенно в Южной и Восточной Европе), нако-
нец, традиционалистских и новых средних городских слоев. В их
рамках взаимодействовали, парализуя друг друга и придавая кон-
фронтационный характер массовому сознанию, социалистические и
антисоциалистические, интернационалистские и националистиче-
ские, коллективистские и индивидуалистические настроения и воз-
зрения. Убежденный демократизм поборников социалистического
реформизма контрастировал с предпочтением внепарламентских
насильственных методов решения назревших общественных и соци-
альных проблем весьма значительной частью трудящихся, сталки-
вавшихся повседневно со своекорыстной политикой имущих классов
и государственных институтов; антикапитализм, выраставший на
почве опыта мировой войны (“военный социализм”, по выражению
А. Грамши), нередко совмещался с неприятием большевистской
программы борьбы за искоренение частной собственности.
Социальный протест с ярко выраженной антикапиталистиче-
ской окраской в первые послевоенные годы в Европе был либо бес-
пощадно подавлен, породив множество контрреволюционных по
своим интенциям авторитарных режимов, либо введен в определен-
ные рамки посредством комбинирования конституционно-парла-
ментских и полицейских методов, а также благодаря ряду реформ и
уступок (Англия, Франция, Бельгия, большинство нейтральных
стран). Однако в тех регионах Европы, где накал классового проти-
востояния был особенно велик (Германия, Австрия, Венгрия, Поль-
ша, Финляндия, Италия и др.), социальный протест не без успеха для
сил реакции был переведен либо в русло воинствующего национа-
лизма, либо - более сложный вариант - модифицировался умелыми
режиссерами и самими массами в специфическую разновидность
псевдореволюционности - антипросвещенческой, антилиберальной,
антидемократической, имевшей антикапиталистическую окраску,
но одновременно - антибольшевистской, антисоциалистической и
антиэгалитарной. Это были различные варианты фашистских дви-
308
жений, а также выраставшие на их основе “консервативные револю-
ции” и праворадикальные режимы фашистские, “национал-социали-
стические”, “национальные” франкистского типа и др. Фашизм -
эта коричневая чума XX столетия - расползся, особенно под воздей-
ствием мирового экономического кризиса ЗО-х годов, по всей Евро-
пе и дал ядовитые всходы за ее пределами. Он ускорил крах Вер-
сальской системы и вторую мировую войну, усугубил послевоенный
кризис либерализма, выявил беспомощность и деморализацию соци-
ал-демократии перед лицом правого тоталитаризма, державшегося
на терроре, социальной демагогии, искусной апелляции к простому
человеку и его нуждам, апологии нации и государства. Под ударами
фашизма, эволюционировавшего синхронно с формированием ста-
линизма в Советской России, рушился миф о врожденной социали-
стичности и интернационалистских устремлениях рабочего класса,
существенно сужалась база для буржуазного и социалистического,
а точнее, социал-демократического реформизма. Рассеивались ил-
люзии о возможности в Европе в скором времени пролетарских,
социалистических революций, к тому же мыслимых либо по трафа-
ретам и представлениям XIX в., либо по образцу России, мучитель-
но прокладывавшей пути модернизации в некапиталистических
формах16.
На этом фоне чередования “левых” и “правых” циклов общест-
венного развития в межвоенный период, придававшего ему особую
нестабильность и катастрофичность, происходили “героизация” и
мифологизация Октябрьской революции 1917 г. в духе складывав-
шейся марксистско-ленинской версии российской и мировой исто-
рии. Соответственно последовавшие за ней трансформации в России
интерпретировались как строительство и даже победа социализма -
в противовес пребывавшему якобы в перманентном общем кризисе
капитализму.
Как известно, большевистский режим сформулировал с первых
же дней своего существования дерзновенную цель созидания альтер-
нативного капитализму общественного строя и нового типа цивили-
зации. Он декларировал приверженность ценностям равенства, со-
циальной справедливости и борьбы за новый миропорядок. Именно
поэтому события 1917 г. получили огромный международный резо-
нанс. Немаловажную роль в этом сыграло и то, что, по признанию
французского историка и социолога Ф. Фюре, Октябрь в России
“возродил самую сильную политическую идею современной демо-
кратии: идею революции”, а это, в свою очередь, полностью меняло
ситуацию и создавало совершенно новое качество исторического
действия17. Произошла внезапная вспышка революционного огня,
который, как представлялось, был притушен за долгий предвоен-
ный мирный период и годы войны18.
Левый радикализм-коммунизм (в его основе лежал большевизм
с присущими ему плебейско-уравнительными интенциями) и его
309
аналог и смертельный враг - фашизм, совместившись в одной вре-
менной плоскости, способствовали небывалой по силе массовизации
исторического действия. Этим была обусловлена крайняя напря-
женность духовной атмосферы вплоть до конца второй мировой
войны, а в известной степени и позднее.
И хотя не кто иной, как X. Ортега-и-Гасет поставит знак равен-
ства между коммунизмом и фашизмом, объявив их ложными зоря-
ми, у которых нет будущего19, но именно он в своей известной рабо-
те “Восстание масс” (1930) с тревогой констатировал опасные пос-
ледствия предопределенного объективными условиями вторжения
масс на общественную арену. “Сегодня весь мир стал массой”. Люди
“вырвались из тесного и безвыходного загона в бескрайний звезд-
ный мир, настоящий, грозный, непредсказуемый и неистовый, где
возможно все - от наилучшего до наихудшего”. Он сетовал на чрез-
мерность демократии, вышедшей из берегов - “гипердемократии”,
расценивая ее как “опаснейшую общественную болезнь”20.
К масштабности подключенных в активную социальную жизнь
масс менее всего оказались готовы либеральные силы Европы,
с присущим им тогда дефицитом демократических методов управле-
ния, а также основные интеллектуальные силы европейской социал-
демократии, отдававшие по-прежнему предпочтение реформирова-
нию капитализма вместо попытки радикальной общественной
трансформации. С самого начала “первой в истории” победоносной
большевистской революции встал вопрос относительно ее способ-
ности служить примером и компасом социалистического движения
в несравненно более цивилизованной, чем Россия, Европе. С 20-х го-
дов началось упорное многолетнее противостояние коммунистиче-
ской и социал-демократической версий социализма, переросшее в
размежевание “западной” и “восточной” версий марксизма.
К числу теоретических и политических просчетов поборников
коммунизма следует отнести слепую приверженность советской мо-
дели общественного развития, отягченной многими трагедиями, че-
ловеческими жертвами и догматизированными, идеологизирован-
ными представлениями об окружающем мире, исчерпавшей себя на
рубеже 80-90-х годов. Что касается Европы, то здесь с 20-х годов
вплоть до падения Берлинской стены на долгие годы затянулся кон-
фронтационный спор об “истинных путях” социализма.
Немаловажную роль в этом споре играла дискуссия о соотноше-
нии демократии и социализма, тем более что опыт Страны Советов
был отмечен использованием жестокой логики диктаторских мер, в
том числе апологией гражданской войны сначала как альтернативы
империалистической войне, а позднее как средства борьбы с реакци-
ей. “Гражданская война, - подчеркивалось в одной из резолюций
I конгресса Коммунистического Интернационала, - навязывается
рабочему классу его смертельными врагами. Не отказываясь от сво-
ей будущности, которая есть будущность всего человечества, рабо-
310
чий класс не может не отвечать ударом на удар. Никогда не вызы-
вая искусственно гражданской войны (положение, которое шло
вразрез с реальной практикой большевиков и Коминтерна. - З.Я.),
коммунистические партии стремятся сократить по возможности ее
длительность, когда она с железной необходимостью (курсив наш. -
З.Я.) возникает, уменьшить число ее жертв и прежде всего обеспе-
чить победу за пролетариатом21. Позднее в развитии этого тезиса,
чреватого изначально апологией революционного насилия, вырас-
тали положения о призвании коммунистов бороться за мировую ре-
волюцию, защищать всеми средствами Советский Союз как рево-
люционный оплот и форпост прогресса и мира. Эти теоретические
догматы облегчали перерождение большевистского режима в ста-
линский диктаторско-тоталитарный репрессивный строй. Без тези-
са о неоспоримости советской модели не могут быть поняты кризи-
сы “реального социализма” в 1953, 1956, 1968, 1980-1981 гг. и другие
провалы и трагедии социалистического эксперимента. Все это спо-
собствовало девальвации коммунизма и исчерпанию исторической
траектории движения, заложенной Октябрем 1917 г.
Отношения между коммунистами и социал-демократией ослож-
нялись уничижительной антикоммунистической риторикой предста-
вителей “западного социализма” и отказом от любых форм сотруд-
ничества с коммунистами. Москва, а затем и коммунистические ре-
жимы “советского образца” отвечали на эти выпады репрессиями
против инакомыслия и инакомыслящих, неприятием социал-демо-
кратической концепции синтеза социализма и демократии, хотя и
декларировали неоднократно свою готовность к диалогу и сотруд-
ничеству. Нельзя не отметить, однако, что в то время, как рефор-
мизм неоднократно терпел неудачи, капитулируя перед фашизмом,
перед необходимостью деколонизации и в других критических ситу-
ациях, коммунистическая версия революционной активности облег-
чила Коминтерну борьбу с фашизмом, а Советскому Союзу дала
возможность выступить не только активным членом антигитлеров-
ской коалиции во второй мировой войне, но и ее ведущей силой.
За спором о преимуществах революций и реформ в условиях
XX в., не прекращавшимся вплоть до 1989-1991 гг., скрывались не-
измеримо более сущностные проблемы, до сих пор так и нашедшие
оптимальных решений, - о новом наполнении ценностей свободы и
равенства и возможностях их синтеза, о гуманизации общественно-
го развития в условиях не изжитого потенциала насилия в современ-
ном мире, о соотношении приоритетов и взаимодополняемости
прав, свобод и обязанностей человека и их согласования с интереса-
ми общества, государства, всего человечества. Открытым остается
вопрос о роли духовных, мировоззренческих ориентиров и возмож-
ностях межцивилизационного диалога во все более усложняющемся
мировом сообществе. Здравомыслящие социологи Европы призна-
ют, что уроки XX столетия показали несостоятельность идеологи-
311
зированных суперпроектов, рассчитанных на их универсалистские
интенции, подчеркнув, что они имеют способность обрастать идео-
логическими и догматическими инкрустациями, мифологизировать-
ся, перерождаться и в итоге расцениваться как нереализуемые уто-
пии. Не случайно современный кризис левой культуры ставит весь-
ма тревожный вопрос о судьбах и перспективах гуманизма, социаль-
ного прогресса, демократических институтов в современном мире.
Не порвалась ли нить традиции? А между тем окончание “холодной
войны” вынесло на поверхность множество проблем, значимость
которых недооценивалась в условиях биполярной конфронтации,
требующих для их решения нетривиальных методов.
Реалии XX в. показали уязвимость советской модели “реально-
го социализма” и провал неоднократных попыток ее реформирова-
ния как в СССР, так и в странах Восточной Европы. Вместе с тем
аннигилирование всего связанного с коммунизмом в отечественной
и мировой истории, характерное для последнего десятилетия, после
распада Варшавского блока, СССР, падения коммунистических ре-
жимов и опыта реформирования посткоммунистических стран на
основе неолиберального проекта, обернулось опасным искажением
реальной истории человеческих исканий на протяжении целого сто-
летия, деформацией восприятия героических страниц борьбы про-
тив войн, колониализма, новых форм деспотии, ущемления свободы
человеческого духа и достоинства.
Характерно, что в настоящее время поборники социал-демокра-
тической ориентации в России в условиях дискредитации социали-
стических ценностей пытаются возродить их, апеллируя к опыту за-
падной социал-демократии. Заимствуя их современные программ-
ные установки и ориентиры, они зачастую упускают из виду, что са-
ма социал-демократия, пережившая неоднократные кризисы, суме-
ла возродиться после второй мировой войны не в последнюю оче-
редь потому, что одной из главных сил антигитлеровской коалиции
являлся Советский Союз, который, несмотря на “издержки” опыта
реального социализма и трагедию сталинизма, сумел выдержать ис-
пытания войной и внести весомый вклад в разгром фашизма. А это
обусловило вплоть до 80-х годов немалую популярность левых идей,
социализма и революционности как метода политических и социаль-
ных преобразований.
Рождение и расцвет в Европе различных вариантов “государства
социального благосостояния”, серьезный успех европейской социал-
демократии и крупномасштабного, по сути дела системного социаль-
ного реформирования в этих странах в 40-70-х годах XX в., происхо-
дили под аккомпанемент рождения режимов “народной демократии”
в Восточной Европе с их немалым антифашистским и социальным
потенциалом, особенно на первых порах, антиколониальных рево-
люций, крушивших британскую, французскую, бельгийскую и дру-
гие колониальные империи, на фоне мощного антивоенного движе-
312
ния во имя мира и сотрудничества всех народов. Именно в этой атмо-
сфере фактического обновления мира, несмотря на издержки бипо-
лярности и “холодной войны” и вопреки ей, были выработаны и при-
няты в рамках ООН знаменитые программные документы о правах
и свободах граждан, о признании закономерными борьбы народов за
независимость и права на выбор ими путей общественного развития,
о необходимости обеспечения людям труда достойных условий жиз-
ни. Характерно, что в 40-70-х годах даже антикоммунистически на-
строенные западные социологи и обществоведы считали революции
достойным объектом научного анализа. Более того, понятия рево-
люций - научно-технической, “сексуальной”, “культурной” и иных -
широко использовались в качестве категорий познания, органически
входили в общественное сознание многих поколений, становились
важным стимулом новых форм массовых социальных движений и по-
явления различных форм контркультуры.
Без учета этого международного контекста не может быть по-
нята сложная эволюция “демократического социализма” во второй
половине XX столетия в Европе, его важная роль в социальном ре-
формировании индустриального общества. Опыт и уроки “социаль-
ного государства” как либерально-социалистического консенсуса в
40-70-е годы сохраняют свою значимость (при условии их недогма-
тического прочтения) и в современных условиях, когда из-за кризи-
са его прежних форм и механизмов идет напряженный поиск воз-
можности его реформирования в видоизменившихся глобальных,
геополитических и цивилизационных условиях. Со времени энерге-
тического кризиса 1973 г., ускорившего вступление зоны развитого
капитализма в постиндустриальную стадию, налицо преобладание
социальных и подлинно революционных научно-технологических
новаций - то, что получило название “информационной”, “компью-
терной” революции - революции высоких технологий. Именно
в этих условиях и был опробован сначала на почве Великобритании
и США, а затем в рамках едва ли не всего мира новый вариант “кон-
сервативных”, “неолиберальных” преобразований, дополненный
“антитоталитарными” революциями в странах с коммунистически-
ми либо национал-патриотическими режимами. Для новой страте-
гии “неолиберализма” характерно все более широкое использова-
ние не столько социальных стабилизаторов, сколько новых инфор-
мационных инструментов. Высокие технологии открывают возмож-
ности формирования новых потребностей и их удовлетворения при
расширении базы массового потребления товаров повседневного
спроса, что способствует росту могущества и влияния транснацио-
нальных корпораций, конкурирующих не без успеха с мощью госу-
дарственных институтов.
В новую плоскость дискуссии о революции, коммунизме и марк-
сизме вступили в 1989-1991 гг., когда мир стал свидетелем коллапса
СССР, коммунистических режимов в Восточной Европе, и так назы-
313
ваемых бархатных революций (с их репутацией революций антито-
талитарных).
Оспариваемая уже современниками и очевидцами “великой и
страшной” “кровавой смуты”22, сопутствовавшей крушению Россий-
ской империи и исчерпанию потенций Февральской революции ин-
терпретация в духе “марксизма-ленинизма” революции и советской
истории, подверглась суровой критике в условиях крушения комму-
низма в конце 80-х - начале 90-х годов. Именно в этот период в оте-
чественной историографии получила распространение свойственная
в 20-30-х годах только непримиримым антикоммунистам и антиста-
линистам тенденция к отождествлению фашизма и коммунизма как
двух взаимодополняющих форм-тоталитаризма. Более того, по мне-
нию ряда поборников такой точки зрения, коммунизм выступал как
его более опасная версия из-за неприятия института частной собст-
венности. Тогда же получили широкое распространение концепции
большевистского “заговора” и “переворота”, отбросившего якобы
Россию с пути цивилизационного развития. Все это, однако, не про-
тиворечит тому, что вопросы “цены” революции и общественных
преобразований, перерождения революционного процесса, негатив-
ных последствий сталинизма и всевластия партийной и бюрократи-
ческой номенклатуры были подняты правомерно23.
Приходится сожалеть, что многие из претендующих на новизну
концепций воспроизводят, казалось бы, отжившие штампы нацист-
ской и консервативной историографии 20-40-х годов. Налицо огуль-
ное отрицание позитивной роли революций и революционных
трансформаций, равно как абсолютизация эволюционных и бескон-
фликтных форм общественного развития.
Тем интереснее те социологические и исторические работы, ко-
торые стремятся вписать феномен революций в цивилизационный и
исторический контекст XX столетия. Так, В. Страда, крупный зна-
ток истории и культуры советского общества, полагает, что в XX в.
в историческом развитии имел место “самый настоящий тектониче-
ский разлом”, проявившийся по-разному в России, а также в евро-
пейской и мировой истории. Он усматривает его первопричины в
трех тотальных войнах - двух мировых и “холодной”, в появлении
принципиально новых по типу революций, проложивших путь раз-
личным версиям тоталитаризма (в России, Италии и Германии).
При этом все эти процессы были отягчены такими трагедиями, как
Холокост и ГУЛАГ, выявив (наряду с реальными чертами модерни-
зации) масштабность связанного с ним чудовищного исторического
недуга в виде тоталитаризма и сделав проблематичным само поня-
тие “прогресс”24.
К сходному во многом выводу пришел еще до крушения комму-
низма и видный французский социолог А. Турен, отдавший в свое
время в 1968 г. дань леворадикальной критике социализма и капита-
лизма. В своей социологической работе “Возвращение человека
314
действующего” он также отмечал парадоксальную противоречи-
вость XX в., пережившего многочисленные катаклизмы и потрясе-
ния. “...в Освенциме сожгли идею прогресса... в ГУЛАГе умерли на-
дежды на пролетарскую революцию”. Фиксируя закат революцион-
ных идеологий в последней четверти XX в., он высказал далеко не
бесспорное убеждение, что эра революций подошла к концу; движе-
ния протеста, по его мнению, ныне “направлены скорее против из-
бытка трансформации и волюнтаризма, чем против отсутствия пе-
ремен”. Все меньше становится людей, которые думают, что рево-
люционное действие само по себе создает демократию, так как ро-
жденные революционные режимы развиваются в противоположном
демократии духе25.
Весьма показательно, что посткоммунистические трансформа-
ции на территории бывшего СССР и в странах Восточной Европы
инициировали поворот ряда исследований о судьбах советского
строя и коммунистических режимов от тоталитарных версий к вер-
сиям цивилизационно-модернизационным. Видимо, этому помогает
и опыт Китая. Видный экономист О. Лацис констатировал, что
“в начале XX века под маской задачи построения социализма реша-
лась задача модернизационная, задача на поиск приспособленного к
российским условиям пути перехода от аграрной цивилизации к ин-
дустриальной, построения индустриальной цивилизации. Эта задача
была решена худшим из возможных способом, самым жестоким и
дорогостоящим, но она была решена. И пока эта задача решалась,
строй был жизнеспособен... Строй рухнул тогда, когда встала следу-
ющая цивилизационная задача - перехода к постиндустриальной ци-
вилизации, которую (это очень ясно стало видно где-то в 60-е го-
ды...) этот строй решать не мог”. Аналогичной позиции придержи-
ваются И.В. Стародубровская и В.А. Мау. Они призывают разли-
чать революции ранние, связанные с рождением индустриализма, -
революции, порожденные переходом от традиционализма к индуст-
риализму, и полагают, что в лице революций 1989-1991 гг. мир
столкнулся с революциями, расчищающими дорогу постиндустри-
альному обществу. По их мнению, “опыт России может дать для по-
нимания предшествующих революций не меньше, чем революции
прошлого - для понимания событий в России”26.
1 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 9. С. 230.
2 См.: Виноградов К.Б. Дэвид Ллойд Джордж. М., 1970; Либерализм Запада
XVII-XX вв. Авторский коллектив: В.В. Согрин, А.И. Патрушев, Е.С. Тока-
рева, Т.М. Фадеева. М., 1995; Яхимович З.П. Становление концепции прогрес-
сивного либерализма Джованни Джолитти (1882-1900 гг.) // Проблемы италь-
янской истории. М., 1993.
3 См.: Дамье В.В. Анархосиндикализм в борьбе с индустриально-капиталисти-
ческой системой // Левые в Европе XX века: Люди и идеи / Под ред. Н.П. Ко-
моловой, В.В. Дамье. М.: ИВИ РАН. 2001. С. 82-137; Самарская Е.А. Жорж
Сорель - вечный еретик // Новая и новейшая история. 1994. № 1, и др.
315
4 О типе социалистических лидеров в эпоху II Интернационала см.: Filippo
Turati е il socialismo europeo. Napoli, 1985. P. 14—16.
5 Нельзя не учитывать того обстоятельства, что уже на рубеже XIX-XX вв. в
западной социологии в противовес марксизму складывалась элитарная кон-
цепция “правящего класса”, призванного в силу своих исключительных ка-
честв и преимуществ управлять большинством населения (Г. Моска, В. Паре-
то, Ф. Ницше и др.). Одновременно все активнее стала оспариваться концеп-
ция народного суверенитета и классическая триада “свободы, равенства и
братства” времен Французской революции XVIII в.
6 См.: Евзеров Р.Я. Современная историография II Интернационала: переос-
мысление прошлого // Новая и новейшая история. 1993. № 1; Бровко Л.И. Ди-
скуссия в СДПГ об общественном переустройстве в конце XIX - начале
XXвека//Левые вЕвропе XXвека. С. 46—81; Петренко Е.Л. Карл Каутский:
очерк социалистических воззрений. М., 1991; Она же. Социалистическая док-
трина Эдуарда Бернштейна. М., 1990; Самарская Е.А. Социал-демократия в
начале века. М., 1994; Тютюкин С.В. Г.В. Плеханов: Судьба русского марк-
систа. М., 1997; Урилов И.Х. Ю.О. Мартов: Политик и историк. М., 1997; Тю-
тюкин С.В., Шелохаев В.В. Марксисты и русская революция. М., 1996, и др.
7 См.: Яхимович З.П. Некоторые аспекты исследования левой культуры в
XX столетии // Карло Росселли и левые в Европе. ИВИ РАН. М., 1999.
8 Jaures J. L’esprit du socialisme. P., 1964. P. 43.
9 См.: Пивоваров Ю.С. Русская мысль и Русская революция // Россия: опыт ре-
волюций и современность. М.-. ИНИОН РАН. 1998.
10 Бердяев Н.А. О русских классиках. М., 1993. С. 254.
11 См.: Первая мировая война: Пролог XX века / Отв. ред. В.Л. Мальков. М., 1998.
12 См.: Семиряга М.И. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в
годы второй мировой войны. М., 2000.
13 См.: Авторитарные режимы в Центральной и Восточной Европе. 1917-
1990-е годы. М., 1999; Версаль и Восточная Европа. М., 1998, и др.
14 Цит. по: Togliatti Р. La formazione del gruppo dirigente del Partito comunista Ital-
iano nel 1923-1924. Roma, 1962. P. 199.
15 Грамши А. Избр. произведения. M., 1980. С. 88.
16 См.: Тоталитаризм в Европе XX века / Отв. ред. Я.С. Драбкин, Н.П. Комоло-
ва. М., 1996.
17 См.: Фюре Ф. Прошлое одной иллюзии. М., 1998. С. 83; Он же. Постижение
французской революции. СПб., 1998. С. 31.
18 Фюре Ф. Прошлое одной иллюзии... С. 35.
19 Ортега-и-Гассет X. Камень и небо. М., 2000. С. 83.
20 Там же. С. 168, 175, и др.
21 Цит. по: Коммунистический Интернационал в документах, 1919-1932. М.,
1933. С. 59.
22 См.: Гордон Л.А., Клопов Э.В. Потери и обретения в России девяностых. М.,
2000. Т. 1. С. 26; Булдаков В.П. Красная смута. М., 1997.
23 См.: ГордонЛ.А., Клопов Э.В. Что это было? Размышления о предпосылках
и итогах того, что случилось с нами в 30-е-40-е гг. М., 1989; Осмыслить культ
Сталина. М., 1989; Плимак Е.Г., Пантин И.К. Драма российских реформ и
революций (сравнительно-политический анализ). М., 2000 и др.
24 См.: Страда В. Историческая преемственность, тоталитаризм, модерниза-
ция //Политика. Анализ. Хроника. Прогноз. М., 1999. С. 81-82, 86.
25 Турен А. Возвращение человека действующего: Очерки социологии. М.,
1998. С. 6, 184-185, 191.
26 Стародубровская И.В., Мау В.А. Великие революции: От Кромвеля до Пу-
тина. М., 2001. С. 7.
М.И. Лапицкий
ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ:
ТРУДОВАЯ ЭТИКА В КОНТЕКСТЕ ПОЛИТИКИ
Заметки на полях трудов Федора Степуна
В статье “Иван Бунин” Степун писал: “Какого-либо аппарата
для измерения степени талантливости еще не изобретено и, конеч-
но, никогда изобретено не будет. У всех нас есть в душе некая, унас-
ледованная и личным опытом проверенная шкала оценок; мы чувст-
вуем первоклассное, второсортное, третьесортное, но законом объ-
ективного размещения людей и талантов по этим рубрикам не вла-
деем”1. По этой проверенной шкале оценок Степуна можно с пол-
ным правом отнести к мыслителям первого разряда.
Оригинальный русский философ, культуролог, политолог, со-
циолог, публицист, литературный и театральный критик, писатель
Федор Августович Степун (1884-1965) менее всего походил на узко-
го профессионала, он был человеком настолько широких интересов
и многообразных дарований, что его с полным основанием сравни-
вают с деятелями европейского Ренессанса2. Для обозначения его
многосторонности, думается, уместно привести слова одного из уче-
ников Степуна его последних “немецких” лет: “В Степуне, - пишет
он, - воплотился не только ученый и мыслитель, прошедший суро-
вую школу неокантианства, и социолог, обученный Михайловским,
Максом Вебером и Г. Зиммелем, но и художник, романист и повест-
вователь, тонкий литературный критик и знаток театра... посвящен-
ный во все мистерии сцены, экрана и актерского искусства; и тоже
пленительный артист, рецитатор и режиссер. Вместе с тем он был и
замечательным стилистом, и притом двуязычным, владевшим как
художник слова немецкой речью настолько же хорошо, как и рус-
ской, и не только как эссеист, мемуарист и повествователь, но и как
выдающийся оратор и блестящий академический учитель”3. Причем
первоосновой или, используя слово Василия Зеньковского, “перво-
стихией” широкого круга гуманитарных проблем, которые Степун
исследовал, была религиозность4.
Кстати, некоторые из учеников Степуна, оставившие о своем
любимом профессоре восторженные воспоминания, отмечают, что
творчество его было, прежде всего, устным и проявлялось оно в раз-
говорах, беседах, диспутах и, конечно, лекциях. Вот, например, как
одна из поклонниц таланта Степуна, не раз посещавшая его лекции
в Мюнхенском университете (здесь он преподавал с 1947 г. историю
317
i
русской философии и социологии), описывает настроение аудито-
рии перед его лекцией: “И вот он вышел, - зал заорал... Зал буше-
вал. Да, нигде таких оваций мне не приходилось слышать, разве что
после концертов Святослава Рихтера, уже через много, много лет.
Но эти овации до, от радости предчувствия, от благодарности за вос-
приятие накануне”5.
В данной статье, очевидно, не место подробно рассказывать
о жизни и творчестве Федора Степуна- думается, этот незаурядный
мыслитель еще найдет своего вдумчивого исследователя, хотя вряд
ли кому-нибудь удастся воссоздать его труды и дни лучше, чем это
сделал он сам в солидной мемуарной книге “Бывшее и несбывшее-
ся”. Этот двухтомный труд представляет собой не только воспоми-
нания автора о пережитом в России, но и размышления о том, что
“зачалось и могло быть, но стать не возмогло”6. Мемуары Степуна
имеют как бы два плана: повествовательный и философский, каж-
дый из которых был в равной степени дорог автору. В истории ме-
муарной литературы России первой половины XX в. можно назвать
немного произведений, подобных этому, в которых бы столь прон-
зительно и глубоко, столь ярко и всесторонне нашла отражение рус-
ская жизнь и мысль первой четверти нового столетия, включая ре-
волюционные события Февраля и Октября 1917 г.
Будучи ярым противником теории и тем более практики марк-
сизма-ленинизма, Степун многие десятилетия выступал против со-
ветского строя, “отменившего человека”. Осенью 1922 г. он был вы-
слан из Советской России и обосновался в Берлине, в то время од-
* ном из главных культурных центров русского зарубежья. Еще моло-
Я дым человеком, до своей высылки Степун уже стал заметной фигу-
рой в философских кругах России. Он был близок к направлению,
известному как философия жизни, а затем и к более близкой по ду-
ху философии творчества немецкого романтизма. Кроме того, его
знали в России и как практика литературно-издательского и редак-
торского дела, как основателя международного философского аль-
манаха “Логос”, издателя и редактора альманаха “Шиповник”.
В доэмигрантский период жизни Степуна можно встретить, ка-
залось бы, несовместимые с его взглядами философа и “поэта” фак-
ты. Одно время, например, он служил в Военном министерстве Вре-
менного правительства, к тому же у эсера-террориста Бориса Са-
винкова. Познакомившийся со Степуном в 1917 г. Илья Эренбург
недоумевал, как такой мыслитель, “устремленный в эмпиреи”, за-
нялся более чем прозаической работой. «Я знал, - писал Эренбург
в автобиографической книге “Люди, годы, жизнь”, - что Степун -
философ, что он написал интересную книгу “Письма прапорщика”,
в которой показал войну без обязательной позолоты7. Меньше все-
го я мог себе представить его исполняющим должность начальника
политического управления военного министерства. Лицо у него бы-
ло скорее мечтателя или пастора»8.
318
Через два года в жизни Степуна произошло, пожалуй, не менее
парадоксальное событие: в 1919 г. по протекции А.В. Луначарского
его назначают заведующим репертуаром и помощником режиссера
Показательного театра революции.
Как видим, “философ”, “мечтатель”, “романтик”, “пастор” -
все это прекрасно уживалось в нем с “практиком”, “прагматиком”,
“администратором”. Собственно, такое сочетание, казалось бы не-
совместимое, было свойственно многим его взглядам, в том числе на
те проблемы, о которых далее пойдет речь. О Степуне можно ска-
зать его же собственными словами, обращенными к замечательно-
му русскому мыслителю Г.П. Федотову: “Он был типичным русским
интеллигентом, правда, интеллигентом совершенно нового духа и
стиля, в котором церковное православие гармонически сливалось с
социальной встревоженностью и утонченнейшею культурой худож-
ника и эстета”9.
После прихода Гитлера к власти Федор Степун стал “двойным”
эмигрантом: сначала изгнанный с родины, потом в фашистской Гер-
мании - эмигрантом “внутренним”. Ведомство Геббельса запретило
его книгу “Театр и кино” “за авангардистское понимание искусства”.
В 1937 г. он был обвинен в пропаганде “христианства и еврейства”,
лишен профессорства, ему был закрыт доступ во все учебные заве-
дения страны. Только после войны Степун получил возможность ра-
ботать в Мюнхенском университете на специально созданной для
него кафедре русской истории и русской культуры.
В России Степуна до самого последнего времени издавали мало.
География городов, в которых печатались его труды на русском
языке, довольно широка, и они, эти города, по большей части нахо-
дятся вне пределов России: Берлин, Мюнхен, Париж, Лондон, Нью-
Йорк, Питтсбург. В последнее время, однако, наши отечественные
издательства все чаще обращаются к произведениям Степуна10,
хотя многое из написанного им пока еще остается неизвестным на-
шему читателю.
Степун очень подлинный автор (он сам любил это слово “под-
линный” и наделял этим эпитетом наиболее значимых, с его точки
зрения, исследователей и писателей). Под подлинностью он подразу-
мевал не только верность себе, своему таланту, но и “органическое
единство между человеческой особью и абсолютной истиной”. По
мнению Степуна, подлинность автора проявляется в том, что он не
сливает свое творчество “с чужой истиной, с чужой идеологией, с чу-
жим социальным заказом”. Плох тот мыслитель, который раздува-
ет свое “я” “мехами чужих, не личным опытом добытых, не своей
жизнью взращенных и оплаченных истин”11. Таковым Степун и сам
старался быть, культивируя и лелея в себе эту “подлинность”, воз-
можно, поэтому его творчество может показаться несколько старо-
модным, консервативным. Он не сближал его (сознательно или бес-
сознательно) с так называемым духом времени, не стремился к де-
319
шевой занимательности. Последнее он с лихвой восполнял точно-
стью, оригинальностью мысли, глубиной постижения.
Как философ Степун - сторонник историософии и философии
всеединства, как культуролог - последователь религиозно-реали-
стического символизма (трактовка культуры и искусства как обо-
значения опытно не воспринимаемого мира). Понять причины боль-
шевистской революции, найти пути возрождения России - так, по-
жалуй, можно определить главную задачу историософских и поли-
тологических исследований Степуна.
Основные мотивы сборника трудов Степуна, названного по од-
ной из его программных статей “Чаемая Россия” и составленного из
произведений культурно-исторического и социально-политического
содержания, представляют наибольший интерес для нашей темы:
Россия и Октябрь 1917 г.; национально-религиозные основы боль-
шевизма и религиозный смысл революции; труд и революция; боль-
шевизм, марксизм и революция; марксистская идеология как выро-
ждение социалистической идеи; революция и интеллигенция; рево-
люция и эмиграция и некоторые другие. Стержень этого сборника -
серия статей “Мысли о России”, занимающих центральное место
в размышлениях Степуна о большевистской революции.
Наиболее значимыми представляются рассуждения Степуна о
причинах победы революции, содержащиеся в цикле статей “Мысли
о России”, а также во многих других статьях, опубликованных им
в разное время (“Религиозный смысл революции”, “Путь творче-
ской революции”, “Чаемая Россия”, “Пролетарская революция и ре-
волюционный орден русской интеллигенции” и др.).
* * *
В эмиграции Степун стал одним из наиболее заметных вырази-
телей так называемого пореволюционного сознания, считавших
большевистскую революцию закономерным результатом истории
России и называвших ее “революцией народной”. Особенность
принятия Октября Степуном - переживание собственной вины за
свершившееся, за то, что, не задумываясь о последствиях, он, как и
многие другие представители интеллигенции, помогал ее осущест-
влению. Степун воспринял революцию как грех России, грехопаде-
ние ее религиозной идеи и, стало быть, как собственный грех.
Но большевизм не только грех России, он еще “грех социализма
перед самим собой”; стало быть, полагал Степун, “ложно и некри-
тическое взваливание на социализм всей ответственности за все на-
творенное большевиками”12. Степун, как и другие видные ново-
градцы (по названию журнала “Новый град”, издававшегося в Па-
риже в 1931-1939 гг.), отождествлял революцию с болезнью рус-
ского духа и видел ее симптомы во всех сферах жизни пореволю-
ционной России.
320
Во многих работах Степун подчеркивал, что Советский Союз не
чужероден России. Если бы большевизм был неким “идеологиче-
ским татарским (т.е. марксистским) нашествием”, то самые страш-
ные последствия революции не только не могли бы быть предсказа-
ны, но и описаны русскими писателями. Он полагал, что Карл
Маркс вообще в большевистской революции “никакой мало-маль-
ски существенной роли не играл”. Не играли в ней значительной ро-
ли и русские марксисты, начиная с Плеханова (одна их часть была
арестована, другая - эмигрировала, третья - изменила сама себе).
“Да и как могла вспыхнуть марксизмом взвихрившаяся Россия, ког-
да в России не было пролетариата?” - задавал риторический вопрос
Степун в статье “О будущем возрождении России” (1965).
Тезис Степуна, что большевизм - явление не случайное, не ис-
кусственное, не наносное вовсе не содержал положительной оценки
большевизма и революции. Наоборот, большевизм для него непри-
емлем, и прежде всего потому, что он утверждает тотальность как
верховный признак жизни и что в его идеологии нет места для кон-
кретного человека. Этим мировоззренческим по сути постулатом
объяснялось, почему большевики из “печального недоразумения”
русской жизни превратились в грозную мировую силу. Именно в ус-
ловиях большевизма, а затем и национал-социализма возникла и ук-
репилась одна из “моделей политического и хозяйственного стиля
XX века”, характеризующаяся господством идеократии.
Для Степуна, как и для Розанова, Октябрьская революция была
“апокалипсисом нашего времени”. Недаром он часто обращался к
этой розановской работе. События 1917 г. для него “скифское пожа-
рище”, “скифская реализация безбожно-рационалистического евро-
пейского социализма”, “язва”, “болезнь”, а Ленин - “неистовый
узурпатор”. 3 июня 1917 г. Степун участвовал в работе I Всероссий-
ского съезда рабочих и солдатских депутатов, на котором выступал
В.И. Ленин. (Впоследствии Степун не раз обращался к этому высту-
плению.) В одной из статей цикла “Мысли о России” (1927) он вспо-
минал: “Слушая первые ленинские речи, я недоумевал: он говорил
изумительно убедительно, но и изумительно бессмысленно. Основ-
ною чертою психологии и идеологии его речей была не простота
(настоящая простота внутренне всегда сложна), а какое-то ухарски-
злостное упростительство... Его непобедимость заключалась не в
последнюю очередь в том, что он творил свое дело не столько в ин-
тересах народа, сколько в духе народа, не столько для и ради наро-
да, сколько вместе с народом, т.е. созвучно с народным пониманием
и ощущением революции как стихии, как бунта”13.
По мысли Степуна, Ленин в отличие от других деятелей револю-
ции быстро овладел “догматом о тождестве разрушения и созида-
ния”, пойдя на поводу у “революционной толпы” и не желая откла-
дывать “дело на завтра” «На этом внутреннем понимании зудящего
“невтерпеж”, и окончательного “сокрушай” русской революцион-
11. Переходные эпохи
321
ной темы, - продолжал Степун, - он и вырос в ту страшную фигуру,
которая в свое время с такою силою надежд и проклятий приковала
к себе глаза всего мира. Для всей психологии Ленина характернее
всего то, что он в сущности не видел цели революции, а видел толь-
ко революцию как целъ»м.
Захват большевиками власти в России Степун сравнивал с побе-
дой национал-социалистов в Германии. “Величайшую разницу” меж-
ду большевиками и национал-социалистами он усматривал в том,
что большевики “в техническом отношении” свой переворот не под-
готовили, в то время как национал-социалисты многое продумали
заранее. «С тревогою “древнего хаоса”, которая охватила Россию, -
писал Степун, - немецкий беспорядок не имел ничего общего.
Это был тот простой профессиональный беспорядок, что неизбежен
на всякой фабрике вовремя расширения дела и установки новых
машин»15.
В России же царил полнейший беспорядок, спасительный, по
мысли Степуна, хаос, в котором “осмотрительному человеку было
возможно укрыться от глаз Чека”16. Наскоро созданный большеви-
ками партийно-государственный аппарат работал из рук вон плохо,
и его беспомощность давала небольшой простор для свободы, кото-
рой Степуну удалось воспользоваться в течение нескольких лет пе-
ред своим отъездом на Запад.
Для Степуна революция - это прежде всего распад религиозно-
социальной и культурной целостности страны. Ее победа - свиде-
тельство раскола единого национального сознания. Он видел трех
основных действующих лиц, разыгравших эпилог трагедии русской
истории 1917-1922 гг.: народ, интеллигенция, правительство. Завяз-
ка же этой трагедии началась со встречи “просвещенско-рационали-
стической идеологии Карла Маркса с темной маятой русской народ-
ной души”17. Если же вписать эту мысль в более широкий религиоз-
но-культурный контекст, то речь у Степуна идет о встрече утрачи-
вающей свою религиозность западноевропейской культуры с рус-
ской религиозностью со всеми ее сильными и слабыми сторонами.
Раскрытие этого тезиса и составляет объяснение некоторых важ-
нейших причин революции, как они виделись Ф. Степуну.
“Культурно-хозяйственную убогость” русской народной жизни
Степун объяснял природно-климатическими и историческими усло-
виями, которые также связывал с особым характером русской ре-
волюционности, определял его как “почвенное противление куль-
туре”. Оно проявляется в активном сопротивлении “земному благо-
устроению” с соответствующими для всей русской жизни последст-
виями.
И все же, несмотря на крайне негативное отношение к револю-
ционным событиям, Степун не хотел покидать Россию. Он хотел
“распутать путаницу”, всеми силами содействовать тому, чтобы на-
род верил в Бога, а не в Карла Маркса, избавить “народную душу от
322
лжеверы”. О своем нежелании уехать из России Степун прямо напи-
сал в анкете, которую ему дали заполнить в ЧК незадолго до высыл-
ки. Анкета содержала три вопроса: 1) каково ваше отношение к Со-
ветской власти; 2) каково ваше отношение к смертной казни; 3) ка-
ково ваше отношение к эмиграции?
Вот полный текст ответов Степуна на эти вопросы:
“1. Как гражданин Советской федеративной республики я отно-
шусь к правительству и всем партиям безоговорочно лояльно; как
философ и писатель считаю, однако, большевизм тяжелым заболе-
ванием народной души и не могу не желать ей скорейшего выздоро-
вления;
2. Протестовать против применения смертной казни в переход-
ные революционные времена я не могу, так как сам защищал ее в
военной комиссии Совета рабочих и солдатских депутатов, но уве-
ренность в том, что большевистская власть должна будет превра-
тить высшую меру наказания в нормальный прием управления стра-
ной, делает для меня всякое участие в этой власти и внутреннее при-
нятие ее - невозможным;
3. Что касается эмиграции, то я против нее: не надо быть врагом,
чтобы не покидать постели своей больной матери. Оставаться у
этой постели - естественный долг всякого сына. Если бы я был за
эмиграцию, то меня уже давно не было в России”18.
В связи с рассмотрением причин большевистской революции и
по некоторым иным поводам в работах Степуна пристальное внима-
ние уделяется проблеме специфики русского труда и трудовой эти-
ки. Степун, как и некоторые другие исследователи и тонкие наблю-
датели, связывал низкий уровень трудовой активности с политиче-
ской нестабильностью и даже политическими потрясениями, преж-
де всего с Октябрьской революцией. Он полагал, что этика, в том
числе трудовая, один из побудительных мотивов и стимулов общест-
венно-политических процессов, создания институциональной среды,
способствующей развитию хозяйственной деятельности, рыночных
отношений.
Оценку роли подобных стимулов, принадлежащая французско-
му социологу Эмилю Дюркгейму и развитая затем американским со-
циологом Талкотом Парсонсом, можно свести к следующей простой
мысли: рыночные отношения будут нормально функционировать
лишь тогда, когда в обществе установится здоровый нравственный
климат19. Согласно такой точке зрения, существуют “неконтактные
элементы в контрактах”, т.е. контракты опираются на определен-
ный моральный порядок, который формируется до того, как рыноч-
ные отношения получают свое развитие. Необходимым условием
функционирования рынка, по мнению Парсонса, является религия
или нечто иное, способствующее установлению строгих нравствен-
ных устоев. Иными словами, моральный кодекс рассматривается
как одна из важнейших предпосылок развития нормальных рыноч-
11*
323
ных отношений. Этот кодекс включает в себя уважение к закону, чу-
жой собственности, честность в партнерстве, уважение к контрак-
там и т.п., что формирует определенные моральные границы разви-
тия экономики в условиях рыночной конкуренции.
“Слишком во многом приходится опираться на нравственность
даже после того, как создана действенная структура стимулов”, - за-
мечает руководитель Центра институциональных реформ Мэри-
лендского университета в США М. Олсон20. Не вызывает сомнений,
что нравственность - действительно дефицитный ресурс, и не толь-
ко в России.
Повышение (тем более заметное) нравственности в обществе -
дело долгосрочное, его невозможно добиться в кратчайшие сроки.
Трудно, а то и невозможно разработать модель, а тем более создать
такое общество, где бы все руководствовались мощным побудитель-
ным мотивом работать на его пользу. Из этого вытекает необходи-
мость трудиться над улучшением структуры побудительных, моти-
вационных стимулов “с тем, чтобы не апеллировать к большей нрав-
ственности, чем та, которой мы обладаем”21. По крайней мере, в та-
кой цели заложено больше реализма и трезвости: в итоге это будет
способствовать повышению уровня трудовой этики в России. Нема-
ловажную роль в этом долговременном процессе будет играть со-
стояние российского общества в целом, в том числе его политиче-
ская составляющая.
Так, выдающийся французский социолог и общественный дея-
тель Франции середины XIX в. Алексис де Токвиль успехи Великой
французской революции объяснял, в частности, наличием в стране
“праздного класса”, отсутствием навыков предпринимательства, де-
ловитости у большинства французов. Именно в том, что они “в наи-
большей степени утратили деловой навык”, Токвиль видел одну
из важнейших причин столь широкого участия в революции масс22.
Он упомянул об этом вскользь, не расшифровывая это тонкое заме-
чание, однако исключительную глубину данного наблюдения оцени-
ли некоторые из тех, кто впоследствии изучал как французскую ре-
волюцию 1789 г., так и российскую 1917 г.
Политика всегда была важным фактором, который во многом
влиял на формирование отношения русского человека к труду. По
сути, вся русская история с постоянно повторяющимися “смутными
временами” не способствовала выработке веры в честный, постоян-
ный, не авральный труд и законное хозяйствование. «Нет ничего бо-
лее вредного и даже гибельного для страны, для всякой страны, как
подрыв этой веры и угасание ее в народе, - писал русский философ
И. А. Ильин. - И не то чтобы думалось: “от трудов праведных не на-
живешь палат каменных”, на каменные палаты расчет вообще неве-
лик. Здесь настроение гораздо более глубокое и трагическое. Оно
может быть выражено словами: “при таких порядках работать на
земле не стоит, надо промышлять иначе”»23.
324
Глубокие и интересные наблюдения о влиянии нашей отечествен-
ной “неделовитости” на развитие общественно-политических процес-
сов в России можно встретить в трудах П.Я. Чаадаева, К.Д. Кавелина,
В.О. Ключевского, Н.А. Бердяева, Г.П. Федотова... Внимательно
всматривался в природу российского отношения к труду до и после
революционных событий октября 1917 г. и Ф.А. Степун.
Этот круг проблем так или иначе затрагивался во многих его
произведениях, не исключая беллестристику и мемуары. Так, уже в
самом начале романа “Николай Переслегин”, опубликованного еще
в 1929 г. в Париже и местами напоминающего дневниковые записки
самого автора, Степун устами главного героя признавался в том,
что, очевидно, было присуще ему самому на протяжении всей его
жизни: “...тяготеет над душой какой-то нелепый долг постоянной
работы, какая-то боязнь простой, свободной жизни”24.
В этом, как и в некоторых других произведениях Степуна, тру-
довая этика гармонично переплеталась с артистической этикой, не-
совместимой, с его точки зрения, со “штампами мертвого морализ-
ма” - законами и предписаниями. В этом отношении весьма характе-
рен фрагмент одного из писем Николая Переслегина любимой жен-
щине - Наталье, в котором говорится о старом немецком гравере по
дереву, напомнившем герою образ Иеронима, созданного художни-
ком Дюрером. Этот мастер преисполнен благоговейной любви к
своему делу: “Поразительно было в нем то, что его любовь к своему
искусству не была только профессиональной страстью, но живым,
религиозным центром исключительно мудрого отношения к людям
и к жизни. Смотря, бывало, как он выбирает доску для новой рабо-
ты, как внимательно вращает ее в наморщенных старческих паль-
цах, как ласково приводит по ней чуткой желтой ладонью, я не раз
думал, что если бы все люди уподобили свое отношение к жизни его
отношению к своему материалу, если бы все мы поняли, что каж-
дый предстоящий день и час представляет собою белую доску, гото-
вую принять в себя запечатление творческого духа, если бы все мы
пробудили в себе настоящих художников жизни, как мой старик,
вдохновенных в своих концепциях и расчетливых в своем мастерст-
ве, если бы стали мудрыми граверами по самому благородному и
благоуханному дереву, по вечному древу жизни, то все нравствен-
ные вопросы разрешились бы одновременно и легко и глубоко по-
мимо всех скрижалей, заповедей и законов”25.
Представляет известный интерес в связи с этим определение
творчества, которое дает Степун в работе “Природа актерской ду-
> ши”: “Творчество означает для меня... некий модус жизни, некую
специфическую позу души в ее противостоянии жизни”; человек,
должен стать “зодчим собственной души”, понимать творчество,
прежде всего, как работу над собой, как “расширение своего бытия,
реализацию своего многодушия”26. Подлинное творчество, подлин-
ный артистизм, по мнению Степуна, существуют в двух ипостасях -
325
как тяготение к действительности, так и к мечте: и та, и другая пред-
ставляют собой две равноценные полусферы жизни, двуплановость
ее самой. В ряде произведений он распространяет это положение от
души актерской к любой душе.
В ранней большой статье “Жизнь и творчество”, в известной
степени определившей философскую концепцию Степуна, автор ос-
мысливал религиозную природу творчества и его отношение к жиз-
ни и культуре, полагая, что только в творчестве человек совершает
свое подлинное дело, указанное ему Богом27. Художник стремится к
полноте воплощения жизни, к постижению Бога, но достижение
этого идеала ведет к уничтожению художника как творца. Из всех
видов культурной деятельности, по мнению Степуна, только искус-
ство, благодаря единству содержания и формы, в максимальной сте-
пени приближается к идеалу творчества, из всех же видов искусства
этот идеал в наивысшей степени воплощает театр. Он в меньшей
степени, чем другие виды искусства, обременен “материально-куль-
турными закреплениями”, что достигается единством актеров и зри-
телей.
В статье “Жизнь и творчество”, вероятно, ярче, чем в других ра-
ботах Степуна, представлена философская антропология, “его уче-
ние о человеке, смысл которого сводится к разделению людей на ти-
пы в зависимости от того, как в их душе соотносятся начала жизни
и творчества”28.
Как тонкий, зоркий наблюдатель, Степун заострял внимание чи-
тателей на определенном типе сознания, подготовлявшемся эпохой
Октября и отражавшемся на творчестве. Для такого умонастроения
было характерно то, что впоследствии Степун называл “метафизи-
ческим одичанием”.
Для Степуна искусство, творчество, деяние равно любви. Лю-
бовь для него есть некая религиозная вершина глубочайшего искус-
ства, имя которому жизнь. Полюбить другого, объясняет Николай
своей возлюбленной Наталье в романе “Николай Переслегин”,
“разве это не значит избавить друг друга от всего случайного и бес-
форменного, пластически завершиться друг в друге, обрести стро-
гий ритуал в жизни, отчеканить и вознести диалог своих чувств,
стать друг другу материалом и формою...” Чем не работа мастера
по дереву, или живописца по холсту, или скульптора по камню! Ис-
тинная любовь, по Степуну, - это своеобразный “вклад в дарохрани-
лище мира”29, подарок истинного творчества, являющегося вкладом
в сокровищницу человечества.
Как и герой своего романа, Степун - реалист, можно было бы
сказать больше, протестант, часто педантичный и прагматичный.
Даже любовь, при всей ее божественности и возвышенности, поэ-
тичности и лиризме, для него прежде всего искусство. Кроме вдох-
новения, она требует “умного расчета и умелого мастерства”. Да и
не только любовь - вся человеческая жизнь должна быть построена
326
на “страстном отрицании в подходе к ней того дилетантизма, на ко-
тором она обыкновенно строится”30.
В мире людей, где все, по мысли главного героя романа, состо-
ит из “борьбы, воли и труда”, любовь не должна оставаться какой-
то “глупенькою незабудкой, растущей у счастливо журчащего ру-
чейка”. Возвышенная любовь - это труд, это мощный стимул для
активного действия, больших свершений. С точки зрения романти-
ков, Николай заземлен, ему не дано быть “в полете”. Недаром один
из персонажей романа обвиняет его в том, что он “слишком ма-
териалист” - в итоге именно это приводит Николая к разрыву с
Натальей31.
К проблемам трудовой этики Степун нередко обращался и в ме-
муарах “Бывшее и несбывшееся”. Его собственная жизнь: детские
годы, отрочество, юношеское стремление к деятельности, наконец,
многоликость его творчества в зрелые годы во многом помогали по-
нять его концепции, так или иначе относящиеся к проблемам трудо-
вой этики. Подробно останавливаясь на перипетиях своей жизни,
Степун задумывался, почему его всегда тянуло к работе, почему его
все время преследовала неодолимая страсть трудиться, даже тогда,
когда в этом, возможно, не было большой необходимости. Он при-
ходит к мысли, что эту страсть он буквально впитал с молоком ма-
тери от своих предков. Пожалуй, в этом отношении Степун видел
свою особую генетическую связь с дедом по материнской линии —
настоящим кальвинистом; причем он видел в нем кальвиниста
“не в религиозном, а в раскрытом Максом Вебером социологиче-
ском смысле этого слова”32.
Дед Степуна фанатически верил в роль труда и работал не для
того, чтобы жить, а жил для того, чтобы работать. Как и его пред-
ки-кальвинисты, он трудился, бесконечно веря в то, что “человек
свою волею и своим трудом может устроить мир и себя в благоуст-
роенном им мире”33. Немецкий дед сыграл очень важную роль в
Жизни Степуна - к этой мысли он не раз возвращался в мемуарах.
Истовый труд всегда восхищал Степуна, кто бы ни был его носи-
телем - немецкий мастер по дереву (Николай Переслегин) или рус-
ский кулак (Бывшее и несбывшееся, Чаемая Россия и др.). В послед-
нем его особенно привлекала кипучая энергия, работоспособность,
мужество, смекалка, особая русская ловкость, с какой зажиточные
мужики “справлялись со своею трудною и опасною жизнью”34.
Тема сельскохозяйственного труда нередко возникает на стра-
ницах “Бывшего и несбывшегося”. Интересны в этом отношении
рассуждения Степуна о латышских фермерах и русских крестьянах,
с которыми автор был знаком не понаслышке. Он их сравнивает,
и сравнение это явно в пользу русских крестьян. Латышские ферме-
ры работают истово, однако в отличие от них русские крестьяне об-
ладают такими ценными, с точки зрения Степуна, качествами, как
несравненный дар выдумки, широта и способность идти на риск, ко-
327
I"
торые с лихвой покрывают латвийскую истовость. Эти качества, ко-
торые восхищали его в русском крестьянине, служили Степуну ос-
нованием для веры в будущее России. Недаром на страницах мемуа-
ров он приводит цитату из четвертой главы шестнадцатой книги
знаменитых “Идей” выдающегося немецкого философа Иоганна
Готлиба Гердера, предсказывавшего восточным славянам, главным
образом России, великое будущее: “прилежные славянские племена
еще превратят свои земли в цветущие сады и сменят Запад, от кото-
рого уже отступается Проведение, на посту возглавителей челове-
чества”35.
* * *
Ф.А. Степун не раз задавался вопросом - почему между больше-
вистской революцией в России и германской революцией 1918 г. го-
раздо меньше общего, чем между Октябрем 1917 г. и французской
революции 1789 г.? Действительно, русскую и германскую револю-
цию объединяют эпоха, идеи, организационные формы: обе про-
изошли сравнительно в одно время, обе в известной степени стали
результатом одной и той же войны, обе организовали советы рабо-
чих и солдатских депутатов. И вместе с тем...
Главную причину поражения германской и победу российской
революции Степун видел в том, что революция в Германии с само-
го начала была идейно обескровлена, отяжелена немецкой делови-
тостью. Ей противостояла “партия деловых людей”, которая смог-
ла взять верх над идеологами как левого, так и правого лагеря.
“В России, - отмечал философ, - таких деловых гасителей револю-
ционного пламени не нашлось”. Победа российской революции бы-
ла во многом обеспечена отсутствием “во всех нас, ее творцах и де-
ятелях, духа творческой созидательности и законопослушной дело-
витости”36.
Здесь, в России, отсутствовала европейская выдержка, не было
развито европейское чувство возможного, а так же то, что Степун
называл “европейской политической вышколенностью”..“Эта связь
идейной напряженности и какой-то высшей неделовитости, прекрас-
но уживающейся с напряженнейшею деятельностью, - писал он, -
представляется мне очень глубокою и очень страшною проблемой”.
И далее: “Может быть, в ней, в этой связи, и надо прежде всего ис-
кать ответа на то, почему русский мужик был наречен русской рево-
люцией пролетарием, пролетарий - сверхчеловеком, Маркс проро-
ком сверхчеловечества, и почему вся эта фантастика одержала в
России столь страшную победу над Россией”37.
Подобно Чаадаеву, Степун придавал большое значение природ-
но-географическим и климатическим особенностям России. Он счи-
тал, что отношение россиян к труду во многом связано с фактором
пространства, сыгравшем здесь пагубную роль. Впрочем, некото-
328
рые из исследователей, казалось, вопреки логике, рассматривая
фактор пространства, например в Соединенных Штатах Америки,
отмечали, напротив, его положительную роль в деле приобщения
американцев к систематическому труду, создания благоприятных ус-
ловий для повышения трудовой этики38. В чем же дело, отчего во
многом сходные условия проявляются в американцах иначе - “в гра-
жданской деятельности, труде, промышленной предприимчивости”? -
задавался вопросом видный представитель общественной мысли
России середины XIX в. К.Д. Кавелин и отвечал на него лаконично
одним словом: “культура”39. Если, как писал Бердяев, “русская душа
подавлена необъятными полями и необъятными русскими снега-
ми... утопает и растворяется в этой необъятности”40, то американ-
ская душа раскрепощается от простора, получает стимул для иници-
ативы и предпринимательства. Американец жаждет овладеть этим
пространством и “организовать” его.
Из столетия в столетие все шире и шире “разливалось” Государ-
ство Российское во все стороны, за четыре сотни лет его территория
увеличилась в 36 раз. Этот непреложный факт российской истории
во многом определил не только стиль русского земледелия, но и в
известном смысле стиль “всякого русского делания и творчества”41.
Степун отнюдь не умалял значения того, что совершил народ
России: “Труд, положенный русским народом на создание Державы
Российской, был, конечно, громаден и все же он никогда не был тем,
что под словом труд понимает трудолюбивая Европа, что под ним
ныне понимаем уже и мы: он не был упорною, медленною работой,
систематическим преодолением сопротивления материала специаль-
но изобретаемыми для того средствами... Читая любую русскую ис-
торию, - замечает он далее, - получаешь впечатление, что русский
народ не столько завоевывал землю, сколько без боя забирал ее в
плен. Эта военнопленная земля работала на русский народ, работала
без того, чтобы он сам на ней по-настоящему работал”. Так столети-
ями создавался в России стиль нерентабельного хозяйствования, пси-
хология “безлюбого, варварского отношения к любимой земле”42.
Русский крестьянин никогда не был суверенным хозяином земли
(Степун различает три формы отношения русского крестьянина к
земле: как “кочевого колонизатора”, когда Россия значительно рас-
ширила свои владения после освобождения от татарского ига, как
крепостного после окончательного его закабаления в XVI в. и как
общинного крестьянина после освобождения от крепостничества, не
сделавшего его, однако, подлинным хозяином земли, которую он
обрабатывал), а потому он не имел возможности ее любить и береж-
но обращаться с нею. Будучи “кочевым колонизатором”, крестья-
нин пользовался ею хищнически - в России всегда земли было мно-
го, крестьянин ею не дорожил, не лелеял ее так, как европейский
крестьянин (в контексте Степуна, чаще немецкий). Став крепост-
ным, русский крестьянин тем более не мог испытывать большой
329
любви к барской земле, обрабатывал ее “из-под палки”, а потому
энтузиазма в труде проявлял немного. Впрочем, и помещики в поре-
форменной России вели хозяйство достаточно примитивно и редко
предпринимали попытки изменить формы хозяйствования из-за дар-
мовой крепостной силы43.
После освобождения от крепостничества в 1861 г. отношение
к труду претерпело немного изменений. Крестьянский труд исполь-
зовался в экономике страны крайне нерентабельно, что впоследст-
вии, с точки зрения Степуна, отразилось на характере большевист-
ской революции. Русский крестьянин продолжал оставаться лишен-
ным тех благоприятных условий, которые воспитывают любовь и
уважение к труду. И не только, а скорее, не столько на характер
народа влияют климат, почва и ландшафт (как помним, Степун
придавал большое значение природно-климатическим условиям).
Однако, по его мнению, с равным правом можно утверждать, что
каждый народ селится в тех пространствах, которые соответствуют
его сущности44.
Особое значение для трудящегося человека представляют усло-
вия, в которых ему приходится работать, - экономические, социаль-
ные, культурные, политические. “Работа воспитывает только в том
случае, - писал Степун, - если выполняется она с любовью и осведо-
мленностью... Она расширяет горизонт, если работающему челове-
ку становятся понятными связи между его работой и экономическим
целым”45. Эти связи у русского крестьянства отсутствовали, положе-
ние усугублялось еще и тем, что оно было почти целиком безгра-
мотно, подозрительно относилось к “умным агрономам”, сопротив-
лялось новым методам ведения хозяйства, использованию сельско-
хозяйственных машин.
* * *
Здесь уместно сделать небольшое отступление (имеющее пря-
мое отношение к нашей теме). Степун часто обращался к творчест-
ву Льва Толстого; едва ли не в каждой крупной его работе можно
встретить имя Толстого, который оставался для него “непостижи-
мым”, “загадочным”, а потому поддающимся различным интерпре-
тациям. В тринадцатой главе толстовской “Исповеди” Степун выде-
лял формулировку народной веры, которая, по определению Тол-
стого, состоит, прежде всего, в желании “жить по Божьи”, что озна-
чает отказ “от всех утех жизни, трудиться, смиряться, терпеть и
быть милостивым”46. Степун особенно подчеркивал, что вера Тол-
стого в Христа, очищенная от мистицизма и таинственности, была
“практической”, не обещавшей блаженства небесного, заоблачного,
но приближавшей вполне земное блаженство.
Характерной иллюстрацией сказанному может служить образ
помещика Левина в романе Льва Толстого “Анна Каренина”. В од-
330
ной из своих работ Степун приводит следующие слова Толстого,
дающие представление об отношении Левина к проблеме “русского
труда”: “Он видел, что Россия имеет прекрасные земли, прекрасных
рабочих и что в некоторых случаях, как у мужика на половине доро-
ги, рабочие и земля производят много, в большинстве же случаев, ко-
гда по-европейски прикладывается капитал, производят мало, и что
происходит это только оттого, что рабочие хотят работать и работа-
ют хорошо одним им свойственным образом, и что это противодей-
ствие не случайное, а постоянное, имеющее основание в духе народа.
Он думал, что русский народ, имеющий призвание заселять и обраба-
тывать огромные незанятые пространства сознательно, до тех пор
пока все земли не заняты, держался нужных для этого приемов и что
эти приемы совсем не так дурны, как это обыкновенно думают”47.
Русская революция, полагал Степун, прошла бы тише, приглу-
шенней, рациональней, если бы русское крестьянство пятьдесят лет
назад превратилось в культурных собственников. Впрочем, знако-
мый во все времена в России стиль “бездуховного отношения к тру-
ду” Степун находил не только в крестьянстве, но и в интеллигенции.
Он выделял три черты, присущие ей в наибольшей степени:
1) почти религиозная жажда служения и подвига;
2) страстная одержимость безрелигиозной идейностью;
3) стремление к действию при наличии доходящей до бездельно-
сти неделовитости48.
Этими чертами Степун наделяет интеллигенцию во многих
своих работах. Вот одно из характерных его высказываний: «Нет
сомнения, - писал он в “Бывшем и несбывшемся”, - что наиболее
значительным людям канунной России определенно не хватало пра-
ктической деловитости и религиозной трезвости. На реальные за-
просы жизни передовая интеллигенция всех окрасок и направлений
отвечала не твердыми решениями, а отвлеченными идеологиями и
призрачными чаяниями. Социалисты чаяли “всемирную социальную
революцию”, люди “нового религиозного сознания” - оцерковление
жизни, символисты - наступление теургического периода в искусст-
ве, влюбленные - встречу с образом “вечной женственности” на ро-
зовоперстой вечерней заре. Всюду царствовало одно и то же: бес-
почвенность, беспредметность, полет и бездна»49.
Ко всем этим бедам интеллигенции накануне революции Степун
присовокуплял и еще один фактор: вырождение двух важнейших на-
правлений российской общественно-политической мысли - славяно-
фильства и западничества. Первое, не осознавшее пафос общест-
венно-политической свободы, выродилось в реакционную катков-
щину, в носителей идей Победоносцева, а второе - в революцион-
ную интеллигенцию. Во многом по вине этой выродившейся интел-
лигенции двух направлений стал возможен “поджог" России.
Важную долю вины за революцию Степун возлагал и на цер-
ковь, ибо: в православии слабо развито учение о мире, об отноше-
331
нии церкви к государству, социальной обязанности власти, о правах
человека и гражданина. К тому же православная церковь никогда не
знала идеи естественного права, на котором покоятся все права че-
ловека и гражданина. Одним словом, церковь оказалась глуха к зем-
ному устроению, общественно-политическим свободам, не подгото-
влена ко все более расширяющемуся расколу единого национально-
го сознания50.
В ряде работ Степун полемизирует с Бердяевым, утверждав-
шим, что Россия всеми своими “грехами”, даже всем своим богобор-
чеством, атакует небо, в то время как Запад даже своими добродете-
лями “служит земле”51. Для Степуна, как уже говорилось, предпоч-
тительнее определение большевизма как “грехопадение русской на-
циональной идеи”; Октябрьскую же революцию он воспринимал
как “религиозную трагедию”.
В связи с этой темой он поставил вопрос, тревоживший мысли-
телей, близких церкви: не является ли одной из важнейших причин
победы большевиков не только подчинение церкви государству, но
и добровольно взятая ею на себя защита узкополитических, частич-
но сословных и классовых интересов в ущерб общерусским социаль-
ным и культурным интересам. «Если бы Синод, - писал Степун
в статье “Москва - Третий Рим”, - сумел отстоять свою самостоя-
тельность по отношению к государству, если бы он не допустил пле-
нения Церкви и взял бы под свою защиту назревшую тему духовной
и социальной свободы, то, быть может, Церковь и смогла бы на пол-
пути встретиться со свободолюбивой интеллигенцией и тем уберечь
ее от религиозного мракобесия ленинизма”52.
Но отчего встреча эта не состоялась? В свое время Мережков-
ский ответил на этот вопрос. Он, как замечает Степун, связал поли-
тический индифферентизм во всем покорной государству церкви с
особенностями мистически-аскетического православия, идущими от
Нила Сорского, оправдывавшего молчание церкви перед власть
имущими ссылками на то, что православию (в отличие от католиче-
ства) “чужда тема земного строения человечества”. Степун был со-
гласен с такой трактовкой одной из причин своеобразного поведе-
ния духовенства в большевистской революции, но присовокуплял
еще одну, видя ее в том, что православие в отличие от католичест-
ва не освоило учения о “естественном праве”, согласно которому ка-
ждому человеку от рождения дано не отменяемое никакими закона-
ми “исконное право на жизнь в свободе и исповедание истины”. “Та-
кого понимания права, - писал Степун, - Россия - страна большой
совести - не знала, что, бесспорно, сказалось на приглушенности ее
формального правосознания”. И далее: “Может быть, этой особен-
ностью русского сознания объясняется то, что религиозное требова-
ние погашения человеком своей грешной самости сравнительно
легко перерождалось в обезличение человека перед лицом государ-
ственной власти”53.
332
* * *
Об Октябрьской революции Степун размышлял, по существу,
до самой смерти. Заканчивая в конце 1948 г. свой двухтомный труд
“Бывшее и несбывшееся”, он замечал: “Хотя мы только то и делали,
что трудились над изучением России, над разгадкой большевистской
революции, мы этой загадки все еще не разгадали”. И совсем уже в
конце: “Каюсь, иногда от постоянного всматривания в тайну России,
от постоянного занятия большевизмом в душе поднимается непре-
одолимая тоска и возникает соблазн ухода в искусство, философию,
науку. Но соблазн быстро отступает. Уйти нам нельзя и некуда”54.
Особый интерес представляют высказывания Степуна о кон-
кретном пути преобразований в посткоммунистической России,
о том, как виделось ему ее грядущее, хотя, как замечал он в своей
последней статье “О будущем возрождении России” (написана за не-
сколько дней до внезапной кончины), он еще не различает в России
“политического оформления духовного протеста”55. А то, что ко-
ренные преобразования в России не за горами, у него не вызывало
сомнений. Для Степуна в последние годы жизни бороться с марксиз-
мом означало “бороться с ветряными мельницами”: в эти годы он
ощущал резкую потерю влияния марксизма во всем мире, в частно-
сти в Европе.
Степун был обеспокоен тем, что, если в России произойдут глу-
бокие преобразования, то здесь нет мало-мальских представлений
о том строе, который может возникнуть на руинах старого. Его пу-
гал возможный коренной слом всего существующего экономическо-
го и политического механизма. Он предвидел, что новая послеболь-
шевистская Россия будет “малочувствительна к свободе”, хотя для
ее творческой элиты (на нее он, собственно, и рассчитывал) свобо-
да будет, бесспорно, важнейшей ценностью: “Страшно подумать, ес-
ли в порядке какой-нибудь новой идеократической перелицовки на
голову освобожденных русских граждан снова обрушится все то, что
уже было: на торжественной авансцене долгожданного переворота,
флаги и медные трубы, марши и шпалеры, сиплые голоса ораторов
и бурные аплодисменты, а по низу, у ног марширующих и за спина-
ми витийствующих шепоты измен и провокаций, ведущие к висели-
цам и расстрелам. Какая безысходная тоска и угнетающая скука”56.
Мысли Степуна о будущем России образны, даже поэтичны, хо-
тя и не лишены явного утопизма. После падения советской власти
ему виделась некая историческая пауза, или, как он писал, “секун-
да”, когда, по существу, должен решиться вопрос, кто одержит в
России верх - Христос или антихрист.
Большие надежды возлагал Степун на “всенародно преобразую-
щий труд”, на создание трудовой и нравственной связи человека с зе-
млей, с миром природы. “Мне лично, - писал Степун, - Россия, обра-
батывающая землю исключительно в колхозно-коллективном по-
333
рядке, никак не видится, и я уверен, что тяга к своей земле проснет-
ся с очень большою силою”57.
Вместе с тем Степун выступал против бессмысленной отмены
всего большевистского, всего советского. Он полагал, что ключе-
вые отрасли производства должны оставаться в руках государства,
равно как и не отвергал планирование хозяйства.
Будущее политического устройства России виделось Степуну
смутно: “С трудом представляется превращение России, жившей
пятьдесят лет под большевистским гнетом, в западноевропейскую
парламентскую демократию, - писал он в 1965 г. - Некое начало
твердовластия должно быть внесено в будущий коллектив. Такому
же твердовластию пора, впрочем, войти в духовнопустогрудую и эко-
номически жадную демократию Запада. Все последние диктатуры
были попытками управлять массами путем насильнической лжи. Из
отрицания этой лжи отнюдь не следует отрицания творческого зна-
чения истины в общественной жизни народа”58. Нетрудно заметить,
что точка зрения Степуна весьма близка вере Солженицына в то, что
Россия наконец должна жить “не по лжи”; ее будущее печально, ес-
ли она будет продолжать жить “без праведников”. Степун уповал на
“социальное христианство”, которое сможет преобразовать Россию.
Крушение большевизма в России Степун связывал с изменением
сознания широких слоев общества, со становлением его националь-
ного сознания, с “надеждой на духовный рост оппозиционного ком-
сомольца, на обострение критического сознания советского студен-
та и ученого, на пробуждение в новом советском человеке чувства
национальной ответственности за все то страшное, что его совет-
ская власть сделала с Россией, на бунт русской совести и на неизбеж-
ную в свете этого бунта встречу практически делового активизма
потерявшей веру в Маркса советской молодежи с тою высшею ду-
ховною активностью, которая за годы большевистского господства
была проявлена лучшими русскими людьми, мучениками за веру и
родину”59.
Для работ Степуна, объединенных в книге “Чаемая Россия”, ме-
муарного произведения “Бывшее и несбывшееся”, как, впрочем, и
для многих других его трудов, характерна воспитанная его богатым
опытом способность “думать глазами” (выражение Степуна) и в
меньшей степени основываться на идеологических “точках зрения”.
Идеологиям, точкам зрения он противопоставлял “видение” собы-
тия, процесса, факта. Он автор ярко выраженного образного мыш-
ления, умеющий проникать как бы в душу описываемого явления.
Можно по-разному относиться к мыслям Ф.А. Степуна, согла-
шаться или спорить с ними, но нельзя, думается, не признать, что
они продолжают оставаться участниками полемики сегодняшнего
дня с его “страстями стравленными” (М. Цветаева), предлагая свои
варианты ответов на вопросы, которые перед нами ставит совре-
менная жизнь.
334
1 Степун Ф.А. Встречи. М., 1998. С. 90.
2 См., например.: Филиппов Б. Федор Августович Степун // Федор Степун:
Встречи и размышления. Избр. статьи. Лондон, 1992. С. 9.
3 Штаммлер А.В. Ф.А. Степун Ц Русская религиозно-философская мысль
XX в. Питтсбург, 1975. С. 323.
4 Зенъковский В. История русской философии. Париж, 1950. Т. 2. С. 245.
5 Жиглевич Ев. Безмолвные встречи со Степуном // Федор Степун. Встречи и
размышления. С. 7.
6 Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. Лондон, 1990. Т. 1. С. 7; см. так же Т. 11.
7 Степун был непосредственным участником первой мировой войны.
8 Эренбург И. Люди, годы, жизнь // Собр. соч.: В 9 т. М., 1966. Т. 8. С. 221.
9 Степун Ф.А. Портреты. СПб., 1999. С. 304.
10 Степун Ф.А. Николай Переслегин. Томск, 1997; Степун Ф. Встречи; Он же.
Чаемая Россия. СПб., 1999. Он же. Портреты.
11 Степун Ф.А. Встречи. С. 92.
12 Степун Ф.А. Чаемая Россия. С. 37.
13 Там же. С. 42-43.
14 Там же. С. 43.
15 Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 11. С. 208.
16 Там же.
17 Там же. С. 34.
18 Там же. С. 18.
19 Parsons Т., Smelser N. Economy and Society. Glencoe, 1956. P. 7.
20 Олсон M. Роль нравственности и побудительных мотивов в обществе // Вопр.
экономики. 1993. № 8. С. 31.
21 Там же. См.: так же: Лапицкий М.И. Деятельный без принуждения: Трудовая
этика в разных измерениях. М., 2002.
22 Токвиль А. де. Старый порядок и революция. М., 1903. С. 225.
23 Ильин И.А. Русский крестьянин и собственность // Ильин И.А. Наши задачи.
М„ 1992. С. 220.
24 Степун Ф.А. Николай Переслегин. С. 9.
25 Там же. С. 86.
26 Степун Ф.А. Природа актерской души (О мещанстве и артистизме) // Сте-
пун Ф. Встречи и размышления. С. 57, 59.
27 Степун Ф.А. Жизнь и творчество // Логос. 1913. N 3/4.
28 Ермичев Ф.А. Степун: Очерк жизни // Степун Ф.А. Портреты. С. 396.
29 Там же. С. 87.
30 Там же. С. 109.
31 Там же. С. 110, 112.
32 Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. Т. 1. С. 52.
33 Там же. С. 54.
34 Там же. Т. И. С. 291.
35 Там же. С. 232; Т. 1. С. 362-363.
36 Степун Ф.А. Чаемая Россия. С. 7-8.
37 Там же. С. 9.
, 38 Сорокин П. О русской нации. Россия и Америка: Теория национального воп-
роса. М., 1994. С. 70-76.
39 Кавелин К.Д. Наш умственный строй. М., 1989. С. 202.
40 Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990. С. 59.
41 Там же.
42 Там же. С. 11, 12.
43 В подтверждение того факта, что, используя слова Степуна, “этос работы
в русских поместьях не был привит” (Степун Ф. Дух, лицо и стиль русской
335
культуры // Российская социология. Историко-социологические очерки.
М., 1997. С. 205), свидетельствует, к примеру, множество русских пословиц и
поговорок, просуществовавших вплоть до наших дней. К слову сказать, со-
ветский период впоследствии пополнил список сходных по значению посло-
виц и поговорок.
44 Там же. С. 201.
45 Там же. С. 205.
46 Степун Ф.А. Встречи. С. 23.
47 Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 14 т. М., 1952. Т. 8. С. 364-365.
48 Степун Ф.А, Чаемая Россия. С. 33.
49 Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. Т. 1. С. 320-321.
50 Степун Ф.А. Чаемая Россия. С. 375-376.
51 Там же. С. 366.
52 Там же. С. 376.
53 Там же.
54 Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. Т. И. С. 429.
55 Степун Ф. Чаемая Россия. С. 421.
56 Там же. С. 235.
57 Там же. С. 243.
58 Там же.
59 Там же. С. 240.
А.П. Ненароков
“...ДЕЙСТВУЯ НА СОЗНАНИЕ
И СОВЕСТЬ ДЕМОКРАТИИ”
И.Г. Церетели как идеолог альтернативного пути
русской революции
Судьба Ираклия Георгиевича Церетели (1881-1959) удивитель-
на. Социал-демократ, видный общественный и государственный де-
ятель России, один из основателей и руководителей первой незави-
симой Демократической республики Грузии, он, к сожалению, до
сих пор остается в числе тех, о ком известно очень мало, несмотря
на то что нет ни одной работы, посвященной истории российских
революций и российской социал-демократии, где бы не упомянулась
его имя. Не спасают положения и прекрасные статьи Б.И. Никола-
евского и 3. Галили, как и специальная книга голландского истори-
ка В. Рубола, к тому же все еще не переведенная на русский язык1.
Во многом это следствие того, то значительная часть представ-
лений, оценок и самооценок, мифов и стереотипов прошлых лет по-
прежнему живы и доминируют. (Сказывается наследие эпохи куль-
та политической воли и радикального экстремизма.) Многим обще-
ствоведам, политологам, историкам и даже литераторам было го-
раздо важнее на них опираться, чем опровергать.
Церетели все еще пытаются представить политическим неудач-
ником и чуть ли не главным виновником поражения разрозненных
демократических сил в 1917 г. Между тем именно он, ни на секунду
не оставляя надежды на возможность их единения в момент социаль-
ной революции, пожалуй, сделал для этого больше, чем иные рос-
сийские политики, присягнувшие на верность ее целям и идеалам.
Начиная с первых самостоятельных шагов на политической арене в
качестве руководителя социал-демократической фракции II Госу-
дарственной думы и вплоть до настойчивого стремления реализо-
вать политику коалиции в качестве одного из признанных лидеров
Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) и Со-
ветов после победы Февральской революции, Церетели последова-
тельно отстаивал необходимость консолидации “живых сил нации”.
И хотя на практике вся возведенная им конструкция власти оказа-
лась, по образному выражению Александра Николаевича Потресо-
ва, “зданием на песке”, но именно собственный практический опыт
по собиранию всех здоровых социальных сил российского общества
в, условиях общего кризиса власти позволил Церетели одному из
337
первых европейских социал-демократов объявить основной ценно-
стью социализма “защиту прав человеческой личности и ее свобод-
ного развития” (курсив мой. - А.Н.)2 без диктата и насилия.
Неизменно проводя вполне определенную самостоятельную ли-
нию, Церетели всегда старательно избегал участия в сотрясавших
партийные ряды, как ему представлялось, схоластических спорах.
Это раздражало его однопартийцев, как ортодоксальных (из числа
центристов и меньшевиков-интернационалистов), так и крайне ле-
вых (большевиков) и правых (оборонцев, сторонников Г.В. Плехано-
ва и А.Н. Потресова). В 1917 г. раздражение и неприязнь вылились
в то, что Церетели в равной мере не принимали и очень резко крити-
ковали (точнее сказать, бранили) и Ленин, и Плеханов, и Мартов,
и даже руководитель закавказских социал-демократов Н.Н. Жорда-
ния. Только с Потресовым у него наметилось определенное сближе-
ние по вопросам отношения к войне, либеральной буржуазии и цен-
зовым элементам.
Ленин столкнулся с Церетели уже на первом (по возвращении из
эмиграции) совещании представителей всех течений и фракций
РСДРП 4 апреля 1917 г., где он выступал со своими ставшими знаме-
нитыми Апрельскими тезисами. Тогда Церетели, раскритиковав ле-
нинский призыв к установлению власти Советов и переходу к соци-
алистическому этапу революции, заявил: “Мы дали великий пример
Западу. Наша революция - шаг вперед по пути к конечной цели.
Но нельзя изолировать себя от всего народа и от сознательного про-
летариата. Надо исходить не из того, что можно захватить, а из то-
го, что можно закрепить”. Вместе с тем он подчеркнул, что “не бо-
ится ошибок Ленина”, а так как к победе революции может привес-
ти лишь объединение (или единение?), то он (Церетели) “готов объ-
единиться даже с ним”3.
Однако Ленин, отвергнув на апрельской конференции больше-
виков саму идею (в какой бы форме она ни предлагалась) объедине-
ния с меньшевиками (“Пусть мертвые хоронят своих мертвецов”, -
заявил он)4, посвятил Церетели статью, опубликованную в “Правде”
29 апреля* под названием “И.Г. Церетели и классовая борьба”, поло-
жившую начало весьма негативным и откровенно оскорбительным
личным выпадам5. Комментируя речь Церетели на состоявшемся
двумя днями ранее торжественном заседании депутатов Государст-
венной думы всех созывов по поводу общенародного характера
платформы, провозглашенной в качестве основы действий Времен-
ного правительства, Ленин назвал ее “министерской”, а самого Це-
ретели - министром без портфеля, забывшем “о социализме, о марк-
сизме, о классовой борьбе”6.
’ До февраля 1918 г. все даты в статье даны по старому стилю, согласно действовав-
шему в России Григорианскому календарю, отстававшему к тому времени от евро-
пейского (Юлианского) на 13 дней.
338
Начав столь безобидно, Ленин в дальнейшем в оценке деятельно-
сти Церетели не раз прибегал к резким выражениям, неизменно за-
числяя его в ряд “мелкобуржуазных вождей” и “луиблановцев”, “про-
стых пешек”, «бессильных и игрушечных “придаточков” правитель-
ства контрреволюции» (в момент создания первого коалиционного
кабинета), “министериабельных социалистов”, “министериалистов”,
“прихвостней буржуазных идеологов”, “героев гнилого мещанства”,
“реакционных демократов”, “дурачков”, “гороховых шутов”, “серяч-
ков”, “проституированных господ и пособников палачей, оконча-
тельно предавших дело революции”7 и т.д. Для самого Церетели Ле-
нин находил не менее уничижительные эпитеты: “типичнейший
представитель тупого, запуганного филистерства... лакей контрре-
волюционной буржуазии”, «один из самых болтливых “социалисти-
ческих” министров и вождей мещанства», “тупица”8 и т.д.
Неприязнь Г.В. Плеханова к Церетели, как, впрочем, и к неко-
торым другим меньшевистским лидерам, была несколько иного пла-
на. Скорее всего, он считал несправедливым, что к руководству
(включая и политическое представительство) РСДРП в 1917 г. при-
шли люди, не принимавшие, по его мнению, активного участия
в разработке ее теоретических и программных положений, больше
полагавшихся на интуицию и голый практицизм, руководствовав-
шихся, как принято было говорить, “вопросами дня”9.
Что касается Ю.О. Мартова - лидера меньшевиков-интернацио-
налистов, то на майской партийной конференции, августовском
объединительном съезде РСДРП, в ходе Демократического совеща-
ния и т.д. он регулярно выступал с весьма резкой критикой в адрес
коалиционной политики Церетели, не останавливаясь, как и Ленин,
перед разящей иронией, едкими замечаниями и т.д.10
В числе тех, кто на августовском съезде и во время Демократи-
ческого совещания публично и активно критиковал Церетели, ока-
зался Жордания". Он оставил воспоминания, весьма выразительно
характеризующие не только атмосферу, царившую на Демократи-
ческом совещании, но и его личное - неприязненное с начала
900-х годов, а затем лишь обострявшееся - отношение к Церетели.
“Никто не знал, - писал он, - что делать и как действовать. Здесь (на
Демократическом совещании. - А.Н.) были те же самые пропаган-
дисты, которых я видел в России и на партийных съездах”. Они “не
имели никакого определенного мнения в таких сложных ситуациях.
И вот они собрались действовать!” Всех “их” Жордания с неистре-
бимым грузинским акцентом, вполне различимым даже в письмен-
ной речи, называл “свитой Церетели”, а самого Церетели - “лиде-
ром и путеводителем”, “главным авторитетом”, на чьих мыслях и де-
лах “они основывались” и “паразитировали. Отсюда и весьма неле-
стная оценка, которую Жордания дал большинству социал-демокра-
тической фракции Демократического совещания в целом: “Это ба-
ранье стадо было его (Церетели. - А.Н.) стадом”12.
339
В интервью профессору Леопольду Хеймсону, известному исто-
рику российской социал-демократии, в июне 1962 г. Б.И. Николаев-
ский, в прошлом ее видный деятель, попытался ответить на вопрос,
почему Церетели никогда не отвечал своим оппонентам так же рез-
ко и грубо, как это делали они по отношению к нему. Николаевский
предположил, что, “считая себя главой Исполнительного комитета
Советов”, Церетели прежде всего “хотел сгладить разногласия”, вы-
ражая настроения “партийного середняка”13. Вместе с тем Никола-
евский отмечал огромное личное обаяние Церетели, которое “шло
дальше, чем его политическое влияние”. Оно позволяло ему объеди-
нять вокруг себя даже тех, кто “относился критически к его постро-
ению. .. Когда он с вами спорил, - утверждал Николаевский, - он ни-
когда не придирался к мелочам, брал основную мысль, самую труд-
ную, самую важную в вашем построении, и спорил против этого.
И спорил исключительно честными аргументами. Никогда не было,
чтобы вы почувствовали свои мысли искаженными. Я был на боль-
ших собраниях и был на маленьких дискуссиях. Это импонировало14.
Правда, и Николаевский не удержался и упрекнул Церетели в
привязанности к формальной логике, подчеркнув ее некую отрешен-
ность от действительности, остававшейся за ее пределами: “Позднее
я начал замечать: он спорит логически и исключительно силен
в этом отношении. Исключительно хорошо находит слабые места в
[любой] концепции. По-настоящему слабые, важные и слабые места!
Но [при этом], значит, большой диалектики событий, которые раз-
вивались] вне ... спора, он по-настоящему не улавливал”)15.
Сдается, что Николаевский здесь не совсем прав, как не прав, он,
утверждая, например, что Церетели будто бы вообще “плохо знал
Ленина” и до апреля 1917 г. “ни разу с Лениным не говорил. Ни ра-
зу!” А Ленин до этого якобы тоже “ни разу открыто не выступал
против Церетели, даже по поводу декларации Церетели во 2-й Думе,
которая обсуждалась на лондонском съезде”16. Во всяком случае в
последнем Николаевский допустил ошибку, непозволительную для
исследователя такого ранга. Понадеявшись на свою феноменаль-
ную память и, вероятно, на рассказы самого Церетели, он не счел
нужным заглянуть лишний раз в протоколы Лондонского съезда
РСДРП, изданные в 1909 г., в Париже17, хотя известно, что, готовя в
начале 60-х годов к публикации записанные им воспоминания Цере-
тели о деятельности социал-демократической фракции II Государст-
венной думы, Николаевский держал в руках переиздание этих про-
токолов 1935 г. Однако и в этой (как и в неопубликованной работе
Николаевского) мы не найдем ни одного слова о первых ленинских
выступлениях против Церетели. А зря! Разногласия между ними
уже тогда следует считать принципиальными. Они же лучше всего
опровергают утверждение, что вклад Церетели в разработку теоре-
тических и программных установок партии был недостаточным
(или даже мизерным).
340
Так, Ленин в 1907 г. весьма резко воспринял заявление Церете-
ли о том, что проводимая им думская тактика ограниченного сотруд-
ничества с кадетами позволила социал-демократам по ряду вопросов
создать единую с ними оппозицию царскому правительству, равно
как и его утверждение, будто история революций 1848 г., как и вся
история Европы, доказали не только отсутствие необходимых усло-
вий для социализма, но и неизбежность в нарастающей революцион-
ной борьбе того или иного союза социал-демократов с буржуазной
демократией18. Эти весьма существенные расхождения с Лениным в
оценке характера и движущих сил грядущих революционных собы-
тий в России были примечательны не только сами по себе, но и сви-
детельствовали о том, как по-разному эти деятели относились к по-
зиции родоначальников российского социал-демократического дви-
жения - Г.В. Плеханова и П.Б. Аксельрода - по данным ключевым
вопросам российской политической жизни.
Позиции эти обозначились еще до Второго съезда РСДРП и рас-
кола партии. Еще во время первого (для личного знакомства) визи-
та Ленина за границу, Аксельрод отмечал, что ленинское определе-
ние задач разворачивающегося в России социал-демократического
движения хромает от отсутствия в нем должного ощущения време-
ни, пространства и особенностей общественно-исторических усло-
вий страны.
«...Я принялся, - вспоминал Аксельрод, - объяснять ему, в чем
я не согласен с ним:
- ... Вы отождествляете наши отношения к либералам с отно-
шениями социалистов к либералам на Западе. А я как раз готовил
для сборника19 статью под заглавием “Запросы русской жизни”,
в которой хотел показать, что в данный исторический момент бли-
жайшие интересы пролетариата в России совпадают с основными
интересами других прогрессивных элементов общества. Ибо у нас
перед рабочими, как и перед другими прогрессивными обществен-
ными элементами, на очереди одна и та же неотложная задача: до-
биться условий, допускающих развитие их широкой самодеятельно-
сти. Точнее говоря, это - задача свержения абсолютизма. Эта зада-
ча диктуется всем нам русской жизнью. Так как цензурные условия
не позволяют определить эту задачу настоящим словом, то я харак-
теризовал ее формулой: “Создание условий для широкой общест-
венной самодеятельности”, требуемое русской жизнью.
Ульянов, улыбаясь, заметил в ответ:
- Знаете, Плеханов сделал по поводу моих статей совершенно
такие же замечания. Он образно выразил свою мысль: “Вы, - гово-
рит, - поворачиваетесь к либералам спиной, а мы - лицом”»20.
В отличие от Ленина Церетели стал в дальнейшем самым после-
довательным сторонником взглядов Г.В. Плеханова и П.Б. Аксель-
рода. Последнего Церетели всегда называл своим учителем.
iB 1928 г. “Социалистический вестник” представил одну из его ста-
341
тей, посвященных памяти Аксельрода, как “статью одного из люби-
мейших учеников и ближайших друзей Павла Борисовича”21.
И это не было преувеличением: по всем параметрам Церетели
оказался ближе других к Аксельроду - по духу, по вере в постепен-
ное, без рывков и “продавливания” революции, движение человече-
ства к прогрессу, по выборам темпов и средств этого движения. Он
так же, как Аксельрод, стал марксистом прежде всего потому, что
обнаружил в трудах Маркса и Энгельса научное подтверждение
этой вере. И так же, как Аксельрод, считал, что коль скорое “воз-
вышение человечества до полной разумности” вряд ли возможно, то
“филистерско-черепашье движение, рекомендуемое Бернш[тей-
ном], представляет даже некоторое преимуществом перед методами
Sturm und Drang (бури и натиска. - нем.) по крайней мере, меньше
крови будет стоить”22. Не случайно в своих воспоминаниях о Фев-
ральской революции Церетели коснулся весьма важного обстоя-
тельства для понимания отношения российской социал-демократии
к реформизму, на которое, кроме него, пожалуй, никто больше не
обратил внимание. Оно состоит в констатации той значительной ро-
ли, которую сыграли в развитии социал-демократических убежде-
ний в России Карл Каутский и Рудольф Гильфердинг. Это стало воз-
можным, по мнению Церетели, лишь благодаря их прочным лич-
ным и постоянным контактам с Аксельродом. Последний же сыграл
самую значительную роль в популяризации в России трудов Берн-
штейна. Именно благодаря ему тот стал сразу же известен в России
едва ли не более, чем в Европе. Во всяком случае, Церетели не зря
называл Бернштейна “теоретиком российского реформизма”23.
Не это ли объясняет тот факт, что официальный меньшевизм
послеоктябрьского (1917 г.) периода (я имею в виду мартовско-да-
новское руководство партии) никогда не признавал Церетели своим,
иначе пришлось бы признать, что свой курс на “единение живых сил
революции” Церетели начал разрабатывать задолго до Февраль-
ской революции и что он лег в основу думской тактики всей социал-
демократической фракции II Государственной думы.
Между тем сам тон первого ленинского выступления против Це-
ретели - в связи с заявлением 26 мая 1907 г. - был откровенно раз-
носным и свидетельствовал о том, что Ленин вполне осознавал, ка-
ково значение того, что отстаивал молодой лидер думской фракции
РСДРП. “Вместо того, чтобы смотреть вниз, - убедить народные
массы, показать им правду, - утверждал он, - Церетели смотрит
вверх, желая убедить либералов, привлечь легальностью1*... Это на-
стоящий буржуазный парламентаризм. А бесплодность подобного
мелкого, убогого, жалкого политиканства бьет в глаза, ибо ясно,
что Столыпина от его политики никакие парламентские уловки, ни
меньшевиков, ни кадетов отклонить не могли бы. Отстранение от
'* Отточие документа.
342
масс - факт налицо, выгоды от легального убеждения Столыпиных
и кадетов - праздные мечты праздного интеллигента”24.
Наблюдения и выводы Церетели, содержавшиеся в его докладе,
Ленин назвал “чистейшим ревизионизмом”, а ссылку на опыт
1848 г. - рассуждением “в духе бернштейнианства”25. Только один
раз он щедро похвалил проводимую в думских речах Церетели за-
щиту муниципализации земли, выдвинутую в аграрной программе
РСДРП, назвав ее “обдуманной, тщательной, взвешенной и ясной”.
Однако тут же заклеймил стремление достичь согласия в этом воп-
росе с кадетами, назвав его “подчинением пролетариата либераль-
ному влиянию”26.
Позже, когда большевики выдвинули против записанной в пар-
тийной программе муниципализации требование национализации
земли, ленинская оценка выступлений Церетели по данному вопро-
су стала еще контрастнее. Так, анализируя его заключительную
речь по аграрному вопросу, произнесенную 26 мая 1907 г., Ленин,
с одной стороны, явно не поскупился на хорошие слова (“...критика
правых, данная Церетели в начале речи, была вполне правильна
с политической стороны. Великолепно было его замечание против
шарлатанов либерализма, пугавших народ потрясениями вроде
французской революции”27). Вполне правилен, по мнению Ленина,
был и основной лозунг Церетели: “полное уничтожение помещичь-
их землевладений и полная ликвидация помещичьего бюрократиче-
ского режима”28. С другой стороны, критические замечания в адрес
лидера думской социал-демократической фракции им явно глобали-
зуются. “Уже при переходе к кадетам, - отмечал Ленин, - начинает
сказываться ошибочная позиция меньшевизма”29. Эту ошибочную
позицию Ленин видел в том, что меньшевики признавали наличие
“водораздела” коренных политических противоречий, проявляю-
щихся в российской революции вправо от кадетов, а не влево, как
ему представлялось30. И Церетели, по его словам, отстаивал это за-
блуждение.
Еще одно из утверждений Церетели в защиту муниципализации
земли (а именно: муниципалитеты “в момент аграрного кризиса...
будут отдавать безземельным, неимущим крестьянам землю в арен-
ду даром”31) Ленин назовет “программой мещанского социализма
в буржуазной революции, демагогией хуже эсеровской”32.
В целом, отстаивая принцип национализации земли, Ленин сле-
i дующим образом оценил позицию социал-демократической фрак-
; ции и ее лидера в думских прениях по аграрному вопросу: “Социал-
демократы решительно защищали дело крестьянской революции,
выясняли классовый характер современной государственной власти,
но не были в состоянии последовательно руководить крестьянской
революцией, вследствие ошибочности партийной программы”33.
Столь принципиально разное понимание задач аграрных преоб-
। разований в России вело и к диаметрально противоположному отно-
343
шению к частной собственности, прежде всего на землю (затем и во-
обще), и к серьезным расхождениям в тактической линии между
этими двумя видными представителями российской социал-демокра-
тии, олицетворявшими собой два ее главных течения. Если для Це-
ретели союз с либералами был шагом на пути, возможно, к полной
реализации буржуазных преобразований в стране с полуфеодальны-
ми порядками, то Ленин квалифицировал подобные взгляды и соот-
ветствующую политическую линию как “непонимание руководящей
роли пролетариата в буржуазной революции, стремление поставить
его в сторонке, приспособить к половинчатому исходу революции,
превратить из вождя в пособника (а на деле в чернорабочего и слу-
гу) либеральной буржуазии’’34. В конце сентября 1917 г., работая над
послесловием к переизданию работы об аграрной программе рос-
сийской социал-демократии в 1905-1907 гг.35, он обнажил всю глу-
бину своих разногласий с Церетели, с его пониманием сути предсто-
ящих революционных преобразований, с его политической практи-
кой по созданию и поддержке единства всех “живых сил страны”
в одной фразе: “...ни пролетариат, ни революционная мелкобуржу-
азная демократия не могут ограничиваться рамками капитализ-
ма”36. Другими словами, там, где Церетели отстаивал “идеалы рево-
люционной демократии”, пытаясь предотвратить классовое проти-
востояние внутри оппозиционных самодержавию сил, по Ленину
следовало уже делать “шаг к социализму”, не останавливаясь перед
опасностями раскола в лагере демократии и скатывания к граждан-
ской войне. Принципиальные разногласия, вполне оформившиеся
в 1905-1907 гг., только усилились в 1917 г. - в переломный в россий-
ской истории год.
Свой ретроспективный взгляд на развитие событий в революци-
онной России с февраля по июль 1917 г. Церетели изложил в уже
упоминавшейся двухтомной работе “Воспоминания о Февральской
революции”. В ней он затронул ряд узловых проблем. Среди них -
характер революции, определявший цели и задачи демократии, ис-
тория формирования коалиционного правительства, анализ его вну-
тренней и внешней политики. Особое место занимает подробное из-
ложение июльских событий, которые он назвал “июльским восста-
нием большевиков”37. К сожалению, воспоминания Церетели в Рос-
сии известны мало. Они никогда не переиздавались в полном виде.
Между тем в ряде университетов за рубежом по ним проводят спец-
семинары2*, что объясняется созвучностью выводов Церетели с по-
пулярной в современных условиях Запада теорией “демократии уча-
стия” - формы народовластия, в чем-то близкой идее Советов.
Весьма примечательным является тот факт, что Церетели как
участник событий и один из лидеров Петроградского, а затем и Все-
российского ЦИК Советов отводил деятельности этих обществен-
2* Сообщение Веры Каплан из Тель-Авивского университета.
344
ных организаций огромную роль. По его убеждению, они, “аккуму-
лируя мнение масс” и являясь активной “действующей частью демо-
кратии”, выступали наравне с Временным комитетом Государствен-
ной думы одним из основных источников власти. В этом - главное
в расхождение между Церетели и Лениным по данному вопросу.
Последний идею советов подчинял универсальной формуле диктату-
ры пролетариата. Совсем иначе видел будущее этих зародышей са-
моуправления народа Церетели. Он был тем, кто первым ввел и
обосновал понятие “советская демократия”.
Есть еще по крайней мере два обстоятельства, на которых Це*
ретели акцентировал внимание при ответе на вопрос о причинах по*
ражения демократии в 1917 г.: первый - почему руководящие круги
революционной демократии в России оказались неспособны органи-
зовать сильную центральную власть, способную “парализовать уси-
лия максималистов правого и левого лагеря, - всех тех, которые об-
ращались к разрушительным инстинктам масс, чтобы бросить стра-
ну в хаос гражданской войны”, и второй - почему оказалось так,
что большинство демократов оказалось не готово понять и принять
простую, на первый взгляд, истину - “главная опасность, угрожав-
шая революции”, шла и пришла слева38.
Церетели размышлял на этот счет и ранее, прежде чем сел за
воспоминания. В его речах 1917 г., кстати сказать, до сих пор не со-
бранных и не изданных в полном виде, можно найти много тому под-
тверждений. На резкость выпадов своих оппонентов, включая Лени-
на, он публично никогда не реагировал, всем своим видом показы-
вая, что не принимает близко к сердцу их бранные слова и воспри-
нимает их как дань распространенной у марксистов тех лет манере
полемики, образцы которой продемонстрировали еще сами “осно-
воположники” марксизма. В одном из частных писем начала 30-х го-
дов Николаевскому, Церетели заметил: “При чтении Маркса, несо-
мненно, бросается в глаза чувство ненависти, желчи и презрения, ко-
торыми он обливает своих противников. Скажу тебе откровенно,
что мне это всегда казалось недостатком Маркса”39.
Надо сказать, что и к Г.В. Плеханову Церетели, по свидетельст-
ву того же Николаевского, относился на этом же основании крити-
чески. В данном случае для нас очень важно, что этот критицизм вы-
рос из “отрицательного отношения к политическим приемам Бель-
това-Волгина”40.
Очевидно, что и Ленин, и Плеханов, в отличие от Церетели, счи-
тали агрессивную полемичность Маркса не недостатком, а образ-
цом, достойным подражания. Но дело не в особенностях лексики ра-
дикальных марксистов. В сущности речь шла о том, каков реальный
смысл подобной подчеркнутой непримиримости и нетерпимости, ка-
ково конкретное содержание столь пафосного выражения чувств,
внешне далеких от научной полемики и выяснения истины. Именно
с этим был связан непростой вопрос для социал-демократов начала
345
XX века: звал ли кого-нибудь Маркс апеллировать к слепой ненави-
сти? Для Церетели ответ был однозначно отрицательным.
Церетели был убежден, что Маркс ненавидел систему классо-
вых привилегий как таковую. При этом он обращал внимание и на
то, что воззрения Маркса, “как небо от земли, далеки от стремления
искать привилегий для пролетариата, что составляет душу больше-
вистских воззрений”. Для них, полагал он, характерна апелляция к
той ненависти, которая безоговорочно должна быть приравнена
“к дурным чувствам, к зависти по отношению к привилегирован-
ным, к стремлению захватить эти привилегии”. И добавлял: “Нена-
висть, которую выражает Маркс, ничего общего с такой апелляци-
ей не имеет; она глубоко и органически противоположна”41. В каче-
стве доказательства Церетели указывал на то, что Маркс, безуслов-
но, “ненавидит и обливает желчью своего презрения” сикофантов
(sykophantees, в данном случае - клеветников. - А.Н.) капитализма,
но при этом важно, что он “ненавидит не только данных сикофан-
тов, а сикофантство вообще”. Церетели утверждал: “Маркс выбро-
сил бы в окно человека, который из его слов сделал бы вывод, что
плохи сикофанты капитализма, а хороши сикофанты пролетариата.
Величие социализма Маркс видит именно в том, что социализму ор-
ганически чуждо всякое сикофантство, что он, т.е. социализм, есть
выражение истины, правды”42.
Бесспорным представляется и еще одно: считая Ленина главным
выразителем присущего большевикам стремления к разжиганию
низменных чувств по отношению к “классовому врагу” неимущих,
буржуазии и помещикам, Церетели при этом не испытывал, однако,
к нему никакой личной ненависти в отличие, скажем, от Мартова.
Об этом в одном из своих интервью Хеймсону поведал все тот же
Николаевский: Мартов просто не переносил Ленина, считая его на-
столько “экзпозированным”, что за этим уже исчезала личность.
У этой непримиримости, по Николаевскому, было свое объяснение:
Мартов считал ее необходимой как с политической точки зрения
(в знак несогласия с “бунтарски-захватными методами толкания
вперед революции”), так и оправданной по личным мотивам43. Пос-
леднее абсолютно не соответствовало настроениям и убеждениям
Церетели. Лидер правительственных социалистов вообще избегал
публично выражать какие-либо личные чувства к кому бы то ни бы-
ло, а тем более к вождю большевиков, принимая во внимание его
популярность в массах.
Только в начале 50-х годов Николаевский записал услышанное
от Церетели любопытное признание о первых реакциях того на ра-
боты и выступления Ленина: «...я, конечно, читал все им написан-
ное; заграницей я слышал его два-три раза на собраниях; ни интере-
са, ни тем более симпатии он к себе не вызвал... С тем, что Ленин
сделан из иного теста, чем другие партийные лидеры, я спорить не
собирался, но мне и тогда было ясно, что это - совсем чужое “тес-
346
то”, никаких симпатий во мне не вызывавшее»44. А в письме Цере-
тели тому же Николаевскому от 31 декабря 1930 г. удалось найти
нечто, отражающее личное отношение Церетели сразу и к Ленину,
и к Сталину. “... Сталин, - писал он, - это азиат еще в гораздо боль-
шей степени, чем был азиатом Ленин”45.
По-видимому, понимая, что подобного рода суждения могут вы-
звать вопросы, Церетели в том же письме Николаевскому (от 31 де-
кабря 1930 г.) дал пояснение политическому феномену, узаконивше-
му, как сказал поэт Ю. Лебединский, “стиль наветов и допросов”:
“Твое предположение, - писал Церетели, - что это46 один из ходов
в борьбе Сталина против Р[ыкова] мне кажется верным... Обраще-
ние ко всяким обходным путям в борьбе с противником, стремление
уязвить его в лице его родных, это обычное проявление азиатской,
варварской психологии”. Нелишне отметить, что и эту характери-
стику Церетели не предназначал для публичного тиражирования
в печати, он просто высказал свое мнение человеку, с которым его
связывала настоящая дружба (Б.И. Николаевский был единствен-
ным, с кем Церетели позволил себе общаться на “ты”, но лишь че-
рез тринадцать (!) лет знакомства).
Для Церетели, как и для Аксельрода, уже находившегося в эми-
грации, абсолютно логичным было критиковать левоцентристское
крыло в международной социал-демократии, указывая “на опас-
ность, которую ленинские тенденции представляли для демократи-
ческого социализма”41. Противостояние большевизма и фашизма не
заставило его изменить свою позицию. В начале 30-х годов XX в.,
наблюдая, “какой кошмарный характер принимают события в Гер-
мании”, Церетели признался в одном из писем Б.И. Николаевскому,
что “все более и более” становится пессимистом48. Он прекрасно по-
нимал, что “гитлеровщину, по-видимому, придется немцам пере-
жить не в форме легальной реакционной власти, а в форме бесша-
башной диктатуры”, и это будет иметь самые печальные последст-
вия для всего мира, ибо приход к власти фашистов в Германии, вслед
за большевистским экспериментом в России означал глубочайший
кризис не только социалистической идеи, но и понятия “демокра-
тия”. Наиболее “тяжкий удар”, по мнению Церетели, социалистиче-
ской идее нанес широко распространившийся аморализм, “для мно-
гих” он стал, “как бы синонимом или необходимым атрибутом реа-
листичности и ума в политической борьбе”49. Церетели видел в этом
самое яркое проявление синдрома политического экстремизма, во-
площенного в большевизме, но не чуждым и его антиподам.
Церетели утверждал, что данные “тенденции” настолько проник-
ли в социалистическое движение западных стран, что “на каждом
шагу” определяют все стороны “соц[иалистической] политики”,
в том числе позицию Интернационала в борьбе с тем же большевиз-
мом. «Я имею в виду, - писал он, - не компромиссы и уступки в го-
сударственной политике, которые большей частью повязаны обсто-
347
ятельствами, но тот узкий дух “практицизма”, которым окрашены
все эти компромиссы и уступки, то выбрасывание за борт идеаль-
ных основ движения, которое характеризует все эти практические
шаги. В этом - кризис социализма и кризис демократии»50.
К такому выводу Церетели пришел на основе анализа послево-
енной и послеоктябрьской политики российской и европейской со-
циал-демократии, подкрепленному собственным участием в россий-
ском революционном движении и российских революциях первой
четверти XX в.
1 Николаевский Б.И. И.Г. Церетели: Страницы биографии // Социалистиче-
ский вестник. 1959. № 6-12; 1960. № 2-3; Roobol W.H. Tsereteli: A democrat in
the Russian Revolution. A political biography. Amsterdam, 1976; Галили 3. Ирак-
лий Церетели в русской революции // Крайности истории и крайности исто-
риков. М., 1997.
2 См.: Социалистический вестник. 1946. Xs 2. С. 54.
3 Меньшевики в 1917 году: В 3 т. / Под ред. 3. Галили, А. Ненарокова, Л. Хейм-
сона. М., 1994. Т. 1: От января до июльских дней. С. 177.
Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 31. С. 179. (Далее: ППС).
5 М. Вишняк в статье 1959 г. обратил внимание на именной указатель к четвер-
тому изданию Собрания сочинений Ленина, по которому весьма просто уста-
новить, что Церетели наряду с Керенским, Гоцем, Мартовым, “Либерданом”
(полюбившееся Ленину производное от фамилий М. Либера и Ф. Дана, обра-
зованное Демьяном Бедным в одном из сатирических стихотворений лета
17-го), Черновым, Авксентьевым и другими был самой частой мишенью ле-
нинских инвектив (см.: Вишняк М. И.Г. Церетели // Социалистический вест-
ник. 1959. № 6. С. 122).
6 См.: Ленин В.И. ПСС. Т. 31. С. 468^172.
7 Там же. С. 123, 130; Т. 32. С. 204, 397; Т. 33. С. 47, 97; Т. 34. С. 2, 14, 49, 102,
123, 128, 253, 260-261.
8 Там же. Т. 34. С. 64, 94, 337; Т. 43. С. 79.
9 См.: Валентинов Н.В. Наследники Ленина / Ред.-сост. Ю.Г. Фелыптинский.
М„ 1991. С. 185-187.
10 См.: Меньшевики в 1917 году. Т. 1. С. 357-359, 589, 591, 604; Т. 2: От июль-
ских событий до корниловского мятежа. М., 1995. С. 374, 375, и др.
11 См.: Там же. Т. 3: От корниловского мятежа до конца декабря. Ч. 1: От кор-
ниловского мятежа до Временного Демократического совета Российской
Республики (август - первая декада октября) / Отв. ред. 3. Галили, А. Нена-
роков. М., 1996.
12 Жордания Н. Моя жизнь. Stanford, 1968. С. 77-78.
13 Nikolaevsky B.I. Interview № 17. Inter-University Project on the History of Men-
shevik Movement. N.Y. P. 14-15; Interview Xs 19. P. 16. Из личного архива
Л. Хеймсона, хранящегося в Гарримановеком институте Колумбийского уни-
верситета в Нью-Йорке.
14 Ibid. Interview Xs 19. Р. 14.
15 Ibid.
16 Ibid. Interview X» 17. P. 14-15.
17 См.: Лондонский съезд Российской социал-демократической рабочей партии
(состоявшийся в 1907 г.). Полный текст протоколов. Изд. ЦК. Париж, 1909.
18 См.: Ленин В.И. ПСС. Т. 15. С. 323.
348
19 Речь идет о сборнике “Материалы к вопросу о хозяйственном развитии Рос-
сии”, содержащем статьи Г.В. Плеханова, П.Б. Струве, А.Н. Потресова,
К. Тулина (под этим псевдонимом выступал В.И. Ульянов) и др. Сборник
в России был по решению цензуры конфискован и уничтожен.
20 Переписка Г.В. Плеханова и П.Б. Аксельрода: В 2 т. / Ред. и коммент.
П.А. Берлина, В.С. Войтинского и Б.И. Николаевского. М.: Изд. Р.М. Плеха-
новой. 1925. Т. 1. С. 270-271.
21 См.: Социалистический вестник. 1928. № 12. С. 3.
22 Переписка Г.В. Плеханова и П.Б. Аксельрода. Т. 1. С. 194-195.
23 Церетели И.Г, Воспоминания о Февральской революции: В 2 кн. Р.; La Have,
MCMLXIII. Кн. 1. С. 231, 232.
24 Цит. по: Там же.
25 Там же. С. 332.
26 Ленин В.И. ПСС. Т. 16. С. 400, 401.
27 Ленин имел в виду следующее место из выступления Церетели, направленное
, против одного из ближайших соратников П.Н. Милюкова по конституцион-
но-демократической партии, депутата II Государственной думы А.И. Шинга-
рева: “...он забыл, что именно после конфискации и вследствие конфискации
земель помещиков Франция возродилась к новой могучей жизни” // Стено-
графические отчеты [Государственной думы]. 1907 год. Сессия вторая. Т. II:
Заседания 31-53 (с 1 мая по 2 июня). СПб., 1907. Стб. 1228.
28 Там же. Стб. 1224.
29 Ленин В.И. ПСС. Т. 16. С. 400.
30 Там же. Ленин обосновывал ошибочность этого вывода двумя положениями:
возможностью принудительного отчуждения земли с преобладанием интере-
сов помещиков, с сохранением их власти, с закреплением новой кабалы, что,
как он считал, неоспоримо доказал опыт 1861 г., и несостоятельностью ут-
верждений, будто в вопросах о формах землепользования РСДРП стоит от
. народников дальше, чем от кадетов. Вообще критику большевистских пред-
ложений о национализации и отстаивание муниципализации земли, требова-
. ние которой было записано в партийной программе, Ленин назвал “сбивани-
ем на кадетизм”, доказывающим непонимание экономических и политиче-
ских условий крестьянской революции” (Там же. С. 401—402).
31 Стенографические отчеты [Государственной думы]. 1907 год. Сессия вторая.
Т. II. Стб. 1234.
32 Ленин В.И. ПСС. Т. 16. С. 402.
33 Там же.
34 Там же. С. 409-410.
35 Работа “Аграрная программа социал-демократии в первой русской револю-
ции 1905-1907 годов” написана В.И. Лениным в ноябре-декабре 1907 г.
Она была включена во вторую часть второго тома его сочинений “За 12 лет”,
которая была конфискована и уничтожена полицией еще в типографии.
При переиздании ее осенью 1917 г. Ленин счел нужным подчеркнуть: “В на-
стоящее время революция поставила аграрный вопрос в России неизмеримо
шире, глубже и острее, чем в 1905-1907 годах. Ознакомление с историей на-
шей партийной программы в первой революции поможет, я надеюсь, пра-
вильнее разобраться в задачах теперешней революции” (Там же. С. 412).
36 Там же.
37 Церетели И.Г. Указ. соч. Кн. 2. С. 259-346.
38 Там же. С. 408, 410-411,414 и др.
39 Hoover Institution on War, Revolution and Peace Archives. Boris I. Nikolaevsky
Collection. Ser. N 248. Box 505. Fol. 4. Письмо Б.И. Николаевскому от 24 фев-
349
раля 1931 г. Переписка, без нумерации листов. Автограф. (Далее: Hoover
Institution Archives).
40 См.: Николаевский Б.И. Указ. соч. // Социалистический вестник. 1960. № 2-3.
С. 50.
41 Hoover Institution Archives, Boris I. Nikolaevsky Collection. Ser. N 248. Box 505.
Fol. 4. Автограф.
42 Ibid.
43 Nikolaevsky B.I. Interview N 18. P. 11; см. также: Меньшевики в 1917 году. Т. 1.
С. 243, 245, 455, 458.
44 Hoover Institution Archives, Boris I. Nikolaevsky Collection. Ser. N 15. Box 10.
Fol. 75.
45 Ibid. Ser. N 248. Box. 505. Fol. 3. Автограф.
46 Речь идет об аресте (в ходе первой волны репрессий в СССР) сотрудниками
ГПУ 22 декабря 1930 г. одного из братьев Б.И. Николаевского, Владимира,
женатого на сестре А.И. Рыкова. См. автобиографию В.И. Николаевского,
написанную им в конце декабря 1930 - начале января 1931 г. в Бутырской
следственной тюрьме. Опубликована А.Л. Литвиным, см.: Меньшевистский
процесс 1931 года. М„ 1999. Кн. 2. С. 430-435.
47 См.: Церетели И.Г, Указ. соч. Кн. 1. С. 221.
48 Hoover Institution Archives. Boris I. Nikolaevsky Collection. Ser. 16. Box 44.
Fol. 13: И.Г. Церетели - Б.И. Николаевскому, 4 мая 1932 г. Рукописный ори-
гинал.
49 Ibid. И.Г. Церетели - Б.И. Николаевскому, 16 сентября 1932 г. Рукописный
оригинал.
50 Ibid.
Л.Н. Бровко
ХРИСТИАНСТВО И НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМ
Мировоззренческий излом
। а
>н
С момента появления фашизма после первой мировой войны
как идеологии и как движения отношения между ним и церковью,
между его германской разновидностью (национал-социализмом) и
христианством складывались достаточно сложно. Их мировоззрен-
ческое противостояние было очевидно с самого начала. Однако си-
туация существенно осложнилась в 30-40-е годы, после прихода
Гитлера к власти, когда национал-социализм стал господствующим
политическим и идеологическим течением. Тогда Германия пережи-
вала трудные, кризисные времена социального, нравственного, ми-
ровоззренческого излома, который охватил все слои общества.
Ужас положения состоял в том, что страна, называвшая себя хри-
стианской и жившая, казалось бы, по христианским канонам, стала
проповедовать совершенно противоположные нормы, фактически
отбросив христианство. На волне национал-социалистского перево-
рота происходила переоценка всех привычных ценностей и предста-
влений. И это касалось не только нацистских идеологов и членов на-
ционал-социалистистской партии. На сторону нацистов перешла
значительная часть общества, включая отдельных, особенно проте-
стантских, теологов. Новая расистско-языческая идеология вместе с
христианством вычеркивала самое ценное в нем - его нравственное
содержание.
Однако не все немецкое общество, находившееся (вопреки ка-
жущемуся единству) в разобщенном состоянии, поддерживало новое
мировоззрение. И это было совершенно естественно, так как наци-
сты, с помощью “революционных” религиозных лозунгов ставя под
сомнение христианские нормы и принципы, пытались разрушить ту
основу, на которой почти два тысячелетия существовала значитель-
ная часть человечества, в том числе немцы.
Несмотря на конформистские и откровенно пронацистские на-
строения, распространенные в церковных кругах, часть верующих и
пасторов неизменно подчеркивали свою верность христианству.
Именно они спасли его честь, выдержав жестокое противостояние
с режимом. И именно в их среде появились принципиально новые,
актуальные и по сей день теологические концепции, в которых от-
мечены неукоренившийся характер христианской цивилизации,
формальное усвоение немецким народом (да и не только им) христи-
351
анства, что в итоге привело к фашизму. Подчеркивалась пропасть
между истинным и реальным, между христианскими ценностями и
тем, что под ними понимали люди, фактически находясь на уровне
суеверий.
Таким образом, происходил поиск внутри самой христианской
церкви, переживавшей не лучшие времена, по сути глубокий кризис,
не только институционный (организационный и конфессиональ-
ный), но и мировоззренческий - кризис самого христианства, по-
скольку именно на фоне христианской цивилизации возникло такое
чудовище, как фашизм1.
Без особой натяжки можно утверждать, что человечество с мо-
мента своего возникновения не выходило из кризиса, который цик-
лически воспроизводится историей и имеет причудливые выходы в
современность. Даже при оптимистическом взгляде на некоторые
мировые процессы, мы и сегодня наблюдаем все те же насилие, тер-
рор, идеологическую конфронтацию, все ту же конфессиональную
борьбу. И сегодня «не счесть призывов от возведения в ранг единст-
венных, исключительных “своей” этничности, “своего” национализ-
ма, “своей” веры»2.
Несмотря на тысячелетнее распространение мировых религий,
на наличие многочисленных церковных институтов, речь и по сей
день идет о неготовности мирового сообщества к восприятию и ус-
воению нравственных принципов, проповедуемых этими религиями,
в первую очередь христианством. Весь ход мировой истории свиде-
тельствует о поисках мировоззренческого соответствия человече-
ской натуре в зависимости от того, что в тот или иной период вкла-
дывалось в это понятие. Мы наблюдаем лишь тенденцию к нравст-
венному совершенствованию и постижению основ христианства,
время от времени прерываемую возвратом на исходные позиции.
Как правило, такие мировоззренческие откаты совпадают с систем-
ными, охватывающими все жизненные сферы кризисами.
Известный немецкий философ А. Вебер (1868-1958), наряду с
другими исследователями, отнес начало очередного системного кри-
зиса к последней трети XIX в., когда народы Европы утратили вну-
тренний стержень - духовность, когда возобладали рационализм и
экономические факторы, приведшие к мировым войнам, к фашиз-
му3. Фашизм явился мощным проявлением мировоззренческого над-
лома, разрыва с христианством. Но почему именно Германия попы-
талась совершить цивилизационный переворот?
Ситуация в Германии в последней трети XIX в. - в рамках сис-
темного кризиса - складывалась наиболее жестко. Создание едино-
го государства происходило на фоне становления, а затем бурного
развития капиталистических монополий, что, в свою очередь, спо-
собствовало радикализации германского общества, его делению на
враждебные классово-партийные группировки. Страна еще не успе-
ла насладиться плодами прогресса, национально-государственным
352
величием, а уже наступало новое социальное время, заявило о себе
рабочее движение, на широкую арену политической деятельности,
как грозная сила, выходил марксизм.
Новое национальное самосознание немцев формировалось на
фоне общих болезненных процессов в Европе, на фоне прагматиче-
ского насаждения собственных государственных и общественных
моделей, на фоне все усиливавшейся конфронтации, приведшей к
первой мировой войне, изменившей массовое сознание людей в сто-
рону культа насилия, жестокости и радикализма. К тому же Герма-
ния потерпела поражение в этой войне и возникло чувство отчая-
ния и жажды справедливости. Результатом явился фашизм - модер-
низированная попытка создать государство особого типа, “прими-
рить” все слои общества жестким прессом демагогии и террора,
подчинить их государству ради интересов империалистической
выгоды, национального величия и завоевания в конечном счете -
мирового господства.
Изначально большинство паствы, т.е. немецкого народа, свято
поверив вождю, поддержало национал-социалистский режим, тем
более что Гитлер заявил о своей приверженности христианским
церквам и христианскому мировоззрению. Но на практике очень
скоро выявилась враждебность нового режима по отношению к цер-
кви. Впрочем, иначе и не могло быть. Целью фашистского государ-
ства являлась унификация общества, в том числе церкви, под новы-
ми национальными, расистскими знаменами, что в корне противоре-
чило христианскому мировоззрению.
Церковь в Германии была представлена двумя конфессиями -
протестантской (Немецкая евангелическая церковь) и католиче-
ской, подчиненной Ватикану. Она прошла трудный путь реформа-
ции, когда Мартин Лютер своим тезисом об оправдании верой,
о прямом контакте человека с Богом фактически поставил под воп-
рос необходимость самого института церкви, несмотря на желание
верующих сохранить церковь единой, вызвав конфессиональный
раскол4. Основные положения проповедей Лютера, в том числе о
двух царствах (небесном и земном), нацисты использовали для оп-
равдания исключительной роли своего - террористического - госу-
дарства и своей борьбы с христианством, провозгласив себя преем-
никами Лютера.
На фоне системного кризиса и распространения гипертрофиро-
ванных националистических настроений Отто Бисмарк попытался
(правда, безуспешно) реформировать церковь, создать на основе
протестантизма единую церковную систему, включив в нее доста-
точно автономную католическую церковь (католицизм представлен
в южных и юго-западных областях Германии). С этой целью был
объявлен знаменитый “культуркампф” против католицизма5.
Нацисты пошли еще дальше, когда гласно или негласно пыта-
лись не только подчинить церковь государству, создать единую не-
12. Переходные эпохи
353
мецкую государственную церковь, но и вместо христианства наса-
дить новую псевдорелигию, что явилось, в известной мере, отраже-
нием новых, секулярных тенденций, наблюдавшихся во всем мире
начиная с рубежа XIX-XX вв. Под влиянием судьбоносных откры-
тий в науке (атом, теория относительности и т.д.) повсеместно уси-
лились антирелигиозные настроения: общество все более отвергало
мистику и клерикализм. Философские и теологические концепции
этого времени (Ницше (1844-1900), Шпенглер (1880-1936), Макс
(1864-1920) и Альфред (1868-1968) Веберы и т.д.) по-своему отра-
жали всю сложность общественной мысли и умонастроений в Гер-
мании6. Тот же А. Вебер, хотя и утверждал, что цивилизация требу-
ет “просветления сознания” и освобождения от всяческих суеверий,
что люди хотят вырваться из догматических рамок, жить “новой, от-
крытой всему миру жизнью”, тем не менее при всем своем атеизме
советовал обратиться к первоначальным корням христианства, т.е.
к очищению христианства от последующих наслоений7.
Но были и те, кто отвергал христианство, пытался независимо от
вероисповедания “взрастить новое единение, новую телесную суб-
станцию духа”. Героем этого поколения, этого общественного слоя
стал Фридрих Ницше, которому, по словам того же А. Вебера, было
присуще “чувство телесности, основанное на одухотворенной мате-
риальности самосознания”8. На философии Ницше стоит остано-
виться подробнее, так как она явилась, по-своему аккумулируя слож-
ное и противоречивое время, источником последующих, часто взаи-
моисключающих философских и теологических концепций, перво-
начальным источником нацистского отторжения христианства.
С одной стороны, философия Ницше отражала потребности но-
вого времени, стремившегося покончить со средневековой мисти-
кой, с другой - свидетельствовала о наступлении новых кризисных
явлений, нового мракобесия, еще более страшного, чем в средневе-
ковье. Ошибка или недомыслие Ницше состояла в том, что он пре-
небрег христианством вместе с его стержневой, нравственной осно-
вой, именно поэтому нацисты сделали Ницше своим героем. От-
дельные же христианские философы и теологи трактовали филосо-
фию Ницше как мечту человека о свободе. Таким образом, Ницше
стал идеологом разных философских и теологических направлений,
оказал особое, двойственное, влияние на немцев, на их восприятие
окружающего мира, на их организационное и мировоззренческое
противостояние, которое столь остро проявило себя в период
фашизма9.
Ницше по-своему ощутил наступление новой безрелигиозной
эпохи и пытался дать рациональное, научное объяснение мира.
В его философии отразилось ощущение силы и жажды историче-
ского взлета объединенной Германии, ее мощных нереализованных
возможностей - возможностей каждого немца. Одновременно в фи-
лософии Ницше чувствовался страх перед новой эпохой, перед но-
354
выми социальными процессами, поднимающими на сцену мировой
истории низшие слои, и желание повернуть время вспять - время об-
щественной иерархии и аристократизма. Ницше искал истоки новых
социальных процессов, помимо прочего, в христианстве. В его бур-
ном, истерическом отрицании христианства отразился психологиче-
ский надрыв эпохи. Стремление противостоять ее прагматическому,
материалистическому содержанию в итоге привело его к оправда-
нию и возвеличиванию реакционно-романтических устоев прошло-
го, к конструированию новых, столь же реакционных идей.
В своем знаменитом труде “Антихрист” (1888) философ дал
уничтожающую критику христианства, что послужило основой для
последующих нацистских мировоззренческих ухищрений. Он назвал
христианство религией тьмы, слабости и отказа от жизни, а цер-
ковь - лживой и фарисейской: “Христианство - самая острая форма
вражды к реальности, какая только до сих пор существовала”10.
С аристократических позиций, с позиций некой касты избран-
ных, свободных духом, сильных и независимых, он критиковал сла-
бое и демократическое христианство - христианство нищих духом,
завистливых и мстительных, руководствующихся ложными принци-
пами равенства, “равных прав” низших слоев - так называемой чан-
далы1!. Ницше подчеркивал, что мир должен быть устроен на иерар-
хических началах: во главе каста избранных (сильных и свободных)
и каста слабых и посредственных у основания (некий вариант госу-
дарства Платона). К тому же “демократизм” христианства с его рав-
ными правами в потустороннем мире и защитой слабых и унижен-
ных приводит к анархии и революциям. Избранными станут только
те народы и племена, полагал Ницше, которые смогут отречься от
христианства и создать новых языческих богов, новую веру, ориен-
тирующую человека на радость жизни, делающую его раскрепо-
щенным и свободным. Эта вера откажется от ориентации на загроб-
ный, потусторонний мир (что, по мнению Ницше, является абсолют-
ной фикцией и ложью). Эти идеи, в частности идея о новом язычест-
ве - идея об отказе от нравственных принципов христианства, были
восприняты нацистами. В этом смысле их мировоззрение не изна-
чально - оно родом из прошлой эпохи.
Такие понятия, как “грех”, “вина”, “искупление” и т.д. Ницше
считал ложными, надуманными жрецами от христианства, исключи-
тельно с целью утверждения своей власти, своего могущества.
Выдумкой “иудея Савла” (апостола Павла) Ницше считал и легенду
о воскрешении Христа, и легенду о том, что Христос возложил всю
вину человечества на себя (Ницше утверждал, что Христос взял на
себя только собственную вину за политический бунт). Павел вино-
вен, по мнению Ницше, в том, что сконструировал принцип равных
возможностей спасения в потустороннем мире, что обезоруживает
человека в реальной жизни: он перестает жить, а лишь готовится
к потусторонней жизни, по существу - к фикции.
12*
355
Таким образом, христианство в данной интерпретации - религия
не реальной жизни, а потустороннего мира. Помимо того, что она
лжива и больна, утверждал Ницше, эта религия гетто, так как чело-
век находится в постоянном страхе перед страшным судом - бесчис-
ленные тексты с угрозами грешному человеку лишают его радостей
в жизни. К тому же все это противоречит основным евангельским
заповедям любви и всепрощения. Возможно, под воздействием тако-
го рода философии католическая церковь на рубеже XIX-XX вв. от-
казалась от одного из своих основополагающих догматов - догмата
о грозном и карающем Боге. Отныне и по наши дни в трактовке ка-
толических теологов Бог - исключительная субстанция добра и без-
граничной и всеохватывающей любви.
Ницше считал, что Христос своим появлением на земле, своей
жизнью, своей земной практикой уже искупил грехи человечества,
закрыл брешь между Богом и человеком. Вопрос о греховности че-
ловека отпал, таким образом, сам собой, и в этом смысл Евангелия -
не зря же в нем нет понятия греха и вины.
Несмотря на столь резкую критику христианства, Ницше по-
особому относился к самому Христу, с явной ностальгией по ранне-
му христианству, по романтическим иллюзиям, незапятнанности и
чистоте. Эти мотивы на протяжении всей истории христианства не-
однократно встречались и встречаются у теологов разных направле-
ний, не избежали их, как увидим ниже, и теологи рассматриваемого
периода, прежде всего - идей отказа от потустороннего мира, поту-
стороннего Бога, явно инициированные временем и его новыми по-
требностями.
По Ницше, если и был когда-либо настоящий христианин, то
это - Христос (единственный в своем роде), и тот умер на кресте.
Слабый и болезненный, он “смертью смерть попрал”, что явилось
доказательством его силы. Христос руководствовался любовью,
добротой и всепрощением: это также удел сильных духом.
Свободный человек у Ницше еще не был заражен расизмом и
антисемитизмом, несмотря на отдельные антииудейские выпады ав-
тора, часто возникающие в пылу научной полемики. Было чуждо
ему и понятие “крови”, чистоты расы. Это понятие взяли на воору-
жение новые “реформаторы” - национал-социалисты, прежде всего
Гитлер и Розенберг.
Тем не менее нацистская идеология многое переняла у Ницше:
идею воли к жизни - она же воля к власти, деление общества на ка-
сты и тенценцию к новому язычеству - бесконечное превознесение
силы духа и мощи человека, освобожденного от оков христианской
морали. Нацисты с радостью восприняли отрицание христианства
(в тонкости философии Ницше они, разумеется, не вникали). Миро-
воззренческое заимствование постепенно подготавливало выработ-
ку политической линии по отношению к немецкому обществу, в том
числе к верующим.
356
В своем отрицании христианства нацисты многое позаимствова-
ли у других известных философов - француза Ж.А. Гобино
(1816-1882) и англичанина Х.С. Чемберлена (1855-1927), апологе-
тов расовой идеи - идеи избранной расы. Сказалось влияние столь
популярного в социальной философии XIX в. дарвинизма, где
по-своему отразились веяния времени, необходимость приспосо-
биться к стремительно наступающему новому, безрелигиозному, ра-
циональному миру - миру науки.
Чемберлен, в частности, полагал, что самосознание нации фор-
мируется и сохраняется благодаря ощущению чистоты крови. В сво-
ей знаменитой книге “Основы 19-го века”, вышедшей в 1899 г.
в Мюнхене, Чемберлен писал, что “раса поднимает человека над со-
бой, наделяет его необычайной, почти сверхъестественной энерги-
ей, выделяет его как индивидуума из хаотического смешения наро-
дов, собранных со всех концов света. Густая кровь, незримо текущая
в жилах”, вызовет бурный расцвет жизни, будет способствовать бу-
дущему12.
Согласно натуралистическим, извращенным понятиям Чем-
берлена, арии уже спасли человечество во времена “еврейского
разложения” эпохи падения Рима, и, вообще, все, что было достиг-
нуто созидательного в истории, вся величайшая культура - это де-
ло рук арийцев, единственной опоры мирового развития. Здоровые
и мужественные дети природы (арийцы) привнесли в западную ци-
вилизацию доселе никому неведомое представление о свободе, ра-
са с их подачи стала священным понятием, гарантией от безродно-
го и вненационального хаоса. Евреи же - негативная расовая сила,
“контрраса”.
Чемберлен, как и Ницше, признавал Христа, утверждая, что са-
мой важной датой в истории человечества было его, Христа, рожде-
ние. Однако Христа он “сделал” арийцем, утверждая, что в нем не
было ни капли еврейской крови, и поставил его во главе борьбы с
евреями, воевать с которыми нужно не с помощью ненависти и по-
дозрительности, а с помощью недосягаемого арийского превосход-
ства. Как известно, нацисты перешагнули через все возможные гра-
ницы умственных рассуждений своих учителей. Но подходили они к
этому постепенно.
В 20-е годы, в своей основной книге “Майн Кампф”, неоднократ-
но, без изменений, переиздававшейся массовыми тиражами, А. Гит-
лер еще не осмеливался открыто отрицать правомерность существо-
вания христианских церквей, особо подчеркивая - как положитель-
ный фактор - позицию обеих конфессий в первую мировую войну, их
поддержку родины и государства13. Он отмечал, что есть церковники
и верующие, которые служат нацистскому движению. К тому же
Гитлер считал, что из тактических соображений (и такая позиция во
многом определяла его церковную политику в дальнейшем) не следу-
ет портить отношения с церковью и вносить раскол в ее ряды.
357
Он не скрывал, что намеревается реформировать церковь по на-
циональному признаку, но полагал, что это в компетенции не поли-
тиков, а великих реформаторов, время которых еще не наступило.
Однако основные, нравственные идеалы христианства в книге
Гитлера уже были “размыты”, несмотря на заверения в совершен-
ном к нему почтении. Вся книга Гитлера - гимн немецкой нации,
немецкой крови, расе и ее чистоте, что абсолютно противоречи-
ло интернационалистским мировоззренческим основам христиан-
ства. Грехи против крови и расы являются самыми страшными гре-
хами, писал Гитлер, “нация, которая предается этим грехам, обре-
чена”14.
Противоречило христианству и объявление борьбы еврейской
нации, международному еврейству. Гитлер выказывал откровенное
недовольство по поводу того, что “в еврейском вопросе обе конфес-
сии занимают не соответствующие чаяниям народа, действитель-
ным потребностям религии позиции”. По мысли Гитлера, это совер-
шенно недопустимо, так как именно евреи на протяжении веков
стремились “раздробить” христианскую церковь, поссорить конфес-
сии, да и сейчас хотят вовлечь “наше движение (национал-социали-
стское. -Л.Б.) в религиозные споры”15.
Другое понимание пользы нации и государству не допускалось.
Священники обеих конфессий, думавшие иначе, априори зачисля-
лись в разряд врагов народа, сторонников “гнилого объективизма” и
интернационализма. Наряду с марксистами, евреями и демократами
особенно в книге фюрера досталось немецким католикам. Любой
иезуит, писал Гитлер, прежде всего будет рассуждать об “объектив-
ной справедливости” и считать ниже своего достоинства “простое
чувство национального самосохранения”16.
Да и немецкие протестанты, считал Гитлер, которые, в силу сво-
его происхождения и традиции, всегда отстаивали приоритет немец-
кой нации, языка, культуры, защищали немецкий народ - в силу сво-
его догматизма и тех же устоявшихся традиций не воспринимали ан-
тисемитизм и самым негативным образом относились к малейшей
попытке “освободить нацию от... враждебного окружения (еврей-
ского. -Л.Б.“А ведь тут речь идет о вопросе, - подчеркивал Гит-
лер, - не решив которого, все другие попытки возрождения немец-
кого народа совершенно бесцельны и даже нелепы”17.
Таким образом, мировоззренческое расхождение с христианст-
вом было очевидно с самого начала. Речь в дальнейшем могла идти
лишь об отношениях Гитлера с церковными организациями и инсти-
тутами, которым Гитлер уделял исключительное внимание, выде-
ляя церковный вопрос в качестве кардинального, определяющего
судьбу страны и нации.
Принципы реформирования христианской церкви на основах
крови и расы окончательно сформулированы в знаменитой книге
ведущего идеолога нацистской партии Альфреда Розенберга “Миф
358
XX века”, увидевшей свет в 1930 г. Розенберг вообще был готов от-
казаться от христианства, заменив его на так называемое новое язы-
чество, - идея, позаимствованная у Ницше, которую поддерживал
Гитлер. Как утверждал Геббельс, Гитлер, несмотря на свою религи-
озность (у него была своя религия. - Л.Б.), был абсолютным анти-
христианином18. И это была правда, несмотря на то что публично он
утверждал, как правило, обратное.
В “Мифе XX века” в основном повторялись идеи, уже высказан-
ные Гитлером в “Майн Кампф”, в частности постулировалось поня-
тие так называемой органической правды, позаимствованное Ро-
зенбергом у Х.С. Чемберлена. Если народ (читай - германцы) жи-
вет по законам этой правды, что сказывается на его культуре, ис-
кусстве и прочей жизнедеятельности, именно такой народ является
мощным двигателем прогресса и преобразователем мира. Руковод-
ствоваться “органической правдой” - значит, служить “расово-объ-
единенной народной общности”19, целеустремленной, сильной и
всегда здоровой.
Остальные народы живут по законам “неорганической правды”
или “контрправды”. Прежде всего, это касается азиатской расы и,
как считал Розенберг, ярчайшего ее представителя - еврейского
народа.
Розенберг, следуя за Гитлером и предшественниками-филосо-
фами, подчеркивал, что евреи сначала внесли хаос и сатанинский
дух в эллинистическую и римскую эпохи, а затем (через свою “рели-
гию сострадания” и ее разлагающие понятия “вины” “греха” и т.д.)
распространили свое влияние на Европу, на христианское мировоз-
зрение населяющих ее народов.
Истоки “декаданской”, или, как он ее называл, “вакхической”
культуры христианства Розенберг якобы нашел у этрусков, народа,
населявшего в древности Апеннинский полуостров, история которо-
го, прежде всего письменность, таит в себе и по сей день много зага-
док. Отыскать истоки этой культуры (а заодно и расшифровать
письменность этрусков) пытался видный немецкий ученый А. Грюн-
ведель, однако вскоре оставил эту идею ввиду явной ее несостоя-
тельности и псевдонаучности20. Теперь же “вакхической” культурой
занялся Розенберг.
Вообще вся книга Розенберга - компиляция, новых для того вре-
мени идей в ней мало. Его оппонент, теолог В. Кюннет, всегда рез-
ко критиковавший труды Розенберга, назвал эту книгу “гимновым
озвучанием силы”21, отметив, что сам метод Розенберга абсурден и
избирателен, автор избегает примеров из действительности, уводит
читателя в мир германских саг и сказаний (причем специально подо-
бранных саг), постулируя примат ложных этнических ценностей
нордической расы.
Но именно на постулате крови и расы построена вся теория Ро-
зенберга. Розенберг утверждал, что раньше по вине христианства
359
“история человечества была историей, лишенной жизни”, а настоя-
щая история начнется лишь тогда, когда у всех хватит смелости
“признать противоречия между кровью и кровью”. “Сегодня, - пи-
сал он, - рождается новая вера: миф крови ... понимание того, что с
ее помощью можно защитить божественную сущность человека...
что нордическая кровь представляет ту мистерию, которая заменит
старые ценности, заменит и преодолеет их”22.
Идеи Розенберга взяло на вооружение пронацистское лютеран-
ское движение “Немецкие христиане”, возникшее в 1932 г. Однако в
отличие от Розенберга его участники по-прежнему называли себя
христианами, но вкладывали в понятие “христианство” не адекват-
ный ему смысл, присвоив идею Чемберлена об арийском происхож-
дении Христа и наделив немецкий народ и фюрера божественной,
мессианской ролью.
Розенберг был радикальнее “Немецких христиан”: он отвергал
христианство и церковь вообще, и не только по причине неприятия
догматов веры, а еще и потому, что христианская церковь не одоб-
ряет идею этнической избранности германской расы. Он выступал
категорически против опасных, по его мнению, идей универсализма
и равенства, проповедуемых христианством, против поддержки цер-
ковью демократических государственных форм правления. Он был
убежден в том, что началось возрождение германской расы, кото-
рое перевернет всю мировую историю, а главной ее задачей в XX в.
считал поиск новой формы немецкой церкви.
До тех пор пока такая форма народным гением не будет найде-
на, Розенберг советовал немцам готовиться к этому великому собы-
тию. Прежде всего, они должны отказаться от всяческого нигилиз-
ма и пессимистических настроений, от всяческих сомнений относи-
тельно своего национального величия, нужно вновь осознать при-
надлежность к единой общности. Как и Гитлер в “Майн Кампф”, Ро-
зенберг через утверждение величия немецкой расы наделяет ее ис-
ключительными правами на расширение территорий.
Исследователи спорят, насколько искренними были все эти по-
верхностные, расистские, оторванные от действительности, наду-
манные теории. Кто-то считает их “революционной” демагогией,
крайним цинизмом, а кто-то полагает, что создатели этих теорий
были обыкновенными расистами. Например, довод немецкого ис-
следователя Больмуса в пользу последнего тезиса сводится к тому,
что настоящие биологи и антропологи исходят из изменчивости ге-
нетических признаков человека во времени. Розенберг же, в частно-
сти, как и все расисты, настаивал на наличии у немецкого народа не-
изменных “генетических расовых признаков”, на божественной дан-
ности его определенных национальных качеств, прежде всего, разу-
меется, качеств выдающихся, освященных провидением23.
Очевидно, что Розенберг не отягощал себя поисками научных
доводов. Это было чистой воды конъюнктурное политиканство. Во-
360
обще “творчеству” первого нацистского идеолога присущ налет не-
коего реакционного романтизма, Розенберг всегда подчеркивал, на-
сколько его, эмигранта из Прибалтики, поражали исключительное
своеобразие немецкой культуры, истории, в особенности, величие
древних саг. И он со всей страстью человека, обретшего националь-
ную идентичность, с искренним рвением доказывал и всячески под-
тверждал свою немецкость. Похоже, что аналогичным комплексом
суперполноценности страдал и англичанин Чемберлен, женившийся
на дочери композитора Рихарда Вагнера, истинной родиной которо-
го стала Германия.
Любопытно, что в каждом предисловии к очередному изданию
“Мифа XX века” Розенберг оговаривал, что в книге представлена
его, только его точка зрения. То же самое по поводу книги Розен-
берга в официальных разговорах, особенно с церковниками, гово-
рил Гитлер. На протяжении всего периода фашистской диктатуры
“Миф XX века” наряду с “Майн Кампф” являлся главным идеологи-
ческим учебником - книгу рекомендовали для прочтения во всех
партийных организациях и ячейках Гитлерюгенда. Глава Гитлерю-
генда Б. фон Ширах высказывался даже, что путь Розенберга - это
путь всей немецкой молодежи24. Правда, на Нюрнбергском процес-
се выяснилось, что и сам Ширах, и многие другие нацистские лиде-
ры книгу не читали или не осилили до конца. Тем не менее на всех
нацистских сборищах этой книгой награждали, а сам автор в 1937 г.
был удостоен за свой труд Национальной премии.
Думается, комментарии Больмуса относительно того, что Гит-
лер мало понимал в эрзацрелигии Розенберга, а потому медлил с
провозглашением “мифа крови” в качестве официальной идеоло-
гии, мало убедительны. По сути, ведь идеи Розенберга были его
собственными идеями. Другое дело, что, став у руля традиционно
христианской страны, Гитлер вынужден был тактически приспо-
сабливаться и лавировать, громогласно заявлять о приверженности
его правительства основным христианским ценностям и желании
опереться на обе конфессии. Однако тотчас после прихода в 1933 г.
Гитлера к власти его политика в отношении церкви резко изме-
нилась.
Бывший соратник Гитлера по партии, позднее разочаровавший-
ся в национал-социализме, Г. Раушнинг записал ряд откровенно ан-
тихристианских высказываний главы третьего рейха в ходе так на-
зываемых застольных бесед25. Здесь перед нами предстает другой
Гитлер - “философ”, “художник”, “реформатор”, конструирующий
свою грандиозную фантасмагорическую картину мира.
Фюрер вещал о смене христианской цивилизации цивилизацией
третьего рейха, полагая, что в истории общества, как в истории Зем-
ли раз в 600-700 лет происходят глобальные знаковые перемени26.
В XX в. такой глобальной переменой должно стать наступление эры
ариев, богочеловеков, людей сильных, свободных, красивых и жес-
361
токих (вспомним идею Ницше о сверхчеловеке, хотя в отличие от на-
цистских идей она еще имела некое этическое наполнение: он подра-
зумевал сильных, смелых и свободных людей - аристократов духа).
“Нам не нужны люди, которые таращатся в небеса, - провозглашал
фюрер, причудливо смешивая идеи Ницше и Лютера. - Нам нужны
свободные люди, которые осознают и ощущают Бога в себе”27.
Гитлер подчеркивал необходимость выведения особой “породы”
людей, именно “породы”, которая, помимо чистоты арийской крови,
должна обладать и особыми качествами. Он даже говорил об отме-
не таких понятий, как “нация” и “народ”, поскольку в процессе исто-
рического развития (здесь он всегда подчеркивал благотворное вли-
яние войн), по его мнению, и. нация, и народ распадаются на “мя-
коть” (нежизнеспособных) и собственно “породу”, которая будет
формироваться не только из немецкого народа, но и из лучших
представителей всей арийской расы. В этом Гитлер видел суть “ре-
волюционных” перемен на земном шаре, осуществить которые про-
видением предназначено лично ему, фюреру.
Свои “этические” требования Гитлер сформулировал следую-
щим образом: “Слабых следует вышвыривать прочь. В моих орденс-
бургах вырастет молодежь, от которой содрогнется мир. Я хочу,
чтобы молодежь была жестокой и неустрашимой, склонной повеле-
вать и применять силу... мужественно переносить любую боль. У нас
не должно быть никаких слабостей, никаких нежностей. Ее глаза
должны вновь загореться блеском великолепной, вольной хищно-
сти”28. Только так, разглагольствовал фюрер, можно окончательно
изменить природу людей, одомашненных за прошедшие тысячеле-
тия прежде всего усилиями христианства. Национал-социалистское
движение даст толчок этим переменам, станет его мотором. Следу-
ет все подчинить этим переменам и отбросить все, что мешает, -
марксистов, евреев, масонов, церковь.
“Либо мы - либо... церковь. Никакого сосуществования быть не
может. Одно исключает другое, - заявлял Гитлер, - что одна вера,
что другая - все равно. У них нет будущего. По крайней мере, в Гер-
мании”. В своих застольных беседах он подчеркивал, что, несмотря
на необходимость тактического мира с церковью, это не удержит
его “от того, чтобы искоренить христианство в Германии, истребить
его полностью, вплоть до мельчайших корешков”29.
Гитлер не был согласен с “Немецкими христианами”, мечтавши-
ми о единой германской церкви, созданной на базе Немецкой еван-
гелической церкви. Он считал, что это пройденный этап - немецко-
му народу нужна собственная, новая религия. Нужно новое мировоз-
зрение принципиально меняющее цивилизационные основы. “Для
нашего народа имеет решающее значение, будет ли он следовать
жидовскому христианству с его мягкотелой сострадательной мора-
лью - или героической вере в бога природы, бога собственного на-
рода, бога собственной судьбы, собственной крови”30.
362 ,
В перспективе, по мнению Гитлера, возможно пришествие бого-
человека. Как отмечал Раушнинг, он, конечно, имел в виду самого
себя, своего рода нового мессию, призванного возглавить глобаль-
ные преобразования на земле, ибо воображал себя посланником
“провидения” (именно это понятие, а не слово “Бог“ использовал
фюрер), Гитлер обещал освободить “человека от духовности, став-
шей самоцелью, от грязных и унизительных самоистязаний - химе-
ры, называемой совестью и моралью, и от претензий на свободу
и личную независимость, до которых всегда дорастают лишь немно-
гие. Христианскому учению о бесконечно большой значимости каж-
дой человеческой души и личной ответственности я с холодной яс-
ностью противопоставляю освободительное учение о ничтожестве
и незаметности каждого человека и его загробной жизни по сравне-
нию со зримым бессмертием нации. Вместо догмы об искупитель-
ных муках и смерти божественного мессии - искупительная жизнь
и деятельность нового фюрера-законодателя, освобождающая мас-
сы верующих от бремени свободы выбора”31.
Раушнинг считал, что Гитлер верил в то, что утверждал. Несо-
стоявшемуся художнику, возомнившему себя обиженным гением,
мир казался большой сценой, на которой он выступал как величай-
ший актер и преобразователь. Огромную роль здесь сыграл Вагнер
и древнегерманские саги (реакционный романтизм) - то же, что пи-
тало философию Розенберга.
Без всякого налета романтики и особых философских размыш-
лений смотрело на вещи ближайшее окружение Гитлера - Геббельс,
Борман и др. Борьбу с церковью они понимали как чисто политиче-
скую необходимость, обусловленную соперничеством за мировое
господство. Министр пропаганды Геббельс, в частности, утверждал:
“Благодаря нашей организованности и строгому отбору мировое
господство автоматически достанется нам. На нашем пути стоит од-
на только церковь. Она не хочет отдавать свое мировое господство,
она маскирует его религией... Отсюда сегодняшняя борьба, которую
мы должны выиграть и выиграем. Фюрер набросал эти перспекти-
вы с большим размахом...”32
Сам Геббельс был убежден в том, что нужно объявить нацио-
нал-социализм новой религией, а партию новой - церковью, сожа-
лел, что Гитлер отказался публично объявить о новом, “позитив-
ном” христианстве во главе с фюрером как посланником Бога на зе-
мле. Однако легко приспосабливающийся, он чутко реагировал на
малейшие мировоззренческие и политические колебания своего ше-
фа и поступал так, как нужно было вождю.
Развернув кампанию по дискредитации христианства, Геббельс
вслед за Гитлером объявил его мрачным еврейским порождением,
дурно влияющим на немцев, и призвал их к здоровому, светлому и
бодрому язычеству. Зная особое пристрастие Гитлера к античности,
отмечал разительное отличие здорового, улыбчивого Зевса от бо-
363
лезненного, распятого Христа. Священников Геббельс “награждал”
уничижительными прозвищами, их письменные протесты по поводу
нарушения прав церкви и теологические сочинения называл “трак-
татиками”, а христианство - мягкотелым мировоззрением, разлага-
ющим германскую армию. 6 июня 1941 г. Геббельс записал в днев-
нике, что после войны нацисты покончат со всеми евреями, “а церк-
вам беспощадно и ясно дадим понять: в государстве есть только один
авторитет - это само государство”33.
В 1935-1937 гг. были инспирированы специальные процессы
против католических священников, главная цель которых состояла
в том, чтобы объявить их безнравственными элементами и дискре-
дитировать церковь. Ситуация осложнилась после выхода в свет
в марте 1937 г. знаменитой энциклики папы Пия XI “Mit brennender
Sorge”, в которой осуждались тоталитарный нацистский режим, его
антихристианское мировоззрение, нарушение прав человека в Гер-
мании, гонения на церковь34. Как подчеркивалось на Фульдской кон-
ференции епископов (главного органа немецкой католической
церкви) 1937 г., ситуация явно развивалась в направлении, указан-
ном Розенбергом35.
Пока еще нацисты изредка поминали Бога, особенно “Немецкие
христиане” (хотя и они все чаще отрицали Христа). Гитлер лишь из
тактических соображений отказывался открыто объявлять розен-
берговский “миф крови” в качестве мировоззренческой основы еди-
ной имперской церкви.
Эта уловка сослужила службу в годы второй мировой войны, ко-
гда церковь понадобилась для оправдания агрессивной политики
(под лозунгом защиты родины и свободы от большевизма). Харак-
терна запись Геббельса в дневнике от 16 июня 1941 г., за неделю до
нападения на Советский Союз, где, помимо других откровенно ци-
ничных заявлений, есть и такое: “Вероятно, мы обратимся к еписко-
пату обоих вероисповеданий с просьбой благословить эту войну как
войну богоугодную”36.
Гитлер прямо не запрещал деятельность церквей в Германии,
так как в стране со столь долгими христианскими традициями это
было бы трудно. Кроме того, он всегда подчеркивал отличие своего
движения от безбожного большевизма, и свой поход против Совет-
ской России объявил походом против безбожников. Одновременно
он сделал все, чтобы подчинить церковь своему контролю.. Новую
Имперскую евангелическую церковь возглавил ставленник Гитлера
Людвиг Мюллер. Были образованы Церковное министерство и Им-
перский комитет по делам евангелической церкви. Естественная для
тоталитарного режима унификация всех сторон общественной жиз-
ни была распространена и на церковь. “Церковную проблему надо
решать после войны, - писал Геббельс в дневнике 18 августа
1941 г. - После победы нам легко будет путем одной генеральной
чистки преодолеть все трудности”37.
364
Во многих городах и селах Германии яростно претворяли в
жизнь идею Розенберга: удаляли кресты и распятия из церквей,
школ и других общественных заведений, заменяя их на скульптур-
ные изображения народных героев. Национал-социалисты, а также
“Немецкие христиане” постоянно разбрасывали листовки в церквях
с подобными призывами. Ломали и срывали кресты, распространя-
ли карикатуры на священников38-
Как вспоминал Раушнинг, Гитлер распорядился насаждать но-
вое язычество и поручил министру сельского хозяйства Дарре лич-
но проконтролировать организацию и проведение на селе праздни-
ков, выставок, вывешивание стендов, пропагандирующих и оживля-
ющих воспоминания о славном прошлом древних германцев39.
Гитлера в его рвении поддерживал М. Борман, его заместитель
по партии, ярый ненавистник христианской церкви. Именно Борман
в июне 1941 г. издал знаменитый указ, фактически предписавший
всем гауляйтерам порвать всякие отношения с церковью, а значит,
прекратить и всякую церковную деятельность. Примирить противо-
положные мировоззренческие позиции христианства и национал-со-
циализма было невозможно, да никто этого и не желал.
Католическая церковь в целом достаточно стойко выдержала
это противостояние, хотя и была внутренне расколота прежде всего
из-за разного понимания сущности христианства, в частности пони-
мания служения Родине и государству - одного из основных христи-
анских постулатов. Еще задолго до прихода Гитлера к власти, не-
смотря на некоторые симпатии представителей отдельных католи-
ческих кругов к нацистскому движению, большинство верующих на-
цизм не приняли.
Водораздел проходил в первую очередь по мировоззренческой,
теологической линии. Вместе с тем стоит отметить, что для иерар-
хов, подчиненных Ватикану, при всей их приверженности христиан-
ским принципам, всегда были характерны компромиссы, искусная
дипломатия. Свидетельство чему - известный конкордат, заключен-
ный в июле 1933 г. с новым нацистским правительством Германии.
.Речь в нем шла о месте церкви в системе государства, о ее автоно-
мии, о взаимном невмешательстве в дела друг друга.
Линию на компромисс поддерживали кардинал Бертрам, глава
католической церкви Германии, кардинал Шульте, многие еписко-
пы и священники. Однако и компромиссное крыло было разным.
Одни были готовы отказаться от христианских постулатов. Другие,
как кардинал М. Фаульхабер, при всех тенденциях к политическому
сотрудничеству с нацистским режимом, пытались отстаивать хри-
стианское мировоззрение.
Именно проповеди Фаульхабера (с конца 1933 г.) знаменовали
собой начало прозрения католических иерархов, убаюканных кон-
кордатом 1933 г. Церковь с помощью конкордата сделала все воз-
можное для сохранения своей автономии как в области чисто цер-
365
ковных дел, так и в школьной, университетской сфере и сфере като-
лических союзов. Конкордат этот был особенный, ибо был заклю-
чен с антихристианским по своей сути режимом. Отсюда и противо-
речивые оценки этого документа.
Фаульхабер одним из первых стал говорить о вмешательстве го-
сударства в дела церкви, о нарушениях ее прав. Свою позицию кар-
динал изложил 14 февраля 1937 г. в проповеди в церкви св. Михаила
в Мюнхене. “Тысячи сил, - сказал он, - действуют в интересах дех-
ристианизации народа и уничтожения католической церкви”. При
этом Фаульхабер ратовал за необходимость сохранения конкордата:
с конкордатом “мы будем биты”, но без него и того хуже - “повале-
ны на землю и биты”40. Фаульхабер напомнил, что и без конкорда-
та, согласно заповедям, католики обязаны быть верными государст-
ву и правительству. Однако у каждого из них есть священное право
на религиозную и духовную свободу - право “поступать по совести”.
Он был убежден, что можно служить одновременно государству
и церкви, как отцу и матери.
В Германии тех лет были лояльные к власти католики, блюду-
щие чистоту узаконенной идеологии от вражеских происков, и были
католики-нацисты. Известен пронацистский Чрезвычайный союз
католических священников, циркуляр которого от 14 декабря
1939 г. - своеобразный протест против первой энциклики нового
(с 1939 г.) папы Пия XII, “Sammi Pontificatus”41. В циркуляре утвер-
ждалось, что папа, сочувствуя в начавшейся войне “героическому”
и “страдающему” польскому народу, никак не высказал сострадания
тысячам немецких мучеников, “порабощенных озверевшими поль-
скими ордами”. Далее подчеркивалась враждебность всего католи-
ческого мира, прежде всего Ватикана, по отношению к Германии.
Члены Чрезвычайного союза требовали от немецких епископов за-
щитить права так горячо любимой ими родины и ее народа. Кроме
того, они призывали сограждан держаться вместе “в этой кровавой
борьбе”, к которой их “вынудили враги”42.
Трудно сказать, что здесь от искренней уверенности в собствен-
ной правоте, а что от иллюзий, от мистической веры в то, что боже-
ственное провидение вершит историю Германии. Ведь писали о том,
что сам Бог освятил действия Германии (т.е. войну), которые “соот-
ветствуют заповедям господним”. Или следующий пассаж: “Было
бы грехом по отношению к творческому плану провидения, грехом
по отношению к заповедям Бога, если бы мы в этот судьбоносный
час не оставались верными нашему народу”43.
Были и другие католики, которые попадали в тюрьмы и концла-
геря, так как открыто выказывали свое неприятие фашизма. Имен-
но в их рядах возникла новая концепция государства - не только
божьего творения, но и творения дьявола, антихриста, деяния кото-
рого, какими бы словами их ни прикрывали, были направлены и
против собственного народа, и против христианской цивилизации.
366
Гестапо стал известен антинацистский текст, составленный ие-
зуитами (орденом Иисуса) для священников, посещавших католиче-
ские семьи. В нем говорилось, что “через демагогию фюрера выра-
жает себя дьявол” и что, если церковь не сможет изменить ситуа-
цию, Германия рухнет в пропасть. В пасторском послании из Мюн-
стера от 18 февраля 1937 г. выражался протест против насаждения
идей, содержащихся в антихристианской книге Розенберга, которую
используют в качестве национал-социалистской пропаганды, несмо-
тря на то что ее осудила церковь44. Дело Гитлера - дело дьявола,
подчеркивалось в послании, а он сам его слуга и орудие; у нацистов
“Бог на устах, а черт в сердцах”.
Все направления деятельности церкви в Германии объединял
антибольшевизм. В марте 1937 г., практически одновременно с эн-
цикликой против национал-социализма, была издана папская энцик-
лика против большевизма “Divini Redemptoris”45. Епископы в своих
пастырских посланиях высказывались в том же духе. Во всех церк-
вях время от времени возносились молитвы за всех верующих, пре-
следуемых в России и других странах46.
Фактор антибольшевизма использовал Гитлер, добившись офи-
циального одобрения церковными иерархами своего похода на
Москву. Впрочем, это вполне объяснимо: воинствующий атеизм со-
ветских властей не был для них тайной. Хотя некоторые священни-
ки, особенно на местах, пребывали в угнетенном состоянии, мучаясь
по поводу освященного церковью в Германии убийства людей, пусть
даже и большевиков47.
Тем не менее в собственной стране церковь в этот период смог-
ла возвысить свой голос в защиту веры и верующих, а это было не-
мало. Часто церковники делали это завуалировано - в форме про-
поведей и теологических размышлений. Часть священнослужите-
лей, преподавателей теологии и теологов эмигрировала, среди них
известный немецкий философ, языковед и теолог О. Розеншток-
Хюсси48.
Одним из самых ярких проповедников в Берлине того времени
был Гуардини (Гвардини), немец итальянского происхождения.
В 1937 г. вышла в свет его выдающаяся книга “Господь”, в которой
Гуардини выступил против национализма, против сатанинской ги-
перболизации личной власти, отстаивая основные принципы христи-
анства - принципы сердечности и любви. Гуардини высказался про-
тив ложно трактуемого патриотизма. Именно такого рода патрио-
тизм, по его мнению, привел сынов Израиля, олицетворявших все
человечество, ко второму грехопадению.
Идея второго грехопадения - в сущности, ответственности наро-
да (толпы) лежит в основе книги Гуардини. Весьма актуальная в то
время для фашистской Германии проблема звучала как обвинение -
автор упрекал немцев за приход фашистов к власти, за предательст-
во Христа, за жестокость, алчность, продажность, эгоизм и горды-
367
ню, в частности за сугубо национальные эгоизм и гордыню, - самые
страшные грехи. Не случайно в 1939 г. Гуардини был лишен права
проповедования и преподавания в Германии.
Гуардини утверждал, что, отказавшись от Христа, народ Иудеи
совершил второе грехопадение, что распятие Христа не было предо-
пределено Богом-отцом, к чему приучена мысль верующих, воспри-
нимающих это событие исключительно с точки зрения исхода.
“Факт искупления так бесконечно важен для нас, что мы забываем
о том, каким чудовищным образом это свершилось, и о том, что
так... не должно было свершиться перед Богом и людьми... ужас пе-
ред Богоубийством мы утратили полностью. Нам нужно стряхнуть с
себя привычку и ощутить всей душой, как... как черствы наши серд-
ца, как жалок отклик”49.
Христос своей жизнью, считал Гуардини, закрыл ту брешь, ко-
торая отделяла людей от Бога, искупил их грехи (эта мысль, как мы
видели, есть у Ницше). Решение же о распятии Христа приняли лю-
ди, предав его и став недостойными быть богоизбранными. Гуарди-
ни подчеркивал, что люди оказались не готовы воспринять идеи о
Царстве Божием на земле. Мысль, актуальная и поныне.
Христос остался в полном одиночестве. Его не поняли и преда-
ли даже собственные ученики. До Христа Боги представлялись
вполне земными50, часто могущественными и грозными, он же обли-
ком, поведением, речами являл собою нечто действительно принци-
пиально новое, пришельца из иного мира - и мир земной ответил не-
адекватно.
Развивая католическую концепцию, сформулированную, как от-
мечалось, в конце XIX в., Гуардини назвал христианство религией
сердца. Знаменитую Нагорную проповедь Христа Гуардини считал
(и здесь он был не одинок среди теологов) явлением, отличным от
обычных норм законности и справедливости, представленных в Вет-
хом завете. В ней были провозглашены новые нравственные принци-
пы - принципы высокой, требовательной и одновременно жертвен-
ной любви. Отсюда - “возлюби врага своего”, “подставь другую ще-
ку”, “не клянись вовсе” и т.д. “Конечно, - писал Гуардини, - это выше
возможностей человека”. “Очистить сердце до самых глубин так, что-
бы уважение к достоинству другого подавляло первые признаки про-
буждения природной похоти; уничтожить в себе ненависть, вплоть до
самых скрытых ее источников; преодолеть насилие свободой, созда-
ваемой любовью; воздавать за зло добром, за вражду - Дружеским от-
ношением - все это превосходит человеческие силы”. Гуардини под-
черкивал, что христианство по сей день остается лишь призывом к но-
вой жизни и не стоит говорить об этом как о свершившемся факте -
говорить так, “словно это всего лишь принципы более высокой эти-
ки, ставшие со времени Христа общепризнанными”51.
Гуардини писал о важности воли, т.е. сознательного выбора, са-
мих людей. Ведь Христос сделал сознательный выбор - это ли не
368
пример? Невозможно и даже опасно, отмечал Гуардини, объяснять
все исторической необходимостью и предопределенностью - одним
словом, важен выбор каждого человека - личности, думающей
личности.
Гуардини обращал особое внимание на важность ответственности
государственных деятелей, которые могут сделать много добра, рав-
но как и много зла, если “уподобят свою власть власти сатаны”. Этот
тезис был явным осуждением нацистского государства, как и произ-
носимые в проповедях Гуардини слова Христа: “...еще не окаменело у
вас сердце? Имея очи, не видите? Имея уши, не слышите?”52.
Думается, что Гуардини не случайно столь резко поставил проб-
лему выбора, собственной воли и личной ответственности, по сути,
он предупреждал немцев от повторения грехопадения, от его тяж-
ких, сатанинских последствий. Гуардини понимал, что фашизм -
следствие кризиса христианской цивилизации.
Книга Гуардини была написана в переломное время и посвя-
щена переломной эпохе в истории человечества. В такие перио-
ды многое зависит от моральных качеств, стойкости и совести че-
ловека.
Гуардини подчеркивал, что мессианство Израиля - это само-
обольщение, что Бог никого не назначал специально избранным на-
родом, не делил людей на эллинов и евреев - таков был ответ Гуар-
дини националистам всех мастей.
В сущности, любая проповедь такого рода, как бы ни пытались
церковники найти общий язык с властями, ставила их в оппозицию
нацистскому режиму. Это касалось и католической, и протестант-
ской конфессий.
Протестанты во главе с райхсепископом Л. Мюллером в основ-
ном поддерживали нацистский режим. При этом все пронацистские
группировки протестантов славили Лютера как великого реформато-
ра, борца с католической церковью, как своего предшественника. Из-
вестно, что и “Немецкие христиане” всегда подчеркивали, что про-
должают великое, незаконченное дело Лютера по созданию сильной
национальной церкви. Вера неофитов должна быть основана на поня-
тиях “крови” и “расы”, на немецкой народной общности. Лютеров-
скую идею о святости церковной общины трактовали как святость та-
кой общности. Рекламировали антииудейские пассажи Лютера.
В одной из листовок от 1936 г., повторяя азы Розенберга и поми-
ная Лютера, сторонники новой религии отмечали, что Божествен-
ное начало нужно искать в законе жизни человека, в данном случае,
немца53. Немцы - народ сам по себе святой, утверждалось в листов-
ке, их вера свята не по крещению, а по рождению; христианство же
противоречит “жизненным законам народа и расы” (читай: законам
крови. - Л.В.), а значит, чуждо немецкой сути.
Однако Лютер в отличие от идеологов религиозных нацистских
течений, расширивших земной порядок до таких пределов, что он
369
поглотил все божественное, всегда подчеркивал приоритет Бога,
Христа перед земным царством и (при всех своих нововведениях)
всегда оставался христианином.
Известно, что в своей книге “О светской власти, в какой мере
мы обязаны ей повиноваться” Лютер, пытаясь разрешить “дилемму
между Нагорной проповедью и жесткой жизненной реальностью,
в которой христианин должен... существовать”, вводил понятие
“двух божественных порядков” - двух сфер, двух царств. Оба они ус-
тановлены Богом: “Один порядок делает человека благочестивым.
Другой создает внешний мир и препятствует злым делам...”. Одна-
ко Лютер подчеркивал, что “ни того, ни другого в отдельности недо-
статочно, ибо без духовного порядка Христова никто не может по-
средством действия мирского управления стать благочестивым пе-
ред Богом...”54.
Светские власти не могут (по Лютеру) распространять свою
власть на свободу совести. Рассматривая мирскую власть как необ-
ходимую опору жизнедеятельности, в частности в распространении
Евангелия, Лютер тем не менее предостерегал ее от всяческой тира-
нии: “Люди больше не будут, не могут, не хотят терпеть вашу тира-
нию и произвол... Мир уже не тот, каким он был некогда... Поэто-
му откажитесь от ваших злодеяний и вашего насилия и подумайте о
том, чтобы действовать справедливо, не препятствовать слову Бо-
жию идти своим путем... Если же вы будете слишком часто обна-
жать меч, то берегитесь, чтобы не пришел тот, кто заставит вло-
жить его в ножны не во имя Божие”55. Весьма актуальное, несмотря
на временную дистанцию, предупреждение фашистам.
Известно, что в конце жизни Лютер, измученный поисками ис-
тины, стал консервативнее - “евангельскую теологию теснила
теология власти”. Но хотя у него и возникли трудности в пони-
мании соотношения веры и власти, приоритет оставался за цент-
ральными принципами - “только Христос, только милость, толь-
ко вера”56.
Перед своей кончиной Лютер изменился в своем отношении к
евреям, осуждал их за то, что “они закостенелы и преисполнены
злой воли по отношению к христианской вере, следовательно, при-
надлежат к царству сатаны”. Однако, как справедливо подчеркива-
ет немецкий исследователь Г. Брендлер, “антииудаизм сочинений
Лютера основан (в отличие от его еще более ограниченного свет-
ского двойника - антисемитизма) не на узком национализме, а на
изощренной ментальности священника... Антииудаизм Лютера был
лишь частным случаем более широкого явления. Корни его - в об-
щей истории средневековья”57.
Лютер не считал, что какой-то народ может быть объявлен мес-
сианским, тем более на основании “мифа крови”, как полагали «не-
мецкие “позитивные” христиане». Антииудаизм Лютера можно объ-
яснить тем, что его раздражала мессианская предопределенность ев-
370
рейского народа, которой он хотел противопоставить индивидуаль-
ную свободу воли, свободу выбора.
Не все протестанты восприняли новые “революционные” идеи.
Антинацистская струя ассоциируется прежде всего с именем моло-
дого пастора и теолога Дитриха Бонхёффера, который с самого на-
чала фашистского правления подчеркивал опасную иррационали-
зацию нацистских идей58. В своих выступлениях и докладах (самы-
ми яркими из которых были выступление 1 февраля по радио и вы-
ступления в Высшей политической и Высшей технической школах
Берлина 7 и 14 февраля 1933 г.) Бонхёффер всякий раз подчерки-
вал, что Бог (согласно христианской теории откровения) явил себя
только во Христе, высшем авторитете и нравственной силе. Госу-
дарство же и рейх - исторически сложившиеся институты, подчи-
ненные Богу.
Отвергая нацистскую идею о том, что Бог сотворил рейх, Бон-
хёффер призывал сограждан не проецировать исторически сложив-
шиеся обстоятельства на волю Бога-творца, т.е. все сводить к бого-
творимому порядку и приписывать конкретным фактам и событиям
“метафизический смысл”: в противном случае мы придем “к выводу,
что всякая реальность хороша”59.
Кроме того, замечал Бонхёффер, если следовать логике “Не-
мецких христиан”, “процесс основания государства помещается пря-
мо в рай”, а это противоречит и основным принципам христианства,
и учению Лютера. А фюрерство, якобы воплощающее народный
дух (божественно-метафизическую величину), утверждал Бонхёф-
фер, противоречит христианству вообще из-за его псевдорелигиоз-
ных притязаний.
Псевдоавторитету вождя и рейха (“мессианского фюрерства”)
Бонхёффер противопоставлял истинный авторитет государства и
службы ему. Он считал, что нормальное государство и его лидеры,
добиваясь истинного, а не ложного авторитета, всегда стремятся к
устранению недостатков правового порядка, к усовершенствованию
закона и права. Тотальное же государство стремится к расширению
сферы своего господства за счет ущемления прав и свобод граждан,
и все сферы жизни в таком государстве попадают под его опеку и
“закон полиции”, т.е. подавления60. По мнению Бонхёффера, только
правовое государство освящено божественной властью.
В христианстве он видел и корни либеральных принципов - сво-
боды и права. Вместе с тем он полагал, что в Веймарской республи-
ке недоставало чувства общности или общинности, а ее лидерам -
истинного авторитета (на первом месте был индивидуализм, индиви-
дуальные права и свободы). Это привело к культивированию лож-
ной идеи “народного коллективизма”, имевшей следствием фюрер-
ство: народ практически добровольно уступил свои права вождю.
И Бонхёффер сомневался, что фюрер воспользуется этими правами
на благо страны и родины.
371
Осенью 1933 г., в знак протеста против принятия арийского па-
раграфа при возведении священников в сан, в протестантской церк-
ви возник Чрезвычайный союз священников (Пасторский чрезвы-
чайный союз) (на его основе во многих местах Германии возникали
свои Чрезвычайные союзы и так называемые Братские союзы).
В свою очередь из этих союзов весной 1934 г. пасторы - братья Ни-
мёллеры, К. Барт, Дитрих Бонхёффер и др. образовали Исповедую-
щую церковь (т.е. церковь, исповедующую истинную веру).
Исповедующая церковь заявила о своем праве на самостоятель-
ное и независимое существование в немецком государстве и праве на
верность основным христианским принципам. Она настаивала на со-
хранении христианского мировоззрения и обрядовости, невмеша-
тельстве государства в ее дела (собственно, то, на что делал упор ка-
толический конкордат).
Подобно оппозиционным католическим кругам, представители
Исповедующей церкви выдвинули идею о том, что в Германии обра-
зовалось государство дьявола, антихриста. Противостояние Испове-
дующей церкви с государством было достаточно серьезным. В од-
ном из донесений гестапо говорилось, что члены этой церкви “ско-
рее станут иезуитами, чем признают веру, ориентирующую на не-
мецкий миф”61.
До сих пор еще актуален вопрос, насколько церковь может и
должна противодействовать государству, тем более участвовать в
сопротивлении. Многие исследователи и церковники считают, что
церковь - это особая общественная организация, задачи которой ле-
жат принципиально в другой (не политической) плоскости - в сфере
нравственности. Государственные проблемы - это не ее проблемы.
Бонхёффер, однако, полагал, что, если государство проводит
безнравственную и антихристианскую политику, задача церкви та-
кому государству противостоять, иначе церковь перестанет быть
церковью. Так он понимал служение Родине, так понимал патрио-
тизм. Бонхёффер участвовал в сопротивлении (в кружке Герделе-
ра-Штауффенберга) и весной 1945 г. был расстрелян.
В годы фашизма Бонхёффер продолжал писать теологические
труды, в частности “Этику”, которая осталась, к сожалению, неза-
вершенной62. Известны его послания к друзьям в форме философ-
ских размышлений по поводу наступления нового, 1943 г. Однако
основные произведения - письма, записки, стихи, теологические за-
метки - он написал в тюрьме63.
Теология Бонхёффера - уникальное явление по степени искрен-
ности и правдивости, равно как и по степени идеализма. Постоянное
чувство, которое охватывает при чтении Бонхёффера, - это боль и
надежда. Надежда на будущее приближение человечества к нравст-
венным христианским ценностям, на будущее прозрение, надежда на
будущее вообще. Он создал особенную, пронзительную теологию,
пронзительную по чувству ответственности, по чувству вины и боли.
372
Понятие вины, вопреки идеям нацистов, Бонхёффер поставил
в центр своей теологии. Каждый человек должен отвечать за беды
наций и отдельных людей, независимо от степени своей вины и от
количества виноватых. Только когда это происходит, человек при-
ближается к Богу. Признание вины, считал он, это прорыв личнос-
ти Христа в церковь и реальный мир, это наше соприкосновение
с Христом, наша с ним встреча, это - Бог.
Брать вину на себя нужно, подобно Христу, свободно, без сожа-
ления, всякий раз повторяя: “Я виновен в алчности и молчании, ко-
гда я должен был говорить, в лицемерии и неправде перед лицом си-
лы и жестокости, в клевете на самых бедных из моих братьев, вино-
вен в неверности и отходе от Христа”64. И хотя Бонхёффер и не на-
зывал вещи своими именами, в конкретных условиях эти слова зву-
^,чали как прямое обличение фашистского режима и тех, кто способ-
ствовали его установлению.
Тем более вину на себя должны брать церковные институты, че-
го, к сожалению, как считал Бонхёффер, они не делали в действи-
тельности. Пассивная позиция церкви была, по мнению Бонхёффе-
ра, тем более непозволительна, что все свои злодеяния фашисты со-
вершали с именем Христа, кощунственно марая святое имя.
В отличие от Ницше Бонхёффер утверждал, что, только беря
вину на себя, человек становится сильным, волевым и свободным,
что волю к жизни можно пробудить, не отвергая христианство, а ис-
ключительно с его помощью. Христианство не мешает, полагал
Бонхёффер, а помогает жить, бороться со слабостями, отчаянием,
страхом и по мере их преодоления становиться свободным.
Бонхёффер оспаривал религиозную концепцию, согласно кото-
рой Бог силен и всемогущ: Христос не хаотическое далекое и гроз-
ное, не абсолют и некая метафизическая величина, не древнегрече-
' ский Бог-человек, человек для себя, а “человек для других”65. Бон-
хёффер считал, что Христос помогает не всесилием, а “силой своей
слабости”, силой преодоления страданий. Этого нет ни в одной рели-
' гии, но именно этим Христос и дорог нам - Христос, который, пре-
возмогая боль, добровольно идет на крест, и “как раз и только поэ-
тому он при нас и помогает нам”66.
Христианство, утверждал теолог, в отличие от других религий
не является религией спасения, не уводит человека в потустороннее,
загробное царство, к культовому образу грозного Христа. Кто так
считает, полагал Бонхёффер, - просто религиозный человек, но не
христианин. Такого рода религиозность он относил к разряду своего
рода суеверий. Христианство, не раз повторял Бонхёффер, - это
жизнеутверждающее мировоззрение, не имеющее никакого отно-
шения к потустороннему миру. “Христианская надежда на воскресе-
ние отличается от мифологической тем, что указывает человеку,
как ему жить на земле”67. Христос находится на земле, рядом с чело-
веком, придавая ему силы не только в горе, но и в радости.
373
Бонхёффер не одобрял людей, которые обращаются к Богу
только в беде или перед концом, на грани жизни, что он также счи-
тал антихристианской “религиозностью”. На исходе дней, полагал
I он, лучше молчать. “К Богу нужно обращаться в середине жизни,
| пока ты здоров и силен, а не только в страданиях”68.
f Как видно, Бонхёффер обладал своеобразной мировоззренче-
j ской позицией. Идея жизнеутверждающего начала была явно поза-
’ имствована у Ницше. Бонхёффер предлагал переместить Христа из
потустороннего, загробного мира в центр жизни со всеми ее радо-
; стями и печалями, достижениями, успехами и преодолениями. Разу-
1 меется, это был плод раздумий и по поводу ницшеанской критики и
своеобразный ответ нацистам. Но это был и отклик на потребности
! изменившегося времени.
Особые претензии предъявлял Бонхёффер к народу, толпе, раз-
венчивая нацистские мифы об особой избранности немцев. Теолог
задавался тем же, мучившим многих честных людей в Германии, во-
просом: почему это произошло? И называл множество причин.
Прежде всего, по мнению Бонхёффера, в Германии не сложи-
лось гражданского общества, которое может сформироваться толь-
ко из свободной ответственности свободных людей69. Немцы же
всегда отличались скрупулезностью и безответственностью, всегда
видели смысл жизни в подчинении общим задачам народа и нации,
следуя так называемому долгу. Однако, полагал Бонхёффер, долг
должен стать осознанным понятием, осознанным выбором свобод-
ного человека - иначе он превращается в слепое подчинение сле-
пым и разрушительным силам.
Безоглядное подчинение долгу, утверждал Бонхёффер, - на гра-
ни глупости, которая является еще одной причиной разгула фана-
тизма в стране. Она даже более опасна, чем злоба, хотя сама - ис-
точник злобы. Глупость самодовольна, всегда готова к нападению,
оперирует чужими лозунгами. Переубеждать ее невозможно и даже
опасно - это человеческий дефект.
Власть, особенно тоталитарная, всегда нуждается в глупости
подданных. Преодолеть ее можно только через внешнее (снятие ре-
лигиозных и политических оков) и внутреннее освобождение. Под
внутренним освобождением Бонхёффер имел в виду ответственную
жизнь перед Богом. Он порицал глупость (а ее наличие или отсутст-
вие, по мнению Бонхёффера, не зависит от уровня образования),
подражательность, заскорузлость, нежелание и неумение самостоя-
тельно думать. В этом особые черты немецкого национального ха-
рактера, по его мнению, “заостренного” протестантизмом и его эти-
кой (покорность, прилежание, скрупулезность), сыграли с народом
злую шутку - люди единодушно проголосовали за навязанные свер-
ху лозунги.
Мировоззренческое и политическое противостояние закончи-
лось не в пользу национал-социалистов. Нацисты воспринимали “на-
374
циональную революцию” как отказ от христианства и прорыв
в принципиально новую, сконструированную ими, величественную
и жуткую цивилизацию.
История не раз доказывала и доказывает, что безнравствен-
ность и безответственность с их мнимой свободой, авантюризм и же-
стокость власти закономерно приводят к весьма печальным для ее
носителей результатам. Попытка невероятного модернизационного
прорыва, осуществленного в фашистской Германии путем отрица-
ния нравственных христианских норм, закончилась крахом и разва-
лом страны.
В любви, а не в жажде власти и мирового господства - величие
человека и народа, в созидании должна проявляться его воля к жиз-
ни. Именно этот фактор подчеркивали христианские мыслители,
охарактеризовав приход фашистов к власти как отклонение от ми-
ровой цивилизации, одним из главных основ которой они считали
христианство.
И Бонхёфферу, и Гуардини был свойствен определенный песси-
мизм. Как и в философии Ницше, в их философии ощущалась тоска
по нравственному идеалу, но для них (в отличие от Ницше) таким
абсолютным идеалом оставался Христос. Оба мыслителя воспели
гимн христианству, одновременно констатировав абсолютную него-
товность мира, людей (свидетельством чему и был фашизм) к вос-
приятию и воплощению христианских идей - идей, которые предпо-
лагают более высокий нравственный уровень. Прежде всего, долж-
на проявиться готовность к осознанию своей вины - вины и ответст-
венности за окружающий мир.
Однако у всех у нас есть и надежда. Порукой тому жизнь и судь-
ба многих честных и ответственных людей на земле, судьба заму-
ченных, но не меняющих своих убеждений христиан, возвышающих-
ся до земного пути Христа, судьба самого Бонхёффера...
1 О деятельности церквей в период фашистской диктатуры см.: Бровко Л.Н.
Церковь и третий рейх // Новая и новейшая история. 1991. № 4; Она же. Кон-
формизм и конфронтация. Христианские церкви и нацистское государство //
Свободная мысль. 1993. № 12; Бровко Л.Н., Токарева Е.С. Христианские
церкви и тоталитаризм // Тоталитаризм в Европе XX века / Отв. ред.
Н.П. Комолова, Я.С. Драбкин. М., 1996; Ерин М.Е. Католическая церковь
Германии и фашизм. Ярославль, 1990; Гарное В.А. Церковь в Третьем рейхе:
роль в обществе и взаимоотношения с фашистским государством (1933-1945):
Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1998; Гаврилов А.В. Католицизм и наци-
онал-социализм в Германии (1933-1945): Автореф. дис. ... канд. ист. наук.
Ярославль, 2001; см. также: Брандмюллер В. Развитие католической церкви
с конца первой мировой войны // Религии мира: История и современность. М.,
1999; Ходорковский Л.Д. Католицизм и рабочий класс Германии. М., 1978;
Григу левин И.Р. Папство, век XX. М., 1981; Забалуев В.Г. Германский поли-
тический католицизм как предшественник христианской демократии // Новая
и новейшая история. 1994. № 3; Ковальский Н.А. Справился ли католицизм
с вызовами XX века // Новая и новейшая история. 1999. № 6; Токарева Е.С.,
375
Яковенко С.Г. Роль католицизма в XX веке // Мир в XX веке / Отв. ред.
А. А. Чубарьян. М., 2002, и др.
2 См.: Мальков ВЛ. Введение // Первая мировая война: Пролог XX века / Отв.
ред. В.Л. Мальков. М., 1998. С. 10.
3 Вебер А. Избранное: Кризис европейской культуры. СПб., 1998. С. 98-100,
103-105, 108-121; см. также: Мальков ВЛ. Указ. соч. (
4 Лютер М. Избр. произведения. СПб., 1994; о Лютере см.: Брендлер Г. Мар- ' ।
тин Лютер: Теология и революция: Пер. с нем. / Отв. ред. Л.Т. Мильская. М.;
1 СПб., 2000; Мартин Лютер - реформатор, проповедник, педагог. М., 1996;
Порозовская БЛ. Мартин Лютер, его жизнь и реформаторская деятель-
ность. СПб., 1997, и др.
5 См.: Ерусалимский А.С. Бисмарк. Дипломатия и милитаризм. М., 1968; Обо-
ленская С.В. Политика Бисмарка и борьба партий в Германии в конце
70-х годов XIX в. М., 1992; Чубинский В.В. Бисмарк: Биография. СПб., 1997,
и др. А. Вебер относит исчезновение духовности в Германии именно к прав-
лению Бисмарка, к его авторитарно-военизированным методам создания го-
сударства, в результате чего демократическое развитие в Германии потерпе-
ло поражение. См.: Вебер А. Указ. соч. С. 149.
6 Шпенглер О. Закат Европы. Ростов-на-Дону, 1998; Ницше Ф. Так говорил За-
ратустра. М., 1990; см. также: Патрушев А.И. Миры и мифы О. Шпенглера
(1880-1936) // Новая и новейшая история. 1996. № 3; Он же. Проблемы и зна-
чение творческого наследия Макса Вебера // Там же. 2000. № 6, и др.
7 Вебер А. Указ. соч. С. 135, 156, 158.
8 Там же. С. 161.
9 О Ф. Ницше см.: Ясперс К. Ницше и христианство. М., 1994; Кучевский В.Б.
Философия нигилизма Фридриха Ницше. М., 1996; Фридрих Ницше и фило-
софия в России: Сб. статей. СПб., 1999.
10 Ницше Ф. Антихрист Ц Ницше Ф. По ту сторону добра и зла; Казус Вагнер;
Антихрист... Минск, 1997. С. 302, 304, 323.
11 Там же. С. 364. “Чандала” - термин, употребляемый в Индии и обозначаю-
щий низшую касту.
12 Энциклопедия третьего рейха. М., 1996. С. 512-513.
13 Гитлер А. Моя борьба: Пер. с нем. Ашхабад, 1992. С. 96.
14 Там же. С. 208.
15 Там же. С. 94, 474.
16 Там же. С. 94.
17 Там же. С. 94-95.
18 Ржевская Е. Геббельс. Портрет на фоне дневника. М., 1994. С. 219.
19 Rosenberg A. Der Myphus des 20. Jahrhunderts. Eine Wertung des seelich-geistigen
Gestaltenkampfe. Munchen, 1955. S. 668.
20 Bollmus R. Das Amt Rosenberg und seine Gegner. Studien zum Machtkampf im
nationalsozialistischen Herschaftssystem. Stuttgart, 1970. S. 23.
21 Ibid.
22 Rosenberg A. Op. cit. S. 42—43, 329.
23 Bollmus R. Op. cit S. 54.
24 Ibid. S. 26.
25 Раушнинг Г. Говорит Гитлер: Зверь из бездны: Пер. с нем. М., 1993.
26 См.: Бержье Ж., ПовельЛ. Утро магов: Пер. с фр. М., 1991.
27 Цит. по: Раушнинг Г. Указ. соч. С. 52.
28 Там же.
29 Там же. С. 51, 185.
30 Там же. С. 55.
31 Там же. С. 174.
376
32 Ржевская Е. Указ. соч. С. 220-221.
33 Дневник Йозефа Геббельса, 1940-41 / Предисл. Л.И. Гинцберга // Новая и но-
вейшая история. 1994. № 6. С. 218.
34 Подробнее см.: Бровко Л.Н., Токарева Е.С. Указ. соч. С. 196-197.
35 Центр хранения историко-документальных коллекций (ЦХИДК). Ф. 1363.
On. 1. Д. 16. Л. 29.
36 Дневник Йозефа Геббельса, 1940-41 Ц Новая и новейшая история. 1995. № 3.
С. 219.
37 Ржевская Е. Указ. соч. С. 313.
38 ЦХИДК. Ф. 1361. On. 1. Д. 16; Ф. 1240. On. 1. Д. 51.
39 Раушнинг Г. Указ. соч. С. 57-58.
40 ЦХИДК. Ф. 1363. Оп. 1. Д. 16. Л. 3, 6.
41 Там же. Ф. 1240. On. 1. Д. 75. Л. 7-10. Об энциклике подробнее см.: Токарева
Е.С. Фашизм, церковь и католическое движение в Италии. М., 1999. С. 14-15.
42 ЦХИДК. Ф. 1240. On. 1. Д. 75. Л. 7.
43 Там же. Л. 10.
44 Там же. Д. 50. Л. 2, 18; Ф. 1361. On. 1. Д. 16.
45 См.: Майка Ю. Социальное учение католической церкви. Рим; Люблин, 1994.
С. 339.
46 ЦХИДК. Ф. 1240. On. 1. Д. 23. Л. 1.
47 Бровко Л.Н. Конформизм и конфронтация. С. 86-87.
48 Розеншток-Хюсси О. Язык рода человеческого: Пер. с нем. и англ. М.; СПб.,
2000.
49 Гуардини Р. Господь. Брюссель, 1994. С. 153.
50 Там же. С. 154.
51 Там же. С. 126, 127.
52 Там же. С. 102.
53 ЦХИДК. Ф. 1363. On. 1. Д. 16. Л. 20.
54 См.: Брендлер Г. Указ. соч. С. 218.
55 Там же. С. 219.
56 Там же. С. 317.
57 Там же. С. 314.
38 См.: Бровко Л.Н. Дитрих Бонхёффер; протестантская теология и фашизм //
Г Религии мира. История и современность.
:59 Strohm Ch. Der Widerstandskreis urn Dietrich Bonchoeffer und Hans von Dohnanyi.
j Seine Voraussetzungen zur Zeit der Machtergreifung // Der Widerstand gegen den
ji Nationalsozialismus. Munchen; Ziirich. 1986. S. 301.
'&> Bonchoeffer D. Gesammelten Schriften. Bd. 1-6. Munchen. 1958. Bd. 2. S. 32-33.
61 Ibid.
62 Aus der “Ethik” Dietrich Bonchoeffers // Christlicher Widerstand gegen den
Faschismus. B., 1957.
63 Bonchoeffer D. Widerstand und Ergebung. Briefe und Aufzeichnungen aus der
Haft/Hrsg. von E. Bethge. Munchen; Hamburg. 1965.
64 Aus der “Ethik” Dietrich Bonchoeffers. S. 41.
65 Bonchoeffer D. Widerstand und Ergebung. S. 192.
66 Ibid. S. 178.
67 Ibid. S. 167.
68 Ibid. S. 156.
69 Ibid. S. 13.
В.П. Золотухин
ИСЧЕЗАЮЩИЙ КЛАСС:
СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА ФЕРМЕРСТВА США
НА РУБЕЖЕ XX-XXI ВЕКОВ*
В сельском хозяйстве США в последние десятилетия произош-
ли большие изменения. Научно-техническая революция измени-
ла облик фермерства. Механизация, применение химических удоб-
рений, пестицидов и других химических препаратов, новых дости-
жений сельскохозяйственной науки, появление биотехнологии и
т.д. - все это имело глубокие социально-экономические последст-
вия для фермерства. Если до 1935 г. число ферм в США росло и к
этому году достигло 6,8 млн, то затем на фоне НТР концентрация
производства, вытеснение мелких и средних производителей по-
шли такими темпами, что, по данным последней переписи, число
ферм к 1997 г. составило лишь 1,9 млн, т.е. в 3,5 раза меньше, чем
в 1935 г.1
Если в 1940 г. каждый фермер в среднем производил продоволь-
ствия и сырья, необходимого для удовлетворения потребностей че-
тырех человек, то в 1995 г. он обеспечивал 129 человек (94 в США
и 34 за рубежом)2. Благодаря столь высокому уровню производи-
тельности труда объем сельскохозяйственной продукции в США не-
уклонно растет, несмотря на сокращение числа ферм. Например,
в 90-е годы ее общий объем вырос на треть3.
Рыночная стоимость товарной сельскохозяйственной продукции
США достигла к 1997 г. 197 млрд долл4. Фермеры составляют менее
2% населения страны, но при этом они не только кормят трехсот-
миллионную страну, но и являются одним из главных экспортеров
сельскохозяйственных товаров, стоимость которых в последнее де-
сятилетие достигла 40-60 млрд долл, в год5. В мировом производст-
ве доля США в 1999 г. по зерновой кукурузе составляла 39,6%; по
сое - 46,1; по хлопку - 16,4; по пшенице - 10,7%6.
Затраты американских потребителей на продовольствие в
1999 г. составили всего лишь 10,4% их общих расходов (за вычетом
налогов)7. При гигантских масштабах производства общая сумма
* Статья основана на анализе материалов последней сельскохозяйственной перепи-
си США 1997 г., опубликованных в 1999 г. Изучение содержащихся в ней группи-
ровок ферм по площади земли, по рыночной стоимости товарной продукции, по
формам землевладения и землепользования позволяет представить картину диф-
ференциации фермерства и положение основных его слоев.
378
продовольственных расходов потребителей выглядела весьма вну-
шительно - 618 млрд долл, в 1999 г. Правда, доля фермерских расхо-
дов в этой сумме невелика, всего лишь 20%, остальное ушло компа-
ниям по транспортировке, закупке, переработке и сбыту сельскохо-
зяйственной продукции.
Конечно, такой высокий уровень производства не был бы воз-
можен без соответствующих материально-технических ресурсов.
Общая площадь сельскохозяйственных земель составила в 1997 г.
931 795 255 акров; пахотных угодий - 431 144 896 акров; уборочных
площадей - 309 395 475 акров (акр = 0,405 га). Стоимость фермер-
ской земли и строений равнялась 860 млрд долл; оценочная стои-
мость машин и оборудования в сельском хозяйстве 110 млрд долл.8
Дополним эту картину данными по различным видам техники.
1,688 303 фермы располагали 3 497 735 грузовиками (включая пика-
пы). При этом 621 371 ферма имели по два-три грузовика, число ко-
торых составляло 1 428 986. А 210 978 ферм располагали четырьмя
и более грузовиками каждая, их общее число составило 1 212 795.
Колесные тракторы имелись в 1 707 384 хозяйствах, их число равня-
лось 3 936 014. На 719 300 фермах имелось по два-три трактора,
в общей сложности их насчитывалось 1 700 078. В 293 840 хозяйст-
вах имелось по четыре и более трактора, их число достигло
1 212 795. Численность комбайнов по уборке зерна и бобов состав-
ляла 460 606. Они имелись на 395 934 фермах. Хлопкоуборочных ма-
шин было 38 294 в 25 874 хозяйствах. Сенных прессподборщиков на-
считывалось 717 245 на 579 440 фермах9.
О масштабах американского сельского хозяйства весьма крас-
норечиво говорят данные переписи 1997 г. о производственных
расходах фермеров. В целом в этом году они составили 150,6 млрд
долл. По различным статьям расходов они распределялись следую-
щим образом: на приобретение скота и птицы - 21,6 млрд долл.
(14,4% общей суммы); на корма для скота и птицы - 32,8 млрд
(21,8% от общей суммы); на коммерческие корма по формулам, из-
готовленным промышленным путем, - 21,2 млрд долл. (14,1%).
То есть в общей сложности на приобретение кормов пошло
54 млрд долл. (35,9%). На семена и рассаду было израсходовано
5,7 млрд долл. 3,8%); на коммерческие удобрения - 9,6 млрд (6,4%),
на сельскохозяйственные химикалии - 7,6 млрд (5%); на горюче-
смазочные материалы - 6,4 млрд долл. (4,2%). Плата за электриче-
ство составила 2,7 млрд. (1,8%); зарплата сельскохозяйственных
рабочих - 14,8 млрд долл. (9,9%). Отдельной строкой в переписи
обозначены расходы на оплату наемных сельскохозяйственных ра-
бочих по контракту - 2,9 млрд долл. (2,%). Ремонт и обслуживание
машин и оборудования обошлись в 8,6 млрд (5,7%); работа по зака-
зу, наем и аренда машин и оборудования - 3,2 млрд долл. (2,1%).
Погашение процентов по долгам составило внушительные
8,9 млрд (5,9%); денежная рента - 6,9 млрд (4,6%); налоги на собст-
379
венность - 3,9 млрд (2,6%). Все остальные расходы достигли
14,8 млрд долл. (9,8%)'°.
Если обратиться к вопросу о формах землевладения и земле-
пользования, то перепись 1997 г. дает следующую картину:
1 146 891 фермер (60% от общего числа) были полными собственни-
ками. Из общей площади фермерских земель 932 млн акров на их
долю приходилось 316 млн акров, или чуть более одной трети. То-
варной продукции они производили на 79 млрд долл. (40,3% от ее об-
щей стоимости). Частичные собственники, приарендовавшие к сво-
ей земле дополнительную площадь, насчитывали 573 839 (30% от
общего числа). Земли у них было 508 млн акров (54,5% всей площа-
ди). Товарной продукции они производили на 92 млрд долл. (46,7%
общего объема). Арендаторов насчитывалось 191 129 (10% всех
фермеров); площадь арендованных ими земель составляла 108 млн
акров (11,5% фермерских площадей). Товарной продукции они про-
извели на 26 млрд долл. (13% общей суммы). Таким образом, частич-
ные собственники, вдвое уступая по численности полным собствен-
никам, производили больше товарной продукции, почти половину
всего ее объема. Из приведенных данных видно, что арендаторы в
сельском хозяйстве США в наши дни значительной роли не играют.
Сокращение их численности в последние десятилетия продиктовано
исчезновением на Юге, в районах производства хлопка, архаичной
формы аренды - кропперства, которая была в свое время распро-
странена в среде афро-американцев.
В начале переписи, рисуя общий профиль американского сель-
ского хозяйства, составители обращают внимание на весьма харак-
терное для современного фермерства обстоятельство: значительная
их часть для пополнения доходов вынуждена трудиться дополни-
тельно вне своих хозяйств. 8,6% общего числа фермеров в 1997 г.
работали дополнительно вне своих хозяйств от 1 до 99 дней в году;
8,8% общего числа - от 100 до 199 дней; 37,1% - 200 и более дней.
39,5% не работали за пределами своих ферм; 6% респондентов на
этот вопрос не ответили.
С этими данными непосредственно связан другой показатель.
На вопрос, что является их главным занятием, только 50,3% респон-
дентов ответили: “труд в сельском хозяйстве”, а 49,7%, т.е. почти по-
ловина, что “их главное занятие - это другая работа за пределами
собственных ферм”11.
Распределение фермерских хозяйств по типу организации - важ-
ный аспект структуры фермерства. Самое значительное место зани-
мает слой фермерства, состоящий из индивидуальных (хозяйство ве-
дется одним фермером), а также семейных ферм, которые принад-
лежат семье, что отражено в переписи. Вместе они насчитывали
1 643 424 (86% общего числа) и произвели в 1997 г. товарной продук-
ции на 103 млрд долл. (52,3% общей суммы). На партнерских нача-
лах были организованы 169 462 фермы (8,9% общего числа). Произ-
380
веденная ими товарная продукция оценивалась в 36 млрд долл.
(18,4% общей суммы). Общее число хозяйств, относившихся по типу
организации к корпорациям, составляло 84 002 (4,4% от общего чис-
ла); стоимость производимой ими товарной продукции -
57 млрд долл. (29% общей суммы).
Фермы-корпорации подразделяются на две группы. Подавляю-
щее число таких ферм - 76 тыс. (4% общего числа хозяйств) -
принадлежало одной семье (при этом они были организованы
по принципу корпораций); их товарная продукция оценивалась в
46 млрд долл. (23,3% общей суммы), т.е. их удельный вес в произ-
водстве товарной продукции был значительным - почти четверть
общего объема. Есть еще группа корпораций, которые в переписи
охарактеризованы как “не относящиеся к семейному типу”, т.е.
фермой распоряжались члены разных семей. Таких корпораций на-
считывалось всего 7899 (0,4% общего числа). Они произвели в
1997 г. товарной продукции на И млрд долл. (5,6% общей суммы).
В категорию “прочих”, принадлежащих различным организаци-
ям, кооперативам и т.д., отнесены были 14 971 ферма (0,8% общего
числа). Они произвели товарной продукции на 1,7 млрд долл. - ме-
нее 1% общей суммы12. г
Обширные данные переписи позволяют оценить структуру ферч
мерства в разных измерениях, при этом особую ценность представ-
ляют сведения группировки по стоимости товарной продукции, на-'
глядно показывающие роль различных слоев фермерства в произ-
водстве. Эта группировка переписи разделена на 13 групп - от самых
мелких до самых крупных.
Самых мелких ферм с объемом годовой товарной продукции ме-
нее 1000 долл, в 1997 г. имелось 277 248 (14,5% общего числа).
В этом году средний размер фермерского хозяйства в США состав-
лял 487 акров. В названной группе он достигал всего 166 акров. Об-
щая площадь земли, которой располагали эти фермеры, составляла
46 139 424 акра, чуть менее 5% общей площади фермерских земель.
Оценочная рыночная стоимость земли и строений - 53 млрд долл.
(6,2% общей суммы). Оценочная рыночная стоимость машин и обо-
рудования - около 6 млрд долл, (менее 5,5% общей суммы). Произ-
водственные расходы - 1,2 млрд долл. (0,8% общего показателя).
Стоимость товарной продукции этой группы равнялась
58 млн долл. - всего лишь 0,03% общей стоимости товарной продук-
ции. В этой группе только без малого 8 тыс. ферм завершили год с
превышением доходов над расходами, в среднем всего лишь на
271 долл.
270 тыс. хозяйств понесли в 1997 г. убытки, в среднем по
423 долл, каждое. В этой группе переписи число работавших допол-
нительно за пределами своих хозяйств составляло 183 520, т.е. 66%
от числа ферм в этой группе. При этом 17 924 фермеров работали
дополнительно вне своих хозяйств от 1 до 99 дней в году;
381
24 180 фермеров - от 100 до 199 дней; 200 дней и больше - 141 416,
т.е. более половины были заняты вне своих хозяйств 200 и более
дней. Только четверть фермеров этой группы - 65 339 - назвала
своим главным занятием работу в сельском хозяйстве; 211 909
(74,4%) в качестве главного занятия назвали труд вне сельского хо-
зяйства13.
Следующая группа с рыночной стоимостью товарной продукции
хозяйств от 1000 до 2499 долл, в год насчитывала 219 266 ферм
(11,5% общего числа). Площадь земель в этой группе в целом соста-
вила 1 762 362 акра (1,9% общей площади фермерских хозяйств).
Средняя площадь ферм в группе - 80 акров. Оценочная стоимость
земли и строений в этой группе равнялась 33,5 млрд долл. (3,9% об-
щей стоимости). Оценочная рыночная стоимость машин и оборудо-
вания составляла 4,3 млрд долл, (менее 4% общей стоимости машин
и оборудования). Производственные расходы фермеров этой груп-
пы в 1997 г. равнялись 997 млн долл. (0,66% общей суммы расходов).
Стоимость товарной продукции хозяйств в этой группе состави-
ла 366 млн долл. (0,18% всей товарной продукции). Доходы от
продаж своей продукции имели 49 444 хозяйств, в среднем на ферму
696 долл. С убытками были 168 856 фермеров, дефицит в среднем на
ферму составил 3955 долл. Из этой группы переписи в 1997 г. рабо-
тали дополнительно вне своих хозяйств 152 330 фермеров (69,5% от
численности этой группы). От 1 до 99 дней в году работали
14 827 фермеров, от 100 до 199 дней - 21 162; 200 и более дней -
116 341 (53% фермеров этой группы). В этой группе 56 338 респон-
дентов (1/4 составлявших эту группу) назвали сельское хозяйство
своим главным занятием, 162 928 (74%) назвали таковым работу вне
сельского хозяйства14.
Далее в переписи следует группа ферм с рыночной стоимостью
товарной продукции от 2500 до 4999 долл, в год. В нее включено
228 477 хозяйств (12% общего числа). Общая площадь земли этих
хозяйств достигала 2 025 335 акров (2,8% общей фермерской площа-
ди), средняя площадь фермы в этой группе равнялась 115 акрам.
Оценочная рыночная стоимость земли и строений составляла
41 млрд долл. (4,7% общей стоимости). Оценочная рыночная стои-
мость машин и оборудования равнялась 4,9 млрд долл. (0,5% общей
стоимости). Производственные расходы в 1997 г. составили в этой
группе 1,4 млрд долл. (0,9% общей суммы таких расходов); стои-
мость товарной продукции - 820 млн долл. (0,4% общей суммы).
От продажи товарной продукции доходы в этой группе получили
82 437 хозяев (в среднем по 1449 долл, на ферму); понес убытки
145 881 фермер (64% численности группы), в среднем по 4591 долл,
на хозяйство. В 1997 г. в этой группе работали дополнительно вне
своих хозяйств 151 844 фермера (66,2% общего числа в данной груп-
пе), в том числе от 1 до 99 дней - 16 005 фермеров, от 100 до
199 дней - 22 403, от 200 и более дней - 113 436 (половина всех фер-
382
меров этой группы). Из них 72 561 (31,5% общего числа) назвали
главным своим занятием труд в сельском хозяйстве, 155 561 (68,5%)
считали таковым работу вне сельского хозяйства15.
Далее следует группа ферм с рыночной стоимостью товарной
продукции от 5000 до 9999 долл. Она насчитывает 237 975 хозяйств
(12,4% общего числа). Общая площадь земли ферм в этой группе
39 423 822 акра (4,2% общей площади фермерских земель). Средняя
площадь ферм - 166 акров. Оценочная рыночная стоимость земли
и строений в группе равнялась 50 млрд долл. (5,8% общей стоимо-
сти). Оценочная рыночная стоимость машин и оборудования -
5,7 млрд долл. (5,2% общей стоимости). Производственные расходы
в этой группе в 1997 г. составили почти 2 млрд долл. (1,3% суммы
всех производственных расходов). Стоимость товарной продукции
этой группы равнялась 1,7 млрд долл. (0,86% суммы всей товарной
продукции). 123 550 фермеров этой группы (52% ее численности)
в 1997 г. имели доходы от продажи своей продукции, в среднем
по 2937 долл, на одно хозяйство; понесли убытки 115 999 ферме-
ров (48% численности группы), в среднем по 5615 на хозяйство.
Дополнительно вне своих ферм в 1997 г. в этой группе работали
150 721 фермер (63,4% численности группы). Из них от 1 до 99 дней -
17 735; от 100 до 199 дней - 24 105; 200 дней и более - 108 685 (46%
всех фермеров этой группы). Труд в сельском хозяйстве назвали сво-
им главным занятием 92 664 (39% численности группы). Работу вне
сельского хозяйства определили как таковое 145 911 (61% численно-
сти группы)16.
Следующую группу переписи составляют хозяйства с рыночной
стоимостью товарной продукции от 10 000 до 19 999 долл. Числен-
ность ее равнялась 212 120 хозяйствам (11,1% общего числа ферм).
Общая площадь земли в этой группе составляла 54 123 742 акра
(5,8% всех фермерских земель). Средняя площадь ферм в этой груп-
пе - 255 акров. Оценочная рыночная стоимость земли и строений -
57 млрд долл. (6,6% общей стоимости). Оценочная рыночная стои-
мость машин и оборудования - 6,4 млрд долл. (5,8% общей стоимо-
сти). Производственные расходы фермеров этой группы в 1997 г. со-
ставили почти 3 млрд долл, (без малого 2% общих производственных
расходов). Стоимость товарной продукции фермеров этой группы
была чуть меньше 3 млрд долл. (1,5% общей стоимости товарной
продукции). Доходы от продажи товарной продукции получили
132 129 фермеров (61 % численности группы), в среднем 5 570 на фер-
му. Убытки понесли 84 325 фермеров (39% численности группы),
в среднем 7746 на одну ферму. Дополнительно вне своих хозяйств ра-
ботали 126 085 (59,4% численности группы). От 1 до 99 дней были за-
няты на стороне 17 735 фермеров; от 100 до 199 дней - 21 881; от 200
и более дней 86 469 (40,6% численности группы).
Главным занятием назвали труд в сельском хозяйстве
101 536 респондентов (48% численности группы). На работу вне
383
ч
сельского хозяйства как на главное занятие указали ПО 590 (52%
численности группы)17.
В соответствующей таблице переписи далее расположена груп-
па с объемом рыночной товарной продукции от 20 000 - до
24 999 долл. Она включает в себя 61 920 хозяйств (3,2% общего чис-
ла). Общая площадь земли в этой группе 21 213 135 акров (2,3% всей
фермерской земли). Средняя площадь хозяйств - 343 акра. Оценоч-
ная рыночная стоимость земли и строений - 20 млрд долл. (2,3% об-
щей стоимости). Оценочная рыночная стоимость машин и оборудо-
вания - 2,2 млрд долл. (2% общей стоимости). Производственные
расходы в этой группе в 1997 г. составили 1,2 млрд долл. (0,8% об-
щей стоимости). Стоимость товарной продукции - 21 млрд долл.
(0,7% общей стоимости). Доходы от продажи товарной продукции
получили 44 783 фермера (69,2% численности группы). В среднем на
одну ферму они составляли 8 774 долл.; убытки понесли 19 908 фер-
меров (30,8% численности ферм в группе), в среднем по 9 814 на од-
но хозяйство. Дополнительно за пределами своих хозяйств в 1997 г.
работали 34 766 фермера (56,4% численности группы). От 1 до
99 дней в году были заняты на стороне 5 842; от 100 до 199 дней -
6 324; 200 и более дней 22 600 (36,5% численности группы). Сельско-
хозяйственный труд считали главным занятием 34 080 респондентов
(55% численности группы). Работу вне сельского хозяйства назвали
главным занятием 27 840 (45% численности группы)18.
Следующая группа переписи охватывает хозяйства с рыночной
стоимостью товарной продукции от 25 000 до 39 999 долл. Таких хо-
зяйств насчитывалось 117 196 (6,1% общего числа ферм). Общая
площадь, занимаемая ими, составляла 51 515 212 акра (5,5% всех
фермерских земель). Средняя площадь хозяйств в этой группе дос-
тигала 440 акров. Оценочная, рыночная стоимость земли и строе-
ний - 43 млрд долл. (5% общей стоимости). Оценочная рыночная
стоимость машин и оборудования равнялась 4,7 млрд долл. (4,3% об-
щей суммы). В 1997 г. производственные расходы хозяйств этой
группы составили 3 млрд долл. (2% таких расходов всех фермеров).
Стоимость товарной продукции хозяйств этой группы —
3,7 млрд долл. (1,9 общей стоимости). Доходы от продажи продук-
ции получили 85 808 фермеров (7,3% численности группы). Средний
доход на ферму равнялся 5 844 долл.; убытки понесли 31 624 ферме-
ра (26,9% численности группы), в среднем по 11 901 долл, на одно хо-
зяйство. Дополнительно вне своих ферм работали 61 938 фермеров
(53% численности группы). От 1 до 99 дней - И 837, от 100 до
199 дней - 11 808; от 200 и более дней - 38 293 (32,6% численности
группы). Главным своим занятием труд в сельском хозяйстве назва-
ли 71 420 фермеров (61% численности этой группы), а работу вне
сельского хозяйства - 45 776 (39% численности группы)19.
Далее следует группа, охватывающая фермы с рыночной стои-
мостью товарной продукции от 40 000 до 49 000 долл. Она насчиты-
384
вает 53 509 хозяйств (2,8% общего числа ферм). Общая площадь зе-
мель - 3 514 201 акр (0,3% всех фермерских земель). Средняя пло-
щадь ферм - 570 акров. Оценочная рыночная стоимость земли и
строений всех входящих в нее хозяйств - 23,1 млрд долл. (2,6% об-
щей стоимости). Оценочная рыночная стоимость машин и обо-
рудования - 2,6 млрд долл. (2,3% общей стоимости). В этой группе
в 1997 г. производственные расходы составили 1,9 млрд долл.
(1,3% общей суммы). Стоимость товарной продукции 2,4 млрд долл.
(1,2% общей стоимости). Доходы от продажи товарной продукции
получили 39 917 ферм (74% от численности группы), в среднем на
одно хозяйство 16 530 долл. Убытки понесли 14 460 фермеров (26%
численности группы), в среднем по 15 016 долл, на одно хозяйство.
За пределами своих ферм работали дополнительно 25 997 фермеров
(48,6% численности группы). От 1 до 99 дней - 5 880; от 100 до 199 —
5 237; 200 и более дней - 14 860 фермеров (27,8% численности груп-
пы). В качестве главного занятия указали на труд в сельском хозяй-
стве 36 318 респондентов (68% численности группы); 17 191 в каче-
стве такового назвал работу за пределами сельского хозяйства (32%
численности группы)20.
Ферм с рыночной стоимостью товарной продукции от 50 000 до
99 999 долл, насчитывалось в 1997 г. 158 160 (8,3% общего числа
ферм). Они располагали в целом 118 005 659 акрами земли (12,7%
всей фермерской земли). Средний размер фермы в этой группе -
746 акров. Оценочная рыночная стоимость земли и строений в це-
лом - 85 млрд долл. (9,9% общей стоимости). Оценочная рыночная
стоимость машин и оборудования - 12,3 млрд долл. (11,1% общей
стоимости). Производственные расходы хозяйств этой группы рав-
нялись 8,8 млрд долл. (5,9% общей суммы). Товарной продукции
фермы произвели на 11,3 млрд долл. (5,8% стоимости всей товарной
продукции). Доходы от продажи товарной продукции получили
128 043 фермера (80% численности группы), в среднем по 26 324 долл.
Убытки понесли 33 033 фермера (20% численности группы), в сред-
нем по 19 553 тыс. долл. Дополнительно за пределами своих
хозяйств работали 66 154 фермера (41,8% численности группы).
От 1 дня до 99 дней на стороне работали 19 230 фермеров; от
100 дней до 199 - 13 698; 200 и более дней - 33 226 (21 %). Труд в сель-
ском хозяйстве назвали своим главным занятием 121 503 респон-
дента (77% численности группы). Работу за пределами сельского хо-
зяйства в качестве такового - 36 657 фермеров (23% численности
группы)21.
Следующая группа включала в себя 189 417 (9,9% общего числа
ферм) хозяйства с рыночной стоимостью товарной продукции от
100 000 до 249 999 долл. Занимаемые ими в 1997 г. площади равня-
лись 207 457 041 акра (22% всех фермерских земель). Средний
размер фермы - 1045 акров. Оценочная рыночная стоимость земли
и строений в целом - 160 млрд долл. (18,6% общей стоимости).
13. Переходные эпохи
385
Оценочная рыночная стоимость машин и оборудования -
23,7 млрд долл. (21,5% общей стоимости). Производственные расхо-
ды хозяйств этой группы в 1997 г. составили 21,6 млрд долл. (14,4%
общей суммы производственных расходов). Рыночная стоимость то-
варной продукции хозяйств - 30 млрд долл. (15,3% общей стоимости
товарной сельскохозяйственной продукции). Доходы от продажи то-
варной продукции получили 160 443 фермера (85% численности
группы); в среднем по 53 686 долл, одно хозяйство. Убытки понесли
26 576 (15% численности группы); в среднем по 31 623 долл, на одно
хозяйство. Дополнительно вне своих хозяйств работали 119 008 фер-
меров (63% численности группы). От 1 до 99 дней - 23 784; от 100 до
199 дней - 11 281; от 200 и более дней - 21 042 фермеров (11,1% об-
щей численности группы). 167 198 фермеров назвали главным сво-
им занятием труд в сельском хозяйстве (88% численности). В каче-
стве такового работу вне сельского хозяйства назвали 22 219 ферме-
ров (12% численности группы)22.
В настоящее время эксперты Министерства сельского хозяйства
США квалифицируют фермы со стоимостью товарной продукции
менее 250 000 долл, в год как мелкие семейные фермы. Их основной
довод в пользу установления таких параметров мелкого фермерст-
ва. тот, что фермы с товарной продукцией ниже 250 тыс. представ-
ляют собой действительно мелкий бизнес в сравнении с предприяти-
ями других отраслей экономики23.
Анализ материалов сельскохозяйственной переписи 1997 г. по-
казывает, что такой подход имеет под собой основания. Стоимость
товарной продукции хозяйств описанных выше десяти групп хо-
зяйств не достигает 250 тыс. долл. Однако это подавляющая часть
сегодняшнего фермерства - 91,8% общего числа хозяйств. Но все
вместе они производят лишь 27,9% товарной сельскохозяйственной
продукции24. При этом 21,1% приходились в 1997 г. на группы со сто-
имостью товарной продукции от 50 000 до 99 999 долл. - 5,8% и от
100 000 до 249 999 - 15,3% соответственно. Четыре группы самых
мелких хозяйств со стоимостью товарной продукции менее
10 000 долл., насчитывавших 962 966 ферм (50,3% общего числа)
произвели около 1,5% общего объема товарной продукции. Столь
малую долю продукции, производимую самыми мелкими фермами,
легко объяснить, если напомнить приведенные выше показатели по
группам, демонстрирующие низкий уровень по таким параметрам,
как стоимость земли, строений, машин, оборудования, сумма произ-
водственных расходов.
С этими данными согласуются и сведения о работе за пределами
фермерских хозяйств. В упомянутых четырех группах самых мелких
хозяйств общее число работавших в 1997 г. вне сельского хозяйства
составляло 638 415 (66,3% общей численности этих четырех групп).
При этом 479 878 фермеров (49,8% общей численности этих групп)
работали за пределами своих хозяйств 200 и более дней в году.
386
Заявили, что их главное занятие - работа за пределами сельского
хозяйства 676 364 фермера (70,2% общей численности этих четырех
групп)25.
Обратимся теперь к трем группам переписи 1997 г., которые ох-
ватывали крупных фермеров. Первая из них включала 87 777 (4,6%
общего числа ферм) хозяйств с рыночной стоимостью товарной
продукции от 250 000 до 499 999 долл. Занимаемая ими площадь рав-
нялась 138 414 406 акрам (14,8% всех фермерских земель); средний
размер фермы - 1577 акрам (в три с лишним раза больше среднего
показателя по сельскому хозяйству в целом). Оценочная рыночная
стоимость земли и строений хозяйств равнялась 112,7 млрд долл.
(13,1% общей стоимости земли и строений); оценочная рыночная
стоимость машин и оборудования - 16 млрд долл. (14,5% общей сто-
имости машин и оборудования). Производственные расходы ферм
этой группы достигли 19,6 млрд долл. (13% всех фермерских произ-
водственных расходов). Рыночная стоимость товарной продукции
хозяйств составила 30,5% млрд долл. (15,5% всей товарной продук-
ции сельского хозяйства). Доходы от продажи товарной продукции в
этой группе получили 69 133 (78,7% численности группы), в среднем
116026 долл, на одно хозяйство. Убытки понесли 8 470 фермеров
(9,6% численности группы), в среднем по 55 569 долл, на одну фер-
му. Дополнительно за пределами своих хозяйств работали в этой
группе 19 234 (22% численности группы). От 1 до 99 дней - 9 003; от
100 до 199 дней - 3500; 200 и более дней 6 731 (7,7% численности
группы). Главным своим занятием назвали труд в сельском хозяйст-
ве 80 713 респондентов (92% численности группы); на работу за пре-
делами сельского хозяйства как на таковое указали 7 064 респонден-
та (8% численности группы)26.
Следующая группа переписи охватывает 42 860 (2,2% общего
числа ферм) фермы с рыночной стоимостью от 500 000 до
999 999 долл. Общая площадь земель этих ферм достигала
91 260 370 акров (15% всех фермерских земель). В среднем на одно
хозяйство приходилось 2 129 акра, в четыре с лишним раза больше
среднего размера ферм по сельскому хозяйству в целом. Оценочная
рыночная стоимость земли и строений хозяйств этой группы равня-
лась 83,7 млрд долл. (9,7% общей суммы для фермерства в целом).
Оценочная рыночная стоимость машин и оборудования -
10,7 млрд долл. (9,7% общей стоимости). Производственные расхо-
ды ферм составляли 22,4 млрд долл. (14,8% всех фермерских произ-
водственных расходов). Рыночная стоимость товарной продукции
хозяйств равнялась 29,3 млрд долл. (14,9% стоимости всей товарной
продукции сельского хозяйства). Доходы от продажи товарной про-
дукции получили 38 577 фермеров (90% общей численности груп-
пы), в среднем 163 339 долл, на одну ферму. В убытке оказались
4 283 фермера, в среднем по 94 409 долл, на одно хозяйство. Допол-
нительно вне своих ферм работали 8 710 фермеров (20,3% численно-
13*
387
сти группы). От 1 до 99 дней на стороне были заняты 3376; от 100 до
199 дней - 1 529; 200 и более дней - 3 805 (8,9% численности группы).
Труд в сельском хозяйстве назвали главным занятием 38 967 респон-
дентов (91% численности группы); работу вне сельского хозяйства
как таковое назвали 3 893 респондента (9% численности группы)27.
В 1997 г. площадь самых крупных ферм - 25 934 (1,4% всех
ферм) - с рыночной стоимостью товарной продукции от 1 млн долл,
и выше составляла 89 842 522 акра (9,6% всей площади под ферма-
ми). Средняя площадь ферм в этой группе равнялась 3 464 акра,
в семь раз больше среднего размера хозяйств по стране. Оценочная
рыночная стоимость земли и строений составляла 98,4 млрд долл.
(11,4% общей стоимости фермерской земли и строений). Оценочная
рыночная стоимость машин и оборудования - 10,9 млрд долл. (9,8%
общей стоимости фермерских машин и оборудования). Производст-
венные расходы ферм равнялись 63 млрд долл. (42,1% всех фермер-
ских производственных расходов). Структуру производственных рас-
ходов крупных фермеров легче представить, обратившись к данным
их удельного веса в сельскохозяйственном производстве. На приоб-
ретение скота и птицы фермеры израсходовали 14,4 млрд долл.
(66,8% общих расходов фермеров по этой статье); на корма скоту и
птице - 17,9 млрд долл. (54,4% суммы общих соответствующих рас-
ходов); на коммерческие кормовые смеси - И млрд долл. (51,5% об-
щих соответствующих расходов); на коммерческие удобрения -
1,9 млрд долл. (20% общих расходов по этой статье); на сельскохо-
зяйственные химикалии - 2 млрд долл. (26,7% соответствующих об-
щих расходов); на семена, рассаду и т.п. 54,6 млн долл. (36,3% таких
общих соответствующих расходов). Оплата наемных сельскохозяй-
ственных рабочих - 8,1 млрд долл. (54,8% общих расходов). Наемный
труд по контракту выделен в переписи отдельной строкой - это
1,7 млрд долл. (59,8% соответствующих общих расходов). За ремонт
и обслуживание - 2 млрд долл. (23,3% общих расходов). Аренда ма-
шин и оборудования, работы по заказу - 1 млрд долл. (31,6% общих
расходов). Погашение процентов - 2,4 млрд долл. (26,7% общих рас-
ходов). Часть статей мы опускаем, перечень и так наглядный. Произ-
водственные расходы достигли многомиллиардных сумм, но и ре-
зультаты тоже весьма впечатляют. Рыночная стоимость товарной
продукции хозяйств этой группы составила 82,1 млрд долл. (41,7%
общей фермерской товарной продукции)28.
Доходы от продажи сельскохозяйственной продукции в этой
группе получили 23 487 фермеров (90,5% численности группы).
В среднем на одно хозяйство доходы составили 842 382 долл. Убыт-
ки понесли 2 447 фермеров, в среднем по 438 646 долл, на одно хо-
зяйство. На дополнительной работе вне своих ферм были заняты
4 752 фермера (18,3% численности группы). От 1 до 99 дней - 1 583,
от 100 до 199 дней - 794; 200 и более дней - 2375 (9% численности
группы). Сельскохозяйственный труд назвали главным своим заня-
388
тием 23 299 респондентов (89,6% численности группы); работу за
пределами сельского хозяйства как таковое определили 2705 рес-
пондентов (10,4% численности группы)29.
В 1997 г. три группы крупных фермеров составляли вместе лишь
8,2% всех ферм. Но по всем важнейшим параметрам их удельный
вес был значительно выше этой цифры. Каждая из этих групп в от-
дельности располагала очень большими материально-техническими
ресурсами. Приведу теперь несколько суммированных показателей
по трем группам вместе. На их долю приходилось 39,4% фермерских
земель. Оценочная рыночная стоимость земли и строений в целом
равнялась 37,6 млрд долл. (34% общей стоимости); оценочная ры--
ночная стоимость машин и оборудования - 37,6 млрд долл. (34% об-
щей стоимости). Производственные расходы - 105,4 млрд долл.
(70,9% всех фермерских производственных расходов). Составляя ме-
нее одной десятой численности всего фермерства, фермеры этих
групп произвели в 1997 г. товарной продукции на 142 млрд долл:
(72,1 % товарной продукции сельского хозяйства)30. ,
Одна из ретроспективных таблиц переписи 1997 г. позволяет
сравнить часть показателей с предыдущими цензами начиная с
1964 г. К сожалению, применительно к группировке по рыночной
стоимости товарной продукции это сравнение ограничено тем, что
пределы групп не по всем цензам одни и те же. Ферм с товарной про-
дукцией менее 2 500 долл, в 1964 г. насчитывалось 1,3 млн, к 1978 г.
их число сократилось до 460 тыс., в 1982 г. увеличилось до 536 тыс.
и с 1987 г. колеблется между 400 и 500 тыс. Хозяйств со стоимостью
товарной продукции от 2 500 до 4 999 долл, в 1964 г. было 443 918.
Затем их число от ценза к цензу постепенно сокращалось, и в 1997 г.
составило 228 477. Число ферм со стоимостью товарной продукции
от 5000 до 9 999 тыс. долл, в 1964 г. достигло 504 614, затем посте-
пенно сокращаясь, составило 237 975 в 1997 г. Далее, согласно таб-
лице, в трех группах можно сравнивать изменения начиная с 1978 г.
В этом году ферм со стоимостью товарной продукции от 10 000 до
24 999 долл, насчитывалось 394 876, в 1997 г. - 274 040. Хозяйств со
стоимостью товарной продукции от 25 000 до 49 999 долл, в 1978 г. -
300 515, в 1997 г. - 170 705. Численность группы с товарной стоимо-
стью от 50 000 до 99 999 за эти же годы сократилась с 263 092 до
158 160. Хозяйств, со стоимостью товарной продукции от 100 000 до
199 000 долл., объединенных в этой таблице в одну группу, в 1974 г.
было 47 916, в 1997 г. - 277 194. Далее в таблице снова объединены
две верхние группы крупных ферм в одну группу. Хозяйств с товар-
ной стоимостью 500 000 долл, и выше в 1969 г. насчитывалось 4 079,
в 1977 г. - 68 794. Хотя манипулирование составителей переписи с
группировками и осложняет исследование динамики структуры фер-
мерства, но все равно видно, что за последние десятилетия число
мелких ферм сократилось, причем самых мелких весьма значитель-
но, тогда как число крупных ферм в несколько раз увеличилось31.
389
Что касается площади занимаемой фермами земли, то самых
мелких хозяйств - размерами от 1 до 9 акров - в 1964 г. насчитыва-
лось 182 581, в 1997 г. - 153 515. Их численность обладала относи-
тельной устойчивостью, за эти 33 года она колебалась между 150
и 180 тыс.
Число ферм площадью от 10 до 49 акров изменилось существен-
нее: в 1964 г. - 637 434, в 1997 г. - 410 833; число ферм площадью от
50 до 179 акров за этот период сократилось с 1 175 370 до 592 972.
Значительно сократилось число хозяйств площадью от 180 до 499
акров - с 806 743 до 402 769. Следующая группа ферм - от 500 до
999 акров - пережила постепенное и не слишком значительное со-
кращение; в 1964 г. таких ферм было 210 437, в 1987 г. - 200 058. К
1992 г. их число сократилось до 186 387, а к 1997 г. - до 175 690. Чис-
ло ферм - от 1 000 до 1 999 акров - постепенно увеличивалось: с
84 999 в 1964 г. до 101 468 в 1997 г. Число самых крупных хозяйств -
2000 акров и более - претерпело аналогичную эволюцию, увеличив-
шись с 60 293 в 1964 г. до 74 812 в 1997 г. Здесь в какой-то степени
тенденция схожа с картиной в группировке по стоимости товарной
продукции. Относительная устойчивость числа самых мелких, хо-
зяйств, далее значительные изменения в нескольких группах мелких
ферм, затем постепенное сокращение в группе с площадями от 500
до 999 акров, т.е. превышавшими средний по площади размер -
487 акров. Далее - постепенное увеличение в этих группах крупных
хозяйств - от 1000 до 1999 акров и 2000 акров и более32.
В гендерном плане структура фермерства в 1997 г. выглядела
следующим образом. Мужчин-фермеров насчитывалось 1 746 757,
на 33 387 меньше, чем по переписи 1992 г.; женщин - 165 102, на
19 946 больше, чем в 1992 г. В 1997 г. женщины составили 8,6% об-
щего числа фермеров. На долю женщин-фермеров приходилось
лишь 5% сельскохозяйственных земель, удельный вес которых в ры-
ночной стоимости товарной сельскохозяйственной продукции соста-
влял в 1997 г. 3,5%. В 1997 г. 78 047 женщин-фермеров (47,3% их об-
щего числа) работали дополнительно вне своих ферм. Из них
200 дней и более - 49 993 (30% их численности). Сельскохозяйствен-
ный труд назвали своим главным занятием 75 166 женщин-ферме-
ров (45% их общей численности); 89 936 (55% их общей численно-
сти) ответили, что таковым считают свою работу вне сельского хо-
зяйства33.
Что касается среднего возраста фермеров, то в последние деся-
тилетия, согласно данным ретроспективной таблицы, его порог по-
степенно повышается. В 1964 г. он составлял 52,3 года, в 1997 г. -
54,3 года, причем средний возраст мужчин в 1997 г. составил 53,9 го-
да, женщин - 58,1 года34.
Есть в переписи 1997 г. группировка по двум параметрам: воз-
расту и главному занятию. Она разделена на две части, сначала да-
ются сведения о тех, для кого сельскохозяйственный труд является
390
главным занятием, затем данные о тех, кто занят в основном на ра-
боте вне сельского хозяйства.
Тех, кто считал своим главным занятием сельскохозяйственный
труд, в 1997 г. насчитывалось 961 560 (50,3% общего числа ферме-
ров). Общая площадь их земель достигала 735 145 акров (78,9% всех
фермерских земель); средний размер хозяйств - 765 акров. Стои-
мость произведенной ими рыночной товарной продукции составила
167,9 млрд долл. (85,3% общей стоимости).
Данные таблицы переписи 1997 г. разбиты на шесть возрастных
групп. Фермеров до 25 лет, главное занятие которых - сельскохо-
зяйственный труд, начитывалось 10 765 (0,6 общего числа всех фер-
меров). Площадь их земель составила 4 593 957 акра (0,49% всех
фермерских земель); средний размер ферм - 427 акров; рыночная
стоимость товарной продукции - 1,3 млрд долл. (0,13% общей стои-
мости).
Фермеров 25-34 лет было зафиксировано 57 744 фермера (3%
числа всех фермеров). Площадь их земель составляла 37 791 330 ак-
ров (4% всех фермерских земель); средний размер ферм - 654 акра;
рыночная стоимость товарной продукции - 11,2 млрд долл. (5,7% об-
щей стоимости).
Фермеров 35—44 лет насчитывалось 159 587 (8,3% общего числа
ферм). Их хозяйства простирались на 139 095 047 акрах земли (14,9%
всех фермерских земель); средний размер фермы - 872 акра; рыноч-
ная стоимость товарной продукции - 40,8 млрд долл. (20,7% общей
стоимости).
Фермеров 45-54 лет было зафиксировано 1 861 115 (9,7% обще-
го числа). Они распоряжались 185 476 015 акрами земли (19,90%
всех фермерских площадей); средний размер фермы - 997 акров;
рыночная стоимость товарной продукции равнялась 47,8 млрд долл.
(24,2% общей стоимости).
Фермеров 55-64 лет насчитывалось 200 886 (11% общего числа).
Площадь их земель составляла 169 366 543 акра (18,1% общей пло-
щади); средний размер ферм - 807 акров; рыночная стоимость то-
варной продукции группы - 38,4 млрд долл. (19,5% общей стоимо-
сти).
Фермеров 65 и более лет насчитывалось 337 463 (17,7% общего
числа). Площадь их земель равнялась 198 823 055 акрам (23,3% всех
фермерских земель); средний размер фермы - 589 акров; рыночная
стоимость товарной продукции - 28,4 млрд долл. (14,4% общей сто-
имости товарной сельскохозяйственной продукции).
Обращает на себя внимание тот факт, что в сельскохозяйствен-
ном производстве США важная роль принадлежит гражданам сред-
него и старшего возраста. Средний возраст фермера - 54,3 года.
Среди тех, кто труд на ферме считал главным занятием, фермеры
35 лет и старше производят 78,8% общей товарной продукции стра-
ны; фермеры 25-34 лет - 5,7%; фермеры до 25 лет - всего 0,13%.
391
Создать начинающему фермеру продуктивное хозяйство очень не-
просто, это дорогостоящее предприятие, требующее крупных капи-
таловложений35 .
Вторая часть таблицы переписи посвящена тем, кто главным за-
нятием считал работу вне сельского хозяйства. В 1997 г. таких фер-
меров насчитывалось 950 299 (49,7% общего числа). Занимаемые
ими площади составляли 196 649 308 акров (21,1% всех фермерских
земель), средний размер фермы - 207 акров (в два с половиной раза
меньше среднего показателя по всему сельскому хозяйству); рыноч-
ная стоимость товарной продукции - 28,9 млрд долл. (14,7% общей
стоимости продукции).
Фермеров до 25 лет в этой категории сельских хозяйств насчи-
тывалось 10 085 (0,5% всех фермеров страны). Общая площадь их
земель составляла 1 403 193 акра (0,7% всех фермерских земель);
средний размер фермы - 139 акров; рыночная стоимость товарной
продукции - 188 млн долл. (0,09% общей стоимости).
Фермеров 25-34 лет было зафиксировано 70 111 (3,7% общего
числа). Они занимали 10 491 298 акров земли (1,1% всех фермерских
земель); средний размер фермы - 148 акров; рыночная стоимость
товарной продукции - 1,8 млрд долл. (0,9% общей стоимости).
Фермеров 35-44 лет насчитывалось 211 855 (11,1% общего чис-
ла). Площадь их земель равнялась 35 795 212 акрам (3,8% всех фер-
мерских земель); средний размер фермы - 169 акров; рыночная сто-
имость товарной продукции составляла 6,6 млрд долл. (3,3% общей
стоимости).
Фермеров 45-54 лет насчитывалось 280 614 (14,7% общего чис-
ла). Их земли составляли 54 586 703 акра (5,8% общей фермерской
площади); средний размер ферм - 195 акров; рыночная стоимость
товарной продукции - 8,8 млрд долл. (4,47% общей стоимости).
Фермеров 55-64 лет было зафиксировано 217 468 (11,4% обще-
го числа). Фонд их земель достигал 47 168 761 акр земли (5% всей
фермерской площади); средний размер хозяйств -217 акров; рыноч-
ная стоимость товарной продукции - 6,6 млрд долл. (3,3% общей сто-
имости).
Фермеров 65 лет и более, охваченных переписью, оказалось
159 566 (8,3% общего числа). Площадь их земель составляла
47 204 141 акр (5% всех фермерских земель); средний размер фер-
мы - 296 акров; рыночная стоимость товарной продукции - 4,9 мрд
долл. (2,48% общей стоимости).
Обращает на себя внимание тот факт, что у тех, кто считал сво-
им главным занятием работу за пределами сельского хозяйства, раз-
мер собственных ферм был в два-три раза меньше, чем в среднем по
стране. Очень немного среди них фермеров до 25 лет и, напротив,
многочисленна группа фермеров 65 лет и более лет (т.е. пенсионно-
го возраста). Средний размер ферм в этой группе был выше средне-
го показателя по стране. Их численность составляла почти 1/5 об-
392
щего числа фермеров, они располагали почти 1/4 фермерских зе-
мель, но их доля в общей сумме производственных расходов состав-
ляла 4 млрд долл. (2,6% общей суммы). Этому показателю соответ-
ствовал и отмеченный выше низкий процент производства - 2,48% -
общей товарной продукции.
В 1997 г. фермеров из афро-американской среды насчитывалось
всего 18 451 (0,96% общего числа). Между тем афро-американцы, по
данным “Statistical Abstract”, в 1995 г. составляли 12,6% населения
страны36. По переписи 1997 г. занимаемая ими площадь земель рав-
нялась 2,4 млрд акров (0,25% всех фермерских угодий). Товарной
сельскохозяйственной продукции они произвели на 476 млн долл.
(0,24% общей стоимости товарной продукции)37.
В 1995 г. испаноязычное население США составляло 10,3% от
общего38. Испаноязычных фермеров в 1997 г. было зафиксировано
27 717 (1,4% общего числа). Площадь, которой они распоряжались,
равнялась 16 406 119 акрам (1,76% всех фермерских земель); стои-
мость произведенной ими товарной продукции - 3,3 млрд долл.
(1,65% общей стоимости).
Фермеров из американских индейцев насчитывалось 10 638
(0,55% от общего числа фермеров). Земельная площадь их владе-
ний составляла 52 002 745 акров (5,6% всех фермерских земель),
но доля в стоимости товарной продукции была незначительной -
662 млн долл. (0,33% общей стоимости).
Среди фермеров насчитывалось 8 731 выходец из Азии и с ост-
ровов Тихого океана. Площадь их земель достигала 1 330 581 акр
(0,14% всех фермерских земель). В 1997 г. они произвели общей то-
варной продукции на 1,8 млрд долл. (0,9% общей стоимости товар-
ной продукции)39.
Исторические судьбы индейцев, афро-американцев, испано-
язычных граждан сложились так, что они были фактически вытес-
нены из американского сельского хозяйства. По данным переписи
1930 г., на Юге США среди фермеров насчитывалось более 881 тыс.
афро-американцев40. Сегодня их во всем американском сельском хо-
зяйстве 18 тыс.
Важным вопросом является применение наемного труда в сель-
ском хозяйстве. Однако лишь несколько показателей по этой теме
освещены в отдельной таблице переписи. Об использовании труда
наемных рабочих в 1997 г. сообщили 650 623 фермеров (это пример-
но треть всех фермеров). Общее число наемных рабочих на терри-
тории США составило в этом году 3,3 млн; сумма выплаченной им
зарплаты - 14,8 млрд долл.; в среднем рабочий получал 4,4 тыс.
долл, в год.
В каждом из 195 860 хозяйств работал один такой рабочий; по
два - на 175 491 ферме (с общим числом наемных рабочих 350 982);
по три или четыре - на 142 217 фермах (с общим числом - 486 917);
от пяти до девяти рабочих - на 80 688 фермах (численность -
393
506 009); труд десяти и более рабочих использовали 56 367 фермеров
(численность рабочих - 1 812 760). Что касается последней группы
(более крупных хозяйств), то на нее приходилось 54% всех наемных
рабочих.
Число работавших по найму 150 и более дней в году (на 259 631
ферме) составило 890 467 (26,6% общей численности). К найму ра-
бочих, занятых менее 150 дней в году, прибегали на 581 658 фер-
мах. Число таких рабочих равнялось 2 461 561 (73,4% общей числен-
ности).
Больше всего труд наемных сельскохозяйственных рабочих ис-
пользовался в Калифорнии - 549 265 (16,4% общей численности).
Расходы на зарплату составили здесь 3,4 млрд долл. (22,8% общей
суммы). Второе место по найму рабочих занимал Техас: 193 484
(5,7% общей численности); расходы на зарплату - 785 млн долл.
(5,3% общей суммы); третье - Кентукки: 153 002 рабочих (4,6% об-
щей численности), расходы на зарплату - 209 млн долл. (1,4% общей
суммы); четвертое - Флорида: 124 969 рабочих (3,7% общей числен-
ности), по расходам на зарплату (на втором месте) - 925 млн долл.
(6,2% общей суммы)41.
* * *
В последние десятилетия в социальной структуре американско-
го фермерства произошли огромные изменения. Исчезли сотни
тысяч мелких и средних хозяйств. Общее число ферм сократилось с
6,8 млн в 1935 г. (как показала перепись 1935 г., число ферм тогда
достигло максимума в истории США), до 1,9 млн, по данным послед-
ней переписи 1997 г. Процесс концентрации капитала и производст-
ва в американском сельском хозяйстве испытал на себе сильное воз-
действие “великой депрессии” 30-х годов, а в послевоенно время -
научно-технической революции. В последние годы важнейшую роль
стала играть глобализация экономики.
Множество факторов способствовали тому, чтобы облик амери-
канского фермерства к концу XX в. претерпел глубокие изменения.
Если в первой половине XX в. фермерство было одним из главных
компонентов демографической структуры США, то сегодня это ме-
нее 2% американцев. Но благодаря высочайшему уровню произво-
дительности, базирующейся на мощном научно-техническом потен-
циале, американское фермерство обеспечивает продукцией трехсот-
миллионное население собственной страны и экспортирует сельско-
хозяйственные товары на десятки миллиардов долларов.
Фактически же большая часть этой колоссальной продукции
производится крупными фермерскими хозяйствами, которые соста-
вляют всего лишь 8,2% общего числа ферм, но на их долю приходит-
ся 72,1% всей товарной продукции американского сельского хозяй-
ства общей стоимостью 142 млрд долл. На другом полюсе - 91,8%
394
общего числа ферм, которые американская официальная статисти-
ка квалифицирует как мелкие хозяйства, они производят 27,9% об-
щей товарной продукции.
Среди мелких фермеров много таких, кто вынужден искать до-
полнительные заработки вне своего хозяйства. Как показала пере-
пись в 1997 г., 54% общего числа фермеров работали дополнитель-
но вне своих ферм, причем 37,1% по 200 и более дней в году. 50,3%
респондентов назвали своим главным занятием труд в сельском хо-
зяйстве, а 49,7% в качестве главного занятия указали на работу вне
пределов сельского хозяйства.
Столь значительное сокращение числа фермеров имело важ-
ные политические последствия. Уменьшился удельный вес фермер-
ства в составе электората. А это, в свою очередь, повлияло на дина-
мику правительственной сельскохозяйственной политики. Со вре-
мени “нового курса” Ф. Рузвельта в США был реализован комплекс
программ государственной помощи фермерству, при посредстве ко-
торого сельское хозяйство получило помощь на многие миллиарды
долларов. Максимум выгод от этих мер всегда получали крупные
фермеры. В США ведутся многолетние дебаты по поводу “субсидий
фермерам”, как предпочитают называть государственную помощь
сельскому хозяйству ее критики. В бюджете 2002 г. ассигнования на
нужды сельского хозяйства были сокращены, аналогичная ситуа-
ция намечается и для бюджета 2003 г. Если говорить о том, как
фермерство влияет на формирование сельскохозяйственной поли-
тики, то перемены последних лет (упадок мелкого фермерства) еще
больше усилили влияние крупных фермеров. В сфере законода-
тельства они первостепенное внимание уделяют мероприятиям, ко-
торые могут усилить их позиции на мировых рынках. Но эти экс-
портные меры не решают проблем, которые волнуют мелких фер-
меров, производящих мало товарной продукции. И хотя политиче-
ский вес фермерства в целом уменьшился, некоторые традиции,
связанные с “фермерскими корнями” американцев, еще сохрани-
лись, что наряду с нуждами аграрной экономики объясняет сохра-
нение фермерской проблематики в числе главных пунктов повест-
ки дня конгресса США.
1 1997. Census of Agriculture. Wash., 1999. Vol. I. Par + 51. P. 10. (Далее: 1997
Census); United States Census of Agriculture. 1935. Wash. 1937. Vol. III. P. 143.
2 Farm Facts. American Farm Bureau Federation, Wash., 1995. P. 13.
3 Statistical Abstract of the United States, 2000. Wash., 2000. P. 674. (Далее:
Statistical Abstract 2000).
4 1997. Census. P. 10.
5 Statistical Abstract 2000. P. 676.
6 Ibid. P. 675.
7 Agriculture Fact Book 2000. USDA. Wash., 2000. P. 10.
8 1997. Census. P. 19, 22.
9 Ibid. P. 13-15.
395
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
Р. 52.
Р. 10.
Р. 63.
Р. 119, 121, 125, 127, 129.
Ibid
Ibid
Ibid
Ibid
Ibid
Ibid
Ibid
Ibid
Ibid
Ibid
Ibid
Ibid
Ibid.
Agriculture Fact Book 2000. P. 18-19; A Time to Act. A Report of the USDA
National Commission on Small Farms. USDA. Wash., 1998. P. 28-29.
Statistical Abstract 2000. P. 7.
1997. Census. P. 118, 119, 129.
Ibid. P. 120, 124, 126, 128.
Ibid.
Ibid. P. 120, 121, 122.
Ibid. P. 118, 120, 124, 126, 128.
Ibid.
Ibid. P. 10.
Ibid.
Ibid. P. 25, 26.
Ibid. P. 10, 74, 75.
Ibid. P. 77.
Statistical Abstract 2000. P. 12.
1997. Census. P. 10, 26.
Statistical Abstract 2000. P. 12.
1997. Census. P. 10, 26.
Fifteenth Census of the United States, 1930, Agriculture. Wash., 1932. Vol. IV.
P. 156.
1997. Census. P. 232-240.
I
Р З.С. Чер тина
ЭТНИЧНОСТЬ В КОНЦЕ XX ВЕКА:
f ПРОБЛЕМЫ И ПОИСКИ ИХ РЕШЕНИЯ
Одна из приоритетных проблем конца XX - начала XXI в., вы-
зывающая не только интерес ученых, но и растущую тревогу обще-
ственности, - это проблема межэтнических отношений в полиэтни-
ческих государствах.
Сегодня национальный вопрос обрел мировое значение. Наряду
с борьбой против угрозы ядерной войны и защитой окружающей
среды он выдвинулся в число важнейших глобальных проблем. Су-
ществует мнение, что именно современный национализм способен
низвергнуть человечество в пропасть новой катастрофы.
Конец XX в. оказался переломным в жизни трех крупных наци-
онально-территориальных федераций - Советского Союза, Югосла-
вии и Чехословакии. Их распад сопровождался большими мораль-
ными и человеческими потрясениями и потерями. Процесс образо-
вания национальных государств оказался весьма сложным, болез-
ненным и мучительным. Одновременно многие “благополучные”
страны испытывают нечто подобное в относительно “мирных” фор-
мах, локализованных очаговыми вспышками этноконфликтов или
системой политико-правовых мер.
В связи с этим весьма важным для многих представляется опыт
межэтнического взаимодействия в Соединенных Штатах Америки,
одном из крупных полиэтнических государств мира, на территории
которого, по данным американской переписи населения 2000 г., про-
живал 281 млн человек, из них 87 млн составляли этнические груп-
пы и меньшинства1. Национальный вопрос всегда являлся одним из
главных в истории страны. Это и понятно, ибо США - страна имми-
грантов.
Моя цель - рассмотреть критический, переломный этап в исто-
рии этнических отношений в США, наметившийся после второй ми-
ровой войны, и тот комплекс мер, с помощью которого удалось до-
биться прогресса в преодолении этнической конфронтации и враж-
дебности, а кроме того, показать современное состояние американ-
ского общества с точки зрения этничности.
Мировой опыт свидетельствует, что в критические периоды ис-
тории, когда обостряются социальные конфликты, актуализируют-
ся и национальные проблемы. В США в 60-70 годы на фоне обост-
рения внутренних и внешних противоречий и проблем резко активи-
зировалась борьба этнических групп и национальных меньшинств за
397
свои права, вызвавшая рост этнического самосознания, стремление
каждой этнической группы оценить свою роль в обществе. Возник-
ло новое состояние общества, которое было охвачено массовым эт-
нически окрашенным движением. Большая доля в этом движении
приходилась на афроамериканцев, сконцентрированных в ряде
крупнейших городов, включая Сент-Луис, Кливленд, Вашингтон,
Атланту и др. К 1966 г. здесь проживали 69% черного населения.
Хотя в результате многих лет борьбы афроамериканцы добились
некоторого улучшения своего статуса, на практике оставались в си-
ле дискриминация по расовому признаку, унижение и бедность.
Их доходы были вдвое ниже, чем в среднем по стране, смертность -
в два раза выше, значительная часть афроамериканцев проживала
в трущобах и хронически голодала, перспективы продвижения по
службе были сильно ограничены, уровень безработицы в два раза
превышал показатели безработицы среди белого населения2.
К началу 60-х годов движение за гражданские права черных аме-
риканцев достигло невиданного в истории США размаха. Проблема
афроамериканцев была поставлена на первое место в ряду острых
социальных проблем США, требующих безотлагательного реше-
ния. Их многочисленные массовые выступления и бунты по всей
стране серьезно подрывали стабильность политической системы,
грозили увековечить раскол общества. По мнению ряда политиче-
ских деятелей США, «Америка была шокирована “радикализмом”
многих этнических групп, а что касается черных, то они представля-
ли еще и большую опасность для страны»3.
Борьба за гражданские права, объединявшая афроамериканцев
вокруг общей цели, усиление влияния идеологии черного национа-
лизма привели к росту у них чувства расовой гордости и пробужде-
нию интереса к своему прошлому. Отвергая нормы, установленные
белыми американцами, черные требовали признания за ними права
на особое место в американской жизни, сохранения своего культур-
ного самобытного наследия. Американские исследователи отмеча-
ли, что “популярная фраза черное - прекрасно” лучше всего выра-
жала импульс 60-х годов. Все возраставшее число черных обраща-
лось к исследованию своей культуры и происхождения, подчеркивая
свои достижения в американской истории и необходимость разви-
вать собственные литературу и искусство4.
Движение черных за гражданские права подробно исследуется в
работах отечественных историков5. Здесь же отмечу, что это движе-
ние способствовало росту борьбы за выживание и коренного насе-
ления США - индейцев. В 60-70-х годах в США проживали 173 ин-
дейских племени численностью около 1 млн. Расселены они или в
городских гетто Нью-Йорка, Сан-Франциско, или в оставшихся ре-
зервациях, занимающих 3% территории страны6. Говоря об их поло-
жении в 60-х годах, американские ученые констатировали, что “...се-
мейный доход индейцев был на 1 тыс. долл, меньше дохода черных.
398
Безработица - выше, чем по стране в целом, особенно в резерваци-
ях. Жизненный уровень - в 10 раз ниже общенационального. Само-
убийства среди индейской молодежи совершались в 100 раз чаще по
сравнению с белой молодежью”7.
В 70-е годы лозунг борьбы за выживание становится ведущим
для всего движения индейцев. Растет активность различных полити-
ческих организаций. В феврале 1973 г. члены Движения американ-
ских индейцев (ДАИ) поднялись против попрания элементарных
гражданских свобод и человеческих прав в деревне Вундед-Ни в ре-
зервации Пайн-Ридж (штат Южная Дакота), где более половины
трудоспособного населения в течение длительного времени остава-
лось без работы. К ним присоединились индейцы резерваций шта-
тов Небраски, Северной Дакоты, Монтаны, Канзаса и Оклахомы.
Заняв Вундед-Ни, восставшие объявили ее независимой от Соеди-
ненных Штатов территорией. Они потребовали немедленного рас-
следования сенатом деятельности Бюро по делам индейцев и нару-
шений договоров, заключенных правительством США с индейскими
племенами, смены руководства резерваций Пайн-Ридж, замешанно-
го в многочисленных должностных злоупотреблениях и коррупции8.
Под руководством ДАИ в 1978 г. прошел самый мощный в истории
США марш протеста индейцев - “поход на Вашингтон”, участники
которого требовали предоставления им равных прав и возможно-
стей в американском обществе.
Большую поддержку и влияние среди индейского населения
кроме ДАИ получили и такие массовые политические организации,
как Национальный конгресс американских индейцев, Национальная
ассоциация председателей племен, Американцы за равные возмож-
ности для индейцев и др. Цель этих организаций - добиться укрепле-
ния органов самоуправления племен, улучшения системы образова-
ния, увеличения финансирования строительства в индейских поселе-
1 ниях и т.д.
7 Стало шириться и движение за социально-экономическое и по-
.(литическое равноправие среди испаноязычных граждан, требовав-
?.;ших, чтобы их “видели и слышали в США, знали об их существова-
нии”9. Этническая группа испанского происхождения была самой
многочисленной после афроамериканской - 14,6 млн., из них
7,2 млн - мексиканцы10. Эту этническую общность составляют по-
томки мексиканцев, заселявших территории, присоединенные к
США после войны с Мексикой (1846-1848), и иммигранты из Мек-
сики, прибывшие сюда в начале и середине XX в. и продолжающие
прибывать. Проживают американцы мексиканского происхождения
в основном в юго-западных штатах США, в частности Нью-Мекси-
ко, Аризоне, Техасе, Калифорнии, Колорадо?
Главные требования мексиканского населения касались трудо-
устройства, здравоохранения и образования. На первом месте нахо-
дились проблемы экономические. Это объяснялось тем, что на
399
юго-западе страны, где сконцентрировано основное мексиканское
население, уровень безработицы среди них в середине 60-х годов
был в два раза выше, чем среди белых". Около 80% мексиканцев
выполняли низкооплачиваемую тяжелую физическую работу.
Лидеры движения стремились также сохранить свои традиции и
культуру.
Постепенно среди факторов, вызывавших рост протеста мекси-
канцев, важное значение стал обретать лозунг борьбы против их по-
литического бесправия. Как указывалось в докладе Комиссии по
гражданским правам, американцы мексиканского происхождения
почти не участвовали в политической жизни страны. Их представи-
телей в конгрессе и законодательных органах юго-западных штатов
(за исключением штата Нью-Мексико) насчитывались единицы,
а в законодательном органе штата Калифорния не было вовсе.
Не в лучшем положении находились и другие представители ис-
паноязычного населения США, в частности пуэрториканцы. В 70-х
годах их численность составляла 1,8 млн12. Поскольку в 1952 г.
о-в Пуэрто-Рико получил официальный политический статус - “сво-
бодно присоединившееся к США государство”, пуэрториканцы, бу-
дучи юридически гражданами США, относятся к числу наиболее
бедных категорий населения. Основная часть пуэрториканцев скон-
центрирована в Нью-Йорке (более 50%) и Чикаго, немало их живет
в штатах Нью-Джерси, Калифорния, Коннектикут, Массачусетс,
Огайо и др. В Нью-Йорке уровень безработицы среди них был осо-
бенно высоким. Большим был разрыв и в оплате труда. Среднегодо-
вой доход пуэрториканской семьи был ровно вдвое ниже дохода бе-
лой англоязычной семьи. Более половины взрослого пуэрторикан-
ского населения не закончило школу. Большинство пуэрториканцев
проживали в трущобах городских гетто13.
Неудивительно, что со второй половины 60-х годов начала уси-
ливаться борьба пуэрториканцев за экономическое, политическое и
социальное равенство.
Участие в массовом движении принимали и американцы азиат-
ского происхождения - китайцы, японцы, филиппинцы, вьетнамцы,
корейцы и представители многих других народов Азии и района Ти-
хого океана, чей социально-экономический и политический статус
также оставлял желать лучшего.
Итак, именно неравенство являлось причиной борьбы за граж-
данские права в 60-70-е годы. Созданная в 1968 г. по указу президен-
та Л. Джонсона Национальная консультативная комиссия по рассле-
дованию гражданских беспорядков под руководством губернатора
из штата Иллинойс Кернера констатировала: “...дискриминация и
сегрегация, постоянный составляющие американской жизни, теперь
угрожают будущему каждого американца”14.
Социальные потрясения требовали пересмотра государственной
политики в сфере межэтнических отношений, принятия широкой
400
системы мер, основанных на льготах представителям этнорасовых
групп. Широкое распространение получали программы “позитив-
ных действий”, объявленные президентом Л. Джонсоном в 1966 г.
и направленные на преодоление наследия расовой дискриминации,
обеспечение определенных преференций национальным меньшин-
ствам и женщинам в социальной, экономической и культурной жиз-
ни. Льготы предоставлялись при найме на работу, при поступлении
в высшие учебные заведения, в случае приобретения лицензий и т.д.
Принимались практические меры, направленные на обеспечение
политического представительства расовых и этнических групп.
Наряду с этим на практике вводилась концепция двуязычия, воз-
можность использовать родной язык при обучении и в общественно-
политической жизни. Серьезные изменения в государственной поли-
тике, увеличение доли групп, могущих претендовать на льготы, сви-
детельствовали об изменении национальной политики в направле-
нии многокультурности. Ее следствием явились существенные сдви-
ги в социальной сфере, в сфере занятости и политики. Увеличилась
продолжительность обучения черных, равно как число черных со
средним и высшим образованием, занимающих выборные должно-
сти. Так, если в 1965 г. в И штатах выборные должности занимали
70 человек, то в 1979 г. - около 2300 человек15. Уже в 1975 г. черные
занимали посты мэров 130 городов США (по сравнению с 40 в
1970 г.)1б.
В рамках новой правительственной политики были учреждены
радио- и телевизионные программы на языках выходцев из других
стран (например, программа телевидения на испанском языке в Лос-
Анджелесе), ширилось строительство жилья для национальных
меньшинств и т.д.17 Увеличилось число интеллигенции среди индей-
цев, мексиканцев, представителей стран Азии; удвоилось количест-
во программ по этническому культурному наследию18. Стала актив-
но изучаться история отдельных народов. В частности, в эти годы
был опубликован ряд работ, посвященных афроамериканской исто-
рии XX столетия, в которых исследовались такие вопросы, как про-
исхождение гражданских прав и движение черных за свободу, чер-
ная элита, биография отдельных личностей и формирование черно-
го среднего класса. В последующем этот список проблем пополнил-
ся новыми, включая историю черного феминистского движения, со-
временные социальные движения афроамериканцев19.
Программы “позитивных действий” с момента их появления ста-
ли источником острых общественных и научных дебатов. Со сторо-
ны шовинистических кругов они вызвали реакцию, названную “дис-
криминацией наоборот, или белым бумерангом”20. В ряде работ,
вышедших в США, отмечалось, что программы “позитивных дейст-
вий”, призванные компенсировать несправедливости прошлого сре-
ди расовых меньшинств, расценивались некоторыми как вызов и не-
справедливые меры, направленные против белых21.
401
И все же, по словам профессора политических наук Калифор-
нийского университета (Беркли) Дж. Ситрина, постепенно большин-
ство белых американцев стали поддерживать “общие принципы ин-
теграции и равного обращения”, причем одобрялись только мягкие
варианты программ “позитивных действий”, т.е. описывавшиеся
в общих терминах, а “жесткие” подходы отвергались. К “мягкому”
варианту “позитивных действий” Дж. Ситрин относит сознательное
и в основном добровольное желание улучшить шансы, перспективы
для женщин, черных и других этнических групп и национальных
меньшинств путем квалификационного обучения или через образо-
вательные программы. “Жесткая” версия “позитивных действий”
предполагает достижение равных результатов через определенные
преференции, вводимые государством. Эти преференции включали
квоты для определенных этнических групп и меньшинств в распре-
делении рабочих мест, при поступлении в университеты и приобре-
тении радио- и телевизионных лицензий и т.д.22 По результатам дан-
ных, опубликованных американскими социологами С. Липсетом и
У. Шнайдером в 1978 г., значительная часть белых одобряла специ-
альные образовательные программы, но настойчиво отвергала лю-
бые меры, благоприятствующие “менее квалифицированному”
представителю из нацменьшинств. Антагонизм к расовым префе-
ренциям превалировал, ибо, в представлении многих, это могло бы
привести к “непониманию того, что такое компетентность среди
черных, а также способствовать понижению у них стимула разви-
вать собственные конкурирующие способности”23.
Очевидно, что программы “позитивных действий” в той или
иной мере способствовали понижению уровня социального накала,
т.е. непримиримости и конфликтности в межэтнических и межрасо-
вых отношениях. Введенные в середине 60-х годов и основанные на
льготах программы поначалу рассматривались как временное сред-
ство преодоления социально-экономической дискриминации и ее
последствий, но постепенно становились постоянными.
В начале 80-х годов при экономическом спаде, характерном
для первых лет пребывания Рейгана у власти и активизации кон-
сервативных сил, сокращалась и ограничивалась сфера влия-
ния программ “позитивных действий”, что особенно сказывалось
на статусе национальных меньшинств. Их доходы значительно от-
ставали от таковых белого населения24. Так, в интервью журналу
“ЮС Ньюс энд Уорлд Рипорт” в августе 1983 г. президент Лиги
объединенных латиноамериканских граждан М. Обмедо сказал,
что “около 30% американцев испанского происхождения живут в
бедности. Прогресс, достигнутый в сфере экономики, незначите-
лен. Мы продолжаем быть невидимым и отвергнутым народом”25.
По данным бюро переписи, средний доход испаноязычной семьи
в 1983 г. составил 16 960 долл., в то время как белой семьи -
25 760 долл.26
402
Специальный выпуск журнала “Этник энд Рейшл Стадиз” в
1985 г. был посвящен теме “Этничность и раса в США: к двадцать
первому веку”, где также указывалось на неравноправное положе-
ние национальных меньшинств в американском обществе27. Редак-
тор коллективной монографии “Этнические отношения в Амери-
ке” профессор права Гарвардского университета Л. Либмен писал,
что “несмотря на все разговоры и действия, положение во многом
осталось прежним, особенно в больших городах - безработица сре-
ди молодежи, финансовые трудности, этническое соперничество.
Это факты 80-х годов, но таковыми они были и в 60-70-е годы.
Политика альтернативы не явилась чем-то новым и обнадеживаю-
щим”28.
Изменилось ли отношение американцев к программам “пози-
тивных действий” через два десятилетия после их разработки?
Из американской литературы 90-х годов следует, что большая часть
контраргументов осталась прежней. Это означает, что “толерант-
ность к программам”, предполагавшим увеличение возможностей
для меньшинств, существует наравне с верой в то, что при найме на
работу и продвижению по службе следует учитывать только способ-
ности человека; налицо неприятие всего, что связано с квотой”29.
С. Липсет в книге “Американская исключительность” (1996), имев-
шей большой научный и общественный резонанс, писал, что расизм
породил “основанное не на личных заслугах, а на принадлежности к
расе или этнической группе” отношение к афроамериканцам. И да-
лее подчеркнул, что политика, “ориентированная на группу”, проти-
воречит американскому кредо, т.е. индивидуализму30. Такую же точ-
ку зрения высказал ведущий американский политолог С. Хантинг-
тон в статье «Если не цивилизация, то что? Парадигмы развития ми-
ра после “холодной войны”». “Движение этнических меньшинств за
равные права, - писал он, - эволюционизировало в сторону предос-
тавления им особых прав. Эти аффирмативные действия и другие
подобные меры идут в разрез с кредо Америки, с принципами, сфор-
мулированными отцами-основателями”31. Дебаты относительно не-
обходимости и целесообразности программ “позитивных действий”
достигли общенационального масштаба32.
Накал этнополитической активности, всколыхнувший США в
60-70-е годы XX в., несколько ослабел в последующие годы. Это об-
щепризнанный факт. Но что за ним? В последнее десятилетие XX в.
этнический фактор вновь привлек к себе внимание. Актуализирова-
лись старые, нерешенные, социально-экономические проблемы,
связанные прежде всего с положением национальных меньшинств,
особенно с его беднейшей частью, о чем свидетельствуют бунты
черных американцев в Лос-Анджелесе в 1992 г., крупнейшая мани-
фестация афроамериканцев в Вашингтоне в 1995 г. и выступления
женщин осенью 1997 г. Возникли новые проблемы, требовавшие
урегулирования (о них - несколько ниже). Американское общество
403
стало обретать новое состояние, отличное от того, в котором оно
пребывало в 60-70-е годы.
В результате борьбы за гражданские права черное население
добилось определенных успехов в социально-экономическом поло-
жении, получило равное избирательное право, право на жилье, об-
разование и работу, что способствовало обретению им чувства гор-
дости и собственного достоинства. Но незначительные перемены к
лучшему произошли среди малоимущих обитателей гетто, 90% из
них живут ниже черты бедности. Профессор Техасского универси-
тета (штат Даллас) Пауль Ярговский, изучая проблемы гетто, в ста-
тье, специально предназначенной для президента Клинтона, привел
следующие данные: в 1990 г. в городских гетто США проживало
6 млн черных, что на 36% больше, чем в 1980 г. За этот же период
увеличились размеры гетто. «Бедность гетто, - сделал вывод ав-
тор, - это в основном не результат “культуры гетто”, которая пре-
пятствует мобильности, а предсказуемый результат экономическо-
го статуса черной общности в целом»33. Самая острая проблема,
с которой сталкивается большинство черного населения, - безрабо-
тица. Ее уровень в 1991 г. был в 2 раза выше, чем уровень безрабо-
тицы среди белых34. К декабрю 1997 г. безработица в США соста-
вила рекордно низкий уровень с начала 70-х годов, но она по-преж-
нему остается одной из серьезных экономических проблем, особен-
но для представителей национальных меньшинств35. В докладе,
опубликованном в 1998 г. фондом М. Эйзенхауэра, отмечалось, что
наряду с ростом численности среднего класса и уровня высшего об-
разования среди черных показатель безработицы у этой категории
населения в больших городах составляет более 50%36. Профессор
экономических наук из Калифорнийского университета (Беркли)
Дж. Делонг в статье “Что оставляет нам Клинтон?” писал в январе
2001 г.: «... хотя бедность населения снизилась с 15% в 1992 г.
до 12,7%, тем не менее больше семей жить стали в “чрезвычайной
бедности”»37.
Безработица среди афроамериканцев объясняется как экономи-
ческими, так и другими факторами. Научно-технический прогресс
изменяет профессиональную и квалификационную структуру заня-
тых в производстве и сфере обслуживания. Растет потребность в ин-
женерно-технических и научных кадрах, вытесняется неквалифици-
рованная и полуквалифицированная рабочая сила, сокращаются за-
траты ручного труда. В силу этого у черных по сравнению с белыми
меньше шансов получить работу. Кроме того, несмотря на все юри-
дические запреты, завуалированная расовая дискриминация на рын-
ке труда существует. Как писал исследователь Д. Свинтон из школы
бизнеса Джексонского университета, “экономическое неравенство -
результат долгого существования расизма и дискриминации, прису-
щих американскому обществу”38. Есть и другие причины, по кото-
рым черные рабочие сталкиваются с трудностями на рынке труда.
404
Это, в частности, усиление конкуренции на рынке неквалифициро-
ванной рабочей силы, что происходит из-за иммиграции испано-
язычных и выходцев из стран Азии и Тихого океана; широко рас-
пространенная наркомания среди черных также ограничивает воз-
можность устроиться на работу. Что касается сферы образования,
то и здесь не искоренен расизм. В одном из периодических изданий
Стэнфордского университета отмечалось, что половина из числа оп-
рошенных черных студентов считают, что в университете бытует
расизм. Вице-президент Сиракузского университета Р. Хилл указал
на существование в одном университете двух университетов -
для белых и для черных. Причем студенты разобщены культурно
и расово39.
В последние годы среди афроамериканцев наблюдается актив-
ное проявление тенденции внутренней дифференциации и дезинте-
грации, что вызвано усилением экономического и социального не-
равенства. С одной стороны, растет численность малоимущих, с дру-
гой - увеличивается число черных, принадлежащих к средним слоям
населения и к богатым. Американский исследователь Р. Бреслер так
писал об этом в статье “Раса и кризис власти”: “После революции за
гражданские права мы стали свидетелями роста среднего класса сре-
ди черного населения и возросшей изоляции черной бедноты”40.
Традиционную борьбу черных американцев против расизма со сто-
роны белых дополняют выступления против черных предпринима-
телей, чего раньше в социально-политической жизни “черной” Аме-
рики никогда не наблюдалось41.
Нельзя не сказать о существенных изменениях последних деся-
тилетий XX в. в отношениях между черными и белыми гражданами.
Общественное мнение остро реагирует на те или иные проявления
расовой дискриминации. Расизм сегодня осуждается подавляющим
J большинством белых американцев. Директор института расового и
социального разделения при Бостонском университете С. Гленн, вы-
\ ступая в октябре 1997 г. с докладом по теме “Разделенное общество
и демократическая идея”, отметил: “Сегодня дети черного среднего
класса будут жить в условиях равных возможностей. Я признаю, что
утверждением этого факта приведу в ярость многих людей. Я не
имею в виду, что расовая дискриминация исчезла, но настаиваю на
том, что число исторических барьеров, препятствовавших участию
черных в политической, социальной и экономической жизни нации,
за последние сорок лет значительно сократилось”42.
Формальное равноправие черных не гарантирует беспристраст-
ного отношения к ним белых. Авторы книги “Черные в белом ис-
теблишменте?”, изучая проблему, пришли к выводу, что даже чер-
ные, которым гарантированы привилегии высшего класса, не явля-
ются полноправными членами белого истеблишмента43. И в буду-
щем, полагают некоторые ученые, «раса и этничность явятся источ-
ником отношений “господство-подчинение”, равно как конфликтов
405
в американском обществе»44. Данные исследований, проведенных
в последние годы в рамках Гарвардского проекта по экономическо-
му развитию американских индейцев, свидетельствуют о существо-
вании острых социальных, экономических и политических проблем
в индейских резервациях45.
В 90-е годы возникли проблемы во взаимоотношениях между
черными и испаноязычными американцами. Еще недавно объеди-
ненные общим стремлением добиться равных прав, теперь они час-
то ссорятся из-за рабочих мест и стремления утвердиться в сфере по-
литики. В основе этих столкновений лежат демографические изме-
нения почти “сейсмического” характера46. По данным американских
источников, к 2050 г. численность черного населения возрастет на
16%, азиатского - на 10%, испанского - на 23%47. При этом числен-
ность белого населения сократится примерно до половины общей
численности населения страны. За последние 10 лет число испаного-
ворящих граждан увеличилось на 61% - в результате их стало боль-
ше, чем черных американцев. Как писал Н. Глейзер, “большой но-
востью переписи населения 2000 г. стал тот факт, что впервые в ис-
тории США испаноязычных граждан оказалось больше, чем чер-
ных. Если сейчас черное население составляет 34,7 млн, то испано-
язычное - 35,3 млн человек. Численность испаноязычных превзош-
ла все прогнозы”48. Усилилась и роль испаноязычных в обществе,
о чем свидетельствует первое радиообращение Джорджа У. Буша к
нации на английском и испанском языках. В другой речи, также про-
изнесенной на двух языках, президент говорил о большом значении
испанской культуры, о взаимном обогащении англо- и испаногово-
рящих граждан. Американская печать констатирует, что в обраще-
ниях к испаноязычному населению Дж. Буш часто использует ис-
панский49. Примечательно также, что первый зарубежный визит
Дж. Буш совершил в Мексику, а во время его встречи с президентом
Мексики Висентом Фоксом обсуждались проблемы, связанные с им-
миграцией мексиканцев в США50.
Фактор этнического разнообразия общества Дж. Буш учел при
формировании своего кабинета. Впервые в истории США прези-
дент попытался реализовать принцип, согласно которому “амери-
канская администрация должна выглядеть так, как выглядит сама
Америка”51. В нынешнее республиканское правительство вошли
представители этнических групп и меньшинств: чернокожие Колин
Пауэл - Государственный секретарь США и Кондолиза Райс - по-
мощник президента по национальной безопасности; испаноязыч-
ные Рафаэль Мартинес - министр жилищного строительства и го-
родского развития и Родерик Пейдж - министр образования; амери-
канец японского происхождения Норман Минета - министр транс-
порта.
Однако поощрение мультикультурализма и развитие американ-
ской национальной идентичности в направлении этнического раз-
406
нообразия беспокоит ряд ведущих политиков и идеологов, выска-
зывающих опасения по поводу сохранения США как единого поли-
этнического государства, а заодно и по поводу единства ценностных
ориентиров. Так, С. Хантингтон в статье “Разрушение американ-
ских интересов” (1997) писал, что американская идентичность, ба-
зирующаяся на двух основных компонентах - культуре и кредо, -
после окончания “холодной войны” стала подвергаться эрозии из-
за массовой иммиграции, не имеющей европейских корней, из стран
, Азии и островов бассейна Тихого океана. «Чтобы определить свои
, национальные интересы, мы должны знать “кто мы”». Ученый по-
, лагает, что происходящие в США демографические изменения, на-
растание этнической и культурной разнородности, а также подмена
прав личности правами групп разрушает американскую идентич-
ность и подрывает тот универсализм, который является идеологи-
ческой основой американской демократии. Упрекая правительство
Клинтона в санкционировании особых привилегий для отдельных
групп населения, С. Хантингтон сделал вывод, что политика муль-
тикультурализма может привести не к единению, а к распаду госу-
с, дарства, как это произошло с Советским Союзом. “Смогут ли Сое-
диненные Штаты пережить конец своей политической идеоло-
гии? - вопрошал он. - Судьба Советского Союза дает здравый при-
мер американцам. Соединенные Штаты и Советский Союз были
разными, но похожи тем, что не являлись государствами-нациями
в классическом смысле. В значительной мере каждая нация опреде-
ляла себя в терминах идеологии, которая составляет более хрупкую
основу единства, чем единая национальная культура, базирующаяся
на истории. Если мультикультурализм возобладает и если консен-
сус в отношении либеральной демократии ослабеет, Соединенные
: Штаты присоединятся к Советскому Союзу и окажутся в груде пеп-
V ла истории”52.
Каков будет результат огромных демографических сдвигов, ска-
зать трудно, но в будущем этот феномен может отразиться на новом
обострении социальных болезней нации. Н. Глейзер в статье "Аме-
риканское многообразие и перепись 2000 года” задается вопросом,
будут ли ассимиляция и интеграция осуществляться эффективно от-
носительно испаноязычных и азиатских народов. И далее он подчер-
кивает, что “это один из наиболее сложных вопросов для американ-
ского общества”53.
Первые шаги Дж. Буша по урегулированию проблем в области
миграционной политики не находят поддержки ряда конгрессменов
США. Так, обсуждаемые сейчас совместные планы Дж. Буша и
В. Фокса по легализации большинства мексиканцев, проживающих
в США (их насчитывается 4,5 млн человек), вызывает критику неко-
торых политических деятелей54. Кроме того, американское общест-
во настойчиво требует от президента высказать свое мнение по по-
воду будущего программ “позитивных действий”55.
407
Администрации Дж. Буша предстоит принятие важных решений
в сфере межэтнических и межрасовых отношений, от которых бу-
дет зависеть, приведет ли утверждение многокультурности к фраг-
ментации полиэтнического американского государства или к межэт-
нической и межрасовой интеграции.
1 US News and World Report. 2001. Aug. 6. P. 12.
2 Freidel F., Brinkley A. America in the Twentieth Century. N.Y., 1982. P. 458.
3 Weistein A., Wilson R. The American History. Freedom and Crisis. N.Y., 1974. P. 809.
4 Freidel F., Brinkley A. Op. cit. P. 461.
5 См., наир.: Веевский И.А. США: негритянская проблема. Политика Вашинг-
тона в негритянском вопросе (1945-1972). М„ 1973; Веевский И.А., Червон-
ная С.А. Национальный вопрос в общественно-политической жизни США.
М„ 1985; Иванов Р Ф. Черные пасынки Америки. М., 1978; Фурсенко А.А.
Критическое десятилетие Америки. М., 1974, и др.
6 Harvard Encyclopedia of American Ethnic Groups. Cambrige. (Mass.); L., 1980.
P. 58.
7 Freidel F., Brinkley A. Op. cit. P. 482.
8 Подробнее см.; Аверкиева Ю.П. Борьба индейцев в Вундед-Ни // США: эко-
номика, политика, идеология. 1973. № 6. С. 66-68.
9 Immigration: New Americans, Old Questions. N.Y., 1981. P. 3.
10 Harvard Encyclopedia of American Ethnic Groups. P. 697.
11 The Mexican American. A Paper Prepared for the US Commission on Civil Rights.
1968. Wash., 1969. P. 38.
12 Immigration: New Americans, Old Questions. P. 2.
13 The Mexican American. A New Focus on Opportunity. Testimony Presented at the
Cabinet Committee Hearing on Mexican American Affairs. Al Paso (Tex.), 1967.
P. 163.
14 Report of the National Advisory Commission on Civil Disorders. N.Y., 1968. P. 1.
15 Wasserman A. America. Bom & Reborn. N.Y., 1983. P. 239.
16 Gameron J. Black America: Still Waiting for Full Membership // Fortune. 1975.
Vol. 91. N 4. P. 164; Hill G. A History of the United States. 3-rd. ed. L., 1974.
P. 267-268.
17 Weinstein A., Gatel Fr. Freedom and Grisis. An American History Since 1869. 3-rd
ed. N.Y., 1981. P. 902.
18 Garcia M. Racial and Ethnic Pluralism in the Curriculum of Higher California
Education // Critica. 1988. Vol. 2. N 1. P. 18.
19 Rethinking Race and Class in African-American Struggle for Equality, 1885-1941 //
American Historical Review. 1997. Vol. 102. Apr. N 2. P. 379.
20 Rynn R. American Politics. Changing Expectations. N.Y., etc. 1984. P. 161-162;
Jones M. The Limits of Liberty. American History, 1607-1980. Oxfqrd; N.Y., 1983.
P. 582; Freidel F., Brinkley A. Op. cit. P. 459.
21 Friedman M. Overcoming Middle Glass Rage. N.Y., 1971; Glazer N. Affirmative
Discrimination: Ethnic Inequality and Public Policy. N.Y., 1978; etc.
22 Citrin J. Affirmative Action in the People’s Court // Public Interest. 1996. N 122.
P. 40.
23 Citrin J. Op. cit.
24 Unequal Americans. Practices and Politics of Intergroup Relations. Slawson J. in col-
laboration with Vosk M. Westport (Conn.), 1979. P. 44-67; A Short History of the
American Nation / Ed. by J. Garraty. 3-rd ed. N.Y., 1981. P. 516-519.
25 US News and World Report. 1983. Aug. 22. P. 49.
408
26 Time. 1985. July. P. 30.
27 Ethnic and Racial Studies. 1985. Vol. 8. N 1. Special Issue. Ethnicity and Race in the
USA: Toward the Twenty-First Century.
28 Ethnic Relations in America. N.J., 1982. P. 1.
29 Citrin J. Op. cit. P. 40-41.
30 Lipset S. American Exceptionalism: A Double-Edged Sword. N.Y., 1996. P. 116, 143.
31 Huntington S. If Not Civilization, What? Paradigms of the Post-Cold War World //
Foreign Affairs. 1993. Nov.-Dec. P. 189.
32 Glenn G. How to Mend Affirmative Action // Public Interest. Spring. 1997. N 127.
P. 36; Is Affirmative Action on the Way Out? Should it be? A Symposium //
Commentary. 1998. Mar.; US News and World Report. 2000. May 15. P. 24.
33 Jargowsky P. The Shifting State of Black Ghettos. A New Study Answers Some Big
Questions // US News and World Report. 1993. Jan. 18. P. 34, 37.
34 The Black Population in the United States; March 1991. US Bureau of the Census:
Current Population Reports. Wash., 1992. P. 13.
35 Economist. 1998. Apr. 25-May 1. P. 51.
36 Ibid. Mar. 7-13. P. 66.
37 Delong J. What Does Clinton Leave Us? // Fortune. 2001. Jan. 22. P. 18.
38 Gail Th. US Race Relations in the 1980-1990. N.Y.; Wash., 1990. P. 184.
39 US News and World Report. 1993. Vol. 114. N 15. P. 52, 65.
40 Bresler R. Race and the Crisis of Authority // USA Today. 1992. Sept. 9.
41 См.: Геевский И.А. Негритянская проблема вновь на политической авансце-
не // США: экономика, политика, идеология. 1992. № 8. С. 44-48.
42 Glenn С. Op. cit. Р. 43.
43 American Journal of Sociology. 1993. Vol. 96. N 5. P. 1227.
44 Gail Th. Op. cit. P. 267.
45 Cornell S., Kalt J. Pathways from Poverty: Economic Development and Institution:
Building on American Indian Reservations Ц American Indian Culture and Research
Journal. 1990. Vol. 14. N 1. P. 90.
46 Browns vc. Blacks in a Clash Over Jobs and Politics // Time. 1991. Vol. 138. N 4.
P. 29.
47 Huntington S. Op. cit. P. 190.
48 Glaser N. American Diversity and the 2000 Census // Public Interest. Summer. 2001.
N 144. P. 17.
49 Walsh K. President Bush Launches an All-out Effort to Mend Relations With Mexi-
co // US News and World Report. 2001. Aug. 20-27. P. 16.
50 Ibid. Febr. 26. P. 28.
51 Гарбузов В. Администрация Джорджа У. Буша // США-Канада: Экономика,
политика, культура. 2001. № 4. С. 33.
'-Huntington S. The Erosion of American National Interest // Foreign Affairs. 1997.
Sept.-Oct. P. 28, 35.
53 Glaser N. Op. cit. P. 4.
54 Duffy M. Out of the Shadows // Time. 2001. July 30. P. 27-28.
55 Barone M. End it, Don’t Mend it. Bush Should Take the Hard Road and Oppose
Quotas // US News and World Report. 2001. Mar. 5. P. 31.
Е.М. Макаренкова
РУССКИЙ “МИКРОКОСМ”
В КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОЙ ТРАДИЦИИ
ФРАНЦИИ XIX-XX ВЕКОВ
Русское зарубежье, или “Россия номер два”1, по меткому выра-
жению беженцев во Франции в начале XX вв., являла собой куль-
турный феномен русского общества в изгнании. Особый интерес к
жизни этого “замкнутого организма”, к его уникальному опыту
адаптации в чужой среде породил в 80-90-е годы прошлого века сво-
его рода бум в отечественной и западной науке2. Стабильный фокус
исследования этой проблематики сегодня прочно связан с так назы-
ваемой первой волной русской эмиграции, которую часто считают
последней.
Как известно, эмиграция была следствием политических собы-
тий в России в перой четверти XX в., когда в результате особого раз-
маха “исхода” тысячи изгнанников рассеялись по всему миру. Нема-
лая их часть традиционно осела во Франции, где со второй полови-
ны XIX в. надежно обосновалась русская колония. По данным стати-
стики, с 1921 по 1939 г. здесь было зарегистрировано 200 тыс. рус-
ских семей.
Любопытно, что уже с конца XIX в., т.е. сравнительно задолго до
революции 1917 г., “русский бег“ набирал силу. Например, за 25 лет
(с 1888 г. до начала первой мировой войны) из России выехали 4 млн
человек, из них 80 тыс. русских. По данным секретариата Тургенев-
ской библиотеки в Париже, созданной эмигрантами в XIX в.,
к 1912 г. на ее учете числилось более 5 тыс, русских детей. Поэтому
liv-vu/iu^vnnun vv-riri р/ J <71V1 I'll ЦЦШ1
16 февраля 1924 г., известный писатель И.А. Бунин отмечал: “Нас,
рассеянных по миру, около трех миллионов. Это целый народ...”3.
Русская эмиграция во Франции во второй половине XIX - нача-
ле XX в. вследствие более или менее благоприятных экономических
и социальных условий в этой стране имела специфику. Среди фигур,
оставивших заметный след в ее культурной традиции, были декаб-
рист, дипломат и историк Н.И. Тургенев, великий писатель
И.С. Тургенев, известный своей бурной и разнообразной деятельно-
стью, идеолог анархизма и народничества П.А. Кропоткин и, нако-
нец, внесший крупный вклад в мировую философию один из видных
народовольцев П.Л. Лавров.
Русская эмиграция во Франции в XIX в., главным образом дво-
рянская, сыграла, пожалуй, не меньшую роль, чем, скажем, диплома-
410
тия, в том интересе, который пробудился во французском обществе
к России, русским и русской культуре. Общеизвестно, что оформле-
нию франко-русского союзного договора 1892-1893 гг. предшество-
вал длительный период борьбы с предубеждениями, невежеством и
страхом в отношении великой северной державы. Присутствие “рус-
ского компонента” в общественно-политической жизни Франции на
рубеже XIX-XX вв., безусловно, способствовало выдвижению на
авансцену европейской науки уже в самом начале 70-х годов XIX в.
плеяды ученых-исследователей, много сделавших для формирования
неискаженного образа России. Ограничусь упоминанием лишь трех
известных русоведов - Луи Леже, Анатоль Леруа-Больё и Арфред
Рэмбо. Нельзя в данном случае, конечно, недооценивать и политиче-
ских условий, созданных международной обстановкой в Европе пос-
ле Франкфуртского мира 1871 г., благоприятных для сближения двух
стран. Однако первостепенное значение в этом процессе, на мой
взгляд, имело глубокое и пристальное знакомство французов с ог-
ромным богатством духовных ценностей русской культуры, что вы-
звало к жизни многообразие форм и укрепление русско-французских
общественно-культурных связей в последней трети XIX в.
Все в том же контексте среди заслуживающих внимания иссле-
дований, посвященных миграционным процессам во Франции, сле-
дует упомянуть монографию Жерара Нуарьеля “Французский пла-
вильный котел” (история иммиграции XIX-XX вв.), вышедшую в из-
дательстве “Сель” в 1988 г. Последователь школы “Анналов”, в ча-
стности Ф. Броделя, преподаватель курса “социальной истории” в
“Эколь нормаль”, Ж. Нуарьель характеризует иммиграцию во
Франции (в том числе и русскую) как многофункциональную суб-
станцию, как самостоятельный “мирок” в недрах другого государст-
ва. Особенно скрупулезно он прослеживает ее интеграцию во фран-
цузское общество XIX-XX вв., а также социальные последствия, вы-
званные культурной, этнической, языковой и психологической
различные аспекты проблемы, вкратце сводятся к тому, что на ру-
беже веков “иммиграция составляла глобальную часть культурной и
индустриальной истории Франции”4, переводя ее таким образом из
чисто внешней в плоскость внутриполитического, экономического и
социального развития страны.
Чрезвычайно любопытен и статистический анализ Нуарьеля,
в результате которого он приходит к заключению, что “треть совре-
менных французов - выходцы из иностранных семей”5. Этот тезис
автора, на мой взгляд, находится в полном соответствии с природой
французской толерантности и с плюрализмом ее пестрой политиче-
ской культуры - гордости современной демократической системы,
с ее четко выраженным полиэтническим оттенком.
“Русский фактор” в этом регистре французской социальной ис-
тории представляется весьма существенным и разнообразным6. Сре-
411
ди многочисленных имен, составляющих гордость французской
культуры, по мнению Нуарьеля, могут быть названы И. Мечников,
С. Дягилев, М. Шагал, И. Стравинский... Этот список можно было
бы продолжить, так как сегодня широко известен вклад русской
эмиграции в сокровищницу общечеловеческих ценностей. Но имя
И.С. Тургенева и все то, что с ним связано на протяжении 38-летне-
го проживания его во Франции, стоит, пожалуй, особняком в этом
пантеоне знаменитостей. С ним ассоциируется феномен “мест памя-
ти”, позволяющий не только приблизиться к определению понятия
“национальная идентичность”, но и пролить свет, в частности, на
природу и специфику русской эмиграции, причины которой следует
подвергнуть специальному изучению.
В последнее время в отечественной и западной историографии7
мы встречаем понятие “коллективная душа” как некой формы наци-
ональной идентичности. Такая формула коллективного сознания
это не только плоскость отношения индивидуума и среды, личности
и общества, но данный ракурс культурологии включает и новую
оценку человеческой памяти, символа вещей как способ, с помощью
которого можно реконструировать с той или иной долей вероятно-
сти историческое самосознание нации, ее политическую и культур-
ную самость. Нация - это не просто юридический термин или терри-
ториальная общность, это еще и - в большей степени - коллектив-
ное представление людей о себе, их память, в том числе и отложив-
шаяся в своеобразных “запасниках” культурного прошлого. Таким
аккумулятором исторической памяти, акцентированной на различ-
ные этапы человеческой деятельности с I—II вв. до н.э., были и оста-
ются музеи. Если поместить историю создания любого музея в гло-
бальный контекст какого-то отрезка времени, то с помощью анали-
за этой подсистемы культуры и ее компонентов - символов нацио-
нальных достижений и неудач, возможно достаточно достоверно со-
ставить представление о коллективном сознании как части истори-
ческого, социокультурного феномена конкретной эпохи.
Как справедливо отмечает французский историк ментальности
Ж. Ле Гофф, “... мы должны научиться различать в культуре моде-
ли поведения, конденсирующие в себе определенные представления,
своего рода духовные традиции, в которых выковывались ментали-
теты”8. С этой точки зрения музеефикация, закрепляющая в истори-
ческой памяти самые важные духовные сдвиги, является наиболее
выразительным процессом, школой отбора человеческого опыта,
его ценностей, которые одно поколение стремится увековечить,
чтобы передать последующему. Поэтому историку-антропологу
особенно важно фиксировать время и обстоятельства рождения то-
го или иного мемориального комплекса как объекта мини-истории,
вписавшегося в культурную среду исследуемой эпохи.
Не случайно музеи, как правило, создают в период крупных со-
циальных потрясений, как выражается современный французский
412 '
историк П. Нора, во времена “деритуализации”9. Они служат стаби-
лизирующим фактором, призванным доказать человеку его нераз-
рывную связь с наследием культурного прошлого, являются подчас
важным источником духовных сил и преодоления трудностей.
Нелишне напомнить, что директор Эрмитажа в С.-Петербурге
М.Б. Пиотровский определяет музей как институт, фиксирующий
эволюцию общественного развития10. Реализация его проекта по со-
зданию в Эрмитаже крупного комплекса, возникшего в хаосе пере-
стройки, станет свидетельством высокого потенциала русской куль-
туры, вписавшей свою страницу в мировую историю.
Если подходить к еще мало изученной проблеме ментальности
общества как части ее социальной истории, то можно утверждать,
что музей, фиксирующий его этико-психологическое состояние,
представляет собой исторически обусловленный многофункцио-
нальный институт социальной памяти, посредством которого реа-
лизуются общественные потребности в отборе, сохранении и ре-
презентации специфической группы экспонатов или идей, которые
данное общество определяет как ценность1'. Главная функциональ-
ная особенность музея, помимо накопления, хранения и просвеще-
ния, - его коммуникативность, обеспечивающая передачу данной
системы ценностей от одного поколения к другому. Следовательно,
создание любого музея или мемориального комплекса - это так
или иначе культурный феномен эпохи, который следует рассматри-
вать как проекцию, производное определенного общественного со-
стояния.
Всякое здоровое общество стремится отдать дань уважения со-
бытиям и личностям, сыгравшим важную роль в понимании и фор-
мировании традиций как части “человеческой истории”. 80-е годы
XX в. во Франции оказались очень плодотворными в плане разра-
ботки этой проблематики. Попытка, предпринятая в ряде коллек-
тивных трудов, вышедших под руководством П. Нора (Места памя-
ти12 и Эго история13), пересмотреть историю страны с помощью
исторической памяти, на мой взгляд, безусловно, являлась смелой
(хотя и не бесспорной) новацией французской исторической школы.
Однако, каким бы привлекательным ни казался метод соотношения,
средостения, а иногда противопоставления истории и “мест памяти”,
используемый Нора, ему не удалось дать научного определения “ис-
тории” и “памяти”. В целом его система ограничивается лишь чисто
интуитивными суждениями.
Предоставляется более основательной концепция истории (без-
условно, включающая понятие исторической памяти), данная на-
шим современником, французским историком Рене Ремоном.
Вот оно: “Признание в каждый момент бытия, в каждой ситуации
наличия интимной связи между преемственностью и обновлением
процесса; пропорции и соотношения этих составляющих варьируют-
ся”. Задача историка, по мнению Ремона, и заключается в том, что-
413
бы показать и различать эту связь во времени, в обществе и в его со-
ставных частях14.
Если исходить из антропологического определения общества
как процесса зарождения и эволюции живого организма, то по сте-
пени интенсивности возникновения новых музеев в качестве социо-
культурных структур, связующих прошлое и настоящее, можно су-
дить о “температуре” общества. В одном случае она отражает высо-
кий культурный градус современного человека, в другом - яркое вы-
ражение потребности выжить, в желании идентифицировать и пер-
сонифицировать все, что изъято из копилки человеческой памяти,
все, что важно для судьбы народа и государства. Воспроизведение
эстетически-нравственного идеала в преломлении под определен-
ным углом зрения должно помочь человеку более отчетливо уви-
деть и понять сегодняшний день. Думается, что эта созидательная
задача - императив развития музейного дела в любой стране.
Очевидно, что как всякая социальная организация, музей напря-
мую связан с идейными запросами данного времени. Они почти так
же, как люди, переживают общественные потрясения, революции,
кризисы и моменты стабильности. Переходные же эпохи, как прави-
ло, чреваты для них потерей к ним интереса либо, напротив, неожи-
данным его возрождением. Судьба музея Тургенева в Буживале,
расположенного в 7 км от Парижа, в ракурсе объединяющей куль-
туры Франции и России личности писателя - яркое проявление этой
тенденции. Поэтому в данной статье нас будет интересовать прежде
всего социальная история этого музейного комплекса. Для того что-
бы лучше осмыслить сложную полемику, развернувшуюся в послед-
ние десять лет вокруг его судьбы, следует вернуться к ее истокам.
Иначе говоря, попытаемся очень контурно наметить тот срез в сис-
теме ценностей, фиксировать ту плоскость социокультурной среды,
где зародилась и окрепла идея создания данного - знакового для
Франции - культурного феномена.
80-е годы XX в. во Франции ознаменовались обновлением поли-
тической ситуации, после того как в мае 1981 г. победу на выборах
одержали левые силы. Это был результат длительных и противоре-
чивых отношений “любви-ненависти” социалистов и коммунистов,
обеспечивших в конце концов вожделенный триумф президента-со-
циалиста Ф. Миттерана. К его чести будет сказано, что за 14 лет
пребывания у власти ему в немалой степени удалось изменить не
только политический климат, обеспечить некоторый экономиче-
ский подъем, но и вызвать к жизни свежие интеллектуальные силы,
придавшие стране иной облик. Особенно плодотворными были пер-
вые годы, когда после длительной паузы, наступившей в связи с рас-
колом 1947 г., коммунисты и социалисты совместно сформировали
правительство. Реформы в экономике, национализация крупных
банков, химических и металлургических концернов, серьезные на-
логовые преобразования - введение дополнительных налогов на ка-
414
питал с 0,5 до 1,5% на крупные состояния (более 3 млн фр. в про-
мышленности и 5 млн фр. в торговле) - в итоге, безусловно, способ-
ствовали некоторому росту материального благосостояния граждан.
Правительство П. Моруа приняло ряд социальных мер, неоднократ-
но повышая индекс минимальных зарплат и семейных пособий, уве-
личило пенсии по старости, расширило права профсоюзов на пред-
приятиях, отменило смертную казнь и провело амнистию. В облас-
ти внешней политики правительство левых высказалось за разрядку
международной напряженности и дружественные отношения со все-
ми странами, включая СССР. Однако после резкого сдвига влево
уже через год в связи со скачком инфляции (с 1981 по 1984 г. франк
девальвировал в 4 раза) и бюджетным дефицитом правительство
было вынуждено объявить о введении сначала режима экономии,
а затем “режима строгой экономии”.
Столкнувшись со сложными социальными и финансовыми про-
блемами, Миттеран постепенно начал дистанцироваться от общест-
ва. Отказавшись от лидерства в социалистической партии, он все
больше стал претендовать на роль арбитра между правым лагерем,
недовольным уступками в пользу трудящихся и заинтересованным в
“режиме экономии”, и крайне левыми группировками, включая
коммунистов, оценивавших реформы правительства как недоста-
точно радикальные.
Желание сохранить власть, попытки удержать ускользающее
равновесие и сбалансировать общественные противоречия - все это
в конечном счете подталкивало президента к ностальгической мыс-
ли о возможном возврате к эпохе былой идейной гегемонии Фран-
ции в области культуры, искусства и науки, которую она удержива-
ла на мировой арене на протяжении XVIII-XIX вв. и спонсором воз-
рождения которой он хотел стать. Задача была не из легких, учи-
тывая традиционную политическую индифферентность интелли-
генции и части средних слоев, на которых он возлагал большие на-
дежды. Что противопоставить и каким образом противостоять
мощному потоку американской литературы, музыки, рекламы, за-
полнивших Францию после второй мировой войны, и как свести во-
едино раздираемую глубокими социальными проблемами нацию?
После утраты деголлевской “grandeur” - идеи величия страны - ос-
тавалось одно - попытаться вернуть Франции ее прежнюю репута-
цию “социальной лаборатории”. Миттеран, тонко используя осо-
бенности национального менталитета, сделал ставку на любовь и на
почти ритуальное уважение французов к своей истории. Не случай-
но хочется напомнить — идеологами и носителями национального
самосознания во Франции традиционно были историки в отличие,
скажем, от Германии, где его носителями были представители об-
щественной мысли. Во Франции, как ни в какой другой стране, по
сей день наличествует романтическое умонастроение, своего рода
национальная идея, согласно которой, именно она, Франция, - роди-
415
на великой революции, духовный лидер человечества и поэтому
именно она призвана обогатить мир демократическими и высшими
гуманистическими ценностями.
Что из себя представляет эта “социальная лаборатория” и какие
механизмы привели в движение интеллектуальную жизнь француз-
ского общества в 80-е годы XX в.? Эти сюжеты требуют специально-
го анализа и не являются предметом данной статьи. Поэтому ограни-
чусь верхним срезом “культурного слоя” для характеристики социо-
культурного развития страны, без чего было бы сложно понять факт
возникновения в 1983 г. музея И.С. Тургенева в Буживале.
В 1989 г. издательство “Галлимар” выпустило небольшую по
формату, но емкую монографию, охватывающую время президент-
ства Миттерана, “Идеи во Франции 1945-1988 гг.” с подзаголовком
“Дебаты, история, политика, общество” под редакцией Анн Симо-
нен и Элен Кластр15. В хронологическом ряду важнейших событий
эпохи фигурируют не люди, а идеи, связанные с появлением новых
книг, журналов, выставок, достижений кинематографии, выдаю-
щихся научных открытий, технических новшеств, основных соци-
альных завоеваний, крупных открытий научной мысли, обменом
мнениями, полемикой. Одним словом, выстраивается конструкция,
в которой главную роль играют достижения общественного созна-
ния. Возьмем из книги для иллюстрации выборочно несколько при-
меров. В январе 1983 г. вышло в свет исследование: 3. Стернель
“Ни правая, ни левая?, идеология фашизма во Франции” (издатель-
ство “Сет”). Основной тезис: Франция - колыбель национализма и
социализма, двух составляющих фашистской идеологии 30-х годов.
Книга вызвала бурную реакцию интеллектуальной части француз-
ского общества (Р. Арон, Ги Виньон, Ж. Жюар, С. Бернштейн).
Февраль 1983 г. Соглашение о дополнительных пенсиях к 60 го-
дам. Создание консультативного комитета по вопросам националь-
ной этики в области науки, изучающей жизнь, человека и здоровье.
Далее несколько памятных дат, отмеченных французским об-
ществом. Смерть В. Роше и Т. Уильямса, чье творчество не остави-
ло равнодушной главным образом интеллигенцию, традиционно тя-
готеющую к мировым культурным ценностям. Особо выделено
также торжественное заседание в Коллеж де Франс на кафедре
Сравнительного анализа африканского общества в связи с уходом
известного социального антрополога и структуралиста Клода Леви-
Стросса.
Март 1983 г. Продажа во Франции первых компакт-дисков. Про-
ведение в Париже седьмой встречи на высшем уровне неприсоеди-
нившихся государств под председательством Ф. Кастро; последний
никогда не являлся для Миттерана и его окружения фигурой “поп
grata”. В этом же месяце столетний юбилей со дня смерти К. Маркса
(1883-1983) был отмечен проведением Международного коллоквиу-
ма “Дело Маркса век спустя”, вызвавшего неожиданно большой ин-
416
Терес. Ниже следуют тревожные экономические новости: девальва-
ция на 2,5% и ревальвация франка на 4,5%.
Апрель 1983 г. Из мировых достижений - первый запуск амери-
канской ракеты “Челенджер”. И тут же памятная веха националь-
ной культуры - ретроспектива Э. Манэ в Гранд-Пале.
Эти примеры, безусловно, свидетельствуют о высоком потенци-
але и импульсивности французского общества в 80-е годы, культур-
ная парадигма которого требовала и одновременно обеспечивала
богатое разнообразие и обновление духовной жизни.
В этом же ключе следует оценивать и архитектурный опыт
Ф. Миттерана. Желая оставить свой след в истории, он принимается
за серьезную и очень дорогостоящую реконструкцию Парижа. Не-
смотря на потраченные миллионы, которые не были бы лишними,
будь они направлены на социальные нужды, ни один из проектов
президента, даже самый неудачный (новое здание парижской опе-
ры) не вызвал критику французов, воспринявших их как выражение
национального духа. Одной из самых значительных была реконст-
рукция Лувра. Американский архитектор Пей, приглашенный для
реализации этого проекта, возвел стеклянную пирамиду во дворе
Королевского дворца, обеспечив тем самым свободный и единствен-
ный вход в сокровищницу мировой культуры. По предположению
Миттерана была преобразована и Городская Ратуша. Французская
Национальная библиотека в Берси также не случайно носит имя
Миттерана. Это самое большое в мире книгохранилище представля-
ет собой вереницу стеклянных башен в форме раскрытой книги на
свободном пространстве, между которыми растут сосны. Возвыша-
ющийся ансамбль библиотеки расположен вдоль набережной Сены
и включает в себя торжественный спуск к реке. Новая библиотека
вместе с мраморной аркой в стиле модерн в квартале “Дефанс” рас-
полагается в направлении восточно-западной оси Парижа, на кото-
рой лежат также знаменитые площадь Согласия, Елисейские поля.
Триумфальная арка.
Однако самым крупным достижением 80-х годов, в полном
смысле слова “историческим”, следует считать интеллектуальны и
эквивалент новой публичной архитектуры, упомянутое выше мш>
готомное исследование под редакцией Пьера Нора “Места памяти'
Это семитомный (150 статей, 6000 с.) коллективный гигант, в панп
сании которого участвовали известные историки разных стран, вы-
держало уже четыре издания и имеет продолжение в виде проектов
в Европе и Америке. Не случайно американский рецензент Лоуренс
Д. Крицман, опубликовавший критику на “Места памяти” в сен-
тябрьском номере “Нью рипаблик” за 1997 г., озаглавил ее “Пари-
Блюз”16. Делая акцент на ностальгической ноте в современной
французской истории, он охарактеризовал это издание как выдаю-
щийся итог научной мысли, как новый критический подход к изучг
нию “исторической памяти”. Это блестящая идея, по мнении! амсрп
14. Переходные эпохи
417
канского ученого, свидетельствует о пристальном “вглядывании”
французов в свою историю и неуклонном внимании к ней мирового
сообщества.
Многотомник П. Нора - это одна из составляющих “социальной
лаборатории”, он действительно заслуживает того, чтобы расска-
зать о нем подробнее. В своей вводной, полной мистицизма статье,
озаглавленной “Между историей и памятью”, П. Нора касается не
только французских проблем, но и в целом западной цивилизации,
охваченной манией юбилеев, годовщин, музеефикацией. При этом
почти каждый год эти церемонии обрастают новыми версиями в
трактовке событий прошлого. “Места памяти”, по мнению автора, -
это не только физическое понятие, но и духовное, концептуальное,
а иногда и диковинное, причудливое. Вместе с Лувром, Эйфелевой
башней, Пантеоном, новой высотной архитектурой, пронзающей
линию горизонта, в это понятие Нора включил цвета национально-
го флага, столетнюю годовщину Великой французской революции,
художественные панорамы, “гений французского языка” и - “визи-
ты к великим писателям”. Значительная часть труда посвящена
именно этой волне исторической памяти, поскольку великие писате-
ли (и к ним общепризнанно принадлежит И.С. Тургенев) являются
создателями культурной среды как органической части историче-
ского синтеза и национальной идентификации Франции.
Цель, поставленная Нора, не в том, чтобы, как в школьном
учебнике, систематизировать в таблице все, что входит в контекст
мест памяти, сферы памяти, а в том, чтобы очистить их от последу-
ющих наслоений, детективных версий, которые всегда субъектив-
ны, и таким образом “свести на нет манию празднеств и церемоний”.
Другими словами, его задача - представить по возможности “вечные
школы Франкофонии” как продукт очень спорных, часто романти-
ческих инноваций в духе Жюля Мишле. Освободить от них и крити-
чески проанализировать “массовые” французские ценности, опуская
планку до исходных генеалогических начал (галлы, франки, версии*
и т.д.) - таковы главные достоинства проекта.
Несколько слов об авторе. Главный редактор престижного на-
учного журнала “Ле Дебат”, издаваемого в рамках крупнейшего из-
дательского дома “Галлимар”, преподаватель одной из элитных
школ, основанной Ф. Броделем, П. Нора находится как бы в цент-
ре концентрированной современной культурной мощи Франции.
Его брат Симон Нора был до недавнего времени директором влия-
тельной Национальной Административной школы, воспитывающей
политических лидеров первого эшелона. Вот почему многие статьи
последнего издания П. Нора посвящены развитию элитных институ-
* Речь в данном случае идет о современных французах, которые создали свою
нацию, вобравшую в себя наследные черты галльских и франкских племен эпохи
Великого переселения народов.
418
тов и их людям; таким образом, генеалогия вырастает до уровня
“науки о человеке”, а в традиционно национальном ироническом то-
не повествования улавливается элегический оттенок. Характерны в
этом плане и оценки, которые дает автор французскому государст-
ву. По его мнению, “статоцентрическое” государство является геро-
ем нации в эпическом смысле слова. Именно ему независимо от эпо-
хи французы обязаны единством и благодаря ему они смогут сохра-
нить свою идентичность вопреки навязчивому американскому вме-
шательству и глобализму европейской экономической интеграции.
Весь пафос “Мест памяти” - это призыв к развитию концептуальной
исторической мысли в мире, лишенном иллюзий, когда перегружен-
ный работой преподаватель истории не в состоянии что-нибудь про-
тивопоставить рок-музыке и Большому Маку.
Попытка пересмотра истории “сквозь память” - это, безуслов-
но, новая большая заслуга французской исторической школы. Па-
мять - как выборность, селективность действует в качестве инстру-
мента для разгадки исторических событий. Так как человек никогда
не сможет дать им одно универсальное объяснение, представить
одну версию прошлого, он берет, отбирает, высматривает и отбра-
сывает. Таким естественным путем он подавляет, опускает часть пе-
режитого. Память - это, как правило, - сохранение комфортного
начала не только одной личности, но часто целого этноса. Недаром
Э. Ренан еще в 1882 г. писал, что “главным признаком наций явля-
ется то, что они коллективно забыли и то, что они коллективно
помнят”17.
Имя И.С. Тургенева, вписанное в коллективную память францу-
зов, в их менталитет, стало одним из сильных факторов духовного
подъема в стране. С ним связано и основание музея его имени в
1983 г. в Буживале. Само событие это стало знакомым в культурной
хронике Франции 80-х годов.
Однако закономерен вопрос - как и почему в стране, хотя в оп-
ределенном смысле восприимчивой к русской культуре, французы
открывают музей, чтобы увековечить память иностранного писате-
ля. Ведь, прожив тридцать восемь лет во Франции, И.С. Тургенев со-
хранил российское подданство, никогда не просил политического
убежища и оставался по духу глубоко русским человеком. Факт ред-
кий, необыкновенный, во всяком случае нам неизвестен аналогич-
ный случай в России. И в самом деле удивительно, что французы,
знавшие о славянском происхождении Тургенева, не воспринимали
его как чужака, скорее, напротив, он стал частью культурной иден-
тичности их страны.
Безусловно заблуждался известный в свое время журналист
“Фигаро” Ж. Юре, писавший 5 ноября 1893 г. в связи с десятилетней
кончиной Тургенева: «Буживаль будет последним эхом франко-рус-
ских празднеств. Сегодня ожидается здесь маленькая литературная
церемония... В память о жизни Тургенева в “Ясенях” предполагает-
14*
419
ся установление мемориальной доски...». И ниже: «...я ошибся, - ни-
какой церемонии, так как его литературные друзья не были даже ос-
ведомлены. Участникам знаменитых обедов - Золя, Гонкурам, До-
де, Флоберу - я сам разослал приглашения, чтобы взять у них интер-
вью об авторе “Отцов и детей”»18.
Ошибку Ж. Юре можно простить, так как ему, искателю ярких
сенсаций, видимо, не дано было тогда предвидеть, что имя и творче-
ство И.С. Тургенева с течением времени обретут новую жизнь.
В столетнюю годовщину со дня смерти великого писателя в присут-
ствии его многочисленных русских и французских почитателей и
друзей в ноябре 1983 г. память о нем была увековечена торжествен-
ным открытием музея в деревушке Буживаль, последнем месте его
обитания. Само собой разумеется, что Буживальский комплекс,
включающий музей, усадьбу, павильон Виардо, шале, отстроенное
Тургеневым, возник не вдруг, не на пустом месте. Большая часть ме-
мориала, если не считать отдельные технические сбои, сегодня на-
ходится в сохранном состоянии и как бы продолжает жизнь самого
писателя.
Сложной личности Тургенев посвящены многочисленные иссле-
дования, изданные в различных странах, начиная с фундаменталь-
ной биографии эмигрантского писателя Б. Зайцева19 и кончая не-
давно вышедшим в Москве под грифом РГГУ философским эссе
В.Н. Топорова20, а также великолепным переводом А. Арсентьевой
книги испанского романиста Х.Э. Суньиги “Загадка Тургенева”21,
пожалуй, более других приблизившегося к пониманию непростой
судьбы писателя. Вообще говоря, существует огромная мемуарная
биографическая литература о Тургеневе, однако большинство авто-
ров, погружаясь часто в скрупулезный анализ его творческого пути,
упускает из поля зрения очень важную характеристику мироощуще-
ния Тургенева, можно сказать, особенность его психики - способ-
ность к биполярному восприятию мира22, сложившуюся не только
под влиянием семейных и жизненных обстоятельств. На эту “осо-
бинку” русского самосознания - а именно “принятие иностранного
без утраты своего национального” - недаром прозорливо указывал
Ф.М. Достоевский23.
Пожалуй, что именно этот синтез русского и французского на-
чал, характерный в целом для философии И.С. Тургенева, послужил
известным импульсом для организаторов музея, подвижническая де-
ятельность которых органически вписалась в культурную атмосфе-
ру Франции 80-х годов. В ее общей настроенности на волну истори-
ческих реминисценций можно особо выделить дружественную объ-
единяющую линию в культуре отношений России и Франции. Эти
отношения, как известно, подвергались различным испытаниям, на-
чиная с первой четверти XIX в. и по настоящее время. Однако мож-
но с уверенностью сказать, что одно упоминание имени Тургенева
всегда придавало этим двусторонним связям оптимистическую, ма-
420
жорную интонацию. Думается, что в самой неординарной личности
Тургенева как бы персонифицирован определенный аспект куль-
турного взаимодействия России и Франции как важного сегмента ев-
ропейских ценностей. Один из близких друзей Ивана Сергеевича -
Вырубов, провожая писателя в последний путь, не случайно говорил
об универсальном значении его личности. “Когда идеал, о котором
ты мечтал для своей страны, будет воплощен в реальном альянсе
между Востоком и Западом, - тебе не удастся радоваться своему
триумфу... Но человеческая жизнь имеет моральный аспект, не под-
властный времени и порче, - это искусство служения великой идее,
великому делу24.
Но, если нашим соотечественникам, наследникам литературы
Пушкина и Достоевского, творчество которых, по словам писателя
Б. Зайцева, “было своеобразным символом, “паспортом нации”,
мысль о создании музея Тургенева в последнем месте его пребывания
кажется совершенно естественной, то другое дело - французское об-
щество. Феноменально, что переданное последующим поколениям
как ценная реликвия наследие писателя, составлявшее часть француз-
ской культурной традиции, век спустя оказалось понятным и близким
определенным кругам французской интеллектуальной элиты. По-ви-
димому, французам по-прежнему импонировало в Тургеневе гармо-
ничное сочетание самобытного русского таланта и его глубокое зна-
ние и проникновение в европейскую культуру. Он сам стал ее симво-
лом. Недаром, известный французский писатель и переводчик Мель-
хиор Вогюэ отмечал, что «...Тургенев, так же как и Толстой, больше
других русских писателей ощущал “дымок отечества”. Этот русский
европеец был поэтом в гомеровском смысле, поднявшим народное
сознание до уровня высокой культуры; мужик, осененный искрой бо-
жией, не утративший своего природного дарования»25.
И все же признание в литературных кругах собратьев по перу и
даже мировое признание не всегда предполагают сохранность в ис-
торической памяти, народное преклонение, музеефикацию, где при-
чудливо переплетаются культурное, социальное и политическое.
История создания и деятельности музея Тургенева, рассказанная под
таким углом зрения, достойна отдельного рассмотрения. С этой це-
лью важно выяснить, кто был заинтересован в создании мемориала,
какие люди, носители какого типа ментальности, а также какие ор-
ганизации и административные структуры участвовали в возрожде-
нии Буживаля? Другими словами, следует определить “круг обще-
ния” в широком диапазоне - от рождения первоначальной идеи о со-
здании музея как точки отсчета до завершающего цикла - ее реаль-
ного воплощения. Естественно, что работа над изучаемым материа-
лом и сама логика изложения требуют от автора очень краткого ис-
торического экскурса.
Вилла Тургенева “Ясени” в деревушке Буживаль являлась с
XVIII в. частью области Ля Шоссе, принадлежавшей некогда семье
421
Де Меем. В начале XIX в. императрица Жозефина приобрела ее для
своей дочери герцогини Сен Ле. А в 1830 г. парфюмер Бурбоне по-
строил там фабрику и бараки для рабочих. В ноябре 1874 г. доктор
медицины Меем Пьер Саломон Сегалас продал И.С. Тургеневу и
П. Виардо участок 82 га 21 ар, 39 см, включая сад, входные желез-
ные ворота, два павильона, расположенные по обеим сторонам до-
ма хозяина, и верхнюю часть парка с лесосекой26. После покупки,
которая обошлась Тургеневу, по его свидетельству в письме брату
Николаю, в 180 000 фр.27, павильон семьи Виардо был реставриро-
ван в манере буржуазного неоклассицизма той эпохи с элементами
подражания элегантному античному стилю Паладио. Для Тургенева
было выстроено шале, похожее на деревянную инкрустированную
игрушку, напоминающую русскую избу, но одновременно имеющую
сходство со швейцарским сельским строением.
По воспоминаниям подруги П. Виардо Елены Ардовой-Апрело-
вой, в этом доме все дышало комфортом и простотой. В комбинации
цветов и линий меблировки и дверных витражей чувствовался ари-
стократизм; особенно изысканным выглядели воспроизведения сцен
русской жизни - зимние пейзажи, охота, избы, сани, тройки28. Луч-
шим украшением был, конечно, расположенный на первом этаже
просторный и светлый кабинет Ивана Сергеевича, где обои темно-
красного цвета сочетались с массивными креслами, стульями и дива-
ном черного дерева, обтянутыми красным сафьяном. Здесь же нахо-
дился столик с самоваром и крепкой заваркой для завтрака, библио-
тека и внушительных размеров бюро. Часть комнаты была преоб-
разована в живописную мастерскую для средней дочери Виардо
Клоди. Нижний этаж дома был оборудован под гостиную и музы-
кальный салон, где музицировала Полина Виардо. Тургенев и чета
Виардо встречались здесь со своими литературными и музыкальны-
ми друзьями, составлявшими культурную европейскую элиту, - Гю-
го, Ламартин, Ж. Санд, Меримэ, группа пяти1*, Гуно, Сен-Санс, Фо-
ре, Диккенс, Джеймс, Гейне и др.
При всей изысканности интерьера дом имел все же много обще-
го с деревенским крестьянским срубом. Сочетание его с английским
парком и легким природным ансамблем определенно было данью
моде, утвердившейся во Франции в конце XIX в., во времена Напо-
леона III. Эта гармония красивого дома и жизнеутверждающей при-
роды обеспечивала всем его обитателям покой и душевное равнове-
сие. Время, проведенное здесь за литературными занятиями, перево-
дами, и участие в музыкальных концертах П. Виардо и ее друзей
оказалось чрезвычайно плодотворным для Тургенева. “Буживаль
для меня, как Мекка для мусульманина”, - писал Тургенев. Он на-
звал свою виллу “Ясени” (Frenes) и прожил здесь с 1875 г. по 1883 г.
* “Группа пяти”, или “группа освистанных”, - участники совместных обедов с Тур-
геневым - Флобер, Эдмон Гонкур, Доде, Золя.
422
После смерти в 1911 г. П. Виардо, наследницы всего его имущества,
для Буживаля наступили смутные времена. Дача Тургенева попала
в руки случайных людей и постепенно пришла в упадок. На ее тер-
ритории построили станцию автосервиса, исчезла металлическая
решетка, погибал парк. Казалось, что умирает и ветшает все... Кро-
ме имени И.С. Тургенева.
Вторая мировая война стремительно изменила жизнь Европей-
ского континента. Общность судеб стран, сражавшихся против еди-
ного врага - гитлеровской Германии, широкое участие русских в
движении Сопротивления, наконец, высокое признание заслуг
СССР как державы-победительницы способствовали складыванию
в Европе нового миропорядка, новой системы ценностей. Даже на-
чало холодной войны не смогло помешать созданию во Франции
благоприятного для сотрудничества с СССР культурного климата.
В апреле 1946 г. свежий ветер обновления пришел в забытую де-
ревушку Буживаль. В военное время дача Тургенева была сдана
в наем известной комедийной актрисе театра и кино Габи Марлей2*,
которая занимала ее вместе с министром Максом Боннефусом.
На вилле их часто посещал местный доктор Дюпон, горячий по-
клонник русской литературы. Известно, что в его кабинете висел
большой портрет Гоголя.
После освобождения Франция - законодательница всего пре-
красного - жаждала духовного обновления и спешила избавиться от
груза подмочивших ее репутацию воспоминаний. В ходе нового ад-
министративного деления, смены старинных названий, в атмосфере
раскованности и всеобщего ликования вновь всплыло имя Тургене-
ва. 23 апреля 1946 г. по предложению Дюпона, занявшего в мае
1948 г. пост муниципального советника, муниципальный совет Бу-
живаля принял решение о присвоении улице Меем нового названия -
так появилась улица имени И.С. Тургенева. Несколько позже “дача
Тургенева” стала фигурировать в названии остановки автобуса
№ 158, курсирующего по линии “Париж-Дефанс”. А в 1983 г. была
установлена памятная таблица “Мамориальный музей Тургенева,
созданный французской Ассоциацией друзей писателя, располагает-
ся в доме 16 по улице им. Тургенева в Буживале (Ивлин) в собствен-
ности города Сель-Сен-Клу”.
Современную историю музея можно разделить на два основных
этапа: 1) связанный с основанием и деятельностью французской
Ассоциации друзей И.С. Тургенева, И. Виардо и М. Малибран
(1977)3*. Его мы условно обозначим как “предмузей”; 2) открытие
музея в сентябре 1983 г. и по настоящее время - период, включаю-
2* По воспоминаниям самой актрисы, она использовала виллу “как крестьянка”,
главным образом для выгула своих восьми собак.
3* М. Малибран - известная певица, младшая сестра П. Виардо, умерла в молодом
возрасте.
423
щий деятельность по собиранию, исследованию, хранению и пропа-
ганде всего, что составляет творческое наследие писателя.
Директором Буживальского комплекса в настоящее время явля-
ется выходец из эмигрантской среды, доктор филологических наук
профессор Сорбонны Александр Звигильский. В 1956 г., работая
над диссертацией, посвященной И.С. Тургеневу, он впервые посетил
“Ясени”. В 70-е годы он вместе с женой совершал туда частые про-
гулки. Однажды, придя на виллу, супруги долго стучали. Из окна до-
ма, расположенного под самой крышей, им наконец ответили, точ-
нее, попросили не беспокоить, “так как хозяин обычно спит до вече-
ра...”. Вскоре они познакомились с владельцем дачи Тургенева г-ом
Мишелем Сабатье. По воспоминаниям Тамары Звигильской, это
был тощий человек с длинной косичкой на затылке, который тотчас
объявил о своих намерениях найти спонсоров, чтобы построить по-
мещение в верхней части парка. Нижнюю - площадь в 3 га он про-
дал за неуплату налогов. Мэрия в свою очередь грозила ему лише-
нием права собственности29. Тем не менее хозяин показал Звигиль-
ским виллу. Особенно в плачевном состоянии было шале Тургенева -
разбитые стекла, выломанные ставни, музыкальный салон, преоб-
разованный в гараж, куда по старинному паркету въезжали на мото-
циклах... Предложение Звигильских реставрировать виллу и усадь-
бу, дабы открыть на ее территории музей, г-н Сабатье решительно
отверг, мотивируя это тем, что он “сова”, а экскурсии в музеях, как
правило, проводятся в дневное время.
После смерти затворника Сабатье возникла опасность, что
усадьба попадет в руки скупщиков недвижимости, случайных людей.
Энергичная кампания, которую развернул Александр Звигильский
в прессе с целью спасения дачи Тургенева, обращения за помощью в |
Министерство культуры, Сорбонну, Французскую академию, в По- |
сольство СССР и ЮНЕСКО результатов не дали. Наконец в голову |
пришла спасительная идея - создать Ассоциацию друзей И.С. Турге- j
нева, П. Виардо и М. Малибран, которая смогла бы привлечь к ее 1
деятельности коллег, родственников, студентов, изучающих рус-
скую литературу, - одним словом, всех симпатизирующих плану !
“спасения”. После длительных переговоров муж правнучки П. Виар- '
до г-н Андре лё Keen, наконец, согласился возглавить Ассоциацию,
ограничив свою деятельность исключительно сбором средств от ор-
ганизации благотворительных музыкальных концертов.. Сам план
создания музейного комплекса его не интересовал.
24 января 1977 г. Ассоциация, согласно закону 1901 г., была офи-
циально зарегистрирована как “бездоходное предприятие”. Увы!
Это соответствовало действительному положению дел. После того
как г-ну Звигильскому удалось убедить мэра Сель-Сен-Клу г-на Дю-
шезна купить территорию усадьбы и предоставить ее нижнюю часть
в распоряжение Ассоциации, начались активные поиски средств для
будущего музея. Дела с выпуском “Тетрадей Ивана Тургенева, По-
424
лины Виардо, Марии Малибран” - литературно-музыкального изда-
ния, вокруг которого удалось объединить крупнейших специалистов
из разных стран по культуре XIX в., - шли трудно.
Хотя важным подспорьем для собирания средств в пользу буду-
щего музея оставались музыкальные концерты, организованные
главным образом, силами консерваторской публики и родственни-
ками П. Виардо, денег по-прежнему не хватало. Многие их участни-
ки требовали выплаты компенсаций, начались интриги, конфликты.
Имя Тургенева отодвигалось на второй план. И только после того,
как г-жой Т. Звигильской был составлен музееграфический проект,
основанный на публикациях и воспоминаниях современников Турге-
нева с привлечением рукописей и других документов эпохи, была на-
конец выработана четкая программа благотворительных мероприя-
тий. Административный совет Ассоциации вскоре избрал А. Зви-
гильского своим председателем. С этого момента началась работа
по организации музея.
Стараясь привлечь внимание мировой культурной общественно-
сти к имени Тургенева, Ассоциация приступила к публикации его
произведений, мало известных широкому читателю. В частности,
было опубликовано написанное в 1870 г. в связи с драматическими
событиями франко-прусской войны и упадком общего нравственно-
го состояния эссе “Экзекуция Тропмана”. Оказавшись свидетелем
гильотинирования, происходившего на площади Рокетт в Париже,
Тургенев в этом небольшом по объему произведении затронул ми-
ровую проблему смертной казни, которое вызвало неоднозначную
реакцию в литературных кругах разных стран. Учитывая громкий
резонанс и актуальность сюжета, А. Звигильский провел научный
коллоквиум по проблеме смертной казни в философском понима-
нии европейцев XVII-XX вв. Одновременно Ассоциация объявила
о ежегодном присуждении премии за лучшее сочинение на тургенев-
скую тему.
Помимо дорогостоящих издательских дел, главной задачей Ас-
социации по-прежнему оставался сбор средств для будущего музея.
С этой целью в 1979 г. был образован Комитет по спасению домов
И. Тургенева и П. Виардо в Буживале. Обеспокоенный серьезной
угрозой обрушения двух зданий Комитет, действовавший под патро-
нажем Министерства культуры и коммуникаций Франции, обратил-
ся ко всем общественным организациям и частым лицам с просьбой
о помощи. Эта весьма хлопотливая акция оказалась небезрезультат-
ной. Для перевода денег и приема даров для будущей реставрации
’ Комитет объявил об открытии именного счета “Друзья Тургенева”.
В комитет входили известный писатель, член Французской акаде-
мии Анри Труайя, региональный директор по вопросам культуры
Иль де Франс при Министерстве культуры и коммуникаций Жак
Клод Мину и хореограф-постановщик балета “Гранд-Опера” Серж
Лифарь.
425
Для реконструкции интерьера домов Тургенева и Виардо в рам-
ках мемориального комплекса Комитет оповестил дополнительно
о приеме картин, книг, мебели - одним словом, всех возможных
атрибутов эпохи и реставрации прежде всего комнаты, где умер
И.С. Тургенев, его кабинета и библиотеки.
Результаты оказались ошеломляющими. Согласно опублико-
ванному отчету, за пятнадцать месяцев, т.е. к декабрю 1980 г., Коми-
тет по спасению получил дары от 103 человек и нескольких органи-
заций. Собранная сумма - 9455,86 фр. - включала деньги от русских
ресторанов и благотворительных концертов. С огромным успехом
7 ноября 1980 г. прошел, в частности, концерт с участием С. Рихте-
ра, выступившим в зале “Плейель” с бетховенской программой.
Он принес дополнительно 115 426,95 фр. Длинный список донаторов
был представлен главным образом мировой профессурой, среди ко-
торой встречались и русские фамилии, принадлежавшие членам се-
мей эмигрантов из Франции и США.
Важным шагом на пути к созданию музея стал международный
конгресс “Тургенев и Франция”, организованный в мае 1981 г. в Па-
риже при поддержке Министерства культуры и материальном со-
действии мэра Буживаля г-на Патрика Вьельже. В ходе заседания
участники конгресса горячо приветствовали и благодарили Жан-
Клода Мену, генерального директора Управления по делам культу-
ры Иль-де Франс за вписание дачи Тургенева и усадьбы в дополни-
тельный инвентарный список исторических монументов и художест-
венных ценностей Франции. В ответ на поздравления Жан-Клод Ме-
ну выступил с торжественной речью, в которой подчеркнул, что его
деятельность по спасению дачи писателя была продиктована и лич-
ными мотивами - “любовью не только к творчеству Тургенева, но и
к его личности”30. «Сохранение “Ясеней”, - сказал он, - будет напо-
минать нам в литературе имена Флобера, Мопассана, Доде, Золя,
Гонкуров, Тэна, Ренана; в музыке - П. Виардо, Сен-Санса, Форе,
в архитектуре - Паладио, в живописи - Барбезонскую школу, Рус-
со... Какой литературный и художественный пантеон последней чет-
верти XIX в.»31.
Важную роль в деле упорядочения вопросов собственности и
статуса будущего музея сыграли упорные переговоры членов Ассо-
циации, которые они вели в начале 80-х годов с муниципальными
властями Сель-Сен-Клу, владельцем “Ясеней”, представителями
префектуры департамента Ивлин и супрефектом Сен-Жермен-ан-
лэ. К этой деятельности активно подключилось и советское Посоль-
ство, Москва. План восстановления дачи Тургенева весной 1974 г.
был безоговорочно одобрен обеими сторонами. Согласно догово-
ренности, СССР обязался предоставить для реставрации строитель-
ный материал, а также привлечь к участию Министерство культу-
ры, Союз писателей и Музей Тургенева в Орле, располагавший кар-
тинами, книгами и подлинными документами, связанными с жизнью
426
писателя. Задача реставрации усадьбы и перспективного плана соз-
дания в будущем на его основе международного культурного центра
была внесена Посольством СССР во Франции в протокол 13-й сес-
сии постоянно действующей Франко-советской комиссии по культ
турным вопросам.
Французская сторона взяла на себя все реставрационные работы
в двух домах, общая стоимость которых оценивалась Архитектур-
ным управлением Франции в 1 млн 400 тыс. фр. Первая стадия ра-
бот, начавшаяся 9 мая 1981 г., должна была осуществляться под па-
тронажем мэрии Сель-Сен-Клу и Архитектурным управлением
Франции. Вторая - на средства, собранные от благотворительных
акций, организованных Ассоциацией, включая дары из СССР. Вско-
ре после начала восстановительных работ, которые были поручены
ученикам известной парижской школы Буль, министр культуры
Орнано совместно с послом СССР Червоненко торжественно зало-
жили первый камень будущего музея.
“Круг общения”, складывавшийся вокруг этого здания русское
французской дружбы, постепенно расширялся, вовлекая в культур-
ный водоворот многочисленных сторонников и заинтересованных
лиц. Список даров, который как бы сам по себе является мерилом
мирового признания И.С. Тургенева, постоянно растет. И сегодня
раритетная живопись, книги из библиотеки Тургенева и никому еще
не известные рукописи продолжают поступать в адрес музея - 16,
улица Ивана Тургенева. 78380. Буживаль, Франция. К сентябрю
1983 г. благодаря общим усилиям культурных деятелей СССР и
Франции и неутомимой деятельности Ассоциации друзей Тургенева
реставрация была завершена.
В этом “новом доме” И.С. Тургенева удалось воссоздать атмо-
сферу восьми последних лет его жизни, сделать достоянием посети-
телей его творчество и отношения с литературно-художественной
элитой Европы и России. Особенно тщательно на первом этаже
был реконструирован кабинет Ивана Сергеевича, где он вел пере-
писку, принимал друзей и создавал последние литературные шедев-
ры - роман “Новь” и “Стихотворения в прозе”. В самом нижнем
уровне здания расположена постоянно действующая выставка
“Тургенев и Россия”. В витринах - многочисленные издания его
трудов, среди которых оригинальный экземпляр “Записок охотни-
ка” на русском языке (1852) и перевод их на французский издатель-
ством “Ашетт” (1854), а также рукописи А. Моруа о театре Турге-
нева во Франции.
В литературном салоне стоит редкий немецкий инструмент - ро-
яль из Баден-Баденского тургеневского музея. Там же можно озна-
комиться с экспозицией “Тургенев и Европа”, где представлены его
литературные и музыкальные знакомства, включая семью Виардо и
ее друзей. Рядом с рабочим кабинетом на этом же этаже расположе-
на комната, где умер И.С. Тургенев, реконструированная по рисун-
427
кам дочери П. Виардо Клоди, выполненных за несколько дней до|
его кончины.
Торжественное открытие музея состоялось 8 сентября 1983 г.,
в столетнюю годовщину со дня смерти писателя. Этот юбилейный
год был отмечен организацией международного конгресса в Бужи-
вале с участием литераторов из тринадцати стран. Большинс-
тво его участников оценило значение творчества Тургенева в чис-
то европейском контексте, акцентрировав внимание на том, что
Тургенев, посланник русской культуры на Западе, дал мощный
толчок европейской радикальной мысли. Сразу после окончания
работы конгресса музей в Буживале гостеприимно распахнул свои
двери.
С этого памятного дня и по настоящее время он действует как
сложный социальный организм, главной функцией которого (наря-
ду с накоплением, хранением и исследованием поступающей инфор-
мации) остается коммуникативность. Эта “новая” жизнь музея без
преувеличения продолжает судьбу писателя: Тургенева давно уже
нет, а потомки и родственники его, его друзей и близкие семьи
Виардо в России и во Франции продолжают общаться. Благодаря со-
зданному мемориалу и огромной научной работе, проводимой Ассо-
циацией, приходят в соприкосновение люди разных поколений и
разных национальностей, вовлекаются в научный оборот новые до-
кументы, высвечивающие подробности и детали, так или иначе свя-
занные с жизнью Тургенева. Одним словом, идет углубленный ин-
теллектуальный поиск... Достаточно взять в руки хронику деятель-
ности Ассоциации, бегло проглядеть публикации любого номера
“Тетрадей”, чтобы убедиться, что огромное творческое наследие
Тургенева продолжает служить единению русской и французской
культур. В этом почти метафизическом взаимопроникновении и ди-
алоге поколений при прямом содействии музея сохраняется преемст-
венность культурно-исторической традиции, сближающей народы
двух стран.
Разумеется, что этот тонкий диалектический процесс исключает
линейное развитие и осознание событий. Имя нашего великого со-
отечественника то поднимается “волной” исторической памяти, то
силой случайных обстоятельств как бы отодвигается на второсте-
пенный план с тем, чтобы с течением времени “возникнуть” в иной
ипостаси, объединяющей людей новой эпохи.
1 Вишняк М. На родине // Литература русского зарубежья. М., 1990. Т. 1, кн. 1.
С. 351.
2 Об этом см.: Назаров М. Миссия русской эмиграции. М., 1996; Иоффе Г.З.
Крах российской монархической контрреволюции. М., 1997; Хитрова Е.В.
Культурная адаптация русских эмигрантов во Франции: 20-30-е годы (по ме-
муарным источникам) // Россия и Франция XVIII-XX вв. М., 1998. Вып. 2.
С. 217-233; Она же. Русская эмиграция во Франции 20—40-х годов в историче-
428
ской литературе // Там же. М., 2000. Вып. 3. С. 241-252; Она же. Русская ди-
аспора во Франции в период между двумя мировыми войнами // Там же. М.,
2001. Вып. 4. С. 257-281; Raeff М. Russia abroad. N.Y., 1990; Struve N. Soixante
dix ans d’emigration russe. P., 1997.
3 Бунин И.А. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. М., 1990. С. 350.
4 Noiriel G. Le creuset franqais. Historie de 1’immigration XIX-XX siecels. P., 1988.
P. 7.
3 Ibid. P. 361.
6 О социальных последствиях эмиграции из России в конце XIX - начале XX в.
см.: Noiriel G. Op. cit. Р. 286 (речь идет о “перепроизводстве” русских и поль-
ских студентов-медиков, конкурентов французских врачей в 30-е годы);
см. также: Anderson R.T. and J. Ukranian night courting A.Q., 1962 - статистика
об использовании наемного труда украинцев в сельском хозяйстве Франции
накануне первой мировой войны.
7 Mandrou R. Introduction a la France modeme. Essais de pshychologie historique
1500-1640. P., 1961; Duhy G. Histoire sociale et ideologies de societes. P., 1974;
Geerts C. The Social history of on Indonesian town. Cambridge. 1965.
8 История ментальностей, историческая антропология / Под ред. А.Я. Гуреви-1
ча. М„ 1963. С. 43. I
9 Nora Р. Les lieux de memoire. P., 1984. T. 1. P. XXIV. Последующие серии: Р.ц
1986. T. 2—4; Р„ 1992. Т. 5-7.
10 Пиотровский М.Б. Сверхмузей в эпоху крушения империи. СПб., 1996.
11 Проблемы культурной коммуникации в музейной деятельности. Методы ран-
жирования. М., 1979. С. 38, 39.
12 См. сноску 9.
13 Essais d’ego-histoire / Reunis et presentes par. P. Nora. P., 1987.
14 Ibid. P. 305, 306.
15 Les idees en France 1945-1988. Chronologie coordonee et etabli par A. Simonen™
H. Clastres. P„ 1989. ..
16 The New Republic. Sept. 1997. P. 32-36.
17 Renan E. Qu’est ce qu’une Nation? 1882 // Oeuvres completes. P., C-L, 1942. '• 3
18 Cahiers Ivan Tourgenev, Pauline Viardo, Maria Malibran. P., 1983. N 7. P. 202.
19 Зайцев Б. Жизнь Тургенева. M., 1998. t
20 Топоров В.Н. Странный Тургенев. М., 1998.
21 Суньига Х.Э. Загадка Тургенева. Орел, 1998 / Пер. с исп. Н. Арсентьевой.
22 Подобные мысли были высказаны Е.В. Хитровой в отношении бикультурно-
го развития русской эмиграции XX в. См. сноску 2.
22 Достоевский Ф.М. Письма к Майкову // Собр. соч. М., 1930. Т. II. С. 81; см.
также роман “Бесы” (Собр. соч. М., 1957. Т. 7).
24 Cahiers... 1983. N 7. Р. 191.
25 Ibid. Р. 26.
26 Ibid. 1981. N 5. Р. 24.
27 Ibid.
28 Ibid.
29 Ibid. Р„ 1997. N 21. Р. 58.
30 Ibid. Р. 199.
31 Ibid. Р„ 1979. N 3. Р. 2.
Ю.И. Игрицкий
РАСПАД СССР: РОЛЬ ЭТНОНАЦИОНАЛИЗМА
Распад полиэтнических государственных образований - явление
в истории не новое. Имперская оболочка таких образований могла
сдерживать центробежные процессы до поры до времени - пока не
происходили глобальные или региональные социальные потрясе-
ния. Когда же возникали общественные катаклизмы, дивергентные,
дезинтеграционные, сепаратистские тенденции обретали дополни-
тельный импульс. Так в результате первой мировой войны и слома
монархических систем распалась Австро-Венгерская империя и чуть
было не распалась Российская (часть национальных окраин больше-
вики “отпустили”, а часть удержали в составе СССР в ходе граждан-
ской войны).
Социальный, экономический и культурно-образовательный
прогресс тех окраин, которые стали республиками, был настолько
впечатляющим, а политические скрепы советского федеративного
устройства казались настолько прочными, что только после ухода с
исторической сцены Британской и Французской империй и образо-
вания большой группы развивающихся государств под лозунгами
национального освобождения мир начал задумываться о том, на-
сколько стабильным выглядит будущее СССР как беспримерной по-
лиэтнической общности. По мере отставания Советского Союза от
развитых капиталистических стран в экономической и социальной
сферах стабильность этой общности все больше ставилась под сом-
нение.
В большинстве прогнозов будущего советского федерализма
его крах или существенные перемены связывались с ростом по-
требности титульных наций союзных республик в более выражен-
ной этнонациональной самоидентификации и продвижении своих
интересов, прежде всего экономических. Мало кто допускал, что
дезинтеграционный импульс может возникнуть, и притом внезап-
но, в результате политики центра. “Драма шекспировской силы”,
как охарактеризовала попытку путча в августе 1991 г. “Британская
энциклопедия”1, являлась для внешнего мира в принципе допусти-
мым вариантом будущего развития событий, но в данный момент
явилась неожиданной причиной решающего ускорения дезинте-
грации.
Вместе с тем большинство наблюдателей сходились в том, что
из глубин советской истории, увеличиваясь, тянулся шлейф невер-
ных решений Москвы в сфере национальных отношений и дрем-
430
лющего, но накапливающегося потенциала национализма в рес-
публиках. Еще тридцать-сорок лет назад многие из них рассужда-
ли так, как сейчас рассуждает Жириновский: если бы Советская
Россия состояла из одних губерний, ее административная структу-
ра легче управлялась бы и имела больший запас прочности. Со-
гласно Ричарду Пайпсу, не всеми чтимому, но, бесспорно, одному
из наиболее цитируемых мэтров послевоенной советологии, само
введение административных единиц по национально-территори-
альному признаку заложило бомбу замедленного действия под со-
зданную большевиками федерацию, а предоставление им языко-
вой автономии усилило взрывной потенциал двусмысленных кон-
ституционных норм2. Иными словами, как отмечает современный
автор, осмысливая распад СССР, союзные республики уже несли
в себе “эмбрионы независимых государств’’, имплантированные
в структуры и механизмы республиканской власти3. Как только
идеология и партийная дисциплина утратили в нерусских республи-
ках свои интегрирующие функции, этот потенциал не замедлил
проявиться. Советский режим, пишет Збичнев Бжезинский, сам
того не желая, создал институты, которые в нынешних условиях
легко наполняются националистическим содержанием. Республи-
ки, которые раньше были суверенными де-юре, стали таковыми
де-факто, а формальные структуры централизованной власти за-
трещали по всем швам4. “Националисты поймали коммунистов на
слове и обратили советскую Конституцию против ее творцов”, -
едко заметил Роман Шпорлюк, канадский политолог украинского
происхождения5.
Бжезинский выделил пять стадий в процессе роста национально-
го самосознания нерусских народов. На первой стадии, согласно его
представлениям, национальное самосознание фокусируется, как
правило, на проблеме возрождения национальных языков, служа-
щих константой сохранения этнической идентичности и условиях
русификации. На второй стадии выдвигаются требования культур-
ной автономии, на третьей - экономической, на четвертой - полити-
ческой. Последняя, пятая, стадия представляет кульминацию про-
цесса - борьбу за национальный суверенитет. В начале работы над
данной темой (конец 1989 г.) автор счел возможным отнести рост
национализма в Прибалтийских республиках и Грузии к промежу-
точному состоянию - между четвертой и пятой фазами (мы не оши-
бемся, предположив, что Грузия оказалась у Бжезинского в одной
компании с Прибалтийскими республиками исключительно из-за
событий в Тбилиси 8-9 апреля 1989 г.). Другие республики по его
стадиальной шкале располагались существенно ниже6.
Абстрактно рассуждая, маститый схематизатор и модельер гео-
стратегии был прав: в основном именно в таком порядке в мировой
практике XX в. зависимые народы, страны, территории расширяли
комплекс своих задач, борясь за самостоятельность. Хотя во многих
431
случаях требования разных фаз совпадали практически с началом
осознанной и организованной борьбы за национальную независи-
мость, причем совпадали с нарушением наиболее типичного поряд-
ка фаз (по Бжезинскому). Так, после второй мировой войны в лозун-
гах индийских конгрессистов на первый план выдвигалась совокуп-
ность политических и экономических требований к Британской ко-
роне; в странах же Магриба антиколониальное движение разворачи-
валось под политическими и конфессиональными знаменами. В Со-
ветском Союзе этнокультурные и хозяйственные различия между
составляющими его республиками (а это были различия не только
уровня, но и характера развития) также обусловили неодинаковость
приоритетов суверенизации. Если Прибалтика уже в первые годы
“перестройки” забурлила политически (все лозунги - от этнокуль-
турных до экономических - преломлялись там через главную цель -
политической независимости, т.е. отделения от Союза), то и в Гру-
зии и в Армении сепаратистские движения поначалу были малоза-
метными, а в Средней Азии национализм и вовсе был конструктом,
который играл роль джокера в партии, разыгрываемой местной вла-
стной верхушкой после ослабления интегрирующей и дисциплини-
рующей функции КПСС.
Поэтому, отмечая непрочность политико-идеологического
фундамента советской федерации, попавшей в слишком большую
зависимость от сохранения в полном объеме властных полномочий
КПСС и незыблемости ее программных доктрин, следует признать
и наличие рационального зерна в рассуждениях исследователей,
подчеркивающих значимость экономической политики центра.
Простота логики “от хорошей жизни не бегут” не означает ее не-
приемлемости, во всяком случае, ситон-уотсоновский “закон небла-
годарности колоний” гораздо менее приложим к Советскому Сою-
зу, чем к английской и французской империям, поскольку в СССР
в отличие от традиционных империй не было разделений метропо-
лии и окраин. Здесь де-факто существовал единый народнохозяйст-
венный комплекс, в рост которого вносили свой вклад, свои “паи”
все республики (как бы волюнтаристски ни определялись Москвой
плановые задачи этого комплекса), а в процесс модернизации была
втянута вся огромная страна как единое целое. Окажись система со-
ветского типа (ССТ) более способной повысить уровень жизни лю-
дей, она, эта жизнь, стала бы лучше (пусть и в разной степени) для
всех народов Союза, и под данным углом зрения вполне можно со-
гласиться с Р. Шпорлюком, что массовая волна национализма, в ча-
стности на Украине, могла бы и не подняться7. Трудно, однако, со-
гласится с ним, что Прибалтийские республики также в конце кон-
цов смирились бы с союзной формой общего государства в обмен
на получение экономических выгод. Вероятно, это могло бы быть
только в условиях уж очень больших выгод, столь же маловероят-
ных, скойь маловероятным было подтягивание уровня жизни в Лат-
432
₽ии, Литве и Эстонии до уровня Скандинавских государств при со-
хранении ССТ.
Существует мнение, что распад СССР был предопределен от-
клонением программы “500 дней”, предложенной Явлинским и Ша-
талиным8. Такая точка зрения напрямую затрагивает причинно-
следственные связи между системной и союзной дезинтеграцией.
Конечно, при сохранении ССТ распада СССР, скорее всего, не про-
изошло бы. Но “500 дней” предусматривали не сохранение, а “бар-
хатную” трансформацию системы. Следовательно, решение вопро-
са о бытии-небытии Советского Союза в его тогдашнем формате
могло быть только отложенным на какое-то время, но не снятым с
повестки дня вообще.
Другое дело, что, чем более эффективно заработал бы единый
народнохозяйственный комплекс, тем выше была бы объективная
заинтересованность всех его участников в его сохранении и тем до-
роже была бы для каждого из них цена его распада. Роль России как
главного связующего фактора объективно возросла бы пропорци-
онально росту ее экономического потенциала. Но поскольку этого
не произошло, вступила в силу обратная логика, по которой недос-
тижение ожидаемых результатов наносит максимальный урон ав-
торитету той стороны, от которой успех зависит больше, чем от
Других.
Фактор России действительно был ключевым в течение всего
периода после апреля 1985 г.; больше того, его величина возрастала
по мере принятия и попыток претворения в жизнь “перестроечных”
решений - но, увы, это была минусовая величина. Введение регио-
нального хозрасчета привело к более выраженным, чем ранее, эко-
номическим диспропорциям и размежеванию, а следовательно, к
снижению координирующей и регулирующей функции центра; ан-
тиалкогольная кампания нанесла огромный ущерб виноградарским
и винодельческим республикам (Армении, Грузии, Молдавии); глас-
ность позволила выявить и публично обсуждать преступления и
ошибки прежней партократии, которые в сознании десятков милли-
онов людей, в том числе представителей национальных меньшинств
Союза, связывались прежде всего с Русской Властью. Даже здраво-
мыслие довода, что Россия и русский народ сами более других по-
страдали от антигуманных акций тоталитарного режима, оберну-
лось негативом - оно дало возможность РСФСР в лице “демокра-
тов” и Ельцина предъявить свой собственный, особый счет ССТ.
Однако в этом уже не было надсубъектной логики, ибо вступили в
действие субъективные факторы. Любое самовыделение России из
общей “упряжки”, пусть с целью сбросить погонщика, могло приве-
сти только к дисфункции всей “упряжки”. Что и случилось. Лучше
других это должны были понимать Горбачев и Ельцин, поскольку
получали информацию со всей страны по государственный партий-
ным, специальным и неформальным каналам, но ни тот, ни другой
433
не смогли перебороть соблазн войти в историю ее творцами. Когда
Горбачев собственноручно творил президентский пост в стране, его
поддержал Нурсултан Назарбаев, предложивший создать аналогич-
ные посты в союзных республиках. Это еще не было прямой угро-
зой целостности Союза, но создавало мощные предпосылки для по-
литического сепаратизма. Фатальным и вряд ли поправимым шагом
стало провозглашение Россией своего суверенитета 12 июня 1990 г.,
усугубленное ровно через год введением поста президента России.
Ельцин также понимал, что создает прецедент, который будет ис-
пользован другими республиками, но для него было главным обре-
тение максимума независимости от олицетворяемого Горбачевым
центра. Таким образом, этнонациональные проблемы стали инстру-
ментами в сложной политической борьбе. Общественное мнение то-
гда еще в едином Союзе раскололось на полярные позиции, опреде-
лявшиеся прежде всего противостоянием “консерваторов” и “ре-
форматоров”, “аппаратчиков” и “демократов”, Горбачева и Ельцина.
Наличие двух центров власти при парадоксальном отсутствии поли-
тического центризма, вносило в практическую политику иррацио-
нальные побудительные мотивы, пагубнее всего сказавшиеся на
межреспубликанских, межнациональных и межэтнических отноше-
ниях. Самым быстрым негативным следствием иррациональной по-
литической поляризации стали активизация национализма с перехо-
дом из спорадической фазы в перманентную, парад республикан-
ских суверенитетов и президентств.
Многие наблюдатели в стране и за рубежом еще до распада
СССР указывали на растущий русский национализм как на фактор,
мало соответствующий укоренению демократических принципов и
чреватый дезинтеграционными последствиями. Согласно точке зре-
ния, высказанной в марте 1991 г. на одной из научных конференций
в США, этот феномен был новым в истории России, формировав-
шейся на протяжении веков (включая советскую эпоху) как надна-
циональное государственное образование9. Данное утверждение не
бесспорно в отношении ряда аспектов практики советского государ-
ства, которые могли быть истолкованы как мотивируемые одновре-
менно идеологическими и великодержавными приоритетами (кад-
ровая политика, акцент на русский патриотизм в пропаганде перио-
да Великой Отечественной войны и преподавании истории, приток
русскоязычного населения в нерусские республики и др.), но совер-
шенно верно в отношении официальных государственных доктрин,
никогда не выделявших собственно русский сегмент населения.
Провозглашение суверенитета РСФСР дало основание одному из за-
рубежных советологов даже поставить вопрос о “русском сепара-
тизме”10, а другому - констатировать, что русский антисоветский на-
ционализм, олицетворяемый Ельциным, нанес наиболее разруши-
тельный удар по целостности СССР11. В литературе отмечается, что
это отразилось и на интеграционном потенциале внутри самой Рос-
434
сийской Федерации, поскольку Горбачев после избрания Ельцина
президентом стремился поощрить российские автономии к борьбе
за собственный суверенитет от РСФСР12. Справедливости ради не-
лишне отметить, что и этому способствовал сам “Президент Всея
Руси”, поскольку предложил автономиям взять “столько суверени-
тета”, сколько они смогут “унести”.
Позиции многих наблюдателей внутри России были созвучны
этим точкам зрения. “Парадоксальная, беспрецедентная в мировой
истории линия поведения метрополии создавала смертельную опас-
ность для советской империи”, - резюмировал В. Согрин13.
Видимая легкость, с которой СССР распался в течение всего че-
тырех последних месяцев 1991 г. (а по существу судьба прежнего Со-
юза была предрешена 20-31 августа, когда большинство республик
провозгласили суверенитет), ни в малейшей степени не соответству-
ет остроте и сложности проблемы нахождения оптимальных госу-
дарственных форм для социума, вступившего в полосу радикальных
системных преобразований. Но она непреложно свидетельствует,
что старая форма уже не удовлетворяла ни социальные классы, слои
и группы, ни нации и народности, ни тем более те группировки и
“команды”, которые обладали политической властью или боролись
за нее. Позже многие ностальгически настроенные россияне (да и не
только они) дружно ссылались на результаты референдума 17 мар-
та 1991 г. как на мандат власти на сохранение Союза ССР (76% го-
лосов “за”). Но ведь на том же референдуме более 70% голосовав-
ших высказались за введение поста президента в России, что никак
не согласовывалось с задачей сберечь СССР. Оба итога аналитиче-
ски расшифровываются как стремление большинства советских лю-
дей (кроме миллионов проигнорировавших референдум жителей
Прибалтийских республик, Грузии и Молдавии) жить в едином госу-
дарстве при решительном изменении содержания самого государст-
ва. И эта амбивалентность осознаваемых потребностей была, под-
черкнем еще раз, сродни антиномии между попытками реформато-
ров оптимизировать ССТ, не меняя ее экономических и политиче-
ских основ.
Стоит вспомнить и то, что в обеих столицах - Москве и Ленин-
граде — за сохранение Союза высказались лишь немногим более по-
ловины опустивших бюллетени в урны. Другая половина не предви-
дела, что Союз уйдет в небытие в одночасье с негативными практи-
чески во всех сферах жизни последствиями - в противном случае они
голосовали бы иначе. Но ведь даже коммунисты в Верховном Сове-
те СССР, поддержавшие соглашение Ельцина, Кравчука и Шушке-
вича в Беловежской Пуще, на которое впоследствии обрушивали
один шквал атак за другим, не в состоянии внятно объяснить собст-
венное поведение. В обоих случаях было налицо смятение умов и
чувств не только рядовых людей, но и всех публичных политиков,
которые руководствовались эвристическими и ценностными поры-
435
вами. Успех в политике и экономике пришел к тем, кто ставил праг-
матические цели (личного или группового масштаба - неважно) и
отбрасывал все отвлекающие факторы. Таково было время, и не
впервые в истории России - вспомним 1917 год, Брест-Литовск, вну-
трипартийные дискуссии о профсоюзах, индустриализации и колле-
ктивизации.
Повторимся: распад федеративно-имперской структуры (ФИС)
совпал с крахом общественного строя и крахом ССТ, которая прак-|
тически полностью исчерпала свой потенциал поступательного раз-
вития. Да, ФИС обладала несколько более прочными динамически-
ми ресурсами, но они могли быть задействованы лишь в условиях
меньшей остроты внутрисистемных противоречий. Все подсистемы
ССТ - идеологическая, политическая, экономическая, технологиче-
ская - утратили эффективность во всех частях ФИС практически
одновременно (хотя субъективное восприятие этой утраты было
разным - крайне острым в Прибалтике, у интеллектуальных элит
ядра ФИС; глухим, аморфным в Средней Азии), и это возымело ку-
мулятивный эффект. Ведь хотя ФИС выступала в качестве единого
образования перед внешним миром, она сама состояла не из подсис-
тем, а уменьшенных копий ССТ в каждой из союзных республик.
Немыслимо было провести радикальные реформы в одних респуб-
ликах, оставив ССТ нетронутой в других. Вместе с тем распад Сою-
за лишний раз выявил, что кризис социального содержания систем
назревает и разрешается дольше, чем ломка форм, мешающих его
разрешению.
В чем причины этого феномена? Можно вспомнить, что после
Февральской и особенно после Октябрьской революций 1917 г. в
России, когда радикальные программные требования большевиков
(фабрики - рабочим, землю - крестьянам) еще оставались полити-
ческими лозунгами без общенационального практического вопло-
щения, на окраинах России власть захватывали наиболее организо-
ванные местные силы, выступавшие под националистическими и ме-
стническими знаменами, не подкрепленными внятными социальны-
ми программами. Вряд ли подлежит сомнению тот факт, что не
только социальные революции, но и все сколько-нибудь радикаль-
ные проекты социального переустройств рождаются и получают ор-
ганизационное оформление в центре, ядре империй, федеративных
образований, крупных держав, в то время как проекты государст-
венно-территориального переустройства возникают либо на пери-
ферии, либо в центре при поддержке периферии. Форма легче под-
дается преобразованию, чем сущность, и с этой точки зрения впол-
не объяснимо, что Союз рухнул быстрее, чем трансформировалась
(и трансформируется до сих пор) Система.
Но и этот постулат нуждается в комментарии. Новая сущность
реализует себя через новые институты, призванные способствовать
формированию новых отношений (разгосударствление путем акци-
436
онирования, приватизация через аукционы, политический плюра-
лизм посредством введения многопартийности и т.д.). Новая форма
может использовать старые институты, не меняя их или меняя не-
значительно. Для успешной борьбы за национальный суверенитет
национал-радикалам в союзных республиках СССР было вовсе не
обязательно поддерживать программу “500 дней” или разрабаты-
вать собственные аналогичные программы, а местной государствен-
но-партийной верхушке ликвидировать или коренным образом
трансформировать традиционные механизмы отправления власти
(республиканские советы, министерства, органы местного управле-
ния). Достаточно было использовать националистические деклара-
ции и символы в рамках старых советских институтов или тех, кото-
рые возникли в ходе общесоюзной “перестройки” (президентство,
парламенты, мажоритарный принцип выборов и т.д.). Это означало,
что поле действия субъективного фактора, выраженного в поведе-
нии людей, могло терять тесную связь с полем действия объектив-
ного фактора, проявляющегося через системные закономерности,
когда вставал вопрос о смене государственных форм. Субъективные
решения получали больший простор для реализации в вопросе изме-
нения формата Союза, чем в вопросе о переходе к новым отношени-
ям власти и собственности.
Кто этим воспользовался, кто получил наибольшую выгоду?
Ответ прост: в первую очередь и более всего национальные элиты.
В “доперестроечном” и даже в “перестроечном” Советском Союзе
они были полуявной, неадекватно воспринимавшейся категорией,
соответствовавшей латентному характеру национализма как идео-
логии. Кадровая политика КПСС предусматривала выдвижение
представителей нерусских национальностей на руководящие посты
в тех республиках, где они были титульными этносами, а до извест-
ной степени и в центральных органах законодательной и исполни-
тельной власти (в большей мере это относилось к украинцам, грузи-
нам, армянам, евреям). Политическая карьера этих людей, легитим-
ность их полномочий были связаны исключительно с использовани-
ем партократических механизмов, одинаковых на союзном и респуб-
ликанском уровнях, а также с универсалистской коммунистической
идеологией, не оставлявшей места для этнонационального партику-
ляризма. Тот “мандат народа”, который они имели на выборных по-
стах, был на самом деле мандатом партийного руководства, лишь
формально освящавшимся именем народа; на назначенческих по-
стах они просто сливались с единой корневой системой партгосбю-
рократии и следовали ее канонам.
Вместе с тем при всей специфичности формирования менталь-
ности и поведенческих характеристик советских национальных
кадров они не выпадали из поля действия общих закономерностей
развития национальных элит, которые давно изучались в мировых
социальных и гуманитарных науках. Плохое знание этих законо-
437
мерностей партийным и государственным руководством крайне ос-
ложняло решение национальных проблем сначала в СССР, а затем
в России. Можно вспомнить, что при обсуждении летом 1989 г. воз-
можных форм федерации (конфедерации) в подлежащем обновле-
нию Союзе даже академик Бромлей, “главный этнолог“ страны,
в статье, предназначенной для газеты “Правда”, усмотрел диалек-
тику развития национальных отношений в СССР в борьбе “интег-
рирующего” и “дифференцирующего” начал14. Язык не поворачи-
вался употребить на страницах центральной партийной печати тер-
мины “дезинтеграция”, “дезинтеграционное начало”! А с каким
удивлением Р.Г. Абдулатипов, занимавший в 1992 г. пост предсе-
дателя Совета Национальностей Верховного Совета РСФСР
(и впоследствии, как показало время, приобретший полезный опыт
работы в этой сфере), воспринял вывод созданной им аналитиче-
ской группы о том, что межнациональная рознь на 90% определя-
ется политическими, а не экономическими и культурными факто-
рами15.
То, что происходило на национальных окраинах СССР в годы
“перестройки”, явилось инверсией (еще одной российской инверси-
ей!) наиболее распространенных шаблонов складывания национа-
лизма, возникновения этнонационалъной идентичности и этнопо-
литической мобилизации. Действительно, национализм и этнона-
циональная идентичность исторически вызревают из общности за-
дач, которые необходимо решать этносам в порядке ответа на
внешние вызовы и противостояния, но при этом нередко формиру-
ются сверху, манипулятивно и форсированно, политическими эли-
тами этносов. Внутри СССР по существу не было таких отдельных
для каждой республики вызовов - скорее единое государство реа-
гировало (увы, неадекватно) на общий вызов со стороны быстро
глобализирующегося капитализма. Разный, но повсюду -впечатля-
ющий хозяйственный, социально-экономический, культурно-обра-
зовательный уровень республик был достигнут не борьбою нацио-
нальных элит, а централизованным планированием всех сфер жиз-
ни. Этот ресурс был готов к использованию властными структу-
рами любой ценностной ориентации, любой идеологической при-
верженности. Иными словами, не национализм породил импульс
к модернизации, а модернизация (которую можно расценивать
как незавершенную, узкую или специфическую - неважно) созда-
ла условия, при которых у национальных элит появилась потреб-
ность и возможность сохранения и расширения пределов своей
власти, используя националистические лозунги и этническую иден-
тичность.
Пробуждение национализма после 70 лет искусственной спячки
в годы советской власти один из западных исследователей назвал
“феноменом Рип ван Винкля”16. В точке пробуждении для советских
этнических элит роль конкретного внешнего вызова сыграла “пере-
438
стройка”, поскольку она поставила под угрозу их привилегии и спо-
койный образ жизни17. Глядя на то, как в России, в центре ФИС пар-
тийная верхушка теряет одну позицию за другой, этнические парто-
краты должны были задуматься, разделить ли с нею общую судьбу
политической смерти, “перекраситься” в демократические цвета
(но для этого во многих республиках не хватало адекватной полити-
ческой среды из-за малочисленности и инертности местной интел-
лигенции), “уйти в бизнес” или попытаться разыграть национали-
стическую карту.
Действия национальных элит точно так же укладываются в рам-
ки теории “рационального выбора”, как и действия всякой элиты
вообще: политические фигуры взвешивают риски и дивиденды18.
При этом, однако, как подчеркивает известный английский социо-
лог Энтони Смит, не только в развитых, но и в развивающихся об-
ществах на поведение этнических групп влияют процессы социали-
зации, выбор ценностных ориентиров, мифотворчество, идеология,
тяготение к символизму19. По мнению Романа Шпорлюка, в анализе
посткоммунистического национализма применим подход, использо-
ванный Алэном Турэном в изучении мотивации польской “Солидар-
ности” в начале 80-х годов; тогда была предложена альтернативная
коммунизму программа социального действия, которая возымела
успех не столько в результате своей доказанной эффективности и
убедительности, сколько по причине слабости и массового непри-
ятия существующей системы. Обнажающаяся нелегитимность пос-
ледней давала возможности выбора новой идентичности20.
Поэтому было бы неправильно сводить все проявления нацио-
нализма и сепаратизма в позднесоветском и постсоветском про-
странстве только к “проискам элит”. Вместе с тем нельзя не видеть,
что если в Прибалтике, Молдавии, Западной Украине национализм
уже имел давние корни, то в Грузии он вспыхнул, как пламя, на ко-
стре обид, нанесенных центром, Россией в ходе “перестройки” и по-
сле нее (Тбилиси-89, сепаратистский мятеж в Абхазии), а в Средней
Азии его во многом пришлось “создавать”, чтобы снабдить сохраня-
ющуюся власть местных партийных бонз современной ценностной
легитимацией21. Как заметил один из немецких социальных филосо-
фов, “при всем уважении к национальному формированию госу-
дарств, не следует забывать, что они управляются лицами, стоявши-
ми ранее во главе богатых союзных республик; теперь, подобно ма-
лым детям, эти лица сидят в углу со своими игрушками, не подпус-
кая к ним соседей”22. В Центральной Азии, подчеркивает Арчи Бра-
ун в монографии о “перестройке” и политике М.С. Горбачева, пар-
тийные вожди не хотели демократических реформ и в процессе су-
веренизации установили в своих доменах еще более автократиче-
ские режимы, чем старая советская власть23.
В западной литературе проводится градация причин и характера
этнополитической мобилизации в республиках бывшего СССР.
439
По одной из концепций, мобилизующими стимулами для народои^^И
Центральной Азии, Чечни и Татарстана в РСФСР стали региональ- ч|И
ное экономическое неравенство и стремление к развитию, для При- И
балтийских республик - проникновение в субнациональный регион И
представителей доминирующей нации и русскоязычного населения И
вообще; для Украины и Казахстана соревнование за ресурсы и же- Я
лание бросить вызов России как более мощному соседу, доказать ^Я
свою способность конкурировать с ней24. С этим вполне можно сог-
ласиться; однако дальнейшая схематизация роста национального са- :^Я
мосознания на периферии Советского Союза, особенно попытка 3^1
изобразить процессы этнополитической мобилизации в виде мате- ;|Н
матических формул и коэффициентов, оказалась неудачной - мето- '|Я
дологически единообразные четкие корреляции причин и следствий
выявить не удалось, экономические, политические и ценностные
факторы оказались рассогласованными. Иначе и быть не могло, по-
скольку, как было сказано, решающую роль и возникновении либо
развитии национализма сыграли местные элиты, "этноклассы”, по ]Я
терминологии Теда Гурра, которые действовали оппортунистиче- ]Я
ски, используя те символы и аргументы, которые были наиболее
удобны в конкретных условиях.
Этноклассы преуспели в формировании “энергизированной эт-
ничности” в позднесоветском и постсоветском пространстве25. Ми- |Я
лован Джилас еще в 1988 г. обратил внимание на то, что, будучи за-
раженными “вирусом национализма”, элиты этнических мень- 1Я
шинств инфицируют им другие социальные страты; он счел воз- Я
можным описать данный процесс в наивных социологических выра- Я
жениях: “местные чиновники становятся ближе к своему народу, Я
отрицая руководство центра”26. В России ученые нашли для него 1
более адекватную политологическую формулу: возникла тенден- I
ция замены диктата центра диктатом республиканской бюрокра- J
тии27. Конкретной и эффективной формой использования вспых- Д
нувших национальных чувств в СССР периода поздней “перестрой- Я
ки” (конец 80-х - начало 90-х годов) стала этническая мобилиза- Я
ция. Этот феномен совпал с аналогичными явлениями во всем Я
огромном посткоммунистическом ареале Восточной Европы, дока- Я
зав, что «болезнь под названием “этнополитика”» по существу не- Я
излечима28. Я
Данный вывод, который трудно назвать оптимистическим с точ- Я
ки зрения перспектив стабильного развития многонациональных го-
сударств, принципиально приложим и к Российской Федерации, в ко- Я
торой существуют национальные республики. Эти республики, на- Я
чиная от воинственной Чечни и кончая образцово миролюбивой Бу- 1
рятией, не имеют той революционной легитимации отделения от I
России, которую дал пятнадцати новым постсоветским государствам "
распад союзных отношений (формальным поводом к началу этого 1
процесса, напомним, послужило провозглашение суверенитета
440
РСФСР, т.е. импульс, шедший из центра). Сейчас ни Московская об-
ласть, ни Центральный федеральный округ не собираются созда-
вать новый прецедент для расчленения РФ как единого государства.
Существенно, что в президентство Путина центр перешел от оппор-
тунистической политики ослабления вертикали государственной
власти к осознанной стратегии ее укрепления. Тем не менее нельзя
сказать, что побудительные мотивы автаркии и преувеличенных эт-
нополитических, в том числе сепаратистских, устремлений исчезли.
Этнонационализм просто вновь начинает вынужденно тяготеть к
латентным формам. Вероятность возникновения новых очагов сепа-
ратизма будет тем меньше, чем выше окажется уровень политиче-
ской и социальной стабильности в России.
1 Lewis F. Legacy of 1991: Phoenix or empty ashes? // Britannica: Book of the year,
1992. Chicago etc., 1992. P. 6.
2 Pipes R. Formation of the Soviet Union: Communism and Nationalism, 1917-1923.
N.Y., 1968. P. 296-297.
3 Webber M. Tlie international politics of Russia and the successor states. Manchester;
N.Y., 1996. P. 56.
4 Brzezinski Zb. Post-Communist Nationalism // Foreign Affairs. 1989/90. Vol. 68. N 5.
P. 7.
5 Szporluk R. The National Question // After the Soviet Union: From Empire to Na-
tions I Ed. by T. Colton, R. Legvoid. N.Y.; L., 1992. P. 87.
6 Brzezinski Zb. Op. cit. P. 10.
7 Szporluk R. Op. cit. P. 88.
8 Sakwa R. Russian politics and society. L.; N.Y., 1996. P. 142.
9 Lynch A.C. The desintegration of the USSR // Soviet and post-Soviet Russia in a
world of change. Lanham, 1994. P. 119.
10 Zaslavsky V. The Evolution of separatism in Soviet society //From Union to Common-
wealth: Nationalism and separatism in Soviet republics. Cambridge, 1992. P. 87.
11 Szporluk R. Op. cit. P. 94-95.
12 Dunlop J. Russia in search of an identity? // New states, new politics: Bulding the
post-Soviet nations / Ed. by I. Bremmer, R. Taras. Cambridge, 1997. P. 34-35.
13 Согрин В.В. 1985-1995: Реалии и утопии новой России // Отечественная исто-
рия. 1995. № 2. С. 11. -
14 Бромлей Ю.В. Федерация или конфедерация? // Правда. 1989, 7 авг. С. 2.
15 Жизненное пространство для России (интервью) // Аргументы и факты. 1992.
№ 20. С. 7.
16 Ray L.J. Rethinking critical theory: Emancipation in ’an age of global social move-
ments. L., 1993. P. 103.
17 На это указывают и зарубежные аналитики, см., например: Bremmer I. Post-
Soviet nationalities theory: Past, present and future // New states, new politics. P. 10.
18 Hechter M. Rational Choice Theory and the Study of Ethnic and Race Relations //
Theories of Ethnic and Race Relations / Ed. by J. Rex, D. Mason. Cambridge (Mass.),
1988. P. 271.
19 Smith A.D. Nationalities and modernism. L.; N.Y., 1998. P. 69.
-^Touraine A. Return of the Actor; Social Theory in Post-industrial society.
Minneapolis, 1988. P. 81-82; Szporluk R. Op. cit. P. 89.
21 Отметим, что еще до начала “перестройки” Северин Биайлер предвидел кон-
фликт между “среднеазиатской элитой” и “доминирующей славянской эли-
441
той” из-за контроля над ресурсами Сибири и Средней Азии (Bialer S. The
Harsh Decade; Soviet Politics in the 1980s // International Issues and Perspectives.
Wash., 1983. P. 43).
22 Wehmeier H. Wir und Russland in Marz 1994 // Russland und wir: Ein Forum.
Homburg, 1994. Jg. 32. N 1. S. 5.
23 brown A. The Gorbachev Factor. Oxsford, 1997. P. 253.
24 Taras R. Conclusion: From matrioshka nationalism to national interests // New states,
new politics. P. 688-689.
25 Термин “энергизированная этничность” употребляет политолог из универси-
тета штата Мэн (США) Джеймс Вархола (Warhola J. Politicized Ethnicity in the
Russian Federation Dilemmas of State Formation. Lewiston etc. 1996. P. 73); очевид-
на его созвучность с известной концепцией “пассионарной активности”
Л.Н. Гумилева.
26 Dilas on Gorbachev // Encounter. L., 1988. Vol. 17. N 3. P. 8.
27 Бромлей Ю.В. Указ. соч. С. 2.
28 Оффе К. Этнополитика в восточноевропейском процессе // Полис. 1996. № 6.
С. 28.
О.Г. Буховец
ЭПОХА ПЕРЕМЕН КАК ИСПЫТАНИЕ
ДЛЯ ГУМАНИТАРНОГО ПОЗНАНИЯ
На примере миграций в экс-СССР 'оц
Следствиями эпох глубоких общественных перемен являются
системные трансформации не только политического устройства,
экономики, социальных отношений, но и идей и культуры. Помимо
всего прочего, они создают принципиально новые условия и воз-
можности для гуманитарного познания (собственно, и призванного
обеспечить их постижение), переформировывают рамки научного
мышления, изменяют “познавательный хабитус”1 гуманистики в
целом.
Для историка та или иная эпоха перемен объективно способна
стать подлинным кладезем эвристических раритетов. В основе дан-
ной перспективы лежат, как представляется, те особые параметры
и режимы общественного развития, которые свойственны в целом
периодам повышенной исторической динамики. Думается, что в ря-
ду таковых наибольшее значение имеют, во-первых, сверхвысокие
(периодам “вялотекущего” исторического развития совершенно не
свойственные)/скорости протекания различных социальных процес-
сов и явлении. Во-вторых, чрезвычайное “уплотнение” историче-
ского времени, релятивизирующее линейно-хронологическую про-
тяженность в истории и делающее вполне ординарной ситуацию, ко-
гда, образно говоря, тот или иной “тектонический год” равнозначен,
а то и превосходит подчас одно или два десятилетия в ординарную
эпоху.
Указанные характеристики периодов повышенной историче-
ской динамики фактически предоставляют исследователю неоцени-
мую возможность своего рода “включенного наблюдения” - недос-
тупную, как правило, исторической науке по определению. Это су-
щественно расширяет возможности меж- и наддисциплинарных ис-
следований.
Из сказанного выше следует, что в принципе эпоха перемен так
или иначе объективно повышает “разрешающую способность” со-
циальных наук, особенно исторической. Другое дело - насколько
в каждом конкретном случае ученые в состоянии субъективно реа-
лизовать этот объективный потенциал в конкретных исследованиях
и разработках. О чем, в частности, свидетельствует опыт 80-90-х го-
дов XX в. в СССР и постсоветских государствах? Освободившись в
443
ходе перестройки от контроля со стороны официальной идеологии
и получив в итоге интеллектуальную свободу, наша гуманистика бо-
лее всего преуспела пока лишь в обновлении внешних форм, “этике-
ток”, “упаковки”. Сущностно-содержательных же изменений пока,
на мой взгляд, произошло немного, что ниже я намерен аргументи-
ровать на конкретно-предметном уровне.
Особенно плохо дело обстоит с разработкой исследовательских
стратегий по изучению глубинных социальных, экономических, де-
мографических, ментальных процессов и массовых явлений. Место
подобных стратегий у нас пока еще занимают либо “импортирован-
ные” модели понимания, разработанные в зарубежной науке на ма-
териале, цивилизационно-исторически от нас часто весьма дале-
ком2, либо основывающиеся на схематизме интерпретационные
практики, унаследованные от советской парадигмы. Для последних
характерно довольно причудливое сочетание “бескрылого эмпириз-
ма” (отсутствие интереса к научному инструментарию “среднего
уровня”) и несообразного “генерализаторства” (каковое, в частно-
сти, выражается в неумеренном использовании метода аналогии).
В свете реальных и, к сожалению, столь поверхностно пока изучае-
мых процессов в постсоветском пространстве “сверхуниверсализм”
всякого рода аналогий при ближайшем рассмотрении предстает осо-
бенно неосновательным и наивным.
Еще одно непреодоленное и до сих пор, на удивление, слабо
осознаваемое последствие “генерализаторства” советской гумани-
стики, прежде всего центральной (головной) - низкая способность к
распознаванию особенного и индивидуально неповторимого в той
или иной республике или регионе бывшего СССР. Трудно не под-
даться искушению трактовать это как реализацию той самой пора-
бощенности сознания российским пространством, о которой писал
Н. Бердяев: “Русская душа ... находится под своеобразным гипнозом
безграничности русских полей и русского государства”.
Чтобы “опредметить” высказанные выше положения и наблю-
дения, обратимся к такому массовому явлению последних лет Совет-
ского Союза и начального периода истории новых независимых го-
сударств, как миграции населения. В переходные эпохи, тем более
при распаде империй и многонациональных государств, миграции -
не что иное, как результирующее множество общественных факто-
ров, чрезвычайно информативный социальный индикатор систем-
ного свойства.
«Ликвидацией СССР был, - по выражению специалиста по ми-
грациям А. Старкова, - дан старт новому “великому переселению
народов”»3. Рассмотрим это интереснейшее явление эпохи по мате-
риалам миграционного обмена 14 новых независимых государств
экс-СССР с Белоруссией. Как справедливо отмечается в предисло-
вии к русскому изданию коллективной монографии “Белоруссия на
перепутье”, будучи средней по размерам среди “всех постсоветских
444
государств... [она] долгое время оставалась едва ли не самым непри-
метным”4.
Прежде всего об общих показателях миграции между Белорус-
сией и остальными 14 республиками бывшего СССР. Статистику за
годы независимости (1992-1998) уехавших из Белоруссии и прибыв-
ших в нее на постоянное место жительства из 14 государств СНГ и
Балтии (в тыс. человек) см. в табл, 1.
Приведенные в табл. 1 данные разительно противоречат неод-
нократно высказанным на этот счет мнениям специалистов5. С од-
ной стороны, в первые 7 лет независимости белорусского государ-
ства его покинули и переехали на постоянное место жительства в
другие регионы бывшего Советского Союза чуть более 200 тыс. че-
ловек. Для страны с 10-миллионным населением это немало - 2%
общей численности. Но, с другой стороны, трактовать это как “ис-
ход” абсолютно невозможно: в рамках “великого переселения”, пик
которого пришелся на период агонии и распада СССР, “прилив”
в Белоруссию превзошел “отлив” из нее без малого в 2 раза. Если
по годам, то в 1992 г. - 2,3 раза, в 1997 г. - более чем в 3 раза, а в
1998 г. - даже в 4,2 раза. Если же для обобщения и выявления устой-
чивой тенденции объединить крайние годы, то картина получается
такой: в 1992-1993 гг. число тех, кто реализовал свое желание по-
селиться в Беларуси (203 668 человек) превысило число тех, кто ее
покинул (97 726) в 2,1 раза. В 1997-1998 гг. разрыв этот достиг уже
3,6 раза (соответственно: 61 543 против 17 170). Итак, в первое се-
милетие своего независимого существования Беларусь в мигра-
ционном отношении была по преимуществу “реципиентом”, а не
“донором”./
Удельный вес прибывших за 7 лет достиг в итоге 3,7% всего на-
селения республики. Это очень много, особенно в мирное время.
Для сравнения: аналогичный процент, например для Украины, рав-
нозначен почти 1,9 млн человек, а для России - 5,5 млн человек!
Кроме того, для Белоруссии негативное значение данного фактора
усугубляется тем, что она сравнительно небольшая страна, для эко-
номики которой (ввиду ее специфики - “сборочный цех Союза”) ма-
ксимально неблагоприятными оказались последствия развала “об-
щесоюзного народнохозяйственного комплекса”. Да еще и вдобавок
помноженные на то, что главная тяжесть последствий Чернобыля
легла именно на эту республику!6
Отраженная в табл. 1 стремительная отрицательная динамика
миграционных потоков за семилетие уже сама по себе красноречи-
вое свидетельство смятения граждан в первые постсоветские годы.
Однако, как видим, ресурс такой “сверхнормативной” миграции бы-
стро таял и к исходу четвертого года независимости иссяк. В целом
число выбывших к 1998 г. по сравнению с 1992 г. сократилось в
6,8 раза, а число прибывших, в 1992 г. “зашкаливавшее”, уменьши-
лось в 3,7 раза.
445
1992 г. 1993 г. 1994 г. 1995 г. 1996 г. 1997 г. 1998 г. 1992-1998 гг.
Но поскольку скорость и масштаб изменений от года к году по
обоим показателям все-таки очень существенно отличаются, целе-
сообразно дать миграционному обороту (в тыс. человек) между Бе-
лоруссией и странами СНГ и Балтии интегральное измерение.
Из табл. 2 явствует, насколько обвально сокращался миграцион-
ный оборот (совокупная миграция) от первого года независимости
до наших дней. Причины такого коллапса миграции лежат на по-
верхности: крайне тяжелая общая экономическая ситуация в стра-
нах СНГ и, как следствие, массовое обнищание населения, отсутст-
вие резерва приемлемого жилья и рабочих мест, и элементарная не-
хватка средств для переезда7.
В отличие от упоминавшихся выше “ходячих мнений” статисти-
ка проливает абсолютно иной свет на миграционный обмен
(1992-1998 гг., в тыс. человек) Белоруссии с другими странами СНГ
и Балтии (см. табл. 3).
Анализ данных табл. 3 логичнее всего начать с России - основ-
ного партнера в миграционном обмене. Как видим, в действительно-
сти за 1992-1998 гг. из России в Белоруссию прибыло на постоянное
место жительства на 42% больше, чем выбыло из РБ в Россию. Вто-
рая по значимости въезда-выезда Украина. Здесь перевес числа
прибывших из нее в Белоруссию над выбывшими еще значитель-
нее - более чем в 1,5 раза. В целом на Россию и Украину приходит-
ся 71,5% всех прибывших в Белоруссию из экс-СССР за
1992-1998 гг. (Россия - 56,3%, Украина - 15,2%) и без малого 92%
всех выбывших из Белоруссии (Россия - 74%, Украина - 17,9%).
Итак, чрезвычайно важный в связи с этим вывод: за годы независи-
мости в самую маленькую из “восточнославянских сестер” въехало
в совокупности на постоянное жительство из “большой” и “средней”
почти в 1,5 раза больше, чем прибыло в них из Беларуси.
Однако при всей очевидной избыточности такого перевеса он в
данном случае все-таки укладывается в понятие “нормальный” для
такой “анормальной”, “отклоняющейся” эпохи, как ныне пережи-
ваемая. А вот, как явствует из табл. 3, миграционный обмен с дру-
гими странами и регионами бывшего СССР - совершенно иное де-
ло. Здесь мы сталкиваемся явно с аномалиями, причем предельно
выраженными! (На их фоне относительно “умеренным” выглядит
даже более чем двукратный перевес по прибывшим из Молдовы...)
Из этого вытекает следующий важный вывод: при таком чудовищ-
ном дисбалансе миграционных потоков, доходящем даже до семи и
восьмикратного перевеса въезда над выездом, мы уже имеем дело с
явлением, которое правильнее назвать не миграционным обменом,
а, по существу, односторонним исходом... По их объективным ре-
зультатам подобные миграции вполне можно в чем-то уподобить
“чисткам”.
В свете этих обстоятельств особый интерес (в рамках выделен-
ных регионов) приобретает роль каждого из новых независимых
447
то
Таблица 3 Я
Страна/регион Россия Украина Балтия Молдена
Выбывшие из Белоруссии 149 9868 36 335 4 950 1 989
Прибывшие в Белорус- сию 213 086 57 487 40 671 4 376
Отношение прибывших к выбывшим (%) 142,1 158,2 821,6 220.0
Страна/регион Закавказье Казахстан Средняя Азия Bcci и
Выбывшие из Белоруссии 2 033 4 188 3 308 202 789
Прибывшие в Белорус- 14 945 27 308 20 706 378 579
СИЮ
Отношение прибывших к выбывшим (%) 735,1 652,1 625,9 186.7
Подсчитано по: Население Республики Беларусь. С. 167-168; Основные итот
миграции населения Республики Беларусь, 1998. С. 29; Основные итоги миграции.
1999. С. 37.
государств. Представление об этом мы получим, обратившись к
Приложению. Приведенные расчеты представляют большой инте-
рес в отношении мест, занимаемых каждой республикой как в об-
щем экс-союзном контексте, так и в рамках отдельных регионов.
Прежде всего, очень “логичными” и, на удивление, жестко привя-
занными к современному “общему имиджу” того или иного госу-
дарства, выглядят перепады в соотношениях числа прибывших в РЬ
и выбывших из нее.
Так, в Средней Азии рекордный разрыв в 12,1 раза дает, “есте-
ственно”, самое конфликтогенное государство региона - Таджики-
стан. Показатели остальных трех стран значительно ниже (разуме
ется, относительно) и достаточно близки между собой: в миграцион-
ном обороте Беларуси с Кыргызстаном разрыв в пользу первой -
в 6 раз, с Туркменистаном - в 5,4 раза, с Узбекистаном - в 5,3 раза.
Несколько иное дело - Закавказье. Здесь очень высокий в це
лом фон этнополитической напряженности “распределен” более
равномерно и такого значительного разрыва между отдельными го-
сударствами, как это наблюдается в Центральной Азии, нет. Но и
здесь лидирующее положение Грузии в том, что касается перевеса
числа выбывших в РБ над прибывшими из нее - в 9 раз - представ-
ляется в высокой степени логичным. Ведь по показателю конфлик
тогенности она (Грузия), безусловно, - лидер региона. Перепад в ми
грационном обмене Азербайджана и Армении с Беларусью хо тя и
448
заметно ниже, чем в случае с Грузией, но тоже чрезвычайно велик
соответственно в 6,6 и 6,5 раза.
И наконец, Балтия. При всей принципиальности цивилизацион-
ных и институционально-политических ее отличий от среднеазиат-
ского и закавказского регионов в рассматриваемом аспекте, мож-
но сказать, “безупречно” логичной ситуация выглядит и здесь. Дей-
ствительно, в рамках предельно анормальной “прибалтийской мо-
дели” миграционного, с позволения сказать, “обмена” литовский
вариант оказывается сравнительно более “мягким”. Превышение
количества выехавших из Литвы в Беларусь над числом переехав-
ших в обратном направлении составляет “всего лишь” 4,3 раза.
Это, безусловно, результат относительно более мягкой (на фоне
Латвии и Эстонии, разумеется) этноконфессиональной политики
литовского государства и сложившейся в нем этнополитической
ситуации.
В Латвии и Эстонии подобное превышение просто “зашкалива-
ет” и достигает соответственно 13,5 и 17,9 раз. То есть в обоих слу-
чаях выше, чем даже в таких “эталонах” политической и этнокон-
фессиональной напряженности в экс-СССР, как Таджикистан и
Грузия!
В связи с этим, пожалуй, нельзя не отметить, что, несмотря на
столь предельную красноречивость этих относительных признаков
“эффективности” прибалтийской (латвийско-эстонской) миграци-
онной модели, некоторые “натуральные” показатели выглядят еще
более шокирующими. Как можно, в частности, увидеть по итоговым
цифрам Приложения, за 7 постсоветских лет из Белоруссии в сосед-
нюю и мирную Эстонию переехало меньше, чем в далекую и очень
небезопасную в постсоветские времена Грузию! И даже в Таджики-
стан, еще более опасный, а кроме того, находящийся совсем уже за
тридевять земель, - переселилось в итоге больше, нежели в тихую
соседнюю Эстонию!!
Этот результат исследования представляется чрезвычайно цен-
ным. Прежде всего тем, что он с предельной наглядностью показы-
вает, во-первых, насколько трудноразличимыми ныне по ряду ре-
зультатов могут оказаться “цивилизация” и “варварство”. Во-вто-
рых, тем, что “цивилизованные” технологии современной этниче-
ской политики в итоге могут в чем-то “сработать” даже “эффектив-
нее”, нежели “варварские”...
Если учесть, что между регионами и странами бывшего Совет-
ского Союза существуют множество политических, социальных и
цивилизационных различий, то следует признать, что серьезным эв-
ристическим потенциалом обладает ранжирование выявленных ми-
грационных аномалий. И в этом отношении мобилизованная стати-
стика преподносит чрезвычайно интересный материал для наблюде-
ний и выводов. В частности, принципиальнейшее значение имеет то,
что максимальный разрыв между показателями выезда из Белорус-
15. Переходные эпохи
449
сии и въезда в нее имеют регионы, представляющие собой в евро-
пейской и прилежащей к ней части экс-СССР практически противо-
положные полюса - Прибалтика и Закавказье.
Первый, как известно, по “параметрам” ЕС и НАТО признан го-
товым к скорому включению в западноевропейские структуры, вто-
рой, напротив, олицетворяет собой исключительно конфликтоген-
ный и во всех отношениях взрывоопасный регион. Так вот самое по-
разительное (и внешне даже просто абсурдное) это то, что рекорд-
ный показатель “миграции-чистки” демонстрирует в данном случае
как раз прибалтийская модель “холодного выдавливания”, а не за-
кавказская модель “горячего выталкивания”!!!
Выше отмечалось, что Россия и Украина, миграционный обмен
которых с Белоруссией вполне корреспондирует с понятием “нор-
ма”, дали в рассматриваемый период подавляющее большинство
прибывших и выехавших:. 78,6% миграционного оборота, в целом
почти четыре пятых приходится на них. Это обстоятельство поро-
ждает эффект своеобразного “чернильного облака”, маскирующе-
го реальный вклад разных стран и регионов в чистый миграцион-
ный прирост. Нагляднее представление о сальдо миграционного
обмена (в тыс. человек) Белоруссии со странами СНГ и Балтии
в 1992-1998 гг. дают следующие расчеты:
Таблица 4
Страна/регион Россия Украина Балтия Молдова
Миграционный прирост 63 100 21 152 35 721 2 387 % 35,9 12,0 20,3 1,4
Страна/регион Закавказье Казахстан Средняя Всег0 Азия
Миграционный прирост 12 912 23 120 17 398 175 790 % 7,3 13,2 9,9 100
Подсчитано по: Население Республики Беларусь. С. 167-168; Основные итоги
миграции населения Республики Беларусь. 1998. С. 29; Основные итоги миграции...
1999. С. 37.
Прежде всего, насколько значительным следует считать общий
итог миграционного обмена Белоруссии со странами СНГ и Балтии?
Безусловно, как очень значительный: подобное положительное
сальдо, в частности для России, составило бы в абсолютном выраже-
нии в пределах 2,5 млн человек.
Далее. Исключительное доминирование России и Украины по
совокупной миграции трансформируется в несопоставимо более
450
скромное место по показателю чистого миграционного прироста.
В последнем, как свидетельствуют расчеты, “бал правит” катастро-
фический тип “миграции-чистки”: это более половины прироста -
52,1%, причем абсолютным рекордсменом здесь вновь является
Прибалтика. Будучи самым маленьким регионом экс-СССР, страны
Балтии обеспечили пятую часть всего миграционного прироста, то-
гда как большая Украина (превосходящая их по численности населе-
ния в 6,5 раза) - лишь чуть более одной десятой! И даже среди реги-
онов, представляющих именно катастрофический тип миграций,
Балтия лидирует с огромным отрывом: ее удельный вес в миграци-
онном приросте, к примеру, лишь незначительно уступает совокуп-
ной доле такого огромного региона, как Казахстан и Средняя Азия.
В наших научных сообществах определенно не находят пока
адекватного понимания те опасности, которые несет в себе широкое
бытование в социальных науках и тем более в научной и околонауч-
ной публицистике довольно незатейливых псевдоуниверсальных ин-
терпретационных схем и моделей. Призванные выполнять функцию
своеобразных “эпистемологических отмычек”, они “запрограмми-
рованы” на использование всего многообразия эмпирических дан-
< ных в основном лишь по “методу прокрустова ложа”. Очень важно
подчеркнуть, что отсечение “ненужной” информации при этом оста-
ется скорее всего даже не вполне осознанным теми или иными ис-
следователями: сам “метод” зашоривает их восприятие, сужает
“угол обзора”, делает сектор такой “ненужной” информации как бы
“невидимым”!
Думается, что подобная трактовка способна, пожалуй, наибо-
лее реалистично объяснить то специфическое освещение, которое
получает данная проблема даже в специальной литературе. Иначе
некоторым несуразностям, - которые, увы, нередки на ее страни-
цах, - следует давать разве что мистическое объяснение! Остано-
2 вимся хотя бы на нескольких примерах, наиболее характерных и
показательных.
Прежде всего - о том масштабе наблюдений наших этнологов и
социологов. Здесь, пожалуй, любому заинтересовавшемуся этим во-
просом предстоит испытать как минимум удивление. И будет от че-
го! Ведь даже в работах, специально посвященных постсоветской
миграции, избираемый масштаб весьма и весьма часто в состоянии
обеспечить лишь такую “разрешающую способность”, которую в
' известном смысле можно уподобить наблюдению невооруженным
глазом с околоземной орбиты... В результате - из поля зрения неиз-
бежно выпадают (об этом в общем плане уже говорилось) целые ре-
гионы экс-СССР, и порой весьма немалые.
Вот пример ситуации, достаточно тривиальной в этом смысле.
Рассуждая в духе схемы, согласно которой “все дороги в экс-СССР
ведут в Россию”, известный специалист по миграциям Ж.А. Зайонч-
ковская сочла нужным указать, что в первые два года независимо-
15
451
сти (1992-1993) функцию “общего дома” для постсоветских мигран-
’ тов с Россией разделила также Украина”, принявшая часть “русско-
; язычного населения из бывших республик...”9.
' Напомню, что именно на эти годы (см. табл. 1) пришелся пик
। числа прибывших в Белоруссию из всех регионов бывшего Союза.
| Однако о Белоруссии в связи с этим Ж.А. Зайончковская не обмол-
вилась ни словом... А ведь переселившиеся туда в 1992-1993 гг. со-
1 ставили ни мало, ни много 2% общей численности населения респуб-
лики, причем чистый миграционный прирост достиг более 1% к чис-
j лу ее жителей.
j Понятно, что по сравнению с Россией большинство новых госу-
5 дарств бывшего Союза могут казаться “частностью”. Разумеется, та
| же Белоруссия, если воспользоваться известной метафорой, далеко
'• не “равняется трем Фракциям”... Но, настолько ли уж она мала?
Элементарные расчеты показывают, что это отнюдь не так. Если
сравнить с республиками европейской части экс-СССР, то террито-
рия Белоруссии окажется равной территории Литвы, Латвии, Эсто-
! нии и Молдовы, вместе взятыми, а если сопоставить с другими стра-:
I нами Европы, то она, например, будет равна совокупной территорий
I Австрии, Чехии и Словакии... В отношении же населения Белорус-
। сия лишь ненамного уступает четырем перечисленным республикам
j бывшего Союза (10,3 млн против 12 млн на 1996 г.) и заметно пре-
| восходит такие европейские страны, как, в частности, Австрия
t (8,1 млн в 1995 г.), Болгария (8,4 млн) и даже Швеция (8,8 млн).
I z В данном случае Белоруссия, естественно, важна не сама по се-
j бе. Она играет роль удобного примера, который “под рукой” и кото-
i рый призван показать, насколько ныне жива еще традиция бывшей
I “центральной” (головной) науки весьма смутно представлять себе
| разномасштабность различных регионов бывшей империи. Стоит
j ли говорить, что без этого элементарного, но абсолютно необходи-
। мого представления невозможны соответствующие корректные ис-
следования.
I Разумеется, такой заведомо элементарный сюжет, только что
использованный в качестве иллюстрации, проблему, к сожалению,
не исчерпывает. Гораздо более серьезное недоумение вызывают
подходы, выводы и высказывания соответствующих специалистов
по ряду других, значительно более сложных аспектов.
Так обстоит дело хотя бы с выводом Я. Стрельцовой, согласно
которому в миграционном обмене России с Белоруссией сальдо “с
1993 г. стало меняться в пользу России”10. К действительности этот
вывод, однако, отношения не имеет. Согласно статистике миграций,
в 1993-1998 гг. из Белоруссии в Россию на постоянное место жи-
тельства выбыли 117 066 человек, а из последней в Белоруссию -
149 686 человек, т.е. почти на 28% больше, чем уехало11.
Или вот еще один вывод - Ж.А. Зайончковской, который про-
сто озадачивает своей категоричностью, ибо она без каких бы то ни
452
было оговорок (!) констатирует, что выезд русских из России в Бе-
лоруссию после 1993 г. “прекратился”12. Абсолютно безоснователь-
ное утверждение! В 1993-1998 гг. из России в Белоруссию въехало
почти 60 тыс. русских (59 707 человек)13. Между прочим, это соста-
вляет две пятых общего числа прибывших из России.
Но все же по-настоящему изумляться, по всей вероятности, дол-
жен читатель коллективной монографии “Новые славянские диас-
поры”, изданной Институтом этнологии и антропологии РАН. Ос-
нований для этого более чем достаточно. Чего, например, стоит
уже то, что в сборнике, подготовленном столь авторитетным учре-
ждением, один из авторов (Е. Филиппова), рассуждая на тему “вы-
теснения нетитульного населения” из бывших республик СССР,
среди “проблемных” в этом отношении стран наряду с государства-
ми Балтии называет и Белоруссию14. Следовательно, в данном слу-
чае мы сталкиваемся уже с прямо-таки обезоруживающим своей, с
позволения сказать “незатейливостью”, актом сведения воедино
разных полюсов. Ведь, как показал наш предыдущий анализ, “бело-
русская” и “балтийская” модели в постсоветском пространстве ре-
презентируют именно полярно противоположные типы миграцион-
ных отношений.
В подобных случаях, когда такое, образно говоря, “скрещивание
ужа и ежа” осуществляется отнюдь не дилетантами, а специалиста-
ми по данной проблеме, спорить всерьез, пожалуй, просто бессмыс-
ленно... Остается отдать лишь должное той незаурядной отваге,
скоторой “креативное” сознание некоторых обществоведов творит
“образы действительности”, совершенно не отталкиваясь при этом
(даже минимально!) от нее самой...
Другой автор указанного сборника, С.С. Савоскул, в заключи-
тельной части своей работы, посвященной положению русских в Бе-
лоруссии и Украине, пришел к выводу, что в миграционном обмене
России с этими странами “... все более очевидно проявляется одно-
сторонняя этническая направленность (курсив мой. - О.Б.)”15. Вы-
ше мы уже имели возможность убедиться, что в действительности
все обстоит чуть ли не с точностью до наоборот! Ведь среди всех
прибывших за годы независимости в Белоруссию на постоянное ме-
сто жительства из России и Украины почти половину (47,2%) соста-
вляют представители именно титульных для государств “выбытия”
национальностей - русские и украинцы. Это ли надлежит тракто-
вать как “одностороннюю этническую направленность”?!
Какими же причинами процитированные авторы объясняют те
или иные изменения в миграционном обмене (само наличие или на-
правленность которых весьма часто, как мы могли судить, докумен-
тальными данными отнюдь не подтверждаются)? К сожалению, ука-
зания на причины обычно слишком скупы и эпизодичны. Тем не ме-
нее они позволяют, на мой взгляд, сделать ряд важных наблюдений,
прежде всего теоретического плана.
453
Возьмем хотя бы роль экономического фактора в миграциях.
В частности, Я. Стрельцова в процитированном выше выводе
о том, что с 1993 г. ситуация с миграционным обменом между Бе-
лоруссией и Россией якобы стала меняться в пользу последней,
объясняет это “относительной стабилизацией экономики Рос-
сии”’6. Гораздо определеннее и однозначнее по этому поводу вы-
сказалась Ж.А. Зайончковская: миграция русских в Белоруссию
прекратилась после 1993 г. (?!) “в связи с резким снижением там
уровня жизни”17.
Из специально посвященных данной проблеме работ ряда эко-
номистов следует, что вопросы “относительной стабилизации” эко-
номики России и “резкого снижения” жизненного уровня в Белорус-
сии отнюдь не столь элементарны и однозначны18. Оставим, однако,
их в стороне, так как непосредственно к рассматриваемой здесь про-
блеме они не относятся.
А вот отчетливо проступающие у разных авторов (как в приве-
денных примерах, так и латентно присутствующие в формуле “все
дороги ведут в Россию”) особенности понимания механизма воздей-
ствия экономического фактора на процесс миграции, напротив, от-
носятся к проблеме самым непосредственным образом. Что же в них
в таком случае характерного?
В самом общем плане - это опять-таки одномерные (или тяготе-
ющие к одномерным) восприятие и подход к миграции. Тогда как
она принадлежит, скорее, к сфере действия стохастических, т.е. ве-
роятностных, а вовсе не линейно-функциональных (полных) связей
и закономерностей, как многомерный по своим качественным пара-
метрам процесс с массовой природой. Именно благодаря своему мас-
совому характеру подобные процессы обладают свойством инерци-
онности. Очевидно, коллапс миграции в духе приведенного выше
высказывания Ж.А. Зайончковской теоретически возможен лишь
при наличии каких-нибудь чрезвычайных факторов. Начало войны,
например, массовые беспорядки на социальной, этнической или ре-
лигиозной почве, природные катастрофы исключительного мас-
штаба и т.д. Подобные исключительные обстоятельства, безуслов-
но, способны блокировать действие факторов, которые обеспечива-
ли до того миграционный процесс.
Проиллюстрируем это конкретными выкладками по исследо-
ванному в данной работе семилетию независимости. Такой пример
просто “обречен” быть предельно показательным, поскольку, во-
первых, уже сам по себе начальный период существования новых го-
сударств на обломках распавшейся империи обладает тем свойст-
вом, когда, образно говоря, “один год идет за десять”. Во-вторых,
кроме этого общего свойства, данный период, как было показано
выше, что касается миграции, еще конкретно характеризуется “эф-
фектом шагреневой кожи”. А это, естественно, обеспечивает опти-
мальные условия для наблюдения.
454
Таблица 5
Уровни миграции (%) относительно предшествующих лет
1993: 1992 г. 1994: 1993 г. 1995: 1994 г. 1996: 1995 г. 1997: 1996 г. 1998: 1997 г.
Совокупная миграция в том числе: 78,8 73,6 60,7 74,3 89,9 98,4
прибывшие 73,0 58,2 66,5 90,4 99,6 105,4
выбывшие 92,2 101,8 54,7 53,8 69,1 76,8
Итак, напомню, что миграционный процесс с 1992 по 1998 г. от-
личался стремительной отрицательной динамикой: показатель сово-
купной миграции за 1998 г. составил лишь 23,3% от уровня 1992 г.
Тип его снижения от года к году “обвальный” либо “скользящий”
позволит проверить тезис о заданной инерционности процесса. Рас-
смотрим под этим углом зрения данные табл. 1 и 2, а полученные ре-
зультаты сведем в табл. 5.
Как видим, несмотря на то, что общая скорость “усыхания” ми-
грационного потока в этот период чрезвычайно высока, это вовсе
тем не менее не коллапс, а именно скользящее от года к году сокра-
— щение. Ведь и самый минимальный показатель совокупной мигра-
ции 1995 г. не опустился ниже уровня трех пятых по отношению к
предыдущему году.
Обратим внимание и на отдельные составляющие миграционно-
го оборота. Они, разумеется, еще менее устойчивы, подвержены ко-
лебаниям в большей мере, чем общий процесс: диапазон колебаний
по выбывшим - 48%, по прибывшим - 47,2%, тогда как в совокупной
миграции - лишь 37,7%. То есть самые низкие показатели - 1995 и
1996 гг. по выбывшим и 1994 г. - по прибывшим - заключены в ин-
тервале 54-58%. Они также с достаточными основаниями могут рас-
сматриваться как выражение скорее скользящего сокращения ми-
грации от года к году, а отнюдь не обвального.
Однако поскольку в целом миграция, бесспорно, характеризу-
ется “эффектом шагреневой кожи”, то, может быть, ее коллапс,
“по Ж.А. Зайончковской”, наблюдается хотя бы на уровне двухле-
тий? Произведя соответствующие преобразования в табл. 2, полу-
чаем следующие результаты. Миграционный оборот двухлетия
1994-1995 гг. (157 147 человек) составлял 52,1% от уровня
1992-1993 гг. (301 394), а показатель 1996-1997 гг. (83 780 чело-
<, век) - 53,3% от уровня 1994-1995 гг. Следовательно, даже накопле-
ние и суммирование различий в рамках двухлетий не меняет ситуа-
цию радикально, ибо в процессе последовательного сокращения
455
миграции каждое двухлетие сохраняет тем не менее более половИ
ны ее объема в предыдущий период. И
Даст ли что-нибудь новое в этом отношении сравнение по трвИ
летиям? Вот на этот раз картина наконец меняется действителыИ
радикально: совокупная миграция во второе трехлетие независимИ
сти - 143 138 человек - составляет всего-навсего 35,9% относителИ
но уровня первого трехлетия (399 183). "
Трехлетие в данном случае - именно тот временной отрезок, Ий
протяжении которого происходит такое накопление изменений в ми-
грации, которое делает следующий аналогичный отрезок качествен-
но новым периодом в истории этого социального явления. Налицо,
следовательно, выраженная специфика в реагировании анализируе-
мого здесь массового процесса на совокупность воздействующих на
него внешних факторов. Изменения, инспирированные ими, проис-
ходят, но это, как видим, довольно запаздывающее - учитывая об-
щую динамику эпохи - реагирование. Иначе говоря, миграция, реа-
лизуя имманентно присущий ей как массовому явлению инерцион-
ный потенциал, сокращается, но не конвульсивно, а довольно плавно
и, главное, так, что лишь последовательное накопление изменений
выявляет на определенном этапе уже новое в рамках этого явления
качество... Следовательно, изображать миграцию как “процесс, и ко
тором происходящие в стране изменения отражаются очень дина
мично и ... наглядно”19 - значит, не вполне адекватно представлял,
себе саму качественную природу данного явления. Проявления “ди-
намизма” и “наглядности” ей, разумеется, отнюдь не чужды, но.
опять-таки, не элементарные, непосредственно проявляющиеся и на-
блюдаемые, а, главным образом, в превращенных формах.
Ошибочные представления о миграционных процессах по при-
чине недопонимания прежде всего их массовой природы отнюдь нс
исчерпывают проблему дефицита адекватных подходов к ним в на-
шей литературе. В частности, общий и серьезнейший ее недоста-
ток - искусственное сужение круга тех факторов, которые опреде-
ляют данные процессы. Более чем очевидна сильная тенденция к со-
циально-экономическому детерминизму и сверх того - к экономиче-
скому редукционизму.
Очень примечательно, что специалисты, как можно судить хотя
бы по приведенным выше высказываниям Я. Стрельцовой и
Ж.А. Зайончковской, проявляют вполне очевидную склонность
(стихийную, скорее всего) интерпретировать те или иные явления в
миграции совсем в духе известной бихевиористской схемы S-R (сти-
мул-реакция). В их изображении формула взаимосвязи миграции и
экономических факторов в общем-то довольно элементарна. Не
мудрствуя особенно, ее вполне можно представить в таком виде:
“экономический стимул - миграционная реакция”. И, подчеркну, это
вовсе не будет какой-то недобросовестной с нашей стороны прими-
тивизацией или же пародией.
456
А если вдобавок вспомнить разобранные выше схематичные
воззрения на “скорость” протекания этих реакций, то окажется, но
для обеспечения “лабораторной чистоты”, так сказать, и “полно и.।
условий” не хватает разве что подключения десятков и сотен тысяч
потенциальных мигрантов к Интернету! В случае же обеспечения и
этого условия они, “затребовав”, положим, в начале или же в конце
каждого года информацию об экономическом положении и перспе-
ктивах в интересующих их странах, смогли бы, наверное, обеспе-
чить чуть ли не полное соответствие реальных миграционных про-
цессов столь “ясным” и безвариативным теоретическим моделям
аналитиков...
Примеры подходов, выводов и утверждений, подобных рассмо-
тренным выше, можно, безусловно, приумножить. Излишне повто-
рять, что подчас они находятся в невероятном противоречии с дей-
ствительностью. Автор этих строк взял бы на себя ответственность
настаивать на том, что решающий фактор для их “произрастания”
и, на удивление, благополучного бытования - именно те схемы
“генерализированного” восприятия и понимания, которые вообще
не бог весть как настроены на “обратную связь” с эмпирическим
материалом.
* * *
Итак, в эпоху нового “великого переселения народов”, последо-
вавшегщпосле ликвидации СССР, Беларусь в миграционном отно-
шении выступила в роли преимущественно “реципиента”, а не “до-
нора”. Устойчивое положительное сальдо характеризует миграцию
между РБ и каждым из 14 новых независимых государств бывшего
Советского Союза.
По совокупности основных признаков миграционные отноше-
ния образуют два типа. Первый характеризует обмен населением
Беларуси с Россией и Украиной. Его можно определить как “нор-
мальный”: для столь анормальной эпохи, как годы после крушения
империи, перевес въезда в РБ над выездом из нее - соответственно
на 42% и 58% - очевидно, вариант нормы. Миграция между этими
государствами в целом представляет собой “улицу с двусторонним
движением”, интегральным выражением чего является тот факт,
что на Россию и Украину приходится без малого 4/5 (около 79%)
всего миграционного оборота (брутто-миграции) Белоруссии со
странами СНГ и Балтии в годы независимости. (Это существенно
выше совокупной доли России и Украины в населении экс-СССР:
69,5% на конец 80-х годов.)
Миграционные отношения с остальными 12 государствами быв-
шего Советского Союза образуют принципиально иной тип - “анор-
мальный”, или “форсмажорный” (“стрессовый”, по Ж.А. Зайонч-
ковской). Он представлен следующими моделями. “Молдавская".
16. Переходные эпохи
457
Эта модель миграционных отношений с РБ характеризуется прежде
всего наиболее низким показателем перепада между количеством
прибывших и числом выбывших: переехало из Молдовы на постоян-
ное место жительства в Беларусь “лишь” в 2,2 раза больше, чем вы-
ехало в обратном направлении. Кроме того, Молдове принадлежит
самый скромный удельный вес как в общем миграционном обороте,
так и в нетто-миграции.
В рамках стрессового миграционного типа “балтийская” модель
отличается, напротив, рекордным показателем дисбаланса между
количеством иммигрантов и эмигрантов. Выехавшие в Латвию,
Литву, Эстонию, в частности, составляют только 12,2% от числа пе-
реехавших из этих стран в Белоруссию. Это самый низкий про-
цент... Рекордсменом выступает Балтия и по вкладу в нетто-мигра-
цию (если не считать, конечно, абсолютно несравнимую с ней ги-
гантскую Россию). Являясь самым маленьким регионом экс-
СССР - около 2,8% населения по итогам переписи 1989 г. - она вне-
сла гораздо больший вклад в нетто-миграцию, чем любой другой
регион или государство СНГ. Например, в 1,7 раза больший, чем
превосходящая ее в шесть с половиной раз по населению Украина;
в 1,6 раза больший, чем Казахстан; в 2 с лишним раза больший, чем
Средняя Азия.
Азербайджан, Армения, Грузия образуют “закавказскую” мо-
дель, а 5 государств Центральной Азии - “казахстано-среднеазиат-
скую” миграционную модель. Обе модели имеют как много общего,
так и существенные отличия. В частности, весьма близки они по по-
казателю дисбаланса между иммигрантами и эмигрантами, хотя не-
которые различия наблюдаются и в этом случае. “Закавказская”
модель более жесткая, чем “казахстано-среднеазиатская”: процент-
ное отношение выбывших из Беларуси к прибывшим в нее состав-
ляет в первом случае 13,6%, во втором - 15,6%. С формально-стати-
стической точки зрения эта разница, конечно, малосущественна.
Однако, если не упускать из виду значительно большую отдален-
ность центральноазиатского региона от Белоруссии, т.е. большую в
ряде отношений затрудненность миграционных связей с ним, то раз-
ница предстанет более значимой.
Сильно разнятся закавказский и центральноазиатский регионы
по их удельному весу в нетто-миграции. Если доля первого достаточ-
но скромна и составляет чуть больше 7%, то доля второго достигла
23% (Казахстан - 13 с небольшим процентов, страны Средней
Азии - почти 10%). Причины этого достаточно очевидны. Во-пер-
вых, в Закавказье намного меньше, чем в Казахстане и Средней
Азии, собственно миграционный ресурс для нынешнего “переселе-
ния народов” (прежде всего за счет славянской диаспоры)20. Во-вто-
рых, центральноазиатский регион ведь и сам по себе гораздо боль-
ше, чем закавказский: суммарное население 49 млн жителей против
15,7 млн (1989 г.).
458
Характерное и наиболее важное последствие коренного отли-
чия нормальной и форсмажорной миграции то, что последняя, играя
сугубо подчиненную роль в общем миграционном обороте (на нее
приходится всего 21,4% оборота), вместе с тем доминировала в нет-
то-миграции. Причем доминировала даже не относительно, а абсо-
лютно: более 52% нетто-миграции обеспечила именно она, тогда
как нормальная (с ее почти 79% общего оборота) - лишь менее
48%... Ведущая роль в стрессовом секторе нетто-миграции в РБ при-
надлежит Балтии (39%), затем идут Казахстан (25,3%) и Средняя
Азия (19%).
В основе резкого сокращения миграционного оборота к концу
изучаемого семилетия, сравнительно с первыми годами независимо-
сти, лежит продолжающаяся в постсоветском пространстве глубо-
чайшая системная депрессия, прежде всего, ее экономические, соци-
альные, а также духовные формы и проявления. Наряду с воздейст-
вием данных факторов - конкретно это, в первую очередь, далеко
зашедшее массовое обнищание населения новых независимых госу-
дарств, отсутствие резервов приемлемого жилья и рабочих мест, на-
конец, элементарная нехватка финансовых средств для самого пере-
езда - снижение показателей миграционного оборота объясняется
отчасти и его “сверхнормативными” масштабами в начальной пери-
од независимости.
Вследствие неучета нашими специалистами некоторых
свойств, присущих миграции как социальному процессу с массовой
природой, стремительная отрицательная динамика миграционного
оборота трактуется в ряде существенных моментов неадекватно
или в лучшем случае не вполне адекватно. Осуществленные выше
специальные исследовательские процедуры позволили вскрыть
специфику реагирования данного процесса на совокупность воз-
действующих на него внешних факторов. Изменения, инспирируе-
мые ими, безусловно, происходят, но это, вне всякого сомнения, до-
статочно запаздывающее реагирование, особенно на фоне общей
динамики эпохи. Проявляя имманентно присущий ей инерционный
потенциал, совокупная миграция - при быстром темпе убывания -
вместе с тем сокращается от года к году не “обвально”, не “кон-
вульсивно”, а как бы по “глиссаде”, т.е. “скользя”. Таким образом,
лишь последовательное, на протяжении нескольких лет (в нашем
случае трех) накопление изменений выявляет на определенном
этапе новое качество. Причем преобладающие формы проявления
этого качества опять-таки не прямые, непосредственные, а превра-
щенные.
Сказанное в неменьшей мере относится и к особенностям пони-
мания специалистами механизма воздействия экономических и фи-
нансовых факторов на процесс миграции. В нашей литературе нали-
чествует сильная тенденция к социально-экономическому и, по су-
ществу, линейному детерминизму при толковании различных его
16*
459
сторон. Более того, нередки и проявления экономического редукци-
онализма, прямо-таки по формуле “экономический стимул —> мигра-
ционная реакция”. Между тем наши эмпирические разработки сви-
детельствуют со всей определенностью об обратном. Выделим их
наиболее значимые для данного контекста результаты.
Во-первых, однозначно показателен сам по себе общий мигра-
ционный баланс семилетия независимости: как уже отмечалось, ко-
личество эмигрировавших из Беларуси в государства СНГ и Балтии
без малого в 2 раза меньше числа их жителей, переехавших в эту
республику. Однако значительно более красноречива сравнитель-
ная динамика этих показателей. Если количество прибывших к
1998 г. (по сравнению с первым годом независимости) сократилось в
3,7 раза, то число выехавших из РБ к этому же году упало в 6,8 раза.
В результате намного шире стали “ножницы” между иммиграцией и
эмиграцией в абсолютном выражении: в 1992 г. превышение первой
над второй было в 2,3 раза, а в 1998 г. оно уже достигало “планки” -
4,2 раз. Иными словами, скорость, с которой развивался “эффект
шагреневой кожи” в отношении выезда из Белоруссии, настолько
превосходила аналогичный процесс в отношении въезда в нее, что
доля выбывших, составляя в первый год независимости еще более
2/5 по отношению к прибывшим (43,2%), через 7 лет не достигала
уже и четверти (23,6%).
О чем свидетельствуют приведенные выкладки? Очевидно, о )
том, что как для большинства из сотен тысяч реальных участников :
миграционного процесса, так и для многих несостоявшихся “канди- 1
датов” в эмигранты “низкий, но терпимый” уровень жизни в Белару-
си оказался действительно более социально переносимым, нежели
тот, который существует в других странах СНГ и Балтии.
“Высвечивается”, следовательно, одно очень интересное, при- ;
чем по своему значению выходящее даже далеко за рамки собствен-
но данного предмета, явление. Оно состоит в том, что “рейтинг", так
сказать, миграционной привлекательности РБ в массовом сознании
гораздо выше, чем тот, который склонно “выдавать” ей сообщество ji
специалистов - социологов, этнологов, демографов и др. По боль- i
шому счету эти рейтинги просто-напросто нестыкуемы... Если I
квинтэссенцию подходов большинства “спецов” можно по существу |
выразить эффектной фразой известного американского постсовето- 1
лога М. Малиа: “Кто хочет назад в будущее, в Беларусь?”21, то со- 1
вершенно иное дело настроения и установки, доминирующие в мае- |
совом сознании постсоветских обществ. Ведь в силу весьма харак- 1
терной для них “повышенной социальной чувствительности” поло- |
жительный в своей основе, а для многих сотен тысяч реальных и по- 1
тенциальных мигрантов попросту даже притягательный образ РБ I
сформировался вполне как бы “естественно”. Отсутствие в респуб- I
лике сверхвысокой дифференциации в доходах различных групп на- I
селения, более развитая социальная сфера, своевременная, как пра- ,Ц
460
вило, выплата зарплаты и пенсий, более низкий, по сравнению с дру-
гими государствами СНГ, уровень коррупции и преступности, не-
обычайно спокойная для переживаемой эпохи этнополитическая и
конфессиональная ситуация - вот основные факторы формирова-
ния такого образа. И для современного массового сознания они ока-
зываются гораздо более весомыми, нежели факторы, “играющие на
понижение”: такие, к примеру, как авторитарный режим А. Лука-
шенко или же исключительная тяжесть для Беларуси последствий
Чернобыля.
Итак, налицо очевидный парадокс: подлежащая анализу эмпи-
рическая реальность (представляемая данными о миграции) - если
не просто в той или иной мере “замещается”, то уж во всяком случае
как бы “рихтуется” “профессионально-нормативными” образами и
представлениями специалистов. В связи с этим, естественно, нельзя
не задать резонный вопрос: не выполняют ли в подобных случаях
данные образы и представления функцию своеобразного “интелле-
ктуального полицейского”, фактически призванного “корригиро-
вать” так или иначе “неправильную реальность”? Из результатов
нашего исследования явствует, что данный вопрос - вполне ритори-
ческий. Безусловно выполняют!
Трудно также не констатировать, что исключительно логич-
ным системным обеспечением подобной “функции” (интеллекту-
ального полицейского) выступают и соответствующие эпистемоло-
гические практики. Как мог читатель неоднократно убедиться, оп-
ределяющую роль среди таковых играют разного рода схемы “ге-
нерализированного” или “пакетного” восприятия. Не будучи на-
строенными на “обратную связь” с эмпирическим материалом, они
запрограммированы на использование всего многообразия факти-
ческих данных в основном лишь по “методу прокрустова ложа”.
И что самое существенное - отсечение “ненужной”, так сказать, ин-
формации при этом остается, скорее всего, даже не вполне осознан-
ным теми или иными исследователями, ибо сам “метод” зашорива-
ет их восприятие.
Результаты данной работы представляются очень важными еще
и как наглядная иллюстрация того, насколько необходимо, присту-
пая к эмпирическим исследованиям, дистанцироваться от всякого
рода общеупотребительных клише, “ходячих образов” и “само со-
бой разумеющихся” выводов.
461
Приложение Миграция между Республикой Беларусь и странами СНГ и Балтии
Страна 1992 г. 1993 г. 1994 г. 1995 г. 1996 г. | 1997 г. 1998 г. 1992-1998 гг.
Азербайджан 2364* 1166 624 399 407 338 238 5536
313 218 134 73 47 36 24 845
Армения 939 981 639 300 202 190 164 3415
173 106 68 78 43 30 27 525
Грузия 2091 1910 921 409 288 213 162 5994
212 163 124 71 61 19 13 663
Казахстан 6504 5413 3874 2368 1832 3075 4242 27308
1414 1202 626 450 260 124 112 4188
Кыргызстан 978 1087 540 219 169 105 145 3243
144 96 106 83 74 31 10 544
Молдова 1600 900 435 323 443 329 346 4376
607 512 359 230 136 82 63 1989
Россия 63400 46711 28570 20300 18080 17418 18607 213086
32920 33624 39268 20610 10638 7211 5715 149986
Приложение (окончание)
Страна 1992 г. 1993 г. 1994 г. 1995 г. 1996 г. 1997 г. 1998 г. 1992-1998 гг.
Таджикистан 1665 1601 602 350 309 243 203 4973
115 132 88 45 13 8 10 411
Туркменистан 945 873 405 230 340 490 331 3614
218 178 136 44 18 48 28 670
Узбекистан 2919 2463 1229 888 482 426 469 8876
551 485 248 157 130 77 35 1683
Украина 15452 11772 7980 5399 5823 5613 5448 57487
12700 9033 5811 3766 2180 1687 1158 36335
Латвия 9557 6434 2156 1189 947 958 755 21996
543 418 265 137 130 72 61 1626
Литва 6254 3364 1540 572 534 392 365 13021
814 634 466 330 298 272 194 3008
Эстония 3029 1296 528 310 213 165 ИЗ 5654
113 88 47 28 17 14 9 316
Всего СНГ 117,697 85,971 50.043 33,256 30,069 29,955 31,588 378,579
и Балтия . 50,837 46,889 47.746 26,102 14,045 9,711 7,459 202,789
* В числителе указано количество прибывших из названной страны в РБ, в знаменателе - число выбывших из РБ в данную страну.
Подсчитано по: Население Республики Беларусь: Статистический сб. Минск, 1998. С. 201-202; Основные итоги миграции... 1999. С. 37.
1 Понятием “хабитус” (Habitus) в современной гуманистике, вслед за 77. Бур-
дье, определяются ментальные модели постижения социального мира (Бур-
дъе 77. Социальное пространство и символическая власть // THESIS. Весна,
1993. Т. 1).
2 Богатуров А. Десять лет парадигмы освоения // Pro et Contra. Зима 2000. Т. 5.
№ 1; Пантин В. Сможет ли российская наука понять, что происходит в Рос-
сии? Ц Там же. Весна 2000. Т. 5. № 2; Греков Н. “Методологический кризис”
или скрытая деградация? //Там же. Зима-весна 2001. Т. 6. № 1/2, ч. 1.
3 Старков А.Н. Миграционные процессы на территории СНГ и стратегиче-
ские интересы России // Стратегические факторы риска для России (Россий-
ский институт стратегических исследований). Октябрь. 1995. № 2(2). С. 1.
4 Белоруссия на перепутье: в поисках международной идентичности / Под
ред. Ш. Гарнета, Р. Легволда. М., 1998. С. 6.
5 См.: Зайончковская Ж.А. Миграционная ситуация в России в контексте сов-
ременных социально-экономических перемен // Взаимодействие политиче-
ских и национально-этнических конфликтов (Материалы международного
симпозиума 18-20 апреля 1994 г.): В 2 ч. М„ 1994. Ч. 2. С. 82; Она же. Мигра-
ции населения России как зеркало социально-экономических перемен // Ку-
да идет Россия?.. Альтернативы общественного развития / Под ред. Т.П. За-
славской. М., 1995. С. 46, 48; Она же. Прогноз миграции населения // Социо-
' логический журнал. 1995. № 3. С. 24; Стрельцова Я. Миграционные пробле-
j мы в российско-белорусских отношениях // Российско-белорусские отноше-
ния: проблемы и перспективы. Материалы “круглого стола” российских и
белорусских ученых. Москва, 2-3 февраля 1998 г. М., 1998. С. 120.
6 О тяжелейшем бремени для Белоруссии экологической миграции, связанной
с Чернобыльской катастрофой, в частности, см.: Technical Cooperation Center
for Europe and Central Asia (International Organization for Migration). CIS
Migration Report. 1996. Geneva, 1997. P. 37, 38; Абрамова O.M. Проблемы ми-
грации и мигрантов в Республике Беларусь // Национально-государственные
интересы Республики Беларусь. Минск, 1999. С. 174, 176.
7 Савоскул С.С. Русские в славянской среде: Украина и Белоруссия // Новые
славянские диаспоры. М.: 1996. С. 123, 124; Абрамова О.М. Указ. соч. С. 171;
и др.
8 Российский Госкомстат по выбывшим из Беларуси в Россию приводит более
высокие цифры, нежели Минстат Беларуси в указанных публикациях. Срав-
нение тех и других обнаруживает следующее: российские данные в эту кате-
горию включают не только тех, кто выбыл из РБ в РФ, так сказать, в чис-
тую. т.е. выписавшись из Белоруссии. Российские данные включают “на рав-
ных” в число выбывших и почти те 47 тыс. человек (сведения за
1992-1997 гг.), которые хотя и выехали по разным причинам (на заработки и
т.п.), но из Беларуси при этом не выписывались. (См.: Беларусь и Россия:
Статистический сб. М., 1998. С. 32; Население Республики Беларусь. Стати-
стический сб. Минск, 1998. С. 202). Но не выглядит ли подобное объединение
данных “сложением аршинов и пудов”? Мне представляется, что это выгля-
дит именно так. В самом деле, если одни мигранты, выезжая из страны, пре-
кращают с нею все административно-юридические отношения, то другие
этих отношений (остающихся, увы, и поныне жизненно важными для граж-
дан постсоветского пространства) ведь не прекращают!.. Вот почему объеди-
нение последних в российской статистике в одну категорию с выехавшими
“в чистую” представляется мне явной ошибкой.
9 См.: Зайончковская Ж.А. Миграционная ситуация в России в контексте со- :
временных социально-экономических перемен. С. 82; Она же. Миграции на- i
селения России как зеркало... С. 48.
464
10 Стрельцова Я. Указ. соч. С. 120.
11 Подсчитано по: Население Республики Беларусь... С. 167-168; Основные ито-
ги миграции... 1998. С, 30-31; Основные итоги миграции... 1999. С. 38.
12 Зайончковская Ж.А. Прогноз миграции... С. 24; Она же. Миграции населения
России как зеркало... С. 46.
13 Подсчитано по; Население Республики Беларусь... Минск, 1995. С. 414; Там
же: Статистический сб. Минск, 1996. С. 177; Там же. Минск, 1997. С. 173; Ос-
новные итоги миграции... 1998. С. 30; Основные итоги миграции... 1999. С. 38.
14 Филиппова Е.И. Новая русская диаспора // Новые славянские диаспоры.
С. 75.
15 Савоскул С.С. Указ. соч. С. 131.
16 Стрельцова Я. Указ. соч. С. 120.
17 Зайончковская Ж.А. Прогноз миграции... С. 24.
18 См., например: Селиванова И. Экономическая интеграция России и Белорус-
~/г" сии и ее влияние на развитие народного хозяйства Белоруссии // Белоруссия
и Россия: общества и государства / Ред.-сост. Д.Е. Фурман. М., 1998; Она же.
,, К вопросу о жизненном уровне в Беларуси // Российско-белорусские отноше-
ния: проблемы и перспективы; Иванов В. Белорусская экономика: тенденции
роста, проблемы Ц Беларусь и Россия: информация, комментарий, анализ //
Бюллетень. М., 1998. Окт. № 6. С. 75.
19 Зайончковская Ж.А. Миграции населения России как зеркало... С. 41.
20 Население России, 1998. Шестой ежегодный демографический доклад / Отв.
ред. А.Г. Вишневский. М„ 1999. С. 95-97.
21 Цит. по: Бордюгов Г. Предисловие // Коэн Ст. Изучение России без России:
Крах американской постсоветологии. Сер. АИРО - научные доклады и дис-
куссии. Темы для XXI века. М., 1999. Вып. 4. С. 6.
З.П. Яхимович
ВЫЗОВЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
И СУДЬБЫ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
Миллениум и первые шаги нового столетия стали серьезным
стимулом для переосмысления современным обществоведением,
в том числе историками, итогов и уроков мировых процессов и пос-
ледствий нового качества всемирное™, обретенного вследствие ра-
дикальных и многоплановых трансформаций и драматических ис-
пытаний, выпавших на долю человечества в XX в. К новой фазе сво-
его развития мировое сообщество подходит, утратив из-за угрозы
ядерного Холокоста, возникшей во времена “холодной войны”, мно-
гое - веру в бессмертие человеческого рода, в способность жить в
гармонии с природой и космосом и рационально распоряжаться ре-
сурсами планеты, надежду на созидание совместными усилиями го-
сударств и народов более благополучного, гармоничного и безопас-
ного мира.
Не стала исключением и глобализация, истоки которой боль-
шинство исследователей относят к 70-х годам XX в. На рубеже
80-90-х годов она вступила в качественно новую фазу синхронно с
завершением “холодной войны” и крушением мирового коммуниз-
ма как альтернативной капитализму модели общественного разви-
тия. Масштабность и глубина обусловленных ходом глобализации
трансформаций - экономических, социальных, цивилизационных,
геополитических, техногенных и иных - таковы, что все больше
политиков и ученых подключаются к исследованию этого много-
планового, глубоко противоречивого феномена. В центре научных
и общественно-политических дискуссий находятся природа и сте-
пень новизны различных компонентов глобализации, порожден-
ные ею новые возможности и риски и соответственно - пути и воз-
можности максимальной адаптации к ее вызовам государств, соци-
умов и иных действующих на мировой арене сил. Особенно дискус-
сионным является вопрос относительно степени способности госу-
дарств, выступающих на протяжении мировой истории едва ли не
главными субъектами международного права и международных
отношений, воздействовать на темпы, методы и формы глобализа-
ции, стремительно обретающей собственную логику и инерцию
развития1.
На современном этапе глобализации, а за последнюю треть
XX в., как полагают исследователи, сменилось уже несколько фаз
этого процесса, противоречивым образом сочетаются унаследован-
466
ные от прошлого способы координации национальных, региональ-
ных и мировых проблем и процессов и качественно новые, впервые
опробованные механизмы и методы реализации глобальной страте-
гии развития. А это оказывает противоречивое воздействие на все
отрасли обществоведения, в том числе на исторические науки.
Взрываются наработанные классической и неоклассической наукой
представления о соотношении политики, экономики, социокультур-
ной и духовной сфер жизнедеятельности. По-новому выглядит взаи-
мозависимость внутренних и внешних, международных и глобаль-
ных факторов в эволюции государств и социумов. Нуждаются в кор-
ректировке представления о мере субъектности человека - общест-
ва - государства в глобализирующемся мире, о сопряжении прав
личности и интересов человечества. Особую актуальность приобре-
тает вопрос о соотношении универсализма, специфики и многообра-
зия цивилизационных процессов, интерес и внимание к которым
резко возросли после дискредитации марксистской формационно-
классовой интерпретации всеобщей истории2.
Ни апология процесса глобализации и методов его реализации
(а следовательно, тезис о ее безальтернативности), ни неприятие са-
мой идеи глобализации как заведомо опасной для большинства на-
родов и социумов не помогают, по нашему убеждению, понять всей
сложности и многовекторности заключенных в реальностях глоба-
лизации тенденций. Современные мирохозяйственные, геополити-
ческие и иные трансформационные сдвиги несут на себе неизглади-
мую печать наследия противоречий XX в., особенно биполярной си-
стемы и “холодной войны”, и вместе с тем открывают возможности
выхода на новые горизонты развития.
На путях глобализации и движения к подлинно общепланетар-
ному мировому сообществу весьма влиятельные политические кру-
ги и общественность, особенно западных стран, усматривают опти-
мальный путь к преодолению рисков, обусловленных индустриаль-
ным, техногенным развитием последних столетий, и к решению вы-
зревших в XX в. глобальных проблем. Об их природе и опасности
впервые со всей определенностью было сказано еще в начале 70-х
годов в сенсационном докладе Римского клуба “Пределы роста”.
Его авторы - Д. и Д. Медоуз и И. Рандерс - подчеркнули грозную
опасность для судеб мировой цивилизации ядерного “Холокоста”,
а также неконтролируемых демографических процессов и сопря-
женных с индустриальным типом развития техногенных нагрузок на
экосферу. Двадцать лет спустя в новой книге “За пределами допус-
тимого: глобальная катастрофа или стабильное будущее?” ученые
вновь обратили внимание на необходимость отказаться от упрощен-
ных представлений об экономическом росте и принимать в расчет
экологические факторы3. Положения доклада 1972 г. дали мощный
импульс для пересмотра унаследованной от эпохи Просвещения
концепции практически не ограниченного прогресса и признания
467
необходимости сопряжения общественных моделей развития с но-
выми глобальными реалиями.
В 70-80-х годах XX в., в условиях гонки вооружений и ядерного
противостояния двух систем учеными, политиками, общественно-
стью всей планеты было выдвинуто требование устранения кон-
фронтационных, силовых методов политики и учета “общечелове-
ческих интересов”.
На этой мощной волне наметилась тенденция рассмотрения об-
щественных процессов и трансформаций в глобальном контексте,
независимо от учета реальной степени глобализации различных ас-
пектов жизнедеятельности и меры включенности в глобализацию
различных стран и регионов. В 1981 г. английский ученый Дж. Мак-
лейн впервые ввел в оборот само понятие глобализации, призвав
“понять и дать объяснение историческому процессу усиления глоба-
лизации социальных отношений”4.
Быстрыми темпами развивается глобалистика как новая от-
расль науки, взорвавшая при своем появлении привычное деление
последней на обществоведение и естествознание. Все более широко
применяются методы глобального моделирования и прогнозирова-
ния; осуществляется все более всеобъемлющий мониторинг миро-
вых процессов и тенденций, “мегатрендов”, их антропогенных, эко-
логических, климатических и иных последствий. С помощью новей-
ших квантитативных методов анализа фиксируются все более осяза-
емые сдвиги в мировом развитии, заставляющие наиболее прозор-
ливых исследователей предупреждать о необходимости поиска но-
вой парадигмы общественного развития и не в последнюю очередь -
отказа от конфронтационных силовых методов политики и преодо-
ления все еще могущественных тенденций гегемонизма, великодер-
жавности, не учитывающих новых глобальных рисков и дилемм
из-за идеологических, классовых и конфессиональных мотиваций и
приверженности традиционным методам решения конфликтов.
В дискуссию о природе глобализации и особенностях мировой
цивилизации или “суперцивилизации” (по определению ряда иссле-
дователей) как объекта изучения, включились ученые различных
отраслей науки, не в последнюю очередь систематики и специали-
сты по информатике. Их усилиями предложена концепция челове-
ческой, планетарной цивилизации как сложной, многофакторной,
многовекторной и многоуровневой сверхсистемы. Она охватывает
системные и подсистемные блоки различного уровня, зачастую
асимметричные и трудно взаимодействующие между собой. В рам-
ках этой сверхсистемы весьма противоречиво сосуществуют и взаи-
модействуют процессы саморегуляции (с риском их сбоя и утраты
эффективности), зоны, системы и подсистемы, поддающиеся регу-
лированию, управлению (и даже манипулированию - в том, что ка-
сается массового сознания и поведения). Вместе с тем им сопутству-
ют иррациональные по своей природе хаотические движения, труд-
468
но поддающиеся рациональному регулированию. Соответственно
возрастают опасность катаклизмов и непредвиденных последствий,
казалось бы, стратегически оправданных перемен и трансформа-
ций, более того их деградации и деформации.
В научный обиход ворвались новые категории и понятия - “ка-
чества жизни”, “устойчивого развития”, “человеческого капитала”,
“индексов человеческого развития”. Соответственно усложнилась
интерпретация модернизации как таковой, а также факторов, воз-
действующих на ее темпы и формы. В ряде интересных трудов
70-90-х годов американский ученый И. Валлерстайн ввел понятие
мир-системы и предложил свое видение теоретико-методологиче-
ских принципов мир-системного анализа. Именно им был поставлен,
в частности, вопрос об особенностях функционирования современ-
ных государств, действующих в рамках единой мировой системы.
Ряд исследователей обращает внимание на особенности функци-
онирования неравновесных систем, в том числе политических, и на
закономерности их усложнения5. В последнее десятилетие XX в.
продолжалось обсуждение новых общепланетарных факторов, по-
вышающих взаимозависимость всех представленных в мировом со-
обществе государств и меру ответственности каждого из них за под-
держание жизнеспособности планеты. Вместе с тем из-за гигантских
геополитических и социальных потрясений на рубеже 80-90-х годов
они во многом были переведены в другую плоскость. После падения
Берлинской стены и распада СССР исчерпала себя биполярная сис-
тема международных отношений, базировавшаяся на противостоя-
нии двух ядерных супердержав и стоявших за ними военно-полити-
ческих блоков. В муках и противоречиях идет поиск контуров ново-
го мирового порядка. Испытания исторической практикой не вы-
держала базировавшаяся на коммунистической идеологии модель
общественного развития, характеризовавшаяся гипертрофией ого-
сударствления всех сфер общественной жизни, включая экономику,
и сковывавшей с помощью административно-командной системы
творческие возможности индивидов, общества, а также эффектив-
ность государственных институтов.
Политические процессы последнего десятилетия несут на себе
печать своего рода социального реванша капитализма в его затянув-
шемся на полтора столетия историческом споре с коммунистически-
ми и социалистическими “утопиями”. В ходе их были безжалостно
отброшены вызревавшие в политических коллизиях биполярного
мира конвергенционные концепции. Между тем при всем их несо-
вершенстве многие из них исходили из необходимости поиска прин-
ципиально новой общественной концепции прогресса, преодолеваю-
щей односторонности капиталистического и социалистического ти-
па развития и жесткое противопоставление индивидуализма - кол-
лективизму, частных интересов - общественным, инициативы и лич-
ной ответственности - ответственности общества и государства за
469
создание оптимальных условий развития всех членов данного соци-
ума. Были также преданы забвению усилия государств и народов по
утверждению демократических, гуманистических основ нового ми-
рового политического и экономического порядка, способного учи-
тывать интересы больших и малых стран, как это декларировалось
в программных документах ООН.
В 90-х годах XX - начале XXI в. с трудом избавляющемуся от на-
следия “холодной войны” мировому сообществу была предложена в
качестве универсальной “неолиберальная модель” общественного
развития как на уровне отдельных государств, так и в международ-
ном плане. “Основные черты неолиберальной модели развития
(и глобализации - добавим мы от себя. - З.Я.} таковы: акцент дела-
ется на форсированной гомогенизации (на жесткой монетаристской
основе) механизмов хозяйственного регулирования стран, входящих
в мировое хозяйство; - основным, если не единственным регулято- '
ром развития провозглашается стихийный рыночный механизм; -
национально-хозяйственный комплекс, суверенитет, отчасти даже
государство рассматриваются как отмирающие категории; - их бы-
стрейшее преодоление преподносится как залог успеха; - главные
усилия направляются на ослабление хозяйственной роли государст- :
ва, на либерализацию и дерегулирование”6. ;
Возникнув в 70-х годах в Соединенных Штатах Америки и в Be-
ликобритании, “неолиберальная волна” затем стала распростра-
няться (с разной скоростью) на Западное полушарие, Азию, отчас- :
ти - Африку. Она оказала серьезное влияние на эволюцию инте-
грационных процессов в Европе, на выбор стратегии развития
стран Восточной Европы и “постсоветских” государств, возникших
на месте СССР. Под воздействием “неолиберальных” принципов
произошли качественные сдвиги во всех сферах мирохозяйствен-
ной системы (в процессах воспроизводства, международном разде-
лении труда, функционировании рынков капитала и товаров, выде-
лении новых центров влияния и т.п.). За последние годы сдвиги в
мировой системе экономики стали предметом серьезного анализа
многих отечественных ученых и политиков. Нас же в контексте
изучаемой проблемы интересует воздействие этих перемен на госу-
дарственные институты и процессы, происходящие в рамках миро-
вого сообщества.
В сжатые сроки на исходе XX в. были поставлены под сомнение
основополагающие конструкции системы международных отноше-
ний, сложившейся по окончании второй мировой войны, в том чис-
ле роль ООН и Совета безопасности, ОБСЕ. Явочным порядком пе-
ресматриваются Хельсинкские договоренности, сыгравшие нема-
лую роль в ослаблении международной напряженности; подвергает-
ся сомнению роль государств как главных субъектов международно-
го права и межгосударственных отношений. Все чаще поднимается
вопрос о целесообразности создания некоего подобия мирового пра-
470
вительства, способного консолидировать на общепланетарном уров-
не совокупные ресурсы мировой цивилизации, - опасное забегание
вперед, игнорирующее реальный уровень способности к признанию
такого центра государствами, народами и цивилизациями, функцио-
нирующими на планете.
Фактическим лидером и дирижером глобальных перемен в
90-е годы выступили прежде всего США, поддержанные возрожда-
емым на основе реорганизованного НАТО “атлантическим сообще-
ством”, а также ряд международных организаций, созданных
в свое время по инициативе и при активном содействии США, - Ор-
ганизация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), Ме-
ждународный валютный фонд и Всемирный банк, Всемирная торго-
вая организация (ВТО), а также мощные транснациональные эконо-
мические и финансовые корпорации. Усложняются жесткие “прави-
ла игры” для членов мирового сообщества, частью которых стано-
вятся требования свободного распространения и перемещения ин-
формации, капиталов, товаров,' людей, развитие интеграционных
процессов, содействующих этому. С введением в начале 1999 г. евро-
валюты и стремительным расширением числа его членов и кандида-
тов в члены в мощный политический и экономический центр пре-
вращается в Европейский союз. Неизмеримо сложнее и противоре-
чивее идут интеграционные процессы в Африке, Азии, а также в ти-
хоокеанском регионе.
Глобализация по “неолиберальной модели” ускорила воспроиз-
водство процессов поляризации и маргинализации на общепланетар-
ном уровне. Вместо “железного занавеса”, разделявшего долгое вре-
мя Европу, возводятся новые, труднопреодолимые разграничитель-
ные барьеры - между странами высокого уровня благополучия и
бедствующими регионами (“золотой занавес”, по определению ев-
ропейских публицистов), между “зоной мира” и “зоной повышенной
конфликтности”, в том числе на “постсоветском” пространстве.
Наиболее серьезным вызовом глобализации в ее современных
формах является цивилизационный вызов со стороны лидирующих
в своем развитии государств мировому сообществу как таковому,
позволяющий ряду исследователей говорить о появлении на исходе
XX столетия “расколотой цивилизации”. Речь идет о происходящем
за последние десятилетия процессе перехода ряда стран от индустри-
альной стадии развития к “постиндустриальной” - перехода, кото-
рый многие социологи из-за масштабности сопряженных с ним пос-
ледствий и перемен склонны сопоставлять с неолитической револю-
цией, стоявшей у истоков человечества и общественных форм жиз-
ни, а также с рождением самого индустриализма из недр традицио-
налистской, по преимуществу, аграрной стадии исторической эво-
люции.
Из-за незавершенности и сложности этого переходного процес-
са и неопределенности его результатов крайне затруднен научный
471
анализ рождающихся на наших глазах примет принципиально новой
цивилизационной стадии, равно как сопряженных с ней новых пред-
ставлений об универсализме и специфичности, глобальном и ло-
кальном, общечеловеческом и личностном, а соответственно - о ре-
сурсах и функциях государства как такового в процессе этого пере-
хода. Обозначаются существенные разрывы между темпами разру-
шения поколебленных самой перспективой такого перехода ценно-
стных ориентиров развития, а также сопутствующих социумам по-
литических, правовых и иных институтов, регулирующих общест-
венную жизнь, и созданием новых форм институций7. Уходит в про-
шлое эйфория по поводу “третьей волны демократизации” 80 - на-
чала 90-х годов. “Глобализация не только выдвигает демократию
как модель, наиболее выигрышную в условиях конкурентной напря-
женности национальных организмов, но в чем-то и затрудняет реше-
ние проблем демократизации, выявляя ее многоаспектность, много-
уровневость”8.
Естественно желание ученых выйти за пределы укоренившихся
стереотипов и представить целостную модель “технотронного”, “ин-
формационного”, “постэкономического” общества, - тем более, что
успехи наиболее продвинутых в этом отношении государств дают
для этого определенный материал. Однако в процессе научного по-
иска нередко происходит смешение анализа реальностей и последст-
вий глобализации и других переходных процессов и прогностиче-
ских либо даже футурологических оценок и суждений. Одни из них
экстраполируют на грядущее столетие современные реалии, утвер-
ждая, в частности, что “глобальная конкуренция становится в насто-
ящее время решающей силой происходящих в мире радикальных из-
менений, покончив с эпохой революций и мировых войн”, и что в
XXI в. “капиталистическая стадия достигнет всеохватывающих мас-
штабов”9. Другие универсализируют уникальный во многих отноше-
ниях опыт европейской цивилизации и интеграционных процессов в
Европе, в частности, перенесение на наднациональный уровень ряда
важных функций государства как такового.
При этом игнорируется то обстоятельство, что из 190 с лишним
государств, представленных в ООН, более ста обрели или восстано-
вили государственную независимость вследствие процесса деколо-
низации всего несколько десятилетий назад; свыше 200 националь-
ных меньшинств и народностей, не имеющих государственности,
активно добиваются ее; еще больше народностей ставят вопрос об
условиях сохранения и развития присущих им социокультурных
особенностей. Не менее преждевременными, по нашему представ-
лению, являются выводы о торжестве “постматериальных” ценно-
стей и критериев развития в условиях, когда стремительно растет
необеспеченность жизненно необходимыми материальными усло-
виями существования и развития значительной части населения
земного шара.
472
Трудности реформирования России в 90-х годах в немалой сте-
пени - следствие упрощенных представлений реформаторов о воз-
можности форсировать научно-технический прогресс на путях деин-
дустриализации и разрушения аграрного сектора страны из-за их не-
эффективности, игнорируя тот факт, что именно эти традиционные
сферы экономики составляли источник существования большинства
населения. Подобный подход, воспроизводимый в процессе глобали-
зации и ее форсирования на мировом уровне, ставит вне цивилиза-
ционных рамок несколько десятков государств и обществ “Четвер-
того мира” - в Африке, Южной Азии и Латинской Америке. Остаю-
щиеся по-прежнему аграрными, неспособные избавиться от плена
авторитаризма, решать демографические, экологические и иные
проблемы развития, они обрекаются на дальнейший регресс и бес-
просветную отсталость. Реалии глобализации возрождают в видоиз-
мененном виде дилеммы начала XX столетия, когда до десяти вели-
ких держав попытались методами колониализма решать двоякую
задачу - цивилизации и эксплуатации обширной периферии земного
шара, используя достижения индустриального развития. Правда, в
настоящее время речь идет о широком использовании преимуществ
техногенного, компьютерного способа производства, управления,
регулирования, информации. Это не исключает, однако, возрожде-
ния главной социальной болезни начала XX в. - бедности как под-
линно глобального бедствия.
Лидером нового типа цивилизационного развития и главным ди-
рижером современных мирополитических и мирохозяйственных
процессов предстают США. От политической и интеллектуальной
элиты этой страны исходит тезис об универсализации во многом
уникальной (и весьма притягательной в качестве образца) амери-
канской модели развития и обоснование имперской, гегемонистской
роли США в новом XXI столетии. При этом игнорируется то обсто-
ятельство, что большинство государств мирового сообщества (впро-
чем, как и само американское общество и прежде всего его необес-
печенная часть) не располагают необходимыми компенсаторными
механизмами, смягчающими последствия современных цивилизаци-
онных гонок.
Как известно, США в свое время наиболее оптимально исполь-
зовали преимущества индустриальной стадии развития для широко-
го использования научно-технических достижений во всех сферах
экономики и общественного развития. Это обеспечило качествен-
ный отрыв США по многим экономическим показателям не только
от развивающихся и “постсоциалистических” стран с “переходной
экономикой”, но и ведущих стран западного “атлантического сооб-
щества”. На долю США приходится около одной пятой части миро-
вого ВВП. Не менее значительно лидерство США по ряду других по-
казателей и параметров. Речь идет о стремительном наращивании
доли интеллектуального труда в общем объеме трудовых ресурсов
473
страны и производимом ВВП (так называемая новая экономика),
серьезных успехах в деле компьютеризации страны и повышении
общеобразовательного уровня населения, высоком “качестве жиз-
ни” его значительной части. Налицо также не имеющая аналогов
конкурентоспособность финансовой и экономической системы
страны, дающая ей дополнительные ресурсы в инициированной ею
же глобальной конкурентной гонке. Гигантские масштабы амери-
канской экономики позволили ей стать лидирующей военной держа-
вой мира в освоении нового поколения вооружений10. Велика сте-
пень включенности США в происходящие в мире интеграционные
процессы. Ведущие позиции США в международных организациях и
клубе влиятельных транснациональных и финансовых компаний
мира дают им уникальные возможности влиять на выработку стра-
тегии мирового развития в новом XXI в. Иное дело - пугающие ге-
гемонистские претензии США, подкрепляемые беспрецедентной
мощью военно-технического потенциала и рискованными акциями
на международной арене в роли глобального полицейского. Сило-
вой компонент во внешней политике США с особой силой проявил-
ся после трагедии 11 сентября 2001 г.11
Неудивительно, что, несмотря на сопротивление евроскептиков
и противодействие влиятельных правонационалистических сил, го-
сударства Европейского Союза, имеющие давнюю историю (с ярко
выраженной национальной идентичностью и осознанием специфи-
ческих государственных интересов), были вынуждены в последнее
десятилетие консолидировать силы, чтобы сохранить свои позиции
на мировых рынках товаров и услуг, преодолеть наметившееся от-
ставание в темпах наращивания интеллектуального потенциала
и освоении новых технологий, объединить финансовые ресурсы
в рамках “евро”, чтобы сохранить независимость по отношению
к доллару. Нечто подобное характерно и для финансового курса
Японии, опирающейся на накопленные ею золотовалютные ресур-
сы, высокую конкурентоспособность ряда японских товаров и до сих
пор прочные позиции иены. Это отнюдь не означает отказа от мно-
гообразных форм сотрудничества руководящих органов ЕС, а также
представленных в нем государств и частных компаний, с США. Бо-
лее того, с середины 80-х годов ввиду умножившихся конфликтов на
Ближнем Востоке, а затем на Балканах и на “постсоветском” про-
странстве во имя расширительно понимаемой безопасности евро-
пейские государства, члены НАТО в первую очередь, заметно рас-
ширили спектр совместно с США решаемых внешнеполитических
вопросов. Они активно участвуют в борьбе против международного
терроризма под эгидой США.
Значительная часть промышленно развитых стран, с большими
или меньшими издержками и потрясениями, все более активно
включается в развитие мирохозяйственных связей с характерной
для них конкурентной средой. Правда, и для них равнение на амери-
474
канскую модель сопряжено с немалыми трудностями, поскольку
предполагает крупномасштабную структурную перестройку эконо-
мики, совершенствование систем управления на всех уровнях - госу-
дарственном и локальном, на уровне банковских систем, крупных
концернов, средних и малых фирм. Впечатляющий перечень бан-
кротств, слияний, торговых войн и финансовых кризисов, пережи-
тых ими на рубеже XX-XXI вв., красноречиво свидетельствует об
острой борьбе, казалось бы, в политически и экономически благо-
получной части мирового сообщества.
В еще более сложном положении оказывается большинство
так называемых развивающихся стран, представляющих в массе
своей сложный конгломерат государств-гигантов, подобных Ки-
таю, Индии, Бразилии (на их долю приходится более половины
6-миллиардного населения земного шара), крупные по европейским
масштабам азиатские и латиноамериканские государства (такие,
как Индонезия, Иран, Аргентина, Нигерия и др.) и множество сред-
них, малых и карликовых государств. Опыт азиатского финансово-
го кризиса 1997-1998 гг. и аргентинского кризиса 2001-2002 гг.
подтвердил правоту пессимистических выводов ряда политиков и
экономистов о глобализации и возросшей мощи финансового капи-
тала как источниках рисков, нестабильности, непредсказуемос-
ти мирового развития и новых аспектах безопасности в современ-
ном мире.
Нельзя не учитывать того, что за плечами народов развиваю-
щихся стран стоит многовековой опыт развития в условиях зависи-
мости и деформирующей экономику и общественную жизнь столь
же двойственной - цивилизующей и колонизаторской роли по отно-
шению к ним государств Запада. Надежды на лучшую жизнь в усло-
виях независимости во многих странах не оправдались по негатив-
ной совокупности внутренних и внешних факторов. Вряд ли можно
поэтому игнорировать то обстоятельство, что современные методы
глобализации порождают трагические дилеммы не только для ги-
гантской периферии, но и для человечества в целом. Неконтролиру-
емые миграционные потоки, наркобизнес, международный терро-
ризм, всплески отвратительных по своей жестокости межэтниче-
ских схваток и новые гражданские войны являются грозными про-
возвестниками крупномасштабных конфликтов в XXI столетии, ес-
ли мировое сообщество будет по-прежнему расколотым по цивили-
зационным, социальным и гуманитарным параметрам. Трагедия
11 сентября 2001 г. в США и новый взрыв военных столкновений с
использованием методов террора на Ближнем Востоке показали
всю силу таящихся в современном мире антицивилизационных на-
строений и угроз.
Ситуация выглядит тем серьезнее, поскольку на общеплане-
тарном уровне взаимодействуют и конфронтируют сформировав-
шиеся на базе высоких технологий и “информационно-коммуника-
475
ционной революции” интересы и потребности наиболее продвину-
тых в своем развитии высокоразвитых стран с не менее правомер- 1
ними со стороны большинства государств и социумов планеты по- Як
требностями в нормальном жизнеобеспечении и функционирова-
нии, хотя и на неизмеримо более низком уровне производства, по-
требления и гуманитарного развития (при полном нежелании сдер-
жать экспоненту демографического роста). Угроза разрушения и
деформации и без того хрупких во многих развивающихся странах
экономических и общественных структур подрывает и без того
весьма сомнительные возможности населения этих стран, в боль-
шинстве своем все еще не изживших наследия традиционалистских
форм развития и традиционалистского менталитета, не только
приобщиться к плодам НТП, но и стать активными соучастниками
созидания на общепланетарном уровне “постиндустриальной циви-
лизации”.
Потребительство информации и плодов масс-культуры, интер- <
национализация молодежной моды и стиля жизни, сомнительные I
реальные плоды во многих периферийных странах “третьей волны
демократизации” заставляют социологов более внимательно отно- •
ситься к цивилизационной, социокультурной составляющей гло-
бальных трансформационных процессов. Соответственно признает-
ся новая функция государства как посредника между социумами и
глобальными процессами. Тем сложнее задача государственных,,^
структур на новом цивилизационном переходе. Л
Путь конфронтации с Западом, носителем новых цивилизацион- ЛМ
ных качеств, и отказ отставших стран от поиска компромиссных ре- ТВ
шений чреват срывом гигантской мировой периферии к архаике и Л
средневековым нормам и ценностям, отказом от социальных и поли-
тических завоеваний человечества нового и новейшего времени. Он
затрудняет применение в общепланетарных масштабах высоких
технологий и современных научных знаний во имя решения обост-
ряющейся продовольственной проблемы, а также внедрение ресур-
се- и энергосберегающих типов производства и координацию уси-
лий по сохранению сферы обитания. Поиск путей к сотрудничеству
необходим для обеих сторон усугубившегося в ходе глобализации
цивилизационного противостояния.
За годы “перестройки” в новой России было немало и справед-
ливо сказано о том, какими цивилизационными утратами и челове-
ческими потерями обернулись “строительство социализма в одной
стране”, а также претензии на универсализацию “казарменного со-
циализма”, всеобщее огосударствление экономики и общества, еще ,
и форсирование темпов созидания безнациональной “советской Я
общности”. Вряд ли подобные трудности устранит универсализация ж
либерально-рыночной парадигмы, даже если за ней стоит мощь го- Я
сударств “золотого миллиарда” и их весомые успехи по освоению Я
достижений НТР. ж
476
Не приходится игнорировать и того, что поиски альтернативной
капитализму социальной модели развития не прошли бесследно для
народов и социумов “постсоветского пространства”.
Даже противники “коммунистического тоталитаризма” призна-
ют историческую значимость для народов рухнувшей в 1917 г. Рос-
сийской империи произошедших за советский период модернизаци-
онных процессов. Они заложили основы интеллектуального и гума-
нитарного потенциала в рамках СССР, подготавливая предпосылки
движения к “постиндустриальному” обществу. Весьма интересны в
этом отношении положения и выводы содержательной статьи
В. Мельянцева “Россия/СССР/СНГ в 1913-1988 гг.: тенденции и фа-
кторы изменения индекса человеческого развития”, опубликован-
ной в журнале “Открытая политика”12, который трудно заподозрить
в симпатиях к коммунизму как таковому. Согласно скорректирован-
ным автором данным, 1913-1988 гг., вместившие две мировые и
крупномасштабную гражданскую войну, восстановительные перио-
ды и социальные потрясения, был отмечен впечатляющими измене-
ниями показателей экономического и человеческого развития (рост
среднедушевого ВВП в 5-6 раз, повышение уровня образования,
продолжительности жизни, интеллектуального и информационного
потенциала и т.п.), а также наблюдавшимся вплоть до 80-х годов вы-
равниванием уровней экономического и социального развития со-
юзных республик. “В конце 80-х годов СССР, возможно, входил в
число лидеров среднеразвитых стран, а Россия (56% от уровня
США), вероятно, могла занимать одно из последних мест в клубе
развитых держав”, - таков вывод автора13.
Не случайно на протяжении полувека существование Советской
России с пропагандируемыми ею коллективистскими ценностями и
прорывами в сфере социальной политики (бесплатное образование
и здравоохранение, развитие спортивных и культурных центров, из-
менение роли женщин в обществе и др.) стимулировало поиск весо-
мых социальных ответов в странах Запада и ускорило процесс кру-
шения колониальной системы в 50-60-х годах, облегчив ряду разви-
вающихся стран формирование основ независимой экономики. Не-
достаточный учет всех компонентов модернизационного пути Рос-
сии в новейшее время и связанных с ее судьбой народов и явное стре-
мление новых политических элит предать забвению и поношению
весомые цивилизационные предпосылки для поиска менее растрат-
ных методов кардинального реформирования соединенными усили-
ями политической, экономической и социальной системы и в Рос-
сии, и в других бывших союзных республиках обернулось затяжным
системным и трансформационным кризисом на всем “постсовет-
ском пространстве”. По уровню экономического, социального и “че-
ловеческого” развития все они отброшены к 70-м годам, поскольку
во всех них примерно в два раза упал уровень среднедушевого ВВП,
резко сократились расходы на здравоохранение, образование, повы-
477
сился уровень смертности и заметно сократилась средняя продолжи-
тельность жизни14. Обострилась проблема занятости, снизился ре-
альный прожиточный уровень. Вместо прорыва к высотам НТП
“вхождение в мировую цивилизацию” обернулось отставанием Рос-
сии, равно как и других республик, от развитых стран мира по рас-
ходам на НИОКР, по степени распространения новейших коммуни-
кационных и информационно-вычислительных средств. Роль России
в мировой экономике стремительно падает, что влияет и на ее поли-
тический вес.
Тем большее значение приобретает максимальная концентра-
ция немалых внутренних ресурсов России во имя скорейшего пре-
одоления последствий затяжного системного и структурного кризи-
са страны, усугубленного многократно неэффективностью государ-
ственной системы и серьезной недооценкой категории государствен-
ных интересов и общественных ценностей на очередном разломе
российской цивилизации. На эти дефекты реформирования России,
осуществлявшегося “методом проб и ошибок”, как известно, обра-
щали внимание еще с начала 90-х годов идеологи и политики левой
ориентации. В противовес им представители различных течений ли-
берально-демократического лагеря весьма болезненно воспринима-
ли любую отсылку к российской государственности (а некоторые до
сих пор сетуют на живучесть в России “гидры национал-государст-
венности”), усматривая в этом едва ли не решающую помеху реали-
зации прав человека, принципов правового государства и плюрализ-
ма “открытого общества”. Тезис ортодоксальных рыночников о го-
сударстве как ночном стороже был воспринят буквально не только
в сфере экономики. Практически государственным институтам бы-
ло отказано в возможности выступать выразителем и координато-
ром общественных и социокультурных интересов столь сложного в
этноконфессиональном, социальном и социопрофессиональном от-
ношении российского социума. Выстраивая свою легитимизацию на
отрицательных по своей природе целях преодоления “коммунисти-
ческого тоталитаризма”, новая политическая элита несет немалую
ответственность за то, что едва успев возникнуть, демократические
институты весьма быстро стали утрачивать свою привлекатель-
ность из-за формализации демократических процедур, стремитель-
ного роста бюрократии, коррупции и катастрофического снижения
роли собственно политических методов и процессов, замыкания вла-
сти на самой себе и ее дистанцирования от общества. Как отмеча-
лось на международном симпозиуме, посвященном роли государства
в развитии общества, прошедшем в Москве в мае 1997 г., “государ-
ство стало превращаться в некое самодовлеющее образование, не
связанное почти никакими обязательствами перед гражданами”,
а государственная власть практически утратила контроль над реше-
нием широкого круга экономических и социальных проблем, пере-
ложив их бремя на граждан. Между тем, как справедливо подчерки-
478
валось в ходе симпозиума, государства есть не что иное, как система
жизнеобеспечения, функционирование и постоянная модернизация
которой призваны соответствовать ценностным ориентирам, инте-
ресам и современным потребностям представляемого этим государ-
ством народа15.
Риски, проистекающие из темпов и методов реализации “вес-
тернизированной” модели глобализации, повышают значимость го-
сударственных институтов как факторов консолидации обществен-
ных структур всего многообразия сложившихся в рамках человече-
ской цивилизации социумов, подвергающихся опасной эрозии. По
меткому замечанию директора исследовательского центра в Инсти-
туте Европейского университета во Флоренции И. Мени, активная
политика дерегуляции и приватизации, проведенная под нажимом
“оголтелых рыночников, ослепленных собственным антиэтатиз-
мом”, грозит открыть ящик Пандоры, наполненный всяческими бе-
дами. Во всяком случае ее непосредственным результатом во мно-
гих странах явился демонтаж юридического, экономического и фи-
нансового контроля со стороны государства, резкие изменения в
моделях мышления и поведения, эрозия традиционных ценностей,
интернационализация машины коррупции и другие осложнения.
“Коррупция становится метасистемой, пронизывающей всю жизнь
общества”16.
Только выходя за пределы дилеммы XX столетия “больше или
меньше государства”, возможно движение к усложнению функции
государства как по отношению к представленным в обществе инте-
ресам - личностным, групповым, корпоративным и иным, так и к их
соотнесению с потребностями развития в глобализирующемся мире.
Только на путях широкого межгосударственного и неправительст-
венного сотрудничества возможно координировать мирохозяйст-
венную деятельность с социальными и социокультурными фактора-
ми развития и с потребностями сохранения среды человеческого
обитания без рисков техногенных и гуманитарных катастроф.
Видный исследователь Г.Г. Дилигенский (1930-2002) обратился
в своей последней статье к человеческим измерениям глобализации,
подчеркнув, что порождаемые ею конфликты “могут существенно
преобразовать духовный, морально-этический, психологический об-
лик западного и всех других обществ современного мира”17. Отсюда
развитие антиглобалистских движений протеста18.
1 См.: Дилеммы глобализации. Социумы и цивилизации: иллюзии и риски /
Отв. ред. Т.Т. Тимофеев. М., 2002; Мегатренды мирового развития / Под ред.
М.В. Ильина, В.Л. Иноземцева. М., 2001, и др.
2 См.: Глобальное сообщество: новая система координат (подходы к пробле-
ме). СПб., 2000 / Отв. ред. А.И. Неклесса; Диалог и взаимодействие цивили-
заций Востока и Запада: Альтернативы на XXI век: Материалы к IV Между-
народной Кондратьевской конференции. М., 2001; Иноземцев ВЛ. Расколо-
тая цивилизация. М., 1999; Политические институты на рубеже тысячелетий
479
XX-XXI вв. Дубна, 2001 / Отв. ред. К.Г. Холодковский; La documentation
frangaise. 2001. N 5128. 29 fevr. Les politiques etrangeres. Ruptures et continuites.
3 Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 575-576.
4 См.: Иноземцев ВЛ. Расколотая цивилизация. С. 583.
5 См.: Глобальные и региональные проблемы в работах И. Валлерстайна //
Реф. сб. ИНИОН РАН. М., 1998. С. 104; Пантин В.И., Лапкин В.В. Ускоре-
1 ние политического развития и его теоретическое осмысление // Политиче-
ские исследования. 2002. № 2. С. 6-19.
6 См.: Коллонтай В. О неолиберальной модели глобализации // МЭиМО.
1999. № 10. С. 4; Уткин А.И. Глобализация: процесс и осмысление. М., 2001.
7 См.: Иноземцев ВЛ. Новая книга на старую тему // Свободная мысль
XXI. 2002. Xs 4. С. 25.
8 Политические институты на рубеже тысячелетий... С. 7. |
9 Космополис. Альманах 1999. М.. 1999. С. 13. О связи глобализации с новой 1
фазой эволюции капитализма в его постиндустриальном и глобальном обли- я
чии см.: Харше Р. Новые рубежи // Свободная мысль XXI. 2002. № 6. |
С. 47-58. ' I
10 См.: Рогов С.М. Доктрина Буша // Свободная мысль XXI. 2002. № 4. С. 6. 1
11 О характерных чертах “американской модели развития” и цивилизационных |
успехах США последних десятилетий см.: Иноземцев ВЛ. Расколотая цивили- |
зация; Супян В.Б. Американская экономика: особенности современной моде- 1
ли Ц США-ЭПИ. 1999. № 3; Социально-экономическая эффективность: |
Опыт США. Роль государства. М., 1999; Hoffmann S. Clash of Globalisation // г
Foreign Affairs. 2002. Vol. 81. July-Aug. № 4. P. 104-115. 1
12 Открытая политика. 1999. Xs 35. C. 52-64. «
13 Там же. С. 58.
14 Там же. С. 61-62. ’
15 См.: Роль государства в развитии общества: Россия и международный опыт //
Материалы международного симпозиума 23-24 мая 1997. С. 7, 12-13.
16 Коррупция в западных демократиях // Междунар. жур. социальных наук. М.,
РАН/ЮНЕСКО. 1997. Февраль. С. 14-15.
17 Дилигенский Г.Г. Глобализация в человеческом измерении // МЭ и МО. 2002.
№ 7. С. 9.
18 Перегудов С.П. Неолиберальная глобализация: есть ли альтернатива? // Там
же. 2002. № 4. С. 22-28; Bhagwati J. Copuing with Antiglobalisation // Foreign
Affairs. 2002. Vol. 81. Jan.-Febr. № 1. P. 2-7.
СОДЕРЖАНИЕ
1 >
Д*Со-:
'7
Предисловие {ВЛ. Мальков)........................ ' ‘3
ДРЕВНОСТЬ А
В.П. Буданова. “Желанная земля" в духовной традиции германской элиты 13
Е.М. Штаерман. Марксизм и антиковедение. Критический взгляд..... 22
Е.В. Ляпу стина. Поздняя античность - общество в изменении ..... 31
Л.П. Маринович, Г.А. Кошеленко. От величия к падению: Спарта
в конце V - начале IV в. до н.э............................. 47
СРЕДНИЕ ВЕКА
Л.Т. Мильская. Понятие переходного периода в исторической науке. Кон-
цепция А.И. Неусыхина ...................................... 69
О.Ф. Кудрявцев. Власть культуры: Лоренцо Медичи и флорентийская
Платоновская академия ...................................... 79
Е.В. Петров. Формирование сословного представительства в Австрий-
ском герцогстве в XIII-XIV веках .......................... 105
М.В. Кузьмина. Социальное и индивидуальное в анонимном трактате
XIV века “Le Menagier de Paris”............................ 118
Т.Д. Стецюра. “И ради этого природа дала человеку руки...”. Достоинство
труда и иерархия его видов у Фомы Аквинского .............. 140
НОВОЕ ВРЕМЯ
ТЛ. Лабутина. Английская революция и феминизм ................ 153
Е.В. Иерусалимская. Фаворитизм в эпоху становления конституционной
монархии в Англии. Герцогиня Мальборо и виги (1702-1710)... 173
М.В. Винокурова. Историческая судьба копигольда в Англии: юридиче-
ская теория и жизненная практика .......................... 191
Е.В. Лобанова. Эволюция сознания вотчинника-предпринимателя в Рос-
сии во второй половине XVII века .......................... 215
В.В. Карева. Утопическое государство: миф или проект? Дени Верас и
его государство “Севарамбия” .............................. 233
481
Э.С. Маркарян. Машинная цивилизация. Генезис, пройденные фазы раз-
вития, современное состояние и перспективы ......... 251
А.В. Ревякин. Похвала собственности и неравенству....... 274
О.В. Серова. Появление единой Италии на карте Европы в оценке
А.М. Горчакова. У истоков “новой дипломатии”........ 283
СОВРЕМЕННОСТЬ. XX ВЕК
З.П. Яхимович. Метаморфозы революционизма и реформизма в Европе
XX столетия ................................................. 301
М.И. Лапицкий. Октябрьская революция: трудовая этика в контексте
политики. Заметки на полях трудов Федора Степуна ............ 317
Л.77. Ненароков. “...Действуя на сознание и совесть демократии”. И.Г. Це-
ретели как идеолог альтернативного пути русской революции ... 337
Л.Н. Бровко. Христианство и национал-социализм. Мировоззренческий
излом ....................................................... 351
В.П. Золотухин. Исчезающий класс: Социальная структура фермерства
США на рубеже XX-XXI веков .................................. 378
З.С. Чертина. Этничность в конце XX века: проблемы и поиски их реше-
ния ......................................................... 397
Е.М. Макаренкова. Русский “микрокосм” в культурно-исторической тра-
диции Франции XIX-XX веков .................................. 410
Ю.И. Игрицкий. Распад СССР: роль этнонационализма................ 430
О.Г. Буховец. Эпоха перемен как испытание для гуманитарного познания.
На примере миграции в экс-СССР .............................. 443
3.77. Яхимович. Вызовы глобализации и судьбы государственности .. 466
Научное издание
ПЕРЕХОДНЫЕ ЭПОХИ
В СОЦИАЛЬНОМ ИЗМЕРЕНИИ
Утверждено к печати
Ученым советом
Института всеобщей истории
Российской академии наук
Зав. редакцией НЛ. Петрова
Редактор Л.А. Зуева
Художник В.Ю. Яковлев
Художественный редактор ТВ. Болотина
Технический редактор З.Б. Павлюк
Корректоры Р.В. Молоканова, Т.П. Шеповалова