/
Author: Мартынов Г.Г.
Tags: всеобщая история история отечественная война великая отечественная война история войн
ISBN: 978-5-91678-134-2
Year: 2012
Text
ЛомоносовЪ
история/география/этнография
течественная
война 1812 года
глазами
современников
история/география/этнография
о
^^^течественная воина
1812 года глазами
современников
Составление, подготовка текста
и примечания Г. Г. Мартынова
Издательство «Ломоносовъ»
Москва • 2012
УДК 94(47)072.5
ББК 63.3.(2)47
0-82
Издано при финансовой поддержке
Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
в рамках Федеральной целевой программы
«Культура России»
Иллюстрации И.Тибиловой
© Г.Мартынов, составление,
подготовка текста, примечания, 2012
ISBN 978-5-91678-134-2 © ООО «Издательство «Ломоносовъ», 2012
От составителя
Отечественная война 1812 года —
центральное событие россий¬
ской и европейской истории
и политики первой четвер¬
ти XIX века. Не менее значи¬
телен по своим последствиям и загранич¬
ный поход русской армии 1813—1814 годов,
окончившийся торжественным вступлени¬
ем в Париж, — единственный случай в исто¬
рии, когда российский император на белом
коне въехал во французскую столицу в каче¬
стве победителя.
Мемуарная литература об Отечественной
войне огромна. Хорошо известны и много¬
кратно переиздавались такие знаменитые
произведения, как «Письма русского офи¬
цера» Ф. Н. Глинки, «Дневник партизанских
действий» Д. В. Давыдова, «Записки кавале¬
рист-девицы» Н. А. Дуровой, воспоминания
множества других видных военных и гра¬
жданских лиц.
б
Отечественная война 1812 года
Между тем на страницах русских газет и журналов
в XIX веке появилось значительное число воспоминаний,
исходящих от малоизвестных очевидцев тех грандиозных
событий. Во многих случаях об их авторах не известно ниче¬
го, кроме имени или даже только криптонима. К тому же
эти свидетельства, как правило, никогда больше не перепе¬
чатывались. Поэтому зачастую они до сих пор недостаточ¬
но изучены, а некоторые из них вообще остаются вне поля
зрения, поскольку не были учтены в свое время составите¬
лями соответствующих библиографических и справочных
пособий.
Подавляющее большинство подобных изданий позапро¬
шлого века сейчас — уникальные библиографические ред¬
кости, малодоступные не только широкому кругу читате¬
лей, но и большинству специалистов-историков, поскольку
сохранились в крайне незначительном количестве экземпля¬
ров и только в крупнейших книгохранилищах. Иногда такие
печатные издания вообще известны лишь в единственном
экземпляре, что делает их, по сути, уже архивными доку¬
ментами, любая утрата которых неизбежно ведет к стира¬
нию исторической памяти.
В этой книге впервые предпринята попытка собрать мало¬
известные и забытые публикации воспоминаний об Отече¬
ственной войне 1812 года, появившиеся единственный раз
в газетах и журналах XIX века, не имевших сугубо истори¬
ческой направленности. Нижняя хронологическая граница
этих материалов — 1880-е годы, когда были записаны устные
рассказы последних непосредственных свидетелей Наполео¬
новских войн. Особая ценность этих воспоминаний заклю¬
чается в громадном количестве исторических подробностей,
прежде всего самых мелких, которые в принципе не мог¬
ли войти в мемуары генералов, командующих дивизиями
и целыми армиями.
Справочный аппарат состоит из дополнительных приме¬
чаний к текстам воспоминаний и словаря военных терминов,
устаревших, редких и малоупотребительных слов и понятий.
Дополнительную роль комментария выполняет аннотиро¬
ванный указатель имен.
От составителя
7
Все даты указаны по старому стилю, за исключением осо¬
бо оговоренных случаев.
Надеемся, что этот сборник поможет восполнить отдель¬
ные пробелы, до сих пор все еще остающиеся в истории Оте¬
чественной войны 1812 года.
Г. Г. Мартынов
Отступление от границы
А. В. Ведемейер
Отрывок из записок 1812 года
В 1812 году, пред начатием достопамятной Отечествен¬
ной войны, находясь секретарем посольства в Дрездене, я
был очевидцем приготовлений Наполеона и его союзников
к войне против России.
Столица Саксонии была тогда любопытным местопребы¬
ванием. Туда ждали Наполеона с союзными ему государями,
для окончательных совещаний по поводу преднамереваемой
войны. Курьеры проезжали беспрестанно. Более 300 тысяч
войск французских или им союзных прошло чрез сей город.
Ежедневно он был загроможден артиллерийскими парками
или кавалерийскими и пехотными полками, шедшими к рус¬
ским границам. Тяжело было для русского видеть эти грома¬
ды войск, из всех почти стран Европы составленные, стре¬
мившиеся на его Отчизну!
Положение нашего посольства было самое неприятное.
Двор Саксонский, совершенно преданный Наполеону, ока¬
зывал нам холодность, равно как и большая часть жителей,
Отступление от границы
9
из страха к своим поработителям. Все нас чуждались и бега¬
ли, как чумы. Те, которые и были расположены к нам, боясь
прогневать своих повелителей, обходились с нами весьма
осторожно: останавливались на пару слов в закоулках и огля¬
дываясь, чтоб их не приметили. Успехи оружия француз¬
ского были до того времени столь велики, и армия их столь
многочисленна, что многие полагали гибель России неиз¬
бежною. Положение наше было тем неприятнее, что, без
объявления войны, мы находились между врагами, а утеша¬
ло нас то, что некоторые из них весьма неохотно шли против
России, чувствовали неправость своего дела, а иные, предви¬
дя трудности, сопряженные с сим походом, и твердую обо¬
рону россиян, как будто предчувствовали участь, их ожи¬
давшую1.
Чванство французов было несносно. О приготовлениях
своих говорили они с чрезвычайною наглостью, не оставляя
без соображения затруднений, которых дблжно было ожи¬
дать в сем походе. Они не упускали из виду степей, мало¬
населенности, трудности продовольствия и с уверенностью
говорили, что у них все придумано. «Например, в рассужде¬
нии продовольствия, — говорил один из дипломатов фран¬
цузских на большом обеде, в присутствии нашего посоль¬
ства, — у нас сделаны легкие фуры, наполненные рисом,
и каждая из них запряжена волом. Рис, чрезвычайно пита¬
тельный, будет служить сытною пищею, а дерево фуры — на
разведение огня». Такого рода разговоры случалось нам слы¬
шать очень часто в больших собраниях. Благоразумие требо¬
вало оставлять их без внимания и пропускать между ушей,
как неслышанное.
О русских до 1812 года имели мнение, совершенно про¬
тивное тому, которое имеют после великодушного их пове¬
дения в сию достопамятную войну. Меня часто забавлял
доктор мой, добрый старичок, который посещал меня поч¬
ти ежедневно. С тщанием расспрашивал он меня о войсках
наших и особенно о казаках, желая знать, точно ли они такие
грабители, как о них шла молва. «Успокойте меня, — гово¬
рил он, — неужели русские ничего не щадят? Останутся ли
целы мои виноградные сады в окрестностях Дрездена, еже¬
ли казаки к нам придут?» Я радовался предчувствию ста¬
ю
Отечественная война 1812 года
рика, что русские могут посетить берега Эльбы, и старал¬
ся, сколько мог, вывести его из заблуждения насчет наших
солдат, присовокупляя, что такое мнение о них проститель¬
но было иметь сто лет назад и что кротость и человеколю¬
бие императора Александра должны его совершенно успо¬
коить в сем отношении. «О! Сердце Александра мы знаем, но
боимся казаков; к тому же мы напуганы прусскими ядрами:
вы видели их довольно в стенах дрезденских».
Между тем Наполеона ждали. 15 мая нового стиля поеха¬
ли к нему навстречу в Фрейберг король и королева Саксон¬
ские2. На другой день, для прибытия его, повещено было
от полиции иллюминовать город и ставить зажженные све¬
чи на окнах. Тот вечер провел я в кругу одного почтенного
соотечественного семейства, находившегося тогда в Дрез¬
дене для воспитания детей и которое, подобно всем добрым
русским, питало сильную ненависть к поработителям боль¬
шей части Европы и скрытному врагу Отечества нашего. Тут
собралось несколько соотечественников наших, одушевлен¬
ных истинною любовью к России. Даже гувернантка, швей¬
царка, жившая в сем доме, ненавидела Наполеона. Хозяй¬
ка, с свойственною иногда женщинам решительностью, не
хотела зажигать свеч на окнах, и мы насилу могли уговорить
ее следовать благоразумию, исполнив требование полиции.
Среди такого общества, одушевленного одинаковы¬
ми чувствами, всякий сообщал безбоязненно свои мысли,
и надобно признаться, что Наполеону доставалось... Вся¬
кий ему желал и прорекал гибель; но как ни придумывали,
а не могли придумать всех напастей и поражений, претер¬
пенных им в России, истребления 500-тысячной его армии,
двукратного вшествия российских войск в Париж и дарован¬
ных Александром мира и свободы Европы!
Войска французские, саксонские и городская гвардия
(Garde bourgeoise) в ожидании Наполеона выстроились
фронтом по обеим сторонам улиц, от Фрейбергских ворот до
дворца. Наконец в 11 часов вечера услышали мы колоколь¬
ный звон и пушечную пальбу, возвещавшие приезд Напо¬
леона.
Посмотрев в окно на экипажи приехавших монархов, мы
собрались в кружок и тихим голосом говорили о Родине
Отступление от границы
11
нашей и угрожавшей ей жестокой войне. Мы были груст¬
ны, но бодрость, свойственная россиянам, нас не остав¬
ляла, и с душевным удовольствием могу повторить слова
всех, тогда присутствовавших, что Россию покорить нель¬
зя. Потом говорили о необходимом скором нашем отъезде
из Дрездена. Кто собирался в Теплиц или другое место авст¬
рийских владений, кто спешил возвратиться в Россию. Пре¬
лестная дочь хозяйки пропела: «Ах, скучно мне на чужой
стороне»3, — и мы разошлись.
Я чрезвычайно желал видеть Наполеона, но это было
почти невозможно. Он выезжал весьма редко, и то в карете,
сопровождаемой эскортом. Я уже отчаивался увидеть сего
необыкновенного человека. К счастью моему, был объявлен
безденежный итальянский спектакль, 20 мая нового стиля,
в котором Наполеон и все знаменитые гости должны были
находиться.
Я достал билет и, сговорившись с князем П., моим сооте¬
чественником, пошел с ним в спектакль. Нас было только
двое русских; места наши были посреди, так, что мы весь¬
ма хорошо могли осмотреть все, нас окружавшее. Театр
был великолепно освещен. При входе Наполеона раздались
рукоплескания и восклицания радости. С ним вместе вошли
супруга его Мария-Луиза, император и императрица Авст¬
рийские, королева Вестфальская, короли Баварский4, Сак¬
сонский и прочие его союзники, и заняли приготовленные
для них места в галерее, над ложами первого яруса, против
сцены.
Актеры пели кантату, сочиненную по случаю присут¬
ствия двух императоров и императриц и положенную на
музыку Мораклием, капельмейстером Саксонского короля;
после кантаты представлена была сцена из оперы «Sargino»5.
Между великолепными декорациями виден был храм солн¬
ца с надписью: «Di lui men grande ed b men chiaro il sole» («Он
превосходит и солнце величиною и блеском»).
Наполеон часто вставал во время антрактов, разговари¬
вал и нюхал табак, трепля себя по толстому животу. Глубо¬
кие размышления изображались на смугло-желтом лице его;
видно было, что спектакль был для него занятием совершен¬
но посторонним и что мысли его парили в области славы
12
Отечественная война 1812 года
и властолюбия. Театр был наполнен французами и други¬
ми приезжими. Скрепив сердце, мы с моим товарищем смо¬
трели на торжествующий вид наших врагов, который чрез
несколько после того месяцев столь изменился!
Встречи с сими господами, как я выше сказал, были
очень для нас неприятны; но совершенно их избегнуть
можно было, только не показываясь никуда. В это вре¬
мя один из саксонских министров позвал нас на бал. По
разным причинам мне должно было туда поехать. К доса¬
де моей увидел я там, кроме французских офицеров, очень
много пажей Наполеоновых, которые были тем наглее, что,
по молодости и неопытности своей, не знали даже прили¬
чий светских. Танцуя польский, слышу сзади и спереди
шутки этой наглой молодежи; один говорил: «Nous allons
danser la polonnaise a Petersbourg»*; другой: «Nous у danserons
bientot la mazourke»**, — и прочие дерзости, которые при¬
водили в замешательство самих хозяев. Окончив польский,
я дипломатическим образом ускользнул, проклиная и бал,
и свиту Наполеонову.
Французский император, пробыв в Дрездене четырна¬
дцать дней, отправился в Варшаву, и оттуда — в большую
армию к границам России. Для него и многочисленной его
свиты, состоявшей из 222 человек, заготовлено было на
<почтовых> станциях по 250 лошадей. В одно время с ним
уехали и другие государи. Дрезден опустел. Пролетали толь¬
ко некоторые из наших соотечественников, возвращаясь, по
большей части, из Парижа в Россию. В совершенной тиши¬
не ждали мы последствия переговоров между дворами Рос¬
сийским и Французским6. Впрочем, безмерное властолюбие
сего последнего и его гигантские приготовления к войне не
подавали никакой надежды к миру.
Надлежало нашему посланнику в Дрездене7 отправить
курьера в главную квартиру императора Александра, нахо¬
дившуюся тогда в Вильно. По настоятельной моей просьбе
отправили меня, предписав мне ехать чрез австрийские вла¬
дения на Радзивилов, ибо чрез Варшавское герцогство, сре¬
* Мы будем танцевать полонез в Петербурге {фр.).
** Мы будем танцевать мазурку {фр.).
Отступление от границы
13
ди Наполеоновой армии, ехать русскому курьеру было бы
небезопасно.
Совершив благополучно мое путешествие, я прибыл
в Вильно, тогда оживленную присутствием государя импера¬
тора. Пробыв там два дня я, по просьбе моей, отправлен был
курьером в Петербург. Мне присоветовали ехать не по Бело¬
русскому тракту, а через Ковно на Ригу, потому что дорога
тут несравненно лучше.
По выезде из Вильно, на другой день, 12 июня, рано поут¬
ру, был я на последней <почтовой> станции перед Ковно.
На пути к сему городу, вдоль реки Неман, встретился мне
пикет егерский. Майор, командовавший оным, просил меня
остановиться и, извиняясь в том, спросил, не встретил ли я
казацкого пикета. «Нет», — отвечал я. «Все кажется тихо, —
возразил майор, — но отсутствие казацкого пикета меня тре¬
вожит; я бы должен его здесь найти».
Поговорив несколько с майором, мы простились. Нас
окружала совершенная тишина. Неман спокойно проте¬
кал, и по ту сторону оного не только не было видно движе¬
ний войск, но даже ни одного человека, а потому и сомне¬
ния майора казались мне неосновательными; я продолжал
путь в Ковно. Проехав несколько верст, увидел я жидов¬
скую корчму; из осторожности спросил у еврея, все ли у них
покойно. «Страх Божий! — отвечал он мне. — Французы уже
в Ковно».
Не давая веры сим словам и боясь быть малодушным, я
поехал далее и встретил лекаря, скакавшего во всю прыть
в бричке, запряженной двумя лошадьми. Несколько раз кри¬
чал я ему, прося остановиться, что он насилу исполнил, ска¬
зав мне весьма скоро: «Французы в Ковно; я насилу ускакал
от них». Тут не осталось мне сомнений в рассуждении пере¬
хода французов чрез границы наши.
Скорее приказал я поворотить назад. Приехав обратно на
станцию, нашел я там между поляками совсем другой дух,
нежели при первом моем приезде. «Зачем вам лошадей? —
говорили они. — Ваша подорожная на Ковно, вам незачем
ехать назад». Сердиться и употреблять насилие было бы не
у места. Деньги помогли; посредством их я получил лошадей
и поскакал как можно скорее в Вильно. Когда я туда приехал,
14
Отечественная война 1812 года
то, по курьерской моей подорожной, казак от заставы прово¬
дил меня к дежурному генералу, которому я тотчас сообщил
мои известия; но он не поверил и обратил разговор в шут¬
ку, присовокупив, что казаки не замедлили бы дать знать
о военных действиях, если б они начались.
Оставив его в обманчивой надежде, я поспешил явиться
к начальнику моему графу Н. П. Р<умянцеву>. Он принял
вести мои иначе, то есть с должным благоразумием; повел
меня в кабинет и, написав со всею подробностью сказан¬
ное мною, отослал бумагу к императору. Между тем явился
посланный за мною от главнокомандующего <М. Б. Барк¬
лая де Толли>. Он весьма подробно расспрашивал меня обо
всем, со мною встретившемся, но — основываясь на том, что
не имеет донесений по сему предмету от казаков, казалось,
не поверил моим известиям11].
Таковое спокойствие духа военных дало мне думать, что я
могу без опасения пробыть в Вильно до наступающего утра,
чтобы окончить некоторые дела. В тот день вечером, возвра¬
щаясь поздно домой, заметил я очень много жидов неболь¬
шими толпами в тайных совещаниях. Я думал, что дело у них
идет о торговых спекуляциях или провиантских поставках;
но после узнал, что они, сведав о причине моего возвраще¬
ния, а может быть, извещенные чрез своих единоплеменни¬
ков, проворных на все, о начатии военных действий, сове¬
щались между собою.
На другой день поутру увидел я Вильно в величайшем
смятении, ибо в ночь казаки дали знать о переходе фран¬
цузских войск чрез границы наши. Улицы наполнены были
бегущими, шум, крик раздавались в них. Множество экипа¬
жей выезжало; другие приготовлялись к отъезду.
Я поспешил в канцелярию графа Н. П. Р<умянцева>,
и там первая моя встреча была с князем К., который повто¬
рил мне общую весть, присовокупив, что император, полу¬
чив чрез казаков подтверждение моего известия, написал
графу Н. П. Р<умянцеву>: «Се que W. a dit, est l’exacte уёгкё»*.
Итак, судьба назначила мне быть первым вестником начатия
достопамятной войны 1812 года.
* Слова В. — чистая правда {фр.).
Отступление от границы
15
Между тем я крепко раскаивался, что не выехал накану¬
не. Лошадей на почте совсем не было. Нанять и даже купить
было невозможно, потому что все уезжали, кто как мог.
Курьерская подорожная меня спасла. Я предъявил ее бывше¬
му тогда виленскому полицмейстеру, человеку обязательно¬
му и расторопному; он дал мне жандарма с тем, чтобы взять
первых обывательских лошадей, которые попадутся. Мне
встретилась кабриолетка, заложенная парою англизирован¬
ных лошадей. Жандарм ее остановил; кучер хотел сделать
сопротивление, но доводы жандарма были сильны. Лоша¬
ди взяты были насильно; я на них отъехал две станции по
Белорусскому тракту в Петербург и таким образом спасся
от французов.
А. В<едемейер>.
Сын Отечества и Северный архив8. 1829.
Т. 1. №4. С. 200-213.
При сем должен я присовокупить, что разнесшийся в то время слух,
будто я был посажен под арест по причине привезенных мною изве¬
стий, есть совершенно ложный. Странно, что один почтенный гене¬
рал в своем журнале военных действий 1812 года тоже пишет о моем
аресте. — Примеч. Л. В. Ведемеиера.
И. И. Г ангарт
Воспоминания о 1812 годе[1]
1
При неожидаемом вторжении вероломного врага в пределы
России с грозным скопищем разнонародных войск началось
исполнение предположенного плана отступательной войны:
то, что ныне всем известно, было в то время тайною одних
военачальников.
Предусмотрительность и благоразумие российских пол¬
ководцев повелевали действовать противу многочислия
соединенными только силами, а потому и надлежало 2-й
16
Отечественная война 1812 года
Западной армии, расположенной в отдаленных местах, при¬
соединиться к 1-й. Князь Багратион, знаменитый быстро¬
тою наступления, отличался здесь хладнокровным распо¬
ряжением. В виду орд, упоенных успехом, он, отступая, не
токмо не терял мародеров, но арьергард его брал ежеднев¬
но в плен неприятелей. Князь был при наступлении Кесарь,
а при ретираде — Фабий9. Он достаточно сие доказал при
Могилеве, где лучшего французского маршала Даву смешал
своими маневрами.
Да позволено мне будет к величию дел военных присо¬
вокупить и черту доброты души его. Во время ретирады,
неподалеку от Бобруйска, князь Багратион, отстав от армии
с одними только конвойными, чтоб удостовериться, испол¬
няются ли в точности отданные им повеления, наехал на
солдата, который отлучился от полка для шалостей.
Главнокомандующий, разгневавшись, закричал на него,
что велит его расстрелять, заколоть. Солдат, услышав его
угрозы, пошел, но не слишком проворно. Князь, увидя сие,
приказал его ударить. Донец, привыкший с малолетства свя¬
то исполнять повеления начальников и слышавший прежде,
что командир говорил: расстрелять, заколоть, — вздумал, что
сие самое ему поручается, и вмиг ударил в солдата острием
дротика. Солдат упал, и кровь полилась из него ручьем.
Князь Петр Иванович, не показывая виду сожаления,
приказал мне приложить попечение о раненом. По пере¬
вязке, доставил я солдата к дежурному генералу с вопросом,
куда он велит его отправить; но уже приказано было от глав¬
нокомандующего везти больного при главной квартире до
выздоровления и кормить его со стола его сиятельства.
Князь крайне о нем заботился, и первые его слова ко мне
были: не опасна ли рана? Он приказал прилагать все воз¬
можные старания об исцелении его, и не проходило дня,
чтоб великодушный начальник не спросил о раненом сол¬
дате, а по выздоровлении наградил он его деньгами и отпра¬
вил в полк.
Кто ж после сего подивится, что солдаты его любили, как
отца, и народ московский с томным унынием провожал
2 сентября чрез Москву карету раненого героя, как будто
погребая твердейшую опору зыблющейся надежды?
Отступление от границы
17
2
При городе Смоленске часть 2-й Западной армии заменена
была 1-й на месте сражения. По занятии Дорогобужа, рас¬
положилась в сем городе на несколько дней главная кварти¬
ра князя Багратиона. Всякий день привозили многих ране¬
ных офицеров. Князь сам спрашивал всех их, перевязаны ли.
Получив в ответ, что они перевязаны только на поле сраже¬
ния, почтенный начальник сей приказывал перевязать их
вторично на собственной своей квартире, ласкал и обнаде¬
живал. Всех угощал столом, чаем и проч., и редкий уезжал
от него, не получив 10 или 15 червонцев на случай надобно¬
сти. Я уверен, что многие, участвовавшие в сем благодеянии,
читая сию статью, прольют слезы истинной благодарности
к почившему своему начальнику.
Багратион! Твой монумент в сердцах. Суровая рука вре¬
мени истребит мрамор и бронзу, но твоя добродетель будет
жить, доколе не исчезнут народные предания!
3
Князь Багратион принимал с удовольствием и радостью
донесения корпусных начальников о подвигах разжалован¬
ных за проступки штаб- и обер-офицеров. Не только возвра¬
щаемы им были снятые с них чины, но некоторые удостое¬
ны и повышением. Несколько раз был я свидетелем самых
разительных явлений. Бывшие в несчастии, получив проще¬
ние, а с оным и возвращение потерянной чести, проливая
токи слез, приносили пламенное благодарение великодуш¬
ному своему покровителю, который увещевал их не голосом
начальника, но голосом нежного отца. Многих снабжал он
на первые потребности и деньгами.
4
Отличной силы и духа простые воины часто теряются из виду
в толпе своих товарищей; но сколь многие из них заслужива¬
ют отличия и предпочтения, как по физическому сложению,
16
Отечественная война 1812 года
так особенно и по душевной их силе, доказывает, между про¬
чим, следующее происшествие.
В Смоленске корпус генерал-лейтенанта Раевского сра¬
жался с примерною, удивительною храбростью. Вся армия
была свидетельницею знаменитых его подвигов. При пере¬
вязке раненых сего корпуса отнял я у одного солдата руку,
картечью раздробленную. Кончив операцию, взял я его за
здоровую руку и положил на солому; но он, скоро опомнив¬
шись, встал без чужой помощи, обернулся ко мне, вытянулся
и сказал: «Ваше высокоблагородие! Позвольте взять казен¬
ную мою амуницию, чтоб она не пропала!» С сими словами
пошел он с места; с изумлением следовал я за ним, боясь,
чтоб он не упал в обморок и от того не повредил себе руки;
но еще более удивился я, увидев, что он, взяв ружье, хотел
забрать и прочую амуницию. Видя, что сия тяжесть слиш¬
ком обременит его, я его не допустил до сего, взял его суму,
ранец, манерку и отнес все сие до его ложа. Он успокоился
не прежде, как уверясь, что все казенные его вещи не про¬
пали и целы.
Я записал полк и прозвание сего мужественного солдата,
но, быв сам после того ранен при Бородино, потерял бумаж¬
ник с сей запискою.
Мы удивляемся тем мужам древности, о которых история
нам повествует, и часто сожалеем, что мы не современники
их; но справедливо ли сие? Уступает ли сила русского харак¬
тера мужеству древних греков и римлян — особливо в сию
вечно памятную эпоху? Долг каждого сына Отечества есть
замечать и собирать все сии черты, для составления потом¬
ству картины русских заслуг и добродетелей.
Сын Отечества. 1813. Ч. 7. №31. 4 августа.
С. 175-181.
1,1 Сии статьи доставлены господином надворным советником и кава¬
лером Гангартом, врачом 2-й Западной армии. — Примеч. издателя
«Сына Отечества» Н. И. Греча.
См. также воспоминания И.И.Гангарта в разделе «Бородино»,
с. 62-63. - Ред.
Отступление от границы
19
М. Мавров
Врач-благодетель, русский дворянин
Находясь в отставке и по делам моим проживая в раз¬
ных российских городах, прошлого 1812 года, при выезде
моем из Смоленска, не знаю, каким образом, я был захва¬
чен неприятельским отрядом — это случилось незадолго до
вторжения французов в сей город. Взявшие меня мароде¬
ры были под командою поручика французской отборной
гвардии, шевалье де Сент-Амана (chevalier de Saint-Amand);
по собственным его словам, того самого чувствительного
стихотворца, творениями которого наполнены все лучшие
французские календарики и новейшие парижские песен¬
ники. При таком аттестате, кажется, как бы не ожидать от
господина де Сент-Амана лучшего и наичувствительнейше¬
го милосердия к несчастным пленникам; но вышло совер¬
шенно противное: попавшись в руки к учтивейшим филосо¬
фам Робеспьеровой школы, испытали мы[11 все, что только
можно было испытать от них. Не нужно описывать того,
что товарищи мои куда-то загнаны, а я, обобранный дочи¬
ста, больной, едва дышащий, был оставлен чувствитель¬
ным французским стихотворцем замертво на чистом поле.
Не могу припомнить, грустил ли он надо мною вместе с гор¬
лицами и голубками, только то очень живо представляю, что
когда с меня стащили последний чулок, командир кричал:
«D6pechez-vous, d£pechez-vous, mes amis!» (то есть: поспе¬
шите, друзья!) — вероятно, еще на такую же чувствитель¬
ную добычу.
Опомнясь и собравшись кое-как с силами, я едва мог
дотащиться до Рославля, откуда, при помощи одного моего
приятеля, купца, отправился я чрез Жиздру, Чернь и Ефре¬
мов в Лебедянь, с намерением пробраться до Липецка
и воспользоваться тамошними минеральными водами, ибо
обыкновенные мои болезненные припадки, увеличенные
нежною балладою господина де Сент-Амана и его сотруд¬
ников, заставляли меня совершенно отчаиваться в моей
жизни.
20
Отечественная война 1812 года
Проехав от Лебедяни верст 15, почувствовал я уже в себе
необыкновенную слабость, которая и побудила меня оста¬
новиться в ближайшем селении, дабы излишним беспокой¬
ством не подвергнуться вреднейшим последствиям. Дневная
квартировка моя была Лебедянского же уезда, в селе Боль¬
ших Избищах, а хозяин мой — однодворец, человек добрый
и услужливый и большой говорун; однако ж все сии выго¬
ды не принесли мне ни малейшего облегчения: болезнь моя
отчасу становилась тяжелее; я чувствовал ужасную головную
боль со многими другими припадками.
Говорун хозяин мой, видя необыкновенное мое страда¬
ние и желая предложить мне, с своей стороны, какие-ни¬
будь услуги, советовал просить помощи у живущего в том же
селе помещика, отставного господина подполковника Ильи
Владимировича Писарева, человека умного и добродушно¬
го, который, имея при себе домового лекаря и аптеку, мно¬
гим помогает.
Я решился последовать сему совету и послал просить гос¬
подина Писарева, которого, к сожалению моему, не застали
дома, однако ж лекарь его немедленно ко мне явился, подал
нужную мне помощь, снабдил наставлениями о врачевании
моего недуга и не хотел принять за труды ни копейки денег,
представляя себе в оправдание, что лекарства все помещи¬
чьи и что он за малые свои хлопоты получает от своего гос¬
подина достаточное награждение.
Изъявляя чувствительнейшую мою благодарность гос¬
подину подполковнику Илье Владимировичу Писареву, не
могу умолчать (зная по собственному опыту и по свиде¬
тельству многих соседей сего почтенного человека121), что
он, имея посредственное дворянское состояние при доволь¬
но многочисленном семействе, всю жизнь свою посвя¬
щает облегчению судьбы страждущих. Каждый год, чрез
посредство многих врачей, а наиболее при помощи советов
известного своим искусством достопочтенного врача Ивана
Дорофеевича Гильтебрандта, выписывает он на значащую
сумму разных лекарств; сверх того, собирает сам целитель¬
ные травы и старается помогать всякому без изъятия, в осо¬
бенности же поселянам и другим небогатым людям. Награ¬
дою сему русскому дворянину, врачу-благодетелю, служат
Отступление от границы
21
молитвы и сердечная признательность им облагодетель¬
ствованных. Сей ревностный сын Отечества заслуживает
быть известным не только в пределах земли Русской, но
и в целом свете.
Отставной секунд-майор Матвей Мавров.
Рязанской губернии,
село Погорское.
Июля 29 1813.
Сын Отечества. 1813. Ч. 8. №34. 21 августа. С. 76—80.
То есть: я, мой служитель и наемный ямщик, ярославский крестья¬
нин. — Примеч. М. Маврова.
[2) С которыми мне случилось видеться как в окрестностях села Больших
Избищ, так и в городе Липецке. — Примеч. М. Маврова.
М. Д. Потемкин
Письмо к издателям
<журнала «Сын Отечества»> из Дорогобужа
Прожив на свете уже с лишком полвека, наслаждался я
с моим семейством преблагополучною жизнью в собствен¬
ных моих деревнях в Смоленской губернии, под кротким
правлением богоподобного нашего царя. Но когда 6 августа
прошлого года нашествием лютого врага, злодея не одной
России, но и всей Европе, занят был город Смоленск, то при¬
нужден я был 8 числа того же месяца оставить имение свое
и дом и уехать, сам не зная куда, с семейством, соединясь,
сверх того, с родными и соседями. Мы решились, наконец,
отправиться в Тверь и, не доехав до сего города на 40 верст,
остановились в деревне, в виду хорошо построенного поме¬
щичьего дома, в который и послали служителей для покуп¬
ки съестных припасов.
Русский дворянин, помещик сельца Якутино, Михаил
Алексеевич Избединов и супруга его Александра Ильинич¬
22
Отечественная война 1812 года
на не продали нам ничего, а прислали в подарок всего для
пищи, даже чего мы и не велели покупать, весьма щедрою
рукою. Справедливость требовала с нашей стороны ехать
и благодарить не знакомых никому из нас хлебодаров. Трое
из нас исполнили сей долг.
Мы были приняты и угощены наилучшим образом. После
завтрака почтенная хозяйка извинялась, что не приглаша¬
ет нас обедать, говоря, что у них большая часть экипажей
отправлена и они сами чрез час едут в Москву. Слеза, сверк¬
нувшая в глазах ее при сих словах, дала нам почувствовать,
что они спешат в столицу не для веселья. Один из нас сказал
ей: «Все силы вражия идут, сударыня, чаятельно, к Москве;
у вас в доме, кажется, быть дблжно поспокойнее и повесе¬
лее». — «Всякую зиму, — отвечала она, — для удовольствия
жили мы в Москве, а теперь едем, чтоб определить в воен¬
ную службу нашего сына. Больно с ним расставаться: он
у нас один; от роду ему только шестнадцать лет и еще не
кончил наук; но теперь такое время, что каждому дворяни¬
ну дблжно служить, да и он нам не дает покою и ежеднев¬
но мучит нас просьбами отпустить его на службу, и так мы
решились».
Наконец почтенные супруги спрашивают у нас, какое
наше намерение и куда мы едем. «Едем мы, — был наш
ответ, — сами не знаем, куда; а намерение наше — отыс¬
кать где-нибудь подешевле угол, который защитил бы нас
с малыми детьми от суровости воздуха; нас, дворян, двадцать
три человека, слуг с нами пятьдесят восемь да лошадей девя¬
носто. Мы же выехали кое-как, и в деньгах у нас скоро может
появиться недостаток по дороговизне жизненных припасов;
во всю нашу дорогу, даже и здесь, мы не купили сена дешев¬
ле 80 копеек пуд, а овса — по семи рублей четверть».
Супруги, взглянув друг на друга, предлагают нам свой
дом и убедительнейшим образом просят нас жить в Якутино.
«Что ж касается до сена, — присовокупил почтенный поме¬
щик, — взгляните: перед окнами шесть стогов, и ни единого
нет меньше двух тысяч пудов, а по другую сторону дома еще
больше; овса же и прочего хлеба у нас также вдоволь. Всем
нас Господь благословил: употребляйте все и живите в Яку¬
тино, как в собственном вашем доме».
Отступление от границы
23
С чувствительнейшею благодарностью приняли мы одол¬
жение сих, никому из нас дотоле не знакомых благодете¬
лей, и просили их назначить цену необходимо нам нуж¬
ной провизии. «Какая цена, милостивые государи! Вы сами
сказали, что вы деньгами не богаты, а мы, благодаря Бога,
о сю пору в них нужды не имеем». Долго мы в этом деле не
соглашались; наконец принуждены были сказать, что мы
еще богатее тех, которые после нас приехать могут из разо¬
ренной нашей губернии, и что мы за грех почитаем брать то
даром, что можем еще купить. «Ничуть не даром, — возра¬
зили нам. — Мы предлагаем вам наше пособие; вы, возвра-
тясь восвояси, со временем доставите нам деньги за забран¬
ное вами».
Наш ответ был: «С чувством искренней благодарности
приемлем позволение жить в вашем доме; но что касается
до припасов, мы станем их покупать у ваших соседей». Сии
последние слова решили все дело. Благодетели человечества
обещались оставить реестр ценам и, прощаясь с нами, вто¬
рично просили в тот же день занять их дом.
По приезде нашем к товарищам в деревню, отстоящую
от Якутино меньше двух верст, нашли мы добрый обед по
милости наших благодетелей. Мы не успели отобедать, как
явился управитель, извещая нас, что его господа уже уеха¬
ли и он прислан просить нас, чтоб мы сего же дня перееха¬
ли в дом, куда ему самому велено проводить нас.
По прибытии в дом хотели мы занять половину оного,
которая была простее меблирована и довольно велика для
помещения всех нас; но управитель стал убедительно про¬
сить нас, чтоб мы заняли все комнаты и не подвергали его
гневу господ: «Они-де, батюшки, подумают, что я как-ни¬
будь огорчил вас приемом». Наконец сильными и неоспо¬
римыми доводами принудил он нас согласиться.
Расхаживая по комнатам, чистым и хорошо убранным,
находим в одной раскрытое фортепиано, а на нем — развер¬
нутые ноты с надписью: «Утешение несчастных, для Мар¬
фы Львовны Гедеоновой». Сия десятилетняя девочка, род¬
ная племянница моя, воспитываемая моей женою, училась
петь и играть на сем инструменте. Благодетели наши нико¬
гда ее не видали, но из разговоров со мною узнали о ней
24
Отечественная война 1812 года
и сделали нам сию приятную нечаянность! Истинные дру¬
зья человечества изыскивают все средства облегчить судь¬
бу страждущих!
Мы потребовали у управителя ведомости о ценах припа¬
сов. Он отвечал: «Я имею приказание от господ моих отпу¬
скать вам все, чего вы потребуете, и записывать; у меня ника¬
кой ведомости нет, а баре сами будут иметь удовольствие
расчесться с вами». — «Так мы принуждаемся, друг, — ска¬
зали мы, — посылать к соседям за нужным для нас запасом
и за фуражом для лошадей». Сии магические слова подей¬
ствовали равно и на управителя. Он вынул бумагу и сказал:
«Вот ведомость о ценах, но мне не иначе велено отдать вам ее,
как разве вы вздумаете по соседству покупать для вас нужное,
с таким притом приказанием, чтоб денег от вас не требовать,
а буде вы вздумаете заплатить за забранное вами, то принять
их не прежде вашего отъезда». Кончив сии слова, отдал он
нам реестр. Какие ж цены мы в нем нашли? Сена пуд по 25
копеек, овса четверть по 3 рубля; цены говядины, птиц, мас¬
ла и разного рода хлеба были вполовину и еще ниже сущест¬
вовавших тогда по Тверской губернии.
Во всем благочестивом доме не было ни души, которая не
старалась бы нам превежливым образом услуживать, и мы
жили в Якутино с удовольствием до времени оставления
Москвы злодеем; после чего, расплатясь с добрым управи¬
телем, уехали мы из дому друзей человечества.
Сам я чувствую: хоть я и правду писал, но перо мое весьма
плохо, и потому покорнейше прошу господ издателей «Сына
Отечества» то же сказать, да получше, чтоб мне не краснеть
за правду, а сие нередко случается, особливо с теми, которые
берутся не за свое дело. Я не чувствую в себе охоты и способ¬
ности быть автором, а только долгом считаю довести до све¬
дения любезных соотчичей похвальные поступки моих бла¬
годетелей и потому прошу простить мне и помочь, нарядя
мою правду в стоящее платье1'1.
Отставной майор Михаил Дм. Потемкин.
Сын Отечества. 1813. Ч. №39. 25 сентября. С. 14—21.
Отступление от границы
25
14 Издатели не переменили ничего в сем письме, боясь излишней обра¬
боткою и пустыми прикрасами испортить язык чувства:
Где сердце говорит, перо там сильно пишет,
Бумага чувствует, и слово жизнью дышит! — Примеч. Н. И. Греча.
М. М.Ельчанинов
Рассказ, взятый из дневных записок
покойного генерал-майора М. М. Ельчанинова,
о событиях 1812 года
Проведя в службе государю и Отечеству более 30 лет и вый¬
дя в отставку по расстроенному здоровью, я поселился
доживать остальные дни жизни в красненском моем име¬
нии, в сельце Внуково, в 60 верстах от Смоленска, на гра¬
нице Могилевской губернии.
Живущему в деревне несколько лет совершенно спокойно,
мне отнюдь не приходило на мысль, что Наполеон Бонапарт
придет в Россию, выгонит меня из дома и вынудит искать
спасения от разноплеменных полчищ.
До половины 1812 года, по-видимому, ничто еще не нару¬
шало покой мирных жителей Смоленской губернии; и только
в начале июля слухи о переходе неприятеля через реку Неман
возбудили толки и опасение в народе: за всем тем смоляне
все еще надеялись, что русское победоносное воинство отра¬
зит наступающего врага и не впустит его в наши пределы. Но
в половине июля явно начались беспокойства и в Смоленске.
18 июля, по приглашению губернского предводителя дво¬
рянства <С.И.Лесли>, отправился я в Смоленск в губерн¬
ское собрание, для выбора штаб- и обер-офицеров в народ¬
ное ополчение и для совещания о способах продовольствия
войск фуражом и провиантом. Смоленск в то время, в пря¬
мом смысле, кипел разнообразною лихорадочной деятель¬
ностью. Здесь каждый из дворян жертвовал, по своим сред¬
ствам, чем кто мог: богатый сыпал щедрою рукою золото,
бедный отдавал последнюю лепту10; помещики от 15- до
50-летнего возраста, без призыва правительства, станови¬
лись в ряды проходивших чрез Смоленск полков и впослед¬
26
Отечественная война 1812 года
ствии участвовали в сражениях, не только не исполнив фор¬
мальностей, требуемых при определении на службу, но и не
успев даже обмундироваться. Да и все смоляне всякого зва¬
ния и состояния ввиду грозящей опасности наперерыв один
перед другим добивались чести доказать преданность свою
государю и Отечеству, не щадя ни жизни, ни состояния.
Осиротевшие семейства горожан спешили выехать из Смо¬
ленска по Рославльской дороге, удаляясь от неприятеля во
внутренние губернии; а на другом конце города от Молохов-
ских ворот тянулись в телегах раненые французы, и сопро¬
вождавшие их казаки тогда же продавали лошадей, оружие
и другие вещи, отнятые ими у неприятеля или подобранные
на поле сражения после убитых.
Возвратясь домой, я немедленно отправил в Смоленск
для армии сухари, крупу и сено; а 22 июля послал в Красный
сдать ратников; но на другой день они возвратились назад,
потому что принять их было некому; чиновники уже выеха¬
ли из города. Такое известие было весьма неутешительно и не
предвещало ничего хорошего; но я все еще не решался оста¬
вить дом мой, имея в виду быть чем-нибудь полезным нашим
воинам, собранным около Смоленска и Красного; притом же
мне было известно, что на границе Белоруссии сформирова¬
на аванпостная стража из местных жителей, под командою
опытных отставных офицеров, для задержания подозритель¬
ных людей и мародеров; хотя, как впоследствии оказалось,
эти импровизированные аванпосты, к сожалению, не могли
выполнить своего назначения при той бурной стремительно¬
сти, с которою армия Наполеона двинулась к сердцу России.
2 августа отправил я человека в Красный отдать письмо на
почту; поздно вечером возвратился мой посланный ни с чем,
говоря, что не только почтовой конторы в городе нет, но
и остававшиеся в нем жители все повыехали, потому что фран¬
цузы приближаются к Красному от местечка Ладов. На рассве¬
те 3-го числа сосед мой Плескачевский прислал мне нарочного
сказать, что вчера он сам был свидетелем сражения, происхо¬
дившего при Красном; в его глазах французы вытеснили рус¬
ские войска из города и, заняв оный, потянулись к Смоленску.
Итак, решительная минута наступила. Колебаться было
некогда; оставалось искать спасения вдали от мест, куда шел
Отступление от границы
27
неприятель. Собравшись кое-как на скорую руку и помо¬
лясь Богу, при слезном прощании с домашней прислугою,
в 6 часов утра оставил я свою мирную келью и пустился в путь
с 7-летним сыном и с восемью дворовыми людьми, в коля¬
ске и двух повозках, на 14 лошадях, в томительной неизвест¬
ности о том, что ожидает нас впереди: позорный ли плен,
смерть ли от меча вражия или чудесное избавление Божие?
Нашествие на Россию французов совершилось так быстро,
что выбор пути спасения был уже невозможен; и мы вместо
того, чтобы удаляться от неприятеля в противоположную от
него сторону, то есть взять направление на местечко Мона-
стырщину и перебраться за реку Сож, ехали почти парал¬
лельно с французскими войсками, не в дальнем от них рас¬
стоянии. Не сделав еще и пяти верст от дома, мы заметили,
что крестьяне уже знают о сражении, бывшем при Красном.
Ожидание неприятеля так поразило их, что на вопрос моего
человека, отчего неисправен мост на дороге, бедный мужи¬
чок упал пред ним на колени и с трепетом отвечал: «Батюш¬
ка, помилуй! Это земля не наша!» Кажется, местные жители
полагали, что наши экипажи принадлежат к неприятельско¬
му обозу, тем более что мы ехали с той стороны, откуда надо
было ожидать появления французов.
От села Досугово мы поворотили на село Городок с тем,
чтобы держаться правее от Досуговской и Красненской
дорог. По переезде реки Вехра нам следовало бы перебрать¬
ся на большую Киевскую дорогу, но какая-то непостижимая
сила влекла меня к Смоленску.
Отъехав от дома своего более 30 верст, мы останови¬
лись кормить лошадей в селе Демидово. Здесь присоедини¬
лись к нам соседи мои по деревне господа Плескачевский
и Бугайский, ехавшие в Смоленск для поступления в мили¬
цию. Все мы несколько поуспокоились, узнав от проехав¬
шего мимо нас секретаря Красненского земского суда Кра-
пухина, что впереди совершенно безопасно; то же самое
подтвердили и белорусские крестьяне, возвращавшиеся
в местечко Ляды, откуда они бежали с своим имуществом
при первом известии о переходе неприятеля через Неман.
Но в самое это время, как впоследствии сделалось извест¬
но, князь Понятовский останавливался со своим корпусом
26
Отечественная война 1812 года
вблизи Досуговской дороги в домах Краевского и Танцова,
а другие неприятельские войска находились в Корытно, —
на расстоянии от Демидова, где мы кормили, первые — в 15,
а последние — в 10 верстах.
Уверившись, что неприятель остался у нас позади, мы
с покойным духом продолжали наше путешествие к Смо¬
ленску, до которого оставалось не более 25 верст. Но едва
продвинулись верст пять, как соседи мои, ехавшие впере¬
ди, выскочив из повозок, подбежали ко мне с известием, что
впереди на расстоянии менее одной версты идет конница,
пересекающая нам путь на Киевскую дорогу. Не воображая,
чтобы вражеская сила так внезапно обошла нас, я отвечал
соседям, что эта конница, вероятно, русская; но Бугайский,
служивший в кавалерии, возразил, что так как у нашей кон¬
ницы ему не случалось видеть медвежьих киверов, то, по
всей вероятности, это французская конница. Сомнение
наше недолго продолжалось, его тотчас же разрешил нам
наскоро проехавший верхом молодой крестьянин, прогово¬
рив на вопрос наш, что видимое войско действительно фран¬
цузское. Мы задали было ему еще несколько сильно зани¬
мавших нас вопросов, но этих вопросов он уж не слыхал,
быстро умчавшись от нас.
Предоставляю самим читателям вообразить себе кри¬
тическое наше положение. Описать его нет возможности.
Встреча с неприятелем угрожала нам неминуемым пленом.
В замешательстве мы не могли придумать ничего лучшего,
как своротить с дороги в сторону и поискать защиты в ближ¬
нем перелеске.
Не успели еще мы добраться до предположенной засады,
как встретили пешего инвалидного солдата с окровавлен¬
ным лицом и с завязанною щекою. На вопрос мой: откуда
он? — солдат отвечал, что был отправлен с экипажем город¬
ничего, но французы, отняв экипаж, его самого ранили.
«А куда идешь?» — спросил я. «В Смоленск». — «Разве не
боишься опять попасть в руки французов?» — «О, мне уж они
присмотрелись; назади я видел их многие колонны; удивля¬
юсь, как вы с ними не встретились». — «Иди, спрячься от
них с нами». — «Нельзя, мне нужно спешить в Смоленск», —
и, сказав это, пошел вперед.
Отступление от границы
29
Достигнув непрочного убежища, мы вдвинули в лесок
экипажи свои и забросали их ветвями; но к беспокойству
своему далеко не так густо, чтобы скрыть экипажи, а с ними
и себя, совершенно.
В таком положении оставалась нам одна надежда — наде¬
жда на Бога. Одно Божие милосердие могло защитить от бед¬
ствий, окружавших нас со всех сторон. Пока еще было свет¬
ло, мы ежеминутно боялись, чтобы не открыли нас на месте;
но как только смерклось, мы успокоились в надежде, что
в темноте не заметят нас с дороги, с которой мы своротили, —
а дорога была только в нескольких шагах от нас.
Но с наступлением ночи, во мраке ее, мы были поражены
ужасом, слыша невдалеке от себя разные крики, отголоски
песен и разговоров, свист в дудочки, топот конских копыт,
ржание лошадей, мычание коров, блеяние овец и проч.
и проч. Ночь была тихая. А как в тишине ночи эхо раздает¬
ся по лесу, естественно, громче, чем в бурные ночи, — то нам
казалось, что этот шум, гам и крик к нам уже приблизились.
Не отдыхая ни минуты, мы ходили в темноте по лесу; мрач¬
ные мысли и скорбные чувства душили нас, голова горе¬
ла, кровь приливала к сердцу, и мы едва могли говорить от
необыкновенной сухости в горле и на языке. В такой изну¬
рительной тревоге покой нам был необходим; но при силь¬
ном возмущении духа, при усталости и истомленности тела
благодетельный сон бежал от нас; один сын мой, беспечное
и беззаботное дитя, пользовался благодатным его влиянием
и, просыпаясь, с детским чистосердечием аукался со мною —
не чувствуя опасностей, угрожающих нам.
Соседи мои готовы были, в случае открытия нас, бро¬
сить в лесу повозки и лошадей и бежать, куда глаза глядят.
Мне же, человеку старому, слабому, с поврежденной ногою
и с малолетним сыном, не оставалось ничего другого, как
поручить себя покровительству Божию и святой Его воле.
Между тем придумали мы послать бывшего с нами кре¬
стьянина в ближайшую от нас деревеньку нанять провод¬
ника, который бы вывел нас ночью на Киевскую дорогу. Но
обыватели, ограбленные и напуганные мародерами, оста¬
вив свои дома, попрятались в гумнах и ни за какие деньги
не соглашались проводить нас. Впрочем, эту неудачу я при¬
30
Отечественная война 1812 года
писываю особенному милосердию Божиему. В тихую ночь
наши трескучие экипажи, наверно, не ускользнули бы от
внимания бродивших вокруг селений мародеров, и мы попа¬
лись бы им в руки.
Незадолго пред тем один из людей моих, взяв с собою
товарища, решился из любопытства поглазеть на неприя¬
тельскую конницу. Идя далее и далее, они очутились на
краю леса и увидели обоз с больными солдатами, одетыми
в белые шинели. Молодцы мои вообразили, что русские кре¬
стьяне должны везти непременно своих, а не чужих солдат,
и один из них, смело подойдя к телеге, спросил повозчика,
какая это конница? Не получив ответа, смельчак схватил¬
ся за ворот шинели сидящего на телеге солдата и повторил
вопрос; но тот проворчал что-то непонятное. Оказалось, что
солдат этот был француз. Тогда провожавший обоз кавале¬
рист (вероятно, из поляков), подъехав к моим людям, спро¬
сил их по-русски: «Что вы за люди?» — «Господские». —
«Зачем пришли?» — «Ищем грибов». — «Убирайтесь же прочь
отсюда и не показывайтесь», — с этими словами кавалерист
оставил их, и люди мои возвратились к нам без всяких дур¬
ных последствий.
Но вот эхо, бывшее страшилищем нашим, постепенно
стало слабеть и слабеть и, наконец, совсем замолкло. На заре
4 августа узнали мы от своих людей, что по следам кавале¬
рии пошла пехота, очевидно недалеко от нас ночевавшая.
Зная, что бродливая пехота скорее может открыть нас, неже¬
ли конница, мы стали советоваться между собою, что бы нам
предпринять в настоящем положении, — как вдруг предста¬
ли пред нас два молодых крестьянина, верхами и чисто оде¬
тые. Мы спрашиваем: откуда они? «Из деревни», — отвечают.
«Куда едете?» — «По своей надобности». — «Разве не боитесь
быть ограбленными и подвергнуться плену?» — «О! Мы это¬
го не боимся». И, внимательно посмотревши на нас и на все,
нас окружающее, значительно переглянулись между собою
и тот же час скрылись от нас. Крестьяне эти, конечно, не
случайно находились так близко от неприятеля, — а веро¬
ятно, это были подосланные французами шпионы, которые
высматривали, нет ли поблизости наших войск, а особенно
казаков, которых французы очень боялись.
Отступление от границы
31
Решившись спасаться не медля ни минуты, мы поспеши¬
ли оставить лес и пробираться по пути, который укажет нам
благая десница Божия. В этих видах, с надеждою на промысл
Божий, мы медленно отправились пешком за выезжавшими
поодиночке из засады экипажами; но лишь только вышли
мы в чистое поле, как первый предмет, представившийся
нашим глазам, были четыре вооруженных французских сол¬
дата, которые шли по дороге в деревню, куда и мы направ¬
ляли свой путь. В эту минуту я, должен признаться, полагал
участь свою окончательно решенною — тем более что один
выстрел этих мародеров мог бы привлечь к нам многих това¬
рищей их, и тогда нам не спастись бы от плена. Но без воли
Божией не погибает с головы и волос! Неприятельские сол¬
даты этого не сделали; напротив, они сами поспешили уда¬
литься от нас, как бы смущенные нашим внезапным появ¬
лением; мы же, прибавив шагу, поторопились добраться
до экипажей и, севши в них, поскакали далее. Выезжая из
деревни, мы видели, как с другого конца входили в нее напу¬
гавшие нас французские солдаты.
Проехав сельцо Демидово, мы хотели послать в имение
Пенского, узнать о дороге в сельцо Червонное, но тамошние
жители сказали нам, что французы уже заняли господский дом
и грабят кладовые. Вот, что называется, из огня да в пламя!
Наняв провожатого до реки Сож, поворачиваем назад
и скачем. Увидев невдалеке оставленный казачий форпост,
спешим догнать удалявшихся из оного донцов; поравняв¬
шись с ними, спрашиваю их урядника: давно ли он узнал
о близости неприятеля? «Только ночью, — отвечал он, —
и потому решился оставить свой пост, хотя полковник и не
приказал отлучаться без особого распоряжения; но нужда
переменяет закон». — «Куда же ты теперь намерен отпра¬
виться?» — «В Смоленск, к своему полку». — «Нет, мой
друг, туда ты прямо не попадешь, — и, пересказав ему о слу¬
чившемся с нами, прибавил: — Уверяю тебя, что впереди
к Смоленску все дороги заняты, и потому лучше, не вдава¬
ясь в явную опасность, согласись пробираться вместе с нами
на Ельнинскую дорогу, на которой, верно, еще нет неприя¬
теля». Но казачий урядник, кажется, не поверил мне и, оста¬
вив нас, поскакал с казаками в Смоленск, а мы, переехав
32
Отечественная война 1812 года
Киевскую дорогу, повернули на реку Сож. Но не прошло
и четверти часа, как те же казаки догоняют нас, крича, что¬
бы мы не отставали от них. Отправясь по пути к Смоленску,
они встретили на дороге крестьян ближнего селения, кото¬
рые в беспорядке бежали, спасаясь от нашествия мародеров.
Новая опасность сильно встревожила нас, и мы, не жалея
бедных лошадей, поскакали во весь дух за казаками. Пере-
правясь чрез реку Сож по плохому мосту, мы проехали Кощи-
но в виду грабящих то село мародеров. В Кощино казаки взя¬
ли провожатого верхом, а провожатых мы меняли в каждом
селении; подымаемся на крутые горы, спускаемся по узень¬
кой проселочной тропинке в глубокие овраги и топкие доли¬
ны с тем, чтобы скорее добраться до Рославльской дороги.
Не доезжая до нее полуверсты, вдруг увидели мы густую
пыль, застилавшую всю открывшуюся пред нами местность.
Казачий урядник, подскакав к моей коляске, сказал мне, что
если в виду нас идет неприятельское войско, то «вам скрыться
уже некуда, да и самим нам отретироваться нет возможности»;
затем он отправил казака узнать о причине напугавшей нас
пыли, и посланный чрез несколько минут передал нам, что по
дороге гонят стадо волов, которые назначены были для нашей
армии в Смоленске и теперь возвращены обратно в Рославль.
Переведя дух при таком утешительном известии, мы бла¬
гополучно доехали до села Сверчково, но остановиться там
не было уже возможности. День был воскресный, и народ
выходил из церкви, не достояв обедни. Жителям только что
дали знать, что французы находятся от села в восьми верстах.
Бросив Рославльскую дорогу, мы взяли левее и, выехав на
Ельнинскую дорогу, достигли села Станьково, усадьбы гос¬
подина <А. Д.> Лесли.
Здесь, после спокойного размышления о тревожном пути
своем, яснее солнца поняли мы, что над нами видимо бодр¬
ствует покровительство Божие. Милующее нас благое Про¬
видение послало нам в спутники казаков, без которых мы
не успели бы так скоро проехать опасные места и, запутав¬
шись по незнакомым проселочным дорогам, верно, попа¬
лись бы в руки французов. Ангел Господень, ополчася, охра¬
нял нас от самого выезда из дому и вел, по-видимому, только
опасным, а в собственном смысле, надежнейшим путем: его
Отступление от границы
33
мановением мы скрыты были в лесу от глаз неприятеля; его
запрещением соглядатаи и шпионы не поспели указать на
нас врагам, и встретившиеся с нами вооруженные француз¬
ские солдаты до нас не дотронулись. Лошади наши, запря¬
женные в тяжелые экипажи, успели за казаками пробежать
по опасным дорогам около 60 верст, нисколько не истощив¬
шись в своих силах; во всю дорогу не только ничего у нас не
попортилось, но даже ни один винтик не выпал из наших
экипажей: не чудесно ли все это? <...>
Помещика села Станьково застали мы дома. Александр
Дмитриевич Лесли, хотя не коротко с нами знакомый, при¬
нял нас со всем радушием и дружелюбным участием к наше¬
му положению. При общей беде люди знакомятся скоро
и сближаются сердцами искренно; эгоизму нет там места, где
при сочувствии к ближнему забываются личные интересы.
Видимое спокойствие доброго хозяина нас очёнь удиви¬
ло; оказалось, что он ничего не знал о занятии неприятелем
Рославльской дороги и не далее, как вчера, отправил в Смо¬
ленск людей с вещами, необходимыми для двух его брать¬
ев, вступивших в Смоленское ополчение. Перекинувшись
с нами общими, в то время для всех русских, и в особенности
смолян, занимавшими вопросами и ответами, добрый хозя¬
ин наш озаботился угостить нас обедом и накормить уста¬
лых лошадей наших и казачьих.
Вскоре после обеда явился один из посланных им в Смо¬
ленск и передал своему барину, что товарищи, вместе с ним
отправленные в Смоленск, захвачены неприятелем со всем
багажом; а сам он едва успел спастись от плена, скрывшись
от них в кустах; и все это случилось в 18 верстах от Станьково.
Между тем по Ельнинской дороге беспрестанно шли
и ехали смоленские жители, скакали казаки и тянулись
обозы с разным имуществом, удаляясь за Рославль из мест,
занятых неприятелем. Такие неутешительные новости не
позволяли нам долее оставаться у гостеприимного хозяина,
несмотря <на то>, что необходимым был более продолжи¬
тельный для наших лошадей отдых.
Итак, мы простились с господином Лесли, оставив у него
спутников наших — казаков, заслуживших искреннюю нашу
благодарность и память о них. Повернули на Дорогобуж¬
34
Отечественная война 1812 года
скую дорогу, хватились бывшего с нами крестьянина, но он
из Станьково не за благо рассудил далее следовать за нами
и отправился домой; а как он был взят для подвоза овса, то
с его бегством лошади мои лишились заслуженного корма.
Отъехав от Станьково 15 верст, мы остановились в одном
селении, где после двухдневной тревоги в первый раз могли
спокойно уснуть и подкрепить себя пищею. Смоленск отсю¬
да по прямой линии находился в 40 верстах; и с той стороны
во всю ночь слышна была пушечная пальба.
5 августа, без всякой уже торопливости и с покойным
духом, продолжали мы наше путешествие на села Холм,
господина Каховского, и Дубосище, господина Рыдванско-
го; а 6 августа, в день Преображения Господня, приехали
в Дорогобуж и были там у обедни. В этом городе встретил я
многих моих знакомых, из числа которых красненский пред¬
водитель <дворянства> Корбутовский и Александр Василь¬
евич Вонлярлярский с братом своим Петром Васильевичем
согласились ехать вместе со мною на город Белый.
Дорогобуж, по огромному стечению в нем людей разно¬
го звания, представлялся мне волнующим морем. Все жда¬
ли чего-то чрезвычайного и имели озабоченный вид. При
нас разнесся здесь утешительный слух, что к вечеру придет
в Дорогобуж авангард князя Багратиона. Соседи мои, Пле-
скачевский и Бугайский, участвовавшие со мною во всех
опасностях, уехали по своему назначению; а я с новыми
моими спутниками отправился из шумного города по Вель¬
ской дороге.
В пяти верстах от Дорогобужа, в одном селении, где были
собраны ратники в числе 500 человек, мы должны были
явиться к их начальнику и просить пропуска. Затем, на ночь,
приехали мы к П. А. Цызыреву. Этот почтенный и образо¬
ванный дворянин не успел выехать из своего дома, вско¬
ре после нашего у него пребывания был захвачен врасплох
мародерами, причем последние принуждали Цызырева кри¬
чать: «Виват, Наполеон!» Но когда Цызырев, не слушая их,
громко вскликнул: «Да здравствует Александр Первый!» —
то озлобленная толпа врагов, едва не убив, изуродовала его
до такой степени, что и по выздоровлении знаки истязания
остались у него на теле.
Отступление от границы
35
В селе Крюково бывшие на сенокосе крестьяне, пришед-
ши на постоялый двор, где мы кормили <лошадей>, едва не
подрались с моими людьми и грубым обращением с нами
оказывали явную дерзость и своеволие, за что, впрочем, неко¬
торые из них тогда же и были наказаны управителем. Заметно
было, что со вступлением неприятеля в Смоленскую губер¬
нию чернь взволнована была предательскими внушениями
и обещанием свободы, или вольницы, как тогда выражались.
Эти же крестьяне села Крюково вскоре затем убили своего
помещика господина Лыкошина с бывшим у него гостем.
8 августа, расставшись с господами Корбутовским и <Вон-
ляр>лярскими, приехал я в село Попово.
Спокойствием и здесь уже не наслаждались; страшные
вести и слухи ежедневно тревожили жителей Вельского уез¬
да. По большой Смоленской дороге проезжали во множестве
духовщинские и поречские помещики, бросившие свои име¬
ния; между ними встретил я почтенного моего друга Нико¬
лая Богдановича Энгельгардта, который в глубокой старости,
при слабом здоровье оставил уже два своих поместья, удалял¬
ся от нашествия неприятеля, сам еще не зная, куда ему ехать.
Въезжая в Ржевский уезд, мы увидели другой свет и дру¬
гих людей: для ржевцев как будто ничего чрезвычайного не
совершалось в то время в нашем Отечестве. На лицах их не
заметно было ни уныния, ни робости; напротив, в наро¬
де видимо обнаруживался дух мужества и неустрашимости.
«Для чего государь-батюшка, — говорили тверские кресть¬
яне, — не прикажет нам идти поголовно? Мы бы шапками
закидали врага».
22 августа достиг я предела моего путешествия, принад¬
лежащего мне сельца Красота, что на берегу озера Селигер
в Валдайском уезде; и здесь, возблагодарив Всевышнего за
чудесное избавление меня от челюстей смерти или от позор¬
ного плена, я бросил мой якорь в ожидании, чем Бог обра¬
дует любезное наше Отечество.
Н. Ельчанинов.
Памятная книжка Смоленской губернии на 1861 год. Смоленск, 1861
(цензурное разрешение 26 февраля). Часть вторая. II.
Исторические воспоминания и материалы. С. 80—93, 94.
Смоленск
Смоленск и его предания
о Двенадцатом годе
Посвящается княгине
Ольге Алексеевне Дондуковой-Корсаковой
...Недешево достался Смоленск французам, и недешево обо¬
шлась нам его оборона. После двухдневной ожесточенной
борьбы все понимали, что мы не удержим города, и преосвя¬
щенный Ириней вынес из Успенского собора икону Божи-
ей Матери111. Шествие, под градом ядер и бомб, сопрово¬
ждалось плачущим народом. Город горел со всех сторон, но
в уцелевших церквах шли праздничные всенощные накану¬
не Преображения.
Вдруг около Днепровских ворот поднялся крик: «Спасай¬
те икону Заступницы!» Несколько солдат бросились к надво-
ротному храму и вынесли ее. Она оставалась при армии
целые три месяца. Накануне Бородинской битвы Кутузов
приказал пронести ее по всему лагерю, и пред ней служили
молебны после каждой победы.
Смоленск
37
В полночь того же дня, когда она была спасена от неприя¬
теля, наши получили приказание очистить город и перехо¬
дить на правый берег Днепра. Они тихо отступили, вывозя
по возможности раненых, и, перешед за мост, сожгли его121.
На другой день Наполеон вступил в Смоленск. Он подъ¬
ехал к надворотной церкви Божией Матери, поднялся на
лестницу и вошел во храм. Из стеклянных дверей балкона
видны были обгорелые остатки моста, который наши истре¬
били за несколько часов перед тем. С правой стороны Дне¬
пра раздавались выстрелы: несколько русских орудий тре¬
вожили еще неприятеля. Наполеон приказал немедленно
втащить в церковь две пушки, которые поставил в дверях
балкона и наводил их сам на наши отступавшие полки.
Поднявшись на лестницу этой церкви, посетитель оста¬
навливается невольно пред плохою картиной, висящею
на стене. Она изображает икону Божией Матери и вой¬
ско, коленопреклоненное пред ней. Посредине возвышает¬
ся широкий белый столб со следующей надписью: «Славь¬
ся верными своими сынами-героями, победившими врага
Бонапарта с многочисленнейшими его силами — двадцать
народов, и прогнавшими его, супостата, дочиста за пределы
с лица земли любезнейшего своего Отечества в 1812 году».
По одну сторону коленопреклоненной армии изображена
за иконой сама Дева Мария, по другую — Архангел Михаил
с огненным мечом в руке. Наверху — Господь Саваоф; возле
Него на облаках справа и слева трубящие Ангелы. Над ними
надпись: «Изображение достопамятного события, близ сто¬
лицы Москвы, августа месяца 20 дня».
Внизу картины двуглавый орел держит лавровый венок,
в котором вы читаете: «Всем соотчичам, подвизавшимся
доблестями против врага Бонапарта в 1812 году, генерал-
майор и командор Семен Вистицкий».
Наконец есть еще надпись по обеим сторонам венка:
«Главнокомандующий, светлейший князь Михаил Кутузов-
Голенищев Смоленский, князь Михаил Барклайдетоли[3],
князь Петр Богратион, квартирмейстер генерал <Миха-
ил> Вистицкий, близкий их соучастник во всех распоря¬
жениях, со всем генералитетом и с прочими чиновниками,
и все войско с коленопреклонением молятся иконе Смолен¬
36
Отечественная война 1812 года
ской Божией Матери, призывая ее, Пресвятую Богородицу,
Заступницу, на помощь победить врага Бонапарта.
Когда российское воинство совершало молебствие иконе
Смоленской Божией Матери, в то самое время враг Бона¬
парт, со своими маршалами и свитою, одоль рекогнистиро-
вали места положения пред начатием Бородинского крова¬
вого сражения, продолжавшегося рано с утрия во весь день
до полуночи, производившего с обеих сторон беспрерывно
жаркою пушечною, ядрами и картечами из тысячи орудий
пальбою и бесчисленностию ружейными выстрелами авгу¬
ста 26 дня».
Самая церковь походит на длинную комнату. По обе¬
им сторонам бкна, а на Днепр выходит балкон, с которо¬
го стрелял Наполеон. Два престола, иконостасы разделены
балдахином, под которым стоит икона Одигитрии (Путево-
дительницы), сопровождавшая наше войско. Риза украше¬
на жемчугом и драгоценными каменьями. Бблыиая часть их
была пожертвована в память Отечественной войны. К раме
приделана серебряная доска с надписью: «Сия чудотвор¬
ная икона Пресвятой Богородицы Смоленския Одигитрии
при оставлении города Смоленска российскими войска¬
ми 1812 года, августа 6 дня вынесена была из оного тре-
тиею пехотную дивизиею генерала-лейтенанта Коновницы-
на, и во все время неприятельского обладания городом она
сопутствовала оной дивизии. А по изгнании неприятелей
из Смоленска ноября 5 дня икона, к неизреченной радости
жителей, возвращена была того же ноября 10 дня лейб-гвар¬
дии Драгунского полка поручиком Шембелем».
Когда наши проходили Смоленском после очищения его
неприятелем, все граждане сбежались на ее встречу. По сви¬
детельству очевидцев, не оставалось никого в домах. Ико¬
на была поставлена на площади, и над трупами своих брать¬
ев, на развалинах своего города смоляне служили пред нею
молебен. Не столько было промолвлено слов молитвы,
сколько пролито слез. Когда за чтением Евангелия священ¬
ник произнес: «Пребысть же Мариам с нею яко три месяцы
и возвратися в дом свой»11, — все невольно переглянулись:
икона, взятая в наш лагерь 5 августа, возвращалась в Смо¬
ленск через три месяца изо дня в день.
Смоленск
39
Однако войско пожелало оставить ее еще в своих рядах,
пока не будет окончательно очищена вся губерния, и икона
была окончательно возвращена в Смоленск из-под Красного
лишь 10 числа, при письме генерала Коновницына главному
духовному лицу, оставшемуся в городе. Он писал между про¬
чим: «Войска с благоговением зрели посреди себя образ сей
и почитали его благоприятным залогом Всевышнего мило¬
сердия. Ныне же, когда Всемогущий Бог благословил рос¬
сийское оружие и с покорением врага город Смоленск очи¬
щен, я, по воле главнокомандующего всеми армиями князя
Михаила Илларионовича Кутузова, препровождаю святую
икону Смоленския Божия Матери обратно, да водворится
она на прежнем месте и прославляется в ней русский Бог,
чудесно карающий кичливого врага, нарушающего спо¬
койствие народов. С сим вместе следуют учиненные образу
вклады и приношения: 1810 руб. ассигн<ациями>, 5 червон¬
ных золотых и серебра в лому, отбитого у неприятеля, 1 пуд».
С тех пор служат ежегодно 5 ноября всенощную пред ико¬
ною Божией Матери Одигитрии.
Много кровавых воспоминаний оставил в Смоленске Две¬
надцатый год, но особенно болезненно действует на душу
вид одинокой могилы в крепостном рву. Над ней возвышает¬
ся чугунный памятник с надписью: «Подполковнику Павлу
Ивановичу Энгельгардту, умершему в 1812 году за верность
и любовь к Отечеству».
Но эти лаконические строки не рассказывают прохоже¬
му грустной повести доблестного Энгельгардта. По занятии
Смоленска Наполеон учредил здесь, под председательством
Вильбланта, комиссию для управления губернией и пору¬
чил ей заготовление провианта в армию. Между тем по всей
окрестности разлилось народное восстание, и когда коман¬
ды, посланные за покупкой хлеба, являлись в села, то на них
выходили вооруженные крестьяне. Иными предводили их
помещики. В числе начальников этих сельских дружин изве¬
стен был Энгельгардт, который храбро защищал от неприя¬
телей свое и соседние имения. Он попался в руки францу¬
зов, которые привели его в Смоленск, посадили в Спасскую
церковь и приставили к ней стражу. Вскоре его потребовали
к допросу. Энгельгардт не отказывался от участия, которое
40
Отечественная война 1812 года
принимал в восстании, и прибавил: «Я русский, я исполнил
свой долг». Допрашивающий предложил ему жизнь и сво¬
боду, если он согласится присягнуть Наполеону и посту¬
пить к нему на службу. Энгельгардт отвечал: «Я — русский
дворянин, служу России и русскому царю». Тогда ему про¬
чли смертный приговор и отвели в крепостной ров. Сол¬
даты завязали ему глаза, но он сорвал повязку. Раздались
выстрелы: Энгельгардт был ранен в ногу. Французы окружи¬
ли его, пытаясь убедить, чтоб он принял сделанное ему пред¬
ложение, и прибавили, что рана легкая и что ее скоро зале¬
чат. «Стреляйте!» — крикнул он. Они зарядили опять ружья,
опять загремели выстрелы, и Энгельгардт упал... Его похо¬
ронили на месте казни141.
На одной из смоленских площадей возвышается сре¬
ди группы деревьев красивый пирамидальный памятник,
воздвигнутый славе Двенадцатого года. Две пушки, отби¬
тые у французов, стоят на возвышениях по обе его стороны.
В него вделана икона Божией Матери, а ниже — рамка, под
металлической сетью сквозь которую можно прочесть сле¬
дующую надпись: «План сражения при городе Смоленске,
между российской армией и войсками Западной Европы».
Этот памятник был открыт в 1841 году, 5 ноября — <в>
день годовщины освобождения города. На церемонии нахо¬
дились многие участвовавшие в Отечественной войне. После
литургии, отслуженной в церкви, что под Днепровскими
воротами, икона Божией Матери была вынесена из храма,
и крестный ход потянулся к площади. Расставленные там
полки, встретив его при звуках музыки и барабанного боя,
отдали ему честь. Потом начался торжественный молебен
перед иконой. После многолетия царствующему императо¬
ру <Николаю 1> пропели вечную память Александру I и все¬
му доблестному воинству, павшему в 1812 году.
В Смоленске еще и ныне можно встретить живые хро¬
ники — свидетелей страданий и геройских подвигов крова¬
вой эпохи. Давно поседевшие старики передают еще мно¬
го подробностей горьких дней, неизгладимо врезавшихся
в детской памяти. Они помнят свист неприятельских пуль
над их головами, кровавые струи на улицах города, взрыв
Годуновской твердыни12, тучную фигуру Наполеона, его
Смоленск
41
бледное лицо и холодный взгляд. Часто при воспоминании
о драме, совершившейся около семидесяти лет тому назад,
голоса стариков дрожат еще от слез. Мы собрали их расска¬
зы и передаем их читателям.
<Т.Толычева>
I. Рассказ смоленской мещанки А. А. Калюковой
В первое воскресенье Петровского поста у нас бывает всегда
крестный ход около города. Мои родители готовились идти
на праздник; упросила и я мать, чтоб она взяла меня с собой.
Ход двинулся из <Успенского> собора: несли обе чудо¬
творные иконы Божией Матери. За ними бежали толпы
народа. Вышли на днепровский мост и носили около кре¬
постной ограды. Вдруг кто-то увидал, что у самой стены
человек прячется, лежит в кустах. Бросились к нему и хоте¬
ли его поднять, а он не дается. Тогда только и было на уме,
что Бонапарт да французы, и сейчас крикнули: «Шпион!»
Его схватили, он что-то бормотал, и такая суматоха подня¬
лась в толпе, что я испугалась и прижалась к матери; а мать
увидала, что я дрожу от страха, и увела меня домой. К вече¬
ру я разнемоглась, и меня уложили в постель.
Мне было тогда всего восемь лет, и память моя стала
теперь очень плоха: все забываю, а Двенадцатый год так
помню, как вчерашний день. Я проболела довольно дол¬
го и не успела еще оправиться, как раз, — было это ранним
утром, — прибегает к нам дядя, брат моей матери, и говорит:
«Убирайтесь скорей, Бонапарт на нас идет».
Поднялась у нас суматоха. Батюшка говорит туда-то
бежать, а матушка — туда-то. Потолковали и решились ехать
к матушкиной сестре, верст за тридцать, в село Волоты. Мы
жили хорошо, и жаль было наше добро оставлять на разграб¬
ление. Уложили его в большой сундук и зарыли сундук в зем¬
лю около дома. Потом заложили лошадей и навьючили на
телеги теплую одёжу да съестные припасы, — у нас их было
много, — посадили нас, ребят, на возы и съехали со двора.
Приезжаем к тетке в Волоты, живем у нее. Да стали к нам
жаловать французы. Говорили, что они от своих ушли, пото¬
му что продовольствие было им плохое в армии. Придут
42
Отечественная война 1812 года
и начнут грабить. Скотину ли увидят — угонят, одёжу ли,
съестное ли что — все стащат. Вот и поднялись крестьяне
уходить в лес и увозить свое добро. И мы с ними. Все ушли,
осталось пустое село.
В лесу житье нам было незавидное. К нам и туда фран¬
цузы хаживали. Да тут-то крестьяне были, спасибо, в куч¬
ке, и коли не очень много неприятеля, так бросятся на них
и прогонят. Ну, а уж если много их придет, да с ружьями
они, — так ничего не поделаем, их воля.
Варили мы себе кушанье в лесу, да, бывало, боимся, как
бы издали огня не увидали. Настали холода, а мы не смеем
развести костра, чтобы погреться. Немало мы натерпелись.
Под конец покойник батюшка говорит: «Пойду я в Смо¬
ленск проведать, что там делается». И пошел он. Дня через
три вернулся и сказывает: «На Смоленск, мол, страсть взгля¬
нуть, как он разорен, а наш дом цел. Сначала на французов
не плакались, а теперь стали они голодать и наших забижают,
да и наши им потачки не дают. Как, — говорит, — не плохо,
а вернемся домой; не то к нам и сюда французы пожалуют.
По крайности, под кровом жить будем».
В это самое время занемогла у меня маленькая сестра
и умерла. Матушка была до нас горяча, очень она убива¬
лась по сестре и говорит: «Хочу ее, мою голубку, похоро¬
нить с молитвой, а не зарою ее здесь в лесу». Отнесла она
с батюшкой тело сестры до первого села, и пошли они к свя¬
щеннику. А у него сидит какой-то приезжий, и говорит он
им: «Послал вам Господь горе, и радость послал, как вам, так
и нам всем; Москва очищена от неприятеля».
Отец и мать похоронили сестру, вернулись в лес и всех
обрадовали весточкой. На другой день мы выехали, чем свет,
и к вечеру добрались до Смоленска. Часть провизии, что бра¬
ли с собой, привезли мы назад, и по ночам матушка затапли¬
вала печь и готовила нам поесть. Французы к нам загляды¬
вали раза два: да что оставалось у нас добра и все съестное
было припрятано. Пошарят они и уйдут с пустыми руками.
Жили мы так недолго — несколько дней, когда Бона¬
парт нагрянул к нам опять со своею армией. Пришли к нам
несколько французов, видно, что не из простых солдат,
а должно быть, начальники. Как вошли, так сели около сто¬
Смоленск
43
ла, подгорюнились и молчат — скучные такие, которые даже
плакали, а мы забились в угол, на них смотрим. Вдруг при¬
шла моя тетка и шепнула матери: «Я свою баню истопи¬
ла; дай-ка мне детей-то, им тепло будет, и я их покормлю».
Ушли мы с теткой, у нее баня битком набита, и все больше
дети. Мать не успела накормить нас дома; мы были голод¬
ны и очень обрадовались, когда тетка принесла нам говяди¬
ны, а хлеба не было ни у кого.
К ночи прилегли мы на полу, а когда проснулись — и видим,
что французы все сидят около стола. Иной припадет к сто¬
лу и задремлет, а который проснется, опять подгорюнится
и смотрит так угрюмо. Поутру отец вышел на улицу и, как
вернулся, говорит матери: «Хорошо, что эти нас не тронули,
да ведь целая их армия здесь, и в городе ад кипит. Неровен
час — пожалуй, головы не снесем. Береженого Бог бережет:
уедем хоть в Королево». Уж тут укладываться было нам недол¬
го: заложили лошадей, кой-что сунули в телегу и поехали.
Подъезжаем к Покровской горе и видим около нее вол¬
ненье, и конные и пешие, а штыки так и блестят на ружьях.
Сильно мы сробели. Батюшка правит: он остановил лошадей,
да уж не знает — назад ли ему повернуть, вперед ли ехать. Тут
подскакали к нам двое и кричать: «Свои! Свои!» Глядим —
казаки: наше войско подошло к Смоленску.
Взобрались мы на гору; видим пушки, фуры, и среди их
стоит икона Царицы Небесной, что наши увезли накануне
Преображения, когда Наполеон брал город. Помню я, как
увидали ее отец и мать, так и упали перед ней на колени.
Мать горько заплакала: «Вернулась Ты, — говорит, — к нам,
Заступница, не оставила нас!» — и нам приказала помолить¬
ся и приложиться к иконе.
Натерпелись французы, да и наши, сердечные, немало
горя видели: совсем измучены были. Лежали тут раненые
и пить просили. Отец сбежал к речке, зачерпнул воды шап¬
кой и принес им. Солдаты говорили, что нечего нам бежать,
что теперь французы уж никакого вреда не сделают, и два
казака вызвались идти с нами на нашу квартиру: «Они, мол,
нас побаиваются».
Вернулись мы домой, и казаки с нами. На казаков мно¬
го жаловались: они, говорят, тоже грабить-то мастера были;
44
Отечественная война 1812 года
а нам попались добрые люди — крест у них на шее был.
Попросили у матушки: «Нет ли, мол, хозяюшка, хлебца
перекусить? Давно в рот его не брали». А она говорит: «Нет,
родимые, а сварила я на дорогу крупеника13, так кушайте на
здоровье».
Ночевали они у нас. Не помню, в эту ли ночь или на дру¬
гую, крепко мы спали, как вдруг загремели взрывы. Это
Бонапарт-злодей как уходил, так велел порохом крепость
взорвать. Да всего-то уничтожить не удалось: 17 башен уце¬
лело.
Мы думали, что с ума сойдем от страха либо до утра не
доживем; да сжалилась над нами Царица Небесная: тем же
утром вошли наши в город, и перед ее святою иконой слу¬
жили на площади молебен.
II. Рассказ смоленского мещанина А.И.Сныткина
Мне было 16 лет в Двенадцатом году, а сестра была старше
меня и уже замужем. Муж ее был очень болен. 3 августа про¬
скакал по Фурштадтской верховой казак и кричал, чтобы все
спасались в крепость, что Наполеон на нас идет. Как услы¬
шала это бедная сестра, так просто обомлела. Куда девать¬
ся с больным? Да муж велел ей сам оставить его на власть
Божью и уходить с детьми, а дети-то были мал мала меньше.
Делать было нечего: забрала она их и ушла к матушке и ко
мне: «Куда вы, — говорит, — туда и я». Мы жили тогда в сво¬
ем доме на Свирской, и она недалеко.
Решили мы, что надо идти на архиерейское подворье. Взя¬
ли, какие были у нас, деньги, наложили в узелки, что могли,
съестного и пошли. По улицам бежал уж народ: спасались так¬
же в церкви, в погреба и подвалы. С подворья которые монахи
ушли, которые остались. Они нас приютили, и мы ночевали
в келье. На другой день началась пальба. То-то был страх! Мы
так испугались, что ушли в Успенский собор, ведь он рядом
с архиерейским домом, и мы думали, что там безопаснее.
В соборе была уже тьма народа. Многие стояли пред ико¬
ностасом и молились. То и дело приносили больных, увеч¬
ных детей. А снаряды все свистали над нами. От их грома
тряслись стены собора. Лишь к ночи унялась пальба. Тут
Смоленск
45
в соборе на ночь все остались. На другой день опять загре¬
мела канонада. После полудня сестра не вытерпела: «Пой¬
ду, — говорит, — проведаю мужа». А до Свирской не близко,
под бомбами да ядрами. Долго мы ее ждали. К вечеру верну¬
лась она, бедная, и горько плакала: «Прихожу, — говорит, —
домой, а он, мой голубчик, уж отдал Богу душу, весь даже
окоченел». И сказывала она, что просила доброго человека
помочь ей спрятать тело, чтобы над ним супостаты не надру¬
гались. У сестры при доме был сад, а в саду маленький пру¬
дик. Они в него и опустили покойника.
Два дня отстаивали Смоленск. Он горел со всех сторон,
и везде лежали развалины. На третий день раздалась боевая
музыка: французы вступали в город. Прибежали к нам жен¬
щины и рассказывали, что французы все грабят. Мы ноче¬
вали в храме еще одну ночь, боясь показаться на улицу. На
другой день отворились двери, и вошли несколько военных;
один шел впереди. Видно было, что он начальник, а невзрач¬
ный: полный, ростом невелик, лицом бледный и глаза голу¬
бые. На нем была треугольная шляпа. Оглянул он собор
сверху донизу и снял шляпу. Увидал, какой храм в сла¬
ву Господню сооружен, и, должно быть, совестно ему ста¬
ло, что вошел с покрытою головой. И все другие тоже сняли
свои шляпы. Он что-то сказал одному, что шел за ним, дол¬
жно быть, переводчику, а тот выслушал и нам говорит: «Это
император Наполеон. Он приказывает мне вам сказать, что¬
бы вы не боялись, что он в городе оставит начальство и что
будут открыты рынки».
Мы поклонились, а они осмотрели собор и ушли. Напо¬
леон приказал поставить стражу к дверям, и ничего не было
тронуто в соборе. Как ушли-то они, мы думаем: нельзя же
здесь оставаться, выйдем на власть Божию, — и вышли. При¬
ходим на нашу сторонку: дом наш, слава Богу, стоит цел.
Пошли к сестре, и ее дом стоит. Мы сейчас в сад, вынули из
пруда тело зятя, обмыли его, одели в чистое платье и отнесли
к свирской церкви. Священника нечего было искать после
такого погрома: вырыли яму на церковном дворе и похоро¬
нили сами покойника.
Неприятели расположились по городским домам, а на
первых порах мы жили с ними мирно. Открыли рынки,
46
_ Отечественная война 1812 года
и офицеры наблюдали за порядком. Все покупали на чистые
деньги. Солдаты редко кого обижали, а обидят — ступай к их
начальству с жалобой. У нас была хлебная лавка, и я в ней
торговал. Пришли раз три молодца и стащили у меня два
пуда муки. И тут же по соседству у жида тоже что-то унесли.
Он говорит: пойдем на них жаловаться генералу их. Пошли
мы. Он нас принял. У него был переводчик, и мы порас¬
сказали все свое дело. Тут стоял у стола чиновник и запи¬
сывал. Переводчик сказал, что деньги за наше добро будут
нам выданы. Потом я слышал, что деньги точно были выда¬
ны сполна жиду на его часть и на мою, только он отказался,
говорит: «Не получал».
У нас квартировало много французов, так как дом был
у нас просторный. Они отдавали частехонько свое белье
матери стирать и платили ей. Пришла тогда к нам молодая
женщина, и мать приютила ее Христа ради. Звали ее Пелаге¬
ей. Она такая пригожая была, французы-то на нее загляды¬
вались, и она очень их боялась. У нас на чердаке стоял боль¬
шой короб, и Пелагея пряталась в него на ночь. Раза два они
точно ее искали, и мы им толковали, что она у нас не ночует.
«Нет, мол, Пелагеи?» — «Нет, мусье», — ну, и уйдут.
Раз приказали они мне за собой идти и привели меня на
бойню. Это они по соседним деревням награбили скотины
себе на продовольствие. Кроме меня, тут еще человек десять
молодых малых было. Заставляли нас бить скотину и корми¬
ли хорошо, а по вечерам домой отпускали. Да вот что еще:
убьешь им быка, и бери себе за труд голову, ноги, кишки.
Принесу все это домой, матушка сварит студень да им же
и продаст.
Употребляли они нас на разные работы. Повстречался
им мой двоюродный брат; они ему сейчас: «Алё* марш!» —
и показывают, чтоб он за ними шел. Привели его к колодцу
и приказали воду качать на обед им да скотину поить. Качал
он день, другой, они его и на ночь домой не отпускают; а его
тоска разобрала: умаялся он, опять же знает — и дома об нем
надумались. А француз стоит около него с ружьем. Брат при¬
остановился качать и стал ему объяснять, что «отпусти меня,
* Allons — здесь: шагом (фр.).
Смоленск
47
мол, мусье». Уж Бог знает, понял ли тот, нет ли, а показыва¬
ет, что «качай, мол». Брат начал его ругать. Француз понял,
что он бранится, осерчал и замахнулся на него, а брат его
пихнул. Сруб-то у колодца был низенький, француз попя¬
тился, пошатнулся и полетел в колодезь.
У брата-то в первую минуту в глазах потемнело, а как опо¬
мнился, так давай Бог ноги, пока никто беды не заметил,
и убежал без оглядки домой.
Храмов наших они не уважали: в церкви Иоанна Бого¬
слова был у них склад, провиант у них тут лежал, а в теп¬
лом Успенском соборе больницу устроили. У нашего соседа
умерла девочка, и пошли мы ее хоронить к церкви Архан¬
гела Михаила. Как засыпали мы яму над телом, я заглянул
в храм и вижу — там лошади стоят. А в соборе Успенском
и в которых еще церквах, что не были ограблены, соверша¬
лась постоянная служба.
После половины сентября начали съестные припасы под¬
бираться, и стали французы голодать. Ну, уж тогда мы себе
пощады не видали. Что им попадется под руку, все их. Мы
и сами от голода натерпелись немало и прячем, бывало, от
них, что Бог пошлет. Им было запрещено бродить ночью по
городу, так мы, как стемнеет, пойдем по огородам и собира¬
ем свеклу да картофель, и что удастся вырыть, то в яму спря¬
чем да заложим яму досками и прикроем чем-нибудь. По
ночам же топили печь и варили свои овощи. Становилось
все труднее: дошло до того, что за пуд ржаной муки платили
17 рублей, а пшеничной — 27 рублей151. Под конец целых две¬
надцать дней ни за какие деньги невозможно было достать
в городе хлеба.
Сколько раз французы нам совали в руку толстые пачки
ассигнаций, лишь бы мы им достали хлеба кусок, а мы бы
рады, да неоткуда было. А тут уж и овощи-то все вышли: ста¬
ли французы есть падаль, да и мы, грешные, ее подбирали.
Опять же сильные пошли холода, неприятели мерзнут
в своих мундиришках, и с нас всю теплую одёжу тащат. Кто
посильней, за себя заступится. Уж и жалость всякая к ним
пропала: били их беспощадно, когда они поодиночке ходили.
Много их здесь погибло от холода да от голода. Шел я раз
по улице с товарищем, и видим мы издали: стоит француз
ль
Отечественная война 1812 года
на карауле около дома их начальника, а сам к дереву при¬
слонился. Подошли мы, а он открыл глаза и не моргает.
Глядь, замерз, сердечный! Ведь мы сами на нищих походили
и говорим: «Снять бы с него ранец!» Сняли и поделили меж
собой его добро. Мне достались женский платок, хороший
такой — я его матери подарил, — да еще черепаховая гребе¬
ночка, вязанная жемчугом. Я ее после продал за шесть рублей.
Как вернулся к нам Бонапарт в конце октября, так его
солдатики на живых людей не походили, еле ноги передвига¬
ли, а одеты-то были словно на Святках14: во что попало, в то
и кутались. Вслед за ними подошли наши войска и остано¬
вились за Днепром. Погостили у нас французы всего четыре
дня, а как вышел ночью последний их полк, так стали раз¬
даваться страшные взрывы: злодеи подорвали стены. Мы
словно обезумели от страха, как взлетали на воздух крепост¬
ные башни: земля так и стонала, так и колыхалась под нами.
На другое утро вступили в город наши войска. Как уви¬
дали мы их, такая была радость, что я этакой другой в жиз¬
ни не запомню.
III. Рассказ крестьянки А. Игнатьевой, села Вольши
Наше село верстах в 15 от Смоленска. Как прошел слух, что
идет на нас француз, наш барин Николай Иванович Браген
приказал крестьянам вырыть на всякий случай ямы в лесу
и спрятать в них свое добро. Так и сделали. Прикрыли ямы
досками, а доски посыпали мусором да землей и пристави¬
ли к ним сторожей. Скотина тоже паслась в этом самом лесу.
Вот раз, как теперь помню, — были все крестьяне на гум¬
не, и я тут же при матери. Вдруг прибежал барин и кричит:
«Уходите! Француз подходит!» Уж кто его об этом известил —
не знаю, а велел он нам уходить и сам уехал. Все бросились
на село и живо заложили телеги. Ведь все уже было припря¬
тано, разве какая оставалась малость, ту взяли с собой.
Мне было тогда девять годочков, не смыслила я еще, что
Господь горе посылает, а любо мне, что такая идет сумато¬
ха на селе. Бегаю я под шумок со двора на двор, и со мной
мальчишка помоложе еще меня, сын соседа. Забежали мы
в пустую избу, — все из нее уж выбрались, — да и подыми
Смоленск
49
там драку, да вдруг и спохватились о своих. Глядь, а уж на
улице-то никого, хоть шаром покати: все убрались. А лес-то
далеко, мы в него и не хаживали, пожалуй, и дороги не най¬
дем. Как быть? Побежали по улице, озираемся во все сто¬
роны и вдруг видим: к нам навстречу французы, все верхо¬
вые. Не вспомнили мы себя от страха; так и думали, что нас
съедят. Бросились мы назад в избу и прижались в угол.
Немножко погодя французы шасть в дверь и прямо к нам.
Да видят, что мы ни живы, ни мертвы, и стали нам что-то
говорить по-своему, по голове нас гладят — покуражить нас
хотели. А мы потупились — и не взглянем на них. Ушли они,
а там двое вернулись и принесли нам каши в горшке да хле¬
бушка, — должно быть, тут же где в избе взяли, а нам не до
еды. Побились они с нами, да видят, ничего не поделают, —
махнули рукой и были таковы.
Долго ли мы тут просидели, не знаю, а как услыхали, что
все на селе притихло, заглянули в окно — видим, ушли наши
французы. Мы сейчас вон из избы, бросились в конопли да
туда и спрятались. Вплоть до вечера там пролежали. А как
стало темнеть — слышим, знакомые голоса нас выкликают.
Мы выскочили из коноплей: моя мать да отец того мальчиш¬
ки пришли нас искать. Они не скоро нас хватились, а как
уж доехали, видят: нас нет, подумали, что какая с нами беда
приключилась, и пошли нас отыскивать. Как мы им обрадо¬
вались, да и они-то нам, а тут спохватились да пинками нас
угостили: «Еще вас, — говорят, — негодяев, высечь бы надо».
Вернулись мы с ними в лес. Там кое-как жилось. Соберем
хвороста, разведем огонь и готовим себе поесть из провизии,
что с собой привезли. Спали вповалку под телегами. Были
у нас французы раз три в лесу, и что могли, все обобрали,
а грех сказать, чтоб они обижали нас побоями или как-ни¬
будь. Были у нас две девки, смазливые такие, и очень их боя¬
лись. Раз видим мы, идут к нам французы: молодые бабы,
куда могли, попрятались, а девки-то не успели, и что ж они
придумали? Живо повязали они головы платками, словно
бабы, да лежали тут грудные дети, а девки и взяли по ребенку
на руки, себе в оборону. Французы прямо к ним, а они кланя¬
ются им и показывают на детей: ради их, мол, не губите нас.
И французы ничего: поласкали ребят, а девок не тронули.
50
Отечественная война 1812 года
Как побыли они у нас третий-то раз да все обшарили
хорошенько, так уж ничего не осталось, разве провизия, что
в ямах, уцелела. Вот и говорят наши мужики: «Что ж мы
в лесу-то будем жить? Все обобрано, уж и стеречь здесь нече¬
го; вернемся домой, холода настали, хоть под кровом будем».
Вернулись, и пришлось нам житье плохое: ни коровки, ни
курицы во всем селе не осталось. Раз пришли к нам шесть
человек французов: худые, оборванные, жаль смотреть.
Ходят по избам, шарят, да взять-то нечего. Вдруг приска¬
кали два казака; увидали их и крикнули: «Бейте их!» Был
у нас мужик, тоже крещеный, а жалости не знал. Схватил
он дубину и бросился на французов. И он их бьет, и казаки
бьют. Пятерых тут же положили, а шестой как повалился на
улице, долго еще стонал, бедный. Как вздумаю я о нем, так
сердце заноет. Опять же все я помню, как французы хотели
нас кашей накормить. Они добрые ребята. А что они граби¬
ли, так им и Бог простит; Бонапарт-то их сюда привел, а сам
выеденного яйца им не припас. Так как же быть-то? Ведь
голод не тетка.
А мужик-то, что бил у нас французов на селе, и года после
того не прожил: его Господь наказал.
IV. РассказТ. Андреевой, бывшей крепостной
Я родилась у Елизара Григорьича Колпинского, а было
у него имение в Духовщинском уезде, село Данильево. Мне
было четыре года, когда барин подарил меня сматинскому
купцу Ивану Демьянычу Грекову. Ведь купцам запрещено
было крепостных держать, так записали меня на имя здеш¬
него помещика Ракузова.
Иван Демьяныч торговал виноградными винами, и было
у него богатое заведение здесь, на Большой улице. Сам
он занимался торговлей, а теща его, Пелагея Семеновна,
домашним хозяйством заведовала. Я ей прислуживала. В тот
год, как пришел француз, мне минуло девять лет.
Стали тогда толковать, что, вот, идет, идет! А губернатор
<К. И.Аш> всех куражил, что не допустят, мол, его. Иван
Демьяныч и говорит своей матушке: «Толкуй там, что не допу¬
стят, а береженого Бог бережет. Не убраться ли нам подобру-
Смоленск
51
поздорову?» А она ему говорит: «Уезжайте с Богом и детей
с собой заберите, а я здесь останусь, добро ваше сберегать».
Велел хозяин все укладывать и уехал в Рязань с женой
и детьми.
Как спустили мы их со двора, начали все прибирать в доме.
Что в землю закапывали, что в погреба уносили. В тот же
вечер поднялась страшная суматоха в городе, казак пове¬
стил, что Бонапарт уж близехонько, а мы все убрать еще
не успели. На другой день поднялись мы ранехонько. Как
теперь помню: стоят у нас на дворе сундуки и винные бочон¬
ки, и снуем мы все из дома в погреб, как вдруг словно гром
ударил, и полетела бомба. Так мы и присели. Как опомни¬
лись маленько, хозяйка говорит: «Живей! А то не успеем!»
Принялись мы опять за дело. Приказали мне нести в погреб
оловянные тарелки. Прибежала я с ними, и только что хочу
спуститься с лестницы, просвистела у меня пуля мимо уха, я
крикнула и полетела в погреб.
Подняли меня. Порядком я ушиблась, да этого не почуя¬
ла сгоряча: не до того было. Уж после разглядела синяки по
всему телу. Пошла опять работа своим порядком, а над голо¬
вами все свищут снаряды, и загорелся город в разных местах,
страсть! Вдруг видим мы: со двора потянулись телеги с ране¬
ными, и выбежали мы их посмотреть. Где они проехали,
остался по улице кровавый след, а они, сердечные, стонут.
Которые говорят: «Сжальтесь, предайте нас концу!» А кото¬
рые просят, Христа ради, испить. Сердце просто поверну¬
лось, глядя на них. Хозяйка наша скупа была, а уж тут ничего
не пожалела; заплакала и крикнула: «Откупоривайте бочки!
Разносите вино! Кто сколько хочет, пусть пьет на здоровье».
Остановились телеги, а мы стали живо разносить вино и воду
раненым и солдатам, что их везли.
Становилось от часу не легче. Летели на нас черные ядра
и бомбы, что вороны. Хозяйка говорит: «Нет, своя голо¬
ва дороже. Чего не успели убрать — так и быть, а надо ухо¬
дить отсюда». Стали мы одеваться: приказали мне надеть три
рубашки одна на другую да два платья, а в руки мы взяли, чтб
съестного было.
Пошли мы прямо к Днепровским воротам отслужить
напутственный молебен. Входим в церковь, а она полне¬
52
Отечественная война 1812 года
шенька народом. Все тоже с узелками да с кузовочками, в путь
собрались да тоже пришли за молебном. Ждали священника —
отца Никифора. Уж он был старичок; пришел он, облачил¬
ся, и начался молебен. Все стояли на коленях. Вдруг посыпа¬
лись снаряды, и ядро ударило в соседний дом, так что в голове
зазвенело. Отец Никифор вошел в алтарь, вынес из него золо¬
той крест и говорит: «Именем Божиим и Пресвятой Его Мате¬
ри благословляю вас, православные, на счастливый путь. Иди¬
те». Все зарыдали, поклонились пред образом и ушли.
В этот год всего народилось видимо-невидимо. На мосту
продавали яблоки, а уж в этот день не до продажи было. Куп¬
цы разошлись, и яблоки рассыпаны по мосту. Мы и набра¬
ли себе в подолы. Перебрались через гору и видим, лежат
рядами раненые. Молят: «Православные! Дайте душу отве¬
сти, в горле пересохло». Мы им отдали все наши яблоки;
и так они, бедные, им обрадовались.
В нашей губернии уж стали крестьяне вооружаться на
супостата: отзовутся, мол, волку овечьи слезки. В иное село
придем, а оттуда уж мужички выбираются в лес, все добро
свое увозят и скотину угоняют. Мы питались именем Божи¬
им. У хозяйки были деньги, а она их таила: «Проведают, —
говорит, — что они у меня есть, так, может, в такое время
и головы не снести».
Шли мы долго — до Тверской губернии, и остановились
во Ржеве. Тут наняла Пелагея Семеновна подвал и все Лаза¬
ря пела, со своими денежками не расставалась, а меня посы¬
лала милостыню собирать. Ведь надо было милостыней про¬
кормить целые четыре души, да я сама пятая. Хожу, бывало,
по городу, так что и ноги все обобью, и чего-чего не наго¬
ворю: «Христа ради! Сироты, мол, сироты круглые остались,
в Смоленске разорены». Надают мне одёжи и денег, и как я
принесу хозяйке, она все спрячет, и ступай снова заново, не
то чтобы вздохнуть дала.
Как узнала моя мать бедная, что Смоленск разорен, так
она себя не помнила от страха. И у господ даже не спроси¬
лась, а ушла тайком меня проведать. Приходит в наш смо¬
ленский дом и видит: окна отворены, и сидят под окнами
какие-то молодки и тесто в булки складывают, в печь сажать.
Стала мать их спрашивать, где хозяева, — а они на нее смо¬
Смоленск
53
трят и заговорили по-своему: оказалось, это французские
мамзели. Объясняет им мать, что у нее здесь детка была,
а они показывают, что такой здесь нет. Горько она, роди¬
мая, заплакала и пошла отыскивать кого-нибудь из знако¬
мых соседей. Ей сказали, что уехал хозяин с женой и детьми,
а там ушла его теща и нас четверых с собой увела. А живы ли
мы все остались, про то никто не знал.
А наша хозяйка списалась с зятьком, и тот прислал ей
письмо под Николу15. Писал уж он из Смоленска, вернул¬
ся туда, лишь узнал, что француз ушел. Как брали город, так
хозяйский дом уцелел; а как гнали супостата, так Бонапарт-
злодей велел нашу крепость подорвать; тогда и дом Греко¬
вых дотла сгорел.
Переехали и мы опять в Смоленск. Уж Иван Демьяныч
квартиру там нанял; а весной, говорит, надо будет обстро¬
иться. А как он обстроился, того не знаю, потому что огля¬
нулся на меня тогда Господь Бог. Помещик Ракузов, на
чье имя я была записана, узнал, что житье-то мне плохое,
и говорит Ивану Демьянычу: «Ты, — говорит, — брат, дев-
чонку-то совсем извел, и я ее возьму от тебя». Уж как он
с ним за меня расчелся, об этом я не знаю, а только что взял
он меня. И только что я к нему перешла, отпустил он меня
в Духовщинский уезд, мать проведать. То-то была радость
что ей, что мне! А хозяин уж без меня обстроился.
V. Рассказ степенного гражданина К. Е. Шматикова
Собрали у нас ополчение; две наши армии подошли уже
к Смоленску: одна с одной, другая с другой стороны; а наше
начальство все уверяло, что город не в опасности, что боять¬
ся нам нечего; и жили мы спустя рукава. У моей матери был
свой дом на Свирской улице, за крепостною стеной; а нас
было четверо детей. Мне шел одиннадцатый год.
Отошла всенощная в субботу, с 3 на 4 августа, и расходи¬
лись все по домам. Вдруг слышим мы крик на улице; выбе¬
жали за ворота и видим: скачет казак. Как поравнялся он
с нами, мы разобрали, что он кричал: «Уходите в крепость!
Спасайтесь! Бонапарт подходит!» Так мы и обмерли. Матуш¬
ка завязала наскоро в узелки, что можно было захватить из
54
Отечественная война 1812 года
наших вещей, забрала нас всех; и ушли мы в город, к зна¬
комому. Было уже поздно. Уложили нас; и мы, дети, скоро
заснули, а старшим-то было, я чай, не до сна. На другой день,
часу в десятом, загремела пальба: французы атаковали Коро¬
левскую крепость161. Мы просто света не взвидели. Матушка
говорит: «Верней перебраться на ту сторону, за Днепр, благо,
есть к кому». А за Днепром жила ее мать. Пришли мы к ней.
Сначала туда не залетали снаряды, и мы провели у бабушки
спокойную ночь. Поутру вошли мы в садик и там уселись,
да вдруг бомба разразилась в нескольких шагах от нас. Мы
крикнули и бросились опрометью в погреб.
Не могу рассказать, в каком мы страхе были: ведь мы до
тех пор и не понимали, как это будут город брать. Ну, поло¬
жим, мы были дети, и около нас все женщины. Да иные муж¬
чины не умнее нас рассуждали; они думали, что армии пой¬
дут одна на другую кулачным боем. Многие взобрались на
деревья, чтобы на это посмотреть; да как посыпались снаря¬
ды и стали разбивать крепостные зубцы, тогда поняли, что
значит бомбардировать город.
Пальба становилась все страшнее, а мы все сидели в погре¬
бе. Наконец матушка решилась оставить совсем Смоленск.
Очень мне памятно, как мы перебирались через Покровскую
гору. Младшие мои братья очень утомились, шли с трудом
с матушкой и мной. Вдруг какой-то генерал крикнул: «Поса¬
дить детей на фуры!» Несколько солдат подбежали к нам,
взяли нас на руки, посадили на фуры и сказали: «Так вели¬
кий князь16 приказал». Мы переехали на фурах через гору,
а потом пустились пешком и дошли до села Мощинки, верст
15 от Смоленска. Уже многие несчастные туда спаслись.
К ночи улеглись, кто где попало: в избах, на сенниках,
в сараях. На другой же день с утра слышим мы, что загреме¬
ли пушки; да скоро умолкли: наши отступали. Глядим изда¬
ли на Смоленск, молимся и плачем. Горевали, разумеется,
старшие, а мы уж глядя на них17.
Вдруг поднялся крик на улице: «Неприятели!» Толпа обо¬
рванных французов показалась на селе. Бежать было некуда.
Они на нас нагрянули и бросились грабить. Обобрали они
все, что пришельцы с собой принесли, у нас отняли наши
узелки и стащили, что могли, из изб. Они уже тогда начина¬
Смоленск
55
ли голодать, и многие убегали из рядов армии и пробавля¬
лись грабежом. Так они нас напугали, что лишь они только
убрались, мы решились вернуться в Смоленск, благо замолк¬
ла пальба. Дошли мы к вечеру; и в глазах у нас потемнело,
когда мы взглянули на город: там горит, там лежат груды раз¬
валин. Мы остановились у знакомого. Он нам сказал, что
наш дом и дом бабушки уцелели.
Пока Наполеон не потянулся по Московской дороге, мы
не возвращались к себе. Он оставил в городе военный отряд
и чиновников, чтобы чинить суд и расправу. Они никого
не обижали, все брали на деньги. Около Смоленской Божи-
ей Матери стояла, как и теперь, булочная, и толпились они
тут, бывало, около лавки. Наберут калачей да бубликов и за
все заплатят.
Квартировали они в обывательских домах. У нас дом
был большой, и стояло человек шестьдесят со своей воен¬
ною музыкой. Что ни день, был их смотр. Сначала-то жили
мы вместе с ними в ладу; принесут они, бывало, ведро или
какую другую посуду и показывают, чтоб им накачать воды;
принесешь им, и они дадут за труд кусок говядины или мед¬
ных денег. А как подобралась вся провизия, что у них, чтб
у нас, как опустели рынки да подошли холода, уж тут плохо
нам стало: что под руку им попадется — все стащат, съест¬
ное ли, теплую ли одёжу; уж мы свою провизию от них пря¬
тали. Если что бывало состряпать — матушка пойдет к доб¬
рым людям, где квартирантов не было, да там и приготовит.
У нас было за печкой местечко около стены, темное и узкое
такое, что только ребенок мог туда пролезть; так мы там свою
провизию берегли; мы даже дома ничего не ели; а захватишь
что да побежишь в огород.
29 октября Наполеон возвратился в Смоленск. За ним
вошли его полки оборванные, босые: кто прикрывался попов¬
скою ризой, кто женскою юбкой, кто шалью. Страшно было
на них взглянуть. Он им обещал, что в Смоленске приготов¬
лены ночлег и провиант, и они уже через силу сюда добра¬
лись — думали, сердечные, что хоть здесь отдохнут. При вхо¬
де в город все место от Московской заставы до Днепра было
уставлено фурами, пушками и всем добром, что награбили
в Москве. Везде валялись ручное оружие, маленькие и боль¬
56
Отечественная война 1812 года
шие сундуки. Между ними бродили французы, что тени какие.
Иные тут же падали от устали да голода и умирали. То разве¬
дут они костры погреться, сядут около них; а который уж по
слабости упадет головой в огонь, да уж и не встанет.
Наши войска гнали французскую армию и остановились за
Днепром. Наполеон взорвал Кремль в Москве; знали, что он
не пощадит и Смоленска: наши и ждали, что будет? А жите-
ли-то города, как вступила неприятельская армия, попря¬
тались в погреба и в подвалы; многие тоже ушли за Днепр
к своим. И мы туда же. Помню, подходим к Днепру и видим:
на том берегу два француза, должно быть, отстали от своих
и пробуют палкой, крепок ли лед на реке. Наши казаки на
них гикнули; а они, горемычные, бросились бежать по льду,
да, кажется, недалеко ушли...
Наполеон пробыл в Смоленске три дня; и как ушел, оста¬
вил тут маршала своего Нея; а Ней подвел подкопы под кре¬
постные стены, а сам убрался поскорей до взрыва.
Мы за Днепром приютились в бане и ночевали на полатях.
В ночь с 4 на 5 ноября, часу во втором, раздался вдруг гром,
да такой, что мы все с полатей слетели и выбежали на двор:
думали, света преставление. А казаки говорят: «Это он, зло¬
дей, взорвал стены». Потом стал греметь взрыв за взрывом,
и одиннадцать крепостных башен да Королевский бастион
взлетели на воздух, и во многих местах загорелся опять город.
Погибло много наших; да, сказывали, тысячи две больных
и раненых неприятелей. Ней не мог их увезти с собой.
Утром, которых из наших Господь сохранил, вышли из
своих нор и видят, что бродят французы среди развалин.
Они не ушли за своими и грабили наше последнее добро. Но
вспомнил себя народ, остервенился и ринулся на неприяте¬
лей. Их бросали в огонь или в Днепр с высоты берегов. Они,
несчастные, кричат, и наши кричат, а пожар все разгорает¬
ся. Просто ад кромешный кипел на улицах.
На счастье французов, наше войско вошло об эту пору
в город, и ввезли икону Божией Матери, что взяли с собой,
когда Наполеон овладел Смоленском. В одну минуту разнес¬
лась по городу весь, что Заступница вернулась к нам и что
будут служить ей молебен на площади. Тут забыли всякую
злобу: было уж не до французов, и народ хлынул на площадь,
Смоленск
57
все опустились на колени и зарыдали. Не слыхать даже было
слов молитвы... Да не рассказать, что тогда было.
Наша армия пошла вслед за Наполеоном. От него отста¬
ла бездна французов, и стали они бродить по окрестностям
и грабить. В самом Смоленске их оказалось тысячи две.
Перекусить-то им нечего, мороз стоит сильный, вот и бро¬
сались они всюду за поживой. Мало того, что грабили они
окрестности да дома, что в городе уцелели, а то что еще выду¬
мали: стоит где пустая избушка, они в нее войдут, разло¬
жат огонь среди пола, сядут и греются; а как уж огонь раз¬
горится, — уйдут. Уж тут народ на них восстал, и били их
без жалости: ведь всякий заступался за себя да за своих. Был
у нас сосед, мещанин — Василий Фокич. Он жил с сыном
и силач был, да и сын-то в него. И не перечтешь, сколько
они неприятелей истребили. Заберутся куда непрошеные
гости да станут наших забижать, лишь бы только недалеко
от Василья Фокича; кто-нибудь до него добежит, и он сейчас
явится с тесаком, а сын-то с жердью, и тут же расправа. Они
вдвоем с сыном не побоялись бы человек на двадцать пойти.
До сих пор мучит меня совесть, как я вспомню, что со
мной случилось. Привыкли мы, дети, видеть, как бьют
несчастных, и жалость даже в нас притупилась. Вот раз иду
я по улице с другим мальчиком, тоже моих лет, и видим
мы француза. Большой стоял холод: у бедного зуб на зуб не
попадал. Одна нога у него в башмаке, а другая совсем босая.
Подал он нам тряпку и стал объяснять, чтобы мы ему ногу
обернули, потому что у самого-то руки от стужи окоченели.
Не пожалели мы о нем, да еще, на беду, лежали тут прутья.
Мы их схватили да и погнали его перед собой.
Да, слава Богу, это недолго продолжалось; к нам скоре¬
хонько вернулась полиция, и завелся опять порядок. На
рынки стали привозить хлеб, а французов разослали по раз¬
ным городам.
VI. Рассказ солдата О. Антонова
Доживаю я восемьдесят шестой год. После француза в рекру¬
ты попал, на турку ходил18, и мало ли что на моем веку было.
Многое я перезабыл, а французский год помню. Были мы
58
Отечественная война 1812 года
тогда крепостными Марии Федоровны Артеневской, дерев¬
ни Большая Наготь, в 12 верстах от Смоленска; а семейства
у меня только и было, что отец да двое дядей. Как прошел
слух, что идет на нас Бонапарт, барыня уехала, а мы стали
свое добро в землю закапывать. Этим годом такой был уро¬
жай, какого я уж и не запомню. Молотили мы наскоро рожь,
насыпали в ящики и их тоже закапывали.
Приказано нам было от начальства сухари готовить для
армии и доставлять в города. Послали меня в Рославль с суха¬
рями, а Рославль-то от нас целых сто двадцать верст. Сдал
я сухари, а у меня еще телегу с лошадью взяли: всю заготов¬
ленную провизию надо было дальше доставлять, а лошадей
не хватало, так и брали у кого попало.
Ну, пришлось мне пешком плестись домой. Дело-то было
в самое Преображение. Отошел я верст двадцать и вижу: ко
мне навстречу целая тьма военных, и мундиры не наши. Зна¬
чит, французы. Очень я сробел; около дороги стоял лес; я до
него и добежал и спрятался за березку. Французы меня уви¬
дали, и двое подошли ко мне. Лепечат что-то по-своему: бон!
бон!* А я им показываю, что ничего у меня нет. Они меня
по плечу потрепали и махнули рукой, чтоб я шел, куда хочу.
Как убрались они, я себе и думаю: нет уж, большой доро¬
гой не пойду; хорошо, что Господь спас, а в другой раз,
может, они меня живого из рук не выпустят. И пошел я где
лесом, где ржами; увижу деревушку — туда. Дадут мне Хри¬
стовым именем что перекусить, — отдохну, и опять в путь.
Стали сказывать по дороге, что под Смоленском боль¬
шое сражение и что Смоленск взят. Иду я и думаю: как бы
непрошеные гости до нашей Наготи не добрались. Прихо¬
жу: а Наготь вся выгорела; стоят одни черные столбы, да уго¬
лья дымятся, и ни души не видать. Замерло у меня сердце,
и поплакал я, признаться. Думаю: должно быть, мужички
недалеко; и бросился в лес. Стоял он не больше версты от
деревни. Так и есть. Все туда забрались. И сказывают мне,
что пришли к ним вдруг французы и стали всюду загляды¬
вать. Видят ульи у одного мужика; и захотелось им медку.
Сами, должно быть, с ним не обращались, не знают, как его
* Воп — здесь: добрый (фр.).
Смоленск
59
достать. У наших-то не спросили; да вздумали сдуру поло¬
жить огня под ульи, чтобы пчел выгнать. Тут, на беду, под¬
нялся ветер, занялся плетень, и вспыхнуло все село. Наши,
чтб могли, повыхватали из изб да бежали в лес, и французы
тоже сробели и убрались.
Хорошо еще, что этим временем наша скотина была
в поле. Загнали ее в лес и стали со дня на день перебиваться.
Хлеб, что у нас в ямах был насыпан, мы не трогали; а пой¬
дем маленько, бывало, нажнем, который еще в поле стоял,
и смелем его; у нас в лесу были два жернова. Как смололи —
разложим огонь и напечем себе лепешек. Опять же в этот год
не на один хлеб, а на все был неслыханный урожай, и яблок
было у нас вволю.
С самого-то начала после взятия Смоленска явились
к нам два французских начальника и жили в господской
усадьбе, так как она не сгорела, и не позволяли они своим
грабить. Усадьба-то от леса не больше была, как в версте;
и лишь, бывало, увидим мы издали французов, сейчас чело¬
века два пустят к усадьбе бежать. Поклонишься начальни-
кам-то их, объяснишь им, что «мусье, мол, мы боимся, что
твои не бон», — и показываешь им на лес. И они тотчас пой¬
дут за нами и не позволят своим грабить.
Они, вить, хотели, на первых порах, в ладах с нами жить,
и приказал Бонапарт скупать хлеб в Смоленской губернии,
а не то чтоб его отымали. А у нас восстали многие деревни:
«С чего это, — говорят, — взял супостат, что мы будем ему
провиант поставлять?..» Да как, бывало, покажутся фран¬
цузы, так на них выйдут с вилами да с топорами. В иных
селах сами помещики водили крестьян на врага. Неподале¬
ку от нас было село Бердилово, помещика Павла Иванови¬
ча Энгельгардта. Так он тоже со своими мужиками на фран¬
цуза ходил. Что себя, что соседей от них отстаивал. Да, на
беду, схватили его в одной стычке неприятели. Крестьяне
как ни пытались за него заступиться — не удалось. Видно,
у него на роду было написано, что погибнет он от вражьей
руки. Отвезли его в Смоленск. Там Бонапарт свою полицию
оставил; и начальник-то тамошний уговаривал Павла Ива¬
новича, чтоб он к ним на службу поступил. А Павел Ивано¬
вич говорил: «Это, — говорит, — дело несбыточное, потому
60
Отечественная война 1812 года
я служу своему царю православному». Они отвели его, супо¬
статы, в крепостной вал да там его и расстреляли. Все об нем
жалели. Царство ему Небесное! Добрый был барин.
Плохо пришлось французам; купить-то хлеба негде, а гра-
бить-то не всегда удавалось. Прислали казаков в наш уезд,
и зорко они наблюдали за непрошеными гостями. Приедут,
бывало, французы куда на гумно и насыпят себе хлеба в теле¬
гу, а казаки увидят и уж не выпустят живыми из рук. Раз была
у нас на селе кровавая стычка; много французов пало, да
наших два казака. А было их, казаков-то, пять родных брать¬
ев. Трое, что остались в живых, вырыли яму в поле и похоро¬
нили убитых. Стали их землей засыпать и говорят: «Царство
вам Небесное, братцы, а мы за вас расплатимся». И точ¬
но, расплатились. В тот же день пришло опять шесть чело¬
век французов. Казаки их загнали в сторожку, что стояла
неподалеку от усадьбы, да воткнули соломы на пики, зажгли
ее и бросили на крышу, а она была тоже соломенная. Как
загорелась сторожка, французы-то хотели вылезти, а они их
пиками. Так и сожгли их. Вот и крещеные, а какой грех на
душу взяли, что без всякой жалости истязали их, сердечных.
Как наступили большие холода, вернулись мы на село
и жили на господском гумне. Затопим овин да около его
и греемся. Уж мы в это время французов не боялись. Виде¬
ли, что им несдобровать. Придут, бывало, худые, испитые,
и все оглядываются — казаков боялись. Еще мы же иной раз
сунем какой-нибудь кусок бедняжкам — та же милостыня.
В начале ноября очистили Смоленск, а там уж и гнали их
вплоть до нашей границы. Господа скоро к нам вернулись
и нас отстроили. У нас добрые были господа. Я уж давно от
них отошел, а до сих пор их на молитве поминаю.
Т.Толычева.
Русский вестник. 1880. Т. 150. Кн. 11 (ноябрь). С. 199—229.
[1) Он увез ее в Ярославль чрез Москву, где она стояла несколько дней
в Архангельском соборе. — Примеч. Т. Толычевой.
[21 Отступление наших сопровождалось потрясающими сценами. Вот не¬
сколько строк, которые я заимствую из походных записок моего отца:
Смоленск
61
«...5-го. Лишь только начало рассветать, как неприятели приступили
снова к штурму города. Он был уже объят пламенем. Несчастные жи¬
тели оставляли дома свои, имущество и со слезами удалялись. У каж¬
дого лежал камень на сердце. Матери несли младенцев и с сим бре¬
менем бежали, куда глаза глядят. Ничто не может быть ужаснее вой¬
ны оборонительной, и в своем Отечестве. Я это испытал... Стенания
разоренных жителей, лишенных крова, и вопли невинных раздирают
сердце каждого солдата. Бедная женщина — мать трех детей, из ко¬
их двое были еще так малы, что не могли ходить, будучи принужде¬
на спасаться бегством и не имея сил нести обоих, убила своими рука¬
ми одного из них и, взяв на плечи другого, оставила город. Вот кар¬
тины, которые мы видели во время нашего отступления». — Примеч.
Т. Толычевой.
131 Мы сохранили везде правописание надписи. — Примеч. Т. Толычевой.
Энгельгардты — эльзасские выходцы; многие их однофамильцы жи¬
вут еще в Страсбурге. Этим обстоятельством, быть может, объясня¬
ется дикое предложение, сделанное русскому дворянину: вступить
в наполеоновскую армию. Другой еще помещик, Шубин, был точно
так же взят в плен и расстрелян. Подробности его смерти неизвестны.
Император Александр I назначил пенсию его семейству точно так же,
как и семейству Энгельгардта. — Примеч. Т. Толычевой.
^ На серебро 4 рубля 85 копеек и 7 рублей 71 копейка. — Примеч.
Т. Толычевой.
[6] Сигизмунд, по взятии Смоленска <в 1611 году>, построил на месте
сделанного в крепостной стене пролома, через который поляки во¬
рвались в город, бастион, сохранивший имя Королевской крепости. —
Примеч. Т. Толычевой.
Бородино
И.И.Гангарт
Воспоминания о 1812 годе
Господин главнокомандовавший 2-й Западной армиею
князь Петр Иванович Багратион, под начальством которо¬
го я имел честь служить, во время сражений оставлял меня
безотлучно при себе для подания скорой помощи раненым,
которые нередко за отдаленностью врачей, лишась крови,
невозвратно погибают.
26 августа во время сильнейшего сражения неприятель¬
ское ядро ударило лошадь мою в грудь и, прошед чрез утро¬
бу в крестец, раздробило подо мною седло, и меня ранило
в колено и грудь. Я упал, или, лучше сказать, полетел на оба¬
гренную землю. Адъютанты закричали: «Гангарт убит!»
Великодушный князь Багратион, стоя между ужасами
смерти, бесстрашно взирал на то, что всю природу, кроме
великого мужа, приводит в трепет; он помышлял единствен¬
но о благе Отечества, восхищался беспримерною храбро¬
стью войск и среди хаоса спокойным духом распоряжал бит¬
Бородино
63
ву, едва ли не величайшую всех предшествовавших веков;
но и в сии минуты ужаса и смятения великая душа его мог¬
ла еще заниматься участью одного, частного человека! Уви¬
дя меня движущегося, вскричал он старшему адъютанту
своему: «Брежинский! Спаси Гангарта!» Сие было испол¬
нено. Два ординарца положили меня на лошадь и отвезли
в Можайск.
Едва успел я прийти в память, мне сказали, что привезли
раненого князя! Желая принесть ему мою благодарность за
спасение моей жизни в такое время, когда благо Отечества
на весах было, я притащился к одру его, взглянул на ранено¬
го, бледного героя... Сердце мое, раздранное сим зрелищем,
лишило меня последних сил исполнить сей священнейший
долг. Князь пожал мне руку и сказал: «Теперь должно нам
ехать лечиться вместе».
Хотя берцовая кость ноги его была перебита, но в Моск¬
ве рана была весьма хороша и обещала спасение бесценно¬
го для нас военачальника. Пользовавшие его господа доктор
Говоров19 и профес<с>ор хирургии Гильтебрандт имели пол¬
ную надежду к выздоровлению; но от душевного смущения,
которое почувствовал страдалец, оставляя 2 сентября Моск¬
ву неистовому похитителю тронов и благоденствия народов,
и от затруднительного переезда по худой проселочной доро¬
ге до села Симы — произошла горячка, которая 12 сентября
в час пополудни прекратила дни великого мужа!
Во все время болезни, до последнего часа, днем и ночью
я находился при одре его. Он чувствовал от раны жесто¬
кую боль, ужасную тоску и страдал иными мучительными
припадками, но не изрек ни малейшего сетования на судь¬
бу и страдания свои, снося их как истинный герой; не ужа-
саяся смерти, ожидал приближения ее с тем же спокойстви¬
ем духа, с которым готов был встретить ее и среди ярости
сражения20.
Сын Отечества. 1813. Часть 4. №11. 13 марта. С. 227— 228.
64
Отечественная война 1812 года
С. Бирюков
Письмо к издателям
окурнала «Сын Отечества»>
Покорнейше прошу вас поместить сие письмо в издаваемом
вами журнале и тем доставить мне неоцененное удоволь¬
ствие изъявить торжественно пылающую в душе моей благо¬
дарность госпоже коллежской асессорше Надежде Петровне
Титовой за человеколюбивый со мною поступок.
В Бородинской битве получил я две весьма опасные раны
от пуль. Гренадеры моего батальона донесли меня до бли¬
жайшей деревни, где я, по счастью, увидел нашего полкового
квартерместра. Он тотчас дал мне лазаретную карету, в кото¬
рой повезли меня в Москву. Августа 28 дня приехал я туда.
В Головинском дворце перевязали мои раны и дали билет
для занятия квартиры — в Немецкой слободе. Я отправился
туда, но по нерасторопности моего человека тщетно искали
мы назначенной квартиры до самого вечера. Езда по мосто¬
вой растрясла меня до того, что кровь сквозь бинты высту¬
пила из ран. Чувствуя нестерпимую боль, приказал я, нако¬
нец, остановиться на улице — и в сем крайнем положении
не знал, что делать.
Чрез несколько минут отворились дверцы моей кареты,
и я увидел почтенную даму, которая начала просить меня,
чтоб я расположился в ее доме, представляя, что уже ночь
наступает и что квартиры, мне назначенной, не отыщут,
может быть, до завтра, но что ее дом находится оттуда весь¬
ма близко и что она приложит все старания облегчить мои
мучения. В сию минуту увидел я в ней ангела, посланно¬
го с Небес для моего спасения! Я не ошибся. Поблагодаря
великодушную незнакомку, сказал я, что наделаю ей мно¬
го беспокойства, но она убедила меня принять ее предло¬
жение. Мне отвели самую покойную комнату, послали за
лекарем, и все, в чем я только мог иметь нужду, мне было
представлено.
Благодеяния сии тем еще не ограничились! Я отпустил
полковую карету к своему месту, не предполагая, что она
Бородино
65
мне скоро будет нужна. Накануне вступления неприятеля
в Москву благодетельница моя узнала, что столица будет
оставлена и что все жители уже выезжают. С горькими сле¬
зами пришла она в мою комнату и сказала мне, что слышала,
прибавя, что и она должна непременно сего же дня выехать
из Москвы. Она говорила, что ей тяжело только видеть меня
в таком положении, но что, взявши меня на свое попечение,
не смеет меня оставить, почему и стала уговаривать, чтоб
я ехал с нею. Хотя повозки ее все были нагружены, но она
уступила мне свою карету, а сама кое-как поместилась в дру¬
гом экипаже.
Я принял с благодарностью новую сию милость, зная,
что в противном случае попадусь в руки французам, то есть
в крайнюю гибель. Видя, что в экипажах моей благодетель¬
ницы поместилась только некоторая часть имущества ее,
а прочее с людьми, за невозможностью взять с собою, остав¬
ляемо было в Москве, — не смел я просить, чтоб взяли мой
чемодан и прочие вещи, почитая себя счастливым и пото¬
му уже, что сам не умру в руках неприятеля. Итак, весь свой
багаж и при нем человека оставил я в Москве. Я надеялся,
что ему удастся найти вагенбург21 и взять там моих лошадей,
а на противный случай оставил я ему большую часть бывших
тогда у меня денег, чтобы он купил лошадь и догонял меня
по Коломенской дороге.
На другой день по выезде нашем вступили в Москву зло¬
деи и ограбили дом моей благодетельницы; мое имущество
также досталось им в руки. Человек мой, пробыв несколько
времени в плену, нашел случай уйти ко мне, и хотя, впро¬
чем, был ограблен, но оставленные мною у него деньги, по
честности своей, сохранил и возвратил мне. Благодетельни¬
ца моя, как нежная мать, пеклась о моем спокойствии, отка¬
зывая себе в оном во всю дорогу; сама помогала мне пере¬
вязывать раны и без слез никогда не могла смотреть на сие;
сама даже готовила мне кушанье!
Приехав в Рязань, остановились мы у родного брата моей
спасительницы, господина генерал-лейтенанта Ивана Пет¬
ровича Ляпунова. Тут оказали мне новые знаки человеко¬
любия. Сей почтенный генерал, увидя мое страдание, в ту ж
минуту послал за лекарем и сам помогал при перевязке моих
66
Отечественная война 1812 года
ран. Слезы, виденные мною в глазах его, показали мне всю
чувствительность, все благородство его сердца!
Вскоре по приезде нашем в Рязань спокойствие и там
поколебалось: неприятель делал покушения на Коломен¬
скую дорогу. Жители знали вежливость новых ордынцев,
а потому никто не хотел их дожидаться. Стали выезжать из
Рязани туда, кто где почитал себя безопаснее. Почтенный
брат моей спасительницы, отъезжая в свою деревню, убе¬
дительно просил меня, чтоб я поехал с ним, но та, кото¬
рая спасла меня от погибели, никак на сие не соглашалась;
таким образом казалось, что сии великодушные люди хоте¬
ли переспорить, кто из них более должен оказать человеко¬
любия.
В это время чувствовал я от ран моих более мучения,
нежели когда-нибудь; почему и остался, по совету лекаря,
в Рязани. Я просил мою благодетельницу, чтоб она подума¬
ла о себе и ехала дальше, ибо не только приезжие из Москвы,
но и самые рязанские жители выезжали из сего города. Она
отвечала: «Я была ближе к опасности, и Бог спас; а теперь
ничего не будет!»
Чрез несколько дней лекарю удалось в ранах моих ощупать
лоскутья сукна с полотном и вынуть их, отчего я в короткое
время получил чувствительное облегчение. Жители рязан¬
ские выезжали из сего города более и более; почему и спаси¬
тельница моя, взяв меня с собою, поехала в деревню к своей
матери. Почтенная, с лишком восьмидесятилетняя старуш¬
ка приняла меня, как сына. Будучи сама столь слаба, что не
могла выходить из комнаты, приказывала она каждый день
приводить меня к себе, осведомлялась о моем состоянии,
составляла для меня разные припарки и одною уже состра¬
дательностью делала раны мои не столь мучительными. Но
чрез несколько дней я опять стал чувствовать боль нестер¬
пимую; лекаря близко не было, бывшие со мною лекарства
также все вышли.
Мне известно было, что в Касимове учреждена гошпи-
таль, почему и просил я мою благодетельницу довершить
свои милости, приказав отвезти меня туда. Она сама виде¬
ла сию необходимость и немедленно приказала приготовить
Бородино
67
самый покойный экипаж; снабдила меня всем нужным как
для дороги, так и на время моего там лечения. При благо¬
словениях, с которыми отпускала меня, потихоньку поло¬
жила она в мой карман книжку с 450 рублями. Приметив
это, я стал было отговариваться, но она потребовала, чтоб я
непременно взял сии деньги, говоря, что ей известно, как их
у меня мало, и что я могу возвратить ей сию ссуду, когда буду
в состоянии. Сверх того позволила она мне оставить при себе
ее человека на все время моего лечения.
По получении в Касимове возможного облегчения, на
обратном пути я был у моей спасительницы. Она, почтен¬
ная ее мать и брат радовались сердечно, увидев меня гораз¬
до здоровее прежнего. Мне стоило большого труда упросить
мою благодетельницу, чтоб она взяла с меня деньги, полу¬
ченные мною от нее при отъезде в Касимов.
Вот, милостивые государи, слабое изображение челове-
колюбивейших со мною поступков. Но кто может выразить
ту сострадательность, ту нежную заботливость, которые, не
имея ничего вещественного, несказанно облегчают страда¬
ния! Итак, я и моя родительница за спасение ей третьего,
у него остававшегося сына (два брата мои уже пали на поле
брани за Родину) пред лицом всего Отечества приносим ей
искреннюю благодарность и молим Предвечного, да ниспо¬
шлет Он моей спасительнице всю милость Свою! Равно бла¬
годарим ее почтенную родительницу, брата и все их семей¬
ство!
Да не оскорбится их скромность сею душевной призна¬
тельностью!
Сергий Бирюков,
Одесского пехотного полка майор.
Сын Отечества. 1813. Часть 9. №43. 23 октября. С. 199—203.
66
Отечественная война 1812 года
Н. Любенков
Рассказ артиллериста о деле Бородинском
ЕГО СИЯТЕЛЬСТВУ
МИЛОСТИВЕЙШЕМУ ГОСУДАРЮ
ГРАФУ
АЛЕКСАНДРУ ХРИСТОФОРОВИЧУ
БЕНКЕНДОРФУ22
от автора
усерднейшее приношение.
Много было пышных и стратегических описаний сраже¬
ния Бородинского; но подробности частных действовате¬
лей сокрыты, скромные россияне молчат и предоставляют
свету судить об их доблестях. Россияне правы по скромно¬
сти, свет не виноват — по незнанию.
Передадим, как чувствуем: да не возмутятся аристар-
хи23; что делать, монополия в литературе исчезла, нет почти
более условных форм — и литературная пропаганда разли¬
лась повсюду. По крайней мере, ополчайтесь, господа, веж¬
ливее, это будет в духе века; если я неверно описал, дожди¬
тесь другого Бородинского дела и поверьте справедливость
на опыте, иначе все это будет теория, которую проповедо¬
вать легче, чем быть под ядрами, картечами и с таким запаль¬
чивым неприятелем, как французы.
Политические волканы в продолжение целых столетий коле¬
бали Европу, религиозная и гражданская ее жизнь разруша¬
лась, но самый грозный тлился еще в глубине ее недр, в тиши,
в тайне недоступной, он возникал из роковой искры, скры¬
той под мрачным пеплом. Общий ход происшествий, начер¬
танный человечеству неисповедимым Провидением, разду¬
вал страшное его жерло; он хлынул лавой огненного океана,
и вселенная уготовилась к неизбежной погибели, истреби¬
тельный его поток палил все на молниеносном пути своем.
Пали царства, но был искупитель в лице незабвенного госу¬
даря Александра; явилась с ним мощная Россия, и тверды¬
Бородино
69
ни ее, держимые венценосным помазанником, достойным
ее обладателем, противустали; отхлынул разрушительный
поток, и, ударяясь об ее ледяную громаду, он охладел, остыл,
потерял истребительную силу, — и разостлался незыблемым
основанием для славы России и искупителя Европы.
Буря протекших событий слита нераздельно с политиче¬
ским величием России, она охраняет вековое ее благоден¬
ствие, и избавленное человечество еще взывает к священной
памяти Александра радостными воспоминаниями, и десни¬
ца Всемогущего чертит святым сиянием бессмертное его имя,
пред ним благоговейно склоняется вселенная.
Удары бедствий только что замолкли, действователи еще
живы, и черты главных воителей, как драгоценный залог
могущества России, хранятся в царевых палатах для счастли¬
вого потомства, оно взирает на них с народной гордостью24.
И пусть юноши, возбужденные жарко своей мечтою, про¬
никнутые чувством своего достоинства и честью принадле¬
жать России, вознесутся к величию, сияющему на их челах,
да поникнут с благоговением; пусть слезы соревнования
выльются сладко из глаз их и запечатлеют на сердце месть
к врагам, и да произнесут они невольно клятвенный крова¬
вый обет: быть страшными врагам своей Отчизны.
Так, 25 лет уже протекли со времени страшной Бородин¬
ской битвы, но воспоминания о ней живы, лица бесстраш¬
ных погибших товарищей, слабые отголоски страдавших от
ран, торжественные клики русских и повсеместный гибель¬
ный ад огня глубоко еще начертаны в памяти — дика, мрач¬
на была картина эта!
Кровавый бой жизни со смертью, глухой рев бесчис¬
ленных орудий, неистовые вторжения кавалерии и жаркие
повсюду свалки на штыках, с которыми русские всегда непо¬
бедимы, живо еще мелькают в глазах, и здесь роковое «ура!»,
как предтеча грозы, изумляет и приводит в робость врагов,
и общая тревога, треск оружия, а тут громовые взрывы поро¬
ховых хранилищ, как волканы, несут гибель в собственных
рядах и в рядах неприятеля, и в этом беспримерном побоище,
среди двух тысяч огненных жерл, русские бесстрашно при¬
нимают удары на грудь, удары врагов, хлынувших на Русь
несметными толпами.
70
Отечественная война 1812 года
Содрогается человек, переносясь к событиям, которы¬
ми изведались силы всей Европы с Россией, которыми она,
чуждая корысти, решила будущую судьбу вселенной, где
миллион закаленного в победах войска, водимого могучим
военным гением Наполеона, летел ударить на Россию, око¬
вать ее рабством, стереть в прах твердыни ее, этих гордых
русских, не поникших еще пред завоевателем света, и нако¬
нец погибель этого миллиона и жалкую, достойную участь
вождя их, врага вселенной.
Дивитесь, смертные, дивитесь величию России, величию,
освященному навеки беспримерным героизмом государя
Александра и высокою его кротостью; мы любили монарха
нашего, стекались по его мановению, и призывный его голос
был родным сердцу русских.
Так Провидение избрало Отчизну нашу мрачным позори¬
щем для славы; мы прошли тяжкие, благодетельные опыты,
на них создалось вечное могущество России, ими разруши¬
ли долгий плен Европы.
И давно ли еще венценосный герой России, сдружась
с тяжкими трудами войны, среди неустрашимых детей сво¬
их загремел новыми подвигами и торжественно водрузил
победное свое знамя на Арарате, Балканах и в недрах мятеж¬
ных сарматов25.
Покорились страны, поникли народы, и великодушный
помазанник даровал им свободу, возвратил отторженные
земли и, движимый духом неустрашимости и величием сво¬
его сана, не раз являлся один среди враждебных воинов, пав¬
ших пред ним.
В такую блестящую эпоху отрадно вспоминать былое; оно
неразрывно связано с современной славой Отечества нашего.
Настал 1812 год, явился страшный, просвещенный Атил¬
ла. Европа ужаснулась, и малодушные обрекли Россию поги¬
бели, возгорелась кровавая война, и мы понесли на груди
врага в Россию, на смерть. Он посевал мятежи, попирал свя¬
тыню — и следы его обагрены кровью и пожарами.
Все признавали необходимою ретираду систематическую,
но русское сердце не выносило ее; оно восставало против
благоразумия. Ударить, разбить — вот к чему пламенеет
кровь русская. Но, вняв воле царя, спасителя Отечества, мы
Бородино
71
с терпением переносили отступление; наконец, утомленные
им, мы жадно ожидали генеральных сражений. Авангардные
дела26 мало занимали нас, мы решились всей массой вой¬
ска принять на себя врага. Мщение за Отечество был общий
обет армии.
Светлейший князь Кутузов давно понял его и подарил
нас прекрасною позицией, открылись поля Бородинские,
и многие предузнавали, где кому пасть. Тихо, величествен¬
но мы занимали их, стройная линия тянулась далеко, общее
движение одушевляло нас; батальоны пехоты переходили
из одного места в другое; они сливались в колонны, везде
показывалась артиллерия, выдвигались батареи, грозна была
наша армия пред роковою битвой, и тяжкая дума пала мне
на сердце, страшная кручина занимала его. Облокотясь на
одну из моих пушек, я поник и глубоко грустным чувством
следил великолепную громаду войск наших.
«Что все это предвещает? — подумал я. — Бурю ли для Оте¬
чества нашего или новое торжество славы, которая нико¬
гда не изменяла оружию нашему; удачный ли натиск врагов,
давно в нашем сердце, или отчаянный отпор, к которому
кипели мы? Кому суждено погибнуть? Кто возвратится еще
к родным? Или эта черная земля покроет миллионы?
Творец! Какое предопределение царствам и человеку! Уби¬
тый ли за Отечество или победитель счастливее? Кто слав¬
нее: тот ли, кто стеснил врага и закрыл навеки глаза, видевши
победу, — или тот, кто надменно налагает плен на против¬
ников? И есть ли благополучие выше смерти за Отечество?
Вы решили это, русские! Неимоверные жертвы ваши пла¬
менели на алтаре Отечества; вы покинули жен, вы отдали
государю детей и явились на смерть в одних рядах с своими
отроками. Отцы и дети, юноши и старцы, все родные по кро¬
ви и чувству патриотизма, вы гибли на руках сыновей и заве¬
щали им мщение врагам; вы бились рука с рукой и спасли
Отчизну111, и Государь обнял вас как детей, назвал собрата-
ми, сослуживцами, драгоценные имена!»
Так думал я — сильнее билось сердце, оно обнимало Рос¬
сию, сочувствовавшую тогда с ним и, может быть, роптав¬
шую на нас, но мы не пали духом. Царь знал, достойны ли
мы имени русских и его попечений!
72
Отечественная война 1812 года
Вились мечты мои пред зевом общей могилы, и желание
торжества милому Отечеству переживало все другие, и тогда
молитва к Творцу затеплилась в душе моей, — я очнулся,
и все тихо: заревые выстрелы катились еще, дым их сливал¬
ся с мраком вечера, а ночь, роковая ночь угрюмо надвигала
могильный покров над бесчисленными жертвами, огни вра¬
гов светлелись еще. Что там? Готовы ли на бой? Но нет: у них
запальчивость и тщеславие, у нас — судьба Отечества, груди
стеной; мгла скрыла враждебных, и природа и месть затихли
сном, все мы полегли над бездной, разверзшейся на рассвете.
Была черная, глубокая ночь, как мысли мои. «Завтрашний
день, — думал я, — укажет, кто пал из исполинов! Кто сра¬
жается за славу, кто — за родные пепелища! Русские! Окро¬
вавим землю нашу, покроем ее трупами врагов, пусть Рос¬
сия увидит, достойных ли она имеет сынов, пусть Европа
в подвиге нашем устыдится своего рабства, падем для бес¬
смертия!»121
17-я бригада наша занимала место на правом фланге
нашей армии; храбрый полковник Дитерикс 2-й командо¬
вал ею, три батареи были расставлены.
Незабвенный граф Кутайсов, начальствовавший всею
артиллериею, храбрый, просвещенный генерал, подававший
великие надежды Отечеству, внушавший полное к себе ува¬
жение благородным характером, мужеством, бывший отцом
своих подчиненных, накануне еще сражения приехал отсма-
тривать к нам линию артиллерии на всей позиции, занимае¬
мой армиею, входил в прения с офицерами о выгодах мест¬
ного положения для артиллерии, позволял оспаривать себя
и следовал за мнениями нашими; наблюдал проницательно,
спрашивал о причинах, заставивших каждого из нас поста¬
вить так или иначе свои орудия, и соглашался, если мы были
правы.
Так, видя одно из моих орудий в ущелье: «Вы его превос¬
ходно поставили, — сказал он, — прислуга закрыта от огня
неприятеля, и оно может действовать на довольно обшир¬
ном пространстве, но эти два вы слишком открыли неприя¬
телю».
Я объяснил ему, что они стали на гребне отвесной горы и,
действуя на произвольном пространстве, оставаясь на виду,
Бородино
73
не могут служить метой неприятелю, ибо выстрелы слиш¬
ком должны быть счастливы, чтоб ядра в орудия попадали.
«Ваша правда, — сказал он, подъезжая ближе к ним, — я
этого еще не замечал, и я бы не избрал лучших мест». Тут он
соскочил с лошади, сел на ковер и пил с нами чай из черного
обгорелого чайника. «Я сегодня еще не обедал», — сказал он.
Так дружески прощался с нами Кутайсов на закате пре¬
красной жизни; он объяснил нам значение следующего дня,
вскочил на лошадь и помчался. Мы следили долго этого
любимого нами человека, и кто знал, что в последний раз,
кто знал, что завтра, увлеченный беспримерным мужеством
и патриотизмом, он погибнет за всех!
Кровавою пеленою занималась заря, оставленные биваки
дымились, тлели еще последние огни и догорали, как жизни
раненых. Армии были в боевом порядке, орудия наши заря¬
жены, роковые фитили курились уже; восходило и солнце,
оно позлащало, ласкало оружие наше.
Стрелки завязывали дело, слышна была перестрелка на
нашем левом фланге. Вдруг она распространилась и вспых¬
нула по всей линии, как пороховой стапин; заревели пушеч¬
ные выстрелы, канонада усилилась; но, к досаде, мы были
в бездействии, неприятель не атаковал еще нас. Творец, кто
думал, что в спокойных хладнокровных наших лицах, в этих
людях, исполненных жизни и отваги, прошедших смерть,
чрез два часа останутся только трупы, кто провидит час смер¬
ти — час всеобщего истребления, или сердце-вещун каждо¬
му укажет его; за два часа, говорю, мы были веселы, шути¬
ли, смеялись, сочиняли эпитафии друг другу, и в то же время
полилась кровь, растерзаны члены наши и нет даже следов
знакомых, родных лиц.
Вдруг гонец — он скакал во всю прыть; два слова из уст
его: «Орудия на передки», — это было дело одного мгнове¬
ния, и грозная цепь из тридцати шести орудий и восьмидеся¬
ти пороховых ящиков под сильными выстрелами неприяте¬
ля торжественно понеслась на левый фланг, где бой сделался
жестоким и сомнительным, на помощь родным, удерживав¬
шим сильный натиск превосходного числом неприятеля131.
На быстром движении нашем мы выдержали огонь со
всей неприятельской линии, расположенной на несколько
74
Отечественная война 1812 года
верст; звенья великолепной этой цепи выбивались ядрами
врагов, но это не останавливало общего стремления; одно
ядро пронизало две коренные лошади моего «единорога»27;
отрезали ремни, впрягли других, помчались следом за бата¬
реями. Неприятель усиливал свои выстрелы, сосредоточивал
их противу нас, но мы достигли своего назначения, быстро
очутились на левом фланге, где помощь наша была необхо¬
дима, стали разделяться, замещать промежутки и вступили
в жаркое дело — здесь целый ад был против нас; враги в вос¬
паленном состоянии, полутрезвые, с буйными криками тол¬
пами валили на нас; ядра их раздирали нашу линию, бой был
уже всеобщий, стрелки наши отступали, неприятель теснил
их. Офицеры их были перебиты, неприятель, не видя на этом
месте пушек, делал уже кавалерийские атаки, но появление
батареи ободрило наших стрелков. «Батарея, стой, с перед¬
ков долой!» — она хлынула картечью, опрокинула колонны,
отряды неприятельской кавалерии смешались, и линия вра¬
гов подалась назад, стрелки наши бросились вперед, завла¬
дели высотами, мы твердо стали на этой позиции141. Солдаты
наши любят пушки и грудью стоят за них: «Вперед, ребята, —
кричат они, — родимые приехали!»
Здесь сражение сделалось как бы поединком, трупы усея¬
ли землю, лошади без всадников, разметав гривы, ржали
и скакали; отбитые орудия, остовы ящиков28 были разбро¬
саны; дым, пламя, гул орудий, изрыгающих беспрерывный
огонь; стонали раненые, дрожала земля.
Мужественный неустрашимый генерал Багговут, коман¬
довавший нашим корпусом, прискакал к нам. «У вас очень
жарко», — сказал он. «Мы греемся с неприятелем», — отвеча¬
ли мы. «Вам нужно подкрепление, стойте, братцы, ни шагу,
вы изумляете неприятеля».
Графа Кутайсова уже не было на свете, мужество увлекло
его в пыл битвы, и одна только лошадь возвратилась. Завид¬
на была смерть героя, и мы воскипели еще более мщением
за него.
Вот как лишились мы храброго генерала: враги, негодуя,
что русские не уступают им ни шагу, и устыдясь превосход¬
ства своего числа над нами, решились расторгнуть центр
наш и принудить нас к отступлению. В этом намерении они
Бородино
75
в сильном числе бросились на одну из главных наших бата¬
рей в средине линии, расположенной двумя фасами. Не было
средств удержать стремительного их натиска, и они завладе¬
ли ею. Пылкий Кутайсов и хладнокровный Ермолов29 мгно¬
венно поняли план неприятеля, исполнение которого влек¬
ло для нас неисчислимые бедствия. Не останавливаясь, оба
знаменитые генерала решились пожертвовать славе оружия
нашего, они схватили Уфимский полк и повели его сами
в пыл сражения на потерянную батарею.
Засверкали штыки, загремело «ура!» — батарея взята,
но пал Кутайсов. Неустрашимый, мужественный генерал,
достойный почестей, смерть твоя спасла честь нашей армии
в деле Бородинском, ты умер с отрадными чувствования¬
ми, ты сознавал свой подвиг и достиг его30. Остался у нас
достойный твой сподвижник. Потщимся, русские, оценить
их самоотвержение, будем произносить имена их с благого¬
вением. В такой дани не может отказать им потомство, еще
менее — современники131.
Неприятель, превышая нас числом в пять раз, изумил¬
ся неустрашимости русских, он утомился атаками, мы при¬
нимали его на верную смерть, сражение сделалось медлен¬
ным, но смертоносным, усталые войска отдыхали для новых
истреблений, — одна артиллерия не останавливалась. Жер¬
ла орудий извергали пламя, свет потемнел, дым клубился
в атмосфере, могильный гул потрясал землю, и ужасный гро¬
хот орудий не прекращался.
Покрылись поля жертвами, кровь собратий и врагов
дымилась, они погибали, встречаясь с нашими; ряды обеих
армий пустели, лучшие наши солдаты пали; чтб нужды? Мы
знали, за что стояли, смерть повила всех одним чувством, не
было уже у нас попечения о близких, исчезла заботливость
о жизни человека, добродетель, отличающая столь много
русского, было только Отечество и жажда истребить врага.
Так раненые просили помощи: «Не до вас, братцы, теперь,
все там будем», — отвечали солдаты товарищам; убьют ли
кого, смертельно ли ранят — в одну груду, сострадание
замолкло на время; собственная жизнь сделалась бременем:
радовался, кто ее сбрасывал — он погибал за государя, за
Россию, за родных.
76
Отечественная война 1812 года
Когда истощены были обоюдные силы, когда неумолимая
рука смерти устала от истребления, армии стояли, казалось,
недвижимо; не было конца бедственному дню; одни орудия
глушили, раздирали ряды, местами смолкали и они.
В одном из таких промежутков бомбардир одного из
моих орудий Кульков, молодой храбрый солдат, опершись
на банник, призадумался; я знал прежде и угадал прекрас¬
ные чувствования простого человека. «Ты думаешь о суже¬
ной!» — «Точно так, ваше благородие, — отвечал бомбар¬
дир. — Жалко, когда больше с ней не увижусь». — «Бей
больше французов, — сказал я, — чтобы они ее у тебя не
отняли». — «Нет, ваше благородие, лучше света не увидеть,
чем отдать ее бусурманам».
Несчастный угадал — ядро снесло ему голову, мозг и кровь
брызнули на нас, и он тихо повалился на орудие с стиснутым
в руках банником. Солдаты любили, уважали его за храб¬
рость и добрые качества. «Позвольте его похоронить, ваше
благородие». — «Не успеете, братцы, теперь, — сказал я им, —
а успеете, делайте, что знаете, мне теперь некогда». С этим
они бросились, оттащили обезглавленное тело, вырыли теса¬
ками столько земли, сколько нужно, чтоб покрыть человека,
сломали кол, расщемили его сверху, вложили поперечную
палочку в виде креста, воткнули это в землю, все бросили на
полузакрытого товарища по последней горсти земли. Солда¬
ты перекрестились: «Бог с тобою, Царство тебе Небесное», —
сказали они и бросились к пушкам: неприятель снова атако¬
вал нас. Бог нам помог.
Отразив неприятеля, мы составили совет, заряды наши
были выпущены, едва оставалось по нескольку на орудие, —
храбрый унтер-офицер Литовского уланского полка разре¬
шил наше недоумение. «Позвольте мне, ваше благородие,
слетать за ящиком к неприятелю». — «Охотно, — отвечал я, —
ты будешь за это вознагражден». И он помчался в неприя¬
тельскую линию.
Пред этим несколько раз он скакал по сторонам, осма¬
тривал число неприятеля, доносил нам о его частных движе¬
ниях, принося чрез свои поиски истинную пользу. Здесь он
мчался с ящиком, одна из трех ящичных лошадей была уби¬
та; из двух остальных у пристяжной была переломлена нога,
Бородино
77
коренная легко ранена. Улан ухитрился: он привязал пово¬
дья двух этих лошадей к хвосту своей лошади, опрометью
сел на нее и скакал к нам; пристяжная едва могла поспевать,
скача на трех ногах.
Мы торжественно встретили храброго: я поцеловал улана.
«Где ты отыскал ящик с зарядами?» — «А вот где: осматри¬
вая по вашему приказанию вот ту конницу, что сейчас было
пожаловала к нам, которую вы отпотчевали картечами, я
увидел несколько русских орудий, бросившихся в атаку; вот
они за убитым ездовым и лошадью не могли его взять, когда
поскакали вправо, а французам некогда было; они дрались
с нами». Заряды пришлись по калибру легких наших ору¬
дий, и мы с радостью их разделили как драгоценную добычу,
выхваченную почти из рук неприятелей, которую в это вре¬
мя нельзя было заменить на вес самого золота.
Граф Сивере, как главный начальник нашего отряда,
поздравил храброго унтер-офицера; светлейший князь Куту¬
зов за подвиги его в целый день произвел в офицеры. Мы
радовались, что он был достойно награжден, и, имея заря¬
ды, не унывали более, люди у орудий были изранены, мы их
заменили рядовыми из Рязанского и Брестского полков, нас
прикрывавших; на лошадей посажены были лихие ратни¬
ки Московского ополчения; день этот истребил превосход¬
ных опытных у нас канониров, но где было им лучше пасть,
как не под Бородино, где великодушный государь <Нико¬
лай 1>, сознавая вполне жертву, понесенную убиенными,
повелел соорудить достойный мавзолей на поле Бородин¬
ском, на удивление векам, пусть драгоценный этот памятник
оживит воспоминания, пусть воины наши, узрев его, возбу¬
дятся еще большей ревностию и соделаются достойными на
великие жертвы, пусть примиренные враги с тайным ропо¬
том отойдут прочь. Завидя обелиск гигантам Европы, у них
затмится мысль нового вторжения в Россию, где громовые
кары их настигли31.
Мир праху вашему, исполины России, достойные плача
и радостных воспоминаний! Гром вашего оружия раздавался
повсюду, перуны ваши поражали всех, Север и Юг, Восток
и Запад, все поочередно приняли ваши законы. Промчатся
столетия, и скрижали истории обессмертят ваше имя, все¬
76
Отечественная война 1812 года
ленная будет переноситься к памяти вашей с благоговением,
и неумолкаемо твердить дальнейшее потомство о вас с спра¬
ведливым уважением.
В солдатах наших проявляются часто прекрасные, высо¬
кие черты; так, в этом сражении французы были взяты
в плен, многие были ранены, у одного оторвана нога. Мучи¬
мый нестерпимою болью и голодом, он обращался к нашим
солдатам и просил хлеба — у нас его не было, обоз наш был
далеко, один из них вынул кусок хлеба и отдал его неприя¬
телю: «На тебе, камрад*, я с ногами пока и достану где-ни-
будь, а тебе негде его взять». Я знал, что кусок был послед¬
ний, и обнял благородного солдата, храбрый и добродушный
получил за Бородинское дело Георгия. Так есть великая
душа в наших простых воинах; она хранится, как драгоцен¬
ный алмаз в грубой своей коре, умейте только его раскрыть...
Вечерело, выстрелы затихали, отдых сделался необходим,
армии пролили, казалось, всю кровь, не было уже жертв,
просветлел воздух, дым тихо взвивался и редел; военачаль¬
ник врагов (утверждали пленные, что то был сам Наполе¬
он), окруженный свитою более ста особ, рекогносцировал,
он смотрел часто в зрительную трубу; мы пока молчали, он
приближался, нам этого и хотелось, легкие наши орудия
были заряжены ядрами, батарейные — картечами; в сове¬
щании мы составили план воспользоваться этим обстоятель¬
ством и дать залп, выдержав хладнокровно приближение, —
этим мы могли истребить если не счастливца, то некоторых
неприятельских генералов, бывших тут в свите.
Мы окружили орудия, чтобы не дать заметить, что их
наводили; вдруг отскочили, вспыхнул огонек, взвился дым
с скорострельных трубок, и все орудия грянули смертью.
Расторжен великолепный поезд, разметали его по сторонам,
половина истреблена. Но вслед за тем мы выдержали мщение
врагов, выдержали неимоверно. Чрез четверть часа густая
колонна французских гренадеров, до пяти тысяч, с красны¬
ми распущенными знаменами, музыкою и барабанным боем,
как черная громовая туча неслась прямо на нас; казалось,
ей велено погибнуть до последнего или взять нашу батарею.
* Camarade — товарищ (фр.).
Бородино
79
У нас потеря была значительна; храбрая бригада Брест¬
ского и Рязанского полков, бросаясь в продолжение дня
несколько раз на штыки, расстроила себя. Генерал граф Иве-
лич, командовавший ею, был ранен32, но не оставлял своего
места. Мужественный Литовский уланский полк не менее
потерпел от беспрерывных атак; нам оставалось погибнуть.
Неустрашимый граф Сивере ободрял нас, мы решились идти
на смерть.
Офицеры артиллерии были перебиты, оставались толь¬
ко я и боевой поручик Тишинин (ныне артиллерии полков¬
ник). Мы обнялись с ним и хладнокровно ожидали врагов,
не желая им дать даром ни выстрела, и с уверенностью объ¬
явили прикрытию, что на его долю будет половины этой
колонны, обнялись, еще простились, — и к делу. Мы пер¬
вые должны были встретить незваных гостей.
Надобно отдать справедливость французам, что натиск
их бывает необыкновенный; первые их атаки чрезвычайно
стремительны, кажется, только одни русские их могут выдер¬
жать. Обыкновенно они делают ложные движения, сосредо¬
точивают в один пункт все свои силы и с бешенством броса¬
ются, чтобы прорвать линию; но это продолжается недолго,
далее они смягчаются, делаются приветливее, и тогда рус¬
ские, постояннее по силе характера и бесстрашию, броса¬
ются и сокрушают их.
Так было и здесь, в нашем деле: они с диким криком при¬
близились, мы встретили их картечью, и страшная колонна
поколебалась. Начальники их кричали: «Allons! Avancez!»*
Ряды мгновенно замещались, они выстраивались чрез тру¬
пы своих и двигались плавно, величественно. Брызгнули еще
картечью. Новое поражение, колонна смешалась, но крики
начальников не умолкали, и она, опять стройная, двигалась.
Для нанесения решительного поражения и замедления
ее на ходу мы начали действовать залпами из полубатарей,
выстрелы были удачны, разредела эта страшная туча, музы¬
канты и барабаны замолкли, но враги опять шли смело.
Колонна эта была похожа на беспрерывный прилив и отлив
моря, она то подавалась назад, то приближалась, в неко¬
* Вперед! Быстро! (фр.)
во
Отечественная война 1812 года
торые мгновения движения ее от действия нашей батареи
были на одном месте, она колебалась, вдруг приблизилась.
Эскадроны Уланского полка бросились в атаку, но по мало¬
му числу людей не могли выдержать ее; колонна открыла
убийственный батальный огонь, кавалерия наша была отби¬
та и возвратилась. Граф Сивере, бесстрашие которого в этот
день было свыше всякого описания, видя, что не остается
у нас более зарядов, приказал взять на передки и прикрыл
наше отступление егерями.
Мы сделали последний прощальный залп из целой бата¬
реи. Французы совершенно смешались, но опять строились
почти пред батареей; тут Рязанский и Брестский полки гря¬
нули «ура!» и бросились на штыки.
Здесь нет средств передать всего ожесточения, с кото¬
рым наши солдаты бросались; это бой свирепых тигров,
а не людей, и тогда как обе стороны решились лечь на месте,
изломанные ружья не останавливали, бились прикладами,
тесаками; рукопашный бой ужасен, убийство продолжалось
с полчаса. Обе колонны ни с места, они возвышались, гро¬
моздились на мертвых телах. Малый последний резерв наш
с громовым «ура!» бросился к терзающимся колоннам, более
никого уже не оставалось — и мрачная убийственная колон¬
на французских гренадер опрокинута, рассеяна и истребле¬
на; мало возвратилось и наших. Единоборство колонн похо¬
же было на бойню, лафеты наши были прострелены, люди
и лошади перебиты; последние по какому-то инстинкту
стояли, целый день печально наклонив головы, они смирно
переставляли ноги, вздрагивая по временам от ядер и гранат,
попавших на батареи.
Вечер прекратил убийство, горсть победителей возвра¬
тилась к своим; мы все были окровавлены, одеяния наши
изорваны; мы были похожи на часть спартан, погибших
с бессмертным Леонидом33; лица наши в пыли, закоптелые
пороховым дымом, уста засохли; но мы дружно обнялись
и почтили память погибших слезой сострадания, которое
притупилось, исчезло в продолжение дня. Мы чувствовали,
что достойны доверия Отечества и государя.
Ночь провели на трупах и раненых, и мечты мои вновь
воскрылились; я видел, как обагрялись Бородинские поля
Бородино
81
кровью, видел отрадно, как гибли враги, как ядра мои раз¬
дирали страшную колонну, готовую нас сокрушить; видел,
как пламенным шаром закатилось солнце вместе с жизнью
почти ста тысяч; мрак покрыл их навеки. Но ты восстанешь
опять, величественное светило, ты заблестишь на горизонте,
ты приютишь, оживишь все прозябение, ты согреешь теп¬
лотой своею природу, ты осушишь ее слезы; не восстанут
только несчастные убиенные, не приютят они более сирот,
ими оставленных, не осушат их слезы, не закроют вежды их,
и предмогильный плач не облегчит страданий, не утишит
ран душевных о судьбе родных и Отечества. Завтра стоны
опять раздадутся, и ты, устыдясь убийств, опять западешь,
солнце, за черную землю. Скажи, долго ли еще на земле про¬
длится бесчеловечие? Может быть, протекут века, миллионы
колен на свете истребится, и ты по-прежнему будешь светить
пожарам, грабежам, убийствам, или ты остановишь велико¬
лепный свой путь, когда люди все истребят друг друга; или
когда новый возврат Спасителя избавит, примирит от вра¬
жды человечество.
Но в эту бедственную годину Россия ли искала войны? Не
отклонял ли ее государь Александр, любя, как детей, сво¬
их подданных, и какую умеренность в требованиях, какую
высокую кротость, достойную его сана, он показал побе¬
жденным!
Так сорок столетий протекли, и в этих столетиях нет при¬
мера подвигов, которые явили русские, обессмертившие имя
свое. Везде, во всех странах мы являлись грозою притеснителям
и блюстителями мирных обитателей. Великодушие увенчива¬
ло всегда наши деяния. Так, утвердясь на высотах Монмартра,
мы ожидали только воли царя, одно мановение его — и этот
гордый Париж взлетел бы на воздух161, — признаться, все мы
жадно желали этого, но воля его была для нас священна. Он
помиловал врагов, и мщение наше за родную Москву затихло;
мы примирились великодушно с неприятелями.
Дотоле мы будем счастливы, пока остаемся русскими. Мы
любим наших государей и Россию, слава их для нас драго¬
ценна, и если нужна для их величия наша кровь, кто из нас
отрадно не прольет ее до последнего биения сердца, пламе¬
неющего их благоденствием?
62
Отечественная война 1812 года
Граф Сивере, не имея уже при себе адъютантов, которые
были все разосланы, и заметив, что неприятельские колон¬
ны сильно напирают, сказал мне: «Я останусь вместо вас,
скачите скорее к поручику Вейде (он стоял с шестью орудия¬
ми правее нашей батареи); пусть он обратит все свои выстре¬
лы против колонн, а не против неприятельских батарей».
С этим поручением я уже скакал; на пути моем поразили
меня множество предметов, от которых теперь отвращается
сердце — все разбитое, изломанное, раздавленное, обнажен¬
ное; и на этом безобразном поле страданий малороссийские
наши кирасиры в неистовой схватке с французскими латни¬
ками, кирасы их трещали от взаимных приветствий палаша¬
ми, они жарко рубились — вторглись в боевую непреодоли¬
мую дотоле колонну лучших французских войск и подавили
ее силою, решимостью: это были две страшные столкнув¬
шиеся тучи, из которых полились потоки крови.
Они так дружно соплелись, что я проскакал мимо их, не
обратив почти на себя никакого внимания, два латника толь¬
ко бросились ко мне, но были изрублены нашими кира¬
сирами, и я пронесся стрелою, сделав по одному удачный
выстрел из пистолета.
Надобно удивляться иногда тому ожесточению и той стра¬
сти достигнуть непременно своей цели, которыми исполне¬
ны бывают враждующие.
Полковник наш, желая прекратить действие одной
неприятельской батареи, которая выхватывала ряды из
наших колонн, скомандовал нашей батарее в атаку; мы
бросились на передних отвозах, подскакали на картечный
выстрел, дали залп ядрами и продолжали стрелять картеча-
ми, сбили батарею, она замолкла и снялась с места с подби¬
тыми орудиями.
В это время малороссийские наши кирасиры схватыва¬
лись с французскими латниками, ожесточение их было так
велико, что они, поражая друг друга, проносились не едино¬
жды сквозь нашу батарею, рубились меж собою, не трогая
нас; я изумился этой запальчивости, которая может иметь
вероятие в глазах только очевидца.
Чтобы достигнуть моего назначения, я пустился во весь
карьер; вдруг свалилась моя лошадь и я с нею, она лежа¬
Бородино
63
ла без задних ног; я бросился пешком, получа добрый тол¬
чок, от которого зазвенело у меня в ушах. Множество лоша¬
дей разгуливали и резво неслись перед мною; я схватил одну
за мундштук; она, потеряв хозяина, летела прямо ко мне
и остановилась в двух шагах, но ядро повалило и ее.
Достигнув пешком батареи Вейде, я увидел храброго офи¬
цера с пробитой пулею рукой, кровь текла из нее, но он не
обращал внимания и радовался только искусному действию
своей батареи. «По крайней мере, вели завязать себе рану, что¬
бы быть в силах исполнить приказание графа», — сказал я ему.
Сильный, от природы неутомимый, он вырывался из рук сол¬
дата, который, заложив рану куском пакли, завязывал ее плат¬
ком и продолжал кричать: «Второе и третье орудие — по пра¬
вой колонне! Хорошо, ребята, мастерски, недаром выстрелы!»
Мы пожали друг другу руки, и я возвратился; не более
получаса я был в отсутствии, но уже не застал у себя мно¬
гих на батарее; ядра свистали, рикошеты их бороздили зем¬
лю, осколки гранат летали.
Раненный в пятку поручик Давыдов спокойно сидел
в отдалении и читал Юнга34, с которым он никогда не рас¬
ставался; неприятельские выстрелы летали мимо его. «Что
ты делаешь?» — «Надобно успокоить душу и приготовиться
к смерти, — отвечал он хладнокровно, — мне с вами не оста¬
ется ничего делать, я исполнил свой долг».
Вечный его соперник в мнениях, тяжелораненый поручик
Неронов прощался со мною глазами, которые ту же мину¬
ту сделались неподвижны. «Не оставляйте, братцы, мёста
и поклонитесь родным», — сказал он тихо и замолк навсегда.
Сердце мое затрепетало, потеря благородного этого това¬
рища прибавила ему новую рану. Мрачный, печальный, он
целый день говорил о смерти, которую прозревал.
Солдаты, увидев меня, все воскликнули: «Слава Богу,
ваше благородие, что вы живы; мы думали, что латники вас
изрубят и помочь нельзя б было; а как убили лошадь вашу,
то и попрощались с вами». Они, говоря это, работали отча¬
янно, только один огорчил меня. Подавая заряды из ящиков,
он каждый раз скрывал за него свою голову, когда прожуж¬
жит ядро или мелькнет дымящаяся граната, действуя, впро¬
чем, целый день как храбрый солдат.
64
Отечественная война 1812 года
Я вызвал его, зарядили орудие, поставили его перед
самым жерлом: «Вот так должны умирать негодяи», — ска¬
зал я и взял пальник в свои руки. «Виноват, ваше благоро¬
дие, этого вперед не будет, что-то тоска напала». Я простил
его и отослал опять к зарядному ящику; но лишь он открыл
его, чтобы достать заряды, неприятельская граната лопну¬
ла в самом ящике, ящик взорвало, и солдата не нашли. «Вот,
ребята, — сказал я, — как Бог наказывает трусов». Лошадей
отбросило, опалило, но они остались живы; бедные живот¬
ные смирно остановились на этом месте.
Выстрелы бывали иногда удивительно удачны. Так, один
раз неприятельское ядро попало в верхнюю часть орудия,
отдало его, сбило мушку, сделало впадину и отскочило; сол¬
даты шутя и остроумно говорили: верно, не по калибру при¬
шлось. Другой выстрел был еще страннее: под орудием на
самой оси висела корзина с рожью (запас артиллерийских
солдат); ядро пробило корзину, прошло сквозь рожь и оба
бока корзины, сделало углубление на оси орудия, и уже
после сражения изумленные солдаты нашли его в корзине
и долго хранили, как подарок от французов.
Но в одну из смертельных минут спасение наше с пору¬
чиком Тишининым было чудесным. Батарея наша должна
была мгновенно сняться, орудия были взброшены на перед¬
ки, и она неслась уже на рысях. Остановившись, чтоб поло¬
жить на лафет некоторых раненых, мы догнали свои ору¬
дия, и как верховые лошади наши были убиты, мы хотели
оба вскочить на лафет одного из орудий; и не достигши его
несколько шагов, как ядром перерезало правило, минуту
раньше — и нить жизни нашей была бы прервана. «Бог хра¬
нит вас, верно», — заметили радостно солдаты.
Известный уланский герой, участвовавший во всех наших
действиях и проголодавшись подобно нам, в одну из самых
смелых рекогносцировок овладел большим горшком коровь¬
его масла, который он добыл из французской зарядной фуры;
солдаты бросились на горшок, разбили и в одно мгновение
поглотили по кускам все масло. После сражения они набра¬
ли несколько грибов и жарили их на огне бивачных костров.
«Худо, братцы, сделали, — сказал один из них, — что масло
съели, поберечь бы до грибов».
Бородино
65
Такие шутки у них обыкновенны. Русский солдат не уны¬
вает; высокое присутствие духа особенно у них обнаружи¬
вается во время перевязки раненых; так, один из них с ото¬
рванной ногой говорил своему фельдфебелю, который
прострелен был пулей в щеку и не мог говорить: «Ну, Иван
Петрович, посылай нас за соломой, за дровами» (то есть как
это делалось им прежде). Бедный фельдфебель покачал голо¬
вою.
Страсть к битвам обнаруживается в народном духе рус¬
ских, единоборство для них — забава. Взгляните на народ¬
ные наши гимнастические игры: все они носят характер
воинственный; охота к кулачным боям ни в одном народе,
со включением самых англичан, столько не обнаруживает¬
ся, как у русских, и этот бой у нас всегда в виде колоссаль¬
ного и имеет собственную свою стратегию. Такие генераль¬
ные сражения, особенно в губернских городах и всегда двух
противных партий, служат тому очевидным доказательством.
Какие кровавые сшибки; и тут своя тактика, задирают обык¬
новенно мальчики — это стрелки, далее схватываются все —
это армия, наконец, лучшие уважаемые бойцы — ветераны,
как главный резерв.
И как после подобных уроков целой жизни не уметь рус¬
скому работать штыком и прикладами в сражениях? Нель¬
зя дозволить продолжать такой закоренелый обычай как для
сохранения людей, так и потому, что он принадлежит к вре¬
менам отдаленным; но нельзя не признаться, что эти народ¬
ные битвы, имея целью часто одно увеселение, поселяют
мужество и навык. Совершенно справедливо, когда говорят,
что русские идут в дело с радостью, напевая любимые народ¬
ные песни; это подтверждается фактом, мной изложенным.
Могучие наши богатыри привыкли смело встречать удары
равных себе. Они никогда не думают о ранах и страдани¬
ях, главный у них результат — броситься, достигнуть, раз¬
бить, и если знают, что государь в армии, давай тогда сме¬
ло десять неприятелей на одного. С такими воинами на что
не решишься, чего не сделаешь! Они от начальников тре¬
буют только заботливости о своем продовольствии и за то
предают себя всем жертвам, которые от них потребуют; ска¬
жи им приветствие, ободри, попробуй каши из их котла —
86
Отечественная война 1812 года
и они пойдут в огонь и в воду; радушие начальника их уте¬
шает. Суворов многими своими победами, кажется, обязан
частью тому, что он более других вождей узнал путь к серд¬
цу русского солдата.
Здесь кстати заметить, что русские и французы быва¬
ют всегда враги только по соревнованию в славе. Так, на
вопрос одного генерала, что называется неприятелем, — сол¬
дат решительно отвечал: «Француз, ваше превосходитель¬
ство!» — «Ну, а когда война с турками?» — «Все-таки фран¬
цуз». Это было вскоре после кампании 1812 года. Столько
ожесточены они были достойным порицания поведени¬
ем французов в России, и враги наши не должны обвинять
даже русских крестьян в жестокостях с ними: ибо неистовые
поступки французской армии в России заслуживали бы еще
большего мщения. И так ли мы поступали во Франции, так
ли мы заплатили за неслыханное зверство их? Впрочем, мы
отмщены, мы были во Франции для того, чтоб показать ей
великодушие наше. И как добрые дела не остаются без воз¬
мездия, то не раз, бывши потом за границей, я наслаждал¬
ся прекрасными плодами мира и спокойствия, которые мы
внесли в недра этого государства вместо мести, которою дол¬
жны бы были его покарать.
Солдаты наши самолюбивы и любят показывать свою
сметливость. В одно время капитан Филатьев прислан был
для занятий по службе; не зная его имени, на первый раз
из приличия мы называли его monsieur Филатьев; солдаты
слышали это. Обращаясь к одному из своих офицеров, я ему
сказал: «Об этом пошлите сказать к monsieur Филатьеву». —
«Да вот не прикажете ли его послать?» — сказал он, указывая
на лихого ефрейтора, тут же стоящего. «Да ты знаешь, как
зовут капитана, к которому тебе надобно идти?» — «Как не
знать, ваше благородие, к Моисей Филатьевичу», — отвечал
он с уверенностью. Мы расхохотались и послали его к Мои¬
сей Филатьевичу.
Я думаю, что в солдате нашем развивается воинственный
дух, имея его своим началом еще в быту крестьянина. Бес¬
прерывные войны, веденные Россиею со шведами, турками,
поляками, татарами и горцами Кавказа, преобразовали нашу
нацию в военную. Петр Великий слил ее дух воедино и дал
Бородино
87
ему достойное для славы России направление; последую¬
щие за ним государи развили до высшей степени эту народ¬
ную доблесть. В Отечественной кампании она обнаружилась
величественнее, и 1812 год принял полный характер войны
народной с бесчисленными своими ужасами и бедствиями,
доказав всему свету истреблением европейской армии, что
гибельно трогать нас в дымных наших избах, когда мы не
посылаем приглашений. Свободные вооружения наших кре¬
стьян, их патриотические действия всякому известны, нуж¬
но было только видеть это на опыте171.
Вид народной войны страшен и величествен: смятение,
тревога, всеобщее ополчение, колокольный набат, стражи
на высотах и решимость каждого дорого продать собствен¬
ность, жизнь и судьбу своего семейства. И один спасен —
другой погибает.
Но скажите, кто же, если не Творец, сохраняет нас
в такие гибельные минуты; отчего один и другой остались
живы, отчего пали убитыми и ранеными более ста тысяч
в деле Бородинском, где, справедливо сказал Кутузов, тру¬
су не было места? Замолкнем пред ненарушимыми опре¬
делениями Провидения, упование утешительно; вера есть
теплый благотворный луч для души невинной. Она созда¬
на для познания всех благостей, которые Творец ей нис¬
посылает181.
Принесем ему моления. Порадуемся цветущему состоя¬
нию России. Русский гордится по справедливости своим
именем. Знаменитые подвиги последних войн, отдавшихся
во всех частях света, служат ручательством незыблемого ува¬
жения к нам держав просвещенных.
В России мирный кров и собственность каждого твердо
охранены законами; таланты и немощность без лицеприя¬
тия обретают верный приют.
Рассказ артиллериста о деле Бородинском.
Сочинение Николая Любенкова. СПб., 1837
(цензурное разрешение 17 апреля).
I'1 И прах ваш, увенчанный мавзолеями на полях страшных врагу битв,
будет довечно осенять Родину вашу — она сделалась святынею для
88 Отечественная война 1812 года
иноземных; отныне чуждая рука не прикоснется этой святыни. —
Примеч. Н.Любенкова.
^ 25 августа, накануне Бородинского сражения, носили в войсках на¬
ших чудотворный образ Смоленской Божией Матери. С каким уми¬
лением наблюдал я действие священного обряда на души воинов;
страшные врагу усачи наши склонялись к земле и благоговейно ис¬
прашивали благодати у Творца. Святое это благословение укрепило
всех теплой верой, и священные имена государя и Отечества пылали
в сердцах наших. Молитва для русского есть уже половина победы. —
Примеч. Н.Любенкова.
131 Генерал-квартирмейстеру Толю поручен был подвиг искусно про¬
весть на позиции левого фланга наш корпус под сильными выстре¬
лами неприятеля. — Примеч. Н.Любенкова.
^ Где прежде еще грозный Воронцов с своими гренадерами и князь
Голицын с кирасирами уничтожали колонны неприятельские. —
Примеч. Н.Любенкова.
I5J Здесь же бесстрашный Паскевич с своей дивизией был тесним силь¬
ными неприятельскими колоннами, но опрокидывал их холодным
оружием и удержал наконец верх; эту славу разделил с ним генерал-
адъютант Васильчиков. — Примеч. Н. Любенкова.
^ Как грозные победители, мы основались на этих знаменитых высотах
и с перунами в руках потрясали судьбою величайшего государства во
вселенной; одно мановение царя нашего, и этот цветущий обширный
город превратился бы в пепел и с любезным своим народом, и с сла¬
вою своею — и с Лувром, и с прелестными женщинами... — Примеч.
Н. Любенкова.
171 Сказывают, что Талейран говорил Наполеону, когда он замышлял
экспедицию в России: не троньте медведя в его берлоге. Патриарх ди¬
пломатов, верно, лучше своего императора знал Россию. — Примеч.
Н. Любенкова.
181 33-я легкая батарея наша получила за дела в России, особенно за
Бородинское, петлицы и знаки за отличие на кивера; офицеры были
все вознаграждены. Из 70 оставшихся после Бородинского дела сол¬
дат, 26 за него получили Георгиевские кресты. Не было примера в ар¬
мии, чтобы третья часть солдат, вышедших из боя, были так награ¬
ждены. Граф Милорадович, имея нашу батарею всегда у себя в аван¬
гарде, не называл нас иначе, как храбрыми. Так вдень своих именин
встретил нас, идущих в дело: «Здравствуйте, храбрые, — сказал он, —
вот вам десять крестов, ступайте и заслужите». Никто из тех, на ко¬
торых их возложили, не вышел живым из сражения. Граф умел по¬
ощрять. — Примеч. Н. Любенкова.
Бородино
89
j~l*
Историческое сведение
о Бородинском сражении
С удовольствием прочитал, конечно, всякий русский статью,
помещенную в фельетоне № 189 «С.-Петербургских ведомо¬
стей», о славном и незабвенном дне 26 августа 1812 года35.
И кому из соотечественников недоступно чувство той спра¬
ведливой, благородной гордости, которая, по прошествии
35 лет, волнует еще сердце при каждом воспоминании, при
каждом слове о Бородинском бое? Тем более не может быть
равнодушным тот, кого судьба сделала очевидцем и участ¬
ником боя на родной земле. Состоя в малом числе людей
1812 года, для которых подобные воспоминания назвать
можно истинно приятным подарком, я позволю себе, одна¬
ко же, сказать несколько слов о некоторых подробностях,
относящихся до генерала Багратиона.
26-го числа я стоял с орудиями на третьем флеше от леса,
перед деревнею Семеновской36. Орудия эти принадлежали
к артиллерийской роте №2-го полковника Богославского.
На рассвете первое русское ядро полетело с нашей батареи,
и выстрел этот сделан был мною. Резко раздался на заре гул
выстрела по лесу и подал вестовой знак. Все смолкло, но не
прошло и нескольких минут, как длинная цепь французских
орудий, поставленных впереди деревни Шевардино, загро¬
хотала в свою очередь и осыпала нас ядрами со всех сторон.
Колонны движущихся неприятельских штыков засверкали
перед лесом, и вскоре страшный бой загорелся на этой точ¬
ке, где через несколько часов должно было пасть столько
русских героев.
Как артиллерист, которого прямая обязанность состоя¬
ла в обороне вверенного ему укрепления, я заботился един¬
ственно о скором заряжании и направлении орудий против
французских полков, которые то отважно кидались на редан-
ты, то обходили их с боков. Не берусь передать в подробно¬
сти все происходившие около нас движения войск, и едва ли
хоть один из боевых товарищей моих, который только горячо
90
Отечественная война 1812 года
был занят своим делом, мог уловить все минуты страшных
часов 26 августа, посреди дыма и грома, от которого стонала
окрестность. Но помню ясно и твердо, что до роковой мину¬
ты, где ранен был князь П. И. Багратион, тот окоп, в котором
я находился с пятью пушками, оставался все время в наших
руках. Ближайший к лесу редант был первый под ударами
неприятеля, — и скоро овладели им французы и устреми¬
лись ко второму реданту, где закипела самая жестокая борь¬
ба. Здесь французы то врывались в укрепления, то вновь
были выбиваемы подоспевавшими один за другим пехот¬
ными полками, — и это объяснялось тем, что оба озна¬
ченные укрепления, по близкому расположению их в лесу,
представляли возможность французам скрывать свои силы,
приводить в порядок отбитые части войск и с новыми уси¬
лиями возобновлять стремительные их нападения. Третий
же редант хотя и пылал в огне, но держался твердо, и смело
могу сказать, что ни одна пушка не съехала с своего места
в то время, как соседние реданты перешли уже несколько
раз из рук в руки.
Был уже 11 -й час утра, и я оставался один артиллерийский
офицер на уцелевшем третьем русском укреплении. Нахо¬
дившийся вместе со мною артиллерии подпоручик Фомин
был убит почти при начале сражения. Более половины при¬
слуги уже не состояло налицо, но пальба из наших орудий
не ослабевала. В это самое время появился у батареи гене¬
рал Багратион. Как теперь вижу его на коне, с шляпою на
голове, из-под которой выказывался белый ночной колпак.
Резкие черты лица его делались еще более выразительными
в минуту опасностей. Глаза сияли, между тем как все лицо
вытягивалось, исполненное отважного спокойствия. Тогда
наступил тот грозный час сражения, когда бой перед дерев¬
ней Семеновской кипел с силою необычайной. Князь Багра¬
тион подъехал к нашему реданту и, заметив, что на нем было
всего пять пушек и что мы несколько долго целили, не желая
выпустить даром ни одного ядра, обратился к нам и сказал:
«Господа артиллеристы, вы должны заменить скоростью
выстрелов недостаток ваш в числе орудий». Потом он быст¬
ро повернул свою лошадь и едва исчез в дыму, как разнес¬
лась роковая весть о смертельной его ране.
Бородино
91
Что последовало после, описать трудно. Сражение около
нас превратилось в обширную свалку, где конные и пешие
резались и кололись под громом нескольких сот орудий,
дышавших огнем и опустошением. Картечь клала наповал
передовые ряды французов, но новые ряды штыков выра¬
стали на трупах, которые стойко, упорно подвигались вперед.
Наконец дошла очередь и до реданта, защищаемого с шести
часов утра. Судьба вверила его мне, — и я обязан отдать отчет
моим соотечественникам. Скажу по совести, чистой совести
русского солдата, что только тогда, как истощились почти
все мои заряды, когда французы по грядам тел подступали
слева от захваченных уже других редантов к самому укрепле¬
нию, — я только в ту минуту дал приказание свозить пушки.
Русские пушкари, верные своему долгу, умирали при ору¬
диях, но не отдавали их. Упорно отбивались они банниками,
и четыре орудия с третьего реданта были не только вывезе¬
ны в целости, но еще вместе с ними захвачены в плен двое
французских стрелков. Оставалось последнее пятое орудие,
и оно было задержано по тесноте выхода у траверса. Видя,
что спасение его становилось невозможным, потому что
французы уже вломились в окоп, я велел отрубить отвоз, —
и орудие покатилось в ров.
Вот, милостивые государи, что происходило на треть¬
ем реданте у деревни Семеновской 26 августа 1812 года.
Я желал передать эту подробность на суд военных читате¬
лей в дополнение к статье, помещенной в «С.-Петербург¬
ских ведомостях» и в которой, между прочим, ошибочно
сказано, что князь Багратион был ранен в 4-м часу. Смею
утвердить, что если бы столь важная для армии потеря, рав¬
но как и других наших славных генералов, последовала поз¬
же того часа, которому я был очевидцем, то, без сомнения,
наше левое крыло не было бы так скоро приведено в рас¬
стройство.
Русский по душе и по сердцу, я надеюсь, что русские воен¬
ные историки не побранят за живое воспоминание о собы¬
тии давно минувшем, но еще свежем в памяти старого боро¬
динского артиллериста.
Генерал-майор д*******
92
Отечественная война 1812 года
Принимая этот рассказ с тою степенью достоверности и ува¬
жения, которые внушает нам лицо, его писавшее, мы не
можем не согласиться, что он проясняет некоторые важ¬
ные черты упорной битвы за реданты Семеновские, опи¬
санной во многих сочинениях различно. Главные военные
историки наши, Бутурлин и Михайловский-Данилевский,
не определяя в точности по часам все переходы и оттенки
великой битвы, говорят, что до той минуты, когда был ранен
князь Багратион, французы успели овладеть укреплениями
у Семеновской, но подоспел Коновницын и не дал францу¬
зам утвердиться. Но все ли три укрепления были в это время
во власти французов или только два из них — не объяснено.
Господин <Ф. Н.>Глинка в «Очерках Бородинского сраже¬
ния» хотя и говорит, что около 10 часов утра все три редан-
та при Семеновском схвачены так быстро, что русские не
успели свезти с них пушек, но этого нельзя почесть справед¬
ливым, потому что в тех же «Очерках Бородинского сраже¬
ния» господин Глинка, ссылаясь на предания самих францу¬
зов, на странице 80-й присовокупляет: «К исходу боя между
маршалами и князем Багратионом прибыла свежая диви¬
зия Фрияна, которую жестоко поздравили дождем и градом
пуль и картечь с третьего реданта, еще уцелевшего за рус¬
скими». Следовательно, это укрепление было действитель¬
но за нами в то время, как два ближайшие к лесу были не
раз французами захвачены и вновь отбиты у них. Это опи¬
сание, заимствованное из 18-го бюллетеня самого Наполео¬
на, вполне подтверждает сообщаемый нами рассказ генерал-
майора д******* и приносит ему тем более чести, что сами
французы высказали истину, которую сообщает нам очеви¬
дец. И как не поверить вполне словам того, кто сам грудью
отстаивал каждый шаг земли на Бородинском поле и живым
языком передает нам теперь это заветное событие?
Другое обстоятельство, на которое в рассказе генерал-
майора д******* должно обратить внимание, относится до
рокового часа смертельной раны князя Багратиона. Мы ска¬
зали уже выше, что военно-исторические авторитеты наши,
описывая битву Бородинскую, умалчивают о времени, кото¬
рое разделяло все движения, атаки, отпоры и напоры войск
в неслыханной пятнадцатичасовой борьбе двадцати наро¬
Бородино
93
дов с стодвадцатитысячной русскою армией. Первое досто¬
инство историка — истина, а потому кто осмелится и обви¬
нять их? Рассказать верно и в точности по часам все события
Бородинского сражения, конечно, невозможно. Это сдела¬
но, однако же, господином Глинкою, сверившим отечест¬
венные материалы с лучшими иностранными сочинения¬
ми, и впоследствии господином Полевым, в его книжке
о том же предмете37. Первый определяет час раны Багратио¬
на в полдень; второй — между 11 и 1 часом пополудни. Боро¬
динский наш очевидец утверждает, что это было еще ранее,
и мы ему верим вполне, как живому свидетелю. Замечания
же его о последствиях, которые от раны князя Багратиона
произошли для левого крыла нашей армии, подтверждают¬
ся следующими словами историка Отечественной войны
генерал-лейтенанта Михайловского-Данилевского: «Успеху
французов способствовало превосходство их в числе и рана
князя Багратиона, лучшего из наших боевых генералов».
Ред<акция>.
Русский инвалид. 1847. №205. 17 сентября. С. 817—818.
Перед Москвой
А. К. Кузьмин
Из подлинных записок 1812 года
Во время нашествия французов мне было 16 лет. Они нале¬
тели нежданные, негаданные, как комары из дальнего леса.
Тогда, за исключением каких-либо ста голов, вся Россия
верила от чистого сердца, что Наполеон, не объявя войны,
прокрался неожиданно в наше Отечество; как будто наше
Отечество — какой-нибудь ветхий хлебный амбар, в который
всякий ночной воришка может залезть потихоньку! Впрочем,
так было объявлено во всех тогдашних официальных изве¬
стиях, чрез что мы сами простодушно сознавались в своей
дремоте.
В то время я находился в <Калужском> лесном институте.
Первое известие, что Наполеон перешел границу, не сдела¬
ло на нас почти никакого впечатления. Мы спокойно про¬
должали учиться, веруя, что Россия велика и что он, прой¬
дя по Польше хотя и длинный польский, уберется восвояси;
но когда чрез несколько недель узнали, что французы в Смо¬
ленске, все встревожилось и зашумело! В это же время при¬
Перед Москвой
95
езжал к нам один военный генерал, осматривать институт¬
ские строения для предполагаемых военных лазаретов, и тем
более настращал. Директор Вюльфинг собрал всех кадет
в институтскую залу и сделал к нам воззвание: «Кто хочет
в военную службу, спасть Отечество? Я сам с вами пойду!» —
прибавил хромоногий и однорукий старик, одушевленный
храбростью. Не желающих не было. «Все хотим! Все жела¬
ем!» — кричали мы в один голос и тут же в этом подписались.
Директор с нашей подпискою поскакал в Калугу; а мы, бро¬
сивши тетрадки, принялись за ружья и стали учиться марши¬
ровать. Горе! Горе вам, французы! Вот мы тебя, Наполеон!
Однако ж не сбылись наши ожидания. Каспару Богдано¬
вичу в Калуге растолковали, что без высочайшей воли нас
нельзя принять в военную службу; что каких-нибудь сорок
получеловек не составят вспомогательного средства; что Рос¬
сия еще не в таких плохих обстоятельствах, чтоб вербовать
детей, имеющих совсем другое назначение; и что он, почтен¬
нейший Каспар Богданович, гораздо лучше сделает, если
постарается, в случае приближения неприятеля, препрово¬
дить нас куда-либо в безопасную сторону. Вот как рассу¬
ждают холодные души! А мы твердо были уверены, что при
нашей помощи по крайней мере несколькими часами ранее
были бы выгнаны французы из Отечества!
Нечего делать, нас распустили по домам, будто на вака¬
цию. Я с братом Николаем возвратились в <сельцо> Симо¬
ново, где не застали батюшки <К. Стефановича>: он уже слу¬
жил в ополчении. Матушка <Елизавета Сергеевна> была
в ужасных хлопотах: девять человек детей и десятый, как
говорится, на носу, лошади в хомутах, экипажи у подъезда,
все уложено, надобно ехать, бежать, а куда? И надолго ли?
Неизвестно. Притом и денег, кажется, было мало. На пер¬
вый раз мы хотели отправиться в свою брянскую деревню,
в село Бетово; а потом ехать к какому-то дальнему родствен¬
нику Воронежской губернии в город Землянск.
Но матушка одна отправилась в Землянск и своим невоз¬
вратным отъездом остановила наше путешествие. Она 7 сен¬
тября неблагополучно родила, а 9-го уже не было ее на свете.
К этому времени батюшка отпросился в отпуск, чтоб выпро¬
водить нас из деревни; но вместо того сделал проводы на
96
Отечественная война 1812 года
Серпейское кладбище и ускакал обратно, оставивши нас,
детей, на власть Божию.
Предположивши в моих записках не писать ничего груст¬
ного, я пройду молчанием этот ужасный удар. Пусть назло
судьбе-злодейке приятные и смешные минуты в моей жизни
переживут меня, а все грустное и печальное предастся веч¬
ному забвению. Знаю, что радости редки, что от такого пла¬
на записки мои будут толсты, как чахоточный стряпчий; но
чем меньше — тем лучше!
Все соседи наши уехали, куда попало, — большая часть
в Москву, предполагая, что там безопаснее; но старуш¬
ка Белокаменная за собственные грешки и за мотоватое
поведение своего сынка Кузнецкого Моста — скоро попала
в огненное чистилище. В околотке нашем сделалось ужасно
пусто. Наполеон зажился в Москве, и всех тяготила какая-то
глухая, томительная неизвестность будущего. Но вот при¬
нудили молодца отправиться обратно по той же дороге; вот
он в Смоленске, вот уже у Березины, — и у всех отлегло
от сердца. В отношении к нашей стороне — это была чер¬
ная, громовая туча, прошедшая боком. Мы слышали, как
она с ревом неслась от запада, видели ужасные молнии, уже
появились передовые вестники бури; но ветер переменился,
подул с востока, вихрь, и туча ушла обратно тем же путем.
Смоленск от нас 220 верст; Малоярославец, где Наполеон
хотел пробраться другой дорогой, — 150 верст; а француз¬
ские мародеры были от нас верстах в 70, а именно по дороге
к городу Ельня, в селе Пятницком.
В то время отечественного бедствия мы разлюбили фран¬
цузов; их веселость и любезность показались нам слиш¬
ком приторными, язык — похожим на хрюканье животного.
Я помню, матушка запретила нам говорить по-французски,
хотя прежде с большими усилиями этого добивалась. В доме
у нас нашелся портрет Наполеона, и его немедленно велели
вынесть; но куда бы вы подумали? На чердак? Нет, хуже, да
и там повесили вверх ногами. К главнокомандующему Барк¬
лаю де Толли никто не имел доверенности, а простой народ
просто называл его изменником. Еще и до сих пор мы гото¬
вы считать всякого немца иностранцем, забывая, что наши
соотечественники в Остзейских губерниях38 по преданно¬
Перед Москвой
97
сти своей к России имеют полное право на звание русских;
а в то время фамилия Барклая, не отзываясь родным звуком,
рождала явное подозрение. Я помню, как в весьма порядоч¬
ных домах бранили его за трусость, называя в насмешку дех-
тярной баклашкой; а в этом-то было его и главное несчастье,
что он не прозывался Баклашкиным. Я всегда с уважением
вспоминаю о спасителе Отечества Голенищеве-Кутузове; но
русское имя помогло личным достоинствам опытного полко¬
водца приобресть доверенность войска и народа. В важных
случаях необходимо прислушиваться к жужжанию нации!
Тогдашний московский главнокомандующий граф
Ростопчин в прокламациях своих, писанных самым простым
слогом39, преувеличивая были, для возбуждения народного
фанатизма представлял неприятелей ужасными грешниками.
Он уверял, что французы из наших церквей делают конюш¬
ни, из священных сосудов пьют вино, что Наполеон — чело¬
век совершенно без религии, отрекшийся от Бога и уже быв¬
ший в Египте мусульманином.
Эти воззвания имели желаемое действие. Наши русские
мужички всех, кто не крестится русским крестом, называ¬
ют некрестями; а тогда еще более озлобились против нече¬
стивых врагов, сожигателей Москвы, хотя в этом пожаре
враги ни душой, ни телом не виноваты. Странно, что мно¬
го лет спустя после Отечественной войны старались поддер¬
живать мнение, что Наполеон сжег Москву. Ростопчин до
самой смерти, будучи за границею, печатно уверял в этом;
хотя такую честь и не следовало бы нам, русским, уступать
неприятелю. Конечно, во время войны все позволитель¬
но писать; но когда события поступают в область истории,
нужна справедливость. Лучше сделал император Александр.
В одном манифесте, упоминая о Московском пожаре, он
говорит: «Огонь сей в роды родов будет освещать лютость
Наполеона и славу России». Такая неопределенность выра¬
жений может пониматься двояко: в 1812 году, когда это было
нужно, пожар Москвы относился к французской работе,
а теперь те же самые слова означают славное дело русских,
принужденных к тому обстоятельствами40.
Наконец народное ожесточение к незваным гостям
достигло высочайшей степени. Французов и всех с ними
96
Отечественная война 1812 года
пришельцев крестьяне не почитали людьми, и кто попадал¬
ся в их руки, хотя и безоружный, били насмерть без всяко¬
го милосердия, опасаясь только, чтоб убитый не ожил. На
одной тогдашней лубочной карикатурной картинке изобра¬
жен был крестьянин Долбила, который уже убитого францу¬
за доколачивает долбнею. Внизу надпись:
Ведь очнется басурман,
Не поддамся на обман!
Особливо мародеры, эти присмирелые от холода октябрь¬
ские мухи, умирали как бараны на бойне. В Гжатском уез¬
де, поблизости наполеоновского тракта в Москву, один
харчевник указывал мне на небольшой лесок, находящий¬
ся в полуверсте от их деревни, где, по его словам, схоронена
не одна сотня таких жертв. Вот собственные слова крестья¬
нина: «Устали руки бить их, проклятых! Да убить-то, барин,
еще не трудно; а хоронить тяжело: велят от заразы жечь или
глубже закапывать. Вот мы и придумали средство. Нахвата¬
ем их человек десяток и поведем в этот лесок. Там раздадим
им лопатки да и скажем: ну, мусье! ройте себе могилки! Чуть
кто выроет, то и свистнешь его дубинкой в голову, а другому
и приказываешь: ну, мусье! зарывай скорей да себе рой! Что
ж бы вы думали? Иной лепечет, черт его знает, что; а плачет
как человек и смотрит в небо и даже крестится... Да наших
не обманешь! Алён* марш! — и хлоп его по голове».
Ополчение 1812 года представляло ужасное неравенство
в летах и росте. Обмундировано было в полушубки и фураж¬
ки с крестами из латуни и вооружено пиками. Вся экзер-
циция заключалась в команде: шапки долой! И если какая
шеренга ровно скидала их, то почиталась лихо обученною.
Эти «крестоносцы», рать-сила могучая, с своим смертонос¬
ным оружием: кусочком заостренного железа, взоткнутым
на палку, могли бы выбрать своим девизом слова: без оби¬
ды ближнему!
Впрочем, я говорю про виденное мною Калужское опол¬
чение; в других губерниях, говорят, было оно лучше сфор¬
* Allons — здесь: шагом {фр.).
Перед Москвой
99
мировано и храбро дралось. Последнему обстоятельству
дблжно верить. Солдат дерется храбро, или новичок, или
хорошо обстрелянный; но кто раз видел, как валятся око¬
ло его товарищи, кто только ознакомился с кровью и воп¬
лями умирающих, тот непременно будет трусом до третьего
или четвертого сражения: к таким пирушкам не вдруг при¬
выкнешь!
Батюшка мой, из екатерининских гвардии прапорщиков,
в ополчении переименован был в поручики и по малочислен¬
ности офицеров командовал батальоном. Прежняя его служ¬
ба заключалась в двух или трех поездках в Петербург, покуда
получил офицерский чин при отставке111. Потом он женил¬
ся, прожил лет двадцать в деревне, запасся детками и вдруг
нежданно, неведанно очутился в военной службе и запу¬
стил усы! Одного только недоставало: ополченного мундира!
Бывало, просто в спальном тулупчике батюшка выйдет пред
свой батальон, скомандует: «Шапки долой!.. Здорово, ребя¬
та!» — и дело кончено. Таким образом без браноносного мун¬
дира прослужил он два месяца и в октябре уволен в отстав¬
ку, по уважению к многочисленному малолетнему семейству.
Все время службы своей батюшка простоял с ополчением
верстах в 60 от Симоново, в чугунном заводе помещицы Гон¬
чаровой. Там-то иногда происходили у них преуморительные
анекдоты, из коих один хочется мне рассказать.
Однажды является к ним сотский с донесением, что фран¬
цузов видимо-невидимо, тысяч десять, пришло в их село
и расписывают квартиры. От завода село было в 10 вер¬
стах. Сделалась ужасная суматоха, собрался военный совет.
В заводе стояло всего два батальона. Другим командовал
какой-то худощавый высокий майор, прозванный по длин¬
ноте Колбасою. Колбаса был человек храбрый, отец мой —
трусливого десятка. Первый доказывал, что надобно сра¬
зиться, что он спрячет свое войско в заводе за плетнями,
а когда французы пойдут мимо, то ратники сквозь плетень
вдруг всех их посадят на пики. Напротив, батюшка не одоб¬
рял такой военной хитрости и советовал бежать, доказывая,
что два батальона не сладят с 10 тысячами.
Спор разгорался. Колбаса, как старший, велел собрать оба
батальона, а батюшка велел запрягать себе в повозку лоша¬
lOO
Отечественная война 1812 года
дей. «Как вы смеете бежать! — кричал Колбаса. — Я вас аре¬
стую! Пожалуйте вашу саблю!» — «А где мне взять ее? — отве¬
чал отец мой. — У меня и мундира нет». — «Я вас посажу под
караул!» — «Полно, братец Колбаса, лучше бы хорошенько
расспросить сотского, а то что-то невероятно, чтоб неприя¬
тели расписывали квартиры». — «Вы не знаете военных дей¬
ствий! — кричал майор на батюшку. — Село небольшое, вой¬
ска десять тысяч, как же не расписывать квартиры? Ведь
надобно же где-нибудь пообедать, ха-ха-ха!»
Однако ж позвали сотского. «Ты сам видел французов?» —
«Нет, я живу с версту от села, в другой деревне. Ко мне при¬
бежал оттуда свояк». — «А свояк твой сам их видел?» — «Нет,
он молотил на току, к нему прибежала жена и сказала, что
нашла сила несметная. Свояк прямо с току бросился полем
ко мне в деревню, а я — к вам...»
Тут решились послать разведать — и оказалось, едет от
французов рославльское казначейство с тремя присяжными.
Лтеней. 1858. Часть I. № 8 (цензурное разрешение 21 февраля).
С. 530-535.
По послужному списку я насчитал батюшкиной службы 17 лет:
с 1775 по 1792 год. Он был Преображенского полка капралом, фурь¬
ером, подпрапорщиком, каптенармусом и сержантом. После та¬
кой длинной службы он вышел в отставку 24 лет от роду! — Примеч.
Л. К. Кузьмина.
Г. К. Рожнова
Рассказ о Двенадцатом годе бывшей дворовой,
живущей в Покровской богадельне
Теперь осталось так мало свидетелей Двенадцатого года,
что надо принимать встречу с одним из них как «une bonne
fortune»*, по французскому выражению. Их рассказы боль¬
шей частью однообразны, редко можно указать на выдаю¬
* Большой успех (фр.).
Перед Москвой
Ю1
щийся факт, но нам дорогй малейшая подробность, относя¬
щаяся к кровавой эпохе Наполеоновского нашествия, и мы
поставили себе долгом записывать все, что слышим от ее
современников.
Наша рассказчица была из дворовых Петра Дмитриевича
Березникова. Он жил с семейством в своем московском име¬
нии, между Рузой и Можайском, когда разнесся слух о при¬
ближении французской армии.
Наши господа были уже не молоды, говорит Глафира
Климовна, старшую дочку замуж выдали, а при них остава¬
лись три барышни на возрасте да сынок; он был всех мень¬
ше, и решил барин, что надо ехать в ярославское имение.
Как все приготовили и уложили к отъезду, позвали священ¬
ника отслужить напутственный молебен. И мы все пришли
помолиться. То-то наплакались! Карета уж стояла у крыль¬
ца; сели в нее господа и уехали.
Как только мы их проводили, говорит покойный батюш¬
ка, он был приказчиком: надо, говорит, все господское доб¬
ро припрятать. Собрал он крестьян и приказал им вырыть
две большие ямы. Поставили туда сундуки и много мебели,
обложили все соломой и заклали досками, а доски засыпали
землей. Лишь покончили с этим делом, батюшка нам гово¬
рит: «Теперь мы свое добро спрячем и уйдем к себе: казаки
здесь проезжали и сказывали, что все будет сожжено на пути
злодеев, может, и до нас дойдет очередь».
Наши мужички тоже видели казаков и собрались тоже
в лес уходить, а некоторые на деревне остались. А мы, все
дворовые, поднялись вместе. Было нас человек сорок с лиш¬
ком. Я была тогда по двенадцатому году и все очень ясно
помню. У нас стоял кирпичный завод и была вырыта боль¬
шая печь для обжиганья кирпичей.
Мы в нее поставили все наши сундуки, заложили их кир¬
пичом, а сверху навалили мусора. Потом взяли, что было,
съестного, скотину выгнали в поле, сами ушли в лес и поста¬
вили себе шалашики.
Живем там день, другой, а едим не больно жирно, пото¬
му что надо провизию поберечь. Помню: очень я раз прого¬
лодалась и попросила тетку, чтобы дала она мне перекусить,
а она говорит: «Христос с тобою, ныне постный день, еще
102
Отечественная война 1812 года
не отошли обедни, а уж ты об еде». Ведь тогда строго посты
соблюдали, не то что теперь: постов-то знать не хотят.
Как все съестное у нас, бывало, подберется, пойдут
несколько человек в деревню кое-что приготовить, и прожи¬
ли мы так уж сколько дней, не помню. Был с нами мальчиш¬
ка лет двенадцати; скучно ему стало, и побежал он в шалаш
кузнеца. Подошел и слышит там: тары-бары годовалы! При¬
бежал к нам назад и весь дрожит. «Батюшки, — говорит, —
там что-то бормочут, там не русские языки!» Старшие-то на
него прикрикнули: «Что ты, постреленок, врешь!» Да вдруг
слышим: алё! алё! — и загалдели, заалёкали по всему лесу:
значит, молодеры\ Мы все вскочили бежать, да сунулись из
шалаша, а непрошеные гости к нам жалуют; уж близехонь¬
ко. Сробели мы, не смеем к ним навстречу, и остановились.
Да была у нас дворовая женщина, Аксинья Егоровна, плот¬
ная такая, спасибо, и здоровая. Уперлась она обеими рука¬
ми взад нашего шалаша, принатужилась, да как хлобыст¬
нет весь шалаш-то об землю. Ход нам свободный и открыла.
Бросились мы вон и ударились бежать, а за нами и из дру¬
гих шалашей бегут.
У нас около леса было большое болото; барин начал его
сушить. Мы туда. Знали, какое место безопасно, и заби¬
лись в кусты. Должно быть, этим временем французы наши
шалаши обшаривали, а потом за нами пустились. Обступи¬
ли они болото; мы на них смотрим, а сами ни живы ни мерт¬
вы. Да видят они: больно топко; побродили, побродили кру¬
гом и ушли.
Сидим мы в болоте. Вдруг матушка хватилась нас, детей:
я тут, брат тут, а четырехлетней сестры моей Соньки нет,
и тетки нет. Так матушка и взвыла. «Пойду, — говорит, — их
отыскивать». Пошла она, искала по лесу и вернулась в слезах.
«Должно быть, — говорит, — их злодеи убили».
А мы без еды, без питья. Еще хорошо, что в болоте рос¬
ла клюква и брусника; мы ею пробавлялись. Так меня голод
измучил! Стала я приступать к матушке: «Есть, — говорю, —
хочу». Она говорит: «Что ж я тебе дам?» А я все свое: «Есть
хочу!» Жаль ей меня, да и горе-то ее разбирает по сестре да
и по батюшке тоже, что ничего об нем не знает, так уж она
Перед Москвой
103
с сердцов сжала кулак и сунула мне его в рот. «На, — гово¬
рит, — ешь мой кулак!»
Становилось все не легче, все голодней. Вдруг видим: идет
к нам свой — конюх Илья Алексеев.
Мы все к нему. «Нельзя ли, — кричим, — чего нам
поесть?» — «Постойте, — говорит, — я вам принесу». Ушел
он, а мы ждем его не дождемся. Он нарвал в поле огромную
охапку гороху и принес нам. То-то мы бросились на этот
горох! Илья Алексеев говорит: «Постойте, может, еще чего
добуду». И добыл он нам полхлеба. Лишь по маленькому
кусочку каждому досталось, и как мы обрадовались!
Жажда нас тоже замучила. Илья Алексеев говорит: «Шли
бы вы лучше в Борисов овраг». По дороге как проезжали
телеги, так и оставили глубокие колеи, и в этих колеях стоя¬
ла дождевая вода. Мы к ней бросились, начерпали ее гор¬
стями и напились.
Вдруг нам навстречу человек пять французов, и бросились
они нас обшаривать. Один подбежал ко мне и стал рыться
в моем кармане. Так я и обмерла: в кармане-то у меня были
две куклы. Да он, спасибо, на них не польстился, а вынул
у меня сережки из ушей да снял крест, что висел на шее.
Обобрали они у нас, что могли, и отпустили нас, а мы пошли
в Борисов овраг.
Ночи стояли свежие, так уж мы, как спать-то укладывать¬
ся, друг к дружке прижались как поросята, чтобы немнож¬
ко погреться. Видим, на небе страшное зарево стоит — око¬
ло нас горели села. Потом вдруг стал до нас долетать гул. Мы
поняли, что идет неподалеку сражение, — и такой страх нас
пробрал! Припадем к земле, слушаем и говорим: «Словно
земля по нас стонет».
Гул замолк, и прошел один день спокойно, а там опять
на заре поднялась страшная пальба и вплоть до вечера гре¬
мела. Уж после мы узнали, что под Бородином было сраже¬
ние; плохо нам спалось, а к утру видим: на нас кто-то смот¬
рит сверху, и притаились все, передохнуть боимся. Вдруг
нас окликнул знакомый голос: «Уж как я, — говорит, — вас
искал!» Вышло, что это покойный батюшка. Французы посе¬
лились у нас на мельнице и захватили его, чтоб он на них
104
Отечественная война 1812 года
стряпал. С ног до головы его раздели, а уж он сам отыскал
бабью рубашку, лапти да дырявый кафтанишко и угощал,
волей-неволей, никак целую неделю, дорогих гостей. Лишь
только они ушли, он принялся нас искать.
Спустился в овраг и спрашивает у матушки: «Все ли
дети-то при тебе?» Она говорит: «Мальчишка тут, и Глаш¬
ка, а где Сонька — не знаю. Она оставалась с твоею сестрой».
Рассказала она, как дело было, а он принялся ее бранить.
«Что ж ты, — говорит, — за мать, что за ребенком присмо¬
треть не умела? Выходите все отсюда. Отведу вас на кирпич¬
ный завод и ее отыщу».
Стали мы подходить к заводу, да так и ахнули: все наше
добро было разграблено. Погоревали, погоревали и приюти¬
лись в сарае. А тетка моя и сестренка отыскались. Как пожа¬
ловал к нам француз в лес, так они далеко убежали и пробав¬
лялись в лесу-то, как и мы, чем Бог послал. Баба их встретила
и привела к нам. Она знала, что мы пришли на завод.
Нечего сказать, немало видели мы всякой нужды. Дума¬
ли хоть заснуть под кровом, да не тут-то было: ночью запы¬
лала наша усадьба, а мы как это увидали, так и подняли рев.
Как она загорелась? Кто ее жег? Уж об этом мы после про¬
ведали.
У наших господ было большое имение в Московской
губернии, и поделено оно на пять деревень, а считалось
одним. Церковь стояла в Воскресенске, а усадьба — в Ратуе-
во, да были еще три деревни. В одной из этих деревень, зва¬
ли ее Петрово, взбунтовались мужики. Подбили их, дураков,
наговорили, что отойдут от господ, и заладили они сдуру, что
мы-де Бонапартовы. Мало того: они же наше добро раста¬
скали и усадьбу сожгли. Точно, право, совсем очумели: хоть
бы и Бонапартовы, да из чего же нас-то грабить и жечь усадь¬
бу? Значит, озорничать хотели. Потом отправились они гурь¬
бой на господское гумно и поделили между собой весь хлеб,
что в скирдах стоял, да еще было в саду зарыто пудов сорок
масла, — они и его захватили. И нам тоже, дворовым, оста¬
вили долю масла и ржи. «Не умирать же им, — говорят, —
с голода». Сами же ограбили, а тут как и путные нас награ¬
дили.
Перед Москвой
105
Попытался батюшка их урезонить, а они все свое: мы —
Бонапартовы, да и полно. Видит покойник, что с ними ниче¬
го не поделаешь, а пожалуй, еще каких новых бед от них
дождешься, и написал он к барину, что так и так мол, те
деревни у нас слава Богу, а Петрово бунтует, да с этим пись¬
мом отправил мужичка в Ярославль. Прислал ему барин
в ответ свое письмо и приказал, чтоб он прочел его миру.
А в письме было сказано, чтобы выбросили они свою дурь
из головы, что Бонапарта мы с помощью Божиею прогоним,
а что наше начальство останется и им потачки не даст за их
буйство.
Выслушали мужички и повесили носы. Уж они и сами
понимали, что их обманули и что им на Бонапарта надежда
плоха. Французы-то умирали от голода в Москве и бродили
далеко по окрестностям да все обирали. Они и к нам пожа¬
ловали. Как въехали они на господский двор, один из наших
мужичков, уж больно на них он был зол, схватил оглоблю
и бросился за ними. «Кого могу, — говорит, — того и поло¬
жу». Да как он замахнулся, оглоблей-то, один из неприяте¬
лей прицелился в него из пистолета и прямо его пулей в лоб.
Только один человек у нас и погиб. А французы все боль¬
ше стали приставать да грабить, как есть последний кусок
изо рта отнимали, и восстали на них крестьяне. Сколько их
здесь, сердечных, головы сложило! В одном Петрово убили
сорок два человека.
А мы все живем на кирпичном заводе, в сарае. Мужчи¬
ны ходили на гумно и приносили оттуда целые снопы ржи,
что нам петровские мужички-то оставили, а мы перетираем,
бывало, колосья в руках и едим зерна. Потом достали отку¬
да-то котел и стали эти зерна варить, да без соли уж очень
невкусны они были. Собрались девять человек идти в Рузу,
попросить соли на казенном соляном заводе. Эта соль нам
показалась слаще сахара. А потом стали мы в свою еду под¬
мешивать масла, что на нашу долю добрые-то люди тоже
определили, и нам казалось, что нет ничего вкусней наших
разваренных зерен.
Становилось все холодней, и пришлось нам опять искать
себе квартиры. Поскитались мы тогда: на усадьбе все люд¬
106
Отечественная война 1812 года
ские флигеля дотла сгорели, да осталась неподалеку птичная
изба — мы туда перекочевали. Мужчины устроили в обго¬
релом доме жернова и мололи рожь; с тех пор у нас водил¬
ся хлеб.
Какой еще Господь попустил грех! Около нас в Вотолино —
экономическое было село — вздумал тамошний мужичок
Ефим съездить на Бородинское поле чем-нибудь поживить¬
ся. Заложил он пару лошадей и отправился. На возвратном
пути едет он мимо нас, а покойный батюшка его повстречал
и спрашивает: «Чем это ты, Ефим, телегу-то нагрузил?» —
«Всяким добром, — говорит, — нагрузил ее, Клим Михай¬
лович. Чтб я себе ружей набрал! Ведь я охотник — теперь
заживу: и на зайчика пойду, и на лисицу. Набрал я тоже, —
говорит, — много бомб, порох из них вытрясти. Не хочешь
ли, я тебе одну пожертвую?» А батюшка говорит: «Ну ее! На
что мне? Еще бед с ней, пожалуй, наживешь».
Приехал Ефим домой, и собрались все в его избу смо¬
треть, какие он сокровища привез. Стали разряжать бомбы.
Из одной вытащили фитиль и высыпали весь порох, а дру¬
гая никак не поддается. Ефим говорит: «Попытаться бы
штыком». Да как штыком-то ударил: огонь блеснул, бом¬
бу разорвало, и сорок дворов сгорели. Иные успели спас¬
тись из избы, многие были ранены, а от Ефима и косточек
не подобрали.
Доходили до нас всякие вести: знали мы, что Бонапарт
держит еще Москву, что вся она выгорела и что французам
приходится очень уж жутко с холода да с голода. Вдруг слы¬
шим, что уходят они от нас. И как шли они по Можайке, мы
взобрались на гору посмотреть. Тянулись, тянулись они без
конца и в таком нищенском виде, что жаль было взглянуть.
Иные совсем обессилели и отставали от своих; которые тут
же в поле умирали, а которых убивали мужички.
У нас по соседству было село Веденское, графа Ефимов-
ского, так туда пришел целый эскадрон, человек 350, и посе¬
лились они в господской усадьбе. Тамошние крестьяне
видят: ничего не поделаешь с такою силой, и послали от себя
в Волоколамск. Там стояли казаки, так просить их о помощи.
Начальник казацкий говорит: «Я вам пришлю своих ребят,
Перед Москвой
107
да вы им сами помогите, потому что у меня теперь коман¬
да небольшая».
Пришли казаки в Веденское, а все уж наготове: кто с топо¬
ром, кто с вилой, бабы — и те дома не остались и пришли
с цепями41. Как явились казаки, французы взялись было за
ружья, да увидали, что такая толпа привалила, и стрелять не
стали: «Пардон!» — говорят.
Их всех до последнего забрали в плен, а куда разослали,
уж этого не знаю. Один хотел спастись: пока других заби¬
рали, он убежал в сад и спрятался за оранжерейные рамы.
Крестьянин его там нашел, а француз уж видит, что делать
нечего, и отдал ему свои часы золотые и пистолет, должно
быть, откупиться от него думал. А крестьянин взять-то взял
и пистолет, и часы, а его все-таки привел к казакам.
Около того же времени пришел француз к нашему мужи¬
ку Алексею Тихонову, и видно, что из начальников. Пришел
он со своим денщиком, и принес за ним денщик шкатулку.
Оба передрогли, да мужики-то наши уж очень остервени¬
лись на французов, жалости к ним не знали и убили их, сер¬
дечных. А у Алексея Тихонова была дочь Настасья. Попутал
ее грех, унесла она шкатулку. Ведь уж видит гнев Божий над
нами, опять же убили несчастных. Чем бы пожалеть о них,
она покорыстовалась на их добро, и наказал же ее Господь.
Взяла она эту шкатулку, побежала с нею в лес и зарыла ее
в землю; боялась, как бы кто-нибудь ее не отнял. На другой
день пошла за ней Настасья, — да уж места-то и не отыщет.
И принялась она искать свое сокровище; уйдет с самого утра
в лес и все ищет. Доискалась до того, что в уме помутилась,
а сама все ищет и не пьет, не ест. Раз прибежала она из лесу,
взобралась на полати и легла да уж и не вставала: в тот же
день Богу душу отдала.
В нашей птичной избе было тепло, да набились мы
в нее, что сельди в бочку, так что не продохнешь. Придумал
батюшка нас разместить по крестьянским избам, и растасо¬
вали нас, кого куда попало. Этим временем все стало зати¬
хать. Наша армия шла по пятам у Бонапарта, и французов уж
не было нигде видно. Приказал барин отдать под суд наших
бунтовщиков. Приехали в Петрово исправник, два заседа¬
106
Отечественная война 1812 года
теля, и привели с собой казаков. Собрали мир и потребова¬
ли зачинщиков. Их оказалось двенадцать человек, и строго
они были наказаны. Кто годился в солдаты, тот пошел под
красную шапку, а других сослали на поселение.
Господа приехали из Ярославля прямо в Москву и нас туда
выписали. У нас было в Москве три дома. Два из них сгорели,
а третий остался цел. Он стоял у Пресненских прудов. Там
мы с тех пор и жили. А своего подмосковного имения наши
господа невзлюбили и продали его.
Т.Толычева.
Московские ведомости. 1884. №37. 6 февраля. С. 2—3.
Москва
П. П. Жданов
Памятник французам,
или Приключения московского жителя
ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ
ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕЙ ГОСУДАРЫНЕ
ИМПЕРАТРИЦЕ
ЕЛИСАВЕТЕ АЛЕКСЕЕВНЕ.
Всемилостивейшая государыня!
Несчастия, претерпенные мною при нашествии буйных
неприятелей, и малые услуги мои, оказанные Отечеству,
доведенные до сведения человеколюбивейшего императо¬
ра Александра Павловича, внушили мне смелость изобра¬
зить их, хотя слабо, на бумаге и повергнуть к стопам вашего
императорского величества.
Милостивое воззрение вашего императорского величества
на сие слабое изображение приключений моих будет лучшим
для меня утешением и отрадою в настоящем положении.
С глубочайшим благоговением
посвящает
верноподданнейший
московский житель Петр Жданов.
но
Отечественная война 1812 года
Нашла туча грозная — заревел гром страшный над Москвою
белокаменной, и величие ее, созидаемое веками, померкать
начало. Бывали времена нерадостные; но подобной невзго¬
ды еще не слыхано. Меч, содруженный с пламенем, все
губил, кроме быстрых его размахов, смертоносных ударов
и горючих слез, проливаемых несчастными. Ничего не вид¬
но было, кроме треска зданий, обрушивающихся от пламе¬
ни; кроме варварских ударов и стонов в истязаниях умираю¬
щих — ничего не слышно было.
Каково же сердцу русскому быть свидетелем всех сих ужа¬
сов? В моих жилах замерзает кровь, когда приведу на мысль
те минуты горькие. Но не с тем, чтобы растравить раны ваши
кровавые, сограждане! Я хочу с вами беседовать. Я хочу ток¬
мо поведать вам, как любезным братиям, — что со мною при-
ключилося. Вы простите мне, что повесть будет не велере¬
чива: ни один француз беспутный не давал мне наставлений
блистать красотою ложною. Я ручаюсь вам токмо за истину.
Как вещества горючие, в Этне заключенные, клоко¬
чут и пенятся, ища себе хода под землею, растопляя кам¬
ни и металлы, наконец рекою изливаются, руша и истреб¬
ляя все встречающееся, — так Франция, буйными головами
наполненная, гнездилище разврата и порока, не могши вме¬
щать более в недре своем гнусных чудовищ, извергла оных
на угнетение и гибель России. Вторгнувшись в пределы
наши, алкали прославиться пущими злодействами, искали
себе лучшей добычи.
1812 год запишите, россияне, кровавыми буквами
в памятниках ваших, да научим потомство презирать злоде¬
ев, осквернивших святыни наши. Египтяне степени навод¬
нения Нилова записывали ежегодно на особенном стол¬
пе. О, коль различен быть должен от оного столп, посреди
Кремля Московского воздвигнутый, на котором изобразят¬
ся несчастия жителей столицы древней!
Несчастия, претерпенные мною, подадут токмо понятие
слабое о несчастиях собратий моих. Они началися вместе
с новым годом (по прежнему счислению)42. И если в первый
день оного ни один житель Москвы не плакал явно, то вну¬
тренняя скорбь и какое-то предчувствие мрачное грудь тес¬
нили у каждого. Гражданин мирный, отходя ко сну, найти
Москва
111
думал успокоение, — но видения ужасные его сладкий сон
тревожили.
Проснувшися раным-нарано, увидели зарю на небе кро¬
вавую. И по оной все гадать втайне осмелились, что быть
грому страшному; туман, носившийся над крестами позла¬
щенными, сгустившись, упал на землю. Серный запах всюду
слышался. И конечно, по средству с порохом, везовым подо¬
рвать Москву, он давал себя сильно чувствовать.
Не доверяя предчувствиям, я верил токмо чувствовани¬
ям гражданина и родителя. И за неделю еще до сего роко¬
вого дня начал перебираться на квартиру новую, за Красно¬
холмским мостом нанятую. Недостаток в лошадях замедлял
мою переправу. За самую дорогую цену не можно было най¬
ти подводы для перевозки нужнейшего, ибо все уезжали вон
из города, все спешили укрыться от извергов, а бедные при¬
нуждены были остаться и дышать с ними одним воздухом.
Я не избег сего несчастия; поспешное движение войск
наших и выход из города чрез Калужскую заставу подтвердил
горестные предчувствования. Однако ж я не забывал думать,
что разделение моего семейства и имущества на две квар¬
тиры лишит меня последних способов продолжать жизнь.
Побуждаемый сею мыслию, взяв семилетнюю дочь мою,
спешил соединиться с женою и другою осмилетнею доче¬
рью, переселившихся в новую квартиру.
День уже клонился к вечеру, уже на высоких башнях про¬
било пять часов. Казалось, звон колокола изображал общее
стенание граждан. Все спешили; но куда, и сами не знали:
друг друга спрашивали, и никто отвечать не мог. Топот кон¬
ский, звук воинских доспехов, невразумительные и дикие
крики, издали наносимые ветром, довершили сомнения.
Никогда Праведный Судия Неба не был прошен с такою
усердною молитвою о пощаде, как в сию минуту; никогда
жизнь не была толико желательною и вместе ужасною, как
в сию минуту; никогда воздух не наполнялся толико вопля¬
ми, как в сию минуту. Отцы и матери искали детей своих —
и заплаканными глазами не видели их. Дети искали родите¬
лей своих и вместо их обнимали колена чуждые.
Наконец мрачное безмолвие воцарилось. На лице каж¬
дого можно прочитать было: мы погибли! Молчание продол¬
112
Отечественная война 1812 года
жалось, — как вдруг в четыре заставы, как в четыре жерла,
ринулись неприятели111. Обнаженные мечи и блещущие саб¬
ли уверяли каждого, что они не с миром вступают. Да при¬
чтется тот к тайным злодеям России, кто думал сему про¬
тивное; да прилпнет язык к гортани у того, кто сказал им
ласковое приветствие; да гремит вечное проклятие над гла¬
вою того, кто участвовал в их зверской радости!
Не так страшен лев, раздраженный убегающею от него
добычею, как войска французские, вошедшие в Москву. Но
дабы изъявить радость свою по вступлении своем в оную,
ввечеру весь Кремлевский дворец осветили (иллюминирова¬
ли): они торжествовали, а добрые россы плакали и, посыпав
пеплом главу свою, умоляли Небо о пощаде — в сем случае
оно только было и защитником и помощником!
Уже ночь, одеянная мраком и ужасом, ниспустилась —
и искусственные огни озаряли токмо пагубные пути злоде¬
ев. Сон бежал от глаз наших далеко. С трепетом ожидали
горшей участи. Скрывались под покровом домов своих, не
надеясь увидеть их более, прощались с каждою бездушною
вещью. Но смрад и дым[2], проникая в самые сокровенные
убежища, порождал горестное предчувствие — лишиться
всего. Одна мысль: умереть за Отечество, не даваясь в руки
неприятеля, разгоняла сии мрачные предчувствия.
Вдруг пламя, осветившее печальные верхи домов, воз¬
вестило о разрушении великолепных зданий. Сокровища,
стяжание многих веков, мгновенно пожирались. Подобно
огненной реке, лиющейся по воздуху, с дома на церковь,
с церкви на дом, оно увеселяло взоры злодеев. Вооружен¬
ные мечом и пламенем, они бегали из дома в дом — губили
все тяжелое, уносили все драгоценное и легкое.
Страх привел в недоумение — бывший долгое время
в сильном замешательстве и ужасе, решился наконец, взяв¬
ши семилетнюю дочь, несколько хлеба и посуды, идти на
новую квартиру к жене моей. Едва успел выйти из ворот,
кинулись со всех сторон ко мне хищные звери францу¬
зы с ружьями и обнаженными тесаками. Забывая о потере
вещей, отнятых ими у меня, я думал только о спасении быв¬
шей при мне дочери. Уже многие из них подходили к ней,
делали невразумительные вопросы, брали и тащили за руки.
Москва
ИЗ
Бледная, отчаянная взывала громко ко мне, просила защи¬
ты, — но я был окружен толпою, сквозь которую не мог про¬
биться. Другие между тем спешили развязать отнятые у меня
вещи. Найденные между ими деньги131 не столько их обрадо¬
вали, как куски хлеба. Они вырывали их друг у друга из рук —
глотали, не жевавши.
Сие смятение привлекло прочих, окружающих дочь
мою, — она в ужасе подошла ко мне, обняла колени мои
и упала без чувств. Во всяком другом сие зрелище могло бы
возродить сострадание, но французы его не ведают; миро¬
любивые и человеколюбивые чувствования им неизвестны.
Они подошли ко мне снова — и, угрожая смертию, принуди¬
ли отдать все, что на мне было. Оставался один только крест,
возложенный на меня еще при крещении. Я держался за него
крепко — умолял их мне его оставить как единственное уте¬
шение христианина, но они не чувствовали цены сего уте¬
шения, а умели только ценить кусок золота.
Между тем я не мог не дивиться заботливости, с како¬
вою один из них отдавал мне изорванные свои туфли, а дру¬
гой — с плеч рубище. (Надеюсь, что черта сия многим
любителям французов понравится.) Но я отверг их благо¬
деяния — и хотел лучше не иметь стыда, нежели быть обя¬
занным должною им за сию милость благодарностью. Край¬
ность заставила меня воротиться на старую квартиру — там,
одевшись снова, я опять пошел в намереваемое место, дабы
там если не соединиться с женою, то по крайней мере узнать
о ее положении.
Едва только дошел до Калужских ворот — встретил новую
преграду. Целый отряд конницы кричал: Стой, стой!— труд¬
но противу рожна прати. Я остановился, держа за руку дочь
мою. Сходят с коней своих, снимают все одеяние и с меня
и с дочери. Так волки, застигши в густоте леса робкую овцу,
раздирают на части. В замену всего, прикрывавшего наго¬
ту мою, бросили с презрением изодранную шинелишку
и поскакали. Прикрывшись оною, я пошел далее и, отой¬
дя шагов двести, встретил новый отряд. Все, показывая на
рот, кричали: Дай, дай!— махая саблями. Наконец, видя, что
у меня и на мне ничего нет, кроме рубища, продолжали без¬
законный путь свой. Я спешил от них скрыться.
114
Отечественная война 1812 года
Дойдя до Краснохолмского моста, нашел его распущен¬
ным. Сие понудило меня выше сего моста решиться перейти
реку вброд. Увидев же на другом берегу плавающий неболь¬
шой челнок, вознамерился, перейдя реку, взять его и пере¬
ехать за дочерью, — как ни велика была опасность настоя¬
щая, но будущее угрожало большими.
Переправившись и вброд и вплавь чрез реку, спешил взять
челн и плыть на нем за дочерью, оставшейся на другом бере¬
гу. Вдруг наехали два злодея на конях, взмахивают тесаками,
бьют ими меня по плечам, крича: Тракт, тракт! — указы¬
вая на мост, на котором стояли две пары запряженных волов,
навьюченных пожитками нашими. Я понял, чего они хоте¬
ли, — чтобы, указав дорогу, погнал сих бессловесных тварей.
Между тем дочь моя плакала и кричала, видя меня, отходя¬
щего от берега. С растерзанным сердцем, с поникшей главою
я следовал за неприятелями. Наружность свидетельствовала
им беспрекословное повиновение, но внутренне я прокли¬
нал их, теряясь мыслями в изобретении достойного им нака¬
зания. Часто судьба бывает столько милосерд<н>а для зло¬
деев, что отлагает надолго их наказание. Сия мысль утешала
меня и подкрепляла угасающую в груди надежду. Я умолял,
заклинал их, плакал, в ногах валялся — ничто не могло вну¬
шить им жалости. И так принужден был оставить дочь мою,
исповедуя с теплою верою Всемощное провидение.
Подгоняя волов к Таганскому рынку, издали приметил
я двух человек, идущих нам навстречу. Догадывался, что
это были русские, — догадка была не неосновательна. Их
сопровождали двое французов с обнаженными тесаками. О,
какая жалость! Они были с завязанными назад руками. Не
столько жалок елень, на заклание ведомый. С ними не было
ничего, — они горько плакали. Я покушался соединиться
с ними — развязать их узы, но варвары многочисленными
ударами дали мне почувствовать тщету моих усилий. Изму¬
ченный ударами, пал на землю. Но и в сем состоянии, малым
чем отличающемся от ничтожества, я не переставал думать
о дочери. Они подняли меня, — и я снова начал умолять их,
указывая назад, где осталась дочь моя. Они меня оставили,
принудив соотечественников моих занять мою должность,
то есть вести волов.
Москва
115
Выпустя их из виду, троекратным знамением креста я бла¬
годарил Бога и спешил назад к дочери. Сколь велика была
радость моя, когда я нашел ее стоящею на том же месте.
С распростертыми руками она кричала: «Спаси! Спаси меня,
родитель мой!» — и кинулась в воду. Опасность лишиться
ее навеки затмила во мне мысль о челноке, — я бросился
прямо в реку, желая спасти ее или погрузиться вместе с нею
в воде. Но дивен Бог в чудесах Своих, дивен и во взаимном
спасении нашем. Поддерживая друг друга, мы вышли нако¬
нец на берег.
Измокшие, почти без одеяния, спешили на новую кварти¬
ру, думая найти там жену мою с другой дочерью. Мы прибы¬
ли — и какое плачевное зрелище представилось слезящимся
глазам нашим! Мы нашли их избитых, израненных, ограб¬
ленных. Не успели сметать слезы наши, оплакивая друг дру¬
га, — приметили толпу варваров, буйно стремящихся в дом
наш. Несколько выстрелов из ружей, обнаженные тесаки
привели нас в ужас, жена моя бросилась мне на шею, дети —
к ногам, кричали: «Мы не оставим тебя! Мы умрем с тобою!»
Грабители требовали хлеба и спрашивали какой-то Пен¬
зы*, сопровождая каждое слово жестокими ударами по пле¬
чам нашим, — наконец, видя, что мы уже им дать ничего не
можем, вышли вон, бросив в сенях трубку, начиненную поро¬
хом. Пламя, через несколько минут обнявшее задние части
дома, привело нас в пущий страх. Я искал спасения — оста¬
валось единое средство: выбить окно и выпрыгнуть из оно¬
го в сад. Вынесши на себе жену и детей, спешили укрыться
от пламени, бегущего по пятам нашим. Скрывшись в частых
кустах малиновых, не смели пошевелиться; ибо малейший
шорох мог привлечь тиранов, жа<ж>дающих добычи сво¬
ей. Мимо сада и горящего дома они искали и бегали толпа¬
ми, крича: Са ва биен!**
Ища лучшего и безопаснейшего убежища в саду сем,
мы нашли многих ограбленных, израненных, изувечен¬
ных жителей Москвы, распростертых на увядающей тра¬
ве. Седовласые старцы, преклоняя главы свои, облегчали
Pain — хлеб (фр.).
(Ja va bien — прекрасно, замечательно (фр.).
116
Отечественная война 1812 года
горесть слезами; дети, ползая вокруг матерей, искали сосцов
их — засохших141 уже от глада. Юноши с бледными и впалы¬
ми щеками изостряли укрываемые ими орудия — выжидали
случая наказать вероломных.
Между тем пожары умножились. Какие-то необыкно¬
венные выстрелы их сильно возгнетали. Везде видно было
только одно пламя, — но где оно еще не успело разлиться,
там грабительство и тиранство обнаруживали свои неистов¬
ства. Может быть, от сотворения мира ни один изверг так
не бешенствовал противу неба и земли. Может быть, в числе
многих тысячелетий не было еще ни одного дня, в который
бы солнце было свидетелем толиких злочестий, ни одной
ночи, которой бы мрак сокрывал толико злодеяний. Осквер¬
нены все места — наполнены срамом самые сокровенные
убежища невинности и добродетели. Конечно, сам ад тре¬
петал, видя толикие злодейства, и досадовал, что французы
превзошли его в искусстве оскорблять Бога, закон и добро¬
детель. Когда бы дикие камни, обрызганные кровью невин¬
нейших творений, могли отрыгнуть глагол, то бы мы ужас¬
нулись неистовств, сими демонами произведенных. Несть до
единаго — ecu изменившася, ecu неключими бышо43.
На третий день — злосчастнейший день!151 — пламя при-
ближилось и к тем местам, кои служили доселе убежищем
изгнанным из домов своих. Народ толпами спешил из оных,
сам не зная куда. Догоняли друг друга и друг друга опережи-
вали. Стоны, спирающиеся в груди, слова, замирающие на
устах, могли только выразить скорбь, пожирающую серд¬
ца их. Ветер холодный умножал чувство холода и жажды161.
Перебегая из одного места в другое, не приметили, как
день прошел. Ночь наступила — ветер усилился, и могло ли
быть иначе, когда повсеместное пламя нарушило равнове¬
сие атмосферы? Приближась к берегу Москвы-реки, мно¬
гие хотели найти в водах ее спасение; но множество неприя¬
телей, разъезжающих и расхаживающих по оному, лишили
и сего спасения. Они любовались пламенем всепожираю¬
щим и, стреляя на противолежащий берег, увеличивали
пожар[7].
Пронзенный скорбию до глубины сердца, видя жену
и детей, изнемогающих от голода и холода, трепещущих от
Москва
117
ужаса, — искал себе крова. Тысячи несчастных, терпевших
равную участь, встречались там, куда редко или, может быть,
никогда не заносили ноги своей. Солодовенные овины, под¬
валы и погреба были наполнены несчастными. Сии токмо
убежища могли спасать их от пожаров, усилившихся в сре¬
дине города. Можно сказать, что редкий из людей во всю
свою жизнь претерпел столько несчастий, сколько жите¬
ли Москвы при буйном нашествии неприятелей претерпе¬
ли их в несколько дней. Во всяком другом несчастии и при
других обстоятельствах можно бы было найти облегчение
и отраду в советах, в помощи и утешении ближних; но мы
не имели и сего облегчения. Там, где все страждут, трудно
найти его. Свойства человека таковы, что он может казать¬
ся равнодушным в гнетущих его скорбях, когда видит дру¬
гих благополучными, чая получить от них руку помощи; но
когда все окружающее его страждет, когда и самым возду¬
хом, благопроизвольным даром природы, свободно дышать
не можешь, — тогда ничто, кроме смерти, не в силах увра¬
чевать его.
Увлеченный сею горестною мыслью, я решил выйти из
мрачного убежища, оставив жену и детей. Лучше перестать
жить, нежели видеть страдания кровных — и не уметь облег¬
чить их.
Едва только начало рассветать, пошел я, думая, что хищ¬
ники, утомленные злодействами, еще покоятся и собирают
новые силы к произведению еще ужаснейших. Но как уди¬
вился я, увидев вдали целый отряд оных — голод, томя их,
отгонял сон от глаз. Завидя меня издали, бегл и ко мне и уве¬
ли за заставу. Когда же совершенно рассветало, взяли меня
с собою во внутренность горящего града, водили по обгоре¬
лым домам в том намерении, чтоб я показал им богатейшие.
Для них не столько были дороги обгорелые остатки сокро¬
вищ, сколько вещи, служащие к продовольствию или, лучше,
к утолению смертельного глада. Они последний кусок отни¬
мали изо рта у несчастных жителей, истязывая их в неска¬
занных мучениях. Не довольствуясь сим, они принуждали
их переносить на великое пространство огромные тяжести,
каждый шаг сопровождая ударами. Оставалось одно только
утешение: Претерпевый до конца той спасен будет44.
116
Отечественная война 1812 года
Посреди жесткостей и мучений я вымышлял средства,
коими бы можно было избежать сего адского тиранства. При¬
творяясь больным и немощным, я думал отклонить от себя
их кары, но тем более воспламенил их неистовство. Окру-
жа со всех сторон, они били меня, топтали, таскали дотоле,
пока кровь моя не обагрила меня всего — утопая в оной, я
не чувствовал уже почти ничего, кроме слов: «О русман, рус-
ман!»* — зверским голосом произнесенных.
Преклонившуся дню к вечеру мало-помалу начал я прихо¬
дить в чувство — открыл глаза, приподнялся с земли, хотел
идти; долго не мог собраться с мыслями и воскресить в памя¬
ти прискорбие оставленного мною семейства. Воображая
наконец живо горестное положение оного, омылся слезами
и побрел. Прибывши туда, где оставил жену мою с детьми,
не нашел ничего, кроме дымящихся развалин и возмета-
емого ветром пепла. Вот минута, в которую жизнь воистину
была несноснее смерти! Воображая их погибшими от меча
или пламени, не надеялся более увидеть и, забывая уста¬
лость и боль, в отчаянии овладевших мною, покушался чрез
Марьину Рощу удалиться от плачевных зрелищ.
Дошедши до Малых Мытищ, остановился. Все места
наполнены были неприятелями; жителей же не видно было
ни единого. Квартировавшая тут конница все наполнила
ужасом. Гладные звери молотили хлеб по гумнам и диким
криком своим оглашали места, тишине и миру посвященные.
Не желая быть ими примеченным, робко удалился от мест,
оскверненных стопами их, — продолжая путь свой чрез село
Алексеевское. Вокруг церкви стояла артиллерия, не более
шести орудий, до двух тысяч пехоты и немного конницы.
Они, приметив меня, взяли и возвратили в Москву. Желание
увидеться с женою и детьми становилось мечтою. Я втайне
молился за них, прощался с ними навеки.
На другой день я встретил на распутиях много собра¬
тий моих, состояние коих было не лучше моего. Утомлен¬
ные трудами, изнуренные голодом и печалью, едва пере¬
двигали ноги. Сетуя с ними не столько о потере имения,
жен и детей, сколько о бедствиях Отечества, молили Бога,
* Russmann — русский (нем.).
Москва
119
крепкого во бранех, утвердить мысли и десницу защитни¬
ков наших.
Наконец от мимо идущих узнали мы, что желающие вый¬
ти из города могут получать билеты для пропуску на заста¬
вах и постах; что билеты сии раздавались на Девичьем Поле
в доме госпожи Нарышкиной от квартирующего в оном кня¬
зя Экмюльского <Даву> знающим по-русски бароном Ива¬
ном Самсоновым. Будучи обрадованы сей вестью, спеши¬
ли мы туда; пришедши же уведомились, что билеты даются
токмо желающим идти по Смоленской дороге. Радость наша
исчезла; мы могли думать, что отправившиеся по сей дороге
скорее попадутся в руки кровожадных, лишившихся навсе¬
гда свободы.
Не доверяя, однако ж, всему, сказанному нам, 12 сен¬
тября пришел снова в упомянутый дом, где нашел толпы
народа. Спустя несколько минут барон Самсонов вышел
к народу и сказал: «Кто имеет жену и детей, того отпустим
и билет дадим вольный». Народ молчал. Старики, потупив
глаза свои, стояли, молодые плакали. Никто не хотел ска¬
зать, что имеет жену, ибо зверские поступки врагов увери¬
ли каждого, как они щадят слабость и нежность сего без¬
защитного пола.
Без воли Божией влас главы нашея не погибнет*5. Полагаясь
во всем на промыслительную десницу Его, я решился объ¬
явить, что имею жену и детей, предоставляя их в мыслях про¬
мыслу Предвечного. Барон взял меня за руку и повел в ком¬
нату. Часто случается, что стбит только одному решиться на
что-нибудь, а особливо при общем несчастии, дабы иметь
толпу последователей. Множество голосов кричали вслед
нам, что имеют также жен и детей, а барон не остановился.
Он ввел меня в богато убранную, уединенную комна¬
ту. Тихо и ласково начал спрашивать: кто я таков? давно
ли живу в Москве? природный ли русский? россиянка ли
жена? давно ли женат? сколько имею детей? доволен ли сво¬
им состоянием?
Я отвечал, что я купец, живу в Москве давно, природный
россиянин, жена тоже, женат давно, имею двоих детей, но
только не знаю, где они и живы ли, — доселе был всем дово¬
лен. Откровенность моя ему понравилась.
120
Отечественная война 1812 года
Он подвел меня к образу Спасителя, сказал: крестись, что
ты исполнишь в точности все, порученное тебе мною, уве¬
ряя между тем, что мы теперь уже безвозвратно принадле¬
жим им; что счастие наше и благоденствие от них зависит;
что, исполняя препоручение, которое он намерен дать мне,
я осчастливлю и себя, и семейство, и потомство мое.
На все сии слова я показывал вид согласия, распола¬
гая в душе моей, воспользовавшись слепой доверенностью,
услужить хотя малым чем любезному Отечеству.
Наконец сказал бн с таинственным и дружелюбным
видом: «Сходи ты в главную русскую армию до Калуги и раз¬
ведай нужное для нас, — а что именно, в том дадим тебе
письменное наставление выучить наизусть».
Таковое предложение удивило меня, я начал отговари¬
ваться, объявляя, что это дело не моего ума, что я не имею
довольно смелости, что можно найти в толпе несчастных
таких, кои охотно на то согласятся. Но, видя, что отговорки
мои были гораздо слабее убеждения, а притом боялся раз¬
дражить его, решился принять предложение — держа в душе
мысль, спасительную для Отечества. Потом за исполнение
сего препоручения обещал он мне дом каменный, какой
мне годно будет выбрать в целой Москве, а притом тыся¬
чу червонных, кои оценил в 12000 руб. в ту же минуту по
курсу. Что он и впредь почтит меня другими препоручения¬
ми, касательно устройства Москвы разоренной. Что жена
и дети мои будут найдены — успокоены и осчастливлены до
моего возвращения: «Ты первый вызвался, ты будешь при
мне первым; ибо все прочие кажутся мне грубыми и несмыс-
ленными мужиками, как ваше ополчение, ничего для нас
не значащее».
Потом начался между нами разговор.
Я. Вы изволите почитать за ничто наших мужиков, — но
чем же должны быть укомплектованы полки?
Он. Регулярным войском.
Я. А разве это, батюшка, не регулярное?
Он. Конечно, — это грубая чернь, пужающаяся единого
выстрела.
Я. А мы все почитаем войском, умеющим сражаться.
Он. Много ли его в Москве было?
Москва
121
Я. Числа определить не могу, но знаю, что очень мно¬
го приходило в оную из других губерний и что, кроме их,
здесь одних жителей против вас было вооружено добро¬
вольно 200 тысяч, — и кто только мог идти, все принима¬
лись за оружие.
Он. Где же они брали оружие?
Я. В казне — сперва за деньги, а потом безденежно.
Он. Какое же то было оружие?
Я. Ружье со штыком и сабля большая.
Он. И ты был вооружен?
Я. Не оставалось другого средства.
Он. Где же ты взял оружие?
Я. Казенного не коснулся, за деньги не покупал, даром
не брал; а было у меня старинное ружье, прапрадедовское,
большой кинжал — и два пистолета турецких, доставшиеся
от деда по наследству.
Он. Зачем же сих оружий я не вижу на тебе, — и где они?
Я. Они сгорели вместе с моим имением.
Он. Кто же зажигал Москву?
Я. Наверно не знаю, — где прежде загорелось, там меня
не было.
Он. Но как говорят о том другие?
Я. И того не знаю.
Он. Однако ж как думаешь ты о пожаре, — и кто зажигал?
Я. Теперь думать мне нечего, ваше высокопревосходитель¬
ство, уже все сгорело и в пепел обратилось, — я думаю толь¬
ко о спасении жены и детей: лишь бы они были живы и здо¬
ровы, — а то опять все будет.
Он. Не хочешь ли завтра посмотреть поутру?
Я. Кого, ваше высокопревосходительство?
Он. Зажигателей Москвы.
Я. А сколько их?
Он. Осмнадцать человек.
Я. Как же и где они найдены?
Он. По Калужской дороге в вотчине Репниной на мызе
верст за 10 отселе.
Я. Что же с ними будут делать?
Он. Расстреливать, — а других вешать на большой вашей
колокольне. Не хочешь ли быть зрителем сего?
122
Отечественная война 1812 года
Я. Благодарю покорно, ваше высокопревосходительство.
Я видал, как у нас кнутом секут злодеев, и то ужасно!
Он. Но скажи, согласен ли ты идти в русскую армию?
Я. Если не можно вам от того меня уволить, то отдаюсь на
волю вашу. — И упал в ноги со слезами: — Только не оставь¬
те бедную жену мою и детей.
Он (приподнимая меня за руку). Встань, встань, старик,
и будь спокоен. Все будет исполнено по твоему желанию, —
только ты выполни наше препоручение.
Потом ввел меня в богато убранную комнату, стены кото¬
рой увешаны изящными картинами, полы устланы ковра¬
ми драгоценными. Там сидел за столом с бумагами князь
Экмюльский, украшенный звездами и орденами. Барон,
введший меня, сказал ему что-то по-французски. Он, под¬
няв голову, глядел на меня, не говоря ни слова, — я покло¬
нился, — они долго говорили между собою. Никогда не хотел
знать французского языка, а в сию минуту досадовал на себя
в том, что его не знаю.
Барон, оборотясь к мне, сказал: «Поди же, старик». Я
кланялся князю в ноги, прося не оставить семейства моего.
Князь, приложа руку к груди с уклонкою головы, дал мне
почувствовать, что будет иметь попечение о семействе
моем.
Я вышел из комнаты. Чрез несколько минут выхо¬
дит и барон — дает мне бумагу, говоря, что в ней означе¬
но все, что я должен сделать, прося между тем выучить ее
наизусть ночью и поутру к нему явиться. Но чтобы я не ска¬
зывал о том никому и не говорил о том ни с кем ничего, даже
с секретарем, при нем находящимся, который знал несколь¬
ко по-русски. Спросивши, где и далеко ли я живу, — дал мне
провожатого француза, который проводил меня на кварти¬
ру за Краснохолмский мост: там мы нашли одни обгорев¬
шие остатки дома с уцелевшей частью двора. Я переходил
из одного сарая в другой, искал жены и детей. Наконец опу¬
стился в погреб — о радость! — там в порожних кадках нашел
их дрожащими, бледными, полумертвыми.
Надлежало выполнить два обязательства: успокоить жену
и детей и выучить данные мне статьи бароном. Все, что толь¬
ко отеческая любовь может внушить, я сделал — за послед¬
Москва
123
ние деньги и вещи достал несколько кусков хлеба, бегая из
дома в дом, уцелевшие от пожара.
Наступило утро — распрощавшись с женою и детьми, воз¬
вратился к барону. Провожавший меня француз рассказал
ему подробно о положении семейства моего. Барон выслу¬
шал его благосклонно — заставил пересказать себе выучен¬
ные мною пункты — и дал пару лошадей с тем, чтобы я
в сопровождении французов перевез жену и детей в дом гос¬
пожи Гагариной.
Крайность заставляет на все решиться, — я старался из
возможных зол избрать меньшее, боясь навлечь на себя
гнев временных повелителей — не забывал о присяге, дан¬
ной законному государю. Сколь ни ограничены способно¬
сти ума моего, но я расчел, что, повинуясь повелением князя
и барона, найду удобный случай услужить моему Отечеству.
Сии и подобные сим мысли занимали меня целую ночь.
Несчастные не покоятся. 14-го числа в восемь часов утра
снова представлен был барону. Он опять приказал мне про¬
читать ему данное мне наставление.
Сограждане! Простите, что язык мой мог выговаривать
его, не запинаясь; вот оно:
1. Идти на Калугу181.
2. Рассмотреть и расспросить, сколько русской армии.
3. Кто начальник армии.
4. Кто начальники дивизий.
5. Куда идет армия.
6. Укомплектованы ли полки после Бородинского сра¬
жения.
7. Подходят ли вновь войска.
8. Что говорит народ о мире.
9. Разглашать, что в Москве хлеб весь цел остался и не
сгорел.
10. Распустить слух, что зимовать хотим в Москве.
11. Если же российская армия идет на Смоленскую доро¬
гу, то, не доходя до Калуги, возвратиться в Москву как мож¬
но скорее.
12. Возвратясь же ни в чем не лгать, лишнего ничего не
прибавлять, — но что видел и слышал, о том только и гово¬
рить.
124
Отечественная война 1812 года
13. Сие предписание под великим опасением никому не
открывать, даже и жене своей не сказывать, куда и зачем
идет.
14. Возвращаясь назад, на первом французском посту объ¬
явить о себе с тем, чтоб доставили к князю Экмюльскому.
15. Если возвратиться с успехом, в награду за сие дано
будет 1000 червонных, что стоит по курсу 12000 рублей,
сверх сего дом каменный в Москве, какой угодно будет взять.
Чувствуя, сколь полезно будет знать сии, данные мне
наставления для начальствующего войсками российскими, —
я старался, сколько можно, показать себя послушным сим
извергам. И потому каждое слово старался выразить и произ¬
нести, сколько можно точнее. Это им понравилось. И в три
часа пополудни в сопровождении троих французов отправи¬
ли меня за город, давши потребное количество денег, нужное
для пропитания. Но мог ли думать я о пище, оставляя детей
и жену без всякого пропитания? Могли думать о чем-нибудь
другом, кроме их и спасения моего Отечества? Не столько
бы ужасно было для меня проститься с жизнью, — оставляя
Москву, казалось мне, что я оставлял более, нежели самую
жизнь, которая в сии минуты была для меня ужаснее самой
смерти. Неизвестность будущего и воображаемое веролом¬
ство тиранов замораживали кровь в жилах моих.
Уже мраки ночи начинали соединяться с курением
и дымом, по Москве разливающимся, уже несчастные укры¬
вались в места, непроходимые для спасения жизни. По ули¬
цам ничего не видно было, кроме рыщущих варваров. Мно¬
гие из них подходили к провождающим меня, о чем-то
спрашивали, но не получали никакого ответа. Наконец
вышли мы за город. Здесь в течение пятнадцати дней я в пер¬
вый раз вздохнул свободно. Но звук оружия и топот кон¬
ский, оглашающие окрестности обширного града, напоми¬
нали мне о несчастиях Отечества.
Сильный дождь, увлажнявший до излишества землю,
затруднял путь наш. Почти на каждом шаге должно было
спотыкаться и, чувствуя усталость, требовать отдохновения.
Изнуренный несчастиями и голодом, изнемогший от ужасов,
я едва передвигал ноги мои. Мысль, что скоро увижу войска
российские, подкрепляла меня.
Москва
125
Мы прошли не более тридцати верст — как приблизи¬
лись к посту последнему. Изнеможенные воины фран¬
цузские лежали, распростершись вокруг огня разведенно¬
го. Одни из них запекали на оном мясо конское, другие
варили пожелтевшую траву в воде. Сие зрелище было для
меня жалко и приятно. Как человек, я жалел о сих бедных
тварях, честолюбием в края наши завлеченных; как вер¬
ный сын Отечества, я желал, чтоб они издохли. Тут один
из воинских чиновников снова напомнил мне о ревност¬
ном и усердном исполнении данного ими препоручения.
И потом, указывая на огни, сквозь лес светящиеся, сказал:
«Там русские».
Я оградил себя троекратно крестом и пошел. Не успел
приблизиться к огням, коих я не терял из виду, встретился
с двумя российскими казаками. Они удивлялись — я радо¬
вался. Возможно ли, говорили они, пройти без опасности
сквозь французскую армию; я говорил, что безоружных не
побеждают. Потом просил, чтоб они представили меня гене¬
ралу Милорадовичу.
Они меня взяли, и через несколько часов прибыли мы
к шатрам российским. Мужественные россы веселились
вокруг оных, поя победные песни. Довольство в пропита¬
нии удивило меня: множество дичи и прочих мяс лежало гру¬
дами. Я подкрепил изнуренные силы мои добрым русским
вином и зажаренной курицею, со вкусным хлебом. Все радо¬
вались, видя меня, ушедшего из Москвы. Все хотели знать
подробно положение войск французских, которое, конечно,
и без того уже им было довольно известно.
Казаки скакали по всем рядам, ища Милорадовича. По
многочисленности войск наших и по обширности мест, ими
занимаемых, не скоро можно было найти его. Занятый воен¬
ной дисциплиною, он вдыхал мужество и неустрашимость на
другом конце. Наконец явился на коне, важен, величествен,
с дружелюбной улыбкою подал мне руку, желая поцеловать
в плечо; я отклонился немного, почитая себя недостойным
сей чести. «Друг мой, — сказал он. — Здесь мы все равны».
Я сказал, что имею нужду с ним говорить наедине — мы уда¬
лились к уединенному шатру, он сошел с своего коня, взял
меня за руку и повел в оной.
126
Отечественная война 1812 года
Благосклонность, с каковою сей почтенный герой вошел
со мною в разговор, для меня была чем-то новым, восхищаю¬
щим ум и сердце. Может быть, скажут, что она мне казалась
необыкновенною потому, что, находясь несколько време¬
ни между извергами, я забыл ее совершенно, что чувствова¬
ния мои огрубели. Правда, что, находясь между французами,
можно отвыкнуть от всякого благородного чувствования;
но только тому, кто с малолетства привык к их ветрености,
непостоянству, нахальству и кощунству; кто каждым их сло¬
вом дорожит, как редким даром Неба, кто каждый их посту¬
пок почитает редким, несравненным, даже божественным.
Воспитанный в недре семейства, мыслящего и поступаю¬
щего всегда истинно по-российски, — я не мог верить их
гнусным обаяниям и ежеминутно жалел об откровенности
и чистосердечии россиян. Генерал Милорадович облегчил
ими грудь мою, угнетенную неимоверными бедствиями.
Проведши с ним несколько времени, я желал быть пред¬
ставленным пред великого, славного, бессмертного воеводу
российских сил, дарованного милосерд<н>ым Небом для
спасения России, а может быть, целой Европы. Имя князя
Смоленского вечно пребудет священным для россиян. Оно
должно быть вырезано златыми буквами в каждой новопо-
строенной хижине разграбленных россиян, бесчеловечными
опустошителями почти целой Европы, — при входе в каждый
дом, возвращенный рукою его. Такова должна быть почесть
героям знаменитым, славящимся единственным величием
души своей! Представленный сему герою, я жалел во глуби¬
не сердца моего, что не мог услужить более. Видя его, вдыхал
благоговение, и оно тем священнее, что возбуждено на поле
брани и чести. Главная квартира тогда была в селе Вороно¬
во. Обозрев меня с ног до головы, он препоручил дежурному
генералу Коновницыну сделать нужные распоряжения каса¬
тельно моих обстоятельств и моего положения.
В бытность мою при главной армии, я имел счастие
быть свидетелем успехов российского оружия. Я видел, как
неустрашимые воины порывались в бой, возвещаемый смер¬
тоносными выстрелами; я видел, что устрашенные неприя¬
тели, поражаемые со всех сторон, кидались чрез рвы и про¬
Москва
127
пасти, как ума лишенные. Я все сие видел, и ничего не видал
подобного.
Праведное Небо! Если настоящая война есть бич, для
наказания законопреступников посланный, то нельзя ужас¬
нее наказать их. Когда и самую смерть почитают они отра¬
дою, — но, томимые голодом, изнуренные трудами и рана¬
ми, они должны умирать всякую минуту и все еще оставаться
в живых для лютейших мучений. Боже всемогущий! Тебе
известна вся суть. От Тебя зависит и судьба народов!
Я видел злодеев, превозносящихся гордостью превыше
самого сатаны, — видел и униженных до последнего червя,
по злаку сельному во мраке пресмыкающегося. Верю и все¬
гда буду верить словам Священного Писания: «Аз есмь Гос¬
подь, смиряяй древо высокое, возносяяй древо смиренное,
иссушаяяй древо зеленое и проращая древо сухое»46. Не
силою и богатством хвалимся, но Твоею, Отче, неизречен¬
ною милостию.
Село Тарутино останется навсегда в памяти признатель¬
ных россов, и злочестивые неприятели долго не забудут его.
Здесь обдуманы те великие планы, исполнение коих нанес¬
ло совершенную гибель французам191. Поражаемые отвсю-
ду, — они думали об одном спасении и, не находя его, пада¬
ли в бегстве. Быстрое вторжение их в пределы наши казалось
непонятным чудом. Глубокомысленные старцы, убеленные
сединами, искушенные многочисленными опытами, оза¬
ренные светом истории, измеряя дух потомства славянско¬
го, сравнивали с мужеством прочих народов Европы и, не
находя ничего между ими подобного, удивлялись их наитию,
восклицая: «Небо не дает отчета смертным в путях, коими
наказывает оскорбивших его».
Разоренные храмы, оскверненные святыни, поруган¬
ная невинность, угнетенная добродетель громко вопиют об
отмщении. Кратковременно торжество порока. Меч, непра¬
ведно извлеченный, рано или поздно обращается на главу
управляющего оным. Тогда ни один удар его не падает мимо.
Ужасно было нашествие татар, гибельно нападение шведов;
но Бог, всегда поборающий правым, яко прах развеял их
силы, покоряя мечту велесердых россов.
126
Отечественная война 1812 года
23 сентября возвестили мне, что по воле главнокоман¬
дующего российскими войсками я должен быть отправлен
в Санкт-Петербург, к его императорскому величеству все-
милостивейшему государю Александру Павловичу. Выслу¬
шав сие, я объят был несказанной радостию от того, что
малые услуги мои будут доведены до высочайшего сведения
человеколюбивейшего монарха в свете. Одобрение, данное
мне при отпуске из Главной квартиры дежурным генералом
Коновницыным1101, исторгло слезы благодарности и уми¬
ления. Я восхищался несказанно тем, что, оставляя жизнь
сию, могу с радостной улыбкою сказать: «Ия был хотя в мале
полезен для Отечества», — в то время, когда все состояния
жертвовали всем, чем могли, для спасения его.
Прибывши в Санкт-Петербург, я все еще не мог быть
спокойным: неизвестность, в каковой остались жена и дети,
меня мучила. Наконец узнал чрез письма, что они живы —
хотя и страждут в тесной нужде. Но по сие время не могу
узнать, какими средствами спаслись они от насилия и неис¬
товства варваров кровопийственных! Безопасность и доволь¬
ство, обещанные ими при данном мне препоручении, мог¬
ли превратиться в самое лютейшее зверство, особливо
когда увидели себя обманутыми. Может быть, замешатель¬
ство, в каком они находились при изгнании своем из Моск¬
вы, помрачило в мыслях их память о моем семействе. Впро¬
чем, бывают минуты, когда и злодеи чувствуют срамоту свою.
Разверзающаяся пред ними бездна объемлет ум их ужасом —
и не позволяет ни о чем другом думать, кроме своего спа¬
сения. Раскаяние, овладевшее душою, заставляет желать
ничтожества. Пробужденная совесть представляет всю мер¬
зость их поступков. Небо не оставляет без наказания злоде¬
ев — и оно тем ужаснее для них, когда свершается в глазах
притесненных ими.
Но кто постигнет судьбы Божия? Спасение семейства
моего есть не последнее чудо между непостижимыми дея¬
ниями Промысла — Боже праведный, забуди роптания
несмысленных и малодушных творений Твоих! Вся елико
хощети — и да творити — ни что же бо есть зло. Ты внем¬
лешь молениям сирых и беспомощных — ни один вздох,
от искреннего сердца излетевший, не теряется в простран¬
Москва
129
стве воздуха. Одни токмо суетные желания постыждают
нас.
Сии спасительные размышления наполняли душу мою
во всех претерпенных несчастиях. И когда варвары, расхи¬
щая сокровище древней столицы, гордились успехами веро¬
ломных побед своих, — не могли быть спокойнее меня; ужас
и остервенение, начертанные на лицах, показывали то мучи¬
тельное состояние, в которое завлекло их изуверство.
Я ждал конца моего дела — и управляющий Военным
министерством <князь А. И. Горчаков> не замедлил доло¬
жить обо мне государю императору. Человеколюбивый
и благопопечительный монарх благоволил отличить меня —
в воздаяние посильного моего усердия к Отечеству — золо¬
той медалью1111.
Соотечественники! Я желал бы иметь другую жизнь, что¬
бы пожертвовать оною двоекратно для славы и чести Рос¬
сии; и не желал бы прожить ни одного дня, если бы увидел
тлетворных извергов, снова вами уважаемых. Так, если зло¬
деи могут быть похваляемы, то французы должны быть увен¬
чанными злодеями...
Памятник французам,
или Приключения московского жителя П.... Ж.
СПб., 1813 (цензурное разрешение
19 декабря 1812).
1,1 2-го числа сентября в начале пятого часу пополудни французское
войско конное вошло в Москву в четыре заставы — в Калужскую,
Драгомильскую, Пресненскую и Тверскую. «И нападе на град вне-
запу, и порази его язвою великою, и погуби люди многи от Израиля.
И взя корысти града, сожже его огнем и разори домы его, и стены его
окрест, и пленишажен и чад и скоты разделиша» (1 Мак. 1, 30—32). —
Примеч. П. П. Жданова.
[21 Сентября 3-го числа на рассвете многие улицы Москвы наполнены
были смрадом и дымом. Спустя не более получаса показалось необы¬
чайное пламя в Москательном ряду. Оно скоро разлилось на все ря¬
ды и близлежащие дома. — Примеч. П. П. Жданова.
^31 Со мною было тогда 655 руб. ассигнациями и 50 руб. 50 копеек се¬
ребром, несколько серебряной и оловянной посуды. — Примеч.
П. П. Жданова.
130
Отечественная война 1812 года
141 «Прилпе язык ссущаго в гортани его в жажде: младенцы просиша хле¬
ба и несть им разломляющаго» (Плач. 4, 4). — Примеч. П. П. Жданова.
^ 4-го числа сентября, в среду, в 6-м часу пополудни пламя приближи-
лось на Вшивую горку и Таганку. — Примеч. П. П. Жданова.
^ «В душах наших носихом хлеб наш от лица меча в пустыни. Кожа
наша яко пещь обгоре, расседошася от лица бурей глада» (Плач. 5,
9-10). — Примеч. П. П. Жданова.
Выстрелы сии были направляемы в Кожевническую слободу, от нее
вниз к реке в населенную Дербенку. На всех сих местах дома истреб¬
лены пожаром. — Примеч. П. П. Жданова.
^ Прибавлено было: «в Тулу, а из Тулы в Москву», но после отложе¬
но. — Примеч. П. П. Жданова.
^ Сами французы сознаются в сей истине, влагая в уста само¬
го Наполеона небольшую шараду, сделанную из слова Тарутино:
ta routine m’a с!ёгоШё, которую они относят прямо к его свет¬
лости Михайлу Ларионовичу, князю Смоленскому. — Примеч.
П. П. Жданова.
Копия с свидетельства, данного из Главной квартиры: «Свидетель¬
ствую сим, что московский третьей гильдии купец Петр Петров сын
Жданов, подвизаем будучи ревностию и усердием к своему государю
и Отечеству, несмотря ни на какие лестные предложения со стороны
французов, наклонявших его к шпионству, оставил дом, жену и де¬
тей, явился в Главную квартиру и доставил весьма важные сведения
о состоянии и положении неприятельской армии. Таковой его пат¬
риотический поступок заслуживает совершенную признательность
и уважение всех истинных сынов России.
Главная квартира, село Тарутино, сентября 22 дня 1812 года.
Дежурный генерал Коновницын». — Примеч. П. П. Жданова.
1,11 «Московскому 3 гильдии купцу Петру Петрову сыну Жданову.
Его императорское величество в воздаяние за оказанное вами
усердие, всемилостивейше повелеть соизволил наградить вас золо¬
тою на алой ленте медалью, для ношения на шее.
Во исполнение таковой монаршей воли препровождаю к вам озна¬
ченную медаль с тем, чтобы вы, возложа оную на себя, носили по
установлению.
Управляющий Военным министерством князь Горчаков.
В С.-Петербурге. 21 октября 1812». — Примеч. П. П. Жданова.
Москва
131
Г. Иванов
Несчастия комиссара
Московской Сенатской типографии,
во время злодеяний французов в Москве[1]
2-е число сентября 1812 года вошли в Москву кровожадные
полчища ненасытимого Наполеона. В 5-м часу пополудни,
сделав в Кремле три выстрела из пушки, изверги рассыпа¬
лись по всем улицам для грабежа и злодеяния. Какой вид
имели сии рабы Наполеоновы! Ббльшая часть из них были
босы, полунаги.
В этот же день пришло их несколько в Сенатскую типо¬
графию. Быв смотрителем оной, я запер двери: они разби¬
ли окно и вскочили в оное; схватили меня, раздели, разули,
взяли все деньги, более 2000 рублей, и часы, словом, все, что
у меня было; сорвали с моей шеи также крест; потом, угро¬
жая мне штыками и нанесши прикладами несколько ударов
в плеча, в спину и в голову, пошли все разбивать и грабить.
Ограбив все, что им приглянулось, они потребовали ужи¬
на. Хватали и жрали все съестное. По всем их поступкам
казались они не людьми, но дикими алчными зверями. При
всем бедствии моем, не мог я без презрения смотреть на сих
извергов наглых и отвратительных. Приметя мое омерзение
к ним, вдруг несколько из них бросилось на меня. От нестер¬
пимых побоев я лишился и памяти и чувств.
Опомнясь около полуночи, увидел я необыкновенный
свет. Это было пламя, пожиравшее Китай-город; пламя,
которое никакое перо не опишет! В это время пришел ко мне
один из типографских служителей: я обнял его, как родно¬
го. Он крайне обрадовался, что я остался жив. «Где же были
вы?» — спросил я. «Виноваты! — отвечал он. — Мы скры¬
лись, по приближении злодеев, на чердак, куда они, по сча¬
стью, не входили». Надобно заметить, что злодеи на черда¬
ки нигде почти не входили; даже во многих домах топили
печи, не смея открыть верхних вьюшек, и коптились в дыму.
Робость, страх и подозрение свойственны злодеям!
132
Отечественная война 1812 года
Я приказал тот же час собраться всем типографским слу¬
жителям; велел часть казенных букв снести в нижнее жилье,
имеющее надежные своды, ворота завалить бревнами. Лест¬
ница, ведущая вниз, потаенная и темна: почему злодеи и не
находили нас.
В середу поутру загорелся Охотный ряд, и вскоре дошло
пламя и до типографии. Спасти оную от жестокого пламени
было невозможно. Истощив все средства и силы, я должен
был оную оставить и вышел из дому со всеми служителями,
взяв с собою многие казенные типографские вещи. Не успе¬
ли шагнуть на улицу, как напали на нас злодеи, и мы лиши¬
лись всего последнего, оставя на нас одни только рубашки.
Но куда идти? — спрашивали мы друг друга. Кругом свиреп¬
ствовало пламя; на улицах рыскали изверги.
С помощью Божиею, горящими домами пробрались мы
на Москву-реку, и близ оной пошли к Новоспасскому мона¬
стырю. Вместе с нами и за нами бежало множество ограб¬
ленных страдальцев, обоего пола жителей столицы. Вопль
и стон народа раздавался; шумел порывистый ветр. Все
прощались друг с другом и ожидали смертного часу; мно¬
гие были в беспамятстве и в исступлении. Враги каждого
останавливали, каждого обыскивали и часто, не находя уже
ничего, или снимали последнюю одежду до рубашки, или
злодейски оскорбляли ругательствами и побоями. Послед¬
нее неоднократно я испытал на себе самом.
В Новоспасском монастыре надеялся я найти убежище
у знакомого священника. Уже мы дошли до святых ворот,
как вдруг навстречу к нам кинулся один из злодеев; видя, что
мы обобраны дочиста, отогнал нас от ворот побоями. Весь
монастырь был занят грабителями; мы предались отчаянью;
и, не смея пробираться к заставе, принуждены были ноче¬
вать на четверг на берегу Москвы-реки.
Опасаясь долго быть на одном месте, мы решились воз¬
вратиться в типографский дом; добрели кое-как. Злодеи,
заметя, что я пришел с людьми, сочли меня хозяином дома,
а типографских служителей — крепостными моими людь¬
ми. Пьяная и беснующаяся шайка меня окружила; оправ¬
дания мои привели их в ярость: они бросились на служите¬
лей, многих избили, изранили и разогнали; потом напали на
Москва
133
меня, и один из них ударил меня обухом топора, произнеся
по-русски: «Доброе твое на земле; кажи!»
Обезумев от удара, я в бешенстве бросился на шайку пья¬
ных разбойников. Не могу описать, что в сии бедственные
минуты происходило; помню только, что от истечения крови
и от ран упал близ типографского дома. Извергов не смягчи¬
ло мое положение. Снова принялись они меня бить палаша¬
ми и прикладами; проломили мне во многих местах голову,
изувечили ногу и оставили меня замертво. На другой уже
день я опомнился и увидел одного знакомого согражданина,
который во время беспамятства моего омыл мои раны, пере¬
вязал их и при помощи других людей внес меня в типограф¬
ский дом и дожидался моего опамятования с состраданием.
Бог да воздаст ему за его человеколюбие!
В пятницу пришли стоять постоем в типографский дом
два голландца. Сии добрые люди, увидя меня при последнем
почти издыхании, взяли в судьбе моей живейшее участие:
они остригли на израненных местах головы моей волосы,
приложили к оным корпию, намазанную пластырем, и голо¬
ву искусным образом перевязали. На другой день переме¬
нили корпию, пластырь и делали то же самое каждый день
в течение трех недель. Таким чудесным образом, по благо¬
сти Провидения, спасена мне жизнь и восстановлено мое
здоровье. По стремлению благодарного сердца восклицаю:
«Боже! Освободи добрых голландцев от изверга Наполеона!»
В исходе сентября у благотворителей моих не стало хлеба;
они объяснили мне кое-как знаками, что все рабы Наполео¬
новы терпят в Москве крайний во всем недостаток.
Хотя еще был я весьма слаб, но решился 30 сентября
с типографскими служителями выбраться из Москвы. Тем¬
нота ночи и добрые голландцы бегству нашему способство¬
вали. Перебравшись через вал близ Симонова монастыря,
мы шли лесами и болотами, не зная куда, до самого полу¬
дня. Усердные служители типографские вели меня под руки
или почти несли на себе.
Наконец вышли мы на Коломенскую дорогу и встрети¬
ли доброго извозчика, который из жалости к моей слабости
довез меня до самой Коломны без всякой платы. При про¬
щании с добрым извозчиком я извинялся, что мне нечего
134
Отечественная война 1812 года
ему дать. «Сам бы я был злодей, — сказал он, — если бы от
тебя что-нибудь потребовал».
В Коломне отыскал я одного купца Пантелея Симонина.
Хотя не коротко был он со мною знаком, но принял меня
и успокоил как родственника. У него получил я, можно ска¬
зать, другую жизнь. Восстановя свои силы и совестясь тяго¬
тить собою благодетеля, я уверил его, что имею в Зарайске
родственников и должен туда ехать непременно. Благотво¬
рительный Симонин насилу отпустил меня, снабдил на
дорогу деньгами, без всякой моей просьбы.
В Зарайске нашел я благодетельнейшего помещика гос¬
подина Алексея Яковлевича Б<о>л<о>г<о>вск<о>го. Сей
почтенный россиянин принял меня милостиво и содержал
целые два месяца до тех пор, покуда надлежало мне возвра¬
титься к своей должности.
Почитаю обязанностью сказать всем моим соотечествен¬
никам, что у сего доброго русского помещика во время заня¬
тия Москвы злодеями многие несчастные граждане сей сто¬
лицы имели пристанище, прокормление и покров.
Казенные матрицы довольно дорогой цены и букв до 50 пуд
удалось мне сохранить. Вот вся услуга, оказанная мною месту,
при коем служу. Более сего сделать я не имел возможности.
Я описал мои несчастия просто и по справедливости; не
для того, чтобы возбудить сожаление, но для того единствен¬
но, чтобы показать злодейство извергов и сострадание доб¬
рых сердец.
Г<аврила> И<ванов>.
Москва.
Июня 1813 года.
Русский вестник. 1813. Ч. 4. № 12. Декабрь. С. 68— 79.
11 При всей простоте сего повествования явственны разнообразные зло¬
действа извергов. Охотно помещаю такое показание в «Русском вест¬
нике» к истреблению пристрастия, которым и теперь еще некоторые
заражены к французам; нужно представлять бедствия, претерпенные
от них русскими людьми всех состояний. Если и страдания наших со¬
отечественников не отвратят сердец наших от язвы французской, то
что же нас от нее исцелит? — Примеч. издателя «Русского вестника»
С. Н. Глинки.
Москва
135
П. М. Сердобинская
Редкий пример сыновней любви
(Из моих воспоминаний о 1812 годе)
Кто не дивится подвигу двух сыновей, которые, впрягшись
в колесницу престарелой матери своей жрицы Юнониной,
везли ее на себе ко храму богини среди всеобщих рукоплеска¬
ний аргосских жителей! И мне привела судьба среди общих
несчастий московских жителей в 1812 году видеть подобный
пример сыновней любви и пожертвования собою — видеть
то своими глазами, чему дивимся мы в древних сказаниях,
и при всем удивлении своем часто приходим в сомнение.
Оставив с горестью занятую хищным врагом Москву, оста¬
вили мы с нею все приятное и любезное для сердца. Ужас¬
ные ее зарева освещали нам дорогу, страх преследовал нас;
горестная неизвестность предшествовала нам.
Вся дорога наполнена была бегущими: кареты, пешие
и конные — все спешило, все толпилось; крик и стон ране¬
ных прерывались тяжкими вздохами московских изгнанни¬
ков. Между богатыми экипажами попадалась нам бедная
телега, на коей сидели маленькие дети, а подле нее уныло
брел<и> отец их или мать; там шла мать, одной рукою держа
спящего младенца у груди, а другою ведя подле себя младен¬
ца малютку. Там раненый воин на костылях и изнемогший
от усталости, ослабевший и от голода и от ран, скорчившись
от боли, лежа под кустом, стонал и стоном своим раздирал
душу мою.
Но еще трогательнее явление поражает взоры наши!.. Мне
кажется, что я вижу Энея, несущего на раменах своих пре¬
старелого отца из пылающей Трои, или вижу пред собою
Клеобиса и Битиса47.
Вот молодой человек, в раздранном платье и в лаптях,
бережно в тележке везет на себе слепого старика. Мы при¬
ближаемся к нему, спрашиваем: не отца ли своего спасает
он? «Отца, — отвечает он с редким добродушием. — Неуже¬
ли мне его покинуть в Москве? Там его убьют неприятели,
или живой сгорит». — «Разве ты не мог нанять ему телеги
136
Отечественная война 1812 года
с лошадью или найти добрых людей, которые бы его взя¬
ли с собою?» — «Я в силах везти его сам, а не в силах нанять
ему лошади. В Москве кормился я портным мастерством; он
меня сам выучил. Мы жили с ним вместе и работали заод¬
но; а когда он ослеп, захворал, то теперь пришла мне оче¬
редь работать и для себя и для него. Кому я его поверю? Кто
будет ходить за ним? Без меня ему и дня не сдневать... Бог
милостив — Он меня не оставит!»
Старик, вслушавшись в наши речи, вздохнул и, перекре¬
стясь, сказал: «Бог милостив; Он не оставит бедного меня
и наградит доброго моего Василья за его любовь ко мне
и попечения».
Добрый молодой человек рассказал о своем состоянии,
кажется, нимало не представляя, что бы он делал какое-ни¬
будь пожертвование собою: любовь к родителю для него
была естественная, непременная и святая обязанность.
Такова бывает добродетель людей, в простоте сердца своего
верующих и в чистоте души хранящих и исполняющих обя¬
занности свои!
В перенесении бедствий и в исполнении добродетелей
они бывают образцами мудрецов и вельмож.
Мы часто дивимся блестящим делам и пожертвованиям
честолюбия; как же не восхищаться делами и пожертвова¬
ниями любви сыновней? Аргосские жители велели сделать
изваяние из мрамора, представляющее двух юношей, вле¬
кущих колесницу матери своей48. О подвиге доброго Васи¬
лья едва ли кто и знает; но памятник ему — в сердце, награ¬
да — в небесах, а на земле — спокойствие, известное одним
истинно добрым душам.
П. М. Сердобинская.
Русский вестник. 1819. №6 (цензурное разрешение 19 марта).
Прибавление к Отечественным ведомостям. С. 52—56.
Москва
137
Протоиерей Петр Симеонов
Из записок, веденных в Москве 1812 года,
при занятии оной врагами
...В то же самое время, то есть 1 сентября 1812 года, когда,
попущением Божиим вступили неприятели около семи часов
вечера в сию столицу, здешние жители так были покойны,
что, рассеявшись по домам своим, без всякой опасности
делали все, что только было им угодно; а 2-го числа начались
грабежи, зажигательства домов и разные насилия, а особен¬
но женскому полу.
В то же число вечером, встретившись со мною, так назы¬
ваемые беспардонные, остановив меня, требовали золота
и серебра; что было у меня, мною то им и отдано; не удо-
вольствуясь же сим, требовали более; когда ж я дал им разу¬
меть, что у меня нет ничего, то один из них так бил меня
саблею плашмя, что и по сие время отзываются сии побои,
особенно пред ненастною погодой.
На второй день здешние граждане разных сословий собра¬
лись в церковь Спаса-на-Глинищах более двухсот человек;
неприятели же, все пьяные, неистовые и буйные, губили, что
ни попало, со встречных им жителей срывали одежду, остав¬
ляя их нагими; одним словом, что хотели, то и делали; неко¬
му было жаловаться и некогда. Мы видели разительную кар¬
тину своевольства — это продолжалось три дни.
На четвертый же день не трогали уже того, что оставалось
в церкви вышеупомянутой, не касались ни окладов, ни вен¬
цов серебряных и позлащенных на святых иконах, что при¬
писываю я Провидению Божию, а не распоряжению фран¬
цузского начальства, более тогда походившего на безначалие.
В тот же день пришедши в церковь, французский маршал
Мортье, занимавший тогда дом графини Разумовской, гово¬
рил мне, чтоб находящиеся подле церкви Спаса-на-Глини¬
щах домы, а особенно деревянные, и заборы сломать; отчего
сохранится и ваш храм. Сие по приказанию его и исполне¬
но; по прошествии ж нескольких часов пламень, обняв все
окружные строения, рекою лился по улицам, так что камни
138
Отечественная война 1812 года
на мостовых сделались горячими — это для нас было знаком,
что вся Москва горит.
В то самое время, как по приказанию маршала ломали под
моим распоряжением находившееся близ церкви строение,
напали на меня с остервенением живший в России мне зна¬
комый немец и два офицера, воображая, что я делаю сие по
своей воле, начали бить меня нещадно палками по голове
и по спине. Но Бог послал мне в иноплеменном враге изба¬
вителя и мстителя. Маршал Мортье, нечаянно ехавши мимо
сего места, видел, как меня жестоко били, сжалился надо
мною, тотчас обидчиков приказал взять под стражу и каж¬
дому из них отрубить по одной руке, а на другой день рас¬
стрелять, о чем сам меня известил. Благодарив его за спасе¬
ние меня, я было ходатайствовал и за них; но он на своем
поставил, и злые зле погибли. Видевши же меня огорчен¬
ным и изувеченным, он меня утешал с радушием, сказав: «Я
всегда буду твоим защитником».
Сии его слова меня крайне успокоили и ободрили даже до
того, что я, забыв свое увечье, боль и страх, осмелился его
спросить: могу ли я сам по себе идти за Ильинские вороты
в дом купца Соколова, чтоб узнать, уцелела ли сохраненная
в подвалах того дома церковная утварь, ризница и моя соб¬
ственность; Мортье не только сие позволил, но даже послал
со мною двух вооруженных провожатых, с которыми при¬
шел в тот дом; к прискорбию моему, нашел все разбитым,
разграбленным и сожженным, оставалось только в церкви
Божией самое скудное и маловажное. По возвращении моем
к маршалу известил его, что я ничего там не нашел; о чем
и он сожалел вместе со мною.
Наконец, просил его сделать для меня хотя ту милость,
чтобы дать пособие к охранению церкви Божией, при кото¬
рой я служу; он тотчас приказал быть караулу при оной церк¬
ви, чтоб никто ни малейшей к оной не имел прикосновенно¬
сти; и тогда как другие церкви обращены были в конюшни
и бойни или жилища, я спокойно в церкви своей, при собра¬
нии многочисленного народа, совершал богослужение еже¬
дневно, и не только в своем приходе, но даже и в отдаленных
отправлял церковные требы — исповедовал, приобщал ране¬
ных и больных, отпевал и погребал умерших, крестил ново¬
Москва
139
рожденных; одним словом, в сие злосчастное время испол¬
нял все по моему званию и обязанности.
Благодарю Творца, чудно меня хранившего среди смертей,
не только здешними жителями, но даже неприятелями был
я щадим и любим. Бог привел меня своими руками похоро¬
нить до 80 человек убитых и умерших; за недостатком фо¬
бов я завертывал в циновки или, из досок и разбитых сунду¬
ков составив род гробов, честно предавал их земле.
Знакомство мое поневоле с маршалом, почтившим седи¬
ны мои, открыло мне доступ к его сердцу, и Господь помог
мне умолить о спасении от смерти трех несчастных москов¬
ских купцов: Ивана Петрова Зубкова, Матвея Михайлова
Рыбникова и Михайла Дмитриева Телепнева, которых он
присудил расстрелять за то, что они, перешедши через вал,
хотели бежать из Москвы; но пойманы были и признаны за
шпионов. Я с трудом и со слезами убедил Мортье, что сии
купцы — мои дети духовные, не шпионы, не казаки, а бежа¬
ли от страха.
Минуло шесть недель пребыванию врагов в древней сто¬
лице; вдруг сделалось необычайное движение в их войсках,
видимо, напали на них страх и робость. От церкви нашей
отнят был караул; разнесся слух о предстоящем взрыве Крем¬
ля, а 11-го пополуночи в 1-м часу этот слух сбылся. Разда¬
лись чрезвычайные жесточайшие удары, потрясшие землю
и воздух; выразить этого на письме не можно; скажу одно
только, что из находившихся в церкви более двухсот человек
были от ударов в беспамятстве и несколько времени полу¬
мертвыми; стоя в алтаре у престола Божия, подумал я спер¬
ва, что стены падают на меня, и, оглушенный сим, пал ниц;
голова у меня закружилась, сердце сильно затрепетало.
Как я опамятовался и сотворил молитву, услышал в церк¬
ви вопль и рыдание — сам неутешный, должен я был уте¬
шать; в исходе же 2-го часа последовал еще удар; чего опа¬
саясь, хотя прочие и намерены были выйти из храма Божия
вон, дабы не подняться всем на воздух, но от сего удержа¬
лись.
После сего, по воле Божией, при ясном, безоблачном
небе во всю ночь шел проливной дождь или, лучше сказать,
ливень, так что улицы и каналы не могли вмещать в себя
140
Отечественная война 1812 года
воды, и во время этого дождя последовал третий удар, чет¬
вертый же и пятый гораздо слабее, почти похожие на ружей¬
ные выстрелы. Сим выход неприятеля и кончился, а с ним
и время страдания нашего.
Я тогда же совершил теплое моление со всеми пребывав¬
шими во храме как верном пристанище, что Господь осво¬
бодил царствующий град от врага и что, спасши меня во вре¬
мя мора московского, чудесно сохранил и от смертей, коими
я угрожаем был в шестинедельное пребывание Наполеоно¬
ва войска в Москве, и наконец в преклонной старости моей
привел меня видеть и совершенное спасение и славу Отече¬
ства моего.
Исторический, статистический и географический журнал,
или Современная история света. 1826. Ч. 2. Кн. 2. Май. С. 101—107.
Князь Н.Б.Голицын
Материал для истории Московского пожара
в 1812 году
Всякому известно, что непрерывное отступление русских
армий от Немана до Днепра и далее навлекло на главно¬
командующего Барклая де Толли сетование и недоверчи¬
вость тех, которые не могли разгадать его мысли — завлечь
неприятеля в сердце России, чтобы вернее изготовить ему
гибель, между тем как мы должны были с каждым днем
более усиливаться, сближаясь к центру, где сосредотачива¬
лись силы, средства и запасы государства. Этот дух в осо¬
бенности начал обнаруживаться после оставления Смолен¬
ска. Напротив того, князь Багратион, который, как известно
было, не вполне одобрял систему отступления и жаждал сра¬
зиться с неприятелями, пользовался большей популярно¬
стью и был превозносим. Находясь при его особе, я был сви¬
детелем, как по прибытии в Вязьму (15 августа) некоторые
гвардейские офицеры, принадлежавшие к свите генерала
Барклая, приехали просить князя, чтоб он их прикомандиро¬
вал к себе111. При этом случае разговор зашел о критических
Москва
141
обстоятельствах того времени; князь Багратион, соболезнуя
всем сердцем об успехах неприятеля, зашедшего так дале¬
ко в родную землю, подавал, однако, надежду, что можно
будет не допустить его до Москвы. Но тут он прибавил с осо¬
бым выражением: «Впрочем, если бы случилось (чего Боже
сохрани!), что враг дерзнет осквернить присутствием своим
святыню Московскую, то я знаю достоверно, что, по старо¬
му русскому правилу, Москва будет предана огню и фран¬
цузам доведется торжествовать в покинутом пепелище». Это
предсказание, так пророчески исполнившееся, весьма дол¬
го поставляло меня в недоумение: какое мог князь Баграти¬
он иметь удостоверение, чтобы так утвердительно объявить
заблаговременно о предстоящем столице бедствии в случае
пленения ее? Но это объяснилось мне спустя 28 лет. Читая
«Русский инвалид», кажется, за 1840 год, между разными
документами, относящимися до 1812 года, публикуемыми
прославленным ветераном нашим генералом Скобелевым, я
нашел письмо графа Ростопчина к князю Багратиону от 13
августа 1812 года, в котором заключается то самое, что князь
Багратион говорил нам в Вязьме два дня позже. Следователь¬
но, он тогда только что получил это письмо.
По сие время не разъяснено, какое участие граф Ростоп¬
чин принял в пожаре древней нашей столицы[2]. Кто его знал,
тот не усомнится, что пламенная, патриотическая душа его
вмещала в себе довольно энергии, чтобы осуществить испо¬
линскую мысль — истребить Москву огнем скорее, неже¬
ли позволить Наполеону спокойно попирать ее святыню.
Но, как всякий истинный патриот, он до последней мину¬
ты не терял надежды, что Москва уцелеет и не достанется
врагам. Кутузов, который, вероятно, пожелал бы видеть его
более хладнокровным в такой роковой час и, может быть,
по этой самой причине не пригласил его на военный совет
в Филях, — нашел нужным утаить от него до последней воз¬
можности, какой жертвою он решился искупить освобо¬
ждение Отечества... Когда 1 сентября вечером прискакал
к Ростопчину адъютант Кутузова, Монтрезор, с письмом от
главнокомандующего, которым он его извещал, что решил¬
ся оставить Москву, и просил его с этим же адъютантом
Монтрезором прислать сколько можно более полицейских
142
Отечественная война 1812 года
офицеров, которые могли бы армию проводить чрез раз¬
ные дороги за Коломенскую заставу, то, пораженный этою
неожиданной вестью, Ростопчин воскликнул: «Да не он ли
сам мне еще вчера клялся своими седыми волосами, что он
Москву не отдаст без боя!»131 На что Монтрезор почтительно
отвечал, что на войне являются внезапно горькие необходи¬
мости, которым все должно уступить. Ужасна должна была
быть эта минута для такого московского главнокомандую¬
щего, каким был Ростопчин! <...>
Когда полковник Бутурлин издавал в Париже свою исто¬
рию 1812 года, в которой он воздает должную честь москов¬
скому градоначальнику, появилась вдруг брошюра «La v6rit£
sur l’incendie de Moscou»*, в которой граф Ростопчин слагает
с себя всю славу этого патриотического подвига и доказыва¬
ет, «что пожар распространился так быстро от ветра, а ветер
не в его власти был». Появление этой брошюры огорчило
всех друзей графа Ростопчина, которые более дорожили его
славою, чем он сам. Но надобно объяснить причину, побу¬
дившую его издать эту брошюру.
Проживая в Париже, граф Ростопчин, которого громкое
имя разнеслось по всем концам вселенной, сделался предме¬
том народного любопытства. Надобно сознаться, что фран¬
цузам не за что было любить его. Куда он ни показывался,
на него указывали пальцем, как на зажигателя. В балага¬
нах появлялись вывески, где он изображен был каким-то
чудовищем, с факелом в руках зажигающим Москву, а вни¬
зу надпись: «Venez voir l’Erostrate Rostopchin mettant le feu a
la grande ville de Moscou»**. И за два су можно было видеть
представление, достойное вывески. Сначала он переносил
эти карикатуры довольно философически; но как эти паск¬
вильные представления не прекращались, а, напротив, вооб¬
ражение французов все выдумывало что-нибудь новое на
его счет, это наконец ему наскучило: издаваемое творение
полковника Бутурлина долженствовало еще сильнее уко¬
ренить мысль, что Москва сожжена вследствие его распо¬
* «Правда о Московском пожаре» (фр.).
** «Приходите посмотреть на Герострата Ростопчина, предающего ог¬
ню великий город Москву» (фр.).
Москва
143
ряжений; итак, чтоб сокрушить одним почерком пера все
спекуляции балаганщиков на его счет, озадачить французов,
а может быть, и с намерением поставить в тупик и некото¬
рых русских, он издал эту брошюру, которую можно назвать:
la boutade d’un home celebre aigri*.
Князь Николай Голицын.
Русский инвалид. 1846. №270. 3 декабря. С. 1077—1078.
14 Двое из них теперь генерал-лейтенанты. — Примеч. Н. Б. Голицына.
121 В «Истории Отечественной войны» Михайловского-Данилевского
объяснено участие графа Ростопчина в Московском пожаре, и объ¬
яснения основаны на официальных документах. — Примеч. военной
цензуры.
131 На сих днях еще генерал-лейтенант Монтрезор, бывший адъютантом
Кутузова, подтвердил мне этот рассказ. — Примеч. Н. Б. Голицына.
Князь Н. Б. Голицын
Еще об Отечественной войне
(Письмо в редакцию «Северной пчелы»)
Занимательные статьи, помещенные в№№ 151, 152, 154, 155
и 159 «Северной пчелы» об Отечественной войне49, оживи¬
ли мои воспоминания и перенесли меня, ветерана 1812 года,
к этой незабвенной эпохе. Как очевидцу, да позволено будет
и мне прибавить свое словечко.
Кутузов, прибыв в армию 17 августа, нашел приготовле¬
ния к отпору при Цареве Займище, но как начальник, коему
надобно было прежде всего осмотреться и вникнуть в поло¬
жение армий, он не мог дать сражения. Прежде Бородино
удобной позиции не нашли, и так прошла неделя в отступ¬
лении до этой местности. Последовало Бородинское сраже¬
ние111. Французская армия решительного перевеса не имела
и начала отступать в ту же ночь. Почему же мы не атаковали
* Причуда знаменитого раздраженного человека (фр.).
144
Отечественная война 1812 года
ее, как то возвещено было для следующего дня? Настоящая
причина та, что когда потребовались от полковых команди¬
ров сведения о наличном числе строевых людей, недостаток
во фронте оказался так велик, что нельзя было и помыш¬
лять о наступательных действиях. А отчего оказался такой
великий недостаток? Оттого, что во время сражения, как
всегда водится, каждого раненого провожали до перевязоч¬
ного пункта один, а большей частью два человека, которые,
таким образом, выбывали из фронта. От этого самого к вече¬
ру оказалось то, что бывает иногда от мародерства в большом
размере. Я сопровождал князя Багратиона до перевязочного
пункта и видел, сколько боевых солдат прибывало беспре¬
станно, поддерживающих тяжело раненных. Из такого мно¬
жества выбывших из фронта иной и возвращался, окончив
свое дело, но мог ли он найти свой полк на том же месте при
такой суматохе? Другие, может быть, и воспользовались слу¬
чаем, чтоб отдохнуть в прилегающих к большой дороге лесах.
Настала ночь: как тут отыскивать в темноте свои полки? Вот
настоящая причина, почему армия наша так оскудела людь¬
ми, что не можно было решиться наступать.
Несомненно то, что если б не последовало Бородинского
сражения, кровавая и ожесточенная битва завязалась бы под
Москвою. Но после бородинских утрат, когда у Наполеона
были 25 ООО человек гвардии, которых он берег для решитель¬
ных ударов, Кутузов мог бы принять сражение под Москвою
с надеждой на успех в том только случае, если бы он нашел
там ожидающую его стотысячную резервную армию. Про¬
тиворечия, оказывающиеся в действиях и донесениях глав¬
нокомандующего в тех обстоятельствах, в каких он находил¬
ся, были неизбежны. Никто на его месте не мог бы вперед
сказать, что он предпримет. Надобно было ему не допустить
мысли, что Москва может быть оставлена без выстрела, —
это произвело бы большое смятение в армии и в Москве. Не
видели ли мы, как негодовало войско на Барклая за его бес¬
престанное отступление? Что же было бы, когда б узнали,
что Кутузов не защитит самой Москвы, коей жители были
ежедневно воспламеняемы воззваниями графа Ростопчина?
Кутузов находился в положении ответственного началь¬
ника, которому вверено спасение Отечества и который,
Москва
145
теряясь в своих соображениях, должен ожидать того роко¬
вого часа, в который вдохновение свыше внушит ему, на чтб
решиться. Такое вдохновение Небо послало ему пред созва-
нием военного совета в Филях; самый же совет был только
для формы. Он уже прежде решил то, что в военном отноше¬
нии было самое благоразумное, но для сердца русского самое
трудное, — оставление Москвы. Ростопчину он не мог дове¬
рить своей тайны прежде времени, зная его односторонний
взгляд и запальчивость, если бы кто заговорил о сдаче Моск¬
вы без боя. И действительно, если б эта весть разнеслась дву¬
мя днями прежде, могли бы произойти самые неприятные
последствия как в Москве, так и в армии.
Я, отправляясь 2 сентября утром на поле ожидаемого
сражения, к удивлению моему встретил у заставы Кутузова
и присоединился к его свите: наивернейшее средство узнать,
что последует121. Никто из окружающих его не знал, куда он
направляется, и надобно было видеть встречаемые нами
изумленные толпы народа, из коих отделялись некоторые
любопытные, чтобы узнать от нас, что решил главнокоман¬
дующий. Но никто не мог удовлетворить их любопытству.
Между тем мы прошли чрез всю Москву до Коломенской
заставы, где Кутузова ожидал Ростопчин; он переговорил
с ним минуты две и возвратился в город для дальнейших рас¬
поряжений. Тогда и нам это решение главнокомандующе¬
го казалось бедственным; однако другого плана невозмож¬
но было предпочесть. Сражаться в улицах Москвы, в случае
неудачи, дело невозможное — это легко сказать, а чтобы
тогда произошло? Отсутствие всякого единства в действиях
начальников, и кончилось бы тем, что армия разбрелась бы
по городу. Если после Бородинского сражения трудно было
досчитаться действительного количества людей под ружь¬
ем, что же было бы в этом случае? Ростопчин с пламенным
его настроением <...> готов был пасть за ее защиту, и в этом
отношении он умел поддержать дух московских жителей до
последней минуты. Но главнокомандующему армиею надоб¬
но было уметь в таких случаях заглушать чувство, невольно
вырывавшееся при бедствиях, угрожающих Белокаменной.
Ростопчин рассчитывал на битву под Москвою, следователь¬
но, и в самой Москве, и приготовлял все средства к истреб¬
146
Отечественная война 1812 года
лению города, если б он оказался в отчаянном положении.
<...>
Ростопчин за несколько месяцев уже готовил средства
для сожжения Москвы, если бы надобность того потребова¬
ла. Это не подлежит сомнению. Он приготовлял все сожига-
тельные снаряды под предлогом шара, сооружаемого маши¬
нистом Леппихом будто бы для истребления французской
главной квартиры и даже, как говорили в Москве, самой
неприятельской армии50. Должно удивляться, как <Михай¬
ловский-Данилевский в такой серьезной истории решил¬
ся передать следующие подробности об этом шаре, и еще
с теми заключениями, коими он (после) их сопровождает.
Вот что, по рассказу Данилевского, Ростопчин доносил госу¬
дарю: «Леппих уничтожил мои сомнения. Когда шар будет
готов, машинист хочет лететь в Вильну (sic!). Я совершенно
уверен в успехе (sic!). Леппих предлагает мне с ним отправить¬
ся в путь (sic!), но я не смею оставить моего места без высо¬
чайшего разрешения (sic!!!)». В оправдание такой, можно
сказать, мистификации Данилевский восклицает: «Ад надоб¬
но было отражать адом»[3К
Итак, Наполеонову пятисоттысячную армию с двумя
тысячами орудий, то есть ад, надобно было отражать адом
же — воздушным шаром с фейерверками!!! Но и Ростопчи¬
на как разуметь здесь? Допустим, что московских жителей
он должен был морочить и объявлять им: «Здесь мне пору¬
чено от государя сделать большой шар, на котором пятьде¬
сят человек полетят, куда захотят, и по ветру и против ветра,
а что от него будет, вы узнаете и порадуетесь. Если пого¬
да будет хороша, то завтра или послезавтра ко мне будет
маленький шар для пробы. Я вам заявляю, чтоб вы, увидя
его, не вздумали, что это от злодея, а он сделан к его вреду
и погибели»141. Но как мог решиться Ростопчин, главноко¬
мандующий в столичном граде Москве, в таких обстоятель¬
ствах доносить своему государю, что он не смеет отправиться
в Вильну на воздушном шаре (с шарлатаном) потому толь¬
ко, что не имеет на то высочайшего разрешения? Это непо¬
стижимо! <...>
Все ожидали найти в истории Данилевского настоящие
причины Московского пожара, но он это событие сделал
Москва
147
еще более неразъяснимым прежнего. Я же остаюсь при сво¬
ем убеждении, что когда Ростопчин получил от Кутузова
сообщение об оставлении Москвы на следующий день, то
он сейчас принял все меры, какие были в его власти, что¬
бы приготовленные Леппихом брандеры были разнесены во
все части города по домам, лавкам и проч. Тогда достаточно
было в нескольких местах зажечь какое-нибудь деревянное
строение, и пожар сделался бы всеобщим.
В декабре 1812 года я, после этой трудной компании,
отправился на отдых в Москву, куда вступил отец мой
<Б.А. Голицын> с командуемым им ополчением Владимир¬
ской губернии, и тут я слышал от некоторых жителей сто¬
лицы, что в день оставления нами Москвы, 2 сентября, они
нашли в своих домах подброшенные мешки с порохом и раз¬
ными снарядами, которые они прибрали и тем избавились
от пожара.
Но замечательно то, что государь император Александр
Павлович никогда о пожаре Московском не разговаривал
даже с самыми приближенными к нему лицами. Это я знаю
по следующему обстоятельству. Когда в 1836 году набросал
я на бумагу свои впечатления и воспоминания о 1812 годе,
представил я свою рукопись на благоусмотрение управляв¬
шего тогда Военным министерством <А. И. Чернышева>. По
прочтении моей рукописи князь Чернышев возвратил мне ее
чрез состоявшего при нем флигель-адъютанта А. С. Траскина
и поручил ему мне передать, что государь Александр Павло¬
вич никогда и никому не сообщал своего мнения о Москов¬
ском пожаре...
Князь Николай Голицын.
6 августа 1858.
Северная пчела. 1858. №202. 16 сентября. С. 861—862.
^ Это сражение я описал в особой брошюре «La bataille de Borodino, par
un 1ётот oculaire», по случаю воздвигаемого памятника в 1839 го¬
ду на Бородинском поле, и избрал французский язык, потому что
это описание должно было служить для ожидаемых тогда иностран¬
ных посетителей. Но разные замедления не позволили издать прежде
146
Отечественная война 1812 года
1840 года, и книжка не поступала даже в продажу. Сообщил я ее, од¬
нако, военному министру, от которого получил лестный отзыв, и ба¬
рону В. И. Левенштерну, который отозвался, что не читал ничего пол¬
нее и вернее о Бородинском сражении. — Примеч. Н. Б. Голицына.
^ Находясь при князе Багратионе и получив сильную контузию в го¬
лову под Бородином, я оставался в Москве после отъезда князя
Багратиона во Владимирскую губернию и, не имея сам настоящего
назначения, 2 сентября ехал искать свой полк, чтобы с ним участво¬
вать в предстоящем сражении, когда встретил главнокомандующе¬
го. — Примеч. Н. Б. Голицына.
^ Михайловский-Данилевский Л. И. История Отечественной войны. Том
3. С. 408, 410. — Примеч. Н. Б. Голицына.
^ Там же. С. 407. — Примеч. Н. Б. Голицына.
К. Бауер
Воспоминание о Двенадцатом годе
в Москве
Мы жили на Тверской, в доме княгини Трубецкой, против
церкви Благовещения. Как теперь смотрю на молодых каза¬
ков Мамоновского полка, который формировался тогда гра¬
фом <Дмитриевым->Мамоновым в Москве, на собственном
его иждивении, и в который московская молодежь всяко¬
го звания спешила завербоваться, увлекаемая прелестью
подвига стать в ряды защитников Родины, а вместе, может
быть, и прелестью мундира. Особенно много записывалось
из купцов. Бывало, почти каждый день и в разных экипажах,
и пешком отправляются они мимо нас в Петровское (где еще
не было парка, а содержался только трактир, близ деревни
Зыковой), в синих казакинах, с голубою выпушкою, в шап¬
ках набекрень, с белым султаном и голубою, мешком свис¬
шею тульей. Много, помню, ходило рассказов об их удалых
пирушках. Но что живо осталось в моей памяти, так это рус¬
ские раненые, которых двое или трое суток везли мимо нас
из-под Бородино в телегах, по нескольку человек в каждой:
немногие из них сидели, большая часть лежала, иные шли
пешком; этих жители зазывали к себе, кормили и, чем мог¬
ли, им помогали. С этой поры Москва быстро стала пустеть —
Москва
149
кто только мог, уезжал, платя втридорога за лошадей, а под
конец нельзя было достать их ни за какие деньги. Многие
семейства отправлялись пешком, увозя детей и имущество
в ручных тележках.
Почти накануне занятия неприятелем города мы пере¬
брались в Сущево, в дом нашего родственника, уезжавше¬
го также на то время из Москвы. Грустен был вид столицы:
на улицах ни души, ворота и ставни везде заперты; изредка
попадались только солдаты, должно быть, легко раненные,
отсталые от своих партий. Перебираясь на другую квартиру,
мы встретили их несколько человек перед питейным домом;
выкаченные на улицу бочки с вышибленным дном, разбитая
посуда, мокрая мостовая, спиртной запах и бурливая толпа
красноречиво свидетельствовали о происходившей тут сце¬
не. Я шел с нашей горничной, и путь нам лежал возле само¬
го этого места. Мы было приостановились, но, видя, что на
нас не обращают внимания, собрались с духом и стрелою
промчались мимо, держась как можно ближе противополож¬
ного забора. Впрочем, страх наш был, кажется, напрасен:
едва ли кто из них заметил нас. Таким образом и все наше
семейство со всем имуществом благополучно перебралось
на новую квартиру.
Первым делом после этого было запереться кругом наглу¬
хо. Ворота, калитка, ставни — все было заперто и приперто.
Этот день и следующий, то есть день входа в город неприя¬
теля, прошли совершенно тихо, но никак не покойно — все
были в тревожном ожидании. Говорили, что француз уже
вошел, но в нашей стороне еще никого не показывалось.
На другой день отец оделся и пошел проведать, что дела¬
ется в городе. Со страхом проводили мы его глазами до кон¬
ца переулка, выглядывая в калитку, которую потом опять
приперли. Часа через полтора по его уходе слышим вдруг
какой-то вопль из противоположного дома, принадлежав¬
шего каретнику-немцу. Мы, разумеется, страшно перепуга¬
лись: бросились наверх, в светелку, окно которой выходило
прямо против окон дома каретника. Смотрим: сам хозяин,
огромный, тучный старик в куртке, бегает по комнатам, а за
ним француз с саблей в руках потчует бедняка фухтелями,
допытываясь, как после рассказывали, где спрятаны у него
150
Отечественная война 1812 года
деньги. Такое назидательное зрелище поразило всех невы¬
разимым ужасом.
Не имея ни малейшего желания дожидаться, чем кон¬
чится эта проделка, мы бросились опять вниз и столпились
в кучу в роковом ожидании, что «вот-де сейчас и к нам пожа¬
лует этот милый гость». Все молчали; мы, дети, смотрели на
мать; она думала: что-то теперь с отцом? Вдруг удар в калит¬
ку, потом другой, третий. Все обомлели. «Это отец!» — вос¬
кликнула мать и побежала к воротам; за ней побежали и все.
«Кто там?» — «Я», — отвечал отец. Калитку отперли, и он
вошел с смущенным видом. Все на нем было цело: фрак,
шляпа, перчатки, трость, но сапог не было; они понадо¬
бились французским гренадерам, повстречавшимся ему на
дороге, которые, вопреки всем его доводам на их родном
языке, «что такой-де поступок неприличен храбрым вои¬
нам великой нации», присоветовали ему не задерживать их
и поскорей разуться. Хорошо еще, что по совету матери он
не взял с собою часов, а то несдобровать бы и им. Несмотря,
однако ж, на такую неудачную экскурсию отца, с возвраще¬
нием его все опомнились и тут только заметили, что вопли
бедного каретника умолкли. Чем кончилось у него с фран¬
цузом, не знаю.
Но только что мы несколько поуспокоились и отец пере¬
оделся опять по-домашнему, припрятавши все, что было
получше, как снова застучали в ворота. Не помню, кто как,
а мы, дети, особенно я, очень трухнули и по приглашению
няньки и горничной, бывших тоже не из числа храбрых,
все забрались в чулан и с трепетным любопытством при¬
льнули глазами к выходившим во двор щелям — смотреть,
что будет.
Отворились ворота, въехала телега с поклажей и привя¬
занной поверх ее курицей, немилосерд<н>о кудахтавшей; за
телегой вошли человек 7—8 французов, в числе их два офи¬
цера, и очень кротко потребовали хлеба. Солдатам указали
кухню, где они тотчас же вытащили из печи горячие хлебы,
а офицеров пригласили в комнаты — они были такие вежли¬
вые. Велели сварить кофею, и отец, забывши недавний опыт
свой с сапогами, в полном доверии к пресловутой француз¬
ской образованности, тем более, что имел дело с офицера¬
Москва
151
ми, а не с рядовыми, настоял, чтобы мать подала и чайные
ложечки.
Между тем нас из чулана кое-как вытащили, уверивши,
что это такие же люди, как и мы, в чем я сначала, на осно¬
вании мнений няньки и горничной, крепко сомневался. Но
когда я осмелился кое-как выйти на крыльцо и когда оста¬
вавшийся у телеги часовой, молодой и приятной наружно¬
сти, дружески кивнул мне головою и, улыбаясь, приглашал
подойти к нему, страх мой прошел: особенно, когда он заго¬
ворил по-немецки, на природном языке моих родителей, да
еще дал мне кусок булки, которую сам ел.
Пока у нас завязывалось знакомство с часовым, бывшие
в кухне его товарищи, поев горячего хлеба и что еще попа¬
лось под руку, стали выходить и сбираться в дорогу, причем
они прятали в телегу и по карманам остатки хлеба. Также
вышли и офицеры. Они действительно оказались порядоч¬
ными людьми: вели приличный разговор, выпили кофей,
превежливо за него поблагодарили, а серебряные ложеч¬
ки положили к себе в карманы. Но это, говорят, были не
настоящие французы, а какие-то бельгийцы или эльзасцы,
не помню, и принадлежали не к строевому войску, а к фурь-
ерской или другой какой-то подобного рода команде. Этим
день тот и кончился; более никто не появлялся.
На следующее утро нас рано поднял шум. По всему око¬
лотку из дому в дом бегали толпы французов и грабили, заби¬
рая преимущественно съестное и что поценнее — медных
денег не брали. В то же время раздавались крики: «Москва
горит!» Дымные столбы стояли близехонько — горел Карет¬
ный ряд. Чтобы на всякий случай быть подальше от огня, мы
начали перебираться из дому в беседку, в сад, куда перебра¬
лись и ближайшие соседи наши, несколько семейств, и рас¬
положились в шалашах.
Недолго приходилось ждать гостей. Сотни ударов в воро¬
та тотчас заставили отворить калитку, и толпа за толпой,
одна за другою оттесняя и перегоняя, врывались во двор;
самые нетерпеливые перескакивали через забор. Рассыпа¬
ясь по всем закоулкам, погребам, сараям, чердакам, загля¬
дывая в печки, под печки, они везде перерывали и переша¬
ривали; но ни золота, ни серебра не находили — к счастью,
152
Отечественная война 1812 года
или к несчастью, у нас их и не водилось: кой какое серебро
столовое было зарыто в саду, в самом глухом месте, накануне,
тотчас по уходе вежливых офицеров, пивших кофей. Но зато
все, что можно было съесть или выпить, было тут же съеде¬
но и выпито. Стояли на окнах банки с вареньем и бутыли
с наливкой: первое разом вычерпали горстями, даже не сни¬
мая бумаги, которою оно было завязано, а просто подавив ее;
о наливках и говорить нечего. Все это, конечно, досталось на
долю первой толпы, ворвавшейся к нам; другие же, прихо¬
дившие после, должны были довольствоваться одним пере-
рыванием и обыскиванием. Иные были в ярости, что ниче¬
го не находили, грозились рубить.
Когда, таким образом, разыгралась страшная суматоха
и ежеминутно надо было ждать насилий от буйных и пья¬
ных хищников, отец бросился искать помощи, надеясь най¬
ти где-нибудь офицера. В совершенном отчаянии перебегая
из улицы в улицу, между огнем и дымом горевших домов,
и тщетно отыскивая защитника, потому что кроме солдат
никого не попадалось, очутился он, наконец, сам не зная
как, на Девичьем Поле. Здесь повстречал он толпу конных:
впереди ехал какой-то генерал. Отец остановил его и, объ¬
яснив свое положение, умолял о защите. Генерал обратил¬
ся к какому-то из свиты своей офицеру и приказал дать отцу
часового (sauve-garde).
Между тем пока отец искал защиты, мы ни на минуту не
оставались в покое. По всем задворьям заборы, отделявшие
соседа от соседа, были или разобраны, или вовсе повале¬
ны, и грабившие толпы беспрестанно сновали взад и впе¬
ред, обшаривая и обыскивая все и всех. Многие делали это
без особенных выходок; иные же сердились, что ничего не
находят, ругались и даже грозились саблями, принуждая ука¬
зывать, где скрыты мнимые сокровища. Но видно, убогость
всего нашего околотка, состоявшего из невзрачных домиков,
населенных семействами бедных чиновников и мещан, скуд¬
ная мебель и утварь достаточно ручались за искренность уве¬
рений, что у нас нет ни золота, ни серебра; и потому самые
горячие довольствовались каким-нибудь толчком с досады
или ругательством и отходили прочь. Но за толчком уже не
гнались, а ругательств не понимали, потому что ни из нашего
Москва
153
семейства, кроме отца, ни из соседей, переселившихся к нам,
никто не разумел по-французски, да если б и разумел, так
что значит французская брань для русского уха, знакомого
с родным крепким словом?
Было, между прочим, несколько и забавных случа¬
ев, которых смешная сторона, разумеется, была замечена
уже после, когда все успокоилось. Яснее другого сохрани¬
лось у меня в памяти следующее: известно, что францу¬
зы, как доказал этот и вышеприведенный случай с отцом
моим, были очень неравнодушны к сапогам. В числе пере¬
селившихся к нам в сад соседей был один молодой человек,
А—в, который слышал про эту слабость наших приятелей
и, желая спасти от хищнических глаз свои единствен¬
ные сапоги, придумал надеть по ним шерстяные чулки,
а поверх еще опорки или старые калоши. Но хитрость эта
имела успех ненадолго. Какой-то француз, видно, с опыт¬
ным взглядом, заметил толстоватость ног молодого А—ва
и начал пристально в них всматриваться. А—в тоже смек¬
нул, что француз недаром заинтересовался его ногами, и,
как бы ничего не замечая, начал маневрировать от него
подальше. Однако ж злодей догнал его, и как тот ни при¬
кидывался, что не понимает, чего от него хотят, но прину¬
жден был разуться и собственными руками отдать варвару
свои, как зеркало лоснившиеся сапоги, и с этого времени,
к крайнему своему прискорбию, он действительно остал¬
ся в одних опорках.
С полудня начали между солдатами показываться и офи¬
церы, которые сами хотя и не буйствовали, но солдат не уни¬
мали; может — не были ли они командированы только для
наблюдения, чтобы те не слишком увлекались в пылу сво¬
их благородных занятий и не предавались крайностям; по
крайней мере, на просьбы унять нахальство солдат они ниче¬
го не отвечали и равнодушно проходили мимо. Один, впро¬
чем, бывший верхом и порядочно подгулявший, склонился
было на просьбы моей матери выгнать из дому грабителей и,
пытаясь на лошади въехать по крыльцу в комнаты, немило-
серд<н>о кричал на бежавших мимо его взад и вперед сол¬
дат, даже бил их по головам то направо, то налево бывшим
у него в руках портфелем, но, чуть не свалившись сам с коня,
154
Отечественная война 1812 года
он на этом и покончил и, повернув его кое-как назад, поехал
далее, как будто и дело сделал.
А то еще приезжал, тоже верхом, какой-то штаб-офицер
в каске с хвостом, в сопровождении гренадера или сапера
в медвежьей шапке, верхом же. Этот вошел в комнаты и про¬
говорил что-то довольно длинное к шнырявшей там тол¬
пе, которая выслушала его со вниманием, но занятий сво¬
их не покидала. Увидавши в шкафах книги, штаб-офицер
обратился к ним, рассмотрел и прочитал надписи, выбрал
карманное издание «Дон-Кихота» (Лесажа) и вежливо про¬
сил уступить ему, предложив за то два червонца. Разумеет¬
ся, книги уступили, а червонцев не взяли. Да и к чему было
брать? По отъезде его они перешли бы тотчас же в карманы
его земляков. Замечательно, что все это время, да и после,
до самого ухода неприятеля, дворных собак наших, которых
было три, и все презлые, не только стало не слыхать, даже
и не видать. Они забились под дом и постоянно там сидели,
выходя с трудом на зов домашних и потом тотчас же опять
прячась.
Отец воротился с данным ему часовым уже под вечер,
когда грабеж начал стихать и посетителей являлось все
меньше и меньше. Однако ж и караул этот не обошелся без
проделки. Прежде всего, часовой потребовал уплаты впе¬
ред, объяснивши, что, посвящая себя на охранение нас, он
остается в убытке против товарищей, которые употребят это
время с большею для себя пользой. Что было делать? Денег
ни у кого не оказывалось. Решились сделать сбор, кто чем
может. Отец отдал с руки кольцо, мать достала из-под спуда
серебряную ложку, кто вынул серьги. Часовой остался очень
доволен; но этим еще не кончилось. Располагаясь на ночь
у беседки нашей караулом, он потребовал себе постель, халат
и колпак; снявши с себя ранец и кивер и приставив ружье
к стене, он облекся в халат поверх мундира, натянул на голо¬
ву по самые усы колпак и улегся в постель. До сих пор курь¬
езная фигура эта рисуется живо в моей памяти.
Но все-таки, несмотря на такие эгоистические с его сто¬
роны меры, которые, по-видимому, скорее обеспечивали
его собственное, а не наше спокойствие, часовой не дремал
в своей должности. В продолжение ночи приходили несколь¬
Москва
155
ко раз мародеры; часовой вставал тотчас, надевал кивер,
брал ружье и каким-то магическим словом заставлял их тот¬
час уходить. Но уж какое было это слово, не знаю; помнится,
как объяснял тогда отец, солдат объявлял им, что поставлен
тут по приказанию какого-то герцога. Таким образом, ночь
проведена была довольно покойно, и все отдохнули от утом¬
лений дня; я, разумеется, проспал как убитый и, проснув¬
шись утром, не застал уже часового — он ушел; но и грабеж
совсем кончился, нас более никто не тревожил. В этот же
день стал к нам постой.
Между тем Москва пылала, но наша сторона: Новая сло¬
бода, Подвязки, улица, идущая к тюремному замку, и при¬
легающие к ним со стороны институтов51 переулки остава¬
лись вне пожара и уцелели. Тут расположилась итальянская
гвардия, в которой служили все дворяне лучших итальян¬
ских фамилий, не исключая даже и рядовых — так, по край¬
ней мере, тогда говорили. Постояльцы наши были: капи¬
тан Савини, доктор Гуссар и ветеринарный врач — фамилию
забыл, который, впрочем, вскоре перешел на другую кварти¬
ру; но оба первые оставались до конца.
Капитан, рыжеватый, очень красивый и видный мужчи¬
на лет 35, оказался очень добрым человеком. Перебравшись
к нам в дом, он просил мать мою взять на себя все хозяйство
и предоставил в полное ее распоряжение все свои запасы,
настоящие и будущие, с тем, чтобы обед готовился общий —
и на них, и на наше семейство. Не помню уж хорошенько,
в чем состояли эти запасы: знаю только, что главную роль
между ними играл, по крайней мере в моих глазах, огромный
куль мелкого сахару; но мяса не было ни кусочка — его пред¬
полагалось добывать, равно как и картофель. Вскоре, одна¬
ко ж, привели к нам откуда-то целого вола, доставшегося на
долю капитана при разделе стада. Этого господина стало нам
на все время; разумеется, экономия наблюдалась самая стро¬
гая — не пропадало ни косточки. По крайней мере за обедом
был всегда суп, по временам приносили капитану и другое
кое-что съедобное: словом, мы не голодали.
За добыванием овощей формировались у нас собственные
экспедиции. Дядя мой, молодой человек лет 20, упомяну¬
тый выше сосед наш А—в, кучер Иван, тоже малый лет 25, я
156
Отечественная война 1812 года
и мальчик наш Павлушка лет 13 отправлялись на окрестные
огороды, где еще довольно оставалось неубранных овощей,
разумеется, сделавшихся на это время общим достоянием,
и где поэтому постоянно ходили кучки голодного народу
с мешками за плечьми и рылись в грядах. Но у иных, когда
они с набранными овощами возвращались домой, французы
отнимали добычу, заставляя нести ее к себе на квартиры. На
первый раз причем, однако ж, меня не было, случилось это
и с нашею экспедицией; и потому в следующие разы капи¬
тан Савини снабжал нас на промысел форменною запиской,
в которой свидетельствовалось, что предъявители ее имеют
собирать плоды земные на пользу его, капитана, который
даже давал нам для носки добычи своего лошака, на кото¬
рого дядя садился верхом, записку приклеивал или приши¬
вал на шляпу, еще притом треугольную, надетую по-напо¬
леоновски, — все это, конечно, потехи ради. После такой
меры, конечно, экспедиция оставалась в совершенной без¬
опасности от поползновений со стороны попадавшихся ей
французов; но дело в том, что сбор овощей с каждым разом
все уменьшался, потому что огороды все более и более опу¬
стошались, так что лошак очень скоро сделался нам вовсе
не нужен, а под конец даже и самим нам нечего было ходить
на огороды.
Выше сказано было, что существеннейшею частью для
наших запасов послужил бык: забавен способ, которым ден¬
щик капитана, Кантини, сбирался убить этого быка. При¬
вязав животное к решетке, он стал рубить ему топором ноги
под коленками, рассчитывая, видно, сразу, что называется,
подкосить его. Разумеется, бык по первому же удару сорвал¬
ся, и что стоило хлопот опять поймать его?
Пресмешной малый был этот Кантини. Уж не знаю, зачем
держал его при себе капитан, вероятно, за отличную глупость,
в которой нельзя было ни на минуту усомниться, взглянув¬
ши только на эту фигуру в шляпе с большими повисшими
полями, сдвинутой совсем на затылок, в куртке, не дохо¬
дившей до панталон, и в панталонах, не доходивших ни до
куртки, ни до сапог, и в довершение всего с пренаивней¬
шею миной. Когда он перешел с своим господином к нам на
квартиру, то сейчас же отправился прямо в сад, и ну огляды¬
Москва
157
вать все деревья. Долго не могли понять, чего ему надо, и уж
кое-как допытались, что он ищет лимонов. А то раз вздумал
он напечь лепешек: взял корыто, в котором стиралось белье,
замесил на холодной сырой воде тесто, втискавши в него, не
жалея, мелкого сахару, и высушил в печи, а чтобы сберечь их
повернее, разложил в комнате у своего господина по книгам
в шкафах. Мешок с сахаром, бывший в распоряжении Кан-
тини, лежал у него в конюшне просто на полу. Главное вре¬
мяпрепровождение его состояло в разговорах с капитанским
боевым конем, прекрасной лошадью, которую он, как и сам
капитан, очень любил, постоянно холил и ласкал и о кото¬
рой каждое утро ходил рапортовать ему, причем, не снимая
шляпы, садился в кресла, хотя бы господин его и стоял перед
ним. Может, не в этой ли обоюдной любви к коню и заклю¬
чалась тайна такого сближения капитана с его денщиком?
Впрочем, едва ли он был формальный денщик, то есть из
нестроевых солдат, а вероятнее, из собственной домашней
прислуги капитана, потому что у последнего был еще дру¬
гой денщик, по имени Стреличи, носивший мундир и фес¬
ку, который и исправлял при капитане все, что посерьезнее,
и чуть ли не присматривал и за самим Кантини.
Таким образом, мы жили покойно; за обедом сбиралось
все наше общество, иногда приглашался кто-нибудь и из
посторонних — сослуживцев наших постояльцев. Разговоры
были всегда шумные и живые. Со стороны нашего семейства
мог в них участвовать только отец, который иногда и перево¬
дил для остальных, не знавших по-французски. Постоянною
темой была война, и итальянцы страшно ругали Наполеона;
только доктор Гуссар, родом француз, грудью отстаивал его,
покрывая все голоса своим густым басом.
Иногда встревоживал нас оказывавшийся недостаток
в запасе продовольствия; но капитан Савини всегда находил
возможность добывать откуда-то, чего недоставало. Главная
его забота была о сене для своей лошади: за ним отправлял¬
ся почти каждый день денщик Стреличи на общую фуражи¬
ровку, составлявшуюся под сильным прикрытием, потому
что кругом всего города разъезжали русские партизанские
отряды и казаки; последние показывались иногда и в горо¬
де, проносясь стрелою мимо французов.
156
Отечественная война 1812 года
У нас была тоже лошадь, слепая, правда, на оба глаза, но во
всех статьях для езды отличная; ей тоже надо было добыть кор¬
му, и вот кучер наш Иван, рискуя жизнью для старого това¬
рища, отправлялся на нем же верхом, вместе со Стреличи на
фуражировку. Иногда возвращались они и с вязанкой или дву¬
мя сена, а иногда и с пустыми руками. Но раз, отправившись
на добычу, Стреличи вовсе не вернулся, а Иван возвратил¬
ся уже ночью и рассказал, как напали на них казаки, разбили
весь фуражирный отряд и гнались за ним, и что он, благода¬
ря только быстроте слепого скакуна своего, успел спастись,
заскакавши в такие места, откуда с трудом мог выбраться на
дорогу, и, выехавши в Миюзскую заставу, воротился почти
с противоположной стороны. Нападение это произошло неда¬
леко от города, за Бутырками, — мы слышали выстрелы.
Раз я сам видел казака, промчавшегося мимо Мариин¬
ской больницы, от Екатерининского института к Алексан¬
дровскому; стоявшие у ворот часовые выстрелили по нему,
но не попали. Вскоре после этого мы ходили на огороды и за
Александровским институтом, где теперь его сад, видели
тело в одной рубашке; судя по остриженной кружком голо¬
ве, некому было быть, кроме казака — уж не он ли, бедный,
поплатился за свою молодецкую отвагу?
Что до меня лично касается, то я чувствовал себя очень
довольным. Мне было, впрочем, уже лет 10, но я как-то не
понимал порядком ни общего, ни своего положения и, осво¬
бодившись от ученья и надзора, весь предавался наслажде¬
ниям воли, разгуливая с Павлушкой и другими соседними
мальчиками по пустырям, садам и огородам — заборов в это
время почти не существовало: французы во время грабежа
сокращали себе дорогу и ломали их везде, где они станови¬
лись им на пути.
К дому нашему примыкал огромный огород, выходивший
к Мариинской больнице и сообщавшийся по бокам с дру¬
гими огородами и садами. Тут ходило множество голод¬
ных лошадей, забранных французами по дорогам к Москве
в деревнях и распущенных ими на произвол судьбы. Бед¬
ные насилу ноги таскали, отыскивая себе скудный корм
по полям и огородам, и, околевая, служили добычею стаям
голодных собак и ворон.
Москва
159
По этим-то огородам разгуливали мы обыкновенно, но
слишком далеко не пускались, ограничиваясь пределами
институтов и Мариинской больницы, где помещены были
больные французы и оставалось также несколько и русских
раненых. Им, как рассказывали тогда, выдавалось только по
фунту хлеба и больше ничего, но, может, больше ничего и не
было. Раз проехал в больницу Наполеон со свитою, верхом —
в известной шляпе и сером сюртуке, как мне говорили дру¬
гие, потому что по близорукости сам я не мог рассмотреть.
А то однажды разгуливаем мы по огороду, разглядывая
голодных лошадей, чтобы взобраться на которую получше
верхом. Вдруг видим: бегут два русские солдата в шинелях
по направлению от Иевлевского сада, где теперь пивовар¬
ня, к Мариинской больнице111, а за ними, но очень отстав¬
ши, еще третий, которого нагонял француз с саблею в руках,
и тут же, изрубив его несколькими ударами, погнался за
передними, — удалось ли им уйти и остался ли тот жив, не
знаю. Мы с Павлушкой уж не любопытствовали, а поскорей
домой. После рассказывали, что это были раненые русские
солдаты из больницы, которые за что-то попотчевали дубь¬
ем одного француза, и на эту сцену набрел другой француз,
тот самый, который гнался за ними.
Выход французов из Москвы был самый быстрый.
Помнится, вслед за приказом выступать постояльцы наши
тотчас же и выбрались. Сердечный Кантини как был, так
и отправился — в одной куртке с голой шеей a l’enfant* и до
половины обнаженными икрами. Как-то встретился он
с русскими морозами? Хорош был и доктор <Гуссар>: этот
все время подтрунивал над нашими холодами и, бравурствуя,
спал всегда с открытым окном, а на дорогу заготовил себе на
вате шелковую фуфайку, в полной уверенности, что в ней
вынесет всякую стужу. Тогда действительно сентябрь стоял
чудесный, совершенное лето, и ввел в заблуждение доброго
доктора, но зато и разочарование его было, я думаю, жесто¬
кое, — а может, он и не дожил до него.
В это время последовал взрыв в Кремле. Я спал и не слы¬
хал удара в первое его мгновение, но, проснувшись тотчас же,
* A l’enfant — как ребенок (фр.).
160
Отечественная война 1812 года
слышал еще гул какой-то, дребезжанье стекол и стук мебе¬
ли. Обоз неприятельский выступил на другой день; между
тем в городе разъезжали уж казаки и ходили толпы крестьян.
Раз я стоял у калитки: вижу, из-за угла повертывает в наш
переулок телега в одну лошадь, нагруженная ружьями; при
ней солдат и знакомый, ходивший часто к капитану Сави-
ни видный, чрезвычайно большого роста молодой чело¬
век, который меня всегда ласкал. Лишь только поравнял¬
ся он с нашим домом, слышу, с противоположной стороны
раздался крик, и человек 7—8 мужиков бросились на него:
одни вцепились ему в волосы, другие стали бить; наконец,
один выхватил из телеги ружье и, поражая прикладом пря¬
мо в лицо, потому что голову загнули ему назад, нескольки¬
ми ударами сбил его с ног. Несчастный облился кровью, но
не упал совсем, а сел, уперши руки в землю назад. Еще удар
или два окончательно свалили его навзничь. Толпа схвати¬
ла лошадь с телегой и скрылась; остался только один, кото¬
рый стал обирать убитого. Можно себе представить, какой
страх нагнал на всех нас этот случай. Думали, что неприяте¬
ли не совсем еще ушли, воротятся еще, и ну как увидят перед
нашим домом убитого товарища!
В числе соседей наших был один чиновник, старик, но
еще свежий и исполин ростом и силой. Перед неприятелем
нельзя было в нем заподозрить храброго человека: когда
они в первый раз застучались к ним в ворота, то он прежде
всех бросился в сарай и велел дочери своей, девушке лет 20,
накрыть себя кадкою, каковое распоряжение, впрочем, не
состоялось, вероятно, по недостаточной вместимости кадки
для корпуленции почтенного родителя.
Но тут, когда пришлось иметь дело с земляком, он ни на
минуту не задумался; прямо подошел к оставшемуся мужику,
схватил его, не говоря ни слова, за волосы, оттрепал так, что
тот едва успевал ногами перебирать за его взмахами напра¬
во и налево, потом, ругнув как следует и заушив в заклю¬
чение приличным образом, закричал, чтобы он тотчас же
оттащил тело дальше от дому. «Сейчас, родимый, дай толь¬
ко разуться, полегче будет». — «Ну, живей же!» Мужик разом
скинул лапти и онучи, схватил их в руки и такого дал стрека¬
ча, что только его и видели. А несчастный все еще был жив
Москва
161
и по временам приподнимал обезображенную голову, лежав¬
шую в кровавой луже. Уж не знаю, кто оттащил его в канаву,
в соседний переулок.
Еще помню случай в этот же день и вскоре после того.
В числе приходивших к нашим постояльцам земляков их
был один молодой итальянец лет 18, Ферри, племянник
какого-то из известных в то время кардиналов — очень
веселый и добродушный. Мы все любили его; хотя он кро¬
ме итальянского языка не знал другого, но на походах успел
нахвататься разных немецких, польских и русских слов
и целых фраз, которые умел как-то особенным образом упо¬
треблять в разговорах с нами, описывая комически разные
случаи, бывшие с ним в походах и сражениях, и всегда под¬
трунивая над храбростью своих товарищей и над своею соб¬
ственной особенно.
Этот-то Ферри, только что мы успели успокоиться от пре¬
дыдущего случая, приходит весь впопыхах; объясняет, что
он не успел почему-то, вместе с отрядом своим, перебрать¬
ся в Кремль, где назначен был сбор обозным войскам, и что
должен один идти туда, но боится казаков на больших ули¬
цах, а другой дороги не знает, и потому нельзя ли нам ука¬
зать ему, где бы можно было пробраться туда, минуя по воз¬
можности большие улицы.
Что было делать! Жалко было не помочь бедному малому,
который еще так недавно заставлял всех хохотать своей доб¬
родушной веселостью, да и опасно было взяться в провод¬
ники; растолковать же ему дорогу по пустырям и переулкам
было невозможно — он бы никогда не понял. Но кучер наш
Иван Герасимов, настоящая русская, добрая натура, какою
она обыкновенно является, если не прошла по ней скреб¬
ница искажающего угнетения, — Иван, который и сам зача¬
стую проводил весело время с Ферри, в полумимических раз¬
говорах и шутках, — лишь только понял, в чем дело, тотчас
вызвался помочь своему знакомцу из-под Ватикана и повел
его задами, через огороды к Корсакову саду, а потом по Тру¬
бе (тогда еще действительному каналу, хотя очень мелко¬
водному, который был выложен белым камнем)52, то есть
вдоль нынешнего Цветочного бульвара и известной Волчь¬
ей долины.
162
Отечественная война 1812 года
«Ну что, Иван, проводил?» — спрашивали его, когда он
воротился. «Проводил до Иверской, — отвечал Иван как-то
мрачно, — там уж попались ему свои — видно, тоже идут
в Кремль». Когда таким образом он удовлетворил любо¬
пытство всех и каждого о выполненном им, по тогдашним
обстоятельствам опасном подвиге, пошел он в кухню и стал
на лавку отдыхать. Я тоже за ним; мы были друзья. «Эх, граф-
чик! (так звал он меня из ласки). Ведь чуть-чуть не согрешил!
Иду сзади его, да и думаю: что это я врага-то своего сбере¬
гаю? — а рука-то с дубинкой так вот и поднимается, чтобы
шарахнуть в ухо-то, да прямо в Трубу! Да уж, видно, Бог его
помиловал; жалко что-то все было. Как побежал он от меня,
завидемши своих, так уж и я обрадовался, что Бог беду про¬
нес, — одначе обернулся, сказал мне: адью*». Таким обра¬
зом великодушный Иван совершил за один раз два подвига,
а сам не признал ни одного.
Время, непосредственно за этим следовавшее, осталось
у меня в памяти как-то слабо. Помню, что вдруг погрузи¬
лось все в какое-то мертвенное молчание. Одни боялись,
что французы опять вернутся, другие потрушивали каза¬
ков. Сколько времени продолжалось так, не знаю. Должно
быть, вскоре вошла в город легкая русская кавалерия: отец
тотчас пошел смотреть, взявши и меня с собою. Как теперь
гляжу: начиная с Каретного ряда, виднелись одни обгоре¬
лые стены и торчали закоптелые остовы труб посреди безо¬
бразных груд обвалившихся кирпичей и мусора; по Петров¬
скому бульвару стоял Изюмский гусарский полк, в красных
ментиках. По улицам валялись трупы лошадей, а около них
теснились стаи собак, рвавших из них внутренности, — из
иной лошади слышался только лай на подлетавших к тру¬
пу ворон.
Вскоре стала славная зима со снегом и морозами, и к обще¬
му невыразимому восторгу пронесся слух, что открыл¬
ся рынок. Дядя тотчас был отправлен, вместе со мною, за
покупками. Мы накупили ситников и колбасы и на дороге
домой совершенно насытились за все долготерпенье. Толь¬
ко где открыт был этот первый рынок, не помню — помню,
* Adieu — прощай (фр.).
Москва
163
что на площади стояли воза с разными съестными припаса¬
ми, а между прочим и с обувью, сапогами и чулками.
После этого жизнь наша потекла очень однообразно, и что
делалось в городе, как он стал опять наполняться, как воро¬
тилось все к прежнему порядку — об этом не осталось у меня
никакого воспоминания кроме того, как некоторые из зна¬
комых наших, уезжавших из Москвы, воротились и стали
навещать нас; но о чем с обеих сторон рассказывалось, не
знаю: потому что разговорам этим предпочитал я кататься
на лубке с горы, в саду, с предлинным, отлично устроенным
раскатом, служившей постоянным времяпрепровождением
не только для нас с Павлушкой, но и для больших.
В марте 1813 года мы уехали в Орловскую губернию.
К. Б<ауе>р.
Лтеней. 1858. №2 (цензурное разрешение 10 января). С. 119—134.
111 Тогда еще не было той улицы, что идет от Подвязков прямо
к Екатерининскому институту, — это был все огород. — Примеч.
К. Бауера.
М. Е.Странский
Воспоминания старожила о 1812 годе
в Странноприимном доме графа Шереметева
в Москве
Около половины августа 1812 года, то есть недели за две до
вступления французов в Москву, были собраны церковная
утварь, ризы, белье и разные заведению принадлежащие
вещи, положены в темном подвале под залой Совета и закла-
дены кирпичом. Все спрятанные вещи уцелели. В это же
время многие богаделенные взяли свои виды и разошлись,
а слабые, не имевшие пристанища и родственников, были
переведены в Екатерининскую больницу. Больные из боль¬
ницы были также распущены, и слабые перевезены вместе
с богаделенными. Чиновники, доктора и духовенство оста-
164
Отечественная война 1812 года
вили заведение и разъехались. Остались только канцеляр¬
ский служитель Назаров, швейцар (араб), а также сидельни-
ки, сиделки, прачки и рабочие.
После этого почти до самого вступления неприятеля
помещали в Странноприимном доме раненых русских офи¬
церов. В приемной книге заведения они записаны с отмет¬
кою о смерти некоторых из них: куда девались остальные,
неизвестно.
Они увезли с собою принадлежавшие заведению матрацы
и постельное белье, чтобы, как они говорили не желавшим
отдавать их, все это не досталось неприятелю.
Когда неприятель вступил в Москву, произошел пожар во
флигелях заведения, и остававшиеся жители его перешли из
квартир своих на огород; однако же французы пожар зату¬
шили, привели все в порядок, и служащие опять перешли
на свои прежние квартиры. Спустя два дня после того, как
вступил неприятель, прибыл капитан Савари, остановил¬
ся в квартире главного смотрителя и с этого времени стал
управлять заведением. Последнее тотчас приготовили для
госпиталя и стали размещать больных в главном корпусе.
Больные и раненые прибывали каждодневно по несколь¬
ку человек и наполнили верхний этаж, нижний и обе боль¬
шие залы. Немногие из них находились на койках; большей
частью они размещены были на полу, на разостланной соло¬
ме, в несколько рядов так, чтобы только можно было подой¬
ти к каждому больному.
Доктора посещали больных по два и более раз в сутки;
лекарства приготовлялись частью свои, частью оставшиеся
в заведении и составлялись в аптеке, при <Странноприим-
ном> доме находящейся.
Пища раздавалась больным два раза в день: обед в 12 часу
и ужин в 7 часов; она состояла из бульона, супа с курицею,
телятиною и говядиною, чернослива, красного вина и бело¬
го хлеба. Пища приготовлялась в кухне главного смотрите¬
ля французскими поварами. Провиант сохранялся в погре¬
бе, принадлежащем тому же флигелю; бойня скота была
устроена в саду за кухнею. Пищу с кухни отпускал их казна¬
чей, вроде нашего ключника. Сидельники, сиделки, прач¬
ки и рабочие прислуживали больным и исполняли каждый
Москва
165
свою прежнюю должность; они получали пищу. В 7 часов
утра был для нас звонок, чтобы мы собирались за своей пор¬
цией. Выдавали 1 Vi фунта пресного ржаного хлеба, который
месили в тех корытцах и чанах, где мы стирали белье, и под¬
носили по стакану водки; а если кто не хотел пить тотчас,
тому не воспрещали брать с собой. Раздача эта производи¬
лась один раз в сутки.
Пищу больным разносили мы: некоторым доставалось
нести хлеб в корзинах, другим — мясо, котлы с супом ушата
в два, красное вино тоже в ушатах и проч.; раздавали же все
это под наблюдением их фельдшеров. Некоторые больные
сами подходили с горшочками, и мы им наливали по ков¬
шичку, а слабым разносили. Бывало, кричат: «Камрад, есть
хочу, дай мне есть!» — жалко было смотреть на их страдания.
А ели они из посуды нечистой, которая служила им для дру¬
гих потребностей (?). Грешные люди, бывало, булку, говя-
динки украдешь и съешь, чтобы никто не видал, да и винца
потихоньку выпьешь. Вместо чая больным варили в аптеке
какой-то декокт.
Церковный коридор и сама церковь заставлены были
лошадьми, а у церковного подъезда была устроена гауптвах¬
та. Мертвых хоронили за докторским флигелем. В то время
это место было пустое. По выходе Наполеона трупы умер¬
ших были выкопаны и перевезены за заставу.
В первые дни по вступлении французов жить в Москве
было ужасно: 12 дней и ночей она была в пламени: было так
светло, что ночью без всякого затруднения можно было счи¬
тать мелкую монету.
Французы были для нас хороши, обходились с нами крот¬
ко, ничем нас не обижали. Мы имели на картузах значки
и с этими значками ходили по улицам свободно; никто не
смел нас обидеть или взять под какие-нибудь ноши, тогда
как из других домов выходили за ворота с большой опасно¬
стью. Всякий из нас имел такой значок, какая у него была
должность: кому выносить покойников, кому разносить хлеб
и т.д., и по этим значкам французы нас разузнавали.
И со всеми, жившими в <Странноприимном> доме, они
обращались благосклонно и сострадательно. В это время
была больна наша кастелянша; ее лечил французский врач;
166
Отечественная война 1812 года
был к больной очень внимателен, посещал ее несколько
раз в день, доставлял ей лекарства и заботился о пище. В то
время не употребляли их вареную пищу; он доставлял ей
сырую — кур, телятину и говядину.
Сам капитан <Савари> был для нас милый человек. Если
он жив, дай Бог ему здоровья, а умер — Царство Небес¬
ное! Никакой обиды от него мы не видали; обращался он
с нами ласково. Должно быть, он был ранен: за обоими уша¬
ми у него были большие швы. Одна из наших прачек шила
и стирала для него белье и за это всегда получала от него
надлежащую плату.
Однажды в главном корпусе выкинуло из трубы, от чего
загорелось над столовою залой. Мы побежали к капита¬
ну и выпросили позволение тушить. Он нас за это похва¬
лил и откомандировал еще французов. Мы все вместе тот¬
час отправились и потушили; пожар не причинил никакого
вреда.
Однажды ночью переодетые казаки уговорили нас бежать,
а если, говорили они нам, вы не уйдете, то они при выходе
из Москвы вас всех перережут.
Нас собралось 15 человек, но попытка наша убежать была
очень неудачна. Нас заметили с гауптвахты и ружейными
прикладами порядочно угостили; в особенности досталось
двоим. На огороде, где нынче сад, была большая капуста.
Когда нас заметили, мы бросились в нее и между грядами
многие возвратились благополучно; но рабочему Миро¬
ну Иванову прошибли голову, а мне досталось на порядках
(зашибли руки). На другой день, когда мы пришли на пере¬
вязку, над нами начали смеяться: «Что хотел? Алё маршир!
За дело — не бегай». Долго помнили мы этот побег.
В октябре французы начали собирать своих раненых
и вывозить. Это продолжалось с 10-го по 12-е число. Когда
всех вывезли, сам капитан и все из <Странноприимного>
дома выехали. После этого недолгое время в нашем заведе¬
нии жили пленные итальянцы, до 15 человек.
После выхода Наполеона постепенно начали съезжаться
чиновники, доктора и духовенство и также сходиться рас¬
пущенные богаделенные. Церковь вскоре была очищена,
а равно и все заведение. В Рождественский пост освятили
Москва
167
церковь, начали принимать больных, и все приняло преж¬
ний вид.
Со слов служителя Матвея Егорова Странского, отца быв¬
шего фельдшера, и по рассказам дочери, бывшей кастелян¬
шею, Марьи Павловны Степановой, доныне проживающих
в Странноприимном доме, составил фельдшер Лукьянов.
Московские ведомости. 1859. №76. 29 марта. С. 566— 567.
Иеромонах Иларион
Письмо современника
о вторжении французов в 1812 году
в московский Симонов монастырь[1]
Известно вам да будет, честнейшая и милостивейшая госу¬
дарыня, в каком мы положении во время ужасной сей бури
находились.
Я думаю, вам небезызвестно, что французы и с ними
дванадесять языков взошли в ц<арствующий> град Моск¬
ву 1812-го года сентября 2-го дня, что было в понедель¬
ник, а в обитель нашу Симоновскую, хотя во вторник и сре¬
ду в монастырские ворота восточные и западные стучались
много раз, но еще не ломали их, а в четверток, то есть 5-е
число поутру, во время всенощного бдения, бывшего без зво¬
ну, ворота западные прорубили и взошли прямо в собор во
время великого славословия, стали в западных церковных
дверях и стояли до окончания службы. Служили всенощную
иеромонах Митрофан и иеродиакон Мельхиседек, а архи¬
мандрит Герасим в алтаре стоял, а братия на клиросах пели.
По окончании службы варвары царскими дверьми взошли
в алтарь, побрали все с святого престола — кресты, Еванге¬
лие и антиминс — в карманы вместо платков, также и с жерт¬
венника — потир, дискос с прибором, а другие начали ломать
шкафы, сундуки и проч. Некоторые из братии, старички, как
то: иеросхимонах Иона, игумен Андрей, на покое живущий,
иеросхимонах Тихон и иеросхимонах Митрофан и другие,
после всенощной, не выходя из церкви, начали читать пра¬
166
Отечественная война 1812 года
вило ко святому причащению, остановясь за левым кли¬
росом пред большим распятием Иисуса Христа; хотели за
литургией причаститься святых тайн, но Бог не допустил, —
в это время вдруг пошел стук, гром и крик, и шум. Мы от
сего страха (говорили старцы) пред крестом пали ниц на
помост чугунный, воображая: вот подойдут к нам варвары
и отрубят нам всем голову; втайне сердца своего со слеза¬
ми молились.
Вдруг подходит к нам один варвар и, толкнувши ногой
игум<е>на Андрея, говорит: «Что вы, о чем молитесь? Нас
клянете?» Но игумен отвечал: мы о своих грехах молим¬
ся, а вас не клянем. Потом варвар начал с нас сапоги сни¬
мать; у иеросхимонаха Ионы сапоги были привязаны рем¬
нями, и он, вставши, развязал, и варвар, севши на скамеечку
против Владимирской иконы Божией Матери, свои скинул
и ему кинул, но тот не надел их. Потом начали нас всех раз¬
девать и обыскивать и, обыскавши, ушли от нас, мы же, из
церкви вышедши на паперть, увидели, что архимандрита
истязывают варвары; уставивши в грудь саблю, спрашива¬
ют: где добро? — и говорят: давай злата, сребра и белья; архи¬
мандрит говорит: пойдемте ко второму начальнику, все день¬
ги у него, — и отвел их к наместнику. А мы, убежав, скрылись
под Сергиевской церковью в тайном месте, куда уже много
от страху набежало и мирских.
Сидели мы там до вечера, потом я посмотрел на мона¬
стырь — не видать никого; я пошел в свою келью; в ней все
еще было цело; и в башнях ходил; тут в погребке скрыва¬
лись: архимандрит Герасим, иеросхимонах Феоктист, иеро¬
монах Анатолий, иеродиакон Иоасаф и прочие, и они меня
сперва испугались, потом пошли все в мою келью. Архи¬
мандрит попросил есть; я затопил печь и воды в чайнике
согрел, а за водой на колодезь сходил; некоторые варва¬
ры видели меня, но ничего мне не сказали, а в Сергиев¬
ской церкви, в трапезе братской и кладовой огни горят; и я,
пришедши в келью сзади, нашел медку, сухарей; все укре¬
пились сим.
Архимандрит Герасим влез на ограду, и прочие с ним,
а меня послал в Успенский собор посмотреть, что в нем
делается. Я хотя и страшился, но не ослушался настояте¬
Москва
169
ля, пошел из кельи опять задом; подхожу к собору — в нем
огни, и много варваров бегают с возженными местными све¬
чами. Я с молитвою и с рассуждением, что хотя меня убьют,
но я послан на послушание, вошел в собор. Варвары бегают
и меня видят. Я взошел в алтарь; на престоле ковчег цел; я
взял его под полу и пошел в келью и подле кельи посмотрел:
в ковчеге святых даров и ящика нет. Я ковчег зарыл в гряд¬
ках и землей засыпал, и хотел идти в келью, но услышал
топот и лалаканье; я в грядках скрылся и лежал более двух
часов; потом, услышав из башни голос иеромонаха Феок¬
тиста, я подошел к ним и рассказал архимандриту о соборе
и ковчеге и где скрыл; потом пошли в мою келью, начали
советоваться, как бы из монастыря уйти по той причине, что
штатные француза убили и подле заднего братского фли¬
геля в отход кинули, а после они же начали его из отхода
вытаскивать. В это время какой-то французский началь¬
ник увидел их и убитого француза, но штатные сказали: не
мы убили его, а монахи. Где же монахи? Штатные отвечали:
все бежали из монастыря. Ежели бы нас нашли, то всем бы
головы отрубили; а если бы сего (убиения француза) не слу¬
чилось, то все мы хотели в монастыре сидеть, что бы с нами
ни случилось.
Послал о<тец> архимандрит иеромонаха Митрофа¬
на узнать о западных воротах, можно ли уйти из монасты¬
ря. Иеромонах Митрофан, сходя, сказал, что никак нельзя,
ворота бревнами завалены; потом, немного спустя времени,
послал архимандрит двоих иеромонахов, Феоктиста и мона¬
ха Амфилохия; они, пришедши, сказывают: очень можно,
одним бревном приперты, и варвары все спят, никого нет,
а светло, почти как днем, от московского пламени.
Итак, все монахи стали готовиться в поход. Иеросхимо-
наха Иону стал уговаривать архимандрит остаться в мона¬
стыре, но он отвечал: как мне одному с варварами оста¬
ваться? Нет, я с вами же пойду. Потом он надел на себя
две рубашки, два балахона и шубу на заячьем меху китай¬
чатую, обулся в туфли, взял образ Божией Матери Казан¬
ской, а более ничего, ни денег, ни платочка, ни камилавки,
ни хлеба; потом помолились все со слезами в моей келье
и пошли позади келий к воротам; и, вышедши из монасты¬
170
Отечественная война 1812 года
ря, они побежали под гору, а я не успел за ними, пошел вниз
к реке и, бежав подле реки, увидел архимандрита и прочих,
за слободою на берегу сидящих.
Потом пошли мы к Данилову монастырю, хотели через
мост перейти на ту сторону; тут увидели мы на той стороне
караул французский и пошли по берегу в деревню Кожухово,
где перешли через реку мостом и пошли в село Коломенское,
где один мужичок принял нас, ввел в сенной сарай и подса¬
дил лестницей на сено, куда подал нам хлеба и горшок паре¬
ных яблоков, где мы сидели до ночи, а ночью пошли в Екате¬
рининскую пустынь, где пробыли двои сутки, потом пошли
в Давидову пустынь; тут некоторые остались, а мы с архи¬
мандритом пошли в город Коломну в Троицкий монастырь.
Здесь архимандрит сего монастыря Анания нас принял.
Здесь иеросхимонах Иона у архимандрита Анании прожи¬
вал до освобождения Москвы от французов, а архимандрит
Герасим, несколько здесь поживши, пошел в армию, где
и был до возвращения в Москву.
По освобождении цар<ствующего> града Москвы, мате¬
ри градам, все жители услышали о сем с такой радостью, что
и изъяснить я не могу; только едино сердце у всех восхища¬
лось. Хотя и на пепелище, но на свое жилище всякий воз¬
вращался и, увидя свои хижины сожженные, горькие сле¬
зы проливали.
Душеполезное чтение. 1863. Ч. 3. № 10 (цензурное разрешение
31 октября). Отделение «Известия и заметки». С. 59—63.
^ Письмо это доставлено в редакцию «Душ<еполезного> чтения» на¬
стоятелем Симон<ова> монастыря архим<андритом> Порфирием.
Оно писано к неизвестной монахине Е. Ан. иеромонахом Симонова
монастыря Иларионом, который поступил в Симонов в 1804 го¬
ду. См. о нем статью в «Страннике» в апрельск<ой> кн<иж-
ке> 1863 г. — Примеч. издателей (священников Алексея Ключарева
и Василия Нечаева).
Москва
171
Ф. Вендрамини
Французы в Москве в 1812 году
...В конце декабря 1810 года я поехал из Санкт-Петербур¬
га в Москву. В числе вельмож, которым я был представ¬
лен, находился князь Михаил Петрович Голицын, облада¬
тель ценной картинной галереи знаменитейших живописцев
фламандской и голландской школ. Гордясь обладанием
таких драгоценностей и желая ознакомить с ними публи¬
ку посредством гравюр, он обратился ко мне для исполне¬
ния этой работы. Мы условились в цене каждой гравюры;
кроме того, он устроил для меня в глубине своего сада пре¬
лестное помещение, из которого был пробит выход на Ста¬
рую Басманную (улица в Москве) для устранения мне тру¬
да проходить через весь сад и чтоб я прямо мог подъезжать
домой в экипаже.
Я поселился в своем новом жилище в мае 1811 года и жил
очень счастливо посреди своей семьи и артистических заня¬
тий; но, увы! счастью этому не суждено было продлиться дол¬
го. Распространились слухи о предстоявшей войне, и вскоре
получено было известие, что громадная армия перешла через
Неман и подвигалась на Смоленск. Московские жители
начали опасаться и удалялись вовнутрь страны. Князь Голи¬
цын прислал ко мне своего поверенного по делам — чтоб
взять у меня его картины и, уложив их в ящики, отправить
вместе с остальными в провинцию. Действительно, эти ящи¬
ки провели зиму 1812 года посреди леса. Князь был в беспре¬
станных разъездах, имея поручение набирать рекрутов. Раз
вечером, прогуливаясь с ним по саду, я спросил его, прав¬
да ли, что, говорят, в случае нашествия французской армии
на Москву русские решились сжечь город. Князь засмеялся
и сказал мне: «Какие пустяки вам рассказали, — будьте спо¬
койны, в этом нет ни слова правды». Видя смех князя и пола¬
гаясь на слова его, так ловко скрывшие его мысль, я успо¬
коился; впрочем, я имел полную веру в храбрость русской
армии и опытность ее предводителей и был убежден, что они
не допустят неприятелей до вторжения в столицу.
172
Отечественная война 1812 года
Однако ж минута была самая критическая для иностран¬
цев. Народ начинал оскорблять их и даже дошел до враждеб¬
ных против них действий. Граф Ростопчин обратился тогда
с воззванием к русским, уговаривая их не марать рук из-за
нескольких жалких французиков или немецких закопчен¬
ных париков; а в другой прокламации приглашал жителей
города запастись съестными припасами на три дня и пере¬
браться на Воробьевы горы, где он станет во главе их для
обороны города; кроме того, он объявлял, что изготовле¬
на летучая машина, которая будет пущена на французскую
армию и при разрыве уничтожит ее.
Раз горничная жены моей, девушка из Рязанской губер¬
нии, говорит ей: «Сударыня, я уезжаю; умоляю вас, не оста¬
вайтесь в Москве, пойдемте со мною и вы, муж и дочь ваши.
Решились зажечь город и уже во всех аптеках забрали все
зажигательные снаряды». Жена моя в крайнем испуге про¬
сила меня ехать. Я тотчас послал за ямщиками, потребовав¬
шими с меня по тысяче рублей за сто верст. Я написал к кня¬
зю, прося его прислать мне лошадей или денег, тем более что
он мне был должен за мои работы и что я, кроме того, отдал
ему все свое имущество на сохранение. Он отвечал мне, что
лошадей никак не может прислать; что же касается денег, то
у него самого нет их и просит найти денег для него. Время
для этого было самое неблагоприятное. Я, однако ж, обра¬
тился к некоторому господину Дамон<у>53, живописцу по
ремеслу и римскому уроженцу. Оказалось, что он знал князя,
и как только он услыхал о моей просьбе, отвечал, что готов
ссудить князю какую ему угодно сумму с тем, чтоб он сам
приехал в город для заключения условий.
Между тем неприятель подходил к вратам Москвы. Уехать
не было никакой надежды, я решился запастись провизией,
загородить дверь своего дома и выжидать события.
14 сентября актриса французского театра госпожа Фле-
ри прибежала ко мне в испуге, прося убежища, которое я
ей охотно дал. 15-го, в 6 часов вечера, мы все вместе сиде¬
ли в маленькой гостиной моего дома, судя вкривь и вкось
о событиях, как вдруг раздался пушечный выстрел, заставив¬
ший нас содрогнуться, и дамы опустили головы. Я сначала
думал, что это начало сражения и что русская армия реши¬
Москва
173
лась защищать город, но, не слыша более ничего, я рассудил,
что этот пушечный выстрел был, может быть, сигналом сбо¬
ра солдат под знамена.
Ночью нас разбудили адский шум и крики пьяных людей,
которые дрались и били окна кабаков, как будто порядок
исчез с властью. Госпожа Флери пришла мне сказать, что
из окон ее комнаты виднелась светлая полоса, нисходящая
с неба; я посмотрел и убедился, что это может происходить
лишь от зарева какого-нибудь пожара. Наконец спокойствие
мало-помалу восстановилось, и мы улеглись спать.
На другой день рано утром я влез на чердак и увидел из
слухового окна, на вышине близ города, огромный столб
пыли, казавшийся поднятым кавалерийским корпусом, но
даль мешала различать предметы. Минуту спустя я взгля¬
нул на улицу и увидел всадника в белом плаще, разговари¬
вавшего с гражданином, которому говорил отличным фран¬
цузским языком, что он уже пять лет находится на службе.
Услыхав солдата, говорящего по-французски, я думал, что
обслушался, так сильна была уверенность, что русская армия
еще в Москве.
Я сошел и сообщил жене все, слышанное мною. Она мне
отвечала: «Ты, верно, ошибся; сходи в дом князя, может
быть, ты там узнаешь кое-что». Я пошел и, в саду встре¬
тив управляющего, спросил его, не знает ли он чего ново¬
го. «Как, сударь, так вы не знаете, чтб случилось?» — «Нет,
ничего не слыхал». — «Вы не знаете, что французы в Моск¬
ве и Бонапарт в Кремле? Вход его был возвещен пушечным
выстрелом, который вы, верно, слышали». — «Но где же рус¬
ская армия?» — «Она отступила». Я, смущенный, воротил¬
ся домой и сообщил эти известия жене. Она тотчас начала
жаловаться на князя, который нас покинул; наконец, накри¬
чавшись, нашумев и изливши все свое сердце, она успокои¬
лась, и мы стали совещаться, что нам делать. Но что могли
мы предпринять?
Я решился выйти, чтоб осмотреться, разгородил дверь,
выходившую на Старую Басманную, и направился к Иль¬
инским воротам. Не пройдя двадцати шагов, я увидал управ¬
ляющего (конечно, француза) дома князя Куракина, выго¬
нявшего палкою пьяного человека с окровавленной головою,
174
Отечественная война 1812 года
одетого в белый балахон, с полицейской шапкою в руках,
весело кричавшего: «Как здесь хорошо горит!»
Я подошел к группе и спросил управляющего, говорив¬
шего по-французски, отчего он так бесчеловечно поступал
с этим несчастным. «Да мы его сейчас поймали на деле: он
поджигал дом князя, и мы ведем его к французам». Я уско¬
рил шаг, потому что искры и дым пылавшего дома не позво¬
ляли мне идти обыкновенным шагом.
Придя на Покровку к большому дому, принадлежавше¬
му князю Трубецкому, также горевшему, я встретил знако¬
мого мне итальянца Серфольо, который жил напротив. Он
следил за успехами пожара, и мы вместе жаловались на эти
бедствия, когда появился управляющий дома князя Кура¬
кина, сопровождая поджигателя, в то время как двое фран¬
цузских стрелков выходили под ружьями из ворот горевше¬
го дома. Управляющий подошел к ним, говоря: «Вот человек,
которого мы поймали, он поджигал дом моего господина».
Один из солдат осмотрел его с головы до ног и сказал: «Хоро¬
шо, мы его расстреляем».
В первый раз в жизни находясь при таком зрелище, услы¬
хав этот краткий приговор, который собирались привести
в исполнение, я воскликнул: «Как! Расстрелять человека
без всякого суда!» Но тот же солдат, произнесший приговор,
прибавил: «Может быть, он же поджег и этот дом». — «Это
одно предположение!» — отвечал я ему. Услыхав мое заме¬
чание, солдат обратился ко мне, и, оглянув с ног до головы,
он посоветовал, очень энергично, убираться поскорее, что
я нашел благоразумным не заставить его повторять дважды.
Не успел я сделать четырех шагов, как раздавшийся за
мною выстрел заставил меня обернуться. Тогда я увидел
несчастного поджигателя, падавшего навзничь около самой
стены горевшего дома, но так как он был еще жив, то дру¬
гой солдат размозжил ему череп выстрелом из ружья в упор.
Мне сделалось дурно, но я старался превозмочь себя и про¬
должать свой путь. В некотором расстоянии от городских
ворот лежал посреди улицы убитый простолюдин, тело при¬
крыто было рогожей.
Пройдя ворота, я очутился посреди многочисленной тол¬
пы, состоявшей из военных всевозможных полков и нацио¬
Москва
175
нальностей. Они столпились к лавкам, в которые врывались
силою, чтоб снабдить себя всем необходимым: прежде всего
сапоги и башмаки сделались предметом расхищения. Затем
пришла очередь лавок с съестными припасами. Так как я
один между ними был в статском платье, то ко мне обраще¬
ны были все вопросы, где живет король Мюрат; я отвечал,
что не знаю. «Как! — спросил один из них. — Вы не знаете,
где живет король Мюрат? Ведь он квартирует у одного желез¬
ного торговца». На что я возразил, что в Москве, конеч¬
но, есть много торговцев железом, следовательно, весьма
недостаточно приведенного указания для отыскания Неа¬
политанского короля, не предполагая вовсе, что под именем
железного торговца они подразумевали господина Демидо¬
ва. Другие спрашивали у меня адрес вице-короля Италии
<Богарне>, но не более мог удовлетворить последних, чем
первых.
В раздумье над виденным, оглушенный всей этой сумато¬
хой, я машинально направлялся к Кремлю, когда был вне¬
запно остановлен преградившим мой путь материальным
препятствием и словами: «Здесь не велено проходить». Это
отрезвило меня от размышлений, я повернул назад и тихи¬
ми шагами побрел к дому. На минуту остановился я пред
трупом человека, расстрелянного в моих глазах несколько
часов пред тем. Пылающие головешки, падая на него, зажгли
его платье: он буквально жарился в своем соку, это зрелище
поразило меня ужасом. Возвратясь домой, я передал все эти
грустные подробности жене, которая умоляла меня не выхо¬
дить более из дома.
На другой день рано утром ко мне вошел солдат-баварец
в сопровождении управляющего князя Голицына, оба были
в исступлении, кричали немилосерд<н>о, не понимая друг
друга, так как первый изъяснялся на ломаном французском
наречии, а второй исключительно владел русским языком.
Я просил этих господ успокоиться и объяснить мне, по воз¬
можности, причину их спора. Солдат оказался кузнецом, его
претензия состояла в том, что люди князя Голицына будто
бы ограбили его телегу, оставленную им с сломанным коле¬
сом между домами князя и Власова, пока сам он ходил за
подмогою. Он уверял, что, воспользовавшись его отсутстви¬
176
Отечественная война 1812 года
ем, у него похитили шкатулку со всеми его инструментами,
и клялся поднять весь дом вверх дном, если ему не возвратят
пропажу. Управляющий же божился, что люди князя совер¬
шенно непричастны этому делу.
Я, в свою очередь, спросил баварца, по каким данным
он обращает подозрение именно на людей князя, а не на
людей дома Власова. Он не мог дать на это никакого ответа
и просил меня приказать накормить его. Ему подали ветчи¬
ны, которую он усердно принялся уплетать, не менее усерд¬
но запивая ее вином; затем он обратился ко мне с просьбою
помочь ему в отыскании шкатулки в доме Власова. Я отка¬
зывался сначала, не желая вмешиваться в посторонние дела;
но он уговаривал меня тем, что не может сам объясняться
по-русски, и я хотя против воли, но наконец согласился.
Итак, мы отправились в дом Власова, где по первым
вопросам моим людям, по их уклончивым ответам, по нере¬
шительности и замешательству их я тотчас убедился, что
они-то и есть виноватые. Солдат-баварец предъявил тре¬
бование, чтоб тотчас ему отперли конюшни, сараи, под¬
валы и все закоулки, где он подозревал присутствие зло¬
счастной шкатулки; но все его поиски оказались тщетными.
А она находилась весьма близко, маленький пруд, лежавший
у дома, скрывал ее под своею плесенью.
Исследовав все мышиные норки в доме, баварец заметил,
что ему еще не были отперты конюшни, согласно его при¬
казанию. Грозным движением он указал на запертую дверь,
и люди немедленно исполнили его волю. К величайшему
нашему удивлению, мы увидали в стойле лошадь, покры¬
тую военным чепраком. Кузнец воскликнул, что это непре¬
менно французская полковая лошадь, хозяин которой, по
всей вероятности, убит. Осматривая внимательно лошадь, я,
напротив, пришел к убеждению, что она из русской армии,
судя по форме буквы, служившей ей меткою. О чем и сооб¬
щил баварцу. «Это значит, — сказал он, — что в этом доме
спрятаны русские солдаты». Я, право, не знал, что ответить
на это, когда почувствовал, что кто-то тихо трогает мои руки,
которые я держал сложенными за спиной.
Повернув голову, я увидал перед собою человека, который
с умоляющим жестом и взором сказал мне: «Лошадь эта при¬
Москва
177
надлежит моему брату; он болен и лежит в моей комнате».
Тогда все стало мне ясно, и я обратился к баварцу с объяс¬
нением, на которое он ответил следующим восклицанием на
своем ломаном диалекте: «Пленник мой, лошадь, седло, ору¬
жие — все это мне; я хочу взять моего пленника!» Его позва¬
ли, и тогда предстал перед нами высокий бледный мужчина,
дрожавший от лихорадки в своей голубой шинели.
Едва он сошел с лестницы, баварец вытащил свою шпа¬
гу с намерением проколоть ею несчастного; но я поспеш¬
но бросился между ними, и мне посчастливилось отвратить
удар. Баварец продолжал кричать, что пленник его. «Побой¬
тесь Бога, — сказал я ему, — чего хотите вы от больного»;
потом, обратившись к русскому солдату, рукою указал ему
на дверь, из которой он пришел, и, выражаясь, как умел,
по-русски, советовал ему вернуться в постель. Он отлично
меня понял и удалился, видимо, довольный тем, что попла¬
тился одним страхом. Происшествие окончилось, таким
образом, к выгоде кузнеца, он променял дрянную шкатул¬
ку на добрую лошадь.
Конец дня прошел без других событий в нашем кварта¬
ле; зато в других частях города виднелись столбы пламени
и дыма, и легко было догадаться, что эти пожары происхо¬
дили в силу задуманного плана сжечь город. Исполнители
этой меры были снабжены ракетами, которыми они бросали
в окна того дома, который решали зажечь. Стекло разбива¬
лось вдребезги, зажигательный снаряд попадал внутрь дома,
слышался взрыв, похожий на выстрел из хорошо заряжен¬
ного ружья, затем поднимался столб дыма. Несколько минут
спустя весь дом уже был охвачен пламенем. Для деревянных,
неоштукатуренных домов употреблялся снаряд другого сор¬
та — это были ракетки, по наружности совершенно обыкно¬
венные, в размере пальца. К ним веревками прикреплялся
кусок дерева, род спички с заостренным концом, который
втыкался между балками дома. Я говорю об этом с полным
знанием дела, имев случай вытащить две из подобных машин,
еще не загоревших<ся> или которых не успели еще зажечь.
...Ночью, часу в первом утра, нас разбудил шум экипажа,оста¬
новившегося под нашими окнами. Я не мог придумать, кто
176
Отечественная война 1812 года
решился выезжать из дому при подобных обстоятельствах,
особенно в эту пору, когда услыхал, что меня зовут по имени.
Голос кричал: «Это я, Ториак; прошу у вас приюта, потому
что мой дом горит!» Я побежал вниз и отпер дверь. Мой ноч¬
ной посетитель вошел, внес чемодан и, поставив его в ниж¬
ней комнате, сказал, что он поедет за господином Дамоном
и его гувернанткой, синьорой Бабеттой, которые также про¬
сят у меня убежища. Я ему отвечал на это, что в подобные
минуты первым долгом каждого есть оказание услуги своим
ближним и что они встретят радушный прием.
Господин Ториак уехал и вернулся через час в сопрово¬
ждении господина Дамона и синьоры Бабетты. Я позвал при¬
слугу, которая не покинула меня, и велел постлать постели
в большой комнате, с выходом прямо в сад; я поместил там
гостей своих как можно лучше. Господин Дамон рассыпал¬
ся в извинениях за смелость, с которою он распорядился так
бесцеремонно моим домом, после чего представил мне синь¬
ору Бабетту и, будучи большим лакомкой, начал воспевать
ее поварские достоинства, особенно в приготовлении карто¬
феля под соусом tomate. Я ему отвечал, что синьоре Бабет¬
те, по всей вероятности, придется подвергнуть свои таланты
испытанию, так как в будущем нам предстояло употреблять
картофель вместо супа, соуса, жареной и вареной говядины
и даже вместо десерта! «Ah! questo a troppo forte!»* — восклик¬
нул бедный господин Дамон и принялся глубоко вздыхать.
Впрочем, нужно познакомить читателей, — если тако¬
вые найдутся, — с этими двумя оригиналами, судьба кото¬
рых, сверх всякого ожидания, слилась с нашею во время этих
печальных событий.
Начну с мужчины, так как на стороне бороды — могу¬
щество. Господин Дамон, несмотря на свое римское про¬
исхождение, не был ни Сцеволой, ни Горацием Коклесом,
но был величайшим трусом, какого мне только случалось
встречать; замечательный живописец, сделавший в Моск¬
ве и в Петербурге много, и очень хороших, портретов в роде
Лампи. Ему было около шестидесяти лет, и он мог бы счи¬
таться красивым стариком, если б не неопрятность — послед¬
* Ну, это уж слишком! (ит.)
Москва
179
ствие его непреодолимой лени — не делала его отвратитель¬
ным. К этим двум недостаткам следует причислить скупость,
в которой он превосходил Гарпагона54. Рубашка его, жилет,
но в особенности же халат мышиного цвета носили на себе
следы неумеренного потребления табаку, а лень его позво¬
ляла лишь очень умеренное употребление носового платка,
всегда свидетельствовавшего о своей долгой службе.
Синьора Бабетта была уроженка Граца, в Богемии, и бол¬
тала по-французски и итальянски, но с акцентом и гнусе-
нием, достойным синагоги. Она была высокого роста, брю¬
нетка и худая, нос ее постоянно был замазан табаком по
примеру господина ее; голову она повязывала платочком,
из-под которого выбивались пряди причесанных черных
волос; платье она носила пестрое, ситцевое, и за поясом был
заткнут полотняный платок с белыми и синими полосками,
в течение нескольких дней бывший в употреблении госпо¬
дина Дамона; но синьора Бабетта находила, что он еще не
достигал достаточной степени нечистоты, чтобы подверг¬
нуть его мытью. К дополнению этого туалета она была обу¬
та в старые сапоги господина Дамона; но, несмотря на все
это, Бабетта была для него кладом: она брила, причесыва¬
ла, одевала, готовила ему кушанье, и каждый божий день он
посылал ее к меняле узнавать, по какому курсу ходят золо¬
тые. Когда она находила возможность приобресть несколь¬
ко денег, она покупала или продавала, смотря по обстоятель¬
ствам. Дамон так боялся воров, что он превратил Бабетту
в ходячий сундук: он на нее надел, навсегда, кожаный пояс,
в котором хранились его милые империалы55.
Что же касается другого моего гостя, господина Ториа-
ка, то он был человек надежный, гасконец, следовательно,
храбрый. Он служил в армии Конде и после распущения ее
вернулся во Францию, где собрал небольшой капитал, кото¬
рый пускал в обороты в Москве. Он имел большое знаком¬
ство в этом городе, был известен своей честностью и очень
любим за блестящий ум и веселый нрав. Вследствие обстоя¬
тельств, подобных моим, он обречен был на одинаковую со
мною участь, — остаться в Москве.
Два дня спустя после поселения у меня гостей я увидал
господина Дамона, бродящего как тень из сада в сарай, от
180
Отечественная война 1812 года
сарая на чердак, с чердака в конюшню, одним словом — по
всем углам в доме. На нем надет был большой темный плащ;
по его неловкой походке мне показалось, что у него что-то
было спрятано под плащом.
Господин Дамон позвал меня и господина Ториака, что
позднее дало повод к весьма тяжелой сцене, о которой я рас¬
скажу. Приведя нас с таинственным видом в беседку и глядя
нам пристально в глаза, после сильного колебания он спро¬
сил нас, не имеем ли мы намерения спрятать наши деньги;
что он, с своей стороны, решился скрыть большую сумму
голландских дукатов56, причем вынул из-под плаща поря¬
дочный мешок, завернутый в платок. Господин Ториак заме¬
тил ему, что находит эту меру благоразумною и что он после¬
дует его примеру. У меня же всего было обязательство князя
Голицына, немного бриллиантов жены и серебро. Мои кар¬
тины и эстампы были поручены управляющему князя, рав¬
но как и гравюрные доски были заперты в домовых подва¬
лах. Господин Дамон спрашивал совета у господина Ториака,
куда бы ему лучше спрятать свой клад. На что Ториак отве¬
тил: «Любезный Дамон, это уж ваше дело». При этих словах
мы расстались.
Между тем пожар принимал громадные размеры, и стано¬
вилось ясно, что город обречен был на неизбежное разоре¬
ние. Наполеон приказал тогда спасать от пламени, что мож¬
но, и линейным войскам дано было позволение войти в город,
чтоб получить на свою долю добычи, имея в главе Старую
и Молодую гвардии в качестве привилегированных корпусов.
Желали вознаградить солдат за усталость и лишения, перене¬
сенные ими во время долгих и утомительных переходов в Рос¬
сии. В Германии и Польше, до Немана, армия нисколько не
страдала; продовольствия было настолько, что каждый сол¬
дат получал поутру свою порцию кофе на молоке; но, перей¬
дя через Неман, кофе прекратился — продовольствия нача¬
ло недоставать, и чем более приближались к древней столице,
недостаток становился все ощутительнее. При вступлении
в Москву армия понесла уже много потерь, особенно кава¬
лерия. На улицах только и видны были мертвые или умираю¬
щие лошади, от недостатка фуража. Даже соломы было так
мало, что для подстилки употреблялись архивные бумаги.
Москва
181
Разочарование французов было сильное, когда они увида¬
ли этот огромный город без жителей; все дома заперты, в том
числе все магазины и лавки, без рынков, одним словом — они
нашли мертвый город, так как немногие оставшиеся жители
скрывались в подвалах и не отваживались выходить на ули¬
цу. К довершению разочарования завоевателей, огонь начал
опустошать город с первой же ночи их вступления, и положе¬
ние становилось таким, что сам Наполеон, отчаиваясь спас¬
ти покоренный город, предоставил его грабежу.
С этой минуты не было уже удержу. Ослабление дисцип¬
лины делало солдат совершенно глухими голосу их началь¬
ников: невзирая ни на пол, ни на возраст, грабя собствен¬
ных своих соотечественников, они бросались на всякого, кто
имел несчастье находиться на улице, отнимали у них одежду
и особенно сапоги, неистово поступая в случае сопротивле¬
ния. Я не мог воздержаться тогда от сравнения этой армии,
составленной из стольких различных народов, которые, как
дикие орды, столько раз наводняли и опустошали Италию.
Накануне того дня, когда начался грабеж, госпожа Фле-
ри, навещая одну из своих приятельниц, познакомилась
с линейным капитаном господином Рульон<ом>, ранен¬
ным в ногу картечною пулей; он хромал. Госпожа Флери
представила мне его, он предложил нам свою защиту и без
дальнейших разговоров поселился в доме. На другой день он
привел своего лакея, притащившего с собою старые дрожки
с фартуком. На этих дрожках была навалена всякая всячина,
одежда, шубы, узлы, содержание которых я не мог отгадать.
Снаружи, на одной стороне, висели гусь с старым петухом,
с другой стороны — окорок, и все это имело очень живо¬
писный вид; но это прибавление числа лиц, которых я дол¬
жен был прокармливать, не успокаивало меня в отношении
моей провизии.
21 сентября старый лакей князя сообщил мне, что Твер¬
ская горит. Я передал это грустное известие жене. «Ах! Боже
мой, Боже мой! — воскликнула она. — А несчастный Вели
болен и не может двинуться с постели!» Вели был из наших
самых близких друзей. «Поди, — сказала она мне, — ты най¬
дешь дрожки, которые я дала капитану Рульону, чтобы съез¬
дить на ту сторону. Посади и привези сюда Вели».
162
Отечественная война 1812 года
Я поспешно накинул сюртук, взял свою палку и, пойдя по
кратчайшей дороге по Новой Басманной, пришел к Крас¬
ным воротам, настоящему месту ужаса и разрушения. Посре¬
ди улицы валялся труп человеческий, служивший пищею
собакам, разбросавшим всюду его внутренности; рядом
лежала мертвая старуха, обращенная лицом к земле; дохлые
лошади, наполовину съеденные собаками, распространяли
зловоние, — и ни единой живой души. Все жилища сдела¬
лись жертвою пламени.
Я грустно шел к полуразрушенной стене, образующей
угол улицы, как при повороте встретился мне пехотинец,
который нес на плече четыре или пять пар сапог. Он кинул¬
ся на меня с криком: «Стой!» — «Что тебе нужно?» — «Отдай
сапоги». — «Мои сапоги? Да ты богаче меня, у тебя их четыре
или пять пар, а у меня всего только одна пара!» — «Мне все
равно! — отвечал он нахально. — Они мне нравятся, и я хочу
иметь их». — «Ты их не получишь». — «А кто ж мне поме¬
шает?» — «Я, черт возьми!» — воскликнул я, ругаясь не хуже
опытного служаки и смотря ему прямо в глаза. «Ты фран¬
цуз?» — «Так же, как и ты!» — «В таком случае, здравствуй,
земляк!» Он мне пожал руку и пошел далее.
Я продолжал свой путь и через несколько минут очутил¬
ся против банка. В конце улицы я увидал несколько солдат,
останавливавших редких прохожих и сажавших их на землю.
Я понять не мог, что все это значило, как вдруг через ули¬
цу перешел полупьяный гренадер Старой гвардии, обнажил
свою саблю и, подступая ко мне, сказал: «Эй, как тебя, эми¬
грант; давай сюртук твой и сапоги, я все хочу взять». — «Но,
друг мой, я француз». — «Что мне за дело!»
Тогда я понял, что он не шутит. Однако я колебался отдать
ему свой сюртук, и мне вовсе не нравилось возвращаться
домой без сапог. Я старался оттянуть время, но гуляка начал
терять терпение и направил уже свою саблю на мою грудь;
я отвел удар палкою. Вдруг к нему на помощь подоспел его
товарищ, отнял у меня часы, обшарил все карманы и забрал
все, что ему приглянулось.
Но к величайшему моему удивлению, они внезапно пере¬
менились и из грубости перешли совершенно в мягкий
и даже учтивый тон; эта перемена в моих приятелях произо¬
Москва
163
шла вследствие появления вдали трех всадников, генерала
в сопровождении адъютанта и солдата.
Поравнявшись со мной, генерал остановился и спросил
меня, русский ли я. Я отвечал ему, что я итальянец. «Что, эти
господа отняли у вас что-нибудь?» — «Все, что на мне было,
генерал!» Он пришпорил лошадь и вмиг догнал грабителей.
«Негодяи! — закричал он им. — Разве город не довольно велик
для грабежа, что вы нападаете на соотечественников?» Но так
как они притворялись глухими, генерал отвесил ближайшему
к нему солдату сильный удар плоскою частью сабли.
Они остановились и возвратили мне все, отнятое ими.
«Все ли тут, сударь?» — «Все, генерал; я вам очень благода¬
рен; но у меня есть еще большая просьба до вас, это — спас¬
ти мне жизнь, потому что господа эти стерегут меня и напа¬
дут на меня, как только вы исчезнете из виду». — «Не бойтесь,
пойдемте со мной!» И он поехал по правой от меня сторо¬
не, адъютант — по левой, а солдат ехал сзади. «Вы говорите,
что вы — итальянец. Почему же вы остались в России, когда
знали, что объявлена война?» — «Но, генерал, живя долго
в стране, имея семейство и дела, довольно трудно уехать,
когда вздумается». — «Ба, это все отговорки». — «Нет, гене¬
рал, это истинная правда».
Мы проехали немного далее, потом генерал обратился
к своему адъютанту и говорил ему на ухо. Несколько минут
спустя последний спросил меня на чистейшем итальянском
наречии, какой части Италии я уроженец. «Из Венеции», —
отвечал я. «А! Я также из Венецианского королевства, я из
Брешии».
Генерал тотчас стал чрезвычайно со мною вежлив. Он
спрашивал, не могу ли я ему указать хороший француз¬
ский книжный магазин. Я ему рекомендовал магазин Ри,
как имеющего богатую библиотеку. Генерал попросил меня
проводить их к этому книгопродавцу, что я и сделал, но мы
никого не нашли. «Очень жаль, — сказал генерал. — Я вез¬
де ищу Записки Петра Великого57 для императора Наполео¬
на. Если вы встретите книгопродавца, велите ему прислать
ко мне эту книгу, ему заплатят, сколько ему угодно».
Потом генерал был так добр, <что> проводил меня до
дому, от которого мы были на расстоянии по крайней мере
184
Отечественная война 1812 года
трех верст. Жена моя и я искренно благодарили его. Дней
восемь или десять спустя я встретил его скачущего с генера¬
лами: Ланн, Дюронель и Жуберт. Он узнал меня и спросил,
сгорел ли мой дом. «Увы! Да, генерал». — «Ах! Какая досада!»
До тех пор в этой части города, в Старой и Новой Бас¬
манных, где стоял дом князя, не появлялось никаких при¬
знаков пожара, и мы даже пользовались некоторым спокой¬
ствием; но на другое утро, около 10 часов, моя жена заметила
невдалеке свет, который казался нам предвестником пожа¬
ра. Руководясь этим светом, я пришел к месту, где начинал
загораться дом, на площади, отделяющей Старую Басман¬
ную от Покровки.
Я остановился поглядеть на пожар, как ко мне подошли
два солдата, тащившие на веревке измученную, несчастную
корову, которую погонял другой, прося меня указать им,
где находится лагерь их. «Знаете вы название местности?» —
«Нет, гражданин». — «В таком случае невозможно вам пока¬
зать дорогу; но количество военных, проходящих по этому
направлению, заставляет предполагать, что вы на хорошем
пути». Они поблагодарили меня и продолжали свой путь.
Через несколько минут я возвращался домой по тротуару
вдоль церковной ограды Никиты Мученика, где было совсем
темно, как я увидал человека, вооруженного палкой, кото¬
рый подкрадывался ко мне. «Разве ты не видишь, что это
наш давний знакомый!» — услыхал я, и человек остановил¬
ся. К счастью моему, товарищ узнал меня по светлому моему
сюртуку орехового цвета, который резко отличался в тем¬
ноте. Этот благородный цвет мне, может быть, спас жизнь,
между тем как красный жилет был причиною смерти одно¬
го молодого человека, несчастную кончину которого я рас¬
скажу сейчас.
Следующий день прошел спокойно. Только к вечеру мы
увидали клубы дыма, поднимавшегося из-за конюшен князя.
Я немедленно отправился на место пожара и просил княже¬
скую прислугу помочь мне в тушении этого зародыша пожа¬
ра; но никто не двинулся. Я потребовал шест; наконец, мне
сделали милость — принесли предлинный шест, которым
мне удалось сбросить на землю горевшие доски. Таким обра¬
зом, я отделял дом князя от опасного сообщения.
Москва
165
Довольный, что мое предприятие удалось, я вернулся
домой. Мы располагались очень мирно разговаривать, когда
я услышал голос моей падчерицы <Леонтины>: «Посмотри¬
те, папа, дом князя горит!»
Я побежал в залу и увидал правильную иллюминацию;
все оконные рамы, без исключения, горели. Дом князя был
каменный, кроме полов, которые еще не успели загореть¬
ся; я понял, что княжеской прислуге велено было поджечь,
поэтому они отказались помочь мне. Но от кого же исхо¬
дил этот приказ? Этого я никогда не мог узнать, но я сде¬
лался осторожнее. Чтоб не быть застигнутым огнем врас¬
плох во время сна моего семейства, я сторожил всю ночь, но,
несмотря на мои предосторожности, на другой день в четы¬
ре часа пополудни загорелась конюшня. Нужно было выве¬
сти лошадей и экипажи. Так как пожар занялся со стороны
выхода, приходилось выламывать заделанную дверь, выхо¬
дящую в переулок. Все имущество отвезено было к соседне¬
му дому, которому, впрочем, также угрожала опасность вско¬
ре сделаться жертвою пламени.
Мы наложили на экипаж самые необходимые обыденные
вещи и оставались посреди улицы, не зная, что предпринять.
Сотня солдат шла в нашу сторону с барабанным боем. Они
остановились и составили ружья в пирамиду. Прямо против
нашего жилища стоял большой дом, окруженный двором
и садом; двор защищен был с улицы решеткой, и у дверей
ее стоял, беспечно прислонясь, молодой человек восемнад¬
цати или двадцати лет, который, на свою беду, привлечен¬
ный, может быть, любопытством, услыхав барабанный бой,
вышел за ворота. На нем был надет яркий красный жилет,
следовательно, очень видный. Эта особенность обратила на
него внимание пронырливого солдата, закричавшего: «Вот
поджигатель!» Другие вторили ему: «Да, да, посмотрите, на
нем пунцовый жилет! Он поджигатель, его следует расстре¬
лять!»
Я старался унять их, доказывая им, что этому несчаст¬
ному мальчику поручено стеречь господский дом, что он
совершенно невинен в возводимом на него обвинении, но
я нисколько не успел отвратить их от страшного намерения.
Видя, что я не могу уговорить солдат, я обратился к офи¬
186
Отечественная война 1812 года
церам, которые отвечали с невозмутимым хладнокровием:
«Оставьте, сударь!» — смеясь над моей филантропией. «Но,
господа, здесь есть женщины, молодые девушки, не допу¬
скайте преступлению совершиться под их глазами». — «Будь¬
те покойны, — получил я в ответ. — Они ничего не увидят;
мы его покончим штыками».
Два солдата схватили и повели его. Несчастный не пони¬
мал, что с ним хотели делать; он смотрел по сторонам в оше¬
ломлении. Придя к горевшему дому, солдаты толкнули его
в пламя и после нескольких ударов штыками покончили
с несчастным двумя ружейными выстрелами. Моя падче¬
рица, сидевшая на козлах кареты, воскликнула: «Ах! Мама¬
ша, он упал; этот злосчастный красный жилет причинил
смерть ему!»
...Мы должны были решаться на что-нибудь, потому что нам
невозможно было провести ночь среди улицы, окруженны¬
ми пламенем; и наконец мы спешили удалиться от этого зре¬
лища бедствия. Мы пошли к Покровке. Налево мы увида¬
ли полусгоревший дом, в нижнем этаже которого уцелела
квартира и казалась обитаемою. Я отправился к управляю¬
щему дома и умолял его дозволить мне с семейством про¬
ночевать тут. Этот добрый человек отпер нам все комнаты;
велел постлать нам на полу постели и принес хлеба, груш,
слив и вина. Эта скудная пища немного подкрепила нас, мы
голодали с самого утра.
Господин Ториак и капитан Рульон провели ночь в коляс¬
ке на большом дворе, куда собралась толпа народа, выгнан¬
ного пожаром из жилищ своих; мужчины, женщины, дети,
старики — все это толпилось в беспорядке. Господин Руль¬
он несколько раз принужден был обнажать свою шпагу, чтоб
защитить наших лошадей от грабителей... Крики отчаяния
бедных людей, у которых эти подлецы вырывали их послед¬
ний кусок хлеба, стоны женщин в родах, плач детей слива¬
лись в концерт, способный потрясти самое бесчувственное
сердце!
С раннего утра я уже был на ногах, не смыкая глаз во всю
ночь. Посоветовавшись между собою, мы решили вернуть¬
ся в наш дом, надеясь, что хоть часть его уцелела от пламени.
Москва
187
Каково было наше удивление, увидав, что он вовсе не сго¬
рел, но Боже мой, в каком виде мы нашли его! Солдаты вхо¬
дили в него и перебили всю мебель, распороли все диваны
и тюфяки, выпили все вино и съели всю провизию; чего не
могли съесть или унести с собой, они для потехи поброса¬
ли в пруд, находившийся за домом. Осталось только немно¬
го картофелю, капусты и муки.
Господин Дамон велел синьоре Бабетте показать свое
искусство в приготовлении картофеля aux tomates; к несча¬
стью, их не оказалось. Едва поспел наш скудный обед, как
огонь, добравшийся до конюшни от кучи зажженных стру¬
жек, обнял весь дом. Мы принуждены были обедать посре¬
ди улицы, имея перед глазами обгорелый труп несчастного
молодого человека, при расстрелянии которого мы понево¬
ле накануне присутствовали.
В то время, как мы были заняты нашим печальным обедом,
солдаты из баварской кавалерии вертелись вокруг наших
экипажей: они уже собирались стащить некоторые вещи, но
господину Рульону удалось прогнать их, угрожая им своими
пистолетами. Каждую минуту я ожидал какого-нибудь ново¬
го бедствия, но благодаря Бога ничего не случилось. Тогда
господин Рульон отвел меня в сторону и объявил, что он
по своему незначительному чину не может оказывать нам
покровительство при таком ослаблении дисциплины у сол¬
дат, и советовал мне искать защиты высшего офицера; но
где же его найти?
Увидя юного лейтенанта Молодой гвардии кроткой и при¬
ветливой наружности, мне пришла благая мысль обратить¬
ся к нему. Я объяснил ему свою просьбу, которую он бла¬
госклонно выслушал. Он обещал мне представить меня
полковнику Сикар<у>, командовавшему 5-м батальон<ом>
легкой кавалерии Молодой гвардии, храброму и славному
человеку.
Мы прошли несколько переулков, полных дыма и пла¬
мени, и наконец пришли к лагерю. Мой проводник указал
мне полковника, стоявшего к нам спиною и намеревавше¬
гося распушить солдат, которые занимались рванием сук¬
на и отделок с некоторых захваченных ими нарядных карет.
«К чему вы портите эти прекрасные вещи? — говорил он
188
Отечественная война 1812 года
им. — Разве для того, чтоб иметь несколько клочков мате¬
рии, которых вам даже нельзя будет унести с собой, потому
что вам позволено будет иметь в ранце только хлеб и обувь».
Обернувшись, он увидал меня и спросил, чего мне нужно.
Я ему объяснил бедственное положение, в котором я нахо¬
дился с семейством своим. На вопрос его, не француз ли я, я
ему ответил, что я итальянец. «Это все равно, — перебил он
меня, — где ваше семейство?» Я указал ему на улицу, парал¬
лельную с той, где мы находились. Тогда, обратясь к лей¬
тенанту, который привел меня, он сказал: «Я вам поручаю
охранять это семейство. Приведите их на новую квартиру,
которая нам назначена».
Я поблагодарил его от глубины души и поспешил отпра¬
виться за семьей своей и товарищами. Полковник принял
их благосклонно и снисходительно. «Вы, вероятно, ныне
не обедали еще, — сказал он, — так прошу вас садиться
и принять обед солдата». Но добрый полковник пошутил,
потому что обед был превосходный; стол его был снабжен
в изобилии стараниями солдат его, занимавшихся грабе¬
жом и которые обладали особенным чутьем к добыванию
самых лучших вин в частных погребах. Впрочем, гвардия,
как уже было выше сказано, была привилегированным вой¬
ском, и Наполеон очень берег ее: она прибыла в Москву,
не давши ни одного выстрела, и была размещена на луч¬
ших квартирах.
Я познакомился с некоторыми офицерами, между про¬
чим, с подполковником Варле, полковником Буше, капита¬
ном <де> Во и другими. Они все предлагали нам свои услуги.
Я сидел рядом с одним капитаном, только что возвратив¬
шимся из Испании. Мы вступили в разговор; с большой
деликатностью и даже с некоторым смущением он сказал
мне: «В настоящее время нет никакой возможности достать
вещи самой первой необходимости, особенно же кофе, саха¬
ра, чаю и риса; позвольте мне снабдить вас этими провизия¬
ми». Я принял его предложение с благодарностью, так как
нельзя было достать их ни ценою золота, ни серебра. Для
жены моей и ее дочери дали нам кровать, для госпожи Фле-
ри — диван, тюфяки для мужчин и для синьоры Бабетты,
и мы могли наконец отдохнуть немного.
Москва
169
На другой день погода стояла превосходная, и даже было
жарко несмотря на то, что был уже конец сентября. Мы про¬
гуливались по большому двору, к которому примыкали луга.
В конце лугов протекал ручей, в котором прачки полоска¬
ли белье. Для удобства был тут устроен шалаш с выходом
на ручей.
Жена моя, падчерица, <под>полковник Варле, госпо¬
дин Дамон и несколько молодых офицеров — мы все гуля¬
ли, наслаждаясь приятною погодой, как вдруг слух наш был
поражен страшными криками, и вслед за тем мы увида¬
ли бежавшую к нам молодую девушку с поднятой правой
рукой, с которой струилась кровь. Мы пошли к ней навстре¬
чу к плетню, и моя падчерица, единственное между нами
лицо, хорошо владевшее обоими языками, стала расспра¬
шивать ее.
Молодая девушка рассказала, что, преследуемая солдатом,
она скрылась в этом шалаше, надеясь найти там кого-либо
из знакомых, но никого не нашла. Солдат, увидав ее беспо¬
мощною, хотел воспользоваться. Она защищалась изо всех
сил, и негодяй, видя ее сопротивление, взял кочергу и жесто¬
ко ударил ее.
Подполковник Варле немедленно послал за фельдшером
и спросил у девушки: «Куда девался солдат?» Она отвеча¬
ла, что он остался в шалаше, и в то же время он появился на
берегу ручья. Подполковник Варле, человек ловкий и силь¬
ный, одним скачком очутился за плетнем, несколько солдат
последовали его примеру. Солдат принялся бежать вдоль по
берегу ручья, и он многим опередил <под>полковника, как
тот нашел на дороге длинную палку; поднять и бросить ее
в ноги беглецу было для него делом одного мгновения.
Удар был метко направлен, солдат запнулся и грохнулся
на землю; тогда солдаты, бежавшие за ним в погоню, схвати¬
ли его и повели к полковнику Сикару, где с него скоро был
снят допрос, после чего его отвели к главному судье. При
выходе он уже нашел отряд, который должен был сопрово¬
ждать его, и один из солдат сказал ему: «Иди, проклятый
поляк, тебе вымажут лицо порохом»; это был действитель¬
но польский артиллерист. Суд, приговор и исполнение его
были окончены менее чем в час времени.
190
Отечественная война 1812 года
На другой день погода опять стала отличная, и мы про¬
гуливались; мы стояли у ворот вместе с падчерицей моей,
Леонтиной, господином Дамон<ом> и двумя лейтенанта¬
ми, как в некотором от нас расстоянии появился мужик
в сопровождении нескольких солдат, направлявшихся к нам.
Мужик был очень бледен, и на глазах его блистали слезы,
он держал в руках печатный лист бумаги, весь запятнанный
кровью. Так как он желал переговорить с генералом, то я
сообщил ему посредством Леонтины, что здесь живет толь¬
ко полковник. «Все равно», — отвечал он, и его тотчас же
привели к нему.
Он стал описывать свое несчастье (конечно, по-русски),
и полковник, не понимая ни слова, попросил Леонтину
служить им толмачом. Бедный крестьянин рассказал, что
в деревне получены были прокламации на русском языке,
в которых крестьян приглашали доставить на московский
рынок всевозможных съестных припасов с формальным обе¬
щанием, что им будет все сполна и хорошо заплачено и что
лицам, которые привезут их, будет оказано снисхождение
и покровительство; полагаясь на эти обещания, он и брат
снарядили три телеги припасами и отправились из деревни
в Москву, но при въезде в город военные напали на их обоз
и все у них разграбили. «Брат мой кинулся защищать нашу
собственность, и его, несчастного, убили». При этих словах
мужик показал полковнику прокламацию, всю еще облитую
кровью его бедного брата, и просил назначить суд.
Полковник страшно был взволнован этим преступлени¬
ем, велел передать мужику, что, если виновные окажутся из
его полка, он учинит им полный и правый суд; он дал ему
денег, но брата его ничем не мог вернуть. Конечно, слухи об
этом происшествии распространились по всем окрестным
от Москвы селениям, и после такого случая никто более не
решался везти в Москву припасы.
Господин Дамон, в страшном беспокойстве касатель¬
но судьбы своих золотых, зарытых в саду моего погорело¬
го дома, умолял меня идти с ним вместе отрывать их; это
было настоящее гонение. Кончилось тем, что я согласился
и попросил полковника дать нам двух солдат, чтобы охра¬
нять входы в сад во время наших занятий. Но тот же госпо¬
Москва
191
дин Дамон показал нам неприятный образчик своего недо¬
верчивого и подозрительного характера. Мы стояли с ним
у окна, из которого прямо виден был вход во двор. Не видя
господина Ториака, он спросил, куда он пошел. Я отвечал,
что не знаю. Шел дождь, и господин Дамон заметил мне, что
очень странно, что господин Ториак вышел из дому в такую
погоду. «Положа руку на сердце, — говорил он мне, — вери¬
те ли вы в его честность?» — «Что за вопрос, господин Дамон,
господин Ториак был всегда известен как честнейший чело¬
век, и я не понимаю, что за мысли вам взбрели в голову».
Вдруг господин Ториак вошел во двор и подошел к нам.
Господин Дамон толкнул меня локтем и с взволнованным
лицом указал мне пальцем на Ториака. Не понимая ничего
в этой пантомиме, я спросил объяснения ее. «Так вы ниче¬
го не заметили?» — «Да чего же?» — «К его шляпе приста¬
ли листья!» — «Ну, что ж это значит?» — «Он был в саду!» —
«А далее?» — «Его шляпа, верно, задела за ветку во время
его занятия», — при этом господин Дамон глубоко вздохнул,
поправил на носу очки и ушел.
На другой день мы отправились в свою экспедицию,
Ториак, Дамон, я и двое солдат, которых нам дал полков¬
ник Сикар. Придя в сад, я поставил сторожей на их места,
и каждый из нас пошел в свою сторону. Господин Тори¬
ак и я немедленно нашли наши вещи. Не видя господина
Дамона, мы пошли к нему навстречу и нашли его чертя¬
щим линии вправо и влево по воздуху указательным паль¬
цем. Была минута, что мы подумали, что он совсем спятил
с ума. «Что ж, — спросил я его, — нашли вы ваши вещи?» —
«Нет, я еще ищу». — «Вы должны приблизительно помнить
местность». — «Это тут... нет, там... по этому направлению».
Мне бросился в глаза нож, воткнутый в землю у куста. «Это
что ж?» — спросил я. «Это для того, чтоб запомнить место». —
«Скажите вернее, чтоб легче выдать свой секрет. Где же нуж¬
но искать?» — «Вот здесь; я вырезал кусок дерна, выкопал
ямку и зарыл свой пояс с дукатами, потом сверху опять при¬
крыл тем же дерном». Мы осмотрели указанное им место, но
не нашли никакого следа.
Тогда я достал у садовника лопату, и так как я был моло¬
же из троих нас, принялся копать в пространстве квадратной
192
Отечественная война 1812 года
сажени, но поиски были тщетны. При каждом бесплодном
ударе лопаты о землю Дамон в томительном ожидании вос¬
клицал: «Ах, господин Ториак! Господин Ториак! Тут было
все мое состояние!» (он лгал, потому что обладал многими
другими капиталами). По тону его голоса, по выражению
его слов ясно было, что он подозревал господина Ториака
в похищении его золотых. Последний, вне себя от гнева, взял
заступ и сказал: «Милостивый государь! Мы не выйдем отсю¬
да, не найдя ваших денег!» И он с лихорадочной деятельно¬
стью начал рыть землю: через две или три минуты на поверх¬
ности показался пояс, извиваясь, как змея. Господин Дамон
с радостным криком кинулся на свое золото. Но взбешенный
господин Ториак с пеною у рта поднял уже заступ, чтоб отве¬
сить им удар по голове старого скряги. Я вступился за него
и старался успокоить его, потом, обратившись к Дамону,
посоветовал ему просить у Ториака прощения за его оскор¬
бительные подозрения, что он исполнил на коленях. Непри¬
ятность этой сцены была усугублена тем, что дождь лил как
из ведра и мы промокли до костей...
16 сентября <нового стиля>, на другой день въезда Наполео¬
на в Кремль, в одной из башен, выходящих на реку Москву,
показался огонь. Тогда Наполеон переехал в Петровское, где
провел несколько дней, то так как пожар был потушен, то он
снова вернулся в Кремль. Оттуда ему видна была горевшая
Москва, и несмотря на то, что он привык ко всем ужасам вой¬
ны, это зрелище, по-видимому, сильно на него действовало.
Он велел позвать к себе русского офицера, господина
Кривцова, из гвардейских стрелков, который был ранен
и взят в плен. «Что же это, господин Кривцов, — сказал он
ему, — ваши русские жгут город; им останутся одни разва¬
лины, а я уйду отсюда». Кривцов мог бы ответить, что нам
того только и нужно, но он удовольствовался ответом: «Не
мне, ваше величество, судить об действиях моего началь¬
ства». — «Где вы были ранены?» — «При Бородино, ваше
величество». — «На каком пункте?» — «На левом фланге,
где был мостик». — «А! Я отсюда вижу это место. Там было
очень жарко, ведь вы имели там десять тысяч итальянцев
против себя». Разговор на этом и кончился. Господин Крив¬
Москва
193
цов, оставшись один из всех ротных офицеров, был ранен
в руку и, взятый в плен, привезен в Москву, где он пользо¬
вался отличным уходом французских медиков. Он получил
дозволение поселиться в Воспитательном доме, директором
которого был господин Тутолмин, живший в постоянном
страхе, что его возьмут в плен.
После того, как более двух третей города сделались жерт¬
вою пламени, принялись искать каких-нибудь развлечений
и составили труппу для представлений из остатков сущест¬
вовавшей труппы и нескольких старых актеров в отставке,
которые были столь малодушны согласиться, за что впослед¬
ствии они лишились своих пенсий.
У Наполеона были также музыкальные вечера. В Моск¬
ве жил некто Тарквинио, тенор и искусный певец по про¬
фессии, и некто Мартини, который аккомпанировал ему.
Своими талантами они в продолжение нескольких вечеров
доставляли наслаждение Наполеону и блестящей свите из
представителей его армии. По возвращении с этих вечеров
господин Сикар говорил мне: «Не унывайте, господин Вен-
драмини, скоро будет восстановлен мир. Нынче приехал от
Кутузова посол для переговоров». Он и не подозревал, что
мы от мира были гораздо далее, чем он думал.
Нельзя допустить мысли, чтоб человек такой хитрый
и искусный, как Наполеон, опытный во всех тонкостях поли¬
тики, мог вдаться в обман до того, что остался сорок дней
в Москве; как он мог не понять, что русские, пожертвовав
своей древней столицей, не имели ни малейшего желания
заключать мира; что все эти переговоры и депеши, которы¬
ми его обольщали, не имели иной цели, как задержать его до
наступления зимы. Если бы он вместо того, чтоб даром тра¬
тить время в Москве, дал бы своей армии десять или пятна¬
дцать дней для отдыха; если бы потом он осторожно отсту¬
пил, распорядясь своевременным доставлением провианта из
Польши, он не потерял бы такое страшное количество войска;
тем более что погода благоприятствовала ему и тепло стояло
необыкновенно долго. Впрочем, не мое дело обсуждать эти
вопросы, о которых я говорю так же, как слепой о цветах58.
Мы продолжали жить в Красном Селе, охраняемые пятым
батальоном стрелков, расположенным в окрестностях. По
194
Отечественная война 1812 года
ночам слух наш услаждался французскими романсами, кото¬
рые распевали караульные, с аккомпанементом шлепанья
туфлями и стонами господина Дамона, страдавшего от бес¬
сонницы, вследствие чего он бесновался в своей комнате.
Несколько уже дней вышло повеление прекратить грабеж.
Однако ж, проходя случайно мимо дома господина Власова,
который, кажется, был брат солдата, спасенного мною из
рук баварца, он обратился ко мне с просьбою избавить его от
мародеров, намеревавшихся отнять у его семейства послед¬
ний кусок хлеба и бедные пожитки их.
Я пошел за ним и заметил этим господам, что грабеж был
уже запрещен. На это замечание один из них замахнулся
саблей, направляя удар на мою голову, К счастью, человек,
стоявший за ним, сильно схватил его за руку и таким обра¬
зом спас меня от раны или даже от смерти. Я сделал знак
другому жильцу этого дома — тут жили вместе две или три
семьи, — чтоб он позвал стражу, приставленную полковни¬
ком по моей просьбе к погребам князя, куда многие сложи¬
ли пожитки, которые им удалось спасти от пожара. Стража
пришла немедленно. Солдаты опустили штыки, говоря гра¬
бителям: «Убирайтесь прочь, вы здесь дурное дело делаете».
Вот опять случай, когда Провидение оградило меня!
Несмотря на караул, приставленный к княжеским погре¬
бам, генерал Лекки нарушил запрещение, взошел, порылся
всюду и, увидав шкатулку, открыл ее. В ней лежали доски, на
которых я гравировал для князя; он стянул две лучшие кар¬
тинки. Он также унес одну из моих картин; но когда один из
лакеев сказал ему, что это мое, он имел великодушие оста¬
вить мне ее.
Возвратясь домой, я был поражен, узнав, что полковник
Сикар ушел с своим полком, получив приказание отступить
к Кремлю. Покинутые в такой отдаленной части города, мы
захотели приблизиться к центру, и мой приятель Вели был
так добр, что предложил мне помещение в занимаемом им
доме на Тверской, и квартира оказалась достаточно боль¬
шою, чтобы приютить господина Дамона и синьору Бабетту.
Итак, мы переехали. Господин Лессепс, французский
генеральный консул, проживший несколько лет в Петер¬
бурге, старый наш знакомый, узнав о нашем пребывании
Москва
195
в Москве, посетил нас на нашей новой квартире и спросил
у жены моей, что она намерена предпринять, уверяя ее, что,
оставаясь долее, мы рискуем жизнью. Жена моя, перепуган¬
ная этим до крайности, стала умолять меня пойти за лошадь¬
ми и уехать во что бы то ни стало. Желая успокоить ее, я обе¬
щал исполнить все ее требования, но с твердым намерением
ничего из этого не делать.
Со времени сосредоточения французов в Кремле беспо¬
рядок шел, постоянно возрастая. Город наполнялся людь¬
ми, выползавшими из подвалов, подобно муравьям из своих
муравейников, и огромным количеством крестьян, являв¬
шихся для грабежа и увозивших в свои села все, что казалось
им пригодным. Леса превратились в настоящие ярмарки,
где возможно было приобрести, по самым дешевым ценам,
отличную мебель, бронзу, зеркала, фарфор и всевозможные
вещи; это длилось до возвращения русской армии.
12 ООО человек из Молодой гвардии и 7000 или 8000 кавале¬
рии, оставшейся без лошадей, скорее тягостной, чем полез¬
ной, оставили несколько пикетов, чтобы охранять хлебные
магазины, находившиеся на Тверской. Толпа мужчин и жен¬
щин стояла перед дверьми, прося куска хлеба. Комиссары
не понимали, чего просили бедные люди. Увидя меня про¬
ходящего, — некоторые из толпы спросили, из их ли я чис¬
ла. Получив утвердительный ответ, они просили сказать, что
они умирают с голода вместе с детьми.
Я вошел и обратился к комиссарам, умоляя их помочь
народу; просьба моя встречена была сначала с большим
негодованием, и мне сказали, что мешки хранятся счетом
и что они не могут распорядиться ни одним. Я решился их
растрогать, давая им понять, что эти несчастные имеют же,
по крайней мере, право жизни, и мне удалось убедить их.
Один из комиссаров, обращаясь к одному голодному парню,
который стоял близ него, сказал: «На тебе, каналья, — пода¬
вись!» Тот, конечно, не заставил себя просить. С помощью
своего товарища он мигом унес мешок.
Я с чувством поблагодарил комиссара, который извинял¬
ся в некоторой резкости, высказанной мне вначале; но так
как он лицо ответственное, то и не мог решиться распоря¬
диться чужим добром. «Это, господин комиссар, еще более
196
Отечественная война 1812 года
увеличивает ваши права на мою благодарность». Я теперь
не помню, где именно читал, но, как мне кажется, в сочи¬
нениях госпожи Севинье рассказывается, что ее лицо име¬
ло свойство возбуждать к себе доверие и заставляло толпу
обращаться к ней с просьбами: я смолоду, вероятно, имел
такую же физиономию, потому что множество лиц обоего
пола и различных возрастов обращались ко мне во всех слу¬
чаях и, между прочим, с целью получения билетов для воз¬
вращения в деревню. Я старался приносить, сколько мог,
пользы всем, не давая повода подозрениям, что я принадле¬
жу к той или другой партии.
Так что полковник Сикар сказал мне однажды: «Госпо¬
дин Вендрамини, ваши интересы ближе к России, вам луч¬
ше там и остаться: вы теперь всего лишились, и Бог знает, на
сколько времени такое положение продолжится! Хотите ли,
я дам вам конвой, чтоб проводить вас до русских аванпостов?
Но найдете ли вы там русских знакомых?» Я сказал, что нет.
«В таком случае не советую вам рисковать».
...На Тверской, как я уже сказал, находился склад сухарей,
охраняемый пикетом французских солдат. Начальник этого
пикета, поручик Климент, стоял, прислонясь к воротам, око¬
ло которых солдаты сложили свои ружья. Увидав, что к нему
приближаются два русских офицера, из которых один —
генерал, махал ему белым платком, но не был предшествуем
трубачом, что было обыкновением для всякого парламенте¬
ра, поручик взял первое попавшееся ему ружье и прицелил¬
ся в генерала, сказав: «Слезай!» При этом требовании офице¬
ры слезли с лошадей и были отведены в Кремль; один из них
был генерал Винценгероде, а другой — Лев Нарышкин. Тот¬
час распространился слух, что в плен взяты: русский генерал
и одно очень значительное лицо — родственник императора
Александра59. Я пошел осведомиться об имени значительно¬
го лица, и мне сказали, что это был действительно господин
Нарышкин; более я ничего не узнал.
Прежде чем оставить Москву, Наполеон вздумал сделать
подобие триумфального входа в этот город. Он был верхом
на лошади, сопровождаемый своими королями, принцами,
герцогами, маршалами; таким образом, он объехал кругом
Москва
197
Кремля и некоторые из главных улиц. Интересно было бы
знать, какое впечатление произвел на него вид этого вели¬
кого города, превращенного в пепел; не упрекнула ли его
в ту минуту совесть: «Вот твое дело! Вот плоды твоей гор¬
дости, твоего честолюбия!» Но всем известно, что минуты,
в которые сожаление было доступно его сердцу, были весь¬
ма редки. Он занимался гораздо более сбором нескольких
трофеев, которые могли служить видимым доказательством
его победы.
И действительно, за несколько дней до отступления фран¬
цузской армии я увидал толпу людей, взоры которых были
обращены на купол колокольни Ивана Великого. Там, неиз¬
вестно с какой целью, сделано было большое отверстие. На
завтрашний день обстоятельство это объяснилось всем — на
колокольне недоставало большого креста; Бонапарт назна¬
чал ему место между многочисленными трофеями, кото¬
рые он похитил у других европейских столиц, с намерением
украсить ими Париж. Туда же были присоединены орлы, так
недавно украшавшие одну из башен, построенную на углу
Кремля; во время моего отъезда из Москвы от этой башни не
оставалось ни одного признака; она была истреблена одним
из пяти взрывов, последовавших за отступлением францу¬
зов; но крест и орлы не достигли и границы; они могли быть
снова воздвигнуты на зданиях, которые прежде украшали.
Жена моя, терзаемая мыслью, что по отступлении фран¬
цузов народ истребит всех нас, умоляла меня найти лошадей.
Я сказал, что и не переставал искать их, но что до сих пор ста¬
рания мои оказались тщетными. Мы отправились к госпо¬
дину Лессепсу, с которым она хотела снова посоветоваться.
Господин Лессепс был занят и велел просить нас подождать.
Тут к нам подошел молодой офицер, рука его была подвязана
шарфом; он поклонился жене, назвав ее по имени. Она была
очень удивлена и сказала ему: «Извините, милостивый госу¬
дарь, каким образом имею я честь быть вам знакомой?» —
«Так я очень изменился, если вы меня не узнаете; я столько
раз обедал у вас в Петербурге; я — Кривцов». — «Боже мой!
Я менее всего ожидала встретиться с вами здесь». — «И вы
видите, сударыня, что я ранен и взят в плен; но что вы наме¬
рены делать?» — «Уехать; Лессепс сказал, что все мы будем
196
Отечественная война 1812 года
истреблены русскими». — «Но, сударыня, не говорите б этом
никому ни слова; наши находятся у стен этого города, и чрез
несколько дней они будут здесь. Я выхлопочу для вас позво¬
ление генерала Тутолмина60 поместиться в одной из комнат
Воспитательного дома, и если меня не увезут, я буду вашим
защитником, но ни слова об этом». Совершенно успокоен¬
ная, она представила мне Кривцова и сказала: «Не трудись
отыскивать лошадей, я не хочу уезжать». Возражение было
бесполезно.
Когда господин Лессепс кончил свои занятия, то подо¬
шел к жене и спросил, готова ли она уехать. Жена представи¬
ла невозможность отыскать лошадей. Тогда Лессепс отсчи¬
тал тысячу рублей ассигнациями и предложил их ей, но она
отказалась, говоря, что деньги эти нам не нужны. «Разве вы
думаете обесчестить себя, приняв деньги от императора?» —
возразил Лессепс. Тогда Кривцов наклонился к уху жены
и прошептал: «Возьмите, сударыня, но не потребляйте их,
они фальшивые».
Мы решились отправиться в Воспитательный дом через
два или три дня. Недостаток в съестных припасах с каждым
днем делался чувствительнее. Мы должны были довольство¬
ваться весьма малым количеством сухарей, приправленных
икрой. Вместо питья нам приходилось употреблять самую
гадкую воду, которую мы пили с величайшим отвращени¬
ем, потому что в колодцы бросали всякого рода нечисто¬
ту. С берегов Москвы виднелись в реке трупы в тех местах,
где вода была не слишком глубока. Дурная пища, соединен¬
ная с зараженным воздухом, наполненным испарениями от
разлагающихся лошадиных трупов, загромождавших улицы,
произвела расстройство желудка.
Наконец настала минута, когда мы должны были отпра¬
виться в Воспитательный дом; без горести расстались мы
с господином Дамоном и синьорой Бабеттой, поблагодарили
доброго Вели за гостеприимство и пустились в путь, сопро¬
вождаемые нашим кучером, который нес маленькую пле¬
мянницу горничной.
Не успели мы дойти до половины Тверской, как услыха¬
ли крики: «Казаки! Казаки!» — и несколько выстрелов разда¬
лось позади нас. Я увлек жену и падчерицу в боковую улицу
Москва
199
и скрыл их в развалинах сгоревшего дома. Там просидели мы
около % часа. Когда все утихло, я пошел осмотреть окрест¬
ности, но, не найдя никого, я снова предложил руку жене
и Леонтине, и мы продолжали свое путешествие.
Около Кремля снова раздались крики: «Казаки! Казаки!» —
и мы действительно увидали их выступление. Всякий спе¬
шил скрыться в Кремле, мы последовали общему примеру.
Но в воротах толпа так сгустилась, что жена не в состоянии
была удержаться за мою руку и выпустила ее. Она осталась
позади и старалась догнать нас; вдруг часовой остановил ее,
дерзко схватив за руку. Жена громко вскрикнула; один кон¬
ногвардейский генерал, который находился вблизи, подъ¬
ехал к нам и закричал солдату: «Негодяй! Как ты смеешь
накладывать руку на женщину?» — «Я исполняю свою обя¬
занность». — «Ты можешь исполнять свою обязанность, но
не позволяй себе дерзостей, — и, обращаясь к жене, сказал: —
Что вам угодно, сударыня?» — «Я хотела догнать мужа и дочь,
которые прошли в Кремль». — «Проходите, сударыня!»
Мы встретили полковников Сикара и Варле, капитана де
Во и шли навстречу к моей жене. Они спрашивали, куда мы
идем, мы объяснили, что отправляемся в Воспитательный
дом, где наш знакомый офицер обещал защищать нас при
входе русских. Полковник Сикар убеждал нас подождать; он
привел нас к себе и спрашивал, уверены ли мы, что найдем
нашего офицера в Воспитательном доме, потому что его мог¬
ли увезти как пленника; он послал двух саперов, чтобы впол¬
не убедиться, и оба вернулись с известием, что русского офи¬
цера нет в Воспитательном доме, и полковник заставил нас
принять от него пищу и помещение. «Советую вам, — ска¬
зал он моей жене, — отправиться завтра к герцогу де Тре-
виз<у Мортье>, чтобы достоверно узнать, уедет ли с нами
этот офицер или останется здесь».
Таким образом мы провели ночь в Кремле, а на завтраш¬
ний день жена пошла к герцогу. Она просила адъютанта доло¬
жить маршалу, что одна дама желает с ним говорить. Офицер
начал представлять различные затруднения, но жена настаи¬
вала, говоря, что это дело может ей стоить жизни; тогда офи¬
цер пошел к герцогу, который не заставил себя долго ждать.
Жена объяснила ему свою просьбу, и маршал, в свою оче¬
200
Отечественная война 1812 года
редь, спросил, коротко ли она знает Кривцова, действитель¬
но ли он добр и человеколюбив; она отвечала утвердитель¬
но. «В таком случае, — сказал герцог, подумав минуту, — он
может остаться». — «Угодно ли вам будет, светлейший гер¬
цог, тотчас написать приказ?» — «Мне некогда, но я при¬
шлю Лессепса, он напишет. Но я попрошу вас как можно
скорее выйти из Кремля, потому что я повторю приказание
не пускать туда женщин и детей»61. Господин Лессепс явился
и написал следующую записку: «Любезный Кривцов, я дол¬
жен с вами проститься. Поручаю вашему особенному покро¬
вительству семейство Вендрамини и всех несчастных фран¬
цузов, которых вам можно будет спасти».
Поблагодарив этих господ за доброжелательство, нам
высказанное, мы отправились в Воспитательный дом с дву¬
мя солдатами, которые несли наши вещи. Там встретил нас
Кривцов и поместил в очень хорошей комнате. Солдаты
положили свою ношу, и я хотел заплатить им за труды; они
отказались, говоря: «Благодарим вас, но в настоящую минуту
вам это было бы затруднительно». Потом, посмотрев на ком¬
нату и на офицера, прибавили: «Вам, кажется, будет здесь
недурно, потому что ваш русский офицер добрый малый;
желаем вам много счастья».
...Рассказывая мои воспоминания, я стараюсь быть по воз¬
можности беспристрастным; я передаю их так, как они
ложатся в моей памяти; и действительно, если в этом гро¬
мадном войске, составленном из 500000 человек различных
наций, случались примеры жестокости, то нельзя умолчать
о чертах истинного великодушия, которые нередко были
выказаны старшими офицерами и даже простыми француз¬
скими солдатами; я считаю обязанностью отдать им полную
справедливость, тем более, что испытал их на самом себе.
Кривцов представил меня генералу Тутолмину, которо¬
му он успел передать, что господин Лессепс подарил мне
10 фальшивых кредитных билетов, каждый в 100 рублей.
Генерал просил меня дать ему один из этих билетов, что¬
бы послать его императору Александру; взамен его он пред¬
ложил мне настоящий билет в 100 рублей; с остальными
московская полиция распорядилась по усмотрению.
Москва
201
Между тем начали поговаривать об отступлении фран¬
цузов. В последний день генерал обратился ко мне с вопро¬
сом: «Господин Вендрамини, имеете ли вы свободный вход
в Кремль?» Я отвечал утвердительно. «Так не можете ли вы
сделать мне услугу. Сходите туда, узнайте, выйдут ли сего¬
дня французы или нет, и попросите у них французской вод¬
ки. У нас нет ни капли, а между тем мы в ней сильно нужда¬
емся». Я немедленно отправился.
При входе в Кремль я увидел, что фургоны были запряже¬
ны, пушки готовы и солдаты в полном вооружении. Я подо¬
шел к квартире полковника Сикара; он только что кончил
свой обед с несколькими офицерами. Заметив мое появление,
все они удивились; но я начал с того, что просил не прини¬
мать меня за шпиона; потом объяснил, что пришел от име¬
ни генерала Тутолмина, начальника в Воспитательном доме,
которого сам император Наполеон постоянно щадил. Гене¬
рал желал узнать, выступят ли они сегодня вечером, потому
что надо было принять меры против простого народа, кото¬
рый непременно бросится грабить провизию, сохранявшуюся
в доме. Наконец, генерал просил уступить ему немного водки.
Полковник сказал мне, что он намерен выступить через
2 Уг часа; и когда караул в Воспитательном доме будет снят,
он разрешал генералу вооружить своих людей для охранения
дома. Что же касается до водки, то я могу взять ее столько,
сколько возможно было снести одному человеку, потому что
на помощь мне он не мог отделить ни одного солдата. Я взял
четыре бутылки, две из них положил в карманы, остальные
понес в руках.
Проходя через комнату, в которой только что отобедали,
я увидел на столе великолепные фарфор, хрусталь и брон¬
зу. Полковник сказал мне: «Выбирайте из этих вещей, что
хотите, распоряжайтесь, как хозяин; через несколько часов
все это взлетит на воздух». — «Но, полковник, — отвечал я, —
не забудьте, что мы находимся очень недалеко от Кремля». —
«Вам нечего бояться, мы подвели такие мины, которые поко¬
леблют здание в самом основании, и оно разрушится само на
себя. Вы услышите сегодня ночью страшный гром, и пото¬
му советую предупредить ваших дам. Но клянусь честью, что
для вас нет никакой опасности».
202
Отечественная война 1812 года
Полковник провожал меня до самых кремлевских ворот.
Мы обнялись на прощание и пожелали друг другу всего
хорошего. Но мои желания не послужили полковнику ни
для чего; он пропал без вести, и все попытки отыскать его
остались тщетны.
Между тем я вернулся к генералу, отдал ему бутылки
с водкой и сообщил о настоящем положении дел, также
о печальной участи, угрожавшей Кремлю. Бедный старый
генерал принялся рвать последние волосы, которые оста¬
лись на его голове, и кричал: «Бедные мои дети, они оста¬
лись именно в том корпусе, который должен разрушиться!
Скорей! Скорей! Позовите архитектора!» Архитектор был
старичок в одних летах с генералом, имел довольно непри¬
ятную наружность и взъерошенные брови. «Добрый мой
Геральди, вы еще не знаете, что Кремль должен взлететь.
Корпус, в котором находятся женщины и дети, так стар, что
при сотрясении непременно разрушится. Надо поместить их
в более верную часть дома».
Это приказание было немедленно исполнено. Когда кара¬
ул ушел, все двери заведения заперлись, прислуга вооружи¬
лась, и все разошлись по домам, с трепетом ожидая послед¬
ствий взрыва. Кривцов остался у нас до полуночи. Вдруг
он встал и удалился, сказав нам: «Рана моя заставляет меня
сильно страдать; я уйду к себе; во всяком случае предпола¬
гаю, что мины не загорятся сегодня после дождя, но если
что-нибудь случится, я явлюсь сюда в одну минуту».
Мы легли спать и, успокоенные насчет своей участи,
уснули крепким и тихим сном. Но в час утра нас пробудил
сильный толчок, сопровождаемый адским грохотом. В одно
мгновение мы все были одеты. Кривцов вошел и сказал нам:
«Теперь все кончено». Но, увидев, что падчерица моя все еще
дрожала от страха: «Будьте смелей! — сказал он. — Выпей¬
те рюмку кипрского вина: французы, уходя, оставили мне
небольшой бочонок этого вина и запас сухарей».
Мы еще не успели выпить наши стаканы, как последовал
второй взрыв, столь же сильный, как и первый. В этот раз
разрушилось здание, служившее гауптвахтой, наверху его
висело несколько больших колоколов. После этого взрыва
я вышел из комнаты и направился к лестницам, на которых
Москва
203
столпилось все население дома. Все они повесили на грудь
образа и держали зажженные восковые свечи; они станови¬
лись на колени и умоляли Всемогущего спасти их от поги¬
бели. Трогательно было видеть, с какой верою эти бедные
люди полагали всю надежду на Бога.
Я отправился вдоль большого коридора, окно которо¬
го выходило прямо на стены Кремля, но не увидал ниче¬
го, кроме небольшого дыма и нескольких пожаров, которы¬
ми французы ознаменовали свое отступление. Я вернулся
к семейству. Спустя несколько минут мы услышали еще три
взрыва, но они были гораздо слабее первых и причинили три
отверстия в кремлевской стене, выходившей на берег реки;
потом все утихло. Вдалеке только слышен был звук барабана,
с которым шли французы. Кривцов ушел спать, и мы после¬
довали его примеру.
Назавтра рано утром я посмотрел в окно и увидал, что гаупт¬
вахту Воспитательного дома заняли казаки. Французы пре¬
вратили один из корпусов этого большого здания в госпиталь
и поместили туда много больных лихорадкой. Услыхав гром
взрывов и далекий звук барабана, они поняли, что были поки¬
нуты; на минуту лихорадка их оставила, и, воодушевленные
единственным порывом, они оделись, вооружились и собра¬
лись догонять своих товарищей. К счастью, при них находил¬
ся какой-то комиссар по распорядительной части; он, вероят¬
но, хорошо устроил свои дела во время войны и потому счел
более осторожным и безопасным остаться добровольно плен¬
ником; он уверил их, что они вовсе не покинуты; доказатель¬
ством этому было, по <его> словам, то, что он сам, комиссар,
лично находился при них; но вскоре случилось одно обстоя¬
тельство, которое без вмешательства Кривцова могло бы кон¬
читься для них довольно печальным образом.
Двое выздоравливающих гуляли по набережной реки
Москвы, напротив самого госпиталя. Казаки, заметившие
их, бросились на них с пиками. Товарищи их пустили залп
из окон, но никого не ранили и не убили; казаки, однако,
взбесились, ворвались в госпиталь, но тут подоспел Кривцов,
уведомленный вовремя, и сумел отослать казаков.
Вскоре узнали, что граф Бенкендорф снова занял город
и что полиция вернулась с ним. Кривцов пошел представить¬
204
Отечественная война 1812 года
ся графу, который действительно обрадовался ему и спросил
его, каким образом он устроил так, что французы не взяли
его с собою. Кривцов рассказал о нашем ходатайстве за него,
и мы были приглашены графом в тот же вечер на чашку чая.
Мы нашли у него многих генералов: Кутузова, бывше¬
го в то время генерал-губернатором в Санкт-Петербурге62,
генерала Ивашкина, князя Шаховского и других. Граф Бен¬
кендорф подошел к моей жене, взял ее дружелюбно за руки
и сказал: «Мадам Вендрамини, вы, вероятно, много постра¬
дали в это последнее время. Вы нуждались во всем. Если
желаете вернуться в Петербург, то лошади мои и коляска
к вашим услугам». Тогда князь Шаховской перебил его, ска¬
зав: «Ты забываешь, что почтовые дороги еще не безопас¬
ны — почта не ходит. С ними легко может случиться несча¬
стье». Я поблагодарил князя и решился отложить еще на
некоторое время свой отъезд.
По-видимому, порядок установился. Под предлогом воз¬
вратить хозяевам их собственные вещи, которые французы,
перетаскивая из дома в дом, перемешали, полиция потребо¬
вала их и оставила у себя. Два дня спустя ко мне приехал май¬
ор полиции Токовелов, с ним был один мой соотечественник,
который счел обязанностью донести полиции, что французы
оставили мне 1000 рублей фальшивыми ассигнациями. Май¬
ор требовал, чтобы я их отдал ему. Я отвечал, что у меня оста¬
лось только 900; остальные 100 я отдал Тутолмину, который
взамен дал мне настоящую ассигнацию. Тут доносчик вме¬
шался с необыкновенным бесстыдством, уверяя майора, что
я человек честный и что верить мне можно. На это я отве¬
чал: «Милостивый государь, я не нуждаюсь в вашей защите;
она, впрочем, не могла бы сделать для меня ничего полезно¬
го. Вы, человек обесчещенный, сделались шпионом полиции,
чтобы приобрести ее милость. Да простит вам Бог вашу под¬
лость». Майор уехал от меня, сказав: «Милостивый государь,
вам разменяют эти билеты на настоящие»; но я, конечно, не
получил ни фальшивых, ни хороших.
Только что французы вышли за заставу, как в другую
заставу вошли крестьяне; они везли за собой множество
провизии, и вскоре огромные дворы Воспитательного дома
превратились в рынки, где можно было достать не только
Москва
205
все необходимое, но и самые тонкие вина, и разные лаком¬
ства. Купцы много приобретали тем, что обманывали выздо¬
равливающих и пленников французских, не знавших счет
русской монеты. Они давали им за рубль 20 или 40 копе¬
ек, и если бедняк замечал, что его надували, и говорил это,
купец обыкновенно отправлял его, прибавив ему копейку
или несколько яблок.
По возвращении лица, которому принадлежала квартира,
занимаемая нами в Воспитательном доме, мы должны были
выехать и наняли две комнаты в большом доме на Кузнец¬
ком Мосту.
Две недели спустя я явился к губернатору, графу Ростоп¬
чину, с просьбою выдать мне паспорт для проезда в Санкт-
Петербург. Он осмотрел меня с ног до головы и резким
тоном спросил меня, не служил ли я французам во время их
пребывания. Я отвечал ему спокойно и хладнокровно, что
это должно быть ему столько же известно, сколько и мне;
что если бы я служил в городской страже подобно некото¬
рым иностранцам, я стал бы с ними вместе помогать каторж¬
никам вывозить за город трупы и навоз. Он сказал мне, что
ждет из Санкт-Петербурга приказаний и чтоб я приходил
к нему через пятнадцать дней.
Но мне не пришлось ждать так долго; через два дня он при¬
слал за мной. Лицо его было менее сурово, и он объявил мне,
что получил позволение дать мне свободный пропуск во все
места России, куда мне угодно будет отправиться. Я объяс¬
нил, что желаю возвратиться в Санкт-Петербург. «Так обра¬
титесь к обер-полицмейстеру, генералу Ивашкину, он уже
получил мои распоряжения и выдаст вам требуемые бума¬
ги». Я откланялся и поехал к господину Ивашкину, который
немедленно выдал мне паспорт. Я купил кибитку и все необ¬
ходимое для путешествия, и на другой день мы уехали.
Оканчивая мой рассказ, скажу несколько слов об даль¬
нейшей судьбе некоторых действующих лиц, появляющих¬
ся в этих воспоминаниях.
Господин Дамон в минуту нашей разлуки, узнав, что казаки
появились на Тверской, потерял рассудок от опасения поте¬
рять свои дукаты. Он доверился некоторому Молия, мозаи¬
чисту по ремеслу, с которым советовался, куда бы ему вернее
206
Отечественная война 1812 года
скрыть свои богатства. Он указал ему на чердак, говоря, что
он сходит за ключом, так как у него также есть кое-что спря¬
тать. Они отправились вместе. Господин Дамон отнес и поло¬
жил свое золото в угол, потом он все это прикрыл находя¬
щимся вблизи хламом. Молия, которому не слишком много
было дела, следил искоса за его движениями. Окончив свои
занятия, они сошли вниз, и ключ остался в руках Молия.
Когда спокойствие было восстановлено, господин Дамон
пошел на чердак, чтоб взять свой несчастный, знакомый
читателям кушак. Найдя его менее тяжелым, он стал пере¬
считывать находившиеся в нем свертки, заключавшие в себе
по сто дукатов каждый. Недоставало трех свертков. Вне себя
от злости и отчаяния, он обвинил Молия в похищении их.
Последний отнекивался. Господин Дамон обратился с жало¬
бою к графу Бенкендорфу, который, выслушав его обвине¬
ние, отвечал ему серьезно: «Но, господин Дамон, вас обо¬
крал друг ваш». — «Как, друг мой?» — «Конечно, потому что
не будь он другом вашим, он все бы стащил». На этом дело
и кончилось.
Господин Дамон с синьорой Бабеттой также приехали
в Санкт-Петербург, потом отправились в Рим, где они умер¬
ли, как жили, то есть в грязи.
Господин Ториак совершил отступление вместе с госпо¬
дином Сикаром, и дальнейшая судьба их неизвестна.
Госпожа Флери была брошена на дороге умирающею.
К счастью ее, артиллеристы, проезжая с несколькими ору¬
диями, увидали, что она еще дышит; они сжалились над
ней, положили ее на лафет, и ей удалось доехать до Вильно,
где она встретилась с генералом Бессьером, упросившим ее
ходить за больным его сыном. Молодой человек умер, и она
вернулась в Париж, где напечатала свои мемуары, в которых
и жена, и я были поименованы.
Полковники Варле и Буше вместе с капитаном <де>Во
прибыли в Париж целы и невредимы.
Ф. Вендрамини.
Биржевые ведомости. 1864. №93. 5 апреля. С. 373—374; №95.
7 апреля. С. 381—382; № 107. 24 апреля. С. 433; № 109. 26 апреля.
С. 441; №111. 28 апреля. С. 449; №112. 29 апреля. С. 453-454.
Москва
207
Архимандрит Павел Егоров
Из воспоминаний о 1812 годе
Бедственные приключения Сретенского сорока63 церкви
Преображения Господня, что в Спас<с>кой, священника
Сергия Иванова Розонова, остававшегося с семейством сво¬
им в Москве во время нашествия неприятелей в 1812 году111.
<...>
1-е число сентября. В воскресенье с утра началось в Моск¬
ве необычайное волнение. Все улицы и переулки захлебну¬
лись народом: военными — пешими и конными, каретами,
повозками, телегами из дальних губерний, кои все спеши¬
ли выбраться из Москвы; в сей же день предали народу на
расхищение Главную винную контору и все кабаки. Итак,
от грома карет, шума и крика казалось, колебалась зем¬
ля в Москве. Дома обывателей стали пустеть, колокольно¬
го звона в церк<овной> службе не слышно было. Полиция
была выведена; сделалось безначалие, своеволие, насиль-
ство; все стали большие.
Около Спасских казарм с половины августа множество
набралось раненых и увечных солдат. Многие из них жало¬
вались и роптали на свое начальство: «Коли здоров солдат,
кормят его и одевают, а если заболел — кинули его, как соба¬
ку, без всякого призора». Ближние обыватели из сострада¬
ния выносили им из домов пищу, перевязывали раны и дру¬
гие оказывали им благотворения.
События 2-го числа. В понедельник, перед вечернею,
приходит к Сергию Ив<анову> родственник Петр (шурин)
в слезах и уведомляет, что судьба московских жителей реше¬
на, Москва предана неприятелям и француз уже вступил
в Москву.
В тот же день вечером багровое зарево показалось над
городом (это загорелись Гостиный двор и Каретный ряд)
и, час от часу увеличиваясь, разлилось по всей Москве. От
страха наступающих бедствий у всех руки опустились, и сон
бежал от глаз.
208
Отечественная война 1812 года
Сентября 3-го числа. Во вторник поутру из-за Сухаревой
башни поднималась дымная черная туча, осыпаемая искра¬
ми и пересекаемая пламенными вихрями (это загорелись на
Канаве бани, харчевни и мелочные лавочки), и приближа¬
лась к Сухаревой башне.
Мародеры французские и польские, а с ними и наши рус¬
ские солдаты, бежавшие или отставшие от своей команды,
рассеялись для грабежа по всем улицам. Разбивали лавки,
дома, винные погреба. Несмотря на все эти ужасы и смя¬
тение, я пошел (говорит о себе родственник Петр) к Бори¬
су и Глебу на Поварскую, навестить свой дом, который я
оставил 2 сентября без всякого призора и даже не запер, да
и запереть было нечем, в намерении взять что-нибудь оттуда.
Пошел я мимо Сухаревой башни по валу. По всем ули¬
цам множество толпилось народа, и большей частью в бед¬
ном и нищенском одеянии. Кто в деревенской шапке и шля¬
пе, кто в лаптях, надетых на сапоги, иной покрылся рогожею,
иной в армяке или сером кафтане, и проч.
Прихожу на Тверскую — тут неприятельская конная гвар¬
дия медленно продолжала путь по Тверской улице. Впереди
загремела труба, и французы удвоили шаги. Не забуду сво¬
бодную поступь и грозную осанку этих, всеми родами смер¬
ти угрожавших воинов. Ко мне подъехал француз с вопросом:
parlez vousfrangaisT Я молча раскланялся с ним и пошел далее.
Подхожу к Кудрину — здесь все пылало: бани, трактиры,
лавки. Посмотрел на Поварскую улицу, туда и проходу не
было. Пламя, охватившее дома по обеим сторонам улицы,
соединилось в одно целое и образовало над мостовою свод.
Не имея смелости идти сквозь огонь, чтобы видеть свой дом,
я возвратился назад. Подходя к Спасской улице, увидел рус¬
ского солдата, продающего в разбитой им лавке пшенич¬
ную муку. Я спросил у покупающих: почем мешок? Солдат
отвечал: дешево пустил товар, по гривеннику мешок! При
настоящей нужде к своему пропитанию я взял мешок для
семейства Сергия Ив<анова>. Благодарил я солдата, что
благоразумно поступил, иначе бы вся эта мука досталась
неприятелям.
* Вы говорите по-французски? {фр.)
Москва
209
Сентября 4-е число, середа. При сильном порывистом
западном ветре пожар час от часу приближался к нашей
стороне. Не имея надежды избежать праведного Божия гне¬
ва, мы стали выносить из дома имущество для сохранения
в церковь. А Сергий Ив<анов> с помощью дьячков и при¬
хожан — всю церковную утварь: Евангелия, кресты, сосу¬
ды, ризы — скрыл в сундуках под помостом церковным. <...>
В полдень въехал к нам на двор наполеоновский гвар¬
деец высокого роста; лошадь привязал к крыльцу и вошел
в комнаты. Сергий Ив<анов> увел детей в сад, сестра ушла
с ребенком в мезонин. Я встретил гостя и стал угощать его
яйцами и пивом. После сего пошел он по комнатам искать
серебра, осматривал шкафы и комоды, но в них ничего не
нашел; все было убрано. Пошел, гремя шпорами и саблею,
по лестнице в мезонин, где сестра, цепенея от страха, стоя¬
ла пред образом Божией Матери и молилась о сохранении ее
с младенцем. Француз, должно быть, и не видал ее, порыл¬
ся в детских игрушках, рассыпанных по полу, и возвратил¬
ся назад, вышел из комнат и уехал. Собравшись все вместе,
мы стали размышлять, куда бы удалиться из дома от неми¬
нуемой погибели. Неприятели день ото дня умножались
в Москве, пожар приближался к соседним домам.
Сентября 5-е число. Наступил четверток. О, день ужас¬
ный и горестный! До сего времени не могу воспомянуть об
нем без содрогания.
С утра стали мы собираться в путь со вздохами и стонами,
нередко повторяя: что это с нами делается? куда мы соби¬
раемся?
Троих — дядю Василья, няньку и кухарку, отправи¬
ли с провизиею в тележке на пруд, называемый Балкан64,
и велели им там дожидаться нас. Сергий Ив<анов> взял на
свое попечение двух детей — Олимпиаду и Федосью, у сест¬
ры был младенец Илья, а мне поручен мешок с нужными
вещами. И мы уже были в готовности выходить из дома. Но
Сергию Ив<анову> оказалась какая-то нужда сходить в цер¬
ковь (мы его дожидались). По выходе оттуда он запер цер¬
ковь и спешил домой, как вдруг набежали на него четыре
поляка и окружили его с криком: а попе! попе! Он, чтобы
вырваться от них, кинул им ключи от наружных замков цер¬
210
Отечественная война 1812 года
ковных, а внутренний ключ удержал у себя. Поляки побе¬
жали с ключами к церкви, а Сергий Ив<анов> ушел на свой
двор и запер ворота. Вбежал к нам бледный, как мертвец,
и, задыхаясь, махая руками, едва мог промолвить: «Бегите,
бегите!» Мы тут же все опрометью бросились чрез заднее
крыльцо в сад и радовались, что успели укрыться от злоде¬
ев. Но при этой радостной мысли что ж случилось? Вдруг
сестра среди сада всплеснула руками и, взглянув на церковь,
бросилась назад, тихо сказав: «Ребенка-то я и забыла». Уди¬
вительно, как страх сильно овладел всеми чувствами мате¬
ри, что и чадо свое забыла.
Мы восстенали от болезни сердечной и остановились,
а минуты были самые критические, опасные, жизнь или
смерть, потому что лай наших собак на дворе и стук на
переднем крыльце давали нам знать, что поляки уже ломят¬
ся в сени, а бежать за ребенком не близко было: надо было
пройти чрез крыльцо, в сени, кухню, переднюю, потом под¬
няться по лестнице (ступеней 15) в мезонин и схватить забы¬
того младенца. Но сестра не замедлила возвратиться с дитя¬
тею, чем нас успокоила и одушевила. Мы убежали в глубину
соседнего сада, заросшего липами и вязами, и сели в бесед¬
ке, близ пруда.
Между тем на паперти раздавался стук и гром. Поляки,
отперши наружные замки у церкви, не могли отворить две¬
рей, потому что они были заперты еще внутренним замком,
от которого ключ им не дан был. Увидя, что они обману¬
ты, в ярости и бешенстве бросились искать попа, перелез¬
ли через забор наш, ломились в сени, но везде было запер¬
то. Я из любопытства остановился у забора и смотрел из-за
угла, какое будет последствие этой тревоги. Поляки обежали
вокруг нашего дома и с заднего крыльца вошли в дом, но вез¬
де было пусто. Собаки храбро защищали дом своего хозяина,
но не устояли, бедные, завизжали от ударов сабли.
Я возвратился к своим в беседку, откуда, опасаясь пресле¬
дования от врагов, мы удалились в каменный двухэтажный
дом купца Калинина, куда со всех сторон сбегались несчаст¬
ные, как в Ноев ковчег, от огненного наводнения. Нас пре¬
проводили в мезонин, откуда видна была вся окрестность,
покрытая огненным потопом. Здесь предложили Сергию
Москва
211
Ив<анову> снять с себя духовное одеяние, дабы не впасть
в руки злодеев, которые преимущественно искали и ловили
духовных, зная, что под их ведением хранились церковные
сокровища. Сергий Ив<анов> принял совет и, надевая сюр¬
тук, горько заплакал, промолвя: «Вот уже 15 лет, как я сло¬
жил с себя это мирское платье, и теперь опять надеваю его.
Буди воля Божия!»
Недолго мы тут сидели и еще не успели опомниться, как
вдруг закричали нам снизу: «Спасайтесь, спасайтесь! Фран¬
цузы подъехали с фурою к дому и ломятся в ворота». Мы
бросились на двор и побежали в противоположную сторо¬
ну от ворот. С нами и перед нами бежавшие, оглядываясь
назад, закричали: «Французы перелезли через забор, отво¬
рили ворота и въехали во двор».
Мы побежали скорее, от сего младенец на руках у сестры
стал задыхаться. <...>
Лишь только мы выбрались со двора в переулок, тут встре¬
тили другую беду. Около 50 человек мужчин и женщин
с детьми стояли на коленах; приклонили и мы колени пред
французом, который гордо разъезжал с обнаженною саблею
между рядами русских и требовал серебра: d’argent! d’argent!
Отсюда вышли на большую улицу и потянулись за наро¬
дом, сами не зная куда. Наконец пришли на огород, среди
коего стояла небольшая изба с одним окном, покрытая кар¬
тофельной ботвою и огороженная с трех сторон, вместо забо¬
ра, плетнем. Здесь-то мы решились укрыться от наступаю¬
щей темной ночи и набегов неприятельских. Как в избе, так
и около нее набралось уже много народу. Сергию Ив<ано-
ву> с семейством уступили место на лавке, а мне, за тесно¬
тою народа, досталось место на печи. Все сидели в темни¬
це сей в великом страхе, с глубоким молчанием, как узники,
ожидающие прибытия спекулатора65.
Предостерегая друг друга от опасности, нам изредка пове¬
щали, что происходило вне избы на огороде. Вдруг услы¬
шали мы, что французы приближаются к нам с ружьями
и саблями. Мы оцепенели от страха и, видя близкую смерть,
едва переводили дух. Что ж случилось в эти страшные мину¬
ты? Вдруг между нами какая-то толстая женщина, окутан¬
ная по-зимнему, вскричала: «Тереша, друг мой! Расста¬
212
Отечественная война 1812 года
юсь я с тобой навеки! Прощай жизнь моя, прощай, красное
солнышко! Не увижу я более ясных очей твоих, не услышу
сладких речей твоих», и проч. При сем кидалась ему на шею
и обнимала его; а Тереша с великого похмелья отворачи¬
вался и отталкивал ее: «Отойди от меня, негодная, мне и без
тебя тошно!» Как отвратительны для слуха нашего показа¬
лись эти прощальные восклицания. В другое время довольно
забавно было бы это явление, но теперь следовало бы толь¬
ко выгнать эту юродивую крикунью, и с Терешею. Слышим
опять: подъехали к нам неприятели и сходят с лошадей. Тут
блажная та баба бросилась от Тереши под печку, но, на беду
ее, отверстия под печку не было; печь была без фундамента,
на одном деревянном срубе. Она кинулась на печку, но там
сидел народ. Куда ж теперь? Забилась под лавку и сидела там.
Французы отворили к нам двери, посмотрели на нас и ушли;
развязали на огороде кой у кого узлы и мешки и уехали.
Стало темнеть, — а дети наши и ребенок у сестры весь день
без пищи и питья. Да где же те трое с провизиею, которых
мы с утра отпустили из дома и велели дожидаться нас? Об
них и слуху нет.
Когда наступила ночь и неприятельские разъезды для гра¬
бежа и поисков прекратились (французы по ночам не езди¬
ли), бесприютные изгнанники, сидевшие с нами, прокопа¬
ли в плетне против нашей тюрьмы большое окно и смотрели
на пламя, пожиравшее здания. Чрез отверстую дверь нам
слышны были их рассказы. «Вот, — говорили они, — заго¬
релся колокольный завод Самгина, вот перекинуло на дом
столяра Шеманина и Коновалова, а вот и попов дом заго¬
релся». В это время дети наши дрожали и стали проситься
домой: «Тятинька, — домой, домой!» Отец, приклонившись
к ним, тихо сказал: «Слышите, милые, дом-то наш заго¬
релся!» Меньшая дочь Федосья, жалобно взглянув на отца,
спросила: «Так где ж мы будем жить-то, тятинька?» Вопрос
сей остался в сокрушенном сердце у отца без ответа. Далее
слышим: «Вот занялись дома — дьяконов и дьячковы; ах, вот
и Спасская церковь загорелась» (сгорела одна крышка). Эти
слова: церковь загорелась, все, сидевшие с нами, стали повто¬
рять и передавать друг другу со вздохами и скорбью; иные
крестились. А Сергий Ив<анов> тяжко воздохнул и опустил
Москва
213
голову. Последняя надежда к своему содержанию и пропи¬
танию угасла в нем. <...>
В полночь стали некоторые выходить из хижины и рассма¬
тривать окрестность, объятую пламенем. Страшное и трепет¬
ное было зрелище! Это была клокочущая геенна, волную¬
щаяся на необъятном пространстве. Рассвирепевший ветр
метал во все стороны горящие головни и пламень. С оглу¬
шающим треском обрушивались потолки, горящие бревна
и доски, в разные стороны летели железные листы с кровель.
Такое разрушение стен, падение железных кровель, сводов
и печей, сливаясь в один какой-то невыразимый гул и рев,
поражали ужасом и погружали душу в плачевное состояние.
Во всю осеннюю ночь мы сидели в безмолвии, как узники
в тесной темнице, ожидая последнего конца жизни. Мрач¬
ные мысли возмущали душу нашу то неизвестностью буду¬
щей нашей участи, то печалью, что мы остались без всякого
пристанища, не имея даже, где главу преклонить. Но чело¬
веколюбивый Бог оставляет ли беспомощных без помощи
и покрова?..
Сентября 6-е число. В пятницу на рассвете известили нас, что
в саду купца Калинина чудесно уцелела от пожара домашняя
деревянная баня. Управитель этого дома, сидевший с нами,
предложил нам поместиться с ним в оной бане. Мы подня¬
лись с ночлега и, робко озираясь на все стороны, не узна¬
вали своей родной стороны. Вся окружность, пересекаемая
улицами и переулками, коими вчера мы проходили между
домами, превратилась в дикую пустыню, покрытую и загро¬
можденную развалинами, дымящимися головнями и пеплом.
Огненная буря с такой свирепостью прошла всей окрестно¬
стью, что не токмо травы или кустарника, но ни одного дере¬
ва не осталось в садах.
Огонь все полизал. Виднелись в саду, где мы укрывались,
одни вековые вязы и липы, но и те, по близости к домам,
обгорели и почернели до корня. Кое-где вспыхивал еще
огонь.
Солнце уже взошло, небо было безоблачно, но за густы¬
ми тучами дыма ни неба, ни солнца не видно было. И тьма
быстъ по всей Москве66. Иногда появлялось солнце мину¬
214
Отечественная война 1812 года
ты на три, но какое-то грозное, багровое, как раскаленное
железо, так что страшно было и глядеть на него. <...>
Сестра с голодным на руках ребенком беспрестанно ози¬
ралась и искала глазами отпущенных с съестным припа¬
сом. Как вдруг услышали мы из среды народа плачевный
голос: «Батюшки — батюшка! матушка!» Мы оглянулись
и увидели своих отпущенных с тележкой. Мы останови¬
лись, и они подошли к нам с плачем и жалобами: «Мы всю
ночь искали вас и где-где ни были; так и положили, что вас
уже нет на белом свете; и думали, либо вас убили, или вы
сгорели». Собравшись вместе (числом девять человек), мы
шли в каком-то чаду и сбивались с пути; густой дым, смрад
и курево, носившиеся над пожарищем, душили нас и скры¬
вали от глаз отдаленные предметы, так что дороги не видно
было; все сплошь покрылось пеплом и сажею. «Сюда, сюда! —
кричали нам со стороны. — Куда вы пошли, вот дорога-то!»
Наконец мы добрались до бани, расположились на двух
полках и несколько успокоились, благодаря Бога, что укрыл
нас от осенних холодных непогод и даровал убежище, сораз¬
мерное нашему семейству.
На другой день приходит к нам больной француз, блед¬
ный и изможденный. В руках у него был бурак и неболь¬
шой узелок. Он кинул это на пол и молча лег на полу в углу.
По тесноте места, нами занимаемого, крайне не показался
нам этот гость. Но сей пришлец прибыл к нам не без Про¬
мысла Божия. Впоследствии он оказался нашим храните¬
лем и всех, проживающих в бане. Добродушная сестра Наде¬
жда Егор<овна> обращалась с больным не как с врагом, но
как с членом своего семейства; подавала ему чай и снабжа¬
ла пищею. Когда приходили к нам французы, то больной за
оказываемые ему благодеяния защищал нас и не допускал их
делать нам какие-либо обиды и похищения.
Неприятели, видя везде опустошение и не находя себе ни
пищи, ни пристанища, почти ежедневно приходили к нам за
добычею. Приход их мы узнавали по крику русских, сидев¬
ших на крыльце. (Между простонародьем разнеслось, буд¬
то бы французы глухи и немы.) Почему, когда они появля¬
лись, им кричали изо всей силы: «Нет у нас ничего, у нас
все обобрали!»
Москва
215
Наша престарелая нянька (70-ти <лет>), наскучив часты¬
ми приходами мародеров, ворчала про себя: «Тьфу, про¬
пасть какая! Да это и в мор (в 71 году)67 тише было и спо¬
койнее. Бывало, сидишь дома у окна и ждешь воли Божией,
или вы<й>дешь за ворота смотреть, как острожные возят
в телегах мертвых. Прости, Господи! Точно черти из ада. Все
в кожаных тюроках, намазанных дегтем, с длинными крючь¬
ями, которыми они таскали мертвых из домов, а живых они
никого не трогали. А ныне не дадут тебе опомниться; лезут
один за другим, последний кусок отымают. Чтб за беда такая!
Не попусти им, Господи! Да придет время: отольются вол¬
ку коровьи слезки».
По времени небольшой запас провизии стал у нас исто¬
щаться. Некоторые прихожане, по расположению к своему
духовному отцу, приносили нам рыбы, икры, огурцов, но
все это было обгорелое и закопченное. Крайнюю нужду ста¬
ли терпеть в ржаном хлебе. Видя такое оскудение в жизнен¬
ных потребностях, я, чтобы не отягощать более пищею сво¬
его благодетеля Сергия Ив<анова>, вознамерился удалиться
из Москвы к родственнику за 70 верст, где уже проживали
пятеро из нашего семейства. <...>
Сентября 13-го дня, на Воздвижение Креста, Сергий
Ив<анов> отслужил у себя всенощную, а на другой день,
14-го числа, в поздний вечер я отправился от Спаса из Спас¬
ской в дальний путь с сельским дьячком. На дорогу мне дала
сестра хлеба и пятиалтынный. Мы пошли прямо на почтамт.
Тогда улицы и переулки от пожара исчезли, во все сторо¬
ны простиралось чистое поле; только и береглись, чтобы не
обрушиться в погреб или колодезь. От почтамта по валу при¬
шли к Москве-реке на набережную. Во всю дорогу никто
нам не встречался.
Подходя к Кремлю, увидели, что Кремлевский дворец
внутри весь освещен был огнями, а внизу на набережной
толпился народ, но не русский. Когда мы робко пробира¬
лись сквозь это сборище неприятелей, нас остановил поляк
и стал обыскивать: у меня ничего не нашел, кроме хлеба за
пазухой, но и тот ему не понадобился. Потом он указывал
мне на дворец и как бы со со страхом повторял: «Наполе¬
он! Наполеон!»
216
Отечественная война 1812 года
Освободившись от этих бродяг, мы пошли на Каменный
мост. С моста посмотрел я на реку, которая от зарева, отра¬
жавшегося на поверхности воды, казалась как бы кровавою.
За мостом вся дорога была устлана железными листами, сва¬
лившимися с крышек, которые гремели под ногами наши¬
ми и обличали наше путешествие. Далее пошли по Якиманке
к Калужским воротам. По всей этой дороге во все сторо¬
ны была необитаемая пустота и мертвая тишина. Вступи¬
ли в Ризположенскую улицу, по обеим сторонам коей все
дома уцелели от пожара. Здесь нас встретили собаки, кото¬
рые с лаем и визгом стадами бегали по улице. Для предосте¬
режения себя от этих новых четвероногих неприятелей мы
вооружились деревянными копьями, которые выдернули из
палисада при домах.
Приближаясь к Донскому монастырю, мы дрожали от
страха, опасаясь, как бы не попасть в плен неприятелям, ибо
в этом монастыре стоял французский военачальник, окру¬
женный стражею; впрочем, под покровом темной ночи про¬
шли благополучно подле западной монастырской ограды,
где видели в двух местах огонь: с северо-западной башни
и на ограде.
Наконец вышли из Москвы — и перекрестились. За
валом на огородах нарыли для подкрепления себе картофе¬
лю и пошли при свете от пожаров, в разных местах около
Москвы, на деревню Котлы, потом к Царицыну. На этой
дороге остановил нас проезжий француз, расположивший¬
ся ночевать в овраге, и спросил по-русски: кто мы, далеко
ли отсюда Москва? И за сим отпустил нас.
Часу во 2-м ночи пришли мы в деревню Опарники, в 15
верстах от Москвы. Здесь по всей деревне крестьяне броди¬
ли кучами с криком и шумом. Не находя себе пристанища
для ночлега в избах, которые наполнены были московскими
жителями, я прилег в сенях одного дома на мешках с мукою
и от усталости крепко заснул до рассвета.
Поутру попросили мы хозяина сварить нам картофелю,
который у нас был в запасе. Хозяин с длинною седой боро¬
дою и большими усами, опершись на ухват перед печкою,
проповедовал своим постояльцам разные нелепые предве¬
щания из каких-то старообрядческих книг. «Вот, — гово¬
Москва
217
рил он, — исполнилось над нами древнее предсказание:
в последнее время прилетят на Русь из-за моря гладные пти¬
цы с длинными хвостами, с железными носами, поклюют
плоть человеческую и все развеют по воздуху. Горе, горе нам,
грешным!» Не спросил я, в каких книгах написано столь
грозное пророчество...
Московские епархиальные ведомости. 1871. №41. 10 октября.
С. 397-400; №45. 7ноября. С. 445-447.
111 Эта памятная записка составлена в 1865 году, чрез 53 года от нашест¬
вия неприятелей. Много уже забыто. — Примеч. Павла Егорова.
Составитель записки — маститый старец, бывший о<тец> намест¬
ник Донского монастыря, архимандрит Павел <Егоров>, скончав¬
шийся в 1870 году в Страстную пятницу. Записка доставлена в ре¬
дакцию достопочтенным о<тцом> наместником Донского мона¬
стыря, архимандритом Аркадием. — Примеч. редактора, священника
В. Рождественского.
А. И. Кромановская
Рассказ бывшей крепостной
М. Я. Кротковой
Нас было в Москве, при барыне, человек пятьдесят дворо¬
вых. Она сама уехала в степное имение, <...> взяла с собою
человек десять прислуги. Лишь только проводили мы ее, ста¬
ли все укладывать в доме. Видим, из Москвы все выезжают;
наша сторонка совсем опустела, страх нас разобрал, и реши¬
лись мы все спастись в Молоди и пожитки свои приготови¬
ли с собою увезти. Один только дворник, Петр Ефимов, объ¬
явил, что остается. «Что, — говорит, — за вздор! Не съест же
меня француз!»
Прошел день, другой. Как ни заглянешь на улицу, тянут¬
ся обозы, а наших подвод нет как нет. Наконец приеха¬
ли они после Семенова дня68, а уж мы обедать собираемся.
Обступили мы их на дворе, пока они лошадей откладывали,
и расспрашиваем, не слыхали ли по дороге чего о французе.
216
Отечественная война 1812 года
Вдруг к нам в ворота несколько человек незнакомых, и кри¬
чат: «Француз в Москве! Так и валят полки за полками!» Мы
взвыли, да уж раздумывать-то нечего; говорим: сейчас укла¬
дывать наше добро, и с Богом!
Бросились мы в людские, всякий за своим сундучком,
а наши мужички, прости им Господи, заложили опять мигом
лошадей и укатили назад, как приехали, порожняками. Этим
временем кто-то из наших шел двором и стал их уговаривать:
«Креста, мол, на вас нет! Ведь вас за нами выписывала бары¬
ня. Как же вы нас не подождете?» А они говорят: «Что вас
ждать-то? Бог знает, сколько вы провозитесь: вас не спасем,
да только сами попадем в беду». Да так и ускакали.
В горе мы ударились. Покойный батюшка говорит: «Уж
если свои нас так обидели, чего ж нам от француза ждать?
Оставаться здесь нечего, лучше нам идти пешком до Моло¬
дей».
Заперли мы все наше добро в застольную, перекрестились
и сошли со двора. Не успели мы добраться до конца нашей
улицы, — жили мы на Большой Басманной, — повстреча¬
лись с нами два казака, и разговорились мы с ними, про
свое горе рассказали. А они говорят: «Ступайте вы назад,
благо недалеко от своего дома отошли: теперь неприятели
по всему городу рассыпались и, может, от них какое озор-
ничество будет, а к ночи авось они улягутся, тогда и ступай¬
те себе с Богом: вернее будет». Да еще говорят: «Напрасно
вы по Серпуховской дороге идете; слышно, все по Влади¬
мирской спасаются либо по Ярославской; видно, они без¬
опаснее. Коли у вас там какой приют есть, и вы бы туда
шли».
Послушались мы добрых людей и вернулись домой. При¬
ют по Ярославской дороге у нас был: покойный наш барин
Степан Егорович оставил дочке своей Арине Степановне,
что у него от первой жены была, имение около Троицкой
лавры, село Булаково. Ее там не было в то время, да все була-
ковские были нам свои люди, так что порешили мы идти
в Булаково.
Хотелось нам тоже свои вещи спрятать, и на досуге выры¬
ли мы большую яму в саду и все свои сундуки туда поставили.
Потом запаслись хлебом, каждый завязал себе крупиц в пла¬
Москва
219
ток, поужинали и сошли со двора, лишь проглянуло сол¬
нышко. На улицах все было тихо, мы живой души не встре¬
тили, точно весь город вымер, и местах в трех разгорались
пожары.
Выбрались мы в поле через вал, а в заставу идти побоя¬
лись, думали, может, там французский караул стоит. По
большой дороге шло народа видимо-невидимо, то же что
мы, горемычные, свои головушки спасали.
Отошли мы верст на десять и видим, стоит в стороне гос¬
подская усадьба: мы туда, отдохнуть немножко, потому что
с нами старики и дети. Лишь только уселись мы среди дво¬
ра и хотим себе кашицы сварить, глядь, въезжают в ворота
человек сорок неприятелей верхом. Спешились они, и кото¬
рые бросились к погребам, которые нас окружили; мы смо¬
трим ни живы, ни мертвы, а они, разбойники, схватили
четырех молодых женщин из наших и потащили их к дому.
Мужья этих горемычных стали умолять неприятелей, в ноги
им кланялись, а один видит, что добрым словом их не возь¬
мешь, выругал их и хотел вырвать жену из их рук. А фран¬
цуз, что захватил ее, остервенился да как ударит его прикла¬
дом по голове, бедняк еле на ногах устоял. Пошли злодеи
в дом, и товарищи к ним этим временем подоспели: огра¬
били погреба и несут большие корзины с винами и ящики,
должно быть, со съестными припасами.
А мы видим, нам тут доброго ждать нечего, и убрались,
пока целы. Идем мы, а мужья бедные, у которых жен-то
отняли, так и ревут. Отошли мы верст десять, а они гово¬
рят: «Вернемся мы за женами, может, Господь поможет их
выручить»; которые им отсоветовали: «Их, мол, не выручи¬
те, а только сами погибнете». Только они не послушались
и вернулись.
А мы шли около двух суток, где в лесу отдыхали, где
в деревне. На дороге сказывали, что Москва горит: ночью
увидали мы за собой страшное зарево. Ну, говорим, злодеи
порешили ее, родимую, и все заплакали.
В Булаково нас разместили, кого куда попало. Толь¬
ко успели мы хорошенько отдохнуть, пришли наши, что
с дороги-то вернулись, и жен с собою ведут. Окружили мы
их и спрашиваем: как это Бог вам помог?
220
Отечественная война 1812 года
Стали жены-то рассказывать, что увели их францу¬
зы в господский дом и стали им объяснять, что возьмут их
с собой и что бояться нечего. «Такие, — говорят, — ласковые
рожи корчат и все нас уговаривают. Притащили их товари¬
щи всякой провизии и вин, и началась у них попойка. Они
нас угощают, а мы все их потчуем да водки в стаканы под¬
ливаем. Перепились они, что лыка не вяжут; которые засну¬
ли, а которые и не спят, да с ног валятся, а мы шмыг в дверь,
да и были таковы. Идем около опушки леса да тут и мужей
повстречали».
Живем мы в Булаково. Из Москвы приходили страшные
вести: и от нее-то один пепел остался, и все окрестности
были разорены. После Покрова69 батюшка говорит: «Пойду
я, на власть Божию, проведать, уцелел ли наш дом, да жив
ли Петр Ефимов, дворник наш. Денька через четыре я назад
оберну». Взял он хлеба, сколько-то денег и пошел.
Прошло четыре денька, целая неделя прошла, а его все
нет. Я плакала, глаз не осушая, так и думала, что его надо
покойником поминать. Уж я была на возрасте, по семна¬
дцатому году, и кроме отца никого у меня не было. Очень я
о нем убивалась. Раз сижу я в людской и свою думу думаю,
вдруг слышу его голос. Сердце у меня замерло от радости,
так я к нему и бросилась. Все сбежались за мной, обступи¬
ли его и спрашивают: «Что нового? Что француз? Не сгорел
ли наш дом?»
Отец говорит: «От нашего дома остался только нижний
этаж, так как он на сводах, а верхний весь выгорел, и строе¬
ния все обгорели. На Москву-то теперь, — говорит, — взгля¬
нуть, так сердце замрет; ни одной улицы не признаешь, ни
одного переулка. Я от заставы до нашего дома путал, путал,
словно в лесу. Добрел до нашего двора — все пусто. Стал я
дворника вызывать: Ефимыч! Ефимыч! — а он не откликает¬
ся. Пошел я в застольную да уж тут слышу его голос из чулан¬
чика. “Родимый, — говорит, — загляни сюда!” Вижу, лежит
Ефимыч в уголке, и страшно на него взглянуть: лицо распух¬
ло, красное, словно в оспе, и глаза что у дурака. “Что, мол,
с тобой, Ефимыч?” Он, сердечный, так и зарыдал. “Ослеп, —
говорит, — изувечили меня злодеи, отняли свет Божий! На
первых-то порах, что ни день, таскались сюда, все повыбра-
Москва
221
ли из дома да из погребов. Приходит вчера один и показыва¬
ет, чтоб я ему провизии дал. А что я ему дам? Я сам кое-как
пробиваюсь, только чтобы с голода не помереть. Открыл я
погреба и показываю, что ничего, мол, нет. А он осерчал,
прижал меня к стене и выпалил прямо в лицо. Горе мое, что
пистолет одним порохом был заряжен; будь в нем пуля, я
бы тут на месте остался, легче бы было. Я упал и долго ли
пролежал, не помню, а как встал, дотащился сюда ощу¬
пью. Хорошо, что тут вода в ведре стоит, можно по край¬
ности горло промочить. Выручи, — говорит, — меня, Иван
Семенович, заставь за себя Бога молить: сходи ты на рынки
и посмотри, нет ли там наших молодинских мужичков. Иные
теперь из-под Москвы подвозят хлеб злодеям, так, может,
и наши покорыстовались на их деньги. Довезли бы они меня
до Молоденок, к сыну. А не то ведь я здесь, убогий, совсем
погибнуть должен”».
Обошел отец все рынки, наших мужичков не видал,
побрел он домой и рад, что не повстречался с французами,
да, как на грех, видит, идет к нему навстречу целая толпа.
Окружили они его и приказали нести за ними бочонок. Ведь
тут не отговоришься. На бочонке ни веревочки ни ремешка,
отец говорит: руки просто оттянуло, а несет, делать нечего.
Французы-то стояли на другом конце города, так что идти
пришлось даль страшную, а они-то все понукают: алё да алё!
Как дошли, так откупорили бочонок и отцу поднесли вод¬
ки. Он выпил, поклонился и стал им объяснять, что назад
ему идти далеко и он боится, как бы дорогой их братья его
не обидели. Они это поняли: дали ему записку и велели, если
кто его обидит, эту записку показать.
Отец ушел, и точно, повстречался с другими французами:
едут все верхами и везут лисьи меха. Должно быть, где-ни¬
будь в магазине награбили, да уж столько нахватали, что
в руках не удержать. Как увидали отца, так сейчас подозва¬
ли его и приказали ему эти меха нести, а он подал им записку.
И точно, как они ее прочитали, так махнули рукой и говорят:
алё! Так его и отпустили.
Пришел батюшка домой и говорит Ефимычу, что наших
нигде не нашел. Горько заплакал старик. «Видно, — гово¬
рит, — по моим грехам, совсем от меня отступился Господь!»
222
Отечественная война 1812 года
У отца сердце повернулось, на него глядючи. «Не плачь, —
говорит, — Ефимыч, ведь у меня тоже крест на шее, и я тебя
не брошу. Дай мне только отдохнуть маленько, как рассве-
нет, я уйду в Молоди и велю твоему сыну за тобой приехать».
Так он и сделал. До Молодей дошел он благополучно
и вернулся на телеге с сыном Петра Ефимыча. Разочли они
так, чтобы въехать в Москву, когда уже стемнело, потому что
неприятели с самых сумерек и до утра по улицам не броди¬
ли. Этим временем лошадь отдохнула, а как рассвело, уло¬
жили слепого старика на телегу, и сын его увез.
Как отпустил их батюшка, так пошел в казначейство. Слы¬
шал он, что там французы продают медные деньги и за сереб¬
ряный рубль платят по десяти рублей медью. У отца были два
целковых и он, точно, получил за них двадцать рублей. В каз¬
начейство много нашло наших; всем хотелось этою добычей
попользоваться: ведь все были разорены в пух и в прах.
Мы оставались в Булаково до глубокой осени; слышали
оттуда взрыв Кремля и чуть не перемерли от страха. Потом
стали доходить до нас вести, что Бонапарт оставил Белока¬
менную и что наши гонят его, а уж там и барыня вернулась
в Москву и прислала нам письмо, чтобы мы к ней приезжа¬
ли. Пока свой дом отстраивался, она жила в наемном.
Как мы въехали в Москву да увидали, в каком она разоре¬
нии, так, кажется, от самой заставы и до своего двора плака¬
ли, глаз не осушая; такая страсть была, что и не расскажешь!
<Т.Толычева>.
Московские ведомости. 1880. №7. 8 января. С. 3—4.
П. Ф. Герасимов
Рассказ о Двенадцатом годе
богадельника Набилкинского заведения
Я себя помню с раннего детства в Кремле. Жили мы на
Конюшенном дворе, где теперь Оружейная палата. Отец
был камер-лакеем и умер пред самым нашествием неприя¬
Москва
223
теля, а женился он на матери вдовцом, и оставался у него
сын от первой жены. Мать очень любила своего пасынка.
Он был также лакеем императора Александра Павловича
и ездил с ним во всех его путешествиях. После смерти отца
он выхлопотал матери пенсию по 10 рублей в месяц, и мы
остались в Кремле.
Скоро после того, как Наполеон перешел чрез наши гра¬
ницы, заговорили в Москве, что едет к нам покойный импе¬
ратор. Все засуетились, что-то скажет царь. Приехал он сюда
около половины июля, поздно вечером, прямо в свой Слобод¬
ской дворец, что в Лефортово. Объявлено было, что на другой
день царь будет держать речь народу и всем сословиям и что во
дворец всех пускают. Пошли и мы с матушкой. Народу было
видимо-невидимо — и дворян, и купцов, и крестьян. Стал
говорить царь, что вот идет на нас враг и что всем надо твер¬
до стоять за землю родную. Прослезился он и молвил: «Помо¬
гите». Все заплакали за ним и закричали: «Бери, что хочешь,
веди нас!» Рядом с нами стоял мужичок в сером армяке, в лап¬
тях, невзрачный такой, на вид гроша медного не стоил. Вдруг
он крикнул: «Батюшка, отец родной, не побрезгай, прими от
меня пятьдесят тысяч!» Многие даже на него обернулись.
Не прошло и месяца, как узнали мы, что Смоленск взят
и что Наполеон идет к Москве, и начала Москва пустеть,
а уж после Бородинской битвы все стали из нее выбираться
и спасать свое добро. Начальник же Кремлевской экспеди¬
ции Петр Степанович Валуев ничего не трогал из Кремля, да
вдруг, никак дня за два до вступления сюда Наполеона, при¬
казал все вывозить из Оружейной палаты. Пошла суматоха;
уложили все кое-как и увезли, уж не знаю, куда. А 1 сентября
преосвященный Августин служил обедню в Успенском собо¬
ре. За обедней мы не были, а попали на молебен Пресвятой
Божией Матери Владимирской. Преосвященный увозил ее
икону с собой. После молебна стали все к ней прикладывать¬
ся, словно на прощанье, что покидает она Москву. Стон сто¬
ял в народе, и у преосвященного слезы были на глазах. Как
все приложились, подняли икону и внесли ее в карету архи¬
ерея. Народ за ним побежал и проводил его по всей Красной
площади. В тот же день была вывезена из Москвы и икона
Иверской Божией Матери.
224
Отечественная война 1812 года
К этому времени не только Москва, но и Кремль осиро¬
тел. Осталось в нем всего шесть семейств из дворцовой при¬
слуги да наше седьмое. Матушка думала уйти в Сокольни¬
ки. У меня там долго жил дед при сокольничей команде. Она
издревле была заведена, и уничтожил ее император Алек¬
сандр лишь в <18>22 году. Дед шил клобучки на соколов,
и жил он в собственном домике, а как умер, отказал дом свой
и клочок земли тетке, родной сестре моей матери. Тетка-то
проживала в Алексеевском монастыре11], а как стали подхо¬
дить французы, перебралась к родственникам в село Измай¬
лово, а мать думала перейти в ее дом, благо он стоял пустой,
да уж потом рассудила, что не из-за чего с места трогать¬
ся. «Если, мол, придут злодеи в Москву, так и в Сокольни¬
ки дорогу найдут. А лучше там остаться с моими сиротами,
где Господь Бог приютил». Так мы и остались.
2 сентября поднялся вдруг гул по городу, проходили по
нем наши войска, и сказывали, что идет за ними неприятель¬
ская армия. Мне было 13 лет, а брат был годом старше меня.
Собрались мы бежать на улицу, взглянуть, что там делает¬
ся, да матушка нас не пустила. Уселись мы у окна и слышим
все тот же гул и конский топот, а ничего не видать. Потом
послышались выстрелы, и вслед за ними загремела бое¬
вая музыка, и стали французские полки вступать в Кремль.
Помню, шли они так браво, с распущенными знаменами,
и начальники ехали впереди.
Мы поахали, поахали, да и улеглись спать. А бедная мать
во всю ночь даже не задремала. На другой день пришли
к нам французы. Мы так и обмерли, да они нас стали успо¬
каивать — детей приласкали, а с матерью начали толковать
да руками что-то показывать. А сами все «мадам» да «мадам»,
да какого-то Нея поминали. Толкуют, а мы ничего не пой¬
мем. Ушли они, да потом вернулись и переводчика с собой
привели. Переводчик из наших, и у него белый бант на левой
руке над локтем, чтобы все его знали. Объяснил он нам, что
французы предлагают матери, не хочет ли она, чтоб ее пере¬
вели на Басманную, к маршалу их Нею. Что там ее никто
не обидит и будем мы жить на всем готовом. Либо, гово¬
рят, хочешь, так здесь оставайся, и точно так же вам будут
выдавать деньги на содержание. Матушка говорит: «Коли
Москва
225
милость ваша будет, я здесь останусь». И точно, выдали они
нам денег за целый месяц вперед, уж сколько — не помню,
и муку мы от них получали, а иной раз и печеные хлебы. Да
еще французы сказали, что если матушке понадобится куда
идти городом, они дадут ей проводника, чтоб ее кто не оби¬
дел.
Вошли они в Москву в понедельник, а во вторник въехал
сам Наполеон и поселился во дворце. Ему служили во все
время трое из дворцовых лакеев, что в Кремле оставались.
Не любо им было после своего-то царя ему служить, да ведь
уж тут не откажешься.
В ночь с понедельника на вторник же начались пожары.
Целых четыре дня Москва кипела, что в котле. Покойная
матушка плакала да молилась, и мы, дети, понимали, что
гнев Господень над нами. Так и думали, что пришел нам
конец. Днем-то еще не так страшно было; а как настанет
ночь да видишь, что стоит над головой огненное море, так
сердце и замирает. Горело со всех сторон, да еще, на беду,
поднялась страшная буря. Так на нас и сыпались головни,
стекла лопались в окнах, а от жары дышать нельзя было.
Однако Господь помиловал, не дошел огонь до Кремля.
Как утих пожар, стал Наполеон, что ни день, делать смотр
своим войскам. Сначала матушка нас не выпускала из дома,
а уж тут, как сжились мы с французами да видим, что боять¬
ся нечего, — так хаживали мы частехонько с братом на смотр.
Раз видим, что толпятся французы на Ивановской площад¬
ке, и подошли посмотреть, что там делается. Видим, око¬
ло самой Ивановской колокольни привязан один из наших
к столбу, а сам Наполеон стоит на Красном крыльце, а около
него генерал и солдаты стоят впереди. Вдруг кто-то крикнул
по-ихнему одно только слово, и солдаты выстрелили в наше¬
го. Как увидали мы это, так бежали без оглядки домой и с тех
пор на площадь не ходили. Ведь они говорили, что русские
жгут город, многих перехватали и расстреливали их как под¬
жигателей.
Трудно было в Москве что-нибудь купить, рынков не было.
Разве кто-нибудь из наших украдкой продаст, либо неприя¬
тели у нас же награбленное добро нам сбывают. Надо было
матушке чем запастись, хоть как-то нибудь нас прокормить,
226
Отечественная война 1812 года
так французы дадут ей проводника. Сколько раз и я выпро¬
шусь с ней, взглянуть, что делается в городе. А страх было
посмотреть, что там делалось: все почти выгорело, а наши
бедняки спасались в подвалы да в погреба. Иные в церквах
тоже жили и ходили все по ночам собирать овощи по ого¬
родам.
Пошли мы раз к тетке в село Измайлово; стояли и там
французы; тетка сказывала, что обиды от них не видать. Умер
священник измайловской церкви; наши в горе, что похоро¬
нить его нельзя по православному обряду, и два францу¬
за пошли в Москву, привели оттуда священника и похоро¬
нили батюшку. Только уж житье в Измайлове было плохое;
оставалась в запасах манная крупа; наши ее томили в печ¬
ке и ели как саламату. Тетка-то и говорит матери: «Пере¬
шла бы ты в Сокольники, в батюшкин дом; стоит он пустой.
Как бы его не разорили, кабы кто в нем жил, все бы верней
было. Тебе бояться нечего, коли придут французы, пото¬
му ты с детьми, они тебя не тронут». Уж все знали, что они
к детям ласковы, и очень тетка просила, чтобы мы перешли
в ее дом. Матушка обещала, что об этом подумает, и верну¬
лись мы в Кремль.
Уж больше месяца французы стояли в Москве, и стали
ходить слухи, что они от нас скоро уходят и Москву взорвут.
Покойница матушка говорит: «И впрямь лучше нам ухо¬
дить в Сокольники; береженого и Бог бережет». Собрали
мы кое-что из нашей рухляди и пустились в дорогу. Как при¬
шли в дом деда, матушка объяснила проводнику, что мы тут
останемся. Он ушел, а мы обошли дом. Видим, кое-где валя¬
ются какие-то лохмотья и солдатские вещи. «Ну, — дума¬
ем, — должно быть, сюда заглядывали непрошеные гости».
Не успели мы оглянуться, повалили к нам французы, и рас¬
толковали они нам, что тут стоят, а ходили на смотр. Матуш¬
ка говорит: «Как же теперь быть?» Они ей объяснили, чтобы
мы тут оставались, а сами все машут руками и показывают
вдаль. Это они показывали, что скоро уходят. Один посадил
мою маленькую сестру к себе на колени да разведет рука¬
ми и скажет: «Паф! пуф!» Уж это мы после поняли, что он
о взрыве говорил. Стали они укладывать свои вещи и скоре¬
хонько убрались.
Москва
227
На другой день пришли наши из Измайлово и сказыва¬
ли, что слышали, будто Наполеон оставил Москву. Многие
из наших даже видели, как его полки выходили. Говорили,
что жаль было на них смотреть: голь трепетная! Где могли,
все ограбили, что в домах, что в церквах и видимо-невиди¬
мо с собой унесли серебра и золота, а сами умирали с голоду,
и прикрыться нечем было от холода. Кто нарядится в жен¬
скую юбку, кто — в шаль, кто — в поповскую ризу, а у иного
одна нога в сапоге, а другая босая. Сам Наполеон ушел, да
не всех своих увел с собою. Кремля он не очистил и оставил
там генерала с командой. Прибиты были записки к крем¬
левским стенам, и в этих записках сказано, что запрещено
нашим под смертной казнью туда входить. Матушка гово¬
рит, как это услыхала: «Должно быть, злодей готовит Моск¬
ве новую еще беду. Слава Богу, что убрались мы вовремя».
Прожили мы тут еще дня три, матушка нам варила кар¬
тофель с огорода, тем и сыты были. Раз ночью разбудил нас
взрыв; потом за ним еще, и еще другой. Перекрестились мы,
встали посмотреть и видим, опять кое-где пожар в городе.
Так уж мы в эту ночь не ложились. Поутру собралась мать
нас покормить, и лишь только принялись мы за еду, раздал¬
ся опять взрыв, да такой, что земля под нами заходила. Я по
сю пору не знаю, как крыша дома на нас не обрушилась.
Долго не могли мы опомниться: сидим, поглядываем друг
на друга, и кто кого бледнее. Потом матушка говорит: «Пой¬
дем, посмотрим, что такое». Побежали мы на Полевой двор,
там были у них погреба с порохом, их-то и взорвали францу¬
зы. Страшное было разрушение; столетние деревья лежали
с вывороченными кверху корнями, и вся земля была взрыта.
Долго мы тут стояли и вдруг видим, прибежали наши из
Москвы и говорят: «До последнего ушли наши злодеи, да
вот беда — избавил Бог от чужих грабителей, а свои не луч¬
ше: что осталось в Москве, все тащут». Матушка покойница
говорит: «Грабить грех, а ведь иной от нужды кровной что
возьмет. И голы, и голодны».
Пошли и мы в Москву, прежде всего в Головин дворец.
Там лежали больные и раненые, что наши, что французы.
Большую тоже нужду терпели, бедные. В коридоре валялись
в углу три затрапезные халата, мы их, признаться, взяли,
228
Отечественная война 1812 года
потому что уж очень обносились. Оттуда пошли мы в уезд¬
ное казначейство. Там грабеж прямой, крик, шум, гам, друг
у друга медные деньги вырывают. Мы заглянули, да поско¬
рей назад, на Соляной двор. Захватили немного соли и вер¬
нулись в Сокольники.
Скоро подоспели в Москву наши казаки, и за ними при¬
шла полиция. Грабителей разогнали, открыли рынки и вос¬
становили порядок. Заперли Кремль и целых три месяца
никого туда не пускали, а всю дворцовую прислугу, тут же
и нас, перевели пока в Петровский дворец.
Т.Толычева.
Московские ведомости. 1882. №186. 7 июля. С. 4—5.
Он стоял на месте, где теперь выстроен храм Христа Спасителя. —
Примеч. Т. Толычевой.
За Москвой
Ф.Ф.Исмайлов
Из воспоминаний
«Взгляд на собственную прошедшую жизнь»
В Двенадцатом году, когда в Москве, при вторжении Напо¬
леона I в пределы России, все пришло в судорожное движе¬
ние, приуныла и Славяно-греко-латинская академия. Это
был ее предсмертный час. С самой весны, по мере того, как
приближался неприятель, учение и надзор слабели, классы
пустели, учителя не занимались, думая о себе, опускали свои
часы; начальники-монахи недоумевали, что делать с акаде-
миею и что будет с ними.
В Москве вербовались полки из охотников. Многие учени¬
ки и студенты бросились в военную службу и нарядились уже
в мундиры, гусарские и уланские. Чуть было не соблазнился
ия. <...> Почему не стать за Отечество, где у меня столько
драгоценного? Никто мне на это не возразил, кроме одного
задушевного друга, и то не словами, а слезою, предвестни¬
цею нашей разлуки; и я непременно бы ушел или в кавале¬
ристы, или в ополчение, если б сильный в свое время мит¬
230
Отечественная война 1812 года
рополит Платон, управлявший тогда Московской епархиею,
не сделал вскоре распоряжения, по которому вербовать уча¬
щихся в духовных училищах строго было воспрещено.
В августе московские жители стали выезжать <...>; я остал¬
ся без дела, мрачный и грустный, как осенняя ночь. Сборы
в присутственных местах, вывоз казенного имущества, гоне¬
ние от черни иностранцев, неприятные афишки70 и другого
рода тревоги, например, толки, что Наполеон — антихрист71,
что он печатает пленных звериной печатью, выжигая зна¬
ки на теле, и проч., — все это как тяжелым камнем давило
мой дух.
Отец мой выезжать и не думал: «Что мне, старику, сде¬
лают французы, и как я оставлю церковь? (Он был священ¬
ник.) Грех пред Богом!» — вот его ответы на все убеждения
выехать и нас вывезти. Старшая сестра, которая была правой
рукою отца, решилась было с ним остаться; младшие сестры,
замужние, собрались, и как их мужьям нельзя было выехать,
то упросили меня и одного родственника, такого же, поста¬
рее меня годом, школьника, проводить их.
26 августа, в день Бородинской битвы, вечером, выехал
я с сестрами на трех, нагруженных их имением подводах
по Троицкой дороге, чрез Александров, во Владимирскую
губернию к Юрьеву-Польскому. В Красном Селе, в двух
верстах от Юрьева, находился отец старшего из моих зять¬
ев священником, человек семейный, но зажиточный. У него
предположено было остановиться на время и выждать даль¬
нейшего хода военных действий, и мы остановились, при¬
ехав в 30-й день августа.
Как я и товарищ мой ехали только проводить, оставив
в Москве один отца, а другой мать, то в следующий же день
отправили нас тем же путем обратно. Доехав до Сергиева
Посада и не имея при себе никаких видов, мы побоялись
ехать далее, потому что крестьяне подмосковных селений
так же, как и простой народ в Москве, подозревали фран¬
цузов, что они рассылают шпионов, и раздраженные про¬
тив врага, хватали подозрительных им людей, водили их на
расправу и били.
Дорогою мы слышали еще, что какой-то ученик Троиц¬
кой семинарии, проходя одной деревнею, принят был мужи¬
За Москвой
231
ками за шпиона; его схватили и с толчками привели в сбор¬
ную избу. На вопрос: кто такой? — приведенный замялся,
сначала назвал себя студентом, потом семинаристом, но
ничем не мог доказать своего звания. «А! Это хранчуский
фискала, — закричали мужики, — связать его и представить
к начальству», — и связали бы непременно, если бы сотско¬
му, который был поумнее, не попало в голову, как выве¬
дать правду. «Стой, ребята! — закричал сотский. — Коли
не фискала, а семинарист, так он, чай, зна<е>т Богороди¬
цу, — и, обратившись к ученику, сказал: — Читай Богороди¬
цу!» Разумеется, семинарист знал молитву Богородице Дево,
прочитал и таким образом избавился от беды.
Боязнь быть схваченными, подобно троицкому семина¬
ристу, заставила нас явиться к ректору Троицкой семинарии
и просить, нельзя ли выдать нам билеты, какие обыкновенно
выдавались ученикам и студентам во время отпусков. Ректор,
родственник одного из моих зятьев, знал и мог бы снабдить
нас видами, но не решился, по причине носившихся небла¬
гоприятных слухов, и уговорил пробыть у него до другого
дня, то есть до 3-го числа сентября, опасаясь отпустить нас,
чтобы не попали как на неприятеля.
Действительно, вестей, чтб делается в Москве, приходи¬
ло много; народ толпами тянулся к Троице, но никто ниче¬
го не мог сказать определенного: одни говорили, что видели
наши войска и по сю сторону Москвы, другие — что францу¬
зы уже в Москве, третьи — что вошли в Москву не французы,
а англичане, на помощь. Москвичи и жители подмосковные
наполнили весь <Сергиев> Посад; мы искали попутчиков
в Москву, но никто не вызывался; все направлялись далее,
по Ярославскому тракту, шли и ехали всю ночь. Одним и без
видов, как пуститься к Москве? Почему и решились мы
ночевать у ректора, как он нам советовал или приказывал.
Ночью мы совсем не спали; проговорили о своих родных
и прогоревали. Утром пришла верная весть, что в Москву
вошли французы, и вчера, то есть 2-го числа сентября, вече¬
ром. В Посаде сделалась страшная суета; народ не то что шел
или ехал, а бежал и скакал. Площадь опустела, многие лавки
закрылись, посадские чины убрались; всяк, кто мог уйти, —
уходил; кто не мог — не знал, что делать. В монастыре нару¬
232
Отечественная война 1812 года
шился порядок богослужения, монахи задумались и тоже
порывались удалиться под предлогом, что надобно вывезти
монастырские сокровища.
Один маститый старец, митрополит Платон, живший в то
время в Вифании, за три версты от Сергиевой Лавры, муже¬
ственно принял печальную весть и, с опытным упованием
на Бога, как бы предрек, что неприятель в Лавре не будет.
Во все пребывание французов в Москве, он не выезжал из
Вифании, кроме как в Махрищскую обитель за 40 верст, и то
на одни сутки, управлял Лаврой и подведомственными ей
монастырями, хотя был на покое, уволенный от забот епар-
шеских. Секретарь его распоряжался в Посаде как чиновник
полиции, и все шло спокойно, подобру и поздорову. Прови¬
дение еще раз спасло обитель преподобного Сергия: фран¬
цузы были в Дмитрове и Александрове, но в Сергиевский
Посад не показывались.
Вот еще черта прозорливости преосвященного Плато¬
на: в тот самый день, когда неприятель оставил Москву, он,
сидя за обедом, как бы забылся или вздремал, что под ста¬
рость случалось с ним нередко, но вдруг, несколько очнув¬
шись, произнес: «Вышел», — и опять впал в забвение. Обедав¬
шие с ним изумились, не понимая, что значит слово вышел\
но на другой день узнали, что точно, неприятель вышел.
Достойный этот святитель будто ждал исполнения своих
пророчеств; он скончался не с большим чрез месяц, когда
врагов России далеко уже загнали от Москвы.
Ночевав у ректора, мы, по его наставлению, тем же утром
отправились назад, в Красное Село. Тут-то мы почувство¬
вали себя круглыми сиротами, без родителей и без кро¬
ва, и дорогою долго не могли говорить, молча взглядывали
друг на друга и чуть не плакали. Когда приехали в Алексан¬
дров, случайно остановились у одного красильщика, в доме
которого расположился, тоже проездом, какой-то помещик
с большим семейством; для них готовили кушанье и накры¬
вали стол. Чтобы не стеснять ни бар, ни людей, мы, переку¬
сивши кое-чего, вышли на крыльцо; вышел к нам и поме¬
щик, мужчина средних лет, с лицом добрым и приятным.
Расспросив, кто мы такие, как и куда едем, и видя жал¬
кое наше положение, он дал моему товарищу пятирублевую
За Москвой
233
ассигнацию. Тот посовестился было принять, но принял,
потому что денег с нами было очень мало. Я еще имел руб¬
лей пятнадцать, а у него не было и трех. Предполагая возвра¬
титься в Москву чрез неделю, мы ничем не запаслись доста¬
точно, ни платьем, ни обувью, ни деньгами; все осталось
дома, а я, по глупости, оставил и деньги. Когда наш незнако¬
мый благодетель удалился, мы прослезились оба. «Это, брат,
милостыня, — сказал я товарищу, — вот до чего мы дожи¬
ли», — и с этими словами отказался от участия в подаянии,
за что мой товарищ сначала на меня посердился.
В Красном Селе сестры ждали своих мужей, а приехали
мы. Возвращение наше всех перепугало; но, к счастью, часа
через два после нас прибыли и зятья. Рассказам, суждениям,
предположениям не было конца; но все сходилось к одному:
посмотрим, что будет дальше; авось Бог милостив. Трусости
заметно не было; не трусил и я, а рвался и думал, как бы про¬
браться в Москву; но как ничего придумать не мог, а сестры
и зятья смеялись над моими порывами, считая их ребячест¬
вом, то я успокаивал себя надеждою, что буду непременно
в Москве, спорил и стоял за это, как за правду.
При новом образе жизни, без дела, без забот, с одною
тупой грустью, время тянулось долго; чтоб сократить его, я
и товарищ мой каждый торговый день ходили в город, то есть
в Юрьев, за вестями. Слухов было много, но верных — ника¬
ких; об известиях же официальных и думать было нечего.
Сидя в доме на лавках, мы по временам смотрели на
какую-то старинную карту, разводили толки, судили и ряди¬
ли сами; но как ни храбрились, два раза были встревожены
порядочно: раз, когда в селение Симу, в 17 верстах от села
Красного, привезли раненого Багратиона; другой — когда
увидели проходящего нашим селом даточного крестьяни¬
на72 с полуобритым лбом.
Раненый вскоре помер, и мы рассуждали: если пал такой
генерал, как Багратион, то, значит, наши военные дела худы,
и стали говорить, не убраться ли нам куда подальше.
Крестьянин же, привезенный и принятый в рекруты, точ¬
но шел из Владимира, где вдруг сделалась тревога; жители
бросились вон из города, рекрутское присутствие остави¬
ло прием, и даточные разошлись; вышло, однако: пуганая
234
Отечественная война 1812 года
ворона куста боится. Владимирские ратники завидели
где-то взвод наших драгун, сочли их за французов, прибе¬
жали в город, и все всполошилось. Не зная настоящей при¬
чины тревоги, мы и наши хозяева уложили имение на телеги
и приготовили лошадей на случай, чтобы, коли неприя¬
тель двинется из Владимира к Юрьеву, тотчас выехать в лес
или куда-нибудь в более безопасное место. На другой день
пустая тревога обнаружилась, и мы разэкипажились, смеясь
над своею и общею трусостью.
В Красном Селе я прожил месяца полтора. Как скоро при¬
шло известие, что французы из Москвы вышли, младший
зять тотчас туда отправился на рекогносцировку и на четвер¬
тый день привез весть, что отец мой жив, но ранен и что дом
старшего зятя, находившийся на Лубянке, цел; следователь¬
но, есть где приютиться.
На другой день по приезде зятя мы все, кроме сестер и их
детей, пустились в Москву на пепелище, запасшись вся¬
кой провизиею; приехали на четвертый день вечером; была
страшная вьюга; в доме зятя пристать оказалось нельзя: окна
все перебиты, и комнаты занесены снегом. К счастью, скоро
сыскали приют во дворе у соседа; дали нам небольшую ком¬
нату, хотя совсем нетопленую, но по крайней мере со стек¬
лами и с печкою. Тут мы поселились, затопили печь, нагрели
кушанья, поужинали, легли спать и чуть-чуть не переугорели.
Утром все принялись за свои дела. Я отправился к отцу
и нашел его в подвале, где он после пожара нашел пристани¬
ще с другими подобными страдальцами, и жил во все время
пребывания французов в Москве. На нем была изорванная
женская шубейка, опорки, грубое и дырявое нижнее платье,
на голове — обвязка тряпкою.
Я не могу описать чувства, с каким встретился с бедным
моим отцом; я заплакал и долго не говорил ни слова. Отец,
всегда в сердечных движениях великодушный, ободрил меня
своим мужеством, сказав: «Полно! Теперь уж прошло; я жив,
сестра жива, и ты с нами, — надобно благодарить только
Бога». Тут он мне рассказал, где находилась сестра и как его
поранили, или как его, неосторожного, Бог спас от смерти.
Было так: накануне, когда войти французам, отец мой
уверился, что Москва будет отдана; почему отпустил сест¬
За Москвой
235
ру и прислугу верст за 50 к одному родственнику, простил¬
ся с жильцами и остался в доме совершенно один. Фран¬
цузы вошли. Яузская часть, где находился дом отца моего,
не горела два дня. В это время отец непрестанно принимал
и угощал неприятелей; незваные гости обид еще не делали,
забирали только вещи, кому что понравилось. Таким обра¬
зом, в доме все было пересмотрено и открыто: ворота стояли
настежь, комнаты не запирались, а чуланы, сараи и погреба
после посещений и не затворялись.
На третий день явился поляк, потребовал от отца, что¬
бы показал, что у него есть. Отец водил его везде и гово¬
рил, что все уже взято. Поляк не верил, с бранью и угроза¬
ми кричал по-русски: «Врешь, у тебя где-нибудь зарыто!»
Старику показалось больно, что поляк или, как он рисовал
его: «Полячишка, дрянь, так лет 18, мозглявый», помыкает
им и командует. Спорили долго, остановились на крыльце
у жильцов, крыльцо вышиною в три ступени.
Рассерженный отец не стерпел, толкнул своего противни¬
ка в шею, и поляк с крыльца полетел. Отец не оробел и не
ушел; а поляк, оправившись, выхватил саблю и, махнув¬
ши по голове, наверное зарубил бы его, если б в эту самую
минуту не закричал и тем не остановил неравного поедин¬
ка французский офицер, ехавший мимо. Поляк оробел,
удар был неверен; однако отец упал. Офицер прогнал поля¬
ка, кликнул русских, и русские подняли отца, перевязали
ему рану и, когда загорелась Таганка, увели его на пруды
Новоспасского монастыря, а потом поместили его с собою
в подвале, где я и нашел его, не совсем еще оправившего¬
ся от раны.
Не умею и не смею судить о поступке отца; в крайности,
кажется, и я сделал бы то же, — но многие из родных и зна¬
комых прямо говорили ему, что поступил неблагоразумно.
У отца моего все было расхищено, а дом сгорел. Сестра
выехала наскоро и взяла с собою очень мало. У меня сберег¬
лись два рубля серебром. На них я купил отцу сапоги и шап¬
ку, а зятья снабдили его бельем, рясою и подрясником.
Чрез две недели все наше семейство сошлось на житье
в уцелевший дом старшего зятя. Дом был довольно велик и,
за размещением родственных семей, немало приносил дохо¬
236
Отечественная война 1812 года
да от жильцов. Вскоре я начал давать уроки и мало-помалу
стал разживаться. Академия долго не открывалась, целый
почти год; и на уроки времени у меня было довольно.
Взгляд на собственную прошедшую жизнь, Исмаилова. М., 1860
(цензурное разрешение 24 октября 1859). С. 61— 73.
Протоиерей Григорий Чижов
Рассказ очевидца, участвовавшего
в церковных молебствиях 1812 года
во Владимире
1812 год, достопамятный для всякого русского как година
тяжкого искушения любезного Отечества нашего, памятен
особенно для нас, жителей богоспасаемого города Владими¬
ра, отрадным среди военных тревог событием. В этом году
Божия Матерь в честной и чудотворной своей иконе Влади¬
мирской — той самой, которая со дней святого князя Андрея
Боголюбского до 1395 года находилась в здешнем кафедраль¬
ном соборе и отсюда, по повелению великого князя Васи¬
лия Дмитриевича, перенесена в Москву для защиты ее от
нашествия Тамерлана, — неожиданно посетила и утешила
нас, находившихся в опасности от угрожавшего нам наше¬
ствия галлов.
По премудрому и всеблагому промыслу Господа Бога,
милостивно призревшего на скорбь нашу, это соверши¬
лось таким образом: Наполеон, грозный завоеватель, по
взятии Смоленска, несмотря на кровопролитнейшую битву
на поле Бородинском, где русские показали, что в состоя¬
нии бороться с сильным и многочисленным неприятелем,
не остановился в своем стремлении на Москву; пополнив
армию запасными войсками, двинулся к столице. Моск¬
ва, воодушевляемая своим энергичным градоначальником
графом Ростопчиным, бодрствовала и собиралась шапка¬
ми закидать врага на Воробьевых горах — предместии сто¬
лицы со стороны Смоленска. Но государь император Алек¬
сандр I, скрепя свое любвеобильное сердце, решил уступить
За Москвой
237
Москву без бою, дабы, сберегши войско, после восторжест¬
вовать над врагом. Посему дал, кому следовало, тайное пове¬
ление — вывезти из Москвы все драгоценности церковные
и государственные. Вследствие сего Московский викарий
епископ Августин[1], отправивши предварительно сокрови¬
ща ризницы Патриаршей и Соборной в Вологду, сам в ночй
на роковое для Москвы 2-е число сентября, взявши с собою
чудотворные иконы Богоматери Владимирскую и Иверскую,
отправился во Владимир.
Владимирский епископ преосвященный Ксенофонт при¬
нял гостя с искренним усердием, предложил ему квартиру
в Рождественском монастыре, что с 1744 года Архиерей¬
ский дом, и упросил его здесь остаться со святыми иконами
Богоматери до 8 сентября121. В этот день — день храмового
праздника в Рождественском монастыре — преосвященный
Ксенофонт по прибытии обычного крестного хода из кафед¬
рального собора взял с согласия преосвященного Августина
святые иконы — Владимирскую и Иверскую, и купно с оны¬
ми новый крестный ход совершил около кремля по валу, как
это здесь бывает в день Преполовения праздника Пятидесят¬
ницы. В крестном ходу были все почти владимирцы, и при¬
том стекшиеся на праздник в великом количестве жители
окрестных селений. Сопровождая крестный ход, все с глубо¬
ким умилением возносили теплые молитвы ко Всевышнему
Богу и Пресвятой Деве Богородице о спасении своем и всея
России от сильного и коварного врага, находившегося уже
в древней столице. Сколько горячих слез пролито! Сколько
глубоких вздохов исторглось из сокрушенных и умиленных
сердец во время духовной процессии, продолжавшейся око¬
ло часа! Возвратясь, преосвященный Ксенофонт совершил
божественную литургию в праздничном храме с избранным
духовенством; и преосвященный Августин слушал литургию.
Богомольцы не вмещались во храме; большая часть из них
стояла вне храма; даже весь монастырь наполнен был наро¬
дом, который, как выше помянуто, собрался в праздник из
разных селений. По выходе из церкви архиереи, благослов¬
ляя народ на обе стороны, едва протеснились до своих келий.
Проводя архиереев, народ обратился в церковь и напере¬
рыв прикладывался к святым иконам Богоматери, которые
236
Отечественная война 1812 года
оставлены были там до самой вечерни. После оной взяты
в келии архиерейские и уложены в дорожные кивоты.
Утром 10 сентября преосвященный Августин отправился
в Муром и проживал там в Благовещенском монастыре до
освобождения Москвы от французов. Мы же, воодушевив¬
шись посещением Божией Матери, всемощной Заступни¬
цы рода христианского, бодрствовали и продолжали молить¬
ся, не теряя надежды на свою безопасность. Грозный враг
не двигался сюда из Москвы, нога его не касалась преде¬
лов нашей губернии. Только раз ложный слух о приближе¬
нии французов к Покровскому уезду нарушил наше спокой¬
ствие. На 25-е число сентября всю ночь бодрствовали мы,
полагая, что вот сейчас зажгут город, дабы не доставался вра¬
гу. Впрочем, губернатор и архиерей немедленно отправи¬
ли в Покров курьеров — разведать обстоятельно случившее¬
ся. Наутро же привезено известие, что причиною ложного
слуха была напрасная тревога передового отряда ополчен¬
цев, кои, услышав ночью какой-то треск в лесу, подумали,
что идут французы. На поверке оказалось, что треск про¬
изведен бродившим тут домашним скотом. Возвративший¬
ся курьер, к большой отраде нашей, прибавил, что шедшие
было к нашей границе партизаны французские наскоро ото¬
званы в Москву. Услышав это, отложили мы дальнейший
страх, усугубили свои молитвы о спасении и освобождении
первопрестольной столицы нашей и других плененных вра¬
гом городов.
Неусыпный молитвенник наш преосвященный Ксено¬
фонт, служивший все лето по всем церквам города в каждый
воскресный и праздничный день, в праздник Покрова Пре-
святыя Богородицы изволил служить в Вознесенской церк¬
ви. К божественной литургии собралось богомольцев очень
много. К концу оной прибывший кто-то из города Покро¬
ва объявил, что туда пришло верное известие, что французы
сильно стеснены в сожженной Москве и собираются бежать
из нее. Это довели до сведения владыки во время причастия,
и он, кончивши литургию, распорядился отслужить моле¬
бен Покрову Пресвятыя Богородицы. Все молились с чрез¬
вычайно глубоким чувством и обильным потоком слез о спа¬
сении любезного Отечества своего.
За Москвой
239
Спустя две недели получено официальное уведомление,
что вытеснены французы из Москвы и пытаются прорвать¬
ся в хлебородные южные губернии; но там Кутузов сильно
укрепился и готов, при помощи Божией, сделать им реши¬
тельный отпор. При отрадной сей вести начали мы еще
усерднее молиться Царю царствующих и Пречистой Деве
Богородице о даровании нашему царю императору Алексан¬
дру Павловичу решительной победы над злочестивым вра¬
гом, вспомнив притом, что предварительное известие о стес¬
нении Наполеона в Москве нами получено, когда молились
мы в Вознесенской церкви в день Покрова Пресвятыя Бого¬
родицы. Чтобы увековечить эту радостную весть, архипас¬
тырь наш постановил учредить в день Покрова Пресвятыя
Богородицы крестный ход в Вознесенскую церковь, в коей
в то же время возымел усердие устроить придел в честь
Покрова Пресвятыя Богородицы церковный староста, вла¬
димирский уездный казначей Н. А. Адоев, и совершил оный
в один год.
В следующем 1813 году в день Покрова Пресвятыя Бого¬
родицы из кафедрального Успенского собора учинен пер¬
вый крестный ход в Вознесенскую церковь, где встретил
его сам преосвященный Ксенофонт и отслужил литургию
с избранным духовенством, при многочисленнейшем стече¬
нии граждан, вспоминавших с глубоким чувством радости,
что в прошедшем году в этот день здесь же служил архипас-
тырь<Августин> и получена первая радостная весть о стес¬
нении сильного врага, пленившего было нашу древнюю
столицу. Много пролито горячих слез, много вознесено бла¬
годарственных молений ко Всемилостивому Царю Небес¬
ному, пособившему нашему царю Александру I не только
со славою изгнать гордого Наполеона из пределов России,
но и освободить от его постыдного ига западные державы!
Сей крестный ход, пробуждающий радостное воспоминание
в сердце каждого верного сына России, доселе совершается
каждогодно в означенный праздник — и мы, и новое поколе¬
ние наше с особенным чувством благоговения и благодаре¬
ния молимся всемощной Заступнице нашей Пресвятой Деве
Богородице, покрывшей честным своим омофором наши
Владимирские области от нападения вражия. Ибо в то вре¬
240
Отечественная война 1812 года
мя — в сентябре и октябре 1812 года — честные и чудотвор¬
ные ее иконы московские находились в здешних пределах.
Проживавший в Муроме московский викарий Августин,
по совершенном очищении Москвы от неприятеля получив
приказание возвратиться, 20 октября (в воскресный день)
совершил торжественное молебствие в муромском соборе
и прямо из храма отправился в путь. Муромцы провожа¬
ли его с крестным ходом, в коем несли на себе Владимир¬
скую и Иверскую иконы более трех верст и затем уложили
их в дорожные кивоты.
23 октября преосвященный Августин прибыл во Вла¬
димир — и преосвященный Ксенофонт опять упросил его
остановиться здесь на несколько дней, святые же иконы
внести в кафедральный собор, что и учинено 24 октября
с приличным торжественным ходом пред литургиею. Свя¬
тая икона Владимирская, совершенно одинакового размера
с здешнею копиею ее, вос<с>тавлена была в киоте послед¬
ней, а Иверская[3] — в приготовленном для нее месте подле
местного образа Успения Божией Матери. Литургию совер¬
шил сам архиерей с соборным духовенством. Стечение гра¬
ждан было чрезвычайное. Все молившиеся с особенным
чувством взирали на светлый лик Богоматери и с умилени¬
ем повергались на колена пред святою иконой Владимир¬
скою, переносясь мыслью в те давние времена, когда сия
святая икона здесь занимала эту же киоту; все были вне себя
от радости, что она в горестную для нас пору по неиспове¬
димому Всеблагому Промыслу очутилась на старом своем
месте, на коем зрели и пламенно лобызали ее наши пред¬
ки с лишком два века. Сладостное, очаровательное вос¬
поминание наполняло души благочестивых владимирцев!
По окончании литургии во весь день отворены были двери
соборного храма, и граждане один за другим непрестанно
приходили лобызать драгоценную святыню, бывшую неко¬
гда у нас. Каждому из нас само собою приходило на мысль:
«Божия Матерь при нашествии грозного врага на древнюю
столицу удалилась из нее в наши пределы, — и вражия нога
не коснулась их». Глубоко чувствовали мы неизреченную
милость Богоматери и с горячими слезами благодарили ее —
Заступницу нашу!
За Москвой
241
На 25-е число святые иконы из собора торжественно пере¬
несены в девичий монастырь, где и совершено всенощное
бдение, а наутро — божественная литургия, после коей так¬
же на весь день оставались тут святые иконы; на 26-е чис¬
ло перенесены они в Дмитриевский собор, где был храмо¬
вый праздник в честь святого Димитрия Селунского. Здесь
и в девичьем монастыре литургии совершены также самим
преосвященным.
На 27-е число (воскресенье) святые иконы перенесены
в Рождественский монастырь, и отправлено всенощное бде¬
ние. Утром, пораньше обыкновенного, началась божествен¬
ная литургия, которую совершал сам преосвященный Ксено¬
фонт с избранным духовенством, и потом молебен Божией
Матери; а затем прямо из храма с крестным ходом сопро¬
вождал сам же святые иконы до соборной часовни, кото¬
рая на пути в Москву. В оной часовне, разоблачившись и со
слезами облобызавши святые иконы, поручил сопроводить
их архимандриту Анатолию, ректору семинарии, до Казан¬
ской церкви, которая в Ямской слободе на выезде к Москве.
Дворяне и купцы попеременно несли на себе святые иконы
в продолжение всего пути — более трех верст, несмотря на
снежную погоду. В Казанской церкви святые иконы уложи¬
ли в дорожные кивоты и, поклонясь пред ними в последний
раз, возвратились восвояси, славя и благодаря Бога и Пре¬
чистую Его Матерь, спасшую град наш и все области наши
своим благодатным посещением.
Протоиерей Григорий Чижов.
Владимирские епархиальные ведомости. 1866. N914. 15 июля.
Часть неофициальная. С. 119—186.
111 Митрополит Московский Платон был тяжко болен, находился
в Вифании и в ноябре того года скончался. — Примеч. Г. Чижова.
^ Преосвященный Августин прибыл во Владимир 5 сентября во время
литургии, которую совершал преосвященный Ксенофонт в кафед¬
ральном <Успенском> соборе по случаю тезоименитства государыни
императрицы Елисаветы Алексеевны, и, переодевшись с дороги, тот¬
час отправился в собор к литургии и молебну. — Примеч. Г. Чижова.
242
Отечественная война 1812 года
[3* С Иверской снято тогда две копии одинакового с подлинной размера.
Одна находится в <Успенском> соборе, а другая — в Рождественском
монастыре, где и установлено петь акафист Б<ожией> М<атери>
каждой субботою пред вечернею. — Примеч. Г. Чижова.
Л. П. Лепешкин
Рассказ <о 1812 годе>[1]
Отец мой был головой Рогачевской волости. Рогачево вер¬
стах в 60 от Москвы, казенное село Дмитровского уезда; счи¬
талось в нем до 400 ревизских душ. При церкви были три
священника, и мужички все зажиточные. В Двенадцатом
году Бог благословил нас неслыханным урожаем, и все мы
успели вовремя убрать.
Около половины июля отец поехал в Москву и меня
взял с собою. Ехал он по своим делам, так как снимал под¬
ряд на доставку кладей. Была у него временная квартира
на Тверской-Ямской, у родственников. Там мы и остано¬
вились. Незадолго перед тем приехал в Москву император,
и все рассказывали, как он собирал сословия в Слободском
дворце; только и было речи, что о нашествии французов да
о государе. С раннего утра народ толпился в Кремле, что¬
бы на него взглянуть. Ходил и я туда с отцом, и видели мы
его. Он в открытой коляске только что выехал из Спасских
ворот на Красную площадь. Мало того, что самая площадь,
но и все крыши были унизаны народом. Царь кланялся впра¬
во и влево, и любо-дорого было на него взглянуть: красавец
был! Со всех сторон раздавались крики: «Бери все, отец род¬
ной!» Толпа до того теснила лошадей, что они ступят шага
два и остановятся.
Как покончил отец со своим делом, так вернулись мы
домой. Где ни остановимся, по дороге все расспрашивали
о Бонапарте да о нашем царе. Однако никто и в голове не
держал, чтобы могли французы до Москвы добраться; даже
и после Бородинского дела мало кто верил, что ее сдадут.
У покойного отца оставалось кое-какое добро на москов¬
ской квартире, и говорит он: «Поеду на всякий случай и все
За Москвой
243
заберу». Да не тут-то было: два раза мы с ним выезжали и два
раза возвращались с полдороги. Как остановимся отдохнуть,
нам все говорят: «Лучше вам и не пытаться: то и дело ездят
курьеры по казенным надобностям, встретят вас и лошадь
отберут». Так и пропало наше добро.
Вдруг разнесся слух, что французы в Москве; да и тут не
все поверили; иные говорили: это союзники к нам подоспе¬
ли. Ходили наши мужички в Москву и рассказывали, что
сами видели Бонапарта у Драгомиловской заставы. Поднял¬
ся стон: женщины голосом выли, и все кричали: решилась
Россия! Москва пропала! Покойный батюшка говорит: «Еще
неизвестно, кто решился: либо Россия, либо Бонапарт. Мне
так сдается, что его из Москвы-то голиком погонят». Уже
после-то сколько раз вспоминали мы эти слова.
Потом стали французы по окрестностям бродить, и слы¬
шим мы, что отряд стоит у нас в Дмитрове. Иные из окрест¬
ных жителей доставляли им печеных хлебов. Тогда в Дми¬
трове лежал большой запас соли и много медных денег.
Этими деньгами и солью французы платили за хлеб.
Как узнали мы, что неприятель так близко, собрались
наши мужички спастись в Раменский лес. Считалось до него
верст пятнадцать. Но батюшка посоветовался со старостой,
и решили они, что такое дело следует обдумать. Собрали мир,
потолковали и положили, чтобы всякий укладывал свое доб¬
ро на возы, а между тем будут за французом следить, и лишь
только он появится в селе Синьково, что лежит на полдоро¬
ге от Дмитрова, ударят в набат, и тогда все должны выезжать.
Поднялась суматоха, все уложили, потом вырыли большие
ямы, высыпали в них обмолоченную рожь и овес, прикрыли
их досками и на доски наложили соломы. Напекли хлебов,
из них сухарей насушили и ждем. Вдруг к нам из Дмитрова
пять казаков: прислали их тоже французов ждать. К каждо¬
му казаку приставили по два человека из наших и вооружи¬
ли их пиками.
Кроме нового урожая, был у нас запас в магазинах. Каза¬
ки велели их обложить соломой, чтобы зажечь, лишь только
подойдет неприятель. Повестили также, что приказано вино
из кабака растаскать, чтобы кто сколько хочет, тот и брал.
Как явились все со своими посудинками, целовальник так
244
Отечественная война 1812 года
и взвыл. Вздумай он заступиться за свое добро: не дам, гово¬
рит. Стал его казак урезонивать, а он все свое, еще буянить
начал. Казак совсем из себя вышел, выхватил саблю, размах¬
нулся и отрубил у него ухо.
Растащили вино. Вдруг слышим набат. Бросились закла¬
дывать да собирать скотину, а иные молодцы лыка не вяжут,
и от вина их не оторвешь. Тогда трезвые догадались, да что
оставалось этого добра, на улицу и вылили. Все справили,
и потянулся наш обоз к Раменскому лесу; остались на селе
одни лишь казаки да десять человек, к ним приставленных.
Раменский лес тянулся на несколько верст. Мы выбра¬
ли глухое место, куда поставили все свое добро и стерегли
его поочередно. Неподалеку была женская пустынь, недав¬
но перед тем основанная: звали ее Медведевскою. Тамошние
монахини перетащили также в лес свое имущество и закопа¬
ли его между двух болот. На болотах устроили гать и учре¬
дили караул, чтоб ее разорить, лишь только завидят неприя¬
телей.
Скука разбирала нас в лесу: отец с матерью, со мной и бра¬
том перебрался в пустынь. Игуменья Аксинья Ивановна
его знала, приняла нас как своих и велела отвести комнаты
в гостинице. С нами рядом жил соседний помещик Бахметев.
Он побоялся оставаться в своем имении и приютился так¬
же в пустынь. Обед нам готовили монахини. Очень обрадо¬
вались мы свежему хлебу, а мяса столько принесли с собой,
что меняли его дьячку на рыбу. Жить нам было хорошо, и мы
ходили к церковным службам, но соскучились опять без дела
и вздумали проведать свое родимое гнездо. С нами вызва¬
лись также идти несколько человек из наших.
Лишь только показались мы в Рогачево, нас окружили
мужички, приставленные к казакам. «Довольно, — говорят, —
стерегли мы село, теперь наш черед». Ушли они в лес, а мы
тут остались с казаками, пока не сменили нас другие чрез
неделю. Жили ничего: на селе оставалась птица, либо когда
барана зажарим, а хлеба ни крохи; где тут с квашней возить¬
ся! Опять же женщин не было, а мы к этому делу непри¬
вычны. Ночи становились холодные, и мы спали поочеред¬
но около огня. Приютились на самой Синьковской дороге
у пригорка, да за ним раскладывали огонь, чтобы неприятель
За Москвой
245
не видал. Это место огородили жердями и соломой обложи¬
ли от ветра: род шалашика себе устроили.
Из соседних деревень выбирались тоже в леса. Которые
зарывали свою рухлядь около изб, а дерн и землю относили
далеко, чтобы французы не узнали, где закопано добро. Да
еще как их обманывали: поломают крестьяне ворота, кое-где
рамы вынут и по улице разбросают бревен и соломы. Придут
непрошеные гости на это безобразие, подумают, что, видно,
здесь нечем поживиться, должно, мол, уж наши пошарили,
да так и уйдут. Многие деревни чрез это от грабежа спаслись.
К нам неприятели партиями не хаживали, а видели мы
их только поодиночке. Уж если прокрадывается где-нибудь
в кустах да во все стороны озирается, так и знай, что француз.
Мы их просто руками брали; жаль посмотреть: в лохмотьях
да еле ноги передвигает. Подойдешь к нему, он кланяется
и на небо указывает. Дашь ему какой кусок, так, бедный, на
него и бросится. Куда их по нескольку приходили да граби¬
ли, там и им не было пощады, а у нас Бог миловал, не вида¬
ли мы крови, ни одного не убили, да и бить-то не за что было.
По распоряжению начальства отсылали мы их в Дмитров.
Как ушел француз из Москвы, вернулись мы в свое село:
милостью Господней все у нас уцелело. Сокрушались толь¬
ко о своих да о Москве, а другие без стыда наживались от
общего горя. Хаживали они в Москву, пока еще Бонапарт
там стоял, набирали среди развалин слитки меди и серебра
да все и сваливали в какой-нибудь колодезь. А как неприя¬
тель ушел, они это добро выбрали и продавали. Ведь поли¬
ция за всеми усмотреть не могла, особливо на первых порах.
Иные много этих вещей скупили за бесценок и капиталы
себе составили.
А Москва еще не скоро пришла в порядок. Ездил я туда
с отцом в мае 1813 года и до сих пор не могу забыть, на какую
страсть мы попали. Лишь кое-где начинали расчищать уго¬
лья да приступили к постройкам, а то везде развалины —
улиц даже признать нельзя. Особенно памятна мне уголь¬
ная кремлевская башня, что к Каменному мосту выходит.
От взрыва сорвало с нее верх, а остальную-то часть пере¬
несло целиком на тот берег реки; стояла она тут и боком
к воде склонилась. Да уж как не потерпела Россия, Господь
246
Отечественная война 1812 года
ей помог оправиться, и Москва отстроилась, а Бонапарт
несдобровал. Как говорил мой покойный отец, то и сбылось:
голиком его отсюда погнали.
Т.Толычева.
Московские ведомости. 1880. № 78 января. С. 4.
Лепешкин родился крестьянином, но получил образование, много за¬
нимался археологией, иконописью и был известен всем нашим ан¬
тиквариям: Погодину, Царскому, Снегиреву. Он доживает в бедно¬
сти свой восьмидесятый год, но занимается еще реставрированием
древних икон. — Примеч. Т. Толычевой.
121 С тех пор она была уничтожена. — Примеч. Т. Толычевой.
^ Впоследствии переведенная в Никитский монастырь. — Примеч.
Т. Толычевой.
Диакон Александр Михайлов
Из воспоминаний
«Умственный взор на протекшие лета
моей жизни от колыбели и до гроба»[1]
Помянух дни древние и поучихся.
Пс. 142, 5.
Нашествие неприятелей. 1812 год
Вильно, Вязьма, Полоцк уже преданы неприятелями огню
и мечу; а Смоленск и Можайск были ужасным театром кро¬
вавой войны в нашем возлюбленном Отечестве — и поко¬
рены неприятелями... О ужас! Сердце мое облилось кро¬
вью, члены охладели, уста замерли, и электрическая сила
мгновенно от ног до головы пролетела по всем жилам моим,
когда я услышал, что Москва — сердце России — сдана на
капитуляцию и неприятели чрез два дня займут ее сво¬
ими войсками. Несчастные москвитяне тысячами и днем
и ночью выезжают и выбегают вон пятью северо-восточ-
ными заставами.
За Москвой
247
Наконец мы дождались того, что во всей Москве дома
остались пусты, окна везде были закрыты, ворота все заперты,
мертвая тишина, предвещающая бурю бедствий, прерывае¬
ма была то необыкновенным лаянием и воем собак, то гнус¬
ным карканием вранов и прочих плотоядных птиц, летаю¬
щих большими стадами. Два великие светила — безмолвные
свидетели всех на земле деяний человеческих — изменились
в натуре своей! Солнце, видя повсюду кровь человеческую,
льющуюся реками, как бы сжалилось и, скрывая лучи свои,
медленно катилось к западу, покрываясь мраком, предвеща¬
ло нам плач велий и давало нам как бы более время уйти от
неприятелей... Пурпуровая луна — скромная подруга ночи,
плавая по голубому небосклону, предвещала, что скоро
и Москва обагрится кровью, скоро рука злодея и ее сожжет
огнем и превратит в безобразную кучу камней...
Августа 30-е число, вдень моего ангела, все родные наши
сошлись ко мне в последний раз откушать хлеба и соли —
и все простилися. В этот день уже ассигнаций никто на рын¬
ках не брал ни за что, лавки в городе и на рынках, кроме
съестных, все были заперты.
Путешествие по Владимирке
Новая картина ужаса открывалась глазам моим! Миллионы
несчастных изгнанников древней столицы — Москвы, пере¬
гоняя и толкая друг друга, бегут, куда глаза глядят. Не токмо
широкая дорога Владимирская, но и все поля, около дороги
сей лежащие, покрыты пешими и конными. Ужас, подобно
электрической силе, мгновенно пробежал по всем моим жилам
и костям. Хладный пот покрыл все чело мое, колена мои под¬
гибал ися, и я принужден был сесть на тележонку к горестной
жене моей < Екатерине >, которая сокрушалась и мучилась не
столько обо мне и о себе, сколько о зачатом во чреве младенце
своем (ибо ей оставалось носить только два месяца).
«Давай оба вместе плакать, — сказал я ей, — авось скорее
у нас выльются слезы из сосудов своих, авось скорее выле¬
тят все тяжелые и горестные вздохи из груди нашей; и может
быть, последнее дыхание, слившись вместе с твоим, прервет
всю цепь бедствий наших. Боже милосердый! Судия правед¬
248
Отечественная война 1812 года
ный! Не осуди нас по грехам и не воздай по деяниям нашим:
мы ходили в волях сердец наших, развращенных и непотреб¬
ных, не щади убо праведного жезла Твоего, наказуй нас. Бла¬
жен человек, говорит святой пророк Давид, его же аще нака-
жеши, Господи/»73
Долго находился я, погруженный в бездне размышле¬
ний, — одна идея рождала тысячи новых идей, одна мысль
пересекала другую. Между тем кляча наша начала останав¬
ливаться, давая знать о своей усталости, напомнила мне, что
она другой день не ела. «Ну! ну! ну! — кричал я ей и, пого¬
няя, говорил: — Нет нужды, что ты долго не ела, только
далее вези! Не евши, тебе легче бежать». Однако шутка сия
не к месту — и я принужден был слезть и идти пешком.
Кой-как дотащились мы 30 верст до Пахры и, по милости
благотворительных спутников наших[2], знакомых управи¬
телю князя Голицына, дали нам квартиру в доме князя для
ночлега. Как время было еще очень рано, то я, вышедши за
ворота, смотрел на ужасные толпы едущих-бегущих москви¬
тян, пылью и потом покрытых.
Вступление неприятеля в Москву
Сентября 2-го дня 1812 года в 5-м часу вечера услышали мы
пушечный выстрел. Вскоре потом от возвращающихся назад
Владимирского ополчения чиновников узнал я, что в Моск¬
ву вступил неприятель. Сердце мое, израненное несчастьями,
облилось все кровью, слезы в три ручья потекли по иссохшим
ланитам моим. Все жители Пахры о сем узнали. Страх и ужас
овладел всеми, все из домов побежали; одни мы кое-как, не
смыкая очей своих, провели эту ужасную ночь в барском
гостином дворе, и по совету доброго того управителя и наших
спутников мы поехали на другой день направо в сторону про¬
селочной дорогою, дабы от тесноты народной избавитися.
Сам милосерд<н>ый Отец Небесный, наказующий и милую¬
щий нас, вразумлял и указывал нам путь, куда ехать.
Ангел Рафаил с Товиею путешествовал, и нам Бог посы¬
лал простосердечных поселян, кои указывали нам дорогу,
и в 3-е число к вечеру приехали в село Кудиново131. Священ¬
ник оного села Иван Иванович, подобно страннолюбивому
За Москвой
249
Аврааму, вышедши к нам со всем семейством своим навстре¬
чу, принял нас в дом свой с величайшим усердием и предло¬
жил нам хлеб и соль свою. Сын его Иван Иванович141, уняв¬
ши нас, отвел нам особенные комнаты.
Сего ж числа вечером на южной московской стороне
открылось ужасное зарево и разливалось, подобно огненной
реке, по небосклону. Мы все, вышедши на погост, смотрели
на раскаленное пламенем небо и наверное заключили, что
неприятели древнейшую столицу нашу предают огню. Заре¬
во сие более недели и денно и нощно продолжалось, густые
облака дыму, носимые сильным ветром, закрывали всю
южную сторону. Жженая бумага клочьями, подобно галкам,
летая под облаками, падала подле нас на луговину. Я, под¬
нявши этот тончайший черный бумажный трут, стал прила¬
гать особенный труд, смотрел пристально и едва увидел, что
белыми словами было написано: Все в Москве истреблено, все
сожжено. Тут сердце мое потерпело более, нежели та жженая
бумага: луч радостной надежды — служить паки в храме Гос¬
поднем в Толмачах, видеть свой дом, своих родных и знае-
мых — погас в душе моей, и слезы градом в два ручья пока¬
тились по обеим щекам моим.
Многие дни и ночи просиживая на погосте, часто видал
я, что подобных мне собратьев, мертвых и бездыханных,
предают земле, мрачные гробы их ставят в глубокие песча¬
ные могилы. Завидую вам, в Бозе почившие братья мои! Вы
теперь сокрылись от всех бедственных бурь жизни сей, а я,
подобно слабой и гнилой былинке, едва-едва стою на бран¬
ном поле мира сего. С одной стороны огнь, рукою злодей¬
скою возженный, опустошает жилища наши, а с другой —
меч неприятельский блестит над главами нашими151.
Болото
«Французы! Французы!» — вдруг закричали тысячи голосов,
и я, как бы пробудившись от мрачной меланхолии, увидел
жену свою, родных и благодетельных хозяев, что они соби¬
раются в близ находящееся от них сухое болото. «Пойду и я
с вами, — сказал я им, — лучше жить со зверьми в лесу, неже¬
ли со злодеями-людьми в доме».
250
Отечественная война 1812 года
Долгое время пробирались мы сквозь частые кустарни¬
ки по грязной и узенькой тропинке, наконец зашли очень
далеко, куда нога злодея не могла сделать следа... Там все
мы начали строить шалаш — и наша стройка была очень
успешна: к вечеру мы уже взошли все в новый зеленый дом,
ус<т>ланный мягким мхом. Подле нового шалаша разведен
огонь, и мы, севши около его в кружок, согревали от мокро¬
ты руки и ноги.
Глухая полночь застала нас в сем положении и покрыла
все черной своею мантией. Все наши сродники и сопутни-
ки в тесном шалаше крепко уснули, а мы с женою — вер¬
ным другом — сидим у погасающего огня и обливаемся сле¬
зами.
«Скоро, скоро, может быть, с сим погасающим огнем
погаснет огнь жизни нашей, — говорю я ей, — мы уже нахо¬
димся в челюстях алчной смерти, отовсюду окруженные
неприятелями, выгнанные из домов, без пищи, без одеж¬
ды, холод и голод принудят нас преждевременно расстать¬
ся с жизнью. Боже милосерд<н>ый! Не предаждь нас в руки
врагов наших! Избавь нас от напрасныя смерти! Помилуй
нас по велицей милости Твоей! Изведи из темницы души
наша!»
Наконец огонь погас; без него стало нам очень холодно,
и мы вошли ощупью в шалаш и легли кое-как; благодетель¬
ный сон смежил очи наши... Проснувшись, видим, что срод¬
ники наши и знаемые все опять сидят у разведенного огня;
встаем и мы и, воздавши благодарение Богу, наказующе-
му нас и вместе милующему, садимся к ним. Знаемые наши
пьют чай с сахаром, и мы, нагревши болотной воды и поло¬
живши в нее кой-какой травки с медом, промачиваем запек¬
шийся язык свой.
«И за то благодарить должно Бога, — сказал я тихонько
дружине своей, — может быть, тысячи собратий наших без
сна и пищи несколько уже дней томятся с голоду, может
быть, тысячи от руки злодеев уже лишились жизни, а мы —
слава Богу! — живем, движимся и есмы...»
Более недели продолжали мы сию кочующую жизнь;
между тем наше село Кудиново каждый день начали посе¬
щать неучтивые гости-французы, и все, что ни попадет¬
За Москвой
251
ся в домах, ломали или, что получше, увозили, всякого,
навстречу попадавшегося, обыскивали, и что кому понра¬
вится, отнимали и грабили. И наши родственники161 под¬
верглись той же участи — и их ошарили, хлеб и муку отняли
и едва не лишили их жизни171.
1-е число октября в оном селе Кудинове храмовый празд¬
ник Покрова Божией Матери; мы и для праздника, и для
того, что холод и голод переломил<и> нас, ночью собрав¬
шись, выехали из болота опять в Кудиново. И по уверению
тамошних крестьян, едва только мы успели переехать боль¬
шую дорогу, не прошло пяти минут, как скорым маршем
пролетели все отряды французских солдат, тамошние доро¬
ги занимающие, — ибо им в самоскорейшем времени веле¬
но явиться в Москву.
И тут-то мы почувствовали, что находимся под силь¬
ным и державным Покровом Божия Матери — нашей теп¬
лой Заступницы. Она невидимо сохранила нас и защитила
от нападения врагов.
Прощай, Кудиново
3-го числа октября отпраздновали праздник Покрову Божия
Матери и, принесши в том храме недостойные молитвы
и благодарения, потом поблагодаривши доброго и почтен¬
ного хозяина и его благословенное семейство за хлеб и за
соль, сказали спасибо этому дому, пора нам к иному, а куда —
и сами не знаем.
Потом, по совету родных и по многому страху, чтобы
неприятели опять к ним не пожаловали, мы отправились
в дальнейший путь; проезжая чрез опустошенный город
Богородск, не видали в нем ни одного человека. Во всех
домах стекла были выбиты, ворота разломаны и бумаги раз¬
бросаны по улицам. Глубокая река Клязьма остановила нас
нанесколько, ибо на ней не было моста, — и, может быть, мы
бы долго промедлили, если бы два добрых человека не указа¬
ли нам, где лошади с телегами могут проплыть вплавь, а нас
самих перевезли в лодке и не взяли с нас за перевоз, а веле¬
ли только поминать о здравии Алексея и Василия — дай Бог
им доброе здоровье за оказанную милость!
252
Отечественная война 1812 года
Шерапово
6-го числа октября прибыли мы в село Шерапово (Влади¬
мирской епархии, — от Вифании в 8 верстах) к священнику
Сергию Алексееву. И сей добрый иерей не заставил нас долго
стоять у ворот и у дверей, принял нас под кров свой, напоил
и накормил нас и отвел нам особенную хибарку.
10-го числа в 3 часа ночи мужики, на гумне молотя, услы¬
шали два сильных удара, от коих земля тряслась, и от стра¬
ха перестали молотить. На другой день сходили мы с В<аси-
лием> Михайловичем Копьевым> к Троице-Сергиевой
<лавре> и там узнали, что французы делают в Москве взрыв
и наша армия вся стоит около Москвы, а казаки уже вбегают
в улицы московские. Мы, воздавшие благодарение в Трои¬
це славимому и всещедрому Богу за оказанные милости
и поклонившись мощам преподобного Сергия, дивного о нас
молитвенника, чрез Вифанию пошли домой в Шерапово.
Дорогою разошлись оба врозь; он пришел прежде, а я
очень много времени спустя пришел, претерпевши на доро¬
ге разные неприятности: проходя через реку, чуть-чуть было
не утонул, просился ночевать в Ситниковой деревне, — не
пустили и почли меня за шпиона. Но слава Богу! Бог принес
к жене ночевать благополучно.
Поход в Москву
Не более одной недели прожили мы в этом селе и через день
ходили к Троице и узнавали от тамошних духовных началь¬
ников о военных действиях в Москве.
Наконец 12-го числа октября узнали мы, что неприятель,
сожегши, разоривши и опустошивши Москву, бежал из нее,
будучи выгнан нашим российским войском. Спустя два дня,
то есть 14-го, мы с В<асилием> М<ихайловичем>, взяв¬
ши мешочек сухариков и хлебца, пошли в Москву, узнать
о происшествиях и о родных, там оставшихся, а ныне сво¬
их мы оставили в Шерапово с тем, что если обретем место
для жительства и если нет в Москве опасности, то или уве¬
домим письмом, или кто-нибудь из нас придет сам за ними
и их привезет.
За Москвой
253
Обгорелая Москва
15 октября пришли мы к Крестовской заставе; страх и ужас
объял все члены наши!.. Не видно ни одного деревянного
дома — все истреблено огнем, одни высокие печи и камен¬
ных домов закоптелые стены стоят в мрачном дыме и смра¬
де. По грязным улицам везде валяются тела мертвых людей,
лошадей и собак. От зловония зажимали мы рот и нос и едва
могли добресть до Казанского собора, ибо чувствовали кру¬
жение головы и тошноту. Тут, разделивши остальные от доро¬
ги сухари, мы простились и пошли всякий к своей церкви.
Боже мой! Везде видны следы зверского и ужасного
опустошения, неистовства, поругания даже над святыми;
в Казанском соборе, в алтаре, лежит мертвая лошадь, весь
собор полон навозу. Чехауз74 и Никольская башня взорва¬
ны, только образ угодника Николая и стекло целы остались;
по самое стекло как будто отрезана была эта башня. Уголь¬
ная Боровицкая башня, на набережной три башни малые,
также Ивановская колокольня, где висят большие колоко¬
ла, — все превращено в кучи камней; в Китай-городе ряды
все выжжены, а у Лобного места уже стояли возы с хлебом
печеным и калачами. Деревянных мостов не было ни одного.
Прошедши через Каменный мост, едва мог узнать свою
толмачевскую церковь: все церкви замоскворецкие обгорели
и закоптели, где было деревянное строение, там едва видны
следы оного. И мое строение сровнялось с землею, остались
кирпичи печные, около коих горел огонь, да яма погребная.
«Вот имение мое, — сказал я, прослезившись и перекрестив¬
шись на церковь Божию. — Но наказуя, наказа мя Господь,
смерти же не предал. Да будет воля Твоя, Господи! Твори,
якоже хощеши».
И потом взошел в церковь. Новые горесть и печаль прон¬
зили израненное сердце мое. «Это не церковь, — думал я, —
а вертеп разбойников»; полна разного народа разного чина
и звания, делающего разные разности. Кто плачет, кто сме¬
ется, кто сидит, кто лежит, кто ест, кто пьет. А священник
Иван Андреев под колокольнею в палатке лежит больной.
Я, проведши ночь в церкви, утром вышел, чем свет, отрыть
мое имение, в яме под покоями лежащее, которое более
254
Отечественная война 1812 года
пяти недель уже тлело; но нигде не мог найти ни заступа,
ни лопаты. Добрый старец Иван Дмитриевич Шапошников,
бывший в Толмачах тогда церковным старостою, приютил
меня в свой каменный подвал и дал мне половину отколотой
лопаты деревянной, коею более трех дней я откапывал яму
по неудобству инструмента и еще потому, что очень горя¬
чо было стоять ногами на яме. Из четырех сундуков в одном
только кой-что сохранилось от огня, а в прочих все обрати¬
лось в трут и пепел.
Помощи мне подать было некому. Один священник, род¬
ственник, быв на том месте, мимо идя. Но добрый и мило¬
сердый самарянин господин Шапошников, чужой, принял
и меня и мое обгорелое имущество, из лоскутков и тряпок
состоящее, в дом свой. Тут-то пришли мне на мысль сии
священные слова Богодухновенного царя и пророка Дави¬
да: ближние мои далече от меня сташа75.
«Ужели все родные сделались хуже чужих? — думал я, гля¬
дя на развалившиеся печи свои. — Ужели в сем ужасном
пожаре любовь и дружба родных вся сгорела и сердца их
стали крепче сих кирпичей, на которых я теперь сижу? Нет!
Теперь, восстав, пойду к отцу и матери жены моей, Тимофею
Дмитриевичу (зацепскому диакону) и Дарье Ивановне. Где
они? Живы ли они? Каковы они? Не переменились ли с сею
ужасной переменою? Не охладели ли сердца их, живши столь
долгое время под открытым небом и в холодное уже осеннее
время? Не забыли ли детей своих, живших на стране далече?»
Едва только подхожу к их церкви, они узрели меня изда¬
леча, поспешно подошли ко мне, обняли меня и осыпали
тысячами поцелуев. Слезы радости катились по ланитам
нашим и вместе мешались, сладостный восторг разливал¬
ся в сердцах наших! И мы в безмолвии долгое время гляде¬
ли друг на друга, не могши выговорить ни слова. Потом при¬
гласили они меня в лобазню, обогреться и разделить со мною
свой остальной кусок хлеба. <...>
Прошло не более недели — услышал я, что сестра моей
жены, с коею они оставались жить в Шерапово, приехала
в Москву и мне велит ехать туда за моей женою. Я удивился
таковому худому и беспорядочному их распоряжению, и тем
же вечером с любезным большим шурином Никол<аем>
За Москвой
255
Тимофеевичем отправились мы в путь; снег, вьюга, ветер
нимало не могли остановить нас на пути. У Креста до Трои-
це-Сергиевой <лавры> наняли было попутчика, но, доехав¬
ши до Пушкино, на другой день утром рано лошади наши,
взбесившись, ушли. И слава Богу, по счастью нашему попа¬
лись другие попутчики и нас к обеду довезли до Троицы,
а оттуда — пешком дошли до Шерапово.
Нельзя живо выразить и подробно описать той радости,
которую тогда чувствовала жена моя. Нанявши лошадей,
помолились Богу и, поблагодаря хозяина (шераповского
священника Сергия Алексеева) за хлеб и за соль, отправи¬
лись мы, все трое, в Москву и на другой день прибыли на
Зацепу в жуковский дом к любезным и почтенным своим
родителям.
Спустя одни сутки Бог мне даровал первого сына Михаи¬
ла. По милости дедушки и новому внуку дали место в обите¬
ли его. Брат Д<митрий> М<ихайлов> и Настасья Данилов¬
на Соловьева привели его в православную веру.
Душеполезное чтение. 1894. Ч. 3. N912
(цензурное разрешение 22 ноября). С. 590— 600.
111 Автобиография Александра Михайлова, диакона церкви Святителя
Николая в Толмачах, а потом священника Николо-Голутвинской
церкви. Сообщил отец диакон Флоро-Лаврской, на Зацепе, церкви
Руф Иоаннович Соловьев. — Примеч. редактора-издателя протоиерея
Димитрия Касицына.
121 М<осковские> к<упцы> Иван Кондратьев и Семен Семенов. —
Примеч. А. Михайлова.
131 По Владимирке в правую сторону за Кунавку, верстах в пяти. —
Примеч. А. Михайлова.
141 При Полянке у Григория Неокесарийского диакон. — Примеч.
А. Михайлова.
151 Мы, в оном селе проживая около месяца, дождались до того, что со
всех сторон окружили нас неприятели. — Примеч. А. Михайлова.
[61 Василий Михайлович Копьев с братьями своими. — Примеч.
А. Михайлова.
Ибо они оставались в селе для печения хлебов, кои враги все отня¬
ли. — Примеч. А. Михайлова.
Изгнание неприятеля
Е.П.Герсеванов
Объяснение причины,
почему отложено было нападение
при Тарутино
Находясь в бессменных ординарцах при главнокомандую¬
щем, светлейшем князе Кутузове, с 4-е на 5-е число октября
1812 года я был дежурным. Кутузов в 5 часов вечера позвал
меня к себе и приказал сказать генералу Ермолову, чтобы
армия немедленно двинулась на известную ему позицию
(квартира Ермолова находилась в расстоянии не более вер¬
сты от главного штаба, на левой стороне от Леташовки).
Идя к своей лошади, я встретил дежурного генерала
Коновницына, который спросил меня, куда я иду? Я ему
объявил приказание Кутузова. Коновницын посмотрел на
часы и сказал: «Уже шестой час; ты не застанешь Ермоло¬
ва у себя: он обедает сего дня у генерала Шепелева на пра¬
вом фланге; ты, может быть, застанешь его там; ступай ско¬
рее к Шепелеву».
Изгнание неприятеля
257
Я поскакал к Шепелеву; Ермолов действительно обедал
там, и с ним был вместе ординарец светлейшего, корнет Кава¬
лергардского полка князь А. Б. Голицын76, который, пообе¬
дав, возвратился в главный штаб, а генерал Ермолов поехал
к князю Гагарину, — почему я должен был ехать к Гагарину;
но и там не застал Ермолова, который уехал обратно домой.
Не стану распространяться о расстоянии, которое я проска¬
кал; позиция Тарутинской армии всем известна, и потому
легко расчесть, сколько на это было потребно времени... За
всем тем я нагнал Ермолова, передал ему приказание свет¬
лейшего и с ним вместе доехал до главного штаба, прямо
к генералу Коновницыну, у которого горело несколько све¬
чей; он тогда занимался бумагами.
В это время, то есть пока я отыскивал гененерала Ермоло¬
ва, светлейший, полагая, что армия уже двинулась, выехал,
и в свите его был тот же Голицын, успевший возвратиться от
Шепелева. Светлейший, встретив артиллерийского офицера,
спросил его: куда он едет? — и получил в ответ: за фуражом.
«Как! Разве армия не выступила?» — спросил фельдмаршал.
«Нет, не выступила», — отвечал офицер.
Светлейший тотчас послал за корпусными командирами
и, не дождавшись их, возвратился домой; в это время Ермо¬
лов уже отправил офицеров с письменными приказания¬
ми к выступлению. Светлейший, возвратившись и не вой¬
дя еще в свою избу, послал за Коновницыным и дождался
его. Когда Коновницын явился, фельдмаршал сказал гнев¬
но: «Почему до сих пор армия не выступила? Где Ермолов,
где тот офицер, которого я послал?» Коновницын отвечал,
что «распоряжение уже сделано и что этот офицер здесь». —
«Арестовать его, нарядить суд, допросить его, и если он не
был в авангарде — расстрелять его».
Коновницын, возвратившись к себе, когда Ермолов еще
находился у фельдмаршала, вошел в избу и, подойдя ко мне,
сказал: «Пожалуйте вашу саблю, вас велено арестовать, —
потом, обратясь к Ермолову, сказал: — Офицера велено аре¬
стовать и судить». Ермолов, выскочив из-за стола, вскрикнул:
«Как! За что? Я виноват, я пойду к фельдмаршалу, я скажу
ему». — «Помилуйте, ваше превосходительство, — сказал
256
Отечественная война 1812 года
Коновницын, — что вы хотите делать, вы видите, как свет¬
лейший рассержен; завтра вы можете сказать ему, а теперь,
Бога ради, не ходите». — «Я обязан оправдать этого офице¬
ра!» — возразил Ермолов, и благородное сердце его воспла¬
менилось в защиту мою; Коновницын обещал на другой день
оправдать меня и, наконец, успокоил Ермолова; так прошло
с полчаса, покуда опять потребовали Коновницына, который
вскоре возвратился и сказал, что движение войск и выступле¬
ние их отменено, почему Ермолов потребовал других офице¬
ров и опять разослал по корпусам с приказанием остановить
войска, и вскоре после того уехал в свою квартиру.
Не помню, в котором часу, но довольно поздно Коновни¬
цын закурил трубку и, сняв сюртук, лег на свою постель; я
сидел близ печи и думал о моем грустном положении, — све¬
ча на столе горела, и только изредка слышно было дребезжа¬
ние окон от сильного ветра и дождя; ночь была очень темна —
я не мог заснуть, и все наводило на меня неописанную тоску
и ужас быть в чем-либо виновным пред милым сердцу Оте¬
чеством, за которое я готов был всегда жертвовать жизнью;
в это время я жалел, что не был убит в Бородинском сраже¬
нии или в каком-либо авангардном деле.
Я вспомнил мою добрую мать, отца моего, который так¬
же служил и был ранен под Очаковом77; я вспомнил, что,
отправляя меня в армию и осенив меня крестным знамени¬
ем, он сказал мне: «Благословляю тебя и приказываю тебе —
будь храбр, не щади себя за веру, царя и Отечество, осталь¬
ное предоставляю Богу!»
И после того мог ли я ожидать такого случая? Мне было
только 17 лет, но я понял подозрение Кутузова, которое
передали мне и товарищи: я горько заплакал; но, вспомнив,
что могу разбудить Коновницына, я умерил свое волнение
и с умилением смотрел на сего великого душой человека,
казавшегося мне в эту минуту моим спасителем.
Надежда не обманула меня. Вдруг слышу стук в двери;
входит полковник Толь и спрашивает Коновницына, кото¬
рый тотчас проснулся: «Ваше превосходительство! — сказал
он. — Сражение отменено; послали ли вы к Орлову-Дени¬
сову, чтобы он отступил к прежнему своему месту?» — «Да
Бог знает! — отвечал Коновницын. — Светлейший мне ниче¬
Изгнание неприятеля
259
го не приказывал, а — вы знаете — он может сей час прика¬
зать опять двинуться армии; если сражение отменено, то, во
всяком случае, надо дать знать Орлову-Денисову, чтобы он
отретировался; французы легко могут утром заметить дви¬
жение его отряда, и тогда намерения наши будут открыты...
Что мне делать? Все офицеры разосланы, дайте мне свитско¬
го офицера, у меня с собою нет ни одного; тут надо послать
офицера, который бы неоднократно в это время был посы¬
лаем; был бы знаком с местностью и не мог бы ошибиться.
Вот у меня есть один, но его велели арестовать».
Затем, спустя немного, сказал: «Герсеванов! Я тебе сей¬
час дам записку, скачи на правый фланг, отыщи Орлова-
Денисова и дай ему знать, что сражение отменено, скажи,
чтобы он как можно осторожнее отступил, чтоб неприятель
не заметил его и чтобы он ожидал дальнейших приказаний;
а завтра я о тебе доложу светлейшему». Затем, присев к сто¬
лу, он написал записку и, вручив ее мне, сказал: «С Богом!»
Это было, как мне кажется, часу во 2-м ночи, следственно,
никто не знал о моем отъезде.
Перекрестясь, я сел на моего лихого коня и пустился
в авангард и не скрываю: я боялся тогда еще более опоздать,
и потому придумал для верности попросить у генерала Мило-
радовича хотя одного сведущего казака, ибо темная ночь не
обещала мне успеха. Проскакав Тарутинский мост, я при¬
ехал к Милорадовичу, который уже спал на полу с своими
офицерами, и просил его дать мне казака, чтобы надежнее
исполнить важное препоручение, мне вверенное. Милора-
дович отвечал: «Если вам дано важное поручение, то сове¬
тую не медлить; пока казак соберется, вы можете опоздать».
Я тотчас возвратился к лошади и полетел берегом реки
Нары, которая отблеском своим в темноте отражалась; про¬
скакав версты полторы, заметил казака, ехавшего с пикой;
я его нагнал, узнал, что он везет графу Орлову-Денисову
шинель, и просил его поскорее показать мне дорогу, как
посланному к Орлову от светлейшего с важным поручением.
«Извольте, ваше благородие, ехать за моим хвостом, и что
я буду делать, то и вы делайте; иначе вы наткнетесь на фран¬
цузский пикет», — и, поворотя немного влево, поскакал;
пронесясь немалое пространство, казак остановился; потом,
260
Отечественная война 1812 года
проехав с четверть версты; нагнулся; я тоже, и только увидел
с левой стороны, весьма близко, что у костра тлеющего огня
один солдат стоял, а кругом лежали другие солдаты; так думаю
по неопределенным кругом кучкам: вот как близко мы были!
Наконец казак начал делать разные зигзаги, то вправо — то
влево, и, проехав довольно большое расстояние, остановил¬
ся и свистнул три раза, — ему отсвистнули; тогда он, поворо-
тясь ко мне, сказал: «Слава Богу, мы приехали, — а видели
вы, ваше благородие, как мы близко проехали французский
пикет?» Не знаю, правду он говорил или нет, но я рад был,
что мне удалось исполнить мое поручение, просил скорее
указать мне местопребывание графа Орлова-Денисова, бро¬
сился вперед и начал проезжать между казацкими лошадьми
и спящими казаками, наконец подъехал к большому шалашу.
Слезши с лошади и войдя в шалаш, я увидел большое осве¬
щение и много казачьих офицеров, которые, увидев меня,
начали кричать: «Кутузова ординарец!» Я спросил графа Орло-
ва-Денисова, и мне указали его; он сидел на барабане, но тот¬
час встал и, подойдя ко мне, спросил: «Что это значит? Верно,
пб душу?» — «П6 душу, ваше сиятельство! Светлейший при¬
казал, чтобы вы как можно осторожнее отретировались, что¬
бы неприятель не заметил вашего движения». Я был окружен
толпою казачьих офицеров, которые наперерыв расспрашива¬
ли меня о причине отказа сражения; но что я мог им сказать?
Орлов-Денисов тотчас отдал со всей аккуратностью при¬
казание, и все начали собираться. Я стал просить у него дать
мне расписку в получении приказания, но он мне отвечал,
что у него с собой нет ни бумаги ни карандаша, и, оборо-
тясь к офицерам, спрашивал, нет ли у кого клочка бумаги?
Один офицер вынул письмо и, оторвав часть листка, подал
генералу, который, взяв бумажку и вынув из лядунки про¬
травку, нацарапал: «Получил. Г<раф> 0<рлов->Денисов», —
и вручил мне.
Я тотчас же вышел и бросился в обратный путь, конечно,
расспросив казаков о положении реки, дабы вернее доехать,
и — благодарение Богу — пред светом был уже на квартире
Коновницына. Когда я вошел в сени, то часовой мне ска¬
зал, что не велено пускать, почему я разбудил генеральского
человека, который, проснувшись, тотчас спросил меня: не
Изгнание неприятеля
261
от Орлова ли Денисова? «От Орлова». Тот бросился сейчас
к Коновницыну; я — за ним, и разбудили его.
Генерал Коновницын, получив от меня известие, тотчас
пошел к светлейшему, — и когда я остался один, то человек
Коновницына сказал мне, что светлейший и никто в штабе
целую ночь не спали. Светлейший беспрестанно выходил
из избы и спрашивал: не приехал ли ординарец от Орлова-
Денисова? — и адъютанты были все на ногах и только пред
приездом моим легли отдохнуть. По возвращении Коновни¬
цына, он меня очень благодарил неоднократным: «Спасибо
тебе, Герсеванов», а потом сказал: «Ступай, отдыхай и возь¬
ми свой палаш; светлейший тебя простил».
По возвращении моем в свой курятник, где мы спали
с корнетом Орденского кирасирского полка Львовым, това¬
рищ мой проснулся, удивился моему приходу, считая меня
под арестом, и когда я ему объявил, что сейчас возвратился
от Орлова-Денисова, то он вскочил и закричал: «Беги скорее
к светлейшему, он целую ночь не спал и весь штаб тоже; все
кричали: не приехал ли ординарец от Орлова?»
Тогда я ему все рассказал. Свидетель этого происшествия,
корнет Львов, еще жив.
Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений. 1856.
Т. 123. №490. 15 ноября. С. 242-250.
<Анонимный автор>
Нечто о сражении при Волковиске
В Отечественную войну, когда французская армия начала уже
от мер, принятых мудрым вождем нашим < Кутузовым> осла¬
бевать и бедственная ретирада — мзда усыпления Наполеона
в Москве — была главнокомандующим российскими армия¬
ми предвидена, то дабы вернее достигнуть цели своих рас¬
поряжений, нужно было противопоставить что-либо силь¬
ного на сообщении французской армии. Пунктом избрана
река Березина, а войском — армия адмирала Чичагова, нахо¬
дившаяся тогда в окрестностях Бреста Литовского. Но армия
262
Отечественная война 1812 года
сия имела пред собою если не сильнейшую, то равносильную
генерала князя Шварценберга. Открытой силою сего достиг¬
нуть было невозможно. Не знаю, кем и как составлен сей
план, но мудрые распоряжения оправданы последствием.
Жребий пал на генерала, который неоднократно доказы¬
вал в течение кампании 1813 и 1814 годов, что он не дела¬
ет ошибок стратегических. Знаменитый вождь сей предстал,
и первым подвигом доказал, что он способен лишь дарить
победы. Я говорю о генерале графе фон дер Остен-Саке-
не. Чтоб возможно было беспрепятственно следовать адми¬
ралу Чичагову к реке Березине, нужно было заставить кня¬
зя Шварценберга перейти через реку Буг. Маневр, для сего
предпринятый, имел ожидаемые следствия, и Чичагов фор¬
сированными маршами пошел на сообщение французской
армии, оставив с малым корпусом генерала графа фон дер
Остен-Сакена в городе Бресте.
Генерал князь Шварценберг, узнав ошибку свою, дви¬
нулся за армиею адмирала Чичагова. Генерал граф фон дер
Остен-Сакен, несмотря на то, что оставлен со слабыми пол¬
ками, показал, чтб стратегическая расчетливость генерала
может сделать: он пошел по пятам Шварценберга и сраже¬
нием при городе Волковиске вынудил его вернуться.
Операция сия столь интересна, что заслуживала бы по
всей справедливости быть описанною подробно, но, не имея
материалов, не могу изложить всех движений обоих корпу¬
сов, а скажу только то, что упомнил.
Корпус генерала фон дер Остен-Сакена был в Бресте
Литовском, когда Шварценберг с своими войсками пошел
к местечку Зельве, оставив генерала Ренье позади себя, для
прикрытия — как полагаю — сообщения большой армии
с границею; а может быть, и для того, чтобы поставить гене¬
рала графа Сакена в невозможность препятствовать пре¬
следованию Чичагова, угрожая с левой стороны и тылу его
корпусом генерала Ренье. Но генерал граф фон дер Остен-
Сакен, зная важность дела, предпринял следовать за неприя¬
телем и прибыл в местечко Изабелин почти в сумерки. Сим
движением давал он случай генералу князю Шварценбер-
гу, в Зельве находившемуся, атаковать себя с тылу, тогда
как генерал Ренье находился в городе Волковиске; но как
Изгнание неприятеля
263
неприятельские генералы не допустили себя обмануть сей
хитростью, то и нужно было сделать решительное движение
на город Волковиск, а потому и дана была диспозиция ата¬
ковать генерала Ренье ночью в городе.
Город Волковиск лежит в лощине, на правом берегу реки
того же имени. На северной стороне оного находится воз¬
вышение, повелевающее как городом, так и лощиною; на
сем возвышении, по дороге в город Гродно, был расположен
корпус генерала Ренье. Квартира сего генерала была в горо¬
де; по правому берегу реки была расположена пехотная цепь;
конные ведеты — на левом берегу. Но как кажется, все сие
было довольно небрежно расположено, ибо наши три ата¬
кующие колонны подошли к самому городу, не быв откры¬
ты неприятелем, и первый огонь открыт караулом, на мосту
у городской заставы стоявшим.
Атака произведена следующим образом: три полковые
командира получили письменные наставления произве¬
сти с своими полками атаку города; 1-й должен был перей¬
ти реку ниже моста, ворваться в город; 2-й атаковать караул
на мосту и также идти в город; 3-й, перейдя реку, следо¬
вать вверх оной и атаковать, чтб встретится в городе. Одной
из сих колонн предписано взять квартиру генерала Ренье.
Корпусу предписано следовать за оными и, заняв позицию
на левом берегу, ожидать дальнейшего повеления. Войска
выступили перед полуночью 2 ноября, и атака произведена
так, что при начале света город был уже весь занят.
Нападение колонн достигло своей цели: квартира генерала
Ренье была взята, лишь он с своими адъютантами успел уйти
не одетый. Правитель дел со всеми бумагами был взят в плен.
Кавалерия была на правом фланге: ей приказано было
на рассвете переправиться через реку выше города и атако¬
вать позицию неприятеля. Г<енерал->м<айор> N.N., для
наблюдения дороги из Зельвы, с 16-ю пехотной дивизиею
еще выше перешел сию реку. Дивизия со светом получила
приказание стремительно подкрепить кавалерийскую атаку
на левый фланг корпуса Ренье. Сие приказание, неизвест¬
но почему, не было выполнено; но в случае точного испол¬
нения оного корпус генерала Ренье был бы совершенно раз¬
бит, и кто знает, может быть, то, что прошло мимо адмирала
264
Отечественная война 1812 года
Чичагова на реке Березине, пало бы от корпуса генерала гра¬
фа фон дер Остен-Сакена при реке Немане.
Покойный генерал-майор М.... имел назначение открыть
атаку кавалерии, что и исполнил, но слабо111 и, не будучи
подкреплен г<енерал->м<айором> N.N., отошел и пере¬
правился за реку. Минута потеряна. Генерал Ренье пере¬
менил позицию, и надежда исчезла. Генерал граф фон дер
Остен-Сакен посылал неоднократно, чтоб атака г<енерал->
м<айора> N.N. была произведена, но мы тщетно ожидали
сего блестящего дела; наконец генерал князь Шварценберг,
узнав о крайнем положении генерала Ренье и то, что кор¬
пус наш слишком близок к городу Гродно, решился обойти
и истребить оный, а потому, выступив из местечка Зельвы,
занял местечко Изабелин. Генерал граф Сакен, того лишь
и ожидавший, двинулся через Гнезно, Свислочь и Пружаны
к Бресту, стараясь всегда ставить себя в положение, жела¬
тельное генералу князю Шварценбергу, и сей хитростью
заманил его даже за реку Муховец и тем не допустил корпус
сей препятствовать исполнению намерений армии адмирала
Чичагова: сие тем славнее, что потеря в людях была весьма
маловажна при ночном нападении на город Волковиск; во
время же ретирады не лишились мы почти ни одного челове¬
ка, исключая славного артиллерии полковника Бастиана: он
пал со славою, делая распоряжение к удержанию переправы
через Муховец, при селе Журавице Каменецкой.
Главнокомандующий армиями, покойный генерал-
фельдмаршал князь Голенищев-Кутузов Смоленский, полу¬
чив о сем донесение, сказал: «Генерал граф Сакен знал,
как, жертвуя собою, облегчить меня истребить французов».
После сего дал он ему отдельный корпус и случай блестя¬
щим образом служить Отечеству в продолжение кампании
1813 и 1814 годов.
Не говоря о других делах, скажу, что ретирада сего гене¬
рала в Силезию обессмертит имя его, если опишется достой¬
ным пером. Фельдмаршал князь Блюхер во время исполне¬
ния сей ретирады от Бунцлау сказал в присутствии своих
генералов: «Нам надобно учиться у генерала графа Саке-
на ретироваться и выводить войска из стесненных обстоя¬
тельств». Таковой отзыв сих знаменитых двух вождей, из
Изгнание неприятеля
265
которых один в течение одного года истребил две сильные
армии — турецкую и французскую121, оправдывается блестя¬
щими воинскими делами, и тот, кто достойно опишет воин¬
ские подвиги его, прославит вместе и свое имя.
Сын Отечества. 1824. Ч. 92. № 10 (цензурное разрешение 8 марта).
С. 115-122.
111 Атака сия была произведена в гору поэскадронно из колонны.
Благоразумные меры для произведения сей атаки сделались недей¬
ствительны от недостатка решимости в атакующих. Казаки прикры¬
вали правый фланг атакующих и сделали свое дело, ибо открыли ме¬
стоположение до самого лесу и могли известить г<енерал->м<айора>
N. N., что фланг его не подвергался опасности. Сия атака кавалерии да¬
ет мне право мыслить, что весьма бы было полезно, если бы в манев¬
рах более приучали кавалерийские полки делать атаки из сомкнутых
эскадронных колонн на полные дистанции. — Примеч. сочинителя.
121 1811 года августа с 28-е на 29-е число перешла турецкая армия под на¬
чальством верховного визиря реку Дунай и начала укрепляться в сво¬
ем, так сказать, гробе. В начале октября она была совершенно стес¬
нена, а в конце сдалась вся военнопленною. 1812 года августа 26-го
при Бородине французы потеряли 40 тысяч; в сентябре они стесне¬
ны в своем гробе, а в ноябре уже не существовало большой француз¬
ской армии. — Примеч. сочинителя.
Н. Скобельцын
Нечто о достопамятной войне 1812 года
На сих днях попалась мне в руки книга под заглавием:
«Записки, касательно составления и самого похода Санкт-
Петербургского ополчения противу врагов Отечества 1812
и 1813 годов», писанные флота кап<итан->лейт<енантом>
бароном Владимиром Штейнгелем78. В ней, между прочим,
сказано, что командир Отдельного корпуса граф Витген¬
штейн во время сражения 6 октября при городе Полоцке,
заметя, что неприятельская конница, прорвавшись сквозь
цепь наших стрелков, намеревалась расстроить и колонны,
составляющие центр, быстрее молнии понесся оттуда сам по
266
Отечественная война 1812 года
самой сей цепи, невзирая на град пуль и ядер. В это время
вдруг несколько эскадронов неприятельской конницы, отде¬
лясь, напали на его конвой и едва не отняли у преуспеваю¬
щих россов вожделенного их вождя, а с ним и самую побе¬
ду; но присутствие духа в герое и подоспевший на помощь
храбрый полковник Албрехт с лейб-драгунскими эскадрона¬
ми все дело поправили. Неприятель был опрокинут и жесто¬
ко наказан за свою дерзость!
Несправедливость сего повествования оскорбила меня.
Не полковник Албрехт (который, конечно, сделал бы то же,
а может быть, и лучше) с лейб-драгунскими эскадронами,
коих был один эскадрон, а я, нижеподписавшийся, с эскад¬
роном, командуемым мною, лейб-гвардии Гусарского полка,
в коем имел счастие тогда служить ротмистром, увидя, что
немалое количество конных гренадер, называемых у фран¬
цузов адскими легионами, несутся мне во фланг, я поворо¬
тил свой эскадрон направо, ожидая дерзости. Уже не прежде,
как по приближении их, рассмотрел я графа с одним адъю¬
тантом, почти окруженного, свиты же его не видал. Минута
замедления, и он, хотя не в плену, но, наверное, был бы убит
или саблями изранен. Я ударился с эскадроном гусар; схватка
была довольно жаркая; но я их опрокинул, и граф был спасен.
При сем мною взято в плен: штаб-офицер — 1; обер-офице-
ров — 7, и рядовых до 30 человек. Об убитых и раненых не
упомню; преследуя далее к городу Полоцку везомые фран¬
цузами наши два орудия, ими взятые из роты полковника
Мурузия, я отбил; и возвратился на свое место. В совершен¬
ной истине всего вышеизложенного смело свидетельствуюсь
его сиятельством господином генерал-фельдмаршалом гра¬
фом Витгенштейном и всеми генералами и офицерами, слу¬
жившими тогда в его Отдельном корпусе.
Не для себя лично я желаю, чтобы русская публика знала
ход сего происшествия: но да послужит оно примером сорев¬
нования моим двум сыновьям, коих я теперь имею.
Действительный статский советник
Николай Скобельцын.
1832 года, мая 27-го дня.
Русский инвалид или Военные ведомости. 1832. № 141. 7 июня. С. 564.
Изгнание неприятеля
267
Ф.
Из «Записок вербованного гусара»
...Крестьяне той деревни, в которой лежал раненый Ф 11
видя отступление неприятеля, стали возвращаться из лесов
в свои жилища. Они нашли его на печи чуть живого и про¬
водили в село Горносталичи. Здесь был лазарет Лубенского
полка, и Ф между прочим нашел тут своего сослуживца,
больного корнета Стефани; гусары и солдаты разных пол¬
ков валялись без пищи и призрения; медицинских медика¬
ментов не было вовсе, а хлеба доставлялось весьма мало, и то
через два дня на третий.
Костоправ Тюрельков перевязал Ф у простреленную
ногу и стал пользовать его усерднее, чем других, уважая его
за отличную храбрость. Лежа в углу целые две недели без
пищи, он томился в неизъяснимой грусти, хотел пешком
идти к своему полку, но не знал, где он находится, решался
присоединиться к какому-нибудь другому полку, но случи¬
лось не так, как он предполагал.
Чрез несколько дней наши раненые солдаты услышали
на дворе необыкновенный шум и обрадовались, думая, что
прибыли русские, но вышло напротив: они увидели разъез¬
жавших верхами с криком чучел, в дамских шляпках и свя¬
щеннических ризах. К седлам их были привязаны бочонки
с вином, а на грудях держали они своих младенцев (?!). Фран¬
цузы с яростью начали требовать от эконома хлеба и вина,
но ни того, ни другого получить не могли, потому что вся
провизия была спрятана в лесу. Тогда эта чуднйя кавалерия
в шляпках бросилась на грабеж и обобрала все, что нашла.
На другой день явились в селе мародеры и, не находя
добычи, с азартом ворвались к русским больным, убили
корнета Стефани: от такого зрелища сердца русских раз¬
дирались пополам. Мародеры обирали их донага и не бра¬
ли только того, что было покрыто засохшей кровью. Так
они оставили Ф у его окровавленные ментик и рейту¬
зы. Труп корнета Стефани они привязали к хвосту пло¬
хой лошаденки, вытащили его и бросили в лесу на жертву
зверям. Все русские раненые солдаты ожидали себе такой
268
Отечественная война 1812 года
же гибельной участи. Они терзались мыслью, что не были
убиты в битве, и не предвидели того, какие мучения ожи¬
дают их в плену.
На третий день прибыли в село Горносталичи неприя¬
тельские регулярные войска и начали записывать прозва¬
ния русских солдат. Ф , рассчитывая на побег, назвал себя
на всякий случай Петровым; многие другие солдаты также
назвали себя другими именами, но при перекличках их боль¬
шей частью забывали.
Согнав русских в одну толпу, немилосерд<н>ые вра¬
ги в лютые морозы погнали их, неизвестно куда, загоняли
в холодные корчмы, где они, желая обогреть себя, ложились
спать друг на друга. Пленные редко получали хлеб; истом¬
ленные голодом и ходьбою, они не могли продолжать путь
и падали. Французы убивали этих немощных солдат в том
предположении, чтоб они, выздоровев и присоединившись
к своим, не объявили им о состоянии французской армии
и не обнаружили числа ее. С убитых, которых на двух пере¬
ходах было до пятидесяти, они сдирали одежды.
Этого гибельного жребия ежечасно ожидал и Ф , кото¬
рый не мог идти с простреленной ногой своей; но сильный
гусар Колантай, скрывая свое уныние под видом дружбы
с ним, вел его под руку. Колантай, помня, что Ф благо¬
детельствовал ему в мирное время, хранил жизнь его в эти
страшные минуты.
Прочие русские солдаты, обнаженные мародерами, при¬
крывали себя, чем могли, а французы любовались ими, как
парижским маскарадом. Но русские, хотя и раздираемые
досадою и грустью, не показывали всегда мщения, тем более,
что враги за малейшее оскорбление их расстреливали и гор¬
дились своим варварством.
Французы пригнали пленных, числом до 700 человек,
в местечко Свисло<ви>чи, заперли их всех в каменные
погреба за железными дверьми и приставили караул. Ф
случайно попал в самый угол. Наши солдаты, изнеможенные
от ран, ложились в темноте на пол; другие падали и давили
их. Трое суток происходил ужасный вопль и стон. Живые
завидовали участи мертвых. Сама природа грустила вме¬
сте с ними. Воздух был заражен смрадом от гниющих ран
Изгнание неприятеля
269
и тлеющих трупов. Наконец все замолкли, и казалось в этой
безмолвной темноте, будто мертвые встают для мести вра¬
гам своим. Но это было не видение: живые сдирали с мерт¬
вых шинели для прикрытия себя; из этих шинелей одну дали
и Ф , сидевшему в углу. Уже в этом погребу лежало до ста
мертвых тел.
Наконец в седьмой день отперлась железная дверь в под¬
земелье, и показался дневной свет. Русские не могли уже
сносить его, но при всем том увидели стоявшего у дверей
огромного роста кавалериста в медвежьем кивере и с обна¬
женной саблей. Он повелительным голосом требовал, чтоб
они выходили вон, а не то грозился у всех перерубить головы.
Русские солдаты, думая, что пришел последний час их,
стали прощаться друг с другом и молить Провидение о ско¬
рейшей кончине. Одни из них были совершенно неподвиж¬
ны; напоследок гусар Колантай, перекрестясь, пополз под
обнаженную саблю врага, который пропустил его в дверь.
Тогда вслед за ним поползли и прочие, пытались встать, но
от слабости падали и, опираясь на покрытую снегом землю,
как малые дети, тащились до корчмы, стоявшей за Свис-
ловичами. Там русские предполагали, что французы в эту
ночь сожгут их всех; но Ф их обнадежил, что, угрожаемые
голодной и холодной смертью, они уже не должны боять¬
ся смерти жаркой. Действительно, французы явились к ним
в полночь и приказали выдать им по самой маленькой пор¬
ции черного хлеба и по получарочке вина; но никто его не
пил, кроме одного Колантая, который выпил за всех.
Ф , видя, что многие из его товарищей страдают от про¬
студы, достал ромашки, шалфею и зверобою и ежедневно
поил больных своих соотечественников настоем, составлен¬
ным из этих трав. Он узнал от сметливых жидов, что наша
армия быстро преследует бежавшего из Москвы Наполео¬
на, и в одну ночь сделал из солдатской шинели армяк с той
целью, чтобы при первом случае убежать из плена.
На другой день всех русских пленных согнали на площадь
для поверки. Началась перекличка, и многие солдаты, забыв
свои мнимые имена, которыми они сами себя назвали, не
откликались на вызов. Французы предположили из этого,
что русские, по крайней своей необразованности, не знают
270
Отечественная война 1812 года
даже собственных имен своих. Из-за этого самого наши сол¬
даты долго и жестоко страдали на площади от лютого мороза.
Один из генералов неприятельской армии приказал отпра¬
вить русских пленных в Гродно, и они, идучи туда, претер¬
певали различные оскорбления от тамошних пьяных кресть¬
ян, обезумевших от мысли о свободе, которая была обещана
им Наполеоном. Страдая от мороза, голода и смрада в погре¬
бах, русские все сносили хладнокровно в надежде, что за
все мучения вознаградит их Бог и великий государь. Ф
говорил им: «В жилах моих хладеет кровь, когда я вижу без¬
божие врагов; лучше претерпеть самую лютую смерть, чем
переносить их тиранство. Ударим же дружно на свой конвой,
вырвем оружие из рук врагов своих, перебьем их и уйдем
в свою армию». Сильный гусар Колантай отвечал на это, что
если бы все прочие были подобны ему, то они разом пере¬
кололи бы весь конвой. Пленные, не зная, где находится их
армия, потеряли наконец надежду к ней прорваться сквозь
многочисленные неприятельские отряды.
В это время пленные разных полков под штыками неприя¬
телей от всего сердца умоляли Провидение, да создаст оно
твердыню русскому царю, да пошлет войскам его благодать
и терпение в плену, доколе донские казаки не отобьют их.
Так прибыли они в корчму; укрываясь от стужи, улеглись
плотнее друг к другу и стали рассуждать о средствах к побегу.
Тут Ф увидел, что на часах стоит солдат, умертвивший
немало русских пленных; выкурив трубку, часовой положил
ее в суму и заснул. Ф тихонько вырубил огня и положил
в суму кусок горящего трута; патроны начали взрывать<ся>,
и француз вскочил, как сумасшедший. Поднялась суматоха,
загремел барабанный бой, неприятели обступили корчму и,
думая, что русские хотели взбунтоваться, вздумали было их
сжечь. Но Ф оправдал пленных, показав, что у часового
в суме лежит трубка, и виновный был посажен под арест. Так
Ф отмстил убийце своих несчастных товарищей.
Русские прошли снежные поля; заблистало на небе солн¬
це, и засверкали вдали кресты на церквах колокольнях. Это
был город Гродно. Приведшие туда пленных, французы ста¬
ли их гонять из улицы в улицу и, как трофеи, показывать сво¬
им упадшим духом товарищам, их — захваченных в лазаре¬
Изгнание неприятеля
271
тах, оставленных по случаю отступления Молдавской армии,
которая двигалась к Березине для пресечения пути Наполео¬
ну! Неприятели бросали в наших, чем попало.
В это время мимо пленных проезжал в карете француз¬
ский генерал; Ф из-за кареты проскользнул в жидовскую
корчму и, пользуясь тем, что был в армяке, беспрепятствен¬
но прошел через сквозной двор на другую улицу. Французы
попадались ему на каждом шагу, но он шел смело и быстро,
будто посланный за каким-нибудь делом.
Он не находил себе пристанища в пустых развалинах,
потому что все занято было бегущими врагами. Ф прово¬
дил ночи в городище под мостом, откуда чем свет выходил
на базар и нанимался носить воду и рубить дрова. Однажды
ночью нашел его под мостом французский патруль и разбу¬
дил прикладами. Ф вскочил и, притворяясь сумасшед¬
шим, начал делать разные гримасы. Невзирая на это, фран¬
цузы привели его на гауптвахту, откуда каждый день водили
они по нескольку человек из наших за город и расстрелива¬
ли. Ф и себе ждал такой же участи и грустил, что его не
убили при взятии в плен. Но никогда бы он в плен не попал¬
ся, если бы не прострелена была у него нога и не убили его
доброго коня.
На пятый день враги под примкнутыми штыками пове¬
ли его из гауптвахты неизвестно куда, и Ф , считая этот
день последним в своей жизни, стал уже заочно прощаться
с своими родителями. Приведя его в канцелярию комендан¬
та, французы нашли на нем под армяком гусарский мундир,
признали его дезертиром и присудили расстрелять.
В это время вошел туда французский генерал-кригско-
миссар и потребовал, чтобы дали ему русского кавалериста
для чистки коней. Ф отправили к генералу, и конюхи его
предупредили нашего пленного гусара, чтоб он не входил
в стойло к одному бешеному коню. Ф за все свои услу¬
ги не получал себе даже и хлеба, и когда конюхи в воскресе¬
нье ушли по обыкновению в трактир танцевать, он из мще¬
ния к ним стал бить бешеного коня до того, что неукротимое
животное, усмирясь, допустило его к себе. Ф вымуштро¬
вал коня как нельзя лучше и сел на него. Конюхи, возвра¬
тившись на вечерний водопой, увидели Ф , сидевшего на
272
Отечественная война 1812 года
яростном коне и, как о чуде, побежали доложить об этом
своему генералу.
Генерал, увидя из окна лихого всадника на усмиренном
коне, который уже скакал правильным галопом, подарил
Ф три наполеондора, потом велел в комнате своей накрыть
на стол, напоить и накормить гусара, и стал расспрашивать,
кто обучал его такой правильной и искусной езде. Ф отве¬
чал, что его учил храбрый генерал Мелис<с>ино, тот самый,
который с отчаянным полком своим тревожил и опрокиды¬
вал австрийскую армию. Генерал-кригскомиссар и другие,
бывшие с ним генералы, слыша такие слова, пришли в ужас,
а Ф между тем пил вино за их здоровье и осушил целую
бутылку за победу храбрых русских воинов.
Адъютанты генерал-кригскомиссара и вся прислуга полю¬
били удалого Ф за мастерскую езду его и стали отпускать
на базар за табаком. Тут наш гусар узнал от пронырливых
жидков, что донские казаки быстро и неутомимо пресле¬
дуют французов, что генерал граф Платов под Ошмянами
взял в плен 10 тысяч солдат из войск Германского Союза
и неаполитанцев, что генерал Ланской нанес французской
кавалерии сильное поражение под Вильною, в котором най¬
дено тридцать орудий, пять тысяч больных и около десяти
тысяч пленных. Это были жалкие остатки тех страшных пол¬
чищ, которые при вторжении в наше Отечество не дорожи¬
ли ничем, покорили себя не власти Божией, а надменному
корсиканцу. Потом войска этого народа, столь хвалящего¬
ся свою образованностью, были побеждаемы и забираемы
в плен жидами. Трупы людей и лошадей покрывали все про¬
странство от Москвы до Вильны и далее, и в это время, во
избежание заразы, велено было жечь эти трупы.
...Однажды вечером послышались в Гродно, под местеч¬
ком Скадни, пушечные выстрелы, и Ф му показалось,
что сама природа пришла в восхищение от грома русских
пушек. В городе поднялись тревога и суматоха. Неприятель¬
ские войска начали собираться с разных сторон и густыми
колоннами тесниться на площади. Многие больные, лежав¬
шие в госпиталях, умерли при одной мысли о приближении
донских казаков (!). Конюхи генерал-кригскомиссара, сед-
Изгнание неприятеля
273
лая лошадей, от страха роняли из рук вещи; Ф с намере¬
нием продлить время и выждать прибытия в Гродно казаков,
подавал им не то, чего они требовали; но казаки не являлись,
и он, с грустью в сердце, принужден был на генеральском
коне ехать вместе с ними, неизвестно куда.
Вечером на дороге он узнал, что французская армия дви¬
нулась к Белостоку. Генерал-кригскомиссар в семи верстах
от города догнал свой обоз. Он тут с адъютантами своими
пил ром и потчевал Ф как доброго наездника, и Ф ,
восхищаясь русскими победами, осушил целую бутылку до
дна. Генеральский камердинер стал его бранить за то, что
он ему ничего не оставил выпить. На это Ф сказал, что
премудрый Соломон из пустой бутылки никому не наливал (?),
и этот ответ понравился генерал-кригскомиссару, который
по прибытии в Белосток обещал нашему гусару купить шубу.
Ф отказался от подарка и из одной учтивости сказал, что
одно слово генерала согреет его теплее всякой шубы.
Ф видел, как бежала разбитая неприятельская армия
между пылающими селениями. Солдаты от изнеможения
падали на дороге, и через них переезжали огромные фурго¬
ны, перерезывая колесами мертвые тела. Многие, обогрева¬
ясь в корчмах, со скрежетом зубов бросались на разложен¬
ные огни, и никто их оттуда не вытаскивал. При этом случае
разрывало в их сумках патроны, предназначенные для гибе¬
ли русских. Так суровый рок бичом мщения своего гнал вра¬
гов за их безбожие из пределов русской земли, среди пылаю¬
щих деревень, зажженных ими самими, и казалось, сама
природа хотела пасть на них и раздавить их всех, и от этого
ужаса все конюхи были приведены в трепет.
Ф...., оказывая им притворную приверженность при всех
этих ужасах, напевал им тирольские песни и останавливал¬
ся в корчмах, чтоб закурить трубку. Так в двенадцати вер¬
стах от Гродно он зашел в корчму закурить трубку, между тем
конюхи отошли вперед на довольное расстояние. Тогда Ф ,
положившись на помощь Провидения и не разбирая доро¬
ги, на генеральском коне пустился к русскому войску, пре¬
следовавшему неприятеля. Вдруг он услышал впереди себя
собачий лай и поехал по направлению к нему; проскакав
несколько сажень, он увидел пустой сарай, ввел в него свою
274
Отечественная война 1812 года
лошадь, привязал ее, а сам пошел пешком в находившую¬
ся вблизи деревню, чтоб узнать, нет ли в ней неприятелей.
Вскоре Ф наткнулся на французский пикет, был пред¬
ставлен к его начальнику и стал уверять его, что прибе¬
жал в эту деревню за генеральским конем, вырвавшимся на
волю. Командир велел сделать розыски, и ему было доне¬
сено, что во всей деревне не только лошади, но и козла не
найдено. Французский офицер велел за ним присматривать,
и Ф , уверенный, что его непременно расстреляют за побег
и похищение генеральской лошади, во всю эту ночь не мог
сомкнуть глаз.
В два часа ночи раздался барабанный бой в знак выступ¬
ления; капрал вывел Ф на улицу, а сам пошел по домам,
сзывать солдат. Наш гусар, пользуясь этой оплошностью,
пробрался в одну избу и, не нашедши в ней никого, залез на
печь и там, притаив дыхание, лег между крестьянскими деть¬
ми. Наконец во всей деревне водворилась тишина, по кото¬
рой он узнал, что неприятель выступил из селения.
Вскоре он, утомленный долговременным путем и бес¬
покойством, заснул богатырским сном; напоследок хозя¬
ин этой избы разбудил Ф , считая его за француза, и стал
ему советовать, чтоб он поторопился догонять свой полк,
и угрожать, что в деревню скоро приедут казаки. При этом
известии Ф обнаружил пред хозяином притворный страх
и сожаление о потере коня; но хозяин обрадовал его, сказав,
что староста этой деревни нашел его коня в сарае.
Лошадь действительно была возвращена Ф , и он, сев
на нее, во весь опор пустился туда, где надеялся встретить
казаков. Крестьяне кричали ему вслед, что он не туда поехал,
но он, не слушая их, мчался крупной рысью и вскоре наехал
в лесу на толпу польских солдат, шедших из Гродно за сво¬
ей армией. Они, увидя Ф , хотели было встретить его зал¬
пом, но он, не теряя присутствия духа и зная по-польски,
вскоре их удостоверил, будто французская армия выступи¬
ла накануне из Гродно с тем намерением, чтоб заманить туда
казаков, а на другой день на рассвете всех их забрать в плен.
Кроме того, Ф уверил поляков, что французский гене-
рал-кригскомиссар послал его на своей лошади в Гродно для
занятия квартиры.
Изгнание неприятеля
275
Польские новонабранные солдаты вдались в обман
и пошли за ним в Гродно, но, вышедши в чистое поле, ука¬
зали ему на казака, стоявшего настороже. Ф стал опять
уверять неприятелей, что это не казак, а польский улан и что
он скоро к ним поскачет. В самом деле, казак во всю прыть
пустился к ним и, съехавшись с Ф грудь с грудью, хотел
его проколоть пикой. Ф , схватив руками пику, борол¬
ся с казаком до тех пор, пока не прискакали другие казаки,
а польские солдаты не только не думали в них стрелять, но
от страха не могли выговорить и слова «пардон».
Казацкий урядник по храброму сопротивлению Ф ско¬
ро понял, что имеет дело с русским гусаром (?!). Ф дол¬
го не выпускал пики из рук своих, напоследок борьба пре¬
кратилась, и казаки, объяснившись с Ф , много дивились,
как он ускакал из плена на генеральском коне и как хорошо
привел к ним польских солдат.
В это бурное время армия Наполеона жестоко была пре¬
следуема русскими, а более всего казаками. Французские
солдаты бросали оружие; не имея никакой одежды, укуты¬
вались в старые мешки, кули и лошадиные шкуры. Они бре¬
ли с поникшими головами. Офицеры с печальными лицами
теснились между солдатами, от которых нельзя было отли¬
чить их. Все они были оборваны как голодные волки и без¬
оружные, не могли защищаться. Казаки забирали их в плен
целыми колоннами. Все большие и проселочные дороги
были покрыты мертвыми телами французов; полуживые ста¬
рались отогреть свои окостеневшие члены, зажигали селе¬
ния, толпились около огня и падали в него; другие равно¬
душно смотрели на их страдание и жалкую смерть. Многие
с пожелтевшими или почерневшими лицами, подобно мерт¬
вецам, тащились по дорогам и полям; у всех их были отморо¬
жены руки, ноги и носы; некоторые лишились употребления
языка, иные от холода сделались безумными, резали мясо
павших своих лошадей, жарили его на огне и глодали кости.
Но когда огонь потухал, никто не был в силах раздуть его;
тогда французы в отчаянии сами бросались в тлеющий пепел
и сгорали. Русские же, с своей стороны торжествовавшие
победу, повсюду воссылали благодарственные молебствия
за ниспослание Всевышним благодати Своей нашим вой¬
276
Отечественная война 1812 года
нам. В радость всем везде начали открываться балы, спек¬
такли и маскарады.
Гродненский комендант полковник Клиновский, в воз¬
даяние усердия Ф , подарил ему коня, на котором он уска¬
кал из плена. На вырученные за эту лошадь деньги услуж¬
ливые жидки как раз щегольски его обмундировали, и Ф ,
впредь до получения дальнейших наград, в комендантской
канцелярии стал упражняться перепиской бумаг...
Русский инвалид. 1845. № 71. 30 марта. С. 281—283;
N.9 76. 5 апреля. С. 301—302.
f11 Автор везде говорит о себе в третьем лице. — Примеч. издателя и ре¬
дактора «Русского инвалида» П. П. Пезаровиуса.
И. Г. Кулжинский
Из «Воспоминаний
старинного черниговского семинариста»
Свежо предание, а верится с трудом...
А. С. Грибоедов79
...Страшная комета на небе и 1812 год, с их последствия¬
ми, очень памятны и для нас, маленьких людей, бывших
тогда черниговскими семинаристами. Комета была огром¬
ная и такая яркая, что в безлунные ночи почти заменяла
свет полной луны. Ни об чем другом не говорили, кроме
кометы, и в нашу низменную ученическую среду долетали
страшные слухи, будто комета предвещала преставление све¬
та и Страшный суд; даже было предназначено говорунами
какое-то число июля месяца, в которое ночью должно было
произойти это ужасное событие.
Против этого числа июля покойный мой отец вез меня
из Чернигова домой на вакационное время, и мы ночева¬
ли в дороге. Целую половину ночи я дрожал и плакал, боясь
наступления страшного часа, наконец изнемог и заснул.
Изгнание неприятеля
277
А поутру, проснувшись и увидевши, что в Божием мире все
стоит спокойно, как прежде стояло, чрезвычайно обрадовал¬
ся и перестал бояться предсказания.
Вместо ожиданного преставления света начали сму¬
щать нас всех, и больших и малых, родителей и детей, слу¬
хи о Наполеоне, который с полчищами всей Европы шел
разорять Россию. Все сердца кипели ненавистью к грозному
завоевателю, и все, не обинуясь, называли его антихристом.
Разумеется, мы, дети, не читали тогда газет, но с жадно¬
стью ловили слухи от старших о том, что делалось в России;
и когда узнали о сожжении Москвы, то воспылали яростью
против Наполеона.
Родители наши после нашего вакационного времени
должны были бы доставить нас в семинарию к сентябрю
месяцу, но повезли нас туда только в октябре, — и что же мы
увидели по приезде в Чернигов?.. Все семинарские здания,
в том числе и наши классы, были заняты лазаретом! Беспре¬
станно подвозили новых раненых и калек; а как вскоре за
тем преждевременно начались морозы и Наполеон, бежав¬
ши из Москвы, растерял по дороге все свое войско, то нача¬
ли приводить и в Чернигов большие партии пленных воинов
Наполеоновых. Чтобы защититься от мороза, пленные наде¬
вали на себя, что ни попалось под руку: иной поверх своего
мундира был одет в диаконский стихарь, а на голове у него
была дамская шляпка; другой имел на своих плечах юбку,
ноги закутывал в рукава, оторванные от шубы, а на голо¬
ву надевал какой-нибудь мешок... Уже и нам, бедным семи¬
наристам, иной раз не смешно было, но жалко смотреть на
этих несчастных, костеневших от холода.
По случаю занятия семинарских зданий военным лаза¬
ретом классы наши были размешены в разных домах по
целому городу. Грамматический класс (грамматика и син-
таксима) был на зиму помещен в деревянном доме Духов¬
ной консистории около кафедрального собора, а по весне
переведен в Елецкий монастырь. Несколько дней, пока для
нашего класса приготовлялось помещение в каких-то сенях
между кельями, мы слушали наши лекции на открытом воз¬
духе в палисаднике пред монашескими кельями, под тенью
дере<вье>в.
278
Отечественная война 1812 года
Тогда же мы узнали, что в Елецкий монастырь был при¬
везен под стражею какой-то архиерей и будет расстрижен за
измену царю. Это был несчастный Варлаам (Шишацкий),
архиерей Могилевский, который во время занятия белорус¬
ских губерний Наполеоном сам поминал и предписал — гово¬
рили — по своей епархии поминать на служении имя Напо¬
леона вместо Александра Павловича... Святейший Синод
осудил его за это к извержению из сана, или, как говорилось
тогда: к рас<с>трижению. И исполнение этого приговора
было возложено на тогдашнего черниговского архиеписко¬
па Михаила (Десницкого), бывшего, в последствии време¬
ни, митрополитом Санкт-Петербургским. Не знаю, правда
ли, но тогда говорили, что этот Варлаам был когда-то учи¬
телем Михаила в Троицко-Сергиевской семинарии. Ежели
это справедливо, то... для обоих их тогда предстояло страш¬
ное назначение.
Летом, когда мы после обеда, в ожидании классического
звонка, гуляли на монастырском дворе, иногда и Варлаам
выходил из своей кельи на двор, сближался с нами, детьми,
и заговаривал с нами, но мы боялись его и дичились.
Наконец оповещено было, что 29 июня (1813), в праздник
святых апостолов Петра и Павла, будет рас<с>трижение...
Это плачевное действие было совершено в кафедральном
Спасо-Преображенском храме, пред литургией. Приехали
вместе оба архиерея, Михаил и Варлаам; оба были встрече¬
ны со славою и облачены были оба на амвоне среди церкви
также со славою.
Вдруг секретарь консистории Павловский восходит
на кафедру и громогласно читает указ Святейшего Сино¬
да, исчисляющий преступления Варлаама и осуждающий
его на снятие с него священного сана, с оставлением при
нем только монашества и с определением его на вакансию
простого монаха в Новгород-Северский Преображенский
монастырь. Вместе с тем протодиакон Иустин снял с Вар¬
лаама митру, панагию, омофор, саккос и прочие облаче¬
ния... Подали ему рясу и клобук, и он быстро сбежал с амво¬
на в алтарь чрез боковую дверь, потребовал в алтарь воды,
напился, потом чрез пономарню выбежал из церкви, побе¬
жал к карете и уехал в Елецкий монастырь.
Изгнание неприятеля
279
Архиепископ Михаил во все время снятия сана с Варлаа-
ма плакал горькими слезами и потом, по удалении Варлаама,
совершая литургию, постоянно плакал... Многие, стоявшие
во храме, также не могли удержаться от слез.
Варлаам после того прожил в Новгород-Северском мона¬
стыре лет шесть или семь и там скончался. Оставшаяся после
него библиотека, в огромных ящиках числом более десяти,
была в двадцатых годах доставлена в Чернигов и приобщена
к семинарской библиотеке.
Здания семинарские были заняты военным лазаретом
более года. В сентябре месяце 1813 года мы, семинари¬
сты, возвратившись из домов после летней вакации, нашли
классы наши уже очищенными от кроватей больничных, но
с оставшимся в них каким-то особенным, неприятным лаза¬
ретным запахом, и вдобавок... с оставшимися после лаза¬
рета блохами, которыми усеяны были все полы. Всех этих
насекомых мы вытравили терпением нашего собственно¬
го тела, и никто не может сказать, чтобы во время ужасного
кровопролития, произведенного Наполеоном по всей Евро¬
пе, и мы, тогдашние семинаристы, не участвовали, proprio
motu*, в этом всеобщем кровопролитии. Тогда во всех видах
сбывалась любимая пословица Наполеона: от великого до
смешного один только шаг...
Нежин.
15 февраля 1877 года.
И. Кулжинский.
Черниговские епархиальные известия. 1877. №8. 15 апреля.
Часть неофициальная. С. 210—214.
* По собственному побуждению (лат.).
Примечания
1 Ср.: «Через несколько дней во время нашего обеда вошел пожи-
лой человек в военном мундире, при сабле и произнес по-поль¬
ски: “Хлеб да соль”. Мать моя из вежливости пригласила его к сто¬
лу; когда он сел и взглянул на маленьких детей, то, заплакав, ска¬
зал: “Я оставил дома жену, детей; Бог знает, увижу ли я их когда-ли-
бо? Меня взяли и погнали насильно. Заприте, сударыня, ворота и не
пускайте из нас никого, потому что один идет от Бога, а другой от
черта”. Этими немногими словами высказано было очень многое»
(Романовский А. М. Французы в городе Чаусы в 1812 году // Рус. ста¬
рина. 1877. Т. 20. №12. С. 692).
2 Король и королева Саксонские — Август-Фридрих I и его супруга
Амалия Цвейбрюккенская.
3 Впервые песня «Ах, скучно мне на чужой стороне...» была опубли¬
кована в Петербурге в 1791 г. как народная; несколько измененный
вариант, получивший широкое распространение, появился позже
в Москве (1796). Автором песни считается Софья Ивановна Буш, же¬
на О. И. Буша, смотрителя Царскосельских дворцовых садов при им¬
ператрице Екатерине II. Возможно, однако, что С. И. Буш только ис¬
пользовала уже существовавшую версию песни, исправив ее.
4 Император и императрица Австрийские — Франц II и его третья
супруга Мария-Людовика Моденская. Королева Вестфальская —
Катарина Вюртембергская, вторая супруга короля Вестфалии Жерома
Бонапарта, младшего брата Наполеона I. Король Баварский —
Максимилиан I Иосиф.
Примечания
261
5 Опера «Сарджино, или Ученик любви» («Sargino, ossia L’allievo
dell’amore») Ф. Паэра была написана в 1803 г.
6 Подразумевается поездка Луи Нарбонна в Вильно 18-20 мая 1812 г.
для свидания с императором Александром (см.: КоленкурА. де. Поход
Наполеона в Россию. Смоленск, 1991. С. 70—72).
7 В.В.Ханыков, чрезвычайный посланник и полномочный министр
при Саксонском дворе в 1802—1812 гг.
8Журнал «Сын Отечества», издаваемый с 1812 г. Н. И. Гречем,
в 1829 г. был объединен с журналом «Северный архив», издаваемым
Ф. И. Булгариным.
9 Князь был при наступлении Кесарь, а при ретираде... — Фабий —
здесь П. И. Багратион сравнивается с крупнейшими полководцами
Древнего Рима, внесшими выдающийся вклад в развитие военной
стратегии и тактики: Гаем Юлием Цезарем (Кесарем) и Квинтом
Фабием Максимом Веррукозом Кунктатором.
10 Выражение «отдать последнюю лепту» имеет евангельское происхо¬
ждение (Мк. 12, 42; Л к. 21, 2) и дословно означает «внести свои по¬
следние средства».
11 Лк. 1, 56. Этими словами евангелист Лука заключает описание сви¬
дания Девы Марии с Елисаветой, матерью Иоанна Крестителя.
12 «Годуновекой твердыней» называется Смоленская крепость, возве¬
денная в 1596—1602 гг., то есть большей частью в период царствова¬
ния Бориса Годунова.
13 Крупеник — здесь: запеканка из крупы (пшенной, манной или греч¬
невой).
14 Имеется в виду, что на Святках было принято наряжаться в самые не¬
вероятные одежды.
15 6 (19) декабря («Никола зимний»).
16 Великий князь Константин Павлович в 1812 г. командовал гвардией,
но из-за разногласий с М. Б. Барклаем де Толли был удален из армии
после Смоленского сражения и прибыл к своим войска лишь в кон¬
це кампании 1812 г.
17 Ср.: «Россияне, переправясь чрез реку Днепр, стали на возвышенном
месте перед городом, с которого картина Смоленска была чрезвычай¬
но трогательна, печальна и разительна; неприятель открыл сильную
канонаду множества батарей по городу, пожар разлился по оному во
всех почти улицах и по форштадту; жители, не находя уже убежища,
гонимые ужасом и страхом идущих к ним французов, выходили тол¬
пами из города, целыми семействами, в отчаянии, в слезах горьких,
с младенцами на руках, малолетние дети подле них рыдали громко,
мужчины и женщины некоторые были уже ранены. Потом воспосле¬
довал вынос чудовной Божией Матери Смоленской и за ней следом —
разрушение моста чрез реку. Неприятель в больших густых колоннах
262
Отечественная война 1812 года
начал вступать в город, барабанный бой, играние музыки и беспре¬
станный крик: “Виват, император Наполеон!” оглушали воздух, и из¬
редка пальба русских в город по врагам из пушек увеличивала ужас
сей картины» (Мешетич Г. П. Исторические записки войны россиян
с французами и двадцатью племенами 1812, 1813, 1814 и 1815 годов//
1812 год: Воспоминания воинов рус. армии / Сост.: Ф. А. Петров и др.
С. 44).
18 Имеется в виду Русско-турецкая война 1828—1829 гг.
19 Я. И Говоров издал брошюру «Последние дни жизни князя Петра
Ивановича Багратиона». СПб., 1815.
20 См.: «17 сентября 1812 года при большом скоплении собравшегося
из окрестных сел и соседних городов народа Багратион был погребен
в Симе в каменном склепе. Гробницу обнесли металлической оградой,
и вскоре на ней появилась бронзовая вызолоченная доска с таким тек¬
стом: “Князь Петр Иванович Багратион, находясь у друга своего кня¬
зя Бориса Андреевича Голицына Владимирской губернии Юрьевского
уезда в селе Симе, получил высочайшее повеление быть главнокоман¬
дующим 2-й Западной армией, из Симы отправился к оной и, будучи
ранен в деле при Бородине, прибыл опять в Симу и скончался сен¬
тября 1 Ктак! — Г.М.> дня”» (КузнецовЛ.Л. «Место, завоеванное им
собственной кровью...» // Моск. журнал. 2010. №4. С. 10).
26 августа 1839 г. прах П. И. Багратиона был перезахоронен
на Бородинском поле (см.: Голицын Н. Б. Перенесение тела князя
Багратиона на Бородинское поле. М., 1839; также: СПб., 1839).
21 Здесь: военный обоз.
22 См. воспоминания А.Х. Бенкендорфа: «Описание военных действий
отряда, находившегося под начальством генерала Винценгероде»
(Военный журнал. 1817. Кн. 3. С. 25—41) и «Действие отряда гене-
рал-майора Бенкендорфа в Голландии» (Военный журнал. 1817. Кн.
6. С. 22-33); «Записки о 1812 годе» (Харкевич В. 1812 год в дневни¬
ках, записках и воспоминаниях современников: Материалы Военно¬
ученого архива Главного штаба. Вып. 2. Вильна, 1903. С. 53—138).
23 Аристарх — синоним строгого и компетентного критика, широко рас¬
пространенный в русской литературе 1 -й трети XIX в. Происходит от
имени Аристарха Самофракийского — самого знаменитого из алек¬
сандрийских грамматиков, подвергшего строгому разбору сочинения
греческих поэтов, особенно Гомера.
24 Речь идет о Военной галерее Зимнего дворца, в которой пред¬
ставлены 332 портрета военачальников русской армии — участни¬
ков кампаний 1812—1814 гг. Портреты написаны в 1819—1828 гг.
Дж. Доу при участии А. В. Полякова и В. А. Голике (см.: Глинка В. А/.,
ПомарнацкийЛ. В. Военная галерея Зимнего дворца. 3-е изд., доп. J1.,
1981).
Примечания
283
25 Подразумеваются Русско-турецкая война 1828-1829 гг. и Русско-
персидская война 1826-1828 гг.
26 Авангардные дела... — возможно, описка автора либо ошибка набора;
в этом случае должно быть: «арьергардные».
27 «Единорог» — особый вид гладкоствольной гаубицы для стрельбы
настильным (под малыми углами) и навесным огнем. Разработан
в 1757 —1759 гг. группой артиллерийских офицеров под руководством
П. И. Шувалова.
28 Здесь и далее в воспоминаниях Н. Любенкова имеются в виду заряд¬
ные ящики.
29 А. П. Ермолов оставил воспоминания, включающие описание
Отечественной войны 1812 г. (Записки А. П. Ермолова. 1798—1826 /
Сост. В. А. Федоров. М., 1991). См. также: ЕпаннинЮ.Л.Цым боев,
очаг домашний: Жизнь и судьба генерала Н. Н. Раевского. Смоленск,
2008.
30 Тело А. И. Кутайсова найдено не было.
31 В 1835 г. император Николай 1 повелел установить 16 монументов
«на главных полях сражений вечно достопамятного 1812 года, для
проектов же рисунков оных открыть всем российским художникам
конкурс». На Бородинском поле монумент павшим русским воинам
(архитектор А.У.Адамини) был торжественно освящен 26 августа
1839 г. перед строем 150 тысяч русских солдат. Присутствовали сам
Николай I, великие князья, представители союзных монархов и 200
ветеранов Бородинского сражения, среди которых были генералы
И. Ф. Паскевич, А. П. Ермолов и М. С. Воронцов. Под огромным чу¬
гунным обелиском в форме восьмигранной пирамиды, увенчанной
луковичной главкой, был сооружен склеп для праха П. И. Багратиона.
32 В Бородинском сражении командир Брестского пехотного полка ге¬
нерал П. И. Ивелич получил картечную контузию в правый бок и пу¬
левое ранение в правое плечо.
33 Одна из легендарных битв мировой истории (480 г. до н. э.), в которой
союзное греческое войско, возглавляемое царем Спарты Леонидом
в течение двух дней отражало попытки прорыва в горном проходе
Фермопилы, на границе Фессалии и Средней Греции, многократно
превосходящих персидских сил. После того как на третий день пер¬
сам удалось по горной обходной тропе выйти в тыл греческому вой¬
ску, Леонид приказал союзным отрядам отступить к Афинам, а сам
с 300 спартанцами остался у Фермопил. Окруженные со всех сторон,
все спартанцы во главе со своим царем погибли в рукопашной схват¬
ке.
34 Поручик Давыдов, очевидно, читал религиозно-дидактическую поэму
в девяти книгах Э. Юнга «Жалоба, или Ночные размышления о жиз¬
ни, смерти и бессмертии» (1742—1745). На русский язык прозаиче¬
264
Отечественная война 1812 года
ский перевод отдельных «Ночей» был сделан А. М. Кутузовым под за¬
главием «Плач Эдуарда Юнга, или Нощные размышления о жизни,
смерти и бессмертии» (отдельное издание, в двух частях — 1785).
35 См.: К. Я. Заметки // Санкт-Петербургские ведомости. 1847. № 189.
21 августа. С. 855—856.
36 Имеются в виду «Багратионовы флеши» у деревни Семеновское. На
них было установлено 36 орудий.
37 См.: Полевой Н.А. Повесть о великой битве Бородинской, бывшей 26
августа 1812 года. СПб., 1844.
38 М. Б. Барклай де Толли был из лифляндских дворян шотландско¬
го происхождения. Родился в имении Памушисе близ Жейме (совр.
Литва). В русскую военную службу был записан в 1767 г., в десяти¬
летнем возрасте.
39 См.: Растопчинские афишки / Собрал и издал П. А. Картавое. СПб.,
1904; БорсукН. В. Растопчинские афиши. [СПб., 1912].
40 Ср. начало воспоминаний Л.И.Халютина «Московский сыщик
Яковлев»: «В 1831 году умер в Москве от холеры, на исходе шестого
десятка лет своей жизни, коллежский советник Гаврило Яковлевич
Яковлев, не оставивший после себя ни потомства, ни родства. Он
служил в московской полиции следственным приставом, но вообще
был известен под названием сыщика. Имел все орденские знаки, ка¬
кие только было можно иметь в его чине, и кроме того, множество
подарков — табакерок, перстней, часов и денежных наград, за откры¬
тие виновных в разных преступлениях, поимку их, доведение до чи¬
стосердечного сознания и отыскание похищенного и ограбленного
имущества. <...>
Поприще сыщика начал Яковлев в первых годах текущего столе¬
тия и, как сам он мне рассказывал, оставлен был в 1812 году, при на¬
шествии неприятелей на Москву, для ее поджогов, вместе с несколь¬
кими другими чиновниками московской полиции, из числа которых
я знал еще господина Щербу, очень хорошего и доброго человека.
Как не удивляться иногда слишком быстрому изменению идей че¬
ловеческих! В первые годы по изгнании французов все русские ста¬
рались опровергать господствовавшее тогда в Европе мнение, что
Москва сожжена самими русскими, по распоряжению правительства.
Бывший в 1812 году главнокомандующим в Москве граф Ростопчин
старался опровергать это мнение своими брошюрами, писанными
им на французском языке и печатанными в Париже, как будто за¬
щищая от такого нарекания честь России и свою собственную, при¬
писывая сожжение столицы занимавшим ее неприятелям и по¬
ставляя это в преступление им. Не удивительно бы еще было, ес¬
ли бы эти действия употреблялись для возбуждения народа, во вре¬
мя Отечественной войны, к энергической борьбе с неприятелями.
Примечания
265
Но и этой причины допустить нельзя, потому что война та была уже
кончена с бессмертною для России славою. Значит, что тогда пони¬
мали этот предмет по-своему. Спустя немного лет после этого рус¬
ские историки Отечественной войны начали доказывать фактами,
что Москва сожжена самими русскими, и это действие относит к че¬
сти нашего народа и правительства, как редкую черту самоотверже¬
ния и предусмотрительности, послужившую к расстройству неприя¬
тельской армии, во время ее пребывания в Москве, потом истребле¬
нию и изгнанию ее остатков из России» (Современник. 1859. Т. 75.
№5. Отделение «Словесность, науки и художества». С. 79—80).
41 Имеются в виду цепи для обмолота хлеба.
42 По «прежнему счислению», то есть до реформы Петра I, новый год
наступал 1 сентября.
43 Точно эта цитата из Библии звучит так: «Вси уклонишася, вкупе не-
ключими быша: несть творяй благостыню, несть до единаго» (Пс. 13,
3).
44 Мф. 10, 22.
45 Мф. 21, 18.
46 Иез. 17, 24.
47 Клеобис и Битис (правильно: Битон), сюжет о которых пересказан
в «Истории» Геродота, — сыновья Кидиппы, жрицы богини Кибелы,
считавшейся прародительницей всего сущего, олицетворением пло¬
дородия земли. Однажды, когда их мать опаздывала на праздник вер¬
ховной богини Геры в Аргосе, а быки еще не вернулись с поля, бра¬
тья, обладавшие необычайной физической силой, сами впряглись
в повозку и отвезли Кидиппу к храму, находившемуся от города на
расстоянии 45 стадий (около 8 км). Клеобис и Битон успели вовремя,
но, по одной из версий мифа, упали после этого бездыханными.
48 Мраморная скульптурная группа, созданная скульптором Полимедом
из Аргоса в начале VI в. до н. э., была обнаружена в 1893—1894 гг.
в Дельфах французскими археологами.
49 См.: ЛипрандиИ. Краткое обозрение эпизода Отечественной вой¬
ны (Из соч. Михайловского-Данилевского), с прибытия князя
Смоленского к армии 17 августа, до оставления Москвы 2 сентяб¬
ря // Сев. пчела. 1858. № 151. 11 июля. С. 657—659; № 152. 12 июля.
С. 661-663; № 154. 15 июля. С. 670; № 155. 16 июля. С. 673-675;
Газетные заметки // Сев. пчела. 1858. № 159. С. 689—690 (отрывок
о Бородинской битве из записок В. И.Левенштерна).
50 Речь идет о безумной попытке создания «аэростатического шара <...>
для остановки или истребления величайших армий», предложенной
императору Александру I европейским авантюристом Ф.Леппихом;
подробнее см.: ИскюльС. Н. 1812 год: Документальная хроника/Ред.
Г.Г.Мартынов. СПб., 2008. С. 145-153.
286
Отечественная война 1812 года
51 Екатерининский институт благородных девиц и Александровский
институт для дочерей неимущих дворян и разночинцев.
52 Река Неглинная (Неглинка) получила название Трубы, поскольку
протекала через перекрытое решеткой отверстие в стене Белого го¬
рода. В 1817 г. Неглинка была заключена в подземный коллектор, по¬
сле чего в месте, где она пересекала кольцо бульваров, образовалась
обширная площадь, получившая название Трубная.
53 Очевидно, речь идет о портретисте Д. Б. Дамон-Ортолани, в отно¬
шении которого в справочных изданиях обычно указывается, что он
умер после 1810г.
54 Гарпагон — персонаж комедии Мольера «Скупой, или Школа лжи»
(1668), скупец, скряга.
55 Империал — российская золотая монета; чеканилась в 1755—1805 гг.
и впоследствии в 1885-1917 гг.
56 В России в 1768—1868 гг. выпускалось огромное количество дукатов,
в подражание голландскому (утрехтскому) дукату. Эта монета пол¬
ностью копировала голландский дукат по содержанию и качеству зо¬
лота.
57 Возможно, имеется в виду сочинение Вольтера «История России
в царствование Петра Великого» (1759—1763).
58 По приказу Наполеона на основании данных русских календарей
с 1772 г. было высчитано, что морозы в 1812 г. должны были начать¬
ся не раньше декабря.
59 Нарышкины состояли в родстве с императорской фамилией через
Наталью Кирилловну, мать Петра I.
60 Директор Воспитательного дома И.В.Тутолмин имел придворный
чин шталмейстера, который по «Табели о рангах» соответствовал во¬
енному чину генерал-лейтенанта или гражданскому — тайного совет¬
ника.
61 После ухода французов из Москвы Э. А. Мортье, по приказанию
Наполеона, устроил взрывы в Кремле.
62 Ошибка памяти: П. В. Голенищев-Кутузов был петербургским воен¬
ным губернатором в 1826—1830 гг.
63 Сброками назывались семь благочиний в Москве, впервые образо¬
ванные еще в 1551 г.: Замоскворецкое, Ивановское, Китай городское,
Кремлевское, Никитское, Пречистенское и Сретенское.
64 Находился в Грохольском переулке; засыпан в 1886 г.
65 Спекулатор — страж, палач. Слово встречается в церковнославянском
тексте Священного Писания; на русский язык переводится как «ору¬
женосец»: «И тотчас, послав оруженосца, царь повелел принести го¬
лову его» (Мк. 6, 27).
66 Ср.: «...тьма бысть по всей земле...» (Мф. 27, 45).
67 Эпидемия чумы, разразившаяся в Москве и ее окрестностях в 1771 г.
Примечания
287
68 1 (14) сентября, память преподобного Симеона Столпника.
69 1 (14) октября, праздник Покрова Пресвятой Богородицы
и Приснодевы Марии.
70 Афишки — прокламации Ф. В. Ростопчина.
71 О том, как именно имя Наполеона переводилось в «три шестерки»,
см.: ИскюльС. Н. 1812 год: Документальная хроника. С. 45.
72 Даточный крестьянин — здесь в значении: «рекрут». В Московском
государстве XV-XVI1 вв. даточными людьми назывались пожизнен¬
но военнообязанные, выставлявшиеся сельским и городским насе¬
лением для службы в войске в военное время. С введением в 1705 г.
для податных сословий рекрутской повинности сбор даточных лю¬
дей прекратился.
73 Пс. 93, 12.
74Чехауз — искаженное «цейхгауз»; здесь имеется в виду здание
Арсенала Московского Кремля.
75 Пс. 37, 12.
76 См.: Голицын А. Б. Записка о войне 1812 года офицера Конной гвар-
дии, находившегося на бессменных ординарцах при князе Кутузове
// Военный журнал. 1859. Кн. 1. С. 12—31; Военный сборник. 1910.
№12. С. 22-35.
77 Речь идет о Русско-турецкой войне 1787-1791 гг.; русские войска
овладели крепостью Очаков после длительной осады 6 декабря 1788 г.
78 Записки, касательно составления и самого похода Санкт-
Петербургского ополчения против врагов Отечества в 1812 и 1813 го¬
дах, с кратким обзором всех происшествий, во время бедствия и спа¬
сения нашего Отечества случившихся, и с подробным описани¬
ем осады и взятия Данцига, писанные флота к<апитан-Лейтенан¬
том б<ароном> В. Шт<ейнгелем>. В 2-х ч. СПб., 1814-1815.
79 Эпиграф взят из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» (слова
Чацкого: действие II, явление 2).
Словарь
военных терминов, устаревших, редких
и малоупотребительных слов и понятий
Авангард — часть походного охранения войск; находится впереди
главных сил.
Аванпост (форпост) — передовой сторожевой пост, выставляемый
в сторону противника для предохранения нападения на войсковые
соединения, находящиеся в обороне или на отдыхе.
Алкать — сильно желать.
Англизированные лошади — лошади с подрезанным хвостом.
Артиллерийский парк — место расположения материальной части
артиллерии для ее хранения в установленном порядке, обеспе¬
чивающем наилучший уход, боевую готовность и удобство поль¬
зования.
Арьергард — силы прикрытия (охранения), выделяемые от войсковых
соединений при их отходе или отступлении (ретираде).
Аще — ни.
Банник — артиллерийская принадлежность: щетка цилиндрической
формы, насаженная на древко и предназначенная для ручной
чистки (банения) и смазки канала ствола орудия.
Бивак (бивуак) — расположение войск на отдых вне населенных пунк¬
тов.
Больные солдаты — раненые.
Бомба — артиллерийский снаряд осколочно-фугасного действия мас¬
сой более одного пуда (в отличие от гранаты); имел продолгова¬
тый чугунный корпус, разрывной заряд и взрыватель.
Словарь
289
Бомбардир — воинское звание в артиллерии; соответствовало зва¬
нию ефрейтора в пехоте и присваивалось лучшим солдатам-ка-
нонирам.
Бурак — сапоги с твердым голенищем в виде бутылки; являлись осо¬
бым «шиком» в мещанской и купеческой среде.
Вакации (вакационное время) — свободное от занятий время, отпуск,
каникулы.
Ведеты — ближайшая к противнику цепь конных сторожевых и раз¬
ведывательных постов.
Вежды — глазные веки.
Вестовой знак — условный знак, сигнал.
Вид (на жительство) — паспорт, в котором указано место жительства.
Выя — шея.
Генерал-квартирмейстер — начальник квартирмейстерской службы
в армии.
Генерал-кригскомиссар — начальник комиссариатской службы
в армии.
Герберг — постоялый двор с трактиром для «чистой публики»; впер¬
вые в России появились при Петре I, после Отечественной войны
1812 г. стали называться ресторанами и открывались при гостини¬
цах или меблированных комнатах.
Граната — артиллерийский снаряд осколочно-фугасного действия
массой менее одного пуда (в отличие от бомбы).
Декокт — отвар из лекарственных трав.
Диспозиция — план расположения войск относительно друг друга
и противника для ведения предстоящего сражения.
Донец — донской казак.
Гумно — место, куда свозили убранный хлеб для его обмолота.
Елень — олень.
Есмы — есть.
Застольная — помещение, в котором вместе обедали дворовые.
Инвалидные солдаты (инвалиды) — служащие особых инвалидных
команд, в которые назначались нижние чины, сделавшиеся неспо¬
собными к строевой службе; инвалидные команды находились во
всех российских уездных городах и несли внутреннюю стражу
(например, при госпиталях и на городских заставах).
Исправник (капитан-исправник) — выборный из дворян глава поли¬
цейской власти в уезде.
Канонир — рядовой (солдат) в артиллерии, в обязанности которого
входили уход и сбережение артиллерийских орудий, их подготов¬
ка к стрельбе и перемещение при смене позиций.
Квартирмейстер полковой — офицер, заведовавший хозяйственной
частью в полку.
290
Отечественная война 1812 года
Кивер — военный форменный высокий головной убор с плоским
верхом, одним или двумя козырьками и подбородочным ремнем;
в кавалерии служил для предохранения головы всадника от непря¬
мого сабельного удара.
Кладь — груз, поклажа.
Коврига — большой печеный хлеб округлой формы, который мог
достигать полутора метров в диаметре при высоте 6—10 см.
Комиссар (смотритель) — должностное лицо, контролирующее дея¬
тельность данного учреждения.
Корпия — перевязочный материал, состоявший из нитей расщипан¬
ной хлопковой или льняной ветоши; употреблялся вместо ваты.
Корпуленция — крупное телосложение, тучность.
Курная изба — отапливаемая без трубы, по-черному.
Ланиты — щеки.
Людская — помещение, в том числе отдельно стоящее, для «людей» —
дворни и слуг, при барском доме.
Лядунка — сумка для патронов у кавалеристов.
Магазин — склад для хранения продовольственных запасов.
Манерка — походная солдатская металлическая фляжка с завинчи¬
вающейся крышкой в виде стакана; прикреплялась к ранцу.
Ментик — часть гусарского обмундирования: короткая куртка, опу¬
шенная мехом.
Мир (крестьянская община) — единица хозяйственного самоуправ¬
ления крестьян в России.
Мозглявый — тщедушный.
Мундштук — железные удила с подъемной распоркой у нёба, приме¬
няемые для облегчения управления лошадью.
Наполеондор — французская золотая монета; чеканилась
в 1803-1914 гг. (с перерывами).
Обер-офицеры — офицеры в чине от прапорщика до капитана вклю¬
чительно.
Овин — хозяйственная постройка, в которой сушили снопы перед
молотьбой; обычно состояла из ямы, где располагалась печь без
трубы, а также верхнего яруса, куда складывали снопы.
Однодворцы — сословная группа в России: происходящие из служи¬
лых людей владельцы небольшого (в один двор) земельного участ¬
ка, сами же на нем и работающие.
Околоток (в разговорном языке) — окружающая местность, окрест¬
ность.
Онучи — элемент традиционной русской крестьянской одежды: длин¬
ная, широкая полоса холщовой или шерстяной ткани, предназна¬
ченная для обмотки ноги до колена при обувании в лапти.
Словарь
291
Опорки — остатки стоптанной и изодранной обуви (чаще всего сапог),
едва прикрывающие ноги.
Ординарец — офицер, унтер-офицер или рядовой, выделенный от
воинской части в распоряжение командующего или штаба для
выполнения их поручений.
Паки — опять.
Палатка — небольшая пристройка при церкви или колокольне.
Палаш — холодное рубяше-колющее оружие с прямым однолезвий¬
ным клинком, к концу обоюдоострым.
Пальник — приспособление (палка со щипцами на конце), при помо¬
щи которого фитиль вставлялся в пушку для воспламенения заря¬
да перед выстрелом.
Пикет — название небольшого отряда, заставы или караула в сторо¬
жевом охранении.
Подорожная — документ, необходимый для проезда по почтовым
дорогам (трактам); удостоверял право получения на почтовой
станции определенного числа почтовых государственных лоша¬
дей, зависевшего от чина и звания проезжавшего.
Позорище — зрелище.
Полати — лежанка, устроенная между стеной избы и печью, на кото¬
рой обычно могли разместиться (в лежачем положении) несколь¬
ко человек.
Постоялый двор — дорожный комплекс, объединявший комнаты для
ночлега проезжавших, харчевню (трактир) и двор для лошадей
и экипажей; в сельской местности постоялые дворы обслужива¬
ли всех проезжающих, в городах так называемая «чистая публика»
предпочитала более дорогие гостиницы.
Потрушивать — побаиваться.
Почтовая станция — до появления железных дорог: учреждение на
почтовых дорогах (трактах), где отдыхали проезжавшие (пасса¬
жиры), меняли почтовых лошадей и другие средства передвиже¬
ния и где производился обмен почтой.
Прати — идти.
Ратник — солдат ополчения.
Реданты (реданы) — открытые полевые фортификационные соору¬
жения (укрепления), выступающие в сторону противника острым
углом и позволяющие вести косоприцельный огонь (небольшие
реданты с тупым углом называются флешами).
Рекогносцировка — визуальное изучение противника и местности
при организации боевых действий, передвижения и расположе¬
ния войск.
292
Отечественная война 1812 года
Ретирада — отступательные боевые действия войск (отход) с целью
занятия новых, более выгодных позиций; иногда термин употреб¬
ляется также для обозначения отступления вообще.
Саламата — мучная каша-размазня.
Салоп — верхняя женская одежда из бархата, шелка, дорогого сукна,
часто с подкладкой на вате или меху; представляла собой широкую
длинную накидку с прорезями для рук или с небольшими рукава¬
ми, скреплялась лентами или шнурами.
Сборная изба — помещение, наемное миром для сходок и размещения
приезжих старшин.
Ситник — ситный хлеб (испеченный из просеянной, обычно пше¬
ничной муки).
Смотритель — то же, что комиссар.
Солодовенный овин — постройка, в которой сырой солод высыхал до
такой степени твердости, что его можно было размалывать мель¬
ничными жерновами.
Сотский (сотский староста) — выборный из крестьян низший чин
сельской полиции.
Стапин — запал.
Степенный гражданин — отличие, жаловавшееся за службу по город¬
ским выборам (звание заслуженных бургомистров).
Тесак — рубящее и колющее холодное оружие, состоявшее из корот¬
кого широкого клинка и рукоятки с крестовиной или дужкой.
Траверс — поперечная толша грунта на прямолинейных участках
траншей и перед входом в фортификационные сооружения (редан-
ты, флеши).
Токмо — только, лишь.
Убо — впрочем.
Урядник — чин младших командиров (унтер-офицеров) в казачьих
войсках.
Фас — обращенная к противнику сторона полевого или долговремен¬
ного укрепления (например, флеши), вне зависимости от ее кон¬
фигурации.
Феска — головной убор, представляющий собой шерстяной колпак
красного цвета с голубой или черной шелковой, серебром или
золотом перевитой кистью.
Флеши — полевые, реже долговременные укрепления для прикрытия
важных направлений и пунктов (см. также реданты).
Форпост — то же, что аванпост.
Форштадт — предместье.
Французская водка — коньяк.
Фура — род телеги, пароконный фургон.
Фураж — корм для лошадей (зерно, сено, солома, мякина).
Словарь
293
Фуражировка — добывание и сбор в военное время выделенными от
войск командами продовольствия и фуража с полей и в населен¬
ных пунктах.
Фухтель — плоская сторона клинка холодного оружия (сабли или
тесака); этим же словом называлось и телесное наказание, пред¬
ставлявшее удар по спине плашмя обнаженным клинком.
Хлеб — то же, что коврига.
Целовальник — продавец в казенной винной лавке (при клятве не раз¬
бавлять водку в подтверждение целовали крест).
Шевалье — рыцарь, кавалер; дворянский титул в королевской Фран¬
ции.
Штаб-офицеры — офицеры в чине майора и выше.
Экзерциция — строевое и тактическое обучение войск.
Экономическое село — населенный пункт, в котором жили экономи¬
ческие, то есть бывшие монастырские, крестьяне, по секуляриза-
ционной реформе 1764 г. переданные под управление Коллегии
экономии (с 1786 г. перешли в ведение местных казенных палат).
Эстафета — конная почта, верховой нарочный гонец.
Аннотированный указатель имен*
Август-Фридрих I (1750—1827), курфюрст Саксонский (под именем
Фридриха-Августа III) с 1763 г. (самостоятельно с 1768 г.), саксон¬
ский король с 1806 г. — 10, 11, 280
Августин, в миру Виноградский Алексей Васильевич (1766—1819),
епископ Дмитровский, викарий Московский с 1804 г., архиепи¬
скоп Московский и Коломенский с 1818 г. — 223, 237-241
Адамини Антон Устинович (1792—1847), архитектор — 283
АдоевН.А., владимирский уездный казначей — 239
Аксинья Егоровна, дворовая московского помещика П.Д. Березни-
кова — 102
Аксинья Ивановна, игуменья Медведевской пустыни — 244
Албрехт, полковник в корпусе П.Х. Витгенштейна в 1812 г. — 266
Александр I Благословенный, Александр Павлович (1777—1825), рос¬
сийский император с 1801 г. — 10, 12-14, 21, 34, 35, 40, 61, 68—70,
81, 97, 109, 123, 128-130, 146, 147, 196, 200, 223, 224, 236, 239, 242,
270, 278, 281,285
Алексеев Илья, конюх московского помещика П.Д. Березникова — 103
Алексеев Сергий, священник села Шерапово — 252, 255
Амалия (1752—1828), урожд. принцесса Цвейбрюккенская, супруга
саксонского короля Августа-Фридриха 1—10, 280
Амфилохий, монах московского Симонова монастыря в 1812 г. — 169
* Полужирным шрифтом выделены фамилии авторов мемуаров, вошед¬
ших в настоящее издание, курсивом — мемуаристов, фамилии кото¬
рых внесены только в примечания.
Аннотированный указатель имен
295
Анания, архимандрит коломенского Троицкого монастыря в 1812 г. —
170
Анатолий, архимандрит, ректор Владимирской духовной семинарии
в 1812 г.-241
Анатолий, иеромонах московского Симонова монастыря в 1812 г. —
168
Андреев Иван, московский священник — 253
Андреева Татьяна (ок. 1803 —?), смоленская крестьянка — 50—53
Андрей, игумен, живший на покое в московском Симоновом мона¬
стыре в 1812 г. — 167, 168
Андрей Боголюбский, Андрей Юрьевич или Георгиевич (не ранее
1100— 1174), второй сын великого князя Юрия Долгорукого, вели¬
кий князь Владимирский с 1157 г., убит в результате заговора; свя¬
той благоверный — 236
Антонов Осип (ок. 1795 — ок. 1880), смоленский крестьянин, затем
солдат — 57-60
Аристарх Самофракийский (ок. 217—145 до н. э.), древнегреческий
ученый, филолог, глава Александрийской библиотеки — 282
Аркадий, архимандрит, наместник московского Донского монасты¬
ря в 1871 г.-217
Артеневская Мария Федоровна, смоленская помещица — 58
Атилла (? — 453), вождь гуннов с 434 г., объединивший под своей
властью варварские племена от Рейна до Северного Причерномо¬
рья; в позднейшие века его имя стало символом варварства — 70
Аш Казимир Иванович (? — 1820), барон, архангельский губерна¬
тор в 1805—1807 гг., смоленский губернатор в 1807—1820 гг. — 50
Бабетта, синьора, «гувернантка» Д. Б. Дамон-Ортолани — 178, 179,
187, 188, 194, 197, 206
Багговут Карл Федорович, или Карл Густав (1761 — 1812), генерал-
лейтенанте 1807 г., командовал 2-м пехотным корпусом 1-й Запад¬
ной армии в 1812 г.; погиб в Тарутинском сражении 18 октября
1812 г.-74
Багратион Петр Иванович (1765—1812), князь из грузинского рода
царей Багратидов, генерал от инфантерии с 1809 г., главнокоман¬
дующий 2-й Западной армией в 1812 г.; смертельно ранен в Боро¬
динском сражении 26 августа 1812 г. — 16, 17, 34, 37, 62, 63, 89—93,
140, 141, 144, 148, 233, 281-284
Барклай де Толли Михаил Богданович, или Михаэль Андреас (1757—
1818), генерал от инфантерии с 1809 г., военный министр с 1810
по 24 августа 1812 г., главнокомандующий 1-й Западной армией
в 1812 г., генерал-фельдмаршал с 1814 г., князь с 1815 г. — 14, 37,
96, 97, 140, 144, 281,284
296
Отечественная война 1812 года
Бастиан (? — 1812), полковник артиллерии, убит в сражении при Вол-
ковиске 2 ноября 1812 г. — 264
Бауер К. (ок. 1802—?), немец, московский житель в 1812г.— 148—163
Бахметев, московский помещик — 244
Бенкендорф Александр Христофорович (1783—1844), участник Оте¬
чественной войны 1812 г. и заграничного похода русской армии
в 1812—1814 гг., генерал-майор с 27 июля 1812 г., генерал-лейте¬
нант с 1821 г., сенатор с 1826 г., генерал от кавалерии с 1829 г., член
Государственного Совета и Комитета министров с 1831 г., граф
с 1832 г. - 68, 203, 204, 206, 282
Березников Петр Дмитриевич, московский помещик — 101, 107
Бессьер Жан Батист (1768—1813), маршал Франции с 1804 г., герцог
Истрийский с 1809 г., участник похода в Россию в 1812 г. — 206
Бирюков Сергей, майор — 64-67
Блюхер Гебхарт JIеберехт фон (1742— 1819), прусский генерал от кава¬
лерии с 1812 г., генерал-фельдмаршал с 1813 г., главнокомандую¬
щий русско-прусской Силезской армией в 1813—1814 гг. — 264
Богарне Эжен де (1781 — 1824), пасынок Наполеона I, вице-король
Италии в 1805—1814 гг., ландграф Лейхтенбергский и князь Эйх-
штетский с 1807 г., участник похода в Россию в 1812 г. — 175
Богославский, полковник артиллерии, участник Бородинского сра¬
жения 26 августа 1812 г. на Багратионовых флешах — 89
Бологовский Алексей Яковлевич, зарайский помещик — 134
Борис Федорович (Феодорович), Годунов (1552—1605), боярин,
конюший и глава Земского приказа; царь с 1598 г. — 40, 281
Борсук Николай Владимирович, историк, архивист — 284
Браген Николай Иванович, смоленский помещик — 48
Брежинский, старший адъютант П. И. Багратиона — 63
Бугайский, смоленский помещик — 27, 28, 34
Булгарин Фаддей Венедиктович (1789—1859), писатель, журналист,
критик, издатель — 281
Бутурлин Дмитрий Петрович (1790—1849), генерал-лейтенант
с 1812 г., военный историк — 92, 142
Буш Осип Иванович, смотритель Царскосельских дворцовых садов
при императрице Екатерине II — 280
Буш Софья Ивановна, жена О. И. Буша, автор песни «Ах, скучно мне
на чужой стороне...» — 280
Буше, полковник французской Молодой гвардии, участник похода
в Россию в 1812 г. — 188, 206
Валуев Петр Степанович, начальник московской Кремлевской экс¬
педиции — 223
Аннотированный указатель имен
297
Варлаам, в миру Шишацкий, епископ Могилевский, расстриженный
за измену в 1812 г. — 278, 279
Варле, подполковник французской Молодой гвардии, участник похо¬
да в Россию в 1812 г. -188, 189, 199, 206
Василий I, Василий Дмитриевич (1371 — 1425), сын великого кня¬
зя Дмитрия Донского, великий князь Московский с 1389 г. — 236
Васильчиков Илларион Васильевич (1775—1847), генерал-майор
и генерал-адъютант с 1801 г.; в Бородинском сражении 26 августа
1812 г. командовал 12-й пехотной дивизией в корпусе Н.Н. Раев¬
ского, был ранен и пожалован в генерал-лейтенанты; участник
заграничного похода русской армии в 1813—1814 гг., генерал от
кавалерии с 1823 г., граф с 1825 г., председатель Комитета мини¬
стров с 1838 г., князь с 1839 г. — 88
ВедемейерА. В., дипломат —8—15
Вейде, поручик артиллерии, участник Бородинского сражения 26
августа 1812 г. — 82, 83
Вели, знакомый Ф. Вендрамини, московский житель в 1812 г. — 181,
194, 198
Вендрамини Леонтина, падчерица Ф. Вендрамини — 185, 186,
188-190, 198, 199, 202
Вендрамини Франсуа (1780—1856), итальянский гравер, живший
в Москве в 1811 — 1812 гг. — 171—206
Вильблант, французский управляющий Смоленской губернией
в 1812 г. — 39
Винценгероде Фердинанд Федорович (1761 — 1818), барон, генерал-
майор с 1802 г., в Отечественную войну 1812 г. командовал первым
армейским партизанским отрядом в районе Смоленска, генерал-
лейтенант с 16 сентября 1812 г., генерал от кавалерии с 1813 г. —
196,282
Вистицкий Михаил Степанович (1768—1832), генерал-майоре 1800г.,
генерал-квартирмейстер 2-й Западной армии в 1812 г. — 37
Вистицкий Семен Степанович (1764—1836), генерал-майор и коман¬
дор; профессор тактики — 37
Витгенштейн Петр Христианович (1769—1843), генерал-майор
с 1799 г., генерал-лейтенант с 1807 г., командир Отдельного кор¬
пуса на петербургском направлении в 1812 г., генерал-фельдмар¬
шал с 1826 г. — 265, 266
Власов, московский домовладелец в 1812 г. — 175, 176, 194
Во де, капитан французской Молодой гвардии, участник похода
в Россию в 1812 г. — 188, 199, 206
Вольтер (настоящие имя и фамилия Франсуа Мари Аруэ; 1694-1778),
французский писатель и философ, действительный иностранный
298
Отечественная война 1812 года
почетный член Санкт-Петербургской академии наук с 1746 г. —
286
Вонлярлярский Александр Васильевич (1776—1858), участник
последних суворовских походов; смоленский помещик — 34, 35
Вонлярлярский Петр Васильевич, смоленский помещик — 34, 35
Воронцов Михаил Семенович (1782—1856), генерал-майор с 1809 г.,
командовал 2-й сводно-гренадерской дивизией во 2-й Запад¬
ной армии, получил ранение в Бородинском сражении 26 августа
1812г.; участник заграничного похода русской армии 1813-1814 гг.,
генерал от инфантерии с 1825 г., светлейший князь с 1852 г., гене¬
рал-фельдмаршал в 1856 г. — 88, 283
Вюльфинг Каспар Богданович, директор Калужского лесного инсти¬
тута — 95
Гагарин, князь, находился в Тарутинском лагере в 1812 г. — 257
Гагарина, московская домовладелица — 123
Гангарт Иван Иванович, главный медик 2-й Западной армии в 1812г. —
15—18, 62-63
Гедеонова Марфа Львовна, племянница М. Д. Потемкина — 23
Геральди, архитектор московского Воспитательного дома в 1812 г. —
202
Герасим, архимандрит московского Симонова монастыря в 1812 г. —
167—170
Герасимов Иван, кучер московского семейства Бауер в 1812 г. — 161,
162
Герасимов Павел Федорович (ок. 1799 —?), сын камер-лакея москов¬
ского Кремлевского дворца— 222—228
Геродот (между 490 и 480 — ок. 425 до н. э.), древнегреческий исто¬
рик, прозванный отцом истории — 285
Герострат, грек из города Эфес в Малой Азии; в 356 г. до н. э. сжег
храм Артемиды Эфесской, считавшийся одним из семи чудес све¬
та, для того чтобы обессмертить свое имя — 142
ГерсевановЕ. П., ординарец М. И. Кутузова в 1812 г. — 256—261
Гильтебрандт (Гильдебрадт) Иван Дорофеевич (? — 1831), доктор
медицины, профессор анатомии и физиологии при Медицинской
школе в Москве — 20, 63
Глинка Владислав Михайлович (1903—1983), историк и писатель —
282
Глинка Сергей Николаевич (1776—1847), писатель, издатель журна¬
ла «Русский вестник» в 1808-1820 и 1824 гг. — 134
Глинка Федор Николаевич (1786—1880), писатель, публицист, воен¬
ный историк; адъютант М. А. Милорадовича в 1812 г. — 5, 92
Аннотированный указатель имен
299
Говоров Яков Иванович (1779—1828), врач, лечивший П. И. Багра¬
тиона после ранения на Бородинском поле — 63, 282
Голенищев-Кутузов М. И. см. КутузовМ.И.
Голенищев-Кутузов Павел Васильевич (1773—1843), генерал-майор
с 1800 г., участник Отечественной войны 1812 г. и заграничного
похода русской армии 1813—1814 гг., генерал-лейтенант с 1813 г.,
член Государственного Совета с 1825 г., генерал от кавалерии
с 1826 г., петербургский военный губернатор в 1826—1830 гг. —
204, 286
Голике Василий Александрович, или Вильгельм Август, живописец,
сотрудник Дж. Доу — 282
Голицын Александр Борисович (1792—1865), князь, корнет Кавалер¬
гардского полка и ординарец М. И. Кутузова в 1812 г. — 257, 287
Голицын Борис Андреевич (1766—1822), князь, владимирский поме¬
щик, начальник Владимирского ополчения в 1812 г.; владелец
с. Симы, в котором скончался и был похоронен П. И. Багратион —
147, 248, 282
Голицын Дмитрий Владимирович (1771 — 1844), князь, генерал-лей¬
тенант с 1804 г., командовал 1-й и 2-й кирасирскими дивизия¬
ми в 1812 г., участвовал в заграничном походе русской армии
1813—1814 гг., генерал от кавалерии с 1814 г. — 88
Голицын Михаил Петрович, князь — 171-173, 175, 176, 180, 181, 184,
185, 194
Голицын Николай Борисович (1794—1866), князь, сын Б. А. Голицы¬
на, участник Отечественной войны 1812 г. и заграничного похода
русской армии 1813—1814 гг., вышел в отставку в чине капитана
в 1821 г., вторично — в чине подполковника в 1832 г.; впослед¬
ствии получил известность как виолончелист, музыкальный кри¬
тик и меценат — 140—148, 282
Гомер (приблизительно VIH в. до н. э.), древнегреческий эпический
поэт, которому со времен Античности приписывается авторство
«Илиады» и «Одиссеи» — 282
Гончарова, калужская помещица — 99
Гораций Коклес см. Публий Гораций Коклес
Горчаков Алексей Иванович (1769—1817), князь, племянник
А. В. Суворова, сенатор с 1804 г., военный министр с 24 августа
1812 г. по 1815 г., генерал от инфантерии с 1814 г. — 129, 130
Греков Иван Демьянович, сматинский купец — 50, 53
Грековы — 53
Греч Николай Иванович (1787—1867), журналист, издатель, писатель,
филолог, переводчик, педагог, член-корреспондент Санкт-Петер¬
бургской академии наук с 1827 г. — 18, 25, 281
300
Отечественная война 1812 года
Грибоедов Александр Сергеевич (1790 или 1795-1829), писатель,
дипломат, посол России в Персии в 1828 г., убит в Тегеране — 276,
287
Гуссар, француз, доктор в итальянской гвардии, участник похода
в Россию в 1812 г. — 155, 157, 159
Даву Луи Никола (1770—1823), маршал Франции с 1804 г., герцог
Ауэрштедтский с 1808 г., князь Экмюльский с 1809 г.; участник
похода в Россию в 1812 г. — 16, 119, 122, 124
Давыдов, поручик артиллерии, участник Бородинского сражения 26
августа 1812 г. — 83, 283
Давыдов Денис Васильевич (1784—1839), поэт и военный писатель;
участник Отечественной войны 1812 г. и заграничного похода рус¬
ской армии 1813—1814 гг., генерал-майор с 1814 г., генерал-лей-
тенант с 1831 г. — 5
Дамон-Ортолани Джованни Батиста (1750 — после 1812), итальян¬
ский живописец, портретист, работал в России с начала 1800-х гг. —
172, 178-180, 187, 189-192, 194, 197, 205, 206, 286
Дарья Ивановна, жена московского диакона Тимофея Дмитриеви¬
ча - 254
Демидов Иван Иванович, московский домовладелец — 175
Дитерикс 2-й, полковник, участник Отечественной войны 1812 г. —
72
Дмитриев-Мамонов Матвей Александрович (1790—1863), граф,
участник Московского ополчения в 1812 г., сформировавший соб¬
ственным иждивением конный полк из шести эскадронов; гене¬
рал-майор с 1813 г. — 148
Дондукова-Корсакова Ольга Алексеевна, княгиня — 36
Доу Джордж (1781 — 1829), английский живописец, работал в Петер¬
бурге в 1819—1829 гг. — 282
Дурова Надежда Андреевна (1783—1866), первая в России женщи¬
на-офицер, участница Отечественной войны 1812 г.; писательни¬
ца — 5
Дюронель Антуан Жан Огюст Анри (1771 — 1849), граф с 1808 г., фран¬
цузский дивизионный генерал, участник похода в Россию в 1812г.,
пэр Франции в 1815 г. и с 1837 г. — 184
Егоров Павел (? — 1870), архимандрит, наместник московского Дон¬
ского монастыря — 207—217
Екатерина II, Екатерина Алексеевна, урожд. София-Фредерика-Ав-
густа, принцесса Ангальт-Цербтская (1729—1796), российская
императрица с 1762 г. — 280
Аннотированный указатель имен
301
Елизавета (Елисавета) Алексеевна, урожд. Луиза-Мария-Августа,
принцесса Баден-Дурлахская (1779—1826), супруга императора
Александра I с 1793 г. — 109, 241
ЕльчаниновМ.М. (? — 1816), генерал-майор — 25—35
ЕльчаниновН. — 35
ЕпанчинЮ.Л., историк, архивист — 283
Ермолов Алексей Петрович (1772—1861), генерал-майор с 1808 г.,
начальник главного штаба 1-й Западной армии в 1812 г., генерал-
лейтенант с 1812г., генерал от инфантерии с 1818г. (переименован
в генералы от артиллерии в 1833 г.) — 75, 256-258, 283
Ефим, экономический крестьянин подмосковного с. Вотолино — 106
Ефимов Петр, дворник московского дома помещицы М.Я.Кротко-
вой в 1812 г.- 217, 220-222
Ефимовский, граф, московский помещик — 106
Жданов Петр Петрович, московский купец — 109—130
Жером Бонапарт (1784—1860), младший брат императора Наполео¬
на I, король Вестфальский в 1807—1813 гг. — 11, 280
Жуберт (Жубер), французский генерал, участник похода в Россию
в 1812 г.- 184
Зубков Иван Петрович, московский купец — 139
Иван Иванович, священник села Кудиново — 248
Иван Иванович, сын священник села Кудиново, московский диа¬
кон — 249
Иванов Гаврила, комиссар Московской Сенатской типографии
в 1812г.- 131-134
Иванов Мирон, рабочий Странноприимного дома графа Н. П. Шере¬
метева в Москве в 1812 г. — 166
Ивашкин Петр Алексеевич (1762—1823), генерал-майор, московский
обер-полицмейстер в 1812 г. — 204, 205
Ивелич Петр Иванович (1772 — после 1816), генерал-майор с 1808 г.,
участник Отечественно войны 1812 г. и заграничного похода рус¬
ской армии 1813-1814 гг. — 79, 283
Избединов Михаил Алексеевич, тверской помещик — 21, 22
Избединова Александра Ильинична, жена М. А. Избединова — 21,22
Игнатьева Агафья (ок. 1803 —?), смоленская крестьянка — 48—50
Иларион, иеромонах московского Симонова монастыря с 1804 г. —
167-170
Иоасаф, иеродиакон московского Симонова монастыря в 1812 г. —
168
302
Отечественная война 1812 года
Иона, иеросхимонах московского Симонова монастыря в 1812 г. —
167—170
Ириней, в миру Фальковский Иван Ахимович (1762— 1823), епископ
Смоленский и Дорогобужский с 7 февраля 1812 г., архиепископ
Чигиринский с 1813г.; ученый-просветитель, астроном — 36
Искюль Сергей Николаевич, историк, архивист — 285, 287
ИсмайловФ.Ф., студент московской Славяно-греко-латинской ака¬
демии в 1812 г. — 229—236
Иустин, протодиакон кафедрального собора в Чернигове в 1813 г. —
278
Калинин, купец, московский домовладелец — 210, 213
Калюкова Агафья Абрамовна (ок. 1804 —?), смоленская мещанка —
41-44
Кантини, денщик капитана итальянской гвардии Савини — 156, 157,
159
Картавов Петр Алексеевич (1873—1941), издатель, библиофил, соби¬
ратель предметов русской старины — 284
Касицын Димитрий, протоиерей, редактор-издатель журнала «Душе¬
полезное чтение» — 255
Катарина, урожд. принцесса Вюртембергская (1783—1835), супруга
короля Вестфалии Жерома Бонапарта с 1807 г. — 11, 280
Каховский, смоленский помещик — 34
Квинт Фабий Максим Веррукоз Кунктатор (? — 203 до н. э.) — древ¬
неримский полководец — 16, 281
Кесарь см. Цезарь Гай Юлий
Клим Михайлович, дворовый московского помещика П. Д. Березни-
кова, отец Г. К. Рожновой — 101, 103—107
Климент, поручик, участник похода в Россию в 1812 г. — 196
Клиновский, полковник, гродненский комендант в 1812 г. — 276
Ключарев Алексей, священник, соиздатель журнала «Душеполезное
чтение» — 170
Колантай, гусар, участник Отечественной войны 1812 г. — 268 —
270
КоленкурАрман ОгюстенЛуде(\773— 1827), маркиз, дипломат, посол
Франции в России в 1807-1811 гг., участник похода в Россию
в 1812 г.-281
Колпинский Елизар Григорьевич, смоленский помещик — 50
Конде Луи Жозеф де Бурбон (1736—1818), принц, большой почита¬
тель А. В. Суворова; в начале французской революции эмигрировал
в Германию и сформировал корпус из бывших королевских офи¬
церов (распущен в 1801 г.) — 179
Кондратьев Иван, московский купец — 255
Аннотированный указатель имен
303
Коновалов, московский домовладелец в 1812 г. — 212
Коновницын Петр Петрович (1764—1822), генерал-лейтенант
с 1808 г., начальник 3-й пехотной дивизии, в Бородинской бит¬
ве 26 августа 1812 г., после ранения П. И. Багратиона, временно
принял командование над 2-й армией, с 4 сентября 1812 г. испол¬
нял должность дежурного генерала при М. И. Кутузове; военный
министр с 1815 г., генерал от инфантерии с 1817 г. — 38, 39, 92, 126,
128, 130, 256-261
Константин Павлович (1779—1831), великий князь, второй сын
императора Павла I, цесаревич — 54, 281
Копьев Василий Михайлович, родственник диакона Александра
Михайлова — 252, 255
Корбутовский М. И., предводитель дворянства Красненского уезда
в 1812 г.-34, 35
Краевский, смоленский помещик — 28
Крапухин, секретарь Красненского земского суда в 1812 г. — 27
Кривцов, гвардейский ротный офицер, раненный в Бородинском
сражении 26 августа 1812 г. и попавшийся в плен к французам —
192, 193, 197-200, 202-204
Кромановская Авдотья Ивановна (ок. 1795 —?), бывшая крепостная —
217-222
Кроткова Марфа Яковлевна, помещица и московская домовладели¬
ца-217, 222
Ксенофонт, в миру Троепольский (1760-е — 1834), епископ Вла¬
димирский с 1800 г., епископ Каменец-Подольский с 1821 г. —
237-241
Кузнецов Александр Александрович, историк — 282
Кузьмин К. Стефанович, гвардии прапорщик в отставке, помещик
Калужской губернии, в 1812 г. находился в Калужском ополче¬
нии — 95, 99, 100
КузьминА. К. (ок. 1796 —?), сын К. С. Кузьмина, кадет Калужского
лесного института в 1812 г. — 94-100
Кузьмин Николай, брат А. К. Кузьмина — 95
Кузьмина Елизавета Сергеевна, жена К. С. Кузьмина — 95, 96
КулжинскийИ.Г., черниговский семинарист в 1812 г. — 276—279
Кульков (? — 1812), бомбардир артиллерийского отделения Н. Любен-
кова; погиб в Бородинском сражении 26 августа 1812 г. — 76
Куракин, князь, московский домовладелец — 173, 174
Кутайсов Александр Иванович (1784—1812), граф, генерал-майор
с 1807 г.; начальник артиллерии 1-й Западной армии в 1812 г., убит
в Бородинском сражении 26 августа 1812 г. — 72, 74, 283
Кутузов Алексей Михайлович (1746 или 1747—1797), премьер-майор
в отставке; переводчик — 284
304
Отечественная война 1812 года
Кутузов (Голенищев-Кутузов) Михаил Илларионович (1745—1813),
граф с 1811 г., главнокомандующий русской армией с 17 авгу¬
ста 1812 г. (день принятия им командования в Царево Займище),
фельдмаршал и светлейший князь Смоленский с 1812 г. — 37, 39,
71, 77, 87, 97, 126, 128, 130, 141, 143-145, 147, 193, 239, 256-261,
264,285,287
Кутузов П. В. см. Голенищев-Кутузов П. В.
Лампи Старший Иоганн Баптист (1751 — 1830), австрийский живо¬
писец, график, миниатюрист, мастер парадного портрета;
в 1792—1797 гг. работал в России — 178
Ланн, французский генерал, участник похода в Россию в 1812 г. —
184
Ланской Сергей Николаевич (1774—1814), генерал-майор с 1810 г.,
в Отечественную войну 1812 г. находился в армии П. В. Чичаго¬
ва, генерал-лейтенант с 1813 г., смертельно ранен в сражении под
Краоном — 272
Левенштерн Владимир Иванович (1777—1858), барон, старший адъю¬
тант М. И. Кутузова в 1812-1813 гг., генерал-майор с 1826 г.; воен¬
ный писатель — 148, 285
Лекки Жозеф (1767—1836), дивизионный генерал с 1800 г., во время
похода в Россию в 1812 г. командовал Итальянской гвардейской
дивизией в составе корпуса Э. Богарне — 194
Леонид (540-е гг. — 480 до н. э.), царь Спарты, обессмертивший свое
имя в сражении при Фермопилах — 283
Лепешкин Леонтий Петрович, крестьянин по происхождению; рестав¬
ратор древних икон — 242—246
Леппих Франц (1775—1818), голландский уроженец, изобретатель,
европейский авантюрист — 146, 147, 285
Лесли Александр Дмитриевич, смоленский помещик — 32, 33
Лесли Сергей Иванович, смоленский губернский предводитель дво¬
рянства в 1804-1824 гг. — 25
Лессепс Жан Батист Бартелеми де (1766—1834), бывший француз¬
ский генеральный консул в Петербурге, главный интендант Вели¬
кой армии в 1812 г. — 194, 197, 198, 200
Липранди Иван Петрович (1790—1880), генерал-майор, военный
историк — 285
Лукьянов, фельдшер московского Странноприимного дома графа
Н. П. Шереметева в 1859 г. — 167
Львов, корнет Орденского кирасирского полка, участник Отечест¬
венной войны 1812 г. — 261
Лыкошин (? — 1812), смоленский помещик — 35
Аннотированный указатель имен
305
Любенков Николай, капитан артиллерии, участник Бородинского сра¬
жения — 68—88, 283
Ляпунов Иван Петрович, генерал-лейтенант — 65—67
Мавров Матвей, секунд-майор в отставке — 19—21
Максимилиан I Иосиф (1756—1825), пфальцграф Цвейбрюккенский
с 1795 г., курфюрст Пфальцский и Баварский с 1799 г., король
Баварии с 1806 г. — 11, 280
Мамонов М. А. см. Дмитриев-Мамонов М. А.
Мария-Луиза Австрийская (1791 — 1847), дочь императора Священ¬
ной Римской империи и австрийского императора Франца II,
в первом браке вторая супруга Наполеона 1с 1810 г. — 11
Мария-Людовика, урожд. принцесса Моденская (1787—1816), третья
супруга австрийского императора Франца 1—11, 280
Мартини, аккомпаниатор тенора Тарквинио — 193
Мелиссино Алексей Петрович (1759—1813), генерал-майоре 1801 г.,
участник Отечественной войны 1812 г., убит в сражении под Дрез¬
деном — 272
Мельхиседек, иеродиакон московского Симонова монастыря
в 1812 г.- 167
Мешетич Гавриил Петрович, подпоручик артиллерии в 1812 г. —
282
Милорадович Михаил Андреевич (1771 — 1825), генерал от инфанте¬
рии с 1809 г., участник Отечественной войны 1812 г. и загранич¬
ного похода русской армии 1813—1814 гг., граф с 1813 г., военный
губернатор Петербурга с 1818 г.; смертельно ранен в ходе восста¬
ния декабристов 14 декабря 1825 г. — 88, 125, 126, 259
Митрофан, иеромонах московского Симонова монастыря в 1812 г.—
167, 169
Митрофан, иеросхимонах московского Симонова монастыря
в 1812 г. - 167
Михаил, в миру Десницкий, архиепископ Черниговский, затем мит¬
рополит Санкт-Петербургский — 278, 279
Михайлов Александр, московский диакон — 246—255
Михайлов Дмитрий, брат А. Михайлова — 255
Михайлов Михаил Александрович, сын А. Михайлова — 255
Михайлова Екатерина Тимофеевна, жена Александра Михайлова —
247, 250, 252, 254,255
Михайловский-Данилевский Александр Иванович (1789—1848),
адъютант М. И. Кутузова в 1812 г., генерал-лейтенант с 1835 г.,
военный историк —92, 93, 143, 146, 148, 285
Молия, мозаичист, живший в Москве в 1812 г. — 205, 206
306
Отечественная война 1812 года
Мольер (настоящие имя и фамилия Жан Батист Поклен; 1622—1673),
французский комедиограф, актер, театральный деятель, реформа¬
тор сценического искусства — 286
Монтрезор Карл Лукьянович (1786—1879), адъютант М. И. Кутузо¬
ва в 1812—1813 гг., генерал-майор с 1828 г., генерал-лейтенант
с 1839 г., генерал от кавалерии с 1856 г. — 141 — 143
Мораклий, капельмейстер саксонского короля Августа-Фридриха I —
11
Мортье Эдуард Адольф (1768—1835), герцог Тревизский, маршал
Франции с 1804 г., участник похода в Россию в 1812 г. (начальник
Молодой гвардии); по занятии Москвы Наполеоном был назна¬
чен ее губернатором — 137-139, 199, 200, 286
Мюрат Иоахим (1771 — 1815), зять Наполеона I, маршал Франции
с 1804 г., король Неаполитанский с 1808 г., участник похода в Рос¬
сию в 1812 г. — 175
Назаров, канцелярский служитель московского Странноприимного
дома графа Н. П. Шереметева в 1812 г. — 164
Наполеон I, Наполеон Бонапарт (1769—1821), полководец, импера¬
тор французов в 1804-1814 гг. и в марте —июне 1815 г.— 8, 10-12,
25, 26, 34, 37-45, 48, 50, 51, 53, 55-57, 59, 70, 78, 88, 92, 94-97, 104,
105-107, 130, 131, 133, 140, 141, 144, 146, 156, 157, 159, 165, 166,
173, 180, 181, 183, 188, 192, 193, 196-198, 201, 209, 215, 222, 223,
225, 227, 229, 230, 236, 239, 242, 243, 245, 246, 261, 269-271, 275,
277-281,286, 287
Нарбонн (Нарбонн-Лара) Луи Мари Жак Альмарик де (1755—1813),
граф, генерал-адъютант Наполеона 1 — 281
Нарышкин Лев Александрович (1785— 1846), участник Отечественной
войны 1812 г. и заграничного похода русской армии 1813—1814 гг.,
генерал-майор с 1813 г., генерал-лейтенант с 1843 г. — 196
Нарышкина, московская домовладелица — 119
Нарышкина Наталья Кирилловна (1651 —1694), царица, вторая супру¬
га царя Алексея Михайловича с 1671 г.: мать Петра I — 286
Ней Мишель (1769—1815), маршал Франции с 1804 г., герцог Эль-
хингенский с 1808 г., участник похода в Россию в 1812 г. (князь
Московский в 1812 г.) — 56, 224
Неронов (? — 1812), поручик артиллерии, убит в Бородинском сра¬
жении 26 августа 1812 г. — 83
Нечаев, Василий, священник, соиздатель журнала «Душеполезное
чтение» — 170
Николай Тимофеевич, шурин московского диакона А. Михайлова —
255
Никифор, смоленский священник в 1812 г. — 52
Аннотированный указатель имен
307
Николай I, Николай Павлович (1796—1855), третий сын императора
Павла I, российский император с 1825 г. — 40, 77, 283
Новосильева Екатерина Владимировна (1820—1885), собирательни¬
ца устных рассказов об Отечественной войне 1812 г.; публикова¬
лась под псевдонимами: Т.Толычева, Т.Толычова, Т.Н. — 41, 60,
61, 108,222,228, 246
Орлов-Денисов Василий Васильевич (1775—1843), граф, генерал-
майор с 1807 г., командир лейб-гвардии Казачьего полка, участ¬
ник Отечественной войны 1812 г. и заграничного похода русской
армии 1813—1814 гг., генерал-лейтенант с 1813 г., генерал от кава¬
лерии с 1826 г. — 258—261
Остен-Сакен фон дер Фабиан Вильгельмович (1752—1837), гене¬
рал-майор с 1794 г., генерал-лейтенант с 1799 г., участник Оте¬
чественной войны 1812 г. и заграничного похода русской армии
1813-1814 гг., графе 1821 г., генерал-фельдмаршал с 1826 г., князь
с 1832 г.- 262, 264
Павловский, секретарь Черниговской консистории в 1813 г. — 278
Паскевич Иван Федорович (1782—1856), генерал-майор с 1810 г.,
командовал 26-й пехотной дивизией 2-й Западной армии в 1812 г.,
участник заграничного похода русской армии в 1813—1814 гг.,
генерал-лейтенант с 1813г., генерал от инфантерии с 1826 г., граф
Эриванский с 1827 г., генерал-фельдмаршал с 1829 г., светлейший
князь Варшавский с 1831 г. — 88, 283
Паэр Фердинандо (1771 — 1839), итальянский композитор — 281
Пезаровиус П. П., издатель и редактор «Русского инвалида» — 276
Пенский, смоленский помещик — 31
Петр I Великий, Петр Алексеевич (1672—1725), царь с 1682 г. (еди¬
нолично с 1689 г.), первый российский император с 1721 г. — 86,
183,285,286, 289
ПетровФ. А., историк, архивист — 282
Писарев Илья Владимирович, подполковник в отставке, лебедян¬
ский помещик — 20
Платов Матвей Иванович (1751 — 1818), генерал от кавалерии с 1809 г.,
участник Отечественной войны 1812 г., граф с 1812 г. — 272
Платон, в миру Левшин Петр Григорьевич (1737—11 ноября 1812),
архиепископ Московский с 1775 г., митрополит Московский
с 1787 г.- 230, 232,241
Плескачевский, смоленский помещик — 26, 27, 34
Погодин Михаил Петрович (1800—1875), историк, археолог, жур¬
налист, коллекционер, писатель, публицист, жуналист, академик
Санкт-Петербургской академии наук с 1841 г. — 246
зов
Отечественная война 1812 года
Полевой Николай Алексеевич (1796—1846), писатель, драматург,
журналист, историк, член-корреспондент Санкт-Петербургской
академии наук с 1831 г. — 93, 284
Полимед (VI в. до н. э.), древнегреческий скульптор — 285
Поляков Александр Васильевич (1801 — 1835), живописец, сотрудник
Дж. Доус 1822 г.-282
Помарнацкий Андрей Валентинович (1903—1981), искусствовед —
282
Понятовский Юзеф Антоний Дмитрий (1763—1813), польский князь,
военный министр Великого герцогства Варшавского с 1807 г.;
участник похода в Россию в 1812г., маршал Франции в 1813 г. — 27
Порфирий, архимандрит, настоятель московского Симонова мона¬
стыря в 1863 г. — 170
Потемкин Михаил Дмитриевич (ок. 1762 —?), майор в отставке, смо¬
ленский помещик — 21—25
Публий Гораций Коклес (Одноглазый), легендарный римский герой,
прославился при нападении этрусков на Рим в VI в. до н. э. — один
сдерживал натиск врагов до тех пор, пока мост через Тибр позади
него не был разрушен — 178
Раевский Николай Николаевич (1771 — 1829), генерал-лейтенант
с 1808 г., участник Отечественной войны 1812 г. и загранич¬
ных походов русской армии 1813—1814 гг., генерал от кавалерии
с 1813 г.- 18,283
Разумовская, графиня, московская домовладелица — 137
Ракузов, смоленский помещик — 50, 53
Ренье, генерал, участник похода в Россию в 1812 г. — 262-264
Репнина, московская помещица — 121
Ри, француз, имевший книжный магазин и библиотеку в Москве
в 1812 г.- 183
Робеспьер Максимилиан Мари Изидор де (1758— 1794), один из лиде¬
ров Великой французской революции, возглавлявший, возможно,
ее самое радикальное движение — якобинцев — 19
Рождественский В., священник редактор «Московских епархиаль¬
ных ведомостей» — 217
Рожнова Глафира Климовна (ок. 1801 —?), бывшая дворовая москов¬
ского помещика П. Д. Березина — 100-108
Розонов Илья Сергеевич, сын С. И. Розонова — 209
Розонов Сергей Иванович (? — 1826), московский священник —
207-212, 215
Розонова Надежда Егоровна (? — 1816), жена С. И. Розонова — 214,
215
Розонова Олимпиада Сергеевна, дочь С. И. Розонова — 209
Аннотированный указатель имен
309
Розонова Федосья Сергеевна, дочь С. И. Розонова — 209, 212
Романовский Л. М. — 280
Ростопчин (Растопчин) Федор Васильевич (1765—1826), генерал-
адъютант с 1796 г., граф с 1799 г., главнокомандующий Москвы
в 1812—1814 гг., генерал от инфантерии с 29 мая 1812г., член Госу¬
дарственного Совета с 1814 г.; жил в Париже с 1817 г. (в отставке
с 1823 г.)- 97, 141-147, 172, 205, 236, 284, 287
Рульон, французский капитан, участник похода в России в 1812 г. —
181, 186,187
Румянцев Николай Петрович (1754—1826), граф, дипломат, канцлер
с 1809 г., председатель Государственного Совета в 1810—1812 гг. —
14
Рыбников Матвей Михайлович, московский купец — 139
Рыдванский, смоленский помещик — 34
Савари, капитан, участник похода в Россию в 1812 г. — 164, 166
Савини, капитан итальянской гвардии, участник похода в Россию
в 1812 г.- 155-157, 160
Самгин, содержатель колокольного завода в Москве в 1812 г. — 212
Самсонов Иван, барон — 119—123
Севинье Мари де, урожд. Рабютен Шанталь (1626—1696), маркиза,
французская писательница; особый интерес к ее личности и эпи¬
столярному наследию возник в 1-й половине XIX в. и нашел отра¬
жение в истории моды — 196
Семенов Семен, московский купец — 255
Сент-Аман де, стихотворец; поручик французской гвардии, участник
похода в Россию в 1812 г. — 19
Сергий Радонежский (ок. 1321 — 1391), в миру Варфоломей, основа¬
тель и первый игумен Троице-Сергевого монастыря (лавры), пре¬
подобный — 232,252
Сердобинская Пелагея Михайловна, московская жительница в 1812г. —
135
Серфольо, итальянец, живший в Москве в 1812 г. — 174
Сивере Карл Карлович (1772—1856), граф, генерал-майор с 1803 г.,
участник Отечественной войны 1812 г. и заграничного похода рус¬
ской армии 1813—1814 гг., генерал-лейтенант с 1813 г., сенатор
(с чином действительного тайного советника) с 1833 г. — 77, 79,
82, 83
Сигизмунд III (1566—1632), сын шведского короля Юхана III, король
Речи Посполитой с 1587 г., король Швеции в 1592-1599 гг. — 61
Сикар, полковник французской Молодой гвардии, участник похо¬
да в Россию в 1812 г.- 187-191, 193, 194, 196, 199, 201,202,206
Симеонов Петр, московский протоиерей — 137-140
310
Отечественная война 1812 года
Симонин Пантелей, коломенский купец — 134
Скобелев Иван Никитич (1778— 1849), старший адъютант М. И. Куту¬
зова в 1812—1813 гг., генерал-майор с 1817 г., генерал-лейтенант
с 1828 г., генерал от инфантерии с 1843 г. — 141
Скобельцын Николай, ротмистр, командир эскадрона лейб-гвардии
Гусарского полка в 1812 г., впоследствии действительный стат¬
ский советник — 265—266
Снегирев Иван Михайлович (1793—1868), фольклорист, этнограф,
профессор Московского университета — 246
Сныткин Аким Иванович (ок. 1796 —?), смоленский мешанин — 44-48
Соколов, купец, московский домовладелец — 138
Соловьев Руф Иоаннович, московский диакон в 1894 г. — 255
Соловьева Настасья Даниловна, московская жительница в 1812 г. — 255
Степанова Марья Павловна, кастелянша московского Страннопри¬
имного дома графа Н. П. Шереметева в 1812 г. — 167
Стефани (? — 1812), корнет Лубенского гусарского полка — 267
Странский Матвей Егорович, служитель московского Странноприим¬
ного дома графа Н. П. Шереметева в 1812 г. — 163—167
Стреличи, денщик капитана итальянской гвардии Савини — 157, 158
Сцевола Гай Муций, легендарный римский герой, юноша-патриций;
согласно легенде, пытался убить Ларса Порсену, царя этрусского
города Ютузия, который осадил Рим в 509 до н.э. — 178
Талейран, или Талейран-Перигор Шарль Морис (1754—1838),
министр иностранных дел Франции в 1797—1799 гг. (при Директо¬
рии), в 1799—1807 гг. (в период Консульства и Империи Наполео¬
на I), в 1814—1815 гг. (при Людовике XVIII), французский посол
в Лондоне в 1830—1834 гг. — 88
Тамерлан см. Тимур
Танцов, смоленский помещик — 28
Тарквинио, тенор, живший в Москве в 1812 г. — 193
Телепнев Михаил Дмитриевич, московский купец — 139
Тимофей Дмитриевич, московский диакон, отец Е.Т. Михайловой —
254
Тимур, или Тамерлан (1336—1405), среднеазиатский полководец,
эмир Самарканда с 1370 г. — 236
Титова Надежда Петровна, урожд. Ляпунова, коллежская асессорша,
жительница Москвы в 1812 г. — 64—67
Тихон, иеросхимонах московского Симонова монастыря в 1812г. —
167
Тихонов Алексей, крепостной московского помещика П.Д. Берез-
никова — 107
Тихонова Настасья, дочь А. Тихонова — 107
Аннотированный указатель имен
311
Тишинин, поручик артиллерии в 1812 г., участник Бородинского сра¬
жения 26 августа 1812 г.; впоследствии полковник — 79, 84
Токовелов, майор московской полиции в 1812 г. — 204
Толь Карл Федорович (1777—1842), полковник с 1811 г., генерал-
квартирмейстер 1-й Западной армии в 1812 г., участник загранич¬
ных походов русской армии 1813—1814 гг., генерал от инфантерии
с 1826 г., граф с 1829 г., член Государственного Совета с 1830 г. —
88,258
Толычева (Толычова) Т. — псевдоним Е. В. Новосильцевой.
Ториак, французский эмигрант, ростовщик, московский житель
в 1812 г. - 178-180, 186, 191, 192, 206
Траскин Александр Семенович (1804—1855), полковник Генераль¬
ного штаба и флигель-адъютант с 1834 г., генерал-майор с 1842 г.,
харьковский гражданский губернатор с 1849 г. — 147
Трубецкая, княгиня, московская домовладелица — 148
Трубецкой, князь, московский домовладелец — 174
Тутолмин Иван Васильевич (1760—1839), сенаторе 1802 г., член Госу¬
дарственного Совета с 1810г.; директор московского Воспитатель¬
ного дома, сумевший охранить его от разорения в 1812 г. — 193,
198, 200-202, 204, 286
Тюрельков, костоправ лазарета Лубенского гусарского полка
в 1812 г.-267
Фабий см. Квинт Фабий Максим Веррукоз Кунктатор
Федоров В. А., историк, архивист — 283
Феоктист, иеросхимонах московского Симонова монастыря в 1812г. —
168, 169
Ферри, итальянец, участник похода в Россию в 1812 г. — 161
Филатьев, капитан артиллерии — 86
Флери, актриса французского театра в Москве в 1812 г. — 172, 173,
181, 188, 206
Фомин (? — 1812), подпоручик артиллерии; погиб в Бородинском
сражении 26 августа 1812 г. — 90
Франц II (1768—1835), последний император Священной Римской
империи в 1792—1806 гг., австрийский император (под именем
Франца I) с 1804 г. — 11, 280
Фридрих-Август III см. Август Фридрих I
Фриян, участник похода в Россию в 1812 г. — 92
ХалютинЛ. И. — 284
Ханыков Василий Васильевич (1759—1829), дипломат; российский
посланник при Саксонском дворе в 1802-1812 гг. — 12, 281
Харкевич В., военный историк — 282
312
Отечественная война 1812 года
Царский, антиквар — 246
Цезарь (Кесарь) Гай Юлий (102 или 100—44 до н. э.) — древнерим¬
ский государственный и политический деятель, полководец, писа¬
тель — 16,281
ЦызыревП.А., смоленский помещик — 34
Чернышев Александр Иванович (1785—1857), генерал-майор с 22
ноября 1812 г., генерал-лейтенант с 1814г., генерал от кавалерии,
сенатор и управляющий военным министерством с 1827 г., воен¬
ный министр в 1832-1852 гг., князь с 1841 г., председатель Госу¬
дарственного Совета с 1848 г., светлейший князь с 1849 г. — 147
Чижов Григорий, владимирский протиерей — 236—242
Чичагов Павел Васильевич (1767—1849), адмирал с 1807 г., министр
морских сил в 1802—1811 гг., участник Отечественной войны
1812 г.- 261, 262, 264
Шапошников Ива Дмитриевич, староста московской церкви Святи¬
теля Николая в Толмачах в 1812 г. — 254
Шаховской Иван Леонтьевич (1777—1860), генерал-майор с 1804 г.,
участник Отечественной войны 1812 г. и заграничного похода рус¬
ской армии 1813-1814 гг., генерал-лейтенант с 1813 г., генерал от
инфантерии с 1826 г., член Государственного Совета с 1830 г. — 204
Шварценберг Карл Филипп (1771 — 1820), князь, австрийский фельд¬
маршал, участник похода в Россию в 1812 г. — 262, 264
Шеманин, московский столяр в 1812 г., домовладелец — 212
Шембель, поручик лейб-гвардии Драгунского полка — 38
Шепелев Дмитрий Дмитриевич (1771 — 1841), генерал-майоре 1807 г.,
участник Отечественной войны 1812 г. и заграничного похода рус¬
ской армии 1813—1814 гг.; в отставке в 1816—1826 гг., впослед¬
ствии генерал-лейтенант — 256, 257
Шереметев Николай Петрович (1751 — 1809), граф, сенатор с 1786 г.,
обер-гофмаршал с 1796 г., обер-камергер с 1798 г., затем действи¬
тельный тайный советник; владелец усадеб Кусково и Останкино,
основатель московского Странноприимного дома — 163
Шматиков Кузьма Егорович (ок. 1802 —?), смоленский степенный гра¬
жданин — 53—57
Штейнгель Владимир Иванович (1783—1862), барон, капитан-лейте-
нант флота, впоследствии декабрист — 265, 287
Шубин Семен Иванович (? — 1812), коллежский асессор в отставке,
смоленский помещик; герой Отечественной войны 1812 г. — 61
Шувалов Петр Иванович (1711 — 1762), сенаторе 1744 г., графе 1846 г.,
генерал-фельдмаршал с 1761 г. — 283
Аннотированный указатель имен
313
Щерба, чиновник московской полиции в 1812 г. — 284
Энгельгардт Николай Богданович, смоленский помещик — 35
Энгельгардт Павел Иванович (? — 1812), подполковник в отставке,
смоленский помещик, герой Отечественной войны 1812 г. — 39,
40, 59
Энгельгардты — 61
Юнг Эдуард (1683—1765), английский поэт — 83, 283, 284
Яковлев Гавриил Яковлевич (? — 1831), следственный пристав
московской полиции — 284
Содержание
От составителя. Г. Г. Мартынов 5
Отступление от границы
А. В. Ведемейер. Отрывок из записок 1812 года 8
И. И. Гангарт. Воспоминания о 1812 годе 15
М. Мавров, Врач-благодетель, русский дворянин 19
М. Д. Потемкин. Письмо к издателям <журнала «Сын Отечества»>
из Дорогобужа 21
М. М. Ельчанинов. Рассказ, взятый из дневных записок покойного
генерал-майора М. М. Ельчанинова, о событиях 1812 года .... 25
Смоленск
Смоленск и его предания о Двенадцатом годе 36
I. Рассказ смоленской мещанки А. А. Калюковой 41
II. Рассказ смоленского мещанина А. И. Сныткина 44
III. Рассказ крестьянки А. Игнатьевой, села Волыни 48
IV. Рассказ Т. Андреевой, бывшей крепостной 50
V. Рассказ степенного гражданина К. Е. Шматикова 53
VI. Рассказ солдата О. Антонова 57
Бородино
И, И, Гангарт. Воспоминания о 1812 годе 62
С. Бирюков. Письмо к издателям <журнала «Сын Отечества»> ... 64
Н.Любенков. Рассказ артиллериста о деле Бородинском 68
д******* Историческое сведение о Бородинском сражении .... 89
Перед Москвой
А. К. Кузьмин. Из подлинных записок 1812 года 94
Г. К. Рожнова. Рассказ о Двенадцатом годе бывшей дворовой,
живущей в Покровской богадельне 100
Москва
П. П.Жданов. Памятник французам, или Приключения
московского жителя 109
Г. Иванов. Несчастия комиссара Московской Сенатской
типографии, во время злодеяний французов в Москве 131
Я. М. Сердобинская. Редкий пример сыновней любви 135
Протоиерей Петр Симеонов. Из записок, веденных в Москве
1812 года, при занятии оной врагами . . . 137
Н. Б. Голицын. Материал для истории Московского пожара
в 1812 году 140
Н. Б. Голицын. Еще об Отечественной войне (Письмо в редакцию
«Северной пчелы») 143
К. Бауер. Воспоминания о Двенадцатом годе в Москве 148
М. Е. Странский. Воспоминания старожила о 1812 годе
в Странноприимном доме графа Шереметева в Москве .... 163
Иеромонах Иларион. Письмо современника о вторжении
французов в 1812 году в московский Симонов монастырь ... 167
Ф. Вендрамини. Французы в Москве в 1812 году 171
Архимандрит Павел Егоров. Из воспоминаний о 1812 годе 207
А. И. Кромановская. Рассказ бывшей крепостной
М.Я. Кротковой 217
Я. Ф. Герасимов. Рассказ о Двенадцатом годе богадельника
Набилкинского заведения 222
За Москвой
Ф. Ф.Исмайлов. Из воспоминаний «Взгляд на собственную
прошедшую жизнь» 229
Протоиерей Григорий Чижов. Рассказ очевидца, участвовавшего
в церковных молебствиях 1812 года во Владимире 236
Л.П.Лепешкин. Рассказ <о 1812 годе> 242
Диакон Александр Михайлов. Из воспоминаний «Умственный взор
на протекшие лета моей жизни от колыбели и до гроба».... 246
Изгнание неприятеля
Е. П. Герсеванов. Объяснение причины, почему отложено
было нападение при Тарутино 256
<Анонимный автор>. Нечто о сражении при Волковиске 261
Н. Скобельцын. Нечто о достопамятной войне 1812 года 265
Ф Из «Записок вербованного гусара» 267
И.Г.Кулжинский. Из «Воспоминаний старинного черниговского
семинариста» 276
Примечания 280
Словарь военных терминов, устаревших,
редких и малоупотребительных слов и понятий 288
Аннотированный указатель имен 294
0-82 Отечественная война 1812 года глазами современников / Составление,
подготовка текста и примечания Г. Г. Мартынова. — М.: Ломоносовъ. —
2012. — 320 с. — (История. География. Этнография).
ISBN 978-5-91678-134-2
В книге собраны воспоминания участников Отечественной вой¬
ны 1812 года и заграничного похода российской армии, окончивше¬
гося торжественным вступлением в Париж в 1814 году. Эти свидетель¬
ства, принадлежащие самым разным людям — офицерам и солдатам,
священнослужителям и дворянам, купцам и городским обывателям,
иностранцам на русской службе, прислуге и крепостным крестья¬
нам, — либо никогда прежде не публиковались, либо, помещенные
в периодической печати, оказались вне поля зрения историков. Лишь
теперь, спустя двести лет после Отечественной войны 1812 года, они
занимают свое место в истории победы русского народа над наполео¬
новским нашествием.
УДК 94(47)072.5
ББК 63.3(2)47
История. География. Этнография
Отечественная война 1812 года
глазами современников
Редактор О. Иванов
Верстка А. Кашафутдиновой
Подписано в печать 04.04.2012.
Формат 60х90/16.
Уел. печ. л. 20. Тираж 1500 экз. Заказ N° 8336
ООО «Издательство «Ломоносовъ»
119034 Москва, Малый Левшинский пер., д. 3
Тел.(495) 637-49-20, 637-43-19
info@lomonosov-books.ru
www.lomonosov-books.ru
*
Отпечатано
в ОАО «Можайский полиграфический комбинат».
143200, г. Можайск, ул. Мира, 93.
www.oaompk.ru, www.OAOMmc.pcJ)
тел.: (495) 745-84-28, (49638) 20-685
В СЕРИИтакже
ВЫШЛИ:
Лев Минц. Котелок дядюшки Ляо
Виталий Бабенко. Земля — вид сверху
Ольга Семенова-Тян-Шанская. Жизнь «Ивана»
Владислав Петров. Три карты усатой княгини
Свен Хедин В сердце Азии
Геннадий Коваленко. Русские и шведы от Рюрика до Ленина
Лев Минц. Придуманные люди с острова Минданао
Бенгт Янгфельдт. От варягов до Нобеля
Олег Ивик. История человеческих жертвоприношений
Анна Мурадова. Кельты анфас и в профиль
Даниэль Клугер. Тайна капитана Немо
Валерий Гуляев. Доколумбовы плавания в Америку
Светлана Плетнева. Половцы
Ким Малаховский. Пираты британской короны
Фрэнсис Дрейк и Уильям Дампир
Алексис Трубецкой. Крымская война
Валерий Гуляев. Загадки индейских цивилизаций
Олег Ивик. Женщины-воины: от амазонок до куноити
Виолен Вануайек. Великие загадки Древнего Египта
Яков Свет. За кормой сто тысяч ли
Лев Минц. Блистательный Химьяр и плиссировка юбок
Аксель Одельберг. Невыдуманные приключения
Свена Хедина
Гомбожаб Цыбиков. Буддист-паломник у святынь
Тибета
Никита Кривцов. Сейшелы — осколки трех континентов
Олег Ивик. История сексуальных запретов
и предписаний
Виктор Берлинских. Речи немых
Светлана Федорова. Русская Америка:
от первых поселений до продажи Аляски
Стаффан Скотт. Династия Бернадотов: короли, принцы
и прочие...
Геннадий Левицкий. Самые богатые люди Древнего мира
Георгий Вернадский. Монголы и Русь
Наталья Пушкарева. Частная жизнь женщины
в Древней Руси и Московии: невеста, жена,
любовница
Виталий Белявский. Вавилон легендарный и Вавилон
исторический
Олег Ивик. История и зоология мифических животных
Лев Карсавин. Монашество в Средние века
Владислав Петров. ДРЕВНЯЯ ИСТОРИЯ СМЕРТИ
Олег Ивик. Еда Древнего мира
Стефан Цвейг. Подвиг Магеллана
Вашингтон Ирвинг. Жизнь пророка Мухаммеда
Владимир Новиков. Русская литературная усадьба
НАШ
ИНФОРМАЦИОННЫЙ
ПАРТНЕР
РАДИО
ГОВОРИТ ПО п
МОСЛЫ) 4Z.U™
Отечественная
война 1812 года
глазами
современников
f
В книге собраны воспоминания
участников Отечественной войны \*
1812 года и заграничного
похода российской армии,
окончившегося торжественным
вступлением в Париж в 1814 году.
Офицеры и простые солдаты,
священнослужители и дворяне, купцы
и городские обыватели, иностранцы
на русской службе, прислуга и крепостные
крестьяне —самые разные люди — посчитали
необходимым сохранить для потомков
свои рассказы о событиях, свидетелями
которых им довелось стать. Одни писали сами,
устные рассказы других записаны энтузиастами.
Некоторые из этих воспоминаний прежде
никогда не публиковались, но, по счастью,
сохранились в архивах; остальные были когда-то
помещены в периодической печати — столичной
и провинциальной, — но оказались незаслуженно
обойдены вниманием историков. Лишь теперь
уникальные мемуары занимают достойное
место в истории победы русского народа
над наполеоновским нашествием.
ISBN 978-5-91678-134-2
9 785916 781342