ВТОРАЯ
МИРОВАЯ
ВОЙНА
	Дискуссии
Основные
Результаты исследований
Под редакцией Вольфганга Михалки
ИЗДАТЕЛЬСТВО
Москва
1997

ББК 63.3(0)62
В 87
Переводчики с немецкого:
Захарченко Н.А., Неподаев Ю.А.,
Розанов И.В., Соколов Р.Н.
Научный редактор:
Кульков Е.Н.
Редакторы:
Фоменко А.П., Лутченко В.А., Рыжков Ю.Д.
Издание осуществлено при содействии
Военно-исторического научно-исследовательского института
в Потсдаме
В 87 Вторая мировая война. Дискуссии. Основные тенденции. Результаты
исследований: Пер. с нем. Предисл. В. Рана. — М.: «Весь Мир»,
1997. — 704 с.
Более 50 лет минуло после окончания второй мировой войны, однако внимание
исследователей не ослабевает к этой крупнейшей катастрофе в истории человече-
ства. Авторы данного сборника видели свою задачу в том, чтобы очертить всю
огромную проблематику международного, идейно-политического, социально-эконо-
мического, оперативно-стратегического характера, связанную с войной. Читателю
предложены интересные результаты исследований и новые подходы, которые во
многом заставляют пересмотреть привычные точки зрения.
0503020600-069 ״
В 8А7(097-(3־	бе3 °6ЪЯВЛ-
ББК 63.3(0)62
ISBN 5-7777-0030-6
© R. Piper GmbH & Со. KG, Munchen,
1989
© Перевод на русский язык,
Прогресс-Академия, Весь Мир, 1996

Предисловие
к русскому изданию
Военно-исторический научно-исследовательский институт, существую-
щий с 1957 года как одно из учреждений в системе Министерства обороны
Федеративной Республики Германии, призван заниматься изучением немец-
кой военной истории начиная с XVII века. Одна из центральных задач при
этом заключается в исследовании причин, хода и последствий второй мировой
войны. Отмечавшееся в 1989 году 50-летие начала второй мировой войны ста-
ло поэтому для Военно-исторического научно-исследовательского института
особым поводом для того, чтобы в дополнение к выпускаемой им и рассчи-
тайной на десять томов серии монографий «Германский рейх и вторая миро-
вая война» подвести промежуточный итог во все еще по-прежнему насыщен-
ном спорами изучении исторической наукой второй крупнейшей войны двад-
цатого столетия.
К работе над этим проектом были привлечены свыше пятидесяти уже за-
рекомендовавших себя немецких и зарубежных историков; их задача состояла
в том, чтобы рассмотреть глобальный конфликт 1939—1945 годов путем со-
поставления точек зрения, но с использованием при этом разных подходов и
применением различных методов. Авторы исследуют систему международных
отношений межвоенного времени и предпосылки второй мировой войны, по-
ведение элит и населения Германии во время войны, немецкую военную эко-
номику, социальную политику в области труда, методы ведения войны в це-
лом, а также оккупационную и рассовую политику, которые превратили вто-
рую мировую войну в беспрецедентную до той поры идеологическую войну на
уничтожение в гигантских масштабах.
Вскоре же после его опубликования в 1989 году этот труд нашел самый
положительный отклик как у специалистов, так и среди широкой обществен-
ности. И вот, через пятьдесят лет после окончания второй мировой войны,
наш сборник выходит и на русском языке. За то, что это стало возможным,
мы благодарим московских издателей, которые не побоялись ни затрат, ни
риска ради того, чтобы довести этот объемный труд до максимально широкой
аудитории заинтересованных читателей в России. Мы выражаем здесь особую
благодарность руководству издательства «Прогресс-Академия», осуществивше-
го перевод сборника на русский язык.
Именно потому, что отношения между Германией и Россией имеют ог-
ромное значение для европейской политики, более того — для всего мира, ин-
тенсивный диалог и прежде всего критический анализ нашей общей и именно
в первой половине нашего века столь многострадальной истории являются
3

вкладом в наше добрососедство в настоящем и будущем. Свою лепту рассчи-
тывает внести в это и наш сборник, и одновременно он должен послужить им-
пульсом к тому, чтобы впредь научные исследования продолжались с исполь-
зованием всех имеющихся в обеих наших странах архивов и документальных
источников ради общей для всех историков цели — приблизиться еще на шаг
к исторической правде.
Д-р Вернер Ран,
начальник Военно-исторического
научно-исследовательского института в Потсдаме,
август 1995 года

К вопросу о концепции
По теме «Вторая мировая война» опубликовано столь большое количество
исследований, что они не поддаются учету даже специалистов, не говоря уже
о людях, просто интересующихся историей, которые при поиске нужных им
материалов зачастую вынуждены полагаться только на собственную информа-
цию. Поэтому данный сборник научных статей готовился прежде всего в рас-
чете на удовлетворение запросов именно этих двух категорий читателей. Для
любителей истории он послужит введением во всю огромную тематику, а спе-
ци ал исты найдут здесь, помимо изложения результатов тщательных исследо-
ваний, еще и идеи, побуждающие их критически отнестись к некоторым ус-
тоявшимся взглядам.
При этом издатели сборника, естественно, не претендовали на подробное и
полное раскрытие этой практически неисчерпаемой темы. Они при подборке
статей руководствовались тем, чтобы в них были отражены наиболее важные на-
правления исследований и представлены различные концепции и точки зрения.
Относительно подробно в сборнике рассмотрены идейно-политические, соци-
ально-экономические и оперативно-стратегические проблемы, в то время как,
например, культурно-этические, военно-технические и юридические аспекты
темы затрагиваются лишь косвенно. Разумеется, любое освещение или отсутст-
вие в сборнике той или иной проблематики не должно трактоваться как пренеб-
режительное отношение к ним со стороны издателей.
С авторами заранее были согласованы только темы и объем статей, а форма
изложения материала была оставлена на их усмотрение. Этим мы хотели до-
стичь как можно более интересной комбинации описательности и анализа, ис-
следования и обобщения, дискуссии и взвешенной оценки различных, порой
противоречащих друг другу трактовок, в чем как раз отражается все богатство
рассматриваемых в комплексе исторических явлений. Ряд статей специально
посвящен тому, чтобы увязать между собой, классифицировать и осмыслить
уже достигнутые результаты исследований. Кроме того, в них указывается на так
называемые белые пятна в изучении истории второй мировой войны, что весь-
ма важно для определения перспектив исследовательской работы в будущем.
Забота о плюралистичности в подходе к изучению истории второй мировой
войны проявилась в том, что наряду с многочисленными историками Военно-
исторического научно-исследовательского управления к сотрудничеству были
привлечены известные историки Германии и других стран.
Переплетение внешнеполитических, внутриполитических и экономических
проблем с идеологическими и военными аспектами раскрываемой темы пред-
определило подбор статей и тем самым концепцию данной публикации.
В первой части сборника рассматривается система международных отноше-
ний в целом. При этом основное внимание уделяется анализу международной
5

обстановки в Европе. В частности, показано, как после первой мировой войны
наблюдался явный сдвиг силы от центра на окраины, к таким державам, как Со-
ветский Союз и прежде всего Соединенные Штаты Америки. На этом фоне про-
изведен анализ двусторонних отношений между теми державами, которые ока-
зывали решающее влияние на предысторию войны и военные события. В центре
внимания так или иначе при этом оказывается Германия, ибо она являлась
«третьим рейхом», который наряду с Италией и Японией крайне настойчиво
ставил под сомнение тот международный порядок, который был установлен на
проходивших в предместье Парижа мирных конференциях 1918—1920 гг., а
позднее, после установления национал-социалистической диктатуры перешел
от «ревизионизма» Веймарской республики к явному экспансионизму.
Цели «новой» германской внешней политики и попытки их реализовать
явились существенными причинами возникновения войны в 1939 г., так что в
исследованиях совершенно справедливо говорится о развязывании войны поли-
тикой Гитлера. Однако при рассмотрении причин второй мировой войны не
следует забывать и о долговременных предпосылках, которые в межвоенный пе-
риод лежали в основе международной системы, способствовали и, пожалуй,
предопределили возможность проведения опасной для дела мира политики.
В конце первой части речь идет об изменившемся в результате военного кон-
фликта соотношении сил в Европе и во всем мире. При этом учитываются и
анализируются с различных точек зрения обусловленные этими изменениями
идеи, концепции и конкретные планы послевоенного устройства мира против-
ников «третьего рейха».
Во второй части внимание переключается с внешних отношений великих
держав на немецкую внутреннюю политику.
Как национал-социалистическим властителям после всем известных стра-
даний первой мировой войны удалось подготовить немецкое население к новой
бойне и настроить его на войну, которая вскоре переросла в мировую и по своим
ужасам далеко превзошла трагедию 1914—1918 гг.? С помощью каких мер на-
цистский режим пытался сохранить внутри страны мир, который из-за войны
оказался под угрозой, и насколько ему это удалось? Как сформировался «союз
элит» на основе политики войны, целенаправленно проводившейся новыми вла-
стителями? Каким образом реагировали на военные события деятели, имевшие
право принимать решения, а также те, кто был вынужден сотрудничать с ними?
Существовало ли прочное сотрудничество населения с власть имущими и про-
являлась ли лояльность к ним вплоть до их бесславного конца? Или война, веко-
ре разоблачившая себя как преступная, создала ситуацию, когда люди требовали
ее быстрейшего окончания, свержения режима, который ее вел, и отказывались
идти за Гитлером?
Эти и многие другие вопросы требуют ответов, которые могли бы объяснить
поведение, настроения и реакцию на события как организаторов войны, так и
страдавших от нее, как преступников, так и их жертв.
Третья часть сборника посвящена экономическим и социально-политиче-
ским проблемам.
Была ли война подготовлена экономически и если да, то как? Какой опыт и
уроки из первой мировой войны сыграли при этом роль? Происходили ли
структурные изменения в промышленности и вооружении? Насколько последо-
вательно и эффективно проводилась мобилизация экономики? Как в годы вой-
ны решалась проблема недостатка рабочей силы, обострявшаяся в связи с рос-
том числа призванных на военную службу? Способствовала ли война реализа-
ции социал-революционных программ, созданных и провозглашенных нацио-
нал-социалистами в 30-е годы? Оказали ли модернизирующее влияние на не-
мецкую социальную политику «третий рейх» и, в частности, война?
6

В четвертой части внимание сосредоточено на выявлении взаимосвязи
между нацистской программой, политикой и методами ведения войны. Здесь
рассматриваются вопросы, относящиеся к подготовке войны в сфере военной
экономики и конкретные военные акции на различных этапах войны. Наряду с
нападением на Польшу, которое положило начало второй мировой войне, не-
мецкой оккупационной политикой, эксплуатацией оккупированных вермахтом
стран, с проблемами ведения войны в воздухе и на море в центре внимания ис-
ториков находятся проблемы, относящиеся к советско-германским отношени-
ям. Эти отношения включали в себя как заключение за несколько дней до начала
войны выгодного для обеих сторон пакта о ненападении, так и ведение идеоло-
гически мотивированной войны на уничтожение, которая прежде всего предоп-
ределила единственные в своем роде и прежде неизвестные «качество» и масш-
табы всей второй мировой войны.
Тесная взаимосвязь между расовой доктриной и войной составляет содер-
жание пятой части. Как обусловленные немецкой захватнической и оккупаци-
онной политикой принудительная мобилизация, эксплуатация и уничтожение
«восточных рабочих» и военнопленных, так и исходящая из старой традиции, но
невероятно жестоко осуществлявшаяся извращенная «эвтаназия», равно как и
ликвидация европейских евреев, — все это является страшными, но типичными
элементами национал-социалистической идеологии и политики, которые нало-
жили свое несмываемое клеймо на вторую мировую войну.
Выход в свет настоящего сборника подтверждает,что и через пятьдесят лет
после начала второй мировой войны обсуждение этой крупнейшей в истории
человечества катастрофы еще ни в коей мере не завершено. Авторы сознают, что
их исследования могут быть лишь фрагментами общей картины, охватываю-
щей различные области предыстории, ход и результаты войны.
Появление этой книги стало возможным только благодаря помощи многих
людей. Следует поблагодарить авторов, которые в чрезвычайно сжатые сроки на-
писали свои статьи. Мы благодарим также издательства, которые охотно дали
разрешение на перепечатку своих публикаций.
Эта книга, однако, не вышла бы в свет без деятельного участия дам и господ
из редакционно-издательского отдела Военно-исторического научно-исследо-
вательского института. Им я выражаю особую благодарность.
Вольфганг Михалка
Фрейбург,
июль 1989 г.

Часть первая
МЕЖДУНАРОДНАЯ СИСТЕМА,
ГЕРМАНСКИЙ РЕЙХ
И РАЗВЯЗЫВАНИЕ ВТОРОЙ
МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Герхард Шрайбер
Вторая мировая война в международных исследованиях.
Концепции, тезисы, разногласия
23 июля 1939 г. в базельской газете «Националь цайтунг» появилась статья
Томаса Манна, в которой писатель-эмигрант и противник национал-социализ-
ма пророчески писал: «И если войны, более разрушительные и варварские, чем
Тридцатилетняя война, пронесутся над Европой и оставят ее раздробленной и на
столетия отброшенной назад, то виновником будет он (национал-социализм. —
Авт.), враг человечества»1.
Первая из войн на Европейском континенте, которые вылились в конце кон-
цов во всемирное военное столкновение, началась 1 сентября 1939 г., через не-
сколько недель после опубликования процитированной выше статьи «Культура
и политика». Убийства, умерщвления, смерти, страдания и разрушения продол-
жались в Европе ровно 68 месяцев и восемь дней.
Количество публикаций о второй мировой войне, которая окончательно
уничтожила старую Европу и революционизировала международную жизнь, ве-
лико. Имя им легион. Даже профессионал ныне уже не в состоянии охватить
взглядом всю имеющуюся на эту тему литературу. Едва ли найдется хоть один
специалист по новейшей истории, который обошел бы в своих работах этот по-
воротный пункт в мировой истории. Представляется почти невозможным, что
еще могут быть неизвестны какие-то аспекты мирового развития в период меж-
ду 1939 и 1945 гг. Однако если большинство вопросов обсуждается открыто с
разных, подчас противоположных или спорных точек зрения, то это вполне со-
гласуется с логикой исторической науки, которой, как правило, чужды оконча-
тельные выводы. Ибо историческая правда позволяет лишь приблизиться к ней.
Что касается Гитлера и начавшегося с установления его режима страшного
времени для человечества, то речь идет прежде всего о том, чтобы как можно
правильнее раскрыть как сущность отдельных событий, так и характер происхо-
дившего в целом, чтобы в конечном счете прийти к убедительным результатам
в определении исторического места этого феномена.
Но для общественности, напротив, важны в первую очередь последствия
войны, которые и пятьдесят лет спустя после ее развязывания не позволяют
с безразличием рассматривать события тех дней. Ужас не скрыть завесой про-
шлого. Во многих отношениях вторая мировая война продолжает присутство-
вать в нашей жизни: в жертвах, которых она потребовала; в страхе за свое су¬
8

ществование, который она разбудила и поддерживает до сих пор, и в страстном
желании мира, которое после 1945 г. появилось у бесчисленного множества
людей и тем ярче выражается, чем дальше уходит в прошлое сама война.
I.	Некоторые концептуальные проблемы освещения истории
второй мировой войны
Международная историография этого эпохального перелома в жизни чело-
вечества характеризуется тем, что основная масса публикаций связана со своего
рода микроисторическим методом его рассмотрения. В рамках относительно
узко ограниченной постановки вопросов авторы стремятся разработать полити-
ческие, социальные, экономические, военные, а также технические детали. Та-
кие специальные исследования в целом представляют собой полезные предва-
рительные разработки для обобщающего труда, который еще только предстоит
написать.
То же самое относится и к значительно более редким монографическим ис-
следованиям. Они ограничивались до сих пор — что неудивительно, учитывая
комплексный характер предмета, — избранным, хотя и более широким крутом
тем, например стратегией отдельных держав или союзов, экономикой или воен-
ными проблемами. Эти сферы исследуются с национальной, региональной или
глобальной точек зрения. Иногда разрабатывается несколько аспектов в одной
работе, но создать панораму, охватывающую все стороны развития после
1939 г., до сих пор еще не удалось.
Задаче дать взвешенную и комплексную картину войны больше всего соот-
ветствовали, если вообще это возможно, крупные проекты, которые были нача-
ты в разных странах, например в Австралии, Бельгии, Великобритании, Греции,
Индии, Италии, Канаде, Нидерландах, Новой Зеландии, Норвегии, Польше, Со-
ветском Союзе, Соединенных Штатах Америки, Финляндии, Чехословакии,
Югославии, а также, с некоторой задержкой, в Германской Демократической Ре-
спублике, Федеративной Республике Германии и в Японии. В некоторых случаях
это произошло сразу же после войны. Такие проекты были или разработаны по
официальному заказу, или по крайней мере получили широкую поддержку от
официальных учреждений. Но это вовсе не означает, что при подготовке указан-
ных изданий постоянно накладывались ограничения на свободу научного твор-
чества.
Удастся ли осуществить честолюбивые исследовательские замыслы о разра-
ботке всеохватывающей истории эпохального феномена второй мировой вой-
ны, зависит не в последнюю очередь от концепции.
Широкое взаимопонимание существовало относительно предыстории вой-
ны. В согласии с Уинстоном Черчиллем, который еще в 1948 г. представил свои
мемуары как «историю второй Тридцатилетней войны»2, большинство задуман-
ных проектов3 и цельных завершенных работ начинается с окончания военного
конфликта 1914-1918 гг. В европоцентристских трудах время после прихода
Гитлера к власти в 1933 г., а в работах по тихоокеанским проблемам — после
маньчжурского конфликта 1931 г. считается инкубационным периодом миро-
вой войны. Относительно редки исследования, в которых хотя бы частично, объ-
ективно и сбалансированно рассматривается взаимосвязь развития событий в
обоих полушариях. Даже крупные проекты ограничиваются в этом отношении
общими рассуждениями.
Без ущерба для намеченных важных перспектив и приоритетных сфер исс-
ледования отдельные концепции значительно отличаются друг от друга своим
методологическим подходом. Так, скажем, степень влияния, которое оказывали
9

те или иные личности на исторический процесс, либо влияние на их действия
международной обстановки, вопрос о том, определялись ли, а если да, то в какой
мере, внешнеполитические решения внутренними условиями, а также значение
оперативных факторов или роль идеологий в период второй мировой войны —
все эти моменты оцениваются совершенно по-разному. Вместе с тем редкими
стали крупные разработки, в которых используется строго позитивистский ме-
тод для изучения дипломатической и военной истории и при этом совершенно
сознательно оставляются без внимания все идеологические, внутри политиче-
ские и хозяйственно-политические факторы.
Это имело место в вышедшей в 1962-1963 гг. полуофициальной работе кон-
сервативных японских историков «Путь Японии в тихоокеанскую войну». В
этом исследовании введено в оборот много нового материала, в том числе и из
японских архивов. Поскольку его перевели на английский язык, оно представ-
ляет собой одну из не очень многочисленных японских исторических публика-
ций, доступных широкой международной аудитории. Наряду с бесспорными
положительными моментами в этой работе имеются серьезные недостатки. Они
вытекают не только из принципа, в соответствии с которым рассматривается
тема. Недостатки обусловлены прежде всего апологетическим и тенденциозным
в целом, направленным на оправдание своей страны освещением политики,
проводившейся правящими кругами Японии. Характерно, что авторы уклони-
лись от рассмотрения многоаспектной проблемы войны, агрессивной со сторо-
ны Японии, и к тому же исключили вопрос о ее ответственности за развязывание
войны4.
При чисто формальном подходе историю «Великой восточноазиатской вой-
ны», которую Институт военной истории японских вооруженных сил, насчиты-
вающий более 1700 сотрудников, публиковал с 1966 г., можно принять за про-
должение «Пути Японии в тихоокеанскую войну». В действительности же эти два
исследования не имеют друг к другу совершенно никакого отношения. Много-
томное издание военных разрослось к 1979 г. до 102 томов, что равно прибли-
зительно 61 тыс. страниц традиционной историографии войны, отвечающей
требованиям бывшего Генерального штаба. Авторы хотели лишь собрать и со-
поставить так называемые исторические факты, не интерпретируя, не оценивая
и не классифицируя их. Так и было сделано! Что касается содержания, то изло-
жение событий начинается с сентября 1939 г. И только те тома, в которых затра-
гиваются вопросы вооружения и снаряжения, проблемы организационной и те-
оретической подготовки к военному конфликту, местами возвращают читателя
к прошлому вплоть до первой мировой войны5.
К сожалению, этот богатый фактическим материалом труд издан только на
японском языке, что создает серьезные трудности для тех историков, которые
хотят или должны писать о событиях в Тихоокеанском и Восточноазиатском
регионах, но не владеют японским языком.
То же самое относится к Китаю, где исследования войны 1939-1945 гг. фак-
тически только еще начинаются. Но с 1980 г. существует Китайское общество
исследования второй мировой войны, которое, как представляется, интенсивно
занялось данной проблемой6.
В принципе, конечно, работы, которые ограничиваются воспроизведением
политических и военных событий во всех деталях, не могут дать общей картины
второй мировой войны. Если бы это было по-другому, то соответствующие офи-
циальные изыскания давно бы уже дали желаемый результат.
В Советском Союзе официальные военные историки написали сотни книг
только об оперативных событиях на германо-советском фронте7. Институт ис-
тории итальянской армии, наряду с многочисленными изданиями документов
и специальных военно-исторических исследований, опубликовал свыше 34 мо¬
10

нографий, посвященных войне в регионе Средиземного моря и в Советском Со-
юзе8. Итальянские военно-морские силы издали 21 том о войне на море с июня
1940 г. и об организации своего вида вооруженных сил9.
В Великобритании Институт Ее Величества опубликовал с начала 50-х годов
47 томов официального изложения истории второй мировой войны и ее пред-
ыстории, в которых освещались общая стратегия, внешняя политика, война на
суше, в воздухе и на море, разведка, а также различные темы, касающиеся част-
ных аспектов ведения войны. Кроме того, издано 49 томов, в которых детально
рассматриваются британская военная экономика, вооружение, финансовая по-
литика и система здравоохранения10.
Историческое управление американской армии представило в 1947 г. пер-
вый том из запланированных вначале 92 книг по истории армии США в период
второй мировой войны. Теперь, кажется, решили удовлетвориться 78 томами,
но довольно внушительными11. Семь томов занимает официальное описание
американских военно-воздушных сил12. Подготовленное американским исто-
риком С. Морисоном пятнадцатитомное исследование признано в качестве
официальной истории военно-морских операций США во второй мировой вой-
не13. Истории операций корпуса морской пехоты США во второй мировой войне
посвящено пять томов14. Таким образом, в исследованиях военных операций
недостатка нет. Это относится и работам, вышедшим в Германии.
Американские и британские изыскания ни в коей мере не могут быть отне-
сены к апологетической придворной историографии, в большинстве своем они
носят описательный характер и содержат много информации. Нацеленные на
создание целостной картины второй мировой войны, они страдают, однако, дву-
мя недостатками. Один из них состоит в ярко выраженном национальном под-
ходе к толкованию и оценкам событий. Другой связан со структурным построе-
нием научных работ. В соответствии с замыслом исторический материал был
расчленен на отдельные темы. Вместе с тем такое решение не позволяет опреде-
лить взаимосвязь и взаимозависимость детально изложенного материала от-
дельных томов так, чтобы в конце дать краткий его обзор. В сущности, все эти
проекты вылились в сумму отдельных, относительно самостоятельных сюже-
тов. Общей картины не получилось. То же можно сказать и о других крупных
проектах.
В шеститомном издании «История Великой Отечественной войны Совет-
ского Союза» марксистско-ленинская историография предприняла первую
серьезную попытку подвести исторические итоги войны15. Это издание постро-
ено на национально-исторических и идеологических принципах, полностью от-
ражает официальную историческую доктрину и несет на себе печать «холодной
войны». Все это делает его очень уязвимым для критики. Но данное издание
больше приблизилось к интеграционному методу рассмотрения темы, чем за-
падные проекты. Наряду с преобладающим комплексом военно-политических
проблем в нем рассматриваются экономические, общественные, идеологиче-
ские, культурные и технические аспекты. Этот труд не стал взвешенным иссле-
дованием конфликта 1939-1945 гг., как и «История второй мировой войны» в
двенадцати томах16, перед которой стояла задача активно вмешаться в идеоло-
гическую борьбу между социализмом и капитализмом17. Но именно этому не
может служить объективная историографическая наука. Вместе с тем о назван-
ном многотомном труде следует сказать, что в нем предпринята попытка учесть
все многообразие факторов. Это было сделано опять-таки с позиций Москвы,
хотя и несколько более объективно, поскольку были учтены международные ди-
скуссии по рассматриваемым проблемам.
Важными подготовительными работами для создания более или менее
удовлетворительной общей картины второй мировой войны служат многотом¬
11

ные исследования, которые стали издаваться с середины 60־х или с конца 70־х
годов в Федеративной Республике Германии и в Германской Демократической
Республике. Оба проекта первоначально исходили из одного общего европоцен-
тристского подхода к рассматриваемым вопросам.
Историки из Восточного Берлина разъяснили свой концептуальный подход
следующим образом: «В центре описания немецкой истории периода второй
мировой войны будут находиться позиция и политика различных классов в Гер-
мании, а также борьба антифашистов и противников Гитлера внутри и за преде-
лами страны. Однако события 1939-1945 гг. так тесно связаны с мировой исто-
рией, что необходимо оценивать возникновение, ход и результаты войны всегда
во взаимосвязи с историей других стран»18.
Это априори было равноценно отказу от создания всеохватывающей исто-
рии мировой войны. Название книги — «Германия во второй мировой войне» —
определяло и ее структуру: примерно 35% текста в каждом отдельном томе на-
меревались отвести «анализу внутренней, внешней и экономической политики
немецко-фашистского империализма и милитаризма, около 10 — международ-
ным событиям, приблизительно 30 — борьбе антифашистского движения Со-
противления под руководством Коммунистической партии Германии и других
противников Гитлера... и около 25% — чисто военным аспектам сражений на
всех фронтах».
Но осуществить эту идею полностью не удалось, хотя в основе своей она пол-
учила определенное воплощение. Причем неевропейские события в этой работе,
написанной для широкого читателя, действительно излагались весьма поверх-
ностно. По этой причине авторы, которые, в общем-то, и не должны были дать
глубокий анализ мирового конфликта, не справились даже с задачей его интер-
претации.
Когда Военно-исторический научно-исследовательский институт во Фрей-
бурге начал работу над своим проектом исследования «Германский рейх и вто-
рая мировая война», было объявлено о намерении создать «военную историю»19.
Правда, большинство сотрудников понимали ее «не как привнесенную извне и
посвященную только военным действиям», хотя некоторые ожидали именно
этого, но как «историю общества в войне». Это поставило перед создателями тру-
да чрезвычайно высокие требования, удовлетворить которые фрейбургские ис-
торики могут только частично. Но выносить окончательное решение еще слиш-
ком рано. Намерение редакторов, несмотря на обращение к событиям в Тихоо-
кеанском регионе, построить это исследование на европоцентристской, даже на
«германоцентристской» основе20 соответствовало упомянутым выше планам,
хотя и воспринималось как самоограничение, достойное сожаления.
К счастью, Военно-исторический исследовательский институт после появ-
ления первых двух томов скорректировал свою первоначальную концепцию и
определил ее следующим образом: «Авторы пытаются поставить военные собы-
тия во взаимосвязь с комплексом всех исторических реалий, причем рассмат-
ривают идеологические, экономические, административные и другие структу-
ры и условия в рамках германского «рейха», чтобы тем самым обратить внима-
ние на взаимосвязи между ними и всем ходом войны. “Германоцентристская”
или “национальная” направленность первых книг превращается в следующих
томах во все более широкий, основанный на региональных и глобальных прин-
ципах подход к истории, обеспечивающий глубокий анализ проблем, связанных
с расширением войны»21.
После ознакомления с пятью томами, посвященными теме «Германский
рейх и вторая мировая война»22, можно заметить, что в третьем томе — «Среди-
земноморский регион», и в четвертом — «Нападение на Советский Союз», ис-
пользован как региональный, так и глобальный подход к исследованию. Кроме
12

того, в работе, готовящейся во Фрейбурге, четко прослеживаются три момента:
особое внимание уделено последовательности событий — не случайно проблеме
«Причины и предпосылки германской военной политики» посвящен отдельный
объемистый том; в одной и той же книге содержится изложение противополож-
ных взглядов - это показывает, что составители уважают позиции своих авто-
ров; продуманно деление всего издания на отдельные тома, рассматривающие
внешнеполитические и военные проблемы, а также «обзорные тома». Последние
посвящены внутренним условиям в Германии, вопросам экономики и вооруже-
ния, сопротивлению нацистскому режиму, «окончательному решению» еврей-
ского вопроса и оккупационной политике. Безусловно, такое деление поможет в
«обзорных томах», глубже раскрыть те темы, которые мало или только частично
изучены. Следует указать также, что «обзорные тома» основаны на «германоцен-
тристском» подходе.
Как и упомянутые монографические исследования23, нынешние крупные
проекты представляют собой важный вклад в создание недостающего нам цель-
ного труда о второй мировой войне, свободного от всякой национальной ограни-
ченности.
Действительно, решение этого вопроса связано с персональными и матери-
альными реалиями и возможностями. Подобные проекты могут быть осущест-
влены только как межнациональная исследовательская программа международ-
ного коллектива историков при финансовой поддержке многих стран. В качестве
предпосылки необходимо также, чтобы все государства наконец-то открыли
свои архивы, причем без всяких исключений и ограничений. Это особенно каса-
ется Москвы.
Если бы подобное исследование удалось осуществить, его следовало бы про-
вести, говоря абстрактно, в соответствии с продуманной концепцией, учитыва-
ющей все сложные переплетения самых различных факторов: сугубо специфи-
ческих с общераспространенными, национальных с интернациональными, ре-
гиональных с надрегиональными, материальных с нематериальными, военных
с гражданскими, идеологических с прагматическими, личных с групповыми,
политических с военными.
II.	Начало войны в 1939 г.:
тезисы и контртезисы к исследованию
Ниже мы даем лишь беглый обзор небольшого количества книг из чрезвы-
чайно обширной литературы по названной теме. При этом мы не претендуем на
правильность и безупречность выбора работ.
Ретроспективный взгляд на прошедшие пятьдесят лет историографии о на-
чале войны в сентябре 1939 г. показывает, что обсуждение вопроса об ответст-
венности за это преступление никогда не было столь противоречивым и страст-
ным, даже при спорах о начале войны в 1914 г. Для большей части историков
вполне очевидно, на ком лежит ответственность за развязывание войны. Это не
имеет ничего общего с так называемой историографией победителей, часто упо-
минаемой заинтересованными в этом людьми. Что касается главных виновни-
ков, то однозначность всех источников и свидетельств не оставляла места для
каких-либо иных интерпретаций. Но это вовсе не означает, что при анализе при-
чин возникновения войны и поводов для нее не было разных, отличающихся
друг от друга мнений24. Сама природа этого события такова, что его обсуждение
не прекращается и по сей день.
Международный трибунал в Нюрнберге вынес вердикт о целенаправленном
планировании войны руководством «рейха». При таком понимании событий во¬
13

енные историки четыре десятилетия спустя трактуют катастрофу 1 сентября
1939 г. как «результат германской политики, проводимой с 1933 г. и нацеленной
на военное столкновение». Под этим они имеют в виду не только амбиции Гит-
лера25.
Вместе с тем еще в начале 60-х годов дело дошло до попыток оправдать дик-
татора, попыток, очень скоро оказавшихся несостоятельными. С одной стороны,
их инициаторы утверждали, что глава германского правительства был якобы
обычным европейским политиком, который не сам сознательно начал войну, но
совместно с другими государственными деятелями невольно вызвал ее своей
дипломатической неумелостью. Этот провокационный тезис выдвинул в своем,
в общем-то, строго историческом исследовании весьма серьезный историк,
склонность которого к эксцентричным выводам была, однако, уже известна26.
Другой тезис, согласно которому не на Гитлере, а на британском министре
иностранных дел лорде Галифаксе и его польском коллеге, полковнике Юзефе
Беке, лежит вина за начало войны, свидетельствовал о том, что его автор доволь-
но свободно обращался с источниками. Такой демарш не остался незамечен-
ным, и критика профессиональных историков была настолько уничтожающей,
что об этом авторе после вызванного им скандала больше уже никто ничего не
слышал27. Все это детально подтверждено документами28.
«Холодная война» поляризовала дебаты о том, кто виноват в развязывании
войны. Марксистско-ленинские историки в своей интерпетации документов
пришли к утверждению, что западные державы сознательно толкнули Гитлера
на путь экспансии. Буржуазные ученые-историки, наоборот, ссылаясь прежде
всего на германо-советский пакт о ненападении от августа 1939 г., подчеркива-
ли, что именно Сталин воодушевил своего немецкого соперника-партнера на аг-
рессию. (К пакту Гитлера — Сталина мы еще вернемся.) Мир уже давно жил в
атмосфере разрядки напряженности, когда путем искусных умозаключений, а
вовсе не на основе новых документов был сформулирован тезис, что Сталин-де
использовал Гитлера в качестве своего орудия, инструмента в интересах долго-
срочной советской стратегии29.
Другие авторы опять-таки обнаружили, наряду с главными виновниками,
косвенную ответственность западных держав. Не намеренно, а де-факто они,
мол, своей уступчивостью стимулировали агрессивную политику Гитлера. Это
было осуждение политики умиротворения, которая должна была служить эконо-
мической и политической разрядке. И постфактум к этой позиции присоедини-
лись многие авторы.
Ну, а какие реальные альтернативы политике умиротворения, то есть пол-
итике предотвращения войны, могли быть предложены? С точки зрения лон-
донского правительства, очевидно, никаких30. Оно опасалось дестабилизирую-
щего воздействия, которое военный конфликт мог оказать на внутреннюю об-
становку в стране.
Одновременно оно видело угрозу своим интересам со стороны экспансио-
нистских устремлений Германии, Италии и Японии, а также со стороны гегемо-
нистских претензий Соединенных Штатов Америки. К тому же доминионы, с
точки зрения Лондона, были заинтересованы (конечно, это спорный тезис)
только в политике умиротворения. Какими бы вескими ни были такие аргумен-
ты, внимание обращалось также и на то, что в 1938 г. союз великих держав —
СССР, Франции и Великобритании, — упомянутый как-то в разговоре Черчил-
лем, мог стать альтернативой (правда, это еще недостаточно изучено) политике,
проводимой Чемберленом31. При этом руководство в Москве проявило в то вре-
мя свою заинтересованность в планах, направленных на сдерживание Гитлера32.
Кроме того, следует отметить, что проблематична сама тенденция «изобра-
жать реакцию западных держав на внешнюю политику “третьего рейха” до на¬
14

чала 1939 г. в целом как политику умиротворения». Ибо хотя и существовала
общая цель, но не было единого политического подхода к ее достижению. Так,
Вашингтон намеревался добиться обеспечения мира не путем уступок, а с по-
мощью стратегии сдерживания, которая была направлена против национал-со-
циалистической Германии и опиралась на экономические средства33.
В этой связи необходимо упомянуть и реакцию на экспансионистские дей-
ствия Японии западных демократий, которые не проявили здесь готовности к
уступкам, как в Европе34, а также их реакцию на войну Муссолини в Абисси-
нии35. Может быть, последняя потрясла международную систему больше, чем
маньчжурский конфликт?
Вот ключевые моменты, которыми определялась тогдашняя ситуация:
вступление вермахта в демилитаризованную Рейнскую область36, создание «со-
юза держав “оси”»37 , аншлюс Австрии33 и готовность Великобритании в
случае германского нападения на Францию принять военные меры на конти-
ненте39.
Если попытаться дать краткое научное объяснение возникшей ситуации, то
это будет выглядеть следующим образом. Разрушение ׳традиционной системы
государств в результате первой мировой войны, пошатнувшееся господство пра-
вящих кругов и мировой экономический кризис, поставивший под вопрос не-
устойчивый новый порядок, установленный в Европе в 1919-1920 гг. (Версаль-
ская система) и в Восточной Азии в 1921-1922 гг. (Вашингтонская конферен-
ция), обусловили успех Германии, Италии и Японии, то есть державам, жаждав-
шим насильственного изменения статус-кво. Независимо от распространенной
точки зрения на исторические события возникновение второй мировой войны
следует расценивать исторически, то есть в контексте дезорганизации междуна-
родного порядка, или «анархии интересов»40.
Как показывают кратко сформулированные выводы о политике умиротворе-
ния, последствия неустойчивого состояния, в котором находилась вся система
государств, должны быть исследованы с внешнеполитической, внутриполити-
ческой, экономической, общественной и военно-политической точек зрения.
Только таким путем можно получить необходимый простор для научно обосно-
ванного исторического толкования событий и избежать недоразумений и за-
блуждений односторонней аргументации41.
Правда, вместе с тем нужно подчеркнуть, что, как бы тесны ни были перепле-
тения исторического процесса и насколько бы разнообразными ни представля-
лись влияющие на него факторы, без твердой воли Берлина развязать войну в
1939 г. было бы невозможно, то есть не начался бы этот европейский конф-
ликт42, спровоцировать который Гитлер, по его собственным словам, хотел еще
в 1938 г. Тогда его намерение не осуществилось потому, что британцы и фран-
цузы пошли ему на уступки по всем вопросам. Даже в 1945 г. Гитлер вспоминал
о таком поведении западных «слабаков»43. По его мнению, в то время вмеша-
тельства Лондона и Парижа могло не быть. Наоборот, развязанная годом позже
война, учитывая затронутые Германией государства, с самого начала приобрела
глобальные масштабы. Только тот, кто понимает тогдашние события как нося-
щие локальный характер, может говорить о континентальном столкновении. Во
всяком случае, развитие событий после 1 сентября 1939 г. заранее включало в
себя риск всемирной эскалации. Национал-социалистический режим не стре-
милея к ней, но его главарь принимал ее в расчет.
При подобном понимании вопроса нападение Германии на Польшу в самом
деле следует классифицировать как «развязывание второй мировой войны»44,
хотя окончательная позиция главных противников войны с военной точки зре-
ния определилась лишь со вступлением в войну Соединенных Штатов Америки
и Японии в конце 1941 г.45 Не затрагивая вопроса о периодизации, большинство
15

историков сходятся в том, что «фактор» Гитлера играл «решающую роль» в раз-
жигании нового мирового пожара46.
Все сказанное свидетельствует, между прочим, о том, что диктатор не рас-
сматривал неучастие Великобритании в войне как обязательное условие для
принятия своего решения. Позиция Гитлера по отношению к Великобритании
по-прежнему оценивается по-разному47. Но мы не имеем возможности остано-
виться на этом подробно. Отметим лишь, что Гитлер хотел начать войну в
1939 г. даже в экстремально трудных условиях. По этому поводу он сказал своей
военной камарилье 23 мая 1939 г.: «Союз между Францией, Англией и Россией
против Германии, Италии и Японии побудил бы меня напасть на Англию и
Францию и нанести им несколько уничтожающих ударов»48. Мирная договорен-
ность с Лондоном? Он давно сомневался в том, что ее можно достигнуть. Поэто-
му он больше уже не исключал возможности длительной войны, но по-прежне-
му надеялся, конечно, на быструю победу.
Нападение на Польшу предполагалось осуществить в условиях ее изоляции
от других стран. Но еще до заключения пакта со Сталиным Гитлер заявил о
своей готовности рискнуть на войну на два фронта: «Конфликт с Польшей, на-
чатый нападением на нее, будет иметь успех только в том случае, если Запад
останется вне игры. Если это невозможно, тогда лучше напасть на Запад и одно-
временно покончить с Польшей». И в продолжение того, что он с 1933 г. неодно-
кратно говорил своим военным и политикам, Гитлер добавил: «Данциг — это не
тот объект, который является нашей главной целью». Нет, для него дело заклю-
чалось в том, чтобы начать ряд войн, которые в конце концов должны были обес-
печить ему «расширение жизненного пространства на Востоке».
После мая 1939 г. на Восток, как известно, не было прямого пути. Но что бы
ни делал Гитлер, Советский Союз никогда не переставал быть объектом его ми-
литаристских устремлений. Тем самым встает вопрос о характере политики
Гитлера и о поводе для начала войны в 1939 г.
Что касается силовой политики Гитлера, то следует исходить из того, что
вовсе не существовало так долго обсуждавшейся пропасти между ее ревизиони-
стекой и экспансионистской фазами. Ибо политическая концепция Гитлера
всегда была единой. Мнения расходятся по другому пункту — по вопросу: ори-
оптировалась его политика или нет на цели, поставленные еще в 20-е годы.
Так, существовала точка зрения, согласно которой немецкий диктатор был
политиком, который действовал с позиций макиавеллизма и оппортунизма,
рассматривал войну как самоцель, а в остальном принимал то, что ему предла-
гали благоприятные обстоятельства49.
Такой точке зрения противостоят взгляды, сторонники которых считают,
что Гитлер действовал в соответствии со своей программой. Это означает, что
национал-социалистическая внешняя политика50 была направлена на конечную
цель — расовое, экономическое, демографическое и идеологическое порабоще-
ние европейской части России, а вслед за этим создание германской империи на
всем континенте51. С осуществлением этой программной цели были неразрыв-
но связаны создание «великого Гитлерстана» путем подчинения Европы, реши-
мость «истребить евреев»52.
Некоторые из историков, воспринимающие Гитлера как политика, имевше-
го свою программу, исходят из континентальной ограниченности его задач53, а
другие предполагают, что у него были и более далеко идущие глобальные цели54.
Как считает Андреас Хильгрубер, Гитлер намеревался55 после укрепления вла-
сти внутри страны и утверждения своего господства в Центральной Европе при-
вести германский «рейх» через два больших этапа к статусу «великой державы».
Для этого сначала создать господствующую во всей Европе континентальную
империю на прочной политической и военно-экономической основе широкого
16

европейского «восточного пространства». Затем путем захвата дополнительных
колониальных владений в Африке56 и создания сильного флота57 с опорными
базами в Атлантике превратить Германию в одну из четырех остающихся после
завоевания Франции и России «мировых держав» наряду с Британской импе-
рией, огромным регионом в Восточной Азии под эгидой Японии и (это было
решающим, с точки зрения Гитлера) Соединенными Штатами Америки.
Для следующего поколения, то есть после своей смерти, он предполагал ре-
шающую борьбу между двумя ведущими «мировыми державами» — «великой
державой» Германией и «великой державой» Америкой — за так называемое ми-
ровое господство. Для этого глобального столкновения в будущем он хотел со-
здать «рейху» необходимую территориальную базу. При анализе военной и пол-
итической ситуации 1941 г. Хильгрубер пришел к выводу, что в июле этого года
короткое время существовало такое положение, когда Гитлер ошибочно считал,
что он непосредственно приблизился к реализации своих внеевропейских амби-
ций: в середине месяца он предложил Токио заключить союз для уничтожения
Соединенных Штатов Америки58.
Такие заявления Гитлера расценивались как «словесная игра мускулами»,
чем они, собственно, объективно и были, учитывая тогдашние военно-техниче-
ские возможности. Кроме того, представление Гитлера о мировом господстве
носило «одновременно и универсальный и ограниченный, но отнюдь не глобаль-
ный характер»59.
По этому вопросу ученые, видимо, никогда не придут к согласию. Следует
заметить, что серьезность заявлений Гитлера о намерениях не обязательно нуж-
но оценивать исходя из его военных возможностей. Именно он часто понимал
возможность только как осуществление желаемого, исполнение воли. Во всяком
случае, армия и флот летом 1941 г. уже занимались долгосрочным планирова-
нием, основу которого отчасти составляла война континентов или борьба против
остальной части мира60.
Тезисы Хильгрубера, конечно же, вызвали возражения61, но до сих пор не
выдвинуто сколько-нибудь убедительной альтернативной версии. Впрочем,
ошибочно предполагать, что понятие «поэтапный план» включает в себя идею,
что национал-социалистическая политика осуществлялась на своего рода улице
с односторонним движением. Нельзя также и термин «программа» понимать как
систему дорожных знаков на пути к мировому господству. В обоих случаях речь
идет о понятиях, которые характеризуют движущие силы, промежуточные и
дальние цели, а также методы действий Гитлера. Но это вовсе не означает, что
все было строго расписано и определено по срокам исполнения.
Ни способность Гитлера к тактическому маневрированию, ни тот баналь-
ный факт, что он должен был учитывать действия других держав, то есть не мог,
ни с чем ни считаясь, определять и осуществлять свой политический курс, ни-
коим образом не подвергаются сомнению в эвристической модели Хильгрубера.
Впрочем, критикам модели не следует забывать, что Гитлер довольно точно осу-
ществлял или по крайней мере стремился осуществить именно то, о чем он пи-
сал за много лет до своего прихода к власти. Такое удивительное совпадение вряд
ли было случайным. Во всяком случае, в области внешней политики, видимо,
нельзя говорить о бесцельном соглашательстве диктатора62.
Но доказательство того, что глава германского правительства проводил за-
программированную и направленную на разжигание войны политику, еще не
объясняет, почему он развязал войну именно в 1939 г. С точки зрения военных,
конфликт начался слишком рано, и они не чувствовали себя готовыми к войне63.
Кроме того, военные специалисты небыли убеждены в возможности проведения
«блицкрига» — молниеносной войны. Исторически сложилось так, что страте-
гию «блицкрига» крайне рационализируют. При этом исходят из предположе¬
17

ния об очень большой гибкости германской экономики, с одной стороны, и пол-
ном прямом контроле над военным сектором экономики — с другой, чего в
предполагаемых масштабах в действительности не было64. Но в общем плане
дело обстояло, кажется, так, что широко распространенные высказывания о
стратегии «блицкрига» национал-социалистической Германии, особенно до
1940 г., исходили из концепции успешной короткой территориально ограни-
ченной войны с использованием чрезвычайно мобильных войск.
Понятие стратегии включает в себя не только военные действия, но и многие
другие факторы, в частности экономические и личностные, социальные и пси-
хологические. Что касается экономических, то представление об ограниченной
«блицкриг-экономике» должно быть заменено понятием «тотальная мобилиза-
ция», которая уже на начальном этапе войны потерпела полный провал65.
Менее категоричное толкование, основанное также на идее тотальной моби-
лизации, связанной с общественно-политическими представлениями Гитлера,
содержит в себе мысль, что стратегия «блицкрига» в рамках основной концепции
«тотальной войны» представляла собой только одну фазу, а именно фазу «расши-
рения жизненного пространства»66.
Такая интерпретация особенно интересна потому, что содержит мысль, что
не «вынужденный отказ от стратегии блицкрига» привел к проигрышу войны,
как это утверждается67, а «слепое и негибкое применение гитлеровской концеп-
ции тотальной войны», войны на истребление и порабощение народов, сопро-
вождавшейся никогда еще не виданной жестокостью. При ближайшем рассмот-
рении нормативных критериев экономической и кадровой мобилизации новей-
шее исследование по данной теме содержит вывод, что только война на Востоке
может считаться запланированным и проигранным «блицкригом». Не «гени-
альная» экономика «блицкрига» дополняла до сих пор оперативную концепцию,
а «система вспомоществования, тормозимая слабостью решений, некомпетент-
ностью и потерями от трений на всех уровнях»68.
Если предпосылки были такими, как они отмечены в этих исследованиях, то
все более настоятельно возникает вопрос: почему Гитлер хотел войны в 1939 г.?
Почему он после марта 1939 г. не использовал эффективно и до конца всегда
имевшиеся возможности добиться мирного решения польской проблемы?69
Были попытки найти ответы, исходя из внутреннего положения «третьего
рейха». Согласно этому подходу, вступление в войну представляло собой «бегст-
во вперед», которое режим должен был начать никак не позже осени 1939 г., что-
бы вырваться из «внутреннего кризиса», проявившегося в экономической сис-
теме и властных структурах70. В определенной связи с этим был выдвинут тезис,
что Гитлер развязал войну, так как эксплуатация человеческих и материальных
ресурсов оккупированных стран являлась предварительным условием стабили-
зации его режима и оптимального обеспечения процесса вооружения. Все это
следовало бы рассматривать еще и с точки зрения совершенствования контрре-
волюционного национал-социалистического общественного строя71.
Имеются доказательства этого, правда косвенные, так как не существует ве-
ских доводов в пользу того, что «накануне войны внутреннее положение в наци-
онал-социалистической Германии обострилось до такой степени, чтобы можно
было говорить об общем кризисе системы»72.
Другие авторы, наоборот, выдвинули фактор времени как показатель того,
что Гитлера тревожила опасность потерять премущество в вооружении73, а также
его убежденность в том, что он долго не проживет74. В одном из исследований
внутриполитических и внешнеполитических мотивов Гитлера сделан вывод,
что «в 1939 г. к войне его подтолкнули внутренний кризис и международное по-
ложение, характеризовавшееся гонкой вооружений»75. Но это, конечно, предпо-
лагало, что в принципе существовало и стремление режима к военному конф¬
18

ликту. Тем самым среди причин развязывания войны доминировала «програм-
ма» Гитлера. Напомним, что он еще в 1938 г. хотел вести свои ограниченные
войны, когда никакие экономические условия его к этому не принуждали.
Поскольку предполагают, что причиной развязывания мировой войны был
внутренний кризис, то, если быть последовательным, нужно исходить из того,
что Германия напала бы на Польшу даже без пакта о ненападении с Советским
Союзом. Но об этом можно в лучшем случае только рассуждать76. На практике,
учитывая планы Гитлера, этот пакт со Сталиным вылился в «приглашение к на-
падению на Польшу»77, как бы при этом ни оценивались мотивы Москвы78. Так
этот договор отнесли к результатам «созданной собственными руками слабости»
сталинской политики79. Несомненно, как указывается в другом исследовании,
советское правительство заключило этот пакт «с целью избежать участия СССР
в европейской войне». Это вовсе не говорит о том, что общий характер договора
должен пониматься — а так считает Москва — как оборонительный80. При этом
до открытия московских архивов невозможно сделать серьезных выводов о дол-
госрочных намерениях Сталина относительно Германии.
Напротив, существует множество прямых и косвенных доказательств того,
что пакт был для Гитлера лишь вспомогательным средством для достижения
собственной цели. В этом абсолютно ничего не меняли словесные заверения
Берлина о дружбе. И так как война против Польши, если рассматривать ее в рам-
ках программных намерений диктатора, была лишь первым этапом на пути к
захвату «жизненного пространства» на Востоке, можно даже сказать, что 23 авгу-
ста 1939 г. Гитлер заключил со Сталиным договор против Советского Союза.
Характерно, что летом 1940 г. Гитлер оживил и поднял на новый уровень свои
агрессивные намерения и планы именно в тот момент, когда никакие военно-
стратегические факторы не побуждали его к повороту на Восток: ведь он тогда
твердо рассчитывал на мир с Западом81. Поэтому можно с полным основанием
утверждать: нет никаких сомнений в том, что Гитлер с самого начала намеревал-
ся нарушить договор о ненападении с Советским Союзом и что этот договор
был, таким образом, для него пактом о «пока ненападении»82.
Таким образом, развязывание войны в 1939 г. означало, с точки зрения Гит-
лера, начавшуюся с запозданием насильственную реализацию «программы».
Вне связи с этим не было ни внутренней, ни внешней необходимости начинать
военный конфликт. Следовательно, было бы ошибкой представлять в качестве
превентивной войны или как результат военной необходимости — а это делают
с некоторых пор83 — нападение на Советский Союз (22 июня 1941 г.), обуслов-
ленное в действительности внутренней логикой развития событий, спровоциро-
ванных 1 сентября 1939 г. Другими словами, Гитлер развязал в 1939 г. свою
войну, которая таковой и оставалась примерно до конца 1941 г., когда он, объя-
вив войну Соединенным Штатам Америки, попытался еще раз спасти свою
«программу»84. В конце 1941 г. окончательно обозначилась открытая мировая
война и, в соответствии со второй поставленной Гитлером целью, осуществле-
ние глобального разрушения.
Примечания
1	Thomas Mann, Aites und Neues. Kleine Prosa aus fiinf Jahrzehnten, Frankfurt/M. 1976, S. 616.
2	Winston S. Churchill, Der Zweite Weltkrieg, 6 Bde, Stuttgart 1949—54. Цит no: Bd 1, S. 13.
3	Cm.: Hans-Adolf Jacobsen, Zur Konzeption einer Geschichte des Zweiten Weltkrieges 1939—1945.
Disposition mit kritisch ausgewahltem Schrifttum (bearb. unter Mitwirkung von Joachim Roseler),
Frankfurt/M. 1964; Klaus-Jurgen Muller, Gedanken zum Problem einer Geschichtsschreibung iiber
den Zweiten Weltkrieg, в: Wehrwissenschaftliche Rundschau 12 (1962), S. 634—651 undS. 729—736;
Manfried Rauchensteiner, Bemerkungen zum Konzept einer Gesamtdarstellung des Zweiten
Weltkrieges, в: Zeitgeschichte 2 (1974/75), S. 50—55.0 концептуальных направлениях большого
19

проекта Военно-исторического исследовательского центра см.: Manfred Messerschmidt, Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, в: Wehiwissenschaftliche Rundschau 30 (1981), S. 149—
152; о планах исследований в ГДР см.: Konzeption fiir die Ausarbeitung einer vierbandigen
«Geschichte Deutschlands im Zweiten Weltkrieg». VerfaBt von Mitarbeitem der Arbeitsgruppe
«Faschismus und zweiter Weltkrieg» der Abteilung 1917—1945 und der Abteilung Militargeschichte
des Instituts fiir Geschichte an der Deutschen Akademie der Wissenschaften zu Berlin und des Instituts
fiir Marxismus-Leninismus beim Zentralkomitee der SED unter Leitung von Wolfgang Schumann, в:
Bulletin des Aibeitskreises *Zweiter Weltkrieg» (далее: BZW), Nr. 1—2, 1968; Disposition fiir die
Ausarbeitung einer vierbandigen *Geschichte Deutschlands im zweiten Weltkrieg», hrsg. von der
Deutschen Akademie /usw. s.o./, в: BZW, Nr. 1—2,1969; Arbeitskonzeption fiir die Bande 5 und 6 des
Projektes «Deutschland im zweiten Weltkrieg», Autorengruppe unter Leitung von Wolfgang Schumann,
в: BZW, Nr. 1-3, 1981, S. 5-46.
4	Nihon Kokusai Seiji Gakkai, Taiheiyo Senso Geninkenkyubu (Hrsg.), Taiheyo senso e no michi, Tokyo
1962—63 (7 Textbande und 1 Dokumentenband); англ. изд. (5 тт.) см.: James William Morley ed.),
Japan’s Road to the Pacific War, New York 1974 ff.; Работа отмечена в: Gerhard Krebs, Japans
Deutschlandpolitik 1935—1941. Eine Studie zur Vorgeschichte des Pazifischen Krieges, 2 Bde,
Hamburg 1984, Bd 1, S. 4—7.
5	Cm.: Toshio Morimatsu, Official Research Agencies, в: Revue Internationale d’Histoire Militaire, 38,
1978, S. 80—106. О военной историографии в Японии см.: Jun Tsunoda, Die amtliche japanische
Kriegsgeschichtsschreibung iiber den Zweiten Weltkrieg in Ostasien und im Pazifik, в:
Jahresbibliographie Bibliothek fiir Zeitgeschichte 45 (1973), S. 393—405; Bemd Martin, Japan und der
Krieg in Ostasien. Kommentierter Bericht iiber das Schrifttum, в: Sonderheft der Historischen
Zeitschrift «Literatuibericht zur Geschichte Chinas und der japanischen Zeitgeschichte» 1980, S. 79—
220, здесь S. 145-167.
6	Zhu Tingguang, Forschungen zur Geschichte des zweiten Weltkrieges in China in den letzten Jahren,
в: BZW, Nr. 1-4,1986, S. 4-28.
7	Pavel A. Zhilin, Research on the History of the Second World War in the Soviet Union, в: James E.
O’Neill and Robert W. Krauskopf (ed.), World War II. An account of its documents, Washington D.C.
1976, p. 29—38; см. ниже прим. 15, здесь Bd 6: A.M. Belikow u.a., Historiographie der Sowjetunion
iiber den GroBen Vaterlandischen Krieg und den zweiten Weltkrieg, S. 463—531.
8	Oreste Bovio, L’Ufficio Storico dell’Esercito. Un secolo di storiografia militare, Roma 1987, S. 81—99.
9	Ufficio Storico della Marina (Hrsg.), La Marina italiana nella seconda guerra mondiale, Roma 1957—
72.
10	History of the Second World War (United Kingdom Military Series, Civil Series, Medical Series),
London 1952 ff.; Кроме этих серий вышли в свет Llewllyn Woodward, British Foreign Policy in the
Second World War, 5 Bde, London 1970 ff,; Francis Harry Hinsley, British Intelligence in the Second
World War. Its Influence on Strategy and Operations, 3 Bde, London 1979 ff.
11	Office of the Chief of Military History Dept, of the Army (ed.), United States Army in World War II,
Washington D.C. 1947 ff.
12	U.S. Air Force Historical Division (ed.), The Army Air Forces in World War II, 7 Bde, Chicago 1948-58.
Samuel Eliot Morison, History of United States Naval Operations in World War II, 15 Bde, Boston
1947-62.
14	Historical Division, Headquarters, U.S. Marine Corps (ed.), History of U.S. Marine Corps Operations in
World War II, 5 Bde, Washington D.C. 1958-71.
15	История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 в шести томах. М., 1960-
1965.
16	История второй мировой войны 1939—1945 в двенадцати томах. М., 1973-1982.
17	История второй мировой войны 1939—1945 в двенадцати томах, Т. 1, М., 1973, стр. VII.
18	См. выше, прим. 3; BZW, Nr. 1—2, 1968, S. 16 ff. О серии ГДР см.: Autorenkollektiv unter Leitung
von Wolfgang Schumann (Hrsg.), Deutschland im zweiten Weltkrieg, 6 Bde, Berlin (Ost) 1974—85.
19	О понятии «военная история» см.: Manfred Messerschmidt u.a. (Hrsg.), Zielsetzung und Methode
der Militargeschichtsschreibung. Probleme—Thesen—Wege, Stuttgart 1982, S. 48—59.
20	См. ниже, прим. 22; Messerschmidt, в: Bd 1, S. 17 und 20.
21	См. выше, прим. 3; Messerschmidt, S. 149.
22
Militargeschichtliches Forschungsamt (Hrsg.), Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 1:
Wilhelm Deist u.a. Ursachen und Voraussetzungen der deutschen Kriegspolitik, Stuttgart 1979; Bd 2:
Klaus A. Maier u.a., Die Errichtung der Hegemonie auf dem europaischen Kontinent, Stuttgart 1979;
Bd 3: Gerhard Schreiber u.a., Der Mittelmeerraum und Siidosteuropa. Von der «non belligeranza»
Italiens bis zum Kriegseintritt der Vereinigten Staaten, Stuttgart 1984; Bd 4: Horst Boog u.a., Der
Angriff auf die Sowjetunion, Stuttgart 1983; Bd 5/1: Bernhard R. Kroener u.a., Organisation und
Mobilisierung des deutschen Machtbereichs. Erster Halbband: Kriegsverwaltung, Wirtschaft und
personelle Ressourcen 1939—1941, Stuttgart 1988.
20

3 О некоторых важных монографических обобщающих работах см.: Klaus Hildebrand, Der Zweite
Weltkrieg: Probleme und Methoden seiner Darstellung, в: Neue Politische Literatur (далее: NPL) 13
(1968), S. 485—502; Gerhard Schreiber, Der Zweite Weltkrieg — Probleme und Ergebnisse der
Forschung, в: NPL 29 (1984), S. 453-482; 30 (1985), S. 421-439.
24 John L. Snell, Wie es 1939 zum Kriege кат, в: Aus Politik und Zeitgeschichte (далее: APuZ), В 35/64,
S. 10—17; а также: Andreas Hillgruber, ZurEntstehung des Zweiten Weltkrieges. Forschungsstand und
Literatur. Mit einer Chronik der Ereignisse September—Dezember 1939, Dusseldorf 1980; Gottfried
Niedhart (Hrsg.), Kriegsbeginn 1939. Entfesselung oder Ausbruch des Zweiten Weltkriegs?
Darmstadt 1976.
25
Wilhelm Deist u.a., Der Weg in den Krieg. Ursachen und Voraussetzungen der deutschen Kriegspolitik,
в: APuZ, В 34-35/79, S. 3-15, цит. S. 15.
26	Alan John Percivale Taylor, Die Urspriinge des Zweiten Weltkrieges. Die Jahre 1933—1939, Zeittafel
und Erganzungsbibliographie von Klaus Kamberger, Munchen 1980 (Gutersloh 1962). О тезисах см.:
Gordon Martel (Hrsg.), The Origins of the Second World War Reconsidered. The A J.P. Taylor debate
after twenty-five years, London 1988.
27	David L. Hoggan, Der erzwungene Krieg. Die Ursachen und Urheber des 2. Weltkriegs, Tubingen 1961.
Cp.: Gordon A. Craig, Uber die Deutschen, Munchen 1982, S. 83.
28	Hermann Graml, Zur Diskussion iiber die Schuld am Zweiten Weltkrieg, в: APuZ, В 27/64, S. 3—23;
Gotthard Jasper, Uber die Ursachen des Zweiten Weltkrieges: Zu den Buchem von AJ.P. Taylor und
David L. Hoggan, в: Vierteljahrshefte fiir Zeitgeschichte (далее VfZG) 10 (1962), S. 311—344.
29	Ernst Topitsch, Stalins Krieg. Die sowjetische Langzeitstrategie gegen den Westen als rationale
Machtpolitik, Miinchen 1985. T. подвергся суровой критике. Подчеркивалось, что он защищает
«настолько же устаревшие, насколько и авантюристические позиции, которые не оставляют со-
мнения в том, что Топича не заботят научные результаты исследований». Его работа «не дала
ничего нового в изучении советской внешней и военной политики». Цит. по: Bianka Pietrow,
Deutschland im Juni 1941 — ein Opfer sowjetischer Aggression? Zur Kontroverse iiber die
Praventivkriegsthese, в: Geschichte und Gesellschaft 14 (1988), S. 116—135, здесь S. 117.
30	Gottfried Niedhart, Appeasement: Die britische Antwort auf die Krise des Weltreichs und des
intemationalen Systems vor dem Zweiten Weltkrieg, в: Historische Zeitschrift 226 (1978), S. 67—88,
здесь S. 72; Hillgruber (прим. 24), S. 22—33 /о британской политике/; политику умиротворения
рассматривают: Gustav Schmidt, Bernd-Jiirgen Wendt, Callum Alexander MacDonald и Klaus
Schwabe в: Karl Rohe (Hrsg.), Die Westmachte und das Dritte Reich 1933—1939. Klassische
GroBmachtrivalitat oder Kampf zwischen Demokratie und Diktatur? Paderborn 1983; см. также.:
Niedhart (прим. 24); Appeasement: Zur Inflationierung eines Begriffs und zum Primat des Friedens im
industrialisierten England, в: NPL 26 (1981), S. 171—190.
31	A.P. Adamthwaite, The Making of the Second World War, London 1977, p. 80.
32	Bianka Pietrow, Stalinismus, Sicherheit, Offensive. Das «Dritte Reich» in der Konzeption der
sowjetischen AuBenpolitik 1933—1941, Melsungen 1983, S. 56—61.
33	Hans-Jurgen Schroder, Economic Appeasement. Zur britischen und amerikanischen
Deutschlandpolitik vor dem Zweiten Weltkrieg, в: VfZG 30 (1982), S. 82—97, здесь S. 97; Deutschland
und die Vereinigten Staaten 1933—1939. Wirtschaft und Politik in der Entwicklung des deutsch-
amerikanischen Gegensatzes, Wiesbaden 1970, особенно S. 171—199.
34	Cm.: Akira Iriye, The Asian Factor, в: Martel (прим. 26), S. 227—243, здесь S. 230 ff. Хотя и здесь
необходимо делать различие. Лондон пытался продолжать свою политику умиротворения, ви-
димо, до «самоотрицания»; см. Martin (прим. 5, с. 104).
35	Manfred Funke, Sanktionen und Kanonen. Hitler, Mussolini und der intemationale Abessinienkonflikt
1934—1936, Dusseldorf 1971; Giorgio Rochat, Militari e politici nella preparazione della campagna
d’Etiopia. Studio e documenti 1932—1936, Milano 1971.
36	Manfred Funke, 7. Marz 1936. Fallstudie zum auBenpolitischen Fiihrungsstil Hitlers, в: Wolfgang
Michalka (Hrsg.), Nationalsozialistische AuBenpolitik, Darmstadt 1978, S. 277—324.
37	Jens Petersen, Hitler—Mussolini. Die Entstehung der Achse Berlin—Rom 1933—1936, Tubingen
1973.
38	Cm.: Wolfgang Michalka, Ribbentrop und die deutsche Weltpolitik 1933—1940. AuBenpolitische
Konzeptionen und Entscheidungsprozesse im Dritten Reich, Munchen 1980, S. 222—228; О военном
аспекте: Williamson Murray, The Change in the European Balance of Power 1938—1939. The Path to
Ruin, Princeton N.J. 1984, p. 141 — 154; Norbert Schausberger, Osterreich und die
nationalsozialistische AnschluBpolitik, в: Manfred Funke (Hrsg.), Hitler, Deutschland und die Machte.
Materialien zur AuBenpolitik des Dritten Reiches, Dusseldorf 1976, S. 728—756.
39	Adamthwaite (см. прим. 31), S. 49—54.
40	Gottfried Niedhart, Weltpolitik nach 1917 (I), Zwischenkriegszeit und Zweiter Weltkrig, в: Deutsches
Institut fiir Femstudien (Hrsg.), Funkkolleg Geschichte, Studienbrief 9, Weinheim und Basel 1980, S.
83 ff.
21

41	См.: Michael Geyer, Krieg als Gesellschaftspolitik. Anmerkungen zu neueren Arbeiten uber das Dritte
Reich im Zweiten Weltkrieg, в: Archiv fiir Sozialgeschichte, Bd 26; 1986, S. 557—601, здесь S. 564—
566; Andreas Hillgruber, Der Zweite Weltkrieg 1939—1945. Kriegsziele und Strategic der groBen
Machte, Stuttgart 1982, S. 25.
42	Gerhard L. Weinberg, Deutschlands Wille zum Krieg. Die intemationalen Beziehungen 1937—1939,
в: Wolfgang Benz und Hermann Graml (Hrsg.), Sommer 1939. Die GroBmachte und der Europaische
Krieg, Stuttgart 1979, S. 15—32.
43	Hitlers politisches Testament. Die Bormann-Diktate vom Februar und April 1945. Mit einem Essay von
Hugh R. Trevor Roper und einem Nachwort von Andre Franqois-Poncet, Hamburg 1981, S. 100 f.; cm:
Rainer A. Blasius, Fiir GroBdeutschland — gegen den groBen Krieg. Staatssekretar Emst Frhr. von
Weizsacker in den Krisen um die Tschechoslowakei und Polen 1938/39, Koln 1981.
44	Классическую характеристику начала войны см.: Walther Hofer, Die Entfesselung des Zweiten
Weltkrieges. Darstellung und Dokumente. «Gibt es eine Kriegsschuldfrage 1939?», Dusseldorf 1984,
S. XVIII-XXI.
45	О периодизации см.: den Uberblickbei Hillgruber (прим. 24), S. 9—12. Относительно дискуссии о
поворотах в развитии Восточной Азии в 1931 и 1937 гг. /китайско-японский конфликт/ или в
1941 г. см.: Bernd Martin, Japans Weg in den Krieg. Bemerkungen iiber Forschungsstand und Literatur
zur japanischen Zeitgeschichte, в: Militargeschichtliche Mitteilungen (далее: MGM) 23 (1978), S.
183-209, здесь S. 184 f.
46	Martin Broszat, Der «Faktor» Hitler, в: Rudolf Augstein (Hrsg.), 100 Jahre Hitler, Hamburg 1989, S. 18
ff.
47	Cm.: Josef Henke, England in Hitlers politischem Kalkiil 1935—1939, Boppard/Rh. 1973; Klaus
Hildebrand, Deutsche AuBenpolitik 1933-1945. Kalkiil oder Dogma? Vierte Auflage mit einem
Nachwort: Die Geschichte der deutschen AuBenpolitik (1933—1945) im Urteil der neueren
Forschung: Ergebnisse, Kontroversen, Perspektiven, Stuttgart 1980, S. 94—106; Weinberg (см. прим.
42), S. 26.
48	Запись беседы 23.5.1939 опубликована в: Hofer (см. прим. 44), S. 104—110, здесь S. 105 ff.
49	См.: Martin Broszat, Soziale Motivation und Fiihrer-Bindung des Nationalsozialismus, в: Michalka (cm.
прим. 36), S. 92—116; Alan Bullock, Hitler. Eine Studie iiber Tyrannei, Kronberg/Ts. 1977; Hans
Mommsen, Nationalsozialismus, в: Claus D. Kernig (Hrsg.), Sowjetsystem und demokratische
Gesellschaft. Eine vergleichende Enzyklopadie, Bd IV, Freiburg 1971, Sp. 695—713.
50	Объяснение термина «нацистская внешняя политика» см.: Hans-Adolf Jacobsen, Von der Strategic
der Gewalt zur Politik der Friedenssicherung. Beitrage zur deutschen Geschichte im 20. Jahrhundert,
Dusseldorf 1977, S. 78-123, здесь S. 121 f.
51 Впервые широко разработано у: Hugh RedwaldTrevor Roper, Hitlers Kriegsziele, в: Michalka (прим.
36), S. 31-48.
52
Andreas Hillgruber, Die «Endlosung» und das deutsche Ostimperium als Kernstiick des
rassenideologischen Programme des Nationalsozialismus, в: Funke (см. прим. 38), S. 94—114, здесь
S. 98; Die Zerstorung Europas. Beitrage zur Weltkriegsepoche 1914—1945, Frankfurt/M. 1988, S.
313-338.
S3
Cm.: Dietrich Aigner, Hitler und die Weltherrschaft, в: Michalka (прим. 36), S. 49—69; Eberhard Jacket,
Hitlers Weltanschauung. Entwurf einer Herrschaft. Erweiterte und iiberarbeitete Neuausgabe, Stuttgart
1981; Hitlers Herrschaft. Vollzug einer Weltanschauung, Stuttgart 1986; Geoffrey Stoakes, Hitler and
the Quest for World Dominion. Nazi Ideology and Foreign Policy in the 1920s, Leamington Spa 1986;
Klaus Hildebrand, Das Dritte Reich, 3.. iiberarb. u. erw. Aufl. 1987, S. 192 f.; Gerhard Schreiber, Hitler
— Interpretationen 1923—1983. Ergebnisse, Methoden und Probleme der Forschung, 2., verb. Aufl.,
Darmstadt 1988, S. 362 ff.
54	Cm.: Klaus Hildebrand, Hitlers «Programm» und seine Realisierung 1937—1942, в: Niedhart (прим.
24), S. 178—224; Jochen Thies, Architekt der Weltherrschaft. Die «Endziele» Hitlers, Konigstein/Ts.
1980; Schreiber (прим. 53), S. 280 ff., 364 ff.
55	Andreas Hillgruber, Deutschlands Rolle in der Vorgeschichte der beiden Weltkriege, 2., erganzte
Auflage, Gottingen 1979, S. 68 f.; Hitlers Strategic. Politik und Kriegfuhrung 1940—1941, Munchen
1982, S. 564-578.
56	Cm.: Klaus Hildebrand, Vom Reich zum Weltreich. Hitler, NSDAP und koloniale Frage 1919—1945,
Munchen 1969.
57	Cm.: Jost Diilffer, Weimar, Hitler und die Marine. Reichspolitik und Flottenbau 1920—1939, Dusseldorf
1973; Michael Salewski, Die deutsche Seekriegsleitung 1935—1945, Bd 1: 1936—1941,
Frankfurt/M. 1974.
58	Andreas Hillgruber, Der Zenit des Zweiten Weltkrieges. Juli 1941, Wiesbaden 1977.
59	Cm.: Detlef Junker, Kampf um die Weltmacht. Die USA und das Dritte Reich 1933—1945, Dusseldorf
1988, S. 39-42.
60	Cm.: Schreiber (прим. 22), S. 572-587.
22

61	Не «территориально-политическую программу» Гитлера, а историческую обоснованность поня-
тия «поэтапный план» поставил под вопрос КД. Эрдман. По его мнению этот терм ин несет в себе
слишком большую «систематичность». Тем не менее концепция Хильгрубера послужила «пло-
дотворным стимулом для исследования». (Karl Dietrich Erdmann, Deutschland unter der
Herrschaft des Nationalsozialismus 1933—1939, Munchen 1980, S. 29,34; автор предполагает на-
личие у Гитлера стремления к экспансии как таковой, а не к экспансии, направленной на какой-
то определенный объект (Ian Kershaw, ׳The Nazi Dictatorship. Problems and Perspectives of
Interpretation, London 1985, p. 106—129 (dt. 1988); Hartmut Schustereit, Va banque. Hitlers Angriff
auf die Sowjetunion 1941 als Versuch, durch den Sieg im Osten den Westen zu bezwingen, Herford
1988, S. 106—130); О споре HI. с Хильгрубером Иост Дюльфер пишет: «Значимость автора,
нацеленного только на планы вооружения, не может опровергнуть многослойность начальной
части «поэтапного плана» Хильгрубера». (Die Zeit, Nr. 41, 7.10.1988, S. 33). См. также: Bernd
Stegemann, Hitlers «Stufenplan» und die Marine, в: Historische Studien zu Politik, Verfassung und
Gesellschaft. Festschrift fiir Richard Dietrich zum 65. Geburtstag, Frankfurt/M. 1976, S. 301—316;
Hitlers Ziele im ersten Kriegsjahr 1939/40. Ein Beitrag zur Quellenkritik, в: MGM 27 (1988), S. 93-
105. Об опровержении точки зрения Ш. см. также: Andreas Hillgruber, Noch einmal: Hitlers
Wendung gegen die Sowjetunion 1940. Nicht (Militar-)”Strategie oder Ideologic", son dem
«Programm» und «Weltkriegsstrategie», в: Geschichte in Wissenschaft und Unterricht 33 (1982), S.
214-226.
62	О социальном, экономическом и внутриполитическом комплексе см.: Rainer Zitelmann, Hitler.
Selbstverstandnis eines Revolutionars, uberarb. u. erg. Aufl., Stuttgart 1989.
63	Cm.: Klaus-Jurgen Muller, Armee und Drittes Reich 1933—1939. Darstellung und Dokumentation
unter Mitwirkung von Ernst Willi Hansen, Paderborn 1987.
64	Cm.: Alan S. Milward, Der Einflufi okonomischer und nicht-dkonomischer Faktoren auf die Strategie des
Blitzkriegs, в: Friedrich Forstmeier und Hans-Erich Volkmann (Hrsg.), Wirtschaft und Rustung am
Vorabend des Zweiten Weltkrieges, Dusseldorf 1975, S. 189—201.
65	Richard J. Overy, «Blitzkriegswirtschaft»? Finanzpolitik, Lebensstandard und Arbeitseinsatz in
Deutschland 1939-1942, в: VfZG 36 (1988), S. 379-435, S. 433.
66	Ludolf Herbst, DerTotale Krieg und die Ordnung der Wirtschaft. Die Kriegswirtschaft im Spannungsfeld
von Politik, Ideologie und Propaganda 1939—1945, Stuttgart 1982, S. 99 f.
67	Alan S. Milward, Der Zweite Weltkrieg. Krieg, Wirtschaft und Gesellschaft 1939—1945, Munchen
1977, S. 50 f.
68	Kroener u.a. (прим. 22), S. 1001,1010.
69	William Carr, Rustung, Wirtschaft und Politik am Vorabend des Zweiten Weltkrieges, в: Michalka (cm.
прим. 36), S. 437—454, здесь S. 450.
70	Timothy W. Mason, Innere Krise und Angriffskrieg 1938/1939, в: Forstmeier/Volkmann (прим. 64),
S. 158-188, здесь S. 182.
71	Michael Geyer, Deutsche Riistungspolitik 1860—1980, Frankfurt/M. 1984, S. 154—170.
72	Ludolf Herbst, Die Krise des nationalsozialistischen Regimes am Vorabend des Zweiten Weltkrieges
und die forcierte Aufrustung, в: VfZG 26 (1978), S. 347—392,388.
73	William Carr, Hitler. A Study in Personality and Politics, London 1978, p. 58—61.
74	Wolfgang Michalka, Das Dritte Reich, в: Martin Vogt (Hrsg.), Deutsche Geschichte. Begriindet von
Peter Rassow, Stuttgart 1987, S. 646—727, здесь S. 691 ff.
75	Jost Diilffer, Der Beginn des Krieges 1939: Hitler, die innere Krise und das Machtesystem, в:
Geschichte und Gesellschaft 2 (1976), S. 443—470, здесь S. 469.
76	Hillgruber (прим. 24), S. 20.
77	Hans-Ulrich Thamer, Verfiihrung und Gewalt. Deutschland 1933—1945, Berlin 1986, S. 618.
78	См. обзор западной литературы: Rolf Ahmann, Der Hitler-Stalin-Pakt — Eine Bewertung der
Interpretationen sowjetischer Aufienpolitik mit neuen Fragen und neuen Forschungen.
79	Wolfgang Eichwede, Die Sowjetunion in der internationalen Politik 1917—1948; Dietrich Goldschmidt
(Hrsg.), Frieden mit der Sowjetunion — eine unerledigte Aufgabe, Gutersloh 1989, S. 151—169, здесь
S. 160.
80	Pietrow (см. прим. 32), S. 127.
81	Cm.: Gerhard Schreiber, Der Mittelmeerraum in Hitlers Strategie 1940. «Programm» und militarische
Planung, в: MGM 28 (1980), S. 69—99; Gerd R. Ueberschar, Hitlers Entschlufi zum «Lebensraum»-
Krieg im Osten. Programmatisches Ziel oder militarstrategisches Kalkiil? B: Gerd R.
Ueberschar/Wolfgang Wette (Hrsg.), «Untemehmen Barbarossa». Der deutsche Uberfall auf die
Sowjetunion 1941, Berichte, Analysen, Dokumente, Paderborn 1984, S. 83—110.
82	Rolf Ahmann, Nichtangriffspakte: Entwicklung und operative Nutzung in Europa 1922—1939. Mit
einem Ausblick auf die Renaissance des Nichtangriffsvertrages nach dem Zweiten Weltkrieg, Baden-
Baden 1988, S. 641.
23

3	См. аргументированную с военной точки зрения, но не соответствующую историческому пред-
мету книгу Виктора Суворова «Ледокол». Наилучшую картину этого нового подхода к старому
национал-социалистическому пропагандистскому тезису дает Bianka Pietrow (см. прим. 29);
Gerd R. Ueberschar, Zur Wiederbelebung der «Praventivkriegsthese». Die neuen
Rechtfertigungsversuche des deutschen Uberfalls auf die UdSSR 1941 im Dienste «psychologischer
Aspekte» und «psychologischer Kriegfuhrung», в: Geschichtsdidaktik 12 (1987), S. 331—342.
84	Cm.: Eberhard Jackel, Die deutsche Kriegserklarung an die Vereinigten Staaten von 1941, в: Friedrich
J. Kroneck und Thomas Oppermann (Hrsg.), Im Dienste Deutschlands und des Rechtes. Festschrift fiir
Wilhelm G. Grewe zum 70. Geburtstag am 16. Oktober 1981, Baden-Baden 1981, S. 117-137; Jurgen
Rohwer und Eberhard Jackel (Hrsg.), Kriegswende 1941, Koblenz 1984.

Клаус Хильдебранд
Война в условиях мира и мир в условиях войны
Проблема легитимности в истории сообщества государств
в 1931-1941 гг/
I
Господствующими тенденциями 20-х годов были воспоминания о первой
мировой войне и надежда на прочный мир. Напротив, в 30-х годах преобладали
страх перед новой большой войной и уверенность в том, что в будущем она не-
минуемо разразится. Ибо в отличие от предыдущего десятилетия, когда при
хрупком мирном порядке военные конфликты происходили лишь на перифе-
рии1, в период между 1931 и 1941 гг. частое чередование войн и мирных пере-
дышек роковым образом нарушало стабильность сообщества государств.
В условиях общего мира произошла региональная война — маньчжурский
кризис 1931-1933 гг. Постоянно можно было наблюдать и признаки «холодной
войны», названной так Эдуардом Бернштейном в конце XIX в.2 В середине деся-
тилетия, согласно воинственному заявлению Геринга, все жили в «состоянии
мобилизации, только пока еще не стреляли»3. В 30-х годах произошел ряд час-
тично объявленных, частично необъявленных военных конфликтов, пока еще
изолированных друг от друга во времени и пространстве.
И наконец, на планете, где войны велись в Европе и Восточной Азии, только
две большие державы до середины и до конца 1941 г. жили в состоянии мира. Это
были Советский Союз, который до нападения на него Германии вел военные
действия против Польши и Финляндии, а в 1938 и 1939 гг. был вовлечен в воен-
ные конфликты с Японией, и Соединенные Штаты Америки, которые уже рань-
ше вели против Германии и Японии «политику на грани войны».
Кульминационым пунктом периода между миром и войной был 1931 год
Из современников он еще Арнольду Тойнби показался страшным годом —
«annus terribilis»4. Дело не только в том, что на пике обострения экономического
кризиса, как писал один английский университетский историк, западная циви-
лизация в экономическом и культурном отношениях оказалась на краю пропа-
сти, хаоса и войны. Важнее другое. Из-за краха усилий по разоружению в 1932-
1933 гг. и ускорения общей гонки вооружений под тонкой вуалью успокаиваю-
щих общественную совесть надежд, связанных со словами «Локарно» и «Пакт
Бриана— Келлога», четко выявилась, однажды охарактеризованная Раймоном
Ароном как «искусственная»5, хрупкость Версальского договора и Парижского
мирного урегулирования для Европы, а также угроза для заключенных на Ва-
шингтонской конференции 1921-1922 гг. соглашений по Восточной Азии и
Тихоокеанскому региону.
Но, невзирая на такие тревожные факты и симптомы, решающий вопрос со-
стоял в следующем: угрожало ли в принципе начавшееся 18 сентября 1931 г. во-
енное выступление Японии против Маньчжурии легитимности системы госу-
дарств? Эта система далеко еще не получила всеобщего признания и не стала
обычной нормой, и ей постоянно приходилось сталкиваться с глобальным
стремлением агрессивных режимов изменить статус-кво. Другими словами,
Опубликовано в журнале «Historische Zeitschrift», 1987,244, S. 1-28.
25

была ли интервенция Японии в Восточной Азии нацелена на то, чтобы корен-
ным образом, радикально изменить существовавший международный порядок
или только ревизовать его, хотя бы и в значительной, может быть, даже сущест-
венной степени?
Экспансия с целью радикального разрушения статус-кво была, естественно,
несовместима с существовавшим порядком. Экспансия с целью пересмотра ста-
тус-кво, наоборот, могла способствовать развитию традиционной международ-
ной структуры. Но в такой ситуации часто было трудно определить, когда посте-
пенные изменения переходили в резкую перемену, а способствующая развитию
системы ревизия — в разрушающий систему переворот.
В таком контексте легитимность понимается как «международное согласие
о сущности проводимых мероприятий и допустимых целях и методах внешней
политики». Она связана в первую очередь не со справедливостью, а со стабиль-
ностью, которая со своей стороны предполагает по крайней мере соблюдение
принципов права, благосостояния и свободы. К тому же легитимность включает
в себя положение, что все великие державы должны в целом уважать определен-
ный международный порядок в такой степени, чтобы ни у одного из государств
не возникало недовольства этим порядком и стремления коренным образом из-
менить его. Более того, «легитимный порядок не исключает конфликтов, хотя и
ограничивает их цели. Могут быть и войны, но только если они ведутся в рамках,
можно сказать, даже во имя существующей международной структуры, и после-
дующий мир является лучшим выражением общности “легитимных” убежде-
ний»6.
Лишь когда на карту ставится судьба самой системы, когда, например, всту-
пает в действие принцип «быть или не быть» в отношении таких держав, которые
исторически принадлежат к существующей системе и (или) играют в ней опре-
деляющую роль7, легитимность теряет смысл и осуществляется переворот. Тог-
да не действует больше норма проведения изменений преимущественно мир-
ным путем или с ограниченным применением военной силы, и возникает чрез-
вычайное положение большой войны.
II
Однако такая характеристика отнюдь не превалировала в тогдашних оценках
военных событий и территориальных преобразований, последовавших за мук-
денским конфликтом и приведших 18 февраля 1932 г. к созданию зависимого
от Японии «марионеточного режима» Маньчжоу-Го8. Президент Лиги Наций
лорд Роберт Сесил на 12-м очередном заседании организации 10 сентября
1931 г. заявил, что «едва ли раньше был другой такой период в мировой истории,
когда война казалась менее вероятной, чем это было на самом деле»9. Судя по
этому заявлению, восточноазиатский конфликт разразился совершенно неожи-
данно для Лиги Наций. На фоне японо-китайского столкновения в Шанхае в
январе 1932 г. он казался в конечном счете временным, преходящим кризи-
сом10. Хотя он и выявил слабость Лиги Наций, но зато, по оценке западноевро-
пейских держав, мог бы оказывать стабилизирующее воздействие, учитывая вы-
зов коммунистических освободительных движений, подрывавших азиатские
колониальные империи. К тому же принцип «открытых дверей», который благо-
разумно провозгласила Япония в отношении интересов США в Маньчжурии,
смягчил позицию этой великой тихоокеанской державы.
Напротив, Советский Союз начал корректировку курса своей внешней пол-
итики и решительно продолжал ее, что позволило ему в Европе в дополнение к
особым отношениям с Германией, к которой теперь относились с большим не-
доверием, продвинуться вперед в отношениях с Польшей и Францией, а в Вос¬
26

точной Азии обеспечить себе безопасность благодаря курсу взвешенных уступок
Японии. Кроме того, заключенные СССР в 1932 г. договоры о ненападении с
Францией и Польшей преследовали цель нейтрализовать польско-японское и
французско-японское сближение, которого русская сторона всегда опасалась11,
и сорвать антисоветскую политику Польши и Румынии, связанных с Фран-
цией12.
В результате всего этого международная система пришла в бурное движение.
Военная акция Японии и ее пренебрежительное отношение к Лиге Наций, из
которой она вышла 27 марта 1933 г., оказали влияние на внешнюю политику
Германии13 и Италии. Однако в целом восточноазиатский кризис не достиг та-
ких масштабов и не приобрел такого значения, как афро-европейский двойной
конфликт в 1935-1936 гг., в ходе которого действия Муссолини и Гитлера в Во-
сточной Африке и Центральной Европе намного основательнее потрясли систе-
му государств14.
Так что военное столкновение в Восточной Азии показалось обеим ведущим
державам — гарантам парижского мирного урегулирования вполне приемле-
мым. Англия, в общем-то, и без того стремилась гибко, в полном объеме и ди-
намично сохранить статус-кво. Она отвергала войну как средство политики. Но
если очаг войны удерживался в допустимых рамках и даже воздействовал, как
представлялось, стабилизирующе, если решающие для империи территории в
Восточной Азии, Средиземноморско-африканском регионе и Европе15 не стра-
дали заодно с другими и если упорное отстаивание тезиса о «неделимости ми-
ра»16, выдвинутого 17 января 1935 г., правда в другой связи, советским минист-
ром иностранных дел Литвиновым, могли привести к большой войне, то такому
риску следовало предпочесть делимость мира.
Если Франция в конце 20-х годов выступала за сохранение старого порядка,
обеспечивавшего ей приоритетные позиции, все более пассивно и незаинтересо-
ванно, хотя находчиво и умело, то перед лицом вызова Европе со стороны Гер-
мании и национал-революционной коммунистической угрозы в Индокитае она
вообще проявила полное равнодушие.
Державам, придерживавшимся принципа сохранения статус-кво, противо-
стоял, выходя далеко за рамки событий 1931 г., фронт государств, которые до-
бивались перемен, но стремились изменить только отдельные части системы, а
не саму ее сущность. Это касается таких крупных держав, как Италия и Япония.
Несмотря на имперские лозунги, в частности о «нашем море», и на военную
интервенцию в Абиссинии, Испании и Албании, а также в Греции и Северной
Африке, претензии Муссолини выглядели более или менее умеренными. Взя-
тые сами по себе, они представлялись совместимыми с существованием систе-
мы, тем более что в течение длительного времени осуществлялись в рамках
классической дипломатии «определенной, ограниченной территории»17 («peso
determinante»: «Mussolini affermava il revisionismo ma non voleva la revisione»).
Япония, нацеленная на экспансию по причинам более основательным, чем
просто экономические, стремилась осуществить эту экспансию в широко очер-
ченных региональных границах так называемой «великой восточноазиатской
сферы процветания». Армия и военно-морской флот Японии время от времени
дискутировали о том, куда направить «удар шпаги» империи: против восточно-
азиатских стран или против тихоокеанских владений западных держав (флот)
либо при нейтральном отношении к Советскому Союзу, в первую очередь про-
тив Китая или вместе с Китаем, начать войну против СССР, причисляемого в
таком случае к Западу (армия).
В отличие от гитлеровской Германии Япония не стремилась уничтожить
Советский Союз и Соединенные Штаты Америки18, а в 1938 г. она признала,
что Китай победить трудно. Это видно из того, что она еще 18 апреля 1934 г.
27

провозгласила свою особую роль в Восточной Азии и Китае, однако связала
свои претензии на региональную гегемонию в основном с антиколониальным
движением.
Япония стремилась к господствующему положению в регионе Восточной
Азии, но не к господству в духе германского национал-социализма и советского
коммунизма19 или либеральной мировой цивилизации американцев, то есть не
к идеологически обоснованному и всесторонне спланированному господству. В
глобальном смысле стремление Японии к установлению прямого или косвенно-
го господства сознательно или непроизвольно ставило под вопрос существова-
ние, самостоятельность и права других (великих) держав. Гитлеровская Герма-
ния, сталинский Советский Союз и рузвельтовская Америка20 придерживались
не региональной, а глобальной ориентации, были нацелены не на постепенные,
поэтапные, а на тотальные действия, настроены не на компромисс, а на корен-
ные преобразования.
В соответствии со своей изначальной сущностью и законами развития Со-
ветский Союз стремился к всеобъемлющему политическому, общественному и
экономическому революционному изменению существующего международно-
го порядка. Под давлением политических обстоятельств он, однако, отодвинул
цель мировой революции ради «передышки», необходимой для выживания «со-
циализма в одной стране», и проводил с середины 20-х годов выдвинутую в
1925 или 1927 г. Сталиным политику «мирного сосуществования», которая дол-
жна была обеспечить ему ослабление внешнеполитической напряженности и
продолжение агитационной деятельности на враждебной территории.
Под давлением двух фронтов в Европе и Восточной Азии, нагнетания анти-
советской атмосферы в Германии, политической и силовой угрозы со стороны
Японии Советский Союз превратился из «антиверсальской державы» в поборни-
ка политики Лиги Наций, в которую он вступил 18 сентября 1934 г. Еще до это-
го, 16 ноября 1933 г., он установил дипломатические отношения с Соединенны-
ми Штатами Америки, которые рассматривались им в определенном смысле
как противовес Японии. Что касается стратегии Коммунистического Интерна-
ционала, то СССР изменил свою позицию: от обвинений социал-демократиче-
ских и социалистических партий в «социал-фашизме» и конфронтации с ними
он перешел к концепции Народного фронта.
Но все это не означало отказа от революционной цели, к которой, как писал
Сталин еще в 1925 г., следовало прийти даже путем войны, если это окажется
возможным. Нужно, говорил он 19 января на Пленуме Центрального комитета
коммунистической партии своей страны, укрепить собственную военную мощь,
чтобы справиться с любой ситуацией, связанной с осложнениями в окружаю-
щих нас странах. Ибо «война может стать, конечно, не завтра и не послезавтра, а
через несколько лет неизбежностью... Это не значит, что мы должны обязательно
идти при такой обстановке на активное выступление против кого-нибудь... Но
если война начнется, то нам не придется сидеть сложа руки, — нам придется
выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить
решающую гирю на чашу весов, гирю, которая могла бы перевесить»21.
Несмотря на происшедшее в 30-е годы и во время второй мировой войны
сближение с Западом, Сталин не мог быть заинтересован в том, чтобы бороться
за созданную в 1919-1920 гг. Англией и Францией и основанную на «равнове-
сии» систему государств. Он не мог позволить использовать себя в качестве
ударной силы «неагрессивных капиталистических держав» против фашизма.
В этом плане позже, исходя из своей тактически гибкой, концептуально рас-
считанной на перспективу политики, превосходившей политику государствен-
ных деятелей западных демократий и национал-социалистического диктатора и
в конечном итоге и американского президента, Сталин объяснял 1 июля 1940 г.
28

британскому послу в Москве Криппсу, что основой советско-германского пакта
о ненападении было стремление устранить существовавшее в Европе равнове-
сие, которое старались сохранить перед войной Великобритания и Франция22.
Как и сталинский Советский Союз, гитлеровская Германия хотела в корне
изменить международный порядок, но при этом она намеревалась подчинить
его «расе господ, ставящей мир на службу более высокой культуре»23. Цель то-
тального расового господства, предполагавшего военное подчинение Франции и
разгром Советского Союза, отличалась при этом от стремления Штреземана к
коренным переменам только в Европе и ограниченного международным пра-
вом, в такой же мере, как и от курса более экспансивных во внешней политике и
действовавших более рискованно авторитарных кабинетов Брюнинга, Папена и
Шлейхера.
В такой исторической преемственности переход от агрессивных великодер-
жавных амбиций к концепции расового господства над всем миром был не-
трудным. Это позволило Гитлеру использовать первый как фон для второй и
долго маскировать сущность национал-социалистической внешней политики.
Однако тоталитарные глобальные амбиции национал-социалистической
внешней политики связывали гитлеровскую Германию с сопоставимыми ме-
тодами и целями сталинского Советского Союза и отличали их от экспанси-
онистской политики Италии и Японии, направленной на осуществление лишь
некоторых перемен в мире.
Что касается Соединенных Штатов Америки, то, учитывая их самосознание
и амбиции, доминировавшие в конечном итоге в спорах между изоляциониста-
ми и интервенционистами, они не относились ни к державам, стремившимся
сохранить статус-кво, таким, как Великобритания и Франция, ни к господству-
ющим региональным державам, как Италия и Япония. Их можно отнести ско-
рее, как Советский Союз и Германию, к государствам, которые в перспективе
стремились коренным образом изменить международную систему.
Долгое время придерживаясь так называемого изоляционизма и сосредото-
чившись в политическом отношении на собственном регионе, США в соответ-
ствии со своим историческим происхождением и бурной жизнью была в общем
ориентирована на всесторонние решения. Обязательные для ее политики прин-
ципы неделимости мирового рынка, свободы и мира24 позволяли ей вступать в
принципиальное соперничество с Англией и Францией, так же как с Италией и
Японией, с Советским Союзом и Германией.
В принципе Америка хотела или покорить мир, или бежать от него; и напро-
тив, обдуманная последовательная политика была ей чужда. Поэтому ее воен-
ный изоляционизм так же угрожал мировому порядку, как и ее избирательный
интервенционизм. В экономической области изоляционизм затягивался бес-
сознательно, тогда как в политическом отношении это делалось вполне созна-
тельно. К тому же Америка усиленно проповедовала и стремилась навязать все-
му миру свои «свободные институты» и свой «образ жизни», проникнутый духом
индивидуализма, стремлением к личному благополучию и призванный вести «с
Божьей помощью» к либеральному мировому господству Америки. Тонко выра-
зился об американском «образе жизни» один из сенаторов со Среднего Запада:
«Мы хотим поднять Шанхай до такого уровня, когда он будет полностью подо-
бен Канзас-Сити»25.
Вполне понятно, что такая экспансивная держава казалась чрезвычайно
опасной консервативному премьер-министру Великобритании Невиллу Чем-
берлену, который одинаково презирал и «наци» и «болыпи», то есть большевиков.
В конце концов Англия под давлением обстоятельств и в результате заключения
британско-американского торгового договора от 17 ноября 1938 г. стала стре-
миться обеспечить себе помощь Америки в борьбе за существование. Это свиде¬
29

тельствует о том, что Чемберлен, несмотря на все оговорки, в этом году увидел
большее зло для своей страны в «ментальности нацизма, который, происходя от
дьявола»26, ощутимо поставил под угрозу мир на земле.
III
Решающий удар по международной системе был нанесен происходившими
во всемирном масштабе, совпадавшими по месту и времени потрясениями су-
!чествующего порядка. Тем самым получили развитие действия и события, не
поддававшиеся контролю, — «кризис управления», действия, стимулировавшие
войну и анархию в той или иной форме. Одновременно с утратой сообществом
государств рычагов воздействия усиливалась роль в мировой политике держав,
стремившихся к коренным переменам.
В течение продолжительного времени международная обстановка складыва-
лась в пользу Гитлера, со всей очевидностью благоприятствовала, по крайней
мере до 22 июня 1941 г., интересам Сталина и, наконец, в определенном смысле
удовлетворяла также и Рузвельта, что сначала, в общем-то, было трудно заме-
тить. Объясняется это тем, что в десятилетие 1931-1941 гг. сложилась конъюн-
ктура, благоприятная для всех комбинаций государств. Ибо пространство для
действий шире всего тогда, когда претензии каких-либо держав определенно не
обозначены. И наоборот, когда трудности вырисовываются четко, то простран-
ство для действий сужается или вообще исчезает.
Из-за своих чрезмерных глобальных притязаний, из-за опасения сближе-
ния между Германией и Советским Союзом, Германией и Японией и принимая
также во внимание продолжавшуюся до 1936 г. советскую «политику умиротво-
рения» по отношению к дальневосточной империи, Великобритания надеялась
обеспечить мир и стабильность путем заключения соглашений. Сначала, в соот-
ветствии с политикой Лиги Наций, преимущественно многосторонних, а затем,
без участия Лиги Наций, двусторонних соглашений. Тем самым смысл британ-
ской политики договоров состоял в том, чтобы предотвратить войну и, кроме
того, избежать создания блоков, существование которых, учитывая опыт дово-
енного периода, рассматривалось как одна из причин начала войны в августе
1914 г. Договоры, пакты и союзы, заключенные Англией, должны были в пер-
вую очередь служить не победоносному ведению приближавшейся войны, а ее
предотвращению.
Невзирая на узду пацифизма, почти парализовавшего возможности сопро-
тивления врагу, Франция, наоборот, связывала с заключением союзов намере-
ние, наряду с устрашением, повысить свою обороноспособность. В этом она по-
хожа на СССР27, хотя была далеко не так последовательна, как он, в практиче-
ском осуществлении этих намерений. Советский Союз одновременно с поддер-
жанием внешнеполитических отношений с «третьим рейхом» и заключением
пакта о ненападении28, испытывая чувство постоянной угрозы, укреплял без-
опасность везде, где это представлялось возможным, в Европе, и в Восточной
Азии.
На этом фоне в Европе существовала возможность следующих фундамен-
тальных политических решений:
1.	Сближение западных держав с Советским Союзом, направленное, по су-
ти дела, в первую очередь против Германии. Такая возможность рассматрива-
лась министрами иностранных дел Барту и Литвиновым в феврале 1934 г. в
Женеве в общеевропейском, то есть включающем Германию, контексте («вое-
точное Локарно»). Дело ограничилось заключенным 2 мая 1935 г. договором
о взаимопомощи между Советским Союзом и Францией, который Барту с со-
гласил СССР намеревался дополнить военными соглашениями. Но его преем¬
30

ник Лаваль отказался от последних из-за своих антикоммунистических пред-
убеждений, из страха увеличения риска войны и связанной с этим революции
и убеждения, что уже само существование такого договора устрашит потенци-
ального агрессора.
2.	Установление сотрудничества между западными державами и Германией
без участия Советского Союза, что постоянно подогревало подозрение Сталина
о существовании заговора неагрессивных капиталистических стран с агрессив-
ними капиталистическими государствами. Это нашло отражение в «Пакте че-
тырех» (договор между Великобританией, Францией, Италией и Германией),
подписанном 15 июля 1933 г. и вновь обсуждавшемся на Мюнхенской конфе-
ренции, проходившей 29-30 сентября 1938 г. В двустороннем порядке этот ва-
риант политического решения был зафиксирован в англо-германском соглаше-
нии о флотах от 18 июня 1935 г. Такое сближение Великобритании и Германии
усилило недоверие Сталина, как и «миссия Вольтата» летом 1939 г. в Лондон и
полет Рудольфа Гесса в Англию 10 мая 1941 г.29
3.	Совместные действия тоталитарных государств — Германии и Советского
Союза, — которые были всегда возможны, чего, например, в Англии с давних
пор постоянно опасался сотрудник британского министерства иностранных дел
Ванситтарт30. Эта возможность превратилась в действительность, когда был за-
ключей пакт между Гитлером и Сталиным, просуществовавший с 23 августа
1939 г. до 22 июня 1941 г. Этот пакт стал причиной того, что глава правительст-
ва и народный комиссар иностранных дел СССР Молотов 31 октября 1939 г.
осудил западные державы как «агрессоров» в начавшейся войне, подчеркнуто
сняв с Германии обвинение в агрессии31. Наконец, этот пакт привел к тому, что
в 1940 г. страны Западной Европы, а в 1941 г. Великобритания рассматривали
направленные одновременно против СССР и Германии планы нападения на
нефтяные центры Баку и Батуми32.
Различные по своему содержанию попытки в первой половине 30-х годов
сохранить мир путем политики договоров потерпели крах. Двойной кризис
1935-1936 гг. (Абиссиния — Рейнская область) показал, что проводимая запад-
ними державами политика умиротворения не испугала и не остановила Муссо-
лини и Гитлера.
Но нельзя пройти и мимо связанного с этими попытками паралича Лиги
Наций, который в ходе начавшейся вскоре гражданской войны в Испании пере-
шел в агонию. В «мировой гражданской войне» на Иберийском полуострове в
период между 1936 и 1938-1939 гг. выявилась полная и окончательная несосто-
ятельность политики коллективной безопасности. То, что этот важный экспери-
мент не удался, вызвало глубокое разочарование, и прежде всего у Советского
Союза. Великобритания же не смогла осуществлять принципы коллективной
безопасности, ибо это наверняка привело бы к расширению военного противо-
стояния и находилось в явном противоречии с обязательной для британских ин-
тересов традицией невмешательства.
В любом случае война могла принести Англии только потери, но не выгоды.
Даже Уинстон Черчилль, который вскоре стал самым последовательным крити-
ком политики умиротворения, проводившейся консервативным премьер-ми-
нистром Чемберленом, в состоявшемся в мае 1937 г. разговоре подтвердил это:
«Если бы мы даже и выиграли, то это стоило бы столько, что победа выглядела
бы как поражение»33.
Остро проявились британско-советские противоречия на мировой арене во
время гражданской войны в Испании. Именно из-за этого британские действия
в данном регионе отличались большей ограниченностью, чем где-либо в другом
месте. Боясь своим вмешательством в гражданскую войну в Испании обречь се-
бя на такую же судьбу34, Франция уже 8 августа 1936 г. прекратила поддержку
31

республиканского правительства в Мадриде. Учитывая угрозу со стороны Япо-
нии и разочарование в выжидательной позиции мировых держав, Советскому
Союзу приходилось делать выбор между международной политической изоля-
цией, новой попыткой договориться с Западом и смелым альтернативным ре-
шением искать сближения с гитлеровской Германией.
Сфера действий «третьего рейха», его притягательность и возможности уве-
личились в ходе войны в Испании. Между западными державами и Советским
Союзом усиливалось недоверие, причем в той мере, в какой Италия Муссолини
и франкистская Испания попадали во все большую зависимость от «рейха». В
конце концов Гитлер отказался от своей оборонительной позиции, которую он
занимал после захвата власти и которая смягчалась заключением 26 января
1934 г. пакта о ненападении с Польшей.
Да, тот факт, что «третий рейх» перешел в наступление, проявился опять-та-
ки прежде всего в его политике по отношению к Польше. Это выражалось в по-
пытках, предпринятых в 1935 г., усиленных в 1937 г., достигших своей кульми-
нации в предложении о «глобальном решении» от 24 октября 1938 г. и как бы
ультимативно повторенных 21 марта 1939 г., цель которых состояла в том, что-
бы привлечь Польшу в качестве «младшего партнера» на сторону Германии.
Этим Гитлер хотел или нейтрализовать Советский Союз и начать войну на За-
паде, или стимулировать продолжение западными державами политики умиро-
творения и ударить по Советскому Союзу35.
Рузвельтовская Америка в ходе гражданской войны в Испании стала впер-
вые в условиях доминировавшей политики изоляционизма задумываться над
необходимостью американского вмешательства в события на международной
арене. В своем выступлении в Чикаго 5 октября 1937 г. президент США осудил
агрессию и введением до 1 мая 1939 г. принятой в 1937 г. поправки «плати и
вези» («cash and carry») для Европы хотя и несущественно, но все-таки ослабил
законодательство о нейтралитете.
Правда, эта поправка не применялась в отношении к восточноазиатскому
конфликту между Японией и Китаем и, казалось, пока не повредила интересам
германского «рейха». Однако, несмотря на заметные внешнеполитические успе-
хи, кульминацией которых явился аншлюс Австрии в марте 1938 г., несмотря на
создание «оси Берлин— Рим» 25 октября 1936 г., на заключенный 25 ноября
1936 г. между Германией и Японией «Антикоминтерновский пакт», несмотря на
присоединение Италии 6 ноября 1937 г. к этому германо-японскому пакту и на
заключение 22 мая 1939 г. германо-итальянского «Стального пакта», гитлеров-
ской Германии не удалось создать глобальную и реально действующую сеть до-
говоров, которая серьезно угрожала бы западным державам, особенно Англии, и
(или) Советскому Союзу. Она не смогла также добиться своей цели — расшатать
политическое и военное единство западных держав, и прежде всего оторвать Be-
ликобританию от Франции.
Что касается Восточноазиатского региона, то Советский Союз еще до начала
гражданской войны в Испании отказался от политики уступок Японии в пользу
более решительных действий и, заключив договор о взаимной помощи с Мон-
голией 12 марта 1936 г., занял твердую позицию в отношении Японии. Токий-
ское руководство быстро прониклось уважением к СССР, а перед сосредоточен-
ными на советском Дальнем Востоке вооруженными силами СССР стало вскоре
испытывать чувство страха.
В силу этого в японском Генеральном штабе усилилось стремление искать
компромисс с Китаем и по возможности вместе с этой зависимой от Японии
страной противостоять России. Но неожиданное в определенном отношении на-
чало войны между Японией и Китаем 7 июля 1937 г. сорвало этот политико-
стратегический план Токио. Более того, упорное сопротивление противника и
32

его армии втянуло Японию в такой военный конфликт, который не мог прине-
сти ей победу и надолго привязал эту страну к китайскому театру военных дей-
ствий.
В то время как Япония, потерпев поражение в приграничных боях с совет-
скими войсками летом 1938 и 1939 г., по достоинству оценила военную мощь
СССР, западные державы, принимая во внимание большие «чистки» в Красной
Армии в 1937-1938 гг. и неудачно начавшееся наступление войск Лениградско-
го военного округа в советско-финской «зимней» войне (30.11.1939-
12.03.1940), имели неверное представление о силе военного потенциала Совет-
ского Союза. Эти взгляды способствовали тому, что западные державы в своей
политике и военных планах до сентября 1939 г. полагались на Польшу, которую
видели в качестве «третьей силы» между германским «рейхом» и Советским Со-
юзом. В Европе чересчур переоценили роль Польши, а во второй половине
1941 г. слишком недооценивали силу сопротивления Советского Союза вплоть
до перехода Красной Армии в контрнаступление 5—6 декабря 1941 г. в ходе
«битвы за Москву».
IV
В 1938-1939 гг. мировая политика все более концентрировалась на опреде-
ленных регионах, увеличились количество и интенсивность конфликтов. Перво-
начально такое развитие наносило ущерб прежде всего Советскому Союзу. Его
политика в период 1934-1936 гг., ориентированная на Лигу Наций, принесла
разочарования. Из-за направленности своей политики на компромиссы, на «ге-
неральное урегулирование» с Германией Великобритания относилась к этой
международной организации с чрезвычайным недоверием. В отношениях СССР
с Францией произошло начиная с 1936 г. заметное охлаждение. Его осторожные
попытки сближения с «третьим рейхом» оставались пока безрезультатными36.
Весной и летом 1938 г. произошли военные столкновения между СССР и Япо-
нией на границе Монголии с Маньчжурией, которые ограничили возможность
СССР активно действовать в ходе чехословацкого кризиса в Европе, развязанно-
го Гитлером из-за судетской проблемы. Конфликт между СССР и Японией был
улажен лишь в августе 1938 г.
И всего лишь через месяц после этих событий, в сентябре 1938 г., Советский
Союз почувствовал, что он исключен из круга крупных европейских держав, ког-
да Англия, Франция, Италия и Германия на Мюнхенской конференции «реши-
ли» чехословацкий вопрос в ущерб этой стране ради временного сохранения все-
общего мира. Тот факт, что Япония вела войну в Восточной Азии и была далека
от того, чтобы приступить к борьбе за реализацию своих тихоокеанских амби-
ций, был на руку Соединенным Штатам Америки, но невыгоден Советскому Со-
юзу. Поэтому начиная с поздней осени 1938 г. перед СССР остро встала пробле-
ма определения направления своей внешней политики в Европе, обозначивша-
яся еще в ходе гражданской войны в Испании, от вмешательства в которую он
постепенно начал отказываться в 1938 г. Ему предстояло или добиваться взаи-
мопонимания с западными державами, или прийти к соглашению с гитлеров-
ской Германией, или оказаться в изоляции. Как и Великобритания, которая воп-
реки существовавшим в стране настроениям в пользу сосредоточения внимания
на имперских проблемах, предоставления Европейского континента Гитлеру и
умиротворения Японии в Восточной Азии отвергла политику отказа от участия
в решении мировых проблем как очень опасную, Советский Союз также не мог
избрать курс на изоляцию.
Но Сталин опасался, что при совместных действиях западные державы мо-
гут использовать СССР в качестве тарана против гитлеровской Германии и что
33

они, в частности Великобритания, хотят «таскать каштаны из огня чужими ру-
ками»37. Кроме того, он намеревался столкнуть друг с другом капиталистические
государства и вовлечь их в возможно более затяжной военный конфликт.
Исходя из этого, Сталин вступил в союз с Германией, которую он, впрочем,
считал более слабой державой, чем Англия и Франция, и направил экспансиони-
стские устремления Гитлера с Востока на Запад, причем, как он надеялся, на
длительное время. Но его расчеты были ошибочны, ибо, исходя из опыта первой
мировой войны, Сталин чрезвычайно переоценил военную мощь Франции. Тем
самым советский диктатор в качестве «третьего радующегося»38 в преддверии
вырисовывавшейся войны в Европе приобрел для себя ключевые позиции, ко-
торые обеспечили ему, на основе секретного дополнительного протокола к гер-
мано-советскому договору о ненападении от 23 августа 1939 г., еще и значитель-
ный территориальный выигрыш в Восточной и Центральной Европе, а также
гарантию обеспечения его «сферы интересов», простиравшейся от Финляндии
до Бессарабии.
Английская гарантия существования Польши от 31 марта 1939 г. в опреде-
ленной степени освобождала Сталина от ответственности за дальнейший ход со-
бытий, ибо эта гарантия в значительной мере передавала решение вопроса о вой-
не и мире39 на какое-то время в руки польского руководства. Кроме того, гаран-
тия существования Польши являлась, по существу, последним направленным
из Лондона в Берлин предупреждением, с которым британцы связывали надеж-
ду устрашить Гитлера и заставить его отказаться от окончательного шага к вой-
не. Однако на деле это привело к непосредственной военной конфронтации меж-
ду Великобританией и Германией. Сталин же, заключив с Гитлером летом
1939 г. договор о ненападении, продемонстрировал свою волю не предотвратить
войну, а косвенно способствовать ее возникновению с помощью Гитлера как ак-
тивной стороны, инициирующей «развязывание войны»40 в соответствии со
своей программой.
Вскоре после начала блицкрига 1 сентября 1939 г. Польша, которая, по ело-
вам английского дипломата и историка Хидлем-Морли, являлась порождением
и символом «новой системы»41 государств в межвоенный период, была разбита
и оккупирована германским «рейхом» вплоть до пограничной линии в Восточ-
ной Европе, установленной вместе с СССР в дополнительном тайном протоколе
к пакту Гитлера — Сталина. В своей уже упомянутой выше речи от 31 октября
1939 г. Молотов охарактеризовал Польшу как уродливое порождение Версаль-
ского договора и сделал характерное заявление о новом порядке и новой между-
народной конъюнктуре. Каждый понимает, сказал он, что не может стоять воп-
рос о восстановлении старой Польши. Поэтому абсурдно было бы продолжать
нынешнюю войну под флагом реставрации Польского государства42.
После поражения в районе Номон-Хана и заключения пакта между Гитле-
ром и Сталиным, облегчавшего положение Советского Союза на европейской
арене, Япония проявила готовность к перемирию, которое и было подписано 19
сентября 1939 г. после четырнадцатидневных переговоров в Москве между Мо-
лотовым и японским послом Сигенори Того43. С учетом уже предвидевшихся
уступок со стороны японцев 17 сентября 1939 г. началось вступление Красной
Армии в Восточную Польшу, право на которую было признано за Советским
Союзом.
Учитывая политику умиротворения, проводившуюся Великобританией в
известном смысле вопреки уже начавшейся войне, и попытки германского «рей-
ха» осторожно прощупать Англию на предмет ее мирных намерений44, Сталин
по-прежнему опасался британско-германского соглашения в Европе. «Дальне-
восточный Мюнхен»45, достигнутый за несколько недель до начала войны в Во-
сточной Азии, улаживание тянь-шаньского конфликта между Японией и Вели¬
34

кобританией в заявлении Крейга — Ариты от 24 июля 1939 г., которое оконча-
тельно похоронило надежды Гитлера на союз с Японией против Запада и оказало
на него давление, как и заключенное в тот же день в Москве соглашение между
британцами, французами и Советами о начале совместных переговоров трех де-
ржав для достижения соглашения, — все это тоже не вызывало доверия советско-
го диктатора.
Тем не менее внешнеполитическое положение Советского Союза в период
между осенью 1939 и летом 1940 г. было таким выгодным, каким никогда еще
не бывало в истории этого государства. Правда, обстановка снова стала для СССР
более рискованной и непредсказуемой, когда гитлеровская Германия совершен-
но неожиданно для Сталина и вопреки его расчетам на длительность войны меж-
ду капиталистическими государствами поразительно быстро победила Фран-
цию.
И все же сталинская Россия и гитлеровская Германия с их идеологически и
политически противоположными, одновременно связанными и направленны-
ми друг против друга, родственными и независимыми одна от другой концеп-
циями временно были союзницами.
V
В 1940-1941 гг. Великобритания, в одиночку проигрывавшая гитлеровской
Германии, продолжала бороться за сохранение, вернее, восстановление равнове-
сия, которое давно было нарушено и потеряно. Но это было вызвано не только
политикой «׳третьего рейха» и войной, которую он вел. В уже упомянутой беседе
с послом Криппсом от 1 июля 1940 г. в ответ на возражение британского дипло-
мата о том, что в Европе должно существовать если и не старое, то какое-то дру-
гое равновесие, а не гегемония одной державы, Сталин без обиняков сказал, что
он не настолько наивен, чтобы верить немецким заверениям, будто они не хотят
гегемонии, но убежден в физической невозможности такой гегемонии, посколь-
ку Германия не располагает необходимой силой на море46.
В то время гитлеровская Германия, будучи не готовой без промедления при-
ступить к дальнейшим территориальным захватам, располагалась между США
и СССР — двумя великими державами, еще не вступившими в бушующую вой-
ну в Европе и Восточной Азии. Но обе они, и Америка и Россия, как предполага-
лось, должны были бы быть готовы к войне в 1942 г.
В сравнении с германским «рейхом», Советским Союзом и Соединенными
Штатами Америки другие державы, если бросить ретроспективный взгляд на
тот период, насколько бы они ни находились в центре событий и ни участвовали
в них, все же играли подчиненную роль. Великобритания, поставленная своим
трудным положением в 1940 г. перед выбором между «германским миром»
(«Pax Germanica») Гитлера и «американским миром» («Pax Americana») Рузвель-
та, окончательно приняла решение стать младшим партнером американцев.
Претензии США на роль мировой ведущей державы проявились в создании
проникнутой политическими идеалами свободы Атлантической хартии47 от 14
августа 1941 г., которую британцы, учитывая свои имперские и экономические
интересы, подписали с некоторыми оговорками. Советскому Союзу, брошенно-
му в политическом отношении американцами и потрясаемому военными уда-
рами, наносимыми германским вермахтом, в этой хартии уже не отводилось
никакой роли.
Япония преследовала цель добиться регионального господства на Восточно-
азиатском континенте и в части Тихоокеанского региона, но не стремилась осу-
ществить какой-нибудь глобальный план. Рузвельт, думавший в первую очередь
о немецкой опасности, отводил ей роль «пешки» в международной политической
35

игре, в борьбе за положение ведущей державы, победить в которой американский
президент надеялся, прежде всего, одержав верх над гитлеровской Германией. С
этой целью он заложил «бомбу с часовым механизмом»48, объявив 1 августа
1941 г. эмбарго на продажу нефти Японии, которое должно было в перспективе
поставить ее на колени или побудить к «бегству вперед». Такова была реакция на
японское вторжение в Южный Индокитай 25 июля 1941 г.
Эта бомба была бы взорвана49 только в том случае, если бы в конце июля —•
начале августа не застопорилось немецкое наступление на центральном участке
фронта («битва за Смоленск») в России. По этой причине императорская ставка
в Токио именно 9 августа приняла решение отказаться от военных действий,
скоординированных в глобальных масштабах с германским «рейхом», и от на-
падения на Советский Союз в 1941 г. И наоборот, 6 сентября 1941 г. она решила
взять на себя инициативу и начать военные действия против США и европей-
ских колониальных держав, если ей не удастся до 10 октября 1941 г. (позднее
срок был продлен до конца ноября) достичь компромисса в ходе тайных перего-
воров с Соединенными Штатами Америки.
Но Рузвельт решительно загнал токийское руководство в тихоокеанскую
войну, а в результате японского нападения на Пёрл-Харбор (7.12.1941) и объяв-
ления Германией войны Соединенным Штатам Америки (11.12.1941) вступил
в войну, объединившую отныне Европейский и Азиатский театры войны. Толь-
ко Советский Союз и Япония сохраняли до лета 1945 г. взаимный нейтралитет,
согласованный 13 апреля 1941 г., который все это время балансировал на острие
ножа. Таким образом, США вступили в войну, которую американский прези-
дент намеревался вести в первую очередь против гитлеровской Германии, бро-
сившей глобальный вызов интересам Америки во всем мире.
Рузвельт видел в «третьем рейхе» наибольшую опасность для своей страны,
что было очевидно при сложившейся в 1940-1941 гг. в мире политической си-
туации, и способствовал развертыванию могущества США во всем мире. В то же
время нельзя упускать из виду, что гитлеровская Германия и сталинский Совет-
ский Союз следовали своим военным программам, были автономны в своих
действиях и в перспективе не могли избежать конфликта.
Сталин в принципе понимал это накануне немецкого нападения на Совет-
ский Союз, хотя и не предвидел его срока. 5 мая 1941 г., за день до того, как он
занял пост главы правительства СССР, диктатор выступил перед выпускниками
16 советских военных академий Красной Армии и девяти военных факультетов
гражданских высших учебных заведений в присутствии главных деятелей госу-
дарства, партии и верховного командования армии и флота. Он говорил о том,
что в настоящее время Советский Союз не готов к войне с Германией и поэтому
вынужден уступать Гитлеру, чтобы выиграть время.
В соответствии с другой редакцией этого текста он еще добавил, что если это
удастся (избежать войны в 1941 г. — Леди.), то война с Германией почти неиз-
бежно начнется в 1942 г., причем в гораздо более благоприятных условиях, так
как Красная Армия будет тогда лучше подготовлена и лучше вооружена. В зави-
симости от международного положения, сказал Сталин, Красная Армия или по-
дождет немецкого нападения, или сама возьмет в свои руки инициативу, по-
скольку продолжающееся господство нацистской Германии в Европе ненор-
мально50.
Национал-социалистической экспансионистской программе была уверенно
противопоставлена тоже широко задуманная, подготовленная не позднее 1940 г.
военная программа Сталина51. Советский Союз собственными силами, без ка-
кой-либо более или менее серьезной поддержки западных союзников отразил
нападение гитлеровской Германии. Намеченные независимо от этого, возмож-
но, вытекавшие из поражения Германии, но уже высказанные ранее, в беседах
36

Молотова с Гитлером и Риббентропом 12-13 ноября 1940 г., территориальные
претензии Советского Союза52 были связаны с безопасностью страны. Они ста-
ли известны всему миру, и их нельзя было больше игнорировать, в результате
чего военные приобретения СССР получили видимость легитимности в качест-
ве реакции на нападение Германии 22 июня 1941 г.
Границы Советского Союза были выдвинуты Сталиным далеко вперед с за-
видной дальновидностью и последовательностью входе проведения традицион-
ной политики силы. На эти границы уже вскоре натолкнулись, причем безре-
зультатно, идеи либеральной мировой цивилизации американцев, поддержива-
емые преимущественно новыми масштабами экономического и культурного
потенциала. И это после того, как из конкурентной борьбы государств только
США и СССР вышли как действительно великие державы.
VI
В 30-е годы Европа уже не была, как когда-то в XIX в., определяющим фак-
тором мировой политики. Она уже давно не имела сил для поддержания на зем-
ле порядка в соответствии со своей волей. Но в ее распоряжении осталась еще
фатальная возможность ввергнуть планету в хаос. Этим и объясняется тот факт,
что разрушение международной системы началось в Европе. Безусловно, вое-
точноазиатские события были в этой связи тоже важными, но отнюдь не реша-
ющими. Они в значительной мере поколебали международный порядок, но не
нанесли ему смертельного удара.
Только две державы — Великобритания и Франция — выступили за сохра-
нение Парижского мирного соглашения и состояния равновесия, которое было
нарушено еще до того, как разразилась война. При этом и та и другая только
вполсилы вели борьбу за созданную и гарантированную ими систему госу-
дарств, поскольку как «политика умиротворения», так и «курс разрушения»53 ка-
кое-то время вызывали в Британии угрызения «нечистой совести» победителя
по отношению к разбитой, униженной в Версале Германии.
По обеим странам прокатился «шквал пацифизма»54. Имея в виду этот мощ-
ный и роковой шквал, Томас Манн в самый разгар чехословацкого кризиса, 22
сентября 1938 г., с горечью и разочарованием писал в своем дневнике: «Каков
трюк — создать великую империю путем эксплуатации пацифистского настро-
ения других! История прославит это... Вот до чего дошли люди, их просвещение
остановилось на пацифизме. Для людей с низким уровнем сознания это боль-
шой шанс, их “исторический час55«״.
Движимые и поощряемые тягой многих государств в межвоенный период к
ревизии существовавшего положения, радикальные державы — Германия и Со-
ветский Союз — подорвали старую систему и ее легитимность экстремизмом
справа и слева.
При этом обе державы, глубоко отличавшиеся друг от друга и все же похо-
жие, как близнецы, преследовали не только собственные направленные друг
против друга военные, но и другие, далеко идущие программные цели. Но в то
время как Сталин, всегда готовый к прыжку, упорно оставался на обдуманной и
выжидательной оборонительной позиции, Гитлер развил такую активность, ко-
торую он позднее и сам мог лишь с трудом сдерживать и которая толкала его к
«бегству вперед», к развязыванию войны против Польши, Франции и Советского
Союза, если перечислять только важнейшие этапы его «стратегии».
США, которые наконец-то приняли сторону Великобритании и Советского
Союза в борьбе против национал-социалистической Германии, боролись при
этом не за существование системы равновесия западноевропейских держав, ка-
завшейся и им непригодной, и не за сталинскую систему коммунистического
37

классового господства, а за единство мировой торговли, свободы и мира в инте-
ресах Америки. В масштабах международной системы, основанной на разумной
постепенности и обдуманном компромиссе, они тоже осуществляли политику,
направленную на революционные перемены.
Концепции всеобщего классового господства коммунизма, всеобщего раса-
вого господства национал-социализма и всеобщей мировой цивилизации сво-
боды мощно давили на установившийся в 20-30-х годах XX в. порядок, поддер-
живаемый Англией и Францией. И только две из стран традиционной системы
объединились и совместно бросили вызов наиболее опасной в то время державе.
В связи с образованием такой принципиально отличавшейся от других и от-
нюдь не аморфной фаланги государств, требовавших коренных изменений меж-
дународной системы, сложилась обстановка, неблагоприятная для государств —
защитников международного статус-кво.
У них был шанс активно отстаивать свою заинтересованность в сохранении
существовавшего порядка и тем самым выиграть время, нужное для собствен-
ного выживания и развития. Их решения, зачастую непредсказуемые и позднее
отмененные, диктовались политической конъюнктурой. Но существовавшая
международная система государств разрушалась главным образом потому, что
оказалось невозможным поддерживать мирный порядок с такими партнерами,
которые стремились к коренному изменению условий, в первую очередь с гит-
леровской Германией.
Напрасно они пытались на практике найти компромисс с теми, кто требовал
радикальных перемен. Из страха перед большой войной, до определенной степе-
ни понятного, но самоубийственного, Великобритания и Франция побоялись
дать соответствующий ответ на первый, элементарный вызов существующему
порядку. После долгих колебаний и сопротивления они в конце концов положи-
лись на друзей и помощников, которые, состоя в коалиции с ними, в конечном
итоге также стремились к тому, чтобы существующую конструкцию заменить
своими часто противоречивыми проектами сосуществования государств.
Легитимность системы была утрачена, ибо ее передовые борцы слишком
долго ломали голову над вопросом, в чем же была суть разразившихся кризисов
и войн 30-х годов — в попытках ограниченного пересмотра порядка или в ничем
не сдерживаемой экспансии. Кроме того, был забыт исторический опыт, свиде-
тельствовавший о том, что военно-промышленный потенциал, для каких бы
благих целей он ни создавался, как-нибудь и когда-нибудь будет использован
для политического давления или прямых военных действий.
То, что такая сила требовала контрсилы и их баланс был единственной осно-
вой стабильности, было осознано и принято во внимание слишком поздно. Оче-
видный факт, что речь шла также о правильной оценке и подготовке противове-
са, не был замечен сторонниками традиционной системы равновесия. И нако-
нец, сосредоточенная на различных участках контрсила осталась в бездействии,
поскольку отсутствовал хорошо выверенный механизм определения баланса,
который сделал бы возможным идеологическое и экономическое, политическое
и военное противостояние реакции.
В межвоенный период «ничего не имеющие» страны, частично бессильные
перед лицом экономического потенциала англосаксов, вынуждены были, дви-
жимые атавистическими инстинктами, хвататься за меч. Разработанная в соот-
ветствии с этим британской стороной непропорционально мощная, основанная
на использовании военно-воздушных сил стратегия устрашения оказалась из-
за специфических методов и средств германского вызова недейственной, а одно-
сторонняя вера французов в неприступность «линии Мажино» принесла им фа-
тальные результаты.
Такие прагматические упущения и ошибки Великобритании и Франции как
38

основы системы государств в межвоенную эру переросли в большую катастрофу.
Это было связано главным образом и с другими факторами, в частности с тем,
что определенные политики упорно открещивались от вызова тоталитарных го-
сударств и угрозы войны, чтобы не смотреть действительности в глаза и не воо-
ружаться (по крайней мере какой-то более или менее длительный отрезок вре-
мени) на случай возникновения серьезных проблем.
Гаранты парижского мирного урегулирования постоянно сомневались в се-
бе самих и в своих обязанностях, жертвовали легитимностью сообщества госу-
дарств ради ненадежного, как и бесчестного, компромисса с насилием56. Тем не
менее, а впрочем, пожалуй, именно из-за этого они не сохранили в конце концов
мир на земле.
Примечания
1	См.: CJ. Bartlett, The Global Conflict,The International Rivalry, 1880-1970, London/New York 1984,
p. 107 ff.; G. Ross, The Great Powers and the Decline of the European States System 1914-1945;
London/New York 1983, 37 ff.; S. Marks, The Illusion of Peace. International Relations in Europe
1918-1933, London 1976.
2
См.: E. Bernstein, Die Internationale Bedeutung des Wahlkampfes in Deutschland, в: Die Neue Zeit,
XI. Jahrgang, II. Band, 1892-93, 294.
3	Цит. no: K.D. Erdmann, Die Zeit der Weltkriege ( = Gebhardt. Handbuch der deutschen Geschichte.
9., neubearb. Aufl., Bd. IV, 2). Stuttgart 1976. S. 407.
4	Cm.: AJ. Toynbee, Part I. The World Crisis, в: Survey of International Affairs, Oxford/London 1932, p.
Iff.
5	R. Aron, Frieden und Krieg. Eine Theorie der Staatenwelt, Frankfurt a.M., 1963. «Версальский дого-
вор был искусственным в том смысле, что он не отражал действительного соотношения сил».
6	НА. Kissinger, GroBmacht Diplomatie. Von der Staatskunst Castlereaghs und Mettemichs, Frankfurt
a.M./Berlin/Wien 1973, 7 f. Киссинджер приводит Веймарскую республику в качестве примера
государства, которое проводило революционную внешнюю политику по отношению к Версаль-
скому мирному договору. То, что эта оценка не соответствует действительности, и показывает
К. Хильдебранд (см.: Das Deutsche Reich und die Sowjetunion im intemationalen System 1918-
1932. Legitimitat oder Revolution? Wiesbaden 1977,3 u. passim).
7	Cm.: J. Kunisch, Das Mirakel des Hauses Brandenburg. Studien zum Verhaltnis von Kabinettspolitik und
Kriegfuhrung im Zeitalter des Siebenjahrigen Krieges, Miinchen/Wien 1978, S. 22 f.; P.W. Schroeder,
Austria, Great Britain and the Crimean War. The Destruction of the European Concert, Ithaca/London
1972, p. 402.
Q
Cm.: Ch. Thome, The Limits of Foreign Policy. The West, the League and the Far Eastern Crisis of
1931-1933, London 1972.
9	Цит. по: там же, с. 4.
10	См.: Bartlett, Global Conflict (см. прим. 1), 156: «a passing crisis».
11	См.: R. Ahmann, Die operative Nutzung des Nichtangriffspaktes in den europaischen Beziehungen
1922-1939. Diss. phil. Munster 1985, S. 262 ff.
12	Там же, S. 276 ff.
13	Cm.: G. Ratenhof, Das Deutsche Reich und die Internationale Krise um die Mandschurei 1931-1933.
Frankfurt a.M./Bem/New York/Nancy 1984, S. 300; J.P. Fox, Germany and the Far Eastern Crisis
1931-1938. A Study in Diplomacy and Ideology, Oxford 1982.
14	См.: P. Adamthwaite, The Making of the Second World War, London/Boston/Sydney 1977,36 f.
15	Cm.: L.R Pratt, East of Malta, West of Suez. Cambridge/London/New York/ Melbourne 1975, p. 1 ff.
16	Цит. по: H.-A. Jacobsen, Primat der Sicherheit, 1928-1938, в: Osteuropa-Handbuch. Sowjetunion.
AuBenpolitik 1917-1955. Hrsg. v. D.Geyer. Koln/Wien 1972, S. 236.
17
См.: E. di Nolfo, Il revisionismo nella politica estera di Mussolini, в: Il Politico 19,1954,91, цит. no: J.
Petersen, Hitler — Mussolini. Die Entstehung der Achse Berlin-Rom 1933-1936, Tubingen 1973, S.
7.
18	Cm.: Staatsmanner und Diplomaten bei Hitler. Vertrauliche Aufzeichnungen uber Unterredungen mit
Vertretem des Auslandes 1939-1941. Hrsg. und erl. von A. Hillgruber, Frankfurt a.M. 1967, Nr. 83:
«Запись о беседе фюрера с графом Ошимой в главной квартире фюрера 15 июля 1941 г. с 17 до
19 часов», 606. О том, что беседа состоялась уже 14 июля 1941 г., см.: A. Hillgruber, Hitlers
Strategic. Politik und Kriegfuhrung 1940-1941, 2. Aufl., Munchen 1982, Nachwort, S. 731. Такое
39

сформулированное во время войны представление о ее целях следует, естественно, рассматри-
вать в плане критического отношения к источникам, поскольку нормальный смысл нередко ис-
кажается под влиянием военных условий, а в такой ситуации экстремистские требования откло-
няются от нормальной внешней политики, обязательной в мирное время. В этом смысле в глу-
бокой исторической оценке нуждаются, например, сформулированные в 1941-1942 гт. британ-
ские военные цели будущего нового порядка в Центральной и Восточной Европе, на радикаль-
ность которых указал недавно Андреас Хильгрубер (см.: A. Hillgruber, Der Zusammenbruch im
Osten 1944/45 als Problem der deutschen Nationalgeschichte und der europaischen Geschichte.
Opladen 1985, S. 23). И наоборот, приведенное здесь высказывание Гитлера последовательно
вписывается в его «запрограммированную» внешнюю политику и развязанную им войну, осуще-
ствление которых, разумеется, под воздействием военных событий активизировалось и ускори-
лось (см.: там же, Der Faktor Amerika in Hitlers Strategie 1938-1941, в: его же, Deutsche
GroBmacht- und Weltpolitik im 19. und 20. Jahrhundert, Dusseldorf 1977, S. 197.
19	Случаи жестокости японцев во время войны («кровавая баня» в Нанкине в 1937 г., медицинские
эксперименты в маньчжурских лагерях военнопленных, издевательства японской солдатни над
китайским мирным населением и военнопленными из армий западных союзников) образуют
состав преступления. Это военные преступления, хотя они по жестокости и масштабам уступают
целенаправленной нацистской и сталинской политике уничтожения.
20
Необходимо подчеркнуть, что такая оценка положения соответствует рассматриваемой теме
(«легитимность или революционное преобразование государственной системы в межвоенный
период XX века»). Следует указать также на то, что тем самым вовсе не оценивается качество
внутреннего устройства США, американского «образа жизни» во всем его объеме, в принципе
отвергнутого другими, «революционными» державами. Об «образцовой» американской внеш-
ней политике см.: G.A. Craig, Amerikanische Aufienpolitik und Deutschland, 1919-1983;
Deutschland und der Westen. Vortrage und Diskussionsbeitrage des Symposions zu Ehren von Gordon
A. Craig veranstaltet von der Freien Universitat Berlin vom 1.-3. Dezember 1983. Hrsg. v. H. Kohler,
Berlin 1984, S. 203 f.
21	См.: И. Сталин. Соч., т. 7, с. 11-12.
22	См.: Stalin und Hitler. Pakt gegen Europa. Hrsg. u. eing. v. J.W. Brugel, Wien 1973, S. 230.
23	A. Hitler, Mein Kampf, Munchen 1941, S. 438.
24	Cm.: D. Junker. Der unteilbare Weltmarkt. Das okonomische Interesse in der Aufienpolitik der USA
1933-1941, Stuttgart 1975.
25	Senator Kenneth Wherry von Nebraska im Jahr 1940, цит. no: T.R.B. (Richard L. Strout), The Tarnished
Age, в: New Republic vom 26. Oktober 1974, p. 4.
26	Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers 1938. Vol. I: General, Washington 1955, p.
551.
27	Cm.: H.W. Bartel, Frankreich und die Sowjetunion 1938-1940. Ein Beitrag zur franzosischen Ostpolitik
zwischen dem Miinchener Abkommen und dem Ende der Dritten Republik. Diss, phil., Bonn 1983.
28	Cm.: Ahmann, Operative Nutzung des Nichtangriffspaktes (см. прим. 11),S. 37.
29	Cm.: Hillgruber, Hitlers Strategie (см. прим. 18), S. 513 ff.
30	См.: K. Hildebrand, Der Hitler-Stalin-Pakt als ideologisches Problem. Zur Benutzbarkeit des
Faschismus- und Totalitarismusbegriffs, в: A. Hillgruber, К Hildebrand, Kalkiil zwischen Macht und
Ideologic. Der Hitler-Stalin-Pakt: Parallelen bis heute? Zurich 1980, S. 39 f.
31	Cm.: Soviet Documents on Foreign Policy. Selected and ed. by J. Degras. Vol. Ill: 1933-1941,
London/New York/Toronto 1953, p. 388 ff., 389.
32	Cm.: G. Kahle, Das Kaukasusprojekt der Alliierten vom Jahre 1940. Opladen 1973; H.-J. Lorbeer,
Westmachte gegen die Sowjetunion 1939-1941, Freiburg i. Brsg. 1975.
33	G. Hagglof, Diplomat, Stockholm 1971, S. 103; цит. no: Bartlett, Global Conflict (см. прим. l),p. 191.
34 To, что именно этот внутриполитический мотив, а не нажим Великобритании был главным для
решения французского правительства, см.: D. Carlton, Eden, Blum and the Origins of Non-
Intervention в: W. Schieder, Ch. Dipper (Hrsg.), Der Spanische Biirgerkrieg in der internationalen
Politik (1936-1939), Munchen 1976, S. 290 ff.
35	Об этих взаимосвязях, о польских отрицательных ответах 19.11.1938 и 26.3.1939, их внешнепо-
литических мотивах и вытекавших из этого последствиях см.: A. Hillgruber, Deutschland und Polen
in der internationalen Politik 1933-1939. Vortrag, gehalten auf der XVIII. deutsch-polnischen
Schulbuchkonferenz am 29.5.1985 in Naugard/Pommem, Manuskript.
36	О внешней политике Сталина в 1934-1935 гг. (политике коллективной безопасности), двойст-
венной по отношению к западным державам и германскому «рейху», см.: S. Allard, Stalin und
Hitler. Die sowjetrussische Aufienpolitik 1930-1941, Bem/Miinchen 1974.
37	См.: И. Сталин. Отчетный доклад на XVIII съезде партии о работе ЦКВКП(б), М., Госполитиздат,
1939, с. 18.
38	См.: Robert Rhodes James (Ed.), Chips. The Diaries of Sir Henry Channon, London 1967, 215,
40

3.	September 1939: «Когда Сталин смеется и Кремль одерживает победы, все улыбаются и все
счастливы, но я чувствую, как наш мир или все то, что от него остается, катится к самоубийству».
39	См.: K.F. Werner, Deutschland und Frankreich 1936-1939, в: К. Hildebrand, K.F. Werner (Hrsg.),
Deutschland und Frankreich 1936-1939, Munchen 1981, XIX, прим. 16.
40	См.: A. Hillgruber, Der Hitler-Stalin-Pakt und die Entfesselung des Zweiten Weltkrieges —
Situationsanalyse und Machtkalkiil der beiden Pakt-Partner, в: HZ 230,1980,351.
41	CM.:Sir J. Headl am-Morley. A Memoir of the Paris Peace Conference 1919. Ed. by A. Headlam-Morley,
R. Bryant, A. Cienciala, London 1972, p. 163.
42	Cm.: Degras (Ed.), Soviet Documents on Foreign Policy (см. прим. 31), p. 388 f.
43	См.: H. Lupke, Japans RuBlandpolitik von 1939 bis 1941, Frankfurt a.M./Berlin 1962, S. 11 ff., 15,23.
44	См.: B. Martin, Friedensinitiativen und Machtpolitik im Zweiten Weltkrieg 1939-1942, Dusseldorf
1974, S. 52 ff.
45	Cm.: Bartel, Frankreich und die Sowjetunion (прим. 27), S. 434.
46	Cm.: Briigel (Hrsg.), Stalin und Hitler (прим. 22), S. 231.
47	Cm.: A. Hillgruber, Der Zenit des Zweiten Weltkrieges Juli 1941, Wiesbaden 1977, S. 32 ff.
48	См.: там же, Der 2. Weltkrieg 1939-1945. Kriegsziele und Strategie der groBen Machte. 2., verb. Aufl.,
Stuttgart/Berlin/Koln/Mainz 1983, S. 82.
49	Там же.
50	См.: Akten zur deutschen auswartigen Politik 1918-1945, Serie D, Band XII. 2. Gottingen 1969, S. 802
f.; A. Werth, RuBland im Krieg 1941-1945, Miinchen/Ziirich 1965, S. 107.
51	Недостаток источников для изучения советской истории не позволяет определить, в какой сте-
пени (не принимая во внимание идеологическую сторону советской претензии на мировое гос-
подство) далеко идущие политические цели своевременно обозначились в сталинских выска-
зываниях и насколько, например, высказанные в беседах между Сталиным и Иденом 16 и 20
декабря 1941 г. и модифицированные позже соображения о том, чтобы раздел Германии расце-
нивать лишь как следствие войны, являются звеном в последовательной политической линии
Сталина. Эти соображения четко вырисовываются на фоне захвата Прибалтийских государств
летом 1940 г. (21.7.1940 Эстония, Латвия и Литва были объявлены советскими республиками)
и неудавшейся попытки военного покорения Финляндии (30.11.1939—12.3.1940), в дающих
представление о далеко идущих революционных целях Сталина беседах советского диктатора с
английским послом Криппсом 1.7.1940 и британским министром иностранных дел Иденом в
декабре 1941 г., а также советского премьер-министра и министра иностранных дел Молотова
с Риббентропом и Гитлером 12 и 13.11.1940, особенно с министром иностранных дел «рейха»
13 ноября (см. прим. 18).
52	См.: Hillgruber, Hitlers Strategie (прим. 18), S. 305 f.
53	См.: J.B. Duroselle, La Decadence, 1932-1939, Paris 1979.
54	Там же, S. 171.
55	׳Th. Mann, Tagebiicher 1937-1939. Hrsg. v. P. de Mendelssohn, Frankfurt a.M. 1980, S. 293.
56	Эта оценка, ставящая западную политику умиротворения 30-х годов в русло глобального разви-
тия, рассматривающая ее с этой точки зрения и соответствующая новым исследованиям таких
авторов, как Jean Baptiste Duroselle (см. прим. 53) и Anthony Р. Adamthwaite (см. прим. 14), вовсе
не замалчивает разработанный в изысканиях Дональда Камерона Ватта подход к британской
«политике умиротворения», которая в рамках ее внешних и внутренних предпосылок и условий
толкуется как «двойственная политика», основанная на готовности к уступкам и вместе с тем на
твердости. Она была обобщена и нашла положительную оценку в работе: G. Niedhardt,
Appeasement: Die britische Antwort auf die Krise des Weltreichs und des intemationalen Systems vor
dem Zweiten Weltkrieg, в: HZ 226,1978, S. 67 ff.

Готфрид Нидхарт
«Странная война», которая привела к «блицкригу».
Выжидательная позиция Великобритании
во время кризиса международной системы накануне
и в начале второй мировой войны
«Данциг отнюдь не тот объект, из-за которого все предпринимается»1 — это
известное высказывание Гитлера, сделанное им в мае 1939 г., совпадало с бри-
танской политикой. Очевидным это стало 3 сентября того же года, когда Лондон-
ское правительство через своего посла в Берлине передало Германии ультима-
тум, содержавший и объявление войны. Еще в марте 1939 г. премьер-министр
Чемберлен четко сформулировал в кабинете министров такое намерение. Речь
шла, с его точки зрения, о том, чтобы остановить «немецкий марш к мировому
господству»2, а не просто о защите Польши или других небольших стран Восточ-
ной и Центральной Европы, которым невозможно было оказать прямую воен-
ную помощь. Другими словами, у Великобритании не было формального пово-
да для объявления войны, пока Германия производила впечатление страны,
стремившейся лишь к ограниченному пересмотру территориального статус-
кво, к которому в 1939 г. вполне могло относиться и требование о ревизии гер-
мано-польской границы.
Повод для войны возник лишь тогда, когда в Лондоне укрепилось мнение,
что национал-социалистическая Германия намерена выйти за рамки обычного
статуса великой державы, входящей в мировую систему, чтобы добиться ради-
кальных перемен в европейской и мировой системе государств. С зимы
1938/39 г. укрепилось подозрение, которое существовало уже давно, но подтвер-
ждения которого боялись, так как для Великобритании оно сделало бы войну не-
избежной, — подозрение, что национал-социалистическая Германия намерева-
ется установить свой международный порядок, который будет направлен против
государственно-политических и идеологических основ Запада.
Снова, как и в 1914 г., Великобритания выступила в качестве контрсилы, и
снова она разрушила немецкие иллюзии, что будет пассивно наблюдать за круп-
ной перестановкой сил на Европейском континенте. Если в первые дни сентября
французское правительство нервозно искало возможности для продолжения
«Мюнхена», США заявили о своем нейтралитете, Советский Союз, не желавший
ни для кого «таскать каштаны из огня»3, делал общее с Германией дело, направ-
ленное против Польши, то Великобритания определила возможные границы не-
мецкой экспансионистской политики, хотя цена этого была высока и несовме-
стима с принципиальной заинтересованностью Британии в сохранении своих
международных позиций в условиях мира. Войну она могла выиграть только с
помощью Соединенных Штатов Америки.
Но США, прежде чем вступить в войну, требовали ответных услуг (передачи
военных баз, экономических уступок) за помощь, в которой они действительно
не отказали. Как и Германия, США не хотели в неизменном виде признавать ту
роль Британии как мировой державы, которую она играла с XIX в. в условиях
непрерывных изменений, начавшихся на рубеже двух столетий. Напротив,
США навязывали Великобритании роль младшего партнера.
С учетом того, что старая мировая держава Британия располагала неболь-
шими ресурсами, это предложение, собственно, не явилось неожиданностью, а с
42

деловой точки зрения было вполне нормальным. Но для привыкшей к власти
британской элиты такая постановка вопроса была все-таки унизительной и пол-
костью противоречила тому, за что боролась Великобритания после окончания
первой мировой войны. Это означало фиаско главной цели британской полити-
ки, которая заключалась в сохранении роли Британии как ведущей мировой де-
ржавы. Альтернативное решение могло состоять только в том, чтобы опуститься
до положения младшего партнера германского «рейха».
В такой ситуации не было никакого сомнения, что нужно подчиниться руко-
водству США. Это и произошло в 1940-1941 гг. Причем «особые отношения»
между Англией и США всегда носили двусмысленный характер. Имея за спи-
ной абсолютно необходимую, но нежеланную американскую мощь, Великобри-
тания была единственным препятствием на пути Германии, которая вела ус-
пешную молниеносную войну — «блицкриг» — в Восточной, Северной и Запад-
ной Европе, что заставляло опасаться расширения сферы господства национал-
социализма, казавшегося неудержимым.
То, что немецкая стратегия «блицкрига» не всегда срабатывала, выяснилось
в ходе «битвы за Англию». Великобритания, которая провела мобилизацию во-
енной экономики значительно более решительно и радикально, чем Германия,
уже в 1940 г. явно превзошла своего противника по производству самолетов и
танков и сумела отразить немецкое нападение. Тем самым Германии было на-
вязано длительное противоборство, несовместимое с ее планом молниеносной
войны, и этот план был сорван.
Великобритания оказалась таким противником, которого было невозможно
вывести из игры и который не позволил бы сделать это. Но то же самое относи-
лось и к ее врагу. Великобритания не могла ни сдержать агрессивность Германии
в условиях мира, ни победить ее в войне. Такой факт имел много последствий; в
частности, он явился причиной краха британской двойной стратегии, направ-
ленной как на сохранение мира, так и на отказ платить за мир любую цену. Пол-
итика умиротворения заставляла искать пути, на которых можно было прийти
к разрядке международной напряженности. Это была политика «всемирного
умиротворения»4, направленная как на достижение компромисса между интере-
сами четырех крупных европейских держав — Великобритании, Франции, Гер-
мании и Италии, — так и на включение Японии в невоенную многополярную
систему государств на Дальнем Востоке. Предполагалось, что США должны под-
держивать эти планы, но никак не играть в них ведущую роль.
И, наконец, революционный режим Советского Союза, который считался в
политическом отношении подозрительным, а в экономическом и военном —
слабым, должен был оставаться за рамками западного мира, к которому, несом-
ненно, причислялись национал-социалистическая Германия и фашистская
Италия, несмотря на их антилиберальную направленность. «Германия — капи-
талистическое государство и намеревается, видимо, таковым и оставаться»5 —
успокаивал своих читателей «Экономист» летом 1933 г., когда имидж Германии
на Британских островах существенно пострадал из-за внутриполитического
террора в этой стране.
В двойной стратегии сохранения мира путем разрядки напряженности, с
одной стороны, и политического самоутверждения на мировой арене в качестве
международной силы — с другой, долгие годы превалировала задача сохране-
ния мира. Выжидательная позиция в конфликте, не исключавшая в конечном
итоге его решения военными средствами, была специфически британским от-
ветом на очень напряженную обстановку в стране в условиях международной
анархии 30-х годов. Это был ответ на всеохватывающий экономический и во-
енно-политический кризис, в котором находилась Великобритания6.
В Лондоне не могли не видеть опасности, угрожавшей Англии со стороны
43

национал-социалистической Германии. Для Невилла Чемберлена, который был
в то время руководителем Казначейства, Германия стала в 1934 г. «источником
опасности и неопределенности в Европе*7. Эксперты по вопросам безопасности
министерства иностранных дел Великобритании с 1934 г. относили Германию
к числу потенциальных врагов, хотя еще и не видели в ней прямой угрозы. Опас-
ной Германия станет самое раннее через пять лет. Пока британская политика в
отношении Германии определялась не тем, что Германия была диктаторским и
милитаристским государством, а интересами Великобритании и признанием
Германии экономически сильным торговым партнером. Экономическая заин-
тересованность в сохранении мира и соображения экономического плана, в том
числе и по вопросам безопасности, преобладали над военными критериями. Не-
взирая на то что мир становился милитаризованным и различные государства
в ходе гонки вооружений и войн выходили из системы либеральных государств,
по-прежнему в принципе считалось, что экономическая мощь и статус мировой
державы неразрывно связаны между собой.
Исходя из этого, нужно было оздоровить слабые участки старых отраслей
индустрии, заниматься развитием новых отраслей (таких, как электропромыш-
ленность и моторостроение) и в первую очередь не подвергать опасности роль
Великобритании как международного поставщика услуг (страхование, банков-
ское дело, мореплавание). Представлялось, что именно это имеет главное значе-
ние для обеспечения уравновешенного платежного баланса и стабильности фун-
та стерлингов. Эффективность экономики выглядела как «четвертый вид воору-
женных сил*8.
Но эта эффективность оказалась под угрозой, когда на государственный
бюджет тяжель-л бременем легли расходы на вооружение. Особенно трудным
стало положение в 30-е годы, когда впервые за последние сто лет обнаружился
дефицит платежного баланса. Возникло опасение, что финансовый коллапс
может наступить еще до начала серьезной войны, если из-за военных заказов
произойдет отток капитала и рабочей силы из жизненно важных экспортных
отраслей. После своего назначения премьер-министром в 1937 г. Чемберлен
подчеркивал этот момент. Войны выигрываются не только с помощью оружия
и солдат, но и благодаря наличию достаточных материальных и финансовых
резервов и больших ресурсов. Война не исключалась как средство решения
международных конфликтов, хотя она и глубоко противоречила многим ин-
тересам государства. Но если война все же неизбежна, то пусть это случится
как можно позже. Война представлялась только как оборонительная и длитель-
ная война, в ходе которой противники Великобритании с их ограниченными
ресурсами истощат себя.
Соображения подобного рода приняли конкретные формы в 1938-1939 гг.,
когда постоянно подчеркивавшаяся британской стороной взаимосвязь полити-
ческой разрядки, ограничения вооружений, международного экономического
успокоения и внутрибританской консолидации была уже только благим пожела-
нием и не имела ничего общего с действительностью. Но и в это время все еще
пытались не упустить ни малейшего шанса на сохранение мира. Тем самым
творцам немецкой внешней политики был предоставлен значительный простор
для маневрирования.
Правда, немецкая сторона преувеличила свои возможности. Гитлер недоста-
точно ясно представлял, до каких пределов простирается британская готовность
к миру. В свою очередь в Англии не замечали радикального содержания нацио-
нал-социалистических программ. Обе стороны сосредоточили внимание преж-
де всего на частичном совпадении интересов, которое, казалось, было связано с
теми или иными ожиданиями. Конфликт между Германией и крупными запад-
ноевропейскими державами объяснялся тем, что Германия хотела добиться пе¬
44

ресмотра Версальского договора без каких-либо ответных уступок. Ей предлага-
ли «мирные изменения», но на основе новых международных соглашений. Гит-
лер же был согласен только на двусторонние договоры, которые растворяли меж-
дународную систему в комплексе «особых отношений».
Беспокойство Британии по этому поводу возрастало по мере ухудшения
международной политической обстановки не только в Европе, но и в Средизем-
номорском регионе и в Восточной Азии. В июле 1937 г. британские планы обо-
роны страны включили в число враждебных государств наряду с Японией и Гер-
манией также и Италию, которая, поддерживая арабский национализм в Пале-
стине и на Ближнем Востоке и угрожая действиями своих подводных лодок мо-
реплаванию в Средиземном море, проводила явно антибританскую политику.
Но конфронтация с Италией была еще, так сказать, обозрима и ограниченна
по сравнению с британско-японскими противоречиями, обострившимися вхо-
де войны Японии в Китае. Дело дошло до вооруженных нападений на британское
торговое представительство в Тяньцзине, пользовавшееся правом экстеррито-
риальности. Под угрозой оказались вообще все азиатские владения Великобри-
тании. Британское правительство пыталось сохранить свое лицо, но вынуждено
было шаг за шагом отступать. Англичане ни при каких обстоятельствах не хоте-
ли идти на риск войны, ибо соблазн воспользоваться создавшейся обстановкой,
«будь это в Восточной Европе или в Испании», был бы тогда слишком велик для
европейских «диктаторов»9. Существовало опасение, что в случае эскалации со-
бытий за пределами Европы могли выйти из-под контроля и европейские дела.
Боязнь конфликтов, проявленная Великобританией, разделялась и ее до-
минионами. Имперская конференция в мае 1937 г. призвала умножить уси-
лия, направленные на международную разрядку («международное умиротворе-
ние»)10. Политика разрядки была нужна не только из-за британской заинтере-
сованности в ней, но и потому, что у Британии не было союзников, которые
могли бы быть мобилизованы на осуществление политики превентивной ос-
тановки агрессоров вместо затяжной и выжидательной политики предотвра-
щения агрессии, проводившейся Великобританией. Франция была полностью
занята внутренними проблемами. Из США раздавались только ободряющие
слова, за которыми, однако, не следовали дела11. Потрясенный волнами ста-
линских «чисток», Советский Союз вообще был далек от каких-либо сообра-
жений о политике безопасности.
В такой ситуации в ноябре 1937 г. британское правительство предложило не-
мецкому диктатору провести пересмотр границ с включением Австрии, Чехо-
Словакии и Данцига, но только путем переговоров. При этом оно преследовало
цель создания «лучшей международной политической системы», которая могла
быть достигнута путем ограничения вооружений и разрядки в Европе с при вл е-
чением всех заинтересованных держав. Было заявлено и о готовности к колони-
альным уступкам. Но при этом оговаривалось, что «одно аглийское правитель-
ство не может рассматривать колониальный вопрос изолированно только с Гер-
манией. К нему следует подходить только как к части общего урегулирования,
благодаря которому в Европе будут обеспечены спокойствие и безопасность»12.
Британское правительство сформулировало также условия и оговорки, которые
Гитлер, однако, не принял всерьез и не воспринял как предостережение. Он ве-
рил, что с помощью стратегии «блицкрига» сможет поставить мир перед свер-
шившимся фактом.
Сдвиг в сторону конфронтации с Германией произошел зимой 1938/39 г.,
когда стало ясно, что сохранение мира во время судетского кризиса вовсе не слу-
жит залогом дальнейшей разрядки напряженности на международной арене. Бо-
лее того, в Англии с января 1939 г. стало возрастать опасение, что немецкая аг-
рессия возможна и на западе Европы. Вследствие этого Британия продолжала
45

планомерно осуществлять свою программу вооружения, которая носила оборо-
нительный характер и не содержала в себе элементов устрашения.
Основы дальнейшей политики были уже заложены, когда вступление гер-
манских войск в Прагу в марте 1939 г. вызвало новые раздумья и ответные дей-
ствия. Пределы англо-французской готовности к миру выяснились 31 марта
1939 г., когда ими была гарантирована независимость Польши, хотя и не ее тер-
риториальный статус-кво. В отличие от германского правительства британское
не чувствовало, что время уже не терпит, и продолжало затягивать принятие ре-
шений, одновременно предпринимая дальнейшие меры по вооружению. На пе-
реговорах с французским Генеральным штабом в начале апреля 1939 г. речь
шла о длительной войне, которую предполагалось вести прежде всего как оборо-
нительную.
Новым элементом британской политики летом 1939 г. стали совместные с
Францией переговоры с Советским Союзом. Однако они не напугали Гитлера и
не привлекли на сторону Англии и Франции Сталина. В общем-то, это не было
неожиданностью, поскольку Чемберлен рассматривал названные переговоры
как «паллиатив», как полумеру, совместимость которой «с англо-германским
компромиссом он все время пытался иметь в виду»13. До тех пор пока это было
возможно, он противился советскому желанию заключить договор о взаимопо-
щи, который, пожалуй, сделал бы совершенно нереальной еще существовавшую
в то время возможность договориться с Германией.
Воспринятый как сенсация, но не как шок, пакт между Гитлером и Стали-
ным не оказал влияния на британскую политику. Правда, после отпадения Со-
ветского Союза помочь Польше прямым путем стало вообще невозможно. Но
после «чисток» в Красной Армии союз с СССР все равно котировался довольно
низко. И напротив, способность Польши к вооруженному сопротивлению оце-
нивалась намного выше, чем это было в действительности.
Хотя после объявления войны Британией Германия находилась в состоянии
ведения войны на двух фронтах, британско-французская стратегия вполне ее ус-
траивала. Военные действия на Западе так и не начинались. Стратегия западно-
европейских держав, полностью нацеленная на оборону и длительное изматыва-
ние противника, привела к так называемой «странной войне», которая обеспечи-
ла благоприятные условия для осуществления немецкого «блицкрига». Польша
тщетно требовала от своего британского союзника воздушных налетов на Герма-
нию. Французская армия, бездействовавшая за «линией Мажино», оставалась, за
исключением редких случаев, на своих позициях, хотя слабо вооруженный не-
мецкий западный фронт не смог бы противостоять энергичному наступлению.
Через пятьдесят лет после начала войны в Европе, которой суждено было
превратиться в мировую бойню, вновь возникает — теперь уже с большим вре-
менным промежутком, чем это было у Черчилля, — вопрос: а не правилен ли все
же его тезис о «ненужной войне»?14 Не было ли благоприятной перспективы за-
ранее, в зародыше задушить национал-социалистическую агрессию и тем са-
мым сохранить территориальный статус-кво в Европе? Лучше ли сделали, по-
следовав рекомендациям Ванситтарта, который в начале 1939 г. счел неизбеж-
ной определенную ревизию Версальского договора, но вместе с тем предостере-
гал от предоставления простора для немецкой экспансии «в Европе за счет дру-
гих»?15
В данной статье была предпринята попытка проанализировать основания и
аргументы, которые привели к тому, что в процессе внешнеполитических реше-
ний Ванситтарт не смог добиться своих целей. Вместе с тем нужно подчеркнуть,
что британская стратегия, направленная на оборону и длительную войну, в на-
чальной стадии конфликта сама парализовала себя, что благопоиятствовало
Гитлеру. Но за пределами этого утверждения начинается сфера вымыслов и спе¬
46

куляций. Какие результаты принесли бы своевременные и решительные дейст-
вия западных держав? Удалось ли бы избежать войны или только отсрочить ее?
Статус-кво был поставлен под вопрос не только радикальным экспансионизмом
Гитлера, основанным на расовой идеологии. Тезис о «ненужной войне» привле-
кает по-прежнему. Но доказательств его сторонники, конечно, не приводят.
Многое свидетельствует о том, что подобные доказательства были бы несостоя-
тельны.
Примечания
1	См.: Hitler vor den Befehlshabem und vor Offizieren der Wehrmachtsteile am 23.5.1939. Akten zur
Deutschen Auswartigen Politik, Serie D, Bd VI, S. 479. Предлагаемая статья кратко освещает уело-
вия и цели британской политики. В центре находится вопрос о ее объективных и субъективных
стимулах, вытекавших из понимания Лондоном международного развития и национальных ин-
тересов, а также о возможностях, оставшихся у британского правительства. Сноски даются
только на цитаты. Останавливаться на обширной литературе нет возможности. Укажем лишь
сборники, обобщающие результаты исследований: Die Westmachte und das Dritte Reich 1933־
1939, hrsg. von Karl Rohe, Paderborn 1982; The Fascist Challenge and the Policy of Appeasement, ed.
by Wolfgang J. Mommsen und Lothar Kettenacker, London 1983; далее: Donald C. Watt,
Misinformation, Misconception, Mistrust. Episodes in British Policy and the Approach of War 1938-
1939, — в: High and Low Politics in Modem Britain, ed. by Michael Bentley and John Stevenson, Oxford
1983, p. 214-254; Gottfried Niedhart, Internationale Beziehungen 1917-1947, Paderborn 1989.
2	Так заявил Чемберлен на заседании кабинета министров 20.3.1939 (цит. по: Gottfried Niedhart,
Die britisch-franzdsische Garantieerklarung fiir Polen vom 31. Marz 1939. AuBenpolitischer
Kurswechsel der Westmachte?, в: Francia, 2(1974), S. 608.
3	Сталин в своей известной речи 10.3.1939 (см.: Josef Stalin, Fragen des Leninismus, Berlin 1951, S.
692).
4	Лорд Галифакс 17.2.1938 в верхней палате (см.: Parliamentary Debates, House of Lords, V. 107, p.
790).
5	Cm.: Bernd-Jurgen Wendt, Economic Appeasement. Handel und Finanz in der britischen Deutschland-
Politik 1933-1939, Dusseldorf 1971, S. 154.
6	Подробно об этом см.: Gustav Schmidt, England in der Krise. Grundziige und Grundlagen der
britischen Appeasement-Politik (1930-1937), Opladen 1981.
7	Keith Feiling, ׳The Life of Neville Chamberlain, London 1946, p. 254.
8	Cm.: Reinhard Meyers, Die vierte Teilstreitkraft. Industrie, Handel und Finanz in der britischen
Aufriistung der dreiBiger Jahre, в: Neue Politische Literatur, 26 (1981), S. 191 ff.; там же, Britische
Sicherheitspolitik 1934-1938. Studien zum auBen- und sicherheitspolitischen EntscheidungsprozeB,
Dusseldorf 1976, S. 418. Там содержится высказывание Инскипа, министра обороны и коорди-
нации в декабре 1937 г.: «Поддержка нашей экономической стабильности более точно опреде-
ляется как всеобщий элемент нашей обороноспособности — то, что можно назвать четвертым
видом вооруженных сил..., без которого чисто военные усилия не могут привести к успеху».
9	Это слова Чемберлена, сказанные им в кабинете министров 6.10.1937 (см.: Bradford А. Lee,
Britain and the Sino-Japanese War 1937-1939, Stanford, London 1973, p. 55).
10	Cm.: Parliamentary Papers. Cmd. 5482: Imperial Conference 1937, Summary of Proceedings; Nicholas
Mansergh, Problems of External Policy 1931-1939, London 1952, p. 88 ff.
11	Об этой оценке Чемберлена см.: Feiling (прим. 7), S. 322 ff.
12	Беседа Гитлера с Галифаксом 9.11.1937.
13	Чемберлен Адаму фон Тротт 8.6.1939: Akten (прим. 1), Bd 6, S. 568.
14	Черчилль в предисловии к первому тому военных мемуаров (см.: Winston S. Churchill, ׳The
Gathering Storm, London 1948).
15	Меморандум Ванситтарта от 3.2.1936 (см.: Documents on British Foreign Policy, Serie II, v. 15,
p. 769 ff.).

Детлеф Юнкер
Германия в политических расчетах
Соединенных Штатов в 1933-1945 гг. *
Сутью содержания германо-американских отношений с 1890 по 1945 г. бы-
ло стратегическое и экономическое столкновение между двукратной попыткой
германского «рейха» после Бисмарка изменить свое полугегемонистское поло-
жение в центре Европы, стать мировой державой среди мировых держав и ответ-
ным стремлением США удержать Германию в положении срединного демокра-
тического государства в Европе. Духовное, моральное и политическое столкно-
вение между демократией и национал-социализмом было неразрывной состав-
ной частью этого конфликта. Выход Америки на уровень ведущей мировой де-
ржавы в 1945 г. и утверждение «мира по-американски» («Pax Americana») в по-
слевоенное время были следствием двойного германского вызова.
Переменчивость и отсутствие преемственности — таковы особые внешние
признаки отношений между германским «рейхом» и Соединенными Штатами
Америки. Это относится к периоду 1890-1945 гг. в целом и к двенадцати годам
национал-социалистического господства в особенности. Кульминационным
поворотным пунктом этой борьбы были 1939-1941 гг., когда национал-социа-
листическая Германия, фашистская Италия и императорская Япония угрожали
установлением на Евразиатском континенте «нового порядка», противоречив-
шего интересам США на международной арене, и могли разрушить американ-
скую модель для всего мира — «Hovus ordo seclorum» («Новый мировой поря-
док»), что можно прочитать на каждой долларовой банкноте.
Не позднее осени 1940 г. Гитлер увидел в американском президенте Франк-
лине Д. Рузвельте настоящего врага и политического противника своему стрем-
лению силой установить национал-социалистическое расовое господство над
Европой. Рузвельт и сам видел себя в такой роли, таким же видел его в то время
и западный мир. В 1940-1941 гг., когда на карту было поставлено будущее за-
падной, то есть христианско-иудейской, свободной капиталистической цивили-
зации, последней надеждой демократии и действительной альтернативой Гит-
леру был именно Рузвельт, а не советский диктатор Сталин и не консервативный
«тори», имперский политик Черчилль.
В центре предлагаемых читателю размышлений по обобщенным пробле-
мам находится «фактор Германии» во внешнеполитических расчетах Соединен-
ных Штатов Америки в 1933-1945 гг. Здесь предпринята попытка дать ответ на
два вопроса. Во-первых, почему американский президент Рузвельт и так назы-
ваемые интервенционисты еще до нападения японцев на Пёрл-Харбор и до объ-
явления Германией войны США 11 декабря 1941 г. подвели сопротивлявшую-
ся, охваченную идеями изоляционизма нацию к такому рубежу, когда уже не
стоял вопрос, вступать ли ей во вторую мировую войну, а решалась проблема,
когда и как США в нее вступят? Другими словами, каковы были причины вступ-
ления Америки в войну против Германии? И во-вторых, что, по мнению Соеди-
Тезисы этой статьи обобщают результаты собственных исследований (см.: Detlef Junker, Der
unteilbare Weltmarkt. Das okonomische Interesse in der AuBenpolitik der USA 1933-1941, Stuttgart
1975; его же, Franklin D. Roosevelt, Macht und Vision. President in Krisenzeiten, Giittingen, 1. unverand.
Nachaufl. mit erw. Literaturhinw. 1989 (1979); его же, Kampf um die Weltmacht. Die USA und das Dritte
Reich 1933-1945, Dusseldorf 1988).
48

ненных Штатов Америки, должно было произойти с германским «рейхом» и не-
мецким народом в центре Европы после уже ставшего явным близкого пораже-
ния национал-социализма?
I
Когда Гитлер 30 января 1933 г. был назначен рейхсканцлером, германо-
американские отношения были лишены какого-либо политического содержа-
ния. Германия и Америка были отделены друг от друга океаном. В реальной аме-
риканской внешней политике в 1933 г. Германия играла лишь периферийную
роль. Утрата этого содержания прошла через два этапа. В области стратегии со-
юзной политики уход США из Европы начался с отказа американского сената в
1920 г., во-первых, ратифицировать Устав Лиги Наций, а тем самым и Версаль-
ский договор, согласованный с президентом Вильсоном в Париже в 1919 г., а
во-вторых, с его же отказа одобрить американо-французский договор о союзе,
которого добивались французские политики от Вильсона в обмен на отказ от
своих замыслов отторгнуть от Германии левый берег Рейна.
В соответствии с предвыборным лозунгом президента Гардинга «назад к
норме» сенат вернулся к американской внешней политике, которая после окон-
чания действия в 1798 г. первого и единственного союза с Францией состояла в
том, чтобы не связывать союзами своей свободы действий и не позволять втя-
гивать себя в распри и раздоры в старой Европе, и без того, с американской точки
зрения, погрязшей в коррупции («не впутываться в союзы»). Эта «анафема» дей-
ствовала в американской внешней политике 150 лет — с 1798 г. до создания НА-
ТО в 1949 г.
В силу этого только огромное экономическое влияние США в Европе и в
Германии составляло основу и сущность германо-американских отношений в
20-е годы (План Дауэса, План Юнга, инвестиции США в экономику Германии
и т.д.). Политических союзных отношений не было. Временное согласие при об-
суждении вопроса о разоружении так и осталось только на словах, ибо за ним
скрывались глубокие национальные противоречия и разница в географическом
положении. Великая депрессия 1929-1933 гг., самый тяжелый экономический
кризис после начала промышленной революции, уничтожил еще остававшуюся
основу германо-американских отношений. Кризис вместе с открытым миро-
вым рынком разрушил и деловую основу сотрудничества. Отток американского
капитала, крах мировой валютной системы летом 1931 г., сокращение мировой
торговли, протекционизм, который обострил кризис и был навязан в результате
внутриполитического давления правительствам всех государств, и, наконец,
фактическое прекращение выплаты немецких репараций и военных долгов со-
юзников Соединенным Штатам Америки разрушили общность экономических
интересов.
По мнению Гитлера, да и объективно, мировой экономический кризис при-
вел к утрате влияния США. Поэтому Гитлер считал доброжелательное отноше-
ние Америки хотя и нужным, но не особенно важным. Рассчитывая свои планы
на короткие и средние сроки, он мог исходить из того, что вполне можно добить-
ся своих внешнеполитических целей в Европе, не принимая во внимание США.
Поэтому в своей реальной внешней политике вплоть до Мюнхенского соглаше-
ния 1938 г. он полностью игнорировал США, а до нападения на Польшу — в
довольно значительной мере.
Со своей стороны Рузвельт, вступивший 4 марта 1933 г. на свой пост, уже не
обладал экономическими средствами, чтобы влиять на национал-социалисти-
ческую внешнюю политику. Даже если бы он вообще захотел и мог это сделать,
49

ему помешало бы господство изоляционистских настроений в Соединенных
Штатах Америки.
Оба политика в 1933 г. установили для себя такие приоритеты, которые не
считались с мнением другой стороны, что привело к дальнейшему ослаблению
основ их отношений при сохранении формальных дипломатических отноше-
ний.
Для Рузвельта стратегия внутриполитических реформ по преодолению тя-
желого экономического кризиса в США, «Новый курс», имели абсолютный при-
оритет. 3 июля 1933 г. Рузвельт своим сенсационным посланием сорвал Лон-
донскую мировую экономическую конференцию. Президент дал ясно понять,
что Соединенные Штаты Америки отказываются от экономического сотрудни-
чества с другими государствами для преодоления Великой депрессии.
Гитлер в 1933 г. тоже установил свои приоритеты. 14 октября 1933 г. Герма-
ния ушла с Женевской конференции по разоружению и одновременно заявила о
своем выходе из Лиги Наций. В то время как Европа и США были шокированы,
Рузвельт пытался тактически ограничить внутриполитический ущерб. Он еде-
лал это, подтвердив кредо изоляционистского большинства (хотя сам его не раз-
делял), в соответствии с которым Новый Свет в политическом отношении не
имел ничего общего со Старым Светом. Европейские государства должны были
сами решать, будут ли они после таких действий Гитлера продолжать перегово-
ры о разоружении.
На установление национал-социалистической диктатуры американский на-
род реагировал прежде всего в области внутренней политики. Уже в первые пол-
года национал-социалистического господства началось полное драматизма па-
дение авторитета Германии в Соединенных Штатах Америки. Уже в 1933 г.
часть общественного мнения в США пришла к выводу, что новая диктатура
представляет собой опасность для мира во всем мире и что последствия нацио-
нал-социалистического переворота не ограничатся рамками Германии. В
1933 г. оформилось движение за бойкот немецких товаров в Америке. 7 мая
1934 г. в Мэдисон-сквер-гарден в Нью-Йорке состоялся «показательный про-
цесс», на котором двадцать свидетелей давали показания против Гитлера и на-
ционал-социализма и 20 тыс. человек осудили германское правительство за пре-
ступления против цивилизации. Одновременно, выражая растущее беспокойст-
во, американская общественность обратила свое внимание на предполагаемого
«троянского коня» немецких нацистов в США — на Союз друзей новой Герма-
нии, возникший в июле 1933 г. при финансовой помощи НСДАП и при поддер-
жке германских консульств.
Опасения, что национал-социалистическая Германия поставит под угрозу
мир во всем мире, а возможно, и безопасность Соединенных Штатов Америки,
привели не к превентивной интервенционистской политике США в Европе, а к
усилению изоляционистских настроений американского народа, вызвавших по
мере роста нацистской опасности стремление еще решительнее изолироваться
от Европы. Такие настроения были главным, определяющим фактором амери-
канской внешней политики до начала европейской войны в 1939 г. То, чего по-
зже, в 1940 г., безуспешно пытались добиться с помощью Пакта трех держав
Гитлер, Муссолини и Япония, а именно удалить Америку из Европы и Азии и
вернуть ее обратно в Западное полушарие, сделал американский Конгресс, при-
няв Закон о нейтралитете.
Международная политическая ситуация была парадоксальной. Когда с
1935 г. в Европе и на Дальнем Востоке начался один из тех ускоренных процес-
сов, который предоставил Якобу Буркхардту глобальный наглядный материал
для рассмотрения исторических кризисов, Конгресс под давлением обществен-
ного мнения довел до логического и радикального конца начавшийся после Вер¬
50

саля процесс политической изоляции США от Европы. С помощью законов о
нейтралитете 1935 и 1937 гг. Конгресс дополнил перечень внешнеполитических
мер, запрещенных правительству Рузвельта в случае войны или кризиса. Стро-
гий третий закон о нейтралитете от 1 мая 1937 г. содержал объективный запрет
на экспорт оружия, боеприпасов и военного снаряжения; запрет на предоставле-
ние займов воюющим государствам; запрет американским торговым судам пе-
ревозить грузы воюющих государств; запрет вооружать американские торговые
суда, которые участвовали в незапрещенных видах торговли с воюющими стра-
нами.
Эти запреты автоматически вступали в силу, когда президент считал, что ка-
кие-либо нации находились в состоянии войны. Если подобное было однажды
установлено, то по усмотрению президента все ограничивалось применением
поправки «плати и вези» («cash and carry»). В соответствии с этой поправкой во-
юющим государствам было разрешено покупать в США все товары, за исклю-
чением «смертоносного оружия», если они до отплытия судов из американских
гаваней были оплачены наличными деньгами, перешли в собственность ино-
странцев («плати») и перевозились ими на собственных судах («вези»). Так как
действие этой поправки было ограничено двумя годами, то в момент начала ев-
ропейской войны в сентябре 1939 г. в распоряжении Рузвельта этого рычага уже
больше не было.
Хотя Рузвельт и министр иностранных дел Кордел Хэлл не были сторонни-
ками этого закона и, как предстоит показать, не разделяли основных убеждений
изоляционистов, в соответствии с которыми национальные интересы США дол-
жны якобы ограничиваться Западным полушарием, они пропустили эти зако-
ны, чтобы не лишиться законодательного большинства для проведения внутри-
политических реформ «Нового курса». Но такие политические соображения 03-
начали ослабление внешнеполитического влияния Рузвельта в Европе и Азии.
Только если сравнить оставшиеся у Рузвельта средства с американской пол-
итикой в Европе в период с 1917 до 1929 г. или с 1941 г. до настоящего времени,
то станет совершенно очевидным, что действия президента в 1933-1940 гг. бы-
ли чрезвычайно ограничены Конгрессом и общественным мнением. Как без-
оружный пророк, он мог только сочинять послания Гитлеру и Муссолини, на-
пример во время Судетского кризиса, после вступления немцев в Прагу или по-
еле подписания пакта между Гитлером и Сталиным. Булавочный торгово-пол-
итический укол, выразившийся в том, что при заключении внешнеторговых до-
говоров с третьими государствами Германия была подчеркнуто лишена режима
наибольшего благоприятствования, совершенно очевидно так же мало задел
Гитлера, как и взаимный отзыв послов после «хрустальной ночи» в «рейхе».
Учитывая законы о нейтралитете и изоляционистские настроения боль-
шинства (в начале сентября 1939 г., по данным опроса, проведенного Институ-
том Гэллапа, на вопрос, должны ли США использовать армию и флот против
Германии, 84% опрошенных ответили «нет»1), правительство Рузвельта могло
надеяться на проведение активной политики в Европе и Азии только тогда, когда
большинство американцев убедится в том, что державы «оси» и Япония угрожа-
ют жизненным интересам Америки. Об этой опасности президент постоянно го-
ворил начиная с 1937 г., во время внутриполитической борьбы с изоляциони-
стами, которая закончилась только после Пёрл-Харбора.
Ядро этого внутриполитического конфликта составляла не моральная и де-
мократическая проблема, то есть не то, какими приемами обрабатывал Рузвельт
американский народ по вопросам войны и мира, замалчивал ли он часть правды
или даже обманывал его (он это делал), искажали ли изоляционисты побуди-
тельные причины действий Рузвельта, когда клеймили его как поджигателя вой-
ны с диктаторскими замашками (они это делали), а непреодолимое противоре¬
51

чие между двумя лагерями по вопросу о нынешнем и будущем положении США
в мире.
В 1937-1941 гг. были проведены четвертые большие внутриполитические
дебаты по внешнеполитической проблеме (после дебатов 1898 г., 1914-1917 гг.
и 1920 г.), — должны ли Соединенные Штаты Америки быть мировой державой
в буквальном смысле этого слова или удовлетвориться ролью региональной ве-
ликой державы в Западном полушарии. В этих дискуссиях центральное место
занимала оценка национал-социалистической и, в меньшей степени, японской
угрозы Соединенным Штатам Америки.
Конфликт развернулся вокруг вопроса о возможности реальной угрозы Сое-
диненным Штатам Америки со стороны Гитлера и национал-социалистической
Германии. Тому, кто интересуется обстоятельствами и причинами вступления
Америки в войну, полезно восстановить в памяти главные черты этого конфлик-
та. Причина вступления США в войну заключалась не в вызове со стороны Гер-
мании, Италии и Японии как таковом, а в том, как интерпретировали этот вызов
интернационалисты во главе с Рузвельтом. Поэтому ниже кратко рассмотрим
позиции обоих лагерей.
Изоляционисты создали очень эффективную организацию — «Первый аме-
риканский комитет», самым выдающимся членом которого стал летчик, пер-
вым пересекший Атлантику, национальный герой Чарлз Линдберг. Во всяком
случае, Линдберг до 1941 г. был самым популярным внутриполитическим про-
тивником Рузвельта. Четыре принципа «Первого американского комитета», рас-
пространявшиеся миллионными тиражами и пропагандировавшиеся по радио,
ограничивали жизненно важные интересы США (именно эти интересы в случае
необходимости следует защищать с оружием в руках) Западным полушарием,
восточной частью Тихоокеанского региона и Западной Атлантикой, то есть поч-
ти половиной земного шара. Вот эти четыре принципа:
1.	Соединенные Штаты должны создать неприступную систему обороны
Америки.
2.	Ни одно нападение зарубежной державы или группы зарубежных держав
на вооруженную Америку не может увенчаться успехом.
3.	Демократию в Америке можно сохранить только в том случае, если она
будет стоять в стороне от европейской войны.
4.	Помощь на грани вступления в войну ослабляет национальную оборону
США и создает угрозу вовлечения Америки в войну за океаном.
Следуя этим принципам, изоляционисты решительно выступали зато, что-
бы Соединенные Штаты Америки не вмешивались в европейскую войну. До тех
пор пока США сами не подверглись нападению, их вступление в войну, по мне-
нию изоляционистов, было бы неоправданным, что бы ни происходило в Европе
и в Азии. Беды, которые постигли бы США в случае, если бы они вели себя ина-
че, были бы хуже, чем последствия победы держав «оси».
Первая мировая война и ее последствия были для многих изоляционистов
разительным примером абсолютной бесполезности попыток оказать влияние
на развитие событий в старой, морально разложившейся и постоянно потряса-
емой войнами Европе. Разве развитие событий после 1919 г. убедительно не до-
казало, насколько правильной была традиционная «блестящая изоляция» США
в XIX в.? Разве следственный комитет под председательством сенатора Джерал-
да Р. Ная в 1934-1935 гг. не продемонстрировал всей общественности, что аме-
риканская нация была втянута в первую мировую войну международными бан-
кирами и военными промышленниками, «торговцами смертью»? Вместо того
чтобы еще раз играть роль мирового жандарма и «таскать каштаны из огня» для
Британской империи, Соединенным Штатам Америки следовало бы помнить
52

прощальное послание Джорджа Вашингтона, в котором он советовал нации де-
ржаться в стороне от европейских войн.
Безопасности США Гитлер не угрожал, считали изоляционисты. Вооружен-
ная до зубов Америка в обороне, «крепость Америка», обладающая двумя океан-
скими флотами, неприступна для любого агрессора. Своими речами президент
и представители правительства, утверждали изоляционисты, раздувают истери-
ческий страх перед вторжением нацистов. Такие заявления, как, например, за-
явление бывшего американского посла во Франции Буллита, что после падения
Англии гитлеровские войска вступят в Зал Независимости в Филадельфии, рас-
ценивались как разжигание войны.
В области экономики США также в состоянии, заявляли изоляционисты,
пережить потерю рынков в Евразии. Даже после победы в Европе Гитлер ни в
коем случае не сможет диктовать свои условия торговли. Торговля — не улица с
односторонним движением. Кроме того, рост внутренней торговли на 5% при-
носит больше долларов, чем увеличение внешней торговли на 100%. Все это вме-
сте взятое означает, что для выживания США нет никакой реальной угрозы.
Интернационалисты во главе с Рузвельтом, наоборот, не ограничивали на-
циональные интересы США только Западным полушарием, а рассматривали их
в мировом масштабе во всех областях — экономической, военной и идейной, не
говоря до Пёрл-Харбора изоляционистскому большинству ничего о том, что
вступление США в войну является неизбежным следствием борьбы за нацио-
нальные интересы.
Примерно с 1934 г., с момента провозглашения нового закона о внешней
торговле Соединенных Штатов Америки, усилились торгово-политические раз-
ногласия между США и будущими нациями-агрессорами, которые по мере во-
енных успехов агрессивных держав приобрели новое качество, также оказавшее
влияние на вступление США в войну. С каждым таким военным успехом все
больше приближалась возможность такого экономического будущего, которое в
глазах Рузвельта и интернационалистов означало бы катастрофу американской
экономики.
В основных чертах структуру этого будущего можно было выразить в не-
скольких кратких тезисах. Победа Гитлера и Италии в Европе, а Японии на
Дальнем Востоке втиснула бы оба региона в систему экономически замкнутого
планового хозяйства. США потеряли бы своих инвесторов, резко упал бы объем
торговли, внешняя торговля велась бы, если бы вообще велась, на условиях де-
ржав «оси». Южная Америка, естественный поставщик Европы, со всей очевид-
ностью оказалась бы под влиянием гитлеровской Германии. В результате сокра-
щения экспортно-импортных отраслей промышленности США и усиления свя-
занных с этим вторичных явлений, воздействующих на всю экономику, резко
обострилась бы не устраненная «Новым курсом» проблема безработицы и воз-
никла бы социальная напряженность, которая не могла быть решена в рамках
существующей системы. Другими словами, для интернационалистов открытый
неделимый мировой рынок был одним из основных условий выживания амери-
канской системы.
Что касается военного аспекта, то к началу президентства Рузвельта зона
американской безопасности охватывала Западное полушарие и половину Тихо-
океанского региона, в целом — одну треть Земного шара. После Мюнхенской
конференции и почти одновременного провозглашения Японией «нового по-
рядка» в Восточной Азии Рузвельт стал раздвигать границы безопасности США,
которые не позднее 1941 г. путем осуществления программы ленд-лиза приня-
ли глобальные масштабы в буквальном смысле этого слова. Такое расширение
зоны безопасности США было вызвано убежденностью в том, что окончатель-
ной целью держав «оси», особенно Гитлера, является завоевание мира, включая
53

США. В апреле 1941 г. большинство американцев разделяли эту оценку Рузвель-
та. Согласно опросу, 52,9% населения даже считало, что в случае падения Англии
и вывода из игры английского флота Гитлер действительно способен успешно
осуществить вторжение в Соединенные Штаты Америки2.
Одним из краеугольных камней новой ориентации было новое определение
границ безопасности США: ограничение обороны Западным полушарием рав-
посильно самоубийству; без контроля над Мировым океаном он уподоблялся, по
часто употреблявшемуся выражению Рузвельта, «столбовой дороге», которую
державы «оси» в любое время могли использовать для нападения на Соединен-
ные Штаты Америки. Но осуществлять контроль над морями только силами
флота США было невозможно. Он был возможен в том случае, если Европа и
Азия и их кораблестроительные мощности не попадут под власть держав «оси».
Необходимо было поддерживать Францию, Англию и Китай, а с середины
1941 г. и Советский Союз, которые своими действиями объективно участвовали
в обороне Соединенных Штатов Америки. В военном отношении США также
были жизненно заинтересованы в восстановлении равновесия сил в Европе и
Азии.
Третьим глобальным компонентом, определявшим национальные интере-
сы США перед вступлением во вторую мировую войну, был идейный компо-
нент. Рискуя стать утомительным, Рузвельт снова и снова повторял: право наро-
дов на свободное самоопределение и обязанность государств подчиняться в
международной политике принципам международного права нераздельны. Со-
блюдение этих принципов обязательно для всех без исключения государств во
всем мире. Насилие и агрессия как средство пересмотра статус-кво нелегитим-
ны. Правительство Рузвельта безоговорочно приняло доктрину Стимсона
1932 г., в которой говорилось, что Соединенные Штаты Америки не признают
насильственные территориальные изменения. Рузвельт понимал, что надвигав-
шееся столкновение с державами «оси» — это не просто конфликт между «иму-
щими» и «неимущими» странами. Он видел в нем историческую борьбу за буду-
щий облик мира, борьбу между агрессорами и мирными нациями, между либе-
ральной демократией и фашизмом, между западной христианско-гуманистиче-
ской цивилизацией и варварством, между гражданами и преступниками, между
добром и злом.
В заключение можно сказать, что Рузвельт связывал принципы идейной и
экономической глобальности свободы («либеральный глобализм Вильсона») с
принципами военной глобальности, обусловленной развитием военной техники
и принятым Гитлером планом мирового господства. Соединенные Штаты Аме-
рики должны были вступить в войну как для того, чтобы разрушить «новый по-
рядок» в Европе и Азии, так и для того, чтобы обеспечить свое положение буду-
щей мировой державы. В период 1939-1941 гг. ясно проявилась своеобразная
диалектика американской великодержавной политики XX в. — определение сво-
их собственных национальных интересов в мире в связи со стремлением врагов
к утверждению мирового господства.
II
Если в период с 1933 по 1941 г. развитие германо-американских отношений
определялись Гитлером и национал-социалистической Германией, то с 11 де-
кабря 1941 г. военная и прежде всего политическая инициатива перешла к Сое-
диненным Штатам Америки. С приближением поражения «третьего рейха» в
войне, которое явно обозначилось самое позднее с 1943 г., стало очевидным, что
будущая судьба Германии в значительной мере зависит от американских планов
54

относительно Германии во время войны. Этому главному аспекту германо-аме-
ри канских отношений и посвящены нижеследующие строки.
Каких-либо общих согласованных планов будущего Германии не существо-
вало. Рузвельт, американский народ и союзники были едины только в достиже-
нии главных военных и мирных целей: безоговорочная капитуляция Германии,
то есть никаких переговоров с ней о заключении мира; ликвидация национал-
социализма и германского милитаризма; обеспечение разоружения, денацифи-
кации и перевосйитания немецкого народа; роспуск национал-социалистиче-
ских организаций; предание суду и осуждение военных преступников; предотв-
ращение на все времена любой возможности повторения германской агрессии.
Но кроме этих целей, американская политика вплоть до смерти Рузвельта 12
апреля 1945 г. не выработала единого плана в отношении Германии, поскольку
ее творцы не могли решить, чего же они сами хотят в будущем: навязать Герма-
нии суровый мир мести, подавления, раздробления и обнищания или дать стра-
не шанс вернуться в сообщество народов как денацифицированное, миролюби-
вое и экономически стабильное государство. Именно по этому вопросу в амери-
канском правительстве шла упорная, склонявшаяся то в ту, то в другую сторону
борьба. Неясность в этом главном вопросе возникла из-за намерения Рузвельта
по возможности отодвинуть решение проблемы послевоенного урегулирования,
борьбы между гражданскими и военными, из-за параллельного существования
различных плановых комиссий, запутанных процессов принятия решений и
противоречивого влияния на Рузвельта его ближайшего окружения. Все это пре-
пятствовало созданию четкой концепции послевоенной Германии. Ярким при-
мером этого может служить противоборство внутри правительства и между со-
юзниками вокруг Плана Моргентау, противоборство, описание которого до-
стойно пера сатирика.
Разумеется, нужно принимать во внимание, что вопросы о единстве или раз-
деле Германии, о ее границах, репарациях и основных принципах оккупацион-
ной политики приходилось решать или по крайней мере рассматривать в атмос-
фере необузданных страстей, порожденных войной, в атмосфере ненависти и
презрения к Германии и немцам, в атмосфере, которая еще больше сгустилась в
ходе наступления союзников на всех фронтах, когда мировой общественности
стали известны масштабы национал-социалистической политики истребления
народов, проводившейся в отношении евреев, поляков, русских и других нацио-
нальностей.
Два варианта подхода к будущему Германии привели к противоречивым ре-
зультатам. До самой своей смерти Рузвельт придерживался планов раздела стра-
ны, которые затем в решениях о разделении Германии на зоны оккупации пол-
учили свое международно-правовое обоснование. В то время как Рузвельт, сто-
ронник прочного мира, был последователен в этом вопросе, противоречивость
концепции будущего Германии привела к тому, что две другие важные пробле-
мы — репарации и американская оккупационная политика после войны — были
решены противоположным образом. Если Рузвельт в вопросе о репарациях, по
крайней мере с момента подготовки Ялтинской конференции, уступил умерен-
ным и экономически обоснованным аргументам министерства иностранных
дел, то директива 1067 Объединения генеральных штабов об оккупационной
политике после войны в значительной мере была проникнута духом мщения,
духом Плана Моргентау. Этот план, судя по его названию, должен был помешать
Германии начать третью мировую войну.
Учитывая, что в новых исследованиях эти факты уже не оспариваются, в
дальнейшем не будут повторяться известные детали планирования оккупацион-
ной политики, вопросы репараций, деятельности союзного контрольного совета
или детали Плана Моргентау. Зато будет предпринята попытка ответить на воп¬
55

рос, почему не было последовательной политики в отношении Германии во время
второй мировой войны. Это было обусловлено — наряду с другими, менее важны-
ми — двумя главными причинами. Первая и наиболее важная заключалась в
том, что американские планы относительно Германии во время второй мировой
войны имели для Рузвельта второстпенное значение и зависели главным обра-
30м от американской политики по отношению к Сталину и Советскому Союзу.
Чтобы доказать это, рассмотрим важнейшие доводы президента в пользу со-
трудничества с Советским Союзом.
Через два дня после нападения на Пёрл-Харбор Рузвельт закончил одну из
своих знаменитых бесед у камина следующими полными надежды словами:
«Мы выиграем войну, и мы выиграем мир». И то и другое, считал Рузвельт, за-
висело от сотрудничества с Советским Союзом.
Советский Союз был нужен Рузвельту во время войны, поскольку он должен
был вести и выиграть американскую войну при огромных материальных затратах
и сравнительно небольших человеческих жертвах с американской стороны. Со-
единенные Штаты Америки нуждались в советских солдатах, чтобы победить
немецкие и японские сухопутные войска. Только таким образом Рузвельт мог
надеяться пережить как политик колоссальное напряжение военных лет. Налом-
ним, что Германия потеряла во второй мировой войне приблизительно 3,76 млн
солдат, не считая лиц немецкого происхождения из других стран (фольксдойче)
и австрийцев, Япония — 1,2 млн., Советский Союз — 13,6 млн., а США — 260
тыс. солдат. На каждого американца, павшего на войне, приходилось 15 погиб-
ших немцев и 53 русских. Еще в 1942 г. Рузвельт знал, что «русские армии уби-
вают больше солдат стран “оси” и уничтожают больше боевой техники, чем ос-
тальные 25 объединенных наций»3.
Учитывая глобальный масштаб событий и необходимость выиграть миро-
вую войну в пользу Америки, Рузвельт, как и его союзник Черчилль, был готов
пойти на пакт с дьяволом, со Сталиным. Знаменитое высказывание Черчилля
звучало так: «Если бы Гитлер вторгся в преисподнюю, я бы в таком случае дал
дьяволу благоприятную рекомендацию в Палате общин». Рузвельт же во время
второй мировой войны имел обыкновение повторять при случае переиначенную
старую поговорку: «Дети мои, когда вам грозит большая опасность, дружите
хоть с дьяволом, пока не преодолеете ее»4.
Это означало, что все решения Рузвельта, а затем и Трумэна до Потсдамской
конференции и капитуляции Японии учитывали необходимость сохранения со-
юза с СССР. Сегодня мы знаем, что и в Потсдаме Трумэн считал своей главной
задачей получение от Сталина подтверждения о вступлении Советского Союза в
войну с Японией. Немецкий же вопрос имел второстепенное значение. Перво-
степенным было стремление преодолеть подозрение Сталина о возможности за-
ключения Западом сепаратного мира с нацистами и его опасения, что сроки от-
крытия второго фронта будут переноситься, чтобы как можно больше русских
солдат было уничтожено в качестве «пушечного мяса».
Провозглашение в Касабланке обязательности безоговорочной капитуля-
ции Германии служило сигналом Сталину о том, что Запад не будет заключать
сепаратный мирный договор с агрессорами. Часто и много критиковавшаяся
рузвельтовская политика «откладывания и отсрочек», перенесения многих воп-
росов на «после победы» была направлена и на то, чтобы избежать опасности раз-
рушения союза серьезными разногласиями по послевоенным проблемам. В
конце концов, склонность Рузвельта учитывать в своей политике по германско-
му вопросу интересы безопасности Советского Союза была вызвана желанием
обеспечить сотрудничество с СССР как во время, так и после войны. Американ-
ский историк Роберт Даллек в единственной до сих пор монографии о всей руз-
вельтовской внешней политике главу о периоде с 1942 по 1945 г. назвал «Идеа¬
56

лист или реалист?»5 Это точно определяет двойственный характер Рузвельтов-
ских послевоенных планов, который отразился и на отношении к Советскому
Союзу.
Но как бы ни были неясны американцам многие детали планировавшегося
послевоенного порядка в мире и как бы упорно Рузвельт — в интересах прочного
сотрудничества во время войны — ни пытался откладывать спорные вопросы на
потом, все же общие американские представления о будущем мире были во вре-
мя войны известны всему миру. В ходе войны они оставались неизменными.
Эти принципы, эти идеалы еще в 1941 г. были провозглашены в Атлантической
хартии: общая безопасность, полная свобода и единый мировой рынок.
В Атлантической хартии в четкой форме были определены глобальные на-
циональные интересы США. Право на самоопределение для всех народов и осу-
ществление изменения границ только с согласия тех, кого это касается, должны
обеспечить полную свободу наций. Свободный доступ всех наций к мировой
торговле и сырьевым ресурсам Земли, свобода мореплавания и сотрудничество
наций в целях улучшения условий труда, экономического подъема и социаль-
ной защищенности граждан должны были обеспечить единство мирового рын-
ка. Отказ от насилия, нерушимые границы, разоружение агрессивных наций, а
также широкая и прочная система международной безопасности должны были
сделать безопасность общей. Такие картины будущего отражали старые амери-
канские идеалы, не отличавшиеся по своей сути от идей Вильсона.
Новым был исторический опыт межвоенного периода. Не только Рузвельт и
интернационалисты, но и подавляющее большинство так называемых изоляци-
онистов только постфактум поняли, что все попытки в 30-х годах с помощью
строгих законов о нейтралитете удержать США в стороне от войн в Европе и
Азии потерпели провал. В будущем США смогут избежать войн только в том
случае, если вступят в систему коллективной безопасности, которая действи-
тельно могла бы спасти от будущих войн. Вступление Америки в улучшенную и
усиленную Лигу Наций, казалось, давало единственную надежду на будущий
мир.
С другой стороны, существовал и реалист Рузвельт, знавший с осени 1943 г.,
что победа во второй мировой войне превратит Советский Союз в мировую ев-
разийскую державу и после самой опустошительной войны в истории мир во
всем мире будет зависеть от сотрудничества с Советским Союзом. Реалист Руз-
вельт понимал, что будущий мир должен быть в сущности не миром права, а
миром силы. Поэтому он развил свою идею «четырех мировых жандармов», ко-
торая во время всей войны оставалась главной в его представлениях о будущем
мира.
В соответствии с этой идеей США, Великобритания, Советский Союз и Ки-
тай должны были после войны в качестве международной полицейской силы ка-
кое-то время обеспечивать мир. Возникшая в исторической литературе пугани-
ца по вопросу о послевоенном политическом устройстве и послевоенном плани-
ровании США во многом обменяется тем, что Рузвельт не ознакомил амери-
канскую общественность со своей политической концепцией обеспечения мира
после войны, но очень точно разъяснил это советским политикам — Молотову в
мае 1942 г. и Сталину в Тегеране, а также британцам.
Наконец, создание в соответствии с подписанным в 1945 г. в Сан-Франциско
Уставом Организации Объединенных Наций двух ее центральных органов —
Ассамблеи и Совета Безопасности, в котором пять постоянных членов имеют
право вето, формально является компромиссом между двумя концепциями: со-
юза народов («одна нация, один голос»), с одной стороны, и привилегированным
положением отдельных избранных наций — с другой.
Реалист Рузвельт не сомневался, что концепции «четырех мировых жан¬
57

дармов» и Совета Безопасности будут зависеть от длительного политического
согласия между «четырьмя мировыми жандармами». В силу этого Рузвельт
должен был в определенной мере признать заинтересованность Советского Со-
юза в безопасности в Центральной и Восточной Европе, чтобы заручиться со-
трудничеством с СССР в Европе, на Дальнем Востоке, в Организации Объе-
диненных Наций и, может быть, даже при создании нового мирового эконо-
мического порядка.
С точки зрения Рузвельта, это было возможно, поскольку он не считал Ста-
лина коммунистическим преобразователем мира, а Советский Союз, в отличие
от национал-социалистической Германии и империалистической Японии, экс-
пансивным агрессивным государством. Нужно, повторял Рузвельт, оказать Ста-
лину доверие и предоставить ему то, что можно еще дать именно в рамках Ат-
лантической хартии, чтобы преодолеть недоверие Сталина к Западу.
Если не забывать об этой превалирующей цели рузвельтовской внешней
политики, то станет ясно, почему его планы в отношении Германии в значи-
тельной мере зависели от политических отношений с Советским Союзом. Фак-
тическое согласие на присоединение Прибалтийских государств, передвижение
границ Польши на запад, планы расчленения Германии, а также временное
одобрение Рузвельтом Плана Моргентау диктовались стремлением продемон-
стрировать Сталину полное понимание важности достижения Советским Сою-
30м безопасности.
Только так американская политика в отношении Восточной Европы могла
достичь своих целей, состоявших в создании дружественных Советскому Союзу
правительств, образованных путем свободных выборов. Для Рузвельта не состав-
ляло проблемы делать такие уступки Сталину, поскольку они совпадали с его
принципиальным убеждением, что Германии нужно навязать суровый мир ме-
сти и наказания. В результате вырисовывается и вторая причина, почему не бы-
ло последовательной политики в отношении Германии. Конструктивного, более
мягкого, экономически более разумного пути пришлось добиваться вопреки
принципиальному убеждению Рузвельта. Другими словами, всем сердцем Руз-
вельт был за План Моргентау.
На протяжении всей жизни Рузвельт был не особенно хорошего мнения о
Германии и немцах. Еще в девятилетием возрасте, когда он в 1891 г. в первый и
последний раз в своей жизни в городе Бад-Наухейм в течение шести недель по-
сещал народную школу, у него появились первые ростки неприязни к немцам.
Она усилилась позже, перед первой мировой войной, во время путешествия на
велосипеде по Южной Германии. Он с ранних лет считал немцев людьми над-
менными, высокомерными, грубыми, воинственными и агрессивными. Еще до
начала первой мировой войны он рассматривал немцев как нацию, которая мо-
жет поставить под угрозу безопасность и благополучие США. Если бы в период
первой мировой войны получилось так, как хотел он, работавший в то время по-
мощником секретаря по делам военно-морского флота в правительстве Вильсо-
на, то США объявили бы войну Германии значительно раньше 1917 г.
Объявление Вильсоном вступления США в первую мировую войну кресто-
вым походом за демократию либерально-капиталистического образца нашло
полное одобрение Рузвельта, тем более что его представление о немцах, о «гун-
нах», как и у среднего американца, становилось с течением времени все более
негативным. Когда летом 1918 г. его послали в инспекционную поездку в Евро-
пу, он еще больше укрепился в своем мнении, особенно после рассказов англий-
ского короля Георга V и французского премьер-министра Клемансо о немецких
зверствах. Возвышение и успех Гитлера утвердили точку зрения Рузвельта. Для
него Гитлер не был исключительным явлением, в его глазах национал-социа¬
58

лизм выражал одну из основных черт агрессивного прусско-германского наци-
овального характера.
Одновременно у Рузвельта происходила переоценка Версальского договора.
Этот договор стал для него теперь плохим, поскольку был слишком мягок для
Германии. На этот раз гарантии от нового возрождения и усиления прусско-гер-
майского милитаризма должны были быть более надежными. Расчленение и
раздел Германии он считал единственным средством для предотвращения буду-
щей агрессии.
Ни до, ни во время конференции в Квебеке Рузвельта невозможно было за-
ставить отказаться от поддержки Плана Моргентау. Он отошел от него лишь тог-
да, когда этот дискредитированный в глазах общественности план стал играть
определенную роль в предвыборной борьбе за пост президента в 1944 г., особен-
но после того, как распространилось мнение, что этот план только усиливает со-
противление немцев на Западном фронте и ведет к увеличению числа человече-
ских жертв среди американцев. С политической точки зрения это был действи-
тельно опасный аргумент. И Рузвельту не оставалось ничего иного, как из-за
внутриполитических соображений отказаться от названного плана. Но в душе он
до самой смерти, видимо, оставался твердым сторонником концепции «карфа-
генского мира».
Но дух Плана Моргентау, как уже говорилось, пронизывал директиву 1067.
Это было результатом длительной борьбы, в которой принимали участие пред-
ставители министерств иностранных дел, финансов и военного министерства.
Предпоследняя редакция плана была одобрена 20 марта 1945 г. Рузвельтом, а
последняя — 11 мая 1945 г. Трумэном. В этот день Моргентау сделал в своем
дневнике запись: «Это большой день для министерства финансов. Я надеюсь, что
никто не увидит в этом План Моргентау»6.
С другой стороны — и это было одним из серьезных противоречий в разви-
тии событий, — во время подготовки к Ялтинской конференции государствен-
ный департамент снова приобрел большое влияние по вопросу о репарациях, что
было связано, конечно же, и с заменой госсекретаря Хэлла Сеттиниусом. Во вся-
ком случае, подготовленные государственным департаментом документы для
этой конференции отражали уже более умеренную позицию, основанную боль-
шей частью на долгосрочных экономических категориях. Основное требование
сводилось к тому, чтобы камандующие войсками в предусмотренных трех окку-
пационных зонах проводили единую политику. Только так можно было обеспе-
чить, чтобы высокоиндустриализированные западные области получали чрез-
вычайно необходимые им продукты питания из советской оккупационной зоны.
Конечная цель — вовлечение реформированной, миролюбивой и экономически
неагрессивной Германии в систему свободной мировой торговли.
По вопросу о репарациях плановики в министерстве иностранных дел реши-
тельно указывали на то, что нельзя повторять прошлые ошибки, допущенные
после первой мировой войны. Чтобы избежать проблем с перечислениями в
иностранной валюте, как это делалось после первой мировой войны, репарации
должны были осуществляться только в форме товаров и услуг. Период выплаты
репараций должен был быть по возможности ограничен пятью годами. Но преж-
де всего американцы ни в коем случае не должны были снова оказаться в поло-
жении, когда они прямо или косвенно, с помощью займов финансировали вы-
плату репараций. Вся эта бессмысленная карусель с долгами и репарациями не
должна была повториться. Валютой, которую сможет получить ограниченная
мирным производством немецкая экономика, должен оплачиваться в первую
очередь импорт. Такая принципиальная американская позиция вступила позже
— в Ялте и Потсдаме — в противоречие с точкой зрения Сталина и СССР по
вопросу о репарациях.
59

Таким образом, американцам до самой капитуляции Германии не удалось
решить проблему оккупационной политики и вопрос о репарациях, руководст-
вуясь одними и теми же принципами. Наконец, по вопросу о репарациях уда-
лось протащить свою точку зрения госдепартаменту, а по проблеме оккупацион-
ной политики Моргентау — части военного министерства и Объединенному ге-
неральному штабу. И только в период с мая до июля 1945 г., то есть в период
между немецкой капитуляцией и Потсдамской конференцией, Трумэн посте-
пенно, шаг за шагом, явно пришел к решению в пользу государственного депар-
тамента, а именно в пользу предотвращения запланированного экономического
хаоса в Германии.
Трумэна смогли убедить в бессмысленности Плана Моргентау. В начале
июля Трумэн добился отставки Моргентау. В своих мемуарах Трумэн пишет,
что он никогда не одобрял этот план, поскольку последний был актом мести и в
этом духе подготавливалось уж слишком много мирных договоров в истории
человечества.
Примечания
1	The Gallup Poll. Public Opinion 1935-1957, Vol. 1,1935-1948, New York 1972, p. 180.
2	Cm.: Hadley Cantril, Mildred Strunk (Eds.), Public Opinion 1935-1946, Princeton 1951, p. 977, 982 f.
3	Цит. no: John Lewis Gaddis, The United States and the Origins of the Cold War 1941-1947, New York,
London 1972, p. 5.
4	Цит. по: там же, Strategies of Containment. A Critical Appraisal of Postwar American National Security
Policy, New York 1982, p. 3.
5	Cm.: Robert Dallek, Franklin D. Roosevelt and American Foreign Policy 1932-1945, Part IV, New York,
Oxford 1979.
6	John Morton Blum, From the Morgenthau Diaries. Years of War 1941-1945, Boston 1967, p. 460.

Ганс-Эрих Фолькман
Польша в политико-экономических расчетах
«третьего рейха» в 1933-1939 гг.
Когда Гитлер в конце январе 1933 г. взял на себя руководство страной, он
быстро оказался в проводимой им восточной политике в зависимости от связан־
ных с ней ожиданий, особенно сторонников германской концепции «натиска на
Восток» — «Дранг нах Остен». Так, Немецкий восточный союз во всеуслышание
напомнил новому рейхсканцлеру изложенную в его книге «Майн кампф» («Моя
борьба») теорию «жизненного пространства», в соответствии с которой нацио־
нал-социалисты намеревались покончить с довоенной колониальной и торговой
политикой и перейти к политике, ориентированной на восточные земли.
Минимумом, которого ожидали в кругах единомышленников по вопросу о
германской миссии на Востоке, была политика последовательной ревизии.
«Версальский договор будет забыт, — пророчествовал журнал “Остланд” в нача-
ле 1933 г., — и границы, которые были навязаны в нем безвольному и беззащит-
ному народу... будут этим же народом установлены по-новому — так, как этого
требуют успехи прошлого и жизненные интересы будущего»1.
За политическим единением народа внутри страны должно было последо-
вать освобождение немцев за рубежом в границах их территориальной концент-
рации, то есть новое территориальное урегулирование, которое могло бы носить
политико-экономический характер. Для народно-национальных и стремив-
шихся к ревизии статус-кво кругов это означало «овладеть пространством рас-
селения немцев за рамками Германского государства, объединяя среднеевро-
пейский экономический регион». О том, что целью немецкой ревизии статус-
кво была и Польша, говорилось и в печати, по крайней мере косвенно: «Основан-
ная на народной идеологии немецкая государственная политика должна пере-
шагнуть границы страны и найти свое внешнеполитическое пространство там,
где его исторически освоил немецкий народ»2.
Что касается партнеров национал-социалистов по коалиции в кабинете ми-
нистров, то в отношении Польши они, само собой разумеется, поддерживали
активную политику пересмотра границ и заселения земель. Заявил же Гитлер,
имея в виду Польшу, что «будущее Германии целиком и полностью зависит от
восстановления вермахта. Все остальные задачи должны отойти на второй план
после перевооружения»3.
Беспартийный министр иностранных дел «рейха» фон Нейрат особо подчер-
кнул: «Нашей главной целью остается пересмотр восточной границы»4. Немец-
кий националист, имперский министр экономики и продовольствия Хугенберг
разъяснил на Лондонской международной экономической конференции в июне
1933 г., что ожидает польского соседа: «“Народу без территории” должны быть
открыты земли, на которых он сможет создать своей активной расе пространство
для заселения»5.
Форсированное вооружение, по крайней мере в его начальной стадии, было
связано с риском, что державы — победительницы в первой мировой войне, ссы-
лаясь на установленные Версальским договором ограничения вооружений,
предпримут военное вмешательство, и Гитлер настойчиво указывал на необхо-
димость «маскировки работ по совершенствованию обороны страны»6.
Но о том, как должна осуществляться эта маскировка, в кабинете министров
возникли разногласия. Так, фон Нейрат, невзирая на возможный превентивный
61

удар со стороны восточных соседей, не считал «договоренность с Польшей ни
возможной, ни желательной».
Чтобы избежать опасности польской военной интервенции, министр ино-
странных дел советовал «сконцентрировать политическую деятельность прави-
тельства прежде всего на экономических вопросах», чтобы «в полном спокойст-
вии совершенствовать экономические основы вооружения»7.
Такой намеченный министром иностранных дел путь совмещения маски-
ровки и экономических мер по вооружению, когда совершенствуется сначала ос-
новная экономическая структура и только затем, во вторую очередь, начинается
вооружение, показался Гитлеру слишком рискованным и с экономической, и с
общеполитической точек зрения. Темпы и интенсивность вооружения зависели
бы от внешнеполитических факторов, а запланированный как результат воору-
жения экономический подъем, связанный с политически необходимым резким
снижением безработицы, проходил бы, возможно, слишком медленно и не по-
зволял бы быстро и прочно стабилизировать национал-социалистическое гос-
подство внутри страны. Польшу пришлось учитывать в планах внешнеполити-
ческой, внутриполитической и политико-экономической консолидации нацио-
нал-социалистического режима.
При этом нужно было еще считаться и с ярко выраженным стремлением
больших групп немецкой общественности к пересмотру границ. Вместе с тем
следовало маскировать исключительно тактический характер сближения с
Польшей.
Первый визит польского посланника в Берлине новому рейхсканцлеру в на-
чале мая 1933 г., нанесенный по инициативе Варшавы, соответствовал намере-
ниям Гитлера, заключавшимся в том, чтобы путем постепенного сближения с
польским правительством приучить немецкое население к мысли о компромис-
се. Отметив, что экономические контакты могли бы играть при этом ведущую
роль, Гитлер выразил польскому посланнику сожаление, что принятые после
1918 г. территориальные решения прервали нормальный экономический об-
мен8.
Через несколько дней после этой важной встречи в рейхсканцелярии была
проведена экспертиза состояния и перспектив германского товарообмена, ре-
зультаты доложены Гитлеру и одобрены им. Этот документ подтверждал, что,
если правители Германии серьезно собирались наладить производство вооруже-
ний и обеспечить связанный с этим экономический подъем, необходимо было
нормализовать и активизировать нарушенные экономическим кризисом, тамо-
женными войнами и бойкотом национал-социалистического режима ее внеш-
неэкономические связи, так как Германия остро нуждалась в значительных по-
ставках сырья и продуктов питания. «Германия должна, — говорилось в доку-
менте, — отыскать и использовать любую щель в политической и торгово-пол-
итической блокаде, в которой она находится»9.
Это ли не лучшая возможность представить фюрера нацистов Гитлера, по-
дозревавшегося в имперском и расистском экспансионизме, в качестве ответст-
венного прагматичного политика, выдвинув как аргумент то, что удалось дого-
вориться с заклятым врагом — Польшей? В результате не только возникал необ-
ходимый внешнеполитический простор для тайного вооружения, но и появля-
лась возможность непосредственно обеспечить его с помощью польского им-
порта.
Немецкий националист, министр экономики и продовольствия Хугенберг
на Международной экономической конференции в Лондоне официально вира-
зил несогласие с такими планами, потребовав территории для заселения, да к
тому же еще и колонии10, что явилось для Гитлера удобным предлогом для уст-
ранения Хугенберга и его немецко-националистического окружения из прави¬
62

тельства. Нет, Хугенберг по вопросу о расширении «жизненного пространства»
не имел разногласий с Гитлером. Дело было в том, что он в неподходящий мо-
мент раскрыл экспансионистский характер политики приобретения больших
территорий и поселения на них немцев. И это стоило ему министерского поста.
В начале июля 1933 г., после того как исчезли партии и профсоюзы, Гитлеру
нужно было показать рабочему классу, что национал-социалистическое прави-
тельство успешно защищает его интересы. Для этого было необходимо добиться
убедительных успехов в обеспечении рабочих мест. Работа благодаря вооруже-
нию и вооружение благодаря активизации внешнеэкономических отношений —
таков был лозунг.
Но Гитлер по-прежнему понимал, что «в экономической области перед нами
каменная стена. Государства вокруг нас экономически сплотились против
нас»11. Нужно было в будущем избежать ожесточенной экономической войны:
«Мы действительно должны попытаться прийти к соглашению с любым, с кем
можно договориться, ибо у нас пока еще нет другой возможности... Я провожу
политику соглашения, чтобы позже перейти однажды к политике силы»12.
Осторожным тактическим действиям Гитлера по отношению к Польше, а
также его твердой воле «так или иначе» решить так называемый «польский воп-
рос» соответствовала и его реакция на соглашение о восстановлении мореплава-
ния в данцигском порту и о школьном деле в Данциге, заключенное в августе
1933 г. между вольным городом Данцигом и правительством в Варшаве. Оба со-
глашения, по крайней мере формально, предоставляли Польше одинаковые
шансы с данцигским населением13. В одном из внутренних информационных
сообщений об этом говорилось: «То, что национал-социалистический президент
Данцига заключил с Польшей очень лояльное соглашение, находится в соответ-
ствии с внешнеполитической линией канцлера. Это соглашение... представляет
собой попытку добиться модус вивенди с Польшей. В основе этого лежит убеж-
дение, что духовно более сильный немецкий народ в процессе постепенной со-
зидательной работы оттеснит поляков и по прошествии нескольких лет вынудит
их к отступлению в политическом и духовном плане. Окажись это предположе-
ние утопией, то, по мнению фюрера и министерства иностранных дел, еще и
позже будет время пересмотреть этот курс, а именно в том случае, если будет
существовать мощный немецкий вермахт»14.
Тем самым Гитлер наметил будущий политический и хозяйственно-пол-
итический курс по отношению к Польше, который должен был при краткосроч-
ном и среднесрочом планировании служить немецкой внутренней экономиче-
ской консолидации.
Интересно, что статс-секретарь имперского министерства экономики Поссе
наметил выход Германии из экономических потрясений путем мирного внеш-
неэкономического проникновения в Европейский регион. Второй человек после
нового министра Курта Шмитта, он в октябре 1933 г. сделал в кабинете минист-
ров предсказание о внешнеторговой политике: «Немецкая индустрия, работаю-
щая на экпорт, в наступающую зиму, возможно, столкнется с очень большими
трудностями. Поэтому полагаю необходимым начать активную торговую пол-
итику, основанную на принципе взаимности. При этом нужно иметь в виду
прежде всего экономические районы, в которых можно рассчитывать на то, что
немецкие торговцы овладеют рынками». Поссе получил в кабинете министров
от заместителя рейхсканцлера фон Папена заверение в том, что и «герр рейхс-
канцлер проводит намеченные линии торговой политики»15.
Если было намерение работать с помощью инструментария дополнительно-
го товарного обмена, предоставления преимуществ, установления состава им-
порта и экспорта и двустороннего клиринга, то это должно было использоваться
63

и в отношении ближайшего восточного соседа. Такова была по крайней мере ос-
новная цель.
Достижение этой цели облегчалось тем, что сами немецкие торговые круги
требовали «восстановления упорядоченных экономических отношений с Поль-
шей»16. Серьезным побудительным фактором стал новый польский таможен-
ный тариф, который должен был вступить в силу в октябре 1933 г. и был направ-
лен в первую очередь против Германии. В министерстве иностранных дел также
утвердилось мнение, что «в процессе проведения политики разрядки напряжен-
ности нужно снова начать переговоры с Польшей»17. Немецкий посланник в
Варшаве получил задание подготовить почву для экономических переговоров с
польским правительством. Газета «Дойче Виртшафтсцайтунг» так определяла
задачу на 1934 г.: намеченные выше экономические меры должны применяться
в отношении целого ряда стран (Нидерландов, Швейцарии, Венгрии, Дании,
Финляндии, Советского Союза и Франции), и особенно в отношении Польши18.
Но еще до заключения экономического соглашения в Берлине польская сто-
рона хотела подстраховаться в политическом плане. Как только об этом стало
известно, национал-социалистический режим со своей стороны предложил гер-
мано-польский договор о ненападении и дружбе, который позже, в январе
1934 г., и был заключен. Тем самым этот режим обеспечил себе в глазах Варша-
вы и мировой общественности политическое и психологическое преимущество.
В январе 1934 г. закончилась таможенная война. Протокол от 7 мая того же года,
положивший конец экономическому конфликту между Польшей и «рейхом», в
большой мере устранил препятствия во взаимном обмене товарами. Можно бы-
ло говорить о политическом прорыве к свободной торговле.
Если до этого Польша в экономических расчетах «третьего рейха» расцени-
валась с точки зрения прорыва внешнеполитической и внешнеэкономической
блокады, то с провозглашением «нового плана» имперского министра экономи-
ки Шахта германо-польские экономические отношения приобретали другое ка-
чество.
После первоначального подъема Германия попала в трудное положение,
обусловленное гонкой вооружений. Весной 1934 г. немецкий внешнеторговый
баланс впервые после 1929 г. снова стал пассивным. В результате существования
«ножниц» между импортом и экспортом и без того небольшие резервы валюты
значительно сократились, так что положение с вооружением вермахта «оказа-
лось в высшей степени проблематичным»19. Теоретически перед правительст-
вом вдруг встала альтернатива: или последовательное развитие военной про-
мышленности со всем вытекающим отсюда экономическим риском, или замед-
ление темпов вооружения, что категорически отвергалось национал-социали-
стическим руководством.
Помочь должен был «новый план», который во внутренней экономике сти-
мулировал бы производство сырья и прежде всего его заменителей, что в свою
очередь означало бы внешнеэкономическую переориентацию. Продолжались
попытки в двустороннем порядке или компенсировать немецкий импорт путем
экспорта, или сделать перераспределение одного за счет другого.
Германия хотела получить наиболее высокую процентную ставку при това-
рообмене с государствами Европейского континента. Когда директор имперско-
го статистического управления официально говорил о том, чтобы продукты пи-
тания и корма, а также сырье закрепить «во внешнеторговых договорах таким
образом, чтобы из этого вытекал максимум взаимных обязательств»20, то тем
самым имелось в виду привязать более слабых партнеров к мощной экономике
более сильных.
Если в связи с подобными внешнеэкономическими и политическими тер-
риториальными соображениями Польша в отличие от государств Юго-Восточ¬
64

ной Европы подчеркнуто не называлась ни во внутренних документах ранней
фазы нацистского господства, ни в официальных выступлениях, то это, очевид-
но, потому, что она и без того считалась преимущественно объектом германской
территориальной экспансии, вопрос о дальнейшем политическом существова-
нии которого в форме направленного на Восток нового государственного обра-
зования тогда еще не был решен.
Но пока не существовало военных предпосылок какого бы то ни было реше-
ния польского вопроса, пока потенциальные противники, как считал статс-сек-
ретарь министерства иностранных дел фон Бюлов, могли ставить Германию в
«положение крайней нужды», устанавливая «открытую или скрытую финансо-
вую и экономическую блокаду»21, Польшу необходимо было учитывать в хозяй-
ственно-политических расчетах «нового плана», тем более что она, казалось, уже
по своему географическому положению великолепно подходила для роли допол-
нительного рынка для Германии.
Будучи слаборазвитой аграрной страной, Польша могла с помощью немец-
ких технологий и удобрений повышать свое сельскохозяйственное производст-
во и ориентировать его на немецкие потребности. С помощью немецких «ноу-
хау» можно было развивать добычу сырья для «рейха» и как государство с про-
мышленным потенциалом приспосабливать его индустриальное развитие к по-
требностям немецкой военной экономики, используя немецкие машины.
Кроме того, у Польши было то «преимущество», что в лице немецкого мень-
шинства она имела экономически активную группу населения, которая готова
была заботиться об интересах германского «рейха» и которую можно было выде-
лить в экономическом плане и сделать позже опорой при германизации Поль-
ши22.
Но когда окольными путями, через заключенное осенью 1934 г. соглашение
о компенсации, которому предшествовала строго секретная поездка 150 немец-
ких промышленников в Польшу «с целью заключения нового торгового согла-
шения»23, был подписан в начале ноября 1935 г. нормальный германо-польский
торговый договор, можно было поставить вопрос, который возникал уже в связи
с договором о ненападении и дружбе, а именно: разве правительство в Варшаве
не понимало далеко идущие германские политические и экономические наме-
рения?
Здесь нет возможности проанализировать надежды поляков, связанные с
экономическим договором, являвшимся как бы кульминацией процесса так на-
зываемой нормализации. Но вполне можно рассмотреть факторы германской
политики, которые привели к совершенно очевидным и столь роковым для
Польши недоразумениям.
В официальном коммюнике о договоре говорилось, что нормализация торг-
овых отношений между Германией и Польшей соответствует развитию полити-
ческих отношений24. На чем же основывались предположения Варшавы о нор-
мальных отношениях? И на что опирались надежды, что эта предполагаемая
нормализация будет длительной?
Гитлер и официальная дипломатия все время внушали, что «третий рейх»
намерен решить свои проблемы с Польшей мирным путем. Строго выполняв-
шееся указание немецкой прессе не раздувать в печати проблему Данцига, кон-
фликгы между поляками и немецким меньшинством, вплоть до экспроприации
немецких крестьян и предприятий, а при случае и вообще не замечать их создало
необходимую атмосферу доверия.
В тоже время национал-социалистическое политическое руководство свои-
ми заявлениями для внешнего мира и внутри страны ни у кого не оставляло
сомнения в стремлении осуществить ревизию статус-кво. Даже в кругах, близ-
ких к министерству иностранных дел, заключение пакта о дружбе и ненападении
65

прокомментировали со следующим замечанием: «На Востоке нам нужно спо-
койствие. Мы должны привести в порядок наши дела, связанные с Версальским
договором»25.
Поздней осенью 1933 г., когда польская сторона дала понять о своей заинте-
ресованности в улучшении экономических отношений с западным соседом, на-
ционал-социалистическая экономическая служба писала: «Сколь бы мы ни при-
ветствовали этот медленный поворот экономической позиции Польши, нельзя
забывать, что на пути окончательного дружеского урегулирования германо-
польских отношений вопрос о коридоре будет стоять до тех пор, пока Польша не
удовлетворит наше справедливое требование о возвращении нам этой чисто гер-
майской области»26.
С другой стороны, Гитлер уже во время первой встречи с польским послан-
ником весной 1933 г. намеками дал ему понять, что немецкие притязания на
западные территории Польши могли бы быть компенсированы за счет восточ-
ных земель. «Было бы гораздо умнее искать доступ Польши к морю... на другой
стороне Восточной Пруссии. В этом случае, пожалуй, уже давно существовали
бы хорошие отношения между Германией и Польшей и возможность экономи-
ческого соглашения. Он, канцлер, хотел бы лишь пожелать, чтобы неясные пол-
итические вопросы были однажды объективно и беспристрастно изучены и об-
суждены политиками обеих стран»27.
Второе несоответствие было хозяйственно-политического плана, и его мож-
но, тоже в виде намеков, обнаружить в названном коммюнике. Там было запи-
сано, что расширение товарооборота происходит с учетом двусторонних хозяй-
ственно-политических (заметьте, хозяйственно-политических, а нехозяйствен-
ных) потребностей28. Здесь стоит разъяснить, что же немецкая сторона понима-
ла под партнерским отношением. Это можно узнать из сочинений национал-со-
циалистических теоретиков экономики, а также из публикаций близко стояв-
ших к НСДАП или состоявших в ней ученых-экономистов и чиновников хозяй-
ственных учреждений. Речь идет о высказываниях, которые официально не вы-
ражали позицию правительства, но которые в государстве, где существовала
цензура, по своему содержанию едва ли могли отклоняться от его мнения. Име-
ются в виду публикации об автаркии и экономике крупных регионов29.
Еще до мирового экономического кризиса и особенно после него усилилось
стремление к созданию замкнутых в хозяйственном отношении регионов, отно-
сительно малочувствительных к мировым экономическим потрясениям. Как
правило, это могли быть не национальные экономики, а только экономики
крупных регионов с тенденцией бескризисного развития благодаря хозяйствен-
ному объединению национальных экономик. Именно к такой автаркии стре-
милея «третий рейх», причем он намеревался оставить Великобритании коло-
нии, а себе обеспечить хозяйственно-политическую свободу действий в Европе.
После короткого периода внутриэкономической консолидации в Германии,
как писал в 1933-1934 гг. статс-секретарь имперского министерства экономики
Поссе, и после планомерного внутриэкономического развития последует «мед-
ленное включение в органически растущую экономику крупных территорий...
Немецкой экономике нужны большие экономические пространства, благодаря
которым она сможет удовлетворить свои жизненно важные интересы»30. С этой
целью «третий рейх» искал, в частности, сближения с юго-восточными европей-
скими государствами, а также с Польшей31.
Тех, кто опасался, что «третий рейх» может использовать эту позицию в свою
пользу, заверяли, что внешнеторговые договоры в будущем должны составлять-
ся так, чтобы ни один из партнеров не получал льгот или не был обманут32. Скеп-
тикам, в том числе и в Польше, объясняли необходимость широкого экономи-
ческого сотрудничества с Германией тем, что большое экономическое простран¬
66

ство не может функционировать только в силу того, что одна страна обменивает
сырье и продукты питания на готовую продукцию другой. Возможность поку-
пать готовые товары предполагает покупательную способность и совершенство-
вание экономических структур. В этом направлении Германия и хотела парт-
нерства, как и в разработке природных богатств Востока, с помощью широкой
программы стимулирования капиталовложений33.
Подобные обещания чрезвычайно приятной музыкой звучали в ушах вар-
шавских политиков, имевших большие притязания в области экономики. Кро-
ме того, немецкие соблазны не исчерпывались обещанием соблюдать польские
национальные экономические интересы и оказывать помощь в общеэкономи-
ческом развитии страны. Польскому руководству внушали, что в совместной
борьбе против большевистской России ему предоставят главную политическую
роль в Восточной и Центральной Европе и так называемое маленькое большое
экономическое пространство. Уже после окончания таможенной войны стали
говорить о германо-польской территориальной общности во всей Восточной
Европе, об общности судеб, самым тесным образом связанной с данной ситуа-
цией и борьбой против большевизма.
После заключения экономического соглашения с Польшей, которому пред-
шествовали или за которым последовали подобные же контакты с юго-восточ-
ными европейскими государствами, в немецкой научной экономической лите-
ратуре, потрафляя национальному тщеславию восточного соседа — Польши,
расписывалось, как прямо на глазах свершается «исторический процесс, когда
чаша весов континентального европейского равновесия медленно склоняется в
пользу Востока. Подъем молодой великой державы Польши на северо-востоке и
находившееся в процессе становления политическое и экономическое силовое
поле на юго-востоке Европы представляют собой очевидное выражение этого
развития». «Великая держава Польша» — такое определение считали еще недо-
статочным. Казалось, что в Германии рассматривают притязания Польши на
доминирующее положение в Восточной и Центральной Европе как само собой
разумеющееся дело. В одном из публицистических очерков об экономическом
лице Европы в разделе о Польше говорилось: «Подъем молодой державы, гос-
подствующей на востоке Европы, необходимо расценивать как один из важней-
ших факторов послевоенного развития Европы»34.
Польская реакция на все это показала, что подброшенную Германией при-
манку заглотили. В книге, изданной весной 1935 г. соратником Пилсудского
Студницким на польском языке, а годом позже переведенной на немецкий и вы-
шедшей в свет в Германии, подчеркивалось: «Польша и Германия могут образо-
вать основу огромного среднеевропейского блока, который охватывал бы Авст-
рию, Венгрию, Чехословакию, Румынию, Болгарию, Югославию, Грецию, Тур-
цию и Прибалтийские государства... Этот блок представлял бы собой первоклас-
сную экономическую и военную силу. Германия заняла бы в нем, естественно,
первое место, а второе место принадлежало бы Польше»35.
В эйфории, вызыванной якобы состоявшимся германо-польским полити-
ко-экономическим союзом, ответственные лица в Варшаве при изучении лите-
ратуры по экономике больших пространств совершенно очевидно, как и в случае
с соблазнительным договором о безопасности, не заметили написанного мел-
ким шрифтом. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что там содержатся
важные высказывания. Среди прочего там было сказано, что Германия ищет
партнеров, которые, «учитывая необходимую общность интересов в связи с по-
требностями Германии в продуктах питания и в сырье», разрушили бы стремле-
ние к политическому сплочению Европы36.
Итак, Германия выдвигала претензию на то, чтобы ее торговые партнеры
руководствовались ее интересами. Для стран главным образом с аграрной и
67

сырьевой структурой экономики это не обязательно должно было быть вред-
ним, тем более что готовившийся к войне «третий рейх» представлял собой
большой рынок для сбыта соответствующих товаров. И этолюгло поощрять вы-
сокоиндустриализированные страны, что и происходило на самом деле.
Как же складывались в действительности внешнеэкономические связи?
Осуществились ли немецкие расчеты использования польского экономическо-
го потенциала для развития своей военной промышленности? Сначала следует
отметить, что после окончания девятилетней таможенной войны и с заключени-
ем осенью 1934 г. соглашения о компенсациях произошел количественный рост
германо-польского товарообмена, хотя, как считала немецкая сторона, и недо-
статочный. Из-за все еще существовавших таможенных барьеров и не утратив-
ших силу двусторонних договоров с другими государствами, сознательного за-
вышения цен на немецкие экспортные товары германский экспорт в Польшу не
достиг нужного объема, в результате чего у Варшавы образовалось положитель-
ное сальдо во внешней торговле с Берлином. Экономический договор конца
1935 г. вместе с соглашением о перерасчетах представлял собой попытку со-
здать принципиально лучшую исходную базу для немецкого товарообмена с
Польшей, которая точнее, чем прежде, учитывала различные экономические по-
требности Германии, особенно военно-экономические37.
Разумеется, наиболее важный момент соглашения, с немецкой точки зре-
ния, заключался в том, что оно представляло собой еще один элемент процесса
экономической и политической консолидации отношений между Польшей и ее
западным соседом. Это был «естественный результат и вместе с тем новый успех
политики германо-польского согласия, начатой фюрером и маршалом Пилсуд-
ским»38.
Четырехлетний план Гитлера 1936 г. знаменовал качественно новую черту в
немецко-польских экономических отношениях, а также и в формировании пол-
итических отношений. План основывался на понимании национал-социали-
стическим руководством того факта, что экономический потенциал страны не-
достаточен для ведения большой войны, что его хватит только для частичной
территориальной экспансии и тем самым для частичного расширения эконо-
мической базы. Поэтому германо-польский товарообмен имел довольно боль-
шую ценность.
В чисто количественном отношении этот товарообмен достиг значительных
показателей. Только в 1939 г. было зафиксировано увеличение германского экс-
порта в Польшу в сравнении с предыдущим годом на 27,4%, а польского экспор-
та в «рейх» — на 14,4%. В первом квартале 1938 г. немецкий экспорт в Польшу
по сравнению с тем же периодом предыдущего года увеличился на 42%, а немец-
кий импорт из Польши — даже на 45%39. В 1936 — 1937 гг. «третий рейх» нахо-
дился на первом месте среди стран, импортирующих товары из Польши, вслед
за ним шла Великобритания. Что касается экспорта, то первенство принадлежа-
ло Англии40.
И если, несмотря на это, имели место трения, а экономическая и особенно
политическая ситуации в отношениях между этими двумя странами начиная с
1936 г. постоянно обострялись, то для этого было много причин. Пассивный ба-
ланс Германии во внешней торговле с Польшей в 1938 г. свидетельствовал о на-
личии такой проблемы, которая скрытно существовала постоянно: Польша не
могла удовлетворить своим экспортом потребности ориентированного на воен-
ное производство германского «рейха», в свою очередь Германия была не в со-
стоянии сделать это в отношении Польши, поскольку в общем они не имели в
достаточном количестве обоюдно необходимых товаров. Только при самоогра-
ничении в производстве вооружений, о чем не могло быть и речи, Германия су¬
68

мела бы в какой-то мере, может быть наполовину, удовлетворить польские по-
желания.
Это стало еще более очевидным, когда польское правительство выдвинуло на
период с лета 1936 до лета 1940 г. четырехлетний план, который предусматривал
значительные инфраструктурные изменения в экономике, причем региональ-
ного и качественного рода. В 1937 г. оно объявило о проекте центрального про-
мышленного района в так называемом треугольнике безопасности с центром в
г. Сандомир. Здесь, на территории, находящейся вне зоны непосредственной со-
ветской, чехословацкой и германской военной угрозы, намечалось создать про-
мышленный центр41.
Уже на стадии планирования «экономического треугольника безопасности»
началось оживление конъюнктуры, которое в 1937 г. усилилось и благодаря
крупным государственным инвестициям сказалось на польской экономике. Это
нашло свое выражение и в росте показателей германо-польского товарообмена.
Но проект индустриального района в Сандомире таил в себе зародыши намечав-
шегося германо-польского раздора. В первую очередь экономического.
Польское правительство никогда не делало секрета из того, что оно придава-
ло центральному индустриальному району большое военно-промышленное
значение и что его экономическая политика с 1936 г. была направлена прежде
всего на вооружение. Учитывая высокую конъюнктуру, связанную с вооружени-
ем в Европе, польская экономика также была поставлена на службу интересам
военной промышленности42. Такой курс экономики не означал ничего иного,
как конкуренцию военно-экономических потребностей Польши и Германии.
Стратегическое сырье, за исключением угля, которое Польша могла бы экспор-
тировать в Германию, было нужно ей самой. И, наоборот, германское правитель-
ство вынуждено было оставлять для себя основные средства производства, необ-
ходимые Польше, так как в них нуждалась сама Германия, а также из стратеги-
ческих соображений.
Правда, немецкая сторона поддерживала польские военно-экономические
усилия и хозяйственно-структурные изменения, если они были направлены
против Советского Союза. Но как долго это продолжалось? Когда Польша не без
успеха попыталась профинансировать свой честолюбивый Сандомирский про-
ект с помощью французских, английских и американских кредитов43, Берлин
вынужден был в октябре 1938 г.44 сам обеспечить Польше долгосрочный кредит,
чтобы удержать ее экономически, а тем самым и политически под своим влия-
нием. И это несмотря на то, что работавшая на полных оборотах немецкая ми-
литаризованная экономика практически не обладала достаточными мощности-
ми, чтобы поставлять в Польшу высококачественные основные средства произ-
водства, хотя это и было необходимо, поскольку имперский банк фактически не
располагал валютой.
С подписанным 30 сентября 1938 г. в Берлине германо-польским товарно-
кредитным соглашением национал-социалистическое правительство однознач-
но связывало тайный расчет оказать влияние на хозяйственную деятельность
Варшавы в центральном промышленном районе. В ходе переговоров по этому
вопросу немцы обвели поляков вокруг пальца. Они обещали поставить предпри-
ятия, оборудование, машины, аппараты и инструменты с уловием, что срок раз-
мещения заказов на поставки составит два с половиной года, а срок их выполне-
ния — четыре с половиной года с момента подписания договора.
Заманчивой для Варшавы была ставка кредита в 4,5%. Однако для Германии
решающее преимущество состояло в том, что Польша, получая кредиты, сама
должна была «в соответствии с немецкими пожеланиями... тотчас же после за-
ключения договора предоставить беспроцентный встречный кредит»45, в счет ко-
торого Германия могла купить древесину и зерно — эти два дефицитных для нее
69

товара. Так как Гитлер давно уже полагал решить польский вопрос военным пу-
тем, причем в ближайшем будущем, соглашение о кредите означало в итоге, что
только немецкая сторона могла извлечь из этого выгоду для своей военной эко-
номики.
Чтобы дать читателю представление о разброде, царившем в немецкой так
называемой оборонной промышленности в 1938-1939 гг., достаточно показать
в общих чертах и лишь на отдельных примерах экономическое положение в це-
лом. Как в 1938 г., так и в следующем из-за внешнеэкономических и внутренних
трудностей в области сельского хозяйства осложнилось положение во всех от-
раслях производства продуктов питания, за исключением зерна и кормов. Об-
становка на рынке труда в сельском хозяйстве при усиливавшемся бегстве насе-
ления из деревни в процветавшую промышленность стала угрожающей. Тем не
менее немецкая экономика в 1938 г. достигла новых успехов.
Однако рост производства не обеспечивал удовлетворения общих хозяйст-
венных потребностей, прежде всего потому, что были недостаточны производст-
венные мощности и ощущалась острая нехватка различных видов сырья. Безра-
ботица уступила место недостатку рабочей силы. Резко возросший националь-
ный доход вызвал рост покупательной способности населения, не обеспеченной
товарами народного потребления, поскольку предпочтение отдавалось не их
производству, а производству оружия.
Государство нуждалось в огромном количестве денег, что было связано с
гонкой вооружений. Но этих средств не было. Ощущался также большой недо-
статок в текстильном сырье и жирах, цветных металлах, горючем и каучуке. Не-
смотря на хозяйственное облегчение благодаря аннексии Австрии и Судетской
области, ничто не могло «вызвать сомнение в том, что дальнейшее перенапря-
жение производственных мощностей способно привести к ослаблению военной
мощи и возможно только на короткое время ради достижения ближайшей пол-
итической цели. Уже сегодня военной мощи немецкого народа нанесен ущерб с
экономической точки зрения — из-за недостатка иностранной валюты, из-за
использования уже в этом году резервов сырья и нехватки в связи с этим его
важнейших видов»46.
С недостатком иностранной валюты был связан еще один тлеющий конф-
ликт, который грозил стать политически опасным для Германии. Германо-
польские экономические отношения с самого начала были отягощены немец-
ким долгом в валюте за транзитные перевозки по данцигскому коридору. А эта
проблема всегда решалась только частично. Открытого же конфликта удавалось
избегать с помощью политической верхушки, в том числе и Гитлера. Но этот
конфликт уже нельзя было отодвигать на неопределенное время, не давая тем
самым Польше рычаги для блокирования перевозок по коридору, чем она мно-
гократно угрожала.
Необходимо упомянуть и третий момент: положение немецкого меныпин-
ства в Польше, особенно в Верхней Силезии. Несмотря на внешнюю нормали-
зацию, здесь с 20-х годов за счет немецкого меньшинства продолжалась аграр-
ная реформа с предусмотренной экспроприацией крупных земельных поме-
стий. К тому же варшавское правительство осуществляло полонизацию немец-
кой крупной промышленности. Хотя Польша делала это на правовой базе за-
ключенного 15 мая 1922 г. в Женеве германо-польского соглашения о Верхней
Силезии, в немецких национальных кругах эти меры расценивались как проти-
возаконные47.
Уже сам по себе акт полонизации означал значительное моральное давление
на правительство «рейха», ибо самым опасным образом разжигал накопившую-
ся, но скрытую ненависть к полякам в широких слоях населения. Члены партии,
шовинистические политики из НСДАП чувствовали большой нажим на свои
70

идеологические позиции. Вставал вопрос, до каких пор немецкое меньшинство
в Польше будет мириться с такими условиями или же оно во всеуслышание по-
требует энергичного германского вмешательства.
То, что подобная возможность становилась все более очевидной, объясни-
лось отчасти и экономической несостоятельностью «третьего рейха». Безработ-
ные немцы в Верхней Силезии, в частности, получали поддержку из немецкой
государственной казны в польской валюте в размере немецкого пособия по без-
работице. Их число росло, прежде всего потому, что власти воеводства, исполь-
зуя закон о военных заказах от 1934 г., гласивший, что на военные заводы при-
нимаются только поляки, пытались навязать это правило и чисто немецким
предприятиям.
Хотя такие меры поддержки основывались на статье 40 названного выше
Женевского соглашения, немецкая сторона связывала свою позицию с позитив-
ными политическими соображениями: «Этот метод был введен, чтобы по воз-
можности поддержать местных немцев». Уже в конце 1935 г. «вследствие эконо-
мического спада и антинемецкого поведения местных польских властей... в ад-
министративном округе (Катовице. —Авт.) процент немцев из “рейха״, кото-
рые уже давно не имели работы, был очень велик»48.
В конце 30-х годов имперский банк был уже не в состоянии предоставлять
иностранную валюту для поддержки безработных немцев. Количество заявле-
ний о банкротстве выходило за пределы политически допустимого. Во все боль-
ших масштабах продолжались увольнения немцев, имевших польское граждан-
ство, главным образом из числа квалифицированных рабочих и служащих, хотя
первые как раз являлись дефицитным товаром. Это был процесс, который вы-
лился в сознании немцев в «рейхе» в опасные для Польши политические настро-
ения и поролщал ожидания вмешательства со стороны правителей в Берлине.
На высшем уровне Варшава и Берлин тоже попытались снять напряжен-
ность конфликта с немецким меньшинством путем двустороннего соглашения
в конце 1937 г. В нем говорилось: «Представителям немецкого меньшинства...
при выборе ими профессии или при исполнении профессиональных обязанно-
стей не должны чиниться препятствия, они не должны каким-либо образом
ущемляться». Это было соглашение, которое практически осталось без последст-
вий из-за взаимного чрезвычайно неустойчивого и раздражительного отноше-
ния друг к другу поляков и представителей немецкого меньшинства49.
Ко всем этим трудностям добавились меры по бойкоту немецких товаров со
стороны польских и еврейских фирм и дельцов в ответ на отношение национал-
социалистов к евреям, на аннексию Австрии, Судетской области, Богемии и Мо-
равии. В связи с ликвидацией Чехословакии серьезно осложнилась ситуация и
для самой Германии. То, что было задумано как вознаграждение за политиче-
ское и хозяйственно-политическое доброжелательное отношение, а именно пе-
редача высокоиндустриализированной области Польше, грозило обернуться в
бумеранг. Захват районов Тешен и Фрайштадт означало для Польши расшире-
ние территории всего лишь на 0,2%, но зато увеличение производственной мощ-
ности тяжелой промышленности — почти на 50%. Эти цифры наглядно показы-
вают огромное экономическое значение этого территориального приобретения.
Открытым остался, однако, вопрос, сможет ли Польша переварить достав-
шийся ей экономический пирог. Германский посол в Варшаве информировал
свое министерство иностранных дел, что важные предприятия этой промыш-
ленной области считали Советский Союз лучшим партнером, но теперь ввиду
недостатка других рынков сбыта вынуждены были резко сократить свое произ-
водство. В связи с этим польское правительство, видя экономические трудности
«третьего рейха», решилось на полную экономическую переориентацию, в са-
мом начале которой был предпринят хозяйственно-политический зондаж пози¬
71

ции Москвы, что в любой момент могло, повлечь за собой заключение соглаше-
ний политического характера. Если «после явно плохих отношений последних
двух лет как будто намечается нормализация, — заявил посол, — то в этом, ви-
димо, прежде всего сыграло свою роль опасение, что все более усиливающаяся
Германия не будет принимать во внимание жизненно важные для Польши ин-
тересы»50.
Всю совокупность намерений Гитлера в отношении Польши, которые побу-
дили его заключить пресловутый пакт со Сталиным, можно оставить здесь без
внимания. Но неоспоримо то, что экономические интересы играли главную
роль. Это можно видеть прежде всего по списку советских товаров, поставляв-
шихся «третьему рейху» вплоть до его нападения на Советский Союз. Из своих
зерновых и сырьевых ресурсов Советский Союз мог предложить «третьему рей-
ху» во много раз больше, чем была в состоянии поставить Польша. Имея СССР
в качестве союзника, можно было не только дополнить польские поставки или
заменить их в качестве альтернативы во много раз большими — теперь можно
было военными средствами решить весь польский комплекс и приобрести все
производительные силы, использование которых путем нормальных внешне-
экономических связей было возможно лишь в незначительной мере.
В конце мая 1939 г. вопрос о вторжении в Польшу был окончательно решен.
И хотя Гитлер вопрос о Данциге и о строительстве шоссейной дороги на терри-
тории коридора ставил таким образом, чтобы получить отказ Польши ради со-
здания себе политического алиби, все же во главе угла стояли не актуальные пол-
итические, а экономические проблемы и долгосрочная, перспективная цель
приобретения жизненного пространства. Именно это и побудило Гитлера в на-
чале сентября 1939 г. напасть на Польшу.
Внутригерманскую, так называемую идейную стабильность Гитлер посчи-
тал в 1939 г. уже достигнутой. «Экономические проблемы должны быть тоже ре-
шены, — сказал он своим военачальникам. — Без вторжения в другие государст-
ва или вмешательства в чужую собственность это невозможно... Данциг отнюдь
не тот объект, из-за которого все предпринимается. Для нас речь идет о расши-
рении жизненного пространства на Востоке и об обеспечении продовольстви-
ем»51. Если «положение с продовольствием и сырьем было нормальным для ко-
роткой войны, то для длительной Войны являлось недостаточным». Это означа-
ло, что, идя по испытанному пути, нужно использовать наличный военно-про-
мышленный потенциал для расширения территориальной, а тем самым и эко-
комической базы52.
Позже такую интерпретацию подтвердил сам Гитлер: «С самого начала мне
было ясно, что я не мог удовлетвориться немецкой Судетской областью. Это бы-
ло лишь частичное решение. Решение о вступлении в Богемию было принято.
Затем был образован протекторат, и тем самым создана основа для покорения
Польши... Растущая численность народа требовала большего жизненного про-
странства»53.
Когда был подписан пакт между Гитлером и Сталиным, можно было уже
рискнуть и на интервенцию в Польшу. «Мы не должны бояться блокады, — го-
ворил фюрер. — Восток поставляет нам зерно, скот, уголь, свинец, цинк. Это
большая цель, которая требует больших усилий»54.
В начале сентября 1939 г. Гитлер осуществил то, о чем он открыто писал в
книге «Майн кампф» и говорил в сентябре 1933 г., выступая перед политически-
ми деятелями, чиновниками и экономическими заправилами: «Во все времена
меч подготавливал путь для плуга, сила готовила путь экономике. Так было
раньше и, само собой разумеется, будет и в будущем»55.
И вот Варшаве аукнулось то, что из-за политической близорукости и собст-
венных гегемонистских амбиций там не сумели прочитать «напечатанное мел¬
72

ким шрифтом» в экономическо-политических писаниях национал-социализма.
В журнале «Фольк унд Рейх», основанном еще в 1924 г., было напечатано в год
прихода национал-социалистов к власти: «Не следует понятие “автаркия” восп-
ринимать слишком узко. Автаркия может означать как концентрацию, так и экс-
пансию. Там, где у какого-либо государства просто не хватает определенных ви-
дов сырья, должен происходить обмен с другими странами или это государство
должно приобрести себе отсутствующие у него территории... Но если для Герма-
нии по географическим причинам не может быть речи об овладении морями и
заокеанскими странами, то, несомненно, решение задачи лежит на континен-
те»56.
Еще более откровенно выразил эту мысль в 1934 г. один из высших нацио-
нал-социалистических экономических воротил, депутат рейхстага в профессио-
нальном журнале «Дойче Фольксвиртшафт»: «Мы с давних пор считали обяза-
тельно необходимым, чтобы психологически и практически ядро экономики
нашего народа всегда находилось в нашем собственном пространстве, питание
нашего народа обеспечивалось в рамках его страны и чтобы те необходимые
продукты питания и сырье, которых нет в нашей стране из-за отсутствия сырь-
евой базы или недостатка посевных площадей, покупались в первую очередь
там, где в случае конфликтов они находятся в сфере досягаемости нашего ору-
жия»57.
Примечания
1	Die Angst der Polen: Hitler bedeutet die Revision! B: Ostland, 14 (1933), S. 71.
2	Rudolf Craemer, Staatsemeuerung und volksdeutsche Politik. B: Volk und Reich, 9 (1933), S. 200.
3	Protokoll der Sitzung des Ausschusses der Reichsregierung fiir Arbeitsbeschaffung, 9.2.33. B: Karl-
Heinz Minuth (Bearb.), Die Regierung Hitler, I: 1933/34. Boppard a. Rh. 1983, S. 62.
4	Protokoll der Ministeibesprechung, 7.4.33., S. 31,34.
5	Akten zur deutschen Auswartigen Politik ( = ADAP), С 1,2, S. 561.
6	Protokoll der Sitzung des Ausschusses der Reichsregierung fiir Arbeitsbeschaffung, 9.2.33. B: Minuth
(см. прим. 3), S. 63.
7	Там же, S. 317 f.
8	Cm.: Aufzeichnung Neuraths, 2.5.3. — ADAP, С 1,1, S. 363 f.
9	Franz Willuhn, 24.5.33. B: Minuth (см. прим. 3), S. 485.
10	Cm.: Denkschrift Hugenbergs, 21.6.1933, iiber die Londoner Weltwirtschaftskonferenz. Там же,
S. 571-575.
11	Aufzeichnung iiber eine Reichsstatthalterkonferenz, 6.7.33. Там же, S. 632.
12Тамже,S. 633.
13	См.: Keesings Archiv der Gegenwart 1933, S. 971 f.
14	Gabriele Toepser-Ziegert (Bearb.), NS-Presseanweisungen der Vorkriegszeit, Bd 1:1933. Miinchen,
New York, London, Paris 1984, S. 91.
15	Aufzeichnungen der Kabinettsitzung, 4.10.33. B: Minuth (см. прим. 3), S. 881.
16	Deutscher Industrie- und Handelstag, 13.9.33, an Reichswirtschaftsminister. Deutsches Zentralarchiv
Potsdam (= DZA), AAIV, Handel 13, Polen, Bd 17.
17	Schreiben des Ausw. Amts, 25.9.33, an den Gesandten in Warschau, v. Moltke. Там же. AA
09.01/67407.
См.: Otto Sarnow (Min. Dir. i. Reichswirtschaftsministerium), Die Aufgaben der deutschen
Handelspolitik im Jahre 1934. B: Deutsche Wirtschaftszeitung, 31 (1934), 4., S. 73 ff.
19	Unterlagen Thomas f. einen Vortragbeim Reichswehrminister und Chef der Heeresleitung, 16.4.1934.
Bundesarchiv-Militararchiv (= BA-MA), Wi IF 5/3260.
20	Цит. no: Hans-Erich Volkmann, Die NS-Wirtschaft in Vorbereitung des Krieges. B: Ursachen und
Voraussetzungen der deutschen Kriegspolitik. Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 1,
Stuttgart 1979, S. 259.
21	Bulow an Neurath (16.)8.1934. B: ADAP, C III, 1, S. 320.
22	Cm.: Schreiben der NSDAP, 9.3.34, an Ausw. Amt. DZA, AA IV Polen, Handel 11 Nr. 1 Pol, Bd 24.
73

23	Toepser-Ziegert (см. прим. 14), Bd 2:1934, S. 251.
24	См.: Osteuropa, 11 (1935/36), S. 213.
25	Fritz Sanger (Journalist i. d. NS-Zeit), Politik der Tauschungen. MiBbrauch der Presse im Dritten Reich.
Weisungen, Informationen, Notizen 1933-1939, Wien 1975, S. 51.
26	Kurt A. Hoeher, Deutschland und Polen. Wirtschaftliche und politische Gegebenheiten. B: Braune
Wirtschaftspost, 2 (1933/34), S. 193.
27	Aufzeichnung Neurath, 2.5.33. ADAP, С 1,1, S. 363-364.
28	Cm.: Osteuropa, 11 (1935/36), S. 213.
29	Cm.: Hans-Erich Volkmann, Das auBenwirtschaftliche Programm der NSDAP 1930-1933. B: Archiv
fur Sozialgeschichte, Bd 17,1977, S. 250-274; там же, (см. прим. 20). Eckart Teichert, Autarkic und
GroBraumwirtschaft in Deutschland 1930-1939. AuBenwirtschaftspolitische Konzeptionen zwischen
Wirtschaftskrise und Zweitem Weltkrieg, Munchen 1984.
30	Hans Ernst Posse, Moglichkeiten der GroBraumwirtschaft. B: Die Nationale Wirtschaft, 1/2
(1933/34), S. 282 f.
31	Cm.: Walter Gravell, Welthandel von morgen. S. 286.
32	Cm.: Werner Daitz, Neue AuBenhandelspolitik. B: Braune Wirtschaftspost, 2 (1933/34), S. 792.
33	См. прим. 31.
34	Anton Reithinger, Das wirtschaftliche Gesicht Europas, Stuttgart 1936, S. 134 f.
35	WladislawStudnicki, Polen im politischen System Europas. Poln. Ausg. 1934 od. 1935. Dt. Ausg. Berlin
1936, S. 147.
36	Cm.: Walter Gravell, Nationalwirtschaft, GroBraumwirtschaft, Weltwirtschaft. B: Archiv fur Rechts- und
Sozialphilosophie, 27 (1933/34), S. 108.
37	Cm.: Wirtschaftsvertrag zwischen dem Deutschen Reich und der Republik Polen, 4.11.35. B:
Reichsgesetzblatt 1935, II, S. 768-787.
38	Karl Heidrich, Deutsch-Polnischer Wirtschaftsvertrag. B: Ost-Europa-Markt, 15 (1935), S. 633.
39	См.: там же, Giinstige Gestaltung des deutsch-polnischen Handels. B: Die Ostwirtschaft, 27 (1938), 5,
S. 82 f.
40	Cm.: Die Stellung Deutschlands im polnischen AuBenhandel. B: Ost-Europa-Markt, 18 (1938), S. 14-
21.
41	Cm.: Milan Hauner, Die Rolle der Riistungsindustrie in Osteuropa und die Verteidigungsanstrengungen
Polens bis 1939. B: Friedrich Forstmeier/Hans-Erich Volkmann (Hrsg.), Wirtschaft und Riistung am
Vorabend des Zweiten Weltkrieges, Dusseldorf 1975, S. 345 ff.; Zbigniew Landau/Jerzy Tomaszewski,
Wirtschaftsgeschichte Polens im 19. und 20. Jahrhundert, Berlin-Ost 1986, S. 159 f.
42	Cm.: Bericht der Deutschen Botschaft Warschau, 16.2.1937, an das Ausw. Amt. BA-MA, Wi ID/3.
43	Cm.: Peter Heinz Seraphim, Der polnische Vieijahresplan. B: Raumforschung und Raumordnung, 1
(1937), S. 371; Die Osteuropawirtschaft, 28 (1939), 3, S. 46.
44	Cm.: Ostland, 19 (1938), S. 475 f.
45	Aufzeichnung Schnurre, 1.10.38. Pol. Archiv d. Aus. Amts (= AA), Ha.-Pol. Wiehl, Polen, Bd 15.
46	Geheime Expertise des Wehrwirtschaftsstabes uber «Die Voraussetzungen fiir die Steigerung der
Wehrkraft und des Leistungsvermogens der deutschen Wirtschaft und fiir die Erhaltung der
volkswirtschaftlichen Grundlagen», o.D. (Ende 1938/Anfang 1939). BA-MA, RW 19/1500.
47	Cm.: Reichsgesetzblatt 1922, II, S. 237 ff.
48	. Schreiben des Deutschen Generalkonsulats, 3.12.35, an Ausw. Amt. AA, 82/3 Warschau.
Oberschlesien 1935-37, P III 9c.
49	Cm.: Nation und Staat, 11 (1937/38), S. 183 ff.
50	Telegramm Botschafter v. Moltke, 27.11.38, an Ausw. Amt, AA, Biiro Staatssekretar, Polen, Bd 1.
51	Bericht uber eine Besprechung der Obersten Wehrmachtfiihrer, 23.5.39, mit Hitler. B: Hans-Adolf
Jacobsen, 1939-1945. Der Zweite Weltkrieg in Chronik und Dokumenten, Darmstadt 1951, S. 110.
52	Cm.: Georg Thomas, Geschichte der deutschen Wehr- und Riistungswirtschaft (1918-1943/45), hrsg.
von Wolfgang Birkenfeld, Boppard a. Rh. 1966, S. 147.
53	Aufzeichnung uber eine Besprechung Hitlers mit den Oberbefehlshabem, 23.11.39. B: Jacobsen (cm.
прим. 51), S. 134.
54	Aufzeichnung einer Ansprache Hitlers vor den Oberbefehlshabem, 22.8.39. ADAP, D 7, S. 168-170.
55	Aufzeichnung uber die 2. Sitzung des Generalrats der Wirtschaft, 20.9.33. B: Minuth (прим. 3), S. 807.
56	Wulf Siewert, Weltpolitik oder Raumpolitik? B: Volk und Reich, 9 (1933), S. 145 f.
57	Die deutsche Volkswirtschaft, 3 (1934), S. 482.

Рольф Аманн
Пакт между Гитлером и Сталиным.
Оценка интерпретаций советской внешней политики,
включая новые вопросы и новые исследования
1
Пожалуй, ни один из договоров новейшей истории не вызвал в ходе истори-
ческих исследований столь длительной дискуссии, как германо-советский пакт
о ненападении, подписанный министрами иностранных дел двух государств —
Риббентропом и Молотовым — в ночь с 23 на 24 августа 1939 г., то есть за неде-
лю до немецкого нападения на Польшу.
Современники были шокированы этим событием. После многомесячных
переговоров ожидалось заключение союза западных держав с СССР, направлен-
ного против агрессивных намерений Германии в отношении Польши. Но слу-
чилось непредвиденное: именно Советский Союз, этот поборник политики кол-
лективной безопасности, направленной против фашистов, как раз в такой мо-
мент договорился с антикоммунистом Гитлером, явной, всем известной целью
которого было завоевание жизненного пространства на Востоке за счет Совет-
ского Союза.
Уже тогда существовали прогнозы, что Гитлер заключил этот союз лишь
на время и разорвет его, что действительно и случилось менее чем через два
года, когда немцы 22 июня 1941 г. напали на СССР. Но какими интересами
руководствовалась советская политика? После немецкого нападения на Поль-
шу и объявления западными державами войны Гитлеру в газете «Таймс» от 4
сентября 1939 г. была опубликована статья ее московского корреспондента под
заголовком «Загадочная позиция». Вследствие советского нападения на еще
свободную Восточную Польшу 17 сентября и заключения германо-советского
договора о дружбе и границах одиннадцатью днями позже советская политика
1 октября была названа Черчиллем «внутренней загадкой, окутанной тайной
неизвестности». Возможный ключ к ней он усматривал в национальных инте-
ресах Советского Союза.
И вот уже пятьдесят лет историки ищут этот ключ, ибо нет ключа к ключу —
советских архивных материалов, которые до сегодняшнего дня не предоставле-
ны в распоряжение ни западных, ни советских ученых. Одной из «зацепок» яви-
лись, пожалуй, полученные после войны в качестве трофея немецкие докумен-
тальные микрофильмы с «секретным дополнительным протоколом» к договору.
Партнеры по этому договору в уже упомянутую московскую ночь договорились
о разделе Восточной и Центральной Европы на сферы интересов. Этому соответ-
ствовал советский захват Восточной Польши, советский шантаж Эстонии и Лат-
вии для обеспечения себе опорных пунктов, последующее включение этих стран
в состав СССР и нападение на Финляндию.
Однако советские правительства и советская историография до 1987 г. еди-
нодушно объявляли этот протокол и само его существование западной фальси-
фикацией. И вот уже пятьдесят лет официальная советская версия событий
1939 г. выглядит следующим образом: западные державы, мол, пытались вов-
лечь Германию и Советский Союз в войну друг против друга, их позиция поста-
вила Сталина в безвыходное положение, оказавшись в котором он и заключил
этот договор с целью предотвратить нападение Германии на СССР и выиграть
75

время для собственного вооружения. В речи Сталина 10 марта 1939 г., которую
в августе Молотов назвал сигналом немецкой стороне о готовности к соглаше-
нию, еще до начала советских переговоров с западными державами прозвучал
упрек в их адрес, что они хотят-де втравить Германию и Советский Союз в войну
друг против друга.
Вместе с тем Сталин повторил и идеологический тезис о предстоящей войне
между империалистами, которая, как и во время первой мировой бойни, вызо-
вет новую волну социалистических революций. После нападения Германии на
СССР в 1941 г. к этому добавилась аргументация, что необходимо было выиг-
рать время для вооружения, но это время было использовано недостаточно ра-
ционально. Во времена Хрущева это служило единственным предметом для
критики, которая, впрочем, вскоре прекратилась.
После того как в последние годы интерпретации западной историографии
разрослись в «византийский комплекс», в 1988 г. под знаком гласности и новой
критики Сталина началась внутренняя критика официальной советской аргу-
ментации, касавшаяся и тех западных интерпретаций, которые приближались к
ней по своей сути. Без советских архивных источников разногласия оставались,
как это показано ниже, в основном в связи с объяснением трех вопросов:
1.	Какими интересами было обусловлено советское решение 1939 г.?
2.	Кто и когда определил эти интересы?
3.	Каково было соотношение интересов и внешнеполитической ситуации в
момент, когда принималось решение?
Разногласия в подходах и выводах дают, однако, возможность решить, как
это будет показано ниже, конкретные вопросы, раскрывающие материалы но-
вых источников:
1.	Был ли Советский Союз при Сталине вообще заинтересован, кроме обес-
печения безопасности своей территории, в союзе с капиталистическими госу-
царствами для защиты и сохранения статус-кво в Восточной и Центральной Ев-
ропе?
2.	Какие угрозы собственной безопасности СССР определяли конкретно со-
ветскую политику коллективной безопасности в 30-е годы?
3.	Была ли угрожающей ситуация накануне заключения пакта между Гитле-
ром и Сталиным в 1939 г.?
Выводы из рассмотрения перечисленных вопросов — это тоже еще одна ин-
терпретация.
II
«Когда люди, ответственные за внешнюю политику в обеих странах, при ня-
ли решение начать переговоры с целью подписания политического соглашения,
которое было заключено 24 августа 1939 года?»1
Изучая этот главный вопрос, связанный со многими другими, британский
историк Дональд Ватт в своей статье, впервые опубликованной в 1975 г., иссле-
довал проблему, связанную с инициаторами проведения переговоров о пакте
между Гитлером и Сталиным 1939 г. По мнению Ватта, ответственным за внеш-
нюю политику с советской стороны был Молотов и, в конечном итоге, Сталин.
С немецкой стороны — Риббентроп, а в конечном итоге — Гитлер. Согласно ин-
терпретации Ватта, основанной во многом на британских и немецких источни-
ках, советское решение было принято уже в апреле 1939 г., на начальной стадии
переговоров между СССР и западными державами. Немецкое решение было
принято только в конце июля 1939 г., когда иссякли надежды Гитлера и Риббен-
тропа на соглашение с Японией.
76

Внешнеполитическая ситуация, послужившая Сталину фоном для совет-
ского решения, характеризовалась британской гарантией Польше и прекраще-
нием Гитлером германо-польских переговоров. Относительной выглядит на
этом фоне советская заинтересованность в коллективной безопасности в Европе.
Было ли это следствием выжидательной и «умиротворяющей» позиции запад-
ных держав в гражданской войне в Испании и на Мюнхенской конференции или
же заинтересованность в коллективной безопасности в Европе никогда не нахо-
дилась в центре внимания советской политики?
Если подписание пакта между Гитлером и Сталиным, которое противоречи-
ло провозглашенной советской политикой коллективной безопасности пред-
ыдущих лет, считалось «резким разворотом советской политики»2, то ранее, в
1933-1934 гг., переход Советского Союза к ориентации на статус-кво и к пол-
итике коллективной безопасности Лиги Наций казался «полным поворотом»3
советской политики не только германскому послу Надольному. Прежде направ-
ленная на ревизию положения, она стала антиревизионистской; прежде направ-
ленная против всяких группировок держав, теперь она провозглашала готов-
ность СССР вступить в договоры о широких гарантиях. Так заявил немецкий
посол своему британскому коллеге в январе 1934 г. Разногласия между идеоло-
гией Лиги Наций и советской идеологией остались и после вступления СССР в
Лигу Наций в сентябре 1934 г., и западные державы, Великобритания и Фран-
ция, продолжали испытывать недоверие к «повороту» советской политики.
Прежде всего на этом фоне исторические дебаты по вопросу о советских ин-
тересах в 1939 г. превратились в дискуссию о последовательности и непоследо-
вательности советских интересов с 20-х годов до 1939 г., в дискуссию об участии
Сталина в их определении и о значении ситуации в 1939 г.
Роберт Такер4 и Андреас Хильгрубер5 в своих интерпретациях советской
политики в ходе заключения пакта между Гитлером и Сталиным начинают с
личности Сталина и его интересов, нашедших свое отражение в его речах и вы-
ступлениях начиная с 20-х годов и позже. Фон образует при этом стремление к
идеологической безопасности Советского Союза — обеспечение распростране-
ния революции, а также предотвращение угрозы капиталистического окруже-
ния путем раскола капиталистических государств и натравливания их друг на
друга.
При этом двойственным было отношение к войне. Столкновение между им-
периалистами ожидалось постоянно, ибо оно могло бы стимулировать развитие
революции, как и в первую мировую империалистическую войну. Предполага-
лось, что сам Советский Союз не будет втянут в это столкновение и не станет
объектом нападения.
Ослабленный войной германский «рейх» еще Ленину представлялся воз-
можным плацдармом для распространения революции в Европе, а своими тре-
бованиями пересмотра существовавшего положения он был дополнительной
помехой для образования единого капиталистического фронта против Совет-
ской России, который видел опасность прежде всего в Лиге Наций и в союзах
капиталистических государств. После заключения Рапалльского договора
(1922) Веймарская республика стала, кроме того, политическим партнером и
стратегическим форпостом Советского Союза в Европе при нейтрализации Во-
сточной и Центральной Европы.
Для Хильгрубера и Такера речи Сталина начиная с 1925 г. подтверждали его
заинтересованность в империалистической войне, которая вызвала бы револю-,
цию и от которой, как он заявил 19 января 1925 г., Советский Союз сначала де-
ржался бы в стороне, чтобы затем, в конце войны, бросить решающую гирю на
чашу весов. Но они расходятся в оценке взаимосвязи между интересами и внеш-
неполитическими переменами.
77

У Такера Сталин представлен как дальновидный стратег, который стремится
активно воздействовать на внешнеполитическое развитие путем подрыва Лиги
Наций изнутри и привлечения Гитлера на свою сторону. Напротив, у Хильгру-
бера политика Гитлера и изменения во внешнеполитической ситуации сохраня-
ют свое самостоятельное значение.
Советская политика коллективной безопасности представляется двойствен-
ной, ориентирующейся как на Германию, так и на западные державы, но при
этом ее определяет не сам Сталин. Скорее всего, в 1939 г. он оказался лицом к
лицу с ситуацией, которую, учитывая приближавшуюся войну, он считал наибо-
лее благоприятной с 1925 г. для Советского Союза и благодаря которой стала
возможной война между Германией и западными державами.
В этом смысле Хильгрубер трактовал пакт между Гитлером и Сталиным как
«временное частичное совпадение двух в корне различных политических страте-
гий» и как «пересечение двух линий развития... только на одно историческое
мгновение и в одной точке»6, а именно как заинтересованность Германии в вой-
не против западных держав. Не предотвратить эту войну, а косвенно вызвать ее
с помощью Гитлера как главного действующего лица, которое «обеспечит развя-
зывание войны»7, — таков, по мнению Хильгрубера, был решающий интерес
Сталина в 1939 г., а вовсе не территориальные приобретения.
Эти положения критически рассматривают в своих работах Бьянка Пьетров
и Джонатан Хаслам, которые исследуют период начиная с 30-х годов. Используя
социально-исторический подход, Бьянка Пьетров считает влияние Сталина на
советскую внешнюю политику вплоть до «больших чисток» 1936-1939 гг. весь-
ма относительным. Она исходит из того, что «изучение дипломатических отно-
шений может выявить краткосрочные или длительные государственные интере-
сы, но вовсе не обязательно определяющую концепцию»8. Для нее намерения
Сталина в 1939 г. «не приняли формы концепции»9. С ее точки зрения, опреде-
ляющим фактором советской внешней политики в 30-е годы была концепция
народного комиссара Литвинова.
Заключенные Советским Союзом в 1932 г. договоры о ненападении с Поль-
шей, Финляндией, Прибалтийскими государствами и Францией она рассматри-
вает как выражение концепции Литвинова и поворот к Лиге Наций. Соответст-
венно незначительным она видит разногласие между политикой Литвинова в
Лиге Наций и переговорами о восточных пактах в 1934-1935 гг., с одной сторо-
ны, и прошедшими мимо Литвинова тайными авансами в адрес Германии на
переговорах доверенных лиц Сталина, таких, как Молотов и Радек, — с другой.
Тайное советское предложение Гитлеру о заключении пакта о ненападении в
1935 г. не выходит для нее за рамки политики коллективной безопасности Лит-
винова. Лишь вследствие «больших чисток» Сталин обретает доминирующее
влияние и свою концепцию.
XVIII съезд партии в марте 1939 г., на котором Сталин наконец-то сигнали-
зировал немецкой стороне о готовности к соглашению, является для Пьетров
свидетельством перемены в соотношении «цель — средства» в советской полити-
ке по отношению к возможной империалистической войне. На место, в сущно-
сти, желательной общественно-политической экспансии социализма пришла
территориально-политическая экспансия с помощью Красной Армии.
После замены Литвинова Молотовым 3 мая 1939 г. ничем не ограниченная
оговорка о нейтралитете в пакте между Гитлером и Сталиным, разрешавшая
Гитлеру нападение на Польшу, подтвердила происшедшую перемену. «Тем са-
мым советская политика договоров, проводившаяся при Литвинове, пережила
глубокий перелом, поскольку именно этот народный комиссар иностранных дел
выступал против такой оговорки, фактически благоприятствовавшей агрес-
сии»10. Несмотря на военно-политические амбиции, решение Сталина о догово¬
78

ре с Гитлером определялось, по мнению Пьетров, не столько целями мировой
революции, сколько интересами безопасности, которые объединили в себе обо-
ронительные и наступательные черты, не отвергая ни в коем случае легко и без
всякой опасности достижимые территориальные приобретения.
Если исследование Пьетров, сконцентрированное на периоде после заклю-
чения пакта между Гитлером и Сталиным, основано в отношении 1933-1939 гг.
на современных советских публикациях, то работа Джонатана Хаслама11 опира-
ется на сведения о советской политике 1933-1939 гг., почерпнутые из диплома-
тических источников и современных публикаций. При этом он сознательно ос-
тавляет в стороне дискуссии в Коминтерне, японскую угрозу и дальневосточный
комплекс советской политики, а также широкое исследование советской пол-
итики в 1939-1941 гг., предлагаемое Пьетров.
Немецкие исторические исследования остаются, по сути, без внимания (в
том числе работы Мак-Марри, Вебера, Хильгрубера и Пьетров). Работа Хасла-
ма, которой предшествует том о советской политике в 1930-1932 гг., дает иную
картину советской политики после 1933 г., но в конце приходит к такому же ре-
зультату, что и исследование Пьетров. Автор показывает постепенный поворот
советской политики к Лиге Наций и коллективной безопасности, начатый в
1933 г. и укрепившийся в 1935 г., как не лишенный противоречий. Он считает,
что у Сталина была определенная концепция, но из-за действий Германии она
временно отличалась нерешительностью.
Официальная политика Литвинова в Лиге Наций и по отношению к запад-
ным державам, а также тайные попытки Молотова и других достигнуть соглаше-
ния с Германией характеризуются здесь как два различных курса советской пол-
итики, которые сначала оба допускались Сталиным в поисках альтернативы, да-
ющей лучшие возможности Советскому Союзу избежать вовлечения в войну.
Тайное зондирование возможности заключения с Гитлером пакта о ненападе-
нии в 1935 г. находится для него вне рамок литвиновской политики коллектив-
ной безопасности, но, наконец, ввиду негативной позиции Германии эта пол-
итика после 1935 г. становится почти безальтернативной.
Начиная с гражданской войны в Испании и до Мюнхенской конференции,
она была направлена на достижение согласия с западными державами, разуме-
ется, в интересах безопасности Советского Союза, но не коллективной безопас-
ности в Европе. Решение о заключении с Гитлером пакта о ненападении было
окончательно принято Сталиным, по мнению Хаслама, лишь в августе 1939 г. и
было продиктовано интересами безопасности Советского Союза перед лицом
возможного нападения. Свою роль сыграли страх перед Германией, перед согла-
шением между западными державами и Германией против Советского Союза
или за его счет, а также страх перед Японией. И напротив, идеологические и тер-
риториальные интересы отступили на задний план.
Что касается оценки положения СССР в 1939 г., то Хаслам приближается к
официальной советской версии, которую как раз и начали критиковать в ходе
начавшейся в 1988 г. внутренней советской дискуссии. В отличие от последних
официальных заявлений, согласно которым распространенный на Западе «сек-
ретный дополнительный протокол» к германо-советскому договору о разделе
сфер интересов в Восточной и Центральной Европе не найден в советских архи-
вах и поэтому не подлежит обсуждению, сессия в Институте военной истории в
Москве в конце сентября 1988 г. пришла к выводу, что этот протокол «все же точ-
но отражает действительное содержание соглашения»12.
Содержание протокола было ранее опубликовано в уже неоднократно
перепечатывавшейся статье X. Арумэе, которая, как и статья В. Дашичева,
М. Семиряги и ДМ. Волкогонова, критиковала внешнюю политику Сталина в
1939 г. и официальное советское обоснование заключения пакта между Гит¬
79

лером и Сталиным. Критика Арумэе затрагивала при этом все аспекты указан-
ного обоснования.
В 1939 г., по мнению Арумэе, у Советского Союза были причины не до-
верить Галифаксу и Чемберлену, но «вместе с тем ни в коем случае нельзя ут-
верждать, что в 1939 г. Лондон и Париж провоцировали войну, намереваясь
натравить Германию сначала на Польшу, а затем на Советский Союз»13. Дипло-
матия западных держав была медлительна, но направлена на то, чтобы со-
вершенно избежать войны. В переговорах между СССР и западными державами
летом 1939 г. они все больше шли навстречу советским требованиям о заключе-
нии союза и гарантии помощи восточноевропейским и среднеевропейским го-
сударствам даже вопреки их воле, и только продолжение переговоров между
СССР и западными державами, считает Арумэе, удерживало Гитлера от нападе-
ния на Польшу.
При всей готовности Британии к переговорам несомненными были
возраставшие германо-британские противоречия. Опасность нападения
Германии на Советский Союз, о которой писали Пьетров и Хаслам, в военно-
стратегической ситуации 1939 г. для Арумэе не существовало. Сравнивая
германскую и советскую военную мощь, он доказывает, что нацистская
Германия далеко не имела необходимой военной силы, без победы над Поль-
шей у нее не было и стратегических возможностей, к тому же в 1939 г. не
существовало и конкретных планов нападения на Советский Союз. «Нет, не
было реальной возможности у Гитлера для нападения на Советский Союз
осенью 1939 г.»14.
Как показывает Арумэе, предпосылки для нападения на Советский Союз по-
явились у Гитлера лишь с захватом обширных ресурсов после победы над Поль-
шей и Францией. В соответствии с его рассуждениями в 1939 г. Сталин не был
поставлен в какое-либо ограниченное положение, наоборот, у него была свобода
выбора. Решение в пользу Германии было принято исходя не столько из полити-
ческих интересов безопасности, сколько из военно-политических интересов. Со-
глашение с Германией давало большие территориальные приобретения и
перспективу остаться в стороне от войны, которая, по мнению Сталина, ослаби-
ла бы Германию и западные державы и «тем самым укрепила бы между-
народные позиции Советского Союза и создала предпосылки для
распространения социализма»15.
Но если следовать рассуждениям Арумэе о германо-советских контактах, не
основывающихся, кстати, на новых советских архивных материалах, то получа-
ется, что немецкое решение о договоре было принято еще до советского, а не на-
оборот, как считает Ватт. Однако Ватт приводит еще одно доказательство своего
тезиса о советском решении в пользу пакта с Гитлером в апреле 1939 г.:
секретная информация о переговорах между СССР и западными державами, по-
ступавшая с апреля 1939 г. в немецкое посольство в Лондоне из неизвестного
источника, шла с советской стороны16.
III
Какой же итог вырисовыется в результате обзора всех этих исследований и
интерпретаций? При сравнении аргументов и их источников возможны следу-
ющие выводы. Советская внешняя политика лишь с 1933 г. стала
ориентироваться на сохранение статус-кво и постепенное сотрудничество с за-
падными державами. Представляется, что в 1936-1938 гг. она по-настоящему
была направлена на достижение согласия с государствами Запада против фаши-
стов.
80

Ни одна крупная европейская держава в 1939 г. не чувствовала себя и не
была в состоянии вести агрессивную войну против другой великой державы.
В 1939 г. Гитлер не мог напасть на Советский Союз, но сталинские «чистки»
ослабили боеспособность более сильной Красной Армии. Великобритания и
Франция не могли в одиночку поставить Германию на место и поэтому делали
ставку на эффект военного и политического устрашения, ведя переговоры о
союзе с СССР, чтобы полностью избежать войны. Инициатива к германо-со-
ветскому соглашению была проявлена советской стороной в апреле 1939 г., но
собственно переговоры начались лишь после того, как германская сторона с
конца июля поддержала эту инициативу.
Кроме того, в результате различной трактовки событий становится понятно,
что, следуя поставленным вопросам и предложенным их объяснениям, дальше
ни на шаг не продвинуться. Необходимы другие, конкретные вопросы, открытие
новых источников. Переговоры между СССР и западными державами, а также
советско-германские переговоры вращались летом 1939 г. вокруг Польши, Вос-
точной и Центральной Европы. Между тем всеми признается существование до-
говоренности о разделе Польши, Восточной и Центральной Европы в соответст-
вии с «секретным дополнительным протоколом» к германо-советскому дого-
вору о ненападении.
К сожалению, отсутствуют советские архивные источники, необходимые,
чтобы доказать, с каких пор Сталин в основном определял внешнюю политику
и в течение какого времени советская внешняя политика проводилась вопреки
ему или без его согласия. Тезис Пьетров о том, что концепции определяют ин-
тересы, столь же убедителен, как и утверждение, что курица появилась раньше,
чем яйцо.
Угроза на границах Советской России со стороны капиталистической Вос-
точной и Центральной Европы определяла советские интересы задолго до Лит-
винова. Приписывать концепции Литвинова заключенные в 1932 г. пакты о не-
нападении между СССР и Польшей, СССР и Прибалтийскими государствами и
объяснять это как поворот к Лиге Наций — то же самое, что ставить телегу
впереди лошади, так как такой поворот советской политики начинался с 1933 г.
О переговорах в связи с этими договорами существует множество советских,
польских и немецких документов, которые дают совершенно другую картину17.
Концепция таких двусторонних пактов о ненападении ведет свое начало с 1925-
1926 гг., она определяла до 1933 г. советские инициативы и отношения почти со
всеми соседними европейскими и азиатскими государствами. Тем самым со-
ветская внешняя политика при Сталине с 1925 г. отошла от политики Ленина,
который отвергал саму идею подобных договоров.
Этот курс считался выражением «второго периода» советской внешней пол-
итики, направленной против Локарнского договора, и до конца 1932 г.
противопоставлялся женевской Лиге Наций и капиталистическим договорам о
союзах и гарантиях границ. Такая политика связывала воедино взаимодействия
в интересах безопасности политических (нейтралитет), экономических (недо-
пущение блокады) и идеологических (невмешательство, запрет пропаганды) от-
ношений Советского Союза с капиталистическим окружением в духе Сталин-
ской теории мирного сосуществования. Она сложилась в обстановке, когда в
1925 г. была налицо британская и японская взаимная враждебность, Вей-
марская республика двигалась в сторону Лиги Наций и западных держав и от-
вергала направленные против этого советские предложения о соглашении отно-
сительно сокращения территории Польши до ее этнографических границ и до-
говоре о полном нейтралитете.
Цель состояла в том, чтобы нейтрализовать восточноевропейские и
среднеевропейские государства — прежде всего Польшу, — которые могли сиу-
81

жить стратегическим плацдармом, мостом для продвижения революции и объ-
ектом советских территориальных притязаний. Причем нейтрализовать, не
гарантируя границ и не беря на себя совместные обязательства по их стабилиза-
ции. Такая концепция позволяла Советскому Союзу помешать созданию пол-
итических союзов в Восточной и Центральной Европе, избежать установления
союзнических отношений с Восточной и Центральной Европой и начиная с
1925 г. обязательством соблюдать полный нейтралитет допускала агрессию
против других стран.
Литвинов, участвовавший с 1927 г. в проведении этой политики, в 1931 г.
во время переговоров с Польшей потребовал полного нейтралитета. От этого
требования отказались из-за несогласия польской стороны в конце 1931 г. в
обстановке, когда британо-советские отношения улучшились, германо-совет-
ские ухудшились, а японская агрессия в Маньчжурии вызвала необходимость
быстрого решения вопроса об отношениях с Польшей, чтобы, как заявил Лит-
винов, воспрепятствовать «польско-японским комбинациям».
Но еще в 1932 г. он расценивал пакт о ненападении как средство против пол-
итического союза капиталистов и Лиги Наций. Немцам неоднократно давали
понять, что в будущем не исключена советская агрессия против Польши. И,
только учитывая заключенный по инициативе Гитлера германо-польский дого-
вор о ненападении от 26 января 1926 г., направленный, по сути, против Совет-
ского Союза, Литвинов выступил против обязательства соблюдать полный
нейтралитет, косвенно разрешавший агрессию. Как он корректно признал,
проводившаяся Гитлером с конца 1933 до 1936 г., а затем снова в 1939 г. пол-
итика заключения пактов о ненападении (пять договоров, многочисленные об-
щие и конкретные предложения двенадцати различным европейским госу-
царствам)18 преследовала цель, уклоняясь от собственных союзов с обязательст-
вом соблюдения полного нейтралитета и поощряя роспуск таких союзов других
государств, добиться стратегической локализации агрессивных действий,
направленных в перспективе против Советского Союза.
Подводя итог, можно сказать, что советский проект германо-советского до-
говора 1939 г. был не столько отходом от политики Литвинова, сколько
возвратом к советской политике договоров, проводившейся до 1933 г. С этой
точки зрения пакт между Гитлером и Сталиным в действительности был, как
сформулировал Хильгрубер, «пересечением дзух линий развития»: заин-
тересованности Гитлера в том, чтобы локализовать войну против Польши, и
сталинской политики ухода от соглашений с капиталистическими госу-
дарствами о сохранении статус-кво в Восточной и Центральной Европе. Но
между ними пролегли два поворота советской политики — 1933-1934 гг. и
1939 г.
Главная цель Гитлера, состоявшая в захвате жизненного пространства на Во-
стоке за счет Советского Союза, была известна. В соответствии с этим почти все
авторы рассматривают немецкую угрозу Советскому Союзу как тот фон, на ко-
тором с 1933 г. происходил поворот советской политики к ориентации на
сохранение статус-кво и соглашение с западными державами. Как указывает
Джонатан Хаслам, СССР со своей стороны начиная с 1933 г. твердил о
грозившей ему германо-японской опасности. Не переоценивая здесь японскую
угрозу Советскому Союзу, отметим, что в 1933 г. она была значительно больше,
чем опасность нападения немецкого стотысячного вермахта на Советскую
Армию, гораздо лучше вооруженную по сравнению с 20-ми годами. Но даже в
1931-1932 гг. японская агрессия в Маньчжурии не могла решительным
образом изменить советскую позицию по отношению к политическим соглаше-
ниям с капиталистическими государствами, к Лиге Наций и к сохранению ста-
тус-кво в Восточной и Центральной Европе.
82

Лишь 10 мая 1933 г. в своей статье эксперт по Польше, доверенное лицо
Сталина Радек выступил в поддержку Советским Союзом версальского статус-
кво, и только в период с декабря 1933 до сентября 1934 г. советская политика
активно приближалась к политике Лиги Наций. Германо-японского соглаше-
ния против Советского Союза в то время не существовало. Но в политике Япо-
нии и Польши Хаслам прямо-таки ухватил важный момент. Если мы сравним
содержание и время выдвижения советских предложений в 1933-1935 гг. с
политикой Польши, Японии и Германии, пишет он, то станет очевидным, как
это доказано в другой работе19, что советские изменения следовали точно за
этапами германо-польского сближения, параллельно с которым происходила
интенсификация польско-японского сближения вплоть до заключения поль-
ско-японского военного договора в 1935 г., что СССР предчувствовал с 1931 г.
Что касается источников, отметим, что в начале июля 1933 г. к немцам по
различным каналам поступили записи заседания Политбюро 30 июня 1933 г.,
которые точно предваряли направление последующих советских инициатив до
конца 1933 г.: предотвращение германо-польского сближения, помощь
Франции и Соединенным Штатам Америки против Японии без каких-либо соб-
ственных обязательств. Заявление Сталина о том, что Советский Союз не
ориентируется ни на Германию, ни на Польшу и Францию, а только на свои соб-
ственные интересы, связанные с безопасностью, последовало 26 января 1934 г.,
в день подписания германо-польского договора о ненападении, что соответству-
ет сути исследований Хаслама.
Тайное предложение Сталина Гитлеру о заключении пакта о ненападении
в 1935 г. было сделано в связи с зондажом Геринга в Польше по поводу более
тесных союзнических отношений, направленных против Советского Союза. Во
время этого зондирования польские партнеры по переговорам, как показывают
новые источники, вовсе не были так миролюбивы, как предполагалось до сих
пор. Отказ Германии от предложения о заключении пакта о ненападении, отказ
Польши после смерти Пилсудского от гарантированного Восточного пакта, ко-
торый Советский Союз со своей стороны отвергал до 1933 г., и германо-япон-
ское сближение увеличили с 1935 г. опасность германо-польско-японского
окружения Советского Союза и сделали для него безальтернативной политику
статус-кво и соглашений в интересах коллективной безопасности.
Что изменилось в этой угрожающей ситуации в 1939 г. с советской точки
зрения, и особенно с точки зрения Сталина? Информация, поступавшая Стали-
ну при осуществлении западной политики умиротворения Гитлера в Мюнхене
с октября 1938 г. от Рихарда Зорге из Токио и, невольно, от Рудольфа фон Шелиа
из германского посольства в Варшаве, дает, насколько нам известно из опубли-
кованных советских документов, следующую картину: Гитлер планировал со-
глашение с Польшей об Украине и добивался снисходительного отношения
Польши к прохождению через нее германских войск при выступлении против
Советского Союза, а также выходящего за рамки «Антикоминтерновского пакта»
военного соглашения с Японией против СССР.
В соответствии с указанной информацией Польша и Япония проявили к
этому делу определенный интерес, однако дальнейшие немецкие планы относи-
тельно «остатков Чехословакии», Литвы и Данцига нарушали польские ин-
тересы. В польско-советском коммюнике от 27 ноября 1938 г. польское
правительство подтвердило продолжение существования совместного договора
о ненападении, а попытки Гитлера в декабре с помощью заключенного германо-
французского договора побудить польское правительство принять его
предложения по глобальным решениям просто не удались.
Германо-польские переговоры уже были сорваны, когда Сталин в речи 10
марта 1939 г. дал понять о возможности германо-советского соглашения. По¬
83

следнее повторение Гитлером своего требования к Польше 21 марта, за день
до того, как Литва была принуждена к заключению Мемельского договора, бы-
ло последней попыткой уговорить Польшу. Британская гарантия Польше, ка-
кой бы шаткой и неопределенной она ни была, завершила собой перспективу
благожелательного британского нейтралитета по отношению к немецкой
агрессии.
Рискуя показаться банальным, отмечу здесь все же, что советские авансы не-
мецкой стороне о соглашении активизировались с апреля 1939 г. в той мере, в
какой уменьшалась опасность германо-польско-японского окружения и росло
взаимопонимание Британии с Польшей и, наконец, Японией. Замена Л итвино-
ва Молотовым 3 мая последовала вслед за заявлением Гитлера о расторжении
германо-польского договора о ненападении в речи 28 апреля, которая, согласно
советской информации, свидетельствовала о возникновении трудностей на
германо-японских переговорах, о завершении которых Гитлер хотел, но не мог
здесь сообщить.
Теперь Советский Союз выступил против Японии и продемонстрировал
уверенность в своих силах на переговорах с западными державами. Британские
эмиссары с удивлением констатировали, что Молотов заранее располагал сведе-
ниями о полученных ими инструкциях. Более чем вероятно, что Сталин был ин-
формирован о британо-японских переговорах, которые так же исключали
британскую поддержку Советского Союза против Японии, как и японскую под-
держку Гитлера при четко вырисовывавшемся плане после Польши выступить
против западных держав20. Первое советское предложение Германии заключить
договор о ненападении было сделано 15 июня, именно в тот момент, когда япон-
цы сообщили в Берлин, что они не готовы к войне. Советское предложение под-
тверждает, что СССР не чувствовал себя загнанным в угол, а, наоборот, видел три
альтернативных решения, среди них возможность притормозить переговоры с
западными державами.
Предпочтительность соглашения с Германией диктовалась не только
страхом перед немецкими агрессивными планами, но и интересами, связан-
ными с пересмотром отношений с Румынией. Как британское заявление о
гарантиях Польше в марте 1939 г., так и заявление в палате общин о британо-
японских переговорах 24 июля 1939 г. имели двойное значение для германо-
советского сближения. Гитлер и Риббентроп, которые до этого момента делали
упор на то, чтобы помешать переговорам между СССР и западными
державами, впервые задумались о соглашении с СССР, а Советский Союз при
общих контактах высказывал пожелание, чтобы Германия воздействовала на
Японию.
Как было отмечено в другой работе21, еще в середине августа у Сталина
было несколько альтернативных вариантов, и среди них возможность, не
проявляя собственной инициативы, пустить на самотек или замедлить
германо-советские переговоры и переговоры между СССР и западными
державами. Конкретные переговоры о договорах показывают, что именно Ста-
лин, ограничивая свободу своих собственных действий, предложил немцам со-
ветский проект договора о ненападении, а тем самым и обязательство полного
нейтралитета, о котором Риббентроп в своем спешно переданном проекте 18
августа совершенно не упоминал. При этом для обоих партнеров допускалась
возможность агрессии против третьих стран.
Советский проект предусматривал одновременное подписание особого
протокола о разграничении сфер интересов в Восточной и Центральной Европе,
о чем Риббентроп с конца июля говорил как о возможности. Немецкому послу,
передавшему проект Риббентропа, было отказано в ответе под предлогом, что
имеются еще неясные вопросы. Однако уже через полтора часа ему был передан
84

советский проект вместе с одобрением и подтверждением скорого визита Риб-
бентропа в Москву для подписания договора. Это говорит о том, что Сталин от-
казался в данном случае от возможности длительных переговоров и позволил
Гитлеру, как и было запланировано, вести войну против Польши уже летом, не
опасаясь заключения соглашения между СССР и западными державами и не ис-
пытывая в экономическом отношении боязни перед последствиями британской
блокады.
Предложение Риббентропа подчеркнуть германо-советскую дружбу в
преамбуле договора было отклонено Сталиным. Официально только договор о
границах от 28 сентября был одновременно и договором о дружбе. После объяв-
ления западными державами войны Германии и окончания «похода» Гитлера на
Польшу подчеркивание дружбы могло приобрести смысл, в соответствии с ко-
торым германский партнер мог бы выступить против Франции, не опасаясь со-
ветского наступления в своем тылу.
Не может быть сомнения в том, что многолетние агрессивные намерения
Гитлера в отношении Советского Союза продолжали существовать, но без
приобретений в результате побед над Польшей и Францией в 1939-1940 гг.
реально они были неосуществимы. Если бы при заключении германо-советско-
го договора о ненападении для Сталина речь шла только о том, чтобы удержать
Советский Союз в стороне от войны или превратить ее в благоприятной для него
ситуации в войну между западными державами и Польшей, с одной стороны, и
нацистской Германией — с другой, то было бы достаточно простого договора о
ненападении, как это предлагал Риббентроп 18 августа.
Далеко идущие территориально-политические соглашения и меры в Вос-
точной и Центральной Европе и экономическое сотрудничество с Германией
обеспечили Гитлеру намного больше преимуществ и поставили в опасное поло-
жение Советский Союз. С использованием советских запасов сырья и
иностранной валюты германо-советская кооперация вышла за пределы совет-
ских интересов как в области безопасности, так и в сфере экономики. Сам Ста-
лин, таким образом, усиливал германский «рейх», оценивавшийся как более
слабый по сравнению с западными державами, рассчитывая ослабить способ-
ность западных держав к восстановлению статус-кво в Восточной и
Центральной Европе после ее ожидаемой победы над Гитлером в результате
войны на истощение.
Сталин заявил британскому послу Криппсу летом 1940 г., что основой
германо-советского пакта о ненападении было совместное стремление
устранить старое равновесие, которое существовало в Европе и которое Вели-
кобритания и Франция старались сохранить перед войной. Если бы премьер-
министр Черчилль хотел восстановить старое равновесие, сказал Сталин, то мы
не могли бы согласиться с ним. Учитывая цели Гитлера, нельзя поддаваться ил-
люзиям, но следует быть убежденным в физической невозможности германской
гегемонии22. Сталин ошибся в рациональности гитлеровской политики, но и по-
еле войны сохранил свои цели в Восточной и Центральной Европе вопреки по-
зиции Черчилля.
Итак, не следует переоценивать интересы, связанные с пересмотром
территориальных границ, но в такой же мере не нужно переоценивать и между-
народные революционные цели и задачу обеспечения безопасности Советского
Союза, вставшие якобы в обстановке острой опасности в 1939 г. Такой опасно-
сти в 1939 г. не существовало, а о перспективах мировой революции в 1939 г.
даже Сталин мог только рассуждать.
Советское понимание безопасности было многосторонним и тем самым ге-
гемонистским за-за своих претензий и не было основано на желании
сотрудничать. Оно соединяло идеологические и стратегические интересы. Вос¬
85

точная и Центральная Европа была одновременно стратегическим плацдармом
для обеспечения военной безопасности Советского Союза, предмостьем для
распространения революции и объектом территориальных интересов. Все это
отражалось, разумеется, в советской политике при Сталине как в 1925, так и в
1939 г. Решение о заключении пакта между Гитлером и Сталиным носило не
столько прогерманский, сколько антибританский и антипольский характер и
диктовалось долгосрочными интересами.
Примечания
1	Donald Cameron Watt, Die Verhandlungsinitiativen zum deutsch-sowjetischen Nichtangriffspakt vom
24. August 1939. Ein historisches Problem, в: Wolfgang Michalka (Hrsg.), Nationalsozialistische
AuBenpolitik, Darmstadt 1978, S. 416.
2	Cm.: J.W. Briigel (Hrsg.), Stalin und Hitler. Pakt gegen Europa, Wien 1973, Dok. 88, S. 103-106.
3	Cm.: Documents on British Foreign Policy, 1919-1939,2nd Series, Vol. II, 1929-1934, London 1958,
Dok. 557, p. 634.
4	Cm.: Robert C. Tucker, The Emergence of Stalin’s Foreign Policy. B: Slavic Review, 36 (1977), p. 563-
589, 604-607.
5	Cm.: Andreas Hillgruber, Der Hitler-Stalin-Pakt und die Entfesselung des Zweiten Weltkrieges —
Situationsanalyse und Machtkalkul der beiden Pakt-Partner. B: Die Zerstdrung Europas. Beitrage zur
Weltkriegsepoche 1914 bis 1945, Berlin 1988, S. 219-238.
6	Там же, S. 230.
7	Там же, S. 227.
о
Bianka Pietrow, Stalinismus, Sicherheit und Offensive. Das Dritte Reich in der Konzeption der
sowjetischen AuBenpolitik 1933 bis 1941, Melsungen 1983, S. 15.
9	Bianka Pietrow, Stalin-Regime und AuBenpolitik in den dreiBiger Jahren. Eine Zwischenbilanz des
Forschungsstandes. B: Jahrbiicher fiir Geschichte Osteuropas, N.F. 33 (1985), S. 517.
10	Pietrow, Stalinismus (см. прим. 8), S. 71.
11	Cm.: Jonathan Haslam, The Soviet Union and the Struggle for Collective Security in Europe 1933-1939,
London 1984.
12	Bericht von H. Vainu in Vevcemyj Tallinn, 30.9.1988. Цит. no: Erwin Oberlander (Hrsg.), Der Hitler-
Stalin-Pakt 1939. Das Ende Ostmitteleuropas?, Frankfurt a. M. 1989, S. 114.
13	Хейно Арумэе, Еще раз о советско-германском пакте о ненападении. — Советская Эстония, 17.8
und 18.8.1988. Цит. по: Oberlander (Hrsg.), Hitler-Stalin-Pakt (см. прим. 12), S. 116.
14Там же, S. 115.
15	Там же, S. 118.
16	См.: Donald С Watt, Francis Herbert King: A Soviet Source in the Foreign Office. B: Intelligence and
National Security, 3 (October 1988), H. 4, p. 62-82.
17	Cm.: Rolf Ahmann, Nichtangriffspakte: Entwicklung und operative Nutzung in Europa 1922-1939. Mit
einem Ausblick auf die Renaissance des Nichtangriffsvertrages nach dem Zweiten Weltkrieg, Baden-
Baden 1988 ( = Internationale Politik und Sicherheit, hrsg. von der Siftung Wissenschaft und Politik, Bd
23).
18	Эта политика подтверждена документами в: Ahmann, Nichtangriffspakte (см. прим. 17), S. 255-
694.
19	См.: Rolf Ahmann, Localisation of Conflicts or Indivisibility of Peace: The German and Soviet
Approaches to Collective Security 1925-1939. — Problems of West-European Security 1918-1957,
hrsg. vom Deutschen Historischen Institut Londo (im Druck).
20	Cm.: Watt, Francis Herbert King (прим. 16).
21	См.: Rolf Ahmann, Der Hitler-Stalin-Pakt: Nichtangriffs- und Angriffsvertrag? B: Oberlander (Hrsg.),
Hitler-Stalin-Pakt (см. прим. 12), S. 26-42.
22	Цит. no: Briigel (см. прим. 2), Dok. 282, S. 230-231.

Йенс Петерсен
Германия и Италия в 1939—1945 гг.
22 мая 1939 г. итальянский министр иностранных дел Галеаццо Чиано и
германский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп подписали в
Берлине договор о союзе, вошедший в историю как «Стальной пакт»1. Уже
преамбула этого соглашения носит особый характер. В ней отмечается
«внутреннее родство мировоззрений» двух государств, «полное совпадение ин־
тересов» и провозглашается, что оба государства будут «рука об руку» и
совместными силами выступать «за сохранение своего жизненного про-
странства и поддержание мира».
Своеобразный характер договора особенно проявился в статье 3, которая
гласит: «Если вопреки желанию и надежде договаривающихся сторон обстоя-
тельства сложатся таким образом, что одна из них окажется в состоянии войны
с одним или несколькими другими государствами, то другая договаривающаяся
сторона немедленно выступит на ее стороне в качестве союзника и окажет ей
поддержку всеми своими вооруженными силами на суше, на море и в воздухе».
Это обязательство автоматически оказать военную помощь, едва ли смяг-
ченное оговорками о консультациях в статьях 1 и 2, явилось большой новостью
в истории международных отношений2.
При первом прочтении данного текста Чиано, комментируя его, заметил: «Я
никогда еще не читал подобных договоров, это настоящий динамит»3. По-
разительно то, что такое заявление сделал человек, с самого начала
принимавший решающее участие в переговорах. Больше того, обязательство ав-
тематически оказать военную помощь, отметавшее все обычные в этих случаях
попытки дать определение понятия «агрессор», было внесено в проект договора
по настоянию именно итальянской стороны. Гласность в отношении этого со-
глашения также была обусловлена просьбой итальянцев. В Берлине имели в ви-
ду заключение тайного договора или по крайней мере тайного дополнительного
соглашения к публикуемому договору о дружбе.
Отношения стран «оси», нашедшие свое окончательное оформление в
«Стальном пакте», носили весьма своеобразный изменчивый и непостоянный
характер, который лишь с трудом можно понять, пользуясь ис-
ториографическим инструментарием традиционной дипломатии. Муссолини
думал в первую очередь не о конкретном содержании договора, а, скорее всего, о
пропагандистском воздействии этого соглашения. Миф «Стального пакта» был
для него более важен, чем предусмотренные в нем и имеющие обязательную си-
лу реальные связи.
Миф и реальность отношений между державами «оси» уже в момент их воз-
никновения представляли странную смесь. Миф провозглашенной Муссолини
1 ноября 1936 г. «оси Берлин — Рим» оказался намного эффективнее реальности
союзного договора. В интерпретациях обеих сторон данный пакт эмоционально
и идеологически всячески превозносился как символ якобы нерасторжимого во-
енного, военно-технического, экономического и культурного.союза двух связан-
ных друг с другом общим мировоззрением и дружбой народов и двух систем,
союза, который, казалось, носил межгосударственный характер.
Однако миф и реальность резко расходились друг с другом. То, что
европейские «левые» считали плановым, до деталей согласованным
сотрудничеством между двумя разновидностями фашизма и что, согласно соб-
ственным декларациям обоих режимов, выдавалось за действия, вызванные ес-
87

тественной солидарностью, в действительности оказалось сосуществованием,
обусловленным во многом недоверием, незнанием и намеренной скрытностью.
Провозглашенная и распространяемая в сообщениях и консультациях
координация внешней и военной политики, а также политики вооружений не
существовала даже в зачаточном состоянии. В экономической области, не-
смотря на интенсификацию двусторонних торговых отношений, с
форсированием политики автаркии как в Германии, так и в Италии возникли
зоны двусторонних конфликтов.
Что касается кооперации и общего оперативного планирования, то в 1913—
1914 гг. Тройственный союз был гораздо лучше подготовлен к большой
европейской войне, чем державы «оси» в 1939—1940 гг. Итальянцы пла-
пировали свою войну в Средиземноморском регионе как «параллельную войну»,
которая должна была быть минимально связана с немецкой интервенцией.
Кажется, налицо полное несовпадение между мифом и действительностью.
Так ли это? Такой вывод не отразил бы всей тогдашней реальности. Оба фаши-
стских государства получили два фронта — один против демократий Запада,
другой против огромного большевистского государства на Востоке.
С начала 30-х годов Муссолини говорил о будущей фашизации Европы.
Несмотря на все различия и натянутые отношения, совместный антили-
берализм, антиплутократизм, антимарксизм и антибольшевизм явились широ-
кой общей платформой для действий Рима и Берлина. В 1936—1937 гг. выяви-
лось, прежде всего на полях сражений гражданской войны в Испании,
противоречие между демократическими и тоталитарными государствами. По-
еле 1933 г. фашистская Италия многое и в разных формах выиграла в
результате захвата власти Гитлером. Используя военно-политическое
возрождение Германии, Муссолини в 1935—1936 гг. захватил Абиссинию.
Угрожающая тень Гитлера в те годы как бы стояла за спиной итальянского дик-
татора.
Но с 1937—1938 гг. тот же ветер стал дуть ему в лицо. Мрачный имидж на-
ционал-социалистической Германии с ее расовой и антисемитской политикой,
с ее эмиграционными волнами, ее внутренней и внешней агрессивностью
грозил созданию точно такого же тоталитарного облика Италии. И Муссолини
многое делал для того, чтобы оправдать такую мрачную картину. Это видно на
примере осуществления расовой политики в Италии начиная с лета 1938 г. Мо-
тивы для такого шага носили соглашательско-прагматический характер: речь
шла об устранении возможных помех в отношениях между державами «оси».
При этом внутриполитическая и внешнеполитическая отдача была весьма су-
щественной.
Прежде всего, сузились возможности внешнеполитических действий в от-
ношениях с западным миром. Противостояние между тоталитарными и де-
мократическими государствами возросло не только в этой сфере, но и в куль-
турной области. Важным событием стало культурное соглашение, заключенное
между Берлином и Римом 23 ноября 1938 г. Своей регламентацией на госу-
дарственном уровне культурной жизни, мобилизацией духовных ценностей для
политических целей и антисемитской переориентацией искусства, науки и ли-
тературы, как это с фанатичным упорством проповедовала немецкая сторона и
одобряли итальянцы, данное соглашение означало новый шаг на пути самоизо-
ляции фашистской Италии от международного сообщества4.
Связанная со «Стальным пактом» проблема заключалась не в немецких
решениях, а в вопросе, почему Италия пошла на этот союз с Германией, которая
намеревалась добиться гегемонии в Европе. Многие наблюдатели из самых
различных политических лагерей в 30-е годы высказывали обоснованную с во-
енно-политической и геостратегической точек зрения мысль, что, невзирая на
88

все идеологические фронты, фашистская Италия при серьезном развитии собы-
тий снова окажется на стороне западных держав. Сближение с западными
державами для совместной самообороны — таково веление времени, писал в
1938 г. антифашистский публицист ГА. Боргезе. Создание независимой Рим-
ской империи на глазах и под прицелом пушек ста миллионов немцев — это
настоящее безумие.
Но политику тех лет следует рассматривать не только под углом зрения ге-
гемонии и равновесия. Исследования, предпринятые за два последних десяти-
летия, показали, что имперские амбиции фашистской Италии следует
воспринимать гораздо серьезнее, чем это делалось до сих пор. По словам Ренцо
де Фелице, Муссолини следует рассматривать как прагматичного политика-
реалиста и политического мечтателя5.
Будучи убежденным в упадке западных государств, диктатор верил в буду-
щую мировую роль фашистской Италии. Он предвидел «Год 2000» (название
запланированной книги), когда уже только Советский Союз, Япония, Германия
и Италия как мировые империи поделят мир на сферы своего господства. В
результате походов на Францию и Англию Италия должна стать их наследницей
в Средиземном море. Муссолини считал, что только он в состоянии руководить
Италией во время этих «договоренностей с Историей». В своих секретных и
открытых заявлениях он изображал Италию пленицей Средиземного моря.
Нужно сорвать засовы с дверей этой тюрьмы, подавить охранников у врат
Гибралтара и Суэца. Только тогда станет возможно продвижение к мировым
морям. Для такой глобальной политики Италии необходимо континентальное
прикрытие тыла. «Поэтому “ось Рим — Берлин” соответствует основной ис-
торической необходимости»6.
В последние годы быстро возросло количество ставших известными част-
ных «внутренних» свидетельств, дневников, писем, автобиографических запи-
сок, а также секретных сообщений и публикаций прессы, что позволяет сегодня
набросать для Италии своего рода социально-психологическую топографию на-
дежд, иллюзий, ослепленности, спасений и ожиданий, скрывавшихся за
пропагандистским фасадом режима.
Союз под названием «ось Берлин — Рим» не был популярен в Италии. Гит-
леровская Германия во многом оказалась опасным переизданием вильгельмов-
ского милитаризма и империализма. Наиболее сильные пронемецкие
аргументы носили производный характер: ненависть к плутократическим, упад-
ническим державам Запада, совместная борьба против марксизма и болыпевиз-
ма. Но с Германией связывались и собственные большие надежды. Муссолини
говорил в конце 1939 г.: «Итальянский народ добьется таких побед в между-
народной политике, что он сможет утешиться и спокойно пережить связанные с
этим союзом неудобства»7.
Католическая субкультура относилась к гитлеровской Германии не только с
большой сдержанностью, но даже с недоверием и осуждением. Ее представители
ощущали потенциальную разрушительную силу неогерманского язычества и
разожженного в народе расизма. Ватикан тоже держался на приличной дистан-
ции от вулканической почвы национал-социалистической Германии и с
растущей озабоченностью наблюдал за все более тесной идеологической соли-
дарностью между Берлином и Римом.
В области традиционной культуры также имело место явное сопротивление
союзу с Гитлером. Многие индивидуальные и духовные черты развития возник-
шего после 1943 г. антифашизма опирались на культурную базу Италии 30-х
годов. То же самое относится и к фашистской молодежной культуре. Тайно су-
ществовавший в Италии антифашизм оказался в целом антинационал-социа-
89

диетическим. Здесь наиболее остро воспринималась исходившая от гит-
леровской Германии угроза самому существованию человека.
Об этом свидетельствуют, например, дневники флорентийского юриста
Пьеро Каламандреи, которые служили ему «убежищем в период отсутствия сво-
боды»8. Каламандреи уже в 1939 г. видел приближение новой варварской эпохи
беззаконной неволи и деспотии и опасался, что наступает конец европейской
культуры. С 1940 г. он предвидел оккупацию Италии немцами и в своих кош-
марах опасался, что такие антифашисты, как он, закончат свои дни в немецких
концентрационных лагерях.
В его записях, как в фильме, вновь проходит перед глазами драма 1939—
1945 гг. Они не только рисуют портрет флорентийского интеллигента-антифа-
шиста, но и позволяют разглядеть иллюзии, слепоту, оппортунизм и фанатизм
значительной части профашистской итальянской буржуазии.
«Внутренняя» история «оси Берлин — Рим» имела большое значение и для
другой, немецкой стороны. Наряду с серьезной недооценкой экономической и
военной мощи Советского Союза едва ли какой-нибудь другой субъективный
фактор играл при принятии решений национал-социалистическим режимом
столь большую роль, как позиция Италии.
В консервативных кругах, в государственном аппарате, в сухопутных вой-
сках и в экономике преобладали скептические настроения и звучали
предостерегающие голоса. Напротив, в окружении национал-социалистической
партии и ее организаций, в области спорта и воспитания молодежи, а также на
флоте и в военно-воздушных силах во многих случаях проявлялось подчеркнуто
позитивное отношение к Италии, профашистские взгляды, общие с итальян-
ским фашизмом. Здесь верили в ускорение благодаря фашизму динамики
развития, в укрепление нации.
Но самым страстным сторонником новой Италии был сам Гитлер. В фа-
шизме он видел «огромный рост самосознания и понимания Италией своей си-
лы» и считал, что эта страна находится на пути к тому, чтобы стать мировой
державой. Призывы Гитлера к «отваге и риску», к «большой политике» заключа-
ли в себе, в сущности, «очарование», «незаметное, длительное, коварное оболь-
щение» (Д. Гранди) Муссолини.
Эти призывы достигли своей цели в тот момент, когда под впечатлением от
побед Германии в Северной Европе и во Франции Муссолини 10 июня 1940 г.
объявил войну Франции и Англии. Тут-то сразу и выявилось, что картина
вооруженной до зубов нации «восьми миллионов штыков» была просто
пропагандистской ширмой и насколько правы были немецкие скептики. Уже в
первых сражениях на Средиземном море, в Албании и пустынях Северной
Африки на рубеже 1940—1941 гг. развеялась мечта фашистской Италии о
грядущем статусе мировой державы. Оказалось, что ни с организационной, ни с
экономической, ни с военной точек зрения эта страна не была готова к большой
войне.
Дневники Г. Боттаи за эти месяцы представляют собой своеобразное свиде-
тельство процесса исчезновения иллюзий у целого поколения и о крахе его пол-
итического кредо. В сентябре 1941 г. он писал: «У нас вовсе нет двух возможно-
стей — победа или поражение. В принципе есть только одна — победа другого.
Победят или англичане, или немцы. В обоих случаях речь идет не о нашей побе-
де, а о победе другого»9.
Это было признание исторического краха фашизма, который не мог быть
остановлен или предотвращен запоздалым свержением Муссолини 25 июля
1943 г., осуществленным совместно фашистской оппозицией и монархистами.
Судьба Италии давно была предрешена другими. С 1941 г. она уже не
90

представляла самостоятельной силы и отошла на второй план в войне союзни-
ков против гитлеровской Германии.
Совершенно новая глава немецкого присутствия в Италии началась с капи-
туляции этого союзника Германии 8 сентября 1943 г. Новое правительство Ба-
дольо подготовилось к этому моменту совершенно недостаточно, его действия
были плохо скоординированы. Чрезмерная засекреченность переговоров о
перемирии, в которые до последнего момента было посвящено едва ли больше
десятка человек, не позволила провести какую-либо фактическую и психологи-
ческую подготовку к смене ориентации. Соблюдение секретности дошло до того,
что в переговорах не участвовали даже министры и начальники генеральных
штабов военно-морского флота и военно-воздушных сил, которые узнали об ус-
ловиях перемирия в самый последний момент.
В сознании немецких участников событий и в немецкой пропаганде после 8
сентября утвердилось мнение, что они оказались участниками грандиозной ко-
медии массовой лжи. Чувства гнева и мести, охватившие немцев, частично объ-
яснялись возникшим у них впечатлением, что им почти уникальным способом
морочили голову. Это впечатление во многом было ошибочным. «Макиавелли-
евское притворство» было таким успешным потому, что оно, вплоть до самых
высших инстанций, вовсе не было никаким притворством. Еще в начале сен-
тября многие итальянцы искренне хотели продолжения сотрудничества.
Между тем фактическая цена этой политики абсолютной секретности оказа-
лась чрезвычайно высокой. Объявление перемирия привело итальянские
вооруженные силы в состояние замешательства, растерянности, деморализации
и преждевременному расформированию, что облегчило немцам осуществление
детально проработанного плана разоружения итальянской армии и принятия на
себя ее функций в Италии и в оккупированных итальянцами областях Южной
Франции и на Балканах.
Почти за одну ночь с 9 на 10 сентября прекратила существование миллион-
ная армия. Около 700 тыс. итальянцев начали свой горький путь на Север, в же-
стокий немецкий плен. Только флоту в основном удалось бежать в регион англо-
американского влияния, в порты Мальты, Александрии и Гибралтара. Эти
«мрачнейшие часы итальянской военной истории» до сих пор остаются травмой
в коллективном сознании нации. За одну ночь не только исчезли вооруженные
силы, но и начало распадаться само государство. Если традиция госу-
дарственности и осталась, то исчезновение венценосца и правительства (король
Виктор Эммануил III и Бадольо бежали из Рима в ночь с 8 на 9 сентября в
Бриндизи) произошло при столь унизительных и хаотичных обстоятельствах,
что у всех участников и современников событий осталось чувство глубокого сты-
да и отчаяния.
Антифашистские левые, и особенно коммунисты, ретроспективно связали
оценку «8 сентября» с общим осуждением всей руководящей элиты и ее полити-
ки. Эрнесто Раджоньери заявил по этому поводу: «В рамках коллективной
трагедии, охватившей всю нацию, 8 сентября стало наиболее мрачной главой в
истории итальянского руководства. Здесь подверглись испытанию и
проявились весь эгоизм, страх, некомпетентность и нерадивость по отношению
к судьбе собственной страны, которыми отличались эти группы на протяжении
всей своей истории»10.
Не менее решительно звучит приговор радикально-демократической левой.
Как пишет туринский историк Никколо Транфалья, 8 сентября с позором по-
хоронило в своих развалинах «не только монархию, но и весь политический
класс и военную касту, которые были сформированы риторикой и неспособно-
стью фашистского режима»11.
9 сентября, когда государственная и правительственная элита бежала из Ри¬
91

ма, вновь возникшие антифашистские партии образовали Комитет националь-
ного освобождения. После развала вооруженных сил возникли первые формы
народного сопротивления, которые в последующие месяцы объединились в
отряды «Ресистенца» (Сопротивление). История «Ресистенцы» в полемике всег-
да отделялась и дистанцировалась от событий 8 сентября, ставших почти сим-
волом общего «бездействия» и «измены» военного и политического руководства
«старой» Италии, окончательно дискредитированной фашизмом.
Согласно этим взглядам, новым осознанием себя и началом собственного
освобождения в апреле 1945 г. Италия обязана силам «Ресистенцы». В ней нашел
свое воплощение протест против учреждений традиционного государства как в
его монархической, так и в его республиканско-фашистской формах, естествен-
ный протест, который мог привести к восстановлению индивидуальных и кол-
лективных ценностей. Призыв к борьбе и сопротивлению, с которым Комитет
национального освобождения 9 сентября обратился ко всем итальянцам, знаме-
новал рождение «другой Италии», «Италии мужества и воли к национальному
возрождению»12.
В немецко-итальянских отношениях 20 месяцев между сентябрем 1943 и
апрелем 1945 г. представляют самую мрачную и во многих отношениях до се-
годняшнего дня не изученную главу их истории. За одну ночь появилось три
Италии: презираемая, отмеченная клеймом «измены» и «трусости» мо-
нархическая Италия Бадольо; старо-новая фашистская республика Сало, ко-
торая формально оставалась союзником Германии и членом «Стального пакта»
и играла печальную роль сателлита, и, наконец, нелегальная Италия «Ресистен-
цы», то есть Сопротивления, которая сначала воспринималась как какая-то тень
и которая затем все больше и больше порождала полицейские, снабженческие и
военные проблемы.
Немецкая военная и оккупационная политика на итальянской территории,
с одной стороны, антифашизм и Сопротивление — с другой, в значительной
своей части оставались терра инкогнита для немецких исследований
современной истории, да и вообще для широкого круга немецкой общественно-
сти. В мемуарной литературе и военно-исторических работах итальянское
Сопротивление изображалось как противоречивший международному праву,
негуманный образ действий и глубоко криминальный феномен. А. Кессельринг
в своих мемуарах посвятил «бандитской войне» целую главу, в которой
изобразил ее самыми черными красками как «коварные боевые действия» и по-
дверг самой резкой критике. Он, как и почти все представители немецкой воен-
ной историографии, не понял идейных и моральных мотивов Сопротивления,
его патриотизма и самоотверженности. Все они не понимали, что перед их
карателями, перед их «расстрельными командами» стояли не преступники, а
цвет образованной политической молодежи Италии.
Мне представляется, что за этим осуждением Сопротивления, свидетельст-
вующим о его полном непонимании, стоят три группы причин:
—	основанное на законности, верности государству и послушании
непризнание феномена Сопротивления вообще;
—	недоверие профессиональных военных ко всем формам «малой»,
партизанской войны и непонимание ими такой войны, которая стерла разницу
между военной и гражданской сферами, между фронтом и тылом и, кроме того,
отрицала традиционные военные порядок и иерархию;
—	фактор народного, национального характера, который, очевидно, играл
определенную роль наряду с вышеуказанными барьерами и был связан с
образом мыслей и со складом ума, с ментальностью.
К негативным моментам традиционного немецкого представления об Ита-
лии относилось представление об итальянцах как о людях, воплотивших в себе
92

все качества макиавеллизма: лицемерие, злость, коварство, жестокость и
предательство. После 25 июля 1943 г. в группе национал-социалистических
руководителей в окружении Гитлера широкое хождение получил тезис о «систе-
матическом предательстве» итальянцев, а после событий 8 сентября он стал гос-
подствующим при толковании итальянской действительности. Специальное со-
общение верховного командования вермахта 10 сентября 1943 г. о разоружении
итальянской армии заканчивалось следующим пассажем: «Тем самым
предательство, больше и коварнее которого едва ли можно найти в истории, бу-
мерангом ударило по самим предателям. Итальянская армия больше не суще-
ствует. Но что останется на вечные времена, так это презрение всего мира к
предателям»13.
В эту картину непонимания и незаинтересованности пришлось с 70-х годов
вносить новые нюансы. Это касается живого интереса новых немецких левых к
существованию и целям итальянского рабочего движения, интереса, охватыва-
ющего исторические корни названного движения, имевшие яркую антифаши-
стскую направленность. Это относится и к растущему интересу к послевоенной
итальянской литературе, которая в книгах И. Кальвино, К. Павезе, К. Кассолы,
Г. Бассани, Е. Витторини или Б. Фенольо с самого начала находилась под
решающим влиянием борьбы и опыта Сопротивления.
Важной вехой в смене настроения можно считать вышедшую в свет в 1982 г.
работу Е. Куби «Предательство по-немецки. Как “третий рейх” разрушил Ита-
лию»14. В событиях 1943—1945 гг. Куби видит, кроме всего прочего, усиление
глубоко укоренившихся немецких предубеждений. Своим полемическим тези-
сом о «предательстве по-немецки» он выступает против еще и сегодня широко
распространенного мнения, что в этом столетии Италия, мол, дважды «предала»
Германию путем смены своих союзников. Согласно Куби, такая точка зрения
является частью стратегии ущемления, не позволяющей думать, что летом
1943 г. перед лицом проигранной войны и действий «третьего рейха»,
определявшихся лозунгом Гитлера «победа или смерть», Италия могла восполь-
зоваться своим естественным правом на разрыв союза. Это самокритичное, на-
писанное аргументированно и с позиций радикального антимилитаризма вы-
ступление в защиту Италии обратило внимание на темы, которые, казалось, бы-
ли совершенно забыты в немецких дискуссиях о современной истории.
Это относится, например, к судьбе 700—800 тыс. итальянских военноплен-
ных и интернированных гражданских лиц, которые находились в руках у немцев
и принудительно использовались на работах в немецком хозяйстве, прежде все-
го в военной промышленности, находясь в каторжных, нечеловеческих услови-
ях. После мая 1945 г. почти 40 тыс. из них не вернулись домой, они стали
жертвами жестокого произвола, голода, болезней, лишений, бомбардировок, а то
и прямых военных действий.
История этого чужого коллективного опыта является важной темой, ко-
торой до сих пор, многие годы спустя, по-прежнему пренебрегает современная
немецкая историография15. У итальянской стороны есть богатый материал ав-
™биографического характера, который частично оформлен в виде монографий.
Кто знает в Германии, что Дон Камилло Д. Гуареши и его коммунистический
партнер-противник Пеппоне в своем первоначальном виде возникли темными
и холодными зимними вечерами в немецком лагере для военнопленных, где та-
лантливый итальянский художник и рассказчик пытался шутками подбодрить
своих товарищей по несчастью?
Тему «Германия — Италия после 1943 г.» можно рассматривать и под
другим, также малоисследованным углом зрения: образ немца в литературе
Сопротивления. Очень часто немец изображается здесь как воплощение зла, как
разрушитель, поджигатель и убийца, как изверг и чудовище. Б. Кроче следую¬
93

щим образом описывал тогда немца: *Не человек — противник в человеческих
войнах, а жестокий, вездесущий враг человечества»16.Нужно знать пронемецкую
позицию Кроче во время и после первой мировой войны, чтобы почувствовать
всю тяжесть этого приговора. Юрист П. Каламандреи назвал немцев «гуннами,
пришедшими из варварских стран»17. Такой образ немца, возникший из опыта
тысяч людей во время войны и оккупации, подтвердился и стал еще более
страшным, когда после окончания войны стала известна ужасная реальность
концентрационных лагерей и политики уничтожения, проводившейся нацио-
нал-социалистическим режимом на основе расовой идеологии. Все это казалось
какой-то демонической силой, которая «разрушила в немцах гуманность и
превратила их в машины»18.
Историография Сопротивления частично сохранила такой негативный апо-
калипсический образ немца. В то время как даже фашизм республики Сало дав-
но уже стал рассматриваться объективно и с исторической дистанции, образ не-
мецкого врага сохранился абсолютно со всеми своими негативными чертами.
Поэтому еще и сегодня немецкая репрессивная оккупационная политика в Ита-
лии, стоившая тысяч человеческих жертв, ставится на одну ступень с
процессами, происходившими в то же время в Восточной Европе, — совершенно
несостоятельное сравнение. Перед лицом абсолютной тьмы тотально негатив-
ного явления не может быть никакой дифференциации, никакого различия
между виной и ответственностью. К мифам Сопротивления относится и образ
этого абсолютного врага, которого нельзя понять, а можно только ненавидеть.
Бывший итальянский посол в Бонне Пьетро Кварони в 1970 г. в исследова-
нии о психологической нагрузке на внешнюю политику писал: «Психологиче-
ская подоплека всех собранных вместе событий, приведших к войне и
придавших ей непримиримый характер... еще существует и продолжает оказы-
вать свое воздействие. Над всеми нами господствует наше прошлое». Кварони
призвал к новому типу историографии, «правдивой, близкой человеку истории:
не все немцы, имевшие в то время дела в Италии и с Италией, были эсэсовцами
и не все эсэсовцы нарушали законы гуманности... В каждой стране есть свои свя-
тые и свои преступники. Слишком много говорилось о нечеловеческих чертах
немцев... Никто или почти никто не говорил о человеческих чертах немцев, ко-
торые тоже существовали»19.
Большую часть программы изучения тех переломных лет предстоит выпол-
нить еще и сегодня.
Примечания
1	Основная литература по рассматриваемой теме: F.Siebert, Italiens Weg in den Zweiten Weltkrieg,
Frankfurt/M., Bonn, 1962; F.W.Deakin, Die brutale Freundschaft. Hitler, Mussolini und der Untergang
des italienischen Faschismus, Koln 1962; M.Toscano, The Origins of the Pact of Steel, Baltimore 1967;
R.De Felice, Mussolini il duce, Bd. 2: Lo Stato totalitario 1936-1940, Torino 1981; Das Deutsche
Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 3: Der Mittelmeerraum und Siidosteuropa. Von der *non-
belligeranza» Italiens bis zum Kriegseintritt der Vereinigten Staaten, Stuttgart 1984 (здесь помещена
новейшая библиография).
2	См.: Akten zur Deutschen Auswartigen Politik 1918-1945, Serie D: 1937-1945, Baden-Baden 1950
ff., Bd VI, Nr. 426, S. 467.
3	G.Ciano, Diario 1939-1943, Milano 1963, Eintrag vom 13.5.1939.
4	Cm.: J.Petersen, Vorspiel zu «Stahlpakt» und Kriegsallianz: Das deutsch-italienische Kulturabkommen
vom 23. November 1938. B: Vierteljahrshefte fiir Zeitgeschichte, 36 (1988), S. 41-77.
5	Cm.: De Felice, Stato totalitario (см. прим. 1), passim.
6	Deakin, Brutale Freundschaft (см. прим. 1), S. 23.
7	Цит. no: P.Calamandrei, Diario 1939-1945, Firenze 1982, Bd 1, p. 85.
8	Там же.
94

9	G.Bottai, Diario 1935-1943, Milano 1982, p. 283.
10	T.Ragionieri, La storia politica e sociale (Bd IV, 3 der «Storia d’Italia» des Verlages Einaudi), Torino
1976, p. 2348.
11	N.Tranfaglia, Badoglio о la commedia degli inganni, в: La Repubblica, 7.9.1983.
12	G.Quazza, La politica della Resistenza italiana, в: S J. Woolf (Hrsg.), Italia 19451950־. La ricostruzione,
Bari 1974, p. 29.
13	*Das Oberkommando der Wehrmacht gibt bekannt [...]». Der deutsche Wehrmachtbericht, Bd. 2,
Osnabriick 1982, S. 558.
14	Cm.: E.Kuby, Verrat auf deutsch. Wie das Dritte Reich Italien ruinierte, Hamburg 1982.
15	См. статью Г. Шрайбера в этой книге «Военные рабы в “третьем рейхе”».
16	B.Croce, Scritti е discorsi politici (1943-1947), 2 Bde, Bari 1963, Bd 1, S. 165.
17	P.Calamandrei, Uomini e cittd della Resistenza, Bari 1977, p. 10.
18	Croce, Scritti e discorsi politici (см. прим. 16), Bd 1, S. 22.
19	Предисловие Пьеро Кварони к: F.K. von Plehwe, Il patto d’acciaio. Da Mussolini a Badoglio. Una
testimonianza tedesca, Milano 1970, p. 22.

Бернд Мартин
Германо-японский союз во второй мировой войне*
7—8 декабря 1941 г. японская авиация неожиданно напала на корабли тихо-
океанского флота Соединенных Штатов Америки в Перл-Харборе на Гавайях.
Тем самым региональная война Германии в Европе и Северной Африке и так
называемый локальный конфликт Японии с Китаем переросли в мировую
конфронтацию. Неизбежность мировой войны, с американской точки зрения,
была предопределена национал-социалистической политикой и политикой так
же авторитарно управляемой имперской Японии, после того как эти два нацио-
нал-тоталитарных государства, заключив военный союз — Пакт трех держав от
27 сентября 1940 г., достигли вместе с младшим партнером, фашистской Ита-
лией, важнейшего военно-политического соглашения.
Хотя мировая война и не была неизбежной, обязательно вытекавшей из на-
ционал-социалистического намерения ревизовать существовавшее положение в
Европе и из агрессивного стремления японцев к «новому порядку» в Восточной
Азии, но нацеленная на захват жизненных пространств политика обоих госу-
дарств с начала 30-х годов угрожала существованию держав-победительниц в
первой мировой войне. Казалось, Германия и Япония выступили, чтобы с по-
мощью шовинистической идеологии преобразовать на авторитарной базе свои
собственные общества и осуществить —если потребуется, то и силой — свои во-
енно-политические претензии на статус мировых держав.
Западный либерально-капиталистический, демократический строй с его
приоритетом индивидуума в межвоенный период опасался не столько
доктринерского коммунизма в лице внутренне расшатанного и слабого с внеш-
неполитической точки зрения Советского государства, сколько объединенной
шовинизмом фашистской системы, в которой личность отступала перед обще-
ством и всесильное государство регулировало всю общественную жизнь, вклю-
чая и экономическую. Поэтому сплочение западных стран в совместном фронте
против фашистской угрозы определялось основными общественно-политиче-
скими ценностями и, естественно, военно-политическими и экономическими
соображениями. И наоборот, в основе сближения Японии, Германии и Италии
лежали внутриобщественные нормы и факторы власти.
Старый социал-империализм западных колониальных держав, включая Со-
единенные Штаты Америки, после первой мировой войны принял новую, на-
много более радикальную форму в странах, потерпевших поражение в первой
мировой войне и стремившихся к пересмотру статус-кво. Будучи нациями, ис-
Сокращенные перепечатки из Deutschland und Japan in der Zwischenkriegszeit, hrsg. von Josef
Kreiner ( = Studium universale, Bd 11), Bonn 1989. О продвижении Японии к войне и о самой
Тихоокеанской войне см.: Japans Weg in den Krieg. Bemerkungen uber Forschungsstand und Literatur
zur japanischen Zeitgeschichte, — Militargeschichtliche Mitteilungen 23 (1978), S. 83-209; Japan und
der Krieg in Ostasien. Kommentierender Bericht uber das Schrifttum, в: Sonderheft 8 der Historischen
Zeitschrift: Literaturbericht zur Geschichte Chinas und zur japanischen Zeitgeschichte, Munchen 1980,
S. 79-220. О германо-японских (тема статьи) отношениях см.: Gerhard Krebs, Japans
Deutschlandpolitik 1935-1941. Eine Studie zur Vorgeschichte des Pazifischen Krieges, Hamburg 1984;
Bernd Martin, Deutschland und Japan im Zweiten Weltkrieg. Vom Angriff auf Pearl Harbour bis zur
deutschen Kapitulation, Gottingen, Zurich, Frankfurt 1969; Zur Tauglichkeit eines iibergreifenden
Faschismusbegriffes. Ein Vergleich zwischen Japan, Italien und Deutschland, — Vierteljahrshefte fiir
Zeitgeschichte 29 (1981), S. 28-53; Deterrent Diplomacy. Japan, Germany, and the USSR 1935-1940.
Taiheiyo senso e no michi: Kaisen gaiko shi, ed. by James William Morley, New York 1976.
96

торически отставшими в своем развитии от Англии и США, сначала фашист-
ская Италия, а позже, в ходе мирового экономического кризиса, расшатанные
как в экономическом, так и в общественном отношении Япония и Германия по-
пытались путем проведения твердой политики внутренних репрессий и внеш-
ней агрессии осуществить свои суперсовременные представления о государстве.
Поэтому германо-японский союз во второй мировой войне был не столько
продуктом международной политики, сколько результатом развития
внутриполитической общности. Источником такой общности был сознатель-
ный поиск японской стороной родства душ с немцами, а свой внезапный конец
она нашла в пропагандировавшейся обеими сторонами фашистской сущности
обоих государств в 1945 г.
1.	Основные факторы
германо-японского сближения в 30-е годы
При насильственно навязанной западными державами модернизации Япо-
нии ее отцы-основатели избрали в качестве образца Германию, и Германия, а
больше всего Пруссия, действительно оказали на Страну восходящего солнца
большое влияние в институционально-административной сфере, по крайней
мере внешне. Тот факт, что японская конституция исходила из принципов кон-
ституции кайзеровской Германии, обусловил возникновение такой системы
правления, которая не подлежала парламентскому контролю и обеспечивала
особое положение «тенно» (императору) или людям, правящим от его имени, и
военным. Институциональное авторитарное государство, опиравшееся на со-
лидную общественную базу, стимулировало в обеих странах авторитарные,
регрессивные идеи и представления. Традиционные элиты, укрепляя свое соб-
ственное полученное по наследству общественное положение, сумели лишить
массы политической самостоятельности и с помощью экономических рычагов
заблокировать необходимые социальные реформы.
Первая мировая война поставила как Японию, так и Германию перед необ-
ходимостью осуществления экономической модернизации и общественных из-
менений, которым никак не соответствовал послевоенный политический строй
в обоих государствах. И демократия Тайсё в Японии, и Веймарская республика
лишь внешне походили на политическую систему стран-победительниц.
Парламентарный строй с его межпартийными ссорами и столкновениями не
укоренился ни в одной из этих двух стран. Этот строй отождествляли, пожалуй,
с позорным миром: в Германии — с Версальским договором, а в Японии — с
Вашингтонским соглашением 1922 г. Обеим странам, хотя они и принадлежали
к разным военным лагерям, пришлось в этих договорах отказаться от своих че-
столюбивых планов, соответственно в Центральной Европе и в Китае.
Отказ этим странам в равноправии при решении различных вопросов дал
правительствам в Токио и Берлине возможность в любое удобное время исполь-
зовать этот фактор национального унижения в качестве политического
инструмента. Отчуждение от западных держав и стремление к равному положе-
нию с великими державами, самодовольно игравшими роль победителей, стали
после первой мировой войны потенциальной базой совместной политики, ко-
торая оказалась, однако, реальной лишь в результате мирового экономического
кризиса.
Чтобы избавиться от ограничений в вооружениях на море, наложенных Ва-
шингтонским договором о флотах, военно-морской флот Японии в 1930 г.
впервые рискнул открыто вмешаться в политику и потребовал права самостоя-
тельного принятия решений. Годом позже в ходе конфликта в Мукдене и после-
97

девавшего за ним захвата Маньчжурии свою политическую самостоятельность
продемонстрировала армия. Система управления гражданских политиков в со־
юзе с хозяйственными руководителями была затем потрясена в самой своей ос־
нове и ликвидирована в 1932 г. в результате политических убийств, со־
вершавшихся националистическими сорвиголовами в униформе.
Международная система коллективного порядка в межвоенный период
впервые была поставлена под вопрос Японией, прежде чем ее окончательно
разрушили национал-социалистическая Германия и фашистская Италия. Пол־
итика умиротворения, проводившаяся Западом, парализованным в своих дей־
ствиях экономическим кризисом, началась в Мукдене, ставшем
предшественником Мюнхена. Япония без всяких для нее последствий вышла из
Лиги Наций. За четыре дня до этого немецкий рейхстаг, одобрив закон о
предоставлении чрезвычайных полномочий правительству, сам окончательно
устранил себя из политической жизни и узаконил диктаторскую систему наци־
онал-социалистов. Исходные позиции для германо-японского сближения ока-
зались благоприятными.
Однако различные оговорки и недоверие, которые были порождены с обеих
сторон чувством превосходства, вытекавшим из расистской идеологии,
препятствовали быстрому сближению и вплоть до 1945 г. омрачали германо־
японские отношения. Раса Ямато с ее божественным происхождением и
нордическая немецко-арийская раса господ, происходившая непосредственно
от древних германцев, несмотря на все усилия политиков, с трудом находили
подходы друг к другу. Для убежденных национал-социалистов, и особенно для
Гитлера, японцы всегда оставались неполноценными «желтыми», хотя в
расистском спектре им как культурной нации отводилось в определенном смыс-
ле особое положение. Что касается фанатичных японских националистов, то в их
планах освободить Японию от западного влияния, а Восточную Азию от ига «бе-
лого человека» немецкие и итальянские «белые» союзники всегда считались
противоестественными партнерами.
Поэтому, исходя из расистско-шовинистических предпосылок, германо-
японский союз мог быть, пожалуй, только целенаправленным, оговоренным
определенными сроками, возникшим в чрезвычайных обстоятельствах альян-
сом. Притязание на единоличное представительство идеологии было недели-
мым и после начала войны выразилось в обеих странах в сепаратном
стремлении обеспечить себе положение и статус мировой державы.
Различные выводы того или иного националистического тоталитарного
режима из специально подготовленной, односторонней исторической ситуации
включали в себя и соответствующий образ врага. В Японии все «белые» счита-
лись по меньшей мере носителями вредного, разлагающего японское общество
влияния, а во внешнеполитической сфере — препятствием для имперской экс-
пансии, воспринимавшейся как закономерное явление.
Национал-социалистическое же руководство классифицировало соседние
нации в соответствии со своей расовой схемой и определяло их статус — от близ-
ких по крови нордических стран до государств низшей славянской расы, нахо-
дящихся под еврейско-большевистским господством. Проводившаяся Гит-
лером программа расширения «жизненного пространства» с самого начала была
направлена на истребительную войну Германии против России. Братская
британская нация должна была быть если и не привлечена на поддержку этой
войны, то по крайней мере принуждена к молчанию.
В Японии в соответствии со строгим делением вооруженных сил на военно-
морской флот и сухопутную армию, а также в соответствии с их различной со-
циальной базой — городской средой, крупной экономикой или деревенской
средой обнищавшего мелкого крестьянства — господствовал двойной образ
98

врага. Армия для защиты своей новой военной базы Маньчжоу-Го
пропагандировала поход против коммунистической России и обвиняемых в
коммунистических махинациях китайцев-националистов из Гоминьдана. Экс-
пансия же военно-морского флота была традиционно направлена в сторону эк-
ваториальной и южной частей Тихого океана из-за сырьевых ресурсов, которых
так не хватало японской экономике. Поэтому авторы морской стратегии,
ориентированной в южном направлении, видели своего главного противника в
двух англосаксонских морских державах.
Такие разные образы врага армии и флота, которым в войне предстояло со-
вместно отражать направленные против них удары, затрудняли переговоры о
политическом союзе и до сентября 1940 г. затормозили заключение все еще бес-
содержательного военного альянса. Стремление Гитлера сразу же после своего
прихода к власти осуществить идею прочного германо-японского союза против
СССР потерпело крах из-за сопротивления действовавшего в Германии Китай-
ского лобби. В Японии такому проекту препятствовали возражения военно-
морского флота и тот факт, что и армия воспринимала национал-социалиста-
ческую расовую доктрину как дискриминацию, поскольку в этой доктрине япон-
цы, полагавшие, что они являются избранным народом, фактически были по-
ставлены на одну доску с ♦черными» и евреями. Лишь после того, как
нюрнбергские расовые законы (13 сентября 1935 г.) внесли ясность и в сфере
немецкого господства только евреи были объявлены неарийцами, открылся
путь к политическому соглашению.
Через несколько дней после издания этих законов японский военный атташе
в Берлине обратился с просьбой о более тесном германо-японском
сотрудничестве под знаком антикоммунизма. Соответствующее соглашение
Гитлер одобрил в общих чертах уже в конце ноября 1935 г. Очень сильные эко-
номические и политические позиции Германии в Китае немецкий диктатор не
задумываясь принес в жертву военно-политическим соображениям,
рассчитывая в союзе с сильной восточноазиатской державой взять в кольцо сво-
его смертельного врага — большевизм.
Однако, несмотря на такую чрезвычайно выгодную для японцев уступку не-
мцев в китайском вопросе — прекратилась немецкая поддержка Гоминьдана, —
заключение ♦Антикоминтерновского пакта» из-за возражений военно-морского
флота и гражданских политиков все же затянулось на целый год. Японские ого-
ворки настолько выхолостили содержание запланированного соглашения, что
первый договор между двумя авторитарными государствами представлял собой
просто-напросто гигантский пропагандистский блеф.
Идеологические разногласия и различные государственные интересы
прикрывались политическими декларациями и обещаниями. Бедность со-
держания и громкая пропаганда стали характерными чертами всех дальнейших
германо-японских соглашений.
Совместное признание себя сторонниками борьбы с коммунизмом и заяв-
ление немецкой стороны об отказе от дальнейших планов ♦рейха» в Китае позво-
лили японской армии осуществить эскалацию конфликта в Северном Китае.
После нового конфликта — столкновения у ворот Пекина — японская армия на-
чала необъявленную войну в огромной Срединной империи, направленную на
закабаление китайцев. Поскольку сражения в Китае затрагивали политические
и экономические интересы западных держав, армия стала ударной силой рывка
на Юг, к которому стремился флот в союзе с промышленниками.
Этому повороту армии с Севера, от Восточносибирского плоскогорья на Юг,
против западных империалистических колониальных держав способствовал со-
ветский диктатор Сталин активными боевыми действиями на границе. Летом
1939 г. в сражениях на Халхин-Голе императорская армия не могла не почувст¬
99

вовать превосходства Красной Армии, после чего окончательно подчинилась
«южной стратегии», господствовавшей в японском руководстве.
Тем самым шансы на военный союз с германским «рейхом» еще уменьши-
лись. Японский кабинет министров обсуждал соответствующие немецкие
предложения с января до августа 1939 г. более семидесяти раз, и все
безрезультатно. Военно-морской флот бескомпромиссно отверг направленный
против СССР военный союз, так же как и альянс, направленный против запад-
ных держав. Всякие договорные связи с национал-социалистической Германией
отвергались, и вместо этого выдвигалось требование политики свободных дей-
ствий. Поэтому запланированный немецкой стороной, прежде всего министром
иностранных дел Риббентропом, «мировой политический треугольник
Берлин — Рим — Токио» уменьшился в мае 1939 г. до размеров заключенного с
Италией «Стального пакта». Однако договоренность с недостаточно
вооруженной и, кроме того, не желающей воевать Италией не обеспечивала не-
обходимого прикрытия с фланга при становившемся все более неизбежным во-
енном конфликте с западными державами, целью которого на первом этапе бы-
ло достижение гегемонии на Европейском континенте.
Так как Япония отказалась стать союзником, Гитлер пошел на яльянс со
Сталиным, который он рассматривал как тактический компромисс. В
результате заключения этого политического союза «рейх» был подстрахован на
случай войны с Польшей и возможного в связи с этим столкновения с западны-
ми державами. В Японии пакт между Гитлером и Сталиным восприняли как
предательство, тем более что приграничные бои с русскими достигли кульмина-
ции. Этот пакт привел к полной политической изоляции японской империи. К
началу войны в Европе Япония осталась в одиночестве. Она вела на Азиатском
материке войну на многих фронтах, которую не могла выиграть. К тому же в
результате расторжения американцами торгового соглашения между США и
Японией Страна восходящего солнца оказалась и во внешнеэкономической изо-
ля ции.
2.	От Польши к Пёрл-Харбору:
новое германо-японское сближение как союз на расстоянии
В ответ на пакт Гитлера со Сталиным японское правительство Хиранумы
ушло в отставку и демонстративно отозвало из Берлина своего посла, генерала
Осиму, одного из ярых сторонников идеи союза между Германией и Японией.
Германо-японские отношения достигли низшей точки и во многих отношениях
напоминали ситуацию в начале первой мировой войны, когда Япония встала на
сторону противников Германии.
Но такая смена позиций в 1939 г. имела бы своей предпосылкой
прекращение войны в Китае. Однако японское отступление из Срединной им-
перии, да даже просто модус вивенди с западными державами в китайском
вопросе, курс на которое вело британское правительство, готовое на большие
компромиссы, снова оживило бы выступления «аграрного социализма снизу»,
выразителем которого являлась армия и который открыто не проявлял себя во
время войны, и потрясли бы всю общественно-политическую систему. Успех и
процветание, да и само существование старого строя и привилегии численно не-
большого, но весьма влиятельного верхнего слоя, зависели от исхода войны с
Китаем. Токийское руководство уже не могло сойти с пути, на который оно вста-
ло и который заключался в том, чтобы создать в Восточной Азии «новый
порядок» и после изгнания западных держав занять их место.
Императорскую систему и лежавшую в ее основе государственную идеоло¬
100

гию («кокутай») можно было сохранить только благодаря победоносной войне.
Точно так же германская национал-социалистическая и итальянская фашист-
ская системы только при полной победе в конфликте, имевшем международное
значение, могли обеспечить свое существование. Неспособность к
компромиссу, к договоренности с противником или к своевременному
прекращению войны, непонимание неизбежности поражения были
характерными чертами трех фашистских государств, которые объединяли их
друг с другом теснее, чем какие-либо договоры и соглашения.
Японское правительство было поставлено перед выбором — или уйти в от-
ставку, или пойти на сближение с Германией. Немецкие военные успехи в Поль-
ше вызвали восхищение у японской армейской верхушки; в то же время
настроенные на компромисс с западными державами группировки на флоте и в
экономике стали сомневаться в силе всеми признанных европейских колони-
альных держав, занимавших ключевые позиции в мире. К тому же после заклю-
чения перемирия японо-советские отношения благодаря немецкой поддержке
стали менее напряженными, так что возможность образования совместного
германо-японского фронта и в Берлине и в Токио рассматривалась вполне бла-
гожелательно.
Внешнеполитическая концепция министра иностранных дел Риббентропа,
предусматривавшая создание евроазиатского блока стран, который был бы
направлен преимущественно против мирового господства Англии, соответство-
вала представлениям радикальных японских кругов, готовых пойти на военную
конфронтацию с Англией и Нидерландами в качестве платы за
пропагандируемую и планируемую ими экспансию на Юге. Политика и война,
которые вела Германия, все больше втягивали Японию в противоборство с за-
ладными державами.
Учитывая капитуляцию голландской армии и близкую победу Германии
над Францией, у творцов немецкой внешней политики появились, казалось, бла-
гоприятные шансы подтолкнуть Японию к продвижению в Юго-Восточную
Азию и втянуть ее в войну против Англии. Заявив об отказе Германии от Гол-
ландской Индии (20 мая 1940 г.), министр иностранных дел Риббентроп дал
японцам карт-бланш на покорение Юго-Восточной Азии и, кроме того, пошел
навстречу японскому требованию о надежной защите сферы японского господ-
ства от влияния «белых» держав.
Непреодолимым оказался соблазн вступить во владение наследством коло-
ниальных держав в Юго-Восточной Азии, прикрываясь европейской войной, да
к тому же еще с прямого одобрения побеждающей стороны. После поражения
Франции японские войска захватили северную часть Индокитая, якобы для того,
чтобы воспрепятствовать поставкам оружия Чан Кайши, в действительности
же — с целью продолжения экспансии на Юг. Расширение Японией арены воен-
ных действий в Китае американская сторона расценила именно как такой шаг и
ответила на него первыми мерами эмбарго. Впервые Америка решительно вы-
ступила против японской экспансии, в результате чего на Дальнем Востоке ста-
ли обозначаться будущие фронты военных действий.
Между тем японская армия упорно настаивала на внутриполитическом
преобразовании страны по образцу победоносной национал-социалистической
Германии и обеспечении безопасности всего пространства, к господству над ко-
торым стремилась Япония, с помощью военного союза с немцами. В конце кон-
цов в результате прихода к власти принца Коноэ (22 июля 1940 г.), известного
своим англофобством, начался этот внутриполитический и внешнеполитиче-
ский поворот. Тотчас же провозглашенная в качестве правительственной
программы «великая восточноазиатская сфера процветания» содержала
претензии Японии на захват крупного пространства, объединенного политиче¬
101

ски и экономически, но с обязательной гарантией со стороны «рейха». Ибо толь-
ко с помощью германского «рейха» представлялось возможным удержать
американцев от их военного присутствия в Юго-Восточной Азии> а Англию ли-
шить ее колониальных позиций.
Японские усилия в Берлине, направленные на достижение нового сближе-
ния, встречали сопротивление немецкого руководства. Так продолжалось в тече-
ние всего времени, пока еще казалось, что у Германии существуют шансы пол-
итического компромисса с Великобританией. После завершения похода во
Францию Гитлер искал договоренности с братской арийской нацией на основе
раздела мира, чтобы укрепить господство «белого человека» в том числе и в Во-
сточной Азии и оттеснить Соединенные Штаты обратно на Американский кон-
тинент.
Только после того, как все попытки немецкого зондажа получили
решительный отпор и стал очевидным неблагоприятный для немцев ход воз-
душной битвы за Англию, Гитлер, поддержанный дипломатами, флотом и
внешнеторговыми кругами, пошел навстречу японским предложениям. Специ-
альный немецкий посланник в Токио быстро договорился о союзническом до-
говоре, который должен был прежде всего устранить от участия в войне США и
зафиксировать взаимное признание сфер господства.
В переговорах с немецкой делегацией японцам впервые пришлось указать
границы их будущей великой империи, которая должна была включать на юге
Австралию и Индию, а на севере-востоке советские области Дальнего Востока.
Японская мечта о мировой империи казалась близка к реализации — сфера гос-
подства была подтверждена немецкой стороной. Но немцы не смогли дого-
вориться с японскими руководителями о совместном ведении войны. Обе
стороны в секретном дополнительном соглашении закрепили решение о само-
стоятельных действиях, так что раздувавшийся пропагандой военный альянс в
действительности представлял собой не имеющий никакой ценности «договор
об обороне со щелями и лазейками».
Соединенные Штаты Америки не позволили запугать себя, демонстративно
поддержали Китай и усилили торговое эмбарго в отношении Японии. Пакт, за-
ключенный между тремя державами, оказался для администрации Рузвельта
чрезвычайно желанным поводом, чтобы обвинить «обделенных» фашистов в
мировом заговоре и мобилизовать на вступление в войну американскую обще-
ственность, в которой по-прежнему были очень сильны изоляционистские
настроения.
Вовлечение в договор Советского Союза, к чему стремились японская
сторона и германский министр иностранных дел, не состоялось из-за невыпол-
нимых советских требований. СССР хотел, чтобы к нему относились как к
равноправной державе. Находясь между Германией, с одной стороны, и Япо-
нией — с другой, он не желал, чтобы его принуждали к экспансии против Индии.
Соответствующие разъяснения советского министра иностранных дел Молото-
ва во время его визита в Берлин в ноябре 1940 г. укрепили Гитлера в его
принципиальной антибольшевистской настроенности и в агрессивных на-
мерениях, давно уже лелеемых втайне.
Следовательно, Пакт ,грех держав ускорил начало мировой войны. Кроме то-
го, начало Германией войны против России не могло не помешать
закрепленному в договоре сотрудничеству из-за нарушения линий связи и
опять-таки не могло не привести к несовпадению и в конечном итоге несогласо-
ван ноет и ударных направлений военных действий.
В то время как немецкие армии вооружались и готовились вести против Со-
ветского Союза войну на уничтожение, японский министр иностранных дел Ма-
цуока заключил в Москве договор о нейтралитете (13 апреля 1941 г.) и тем са¬
102

мым обезопасил с внешнеполитической точки зрения планировавшийся япон-
ский прорыв на Юг. После нападения Германии на СССР только немецкий ми-
нистр иностранных дел Риббентроп и его японский коллега в строгом соответ-
ствии с концепцией континентальной евроазиатской «оси», настаивали на не-
медленном японском вмешательстве, чтобы двум странам соединиться по
крайней мере на территории разгромленной России.
Со своей стороны Гитлер и его уверенный в победе генералитет выступили
против участия «желтых» японцев в событиях. В Токио военно-политическое
руководство вопреки намерениям министра иностранных дел голосовало за не-
медленное продолжение продвижения на Юг и начало оккупации Южного Ин-
докитая. Вступление Японии в войну против Советского Союза императорское
совещание пока отложило, при этом оно видело подтверждение правильности
своей выжидательной позиции в том, что немецкое наступление было почти на
месяц задержано в районе Смоленска.
Выступая отдельно, да к тому же еще видя перед собой разного врага,
Германия и Япония как географически, так и идеологически отошли друг от
друга еще до того, как дальневосточная империя вообще вступила в войну
против западных держав. На новое продвижение японцев в Юго-Восточной Азии
США реагировали полным эмбарго на торговлю с Японией (26 июля 1941 г.) и
замораживанием японских активов.
Поскольку свыше 40% японской внешней торговли приходилось на США,
причем бедная сырьем островная империя полностью зависела от
американских поставок нефти и железного лома, отходов металла, чтобы
покрыть потребности своей военной промышленности, то приостановка поста-
вок была равносильна удушению промышленного военного производства. Им-
ператорский военно-морской флот мог определить, когда его корабли из-за от-
сутствия топлива будут не в состоянии выходить в море. Поэтому с конца июля
Соединенные Штаты решали вопрос — быть войне или миру в Тихом океане.
Правительство Коноэ уже в начале сентября 1941 г. приняло
предварительное решение о войне, но вскоре после этого подало в отставку, ибо
политическое положение становилось все более бесперспективным. Его
преемник, кабинет генерала Того, предпринял последнюю попытку достигнуть
соглашения с США, но одновременно принял решение в случае неудачи перейти
к военным действиям. В этих условиях немецкий партнер теперь снова вернул
себе свой имидж. И для Берлина важно было договориться с обоими союзника-
ми о том, чтобы по возможности одновременно вступить в войну против США
и не заключать сепаратного мира. Токио намеревался также форсированно в ка-
честве посредника способствовать достижению мира в германо-советской вой-
не, чтобы установить связь по суше между двумя театрами военных действий.
Переданный устно предварительный запрос японцев об участии немцев в
войне против США министр иностранных дел Германии Риббентроп воспринял
сдержанно, но в основном положительно. Между тем немецкое руководство ста-
ло понимать, что «блицкриг» на Востоке потерпел крах. Представляется возмож-
ным, что в то время сам Гитлер в узком кругу выражал сомнение в победном
исходе войны. Снова приобрели свое значение альтернативные стратегии, такие,
как стратегия германо-японской морской операции против британских пози-
ций на Ближнем Востоке.
Кроме того, в Берлине с началом войны на Тихом океане связывали надежду,
что там будет сконцентрирован весь американский военный потенциал, ко-
торый больше не будет использоваться для поддержки Великобритании. Поэто-
му, считали немцы, поскольку Соединенные Штаты Америки будут втянуты в
военные действия в Азии и отвлечены от Европы, вторая волна похода против
Советского Союза будет более успешной. Исходя из этого, министр
103

иностранных дел Риббентроп в ответ на письменный запрос японцев относи-
тельно немецкой помощи по поручению Гитлера сообщил, что германский
«рейх» также объявит войну Соединенным Штатам Америки.
Примерно за 60 часов до открытия боевых действий у японцев уже лежало в
кармане письменное согласие их обоих европейских союзников, хотя последние
не были проинформированы о ходе подготовки к агрессии и о целях Японии в
войне. Немецкое обязательство оказать помощь укрепило тылы японцев, когда
их военно-морской флот уже держал курс на Гавайи. На решение японцев начать
войну оно не повлияло. Поэтому не существовало и совместных военных дого-
воренностей или тем более совместного стратегического планирования.
3.	Мировая война и оборонительное сообщество:
несовместимые военные и политические цели
Японский общий план военных действий еще до 20 октября 1941 г. не был
представлен и был чем угодно, но только не планом достижения статуса мировой
державы. Составленные спешно, в условиях недостатка времени, стратегические
планы содержали оборонительные меры. Но теперь американскому политиче-
скому и экономическому давлению собирались противопоставить наступатель-
ные оперерации. Японские военные с помощью неожиданных ударов на-
меревались решающим образом ослабить вражеский военно-морской флот,
ликвидировать военные базы США, Великобритании и Нидерландов, а
территории оккупировать в качестве определенной гарантии.
Пространство, которое должно было быть захвачено и внешние границы ко-
торого не были точно обозначены, предполагалось защищать от любых попыток
обратного захвата «белыми» колониальными державами. Именно с позиции си-
лы определенные круги намеревались вынудить США в мирном договоре
признать «жизненное пространство Великой Японии». При этом они исключали
возможность американского контрнаступления.
Под влиянием немецкой пропаганды Англия считалась в Токио давно
разгромленной, а ее империя — стоящей на грани развала. Поэтому
стратегические договоренности с Германией представлялись излишними. Од-
новременное открытие боевых действий на разных, расположенных далеко друг
от друга фронтах — от тихоокеанского острова Гуам до Британской Малайи ־— и
опьяняющие первоначальные успехи продемонстрировали такое японское
превосходство, которое не зависело от посторонней помощи. Спустя несколько
недель был достигнут первый этап военного плана — захват американских вла-
дений и оттеснение британцев. На втором этапе должна была пасть главная
британская крепость — Сингапур — и захвачены Голландская Ост-Индия и
Британская Бирма.
Полностью занятое стабилизацией Восточного фронта на подступах к Мос-
кве, немецкое руководство с большим удовлетворением восприняло победные
звуки фанфар с Дальнего Востока. В Берлине с пониманием относились к япон-
ским пожеланиям, даже когда они противоречили интересам совместного веде-
ния войны. Ибо, несмотря на первый тяжелый ответный удар по немецким вой-
скам, Гитлер по-прежнему не желал участия японцев в войне с Россией, хотя его
министр иностранных дел настаивал на этом.
Да и перед немецкой армией, для которой Япония находилась за пределами
ее континентального видения, пока еще не стоял вопрос о стратегическом
сотрудничестве с далекой восточноазиатской империей. Лишь немецкий воен-
но־морской флот снова выдвинул свои старые идеи в связи с планом
«Барбаросса», а именно наступление на британские позиции в Суэце и на Ближ¬
104

нем Востоке. Флот сделал это в целях разработки совместной стратегии, но к не-
му не прислушались, поскольку он был наиболее слабым и потому менее влия-
тельным видом вооруженных сил. Колеблясь между официальным восхищени-
ем и скрытой завистью к японским успехам, Берлин не очень-то активно
выражал желание достигнуть эффективных военных договоренностей.
Фактическому военному положению и идеологическим и военно-политиче-
ским концепциям, направленным на создание «Великой Германии» в Европе и
«великой восточноазиатской сферы процветания» в Восточной Азии, соответст-
вовало стремление японцев четко разделить на основе договора сферы господст-
ва. Уже неделю спустя после успешного удара по Пёрл-Харбору генерал Осима,
снова вернувшийся в качестве посла в Берлин, предложил проект более тесного
военного сотрудничества, который, однако, в действительности сводился к
разобщению.
В соответствии с японскими представлениями 70-й градус восточной дол-
готы (примерно район Карачи в устье Инда) должен был разграничить зоны
действий, которые назывались зонами влияния. Такой «раздел мира», к ко-
торому стремилась японская сторона, был отвергнут германским мини-
стерством иностранных дел и военно-морским флотом, чтобы не оставлять Ин-
дию японцам и с самого начала не исключать возможность военных морских
операций в тамошних водах. Но под влиянием войны на Востоке Гитлера
устраивало такое четкое разграничение, поэтому выдвинутые возражения были
проигнорированы и соответствующий договор подписан в Берлине 18 января
1942 г.
Установленная линия раздела оказалась вскоре непреодолимым
препятствием для совместных действий, скажем, с целью освобождения Индии
или для стратегических договоренностей о действиях на море. Даже пересечение
границы вспомогательными крейсерами требовало длительных
предварительных переговоров. Япония, Германия и Италия выступили, чтобы
дать миру «новый порядок», их пропаганда раздула эту претензию на весь мир.
Они закрепили ее и в секретной договоренности между собой. Но у
«стремящихся вперед молодых народов» не было, во-первых, согласия и, во-вто-
рых, потенциала, необходимого для преобразования старого мирового порядка.
Большие шансы создать военную коалицию выявились в первой половине
1942 г. Они заключались в совместном ведении боевых действий против Совет-
ского Союза или в морских операциях по окружению британских и
американских укрепленных пунктов на Ближнем Востоке и в Индии. Эти две
операции перенапрягли бы обе стороны, но одна из них при концентрации со-
вместного потенциала в первые полгода военного альянса имела бы хорошие
шансы на успех. Взгляды руководящих органов этих стран на такую
перестановку акцентов, однако, разошлись, в результате чего в Германии
пришлось с помощью «решений фюрера» сглаживать возникшие противоречия.
Из-за отсутствия сильного диктатора в Японии такие разногласия
выразились в половинчатости стратегии и в бессодержательных компромиссах.
В противоположность своим противникам, альянсу между капиталистическими
государствами Запада и восточной коммунистической державой, который воз-
ник во время войны, фашистские государства были неспособны к внутреннему
компромиссу и к внешней коалиции. «Право более сильного», на котором осно-
вывались национал-социалистическая, итальянская фашистская идеологии, а
также и миссионерское мировоззрение расы Ямато («кокутай»), во всех трех
странах выразилось в индивидуалистической ведомственной политике и во
внешнеполитической линии «священного эгоизма». Неспособность к
внутреннему компромиссу и к коалиции на рациональной основе стала прямо-
таки характерной чертой трех союзных фашистских государств.
105

Наиболее резкие различия выявились по вопросу о совместной позиции в
отношении Советского Союза. В Берлине министр иностранных дел Риб-
бентроп неустанно и настоятельно предлагал японским дипломатам и воен־
ным немедленно вступить в войну. Однако министр иностранных дел и его
министерство были одиноки в своем подходе к этому вопросу, вполне понят-
ном, если учесть положение на фронтах. Гитлер не хотел участия «желтых» в
германской судьбоносной борьбе на Востоке и поэтому предостерегал японцев
от раздробления их сил.
Ничто не характеризует незаинтересованность Гитлера в сотрудничестве с
Японией лучше, чем тот факт, что после начала войны Японией фюрер хотя и
принял дважды японского посла, чтобы поздравить его, однако затем не
встречался с ним более года. Только 21 января 1943 г., когда катастрофа в Ста-
линграде близилась к своему концу, Гитлер пригласил к себе японского
представителя, последовательного сторонника широкого союза, чтобы наконец-
то призвать Японию к участию в войне против Советского Союза. Ответ Токио
заставил себя ждать до марта, но его и без того можно было предвидеть заранее.
Учитывая различные точки зрения в немецком руководстве — позиция Гит-
лера безоговорочно разделялась главным командованием вермахта и по-
одерживалась, исходя из альтернативных стратегических планов, также и воен-
но-морским флотом, — Токио не испытывал особой нужды в нападении на со-
ветские дальневосточные области.
Последовательно осуществляя свою стратегию движения на Юг, им-
ператорский военно-морской флот рассматривал в качестве своего главного
противника обе англосаксонские морские державы и считал военный союз
против России несовместимым с приоритетной целью Японии в этой войне —
вытеснение западных держав из Восточной Азии. Так как германская война на
уничтожение, которая велась в России, не позволяла использовать немецкий по-
тенциал в войне против англосаксов, японский военно-морской флот с момента
начала войны настаивал на ее окончании.
Для вооруженной современной техникой армии восстановление регулярной
взаимной транспортировки грузов, в том числе техники, в «рейх» и, главное, из
«рейха», больше развитого в промышленном и военном отношениях, имело
жизненно важное значение для усиления позиций Японии в затяжной войне на
море против американских соединений, также хорошо оснащенных военной
техникой.
После поражения в сражении у Мидуэя (3-8 июля 1942 г.) началось
американское контрнаступление и, следовательно, продолжение войны. Япон-
ская концепция морского «блицкрига» после семи месяцев победоносного на-
ступления рухнула, так что большое значение приобрели глобальные политиче-
ские решения, необходимые для отражения американского наступления. Поэто-
му японский военно-морской флот выступил инициатором в деле заключения
германо-советского сепаратного мира, причем с осени 1942 г. он получил по-
ддержку и армии. В силу этого все японское руководство возвело эту идею на
уровень генеральной линии своей внешней политики на все оставшиеся три года
войны. В многочисленных официальных и неофициальных демаршах в
Берлине и Москве японцы пытались усадить своих контрагентов за стол
переговоров, снова восстановить евроазиатский блок и в борьбе континентов до-
биться хотя бы военно-политического пакта с англосаксами.
Японские усилия нигде не находили отклика и только укрепляли коалицию
между США и Советским Союзом вместо того, чтобы взорвать ее, так как мос-
ковское правительство всегда тотчас же информировало западные державы о
японских попытках навести мосты. Что касается немецкой стороны, то Гитлер
доктринерски придерживался идеи решающей расовой борьбы на Востоке и во¬
106

обще не позволял втягивать себя в дискуссию о мире с Советским Союзом. Даже
советская готовность к переговорам и соответствующий зондаж в Стокгольме
были заблокированы по указанию диктатора, в то время как Риббентроп, а в кон-
це войны также Геббельс и Гиммлер в окончании войны на Востоке видели един-
ственный шанс спасти «рейх» и национал-социализм. Таким образом, от Совет-
ского Союза зависело поражение Германии и Японии. Дифференцированные и
мировоззренчески обоснованные стратегические курсы трех союзных фашист-
ских держав по отношению к СССР были решающими факторами краха
германо-японского союза.
И, напротив, второстепенное значение имело то упущение, что не была уста-
новлена связь через Индийский океан. Десять дней спустя после начала войны
на Тихом океане, на которую с завистью смотрел германский военно-морской
флот, японские морские офицеры высокого ранга встретились с германским
главнокомандующим адмиралом Рёдером, чтобы впервые начать совместное
планирование. И в Токио высшие морские офицеры тоже высказались за такую
морскую стратегию, которая привела бы к обеспечению связи между двумя
державами в Индийском океане.
Разработки соответствующих планов и инструкций были сделаны как в
Берлине, так и в Токио. Когда в феврале 1942 г. после капитуляции британской
морской крепости Сингапур (15 февраля) стало очевидно, что Японии и на
втором этапе ее продвижения вперед удалась бы оккупация Бирмы и Голланд-
ской Индии, в Токио встал вопрос о новых направлениях экспансии. У штабных
офицеров флота были в основном три варианта: прорыв в Индийский океан, в
Австралию или в направлении американского острова Мидуэй. Так как немец-
кое руководство не пожелало оказать поддержку наступлению африканского
корпуса Роммеля на Суэц, вариант, обещавший наибольший успех, был
рассмотрен только поверхностно.
В начале апреля большое соединение японских кораблей вошло в Индий-
с кий океан. Появление тяжелых японских кораблей у Коломбо (Цейлон) и бом-
бардировка города (5 апреля 1942 г.) вызвали паническую реакцию у западных
держав. Британский восточный флот оставил этот морской регион и бежал от
превосходящих сил японцев в восточноафриканские гавани, чтобы спастись от
гибели. Индийский океан и даже украшение английской короны — Индия — бы-
ли открыты для нападения участников Пакта трех держав.
Но японское соединение повернуло обратно, так как корабли были нужны
для разрозненных атак на Австралию и Мидуэй. Когда наконец спустя два меся-
ца после падения Тобрука (20 июня 1942 г.) все же началось немецкое наступле-
ние на Суэц, японский флот после понесенных им поражений у Новой Гвинеи и
Мидуэя был уже не в состоянии осуществлять крупные операции. Попытки со-
вместного ведения войны на море рухнули прежде всего из-за упрямства Гит-
лера и абсолютного приоритета войны на суше в России. Легкомыслие и отсут-
ствие стратегических планов в Японии привели к раздроблению сил и, наконец,
к серьезным поражениям императорского флота. Это и было причиной того, что
не удалось установить связь между Сингапуром и Суэцем.
Раздел военных зон и зон влияния в Индийском океане по 70-му градусу
представлял собой еще одно, причем более важное политическое препятствие на
пути германо-японского сближения. Германский военно-морской флот и ми-
нистерство иностранных дел ревниво следили за тем, чтобы японский флот не
нарушил магическую демаркационную линию. Намечавшаяся японцами вы-
садка на Мадагаскар, относившийся к отведенной Германии сфере, была
пресечена уже на стадии планирования настойчивыми возражениями со
стороны Германии. И в вопросе о будущем положении Индии соглашение о
разделе сфер влияния тоже оказалось препятствием для сотрудничества.
107

Несмотря на передачу Индии в зону влияния Японии, немецкая внешняя и
военная политика заявляла о серьезных интересах Германии на этом субконти-
ненте. В руках у немцев находился наиболее известный индийский политик, ли-
дер радикального крыла индийского движения за независимость Субхас Чандра
Бозе, с помощью которого можно было создать индийскую организацию в из-
гнании и индийские военные соединения. Предложенное немецкой стороной за-
явление о свободе для Индии натолкнулось на недоверчивое отношение Японии.
И наоборот, когда немного позже японцы захотели сопроводить успешный
прорыв своего флота в Индийский океан политическим заявлением о будущей
свободе для Индии, немецкая сторона посчитала такую акцию преждевременной
и отвергла ее.
В конечном итоге в августе 1942 г., после того как Индийский националь-
ный конгресс призвал англичан покинуть страну, начались тяжелейшие
внутренние беспорядки за всю индийскую колониальную историю. Но теперь
японцы были уже не в состоянии разжечь восстание демонстративными воен-
ными акциями. И Германия, чьи войска в это время находились все еще се-
вернее Кавказа, тоже не смогла оказать влияние на внутреннюю обстановку в
Индии. Возможное выпадение Индии из британского имперского союза с по-
мощью целенаправленных действий участников Пакта трех держав не состоя-
лось из-за эгоистических интересов союзников.
Подобный же пугающий результат непомерного эгоизма и высокомерия,
обусловленных мнимой мощью и недоверием друг к другу, имел место и в эко-
комических отношениях трех союзных фашистских стран. Еще до того, как из-
за войны в России был прерван транссибирский торговый путь, японская
сторона упорно отказывалась поставлять немецкому партнеру в требуемых ко-
личествах такие важные для военной промышленности виды сырья, как каучук,
хинин и вольфрам.
Японцам было трудно согласиться и на преимущественное положение не-
мецких фирм в зонах японского господства, на чем настаивали немцы после по-
тери выгодных сделок с Китаем. Приобретенные экономические ценности дол-
жны были использоваться на благо только японской промышленности, а не по-
делены с развитой «белой» нацией. С другой стороны, хозяева немецкой эконо-
мики отказывались предоставить японцам бесплатно свои технические дости-
жения.
Переговоры о торговом договоре продолжались почти два года. Подписан-
ное (20 января 1943 г.) соглашение имело лишь пропагандистское значение, так
как транспортировка грузов через океан была почти парализована. Благодаря 60-
лее позднему (2 марта 1944 г.) договору и привлечению ведущих инженеров из
гибнущего «третьего рейха» Япония в конце войны обеспечила себе лишь техни-
ческое «ноу-хау», которое хотя уже и не могло быть использовано в военной
промышленности, но помогло обеспечить высокий уровень индустриального
возрождения Японии после войны.
4.	Итоги
Уже через год раздельной борьбы Германия и Япония одинаково оказались
в положении отступающей стороны. Еще через год японское руководство сдела-
ло политические выводы из краха военного альянса и объявило восточноазиат-
ский театр военных действий полностью независимым от европейского. Одина-
ковой оказалась раздельная гибель обеих авторитарных систем, идентичной для
руководства в Берлине и Токио была их неспособность своевременно закончить
108

становившуюся все более безнадежной войну, и поэтому общими оказались не-
выносимые страдания гражданского населения и огромные потери.
Германия и Япония как борцы за «новый мировой порядок» — избавление
Запада от коммунистической угрозы и освобождение колониальных народов из-
под ига «белого человека» — потерпели в 1945 г. неудачу. Италия, считавшаяся
ненадежным третьим союзником, уже в 1943 г. выскользнула из шатавшегося
фашистского сообщества. Только на авторитарной основе, на базе
мировоззрения, рассматривавшего войну, разрушение и порабощение как само-
цель, успешное, рациональное сотрудничество было невозможно — к счастью
для собственного населения этих стран и их тогдашних противников.
Проведение каждым из этих государств беззастенчивой, эгоистичной, свое-
вольной политики с позиции силы оказалось недостаточно для совместного ве-
дения войны. Германия и Япония за время длившегося неполных пять лет во-
енного союза идентично действовали только один раз: когда оба агрессивных
государства должны были в 1945 г. капитулировать перед превосходящей силой
противников, объединившихся наконец и против Японии.
Но итоги этой начатой Германией и Японией мировой войны были для обе-
их стран не только отрицательными. На обломках рухнувшего старого
порядка — в Японии полуфеодальной императорской системы, а в Германии
шовинистически деформированного прусского тоталитарного государства —
для обеих стран появились шансы найти новую общественную и политическую
форму государственного строя. Интеграция в западный мир, которую обеим за-
поздавшим нациям не удалось осуществить собственными силами, была
произведена насильно в результате их полного военного поражения и
моральной дискредитации их политических систем.
Уже период войны оказался как для Японии, так и для Германии эпохой вы-
нужденного общественно-политического поворота, началом возникновения но-
вой — введенной, правда, только после окончания войны — социальной
структуры. Военная экономика стимулировала развитие новых идей и техноло-
гий, причем в Японии в гораздо большей степени, чем в Германии, — развитие,
которое лишь в период мирного строительства дало необходимые всем плоды.
Во время войны широкие круги населения были лишены мобильности и са-
мостоятельности, что также оказалось благоприятным для восстановления
страны. Крах в 1945 г. был пережитым и — в существовавшей закостенелости —
необходимым переломом для прорыва в современный мир широкой де-
мократии. Уродливость общественно-политического развития, выразившуюся
в упорном отстаивании регрессивных идей, в общественно-политическом
карантине, имевшем место в обеих странах, и в ожидании того, что история за-
стынет в «тысячелетних рейхах», первыми почувствовали на себе Япония и
Германия с их националистическими тоталитарными режимами и подавлени-
ем собственных народов. Они ощутили это, прежде чем весь мир был вовлечен
ими в последнюю большую войну и такое ненормальное развитие было
исправлено с помощью силы.

Арним Ланг
Захват Норвегии
с немецкой и норвежской точек зрения
Типология подхода к вторжению и оккупации
История оккупированных немцами во время второй мировой войны госу־
дарств является пробным камнем социально ответственной, эмоционально
аргументированной историографии, поскольку она освещает преимущественно
конфликтные и затрагивающие чувства людей темы, такие, как военное насилие
и оборона, захват и оккупация, коллаборационизм и сопротивление, наконец,
преступники и их жертвы.
Она рассматривает также такие моменты, как превращение победителей в
побежденных, а оккупантов в оккупированных. Именно в как бы далеком от по־
вседневности научном подходе к истории со стороны тех, кто стал жертвой на-
силия, объектом агрессии и экспансии, состоит особый долг. И это нужно учи-
тывать, если мы хотим избежать того, чтобы за прежним политическим,
правовым и экономическим «насилием» последовало еще и ис-
ториографическое. Недоверие и подозрительность по отношению к немецким
историкам в когда-то оккупированных странах с течением времени совсем не
обязательно уменьшаются, тем более что воспоминания о преступлениях у
жертв стираются гораздо медленнее, чем у преступников или у тех, кто
противится тому, чтобы их отождествляли с преступниками на том основании,
например, что они принадлежат к одной и той же нации1.
История операции «Везерюбунг», которую по «планированию, подготовке и
осуществлению... относят к наиболее исследованным с научной точки зрения
операциям второй мировой войны»2, обладает прямо-таки соблазнительной
притягательной силой. Ее особенность как первой наступательной операции
всех трех видов вооруженных сил обеспечивает постоянный интерес к ней как к
объекту обсуждения и военно-исторического исследования. Но именно этот
традиционный военно-технический подход к германо-норвежской истории
периода второй мировой войны часто стоит на пути развития совместной ис-
ториографии, не связанной какими-либо границами.
I. Отдельные аспекты немецкого подхода
к оккупации Норвегии
Операция «Везерюбунг» и осуществленный в ее ходе захват немецкими вой-
сками Норвегии представляют собой противоречивую область исследования,
которая длительное время после войны во многом определялась тем, что все уча-
ствовавшие в этом стороны, продолжая свою вражду военных лет. показывали
пальцем друг на друга. В центре взаимных упреков находился прежде всего
вопрос о нейтралитете Норвегии, о подходе к нему норвежского правительства и
о нарушении этого нейтралитета германским «рейхом» и Великобританией. Та-
кая напряженная обстановка оказала влияние и на дискуссию по вопросам
современной истории в последующие годы. Немецкая реакция на норвежские,
датские и британские обвинения характеризовалась после войны большой
сдержанностью, направленной именно на то, чтобы оградить операцию «Ве-
110

зерюбунг» от обвинений с политической, военной и юридической точек зрения.
В то время как историческая дискуссия по вопросам виновности и ответствен-
ности не улеглась в Норвегии до сих пор, в Германии ее вскоре сдали в архив.
Об этой операции, «самой смелой в немецкой военной истории» (как заявил
Гитлер в своей речи в рейхстаге 19 июля 1940 г.), у немцев сложилось специфи-
ческое устойчивое представление как об особой, отличающейся от других воен-
ных наступательных операций Гитлера и вермахта, которое и до сегодняшнего
дня почти не подвергается сомнению. Это представление придает вторжению 9
апреля 1940 г. характер оправданной оборонительной операции, вынужденно
принявшей наступательную форму, так как в тогдашних обстоятельствах она
была спровоцирована противником. Эта распространенная и упорно под-
держивавшаяся геббельсовской пропагандой оценка существовала длительное
время, хотя она обходила стороной всю взаимосвязь военных событий, вызван-
ных немецкой агрессией. Для многих немецких современников этих событий, а
также их потомков, в том числе и историков, взгляд на вторжение в Норвегию и
его понимание ограничивается поразительно скромным пассажем, в соответст-
вии с которым немецкие солдаты в этом событии только на несколько часов
опередили англичан.
В этой стереотипной, почти рефлексивной ссылке явно содержится весь
огромный общий знаменатель немецкого отношения к операции «Везерюбунг».
Кроме того, это служит средством, причем для многих неосознанным, осложне-
ния германо-норвежского взаимопонимания, поскольку воспринимается как
сигнал для ухода от исторической ответственности за оккупацию, тем более что
отодвигает в сторону собственно пострадавшее государство, ибо в центре внима-
ния находится уже не Норвегия, а тогдашний противник — Англия, критически
рассматриваются не действия немцев, а злые намерения британцев. Характерно,
что последовавший за нападением период оккупации, длившийся как-никак
пять лет и один месяц, не вызвал у немецкой стороны интереса, хоть как-то
сравнимого с интересом к операции «Везерюбунг» и тем более с норвежским ин-
тересом к оккупации. По этим причинам общая картина немецкого столкнове-
ния с Норвегией во второй мировой войне больше определяется серьезными
ранними работами, временами носящими характер профессиональной ис-
ториографии.
Тот, кто занимается темой оккупации Норвегии вермахтом и восприятием
этой темы в германских кругах, вряд ли пройдет мимо того факта, что многие
реалии говорят о наличии иррациональных и эмоциональных критериев при
оценке событий.
Следующие строки были написаны в 1940 г.: «Норвежские фиорды!
Страстное стремление столь многих немцев и любовь норвежского народа! Как
много немцев в прошедшие годы находили радость и разрядку после трудной
работы, любуясь вашими кристальными потоками, крутыми скалами, вашими
лесами и вашими милыми местечками... Мы любили норвежские фиорды,
норвежскую землю и норвежских людей! И вот теперь, в ожесточенной борьбе
народов против тирании Англии на море, мы хотели прийти к вам, норвежцам,
как друзья... Но случилось иначе. Вы, норвежцы, не поняли становления новой
Европы, созревания нового мировоззрения, духовной революции,
направленной против материальных, капиталистических интересов. Что знали
вы о действительных целях освободительной борьбы Великой национал-социа-
диетической Германии, борьбы, которая велась и за освобождение вашей страны
от английского господства и произвола? ..Англия была готова к прыжку на по-
бережье Норвегии... Но немецкий простофиля Михель не спал! ...Он навострил в
этот раз уши и совершенно точно обнаружил, что коварный Альбион что-то за-
мышлял... И вот по приказу фюрера все три вида немецких вооруженных сил
111

развернули тайные приготовления. Фюрер запланировал неслыханно смелый
удар, причем военно-морской флот должен был быть главным действующим
лицом в этом военном походе на Крайний Север, напоминавшем набеги
древних викингов. Эта задача была по сердцу главнокомандующему военно-
морским флотом и всем его людям на кораблях немецкого флота, испытанных
в штормах и боях... Берегись, Англия! Храбрые мужи с железными сердцами уже
плывут на стальных кораблях на Север! Они полны бурлящего гнева против вы-
сокомерно улыбающихся ненавистников их священного флага со свастикой и
их национальной чести! ...Покорение далеких фиордов Норвегии было
решающим шагом на пути к свободе, к освобождению морей. И только свобода
морей может создать нашему упорному и настойчивому народу такое положе-
ние в мире в экономической и культурной областях, которого он заслуживает»3.
Основные моменты в этом признании, несомненно, напоминают об обсто-
ятельствах какой-то осмеянной, отвергнутой любви. Наиболее заметное место
занимает при этом высоко превозносимая романтическая страсть к этой стране,
связанная с ревностью, недоверчивое и легкоранимое отношение к объекту сво-
его обожания. Налицо старание дезавуировать противника и жертву как воисти-
ну виновных, в то время как собственные действия стилизованно преподносятся
как героический эпос. Пугает то, что речь здесь идет не только о временных
курьезах, но и о том, что некоторые элементы пережили капитуляцию и нашли
путь в научную литературу. Хотя в общем все ведет к более трезвому методу
рассмотрения вопроса, все же одновременно следует подчеркнуть, что и пять де-
сятилетий спустя после событий битва за Нарвик, как представляется, все еще
прочно занимает первое место в сознании немцев. Кроме того, характерным ка-
жется то обстоятельство, что воодушевленные солдатским и национальным ду-
хом историки прежде всего в 50-е и 60-е годы проявили склонность
пренебрегать правилами своей профессиональной дисциплины именно тогда,
когда речь шла о вопросах военного самосознания и гордости за удавшуюся
операцию. Особое внимание уделялось именно военному аспекту данного собы-
тия, причем, как представляется, исходили из принципа освобождения вермахта
и особенно военно-морского флота от общей ответственности Германии за ок-
купацию Норвегии.
Оккупационная политика с ее эксцессами рассматривалась как прерогатива
гражданской стороны, то есть ответственность за нее возлагалась на назначенно-
го Гитлером имперского комиссара по делам оккупированных норвежских
территорий Йозефа Тербовена и на подчиненные ему и находившиеся в его
распоряжении силы, главным образом администрацию, полицию и войска СС.
В соответствии с Указом фюрера об исполнении полномочий по управле-
нию в Норвегии от 24 апреля 1940 г. Тербовен был назначен блюстителем
германских имперских интересов и должен был осуществлять высшую
правительственную власть в гражданской сфере. У него была возможность путем
издания постановлений устанавливать правовые нормы. Его орган власти, им-
перский комиссариат, образовал управление по надзору за норвежской адми-
нистрацией, действовавший и после создания правительства Квислинга
1 февраля 1942 г. После первоначальных изменений комиссариат был разделен
на четыре главных отдела (управления, народного хозяйства, народного
просвещения и пропаганды, техники). Кроме этого «узкого имперского комис-
сариата» Тербовен мог использовать и силы, подчиненные высшему начальнику
СС и полиции Вильгельму Редиссу. Специальный отдел, «оперативный штаб»,
заботился о коллаборационистской партии «Насиональ замлинг» (НС). В более
широком смысле имперский комиссариат отвечал за множество культурных,
экономических и других немецких организаций (Немецкий театр, Немецкую
торговую палату в Норвегии, земельную группу НСДАП в Норвегии и тд.).
112

После вторжения право издавать приказы в Норвегии должно было перейти
к командующему оккупационными войсками. До декабря 1944 г. этот пост за-
нимал считавшийся далеким от политики военный Николаус фон Фалькен-
хорст, после него в течение месяца — «партийный генерал» Лотар Рендулич, а
вслед за ним с января 1945 г. и вплоть до капитуляции — Франц Беме. Команду-
ющий оккупационными войсками был высшим представителем вермахта в
Норвегии, его представителем по отношению к норвежскому государству и его
населению. Он подчинялся верховному командованию вермахта и получал от-
туда указания в соответствии с директивами Гитлера. Командующий оккупаци-
онными войсками был ограничен в своих действиях правами имперского ко-
миссара. Кроме того, в обычное время его военная командная власть
ограничивалась индивидуальными интересами отдельных частей вермахта. Его
главная задача состояла в использовании оккупированных норвежских областей
для нужд вермахта. Пожелания отдельных видов вооруженных сил
координировались им и представлялись имперскому комиссару, который дол-
жен был осуществлять требования вермахта в гражданском секторе. Во время
всего периода оккупации главное внимание уделялось ожидавшемуся
крупномасштабному вторжению. Страх перед ним заставлял держать в
Норвегии в боевой готовности крупные военные соединения, так что во время
капитуляции общая численность находившихся в Норвегии частей германского
вермахта и приданных ему подразделений составляла почти 330 тыс. человек4.
В действительности норвежские историки в общем и целом дают немецкой
оккупационной армии скорее позитивную оценку. На эту картину бросает силь-
нейшую тень лишь участие военных в разрушении Северной Норвегии, в районе
выше Линген-фиорда, в конце 1944 г.
При отводе 20-й горной армии из Финляндии через Северную Норвегию в
соответствии с приказом Гитлера («Не должно быть места сочувствию к
гражданскому населению») на территории Норвегии, равной полутора Даниям,
было эвакуировано 50 тыс. человек и разрушено 11 тыс. жилых домов, а также
4700 сараев, конюшен и других подсобных помещений, 230 производственных
помещений и мастерских, 420 магазинов, 306 рыбообрабатывающих
предприятий, 53 отеля и гостиницы, 106 школ, 60 помещений общественного
управления, 21 больница и медпункт, 140 помещений для проведения собраний,
27 церквей; к этому следует добавить разрушение улиц, мостов, набережных, 60-
тов, телефонных мачт, колодцев и фонарей. Кроме того, в большинстве мест бы-
ли убиты домашние животные и заминирована земля. В остальной части
Норвегии в период с 1940 по 1945 г. было повреждено около 4 тыс. жилых домов,
из них 380 в Будё, а также 156 разрушено полностью и 940 частично в Нарвике5.
С солдатским восприятием вторжения и оккупации тесно связана претензия
оправдать происходившее с помощью международного права6. Лишь изредка
отсутствует ссылка на правовое основание, которое в соответствии с между-
народным военным правом оправдывает оккупанта. Вместе с тем отсутствует
понимание того, что с точки зрения здравого смысла вооруженное нападение,
даже если оно и трактуется прежде всего как защитная мера, именно
пострадавшим, то есть тем, на кого напали, может восприниматься только как
проявление патологического права. И именно норвежское население, которое
126 лет не знало войн на своей территории, должно было воспринять вторжение
как нападение дискредитирующей себя, попирающей все принятые правовые
принципы военной силы на сравнительно мирное общество7.
Этим элементарным недостатком страдает и немецкая попытка достичь вза-
имопонимания на основе такого рассмотрения вопроса, когда в центр
«нейтральных» военных действий ставится простой немецкий солдат, который
сам чувствует, что политическое руководство обманывает его. Такой подход в
113

течение длительного времени мог сопровождаться с норвежской стороны в луч-
шем случае лишь отрицательным покачиванием головы, ибо он, с точки зрения
жертвы, означал шизофреническое разделение послушного выполнения солда-
тами своего долга при осуществлении военных действий, с одной стороны, и их
правовых, политических, материальных и человеческих последствий — с
другой8.
Особенно ярко выступало несоответствие претензии на честность, закон-
ность и цельность немецких действий там, где не упоминались и оставлялись
без внимания нечеловеческие качества национал-социализма. И не только сами
участники событий в своих воспоминаниях и оправдательных записках охотно
обходили этот пункт. Научные исследования немецких историков по проблемам
вторжения и оккупации Норвегии также несут на себе отпечаток индиф-
ферентности и отрицания ценностей9.
Именно в таком демократически устоявшемся, свободном и
провозглашавшем идеи равенства и терпимости парламентском государстве,
каким была норвежская монархия, идеологические аспекты немецкой оккупа-
ции должны были многократно столкнуться с непониманием и неприятием.
Когда после войны в немецких работах отмежевание от национал-социализма
было незаметно, то отсутствовала основная необходимая предпосылка для того,
чтобы вступить с норвежскими историками в плодотворную дискуссию о навя-
занной исторической общности пятилетнего периода оккупации10. Прежде все-
го из-за отсутствия взаимопонимания по вопросам, связанным с собственными
понятиями и представлениями о ценностях, и находит свое обоснование суще-
ственное различие, характерное для норвежских и немецких работ (с Востока и
Запада).
Но недостаток понимания не только в переносном, но и в прямом смысле
является одним из существенных признаков специальных исследований в обла-
сти истории оккупации Норвегии. Почти все норвежские историки обладают
знанием немецкого языка, в то время как немцы очень редко знают норвежский.
Это ведет, например, к тому, что в Норвегии важные дискуссии о совместной
германо-норвежской истории, частично использующие немецкоязычные ис-
точники, как, скажем, дебаты о норвежской капитуляции 10 июня 1940 г.,
протекают в отсутствие немецких историков.
Ограниченные возможности немецкой стороны понять основания
норвежских действий путем изучения оригинальных норвежских источников
могут быть причиной того, что до сих пор ранее сложившиеся стереотипы не-
мецких представлений о норвежцах не сломлены и не утратили своей силы. Если
раньше ориентировавшееся на расширение своего господства политическое
руководство и подчиненные ему военные рассматривали малые северные госу-
дарства в любом случае как несамостоятельные объекты своей политики силы и
политики силы противника, а также как геостратегические реалии, то и сегодня
лишь немногие немецкие историки, занимающиеся историей операции «Ве-
зерюбунг» и ее последствиями, стараются рассматривать Королевство
Норвегию как самостоятельно действующий субъект истории. Познание отно-
шения и действий норвежской стороны обеспечиваются, как правило, только
благодаря немецким или британским источникам. Но система, принимавшая в
то время решения, при этом не устраняется, и очень редко меняются очки, через
которые тогда рассматривались события в Норвегии.
Но не только упущения в совместном понимании препятствуют
равновеликому по охвату, интенсивности и осуществлению норвежских и не-
мецких усилий по изучению периода оккупации. На немецкое отношение к ок-
купации, например, болезненно влияет то обстоятельство, что захват Норвегии
почти автоматически провоцирует сравнение с историей оккупации других за¬
114

хваченных немцами государств, что вызывает меньший интерес, причем необ-
ходимость его исследования не кажется столь уж спешной. Поэтому история ок-
купации Норвегии приобретает немного странноватый характер откуда-то спи-
санной, относительной и не имеющей самостоятельного значения истории с
парадоксальной тягой к оправданию.
Человеческие потери в Норвегии за время оккупации таковы:
—	число погибших за все время войны в регулярных норвежских
вооруженных силах составило около 2000 человек. Из них 850 приходится на
период между апрелем и июнем 1940 г.;
—	среди так называемых фронтовых борцов, то есть в большинстве своем
норвежских добровольцев, состоявших в национал-социалистической партии и
в таких частях, как полк «Нордланд» в составе эсэсовской дивизии «Викинг», за-
действованных на немецком Восточном фронте, было убито около 1000 человек;
—	число убитых бойцов Сопротивления составило 2091, из них казнено не-
мцами 336 человек;
—	количество жертв гражданского населения в результате бомбардировок
союзников достигло 752 человек;
—	участниками движения Сопротивления было уничтожено 65 норвежцев и
15 немцев;
—	из примерно 1800 (частично местных, частично беженцев из
Центральной Европы) евреев в Норвегии 760 человек было отправлено в кон-
центрационные лагеря, вернулось обратно всего 25 человек; во время оккупации
всего погибло 758 лиц иудейского вероисповедания;
—	считается, что норвежцев всего погибло 10 000 человек. Это примерно со-
ответствует 3% населения. В СССР эта цифра составляет около 6%, в Югосла-
вии — около 10, а в Польше — около 17%п.
Тем, чей исследовательский интерес зависит от высоких цифр, оккупация
Норвегии представляется, естественно, проблемой второстепенной. Но
чрезмерное внимание к количеству жертв часто мешает пониманию того, что за
каждой жертвой скрывается микрокосмос человеческой судьбы и человеческих
страданий, не поддающихся никакому бухгалтерскому учету. Каждый человек в
таком маленьком обществе, как норвежское, воплощает в себе непосредственно
опыт всех, поэтому пережитое одним гораздо легче проникает в общее сознание
и горе не проходит. Именно в небольших государствах с немногочисленным на-
селением кажущееся незначительным число жертв может означать
потрясающее национальное бедствие. История страданий евреев в Норвегии во
время второй мировой войны, несмотря на незначительное количество жертв в
сравнении с международными масштабами, при ближайшем рассмотрении мо-
жет служить ярким примером этого.
II. Аспекты норвежского понимания периода оккупации
Особенности норвежских исследований истории оккупации могут быть по-
няты только в том случае, если есть готовность уяснить, насколько отличалось
от действительных событий осмысление в ФРГ истории второй мировой войны
в отношении Норвегии. Различия проявляются уже в общественной и личной
шкале ценностей, которая определяет отношение к современной истории. Они
прослеживаются в отношении к национал-социалистическому периоду и в том,
какие извлекаются опыт и уроки из индивидуального и национального
прошлого и как это передается дальше, например следующему поколению. Если
рамки этих различных условий не определены, то дискуссия между немцами и
115

норвежцами о периоде оккупации становится для обеих сторон бесплодным за-
нятием.
Существенная разница состоит уже хотя бы в том, что в Норвегии не было
сравнимого с немецким поворота своей собственной новейшей истории. Если в
Германии преодоление прошлого после второй мировой войны по различным
причинам сильнее выражалось в материальной форме экономического
возрождения, чем в духовном преодолении двенадцати национал-социалиста-
ческих лет, то у норвежцев, в большинстве своем ощущавших свою
принадлежность к Сопротивлению, была потребность провозглашать и
разъяснять свое видение периода оккупации. «Уроки, которые дала нам война
...должны быть прочной составной частью национального наследия норвежского
народа», — говорил от имени всех представителей военного поколения
Х.О. Кристоферсен. Осознание им того, что «важной задачей было воссоздание
картины образов и настроений периода оккупации»12, отражает побудительные
мотивы многих норвежцев, которые или в силу профессии, или исходя из лич-
ных склонностей занимаются историей оккупации. Они чувствуют себя тесно
взаимосвязанными нерушимым чувством «мы», которое для немцев является
чуждым, имеет характер чего-то почти ненаучного.
И действительно, коллективная, характерная для военного поколения ис-
торическая картина оккупации Норвегии наложила на норвежские исследова-
ния более четкий отпечаток, чем на историографию ФРГ. Настойчивость поко-
ления Сопротивления, превалирование его тем и тезисов в историографии
Норвегии времен оккупации сохраняются до наших дней13. Выделение отдель-
ных моментов, запрещение отдельных тем и конформистское давление
старшего поколения явились мощными социальными факторами, которые ме-
шали развитию по возможности непредвзятой, собственной интерпретации на-
циональной истории второй мировой войны14. Опасности личного союза между
участниками и историком очевидны; такой симбиоз поставляет
распространенные мифы об оккупационном периоде.
Исследования 1969 г. выявили шесть наиболее популярных мифов. 1. «9
апреля народ немедленно объединился для сопротивления немецкому нападе-
нию». 2. «Как никогда раньше в истории Норвегии, стортинг охранял право и
справедливость в качестве нашей последней надежды в час опасности». 3. «Весь
народ объединенно выступал против немцев и Квислинга». 4. «Норвежское
Сопротивление было боевым сопротивлением, которое нанесло немцам невос-
полнимый ущерб». 5. «Не считая двух процентов населения, присоединившихся
к национал-социалистам, все норвежцы лояльно относились к движению
Сопротивления против немцев». 6. «Вопреки всему мы все же правильно
прожили эти пять лет...»15
К моментам, затрудняющим германо-норвежский обмен в вопросах ис-
тории оккупации, относится и недостаточное знание специальной норвежской
номенклатуры ценностей. Непонимание появляется прежде всего там, где ос-
новные, возникшие из исторического опыта понятия и национальные герои не
признаются как таковые16. Многие термины невозможно перевести адекватно,
поскольку затронутая историческая реалия в другом языке из-за отсутствия со-
ответствующего опыта не имеет равноценного обозначения. Например, сомни-
тельно, можно ли норвежское выражение «фриеринг», обозначающее окончание
оккупации и содержащее четкие активные компоненты, удовлетворительно
перевести употребляемым в этом случае немецким словом «бефрайунг». Если
норвежский термин имеет в виду освобождение собственными силами и победу,
то немецкое слово связано с освобождением в результате воздействия извне и с
формальным поражением.
Возможности непонимания существуют уже в таких внешне несложных
116

обозначениях, как «der» или «die Norweger» («норвежец»). Эти понятия в
Норвегии с самого начала несут в себе положительное содержание17. В связи с
историей оккупации большинством еще живущих сегодня норвежцев они
сохраняются для тех лиц, которые были связаны с Сопротивлением или его иде-
алами. Языковое обобщение, которое несет в себе хотя бы намек на равенство
между «den» коллаборационистами и «den» норвежцами, при определенных об-
стоятельствах выглядело бы как позор, тем более в случае, когда во время
разговора норвежец может предполагать в своем немецком партнере
определенную историческую личность. Особому употреблению всех обозначе-
ний, касающихся национальной общности так называемых «хороших»
норвежцев во время войны, противостоит настолько же однозначное
употребление всего немецкого. «Der Deutsche» («немец») или «die Deutschen»
(«немцы») — это собирательные понятия, которые для норвежской стороны
многократно и совершенно индифферентно представляют собой всю общность
тех лиц, которые несут ответственность за пять лет подавления и страданий. Это
одна из тех областей, в которых отвращение к оккупантам, вызванное насилием
с их стороны, может быть наиболее длительным.
В 1943 г. один из норвежских писателей пришел к следующему выводу: «Ра-
ди мира, цивилизации и будущего мы должны совершенно четко представлять
себе, что потребуется много поколений, прежде чем немецкая ментальность...
вымрет в немецком народе. До тех пор каждый отдельный немец, независимо от
его политических взглядов, будет представлять собой культурно-политическую
проблему для всего остального мира״. Три характерные особенности немецкого
народа сделали это возможным: жестокость, сентиментальность и способность
неограниченно манипулировать своей совестью... Немецкий народ безгранично
беден моральными ресурсами, волей к стойкости и верностью. Совершенно
правильно поставить рядом с ним в качестве сравнения норвежский народ.
Несмотря на три года террора, обычный человек, человек с улицы скорее по-
жертвует своей свободой и своей жизнью, чем поступится своей совестью. И не-
обходимо особенно подчеркнуть, что это основывается не на вере в победу союз-
ников или расчете на нее, а на том, что в норвежце есть глубоко укоренившееся,
почти инстинктивное чувство, подсказывающее ему, что с определенными ос-
новными моральными законами нельзя шутить, потому что иначе человечество
не выстоит... Читатель должен помнить, что если после заключения мира мы
встречаем вежливых, уважительных и образованных немцев, воистину хороших
людей, которые сами о себе говорят, что они искренне верят в свободу, в право и
в истину, то, несмотря на это, мы не можем им доверять, рассчитывать на их
честность и на их верность слову»18.
Имеет значение также знание особого качества всех понятий из прямо-таки
сакраментальной сферы Сопротивления. Прежде всего здесь существуют поня-
тия, для которых в немецком языке нет адекватных выражений, например «холд-
нингскамп», что обозначает важный аспект гражданского^ненасильственного
сопротивления. Переведенное буквально, это слово означает примерно что-то
вроде «борьба поведения» или «борьба на выдержку». В общем этим словом
определяют отрицательное отношение к оккупационной власти и ее норвежским
помощникам. Это выражение охватывает «лояльность по отношению к де-
мократии вообще и по отношению к традиционному пути Норвегии, в том числе
и как политического института. “Холднингскамп” означает поддерживать,
сохранять и укреплять борьбу и ее позиции»19.
В качестве центрального понятия истории оккупации Норвегии часто слу-
жит «химмефронт», что неточно можно перевести как «хайматфронт» («отечест-
венный фронт»). При случае этот термин многими молодыми историками
Сопротивления воспевается почти как гимн и до неприличия прославляется.
117

«Слово “химмефронт” является одним из наиболее сильно позитивно
заряженных понятий в норвежском языке. Для военного поколения и его детей
это слово равнозначно борьбе, которую норвежский народ вел против оккупаци-
онной власти, борьбе, которую он выиграл. Оно ассоциируется со знаменами и
флагами, торжественными речами и королевским домом, гордыми женщинами
и мужчинами, защитой конституции и 17 мая (норвежский национальный
праздник. —Лет.), короче говоря, со всем, что связано у народа с чувством на-
циональной гордости и любви к свободе»20.
К достойным внимания норвежским особенностям подхода к истории окку-
нации относится хорошо заметное в первые послевоенные годы историческое и
юридическое преодоление прошлого. Причиной этого послужило традиционно
высокое значение юридической мысли в норвежском обществе, а тем самым и в
исторических исследованиях. Поэтому общая оценка немецкого нападения на
Норвегию совершенно неизбежно определяется в этой стране юридическим
подходом к вторжению и оккупации. В соответствии с этим в нападении и окку-
нации усматривают в общем и целом преступление против
—	мира (ведение агрессивной войны);
—	законов и обычаев войны (нападение без предупреждения или объявления
войны, неограниченная воздушная война, расстрелы и другие преступления в
отношении гражданского населения);
—	жизни и здоровья норвежских граждан (убийства и систематический
террор, уничтожение заложников, депортация гражданских лиц,
принудительные работы для гражданских лиц как часть ведения военных дейст-
вий);
—	норвежского имущества (огромные опустошения и разрушения, конфи-
скации, назначение коллективных наказаний, ограбление Норвегии в
результате реквизиций и поборов, а также снижения ценности норвежской ва-
люты) и
—	человечности21.
Теснейшее переплетение права и истории в Норвегии возникло после второй
мировой войны на основе широкого изучения с правовой точки зрения поведе-
ния норвежских граждан и иностранцев в период войны. Смысл этого феномена
определяется словом «оппьер», которое можно только приблизительно
перевести на немецкий язык. Ближе всего подходит к нему выражение
«разработка»22. Этот процесс большей частью основывался на первом опублико-
ванном после войны указе эмиграционного правительства от 15 декабря 1944 г.
В указе содержалось понятие «ландссвик» как «общее понятие преступления
против самостоятельности и безопасности государства (измена родине),
преступления против государственной конституции и главы государства (госу-
дарственная измена) и преступления против военных статей в военном уголов-
ном кодексе (военная измена)». Этот указ угрожал также наказанием за членство
в национал-социалистической партии или подобных организациях, также как и
за деловое сотрудничество с врагом, и предусматривал широкие возможности
для лишения виновных определенных гражданских прав23. С этим указом свя-
заны многие важные спорные пункты, прежде всего проблема обратного дейст-
вия. Норвежская конституция в § 97 подчеркивает, что ни один закон не может
иметь обратной силы. Правда, Верховный суд Норвегии не утвердил ни одного
приговора, который бы в отношении наказания поставил обвиняемого в худшие
условия, чем предусмотрено законодательством периода совершения
преступления24. Все равно было очевидно, что важные принципы уголовного
права в правовом демократическом государстве — «нет преступления, нет нака-
зания, если они не предусмотрены в законе»; «нет наказания без указания о том
в законе» — временно были поставлены под запрет, что нанесло правовому и
118

моральному единству Сопротивления и норвежского правительства в Лондоне
большой ущерб, которого можно было избежать.
Последствия юридической расплаты были велики. Она потребовала не толь-
ко громадного напряжения работы пенитенциарных учреждений, но и сильно
повлияла на общество, поскольку принесла своим землякам нетерпимое «право
победителя»25 и законсервировала раскол населения на сторонников и
противников национал-социализма.
Количество расследованных в общей сложности случаев «ландссвик» после
войны достигло приблизительно 92 тыс. Количество действительно понесших
наказание составило примерно 46 тыс. Под наказаниями имеются в виду как
лишение свободы по приговору суда, так и денежные штрафы. Почти 18 тыс.
человек были осуждены на различные сроки лишения свободы — или в чистом
виде, или одновременно с денежным штрафом или лишением гражданских
прав. Около 1000 человек получили лишение свободы условно. 28 тыс. были на-
казаны денежными штрафами и лишением гражданских прав или приговорены
к одному из этих наказаний. Еще в 5 тыс. случаев вина была признана, но дело
не возбуждалось из-за его незначительности или смягчающих обстоятельств: в
данном случае речь шла, как правило, о пассивном членстве в национал-социа-
листической партии. Примерно 1500 человек были оправданы. Из 18 тыс.
приговоренных к лишению свободы около 4,5 тыс. получили по три года и боль-
ше, причем у 600 преступников сроки наказания превышали 8 лет. 72 норвежца
были приговорены к пожизненному заключению, 30 — к смертной казни. Из 30
смертных приговоров 25 были приведены в исполнение, четырем осужденным
смертная казнь была заменена пожизненными каторжными работами, а один
приговоренный умер в тюрьме, не дождавшись решения по его просьбе о поми-
ловании. Последняя казнь состоялась в 1948 г. Из числа немецких военных
преступников 12 были казнены26. Два «ландссвик»-процесса получили между-
народную известность — процессы против Видкуна Квислинга и Кнута Гамсуна.
«Фюрер» норвежских национал-социалистов был приговорен к расстрелу. У го-
ловное дело против 85-летнего князя-поэта, который во время войны сердил
своих земляков далекими от действительности оценками оккупационных вла-
стей, было прекращено из-за «необратимого ослабления умственных способно-
стей» обвиняемого. Гамсун, который предпочел бы всему этому настоящий
процесс, был приговорен к денежному штрафу в размере примерно четырех пя-
тых его состояния.
При обобщении норвежских основных интерпретаций периода оккупации,
в сущности, можно исходить из трех неравноценных тенденций. На первом ме-
сте стоит историография, которая больше всего выделяет Сопротивление,
воспринимает его как воплощение норвежских традиций, а его содержание
приравнивает к национальной истории. Здесь само собой разумеющимся делом
считается опыт, рассматривающий при оценке событий жертвы (насилия), с од-
ной стороны, и победителей (над превосходящим по силе агрессором) — с
другой. Характерным для такого видения событий является двойной подход:
один по отношению к оккупантам, другой — по отношению к колла-
борационистам. Эта враждебность сначала охватывала все, что каким-либо
образом казалось подозрительным в оценках этих групп, их точек зрения и дей-
ствий. При этом вторая группа олицетворяла собой особенно болезненный ис-
торический предмет, ибо она выделялась как чужеродное тело в новейшей
норвежской истории, а ее существование служило постоянным напоминанием
об утрате национального достоинства. На этом фоне разносторонняя ис-
ториография представлялась национальным наблюдательным пунктом,
призванным выполнять свои функции как путем правильного —
патриотического, — так и путем неправильного — непатриотического — подхо¬
119

да. Этому соблазну норвежские историки противостояли не всегда в достаточной
мере — слишком сильным зачастую было стремление к такому подходу к ис-
тории, который выражался в словах, сказанных Рузвельтом в его хвалебной речи
о Норвегии 16 сентября 1942 г. «Смотри на Норвегию».
Трудно было по-научному обходиться с таким воспринимаемым как наци־
опальное инородное тело, но оказывающим влияние, невзирая на границы, ис-
торическим феноменом, как Видкун Квислинг и его партия национал-социали-
стов. Это видно уже из того, что только «через 43 года после смерти норвежского
“фюрера” появилась его биография, охватывающая всю его жизнь и политиче-
скую деятельность»27.
Квислинг родился 18 июля 1887 г., проявил очень большие способности в
учебе и окончил Норвежский военный институт, сдав экзамены лучше всех ос-
тальных учащихся. В течение нескольких лет он выполнял различные задания
на дипломатической службе в Петербурге и Хельсинки, а в 1922 г. стал
сотрудником Фритьофа Нансена в организованном им Международном комите-
те помощи России. Столкновение с катастрофическим голодом на Украине,
расстройство из-за утраты долго придерживаемого для него места в Ге-
неральном штабе из-за недостаточного общественного признания, ощущение
неясных стремлений к политической деятельности — именно эти факторы еде-
лали вернувшегося в 1929 г. домой Квислинга блуждающим огоньком и обман-
чивым светом в норвежской внутренней политике. Два года работы в качестве
непризнаваемого министра обороны (1931—1933), создание сектантской фа-
шистской Партии национального единства в 1933 г. и отсутствие ее успеха —
таковы были вехи на пути к прототипу изменника родины, который благодаря
случайным контактам с немецким политическим и военным руководством, ис-
пользуя свои путчистские намерения и немецкую поддержку, вел коне-
пиративную работу по предотвращению английского вторжения.
Захваченный врасплох немецким нападением, Квислинг 9 апреля 1940 г.
безуспешно попытался ввести в игру себя самого и свою партию. Через неделю,
вынужденный уйти в отставку как самозванный глава правительства и
отправленный в Германию «на учебу», Квислинг в соответствии с «новым
порядком» Тербовена с 25 сентября 1940 г. официально играл только подчинен-
ную роль партийного руководителя НС-комиссаров — государственных совет-
ников или НС-министров, ответственных перед имперским комиссаром. Даже
столь желанный пост премьер-министра «национального правительства» после
1 февраля 1942 г. не дал Квислингу реального увеличения власти, которое позво-
лило бы ему осуществить постоянно пропагандировавшуюся в памятных запи-
сках немецкому руководству цель — существование самостоятельной и незави-
симой Норвегии в Великогерманском союзе.
В сравнении с почти монополистической интерпретацией истории, с точки
зрения Сопротивления, противоположная позиция кажется каким-то сектант-
ским уклоном. Она исходит непосредственно от той группы населения, которая,
являясь коллаборационистской, подлежала не только исторической, но и
юридической, социальной, экономической и моральной ответственности. В ее
историческом видении Видкун Квислинг и его сторонники по национал-социа-
диетической Партии национального единства являются патриотами «на нацио-
нальном Уриа-посту»28, которые старались добиться для своей страны всего са-
мого хорошего, но не получили поддержки большинства. Не только-де во время
оккупации, но и после нее им пришлось приносить жертвы за свой патриотизм
и свои выступления в пользу норвежских интересов. По мнению колла-
борационистов, собственно ответственными являются те довоенные политики и
партии, которые из-за своей половинчатой и нереальной политики
нейтралитета виновны в немецких акциях и их последствиях.
120

В неспокойные послевоенные годы серьезного обсуждения таких уклонист-
ских теорий не было, норвежская общественность в своем большинстве не хоте-
ла, чтобы ей надоедали подобными интерпретациями, что, разумеется, привело
к тому, что вместе с ними замалчивались мысли, представлявшие интерес и
имевшие право на рассмотрение.
Между этими двумя неравнозначными главными направлениями сущест-
вовали зачатки ревизионистского подхода к истории, который в отдельных
сферах ставил под вопрос неприкосновенные формулы и оценки,
превратившиеся в застывшие догмы. Повод дает прежде всего тенденция,
воспринимаемая широкими кругами старших поколений населения почти как
еретическая и состоящая в том, чтобы смягчить морально обоснованное жела-
ние исключить коллаборационистов из национальной истории. На ожесточен-
ное сопротивление наталкивается тезис о том, что патриотизм на неправой
стороне (у национал-социалистов) был не меньше, чем патриотизм на правой
стороне (у борцов Сопротивления).
Тематическая и временная близость норвежской дискуссии между
традиционалистами и ревизионистами к спору между немецкими историками,
безусловно, не случайна. Однако ставить между ними знак равенства ־— по
крайней мере что касается содержания — едва ли возможно, хотя, разумеется,
манера поведения актеров и публики, а также механизмы и формы дебатов по-
добны друг другу. Кроме того, в обеих странах важную роль играет один из мо-
ментов упомянутого ревизионизма, а именно освобождение исторической оцен-
ки от моральных тисков. Но эта согласованность не означает равенства в
исправлении содержания нынешней историографии. Для этого слишком
различны рассматриваемые объекты и существенно велика разница в том, куда
указует обвиняющий перст.
Примечания
1	Оккупация Норвегии рассматривается немецкой стороной, как правило, только в отдельных пас-
сажах обзорных работ, которые часто ограничиваются тремя тематическими узлами: «Учения на
Везере» 9.4.1940, «Новый порядок» 25.9.1940 и «Государственный акт» 1.2.1942. Здесь мы не
будем удлинять перечень внешних событий. Напротив, есть стремление стимулировать раз-
мышления об общей точке зрения на почти не затронутую немецкой стороной тематику.
Нижеприведенные сноски очень кратки и потому нуждаются в подробных разъяснениях. Там,
где приводятся цитаты на немецком языке из норвежских источников — перевод автора.
2	Michael Salewski, Die deutsche Seekriegsleitung 1935-1945, Bd 1:1935-1941, Frankfurt a.M. 1970,
S. 179. Ниже с понятием «Учения на Везере» связывается, как правило, только вторжение в
Норвегию, в то время как под словами «немецкая сторона» имеется в виду конкретно Фе-
деративная Республика Германия. Здесь не упоминаются интересные различия сточкой зрения
историков ГДР. Что касается многих из названных здесь причин такого немецкого подхода к
вторжению в Норвегию, то можно отослать читателя к статье: Walther Hubatsch, Deutschland und
Norwegen 1940. В: Unruhe des Nordens. Studien zur deutsch-skandinavischen Geschichte, Gottingen
1956, S. 177-187.
3	Die Kriegs marine erobert Noiwegens Fjorde. Erlebnisberichte von Mitkampfem. Im Auftrage des
Oberkommandos der Kriegsmarine hrsg. von Georg von Hase, Leipzig 1940, S. 9-32.
4	Точные данные на 10.5.1945: 327 393 человека, из них сухопутная армия — 186 249, военно-
морской флот — 75 767, военно-воздушный флот — 40 626, СС и полиция — 2224, организация
Тодта — 8828, транспортное ведомство Шпеера — 1332, транспортный флот Шпеера — 340,
другие немецкие мужские организации — 7955, другие немецкие женские организации — 4072
человека (см.: Expansionsrichtung Nordeuropa. Dokumente zur Nordeuropapolitik des faschistischen
deutschen Imperialismus 1939 bis 1945. Hrsg. und eingel. von Manfred Menger u.a., Berlin (Ost) 1987,
S. 205).
5	Данные консерваторов в Фи нм арке, Тромсе и Нордланде, о выставке восстановления в 1985 г.
см.: Knut Einar Eriksen und Teije Halvorsen, Frigering, Oslo 1987 ( = Norge i krig Bd 8), S. 78. — Ha
приказ Гитлера, отданный по предложению Тербовена, делается ссылка в телеграмме
OKW/WFSt/Op(H)/Nord Nr. 0012887/44g, gez. Jodi, vom 28.10.1944, в: IMT, Bd 26, S. 287 f. C
121

учетом этих разрушений немецкие ссылки на «преимущества» оккупации действуют на
пострадавших как эмоциональный взрыватель: «Кроме того, во исполнение требований
вермахта относительно охраны норвежской территории норвежские шоссе и железные дороги
удлиняются и выводятся далеко за Нарвик и Мосс, причем осваиваются такие районы, которые
в мирное время получили бы подобные линии связи лишь на десятилетия позже» (Geschichte des
Zweiten Weltkrieges, Teil 2, Wurzburg 1960, S. 724).
6	Почти классическая позиция X.X. Амбросиуса: «Германия использовала право на силу, чтобы
сломить бесправную силу своих противников» (Das Volkerrecht und die deutsche Aktion im
Norden, в: Unser Kampf in Norwegen, Munchen 1940, S. 96).
7	Специфически норвежское понимание права было хорошо известно немецкой стороне. Так,
например, Эрнст фон Вайцзеккер отмечал 21.4.1940: «Норвегия — своеобразная страна со свое-
образным законопослушным населением, можно даже сказать, с комплексом права» (Die
Weizsacker-Papiere 1933-1950, hrsg. von Leonidas E.Hill, Frankfurt a.M., Berlin, Wien 1974, S. 201).
8	Заслуживает внимания тот факт, что Оле Кристиан Гримнес, описывая бои за Нарвик, отходит
от традиционного восхищения собственными вооруженными силами и взрывает «бомбу, ко-
торая должна стимулировать чувство общности, не зависящее ни от каких границ»: «Своеобразие
похода в Нарвик состоит в том, что все могут восхищаться собой... Мы не хотим никого лишать
нашего восхищения, и оно должно распространяться на норвежских солдат, как это и полагается.
Они воевали хорошо... Но теперь, более 40 лет спустя, наше восхищение должно касаться и не-
мцев... Упорная борьба немцев против превосходящих сил противника вызывает восхищение
ими» (Ole Kristian Grimnes, Overfall, Oslo 1984 ( = Norge i krig, Bd 1), S. 203).
9	См. критику Губача Гансом-Дитрихом Луком (Hans Dietrich Loock, Zeitgeschichte Norwegens. B:
VfZG, 13 (1965), S. 83-111.
10	События тех лет, годы оккупации вызвали неприятие и непонимание немецкого историка со
стороны норвежцев. Плодотворно говорить с этим историком об истории оккупации смог толь-
ко Ганс-Дитрих Лук — таково личное впечатление Матис Скодвин (устное сообщение автору от
18.10.1982). Лук — член Норвежской академии наук с 1977 г.
11	Данные по: Еп liter! okkupasjonsstatistikk, в: Hans Fredrik Dahl (Red.), Krigen i Norge, Oslo 1974, S.
9. Относительно евреев в Норвегии см.: Mendelsohn, J0denes historie i Norge gjennom 300 Sr, Bd
2, Oslo, Bergen, Stavanger, Troms0 1986, S. 210,541.
12	H[alvdan] Oflaus] Christiophersen, Av n0d til seir. Bilder fra okkupasjonstiden i Norge, Bd 1: Fra 9. april
1940 til kampSret 1942, Oslo 1977, S. 10. Кристоферсен родился в 1902 г.
13	Положение норвежского историка, учитывая ангажированность военного поколения, описывает
Гримнес: «Историк, пишущий о 9 апреля, вступает на минное поле, которое никто не может
пересечь просто так. Оно взорвется под некоторыми из тех, кто был свидетелем нападения на
Норвегию» (Ole Kristian Grimnes. Op. cit., S. 15).
14	Гримнес так высказывает свое отношение к годам оккупации: «Мои сверстники и постоянно
выслушивали от представителей этого поколения их точку зрения относительно себя и событий.
Это легко может вызвать стремление к освобождению или бунту Я старался пойти средним пу-
тем» (Norge under okkupasjonen, Oslo 1983, S. 7). Гримнес родился в 1937 г.
15	Seks myter от okkupasjonen. Еп dokumentasjon ved Hans Fredrik Dahl. B: Dahl (прим. 11), S. 175-
189.
16	Подобные факторы видит Михаэль Вольфссон в германо-еврейско-израильских отношениях
(см.: Ewige Schuld. 40 Jahre deutsch-judisch-israelische Beziehungen, Miinchen, Zurich 1988
( = Serie Piper, Bd 985), S. 91.
17	Понятие «правительство» («regjering») также употребляется специфически, по-особому. Оно
служит, как правило, для обозначения кабинета министров, признанного после многократных
согласований как единого правомочного правительства — кабинета (см.: Nygaardsvold unter
Konig HSkon VII. im Londoner Exil). Для национал-социалистического правительства в больший-
стве случаев употребляется выражение «styre», которое означает то же, что и «руководство»,
«управление», «администрация», «дирекция», «правление» (см.: Gyldendals ordbok Norsk-Tysk,
Oslo 1964, S. 287).
18	Carsten Frogner [d.i. Waldemar B10gger], Tysk mentalitet, Oslo 1943. Здесь речь идет о машинопис-
ной, «нелегальной» публикации.
19	Magne Skodvin, Norwegian resistance — A general remark, в: Europaischer Widerstand im Vergleich.
Die Intemationalen Konferenzen Amsterdam. Hrsg. von Ger van Roon, Berlin 1985, S. 321-331, цит.
S. 321. Это понятие, естественно, проблематично, поскольку оно снижает роль понятия
«сопротивление».
20	Ivar Kraglund und Amfinn Moland, Hjemmefront, Oslo 1987 ( = Norge i krig, Bd 6), S. 7. Трудности
норвежского историка в обращении с таким феноменом относительно в реплике Краглунда:
«Подумайте о том, что у нас было, собственно, 40 000 заказчиков, когда мы согласились напи-
сать о hjemmefront» (см.: Dagbladetv. 19.3.1987,Teil 2, S. 21).
21	См. подборку положений норвежского обвинительного документа для судебного процесса
122

против главных военных преступников из европейских держав в: Preliminary Report on Germany’s
Crimes Against Norway, prepared by the Royal Norwegian Government for Use at The International
Military Tribunal by Finn Palmstrpm and Rolf Normann Torgersen, Oslo 1945, passim.
22	См. также интерпретацию Лука (прим. 9), особенно с. 85.
23	См.: Gyldendals ettbinds konversasjonsleksikon, femte utgave, Oslo о J., Sp. 2104.
24	Cm.: Joh[anne]s Andenaes, Det vanskelige oppgeret. Rettsoppgj0ret etter okkupasjonen, Oslo 1980, S.
121.
25
Так звучит в переводе название критического разбора «ландссвик»-процессов (см.: Albert
Wiesener, Seierherrens justis, Oslo 1964).
26	См.: Andenaes (см. прим. 24), S. 165 f., 180,184.
27	Oddvar H0idal, En studie i Landssvik, Oslo, Bergen, Stavanger, Troms0 1988, текст на обл.
28	Так звучит в переводе на немецкий язык название книги: Odd Melsom, PS nasjonal Uriaspost.
N0dvendig supplement til okkupasjonshistorien, Oslo 1975. Здесь речь идет о публикации Институ-
том истории оккупации Норвегии, который, по мнению бывших нацистов, ошибся в ин-
терпретации истории. Уриа, упомянутый в Ветхом Завете супруг совращенной царем Давидом
Батсебы, по приказу царя был послан в самое опасное место в бою, где был убит. В письменном
виде приказ полководцу Джоабу передал сам Уриа, который не знал его содержания.

Райнер А. Блазиус
Сомнения в верности дяди Джо?
Шансы на заключение
советско-германского сепаратного мира
до Касабланки, по оценке Форин оффис
С момента своего авантюрного полета в мае 1941 г. «третий человек» в
иерархии «третьего рейха», заместитель фюрера Рудольф Гесс, находился в Be-
ликобритании. Как-то весной 1941 г., то есть еще до немецкого нападения на
СССР, было заявлено, что «британская дипломатия... тотчас же увидела шансы»
«пугать советскую сторону своим пленником и принуждать ее к более тесному
сотрудничеству в соответствии со своими представлениями»1. Все же премьер-
министр Черчилль уже 12 мая 1941 г. набросал текст официального заявления,
в котором сообщалось, что, как говорил сам Гесс, он «прибыл в Англию во имя
человечества», «в надежде установить мир между Великобританией и Герма-
нией»2. Статс-секретарь министерства иностранных дел — Форин оффис сэр
Александр Кадоган немедленно выступил против такой формулировки, которая
вслед за этим и была вычеркнута из проекта речи. «Так дело не пойдет, ־— записал
он о Гессе в своем дневнике. — Это выглядит как предложение мира, в то время
как мы должны отстаивать тезис о том, что он порвал с Гитлером»3.
И только 19 июня 1941 г., после того как Черчилль еще 10 июня официально
заявил, что о «военнопленном Гессе не будет никаких сообщений», парламенст-
кий статс-секретарь Батлер сказал в палате общин: «Мы полны решимости оп-
ределить замаскированные цели»4. Конкретного же ничего сообщено не было.
Все это привело к тому,что посол СССР в Лондоне Майский поддержал
соображения кремлевского руководства о том, что Гесс прибыл в Англию в
качестве эмиссара. С точки зрения советских дипломатов, об этом же говорило
и то, что Гесса допрашивал среди прочих и лорд-канцлер Висконт Саймон.
Саймон считался «апостолом умиротворения», и в нем5 Майский видел одного
из поборников британо-германского мира в форме совместного крестового по-
хода капиталистической Великобритании и капиталистической Германии про-
тив большевизма. Так, 22 июня 1941 г. посол просил британского премьер-
министра подчеркнуть в своей «запланированной на этот вечер речи недвус-
мысленную решимость Великобритании ни в коем случае не заключать сепа-
ратный мир»6. Когда посол Великобритании в Москве сэр Стаффорд Криппс
8 июля 1941 г. поставил перед Сталиным вопрос о соглашении с Великобри-
танией, то именно советский диктатор предложил ввести в документ пункт о
незаключении сепаратного мира обеими сторонами. Позже они обязались, как
сказано в «Соглашении о совместных действиях в войне против Германии» от
12 июля 1941 г., что «во время этой войны они — кроме как по взаимному
согласию — не будут вести переговоров о перемирии или о мирном договоре
и не будут заключать такового»7.
Условие о сепаратном договоре было «выражением британского недоверия в
связи с подозрением о готовности Сталина к капитуляции, но в такой же степени
и результатом чрезвычайно возросшего из-за полета Гесса в Англию недоверия
Сталина к Великобритании, руководство которой он считал способным на пере-
мену фронтов, а затем и на совместные действия с Гитлером»8. Пожалуй, поэто-
му уже с ноября 1941 г. Сталин настаивал на том, чтобы временное военное со¬
124

глашение от 12 июля 1941 г. заменить договором с Великобританией. Поэтому
после того, как Красная Армия своими силами остановила немецкое наступле-
ние на Москву и 5 декабря перешла в контрнаступление, он 16 декабря 1941 г.
изложил прибывшему в Кремль для переговоров британскому министру ино-
странных дел Идену свои представления о будущем: признание советских запад-
ных границ 1941 г. при временном исключении советско-польской границы.
Иден и руководство Форин оффис интерпретировали требования Сталина
как «пробный камень» Москвы, чтобы «определить, до какой степени правитель-
ство Его Величества ради установления сотрудничества с Советским Союзом в
послевоенное время готово к неприятным уступкам»9. Кроме того, уже к началу
1942 г. они, сознавая со временем военную слабость Великобритании — особен-
но в сравнении с располагавшими огромными ресурсами Соединенными Шта-
тами Америки и Советским Союзом, укреплявшимся и утверждавшим себя в
борьбе против национал-социалистической Германии, — пришли к выводу, что
нужно сотрудничество с СССР возвести в важный принцип внешней политики в
послевоенное время и с помощью этого держать в узде Германию10.
Международные позиции Великобритании, которые в основе своей в резуль-
тате первой мировой войны и процесса распада колониальной империи в значи-
тельной мере были уже утрачены, могли быть, конечно, в известной мере сохра-
йены благодаря ее руководящей роли в британском Содружестве наций. В Евро-
пе же приходилось опасаться снижения статуса Лондона до уровня второстепен-
ной державы в качестве внешнего форпоста Вашингтона11. Поэтому британская
дипломатия старалась представить себя незаменимым связным между Соеди-
ненными Штатами Америки и Советским Союзом. Демонстрируя свое вхожде-
ние в эту роль, британское руководство было готово (если не считать первона-
чального недовольства Черчилля и острой критики председателя Лейборист-
ской партии Эттли) не только принять требования Сталина от декабря 1941 г. о
границах, но и выступить в качестве представителя советских интересов в Ва-
шингтоне.
Такому реальному подходу британской политики к СССР соответствовало
эмоциональное настроение британского населения, которое после нападения
Гитлера на СССР до самого новогоднего праздника 1943 г. опасалось краха со-
ветской системы. Правда, вместе с тем из месяца в месяц возрастал авторитет
Красной Армии и Председателя Совета Народных Комиссаров. Пресса и радио
распространяли образ приветливого и дружественного Сталина, которого они
фамильярно и с любовью в болыпистве случаев называли просто «дядя Джо».
«Средние» англичане под влиянием того, что они читали и слышали, утра-
чивали недоверие «к русским и марксистским условиям и методам»12. Сталин и
его солдаты прославлялись как герои. Благодарность британской общественно-
сти к ним выражалась в размахивании красными флагами и — в память воздуш-
ной битвы за Англию — в сооружении транспарантов с надписью: «Спокойные
ночи благодаря России». Когда Сталин однажды появился на английском экране
в кадрах еженедельного киножурнала, зрители аплодировали ему13. В это время
было создано около тысячи комитетов и обществ дружбы между Великобрита-
нией и СССР, цель которых состояла в поддержке и развитии этой дружбы14.23
февраля 1942 г. английские генералы, епископы и мэры даже отметили торже-
ственно 24-ю годовщину создания Красной Армии15.
С середины 1942 г. «критика Советского Союза стала просто невозмож-
ной»16, а просоветские настроения британского населения не в последнюю оче-
редь подогревались кампанией лорда Бивербрука за открытие второго фронта в
Европе, которая получила очень широкое распространение (например, в мае
1942 г. на демонстрации на Трафальгарской площади присутствовало 50 тысяч
человек). Соответственно широчайшую поддержку нашел и британско-совет¬
125

ский договор «о союзе в войне против гитлеровской Германии и ее союзников в
Европе, а также о сотрудничестве и взаимопомощи в послевоенный период» от
26 марта 1942 г.
Этот договор был подписан лишь после трудных переговоров между Лондо-
ном и Москвой и между Лондоном и Вашингтоном. Поскольку Сталин настаи-
вал на своих требованиях о границах, с одной стороны, а с другой — британское
руководство исходило из того, что западные союзники еще не совсем готовы к
высадке на сильно укрепленное французское побережье Ла-Манша в 1942 г., так
как недостаточно хорошо вооружены, а крах этого предприятия имел бы гораздо
более тяжелые последствия, чем его невыполнение или откладывание17, то бри-
танская дипломатия с марта 1942 г. усиленно уговаривала Соединенные Штаты
признать «советские претензии на границы 1940 г., за исключением русско-
польской границы». Это, конечно, не замена «материальной помощи», которую
охотно предоставят Советскому Союзу на Европейском театре военных дейст-
вий, но «подходящий жест, доказывающий нашу симпатию к борьбе России». Он
может быть бесценным как знак доверия к СССР и его военным успехам18. Од-
нако американская администрация отказалась признать советские требования,
поскольку в Атлантической хартии от 14 августа 1941 г. она выступила за то,
чтобы «территориальные изменения» «совпадали со свободно выраженными по-
желаниями тех народов, которых они касаются».
В связи с трудным военным положением СССР, обусловленным проигран-
ным 18 мая 1942 г. сражением за Керченский полуостров, только Соединенные
Штаты своим заявлением о дальнейшей военной помощи Советскому Союзу и
поддержанием в Москве надежд (правда, в конце июля по британскому желанию
рухнувших из-за решения о высадке в Северо-Западной Африке) на открытие
второго фронта в Европе уже в 1942 г. сделали возможным успешное заключе-
ние британско-советского союзного договора. По желанию США был зафикси-
рован отказ от каких-либо территориальных решений и для послевоенного вре-
мени даны двусторонние обязательства о том, что Великобритания и СССР не
стремятся к «территориальным приобретениям для себя и не хотят вмешивать-
ся во внутренние дела других государств»19.
Но наиболее «веской и исторически важной во всем договоре»20 — как звучит
последняя оценка — была статья II с обязательством «не вступать ни в какие пе-
реговоры с гитлеровским правительством или с каким-либо другим правитель-
ством в Германии, которое не откажется совершенно четко от любых агрессив-
ных намерений, и не вести никаких переговоров о перемирии с Германией или
другим государством в Европе, связанным с ней по агрессивным актам, а если и
заключить подобное перемирие, то только по обоюдному согласию»21.
Тем самым соответствующая статья из соглашения от 12 июля 1941 г. была
ужесточена тем, что в нее были включены союзники «третьего рейха» в Европе.
Кроме того, «следующее за Гитлером правительство Германии» признавалось
партнером на будущих переговорах только в том случае, если оно заранее отка-
жется от «всех агрессивных намерений». Эта очень расширительная формули-
ровка содержалась уже в представленном Иденом 16 декабря 1941 г. в Москве
британском проекте и выходила за рамки советского предложения от декабря
1941 г., в котором говорилось о том, чтобы не вести переговоры ни с гитлеров-
ским правительством, ни с каким-либо другим немецким правительством,
представляющим нацистский империалистический режим22.
Как должны были реагировать союзники на попытки противников немецко-
го режима установить контакты, которые по отношению к Великобритании до-
стигли своей высшей точки в мае и июне 1942 г.23, в договоре не было определе-
но. Но выделение партнеров для переговоров с ними не запрещалось, ибо оппо-
зиционные силы в Германии еще не представляли собой «следующего за Гитле¬
126

ром правительства Германии» (как об этом сказано в тексте договора) и не могли
рассматриваться как таковое. Они находились, так сказать, лишь «на подступах».
В любом случае противники германского режима в случае переворота в Гер-
мании и образования устраняющего национал-социалистический режим по־
слегитлеровского правительства в соответствии с этой статьей II лишались воз-
можности вызвать подозрение у держав антигитлеровской коалиции друг к дру-
гу. Поскольку было ясно, что мирные инициативы, исходящие от Германии, на-
правлены или на согласие с западными державами, или на компромиссное мир־
ное урегулирование с СССР, но не на оба варианта одновременно, то противники
режима не могли заранее рассчитывать на благоприятные для них позиции на
переговорах. Так, в договоре от 26 мая 1942 г. еще не было предвосхищено вы־
двинутое 24 января 1943 г. в Касабланке требование о «безоговорочной капиту־
ляции»24, но путь к нему был намечен25.
Объяснялось ли британское неприятие немецких мирных инициатив пре־
имущественно страхом перед соглашением между Сталиным и Гитлером за
спиной западных демократий, так что «безопасности, которую обещала... статья
II, придавалось значительно большее значение, чем недостаткам, вытекавшим
из того, что, возможно, пришлось бы согласиться с гегемонией России в Ев-
ропе»26? Какую роль в британской внешней политике в 1942 г. вообще играл
страх перед сепаратным договором, который в исследованиях часто констати-
руется и обосновывается ссылками на «болезненные воспоминания о совер-
шенном не без участия британцев резком политическом повороте советского
правительства в 1939 г.»27, на «многозначные» высказывания Сталина в его
речах и приказах28, на разговор между послом Великобритании в Вашингтоне
Висконтом Галифаксом и государственным секретарем Самнером Уэллесом
30 марта 1942 г.29 и, естественно, на слухи о переговорах о сепаратном мире
между СССР и германским «рейхом», которым верили в западных правитель-
ственных кругах30?
Ниже будет показано, как в 1942 г. оценивал надежность Сталина Форин оф־
фис, ответственный главным образом за формирование британской политики в
отношении СССР, и какие выводы из этого были сделаны. Рассмотрению актив-
ных шагов британской дипломатии в отношении Москвы предшествуют оценки
часто цитируемых речей Сталина. Кроме того, показано, какое место занимал
призрак-пугало «сепаратного мира» в британско-американских отношениях до
заключения договора от 26 мая 1942 г. и делается попытка (если таковая воз-
можна) проследить за реакцией Уайтхолла на слухи о германо-советском зонди-
ровании.
Разгаданная пропаганда Германии
Когда теперь спрашивают, трактовались ли, а если да, то в какой мере,
официальные высказывания Сталина как выражение его готовности на села-
ратный мир с Гитлером, то следует особенно обратить внимание на британское
мнение о приказе Сталина от 23 февраля 1942 г. и о его заявлении от 6 ноября
1942 г.
В приказе от 23 февраля прозвучали часто цитируемые слова диктатора:
«Было бы смешно отождествлять гитлеровскую клику с немецким народом, с
немецким государством. Опыт истории говорит, что Гитлеры приходят и ухо-
дят, а германский народ, германское государство остаются».
Но не этот пассаж, четко разделяющий германский народ и национал-соци-
алистов, озаботил 27 февраля 1942 г. Э. Эвера, работавшего в новом департамен-
те Форин оффис, а подводящие к этому непосредственно предшествовавшие ему
127

слова Сталина: «Красная Армия ставит перед собой цель изгнать оккупантов с
нашей земли и освободить советскую землю от немецко-фашистских захватчи-
ков. Очень вероятно, что война за освобождение советской земли приведет к из-
гнанию и уничтожению гитлеровской клики. Мы приветствовали бы подобный
исход»31.
Эвер не обнаружил в тексте приказа ссылки на западных союзников: «Дейст-
вительно, в речи вообще не упоминаются союз и вся война, если не считать слов
об “освобождении советской земли”. Большую недружественность едва ли мож-
но было себе представить». Вместе с тем «немцам недвусмысленно протягивает-
ся рука» и дается понять, что уничтожение Гитлера, «по мнению Сталина, не яв-
ляется абсолютно необходимым результатом» войны, «хотя, естественно, было
бы желательным». Руководитель северного департамента Форин оффис Уорнер
отверг такую критику Сталина и обратил внимание на то, что это замечание
можно понимать и совсем по-другому, а именно как «усиление давления с целью
вызвать реакцию, необходимую ему в качестве лакмусовой бумажки для провер-
ки нашей надежности» (под этим подразумевались советские территориальные
требования). Кроме того, Уорнер исходил из того, что не Сталин делает предло-
жение Гитлеру, а наоборот. Но такой поворот, по словам младшего государствен-
ного секретаря сэра Сарджента, должен включать в себя отвод всех немецких
войск к границам 1940 г. К скептическим оценкам высших чиновников относи-
тельно возможности заключения сепаратного мира между Германией и СССР
присоединился Кадоган со следующей оговоркой: «Со Сталиным как с союзни-
ком всегда чувствуешь себя неуютно. Он постоянно перестраховывается, и посе-
му, соответствует действительности то, что пишет мистер Эвер об искусственно
сфабрикованных жалобах Сталина»32.
28 февраля 1942 г. британский полномоченный представитель в Москве
Бэггелли пришел к выводу, что своими заявлениями Сталин, очевидно, вовсе
«не намеревался и не угрожал» «разрывом» соглашения от 12 июля 1941 г. «Но
если в результате перемирия между Германией и СССР можно было бы снова
восстановить границы 1941 г. без полного разгрома Германии (что, исходя из
положения дел, представляется невероятным), Сталин мог бы сказать, что он,
несмотря на сепаратное перемирие, остается вооруженным и защищает свои
границы. Он мог бы оправдаться тем, что его войска измотаны и он не вправе
требовать от них новых жертв ради целей других союзников... Если союзники
считают, что Германия разбита в недостаточной мере, то пусть они сами про-
должают войну».
Для Бэггелли, как и для эксперта по восточным вопросам Дью из Форин оф-
фис, приказ Сталина представлялся предостережением западным державам о
том, что СССР не намерен в одиночку стараться разгромить Германию; это
предполагает широкую военную и материальную поддержку со стороны запад-
ных союзников. В заключение Дью следующим образом прокомментировал
анализ Бэггелли: «Касательно соглашения между Россией и Германией М. Бэг-
гелли показывает, что оно хотя и возможно, но неправдоподобно. Я полностью
согласен с этим».
К этому присоединился Уорнер, в то время как Сарджент выразил сомне-
ние в том, произнес ли Сталин «свою речь действительно для предостережения
о том, что он готов к сепаратному миру, или это было приглашением Гитлеру,
чтобы тот предложил такой мир». Перспективы, открываемые Сталиным перед
немецким народом, младший государственный секретарь оценил как полити-
ческую пропаганду, с чем полностью согласился Кадоган: «Впрочем, возмож-
но, что в настоящее время Сталин воспринял как несвоевременное распрост-
раненное недавно утверждение сэра С. Криппса33 о том, что в конце войны
Сталин будет сидеть в Берлине. Это утверждение вызывает страшную картину
128

ужасов у миллионов немцев и фактически у всех тех европейцев, которые опа-
саются введения коммунизма после победы русских. Повседневный приказ
может быть частично направлен на то, чтобы успокоить этих людей. Может
быть, заслуживает внимания то, что Сталин нигде не упоминает о коммуниз-
ме, а, наоборот, говорит о том, что Красная Армия воспитана в духе уважения
прав других народов»34.
Таким образом, если приказ от 23 февраля едва ли вызвал у чиновников ми-
нистерства иностранных дел Великобритании озабоченность или опасения, что
будет заключен сепаратный мир, то иначе обстояло дело с заявлением от 6 нояб-
ря 1942 г., причем несмотря на то, что Сталин сделал следующую оговорку: «Та-
кую задачу, как уничтожение Германии, мы перед собой не ставим, ибо невоз-
можно уничтожить Германию, как невозможно уничтожить Россию. Но уничто-
жить гитлеровское государство можно и нужно... У нас нет такой задачи, как
уничтожение всякой организованной военной силы в Германии, ибо каждый в
какой-то степени образованный человек поймет, что в отношении Германии,
как и в отношении России, это не только невозможно, но и нецелесообразно с
точки зрения победителя. Но уничтожить армию Гитлера можно и нужно».
Советский руководитель хотя и критиковал отсутствие второго фронта в Ев-
ропе, но в противоположность приказу от 23 февраля посвятил свое выступление
вопросам «англо-советско-американской коалиции» — возникшая опасность
диктует необходимость совместных действий, чтобы спасти человечество от
возвращения к варварству и средневековым зверствам. Сталин ясно назвал до-
говор от 26 мая 1942 г. историческим поворотным пунктом в отношениях меж-
ду СССР и Англией35.
Такие оговорки и замечания — а не пропагандистские уловки, направленные
в адрес Германии, — интересовали Форин оффис и воспринимались там с радо-
стью36. Сарджент и Кадоган сочли обязательной специальную реплику минист-
ра иностранных дел по поводу замечаний Сталина о сотрудничестве с западны-
ми державами. 26 ноября о своей готовности высказаться по этому поводу зая-
вил Иден, который и сделал это 2 декабря в британской палате общин37. Несмот-
ря на намеки Сталина о его положительном отношении к вооруженным силам в
послевоенной Германии, которые ретроспективно были представлены как
«лишь слегка замаскированное предложение дружбы немецким военным»38, Ка-
доган, с явным недоверием относившийся к Москве, тем не менее в конце 1942 г.
воспринял речь Сталина от 6 ноября как «главный поворот советской политики»
к сотрудничеству с двумя другими великими державами39.
Притворная озабоченность как средство давления
Чиновники британского министерства иностранных дел расценивали ело-
весную приветливость Сталина по отношению к немцам зачастую как принци-
пиальную линию его пропаганды и как средство давления на западные державы,
чтобы побудить их к большим военным усилиям. Со своей стороны они, следуя
советскому «примеру», не останавливались перед тем, чтобы использовать страх
перед германо-советским сепаратным миром. Весной 1942 г. это пугало, это
страшилище — сепаратный мир — играло свою роль в британской политике по
отношению к Соединенным Штатам Америки. Подтверждением этого служат
переговоры между Кадоганом и американским полномочным представителем в
Лондоне Мэтьюсом, состоявшиеся 5 марта 1942 г.40, и указания Форин оффис
от 7 марта 1942 г. Галифаксу относительно предстоящих переговоров с вашин-
гтонской администрацией по вопросу о территориальных требованиях Стали-
на41. Однако, когда Галифакс 8 марта 1942 г. проинформировал о твердом убеж¬
129

дении президента Рузвельта в том, что «нам не нужно опасаться, что Россия по-
этому перестанет воевать» (а именно из-за отрицательной позиции по вопросу о
Балтийских государствах и тд.), Иден тотчас же послал ответную телеграмму, в
которой сообщил, что для Великобритании дело заключается в первую очередь
в том, чтобы «установить со Сталиным настоящие контакты», с тем чтобы он
обратил «некоторое внимание на британскую точку зрения и на взгляды прави-
тельства Соединенных Штатов».
Что касается возможности соглашения между Сталиным и Гитлером, то
Иден обратил внимание на данные им за несколько дней до этого инструкции
Галифаксу42. В них говорилось: «Мы не хотели бы ни создавать впечатление, что
слишком озабочены этим, ни переоценивать вероятность того, что благоприят-
ный ответ на требования Сталина заставит его хотя бы на какой-то момент за-
колебаться при принятии благоприятного предложения Гитлера о мире, если, по
мнению Сталина, оно будет выгодно для него. Может быть, такие сведения рас-
пространялись сознательно, чтобы повлиять на наше решение. Но, по нашему
мнению, такие соображения вызывают большое желание как можно скорее про-
вести с русскими дискуссии о ведении войны и таким образом по возможности
выяснить, что у них на уме»43.
Но ни это, ни другое заявление, сделанное 26 марта 1942 г. послу Велико-
британии в Вашингтоне44, не удержали Галифакса от изложения во время бесе-
ды с Уэллесом 30 марта 1942 г. своей оценки «катастрофического» положения
Великобритании как возможного следствия того, что Британия под давлением
Соединенных Штатов отказалась признать советские границы 1940 г. Выйдя да-
леко за пределы указаний Идена, Галифакс дал понять, что правительство Вели-
кобритании, «вероятно, падет, если военная ситуация будет для Великобритании
и впредь ухудшаться, а Сталин или начнет переговоры с Гитлером о сепаратном
мире, или займет ясно выраженную враждебную позицию по отношению к Be-
ликобритании». Сэр Стаффорд Криппс в таком случае поддержит Черчилля.
«Видимо, при таком правительстве будет проводиться явно коммунистическая,
ориентированная на Москву политика»45.
В противоположность этому личному анализу ситуации Галифаксом, в ос-
нове которого лежали, возможно, тактические моменты, в Форин оффис доволь-
но точно знали, что, исходя из военных условий, в 1942 г. рассчитывать на мир-
ные предложения Гитлера не следовало, а подобную инициативу со стороны
Сталина, очевидно, исключали, хотя и допускали, что Сталин намекал в перс-
пективе на возможность заключения сепаратного мира, чтобы получить от этого
политические и военные преимущества в форме мощной поддержки со стороны
Запада46. Это намерение Сталина, как недавно установлено, было понято в Уайт-
холле: «Британское министерство иностранных дел решило поэтому применить
тот же самый трюк. Лорду Галифаксу разъяснили, что у русских, может быть,
будет соблазн начать переговоры о сепаратном мире, если правительство Соеди-
ненных Штатов откажется от безоговорочного сотрудничества с русскими. Тем
самым использовались слухи о мирных инициативах британского министерст-
ва иностранных дел для оказания давления на американцев, чтобы вынудить их
на уступки по вопросу о советских границах»47.
Предположительные немецкие инициативы
Прежде чем рассмотреть реакцию министерства иностранных дел Велико-
британии на ходившие в июле 1942 г. слухи о германо-советских переговорах,
полезно бросить взгляд на освещенное в научной литературе соответствующее
130

зондирование о возможностях заключения мира во время второй мировой вой-
ны и о германо-советских отношениях.
В печати сообщалось, что в марте 1942 г. советская сторона предложила не-
медленное перемирие немецкому посольству в Стокгольме, что было сделано
через Эдгара Клауса48. Как указывалось, 14 декабря 1942 г. в Стокгольме было
сделано еще одно советское предложение — и также через Клауса — о заключе-
нии сепаратного мира на базе границ 1939 г.49. Главным свидетелем того, что в
это время Сталин искал мира, считается Бруно Петер Кляйст — с 1941 г. служа-
щий подчиненного Альфреду Розенбергу Восточного министерства и подчинен-
ного германскому министерству иностранных дел центрального аппарата «Вос-
точная Европа». В 1950 г. он опубликовал свои мемуары50.
Сомнения в достоверности сведений Кляйста выразил в 1983 г. Генрих Граф
Айнзидель, который летом 1943 г. стал самым молодым членом Национально-
го комитета «Свободная Германия». Исходя из своей оценки интересов Сталина,
Айнзидель исключил возможность стремления Сталина к сепаратному миру и
назвал Кляйста «доверенным лицом и шпиком Гиммлера в доме Риббентропа»,
то есть доверенным лицом и шпионом рейхсфюрера СС в ведомстве германско-
го имперского министра иностранных дел. Однозначно оценил Айнзидель и
стокгольмского партнера и «посредника» Кляйста, о котором говорилось выше,
то есть Клауса: он был «просто немецким шпионом, хотя и ловким авантюри-
стом, который все же сумел правильно оценить беспросветную дремучесть своих
хозяев»51. Недавно ненадежность сведений Кляйста была подтверждена анали-
30м ранее недоступных источников, находящихся в ведении шведских и амери-
канских секретных служб.
В соответствии с этими данными инициатива проявлялась не с советской, а
с немецкой стороны, а именно из самых различных мест и с еще более различ-
ными целями. Ключевой фигурой в Стокгольме был Эдгар Клаус, родившийся
в Риге «протестант с еврейскими предками», который с мая 1941 г. по заданию
шефа германского абвера Канариса устанавливал связи «с как можно большим
числом русских». Его услугами пользовались и противники Гитлера, так же как
и приспешники диктатора, которые по причинам военного характера хотели за-
интересовать фюрера идеей сепаратного мира на Восточном фронте.
В этой связи обращалось внимание не только на созданный в середине июля
1942 г. особый отдел «вопросы мира» в главной ставке фюрера (с акцентом на
пропаганду и работу с прессой), но и на развернувшийся в течение 1942 г. в ок-
ружении Гитлера процесс «упорядочения высказываний», которое ставило уело-
вие — «при каждом разговоре о возможном мире инициатива должна исходить
от другой, то есть от вражеской, стороны». Гитлера хотели заранее настроить на
возможные переговоры о сепаратном мире, в то время как в письменных доку-
ментах и материалах постоянно поддерживалась иллюзия, что, например, со-
ветская сторона «на коленях» просит выслушать ее, чтобы она могла изложить
Германии свои предложения52. В соответствии с этим можно говорить лишь о
том, что в декабре 1942 г. Кляйст интерпретировал разговор с Клаусом как
«предложение мира», причем он ничего не мог сказать о действительных наме-
рениях Сталина. В свете заявления Сталина от 6 ноября 1942 г.53 все это выгля-
дит малоубедительно. Гитлер отклонил предложение о контакте со Сталиным
через советское посольство в Стокгольме, сделанное на основе информации
Кляйста и одобренное Риббентропом54.
Естественно, и авторы новейших исследований об Эдгаре Клаусе не имели
возможности использовать в качестве основы советские источники, которые
только и могли бы осветить вопрос о желании или нежелании Сталина получить
новое издание пакта «Гитлера — Сталина» и о времени направленных на это дей-
ствий. Британские документы и материалы посольства в Стокгольме также за¬
131

крыты на 75 лет, в результате чего в настоящее время невозможно точно восста-
новить ни уровень британских знаний на основе слухов и тд., ни влияние этого
на Форин оффис.
В конце концов, справедливо указывалось на то, что именно из-за «слабой
немецкой Источниковой базы» германо-советское зондирование «нельзя было
восстановить точно, а можно было только раскрыть в общих чертах»55. Хотя,
с другой стороны, такое «раскрытие» едва ли возможно. Поэтому при форму-
лировании тезиса о «действительном или мнимом стремлении советской сто-
роны к соглашению с Германией»56 акцент следовало бы делать на понятии
«мнимый» и предполагать, что инициатива исходила от различных герман-
ских кругов.
Мнимое стремление Москвы к сепаратному миру или выслушивание не-
мецких представлений о возможном заключении мира, что ложно приписыва-
лось советскому правительству57 в период между немецкой капитуляцией в Ста-
линграде и битвой за Курск в июле 1943 г. (когда была окончательно утрачена
способность немцев к наступлению), — всем этим Сталин, который хотел избе-
жать полного истощения сил Красной Армии и поэтому стремился подтолкнуть
западные державы к более активным военным действиям, располагал как сред-
ством давления, которое казалось ему подходящим, и, как отмечалось выше, уже
в течение 1942 г. было понято в Лондоне именно как таковое. Более того, британ-
ские дипломаты приписывали инициативу заключения сепаратного мира всег-
да Гитлеру и немецкой стороне, а не Сталину. Об этом говорят их комментарии
к телеграмме посланника Великобритании в Стокгольме Маллета от 19 июля
1942 г. о тайных германо-советских переговорах о сепаратном мире.
Как писал Дж. Вильсон, все это пахло «мошенничеством... СССР не заклю-
чит сепаратный мир и не оставит нам и Соединенным Штатам славу и плоды
победы, разве только он будет достаточно уверен в том, что немцы все равно по-
бедят и его шансы на выживание будут сведены к нулю».
В таком случае, по словам коллеги Дью, «Гитлер, вероятнее всего, не предло-
жит никаких условий» для спасения Сталина. Уорнер верил между тем даже в то,
что официальные немецкие круги «шепчутся о мире», в то время как Сарджент
считал возможным прощупывание Гитлером возможности заключить мир, ес-
ли он не нанесет решающих ударов по Красной Армии до наступления зимы;
такое предложение может оказаться заманчивым для Сталина, поэтому британ-
ской стороне затем придется убедить его в том, что в случае заключения сепарат-
ного мира с Германией «опасность для его страны и его режима будет больше,
чем при продолжении борьбы в течение зимы». И Кадоган тоже не исключал
возможность заключения сепаратного мира при действительно благоприятных
предложениях Гитлера. «Но при нынешнем военном положении я не считаю
возможным, что Гитлер предложит подобное; может быть, мы можем утешать
себя такими соображениями»58. Таким образом, британский статс-секретарь
проявил теперь больше оптимизма, чем в начале мая 1942 г., когда во время по-
следней фазы трудных переговоров о договоре с СССР он констатировал, что со-
юз с Великобританией не будет иметь для СССР никакой ценности, если он, «на-
ходясь в бедственном положении, будет принужден к капитуляции или к спеш-
ным переговорам о мире». «Кроме того, СССР знает, что мы, несмотря на это,
будем продолжать войну. Поэтому пункт, ислючающий сепаратный договор, не
имеет для него никакого значения»59.
Исходя из такой перспективы, СССР не позволил лишить себя возможности
соглашения с Германией путем отказа от сепаратного мира, отказа, который от-
метила Великобритания. Но это еще ничего не говорит о значении британского
обещания не заключать в одиночку мир с Германией и предполагаемом его воз-
действии — при нормальных условиях — на кремлевское руководство.
132

Меры по обеспечению доверия
Если в результате заключения договора от 26 мая 1942 г., по мнению бри-
танцев, даже не были определены условия для того, чтобы направить послевоен-
ный порядок в определенную сторону, в сторону сотрудничества с СССР60, то для
британской дипломатии статья II означала прежде всего возможность рассеять
советские опасения германо-британского соглашения или во время войны, или
после нее. Публично провозглашенный двусторонний отказ от соглашения с
Германией являлся для Лондона мерой по обеспечению доверия в отношениях
с Москвой, ибо в Форин оффис со всей очевидностью исходили из того, что по-
пытки немецких оппозиционных кругов установить контакты с британцами, в
ходе которых чрезмерно использовалась «карта большевизации Европы»61, не
остались не замеченными советским руководством. По этой причине Велико-
британия сама наложила на себя большие ограничения в психологической вой-
не против Германии. Когда в меморандуме ответственного за эту работу Военно-
политического комитета от 6 января 1942 г. прозвучал мотив надежды в британ-
ской пропаганде на Германию, адресованный немецким противникам режима,
младший статс-секретарь Стренг прокомментировал это следующим образом:
«При решении вопроса “мир с генералами-христианами” мы должны быть
очень осторожными хотя бы уже потому, что русские могли бы подозревать пра-
вительство Его Величества в том, что оно имеет склонность действовать в этом
направлении». Иден счел затем необходимым сделать следующее замечание: «Я
согласен. Мне это не нравится по причинам, касающимся России»62.
Тем самым, с одной стороны, была определена впоследствии хотя и оспари-
ваемая, но все же в принципе выдерживавшаяся основная линия британской
пропаганды на Германию. Эта линия не следовала ни предпочитаемому Стали-
ным различию между немецким народом и национал-социалистами, ни выдви-
нутому лордом Ванситтартом в публичной дискуссии в Великобритании тезису
о коллективной вине немецкого народа. Она лишь избегала подчеркнутого отож-
дествления нацистского руководства, то есть военных преступников, с массой
остальных немцев с целью вызвать большую индивидуальную неуверенность у
последних63. С другой стороны, была снова подтверждена определенная Черчил-
лем 20 января и 10 сентября 1941 г. «политика полного молчания» в отношении
немецких мирных попыток64. Эта политика твердо проводилась при попытках
Адама фон Тротта цу Зольца, Дитриха Бонхеффера и Ханса Шенфельда устано-
вить контакты весной 1942 г. В этой связи 11 мая 1942 г. Иден заявил военному
кабинету, что он снова указал всем зарубежным представительствам, чтобы они
«полностью игнорировали» все слухи о прощупывании вопроса о мире: «В про-
тивном случае существует опасность того, что в головах наших русских союзни-
ков будет посеяно недоверие»65.
Несмотря на это, вероятно, в течение следующих месяцев в Москве углуби-
лась неуверенность во внешнеполитических намерениях Великобритании. Во
всяком случае, договор от 26 мая 1942 г. не удержал СССР осенью 1942 г. от на-
рушения соблюдавшегося до сих пор молчаливого согласия союзников о том,
что ни одна союзная страна не должна критиковать другую, и в передовой статье
газеты «Правда» от 19 октября 1942 г. был поднят вопрос о том, является ли объ-
явленный военнопленным Гесс собственно военным преступником, заслужива-
ющим суда и приговора, или посланцем Гитлера, пользующимся дипломатиче-
ской неприкосновенностью. Кроме того, Великобритания была объявлена при-
бежищем «гангстеров»66.
Вильсон в тот же день истолковал эти нападки в том смысле, что, по мнению
советской стороны, Великобритания «держит Гесса для того, чтобы начать с ним
мирные переговоры»; в то время как ответственный за руководство централь¬
133

ным департаментом Форин оффис Франк Робертс шутя прокомментировал этот
вопрос: «Случайно получилось так, что я не вижу, каким образом советское пра-
вительство может выдвинуть аргументы против Гесса, с которым оно имело, по
крайней мере официально, самые лучшие отношения в тот момент, когда он
прилетел сюда»67. 21 октября Иден во время ответов на вопросы в британской
палате общин был вынужден дать разъяснение о том, что Гесс прилетел в Анг-
лию «до немецкого нападения на СССР» и рассматривается как военнопленный:
«Никогда не было и не будет речи о том, чтобы обходиться с ним как с послан-
ником или признать за ним право на какой-либо дипломатический или приви-
легированный статус»68.
Когда в связи с «делом Гесса» кремлевское руководство еще в ноябре 1942 г.
(во время союзнической дискуссии об отношении к военным преступникам) на-
стаивало на немедленном осуждении оказавшихся в плену военных преступни-
ков, в Уайтхолле это требование было отклонено со ссылкой на то, что в этом
случае следует опасаться немецких репрессий. И если в результате этого отно-
шениям между западными державами и СССР из-за немецкого «посланца ми-
ра», находившегося в английском почетном заточении, по-прежнему угрожала
опасность, поскольку, с советской точки зрения, его можно было использовать в
качестве основы для создания ориентированного на Запад послегитлеровского
правительства, то Великобритания ощущала необходимость дополнительных
шагов, чтобы показать себя надежным партнером Сталина. Она ощущала необ-
ходимость таких шагов, чтобы устранить недоверие советской стороны к запад-
ным державам во время переговоров о послевоенном порядке, хотя в британском
министерстве иностранных дел едва ли сомневались в надежности Сталина как
союзника (с середины 1941 г. Лондон в значительной мере прекратил разведы-
вательную деятельность против Москвы и даже полностью отказался от рас-
шифровки советской радиосвязи, что вполне могла делать британская сторо-
на69). 4 ноября 1942 г. на совещании в Форин оффис было достигнуто согласие
в вопросе о мирном зондаже, которое «могло бы стать источником недоверия и
разногласий» в антигитлеровской коалиции, при условии участия в нем США и
в том случае, если возрастет количество попыток установить контакты со сторо-
ны немецких противников нацистского режима. Тем самым британское прави-
тельство вышло за рамки договора от 26 мая, в котором говорилось лишь о пе-
реговорах о сепаратном мире с вражеским правительством. «Мы уже информи-
руем как американское, так и советское правительства о попытках контактов с
нами»70. На Московской конференции министров иностранных дел Иден изло-
жил затем соответствующий «проект резолюции о попытках прощупывания
мирных намерений со стороны вражеских держав» («со стороны правительства,
какой-либо группы или отдельной личности»), который вошел в секретный про-
токол конференции министров иностранных дел Великобритании, СССР и Со-
единенных Штатов Америки от 1 ноября 1943 г.71
Где-то в конце 1942 г. Иден в официальном заявлении в британской палате
общин не оставил никакого сомнения в том, что Великобритания не надеется ни
на какой переворот в Берлине и что одного переворота уже было бы недостаточ-
но, поскольку, как было сказано в формулировке от 2 декабря 1942 г., в Герма-
нии необходимо полное «уничтожение старых фальшивых божеств»72. Провозг-
лашенное таким образом вмешательство во внутреннюю структуру Германии
повлекло за собой требование ее безоговорочной капитуляции, основные идеи
которой в течение 1942 г. рассматривались и развивались в различных фор-
мах73, хотя еще и не были сформулированы однозначно, а для внутреннего бри-
танского планирования послевоенного порядка уже задолго до Касабланки со-
здавали само собой разумеющуюся базу. Выдвинутое Рузвельтом на пресс-кон-
ференции 24 января 1943 г. и поддержанное Черчиллем требование безогово¬
134

рочной капитуляции поставило «роковым образом в тесные рамки» противни־
ков Гитлера74, нуждавшихся в поддержке высших военных чинов для осуществ-
ления переворота в Германии, поскольку и им в качестве перспективы не было
предложено ничего иного, кроме тотального разгрома и разоружения Германии.
Но вместе с тем оно оказывало успокаивающее воздействие на недоверчивую
Москву, так как западные союзники, показавшие свое бескомпромиссное отно-
шение к немцам, конкретизировали, что они понимали под «отказом немцев от
всех агрессивных намерений» (статья II британско-советского договора от
26 мая 1942 г.).
Примечания
1	В. Martin, Verhandlungen uber separate Friedensschliisse 1942—1945, в: Militargeschichtliche
Mitteilungen, 2 (1976), S. 96.
2	Цит. no: D. Irving, Rudolf Нев — ein gescheiterter Friedensbote? Die Wahrheit uber die unbekannten
Jahre 1941-1945, Graz 1987, S. 122.
3	D. Dilks (Hrsg.), The Diaries of Sir A. Cadogan 1938—1945, London 1971, p. 377.
4	Dokumente zur Deutschlandpolitik. Bd I/1: 3. September 1939 bis 31. Dezember 1941. Britische
Deutschlandpolitik. Bearb. von R. A. Blasius, Frankfurt/M. 1984, S. 379.
5	Cm.: G. Gorodetsky, The Hess affair and the Anglo-Soviet relations on the eve of «Barbarossa», в: English
Historical Review, 101 (1986), p. 412.
6Там же, p. 419.
7	E. Deuerlein, Die Einheit Deutschlands. Bd. I: Die Erorterungen und Entscheidungen der Kriegs- und
Nachkriegskonferenzen 1941-1949. Darstellung und Dokumente, Frankfurt/M. 1961, S. 303.
8	A. Hillgruber, Der Zweite Weltkrieg. Kriegsziele und Strategien der groBen Machte, Stuttgart u.a. 1982,
S. 77.
9	Cm.: Memorandum fur das Kriegskabinett vom 28. Januar 1942, в: Dokumente zur Deutschlandpolitik.
Bd 1/3: 1. Januar bis 31. Dezember 1942. Britische Deutschlandpolitik. Bearb. von R. A. Blasius
Frankfurt/M. 1989, S. 76.
10	Cm.: «Zur Einfuhrung», там же, S. VII ff.
11	Cm.: Kommentar von G.W. Wilson vom 19. Marz 1942, там же, S. 302, прим. 2.
12	A. Boyle, The Climate of Treason, London 1980, p. 230.
13	H. Fromm, Deutschland in der offentlichen Kriegszieldiskussion GroBbritanniens, Frankfurt/M. 1982,
S. 102.
14	P. Addison, The Road to 1945. British Politics and the Second World War, London 1975, p. 136.
15	A. J. P. Taylor, English History 1914—1945, Oxford 1965, p. 543.
16	Fromm, Deutschland (см. прим. 13), S. 108.
17	См.: P. Bottger, Winston Churchill und die Zweite Front (1941—1943). Ein Aspekt der britischen
Strategie im Zweiten Weltkrieg, Frankfurt/M., Bem, New York 1984, S. 63.
18	Telegramm von Eden vom 26. Marz 1942 an Halifax. Public Record Office London (PRO): Anlage 2 zu
CAB 66/23 (W.P. [42] 144) vom 5. April 1942.
19	Deuerlein, Einheit (см. прим. 7), S. 305.
20	L. Kettenacker, Krieg zur Friedenssicherung. Die Deutschlandplanung der britischen Regierung 1939-
1945. Habil. (maschinenschriftlich), Frankfort/M. 1982, S. 98.
21	Deuerlein, Einheit (см. прим. 7), S. 305.
22	Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 4), I/1 (1939—1941), S. 611 f.
23	Cm.: R. A. Blasius, Waiting for Action, в: F. Nicosia, L. Stokes (Hrsg.), Opposition and Resistance to
National Socialism in Germany, 1925-1945. Essays in Honour of Peter Hoffmann, Oxford.
24	Cm.: Kettenacker, Krieg (прим. 20), S. 99.
25	См. прим. 73.
26	Kettenacker, Krieg (см. прим. 20), S. 98.
27	A. Tyrell, GroBbritannien und die Deutschlandpolitik der Alliierten 1941—1945, Frankfurt/M. 1987,
S.71.
28
V. Mastny, Moskaus Weg zum Kalten Krieg. Vor der Kriegsallianz zur sovqetischen Vormachtstellung
in Osteuropa, Munchen, Wien 1980, S. 92.
135

29	Там же, S. 57.
30	Tyrell, GroBbritannien (см. прим. 27), S. 91.
31	J. Stalin, Uber den GroBen Vaterlandischen Krieg der Sowjetunion, Berlin 1952 (Biicherei des
Marxismus-Leninismus, Bd 9), S. 49 f.
32	Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 176 f.
33	См. там же (1942), S. 153 f., прим. 2.
34	Там же, S. 179 (слова Беггелли), S. 188 (слова Дьео), S. 189 (слова Сарджента).
35	Stalin, GroBer Vaterlandischer Krieg (см. прим. 31), S. 81 ff., 91.
36	См.: Dokumente zur Deutschlandpolitik (прим. 9), 1/3 (1942), S. 1031 f.
37Там же, S. 1094 f.
38	Mastny, Moskaus Weg (см. прим. 28), S. 92.
39	Так сказал Кадоган 29 декабря 1942. Цит. по: V. Rothwell, Britain and the Cold War 1941-1947,
London 1982, p. 101.
40	См. послание Мэтьюса 5 марта 1942 госсекретарю СШАХэллу, в: Foreign Relations of the United
States (FRUS), Washington 1952 ff. 1942. Vol. Ill, p. 528,533.
41	PRO: OF 371/32877/N1174. См. также: E. L. Woodward, British Foreign Policy in the Second World
War. Vol. II, London 1971, p. 239.
42	Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 202 f.
43	Там же, S. 203, прим. 3.
44	PRO, Anlage 2 zu CAB 66/23 (W.P. [42] 144) vom 5. April 1942.
45	Dokumente zur Deutschlandpolitik. Bd 1/2: 11. August 1941 bis 31. Dezember 1942. Amerikanische
Deutschlandpolitik. Bearb. von M.-L. Goldbach, Frankfurt/M. 1986, S. 187 f.
46	Cm.: Memorandum von Eden vom 28. Januar 1942; Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9),
1/3 (1942), S. 73 ff.
47	M. Kitchen, British Foreign Policy towards the Soviet Union during the Second World War, London
1986, p. 118.
48	Cm.: Martin, Verhandlungen (прим. 1), S. 101; Deutsch-sowjetische Sondierungen uber einen
separaten FriedensschluB im Zweiten Weltkrieg, в: J. Auerbach, A. Hillgruber, G. Schramm (Hrsg.),
Felder und Vorfelder russischer Geschichte, Studien zu Ehren von Peter Scheibert, Freiburg/Br. 1985,
S. 284.
49	Cm.: Martin, Verhandlungen (прим. 9), S. 101; Sondierungen (см. прим. 48), S. 284; H. W. Koch, The
Spectre of a Separate Peace in the East: Russo-German «Peace Feelers», 1942—1944, в: Journal of
Contemporary History, 10 (1975), p. 533 f.; J. Schroder, Bestrebungen zur Eliminierung der Ostfront,
1941-1943, в: M. Salewski, J. Schrdder (Hrsg.), Dienst fiir die Geschichte. Gedenkschrift fiir Walther
Hubatsch, Gottingen, Zurich 1985, S. 207.
50	В. P. Kleist, Zwischen Stalin und Hitler, Bonn 1950. См. также: Mastny, Moskaus Weg (прим. 28),
S. 92.
51	H. Graf Einsiedel, Bridge mit Madame Kollontaj. Suchte Stalin 1943 einen Sonderfrieden mit Hitler?
Fragen zu den Stockholmer Gesprachen, в: Die Zeit, Nr. 40 vom 30. September 1983. См. также: В.
Martins kritischen Leserbriefi «Diimmliche Historiker» (Die Zeit, Nr. 46 vom 11. November 1983).
52	I. Fleischhauer, Die Chancen des Sonderfriedens. Deutsch-sowjetische Geheimgesprache 1941—
1945, Berlin 1986, S. 90 ff. См. также: J. Schroders Rezension in der Frankfurter Allgemeinen Zeitung
Nr. 231 vom 6. Oktober 1987.
53	Cm.: Mastny, Moskaus Weg (прим. 28), S. 92.
54	Cm.: Schroder, Bestrebungen (прим. 49), S. 209 f.
55	Martin, Deutsch-sowjetische Sondierungen (прим. 48), S. 280.
56	Schroder, Bestrebungen (прим. 49), S. 213.
57	См.: I. Fleischhauer, Der Widerstand gegen den RuBlandfeldzug, Berlin 1987 (= Gedenkstatte
Deutscher Widerstand Berlin. Beitrage zum Widerstand 1939—1945, H. 31), S. 22 f.
58	Dokumente zur Deutschlandpolitik (прим. 9), 1/3 (1942), S. 620 ff.
59Там же, S. 331.
60	См.: L. Kettenacker, The Anglo-Soviet Alliance and the Problem of Germany, 1941—1945, в: Journal
of Contemporary History, 17 (1932), p. 439 ff.
61	B. Martin, Deutsche Oppositions- und Widerstandskreise und die Frage eines separaten
Friedensschlusses im Zweiten Weltkrieg, в: K.-J. Muller (Hrsg.), Der deutsche Widerstand 1933—
1945, Paderborn 1986, S. 95.
62	Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 23, прим. 15.
63	См. S. 952 f.
136

64	Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 4), I/1 (1939—1941), S. 269, прим. 3.
65	Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 341.
66	Там же, S. 910, прим. 1. См. также: Irving, Нев (прим. 2), S. 301 f.
67	Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим.. 9), 1/3 (1942), S. 911.
68	Там же, S. 915.
69	См. там же, A. Glees, The Secrets of the Service. British Intelligence and Communist Subversion
1939-1951, London 1987, p. 247 ff, 263 ff.
70	Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 949.
71	FRUS 1943, Vol. I, p. 753 f. (Auszug aus dem Geheimen Protokoll), S. 680 (Sitzung vom 30. Oktober
1943), S. 737 (Conference Document No. 33: Britisch Draft).
72	Dokumente zur Deutschlandpolitik (см. прим. 9), 1/3 (1942), S. 1095.
73	См. там же, S. 3 (Erklarung der Vereinigten Nationen vom 1. Januar 1942), S. 6 (Leitartikel der Zeitung
«The Times» vom 1. Januar 1942), S. 981 (Thronrede von Georg VI. vom 11. November 1942), S. 1167
(Rede des Labour-Politikers Greenwood vom 18. Dezember 1942).
74	K.D. Bracher, Europa in der Krise. Innengeschichte und Weltpolitik seit 1917, Frankfurt/M. 1979, S.
259.

Лотар Кеттенаккер
Безоговорочная капитуляция как основа
англосаксонского планирования
на послевоенный период
В новых исследованиях темы безоговорочной капитуляции проявляются
две тенденции: 1) отход от критики ее якобы удлинившего войну воздействия1,
которая была обусловлена «холодной войной», открытием и пропагандой «дру-
гой Германии» и не в последнюю очередь мемуарной литературой времен на-
цизма; 2) усиление показа относительности принятых в Касабланке2 решений,
которые уже не интерпретируются как результат неожиданного вдохновения
президента. Приведенные ниже рассуждения вовсе не ставят под вопрос иссле-
дования, которые охарактеризованы здесь лишь поверхностно; наоборот, речь
идет о том, чтобы подтвердить, дополнить и еще более ясно подчеркнуть их. В то
время как Гюнтер Мольтман3 и Михаэль Бальфюр4 глубоко и в целом правиль-
но изложили мотивы, по которым появилось требование безоговорочной капи-
туляции, в данной работе речь идет о том, чтобы, осветив британское участие,
показать зарождение и структурную обусловленность той политики, которая в
однозначных формулировках была представлена мировой общественности в
Касабланке.
Тем самым уже означен главный тезис: в Касабланке не была сформулиро-
вана новая цель войны; здесь была просто опубликована старая — по крайней
мере по отношению к Германии — программа, уже давно определенная внутри
соответствующих структур. В дебатах о политической целесообразности одно-
значного отказа всем надеявшимся на компромиссный мир, слишком мало
принимались во внимание эти реалии. Если исходить из того, что еще до выдви-
жения формулы о безоговорочной капитуляции не принимались во внимание
переговоры ни с представителями гитлеровского режима, ни с посланцами не-
мецкой оппозиции, то пропаганда этого события является лишь последней сту-
пенью намного раньше начавшегося процесса принятия решений. Нужно было
лишь выяснить вопрос — целесообразно ли было публиковать принцип, лежав-
ший в основе планирования конца войны. Если рассматривать события с этой
точки зрения, то решения, принятые в Касабланке, относились скорее к сфере
психологической войны, чем к политике, определявшей военные цели, причем,
конечно, нельзя не признавать большого политического значения их публично-
го оглашения со всеми вытекающими отсюда последствиями.
И если можно считать неоспоримым, что инициатива провозглашения
принципа безоговорочной капитуляции исходила от Рузвельта, то из этого еще
не следует делать вывод, что Вашингтон до или после этого был самым последо-
вательным проводником такой политики. До сих пор никто не пытался разо-
браться в этом вопросе более подробно. В центре обсуждения находились в боль-
шинстве случаев мотивы, которыми руководствовался американский прези-
дент5. В действительности же британское правительство определило свою пози-
цию раньше, чем американское, именно потому, что оно на два года больше на-
ходилось в состоянии войны; именно оно, и только оно, из двух англосаксонских
держав заключило союз с СССР, а его планирование на послевоенный период
продвинулось гораздо дальше. Можно доказать, что в последние два с половиной
года войны Лондон не только не изменил свои военные цели, но и стал стре-
миться к ним еще более последовательно.
138

Не ново то, что принцип «безоговорочная капитуляция» ничего еще не гово-
рит о суровости действительно выдвигаемых условий. Тот факт, что британская
и американская стороны во время войны неоднократно констатировали это, еще
не доказывает, что общие заверения, данные по этому поводу, не мыслились
всерьез. Здесь достаточно указать на два момента: Италии повезло с безогово-
рочной капитуляцией; Сталин, от которого можно было ожидать выдвижения
самых суровых условий мира, не обращал внимания на этот принцип, так как он
нарушал основные правила ведения психологической войны и годился лишь
для того, чтобы укрепить силу сопротивления немецких войск на Востоке6.
Немецкая сторона склонялась к наиболее радикальному истолкованию это-
го момента, в смысле «конец Германии», причем это относится как к сторонни-
кам, так и к противникам режима7. Конечно, национал-консервативная руково-
дящая элита была все еще очень сильно связана с властными и государственны-
ми категориями и меньше думала о бессмысленном уничтожении конкретных
условий жизни немецкого народа, чем о силовом потенциале великогерманско-
го «рейха», в частности о его функции оплота против Востока.
Возникновение требования безоговорочной капитуляции показывает, во-
первых, насколько рано стрелки были поставлена в этом направлении, и, во-вто-
рых, как лишь постепенно конкретизировалось это понятие при сознательном
исключении действительно радикальных условий мира.
Уже вскоре после начала войны от британского правительства потребовали
сообщить о своих планах войны и мира, тем более что сначала не могло быть и
речи о решительном ведении войны. После «мирного предложения» Гитлера
6 октября 1939 г. определение своей позиции стало неизбежным. В такой ситу-
ации Чемберлен сделал в правительстве заявление, принципиальное значение
которого в то время едва ли было понято: «Мы будем избегать любого точного
определения наших целей в войне»8. Эта линия, к которой подчеркнуто присое-
динился Черчилль, сохраняла свое значение до конца войны. Безусловно, такая
формула не исключала компромиссный мир, на который Чемберлен в то время
еще надеялся. Но она вместе с тем и не разрешала давать конкретные заверения
немецким противникам режима. Она исполняла ту же самую функцию, что и
более поздняя ориентация на безоговорочную капитуляцию: уход от дискуссии
о военных целях, которая, казалось, способна поставить под вопрос только что
достигнутое единство между сторонниками и противниками умиротворения и
соглашение с французским партнером по союзу. Французы и без того были до-
статочно недоверчивы и опасались, что после поверхностных кадровых перемен
в Берлине Лондон может пойти на заключение мира без достаточных гарантий
безопасности9. В результате все сделанные до прихода к власти Черчилля заяв-
ления о целях войны, в большинстве своем полные общих мест, сводились к то-
му, что сначала с политической арены должен исчезнуть Гитлер, прежде чем во-
обще можно будет думать о переговорах10. С политической точки зрения это бы-
ло самое благоприятное время для попытки переворота.
Геринг и генеральный штаб, на которых ссылались представители трудно-
различимой оппозиции, охотно следовали за своим фюрером в каждое новое
наступление. Противников Гитлера, насколько их в Лондоне вообще прини-
мали всерьез, упрекали в том, что они никогда не выполняли своих обещаний.
В одном из подготовленных министерством иностранных дел Великобритании
обзоров о попытках нащупать стремление к мирным переговорам, например
о бывшем рейхсканцлере Вирте, говорилось: «Он и его знакомые в германском
генеральном штабе постоянно терпели неудачу в своих попытках выполнить
взятые на себя обязательства»11. Эта формулировка относится к ранней фазе
войны, когда, как уже говорилось, шансы заключить компромиссный мир бы-
ли больше.
139

После взятия власти в свои руки Черчиллем все возможности политическо-
го окончания войны были вытеснены чисто военной концепцией ведения вой-
ны. О переговорах с позиции очевидной слабости для нового премьер-министра
не могло быть и речи. От установки «никакой капитуляции!» периода наиболь-
шей опасности летом и ранней осенью 1940 г. путь прямо вел к требованию от
противника безоговорочной капитуляции.
Через несколько дней после прихода к власти Черчилль заявил в парламен-
те: «Вы спрашиваете, что является нашей целью? Я могу ответить одним словом:
победа — победа любой ценой, победа, несмотря на весь террор, победа незави-
симо от того, насколько долгим и суровым будет путь к ней»12.
В момент слабости непреклонность была не только действенной пропаган-
дой, она была и единственным политическим козырем. Так, Черчилль реши-
тельно отказался создавать хотя бы видимость того, что существует готовность
пойти навстречу попыткам посредничества третьей стороны. «В тот момент, ког-
да мы не могли похвалиться ни малейшим успехом, неправильно оценивалась
любая благоприятная возможность, недооценивался любой удобный случай»13.
При попытке посредничества со стороны шведского короля в августе 1940 г.
министр иностранных дел Галифакс смог удержать его от указания в ответной
ноте на то, что Германия, как и в 1918 г., в любое время может просить о пере-
мирии14. Учитывая действительное соотношение сил, чиновникам Форин оф-
фис, озабоченным реноме правительства, казалось, что такой дух сопротивле-
ния заходит сликом далеко. Но Черчилль воспринимал все это серьезно. И такая
позиция только способствовала его популярности. В конце концов, у него просто
не было альтернативы такой бескомпромиссности, если он не хотел быть двой-
ственной личностью в глазах своих сторонников.
Между тем идея безоговорочной капитуляции соответствовала интересам не
только сильной, непреклонной личности премьер-министра, но и слабого, ори-
ентированного на союзничество правительства. Если Великобритания хотела
хотя бы на шаг приблизиться к поставленной цели — однозначно победоносно-
му миру, то это было возможно только в блоке с более мощными союзниками.
Все помыслы Черчилля были направлены на то, чтобы создать военную коали-
цию США и Советского Союза против гитлеровской Германии15. Это было
единственным резоном сопротивления в одиночку летом 1940 г. Большой аль-
янс во многих отношениях соответствовал внутриполитической расстановке
сил, составу правительства национального единства, включающего в себя и оп-
позицию. В той мере, в какой начал расширяться военный союз, сначала во внут-
риполитическом, а затем и во внешнеполитическом аспекте путем вступления в
него новых союзников, уменьшались возможности маневрирования британско-
го правительства: идея безоговорочной капитуляции как наименьший общий
знаменатель внутриполитической и внешнеэкономической гетерогенной воен-
ной коалиции очень быстро проявилась как тенденция. На первый взгляд это
могло выглядеть так, как будто требование безоговорочной капитуляции явля-
ется выражением политики силы. Но это можно отнести к Соединенным Шта-
там, а не к Великобритании.
Идеология крестового похода, провозглашенная в выступлениях Рузвельта
еще до вступления США в войну16, и претензии Советского Союза, ни в чем не
уступавшие потребностям французского союзника в безопасности, прямо-таки
неизбежно привели к постановке уничтожительных целей военной политики:
«табула раза», ликвидация нацистского режима и германского агрессивного по-
тенциала без всяких «если» и «не», другими словами — безоговорочная капиту-
ляция. Если ссылка на «окончательную ликвидацию нацистской тирании»17 в
Атлантической хартии означала неофициальное объявление войны со стороны
США, то соглашение об одностороннем разоружении государств-агрессоров
140

сигнализировало о конце прусско-немецкой армии. За несколько недель до это-
го, 12 июля 1941 г., Лондон и Москва обязались не заключать сепаратный мир.
«Они далее обязуются, что в продолжении этой войны они не будут ни вести пе-
реговоров, ни заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюд-
ного согласия»18.
Еще за полтора года до публикации формулы, принятой в Касабланке, стрел-
ки были поставлены в следующих направлениях: 1. Военная оппозиция в Герма-
нии, которая одна была в состоянии совершить военный переворот, должна была
видеть в требовании одностороннего разоружения угрозу существованию своей
профессии. 2. Исчезла надежда на лавирование между Востоком и Западом с
целью обеспечить себе лучшие условия мира. Двумя месяцами позже Черчилль
категорически отказался принимать от нейтральных посредников сообщения о
немецкой оппозиции: «Я абсолютно против самых незначительных контак-
тов»19. После подписания формального британо-советского союзнического до-
говора от 26 мая 1942 г.20 у немецкой оппозиции исчезли какие-либо перепек-
тивы договориться с Лондоном. Верность своим союзникам — это было единст-
венное, что Великобритания, учитывая недостаток военной поддержки, могла
бросить на чашу весов.
В Форин оффис еще в январе 1942 г., после совершенно неожиданного для
британцев сопротивления Красной Армии, смирились с будущей ролью Россия
в Европе. «Предположительно Германия потерпит поражение и германская во-
енная мощь будет уничтожена, а то, что останется от Франции, на длительное
время будет слабой державой. Они не смогут быть противовесом России в Евро-
пе»21.
Из этого были сделаны выводы только о необходимости кооперации с новой
супердержавой, но вовсе не о том, как надеялись в Германии, что германский
«рейх» должен будет выполнять функцию оплота против нее. Между тем послед-
няя идея считалась полностью дискредитированной, а предостережения о боль-
шевистской опасности, откуда бы они ни исходили, отвергались как проявление
паники22. Равновесие сил, которое уже невозможно было сохранить в Европе,
должно было быть достигнуто на мировой арене при участии США23.
Провозглашенная цель британского правительства состояла по возможно-
сти в полном лишении власти национал-консервативного руководящего слоя,
преимущественно из которого выходили противники Гитлера, отождествляв-
шие свои интересы с сохранением немецкой традиции государственной власти.
Первая мировая война закончилась лишь половинчатым лишением мощи Гери
мании, поражением кайзеровского режима, но не устранением прусско-немец-
кого силового и государственного потенциала. Именно это имел в виду Чер-
чилль, когда он неоднократно повторял заявления о своем намерении ликвиди-
ровать не только «нацистскую тиранию» — это было само собой разумеющимся
делом, — но и прежде всего «прусский милитаризм»24.
«Реальное содержание понятия “безоговорочная капитуляция” заключалось
в том, что оно заключало в себе американское требование уничтожить не только
“нацизм”, но и “милитаризм”»25.
То, что старая немецкая руководящая элита, которая в 1933 г. привела Гит-
лера к власти, попытается избавиться от него, как только военное счастье поки-
нет его, считалось решенным вопросом. Чтобы быть готовым к такому разви-
тию событий, британское министерство иностранных дел в марте 1948 г. пред-
ставило первую систематическую разработку о будущем Германии26, предус-
матривавшую полную военную оккупацию страны, то есть полную выдачу Гер-
мании на милость ее противников. Это требование предусматривало обязатель-
ную безоговорочную капитуляцию.
Первые планы оккупации Германии появились еще летом 1942 г. вслед за
141

заключением британо-советского союзнического договора. Вудворт очень крат-
ко говорит об этом: «Британская дискуссия о том, как обойтись с Германией по-
еле войны, предполагала безоговорочную капитуляцию и не брала в расчет воз-
можность решений за рамками договора»27.
Британские штабы планирования были заинтересованы в том, чтобы путем
рационализации устранить не поддающиеся учету политические факторы, с тем
чтобы воспрепятствовать отягощению их планов различными моментами не-
стабильности. К этим «слабым» факторам, которые ни в коем случае не обозна-
чались заранее в специфических политических директивах, относилась идея
безоговорочной капитуляции, так же как и мнение, что в конце войны придется
иметь дело с одним немецким правительством и, следовательно, с одним немец-
ким государством, а не с неопределенным множеством государств. Таким обра-
30м, безоговорочная капитуляция Германии была не только наименьшим об-
щим знаменателем гетерогенного альянса. Она была базой как рационального,
так и технократического планирования на послевоенный период.
Для британских планирующих центров выдвинутая Рузвельтом в Касаблан-
ке формула означала окончательное согласие, так сказать, зеленый свет для раз-
работки детального плана оккупации Германии. Между тем американский пре-
зидент преследовал другую цель: он исходил из того, что отныне зажегся крас-
ный свет. Все комментаторы едины в том, что ничто не подталкивало президента
больше, чем задуманные в добрых целях, но столь отталкивающие действия его
предшественника и учителя, Вудро Вильсона, в конце первой мировой войны28:
Провозгласив 14 пунктов, он потерпел крушение, ибо тем самым он дал немцам
в руки столь желанное для них алиби. Рузвельт не хотел, чтобы общественное
мнение побудило его определить американские цели в войне, прежде чем они
будут согласованы с союзниками. Благодаря ссылке на «безоговорочную капи-
туляцию» он надеялся избежать любой дальнейшей дискуссии: это было массо-
во-психологической перифразой его пожелания «не комментировать». Уилер-
Беннет и Никольс выразили главные мотивы президента в одной фразе: «Реше-
ние, предложенное президентом, не обязывало его принимать конкретные меры
и удовлетворяло тенденцию общественного мнения, требовавшую успокоения
союзника на Востоке»29.
К тому же Рузвельт возражал, как он позже дал понять, против выдвижения
детальных планов для страны, которую еще не оккупировали30. Черчилль разде-
лял эти сомнения, но оставил Уайтхоллу свободные руки для решения техниче-
ских проблем, возникающих к концу войны.
Спорным было не окончание войны на основе безоговорочной капитуляции
вражеских государств и не провозглашение этого намерения, хотя здесь опреде-
ленно можно говорить об уступке американцам и их пропагандистской концеп-
ции войны за счет психологической войны. Как известно, британский кабинет
единодушно одобрил это предложение и потребовал применения этого принци-
па к Италии31. Проблематичной была функция «безоговорочной капитуляции»
в рамках союзнического планирования на послевоенный период. Здесь в 1943—
1944 гг. проявились разногласия, характерные для отличающихся друг от друга
интересов двух англосаксонских держав и не оставшиеся без последствий для
будущего Германии.
Рузвельт, учитывая опыт Вильсона в конце первой мировой войны, хотел
полностью отделить друг от друга проблемы войны и мира, безоговорочной ка-
питуляции и долгосрочного мирного порядка. Поэтому его внешнеполитиче-
ский советник Самнер Уэллес выступал за длительный «спокойный период» по-
еле конца войны32. Против преждевременных планов и действий говорило и то
соображение, что влияние США с течением времени могло только возрастать, а
именно в той мере, в какой мобилизация их огромных ресурсов и введение в
142

дело их войск отражались бы в политической жизни, приобретали политическое
значение. В этом контексте безоговорочная капитуляция могла означать только
концентрацию всех сил на решение ближайших задач, на победу оружия, а все
остальное потом.
Совершенно иной была позиция британской правящей элиты: чем дольше
продолжалась война без выяснения международно-правовых форм окончания
войны, тем яснее становилось военное и политическое превосходство новых ми-
ровых держав. В «борьбе за Германию» Великобритания осталась в проигрыше.
Чтобы избежать засилья грубой политики с позиции силы, было необходимо
точно определить международно-правовые процедуры в конце войны путем тех-
нических договоренностей между союзниками и по возможности скоординиро-
вать первые мероприятия оккупационных властей. 2 июля 1943 г. британское
министерство иностранных дел сделало из этого выводы и вручило послам
США и СССР памятную записку, содержавшую в 10 пунктах важнейшие прин-
ципы окончания военных действий — один из важнейших документов второй
мировой войны33. В нем рекомендовалось, чтобы союзники оккупировали вра-
жеские государства на основе данного обязательного для исполнения плана на
переходный период и с помощью союзнической комиссии по перемирию реа-
лизовали условия перемирия.
Для британцев безоговорочная капитуляция означала только то, что немцы
не имели права ставить никаких условий, в то время как победители в этом от-
ношении не обязаны были проявлять никакой сдержанности. Капитуляция Гер-
мании была скорее моментом получения абсолютно обязывающих подписей
немецких посредников на переговорах под возможно большим количеством ус-
ловий перемирия. Но такой договорный характер капитуляции не понравился
американским союзникам. Послу Вайнанту постоянно указывалось на то, чтобы
он настаивал на употреблении понятия «безоговорочная капитуляция» вместо
«условия прекращения огня» и выступал за более короткий текст документа о
капитуляции34.
По мнению американцев , не нужно было много слов, чтобы показать не-
мцам, что их ожидает. Эта интерпретация процесса давала командующим на ме-
стах относительно большие возможности для решения вопросов, как показал
опыт после капитуляции Италии35. Но именно с этим не мог согласиться Уайт-
холл. Момент капитуляции должен был быть заранее точно запрограммирован,
победители и побежденные должны были знать, что они должны делать: следст-
вием такого подхода были заблаговременное определение оккупационных зон,
основанный на колониальном принципе «косвенного управления» статус Берли-
на и т.п. Дальнейшее развитие было, между прочим, ускорено и тем, что Лондон
в отличие от Вашингтона располагал хорошо функционирующей системой пла-
пирующих, согласующих и принимающих решения инстанций. Другие держа-
вы в большинстве случаев были вынуждены высказывать свое мнение об очень
содержательных и детальных британских проектах решений.
Немного утрируя, можно сказать: Соединенные Штаты провозгласили
принцип безоговорочной капитуляции, а британское правительство первым
сделало процедурные выводы из этой политики с тем результатом, что в конце
войны возможности действий на основе военного положения сильно сократи-
лись. Без детального плана оккупации Германии интересы Эйзенхауэра как вер-
ховного главнокомандующего заключались бы в том, чтобы, используя психо-
логическую войну, потребовать от немецких армий частичной капитуляции,
взять Берлин с запада, как этого требовал от него Черчилль36, и продвинуться
еще дальше на восток. Попытка принудить советского товарища по союзу к бла-
горазумным совместным действиям в конце войны закончилась тем, что на са¬
143

мого себя были надеты политические наручники в форме надуманных соглаше-
ний с Москвой и отказа от всех возможностей психологической войны.
Черчилль, сам являвшийся мастером пропаганды на «внутреннем фронте»,
не верил, что окончание войны можно ускорить путем психологического воз-
действия на противника. Так, он блокировал все попытки военных перед высад-
кой англо-американских войск во Франции стимулировать готовность немец-
ких войск к капитуляции путем разъяснения понятия «безоговорочная капиту-
ляция». Он видел в этом проявление слабости. «Эта борьба была навязана нам
военными России и Соединенных Штатов. Мы пошли на это со всей душой, и я
бы не стал поднимать боевого крика, прежде чем получены первые результаты с
поля боя»37.
Когда 22 ноября Рузвельт предпринял демарш в том же направлении и вы-
ступил за то, чтобы перед захватом территории «рейха» путем совместного заяв-
ления способствовать слому немецкого сопротивления, Черчилль и его советни-
ки снова отказались от этого, ибо опять-таки думали, что немцы могли бы уви-
деть в этом недостаток решимости. Премьер-министр написал Рузвельту, что он
не видит другой альтернативы, кроме решения американского генерала Гранта,
считавшегося непреклонным сторонником безоговорочной капитуляции, а
именно: «Сражайтесь до конца на этой линии фронта, даже если это продолжит-
ся все лето»38. Он не хотел скомпрометировать себя в глазах русских, которым
приходилось воевать против вдвое большего количества немецких дивизий.
Комплекс неполноценности по отношению к Красной Армии, ярко проявив-
шийся именно у британской стороны, сыграл роковую роль как в военном, так и
в политическом плане: воздушная война, включая ненужное разрушение Дрез-
дена, считалась эффективной помощью русскому наступлению на Востоке, а
дипломатические инициативы Лондона относительно совместной оккупации
Германии невозможно понять, не учитывая его заботу о бесконтрольном захвате
материальных ценностей путем оккупации. В конце войны, разумеется, не рус-
ские войска стояли на Рейне, а англо-американские соединения в Мекленбурге
и Тюрингии. Только теперь до чиновников из Форин оффис, которые столь ак-
тивно засчитывали в свою пользу политику соглашений, стало доходить, что
«мы дали им больше, чем они когда-либо ожидали получить»39.
Намного легче осветить цели и функции требования «безоговорочной капи-
туляции», чем показать, что же действительно ожидало немцев в конце. Запад-
ные государственные деятели сами еще не приняли решения и именно поэтому
договорились считать самым существенным, самым важным ближайшую зада-
чу — полную победу над врагом и его полную капитуляцию. Так, постоянно об-
думывался государственный раздел Германии, когда еще по этому вопросу не
было принято обязательного решения40.
Еще больше была неясность по вопросу о советских целях в войне. Западные
союзники, безусловно, делали различие между немецким народом и его власти-
телями, хотя не было недостатка и в попытках объяснить причины возникнове-
ния фатального режима свойствами немецкого народного характера41. Уже в са-
мом начале, когда Рузвельт разъяснил прессе результаты переговоров в Касаб-
ланке и провозгласил безоговорочную капитуляцию целью войны, он заявил:
«Безоговорочная капитуляция не означает уничтожения немецкого населения
или населения Италии и Японии, но это действительно означает ликвидацию
той философии в Германии, Италии и Японии, которая основывалась на поко-
рении и порабощении других народов»42.
Что касается Италии, то подчеркивали формальную сущность, формальную
сторону, чтобы не сказать формальность акта о капитуляции: Черчилль, у кото-
рого сначала вообще были сомнения, требовать ли вообще этого от Италии,
предпочитал понятие «почетная капитуляция», чтобы пойти навстречу маршалу
144

Бадольо43. В связи с Германией он постоянно повторял, что требование безого-
ворочной капитуляции нужно понимать в первую очередь почти буквально: аб-
солютно свободные руки у победителей, которые не связаны никаким договором
и никакими обязательствами, в том числе и Атлантической хартией. Но беспра-
вие немцев ни в коем случае не было равнозначно «Вэ викгис!» — «Горе побеж-
денным!». Они имели дело, по крайней мере со стороны Запада, не с подобными
им, не с Гитлером и Гиммлером. 22 февраля 1944 г. Черчилль заявил в палате
общин: «Безоговорочная капитуляция означает, что у победителей развязаны
руки. Это не значит, что они имеют право вести себя по-варварски или же хотят
устранения Германии из числа европейских наций. Если мы чем-то связаны, то
мы связаны нашей собственной ответственностью перед цивилизацией. Но мы
ничем не связаны по отношению к немцам, что является результатом успешной
борьбы»44.
Ответственность западных оккупационных держав за терпящее бедствия не-
мецкое население в их зонах, которая столь ясно отличается от немецкой хищ-
нической политики в оккупированных областях, показывает, что подобные за-
явления нельзя отвергать просто как риторику, как чистую пропаганду. К полно-
му лишению Германии ее могущества союзники относились серьезно, другого
решения не существовало, но отдельный гражданин, не являвшийся партийным
функционером, высоким государственным чиновником или офицером, не дол-
жен был воспринимать это как угрозу его личному существованию, хотя какая-
либо имущественная гарантия для каждого также была исключена. Черчилль,
естественно, знал, что на Востоке немцев ожидала трудная судьба, массовые вы-
сылки, называвшиеся на Западе «переселением»45, и использование миллионов
немецких мужчин в качестве рабочей силы в России. Но он знал также, что на это
западные союзники едва ли могли оказать серьезное влияние. Именно поэтому
ему представлялось целесообразным оставить неясным все, что касалось поня-
тия «безоговорочная капитуляция»46.
Иной раз «предположительная история», вопрос «что произошло бы, если
бы...?» поучительнее, чем действительный ход истории. Как реагировали бы за-
падные союзники, если бы произошел успешный государственный переворот?
Однозначный ответ невозможен. Ясно только одно: безоговорочная капитуля-
ция и оккупация Германии уже в 1943 г. были неотъемлемыми составными ча-
стями англосаксонской политики. Уже были готовы оперативные планы на тот
случай, если бы благодаря политическим изменениям еще до вторжения осуще-
ствилась оккупация Германии без военных действий; но при этом характерно,
что речь шла только о военных планах. Открытие фронта на Западе непосредст-
венно после начала вторжения47 все еще могло бы привести к большим послед-
ствиям: окончанию воздушной войны, оккупации территории «рейха» с запада
до Одера, включая Нижнюю Силезню, сохранению административного и пол-
итического единства Германии. Нельзя исключать, что переговоры в Европей-
ской комиссии о статусе Берлина и зон оккупации не были бы доведены до конца
с тем результатом, что англосаксонская оккупация стала бы длительной и опи-
ралась бы на совместное главнокомандование48. Советский Союз в конце концов
удовлетворился бы одним местом в Контрольном совете, если бы ему вместо
собственной зоны пообещали большие репарации.
Но просто немыслимо было ожидать, что западные союзники еще до попыт-
ки переворота в Германии пошли бы ей на уступки. Тем самым они дали бы
немецкой военной касте незадолго до ее исторического конца возможность сно-
ва начать старые военно-политические игры и взорвать созданный против нее
военный союз. Есть свидетельства того, что в Уайтхолле с облегчением воспри-
няли весть о крахе заговора 20 июля 1944 г.49, ибо тогда война могла уже идти к
концу так, как это было раньше запланировано. Тем не менее следует констати¬
145

ровать, что британские планирующие центры длительное время исходили из то-
го, что вермахт — не Гитлер, конечно, — предложит капитуляцию, прежде чем
союзные войска достигнут территории ♦рейха», а именно и прежде всего по еле־
дующим причинам: во-первых, потому, что, зная показатели американского
производства и данные о людских резервах России, они относительно рано осоз-
нал и бесперспективность положения держав ♦оси»; во-вторых, потому, что их
собственные представления об установлении ♦косвенного управления» через уч-
режденный в Берлине контрольный аппарат включали в себя предположение о
сохранении в целостности действующей немецкой административной системы,
и не в последнюю очередь потому, что, по их мнению, правильно понятые инте-
ресы немецкой правящей элиты состояли в том, чтобы уберечь немецкое насе-
ление от крайностей. Во многих отношениях союзники, особенно британцы,
стали жертвами собственной пропаганды, придавая ♦прусскому милитаризму»
большее значение, чем он имел в действительности, то есть приписывали отож-
дествляемой с ним элите больше рациональности и свободы решений, чем это
было на самом деле.
Своевременная капитуляция сознающего свою ответственность правитель-
ства с определенной степенью вероятности избавила бы немецкий народ от
больших разрушений. Предполагаемая выгода от своевременной безоговороч-
ной капитуляции больше поддается исчислению, чем гипотеза, что формула,
принятая в Касабланке, значительно продлила войну. То, что войну со всей ее
безграничной бессмысленностью пришлось вести до ее горького конца, вовсе
не зависело от требования союзниками безоговорочной капитуляции50, как ут-
верждали в свою защиту побежденные ♦после войны». Это зависело в первую
очередь от того, что командование вермахта было уже не в состоянии, как в
конце первой мировой войны, проявить свою собственную политическую во-
лю. Гитлер до конца держал в своих руках бразды правления51. Не следует за-
крывать глаза на тот факт, что 20 июля историческое значение имело не ♦вое-
стание совести»52, как бы утешительно ни звучала такая интерпретация, а сен-
сационный крах старых элит. Пруссия давно умерла. Только об этом никто не
знал, ибо одни — как сторонники, так и противники гитлеровского режима —
до конца исповедовали прусский дух, а другие так же страстно проклинали его.
Пруссия до сегодняшнего дня сохранила способность продолжать свою жизнь
в воображении.
Примечания
1	Anne Armstrong, Unconditional Surrender. ׳The Impact of the Casablanca Policy upon World War II, New
Brunswick/N.J. 1961. См. также: Gunther Moltmann, Die Genesis der Unconditional-Surrender-
Forderung, в: Andreas Hillgruber (Hrsg.), Probleme des Zweiten Weltkrieges, Koln, Berlin 1967, S. 197,
прим. 34.
2	См.: John Wheeler-Bennett/Anthony Nicholls, The Semblance of Peace, London 1972, p. 51-64.
3	См. прим. 1.
4	Michael Balfour, Another Look at «Unconditional Surrender», в: International Affairs, 46/4 (1970),
p. 119—136, а так же: Propaganda in War (1939—1945). Organisations, Policies and Publics in Britain
and Germany, London 1979, p. 312—320.
5	Cm.: Robert E. Sherwood, The White House Papers of Harry L. Hopkins, Vol. 2, London 1949, p. 665—
694.
6	Cm.: Vojtech Mastny, Russia’s Road to the Cold War, New York 1979, p. 75 ff.; Alexander Fischer,
Sowjetische Deutschland-Politik im Zweiten Weltkrieg (1941—945), Stuttgart 1975, S. 53—59;
Ingeborg Fleischhauer, Die Chance eines Sonderfriedens. Deutsch-sowjetische Geheimgesprache
1941-1945, Berlin 1986, S. 114-134.
7	Cm.: Peter Hoffmann, The History of the German Resistance 1933—1945, London 1977, p. 247 f.
146

8	Kabinettsprotokoll vom 9. Oktober 1939: Public Record Office London (PRO), WM 42 (39) 8, CAB
65/1.
9	Cm.: Lothar Kettenacker, Krieg zur Friedenssicherung. Die Deutschlandplanung der britischen
Regierung wahrend des Zweiten Weltkrieges, Gottingen 1989, S. 44-51.
10	См. там же, S. 51—67; Das *Andere Deutschland* im Zweiten Weltkrieg, Stuttgart 1977, S. 164—187.
11	Das «Andere Deutschland* (прим. 10), S. 182.
12	Charles Eade (Ed.), The War Speeches of the Rt. Hon. Winston S. Churchill, Vol. 1, London 1952,
p. 181.
13	Memo Churchills vom 3.8.1940, PRO, FO 371/24408/C8974; Winston S. Churchill, The Second
World War, Vol. 2, London 1949, p. 231.
14	Там же.
15	См.: Kettenacker, Krieg zur Friedenssicherung (прим. 9), S. 68—146; Joseph P. Lash, Roosevelt and
Churchill 1939—1941. The Partnership that saved the West, London 1977.
16	Особенно известно обращение к американскому народу (”fireside chat") на пороге 1941 г., в ко-
тором говорится: «Мы должны стать главным арсеналом демократии». См.: Samuel I. Rosenman
(Ed.), The Public Papers and Addresses of Franklin D. Roosevelt, Vol. IX (1940), New York 1941, p.
633 ff.
17	Цит. no: Llewellyn Wodward, British Foreign Policy in the Second World War, Vol. 2, London 1971, p.
202 f.
18Там же, p. 14.
19	Als Reaktion auf den Bericht Edens fiber die Friedensffihler der letzten Monate (u.a. Kontakte zu PRO,
FO 371/26543/C10855); Gerhard Ritter, Carl Goerdeler und die deutsche Widerstandsbewegung,
Mfinchen (dtv) 1964, S. 337 f., 551.
20	Woodward (прим. 17), Bd 2, S. 663 ff.; Kettenacker, Krieg zur Friedenssicherung (прим. 9), S. 125 ff.
21	PRO, FO-Memorandum vom 28.1.1942, WP (42) 48, CAB 66/21.
22	Cm.: Pari. Debates, House of Lords, Vol. 126, p. 574 ff.; PRO, FO 371/34456/C2992: «это труп мед-
ведя, который они называли »угрозой большевизма".
23	См.: Vier-Machte-Plan vom 8.11.1942, PRO, WP (42) 516, CAB 66/30; Kettenacker, Krieg zur
Friedenssicherung (прим. 9), S. 130—146.
24	7.1.1941 он писал Ванситтарту: «Я подчеркиваю важность и делаю основной упор на выражения:
«Нацисткая тирания» и «прусский милитаризм»». (PRO, PREM 4/23/2; Rainer Blasius [Hrsg.],
Dokumente zur Deutschlandpolitik, 1. Reihe, Bd 1, Frankfurt/M. 1984, S. 266).
25	Propaganda in War et al. (прим. 4), p. 318 f.
26	PRO, WP (43) 96, 8.3.1943, FO 371/34457/C2864; Kettenacker, Krieg zur Friedenssicherung
(прим. 9), S. 161—180.
27	British Foreign Policy in the Second World War, London 1962, p. 478.
28	Cm.: Sherwood (прим. 5), Bd 2, S. 694: «Дух Вудро Вильсона витает над нами». Ср. это замечание
с комментарием Мальтмана (прим. 1), S. 199 f.; Wheeler-Bennett/Nicholls (прим. 2), S. 55 f.
29	Wheeler-Bennett/Nicholls (прим.), S. 56. CM.:William Hardy McNeill, America, Britain and Rusia.
Their co-peration and conflict 1941—1946, Survey of International Affairs 1939—1946, London 1953,
p. 270: «Безоговорочная капитуляция является хорошим лозунгом войны для лагеря союзников
и удобным предлогом отложить решение трудных проблем послевоенной политики и отноше-
ний держав».
30	См.: Cordell Hull, Memoirs, Vol. 2, London 1949, p. 1621.
31	Woodward (прим. 17), Vol. 5, London 1976, p. 21 f.; Wheeler-Bennett/Nicholls (прим. 2), S. 59 f. Из
телеграммы Черчилля военному кабинету: «Заявляя, что победа Объединенных Наций должна
быть безусловной, предпочтительнее потребовать безоговорочной капитуляции, а не прекраще-
ния военных действий от главных вражеских держав, за исключением пожалуй, Италии». (Harley
A. Notter [Ed.], Post War Foreign Policy Preparation 1939—1945, Department of State Publication,
Washington 1949, p. 127).
32	Cm.: Sumner Welles, The Time for Decision, London 1944, p. 284; Kettenacker, Krieg zur
Friedenssicherung (прим. 9), S. 181 f.
33	Приложение А к EAC (44) 3, PRO, FO 371/40612/U409; Foreign Relations of the United States,
Washington (D.C.), 1943/1, p. 708.
34	Cm.: Kettenacker, Krieg zur Friedenssicherung (прим. 9), S. 191.
35	Wheeler-Bennett/Nicholls (прим. 2), S. 65—78.
36	Dwight D. Eisenhower, Crusade in Europe, London 1948, p. 436; Martin Gilbert, Road to Victory.
Winston S. Churchill 1941-1945, Vol. 7, London 1986, p. 1273-1276.
Цит. no: Gilbert (прим. 36), Vol. 7, p. 745.
38	Там же, p. 1073 f.
147

39	См.: PRO, FO 371/50762/U3598.
40	Там же, Kettenacker, Krieg zur Friedenssicherung (прим. 9), S. 479—502.
41	Cm.: Hermann Fromm, Deutschland in der offentlichen Kriegszieldiskussion Grofibritanniens 1939—
1945, Frankfurt/M. 1982, S. 69-84,168-180.
42	Цит. no: Sherwood (прим. 5), Vol. 2, p. 693.
43	Cm.: Gilbert (прим. 36), Vol. 7, p. 467.
44	War Speeches (прим. 12), Vol. 3, p. 91.
45	Kettenacker, Krieg zur Friedenssicherung (прим. 9), S. 441—478.
46	Cm.: PRO, WP (44) 33, FO 371/39024/C1859; Gilbert (прим. 36), Vol. 7, p. 462 f.: «Они (немцы)
предпочтут тотальный террор «безоговорочной капитуляции»».
47	См.: David Irving, Trail of the Fox: Life of Field Marshal Erwin Rommel, London 1985.
48	Cm.: (Crusade in Europe [прим. 36], p. 239 f.
49	Cm.: Francis Carsten, в: Das «Andere Deutschland» (прим. 10), S. 93; Wheeler-Bennett, который
писал Эбену 25.7.1944: «Видимо, теперь можно сказать с некоторыми оговорками, что для нас
нынешнее положение лучше, чем если бы заговор 20 июля оказался успешным» (PRO, FO
371/39062/С9896).
50	См.: Balfour, Propaganda in War (прим. 4), p. 316 f.; Moltmann (прим. 1), S. 183; Ritter, Goerdeler
(прим. 19).
51	См.: Dieter Rebentisch, Fiihrerstaat und Verwaltung im Zweiten Weltkrieg, Stuttgart 1989.
52	Cm.: Annedore Leber, Das Gewissen steht auf. 64 Lebensbilder aus dem deutschen Widerstand,
Berlin/Frankfurt/M. 1960.

Андреас Хильгрубер
Итоги второй мировой войны*
Какие последствия имели ход и исход второй мировой войны для участво-
вавших в ней великих держав и для всей международной системы?1 Для Вели-
кобритании, в сущности, уже само решение о вступлении в войну в 1939 г. пред-
определило дальнейшее ослабление ее пошатнувшегося еще в первую мировую
войну положения как мировой державы, которого она достигла в период между
1815 и 1860 гг. и — после фазы внутренних реформ — в классический период
империи последней трети XIX века.
Как бы ни закончилась война в Европе, нельзя было и надеяться на восста-
новление британского влияния в Восточной и Центральной Европе, как это было
после первой мировой войны вследствие ослабления России в результате войны
и революции, что сделало позже еще раз на два десятилетия возможным восста-
новление «равновесия сил» в Европе. На это нельзя было надеяться ни в случае
победы Германии, ни в случае победы Великобритании, возможной только с по-
мощью (или при вмешательстве в войну по собственной инициативе) Советско-
го Союза. Тем самым европейское равновесие под косвенным британским руко-
водством, равновесие, традиционно рассматривавшееся как предпосылка актив-
ной международной политики Великобритании, хотя эта аксиома стала спорной
еще со времен окончания первой мировой войны, уже ни в коем случае не могло
быть восстановлено. На этом фоне политику умиротворения, проводившуюся
Великобританией в 30-е годы, следует расценивать как реально обоснованную
политическую стратегию, направленную на то, чтобы в перспективе недостаточ-
ними средствами сохранить мировую империю и одновременно подготовиться
к внутренним изменениям так, как это необходимо для системы при таком вы-
зове. В соответствии с британской традицией с 1815 г. политика силы связыва-
лась при этом с моральными аспектами, а конкретно в 30-е годы с необходимо-
стью мира в Европе и во всем мире.
Еще в войну 1914—1918 гг., для того чтобы утвердиться в Европе, Велико-
британия была вынуждена пойти навстречу доминионам с белым населением, а
также и колониальным народам и согласиться с ослаблением своей империи,
правда пока еще незначительным. Эта тенденция к обретению самостоятельно-
сти определяла весь межвоенный период и, как и следовало ожидать, усилилась
в годы второй мировой войны. Во время кризиса 1941—1942 гг. британскому
правительству пришлось пообещать Индии независимость в послевоенный пе-
риод, чтобы по меньшей мере локализовать начинающееся — поскольку незави-
симость была предоставлена не сразу — восстание и предотвратить переход Ин-
дии на сторону Пакта трех держав. В общем и целом необходимость использо-
вать потенциал Содружества наций и колоний в целях ведения войны имела сво-
им следствием то, что центробежные силы в британском содружестве резко ак-
™визировались. Канада, Австралия, Новая Зеландия пошли своим собствен-
ным путем и в случае угрозы — например, в 1942 г. в связи с наступления япон-
цев — опирались на США, как бы это ни не нравилось стремившимся ослабить
тенденцию к распаду британским консерваторам во главе с Черчиллем.
К этому добавился третий, пожалуй, решающий момент. Когда в 1940 г. не-
Заключительная глава книги «Der Zweite Weltkrieg. Kriegsziele und Strategic der groBen Machte,
5., verb. Aufl., Stuttgart u.a. 1989 S. 156-169.
149

мецкие успехи на Европейском континенте достигли своего апогея, перед Вели-
кобританией остро встала уже давно существовавшая проблема — или стать
«младшим партнером» несущей угрозу германской мировой державы, или при-
знать руководство США, что, с другой стороны, также означало стать «младшим
партнером» более сильного. По традиционно историческим, а также по принци-
пиальным причинам о первом решении для Великобритании не могло быть и
речи. Чтобы избежать такой зависимости от супервеликой Германии гитлеров-
ского образца, а вовсе не для того, чтобы спасти Польшу, правительство Чембер-
лена после проволочек и колебаний решилось на объявление войны Германии.
Последовательным было (что подтверждает преемственность основной линии
британской политики и при переходе власти от Чемберлена к Черчиллю) и при-
нятие летом 1940 г. решения в пользу опоры на Америку, чего хотел избежать
Чемберлен в процессе умиротворения до лета 1939 г. — при большей свободе
действий, несмотря на британо-американский торговый договор 1938 г. Сохра-
пившееся в первую мировую войну и в межвоенный период равенство и важное,
скажем в глобально-стратегическом плане, «разделение труда» между Велико-
британией и США, при котором Атлантика полностью передавалась британско-
му партнеру для широкого стратегического обеспечения, уступали место неже-
ланному, но неизбежному подчинению Великобритании Соединенным Штатам
с их международно-политическими целями. Это происходило тем быстрее, чем
дольше продолжалась война и становилось яснее, что для Великобритании она
означает колоссальное перенапряжение сил. Неожиданный исход выборов в
Британии в июле 1945 г., принудивший к отставке борца за старую имперскую
традицию Черчилля, несмотря на его триумф в войне против Гитлера, и привед-
ший к власти в Великобритании Лейбористскую партию, настаивавшую на со-
циальных реформах и удовлетворявшуюся более скромными внешнеполитиче-
скими целями (хотя и все еще империалистическими), показал, что больший-
ство британцев примирились с отступлением во второй ряд держав и в соответ-
ствии с британской традицией снова стремились с помощью внутренних ре-
форм приспособиться к новой ситуации.
Влияние второй мировой войны на Францию — по аналогии с этой основной
линией в истории Великобритании — следует, видимо, рассматривать с точки
зрения внезапных, часто революционных изломов, характерных для француз-
ской истории со времени Великой революции. Столь поразительно быстрый для
всех ведущих войну и в то время еще нейтральных или «не ведущих войну» де-
ржав крах Третьей республики в 1940 г., с одной стороны, и тот факт, что в конце
войны, в 1945 г., Франция не только находилась на стороне победителей, но и
была признана ими, по меньшей мере формально, хотя и с некоторыми ограни-
чениями, снова великой державой — два глубоких перелома всего за несколько
лет, — с другой, создали предпосылку для столь характерной для французской
политики в следующие десятилетия двойственности, расхождения между трез-
вой, реалистичной оценкой существующего положения, еще оставшихся, очень
ограниченных для Франции возможностей и огромным преувеличением собст-
венного величия, а также роли Франции в мировой политике.
Конечно, особую ответственность за это нес генерал де Голль; но вместе с тем
он был просто выдающимся представителем распространенной точки зрения.
Вытекавшая отсюда двойственность распространялась как на французскую пол-
итику в Европе, так и — с еще большими последствиями — на французскую ко-
лониальную и трансатлантическую политику. Стремление утвердить свою са-
мостоятельность в рамках «антигитлеровской коалиции», пронесенное де Гол-
лем, несмотря на все унижения, через годы огромной слабости Франции, выли-
лось в 1944—1945 гг. в усилия, направленные на то, чтобы быть равноправным
партнером на Европейском континенте, признанным как Великобританией, так
150

и Советским Союзом. Цель такой политики равновесия заключалась в том, что-
бы получить возможность бросить якобы решающую гирю Франции на чашу
весов в пользу Востока или Запада как против возрождения германского «рейха»
в любой форме, так и против англосаксонского превосходства. Но несоответст-
вие между желанием и возможностями уже в 1945 г. было столь очевидным, что
ни для Советского Союза, ни для США и Великобритании возможный особый
союз с Францией не мог играть больше чем второстепенную роль. О таком союзе
в качестве альтернативы по крупному счету не могло быть и речи для сторонни-
ков курса кооперации с Советским Союзом из-за слабости Франции. А для пред-
ставителей конфронтационного курса по отношению к Советскому Союзу в
Америке нахождение Франции в западном блоке представлялось возможным не
на основе особых соглашений, а потому, что при обострении отношений между
Востоком и Западом Франции не оставалось другого выхода; это так и так отве-
чало логике развития событий. Франция могла бы приобрести в Европе большее
политическое значение, если бы она признала свободу и независимость своих
колоний, как это провозгласил — хотя и нерешительно ־— во время войны в ка-
честве своей программы де Голль. А в момент победы в 1945 г. верх одержали
силы, защищающие колониальный статус Франции. В последний раз, демонст-
рируя характерный со времен Людовика XIV разлад между своими континен-
тальными европейскими и заморскими делами, они предприняли вопреки «ду-
ху времени» попытку реставрации колониальной империи. Действия, какие
Франция в течение более чем пятнадцати лет проводила военными средствами в
регионах, расположенных далеко от Европы (Индокитай, затем Алжир), приве-
ли ее к недееспособности в сфере внешней политики и к еще большей зависимо-
сти от США, чего, в общем-то, и без того нельзя было избежать, учитывая соот-
ношение сил на мировой арене.
Если, таким образом, как Великобритания, так и Франция относились к де-
ржавам, которым пришлось заплатить за участие в победе над Германией утра-
той своего ведущего положения в мировой системе держав, но которые такой
ценой сумели сохранить внутреннюю свободу и тем самым шанс выполнять но-
вые функции в качестве «средних держав»2 в мировой политике, то Советский
Союз и США, обе главные державы-победительницы, хотя они теперь оконча-
тельно поднялись до положения ведущих мировых держав, что, между прочим,
Токвиль еще сто лет назад предсказывал России и Америке, исходя из их исклю-
чительного потенциала, испытали самым различным образом то, что можно на-
звать двойственными последствиями всякой большой военной победы.
Это относилось прежде всего к Советскому Союзу. Главный принцип его
внешней политики, заключавшейся с 20-х годов в том, что Советскому Союзу
противостоит группа или круг «империалистических», то есть принципиально
враждебных коммунистической системе, держав, нисколько не потерял своего
значения входе второй мировой войны, несмотря на все перемены в расстановке
сил и изменение роли Советского Союза. Этим были последовательно обуслов-
лены задачи советской внешней политики, состоявшие в том, чтобы еще во вре-
мя войны путем дипломатических усилий и правильного использования Крас-
ной Армии обеспечить себе большую внешнеполитическую и — с учетом быст-
рого развития военной техники — тем более необходимую стратегическую сво-
боду действий в Европе и во всем мире.
В1939 г. пактом с Гитлером началась, а затем провалилась попытка Сталина
направить друг против друга «империалистические» державы, чтобы они исчер-
пали свои силы, а самому остаться в выжидательной позиции, чтобы в вырисо-
вывающейся послевоенной ситуации иметь возможность бросить весь вес Со-
ветского Союза на чашу весов будущего противоборства с ослабленными «импе-
риалистическими» державами. Эта попытка закончилась шоком от немецкого
151

нападения 22 июня 1941 г. и поражений Красной Армии в последующее полуго-
дие, чуть не приведших к тотальной катастрофе и продолжавшихся до битвы под
Москвой. Достигнутые начиная с 1942 г. благодаря огромным жертвам военные
успехи и настолько трезвая, рациональная, насколько и жестокая, хитрая целе-
устремленность Сталина все же обеспечили в конце концов Советскому Союзу
наибольшие успехи среди всех держав-победительниц, хотя его территория не-
сравненно больше пострадала от войны. 20 миллионов погибших* (США —
259 тыс., Великобритания — 386 тыс.) и полностью опустошенные районы на
западе страны — такова была чрезвычайно высокая цена за поворот, который
привел от края катастрофы в 1941 г. к триумфу 1945 г.
Благодаря господствующему положению, которое Советский Союз обеспе-
чил себе в Европе до Эльбы, была на перспективу исключена возможность вое-
создания антисоветских комбинаций в Восточной, Центральной и Юго-Восточ-
ной Европе в стиле 20-х и 30-х годов. Важной предпосылкой для этого были под-
чиненные целям стратегического обеспечения и служащие ему социально-рево-
люционные преобразования в большом регионе за пределами и без того распро-
стравившейся далеко на запад советской территории (то есть в рамках старого
«санитарного кордона» и областей, в узком смысле относившихся до 1939 г. к
Центральной Европе).
И наоборот, проектируемое внешнее кольцо безопасности, то есть широкая
буферная зона, охватывающая целый ряд нейтральных или «подлежащих нейт-
рализации» стран между расширившейся двумя путями советской империей и
регионом западного влияния от Скандинавии и оставшейся части Германии (в
границах Потсдамских соглашений) до Италии вследствие переориентации
американской послевоенной политики от сотрудничества на конфронтацию с
СССР, существовало только в наметках. В результате в конце концов прямое со-
прикосновение с регионом «западного» влияния пришлось выбрать в качестве
худшей альтернативы в наиболее болезненном месте — в Германии. Таким об-
разом в результате большого веса, который Советский Союз приобрел в рамках
«антигитлеровской коалиции», были созданы предпосылки для его подъема в
ранг мировой державы, чьи разнообразные требования отныне определяли всю
советскую политику.
Упомянутые двойственные последствия триумфа 1945 г. заключались в
том, что, несмотря на устранение двух «империалистических» великих держав,
под давлением которых с двух сторон Советский Союз находился со времен ми-
рового экономического кризиса начала 30-х годов, — Германии и Японии, он и
теперь ощущал себя по-прежнему окруженным «империалистическими» держа-
вами, хотя и на большем расстоянии, чем до 1939 г. К тому же улучшенная во-
енная техника, прежде всего качественный скачок, которого добились США в
1945 г. благодаря ядерному оружию, частично ликвидировали преимущество
достигнутой удаленности. Советский Союз приобрел в Европе «наполовину ге-
гемонистские позиции» со всеми опасностями и нагрузками, которые с давних
времен были связаны с таким двойственным положением. Они проявились
вскоре в защитной реакции всех европейских государств, которые не находились
под советским господством, в их прямой или косвенной опоре на противника
Советского Союза на международной арене, на США. Больше того, если до вто-
рой мировой войны был шанс использовать друг против друга различные груп-
пы «империалистических» государств, а именно «неимущих» против богатых, то
теперь экономическое, а также военное и технологическое превосходство миро-
вой державы США в кругу оставшихся «империалистических» государств было
По уточненным данным, число погибших граждан СССР в 1941-1945 гг. составило 27 млн.
человек.
152

так велико, что конфликт между «империалистическими» государствами, срав-
нимый с событиями 1939—1945 гг., был исключен, по крайней мере в обозри-
мом будущем.
Наоборот, новая мировая держава США в случае кризиса в изменившихся
— причем вследствие американской монополии на атомное оружие (а позже
ядерного превосходства) в принципе не улучшившихся для Советского Союза —
условиях могла воссоздать ситуацию войны на два фронта — в Центральной Ев-
ропе и в Восточной Азии. При этом Советский Союз оказался бы перед лицом
значительно более прочного «империалистического» «блока», который к тому же
в случае войны в отличие от Гитлера, безусловно, разыграл бы карту зажигатель-
ного призыва бороться за свободу, обращенного к народам, принудительно объ-
единенных в советской империи. В 1945 г. Советский Союз еще не сделал пол-
итического рывка к свободе, для того чтобы реально уравнять шансы с сильней-
шей соперничающей державой в ходе вступающей в новую стадию борьбы меж-
ду мировыми державами.
Превосходство США рассматривалось как угрожающий фактор; их поворот
к конфронтации, совершенный президентом Трумэном в области международ-
ной политики еще в 1945 г., усилил, с советской точки зрения, эти пока двойст-
венные результаты войны, поправить которые было бы можно только с по-
мощью огромных новых усилий. С завоеванного в последнюю фазу войны, в
1944—1945 гг., «плацдарма» в Центральной и Восточной Европе после некого-
рой паузы можно было бы рискнуть и попытаться расширить международно-
политические, военно-стратегические и военно-технические позиции Советско-
го Союза и достичь глобальных целей. Однако Советский Союз по-прежнему
подвергался опасностям, с которыми с давних пор сталкивались страны, стре-
мившиеся к полной гегемонии в Европе, и которые осложнялись для него про-
блемой второго фронта на Востоке (США с Японией или Китаем) и усиливались
ростом внутренних трудностей в тонком руководящем слое советско-коммуни-
стической кадровой партии и этнической напряженностью внутри советской
империи.
Таким образом здесь косвенно высказана та мысль, что, как бы высоко после
победы 1945 г. ни оценивался фактор «Советский Союз» в мировой политике,
тем не менее США вышли из войны как экономически и стратегически — мор-
ская и воздушная военная сила — доминирующая и очень притягательная сво-
ими либерально-демократическими тенденциями и принципами мировая де-
ржава. На ближайшие десять лет у Америки фактически была монополия на
ядерное оружие или по крайней мере такое превосходство в этой области, кото-
рое равнялось монополии. Казалось, предназначение США состоит в том, чтобы
диктовать всему миру мир в соответствии со своими принципами. Хотя Амери-
ка не была готова к такой исключительной ситуации, когда впервые в истории
человечества какая-либо держава получила реальный шанс установить свое ми-
ровое господство, как бы оно потом ни оценивалось, и, следовательно, была не в
состоянии адекватно использовать это себе на пользу. Как и для Великобрита־
нии в XIX веке, для США в XX веке наиболее подходящим, исходя из их внут-
ренней структуры, было неформальное господство в мире.
Все это вместе взятое, а также оптимистическая надежда на то, что США с их
идеалами косвенно во много раз сумеют увеличить свою притягательность,
удержали эту передовую державу от попытки использовать свою монополию на
силу для установления прямого господства в глобальном масштабе. К тому же
еще во время войны вследствие неправильной, менявшейся в течение многих
лет оценки Советского Союза (от «незначительной величины, которой можно
пренебречь», в 1941—1942 гг. до супердержавы, превосходящей США, по край-
ней мере в Европе, в 1943—1944 гг.) имели место колебания между постановкой
153

глобальной цели устройства «мира по-американски» (Атлантическая хартия
1941 г.) с господствующим положением США во всем мире и, по сравнению с
этим, относительно ограниченной целью установления гегемонии в большом
регионе, охватывающем Американский двойной континент, два океана и их по-
граничные зоны с Европой и Азией, а также часть Восточной Азии.
Когда после битвы под Сталинградом в начале 1943 г. американцы выясни-
ли, что вопреки прежним оценкам Советский Союз выйдет из войны как перво-
разрядная держава, эта альтернатива — преобладающее положение в мире или
гегемония в одном (атлантическо-западноевропейском) крупном регионе — в
постановке целей стала связываться с другой проблематикой, а именно — коо-
перации или конфронтации с Советским Союзом в послевоенное время. В мо-
мент победы в Европе, вследствие неожиданной смерти президента Рузвельта и
неуверенности его преемника, Трумэна, казалось, что остался открытым вопрос,
в каком направлении будет впредь развиваться американская политика, хотя ча-
ша весов — в том числе благодаря некоторым предварительным решениям пер-
вых месяцев 1945 г., еще при Рузвельте — уже склонялась к конфликту и обра-
зованию блока на Западе. Но как только выяснилось, что территориальные из-
менения более или менее крупного масштаба больше уже невозможны без новой
большой военной катастрофы, стало очевидным, что, базируясь на полярности
двух блоков и на разделении континента (с побежденной Германией в качестве
ядра), в Европе мир обеспечивался более стабильным равновесием, чем шаткое
равновесие порядка, существовавшего в 1919—1920 гг. Возможность существо-
вания другого выбора, по сути мнимая уже после первой мировой войны, а
именно между возвращением к изоляции в сфере Американского двойного кон-
тинента и постоянным участием в мировой политике, была теперь неактуаль-
ной, окончательно устаревшей. А действительно существовавшая альтернатива
20-х годов: прямое политическое и военное участие или же — на что тогда реши-
лась Америка — косвенное, подчиненное экономическим и финансовым инте-
ресам воздействие на мировую политику — теперь уже не могла быть решена,
как тогда, по принципу «или — или», ее можно было решить только в соответст-
вии с принципом «как — так и».
В логике экстремистской военной политики «антигитлеровской коалиции»,
которая была сконцентрирована в формуле «безоговорочной капитуляции» и ко-
торую следовало понимать как «ответ» на «вызов агрессоров», было заложено то,
что побежденные государства должны быть не только ослаблены, но и вообще
исключены из числа великих держав. Такой результат, разумеется, был бы до-
стигнут фактически и без такого заострения военных целей союзников, даже в
случае заключения компромиссного мира на базе статус-кво. Ибо быстрое раз-
витие военной техники и основанная на этом исходящая из «широких про-
странств» военная стратегия, которая оставила шанс на военно-политический
«суверенитет» только государствам с большими, континентальными простран-
ствами, а также уже обнаружившаяся во время первой мировой войны недоста-
точная способность ряда прежних великих держав экономически самим обеспе-
чивать себя в рамках национальных границ обусловили необходимость расши-
рения подвластной им территории для государства такого размера, как Герма-
ния, Италия или Япония, за рамки, необходимые им до сих пор для утвержде-
ния своего статуса как великой державы, если они хотели держать шаг с такими
имеющими преимущество в размерах и экономическом потенциале держава-
ми, как США и Россия, и не желали быть отброшенными без борьбы в разряд
«средних» государств.
Выдвижение границ вперед, за национально-государственные границы, бы-
ло, следовательно, не только программой идеологических экстремистов, но и
целью намного больших численно умеренных, однако по-прежнему исповедую¬
154

щих великодержавное мышление сил в руководстве этих государств, которые
(объективно говоря, также на основе тождественности частичных интересов)
поддерживали экстремистов. Стремление к сохранению или восстановлению
государственно-политического «суверенитета» в изменившихся условиях сере-
дины XX века было к тому же основной общей чертой, так сказать, единствен-
ным соединительным звеном между тремя «бедными» державами, которые в ос-
тальном во многих отношениях отличались друг от друга. Но их оттеснение на
старые национально-государственные границы было, с другой стороны, мини-
мальной целью и наиболее умеренных групп в руководящих кругах США и Be-
ликобритании, групп, которые в течение войны после разочарования в немецкой
оппозиции против Гитлера (зимой 1939/40 г.) и вплоть до наметившегося по-
ворота в последние недели войны оказались в изоляции.
Если судить по этим исходным данным, то для всех трех побежденных вели-
ких держав такой исход войны означал завершение исторической эпохи, окон-
чание их хотя и прерываемого неудачами, но, тем не менее, ранее не остановлен-
ного подъема из круга «средних» государств, продолжавшегося с 50-х и 60-х го-
дов XIX столетия. Таким образом, всем им удалось играть свою роль «суверен-
ных» великих держав в рамках европейской или мировой системы государств
только в течение 80—90 лет.
На первый взгляд наиболее глубоким, но, если смотреть в перспективе, на-
именее болезненным поворот 1945 г. был для Японии, которая после реставра-
ции Мейдзи в 1868 г., несмотря на неоднократные кризисы, совершила порази-
тельный скачок вперед, в число перворазрядных держав. Правда, с капитуляцией
Японии закончилась ее функция политически прочной, полностью «суверен-
ной» великой державы и тем самым первая попытка «небелого» азиатского госу-
дарства войти в круг великих держав и действовать на равных с ними. Это можно
было трактовать как запоздалый триумф ее «белых» конкурентов. Империали-
стический вал западных держав в конце XIX века, после того как вся земля прямо
или косвенно оказалась под властью «белых», разбился о сопротивление Японии.
И ее подъем после японо-китайской и особенно после русско-японской войны
стал символом того, что начали формироваться силы сопротивления — так ни-
когда и не достигнутому — единоличному господству «белых» над всем миром.
Но, как вскоре выяснилось, поражение Японии в 1945 г. вовсе не означало, как
это вначале предполагалось, учитывая развенчание авторитета японского импе-
раторского дома и частично вынужденное, частично происшедшее якобы добро-
вольно в процессе приспособления перенимание в Японии многих американ-
ских идей и иститутов, внезапного конца определенного развития; это означало,
образно говоря, лишь переориентацию развития в измененном, более современ-
ном направлении.
Этому способствовали различные благоприятные факторы: зависимость
только от одной державы-победительницы; обратное воздействие происшедше-
го вскоре после окончания войны переворота в Китае, где под руководством Мао
Цзэдуна, в соответствии с исходом конфликта в Восточной Азии после 1937 г. и
сопровождавшими его антиколониалистскими тенденциями, начался подъем
второго «небелого» азиатского государства на «суверенные» позиции великой де-
ржавы, подъем, который безуспешно пытался совершить Чан Кайши в сотруд-
ничестве с Соединенными Штатами Америки после Каирской конференции
1943 г., и, наконец, переоценка роли Японии в глобальной стратегии США, вы-
текавшая из советско-американской конфронтации на Дальнем Востоке.
Из всего этого проистекала перемена, которая позволила Японии войти в
новую эпоху своей истории с шансом использовать огромный экономический
потенциал конечно же уже больше не полностью «суверенного» крупного госу-
дарства опять-таки в качестве фактора первой величины. В эпоху, которая содер¬
155

жала намного больше традиционных элементов, чем ожидалось непосредствен-
но после капитуляции в 1945 г., нельзя не видеть определенного сходства с си-
туацией в Германии после первой мировой войны. Это находит свое выражение
и в упорных требованиях к Советскому Союзу относительно пересмотра резуль-
татов войны. От СССР требуют возвращения четырех южных островов Куриль-
ской гряды, расположенных в непосредственной близости от острова Хоккайдо.
Судьба Италии была подобна судьбе Японии в том смысле, что и это госу-
дарство после поражения в войне фактически имело дело только с одной держа-
вой-победительницей или с группой очень близких друг другу держав (США и
Великобритания), в результате чего оно сохранило единство. В отличие от очень
своеобразного пути Японии после реставрации Мэйдзи Италия после макиавел-
листского вступления в большую политику во время Крымской войны, которая
в 1856 г. на Парижской мирной конференции принесла Сардинии — Пьемонту
признание как якобы шестой европейской великой державы, могла играть свою
роль великой державы всегда только при поддержке других, более сильных де-
ржав. Длительное время Италия находилась под защитой Великобритании, но в
конце концов она склонилась к альтернативному решению, подобному тому, ко-
торое было принято по поводу присоединения к Тройственному союзу во време-
на Бисмарка до начала эпохи мировых войн, и при значительно изменившейся
обстановке еще раз стала «младшим партнером» Германии. В результате войны
были полностью пресечены попытки Италии, используя противоречия между
другими странами, осуществить имперскую экспансию на Балканах и в Африке,
в ходе которой она, действуя с плацдарма по ту сторону Средиземного моря —
Ливии, хотела при поддержке гитлеровской Германии создать средиземномор-
скую империю. Италия была отброшена к своим трудным внутриполитическим
и социальным проблемам, которые фашистскому режиму свыше двадцати лет
удавалось нейтрализовывать. Но в американской системе приоритетов Италия
в отличие от Японии не имела такого большого значения, чтобы консолидация
внутриитальянских отношений, не говоря о чрезвычайных ситуациях, рассмат-
ривалась как жизненно важное условие американской гегемонии в Средиземно-
морском регионе. Следствием было то, что, в сущности, ей пришлось полагаться
на собственные недостаточные силы и удовлетвориться ролью «средней» держа-
вы, каковой она, собственно, и оставалась в период между 1861 и 1945 гг.
В отличие от Японии и Италии Германия при Гитлере в своих целях не ог-
раничивалась завоеванием гегемонистского положения в каком-то большом ре-
гионе. Япония и Италия хотя и намеревались вытеснить остальные великие де-
ржавы из важных колониальных регионов и лишить их военных баз, но не стре-
мились поставить под угрозу их существование как великих держав или вообще
ликвидировать их. Особенность целей Гитлера заключалась в том, что они вы-
ходили за рамки традиционного гегемонизма в расширенной Центральной Ев-
ропе, к чему стремился германский «рейх» в первую мировую войну 1914—
1918 гг. И в количественном и в качественном отношениях они выходили дале-
ко за эти рамки и были направлены на то, чтобы сделать Германию мировой
державой, а затем стать первой в мире державой и в ходе осуществления «поэ-
тапной программы» завоевать даже мировое господство. Франция и Россия дол-
жны были бы перестать быть великими державами, причем Франция должна
была скатиться на уровень зависимого «среднего» государства, а Россия в целом
стать объектом колониального господства, своего рода Германской Индией. Как
показывает план насильственного переселения более чем 30 миллионов человек
из восточной части Центральной Европы и из Восточной Европы в ходе выпол-
нения так называемого генерального плана «Восток», искоренение евреев было
радикальным, экстремистским, хотя и не единственным результатом, вытекав-
шим из расовых идеологических догм самого крайнего универсального антисе¬
156

митизма, социал-дарвинизма и доктрины о «низшей рассе». В рамках истории
прусско-германской великой державы цели Гитлера по занимаемому ими месту
были последней «вершиной» и экстремальным развитием предыдущих целе-
установок. Но по своей сути они несли в себе другое качество, они привели к
разрыву с немецким прошлым. Правда, во время войны на все это не обращали
внимания, поскольку после первоначальных больших успехов имели место не-
удачи, а закончилась эта война катастрофой, в результате чего удалась только
частичная реализация национал-социалистической программы. Полное осуще-
ствление этой программы совершенно разрушило бы и разорило Европу. Кон-
центрация большинства немцев на военных усилиях облегчила маскировку в
большей своей части осуществленного «окончательного решения» еврейского
вопроса.
Так как, с другой стороны, заранее было известно, что в отличие от 1918 г. в
случае поражения германский «рейх» не сохранится в качестве великой державы,
ибо в отличие от первой мировой войны на центр Европы и Германию накаты-
валась прямо-таки лавина враждебных держав с Востока и Запада, конец гитле-
ровской державы нового качества означал бы одновременно и конец Германии
как великой державы традиционного качества, конец империи Бисмарка. Гитлер
и его режим, а также старые руководящие круги государственной бюрократии в
экономике, военной сфере и дипломатии понимали, что они сидят в одной лод-
ке. Это обусловило жестокость и твердость немецкой воли к сопротивлению вра-
жескому альянсу, который требовал «безоговорочной капитуляции», между про-
чим, и после того, как вопрос «кто кого» давно уже был решен. Когда стало оче-
видным, что именно продление уже проигранной войны и сделало возможным
завершение преступного искоренения евреев, а также совершения многих дру-
гих военных преступлений, то как раз по вышеуказанным причинам капитуля-
ция стала для немцев не только военной и политической, но и моральной ката-
строфой.
Никогда еще расхождение между желаемым и достигнутым, а при Гитлере
также и между немцами, мыслившими в традиционных великодержавных кате-
гориях, и немцами, наивно верившими лозунгам о «борьбе великой Германии
за свободу», не было так велико, как в то время в Германии. С этих позиций и
стремились подвести итоги последнего отрезка ее истории. Утрачен был в
1945 г. не только статус великой державы, завоеванный «рейхом» во времена
Бисмарка, утрачен на основе новой расстановки сил на международной арене,
после того как, образно говоря, снова было закрыто окно между Востоком и За-
падом, которое открылось для Центральной Европы в результате Крымской
войны и на протяжении восьмидесяти лет служило решающей предпосылкой
для прусско-германской великодержавной политики. Потеряна была не только
четверть старой, не оспаривавшейся и в Версале территории «рейха», с которой
в последние недели войны почти 6,9 миллиона человек бежали на оставшуюся
территорию четырех оккупационных зон в Германии между Одером и Рейном
(или были изнгнаны после окончания войны). Нет, в результате совершенного
от имени немцев под вопрос было поставлено само право немцев на собственную
национальную жизнь, хотя бы в скромных рамках. Являвшееся ответом на со-
вершенные немецким государством преступления, давление на немцев, оказы-
ваемое победоносными державами Востока и Запада в идеологическом, эконо-
мическом и политическом планах, было с самого начала настолько сильным,
что большинству немцев бесперспективной казалась всякая попытка сохранить
после катастрофы национально-государственные связи, как к этому стремились
избежавшие национал-социалистического террора представители немецкого
движения Сопротивления в первый период после 1945 г., когда ситуация в Гер-
мании и вокруг нее была еще относительно наиболее открытой.
157

Но развитие на этом не остановилось. Учитывая «холодную войну», в кото-
рой использовался и оставшийся немецкий потенциал, колебания в ту и другую
сторону между переоценкой несмотря ни на что сохранившихся и даже снова
растущих шансов снова вступить в игры «большой политики» и фаталистичным
согласием с разделом оставшейся части Германии, а также предоставлением се-
бя в распоряжение новых «союзников» определяли переход к совершенно новой
эпохе немецкой истории, которая, несмотря на некоторую последовательность в
отдельных деталях, в целом все-таки представляла собой намного больший раз-
рыв с прошлым, чем это было характерно для Италии или Японии, — не в по-
следнюю очередь потому, что Германия была отброшена назад, за рамки наци-
опального единства.
В рамках мировой политики судьба Германии, с которой державы-победи-
тельницы из-за своих диаметрально противоположных позиций не могли за-
ключить мирный договор, была переплетена с решающим вопросом всего по-
слевоенного времени вообще, а именно: удастся ли после крупнейшей военной
катастрофы мировой истории установить универсальный мирный порядок или
развитие приведет — и это, несмотря на все надежды, казалось с самого начала
большинству людей во всех странах более вероятным — к образованию идеоло-
гических и политических «блоков», что вызвало бы особенно высокую степень
напряженности в разделенной остаточной части Германии, ибо здесь «блоки»
непосредственно соприкасались друг с другом. Эта тенденция должна была бы
привести к подобному же разделу мира, хотя и имеющему другую политиче-
скую и географическую структуру, причем страны группировались бы вокруг
той или иной гегемонистской державы и в случае победы Пакта трех держав,
которые соперничали уже во время войны, над «антигитлеровской коалицией».
В долгой, полной непрерывных неудач и крахов истории европейских мир-
ных соглашений и проектов после Вестфальского мира новый порядок после
второй мировой войны имел особое значение, ибо получившая между тем небы-
валое развитие военная техника с ее разрушительными возможностями, жерт-
вами которой в 1939—1945 гг. стало свыше 50 миллионов человек, привела бы
в третьей мировой войне в соответствии со всеми прогнозами к уничтожению
человечества как такового. Все старания американского президента Рузвельта на
последнем этапе второй мировой войны, в 1943—1945 гг., учитывавшего эту уг-
розу человечеству, сосредоточить усилия «антигитлеровской коалиции» на со-
здании дееспособной, обладающей большой исполнительной властью мировой
организации, которая уже в зародыше могла бы ликвидировать любой конфликт
между мировыми державами, в том числе и регионального характера, между тем
не привели к достижению решающего успеха. Упорная приверженность идеям
государственного суверенитета, характерная для Советского Союза в первую
очередь, но также и для США, Великобритании, а частично и для Франции, осо-
бенно при де Голле, нашедшая свое выражение в праве великих держав наклады-
вать вето в Совете Безопасности ООН, обусловила продолжение традиционной
политики с позиции силы после 1945 г.
И только в регионе, больше всего пострадавшем от второй мировой вой-
ны, — в центральном районе континентальной Европы — претензии государств
на суверенитет в 1945 г. были настолько ослаблены, что под влиянием военного
опыта идея широкого сплочения прежних национальных государств при отказе
от их суверенных прав стала преобладающей, благодаря чему казалось, что су-
ществует перспектива осуществить эту идею в плане федерального объединения
по меньшей мере Западной Европы. Однако по мере удаления от окончания вой-
ны и здесь началось ослабление усилий, и наконец верх одержала идея нацио-
нально-государственной реставрации. Поскольку все молодые государства Азии
и Африки были ослеплены своим национальным суверенитетом, деколониза¬
158

ция как одно из важнейших результатов второй мировой войны парадоксаль-
ним образом усилила общую тенденцию возвращения к устаревшему принципу
суверенитета у всех, даже у самых маленьких, государств.
Вторая мировая война оказала решающее воздействие на историю всех уча-
ствовавших в ней великих держав, на их дальнейший подъем или их падение.
Существенным изменениям подверглась и сама система государств. Она скон-
центрировалась вокруг немногих супердержав и ряда «средних* государств, но
продолжала существовать, и, более того, она укреплялась под знаком образова-
ния идеологических и государственно-политических «блоков*. Устранение этой
системы, базирующейся больше, чем когда-либо раньше, на чрезвычайно шат-
ком равновесии сил и окончательно расширившейся до глобальных размеров, а
также предотвращение растущих угроз, исходящих от заложенных в ней конф-
ликтов, — эти пока явно неразрешимые задачи, поставленные второй мировой
войной, предстоит решать будущим поколениям.
Примечания
1 См.: Deutsche GroBmacht- und Weltpolitik im 19. und 20. Jahrhundert, Dusseldorf 1977, S. 350 ff.
2Th.Schieder,DiemittlerenStaaten imSystem dergroBen Machte, в: HistorischeZeitshrift, 232 (1981),
S. 583 ff.

Часть вторая
НАСЕЛЕНИЕ, ЭЛИТЫ И ВОЙНА
Вольфрам Ветте
Психологическая мобилизация немецкого населения.
1933-19391т.*
Среди международной общественности распространено мнение о том, что
Гитлеру не стоило большого труда привлечь к осуществлению своих военных
планов якобы агрессивный по самой своей природе немецкий народ. Дейст-
вительно ли именно так обстояло дело? Уже само название этой статьи может
служить сигналом того, что обстоятельства складывались совершенно иначе.
Национал-социалистическому правительству, несмотря на существование глу-
боких традиций прусско-германского милитаризма, потребовалась многолет-
няя трудоемкая работа, чтобы еще раз на протяжении четверти столетия мо-
билизовать население Германии на ведение войны, которая в соответствии с
военными целями Гитлера должна была снова перерасти в мировую войну.
Год 1933-й: переломный рубеж
и сохранение преемственности
30 января 1933 г., когда вождь Национал-социалистической немецкой
рабочей партии (НСДАП) Адольф Гитлер стал рейхканцлером Германии, без-
возвратно ушел в прошлое определенный этап послевоенного периода,
характеризовавшийся существованием надежды на возможность стабилиза-
ции международной системы, предотвращения войны и установления дли-
тельного мирного мирового порядка. Многие — коммунисты, социал-де-
мократы, пацифисты — предостерегали: «Гитлер — это война!» И они оказа-
лись правы.
1933 год знаменовал собой, как это стало совершенно очевидно сегодня,
превращение послевоенного периода, характеризовавшегося многочисленными
и разнообразными усилиями по утверждению политики мира, в новый
предвоенный период. Ибо то, что сразу же стала осуществлять на практике
пришедшая к власти нацистская партия (она представляла собой немецкую
разновидность возникших во многих странах фашистских движений), являлось
вопреки распространявшимся вовне иллюзиям не чем иным, как политикой
подготовки войны1.
Тем, кто читал программные статьи Гитлера, должно было быть известно,
что этот воинствующий националист и фанатичный антисемит уже в течение
Сокращенное изложение доклада, который впервые был опубликован под названием Difficult
Persuasion. The Psychological Mobilization of the German Population for World War II (1933-1939). bn:
UNESCO Yearbook on Peace and Conflict Studies 1985. New York/Westport, Connecticut/London 1987,
p. 49-71.
160

десятилетия был обуреваем идеей, согласно которой униженная поражением в
мировой войне 1914-1918 гг. и обремененная военными долгами Германия
вновь должна была пойти по пути насилия, чтобы завоевать себе «жизненное
пространство» и неуязвимое положение великой державы2. Приход Гитлера к
власти означал, что отныне срочно будут создаваться предпосылки для нового
германского похода с целью «завоевания мирового господства»3.
Несомненно, приход Гитлера к власти знаменовал собой рубеж в новейшей
немецкой и европейской истории, ибо вместе с ним власть получили наиболее
агрессивные силы и течения из всех когда-либо существовавших в Германии4.
Однако за кулисами этого исторического рубежа сохранялась также и
определенная преемственность, в целом характерная для истории основанного
в 1871 г. немецкого национального государства, — традиционный союз
определенных элит, действовавших в сфере экономики, общественной жизни,
государственного управления, правосудия и военных кругов, стремление к аб-
солютной власти и мировому господству5. Массовая партия Гитлера, которая
формировалась прежде всего из представителей деклассированных средних
слоев, а также мелкобуржуазных и крестьянских элементов, вступила в союз с
этими традиционными элитами. Следовательно, перелом или разрыв, ко-
торый представлял собой захват власти людьми Гитлера, следует
рассматривать и как проявление некой преемственности, без осознания ко-
торой нельзя понять ни сам факт захвата власти, ни осуществление политики
гонки вооружений.
В соответствии с взглядом, согласно которому будущая война в еще боль-
шей мере, чем мировая война 1914-1918 гг., должна была носить тотальный
характер6, политика ее подготовки затронула буквально все сферы жизни го-
сударства и общества. Достаточно упомянуть о дипломатии, которая
оправдывала уклонение Германии от выполнения ранее принятых на себя в
соответствии с многосторонними договорами обязательств и вместе с
пропагандистским аппаратом7 вносила свой вклад в дело маскировки
германских планов гонки вооружений и подготовки войны. Следует сказать
также о мерах по материальному и кадровому перевооружению, укреплению
дисциплины среди немецкого населения во внутриполитическом плане, о со-
циальной и экономической политике3, подавлении оппозиционно настроенной
части граждан с помощью беспощадного террора и не в последнюю очередь о
психологической мобилизации населения на поддержку войны, пла-
нировавшейся нацистским правительством с помощью всеохватывающей
пропаганды.
Милитаристские тенденции до Гитлера
Показательным с точки зрения уровня милитаризации Германии, который
был достигнут еще до Гитлера, является более или менее некритическое
восприятие обществом определенных проявлений милитаризма в поведении
политиков, являвшихся гражданскими лицами. Так, Пауль фон Гинденбург, ко-
торый в 1925 г. был впервые, а в 1933 г. повторно избран рейхспрезидентом
первой Германской республики, любил появляться перед общественностью в
прусской военной форме. Тем самым он не только напоминал о том, что с 1916
по 1918 г. являлся главой высшего звена германского военного руководства
(Верховного главнокомандования вооруженных сил), но и продолжал некую фа-
тальную милитаристскую традицию, которую заложил, будучи гражданским
лицом, основатель империи — Бисмарк.
Милитаризация проявлялась и в другом: многие видные в прошлом бывшие
161

военные деятели возглавляли важные государственные ведомства, хотя
рейхсвер и стремился к тому, чтобы его считали стоящим вне политики «госу-
дарством в государстве». Так, близкий соратник Гинденбурга времен первой
мировой войны генерал Вильгельм Грёнер в 1928-1932 гг. являлся министром
по делам рейхсвера, а в 1931-1932 гг. одновременно и имперским министром
внутренних дел. Другой политиканствующий генерал, Курт фон Шлейхер, в
1932 г. стал рейхсканцлером и одновременно занимал пост министра по делам
рейхсвера. Однако уже оба его «гражданских» предшественника, Генрих
Брюнинг и Франц фон Папен, были политическими деятелями, образно говоря
«молившимися на военных», и не оказывали ни малейшего сопротивления
растущему влиянию рейхсвера на германскую политику. На последнем этапе су-
ществования Веймарской республики в 1930-1933 гг. германская госу-
дарственная система ускоренными темпами перерождалась из парламентской
демократии в государство, больше походившее на военную диктатуру, чем на
республику.
Параллельно шел процесс милитаризации сознания людей10. Возникнове-
ние этой новой тенденции может быть отнесено с почти полной точностью к
1929 г. Важным показателем изменения тенденций в политических
настроениях было появление массового интереса к определенного рода ли-
тературе, публикациям националистических, прославляющих войну
произведений, которые расходились огромными, совершенно непривычными
тиражами.
Начиная с 1929 г. Германию регулярно захлестывают потоки национали-
стических книг и кинофильмов, посвященных войне11. Иными словами, уже за
много лет до прихода Гитлера к власти страна переживала бум выпуска куль-
турной продукции, характеризовавшейся милитаристской направленностью,
при одновременном спаде культурной продукции, отмеченной пацифистской
тенденцией. Следует признать, что число книг, в которых, как правило,
рассматриваются «военные вопросы», между 1929 и 1935 гг. неуклонно росло12.
Бросается в глаза и тот факт, что на период 1930-1932 гг. приходится особенно
большое число публикаций, посвященных будущей войне. Число книг, которые
в целом — без анализа тенденций — можно объединить в рубрику «Книги о
мировой войне» и которые таким образом могут дать представление о
непрерывно расширявшихся дискуссиях и потоке воспоминаний о первой
мировой войне, заметно возросло, а с момента прихода Гитлера к власти по
1934 г. включительно достигло наивысшего уровня (ежегодно более 500 найме-
нований такого рода произведений). В 1935 г. дискуссия на военно-политиче-
ские темы среди общественности прекратилась. Это может быть объяснено тем,
что милитаристская концепция общественного развития в значительной мере
уже была реализована.
Как уже отмечалось выше, издание книг пацифистского содержания
развивалось в прямо противоположном направлении. Между 1929 и 1933 гг.
наблюдается неуклонное сокращение их выпуска. С 1933 г. пацифистская ли-
тература в Германии уже не издавалась, а подвергалась публичному сожжению.
Можно назвать одну-единственную книгу, отмеченную антивоенной
направленностью, которая, несмотря на имевший место поворот к мили-
таризму, смогла утвердиться на рынке. Речь идет о романе Эриха Марии Ре-
марка «На Западном фронте без перемен»13. В 1930 г. тираж немецкого издания
романа достиг рекордного уровня в 1 млн. экземпляров и 2 млн. на иностранных
языках, в том числе и на английском. Эта книга — неприкрашенный репортаж о
военных буднях — была полностью лишена какого-либо героического пафоса.
Поэтому националистически настроенные власти в Германии развернули
против нее ожесточенную борьбу. Берлинская организация НСДАП, возглав-
162

лившаяся гауляйтером Геббельсом, будущим министром пропаганды Гитлера,
в конце 1930 г. сорвала первую попытку экранизации книги «На Западном
фронте без перемен». Пришлось отказаться и от второй. НСДАП организовала
массовые демонстрации протеста общественности против фильма. В это движе-
ние включились союзы бывших фронтовиков. В итоге экранизация была
запрещена цензурой под предлогом, что он может нанести ущерб образу
Германии за рубежом. Рейхсканцлер Генрих Брюнинг, принадлежавший к като-
лической партии Центра, согласился с таким решением.
В эти годы кинематограф также превратился в «театр военных действий», на
котором разыгрывались идеологические и внутриполитические конфликты14.
Тенденции развития германского кинематографа полностью повторяли тенден-
ции, связанные с бумом героизации войны в литературе. Прогрессивные филь-
мы, посвященные критике общественных отношений либо имевшие пацифист*־
скую направленность, вынуждены были уступать место авторитарным филь-
мам, в которых ведущее место занимали стилизованные образы мятежников,
военных героев и вождей.
Военная литература и экономический кризис
Как можно объяснить появление такого потока книг и фильмов правого
направления, воспевающих войну? Бросается в глаза, что по времени оно совпа-
дает с экономическим кризисом 1929 г. Именно в условиях экономического
кризиса военная литература обрела готового к ее восприятию массового читате-
ля. Отсюда можно сделать вывод о том, что потребители этой литературы боль-
ше не возлагали надежд на внешнюю политику согласия в том виде, в каком она
представлялась и отстаивалась демократическими партиями Веймарской
республики. Скорее всего, в качестве альтернативы ей они сделали выбор в поль-
зу авторитарных и в конечном итоге насильственных решений во внутренней и
внешней политике. Согласно данным специального исследования15, в условиях
кризиса Веймарской республики в первую очередь именно средняя буржуазия16
заняла позиции, вследствие которых насилие вновь превратилось в адекватное
орудие политики. Одобряли то, что предлагала военная литература:
ретроспективный взгляд, преображающий войну в нечто светлое, наполненное
сиянием, и ее возведение в категорию нормального состояния общества. Иными
словами, в ходе этого милитаристского и антипацифистского наступления был
снижен ценностный порог, служивший сдерживающим началом против
применения насилия.
Следует помнить о следующем: было бы нелепым утверждать, будто боль-
шинство немецкого населения еще до 1935 г. поддерживало военные планы Гит-
лера. Этого не могло быть хотя бы по той простой причине, что его программная
работа «Майн кампф» была слишком мало известна широкой публике, а в тех
случаях, когда ее читали, она не воспринималась всерьез17. То, что происходило
в общественном сознании между 1929 и 1933 гг., было менее определенным,
однако может быть охарактеризовано как отчетливая тенденция. Под влиянием
предлагавшейся в огромных масштабах военной литературы большинство не-
мецкого населения в годы экономического и политического кризиса проявляло
все большую готовность согласиться с милитаризацией общественной жизни. А
эта готовность подготавливала почву для согласия с последующим переносом
насильственных методов в сферу внешней политики.
В такой обстановке наиболее агрессивная, ведущая наиболее решительную
пропаганду против демократии, социализма и пацифизма партия, а именно
НСДАП Гитлера смогла за несколько лет превратиться в наиболее мощную по¬
163

литическую силу Германии. Происшедший перелом в общественном сознании
лишь отчасти может считаться делом рук самой НСДАП и ее вспомогательных
организаций, хотя, конечно, они воспользовались им. Они смогли опереться на
ранее начавшийся процесс ремилитаризации общественного сознания, усилить
и ускорить его. Готовность к принятию или поддержке насильственных полити-
ческих решений могла при необходимости — после создания соответствующих
материальных и других предпосылок, иными словами, после полного
перевооружения — быть стимулирована в любой момент.
Особое развитие Германии
В то время как общественное мнение в большинстве других стран, особенно
в западных демократиях США, Великобритании и Франции, во все
возрастающей степени ориентировалось в соответствии с принципом отказа от
войны в качестве средства национальной политики, который получил между-
народно-правовое закрепление в пакте Бриана-Келлога-Штреземана 1928 г.,
Германия в своем развитии пошла особым путем18. Здесь, где война извечно
рассматривалась как нечто естественное, фатальное, а потому и само собой
разумеющееся, где формула, согласно которой война являлась законным
средством политики никогда не ставилась под сомнение, идея отказа от войны
не могла рассчитывать на долгое существование.
Правда, после окончания первой мировой войны и в Германии приобрело
определенные позиции политическое течение умеренного национализма, отли-
чительным признаком которого являлось использование таких понятий, как
«Лига Наций» и «разоружение». В целом же защита подобного рода идей иденти-
фицировалась с определенными партиями, которые поддерживали первые
ростки демократии на немецкой земле. Хотя и они желали пересмотра
несправедливого, с их точки зрения, Версальского мирного договора 1919 г. Од-
нако такой пересмотр должен был стать результатом переговорного процесса.
Напротив, германские националисты — в подавляющем большинстве они отож-
дествлялись с противниками демократии19 — допускали также насильственный
пересмотр этого договора в качестве как первого шага, так и предпосылки дли-
тельного процесса повторного завоевания Германией положения великой
мировой державы.
Подпись германского министра иностранных дел Густава Штреземана под
пактом 1928 г. об отказе от войны как средства национальной политики прежде
всего являлась свидетельством очевидной победы пацифистского духовного до-
стояния. Однако эта покоившаяся на идее отказа от насилия тенденция не смог-
ла закрепиться в Германии. Внешняя политика взаимопонимания и согласия
играла по преимуществу активную роль лишь до 1930 г. Затем она попала под
мощный обстрел националистически настроенных правых, в особенности наци-
стекой партии, которая клеймила республиканский пацифизм в целом как ела-
бость и пропагандировала лозунги завоевания мирового господства. Такое
развитие, естественно, прямо противоречило намерениям, заложенным в пакте
Бриана—Келлога. Превозносившийся в момент его заключения как событие,
имевшее историческое значение, пакт об отказе от войны фактически уже через
несколько лет полностью выветрился из общественного сознания немцев. Он
больше не мог способствовать развитию каких-либо сил, добивавшихся
упрочения мира.
164

Обманные маневры под прикрытием
«речей о миролюбии» (1933—1936)
В первые годы национал-социалистического господства на пропаганду было
возложено выполнение двоякой задачи. Во-первых, она должна была помогать
во внутриполитическом плане строительству и укреплению тоталитарной сис-
темы. Вторая задача была непосредственно связана с политикой подготовки
войны. Необходимо было, используя уже имевшиеся плановые разработки, за-
ниматься маскировкой как за рубежом, так и среди собственного населения в той
мере, в какой оно не было непосредственно охвачено соответствующими
мероприятиями по материальному и кадровому обеспечению гонки
вооружений, развернувшейся сразу же после вступления Гитлера в должность
рейхсканцлера. Запугивание внутриполитических противников и маскировка
подготовки к войне — таковы были две центральные задачи, которыми занима-
лась тогда национал-социалистическая пропаганда.
Остановимся подробнее на «миролюбивых речах»20. В выступлениях веду-
щих нацистских политиков 1933-1936 гг. и даже вплоть до 1939 г. — года нача-
ла войны — ничто не подчеркивалось так часто, как абсолютное миролюбие
руководимого Гитлером германского правительства. Через два дня после своего
назначения рейхсканцлером в привлекшем большое внимание выступлении по
радио (1 февраля 1933 г.)21 Гитлер заявил, что возглавляемое им «националь-
ное правительство» считает своим высшим долгом «выступать за сохранение и
упрочение мира, в котором мы ныне нуждаемся больше, чем когда бы то ни бы-
ло». Вскоре в выступлении перед представителями английской и американской
прессы22 он отметил, что его якобы очень часто и совершенно несправедливо
рисуют человеком, который произносит кровожадные и поджигательские речи,
направленные против других государств, тогда как всякий, кто, подобно ему,
знаком с войной по собственному опыту — известно, что Гитлер был участии-
ком первой мировой войны, — может желать немецкому народу только мира и
спокойствия.
Правительственное заявление рейхсканцлера по вопросам внешней пол-
итики от 17 мая 1933 г.23 в продолжение торжественных и красноречивых за-
верений предшествующих месяцев в миролюбии было оценено германской
пропагандой как великая «речь о мире». Именно эта речь, на многих
иностранных языках распространенная по всему миру, способствовала обману
многих людей внутри страны и за рубежом относительно истинного характера
национал-социалистической политики. Гитлер использовал эту возможность
для заявления, выдержанного почти что в духе убежденного пацифиста, о том,
что новая война явилась бы «безграничным безумием», что она могла бы лишь
нарушить европейское равновесие, а потому «самым сокровенным желанием
национального правительства Германской империи является предотвращение
такого немирного развития путем искреннего и действенного сотрудничества».
Слова и дела: Геббельс убеждал по радио (17 июля 1933 г.)24, что ныне мир
может наконец убедиться в том, что германское правительство, а вместе с ним и
немецкий народ не желают ничего иного, как продолжать трудиться и
зарабатывать свой хлеб насущный в условиях мира, внутреннего и внешнего
спокойствия. Почти одновременно им была проведена общеимперская акция по
публичному сожжению пацифистской литературы.
Затем тот же самый министр пропаганды Геббельс в сентябре 1933 г.
отправился в Женеву25, где в штаб-квартире Лиги Наций уже длительное
время велась дискуссия по проблемам разоружения. Выступая перед
представителями международной прессы, принявшими его приглашение, он
выразил сожаление в связи со складывающимся впечатлением о том, будто
165

национал-социалистическая политика прошедших месяцев сталкивается с
«недоверием, отсутствием понимания или неприятием». Он вновь утверждал,
что вся деятельность германского правительства по возрождению страны не
имеет ничего общего с реваншизмом и войной, а, напротив, «проникнута ду-
хом миролюбия».
Заверения подобного рода, тем не менее, не помешали Гитлеру несколькими
неделями позже (14 октября 1933 г.) объявить, что Германия покинет кон-
ференцию по разоружению и выйдет из Лиги Наций. Для успокоения
зарубежной общественности по разным поводам были произнесены новые
«миролюбивые речи»26. Внутренне Гитлер был, однако, убежден, что теперь воз-
никла опасность ввода французских войск в Рейнскую область. Тем не менее на
деле ничего подобного не произошло.
Отсутствие более четкой реакции со стороны зарубежных правительств, воз-
можно, было обусловлено также тем, что нацистская пропаганда в это время в
целом велась весьма сдержанно и носила скорее оборонительный характер. Так,
в качестве опорного тезиса была выдвинута тема антибольшевизма27. Ут-
верждалось, что нацистский режим берет на себя дело спасения Германии и
Европы, а тем самым одновременно и всей «западной культуры» от болыпевиз-
ма, встав на пути последнего неприступной крепостью. Подобного рода
пропагандистские вариации производили впечатление не только на немецкого
обывателя, но и на население Великобритании, США, не говоря уже о фашист-
ской Италии.
Второе место после заверений в миролюбии среди пропагандистских тем по
частоте использования занимало требование о равноправии Германии28. По-
скольку такие заявления, как «пересмотр Версальского договора» и
предоставление «равноправия Германии», не представляли собой находку наци-
стекой пропаганды, а превратились в излюбленные расхожие рассуждения всех
правых политических сил еще в годы Веймарской республики, не составляло
особого труда внушить немецкому населению и зарубежной общественности
мысль о том, что нацистский режим не стремился в конечном итоге ни к чему
иному, кроме продолжения миролюбивой внешней политики прежнего вей-
марского правительства.
Необходимо было проявить гораздо более глубокий подход, чтобы убедить-
ся в том, что политическим ядром требования о равноправии являлись жест-
кие претензии на право перевооружения страны. Об этом говорилось и
открыто. В упоминавшейся выше «речи о мире» 17 мая 1933 г. Гитлер заявил,
что Германия желала бы «фактического равноправия с другими нациями в
деле разоружения», и тут же добавил, что если другие государства не проявят
доброй воли в этом вопросе, то Германия должна будет настаивать на своем
требовании о равноправии, что означало не что иное, как утверждение ее права
на вооружение.
Не менее виртуозно использовавшееся нацистской пропагандой требование
о разоружении адресовалось исключительно другим европейским государствам.
В качестве аргумента выдвигалось утверждение, согласно которому Германия в
соответствии с положениями Версальского мирного договора уже давно
разоружилась в одностороннем порядке и на протяжении многих лет тщетно
ожидает выполнения обещаний о разоружении другими странами. Эта
аргументация обеспечивала также необходимое алиби при выходе из Лиги На-
ций и из Женевской конференции по разоружению.
Гитлер не оспаривал того, что он желал пересмотра Версальского договора.
При этом он опирался на национальный принцип: интересам всех отвечало бы
осуществление разумными средствами нового порядка государственного
строительства, при котором границы государств соответствовали бы границам
166

истинного расселения тех или иных народов. Естественно, что Германия желала
бы осуществления их пересмотра исключительно мирным путем, в результате
переговоров.
Если попытаться взглянуть еще раз на пропагандистские рассуждения, в це-
лом выдвигавшиеся на первый план нацистским режимом в 1933-1936 гг., то в
глаза бросается некая общая для всех них основная черта: все они были попу-
лярны и, будучи взяты сами по себе, без оглядки на деяния гитлеровской
Германии, могли ошибочно восприниматься как последовательное
продолжение политики веймарского правительства.
Предназначенная для использования исключительно на
внутриполитической арене, пропаганда в эти годы также скорее проявляла
сдержанность в отношении тайно осуществлявшегося перевооружения, а пото-
му была трудноразличима. Она ограничивалась прославлением добродетелей,
которые испокон веку были присущи консервативно-националистическим иде-
ям и системе ценностей, возведенным ныне в ранг государственной идеологии,
и которые сами по себе не пробуждали агрессивности: благородства, героизма,
мужества, организованности, беспредельной преданности государству и обще-
национальному делу.
Каким путем Гитлер, Геббельс и их многочисленные подручные на
протяжении первых трех-четырех лет нацистского господства маскировали
кадровую и материальную мобилизацию?29 Это был грандиозный обманный
маневр, который в общем и целом достиг своей цели, ибо нацистский режим
смог за несколько лет без каких-либо помех из-за рубежа быстрыми темпами
упрочить свою власть и могущество. Позже (в 1940 г.), вспоминая прошлое,
Геббельс30 с полным основанием мог торжествовать, похваляясь успехами
своей пропагандистской стратегии: «До сих пор нам удавалось оставлять
противника в неведении относительно истинных целей Германии точно так
же, как до 1932 г. наши внутренние враги не замечали, в каком направлении мы
движемся, что все наши клятвенные заверения о соблюдении законности
представляли собой всего лишь уловку. Мы стремились законным путем прийти
к власти, но мы вовсе не собирались использовать ее только в рамках закона...
Нас могли бы задавить... Но нет, нас пропустили через всю опасную зону. Точно
так же обстояли дела и во внешнеполитической сфере... В 1933 г. один из
французских премьер-министров якобы был вынужден заявить (и я сам, будь я
французским премьер-министром, заявил бы то же самое): рейхсканцлером
стал человек, написавший книгу “Майн кампф”, в которой говорится то-то и
то-то. Мы не можем терпеть этого человека по соседству. Либо он исчезнет,
либо мы двинем войска. Это было бы в высшей степени логично. От такого
подхода отказались. Нас пропустили, нам дали возможность
беспрепятственно пройти всю зону риска, и нам удалось обойти все грозившие
опасностью подводные рифы. А когда мы были хорошо вооружены, лучше, чем
они, они начали войну».
За исключением последней части фразы — о том, что войну якобы развязали
другие, — этот взгляд в прошлое министра пропаганды полностью соответству-
ет фактам. Ибо в первые годы форсированной гонки вооружений, которые Геб-
белье обозначил как «зону риска*, ни одна из держав-победительниц в войне
1914-1918 гг. не оказала противодействия в значительной мере благодаря уси-
лиям нацистского пропагандистского аппарата по дезинформации и мае-
кировке истинных намерений гитлеровского режима.
167

Запугивающая пропаганда
Невозможно точно установить определенную дату, начиная с которой в
«мирные» 1933-1939 гг., являвшиеся в действительности годами интенсивной
подготовки к войне, произошло явное переключение германской пропаганды с
эксплуатации темы миролюбия на более жесткий подход, который мог бы
рассматриваться как непосредственная поддержка грядущей войны. В
пропаганде не происходило никаких внезапных поворотов. Напротив, ее
ударные направления изменялись постепенно в ходе многолетнего, тонко
рассчитанного по этапам процесса. Примерно с весны 1936 г. — как раз за год до
этого была восстановлена всеобщая воинская повинность — лицемерные за-
верения в миролюбии начинают увязываться с отчетливыми ссылками на вновь
завоеванное тем временем положение великой державы. Словесное «бряцание
оружием» отныне будет представлять собой постоянный и непременный эле-
мент публичных заявлений нацистского режима.
В эти годы (1936-1939) нацистский режим шаг за шагом расширял зону
своих политических игр и интриг, направленных на завоевание мирового гос-
подства. При этом отдельные акции осуществлялись практически по единому
сценарию. Поставленная Гитлером промежуточная политическая цель — как
внутри страны, так и за рубежом каждый раз в соответствии с адресатом —
сначала получала предварительную пропагандистскую подготовку. Затем с
применением военной силы и использованием фактора внезапности в ходе
молниеносного нападения совершались решающие действия. После этого на
пропаганду возлагалась задача убедить мировую общественность в том, будто
германский «рейх» не имеет отныне никаких территориальных притязаний, а
главнейшей целью германского правительства, как и прежде, остается
сохранение и упрочение мира. Тем не менее одновременно хотя и в
приглушенных, но угрожающих полутонах напоминалось о вновь обретенных
тем временем военных возможностях Германии. Таким образом, обычно за
фазой усыпления бдительности следовала фаза запугивания.
В соответствии с только что описанным образом действий была осуществ-
лена «ремилитаризация Рейнской области». 7 марта 1936 г. германские войска
внезапно вторглись в демилитаризованную в соответствии с Версальским дого-
вором Рейнскую область. С тем чтобы смягчить ожидавшиеся протесты и даже
противодействие зарубежных стран, отвлечь их внимание от своих далеко иду-
щих намерений, Гитлер сразу же вслед за вторжением, подобно фокуснику, из-
влек из шляпы состоявшую из семи пунктов программу создания «европейской
системы обеспечения мира»31. Она содержала предложение о заключении пактов
о ненападении и в остальном ограничивалась рамками испробованных на
протяжении многих лет «речей о миролюбии». Тремя неделями позже Гитлер,
выступая по радио, довел до сведения немецкого населения следующее: «Я не
верю в то, что на свете существует другой такой человек, который столько бы
выступал в пользу мира и столько сделал бы для его защиты, как я»32. Од-
повременно пропаганда объявила, что будто бы с ремилитаризацией Рейнской
области борьба за равноправие Германии завершилась. В этой связи Гитлера
представляли населению как выдающегося политика, сумевшего с блеском
разрешить проблему ревизии Версальского договора, которую так и не удалось
решить во времена Веймарской республики.
Во время съезда НСДАП в 1937 г.33, указывая в общей форме на усиление
грозящей миру «большевистской опасности», Гитлер в еще более открытой, чем
когда-либо раньше, форме угрожал использованием вооруженных сил. Теперь,
считал он, минуло то время, когда можно было навязывать что угодно бе¬
168

зоружному народу. Сегодня боеспособность немецких солдат намного выше,
чем когда-либо в прошлом.
20 февраля 1938 г. Гитлер представил состоявшему исключительно из наци-
онал-социалистов рейхстагу отчетный доклад о работе, проделанной за минув-
шие пять лет34. Он использовал представившийся случай в качестве удобного
повода для демонстрации зарубежным странам и собственному населению до-
стигнутой за это время военной мощи.
«Германская армия мирного времени создана! Могучий воздушный флот
охраняет нашу отчизну! Новые могучие военно-морские силы стерегут наше по-
бережъе! Благодаря гигантскому росту нашего общего производства стало воз-
можным осуществить не имеющее прецедентов в прошлом перевооружение!»
Далее Гитлер говорил о *защите до последнего вздоха», о *слепой вере и еле-
пом повиновении», о «молниеносном отпоре» в том случае, если бы заграница
вздумала прибегнуть к интервенции, а также о *железе и крови», которые защи-
тят немецкую родину.
1938 год принес с собой дальнейшее нарастание словесной агрессивности в
нацистской пропаганде. Мирная фразеология все больше отходит на задний
план, уступая место недвусмысленным угрозам: Германия-де мужественно
решилась идти до конца и больше не пойдет на компромиссы. 12 марта 1938 г.
германские войска вторглись в Австрию35. Пропаганда расценила этот новый
акт агрессии как «миролюбивый шаг». Гитлер, как утверждалось, тем самым
будто бы не дал Австрии погрузиться в пучину гражданской войны. С помощью
аншлюса соседней германоязычной страны Германия, утверждала пропаганда,
теперь вновь превратилась в «великую мировую державу», которую отныне не
сможет одолеть никакая другая держава.
Следующей ближайшей целью Гитлера являлась Чехословакия. Геббельс
организовал по всем правилам искусства пропагандистский поход36, при-
званный подготовить военное решение так называемого Судетского кризиса, ко-
торый якобы был вызван жестокими насилиями, творимыми чехами против не-
мецкого населения Судетской области. Как стало известно из донесений зани-
мавшихся изучением общественного мнения учреждений «третьего рейха»37, в
результате этой кампании среди немецкого населения впервые возник
конкретный и обоснованный страх перед возможностью возникновения вой-
ны38. Он сменился всеобщим облегчением после того, как в конце сентября
1938 г. неожиданно состоялась встреча Гитлера с британским премьер-ми-
нистром Чемберленом, французским премьер-министром Даладье и итальян-
ским диктатором Муссолини, завершившаяся подписанием Мюнхенского со-
глашения. Оно требовало от Чехословакии, не принимавшей участия в Мюнхен-
ской конференции, очистить до 10 октября 1938 г. территорию Судетской обла-
сти, вслед за чем туда были введены немецкие войска.
Внутри страны и за рубежом царило всеобщее облегчение в связи с тем, что
еще раз удалось предотвратить войну. Немецкая пропаганда превозносила Гит-
лера, поскольку мирный исход кризиса будто бы являлся его заслугой. Он же
казался скорее разочарованным бескровной победой и планировал предстоящей
весной достигнуть своих дальнейших промежуточных целей, а именно осущест-
вить захват так называемого остатка Чехии и расположенной на восточной
границе «рейха» Мемельской области.
Отказ от пацифистской риторики
Факт быстрого нарастания среди немецкого населения в момент Судетского
кризиса страха перед войной показал нацистскому руководству, что
рассматривавшийся пропагандистами как необходимый уровень психологиче¬
169

ской мобилизации масс не был достигнут. Поэтому Гитлер пришел к убежде-
нию, что настал тот момент, когда следовало форсировать уже давно подготав-
ливавшуюся замену медоточивых заверений в миролюбии на язык угроз. При
этом он рассчитывал в первую очередь воздействовать на немецкое население,
психологически подготовить его к одобрению военных решений и лишь во
вторую очередь запугать заграницу.
Об этом новом пропагандистском курсе Гитлер объявил лично в секретной
речи, произнесенной им 10 ноября 1938 г. перед 400 немецкими журналистами
и издателями, среди которых находились и все ведущие сотрудники различных
звеньев нацистского пропагандистского аппарата. Он использовал
представившуюся возможность, чтобы со всей откровенностью заявить о том,
что прошлогодняя миролюбивая фразеология представляла собой всего лишь
широкомасштабный обманный маневр, предпринятый с тем, чтобы обеспечить
пропагандистское прикрытие для собственного перевооружения и ввести в за-
блуждение широкие круги общественности как внутри страны, так и за рубежом.
Эта речь является ключевым документом для понимания психологической мо-
билизации немецкого населения в условиях близкого начала войны.
Воспроизведем наиболее важные места этого документа.
«Обстоятельства вынуждали меня на протяжении десятилетий говорить
лишь о мире. Только непрерывно подчеркивая волю немцев к миру и их мирные на-
мерения, я имел возможность шаг за шагом добиваться свободы для немецкого
народа и дать ему возможность осуществить перевооружение, которое вновь и
вновь оказывалось необходимым в качестве предпосылки для каждого последую-
щего шага. Само собой разумеется, что осуществлявшаяся десятилетиями
пропаганда мира имеет и свои негативные стороны, ибо она легко может спо-
собствовать укоренению в умах людей представления, согласно которому ны-
нешний режим может быть отождествлен с решимостью и волей к сохранению
мира при всех условиях. Это привело бы не только к ошибочному определению це-
лей данной системы, но прежде всего к тому, что немецкая нация, вместо того
чтобы во всеоружии противостоять событиям, была бы поражена духом сомне-
ния и в результате со временем была бы вынуждена и стала бы воспринимать как
поражение именно успехи нынешнего режима. Насилие являлось причиной того,
что я годами говорил только о мире. Отныне необходимо психологически
переориентировать немецкий народ и постепенно разъяснять ему, что сущест-
вуют проблемы, которые, если они не могут быть решены мирным путем, долж-
ны разрешаться путем насилия. К тому же необходимо не только
пропагандировать насилие как таковое, но и так подавать немецкому народу
определенные внешнеполитические события, чтобы внутренний голос населения
сам постепенно начал взывать к насилию. Итак, это означает такое освещение
определенных событий, в результате которого в умах широких народных масс
постепенно и автоматически укоренялось бы следующее убеждение: коль скоро не
удается уладить дело по-доброму, то следует решать его с помощью насилия, но
просто так оно не может продолжаться ни в коем случае».
Такая переориентация пропаганды, продолжал Гитлер, начала планомерно
осуществляться и наращиваться много месяцев назад. «Пацифистская пластин-
ка, — по его словам, — у нас отыграла свое», поскольку этим мелодиям уже никто
не верит39.
В соответствии с планами диктатора почти год, остававшийся до начала вой-
ны в сентябре 1939 г., прошел под знаком планомерной психологической моби-
лизации масс на ее поддержку. Путем интенсификации пропаганды вермахтом
должна была быть укреплена вера немецкого народа в свои собственные силы,
иными словами, в имеющиеся у него военные средства обеспечения господства.
170

С помощью всех имевшихся в распоряжении средств пропаганды вермахт был
превращен в центральный объект общественного интереса.
Постепенно и скорее косвенным путем пропаганда знакомила население с
одной из целей войны. Речь якобы шла, как утверждалось в постоянно
распространявшихся слухах, об обеспечении немецкого народа
продовольствием, что могло быть достигнуто только путем расширения его
«жизненного пространства». Такая открытая пропаганда программы
расширения «жизненного пространства» началась с речи Гитлера в рейхстаге 30
января 1939 г.40 В ней в общем плане говорилось о богатых и бедных народах и
делался ключевой вывод о том, что Германия не собирается длительное время
оставаться в числе обездоленных. Отсюда было уже совсем недалеко до выдви-
жения аргументов, в соответствии с которыми «подлинный мир» мог быть обес-
печен только путем выравнивания уровней благосостояния и могущества.
Впервые пропаганда захвата «жизненного пространства» сыграла большую роль
в ходе военной оккупации оставшейся части Чехословакии в марте 1939 г.
Пропаганда об «окружении» и профилактические шаги
по перекладыванию на других вины
за развязывание войны
Весной и летом 1939 г. пропаганда полностью перестраивается на подготов-
ку войны. Теперь на первый план выдвигается следующее: во-первых, ут-
верждение о том, что Германия окружена враждебными государствами41, — та-
кого рода пропаганда велась еще накануне 1914 г. для мобилизации населения
на поддержку войны; во-вторых, заблаговременное перекладывание вины на
другие государства на тот случай, если последние не будут готовы удовлетворить
германские притязания на расширение жизненного пространства.
Для стимулирования среди немецкого населения чувства опасности нацист-
ская пропаганда42 стала утверждать, что в Англии засели злобные поджигатели
войны, стремящиеся зажать Германию в железное кольцо. Англия, Франция и
США представляют интересы «мирового еврейства», «мировой демократии» и
тем самым «мирового большевизма». Цель этой кампании по формированию
образа врага была совершенно ясна: немцы должны были поверить в то, что они
находятся в такой же ситуации, что и в 1914 г., будучи со всех сторон окружены
враждебно настроенными соседями и конкурентами, жаждавшими войны, гото-
выми напасть на миролюбивую Германию.
Борьба против тех пунктов Версальского договора, которыми вина за
развязывание войны возлагалась на вильгельмовскую Германию, начиная с
1919 г. входила в пропагандистский арсенал германских националистов и ве-
лась под лозунгом разоблачения лжи о «военной вине». Нацистская пропаганда
вновь взяла его на вооружение, но в несколько измененном виде, с тем чтобы в
канун военного столкновения подготовить себе плацдарм, возложив на
вероятных противников — прежде всего на Великобританию, Францию, а затем
и США — вину за развязывание войны. Поскольку война — а об этом знали на-
цистские вожди, несмотря на все прилагавшиеся усилия по психологической
мобилизации масс, — оставалась, как и прежде, непопулярной, следовало немед-
ленно в профилактических целях совершенно четко разъяснить, что Германия
движется навстречу оборонительной войне43. Могли ли быть таким образом
правдоподобно завуалированы ее собственные агрессивные планы?
С мая 1939 г. Гитлер выжидал подходящего повода для нападения на Поль-
шу. Поскольку сам по себе такой повод не возникал, Гитлер приказал в конце
августа инсценировать нападение поляков на немецкую радиостанцию в Гливи-
171

це, чтобы иметь возможность представить свои собственные шаги как
оборонительные действия. Предварительно была развернута ожесточенная ан-
типольская пропагандистская кампания, которая велась в течение всего августа
и имела задачей подготовку почвы для нападения путем распространения из-
мышлений о зверских актах насилия в отношении проживающих там немцев.
Она преследовала цель представить насильственные действия Германии как не-
обходимые и даже неизбежные.
Нападение германского вермахта на Польшу 1 сентября 1939 г. немецкая
пропаганда назвала «контрударом». Мы всего лишь «вели ответный огонь», — ут-
верждал Гитлер. После того как за германской акцией последовало объявление
Англией и Францией войны, было совершенно естественным, что нацистская
пропаганда в продолжение уже давно проводившейся линии распространила
версию, согласно которой Германия вела навязанную ей, а потому
справедливую войну. Тем самым целеустремленно проводившаяся с 1933 г. об-
манная пропаганда в своем развитии достигла зенита.
Боязнь войны среди немецкого населения
В отличие от того, что имело место в августе 1914 г., в момент начала первой
мировой войны, в сентябре 1939 г. среди немецкого населения трудно было за-
метить воодушевление, вызванное этим событием. Настроение было со-
вершенно иным и характеризовалось смущением, страхом, апатией, пассивно-
стью, подавленностью и беспокойством. Немцы, по крайней мере большая часть
населения, не желали войны. Относящиеся к 1933-1939 гг. донесения о
настроениях и обстановке в обществе, которые дают нам сравнительно досто-
верную картину позиций, которые занимало немецкое население, позволяют
сделать единственный вывод, а именно: «Немцы не жаждали агрессии и не ис-
пытывали воодушевления в связи с войной. Напротив, они скорее проявляли
сдержанность, были переполнены чувством страха и жаждали мира»44.
Не означает ли это, что все шаги по психологической мобилизации, которые
предпринимались нацистским режимом в столь широких масштабах, оказа-
лись безрезультатными?
Если считать целью нацистского правительства возбуждение энтузиазма,
подобного тому, который охватил немцев в августе 1914 г., то следует однознач-
но признать, что эта цель не была достигнута. Немецкое население
приветствовало достигнутые до 1938 г. без применения насилия внешнеполити-
ческие успехи Гитлера. Однако тем самым страх перед новой войной не был
преодолен. Продолжала жить традиционная приверженность к сохранению
мира, с которой чувствовали тесно связанными запрещенные в 1933 г. социали-
стическое рабочее движение и буржуазный пацифизм, хотя к 1939 г. они давно
уже были лишены возможности открытых выступлений. Широкомасштабный
обманный маневр, состоявший в провозглашении официальными прави-
тельственными учреждениями на протяжении многих лет заверений в
миролюбии, породил у многих немцев, по крайней мере на время, иллюзорные
надежды на то, что нацистские вожди действительно могли совершенно
искренне придерживаться миролюбивых взглядов. Фактически миролюбивая
демагогия имела побочные и длительные последствия, воздействие которых на
последнем этапе психологической мобилизации (между ноябрем 1938 и сен-
тябрем 1939 г.) само по себе уже не могло быть полностью нейтрализовано.
Начало второй мировой войны было воспринято с воодушевлением лишь
незначительной частью населения. Среди большинства господствовали
отвращение и страх. Но это большинство, которое после начала войны
172

продолжало питать надежды на мирное урегулирование, не видело возможности
дать практический выход своим надеждам и устремлениям, а уж тем более
претворить их в какие-либо политически значимые шаги. Нацистской
пропаганде практически не удалось привлечь это большинство к откровенному
участию в проведении своего милитаристского курса. Однако ей удалось добить-
ся иного, а именно широкомасштабной дезориентации населения относительно
истинных намерений германского правительства, а также других держав. Вихрь
пропагандистских лозунгов — таких, как плутократия, мировое еврейство, жиз-
ненное пространство, окружение, всемирный большевизм, — вызвал в умах лю-
дей большую путаницу.
Действительно ли существовали враги, намеревавшиеся напасть на
Германию? Являлись ли ими англосаксонские плутократы? Или поляки,
подстрекаемые французами и англичанами? Или же якобы вездесущее мировое
еврейство? Или всемирный большевизм, с которым все же, при всем при том,
был заключен договор о ненападении (пакт Гитлера-Сталина, подписанный в
августе 1939 г.)? Действительно ли Германия вновь оказалась во враждебном
окружении?
Дезинформированное и дезориентированное немецкое население не могло
дать на эти вопросы четкий ответ. Однако ориентированной на обман нацист-
ской пропаганде, тем не менее, удалось пробудить неопределенное ощущение
нависшей опасности. Этому способствовало широко распространенное в
Германии представление, согласно которому война представляла собой фаталь-
ное явление, от которого время от времени приходится неизбежно страдать. В
конечном итоге здесь проявились результаты годами осуществлявшихся мер,
направленных на маскировку истинных целей, укрепление дисциплины и по-
давление внутренних политических противников. Все это взятое вместе привело
в 1939 г. к обеспечению определенного минимума военной готовности, в ко-
тором нуждались Гитлер и его подручные, чтобы осуществить давно
разрабатывавшийся курс на войну. Среди немецкого населения эта готовность
приняла форму негативно-лояльного отношения.
Начало второй мировой войны немцы не приветствовали криками «ура!»,
как это имело место в 1914 г., но они последовали за нацистами. Большинство
из них не желало никакой войны, а тем более мировой. Но они держали себя
именно так, как того желало нацистское правительство. Никакой революции,
никаких массовых движений, даже никакого словесного протеста. Фатализм и
страх перед казавшимся всемогущим аппаратом подавления толкнули их на
путь добровольного послушания.
Примечания
1	Обширный анализ подготовки Германии к войне содержится в: Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg. Bd 1: Ursachen und Voraussetzungen der deutschen Kriegspolitik. Von Wilhelm Deist,
Manfred Messerschmidt, Hans-Erich Volkmann, Wolfram Wette. Stuttgart 1979. См. также англ, ne-
ревод: Wilhelm Deist/Manfred Messerschmidt/ Hans-Erich Volkmann/Wolfram Wette, The Build-
Up of German Aggression ( = Germany and the Second World War, Vol. 1). Oxford 1989, и пакетбук:
Wilhelm Deist, Manfred Messerschmidt, Hans-Erich Volkmann, Wolfram Wette, Ursachen und
Voraussetzungen des Zweiten Weltkrieges. Frankfurt/M. 1989.
2
Cm.: Eberhard Jackel, Hitlers Weltanschauung. Entwurf einer Herrschaft. Tubingen 1969. См. также:
Gerhard Schreiber, Hitler. Interpretationen 1923-1983. Ergebnisse, Methoden und Probleme der
Forschung. Darmstadt 1984.
3
«Схватка за мировое господство» — так звучит название ставшего знаменитым анализа целей
военной политики кайзеровской Германии в 1914-1918 гг., вышедшего из-под пера гам-
бургского историка Фрица Фишера. Erste Aufl. Dusseldorf 1961.
4	См. об этом составленный из серий радиопередач сборник: Oswald Hirschfeld (Hrsg.), Auf dem Weg
173

ins Dritte Reich. Krafte — Tendenzen — Stromungen. Bonn 1981 ( = Schriftenreihe der Bundeszentrale
fiir politische Bildung. Bonn. Bd. 175).
5	Cm.: Fritz Fischer, Biindnis der Eliten. Zur Kontinuitat der Machtstrukturen in Deutschland 1871-
1945. Dusseldorf 1979.
6	См. об этом работу одного из наиболее влиятельных в политическом отношении генералов
времен первой мировой войны Эриха Людендорфа: Der totale Krieg. Munchen 1935.
7	Относящееся к данному вопросу специальное исследование: Jutta Sywottek, Mobilmachung fiir
den totalen Krieg. Die propagandistische Voibereitung der deutschen Bevolkerung auf den Zweiten
Weltkrieg. Opladen 1976.
8	О социальной политике см.: Timothy W. Mason, Arbeiterklasse und Volksgemeinschaft. Dokumente
und Materialien zur deutschen Arbeiterpolitik 1936-1939. Opladen 1975.
9	Cm.: Wolfram Wette, Ideologien, Propaganda und Innenpolitik als Voraussetzungen der Kriegspolitik
des Dritten Reiches. B: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd 1 (см. прим. 1), S. 23-173.
10	Cm.: Andreas Hillgruber, Militarismus am Ende der Weimarer Republik und im «Dritten Reich». В: там
же, GroBmachtpolitik und Militarismus im 20. Jahrhundert. 3 Beitrage zum Kontinuitatsproblem.
Dusseldorf 1974, S. 37-51. Michael Geyer, Aufriistung oder Sicherheit. Die Reichswehr in der Krise
der Machtpolitik 1924-1936. Wiesbaden 1980.
11	На эту тему см.: Wolfram Wette, Von Kellogg bis Hitler (1928-1933). Die offentliche Meinung
zwischen Kriegsachtung und Kriegsverherrlichung. B: Holl/Wette (Hrsg.), Pazifismus in der Weimarer
Republik. Beitrage zur historischen Friedensforschung. Paderborn 1981, S. 149-172.
12	По поводу этих и приводимых далее цифр см. прим. 11.
13	См.: Erich Maria Remarque. Im Westen nichts Neues. Berlin (1.-900. Tausend) 1929.
14	Cm.: Siegfried Kracauer, Von Caligari bis Hitler. Ein Beitrag zur Geschichte des deutschen Films.
Hamburg 1958 ( = Rowohlts Deutsche Enzyklopadie), S. 131 ff.
15	Cm.: Karl Priimm, Die Literatur des Soldatischen Nationalismus der 20er Jahre (1918-1933).
Gruppenideologie und Epochenproblematik. 2 Bde. Kronberg/Taunus 1974.
16	О позиции средних слоев и НСДАП в то время см.: Heinrich August Winkler, Mittelstand,
Demokratie und Nationalsozialismus. Die politische Entwicklung von Handwerk und Kleinhandel in der
Weimarer Republik. Koln 1972.
17	Cm.: Adolf Hitler, Mein Kampf. Munchen 1930, 390-394. Tausend 1939; cm.: Karl Lange, Hitlers
unbeachtete Maximen. «Mein Kampf» und die Offentlichkeit. Stuttgart, Berlin, Koln, Mainz 1968.
18	Дальнейшее их1агается в работе Ветте (см. прим. 11).
19	В этой связи см.: Kurt Sontheimer, Antidemokratisches Denken in der Weimarer Republik. Die
politischen Ideen des deutschen Nationalismus zwischen 1918 und 1933. Munchen 1962.
20	Cm.: Wette (прим. 9), S. 113-121.
21	Текст этой речи в кн.: Max Domarus, Hitler. Reden und Proklamationen 1932-1945. Bd I: Triumph
(1932-1938). Wurzburg 1962, S. 191-194, здесь S. 193.
22	Там же, S. 200.
23	Там же, S. 273.
24	Радиоречь Геббельса от 17 июня 1933 г. напечатана в кн.: Joseph Goebbels, Signale der neuen Zeit
Munchen 1938, S. 185.0 роли «рейхсминистра по вопросам пропаганды и просветительства на-
рода» 1933-1939 гг. см.: Die Tagebiicher von Joseph Goebbels. Samtliche Fragmente. Hrsg. v. Elke
Frohlich. Bde 2 und 3. Munchen, New York, London, Paris 1987.
25	Напечатано в: Goebbels (см. прим. 24), S. 234 f.
26	Тексты речей Гитлера в: Domarus I (см. прим. 21), S. 306 f., 314.
27	К вопросу об антибольшевистской пропаганде см.: 1. Sywottek (прим. 7), S. 104 ff.; Wette (см.
прим. 9), S. 116 ff.
28	Подробный анализ этой и следующих пропагандистских тем см. в: Wette (прим. 9), S. 114-121.
29	См.: Wilhelm Deist, Die Aufriistung der Wehrmacht. B: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg.
Bd 1 (прим. 1), S. 369-532.
30	Секретное заявление Геббельса от 5 апреля 1940 г. перед приглашенными представителями
германской прессы. Выдержки напечатаны в: Hans-Adolf Jacobsen, Der Zweite Weltkrieg.
Grundziige der Politik und Strategic in Dokumenten. Frankfurt/M. 1965, S. 180 f.
31	Правительственное заявление Гитлера от 7 марта 1933 г. в: Domarus I (см. прим. 21).
32	Радиоречь Гитлера от 28 марта 1936 г. в: Domarus I (см. прим. 21), S. 614 ff.; см.: Wette (прим. 9),
S. 129. Там же выдержки о немецкой пропаганде во время Олимпийских игр 1936 г. в Берлине,
которые не могли быть включены в данный текст.
33	Речь Гитлера на партийном съезде 1937 г. в: Domarus I (см. прим. 21), S. 726.
34	Речь Гитлера в рейхстаге от 20 февраля 1938 г. в: Domarus I (см. прим. 21), S. 796 ff.
174

35	См.: Gerhard Botz, Die Eingliederung Osterreichs in das Deutsche Reich. Planung und Verwirklichung
des politisch-administrativen Anschlusses (1938-1940). Wien, Zurich, Munchen 1972.
36	Cm.: Ernest K. Bramsted, Goebbels und die nationalsozialistische Propaganda 1925-1945.
Frankfurt/M. 1971; Sywottek, Mobilmachung (см. прим. 7), S. 121 ff.
37	Эти богатые по содержанию сообщения о настроениях населения теперь напечатаны в:
Meldungen aus dem Reich. Die geheimen Lageberichrte des Sicherheitsdienstes der SS. Hrsg. und
eingel. von Heinz Boberach. 17 Bde. Herrsching 1984.
38	Cm.: Marlis G. Steinert, Hitlers Krieg und die Deutschen. Stimmung und Haltung der deutschen
Bevolkerung im Zweiten Weltkrieg. Dusseldorf, Wien 1970, S. 77 ff.
39	См. речь Гитлера от 10 ноября 1938 г. в: Domains I (прим. 21), S. 973-977, здесь S. 974.
40	См.: Max Domains, Hitler. Reden und Proklamationen. Bd II: Untergang (1939-1945). Wurzburg
1963, S. 1047-1067.
41	О роли пропаганды на тему «окружения» в предыстории обеих мировых войн см.: Lindley Fraser,
Kriegsschuld und Propaganda. Deutschland zwischen zwei Weltkriegen, Zurich 1947.
42	Геббельс опубликовал в газете НСДАП «Фёлькишер беобахтер» в мае-июне 1939 г. многочис-
ленные статьи относительно мнимого «окружения». Детали у Ветте (см. прим. 9, с. 135).
43	Профилактическая пропаганда, направленная на опровержение обвинений в развязывании вой-
ны, подробно анализируется в: Sywottek, Mobilmachung (см. прим. 7), S. 186 ff.
44	Steinert, Hitlers Krieg (см. прим. 38), S. 26. Дальнейшее изложение этого вопроса: Wette (см.
прим. 9), S. 25 ff., 137 ff.

Вильгельм Дайст
Размышления о «вынужденной лояльности»
немцев в начале войны
Создается впечатление, будто столь часто пропадавший, нередко клятвенно
подтверждавшийся, а с начала 70-х годов медленно пробуждающийся и публич-
но демонстрируемый интерес к истории подвергается теперь опасности быть
утопленным в потоке официальных мероприятий по поводу памятных дат, вы-
ставок и музейных презентаций. Во всем этом замешаны могучие ком-
мерческие и политические интересы. Средства массовой информации исполь-
зуют расширяющийся рынок, политические группировки и различного рода го-
сударственные институты — благоприятную возможность для принудительно
навязываемой саморекламы, которая выдается за необходимость. Проведение
публичных мероприятий, посвященных проблемам истории, грозит
превратиться в ритуал, в своего рода моду.
Искренний интерес постоянно растущего числа граждан к познанию собст-
венного прошлого, истории общества и государства не может быть удовлетворен
таким путем. Скорее он подвергается опасности быть направленным по ложно-
му пути под давлением стереотипов, присущих упомянутым ритуалам. Это от-
носится также и в особенности к истории второй мировой войны. В этой сфере
сложилось особенно много стереотипов, или, говоря иными словами, постоянно
повторяющихся, глубоко укоренившихся картин, представлений и суждений,
которые получили широкое распространение. К ним относятся марш Гитлера из
Вены через Прагу на Варшаву и суждение его намерений, пакт с дьяволом, под
каковым подразумевается Советский Союз, триумфальные победы на севере и
западе Европы, успехи вермахта и тд. Естественно, что стереотипы различаются
между собой в зависимости от духовных запросов людей и среды, в которую они
вносятся. Однако во всех случаях сохраняется присущее им сходство с готовыми
формулами, поскольку собственно исторический вопрос, почему и отчего про-
исходило так или иначе, в чем заключаются истоки того или иного события,
чаще всего не ставится. Столь широко пропагандируемый вывод, согласно ко-
торому тот, кто закрывает глаза на прошлое, не сможет понять настоящего,
требует, чтобы в поле зрения постоянно находились взаимосвязь и взаимообус-
ловленность, факторы, определяющие возникновение и ход развития событий,
с тем чтобы усилить нашу способность суждения по проблемам современности.
Только таким путем можно обеспечить справедливость суждений относительно
помыслов и действий представителей прошлых поколений. Поэтому изучение
прошлого требует умения постоянно держать в поле зрения многогранность,
многоплановость и неоднозначность каждого исторического события, что в пол-
ной мере не всегда оказывается по плечу даже профессиональному историку.
Начальный этап войны в начале сентября 1939 г. представляет собой имен-
но такое явление, многоплановость которого может служить ярким примером
того, насколько трудно дать одновременно всеохватывающую и точно
раскрывающую его суть картину данного исторического события. Даже история
дипломатии тех дней не может быть охарактеризована несколькими штрихами,
если только не ограничивать себя анализом исключительно ее германского ас-
пекта, а попытаться учесть находившие в ней отражение политические, эконо-
мические и военные мотивы, которыми руководствовались непосредственно
вовлеченные в этот процесс Германия, Италия, Польша, Великобритания,
176

Франция и Советский Союз1. В еще большей степени это относится к попыткам
определить реакцию населения этих государств по ее отражению в их обще-
ственных структурах и общественном сознании. Очевидно, что осуществление
такого рода дерзкого намерения применительно к нацистской Германии, к осо-
бым условиям нацистского режима и геббельсовского манипулирования всей
совокупностью средств массовой информации грозит столкнуться с особыми
трудностями. Попытка проиллюстрировать это положение на примере одного
ограниченного сектора поможет прояснить характер ״трудностей, о которых идет
речь.
Одна из получивших широкое признание и по необходимости почти новее־
местное распространение формулировок определяет настроение, с которым не-
мцы, следуя за своим «фюрером», вступили в войну, соблюдая как бы «вынуж-
денную лояльность»2. Это утверждение покажется странным, если иметь в виду,
с одной стороны, воодушевленную поддержку основной массой населения пол־
итического курса, проводившегося режимом до 1939 г., а с другой — тот факт,
что немцы в силу этого без возмущения и действенного политического протеста
переносили все тяготы продолжавшейся почти шесть лет опустошительной вой־
ны. За четверть века до этого, в начале первой мировой войны, не могло быть и
речи ни о какой «вынужденной лояльности». Даже если сегодня в исторических
исследованиях ставшие традиционными описания взрыва энтузиазма, ко־
торым были охвачены немцы в августе 1914 г., сопровождаются вескими ого־
ворками3, однако контраст между реакцией населения на начало войны в 1914 и
в 1939 гг. бросается в глаза. К тому же задолго до военного поражения и ноябрь-
ской революции 1918 г. в кайзеровской Германии имели место проявления дей-
ственного политического протеста, которые в итоге подготовили конец иллю-
зорной катастрофической военной политики третьего состава Верховного глав-
нокомандования, возглавлявшегося Гинденбургом и Людендорфом4.
Остававшееся еще весьма живым воспоминание о годах первой мировой
войны явилось одним из решающих факторов, не позволивших немцам
встретить начало второй мировой войны с тем же энтузиазмом, что и в 1914 г.
Глубокий шок, который пережили представители всех социальных слоев и групп
общества в результате либо пребывания на фронте, либо голода, вызванного
первой на европейской земле войной индустриальной эпохи, в 1939 г. еще яв-
лялся для большей части населения живой действительностью. Лица,
родившиеся в 1900 г., были призваны в армию лишь осенью 1918 г., а
представители более молодого поколения в их школьные годы столкнулись с ка-
тастрофическими последствиями войны5. Причем представители всех этих
групп на собственном опыте испытали влияние долгосрочных и тяжких послед-
ствий войны в политической, экономической и социальной сферах. Конечно,
поддерживавшие легенду об «ударе кинжалом в спину» круги очень быстро и ус-
пешно сумели представить общественности в качестве главных политических
виновников всех бед, обрушившихся на Веймарскую республику, революцию и
Версальский договор. Однако ни волна националистической и милитаристской
пропаганды, поднявшаяся в последние годы существования республики, ни
изощренная массированная пропаганда милитаризованной национальной об-
щности, осуществлявшаяся нацистским режимом в предвоенные годы6, оказа-
лись не в состоянии стереть в памяти основной массы населения воспоминания
о мрачной военной действительности. Это бросилось в глаза одному из
нейтральных наблюдателей, которого в сентябре 1939 г. поразило то, что «среди
представителей всех слоев населения разговоры касаются главным образом
продовольственной проблемы, а не вопросов политики»7. Воспоминания о голо-
де 1916-1919 гг. продолжали неизменно сохраняться в сознании большинства
взрослых. А призыву на действительную военную службу с осени 1935 г. подле¬
177

жали дети первой мировой войны, родившиеся в 1910-1918 гг.8 Всего лишь не-
сколько лет отделяло их от поколения, которое было свидетелем и участником
военной катастрофы кайзеровской империи.
Если таким образом интерпретировать одну из сторон полной
противоречий формулы относительно «вынужденной лояльности», то без объяс-
нения остается определяющая, имеющая решающее значение составная часть
поведения немецкого населения в момент начала войны, обусловившая его ло-
яльность. Можно с уверенностью говорить о том, что и здесь мотивы,
определявшие все мыслимые проявления лояльности, весьма значительно
различались между собой. Вновь и вновь указывается на то, что НСДАП и ее
фюрер при проведении свободных, не подвергавшихся манипулированию вы-
боров никогда не смогли бы получить поддержку абсолютного большинства
имеющих право голоса немцев9. С известной долей уверенности можно го-
ворить также о том, что среди определенных групп избирателей НСДАП
эйфория весны 1933 г. относительно быстро уступила место отрезвлению и да-
же сменилась негативным отношением под влиянием опыта борьбы против
церкви или под впечатлением санкционированных государством убийств в ходе
«дела Рема». Наблюдения такого рода отнюдь не оповергают не вызывающей со-
мнений лояльности немцев по отношению к режиму, проявленной ими не-
сколькими годами позже. Как можно объяснить такую позицию?
Первая и важнейшая причина несомненно заключается в том, что нацист-
скому режиму удалось в относительно сжатые сроки резко сократить гигантское
число безработных. Спустя два года после прихода нацистов к власти числен-
ность безработных сократилась более, чем наполовину, а начиная с 1937 г.
потребность в квалифицированных рабочих уже не удовлетворялась10. Следст-
вием явилось то, что уровень оплаты труда благодаря всем стараниям режима
обеспечить стабильность цен и заработной платы после обвала, обусловленного
мировым экономическим кризисом, начиная с 1935 г. обнаруживает тенден-
цию к медленному, но неуклонному росту11. Иными словами, это означало, что
экономический подъем и ощутимое улучшение социальных условий жизни бу-
дут рассматриваться населением как заслуга и достижение режима, несмотря ни
на какие существовавшие до этого или вновь вводимые ограничения и новую
строгую регламентацию. Путь к экономическому процветанию и социальной
безопасности представлялся открытым, что заметно укрепило связь широких
слоев народа с режимом.
К этому добавилось в качестве важного дополнительного фактора
решительное, а главное, казавшееся успешным осуществление Гитлером пол-
итики ревизии Версальского договора, которая также провозглашалась в качест-
ве главной цели всеми политическими группировками Веймарской республики.
Повсеместно, вплоть до социал-демократических кругов рабочего движения,
Версальский договор рассматривался — и это также являлось результатом воз-
действия соответствующей эффективной пропаганды — как несправедливость и
моральное унижение немецкого народа. Для широких слоев населения, особен-
но для представителей средних слоев, с энтузиазмом отмечавшиеся внешнепо-
литические успехи Гитлера представляли собой шаги на пути к восстановлению
положения Германии в качестве великой континентальной державы, которое
рассматривалось как нечто само собой разумеющееся. То, что эти шаги осуще-
ствлялись без применения вооруженного насилия, значительно усилило симпа-
тии к «гениальному государственному деятелю» Гитлеру. Его дипломатические
способности получили особенно высокую оценку в широко распростра-
пившемся в недели и дни, которые непосредственно предшествовали 1 сентября
1939 г., мнении о том, что резкое обострение кризиса, подобно тому как это име-
л о место в предшествующем году, якобы представляет собой средство достиже¬
178

ния в конечном итоге мирного, успешного для германской стороны,
преодоления конфликта.12.
Хотя подобные мнения, оценки и настроения современников и основыва-
лись на их опыте, они, тем не менее, противоречили фактическим намерениям
Гитлера и его последовательно проводившейся начиная с 1933 г. политике в том
виде, в каком последние предстают в соответствии с точными результатами ис-
торических исследований13. Современники стали жертвами пропаганды,
проводившейся режимом, и специфики своего собственного мышления,
принимавшего желаемое за действительное. Но их лояльность опиралась также
на прочно укоренившиеся традиционные убеждения и менталитет. Немцев свя-
зывали с режимом не только вновь обретенное положение великой европейской
державы и представлявшийся прочно гарантированным экономический подъ-
ем. Показательно, что и внутренний порядок нацистского государства наталки-
вался на решительное неприятие со всеми вытекающими отсюда последствия-
ми лишь со стороны незначительного меньшинства населения. Немцы той эпо-
хи вовсе не были нацией демократов и республиканцев. Среди них было широко
распространено обусловленное религиозными и политическими мотивами
юдофобство. Главное, однако, состояло в том, что на протяжении поколений они
воспитывались прежде всего как люди, воспринимающие в качестве аксиомы,
как неоспоримую ценность авторитет государства, особенно всесильного наци-
опального государства. Добиться каких-либо глубоких изменений в этом отно-
шении не удалось ни революции 1918-1919 гг., ни Веймарской республике за
годы ее непродолжительного существования. Эти традиции позволяли немцам
не обращать внимания на дискриминацию и преследования сотен тысяч людей
и, проявляя лояльность к режиму, пусть даже эта лояльность и являлась вынуж-
денной, следовать за ним по пути войны: акт, который рассматривался как
пробный камень при определении уровня национального самосознания. Не су-
ществует лучшего свидетельства, иллюстрирующего эту данность, чем заявле-
ния христианских церквей в связи с началом войны, представители которых от-
нюдь не были восторженными сторонниками «третьего рейха»14. Послание
Мартина Нимёллера из концентрационного лагеря Заксенхаузен гросс-ад-
миралу Рёдеру от ר сентября, в котором бывший командир подводной лодки
выражал желание добровольно возвратиться на военную службу, дает возмож-
ность, абстрагируясь от лежавших в данном случае в его основе побудительных
мотивов, убедиться в том, что среди широких кругов населения подчинение от-
дельного гражданина интересам нации воспринималось с полным пониманием
как сама собой разумеющаяся обязанность15. В этом свете формула о «вынуж-
денной лояльности», с которой немцы встретили начало войны, представляется
слишком широким и вольным обобщением весьма различных типов поведения,
которые в различных сочетаниях и при различной степени влияния названных
и иных факторов определяли собой индивидуальную реакцию людей.
Когда в августе 1914 г. началась война, уверенность в победе через несколько
недель породила множество крайних мнений о целях войны, что оказало замет-
ное влияние на военную политику имперского руководства16. В этом отношении
начало войны в 1939 г. дает нам иную картину. Несмотря на крупные успехи в
войне против Польши, фактическое достижение соглашения с которой начиная
с 1919 г. считалось невозможным без существенной корректировки границ,
настроения в Германии, согласно всем фактам, которыми мы располагаем,
определялись надеждами на то, что соглашение с Великобританией и Францией
и восстановление мира все же еще оставались возможными17. И Гитлер пошел
навстречу этим надеждам своих современников в речи, произнесенной им в
рейхстаге 6 октября 1939 г.18 Однако предложение Гитлера западным державам
о переговорах полностью игнорировало их интересы, а потому не имело шансов
179

на успех. Зато собственному населению теперь можно было доказать, что восста-
новлению мира сопротивляется не Германия, а Великобритания. Несколькими
днями позже после упомянутой речи в рейхстаге Гитлер лично интенсивно за-
нялся оперативными планами подготовки наступления на Западе, которое дол-
жно было начаться еще до наступления зимы19.
Война, а не мир! — таков был девиз Гитлера. Он и его прихвостень Геббельс
сумели мастерски вытравить из массового сознания населения представление о
фундаментальной противоположности этих понятий, внедрить в него ложные
представления и путаницу. Гитлер извлек и некоторые другие уроки из опыта
собственного участия в первой мировой войне20. Аксиоматическую основу его
«мировоззрения» составляли выводы социального дарвинизма о беспощадной
борьбе за выживание во всех сферах индивидуального и национально-госу-
дарственного существования народов в сочетании с идеями расовой теории.
Политика являлась для него «орудием борьбы народа за жизнь», и в этой борьбе
стиралось всякое различие между двумя понятиями: мирной и военной полити-
ки. Оно «превращалось в ничто». Поэтому для него не существовало союзов, ко-
торые заключались бы «без мыслей о войне». Цель германской политики Гитлер
видел в борьбе за расширение жизненного пространства на Востоке, и на ее до-
стижении концентрировалась вся политическая энергия. Он настойчиво
требовал «ничем не ограниченной внутренней подготовки» народа к войне. В со-
ответствии с этими взглядами, которые были им сформулированы еще в 20-е
годы в книге «Майн кампф», Гитлер и действовал после так называемого завое-
вания власти. Строительство милитаризованного национального сообщества
было всего лишь одним из результатов его общей последовательной политики
подготовки к войне.
Исходя из этих предпосылок, война, начавшаяся 1 сентября 1939 г., должна
была с самого начала обрести некий отличительный символ, присущий лишь ей
одной, который не мог бы быть спутан ни с каким иным. Следовало ожидать, что
«индустриализация» войны, ставшая реальностью еще в годы первой мировой
войны, в сочетании с постоянно расширявшимися возможностями техники
продемонстрирует дальнейший «прогресс», как это и было, например, позже
подтверждено воздушной войной союзников против «рейха». Однако это увели-
чение потенциала уничтожения, который отныне благодаря достижениям тех-
нического прогресса мог быть направлен против всех «источников силы»
противника, не было коренной отличительной чертой данной войны. Ее особен-
ность в большей мере состояла в том, что она являлась идеологизированной
расовой войной на уничтожение, которая началась немецкой стороной под
руководством Гитлера отнюдь не нападением на Советский Союз, а действиями
сеявших смерть «айнзатцкоманд» полиции безопасности в Польше и — что
весьма характерно — с подписания Гитлером датированной 1 сентября 1939 г.
директивы об уничтожении так называемых лиц, жизнь которых не
представляла ценности21. До сих пор широко распространенным продолжает ос-
таваться мнение о том, будто обе эти акции относились к совершенно
различным сферам, а потому никак не были связаны друг с другом и даже не
имеют ни малейшего отношения к ведению войны. В его основе лежит недоо-
ценка следующего факта. Гитлер, и не только он один22, основываясь на опыте
1914-1918 гг., рассматривал войну как органическое сочетание имевших оди-
наково важное значение вооруженной борьбы с экономической и психологиче-
ской войной, к которым он добавил идею расовой войны. Обе акции были наце-
лены на улучшение условий жизни и возможностей развития для
представителей так называемого здорового арийского расового ядра в
Германии, являвшегося источником пополнения рядов «людей-господ», ко-
торым предстояло господствовать на захваченном в результате войны
180

европейском пространстве. Физическое истребление польской интеллигенции и
превращение остальной части польского населения в рабов служили этой цели.
Точно так же одним из губительных последствий, вызванных целями, которые
ставились в этой расистской войне, являлась эвтаназия. Через «искоренение» не-
желательных в расовом отношении групп в составе собственного населения она
должна была обеспечить торжество «людей-господ». Точно так же, как и с подго-
товкой к ведению традиционной вооруженной борьбы, которая с момента «заво-
евания власти» целеустремленно велась начиная с 1933 г., создавался и опробо-
вался инструментарий, предназначавшийся для реализации расистских целей
войны. Достаточно напомнить лишь о дискриминации, экспроприации, пресле-
довании и изгнании немецких евреев до 1939 г. или о насильственной стерили-
зации23, чтобы уяснить в этой связи, что целеустремленная политика Гитлера
фактически, как заявлял он сам, не признавала различия между политикой мира
и политикой войны, поскольку ее цели могли быть достигнуты только военны-
ми средствами. И только война являлась той предпосылкой, которая делала воз-
можным осуществление расистских целей его политики: физическое уничтоже-
ние, децимацию и превращение стоявших на пути «расы господ» народов и
групп населения в ее рабов.
Именно таковой была война, в которую Германия вступила 1 сентября
1939 г., хотя в самой стране и на некоторых театрах военных действий
временами господствующим являлось впечатление о ее «нормальном» по воен-
ным меркам характере. И эта война была подготовлена, естественно не в первую
очередь, благодаря вынужденной лояльности немцев времен начала войны! За
минувшие десятилетия появились горы публикаций24, выводы которых могут
быть сведены к единому тезису, согласно которому практически не было ни од-
ной группы в руководящих слоях академических и промышленных кругов, ко-
торая не служила бы новому режиму, не принимала бы участия в возрождении
«рейха» как великой европейской державы, в восстановлении внутреннего
порядка, который в большей мере соответствовал их представлениям, чем де-
мократические правила функционирования парламентской республики. Лишь
очень немногие, буквально единицы, сознавали, что с Гитлером страна вступила
на путь насилия, войны. Нельзя сказать, что представители руководящих кругов
в сфере государственного управления, экономики, науки и народного
образования демонстрировали некритическое отношение к новому режиму и
партии. Однако в сфере своей профессиональной деятельности они занимались
проведением в жизнь гитлеровской политики и тем самым, если давать
ретроспективную оценку, принимали прямое либо косвенное участие в подго-
товке войны. Превращение расистской программы в повседневную госу-
дарственную практику на подготовительном этапе войны было совершенно не-
мыслимо без сотрудничества антропологов, медиков, юристов и служащих
органов управления. И это лишь один, во всяком случае, особо примечательный
пример.
«Вынужденная лояльность» немцев в целом не была поколеблена ни началом
расистской войны, преследовавшей цель массового уничтожения населения в
Польше, ни акцией по истреблению неизлечимо больных, препринятой в
первую очередь в психиатрических больницах. Покров тайны окутывал эти ак-
ции, а упреждающая пропаганда с помощью присущих ей специфических
средств в зародыше подавляла любую возможность проявления симпатий по от-
ношению к обреченным на уничтожение людям. Более того, если даже со-
вершенно открыто проводившийся в масштабе всей Германии 9 и 10 ноября
1938 г. еврейский погром и вызвал широкий негативный отклик среди населе-
ния, то представители руководящих слоев предпочли отмолчаться точно также,
как они хранили молчание и в связи с «ночью длинных ножей» 30 июня 1934 г.
181

Существование террористического аппарата СС, концентрационных лагерей и
вообще прогрессирующее разрушение государственно-правового порядка лишь
отчасти могут объяснить такую реакцию.
С другой стороны, режим прекрасно знал об отсутствии среди населения
энтузиазма в связи с началом войны и реагировал на это весьма
примечательным образом. Так, не состоялась подготовленная и объявленная
безусловно необходимым требованием мобилизация народного хозяйства25.
Это упущение может быть объяснено рядом более или менее обоснованных
причин. Однако совершенно очевидным является то, что главную роль здесь
сыграло опасение непредсказуемых последствий, к которым могло привести
затяжное перенапряжение сил работников. Именно в последние предвоенные
годы в некоторых звеньях правительственных кругов с обеспокоенностью от-
мечались проявления первых признаков определенного социально-политиче-
ского беспокойства26. Идеология, утверждавшая образ готового к отпору и к
самопожертвованию народа, наталкивалась на реальные, почти
непреодолимые данности и приспосабливалась к этим реалиям. Однако еще
более важное значение имело то, что режим проявил решимость извлечь вы-
воды из уроков первой мировой войны в иной области: в сфере
продовольственного обеспечения27. Ничто не могло так сильно возбудить воз-
мущение населения и его перерастание в политические требования, чем явная
неспособность властей на всех уровнях организовать и гарантировать
справедливое и бесперебойное распределение ограниченных товарных
ресурсов. Не дефицит сам по себе, а в первую очередь вопиющие
несправедливости являлись причиной роста возмущения, чреватого опасными
политическими последствиями. Чтобы не допустить подобного развития со-
бытий, нацистский режим ввел еще до начала войны строгое, но равное, а по-
тому справедливое рационирование важнейших продовольственных продуктов
и никогда не допускал появления сомнений в том, что снабжение населения в
установленных объемах могло быть полностью обеспечено. И нацистскому
руководству действительно удалось вплоть до заключительного этапа войны
гарантировать в определенной мере снабжение немцев продовольствием, что
позволило избежать потрясений системы в результате возмущения изголодав-
шихся масс, как это имело место весной 1917 г. после пресловутой
«брюквенной зимы». Этот позитивный результат объясняется очень просто: не-
мцы жили за счет своих соседей, за счет людей, проживавших на окку-
пированных территориях и на Востоке и на Западе. Соответствующий план,
разработанный для Советского Союза, которым предусматривалось, что «мил-
лионы людей, вне всякого сомнения, будут обречены на голод в результате
вывоза нами из страны всего, что может оказаться необходимым для нас»28,
свидетельствует о той дьявольской последовательности, с которой решалась за-
дача упрочения фундаментальной основы существования режима — лояльно-
сти немцев.
Затем одно событие, имевшее место в ходе войны, надолго резко изменило
остававшиеся до этого скорее сдержанными настроения в обществе. Со-
вершенно ошеломляющая по своей быстроте и масштабам полная победа над
Францией и ее союзниками была расценена как окончательный триумф над не-
гативным опытом первой мировой войны, как опровержение тезиса относи-
тельно полной бесперспективности для Германии победы в европейской войне.
Эйфория, вызванная этим событием и переросшая в чувство почти
безграничного собственного превосходства, имела далеко идущие последствия,
особенно на уровне военного руководства29. Ни в один из других моментов на
протяжении всего периода войны режим не мог быть уверен в такой ничем не
ограниченной лояльности населения, как в период, непосредственно последо¬
182

вавший за победой над Францией. Присущий ей в первые месяцы войны «вы-
нужденный» характер улетучился полностью. Во всяком случае, позже, с нападе-
нием на Советский Союз 22 июня 1941 г. и объявлением войны Соединенным
Штатам Америки в декабре 1941 г., приступы эйфории продолжались30. И лишь
на протяжении нескольких последующих месяцев эйфория уступила место
решительной, основывающейся на глубоко укоренившейся антикоммунистиче-
ской традиции лояльности, объектом которой являлся не столько сам режим,
сколько его руководящая роль в борьбе против «большевистской опасности».
Произошла без каких-либо осложнений полная трансформация факта ведения
агрессивной войны в представление о ведении Германией войны
оборонительного характера. Это представление было усилено провалом попытки
сокрушить СССР и сохранялось вплоть до трагического исхода войны в качестве
той почти непоколебимой основы, на которой зижделась готовность немцев к
продолжению борьбы и жертвам. Конечно, обстановка на западе и юге империи
имела определенные различия. Однако решающим моментом остается то, что
демонстрировавший «вынужденную лояльность» немец начального периода
войны, повинуясь решениям своего фюрера, превратился в покорно повиную-
щегося приказам исполнителя установок нацистской расовой теории и военных
планов, рассчитанных на истребление целых народов. Эта метаморфоза корени-
лась в путах, сотканных продолжавшейся десятилетиями индоктринацией, соб-
ственными убеждениями и самосознанием, находившимся под властью
принципа повсеместного послушания приказам31. Даже после 1945 г. это поко-
ление в своем взгляде на минувшие события так и не смогло освободиться от
этих пут.
Особенно мучительно и отчетливо такое неразрывное стечение обстоя-
тельств отражалось на офицерах, входивших в круг военного руководства. Этот
пример с особой убедительностью раскрывает значение так называемых элит
для нацистского режима в целом и особенно в ходе подготовки ведения Гит-
лером войны. В соответствии с прочно укоренившейся традицией военное
руководство и после первой мировой войны продолжало считать, что всю пол-
ноту ответственности за оборону страны несут одни вооруженные силы. В воен-
ных кругах после этой войны в принципе не оспаривался тот факт, что «воору-
женная борьба» между индустриально развитыми странами представляла собой
всего лишь частный аспект явления, носившего более общий характер. Однако
здесь были решительно настроены на то, чтобы путем распространения системы
организации военной власти на имевшие важное военное значение сферы жиз-
ни нации сохранить свои ведущие позиции в военное время32. Однако в этой
концепции имелся сомнительный момент, относящийся к внутренней
организации и мотивации действий нации в случае войны. Опыт подсказывал,
что с помощью военной организации в решении этих вопросов можно было до-
биться лишь относительно небольших результатов. Когда же нацистский
рейхсканцлер, в противоположность политическим представителям
республики, подчеркнуто демонстрировал решимость принять на свои плечи
эту политическую задачу и добиваться ее реализации со всей доступной
энергией и эффективностью и одновременно выдвинул в качестве внешнеполи-
тической цели восстановление положения Германии в качестве великой конти-
ментальной державы, то в связи с этим уже как нечто само собой разумеющееся
последовал широко цитировавшийся вывод о «частичной идентичности целей»
военного руководства с режимом33.
Практическим воплощением этой общей платформы явилось определение
конкретных целей и осуществление беспрецедентного по своим масштабам
переоснащения вооруженных сил, ответственность за осуществление которого
лежала на военном руководстве34. Таким образом вермахт и его руководство
183

превращались в безотказно действовавший механизм по проведению в жизнь
политики подготовки войны, намеченной нацистским режимом и его фюрером.
С другой стороны, из этой связи возникла также поддержка всех шагов,
предпринимавшихся режимом на пути к превращению народа в единое воени-
зированное сообщество. Причем руководство вермахта без колебаний
восприняло расистскую сущность этой новой формы внутренней организации
нации. 28 февраля 1934 г. военный министр фон Бломберг издал приказ об
увольнении из вооруженных сил так называемых неарийцев35.0 том, насколько
тесной являлась эта связь, порожденная общностью целей, свидетельствует так-
же терпимое отношение руководства вермахта к убийству генералов фон Шлей-
хера и фон Бредова в связи с *делом Рема»36. Целостность самосознания офи-
церского корпуса, прежде всего его представителей, занимавших руководящие и
высшие посты, которое сформировалось еще на возвышенных представлениях
кайзеровских времен об офицерской чести, была, таким образом, поколеблена
еще задолго до кризиса, вызванного «делом Бломберга-Фриче», в ходе которого
Гитлер провозгласил себя верховным главнокомандующим вермахтом37. ЭИгим
решением была лишь еще раз подтверждена и документально закреплена суще-
ствовавшая с 1933 г. реальность, заключавшаяся в том, что вермахт превратился
в простое орудие в руках политического руководства и что не могло идти речи ни
о какой самостоятельности, которую продолжали отстаивать и требовать такие
различные люди, как Людендорф и Бек38.
Под руководством Гитлера вермахт начал войну, которая с самого начала
была задумана им как расовая война на уничтожение. Осенью и зимой
1939/40 г. командование сухопутных войск резко выступило против последст-
вий такого рода методов ведения войны. Генералы Бласковиц и Улекс настойчи-
во и энергично протестовали против преступных акций СС и полиции в Поль-
ше39. Сообщения, которые становились известны не только непосредственно
участвовавшим в них генералам, вызывали бурное возмущение. Однако ни
верховный главнокомандующий сухопутными войсками, ни начальник ге-
нерального штаба, ни сами генералы не чувствовали себя в состоянии или обя-
занными предпринять какие-либо практические шаги. Ничто так ярко как этот
факт не подтверждает, что вооруженные силы и их руководство смирились с от-
водившейся им ролью простого орудия. Всего год спустя уже невозможно было
найти даже следов подобного возмущения разрабатывавшимися или
одобрявшимися на этот раз самим руководством вермахта и сухопутных войск
преступными приказами в рамках подготовки нападения на Советский Союз40.
Попытки отдельных командиров и командующих противостоять подобной
радикальной идеологизации войны были не в состоянии изменить тот факт, что
вермахт как целое и его руководство на самых различных уровнях выполняли
свои задачи и функции, которые отводились им их верховным главнокоманду-
ющим в ходе задуманной им расовой войны на уничтожение. Вермахт наряду с
СС вплоть до капитуляции 8 мая 1945 г. оставался тем, чем он являлся начиная
с 1933 г.: гарантом существования режима, а тем самым и присущего ему
внутриполитического порядка41. Всякие иные представления, обосновывающи-
еся чаще всего ссылками на единичные поступки отдельных офицеров,
страдают недооценкой роли вермахта в подготовке и ведении гитлеровской вой-
ны, которая являлась с германской стороны войной агрессивной. Они
приписывают офицерскому корпусу то, чего у него изначально не было на уме,
а его высшим представителям моральную целостность и особенно способность
принимать принципиальные политические решения, на что, если бросить
ретроспективный взгляд на двенадцатилетний период между 1933 и 1945 гг., не
претендует ни одна другая профессиональная группа. Очень непродолжительная
история движения Сопротивления в военной среде, дела и поступки одиночек на
184

основе сугубо индивидуальных решений лишь подчеркивают как раз прямо
противоположный путь, который вплоть до трагического конца был пройден
вермахтом и его руководством под знаком выполнения военной заповеди о
беспрекословном повиновении приказу и послушании.
Таким образом лояльный вопреки собственному желанию немец 1-3 сен-
тября 1939 г. оказался в войне, которой он не хотел и в которую военное
руководство при сложившихся тогда обстоятельствах вступило, не питая
слишком больших надежд. Однако подавляющее большинство немцев, для
характеристики которых используется в качестве синонима образ лояльного
вопреки собственному желанию соотечественника, и военное руководство, каж-
дое по-своему способствовали развязыванию войны, гитлеровской расовой
войны на уничтожение. В то время как командование вермахта в высшей сте-
пени эффективно создавало военные предпосылки для политики подготовки
войны фюрера, вклад лояльных против собственной воли немцев в дело
развязывания войны представляется скорее весьма скромным. В данном
конкретном случае немец был лишен голоса и намертво связан с мили-
таризованной народной общностью. Но именно подавляющее большинство не-
мцев сделало Гитлера тем, чем он стал позже, после аншлюса Австрии:
харизматическим вождем немцев, от влияния всеподавляющей воли которого,
хотя и многократно надломленной, но остававшейся непреклонной,
пронизывавшей все вокруг, полностью не мог избавиться никто42. В особен-
ности это относилось к подрастающей, исполненной воодушевления молоде-
жи, которая являлась первым, главнейшим и наиболее благодарным объектом
воздействия нацистской пропаганды. Она первой была подвергнута экс-
перименту с формированием милитаризованного народного сообщества.
Опираясь на ее идеализм, режим мог творить свое дело43.
Двусторонние отношения между харизматическим вождем и его последова-
телями достигли наивысшего подъема в ходе гитлеровской расовой войны на
уничтожение. Машина уничтожения была усовершенствована немцами, ее эле-
менты были доведены до самого современного уровня и повсеместно использо-
вались ими. Если бы все-таки оказалось возможным определить в отдельности
степень активного участия вермахта, СС, органов государственного управления,
различного рода организаций и их ответственных представителей на каждом
уровне в подготовке и ведении этой расовой войны на уничтожение на
различных театрах военных действий и на родине, то, вне всякого сомнения,
придется признать, что все немцы в совокупности несли и будут нести ответст-
венность за чудовищные последствия этой войны.
Немцы вступили в войну, демонстрируя «вынужденную лояльность». Перед
теми, кто после многих лет лишений, ужасов и смертельных опасностей
возвратился в разрушенную, разорванную на части и оккупированную страну,
вставал редко произносившийся вслух, но тем не менее неумолимо
преследовавший их вопрос, выходивший далеко за рамки чисто личного. Клас-
сический ответ в том виде, как он был сформулирован для спартанцев, погибших
в битве при Фермопилах, а именно что они сражались и приняли смерть «как
повелевал закон», уже после первой мировой войны был не в состоянии обеспе-
чить консенсус. Смерть сотен тысяч людей в битвах под Верденом и на Сомме,
в которых было задействовано огромное количество военной техники, не могла
быть оправдана формулой «за императора и Отечество», как было принято ука-
зывать в сообщениях о гибели солдат и офицеров. И тем не менее эта формула
использовалась и в годы второй мировой войны лишь с одним, но весьма
характерным, изменением. Теперь она гласила «за фюрера и Отечество»44.
Харизматический вождь занял место устаревшего института монархии. Если же
следовать положениям нацистского права, то воля этого харизматического вож¬
185

дя была бы тождественна закону45, за который спартанцы пожертвовали своими
жизнями и который вообще считается одной из важнейших основ любого
порядка в рамках человеческого общежития. Ничто не могло бы более наглядно
проиллюстрировать масштабы разложения, злоупотреблений и отрицания фун-
даментальных ценностей, чем это отождествление, и ничто не могло бы лучше
помочь понять и молчание немцев в ответ на вставший перед нами после 1945 г.
их внутренний вопрос.
Примечания
1	См. весьма характерные в этом отношении оба выпуска собрания сочинений: G. Niedhart (Hrsg.),
Kriegsbeginn 1939. Entfesselung oder Ausbruch des Zweiten Weltkrieges?, Darmstadt 1976; M.
Funke (Hrsg.), Hitler, Deutschland und die Machte. Materialien zur Auflenpolitik des Dritten Reiches,
Dusseldorf 1976.
2	См.: H. Krausnick, H. Graml, Der deutsche Widerstand und die Alliierten, в: Vollmacht des Gewissens,
Bd 2, Frankfurt 1965, S. 475-521, здесь S. 482; также: M. Steinert, Hitlers Krieg und die Deutschen.
Stimmung und Haltung der deutschen Bevolkerung im Zweiten Weltkrieg, Dusseldorf 1970, S. 91 ff.
3	См.: V. Ullrich, Hamburg vor 70 Jahren — 1. August 1914, в: Hamburger Rundschau, 2.8.1984, S. 10
ff.; A. Hillgruber, Deutschlands Rolle in der Vorgeschichte der beiden Weltkriege, Gottingen 1967.
4	Cm.: G. D. Feldman, E. Kolb, R. Riirup, Die Massenbewegungen der Arbeiterschaft in Deutschland am
Ende des Ersten Weltkrieges (1917-1920), в: Politische Vierteljahresschrift, 13 (1972), S. 84 ff.; так-
же: W. Deist, Der militarische Zusammenbruch des Kaiserreichs. Zur Realitat der «DolchstoBlegende»,
в: U. Biittner (Hrsg.), Das Unrechtsregime, Bd 1, Hamburg 1986, S. 101-129.
5	См.: K. Saul, Jugend im Schatten des Krieges. Vormilitarische Ausbildung — Kriegswirtschaftlicher
Einsatz — Schulalltag in Deutschland 1914-1918, в: Militargeschichtliche Mitteilungen, 34 (1983),
S. 91-194.
6	Cm.: W. Wette, Ideologien, Propaganda und Innenpolitik als Voraussetzungen der Kriegspolitik des
Dritten Reiches, в: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 1, Stuttgart 1979, S. 25-173,
здесь S. 88 ff.
7	Deutschland-Berichte der Sozialdemokratischen Partei Deutschlands (Sopade) 1934-1940, 6. Jg.
1939, Frankfurt/M. 1980, S. 978; Steinert, Hitlers Krieg (см. прим. 2), S. 91-103.
8	См.: B. R. Kroener, Die personellen Ressourcen des Dritten Reiches im Spannungsfeld zwischen
Wehrmacht, Biirokratie und Kriegswirtschaft 1939-1942, в: Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg, Bd 5/1, Stuttgart 1988, S. 727.
9	В ходе выборов 5 марта 1933 г. НСДАП набрала 43,9% голосов, то есть менее 50%.
10	См.: Н.-Е. Volkmann, Die NS-Wirtschaft in Vorbereitung des Krieges, в: Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg, Bd 1, Stuttgart 1979, S. 244, 324.
11	Там же, S. 297; а также: M. Geyer, Riistungsbeschleunigung und Inflation. Zur Inflationsdenkschrift
des Oberkommandos der Wehrmacht vom November 1938, в: Militargeschichtliche Mitteilungen, 30
(1981), S. 121-186.
12	См.: H. J. v. Moltke, Briefe an Freya 1939-1945, hrsg. von Ruhm v. Oppen, Munchen 1988, S. 57 ff.;
J. KJepper, Unter dem Schatten deiner Flugel. Aus den Tagebiichem der Jahre 1932-1942, Stuttgart
1956, S. 788 ff.; Die Hassell-Tagebiicher 1938-1944. Ulrich v. Hassell. Aufzeichnungen vom Anderen
Deutschland, rev. u. erw. Ausgabe hrsg. v. F. Frhr. Hiller v. Gaertringen, Berlin 1988, S. 116 ff.; Steinert,
Hitlers Krieg (см. прим. 2), S. 83 ff.
13	Cm.: W. Deist, M. Messerschmidt, H.E. Volkmann, W.Wette, Ursachen und Voraussetzungen der
deutschen Kriegspolitik ( = Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd. 1), Stuttgart 1979.
14	Католическая сторона не смогла выработать общий текст пастырского послания епископов. На
пленарном заседании Германского епископата 22-24 августа 1939 г. все же была обсуждена ос-
новная линия, которой следовало придерживаться в соответствующих заявлениях: солдаты-ка-
толики должны были выполнять свой долг, «проявляя верность и повиновение фюреру и вла-
стям, готовность к самопожертвованию вплоть до готовности, если будет необходимо, принести
в жертву собственную жизнь» (Akten Deutscher Bischofe iiber die Lage der Kirche 1933-1945,
bearb. v. L. Volk, Bd 4, Mainz 1981, S. 700). Из воззвания Германской евангелической церкви от
2 сентября 1939 г.: «Со вчерашнего дня немецкий народ ведет борьбу за родину своих предков,
за то, чтобы немецкая кровь вновь могла слиться с немецкой кровью... В этот час мы вместе со
всем нашим народом молим Господа за фюрера и империю, за весь вермахт и всех тех, кто служит
отечеству на родине. Боже, помоги нам сохранить верность нашему долгу и даруй нам
справедливый мир!» цит. по: W. Niemoller, Die Evangelische Kirche im Dritten Reich. Handbuch des
Kirchenkampfes, Bielefeld 1956, S. 391.
186

15	Перепечатано из: S. Schmidt, Martin Niemoller. Eine Biographic, Stuttgart 1983, S. 150.
16	Такова тема книги Ф. Фишера (F.Fischer, Griff nach der Weltmacht, Dusseldorf 1964).
17	Cm.: Steinert, Hitlers Krieg, S. 108 f.
18	См.: M. Domains, Hitler. Reden 1932 bis 1945, Wiesbaden 1973, S. 1377 ff.
19	См.: H. Umbreit, Der Kampf um die Vormachtstellung in Westeuropa, в: Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg, Bd 2, Stuttgart 1979, S. 239 f.
20	См.: M. Messerschmidt, AuBenpolitik und Kriegsvorbereitung, в: Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg, Bd 1, S. 535 ff. См. также: G. Schreiber, Hitler. Interpretationen 1933-1983. Ergebnisse,
Methoden und Probleme der Forschung, Darmstadt 1988, S. 103 ff.
21	M. Broszat, Nationalsozialistische Polenpolitikl939-1945, Frankfurt/M. 1965; H. Krausnick und
H. H. Wilhelm, Die Truppe des Weltanschauungskrieges. Die Einsatzgruppen der Sicherheitspolizei
und des SD 1938-1942, Stuttgart 1981; об эвтаназии см.: E. Klee, «Euthanasie» im NS-Staat. Die
«Vemichtunglebensunwerten Lebens», Frankfurt/M. 1983.
22	Cm.: W. Deist, Die Reichswehr und der Krieg der Zukunft, в: Militargeschichtliche Mitteilungen, 45
(1989), S. 81 ff.
23	Cm.: R. Hilberg, Die Vemichtung der europaischen Juden. Die Gesamtgeschichte des Holocaust, Berlin
1982, также: G. Bock. Zwangssterilisation im Nationalsozialismus. Studien zur Rassenpolitik und
Frauenpolitik, Opladen 1986.
24	См.: K. Scholder, Die Kirchen und das Dritte Reich, Bd 1: Vorgeschichte und Zeit der Illusionen 1918-
1934, Frankfurt 1977; G. Baader und U. Schultz, Medizin und Nationalsozialismus. Tabuisierte
Vergangenheit — Ungebrochene Tradition?, Berlin 1980; A. D. Beyerchen, Wissenschaftler unter
Hitler. Physiker im Dritten Reich, Koln 1980; I. Muller, Furchtbare Juristen. Die unbewaltigte
Vergangenheit unserer Justiz, Munchen 1987.
25	Cm.: R.-D. Muller, Die Mobilmachung der deutschen Wirtschaft fiir Hitlers Kriegfiihrung, в: Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 5/1, Stuttgart 1988, S. 364 ff.
26	См.: T. W. Mason, Innere Krise und Angriffskrieg 1938/1939, в: F. Forstmeier und H.-E. Volkmann
(Hrsg.), Wirtschaft und Riistung am Vorabend des Zweiten Weltkrieges, Dusseldorf 1975, S. 158-189.
27	Cm.: L. Burchardt, Die Auswirkungen der Kriegswirtschaft auf die deutsche Zivilbevolkerung im Ersten
und im Zweiten Weltkrieg, в: Militargeschichtliche Mitteilungen, 15 (1974), S. 65-97; R.-D. Muller,
Die Mobilmachung (см. прим. 25), S. 400-404,587.
28	R.-D. Muller, Von der Wirtschaftsallianz zum kolonialen Ausbeutungskrieg, в: Das Deutsche Reich und
der Zweite Weltkrieg, Bd 4, Stuttgart 1983, S. 147; см. также: H. Umbreit, Auf dem Wege zur
Kontinentalherrschaft, в: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 5/1, Stuttgart 1988, S.
322,327.
29	Cm.: J. Forster, Hitlers Entscheidung fiir den Krieg gegen die Sowjetunion, в: Das Deutsche Reich und
der Zweite Weltkrieg, Bd 4, S. 3 ff.; Steinert, Hitlers Krieg (см. прим. 2), S. 136 f.
30	Там же, S. 206 ff.
31	См. здесь и далее: M. Messerschmidt, F. Wiillner, Die Wehrmachtjustiz im Dienste des
Nationalsozialismus, Baden-Baden 1987.
32	См. прим. 22, а также: K.-J. Muller, Armee, Politik und Gesellschaft in Deutschland 1933-1945,
Paderborn 1979, S. 7-50.
33	См.: M. Messerschmidt, Die Wehrmacht im NS-Staat. Zeit der Indoktrination, Hamburg 1969, S. 1; a
также: W. Deist, Die Aufriistung der Wehrmacht, в: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd
1, S. 403 f.
34	Там же, S. 400-496.
35	См.: K.-J. Muller, Das Heer und Hitler. Armee und nationalsozialistisches Regime 1933-1940,
Stuttgart 1988, S. 78 ff.
36	Там же, S. 105 ff., а также: K.-J. Muller, Reichswehr und «Rohm-Affare». Aus den Akten des
Wehrkreiskommandos [Bayer.] VII, в: Militargeschichtliche Mitteilungen, 3 (1968), S. 107-144.
37	Cm.: K.-J. Muller, Das Heer und Hitler (прим. 35), S. 255 ff.
38
Cm.: K.-J. Muller. General Ludwig Beck. Studien und Dokumente zur politisch-militarischen
Vorstellungswelt und Tatigkeit des Generalstabschefs des deutschen Heeres 1933-1939, Boppard
1980, S. 79 ff.; E. Ludendorff, Der totale Krieg, Munchen 1935.
39	Cm.: K.-J. Muller, Das Heer und Hitler (прим. 35), S. 427 ff.
40
Cm.: J. Forster, Das Untemehmen Barbarossa als Eroberungs- und Vemichtungskrieg, в: Das Deutsche
Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd 4, Stuttgart 1983, S. 413-440.
41	См.: M. Messerschmidt, Das Verhaltnis von Wehrmacht und NS-Staat und die Frage der
Traditionsbildung, в: M. Messerschmidt, Militargeschichtliche Aspekte der Entwicklung des deutschen
Nationalstaates, Dusseldorf 1988, S. 233-255.
42
См.: I. Kershaw, Der Hitler-Mythos. Volksmeinung und Propaganda im Dritten Reich, Stuttgart 1980.
187

43	Поколения молодежи 1910-1926 гг. рождения потеряли от 19 до 39% мужского состава (см.:
В. R. Кгоепег, Die personellen Ressourcen (прим. 8), S. 986).
44	См.: V. Klemperer, LTI. Notizbuch eines Philologen, Koln, 1987, S. 130 f.
45	Cm.: E.R. Huber, Der Fuhrer als Gesetzgeber, в: Zeitschrift der Akademie fur Deutsches Recht (1939),
S. 275-278.

Рольф-Дитер Мюллер
«Народное сообщество»:
продовольственная проблема,
эксплуатация и уничтожение
2 мая 1941 г. в столице «рейха» состоялось важное совещание. Два генерала
вермахта и целый ряд статс-секретарей, представлявших по преимуществу эко-
комические ведомства, обсуждали цели экономической политики, реализации
которых следовало добиваться в ходе планировавшейся войны против Советско-
го Союза. Результаты обсуждения участники совещания зафиксировали в
протокольной записи, которая приобрела известность в качестве одного из клю-
чевых документов периода второй мировой войны. Ее первые строки, которые
воспроизводятся здесь, гласили:
«1. Войну можно продолжать лишь в том случае, если на третьем ее году
продовольственное снабжение вермахта в целом будет полностью обеспечивать-
ся за счет России.
2. Вне всякого сомнения, десятки миллионов людей при этом будут
обречены на голод в результате вывоза нами из страны всего, что необходимо
для нас»1.
В связи с этими выводами, имевшими ужасные последствия, возникает ряд
вопросов. Не являлись ли нападение на СССР и в конечном итоге развязанная
Гитлером война в целом следствием, а возможно, даже неизбежной необходимо-
стью, порожденной германской аграрной политикой, или, иными словами, по-
ложением с обеспечением Германии продовольствием?
История второй мировой войны еще и сегодня продолжает отождествляться
в массовом сознании с деятельностью великих людей, полководцев, с
потрясающими военными успехами на суше, на море и в воздухе. Но какую роль
при этом в эпоху индустриальной войны играла архаическая борьба за хлеб на-
сущный? Многие люди, пережившие войну, непременно вспоминают голод и
недоедание, черный рынок и скудость снабжения продовольствием. И если бы
была предпринята попытка установить число погибших от голода, то вторая
мировая война, при глобальном подходе к ее оценке, предстала бы в этом отно-
шении как одна из величайших катастроф XX столетия.
В безбрежном потоке литературы, посвященной событиям той эпохи, на
этот счет содержится относительно мало данных. Даже в специальных ис-
торических исследованиях почти не найти другой такой важной проблемы
современной истории, в отношении которой проявлялось бы столь
пренебрежительное и поверхностное отношение2.
При этом легко убедиться в том, что продовольственная политика в процессе
войны отнюдь не представляла собой какую-то второстепенную сферу военной
экономики. Более того, она играет ключевую роль в понимании гитлеровской
внешней политики и образа действий в ходе ведения войны, формирования
внутренней политики и пропаганды с целью стабилизации «внутреннего
фронта». Кроме того, нацистская продовольственная политика в значительно
большей мере являлась стимулятором и орудием осуществления политики
уничтожения, чем наиболее тяжкие экономические, политические и расистские
последствия «нового порядка» в его национал-социалистическом понимании.
Ключевое понятие «обеспечение продовольствием» прямым путем выводит нас
на центральное звено национал-социалистической идеологии и практики осу-
ществления господства «третьего рейха» во время второй мировой войны.
189

Это переплетение идеологии с продовольственной проблемой и его далеко
идущие последствия не имеют аналогов в современной истории. Определенные
параллели могут быть обнаружены разве что при сопоставлении с другими фа-
шистскими великими державами того времени: Японией и Италией. Следы ве-
дут также назад, к империалистическим концепциям XIX в., однако подлинные
корни этого феномена, как представляется, следует искать в событиях первой
мировой войны.
Опыт 1914-1918 гг., травмы, нанесенные людям тогдашними голодными
годами и их политическими последствиями, оставили особенно глубокий след
в Германии. Конечно, в ходе преодоления названных трудностей и осмысления
опыта никто не ставил вопрос ни о причинах войны, ни о чрезмерной амбици-
озности целей, которые преследовала в этой войне Германия, ни о чрезмерном
перенапряжении собственных сил. Среди экспертов и ответственных
руководителей, а также среди широких кругов населения получил
распространение иной подход к объяснению всех этих фактов. Согласно ему, во-
енные противники путем блокады спровоцировали голод в Германии, который
поначалу подорвал боевой дух на родине и в конечном итоге предопределил на-
ступление военного краха. Немаловажную роль сыграл не только тотальный де-
фицит всего необходимого, но и вопиющая несправедливость распределения,
которые взорвали внутреннюю сплоченность «народного сообщества» и привели
к революции3.
Отсюда делался вывод о том, что в условиях тотальной войны важнейшей
задачей ее экономической подготовки становилось самообеспечение
продуктами питания4. Решающее значение в этой связи приобретало увеличе-
ние сельскохозяйственного производства. Кроме того, при любых обстоятель-
ствах должен был быть гарантирован ввоз необходимых продуктов питания,
будь то на основе торговых соглашений и союзов или же в результате военного
ограбления. При такой перспективе обеспечение справедливого распределения
имеющегося продовольствия превращалось в важнейшую цель внутренней и
социальной политики, в гарантию внутренней стабильности и дееспособности
«народного сообщества», согласия на «внутреннем фронте».
Национал-социализм ухватился за эти представления и превратил их в
один из основополагающих элементов своей программы5. Их сочетание с
крайним расизмом явилось той питательной почвой, на которой выросла
смертельно опасная взрывная сила. Обеспечение продовольствием — этим
обосновывалось требование автаркии в духе идеологии «крови и почвы», вен-
цом которого в конечном итоге явилось уходящее своими корнями в учение
социального дарвинизма требование о расширении собственного «жизненного
пространства». В основывавшейся на расистских принципах иерархической
утопии национал-социализма об обществе это означало устранение «бесполез-
ных едоков» как внутри «народного сообщества», так и в рамках сообщества
народов, регулирование распределения продуктов питания не в соответствии с
потребностями людей, а в соответствии с их так называемой расовой полно-
ценностью и их полезностью для сообщества «людей-господ».
Здесь дан лишь весьма сжатый обзор тех последствий, к которым привело
воплощение этих идеологических установок в политике «третьего рейха». В
первую очередь будут рассмотрены усилия, предпринимавшиеся для
расширения возможностей самообеспечения. Затем речь пойдет об экспанси-
онистском и захватническом характере войны, обусловленном соображениями
продовольственной политики, и, наконец, об иерархической системе снабже-
ния продуктами питания внутри «народного сообщества», как и в системе
германских властных структур в целом в период второй мировой войны.
190

I
Пожалуй, ни в одной другой области начиная с 1933 г. не прилагалось столь-
ко усилий, чтобы извлечь уроки из опыта первой мировой войны.
Предпринимались попытки как можно дальше продвинуть подготовку
германского сельского хозяйства к возможной в будущей войне блокаде. В каче-
стве высшей цели выдвигалось обеспечение продовольственной автаркии. В
результате перестройки и рационализации производства, широко
пропагандировавшихся кампаний по его росту сельское хозяйство было
приведено в состояние такой боеготовности, которой не обладала ни одна другая
отрасль германской экономики.
Однако, несмотря на все предпринятые усилия, к началу войны не удалось
сколько-нибудь существенно сократить зависимость Германии от ввоза
продовольствия из-за рубежа. Уровень самообеспечения вырос с 80% в 1933 г.
до 83% в 1938-1939 гг. Таким образом, питание практически каждого пятого
немца обеспечивалось за счет ввозимых из-за границы продовольственных
продуктов. С другой стороны, к тому времени еще не удалось удовлетворить на-
сущные потребности сельскохозяйственных предприятий. Исход из деревни,
снижение рождаемости в сельской местности, усиливающиеся жалобы на не-
хватку средств производства сигнализировали о существовавшем уже в 1939 г.
серьезном кризисе, иными словами, о весьма неблагоприятных исходных пози-
циях для ведения войны в условиях блокады. Однако, несмотря на исполненные
драматизма памятные записки органам, руководившим сельским хозяйством,
так и не удалось добиться в чрезвычайно накаленной обстановке, связанной с
гонкой вооружений, выделения для аграрного сектора более крупных ресурсов6.
Тем не менее все же удалось заложить запасы, покрывающие трехгодичные
потребности, и так перестроить импорт жизненно необходимых продуктов, что-
бы его источники находились *в пределах досягаемости собственного оружия».
Иными словами, переориентировать его с заморских территорий на страны
Юго-Восточной Европы. Однако производственные прогнозы на случай войны
оставались мрачными.
Динамика развития сельскохозяйственного производства в ходе второй
мировой войны в основном подтвердила существовавшие опасения7. Среди них
в первую очередь следует упомянуть о сдвигах в землепользовании, сокращении
пахотных земель в пользу требующего менее интенсивного труда пастбищного
животноводства. Снабжение германского сельского хозяйства техникой,
удобрениями и другими средствами производства постоянно сокращалось. В
отличие от американского, британского или советского сельского хозяйства в
Германии не наблюдалось заметного роста объемов произведенной продукции8.
По сравнению с периодом первой мировой войны происходило хотя и более
медленное, но столь же неуклонное снижение урожайности зерновых. В целом
нацистскому режиму, тем не менее, удалось в отличие от 1914-1918 гг.9 обеспе-
чить прежде всего за счет увеличения импорта удовлетворение по крайней мере
минимальных потребностей немецкого населения и вооруженных сил в
продуктах питания.
Подобная динамика развития, несмотря на повторявшуюся годами ав-
таркическую фразеологию, не вызывала головной боли у нацистов. Хотя Гитлер
и придерживался концепции самообеспечения, он считал ее неосуществимой в
рамках существующих границ *рейха». Еще в 1922 г. он был убежден в том, что
одной из важнейших задач в ходе грядущей войны будет «захват основных
зернопроизводящих районов Польши и Украины»10. Основополагающим поло-
жением его программной работы «Майн кампф» являлось высказывание о том,
что для обеспечения существования «рейха» и реализации его претензий на
191

мировое господство необходимо завоевание заселенных аграрных регионов
преимущественно на территории Восточной Европы.
В своих оценках Гитлер был отнюдь не одинок. Национал-социалисты ни-
когда не понимали автаркию как самообеспечение в пределах доставшихся им
национальных границ. Они провозглашали автаркию в рамках «великого
европейского экономического пространства». Целью являлось создание конти-
нентальной, взаимодополняющей, основанной на обмене экономики, которая
ориентировалась бы исключительно на нужды Германии и обеспечивала бы
«рейху» как ведущему индустриальному государству широкую базу для сбыта
его готовой продукции и одновременно для получения необходимого сырья и
сельскохозяйственных продуктов11.
В 1939 г. Гитлер предпринял нападение, которое должно было обеспечить
ему господство над континентом и тем самым открыть доступ к
продовольственным запасам соседних народов. После побед на полях сражений
немцы не ограничились учреждением военного управления оккупированными
областями в соответствии с международно-правовыми нормами. Они
принялись за перестройку народного хозяйства стран и их эксплуатацию в ин-
тересах Германии, невзирая на последствия, которыми это было чревато для ме-
стного населения12.
Согласно точке зрения Гитлера, которую разделяло и руководство вермахта,
предполагаемое военное столкновение с господствующими на морях англосак-
сонскими державами, одновременно контролировавшими и мировой аграрный
рынок, могло увенчаться успехом лишь в том случае, если бы поначалу был
предпринят решающий шаг в отношении сказочной страны, где текут реки «с
кисельными берегами», расположенной на Востоке13.
Неожиданно быстрое исчезновение собственных запасов и все
возрастающие трудности на оккупированных территориях вынудили
прибегнуть уже в 1941 г. к строгим ограничениям. В этом состояла причина со-
зыва упоминавшегося в начале данной статьи совещания статс-секретарей 2 мая
1941 г. Немецкое население реагировало с особым непониманием и озлоблен-
ностью на сокращение продовольственных пайков, хотя военное положение по-
еле дальнейших побед на Балканах именно в этот момент представлялось бле-
стящим. Но ответственные руководители увидели в этом подтверждение
прогноза, согласно которому ожидавшийся осенью 1941 г. тяжелый кризис в
сфере снабжения «рейха» продуктами питания мог быть предотвращен лишь в
результате прорыва к продовольственным источникам СССР. Тот факт, что те-
мы питания и обусловленной войной тупиковой ситуации в этой сфере лежат в
основе почти всех сообщений о настроениях населения, свидетельствует о начав-
шем назревать в его среде кризисе доверия14.
Весьма примечательным является то, каким образом этим предполагаемым
трудностям была придана идеологическая окраска и как они были использованы
в качестве инструментария для реализации намеченной априори политики
уничтожения. В марте-апреле 1941 г. фюрер четко разъяснил верхушке военного
руководства, что «в борьбе мировоззрений» против СССР планируемая война
приобретает совершенно новый характер. Он отдал Гиммлеру приказ о полном
физическом истреблении представителей советской руководящей элиты и со-
ветских граждан еврейской национальности и возложил на своего главного иде-
олога Альфреда Розенберга руководство работой по установлению «нового
порядка» и управлению будущим «жизненным пространством на Востоке». Его
специалист по продовольственной проблеме, Герберт Баке, внимательно следил
в этой связи за обсуждением вопроса статс-секретарями, с тем чтобы проводить
эту политику в своей области, и представил решающие аргументы в поддержку
гитлеровских планов.
192

Основные направления аграрной политики, выработанной для захваченных
советских территорий, по их идеологической направленности и нечеловеческой
жестокости намного превосходили все, что когда-либо имело место. Они исхо-
дили из следующей установки: в европейской части России, этой будущей не-
мецкой колонии на Востоке, проживало по меньшей мере 80 млн. «лишних едо-
ков». Население крупных городов, а также рабочие представляли собой излит-
нее бремя для германского «нового порядка». А потому, неважно каким путем,
они должны были навсегда исчезнуть.
России грозил — и из этого с самого начала исходили ответственные
руководители в Берлине ־— величайший со времен Тридцатилетней войны ка-
тастрофический голод (Геринг). Он не был нежелательным побочным следстви-
ем войны, но, напротив, представлял собой тщательно рассчитанное средство
осуществления расистской «расчистки нивы» с целью «освобождения места» для
будущих «немецких военных колонистов». Гиммлер приказал одновременно с
«Генеральным планом Ост» разработать 30-летнюю программу заселения и
реаграризации России. Его «айнзатцгруппы» принялись за свое кровавое дело.
Требования всех тех, кто с конца 1941 г. выступал за изменение
радикального курса, в конечном счете разбивались о возражения руководителей
сельского хозяйства. Гитлер вновь и вновь решительно выступал против «идео-
лога» Розенберга за преимущественное решение «текущих повседневных
вопросов», что означало: потребности вермахта и страны в продовольствии дол-
жны были покрываться за счет оккупированных областей, чего бы это ни сто-
ило15. С учетом настроений, получивших распространение на «внутреннем
фронте» он рассматривал такой подход как не подлежащий каким-либо измене-
ниям. В связи с жалобами гауляйтеров на трудности в снабжении немецкого на-
селения продовольствием Геринг 6 августа 1942 г. вновь потребовал от им-
перских комиссаров и командующих войсками на оккупированных
территориях принятия строжайших мер для изъятия всех продуктов питания16.
По его словам, их направляли туда отнюдь «не для того, чтобы работать на благо
вверенных им народов, а чтобы организовать вывоз всего крайне необходимого
для жизнеобеспечения немецкого народа... При этом, — заявлял он, — мне со-
вершенно безразлично, если вы будете говорить, что результатом явится гибель
местных жителей от голода. Они могут делать это ради того, чтобы от голода не
погиб ни один немец... И вообще, на оккупированных территориях меня ин-
тересуют только те люди, которые заняты производством вооружений и
продовольствия. Они должны получать ровно столько, сколько требуется, чтобы
они были в состоянии выполнять свою работу».
Рейхскомиссар Украины гауляйтер Кох указывал представителям всех под-
чиненных ему властей и тем, кто занимался вопросами сельского хозяйства, что
увеличение хлебного рациона в «рейхе» являлось «политической необходимо-
стью» для «доведения войны до победного конца»17. Затребованные фюрером
3 млн. тонн зерна должны были быть доставлены с Украины любой ценой.
Растущее сопротивление сельского населения, безуспешная борьба против
партизанского движения воспрепятствовали полному истощению российского
сельского хозяйства. Благодаря более благоприятным транспортным условиям
ввоз из оккупированных областей Франции вскоре превысил поставки из
предполагаемой житницы — Украины. Зато для снабжения действовавших на
Востоке армий, то есть основной массы солдат вермахта, насчитывавшей в
среднем 3 млн. человек, производившаяся там сельскохозяйственная продукция
имела жизненно важное значение.
В ходе великого отступления, начавшегося со Сталинграда, стал
применяться в неограниченных масштабах, по крайней мере на Востоке,
принцип «выжженной земли», то есть вывоз всех запасов, уничтожение неснято¬
193

го урожая на всех пахотных площадях, производственного оборудования и т.п.
Результат: почти 250 тыс. железнодорожных вагонов, груженных запасами, за-
хваченными в результате так называемой очистки территории, в том числе око-
ло половины из них с сельскохозяйственной продукцией, было поставлено для
удовлетворения потребностей немецкого населения и военного производства на
территории «рейха*.
Таким образом, можно констатировать: национал-социалисты вели вторую
мировую войну как войну за обеспечение продовольствием и использовали ее не
только как вынужденную меру защиты от блокады союзников, но и как орудие
осуществления бредовых планов мирового господства и установления
расистского «нового порядка*. Однако в зоне своего господства им не удалось
организовать сельскохозяйственное производство и добиться такой его произ-
водительности, которая удовлетворяла бы потребности в продовольственных
товарах, кроме «расы господ*, по крайней мере хотя бы дружественные и
нейтральные государства, а также большую часть того европейского населения,
которое работало на Германию. С началом войны в Европе быстро начал
распространяться голод, который национал-социалисты при любых обстоя-
тельствах намеревались остановить у границ рейха.
II
В заключение попытаемся ответить на вопрос о том, каким образом в
«третьем рейхе* распределялось продовольствие. Датируемый весной 1939 г.
первый план снабжения продовольствием в условиях войны базировался на
принципе строжайшей экономии18. Рационы с самого начала должны были
быть скудными, чтобы иметь возможность в дальнейшем не прибегать к столь
непопулярной мере, как их постоянное сокращение. Распределение
продовольствия среди немецкого населения должно было быть организовано
очень строго, чтобы таким путем предотвратить возникновение неурядиц,
характерных для периода первой мировой войны.
Эксперты разработали иерархическую систему продовольственного снабже-
ния, которая строилась в соответствии с принципом поддержания
работоспособности и в которой превалировали социальные компоненты. Первое
место в ней занимал вермахт, за ним следовали работники с особо тяжелыми
условиями труда, и так вплоть до обычных потребителей и тех, кто обязан был
сам добывать себе пропитание. Дополнительные пайки для будущих матерей,
детей и тд. призваны были обеспечить социальное выравнивание, которое дол-
жно было служить не только сохранению стабильности в «народном сообщест-
ве», но и упрочению расовых основ. Отправной точкой являлся научно
определяемый уровень, обеспечивающий физическое существование, который,
правда, во время войны неоднократно подвергался пересмотру в сторону его
сокращения.
Система такого схематического планирования не могла сохраняться в тече-
ние сколько-нибудь продолжительного времени. С одной стороны, потому, что
сами объемы потребностей были подвержены постоянным колебаниям. Увели-
чение личного состава вермахта, перевод промышленности на выпуск военной
продукции вели к быстрому росту числа лиц, получающих самые большие
рационы. Дальнейшие трудности возникли в связи с ввозом в страну более, чем
7 млн. иностранных рабочих и военнопленных, которых пусть крайне скудно, но
все же приходилось кормить. Они образовали вторую «продовольственную
пирамиду* внутри «народного сообщества*, питание представителей которой в
противоположность первой было организовано не по социальным, политиче¬
194

ским и экономическим принципам, а прежде всего в соответствии с расово-иде-
©логическими критериями.
С другой стороны, на первом этапе войны нацистское руководство медлило
с введением необходимых ограничений. Каждая победа требовала, порождала
страстное желание ослабить рационирование и дать собственному населению
возможность в полной мере насладиться плодами побед. Иерархическая систе-
ма продовольственного обеспечения позволяла просто-напросто переложить тя-
готы и голод на плечи тех, кто находился внизу, иными словами, на тех, кто был
специально «выделен»: на постоянно увеличивавшееся число обитателей тюрем
и концентрационных лагерей, евреев, душевнобольных, насильственно
привезенных иностранных рабочих19 и военнопленных и, в конечном итоге, на
жителей зависимых и завоеванных стран.
Начало было положено в Польше, где сразу же выявились последствия такой
политики: снижение производительности у голодающих индустриальных
рабочих и у крестьян, которые стремились уклониться от высоких
производственных заданий, расширяющийся черный рынок, который в конеч-
ном итоге обслуживал и оккупационную власть, способствуя таким образом еще
большему обострению социальных противоречий и усилению сопротивления.
При переносе своей иерархической системы продовольственного снабжения на
почву «великого европейского экономического пространства» немцы исходили
прежде всего из политических, расово-идеологических предпосылок и гораздо
реже из соображений эффективности, полностью игнорируя гуманитарные и
международно-правовые аспекты. При общем анализе выясняется, что немец-
кое население в годы второй мировой войны снабжалось намного лучше населе-
ния всех остальных европейских стран, хотя при этом недопустимо не замечать
существования региональных различий — относительно хорошее положение со
снабжением в Протекторате и Дании и разницу внутри самого «рейха»20. Резкое
ухудшение положения здесь, как и в самой Германии, наступило лишь перед
самым концом войны.
С точки зрения социал-дарвинистских представлений национал-социали-
стов такой безграничный эгоизм в сфере продовольственного обеспечения яв-
лялся вполне оправданным. Он находил, будучи соответствующим образом по-
дан пропагандой, вполне понятную поддержку, как об этом свидетельствуют до-
клады службы безопасности о состоянии общественного мнения. Однако с
первого и до последнего дня войны речь шла более, чем об одном только
неприкрытом эгоизме «народного сообщества». Жертвы этой политики — ду-
шевнобольные немцы, подвергшиеся уничтожению в ходе акции по эвтаназии,
польские евреи из Варшавского гетто и советские военнопленные, которые еще
весной 1945 г. умирали в лагере Берген-Бельзен, — с точки зрения национал-со-
циалистов, являлись не просто «бесполезными едоками», но «недочеловеками»,
«неполноценными», для умерщвления которых использовалось оружие голода.
Таким образом, руководители «третьего рейха» путем крайней идеологиза-
ции и дегуманизации продовольственной проблемы в конечном итоге с по-
мощью голода приступили к проведению политики уничтожения, устранения
политических противников и лиц, подвергавшихся расовой дискриминации в
гетто и концентрационных лагерях. Политики, представлявшей собой спираль
насилия, которая неминуемо должна была завершиться катастрофой.
Примечания
1	Перепеч. из: «Untemehmen Barbarossa». Der deutsche Uberfall auf die Sowjetunion 1941, hrsg. von
G.R. Ueberschar und W. Wette, Paderborn 1984, S. 377.
2	Новые публикации по этому вопросу см. также: Н.-Е. Volkmann, Landwirtschaft und Emahrung in
195

Hitlers Europa 1939-45, в: Militargeschichtliche Mitteilungen (MGM), 35 (1984), S. 9-74; U. Kluge,
Kriegs- und Mangelemahrung im Nationalsozialismus, в: Beitrage zur historischen Sozialkunde, 15
(1985), S. 67-73.
3	Cm.: A. Skalweit, Die deutsche Kriegsernahrungswirtschaft, Stuttgart 1927; W. Hahn, Der
Emahrungskrieg, Hamburg 1939.
4	См.: M. Kutz, Kriegserfahrung und Kriegsvorbereitung. Die agraiwirtschaftliche Vorbereitung des
Zweiten Weltkrieges in Deutschland vor dem Hintergrund der Weltkrieg I-Erfahrung, в: Zeitschrift fur
Agrargeschichte und Agrarsoziologie, 32 (1984), S. 59-82,135-164.
5	Cm.: L. Herbst, Der Totale Krieg und die Ordnung der Wirtschaft, Stuttgart 1982, S. 70 ff.
6	Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 1, Stuttgart 1979, S. 213 ff., 298 ff., 349 ff.
(Volkmann).
7	См. об этом также: J. Lehmann, Die deutsche Landwirtschaft im Kriege, в: D. Eichholtz, Geschichte
der deutschen Kriegswirtschaft 1939-1945, Bd II, Berlin (Ost) 1985, S. 570-642.
8	Cm.: A.S. Milward, Der Zweite Weltkrieg, Munchen 1977, S. 251 ff.
9	Cm.: L. Burchardt, Die Auswirkungen der Kriegswirtschaft auf die deutsche Zivilbevolkerung im Ersten
und Zweiten Weltkrieg, в: MGM, 15(1974), S. 65-97.
10	Rede Hitlers in Coburg am 14.10.1922, цит. по: E. Deuerlein, Der Hitler-Putsch, Stuttgart 1962, S.
709.
11	Подр. см.: E. Teichert, Autarkie und GroBraumwirtschaft in Deutschland 1930-1939, Munchen 1984.
12	Cm.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 5/1, Stuttgart 1988, S. 210 ff. (Umbreit).
13	Cm.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 4, Stuttgart 1983, S. 113 ff. (Muller).
14	Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 5/1 (см. прим. 12), S. 588 (Muller).
15	Cm.: Hitlers Lagebesprechungen, hrsg. von H. Heiber, Bd II, Stuttgart 1962, S. 252 ff. (8.6.1943).
16	Stenographischer Bericht uber die Besprechung am 6.8.1942, Dok. 170-USSR, перепеч. из: Der
ProzeB gegen die Hauptkriegsverbrecher vor dem Internationalen Militargerichtshof, Bd 39, Niimberg
1948, S. 384 ff.
17	Vermerk uber die Tagung in Rowno vom 26-28.8.1942, Dok. 264-PS; там же, Bd 25, S. 317 f.
18	Emahrungswirtschaftliche Forschungsstelle, Kriegsemahrungsplan, 1.4.1939, Bundesarchiv Koblenz
R 14/261. См. также: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 5/1 (прим. 12), S. 399 ff.
(Muller).
19	Cm.: Hungem fiir Hitler. Erinnerungen polnischer Zwangsarbeiter im Deutschen Reich 1940-1945,
hrsg. von Christoph U. Schminck-Gustavus, Reinbek 1984.
20	Milward (прим. 8), S. 304.

Вольфганг Михалка
«Превращение из мотора в трансмиссию».
Деградация внешнеполитического ведомства
в 1933-1945 гг.
Возникшее в 1870 г. на базе прусского министерства иностранных дел внеш-
неполитическое ведомство* в противоположность всем остальным имперским
министерствам почти без каких-либо ограничений пережило все политические
потрясения 1918-1919,1933 и 1945 гг. Об этом не в последнюю очередь свиде-
тельствует сохранение его наименования — внешнеполитическое ведомство.
Несмотря на различного рода реформы1, на Вильгельмштрассе смогли
сохраниться как персональная, так и структурная преемственность, а также от-
носительно четкая устойчивость внешнеполитических концепций и методов их
реализации. Именно эта ярко выраженная способность внешнеполитического
ведомства противостоять изменениям, сохранять постоянство (таково было
широко распространенное до недавнего времени мнение) позволила ему в почти
неизменном виде пережить не только приход к власти Гитлера, но вообще
период нацистского господства в целом.
В ходе последующего изложения мы постараемся выяснить вопрос о том на-
сколько пример внешнеполитического ведомства может служить под-
тверждением известного тезиса Ганса Моммзена, согласно которому
стремление представителей традиционных элит приспособиться к «восходя-
щим фашистским руководящим группам», чтобы утвердиться в качестве
противовеса им, если судить о нем с точки зрения длительной перспективы, спо-
собствовало нейтрализации разлагающего воздействия режима2.
В момент назначения Гитлера 30 января 1933 г. канцлером кабинета «наци-
опальной концентрации» германская внешняя политика переживала фазу
форсированной ревизии итогов первой мировой войны3. Последствия мирового
экономического кризиса в Дунайско-Балканском регионе открыли Германии
новое поле экономической, а следовательно, и политической деятельности. Если
до этого абсолютным приоритетом пользовались западные проблемы, то отны-
не в поле зрения германской внешней политики оказываются страны Восточной
и Южной Европы. После вывода оккупационных войск союзников из Рейнской
области возможность ревизии итогов войны на Востоке стала приобретать
реальный характер. На поверхность вновь всплыли традиционные германские
планы в отношении Центральной Европы, но теперь их следовало проводить в
жизнь, предварительно придав им экономическую или торгово-политическую
окраску. Целью германской политики являлось восстановление позиций
Германии в качестве великой державы. Протагонистом такого рода политики
выступали прежде всего представители германской экономики, особенно
перерабатывающих и ориентированных на экспорт отраслей германской ин-
дустрии, которые очень рано сумели оценить экономическое значение госу-
дарств Юго-Восточной Европы и обнаружить там в условиях кризиса широкие
возможности для немецкого экспорта. Отныне создание контролируемого
Германией и находящегося под ее господством обширного экономического
пространства с целью обеспечения автаркии представлялось наиболее подходя-
щим рецептом борьбы против кризиса.
Дословный перевод названия германского МИДа.
197

Параллельно с этой разработанной и отчасти инициированной ими
стратегией торговой политики политические, экономические и военные
руководители, отвечающие за принятие решений, пытались в разгар мирового
экономического кризиса с помощью тщательно рассчитанной и форсированной
политики ревизии итогов войны разрешить в пользу Германии проблему
репараций. Помимо ультимативного ухода с Женевской конференции по
разоружению в конце 1932 г. Берлин осуществлял политику, которая затем, в
октябре 1933 г., привела к окончательному выходу Германии из Лиги Наций и
отказу от участия в переговорах о разоружении. Ибо с 1930 г. как на Виль-
гельмштрассе, так и на Бендлерштрассе существовало полное согласие по пово-
ду того, что Лига Наций являлась скорее препятствием на пути реализации це-
лей германской политики пересмотра итогов войны, чем фактором, способству-
ющим их достижению.
Следствием изменения внешнеполитических целей явилось также измене-
ние методов и стиля дипломатии. Если Густав Штреземан и большинство его
сотрудников были убеждены в том, что возвращения потерпевшей поражение в
первой мировой войне Германии в концерт великих держав, а затем и полюбов-
ного решения вопроса о пересмотре ее итогов можно было добиться только на
пути поддающегося прогнозированию и основанного на доверии
сотрудничества с европейскими державами4, то после 1930 г. ответственные
руководители немецкого государства отбросили прочь эту направленную на до-
стижение взаимопонимания и устранение конфликтов коллективную политику.
Мировой экономический кризис и распад Большой коалиции в марте 1930 г.,
означавший начало перехода к правлению президентского кабинета, положили
конец «эре Локарно», которая была связана с именем Штреземана5.
В условиях всех этих изменений 30 января 1933 г., день «прихода национал-
социалистов к власти», вовсе не знаменовало собой перелома в немецкой внеш-
ней политике. Фюрер массового национал-социалистического движения в каче-
стве вновь назначенного канцлера был «обложен» большинством кон-
сервативных министров и якобы «приручен» ими. Эта политика «укрощения»,
проводившаяся в отношении Адольфа Гитлера, как представлялось, получила
свое подтверждение прежде всего во внешнеполитической сфере. Константин
фон Нейрат, бывший министром иностранных дел в кабинетах Папена и Шлей-
хера, остался на своем посту, а внешнеполитическое ведомство смогло
сохранить персональный состав своих сотрудников практически без потерь
вплоть до 1938 г.6 Всеобщий лозунг, звучавший в 1933 г. на Вильгельмштрассе,
гласил: следует оставаться на службе, чтобы предотвратить худшее. Это значило,
с одной стороны, удерживать национал-социалистов от опасных экспериментов,
а с другой — использовать массовое движение Гитлера для реализации дол-
госрочных целей политики ревизии итогов войны7. Именно в таком духе статс-
секретарь фон Бюлов, который не верил в длительное пребывание Гитлера на
посту канцлера8, инструктировал глав дипломатических миссий, предписывая
им оказывать на зарубежную общественность успокаивающее воздействие и
устранять могущие возникнуть в ее среде опасения ссылками на Нейрата как на
гаранта сохранения преемственности во внешней политике, как на лицо, поль-
зующееся полным доверием рейхспрезидента фон Гинденбурга. В результате
устного урегулирования данного вопроса все послы Германии за рубежом — за
одним-единственным исключением9 — остались на своих постах. Они в опти-
мистическом духе интерпретировали «захват власти национал-социалистами» и
даже ожидали повышения роли внешнеполитического ведомства в процессе
принятия решений. Хотя сотрудники на Вильгельмштрассе не одобряли наци-
стекой политики террора, применявшейся в ходе внутриполитической унифи-
кации, они, тем не менее, выторговали себе длительное время не
198

признававшееся за ними в годы Веймарской республики преимущество, а
именно «право на ведущую роль внешнеполитического ведомства» (Бюлов) и
тем самым восстановления своей исключительной компетенции в сфере внеш-
ней политики.
Тем не менее такого рода надежды оказались ложными, поскольку вскоре
стало очевидным, что Гитлер смог быстро освободиться от консервативных объ-
ятий, сам принимал важные политические решения и считал внешнеполитиче-
ское ведомство непригодным для реализации его «программной» политики
«жизненного пространства». Ее должны были разрабатывать и в конечном итоге
осуществлять вновь созданные структуры, деятельность которых наталкивалась
на решительное противодействие, а подчас оказывалась полностью
парализованной внешнеполитическим ведомством. Конкурирующие и со-
перничающие с ним учреждения, очень редко имевшие четко определенные
дипломатические задачи, наделенные специальными полномочиями эмис-
сары, которые обычно без договоренности с дипломатическими
представительствами выполняли особые задания, и, наконец, прямое вмеша-
тельство нацистских паладинов, особенно фюрера, в процесс принятия
решений, представляли собой явления, типичные для стиля и структур нацио-
нал-социалистической внешней политики. Следствием этого являлось
непрерывное сужение компетенции и связанные с ним функциональные потери
внешнеполитического ведомства, процесс деградации которого привел к его
превращению из органа, традиционно осуществлявшего внешние связи
Германской империи, в бюрократический управленческий аппарат.
«По мере того как традиционная министерская бюрократия теряла свое ели-
яние, режим уподоблялся все более запутанному клубку действующих по собст-
венному усмотрению обладателей властных полномочий и их клиентуры, ко-
торые ревностно отстаивали свое собственное положение и породили
беспрецедентный административный хаос»™.
Правда, традиционные руководящие группы приветствовали внешнеполи-
тические успехи Гитлера, мастерство, с которым он добился фактической отме-
ны условий Версальского договора, то, как в основном с помощью
миролюбивых заверений и маскировавшихся дипломатическими средствами
неожиданных шагов сумел восстановить всеобщую воинскую повинность, окку-
пировал демилитаризованную Рейнскую область, осуществил присоединение
Австрии и Судетской области. Однако чиновники внешнеполитического ведом-
ства не могли при этом не заметить быструю утрату значения их учреждения и
их влияния в целом. К тому же самое позднее с осени 1937 г. очевидной стала
готовность Гитлера вести хотя и локальную, но чреватую риском возникновения
общеевропейского конфликта войну. «Фаза грандиозного самоизбавления от пе-
чалей» переросла в фазу «скрытой агрессии, которая затем, после взятия Праги,
с нападением на Польшу 1 сентября 1939 г., вылилась в открытую войну»11.
Эрнст фон Вайцзеккер был особо озабочен тем, чтобы восстановить влияние
внешнеполитического ведомства и вновь связать его с государственной маши-
ной12. Он полагал, что в качестве нового статс-секретаря сможет оказывать вли-
яние и направлять действия сменившего Нейрата в начале 1938 г. нового ми-
нистра иностранных дел, Риббентропа13, а в итоге воспрепятствовать осуществ-
лению политики войны, неизбежным следствием которой явилась бы гибель
Германии.
Хотя Риббентроп и был известен как самый ярый соперник Нейрата, его на-
значение на пост имперского министра иностранных дел приветствовалось
многими чиновниками с Вильгельмштрассе. Ожидалось, что благодаря ему бу-
дет поднята роль внешнеполитического ведомства и его участие в процессе
принятия внешнеполитических решений вновь приобретет определяющее зна¬
199

чение. А недавний противник внешнеполитического ведомства на деле под-
тверждал надежды на то, что он станет его покровителем.
Если руководимое Нейратом внешнеполитическое ведомство не смогло до-
биться увеличения своих штатов ни на одну единицу, то при Риббентропе штат-
ный состав ведомства вырос на 143%. Такое увеличение личного состава было
связано прежде всего с расширением ряда отделов и созданием новых, функции
которых определялись новой концепцией внешнеполитической деятельности и
которые призваны были обеспечивать учет требований нацистской политики в
области традиционной дипломатии.
Смена министров в феврале 1938 г. непосредственно не повлекла за собой
никаких шумных изменений в кадровом составе. Статс-секретарем стал Эрнст
фон Вайцзеккер, которого как опытного профессионального дипломата ценили
не только во внешнеполитическом ведомстве. Риббентроп совершенно явно
стремился сохранить уровень профессиональной компетентности своего учреж-
дения и вновь более тесно подключить его к участию в процессе принятия внеш-
неполитических решений. Стремление, которое приветствовалось дипломатами
и воспринималось как подтверждение согласия нового главы ведомства на
проявленную с их стороны готовность к сотрудничеству. Однако, укрепив свое
положение, нацисты смогли через несколько месяцев занять важные ключевые
позиции. В особенности это относится к сотрудникам «Службы Риббентропа»
(созданной в самом начале крутого взлета его политической карьеры ввиду
поразительной собственной некомпетентности14 и сохраненной после его вступ-
ления на пост имперского министра иностранных дел), которые переселились
на Вильгельмштрассе, 76. Помимо этого во внешнеполитическом ведомстве
усилилось влияние СС, которое концентрировалось на кадровой политике, пол-
итике по вопросам культуры и национального достояния, внешнеполитической
пропаганде и информационной политике, а также, особенно начиная с 1940 г.,
на политике по еврейскому вопросу. Представители службы СС сумели, особен-
но в годы войны, превратиться в подлинную новую элиту. Она «завоевала исход-
ные позиции для вытеснения представителей традиционных элит и ослабления
их влияния»15.
Сам Риббентроп с 1932 г. поддерживал добрые отношения с Генрихом Гим-
млером. Он был одним из немногих закадычных друзей рейхсфюрера СС, ко-
торый по мере политического восхождения Риббентропа награждал его
присвоением соответствующих высших служебных рангов СС. Это однозначно
свидетельствует о росте влияния СС как на кадровый состав, так и на политику
Вильгельмштрассе, с тех пор как Риббентроп в начале 1938 г. в тесном
сотрудничестве с Гиммлером занялся формированием дипломатического
корпуса нового типа. Преемник консервативно настроенного Нейрата таким
образом реагировал на исходившую прежде всего от Гитлера критику внешнепо-
литического ведомства как реакционного, неповоротливого и не
приспособленного для проведения «революционной» внешней политики инсти-
тута. Правда, радикальная реформа дипломатической службы считалась со-
вершенно ненужной, поскольку оппортунизм старых элит, их готовность к
приспособленчеству по отношению к новым властителям и проводимой ими
политике делали ее излишней. По крайней мере так звучал тезис16,
сформулированный в одном из документов, который удалось обнаружить в по-
следнее время в ходе источниковедческих исследований.
Во время «присоединения» Австрии к Германии весной 1938 г. новый ми-
нистр иностранных дел еще не выступал на авансцене. В тот момент он находил-
ся в Лондоне в связи с передачей посольских дел новому представителю
Германии. Поэтому Герман Геринг смог захватить инициативу в свои руки и
убедить Гитлера в необходимости форсировать осуществление аннексионист¬
200

ской политики. Однако в ходе неизбежно последовавшего затем Судетского
кризиса роль «ястреба» в этом европейском конфликте уже однозначно играл
Риббентроп, отстаивавший агрессивную политику. «Голуби», группиро-
вавшиеся вокруг Геринга и во внешнеполитическом ведомстве вокруг Вайцзек-
кера17, тем не менее, сумели склонить Гитлера к мирному разрешению кризиса
путем заключениям Мюнхенских соглашений18. Опасения, связанные с тем,
что слишком наступательная германская политика рискует повлечь за собой
возникновение отнюдь не локальной войны из-за Чехословакии в небла-
гоприятный для Германии момент, когда ее перевооружение не было полностью
завершено, а внешнеполитических гарантий не удалось добиться, заставили
противников такого рода воинственной политики пойти на «временное единство
действий». Однако следует заметить, что эта группа, которая теперь в
определенный момент стремилась решительно воспрепятствовать реализации
безрассудной, направленной на развязывание войны политики силы, внесла
значительный вклад и в создание предпосылок, и в формирование самой этой
политики19.
Начавший все более четко вырисовываться самое позднее с 1938 г. германо-
британский антагонизм привел к тому, что Советский Союз наряду с Японией
стал представляться Риббентропу важнейшим союзником великой германской
державы в осуществлении ее политики мирового господства. На рубеже 1938-
1939 гг., когда Варшава отказалась решать вопрос о Данциге и Польском
коридоре в духе предложений нацистов, отвергла их попытки принудить Поль-
шу играть роль младшего партнера Германии, а Лондон и Париж в конце концов
в марте 1939 г. выступили гарантами ее целостности, ответственные за
принятие решений нацистские руководители вынуждены были более тщательно
учесть в своих расчетах усилившееся сопротивление западных держав немецкой
великодержавной политике. В этой критической ситуации сторонники восточ-
ной ориентации во внешнеэкономическом ведомстве, а также в экономических
кругах существенно укрепили свое влияние. Риббентроп, мысливший
преимущественно в великодержавно-оппортунистическом духе и которому, вне
всякого сомнения, приходилось считаться с растущим сопротивлением Вели-
кобритании, признал Советский Союз возможным партнером в осуществлении
экспансионистской политики Германии и отныне стал рассматривать его в ка-
честве центрального фактора своей политики.
Подписанный в Москве в ночь с 23 на 24 августа 1939 г. германо-советский
пакт о ненападении, безусловно, относится к числу самых блестящих достиже-
ний во внешнеполитической карьере Риббентропа, поскольку ему удалось — по
крайней мере ненадолго — убедить Гитлера, который первоначально хотел со-
вместно с Англией выступить против России, в том, что прагматический по-
ворот фронта на определенном этапе в противоположном направлении являлся
велением времени. Риббентроп рассматривал союз между Берлином и Москвой
в качестве фундамента своей антибританской концепции и основы германской
политики мирового господства.
Действуя в полном соответствии с этой концепцией, Риббентроп добивался
достижения между Германией и ее восточными соседями «долговременного
компромисса». В конце польской кампании он интенсифицировал экономиче-
ские и политические отношения. Ибо ввиду отказа англичан признать гегемо-
нию Германии в Европе и пойти на компромисс с Гитлером, а также в связи с
угрозой вступления в войну США на стороне Великобритании заключение евро-
азиатского четырехстороннего пакта становилось безусловной необходимостью
для осуществления антибританской концепции Риббентропа. С помощью могу-
щественного, действительно непобедимого континентального блока, который
охватывал бы территорию от Гибралтара до Иокогамы, Риббентроп стремился
201

ограничить традиционную морскую мощь Великобритании и вывести
Германию за пределы узких для нее границ Европейского континента. Согласно
его представлениям, только таким путем Германия могла завоевать положение
великой мировой державы, равной Британской империи и Соединенным Шта-
там Америки.
Ориентированная прежде всего на завоевание мирового господства, внешне-
политическая концепция Риббентропа, вобравшая в себя традиционные им-
периалистические представления вильгельмовской эпохи — естественно, с уче-
том происшедших после первой мировой войны изменений глобальной пол-
итической обстановки, ־— тем не менее, в корне противоречила определявшейся
расовой идеологией внешнеполитической программе Гитлера. Его согласие с
этой альтернативной концепцией, противоречившей собственному
первоначальному основному плану, было обусловлено обстоятельствами и
ограничено по срокам. Фюрер, являвшийся приверженцем одной идеи, твердо
придерживался принципов своей определявшейся расовой идеологией полити-
ки, целью которой являлось уничтожение «еврейско-большевистского» Совет-
ского Союза и которой предстояло приобрести форму стратегических плановых
разработок самое позднее после военного разгрома Франции летом 1940 г., а
быть реализованной — в 1941 г.
Правда, вплоть до конца 1940 г. Риббентроп вновь и вновь пытался убедить
Гитлера в преимуществах своей просоветской «реальной политики», но тщетно.
В воспоминаниях он сдержанно отмечает: «Уже тогда я чувствовал, что остаюсь
в полном одиночестве с моей русской политикой»20.
Хотя Риббентроп полностью подчинился Гитлеру, после поражения под
Сталинградом в 1943 г. он считал, что Германии следовало бы позаботиться о
заключении сепаратного мира с Россией. Проявлять инициативы на этом
направлении он продолжал вплоть до весны 1945 г. Его спорадические мирные
инициативы, предпринимавшиеся с тем, чтобы обратить на себя внимание, в
любом случае могут быть оценены не более, чем тщетные попытки завершить
войну мировоззрений с помощью поддающейся расчету державной политики.
1943 год имел переломное значение для карьеры Риббентропа, политиче-
ское значение которого падало по мере того, как он утрачивал доверие Гитлера.
Будучи постоянно озабочен тем, чтобы оставаться вблизи абсолютно необходи-
мого в его положении фюрера, он все больше внимания уделял соперничеству с
Геббельсом, Розенбергом, Борманом и даже Гиммлером, поддержкой которого
пользовался многие годы, нежели делам внешнеполитического ведомства, ко-
торое в годы войны принимало все меньше участия в процессе принятия
решений. Следует отметить, что Риббентроп уделял все большее внимание так
называемому «окончательному решению еврейского вопроса». Этим занимался
созданный в 1940 г. «Отдел Германии», руководитель которого, Мартин Лютер,
являлся сотрудником «Службы Риббентропа» и издавна пользовался доверием
министра иностранных дел. «Еврейская референтура» отдела помимо выполне-
ния других задач должна была разрабатывать планы выселения и депортации
немецких и европейских евреев, обеспечивать дипломатическое обеспечение и
прикрытие этих мер. Необходимо упомянуть о разработанном в 1940 г., но так
никогда и не осуществленном «плане Мадагаскар». В соответствии с ним
европейские евреи должны были быть эвакуированы на этот французский
остров и размещены там в условиях почти полного «карантина». После нападе-
ния на Советский Союз в июне 1941 г. с началом «идеологической войны на
уничтожение» на Вильгельмштрассе высказывались соображения относительно
«перемещения» евреев на Восток. Нет ничего удивительного в том, что Лютер в
качестве представителя внешнеполитического ведомства принимал участие в
работе созванной Гейдрихом в конце февраля 1942 г. конференции в Ванзее и
202

знал о планах уничтожения евреев. Внешнеполитическому ведомству, а следова-
тельно и Риббентропу, было известно о намечавшемся уничтожении евреев
«айнзатцкомандами» СД. Может быть убедительно доказан и тот факт, что
сотрудничество внешнеполитического ведомства с Главным управлением им-
перской безопасности СС в ходе *окончательного решения еврейского вопроса»
с самого начала этой акции протекало без каких-либо трений и что «сторонники
радикального подхода были не только среди представителей СС»21.
Внутри собственного ведомства Риббентроп не чувствовал себя неуязви-
мым. Мартин Лютер, сам желавший стать министром, опутал своего начальни-
ка и прежнего покровителя сетью интриг. Однако Риббентроп сумел вовремя
обезвредить соперника, что, возможно, явилось его последним политическим
триумфом. Он давно уже не принимал участия в процессе принятия политиче-
ских решений, поскольку Гитлер не обращался к нему.
В качестве министра иностранных дел Рибентроп столкнулся именно с теми
проблемами, на решении которых в конечном счете потерпел неудачу его
предшественник. Теперь ему пришлось ограждать свое ведомство от со-
перничества других служб и групп интересов. Особенно острые столкновения,
решение которых в ходе войны превратилось чуть ли не в главную задачу внеш-
неполитического ведомства, проходили с имперским министерством
пропаганды Геббельса22, гиммлеровской империей СС и министерством по во-
сточным делам Розенберга.
Эволюцию, аналогичную той, которая произошла с Риббентропом,
проделали и его сотрудники во внешнеполитическом ведомстве. Война, которой
не смогли помешать представители традиционных элит и начало которой было
встречено с большим скептицизмом и сдержанностью, создала, как бы
парадоксально это ни звучало, дополнительную возможность для их идентифи-
кации с нацистским режимом. С одной стороны, для сотрудников с Виль-
гельмштрассе это означало — и такая позиция сравнима с позицией других
руководящих групп, таких, как вермахт, министерская бюрократия, экономиче-
ские круги и т.п., — необходимость лояльного служения государству, находяще-
муся в состоянии войны23. С другой стороны, военные победы над Польшей,
рассматривавшейся представителями почти всех элит Веймарской республики
в качестве «временного государственного образования», и особенно над «закля-
тым врагом» — Францией — существенно способствовали такой идентифика-
ции. Гитлер обрел признание и даже вызывал восхищение как государственный
деятель и полководец, добившийся осуществления извечной национальной
мечты. Однако на рубеже 1942-1943 гг. с момента наметившегося после
поражения под Сталинградом перелома в ходе войны этот консенсус прежних
элит, достигнутый в обстановке успехов Германии, явно начинает разрушаться.
В условиях нарастающего кризиса доверия и в связи с отсутствием
представлявшихся реальными альтернатив на первый план выдвинулся возврат
к оторванному от высших ценностей выполнению долга в соответствующих
сферах деятельности. Перед лицом проявлявшегося со все большей очевидно-
стью насильственного характера нацистского господства — по мере того как он
обнаруживал себя сначала в преступлениях, творимых на территории окку-
пированной Польши, затем в ходе носившей расово-идеологический характер
войны на полное уничтожение и истребление Советского Союза и, наконец, в
политике «окончательного решения еврейского вопроса» — многие компен-
сировали свое негодование и моральное смущение отказом от личного участия
в их осуществлении. «Но только небольшая часть представителей традиционных
элит сумела найти выход из этого казавшегося безвыходным морального тупи-
ка и вступить на путь активного сопротивления»24.
Постепенная утрата доверия Гитлера, интриги в собственных рядах и
203

сокращающиеся возможности влияния внешнеполитического ведомства на
процесс принятия политических решений во время войны привели Риб-
бентропа и министерство иностранных дел к утрате их значения25. Тянувшийся
длительное время процесс упадка этого располагавшего богатыми традициями
органа германской внешней политики обрел свой, притом не только чисто сим-
волический, конец с разрушением принадлежавшего ему здания на Виль-
гельмштрассе, 76.
Если мы возвратимся к нашему исходному вопросу относительно позиции
старых и новых элит в гитлеровском государстве, то сможем констатировать, что
готовность руководящих консервативных сил к сотрудничеству с национал-со-
циалистами существенно способствовала не только передаче Гитлеру власти и
упрочению его господства, но прежде всего возрождению в предельно сжатые
сроки военной мощи Германии. Прежние руководящие силы обеспечили далее
новым властителям возможность с легкостью создать свой собственный
инструментарий осуществления власти, отстранить от участия в процессе
принятия политических решений традиционные институты, оттеснив их на
периферию и низведя их роль до уровня вспомогательных служб, этот процесс
ползучего отстранения от власти «инструментов рационального политического
контроля» являлся признаком «структурного преобразования режима в госу-
дарство вождя». Его результатом явилось занятие ключевых военно-политиче-
ских постов слабыми и уступчивыми людьми, подобными Риббентропу и Кей-
телю, которые в большей или меньшей степени предпочитали подпевать Гит-
леру26. Обусловленная этим неконтролируемая, возникшая в результате обхода
или разрушения всех институциональных, правовых и моральных барьеров
конституционная анархия освободила путь для развития, направленного на
реализацию политики завоевания мирового господства. Конец ему был положен
лишь военной катастрофой.
Примечания
1	См. об этом: 100 Jahre Auswartiges Amt 1870—1970, hrsg. vom Auswartigen Amt, Bonn 1970; cm.
так же: Klaus Schwabe (Hrsg.), Das Diplomatische Korps 1871—1945, Boppard/Rh. 1985.
2	Hans Mommsen, Zur Verschrankungtraditioneller und faschistischer Fiihrungsgruppen in Deutschland
beim Ubergang von der Bewegungs- zur Systemphase, в: Wolfgang Schieder (Hrsg.), Faschismus als
soziale Bewegung, Hamburg 1976,S. 157—181; см. также: Klaus-Jurgen Muller, Nationalkonservative
Eliten zwischen Kooperation und Widerstand, в: Jurgen Schmadeke/Peter Steinbach (Hrsg.), Der
Widerstand gegen den Nationalsozialismus, Munchen/Zurich 1985, S. 24—49. См. так же: Hans-
Jurgen Doscher, Das Auswartige Amtim Dritten Reich. Diplomatie im Schatten der «Endlosung», Berlin
1987.
3	Cm.: Josef Becker/Klaus Hildebrand (Hrsg.), Internationale Beziehungen in der Weltwirtschaftskrise
1929—1933, Munchen 1980; а также: Jurgen Bellers, AuBenwirtschaftspolitik und politisches System
der Weimarer Republik, Munster 1988.
4	Cm.: Wolfgang Michalka/Marshall Lee (Hrsg.), Gustav Stresemann, Darmstadt 1982.
5	См. об этом многочисленные работы Петера Крюгера, который обращает особое внимание на
смену дипломатического стиля и усматривает в нем важное изменение германской внешней
политики в период перехода руководства ею от Штреземана к Гитлеру. В этом отношении не
1933 г., а в гораздо большей степени 1930 г., с его точки зрения, символизирует решающий пе-
релом во внешней политике, который свидетельствовал об «упадке дипломатии». См.: Peter
Kruger, Hitlers Machtergreifung und der Verfall der Diplomatie, в: Bohemia 25 (1984), S. 279—294,
а также: там же, AuBenpolitik der Republik von Weimar, Darmstadt 1985. См. также: Marshall
Lee/Wolfgang Michalka. German Foreign Policy 1917—1933. Continuity or Break? Leamington 1987;
Franz Knipping, Deutschland, Frankreich und das Ende der Locarno-Ara 1928—1931, Munchen 1987.
6	Cm.: Hans-Adolf Jacobsen, Nationalsozialistische AuBenpolitik 1933—1938, Frankfurt/M. 1968.
ך
«В принципе для большинства членов прежних руководящих групп речь шла не о создании спе-
цифического национал-социалистического государства, а о приеме на службу предположитель-
но хороших, то есть патриотически или националистически настроенных элементов, для реали¬
204

зации собственных представлений о переустройстве политического или социального строя».
См.: Jost Diilffer, Die Machtergreifung und die Rolle der alten Eliten im Dritten Reich, в: Wolfgang
Michalka (Hrsg.), Die nationalsozialistische Machtergreifung, Paderborn 1984, S. 184.
8	Об отношении Бюлова к национал-социалистам в период взятия власти см.: Peter Kriiger/Erich
J. С. Hahn, Der Loyalitatskonflikt des Staatssekretars Bemhard Wilhelm von Bulow im Friihjahr 1933,
в: Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, 20 (1972), S. 376—410.
9	Германский посол в Вашингтоне фон Притвиц-Гаффрон был единственным, кто в 1933 г. по-
кинул свой пост и отказался служить национал-социалистическому режиму. См.: Jacobsen
(прим. 6), S. 25.
10	Hans Mommsen, Fuhrer der Nation, в: Rudolf Augstein (Hrsg.), 100 Jahre Hitler, Hamburg 1989, S.
22.
11	Manfred Funke, Starker oder schwacher Diktator? Hitlers Herrschaft und die Deutschen. Ein Essay,
Dusseldorf 1989, S. 11.
12	В одном из писем, датированном 19 августа 1936 г. в котором подводятся результаты герман-
ской внешней политики, и говорится о роли министерства иностранных дел, Вайцзеккер ис-
пользовал приведенную формулировку: «...ведомство превратилось из мотора в лучшем случае
в трансмиссию». См.: Leonidas Е. Hill (Hrsg.), Die Weizsacker-Papiere 1933—1950, Frankfurt/M.
u.a. 1974, S. 99.
13	О Риббентропе см.: Jacobsen (прим. 6) und Wolfgang Michalka, Ribbentrop und die deutsche
Weltpolitik 1933—1940. AuBenpolitische Konzeptionen und Entscheidungsprozesse im Dritten Reich,
Munchen 1980.
14	Такова характеристика, данная в: Joachim С. Fest, Das Gesicht des Dritten Reiches. Profile einer
totalitaren Herrschaft, Munchen 81986, S. 244.
15	Diilffer (прим. 7), S. 192.
16	См. прим. 2; Дешер внес значительный вклад в пересмотр принципиального подхода к сущест-
вовавшему до нынешнего времени изображению общей картины деятельности внешнеполити-
ческого ведомства. Ему в этом помог считавшийся почти невозможным «случай». В Националь-
ном архиве в Вашингтоне он обнаружил послужные списки 330 высших чиновников внешнепо-
литической службы, составленные в 1944 г. взамен утраченных в результате войны документов.
Открытие этого документального источника имеет огромное значение хотя бы потому, что дает
в руки историков важнейший «заменитель» недоступных для них личных дел сотрудников внеш-
неполитического ведомства. Сформулированные Дешером положения встретили наряду с го-
рячей поддержкой, как и следовало ожидать, резкую критику. Он, якобы, слишком доверчиво
отнесся к источнику и слишком узко или же слишком недифференцированно интерпретировал
политический климат того времени и обусловленную им позицию представителей дипломата-
ческой элиты. Короче говоря, ему, якобы, не хватило необходимой в таких случаях способности
проникнуться чувством той эпохи. См. об этом: Theodor Eschenburg, Diplomaten unter Hitler, в:
Die Zeit, Nr. 24,5.6.1987; Carl-Friedrich von Weizsacker, Der Vater und das Jahrhundert. Wieder die
ungenauen Schuldzuweisungen.
17	Cm.: Rainer A. Blasius, Fur GroBdeutschland — gegen den groBen Krieg. Ernst von Weizsacker in den
Krisen um die Tschechoslowakei und Polen, Koln/Wien 1981, а также: Marion Thielenhaus, Zwischen
Anpassung und Widerstand. Deutsche Diplomaten 1938—1941, Paderborn 1984.
18 «Это был именно классический случай антидипломатии в рамках имманентно присущей систе-
ме борьбы за власть, за влияние на Гитлера в пользу альтернативной внешней политики». См.:
Klaus-Jurgen Muller (прим. 2), S. 28.
19
См. об этом размышления Клауса-Юргена Мюллера (прим. 2), S. 36 f.
20
Joachim von Ribbentrop, Zwischen London und Moskau. Erinnerungen und letzte Aufzeichnungen. Aus
dem NachlaB hrsg. von Annelies v. Ribbentrop, Leoni am Stamberger See 1961, S. 237.
21
См. работу Дешера (прим. 2), а также: Christopher R. Browning, особ.: The Final Solution and the
German Foreign Office. A Study of Referat D III of Abteilung Deutschland 1940—43, New York 1978.
22
Cm.: Peter Longerich, Propagandisten im Kriege. Die Presseabteilung des Auswartigen Amtes unter
Ribbentrop, Munchen 1987.
23
Дж. Дюльффер характеризует эту войну как «безумное событие» (прим. 7), S. 190.
24	Там же.
25
«С момента нападения на Советский Союз внешнеполитическое ведомство превратилось всего
лишь в секретариат Гитлера, занятый выполнением рутинных текущих дел. Можно говорить и
о его превращении в декорацию». См.: Theodor Eschenburg (прим. 16).
26	Martin Broszat, Der «Faktor» Hitler, в: Rudolf Augstein (Hrsg.), 100 Jahre Hitler, Hamburg 1989, S. 20.

Дитер Ребентиш
Статс-секретари имперского министерства
внутренних дел. 1933-1945 гг.
Заметки о министерской бюрократии*
Когда вооруженный захват чужих территорий Германией в ходе второй ми-
ровой войны достиг своего апогея, Гитлер с особо назойливой монотонностью
стал выражать свое глубокое презрение к немецкому чиновничеству и традици-
онной системе государственного управления. Для реализации целей радикаль-
ной германской политики по проблемам народностей на оккупированных тер-
риториях он требовал нового «политического подхода к управлению», при кото-
ром не следовало слишком прислушиваться к юристам и «глупцам бюрократам»
из центральных ведомств в Берлине. У «глупцов бюрократов» ему особенно не
нравилась их приверженность к юридическим предписаниям и склонность к
централизованному регулированию. Вновь и вновь он выступал с критическими
высказываниями по поводу того, что засевшая в Берлине министерская бюрок-
ратия якобы путала задачи центральной власти с «полностью убивающим окру-
жающуто жизнь унитаризмом». Тенденция к схематическому рассмотрению аб-
солютно всех вопросов была особенно присуща имперскому министерству внут-
ренних дел1.
Аналогичным образом реагировали на это паладины Гитлера и члены наци-
онал-социалистических руководящих групп от гауляйтеров до «титулованных»
представителей НСДАП на местном уровне. Всякий раз, когда гауляйтеры и
рейхсштатгальтеры встречались с Гитлером, они жаловались ему на централи-
стские тенденции, проявляемые берлинской министерской бюрократией, и на
заслуживавшие большей или меньшей критики предписания высших импер-
ских властей, которые шли в разрез с их стремлением к самовластию на терри-
тории контролировавшихся ими провинций.
У «заместителя фюрера» в Коричневом доме в Мюнхене, «партийном мини-
стерстве» национал-социалистического государства, царило убеждение в том,
что высшее чиновничество в берлинских министерствах поощряло централизо-
ванную регламентацию с единственной целью — саботировать претворение в
политическую практику воли фюрера. Вальтер Зоммер, руководитель так назы-
ваемого государственно-правового отдела в Коричневом доме, готовил поэтому
реформу системы государственного управления, которая была задумана как
«орудие борьбы против централизма» и призвана в определенной мере защитить
государство фюрера от собственной бюрократии. С помощью своей реформы он
стремился лишить власти министерских референтов, этих «узколобых тупиц»,
пытавшихся вмешиваться из Берлина в самые мелкие дела, чтобы раз и навсег-
да покончить с этим «жалким и уродливым порождением немецкой системы го-
сударственного управления»2.
При всем том речь шла не только о выражении недовольства, но фактически
об основных направлениях политики управления. В связи с началом войны Гит-
лер подписал 28 августа 1939 г. «Указ фюрера и рейхсканцлера об упрощении
системы управления», в соответствии с которым вопреки действовавшему зако-
нодательству предусматривалась широкомасштабная передача права принятия
Более подробно эта тема раскрыта в моей работе: Fiihrerstaat und Verwaltung in Zweiten Weltarieg,
Stuttgart 1989.
206

управленческих решений от центральных ведомств подчиненным им органам
власти3.
Ссылки на латентное противостояние между традиционной системой управ-
ления и нацистской системой руководства, которые до сих пор преобладали в
исторических работах на эту тему, при проверке конкретных исторических фак-
тов по первоисточникам еще не дают этому вопросу вполне удовлетворительно-
го объяснения. Самый серьезный недостаток состоит в том, что такая интерпре-
тация предполагает наличие единства политических позиций министерской
бюрократии, которого в результате глубоких изменений, последовавших за при-
ходом нацистов к власти, больше не существовало.
Именно к началу войны трансформация государственной бюрократии за-
шла так далеко, что не могло быть и речи ни о каком единстве принципиальных
политических установок, представлений об общественном строе или ценност-
ных ориентаций. Конечно, там и здесь в различных министерствах еще сохра-
нялись замкнутые группы министерских представлений о собственной роли и
профессиональной этике, которые рассматривали себя в качестве хранителей
государственного порядка и авторитарно-консервативной силы, противостоя-
щей национал-социалистическому руководству! Однако, если рассматривать
проблему в целом, следует признать, что само понятие министерской бюрокра-
тии настоятельно нуждается во внутренней дифференциации и структурирова-
нии. Ибо иначе возникает опасность косвенного продолжения в исторических
исследованиях полемики, которую вели Гитлер и его сатрапы против берлин-
ской министерской бюрократии5.
На практике партия и государство, министерская бюрократия и политиче-
ское руководство, нормативное управление и национал-социалистическое госу-
дарство, действовавшее на основе чрезвычайных актов, наконец, администра-
тивная упорядоченность и присущая государству фюрера властная хватка са-
мым различным образом были связаны между собой. Отчасти намертво соеди-
йены, отчасти соприкасаясь или будучи включены друг в друга. В узловой точке
этих напряженных отношений находились оба статс-секретаря имперского ми-
нистерства внутренних дел — Ганс Пфундтнер и Вильгельм Штукарт. На при-
мере их карьеры, возможностей и пределов их влияния можно наглядно проде-
монстрировать взаимопереплетение традиционных и национал-социалистиче-
ских руководящих групп, которое было характерно для процесса перехода гитле-
ровского господства из стадии движения в стадию системы6.
Сомнительное сосуществование рядом друг с другом двух статс-секретарей
возникло в результате осуществленного 1 ноября 1934 г. объединения импер-
ского министерства с прусским ведомством внутренних дел в «имперско-прус-
ское министерство внутренних дел*. Пфундтнер был назначен статс-секретарем
имперского министерства внутренних дел уже на третьем заседании правитель-
ственного кабинета Гитлера 1 февраля 1933 г. Статс-секретарем прусского ве-
домства внутренних дел прежде являлся Людвиг Грауэрт, человек, вне всякого
сомнения способный и строго придерживавшийся государственно-правовых
принципов, который вследствие этого вскоре вступил в конфликт с партийными
инстанциями и в 1936 г. был удален из министерства. Тем временем Вильгельм
Штукарт сложным путем, о котором речь пойдет далее, пришел в качестве статс-
секретаря в имперско-прусское министерство внутренних дел, несмотря на то
что он работал здесь всего лишь руководителем отдела.
Следует отметить, что имперское министерство внутренних дел еще в пред-
шествовавшие второй мировой войне годы утратило характер единого ведомст-
ва и распалось на многочисленные, располагавшие широкой самостоятельно-
стью отраслевые управления. Их руководители либо номинально, либо законом
о бюджете были объединены в группу статс-секретарей. Так, в ходе унификации
207

спортивных союзов имперским комиссаром по спорту в 1934 г. в бюджет им-
перского министерства в качестве высшего звена новой системы управления
была включена служба имперского руководителя спорта. Когда же в 1936 г. эта
служба была преобразована в имперское ведомство по делам спорта и в конце
концов включена в состав имперского министерства внутренних дел в виде уп-
равления по вопросам спорта и физической культуры, руководство им было воз-
ложено на «статс-секретаря фон Чаммера унд Остена», который одновременно
продолжал исполнять обязанности имперского руководителя спорта.
Аналогичным образом после введения всеобщей трудовой повинности в
1935 г. имперский руководитель по вопросам труда Константин Хирл был
включен в состав сотрудников ведомства внутренних дел в качестве статс-секре-
таря и постоянного заместителя министра, а затем, в августе 1943 г., он оконча-
тельно получил должность руководителя самостоятельной высшей имперской
инстанции. Лишь формально сравнимой, но совершенно несопоставимой с ни-
ми по масштабам политического влияния являлась должность Генриха Гимм-
лера, точный титул которого звучал следующим образом: «рейхсфюрер СС и на-
чальник немецкой полиции в имперском министерстве внутренних дел». Ука-
30м Гитлера от 17 июня 1936 г. об одновременном сосредоточении в его руках
всех полицейских функций на территории «третьего рейха» он был также вклю-
чен в состав имперского министерства внутренних дел в качестве статс-секрета-
ря. Титул, который, правда, сам Гиммлер решительно отвергал.
Наконец, в августе 1939 г. имперскому руководителю здравоохранения док-
тору Леонардо Конти были подчинены отделы народного здравоохранения и ве-
теринарии с одновременным назначением его статс-секретарем7. Таким обра-
30м, имперское министерство внутренних дел служило в основном лишь орга-
низационной оболочкой для новых, политически самостоятельных особых вет-
вей власти, для которых характерной чертой являлась их неразрывная связь с
подразделениями НСДАП или примыкающими к ней союзами и объединени-
ями. Эти двоякие образования не подчинялись указаниям и не находились под
контролем имперского министра Фрика, хотя на бумаге и в соответствии с им-
перским бюджетом числились за его ведомством.
Статс-секретарь Фрика Ганс Пфундтнер, выходец из Восточной Пруссии,
являлся крайним националистом-консерватором. Он не пользовался известно-
стью в революционных и полуанархистских кругах национал-социалистическо-
го движения. Он не имея доступа в узкий круг руководителей партии, сложив-
шийся вокруг Гитлера. Выходец из среды потомственного прусского чиновни-
чества, Пфундтнер в 1919 г. становится министерским советником в имперском
министерстве экономики. В 1925 г. в связи с недовольством политической об-
становкой в Веймарской республике вынужден был оставить государственную
службу, лишившись при этом права на получение какой-либо пенсии. Подвиза-
ясь в Берлине в качестве адвоката и публициста, он являлся вице-президентом
«Национального клуба — 1919», был «весьма близок» к Альфреду Гутенбергу,
входил в состав некоторых наблюдательных советов экономической империи
Гутенберга и занимал различные должности в Немецкой национальной народ-
ной партии8.
Поскольку членство в этой партии не смогло удовлетворить обуревавшее его
политическое честолюбие, Пфундтнер в марте 1932 г. переходит в НСДАП.
Здесь он предложил свои услуги в качестве лица, обеспечивающего связь с вы-
сшими звеньями чиновничьего аппарата министерств. Несколько позже он на-
правил имперскому руководителю по организационным вопросам Грегору
Штрассеру «Предложения относительно мер, которые должны быть осуществ-
лены национальным правительством в сфере государственного управления на
территории империи и Пруссии». В качестве срочных мер Пфундтнер предлагал
208

«чистку управленческого аппарата и связанное с ней возрождение профессио-
нально подготовленного, ответственного и национально мыслящего корпуса го-
сударственных служащих*. Члены левых партий и чиновники, лояльно относив-
шиеся к демократическому государству, невзирая на их профессиональную ква-
лификацию, не должны были более «оставаться на службе ни одного дня». Эти
предложения, сделанные в 1932 г., могли бы, вероятно, рассматриваться как
первая, предварительная ступень на пути к подготовке более позднего закона о
восстановлении корпуса профессиональных государственных служащих от 7 ап-
реля 1933 г. Однако следует остерегаться возможной переоценки содержания и
влияния разработок Пфундтнера. Подобного рода планы относились к числу
широко распространенных основополагающих принципов антидемократиче-
ских течений.
На посту статс-секретаря министерства внутренних дел Пфундтнер с самого
начала был лишен возможности проводить единую линию в сфере управленче-
ской политики. Активно выступая в прессе с публикациями по правовым и уп-
равленческим проблемам, он стремился завоевать вовне репутацию авторитет-
ного и ведущего интерпретатора процесса конституционного развития нацио-
нал-социалистической Германии9. Однако в условиях все большей политиче-
ской самостоятельности различных министерских структур сфера его влияния
неуклонно сужалась. К началу второй мировой войны в сфере его власти еще ос-
тавались Управление кадров (II), Управление по делам коммунального управле-
ния (V), а также по делам национального наследия и топографии (VI). Правда,
Пфундтнер настаивал на том, чтобы его и впредь продолжали рассматривать в
качестве постоянного заместителя министра Фрика по общим вопросам. Эти
претензии он пытался закрепить с помощью звания «ведущего статс-секретаря».
Разумеется, реализовать эти притязания на практике ему не удалось. В частно-
сти, из его рук ускользнуло имевшее важное значение Управление по конститу-
ционным проблемам и вопросам внутреннего управления, которое было подчи-
нено намного более молодому и более ловкому в политическом отношении
Вильгельму Штукарту. Пфундтнер не мог обеспечить единое руководство дела-
ми министерства, поскольку остальные министерские «статс-секретари», а
именно Гиммлер, Гирл, Чаммер унд Остен, Конти и, наконец, Штукарт, руково-
дили своими сферами как самостоятельными ведомствами.
В ходе войны важные решения, касавшиеся министерства, все чаще прохо-
дили мимо него. Он даже был вынужден неоднократно жаловаться руководите-
лю имперской канцелярии Гансу-Генриху Ламмерсу, с которым был связан
лично, на то, что канцелярия пренебрегала его прерогативами. Эго в особенности
касалось кадровых вопросов и проблем служебной деятельности, которые нахо-
дились исключительно в личном ведении Пфундтнера. Однако служащим им-
перской канцелярии все чаще приходилось видеть, что мнению Пфундтнера не
уделялось никакого внимания. Поначалу он неоднократно отстаивал решения,
выдержанные в духе традиционного чиновничьего права, однако затем под дав-
лением служб НСДАП отменял их. Таким образом, Ганс Пфундтнер повторил
путь ряда консервативных деятелей, пошедших на сотрудничество с гитлеров-
ским движением, которые после провала их концепций, рассчитанных на обуз-
дание этого движения, остались наедине со своими иллюзиями и самообманом,
не имея возможности претворить в жизнь собственные представления о государ-
ственно-правовом устройстве.
Его конкурент Вильгельм Штукарт проделал прямо противоположный путь.
Не имевший никакого практического опыта в сфере государственного управле-
ния, отличавшийся исключительно своими национал-социалистическими
убеждениями и политическими заслугами, приобретенными в так называемую
эпоху борьбы НСДАП, Штукарт в результате прихода нацистов к власти уже в
209

возрасте 31 года занял весьма влиятельное в политическом отношении положе-
ние. Чем больше он убеждался в последующие годы в профессиональной неспо-
собности и неполноценности большинства национал-социалистических руко-
водителей, тем больше он превращался в осторожного защитника государствен-
ной власти.
Выходец из скромной среды, студент, подрабатывавший во время каникул в
мастерской, чтобы платить за учебу, затем помощник юриста, Штукарт в 1931 г.
был уволен из судебной системы, в которой занимал пост окружного судьи в
Висбадене, будучи обвинен в оказании содействия НСДАП. После этого он осел
в Щецине, где работал адвокатом и занимался защитой в судах представителей
СА и СС. Во время захвата власти в начале 1933 г. попал в министерство культу-
ры Пруссии, где 30 июня того же года был назначен статс-секретарем. Этот пост
он сохранил и при создании имперского министерства экономики, воспитания
и народного образования. Но поскольку Штукарт следил за соблюдением пред-
писаний закона и начал расследование нескольких случаев коррупции, то всту-
пил в конфликт с жаждавшей добычи свитой министра Руста. Уже в конце
1934 г. он оказался во временной отставке.
В марте 1935 г. Штукарт был все же возвращен на службу и назначен руко-
водителем Управления «Конституция и законодательство» в имперском мини-
стерстве внутренних дел. В финансовом отношении этот пост соответствовал
должности министериаль-директора. Тем не менее Штукарт сохранил за собой
звание и жалованье статс-секретаря. Впервые лишь в 1938 г. в качестве вознаг-
раждения за участие в деле административного включения Австрии в состав
Германии Штукарт получил прочное служебное положение. Теперь он ведал
только Управлением «Конституция и управление» с подотделами »по делам им-
перской обороны и Австрии», в то время как ведущий статс-секретарь Пфундт-
нер оставил за собой лишь пост заместителя министра.
Как в действительности складывались отношения между носителями власти
в министерстве внутренних дел, показало начало второй мировой войны. Сек-
ретный закон об обороне империи от 4 сентября 1938 г. предусматривал созда-
ние поста «генерального уполномоченного по вопросам управления империей»
(ГБВ). Вполне естественным было возложить эти обязанности на имперского
министра внутренних дел. Однако Фрику было поручено лишь наблюдение за
деятельностью ГБВ. Это решение в организационной области свелось сначала
лишь к включению в сферу ведения Штукарта нового подотдела, «Оборона им-
перии». А подготовленные законодательные акты, призванные регулировать
сферу деятельности ГБВ, так и остались макулатурой. 1 сентября 1938 г. по ука-
занию Гитлера был прежде всего назначен заместитель ГБВ. Но ни имя Штукар-
та, ни имя Пфундтнера в этой связи не всплывали. Напротив, на этот пост был
назначен рейхсфюрер СС и начальник немецкой полиции Генрих Гиммлер. Его
назначение обосновывалось тем, что на него уже была возложена ответствен-
ность за обеспечение внутренней безопасности империи и за все мероприятия,
относящиеся к сфере военного управления.
Подобного рода методы были характерны для импровизаций, практиковав-
шихся в сфере конституционной политики «государством чрезвычайных мер».
Сверх того это показывает, что сросшиеся с полицией СС, идеологические и во-
енные элитные группы вождистского государства в начале войны собирались
подчинить своей власти общую систему государственного управления. Лишь
четырьмя днями позже Штукарт получил уведомление о том, что он назначает-
ся «руководителем штаба ГБВ» и на него возлагается ведение его дел. Одурачен-
ному Фрику пришлось даже ждать еще два дня, прежде чем он был введен в дол-
жность в ГБВ.
В отличие от лишенного влияния министра Фрика, который с досады «само¬
210

устранился от дел и пустил все на самотек», а также боявшегося конфликтов
Пфундтнера Штукарт проявил себя «как человек, обладающий огромной энер-
гией и совершенно иной формации, чем заурядные выскочки»10. Он быстро и
целеустремленно вошел в круг своих обязанностей. Целый ряд памятных запи-
сок и многочисленные публикации по государственно-правовым вопросам и на-
учным проблемам управления свидетельствуют о том, с какой энергией Шту-
карт стремился определить основные черты специфически национал-социали-
стической реформы системы государственного управления. Разумеется, при
этом он столкнулся с почти неразрешимой дилеммой. С одной стороны, он стре-
милея воплотить политические принципы и идеологические формулы нацио-
нал-социализма в практически реализуемой концепции управления, а с дру-
гой — выступал за то, чтобы надежно оградить от революционного произвола
гауляйтеров и крейзляйтеров «систему управления как фактор порядка».
Он оказывал противодействие дальнейшему разрушению системы внутрен-
него управления за счет создания все новых чрезвычайных органов власти с ши-
рокими полномочиями. Под девизом «единство управления» им была разрабо-
тана организационная модель, которой предусматривалось упорядочение всех
управленческих задач и функций верхнего звена власти среднего эшелона управ-
ления. Одновременно допускалось образование в центральных ведомствах и ме-
стных исполнительных органах специализированных по отраслям особых вла-
стных структур. И в годы войны он вновь и вновь предпринимал попытки реа-
лизовать эту модель на практике. За это он не без основания получил прозвище
«хранителя священного принципа единства управления». Если оценивать эту
модель по существу, то следует признать, что она представлят собой результат
двоякого компромисса. Модель объединяла идеологический постулат нацио-
нал-социалистического принципа вождизма с рациональными критериями по-
рядка и одновременно служила связующим звеном между централистскими
идеальными представлениями имперского министерства внутренних дел и ре-
альным господством силовой политики в государстве Гитлера и его гауляйтеров.
Портрет Штукарта, который рисуют авторы исторических работ, определи-
ется главным образом его комментариями к так называемым Нюрнбергским
законам, точнее говоря, резко антисемитским предисловием, которое он пред-
послал составленному в основном Гансом Глобке юридическому коммента-
рию11. Оно могло бы служить предостережением в том случае, если бы те, кто
имел к этому отношение, попытались рассматривать расово-идеологические
подходы, сформулированные в предисловии, в качестве политической ширмы
для следующих за ним относительно сдержанных толкований правовых норм.
Все-таки подобная позиция больше подходит для Штукарта, который вовсе не
был ярым антисемитом. Выражение на словах чрезмерного идеологического ра-
дикализма как раз нередко облегчало гораздо более сдержанную политическую
практику. Во всяком случае, так называемый референт по расовым вопросам
министерства внутренних дел уверяет, что Штукарт всегда придерживался сво-
его обструкционистского курса, направленного против одинакового обращения
с чистокровными евреями и метисами. И в ходе Ванзейской конференции, как
свидетельствуют заметки Эйхмана, Штукарт резко выступал против депортации
евреев-метисов.
Такое поведение Штукарта диктовалось не одним лишь крайним честолю-
бием. Оно было призвано также компенсировать слабые политические позиции
имперского министерства внутренних дел. Штукарт не располагал также воз-
можностями, которые позволяли бы ему непосредственно обращаться к Гитлеру
для решения возникавших межведомственных конфликтов. Чем ожесточеннее
становились столкновения с различными службами НСДАП, тем больше Шту-
карт стремился заручиться поддержкой СС. В 1936 г. во время партийного съез¬
211

да Гиммлер по собственной инициативе принял его в состав своего черного ор-
дена и сразу же присвоил ему звание штандартенфюрера. По ходу обычных по-
вышений, которые приурочивались к годовщине захвата власти национал-со-
циалистами, Штукарту 30 января 1939 г. было присвоено почетное звание бри-
гадефюрера и 30 января 1942 г. — ранг группенфюрера. Разумеется, никаких до-
стойных упоминания функций внутри СС Штукарт не выполнял. Однако он но-
сил, и это являлось в милитаристском нацистском обществе несомненным пре-
имуществом, черный мундир не только во время официальных церемоний. К
началу войны в имперском министерстве внутренних дел его считали предста-
вителем Гиммлера.
Вне всякого сомнения, сам Штукарт считал себя посредником между клас-
сическими традициями государственного управления Германии и новым пол-
итическим типом руководства управлением в великой национал-социалистиче-
ской империи, захваченных и оккупированных ею областях, где задающей тон
политической силой должны были выступать СС. Так, Штукарт выступил изда-
телем журнала «Империя, народный порядок, жизненное пространство», кото-
рый рассматривался как дискуссионная трибуна по проблемам «народной кон-
ституции и управления» и считался рупором специфической эсэсовской науки
государственного права. Здесь разрабатывались планы формирования корпуса
руководителей-управленцев совершенно нового национал-социалистического
склада, которому предстояло претворять в жизнь «волю народа, выявленную и
сформулированную НСДАП» и обеспечить ведущее положение великой Гер-
майской империи в Европе. При этом возникал только вопрос о том, кто же яв-
лялся «твердокаменным и надежным национал-социалистом» и обладал наряду
с требуемыми мировоззренческими качествами знанием «научных принципов
расово-биологической теории»12. С другой стороны, в журнале, как в собствен-
ных статьях Штукарта, так и в сообщениях других авторов, встречались отчет-
ливые попытки системно-критического анализа национал-социалистического
господства, которые прикрывались строго соответствовавшей официальным
идеологическим установкам терминологией.
В феврале 1942 г. между Гиммлером и Штукартом произошло весьма при-
мечательное столкновение по проблемам организации внутреннего управления.
После предшествовавшего ему разговора с имперским руководителем здравоох-
ранения доктором Конти Гиммлер потребовал от Штукарта крупномасштабной
поддержки системы здравоохранения в целом. В частности, Гиммлер намере-
вался вывести органы здравоохранения из подчинения окружным начальникам.
Окружные врачи не должны были подвергаться недостойному обращению и ог-
раничению их прав «вследствие бюрократии и служебного подчинения окруж-
ным начальникам по поводу любой бумажки». Штукарт, напротив, настаивал на
сохранении надзорных функций окружных начальников в интересах единого
руководства системой управления. *Противоестественная, возникшая вследст-
вие слишком специализированного подхода к организационным принципам раз-
дробленностъ системы управления и связанное с этим создание все новых служб,
ведомств и других подобных структур, которые только чтобы оправдать свое
существование, с естественной боязливостью наглухо отгораживаются друг от
друга и, как показывает опыт, стремятся к собственному расширению иувеличе-
нию, являются причиной неудержимого стремления к раздуванию штатов и сни-
жению качественного уровня персонала во всех областях».
Штукарт критиковал далее ситуацию, при которой на окружном уровне су-
!чествовало 45 самостоятельных властных структур и служб, сферы ведения ко-
торых частично совпадали, обрекая их на неизбежное дублирование работы, что
существенно ослабляло эффективность управления. Серьезные недостатки «ато-
мизированной организации управления» свидетельствовали о том, что далеко не
212

каждый руководитель ведомства мог действовать как полностью самостоятель-
ный глава властной структуры. В качестве дальнейшего обоснования этих сооб-
ражений Штукарт ссылался на свою статью «Центральная власть, децентрали-
зация и единство системы управления», которую он направил рейхсфюреру СС
в виде отдельного оттиска и рекомендовал прочитать еще раз. Названная статья
впервые увидела свет за год до этого в сборнике «Праздничный подарок Генриху
Гиммлеру»13.
Статья Штукарта о соотношении центральной власти и единства системы
управления на деле представляла собой удивительный образец благожелатель-
ной критики системы. Язык и аргументация разработки отчасти по убеждению,
отчасти по тактическим соображениям были выдержаны в духе господствующей
идеологии. Однако они позволяли понять, что приговор организационным
принципам и практике осуществления национал-социалистической реформы
управления был уничтожающим. Сделав немногочисленные оговорки, Штукарт
признавал, что ответственность за чрезмерную раздробленность управления це-
ликом ложится на внедрение в жизнь национал-социалистического принципа
вождизма.
«Национал-социалистическое государство с присущим ему размахом взялось
за решение не только общих проблем возрождения мощи страны, но и многочис-
ленных особых задач, решение которых наряду с центральными властями было
доверено ряду энергичных и ответственных людей. Эти люди вскоре поняли, и
это вполне естественно, что, будучи взята сама по себе, их задача могла бы быть
решена в кратчайшие сроки их собственным, максимально независимым от дру-
гих влияний аппаратом власти. Вследствие этого они озабочены тем, чтобы со-
здать для себя такой аппарат».
Чрезмерное количество чрезвычайных властей, продолжал Штукарт, за-
трудняло выравнивание кадрового состава и управленческих расходов в различ-
ных сферах, поощряло тенденцию к раздуванию государственного аппарата и
расширению сферы компетенции и, в конечном итоге, удорожало содержание
государственного аппарата в целом. Инфляция ведомств, дублирование закон-
ности и правопорядка, снижение доверия к системе организации государства в
целом являлись, по словам Штукарта, непреодолимыми последствиями такого
раздробления системы управления. Вполне понятно, что Штукарт не углублялся
в дальнейший анализ причин, поскольку каждому и так было ясно, что упомя-
нутые обстоятельства являлись порождением личного стиля власти Гитлера. По
тем же причинам и сами предложения о необходимых изменениях представля-
ли собой деликатную тему. Хотя Штукарт и говорил о «драгоценной работоспо-
собности фюрера», он добавлял при этом, что его следовало загружать как можно
меньше. Проведение в жизнь решений фюрера означало бы для сферы управле-
ния в зависимости от обстоятельств порождающее трудности замедление. Поэ-
тому выравнивание интересов отдельных ветвей управления должно было в пер-
вую очередь осуществляться не на верхних этажах государства, а, напротив,
именно на лежащем ниже организационном уровне управления.
Предложение Штукарта о координации процесса принятия решений по
внутриполитическим вопросам содержало в себе невысказанное требование о
восстановлении правительственного кабинета. Фактически Штукарт был прича-
стен к соответствующей инициативе, предпринятой в начале 1942 г. Ламмерсом
и Пфундтнером с целью рационализации законодательного процесса и борьбы
против бушевавших конфликтов. При этом Штукарт исходил из малореали-
стичной надежды на то, что ему удастся склонить Гитлера к подчинению рейх-
сканцлера главе государства. Бывший министр иностранных дел фон Нейрат
представлялся ему наиболее подходящим кандидатом на этот пост. В этом
смысле Штукарт предпринял тайный зондаж прусского министра финансов
213

Попитца и других представителей консервативного движения сопротивления
Гитлеру. Наряду с рядом других аспектов в этих действиях особенно примеча-
тельным являлось то, что Штукарт в определенной мере как представитель более
молодого поколения национал-социалистического руководства верил в возмож-
ность остановить дальнейший развал системы государственного управления
только в союзе с представителями старых элит. Во всяком случае, все предпри-
ятие очень быстро провалилось. Когда Ламмерс в конце концов представил Гит-
леру многократно переработанный текст «Указа фюрера о его временном осво-
бождении от ведения правительственных дел и вопросов государственного уп-
равления», последний отклонил его14.
Охарактеризовать деятельность Штукарта в имперском министерстве внут-
ренних дел в целом не так-то просто. Его позиция отличалась противоречиво-
стью и не была свободна от карьеристских соображений, связанных с изменени-
ями политической конъюнктуры. Чаще всего он действовал скрытно и осторож-
но, однако иногда проявлял гражданское мужество. Он никогда не отказывался
от своих принципиальных национал-социалистических убеждений, но всегда
направлял усилия на внесение необходимых корректив в существующую систе-
му с целью ее укрепления. Так что многочисленные противоречия остаются.
Был ли он доверенным лицом Гиммлера, ставленником СС или защитником
прусских традиций в сфере государственного управления? Был ли он соучастии-
ком юридического произвола и осуществления национал-социалистической ра-
совой политики или отчасти противником Гейдриха? Являлся ли он ведущим
теоретиком и идеологом нацистской реформы государственного управления
или там, где это было возможно, ее наиболее решительным критиком? В целом
Штукарт не был ни тем, ни другим, ни третьим, но в нем было понемногу от
всего названного. И именно эта многогранность обеспечивала ему определен-
ную интегрирующую силу, которая превращала его в орудие национал-социали-
стического вождистского государства.
Профессиональные знания, работоспособность Штукарта и других статс-
секретарей следующего поколения, таких, как Бек (продовольственное снабже-
ние), Ганценмюллер (транспорт), Конти (здравоохранение) и Науман (пропа-
ганда), не должны служить поводом к тому, чтобы рассматривать их в качестве
представителей технократической элиты. Они всегда в большей степени пред-
ставляли собой идеологически оформленную и действовавшую в соответствии
со своими политическими убеждениями ведущую силу, которая руководила чи-
новничьим аппаратом вверенных им ведомств в соответствии с целями, ставив-
шимися национал-социалистическим режимом. Внутренняя противоречивость
позиции Штукарта, во всяком случае, налагала отпечаток на все имперское ми-
нистерство внутренних дел; она, возможно, даже являлась отчасти следствием
влияния антагонистических сил внутри самого ведомства. Это можно отчетливо
видеть на примере такой чувствительной сферы, как кадровая политика. Шту-
карт вовсе не являлся ярым защитником политических чисток, однако при но-
вых назначениях и повышениях чиновников он выступал убежденным сторон-
ником строгой нацистской опеки над ведомством. Но, поскольку Штукарт уде-
лял больше внимания профессиональной квалификации сотрудников, чтобы
иметь возможность с максимальной эффективностью использовать «управле-
ние как фактор укрепления порядка», он крепко держался за старых профессио-
нальных работников вплоть до того, что даже способствовал их продвижению по
служебной лестнице.
К началу войны в среде высшего чиновничества имперского министерства
внутренних дел сформировались весьма различные группировки. Если обратить
внимание на биографии, служебную карьеру и личные качества этих чиновни-
ков, то становится очевидным, что разделительная линия, проходившая между
214

партией и государством, имела гораздо более сложную конфигурацию, чем об
этом можно было судить на основании простого противопоставления руководя-
щих нацистских кадров и министерской бюрократии. Среди профессиональных
чиновников, рассматривавших себя в качестве представителей прусских тради-
ций управления, могли находиться не только такие, которых в соответствии с их
политическими взглядами можно было отнести к немецким националистам
или национал-консерваторам. Даже такой ревностный католик, как Ганс Глобке,
в прошлом член партии Центра, или Георг Гюбрих, который в годы Веймарской
республики был известен как член Немецкой народной партии, остались на
службе. Даже руководитель отдела личного состава, министериаль-дирекгор Эр-
вин Шютце, который в Веймарской республике как беспартийный карьерный
чиновник был выдвинут на свой пост социал-демократическим министром
внутренних дел Пруссии еще в 1931 г. и прежде с успехом выступал в Государ-
ственной судебной палате против членов фракции НСД АП в прусском ландтаге,
смог продолжать службу вплоть до 1940 г.
Другую группу чиновников составляли те специалисты по управлению, ко-
торые одновременно выделялись своими выдающимися профессиональными
знаниями и примкнули к гитлеровскому движению еще до захвата нацистами
власти. В их число входили «референт по расовым вопросам» Бернгардт Лёзенер
и имевший большие заслуги в деле возврата Саарской области руководитель Уп-
равнения топографии Эрнст Фоллерт. Им обоим пришлось пережить глубокие
разочарования. Когда Лёзенеру стали ясны убийственные последствия депорта-
ции, он ускорил свой перевод на другую работу и в конце концов в марте 1943 г.
добился откомандирования в ведомство по определению военного ущерба при
Имперском административном суде. После 20 июля 1944 г. он в течение не-
скольких дней скрывал в своей квартире одного из участников заговора, а пото-
му «за измену фюреру и народу» до конца войны находился в одиночном заклю-
чении. И Фоллерт, который не одобрял оккупационную политику на Востоке и
избежал дальнейших политических осложнений, подав рапорт о зачислении в
вермахт, в конечном итоге подвергся преследованиям со стороны гестапо. Его
имя значилось в списке, составленном участниками заговора 20 июля, которые
планировали назначить его политическим уполномоченным по XXI военному
округу (Познань).
Третью группу министерских чиновников составляли политические акти-
висты, которые за заслуги «в эпоху борьбы» НСДАП были вознаграждены пре-
доставлением им доходных мест. Они были назначены либо личными референ-
тами, либо зачислены на должности по работе с прессой, которая носила пол-
итический характер и не требовала специальных знаний в области государствен-
ного управления. Гораздо большее значение имела четвертая группа, а именно
следующее поколение карьерных чиновников-нацистов, которые имели обыч-
ное юридическое образование, сдали положенные экзамены на последнем этапе
существования Веймарской республики и большей частью рекрутировались из
числа студентов — членов СА. Эти остававшиеся к началу войны еще относи-
тельно молодыми «старые борцы» национал-социалистического движения и не-
которые карьеристы из числа более молодых «вождей» СС тем временем получи-
ли повышение: из состава вспомогательного юридического персонала они были
переведены в состав министерских референтов. Такая выходящая за рамки нор-
мальной процедуры привлечения молодых кадров инфильтрация верных при-
верженцев режима в аппарат государственного управления отнюдь не сводилась
к количественной стороне дела. Зачастую достаточно было одного активиста,
чтобы в рамках целого министерского подразделения привести в действие меха-
низм унификации и контроля за мыслями.
В этом контексте не вызывает удивления факт существования в среде мини¬
215

стерской бюрократии приверженцев самых различных политических и соци־
альных течений: от убежденных сторонников существующего режима до скры-
тых представителей проклинаемой оппозиции. Имели место добровольное при־
способленчество и оппортунистический карьеризм, а рядом с ними технократи־
ческое безразличие и моральная индифферентность. Наконец, нередким явле-
нием были эмоциональный самообман и особенно интеллектуальное пособии־
чество. Случалось так, что утрата иллюзий национал-социалистическими акти-
вистами толкала их на участие в акциях бюрократической обструкции совмест-
но с циничными профессиональными чиновниками, которые, сознавая свой
долг, решались на это после терпеливого выжидания момента на однажды заня-
тых ими управленческих постах. В целом министерская бюрократия служила
национал-социализму, «наполовину находясь в оппозиции к нему, наполови-
ну — с готовностью*. Там, где это было возможно, она придерживалась традици-
онных путей осуществления государственных функций, однако в тех случаях,
когда Гитлер или партийные инстанции оказывали политический нажим, она
проявляла себя в конечном итоге как надежный исполнительный орган дирек־
тив национал-социалистического руководства. В любом случае в условиях тота-
литарной системы господства преобладающая часть министерской бюрократии
утрачивает свою целостность и намного легче поддается разложению, чем это
происходит под воздействием обычного политического оппортунизма в «нор-
мальных* политических условиях.
Примечания
1	Цитируемые высказывания Гитлера о ложном централизме и министерской бюрократии содер-
жатся в его так называемых застольных беседах от 1.8.1941, 12.11.1941, 3.5.1942, 12.5.1942,
24.6.1942,22.7.1942. Существуют два не полностью совпадающих друг с другом издания: Henry
Picker, Hitlers Tischgesprache im Fuhrerhauptquartier, Stuttgart 1976; Werner Jochmann (Hrsg.),
Adolf Hitler. Monologe im Fuhrerhauptquartier 1941-1944, Hamburg 1980. См. также: Rainer
Zitelmann, Hitler. Selbstverstandnis eines Revolutionars, Hamburg u.a. 1987, S. 406 ff.
2	Cm.: Hans Mommsen, Beamtentum im Dritten Reich, Stuttgart 1966; Peter Diehl-Thiele, Partei und
Staat im Dritten Reich, Munchen 1969. Цит. no: «Vortrag des Oberbefehlsleiters Sommer» bei der
Aussprache zwischen dem Hauptamt fiir Kommunalpolitik der NSDAP und dem Stellvertreter des
Fuhrers uber den Aufbau der Gauselbstverwaltung am 2.7.1940 in Berlin, в: Verwaltungsarchiv
Westfalen-Lippe, Munster C 10/11-20. См. также: Karl Teppe, Provinz — Partei — Staat. Zur
provinziellen Selbstverwaltung im Dritten Reich untersucht am Beispiel Westfalens, Munster 1977, S.
266 ff.
3	RGBI. I, S. 1535. Об истории возникновения указа и анализ текста см.: Rebentisch, Fiihrerstaat und
Verwaltung im Zweiten Weltkrieg (прим. ), S. 149.
4	О компетенции и структуре имперских министерств см.: Kurt G. A. Jeserich, Hans Pohl, Georg-
Christoph von Unruh (Hrsg.), Deutsche Verwaltungsgeschichte. Bd IV: Das Reich als Republik und in
der Zeit des Nationalsozialismus, Stuttgart 1985.0 руководстве имперского министерства эконо-
мики информирует: Willi A. Boelcke, Die deutsche Wirtschaft 1930-1945. Interna des
Reichswirtschaftsministeriums, Dusseldorf 1983. Мероприятия по реализации кадровой политики
в имперском министерстве юстиции, осуществлявшиеся вплоть до начала войны, рассматрива-
ются в: Lothar Gruchmann, Justiz im Dritten Reich 1933-1940. Anpassung und Unterwerfung in der
Ara Giirtner, Munchen 1988, S. 241 ff. Cm.: Peter-Christian Witt, Konservatismus als
Uberparteilichkeit. Die Beamten der Reichskanzlei zwischen Kaiserreich und Weimarer Republik
1900-1930, в: Dirk Stegmann, Bernd-Jurgen Wendt, Peter-Christian Witt (Hrsg.), Deutscher
Konservatismus im 19. und 20. Jahrhundert. Festschrift fur Fritz Fischer zum 75. Geburtstag, Bonn
1983, S. 231-280.
5	О содержании понятия министерская бюрократия см. Введение в: Dieter Rebentisch, Karl Teppe
(Hrsg), Verwaltung kontra Menschenfiihrung im Staat Hitlers, Gottingen 1986, S. 17 ff; а также:
Rezensionsmiszelle Dieter Rebentisch, Reichskanzlei und Partei-Kanzlei im Staat Hitlers.
Anmerkungen zu zwei Editionsprojekten und zur Quellenkunde der nationalsozialistischen Epoche, в:
Archiv fiir Sozialgeschichte, 25 (1985), S. 611-633.
6	Hans Mommsen, Zur Verschrankung traditioneller und faschistischer Fuhrungsgruppen in Deutschland
216

beim Ubergang von der Bewegungs- zur Systemphase, в: Wolfgang Schieder (Hrsg.), Faschismus als
soziale Bewegung, Hamburg 1976, S. 157 ff.
7	Franz-Albrecht Medicus, Das Reichsministerium des Innem, в: Das Dritte Reich im Aufbau. Bd 4: Staat
und Veiwaltung, hrsg. von Paul Meyer-Benneckenstein, Berlin 1939, S. 28 ff.
8	Gerhard Schulz, Die Anfange des totalitaren MaBnahmenstaates, в: Karl Dietrich Bracher, Gerhard
Schulz, Wolfgang Sauer, Die nationalsozialistische Machtergreifung. Studien zur Errichtung des
totalitaren Herrschaftssystems in Deutschland 1933/34, цит. no: Taschenbuchausgabe Frankfort a.
M., Berlin, Wien 1974, S. 58 ff.
9	Пфундтнер совместно с Ламмерсом и Отто Коэльрейтером издал в 1934-1939 гг. трехтомный
сборник Grundlagen, Aufbau und Wirtschaftsordnung des nationalsozialistischten Staates, содержа-
ние которого отчасти совпадает с Die Verwaltungsakademie. Ein Handbuch fur den Beamten im
nationalsozialistischen Staat. Он являлся также соиздателем «Имперского бюллетеня по вопросам
управления», в котором регулярно публиковал под своим именем, хотя и не всегда выходившие
из-под его пера, комментарии и официальные разъяснения к важнейшим законам «рейха», оп-
ределявшим политику в сфере государственного управления.
10	См.: Bernhard Loesener, Das Reichsminsterium des Innem und die Judengesetzgebung, в: VfZG, 9
(1961), S. 66 f.
11	Stuckart-Globke, Kommentare zur deutschen Rassegesetzgebung. Bd I: Reichsbiirgergesetz vom 15.
September 1935. Gesetz zum Schutz des deutschen Blutes und der deutschen Ehre vom 15. September
1935. Gesetz zum Schutz der Erbgesundheit des deutschen Volkes (Eibgesundheitsgesetz) vom 18.
Oktober 1935. Neben alien Ausfohrungsbestimmungen und einschlagigen Gesetzen und
Verordnungen erlautert von Dr. Wilhelm Stuckart, Staatssekretar, uhd Dr. Hans Globke,
Oberregierungsrat, beide im Reichs- und Preussischen Mini st eri um des Innem, Munchen und Berlin
1936. Оценки этого комментария см. в: Rolf Vogel, Ein Stempel hat gefehlt. Dokumente zur
Emigration deutscher Juden, Munchen, Zurich 1977, и Klaus Gotto (Hrsg.), Der Staatssekretar
Adenauers. Personlichkeit und politisches Wirken Hans Globkes, Stuttgart 1980, S. 224.
12	Wilhelm Stuckart, Gedanken zur kunftigen Ausbildung des Verwaltungsnachwuchses, в: Reich,
Volksordnung, Lebensraum, 4 (1943), S. 105 ff.
13	См. переписку в феврале 1942, в: Bundesarchiv Koblenz (BA), NS 19/2383, и Wilhelm Stuckart,
Zentralgewalt, Dezentralisation und Veiwaltungseinheit, в: Festgabe for Heinrich Himmler, Darmstadt
1941, S. 1-32.
14	Rebentisch, Fiihrerstaat und Veiwaltung im Zweiten Weltkrieg (прим.*), S. 371 ff.

Рут Беттина Бирн
Наместники Гиммлера
Высшие руководители СС и полиции как нацистская элита
I
Начиная с 1937 г. во всех регионах Германии был учрежден новый пост вы-
сшего руководителя СС и полиции (ХССПФ). На эту должность были назначе-
ны лица, которые до этого были оберабшниттсфюрерами СС. Цель этого мероп-
риятия заключалась в том, чтобы повсеместно укрепить связь между СС и пол-
ицией, которые возглавлял Гиммлер в качестве рейхсфюрера СС и начальника
немецкой полиции1.
Относящиеся к данному вопросу распоряжения и служебные инструкции
четко определяли сферу деятельности вновь учрежденного института. Высшие
руководители СС и полиции должны были «при выполнении возложенных на
них на случай массовых волнений полицейских задач»2 вступать в контакт с им-
перскими наместниками или соответственно с обер-президентами и «находить-
ся в их полном подчинении»3. В задачу высших руководителей СС и полиции
входило «обеспечение в рамках, определенных служебными инструкциями, еди-
ного руководства силами, подчиненными рейхсфюреру СС и начальники не-
мецкой полиции»4. При этом соответствующие высшие представители отдель-
ных полицейских служб (инспекторы, в случае необходимости начальники по-
лиции безопасности и полиции порядка) подчинялись им в качестве «главных
сотрудников»5, хотя нигде не разъяснялось, что же включало в себя это понятие.
Собственные представления Гиммлера о положении высшего руководителя
СС и полиции выглядели совершенно иначе. Он, например, писал: «Кроме того,
мы тщательно отберем, смотря по обстоятельствам, от 27 до 30 высших руково-
дителей СС и полиции, обладающих необходимыми качествами. Однако мы ни-
когда не сможем найти в два или три раза больше людей с такими качествами,
которые действительно могли бы бесконтрольно представлять вовне и внутри
рейхсфюрера СС»6. В то же время в одном из многочисленных письменных ука-
заний он отмечал: «Быть высшим руководителем СС и полиции —значит высту-
пать представителем рейхсфюрера СС в данном территориальном округе... Вы
должны выступать непреклонными проводниками в жизнь моих приказов, зорко
следить во вверенном Вам округе за всеми делами, которые входят в компетен-
цию СС и полиции. Ия смею просить Вас никогда не забывать об этом. Ибо ска-
занное представляет собой фундаментальный закон деятельности высшихруко-
водителей СС и полиции»7.
Что это? Противоречие? Или представление, которое никогда не могло быть
претворено в жизнь? Либо пример высокопарных фантазий рейхсфюрера, кото-
рые не принимались всерьез его более трезво настроенными подчиненными?8
Анализ властных структур в странах, оккупированных Германией в ходе
второй мировой войны, в которых непрерывно и повсеместно насаждались вы-
сшие руководители СС и полиции, показывает, какое важное положение зани-
мали эти проводники национал-социалистической силовой и расовой полити-
ки. При этом они выступали преимущественно в тех сферах, которые представ-
ляли первоочередной интерес с точки зрения целей службы СС и ее имперского
руководителя.
Сюда входили9: акции по переселению, включавшие в себя изгнание и новое
218

заселение, сопровождавшиеся «расовым» отбором в Польше и России; подавле-
ние противников на всех уровнях, начиная с массовых уничтожений представи-
телей польской интеллигенции и кончая крупномасштабными «акциями по
умиротворению» в России, которые означали на практике ликвидацию целых
регионов. Одной из центральных задач высших руководителей СС и полиции
являлась организация борьбы против партизанского движения. Один из них
был назначен «руководителем подразделений по борьбе с бандитизмом». При
осуществлении этих мероприятий они использовали не только полицию (объе-
диненное руководство обеими полицейскими службами, особенно использова-
ние сил полиции порядка, приобрело особое значение в первую очередь в Рос-
сии). Им были дополнительно подчинены также вспомогательная полиция и
полицейские команды, сформированные из местных жителей. Высшие руково-
дители СС и полиции принимали участие в создании концентрационных и ка-
торжных лагерей, осуществлении руководства ими и их охраной, а также в над-
зоре над иностранными рабочими. Есть основания полагать, что им принадле-
жала куда более важная роль в деле уничтожения евреев, чем это считалось до
последнего времени10. Благодаря своему влиянию и участию в создании новых
внутренних структур союзных с Германией государств они вторглись в сферу
внешнеполитической деятельности Балканских стран. На завершающем этапе
войны дело дошло до принятия ими на себя чисто военных функций в кризис-
ных ситуациях.
Таким образом, рейхсфюрер СС имея все основания рассматривать высших
руководителей СС и полиции в качестве своих заместителей, ибо фактически
они являлись, как считает Олендорф, «маленькими Гиммлерами»11.
Следует отметить, что отсутствие четких указаний относительно сферы их
компетенции способствовало появлению точки зрения, нашедшей определен-
ное отражение в научной литературе, согласно которой высшие руководители
СС и полиции будто бы были чисто репрезентативными фигурами, лишенными
какой-либо реальной власти и пользовавшимися весьма ограниченным влия-
нием12. Это одна из тех легенд, которые были сфабрикованы в ходе изменения
общественного сознания членами СС и сотрудниками полиции после оконча-
ния войны в союзнических лагерях и тюремных камерах Нюрнберга с целью
своего оправдания в собственных глазах и глазах общественности13. Гиммлер
также иногда после войны изображался его бывшими подчиненными марионет-
кой, которая якобы оправдывала свое право на существование исключительно
ролью исполнителя приказов Гитлера14. Оба эти клише не находят подтвержде-
ния в источниках того времени.
II
В лице высших руководителей СС и полиции Гиммлер реализовал органи-
зационную форму, которая постоянно встречается в качестве структурной моде-
ли в СС и в полиции. В ней нашли свое воплощение следующие принципиаль-
ные убеждения, которые он постоянно отстаивал в своих выступлениях и инет-
рукциях:
— Крупные, четко структурированные аппараты власти порождают стагна-
цию, ведут к утрате подвижности и гибкости. Бюрократия означает окамене-
лость. Анонимность инстанций служит лишь маскировкой для личных интере-
сов. Гиммлер разделял также присущее Гитлеру отрицательное отношение к
юристам вообще и к правовому мышлению в частности.
— Наиболее эффективно работает энергичный руководитель, наделенный
всей полнотой власти (практика назначения особоуполномоченных получила
весьма широкое распространение в нацистской системе). На всех ступенях
219

иерархической системы руководства считалось необходимым предоставлять
полную свободу для проявления личной инициативы руководителя соответству-
ющего уровня.
— Для Гиммлера национал-социализм действительно представлял собой
движение. Рейхсфюрер и другие руководители СС должны были действовать как
движущая и направляющая сила, не давая, однако, потоку событий захлестнуть
себя, чутко улавливать и быть готовыми к изменениям, чтобы не допустить уду-
шения «естественного хода вещей». Гиммлер считал себя частицей более широ-
кого процесса исторического развития. Осуществление крупномасштабных
преобразований он предпочитал начинать с реализации единичных частных ре-
шений, а уже на основе достигнутых результатов двигаться дальше. Таков был
его стиль15.
Эти соображения могли быть реализованы наилучшим образом через такую
организационную форму, как институт высших руководителей СС и полиции.
Они не располагали большим аппаратом, а, напротив, возглавляли небольшие,
гибкие, подвижные руководящие центры. Они не должны были вмешиваться во
все детали работы подчиненных им «главных сотрудников», чтобы не связывать
их собственную инициативу и самостоятельную деятельность. Однако высшие
руководители СС и полиции должны были получать информацию по всем воп-
росам, иметь возможность оперативного вмешательства в ход дел и одновремен-
но давать импульсы и предпринимать инициативные шаги, которые, согласно
их идеологическим убеждениям, имели важное значение, и таким путем внед-
рять в жизнь новые подходы. Результатом этого являлось отмечавшееся выше
удивительное смешение относительно слабо зафиксированных нормативными
документами должностных обязанностей и претензий на всеобъемлющую
власть и влияние16.
Эта концепция вновь и вновь претворялась в жизнь в рамках СС и полиции.
Примером тому могут служить командный штаб рейхсфюрера СС или пост на-
чальника соединений по борьбе против бандформирований. Сам Гиммлер подо-
бным же образом воспринимал свои задачи как глава немецкой полиции, а по-
зже в качестве имперского министра внутренних дел.
Фундаментом этой организационной формы служила «мировоззренческая
непоколебимость» соответствующих руководителей СС, которая якобы наделя-
ла их способностью правильного познания действительности и тем самым спо-
собностью к правильным действиям17. Поэтому важнейшее значение приобре-
тал вопрос о личных качествах людей, занимавших посты высших руководите-
лей СС и полиции. В данном случае личность и выполняемые ею функции ока-
зывали друг на друга теснейшее взаимное влияние. Это нашло свое выражение
не только в том, что Гиммлер смог в сложных условиях начального периода вой-
ны расширить свои властные позиции при помощи преданного ему корпуса вы-
сших руководителей СС и полиции. Окрашенная личностным подходом систе-
ма была выбрана совершенно преднамеренно. Такое же значение она имела, на-
пример, при формировании иерархии нижестоящих руководителей СС и пол-
иции, начальников полиции безопасности и полиции порядка, а также команду-
ющих войсками СС18. Чтобы привести в действие выбранную им структурную
модель, Гиммлер должен был заняться формированием новой элиты.
III
Ответить на вопрос о том, как возникла новая элита, каким путем и на каких
принципах велось ее формирование, невозможно, если исходить из одних толь-
ко данных о социальном происхождении и профессиональной подготовке ее
220

представителей. Исследование их социального происхождения приводит к вы-
воду о чрезвычайно широком круге социальных слоев и групп, от высшей ари-
стократии до семей рабочих, откуда рекрутировалась эта элита19. Можно конста-
тировать лишь то, что служба в СС открывала доступ в руководящий слой и для
таких людей, которым в других условиях он был бы закрыт. Образовательный
уровень в основном соответствовал социальному происхождению; сыновья зе-
мельных собственников обучались в кадетских корпусах, сыновья рабочих — на
фабриках. Первая мировая война стала переломным рубежом. Ее результатами
явились прекращение учебы, служба в добровольческих отрядах, безработица и
невозможность включиться в экономическую жизнь Веймарской республики20.
Будущие руководители СС нашли выход из этих проблем в национал-соци-
ализме, который часто обретал для них форму личного прозрения. В одних слу-
чаях результат чтения «Евангелия от фюрера»21, книги Гитлера «Майн кампф»,
описывается как величайшее потрясение, сыгравшее поворотную роль во всей
дальнейшей жизни22. С этого момента они с величайшим энтузиазмом офици-
ально вступали в национал-социалистическое движение23. На этом, и только на
этом, основывался доступ в руководящую группу СС. Гиммлер был чрезвычай-
но озабочен привлечением в ряды своего воинства людей, обладающих знания-
ми в военной области и в сфере управления. Однако и в таких случаях непремен-
ным условием зачисления в СС оставалась общность мировоззрения24.
Преданность национал-социализму понималась в СС как вступление в ос-
нованную на верности связь индивидуума с самостоятельно избранным им на-
чальником, в руки которого он отдавал себя для дальнейшего воспитания25. По-
этому любые шаги руководителей СС на жизненном поприще должны были со-
ответствовать нормативным требованиям, установленным для членов СС. Они
охватывали семейное положение, число детей, конфессиональную принадлеж-
ность и многие другие детали личного и материального плана. Скромные разме-
ры жалованья, выплачивавшегося членам СС, делали необходимым дополни-
тельные выплаты из кассы личного штаба рейхсфюрера СС, усиливая таким об-
разом возможности контроля26. При этом поразительным являлось то, с какой
радостью и преданностью, выходившими далеко за рамки требований, предъяв-
лившихся нормами СС, высшие руководители СС и полиции подавляли через
рейхсфюрера СС враждебные настроения27.
Гиммлер осуществлял строгий надзор и заставлял постоянно информиро-
вать его об образе жизни, поведении и деятельности членов СС, лично занимал-
ся их поощрением и вынесением порицаний. В число требовавшихся при этом
достоинств входили твердость, способность добиваться решения поставленной
задачи, повиновение, работоспособность, словом, все качества, которые характе-
ризовали руководителя СС как функционера, предельно ориентированного на
силу в системе господства28.
Высшие руководители СС и полиции представляли собой собственноручно
отобранную Гиммлером и постоянно подвергавшуюся им испытаниям руково-
дящую элиту. Главным элементом при формировании СС являлся постоянный
отбор. Таким путем не только Гиммлер сформировал для себя первое поколение
руководителй СС. Точно так же высшие руководители СС и полиции, а в равной
мере и другие руководители высших звеньев СС и вообще все руководители СС
каждый в соответствующей сфере должны были соблюдать такой порядок вое-
питания и отбора в отношении своих подчиненных. Высшие руководители СС и
полиции формировали из преданных им нижестоящих руководителей СС свои
собственные дружины, которые использовались ими в очередных операциях29.
Это происходило, с одной стороны, в результате стремления обеспечить посто-
янное пополнение способного эффективно решать поставленные задачи корпуса
221

руководителей СС, а с другой — здесь находила свое концентрированное выра-
жение концепция «расового» отбора30.
СС рассматривали себя не только как орудие власти, предназначенное для
проведения в жизнь воли фюрера, но одновременно и как клановый орден, в
рамках которого должен был идти процесс «селекции чистопородных предста-
вителей» высшей, арийской расы. Особое внимание этой проблеме уделял сам
рейхсфюрер СС, ею ревностно занимались также высшие руководители СС и
полиции (некоторые из них, как и сам Гиммлер и ряд других нацистских ру-
ководителей, отнюдь не соответствовали идеалу арийского сверхчеловека). За-
кон о браке, основанный на расовом и евгеническом подходе, призван был
приблизить к достижению идеала «селекционную работу по выведению вы-
сшей породы людей».
Необходимо отметить, что высшим руководителям СС и полиции вместе с
фюрерами по расовым проблемам и проблемам колонизации было подчинено
то самое административное звено, через которое осуществлялась на всех уров-
нях практическая реализация расовых установок. Фюреры по расовым пробле-
мам и проблемам колонизации проводили расследования, касавшиеся, напри-
мер, привлечения к ответственности виновных в половых связях между славя-
нами и немцами, принимали решения об аборте или наказании отдельных лиц
и национальных групп. Высшие руководители СС и полиции являлись важным
звеном складывавшейся при этом системы служебных отношений31.
Понятие о расовом превосходстве подходило для размежевания с евреями,
славянами и цыганами. Если рассматривать расовые представления с точки зре-
ния вкладывавшегося в них «позитивного» содержания, то сразу же, как только
делается попытка выйти за пределы относительно простых физических призна-
ков, в глаза бросается их крайняя неопределенность. Для всех рутинных расист-
ских определений, постоянно выносившихся всеми руководителями СС, при-
мечательным является, например, чрезвычайно широкий разброс оценок. Так,
в одном случае оценка «метис с монгольской примесью» была изменена на «нор-
дически-динарский тип»32. Отсюда можно лишь сделать вывод о том, что при-
говор в значительной мере зависел от личного взгляда того, кто его выносил.
Следовательно, от того, как это лицо понимало, что оно представляет и отстаи-
вает определенную систему ценностей, принятую внутри определенной группы.
Та же сильнейшая зависимость приговора отличных пристрастий прослежива-
ется в вердиктах фюреров по расовым проблемам и проблемам колонизации,
подчеркнутая резкость суждений которых дает основание полагать, будто в дверь
к ним вошел некто обладавший бодрой выправкой и заранее получивший указа-
ние придерживаться непреклонной позиции33. Расовые представления были
тесно связаны с нормами, которых придерживались все члены СС, и не могут
рассматриваться в отрыве от них.
В основе этой связи лежало постоянно высказывавшееся Гиммлером убеж-
дение в том, что раса, «добрая кровь» предопределяла способность человека к
особо эффективному ׳груду и крупным свершениям34. Отсюда вытекало, что на-
личие «доброй крови» подтверждалось постоянным эффективным трудом и дей-
ствиями. Следствием такого подхода являлись непрерывная интенсификация
давления на руководителей СС, постоянные требования о повышении эффек-
тивности их деятельности, а любые проявления усталости рассматривались как
показатель одряхления, дряблости, признак «расовой неполноценности»35. Для
Гиммлера успех являлся всего лишь вопросом «фактической веры» и «предель-
ной твердости»36. Предпринимавшиеся высшими руководителями СС и пол-
иции отчаянные попытки самостоятельно вести борьбу против распростране-
ния тяжелых заболеваний, лишь бы избежать обвинений в «мягкотелости»37, яв-
ляются тому убедительным свидетельством.
222

Руководитель СС выполнял двойную функцию, выступая одновременно и в
роли субъекта, и в роли объекта. С одной стороны, он непрерывно обременял
себя все новыми действиями во имя реализации мировоззренческих целей на-
ционал-социализма, таким образом доказывая самому себе и своему рейхсфю-
реру право принадлежать к сформированной по расовому принципу элите. С
другой — основываясь на своем мировоззренческом подходе, он выполнял те же
самые воспитательные и отборочные функции по отношению к своим подчи-
ненным.
Через непрекращавшуюся деятельность высших руководителей СС и пол-
иции осуществлялось функционирование открытой организационной формы,
которая жила исключительно благодаря постоянному проявлению инициативы
со стороны отдельных людей. Правда, отсюда мог возникнуть и источник опас-
ности для системы в виде порожденной слепой сверхактивностью неорганизо-
ванности. Во всяком случае, такого рода нарушения, по мнению Гиммлера, но-
сили второстепенный характер. Самым существенным являлось то, чтобы лич-
ная инициатива не была ничем ограничена, не встречала препятствий, чтобы
твердо и эффективно решать важные в мировоззренческом отношении задачи.
Примечания
1	О развитии СС и полиции см.: Buchheim, Hans, Die SS — das Herrschaftsinstrument, в: Anatomie
des SS-Staates, Bd 1, Munchen 1967; Bim, Ruth Bettina: Die Hoheren SS- und Polizeifiihrer.
Himmlers Vertreter im Reich und in den besetzten Gebieten, Dusseldorf 1986.
2	25.8.1939, ErlaB des Reichsinnenministers, i.V. gez. Himmler, Institut fiir Zeitgeschichte, Munchen
(IfZg), Fa 156. Дальнейшие приказы: 13.11.1937, Zentrale Stelle, Ludwigsburg, Verschiedenes 103-
104; 29.8.1939, Landesarchiv Saarbriicken, Bestand 288/1; 11.9.1939, 16.12.1939, IfZg, Fa 156;
16.10.1939, Bundesarchiv Koblenz (BA), R 58/241.
3	ErlaB vom 25.8.1939, IfZg, Fa 156.
4	Там же.
5	16.12.1939, Dienstanweisung, IfZg, Fa 156.
6	15.6.1939, Гиммлер Бергеру, BA, NS 19/1165.
7	25.5.1943, Гиммлер Йеккельну, BA, NS 19/1165.
8	См. также прим. 14.
9	О деталях см.: Bim (прим. 1).
10	См. об этом приводимые Штреймом тезисы по истории возникновения приказов, касавшихся
«окончательного решения еврейского вопроса»: Streim, Alfred, Die Behandlung sowjetischer
Kriegsgefangener im «Fall Barbarossa». Eine Dokumentation, Heidelberg 1981, S. 74ff. Дискуссию об
этом: Jack el, Eberhard/Rohwer, Jurgen (Hrsg), Der Mord an den Juden im Zweiten Weltkrieg.
EntschluBbildung und Verwirklichung, Stuttgart 1985.
11	Aussage Ohlendorf, IfZg, Zs 278.
12	Cm.: Aussagen 16.9.1948. IfZg, Zs 1138; 1948, IfZg, Me 37; ProzeB in Flensburg, Zentrale Stelle,
Ludwigsburg, 203 AR 185/65. Aussagen Bomhard, 2.7.1946; Reinecke, 19.8.1946; Best, 7.2.1947;
Morgen 20.9.1948, любезно предоставленные составительнице Отто Гофманом; по содержанию
идентичны переданные Гофманом сведения от 4.3.1982. См. также: Crankshaw, Edward, Die
Gestapo, Berlin 1959, S. 129 f.
13	Документы защитников свидетельствуют о том, что такого рода представления возникли
в Нюрнберге. См. цитированные в прим. 12 документы, принадлежащие Гофману. Не так давно
внимание составительницы привлекло интересное свидетельство о том, каким образом дости-
гались эти согласования показаний. Речь идет о тайной переписке заключенных, в ходе которой
ХССПФ Рихард Гильдебрандт направил ХССПФ Бах-Зелевскому в Нюрнберг записку следую-
щего содержания: «1. Следователь пытается возложить на меня ответственность за расстрелы
поляков в Западной Пруссии отрядами самообороны (1939г.). Этим ведал оберфюрер фон Аль-
венслебен, который в качестве руководителя полиции безопасности был непосредственно под-
чинен Берлину. 2. Расстрелы душевнобольных в Западной Пруссии в 1939 г. осуществлялись
полицией безопасности или отрядами самообороны под руководством Гейдриха. 3. Должность
высшего руководителя СС и полиции носила чисто представительский характер и, как ты хоро-
шо знаешь, не была связана с осуществлением каких-либо исполнительских функций. 4. Мо-
жешь ли ты содействовать своими связями моему оправданию? Просьба дать мне разъяснение
223

по данному поводу, а также о моем характере. 5. Сделай все, что в человеческих силах, чтобы
воспрепятствовать моей выдаче Польше! Дай-то Бог! Твой Р. Гильдебрандт» (Zentrale Stelle,
Ludwigsburg, 202 ARZ 52/59, BMH VIII). Высказывания, содержавшиеся в пунктах 1 и 2, также
являются ложными.
14	Так в показаниях: Bach, Zs 543; Hildebrandt, Zs 928; Kaltenbrunner, Zs 673; Schimana, Zs 1420;
Ebrecht, Zs 668, samtlich IfZg. Нередко Гиммлера представляли слабым человеком, который сам
был не в состоянии выполнить требования, которые он предъявлял своим подчиненным. «Из
жизни генерала СС» в: Aufbau, New York, Bd 12,23.8.1946,30.8.1946,6.9.1946. С годами особен-
но отчетливо претерпели изменения воспоминания Вольфа; см.: Lang, Jochen von, Der Adjutant.
Karl Wolff. Der Mann zwischen Hitler und Himmler, Munchen 1985. См. также: Heiber, Helmut
(Hrsg.), Reichsfuhrer! Briefe von und an Himmler, Munchen 1970; Kater, Michael H., Das
«Ahnenerbe» der SS. Ein Beitrag zur Kulturpolitik des Dritten Reiches, Stuttgart 1971.
15	Гиммлер заявлял, будто бы сам он никогда не написал ни единого слова о разработке концепции
СС. Она, по его словам, «возникла из жизни и определяется ею» (9.10.1942, Himmler an den
Rasse- und Siedlungsfiihrer Norwegen, BA, NS 19/252). И еще: «Через год можно будет облечь в
форму закона накопленный жизнью и практикой опыт. Именно так, а не иначе осуществляется
правление» (Himmler an Berger, IfZg, NO 262). В своих речах Гиммлер говорил также о будущих
наследниках рейхсфюрера СС. Трудно пердставить себе, чтобы подобные мысли мог высказы-
вать Гитлер.
16	Программный характер в этом отношении имеет следующее заявление: «Пока что мы находим-
ся где-то в середине пути развития национал-социалистического государства. И мы еще не мо-
жем и не имеем права (sic) рассматривать его как нечто окончательно сложившееся, завершен-
ное. Мы сами являемся творческой движущей силой процесса его развития. И не имеем права
на самоуспокоенность. Мы обязаны постоянно сохранять подвижность, гибкость и открытость
в нашей организации и нашей деятельности, нашей мысли и воле, чтобы не оказаться застигну-
тыми врасплох перед лицом любых возможных изменений и потребностей, которые нам может
преподнести будущее». (Vortrag Best vor HSSPF und Inspekteuren der Sicherheitspolizei, 29.1.1940,
BA, R 58/243).
17	Принцип полной взаимозаменяемости на основе мировоззренческой непоколебимости приво-
дил на практике к постоянной смене должностных постов. В качестве примера можно привести
Строопа, который за девять месяцев четыре раза менял должность. Руководитель главного уп-
равления кадров СС писал по этому поводу: «У нас постоянными являются лишь перемены»
(4.10.1943, Herff an Stroop, Personalakte Stroop, Berlin Document Center).
18	И в других сферах, как, например, среди персонала концентрационных лагерей или« айнзатц-
групп», приходится сталкиваться с принципом передачи важных полномочий в зависимости от
идеологической благонадежности.
19	В этом отношении ХССПФ отличается от общего социального состава корпуса фюреров СС.
См.: Ziegler, Herbert Friedrich, The SS-Fiihrerkorps. An Analysis of its Socioeconomic and
Demographic Structure 1925-1939, Diss. Emory Univ., 1980, p. 69 ff.
20
Имеющиеся статистические данные не дают возможности установить это применительно к 47
ХССПФ. Встречающиеся общие черты могут быть выявлены только в биографиях. Здесь и да-
лее источниками служат личные дела из Берлинского центра документации. Как обнаруживает-
ся далее, среди ХССПФ проявляется также весьма широкий разброс данных о социальном про-
исхождении, тогда как для других звеньев СС более типичным являлось образование однород-
ных в социальном отношении групп. См.: Boehnert, Gunnar L., The Jurists in the SS-Fiihrungskorps
1929-1939, в: Der «Fiihrerstaat». Mythos und Realitat. Studien zur Struktur und Realitat des Dritten
Reiches, hrsg. von Gerhard Hirschfeld und Lothar Kettenacker, Stuttgart 1981. Участие в войне име-
ло решающее значение. И в более поздние времена «солдат» считалось профессией. Помещики
во времена Веймарской республики могли удерживать свои должности, тогда как только одному
из группы участников мировой войны удавалось сделать карьеру в экономической сфере. Ин-
тересно, что второй такой случай был в Федеративной Республике.
21	24.1.1934, Fitzthum an Oberabschnittsfuhrer, Personalakte Fitzthum, Berlin Document Center.
22	Бассевитц-Бер тогда находился на корабле, намереваясь покинуть страну. См:. Aussage
Bassewitz-Behr zur Person, Zentrale Stelle, Ludwigsburg, JAG 266. Судя по личным делам, схожие
моменты имеются в биографиях Эбрехта, Екельна, Фицтума, Раутера, Шпоренберга, Вальдек-
Пирмонта.
23	Об их преданности делу можно судить хотя бы по тому, что 15 ХССПФ подвергались политиче-
ским репрессиям, причем некоторые из них по нескольку раз. Совершенно очевидно, что безза-
ветная преданность делу отвечала их собственным внутренним потребностям. «Лишь после то-
го, как я с головой ушел в дела национал-социалистического движения, я смог вновь обрести
душевное равновесие». (27.2.1932, Jeckeln an Himmler, Personalakte Jeckeln, Berlin Document
Center).
24
Примером может служить Максимилиан фон Герф, которого Гиммлер во время реорганизации
кадрового дела забрал из вермахта и назначил руководителем главного управления кадров. Пе¬
224

реписка Герфа с начальником личного штаба рейсхфюрера СС Вольфом показывает, что СС не
приходилось волноваться за его мировоззренческие позиции. Такой принципиальный консен-
сус был обязателен и для генералов полиции. Это следует подчеркнуть, поскольку в послевоен-
ные годы неоднократно предпринимались попытки провести водораздел с тем, чтобы подчерк־
нуть разницу между подлинными, а потому «порядочными* генералами полиции и эсэсовцами.
25	Идеал верности являлся наивысшей ценностью в учении Гиммлера о добродетели, которое он
постоянно излагал в своих выступлениях. Цитата приводится по: Heinrich Himmler. Geheimreden
1933—1945 und andere Ansprachen, hrsg. von Bradley F. Smith und Agnes F. Peterson, Frankfurt
1974; Ackermann, Josef, Heinrich Himmler als Ideologe, Gottingen 1970.
26	Все ХССПФ были женаты. На членов СС оказывалось давление с целью принудить их к вступ-
лению в брак и даже частично возмещались связанные с этим расходы. Относительно высокая
доля браков, заключенных до 1933 г., в нацистское время (и в результате связанного с ней быст-
рого продвижения мужей по социальной лестнице) оказалась расторгнутой. Число детей, со־
ставлявшее в среднем на семью 3,6 ребенка, было выше в целом в корпусе фюреров СС, однако
ниже той нормы, выполнения которой постоянно требовал Гиммлер. Все ХССПФ за одним
обоснованным исключением порвали связь с церковью. Точные сведения о должностных окла-
дах и ведомости о финансовых выплатах, производившиеся имперским руководством, находят־
ся в личных делах. ХССПФ впервые смогли обрести устойчивое профессиональное положение
лишь в СС. Это относится и к другим звеньям СС, например, к подразделениям охраны концен-
трационных лагерей.
27	Указание на скрывавшиеся за этим чувства содержит следующая цитата: «Ощущение того, что
я мог утратить доверие, которое Вы мне до этого оказывали, невыносимо. Если Вы намерены и
впредь сохранить его, то это будет для меня в тысячу раз дороже любого формального удовлет-
ворения» (4.9.1940. Фитцум Гиммлеру. Личное дело Фитцума. Berlin Document Center). При же-
лании число подобных цитат может быть приумножено.
28	Требование о повышении результативности работы являлось наиболее серьезным с точки эре־
ния политических последствий, которыми оно грозило. Влияние Гиммлера распространялось на
все сферы жизни. Приведем в качестве примера предупреждение Гиммлера, адресованное од־
ному из ХССПФ, который на последнем этапе войны не слишком заботился о том, чтобы сдер-
жать данное слово. «Это происшествие я могу объяснить лишь мягкостью, которой я до насто-
ящего времени у тебя не замечал, зависимостью и несамостоятельностью твоих сотрудников и
твоего штаба, которые как раз и внушают мне опасения. Я действительно могу просить тебя
лишь об одном: будь тверже» (14.1.1945. Гиммлер Хефле. Личное дело Хефле. Berlin Document
Center). Недостаточная результативность являлась единственной причиной, по которой
ХССПФ мог быть уволен со своего поста подобно Юнгклаусу, Каулю, Корземану, Роденбюхеру,
Войришу. Однако и в этих случаях отношения преданности между ХССПФ и Гиммлером сохра-
нялись.
Особенно хорошо это прослеживается у Иекельна, а также в главном ведомстве по управлению
экономикой между Полем и корпусом его высших руководителей. Относительно того же самого
феномена в «айнзатцгруппах» см.: Krausnick, Helmut/Wilhelm, Hans-Heinrich, Die Truppe des
Weltanschuungskrieges. Die Einsatzgruppen der Sicherheitspolizei und des SD 1938-1942, Stuttgart
1981, S. 284 ff.
30	Cm.: Ackerman (прим. 25), S. 97 ff.; Wegner, Bernd, Hitlers politische Soldaten. Die Waffen-SS 1933—
1945, Padeibom 1982, S. 135 ff.
31	Фюреры по расовым проблемам и проблемам колонизации были особенно тесно связаны с
ХССПФ. См. служебные указания 20.1.1941, BA NS 2/62; 14.7.1943, BA NS 2/108 а. Все три
руководителя, возглавлявшие Главное управление по расовым проблемам и проблемам колони-
зации, ранее, хотя бы один раз, были в должности ХССПФ. Материалы, раскрывающие практи-
ку вынесения расистских приговоров, находятся в фонде 483 Главного государственного архива
Висбадена. Расистское заключение фюрера по расовым проблемам и проблемам колонизации
в Голландии относительно группы евреев-сефардов привело к их депортации в Освенцим.
(Rijksinstitut voor Oorlogsdocumentatie, Amsterdam, HSSPF183 f.).
32	Личное дело Лудольфа фон Альвенслебена, Berlin Document Center.
33	Фюрер по расовым проблемам и проблемам колонизации Висбадена считал: «Есть определен-
ные обстоятельства, сам факт существования которых не может быть неопровержимо доказан
в юридическом отношении, но наличие их очень точно улавливается здоровым национальным
инстинктом» (Beurteilung L., Hauptstaatsarchiv Wisbaden 483/1212). Толкователями «здорового
национального инстинкта» выступали фюреры по расовым проблемам и проблемам колониза-
ции. Относительно использования расовых критериев см. также Вегнер (прим. 30) с. 135. В
практике вынесения определений СС решающее значение имело не расовое впечатление, кото-
рое могло быть подтверждено визуально. Служебные и личные отношения и связи за длитель-
ный период выдвигались на первый план по сравнению с другими критериями.
34	Об этом говорилось в речах Гиммлера от 16.9.1942, 5.5.1944,14.5.1944,17.5.1944. Например,
Гиммлер рассматривал проявление пораженческих настроений среди работников одного из во-
енных заводов как показатель их расовой ущербности. См. Heiber (прим. 14, с. 271).
225

35	См. BA., R 20/45 b; Archiv der Glowna Komisija, Warszawa.
36	Речь Гиммлера 14.10.1943, BAHR 11.
37	31.3.1943, Бах-Зелевский Гиммлеру. Личное дело Баха, Berlin Document Center. Широкое рас-
пространение получила также практика, в соответствии с которой ХССПФ продолжали испол-
нять свои обязанности даже в условиях возникновения угрозы их собственной жизни, чтобы та-
ким путем продемонстрировать собственную твердость. Вплоть до того, что озабоченные под-
чиненные докладывали об этом рейхсфюреру СС, а Гиммлер затем отдавал им приказ беречь
себя; см. об этом в личных делах Вейтцеля, Йекельна, Гугенбергера, Готтберга, Войриша, Берге-
ра, Альвенслебена, Резенера, Баха, находящихся в Berlin Document Center.

Йост Дюльффер
От союзника к пособнику в тотальной войне.
Военные и общество в Германии, 1933-1945 гг.*
Двенадцать лет национал-социалистического господства кажутся в ретрос-
пективе небольшим промежутком времени, однако это был период необычайно
быстрых социальных изменений, чему наряду с террором, осуществлявшимся
в течение этого времени, более всего способствовала война. И ни одна значитель-
ная социальная группа не претерпела столь масштабных перемен, как военные.
Или можно сказать по-другому: изменение всего общества было в существенной
мере обусловлено трансформацией военных и милитаризацией всего немецкого
общества.
Впечатляют даже чисто количественные перемены. Так, в 1933 г. вооружен-
ные силы были еще строго ограничены Версальским договором. Сухопутные
войска должны были насчитывать лишь 100 000 человек, в том числе 4000 офи-
церов, военно-морской флот — 15 000 человек при 1500 офицерах. Общей тен-
денцией развития вооруженных сил в национал-социалистическом государстве
было их постоянное расширение и размежевание. Двумя наиболее заметными
рубежами явились при этом провозглашение отказа от добровольческого прин-
ципа формирования вооруженных сил и переходом к всеобщей воинской повин-
ности в феврале 1935 г. и мобилизация резервистов к началу войны в 1939 г. Оба
эти рубежа, однако, относительны. Уже начиная с 1934 г. численность добро-
вольцев в армии в значительной степени превышала наложенные Версальским
договором ограничения. Частичная мобилизация резервов имела место летом и
осенью 1938 г., во время Судетского кризиса. А начало войны в сентябре 1939 г.
отнюдь не совпало с истощением кадровых резервов вермахта. Развитие сухо-
путных войск шло следующим образом1. По состоянию на 1 мая 1933 г. в их
составе было 3858 офицеров, а пять лет спустя (1.10.1938) уже в семь раз боль-
ше —- 22 600 человек. Число солдат в той же пропорции возросло до 760 000. В
сентябре 1939 г. после мобилизации число офицеров увеличилось до 89 075 че-
ловек, то есть в 4 раза по сравнению с предыдущим годом. На 1 июня 1943 г. в
сухопутных войсках числилось 248 537 офицеров. Это было новое троекратное
увеличение. Большая их часть состояла из офицеров запаса (около 200 000 че-
ловек). В дальнейшем численность офицеров в сухопутных войсках медленно
сокращалась.
В1939 г. общая численность всех видов вооруженных сил составила 3 085 000
человек, в 1943 г. — 9 480 000 человек. Таким образом, число солдат возросло по
Статья основана на материалах доклада «Deutsch und Spanien unter der Diktatur» на немецко-ис-
панской конференции, организованной Институтом европейской истории и состоявшейся в Май-
нце 23-26 сентября 1987 г.
227

сравнению с 1933 г. в общей сложности почти в 100 раз, а одних только офицеров
в сухопутных войсках—в 50 раз. В1933 г. в силу запретов Версаля военной авиации
не было, однако в сухопутных войсках и на флоте шла в ограниченных масштабах
подготовка к ее созданию. 1 мая 1933 г. новое министерство воздушного флота уже
смогло принять к себе из сухопутных войск и ВМФ около 550 офицеров-летчиков,
составивших ядро третьего вида вооруженных сил. К 1 ноября 1943 г. ВВС, насчи-
тывавшие 2 994 000 человек (из них 119 000 офицеров, чиновников и инженерно-
технического персонала), достигли наивысшего уровня развития. К 15 февраля
1945 г. это число сократилось на 2 179 400 человек. Развитие ВМФ не было столь
стремительным. Если на 15 ноября 1932 г. там числилось 13 900 унтер-офицеров
и рядовых, то к началу войны их было 73 900, то есть в 5 раз больше. Общее число
морских офицеров, составлявшее в 1930 г. только 966 человек, возросло до 4240
(офицеров плавсостава — с 698 до 2528 человек). В этой связи следует отметить, что
особую проблему в вермахте создавали войска СС. Они не являлись — и об этом мы
еще упомянем — четвертым видом вооруженных сил, но в военных действиях они
выполняли функцию резерва главного командования сухопутных войск. В конце
1938 г. они насчитывали всего 22 718 человек, в конце 1943 г. — 501 049 (из них
полевые войска — 257 472 человека), 30 июня 1944 г. — 594 443 (полевые войска
368 654 человека).
Следует также учитывать и еще один фактор2. К 30 ноября 1944 г. вермахт
потерял 1911300 человек убитыми, 1714 054 — пропавшими без вести и плен-
ними. Все потери (включая и раненых) достигли к тому времени 4 774 148 че-
ловек. Другой источник в качестве «общих потерь» приводит на 31 января 1945 г.
цифру 8 333 978 человек, которая соответствует численности всех военнослужа-
щих вермахта; третий источник говорит о потерях, составивших 6,8 млн. солдат.
Факт увеличения личного состава вермахта в течение немногим более 10 лет в
100 раз оказывается на фоне этих потерь еще более впечатляющим. Ясно, что
вермахт 1933 г. не имел почти ничего общего с вермахтом 1943—1945 гг. Не-
большая отборная армия с течением времени превратилась в проходной двор, а
зачастую и в последнее пристанище для большей части мужского населения
страны. Когда в начале 1945 г. шло освидетельствование призывного континген-
та 1928 г. рождения, насчитывавшего 600 000 человек, то предполагалось одеть
в военную форму 500 000 человек, почти 92% этого числа. Из них около 75%
должны были направиться в сухопутные войска, а 17% — в войска СС.
Наряду с расширением военного сословия шло и его внутреннее размежева-
ние.
1.	Из-за необходимости придерживаться установленной по Версальскому
договору численности военнослужащих в 1933 г. в рейхсвере на положении
гражданских служащих находилось много административных чиновников, ин-
женеров и техников. Вскоре эти лица были переведены в кадровый состав. В
целом во время войны усилилась тенденция замещать многие управленческие
должности, традиционно отдававшиеся гражданским лицам, офицерами или
солдатами.
2.	Офицеры запаса в соответствии со своим статусом призывались на воен-
ную службу, временно оставляя свои гражданские профессии. Возможности их
продвижения по службе были ограничены, если они не переходили в кадровый
офицерский корпус, что случалось довольно часто. Но даже когда разница между
228

кадровыми офицерами и офицерами запаса на нижнем и среднем уровнях ис-
чезала, социальные и интеллектуальные различия сохранялись.
3.	Профессия офицера даже внутри одного вида вооруженных сил никогда не
была единообразной. Особенно явные несоответствия существовали в ВМС
между офицерами плавсостава и технической службы. Характерный для разви-
тия рост технизации и специализации приводил к тому, что даже в организаци-
онном плане наблюдался серьезный разброс и расслоение в разных специально-
стях. Поэтому единообразие военной службы как профессии подвергалось еще
большей диверсификации, чем это было необходимо, и оказывалось под утро-
ЗОЙ.
4.	В политическом плане вермахт, несмотря на всю заложенную в принципах
управления иерархию, не был организацией, проникнутой от начала до конца
единой волей. В годы Веймарской республики его политической вершиной был
министр рейхсвера, или военный министр, и эту функцию начиная с 1928 г. вы-
полняли генералы, поначалу — отставные: Грёнер, фон Шляйхер, затем фон
Бломберг. Однако эта центральная инстанция не сумела ни авторитетом этих
личностей, ни за счет усилий соответствующего министерского аппарата до-
биться равномерного единообразия в вооруженных силах. Их виды — сухопут-
ные войска, ВМС и формально лишь с 1935 г. числившиеся самостоятельными
ВВС — проводили узковедомственную политику, лишь поверхностно координи-
руемую министерством. Все острее становилась конкуренция в борьбе за распре-
деление ресурсов между этими видами вооруженных сил, и защитить свои ин-
тересы от притязаний «гражданских секторов» им удавалось лишь от случая к
случаю, да и то не иначе, как совместными усилиями. Эта тенденция усилилась
с 1938 г., после того как Адольф Гитлер возглавил верховное главнокомандова-
ние вермахта и было создано руководящее военное учреждение — штаб верхов-
ного главнокомандования вермахта (ОКВ) во главе с Вильгельмом Кейтелем.
Главными сферами конкуренции между министерством и видами вооруженных
сил были, с одной стороны, область политических и мировоззренческих убеж-
дений и идей, а с другой — распределение материальных ресурсов для наращи-
вания вооружений.
Процесс эрозии единообразного военного руководства обозначился прежде
всего в начавшихся разногласиях относительно использования вооруженных
сил как перед войной, так и в ходе ее, при оперативном руководстве военными
действиями. С 1941—1942 гг. между главным командованием сухопутных
войск (ОКХ) и ОКВ был достигнут компромисс при распределении ответствен-
ности за отдельные театры военных действий. Принятие Гитлером в конце
1941 г. на себя функций главнокомандующего сухопутными войсками вовсе не
означало, что теперь будет наконец восстановлено единство руководства. Это ве-
ло к еще большей раздробленности центрального военного планирования, кото-
рая только усилилась под влиянием личности фюрера. Позднее же эта раздроб-
ленность проявилась и на более низких уровнях руководства. Следствием всего
этого стало соперничество за прямой доступ к Гитлеру, к таким рычагам власти,
как сиюминутные и недолговечные «приказы фюрера» с мелочными решения-
ми, что напоминало собой тяжбы различных инстанций перед монархом в кай-
зеровской Германии.
Так не произошел ли полный распад вермахта как единой организации? По¬
229

становка вопроса в такой форме представляется ложной. Ибо в среде военных
просматриваются и черты преемственности и постоянства, которые выявлялись
достаточно четко и сохраняли эту четкость при всех изменениях национал-со-
циалистического режима. Это в особенности относится к самому крупному виду
вооруженных сил — сухопутным войскам.
1.	Социальное положение
В прусский период истории Германии военные были элитой из элит. В
Пруссии они были элитой, на которой держалась государственная машина, а
высший офицерский корпус был относительно тесно экономически спаян с
крупной земельной аристократией и бюрократией в достаточно гомогенный ру-
ководящий слой. В силу особых обстоятельств, отличавших «верхушечное» про-
возглашение империи в 1870—1871 гг., эта позиция военных сохранилась в кай-
зеровской Германии, а затем также, по сути, и в Веймарской республике. Не поз-
днеечем с 1862 г. возник некий дуализм военной и гражданской власти, обеспе-
чивавший военным самостоятельность и исключительную ответственность пе-
ред монархом. И хотя подобное положение все настойчивее оспаривалось в об-
ществе, тенденция сохранилась, и верхушка продолжала пользоваться исключи-
тельным правом в этом отношении, то есть пополнение этого слоя осуществля-
лось и далее из «социально желательных кругов». Пополнение офицерского со-
става3 в период между 1899 и 1913 гг. осуществлялось с небольшими отклоне-
ниями на 74—79% из семей, где отцы были либо офицерами, либо высшими
чиновниками, либо землевладельцами. Конечно, военное сословие в периоды
его расширения становилось доступным и для представителей буржуазии. Од-
нако сомнительно, чтобы этот доступ вел также к усвоению гражданским обще-
ством военных норм поведения и представлений о чести и субординации; это
касалось также и института офицеров запаса. Спорно и представление о том, что,
наоборот, расширение военного истеблишмента приводило к проникновению
ценностей в военную касту. Ближе всего к истине предположение о диалектиче-
ском взаимодействии, обусловливавшем такое положение, при котором соци-
альные претензии военных на исключительность не терялись даже тогда, когда
эти претензии удовлетворялись в профессионально-технической сфере индуст-
риального общества.
Во всем остальном значительных различий между сухопутными войсками
и ВМС в претензиях на исключительность в положении в гражданском обществе
не отмечалось. Расхождения, обусловленные особенностями землячеств — а
применительно к Баварии и Вюртембергу они особо подчеркивались даже в кон-
ституции империи, — доминирующей роли не играли: общее развитие шло по
линии от территориальных армий к имперскому войску.
Вроде бы изменения в военных структурах, вызванные огромным увеличе-
нием сухопутной армии в 1912-1913 гг. и последовавшей за этим мировой вой-
ной, должны были позволить гражданскому обществу и военным в большей сте-
пени и надолго индентифицироваться. Тем не менее «обобществление опасно-
сти» для солдата и всего населения, с одной стороны, «боевое содружество» офи-
цера и простого рядового солдата в окопах, «военный социализм» и общие пере¬
230

живания фронтовиков — с другой, — все это в конечном счете не стало интегри-
рующими элементами. К тому же мы не будем здесь обсуждать вопрос о том,
были ли они когда-либо подлинной реальностью.
Как бы то ни было, но Версальский мирный договор способствовал вопреки
намерениям победителей увековечению традиционной роли военных, несмотря
на то что на нее наложили некоторый отпечаток республиканские нововведения.
Доля офицеров из «социально желательных кругов» увеличилась в 1926 г. до 92%
и потом медленно снижалось до 87% (1930 г.). Число детей помещиков умень-
шилось, а детей офицеров увеличилось в 1930 г. даже до 54%, что вдвое превы-
сило эту долю в 1913 г. (28%). На это же указывает и тот факт, что доля офице-
ров-аристократов, достигавшая в кайзеровской Германии 40% (1898 г.) и сни-
зившаяся до 30% в 1914 г., во времена Веймарской республики, хотя и снизи-
лась, составляя немногим более 20%, но в целом в эти годы оставалась относи-
тельно постоянной. Таким образом, социально гомогенным были и сухопутные
войска, и ВМС, которые в 1933 г. были приняты в «третий рейх». Эта замкнутая
в себе часть общества получила поддержку и психологическую защиту в форме
разнообразной символики и обычаев специфически военного характера, а также
за счет социального окружения, представленного всевозможными традицион-
ными организациями и союзами ветеранов («Стальной шлем» и др.), которые
поднимали волны милитаристского духа и вселяли его в кадровых военных. Как
раз благодаря контрактной системе комплектования офицерского состава и ста-
рослужащих солдат и складывался некий кадровый рейхсвер, создававший хо-
рошие условия для распространения прежнего менталитета путем воспитания и
с помощью других мер, даже в условиях быстрого роста вооруженных сил. Что
касается данных о профессиях отцов у офицеров вермахта, то таковых не имеет-
ся, однако в период между 1933 и 1945 гг. доля генералов и адмиралов, чьи отцы
были военными, чиновниками и помещиками (общее число — 3191), составля-
ла еще 71,9%, причем в сухопутных войсках она была выше (70,6%), нежели в
ВВС (68,3%), и значительно ниже в ВМС (56,7%). И все же следует отметить, что
доля аристократов среди офицеров уменьшилась в 1943 г. до 7,1%.
2.	Политические притязания
Нередко основным тезисом в исторических работах было положение о том,
что рейхсвер в 20-е годы являлся «государством в государстве». Главным аргу-
ментом здесь было то, что он сохранял дистанцию между собой и существовав-
шим государственно-политическим строем и самостоятельно насаждал и укреп-
лял национальную и государственную символику в противовес неполноценной
практике республиканских властей. Решающим критерием при этом была под-
держка «собственных» требований, выражающихся в освобождении от «оков
Версаля» и «восстановлении военного суверенитета». Даже в ходе периодически
усиливавшегося сотрудничества рейхсвера с парламентской демократией этот
критерий оставался превалирующим. Эти претензии на участие в принятии ос-
новополагающих государственных решений, оправдываемые собственной ве-
домственной спецификой, сохранились и после 1933 г. в той или иной степени
во всех видах вооруженных сил, хотя и шаг за шагом ослабевали. После 1938 г. —
231

по мере все большего возобладания воли фюрера также и в военной области —
защищать позицию, которая позволяла бы влиять на политику в целом или на
отдельные ее аспекты и на методы ведения войны, а также намечать какие-то
принципиальные моральные нормы могли лишь отдельные военные, да и то от
случая к случаю. В этом и состояла одна из причин того, что некоторые офицеры
вступили на путь сопротивления.
Вышесказанное можно было бы понять так, будто традиционная элита с ее
наследственной претензией на власть потеряла свое влияние в «третьем рейхе»,
поскольку-де она оказалась недостаточно открытой для общества и потому, мол,
«серую скалу поглотил коричневый поток», как это было метафорически сфор-
мулировано штурмовыми отрядами (СА) в качестве цели в 1934 г.; иначе гово-
ря, с количественным ростом она потеряла свое лицо. Это представление необ-
ходимо решительным образом дополнить. Уже в кайзеровской Германии нача-
лось глубокое переосмысление общей концепции войны, что имело далеко иду-
щие последствия для будущего становления военных как социального слоя и из-
менило гомогенность той элиты, которая лебезила перед монархом и настаива-
ла на сохранении авторитарных общественных структур. Конкретное и ужасное
свидетельство этого представила первая мировая война с ее тенденцией перера-
стания в тотальную войну. В 20-е годы среди военных и отчасти общественности
состоялись широкие дискуссии относительно того, как сделать в будущем воз-
можной тотальную войну, как добиться победы в ней и не в последнюю очередь
каким образом осуществлять материально-техническую и кадровую подготовку
к ней4. Главными тезисами при этом были «обобществление опасности», с одной
стороны, и индустриализация военной стратегии — с другой. Следствием же
этого становилась «милитаризация всех гражданских отношений». Речь шла о
«комбинации народного восстания, военных действий армии и экономико-по-
литико-общественного ведения войны». Ядром всех размышлений на эту тему с
1924 г. были «планирование и подготовка тотальной войны с использованием
трех ее элементов — народного воодушевления, военных действий армии и то-
тальной мобилизации ресурсов». «Вооруженные силы — это только один, пусть
и решающий, фактор применения силы наряду со всем многообразием граж-
данских и непрямых форм насилия». На месте «монополии военного насилия»
оказывается, таким образом, «претензия военного руководства ш управление
всем обществом».
Парадоксальность этого диагноза состояла теперь в том, что вторая мировая
война все больше и больше соответствовала образу тотальной войны, в то время
как предложенные для нее военные рецепты в действительности не позволяли
добиться решения ее исхода. Эти мысленно подготовленные концепции как та-
ковые не были восприняты военным планированием 30־х годов, а разрабатыва-
лись импровизированно уже в обстановке войны. Речь при этом шла о пяти иде-
ально типичных и отграниченных друг от друга стратегиях или их элементах,
которые, разумеется, можно было комбинировать и сочетать лишь в определен-
ных пределах. В сумме же они намного превышали те ресурсы, которые послу-
жили исходной базой для милитаризации в Веймарской республике.
Первой из этих концепций была идея тотальной воздушной войны, которую
лучше и четче других разработал итальянец Джулио Дуэ. Она появилась в мае
232

1933 г. в форме памятной записки директора компании «Люфтганза» д-ра Кна-
усса, а вскоре была включена в устав ВВС № 16 от 1936 г.5
Терроризирующие воздушные бомбардировки вражеских городов и граж-
данского населения были отвергнуты в качестве идеала воздушной войны, одна-
ко эта концепция, разрекламированная немецкой же пропагандой устрашения,
получила в глазах других стран признание как наиболее действенная, особенно
в Англии, где высказанное Стэнли Болдуином убеждение, что «бомбардировщи-
ки всегда прорвутся», начиная с 1934 г. все больше влияло на оценку германской
военной угрозы. Но даже если Герман Геринг однажды случайно в ходе приня-
тия каких-то решений о ресурсах и заявил, что «Люфтваффе» потенциально
могла бы взять на себя все задачи ведения войны, то реальное оснащение ВВС
как перед войной, так и во время нее далеко не соответствовало этому представ-
лению, какими бы устрашающими ни выглядели формы и методы воздушной
войны. Причина этого заключалась прежде всего в том, что, взяв за начало коор-
динат 1933 г., немецкое руководство фактически сосредоточивалось на реше-
нии ближайших, иначе говоря — тактических, задач авиации.
Второй концепцией была идея всеохватывающей мобилизации ресурсов
экономики для войны еще в мирное время, а затем и в ходе войны. По этому
поводу также велись широкие дебаты. Однако реальной тотальной военной эко-
номики вермахт не сумел добиться даже на уровне планирования. С самого на-
чала отдельные виды вооруженных сил конкурировали друг с другом в борьбе за
продукцию как гражданских, так и государственных военных предприятий, суб-
сидировали частное строительство объектов или создавали производственные
мощности для удовлетворения своих ведомственных нужд. Наиболее характер-
ным примером этого стала администрация четырехлетнего плана во главе с Гер-
маном Герингом, который, будучи вторым человеком в государстве, заботился,
между прочим, и о том, чтобы нужды «Люфтваффе» удовлетворялись в первую
очередь, а в остальном добивался реализации лишь отдельных, особых про-
грамм в политике автаркии и не преследовал цели единого экономического пла-
нирования. Уже в 1934 г. генерал Томас вынужден был признать, что программа
вооружения направлена на по возможности быстрейшее материальное оснаще-
ние сухопутных войск вооружением и техникой, но не учитывает необходимости
создания их запасов на случай затяжной войны. В своих бесчисленных памят-
ных записках и выступлениях он пытался получить признание своей концепции
«вооружения вглубь», критикуя при этом осуществлявшееся «вооружение
вширь». Все усложняющиеся проблемы планирования, для решения которых
ему не хватало общегосударственной властной позиции, привели его в 1936-
1937 гг. к пропаганде всемирной рыночной взаимосвязанной «мирной эконо-
мики», которую он парадоксальным образом считал наилучшим средством со-
здания тотальной военной экономики. Но поскольку это не совпадало с намере-
ниями быстрейшего «вооружения вширь», Томас и с ним главное управление
экономического планирования вермахта охотно пошли на организацию раз-
грабления других государств, становившихся жертвами германской агрессии.
Политика в области вооружений выродилась в концепцию грабительской войны
(Т. Мейсон), которая с самого начала была принята с оптимистическими ожи-
даниями в войне против Советского Союза в 1941 г. и имела столь негуманные
последствия.
233

Управление производством вооружений все сильнее изымалось из рук вер-
махта, в особенности с расширением начатого по четырехлетнему плану выпол-
нения специальных заказов для преодоления отдельных «узких мест» в развитии
вооружений. В дальнейшем решение проблемы вооружений и военного произ-
водства было поручено таким гражданским организатором производства, как
Фриц Тодт и архитектор Альберт Шпеер (с февраля 1942 г.). В той институци-
онной неразберихе, которая возникла в нацистском государстве, эта мера, есте-
ственно, не могла означать полного осознания реальности. Фактически лишь во
второй половине войны удалось приблизиться к тотальной милитаризации эко-
номики страны. Компетенция Шпеера в своей системе самоуправления в про-
мышленности никем не нарушалась; в его собственной сфере, однако, возникли
конкурирующие друг с другом центры власти, создававшие угрозу и его личным
позициям. Наряду с этим главное административно-хозяйственное управление
СС (Освальд Поль) создало под общим руководством Генриха Гиммлера огром-
ную империю, производящую вооружение с использованием для этого заклю-
ченных концентрационных лагерей и перемещенных лиц, в то время как много-
численные другие гражданские инстанции все еще не справлялись с плановыми
заданиями. На самом же деле вермахт, от которого требовали тотальной моби-
лизации экономики для ведения войны, отнюдь не направлял столь важное для
всего общества производство, а скорее выступал в роли организации, просящей
удовлетворить свои потребности, приоритетность которых устанавливалась неза-
висимо от него.
Можно, конечно, утверждать, что вопрос упирался не в возможность руко-
водства экономикой со стороны вермахта, ибо его интересы оптимально удов-
летворялись. С 1% валового национального продукта, выделявшегося на воору-
жения в 1933 г., его доля в 1939 г. увеличилась до 23%, а в 1943 г. — до 61%. И
все же здесь произошло нечто другое: вермахт в целом не был подготовлен к то-
тальной войне, а тотальной ее сделала неожиданно затянувшаяся война. Опти-
мальное производство вооружений было достигнуто импровизированно.
Согласно третьей точке зрения, опыт, накопленный ВМС6 для ведения то-
тальной войны, серьезно расходился с тем, что о ней думали, и перекликался с
опытом ВВС. Решающим соображением здесь было то, что, как показала первая
мировая война, военные действия на суше и в будущем виделись как окопная
война и что поэтому речь должна была идти о мобилизации всех сил нации и в
той же мере о сокрушении сил противника. Поскольку же в исторической перс-
пективе прорыв Германии к мировому господству мог осуществиться только че-
рез победу над Великобританией (которая вполне могла в противном случае
поддержать континентальных противников германского «рейха»), постольку
война на море, вероятнее всего, могла стать решающей формой будущей войны.
И это должна была быть прежде всего экономическая война. Отсюда и ВМС с их
возможностями ведения крейсерской и подводной войны оказывались главным
видом вооруженных сил. И не случайно, что именно адмирал Карл Дёниц, при-
нявший в 1943 г. главнокомандование ВМС, был сделан Гитлером накануне по-
ражения в 1945 г. своим преемником на посту главы государства.
Четвертая концепция отражала, далеко не всеобщее с самого начала пред-
ставление о том, что столь угрожающую тотальную войну можно выиграть за
счет одностороннего преимущества, достигнутого в результате использования
234

современной технологии. Именно это направление подсказывалось развитием
моторизации, концепцией танковой войны, совершенствованием артиллерии, а
также использованием авиации и, в конечном счете, уже в ходе войны — строи-
тельством ракет и ожиданием использования чудодейственного оружия.
Доминирующей в строительстве вермахта была ориентация не исключи-
тельно на эти новшества, уже получившие международное признание, а на их
использование в качестве дополнения, составной части в процессе максималь־
ного количественного наращивания обычных вооружений. В дополнение к ис-
тинно нацистской концепции политической изоляции страны и разгрома про-
тивников по отдельности возникло планирование молниеносной войны, став-
шее доминирующей практикой. Речь шла о том, чтобы использовать полученное
после 1933 г. в результате напряженного вооружения «рейха» преимущество для
постепенного расширения экономической и территориальной базы Германии с
помощью политического шантажа или военных акций для последующего веде-
ния или избежания большой войны.
Наконец, адепты пятой концепции к ресурсам тотальной войны относили
не только материальные компоненты, но и кадровые резервы. Вопрос заклю-
чался в том, чтобы превратить «сражающуюся нацию» в единое военное госу-
дарство, в котором боец с оружием в руках и боец на военном предприятии
принципиально в одинаковой мере вносили бы свой вклад в борьбу. Также и
степень угрозы для солдат и гражданских лиц (в том числе для женщин, ста-
риков и детей) оказывалась потенциально одинаковой из-за ведущейся про-
тивником воздушной войны. Поэтому речь могла идти о том, что в вермахте
было принято называть моральной подготовкой к войне, умственной трени-
ровкой в предвидении тотальной войны. Еще в 20-е годы была популярной
книга под названием «Полководец-психолог». Именно этот момент избирали
многие критики из рейхсвера для обоснования своего неприятия парламент-
ской демократии. Она выглядела слишком пацифистской, поскольку отрицала
необходимость тех условий, в которых ведется современная война. Поскольку
профессиональной задачей было планирование тотальной войны, любое авто-
ритарное государство, поддерживаемое своим населением, должно было сохра-
нять видимость коллективизма. Естественно, не могло быть и речи о том, что-
бы на базе вооруженных сил, разрешенных Версальским договором, внедрять
в сознание народа идею «сражающейся нации». В гораздо большей степени, и
прежде всего перед сухопутными войсками, уже с 1930 г. стоял вопрос о кад-
ровом и материальном обеспечении постоянно расширяющихся и ускоряю-
щихся программ наращивания вооружений, что постепенно вело к созданию
армии сначала мирного, а затем и военного времени. И это действительно
происходило в форме периодических пересмотров штатных расписаний и ча-
сто повторяющихся мер по увеличению численности личного состава армии.
Начало процессу выхода за рамки дозволенной численности рейхсвера было
положено еще в годы Веймарской республики. Это делалось за счет создания
«Восточной погранслужбы», военизированных организаций, включая штурмо-
вые отряды, а также учреждения в сентябре 1932 г. специального «имперского
попечительского совета по воспитанию и закалке молодежи». Сотрудничество
армии с нацистским движением обеспечивало оптимальный рост вооруженных
сил. Все сводилось не только к тому, что в общегосударственном плане устанав¬
235

ливалось авторитарное правление, которое в отличие от президентских кабине-
тов получило широкую поддержку среди населения, но и к тому, что именно на-
цисты сумели в узковедомственном смысле создать достаточно большой резерв
молодежи, подготовленной к службе в вермахте.
Коренной вопрос, вставший перед страной 30 января 1933 г. и сохранив-
шийся в последующее время, заключался применительно к взглядам вермахта
на тотальную войну в том, кто возьмет на себя ответственность за психологиче-
ское вооружение. В официальной лексике сигнал об общей патовой ситуации
был дан самим Гитлером. Государство-де покоится на двух столпах — на вермах-
те и на нацистской партии. Возникший в первые дни правления Гитлера союз с
вермахтом был ориентирован прежде всего на создание инструмента силы, на-
правленного вовне. За решение внутриполитических разногласий должны были
отвечать партийные органы. В союзе с Гитлером руководство рейхсвера видело
гарантию сохранения собственного лица, возможность укрепить себя как долго-
временный инструмент политики и не оказаться вскоре разрушенным во внут-
риполитических неурядицах и спорах.
Вермахт с самого начала откровенно отказывался от каких-либо претензий
на милитаристское воспитание всего общества. Штурмовики оспаривали у него
не только эти притязания, но также и его основную функцию как единственного
носителя оружия. В конечном счете коричневорубашечники Рема посягнули на
то, чтобы получить «реакционный рейхсвер» как наследство в свои руки. Но в
этом отношении вермахт сумел себя отстоять. Не в последнюю очередь благода-
ря тому, что его интересы шли параллельно интересам Гитлера. 30 июня 1934 г.
руководство штурмовиков было ликвидировано при косвенной помощи вермах-
та. С того момента штурмовые отряды (СА) не могли уже играть никакой само-
стоятельной политической роли. Однако при развертывании предвоенной под-
готовки и воспитания молодежи вермахт стремился в лучшем случае получить
право на соучастие и добился этого. Типично нацистская социализация «наци-
стского благотворительного общества детских садов», средних школ, организа-
ции «Гитлеровская молодежь», «Союз германских девушек» была рассчитана, по
сути дела, на развитие динамичных бойцовских качеств личности и тем самым
частично соответствовала милитаристским настроениям. Однако в общем про-
цессе воспитания и во взаимоотношениях со штурмовиками вермахт осущест-
влял свои особые желания лишь в ограниченной мере. В средне- и долгосрочном
плане вермахт рассматривал себя в качестве второстепенной инстанции в вопро-
сах социализации, поскольку после 1935 г. в условиях мира он являлся лишь
кратковременной остановкой для солдат, которых после демобилизации снова
передавал СА, СС или «социализированным» организациям. «И они всю свою
жизнь никогда больше не будут свободными», — так выразил Гитлер в 1937 г.
этот тоталитарный постулат, которому в реальной действительности не было
полного соответствия. Но уже в нем, образно выражаясь, тикали часы мины за-
медленного действия для вермахта. И с течением времени особые претензии
вермахта на элитарность должны были исчезнуть.
К этому добавляется и второй элемент. Воспитание в вермахте начиналось в
соответствии с директивами, изданными для всех видов вооруженных сил, на
ранних этапах военной службы и имело целью привить нацистские взгляды,
включая и расистские убеждения. Дистанцирования военных от нацистских
236

принципов не наблюдалось, однако сохранялась твердая позиция отпора власт-
ным претензиям нацистских институтов. В действительности же нельзя гово-
рить о каком-либо слиянии вермахта с нацистским руководством как таковым.
Между вермахтом и нацистским движением существовала определенная дис-
танция, которая и заставляла Гитлера в 1938-1939 гг. усиленно заискивать пе-
ред этой элитой, совершенно необходимой ему для внешней агрессии. Военные
и общегосударственные «добродетели» оказывались тогда принципиально одно־
типными; обращаясь 18 января 1939 г.7 к выпускникам офицерских школ, Гит-
лер призвал их сплотиться вокруг него даже в случае возможного военного по-
ражения, сделать так, «чтобы я ощущал вас вокруг себя, перед собой, справа и
слева, позади себя, с кинжалами, крепко зажатыми в руке, видел вас гордыми и
непоколебимыми, несмотря на все удары, которые может нанести нам судьба».
Консенсус усматривался здесь не во взглядах на тотальную войну, а в атависти-
ческих традициях военной касты, которые уже давно изгонялись из менталитета
военных.
На то, что и в войне, несмотря на все меры по вовлечению вермахта в расо-
во-идеологическую войну на уничтожение на Востоке, между ним и нацистами
существовала дистанция, указывает введение в войсках института офицеров по
национал-социалистическому воспитанию, из которых 47 000 являлись тако-
выми по совместительству, а 1000 — штатными. Это свидетельствовало о стрем-
лении к тотальному нацистскому оболваниванию личного состава вермахта, а
также было признаком того, что достичь успеха в этом плане не удалось до само-
го конца войны.
В то время как в вермахте наблюдалась эрозия руководства сверху, а в ре-
зультате воспитания — эрозия снизу, нацистская организация охранных отря-
дов (СС) целеустремленно формировала войска СС в качестве альтернативной
военной элиты. Их развитие шло от некой преторианской гвардии, скрепленной
личным обязательством перед фюрером, к полностью боеспособным войскам,
проникнутым безграничной верностью Гитлеру. Им был свойствен в той же ме-
ре комплекс террора и истребления, как и сознание необходимости в будущем
поставить «вооруженные силы в германских странах под контроль СС». После
покушения 20 июля 1944 г. Генрих Гиммлер был назначен командующим ар-
мией резерва, а затем командующим одной из групп армий. Тем самым он по-
лучил и прямые полномочия в отношении вермахта. «Если бы мы своевременно
воспитали весь германский вермахт так же, как соединения СС, то борьба на Во-
стоке определенно протекала бы совершенно иначе, а не так, как она велась в дей-
ствительности»8, — заявил Гитлер после поражения под Сталинградом.
Если рассмотреть в совокупности эти элементы мобилизации личного со-
става вермахта для тотальной войны, то получится, что ни в одном из видов во-
оружейных сил до начала второй мировой войны в действительности никакой
тотальной войны не планировалось. Только в ОКВ под началом Вильгельма
Кейтеля в апреле 1938 г. была предпринята попытка провозгласить и осущест-
вить этот принцип; но это не встретило сочувствия и понимания ни в видах во-
оружейных сил, ни у Гитлера9. ОКВ заявило, что в будущей тотальной войне «ис-
пользование всех сил и средств, а также победа и потери достигнут невиданных
доселе масштабов. В конце проигранной войны встанет вопрос не столько об
ущербе, сколько об уничтожении государства и народа; тем самым современная
237

война ставит государство в бедственное положение и превращается в борьбу за
выживание каждого в отдельности. Поскольку каждый может все обрести или
все потерять, он должен поставить на карту все целиком». Так что Гитлеру было
над чем задуматься. Однако о возвращении к довоенным принципам подготов־
ки к войне не было и речи. «Тем самым всеобщая воинская повинность расши-
ряется до всеобщей военной службы. Это означает конец всякой только частной
деятельности на период войны и подчиняет все формы государственной и част-
ной жизни одному руководящему принципу: “Достижение победы”. Индивиду-
альные личные или коллективные действия уступают место функциям ведения
войны».
Командование сухопутных войск во главе с генералом Беком не отклонило
принципиально тезис о подготовке к тотальной войне, но потребовало для себя
решающего голоса при оценке того, в какой мере наличные военные средства
достаточны для задумываемых агрессивных действий. В этом плане Бек наста-
ивал на том, чтобы по возможности избежать войны с великими державами, по-
скольку надлежащей подготовки к такой войне не было проведено. Но тогда ос-
новная концепция Гитлера была в корне иной. Уже в 1938-1939 гг. он все отчет-
ливее понимал, что сама подготовка к тотальной войне подорвет существующий
общественный строй. Еще только начавшая возникать национал-социалистиче-
ская общность народа могла распасться в условиях реальной напряженности,
чрезмерного истощения ресурсов и вызвать множественные социальные конф-
ликты. Найденный Гитлером выход сводился к политике блефа и риска во внеш-
них сношениях, когда поначалу делалась ставка на использование военных сил
и средств только для ведения молниеносных войн против отдельных, по возмож-
ности изолированных, противников. Следовательно, до 1939 г. Гитлер исключал
подготовку к тотальной войне, и потому пять указанных выше теоретических
моделей не могли быть реализованы; но легче всех добилась частичного призна-
ния концепция развития эффективной механизированной военной техники. Ни
экономическая война с помощью ВМС, ни стратегическая воздушная война
против всех ресурсов противника, ни тотальная мобилизация экономики, ни
сведение всех сил страны в одну «сражающуюся нацию» не имели шансов на
признание перед началом войны.
Концепция молниеносной войны, благодаря частичным успехам которой
был еще раз достигнут консенсус с вермахтом, окончательно рухнула в 1941 г.
после нападения на Советский Союз и с расширением войны до мировой после
вступления в нее Японии и США. Теперь альтернативой тотальной мобилиза-
ции могло быть только полное поражение. Для Гитлера это было немыслимо.
Поэтому нужно было как-то импровизировать тотальную войну. Но ни в «ори-
ентации пропагандистской и экономической войны на цели вооруженной борь-
бы» (Кейтель, 1938), ни в «организации сражающейся нации для поддержки во-
оружейной борьбы» вермахт руководящей роли не играл. Военной экономикой
руководили Тодт и Шпеер, в пропагандистской войне Геббельс в 1943 г. призвал
народ к «тотальной войне», вермахт же ограничился, по сути дела, ведением во-
енных действий на фронтах. И когда в июле 1944 г. Геббельс стал призывать
Гитлера10 «перевести гражданскую жизнь... из ее еще частично мирного состоя-
ния в подлинное состояние войны», он еще полагал, что сможет отказаться при
этом от помощи и участия военных.
238

«Мое доверие к вермахту, особенно к его генералитету, безусловно серьезно
подорвано. Вермахт — это наш величайший людоед; у него отсутствует необхо-
димая организационная эластичность, позволяющая правильно распоряжаться
многими миллионами людей, которых мы передали в его распоряжение... Я уже
не жду многого от той реформы вермахта, которую он проведет сам. Его аппарат
столь разросся и застоялся, что привести его в нормальное состояние можно
только ударами ножа. Но по положению вещей никто из этой гильдии не возь-
мет на себя эту задачу, об этом должен позаботиться кто-то извне — либо из
партии, либо кто-то хотя бы из хозяйственных кругов».
Вермахт и в особенности его руководство представляли собой в 1933 г. еще
не очень большую, но самоуверенную и социально признанную элиту, которая
настойчиво требовала своего участия в принятии центральных государственных
и общественных решений. Эта элита являлась важнейшим союзником и партне-
ром нацистского движения. К концу войны она раздробилась на многочислен-
ные отдельные организации, став чисто функциональной элитой, которой уда-
лось, однако, сплотить значительную часть нации уже в ходе войны, но которая
уже не могла повлиять на достижение поставленных перед ней целей. Снизу на-
чалось движение за создание «национал-социалистической армии» (Крёнер), на
которое влияние руководства вермахта уже не распространялось. В условиях то-
тальной войны оно в глазах нацистского руководства превратилось в недостой-
ного сообщника. Командование вермахта, давно осознавшее тотальный характер
войны, фактически не смогло к нему подготовиться. И всё-таки оно оказалось
втянутым в такую войну.
Примечания
1	Rudolf Absolon, Das Offizierkorps des Deutschen Heeres. B: Hans-Hubert Hofmann (Hrsg.), Das
deutsche Offizierkorps 1860 bis 1960, Boppard 1980, S. 247-268, здесь S. 247; о последующих за-
дачах ВВС см.: Horst Boog, Das Offizierkorps der Luftwaffe 1935 bis 1945, S. 269-326 (270, 289); о
ВМФ см.: Rolf Guth, Die Organisation der deutschen Marine in Krieg und Frieden 1913-1933. B:
Handbuch der deutschen Militargeschichte, Munchen 1978, Bd 5, Abschnitt VIII, S. 323, Bd 4, VII, S.
433 ff; о войсках СС см.: Bernd Wegner, Das Fiihrerkorps der Waffen-SS im Kriege. B: Hofmann
(Hrsg.), S. 327—350 (329).
2	Andreas Hillgruber, Jost Diilffer (Hrsg.), Ploetz, Geschichte der Weltkriege, Freiburg 1981, S. 144;
Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht, hrsg. v. Percy Ernst Schramm, Frankfurt/M.
1965, Bd IV, 2, S. 1611,1303; Martin K. Sorge, The Other Prize of Hitler’s War. German Military and
Civilian Losses Resulting from World War II, New York, Westport 1986.
3	Detlef Bald, Vom Kaiserheer zur Bundeswehr. Sozialstruktur des Militars, Bem u. a. 1981, S. 21, там
же о развитии в Веймарской республике; Reinhard Stumpf, Die Wehrmacht-Elite. Rang- und
Herkunftsstruktur der deutschen Generate und Admirale 1933 bis 1945, Boppard 1982, S. 349 ff.
4	Michael Geyer, Aufriistung oder Sicherheit. Die Reichswehr in der Krise der Machtpolitik, Wiesbaden
1980, S. 87 ff.; Wilhelm Deist, Die Aufriistung der Wehrmacht, в: Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg, Bd 1, Stuttgart 1979, S. 375.
5	Deist, там же, S. 475, 487.
6	Об этом я подробно писал в: Jost Dulffer, Weimar, Hitler und die Marine. Reichspolitik und Flottenbau
1920-1939, Dusseldorf 1973. Поэтому здесь приведены лишь некоторые основные тезисы.
7	Запись: Bundesarchiv NS 11/28.
8	Manfred Messerschmidt, Die Wehrmacht im NS-Staat. Zeit der Indoktrination, Hamburg 1969, S. 427.
9	Internationale! Militargerichtshof, Der ProzeB gegen die Hauptkriegsverbrecher, Niimberg 1946 ff., Bd
38, Dok. 211 — L, S. 36 ff.
10	Peter Longerich, Joseph Goebbels und der Totale Krieg. Eine unbekannte Denkschrift des
Propagandaministers vom 18. Juli 1944. B: Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, 35 (1987), S. 289-314
(307).
239

Манфред Функе
Гитлер и вермахт
Общий эскиз их взаимоотношений
Проектировавшаяся с приходом Гитлера к власти народная производитель-
ная элита должна была по идее преодолеть свойственную социальным слоям от-
чужденность друг от друга. Подобные общественные устремления, реализуемые
путем нацификации традиционных сфер жизни, породили скрытый, но в то же
время явно революционный феномен. Вертикальное раскрытие общественных
слоев под действием нового национального подъема привело в то же время к то-
му, что на горизонтальном уровне возникли поляризующиеся фрагментарные
группировки в рамках до сих пор исключительно гомогенной сословной культу-
ры дипломатии и военных. Даже общность социального происхождения, воспи-
тания, мировоззрения и стиля жизни офицерского корпуса лишь с большим
трудом позволяла скрыть за фасадом свода жизненных правил ужасающую по-
терю своего лица. Слишком уж настойчиво торопил развитие событий Гитлер,
чьи посулы и опасности вызывали у офицеров беспокойство и раздраженность,
угнетая их политическое самолюбие. Приняв присягу, они повиновались Гитле-
ру как главе государства, но по отношению к Гитлеру как «фюреру» Германии
существовали национал-консервативные оговорки. Авторитет Гитлера как вер-
ховного главнокомандующего вермахтом смотрелся в лучшем случае в виде
тонкого слоя глазури, слегка прикрывавшего постоянные оперативные разно-
гласил между Гитлером и ОКВ (Объединенным командованием вермахта), с од-
ной стороны, и штабом оперативного руководства вермахта и главнокомандова-
нием видами вооруженных сил — с другой1.
В качестве главы государства и верховного главнокомандующего Гитлер яв-
но недотягивал ни фигурой, ни авторитетом до фельдмаршала Гинденбурга. Где
пролегла та глубокая пропасть между ефрейтором первой мировой и все еще
очень монархичестски настроенным генералитетом сухопутных войск, легко
обнаруживается в одной из записей начальника Генерального штаба сухопутных
войск Франца Гальдера от 3 июля 1941 г.:
«В высшей инстанции нет доверия,,, к исполнительным органам, потому что
она не осознает силы единого образования и воспитания офицерского корпуса»2.
Как выскочка-карьерист с хамским антуражем Гитлер не внушал к себе ува-
жения. Он был холоп, а не господин, как выразил на этот счет общее мнение
полковник граф фон Зеер-Тосс. Но в то же время в нем видели мотор националь-
ного стремления к возрождению, тем более что он как канцлер в День Потсдама
смиренно стоял в тени «старого господина». Но уже вскоре Гитлер захватил и
узурпировал, казалось бы, независимые командные высоты в вермахте, не сумев
в то же время наполнить их желательным образом фанатической и возбуждаю-
щей инстинкты революционной динамикой.
Хотя Гитлер и смог в конечном счете сломать старую систему принятия во-
енными своих решений на основе разумного выбора цели и средств и даже нанес
им после 20 июля 1944 г. смертельный моральный удар как политической эли-
те, тем не менее добиться трансформации вермахта в абсолютно преданную ему
силу для ведения тотальной мировоззренческой войны ему не удалось. В конце
концов Гитлер почувствовал, что предан большинством генералов, которые, од-
нако, продолжали вести его войны, не имея возможности вырвать у него право
на досрочное окончание безнадежной борьбы. Для многих обманывавших самих
240

себя Гитлер так или иначе оставался последним источником надежды, а он, в
свою очередь, несмотря на неудавшееся укоренение в вермахте нацистского ду-
ха, вынужден был полагаться на него как на важнейший силовой инструмент.
Самые противоречивые мотивы удерживали вермахт и Гитлера в альянсе далеко
не чистых взаимных привязанностей, абрис и внутреннюю сущность которых
следует описать подробнее.
Разлад как отличительная черта взаимоотношений
На так называемый приход Гитлера к власти вермахт в целом реагировал
«двойственно» (Эрих фон Манштейн), во многом ослепленный оптимизмом
любопытства. Провидческое открытие Гитлером пути возвращения Германии
статуса великой державы3, освобождение от Версальской дубины («без армии!
без защиты! без чести!»), воспитание воинского духа у молодежи, преодоление
партийных раздоров — все это приветствовалось в качестве целей, поставленных
Гитлером, так же как и оживление духа фронтового товарищества, проявлявше-
гося в национал-социализме. Внутреннее подавление коммунизма в стране, а
также уменьшение разрыва между рабочими и буржуазией ради создания спло-
ченной общности, обладающей волей к защите нации и подготовленной к осо-
бенностям будущей «тотальной войны» (Людендорф), встречали одобрение.
Среди того, что отталкивало вермахт от нацистов, были провозглашенный
Гитлером статус homo novus («нового человека»), вульгарный ореол СА, фети-
шизм униформы в нацистских формированиях и связанные с этим барские по-
вадки многих нацистских руководителей вместе с их неуважением к первому со-
словию нации.
Этот разлад углубился после так называемого «путча Рема» 30 июня 1934 г.
Хотя в вермахте и были рады устранению этого обременительного конкурента в
лице СА, однако беззаконие гитлеровских палачей («методы разбойничьих
банд», как говорил позднее генерал Остер) и убийство генералов фон Шлейхера
и фон Бредова стали для него серьезной встряской. Лишь с большим трудом
министру рейхсвера генералу фон Бломбергу удалось заглушить протесты своих
генералов против Гитлера. Еще более удивительно, что в день смерти президента
министр привел солдат к «освященной Богом присяге» на «беспрекословное по-
виновение» Адольфу Гитлеру и призвал их в любой момент во исполнение этой
присяги пожертвовать жизнью, и таким образом фюрер с помощью фон Блом-
берга снова благополучно преодолел кризис4. В официальном благодарственном
письме от 20 августа 1934 г. Гитлер заверял его:
«Так же как офицеры и солдаты вермахта дали присягу новому государству в
моем лице, я со своей стороны всегда буду считать своей высшей задачей защи-
щатъ целостность и неприкосновенность вермахта, выполняя тем самым заве-
щание бессмертного фельдмаршала, и в согласии с моей собственной волей укреп-
лять армию как единственного носителя оружия в нашем государстве»5.
Шансы на возвращение военных в полном блеске на старые позиции не за-
медлили появиться. В марте 1935 г. Гитлер выступил с заявлением о возобнов-
лении военного суверенитета Германии и о введении вновь всеобщей воинской
повинности, покончившей с «недостойным временным положением» о 100-ты-
сячном войске (генерал фон Хольтиц)6. Страх сменился воодушевлением, когда
диктатор в нарушение Локарнского договора от 7 марта 1936 г. без боя занял
Рейнскую демилитаризованную зону, разместив в ней «мирные гарнизоны» (по
выражению Гитлера). Тот факт, что на грандиозном празднике Олимпийских
игр Германия забрала большую часть медалей, усилило порыв национального
возбуждения среди молодых офицеров и готовность отличиться ради отечества,
241

наконец-то освободившегося от чувства оскорбленного самолюбия. Новые на-
строения в вермахте хорошо просматриваются в докладе Иоганнеса Штайнхоф-
фа, позднее ставшего генерал-инспектором ВВС бундесвера, который в 1936 г.
вместе с тысячью других лейтенантов слушал в Берлине выступление Геринга.
И когда этот популярный кавалер ордена «За заслуги* пообещал молодым лет-
чикам, что они станут его «личным корпусом мести*, то «не осталось никого, кто
не воодушевился мыслью отдать всего себя в борьбе за этот рейх*7.
Однако во время кризиса с Бломбергом и Фричем, который в начале февраля
1938 г. серьезно подорвал сословный этос офицеров, вновь наметилось разоб-
щение. Вымученная реабилитация генерала фон Фрича, снятого с поста коман-
дующего сухопутных войск, принесла лишь формальное удовлетворение. Воз-
никшее же недоверие к гитлеровскому стилю руководства вскоре, но с трудом
ослабила радость успешного «присоединения* Австрии. Когда же Гитлер спустя
некоторое время использовал проблему Судет как рычаг для уничтожения Чехо-
Словакии, руководство вермахта полностью убедилось в том, что главное в ха-
рактере Гитлера — это азарт. «Военные не хотят идти в поход, потому что пре-
красно видят возможные последствия коалиционной войны против нас*, — за-
писал в своем дневнике 22 мая 1938 г. госсекретарь фон Вайцзеккер8.
Беспокойство за целостность немецких вооруженных сил заставило ушед-
шего вскоре в отставку начальника Генерального штаба сухопутных войск Люд-
вига Бека в страхе признать: «Окончательная победа Германии невозможна*9.
То, что Гитлеру удался финт с Прагой и что западные державы прореагировали
не так, как этого опасались, серьезно нарушило привычные расчеты генералите-
та, строившиеся на учете соотношения сил и средств, и руководство вермахта с
недовольством и оговорками позволило втянуть себя в гитлеровскую «игру ва-
банк* (Германн Геринг) против Польши.
Командование сухопутных войск Гитлеру не доверяло10. Огорченный осто-
рожностью генералов, которое он истолковал как трусость, диктатор, выступая
перед верхушкой генералитета 22 августа 1939 г., в двухчасовой речи заклинал
их в необходимости нападения на Польшу. Несмотря на молниеносную победу,
недовольство проявилось вновь в связи с подготовкой к кампании против Фран-
ции (5 ноября 1939 г.). Гитлер приписал ОКХ (главному командованию сухо-
путных войск) нежелание сражаться на том основании, что оно затянуло темпы
вооружения. 23 ноября Гитлеру пришлось три раза выступать перед командова-
нием и на протяжении семи часов убеждать его в необходимости подготовки к
наступлению11. Это случилось уже после того, как 9 октября 1939 г. он подписал
директиву № 6 о ведении войны на Западном фронте. Гитлер упрекнул главно-
командующего сухопутных войск фон Браухича и его начальника штаба Гальде-
ра в том, что многие генералы все еще остаются не более чем охвостьем ленивого
высшего слоя общества, не понявшего дух нового времени. Но он пообещал со-
крушить это сопротивление в армии12.
А это сопротивление проистекало от становившейся все более отчаянной
авантюрной политики Гитлера и от его постоянного вмешательства в разработку
оперативных решений вплоть до уровня дивизий. Гитлер не доверял герман-
ским военачальникам с их принципом боевой подготовки, который предостав-
лял им свободу при выполнении «директив*, свободу действий в рамках постав-
ленной задачи, решение которой, тем не менее, предполагало воспитание коман-
дного состава в духе единообразного подхода к вещам13. Но таких качеств стано-
вилось все меньше, поскольку Гитлер относил к отслужившим свой срок «фигу-
рам прошлого* не только бюрократию, юстицию, христианство, гражданское
общество, но также и аристократию, в которой «осталось еще очень много шла-
ка»14. Вместо проведения серьезного стратегического расчета Гитлер требовал от
офицеров абсолютно религиозного упования на своего высшего военачальника,
242

чье недоверие, выраженное в приказе от 20 января 1940 г., вызвало противопо-
ложный эффект, когда было объявлено, что каждый должен знать лишь то, что
совершенно необходимо для выполнения его задачи, а все оперативные сообра-
жения и меры должны оставаться совершенно секретными15.
Однако покорности и послушания Гитлер добивался не только нажимом и
принуждением, но также и путем успешного разжигания оппортунистических
настроений и стимулирования великогерманских имперских эмоций. Одержав
победы над Польшей и Францией, Гитлер предстал перед всеми как герой, за-
дним числом выигравший первую мировую войну и разом покончивший тем
самым со всякими планами государственных переворотов. С горечью отмечал
фон Хассель, что ожидать чего-либо от верхушки генералитета уже нельзя. «Их
досыта накормили титулами, рыцарскими крестами и дотациями». Противоре-
чивость чувства и здравого смысла после французской кампании хорошо отра-
зилась в записи, сделанной уволенным Гитлером посланником: «Трагичность
этой ситуации вызывала такое отчаяние, что уже невозможно было радоваться
успехам»16.
И все же с падением Франции, приписанным «гениальности» Гитлера, в зна-
чительной мере завершилась фаза частичного примирения целей, ставившихся
Гитлером на первых, революционных этапах своей деятельности, с исконными
устремлениями большей части руководящих слоев Германии17. Безуспешные
попытки покорения Англии при одновременном планировании нападения на
Россию вновь усилили тормозящие намерения у руководства вермахта. И весь-
ма симптоматичным оказывается появление в дневнике Геббельса записи от 8
августа 1940 г. о том, что именно генералы должны были бы призывать фюрера
к действиям, а они делают как раз обратное. «Это все старые равнодушные люди,
которые никогда не отваживались на великое»18.
Хотя под влиянием колоссальных успехов первых недель вторжения в СССР
Гитлер и сумел несколько преодолеть недоверие между собой и своим ОКВ, с
одной стороны, и ОКХ — с другой, тем не менее, оно опять стало быстро нара-
стать с развитием военного кризиса. Возможно, он поступил необдуманно, когда
19 ноября 1941 г. признался, что воюющие державы не смогут победить друг
друга19. Тем самым можно было считать гитлеровскую директиву о стратегиче-
ском развертывании, в которой говорилось о необходимости «сокрушить Совет-
скую Россию в ходе одной быстротечной кампании»20, несостоятельной. А с объ-
явлением Гитлером войны Соединенным Штатам в тот момент, когда стратеги-
ческая инициатива стала переходить к войскам Сталина, нужно было ожидать не
только открытия второго фронта в Западной Европе, но и удлинения немецкой
линии фронта от Нарвика до Тобрука. Связанное с этим истончение всякого
эшелонирования войск в глубину Гитлер пытался компенсировать воинствую-
щим фанатизмом войск. 16 декабря 1941 г. он издал «основополагающий при-
каз» не отдавать врагу ни пяди земли. В результате вызванного этим превраще-
ния наступательной войны в войну на истощение и вследствие приказа Гитлера
наступать не на Москву, а на Ленинград и на Кавказ усилились концептуальные
разногласия с ОКХ. После оскорбительного снятия фон Браухича со своего по-
ста был также заменен и Гальдер (24 сентября 1942 г.), так как Гитлер не желал
выслушивать его упреки относительно снижающейся боеспособности немецких
войск. Также и отношения со штабом оперативного руководства вермахта пре-
вратились с июня 1942 г. в постоянный скрытый разлад, после того как генерал
Иодль (вопреки распоряжению Гитлера), проведя глубокий анализ, пришел к
тому же выводу, что и фельдмаршал Лист, — о том, что прорыв на Кавказ окон-
чится поражением (прорыв в направлении Туапсе). Преданный Гитлеру шеф-
адъютант генерал-лейтенант Шмундт лаконично заметил по этому поводу: «Хо-
зяин не желает больше позволять Генштабу внушать ему какие-либо мнения»21.
243

Преемник Гальдера генерал Цейцтлер официально потребовал от офицеров
абсолютной веры в фюрера, запретив «постоянно искать дырки в сыре»22. По
мнению Гитлера, сотрудники Генштаба слишком много думают и считают все
чересчур сложным23. О причине невозможности преодоления возникшего раз-
лада Гитлер сам поведал вдруг, когда принял на себя верховное командование 19
декабря 1941 г. Согласно записи Гальдера, Гитлер будто бы сказал:
«Оперативным руководством понемногу может заниматься каждый.,. За-
дача же главкома сухопутных войск состоит в том, чтобы воспитывать армию
в национал-социалистическом духе. Я не знаю ни одного генерала сухопутных
войск, кто смог бы решить эту задачу в моем стиле»24.
При упоминании о принципах реализма и рассчитанного риска Гитлер при-
ходил в бешенство. И насколько масштабно при самом трезвом анализе обета-
новки из-за этого терялся весь политический смысл гигантских военных уси-
лий, показала не только катастрофа под Сталинградом. Удивительным кажется
то, что уже в июне 1942 г. тогда еще майор службы Генштаба (в ставке ОКХ)
граф фон Штауффенберг, позже совершивший покушение на Гитлера, совер-
шенно открыто в благодарственном письме генералу Паулюсу после посещения
фронта на его участке под Харьковом бичевал бездеятельность генералитета в
отношении полностью безнадежной ситуации:
«Господин генерал, Вы лучше всех поймете, как отраден визит... там, где не
раздумывая отдают делу все силы, где без ропота жертвуют жизнью, в то вре-
мя как вожди и образцовые руководители бранятся меж собой, защищая только
свой престиж, или не могут собраться с духом, чтобы дать ответ, который
спасет тысячи жизней, придаст людям уверенность»25.
В конечном счете 20 июля пришлось двум полковникам — Хеннингу фон
Трескову (впоследствии — генерал-майору) и Клаусу фон Штауффенбергу
взять на себя ответственность вместо генералитета, который все еще пребывал в
нерешительности, хотя Гитлер уже 12 декабря 1942 г. признал возможным по-
ражение в войне на Востоке. Возместить людские и материальные потери в ста-
линградском котле, заявил Гитлер, было бы невозможно.
«Если мы бросим их на произвол судьбы, то мы, по сути дела, потеряем и весь
смысл этой кампании. Представить себе, что я когда-либо еще достигну этого
рубежа, было бы просто безумием»26.
Действительно, размышлять о каких-то еще остающихся возможностях до-
стижения конечной победы после разгрома под Сталинградом было безумием.
Не оставлявшая никаких шансов необъятность стоявших перед вермахтом
задач обнаруживалась уже при прямом сопоставлении с силами западных союз-
ников сил не только сухопутных войск, но еще больше авиации и военно-мор-
ского флота, хотя и те и другие продолжали перемалывать себя с требуемой Гит-
лером отвагой и с безотчетной твердостью в бою.
В особенности военно-морское командование, «запятнанное» восстанием
матросов в Киле и страдающее от своего антианглийского комплекса, старалось
в героическом самопожертвовании решить квадратуру круга27. А последняя за-
ключалась в том, чтобы «одним махом наверстать» то, на что Великобритания
потратила столетия (генерал-адмирал Заальвехтер). А это означало необходи-
мость проводить политику обретения опорных баз на океанах, сохранять откры-
тыми морские коммуникации из Атлантики в Средиземное море, срывать под-
готовку противника к вторжению и, ведя беспощадную войну с конвоями про-
тивника, держать Англию и Россию отрезанными от источников снабжения.
Провал этих планов обозначился в течение 1943 г. Главной причиной этого ста-
ло отсутствие морской авиации, большую роль также сыграло уничтожение
крупных немецких кораблей (так, 27 марта 1941 г. был потоплен «Бисмарк», 22
сентября 1943 г. выведен из строя «Тирпиц», 26 декабря 1943 г. потоплен «Шар-
244

нгорст»), а неуспех подводной войны объяснялся наличием у противника более
эффективных радаров. В конце войны боевые задачи штаба руководства войной
на море были ограничены эвакуацией беженцев на Балтике и отражением «боль-
шевистского наводнения» (гросс-адмирал Дёниц). Для Дёница люди, участво-
вавшие в заговоре 20 июля, были «преступными предателями»28. Хотя именно у
руководства ВМС ввиду примата гитлеровской восточной политики и вызван-
ного этим непостоянства в планировании постройки кораблей и постановке за-
дач было больше всего оснований для обструкции, дисциплина и патриотизм
здесь наперекор все отчетливее проявлявшейся общей безнадежности приобре-
ли характер героического жизненного этоса.
Особая привязанности к Гитлеру была свойственна не только Дёницу, но и
его предшественнику на посту главнокомандующего ВМС, Эриху Рёдеру. Не-
смотря на его споры с Гитлером по поводу будущих задач крупных кораблей,
адмирал оставался преданным ему до конца. Покидая 30 января 1943 г. свой
пост после 15-летнего руководства флотом, Рёдер заявил, что ему удалось начи-
ная с 1933 г. сохранить ВМС «в сомкнутом строю» и «действующим слаженно» в
интересах фюрера. Это произошло в результате воспитания в личном составе
внутренней собранности, которая «уже сама по себе превращалась в истинно на-
ционал-социалистическую идейную установку». И в будущем следовало доби-
ваться того, чтобы «военно-морской флот... оставался прочной и надежной опо-
рой фюрера»29.
В еще большей степени, чем ВМС, экспонентом «третьего рейха» считались
«Люфтваффе». Их главнокомандующий Геринг был неизменно — если не счи-
тать незначительных перемен в настроении — в фаворе у Гитлера. Его постоянно
меняющиеся стратегические целевые установки, соответствующая этому нераз-
бериха в планировании и производстве, а также уже состарившаяся руководящая
верхушка, частично вышедшая из пилотского братства первой мировой войны,
не смогли попасть под влияние Мильха и Шпеера с их слишком поздно введен-
ным жестким руководством30. В принципе немецкая авиация лишилась в битве
за Англию с августа по ноябрь 1940 г. лучшей части своих летчиков. Не имея
прикрытия от стратегических бомбардировочных флотов, ВВС Германии, по
определению Й. Штайнхоффа, была «туловищем» без конечностей, перед кото-
рым были поставлены нечеловеческие задачи. В дальнейшем же даже большое
кропопускание не могло стереть с ВВС то позорное пятно, которое обозначилось,
когда «Люфтваффе» Геринга не смогли, как было обещано, снабжать 6-ю армию
с воздуха и бросили ее на произвол судьбы в Сталинграде. Полное превосходство
западных союзников в воздухе над территорией Германии, а также тот позор,
которым покрыла немецкую авиацию подпольная организация «Красная капел-
ла», устроившая свой пост подслушивания в министерстве авиации, вызывали
резкую смену настроений Геринга, когда пустая бешеная активность сменялась
недельной летаргией. К тому же и Гитлер требовал от ВВС компенсировать ма-
термальное превосходство противника все большей героической доблестью, а
сам в это время своим лихорадочным вмешательством в производственное пла-
нирование ослаблял усилия обороны. Именно он задержал и фактически утопил
массированное использование сверхскоростных истребителей-перехватчиков
Ме-262, потребовав, чтобы этот самолет обладал еще и качествами и возможно-
стями бомбардировщика31. Трагедия немецких ВВС документально подтверж-
дает с особой достоверностью совершенно непригодную организацию произвол־
ства вооружений для вермахта, вовсе не соответствующую целям Гитлера, до-
стигнуть которых нужно было именно в это время. Почему все это могло увлечь
за собой вермахт? Каким образом стало возможным, что личная честь и честь
сословия оказались высосанными «системной честью» нацистской диктатуры
или ею кастрированными?
245

Между сопротивлением и покорностью
Хотя Гитлер и жаловался на то, что у него армия прусская, а военно-морской
флот кайзеровский и что нацистской является только военная авиация, однако в
первые годы диктатуры все были единодушны в желании достичь общей цели —
усиления военного потенциала страны32. Также и руководство рейхсвера мысли-
ло категориями государственной мощи, но для него война всегда была послед-
ним средством, тогда как для Гитлера она была обычным делом. Колебания
между покорностью и сопротивлением Гитлеру истощили всякую готовность к
восстанию в условиях больших успехов «рейха», и, несмотря на всю авантюр-
ность действий Гитлера, его расчет в конечном итоге оказался верным, когда он
23 мая 1939 г. заверил командующих, что хочет отважиться только на наступле-
ние на Польшу, если Запад на это не прореагирует33. Последовавшая за этим
грандиозная молниеносная победа заставила всех забыть о том, что Гитлер на-
рушил эту стратегическую дисциплину почти на полдороге. Популярность Гит-
лера, а еще больше успешная ломка политической гомогенности верхушки вер-
махта (личная преданность Гитлеру Кейтеля, обструкционистское послушание
фон Браухича, фон Рундштедта, Гальдера, Йодля, Цейтцлера и к тому же личная
ревность Гальдера к Гудериану, Кессельрингу, Роммелю) наряду с конкурент-
ным нажимом со стороны войск СС, которым Гитлер симпатизировал за их без-
рассудную смелость34, и триумфальное чудо победы над Францией укротили
всякое стремление к сопротивлению среди руководства сухопутных войск или в
лучшем случае в серьезной мере дезорганизовали его. Мог ли Гитлер все-таки
заранее переубедить всех сомневавшихся, что он сможет «разгромить Сталин-
скую империю в ходе одной военной кампании» (Гитлер в речи 31 июля
1940 г.)? Верхушке вермахта было ясно, что тут Гитлер с самого начала в отли-
чие от войны на Западе хотел вести расистско-идеологическую войну на унич-
тожение большевизма, его носителей и илотов-рабов. Однако страх перед рис-
ком развеялся не в последнюю очередь под действием представления о «жизнен-
ном пространстве», ненадолго реализованном во время Брестского мира, и ро-
дившейся в первую мировую войну доктрины о будущих войнах как борьбе рас
и народов за свое выживание.
И вновь, опираясь на первоначальные огромные военные успехи, Гитлер су-
мел доказать, что «уничтожение какого-либо мировоззрения» исключает «ры-
царское ведение войны» (Кейтель). 23 июля 1941 г. начальник штаба ОКВ издал
подготовленный Йодлем приказ, по которому всякое сопротивление должно ка-
раться не в порядке легального преследования виновных, а путем развязывания
вермахтом такого террора, который искоренил бы всякое намерение у населения
оказывать сопротивление35. Правда, особые группы, занимавшиеся истребле-
нием евреев, формировались из служащих охранной полиции службы безопас-
ности (СД), но и внутри вермахта существовали откровенно расистские тенден-
ции. Шмундт, например, ,требовал, чтобы каждый офицер в отношении евреев
действовал «совершенно бескомпромиссно». Дёниц называл еврейство «ядови-
тым раствором». Самоочевидным было и расистско-идеологическое сотрудни-
чество с нацистами при выполнении «приказа о комиссарах» и массовых экзе-
куциях советских военнопленных36. Ужесточение военных действий в условиях
войны на уничтожение, отвергавшей любой компромисс, предполагало тесней-
шую внутреннюю сплоченность, а огромная отчужденность представителей вер-
хушки вермахта оказываясь предпосылкой к тому, чтобы сохранить в абсолют-
ной неприкосновенности хотя бы видимость обычных военных порядков в каче-
стве идейно гипертрофированной лояльности. В то время как около 50 генералов
в Национальном комитете «Свободная Германия» во главе с Паулюсом и фон
Зейдлицем требовали освобождения Германии от Гитлера, войсковые началь¬
246

ники, попавшие в сети долга, допустили, что около 50 000 военнослужащих вер-
махта были приговорены за разные преступления, связанные с изменой, к смер-
тной казни. Э^го было свидетельство особого долга, предоставленного юстицией
вермахта Гитлеру как высшему судье народного сообщества37.
Внутренний раскол верхушки вермахта продемонстрировала ее реакция на
события 20 июля. Одни, желая спасти честь немецкого народа, отважились на
решительное выступление; другие были рады неудаче покушения из страха пе-
ред новой легендой о всерассекающем ударе кинжала; третьи, ссылаясь на при-
мат защиты отечества, бросались ниц перед Гитлером, доводя эти сцены до «гро-
тескного самобичевания» (например, так вел себя фон Рундштедт, обвиняя фон
Витцлебена на «суде чести»)38. И тот факт, что они остались на стороне Гитлера,
объясняется не только безысходностью этой недолговечной ситуации, не только
действиями всемогущего гестапо39, не только боязнью обвинения в государст-
венной измене и измене родине, но также и умением Гитлера постоянно созда-
вать своими чарами вожделенный проблеск надежды на закрытом темными ту-
чами горизонте будущего. Так, выступая в Платтерхофе 26 мая 1944 г. перед ге-
нералами и офицерами, он вопреки всякому здравому смыслу сорвал их бурные
аплодисменты, когда с оттенком угрозы и вместе с тем многообещающе заявил:
«Либо мы проиграем в этой войне, и тогда это будет конец немецкого народа,
либо мы победим — а именно так и будет! — и это станет началом нашего гос-
подства над Европой»40.
Гитлер прекрасно знал, что надежду в условиях серьезных невзгод могут да-
вать даже несбыточные вещи. Отнюдь не подозреваемый в желании оправдаться
задним числом Ульрих де Мезьер, тогда подполковник службы Генерального
штаба, а впоследствии генерал-инспектор бундесвера, вспоминает о своих впе-
чатлениях о совещаниях с разбором обстановки на фронтах у Гитлера в конце
войны:
«Гитлер обладал какой-то необъяснимой, я не побоюсь сказать, демонически
источаемой им силой, которую нельзя не только описать, но даже понять иук-
лониться от влияния которой могли лишь очень немногие люди».
Индикатором этого де Мезьер называет фельдмаршала Кессельринга, глав-
нокомандующего войсками на Западе, который должен был посетить Гитлера в
ставке 15 марта 1945 г. и от которого ожидали предложения о капитуляции не-
мецких войск. Но Гитлер так его обработал, что фельдмаршал ушел от него со
словами: «Мой фюрер! Я попытаюсь еще раз»41. При всей обусловленной его по-
ложением и интеллектом сдержанности по отношению к подчиненным Гитлер
в то же время умел, апеллируя к их офицерской чести, добиваться готовности
выполнить его волю. В приказе фюрера от 15 апреля 1945 г. говорилось, что ев-
рейско-болыпевистские смертельные враги стремятся разгромить Германию и
искоренить немецкий народ. «В то время как мужчин и детей убьют, женщин и
девушек превратят в казарменных шлюх. А остальных погонят в Сибирь». Тот,
кто покинет свою часть или перестанет сражаться, будет достоин поругания и
«должен будет стыдиться тех женщин и детей, которые сейчас мужественно вы-
держивают террористические бомбардировки в городах»42. Требование запад-
ных союзников о безоговорочной капитуляции стало тогда единственным шан-
сом на спасение бегством.
Отказ от здравого смысла и сословной чести стал возможен вследствие рас-
тущей подавленности людей направленными вспять утопиями, эгалитарным
модернизмом и индустриальным веком, который своим развенчанием якобы
вечных ценностей разрушал представления о мире у аристократии меча. В крахе
Веймарской республики старой элите почудился последний серьезный шанс до-
казать путем нового возвышения «рейха» решающую роль военного сословия.
Она надеялась сделать Гитлера инструментом этого процесса, но из-за успехов
247

его насильственных действий все глубже вовлекалась в конфликт, ставший за־
тем мировой войной, исход которой мог быть решен только внешними силами.
Отношение военнослужащих вермахта к Гитлеру не исчерпывалось одно־
значным «да» или «нет». Оно все больше характеризовалось чрезвычайным мно-
гообразием оттенков мнений и суждений о нем и его политике. В то время как
на одной стороне вырисовывались концепции назревавшего сопротивления, на
другой стороне наблюдалось иное — повиновение, покорность, фанатизм или
упорная готовность идти до конца, пронизанная лихорадочным рвением (на־
пример, у Моделя, Шернера), а также философический разлад (как у Бека или
фон Штюльпнагеля). Эго были признаки безысходности попыток выбраться из
лабиринта. С убийством Минотавра вряд ли удалось бы найти нить Ариадны,
выводящую к свету.
В приступе самоистязания генерал Йодль спрашивал себя впоследствии, не
превратил ли Гитлер по мере развития событий «искусственно созданную» на-
дежду в ее «дьявольское вырождение»43. Если Гитлер до нападения на Польшу
достаточно много говорил и делал, чтобы понять, до какого предела люди пойдут
за ним, то все новые проявления насилия были с его стороны всегда неожидан־
ными44. Но каким еще способом, если не показом успешного насилия, можно
было повлиять на представителей военного ремесла? Особенно когда идеологи־
зированный век вызвал пренебрежение к благонравию, вновь придал политике
черты варварства и когда мечта о «рейхе», не окруженном врагами, не вымершем
от голода и внутренне едином, казалась столь осязаемой. В разрушении Гитле-
ром немецкой действительности были замешаны также призрачные остатки
древнейшего страстного желания, которые изгоняли из сознания мысль о пре־
ступном характере диктатуры и в то же время говорили о согласии на борьбу как
на трагически неизбежную форму жизни. Сопротивления в виде массового на־
родного движения не возникло, и в зубчатом механизме тотальной войны воп-
рос о моральной ответственности за солдатские деяния или бездеятельность по־
рождал только внутреннее осознание бесперспективности какого-либо осмыс-
ленного личного жертвенного пути. А такой путь, как показывают примеры, мог
всякий раз подвергаться манипуляциям со стороны нацистского режима и из־
вращаться пропагандой, превращавшей его либо в проклятие, либо в святое де-
ло. Разумеется, Гитлер как руководитель, которому присягали на верность, со־
вершил преступление в отношении немецкого народа, однако не поставил ли
высший институт власти в государстве своим авторитетом всех солдат с их тра-
диционным жизнеощущением в полную зависимость от закона послушания? В
конечном счете им нужно было выбирать между сотрудничеством и полным от-
чуждением от общества.
То, что виделось как разобщенная оппозиция (к примеру, в лице Бласкови-
ца, Гёпнера, Рабенау, Гроппе, Шпонека, Бока и др.), не имело достаточной силы,
чтобы стать запалом движения, и если Ульрих фон Хассель в отчаянии воскли-
цал: «Генералы просто сошли с ума!» (запись в его дневнике от 28 марта 1943 г.),
то причиной этого было то, что гитлеризация жизненных условий сделала для
них путь слишком трудным и запутанным.
Примечания
1	Отношение Гитлера к ВМС было менее конфликтным по причинам, которые будут изложены
ниже. Об организации верхушки вермахта см.: Rudolf Absolon, Die Wehrmacht im Dritten Reich,
Boppard 1988, Bd V, S. 49 ff.
2	Franz Halder, Generaloberst Halder. Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des
Generalstabes des Heeres 1939—1942, Bd I: Vom Polenfeldzug bis zum Ende der Westoffensive
(14.8.1939—30.6.1940), Stuttgart 1962; Bd П: Von der geplanten Landung in England bis zum Beginn
248

des Ostfeldzuges (1.7.1940—21.6.1941), Stuttgart 1963; Bd III: Der RuBlandfeldzug bis zum Marsch
auf Stalingrad (22.6.41—24.9.42), Stuttgart 1964; здесь Bd 2, S. 39.
3	Cm.: Hitler vor der Generality am 3.2.1933, Aufzeichnung Generalleutnant Liebmann, в:
Vierteljahrshefte fiir Zeitgeschichte, 2 (1954).
4	Cm.: Karl D. Bracher, Die deutsche Diktatur. Entstehung, Struktur, Folgen des Nationalsozialismus,
Koln 1969, S. 426 f.
5	Cm.: Max Domains, Hitler, Reden und Proklamationen 1932 bis 1945, Bd 1, Munchen 1965, S. 430 f.,
444.
6	Cm.: Die Dokumente «Offizierkorps und Politik», в: Klaus J. Muller, Armee und Drittes Reich 1933—
1939. Darstellung und Dokumentation, Paderborn 1987, S. 139 ff.
7	Cm.: Johannes Steinhoff, Peter Pechel, Dennis Showalter (Hrsg.), Deutsche im Zweiten Weltkrieg.
Zeitzeugen sprechen, Munchen 1989, S. 46.
8	Die Weizsacker-Papiere 1933—1950, hrsg. von Leonidas E. Hill, Frankfurt/M. 1974, S. 128.
9	Цит. no: Fabian von Schlabrendorff, Begegnungen in funf Jahrzehnten, Tubingen 1979, S. 277.
10	Cm.: Nicolaus von Below, Ais Hitlers Adjutant 1937—1945, Mainz 1980, S. 147.
11	KTB (прим. 2), Bd I, S. 120,131 f.
12	Peter Hoffmann, Widerstand, Staatsstreich, Attentat. Der Kampf der Opposition gegen Hitler, Munchen
1970, S. 185.
13	Cm.: Alfred Philippi, в: KTB (прим. 2), Bd I, Stuttgart 1962, S. XIX; далее: Bodo Scheurig, Spiegelbilder
der Zeitgeschichte, Hamburg 1978, S. 77.
14	Cm.: Henry Picker, Hitlers Tischgesprache im Fuhrerhauptquartier, Stuttgart 1977 (28.6.1942); а так-
же: S. 485 (Hitlers Geheimrede am 23.11.1937 in Sonthofen).
15	KTB (см. прим. 2), Bd 1, S. 166.
16	Ulrich von Hassell, Vom andem Deutschland. Aus den nachgelassenen Tagebiichem 1938—1944,
Zurich 1946, S. 157; Hoffmann (см. прим. 12), S. 159 ff.
17	Andreas Hillgruber, Hitlers Strategic. Politik und Kriegfiihrung 1940-1941, Munchen 1982, S. 567.
18	Die Tagebiicher von Joseph Goebbels. Samtliche Fragmente, hrsg. von Elke Frohlich, Munchen etc.
1987, S. 271.
19	KTB (см. прим. 2), Bd 3.
20	KTB (см. прим. 2), Bd 2, S. 464.
21	Cm.: Picker (прим. 14), S. 388.
22	Cm.: Schlabrendorff (прим. 9), S. 224.
23	Cm.: Walter Warlimont, Im Hauptquartier der deutschen Wehrmacht 1939 bis 1945, Frankfurt/M.
1962, S. 229, 271.
24	Franz Halder, Hitler als Feldherr, Munchen 1949, S. 45. Далее там же, S. 11,13,52.
25	Dokument in Walter Gorlitz (Hrsg.), Paulus. «Ich stehe hier auf Befehl!», Frankfurt/M. 1960, S. 168.
26	Helmut Heiber (Hrsg.), Lagebesprechungen im Fuhrerhauptquartier. Protokollfragmente aus Hitlers
militarischen Konferenzen 1942—1945, Berlin etc. 1963, S. 54.
27	Cm.: David Irving, Hitler und seine Feldherm, Frankfurt/M. 1975, S. 75 ff.
28	Cm.: Peter Padfield, Des Teufels Admiral, Berlin 1984, S. 227 ff., 314,316,386,395, 480.
29	Цит. no: Gerhard Schreiber, Revisionismus und Weltmachtstreben. Marinefiihrung und deutsch-
italienische Beziehungen 1919 bis 1944, Stuttgart 1978, S. 382.
30	Irving, Hitler (см. прим. 27), S. 629 f., 643,647.
31	Cm.: David Irving, Die Tragodie der deutschen Luftwaffe. Aus den Akten und Erinnerungen von
Feldmarschall Milch, Frankfurt/M. 1970, S. 241,245,249,262 ff., 267; Adolf Galland, Die Ersten und
die Letzten. Die Jagdflieger im Zweiten Weltkrieg, Munchen 1983, S. 351,370.
32	Erich von Manstein (Generalfeldmarschall), Aus einem Soldatenleben 1887—1939, Bonn 1958, S.
175, 239 f., 269 f.
33	Cm.: Wolfgang Michalka (Hrsg.), Das Dritte Reich. Dokumente zur Innen- und AuBenpolitik, Bd 1,
Munchen 1985, S. 276 (= Schmundt-Bericht).
34	Bernhard R. Kroener, Rolf-Dieter Muller, Hans Umbreit, Kriegsverwaltung, Wirtschaft und personelle
Ressourcen 1939—1941 (= Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd V/l), Stuttgart 1988,
S. 832.
35	Cm.: ♦Das Urteil von Niimberg 1946», Munchen 1961, S. 109,188.
36	Cm.: Manfred Messerschmidt, Die Wehrmacht im NS-Staat. Zeit der Indoktrination, Hamburg 1969,
S 353 ff.; см. особенно: Hans-Adolf Jacobsen, Von der Strategie der Gewalt zur Politik der
Friedenssicherung. Beitrage zur deutschen Geschichte im 20. Jahrhundert, Dusseldorf 1977, S. 134 ff.;
249

Ernst Klee u.a. (Hrsg.), Schone Zeiten. Judenmorde aus der Sicht der Tater und Gaffer, Frankfurt/M.
1988.
37	Cm.: Manfred Messerschmidt, Fritz Wiillner, Die Wehrmachtsjustiz im Dienste des
Nationalsozialismus. Zerstdrung einer Legende, Baden-Baden 1987, S. 25, 43, 87.
38	Cm.: Moriz von Faber du Faur, Macht und Ohnmacht, Stuttgart 1953, S. 210, 212, 276.
Marlis G. Steinert, Hitlers Krieg und die Deutschen. Stimmung und Haltung der deutschen Bevolkerung
im Zweiten Weltkrieg, Dusseldorf 1970, S. 472. — Cm.: Ursula von Kardorff, Berliner Aufzeichnungen
aus den Jahren 1942-1945, Munchen 1962, S. 179. Cm.: Hans-Adolf Jacobsen (Hrsg.), «Spiegelbild
einer Verschworung». Die Opposition gegen Hitler und der Staatsstreich vom 20. Juli 1944 in der SD-
Berichterstattung, 2 Bde, Stuttgart 1984.
40	См. текст речи в: Militargeschichtliche Mitteilungen, 2 (1976), S. 141 ff., цит. S. 162.
41	Ulrich de Maiziere, Lebensbericht eines deutschen Soldaten im 20. Jahrhundert, Herford, Bonn 1989,
S. 106.
42	Walther Hubatsch, Hitlers Weisungen fur die Kriegfuhrung 1939-1945, Frankfurt/M. 1962, S. 311.
43	Cm.: Zuschrift Luise Jodis vom 1.5.1989, в: Der Spiegel, Nr. 18.
44	Cm.: Manfred Messerschmidt, Kommandobefehl und NS-Volkerrechtsdenken, в: Ursula von Gersdorff
(Hrsg.), Geschichte und Militargeschichte. Wege der Forschung, Frankfurt/M. 1974, S. 221 f.

Манфред Мессершмидт
Вермахт, восточная кампания и традиция*
7. Задача: осознание войны как войны на уничтожение
Тот, кто задается вопросом о том, какое влияние война с Россией оказала на
историческое сознание и тем самым на традиции в Федеративной Республике,
должен прежде всего отбросить неверное представление, будто можно найти не-
кий общий знаменатель в осмыслении современной немецкой истории и в осо-
бенности в оценке роли такого важнейшего для Германии и Европы феномена,
как вторая мировая война. Во всех обществах, где допускается внутренняя сво-
бода, при которой существующие там политические и социальные, экономиче-
ские и религиозные интересы могут выражаться публично, ошибки развития и
катастрофы национального и всемирно-исторического масштаба не получают
принципиально совпадающих оценок в том случае, если, как в войне с Россией,
их причины лежат глубже, нежели только в сфере политики или военных про-
блем. Нападение Германии на Советский Союз по своим целям и результатам
достигает таких масштабов, которые не только гарантируют этому событию ин-
терес историков в отдаленном будущем, но и долго будут характеризовать отно-
шения затронутых им наций. Сейчас уже уходит из жизни то поколение, отдель-
ные представители которого занимали во время той войны сравнительно важ-
ные посты в армии, административных учреждениях, сфере управления эконо-
микой и не в последнюю очередь в науке. Эта война в меньшей степени, чем лю-
бая другая, была только делом солдат, и поэтому из нее нельзя вывести для них
какую-то профессиональную традицию. Она не будет покрывать всего. Двое ко-
мандующих армиями — фон Рейхенау и фон Манштейн — своими недоброй па-
мяти приказами в октябре и ноябре 1941 г. переиначили смысл войны и прили-
чествующее солдату поведение. В приказе Манштейна среди всего прочего гово-
рилось:
«Еврейско-большевистская система должна быть искоренена раз и навсегда. Она никогда
больше не должна вторгаться в наше европейское жизненное пространство. Перед немецким
солдатом поэтому стоит задача не только разгромить военную мощь этой системы. Он выступает
еще и как носитель народной идеи и мститель за все те зверства, которые были причинены ему
и немецкому народу... Солдат обязан уяснить себе необходимость искупления евреев, духовных
носителей большевистского террора. Это искупление необходимо также и для того, чтобы заду-
шить в зародыше все попытки восстаний, которые в большинстве случаев инспирируются евре-
ями»1.
Фельдмаршал фон Рундштедт распространил приказ Рейхенау среди войск
своей группы армий. Гитлер нашел его превосходным, а главнокомандующий
сухопутными войсками фон Браухич распорядился, чтобы его разослали по
всем соединениям на Восточном фронте в качестве образца для отдаваемых
впредь аналогичных приказов.
Как показывают серьезные исследования последних лет, наши представле-
ния об участии военных в этой войне становятся все более обширными, детали-
зированными и четкими. Обобщение и продолжение этих исследований уже по-
зволили выпустить четвертый том труда по истории мировой войны, создавае-
Эта статья опубликована под названием *Der Kampf der Wehrmacht im Osten als
Traditionsproblem» в кн.: Gerd R. Ueberschar, Wolfram Wette (Hrzg.), «Untemehmen Barbarossa». Der
deutsche Uberfall auf die Sowjetunion 1941. Berichte, Analysen, Dokumente Paderborn, 1984, S. 253-
263.
251

мого Военно-историческим научно-исследовательским управлением2. Поэтому
здесь мы не будем пытаться приводить какие-то сокращенные тактические вы-
кладки о действиях вермахта в Советском Союзе или о его предвоенном плани-
ровании в традиционной постановке этого вопроса. Я скорее хочу обратиться к
вопросу о том, будет ли честным, зная общую тактическую и идеологическую
обстановку, которая возникает перед нами при рассмотрении роли вермахта в
войне против Советского Союза, вставать на такую часто встречающуюся «апо-
литичную» позицию, которая носит характер оправдания, а именно что солдат,
мол, всего лишь сражался за свое отечество, за родину, за жену и детей, за Гер-
манию. Такую позицию даже многие ее защитники признают очень субъектив-
ной. Она не может устранить объективные свидетельства и данные. Она не может
обойти тот факт, что вермахт по крайней мере объективно служил острием меча
той несправедливой системы, которая открыто заявляла о том, что ведет истре-
бительную войну.
Поэтому вопрос надо ставить так: ведут ли эти вполне понятные попытки
апологии по меньшей мере субъективно к однозначному или хотя бы к прием-
лемому оправданию и снятию вины? Достаточно ли основательна такая пози-
ция? Во многих отдельных случаях это, может быть, и так, но в очень многих
других — нет. Представленные в военных мемуарах 50-х годов картины дейст-
вий и мотивации тех или иных решений больших и малых военачальников, их
планов и совещаний предстают благодаря введению в научный оборот новых до-
кументальных данных в новом свете и нуждаются в значительном пересмотре.
Они безусловно внесли в традиции бундесвера часть тех элементов, которые бе-
рут свое начало в истории вермахта.
Поскольку идет дискуссия о роли немецких сухопутных войск в войне про-
тив Советского Союза, то следует отметить, что благодаря публикации этой пер-
вой волны книг о второй мировой войне была создана позитивно окрашенная
картина их действий. Достигнуто это было в значительной мере за счет пробелов
в показе негативных моментов. Так, не всегда преднамеренно или сознательно
опускались факты о сомнительных с точки зрения международного права войны
или морали планах и акциях. Поэтому сегодня и ведется разговор о традициях в
той мере, в какой события того времени поддаются полной проверке, с целью
выяснения истинности исторических фактов или их общей доказательности.
Бесспорно, картина, которую Адольф Хойзингер изобразил в 1950 г. в своей
книге «Приказы оспариваются», где на примере поведения солдат одной пехот-
ной дивизии в марте 1941 г. в небольшой польской деревне «западнее Брест-Ли-
товска» и разговора одного командующего армией с командирами корпусов в
середине июня 1941 г. неверно трактуется общий настрой в войсках, предприня-
та попытка представить дело так, что антибольшевизм и вера в Гитлера были
свойственны якобы только рядовым солдатам, тогда как генералы, напротив,
терзались угрызениями совести из-за нарушений международного права, были
полны решимости действовать на фронте «в соответствии с нашей совестью»3.
Поучительно в этой связи, что этот человек, ставший позднее генерал-инс-
лектором бундесвера, занимавший ранее в вермахте важнейший пост начальни-
ка оперативного отдела Генерального штаба сухопутных войск, вдруг заговорил
о правовых и моральных категориях применительно к войне с Россией. И при-
том умолчал, что противоречащие международному праву и отягчающие вину
приказы готовились именно в Генеральном штабе сухопутных войск, при не-
посредственной ответственности начальника Генштаба и генерал-адъютанта
главкома сухопутных войск, который, согласно уставу, в этих вопросах подчи-
нялся непосредственно начальнику Генштаба Гальдеру. И тем не менее этот че-
ловек тычет пальцем в статьи международного права, говорит о морали и поря-
дочности. Тем самым затрагивается решающая, тяготеющая к традиции взаи¬
252

мосвязь, о которой следует задуматься, особенно когда речь заходит, говоря ело-
вами Хойзингера, о «судьбоносных часах для германской армии». Это приводит
нас к постановке самых элементарных вопросов, которые, однако, оказываются
куда более важными, чем тот, например, который он считает значительным и
который сводится к тому, что фельдмаршал фон Лист не был приглашен на пе-
реговоры о капитуляции греческой армии из уважения к Муссолини4. Гитлеров-
ское ведение войны во всех аспектах поднимает эти правовые и моральные про-
блемы. Они поставлены самой историей национал-социалистического государ-
ства и войной, которую оно вело. Их сегодня ставит уже не только историк. Со-
временник воспринимает их последствия с горечью в душе, если только он не
был на стороне тех, кто возомнил себя способным сделать нечто судьбоносное
или думал, что сможет жить, закрыв на все глаза.
Историку, даже такому, который, применяя отнюдь не устаревшие методы
интуитивного восприятия, пытается выяснить, как все было в действительно-
сти, становятся видны стоящие за фактами структурные взаимосвязи, которые
только и позволяют понять, чтб происходило на предположительно высшей ста-
дии развития и во время гибели немецкого национального военного государст-
ва. Силясь понять это, аналитик не обходит вопрос о смысле войны с Россией.
Очевидно, что этот смысл состоял в том, что международно-правовые нормы
ведения войны в военной практике повсеместно могли рассматриваться как не-
существенные. В традиционных взглядах бундесвера, а также в окружающей его
среде, для которой в той же мере характерны влияние средств массовой инфор-
мации, корпоративности, недостаточного школьного и домашнего воспитания,
как и растянувшегося на десятки лет преобладания материальных интересов в
ходе восстановления, вопрос о смысле войны не занимал подобающего ему ме-
ста. Война представлялась и все еще представляется многим прежде всего как, и
только как, военное событие, хотя и приведшее к катастрофе. Но именно это и
позволяет славным боевым подвигам и не в последнюю очередь таким «круше-
ниям», как гибель 6-й армии в Сталинграде, представать перед нами в еще боль-
шем блеске. И получилось так, что многие увидели смысл этой войны в героике
гибели, что казалось вполне очевидно связанным с зарождением новой жизни в
Федеративной Республике. Именно здесь и проложила мемуарная литература
50-х годов улицу с односторонним движением для выдвинутых ею на первый
план оценок, которые теперь так трудно отвергнуть. Они легко подкрепляются
фактами и становятся убедительными, но они преграждают путь к верному по-
ниманию этой войны.
Кто следит за ходом мыслей Манштейна или, может быть, генерала Курта
Зиверта5, тот, возможно, подумает, что политический вождь вел вряд ли доступ-
ную пониманию военного руководства преступную войну, которая, однако, по-
зволяла генералам действовать чисто профессионально, выполняя «свой солдат-
ский долг до последней возможности»6, пока этот вождь не помешал им в этом
и тем самым не упустил вполне возможную и пристойную победу. По Зиверту,
никакому немецкому политику никогда «не предоставлялись в чисто военном
отношении большие шансы»7. Манштейн говорил о «потерянных победах». В
трактовке планировавших и действовавших военных руководителей готовивше-
еся как война на уничтожение вторжение в Советский Союз, осуществленное в
нарушение всех норм международного права, могло показаться вполне нор-
мальным столкновением между двумя соперничающими великими державами.
Расширение и окончательное упрочение германской гегемонии на континенте
оправдывали эту акцию — в том числе и с точки зрения Гитлера, который зара-
нее (а именно в марте 1941 г.) выдвинул расистско-идеологическое толкование
ее целей, которые выходили далеко за пределы военно-политической целесооб-
разности. То, что об этом уже тогда были поставлены в известность участвовав¬
253

шие в войне военачальники, является доказанным фактом. Смысл этой войны
был доведен и до сведения 3 млн. солдат в войсках, развернутых на Востоке еще
до начала наступления путем зачитывания «директив о поведении войск в Рос-
сии». В своих основных положениях эти директивы очерчивали такой образ вра-
га, который, как показали последующие приказы Рейхенау и Манштейна, пред-
ставлялся верным и фельдмаршалам. Образ врага и боевые наставления для сол-
дат содержали характерную комбинацию понятий: большевики-евреи- парти-
заны.
«Большевизм — это смертельный враг национал-социалистического немецко-
го народа. Борьба Германии направлена против этого разлагающего мировоззре-
ния и его носителей. Эта борьба требует беспощадных и энергичных действий
против большевистских подстрекателей, партизан, саботажников, евреев и не-
устанного подавления любого активного и пассивного сопротивления»8.
Приказ о комиссарах и прочие приказы, связанные с планом «Барбаросса»,
а затем разъяснения генерал-адъютанта при главкоме сухопутных войск Ойгена
Мюллера, а также директивы Генерального штаба и Верховного главнокомандо-
вания вермахта, критические замечания Кейтеля о внесенном адмиралом Кана-
рисом в сентябре 1941 г. предложении обращаться с русскими военнопленными
в соответствии с нормами правовых положений о военнопленных — все эти ука-
зания и их влияние на войну в ее новом качестве говорят о том, что вермахт под-
готовился к тому, что Гитлер назвал войной на уничтожение или борьбой двух
мировоззрений. Следует вчитаться в замечания Кейтеля по поводу предложения
Канариса, чтобы увидеть, в каком положении оказался солдат в результате хит-
роумных маневров Гитлера и сговорчивых высших военачальников. «Эти со-
мнения соответствуют солдатскому представлению о рыцарском ведении вой-
ны! Здесь же дело идет об искорении мировоззрения. Поэтому я одобряю такие
мероприятия и защищаю их»9. Уже в начале войны отдельные штабные офице-
ры на нижнем уровне, которые усвоили представление об особом характере
предстоящей борьбы, почувствовали, что теперь вопрос о том, как им самим
действовать, должен стать для них решающим10.
Конечно, во всякой войне возникают «необходимости», при реализации ко-
торых солдат становится не только жертвой, но и активным исполнителем.
Сверхчеловеческие тяготы, квалифицируемые в международно-правовой дог-
матике как «военные необходимости», перестраивают убеждения солдата и тре-
буют от него такого поведения, которое идет вразрез с правом, в угоду целям
войны.
В войне на уничтожение против Советского Союза политическое и военное
руководство с самого начала, еще до того, как вообще могла возникнуть пробле-
ма стратегических или тактических «необходимостей», потребовало от солдат
готовности к противоправным, по сути преступным действиям. Гитлер не оста-
вил у генералитета ни малейшего сомнения в этом отношении. Его представле-
ния на этот счет были последовательным развитием тех политических принци-
пов, которые он изложил в своих книгах, написанных еще в 20-е годы. Они и
ввергли вермахт, а вместе с ним и все государство в войну нового типа. После
того как 30 марта 1941 г. Гитлер очертил перед 250 высшими офицерами всех
видов вооруженных сил общий абрис своих директив для предстоящей войны,
никаких сомнений на этот счет больше не могло быть. Гальдеру, генерал-квар-
тирмейстеру Вагнеру и Хойзингеру уже с 17 марта было известно, во что выль-
ются их планы. В частности, на одном из разборов обстановки Гитлер, согласно
записи Гальдера, сказал:
«Выпестованная Сталиным интеллигенция должна быть уничтожена. Ма-
шина управления Российской империей должна быть разрушена. На территории
Великороссии необходимо применение жесточайшего насилия...»11.
254

На этой стадии развития событий не было ни одного информированного
офицера, который участвовал в планировании и подготовке войны, не имея
представления о том, что эта война готовится отнюдь не для защиты отечества.
На высшем уровне, в Генеральном штабе сухопутных войск, в разговорах между
Гальдером и его консультантами по вопросам права генерал-адъютантом при
главкоме сухопутных войск Ойгеном Мюллером и полковником военно-юри-
дической службы Эрихом Латтманом, руководителем группы военных юристов,
звучали такие фразы:
«Приказ по войскам в духе последнего выступления фюрера перед генерала-
ми (30.3.1941). В восточной кампании войска должны вести также и идеологи-
ческую борьбу»12. Эти слова относились конкретно к проекту приказа о комисса-
рах, за который отвечали Гальдер и эти сотрудники ОКХ, и к разработке указа о
военной подсудности, запрос о котором поступил в ОКВ 6 мая. Удивление при
этом вызвало то, что проект приказа о комиссарах шел гораздо дальше собствен-
ных представлений Розенберга, изложенных им в памятной записке на эту же
тему, где предусматривалось «только», что «разделываться» следует лишь с вы-
сокими и высшими функционерами. В ОКХ на этот счет различий не делали. Не
возникало проблем и с обоснованием этих мер. Политических представителей
высшей власти и комиссаров следовало уничтожать, поскольку они своей «преж-
ней подстрекательской и разлагающей деятельностью» доказали, что «отвергают
всякую европейскую культуру, цивилизацию, законность и порядок»13. Указа-
ние на ответственность ОКХ и Генерального штаба сухопутных войск важно не
только потому, что высшие офицеры вермахта и сухопутных войск на Нюрнбер-
гском процессе по делу главных военных преступников и на процессе по делу
военных преступников из ОКВ оспаривали совиновность военных и юристов из
аппарата ОКВ и ОКХ14, и не потому, что мемуарная литература затуманила этот
вопрос, а из-за того, что этот описанный в упомянутых приказах состав преступ-
ления положил начало весьма ощутимому комплексу традиций современных
военных институтов. Однако, подчеркивая это, не следует углублять то ошибоч-
ное представление, будто отягчающие последствия идеологической истреби-
тельной войны связаны были в основном с приказом о комиссарах. По числу
жертв результаты действия указа о подсудности (на период реализации плана
«Барбаросса») и мероприятий против военнопленных были куда более серьез-
ными. Однако на примере приказа о комиссарах можно нагляднее всего пока-
зать, как сознательно планировалось убийство определенной категории военно-
служащих Красной Армии и как без особых трудностей давалось этому чисто
идеологическое обоснование. Поскольку этот неоспоримый факт однозначно
противоречил европейскому пониманию войны как борьбы, подчиняющейся,
несмотря на все «необходимости», нормам международного права, то попытка
оправдания задним числом причастных к нему военных и юристов была наце-
лена на то, чтобы оспорить совиновность, а также поставить под сомнение ис-
полнение ими этого приказа. И то и другое было основательно опровергнуто на-
конец в четвертом томе труда о второй мировой войне, изданном Военно-исто-
рическим научно-исследовательским управлением.
Такой образ мышления и дела, идущие вразрез европейской военно-пол-
итической традиции, представляли собой бросающийся в глаза пример наруше-
ния этой традиции. Но многие мемуаристы это полностью замалчивали. Адью-
тант Гитлера по связи с ВВС Николаус фон Белов ничего не может сказать об
этом, кроме как — и притом неверно — то, что «командный состав сухопутных
войск» ожидал «обычной войны», Гитлер же готовился к «борьбе против сильно-
го и беспощадного врага»15. Словно подобное ожидание может быть оправдани-
ем. Нет, об этом все знали, соглашались, действовали единодушно и мирились
255

с этим. Армии были проинформированы. А дальше вниз приказы передавались
устно, конечно, разнообразным способом.
2.	Война в свете немецкой международно-правовой традиции
Освобождение от практиковавшихся еще во время войны на Западе и на Юге
международно-правовых традиций и от обычаев войны рассматривалось в О КХ
как особая проблема, решить которую в идейном плане пытался генерал Мюл-
лер, отвечавший за правовые вопросы. Его известная формула, согласно которой
правосознание при известных обстоятельствах может во время ведения военных
действиях отступать перед военной необходимостью, по своему содержанию уже
во всех отношениях оказалась недостаточной для обоснования планируемых
мероприятий. Он считал, что, по-видимому, требуется «возвращение к старому
праву войны»16, что подразумевало отказ от действавшего тогда военного права,
установленного после первой мировой войны.
Очевидно, Мюллер хотел этим дать понять, что, мол, приспособление к тре-
бованиям Гитлера восстанавливает прусскую практику, т.е. некую «более ста-
рую» традицию, чем та, которая была зафиксирована Конвенцией об обращении
с военнопленными от 27 июля 1929 г. Он, конечно, не упустил из виду в своей
аргументации и тот факт, что Гаагская конвенция о законах и обычаях сухопут-
ной войны, принятая в октябре 1907 г., была принята в довоенное время. Больше
всего он, однако, ссылался на отношение вильгельмовской империи и в особен-
ности прусской армии к вопросу о создании правопорядка военного времени. И
тем самым он нащупал почву, вполне подходящую для того, чтобы протянуть
нить к современности.
Если с осторожностью поставить вопрос о том, просматриваются ли какие-
либо связи между тем, что обычно понималось в прусской армии под «военной
необходимостью», и тем, что думал об этом ОКХ, приспособляясь к требовани-
ям Гитлера, то нужно с самого начала указать на то, что представление Гитлера
о расистско-биологической войне на уничтожение не имело ничего общего с
«элементарным» пониманием войны, присущим Мольтке. Относительность
применения международного права во время войны, становившаяся после
1871 г. все более отчетливой и осознанной во взглядах прусской армии на войну,
создавала уверенность и даже убежденность в том, что для достижения цели в
войне правом можно пренебречь. Эту тенденцию особенно настойчиво защища-
ли гегельянски настроенные немецкие специалисты по международному и госу-
дарственному праву17. Она проявилась в позиции германского военного и поли-
тического руководства во время Гаагских конференций18, которое отнеслось с
глубоким равнодушием к проблемам равновесия в международных отношени-
ях. Прусская армия как исполнитель национального объединения в империи
Бисмарка и представитель германской мощи, кстати главенствующей в Европе,
рассматривала себя соответственно и как привилегированную часть вильгель-
мовского общества. Здесь следует лишь напомнить о юридическом установле-
нии международно-правовой военной доктрины этой армии. Оно представлено
в официальном документе «Обычай войны в военных действиях на суше», из-
данном в 1902 г.19 Должно быть, этот документ был у генерала Мюллера перед
глазами, когда он требовал возврата к «старым обычаям войны». Вот что, поми-
мо всего прочего, там говорилось:
«Энергично ведущаяся война не может быть направлена только против сражающих-
ся представителей неприятельского государства и его укреплений, но в той же степени
она может и должна вестись против всех духовных и материальных источников его силы,
разрушая их. Гуманитарные соображения, т. е. стремление пощадить людей и ценности,
принимаются в расчет лишь в той мере, в какой это разрешают характер и цели войны».
256

В этих соображениях Генерального штаба право военного времени вообще
не существовало, а если и было, то лишь в виде некоего барьера произволу, кото-
рый якобы мог возникнуть из ♦страха перед репрессалиями». Бесспорно, Гитлер
и носители нацистского ♦правового мышления» не только существенно продви-
нули эти тенденции, уже выходившие за рамки норм международного правового
сообщества, — они придали им специально для войны с Россией новое содержа-
ние и масштабы. Они были взяты из расово-биологических ключевых элемен-
тов их мировоззрения. 30 марта 1941 г. Гитлер продемонстрировал генералам,
что большевизм — это, мол, ♦подобие асоциальной преступности», а в приказе о
комиссарах эта его оценка была целиком использована и подкреплена заявлени-
ем о том, что в борьбе против большевизма нельзя рассчитывать на поведение
противника соответственно нормам человечности и международного права. Об-
раз противника был стилизован под смертельного врага немецкого народа.
Но как смертельного врага Гитлер воспринимал Советский Союз не потому,
что тот противостоял его идее войны за ♦жизненное пространство», или потому,
что чувствовал непосредственную угрозу от него, а из-за того, что большевизм в
его восприятии был инструментом устремления еврейства к мировому господ-
ству, которое базировалось на миллионах евреев, проживавших в западных об-
ластях России20. Тем самым планируемая им война на уничтожение напрямую
связывалась с уничтожением восточноевропейских евреев.
В первой фазе этой политики искоренения армия уже участвовала в ее осу-
ществлении вместе с ♦айнзатцкомандами» СС на основе соглашения, заключен-
ного между Гейдрихом и генерал-квартирмейстером Вагнером21. В результате
призыва Сталина к партизанской борьбе не только Гитлер получил шанс ♦досто-
верно» связать воедино истребление евреев и военно-полицейские меры по по-
давлению партизан, но и сухопутные войска увидели в этом возможность оправ-
дать усиливающуюся тенденцию обвинять в партизанской войне прежде всего
евреев и действовать соответственно. Так, в докладе ♦коменданта в Белоруссии
при командующем оккупационными войсками “Остланд”» и командира 707-й
пехотной дивизии говорилось: ♦Поскольку они (евреи), как и раньше, делают
общее дело вместе с коммунистами и партизанами, осуществляется беспощад-
ное уничтожение этих враждебных народу элементов»22. Цифровые данные го-
ворят сами за себя. Здесь, в Белоруссии, дело пошло так, что за месяц с неболь-
шим (с 1.10 по 10.11.1941) из 10 940 военнопленных был расстрелян 10 431 че-
ловек. За то же время потери 707-й пехотной дивизии составили 2 человека уби-
тыми и 5 ранеными23.
Уже в течение 1941 г. истребительные акции против еврейского населения в
общих рамках антипартизанской борьбы вошли в полную силу. Эти меропрятия
без всяких проблем маскировались формулой, согласно которой все евреи дол-
жны были считаться опасными элементами на стороне противника. В общем
охранные части и соединения сухопутных войск в тыловых районах вели войну
с целью ♦умиротворения» страны — конечно, с вооруженным противником, но
вместе с тем во многих случаях также и ради ♦окончательного решения еврей-
ского вопроса».
Лишь один генерал сухопутных войск, как мне известно, признал свою ин-
формированность об этих обстоятельствах. Первый генерал-инспектор сухопут-
ных войск бундесвера генерал Рёттигер, бывший в 1942—1943 гг. начальником
штаба 4-й армии, в своем заявлении еще в ноябре 1945 г., от которого он впос-
ледствии отказывался, подтвердил вывод о том, что ♦борьба с бандами, которую
мы вели, имела конечной целью использование сухопутных войск, для того что-
бы обеспечить беспощадную ликвидацию еврейства и всяких прочих нежела-
тельных элементов»24.
257

3.	Пределы лояльности — традиционная проблема
В январе 1944 г. Гиммлер выступил на временных курсах для командиров,
организованных в Познани начальником штаба национал-социалистического
руководства при ОКВ генералом Рейнике, перед 300 генералами и штабными
офицерами с докладом о *тотальном решении» еврейского вопроса в генерал-гу-
бернаторстве25. Манштейн, во время встречи двумя днями позже с этими же
офицерами в ставке Гитлера в ответ на слова *фюрера» о том, что *если когда-ни-
будь, как говорят, придется драться до последнего, то, в сущности, должно пол-
учиться так, что фельдмаршалы и генералы оказались бы последними, кто про-
должал бы драться», ответил: «Именно так и будет, мой фюрер!»26
К этому времени в армии, в том числе и в офицерском корпусе, начали воз-
никать и распространяться сомнения. Начальник управления личного состава
сухопутных войск генерал Шмундт довел до сведения армейских офицеров 5 ян-
варя 1944 г. следующее: *Офицер, который не признает решающих ценностей
нашей политической и общественной народной жизни и не защищает их с до-
статочной силой убеждения, не может считаться пригодным к службе как офи-
цер»27. С усиливавшейся безнадежностью попыток одержать победу над против-
ником на Востоке механизм нацистской системы насилия все больше развора-
чивался вовнутрь, нацеливаясь на вермахт, о чем свидетельствуют многочис-
ленные приговоры к смертной казни. Непримиримость идеологической войны
принуждала сохранять лояльность при крушении.
Лояльность в отношении кого и чего? Народа и отечества или Гитлера и его
режима?
Поскольку сомнительные страницы войны на Востоке преимущественно
изъяты из традиций бундесвера и поскольку ее *истинный смысл» почти не
вскрывался, то и этот вопрос остался наполовину в тени. В Нюрнберге наиболее
изобличенные в преступлениях генералы Йодль и фон Рундштедт оценивали
покушение 20 июля 1944 г. как предательство. Другие генералы, как Блюмент-
ритт и Гудериан, выступали в 1950 г. за то, чтобы в будущем полагаться лишь на
тех людей, которые «намерены выполнить свою присягу»28. В подобных выска-
зываниях не сохранилось и половины тени прошлого. В них абсолютно ясно вы-
ражено требование, чтобы солдат сражался и умирал, не спрашивая за что. Поэ-
тому и руководству бундесвера не так легко и просто вырабатывать какие-либо
традиции. В «Наставлении по внутреннему руководству»29 задачи солдат увяза-
ны со «свободой каждого из нас». Речь там идет о том, что «тоталитарное насилие
брало верх над нами», но едва ли высшие военные руководители предоставили
себя в его распоряжение в мыслях и делах. В справочнике говорится про Сталин-
град, но не про Бабий Яр и лишь вскользь упоминается о согласии с ложными
ценностями и абсолютизированными политическими целями. Приводятся тек-
сты приказов, противоречащих нормам международного права, но без поясне-
ний о том, в каких военных штабах они составлялись и подписывались. Руковод-
ствуясь примерами, следует показать, «как сложно сегодня исходить из истин-
ной европейской и немецкой солдатской традиции после всего того, что с нами
было»30.
При этом абстрактно формулируемые высказывания о поведении, противо-
речащем нормам международного права, носят весьма сдержанный характер,
они не затрагивают существа дела, которое следует усматривать в ориентации на
более активное соучастие в обеспечении соблюдения этого права. Вот примеры
подобных формулировок:
«Отдание высшим военным командованием преступных приказов с передачей
их до самых нижних командных инстанций; упование на то, что в низах они не
258

будут выполнены; их выполнение многими инстанциями; выполнение солдатом
приказа о невмешательстве в том случае, если рядом с ним совершались преступ-
ления»31.
Говорят, что проявление ненависти к врагу «полностью отвечало характеру
идеологической системы большевизма»32, но при этом вовсе не вспоминают о
кампании ненависти, развязанной немцами против советского противника.
Можно было бы привести многочисленные примеры этого. Достаточно сказать
о заявлениях генерала Риттера фон Хенгля, начальника штаба национал-социа-
листического руководства при ОКХ, на совещании генералов и офицеров в Ры-
царском замке Зонтхофен, посвященном «идеологической ориентации», неза-
долго до покушения на Гитлера33. Хенгль потребовал, чтобы каждый офицер
воспитывал у своих солдат «неукротимую волю к уничтожению и ненависти».
В то же время в «Наставлении по внутреннему руководству» ставилась за-
дача:
«Мы сможем устоять перед тоталитарным строем лишь тогда, когда мы будем знать
его сущность, т.е. сопоставим нас с третьим рейхом и с методами тоталитарного государ-
ства»34.
Однако эта задача оказалась невыполненной. В этом повинно то, что бундес-
вер, так же как и все общество, переживает кризис. Отмечается и то, что в его
окружении возникают аллергические реакции на новейшие находки исследова-
телей, связанные с поведением вермахта в Советском Союзе и, в частности, с
сотрудничеством сухопутных войск с «айнзатцкомандами» в тылу у действую-
щей армии35. Самокритичной проработке этих вопросов все еще мешают уси-
лия апологетов. Обоснование традиций, не опирающееся на свободную от илл ю-
зий самокритику, оказывается на очень зыбкой почве. В официозных изданиях
бундесвера все эти взаимосвязи затрагиваются очень поверхностно, а то и вовсе
остаются без внимания36. Если верно то, что написал один офицер, а именно что
роль вермахта «как рабовладельца Европы, как вынужденного, а порой и добро-
вольного щита, скрывающего невиданные дотоле преступления», порождает у
многих бывших и еще находящихся в строю солдат «глубокую и до сих пор вы-
зывающую серьезные последствия травму»37, тогда в собственных интересах на-
ших вооруженных сил настоятельно необходима свободная от иллюзий прора-
ботка истории вермахта, в особенности в части войны с Россией. Она относится,
как метко говорит этот автор, «к наследию вины», что справедливо хотя бы в об-
щем смысле; она обусловлена и востребована как преграда чересчур поспешной
самоудовлетворенности. В этом смысле традиционный приказ министра оборо-
ны ФРГ от 1 июля 1965 г. был шагом назад. В одном из ключевых его положений
говорилось о том, что в германской военной традиции послушание и исполне-
ние долга «неизменно основывались на верности солдата своему непосредствен-
ному начальнику», который для него «олицетворял право, народ и государство».
Слово «постоянно» делало это положение сомнительным, причем именно в свя-
зи с войной на Востоке38. Отсюда и отмена этого приказа 20 сентября 1982 г.
была несколько запоздалой. Изданный в тот же день новый указ о традициях
требует «учитывать всю германскую историю, ничего не пропуская»; в нем гово-
рится, что вся военная деятельность должна «ориентироваться на нормы право-
вого государства и положения международного права». Солдатские добродетели
сегодня получают «моральную опору» именно отсюда, а также от привязки их к
положениям Основного закона ФРГ.
Тот, кто в подобном контексте спрашивает о значении действий вермахта в
России с точки зрения традиций, с порога отметает возможность ухода только
на разговор о мужестве и о героической гибели, потому что это становится одно-
временно и вопросом о смысле тогдашней солдатской службы.
Этот смысл состоял не в «спасении Запада», как уже после войны долгое вре¬
259

мя твердил преемник Гальдера генерал Цейцтлер, излагавший в то время свои
«мысли о поведении немецких генералов на случай требуемого западными де-
ржавами перевооружения Германии»39. «Мы не имеем права надолго отказы-
ваться от нашего долга по отношению к Европе и к западному миру в деле под-
держания западной культуры и цивилизации, — так говорил гитлеровский на-
пальник генштаба. По причине нашего тесного соприкосновения с болыпевиз-
мом мы сегодня, вероятно, из всех европейских народов все еще или вновь об-
ладаем самым сильным боевым духом...» Что же до «спасения Запада», то эта
фраза была одной из пропагандистских формул конца войны, когда Гитлер
вверг Запад в величайшую катастрофу в его истории.
Возможно, что в глазах многих солдат смысл войны тогда, когда уже некого
было больше побеждать, состоял в защите отечества. Но подобный взгляд ничего
не менял в том, что уже случилось и должно было случиться дальше. Война в
России не может быть сведена к отдельным действиям миллионов всего лишь
отважных защитников отечества. Ее результаты это опровергают. Добытые ре-
зультаты. Апология — враг истинной традиции.
Один старый офицер написал мне о Федеральном центре политического об-
разования в связи с апологетическими стараниями другого офицера40:
«Этот доклад... еле дует поместить в один ряд с классическими опусами в дискуссии
по современной истории на тему “Взаимоотношения вермахта и нацистского государст-
ва”, так как в нем на немногих страницах предлагается тот самый репертуару который
“граничит с артистической способностью к самоуспокоению” (Мичерлих) и бытует у
нас с 1945 г. у а сейчас во всевозрастающей мере звучит в салонах».
Действительно, «самоуспокоенность» во многом характеризует наш подход
к оценке действий вермахта в России. Однако самоуспокоенность далеко не луч-
ший советчик в вопросе о традициях. Даже сам Кейтель, превращенный многи-
ми в козла отпущения, в одной из своих записей после войны отметил: «По это-
му поводу я могу сказать только то, что я глубоко потрясен ужасающими масш-
табами тех последствий, которые возникли в Советской России»41. Это были
ужасающие последствия планомерных действий, которые он относил на счет су-
хопутных войск (на театре военных действий) и гражданских комиссаров. Обра-
ботка накопленных на сегодняшний день результатов исследований в интересах
выявления традиций приводит к выводу, что война на уничтожение на Востоке
изучена недостаточно, поскольку о ней отзываются как о «совращении», что не-
редко встречается в разговорах о традициях. Безусловно, «совращение» со сторо-
ны национал-социализма и со стороны Гитлера было42. Но наряду с этим у во-
енных были собственные интересы и представления о целях. Традиции бундес-
вера в связи со взглядами на войну в России не должны зацикливаться на манипу-
ляциях военных. Дело заключается в том, чтобы видеть линию преемственности и
готовность к жестокости в борьбе против особого врага на Востоке. Тогда станет так-
же ясно, что Запад с его традициями был втянут в катастрофу не только «этими
национал-социалистами» и что военные успехи придавали системе более продол-
жительную стабильность, тогда как собственно нация оказалась вынужденной по-
платиться за других. Генерал-полковник Бек предвидел это еще в 1938 г.
Все это следовало бы сильнее отразить в новом подходе к историко-полити-
ческому воспитанию со стороны всей общественности, среди которой мог бы
найти свое место и бундесвер.
Примечания
1	Der ProzeB gegen die Hauptkriegsverbrecher vor dem Intemationalen Militargerichtshof Niimberg
14.11.1945-1.10.1946, 42 Bde, Numberg 1947 ff. (цит. no IMT), здесь Bd XXXIV, S. 129-131
260

(4064-PS). Относительно характера этого приказа см.: Christian Streit, Keine Kameraden. Die
Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941—1945. Stuttgart 1978, S. 115 ff.
2	Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd 4: Der Angriff auf die Sowjetunion. Stuttgart 1983.
3	Adolf Heusinger, Befehl im Widerstreit. Schicksalsstunden der deutschen Armee 1923-1945. Tubingen
1950, S. 109-111,124-126.
4	Хойзингер видит в этом один из «судьбоносных вопросов». См.: там же, S. 116 f.
5	Curt Siewert, Schuldig? Die Generale ur A* Hitler. Bad Mergentheim 1968. Зиверт несколько лет
служил при Генштабе у фон Браухича.
6Там же, S. 187.
7	Там же.
8	OKW/WFSt/Abt. L.IV/Qu Nr. 44560/41 g.K.Chefs.: Richtlinien fur das Verhalten der Truppe in
RuBland, Bundesarchiv-Militararchiv Freiburg (BA-MA), RW 4/v. 524.
9	Начальник управления внешней военной разведки («Аусланд/Абвер») в ОКВ адмирал Канарис
тем самым напомнил об инициативе графа Гельмута фон Мольтке. Текст этого отрывка из до-
клада см. в работе: Hans-Adolf Jacobsen, Kommissarbefehl und Massenexekution sowjetischer
Kriegsgefangener, в: Anatomie des SS-Staates. Bd 2. Munchen (dtv) 1967, S. 208-210. Замечание
Кейтеля стоит в начале этой записи. См. также: Streit, Keine Kameraden, S. 232, и
Ueberschar/Wette, «Untemehmen Barbarossa», Anhang, Dok. Nr. 27, S. 355 f.
10	Cm.: Hans Meier-Weicker, Aufzeichnungen eines Generalstabsoffiziers 1939-1942. Freiburg 1982,
S. 119.
11	Franz Halder, Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabes des Heeres
1939-1942. Bd II. Stuttgart 1962, S. 320.
12	Там же, S. 399. Eintrag vom 6. Mai 1941.
13	Hans-Adolf Jacobsen, Kommissarbefehl, S. 135—232 (177—179).
14	По вопросу об участии в ответственности см.: Manfred Messerschmidt, Die Wehrmacht im NS-
Staat. Hamburg 1969, S. 402 ff.; Streit, Keine Kameraden, S. 44 ff. Штрейт не считает, что главную
ответственность нес Гальдер, а не Браухич. См. корректуру его статьи в: Ueberschar/Wette,
«Untemehmen Barbarossa», S. 197 ff.
15	Nicolaus v. Below, Ais Hitlers Adjutant 1931-1945. Mainz 1980, S. 279. Белов тоже пытается изо-
бразить здесь с помощью этих приказов некое несуществующее противоречие между Гальдером
и Гитлером, но при этом не произносит ни слова критики по поводу гитлеровских «представле-
ний о войне на Востоке».
16	Это было 11 июня, за 10 дней до начала войны. Были собраны в Варшаве начальники разведот-
делов и военные судьи штабов армий. См.: Pz. Gr3/lcTatigkeitsbericht Nr. 2,1.1.-11.9.1940, ВА-
МА, PzAOK 3/13119/1, В1./29 f., в особенности: Jacobsen, Kommissarbefehl, S. 192.
17	См. также: A. Lasson, Princip und Zukunft des Volkerrechts. Berlin 1871; подробнее: Manfred
Messerschmidt. Volkerrecht und *Kriegsnotwendigkeit» in der deutschen militarischen Tradition seit
den Einigungskriegen, в: German Studies Review, 6, (1983), S. 237—269.
18	Jost Diilffer, Regeln gegen den Krieg? Die Haager Friedenskonferenzen von 1899 und 1907 in der
intemationalen Politik. Berlin 1981, S. 101—137.
19	Kriegsgeschichtliche Einzelschriften, Heft 31. Hrsg. vom GroBen Generalstab, Kriegsgeschichtliche
Abteilung I. Berlin 1902.
20	Подробнее об этом см.: Andreas Hillgruber, Die «Endlosung» und das deutsche Ostimperium als
Kemstiick des rassenideologischen Programme des Nationalsozialismus. B: Manfred Funke (Hrsg.),
Hitler, Deutschland und die Machte. Materialien zur AuBenpolitik des Dritten Reiches. Dusseldorf
1976, S. 94-114 (98), вначале опубликовано в: Vierteljahrshefte fiir Zeitgeschichte, 20 (1972); cm.
так же статью Хиллгрубера в: Ueberschar/Wette, «Untemehmen Barbarossa», S. 219 ff.
21
Подробнее об этом см.: Helmut Krausnick und Hans-Heinrich Wilhelm, Die Truppe des
Weltanschauungskrieges. Stuttgart 1981.
22
Цит. no: Jurgen Forster, Zur Rolle der Wehrmacht im Krieg gegen die Sowjetunion, в: Aus Politik und
Zeitgeschichte, Beilage zur Wochenzeitung «Das Parlament», В 45/80 vom 8.11.1980, S. 3—15 (13).
23	Monatsberichte vom 11.10.-10.11.1941, BA-MA, RH 26/707/v. 1, цит. no: Forster, Rolle der
Wehrmacht, S. 14.
24	NachlaB Rottiger, BA-MA, N 422/11, Bl. 4.
25
Redenotizen Himmlers 1/7, Archiv des Instituts fiir Zeitgeschichte Munchen, Mikrofilm MA 316. О
процессе см.: Rudolph Chr. Freiherr v. Gersdorff. Soldat im Untergang. Frankfurt/M. 1979, S. 145 f.
26	Erich v. Manstein, Verlorene Siege. Bonn 1955, S. 580.
27	Befehl vom 5. Januar 1944, BA-MA, H 37/222.
28
Cm.: Georg Meyer, Zur Situation der deutschen militarischen Fiihrungsschicht im Vorfeid des
261

westdeutschen Verteidigungsbeitrages, в: Anfange westdeutscher Sicherheitspolitik 1945-1956. Bd 1:
Von der Kapitulation bis zum Pleven-Plan. Munchen 1982, S. 577-735 (662-669).
29	Innere Fiihrung. Hilfen zur Klarung der Begriffe. Hrsg. vom Bundesministerium fur Verteidigung,
Fuhrungsstab der Bundeswehr, 1957.
30	Там же, S. 63.
31	Там же.
32	Там же, S. 64.
33	ВА-МА, Н 42/1.
34	Innere Fiihrung, S. 85.
35	Kra и snick und Wilhelm. Die Truppe des Weltanschauungskrieges.
36	Cm.: Hans-Jurgen Rautenberg, Aspekte zur Entwicklung der Traditionsfrage in der Aufbauphase der
Bundeswehr, в: Tradition als Last. Hrsg. von Klaus M. Kodalle. Koln 1981, S. 133-151 (145—149).
37	Peter Balke, Deutsche Geschichte — Konsequenzen fur ein zeitgemaBes Selbstverstandnis des
Soldaten, в: Tradition als Last, S. 79—98 (87).
38	О критике указа о традициях см.: Manfred Messerschmidt. Das Verhaltnis von Wehrmacht und NS-
Staat und die Frage der Traditionsbildung, в: Tradition als Last, S. 57-77.
39	Wohl um 1950, BA-MA, N 63/118, Bl. 62.
40	Конкретно к Докладу см.: Die Wehrmacht — Stahlemer Garant des NS-Systems? B: Aus Politik und
Zeitgeschichte, Beilage zur Wochenzeitung «Das Parlament», В 34/81 v. 22.8.1981, S. 37—41.
41	Walter Gorlitz (Hrsg.), Generalfeldmarschall Keitel. Verbrecher oder Offizier? Gottingen 1961, S. 394.
42	Cm.: G. A. Ritter/K. D. Bracher/H. Buchheim/M. Messerschmidt, Totalitare Verfuhrung im Dritten
Reich. Arbeiterschaft, Intelligenz, Beamtenschaft, Militars. Munchen 1983 (= Zeitfragen, Hrsg.,
Bayerische Landeszentrale fur Politische Bildungsarbeit, Z 19).

Ганс Моммзен
Оппозиция Гитлеру
и немецкое общество в 19331945־ гг.*
7. Изменение перспективы
История немецкого движения Сопротивления Гитлеру представляет собой
цепь попыток с помощью явно недостаточных средств и при крайне неблаго-
приятных обстоятельствах положить конец сумасшествию нацистского режима,
спасти Германию от полной внутренней и внешней катастрофы. Ретроспективно
мы знаем, что эти усилия не имели почти никаких шансов на успех. Конечно,
свою роль в провале покушений на Гитлера сыграла и масса случайностей1. Ко-
нечно, ликвидация диктатора изменила бы ход событий. Но в более глубоком
смысле Сопротивление все же нельзя оценивать, исходя только из этого. Были
основательные причины того, почему не удались неоднократные посягательства
на жизнь фюрера. Однако сомнительно, чтобы даже в случае их успеха оппози-
ция получила бы возможность реализовать свои планы и что при этом не воз-
никла ситуация гражданской войны, которая завершилась бы таким же полити-
ческим и военным крахом, который, принимая во внимание цели заговорщи-
ков, не мог бы по сути чем-то отличаться от той ситуации, которая возникла
после самоубийства диктатора. Но прежде всего для попытки переворота 20
июля 1944 г. было характерно то, что она была совершена из осознания сложив-
шейся критической ситуации, в которой — безотносительно к вопросу об успехе
или неуспехе — речь шла о том, чтобы дать сигнал к борьбе против дальнейшего
существования нацистского деспотического режима.
Нравственная сущность всех сфер борьбы, которая велась в рамках Сопро-
тивления, останется незамеченной, если рассматривать эту борьбу под углом
зрения только ее перспектив на успех и, руководствуясь таким подходом, выво-
дить косвенные критерии для установления разницы между «настоящими» оп-
позиционными действиями и простым возмущением. Для тех мужчин и жен-
щин, которые при самых разных обстоятельствах и частных расхождениях в
политических целевых установках противопоставили себя господству нацио-
нал-социалистического насилия и террора, необходима была в первую очередь
духовная стойкость, чтобы не мириться, подобно массе их сограждан, с тем пси-
хологическим и физическим насилием, которому они подвергались. Желание
сохранить свое общественное и политическое лицо в условиях насаждения уни-
фицированной доктрины явилось безусловно необходимым исходным пунктом
в принятии человеком решения о вступлении на путь Сопротивления режиму.
Сюда прибавлялись социальные установки людей, их политические интересы,
религиозные убеждения и идеологические предпочтения. Вопрос о том, удастся
ли на самом деле осуществить политический переворот и какие шансы на успех
при этом могли бы быть, отходил, напротив, на задний план.
Вследствие этого Сопротивление в «третьем рейхе» нельзя оценивать только
в критериях «реалистической» политики, достаточно взвешенной по своим це-
лям и средствам. В столь же малой степени можно изображать внешние неудачи
Перепечатка из работы (сборника) о внутригерманском Сопротивлении (см.: Klaus-Jiirgen
Muller (Hrsg.). Der deutsche Widerstand 1933—1945, Paderborn etc., 1986, S. 22—39).
263

во многих акциях, отличавшихся бросающейся в глаза безнадежностью, как об-
щую несерьезность Сопротивления. И то и другое свидетельствует о том, что его
ядром было морально-политическое начало: это был внутренний бунт против
системы господства, разрушавшей личность превращением ее в бездушный ме-
ханизм исполнения политических замыслов и логически приводившей ее к
окончательной потере человечности2. В основе решения о Сопротивлении лежа-
ло убеждение в том, что необходимо бороться за радикальную альтернативу су-
!чествовавшему режиму, какой бы она ни оказалась. Не напрасно Гельмут фон
Мольтке объяснял, что речь идет прежде всего о том, *чтобы восстановить свой
образ как человека в сердцах своих сограждан»3.
Из этих соображений следует, насколько сомнительна была бы попытка
приписать больший вес Сопротивлению, исходившему от представителей «ко-
мандных высот», на том основании, что в существовавших тогда условиях якобы
только этот путь давал известные шансы на успех, и в то же время рассматривать
попытки левых политических кругов разжечь массовое Сопротивление как без-
ответственные. Тот факт, что буржуазно-консервативные круги в своем Сопро-
тивлении еще в 1942 г. поняли недостаточность собственного влияния в широ-
ких слоях народа и лишь позже путем организации надпартийного народного
движения вознамерились исправить это положение4, делает очевидной искусст-
венность такого разобщения усилий, при котором острие оказывалось нацелен-
ным против далеко не блестящих успехов коммунистического Сопротивления и
снижалась роль сохранения нелегальной кадровой организации как основы для
широкого оппозиционного движения в народе.
Столь же неуместно оценивать легитимность Сопротивления политически
разнородных группировок по тому, насколько их долгосрочные политические
цели отклонялись от норм демократического конституционного строя, чьи пар-
ламентские варианты по всей континентальной Европе еще в 30-40-е годы были
признаны отжившими свой срок политическими формами. Рассматривая Со-
противление, нельзя загонять себя в слишком жесткие рамки морализирующе-
го теоретизирования, хотя истинная его тематика связана с принципами гуман-
ности как альтернативы эскалации идеологической пропаганды и системного
террора. В просматриваемых в Сопротивлении Гитлеру тенденциях, во многом
противоречивых в общественно-политическом и духовном планах, отражены
возможные или исторически еще не востребованные альтернативы развития
Германии. Без более серьезного знания оппозиционных устремлений, которые
в немалой степени были обусловлены и нацистской системой, невозможно со-
ставить верное представление о внутренней структуре «третьего рейха»5.
2. Сопротивление без народа
Одним из основополагающих фактов немецкого Сопротивления — в отли-
чие от Сопротивления в оккупированных Германией странах — было то, что оно
вынужденно противопоставляло себя общенациональной позиции населения,
да еще в условиях второй мировой войны. Поэтому оно всегда рассматривалось
предвзято, как государственная измена или предательство родины6. И поначалу
буржуазно-консервативные группы Сопротивления робели активно включаться
в него, страшась последствий. Безусловно, оппозиция могла по праву заявлять в
отличие от НСДАП о том, что она выражает истинные интересы немецкого на-
рода. Среднему гражданину, который приспособился к режиму и лояльно сиу-
жил ему, несмотря на его отвращение к таким отдельным моментам, как засилье
партийных бонз и террористические методы Гиммлера и гестапо, было трудно
понять и признать это обстоятельство. С помощью тщательно инструментали-
264

зи рован но го культа личности Гитлера и подчинения ему или упразднения всех
учреждений — поста президента, армии, правительственного аппарата — персо-
на фюрера была сделана единственным символом национального самовыраже-
ния7. Не существовало никаких побочных источников легитимности, как это
было, например, с монархией в Италии или с правительствами в изгнании в
других странах, которые могли быть призваны и заявить о своем праве действо-
вать от имени нации. Тот, кто отказывал в лояльности Гитлеру (а это ни в коем
случае не означало, что он не мог подвергать самой резкой критике действитель-
ность существовавшего режима, направляя ее не против Гитлера, а только про-
тив его сатрапов), невольно ставил себя вне нации.
Именно участникам буржуазно-консервативного Сопротивления потребо-
вался длительный процесс обучения, чтобы уяснить такое положение вещей. Не-
сомненно, что упорно сохранявшееся у Карла Гёрделера убеждение в возможно-
сти путем совместного выступления генералов склонить Гитлера к изменению
его военной политики определялось также и соображениями, связанными с тем,
чтобы не дать повода к возникновению новой легенды об ударе кинжалом в спи-
ну. В то же время тут действовали и глубокие моральные сомнения в целесооб-
разности ориентации на политическое убийство, которые у Гёрделера корени-
лись в прусско-протестантских традициях8. Но при этом в течение долгого вре-
мени сохранялась иллюзия, будто в развале государственно-правового порядка
повинны прежде всего бессовестные гитлеровские сатрапы вроде Гиммлера,
Геббельса и Геринга. Однако принципиальный отказ Гельмута фон Мольтке от
покушения был вызван убеждением в том, что национал-социалистическая си-
стема не более чем конечный продукт ошибочного европейского развития от
эпохи Реформации и что она должна «выгореть» сама по себе, дабы обеспечить
долгожданное секуляристское возрождение9. Эскалация же преступлений и раз-
рушения в последней фазе войны сделали неизбежными какие-то прямые дей-
ствия. После ареста фон Мольтке и с осознанием того, что свержение режима
предполагает убийство диктатора, большая часть членов кружка Крейзау безого-
ворочно отдала себя в распоряжение группы Штауффенберга, планировавшей
переворот; и даже сам Мольтке с 1942 г. действовал в интересах устранения ка-
бинета Гитлера. Но только смерть диктатора, как показали события непосредст-
венно перед крахом «третьего рейха», развеяла интегрирующую силу гитлеров-
ского мифа, которая сразу после 20 июля обрела было новый заряд, но в послед-
ний год войны начала слабеть10.
Немецкое Сопротивление при всем разнообразии форм борьбы и социаль-
ного состава его участников оставалось Сопротивлением без народа. Это было
следствием тех условий конспирации, в которых единственно и могла осущест-
вляться оппозиционная деятельность. КПГ и в ограниченной степени СДПГ
приобрели весьма печальный опыт, когда еще в первые годы нацистского режи-
ма пытались организовать отдельные массовые манифестации. Полицейскому
аппарату удалось тогда нанести ощутимый ущерб нелегальному кадровому ап-
парату КПГ. Политически опытные социал-демократы типа Эмиля Хенка за-
благовременно дистанцировались от полуконспиративной организационной
деятельности СДПГ, о которой, как мы сегодня знаем, гестапо было, в общем,
хорошо проинформировано. Последнее имело обыкновение прибегать к реши-
тельным мерам против социал-демократов, когда те пытались установить кон-
такты с КПГ или наладить связи между своими региональными организация-
ми11.
Помимо таких группировок, как КПГ, которые в какой-то мере были под-
готовлены к конспиративной работе, Сопротивление неизбежно развертывалось
и на уровне личных контактов в узких кругах друзей-единомышленников. Среди
левых, которые понимали значение конспирации, во многих случаях организа¬
265

ция Сопротивления также зависела от инициативы одиночек. Это имело своим
следствием то, что возможности набора людей для конспиративной работы огра-
ничивались теми группами, которые еще до 1933 г. объединяли людей как в пол-
итическом, так и в общественном или иногда даже в профессиональном отноше-
нии. В последних двух случаях это было характерно для кружков буржуазного
Сопротивления. Между прочим, КПГ неоднократно пыталась установить кон-
такты с социал-демократами или также с оппозиционно настроенным духовен-
ством, но это удавалось лишь в виде исключения. КПГ была вынуждена восста-
навливать постоянно испытывавшую жестокие удары гестапо свою конспира-
тивную сеть только за счет узкого круга бывших членов партии. Знаменательно,
что она почти постоянно пыталась возместить свои тяжелые потери; ведь даже
простое поддержание конспиративной сети стоило значительных жертв. Ее со-
хранность оказывалась более важной по сравнению с нелегальной пропагандой,
которая если даже и не достигала цели, то постоянно приковывала к себе внима-
ние гестапо. Но партии ни разу не удалось привлечь к себе какие-либо группы
некоммунистических рабочих, особенно среди молодого поколения, за исклю-
чением, конечно, тех его представителей, которые выросли в традиционно про-
коммунистической среде12.
Так же обстояло дело и в конспиративных группах социал-демократов, та-
ких, как «Красная ударная команда», «Новое начинание», «Немецкий народный
фронт» или «Международный социалистический боевой союз», тем более что все
они были серьезно измотаны и потрепаны еще в середине 30-х годов13. Что же
касается буржуазно-консервативных групп Сопротивления, то они в принципе
испытали те же трудности. Однако их положение было более благоприятным в
том смысле, что полицейские акции против них проводились более осторожно,
причем не столько потому, что это могло нанести урон престижу режима, сколь-
ко — и в гораздо большей мере — на том основании, что не считалось, будто пред-
ставители высших слоев германского общества способны оказать серьезное со-
противление. То обстоятельство, что с конца 1941 г. везде, в том числе и среди
функционеров НСДАП, начало проявляться недовольство политической обета-
новкой и поведением нацистской верхушки, служило в известной мере прикры-
тием конспиративной деятельности Карла Гёрделера и других представителей
буржуазных оппозиционных групп14.
В качестве предполагаемого канцлера Гёрделер некоторое время льстил себя
надеждой, что большинство немецкого населения после раскрытия нацистских
преступлений встанет на сторону нового, совершившего переворот правительст-
ва. В отличие от него Хассель и Попиц были настроены более скептически, и
крейзаусцы вынуждены были признать, что им нечего рассчитывать на симпа-
тии широких масс трудящихся. Это оправдывало отказ заговорщиков от созда-
ния предпосылок для формирования массовой организации еще до переворота.
В то же время они пытались, принимая во внимание ожидавшуюся активиза-
цию коммунистов, найти поддержку частично у профсоюзов, частично у некогда
социал-демократически настроенной части рабочего класса. Все свидетельство-
вало о том, что часть населения, нашпигованного пропагандой о необходимости
выстоять в борьбе, может выступить против правительства переходного периода.
Тем не менее решение пойти на переворот, даже если это и не принесет стабили-
зации военного положения страны, было правильным. Проблема же относи-
тельной политической изоляции заговорщиков продолжала оставаться нере-
шенной.
266

3.	Основные группы и примеры действий
Буржуазное Сопротивление оказывалось сильнее и крепче в тех случаях,
когда оно базировалось на тех сохранившихся элементах общества, которые не
были затронуты нацификацией. Это же касалось и тех солидарных между собой
групп в офицерском корпусе, которых все еще отличали прусские традиции и
которые не поддались влиянию военно-технической модернизации, значитель-
но укрепившей возникшие в 1933 г. связи между военным и нацистским руко-
водством15. Эти социальные предпосылки для участия в Сопротивлении обусло-
вили известную общественно-политическую обособленность возникавших
кружков и групп Сопротивления, хотя некоторые из их участников, в частности
Гельмут фон Мольтке, упорно стремились ее преодолеть и привлечь к себе в осо-
бенности представителей рабочего класса — сначала Мирендорфа и Хаубаха, а
потом и Юлиуса Лебера для работы в Крейзау16.
Движение Сопротивления 20 июля обнаружило весьма своеобразную соци-
альную структуру. С одной стороны, в нем участвовали (это относилось к кружку
Крейзау прежде всего и в меньшей степени к Сопротивлению в армии) такие
личности, которые приобрели свой политический опыт в конце 20-х годов и бы-
ли затем в определенном смысле аутсайдерами, вышедшими, как правило, из
молодежного движения и находившимися под его влиянием. Они в болыпинст-
ве своем питались неоконсервативными или неоромантическими идеями и
лишь в исключительных случаях (как, например, Хаубах и Мирендорф) имели
опыт в практической политике17. Другие, как Фриц-Дитлоф фон дер Шуленбург,
Клаус Шенк фон Штауффенберг или Хеннинг фон Тресков, сделали свою про-
фессиональную карьеру при нацистах. Этой группе противостоял значительно
более пожилой крут знати, в котором наряду с Беком и фон Вицлебеном, а также
другими заслуженными военными превалировали высокопоставленные чинов-
ники и дипломаты, которые поначалу в ряде случаев занимали важные позиции
в структурах режима и сознательно их сохраняли.
Профессиональных политиков в узком смысле, и в особенности парламен-
тариев, в этих кругах почти не было. И это было не случайно. После явного кру-
шения парламентарной системы Веймара ее представители оказались в извест-
ном смысле политически нейтрализованными. Они, подобно Конраду Аденауэ-
ру или Теодору Хойссу, держались в стороне от режима, но не видели повода для
включения в действенную оппозицию. Возврат к условиям Веймара не мог быть
целью, и в этом сходились почти все направления в движении Сопротивления.
Этим объясняется, почему социал-демократы были представлены в конспира-
тивных кругах Сопротивления гораздо слабее, чем коммунисты и социал-де-
мократическая левая оппозиция, особенно после разгрома оппозиционных
групп, настроенных на переворот. Наряду с тем, что социал-демократическому
менталитету конспирация была чужда, сидевшее за рубежом руководство СДПГ
не сумело выработать никаких целевых установок, выходивших за рамки обо-
ронческих настроений последних лет Веймарской республики18. Хотя загранич-
ный аппарат социал-демократов и употреблял революционные фразы, как это
было в Пражском манифесте в январе 1934 г., однако ожидавшаяся социалисти-
ческая революция осталась за горизонтом ввиду реставрации парламентской
системы. Несостоятельными оказались и намерения создать единый фронт с
нелегальной КПГ, чему причиной были традиционные взаимные предвзятости,
тактические особенности действий КПГ и печальный опыт, говоривший о том,
что контакты с нелегальными коммунистическими кадрами ставят под угрозу
собственную практику Сопротивления. КПГ еще в 1935 г. освободилась от ста-
рых лозунгов о социал-фашизме, но поначалу полагала, что ей удастся сохра-
нить и дальше свое требование о создании «единого фронта снизу»19.
267

Социал-демократы в кружке Крейзау, даже с учетом их активной партийной
деятельности до 1933 г., были по уровню интеллекта и политическим взглядам
скорее аутсайдерами; это же было характерно и для Юлиуса Лебера, несмотря на
его многолетнюю партийную работу в Лебеке и его опыт как члена рейхстага20.
Вильгельм Лейшнер и близкие к ему по духу товарищи в группе Гёрделера мыс-
лили преимущественно профсоюзными категориями. Их встреча в созданном в
апреле 1933 г. «Руководящем круге немецких профсоюзов» явилась определен-
ным отходом от веймарского парламентаризма21. Лейшнер также испытал труд-
ности, когда в качестве потенциального должностного лица в предполагаемом
правительстве после переворота вынужден был обращаться за помощью к ста-
рым функционерам, о которых он был довольно низкого мнения, поскольку, по
его словам, они в большей степени потеряли связи с рабочим классом22.
Планы кружка Гёрделера в основном распространялись на фазу, когда
власть должна была получить форму президентской демократии, однако в этом
плане существовали очевидные противоречия межд^резкими авторитарно-кон-
сервативными взглядами Ульриха фон Хасселя и Иоханнеса Попица, во мно-
гом окрашенными немецким национализмом, и подчеркнуто либеральными
представлениями Гёрделера и четко выраженными профессиональными кон-
цепциями христианских демократов и представителей свободных профсоюзов.
Группа заговорщиков, тесно сплотившаяся с 1943 г. вокруг Штауффенберга и
имевшая в своих рядах таких деятелей, как Фриц-Дитлоф фон дер Шуленбург и
Адам фон Тротт цу Зольц из Крейзау, также находилась между двумя фронтами
и пыталась между ними посредничать. Этот узкий круг лиц, руководивших по-
кушением 20 июля, к которым примкнул также и Юлиус Лебер, отличался — как
и сам Штауффенберг, и часть участников военной оппозиции — неоконсерва-
тивными взглядами с сильным социальным акцентом, что позволяет объяс-
нить отход этих людей от идей Гёрделера, который тем не менее не отразился
непосредственно на конкретной подготовке к перевороту23.
Подытоживая, можно сказать, что в национал-консервативных кругах Со-
противления преимущественно были такие личности, которые отчасти благода-
ря своему происхождению и среде, отчасти за счет своей профессиональной
принадлежности, отчасти из-за связей с конфессиональными группами сумели
сохранить свою внутреннюю независимость и солидарную сущность перед ли-
цом прогрессирующей нацистской идеологизации. Это происходило, как прави-
ло, в результате отступления на такие политические позиции, которые шли на-
перекор веймарскому республиканизму. Этому же способствовала и духовная
изоляция Сопротивления, объясняющая, почему в эмигрантских кругах, равно
как и в нелегальных организациях в концентрационных лагерях, западноевро-
пейские политические традиции оказывали на людей большее влияние, чем на
заговорщиков 20 июля, несмотря на ббльшую широту взглядов некоторых их
представителей24. Это позволяет понять и политическую прагматику консерва-
тивно-буржуазного Сопротивления, которое при всех своих различиях объеди-
нялось мыслью о том, чтобы построить мост между Востоком и Западом, соци-
ализмом и капитализмом, что впоследствии вылилось в «германский особый
путь»25.
4.	Сопротивление как акт самоутверждения
Движение Сопротивления 20 июля развернулось поначалу в, казалось бы,
политически нейтрализованном пространстве, и потому мысль о каких-то спо-
рах из-за политической ориентации не играла почти никакой роли, а вся кон-
цепция такого движения основывалась на возможности совершения «револю¬
268

ции сверху». Только с появлением Национального комитета «Свободная Герма-
ния»26 все поняли, что с коммунистическим движением стоит серьезно считать-
ся, и тогда таким людям, как Мольтке, Шуленбург и Штауффенберг, пришлось
откликнуться на их вызов. Поэтому возникновение расхождений в политиче-
ской ориентации в рамках буржуазно-консервативного Сопротивления было не
признаком его слабости, а признанием политической реальности, тогда как уси-
лия по развертыванию широкого народного движения, которое должно было
политически укрепить правительство переходного периода, явились следствием
этого; единственное, что удалось тогда сделать, принимая во внимание начавшу-
юся нехватку времени, — это добиться понимания необходимости корректиров-
ки программы (аналогичным было положение с внешнеполитическими вопро-
сами). Сомнения некоторой части заговорщиков, мотивированные скорее поли-
тикой, нежели соображениями конспирации, в связи с установленными Лебе-
ром и Рейхвейном контактами с коммунистическим движением Сопротивле-
ния, которые вели к вмешательству гестапо и, с одной стороны, угрожали пла-
нам переворота, а с другой — ускоряли его совершение, указывали независимо
от всех различий между всеми ориентациями на общий для всех мотив. Он
включал свержение Гитлера по собственной инициативе немцев, каким бы тем-
ным ни рисовалось им будущее и как бы серьезно ни были разрушены прежние
иллюзии, воспрепятствование полной оккупации Германии и сохранение наци-
опального государства в границах немецкого этноса.
В рамках этой статьи невозможно охватить все разнообразие инициатив и
лежащих в их основании мотивов, как и выявить причины разобщенности их
друг от друга, обусловленной отсутствием конспиративной связи между участ-
никами движения. Решение принять участие в нем зависело вначале от личного
опыта человека и понимания им ситуации. Среди консерваторов, например, вы-
делялись такие (в частности, Эвальд фон Клейст-Шменцин), которые изначаль-
но были полны решимости противостоять этой системе всеми средствами. Но
здесь в то же самое время возникает своеобразная типология различных груп-
пировок, связанная с исходным положением, которое сложилось в 1932—1933
гг. Неудивительно, что социалистическое и коммунистическое Сопротивления
начались раньше, чем в конфессиональных кругах, и раньше, чем среди граж-
данских лиц и в армии, и потом они объединились в заговоре 20 июля. Сравни-
тельно запоздалое включение буржуазно-консервативных кругов в Сопротивле-
ние определялось теми иллюзиями, которые отчасти питала традиционная эли-
та в отношении общего пути с нацистскими политиками. И потребовались на-
сильственные акции нацистов против Польши, систематическая ликвидация
еврейства27 и политика истребления народов в России, чтобы она отказалась от
представлений, будто нацистский режим можно преобразить в каком-то автори-
тарном смысле путем прекращения влияния НСДАП в стране и в результате
отстранения Гитлера от власти, но при сохранении части тех нацистских момен-
тов, которые были внесены в структуру общества.
Христианская церковь также пыталась, несмотря на растущие противоре-
чия, найти компромисс с режимом; и не в последнюю очередь начало акций по
эвтаназии заставило отдельные группы христиан прийти к выводу, что необхо-
димо политическое выступление против режима, а не только институциональ-
ное и теологическое самоутверждение церквей. Разумеется, это ставит вопрос о
разграничении между нацеленным на преодоление системы Сопротивлением и
активным Сопротивлением, хотя такое разграничение с чисто индивидуальной
точки зрения представлялось искусственным. И все те, кто под страхом смерти
прятал своих еврейских сограждан и доставал им фальшивые документы для
выезда за границу, кто пытался помочь русским военнопленным, кто на пред-
приятиях вступался за права наемных рабочих и сопротивлялся идеологической
269

обработке со стороны Германского трудфронта, кто протестовал против жесто-
кого обращения с еврейским населением или открыто предавал позору акции
эвтаназии, кто отказывался выполнять преступные приказы, кто в бессильном
протесте писал на стенах по ночам лозунги против нацистской военной полити-
ки, кто оберегал преследуемых и делился с ними продовольственными картой-
ками, — все они принадлежали в широком смысле к движению Сопротивле-
ния28.
В свою очередь и внутри активной части оппозиции отмечалась различная
степень отрицания политики и методов нацистского господства, чьи глубоко
преступные черты лишь постепенно осознавались даже преданными делу людь-
ми как существенные элементы. Решение осуществить переворот любой ценой,
ради чего, по саркастическому выражению Юлиуса Лебера29, следовало заклю-
чить союз с самим сатаной, пришло ко многим только после критического осо-
знания некоторых явлений и в результате морального возмущения преступны-
ми действиями режима. Для коммунистов же и социалистов, а также для многих
крейзаусцев и отдельных представителей христианских церквей безоговорочное
отрицание гитлеровского режима с самого начала не ставилось под сомнение.
Но и здесь необходимо было принять решение либо пассивно дожидаться его
гибели, либо активно содействовать его замене новым, справедливым строем.
5.	Фазы и меняющиеся формы Сопротивления
На формирование оппозиции попеременно оказывали влияние прогресси-
рующая радикализация системы и эскалация внешней и военной политики;
при этом оккупация соседних стран изменила условия борьбы с режимом и
затруднила ввоз пропагандистских материалов, конспиративную курьерскую
связь и поддержание контактов с западными державами. Ужесточение терро-
ристических акций гестапо и других органов политического надзора, измене-
ние психологических условий борьбы с началом войны, перемена внешне- и
внутриполитических целей в процессе начавшихся военных неудач режима, с
одной стороны, усилили сложности работы по организации Сопротивления, а
с другой — повысили решимость участников добиться переворота в почти без-
надежных условиях.
Немецким оппозиционерам пришлось пережить нелегкий процесс обуче-
ния, и можно представить себе, какая энергия требовалась им только для того,
чтобы приспосабливаться к меняющимся внешним и внутренним условиям.
Первая фаза развития Сопротивления, охватывавшая период с 1933 по 1935
г., связана с формированием движения, когда нужно было принять решение,
с одной стороны, избегать всяких полуофициальных действий, а с другой —
выработать конспиративные формы организации и прекратить участие в тех
структурах, которые сложились до 1933 г., будь то молодежные союзы, про-
фессиональные и партийно-политические объединения или церковные орга-
низации.
Вторая фаза эволюции Сопротивления, продолжавшаяся с 1935 до 1938 г.,
отличается распространением конспиративных форм работы прежде всего сре-
ди оппозиционных групп в рабочем движении, а также возникновением эмиг-
рантских структур в Чехословакии, Нидерландах и во Франции. Однако в этот
период еще преобладала иллюзия, будто можно вызвать к жизни массовое анти-
фашистское движение и с его помощью свергнуть нацистский режим. Эти на-
строения отражались в нелегальной пропаганде и информации типа «отчетов»
СДПГ30. С окончанием этого периода стало, однако, ясно, что все попытки неле¬
270

гальных групп выйти за пределы узкого круга знакомых друг с другом едино-
мышленников угрожают завершиться их разгромом.
Год 1938-й во многих отношениях считается поворотным пунктом к уско-
ренной радикализации политики режима, проявившейся особенно в активной
подготовке к войне. Хотя оппозиция с самого начала говорила, что Гитлер — это
война, понадобилась третья фаза развития Сопротивления, продолжавшаяся с
1938 по 1940 г., чтобы найти новые элементы борьбы против войны и (после
военной кампании против Польши) против расширения ее до мировой. Мюн-
хенское соглашение 1938 г. принесло с собой еще одну, далеко не успокоившую
всех и, как вскоре оказалось, кратковременную отсрочку исполнения военных
планов Гитлера. Они были подвергнуты критике уходившим в отставку началь-
ником Генштаба сухопутных войск генерал-полковником Беком31, выдвинув-
шим уже тогда свои военные соображения. Зарождение военной оппозиции во
главе с Беком и Эрвином фон Вицлебеном связывалось к тому же с уже почти
нескрываемым конфликтом в военном руководстве, начавшимся с кризиса, ко-
торый был вызван «делом Фрича» и в котором соперничали противоречившие
друг другу внешне- и военно-политические концепции консервативного руко-
водства рейхсвера и Гитлера. Военная оппозиция установила связи с аппаратом
военной разведки во главе с адмиралом Канарисом. Кризис, вызванный «делом
Фрича», явился для Фрица-Дитлофа фон дер Шуленбурга первым толчком к пе-
реходу к бескомпромиссной борьбе с гитлеровским режимом, который он те-
перь рассматривал как не поддающийся реформам, коррумпированный и пре-
ступный32.
Параллельно с этим сложилась также и группа Сопротивления в министер-
стве иностранных дел, воодушевлявшаяся прежде всего бывшим германским
посланником в Риме Ульрихом фон Хасселем. Она неоднократно пыталась
вплоть до военной кампании против Франции обеспечить дипломатическое
прикрытие готовившегося путча военных в интересах западных держав и уста-
новила связи с Ватиканом33. В связи с этим возникло и первоначальное ядро
того кружка, который впоследствии стал известен как группа Гёрдеяера, завязав-
шая потом отношения с бывшими христианскими и социал-демократическими
руководителями профсоюзов, чтобы освободиться от прежней аристократиче-
ской исключительности и отойти от слишком выраженных авторитарных ре-
центов решения вопроса, предложенных Попицем и фон Хасселем34.
Германо-советский пакт о ненападении, заключенный в августе 1939 г., вы-
звал известную дезориентацию среди и без того ослабленных постоянными ак-
циями гестапо коммунистических кадров. Неутомимая активность буржуазных
групп Сопротивления, целью которых было отстранение Гитлера от власти и ав-
торитарное изменение нацистского режима в обратную сторону, но не револю-
ционный крах этого строя, сменилась упадком духа, когда Гитлер принял реше-
ние не продолжать военную кампанию во Франции, но не только из-за того, что
военные силы, которые должны были взять на себя задачу переворота, были за-
няты в военных действиях, а главным образом потому, что неожиданно быстрая
и достигнутая без больших потерь победа над Францией вознесла диктатора на
вершину популярности и принесла ему безусловную лояльность прежде коле-
бавшегося офицерского корпуса. О том, что сопротивление отдельных лично-
стей также могло бы изменить ситуацию в обществе, говорит факт одиночного
покушения с взрывом бомбы, осуществленного Георгом Эльзерсом в пивной
«Бюргербройкеллер» 8 ноября 1939 г.35
В начале лета 1940 г. движение Сопротивления оказалось перед совершенно
новой ситуацией. Его участники уже не могли надеяться покончить с Гитлером
одним ударом и завоевать тем самым симпатии широких слоев офицерства. В
начавшейся тогда жестокой и упорной, требующей жертв борьбе у движения не
271

осталось надежды на достижение быстрого успеха. Отныне в расчет принима-
лась твердость в исполнении задуманного, а не иллюзионистский активизм, ко-
торый в предыдущие годы укреплял ряды оппозиции. Теперь требовалось не
только тщательное планирование вожделенного переворота, но и разработка
подходящих и правдоподобных альтернативных концепций замены существую-
щего режима. В соответствии с этим часть сил и энергии Сопротивления расхо-
довалась на продолжительную выработку политических и общественных кон-
ституционных форм для антифашистской Германии.
Последовавший затем период переформирования оппозиции характеризо-
в алея, с одной стороны, весьма заметной реактивацией коммунистического Со-
противления, а с другой —־ подъемом кружка Крейзау36. Коммунистам при-
шлось пережить несколько тяжелых потерь и разгром целых групп движения.
Усилия, направленные на создание нового руководящего центра внутри страны,
после того как стало ясно, что управление из оккупированных западноевропей-
ских стран почти не ослабляет риск, были менее успешными и вызывали серь-
езное противодействие гестапо, которому удалось после долгих поисков рас-
крыть шпионскую деятельность «Красной капеллы»37.
Буржуазное Сопротивление также почувствовало жесткость полицейских
преследований. Недостаточно законспирированная деятельность студенческой
группы Сопротивления «Белая роза» закончилась ее обнаружением и ликвида-
цией38. Вмешательство гестапо в акции сопротивления абвера лишь частично
были нейтрализованы адмиралом Канарисом, но после этого военная разведка
перестала быть координирующим центром. Почти случайное раскрытие кружка
Зольфа повлекло за собой арест Гельмута фон Мольтке и вместе с этим прекра-
щение планирования действий Сопротивления, которым занималась группа
Крейзау, чьи активные члены участвовали также в планировании, осуществляв-
шемся Клаусом Шенком фон Штауффенбергом. Отчасти в ответ на концепции,
разработанные кружком Крейзау, более интенсивным стало и планирование в
группе Гёрделера. Усилия, направленные на то, чтобы выработать общую про-
грамму действий, не дали вплоть до 20 июля 1944 г. никаких существенных ре-
зультатов, тем более что настоятельная необходимость переворота в условиях,
когда военное положение с каждым днем становилось все более катастрофиче-
ским, исключала дальнейшую проволочку.
Для периода с 1941 по 1943 г. были характерны неоднократные попытки
арестовать Гитлера или убрать его путем убийства. Растущее нетерпение граж-
данской оппозиции во главе с Гёрделером и ее недовольство тем, что военные
задерживают переворот, частично объясняются недостаточным знанием все 60-
лее осложнявшихся условий работы военных заговорщиков. Полковник Клаус
Шенк фон Штауффенберг руководил из штаба армии резерва подготовкой к
операции «Валькирия» на самом ответственном ее рубеже; она осуществлялась
под предлогом принятия заблаговременных мер для подавления возможного
восстания скопившихся в «рейхе» иностранных рабочих и военнопленных, что
позволяло планировать переворот на уровне Генерального штаба.
Наконец, само покушение было совершено на фоне безнадежной ситуации
внутри страны: последствия бомбардировок с воздуха были тяжелыми, наруши-
лась связь между заговорщиками, угроза вмешательства гестапо сделала почти
невозможными прямые переговоры между гражданской оппозицией и центром
действий военных на Бендлерштрассе и усилила недоразумения, возникавшие
прежде всего в кругах, близких к Гёрделеру, и касавшиеся внутри- и внешнепо-
литических намерений Штауффенберга главным образом в отношении сотруд-
ничества с левыми, которого сознательно добивались Лебер и Штауффенберг.
Попытки путча не удались не только потому, что вопреки ожиданиям Гитлер
отделался при взрыве бомбы в «Волчьем логове» лишь легким ранением, но и в
272

первую очередь из-за того, что основные предпосылки для проведения операции
«Валькирия», а именно захват исполнительной власти командующим армией
резерва и беспрепятственный переход государственной власти к аппарату на
Бендлерштрассе, были реализованы только в Вене и в Париже, да и то в виде
исключения. Оказалось, что внутренней гомогенности германского офицерско-
го корпуса, из наличия которой исходил в своих планах Штауффенберг, уже не
существовало. Подчиненные военные инстанции заняли выжидательную пози-
цию и подчинились тут же последовавшим из ставки фюрера противополож-
ным приказам после того, как не удалось изолировать «Волчье логово», лишив
его технических средств связи, и обеспечить захват Берлинского радио и нейт-
рализацию Йозефа Геббельса39.
О том, насколько чувствительный удар по своему престижу получил режим,
свидетельствуют жертвы, которых потребовало неудачное покушение, и жесто-
кое обращение с заговорщиками и их единомышленниками. Карательные ко-
манды выполняли свою жуткую работу вплоть до кануна капитуляции 8 мая
1945 г., а особая комиссия в Главном управлении имперской безопасности даже
и тогда еще не закончила ее. Постоянно растущее число лиц, выявлявшихся ге-
стало как участники заговора, ужасало даже самых хладнокровных гестаповских
служащих, особенно когда высокопоставленные партийные деятели режима, та-
кие, как граф Хелльдорф и Фриц-Дитлоф фон дер Шуленбург, на допросах гово-
рили то, что думали, а именно что режим погиб не в последнюю очередь из-за
коррупции и безответственности в неслыханных масштабах. При этом те 7 тыс.
человек, которые были названы гестапо в связи с событиями 20 июля (а это бы-
ли далеко не все), косвенно, а отчасти и непосредственно знали о том, чтб их
ожидает.
Но и после 20 июля Сопротивление не прекратилось. Наряду с активно дей-
ствовавшими коммунистами подняли голову и те, кто — как это было в дни
Мюнхена40 — отвергал бессмысленное продолжение войны и перенос на терри-
торию «рейха» политики выжженной земли. Террористический карательный
аппарат режима также продолжал действовать до самого горького конца. Он на-
правлял свои удары и по принципиально аполитичным кругам молодого поко-
ления, которые начали политизированные выступления только под воздействи-
ем карательных мер; к таким группам относились, например, «Пираты эдель-
вейса» и другие юношеские группы протеста, не имевшие никакой связи с более
ранними политическими группировками, но частично копировавшие стиль мо-
лодежных союзов41.
6.	Итоги
Общие итоги внутригерманского Сопротивления Гитлеру говорят о том, что
количественно оно распространялось на чрезвычайно малую часть населения. В
то же время условия жизни, сложившиеся при господстве нацистов, и неспособ-
ность широких кругов населения выступать с политической критикой режима
не позволяли бесчисленным импульсам, направленным против режима или от-
дельных его представителей, сливаться в единое движение протеста. Тот, кто
оказывал сопротивление режиму, должен был учитывать, что широкие массы
ослепленных «народных товарищей» будут считать его государственным измен-
ником. Участие в Сопротивлении требовало эзоповского языка даже в самых уз-
ких доверительных кругах. Линия фронта нередко делила пополам семьи, при-
чем необязательно разграничивая поколения. Фактически у оппозиционеров не
было никакой институциональной опоры, если не считать таких исключений,
273

как монастырь Вальберберг, дававший убежище оппозиционерам-католикам и
позволявший проводить в своих стенах открытый обмен мнениями.
Мотивы, обстоятельства, интересы, приводившие отдельных людей в дви-
жение Сопротивления, были в высшей степени неодинаковыми и крайне проти-
воречивыми. Среда, в которой шло Сопротивление рабочего класса, была в корне
отличной от той, где действовала буржуазно-консервативная оппозиция. Прин-
ципиально различными были также представления отдельных направлений
движения о будущем политическом строе и их идеологический фундамент. Но
это не имело большого значения. Решающим было то, что люди были готовы,
невзирая на ужасающую действительность нацистского режима, думать о буду-
щем и выдвигать альтернативы этой системе, связывая с ними разнообразные
утопические надежды. К этому добавлялось общее убеждение, что система гос-
подства, построенная на лжи, одурманивании, коррупции, открытом насилии и
прогрессирующей преступности, не имеет будущего и что после ее ухода в небы-
тие появится общественный строй, в котором будут обеспечены справедливость,
человеческое достоинство и свободное самоопределение, под каким бы идеоло-
гическим символом это ни произошло. Только такое видение позволяло участ-
никам движения Сопротивления в Германии вести свою борьбу подчас до горь-
кого конца, несмотря на постоянные удары судьбы, аресты и пытки, страх за
семью и сподвижников. Своими делами они доказали, что сохранение человече-
ского достоинства возможно даже посреди моря бесчеловечности. В этом наша
надежда и обязывающий долг. Заветы немецкого Сопротивления, как и Сопро-
тивления в оккупированных Германией странах, остаются действенным вызо-
вом и для нас в сегодняшнем мире, где еще далеко не закончено создание по-
длинно демократических конституционных государств.
Примечания
1	См.: Peter Hoffmann, Widerstand, Staatsstreich, Attentat: Der Kampf der Opposition gegen Hitler,
Munchen 1969, S. 297 ff.; Peter Hoffmann etc. Die Sicherheit des Diktators. Hitlers Leibwachen,
SchutzmaBnahmen, Residenzen, Hautquartiere, Munchen 1975.
2	Cm.: Hans Rothfels, Die deutsche Opposition gegen Hitler. Eine Wiirdigung, Frankfurt/M., 1969.
3	Helmuth James von Moltke, Letzte Briefe, Berlin 1959, S. 18 f.
4	Cm.: Hans Mommsen, Gesellschaftsbild und Verfassungsplane des deutschen Widerstands, в: Walter
Schmitthenner/Hans Buchheim (Hrsg.), Der deutsche Widerstand gegen Hitler, Koln 1966, S. 152 f.
5	Распространенная в структурах нацисткого режима атмосфера не выходившей наружу критики
решений соперничающих ведомств усиливала иллюзию, что Гитлер не нес ответственности за
самоубийственный политический курс, а также способствовала распространению самообмана,
будто может быть какой-то путь отхода назад к стабильности и «норме». См.: Ausnahmezustand
als Herrschaftstechnik des NS-Regimes, в: Manfred Funke (Hrsg.), Hitler, Deutschland und die
Machte. Materialien zur AuBenpolitik des Dritten Reiches, Dusseldorf 1976, S. 30—45.
6	Это была изначальная попытка провести грань между двумя составами преступления и отделить
госизмену от казавшихся легитимными средств Сопротивления, что вело к противоречивым
оценкам (особенно у Остера) (см.: Romedio Galeazzo von Thun-Hohenstein, Der Verschworer.
General Oster und die Militaropposition, Berlin 1982).
ך
См.: Ian Kershaw, Der Hitler-Mythos. Volksmeinung und Propaganda im Dritten Reich, Stuttgart 1980,
S. 190 f.
g
Гёрделер до конца настаивал на отказе от покушения. См.: Gerhard Ritter, Carl Goerdeler und die
deutsche Widerstandsbewegung, Stuttgart 1964, S. 366.
9	Cm.: Mommsen, Gesellschaftsbild (прим. 4), S. 116 ff., 153. В литературе бытует ошибочное пред-
ставление, что кружок Крейзау занимался лишь планированием нового строя. В этой связи см.:
Freya von Moltke/Michael Balfour/Julian Frisby, Helmuth James von Moltke. 1907—1945. Anwalt
der Zukunft, Stuttgart 1975.
10	Cm.: Marlis G. Steinert, Hitlers Krieg und die Deutschen. Stimmung und Haltung der deutschen
Bevolkerung im Zweiten Weltkrieg, Diisselfort 1970, S. 471 f.
274

1 Это вытекает из полученных отчетов. См.: Emil Henk, Die Tragodie des 20. Juli 1944, Heidelberg
1946, а также: Hans Mommsen, Aktionsformen und Bedingungen des Widerstands in der
Arbeiterschaft, в: Widerstandsbewegungen in Deutschland und in Polen wahrend des Zweiten
Weltkrieges, Braunschweig 1983, S. 70 ff.
12	О сопротивлении коммунистов см.: Horst Duhnke, Die KPD von 1933 bis 1945, Koln 1971; Arnold
Sywottek, Deutsche Volksdemokratie. Studien zur politischen Konzeption der KPD 1935-1946,
Dusseldorf 1971; Detlev Peukert, Die KPD im Widerstand. Verfolgung und Untergrundaibeit an Rhein
und Ruhr 1933-1945, Wuppertal 1980, Heinz Kiihnrich, Die KPD im Kampf gegen die faschistische
Diktatur, Berlin (Ost) 1993.
13	Peter Grassmann, Sozialdemokraten gegen Hitler 1933 bis 1945, Munchen 1976; Richard
Lowenthal/Patrik von zur Miihlen (Hrsg.), Widerstand und Verweigerung in Deutschland 1933-1945;
Mommsen, Aktionsformen (см. прим. 11), S. 71 ff.; Tim Mason, Arbeiteropposition im
nationalsozialistischen Deutschland, в: Detlev Peukert/Jurgen Reulecke (Hrsg.), Die Reihen fast
geschlossen, Wuppertal 1981, S. 293 ff.
14	Cm.: Hedwig Maier, Der SS und der 20. Juli, в: Vierteljahrshefte fiir Zeitgeschichte (VfZg), 14 (1966),
S. 299 ff.; Hoffmann, Widerstand (прим. 1), S. 349 f.; Ger van Roon, Widerstand im Dritten Reich,
Munchen 1985, S. 182 ff. Важным моментом в том, что движение оказалось уязвимым и до него
добралось гестапо, было то, что участники заговора 20 июля не сумели наладить сеть конспира-
тивных организаций по образцу левых и не вышли за пределы неформальных контактов.
15	См.: Klaus-Jurgen Muller, Das Heer und Hitler. Armee und nationalsozialistisches Regime 1933-
1940, Stuttgart 1969; Manfred Messerschmidt, Die Wehrmacht im NS-Staat. Zeit der Indoktrination,
Hamburg 1969.
16	Cm.: Ger van Roon, Neuordnung im Widerstand. Der Kreisauer Kreis innerhalb der deutschen
Widerstandsbewegung, Munchen 1967, S. 226 ff.; Moltke/Balfour/Frisby (см. прим. 9), S. 218.
17	Cm.: Mommsen, Gesellschaftsbild (см. прим. 4), S. 77 f.
18	Cm.: Grassmann, Sozialdemokraten gegen Hitler (прим. 13), S. 36 ff.; Lewis J. Edinger,
Sozi al dem okratie und Nationalsozialismus. Der Parteivorstand im Exil 1933-1945, Hannover 1960, S.
28 ff.
19	Cm.: Peukert, KPD im Widerstand (прим. 12), S. 222 ff.
20	Dorothea Beck, Julius Leber, Sozialdemokrat zwischen Reform und Widerstand, Berlin 1983, S. 162 ff.;
Joachim G. Leithauser, Wilhelm Leuschner, Ein Leben fiir die Republik, Koln 1962; James L.
Henderson, Adolf Reichwein, Eine politisch-padagogische Biographie, Stuttgart 1958; van Roon,
Neuordnung (см. прим. 16), S. 123 ff., 181 ff.
21
Gerhard Beier, Zur Entstehung des Fiihrerkreises der vereinigten Gewerkschaften Ende April 1933, в:
Archiv fiir Sozialgeschichte, XV (1975), S. 365 ff.; Hans Mommsen, Die deutschen Gewerkschaften
zwischen Anpassung und Widerstand, в: Arbeiterbewegung und nationale Frage, Gottingen 1979, S. 376
ff.
22
Spiegelbild einer Verschworung. Die Kaltenbrunner-Berichte an Bormann und Hitler uber das Attentat
vom 20. Juli 1944, Stuttgart 1961, S. 218.
23	Cm.: Mommsen, Gesellschaftsbild (прим. 4), S. 155 ff.; Christian Miiller, Oberst i.G. Stauffenberg, Eine
Biographie, Diisseldorf о J. (1970), S. 303 ff.
24	Cm.: Hermann Brill, Gegen den Strom, в: Wege zum Sozialismus, H. 1, Offenbach 1946.
25
Ernst Fraenkel, Deutschland und die westlichen Demokratien, Stuttgart 1964.
26	Cm.: Bodo Scheurig, Freies Deutschland. Das Nationalkomitee und der Bund Deutscher Offiziere in der
Sowjetunion 1943-1944, Miinchen 1961; Kurt Finker, Stauffenberg und der 20. Juli 1944, Koln/Berlin
1967, S. 203 ff.; Miiller, Stauffenberg (см. прим. 23), S. 418.
27
Cm.: Christof Dipper, Der deutsche Widerstand und die Juden, в: Geschichte und Gesellschaft, 9 (1983),
S. 349-380.
28	О движении Сопротивления см.: Peter Hiittenberger, Voriiberlegungen zum «Widerstandsbegriff», в:
Geschichte und Gesellschaft, Sonderheft 3 (1977), S. 117—134; Klaus-Jiirgen Miiller, Die deutsche
Militaropposition gegen Hitler, там же, Armee, Politik und Gesellschaft in Deutschland 1933-1945,
Paderborn 1979, S. 101 ff.
29Cm.: Beck, Leber (прим. 20), S. 178.
30	Deutschland-Berichte der Sozialdemokratischen Partei Deutschlands 1934 bis 1940 (Sopade), 7 Bde,
Salzhausen 1980.
31
Cm.: Klaus-Jiirgen Miiller, General Ludwig Beck. Studien und Dokumente zur politischen
Vorstellungswelt und beruflichen Tatigkeit des Generalstabschefs 1933-1938, Boppard 1980;
Generaloberst Ludwig Beck. Generalstabschef des Deutschen Heeres 1933 bis 1939, в: там же,
Armee, Politik und Gesellschaft (прим. 28), S. 76 ff.
32
Hans Mommsen, Fritz-Dietlof Graf von der Schulenburg und die Preussische Tradition, в: VfZg, 32
275

(1984), S. 234 f. См. также: Albert Krebs, Fritz-Dietlof Graf von der Schulenburg, Zwischen Staatsrason
und Hochverrat, Hamburg 1965.
33	Анализ внешнеполитических аспектов Сопротивления см. в: Hermann Graml, Die aBenpolitischen
Vorstellungen des deutschen Widerstands, в: Schmitthenner/Buchheim, Der deutsche Widerstand
(прим. 4), S. 15-72. Uberblick iiber die friihen Staatsstreichplane bei Hoffmann, Widerstand (прим. 1),
S. 69 ff.; cm.: Peter Ludlow, Papst Pius XII., die britische Regierung und die deutsche Opposition im
Winter 1939/40, в: VfZg, 22 (1974), S. 299-341.
34	Cm.: Mommsen, Gesellschaftsbild (прим. 4), S. 131 ff.
35	Cm.: Anton Hoch, Das Attentat auf Hitler im Miinchner Biirgerbraukeller 1939, в: VfZg, 17 (1969),
S. 383-413.
36	О том же см.: Ger van Roon (прим. 16); см. также: Kurt Finker, Graf Moltke und der Kreisauer Kreis,
Berlin (Ost) 1978.
37	О КПГ см.: Peukert, KPD im Widerstand (прим. 12), S. 342 ff.; о «Красной капелле» см.: Heinz Hohne,
Kennwort Direktor. Die Geschichte der Roten Kapelle, Frankfurt/M. 1970.
38	Довольно некритическое, написанное с романтическим налетом описание этого см. в: Richard
Hanser, Deutschland zuliebe. Die Geschichte der WeiBen Rose, Munchen 1982.
39	Cm.: Hoffmann, Widerstand (прим. 1), S. 479 ff., 507 ff.; Zum Ablauf des Staatsstreichversuches des 20.
Juli 1944 in den Wehrkreisen, в: Wehiwissenschaftliche Rundschau, 14 (1964), S. 377-397.
40	Cm.: Hildebrand Troll, Aktionen zur Kriegsbeendigung im Friihjahr 1945, в: Martin Broszat/Elke
Frohlich/Anton Grossmann (Hrsg.), Bayem in der NS-Zeit, Bd IV, Munchen 1981, особ. S. 660 ff.
41	Cm.: Detlev Peukert, Die EdelweiBpiraten. Protestbewegung jugendlicher Arbeiter im Dritten Reich.
Eine Dokumentation, Koln 1980.

Часть третья
ВОЕННАЯ ЭКОНОМИКА,
СОЦИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА,
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ РАБОЧЕЙ СИЛЫ
Ролъф-Дитер Мюллер
Мобилизация экономики
в интересах войны — задача армии?
Вермахт и экономика, 1933—1942 гг.*
Стратегический гений не вреден, но и несущест-
вен. Следует предпочитать гениев экономических.
Это написал в 1937 г., имея в виду будущую войну, к которой тогда уже ли-
хорадочно готовились великие европейские державы, один из самых известных
военных теоретиков своего времени, швейцарский дивизионный полковник
Ойген Бирхер1. Можно утверждать, что при всем интересе к проблемам индуст-
риального общества, к технике и экономике лишь немногие офицеры вермахта
решались делать подобные смелые прогнозы. Но Бирхер оказался прав. Вторая
мировая война вновь стала войной заводов и фабрик, в которой в конечном счете
решающее значение имели не оперативное искусство военачальников и не сол-
датская храбрость, а ритмичность работы конвейеров.
Значит ли это, что военное руководство «третьего рейха» в этом отношении
оказалось недальновидным? Как вообще оно представляло свою роль в осущест-
влении необходимой мобилизации хозяйства, а также в сфере военной эконо-
мики? Какое участие принимало командование армии в наращивании вооруже-
ний во время второй мировой войны, особенно в ее первые два года, когда оно
все еще занимало сильные позиции в политической системе и в военной эконо-
мике?
Уже с первого взгляда становится ясно: в 1940—1942 гг. военное произвол-
ство находилось в стадии застоя; качественное и количественное превосходство
в области вооружений, достигнутое ранее Германией над государствами, став-
шими ее противниками, было утрачено несмотря на то, что она захватила ресур-
сы почти всей Европы. Это была фаза вялой мобилизации и беспримерно острой
борьбы компетенций, в ходе которой вермахт непрестанно проигрывал.
«Экономический гений», которому потом действительно удалось осущест-
вить «чудо вооружения» и мобилизовать все силы на войну, не носил форменной
одежды вермахта; он даже никогда не «служил», не был ни инженером, ни про-
мышленником. Это был любимый архитектор Гитлера Альберт Шпеер, который
Последующие тезисы основаны на моем детальном обзоре (см.: Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg. В. 5/!,Stuttgart, 1988, S. 347-68. Там есть ссылки на дополнительную литературу).
277

с февраля 1942 г. стал всемогущим министром вооружений «третьего рейха*.
Попытки историков реабилитировать задним числом предшественников Шпе-
ера и интерпретировать фазу некомпетентности и неэффективности как гени-
альную стратегию ограниченного использования сил и средств, как «экономику
молниеносной войны* при ближайшем рассмотрении оказываются несостоя-
тельными. Следовательно, вопрос о роли вермахта в мобилизации экономики
нуждается в новом осмыслении.
Армия и экономика — это проблема, решение которой потребовало совер-
шенно нового подхода лишь в ходе первой мировой войны. Традиционное огра־
ничение взгляда на эту проблему военными руководителями, сводившими ее
только к вопросу о создании материально-технических предпосылок военного
искусства, к приобретению и накоплению оружия, боеприпасов, снаряжения и
продовольствия, оказалось несостоятельным в трудном процессе приспособле-
ния к новым условиям ведения войны2.
В Германии во время первой мировой войны дело дошло до настоящей ми-
литаризации хозяйства в отличие, например, от Великобритании, где контроль
перешел к гражданскому министерству вооружений, и от Франции, где после не-
большого перерыва парламент и гражданские органы власти сумели вернуть се-
бе первенство в политике3.
Захват армией власти в сфере военной экономики Германии произошел от-
нюдь не без трений. Гражданские специалисты выступили против чрезмерной
опеки со стороны офицеров, которые нередко пытались отдавать приказы без
достаточного знания дела и без учета гражданских нужд и традиций. У военных
в свою очередь вошло в привычку перекладывать ответственность за недостаточ-
ную производительность и развал тыла на гражданские учреждения.
По окончании первой мировой войны управление вооружений осталось не-
приступным бастионом и постепенно разрослось в самое крупное центральное
военное учреждение, которое к началу 40-х годов насчитывало свыше 5тыс. офи-
церов и чиновников, а также более 25 тыс. человек в филиалах, занимавшихся
прежде всего приемкой оружия и военной техники на предприятиях. В условиях
существования поначалу небольшого количества лицензированных военных
предприятий, разрешенных Версальским договором, офицеры-военпреды быс-
тро заняли там доминирующее положение. Они вновь привыкли (как и в преж-
них войсковых мастерских) регламентировать каждую мелочь, пробивать собст-
венные технические идеи, обращая при этом мало внимания на создание уело-
вий для рационального массового производства.
У всех видов вооруженных сил развилась «неукротимая страсть к строитель-
ству*, сохранявшаяся даже в годы второй мировой войны, которая в значитель-
ной мере блокировала возможность составления планов развития вооружений,
а также препятствовала полному использованию имевшихся производственных
мощностей. За всем этим стояло не только узколобое ведомственное мышление,
но и мнение, что предприятия, принадлежащие непосредственно вермахту, бу-
дут работать лучше и производить дешевле. Это нашло выражение в неприязни
к ведению обстоятельных переговоров с руководителями предприятий и инже-
нерами, а также в осуждении стремления к частным прибылям, в беспокойстве
по поводу возрождения спекуляции на военных поставках, которая в годы пер-
вой мировой войны серьезно осложняла внутриполитическую ситуацию в стра-
не4. Поэтому уже в 20-е годы была введена жесткая система контроля над цена-
ми со стороны быстро растущего бюрократического аппарата, к которому част-
ный сектор хозяйства относился негативно как к инструменту принуждения. Су-
ществование этого «инструмента* в немалой степени затормозило развитие
производства вооружений к началу второй мировой войны.
Необходимый переход от традиционных методов точной ручной работы к
278

поточной организации производства затруднялся еще и нерешенным конфлик-
том между качеством и количеством, который не мог не повлиять на деятель-
ность управления вооружений. Еще в годы первой мировой войны было призна-
но, что объединение службы заготовок военного имущества со службой, занима-
ющейся испытанием и совершенствованием вооружений, нецелесообразно. Ку-
пец и инженер никак не могли делать общее дело, даже когда оба они носили
военную форму. Однако по указанию Антанты эти две инстанции остались объ-
единенными и после 1920 г. В начале 1936 г. начальник конструкторского отде-
ла в управлении вооружений сухопутных войск представил начальнику Гене-
рального штаба сухопутных войск необходимую разработку5. Он указывал, что
за рубежом не существует аналогичного объединения конструкторских, загото-
вительных и снабженческих функций в одном четко организованном учрежде-
нии, и настаивал на том, чтобы в конце концов было создано собственное конст-
рукгорское управление. Оно должно было находиться в прямом подчинении на-
пальнику генштаба, что дало бы возможность лучше сочетать технические воз-
можности с военными требованиями.
Автор этой разработки генерал Беккер был назначен вскоре начальником
управления вооружений сухопутных войск, однако все осталось по-старому.
Весной 1940 г. Беккер резко воспротивился передаче службы заготовки воен-
ного имущества только что созданному министерству вооружений во главе с
Фрицем Тодтом. Лишь два года спустя преемнику Тодта удалось сломить со-
противление управления вооружений сухопутных войск и координировать все
производство вооружений под своим началом с соответствующими граждан-
скими институтами.
Начиная с 1924 г. в управлении вооружений работала небольшая группа
офицеров, занимавшаяся вопросами мобилизации экономики. Для маскировки
она получила название «штаб снабжения», поскольку Антанта запрещала такую
деятельность. Задачи этой группы заключались в оценке опыта первой мировой
войны, учете всех возможностей снабжения армии во время войны и расчете
предполагаемых военных потребностей вермахта.
Однако из-за строгой секретности дальше попыток приступить к решению
этих задач дело не пошло. Изоляция хозяйственного штаба от гражданских ор-
ганов управления экономикой и от промышленности мешала плодотворному
развитию кооперативных форм сотрудничества. Под руководством ставшего
потом генералом пехоты Георга Томаса этот отдел начал бурно расти после
1934 г. и, выйдя из состава управления вооружений сухопутных войск, превра-
тился в управление военной экономики и вооружений верховного главнокоман-
дования вермахта (ОКБ). Томас считал свое управление зародышем экономиче-
ского генерального штаба, который, с одной стороны, мог бы согласовывать по-
требности трех видов вооруженных сил и отстаивать их на высшем уровне, а с
другой — руководить экономической мобилизацией «рейха», а значит, и всей бу-
дущей военной экономикой.
Если не считать военно-промышленных предприятий, то в гражданском
секторе экономики желание уступить стремлению военных «перепланировать»
его работу на случай войны было ничтожно. Память об идеях государственного
социализма, распространившихся в годы первой мировой войны среди офице-
ров, была жива и даже укрепилась под влиянием начавшихся тогда дискуссий о
формах будущей тотальной войны, что вызвало общую тенденцию не поддавать-
ся диктату военных даже в условиях усиленного вооружения. В этой связи Томас
говорил о «пораженческих» настроениях среди предпринимателей, причина рас-
пространения которых осталась для него непонятной, поскольку, мол, он всегда
давал ясно понять, что никто не намерен переходить к плановому хозяйству6.
Он с большим публицистическим жаром пропагандировал идею создания
279

«военной экономики». Томас преследовал двоякую цель. Первая из них заклю-
чалась в подготовке экономики к возможной войне, о чем он говорил как о «вли-
янии тех, кто несет ответственность за оборону страны, на экономику мирного
времени в смысле ее военизации», а вторая — в согласовании действий военного
командования во время войны с хозяйственными возможностями страны, то
есть между военными операциями и экономикой7. Таким образом, человек, ко-
торому удалось бы присвоить себе такую посредническую функцию, т.е. при-
стегнуть экономику к вермахту, а руководящую верхушку «рейха» приучить к
практике экономического планирования, стал бы в государстве самым влия-
тельным.
Это напоминает роль Людендорфа во время первой мировой войны, того
Людендорфа, который в 1935 г. еще раз выступил перед общественностью с при-
влекшей большое внимание книгой, содержавшей кошмарную милитаристскую
идею о тотальной перестройке государства и общества в интересах войны. Доби-
ваться позиции экономического диктатора было для Томаса, который в 1934 г.
носил звание полковника, слишком рискованным делом. Поэтому ему требова-
лось проявить готовность к компромиссу и быть осторожным, чтобы не восста-
новить против себя ни надменных руководителей промышленности, ни полити-
ческую и военную верхушку. Создание им собственной внешней организации в
качестве исполнительной власти — инспекций военной промышленности в во-
енных округах, а также военно-промышленных управлений в административ-
ных округах было важным шагом на пути к включению военной руководящей
инстанции в деятельность органов власти среднего звена и распространению
«попечительства» военных предприятий на все промышленное хозяйство.
Генералу Томасу стоило немалого труда заставить офицеров генштаба при-
слущиваться к своему мнению. В инстанциях, занимавшихся оперативной под-
готовкой к войне, смотрели на него «косо», как пишет он в своих мемуарах, а к
его деятельности отчасти относились с высокомерным осуждением.
«Как мне неоднократно говорили, они упрекали Людендорфа за то, что он
вмешивался в дела, не имеющие отношения к солдатам, — в политику, эконо-
мику, пропаганду и тд. Они не понимали при этом, что современная тотальная
война ведется не только военными средствами на полях сражений, что сущест-
вуют и другие формы проявления войны, что эти другие формы оказывают ре-
шающее влияние на оперативное руководство войной»8.
Перед лицом альтернативы между чисто «гражданским» и чисто «военным»
решением этого вопроса Томас склонялся к компромиссу. Он хотел, чтобы на-
чальник военно-экономического штаба был назначен «статс-секретарем по эко-
номической подготовке к войне», который должен был бы курировать как мини-
стерство экономики, так и военное министерство, а кроме того, получить власт-
ные полномочия в экономических вопросах по отношению к управлениям воо-
ружений всех видов вооруженных сил. Но ни Бломберг как военный министр (до
1938 г.), ни впоследствии Кейтель как начальник штаба ОКВ не были готовы
поддержать стремя своему тщеславному начальнику отдела для такого рывка
вверх.
Само собой разумеется, рассчитывать на поддержку в этом со стороны фю-
рера и его партии также не приходилось. Гитлер со своей стороны поначалу не
отваживался принимать в отношении вермахта откровенно «политические» ре-
шения, равно как и командование вермахта остерегалось добиваться в вопросе о
мобилизации экономики более сильных позиций во властных структурах госу-
дарства и общества. В результате в типичном для нацистской системы ключе
был достигнут компромисс между полномочиями властей.
Созданный в 1933 г. имперский комитет обороны, который должен был ру-
ководить «мобилизацией государства и народа в соответствии с военной моби¬
280

лизацией», уже предопределил разделение компетенций. Военный министр дол-
жен был взять на себя планирование военного производства, а министр эконо-
мики — организовывать соответствующую подготовку к его реализации. Закон
о государственной обороне 1935 г. усилил, с одной стороны, позиции министра
экономики Яльмара Шахта, закрепив за ним титул «генерального уполномочен-
ного по военной экономике» и дав ему директивные полномочия при подготовке
к экономической мобилизации, но в то же время поделил промышленность на
военные предприятия (около 4000), которые поступили под контроль вермахта,
и на так называемые имеющие военное значение и жизненно важные предпри-
ятия (более 30 000), которые контролировал генеральный уполномоченный.
Такое разделение экономики привело на практике к серьезным спорам о
компетенциях и к ощутимым потерям в ходе этих споров. В марте 1939 г. один
из ведущих промышленников в тяжелой индустрии разочарованно заметил, что
«экономике все едино, кто ею будет руководить — солдатский шлем или штат-
ский цилиндр, однако следует все же в конце концов выбрать из этих двух голо-
вных уборов какой-то один»9. Недостаточно четкая координация планов моби-
лизации неизбежно вела к тому, что управления вооружений видов вооружен-
ных сил взяли себе за правило требовать удовлетворения их запросов без учета
общеэкономического положения страны, тогда как руководители экономики со-
средоточивали внимание на том, чтобы по возможности не ограничивать граж-
данские потребности с целью не нарушать еще больше и без того нестабильное
народнохозяйственное и организационное равновесие.
Без содействия очень слабых в кадровом отношении органов генерального
уполномоченного по военной экономике нельзя было добиться достаточного
обеспечения военных предприятий рабочей силой, сырьем и машинами, для то-
го чтобы организовать сменную работу и переход на массовый выпуск продук-
ции. Не продвинулась далеко и подготовка к широкой консервации или перепро-
филированию предприятий, не имевших военного значения, равно как и подго-
товка к использованию средств производства таких предприятий для выпуска
вооружений на случай войны. В чем же мог заключаться интерес генерального
уполномоченного, если он вынужден был передавать предприятия из своего сек-
тора вермахту и тем самым ставить под угрозу снабжение гражданского населе-
ния, за что он нес прямую ответственность?
Эта узколобая ведомственная политика еще более усилилась, когда Шахт,
который все острее критиковал бессистемно ведущееся вооружение вермахта и
предупреждал о вполне предсказуемых экономических и политических послед-
ствиях этого, был смещен Гитлером с занимаемого поста и заменен более уступ-
чивым «партийным товарищем» Вальтером Функом. Тем временем возникла и
оформилась третья конкурирующая сила. С назначением главнокомандующе-
го ВВС Германа Геринга «уполномоченным по четырехлетнему плану» на сцене
появился, казалось, еще один «экономический гений» в военном мундире. Имея
полномочия подготовить германскую экономику к войне путем развития основ-
ных отраслей тяжелой промышленности, Геринг в тесном сотрудничестве с ос-
тальной промышленностью создал собственный аппарат, который использовал
большую часть инвестиционных средств для строительства важных военных
объектов.
Геринг намеревался построить собственную промышленную империю и
считал авиационное вооружение своей суверенной сферой деятельности, в кото-
рую он не пускал даже ОКВ. Он, между прочим, с большой охотой исполнял роль
«зачинателя» промышленности, но в то же время был коррумпирован и не был
склонен к систематической и постоянной работе. Нескончаемое расширение его
полномочий не способствовало лучшей управляемости его ставшей вскоре нео-
бозримой империи. И если Гитлер желал иметь рядом с собой экономического
281

диктатора, то самой приемлемой для него была, бесспорно, красочная фигура
своего старого сподвижника. Геринг не только обожал свои бесчисленные мун-
диры, но и предпочитал военный стиль обращения с экономикой. Но это ни в
коем случае не означало перехода к вермахту всей полноты власти в экономике,
ибо после того, как Гитлер взял на себя верховное главнокомандование, надежда
Геринга стать преемником Бломберга на посту военного министра рухнула и
этот самый высокий рангом солдат вермахта стал заботиться только о «своем»
виде вооруженных сил.
То же самое произошло и с прочими офицерами, которые занимали ключе-
вые посты в экономике. Так было с полковником Германом фон Хайнекеном,
который в 1937 г. вышел из управления вооружений сухопутных войск и был
назначен Герингом «генеральным уполномоченным по вопросам обеспечения
железом и сталью». Ему было поручено руководить распределением важнейших
видов сырья в интересах ведения современной войны. Однако он полностью ас-
симилировался в министерстве экономики. Проводившаяся им политика в об-
ласти распределения отнюдь не привела автоматически к удовлетворению инте-
ресов вермахта. Его бюрократическая система полностью развалилась к концу
1941 г. Только новый порядок обеспечения железом, установленный Шпеером
в 1942 г., заложил основу для роста производства вооружений. Другие офицеры,
отвечавшие за руководство отдельными сферами хозяйства, как, например, пол-
ковник Адольф фон Шелль, уполномоченный по автомобилестроению, и гене-
рал-майор Эрих Фелльгибель, отвечавший за средства связи, также не оправдали
ожиданий и были в 1941—1942 гг. заменены или «переведены» экономически-
ми советниками на «гражданские рельсы».
Таким образом, к началу войны в вермахте не было ни единой сильной ор-
ганизации, способной охватить все военно-экономические интересы и свести их
к общему знаменателю, ни ясного представления о роли армии в военной эко-
номике. Однако общим было ожидание, что в ходе тотальной мобилизации не-
избежно наступит момент, когда экономика и общество будут сориентированы
на удовлетворение потребностей вермахта.
На такой «зубчатый механизм» тотальной мобилизации рассчитывал и ге-
нерал Томас, хотя подготовка к ней еще далеко не была завершена. Все его по-
пытки немедленно распространить влияние вермахта на различные граждан-
ские инстанции и ведомства и создать под своей эгидой центральный планиру-
ющий орган успехом не увенчались. Все делопроизводство в имперском совете
обороны перешло от ОКВ к рейхсканцелярии, в результате чего этот координи-
рующий орган был практически похоронен. Бесчисленные особоуполномочен-
ные защищали свою автономию, управленческий аппарат четырехлетнего плана
расширил свое влияние благодаря созданию генерального совета, а штаб гене-
рального уполномоченного по военной экономике, с которым Томас сумел на-
конец в мае 1939 г. заключить соглашение о совместной работе, оказался изоли-
рованным внутри министерства экономики. Министерские чиновники, ориен-
тированные на «мирное производство», сохранили свою власть, и сам Функ не-
долго думая покинул свой штаб, чересчур сбивавшийся на военные рельсы, ос-
тавив его на произвол судьбы.
Во время этого организационного брожения быстро захлебнулась и пере-
стройка экономики. В середине октября 1939 г. Функ заявил, что дальнейшая
мобилизация не нужна. Все будто бы сводится к тому, чтобы, насколько возмож-
но, поддержать условия, близкие к условиям мирного времени. Имеющее воен-
ное значение производство следовало не сосредоточивать в крупных высокопро-
изводительных предприятиях, как это планировалось, а по мере возможности
децентрализовать. Мобилизацию экономики пришлось притормозить прежде
всего из-за необходимости считаться с внутриполитической обстановкой. То-
282

мае с его упорными требованиями осуществить перестройку экономики с при-
целом на тотальную войну оказался практически в одиночестве.
Договорились вроде бы о формуле «экономики переходного периода» и от-
ложили тотальную мобилизацию на начало ожидаемых крупномасштабных
сражений в предстоявшем наступлении на Западе. Но Томас не хотел сдаваться
так быстро. Он намеревался использовать возраставшую неопределенность
дальнейшего курса развития военной экономики для того, чтобы все же добить-
ся военного решения проблемы. Ему удалось склонить Геринга выступить в ка-
честве кандидата на пост всемогущего министра вооружений. Ему же должен
был быть придан штаб руководства вооружениями, который, подчиняясь Тома-
су, стал бы фактически управлять всем военным хозяйством, осуществляя свои
властные функции в отношении как видов вооруженных сил, так и гражданских
секторов экономики.
Томас уже собирал вокруг себя верхушку руководителей индустрии, нацели-
вая их на выполнение предстоящих задач. С завидной беспечностью он предпри-
нял шаг, который имел для функционирования всей военной экономики и для
его дальнейших взаимоотношений с промышленниками разрушительные по-
следствия. На одном совещании он ясно заявил, что в этой войне принцип пол-
учения прибыли будет ликвидирован и что вермахт не станет стимулировать
финансовую заинтересованность производителей вооружений. О том, как после
этих слов вытянулись лица присутствовавших на этом совещании промышлен-
ников, в протоколах не упомянуто10. И не случайно, конечно, что уже вскоре про-
мышленники выдвинули взамен Томаса другого человека на этот пост — Фрица
Тодта, который, по-видимому, лучше изучил законы функционирования капи-
талистической экономики.
Гитлер, которого информировали о совещаниях Томаса с промышленника-
ми, категорически отверг идею передать Герингу, наряду с его прочими бесчис-
ленными функциями, еще и обязанности министра вооружений. Офицеры не
приспособлены, повторил он несколько раз, руководить экономикой. Им нехва-
тает для этого специальных знаний, а также тех «уловок», которые необходимы
для того, чтобы руководить промышленниками. К тому же он не считал решение
проблемы руководства военной экономикой неотложной. Он окончательно и
бесповоротно ликвидировал институт генерального уполномоченного по вопро-
сам военной экономики. Однако Функ сохранил контроль над имперским бан-
ком и прерогативы в финансировании ведения войны, а также руководство ми-
нистерством экономики, обеспечившее ему ключевую позицию в распределе-
нии сырья. Гитлер не желал экономно расходовать запасы, а приказал немедлен-
но использовать все имевшиеся ресурсы, для того чтобы в 1942 г. добиться ре-
шающего успеха на поле битвы.
Управление военной экономики и вооружений ОКБ теперь сосредоточило
внимание на контроле за распределением сырья в рамках вермахта и ориенти-
ровалось на его использование для удовлетворения текущих потребностей. Од-
нако управления вооружений видов вооруженных сил предпочли отклонить та-
кое попечительство со стороны ОКБ. Они согласились только на глобальное рас-
пределение лимитов, выделяемых вермахту, и оказывали упорное сопротивле-
ние, когда речь заходила об экономии или о перераспределении выделенных им
лимитов.
В конце 1939 г. все внимание было обращено на выпуск боеприпасов, кото-
рый Гитлер приказал увеличить в три раза. Отвечавшее за это управление воо-
ружений сухопутных войск было готово под влиянием критики своих бюрокра-
тических методов руководства пригласить генерального директора Борбета, од-
ного из ведущих менеджеров оборонной промышленности, занять пост совет-
ника. Переговоры между различными инстанциями относительно новой про¬
283

граммы вооружений и ее обеспечения в рамках военной промышленности не
принесли желательного единства. В конце февраля 1940 г. Гитлер в условиях тя-
желого кризиса транспортной системы и спада производства все же решился уч-
редить пост министра вооружений. Для этого поста он выбрал Фрица Тодта,
пользовавшегося доверием промышленников и партии, добившегося больших
успехов в качестве уполномоченного по строительству военных объектов и рас-
полагавшего собственной инженерно-строительной организацией. Прежде все-
го с ее помощью Тодт хотел, с одной стороны, устранить помехи в сфере произ-
водства, а с другой — заставить быстрее действовать неповоротливую военную
бюрократию. Он вначале был даже готов сделать управление военной экономики
и вооружений ОКВ своим планирующим и исполнительным аппаратом.
Сотрудничество технических экспертов, руководителей промышленности и
экономически образованных офицеров было, бесспорно, настоятельным требо-
ванием момента, однако начальник штаба ОКВ Кейтель отклонил идею переда-
чи управления Томаса штатскому Тодту. Гитлер же не хотел оказывать давление
на вермахт в этом вопросе, да и сам Тодт, очевидно, понял опасность того, что в
его министерстве генерал Томас мог бы быстро забрать все нити управления в
свои руки. Поэтому он снял свое предложение и приступил к созданию парал-
лельного с военной бюрократией собственного аппарата управления промыш-
ленностью. Здесь и были заложены корни системы «самоуправляющейся эконо-
мики», которая через два года была усовершенствована Шпеером.
Тодт сумел утвердить себя не только как инженер, но и как офицер, когда ему
было присвоено звание генерал-майора авиации. Поэтому в отличие от своего
преемника, Шпеера, он был готов уважать «империю Геринга». Однако в своих
отношениях с учреждениями, ведавшими вопросами вооружения, он проявлял
решительную настойчивость. Попытка генерала Беккера, начальника управле-
ний вооружений сухопутных войск, добиться передачи руководящих функций в
сфере производства вооружений управлению вооружений вермахта не удалась.
Гитлер сначала поддержал это предложение, но затем позволил убедить себя в
том, что для промышленности предпочтительнее концепция Тодта, поскольку
она категорически против расширения компетенции военных. Беккер прореаги-
ровал на этот провал своего опрометчивого и явно запоздалого предложения са-
моубийством. Вопрос о создании единого управления вооружений вермахта был
снова поднят только в феврале 1945 г.
На пути к расширению власти Тодта, казалось, больше не возникнет препят-
ствий. Он знал, что контроля только за производством боеприпасов недостаточ-
но. Поэтому Тодт последовательно добивался согласования различных планов
производства вооружений и подчинения ему управлений вооружений видов во-
оружейных сил с той целью, чтобы четче обозначить приоритет производства
оружия в военной экономике. Но управление вооружений сухопутных войск, хо-
тя и преследовало ту же цель, продолжало вести упорную борьбу с министром
вооружений.
Неожиданно быстрое окончание наступления на Западе разрушило все рас-
четы. В «борьбе офицера с инженером», по оценке Томаса, начался второй раунд.
Между главнокомандованием сухопутных войск (ОХВ) и Гитлером было вновь
достигнуто согласие, штабы видов вооруженных сил опять обрели верховную
власть в вопросах вооружения. Влияние Тодта в основном осталось ограничен-
ным технико-производственной сферой выпуска боеприпасов и танкостроения,
а позднее также и сферой производства оружия. Вермахт, казалось, удовлетво-
рился отведенной ему ролью в военном производстве и занялся решением своих
неотложных вопросов в производстве вооружений.
У генерала Томаса был шанс придать больший вес своему ведомству. Начав-
шаяся в соответствии с указанием Гитлера перестройка производства вооруже¬
284

ний дала ему возможность и далее оказывать нажим на виды вооруженных сил
и взять на себя инициативу в ведении необходимых для этого переговоров. Уп-
равление вооружений сухопутных войск соглашалось сотрудничать, но при этом
преследовало цель создать фронт против Тодта, то есть оттеснить его на задний
план и сделать излишним. ВМФ и ВВС восприняли перестройку не столь болез-
ненно, поскольку смена курса должна была осуществляться прежде всего за счет
сухопутных войск.
Составление списков неотложных дел, однако, все время приводило к конф־
листам, так как запросы видов вооруженных сил неизменно превышали разме-
ры тех лимитов, которые выделялись вермахту. Но поскольку в соответствии с
принятым Гитлером решением программы всех трех видов вооруженных сил
должны были стать равноправными, принять какое-то единое, устраивающее
всех решение оказывалось почти невозможно. Договоренности никто не выпол-
нял, или их просто обходили, приоритеты то и дело менялись, в случае необхо-
димости — путем прямого обращения главнокомандующих к фюреру. ОКВ тог-
да оказывалось перед свершившимся фактом и должен был смотреть за тем,
чтобы планирование заданий соответствовало принятым установкам. Заказы
высшей степени срочности увеличивались из месяца в месяц, так что в конце
концов без этой пометы никакие иные заказы не могли быть размещены в про-
мышленности. По мере того как промышленная бюрократия теряла почву под
ногами, начало вновь расти влияние Тодта. Только благодаря его усилиям, вы-
ражавшимся в постоянных переговорах с промышленниками, и рационализа-
ции производственных процессов удавалось обеспечивать непрерывность выпу-
ска продукции и добиться того, чтобы потоки противоречивых приказов и
контрприказов, поступавших на военные предприятия, не привели к удушению
производства.
На втором году войны Германия овладела ресурсами почти всего Европей-
ского континента, однако существенного увеличения выпуска вооружений, как
того ожидал Гитлер, в этих условиях не произошло. Лихорадочная деятельность
в канцеляриях вермахта находилась в очевидном противоречии с низкими тем-
пами производства на военных предприятиях. Это проявилось и в ходе с трудом
координируемого планирования во время подготовки нападения на СССР. В
связи с текущими потерями в борьбе против Англии и расчетами на свои после-
дующие заморские задачи ВМС и ВВС не были готовы уступить сухопутным
войскам большие квоты ресурсов на вооружение. Главнокомандование сухопут-
ных войск в конечном счете согласилось с выделенными ему узкими рамками в
планах вооружения, поскольку опасалось, что его чересчур настойчивые домога-
тельства только снова втянут в игру Тодта. Кроме того, оно разделяло мнение
Гитлера, согласно которому восточная кампания могла бы закончиться через
несколько недель и вестись чуть ли не имеющимися запасами вооружений.
Все участники трудных споров о распределении ресурсов в сфере военной
экономики надеялись на облегчение своего положения за счет эксплуатации ок-
купированных областей. Но и здесь командованию вермахта не удалось добить-
ся полного приоритета военных потребностей. В феврале 1941 г. генерал Томас
неожиданно получил предложение от Геринга создать под своей эгидой военную
хозяйственную организацию для оккупированных областей России. В ней еле-
довало объединить экспертов промышленных концернов, администрации упол-
помоченного по четырехлетнему плану, хозяйственной бюрократии и вермахта
под единым военным руководством. Предполагалось, что это будет совершенно
новая, независимая от военной администрации сухопутных войск организация,
которая возьмет на себя ответственность за всю экономику в оккупированных
районах.
Казалось, что это будет военным решением, к которому уже давно стремился
285

Томас. Но созданная им организация не сумела оправдать его ожиданий. Здесь
вскоре тоже все уперлось в разделение труда, при котором военные оперативные
группы действовали в интересах удовлетворения потребностей войск, а одетые в
военную форму особоуполномоченные эксперты стали преследовать интересы
министерской бюрократии и промышленности.
Хотя в начале войны на Востоке еще не были завершены даже ограниченные
проекты материальной подготовки, руководство сухопутных войск не оказало
сопротивления другим видам вооруженных сил, когда те потребовали дальней-
шего изменения курса в свою пользу. Поэтому в конечном счете войсковые сое-
динения не получали не только всего положенного им снаряжения, но и доста-
точного снабжения. Отчетливо обозначившийся осенью 1941 г. провал плана
«молниеносной войны» лишь очень медленно активизировал ответственные за
это инстанции. ОКВ было не в состоянии предоставить новые ресурсы, чтобы
удовлетворить быстро растущие потребности сухопутных войск, а гражданские
органы дружно заявляли, что не могут мобилизовать для вермахта никаких до-
полнительных сил и средств. Все попытки сначала Тодта, потом генерал-фельд-
маршала Мильха, начальника Управления авиационных вооружений, и, нако-
нец, самого Кейтеля дисциплинировать органы планирования и распределения
вооружений, а также высвободить дополнительные ресурсы в самом вермахте
оказались напрасными. Только поворот в ходе войны в декабре 1941 г. дал необ-
ходимый толчок к изменению курса политики в вопросах военной экономики.
Новое изменение программ вооружения военными ведомствами породило
новые узлы напряженности и соперничества. При этом выявилось, что вермахт
со своими методами зашел в тупик. И если требовалось добиться наконец раци-
онализации и перехода к массовому производству оружия, то необходима была
помощь со стороны предпринимателей и технической интеллигенции, которые,
однако, не были готовы смириться с притязаниями военных на руководство.
Герману Герингу, остававшемуся до сих пор «экономическим диктатором», как
и радикальным элементам в нацистской партии, которые хотели бы преодолеть
кризис руководства посредством антикапиталистического курса, пришлось
пойти на уступки.
В ответ на усиление власти Тодта возросла активность многочисленных его
конкурентов и противников, которые вынуждали Гитлера принимать непопу-
лярные решения. Таинственная катастрофа и смерть министра вооружений
8 февраля 1942 г. означали для Гитлера ослабление напряженности, так как Тодт
не скрывал своих пессимистических оценок исхода войны. Внезапный для всех
выбор Альберта Шпеера в качестве преемника Тодта и безоговорочная поддерж-
ка, оказанная ему Гитлером, обеспечили продолжение процесса реорганизации.
Шпеер был полон решимости использовать представившийся ему шанс и
вплотную заняться решением проблем военной экономики. Он добился такого
повышения производительности в сфере вооружений, которую фюрер желал
получить, чтобы воодушевить всех на продолжение войны, и которую ему не су-
мели обеспечить до сих пор отвечавшие за это военные.
Его первым шагом было лишение власти военных инстанций, ведавших во-
оружениями, разгон управления военной экономики и вооружений ОКВ и огра-
ничение компетенций управления вооружений сухопутных войск. Передача
Шпееру руководства морскими вооружениями последовала в 1943 г., авиацион-
ными вооружениями — в 1944 г. Результат: увеличение производства боеприпа-
сов в 3 раза, оружия — в 9 раз по сравнению с 1940 г. Шпеер на самом деле стал
«экономичеким диктатором», который лучше предшествовавших ему генералов
умел заставить экономику целиком и полностью служить удовлетворению за-
просов военных. Накануне крушения «третьего рейха» ему удалось довести вы-
пуск вооружений до максимального уровня.
286

Мобилизация экономики и общества на быстрейшее вооружение, сопровож-
давшаяся нарушением равновесия в народном хозяйстве, наконец, перевод всей
экономики на военные рельсы были для всех участвовавших во второй мировой
войне великих держав трудным испытанием. Необходимость рационально рас־*
пределять и использовать ресурсы в соответствии с политическими, экономиче-
скими и военными приоритетами требовала нового подхода к процессу приня-
тия решений и изменения структуры руководства. В Германии вермахт полагал,
что он, как и в первой мировой войне, будет в этом отношении иметь решающее
влияние. Однако в борьбе за ведущую роль военные не проявляли энтузиазма.
Достижению этой цели не в последнюю очередь препятствовали разногласия
среди военного руководства. К тому же планирование и руководство производст-
вом вооружений, которые поначалу осуществлялись самим вермахтом, были
малоубедительными.
Каким бы нерешительным и разрозненным ни представлялся примат воен-
ных в экономике, его, однако, оказалось достаточно, чтобы вызвать сопротивле-
ние гражданского сектора. Как и в западных демократиях, сопротивление мили-
таризации экономики в «третьем рейхе» было непреодолимо. Даже сам фюрер
не желал терпеть возле себя никакого офицера в качестве «экономического дик-
татора». Результатом этого стал постепенный возврат армии на прежние пози-
ции. Ее сфера была ограничена подачей сведений о своих материальных потреб-
ностях, а также развитием и испытаниями оружия и техники. Управление воен-
ной экономикой и мобилизацию ресурсов взяли на себя — как и в других про-
мышление развитых государствах — гражданские ведомства и эксперты. В свете
этого опыта такое разделение обязанностей представляется в современном об-
ществе даже в экстремальных условиях тотальной войны абсолютно неизбеж-
ным.
Примечания
1	Eugen Bircher und Ernst Clam, Krieg ohne Gnade. Von Tannenberg zur Schlacht der Zukunft,
Zurich 1937, S. 249.
2	Gerald D. Feldman, Armee, Industrie und Arbeiterschaft in Deutschland 1914 bis 1918, Berlin,
Bonn 1985.
3	См. также: Mobilization for total war. The Canadian, American and British experience 1914—1918,
1939—1945, ed. by Nandor A. Dreisziger, Waterloo, Ont. 1981.
4	W. Wette, Reichstag und «Kriegsgewinnlerei» (1916—1918), в: Militargeschichtliche Mitteilungen,
36(1984), S. 31-56.
5	Cm.: Zur Geschichte der heerestechnischen Entwicklungsstellen, vom 27.1.1936, Bundesarchiv-
Militararchiv Freiburg (BA-MA), N 28/2.
6	Georg Thomas, Geschichte der deutschen Wehr- und Riistungswirtschaft (1918—1943/45), hrsg. von
Wolfgang Birkenfeld, Freiburg, Boppard 1966, S. 89.
7	Там же, S. 51.
8	Thomas (см. прим. 6), S. 72.
9	Wilhelm Burandt, Wehrwirtschafts- und Verwaltungspolitik von 1933 bis 1945. Eine
Erinnerungsschrift, 1970, BA-MA, MSg.
10	См. доклад от 29.11.1939, Thomas (прим. 6), S. 498 ff.

Герхард Т. Моллин
Изменение структуры
горнорудной промышленности
в нацистской экономике*
Горная промышленность является одним из центральных секторов любой
современной военной промышленности и любой военной экономики. Какие
изменения произошли в этой промышленности во времена нацизма и чем
они были вызваны? Насколько велико было влияние и проникновение наци-
стекой политики в горное дело? Для понимания этой проблемы решающее
значение имеет понимание разницы между теми изменениями, которые ны-
талось непосредственно осуществить политическое руководство, и теми, кото-
рые были побочным результатом политических мероприятий, направленных
на другие цели, а также теми, которые обусловливались решениями предпри-
нимателей.
I. Фазы нацистской экономической политики
1.	1933—1936
В период усиления мирового экономического кризиса новое правительство
Германии могло использовать только тот инструментарий вмешательства в не-
го, который был оставлен ему правительствами президентской системы. Особое
значение при этом имела система валютных ограничений и распределения
сырья (распоряжение президента республики от 1 августа 1931 г.), с помощью
которой правительство Гитлера могло контролировать не только импорт сырья,
но и внешний долг германских предприятий, благодаря чему оно впервые от-
крыло важный для себя доступ к руководству экономикой.
Характерным условием успеха нацистской экономической политики в пер-
вые годы существования режима было то обстоятельство, что в различных соот-
ветствующих «инстанциях» в партии, вермахте и в министерской бюрократии
сохранилась поликратическая конкуренция, в ходе которой все они стремились
нейтрализовать друг друга своими решениями. Такой кажущийся дефицит
твердого руководства в сфере экономики объяснялся тем, что Гитлер и верхушка
его партии сначала вынуждены были отдавать предпочтение укреплению своей
власти в государственно-политической сфере. Важнейшим оправданием этого
поначалу относительно слабого вмешательства в сектор экономики были начав-
шиеся тогда широкие мероприятия по реприватизации, касавшиеся не только
банков, но и частной промышленности, в которую государство инвестировало
большие суммы. Так, в самый разгар мирового экономического кризиса второй
кабинет Брюнинга приобрел контрольный пакет акций самого крупного по чис-
лу работников и второго по капиталу германского промышленного концерна
«Ферейнигте штальверке-АГ».
Из-за недостатка места мы вынуждены были принять решение пренебречь некоторыми доку-
ментами и всякими ссылками на другие источники. Вместо этого почти все ссылки относятся к
моему исследованию (см.: G. Mollin. Montankonzeme und «Drittes Reich». Gottingen, 1988; все
источники там можно найти по оглавлению и указателю).
288

В противоположность этому министерство экономики при Шахте сначало
сосредоточило свое внимание на проникновении в горную промышленность. В
октябре 1934 г. производители бурого угля в Центральной Германии были «объ-
единены» в «Договорное сообщество производителей бурого угля». Затем после
1935 г. министру экономики удалось склонить рейнско-вестфальские компа-
нии по добыче бурого и каменного угля, а также горнорудные концерны к совме-
стному налаживанию производства жидкого топлива из бурого и каменного уг-
ля. Разумеется, государственные инвестиции не отвечали оптимальным интере-
сам горнорудных концернов, которые состояли в использовании их собствен-
ных мощностей по производству бензола и смол; однако о возникновении суще-
ственной противоположности интересов в результате принятия государством
мер принуждения в данном случае говорить еще преждевременно.
2.	1936—1938
В условиях четко обозначившегося в течение 1936 г. предельного уровня в
использовании производственных мощностей, особенно в секторе сырья и ос-
новных отраслей тяжелой промышленности, сохранить наблюдавшуюся до сих
пор ведомственную конкуренцию в области планирования стало невозможно.
Назначив 18 октября «уполномоченным по четырехлетнему плану» второго че-
ловека в государстве, харизматического партийного вождя и премьер-министра,
Пруссии Германа Геринга, Гитлер тем самым придал хозяйственной деятельно-
сти первостепенное значение. В рамках обширнейших полномочий Геринга,
чьи распоряжения имели силу закона, этот новый институт получил превосход-
ство и над министерством экономики.
Чтобы выполнить экономическую задачу ослабления «иностранной зави-
симости» Германии в части производства стратегически важного сырья и ос-
новных материалов путем расширения ассортимента их производства внутри
страны или замены их синтетическими материалами, четырехлетний план
предусматривал развитие горной промышленности в двух направлениях — в
направлении максимального расширения мощностей по производству из угля
жидкого топлива, а также увеличения выплавки чугуна из отечественной руды.
В отличие от положения с производством горючего, где наслаивавшиеся друг
на друга усилия министерства экономики и администрации четырехлетнего
плана позволяли решать задачи без особых трудностей, в сталелитейной про-
мышленности у государства возникли серьезные противоречия с частным сек-
тором, которые привели не только к качественному изменению характера го-
сударственного вмешательства по сравнению с фазой 1933-1936 гг., но также
и к нарушению преемственности в германской политике в отношении горно-
добывающей промышленности, наблюдавшейся со второй половины XIX в.
Выдвинув задачу достижения экономической автаркии, которая оказывалась
под угрозой в связи с предпочтением рурскими концернами более рентабель-
ной в переработке высококачественной скандинавской руды, «комиссар по же-
лезу» в администрации четырехлетнего плана, быстро поднявшийся вверх эко-
комический советник Пауль Плейгер, избрал концерн «Ферейнигте штальвер-
ке-АГ» главным объектом политического наступления на частный сектор. Ос-
нованное 15 июля 1937 г. преднамеренно как конкурирующая фирма, акцио-
верное общество «Рейхсверке Германн Геринг фюр эрцбергбау унд эйзенхют-
тен» являло собой не только институционную новинку. Тот факт, что его со-
здание последовало всего лишь через год после отказа акционеров «Ферейнигте
штальверке» от своих минимальных прав в пользу «рейха», подтверждает, что
нацистские авторы четырехлетнего плана связывали с новой государственной
289

компанией решение таких задач, которые, по их мнению, не могли выполнить
ни оставшаяся на своих местах хозяйственная бюрократия, ни государствен-
ная экономика в лице министерства экономики, т.е. Шахта.
3.	1938—1942
В последующие годы Герингу и Плейгеру удалось превратить новый госу-
дарственный концерн — путем экспроприации в первую очередь принадлежа-
щих «Ферейнигте штальверке* залежей железной руды в районе Зальцгиттера
(1937) и в Австрии (1938) и частично с помощью строительства новых мощно-
стей близ Зальцгиттера и Линца, а в дальнейшем путем установления своего
контроля над предприятиями в оккупированных немцами областях — в круп-
нейшее индустриальное объединение в Европе. Методы экспансии этой новой
хозяйственной организации основывались на чисто внеэкономическом при-
нуждении, так что понятие «командная экономика* здесь полностью отвечает
реальному положению дел. Исходным моментом для такого роста мощи и вла-
сти было исключительное влияние Геринга как уполномоченного по четырех-
летнему плану, которое он весной 1938 г. сумел впервые распространить на Ав-
стрию, а затем также и на другие аннексированные и захваченные страны. После
того как в августе 1937 г. он вытеснил Шахта с поста министра экономики, ему
удалось занять во время начавшейся с 1938 г. внешней экспансии «третьего рей-
ха* центральную позицию в сфере мобилизации производственного потенциала
оккупированных территорий для удовлетворения потребностей германской во-
енной машины и возглавить нацистскую «трофейную экономику*. Преимуще-
ство государственных предприятий при дележе добычи Геринг обосновывал
формулой «ариизации*, систематически кодифицировавшейся и употребляв-
шейся им сверх всякой меры; эта формула начиная с 1938 г. стала важнейшим
инструментом для всех «заинтересованных* в присвоении как немецко-еврей-
ских, так и иностранных капиталов. Геринг с лета 1937 до начала 1942 г. обладал
в экономике верховной властью, которая, однако, начала слабеть уже в 1940 г.,
когда его звезда стала закатываться вследствие несбывшихся ожиданий относи-
тельно боевой мощи находившейся под его командованием военной авиации.
4.	1942—1945
После провала планов «молниеносной войны* в результате поражения вер-
махта в битве под Москвой зимой 1941/42 г. Гитлер понял, что производству
военной продукции должно придать более высокий приоритет и обновленную
динамичность. Именно исходя из этих соображений состоялось назначение
Альберта Шпеера, одного из самых надежных партийных функционеров из бли-
жайшего окружения диктатора, руководителем производства вооружений. В те-
чение немногих месяцев Шпееру удалось отнять у Геринга значительную часть
власти в сфере экономики и создать новую, более основательную военную эко-
номику. Функциональный принцип этой новой организации заключался в со-
звательном вовлечении владельцев частных промышленных предприятий в ру-
ководство органами управления военной промышленностью. Важнейшими из
этих новомодных руководящих органов в горнорудной промышленности были
Имперское объединение угля (с 1941 г.) и Имперское объединение стали (с
1942 г.). Они представляли собой суперкартели, наделенные государственной
властью, в которых были объединены все регулирующие рынок и хозяйственно-
политические организации горной промышленности. Хотя Шпееру и удалось
290

создать как бы свое местное государство в промышленности и с середины 1943 г.
перевести важнейшие службы министерства экономики в свое новое министер-
ство вооружений и военного производства, ему в конечном счете не удалось по-
ставить под свой прямой и надежный контроль такие важные сферы хозяйства,
как, например, хозяйственная империя СС и комплекс имперских заводов, объ-
единенные Плейгером. Однако команда Шпеера сумела существенно ограни-
чить частные интересы отдельных групп в экономической системе «ради общих
интересов». Вместе с этим в 1942 г. было также покончено с большими привиле-
гиями, которыми ранее хозяйственная бюрократия наделяла имперские пред-
приятия. Это же не в последнюю очередь относилось и к сфере «использования
рабочей силы», которая с весны 1942 г. из-за перенапряжения германских тру-
довых ресурсов стала центральным пунктом военно-экономических усилий. С
тех пор нацистский империализм попытался компенсировать нехватку рабочих
рук за счет принудительного труда «чужих» рабочих, то есть в первую очередь за
счет насильственно угнанных в Германию граждан с оккупированных вермах-
том территорий, военнопленных и узников концлагерей.
11• Структурные изменения в горной промышленности
1. Структура предприятия
Горнорудная промышленность Германии вышла из мирового экономиче-
ского кризиса как комплекс из 14 самостоятельных концернов с четко обозна-
ченным региональным центром в Рейнско-Вестфальской области, где в 1936 г.
производилось 69,5% сырой стали и добывалось 72,7% каменного угля, а боль-
шая часть предприятий сосредоточивалась в группе «Ферейнигте штальверке».
Правда, она уже не имела такого количественного превосходства, какое у нее бы-
ло до 1932 г., когда она выпускала практически половину немецкого проката, но
все же на ее долю приходилось 17,6% добычи каменного угля, 21,8 добычи же-
лезной руды и 39,6% выпуска проката (1935—1936) и она оставалась самым
мощным агломератом в германской горнорудной промышленности. Кроме то-
го, руководство предприятий «Ферейнигте штальверке» значительно расширило
пределы своего могущества посредством личных уний с руководством других
картелей и обществ. Принимая во внимание эти количественные и качествен-
ные показатели, характеризующие данную промышленную группу, можно счи-
тать, что на ее примере можно проследить рост и условия развития всего сектора.
Дифференциация в группе горнорудных концернов проходила по двум на-
правлениям.
1.	Монополистической, ориентированной на мировой рынок группе круп-
ных концернов Рура (прежде всего «Ферейнигте штальверке», концерну Круппа,
«Гутехоффнунгсхютте») противостояли различные окраинные группы, в кото-
рые входили, в частности, верхнесилезские и саарские предприятия (послед-
ние — в основном из концерна Рёхлинга), «Ильзедерхютте» и концерн Флика
(«Миттельдойче штальверке» и «Максимилиансхютте»). Центральная группа в
отличие от окраинных использовала в основном иностранную руду, в первую
очередь скандинавскую.
2.	Наряду с этим существовало развивавшееся не совсем параллельно скры-
тое противоречие между старыми «нейтрализованными» концернами с экстра-
национальной ориентацией и новыми концернами, ставшими независимыми с
1932 г., после распада могучего стального треста, группировавшегося вокруг
«Ферейнигте штальверке» (Флик, Отто Вольфф, Баллестрем, Маннесманн).
В сравнении с этими различиями возникший в 1937 г. конфликт интересов
291

между монополистистической индустрией, которая в основном была идентична
«западной», и нацистской экономикой оказался еще более глубоким. Это проти-
воречие развилось в постоянный конфликт, который не был, как это до сих пор
нередко полагают, лишь мимолетной вспышкой огня в 1937 г. Скорее здесь речь
шла о возникновении действительно двойственной структуры горнорудного де-
ла, некоего своеобразного феномена в истории германской промышленности. Ее
осуществление, по существу, привело к лишению власти концерна «Ферейнигте
штальверке».
Это происходило в форме многоступенчатого конфликта между концернами
в период между 1937 и 1942 гг. Летом 1937 г. вследствие конфликта в Зальцгит-
тере неоспоримое ранее главенствующее положение председателя правления
«Ферейнигте штальверке» Эрнста Пёнсгена в Хозяйственной группе черной ме-
таллургии ослабло и стало лишь формальным, а не фактическим.
Год спустя, летом и осенью 1938 г., Геринг и Плейгер отторгли от Объеди-
нения стали Австрийско-Альпийское горнорудное общество, являвшееся до
марта 1938 г. его важнейшим заграничным участником. Крупнейший владелец
капитала и председатель наблюдательного совета «Ферейнигте штальверке»
Фриц Тиссен ушел от дел и эмигрировал в начале сентября 1939 г. Связанная с
«Ферейнигте штальверке» группа предприятий Тиссена была аннексирована
«командной экономикой».
Однако лишь с уходом Пёнсгена из руководства объединения весной 1942 г.
закончился конфликт, результатом чего явилась деградация немецкого горно-
рудного концерна, занимавшего до 1936—1937 гг., бесспорно, ведущее положе-
ние. Наряду с другими фирмами угольной и сталелитейной промышленности
он был оттеснен с ведущих позиций на рынке сбыта концерном «командной эко-
номики», созданным Герингом. Хотя таким образом и была преодолена силь-
нейшая позиция монополистической индустрии, речь при этом не шла ни о
конфликте между администрацией четырехлетнего плана и «сталелитейной
промышленностью», ни о «лишении власти» всей группы горнопромышленных
концернов. Нельзя также говорить и об уменьшении привилегий этой группы,
ибо, во-первых, «Ферейнигте штальверке» сохранил свое огромное значение в
военном производстве, а во-вторых, синхронно с подъемом концерна Германа
Геринга продолжал, как и прежде, успешно развиваться ряд новых и ориентиро-
вавшихся на автаркию горных концернов (Флик, Отто Вольфф, Баллестрем,
Маннесманн, Рёхлинг). Рост их мощи подпитывался посредством «ариизации»
и за счет первой, невоенной фазы экспансии «рейха» на Юго-Восток в 1938—
1939 гг.
Поскольку интересы командной и монополистической индустрии принци-
пиально не согласовались, между ними возникала разносторонняя конкурен-
ция за средства производства и квалифицированную рабочую силу, за госу-
дарственные заказы и выгодные экспортные сделки. До 1942 г. концерн Ге-
ринга действовал гораздо успешнее. В противоположность этим противоречи-
ям, которые, вероятно, можно даже считать «нормальной» конкуренцией в ус-
ловиях экономики, находящейся под сильным влиянием государства, был ос-
новной конфликт, который дает основание для того, чтобы рассматривать опи-
сываемый случай как исключительный, воспринимать его как противоречие
между частнокапиталистической и специфически нацистской формами хозяй-
ствования. Этот конфликт в первую очередь развивался в сфере снабжения гер-
майской металлургической промышленности сырьем. В этом вопросе государ-
ственные заводы и концерны Рура, которые в 20-е годы стали ориентироваться
на импортную руду, и прежде всего скандинавскую, преследовали сильно про-
тиворечившие друг другу цели. Предприятиям концерна Геринга становилось
тем труднее сбывать свою низкокачественную отечественную руду, чем дальше
292

они отходили от своей первоначальной задачи служить в качестве резервного
источника снабжения при временной отмене импорта и чем отчетливее выяв-
лялись нереальность и шаткость обоснований, на которых с самого начала
строился этот проект.
Оба сектора горной промышленности, противоречие между которыми
нельзя путать с простым противопоставлением «государства и экономики», не
только преследовали противоположные интересы и соответственно развива-
лись неодинаково в экономическом отношении; они находились в антагонизме
друг к другу, обусловленном действовавшей тогда системой, так как различия
между ними вытекали из противоречий между капиталистической собствен-
ностью и узаконенным политическим заказом владением средствами произ-
водства. Правда, эти противоречия не давали себя знать, когда речь шла об
участии в «ариизации» и эксплуатации иностранных рабочих и военноплен-
ных. Не только «командная экономика», но и монополистическая индустрия
извлекали выгоду из «внутренней экспансии», выражавшейся в присвоении
собственности еврейских предпринимателей. На этом поприще были даже
примеры сотрудничества этих двух обычно соперничавших секторов. То же
самое можно сказать и про использование принудительного труда иностран-
цев. И если обращение с «рабочими рабами» на предприятиях концерна Ге-
ринга приобретало особо безобразные формы, то оно не слишком отличалось
от порядков на частных предприятиях.
Упомянутое структурное раздвоение подтверждается также и количествен-
ными данными о производстве в секторе «командной экономики», представлен-
ной преимущественно концерном Геринга, которое возрастало в немецкой гор-
норудной промышленности следующим образом, в %):
Продукция
1927-1935 гг.
1936 г.
1939 г.
1942 г.
Каменный уголь
9,7
16,4
17,8
27,5
Железная руда
—
—
28,4
16,8
Чугун
—
—
8,5
14,6
Сырая сталь
—
—
3,0
11,3
Гидрированный
бензин
—
26,6
49,9
39
(1943)
В то же время выпуск продукции группой «Ферейнигте штальверке» с
1938/39 по 1942/43 г. снизился по каменному углю с 16,9 до 10%, по желез-
ной руде — с 20,1 до 5,5, по прокату — с 38,2 до 24,8%. В этом развитии оп-
ределенно просматривается процесс децентрализации, который может иметь
место также и в капиталистической формации. Аналогично этому произошло
и изменение долей продукции, производимой разными горнорудными райо-
нами Германии. Сокращение производства в рейнско-рурском бассейне в
1943 г. на 36,2% по стали и до 48,4% по каменному углю было, однако, как и
количественное снижение производства монополистической индустрии, не
столько результатом нацистской инвестиционной политики, сколько косвен-
ным последствием территориального расширения производства, обусловлен-
ного войной.
293

2.	Коллективная защита интересов
Децентрализация структуры концернов оказала соответственное влияние на
картели. Здесь оказывалась затронута вся частнокапиталистическая горная про-
мышленность, на чью монополию сбыта посягнул посторонний, за спиной ко-
торого впервые в истории немецкой индустрии стояла вся мощь развитой цен-
трализованной государственной бюрократии. Этот посторонний представлял
собой более внушительную и серьезную угрозу, нежели любое стоящее вне кар-
теля частнокапиталистическое предприятие, которое можно было бы умиротво-
рить путем переговоров на национальном или международном уровне. Если от
последнего можно было ожидать только, возможно, серьезного нарушения ры-
ночной системы, то от «командной экономики» следовало опасаться паразити-
ческого разъедания и подтачивания этой системы в целом. Такие опасения оп-
ределяли поведение менеджеров концернов и объединений, причем тем сильнее,
чем реальнее (до 1942 г.) представлялся победоносный исход войны, а это спо-
собствовало продолжению и даже еще большему развитию двойственной струк-
туры концернов.
Экспансия «командной индустрии» в противоположность политике обыч-
ных государственных горных компаний — фирма «Гиберниа», а также новая
«Сааргрубен-АГ» в 1935 г. вступили в Рейнско-вестфальский угольный синди-
кат — осуществлялась в значительной мере вне рыночных объединений моно-
полистической индустрии. Огромное скопление каменноугольных шахт в руках
концерна Геринга, чья добыча в 1943 г. достигла 45 млн. т и составила 38% всей
продукции Рура (без шахт концерна Геринга), позволило создать первый супер-
картель — Имперское объединение угля — под началом Плейгера и тем самым
укрепило господство «командной экономики» на одном из важнейших рынков
сбыта. Картели в черной металлургии все более теряли свое значение. Объедине-
ние сталелитейных заводов, договор о котором должен был быть продлен в
1940 г., уже не могло выполнять свои функции инструмента монополистиче-
ской индустрии, контролирующего выпуск продукции, и поэтому распалось
весной 1942 г.; оно было поглощено Обществом металлургических заводов в
Имперском объединении стали, руководство которым взял на себя Вильгельм
Цанген, известный нацистский предприниматель, генеральный директор кон-
церна Маннесманна и руководитель Имперской группы промышленности. Этот
новый институт функционировал не по принципам картеля, то есть не занимал-
ся вопросами распределения квот и групповой защиты интересов, а руководст-
вовался правилом: кто может производить, тот получает рабочих и сырье. Эта
практика имела следствием конкурентную борьбу на уничтожение, которая по-
ощрялась государством путем распределения факторов производства в соответ-
ствии с оценкой, даваемой работе предприятия. Хотя такое изменение струкгу-
ры картеля произошло прежде всего под влиянием обусловленной войной при-
нудительной формы хозяйства, однако оно еще ранее в решающей степени было
подготовлено давлением со стороны имперских предприятий.
Еще большее значение, чем подрыв национальных картелей, имел крах
восстановленных после 1933 г. международных картелей в результате начала
войны в сентябре 1939 г. К тому времени не только удалось интегрировать в
международную рыночную экономику все важные капиталистические страны
— производители стали, в том числе и США, но и установить квоты на все
важнейшие виды продукции. Спаянность этой организации обеспечивал кон-
троль, осуществлявшийся ее ведущим объединением — Международным
стальным картелем —־ через свои сбытовые конторы с помощью распределения
квот на экспорт стали. Международный стальной картель охватывал 85,8% ев-
ропейского внутреннего рынка, без СССР. Наибольшие экспортные квоты ста¬
294

ли (примерно около трети) имела немецкая группа, которая и поставила
Пёнсгена во главе картеля. Развал этой организации, создание которой позво-
лило монополистической горнорудной индустрии Германии во главе с кон-
церном «Ферейнигте штальверке» получить в ней абсолютный приоритет, 03-
начал исключительно серьезное и противоречившее ее интересам ухудшение
условий сбыта.
Неформальная защита горной промышленностью своих интересов в пол-
итической системе также претерпела глубокие изменения. В конце веймарской
эпохи «рурский сундук» (лобби шести рейнско-вестфальских горных концер-
нов) пытался влиять на политические решения путем целенаправленного, осо-
бенно финансового, вмешательства в своих интересах. После 1933 г. спаянность
организации из-за приема в нее чуждых отрасли промышленников и разъедаю־
щего воздействия антисемитской идеологии, как показал случай с рейнским
производителем бурого угля Паулем Зильвербергом, быстро исчезла. После по-
ражения в зальцгиттерском конфликте осенью 1937 г. промышленность Рура
снова взяла на вооружение эту стратегию, но уже в серьезно изменившейся си-
туации. По инициативе Петера Клёкнера 15 октября девять представителей от
семи горных концернов собрались вместе, чтобы обсудить свое отношение к но-
вым имперским предприятиям. Это были Альберт Фёглер, заместитель предсе-
дателя наблюдательного совета «Ферейнигте штальверке» и «серый кардинал» в
Руре, Пёнсген и Тиссен от «Ферейнигте штальверке», Густав фон Болен от кон-
церна Круппа, Пауль Ройш от «Гутехоффнунгсхютте», Эрих Тгарт от концерна
Хёша, Цанген от Маннесманна, а также Фридрих Флик и Петер Клёкнер, пред-
ставлявшие свои собственные концерны. Указанная группа представляла собой
если не формально, то практически, так сказать, узкий совет Хозяйственной
группы черной металлургии и Объединения сталелитейных заводов, который
определял политику этих организаций и должен был часто до 1942 г. собираться
в Дюссельдорфе, чтобы обсуждать проблемы металлургической промышленно-
сти. При поверхностном взгляде становление этого «узкого круга» людей пред-
ставлялось как раскол германской горной промышленности, но на самом деле
это было совсем обратное явление. 1^Т>ские концерны и Флик, чьи каменноу-
гольные шахты были расположены также в основном в Вестфалии, отпочкова-
лись от других концернов. Это означало, что они сосредоточили свои интересы
за пределами формальной организации горной индустрии, которая после вклю-
чения в нее шахт и заводов Саара в 1935 г. стала слишком неоднородной для
экономико-политического объединения, чтобы выдержать тот нажим, который
«командная экономика» «рейха» начала летом 1937 г. оказывать на железоруд-
ную отрасль.
В то время как такая группа давления, как «рурский сундук», пыталась с
помощью общественности повлиять на политику правительства, у «узкого кру-
га» такой возможности больше не было. Его участники ограничивались тем,
что по мере сил пытались добиться согласования «позиций» западных концер-
нов в отношении министерства экономики Германии, что им иногда, и не
один раз, удавалось. Гораздо большее значение, чем действия официальных
группировок, приобретали поэтому прямые связи с теми, кто обладал эконо-
мико-политической властью. Такими связями обладали до 1936 г. Тиссен, а
затем Флик. Личные связи Флика с Герингом позволили ему добиться огром-
ных успехов в 1937—1941 гг., когда его концерн стал в один ряд с такими
гигантами, как «Ферейнигте штальверке» и Крупп, а в ходе дальнейшей бурной
экспансии уступал только имперским заводам. Представительство частных
интересов в военной экономике после 1942 г. постоянно уменьшалось из стра-
ха перед неудачами политического руководства. На передний план в сфере во-
енного производства выступила проблема «повышения производительности»
295

военного производства, а в сфере внешних отношений — политическая осмот-
рительность в отношении побежденных противников, например Франции, а
также Англии, которую не считали идеологическим противником.
3.	Предпринимательство
Средства, с помощью которых «командная экономика» отстаивала интересы
своего горного концерна, составляли целый спектр приемов — от псевдолеги-
тимного использования распоряжений и указов Геринга, а также вложения в не-
го более крупных государственных финансов до чистой демагогии и шантажа.
Структурным элементом, лежавшим в основе этих специфических методов ру-
ководства, были кадры нового типа из числа хозяйственных функционеров, ко-
торые проникали в ряды бюрократии соответствующего министерства и таким
образом включались в руководство предприятиями. Это были, как правило, до-
веренные лица Геринга, а с 1942 г. — Шпеера; они обычно начинали свою пар-
тийную карьеру в качестве экономических советников в разных регионах «рей-
ха» и как специалисты относились к числу руководителей мелких предприятий
или же к среднему звену менеджеров в хозяйственных объединениях и на круп-
ных предприятиях. В идеологическом плане они в отличие от руководства круп-
ных предприятий были известны своей близостью к национал-социалистиче-
ской партии. Они принадлежали к тому слою, который располагался между ста-
рыми экстремистами из среднего сословия типа фон Рентельна, фон Люке или
Отто Вагенера и партийными вождями из крупной буржуазии вроде Геринга,
Шахта и Шмитта. Именно поэтому они не пострадали при разгроме революци-
онного крыла партии в 1933—1934 гг. Они оставались на этих срединных пози-
циях и потому отличались от радикальных функционеров Германского трудово-
го фронта, от антикапиталистически настроенных интеллектуалов и от функци-
онеров, испытывавших личную неприязнь к «крупной промышленности». Эти
кадры были пополнены верными Герингу специалистами по вооружениям из
вермахта и нацистскими чиновниками из германской и старой австрийской
министерской бюрократии.
В конкретных условиях хозяйственного менеджмента в этих кадрах ело-
жился новый тип предпринимателя, которого в отличие от обычного менед-
жера-предпринимателя можно назвать предпринимателем-функционером, ти-
пичным образцом которого был Плейгер. Этот тип хозяйственника характе-
ризовался ориентацией на политическое «задание от фюрера», идеологическим
стремлением к автаркии, антимонополизму, империалистическим аннексиям;
он был противником «организованной конкуренции» в монополистической
индустрии и в результате всем своим поведением являл собой противополож-
ность обычному монополистическому промышленнику. Это несоответствие
проявилось в тех серьезных трудностях взаимопонимания, которые многие
предприниматели горной промышленности испытывали начинания с августа
1937 г. при взаимодействии с функционерами «командной экономики», кото-
рые теперь хладнокровно определяли экономическую политику. При этом речь
шла отнюдь не о каких-то незначительных расхождениях во взглядах, а о со-
вершенно противоположных подходах к проблемам. В случаях с Плейгером и
Пёнсгеном, например, сталкивались друг с другом не только два несовмести-
мых характера — динамичного и жесткого идеолога пролетарского происхож-
дения и изысканного грандсеньора с международным опытом в экономике,
вышедшего из промышленной «аристократии», — но и основные жизненные
установки. Строго говоря, здесь пришли в столкновение два менталитета —
296

архаически-неукрощенного капитализма, с одной стороны, и цивилизованно-
го — с другой.
Между этими двумя противоположными типами менеджеров — предпри-
нимателя и функционера — возник некий промежуточный тип, которого можно
было бы назвать «промышленником с партбилетом». Его не отличали ни особая
привязанность к нацистской идеологии, ни бесспорность членства в партии. В
гораздо большей степени для него было важно то, что он обязан своим положе-
нием в монополистической индустрии именно членству в партии, а не поручи-
тельству капиталистов. Эта разница хорошо иллюстрируется примером карьеры
бывшего морского офицера Отто Штейнбринка. Если он сидел с 1926 по 1931 г.
в наблюдательном совете Стального треста как представитель доминировавшего
в «Ферейнигте штальверке» капиталиста Флика, то в 1940 г. он уже был обязан
своей кооптацией «хорошей партийной характеристике» и протекции со сторо-
ны Геринга. И то, что к членству Штейнбринка в партии следовало относиться
серьезно, показывает такой далеко не второстепенный момент, что, выступая в
роли горнопромышленного комиссара, он инспектировал «подчиненные» ему
предприятия в оккупированных областях на Западе начиная с 1940 г. в эсэсов-
ской форме.
Также и восхождение в кресло председателя совета директоров концерна «Фе-
рейнигте штальверке» крефельдского промышленника Вальтера Роланда, став-
шего с 1942 г. ближайшим сотрудником Шпеера, а вместе с этим превращение
его в одну из влиятельных фигур в военно-промышленной бюрократии являют-
ся примером карьеры человека с партбилетом. Начиная с 1938 г. целый ряд
представителей «предпринимательской молодежи» добился успеха на этом по-
прище, а именно «приняв в качестве доверенных лиц» управление крупными
иностранными компаниями, чему они были обязаны своими связями с партий-
ной организацией. В той же мере и вступление Флика и многих других промыш-
ленников в политическую организацию нацистской партии в 1937 г. может рас-
сматриваться как важное условие их дальнейшего успеха и вместе с тем как до-
казательство монополизации условий успешного развития экономики государ-
ственной партией (или партийным государством). Однако простого статуса
«партийного товарищества» было еще недостаточно для того, чтобы сохранить
свое место и позицию, если они находились в противоречии с экономико-пол-
итическими целями руководства «׳третьего рейха». Об этом убедительно свиде-
тельствует экспроприация собственности Фрица Тиссена, который еще с 1931 г.
считал себя национал-социалистом. Все это л ишь частные указания на широкий
процесс «нацификации» предпринимательства, для более детального исследова-
ния которого необходимо проделать большую работу по сбору эмпирических
данных, тем более что феномен проникновения НСДАП в предприниматель-
ские круги после 1933 или после 1936 г. привлек пока меньше внимания к себе,
чем проблема соотношения между предпринимателями и НСДАП до 1933 г.
4.	Условия инвестирования и производства
Одна из существенных задач четырехлетнего плана, сводившаяся к тому,
чтобы направить частные инвестиции в те сферы, которые в ином случае всег-
да оказывались недостаточно обеспечены финансами, никак не соответствует
представлениям о свободе предпринимательства, которые господствуют в пар-
ламентарных системах. Горная промышленность инвестировала огромные
суммы в мероприятия по четырехлетнему плану, для того чтобы развить «на-
циональную базу» металлургии и создать мощности по гидрогенизации ка-
менного угля. Так, расходы «Ферейнигте штальверке» на строительство круп¬
297

ного предприятия по гидрогенизации «Гельзенберг-Бенцин» составили
45% всех новых инвестиций концерна в период с 1936/37 г. до 1941/42 г., а
затраты на обеспечение автаркии в производстве железа — 16%. Это расшире-
ние производственных площадей и по масштабам, и по времени было резуль-
татом давления государственной военно-экономической политики, в которой
проявлялась тенденция, противоречащая частнокапиталистическому принци-
пу получения максимальной прибыли. Как и ожидалось, производство бензина
стало для «Ферейнигте штальверке» скорее убыточным делом, так как выплата
лицензионных сборов в пользу «И.Г. Фарбениндустри» за его метод гидроге-
низации каменного угля серьезно ударяла по карману концерна. Вероятно,
именно этот опыт и привел во второй фазе войны к планам совсем отказаться
от деятельности, связанной с каменным углем, и сосредоточиться на продаже
высококачественных товаров обрабатывающей промышленности. В еще боль-
шем противоречии с интересами концернов Рура находилась программа ав-
таркии в черной металлургии.
Несмотря на временное единство действий заготовителей и производителей
сырья в монополистической индустрии и в «командной экономике» в ходе пере-
говоров со скандинавскими экспортерами руды о ее поставках в Германию, от-
ношение обеих группировок к внешней торговле было совершенно противопо-
ложным, так как они преследовали в конечном счете взаимоисключающие цели.
Если министерство экономики, исходя из политики автаркии, хотело максими-
зировать квоты отечественной руды и ввозить лишь необходимый минимум
сырья, то монополистическая индустрия пыталась сохранить экспорт ценных
зарубежных руд на как можно более высоком уровне. При этом для нее было
особенно важно сохранить рентабельность своих металлургических предприя-
тий на будущее, которой могла навредить необходимость вкладывать капитал в
строительство установок, которые по своей технологии будут приспособлены
только к плавке бедных отечественных руд или по прошествии военно-промыш-
ленного бума превратятся в избыточные производственные мощности. Эта вре-
менная ориентация на закупку иностранного сырья, которую горные компании
Рура взяли с конца первой мировой войны, отнюдь не была ad hoc поддающимся
пересмотру «мероприятием», а была глобальной стратегией сырьевого обеспече-
ния, к которой они непременно хотели вернуться как можно быстрее. Сохраня-
лась ли в нацистской «новой Европе» возможность возврата к «нормальной»
практике межвоенного периода? Принимая во внимание отсутствие у нацист-
ских идеологов автаркии понимания особенностей коммерческих связей и
структуры производства монополистических концернов, надежды на это было
мало. Поэтому уменьшение импортных квот на руду, снизившихся у «Ферей-
нигте штальверке» с 80% в 1936 г. до 55% в 1941 г., было более существенным,
чем говорят эти сухие цифры, тем более что этот спад следует сравнивать не с
иллюзорной целью администрации четырехлетнего плана (сокращение потреб-
ляемого в производстве иностранного сырья до 38%), а с максимальной импор-
тной квотой монополистической индустрии, составлявшей в 20-е годы свыше
90%. Параллельно с этим процессом в результате внешнеэкономической пол-
итики правительства «рейха» и его политической ориентации на войну оборот по
экспорту сократился с 1933 г. относительно, а с 1938 г. абсолютно. Война с за-
падноевропейскими государствами и развал международных картелей вследст-
вие нацистской политики после 1933 г. окончательно развернули «Ферейнигте
штальверке» в сторону внутреннего рынка. В период с 1939/40 по 1942/43 г.
экспорт концерна составлял в среднем 7,6% от его валового оборота в год (этот
показатель в период между 1926/27 и 1932/33 г. достигал 27%). Выход рурских
горных концернов из сложившейся в 20-е годы системы международных отно-
шений стал ядром противоречий между «командной экономикой» и монополи-
298

этической горнорудной индустрией. Уже одно это не позволяло руководству кон-
цернов и объединений вплоть до 1942 г. солидаризироваться с целями полити-
ческого руководства.
Однако и у «командной экономики» выявились свои границы успешного
развития, которые были предопределены непреодолимыми обстоятельствами.
Имперским заводам пришлось уже начиная с 1936 г. преодолевать большие
трудности, постоянно возникавшие при наборе квалифицированных рабочих.
Поэтому руководство этих предприятий неоднократно пыталось сманивать к се-
бе из индустрии Рура горняков, доменщиков и коксовалыциков. Когда монопо-
листические предприятия, ссылаясь на веские причины, отклоняли соответст-
вующие пожелания концерна Геринга, последний старался добиться своего уг-
розами и в конце концов прибегал к государственным принудительным мерам.
Однако его намерения могли осуществляться лишь в довольно ограниченных
масштабах, да и то не дольше чем до начала 1942 г. Чаще же всего концерну Ге-
ринга приходилось использовать «нормальные» способы конкуренции, свойст-
венные промышленному капитализму, то есть вербовать рабочих путем уста-
новления более высокой зарплаты и прочих льгот. Отсюда и доля иностранных
рабочих на имперских заводах и шахтах составляла в экономике военного вре-
мени 58%, тогда как на предприятиях Рура — около 30%. «Командная экономи-
ка», несмотря на все прочие привилегии, которые сулила хозяйственная бюрок-
ратия, не могла восстановить «недостаток конкуренции».
Если у частных горнорудных предприятий было отнято право самостоятель-
но решать проблемы, связанные с определением целей и объема инвестиций,
закупкой сырья, сбытом продукции и набором рабочей силы, то, как четко про-
явилось в военной экономике, в одной сфере они все же не шли ни на какие ус-
тупки. В декабре 1943 г. министр вооружений Шпеер назначил комиссию, кото-
рая должна была проверить, в какой мере работа сталелитейных предприятий
соответствует требованиям военного времени. Комментируя отчет, представ-
ленный в марте 1944 г. так называемым тройственным комитетом, Ганс Керль,
назначенный в октябре 1942 г. руководителем 2-го главного управления мини-
стерства экономики, резко критиковал производственную политику этих пред-
приятий: несмотря на усилия военно-экономических органов в сфере рациона-
лизации производства, «навести порядок» в неоднородном по качеству, сортно-
сти и объему выпуске стали удалось «главным образом только на отдельных
предприятиях», в то время как «концерны в основном полностью сохранили свои
старые программы мирного времени». Этот упрек адресовался крупным част-
ным горным концернам, контролировавшим почти все производство стального
проката. На этапе интенсификации производства военной продукции военно-
промышленная бюрократия предъявляла все более высокие требования к моно-
полистической индустрии и, видимо, достигла максимально возможного удов-
летворения их предпринимателями. План Керля командовать производством
стали для военных нужд посредством «производственных приказов» успешно са-
бот и ров алея вставшей на путь «пассивного сопротивления» горной промыт-
ленностью.
5.	Внешняя экспансия
В то время как экспансия частных промышленных концернов, большей
частью в форме экспорта капиталов, до 1933 г. осуществлялась практически
без вмешательства государства, министерство экономики при Шахте и осо-
бенно после того, как Геринг «захватил власть» в этом министерстве, начало в
возрастающей степени влиять на экспансионистскую стретегию концернов. С
299

переходом «третьего рейха» к внешней экспансии после 1938 г. коренным об-
разом изменились и условия поведения горных концернов за рубежом. Теперь
эти концерны могли продолжать экспансию независимо от влияния своего го-
сударства только в тех странах, которые сохранили нейтралитет. Особое зна-
чение при этом имела для них Швеция. В тех же областях, которые были за-
хвачены Германией, оккупационным властям удалось без большого труда в
спорных случаях добиваться того, чтобы политические интересы брали верх
над частными экономическими интересами. Но особенно сильно чувствовали
себя ущемленными частномонополистические круги перед лицом мощной
конкуренции «командной экономики», то есть министерства экономики и им-
перских предприятий, на территориях, где была установлена власть немецких
гражданских органов. Хотя при этом надо отметить, что представление, будто
бы предприятия германской горной индустрии «против воли» были вынужде-
ны участвовать в экспансии, никак не соответствует исторической действи-
тельности. Однако и посылка о том, что цели и направления экспансии рур-
ских концернов почти полностью совпадали с целями «командной экономики»
или что их «ангажемент» вызвал государственную экспроприацию местных
мощностей, также не соответствует истине.
В большинстве таких стран или регионов интересы горных промышлении-
ков сосредоточивались на установлении контроля над одним-двумя предприя-
тиями; это были условия, которые соответствовали «усилиям ради проникнове-
ния», необходимым для монополистической индустрии и для «командной эко-
номики». Частные немецкие концерны могли при достаточных усилиях поста-
вить эти мощности под свой контроль, но лишь в той мере, в какой у них сохра-
нялось единство целей с «командной экономикой», и там, где нацистское госу-
дарство еще не установило свое владычество. Переход к официальному господ-
ству Германии на той или иной оккупированной территории означал, что там
для интересов монополистической индустрии возникала потенциально вредная
конкуренция. Однако этот тезис неточен по той причине, что частные горные
концерны скорее сами неохотно заключали сделки в восточноевропейских окку-
пированных областях. Не говоря уже об этом направлении экспансии, открывав-
шаяся возможность завоевать сильные «частные» позиции за счет расширения
сферы господства германского «рейха» в других направлениях, как правило, на-
много перекрывалась тем недостатком, что нужно было мириться еще и с вме-
шательством оккупационных властей.
Относительно четко выраженное противоречие между монополистической
индустрией и «командной экономикой» во внутренней системе нацистского хо-
зяйства проникло и в сферу внешней экспансии. То, что их взаимоотношения
тут оставались в корне антагонистическими, можно подтвердить различными
примерами, указывавшими на продолжение конфликта между имперскими
предприятиями и предприятиями Рура, Эта междуусобица все сильнее разгора-
лась в борьбе всех против всех за возможность расширить свое влияние.
Представить себе ту стратегию империалистической экспансии, которую
осуществляла монополистическая индустрия, помогает поведение «Ферейнигте
штальверке», преследовавшего в основном две цели:
1)	проводить и дальше политику собственного обеспечения высококачест-
венным сырьем и к тому же добиваться долевого участия в капитале горноруд-
ных компаний предпочтительно в Скандинавии, но также и в других регионах,
2)	наряду с этим с 1940 г. добавилось намерение сохранить также и во время
войны в оккупированных западноевропейских странах «дружеские отношения,
существовавшие до войны между группами международных объединений».
Как при «экономическом проникновении» в Норвегию, так и при «разделе»
лотарингских и люксембургских металлургических заводов эта стратегия тре¬
300

бовала «сдерживания» ставшего чересчур самостоятельным центра действий
«командной экономики», концерна Германа Геринга, который, с точки зрения
монополистов, оказывал разрушающее воздействие на их внешние отношения.
В то время как Пёнсген и его коллеги должны были добиваться того, чтобы за-
тормозить дальнейшее усиление концерна Геринга и тем самым сохранить базу
для будущего сотрудничества с западноевропейскими промышленниками, у
«командной экономики» не было нужды принимать во внимание такие взаимо-
отношения, коль скоро она всерьез руководствовалась нацистской идеей «нового
порядка». Во многих случаях усилия концерна «Ферейнигте штальверке», на-
правленные на сдерживание экспансии имперских предприятий, были успеш-
ними. Однако это не являлось следствием его влияния на политическую систе-
му. Так, бельгийско-люксембургскому концерну «Арбед», наиболее популярно-
му компаньону многих крупных компаний Западной Европы, который, наряду
с «Ферейнигте штальверке», был одним из столпов Международного стального
картеля в межвоенный период, хотя и пришлось влиться в «командную эконо-
мику», но он сумел сохранить себя как самостоятельное предприятие, потому
что командная система с ее порождающей конфликты структурой, представлен-
ная здесь в лице влиятельного гауляйтера и «сатрапа», постоянно гасила энер-
гию имперских предприятий. В других случаях в дело вмешивалось министер-
ство иностранных дел, с тем чтобы различные фирмы не попали в руки герман-
ских «претендентов» не только из сектора государственной экономики, но и мо-
нополистической индустрии.
Но там, где представители монополистической индустрии считали возмож-
ным не принимать во внимание интересы предпринимателей оккупированных
стран, где они не были вынуждены сдерживать свое наступление и тем самым
содействовать экспансионизму имперских заводов, они сами проводили агрес-
сивную империалистическую политику. Концерны монополистической инду-
стрии были едины в том, чтобы воспрепятствовать развитию неугодных им, ве-
дущих к сокращению их собственных прибылей процессов в промышленности
малых европейских стран, Эта целевая установка вполне согласовывалась с пла-
нами нацистской «европейской индустриальной политики».
Имперские заводы действовали совместно с другими государственными
предприятиями как маховик, ускорявший экспансию монополистических кон-
цернов. Опасения оказаться обойденными при перераспределении «возможно-
стей продолжать конкурентную борьбу», которые отчетливо проявлялись в
стремлении концерна Хеша расширить свои позиции в Лотарингии и Люксем-
бурге, имели при этом решающее значение. Вряд ли уместны сомнения в том,
что решения руководства «рейха» и его внешняя и экономическая политика во-
енного времени доминировали над интересами концернов и определяли направ-
ление и динамику их экспансии. Этот тезис подтверждается не только ограни-
ченными возможностями маневра для монополистической индустрии, вынуж-
денной лишь реагировать на события, но и рядом случаев, когда дело доходило
до открытого конфликта интересов. Особое значение имели те из них, в которых
табу на желаемые объекты экспансии налагало министерство иностранных дел
или когда в аннексировании таких объектов германским концернам отказывали
оккупационные власти. Во всех этих случаях решающее значение имел учет дип-
ломатических целей в отношении оккупированных областей. Он сыграл также
важную роль в решении вопроса о «многочисленных претензиях» на концерн
«Арбед». Большое значение в этой связи имеет тот факт, что передача права соб-
ственности на заводы в оккупированных областях на Западе так и не состоялась.
Тому аргументу, что, мол, применявшаяся тогда система посредничества и
шефства в управлении секвестрованными предприятиями означала лишь от-
срочку передачи владения ими на период после достижения «окончательной по¬
301

беды», следует противопоставить довод, что политическое руководство непос-
редственно было заинтересовано в том, чтобы использовать этот свершившийся
факт не в последнюю очередь для более надежной привязки к себе германских
концернов. Упорство его противостояния неизменному нажиму со стороны
предприятий, заинтересованных в приобретении новой собственности, особен-
но в оккупированной Франции, напротив, не соответствовало принципу примата
интересов монополистических концернов, но зато свидетельствовало о преобла-
дании расчетов, связанных с интересами ведения войны. На какую свободу ма-
невра в этих условиях могли рассчитывать представители монополистического
капитала, становится ясно из риторического вопроса одного берлинского служа-
щего концерна «Ферейнигте штальверке», который, будучи офицером запаса,
служил в немецкой военной администрации во Франции: «Есть ли какой-нибудь
смысл быть даже держателем контрольного пакета акций при сегодняшнем все-
властии государства?»
Глубокие изменения, которые претерпела горная индустрия в Германии
особенно в период с 1937 по 1942 г., объясняются воздействием двух факторов.
Во-первых, нацистскому руководству удалось нарушить монопольное право
горных концернов на принятие коллективных решений, противопоставив им
исключительно успешно (разумеется, в нацистском понимании) действующее
предприятие. Под его нажимом обнаружилось, что когерентность монополисти-
ческой индустрии лишь видимость и проявляется только в ограниченном кон-
сенсусе по поводу регулирования рыночных отношений. Коллективная защита
своих интересов горными промышленниками не устояла перед первым же на-
жимом «командной экономики». Картели стали быстро терять свою эффектов-
ность, и в 1942 г. они окончательно растворились в государственном механизме
планирования германской военной экономики. Вторым фактором было то об-
ратное действие, которое повлекло за собой основополагающее решение режима
о ведении империалистической войны. Из-за этого решения наднациональная
структура рынка продукции горной индустрии оказалась разрушенной, нацио-
нальное значение рурских горнорудных концернов уменьшилось, трудности с
выпуском военной продукции привели после 1942 г. к дальнейшему сужению
свободы маневра частных промышленных предприятий, в том числе и в вопро-
сах внешней экспансии^ эту критическую ситуацию попал концерн имперских
предприятий, который в дальнейшем перестал быть привилегированным секто-
ром промышленности. В то время как период до 1941—1942 гг. можно считать
эрой становления идеологизированной, специфически нацистской «командной
экономики», дальнейшее развитие, после 1942 г., протекало по «нормальным»
стандартам промышленной системы, испытывающей тяготы войны, но при
этом идеологическая фаза, начавшаяся в 1936 г., не закончилась в 1940 г., а про-
должала оказывать свое влияние на военную экономику, а во время окончатель-
ного кризиса нацистской системы еще больше оживилась.
После 1936 г. ни одно из изменений в структуре горной промышленности
не было в конечном счете результатом решений самих частных предпринимате-
лей. Если воздержание «Ферейнигте штальверке» от инвестиций в 1933—1936 гг.
было реакцией на опыт, полученный этим же концерном во время экономиче-
ского кризиса, вызванного избытком производственных мощностей, что пока-
зывает большие возможности для маневра ведущего концерна на ранней стадии
становления режима, то выбор такого же образа действий после принятия к ис-
полнению четырехлетнего плана был уже невозможен. Но «Ферейнигте шталь-
верке» и другие монополистические концерны не пошли бы сами на создание
отечественных мощностей по добыче и переработке сырья в таком объеме и та-
кими темпами, а может быть, и вообще приняли бы решение об ориентации пре-
имущественно на импорт сырья.
302

Право принятия серьезных хозяйственных решений в условиях военного
времени было ограничено узкими рамками предприятия. Это свидетельство-
вало о том, что монополистическая индустрия все же не потеряла непосредст-
венного и принципиального права распоряжаться своими средствами произ-
водства, поскольку политика национал-социалистической партии не затраги-
вала существовавших форм собственности. Полномочия промышленного ка-
питала в Германии были сведены до такого минимума автономии еще в пред-
военный период. Это не мало по сравнению с положением в коммунистической
системе и мало по сравнению с возможностями крупного хозяйства при пар-
ламентаризме. Но и того, что на самом нижнем уровне, уровне производства,
оставался еще в силе примат частной собственности, было достаточно для со-
хранения и в дальнейшем зависимости от нее политической системы в техно-
логическом отношении.

Маттиас Фрезе
От «образцового
национал-социалистического предприятия»
к «образцовому военному предприятию»
К вопросу о взаимоотношениях
Германского трудового фронта
и крупной промышленности в 1936—1944 гг.*
Организационным принципом национал-социалистической политики на
промышленных предприятиях являлось соревнование, служившее в качестве
побудительного мотива повышения производительности труда. Наряду с со-
ревнованиями внутри предприятий, например в рамках производственного
обучения, кампаний по профилактике производственного травматизма или
спортивных мероприятий, двумя основными и регулярно действовавшими
формами соперничества были соревнование по профессии, проводившееся по-
началу в масштабах страны для рабочей молодежи, и введенная в 1936—
1937 гг. «борьба за производительность немецких предприятий». Эти соревно-
вания выделяли отдельного рабочего или служащего из солидарного окруже-
ния на его рабочем месте и способствовали его обособлению. Вместе с тем они
должны были внушать работнику обратную связь с «коллективом предприя-
тия» и с «народным сообществом», ради блага которых используется его труд
и повышается производительность. Это относилось как к соревнованию по
профессии для трудящихся, так и к «борьбе за производительность», с по-
мощью которой Германский трудовой фронт (ГТФ) вовлекал предпринимате-
лей в общую систему соревнований.
Ниже будет рассмотрена политика ГТФ в сфере «борьбы за производитель-
ность», а также на примере некоторых, прежде всего рейнско-вестфальских,
крупных предприятий тяжелой промышленности проанализированы уси-
лия ГТФ, направлявшиеся на внедрение различных форм соревнования в про-
изводственный процесс. Предстоит выяснить вопрос о способности ГТФ оказы-
вать давление на государственную бюрократию и промышленников в своих ин-
тересах, о реакции на его деятельность на предприятиях и, наконец, дать оценку
«успехов» и степени влияния ГТФ.
Эти материалы основаны на документальных данных, которые я нашел в ходе работы над своей
диссертацией «Betriebspolitik im Dritten Reich. Deutsche Arbeitfront, Untemehmer und
Staatsbiirokratie in der westdeutschen GroBindustrie 1933—1939», Padebom, 1991. Там же приведены
дополнительные сравнительные данные о положении с «борьбой за продуктивность» в различных
отраслях, а также подробно рассказано об инициированных ГТФ соревнованиях. Поэтому здесь
примечания сведены к минимуму.
304

1.	Организация «борьбы за производительность» и первые разногласия
между 1ТФ и государственной бюрократией
Свои первые концепции «борьбы за производительность предприятий» ГТФ
разработал еще в 1934—1935 гг.1, и тогда же он провозгласил о начале «социаль-
ного соревнования, которое будет также и хозяйственным соревнованием». Об-
народованный по настоянию Лея указ Гитлера от 29 августа 1936 г. о «борьбе за
производительность немецких предприятий» предусматривал организацию
ежегодных соревнований, по итогам которых тем предприятиям, у которых
«идея национал-социалистического производственного сообщества на предпри-
ятии осуществляется наилучшим образом в духе закона об упорядочении наци-
опального труда и традиций Германского трудового фронта», присваивалось
звание «национал-социалистического образцового предприятия»2.
ГТФ обеспечил себе таким образом право выдвигать предприятия на на-
граждение, что дало ему также возможность определять принципы и правила
представления отличившихся предприятий к награде. В подготовленных им ди-
рективных указаниях учитывались все аспекты производственной политики
предприятий, как социальные, так и профессиональные. Предприятие, претен-
довавшее на звание «образцового», должно было соблюдать изобретенные инс-
танциями ГТФ принципы, такие, например, как «красота труда» и др., удовлет-
ворять требованиям трудового фронта к уровню профессиональной подготовки
коллектива и к степени «общности» между «фюрером предприятия» и его «после-
дователями», оказывать содействие работающим на предприятии функционе-
рам ГТФ и способствовать формированию рабочих дружин. Предприятие долж-
но было взять на себя также реализацию производственно-хозяйственных, на-
роднохозяйственных и технических принципов политического руководства в
сфере управления трудовым коллективом, обеспечить выделение задач ГТФ в
рамках работы по реализации четырехлетнего плана.
Этот подробный список требований трудового фронта далеко перекрывал те
сферы, которые ранее были под контролем управлений ГТФ. Вместе с тем уста-
новленные Леем «принципы оценки» лишь отчасти затрагивали сферы деятель-
ности, контролируемые государственными органами, причем их действенность
оказывалась весьма относительной3. В целом же круг подлежащих проверке пун-
ктов выполнения предприятиями предъявляемых к ним требований был на-
столько многообразен и широк, что руководство ГТФ само вынуждено было
признать, что полностью их выполнить невозможно, а потому нельзя было най-
ти и убедительных оснований для награждения4. Указанные требования пред-
ставляли собой одновременно и перечень претензий ГТФ, которым он руковод-
ствовался в борьбе за право полностью регулировать производственный про-
цесс5.
Лей выбрал удобный момент, когда потребовал законодательного закрепле-
ния своей «претензии на тотальную организационную целостность» (Мейсон).
Ввиду принятого решения о форсировании вооружения в рамках четырехлетие-
го плана ему легко удалось представить «борьбу за производительность» в каче-
стве необходимого средства регулирования социальной политики6. Однако эта
попытка передать под контроль ГТФ все социальное законодательство натолкну-
лась на решительное и упорное сопротивление правительства «рейха», и в пер-
вую очередь министерства экономики во главе с Шахтом. После того как Лей
обнародовал 7 сентября 1936 г. свои планы, связанные с «борьбой за производи-
тельность», в ежедневной газете трудового фронта «Ангрифф»7, министерство
экономики и министерство труда забили тревогу. В меморандумах Герингу и
Гессу начальник управления в министерстве труда Мансфельд8 в октябре 1936 г.
предупреждал об угрозе четырехлетнему плану и указывал на то, что непредстав¬
305

ление к награде какого-либо предприятия может показаться «вотумом недове-
рия» со стороны ГТФ и руководящей верхушки режима. Самые же неприятные
последствия могло вызвать, по мнению Мансфельда, намерение ГТФ развер-
нуль деятельность, затрагивающую социально-политические и хозяйственные
интересы предприятий. В виду отсутствия единства мнений по этому вопросу
Шахт в начале февраля 1937 г. запретил государственным предприятиям и
службам, всем бюджетным организациям и военным заводам участвовать в
«борьбе за производительность», расценив его как неосуществимое и вредное ме-
роприятие, поскольку, по его мнению, оно привело бы к бесполезному расходу
сырья, возникновению угрозы государственной политике в области зарплаты и
«неверному использованию капиталов». Если же без «борьбы за производитель-
ность» никак нельзя обойтись, то в этом случае Шахт требовал, чтобы она была
ограничена оценкой социальных условий на предприятиях, а ответственность за
нее была возложена не на ГТФ, а на государственных доверенных лиц9.
Тем не менее Геринг, к которому Шахт неоднократно обращался по этому
поводу в период между февралем и апрелем 1937 г. как к генеральному уполно-
моченному по четырехлетнему плану, после некоторого колебания в середине
апреля 1937 г., отозвался на призывы Лея об участии в «борьбе за производи-
тельность» с условием, что будут учтены ограничения, названные Шахтом10.
Требование к Лею обеспечить участие доверенных лиц по труду в «организации
промышленного хозяйства», и прежде всего в работе по формированию состава
хозяйственных палат, было, однако, едва ли не более чем фиговым листком. В
конечном счете подготовка к чествованию первого «образцового национал-со-
циалистического предприятия» продвинулась так далеко, что уже 30 апреля
1937 г. были премированы первые 30 предприятий11.
Если в этих спорах речь шла прежде всего о том, чтобы не допустить расши-
рения полномочий ГТФ во внутрипроизводственных делах, то опасения Шахта,
что «борьба за производительность» заставит военные предприятия переориен-
тировать свои усилия с производства на социальные условия рабочих и служа-
щих, не оправдались. Из представленных к награде в 1937 г. предприятий Бо-
хумского объединения только одно было важным военным объектом, тогда как
остальные одиннадцать были производителями продовольственных и пищевых
товаров12.
Тем самым обозначилась дилемма, перед которой оказался ГТФ при выборе
кандидатов на поощрение. Крупные военные предприятия так обхаживались ре-
жимом, что они по меньшей мере из уважения к госзаказам не видели необхо-
димости принимать участие в «борьбе за производительность». Своим награж-
дением Бохумское объединение было обязано скорее личности председателя его
совета директоров Вальтера Борбета, ярого нациста, серьезно поддерживавше-
го ГТФ, а также стремлению трудового фронта представить к награждению хотя
бы одно рейнско-вестфальское предприятие тяжелой промышленности. И надо
сказать, что Бохумское объединение не отличалось ни высокими показателями
в профессиональной подготовке, ни выдающимися социальными достижения-
ми. В этом отношении оно никогда не достигало таких успехов, как другие пред-
приятия концерна «Ферейнигте штальверке» или концернов Круппа, Сименса и
Боша. К тому же созданные Бохумским объединением социальные учреждения
были известны еще в 20-е годы, а теперь были поданы под маркой «прекрасной
работы» как особо образцовые13. Уже поэтому выдвижение Бохумского объеди-
нения в качестве кандидата на получение награды не обошлось без споров между
областным руководством НСДАП и областным управлением ГТФ14.
Попытки Лея утвердить свои позиции на предприятиях рейнско-вестфаль-
ской тяжелой промышленности в 1936—1937 гг. не встретили поддержки. Вме-
сто этого предприятия защищали линию министерства экономики и не предо¬
306

ставляли возможности проверить их производственно-экономические показа-
тели и дать им соответствующую оценку. В то же время фронт предприятий, иг-
норировавших инициативу ГТФ, не был столь единым. Так, если концерн «Гуте-
хоффнунгсхютте», ссылаясь на директиву Шахта, сразу отверг предложение уча-
ствовать в соревновании, то Крупп сделал это только 30 апреля 1937 г., за день
до обнародования списка «национал-социалистических образцовых предприя-
тий». Густав Крупп не смог добиться пересмотра распоряжения Лея о том, чтобы
для награждения выбирались только отдельные предприятия, а не фирмы и не
концерны в целом, и поэтому отказался от награждения его сталилетейного за-
вода в Эссене и завода «Фридрих-Альфред-хютте» в Рейнхаузене как «национал-
социалистических образцовых предприятий»15.
На этом борьба между министерством экономики и ГТФ не закончилась.
Шахт и Мансфельд вновь и вновь жаловались Герингу на давление со сторо-
ны ГТФ16. Пятью основными положениями по контролю за предприятиями, ко-
торые Лей опубликовал в начале мая 1937 г., предусматривалась проверка «це-
лей хозяйственной деятельности с учетом общих целей политического руковод-
ства» и практики ценообразования, оплаты труда и материального поощрения.
Конечно, руководство ГТФ учитывало возражения со стороны правительства.
Однако, несмотря на подчеркивание со всех сторон добровольности участия в
мероприятиях ГТФ, один из областных руководителей трудового фронта в Дюс-
сельдорфе, некто Бангерт, пригрозил санкциями всем «ленивым предприяти-
ям», и прежде всего в крупной промышленности17. Призывы ГТФ к сотрудниче-
ству с ним находили и положительный отклик. Так, в области Эссен к концу
июля 1937 г. в начавшийся новый этап «борьбы за производительность» вклю-
чились уже около 1000 предприятий18.
Реакция на это со стороны правительства и «Организации промышленного
хозяйства» не заставила себя ждать. В начале августа 1937 г. Шахт на основании
директивы Геринга от 17 апреля 1937 г. запретил «всем предприятиям про-
мышленного хозяйства» принимать участие в соревновании до тех пор, пока все
хозяйственные организации не смогут сотрудничать в проверке предприятий19.
Одновременно и министр труда рекомендовал своим доверенным лицам вре-
менно не сотрудничать с ГТФ в выборе предприятий для поощрения.
На этот раз распоряжение министра экономики подействовало. В конце ав-
густа ГТФ свернул эту свою деятельность. Оценка уровня организации произ-
водства на предприятиях была доверена промышленным и торговым палатам,
которые совместно с промысловыми палатами получили право окончательного
решения о том, какое из предприятий можно выделить в качестве «образцового».
Вслед за этим Шахт отменил свой запрет на участие в соревновании, а Импер-
ская промышленная палата со своей стороны потребовала от всех предприятий
включиться в кампанию (первую по счету) «борьбы за производительность»
19371938—־ гг. или подтвердить свои прежние заявки. А ГТФ между тем продлил
срок подачи заявок20.
2.	Развитие соревнования и изменение требований
Шахт в конечном счете не смог помешать вовлечению предприятий в «борь-
бу за производительность», но свои требования отстоял. ГТФ же со своей сторо-
ны сумел добиться того, чтобы впредь рассмотрение таких вопросов, как орга-
низация рабочего места, профилактика производственного травматизма, орга-
низация досуга и профессиональная подготовка; легло в основу определения по-
бедителей в «борьбе за производительность». При этом ГТФ постоянно совер-
шенствовал список своих критериев. Так, предприятия и функционеры ГТФ
получили подробный перечень условий соревнования и оценочные анкеты, с по¬
307

мощью которых неизменно и детально выявлялось состояние дел на предприя-
тии21.
При этом, конечно, в списке критериев быстро менялся удельный вес неко-
торых положений. На основе изменения условий на рынке труда и уровня зарп-
латы, огромных, с точки зрения режима, социальных достижений на предприя-
тиях, направленных на то, чтобы удержать людей на своем рабочем месте и при-
влечь к себе новую рабочую силу, равно как и вследствие связанных с этим ре-
стриктивных мероприятий режима, ГТФ, как отмечало в 1938 г. Главное импер-
ское управление безопасности, нацеливался уже в ходе второй кампании «борь-
бы за производительность» (1938—1939) не столько на «социально-политиче-
ские достижения в интересах сообщества на собственном предприятии», сколь-
ко — и в гораздо большей степени — на «социальные меры для повышения про-
изводительности всего народного хозяйства в рамках собственного предприя-
тия». Таким образом, на первый план все сильнее выступали в этой связи повы-
шение производительности труда каждого отдельного предприятия и активиза-
ция необходимых для этого мероприятий. И если в 1938—1939 гг. шли разгово-
ры о том, чтобы отменить «все бесполезные социальные достижения» и «сосре-
доточиться на таких социальных достижениях, которые непосредственно спо-
собствуют повышению производительности труда и тем самым укреплению
экономики», позволяют форсировать рационализацию производства, то в
1940—1941 гг. в основе оценки работы предприятий лежали такие критерии, как
трудовая дисциплина, отсутствие простоев оборудования, рационализаторское
движение, воспитание молодых кадров, наличие полностью укомплектованной
ячейки ГТФ, состояние охранных отрядов, а также «максимальная производи-
тельность труда»22.
Предварительным условием, как считало руководство ГТФ, а затем и мини-
стерство экономики, получения награды за звание «национал-социалистиче-
ского образцового предприятия»23 должно было стать начавшееся с 1 мая 1937 г.
награждение предприятий знаками отличия за «образцовую службу здравоохра-
нения», за «образцовое воспитание по профессии», за строительство жилья, за
развитие службы социального обеспечения, за организацию мероприятий в
рамках кампании «Сила через радость», а также «областными дипломами за вы-
дающиеся производственные достижения»24. Эти «знаки отличия» и «областные
дипломы» служили делу интеграции малых или слабых в финансовом отноше-
нии предприятий25. Таким предприятиям не должно было казаться, что они за-
ведомо не могут рассчитывать на награду. Кроме того, ГТФ посредством диффе-
ренцированного подхода к оценке работы предприятий и выделения лучших из
них стремился стимулировать общую заинтересованность в получении наград и
тем самым в повышении производительности труда. Вместе с тем ГТФ исходил
из того, что количество «национал-социалистических образцовых предприя-
тий» не должно быть чересчур большим, с тем чтобы не снижалась «ценность»
этого титула26.
При всем том в критериях, определявших право на получение знаков от-
личия, отчетливо проступали цели производственной политики ГТФ. Так, ди-
рективные указания об условиях награждения «знаком отличия за образцовую
работу в сфере воспитания по профессии» непосредственно основывались на
уже «опробованном образце» бывшего Немецкого института национал-социа-
листического технического трудового обучения. Оценке подвергались процесс
обучения, преподаватели-наставники и их сотрудничество с ГТФ и Союзом
гитлеровской молодежи («Гитлерюгендом»), «мировоззренческое воспитание»,
целостное обслуживание молодежи путем распространения на нее мероприя-
тий, связанных с организацией лучшего проведения досуга и отпусков, обору-
дование учебных помещений машинами и инструментом, участие в общего¬
308

сударственном соревновании по профессиям и достигнутые в нем успехи. Та-
ким образом награждение должно было отражать внедрение новой структуры
профобучения и тем самым содействие планомерному обучению в учебных
мастерских27.
Если процесс вручения наград в 1936—1937 гг., несмотря на составлен-
ный ГТФ детальный перечень требований, все еще носил ярко выраженный ха-
рактер импровизации и его успешный для ГТФ результат не был ни в коем слу-
чае предсказуем, то начиная с 1937—1938 гг. этот процесс в связи с развертыва-
нием в форме соревнования «борьбы за производительность» приобрел уже пла-
новый, четко определенный характер. При этом обследование и выбор предпри-
ятий происходили неодинаково в зависимости от вида награды и в то же время,
как правило, по одному и тому же стандарту28.
Далее предприятие должно было подать формальный запрос о присвоении
ему титула «национал-социалистического образцового предприятия» в облает-
ное правление ГТФ и прежде всего заполнить для этого опросный лист ГТФ с
указанием вида предприятия, состава коллектива и членства работников в наци-
стских организациях. При последующей проверке ГТФ осуществлял на основе
своих критериев, а также заключений доверенных лиц, областного или местного
руководства НСДАП предварительный отбор, результаты которого потом утвер-
ждались или отклонялись хозяйственными палатами по заключению специали-
стов промышленных и торговых палат об их «экономической надежности и до-
стоинстве». В случае негативной оценки палаты предприятие тут же вычеркива-
лось из списка. Из числа прочих предприятий областной руководитель ГТФ вы-
бирал те, которые «казались ему достойными», и предлагал гауляйтеру награ-
дить их «областным дипломом». И уже из числа этих предприятий центральное
управление ГТФ снова выбирало кандидатов в «национал-социалистические об-
разцовые предприятия»29.
Решения о награждениях знаками отличия принимались единолично прав-
лениями ГТФ. Их справедливость устанавливалась совместно с имперскими
производственными объединениями ГТФ и местными органами ГТФ (а при
проверке условий и качества профобучения — еще и «Гитлерюгендом») при об-
следовании предприятий, в ходе которого опрашивались не только руководите-
ли предприятий, но и члены советов доверенных лиц и старшины ГТФ на пред-
приятиях. Окончательное же решение о награждении предприятия принимало
центральное управление ГТФ. По сравнению с процедурой раздачи других на-
град это был несложный процесс, который к тому же полностью находился в
сфере компетенции ГТФ30.
Если ГТФ, с одной стороны, стремился и дальше рассматривать выдачу «об-
ластных дипломов» и «знаков за достижения» как первый шаг на пути получе-
нию звания «образцового национал-социалистического предприятия», то, с дру-
гой стороны, он хотел сохранить свою самостоятельность, в связи с чем осуще-
ствлял награждения знаками в течение всего года, не приурочивая это к какому-
то моменту, оставив за собой право на самостоятельные перепроверки правиль-
ности награждения.
Помимо этого ГТФ, как и прежде, пытался оттеснить палаты и доверенных
лиц от этого дела и вести предварительный отбор кандидатов по своему усмот-
рению. И в то время как в отчетах многих областных правлений ГТФ «борьба за
производительность» расхваливалась как наилучший вид деятельности фронта
по обеспечению тотального охвата хозяйства страны, промышленные и торг-
овые палаты хозяйственного округа Дюссельдорф, например, жаловались на то,
что они недовольны своим недостаточно обеспеченным участием в проведении
«борьбы за производительность» 1938—1939 гг.31 По какой же тогда причине
309

эти палаты отклоняли кандидатуры отдельных предприятий и предлагали дру-
гие, сейчас установить уже невозможно.
Далее, к примеру, в области Южная Вестфалия между ГТФ и партийными
органами неоднократно возникали споры о компетенции на областном уровне32.
В частности, местные или окружные правления ГТФ хлопотали, чтобы «образ-
цовыми» были признаны предприятия, расположенные именно на их террито-
рии. К тому же экспертам из ГТФ наиболее импонировали как раз крупные
предприятия из-за внушительных показателей в области социальных достиже-
ний и рационализации33. Однако никаких серьезных конфликтов по этому по-
воду не возникало.
После начала войны изменение требований, предъявляемых к «борьбе за
производительность» в направлении «рационализации и повышения произво-
дительности», продолжалось ускоренными темпами34. Еще больше, чем рань-
ше, на первый план выдвинулось «регулирование» выплат предприятий на со-
циальные нужды и, наконец, исключительно вопросы, связанные с расшире-
нием производственных мощностей. В рамках всеобщих усилий, нацеленных
на «повышение производительности», это привело к учреждению в мае 1942 г.
Леем и Шпеером, ставшим как раз в феврале этого года единственным чело-
веком, ответственным за все вопросы, связанные с «повышением производи-
тельности», титула «образцовое военное предприятие»35. Если ежегодные кам-
пании «борьбы за производительность» и за получение звания «образцового
нацистского предприятия» проводились под старым лозунгом развития соци-
альных услуг, то в растянутом на целый год и во многом определяемом ГТФ
соревновании за звание «образцового военного предприятия» основными кри-
териями были высокая производительность, рационализация производства,
экономия рабочей силы, снижение показателей травматизма и заболеваемо-
сти, борьба с прогулами, изобретательство в масштабах предприятия, обучение
руководящего состава, стимулирование производительности путем повыше-
ния шансов на продвижение по службе, улучшение организации дел на пред-
приятии, широкое привлечение к труду женщин и подростков, а также соци-
альное обслуживание, которое характеризовалось как форма общественного
контроля и укрепления дисциплины. В ходе войны в 1944 г. к этому добави-
лись постоянная готовность коллектива к работе, быстрая ликвидация повреж-
дений, преодоление задержек в работе. При этом предприятия могли добивать-
ся и обоих отличий, поскольку авторы идеи «образцового военного предприя-
тия» имели в виду именно эти моменты, когда выдвигали положение о соци-
альных достижениях во время войны36.
Во время войны ГТФ планировал наконец в качестве дальнейшего развития
довоенной формы соревнования развернуть соревнование за повышение произ-
водительности, в котором отдельные предприятия должны были для «поддерж-
ки идеи производственного соревнования» вступить в соперничество друг с дру-
гом. Однако вследствие нехватки рабочих рук, несравнимости результатов у раз-
ных коллективов, а также секретности производственных показателей от такого
соревнования пришлось отказаться. Не было даже попыток его организовать.
Лей взял назад свое предложение из-за того, что не нашел поддержки у предста-
вителей тяжелой промышленности37. Куда большее распространение получили
наряду с интенсивным использованием труда насильственно угнанных в Герма-
нию людей из оккупированных стран, узников концлагерей и военнопленных
некоторые самостоятельно опробованные на отдельных заводах меры по повы-
шению производительности, например такие, как изобретательство и рациона-
лизаторство, усиленный контроль за предоставлением освобождения от работы
по болезни, поощрение внутризаводской дифференциации производительности
рабочих средствами индивидуального стимулирования, например введением
310

«книжек учета производительности труда» или системы «самоконтроля», нако-
нец, «более справедливое вознаграждение за выполненную работу, а также уве-
личение рабочего времени и лучшее его использование»38.
3.	Дискуссия и участие тяжелой промышленности
Даже после того успеха, которого добился летом 1937 г. министр экономи-
ки, рейнско-вестфальская тяжелая индустрия уклонялась от участия в «борьбе за
производительность». Многим предприятиям, однако, было ясно, что «надо сни-
зойти до подачи требуемой заявки на участие, чтобы не подвергать себя резким
упрекам ГТФ за саботаж», тем более что Лей к тому времени вошел в большое
доверие к Герингу39. В несколько большей степени, чем в горном деле Рура, су-
зился при этом круг металлургических предприятий, которые использовали от-
каз ГТФ награждать производственные объединения целиком40 в кампаниях по
«борьбе за производительность» 19371938—־ гг. и в последующие годы для того,
чтобы отзывать свои заявки или отклонять запросы совета доверенных лиц, а
также местных и региональных органов ГТФ.
Несмотря на некоторые сомнения, многие предприятия из «Ферейнигте
штальверке» принимали до 1939 г. участие в «борьбе за производительность», в
результате чего у них сложилось тесное сотрудничество с ГТФ в части подачи
заявок и оценки итогов соревнования. Однако до 1939 г. наряду с Бохумским
объединением и липпштедтскими металлургическими заводами титул «нацио-
нал-социалистического образцового предприятия» получили только еще два за-
вода концерна «Ферейнигте штальверке»: завод высококачественной стали в Кре-
фельде (1938) и «Фридрих-Вильгельмс-хютте» из объединения «Дойче эйзен-
верке» (1939)41. Разумеется, установить сейчас даже по архивам точный круг
претендентов на награждение или решающие причины выбора предприятий для
отличия, осуществлявшегося ГТФ, нельзя. Но можно предположить, что сверх
предприятий, отмеченных как «образцовые», между 1937 и 1939 гг. отдельные
предприятия, отмеченные ГТФ «знаком за достижения», также принимали уча-
стие в «борьбе за производительность», несмотря на имевший место, по дан-
ным ГТФ, запрет со стороны председателя совета директоров «Ферейнигте
штальверке» Эрнста Пёнсгена42. В конце концов социальные учреждения и до-
стижения в духе требований ГТФ или профподготовка такого же рода существо-
вали и на других предприятиях, например на заводе Тиссена в объединении
«Дойче рёренверке». Сверх того на комбинате «Фридрих-Вильгельмс-хютте», как
и на заводах Бохумского объединения, инспектирующие инстанции партии
и ГТФ отмечали давнишнее усвоение «фюрером предприятия» нацистского об-
раза мышления и сопротивление этого единственного из председателей правле-
ния предприятия концерна «Ферейнигте штальверке» запрещению Пёнсгена
участвовать в соревновании43.
Однако участие лишь некоторых предприятий в соревновании не могло
компенсировать по-прежнему дистанцированное отношение к этому значитель-
ной части тяжелой индустрии. Так, например, Крупп, отказавшись однажды от
награды, не подавал заявок на участие в соревновании и в последующие годы,
запретив также всем своим предприятиям в одиночку подавать заявки или при-
нимать награды44. В то же время весной 1940 г. Крупп сумел добиться от ГТФ,
чтобы титул «национал-социалистическое образцовое предприятие» был при-
своей всему его концерну. При этом Лей, согласившись утвердить награждение
влиятельного концерна без его участия в соревновании, должен был пойти и на
то, что это вызовет недовольство у нижестоящих органов ГТФ. Тем не менее
и ГТФ и сам концерн сопроводили награждение большой пропагандистской шу-
михой45. Это был единственный эпизод участия концерна Круппа в соревнова¬
311

нии. В следующем 1940—1941 гг., участвовали уже далеко не 100% его предпри-
ятий. Вместо этого Крупп заявил Лею, что и в будущем «дирекция Круппа сама
будет контролировать положение в соответствующих (награжденных в 1940 г.)
предприятиях и мастерских»46.
Подобно Круппу, отказывался от участия в соревновании до 1940 г. также и
концерн «Гутехоффнунгсхютте» (ГХХ). Если в 1937—1938 гг. в переговорах
с ГТФ его руководство оценивало свои социальные достижения как недостаточ-
ные для этого, то в последующие годы оно представляло их как чересчур различ-
ные на разных заводах и заявляло, как и Крупп, что участие отдельных заводов
было бы «несправедливым» по отношению к другим47. В 1939 г. «Гутехоффнун-
гсхютте» изменил свою принципиально отрицательную установку и выдвинул в
качестве единственной причины, мешающей принять участие, нежелание ГТФ
разрешить всему концерну целиком участвовать в соревновании. На изменение
позиции повлияло постоянное давление трудового фронта на руководство от-
дельных предприятий, а также на уполномоченных ГТФ на заводах концерна48.
Концерн умело отклонял угрозы трудового фронта, ссылаясь на то, что может
лишиться заказчиков, что от него побегут работники и что у него отнимут уже
пожалованный «знак за достижения», а также указывал на распространяе-
мую ГТФ полуправду об участии других предприятий тяжелой промышленно-
сти. В конце концов ГТФ сам отказался просить у концерна заполнить анкету для
участия. Но после того как концерн Круппа весной 1940 г. был провозглашен
«образцовым» предприятием, некоторые заводы «Гутехоффнунгсхютте» начали
сами настаивать на участии. Тогда впервые была подана заявка на участие в
«борьбе за производительность» (кампания 1940—1941 гг.) этого концерна в це-
лом49. Однако «Гутехоффнунгсхютте», так же как и электротехнический концерн
Сименса, не сумел добиться своего. В то же время концерн ГХХ, несмотря на эту
неудачу и провал намерений участвовать в соревновании всем объединением,
поддерживал контакты с ГТФ и в последующие годы, то и дело соглашаясь с на-
граждением отдельных своих предприятий50. Концерн Сименса упорно продол-
жал настаивать на целостном участии в следующем этапе «борьбы за производи-
тельность» и на получении главной награды. В конце сентября 1942 г. он пол-
учил от ГТФ окончательный отказ на просьбу сделать для него исключение. По-
этому предприятия Сименса никогда не получали звания «национал-социали-
этического образцового предприятия»51.
Таких сомнений, какие были у крупных концернов в вопросе о присвоении
им в целом звания «образцового национал-социалистического предприятия», в
случае награждения их заводов знаками и дипломами по усмотрению областно-
го руководства ГТФ не возникало. Из числа заводов «Ферейнигте штальверке»
знак «за образцовое воспитание по профессии», учрежденный весной 1936 г., уже
в декабре того же года получили предприятия Бохумского объединения, а в ян-
варе следующего — «Фридрих-Вильгельмс-хютте» концерна «Дойче эйзенверке»
и «Аугуст-Тиссен-хютте» в Дуйсбурге-Гамборне. В ходе ежегодных кампаний
«борбы за производительность» быстро последовали и другие награждения от-
дельных предприятий «Ферейнигте штальверке», особенно после того, как они
решили в 1939 г. включиться в «борьбу за производительность». Только в том
году 29 предприятий были удостоены 44 наград, в том числе 21 — «областным
дипломом»52. В случаях с Круппом, ГХХ и Сименсом на выбор награждаемых
опять-таки сильно влияло их общее отношение к «борьбе предприятий за про-
изводительность». Так, у Круппа все закончилось награждением «знаком отли-
чия» учебных мастерских одного сталелитейного завода весной 1937 г. В связи
со своим отношением к «борьбе за производительность» этот концерн отказался
от дальнейших отличий. Их отсутствие в свете присвоения ему титула «образцо-
вого предприятия» (за 1939—1940 гг.) не следует рассматривать как следствие
312

нежелания ГТФ присуждать ему награды. В отличие от этого отрицательное от-
ношение ГХХ к «борьбе за производительность» распространялось и на зна-
ки ГТФ, и на «областные дипломы», тогда как у Сименса знаки «за успехи в про-
фессиональном обучении» получили до 1939 г. пять предприятий. Лишь с
1940—1941 гг., после того, как обоим концернам не удалось в очередном ежегод-
ном соревновании добиться звания «образцовых», многие их предприятия стали
получать знаки «за достижения», а у Сименса — уже в ходе войны — «за профобу-
чение» и «за высокие производственные показатели». Предприятия ГХХ в Обер-
хаузене и предприятия обрабатывающей промышленности в Штеркраде пол-
учили наряду со знаками «за профессиональное воспитание» и «за заботу о на-
родном здравоохранении» еще и «областной диплом» ГТФ. В дальнейшем были
выделены как «образцовые военные предприятия» верфь ГХХ в Вальзуме и
предприятия обрабатывающей промышленности в Штеркраде, но не сталели-
тейные заводы в Оберхаузене. Это произошло в 1944 г.53
Установить причины, по которым ГТФ выбирал предприятия для награжде-
ния, не представляется возможным, даже если рассматривать каждое награжде-
ние в отдельности. В то же время, например, учреждения профобучения в тяже-
лой промышленности уже в силу преобладающей традиции Немецкого инсти-
тута национал-социалистического технического трудового обучения чаще всего
вполне отвечали требованиям управления профобразования ГТФ к профвоспи-
танию и к руководству в сфере создания структуры подготовки рабочих в учеб-
ных мастерских и профучилищах, а также до мелочей соответствовали целост-
ной концепции организации рабочего времени и досуга в рамках «заводского
сообщества». К тому же начальник этого управления Арнхольд стремился преж-
де всего «особо выделить эталонные предприятия... в качестве модели и образ-
ца»54. Там, где для этого ничего не делалось (как, например, на заводе Хёрде в
сталелитейном концерне «Дортмунд-Хёрдер» или в«Аугуст-Тиссен-хютте»), са-
ми предприятия объясняли это обстоятельство тем, что пока еще не состоялось
вручение им знака «за достижения»55. И наоборот, ГТФ премировал учебные
структуры тех предприятий, которые другими предприятиями характеризова-
лись как «социально весьма отсталые» или как отличающиеся «самой плохой
подготовкой, очень слабыми специалистами, обманом и подлогом»56.
В целом же инициативы ГТФ вызывали скачкообразно растущее одобрение.
Количество предприятий, участвовавших в «борьбе за производительность»,
возросло с 80 559 в 1937—1938 гг. до 290 322 в 1940—1941 гг., а в 1942—
1943 гг. составило около 323 000. Количество «национал-социалистических об-
разцовых предприятий» увеличилось со 113 в 1938 г. до 419 в 1941 г., 495 в
1942 г. и 506 к 1 марта 1944 г. При этом однажды награжденные, как правило, и
в последующие годы подтверждали свое звание. Изменение критериев оценки в
сторону рационализации и повышения производительности привело к более
быстрому росту числа «образцовых военных предприятий» с 19 (май 1942 г.),
когда было учреждено это звание, до 96 в январе 1942 г., 202 в мае 1943 г. и 336 в
марте 1944 г. Из них в свою очередь весной 1943 г. имели два отличия 88 пред-
приятий, а в 1944 г. 114 предприятий. Из отраслей промышленности первенст-
вом в этом деле обладала металлургия, в которой числилось 25% всех «нацио-
нал-социалистических образцовых предприятий» и свыше половины «образцо-
вых военных предприятий»57.
Тяжелая промышленность все более отказывалась от первоначальной выжи-
дательной позиции и все активнее включалась в соревнование. Бохумское объе-
динение отнюдь не стало исключением в горной промышленности58. Правда,
крупные концерны, подавая заявки, сопровождали их требованиями, чтобы их
оценивали и награждали целиком, а не по отдельным предприятиям, или не то-
ропились включаться в состязание, если встречали отрицательное отношение к
313

своим требованиям со стороны ГТФ59. И тем не менее эти предприятия добива-
лись своего во второй или третьей ежегодной кампании «борьбы за производи-
тельность», причем награждение концерна Круппа, как показывает дискуссия в
ГХХ или между директорами концерна Сименса и руководством ГТФ, рассмат-
ривался ими как прецедент. Между тем пример не упоминавшегося нами кон-
церна по производству искусственного волокна «Ферейнигте гланцштоф-фабри-
кен» также подтверждает, что и крупные предприятия с самого начала поддержи-
вали соревнование, организованное ГТФ60.
В конечном счете несравненно более широкие масштабы приобрела раздача
различных знаков и «областных дипломов». Так, в 1938 г. эти дипломы получи-
ли 1662 предприятия, в 1939 г. — уже 2102 и в 1942 г. — около 7800 предприя-
тий, а в период между 1937 и 1939 гг. было роздано в целом 1716 знаков, из чис-
ла которых опять-таки в тяжелой промышленности превалировали знаки «за до-
стижения в профессиональном обучении». В этой индустрии большая часть зна-
ков пришлась на учебные мастерские сталелитейной промышленности. В
1942 г. количество выданных знаков возросло до 4642, к которым следует доба-
вить еще 2193 знака, полученные малыми предприятиями61. Однако участие
предприятий в «борьбе за производительность» ни разу не достигало таких ши-
роких масштабов, на какие самонадеянно рассчитывал и провозгласил своей
целью ГТФ в 1937 г. Хотя из года в год ГТФ сообщал об огромном росте числа
участников соревнования в отдельных областях, он одновременно признавал и
наличие проблем с вовлечением предприятий в «борьбу за производительность».
Однако о введении обязательного^гчастия в соревновании, по мнению уполно-
моченного ГТФ по области Эссен Иолитца, нечего было и думать уже только из-
за организационных трудностей контроля над всеми предприятиями62.
4.	Заключение
Путем организации «борьбы за производительность немецких предприя-
тий» ГТФ открыл себе доступ на предприятия, чего он с большим трудом доби-
вался до 1936 г. При этом сначала из-за столкновений с министерством эконо-
мики и министерством труда, а также с Имперской группой промышленно-
сти ГТФ смог закрепиться лишь на отдельных предприятиях, но уже к 1938—
1939 гг. сумел организовать довольно широкое соревнование. И если ему при-
шлось отказаться от контрольных функций, то все же поначалу он сохранял за
собой наибольшее влияние. При этом в этом творении «идеальным образом со-
четались», как констатировал Мейсон, «обе главные тенденции в политике ГТФ».
Он смог расширить пределы своей компетенции по отношению к промышлен-
никам и государственным властям и в то же время найти поддержку у наемных
работников своим требованиям социальных улучшений63. С началом же форси-
рованного вооружения и ориентации на войну, с растущими ограничениями на
рынке труда и с принятием правительственных мер по сдерживанию косвенного
роста заработной платы на передний план выходили все более не социально-
политические задачи, а цели повышения производительности труда и рациона-
лизации производства.
Реализовать свои претензии на контроль за такими крупными концернами,
как Крупп, ГХХ или Сименс, ГТФ все же не сумел. Правда, отдельные крупные
предприятия, как, например, Бохумское объединение, довольно рано стали ве-
дущими в «борьбе за производительность». Но это отнюдь не означало даже в тех
случаях, когда крупные фирмы, такие, как объединенные фабрики искусствен-
ного шелка, полностью включались в акции ГТФ, что со стороны трудового
фронта «были подвергнуты ревизии господствующее положение работодателя
во всех производственно-хозяйственных делах и исключительная ответствен¬
314

ность министра труда за социальную политику во всех решающих вопросах»64.
Можно констатировать такое же положение и в сфере ответственности министра
труда. Посредники трудовых отношений на предприятиях до 1939 г. никак не
могли, в частности, утвердиться в отведенной им роли. Напротив, позиция пред-
принимателей в их отношении к ГТФ в период между 1936 и 1939 гг. была в вы-
сшей степени противоречивой. Применительно к малым предприятиям это за-
ключение Мейсона вполне справедливо. Их предприниматели, участвуя в «борь-
бе за производительность», вынуждены были ладить с трудовым фронтом. В от-
личие от них позиции тяжелой индустрии, и в особенности важных в военном
отношении предприятий, были настолько прочными, что им не был страшен
никакой нажим со стороны ГТФ. К тому же уже в 1938—1939 гг. возможности
трудового фронта оказывать давления на предпринимателей ослабли. Ведущая
роль при «оценке» хозяйственного развития предприятий и далее принадлежала
предпринимателям и промышленным группам. В конце концов ГТФ официаль-
но вынужден был в феврале 1942 г. передать общую координационную борьбу за
повышение производительности министерству Шпеера.
Насколько ГТФ преуспел с помощью «борьбы за производительность» и раз-
дачи различных наград в достижении своей цели, заключавшейся в том, чтобы
придать больше веса мероприятиям и различным инициативам своих ведомств
на предприятиях, можно выявить лишь в отдельных случаях. Многие предпри-
ятия, подавая заявки на участие в «борьбе за производительность», предлагали в
своих анкетах различные конструктивные изменения и новшества в организа-
ции труда и использовали в ходе соревнования акции по программе «Сила через
радость» или социальные услуги на предприятии для саморекламы65. Тем не ме-
нее и «борьба за производительность», и награждение «знаками за достижения»
были значительным вкладом ГТФ до 1939 г. в хозяйственную мобилизацию, в
повышение производительности предприятий и занятых на них рабочих и слу-
жащих66. Да и для самого ГТФ детализированные заявки-анкеты на участие в
соревнованиях, при всей ограниченности данных по заводскому хозяйству и ве-
роятности приукрашивания фактов о социальных достижениях предприятия,
служили серьезным источником информации о предприятиях, равно как и о со-
стоянии собственного руководящего аппарата на местах и о членстве коллекти-
вов в других нацистских организациях. С помощью своего аппарата активи-
стов ГТФ имел возможность оказывать влияние на предприятия изнутри. В
свою очередь и руководство предприятий использовало с охотой функционе-
ров ГТФ у себя для контроля за персоналом. Отсюда «борьбу за производитель-
ность немецких предприятий» можно считать наглядным примером производ-
ственной политики ГТФ. Соревнование, развернутое ГТФ в интересах повыше-
ния производительности и достижения собственных властных интересов в рам-
ках поликратической системы господства, осуществлялось до 1939 г. со всевоз-
раставшим «успехом». Однако вскоре после начала войны соревнование было ор-
ганизовано без существенного участия ГТФ. Его попытки изменить такое поло-
жение закончились провалом из-за противодействия промышленных предпри-
ятий, которые со своей стороны приняли собственные меры для повышения
производительности.
Примечания
1	См.: Der Ruhr-Arbeiter, 3. Jg., Н. 38, 1934; Robert Ley, цит no: Sozialistischer Wettbewerb in
Musterbetrieben, в: Angriff, 9. Jg., Nr. 83, vom 8.4.1935.
2
Представлялось фюреру на просмотр для публикации в «Националистише мустербетриб»,
vom 29.8.1936, перепечатано в: Monatshefte fiir NS-Sozialpolitik, 3. Jg., H. 12,1936, S. 461.
315

3	См.: Robert Ley, Anordnung: Grundsatze und Verfahrensvorschriften fur die Auswahl von Betrieben,
o.D. [1936], Bundesarchiv Koblenz (BA) NS 22/663.
4	Cm.: Leistungskampf der deutschen Betriebe. Richtlinien fur die Uberpriifung und Beurteilung, в:
DAF/Amt fur Berufserziehung und Betriebsfiihrung (AfBB) (Hrsg.), Nationalsozialistischer
Musterbetrieb, Berlin 1936, S. 17.
5	О тотальности претензий ГТФ см. постановление, изданное Леем по распоряжению Гитлера:
«Anordnung 45/36. Grundsatzliche Anweisungen zu der Verordnung des Fuhrers vom 24.10.1934»,
т.е.«Постановление о сути и целях ГТФ» vom 2.9.1936, BA Sammlung Schumacher, 223; о разно-
гласиях между ГТФ и государственным руководством, усилившихся после 1936 г., см.: Timothy
Mason, Sozialpolitik im Dritten Reich, Opladen 1977, S. 193—207, S. 248—262; см. также: Ronald
Smelser, Robert Ley. Hitler’s labor front leader, Oxford, New York 1988, а также статью Рональда
Смелзера в этой книге.
6	Об этом параллелизме см.: Jurgen Reulecke, Die Fahne mit dem goldenen Zahnrad: der
«Leistungskampf der deutschen Betriebe» 1937—1932, в: Die Reihen fest geschlossen. Beitrage zur
Geschichte des Alltags unterm Nationalsozialismus. Hrsg. von Detlev Peukert und Jurgen Reulecke,
Wuppertal 1981, S. 250 f.
7	Cm.: Kurt Kranzlein, Fuhrungszeugnis aller Betriebe. Der «Angriff» sprach mit Dr. Ley, в: Der Angriff,
10. Jg., Nr. 211, vom 8.9.1936. Эта беседа неоднократно публиковалась в органах ГТФ (см.:
Deutsche Arbeits-Korrespondenz, 4. Jg., vom 7.9.1936). Центральные пассажи, цитируемые Мей-
соном, см.: Mason (прим. 5), S. 249; Reulecke (прим. 6), S. 251. Ср. также с прилагаемым там же
описанием пропагандистской кампании ГТФ в прессе Трудового фронта.
8	О жизни и деятельности Вернера Мансфельда, который был одной из влиятельнейших лично-
стей в сфере трудовых отношений среди правительственной бюрократии, см. мою указанную
выше диссертацию.
9	Требования Шахта были поддержаны министрами финансов и рейхсвера. Их переписку об этом
см.: 8 RWM 10316; Mason (прим. 5), S. 248—250.
10Там же.
11	Эти предприятия были перечислены в: Schonheit der Arbeit. Monatsschrift, H. 2, 1937
(Themenausgabe zu den NS-Musterbetrieben). Шахт демонстративно устранился от праздника по
случаю этого награждения (см.: Mason (прим. 5), S. 250).
12	См.: Schonheit der Arbeit, Н. 2, 1937 (прим. 11); ср.: Mason (прим. 5), S. 250. Речь идет о многих
предприятиях, занимавшихся изготовлением вооружения, которые не называются в отдельно-
сти.
13	Подобные презентации старых достижений не были редкостью (см. об этом мою диссертацию,
указанную выше). О Бохумском объединении см.: Gustav Seebold, Ein Stahlkonzem im Dritten
Reich. Der Bochumer Verein 1927—1945, Wuppertal 1981, S. 229 f., 241 ff. (zu Walter Borbet),
253 ff.
14	Детальное описание этого см.: Reulecke (прим. 6), S. 257—261.
15	См.: Historisches Archiv der Fried. Krupp AG (HA Krupp) WA 41/6—22 und FAH IV С 112. Pacno-
ряжение Лея см.: Ley (прим. 3), Art. 1. Zur GHH: GHH/Abt. A, an Abt. Schwerte, vom 14.7.1938
(Historisches Archiv der Gutehoffnungshiitte Aktienverein (HA GHH) 400145/1). Ср. с этим отри-
цательное отношение рурских горняков (см.: Klaus Wisotzky, Der Ruhrbergbau im Dritten Reich.
Studien zur Sozialpolitik im Ruhrbergbau und zum sozialen Verhalten der Ruhrleute in den
Jahren 1933 bis 1939, Dusseldorf 1983, S. 208 f.).
16	Обмен письмами между Мансфельдом, Шахтом и Герингом в мае—июне 1937 г. (см.:
ВАР RWM 10316).
17	См.: Ley, Anordnung 18/37, перепечатано в: Leistungskampf der deutschen Betriebe. Hrsg. von
der DAF, Berlin 1937; Hupfauer, Anordnung 3/37 und Anordnung 4/37, см. обе статьи в: Amtliches
Nachrichtenblatt der DAF, 3. Jg., Folge 10, vom 6.7.1937; Bangert, Der Leistungswettkampf, в:
Rheinische Landeszeitung, vom 22.7.1937 (BAP RWM 10316). Требования ГТФ реферировались
в работе: Wolgang Spohn, Betriebsgemeinschaft und Volksgemeinschaft. Die rechtliche und
institutionelle Regelung der Arbeitsbeziehungen im NS-Staat, Berlin 1987, S. 212—214.
18
Уполномоченный министерства труда по Вестфалии Ган министру труда от 6.8.1937
(BAPRWM 10316).
19	См.: ВАР RWM 10313 und 10316. Подробности см. в моей диссертации. ГТФ пытался получить
согласие на участие торгово-промышленных палат тем, что делал в их адрес широкий жест. См.
также: Mason (прим. 5), S. 251; Reulecke (прим. 6), S. 253 f.
20	См. письмо руководителя Имперской торгово-промышленной палаты Питцша членам совета
для последующего распространения среди директоров предприятий от 30.8.1937 (Rheinisch-
Westfalisches Wirtschafts-Archiv Koln (RWWA) 20/973/1). Теперь и Геринг вновь выразил свое
отношение к участию в соревнованиях и потребовал от руководства предприятий обращаться
непосредственно к нему (из его речи на партийном съезде НСДАП от 11.9.1937 (опубл, в:
Volkischer Beobachter, Nr. 255,12.9.1937).
316

1 В качестве примера могут служить анкеты предприятий концерна «Ферейнигте гланцштоф-
фабрикен» в кампаниях 1937—1938 и 1938—1939 гг. (см.: Enka-Archiv S 3—0—3). О характере
оценочных таблиц с введением на 58 страницах и «Вопросами к борьбе за продуктивность» см.:
DAF/Fachamt Eisen und Metall, Ratgeber fur den Leistungskampf, Berlin 1939, S. 75—133.
22	Kurt Schaaf, Leistungskampf der deutschen Betriebe, в: Monatshefte fur NS-Sozialpolitik, 4. Jg., H. 22,
vom 25.11.1937, S. 513—519; Reichssicherheitshauptamt, Jahreslagebericht 1938, в: Meldungen aus
dem Reich. Hrsg. von Heinz Boberach, Bd 2, S. 202 f; Hupfauer, Leistungskampf der deutschen
Betriebe (Rede), в: Protokoll der 5. Tagung der Arbeitskammer Westfalen-Nord
am 23.11.1938 (ZStA-P DAF, ZB 245); там же, Richtige Menschenfiihrung steigert die Leistung, в:
Der Vieijahresplan, 3. Jg., H. 9, 1939, S. 606; DAF/Fachamt Eisen und Metall (прим. 21), S. 9—74;
(Siemens), Aktennotiz vom 3.9.1940, betr. Leistungskampf. Siemens-Archiv-Akte [SAA] 14 Lp 206.
Spohn (прим. 17), S. 217 f.
23	Вмешательство Шахта по поводу награждений знаками «за профессиональную подготовку»
совпало по времени (февраль 1937 г.) с его критикой «борьбы за производительность» и было
связано с общими разногласиями и тотальными претензиями ГТФ. Но это не помешало Лею
заявлять о получении знака как о необходимой предпосылке для присвоения звания «образцо-
вого» национал-социалистического предприятия. В обычной же практике присвоения звания
«образцового предприятия» это требование не играло никакой роли (см. далее).
24	Ley, Anordnung 18/37 (прим. 17). «Знак за образцовое профессиональное воспитание» был уч-
режден уже летом 1936 г., и им награждались в основном учебные цеха и мастерские (см.: Das
Leistungsabzeichen fur vorbildliche Berufserziehungsstatten, в: Soziale Praxis, 45. Jg., H. 28,
vom 17.7.1936, Sp. 819-821).
25	О борьбе за выживаемость малых предприятий см. в: Monatshefte fur NS-Sozialpolitik, 5. Jg., H. 15,
10.8.1938, S. 353 f.
26	Уже в 1939 г. знаки были разделены на две степени — в серебре и в бронзе.
27	См.: Amhold, Vorbildliche Berufserziehung, в: Volkischer Beobachter, Nr. 333, 28.11.1936; Ley,
Ertiichtigung durch Berufserziehung, в: Der Vieijahresplan, H. 2, 1937, S. 76. В этой связи см. под-
робно в моей диссертации (предисл.).
25	См., например, обмен мнениями между ГТФ и нижнерейнской торгово-промышленной палатой
(Дуйсбург—Везель) 21 сентября 1937 г. о централизованном завершении различных проверок
до весны 1938 г. (RWWA 20/973/1). Анкеты ГГФ различались по областям и позволяли пред-
приятиям прибегать к собственным формулировкам целей, но в целом отвечали условиям ГТФ.
В качестве примеров могут служить анкеты и запросы отдельных предприятий концерна искус-
ственного волокна на 1937—1938 и 1938—1939 гт. (см. прим. 21). Исключением из правил яви-
лось награждение концерна Круппа в 1940 г. (см. прим. 45).
29	Hupfauer, Anordnung 4/37 (прим. 17), mit den Anlagen Nr. 1: Fragebogen der DAF, Nr. 3: Erklarung
des Reichstreuhanders der Arbeit, Nr. 4: Erklarung des Kreisleiters oder Ortsgruppenleiters; die
Absprache zwischen DAF und der Niederrheinischen IHK Duisburg-Wesel am 21.9.1937 (прим. 28).
30	Soziale Praxis, 46. Jg., H. 2, vom 8.1.1937, Sp. 45. Об этом см.: GHH, Aktenvermerk, vom 26.4.1941,
betr. Werksbesichtigung bei der GHH (Oberhausener Hiittenbetriebe) durch die DAF aus Anlass der
Anmeldung zum Leistungskampf 1940/41 (HA GHH 400145/12).
31	Отчеты областных правлений ГТФ Дюссельдорфа, Северной Вестфалии, Силезии, Баденаупол-
помеченному по «борьбе за производительность» Хупфауэру (середина марта 1938 г.) об опыте,
полученном при проведении соревнований см.: ВАР DAF, ZB 205; см. также: Niederschrift iiber
die Besprechung der Hauptgeschaftsfuhrer der IHKn im Wirtschaftskammerbezirk Dusseldorf,
vom 12.6.1939 (RWWA 20/973/2).
32	Об этом конфликте, в центре которого находился Бохумский концерн, см.: Reulecke (прим. 6),
S. 257-265.
33	Такова оценка концерна «Фридрих-Вильгельмс-Хютте» экспертами отдела металлургии ГТФ
от 30.3.1939 г. (см.: ВАР DAF ZB 245).
34	См.: Tilla Siegel, Rationalisierung statt Klassenkampf. Zur Rolle der DAF in der Nationalsozialistischen
Ordnung der Arbeit, в: Herrschaftsalltagim Dritten Reich, hrsg. von Hans Mommsen, Dusseldorf 1988,
S. 113.
35	Monatshefte fur NS-Sozialpolitik, 9. Jg., H. 23/24, S. 211 f. Zur Kompetenzabgrenzung von Speer und
Ley: NSDAP/Parteikanzlei, Anordnung A 6/42, vom 15.2.1942 (Archiv Thyssen AG, VSt.
Sozialwirtschaft 14/13/1—2).
36	По этому вопросу см. текущие доклады в журналах, в частности в: Monatshefte fur NS-
Sozialpolitik; приложения к ним: Der Vertrauensrat; Soziale Praxis. Ab 1944: Die deutsche
Sozialpolitik.
37	Cm.: Archiv der ׳Thyssen AG, VSt. Sozialwirtschaft 14/13/1—2.
38
SAA 14 Lp 206: Karl Bretschneider (Direktor des Dortmund-Hoerder Hiittenvereins), Die
Betriebsgemeinschaft als Leistungsgemeinschaft, Dortmund 1942.
317

39
Доклад для Густава Круппа от 18.9.1937 г. о заседании совета группы Рура, состоявшем-
ся 17.9.1937 см.: НА Krupp FAH IV С 112.
40	Это было требование окружной группы Рура (прим. 39). См.: Wisotzky (прим. 15), S. 209 f.
41	См. об этом мою диссертацию, табл. 23.
42	См.: DAF/Fachamt Eisen und Metall, an Hupfauer,vom 30.3.1939, betr. Vorschlagzur Auszeichnung:
Friedrich-Wilhelms-Hutte der Deutschen Eisenwerke AG (BAP DAF, ZB 245). Об отличиях, пол-
ученных предприятиями «Ферейнигте штальверке» в 1937—1939 гг., см.: Monatsberichte der
Sozialpolitischen Abteilung der VSt. 1937—1939 (Archiv Thyssen AG, FWH. Berichtswesen VSt. XI,
7-9).
43	Cm.: DAF/Fachamt Eisen und Metall, an Hupfauer (прим. 42); zum Werk Thyssen, Miilheim/Ruhr
der Deutschen Rohrenwerke: Bericht zum Leistungskampf der Betriebe 1938/39 (Mannesmann-
Archiv R 36075).
44	Циркулярные письма дирекции Круппа от 21.7.1937 и 20.7.1938 см.: Gustav Krupp, ап С. F. v.
Siemens, vom 10.5.1939 (SAA 14 Lp 206).
45	В праздновании приняли участие Лей, Гесс, Тодт и несколько генералов (см.: Zeitschrift der
Kruppschen Betriebsgemeinschaft, 32. Jg., H. 16, vom 15.5.1940, S. 154—156).
46	Niederschriften von Besprechungen zwischen Krupp und Ley am 18.5.1940 und 9.7.1940; Notiz der
י H. V. vom 15.7.1940 (См. также: HA Krupp FAHIV C 178).
47	При этом ГХХ хотел, чтобы его социальные достижения оценивались как его собственные за-
думки, но целиком лежащие в русле нацистской идеологии народной общности. Разъяснения о
Круппе см.: Antwortschreiben der GHH/Abt. A, an GHH/Abt. Dusseldorf, vom 29.7.1938; zur GHH:
GHH/Abt. Dusseldorf, Aktenvermerk uber eine Besprechung mit dem Gauobmann der DAF Bangert,
vom 31.8.1938; Niederschrift der Untemehmensbeirat-Sitzungvom 29.6.1939 (HA GHH 400145/1,
400145/12, 4001026/10). Так же как ГХХ и Крупп, концерн Сименса требовал присвоения ти-
тула «образцовое национал-социалистическое предприятие» всему концерну (см.: v. Witzleben,
Aktennotiz uber eine Besprechung mit dem Leiter des DAF-Fachamtes Eisen und Metall Jazosch,
17.11.1938 (SAA 14 Lp 206)).
48	Cm.: DAF/Kreiswaltung Oberhausen, an «Betriebsfuhrer»Huttenbetriebe Oberhausen, vom 16.6.1939.
О дальнейших событиях и о нажиме на уполномоченных по предприятиям см.: Niederschrift der
Untemehmensbeirat-Sitzungvom 29.6.1939 (НА GHH 400145/1, 400145/12, 4001026/10).
49	Концерн ГХХ вынужден был сразу после своей заявки направить ГТФ и свое замечание, по-
скольку Трудовой фронт поначалу согласился только на участие предприятий области Эссен.
ГХХ настаивал на совместной заявке всех своих предприятий во всех областях «рейха» (см.:
Kellermann und Hilbert, an Gauobmann der DAF Johlitz, vom 3.7.1940; GHH/Abt. G, an
DAF/Kreisobmann fur Essen, Abt. Soziale Selbstverantwortung, vom 20.8.1940 (HA GHH
400145/12, 4001026/7). В этом помимо Круппа участвовали и другие крупные предприятия,
такие, как «И.Г. Фарбен», Бош, «Рейнметалл-Борзиг», АЭГ, «Телефункен», «Дойче фернкабель»
и «Осрам».
50	Об «областных дипломах» и «знаках за достижения» см. прим. 42.
51	См. мою диссертацию, табл. 25.
52	Список предприятий «Ферейнигте штальверке», награжденных знаками, см. в источниках, ука-
занных в прим. 42.
53	О наградах концернов Круппа и ГХХ см. мою диссертацию (табл. 23) (предисл.). Из 50 отличий,
полученных предприятиями Сименса в 1942—1944 гг., было 8 «областных дипломов за выдаю-
щиеся достижения», 17 — «за образцовое профессиональное воспитание», 1 — «за прекрасную
работу», 1 — «особое признание заслуг в национал-социалистической борьбе за производитель-
ность», 2 — «признание воспитательной работы ГТФ», 4 — «за образцовый лагерь для иностран-
цев», 17 — «за высокую производительность во время войны» (см.: SAA 14 Lp 206).
54	Amhold, цит. по: Soziale Praxis, 46. Jg., Н. 2, vom 8.1.1937, Sp. 45.
55	См.: VSt./Soz.wirt.Abt., Vermerk, vom 18.3.1939, betr. Werk Hoerde; там же, vom 2.2.1939,
betr. ATH (Archiv Thyssen AG, Sozialwirtschaft 14/08/3).
56	VGF, Zusammenstellungen von Lehrwerkstatten (1938) (Enka-Archiv S 11—2,11—3).
57
Полная расшифровка этих данных здесь не дается. Данные до 1940 г. Материалы пленума им-
перской палаты труда 1.5.1940 в Эссене см.: BA NS 22/662; о последующих данных см.: Der
Vertrauensrat. Beilage zu den Monatsheften fur NS-Sozialpolitik, 1940, S. 33, 1941, S. 41 f., 1942,
S. 28—30, 1943, S. 70 f.; Die deutsche Sozialpolitik (Gemeinschaftsausgabe von Soziale Praxis und
Monatshefte fur NS-Sozialpolitik), H. 2,1944, S. 18.
58
Cm.: Hisashi Yano, Hiittenarbeiter, Die Betriebsverhaltnisse und soziale Lage bei der
Gutehoffnungshiitte Aktienverein und bei Fried. Krupp AG 1936 bis 1939, Stuttgart 1986
(= Zeitschrift fur Untemehmensgeschichte, Beiheft 34), S. 153.
59	Так же было, например, на трубопрокатном заводе Маннесманна в 1937—1938 гг. (см.:
318

Mannesmann-Roh r enwerke/H.V. Dusseldorf, Rechtsabteilung, an Abt. Forschungsinstitut
Huckingen, 9.7.1937 und 13.7.1938 (Mannesmann-Archiv M 49030)).
60	Об отношении концерна «Ферейнигте гланцштоф-фабрикен» к ГТФ см. мою диссертацию. О
данных по отраслям см. прим. 57. О поддержке «борьбы за производительность» другими круп-
ными предприятиями см.: Die Daimler-Benz AG 1916—1948. Schliisseldokumente zur
Konzemgeschichte. Bearb. von Karl Heinz Roth/Michael Schmid, Nordlingen 1987 (= Schriften der
Hamburger Stiftung fiir Sozialgeschichte des 20. Jahrhunderts, Bd 5), Dok. 71a—d; Klaus-Jorg
Siegfried, Das Leben der Zwangsarbeiter im Volkswagenwerk 1939—1945, Frankfurt 1988, S. 50—54.
61	О распределении предприятий по наградам см.: Fundamente des Sieges. Die Gesamtarbeit
der DAF 1933—1940. Hrsg. von Otto Marrenbach, Berlin 1940, S. 331; перечень отдельных пред-
приятий в металлургической промышленности, получивших различные награды по 1939 г.
включительно, содержится в: DAF/Fachamt Eisen und Metall (прим. 21), S. 145—180. Данные за
период с 1940 по 1943 г. в источнике, упомянутом в прим. 57. За 1944 г. никаких обобщенных
данных найти не удалось.
62	См.: Johlitz, Einige Fragen des Aibeitslebens, в: Der Ruhr-Aibeiter, 6. Jg., H. 49,1937; Ley, Aufruf zum
Leistungskampf 1938/39, 7. Jg., H. 41,1938.
63	Cm.: Mason (прим. 5), S. 249; Siegfried (прим. 60), S. 54 f.
64	Mason (прим. 5), S. 252; см. также: Yano (прим. 58), S. 153.
65	Сюда же можно отнести, например, оценочные листы для ГХХ за 1940 г. (см.:
НА GHH 400145/12); данные по концерну «Фридрих-Вильгельм с-хютте» в том же источнике,
что и в прим. 42; по заводу Тиссена в Мюльгейме — в источнике, указанном в прим. 43. См. там
же о политике ГГФ в отношении профессиональной подготовки, «прекрасной работы», обеспе-
чения здравоохранения, профилактики производственного травматизма и программы «Силаче-
рез радость».
66	См.: Mason (прим. 5), S. 252 f.; Reulecke (прим. 6), S. 269; Yano (прим. 58), S. 152; Michael Prinz,
Vom neuen Mittelstand zum Volksgenossen. Die Entwicklung des sozialen Status der Angestellten von
der Weimarer Republik bis zum Ende der NS-Zeit, Munchen 1986 (= Studien zur Zeitgeschichte,
Bd 30), S. 219; Smelser (прим. 5), S. 194—197.

Бернгард Р. Крёнер
Борьба за «дефицитный человеческий материал»
Научные споры о мобилизации германского военного хозяйства,
1939-1942 гг.*
Чудовищный характер «третьего рейха» и его человеконенавистническая
практика постоянно побуждают историческую науку глубже исследовать те дол-
говременные программные и структурные принципы власти, из которых они
выросли. Поскольку познавательный интерес дает здесь простор не только ана-
лизу, но и спекуляциям, диапазон различных подходов и интерпретаций оказы-
вается крайне широким. Противоположные позиции проявляются даже во
взглядах на главные феномены той эпохи, причем они разнятся от исключи-
тельно идеологизированного по своим целям подхода современников войны до
политико-конформистского приспособленчества к нынешней ситуации. Иног-
да кажется просто удивительным, что такие разные трактовки базируются на од-
них и тех же источниках и материалах.
Различия в исходных позициях становятся особенно заметными, когда ста-
вится вопрос об исследовании тех механизмов, с помощью которых во время
войны осуществлялась эксплуатация материальных и людских ресурсов «рейха»
и оккупированных им областей.
Сюда же относится и вопрос об уровне мобилизации германской экономики
в первой половине войны. Ответы на него расходятся от все еще осторожных тол-
кований в исследованиях в «Обзоре стратегических бомбардировок США» (ОСБ
США), из которых вытекает, что режим никогда не планировал тотальной мо-
билизации экономики и не осуществлял ее1, до весьма спорного тезиса Алана
Милуорда, будто Гитлер хотел вести быстротечные войны, чтобы не увеличивать
тяготы для населения2, а также недавно выдвинутой Ричардом Овери точки
зрения, согласно которой «экономической стратегии блицкрига» вообще не су-
ществовало3. Напротив, исходя из того, что перед войной был достигнут
сравнительно высокий уровень вооружения страны, он утверждает, что режим на
протяжении длительного периода стремился постепенно осуществить тоталь-
ную мобилизацию. Приведя вначале в доказательство своего вывода большой
фактологический материал, автор, однако, признал, что эта форма мобилизации
потерпела «позорный крах» уже в первой половине войны4. Подобная оговорка
тут же заставляет подумать о том, какой характер приняла германская военная
экономика в период между 1939 и 1942 гг. на самом деле, какие мотивации бы-
ли в ее основе и прежде всего какие внешние факторы могли бы способствовать
изменению первоначальных концепций5.
Между тем новейшие немецкие исследования однозначно опровергли точку
зрения Милуорда. Поэтому прежде всего следует, по-видимому, обратиться к
вопросу, поставленному Овери, а именно: существовала ли и в каком объеме до
Статья основана на следующих публикациях автора: Sguaring the Circle, Blitzkrieg Strategy and
Manpower Shortage, 1939—1942, в: W. Deist (Hrsg.). ׳The German Military in the Age of Toral War.
Leamington Spa, 1985. S. 282—303; Die Personellen Ressourcen des Dritten Reiches im Spannungsfeld
zwischen Wehrmacht, BErokratie und Kriegswirtschaft 1939—1942, в: Das Deutsche Reich und der
zweite Weltrieg. Bd. 5/1, Stuttgart 1988, S. 693—1001.
320

начала войны какая-либо связная концепция «тотальной мобилизации» хозяй-
ства страны? Вслед за этим нужно попытаться перенести эту проблему в сферу
подготовки населения к войне, так как именно здесь отчетливее, чем в любой
другой области военного хозяйства, на карту ставится социальное благополучие
всего общества.
В этом плане научные интересы историков до сих пор в большей степени
были обращены на жизненные условия определенных и точно фиксируемых на
шкале ценностей режима общественных групп и гораздо меньше — на
структурные принципы глобального использования демографического потен-
циала «рейха» и оккупированных им областей6. В сознание исследователей лишь
постепенно входит прежде всего тот факт, что быстро растущие потери вермахта
и вызванное ими формирование новых крупных военных соединений действо־
вали подобно помпе, высасывавшей гражданские структуры занятости7.
Прежде всего следует вспомнить, что в отличие от Англии и Франции к на-
чалу войны у «рейха» было ничтожное количество безработных, которые могли
быть призваны в армию. Полная занятость в Германии базировалась, без сомне-
ния, на форсированном производстве вооружений, благодаря чему уже перед
войной Германия сумела обеспечить себе внушительное вооружение «вширь». В
этой обстановке вермахту пришлось летом 1939 г. несколькими волнами изъять
из хозяйственного процесса в общей сложности 2,5 млн. работавших военнообя-
занных.
Потеря рабочей силы в таких масштабах означала серьезную перегрузку
экономики при и без того сложной общеэкономической ситуации. Добавивше-
еся к этому обострение обстановки из-за сильного рывка в мобилизации хозяй-
ства, нацеленного на тотальное напряжение военных усилий, можно было смяг-
чить лишь в том случае, если бы для этого были заблаговременно созданы
предпосылки управленческого и организационного характера.
Однако царившая под прикрытием администрации четырехлетнего плана
дикая неразбериха в компетенции генерального уполномоченного по экономи-
ке, министерства внутренних дел, министерства труда и верховного главноко-
мандования вермахта привела к значительным задержкам в осуществлении пла-
нов мобилизации.
В то же время тотальная хозяйственная мобилизация страны требовала
заранее картотечно отработанных и учитывающих перспективу мероприятий
по использованию и замене соответствующих групп населения. «Картотека
трудовых книжек», учрежденная министерством труда как часть этого
инструментария, учитывала только занятых, не имеющих самостоятельного
дела и потому оставляла неучтенной существенную долю ремесленников и
прежде всего работников в сфере сельского хозяйства и науки. «Народная
картотека», которая, по сочному выражению Геринга, предназначалась для то-
го, чтобы снабдить каждого «народного товарища» в возрасте от 14 до 60 лет
«мобпредписанием», в 1939 г. еще не была готова и только-только выходила
из стадии планирования. К началу войны было учтено в общей сложности
только 58% занятого населения8. Это касается также и наиболее ценной и
труднозаменимой категории квалифицированных рабочих в важных в военном
отношении отраслях промышленности. Правда, военно-промышленные
предприятия, подведомственные непосредственно военно-экономическому
штабу ОКБ, еще до войны получили бронь для своего персонала, однако на
предприятиях субподрядчиков таких мер принято не было. Такое же положе-
ние сложилось и в основных отраслях тяжелой промышленности, а также на
транспорте. Дело осложнялось еще тем, что, маскируя свои намерения,
вермахт весной 1939 г., еще до начала непосредственной мобилизации,
призвал в формируемые тыловые воинские службы большое число
321

резервистов в качестве спецсостава, среди которых особенно в ремонтных ма-
стерских моторизованных дивизий оказалось значительное число так называ-
емых квалифицированных рабочих. А поскольку хозяйственная мобилизация
была объявлена только 3 сентября 1939 г., все ходатайства о возвращении сол-
дат на производство могли удовлетворяться только начиная с этого дня9.
Еще большие трудности были вызваны тем, что запоздавшая мобилизация
экономики осуществлялась лишь с большими ограничениями. Так, вермахт на
запросы об отзыве солдат из частей традиционно отвечал, что, мол, действую-
щая армия имеет приоритет и что в обмен на каждого возвращаемого на родину
солдата необходимо предоставить армии сопоставимого резервиста.
Ввиду очень быстрой и всеохватывающей мобилизации экономики концеп-
ция «раздельной мобилизации», призванная обеспечить режиму внешнеполи-
тическую свободу маневра во время усиления напряженности, потерпела фи-
аско. И ее никоим образом нельзя считать составной частью заблаговременно
разработанной стратегии молниеносной войны. Именно такая концепция и дол-
жна была бы в случае конфликта вызвать необходимость быстрой, хотя и
ограниченной по времени, но в то же время всеохватывающей мобилизации
экономики. Однако имеющиеся источники никак не подтверждают вывод, ко-
торый делает в этой связи Овери, что «стратегия тотальной хозяйственной мо-
билизации, основанная на намерениях Гитлера, была активизирована... сразу
же, как только в сентябре 1939 г. началась европейская война»10.
Но ведь вполне допустимо предположить, что Гитлер, невзирая на недоста-
точную к тому моменту подготовку и на недостатки в ее практическом осущест-
влении, имел вполне четкое представление о том, как должна вестись будущая
война и какие хозяйственные меры следовало принять в этом случае.
Не может быть никакого сомнения в том, что Гитлер на протяжении долгого
времени нацеливался на борьбу за мировое господство. Но эта конечная цель
была настолько далека, что он, конечно, сомневался в том, что сумеет до этого
дожить. А это означало, что, исходя из своего социал-дарвинистского
миропонимания, он пытался распределить силы «рейха» так, чтобы их хватило
на затяжной конфликт11. Имея такую долгосрочную перспективу, которой отво-
дилась роль скорее теоретической надстройки, чем реалистической программы,
он придерживался, по-видимому, до сентября 1939 г. стратегической концеп-
ции нанесения молниеносных военных ударов12.
Эта концепция, в которой ограниченные военные акции были включены в
расчеты, относящиеся к мировому конфликту, не может безоговорочно ин-
терпретироваться как конкретное выражение стратегии «блицкрига». Как раз во-
енное руководство Германии постоянно указывало, по крайней мере до лета
1940 г., на то, что подобные ограниченные конфликты должны вестись наступа-
тельно с использованием всей энергии в течение короткого времени13. Входило
ли и в какой мере это убеждение о необходимости кратковременной войны, ко-
торое, принимая в расчет геополитическое положение «рейха» в центре Европы,
было со времен Фридриха Великого главной составной частью стратегического
планирования Пруссии/Германии, в оперативные директивы о ведении войны
и проведение соответствующей мобилизации материальных военных ресурсов,
зависело решающим образом от оценки сил противника.
Соответствующий поворот в оперативно-стратегических расчетах отчетли-
во проявился уже в случае с Польшей, когда в период между мартом и августом
1939 г. произошло изменение концепции войны, которое в конечном счете на-
шло отражение также в публичных выступлениях самого Гитлера. Если в конце
мая 1939 г. он не исключал войны продолжительностью в 10—15 лет, то, как от-
мечал Гальдер в своем дневнике после выступления фюрера 14 августа 1939 г.,
сейчас он дал всем безошибочно понять, что с Польшей хочет разделаться в те¬
322

чение 6—8 недель. «Фюрер не хочет большой войны»14. Однако это высказывание
у Гитлера, как, впрочем, и у многих представителей верхушки режима впослед-
ствии, носило характер не утверждения, а скорее надежды. И этот подход не ос-
тался без последствий для настроений и поведения региональных партийных
кадров НСДАП.
Таким образом, действия против Польши представляли собой лишь еще од-
но звено в общей цепи «особых мероприятий», которые осуществлялись против
Австрии, Судет и Чехословакии. Гитлер, бесспорно, понимал, что с вмешатель-
ством западных держав этот принцип будет нарушен и что военные действия
примут такой оборот, при котором масштабы и продолжительность конфликта
предугадать будет невозможно. И когда 3 сентября это произошло, военное, как
и политическое, руководство «рейха» при оценке обстановки сошлось во мнении,
что оно стоит накануне затяжной войны15.
В 1939 г. экономика страны была столь же мало ориентирована на ведение
тотальной войны, как и все виды вооруженных сил. За пессимистической оцен-
кой ситуации Рёдером, признавшим, что ВМФ, чей порожденный мегалома-
нией «план Зэт» едва начал осуществляться, мог «лишь достойно умереть», по-
следовал и вывод самого Геринга, принесшего откровенную присягу от имени
ВВС, в которой заявил: «Авиация, конечно, может что-то разрушить, но «ока еще
не способна на что-либо серьезное»16. Также и сухопутные войска в первые неде-
ли войны лихорадочно спешили укрепить свои оборонительные компоненты,
воспрепятствовать угрожающей демоторизации своих подвижных войск и
устранить недостатки пехотных частей и соединений, чей личный состав из-за
общей демографической ситуации в стране, обусловленной тем, что в строю еще
находился первый контингент, призванный по закону о всеобщей воинской по-
винности на четыре года, не отвечал требованиям современной маневренной
войны.
Руководство военным хозяйством попыталось как можно быстрее в связи с
неожиданным вступлением в войну западных держав перестроиться на изме-
пившиеся производственные требования и нужды. При такой посылке
приведенная Овери цитата из актов управления военной экономики и
вооружения ОКВ в поддержку своего тезиса о том, что уже перед войной и осо-
бенно в сентябре 1939 г. экономика была быстро приведена в соответствие с
потребностями тотальной мобилизации, получает совершенно иное толкование.
«С другой стороны, вся подготовка снова (курсив мой. — Б.К.) должна была осу-
ществляться так, чтобы вести войну в течение 5 лет»17. Эта ссылка как раз хорошо
иллюстрирует то положение «из огня да в полымя», в котором уже несколько лет
находились военно-хозяйственные планирующие органы.
Правящая элита «третьего рейха» сохраняла более или менее единое мнение,
что страна стоит в начале продолжительной войны, лишь в течение немногих
недель. Непредвиденно стабильная обстановка на Западе позволила постепенно
изменить такой взгляд на вещи, причем оптимистическая оценка от центра вла-
сти в своем движении к ее периферии, то есть по мере все более реалистического
подхода к оценке собственных сил и более подробного рассмотрения своих воз-
можностей, теряла убедительность. Если в конце октября Геринг и Кейтель еще
исходили из предположения о возможности ведения многолетней
продолжительной войны, то уже в начале декабря начальник штаба ОКВ изме-
нил свою точку зрения, указав при этом признание фюрера, что выстоять в вой-
не в течение долгого времени не удастся. Ее нужно было, по его словам, поскорее
закончить. Поэтому Гитлер намеревался еще до Рождества нанести противнику
мощный удар. Он будто бы сказал: «На карту следует поставить все»18.
В течение нескольких недель взгляды на дальнейшее ведение войны трижды
диаметрально менялись. От «особого использования» ограниченных сил к дли¬
323

тельной войне с долговременным развертыванием производственных мощно-
стей и экономным расходованием наличных сырьевых запасов, затем опять к
быстротечной войне при ограниченном по времени использовании всех средств.
Подобная быстрая смена концепций не могла не повлиять на мобилизацию во-
енно-хозяйственных ресурсов и на настроения среди населения.
Неразбериха в компетенциях ответственных за организацию военного хо-
зяйства гражданских органов и контролирующих более узкую сферу
производства вооружений военных ведомств — а она началась еще до войны
в связи с только что сдвинувшимся с места мобилизационным пла-
нированием — породила у многих предприятий тягу к возвращению назад
своих резервистов, что в немалой степени обострялось неотрегулированностью
вопроса о предоставлении брони незаменимым работникам19.
Масса населения также не осталась не затронутой этими резкими
переменами курса, что проявилось на его отношении к войне. Первые
признаки отказа приступать к работе, которые, как полагают, были зафик-
сированы в среде немецких промышленных рабочих с весны 1939 г., при более
внимательном рассмотрении оказываются вызванными определенными ела-
быми колебаниями в настроениях. Так, на какое-то небольшое время после
мобилизации они сократились, а потом, по окончании польской кампании и
в ответ на «странную войну» на Западе, снова участились. Это означает, что
занятое население под впечатлением «выполнения особых задач» поначалу
полностью согласилось с тяготами, обусловленными переходом к военной эко-
номике, и что к тому же распространенные антипольские настроения и став-
шее тем временем известным объявление войны западными державами ока-
зались дополнительными стимулами к повышению производительности. Но
когда окончание военной кампании в Польше не привело опять к состоянию
мира, как это всегда было в прошлые годы по окончании военных акций, а в
то же время непосредственной угрозы с Запада не обнаруживалось, тогда
прежде всего промышленные рабочие почувствовали опасность того, что
режим хочет исподволь отнять у них немногие социальные завоевания послед-
них лет20. Как представляется, известное беспокойство вызвала не война с
Польшей, а парадоксальная ситуация последовавшей за этим объявленной
«невойны». Таким образом, не подтверждается недифференцированное ут-
верждение Тимоти Мейсона, что рабочая масса прореагировала на начало вой-
ны усилившимся нежеланием трудиться21.
Заявления Гитлера, особенно в его «речи о мире» после окончания поль-
ской кампании, были восприняты и расцвечены пропагандистской машиной
и партийными организациями на региональном и местном уровнях с боль-
шим воодушевлением. Воспоминания о перемене настроений у населения как
о решающем элементе, обусловившем поражение Германии в 1918 г., всегда
были живы в памяти руководящих кадров НСДАП. Из этого травмирующего
опыта Геббельс сделал вывод, согласно которому жесткие мобилизационные
меры, предусматривавшиеся в декрете о военном хозяйстве, представляли
опасность. Поэтому он в последовавшие за военной кампанией в Польше ме-
сяцы предпринял ряд успешных попыток помешать проведению отдельных
мероприятий по мобилизации экономики, которые казались ему непопу-
лярными22.
Таким образом, когда Ричард Овери видит во вступлении в силу декрета
о военном хозяйстве явный признак функционального перевода экономики на
военные рельсы, он не замечает, безусловно, влияния полицентрических сил
во властной структуре «׳третьего рейха»23. Из-за сопротивления со стороны га-
уляйтеров, ГТФ и находившихся с ними в союзе промышленных объединений,
а также, наконец, со стороны рабочих все мероприятия по введению трудовой
324

повинности для рабочих на более отдаленных предприятиях, по региональной
концентрации неравномерно распределяемых военно-промышленных заказов
ради выравнивания занятости по стране и остановке производства ненужной
для войны продукции дали результаты, весьма далекие от ожидаемых24.
Наоборот, из-за вызванного внутриполитическими соображениями
распыления военно-промышленных заказов по малым и средним
предприятиям меры по рационализации производства оказывались столь же
непродуктивными, как и усилия, направленные на крайне необходимую эко-
номию в секторе применения квалифицированной рабочей силы. Тем самым
эффективная и всеохватывающая мобилизация хозяйства в интересах войны
в перспективе была подорвана, причем не в последнюю очередь потому, что
политическое руководство «рейха» считало ее нецелесообразной и даже деста-
билизирующей систему.
Распыление заказов для вермахта вело к тому, что каждое предприятие
стремилось получить хотя бы один такой заказ, чтобы с его помощью
сохранить своих квалифицированных рабочих, свой машинный парк и свои
складские запасы. Конкурентная борьба, которую вели между собой заготови-
тельные органы разных видов вооруженных сил, приводила к тому, что многие
«фюреры предприятий» в терпеливом молчании после выполнения заказа
держали свои кадры и производственные мощности готовыми принять новые
заказы от того вида вооруженных сил, который они обслуживали. А до тех пор
пока не поступал такой заказ, они производили продукцию для гражданского
сектора. И никто не проявлял интереса к тому, чтобы изменить это положение.
В целом же если сегодня в этой связи некритически привлекается статисти-
ческий материал того времени для доказательства того, что промышленность
уже на ранних этапах была серьезно загружена военно-промышленными за-
казами, то эти умозаключения указывают лишь на то, что те установки, ко-
торые определяли подбор этих материалов, еще и сейчас служат своей цели25.
Только на фоне огромных потребностей, которые испытывали вооруженные
силы в людях в 1943—1944 гг., и связанных с этим кампаний по
прочесыванию становится ясно, какое большое количество рабочих рук в
первый год войны имела в своем распоряжении германская экономика26.
Наглядным примером этого является постоянно возраставшее число рабочих,
без которых можно было обойтись. Если к началу войны их было около
1,7 млн. человек, то уже к сентябрю 1941 г. их число увеличилось до 5,6 млн.
человек, и только значительные потери войск на Восточном фронте впервые
заставили его сократиться27.
Сопоставление друг с другом тех воинственных заявлений, которые Гитлер
и его ближайшие паладины делали для общественности и в узком кругу спе-
циалистов и доверенных лиц, усиливает впечатление, что эта двуличность
порождалась неуверенностью, а иногда и просто гротескным отсутствием ка-
ких-либо планов. Без сомнения, призыв к всеохватывающей мобилизации
трудовых ресурсов немецкого народа служил стилистическим средством инс-
пирированной социал-дарвинизмом пропаганды нацистского режима, ко-
торый даже производство яиц и сыра приравнивал к хозяйственному
«производственному сражению».
Таким образом, первая фаза войны, длившаяся примерно до окончания во-
енной кампании во Франции в июне 1940 г., была отмечена тем, что в ней дело
не дошло ни до организации специфической экономики для ведения молние-
носных войн в смысле, предположенном Аланом Милуордом, ни до попыток
осуществить тотальную военно-хозяйственную мобилизацию страны, как пола-
гает Ричард Овери.
На фоне считавшейся неизбежной мировой войны Гитлер, скорее всего, ко¬
325

лебался между надеждой на ограниченный конфликт с соответствующей час-
тичной мобилизацией экономики и войной, рассчитанной на долгий срок. Во-
енное же руководство и военно-промышленная бюрократия, напротив, над-
еялись на быстротечную войну, но полагали, что не смогут это осуществить без
широкой, но непродолжительной мобилизации всех сил страны. Партийное
руководство, прежде всего на уровне областей (гау) и округов, а также
Германский трудовой фронт (ГТФ) как самозваный представитель интересов
рабочего класса считали, вспоминая годы первой мировой войны, что нельзя
обрекать население вновь на такие тяготы. Поддерживая распространяемую
пропагандой режима туманную надежду на мир, они занимали осторожную вы-
жидательнуто позицию, солидаризуясь с промышленниками и рабочими масса-
ми. С расчетом на внешних врагов, а нередко также и из желания унять собст-
венные подспудные страхи ведущие представители партии и государства созда-
вали у общественности впечатление, будто население проявляет несокрушимую
волю выстоять в предстоящей затяжной войне.
Общую картину германских военных усилий вплоть до окончания военной
кампании против Франции характеризовали такие моменты, как слабость
противника, умение за счет импровизации находить выход из кризисных поло-
жений путем пусть и частичной, но принципиальной идентификации своих за-
дач с целями режима, но ни в коем случае не какая-то связная концепция обще-
государственной мобилизации. Неожиданная победа над самым страшным
противником в первой мировой войне, его быстрый крах подействовали на во-
енное и политическое руководство «третьего рейха» столь же ошеломляюще, как
и на зарубежные страны. Этот момент стал, безусловно, исключительным по-
воротным пунктом в ходе войны. Будучи еще под впечатлением капитуляции
Франции, Гальдер заявил на одном из совещаний генералитета в Версале, что
заграница не перестает спрашивать себя, каким образом немцам удалось
одержать победу. Ведение войны, как объяснил это затем начальник Ге-
нерального штаба сухопутных войск, всегда является некой системой
чередующейся выручки. Вряд ли можно точнее охарактеризовать тогдашнюю
структуру германских военных усилий28.
Чрезмерное воодушевление, последовавшее за победой, вскоре сделало по-
добные мысли кощунственными. Не импровизации, а «гений фюрера» якобы
позволил добиться этого успеха. Молниеносная победа на Западе, казалось,
реально сулит молниеносную победу на Востоке, тем более что там противник
считался во всех отношениях менее серьезным.
Тем временем исследователи, проверяя выдвинутые Милуордом в качестве
доказательства существования «экономики блицкрига» отданные летом 1940 г.
приказы о практической перестройке производства на уровне средних инстан-
ций и предприятий, столкнулись с довольно необычным и тем не менее до сих
пор не замеченным феноменом29.
Радикальная переориентация производственных процессов в
промышленности не может совершаться в течение немногих недель. Поэтому,
когда Гитлер в конце сентября 1940 г. потребовал новой «перестройки», перед
германской военной промышленностью встала задача одновременно еще боль-
ше увеличить выпуск вооружений для сухопутных войск; однако никакого пово-
да для широкой переориентации мощностей не было. С тех пор как министру
вооружений и боеприпасов Фрицу Тодту в предвидении французской военной
кампании удалось противопоставить негибким структурам тогда еще доми-
пировавшей «военной командной экономики»30 принцип «промышленного са-
моуправления» и доказать его жизненность, военная промышленность
Германии, имевшая четко выраженную ориентацию на производство сухопут-
ных вооружений, начала работать гораздо эффективнее. На этой основе
326

расширение мощностей в интересах удовлетворения потребностей войск на Во-
стоке оказалось несложным.
Однако победа над Францией оказала влияние на отношение населения к
режиму и к войне. Подобно тому как это было после военной кампании против
Польши, казалось, что большая часть населения не имеет ничего против целей
политической экспансии режима, но постоянно живет в страхе перед возмож-
ной неудачей31. Таким образом, вполне может быть, что скорая победа над
противником, которому Гитлер сам был обязан столь интенсивно
приобретенным военным опытом, а также широкая поддержка и вера в его
гениальность, о чем ему говорили со всех сторон, убедили его в том, что пла-
нируемую войну на Востоке можно задумать и провести как действительно
молниеносную. Это решение ему, бесспорно, облегчила позиция руководящей
военной элиты, которая отказалась от прежней сдержанности и, пренебрегая
всяким учетом реального соотношения сил, прониклась уверенностью, что по-
еле сокрушительного разгрома Франции ни одна европейская держава не смо-
жег устоять против немецкого оружия.
Политическое и военное руководство «рейха» впервые с начала войны со-
шлось во мнении, что, мол, вполне возможно путем ограниченного по времени
и точно рассчитанного увеличения выпуска вооружений так укрепить и осна-
стить сухопутные войска в количественном и качественном отношении, что это
позволит в рамках одной скоротечной акции опрокинуть противника, чьи бое-
способность и ресурсы считались более слабыми32.
Некоторые значительные элементы практической реализации подобной
концепции «блицкрига» с точно рассчитанным масштабом использования сил
и средств четко просматриваются как раз в сфере задействования рабочей силы
до лета 1941 г.
В своем стремлении придать определенную убедительность своей модели,
предполагающей тотальное напряжение сил германского народного хозяйства
до 1942 г., Овери, вероятно, не заметил существенной качественной разницы
между усилиями в сфере вооружений в конце 1939 и осенью 1940 г. Возможно,
однако, что эти взаимосвязи открываются исследователю лишь тогда, когда он
достаточно взвешенно выявляет взаимозависимость политических и военно-
стратегических факторов, с одной стороны, и экономических — с другой33.
В связи с необходимостью существенно усилить вермахт личным составом
для войны на Востоке и при наличии «великодушной» практики освобождения
от армии «незаменимых» рабочих, когда целые предприятия оказывались вне
призыва, и на фоне еще не начатого по соображениям безопасности использова-
ния военнопленных и идеологически затрудненной мобилизации женского
труда неоднократные отзывы из действующей армии рабочих-металлургов с
возвращением их в военную промышленность представляются конгениальным
инструментом стратегии «блицкрига» при решении кадровых проблем
вооружения. Заставляя солдат производить собственное оружие, режим, каза-
лось, нашел в условиях напряженной демографической ситуации в «рейхе»
формулу решения квадратуры круга34.
Этот на первый взгляд столь подкупающий проект мог принести успех лишь
тогда, когда в основе планов лежало условие, что предполагаемая военная кам-
пания не будет сопряжена с более чем среднестатистическими людскими и ма-
термальными потерями. Если же случалось иное, то каждая потеря ощущалась
вдвойне тяжелее, так как при этом нужно было заменить не только бойца, но и
специалиста, необходимого для производства новой военной техники и оружия.
На такой риск мог поэтому пойти только тот, кто был глубочайшим образом
убежден в успехе своего стратегического планирования.
Однако не только кадровые, но и материальные проблемы вооружения были
327

на втором году мировой войны подчинены требованиям стратегии «блицкрига».
Исходя из посылки об ограниченном использовании сил, эксперты в области
военной экономики доложили в конце 1940 г., основываясь на опыте
французской кампании, что к предполагаемому началу операций против Совет-
ского Союза в наличии будет примерно 12-месячный запас боеприпасов, но
оружия и военной техники у армий на Востоке хватит лишь на три месяца воен-
ных действий. Поэтому Гитлер решил 20 декабря 1940 г., всего лишь несколько
дней спустя после окончания разработки оперативной директивы для плана
«Барбаросса», что с достижением названных плановых показателей соответству-
ющие производственные мощности будут переведены на изготовление техники
и материалов для продолжения борьбы против Англии силами ВВС и ВМФ35. В
то время как военная промышленность перед началом и в ходе кампании против
Франции производила продукцию только для текущих операций, уже за полгода
до начала войны на Востоке произошло решающее переключение производства
не в пользу сухопутных войск, которые в предстоявшей борьбе должны были
играть главную роль. Насколько было выполнено к началу операции
«Барбаросса» на практике то, что планировалось в декабре 1940 г., видно из того,
как поступали с солдатами, отпущенными из армии для работы на военных
предприятиях. Вместо того чтобы незамедлительно возвращать этих солдат в
войска после выполнения ими своих задач на производстве, весной 1941 г. зна-
чительную часть их задержали там для реализации программ ВВС и ВМФ, ко-
торые как раз к этому моменту были серьезно увеличены. Это способствовало
тому, что число получавших бронь незаменимых рабочих постоянно увеличи-
валось и к началу операций на Востоке перевалило за 5-миллионную отметку36.
На примере практики предоставления брони четко выявляются, особенно
при сравнении соответствующих мероприятий, принятых перед французской
военной кампанией и перед «войной на Востоке», элементы концепции
«блицкрига» с расчетом времени. Перед началом наступательных операций на
Западе общее управление ОКХ, отвечавшее за пополнение войск, наложило
бессрочный запрет на отзыв незаменимых специалистов из действующей
армии на родину, чтобы во время сражений нельзя было увольнять солдат. Такое
же распоряжение было издано и перед началом войны в России, но на сей раз ему
сопутствовало существенное ограничение, сокращавшее запрет до трех месяцев.
И в сентябре 1941 г. его должны были отменить37.
И в то время как в мае 1940 г., в ожидании кровопролитных «ма-
термальных сражений», сухопутные войска начали наступление против
Франции, имея глубоко эшелонированные оперативные резервы, летом 1941 г.
у действующей армии на Востоке почти не было достойных упоминания
резервных формирований, хотя количество соединений в первом эшелоне бы-
ло значительно увеличено. Это также подтверждает ориентацию на «блицкриг»,
предполагающий ограниченное оперативное использование сил и средств.
В результате принятых уже в начале 1941 г. мер по переключению военной
промышленности на выполнение заказов других секторов предприятия,
производившие вооружение для ВВС и ВМФ, серьезно увеличили выпуск
продукции уже во второй половине 1941 г.
Если среднесрочное изменение приоритетов давало в целом вполне поло-
жительные результаты, то краткосрочное всегда было неудовлетворительным.
Когда в ходе военной кампании против Советского Союза не удалось достичь
к осени 1941 г. желаемой победы и когда даже не были решены намеченные
оперативные задачи, политическое и военное руководство, так же как и военная
промышленность, не сумело быстро приспособиться к изменившемуся поло-
жению.
Но ответственные лица еще и в конце лета 1941 г. верили в возможность
328

компенсировать растущие материальные потери и осуществить необходимое
теперь переоснащение вермахта с помощью еще более широкого изъятия сол-
дат из действующей армии для работы в тылу38. Тем самым концепция
«блицкрига» оставалась действенной и дальше. Наконец контрнаступление со-
ветских войск в декабре 1941 г. принудило руководство дать клятвенное за-
верение изменить положение. Следствием этого явились полная отмена всякой
брони на производстве, поскольку нужна была компенсация людских потерь,
а также массированное использование советских военнопленных и
иностранных рабочих не только в военной промышленности, но и в тыловых
службах полевых соединений вермахта. Однако, несмотря на полный провал
всех предыдущих мероприятий для сохранения людских ресурсов на фронте
и в самой Германии военно-промышленная бюрократия не торопилась
приспосабливаться к новой ситуации, как того требовала сложившаяся обета-
новка. Так, «соглашение о правах спецпредприятий», с помощью которого
удерживалось от призыва в армию слишком много вполне заменимых воен-
нообязанных работников, действовало вплоть до 31 марта 1942 г.39 Скандаль-
ный провал комбинированной военной и военно-промышленной концепции
«блицкрига» зимой 1941/42 г. означал полное и окончательное лишение во-
енно-промышленной организации ее властных полномочий. С учреждением
министерства Шпеера началась прелюдия к «тотальной войне».
Если схематизировать шесть крупных наступательных операций первой
половины мировой войны, то можно четко разделить их на три группы.
Наступательные операции против Польши и Франции определялись в значи-
тельной мере требованиями военных обеспечить достижение поставленных
оперативных целей адекватным личным составом войск и столь же эффектив-
ным материальным оснащением. Они увенчались успехом не в последнюю
очередь потому, что военные «плановики» действовали отчасти наперекор
запретам нацистского руководства, обусловленным внутриполитическими со-
ображениями и тем, что оно не имело четкого представления о возможной
продолжительности этих военных кампаний. Считаясь с настроениями насе-
ления, чью политическую выносливость руководство не научилось правильно
оценивать, оно все же препятствовало широкой мобилизации всего потенциала
государства. В отличие от этих операций военные кампании в Скандинавии,
на Балканах и в Африке были не более чем секторальными предприятиями с
использованием ограниченных сил и средств. Таким образом, только война на
Востоке может считаться запланированной — и неудавшейся — молниеносной
войной, «блицкригом». Переоценка политическим и военным руководством
«рейха» своих возможностей после шумного и неожиданного по своему мае-
штабу успеха в войне с Францией, чью военную мощь переоценили как насе-
ление, помнившее о первой мировой войне, так и политическая и военная эли-
та Германии, вышедшая из поколения фронтовиков той войны, способствова-
ла созданию особого климата, в котором и развилась идея «блицкрига». До-
полнительным стимулирующим фактором явилась оценка Советского Союза
как противника, серьезно уступающего Германии во всех отношениях, что бы-
ло обусловлено скорее иррациональными соображениями, нежели
рациональными доводами. Путем четкого распределения действий по времени
и точного расчета предположительных сил противника удалось разработать
операцию с использованием ограниченных сил и средств, то есть поистине
классический вариант «блицкрига». А когда он рухнул, неизбежным следстви-
ем стало полное подчинение принципов военного руководства идеологическим
постулатам.
Тезис о единой «фазе блицкрига» в период между 1939 и началом 1942 г.
оказывается столь же не соответствующим истине, как и с удовольствием
329

принимаемый аргумент о «тотальной мобилизации» в первой половине войны,
кстати также неудавшейся. Обе эти попытки систематизации накладывают на
довольно разнородное сплетение идеолого-политических посылок, военно-эко-
комических стратегий и основных принципов руководства войсками некий
грубый растр интерпретаций. Их привлекательность объясняется, бесспорно и
не в последнюю очередь, тем, что они допускают очень броские заявления, при
микроанализе которых становится невозможно отрицать их упрощенческий
характер.
После фазы неуверенности в конце 1939 г. началась вместе с созданием ми-
нистерства боеприпасов в марте 1940 г. поначалу неявная из-за постоянно кон-
курентных взаимоотношений с военно-промышленной бюрократией мобили-
зация экономики в первую очередь в интересах сухопутных войск. Дальнейшее
ее ускорение произошло накануне войны на Востоке, но при этом уже в начале
1941 г. в военном хозяйстве впервые наметилась переориентация производства
в пользу ВВС и ВМФ. После срыва всех планов военно-экономического
«блицкрига» зимой 1941/42 г. и вместе с назначением Шпеера началась кон-
центрация германской мощи и перестройка на ее тотальное использование.
Астматическая эйфория планирования и неспособность реализовать обще-
государственные эффективные идеи мобилизации, военная «командная эконо-
мика», соперничающая с самоуправляющейся промышленностью, та-
буированные идеологические зоны и страсть военных к уловкам, ответствен-
ность фюрера за все и хаос компетенций — короче, все двуличие нацистского
режима способствовало становлению такой реальной системы господства, у ко-
торой были рассчитанные на перспективу программные цели и задачи, но отсут-
ствовали соответствующие приемлемые для всех концепции их осуществления.
«Кажимость продуманного» в политике «третьего рейха» все время толкает
историческую науку видеть черты тоталитарного осуществления власти там, где
этому режиму вплоть до конечной фазы не удавалось увязать существовавшие у
его руководящих группировок представления о целях с вытекающей из их
программы экспансионистской политикой. Мероприятия по мобилизации все-
го населения в первой половине войны служат этому весьма наглядным
примером40.
Примечания
1	См.: United States Strategic Bombing Survey, Overall Report (European War), Washington 1945, p. 31;
Rolf Wagenfuhr, Die deutsche Industrie im Kriege 1939—1945, Berlin 1963; Burton H. Klein,
Germany’s Economic Preparation for War, Cambridge 1959; Nicolas Kaldor, The German War
Economy, в: Essays on Economic Policy, vol. 2, New York 1965, p. 203—232.
2	Cm.: Alan S. Milward, Die deutsche Kriegswirtschaft 1939—1945, Stuttgart 1966 ( = Schriftenreihe der
Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte 12); Hitlers Konzept des Blitzkrieges, в: Andreas Hillgruber
(Hrsg.), Probleme des Zweiten Weltkrieges, Koln 1967, S. 19-40; Der Einfluss okonomischer und
nichtokonomischer Faktoren auf die Strategie des Blitzkrieges, в: Friedrich Forstmeier, Hans-Erich
Volkmann (Hrsg.), Wirtschaft und Riistung am Vorabend des Zweiten Weltkrieges, Dusseldorf 1975,
S. 189—201; Dietmar Petzina, Soziale Lage der deutschen Arbeiter und Probleme des Arbeitseinsatzes
wahrend des Zweiten Weltkrieges, в: Waclaw Dlugoborski (Hrsg.), Zweiter Weltkrieg und sozialer
Wandel, Gottingen 1981, S. 65—86.
3	Cm.: Richard J. Overy, Hitler’s War and the German Economy. A Reinterpretation, в: The Economic
History Review, 2. ser. 35 (1982), No. 2, p. 272—291; Mobilization for Total War in Germany 1939—
1941, в: The English Historical Review, 103 (1988), p. 613—639; «Blitzkriegswirtschaft?»
Finanzpolitik, Lebensstandard und Arbeitseinsatz in Deutschland 1939—1942, в: Vierteljahrshefte fur
Zeitgeschichte, 36 (1988), S. 379-435.
4	Там же, S. 433.
5	См.: Rolf-Dieter Muller, Die Mobilisierung der deutschen Wirtschaft fur Hitlers Kriegfiihrung, в: Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 5/1, Stuttgart 1988, S. 349—689; Kroener, Squaring, в:
Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg.
330

6	См.: Ulrich Herbert, Fremdarbeiter. Politik und Praxis des «Auslander-Einsatzes» in der
Kriegswirtschaft des Dritten Reiches, Berlin, Bonn 1985; Dorte Winkler, Frauenarbeit im «Dritten
Reich», Hamburg 1977; Hans-Eckhardt Kannapin, Wirtschaft unter Zwang, Koln 1966.
7	См.: Kroener, в: Das Deutsche Reich (прим. 6), S. 746.
8	Там же, Squaring (см. прим. 7), S. 286.
9	См.: Kroener, в: Das Deutsche Reich (прим. 8), S. 759 ff.
10	Overy, «Blitzkriegswirtschaft» (прим. 3), S. 383.
11	Этот тезис подтверждают приведенные Овери в этой связи замечания Гитлера (см. там же, S.
387).
12	См.: Muller, в: das Deutsche Reich (прим. 5), S. 387.
13	См.: Generalmajor Georg Thomas, Chef Amtsgruppe Wehrwirtschaftsstab, in der Inspekteur-
besprechung vom 28.3.1939, Bundesarchiv-Militararchiv (BA-MA), Wi/IF 5.384 T. 2.
14	Generaloberst Franz Halder, Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabes
des Heeres. Bearb. von H.-A. Jacobsen, Stuttgart 1962, Bd 1, S. 11,13.
15	Cm.: OKW/WiRiiAmt, Interne Monatsberichte der deutschen Riistungswirtschaft, September 1939,
BA-MA, RW 19/206.
16	Lagevortrage des Oberbefehlshabers der Kriegsmarine vor Hitler 1939—1945, hrsg. von Gerhard
Wagner, Munchen 1972, S. 20 ff.; AHA/KTB, vom 26.8.1939, Imperial War Museum, M I 14/981.
17	В отличие от утверждения Овери очень верная оценка отношения Гитлера содержится в работе:
«Blitzkriegswirtschaft» (прим. 3), S. 387, Muller, в: Das Deutsche Reich (прим. 5), S. 362.
18	Besprechung Keitel/Thomas am 4.12.1939, BA-MA, RW 19/164.
19	Cm.: Merkblatt D 3/14 vom 11.11.1940, Bestimmungen fiir Unabkommlichstellung bei besonderem
Einsatz; Wehrwirtschaftsinspekteur VI (Munster), 14.11.1939, BA-MA, Wi/IF 5.375.
20	Cm.: Kroener, Squaring, S. 289.
21	Cm.: Timothy W. Mason, Innere Krise und Angriffskrieg 1938/1939, в: Wirtschaft und Riistung
(прим. 2), S. 158-188, здесь S. 186 f.
22	Cm.: Muller, в: Das Deutsche Reich (прим. 5), S. 387.
23	Cm.: Overy, «Blitzkriegswirtschaft» (прим. 3), S. 385.
24	Позитивная оценка мероприятий по остановке некоторых видов производства серьезно
корректируется в работе: Muller, Das Deutsche Reich (прим. 5), S. 442, 446.
25	См.: Kroener, в: Das Deutsche Reich, S. 768; Overy, «Blitzkriegswirtschaft» (прим. 3), S. 410 f.
26	Если следовать выводам Овери, то малопонятными становятся довольно значительные в коли-
чественном отношении успехи в кампаниях по «вычесыванию» во второй половине войны (см.:
Unruhkommission, Bundesarchiv (BA), R 43 1/681. Sondereinziehungs-Aktionen (SE) des
Reichsmin. f. Rustung u. Kriegsprod., BA, R 3/1527).
27	Cm.: Kroener, в: Das Deutsche Reich, S. 946.
28	Cm.: Vortrag Chef. Gen. Stb. d. Heeres vor der Generalitat in Versailles am 28. Juni 1940, BA-MA, RH
19 III/141.
29	Cm.: Muller, в: Das Deutsche Reich (прим. 5), S. 502 ff.; Kroener, S. 786 ff.
30	Это очень четкое понятие впервые введено Мюллером (см.: Das Deutsche Reich (прим. 5), S. 372).
31	См.: Kroener, Squaring, S. 294.
32	Эта приведенная Овери цитата (см. прим. 3) выхвачена из контекста. Сказанное относится толь-
ко к фазе подготовки к войне на Востоке, а не к началу войны в 1939 г.
33	Там же, S. 432.
34	Этот цифровой материал, подробно изложенный мною в работе *Das Deutsche Reich» (см. прим.
25, 27, 31), ясно указывает на то, что военное хозяйство в целом могло выделить в рамках
различных «отпусков на производство» всего лишь около 260 тыс. человек. Приведенное Овери
число (600 тыс. рабочих из военной промышленности в 1940 г.) непонятно чем обосновано.
35	См.: Kroener, Squaring, S. 296.
36	См.: Kroener, в: Das Deutsche Reich, S. 794.
37	Kroener, Squaring, S. 297.
38	Там же, S. 867.
39	См.: OKW/WiRiiAmt, KTB, 12. Dezember 1941, BA-MA, RW 19/166.
40
Mason, Innere Krise (прим. 21), S. 188.

Рональд Смелзер
«Коричневая революция»?
Роберт Лей, Германский трудовой фронт
и социал-революционные концепции
Многие национал-социалисты пытались создать картины желаемого пол-
ного развития «третьего рейха». Иногда казалось, что этих представлений о бу-
дущей национал-социалистической социальной политике столь же много, как и
самих нацистов. Социальную политику режима формулировал Германский
трудовой фронт (ГТФ), развивший, пожалуй, самую далеко идущую и всеохва-
тывающую, если не самую радикальную, концепцию будущей народной общно-
сти. Лей использовал каждую возможность — публичные выступления, газет-
ные статьи и собственные работы — с целью изложить свои планы, чтобы они
были знакомы всем1. Помимо этого его нередко противоречивые высказывания
конкретизировались в многочисленных публикациях Научно-исследователь-
ского института труда ГТФ. Война серьезно повлияла на активность и социаль-
ное планирование ГТФ, отчасти ускорив их во время первой победной фазы, ча-
стично драматически ослабив их после того, как обстоятельства сменились не в
пользу «третьего рейха».
Гитлер назвал однажды Лея своим самым большим идеалистом, и это был
очень подходящий для него эпитет. Можно по праву утверждать, что из всего
нацистского руководства Лей был самым прозорливым и фанатичным од-
повременно2. Когда он был еще ребенком, его отец был осужден за обман с целью
получить большую страховку, следствием чего явились нищета и социальный
упадок семьи, оставившие глубокую травму в душе юного Лея. На это наслои-
лись тяжелые душевные переживания, которые пришлось испытать затем моло-
дому Лею на войне. Прослужив несколько лет в артиллерии и приняв участие в
сражениях под Верденом и на Сомме, в 1917 г. Лей стал летчиком-наблюдате-
лем. Вскоре, однако, его самолет был сбит, а сам он получил тяжелое ранение.
Здесь он попал в плен к французам, где его раны были вылечены после многих
операций. В 1920 г. он окончательно возвратился в Германию. Эти душевные
невзгоды вызвали в дальнейшем у Лея сильное чувство неуверенности в себе,
которое в годы крайней нестабильности обстановки в Веймарской республике
еще более обострилось. В 1924 г. он попытался преодолеть свою неуверенность
вступлением в нацистскую партию. Коричневая форма придала ему ощущение
безопасности и сделала его жизнь общественно значимой. Лей привнес в движе-
ние некое квазирелигиозное воодушевление и видел в Гитлере подобие
германского мессии. С победой национал-социалистов и их вождя Лей надеялся
на установление бесконфликтной дружной народной общности. В годы борьбы
он был одним из главных носителей этой мечты, что позволило ему дать выход
своему фрустрированному идеализму. Главными компонентами его
представлений были развитое государство всеобщего благосостояния, улучше-
ние возможностей социального подъема для каждого человека, а также достиже-
ние социального согласия путем укрепления единства народа. За то, что он в те-
чение многих лет до захвата власти преданно защищал интересы Гитлера и в
особенности когда он стал гауляйтером Рейнской области, он был в мае 1933 г.
вознагражден: Гитлер поручил ему после роспуска старых профсоюзов создать
новую национал-социалистическую организацию, которая должна была защи¬
332

щать интересы немецких рабочих и способствовать их интеграции в «третий
рейх». Германский трудовой фронт дал Лею возможность удовлетворить собст-
венное честолюбие и приступить к осуществлению его социальной мечты. Как
руководитель ГТФ он быстро стал одним из могущественнейших людей в
«третьем рейхе». В многообразном политическом созвездии режима он успешно
конкурировал в своем стремлении расположить немецких рабочих к своим со-
циальным идеям с правительственными инстанциями, а также с
промышленными синдикатами и партийными организациями. За счет
быстрого роста своей организации Лей овладевал все новыми сферами ответст-
венности, благодаря чему ГТФ угрожал стать одним из важнейших «су-
перведомств» бюрократического господства, превосходящим партию и госу-
дарство и способным сделаться для Гитлера главным инструментом насажде-
ния «коричневого коллективизма».
В предвоенные годы ГТФ предпринимал в многочисленных сферах попыт-
ки, которые Лей считал важными для формирования в будущем «народного со-
общества». Многие из них были связаны с понятием «обслуживание», в том чис-
ле и в таких важных сферах, как политика в области жилищного строительства
и социального страхования. Обе эти сферы имели особое значение, так как
нормальные просторные квартиры играли решающую роль в вопросах защиты
семьи и создания больших и здоровых семей, а достаточное социальное обеспе-
чение по болезни и по старости должно было дать немецкому народу
уверенность в своем благополучии и тем самым поддержать его верность
режиму. С началом войны оба эти аспекта деятельности стали еще более важны-
ми. ГТФ старался активно влиять на политику в области заработной платы, и
ему удалось вопреки тому, что после 1933 г. зарплата была практически за-
морожена, самыми различными путями добиться ее косвенного выравнивания.
Сверх того ГТФ распространил свое «обслуживание» и на те предприятия, где
некоторая часть администрации сама пыталась улучшить условия труда.
Управление ГТФ, носившее название «Красота труда», например, проводило
агитационные кампании, целью которых было улучшить на предприятиях осве-
щение, санитарные условия и питание. Наибольших успехов в этом обслужива-
нии ГТФ добился в кампании «Сила через радость», посвященной организации
досуга немецких рабочих. Самыми популярными мероприятиями в этом дви-
жении были туристские походы во время отпусков, спортивные состязания, обу-
чение взрослых, занятия по интересам и культурные мероприятия3.
В самой тесной связи с «обслуживанием» находилась пропаганда, которая
позволяла ГТФ в преувеличенном виде рекламировать свои довольно сущест-
венные достижения в интересах рабочих. Такую же важную роль играл ГТФ и в
деле изменения словарного состава языка, которым пользовались немцы для
характеристики самих себя, так как с изменением языка у людей менялся также
и образ мыслей. Введением целого ряда новых выражений в разговорный язык
Лей пытался повысить авторитет рабочих в обществе, поскольку считал необхо-
димым воспитывать у рабочих гордость за свой класс, а у остального немецкого
населения вызвать и утвердить чувство социального равноправия.
Хотя ГТФ играл значительную роль в надзоре за рабочими и в повышении
их дисциплины (частично в тесном взаимодействии с СС и гестапо), его основ-
ная деятельность в предвоенное время скорее сосредоточивалась на таких попу-
лярных мероприятиях, как материальное вспомоществование и пропаганда, с
помощью которых он пытался повысить чувство достоинства рабочих и создать
для них лучшие жизненные условия.
Наиболее сложным и мало приятным занятием для ГТФ как адвоката не-
мецких рабочих было стимулирование производительности их труда. С этой
обязанностью, приобретавшей в предвидении войны все большее значение, бы¬
333

ло связано повышение требований к рабочим. Однако то кислое яблоко, которое
пришлось жевать рабочим, немного подслащивалось тем, что повышение
производительности было увязано Леем с другой составной частью его обще-
ственных грез — социальным подъемом рабочего. В этой сфере национал-соци-
алисты могли опереться на достижения социальной политики Веймарской
республики. Как раз в тот момент, когда рабочий обретал новое самосознание,
он получал и шанс на продвижение в средний слой общества. Этот переход был
сделан составной частью социальной политики. Существенным вспомогатель-
ным средством этого у ГТФ было профессиональное обучение, ставшее одной из
важнейших задач движения; для осуществления этого Лей в 1934 г. выпросил у
Гитлера соответствующие компетенции, из-за которых между Леем и мини-
стерством экономики возникло основное противоречие. Организация
профобучения и контроль за ним означали, что ГТФ получил в свои руки важное
средство влияния на социальное возвышение рабочих. И ГТФ весьма искусно
использовал это средство, особенно при развертывании общенациональных
соревнований, таких, как «имперское соревнование по профессиям» и «борьба за
производительность немецких предприятий». Победители в том и другом
соревновании (как отдельные лица, так и фирмы) получали награды, которые
способствовали их социальному продвижению4.
Идеологические и практические связи между трудовым фронтом и войной
просматривались еще задолго до начала второй мировой войны. Так, многие
свои социальные идеи Лей развил из своих переживаний во время первой
мировой войны. Когда он думал о рабочей массе, он представлял ее себе
преимущественно как рабочую армию, и одна из его книг так и называлась —
«Солдаты труда». Эта терминология стала еще более отточенной, когда Лей в
20-е годы воспринял идеи Карла Арнхольда об интеграции рабочих в обще-
ство. Наиболее подходящим способом отвлечь рабочих от марксизма путем
повышения их образования и укрепления дисциплины Арнхольд посчитал
привнесение на заводы и фабрики модели прусской армии. Когда рабочий
ощущал себя членом дисциплинированной военной общности, он, по всей
вероятности, мог оторвать себя от своей пролетарской субкультуры. Это было
явно производным от «социализма в окопах» военного времени5. Позднее Лей
начал формировать на предприятиях учрежденную им идеологическую мили-
цию, которая даже носила форму, — рабочие дружины. Более того, воспоми-
нания о людских массах в тотальном сражении на жизнь или смерть вызывали
у Лея почти религиозное убеждение, что война — это апокалипсический
религиозный конфликт добра и зла, белого и черного. Он так или иначе скло-
нялся к тому, чтобы именно так воспринимать борьбу национал-социалистов.
После того как отгремела вторая мировая война, такое восприятие этого стало
глобальным. Лей представлял себе войну как борьбу немецких рабочих за луч-
шую долю против темных сил международного иудаизма, которые на полях
сражений принимали конкретные формы врагов Германии6.
Лей и Гитлер склонялись к тому, чтобы перенести опыт, почерпнутый ими
в первой мировой войне, на будущие вооруженные конфликты. Лей верил —
вероятно, отчасти из-за отсутствия у него собственного ощущения социальной
безопасности — в легенду об «ударе кинжалом». Он придерживался мнения, что
«удар кинжалом в спину» можно было бы объяснить тем, что в Германии во
время войны мало кто беспокоился о положении на родине. Если бы рабочие
действительно получили те возможности и преимущества, которые им обещал
национал-социализм, и если бы они были точнее информированы о борьбе за
нацию и о ее значении для будущего, тогда, вероятно, дело никогда бы не дошло
до «удара кинжалом в спину». В ноябре 1936 г. такая постановка вопроса явно
просматривалась в одном из разговоров между Леем и полковником Томасом из
334

военно-экономического штаба вермахта. Томас подчеркивал тогда необходи-
мость абсолютной честности по отношению к немецкому народу в случае
борьбы; ведь если Германия должна была стать великой державой, то пришлось
бы пережить многие лишения, о которых народ нужно было поставить в извест-
ность. В качестве ответа Лей привел ошибки германского руководства во время
первой мировой войны. У каждой нации, как он полагал, есть свои предели
нагрузки.
«И такой предел наступил для нас в 1918 г., 9 ноября. Мы можем печалиться
об этом, сокрушаться, можем ругаться и буянить. Но налицо тот факт, что
правители забыли придать народу в награду за его чудовищные лишения в эти
четыре с половиной года новые силы и постоянно их наращивать»7.
Эта дискуссия отчетливо указывает на ту дилемму, которая стояла перед
режимом и особенно перед ГТФ в ходе подготовки, а потом и продолжения вой-
ны. Эта дилемма объясняет и частично противоречивые задачи, которые ставил
перед собой ГТФ. С одной стороны, он хотел создать прочное общество, которое
могло бы поддержать и выиграть тотальную войну, с другой — он намеревался
добиться такого благосостояния, при котором политика режима встретила бы
поддержку у населения. Наконец, в ходе самой войны режим должен был попы-
таться преодолеть эту пропасть, связав цели войны с задачами социальной
перегруппировки, которая превратила бы послевоенный мир в социальную уто-
пию для всех немцев.
ГТФ довоенного периода имел в организационном плане двойную связь с
военными. Связь с вермахтом осуществлялась, с одной стороны, через два
учреждения, созданных ГТФ, — «Отдел вермахта» и управление «Санатории
вермахта» в ведомстве «Сила через радость», основанные соответственно в 1935
и в 1936 гг., а с другой — через органы ГТФ, занимавшиеся размещением, пита-
нием и развлечением настоящей «армии рабочих» при строительстве «Западно-
го вала» в 1938 г. И ГТФ сумел извлечь из этого полезный опыт5.
С началом войны в 1939 г. многочисленные виды деятельности ГТФ стали
еще более широкими. Теперь наивысший приоритет получило обслуживание
войск, особенно в системе «Силы через радость». По некоторым оценкам, на до-
лю войск приходилось 80% всей деятельности организации «Сила через
радость», в том числе и использование первоклассных пассажирских судов в ка-
честве плавучих полевых госпиталей9. Это подтверждается тем фактом, что в тот
период мобилизация стала высшим приоритетом. Все задачи, выполнение ко-
торых уже началось, но которые не были непосредственно с этим связаны, нужно
было быстро завершить или полностью отбросить. Постепенно становилось яс-
но, что из всех популярных до войны мероприятий на центральное место мед-
ленно выходит надзор за производством, целью которого будет повышение
производительности любой ценой. ГТФ получил новые задачи: теперь он должен
был тесно сотрудничать с «офицерами службы обеспечения вермахта», добива-
ясь наибыстрейшего привлечения раненых солдат после выздоровления и
гражданских лиц на производство, по возможности по их профессиональной
квалификации. Это мероприятие называлось «общественное содействие инва-
лидам войны». В его задачу входило также подбирать опытных и пожилых не-
мецких рабочих и ставить их на фабриках для надзора за иностранными
рабочими, число которых постоянно возрастало. Далее на средние и крупные
предприятия нужно было назначать «инженеров-специалистов по вопросам
рационализации труда», которые должны были разрабатывать и реализовывать
научные методы повышения производительности без увеличения численности
рабочих. В общий план повышения квалификации были также включены сотни
«учебных групп ведомства по рационализации труда»; это был крупный проект
профподготовки, в ходе которой путем изучения методов производства и воз¬
335

можностей предприятия следовало добиваться роста рационализации труда и
производства в промышленности. Еще одной, гораздо меньшей по объему зада-
чей ГТФ было продолжение соревнований, начатых в довоенное время. Заводы
могли теперь бороться за звание «образцового военного предприятия». Через
«заводскую службу рационализации» ГТФ даже призывал рабочих вносить свои
предложения по повышению производительности10. Кроме того, ГТФ вменя-
лись в обязанность организация обучения, размещения и питания, а также
оценка пригодности миллионов иностранных рабочих, численность которых
после 1942 г. все больше возрастала. Вплоть до 1944 г. ГТФ поручалось
управление 1000 лагерей, где содержались 1,1 млн. рабочих, и надзор еще за 60-
лее чем 4600 таких лагерей11.
Прежние важные социальные мероприятия отменены не были, а во многих
случаях даже расширены: вспомогательная жилищная служба помогала населе-
нию разбомбленных кварталов в поисках временного жилья, заводские столо-
вые и пункты раздачи витаминов были на попечении службы защиты здоровья.
Как и прежде, особым вниманием пользовались работающие женщины. На за-
водах и фабриках создавались детские сады; местные продовольственные мага-
зины обязывались принимать заказы и доставлять продукты питания прямо на
предприятие, что позволяло женщинам избегать стояния в очередях и тем эко-
номить время. Для женщин был организован даже ремонт обуви и чулок на
предприятиях, чтобы как-то поднять их настроение12.
Несмотря на всю эту деятельность, не подлежало сомнению, что основные
усилия ГТФ направлялись не на обслуживание, а на контроль за производством.
По мере того как военное счастье постепенно отворачивалось от Германии, ГТФ
все более склонялся к тому, чтобы отказаться от многих довоенных
мероприятий, поскольку он был настроен прежде всего именно на повышение
производительности труда. В одном из отчетов военного времени это описано
следующим образом:
«Прежние социальные мероприятия ГТФ, особенно связанные с помощью
безработным и больным, с трудоустройством через биржи труда,
юридическими консультациями и т.п., практически перестают осуществляться,
в то время как его сегодняшняя социальная работа суживается до таких проблем,
которые рассматриваются нацистами как важные для продолжения войны. Это
совершенно открыто признают и сами нацисты»13.
Усилия ГТФ в плане обеспечения социального подъема рабочих были
принесены в жертву нуждам войны. Профессиональная подготовка все больше и
больше сворачивалась, чтобы как можно скорее направлять молодых рабочих на
производство. Первоначальный четырехлетний период ученичества,
гарантировавший дальнейшее повышение квалификации, был теперь сокращен
до трех и даже до двух лет. Это сокращение срока профобучения частично объяс-
няет удивительно широкий размах соревнований по профессиям в 1944 г., то
есть уже почти в конце войны14.
По всей вероятности, как перенос внимания с популярных социальных
мероприятий на требования повышать производительность производства, так и
эйфория, начавшаяся летом и осенью 1940 г. относительно казавшейся близкой
победы, привели к тому, что Лей по требованию Гитлера выступил с
грандиозным и утопическим обещанием на послевоенное время — программой
социальных благ для немецкого народа. Это был план социальных
мероприятий, охватывавший все периоды жизни человека — от колыбели до мо-
гилы (в некотором роде нацистский «план Бевериджа»). Если бы он был осуще-
ствлен, то было бы создано общество социального подъема и многообразных
возможностей развития человека с системой почти полного социального
страхования. В плане были и довоенные ориентиры ГТФ, как, например,
336

профессиональная подготовка, строительство жилья с низкой квартирной пла-
той, страхование по болезни, прогрессивная структура зарплаты и широкая си-
стема пенсионного обеспечения по старости. В этих предложениях
просматривались многие удивительно прогрессивные идеи, которые после вой-
ны были действительно осуществлены15.
Но в этой бочке меда была и своя ложка дегтя. Вслед за военной победой на-
ционал-социалистов в 1940 г. на Западе летом и осенью 1941 г. подоспели и ус-
пехи на Востоке, и стало ясно, что революционное создание общества равных
возможностей с помощью национал-социализма становится не только
вопросом социальном перегруппировки немецкого народа. Коренным элемен-
том этой революции явилось скорее реальное угнетение якобы «нижестоящих»
рас на Востоке, которое было связано с осуществлением честолюбивого плана
колонизации этих территорий. Уполномоченные плановики ГТФ были настоль-
ко воодушевлены драматическим и почти опустошительным характером
первых германских успехов в войне с Советским Союзом, что они вывели себе
из них некие всемирно-исторические возможности и стали поэтому готовить
далеко идущие планы, в которых обнаружилась действенная связь между
проникнутой расизмом захватнической войной и планами ГТФ, на-
меревавшегося создать в будущем некую германскую утопию.
Не было сомнений в том, что решение восточной проблемы даст большие
преимущества немецкому народу, как об этом говорилось в одном из ме-
морандумов ГТФ.
«Целью подобного решения является хозяйственное, но прежде всего пол-
итическое использование восточных областей ради колонизации. Эти области,
завоеванные для государственной нации ценою кровавых жертв ее вооруженных
сил, должны немедленно дать ощутимую выгоду, которая выразится в улучше-
нии экономического положения государственной нации»16.
Однако материальное благосостояние должно было совмещаться с богатст-
вом выбора. «Поход на Восток должен связываться с непосредственно ощути-
мым социальным подъемом»17.
Планы национал-социалистов на Востоке в принципе означали, что в
пределах «старого рейха» решение социальных проблем Германии было невоз-
можно. Идея Лея о национал-социалистической революции могла осущест-
виться только в результате установления господства над огромной территорией,
населенной значительным по численности колониальным народом и
управляемой все возрастающим числом немецких поселенцев и руководящих
лиц. Интеллектуалам из ГТФ было вполне ясно, как прийти к этой цели. Оба
элемента социальной политики ГТФ — социальный подъем и социальное
страхование — могли быть реализованы только за счет целенаправленной экс-
плуатации Востока. Социальному подъему могли бы способствовать сами собой
напрашивающиеся бесчисленные возможности, так как «на Востоке можно од-
ним приемом сразу поставить сотни тысяч наших народных товарищей на
привилегированные рабочие места, которые они в старом рейхе при существу-
ющих условиях, вероятно, никогда бы не могли получить»18.
Итак, «тот, кто в качестве ли политического, хозяйственного, технического
или научного первопроходца-пионера захочет или должен будет двинуться на
Восток, получит тем самым величайший в своей жизни шанс в моральном и
материальном плане»19.
Социальный подъем, который замышлял Лей в своей социальной
революции, зависел от открывающихся широких возможностей на Востоке, где
с помощью огромных инвестиций немецкого капитала можно было бесконечно
черпать дешевую рабочую силу и использовать колоссальные запасы сырья. Эти
благоприятные возможности социального подъема должны были обеспечить
337

переселяющимся на Восток немцам не только небывалый для них жизненный
уровень. Необходимость ощущать себя «государственной нацией» перед по-
коренными народами также играла важную роль. Имея перед глазами колони-
альный опыт британцев и французов, национал-социалистическое руководство
не намерено было принижать облик «нации господ», утверждая, что не допустит,
чтобы уровень жизни самых бедных ее представителей был ниже уровня жизни
наиболее благоденствующих людей из покоренных народов. Во всяком случае,
следовало избегать того, чтобы немец «попадал в такое бедственное положение,
при котором ему приходилось бы зависеть от отношения общественности чу-
жестранного населения рейха»20.
Крупные социальные программы ГТФ, в частности «программы 03-
доровления людей, пенсионного обеспечения пожилых, производственного обу-
чения» и особенно «жилищного строительства», являлись «не только
проблемами достаточного участия малообеспеченных народных товарищей в
прибылях, получаемых народным хозяйством, но и прежде всего вопросами по-
вышения национального престижа немцев среди руководимых ими народов»21.
Для тех немцев, кто хотел последовать призыву Гитлера ехать на Восток, все
выглядело прекрасно, и самому фюреру плоды революции благодаря богатству
возможностей и утверждение немцев в образе господ представлялись
гарантированными. Но что сказать о миллионах немцев, живших в «старом рей-
хе»? Там не было таких шансов, как в восточных землях. И по крайней мере по-
началу заработки в «старом рейхе» должны были оставаться более низкими, чем
на Востоке, до тех пор, пока стимулы к переселению не возымеют полную силу.
А по прошествии известного времени новый мир огромных возможностей на
Востоке начал бы буквально отсасывать людей из «старого рейха». На этот случай
у мыслителей из ГТФ была наготове метеорологическая аналогия с областями
«высокого» и «низкого» давления для описания тех регионов, которые будут либо
притягивать, либо отталкивать людей. Тем самым притяжение, вызываемое
улучшенными возможностями и эксплуатацией восточных земель, должно бы-
ло оказать революционизирующее влияние на «старый рейх».
«С какой бы стороны на это ни посмотреть, верно одно. Колонизация и осво-
ение новых земель на Востоке окажет революционное влияние на условия жизни
в старых имперских областях»22.
Если для немцев на Востоке ключевым моментом был социальный подъем
и престиж, то призывным лозунгом для тех, кто останется на родине, могло быть
социальное обеспечение. Именно плоды победы должны были так повлиять на
«старый рейх», что это позволило бы основать государство такого небывалого
благосостояния, при котором ушли бы в небытие остатки классового общества
и системы социального неравенства и расслоения, которые вызывали
фрустрацию у национал-социалистов в первые годы после их прихода к власти.
При планировании взаимосвязей между новыми колониальными областя-
ми и процессом намеченной национал-социалистами социальной
перегруппировки в самой Германии Научно-исследовательский институт труда
ГТФ пользовался даже марксистской терминологией, в частности понятием
прибавочной стоимости, но, разумеется, в новом, собственном контексте. По-
коренным народам оставлялась лишь часть произведенного ими продукта, ос-
тальное — прибавочная стоимость — должно было передаваться немцам в каче-
стве вознаграждения за политическое руководство. Это по сути означало перенос
традиционной эксплуатации капиталистами отечественных рабочих на по-
коренные области.
«В государственном народном хозяйстве, упорядоченном и управляемом в
соответствии с достойными принципами, не может и не должно быть настоящей
прибавочной стоимости, которую капиталисты получают за счет рабочих. Во
338

всяком случае, национал-социализм преследует цель всеми средствами не допу-
скать образования такой прибавочной стоимости в собственной среде немецких
народных товарищей. Несколько по-иному, однако, выглядит дело, когда наци-
онал-социализм требует такой прибавочной стоимости от тех народов, которые
в силу своей культурной отсталости оказались ниже германской нации по свое-
му уровню развития, тем более что эта экономическая “прибавочная сто-
имость” является вознаграждением за политическую защиту всего рейха»23.
Здесь как раз и становится очевидным центральный принцип социальной
перегруппировки: плоды победы должны были в достаточных размерах
предоставляться всем немцам, а эксплуатация на родине должна была за счет
этого прекратиться, поскольку теперь ее переносили за границу. Принимая во
внимание такие общие установки, нельзя удивляться тому, о чем Лей заявлял в
своих публичных выступлениях:
«Через десять лет Германию нельзя будет узнать. Из пролетарского народа
немецкий народ превратится тогда в нацию господ. Через десять лет немецкий
рабочий будет выглядеть лучше, чем нынешний английский лорд»24.
Эти грезы удерживались в народе еще и на пятом году войны, когда почти
всем стало ясно, что Германии не удастся выиграть войну. Несмотря на это Отто
Марренбах, шеф-адъютант Лея, заявил в своей речи 23 февраля 1944 г., что,
«когда оружие наших солдат принесет победное окончание этой войны, тогда
перед нами окажутся и плоды этой производственной общности»25.
Но все пошло другим путем. Все грезы национал-социализма основывались
на тотальной победе, а вместо этого нацисты оказались перед лицом тотального
поражения. Уже в ходе этой самой разрушительной из всех войн в истории стали
очевидными шизофренические мечтания Лея. Чтобы реализовать грезы ГТФ,
была необходима война, но ее ведение потребовало удлинения рабочего дня,
непрестанных требований повышения производительности, снижения уровня
профессиональной подготовки, отказа от некоторых социальных достижений.
Все это ослабило притягательную силу и динамику ГТФ, похоронив в то же
время и некоторые ранние его достижения. К этому добавился и призыв в армию
сотен тысяч молодых людей, которые в предвоенные годы придавали в качестве
функционеров ГТФ значительную энергию этой организации. Последний удар
по социальным грезам ГТФ нанес сам Гитлер, приказавший Лею в конце
1942 г., в предвидении близкого поражения под Сталинградом, отложить свои
социальные планы в сторону и никогда больше не обсуждать их публично, по-
скольку они лишь отвлекают народ от тотальной войны26. Что же касается само-
го Лея, то его довольно бесславная карьера на посту рейхскомиссара по жилищ-
ным вопросам, на который он был назначен во время войны и наделен при этом
огромными полномочиями, дает представление о том, как в случае победы
Германии осуществились бы идеи ГТФ27.
Таким образом, социальная революция в духе ГТФ представляла собой по-
пытку соединить некий новый мир неограниченных возможностей социального
подъема с неким миром надежной социальной безопасности. Но поскольку в об-
ществе первое не обязательно дополняется вторым, а усиление одного, как
правило, означает ослабление другого, постольку национал-социалисты сили-
лись добиться невозможного, ведя расистскую, империалистическую войну, по-
зволявшую двигаться в ту и в другую сторону. Но такой подход устарел, и другие
колониальные страны Европы уже отказывались от него, тогда как национал-со-
циалисты выдвигали вперед свои империалистические идеи. С этой точки
зрения национал-социалистическая «революция» представляется собранием ча-
сто прогрессивно-модернистских, хотя и противоречивых идей в крайне кон-
сервативно-традиционном оформлении.
339

Примечания
1	См.: Die Deutsche Arbeitsfront. Ihr Werden und ihre Aufgaben, Munchen 1934; Deutschland 1st
gliicklicher geworden, Berlin 1935; Durchbruch der sozialen Ehre, Berlin 1935; Deutschland ist
schoner geworden, Berlin 1936; Soldaten der Arbeit, Munchen 1938. Большая часть этих источни-
ков является компиляциями выдержек из основных речей Лея.
2	Более подробно о жизни и карьере Лея см.: Ronald Smelser, Robert Ley, Eine Biographic, Paderborn
1989.
3	Детальное описание организации «Сила через радость» см.: Laurence Van Zandt Moyer, «The Kraft
durch Freude Movement in Nazi Germany 1933—1939», не опубл, диссертация, Northwestern
University 1967.
4	О методах, применявшихся ГГФ для повышения производительности в процессе соревнований
см.: Smelser (прим. 2), S. 191—197.
5	Там же, S. 189—192.
6	См. выступления Лея в начальный период войны: «Unser Sozialismus. Der Нав der Welt»,
Bundesarchiv Koblenz (BA), NS D 50/13.
7	Tim Mason, Arbeiterklasse und Volksgemeinschaft. Dokumente und Materialien zur deutschen
Arbeiterpolitik 1936—1939, Opladen 1975 ( = Schriften des Zentralinstituts fur sozialwissenschaftliche
Forschung der Freien Universitat Berlin, Bd 22), S. 190.
8	Руководство ГТФ было убеждено, что собрало ценный опыт во время строительства «Западного
вала» (см.: DAF-Anordnung 58/39 vom 23.12.1939 в: United States National Archives (NA),
Mikrokopie T580־/Ordner 694; см. также: Hans-Gerd Schumann, Nationalsozialismus und
Gewerkschaftsbewegung, Hannover 1958, S. 158—159.
9	Там же, S. 159.
10	Приведенные выше данные показывают один из многих случаев выполнения ГТФ различных
заданий. Они заимствованы из архивов главного управления ГГФ (см.: «Entwurf iiber Organisation
und Aufgaben der nachgeordneten Dienststellen der DAE im Kriege» (SNA T-81, Spule 70, Bilder
80 540-550); cm.: Otto Marrenbach, Fundamente des Sieges. Die Gesamtarbeit der Deutschen
Arbeitsfront 1933—1940, Berlin 1940, S. 390 ff). Прекрасное исследование вопроса о социальной
политике национал-социалистов во время войны с показом выполненных тогда заданий со-
держится в работе: Marie-Luise Recker, Nationalsozialistische Sozialpolitik im Zweiten Weltkrieg,
Munchen 1985.
11	Cm.: Edward L. Homze, Foreign Labor in Nazi Germany, Princeton 1967, p. 167; Ulrich Herbert,
Fremdarbeiter. Politik und Praxis des «Auslander-Einsatzes» in der Kriegswirtschaft des Dritten
Reiches, Berlin, Bonn 1985.
12	Cm.: «Entwurf iiber Organisation...» (прим. 10), Bilder 79 396 ff.
13	Критический анализ деятельности ГТФ (вероятно, составлен в эмигрантских кругах социал-де-
мократии) см. в: «Die deutsche Arbeitsfont im 5. Kriegsjahr», NA, T-81, 79 424.
14	Cm.: Bilder 79 377-378.
15	О социальных планах Лея см.: Recker (прим. 10), S. 89—94, 98—106, 121—125; Smelser (прим.
2), S. 305 f.
16	Секретный меморандум НИИТруда ГТФ «Соображения об использовании покоренных областей
немецким народом» был одним из многих меморандумов, написанных в состоянии эйфории в
первые полгода военной кампании против России, составлен в декабре 1941 г. (См.: BA, NS
25/1679, S. 55).
17	Секретный меморандум НИИТруда ГТФ от декабря 1941 г. «Социальную политику формирует
пространство» (См.: там же, S. 33).
18Там же, S. 35.
19	Третий меморандум НИИТруда ГТФ «О проникновении в сырьевое и сельское хозяйство Восто-
ка» (дек. 1941 г.) (См.: там же, S. 95). Несмотря на его социальные грезы, Лей был хорошо ин-
формирован о положении с сырьем в России (см. его разговор с Колином Кроссом, о котором
писал Яльмар Шахт 27 июля 1942 г. в: «Weltpolitischer Rundblick», BA, NS 22/2040).
20	«Меморандум НИИТруда», (прим. 17), S. 47.
21	Там же, S. 50.
22	Там же, S. 40.
23	«Секретный меморандум НИИ Труда» (прим. 16), S. 55 f.
24	Речь Лея перед иностранными журналистами 15.9.1940 цит.: Recker (см. прим. 10), S. 98.
25	Rede: «Kriegsarbeit der DAF», BA, NS 8/194, S. 8.
26	Cm.: Aktenvermerk von Bormann vom 25.12.1942, Historische Kommission bei der Bayerischen
Akademie der Wissenschaften und dem Bundesarchiv, Akten der Reichskanzlei: Regierung Hitler
1933-1938, Boppard, 1983, Mikrofiche 103 22040.
27	Cm.: Smelser (прим. 2), S. 278—283.

Мария-Луиза Реккер
Между социальным умиротворением
и материальной эксплуатацией
Условия и оплата труда во второй мировой войне
«Будущая война, — писал бывший первый генерал-квартирмейстер кай-
зеровской армии Эрих Людендорф в своей вышедшей в свет в 1936 г. работе о
«тотальной войне», — предъявит народу совершенно новые требования в плане
подготовки к войне его духовных, физических и материальных сил, нежели те,
которые предъявила мировая война. Зависимость вооруженных сил от народа, а
именно от его духовной сплоченности, в будущем окажется нисколько не мень-
шей, а еще гораздо большей». Поэтому он видел задачу политического
руководства на будущее в том, чтобы стимулировать «духовное единство народа»
и усиливать его готовность выдержать физические и психологические нагрузки,
вызываемые войной1. Вытекающее отсюда признание того, что стабильность
«фронта в тылу» и его моральная, как и материальная, поддержка являются су-
щественными факторами собственно войны на полях сражений, стало в даль-
нейшем непоколебимым убеждением военной и политической верхушки
«третьего рейха» и нашло свое выражение в ее призывах к «тотальной» мобили-
зации боевого духа и воли всей нации.
Именно на этом фоне следует рассматривать социально-политическое
развитие в германском «рейхе» во время второй мировой войны. Памятуя о «на-
следии Ноябрьской революции, оставленном национал-социализму»2, то есть
боясь развала «внутреннего фронта» в будущей войне, который ослабит и воен-
ную мощь страны, политическое руководство в Берлине явно стремилось
укрепить волю населения и его готовность выстоять, а также по возможности
отвращать от него серьезные перегрузки и противодействовать опасной
внутриполитической дестабилизации, вызванной обманутыми ожиданиями
или материальной нуждой. При этом оно стремилось переложить тяжести вой-
ны на покоренные и оккупированные страны в той мере, в какой ими нельзя
было обременять немцев. В результате возникла многослойная, диф-
ференцированная в соответствии с расово-идеологическими стандартами сис-
тема социальных привилегий, которая, выходя за пределы желания стабили-
зировать в «рейхе» «тыловой фронт», уже приобретала осязаемые очертания со-
ответствующего послевоенного устройства в областях, находившихся под
контролем национал-социалистов и суверенитетом Германии. Ниже мы вновь
остановимся на этом.
На первом этапе войны ее влияние на немецкое население как в обществен-
ной, так и в частной жизни было относительно небольшим. Оно почти не изме-
нило ни его жизненный уровень, ни состояние снабжения, ни рынок труда, ни
трудовое законодательство. Этому способствовало то, что как раз на рынке труда
еще до лета 1939 г. уже были созданы некоторые предпосылки для со-
вершенствования государственного контроля и управления, так что с началом
войны выпущенные законы и распоряжения принесли с собой скорее постепен-
ное изменение уже существующей практики, нежели какие-то принципиальные
новшества. В общем и целом все сводилось к законодательным или адми-
нистративным мерам, уже начатым в предыдущие годы, а теперь только усилен-
ным и расширенным. Так, распоряжение от 1 сентября 1939 г. об ограничении
341

возможности изменять место работы, с помощью которого стало возможным
прямое управление рынком труда3, только окончательно закрепило практику го-
сударственного контроля за изменением места работы, уже существовавшую
ранее в отдельных секторах хозяйства. Теперь расторжение трудового договора
могло совершаться только с согласия местной биржи труда, и наем новых
рабочих также требовал ее разрешения. За счет этого распоряжения и с по-
мощью трудовой повинности (в отдельных секторах рынка труда она
практиковалась уже с лета 1938 г.) были созданы такие инструменты контроля,
которые позволили наладить безотказно действовавшее управление использова-
нием рабочей силы.
Также и в сопряженных с этими вопросами разделах трудового законода-
тельства, как и в практике трудовых отношений, все довоенные положения оста-
лись прежними и после сентября 1939 г. В особенности примечательно то, что
не изменился нормальный восьмичасовой рабочий день, хотя за счет
сверхурочных общая продолжительность рабочей недели увеличилась. А свобод-
ное от работы время (отпуска и праздники) сократилось. С этой целью министр
труда издал с началом войны распоряжение4, смягчающее те положения об
охране труда, которые запрещали применение сверхурочных работ, а также
временно отменявшее отпуска. Запрет отпусков был, однако, отменен в ноябре
1939 г., но в дальнейшем то и дело еженедельные выходные дни либо также от-
менялись, либо переносились на другие воскресенья5. Правда, подобные
мероприятия, принимая во внимание положение на рынках труда, большого
значения не имели.
Позволительно отметить, что именно в политике использования рабочей
силы в этой первой фазе войны политическое руководство «третьего рейха»
стремилось избегать слишком резкого вмешательства в трудовые отношения и
не желало до конца использовать предоставленные ему с началом войны полно-
мочия для серьезных шагов на рынке ,груда. Несмотря на явные сложности в
отдельных секторах рынка труда, особенно в металлургии, а также в
горнодобывающей промышленности и в строительстве, никаких решительных
мер для перегруппировки трудовых ресурсов в интересах удовлетворения самых
острых потребностей не предпринималось. Предписанные в конце концов ак-
ции6 — прежде всего «вычесывание» крайне необходимых квалифицированных
рабочих, а также закрытие производств и малых предприятий, признанных «не
имеющими значения для войны», — явно по своим результатам далеко не отве-
чали потребностям в сфере военной экономики. К тому же ответственные за
проведение этих мероприятий ведомства руководствовались намерением изба-
вить попадавших в трудную ситуацию людей от неприятностей
профессионального и личного характера и не дать им повода для негодования,
поскольку такой перевод людей на новую работу, вызванный соображениями
трудовой повинности, очень часто сопровождался возражениями и протестами.
Но тут еще играло роль также стремление избежать по возможности
структурных изменений в сфере экономики вследствие государственной пол-
итики использования рабочей силы, в частности воздержаться от
непропорционального перекладывания тягот на малые и средние предприятия7,
так как подобный курс противоречил принципиальным установкам национал-
социализма в области экономической политики. При наличии таких
предпосылок крупные перегруппировки трудовых ресурсов оказывались невоз-
можными в той же мере, что и распространение трудовой повинности на все еще
не работающих женщин. Соответствующие соображения на этот счет постоянно
отбрасывались из-за понимания того, что такая принудительная мера «вызовет
в народе слишком большое волнение»8.
Такому курсу благоприятствовал и быстрый переход к использованию
342

иностранных трудовых ресурсов, ставших доступными благодаря первым воен-
ным успехам. Почти вслед за оккупацией Польши9 трудовая повинность была
распространена на польских военнопленных и гражданских лиц прежде всего в
сфере сельского хозяйства, чтобы тем самым закрыть образовавшиеся здесь
большие бреши. С успехами весенне-летней кампании 1940 г. база такого ис-
пользования «иностранных рабочих» была существенно расширена, так как те-
перь в распоряжении режима было много квалифицированной рабочей силы
для использования в «рейхе», против чего не могло быть таких расово-идеологи-
ческих предвзятостей и оговорок в отношении политической безопасности, ко-
торые существовали в случае с поляками. Таким образом, начиная с лета 1940 г.
численность иностранных рабочих в Германии пошла круто вверх и осенью
1940 г. достигла почти 3 млн. человек, то есть первой максимальной отметки10.
Их конкретные условия труда, однако, в известной мере отличались от условий,
в которых трудились их коллеги, немцы. Хотя и существовал принцип, по ко-
торому гражданские лица, набранные во Франции, в Голландии и Бельгии (так
же как и соответствующие рабочие из «дружественных» стран — Италии, Слова-
кии и Венгрии), в правовом отношении должны были приравниваться к немец-
ким рабочим, тем не менее получалось так, что исключалось не только «худшее
положение» по сравнению с немцами, но и «лучшее положение ненемецких
рабочих»11. На практике это выглядело так, что во многих случаях немецкие
рабочие ставились бригадирами и мастерами, а также выполняли функции
контролеров и надсмотрщиков, тогда как «западные рабочие» чаще всего зани-
мали подчиненное положение. Но в невыгодном положении они были не только
на рабочих местах, но и в отношении жилья и обслуживания, которые были во
многом хуже, чем у их немецких коллег. К тому же они были разлучены со сво-
ими семьями и с привычным окружением, а размещались преимущественно в
бараках или специальных лагерях совместного проживания землячеств.
Что же касается польских рабочих, то для них вскоре было создано
дискриминационное «особое» трудовое право. По изданным в марте 1940 г.
«польским указам»12, в которых четко просматривалась рука Главного им-
перского управления безопасности, все обычные положения трудового права —
продолжительность рабочего времени, право на отпуск, гарантия определенных
надбавок к зарплате — оказывались недействительными, а вместо этого вводи-
лись особые наказания за «прогулы», нарушения трудовой дисциплины,
трудового договора. Положенные им нашивки на одежде с буквой «П» и устанав-
ливаемый над ними полицейский надзор облегчали не только наблюдение за их
поведением на рабочем месте, но и позволяли «регулировать их жизнь» в смысле
их «подавления»13 при попытках завязывания личных связей, вступления в
брак, участия в религиозной, культурной или общественной жизни и тд. В це-
лом это особое положение вылилось в конечном счете в «систему полнейшей
изоляции не только от социальной среды, но и от родины, семьи и своих исто-
ков»14. Это превращало польских рабочих в резервуар дешевой,
непритязательной к условиям и месту работы, малоценной рабочей силы, ко-
торая к тому же после окончания работы попадала, согласно репрессивному за-
конодательству, под полицейский контроль и надзор. Тем самым в принципе
складывался социальный порядок, построенный на расистских принципах, ко-
торый в дальнейшем должен был еще более дифференцироваться в соответствии
с пресловутой расистской «ценностью» тех или иных групп населения.
Самую нижнюю ступень этой пирамиды польские рабочие вскоре уступили
другим, когда политическое руководство «третьего рейха» решило использовать
в военной экономике Германии советских военнопленных и угнанных
гражданских лиц. Как и полякам, им также пришлось носить особую нашивку
на одежде, по которой их узнавали как «восточных рабочих» («остарбайтер»); как
343

и первые, они не пользовались теми «правами во взаимоотношениях с
работодателем, какие были у немецких рабочих», и вследствие этого «на них не
распространялись немецкие правила внутреннего распорядка», и они оставались
«за пределами рабочего коллектива»15. По этой причине к ним не применялись
и соответствующие положения трудового права; более того, для них сотворили
второе «особое» трудовое право, которое стало предпосылкой для все быстрее
возраставшего использования советской рабочей силы в немецком военном хо-
зяйстве.
Установка на использование «иностранных рабочих» и военнопленных из
покоренных и оккупированных областей отличала немецкую политику в сфере
труда вплоть до середины 1944 г. Она не изменилась и тогда, когда после
поражения под Сталинградом и после драматического призыва Геббельса к
превращению войны в тотальную начался новый разбег в мобилизации всех не-
мецких трудовых ресурсов. Распоряжение о регистрации от 27 января 1943 г.16
обязывало всех еще не работающих мужчин (в возрасте от 16 до 65 лет) и жен-
щин (от 17 до 45 лет) явиться на биржу труда и определиться на указанную им
работу. Результаты этой акции были весьма незначительными. Это объяснялось
прежде всего тем, что выполнению распоряжения о регистрации с самого начала
сопутствовало намерение избавлять этих людей от действительных или кажу-
щихся тягот, и в особенности освобождать от этой повинности матерей с детьми.
Да и ответственным за это органам власти было дано указание постоянно иметь
в виду возможные последствия этой акции для «фронта в тылу» и всякий раз
принимать собственные решения на этот счет.
Такими же колебаниями между бескомпромиссным закрытием «ненужных
для войны» предприятий и учетом «определяющих настроения» факторов и иде-
ологических постулатов отличалась и политика правительства «рейха» в од-
повременно с этим предпринятых попытках с помощью «вычесывания»
трудовых ресурсов из определенных секторов промыслового хозяйства или из
управленческих кадров залатать дыры в коллективах предприятий, в особенно-
сти военных. Когда же акции по закрытию предприятий торговли, различных
мастерских и служб в отелях и ресторанах17 столкнулись с разного рода
претензиями со стороны пострадавших и когда появились опасения относи-
тельно тех негативных последствий, которые могут быть этим вызваны в смыс-
ле выживаемости целого сословия ремесленников и торговцев, интерес к неукос-
нительному и последовательному осуществлению этих мероприятий ослаб.
Принимая во внимание, что при этом «разобьется политический фарфор»18 и
что общее число людей, которые в конечном счете попадут на военное
производство, будет незначительным, поздней осенью 1943 г. эта акция была
прекращена19. Тем самым порыв Геббельса «сделать тотальными наши
внутренние военные усилия»20, о чем он в течение многих недель и месяцев пы-
тался проповедовать столь выразительно, окончательно сошел на нет.
Определенную компенсацию малоуспешных попыток мобилизации отече-
ственных трудовых ресурсов вновь дало обращение к оккупированным обла-
стям, откуда новый генеральный уполномоченный по трудовым резервам Фриц
Заукель пообещал с помощью различных «акций»21 доставить в «рейх» более 5
млн. «иностранных рабочих». При этом основной упор делался поначалу на за-
падноевропейские страны, поскольку поступавшие оттуда рабочие считались
более квалифицированными и их труд ценился выше, чем труд поляков или
русских. К тому же по отношению к этому кругу лиц не нужны были специфи-
ческие расово-идеологические меры по изоляции, применявшиеся к «восточ-
ным рабочим», и поэтому их можно было ставить на рабочие места индивиду-
ально, без присмотра, что также было определенным преимуществом. Чтобы
удовлетворять спрос промышленности на «западных рабочих», в соответствую¬
344

щих странах была в конце концов введена более жесткая практика набора
рабочих. Мероприятия немецких властей включали сокращение субсидий мес-
тным предприятиям, более строгие полицейские акции и даже создание особой
службы принудительных работ, в рамках которой устанавливалась трудовая по-
винность мужчин и женщин в интересах германской экономики. После успеш־
ного осуществления первых двух «акций Заукеля» число завербованных с лета
1943 г. начало отчетливо снижаться. Причиной этого было не только усиливше-
еся сопротивление населения принудительному труду, но и тот факт, что од-
новременно была инициирована политика передачи немецких
производственных заказов в западноевропейские страны, что связывалось с
гарантией сохранения кадров соответствующих «защищенных» предприятий.
Поэтому проведенные в этих условиях третья и четвертая «акции Заукеля» ока-
зались в отношении «западных рабочих» явно безуспешными.
Таким образом, не оставалось другого выхода, как вновь более интенсивно
вести набор рабочих на Востоке. Но и здесь результаты были все менее удовлет-
верительными, хотя применявшиеся немецкими властями методы станови-
лись все более жестокими. Постепенно уменьшавшаяся после Сталинграда
территориальная база для соответствующей вербовки, активизация
партизанской борьбы, а также конкуренция со стороны вермахта, использовав-
шего советских людей для своих вспомогательных служб — все это вело к тому,
что итоги деятельности Заукеля ни в коей мере не были равны его
первоначальным обещаниям. Однако в качестве общего результата следует от-
метить, что даже если обнародованные вначале плановые цифры вербовки явно
не были достигнуты, то все же почти половину занятых в Германии к концу вой-
ны советских гражданских лиц составили депортированные в «рейх» с начала
1943 г.22 и что из 2,5 млн. «иностранных рабочих», заново размещенных в
«рейхе» в период между началом 1943 и осенью 1944 г., две трети прибыли с Во-
стока и лишь 15% из оккупированных западных областей; остальные приехали
в основном из Италии.
В то же время начиная с весны 1943 г. предпринимались усилия,
направленные на то, чтобы путем улучшения условий работы и жизни «восточ-
ных рабочих» повысить производительность их труда и таким образом более вы-
сокой продуктивностью компенсировать недостающую рабочую силу. До конца
войны было модифицировано, отменено или ослаблено, еще много соответству-
ющих положений, регулирующих условия труда этих категорий рабочих, но это
отнюдь не приблизило их статус к статусу «западных рабочих», а тем более к по-
ложению немецких рабочих. Несмотря на все облегчения (при этом правила,
составленные в соответствии с «расовой принадлежностью», в основе своей не
пересматривались), обусловленные войной уступки в отдельных вопросах не
могли устранить или как-то изменить долговременные мировоззренческие це-
ли режима.
Когда же весной и летом 1944 г. в связи с дальнейшим продвижением
Красной Армии и высадкой союзников в Нормандии база для прежней полити-
ки набора дополнительной рабочей силы в оккупированных областях в букваль-
ном смысле усохла, под эгидой Геббельса, нового имперского уполномоченного
по вопросам ведения тотальной войны, была предпринята последняя попытка
добиться необходимой перетряски трудовых ресурсов Германии в интересах во-
енной промышленности. Однако все введенные ужесточения23 — расширение
практики обязательной явки людей на биржи труда, введение 60-часовой
рабочей недели, отмена отпусков, «прочесывание» управленческого аппарата,
усиление борьбы с прогулами — оказались недостаточными и слишком поздно
предпринятыми мероприятиями, которые не позволили ни в коей степени удов-
летворить спрос на рабочую силу. К тому же уже через несколько недель развитие
345

военной обстановки сделало эти мероприятия ненужными, и призыв новых сол-
дат получил полный приоритет над вербовкой новых рабочих. С созданием в
конце сентября 1944 г. германского «фольксштурма»24 («народного ополчения»)
во главе с гауляйтерами, в который должны были призываться и направляться
на выполнение чисто военных задач все способные носить оружие мужчины в
возрасте от 16 до 60 лет, ни о каком регулируемом производстве военной
продукции уже не могло быть и речи. Последнее полугодие войны отличалось в
хозяйственном отношении обилием противоречивых указаний, развитием
партикуляризма власти и усиливающимся параличом всей хозяйственной дея-
тельности.
Что касается политики в области заработной платы, то здесь в вопросе о
разграничении условий для немецких и ненемецких рабочих повторялось то же
самое, что, как ясно было показано, наблюдалось в отношении рынка труда. По-
становлением о хозяйстве военного времени от 4 сентября 1939 г.25 были за-
морожены заработная плата и цены, а также приведены в соответствие с ними
«чрезмерные» заработки и установлен «новый порядок» начисления зарплаты, в
результате чего общий уровень заработной платы должен был снизиться. Од-
новременно этим постановлением перечеркивались все доплаты за
сверхурочные, за ночные смены, за работу по воскресеньям и в праздничные
дни; эти условия должны были означать существенные потери в зарплате, по-
скольку в истекшие годы рост заработной платы, хотя и ограниченный, был
обеспечен удлинением рабочего времени. Это снижение доходов усиливалось
еще и налоговой политикой военного времени, когда тем же постановлением о
хозяйстве военного времени был на 50% увеличен подходный налог, от которого
освобождались только те, чей доход не превышал 2400 рейхсмарок в год. Но и
это весьма неодинаково снижало доходы населения и вызывало многочислен-
ные жалобы и нарекания. В противоположность этому введенное одновременно
повышение акцизов (налоги на пиво, табачные изделия, спиртные напитки и
игристое вино) для большинства населения было не столь ощутимо.
Основные направления в налоговой политике и политике в области
заработной платы, намеченные в постановлении о хозяйстве военного времени,
явились компромиссом между различными ответственными за эти вопросы ве-
домствами. Но этот компромисс породил многие серьезные проблемы. Уже на
предшествовавших этому совещаниях обозначилось несоответствие между
принципом социальной взвешенности подготовлявшихся мероприятий и по-
стулатом о сохранении стимула к труду, который был фактически ликвидирован
конкретными пунктами постановления о хозяйстве военного времени. Когда же
в первые недели после начала войны стало ясно, что вызванное этими мерами
реальное сокращение заработной платы ведет к очевидному недовольству и
разочарованию тех, кто был затронут этим постановлением, политическое
руководство поняло необходимость мало-помалу отменить эти положения26.
Прежде всего сами представители НСДАП выступили за отмену параграфов по-
становления о хозяйстве военного времени, которые вели к снижению
заработной платы. На фоне этих веских возражений, а также в условиях рас-
ширяющегося среди рабочих недовольства и спада их производительности
труда, равно как и перед лицом несмолкающих протестов и участившихся
прогулов, стрелки были переведены на путь пересмотра постановления. Сначала
это сделал министр труда, отменив указание о введении нового положения о
заработной плате, за этим последовало восстановление дополнительных выплат
за работу по воскресеньям, праздникам, по ночам, а в конце 1939 г. — за
сверхурочные, превышающие 10-часовой рабочий день. В сентябре 1940 г.
прекратилось наконец удержание доплаты за 9-й и 10-й рабочие часы, так что
теперь все параграфы постановления о хозяйстве военного времени, касавшиеся
346

политики в области заработной платы, были отменены, а в силе остались только
налоговые предписания — добавка к подоходному налогу и указанные выше на-
логи на некоторые предметы потребления.
С началом войны была также введена система нормирования
продовольствия и других товаров повседневного спроса; с ее помощью
предполагали в значительной степени удовлетворить основные потребности на-
селения и не допустить продовольственных кризисов, как это было в первую
мировую войну. Установленные при этом нормы питания27 с надбавками за тя-
желую, сверхтяжелую и ночную работу, конечно, были ниже существовавших до
того времени стандартов, но за счет некоторых изменений в привычках
потребителей и покупки дополнительных, «рыночных» продуктов в целом уда-
валось компенсировать недостачу. Тем самым и здесь была создана система
регулирования, помогавшая избегать существенных ограничений и
ориентированная на то, чтобы путем приобретения (и эксплуатации) областей,
имеющих избыток сельскохозяйственной продукции, сохранять эти стандарты
и дальше в ходе войны. Разумеется, надежды на подобный экономический вы-
игрыш оказались несбыточными; хотя оккупированные области подвергались
нещадной эксплуатации и разграблению до такой степени, что нередко на их ме-
сте оставались «дочиста обглоданные пустыни»28, прирост сельскохозяйствен-
ной продукции особенно из восточных земель оставался гораздо меньшим, чем
ожидалось.
Постепенные уступки в политике в области заработной платы в военное
время и связанное с этим повышение реальных доходов (при постоянной тен-
денции к снижению предложения товаров) заставили руководство уже в конце
1939 г. задуматься о том, чтобы путем нового повышения прямых и непрямых
налогов нейтрализовать эту «чрезмерную» покупательную способность или как-
то ее «исчерпать»29. Несмотря на серьезное обсуждение соответствующими ве-
домствами этих предложений, общего согласия достигнуто не было, поскольку
последствия намечаемых мер должны были по-разному отразиться на положе-
нии групп населения с неодинаковыми доходами, отдельные предложения бло-
кировали друг друга, а начатая за несколько месяцев до этого частичная ревизия
постановления о хозяйстве военного времени совсем затруднила взаимопони-
мание. Военные успехи весны и лета 1940 г. окончательно выбили почву из-под
ног авторов этих налоговых планов. Ввиду такой ситуации, как разочарованно
отмечал министр финансов, «в настоящее время нет никакой надежды... добить-
ся от генерал-фельдмаршала (Геринга. — М.-Л.Б.) и фюрера согласия на какие-
либо меры, связанные с налогами»30.
Компенсацией этих политических уступок в вопросах заработной платы и
вялой налоговой политики в военное время должен был стать соответствующий
перенос финансовых тягот военного времени на ненемецкое население, что, с
одной стороны, улучшало положение государственной казны, а с другой, — со-
здавало предпосылки для расистской дифференциации работающих в ин-
тересах германской военной экономики или проживающих на территориях,
подвластных Германии. Это относилось прежде всего к покоренной и окку-
пированной Польше, в отношении которой Гитлер уже в октябре 1939 г.
провозгласил принцип, позволяющий «эксплуатировать эту страну как коло-
нию»31. А потом это было распространено и на другие страны севера и запада
Европы. Жесткий экономический нажим, открытый полицейский террор, а
вскоре и материальная нужда и голод характеризовали жизнь тамошнего насе-
ления. Ухудшение социального положения, обусловленное растущей стоимо-
стью жизни при одновременно стагнирующей оплате труда и усиливающемся
кризисе снабжения, а также вызванное последствиями хозяйственных и финан-
совых мероприятий, с помощью которых «германский рейх» старался выбить
347

прибыль из областей, представляли собой, с точки зрения Берлина, дополни-
тельную выгоду, так как возникающий вследствие этого разрыв уровня жизни в
«рейхе» и в покоренных странах должен был бы облегчить вербовку рабочей силы
из оккупированных областей.
В сфере политики в области заработной платы в начале 1940 г. для поляков,
работавших в германском «рейхе», впервые была введена отдельная система
расценок, которая сделала их заработки существенно более низкими в
сравнении с тем уровнем, который был обычным в Германии, и, как правило,
исключала оплату дней, пропущенных по болезни, работу по праздникам, а так-
же выплату сверхурочных. С августа 1940 г. к этому добавился еще и отчисляе-
мый в казну «социальный компенсационный сбор» в размере 15% зарплаты, ко-
торый также служил задаче обеспечения «немцам... по причине их более высоко-
го уровня жизни большего вознаграждения, чем полякам»32.
Все это повторилось и в отношении Советского Союза с еще более фаталь-
ними последствиями. Именно там немецкая оккупационная политика ясно
продемонстрировала, что понимает национал-социалистическое руководство
под «истребительной расовой войной», в которой было заранее рассчитано
умерщвление голодом и изгнание со своих земель «десятков миллионов лю-
дей»33. Этту страну следовало эксплуатировать с еще большей жестокостью, чем
Польшу; нужно было уменьшить ее население в десять раз, чтобы освободить
пространство для своих колонистов и создать для них благоприятные условия.
«Приказ о комиссарах» и «Генеральный план Ост» открывали такую парадигму,
из которой становилось видно, куда ведет германская политика.
Основные принципы отношения к советскому населению четко обозначи-
лись в обращении с русскими военнопленными и гражданскими лицами. По-
скольку их использование как рабочей силы в германской военной экономике не
рассматривалось как необходимое из-за и без того огромного числа уже занятых
в ней «иностранных рабочих», руководство сознательно шло на их уничтожение
и смерть от недоедания и болезней, создавая невыносимые жизненные условия.
Когда же военная кампания против России стала затягиваться, в национал-со-
циалистическом руководстве возникла новая оценка возможности использовать
советских военнопленных и гражданских рабочих в «рейхе». Это обосновывалось
тем, что «их крупномасштабное привлечение к работе позволит удовлетворить
потребности военной экономики». Основой трудовых отношений в этом случае
должна была стать «очень низкая оплата труда, достаточная для крайне скудного
обеспечения продуктами питания на каждый день, а при известных условиях
дополняемая премиями за высокую производительность труда»34. В случае с во-
еннопленными этот принцип претворялся в жизнь безотказно, а отношения с
гражданскими лицами регулировались так называемыми указами для восточ-
ных рабочих35: поначалу для них ввели «налог с восточных рабочих»,
переименованный в июне 1943 г. во «взнос восточных рабочих», который на-
столько урезал чистый заработок советских гражданских лиц, что у них после
вычета стоимости еды и жилья почти не оставалось денег даже на карманные
расходы. Кроме того, на них, как и на поляков, распространялось положение об
оплате «только фактически проделанной работы», то есть нерабочие дни или
пропущенные по болезни им не оплачивались. Тем самым для всех работавших
в «рейхе» иностранцев было создано некое особое право при реализации полити-
ки в области заработной платы. Вместе с приведенными выше выкладками от-
носительно политики использования рабочей силы оно составило построенную
по расистским критериям иерархическую систему. Несмотря на все дальнейшие
(довольно ограниченные) облегчения для «восточных рабочих» в плане оплаты
их труда и питания, которые были введены еще до конца войны, эти поборы
348

сохранились, а в некоторых вопросах (например, в уголовном праве и т.п.) еще
более ужесточились.
В отношении немецких рабочих политические установки в области
заработной платы остались до конца войны такими, какими они были летом
1940 г., когда в итоге поэтапной ревизии постановления о хозяйстве военного
времени в силе еще оставались военная добавка к подходному налогу и к налогам
на различные потребительские товары. Предпринятые с целью «истощения» по-
купательной способности населения дальнейшие попытки увеличить налоговое
бремя неизменно оказывались безуспешными. В конце октября 1941 г.
правительство «рейха» дало возможность наемным работникам и чиновникам
откладывать часть своих доходов на так называемые железные сберегательные
счета36 с предоставлением налоговых льгот, надеясь с помощью такого стимула
к сбережениям одновременно уменьшить растущее несоответствие между
спросом на товары и сократившимся их производством, однако население лишь
в малой степени воспользовалось этой возможностью. Начиная с весны 1943 г.
министр финансов предпринял еще ряд попыток37 добиться «истощения» поку-
нательной способности населения путем повышения прямых и/или непрямых
налогов, но и здесь его ждала неудача, как и зимой 1939/1940 г., из-за
возражений других ведомств и самого Гитлера против части этих
проектируемых налогов. Потребности казны, необходимость соблюдения соци-
альной взвешенности мероприятий и постулат о налоговом истощении покупа-
тельной способности как стимуле к повышению производительности труда
нейтрализовали друг друга, так что дискуссии на эту тему продолжались чуть ли
не до лета 1944 г. А тогда этот проект налоговых изменений, как и его
предшественник весной 1940 г., стал жертвой быстро ухудшающейся общей об-
становки, и от его принятия в связи с «начавшимся тем временем развитием
событий»38 окончательно отказались. Таким образом, до самого конца войны
политику в области заработной платы определяли положения, которые были
приняты в первый год войны.
В целом же объявленное в начале войны и подкрепленное после первой
ревизии постановления о хозяйстве военного времени в октябре 1939 г. за-
мораживание заработной платы и цен было важной предпосылкой того, что пол-
итическому руководству «третьего рейха» удалось сделать материальные тяготы
для своего населения относительно небольшими, если сравнить положение в
других странах во время второй мировой войны. По официальным данным о
налоговых сборах39, реальные доходы промышленных рабочих до 1941 г. даже
незначительно поднимались, затем, однако, слегка снизились, так что в 1944 г.
(из расчета почасовой оплаты) они снова остановились на уровне 1938 г. При
пересчете же на недельную зарплату общие заработки также и в 1944 г. были в
среднем выше заработков в 1938 г. Подобное развитие имело место и у боль-
шинства служащих40, за исключением того, что, к примеру, никаких добавок к
своим твердым ставкам жалованья чиновники получить не могли.
Разумеется, повседневный опыт населения не всегда соответствовал
приводимым здесь примерам реальных доходов. Особенно заниженными
представляются имеющиеся статистические данные об изменении стоимости
жизни. Подъем цен41 на продовольствие, ткани, предметы домашнего обихода и
прочие товары повседневного потребления оказывался в отдельных случаях
гораздо большим, чем тот среднестатистический, который фиксировали офи-
циальные органы. К тому же дополнительное непрямое вздорожание товаров
происходило за счет ухудшения качества товара при той же цене или в результате
исчезновения с рынка определенных товаров пониженной стоимости. Еще одна
трудность была сопряжена с отчасти нерегулируемой поставкой в розничную
торговлю дешевых товаров, на которые распространялась карточная система,
349

чтобы потом с лихвой компенсировать это продажей других (более
дорогостоящих) товаров. Тем не менее все эти выходящие за норму явления не
могут затушевать тот факт, что на протяжении почти всей войны реальные (се-
мейные) доходы практически не уменьшались. Лишь в самый последний год это
положение изменилось в результате усилившихся трудностей со снабжением,
дезорганизации хозяйственной жизни и возникновения черного рынка.
Обратной стороной этой политики было фактическое перекладывание эко-
номических тягот, вызванных войной, на покоренные или оказавшиеся под гос-
подством Германии страны и их население. Оставались ли они при этом у себя
на родине или вывозились в германский *рейх» в качестве *иностранных
рабочих», их социальное положение оказывалось явно худшим по сравнению с
положением немцев. Если в отношении стран Северной и Западной Европы или
приезжавших оттуда «западных рабочих» соответствующих различий в полити-
ке в области заработной платы и налогообложения фактически не наблюдалось,
то в отношении населения в Польше и Советском Союзе это было особенно за-
метно. Здесь намерение переложить экономический груз войны на покоренные
области соединялось с задачами ведения *истребительной расистской войны» и
с идеей создания политического строя, основанного на постулатах расовой
иерархии на подвластной Германии территории.
Еще более однозначной эта составляющая политики *рейха» проявлялась в
подходе к узникам концентрационных лагерей, попавшим в сферу власти СС,
если дело вообще доходило до их использования в качестве рабочей силы. В этом
случае еврейские узники лагерей42, классифицированные как
«работоспособные», во все возрастающей мере направлялись на предприятия,
находившиеся во владении СС, а также на частные заводы и фабрики, и здесь
условия их труда и существования определялись прежде всего расистским ком-
понентом политики, а именно геноцидом. Добиться какого-либо снисхождения
для этой группы людей ввиду военно-хозяйственных трудностей удавалось ме-
нее всего; к тому же цель «уничтожения трудом» не ставилась под сомнение.
Евреи-заключенные образовывали самый нижний слой в той иерархически
организованной рабочей массе, которая была собрана в «рейхе» и использова-
лась в интересах победы Германии.
Таким образом, политическое руководство «третьего рейха» сумело осуще-
ствить то, к чему оно стремилось уже в преддверии войны, а именно: по возмож-
ности избавить немецкое население от экономических трудностей военного
времени и тем самым избежать опасной дестабилизации в обществе. Влияние
войны на уровень доходов и цен, на уровень жизни и снабжения, на рынок и ус-
ловия труда оставалось относительно небольшим в сравнении с первой мировой
войной. Это достигалось за счет перекладывания тягот войны на население по-
коренных или поставленных под немецкий контроль европейских (соседних)
стран, эксплуатация которых велась дифференцированно на основе «расистских
критериев». По этой же причине почти до самых последних недель войны удава-
лось поддерживать стабильное положение на «внутреннем фронте». Лишь на-
ступление союзников на всех фронтах разрушило внутренний порядок в
германском «рейхе» незадолго до его капитуляции, после чего военная и полити-
ческая власть в стране перешла в руки оккупационных властей.
Примечания
1	См.: Erich Ludendorff, Der totale Krieg, Munchen 1936, S. 9,11.0 возникновении учения о тоталь-
ной войне см.: Ludlof Herbst, Der Totale Krieg und die Ordnung der Wirtschaft. Die Kriegswirtschaft
im Spannungsfeld von Politik, Ideologic und Propaganda 1939—1945, Stuttgart 1982, S. 35—47; О
350

несоответствии императивов и реальностей тотальной войны см.: Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg, Bd 5/1, Stuttgart 1988, S. 349—405 (Muller).
2	Timothy Mason, Arbeiterklasse und Volksgemeinschaft. Dokumente und Materialien zur deutschen
Arbeiterpolitik 1936—1939, Opladen 1975, S. 1.
3	Cm.: Reichsgesetzblatt (RGBI) 1939, I, S. 1685. Cm.: Marie-Luise Recker, Nationalsozialistische
Sozialpolitik im Zweiten Weltkrieg, Munchen 1985, S. 58-73.
4	Cm.: Verordnung zur Abanderung und Erganzung von Vorschriften auf dem Gebiete des Arbeitsrechts
vom 1.9.1939, RGBI 1939,1, S. 1683.
5	См. соответствующие распоряжения в органе ГТФ «Рейхсарбайтсблатт» (RAB1) 1939,1, S. 545;
RAB1 1940,1, S. 528 и. 544; RAB1 1941,1, S. 447; RAB1 1942,1, S. 207.
6	О подробностях этого см.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 5/1 (прим. 1), S. 442—
453,540-546 (Muller).
7	Этот аргумент выдвигался, например, в отчетах об использовании рабсилы в округе ГТФ Вестфа-
лия в сентябре и октябре 1939 г. (см.: Staatsarchiv Munster, Oberprasidium 5098; Herbst (прим. 1),
S. 120-123).
8	Так утверждал Геринг в письме к начальнику рейхсканцелярии от 4.6.1940 (см.: Bundesarchiv
Koblenz (BA), R 43 П/652).
9	См.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 5/1 (прим. 1), S. 258—263 (Umbreit); и Ulrich
Herbert, Fremdarbeiter. Politik und Praxis des «Au slander-Ei nsatzes» in der Kriegswirtschaft des
Dritten Reiches, Berlin, Bonn 1985, S. 67—95.
10	Cm.: Herbert (прим. 9), S. 106.
11	Циркуляр министра труда от 2.8.1940, цит. там же, S. 99.
12	Подробно об отдельных указах и о генезисе этого пакета указов см. там же, S. 74—82.
13	См.: Diemut Majer, «Fremdvolkische» im Dritten Reich, Boppard/Rh. 1981, S. 306.
14Там же, S. 313.
15	См.: Herbert (прим. 9), S. 171.
16	Cm.: RGBI 1943,1, S. 67. О причинах выработки этого постановления см.: Recker (прим. 3), S.
176-185.
17
См. распоряжение о высвобождении некоторых контингентов рабочих для выполнения важных
военных заданий от 29.1.1943 (RGB1 1943,1, S. 75), а также дополнительные циркуляры ми-
нистра экономики от 30.1.1943 (BA, R 43 II/658).
18	Так писал министр внутренних дел в письме к начальнику рейхсканцелярии от 17.3.1943 (BA, R
43 II/662 а).
19	В целом в рамках этой акции до конца июня 1943 г. было зарегистрировано 3,15 млн. человек, из
которых 1,6 млн. были пригодны к использованию, да и то на неполный день (см.: BA, R 43
П/654Ь).Это закрытие «ненужных» предприятий дало к концу года около 400 тыс. дополнитель-
ных рабочих. См.: Das Protokoll der Chefbesprechung vom 22.7.1944, BA, R 43 11/664 a.
20	Goebbels-Tagebuch, Eintragung vom 26.1.1943, BA, NL 118/51.
21	Cm. Alan S. Milward, Der Zweite Weltkrieg. Krieg, Wirtschaft и Gesellschaft 1939—1945, Munchen
1977, S. 229 f.; Herbert (прим. 9), S. 251-263.
22	Cm.: Herbert (прим. 9), S. 258.
23	Cm.: Recker (прим. 3), S. 266-275.
24	См. указ фюрера от 25.9.1944, BA, R 43 11/692 a.
25
Cm.: RGBI 1939, S. 1609. По расчетам Имперского управления статистики недоплата добавок
промысловым рабочим составляла в среднем 2,5% их заработка, но в отдельных случаях могла
достигать и гораздо большей доли. (см. меморандум президента Имперского управления стати-
стики для министра труда от 18.12.1941, BA, R 41/60).
26	Подробнее о принятии Постановления о хозяйстве военного времени см.: Mason (прим.. 2),
Кар. 18.
27	Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 5/1 (прим. 1), S. 396—405,585—588 (Muller).
28	Там же, 242 (Umbreit).
29	См.: Recker (прим. 3), S. 53—58.
30	Письмо министра финансов статс-секретарю Рейнхарду от 4.6.1940 (BA, R 2/24254).
31	Высказывание генерал-губернатора Франка о приказе Гитлера от 2.10.1939 по совещанию отно-
сительно дальнейшей политики в отношении Польши (цит. по: Gerhard Eisenblatter, Grundlinien
der Politik des Reichs gegenuber dem Generalgouvemement 1939—1945, Diss. Frankfurt/M. 1969,
S. 111).
32
Из письма министра продовольствия и сельского хозяйства от 12.3.1940 министру финансов
(см.: BA, R 43 П/793 Ь).
351

33	Herbert (прим. 9), S. 134.
34	Так распорядился Гитлер в указе от 31.10.1941 (цит. по: Christian Streit, Keine Kameraden. Die
Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941—1945, Stuttgart 1978, S. 204).
35	Herbert (прим. 9), S. 171 ff.
36	Распоряжение о стабилизации покупательной способности от 30.10.1941 (RGB11941,1, S. 664).
37	См.: Recker (прим. 3), S. 218 ff.
38	Письмо министра финансов военному министру от 29.9.1944 (ВА, R 2/24244).
39	См.: Tilla Siegel, Lohnpolitik im nationalsozialistischen Deutschland, в: Carola Sachse u.a., Angst,
Belohnung, Zucht und Ordnung. Herrschaftsmechanismen im Nationalsozialismus, Opladen 1982,
S. 5A—139, Tab. 2. Там официальному индексу противопоставлен свой, авторский модифициро-
ванный индекс.
40	См.: Michael Prinz, Vom пеиеп Mittelstand zum Volksgenossen. Die Entwicklung des sozialen Status
der Angestellten von der Weimarer Republik bis zum Ende der NS-Zeit, Munchen 1986, S. 256 ff.
41	Cm.: Wolfgang Franz Werner, *Bleib iibrig». Deutsche Arbeiter in der nationalsozialistischen
Kriegswirtschaft, Dusseldorf 1983, S. 129 ff., 194 ff., 329 ff.
42	Cm.: Falk Pingel, Haftlinge unter SS-Herrschaft Widerstand, Selbstbehauptung und Vemichtung im
Konzentrationslager, Hamburg 1978, S. 118 ff.

Часть четвертая
ПРОГРАММА, ПОЛИТИКА И
ВЕДЕНИЕ ВОЙНЫ
Мариан Згорняк
Военно-политическое положение
и оперативные планы Польши
перед началом второй мировой войны
Перед возродившимся после первой мировой войны Польским государст-
вом стояло множество трудных внутренних и внешних проблем. Надо было объ-
единить польскую территорию, в течение 120 лет разделявшуюся между Прус-
сией, Австрией и Россией, устранить ущерб, нанесенный более чем трехлетними
военными действиями на Восточном фронте, а также борьбой за государствен-
ные границы в 1919-1920 гг. Молодая республика опасалась за свои западные и
северные границы, которые были определены Версальским договором и явля-
лись результатом всенародного референдума, а также за восточную границу, ко-
торая была установлена в 1921 г. в Риге при заключении договора с Советской
Россией, но только в 1923 г. подтверждена великими державами. И южная гра-
ница — с Чехословакией — также была спорной, так как Польша не хотела сми-
риться с потерей части бывшего герцогства Тешин, которое в январе 1919 г. бы-
ло силой взято чехословацкой армией. На северо-востоке, напротив, Литва не
желала признать утрату Вильнюса, который был взят осенью 1920 г. польскими
войсками; из-за этого она порвала все отношения с Польшей.
После окончания первой мировой войны как Польша, так и ее южный сосед,
Чехословакия, находились в сфере французского влияния и играли в возникшей
после Версаля политической системе существенную роль. Утрата довоенного
русского союзника побудила Францию искать его замену путем установления
союза с новыми государствами, которые находились на восточной границе Гер-
мании. В 1921 г. Польша подписала союзный договор с Францией. Этот договор
обязывал обоих партнеров немедленно провести консультации и оказать взаим-
ную помощь в случае агрессии Германии против одной из сторон. Договор пре-
;!усматривал также ограниченную французскую помощь Польше в случае кон-
фликта с Советской Россией. Он дополнялся секретным военным соглашением,
в котором конкретизировались военные обязательства обоих государств1.
Чехословакия также заключила союзнический договор с Францией
(25.1.1924), однако без дополнительного военного соглашения. Несмотря на все
попытки Франции заручиться на случай возникновения конфликта с Германией
поддержкой по возможности более сильных и согласованно действующих союз-
ников, польско-чехословацкий союз так и не был заключен2. Чехословакия пы-
талась защититься от венгерской ревизионистской политики и от реставрации
династии Габсбургов в Австрии путем создания так называемой Малой Антан-
ты с другими соседями Венгрии, то есть с Румынией и Югославией.
Но Малая Антанта не защищала Чехословакию от Германии, Югославию от
итальянской экспансии, а Румынию от территориальных претензий Советского
353

Союза, который не признавал поглощения Бессарабии Румынией. В начальный
период существования Малой Антанты Польша пыталась скооперироваться с
ней и даже преобразовать ее в союз четырех государств, действующих во всех
направлениях. Эта попытка Польши отчасти была поддержана Румынией, но на-
толкнулась на сопротивление Чехословакии, а в известной мере и Югославии3.
Таким образом, Польша не была включена в Малую Антанту.
Польско-французское военное соглашение предусматривало лишь ограни-
ченную помощь со стороны Франции в случае польско-советской войны. Поэто-
му 3 марта 1921 г. было заключено польско-румынское соглашение о союзе, ко-
торое было дополнено несколько раз обновлявшейся военной конвенцией, в со-
ответствии с которой каждый из партнеров брал на себя обязательство в случае
угрозы на его восточной границе выставить по меньшей мере 14 (позже 17) пе-
хотных и две кавалерийские дивизии4. Польская сторона выдвинула инициати-
ву расширить польско-румынский союз и направить его также и против Герма-
нии, а положения польско-французского договора привести в соответствие с
польско-румынской конвенцией. Но, несмотря на трехсторонние штабные пере-
говоры в Варшаве, эти старания не принесли успеха. Румыно-французское сбли-
жение не привело к тесному военному союзу. Польше тоже не удалось склонить
Румынию к заключению договора о помощи в случае войны с Германией5.
Несмотря на отсутствие военно-политического взаимодействия с Чехосло-
вакией, военное положение Польши и других государств Центральной и Восточ-
ной Европы до 1933 г. представлялось сравнительно благоприятным. Учитыва-
лись вытекавшие из Версальского договора ограничения в вооружении Герма-
нии и относительная слабость Красной Армии. Невзирая на свою экономиче-
скую отсталость, Польша выделяла на содержание своей относительно большой
армии свыше 5% своего национального дохода. Армия насчитывала в мирное
время 250-300 тыс. человек и состояла к началу 30-х годов из 10 корпусов, 30
пехотных дивизий, 4 кавалерийских дивизий, 5 кавалерийских бригад, 3 танко-
вых полков, корпуса пограничной охраны и 6 авиационных полков. В случае мо-
билизации количество пехотных дивизий могло быть увеличено до 34, а числен-
ность действующей армии возросла бы до 880 тыс. человек6.
В 1928 г. французский парламент принял решение сократить срок военной
службы до 12 месяцев, построить «линию Мажино» и в 1930 г. досрочно прекра-
тить оккупацию Рейнской области. Во время великого экономического кризиса
1929-1934 гг. Франция произвела сокращения военного бюджета, что сделало
невозможной модернизацию французской армии. Эти меры решающим обра-
30м ухудшили военное положение восточных союзников Франции, то есть
Польши и Чехословакии.
Относительно благоприятная для Польши и других государств Централь-
ной и Восточной Европы расстановка военных сил, сложившаяся после первой
мировой войны, в начале 30-х годов начала ухудшаться под влиянием вооруже-
ния Германии и Советского Союза. Этим был обусловлен большой интерес
Польши и Чехословакии к женевской Конференции по разоружению, этим же
объяснялись и лихорадочные усилия, особенно Польши, направленные против
немецких постулатов по вопросу о равноправии в области вооружений. Подни-
мался даже вопрос, как с помощью превентивных акций сорвать эти меры по
вооружению, и высказывалось намерение вступить в связи с этим в переговоры
с Францией7.
Эти слухи, однако, до сих пор не нашли полного подтверждения докумен-
тальными данными8. В любом случае растущая военная слабость Польши и не-
желание ее западных союзников что-либо предпринимать делали такие усилия
беспредметными. Последовавшая вскоре отмена ограничений в области воору-
жений, содержавшихся в Версальском договоре, явилась началом крушения
354

Версальской политической системы, которое несло с собой угрозу прежде всего
Польше и Чехословакии.
Борьба национал-социалистов в Германии за власть под лозунгом сверже-
ния Веймарской республики и отмены положений Версальского договора вызы-
вала в Польше глубокое беспокойство. С другой стороны, казалось, что нападки
нацистов на коммунизм и на Советский Союз свели на нет развивавшееся после
заключения Рапалльского договора германо-советское сотрудничество, в том
числе и в военной области, которое особенно беспокоило правящие круги Поль-
ши. В связи с этим в 1932 г. в польско-советских отношениях наступила опре-
деленная разрядка, завершившаяся подписанием пакта о ненападении, который
сначала должен был действовать в течение трех лет, а немного позже был про-
длен до 1945 г.
После прихода к власти в Германии Гитлера сначала имело место обостре-
ние польско-германских отношений, в частности из-за демонстраций нацистов
в Данциге и усиления их антипольской кампании в вопросах «коридора» и Си-
лезии, а также из-за подписания «Пакта четырех», который предусматривал,
между прочим, возможность пересмотра границ в Европе. Польша реагировала
на это ужесточением своей позиции, попытками сближения с Чехословакией и
даже с Советским Союзом, а также вызывающими военными демонстрациями,
которые побудили Гитлера несколько изменить свою позицию. Дело в том, что
новый рейхсканцлер хотел выиграть время для осуществления своих обширных
планов вооружения. Этой цели должна была прежде всего служить некоторая
разрядка отношений с Польшей. После длительных переговоров обе стороны
подписали 26 января 1934 г. декларацию, в которой взяли на себя обязательство
при возникновении спорных вопросов ни в коем случае не прибегать к оружию.
Кроме того, было определено, что заключенное соглашение в полном соответст-
вии с принципами Парижского пакта Бриана-Келлога 1928 г. не должно ни в
одном пункте препятствовать выполнению договоров, заключенных раньше с
другими государствами. Этот договор должен был действовать в течение 10 лет.
Договор с Германией дал Польше определенные преимущества. Германское
правительство прекратило антипольскую пропаганду в печати, заявило о своем
желании улучшить взаимоотношения с Польшей и даже дало понять, что герма-
но-польское соглашение имеет более глубокие корни, чем это вытекает из опуб-
ликованной декларации. Экономические отношения оживились, и Польша, пе-
реставшая быть предметом прямых нападок, временно получила большую сво-
боду действий на международной арене.
Германия со своей стороны избавилась от политической изоляции, в кото-
рой она находилась после своего выхода из Лиги Наций, и получила большие
возможности осуществлять вооружение, ибо Польша отказалась от своей преж-
ней инициативы, связанной с вопросом о возможной превентивной акции. Гит-
лер с самого начала рассматривал договор с Польшей как тактический ход, на-
правленный на то, чтобы дать Германии время для вооружения. В результате
этот договор не защитил Польшу от агрессии, он лишь создал на несколько лет
видимое улучшение отношений — вплоть до того момента, когда вермахт пре-
вратился в опасное оружие в борьбе за «жизненное пространство».
Пилсудский, заключивший пакты о ненападении с обоими великими сосе-
дями, отдавал себе отчет в том, что такое положение вещей было временным.
«Мы сидим на двух стульях, — сказал он одному из генералов, — но это не может
продолжаться долго. Нам только нужно знать, с какого мы упадем сначала»9. Он
указывал своим сотрудникам на то, что они обязательно должны учитывать те
изменения, которые происходили в Германии и СССР10. Тем не менее в Варшаве
считали, что глубокие идеологические расхождения, существовавшие между
«третьим рейхом» и Советским Союзом, делали невозможным сотрудничество
355

между этими державами и это обстоятельство позволит Польше проводить в те-
чение определенного времени политику равновесия между этими двумя велики-
ми соседями. В течение последующих лет в Варшаве старались поддерживать с
ними по возможности самые хорошие отношения.
Но как сам Пилсудский, так и его преемник, генерал Эдвард Рыдзь-Смиглы
(маршал скончался 12 мая 1935 г.), избегали тесного одностороннего сближе-
ния с одним из этих двух государств. Так, например, Польша не поддержала воз-
пикавшую в 1934 и 1935 гг. идею так называемого Восточного пакта, но одно-
временно отклоняла попытки вовлечь себя в русло антисоветской политики, на-
пример отказалась вступить в «Антикоминтерновский пакт»11. В этот отрезок
времени произошло определенное ослабление польско-французского союза, хо-
тя он и впредь оставался основой польской военной и внешней политики. Поль-
ша с недовольством и беспокойством восприняла франко-чехословацко-совет-
ский договор, подписанный в мае 1935 г. По мнению руководящих кругов в Вар-
шаве, он ограничивал возможности продолжения политики равновесия и лави-
рования между двумя великими соседними государствами. Тем не менее, когда
в марте 1936 г. Гитлер нарушил Локарнский договор и немецкие войска вошли
в демилитаризованную Рейнскую область, министр иностранных дел Бек и
представитель польского военного атташе в Париже Густав Ловчовский заявили
о готовности Польши выполнить свой союзнический долг, если Франция решит
активно реагировать на действия Гитлера12. Как известно, в то время Франция
вела себя совершенно пассивно. Выход вермахта на прежние западные границы
Германии значительно ухудшил стратегическое положение как Польши, так и
Чехословакии. Возможность развертывания наступления французских войск с
целью оказания помощи восточным союзникам была, кроме того, ограничена
еще и заявлением о нейтралитете Бельгии, которая до той поры являлась союз-
ницей Франции13.
И только кризис 1936 г. побудил Францию принять решение о выделении
кредитов на вооружение, которые должны были открыть возможность частично
модернизировать французскую армию и стимулировать повышение ее интереса
к восточным союзникам14.
После смерти маршала Пилсудского Генеральный штаб по указанию нового
генерального инспектора вооруженных сил Рыдзь-Смиглы провел сравнение
польских вооруженных сил с вооруженными силами Германии, Франции и Со-
ветского Союза. Сравнение оказалось весьма неблагоприятым для польской ар-
мии. При большом удельном весе пехоты и кавалерии процент танковых войск,
артиллерии, военно-воздушных сил, разведывательных и технических подраз-
делений был очень незначителен, и такое неблагоприятное соотношение все
больше увеличивалось в сравнении именно с армиями соседей. Удручающей
была слабость средств противовоздушной и противотанковой обороны, мотори-
зации армии, а также ограниченность мобилизационных резервов. Польские
ВВС располагали более устаревшей техникой по сравнению с военно-воздушны-
ми силами соседей. Анализ такого положения стал исходной точкой для работы
над планом модернизации вооруженных сил, начатой Генеральным штабом в
1936 г.15 В качестве финансовой основы строительства армии в апреле 1936 г.
был создан Фонд национальной обороны, в который должны были стекаться по-
ступления от различных ведомств и пожертвования от населения16.
Значительной помощью в осуществлении этого плана должен был стать так
называемый заем Рамбуйе, предоставленный Рыдзь-Смиглы в размере 2,6
млрд, франков (примерно 550 млн. злотых) во время его визита во Францию. 1
миллиард франков давался в форме материальных кредитов, остаток должен
был быть использован для расширения польской военной промышленности.
Общая сумма расходов на модернизацию вооруженных сил (кроме обычных
356

ежегодных бюджетных расходов на содержание армии) была определена в раз-
мере 4759 млн. злотых, а сам план должен был быть осуществлен в течение 6 лет
(1936-1942). Указанную сумму, эквивалентную 906 млн. тогдашних долларов
США, предполагалось использовать следующим образом: 47% — на сухопутные
войска, 18,7 — на военно-воздушные силы, 14,04 — на противовоздушную обо-
рону, 2,52 — на военно-морской флот, 3,89 — на сооружение укреплений, 11,22
— на развитие промышленности, закупку сырья и геологические изыскания,
2,73 — на другие цели17. План предусматривал не численный рост вооруженных
сил и крупных формирований сухопутных войск, а только их оснащение оружи-
ем и техникой, соответствующее требованиям современной войны, причем в та-
кой последовательности, которая позволила бы вооружить дивизии и бригады
на уровне примерно 50% соответствующих вооружений в дивизиях соседних го-
сударств. В 1936-1938 гг. на осуществление плана было отпущено только 782
млн. злотых, то есть примерно половина того, что первоначально было заплани-
ровано на этот период, и реализация всего плана из-за нехватки средств была
растянута на 10 лет, то есть до 1946 г.18.
Связанный с программой модернизации вооруженных сил план развития
военной промышленности предусматривал создание множества промышлен-
ных предприятий в так называемой центральной индустриальной зоне на обоих
берегах р. Вислы и в районе впадения в Вислу рек Сан и Дунаец, то есть в воевод-
ствах, которым, как ожидалось, будет меньше всего угрожать будущий против-
ник. Но до начала второй мировой войны работать начала только небольшая
часть вновь построенных предприятий19.
В 1939 г. в польской военной промышленности было занято свыше 32 тыс.
человек. Она в общем удовлетворяла потребность в стрелковом оружии и пуле-
метах, а частично также в минометах и боеприпасах к винтовкам. Артиллерий-
ские орудия также производились в Польше, но только в очень ограниченном
количестве. Так как наиболее жгучей была проблема вооружения армии зенит-
ным и противотанковым оружием, то у шведской фирмы «Бофоре» была купле-
на лицензия на производство 37-мм противотанковых и 40-мм зенитных ору-
дий и начато их производство. Выпускалась и бронированная техника, а именно
небольшие бронеавтомобили ТК и ТКС, а также скопированные с английского
«Виккерса» легкие танки типа 7 ТР и бронемашины «Урсус». В небольших коли-
чествах изготовлялись также тягачи, грузовики и мотоциклы. Авиационная
промышленность производила различные типы самолетов, но лишь немногие
из них соответствовали тогдашнему мировому уровню. Таким требованиям от-
вечал производившийся в 1938 г. бомбардировщик «Лос», а вот производство
современных истребителей «Ястржаб» и «Сокол» должно было начаться соответ-
ственно только в 1940 и 1941 гг. Мобилизационные возможности военной про-
мышленности были еще незначительны. В соответствии с докладом штабных
офицеров военные потребности могли быть покрыты следующим образом: в
боеприпасах для личного огнестрельного оружия — на 50%, в пулеметах — на 45,
в артиллерии — на 70, в боеприпасах для артиллерии — на 40, в боеприпасах для
зенитных орудий — на 30%20.
В середине 30-х годов развитие немецких вооружений заставило польскую
сторону отказаться от своих наступательных планов. События 1938 г. еще боль-
ше ухудшили стратегическое положение Польши. Аншлюс Австрии, а позже че-
хословацкий кризис вызвали в Варшаве беспокойство. Политическое и военное
руководство не верило во французское вмешательство в защиту Чехословакии,
оно сомневалось также в действительной воле ее южного соседа к сопротивле-
нию — соседа, с которым Польша, как мы знаем, не была связана непосредст-
венным союзом и к которому она выдвигала территориальные претензии, касав-
шиеся Тешинской Силезии. Беспокойство вызывала также возможность прохо¬
357

да Красной Армии через польскую территорию с целью оказания помощи Че-
хословакии; Польша отказалась дать на это согласие и демонстративно провела
в Волыни военные маневры21.
Так как один из принципов польской внешней политики состоял в том, что-
бы в случае войны не оказаться во враждебном Франции лагере, то в случае фран-
цузского вмешательства в защиту Чехословакии, несомненно, последовала бы
немедленная переориентация польской политики. Мюнхенское соглашение от
29 сентября 1938 г., означавшее капитуляцию перед требованиями Гитлера, вы-
звало в Варшаве замешательство. Было принято решение вынудить Чехослова-
кию передать Польше ту территорию, на которую она претендовала и которая,
как опасались, по крайней мере частично могли бы отойти к «рейху». По этому
поводу 1 октября 1938 г. Польша направила Чехословакии ультиматум, кото-
рый был принят пражским правительством. В течение первой декады октября
1938 г. спорная область была захвачена войсками «Отдельной оперативной
группы Силезия», которая к 21 сентября была сосредоточена на польско-чехо-
словацкой границе22.
Мюнхенская капитуляция исключила из рядов потенциальных противни-
ков «третьего рейха» большую и хорошо вооруженную чехословацкую армию.
После проведенной в конце сентября 1938 г. мобилизации Чехословакия поста-
вила под ружье 1250 тыс. человек, из них 972 479 человек было развернуто в пер-
вом эшелоне. Она выставила 36 тыс. грузовиков, 78 900 лошадей и 32 тыс. пово-
зок. Чехословацкие вооруженные силы после мобилизации включали в себя 4
армии, 14 корпусов, 34 дивизии и 4 «скупины» (группы) пехоты, 4 мобильные
дивизии (танковая + кавалерийская бригады), а также 138 батальонов крепост-
ных гарнизонов, не входивших в состав дивизий, 7 авиационных эскадр, насчи-
тывавших 55 эскадрилий (13 бомбардировочных, 21 истребительную и 21 раз-
ведывательную эскадрильи) и 1514 самолетов, из них 568 машин первого эше-
лона23. Мюнхенская капитуляция означала для этих столь значительных сил ут-
рату дорогостоящих укреплений линий обороны и сделала невозможным эф-
фективное сопротивление. Подписанный Гитлером 18 января план «Юго-Вос-
ток»24 и его реализация 15 марта 1939 г. означали дальнейшее чрезвычайно
большое усиление потенциала «рейха», который без борьбы захватил все чехо-
словацкое вооружение. Польша, которая еще с октября 1938 г. испытывала дав-
ление Германии по данцигскому вопросу, теперь находилась под угрозой и со
стороны южной границы, до сих пор относительно безопасной.
Захват Праги, провозглашение немецкого протектората в Словакии, взятие
Клайпеды и поставленные в резкой форме требования в данцигском вопросе и
по вопросу экстерриториальных коммуникаций и связей через Померанский
«коридор» побудили польское правительство к принятию ряда превентивных во-
енных мер. Уже 21 марта, сразу же после переговоров Риббентропа с Липским,
был издан ряд приказов о мобилизации, которые были выполнены в течение
ближайших дней. Так, армейские инспектора взяли на себя командование свои-
ми армиями и направились в места их дислокации. Армейские штабы были
укомплектованы почти по полным штатам военного времени. Инспектор про-
тивовоздушной обороны государства генерал Ян Заяц был назначен командую-
щим военно-воздушными силами и противовоздушной обороной. Все располо-
женные вблизи границы гарнизоны были усилены благодаря призыву научения
военнослужащих запаса. Частично была введена в действие предусмотренная на
случай войны сеть обеспечения связи между главнокомандованием и команду-
ющими армиями, военно-морским флотом и военными (корпусными) округа-
ми.
В связи со слухами о выходе немецкого флота к Данцигу (большая эскадра
немецких военных судов прошла мимо него по пути в Клайпеду) военно-мор¬
358

скому флоту был отдан приказ об осуществлении постоянного наблюдения, о
занятии исходного положения для боевых действий и усилении гарнизона на
Вестерплятте. Пограничная охрана была подчинена особым армейским штабам,
которым были выделены также соответствующие карты, боеприпасы, колючая
проволока и материалы для сооружения препятствий и укреплений. 22 марта
армии «Краков» было придано несколько батальонов пограничной охраны, что-
бы закрыть пути, ведущие через Карпаты; усилены были и кавалерийские части
армии «Лодзь»25.
На следующий день была предпринята «открытая» мобилизация в военном
округе 9-го корпуса (Брест-на-Буге) и «черная» мобилизация в военном округе
1-го корпуса (Варшава), благодаря чему были доведены до штатной численно-
сти военного времени четыре пехотные дивизии, одна кавалерийская бригада и
ряд частей, не входивших в состав дивизий. Часть этих формирований была пе-
редана особым армейским штабам, прочие остались в качестве резерва главно-
командования на территории, где проходила мобилизация. Таким образом бы-
ло осуществлено прикрытие важнейших направлений, на которых не было гар-
низонов в мирное время26. В общем в результате частичной мобилизации чис-
ленность польских вооруженных сил была доведена примерно до 350 тыс. чело-
век27. Вскоре после этого польско-германские отношения еще больше обостри-
лись, когда 26 марта Липский отверг немецкие требования. 31 марта премьер-
министр Чемберлен предоставил Польше гарантии, а 3 апреля Бек направился
в Лондон, где между Польшей и Великобританией был заключен союзный дого-
вор о взаимопомощи28. Франция тоже подтвердила союзническую верность
Польше. В тот же день в Германии была подписана директива на подготовку к
осуществлению плана под условным наименованием «Вайс» («Белый»)29.
С конца февраля 1939 г. польский Генеральный штаб активизировал работу
над планом «3». После взятия Чехии и Моравии немецкими войсками в него
были внесены поправки, вытекающие из изменившейся оперативной обстанов-
ки. Затем он был представлен на утверждение главнокомандующего30. В общем
и целом правильно были предусмотрены как районы сосредоточения, так и на-
правления наступления немецких войск. Силы, которыми мог располагать «тре-
тий рейх» оценивались в 100-120 дивизий, из которых 70-80 легких, моторизо-
ванных и танковых дивизий должны были напасть на Польшу. Численность не-
мецких военно-воздушных сил оценивалась примерно в 3500 боевых самолетов,
из которых большинство должно было быть направлено на польский фронт31.
Польский план носил оборонительный характер. Намечалось защищать те
области, которые были незаменимы для ведения войны, и при этом нанести
противнику как можно больший урон, не позволить ему разбить себя до начала
наступательных действий союзников. Главная линия обороны должна была про-
ходить через Бибрзу, Нарву, Вислу до впадения в нее Брды, через Бромберг, Вер-
хнюю Варту, через Силезию до Белица и Сайбуша. Первый удар должны были
принять на себя части армий первого эшелона, еще раньше приведенные в пол-
ную боевую готовность. Они должны были прикрыть остальные части, из кото-
рых состоял резерв главнокомандующего. А на юге линия обороны должна была
проходить вдоль Карпат.
Учитывая соотношение сил между «третьим рейхом» и Польшей, а также
почти полное окружение страны враждебными соседями, осуществление поль-
ского плана обороны не имело никаких видов на успех. Польский Генеральный
штаб осознавал это32, поскольку имел довольно точную информацию о сущест-
вующем положении от польской военной разведки. Разведке удалось определить
расположение почти 80% крупных частей немецких сухопутных войск и военно-
воздушных сил. На основе этих сведений о сосредоточении войск противника
были определены главные направления его наступления33. Несмотря на это, ге-
359

нерильный инспектор польских вооруженных сил до середины августа не был
полностью убежден в том, что немецкое вторжение действительно состоится.
Как отметил в своем дневнике вице-премьер Эугениуш Квятковский, мар-
шал Рыдзь-Смиглы во время состоявшегося 11 августа в Варшавском замке со-
вещания заявил, что из источников, которыми располагают военные, стало из-
вестно, что в Германии проходит частичная мобилизация, и что он считает не-
обходимым укрепить военную мощь Польши. Он утверждал также, что ему был
прислан конкретный план нападения на Польшу с указанием германских диви-
зий и германских оперативных планов. Однако он считал, что эти материалы и
документы были специально подброшены ему, чтобы ввести его в заблужде-
ние34. Как мы видим, информация польской разведки не была правильно оцене-
на и считалась сомнительной.
Польша переоценила также добрую волю и роль своих западноевропейских
союзников. В мае 1939 г. в Париже состоялись польско-французские военные
переговоры, на которых договорились, что в случае немецкого нападения на
Польшу Франция большой частью своих вооруженных сил предпримет наступа-
тельные действия против Германии35. Между тем с самого начала генерал Гаме-
лен не очень серьезно воспринимал эти обещания. 4 апреля и позже, 4 мая,
французские и британские штабы, согласовывая совместную акцию, решили,
что они смогут развернуть наступление только против Италии, а против Герма-
нии в первые недели войны смогут предпринять только ограниченные наступа-
тельные действия. Крупное наступление на Германию на Западном фронте, по
их мнению, стало бы возможным лишь в отдаленном будущем при активной
помощи США. Что касается союза с Польшей и Румынией, то тогда же было
констатировано, что такие союзы имели ценность только в том случае, если бы
эти государства получили помощь от Советского Союза и если бы таким обра-
30м был создан постоянный и прочный Восточный фронт36. Хртя польское пра-
вительство и польское военное главнокомандование в любом случае были полны
решимости оказать «рейху» активное сопротивление, все же необоснованная ве-
ра в действительную помощь союзников играла важную роль в принятии поли-
тических решений в 1939 г. и поддерживала в польской общественности волю к
борьбе.
Возникает вопрос, были ли польские правящие и военные круги, учитывая
приближающийся глобальный конфликт, проинформированы о подготавли-
вавшейся в 1939 г. переориентации советской внешней политики по отношению
к Германии, западным державам, Польше и другим государствам Восточной
Европы. Частичный ответ на этот вопрос мы можем найти в меморандуме пол-
ковника Людвика Садовского, обобщившего работу 2-го отдела Генерального
штаба. Этот меморандум был подготовлен по распоряжению созданной во Фран-
ции при правительстве генерала Владислава Сикорского комиссии, которая дол-
жна была расследовать причины поражения Польши в 1939 г.37 Расследование
проводилось на основе опросов и сообщений 190 сотрудников польской развед-
ки. Той же самой проблемы касается написанный после войны подробный отчет
начальника Генерального штаба польской армии генерала Вацлава Стахевича38.
Согласно приведенным здесь источникам и данным, изменение позиции Со-
ветского Союза явилось для 2-го отдела большой неожиданностью. Польский
Генеральный штаб, как и министр иностранных дел Бек, предполагал, что гер-
мано-советское соглашение абсолютно невозможно из-за глубоких идеологиче-
ских противоречий, существовавших между двумя политическими системами.
В начале 1939 г. 2-й отдел обновил свое прежнее исследование высоко оценивав-
шейся им Красной Армии39. В Варшаве в общем не верили в активное выступ-
ление Советского Союза против Германии уже в первые недели войны. Счита¬
360

лось, что он будет сохранять благожелательный нейтралитет, что подтверждали
многочисленные заявления представителей советского правительства40.
Против таких оценок (в том числе и первого заместителя начальника 2-го
отдела полковника Йозефа Энглихта)41 говорили поступившие сообщения о за-
седании Политбюро Центрального комитета в Москве, на котором, как указыва-
лось, выступили сторонники соглашения с Германией. Руководитель самостоя-
тельного отдела «Россия» (капитан Ниезбрзыцкий) рассматривал это, однако,
как советскую дезинформацию, 2-му отделу Генерального штаба сообщили так-
же, что Великобритания и Франция стремятся отравить атмосферу германо-со-
ветских отношений. Озадачивало отсутствие антисоветских акцентов в речи
Гитлера, произнесенной им по поводу спуска на воду броненосного крейсера
«Бисмарк», а также заявление Молотова на 3-й сессии Верховного Совета (летом
1939 г.) о восстановлении торговых отношений с Германией. Разведка погра-
яичной охраны в июне того же года информировала о выгрузке военной техники
с немецких судов в Ленинграде. И наконец, польский военный атташе в Берлине
в июне 1939 г. сообщил о высказываниях генерала Боденшатца, рекомендовав-
шего Польше принять предложения Гитлера, поскольку отказ от них мог бы
иметь фатальные последствия, так как Германия уже длительное время ведет пе-
реговоры с Советским Союзом, которые, по слухам, успешно продвигаются впе-
ред42. Это заявление было сделано Боденшатцем еще 30 апреля и было направ-
лено французскому военно-воздушному атташе в Берлине капитану Паулю
Ш тел и ну43. Однако 2-й отдел отнесся к этому сообщению с пренебрежением как
к еще одной попытке оказать влияние на позицию Польши и подтолкнуть ее к
уступкам.
Вплоть до самого начала войны органы польской тактической и стратегиче-
ской разведки в Советском Союзе ничего не сообщали о каких-либо особенных
передвижениях советских вооруженных сил в направлении польской границы.
Лишь 1-5 сентября такие сообщения стали поступать в довольно больших коли-
чествах, но к ним относились как к нормальной советской реакции на начало
войны. 12 сентября польский военный атташе в Париже прислал выдержку из
коммюнике французского 2-го отдела, содержавшую агентурные данные о том,
что Советская Россия якобы предпримет действия, направленные против Поль-
ши и Румынии. Несмотря на это, советская акция 17 сентября, как однозначно
указывают все приведенные выше источники, явилась полной неожиданностью
для польских военных и правительственных кругов, которые находились тогда
вблизи румынской границы и еще намеревались защищать так называемый
«румынский плацдарм».
Учитывая такое положение, правительство, а также главнокомандующий
маршал Эдуард Рыдзь-Смиглы и его Генеральный штаб решили перейти ру-
минскую границу, чтобы направиться во Францию и там вместе с западными
союзниками продолжать борьбу. Однако румынское правительство сорвало эти
намерения и интернировало в Румынии как членов польского правительства,
так и маршала Польши вместе с его штабом. Оперативный план «Запад», под-
вергшийся в 1936-1939 гг. многочисленным модификациям и не разработан-
ный в своих деталях до конца, не вышел за рамки первой, вступительной фазы
польско-германской войны.
В 1939 г. превосходство над Польшей Германии, которая к тому времени
примерно на 40% увеличила наличный состав действующих вооруженных сил,
было подавлющим. Польша была на грани разгрома, а изменение позиции Со-
ветского Союза завершило катастрофу. Хотя относительно хорошее знание во-
енной обстановки и возможностей двух великих соседей, почепнутое из данных
разведки, а также немецкие приготовления к наступлению на Польшу наглядно
показывали военному главнокомандованию всю бесперспективность стратеги¬
361

ческого положения, польское правительство решилось вступить в борьбу, кото-
рая с самого начала не имела никаких перспектив на успех. Полностью рацио-
нальная оценка донесений о стратегической ситуации должна была бы склонить
его к капитуляции, чего, однако, не случилось во имя чести.
Примечания
1	J. Cialowicz, Polsko-francuski sojusz wojskowy 1921-1939 (Польско-французский военный союз в
1921-1939 гг.), Warszawa 1970, Annex Nr. 3, Nr. 4, S. 402-405.
2	H. Bulhak, Z dziejdw stosunkdw wojskowych polsko-czechoslowackich w latach 1921-1927 (Из исто-
рии польско-чехословацких военных связей в 1921-1927 гг.), в: Studia z dziejdw ZSSR i Europy
^rodkowej (Исследования по истории СССР и Центральной Европы), Bd V, S. 115-145.
3	A. Essen, Mala Entanta wpolskiej polityce zagraniczneyw latach 1920-1934 (Малая Антанта в поль-
ской внешней политике в 1920-1934 гг.), диссертация, машинописный текст.
4	Текст польско-румынских военных конвенций: Н. Bulhak, Materialy do dziejdw sojuszu polsko-
rumunskiego w latach 1921-1931, в: Studia Historyczne (Материалы по истории польско-румын-
ского союза в 1921-1931 гг., в: «Исторические исследования») Krakdw 1973, Nr. 3.
5	Н. Bulhak, РгбЬу przekztalcenia sojuszu wojskowego z Rumunia w titfjstronne przymierze polsko-
francusko-rumunskie w latach 1923-1924, в: Przeglad Historyczny (Попытки преобразования co-
юза с Румынией в трехсторонний польско-французско-румынский союз в 1923-1924 гг., в:
«Исторический обзор»), Warszawa 1973, Nr. 3.
6	М. Zgdmiak, Sytuacja militama Europy w okresie kryzysu politycznego 1938 г. (Военное положение
Европы в период политического кризиса в 1938 году), Warszawa 1973, S. 258 f.
7	М. Zgdmiak, Sytuacja miedzynarodowa Polski na poczatku lat trzydziestych XX wieku, в: Przeglad
Historyczny (Международное положение Польши в начале тридцатых годов XX века, в: «Исто-
рический обзор»), Warszawa 1975, Н. 2.
о
Из-за недостатка места здесь не может быть более подробно освещена литература по этой про-
блеме, представляющая иные точки зрения.
9	К. Fabry су, Котбгка specjalna, в: Niepodleglosc (Специальная камера, в: «Независимость»),
London, BdV, S. 217-222.
10	К. Glabisz, Laboratorium, в: Niepodleglosc, Bd VI, S. 220-227; Diariusz i Teki Jana Szembeka (Ян
HIембек, Дневник и карты), 4-томник, Лондон, 1964-1972, т. 1,1964, № 62, с. 153-156.
11	Н. Roos, Polen und Europa. Studien zur polnischen AuBenpolitik 1931-1939, Tubingen 1957, S. 253-
260; J. Szembek (прим. 10), Bd 3,1969, S. 395 f.
12	Documents Diplomatiques Franqais 1932-1939, Serie II, Bd I, Paris 1963, Nr. 303; L. Noel, Agresja
niemiecka na Polske (Немецкая агрессия в Польше), Warszawa 1966, S. 104-115; G. Lowczowski,
Remilitaryzacja Nadrenii w marcu 1936 a zagrozenie Polski i Czechoslowacji, в: Goniec Karpacki (Pe-
милитаризация Рейнской области в марте 1936 года и угроза Польше и Чехословакии, в: «Кар-
патский курьер»), London 1960, S. 43-45; J. Cialowicz (прим. 1), S. 216-220; Н. Roos (прим. 11), S.
236.
13	J. Willequet, La Belgique et la Deuxieme Guerre Mondiale. Les Relations militaires franco-beiges de
mars 1936 au mai 1940, Paris 1968.
14	Commission d’Enqudtes Parlementaires. Les dvenements survenus en France de 1933 a 1939, Bd II, S.
180.
15	Polskie Sily Zbrojne w drugiej wojny swiatowej (Польские вооруженные силы во второй мировой
войне), Bd I, Teil 1, London 1951, S. 167 f., Nr. 6.
16	Wojna obronna Polski. Wybor zrddel (Оборонительная война Польши. Подбор источников),
Warszawa 1968, Nr. 6.
17	Е. Kozlowski, Wojsko Polskie 1936-1939, Warszawa 1974, S. 34.
18Там же, S.36f.
19	M. Drozdowski, Geneza i rozwdj Centrainego Okregu Przemyslowego, в: Najnowsze Dzieje Polski.
Materialy i Studia z okresu 1914-1939 ( Зарождение и развитие центрального промышленного
района, в: «Новейшая история Польши». Материалы и исследования периода 1914-1939 гг.)
1959, Nr. 2.
20	Wojna obronna Polski 1939 (Оборонительная война Польши в 1939 году), Warszawa 1979, S. 107.
21	В этом участвовали пять пехотных дивизий, одна импровизированная кавалерийская дивизия,
одна моторизованная бригада и одна бригада легких бомбардировщиков; М. Zgomiak, Sytuacja
militama Europy (прим. 6), S. 284 f.
362

2	К этой группе относились три неукомплектованные пехотные дивизии, одна моторизованная
бригада, одна кавалерийская бригада, один батальон легких танков, один полк тяжелой артилле-
рии и вспомогательные части при поддержке 107 самолетов. Группа насчитывала примерно
37 000 человек; М. Zgdmiak, там же, S. 285-296.
23	Там же, S. 138-167.
24	BA-MA, RH 2/v. 298.
25	The Pilsudski Institute of America, New York, Archiv des Generals Josef Jaklicz.
26	Там же.
27	E. Kozlowski, Wojsko Polskie 1936-1939, Warszawa 1974, Annex Nr. 6.
28	J. Szembek (прим. 10), Bd 4, 1972, S. 716-718; Documents on British Foreign Policy, London 1946
ff., Vol. V, Nr. 16.
29	H. Rohde, Hitlers erster «Blitzkrieg» und seine Auswirkung auf Nordosteuropa, в: Das Deutsche Reich
und der Zweite Weltkrieg, Bd 2, Stuttgart 1979, S. 79.
30	Przyczynki do genezy polskiego planu operacyjnego do kampanii 1939 г. (Материалы о создании
польского оперативного плана в 1939 году), в: Bellona, Н. 1, London 1952.
31	W. Stachiewicz, Pisma, Т. I, Przygotowania wojenne w Polsce 1935-1939 (Статьи, т. I, Подготовка к
войне в Польше в 1935 -1939 гг.), Paris 1977, S. 190 f.
32	Так утверждал тогдашний представитель начальника генерального штаба Йозеф Яклич в беседе
с автором, состоявшейся в 1972 г. в Париже.
33	М. Cieplewicz, М. Zgorniak, Przygotowania niemieckie do agresji na Polske w 1939 r. w swietle
sprawozdan Oddzialu II. Sztabu G1 own ego (Немецкая подготовка к агрессии против Польши в
1939 году в свете докладов 2-го отдела Генерального штаба), Wroclaw 1969.
34	Выдержка из записок министра Квятковского в наследии Й. Циаловича (собственность автора).
35	Protokoly polsko-francuskich rosmow sztabowych w Paryzu w maju 1939 (Протоколы польско-
французских штабных переговоров в Париже в мае 1939 г.), в: Bellona, Н. 2, London 1958, р.
165-179; Доклад, представленный автору генералом Й. Якличем 26 апреля 1972 г.
36	History of the Second World War. United Kingdom Series, ed. by J.R.M. Butler, Grand Strategy, vol. I:
N. H. Gibbs. Rearmement Policy, London 1976, p. 667-677; Grand Strategy, vol. II: J.R.M. Butler,
September 1939 — June 1941, London 1957, p. 9-12; W.B.R. Neave-Hill, L’evolution de la Strategic
franco-anglaise (1939-1940), в: Franqais et Britanniques dans la DrOle de Guerre, Paris 1979, S. 334.
37	Militar-Historisches Institut in Warschau (WIH), MiD 1/3/60, Dipl. Oberst L. Sadowski, II. Abt. des
Generalstabes. Ergebnisse der Friedensarbeit und der Anteil an den Kriegsvorbereitungen,
Maschinenschrift, S. 188 ff.
38	W. Stachiewicz, Pisma, T. I (прим. 31), S. 15-18.
39	L. Sadowski (прим. 37), S. 136.
40	W. Stachiewicz (прим. 38), S. 17 f.
41	Interview mit Oberst Jozef Smolensk! (dem Chef der II. Abteilungdes Generalstabes), von Dr. R. Woytak
am 17. Januar 1976 in London; Sammlungen R. Woytaks in Carmel.
42	L. Sadowski (прим. 37), S. 189.
43	P. Stehlin, Temoignage pour 1’histoire, Paris 1964, S. 148-150.

Хорст Роде
Начало войны в 1939 г. в Данциге — планы и
действительность *
7. Предварительное замечание
Хотя первые выстрелы второй мировой войны1 вопреки широко распрост-
раненному мнению, безусловно, прозвучали не в самом Данциге, все же сущест-
вуют обстоятельства, по которым исследование причин и начала боевых дейст-
вий в этом вольном городе представляет интерес. В то время как политическая
роль Данцига в предыстории второй мировой войны известна и нашла отраже-
ние в историографии2, все еще существует неясность по вопросу о военной ситу-
ации в портовом городе в устье Вислы до и после утра 1 сентября 1939 г. Это
неполное знание вытекает прежде всего из неправильной точки зрения, согласно
которой значение оперативного влияния Данцига в свое время было значитель-
но меньше его дипломатического веса. Кроме того, политические архивы стали
доступными раньше, чем военные, и располагали более обширными и более убе-
дительными относящимися к сути дела документами.
Но смысл такого исследования, каким является данная работа, в меньшей
степени состоит в том, чтобы устранить белые пятна, еще существующие в ис-
торической науке по вопросу о зарождении идеи «польского похода». Более важ-
ным в этом случае может быть показ военно-политических взаимозависимо-
стей, которые, что касается Данцига, до сих пор почти полностью оставались без
внимания. Так, роль вольного города в развязывании второй мировой войны
расценивалась преимущественно с точки зрения его функции в качестве алиби
для национал-социалистов, успешное применение которого особенно ярко отра-
зилось во французском лозунге «Умереть за Гданьск?» в связи с союзническими
обязательствами Парижа по отношению к Польше. Приводя такие аргументы,
забывали, что проблематика была гораздо более глубокой. Дело в том, что с кон-
ца первой мировой войны Данциг играл как для немецкой, так и для польской
стороны важную символическую, а тем самым и пропагандистскую роль. А это
в свою очередь оказывало соответстствующее воздействие на оперативное пла-
нирование обеих сторон в период между 1918 и 1939 гг. Таким образом, не было
случайностью и то, что, с одной стороны, польские планы наступления или по
крайней мере давления в период до конца 1933 — начала 1934 г., вылившиеся в
так называемые «планы превентивной войны» Пилсудского, были направлены
главным образом против вольного города3. С другой стороны, в Германии уси-
лились и без того существовавшие опасения потерять полностью этот портовый
город на Балтийском море. В обратном направлении повернули события после
захвата власти национал-социалистами. Вооружение, везде стимулировавшееся
Берлином, было переориентировано в случае с Данцигом с оправданных потреб-
ностей в безопасности на удовлетворение амбиций, выразившихся в стремле-
нии захватить город. После этого соответственно усилились польские сомнения
и опасения, сумеет ли Польша вообще защитить там свои права.
И если такое обстоятельство не нашло соответствующего отражения при за-
вершении подготовки к войне, то это можно объяснить следующим образом: у
немецкой стороны наличный военный потенциал не в полной мере отвечал тем
Сокращенная редакция статьи из: Wehrwissenschaftliche Rundschau, 28(1979), S. 154-162.
364

требованиям, которые вытекали из ее планов эффективного наступления, а у
польской стороны соответственно недоставало сил для осуществления плана эф־־
фекгивной обороны. Следствием такого положения явились концентрация не-
мецких и польских войск на предполагаемых направлениях главных ударов, а
также различные импровизации в районах, которые хотя и находились за пре-
делами этих направлений, однако представлялись настолько важными, что ни-
кто не хотел, чтобы развитие событий там зависело лишь от воли случая. При-
мером таких мер был Данциг, где военные мероприятия именно по этой причи-
не заслуживали того, чтобы до и непосредственно после начала войны держать
их под контролем.
2. Немецкая ремилитаризация Данцига
Первые ласточки — январь 1933 — июнь 1939 г.
В качестве исходной базы для немецкого вооружения Данцига послужили
национал-социалистам сначала местная полиция и организация «Охрана жите-
лей» — предусмотренное конституцией ополчение, которое насчитывало при-
мерно 3 тыс. человек, но не имело особой боевой ценности, поскольку как его
военная подготовка и вооружение, так и организация в целом были неудовлет-
верительными4. Соответствующие меры по реорганизации и укреплению суще-
ствовавших подразделений с 1933 г. поддерживались в финансовом отношении
из бюджета рейхсвера. После выборов в данцигское народное собрание в мае
1933 г., принесших абсолютное большинство нацистской партии, в рамках
«унификации» вольного города с германским «рейхом» начали систематически
создаваться также подразделения СА, то есть штурмовиков5. Подобные мероп-
риятия непрерывно продолжались до 1939 г. В то же время вследствие заключе-
ния в начале 1934 г. германо-польского пакта о ненападении существенно за-
медлилось создание собственно военных формирований. Поэтому до осени
1938 г. усиление существовавшей казарменной полиции происходило лишь в
незначительных масштабах. И лишь после принятия в октябре того же года за-
кона о службе безопасности количество военнообязанных, призванных на воен-
ную службу, стало расти. В результате личный состав военных подразделений
общей численностью около батальона увеличился к весне 1939 г. примерно в 3
раза6.
Возникновение боевого соединения «Данциг»
В мае 1939 г. идея усиленной ремилитаризации Данцига снова обрела в Гер-
мании конкретные формы. Эта идея исходила в первую очередь от генерал-пол-
ковника фон Бока, которого в плане «Вайс», то есть в случае немецкого нападения
на Польшу, было предусмотрено назначить главнокомандующим группой ар-
мий «Север». Перед его объединением стояла, между прочим, трудная задача си-
лами 4-й армии из Померании и частью сил 3-й армии из Восточной Пруссии
пробиться через «коридор», чтобы по возможности скорее установить связь с
территорией «рейха» и одновременно отрезать польские части в Тухельской ни-
зменности от их главных сил, находившихся значительно южнее. Поэтому Бок
рассматривал как свою первейшую обязанность то, чтобы как можно скорее до-
биться соединения сил своей группы армий восточнее Вислы, а затем, в ходе
второй фазы операции, силами обеих армий нанести решающий удар по север-
ному крылу польской армии с двух сторон от Варшавы. В связи с этим необхо-
димо было провести всестороннюю подготовку с целью облегчения прорыва че¬
365

рез «коридор» 4-й армии и по возможности с самого начала исключить какой-
либо просчет.
Командующий группой армий доложил главнокомандованию сухопутных
войск, директива которого была отдана в первый раз 1 мая, спустя 27 дней свои
планы, в том числе «меры в Данциге и против Данцига»7. При этом он подчерк-
нул, что при прорыве силы 4-й армии должны действовать прежде всего спло-
ченно, по крайней мере до тех пор, пока будет продолжаться сопротивление про-
тивника. Поэтому для второстепенных задач, таких, как взятие Данцига и Гды-
ни, может быть выделен в лучшем случае один полк. Но если бы в северной части
«коридора» оказались крупные польские силы, то у них возникла бы возмож-
ность захватить почти беззащитный город Данциг, а потом оттуда оперировать
против северного фланга 4-й армии. Эту опасность можно было бы предотвра-
тить только в том случае, если бы Данциг был в состоянии «держаться или по
крайней мере обороняться до тех пор, пока в дело могли бы вступить новые силы
4-й армии». Что касается личного состава, то существовала возможность создать
«боевое соединение», ибо в Данциге были полиция и жандармерия, военнослу-
жащие запаса, старослужащие, а также эсэсовцы — всего примерно 12 тыс. чело-
век. Но у них не хватало оружия, боеприпасов и снаряжения, так как все это име-
лось в наличии только у жандармерии и полиции. Но, несмотря на трудности,
существовавшие при ввозе военных материалов, необходимо «еще в мирное вре-
мя тайно создать боевое соединение и снабдить его всем необходимым». Костяк
должны были составлять пехотные части, усиленные частями пехотных орудий
и противотанковыми частями, а также разведывательными бронеавтомобиля-
ми. Создание этого соединения и командование им должны быть поручены од-
ному из старших офицеров сухопутных войск. Кроме того, была бы полезна под-
держка со стороны военно-морских сил путем предоставления торпедных кате-
ров, а также высадка батальона морской пехоты.
Даже в том случае, если бы немецкое нападение на Польшу не состоялось,
Бок видел в формировании воинских частей в Данциге большие преимущества.
Так, он указывал на опасность того, что Польша со своей стороны начнет воен-
ные действия с внезапного нападения на вольный город и сможет овладеть им
после нескольких выстрелов. Тогда возникла бы проблема с его отвоеванием.
Новая «земельная полиция»
И действительно, вслед за этим, 11 июня 1939 г., «после исключительно ко-
роткого совещания у фюрера» в Данциге в качестве первой меры был издан при-
каз о создании «земельной полиции»8. Командиром новых подразделений был
назначен генерал-майор Фридрих-Георг Эберхардт. Он получил указание тотчас
же направиться в Данциг для работы в качестве «советника» в тамошней пол-
иции. В кратчайшие сроки он создал на территории вольного города штаб, со-
стоявший большей частью из офицеров запаса. Но вскоре прибыли и офицеры
действительной службы и запасники из «рейха», предназначенные для исполь-
зования на командирских должностях, а также унтер-офицеры и солдаты.
До сих пор все еще невозможно в деталях определить сроки формирования
различных частей «земельной полиции», но существуют многочисленные точки
отсчета, позволяющие хотя бы в общем восстановить очередность и последова-
тельность организационных мероприятий. Так, уже 15 июня официально упо-
ми нал ось полицейское соединение «Данциг», состоявшее из одного кадрового
полка, одного мобилизованного полка и эсэсовского подразделения «Данциг».
Оно подчинялось непосредственно командованию группы армий «Север»9.
Официальным сроком создания штаба «земельной полиции» считалось
366

1 июля10. Формирование 1-го полка закончилось, пожалуй, самое позднее в се-
редине июля. Сделать это было тем легче, поскольку речь шла практически лишь
о восстановлении одного из соединений, прежде всего из подразделений пол-
иции, а также кадровых солдат и запасников вермахта.
При создании позже 2-го полка подобное было уже невозможно, поскольку
резервы, в том числе и в Данциге, были в основном исчерпаны. В результате этот
полк Эберхардта состоял в значительной части из данцигских эсэсовцев. Его
формирование началось с 21 июля. Разумеется, уже за несколько дней до этого
командирские должности были заняты. «В большой аудитории технического
института построились первые добровольцы из штурмовиков города Данцига
под командованием адъютанта 6-й бригады, чтобы быть представленными ко-
мандиру полка... старому жителю Данцига»11. Так как в своем большинстве во-
еннослужащие 2-го полка раньше или не служили вообще, или служили давно,
то есть прошли только обычную в штурмовых отрядах довоенную подготовку, то
эта войсковая часть получила дополнительное название «мобполк»12. Поэтому,
по мнению командиров, здесь особенно была необходима интенсивная военная
подготовка. Но обучение могло продолжаться только около четырех недель, по-
скольку уже за десять дней до запланированного нападения на Польшу войска
должны были занять позиции полевого типа13.
Результаты таких подготовительных мероприятий нашли свое отражение в
рапорте от 1 августа 1939 г., в котором сообщалось: «В Данциге сформирован
усиленный полицейский полк, а командиром данцигских частей назначен гене-
рал Эберхардт. Подготовлено формирование еще одного полка на основе моби-
лизации, а также двух легких батарей, одной 100-мм батареи, подготовка (на
курсах) людей для этих частей ведется с середины июля. Подготовлено форми-
рование смешанного дивизиона зенитной артиллерии»14.
Формирование новых данцигских подразделений немецкие органы стара-
лись всеми средствами замаскировать. Но при росте численности личного со-
става частей и масштабов их подготовки делать это становилось все труднее. Во
всяком случае, происходящее в Данциге не очень долго оставалось секретом для
польской стороны. Уже 1 июля немецкий посол в Варшаве фон Мольтке послал
в Берлин, в министерство иностранных дел, следующую телеграмму: «Хотя по-
следние события в Данциге, особенно создание дискретного охранного корпуса
и прибытие артиллерийских орудий из Восточной Пруссии, не особенно при-
влекли внимание здешних правительственных газет, однако они с тревогой об-
суждались в бульварной прессе»15.
14 июля генерал-полковник Кейтель сделал в министерстве иностранных
дел запрос, «допустимо ли с политической точки зрения открыто показывать на-
холящиеся в Данциге двенадцать легких и четыре тяжелых артиллерийских ору-
дия и производить с ними маневры или лучше маскировать наличие этих ору-
дий»16. Государственный секретарь фон Вайцзеккер после этого просил главно-
командование вермахта упражняться с этими пушками пока в закрытых поме-
щениях. Но это предложение могло иметь лишь ту цель, чтобы с политической
точки зрения как можно меньше «подставлять» германский «рейх», ибо к этому
времени о каком-то надежном сокрытии факта ремилитаризации Данцига не
могло быть и речи.
Польский комиссар в вольном городе непрерывно докладывал своему пра-
вительству в Варшаве о развитии событий в Данциге. Они, безусловно, нашли
свое выражение в докладе польского Генерального штаба, в котором сообщалось
о прибытии в Данциг 800 солдат, причем за одну неделю — с 20 по 26 августа17.
Правда, на этой фазе развития немецкая сторона в значительной степени пре-
кратила попытки маскировать действия, предпринимаемые в устье Вислы. Так,
после появления «приказа фюрера» от 12 августа было разрешено показывать все
367

находившееся в Данциге вооружение «в необходимых для обучения объемах» и
открыто употреблять названия «полк земельной полиции» и «артиллерийский
дивизион земельной полиции»18.
Артиллерийский дивизион «земельной полиции»
В противоположность обоим полкам «земельной полиции» относящийся к
ним артиллерийский дивизион пришлось летом 1939 г. формировать полно-
стью заново, ибо в Данцигской области не было больше необходимых кадров.
Правда, в вольном городе еще были военнослужащие запаса, однако их количе-
ство оказалось недостаточным, вследствие чего пришлось использовать значи-
тельную поддержку кадрами из «рейха». Но еще более проблематичной оказа-
лась нехватка артиллерийских орудий. Их пришлось ввозить в вольный город,
используя всяческие ухищрения для маскировки этих действий. Такие меры на-
чали применяться, видимо, с июня 1939 г., как это показывает уже упомянутый
доклад германского посла в Варшаве от 1 июля. Когда Кейтель 14 июля направил в
министерство иностранных дел также упомянутый ранее запрос, соответствующие
мероприятия были, вероятно, в основном уже завершены, и в Данциге размещены
три легкие и одна тяжелая батареи, насчитывавшие в целом 16 орудий.
Однако в начале августа генерал Эберхардт пришел к выводу, что его артил-
лерия еще слишком слаба, чтобы достаточно быстро решить поставленные пе-
ред ним задачи. Он ходатайствовал о присылке новых подкреплений, которые и
были ему предоставлены главнокомандованием, когда в Данциг была передне-
лоцирована из «рейха» еще одна тяжелая батарея со всеми необходимыми тыло-
выми службами и частями снабжения. В этой связи интересны прежде всего
проведенные мероприятия по маскировке, тем более что они нигде не прояви-
лись так наглядно19. Намеченную для передислокации батарею предписывалось
до вечера 14 августа полностью укомплектовать и подготовить к маршу для «уча-
стия в осенних маневрах 1-го Кёнигсбергского армейского корпуса». Полицей-
ские знаки на транспортных средствах, эмблемы и гербы на касках и головных
уборах были удалены. Кроме того, всю батарею нужно было снабдить комплек-
тами полицейской формы (куртка, брюки, шинель) через управление военной
одежды в Берлине и одеть ее в эту форму. Форму вермахта, упакованную в меш-
ки, следовало взять с собой. Все военные документы, такие, как солдатские книж-
ки, удостоверения личности военнослужащих, военные билеты, водительские
права и тд., выдавать на руки было запрещено. Их следовало возить в закрытых
сейфах. Для секретных условий, в которых осущестлялась вся эта операция, ха-
рактерным был, наконец, тот факт, что нигде не фигурировало само название
города — Данциг. Почтовое обслуживание соединения осуществлялось через
Кёнигсберг и Эльбинг, причем солдатам строго запрещалось использовать для
почтовых отправлений другой путь, кроме как через Эльбинг.
Передислокация артиллерийской батареи была произведена 14 августа че-
рез Штеттин, а оттуда морским путем в Данциг20. В конце августа 1939 г. благо-
даря всем этим мерам в Данциге уже существовала «земельная полиция», кото-
рая с 1 сентября получила название группа «Эберхардт» и состояла из двух пол-
ков, соответствовавших по своей структуре и численности германским пехот-
ным полкам, а также из артиллерийского дивизиона, подразделений связи и
снабжения.
Зенитный артиллерийский дивизион «Данциг»
Подобно полкам «земельной полиции» был сформирован и зенитный ар-
тиллерийский дивизион «Данциг». Его основной личный состав составляли не¬
368

мцы из «рейха», а также резервисты и добровольцы из Данцига. В плане развер-
тывания войск по плану «Вайс» была намечена, кроме того, возможная передне-־
локация одной батареи зенитной артиллерии в Данциг до 10 августа 1939 г. В
приложении к этому датированному 14 июля плану есть указание: «Предусмот-
ренная маскировка — форма НСФК, СС и СА»21.20 июля был издан приказ, ре-
гламентировавший маскировку ремилитаризации в пределах вольного города.
«Отказ от маскировки артиллерии, зенитного и тяжелого пехотного оружия в
Данциге: время раскрытия дислокации названного выше оружия для обще-
ственности определяет фюрер. Зенитную артиллерию следует передислоциро-
вать в Данциг и по возможности в более поздние сроки»22. Но уже через пять
дней это указание было изменено: «...зенитную артиллерию нужно передислоци-
ровать в Данциг как можно скорее. Что касается раскрытия дислокации зенит-
ной артиллерии, то все остается... по-прежнему»23.
28 августа командир зенитного артиллерийского дивизиона в Данциге на-
правился на судно «Шлезвиг-Гольштейн» и передал командиру корабля карту
расположения своих батарей24. В соответствии с этой картой в районе вольного
города находилось три батареи 88-мм орудий и 10 взводов 20-мм зенитных пу-
шек25.
«Хаймвер СС Данциг»
Уже в январе 1939 г. рассматривался вопрос о формировании эсэсовского
подразделения «Тотенкопф» для Данцига. Гауляйтер Форстер 13 января разгова-
ривал по этому вопросу в министерстве иностранных дел. Одновременно он хо-
тел официально ввести «германское приветствие» и имперский флаг. Однако в
Берлине все эти предложения были пока отклонены. Прежде всего по диплома-
тическим, но также и по военным соображениям национал-социалисты были
заинтересованы в том, чтобы не доводить пока еще до крайности конфронтацию
в Данциге26.
Однако затем, в июне 1939 г., 3-й штурмовой батальон 4-го полка СС «То-
тенкопф», формирование которого началось в Берлин-Адлерсхофе, в октябре
1938 г. был отправлен в Данциг. За ним вскоре последовали противотанковые
эсэсовские части «Тотенкопф». В эти подразделения в вольном городе вступило
еще примерно 500 добровольцев. Уже в июле формирование данцигских частей
СС было в основном завершено. Из 42 командиров и примерно 1500 младших
командиров и солдат этих частей около двух третей составляли немцы из «рей-
ха», остальные — из Данцига27.18 августа состоялось вручение знамени «хайм-
веру СС Данциг». Так эта часть впервые предстала перед общественностью. По
численности она была равноценна усиленному батальону и состояла из четырех
стрелковых рот, одной пулеметной роты, одного артиллерийского взвода, двух
взводов зенитной артиллерии, взвода связи и взвода саперов28.
Усиленная служба пограничного контроля (УСПК)
УСПК29 возникла в конце июня 1939 г. в Данциге, когда руководство СА
сформировало пограничную охрану численностью 400 человек. На основании
данцигского закона о службе безопасности военнослужащие этого формирова-
ния были снабжены военными билетами, в которых стояла отметка «доброво-
лец». 16 июля земельная таможенная служба включила этих людей в УСПК, в
которой руководящие должности занимали кадровые таможенные чиновники30.
Благодаря этому данцигская УСПК на границе с Польшей вскоре состояла из
«профессиональных чиновников контрольной службы» и принятых на службу на
369

короткий, не установленный точно срок «вспомогательных пограничных служа-
щих»31.
В отличие от задач, решаемых УСПК на территории «рейха», в Данциге четко
обозначились ее военные аспекты. Так, в случае вооруженного конфликта ей
предписывалось некоторое непродолжительное время сдерживать атаки круп-
ных сил противника. Насколько здесь собственно таможенная служба и служба
пограничного контроля отступали перед военными аспектами, показывает луч-
ше всего постановка задач данцигской УСПК. «1. Охрана границ от польских
провокаций, вражеских разведывательных групп, служб разведки и контрраз-
ведки противника; 2. Наблюдение за всеми событиями и обстановкой по другую
сторону границы, перехват вражеских сообщений; 3. Охрана готовых и строя-
щихся заграждений, наблюдение за железнодорожным транспортом, осуществ-
ление взрывов, если это потребуется, в случае неожиданного нападения превос-
ходящих сил противника; 4. В случае настойчивых атак удержание оборонитель-
ной линии на заставах до тех пор, пока вновь сформированные 1-й и 2-й Данциг-
ские полки не займут тыловые позиции»32.
В целях подготовки этих мероприятий границу с Польшей разделили на че-
тыре оборонительных участка. На этих участках кадровые таможенные чинов-
ники, по возможности выдвинутые далеко вперед, осуществляли патрульную
службу и пограничный контроль. Сзади них замкнутыми группами по 50 чело-
век были задействованы вспомогательные пограничные служащие. Патрульную
службу между этими группами, называвшимися пикетами, также выполняли
работники УСПК, руководство которыми осуществляли начальники СА33.
Хотя вскоре численный состав УСПК вырос почти до 1000 человек, пикеты
были разбросаны далеко друг от друга, а именно в среднем на расстоянии более
500 метров. Только 10% личного состава служило в вермахте, а остальные пол-
учили подготовку только в СА. В соответствии с этим недостаточным было
снаряжение: так, службу нужно было нести в форме СА с наручной повязкой
с надписью «пограничная охрана». Не хватало оружия и боеприпасов: сначала
в наличии имелись только винтовки и карабины с 50 патронами на каждую
единицу оружия. Лишь позже, когда в Данциг тайно стало поступать все боль-
ше и больше оружия и боевой техники, улучшилось и положение УСПК. К
началу войны на единицу стрелкового оружия имелось 80 патронов34. Кроме
того, один тяжелый и 10 легких пулеметов укрепили огневую мощь погранич-
ной охраны35.
Между тем уже в последние дни августа 1939 г. полки «земельной полиции»
подтянулись на позиции УСПК36. Тем самым, когда началось немецкое наступ-
ление на Польшу, непосредственные задачи УСПК практически отпали. Ее слу-
жащие часто целыми взводами, да и по отдельности, переходили в первую оче-
редь в «земельную полицию» и принимали участие в боях в районе Данцига.
Там, где в дело не вступали войска, служащие УСПК и таможни даже самостоя-
тельно вступали на польскую территорию37.
Береговая охрана
Характеристика данцигских войск перед началом второй мировой войны не
будет полной без упоминания частей, выделенных военно-морскими силами, и
подготовки, которую они должны были осуществить. Генерал-полковник фон
Бок уже в своем первом требовании быстро захватить Данциг указал на необхо-
димость поддержки сухопутных войск со стороны ВМС, которые должны были
бы взять на себя охрану Данцига со стороны моря38.
Главнокомандование сухопутных войск также заранее взвешивало возмож-
ности защиты гавани вольного города от опасности захода в нее польских во¬
370

енных судов. Главнокомандованию ВМС была направлена просьба подготовить
и в случае необходимости осуществить мероприятия по перекрытию устья
Вислы. Там согласились выполнить просьбу, но при условии, чтобы военно-
морские силы все же сохранили возможность в любое время направиться в
Данциг. В результате между командованием группы ВМС «Ост», штабом 1-
го корпуса в Кёнигсберге и генералом Эберхардтом была достигнута догово-
ренность о том, что вместо первоначально предполагавшегося минирования
устья Вислы будет сооружен трудно открывающийся шлагбаум, который при
осуществлении плана «Вайс» следовало открыть по приказу командования 3-й
армии. Кроме того, в вольном городе подготовили две тонны взрывчатки, а
также водолазное снаряжение и автогенную аппаратуру для подводных работ,
чтобы с случае необходимости быстро убрать затонувшие в устье Вислы суда
и освободить путь германским ВМС. Для проведения этих подготовительных
мероприятий штаб Кёнигсбергского военного округа просил людей у главно-
командования ВМС. В этой связи военно-морской базе «Остзее» поручили 14
июля выделить до 1 августа и откомандировать в Кёнигсберг одного офицера,
одного унтер-офицера и рядового, которые должны были возглавить подгото-
вительные работы в Данциге39.
Когда в начале августа 1939 г. политическое положение обострилось и Гит-
лер после доклада данцигского гауляйтера Форстера распорядился укрепить
войска в вольном городе, то это решение затронуло и военно-морские силы.
«Главнокомандование военно-морских сил должно отдать распоряжение о пере-
дислокации в Данциг нескольких (2-3) береговых батарей среднего калибра. Ус-
ловия передислокации следует определить самим ВМС. Что касается целей ис-
пользования и места дислокации, то следует связаться с данцигским руководст-
вом (генерал Эберхардт). В случае необходимости можно использовать возмож-
но подходящие артиллерийские орудия чешского производства»40.
Задействованные виды вооруженных сил должны были до 12 августа до-
ложить верховному главнокомандованию вермахта (ОКВ) об осуществленных
ими мероприятиях. Главнокомандование ВМС вслед за этим сообщило, что
после переговоров с Эберхардтом решено выделить две батареи береговой ар-
тиллерии по четыре орудия калибром 88 мм в каждой, включая необходимые
транспортные средства, боеприпасы и обслугу. Транспортные суда должны бы-
ли прибыть в Данциг в ночь с 18 на 19 августа, а установка батарей — закон-
читься между 22 и 23 августа41. К этому было добавлено, что важны и жела-
тельны более крупные калибры и более ранняя доставка, но что генерал Эбер-
хардт и то и другое назвал нежелательным. Он, очевидно, все еще отдавал при-
оритет строгому соблюдению мер маскировки, до тех пор пока наконец бла-
годаря приказу ОКВ от 12 августа в этом уже не стало необходимости42.
19 августа поступил рапорт от командования группы ВМС «Ост» об исполь-
зуемых в Данциге подразделениях военно-морских сил. Речь шла о двух батаре-
ях береговой артиллерии и о так называемой группе по перекрытию гавани, ко-
торые в качестве «группы береговой охраны» были приданы «земельной пол-
иции» и находились под командованием капитана 3-го ранга Хорнака и тем са-
мым непосредственно подчинялись штабу Эберхардта43. Кроме того, существо-
вало еще одно подразделение УСПК, носившее название «Берег», а также офицер
связи (капитан 3-го ранга Давидсон) главнокомандования ВМС, приданный
штабу «земельной полиции»44. Численность береговой охраны в целом могла со-
ставлять примерно 180 человек, не считая военнослужащих батарей береговой
артиллерии.
371

3.	Бои за Данциг 1 сентября 1939 г.
Вестерплятте45
16 августа 1939 г. командир старого линкора «Шлезвиг-Гольштейн» капи-
тан 1־го ранга Кляйкамп был вызван в штаб главнокомандования ВМС, чтобы
разъяснить ему планы действий в Данциге. Главная задача использовавшегося
в качестве учебного корабля линкора «Шлезвиг-Гольштейн» состояла в том, что-
бы нейтрализовать находившиеся в гавани вольного города польские военные
суда и поддержать оборонительные действия немцев орудийным огнем по важ-
ным целям в районе данцигской бухты.
При этом с самого начала было ясно, что особое значение в этой операции
имел полуостров Вестерплятте в устье Вислы. Поскольку в последние годы он
являлся относительно хорошо оснащенной крепостью, принадлежавшей, разу-
меется, Польше, ни одно немецкое судно не могло без большого риска занять
позицию, необходимую для нанесения действенного артиллерийского удара.
Главнокомандование ВМС неоднократно заверяло, что в случае начала войны
его данцигские силы немедленно примут меры по уничтожению польского
склада боеприпасов. Для дополнительных охранных мероприятий, а также для
выполнения других специальных задач «Шлезвиг-Гольштейн» взял на борт спе-
циально подготовленную так называемую ударную роту морской пехоты чис-
ленностью свыше 200 человек. К ним добавились еще 60 человек личного соста-
ва противовоздушной обороны с 200-мм зенитными орудиями и 6 пулеметами,
которые взяли на борт дополнительно к имеющемуся вооружению. Когда утром
25 августа «Шлезвиг-Гольштейн» вошел в гавань вольного города, у него на бор-
ту было почти 1200 человек, среди них 5 представителей прессы и кино. Его пер-
вый причал находился ниже соляных складов в новом русле, как раз напротив
Вестерплятте, к которому судно повернулось своим правым бортом. Уже во вто-
рой половине этого дня генерал Эберхардт нанес, между прочим, визит коман-
диру линкора.
При первом серьезном личном разговоре между местными ответственными
командирами ВМС и сухопутных войск выяснилось — и это характерно для всех
военных акций вермахта в Данциге, — что сама «земельная полиция» исходила
из того, что Вестерплятте нужно не захватывать, а просто охранять. Такая точка
зрения подкреплялась тем, что первоначально данцигским войскам была по-
ставлена задача атаковать при артиллерийской поддержке линкора польские по-
зиции севернее города. Но для выполнения такой задачи линкор должен был,
конечно, занять другую позицию, а именно севернее Вестерплятте, что в свою
очередь казалось слишком рискованным до тех пор, пока склад боеприпасов на-
ходился все еще в руках поляков. Дело в том, что, находясь на этой позиции,
«Шлезвиг-Гольштейн» был практически беззащитным перед огнем орудий про-
тивника.
В результате Кляйкамп и Эберхардт договорились о том, что в первую оче-
редь необходимо овладеть Вестерплятте, а именно после «короткого огневого на-
лета» с борта линкора силами ударной роты морской пехоты. Удивительным об-
разом ни во время этого первого разговора, ни в ходе последующих бесед никог-
да не возникал вопрос о том, что штурм польской крепости может оказаться
трудным делом. При этом по крайней мере командование германских сухопут-
ных войск давно уже было информировано о том, что внешнее кольцо укрепле-
ний и численность гарнизона на полуострове намного превосходили масштабы,
первоначально санкционированные Лигой Наций. Командир линкора «Шлез-
виг-Гольштейн» уже через несколько дней своего пребывания в Данциге по соб-
ственному разумению также пришел к убеждению, что взятие польского склада
боеприпасов должно быть подготовлено так основательно, насколько это вообще
372

возможно. Но этого нельзя было сделать, не перенеся нападения с 26 августа на
более поздний срок. Практически же времени было мало, так что удалось осуще-
ствить только некоторые из необходимых мероприятий.
Так, Кляйкамп передислоцировал свой корабль ближе к Данцигу и встал в
непосредственной близости от крепости Вайксельмюнде, ибо там, вероятно,
опасность польского нападения была меньше. По немецким наблюдениям, гар-
низон Вестерплятте намеревался вести огонь по «Шлезвиг-Гольштейну» и отра-
жать его атаки. Кроме того, на новом причале было легче незаметно высадить с
линкора на берег ударную роту морской пехоты. С другой стороны, оттуда можно
было обстреливать только юго-восточный участок Вестерплятте, да и то из части
орудий. Кроме того, поляки тоже быстро перестроили свою оборону.
Что касается штурма Вестерплятте, то командир линкора «Шлезвиг-Голь-
штейн» и генерал Эберхардт вместе с командиром ударной роты морской пе-
хоты планировали сделать так: рота так быстро высадится на берег и займет
исходные позиции, что дополнительно сформированный из команды судна
пулеметный взвод еще до начала атаки сумеет сойти на берег и занять наме-
ченный для него рубеж. К тому же отведенные им позиции должны были за-
пять и данцигские части. Непосредственно перед началом всей операции лин-
кор должен был снова приблизиться к Вестерплятте, а именно к юго-восточной
оконечности полуострова, примерно посередине между первой и второй пози-
циями. Оттуда он должен был вести прицельный огонь по определенным точ-
кам. Пулеметы линкора и войск на берегу с самого начала должны были вести
огонь по польским пулеметным расчетам и наблюдательным постам, чтобы
ударная рота в кратчайшие сроки смогла начать атаку. Благодаря этим планам
был достигнут более высокий уровень подготовки, чем было на 25 августа. Но
при этом не может быть никаких иллюзий относительно того, что и в окон-
нательном варианте наступление было импровизированным и в недостаточной
степени скоординированным, не говоря уже о тактической или тем более one-
ративной стороне всей операции.
Фактически же высадка войск с борта линкора «Шлезвиг-Гольштейн» нача-
лась 31 августа 1939 г. около 23 часов 30 минут и закончилась в 1 час 45 минут
следующего дня. Одновременно корабль изготовился к бою и отчалил в 4 часа
30 минут. Между 4 часами 48 минутами и 4 часами 55 минутами линкор со
своей новой позиции открыл огонь по Вестерплятте одновременно с пулемета-
ми на берегу. После того как командир корабля установил, что в стене, закрывав-
шей доступ на полуостров, очень быстро были пробиты бреши, он распорядился
о временном прекращении огня, и уже в 4 часа 56 минут ударная рота морской
пехоты начала атаку.
Однако она дошла только до входных ворот или чуть-чуть дальше. Там она
натолкнулась на сильное польское сопротивление, которое, несмотря на воз-
обновившийся обстрел, сломить не удалось. В результате в 6 часов 23 минуты
Кляйкампу было послано донесение о том, что придется отступать. Тем самым
германское военное командование наконец-то пришло к окончательному вы-
воду, трудному для него, о том, что польское укрепление просто так взять не
удастся.
Учтя первые неожиданно большие потери — от 40 до 50 человек, — немцы
приняли решение перед новой атакой произвести более длительный и более пла-
номерный обстрел. Эти залпы прозвучали начиная с 7 часов 40 минут, причем
снова помощь оказывали высаженные на берег подразделения. В 8 часов 55 ми-
нут начался новый штурм ударной роты, усиленной в этот раз взводом эсэсовцев
из «хаймвера». В 11 часов после упорного боя нападающие достигли прогалины
перед казармами на полуострове Вестерплятте. Но здесь сопротивление против-
ника снова так ожесточилось, что эсэсовцам сначала пришлось отступить, тем
373

более что артиллерийская поддержка с линкора «Шлезвиг-Голыпейн» из-за не-
достаточной видимости была прекращена. Около 12 часов 33 минут ударная ро-
та наконец-то оторвалась от противника, когда последний уже начал контрна-
ступление на флангах и в тылу роты. В 13 часов стало окончательно ясно, что в
первый день штурм польской крепости потерпел неудачу. Позиции, которые
еще удерживались, были укреплены, а линкор вернулся на первоначальный
причал.
Тем самым итог немецких действий против Вестерплятте вечером 1 сен-
тября 1939 г. выглядел вовсе не так, как этого хотелось бы политическому и
военному руководству в Берлине, учитывая его представления о собственном
моральном и качественном превосходстве над Польшей. Если Эберхардт все
еще не отказался от своего намерения на следующий день снова атаковать при
тех же условиях, то командир линкора «Шлезвиг-Гольштейн» оценивал обета-
новку более реалистично. Исходя из того что только в ударной роте было
16 убитых и 56 раненых при отсутствии резервов и что корабельная артилле-
рия была не в состоянии прицельным огнем обстреливать позиции на Вестер-
плятте, он уже вечером первого дня наступления потребовал сбросить бомбы
на польские бункеры с целью их уничтожения. Но от запланированного ис-
пользования морских летчиков пришлось отказаться, поскольку, по мнению
генерала Эберхардта, обладавшего здесь правом решающего голоса, последние
были более необходимы в других местах. Впрочем, запланированный воздуш-
ный налет на Вестерплятте был только сдвинут во времени, тем более что Ге-
ринг первым отреагировал на соответствующие донесения, поступавшие в
Берлин во второй половине дня 1 сентября и сообщавшие о неудаче акции в
устье Вислы. Главнокомандующий ВВС немедленно отдал приказ своему на-
ходившемуся в Восточной Пруссии командующему, генералу Кессельрингу,
как можно скорее и во взаимодействии с командованием группы ВМС «Ост»
бомбить Вестерплятте.
Польская почта на Гевелиус-плац46
Уже в марте 1939 г. «организация самозащиты» «Польской почтовой и теле-
графной службы Данциг-1» в центре города, существовавшая уже довольно дли-
тельное время, активизировала свою деятельность. В этой связи можно отме-
тить среди прочего введение усиленных ночных дежурств, а также назначение
офицера запаса, который, действуя под псевдонимом, распоряжался выделен-
ними ему людьми для выполнения особых заданий по защите здания в случае
нападения немцев. Наконец, в середине августа коллектив был усилен 10 новы-
ми почтовыми служащими, являвшимися в большинстве своем офицерами за-
паса. 28 августа все 50 человек, постоянно находившиеся на почте, получили
давно хранившееся там оружие, боеприпасы и ручные гранаты.
Именно на примере этого польского укрепленного пункта становится осо-
бенно очевидным, что при организации обороны позиций в вольном городе
поляки отдавали приоритет уже давно устаревшим оперативно-тактическим
мероприятиям. Все их планы предусматривали проведение ответных мер, на-
правленных на отражение лишь отдельных немецких вылазок против Данцига.
Они преследовали цель защитить от немцев и удерживать за собой соответст-
вующие здания и сооружения до тех пор, пока не будет снята блокада. Такие
намерения могли бы иметь шансы на успех, если бы атакам немецких войск
подвергся один только город Данциг. Но когда с началом германо-польской
войны боевые действия начались по всему фронту, об этом, разумеется, не
могло быть и речи. Более того, совершенно бесполезным оказалось распыле-
ние сил, ненужной была и усилившаяся в результате этого угроза человече¬
374

ским жизням. Так, еще 31 августа польский генеральный комиссар в Данциге
сообщил своему министру иностранных дел в Варшаве, что при создавшемся
положении он не считает больше целесообразной оборону польских объектов
в портовом городе. Похоже, что ответ он еще не получил. И вообще, представ-
ляется, что личный состав польских укрепленных пунктов не был хорошо ин-
формирован о положении дел. Однако, учитывая имевшуюся информацию о
событиях и оценку положения генеральным комиссаром, такое представление
выглядит все же слабо аргументированным. Более вероятно, что идеи престижа
и противоречия между немцами и поляками, особенно ярко выраженные в
Данциге, привели к тому, что люди слишком легко закрывали глаза на реаль-
ные факты и в результате действовали в отрыве от действительности. Это, без
всякого сомнения, в большей степени относится к немецкой стороне. Еще
можно как-то понять формирование в Данциге военных частей. Но настоящей
причины брать силой польские укрепленные пункты, причем по возможности
уже в первый день войны, все же не было. Лишь тупое усердие и ненависть
руководили действиями людей.
Утром 1 сентября 1939 г. немцы в первую очередь разрушили все телефон-
ные и телеграфные линии, соединявшие главный польский почтамт с внешним
миром47. Почти одновременно с первыми залпами линкора «Шлезвиг-Голып-
тейн» в атаку пошли части «земельной полиции» и эсэсовского «хаймвера»,
правда только с личным огнестрельным оружием, и попытались захватить зда-
ние почты в соответствии с подготовленным заранее тактическим планом. Но
попытка захвата не удалась, поскольку защитники тщательно продумали свои
мероприятия и действовали согласно им. У обеих сторон уже на этой фазе были
потери убитыми и ранеными.
После этого немецкие части пустили в ход пулеметы и орудие для огневой
подготовки атаки. Затем они дважды снова атаковали, причем теперь уже под
прикрытием бронеавтомобилей. Но и эти атаки провалились, причем обе сторо-
ны вновь понесли большие потери. Как и при нападении на Вестерплятте, те-
перь, при попытках захватить Польскую почту, наступающей стороне стало яс-
но, что для достижения успеха необходимо бросить в бой гораздо более крупные
силы и использовать их более продуманно. И вот, очевидно во второй половине
дня, 1 сентября единоличная ответственность за эту военную операцию была
возложена на командира полка «земельной полиции». Саперы пробили тоннель
в подвал здания и устроили взрыв, образовавший большую брешь в его внешней
стене. Одновременно по зданию открыли огонь уже три артиллерийских орудия.
Затем последовала атака при поддержке бронеавтомобилей, которая, однако,
еще не заставила защитников сдаться. Они сдались после 19 часов, когда немцы
применили огнеметы. Защитники потеряли в общей сложности не менее 12 че-
ловек убитыми. Остальные почти все попали в плен, и 5 октября 1939 г. все,
включая раненых, были казнены якобы за партизанские действия.
Значительно менее драматично протекали немецкие акции против других
польских учреждений на территории Данцига. Это можно было объяснить тем,
что во всех этих учреждениях среди персонала наряду с поляками были и немцы,
в то время как коллектив главного почтамта полностью состоял из поляков. На-
пример, обозначенное в одном из немецких донесений как «опорный пункт
Нойгартен № 27» польское дипломатическое представительство уже утром пер-
вого дня войны было без сопротивления захвачено отрядом «земельной пол-
иции», хотя здание находилось во владении польского государства и поэтому
обладало статусом экстерриториальности. Немцы арестовали здесь 24 человека;
те же, кто отсутствовал, были арестованы позже на своих квартирах. Л ишь 3 сен-
тября в Данциг прибыл чиновник министерства иностранных дел из Берлина и
375

разрешил полякам, имевшим дипломатический иммунитет, на следующий
день отправиться через Литву на родину.
В дирекции польских железных дорог немецкая служба безопасности аре־
стовала 51 человека. С обеих сторон по одному человеку было убито или ранено.
В результате захвата главного вокзала и польской гимназии в плену оказалось
11 человек, а в ходе других операций — еще по меньшей мере 53 человека. При
домашних обысках везде конфисковывали оружие и боеприпасы.
4.	Итог
Если в заключение еще раз рассмотреть во взаимосвязи немецкие и поль־
ские военные действия в Данциге, то получится следующая картина48. В опера־
тивных планах обеих сторон в последнюю предвоенную фазу вольный город иг־
рал только подчиненную роль, хотя он уже давно стал острейшим вопросом пре־
стижа как для Берлина, так и для Варшавы. Не имеют смысла все утверждения,
по крайней мере в канун войны, о том, что при этом речь шла в первую очередь
о защите немецкого населения от боевых действий или, наоборот, о превентив-
ных мероприятиях против нападения вермахта на Данциг. Для немцев важно
было осуществить лозунг «Домой в рейх», в то время как поляки боролись в кон־
це концов только за сохранение статуса вольного города.
Кажущееся противоречие между таким намерением и конкретным планиро-
ванием можно сравнительно просто объяснить на фоне широкого развертыва־
ния германо-польской войны, не допускавшей распыления сил. Даже то обсто-
ятельство, что в Данциге 12 тыс. немецких бойцов противостояло с польской
стороны максимально 500 защитников, имело под собой оперативную подопле-
ку, а вовсе не тактическую или тем более пропагандистскую. Правда, существо-
вало относительное равенство в количестве укрытий, которое очень быстро дало
о себе знать. Для первых часов борьбы между немцами и поляками был характе-
рен определенный страх перед трудно учитываемыми, но действенными факто-
рами. Но такое положение изменилось самое позднее уже в первой половине дня
1 сентября. Между тем в свете общей ситуации героическое, хотя и бессмыслен-
ное сопротивление поляков причинило немецкому политическому руководству
большую психологическую травму, чего оно не смогло не признать. Таким об-
разом, человеческие жертвы должны были служить тому, чтобы Геббельс и его
органы могли и впредь заявлять мировой общественности о силе и превосход-
стве германского вермахта.
С другой стороны, также бесполезные по существу оборонительные усилия
поляков являлись для них одной из немногих возможностей ясно продемонст-
рировать свою волю к сопротивлению и тем самым одновременно подтвердить
самоутверждение своей нации. Наиболее наглядно это выразилось в том, что,
как свидетельствуют многочисленные польские документы и соответствующие
публикации, уже во время второй мировой войны, а еще больше непосредствен-
но после нее непомерно превозносились определенные события как поляками,
так и государством — Польской Народной Республикой.
Таким образом, лозунг «Умереть за Гданьск?» получил отклик не только в
военных действиях мирового масштаба 1939-1945 гг. и связанных с ними по-
следствиях, но и на месте описанных событий уже в первый день войны одно-
значно свидетельствовал о безумии всей второй мировой войны.
376

Примечания
1	Хотя и продолжают утверждать, что вообще в Данциге, а конкретно с борта линкора «Шлезвиг-
Гольштейн» прозвучали первые выстрелы второй мировой войны, это не соответствует дейст-
вительности: если не принимать во внимание немногие преждевременные акции 26.08.1939 г.,
то первые бомбардировки и перестрелки имели место в Диршау в 4 часа 30 минут утра 1 сентяб-
ря, то есть за 15 минут до того, как война началась на всем протяжении фронта. См.: Herbert
Schindler, Mosty und Dirschau 1939, Freiburg 1971, S. 27 ff. Высказывание Гитлера в то же утро в
рейхстаге о том, что «с 5 часов 45 минут» ведется ответный огонь, основывалось, как известно,
на ошибке в 1 час.
2	Прежде всего: Ludwig Denne, Das Danzig-Problem in der deutschen AuBenpolitik 1934-1939, Bonn
1959.
3	Cm.: Hans Roos, Die «Praventivkriegsplane» Pilsudskis, в: Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, 3
(1955), S. 344 ff.
4	Нижеприведенные высказывания о милитаризации Данцига немцами базируются частично на
подготовительных работах д-ра К. Фоль кера Нойгебауэра. Здесь мы еще раз благодарим его за
ценную помощь. Важная информация содержится также в: Akte RH 53-20/39 des
Bundesarchivs-Militararchivs Freiburg (далее: BA-MA). Речь идет о «Докладе о развитии полити-
ческой и военной обстановки в Данциге с июня до конца августа 1939 года. Представлен быв-
шим руководителем филиала абвера в Данциге майором Картельери» (далее «доклад Картелье-
ри»). Bericht uber die Entwicklung der politischen und militirischen Lage in Danzig von Juni bis Ende
August 1939. Erstattet vom ehemaligen Leiter der Abwehmebenstelle Danzig, Major Cartellieri» (да-
лее: Cartellieri-Bericht).
5	Denne (прим. 2), S. 44 ff.
6	Gesetzblatt fur die Freie Stadt Danzig, Nr. 68; Akten zur deutschen auswartigen Politik 1918-1945.
Serie D. 1937-1945, Baden-Baden 1950 ff. (ADAP, D), Bd V, Nr. 675,676.
7	BA-MA, IIH 821: H.Gr.Kdo. 1, la, Nr. 40/39 g. Kdos. Chefs, v. 27.5.1939; Распоряжение главноко-
мандования сухопутных войск от 13.1939 г. до сих пор не найдено, но его почти полностью
можно восстановить по документу «Entwurf Aufmarschanweisung WeiB des Arbeitsstabes
Rundstedt» (позднее: Heeresgruppenkommando Sud); BA-MA, RH 191/9: Arbeitsstab Rundstedt IA,
Nr. 1/39 g. Kdos. v. 20.5.1939. См. также соответствующие подробные записи в дневнике фон
Бока в: BA-MA, III Н 53/1: Tagebuch-Notizen zum Polen-Feldzug, Mai/Juni 1939-3. Oktober 1939.
Подробное описание оперативного планирования в: Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg, Bd 2, Stuttgart 1979, S. 79-156 (Beitrag Rohde).
8	Cm. Cartellieri-Bericht.
9	BA-MA, RH 15/v. 159: Der ObdH (1. Abt/I) GenStdH Nr. 4200/39 g.Kdos. v. 15.6.1939, Anl. 1 zu
Teil А Ш (опубл, позднее).
10	Так называемая «картотека воинских соединений» («Verbandekartei» des BA-MA).
11	Hans Sponholz, Danzig — deine SA, Munchen 1940, S. 46 f.
12	BA-MA, M 155/8: WFA Nr. 92/39 g.Kdos. Chefs. LI v. 14.7.1939 = Zeittafel fur den «Fall WeiB.;
Stand der Voibereitungen am 1.8.1939. (Плановая таблица взаимодействия для плана «Вайс»; дан-
ные о подготовке на 1.8.1939 г.)
13	Sponholz (прим. 11), S. 48.
14	См. прим. 12.
15	ADAP, D, VI, Nr. 599.
16	Там же, Nr. 670.
17	Halina Trocka, Przygotowania militame Niemiec hitlerowskich do agresji na Gdansk w latach 1933-
1939 (Военные приготовления гитлеровской Германии к нападению на Данциге 1933 -1939 гг.).
В: Przeglad Histoiyczny Nr. 1/1960, S. 111 ff. Zbigniew Flisowski, Westerplatte. Wspomnienia, relacje,
dokumenty. Zebral, opracowal i wstepem opatrzyl (... Воспоминания, статьи, документы. Подборка,
обработка и введение...), Warschau 1959 (7. Aufl. 1974), S. XV.
18	ВА-МА, Ш M 155/8: OKW/WFA Nr. 1928/39 g.Kdos. LI v. 12.8.1939.
19	BA-MA, W 5a: OKH Nr. 2485/39 g.Kdos. AHA la M v. 10.8.1939.
20	Там же: GenKdo IX. A.K. la Nr. 3921/39 g.Kdos, v. 14.8.1939.
21	См. прим. 12.
22	BA-MA, Ш M 155/8: WFA Nr. 96/39 g.Kdos. Chefs. LI v. 20.7.1939.
23	Там же: OKW Nr. 96/39 g.Kdos. Chefs WFA/L12. Ang. v. 25.7.1939.
24	BA-MA, PG/48503: Kriegstagebuch der «Schleswig-Holstein* v. 24.8.-14.9.1939, здесь: Eintragung
v. 28.8.1939.
25	BA-MA, PG/48504: Anl. 14 zum Kriegstagebuch der «Schleswig-Holstein*.
377

26ADAP, D, V, Nr. 122.
27	Kurt-Gerhard Klietmann, Die Waffen-SS. Eine Dokumentation, Osnabriick 1965, S. 419 f.
28	Там же, S. 420; см. также: Militargeschichtliches Forschungsamt: III H (A) 42 = Walter Klingspom,
Der Handstreich auf die Dirschauer Weichselbriicken am 1. September 1939.
29	Allgemeine Aufgaben: Heeresdruckvorschrift 92 g.Kdos. = Handbuch fur den Generalstabsdienst im
Kriege, Teil II, Berlin 1939, S. 28 f.
30	Sponholz (прим. 11), S. 30 f.
31	Bericht des Leiters der Danziger VGAD (собственность автора).
32	Sponholz (прим. 11), S. 31 f.
33	См. прим. 31.
34	Sponholz (прим. 11), S. 32 f.
35	BA-MA, PII 48d: Kriegsgliederung des Grenzschutz-Abschnitts-Kommandos 1 v. 1.9.1939.
36	Sponholz (прим. 11), S. 37.
37	См. прим. 31; Sponholz (прим. 11), S. 37 f.
38	BA-MA, II H 821: H.Gr.Kdo. 1, la, Nr. 40/39 g.Kdos. Chefs, v. 27.5.1939.
39	BA-MA, III M 155/4: Marine-Gruppenkommando Ost, B. Nr. 179/39 g.Kdos. Chefs, v. 14.7.1939.
40	BA-MA, III M 155/8: OKW/WFA Nr. 113/39 g.Kdos. Chefs. LI v. 8.8.1939.
41	Там же, l./Skl AI op 136/39 g.Kdos. Chefs. o.D.
42	См. прим. 18.
43	BA-MA, III M 155/4: Marine-Gruppenkommando Ost, B. Nr. 244/39 g.Kdos. Chefs, v. 19.8.1939.
44	См. прим. 24. Здесь запись от 25.8.1939.
45	См. прим. 24. Далее: Bertil Stjemfelt/Klaus-Richard Bohme, Westerplatte 1939, Freiburg 1979, S. 16
ff. Эта публикация довольно хорошо обобщает достигнутые результаты, в том числе и польской
стороной. Разумеется, события в устье Вислы всегда должны рассматриваться во взаимосвязи
с другими событиями в Данциге.
46	См.: ВА-МА, RH 53-20/10: «Bericht iiber das Vorgehen gegen die polnischen Stiitzpunkte in Danzig
am 1.9.1939, zusammengestellt von Major Cartillieri, jetzt Ic beim Militarbefehlshaber, vorher seit
Jahren als Leiter der Abwehrstelle Danzig tatig gewesen». См. также: F. Bogakki/J.Romaniwski,
Obrona Poczty Polskiej w־ Gdansku (Verteidigung der Polnischen Post in Danzig), Warschau 1966,
passim; Andrzej Rzepniewski, Obrona Wybrzeza w 1939 r. (Kiistenverteidigung im Jahre 1939),
Warschau 1970 (2. Aufl. 1974), S. 84 ff, 150 ff.
47	Роман «Жестяные барабаны» Гюнтера Грасса очень убедительно показывает события на Поль-
ской почте до и во время боев. То же самое относится и к экранизации романа.
48	См. также: Stjemfelt/Bohme (прим. 45), S. 14 f., 133 ff.

Кристиан Янсен,
Арно Векбеккер
Ополчение в «идеологической войне»: «Самозащита лиц
немецкого происхождения» в Польше в 19391940־ гг.*
«Самозащитой лиц немецкого происхождения» («Фольксдойче зельбст-
шутц») называлось ополчение, в котором насчитывалось более 100 тыс. прожи-
вавших в Польше и пригодных к военной службе немцев. Эта «Самозащита», как
и другие нацистские карательные формирования, несет полную ответственность
за уничтожение многих тысяч поляков и польских евреев1. Официально ее зада-
ча состояла в том, чтобы организовать представителей немецкого меньшинства,
питавших симпатии к оккупантам, дать им военную подготовку для охраны не-
мецкого имущества и несения вспомогательной полицейской службы (облавы,
оцепления, охрана и транспортировка задержанных) в ходе операций, проводив-
шихся СС и гестапо. Кроме того, оккупанты хотели таким путем осуществлять
предварительный отбор тех, кто позже мог бы быть принят на службу в СС и
полицию. Но во многих местах «Самозащита» превратилась в самостоятельную
организацию, члены которой — польские граждане немецкого происхождения —
совершали бесчисленные преступления по отношению к остальному польскому
населению в качестве мести за мнимую или действительную дискриминацию
во время польского господства, руководствуясь расовой ненавистью или просто
стремлением убивать.
Свидетельства о наборе людей в «Самозащиту», ее структуре и деятельности
очень отличаются друг от друга в тех или иных районах оккупированных немца-
ми областей. Создание ополчения можно в деталях проследить везде вплоть до
Верхней Силезии. Источники подтверждают их террор против польского боль-
шинства населения и евреев; особенно это касается области Данциг-Западная
Пруссия и в несколько меньшей степени генерал-губернаторства, области Вар-
тегау и Юго-Восточной Пруссии.
Данная статья прдставляет собой краткое и во многом несовершенное введение в эту тематику,
которой авторы займутся более подробно в монографии, выходящей в свет осенью 1989 г. К этой
работе нас побудил ныне покойный руководитель Центра земельного юридического управления в
Людвигсбурге (в дальнейшем — ZStL) д-р Адальберг Рюккерль. В начале 60-х годов он обработал
и подобрал для служебного пользования многие следственные материалы о «Самозащите лиц
немецкого происхождения» с целью их публицистической обработки, запланированной уже тогда
(Рабочие группы в Польше: 1962, № 1, с. 164-184, 1963, № 2, с. 43-126). Поскольку было мало
современных источников, статья и монография базируются прежде всего на юридических доку-
ментах послевоенного времени, предоставленных нам почти полностью в ФРГ и Польше и в
отдельных случаях в ГДР. Наши исследования поддержал Фонд Акселя Шпрингера.
379

Положение немецкого меньшинства в Польше в 1939 г.
Среди не говорящих по-польски этнических меньшинств в Республике
Польша немцы, составлявшие около 3% населения, являлись по величине толь-
ко четвертой группой после украинцев (примерно 14%), евреев2 (примерно 9%)
и белоруссов (около 4%). При определении количества немцев в зависимости от
конъюнктуры назывались самые разные цифры — представители немецкого
меньшинства утверждали, что их было 1 млн., а по польской переписи 1931 г.
значилось примерно 750 тыс.3 Жили они преимущественно в западных поль-
ских областях, относившихся до 1919 г. к Германии.
Правительства межвоенного периода проводили враждебную по отношению
к национальным меньшинствам политику, от которой, правда, меньше всех
страдали немцы. Если в Восточной Польше возникали ситуации, близкие к
гражданской войне, то дискриминация немецкого меньшинства, считавшегося,
в общем-то, лояльным, ограничивалась подавлением его культурной жизни,
школьного дела, прессы и организаций. Антинемецкие акции вплоть до призы-
вов к бойкоту немецких торговцев и ремесленников особенно форсировало
«Объединение западных областей» — организация польских повстанцев в быв-
ших германских областях4. Фактическое исключение национальных мень-
шинств из господствующей системы вело к их националистической радикали-
зации, оправдывало в их глазах право требовать присоединения к государству
своей национальности. Это изменение нашло свое выражение, пожалуй, в том,
что с конца 20-х годов немецкое меньшинство все больше ощущало себя «наци-
опальной группой», то есть частью более крупного, находящегося по ту сторону
границы целого, а не меньшинством внутри польской нации, что имело место
раньше5.
Внешнеполитические успехи Гитлера, и прежде всего аншлюс Австрии и
Судетской области, укрепили надежды, что фюрер добьется пересмотра герма-
но-польской границы 1919 г. После разрыва с Польшей весной 1939 г. немецкие
учреждения раздували недовольство и стимулировали радикализацию лиц не-
мецкого происхождения в Польше, используя для связи с их организациями,
которые зависели в финансовом отношении от «рейха»6, зарубежную организа-
цию НСДАП, радиопропаганду и тд. Вместе с тем со стороны польского прави-
тельства и большинства населения начали проводиться акции по закрытию не-
мецких школ и газет, экономической дискриминации, высылке и арестам лиц
немецкого происхождения, устраивались антинемецкие вылазки, поднявшие в
преддверии войны волну «психоза страха и ненависти»7. Только в такой ситуа-
ции большинство фольксдойче в Польше решилось отказать польскому госу-
дарству в лояльности.
В начале войны частично стихийно, частично в результате подстрекательст-
ва со стороны Германии или организаций немецкого меньшинства были осуще-
ствлены многочисленные акты сопротивления и саботажа. Однако вряд ли най-
дутся точные данные об их масштабах и последствиях8. Но даже если эта «пятая
колонна» вообще существовала в размерах, заслуживающих упоминания, то во
всяком случае для исхода войны она не имела решающего значения.
Однако Польшей были предприняты серьезные контрмеры. В соответствии
с подготовленными списками власти распорядились арестовать 10-15 тыс.
380

фольксдойче (1-2 % всего немецкого меньшинства) и пешком вывести их из
района боевых действий, поскольку они рассматривались как фактор потенци-
альной поддержки врага. Имели место многочисленные эксцессы и бесчинства,
случаи жестокого обращения, прежде всего со стороны гражданского населения.
Неспособные идти часто расстреливались9. Во многих местах члены польских
организаций изгоняли граждан немецкого происхождения, подозреваемых в са-
ботаже или конспиративной работе, из их домов и жестоко издевались над ни-
ми10.
Наиболее жестокие случаи бесчинств имели место 3 сентября 1939 г. в
Бромберге11. После того как группа, состоявшая из фольксдойче, якобы атако-
вала польские части, в атмосфере дикой ненависти были убиты или подвергнуты
издевательствам многие сотни людей. Количество жертв таких «судов Линча»
раздувалось национал-социалистической пропагандой: поляки якобы уничто-
жили 58 тыс. лиц немецкого происхождения, проживавших в Польше. До сегод-
няшнего дня праворадикальные и правоконсервативные авторы используют
«бромбергское кровавое воскресенье» как аргумент в различных сравнениях,
имеющих своей целью доказать относительность немецких преступлений в
Польше.
Так, например, Эрнст Нольте в 1987 г. писал: «Война против Польши нача-
лась тенденциозным геноцидом, осуществлявшимся польской стороной... Со-
мнительно, пережило ли бы немецкое меньшинство войну, если бы она продол-
жалась более трех недель»12. Бромбергский обер-бургомистр Кампе, назначен-
ный на этот пост нацистами, говорил после войны о 1200-1500 жертвах «крова-
вого воскресенья», из которых примерно 700 он якобы видел своими глазами13.
Благодаря тщательным исследованиям серьезные авторы пришли между тем к
согласию в том, что во время боевых действий погибло в общей сложности не-
полных 4 тыс. фольксдойче, проживавших в Польше. В это количество входят не
только люди, убитые в Бромберге и других местах во время бесчинств, но и те,
кто пал жертвой в ходе интернирования, самих военных действий (в том числе
военнослужащие польской армии), а также в ходе немецких бомбардировок14.
Напротив, польские потери в войне составили 66 300 убитыми и 134 тыс. ране-
ными15, не считая множество уничтоженных позже «айнзатцкомандами», «Са-
мозащитой» и тд. в ходе подавления антинемецких выступлений.
В межвоенный период немецкое меньшинство особенно страдало от посто-
явного экономического кризиса и бедственного положения со снабжением в
этой считавшейся в Европе «приютом для бедных» стране. Интеграция трех су-
ществовавших раздельно до польского воссоединения обществ и экономик в
единое целое означала для населения экономически более развитых бывших не-
мецких областей снижение их уровня жизни, так как их экономика в значитель-
ной степени утратила рынки сбыта в Пруссии. Специальные ограничения для
меньшинств еще больше обостряли ситуацию, связанную с потерей доходов.
Большой рост населения вел, кроме того, к увеличению неполной занятости и
безработице, которые в свою очередь обусловливали рост ощущения бесперс-
пективности и пессимизма, особенно среди молодого поколения. Отдушиной
для возникавших в результате этого чувств досады и злобы служили ставшие
традиционными этнические конфликты между немецким меньшинством, ко-
торое до 1918 г. находилось в привилегированном положении благодаря прово¬
381

дившейся тогда правительством империи политике германизации16, и поль-
ским большинством, которое со своей стороны было настроено националиста-
чески и чувствовало себя теперь более уверенно.
«Присоединение» польских областей17
Хотя первоначально министерство внутренних дел «рейха» предусматрива-
ло лишь незначительное расширение границ 1914 г., захваченные в 1939 г. у
Польши территории почти вдвое превосходили уступки, сделанные ей Герма-
нией в 1919 г., и отодвинули границы «рейха» по сравнению с положением в
1914 г. на 150-200 км на восток. В новых областях Данциг-Западная Пруссия и
Вартегау, а также в районах, перешедших к провинциям Силезия и Восточная
Пруссия, жило в общей сложности примерно 7,8 млн. поляков. Они составляли
86% местного населения, в то время как по-немецки говорило 7, а на идиш — 5%
населения. Самым большим был удельный вес немцев среди населения Данци-
га-Западной Пруссии. Так как в Данциге жили почти одни немцы, то в Данциг-
ском округе преобладало немецкоговорящее большинство (53%). В округе
Бромберг доля немецкого населения равнялась только 14%. Еще меньше была
эта доля в Восточной и Верхней Силезии и в имперской области Вартегау. В при-
соединенной к Восточной Пруссии Юго-Восточной Пруссии и в треугольнике
Сувалки лиц немецкого происхождения почти не было.
Организованное формирование «Самозащиты»
Из многих населенных пунктов в тех областях, которым грозила быстрая
немецкая оккупация, служащие польской полиции и администрации бежали
накануне или сразу же после немецкого нападения. Вследствие этого члены сим-
патизирующих национал-социализму «организаций немецкой нации» ощутили
необходимость образования «самозащиты» с целью захвата и охраны важней-
ших административных учреждений, предприятий и стратегических пунктов18.
Так как немецкие войска в первые дни войны быстро продвигались вперед,
в населенных пунктах, находившихся в тылу, оставались в большинстве случаев
лишь небольшие по численности гарнизоны. Поэтому коменданты военных
гарнизонов и чиновники создававшейся на оккупированных территориях граж-
данской администрации часто оказывали поддержку формированию отрядов
ополчения из немецкоязычного гражданского населения. Они занимались обуче-
нием и вооружением этих отрядов трофейным оружием19.
Решение о мобилизации немецкого меньшинства было принято на совеща-
нии эсэсовского руководства, состоявшегося под председательством Гиммлера
предположительно 8 сентября 1939 г. в ставке фюрера. Гиммлер сообщил, что
«Адольф Гитлер, исходя из донесений вермахта, в соответствии с которыми бы-
ло убито или угнано более 12 тыс. немцев, распорядился немедленно создать от-
ряды местной обороны — “хаймвер”»20. После этой конференции руководство
СС спешно предприняло дальнейшие организационные меры. 9 сентября на-
чальник главного управления СС направил к местам дислокации на оккупиро¬
382

ванной территории четыре «оперативные группы штабов самозащиты и поли-
ции», каждая под руководством оберфюрера СС21.
Решающую роль в создании ополчения, уточнении его организационной
структуры и задач сыграл, пожалуй, будущий руководитель «Самозащиты» в За-
падной Пруссии Лудольф фон Альвенслебен. Будучи первым адъютантом Гим-
млера, он имел свободный доступ к рейхсфюреру СС. Во вверенной ему области
степень организованности и жестокости ополчения была намного больше, чем в
остальных оккупированных областях. 12 сентября, то есть после того, как «опе-
ративные группы штабов Самозащиты» уже отправились в путь, фон Альвенс-
лебен встретился с Гиммлером в «специальном поезде “Генрих”»22. Здесь и бы-
ли, видимо, уточнены функции и структура «Самозащиты». Если раньше она
планировалась как вспомогательная полиция, которая должна была формиро-
ваться независимо от СС, то Гиммлер и фон Альвенслебен создали теперь новую
концепцию, в соответствии с которой «Самозащита» и СС переплетались друг с
другом, в результате чего возникла своеобразная нацистская организация. Сфе-
ра деятельности «Самозащиты» была расширена далеко за рамки вспомогатель-
ных полицейских функций, предусмотренных первоначально вермахтом и Гит-
лером. Являясь организацией, находящейся под руководством СС, она должна
была участвовать в выполнении «национально-политических задач», то есть в
систематическом уничтожении поляков и евреев.
Гиммлер подчинил «Самозащиту» начальнику полиции порядка Далюже.
Высшие руководители СС и полиции, а также местные органы полиции порядка
давали распоряжения относительно «использования Самозащиты», «а также не-
обходимые указания относительно вооружения, обучения Самозащиты и конт-
роля над ней». Одновременно Гиммлер просил начальников гражданской адми-
нистрации и главнокомандования сухопутных войск «позаботиться о том, что-
бы полицейские полномочия не использовались другими организациями»23.
Эта претензия на исключительное право была направлена прежде всего против
еще существовавшего «хаймвера», то есть местной обороны, и других, едва ли
связанных с эсэсовской и полицейской иерархией формирований. Она показы-
вает вместе с тем, какую важную роль играла «Самозащита» в первоначальных
планах эсэсовского руководства.
Еще в одном указе говорилось: «Самозащита формируется из способных но-
сить оружие лиц немецкого происхождения в Польше в возрасте 17-45 лет. В ее
ряды принимается только тот, кто в результате проверки признан достойным
этого. Служба в Самозащите является почетной добровольной обязанностью».
Членов «Самозащиты» можно было узнать по белой нарукавной повязке с
черной надписью «самозащита». Вооружены они были польским трофейным
или изъятым при обысках оружием24.
«Самозащита» территориально была приведена в соответствие с админист-
ративным делением захваченной территории. Было пять областей, где она дей-
ствовала (Данциг-Западная Пруссия, Вартегау, Юго-Восточная Пруссия, Вос-
точная Верхняя Силезия и генерал-губернаторство). На уровне областных пра-
вительств имелись инспектора. Им подчинялись крайс-,ортс- и — насколько это
позволяло количество принятых на службу фольксдойче — хундертшафтс- и
роттенфюреры. Вплоть до поста крайсфюрера назначения производились свер-
ху из числа фюреров СС, из «рейха». На более низкие должности назначались
383

фольксдойче, во многих деревнях — бургомистры. В призыве к вступлению в
ряды «Самозащиты», который был опубликован в газетах и распространялся с
помощью плакатов, указывалось: «В бегстве от неудержимо продвигающихся
вперед немецких войск затравленные и озверевшие поляки проявляли скотскую
жестокость по отношению к фольксдойче. Бесчисленны жертвы польского тер-
рора. Все еще вспыхивает фанатическая ненависть. Все еще находятся одичав-
шие, озверевшие твари, для которых стремление убивать стало ремеслом. Чтобы
покончить с таким положением, формируется самозащита (“хайматвер”)»25.
Наряду с призывами к ненависти, шовинизму и расизму эсэсовцы, которым
было поручено формирование «Самозащиты», оказывали на людей давление,
чтобы побудить как можно больше из них к вступлению в нее. Тем лицам фоль-
ксдойче, которые бежали из Польши, возвращение на родину разрешалось толь-
ко в том случае, если они вступали в ополчение. Ополчение имело монополию
на распределение рабочих мест для лиц фольксдойче. Участие в ополчении было
для соответствующих возрастных групп условием для получения «удостовере-
ния о немецком происхождении», которое одно могло быть защитой от репрес-
сий со стороны оккупантов и самой «Самозащиты»26.
Таким образом, в Западной Пруссии удалось рекрутировать около 80% не-
мецких мужчин, «способных носить оружие». В этой области, охватившей быв-
шие польские территории имперского округа Данциг-Западная Пруссия, за ис-
ключением четырех подчиненных данцигской «Самозащите» районов, прожи-
вало примерно 200 тыс. фольксдойче, из которых до конца ноября 38 300 всту-
пили в «самозащиту». Примерно 40% из них относились к «категории А» и слу-
жили в составе основных частей, используемых и при расправах. Остальные
(«категория Б») прошли формальную военную подготовку и использовались
только от случая к случаю для несения патрульной службы и оцеплений27.
В имперской области Вартегау было рекрутировано около 60% людей, «спо-
собных носить оружие». Здесь личный состав «Самозащиты» насчитывал при-
мерно 45 тыс. человек. В генерал-губернаторстве, где, кроме района Лодзи, поч-
ти не проживали немцы, в «Самозащите» числилось 126 тыс. человек. То есть и
там, несмотря на очень большую разбросанность населенных пунктов, в ополче-
ние было включено около половины «лиц немецкого происхождения, способных
носить оружие». Только в районах с большим удельным весом немцев организа-
ция «Самозащиты» соответствовала организации в остальных оккупированных
областях. Там, где местных немцев почти не было, возникала необходимость в
мобильном применении сил. Для этого руководство СС формировало военизи-
рованные «батальоны Самозащиты». В Восточной Верхней Силезии ситуацию в
этом плане отражает единственная цифра (от 1 ноября 1939 г.) — «23 200 чело-
век в Самозащите». Это позволяет сделать заключение о том, что здесь в «Само-
защиту» было рекрутировано более 50% годных к военной службе мужчин. Что
касается Данцига, где немцы составляли большинство населения, и в силу этого
и других обстоятельств «Самозащита» не играла большой роли, а также Юго-Во-
сточной Пруссии, то о численности тамошней «Самозащиты» нет никаких дан-
ных28.
Из четырех оберфюреров СС, первоначально посланных в Польшу в качест-
ве территориальных руководителей «Самозащиты», уже через несколько дней
один был заменен адъютантом Гиммлера, депутатом рейхсвера, «старым бор¬
384

цом» фон Альвенслебеном. В конце октября был смещен и руководитель «Само־
защиты» в имперской области Вартегау. На его место пришел оберфюрер СС
Штрооп. В обоих случаях после личного вмешательства Гиммлера бесцветные
эсэсовские бюрократы были заменены более радикальными борцами за нацио־
нал-социалистическое расовое учение, для которых руководящие позиции в
«Самозащите» были новой ступенью в карьере, ведущей к высшим должностям
в СС. Верхнесилезский руководитель «самозащиты» Катцман был членом «на-
родного трибунала», позже участвовал в планировании «окончательного реше-
ния еврейского вопроса» в Галиции; он относился к сторонникам жесткой линии
в эсэсовском руководстве.
Выделялся руководитель «Самозащиты» в генерал-губернаторстве Ханс
Керстен. Он воплощал собой такой тип эсэсовского бюрократа, который органи-
зовывал «Самозащиту» так, чтобы дело не доходило прежде всего до крупных
бесчинств. В духе первоначальной концепции «Самозащиты» Керстен намере-
вался создать организацию из как можно большего числа фольксдойче в Поль-
ше в качестве вспомогательных полицейских частей. Он ставил перед ними со-
ответствующие задачи, не носившие, однако, «национально-политического» ха-
рактера. Лишь позже и здесь другие эсэсовские фюреры, особенно небезызвест-
ный Одило Глобосник в Люблине, радикализировали «Самозащиту»29.
Деятельность «Самозащиты»
Немногие существующие в письменном виде приказы определяют «Само-
защиту» прежде всего как вспомогательную полицию. Более наступательные, ак-
тивные задания упоминались только в специфических национал-социалиста-
ческих оговорках в документах. Например, в приказе от 11 сентября 1939 г. го-
ворится: «В случае возникновения беспорядков нужно собрать ״Самозащиту״.
После этого она может быть использована ландратом под руководством соответ-
ствующего фюрера СС для подавления беспорядков»30. Месяцем позже, 14 ок-
тября 1939 г., верховное главнокомандование вермахта в секретном циркуляре
проинформировало всех «комендантов крепостей, полковых и батальонных ко-
мандиров в местах расположения районной администрации» о том, что «Само-
защита как вспомогательный орган полиции порядка имеет право производить
аресты». В принципе, правда, ополчение «не уполномочено производить наказа-
ния, на что ему было указано», но в случае «недостатка специальных эсэсовских
частей оно может быть использовано для выполнения особых заданий»31.
Когда не хватало людей из «отряда идологической войны» или они были
нужны в другом месте, «Самозащита» должна была брать на себя выполнение
«расово-политических санационных мероприятий». Если вспомнить, что в это
время «Самозащита» уже широко осуществляла автономные массовые репрес-
сии, то процитированный циркуляр руководства вермахта можно рассматри-
вать как попытку удержать «Самозащиту» от дальнейшего превышения своих
полномочий. Многочисленные конфликты с вермахтом, тогдашние и более позд-
ние юридические расследования и судебные приговоры подтверждают, что по
крайней мере «Самозащита» Западной Пруссии, несмотря на расширение ее
385

компетенции, все чаще превышала последнюю и действовала во многом незави-
симо от других — в том числе и более высоких — инстанций.
Сам Гиммлер наряду со вспомогательными полицейскими функциями ог-
ромное значение придавал выполнению другой задачи: вербовки для СС и со-
здания эсэсовской организации. Это было изложено в телеграмме из «специаль-
ного поезда “Генрих”» от 12 сентября 1939 г.: «Оберфюрер СС фон Альвенсле-
бен на основе поступающей прямой информации от рейхсфюрера СС с террито-
рий, заселенных фольксдойче, начнет создание вербовочной службы, как это
имеет место в Судетской области»32. Перепись фольксдойче, их медицинская и
расовая проверка на предмет годности для использования в различных нацист-
ских формированиях, а также первичная политическая и военная подготовка от-
носились к задачам «Самозащиты», о чем наиболее часто упоминается в после-
военных расследованиях, в то время как участие в экзекуциях большей частью
отрицается или маскируется.
Более радикальные задачи формулировались, как правило, только устно. Так
как к внутренним принципам деятельности «Самозащиты» относилось требова-
ние по возможности избегать письменных приказов, то впечатление о том, как
формулировались задачи ополчения руководителями, можно получить в пер-
вую очередь из газетных отчетов и информации.
В своем первом публичном выступлении, а именно на собрании «Самоза-
щиты» в Бромбергском городском театре 14 октября 1939 г., фон Альвенслебен
заявил: «Рыцари мечом покорили эту страну. Сегодня мы тоже должны мечом
навести порядок в бывших польских провинциях — Познани и Западной Прус-
сии... Мы хотим быть радикальными борцами, едиными в вере Адольфу Гитле-
ру»33.
Двумя днями позже фон Альвенслебен выступал перед членами «Самоза-
щиты» в Торне: «Теперь вы здесь народ господ. С помощью мягкости и слабости
никто еще ничего не создал... Поэтому я жду, так же как ждет от вас и наш фюрер
Адольф Гитлер, что вы будете стоять дисциплинированно и твердо, как круппов-
ская сталь. Не размягчайтесь, будьте беспощадными и покончите со всем, что не
является немецким и могло бы помешать нам в созидании»34.
Для описания внутреннего настроя руководителей «Самозащиты» характер-
ны письма инспектора в Хоэнзальце, оберштурмбанфюрера СС Кёльцова, опуб-
ликованные им в приложении к журналу Союза немецких инженеров под заго-
ловком «Записки между фронтом и родиной, полевая почта 1939 года». «Моя
задача состоит в том, чтобы привлечь немецких мужчин в “Самозащиту” и тем
самым держать в страхе польский народ... Задача нелегкая, тем более что поляки
относились к нам очень враждебно. Кроме того, во время польского отступления
имели место такие проявления бешенства, что в соответствии с законом мы дол-
жны были поставить к стенке более половины населения... Те, кто каким-либо
образом участвовал в преследованиях немцев, были, само собой разумеется, рас-
стреляны. Хотя здесь очень мало эсэсовцев, польский сброд испытывает безгра-
ничный страх. Поскольку, как можно предположить, к Рождеству мы уйдем от-
сюда, наша нынешняя задача состоит в том, чтобы из проживающих здесь не-
мцев сделать действительных хозяев этой красивой и богатой страны».
Большинство допрошенных в послевоенных процессах бывших военнослу-
жащих «Самозащиты» заявили, что наряду с учетом и проверкой лиц немецкого
386

происхождения в Польше их задачи в значительной мере состояли в том, чтобы
охранять военные и хозяйственные объекты. Некоторые признали, что участво-
вали в арестах людей и в эвакуации групп польского населения. Хотя участие в
экзекуциях, как правило, оспаривалось, только очень небольшое количество
свидетелей отрицало, что наказания, особенно на территории, находившейся в
ведении фон Альвенслебена, относились к главным задачам ополчения.
Когда 20 сентября Гиммлер приехал в Бромберг, он обсудил с фон Альвен-
слебеном методы, которые будут использоваться в дальнейших действиях. Тог-
дашний бромбергский руководитель «Самозащиты» после войны дал показания
о том, что Гиммлер распорядился в то время за каждого убитого немца расстре-
ливать десять представителей польских верхних слоев35.
Руководители «Самозащиты» получали указания и директивы почти исклю-
чительно от фон Альвенслебена лично. Во время этих «служебных совещаний»,
собиравшихся в большинстве случаев еженедельно, на первом плане стояли от-
четы районных «фюреров» и инспекторов о количестве экзекуций и постоянные
требования фон Альвенслебена увеличить число наказанных. Ведение протокола
строго запрещалось. Один из присутствовавших рассказывал, что однажды, по-
еле того как он дважды сообщил об отсутствии донесений об экзекуциях в Шу-
бине, фон Альвенслебен спросил: «Что же, в Шубине вообще нет ни одного по-
ляка?»36. Где-то в начале октября 1939 г. фон Альвенслебен, видимо под давле-
нием вермахта, ограничил полномочия руководители «Самозащиты» в том пла-
не, что отныне решения о судьбе арестованных он стал принимать сам. Докумен-
ты с именами обвиняемых и кратким изложением вменяемых им в вину дейст-
вий следовало подавать ему. Затем в предусмотренной для этого графе он отме-
чал, был ли обвиняемый наказан на месте, послан в концентрационный лагерь
или отпущен на свободу37.
Составленный на основании документов список фактов наказаний и уни-
чтожения людей, осуществленных «Самозащитой» самостоятельно или совме-
стно с другими нацистскими формированиями, содержит 141 запись, касающу-
юся преимущественно Западной Пруссии, иногда области Вартегау и в отдель-
ных случаях Восточной Верхней Силезии и Юго-Восточной Пруссии. Невоз-
можно доказать участие «Самозащиты» в расстрелах, производившихся в гене-
рал-губернаторстве, хотя губернатор Ганс Франк и назвал «Самозащиту» в рай-
оне Люблина «бандой убийц под руководством фюрера СС и полиции»38, а также
неоднократно выступал против «самостоятельного осуществления экзекуций
“Самозащитой”»39. Представляется, что здесь лучше всего функционировала
система сокрытия преступлений, которая и без того осложняет изучение этой
темы.
И если на количественное распределение данных об убийствах людей влия-
ние оказывало то, что послевоенные расследования, в частности в ФРГ, особенно
концентрировались на Западной Пруссии, то такой подсчет все же отражает дей-
ствительные региональные различия в деятельности «Самозащиты» в «присо-
единенных» областях. Под руководством фон Альвенслебена в Западной Прус-
сии, где и во времена Польской Республики, а особенно в первые дни войны,
имели место самые ожесточенные столкновения между немцами и польским
большинством, «Самозащита» превратилась в самостоятельное и часто исполь-
зовавшееся в национал-социалистической «народной борьбе» орудие для «лик¬
387

видации враждебных рейху элементов». В областях Вартегау, Восточной Верх-
ней Силезии и Юго-Восточной Пруссии «Самозащита» играла в подобных ак-
циях явно меньшую роль. В генерал-губернаторстве она, по крайней мере в не-
которых областях, привлекалась и для расстрелов, но ее преступления там отсту-
пают на второй план по сравнению с главными отрядами «идеологической вой-
ны» — «айнзатцгруппами» и «айнзатцкомандами»40.
Место «Самозащиты» в оккупационной системе
В Польше в период 1939-1940 гг. следует различать три фазы национал-со-
циалистического господства. С 1 по 28 сентября 1939 г. было состояние войны
и действовало военное право. До 25 октября 1939 г. страной управляла немецкая
военная, а затем гражданская администрация.
В упомянутый здесь период эсэсовская и полицейская иерархия подразде-
лялась на три части: «Самозащиту», полицию порядка (состоящую из: 1) вспо-
могательной полиции, 2) жандармерии в сельской местности или в городах и 3)
мобильных полицейских батальонов) и полицию безопасности, к которой в пе-
риод военного управления относились «айнзатцгруппы», «айнзатцкоманды», а
также данцигские специальные части СС, а позже — как и в «рейхе» — уголовная
полиция, гестапо и СД.
Две первые части подчинялись главному управлению полиции порядка в со-
ставе имперского руководства СС и полиции, а третья — главному имперскому
управлению безопасности, которой с сентября 1939 г. были подчинены все ор-
ганы полиции безопасности.
С функциональной точки зрения такая дифференциация полицейской
структуры вряд ли была оправданна. При проведении больших «акций» часто
сотрудничали несколько различных полицейских подразделений, «Самозащи-
та» и (или) вермахт. Однако явные различия имели место при наборе людей, а
также в структуре различных подразделений: «Самозащита», вспомогательная
полиция, которая была подчинена полиции порядка, и все больше и больше от-
вечавшая (формально тоже) за транспорт и общественный порядок жандарме-
рия (в более или менее крупных городах она называлась общей полицией) со-
стояли из фольксдойче, а эсэсовские и полицейские руководители из «рейха» за-
нимали лишь высокие посты, причем в принципе недолго. Все остальные пол-
итические части, напротив, в период правления военной администрации были
переброшены в Польшу из «рейха» или из Данцига и не занимались ни рекрути-
рованием, ни военным обучением новобранцев. Кроме того, они были меньше
привязаны к одному месту службы, чем формирования, состоявшие преимуще-
ственно из местных жителей. Они использовались в основном для экзекуций и
других «крупных акций» до тех пор, пока не были обучены и готовы взять на себя
эту часть национал-социалистической политики в Польше подразделения из
фольксдойче.
Первенство по отношению к другим носителям власти, на которое претен-
довал вермахт во время правления военной администрации, проявилось во вза-
имоотношениях между военной и полицейской иерархиями. Все полицейские
силы подчинялись тогда как имперскому руководству СС и полиции, так и ко¬
388

мандующим оккупационными войсками. Но тот факт, что всем полицейским
инстанциям в приказах отдавался приоритет, свидетельствует о том, у кого в
действительности были властные полномочия. Так, на местном уровне эсэсов-
ские штабы, посланные в Польшу для создания «Самозащиты», добились зна-
чительной самостоятельности; с середины сентября начальники гражданской
администрации утратили свое право отдавать приказы «Самозащите». Посте-
пенно подчинение и прочих полицейских сил командующим оккупационными
войсками осталось лишь на бумаге. Полнота власти, вытекавшая из фактиче-
ской независимости от командующих оккупационными войсками, привела к
росту числа расстрелов людей отрядами «Самозащиты» и явилась причиной
большинства конфликтов между их командованием и другими инстанциями
национал-социалистической системы.
Переход к гражданскому управлению 25 октября 1939 г. привел, с одной сто-
роны, к нормализации структуры власти: значительная часть войск, «айнзатц-
группы», «айнзатцкоманды» и так называемые особые части СС были выведены
с захваченной территории и заменены, как и в «рейхе», уголовной и политиче-
ской полицией. Теперь гражданская администрация была способна функциони-
ровать и приобрела самостоятельность по отношению к военной иерархии. Но,
несмотря на вывод большинства войск, военные по-прежнему имели здесь го-
раздо больше прав, чем в «рейхе». Между военной и гражданской иерархиями не
существовало больше отношений подчиненности. С другой стороны, эсэсовские
и политические структуры еще больше обособились и усилили свое влияние.
Хотя гражданские органы правления в оккупированной Польше обладали небы-
валой полнотой власти41, они все же вряд ли могли как-то воздействовать на
полицейские структуры, в то время как эсэсовское руководство, осуществлявшее
запланированную «расовую политику», держало в своих руках бразды правле-
ния. Характерно, что имперское руководство СС и полиции ввело для всех по-
лицейских структур особый порядок подчинения, на основе которого с самого
верха до самого низа напрямую отдавались приказы на выполнение «особых за-
даний».
Итак, «Самозащита», безусловно вопреки первоначальным планам, быстро
обрела значительную самостоятельность. Она фактически подчинялась только
высшему руководству СС и полиции. В Западной Пруссии она тесно сотрудни-
чала с «айнзатцгруппами» полиции безопасности и ее местными подразделени-
ями («айнзатцкомандами» и т.п.). И напротив, с некоторыми частями вермахта
часто имели место трения, особенно в Западной Пруссии. Тем не менее вермахт
и «Самозащита» сотрудничали иногда при расстрелах крупного масштаба. В са-
мом начале войны против Польши военное командование вермахта и политиче-
ское руководство СС разграничили сферы своей деятельности. Уже 12 сентября
начальник военной разведки и контрразведки Канарис обратил внимание на-
чальника ОКВ генерала Кейтеля на то, что «в Польше запланированы широкие
репрессии и должны быть истреблены, в частности, аристократия и духовенство.
В конечном итоге мир возложит ответственность за такие деяния на вермахт, на
глазах которого случились эти вещи. Кейтель ответил, что фюрер уже принял
решение по данному вопросу. Он уже разъяснил главнокомандующему сухопут-
ных войск, что если вермахт не хочет иметь ничего общего с этими происшест-
виями, то их должны взять на себя СС и гестапо, являющиеся соперниками. По¬
389

этому наряду с военным комендантом в каждый район будет назначаться граж-
данский начальник. Последнему и будет, таким образом, поручено истребление
народа»42.
Это разделение задач распространялось и на «Самозащиту». Так, в памятке
командования 4-й армии для всех солдат в Западной Пруссии говорилось: «Под-
разделение не должно вмешиваться в дела “Самозащиты”. Однако необходимо,
чтобы военные части направляли в штабы дивизий донесения под грифом “сек-
ретно” о времени, месте и количестве арестованных в ходе акций “Самозащи-
ты” в том объеме, который будет им известен»43.
И наоборот, руководство «Самозащиты» относилось с недоверием к вермах-
ту. Это нашло свое выражение, например, в одном из писем фон Альвенслебена
Гиммлеру: «К сожалению, не были приняты такие решительные меры, которые
были бы необходимы. Вина за это ложится на так называемые военные суды и
на местных комендантов вермахта, которые... по причине, вытекающей из их
профессий, оказались слишком мягкими»44.
Против самовольных расстрелов, проводившихся «Самозащитой», проте-
стовали сначала отдельные офицеры. Самый скандальный случай произошел,
когда командир одной из военных частей арестовал команду «Самозащиты» и
освободил ее пленников. Когда фон Альвенслебен выступил в поддержку предво-
дителя команды «самозащитников», то командующий группой «Ост» распоря-
дился вернуть пленных. Для последних это было равнозначно смертному при-
говору. Вермахт оказал сопротивление и тогда, когда Гитлер, ОКВ и министр
юстиции 4 октября 1939 г. объявили амнистию «по случаю победоносного окон-
чания навязанного нам похода в Польшу». В соответствии с этой амнистией дол-
жны были не преследоваться в уголовном порядке все «действия, совершенные
в период с 1 сентября 1939 г. до сегодняшнего дня на оккупированной террито-
рии Польши, которые были обусловлены озлоблением из-за совершенных по-
ляками зверских преступлений». Командующие группой армий «Юг» и 8-й ар-
мии высказались против этого «акта милосердия», представлявшего собой еще
одну индульгенцию для «Самозащиты»45.
13 октября 1939 г. состоялось обсуждение задач и прав «Самозащиты», в ко-
тором приняли участие начальник штаба командующего войсками 20-го воен-
ного округа (Данциг), высший начальник СС и полиции Данцига и шеф «само-
защиты» фон Альвенслебен. Сошлись на том, что расстрелы будут производить-
ся «Самозащитой» только в «крайних случаях», скажем при нехватке «айнзатц-
команд» и только в соответствии с военно-полевым производством и с одно-
значного одобрения фон Альвенслебена. Тем самым СС и «Самозащита» еще раз
одержали верх над вермахтом, который отныне также признал за ними в прин-
ципе те же самые функции полиции безопасности, которые выполнялись «айн-
затцкомандами», и не настаивал больше на выполнении ими их первоначально
установленных задач, характерных для полиции порядка. Итак, «Самозащита»
продолжала свои репресии, ибо всегда и везде можно было утверждать, что не
хватает полицейских сил.
Командующий военным округом Данциг-Западная Пруссия в ноябре нако-
нец-то вмешался в конфликт, направив письмо имперскому наместнику, гау-
ляйтеру Форстеру. Ссылаясь на «дух и ударную силу» своих войск, а также на
«акты отчаяния», которыми поляки реагировали на террор «Самозащиты» и ко¬
390

торые могли бы повлечь за собой «серьезную угрозу для безопасности этой им-
перской области», он потребовал, чтобы Форстер запретил «Самозащите» произ-
водить какие-либо расстрелы46. В своем более позднем письме командование
военного округа назвало ополчение вообще «террористической организацией»47.
Форстер и сам был противником самоуправства «Самозащиты», у него были
прямо-таки напряженные отношения с Гиммлером. Он неоднократно высказы-
вался в том смысле, что «безобразия» «Самозащиты» должны прекратиться. И
если в перспективе Форстеру и вермахту при содействии Геринга удалось все же
отстоять перед Гитлером свою точку зрения и добиться в конечном итоге роспу-
ска «Самозащиты», то с сентября до ноября фон Альвенслебен, являясь провод-
ником «расовой политики СС», удерживал бразды правления в своих руках. Об
этом свидетельствуют масштабы уничтожения людей, осуществлявшегося «Са-
мозащитой», а также тот факт, что она систематически успешно противостояла
Форстеру, отказываясь предоставлять ему точные сведения о своей деятельно-
сти48. Подобные же масштабы принял и длительный конфликт между губерна-
тором Гансом Франком и «Самозащитой» в генерал-губернаторстве. В служеб-
ном дневнике Франка неоднократно встречаются записи о «ненадежности» и да-
же об «опасности» «Самозащиты». Как и Форстер, Франк назвал «недопустимым,
чтобы “Самозащита” претендовала на роль немецкой полиции и чтобы она са-
мостоятельно, без привлечения СС и полиции осуществляла казни. Генерал-гу-
бернатор поручил высшим руководителям СС и полиции позаботиться о том,
чтобы в будущем такого... не происходило»49.
Когда Франк приказал перевести членов «Самозащиты» в вермахт, чтобы
уменьшить трения между различными полицейскими подразделениями и пре-
кратить самоуправство ополчения, он натолкнулся на сопротивление местных
руководителей «Самозащиты» и до поры до времени не мог добиться своего.
И наконец, большое количество дисциплинарных и уголовных процессов по
делам членов «Самозащиты» — среди известных нам людей в отношении каж-
дого десятого — позволяет сделать вывод, что тем самым нацистское руководст-
во создавало все больше проблем, что оно само раздувало возмущение и беспо-
койство среди населения, в том числе и его немецкой части. Разумеется, в центре
внимания этих судебных процессов находились не самовольные расстрелы, да-
же если они основывались на самых шатких обвинениях, а изнасилования, гра-
бежи, половые контакты с «чуждыми по крови», обогащение с использованием
служебного положения и тд. Прокуратура земельного суда в Бромберге и та-
мошний чрезвычайный нацистский суд, проводившие расследования главным
образом дел, связанных с антинемецкими погромами «кровавого воскресенья»,
в целом ряде процессов пришли к критической оценке деятельности «Самоза-
щиты»50.
Указом от 8 ноября 1939 г. Гиммлер распорядился о роспуске «Самозащи-
ты» к концу месяца. Ее члены должны были быть взяты в СС, СА, НСКК и
НСФК51. Этот срок был в общем соблюден только в Данциге-Западной Пруссии.
В остальных областях это расформирование растянулось до 1940 г.
Если поставить вопрос о причинах того, почему «Самозащита» просущест-
вовала в Западной Пруссии только около трех месяцев и нигде в Польше ее су-
ществование не продолжалось более года, то все говорит о том, что из-за усили-
вавшегося сопротивления прежде всего частей вермахта, гражданской админи¬
391

страции, а также со стороны немецкого населения «Самозащита» все более обна-
руживала свою непригодность для эффективного покорения Польши, а затем
благодаря созданию служб СС и полиции стала вообще ненужной. Расформиро-
вание этой организации в отдельных районах Польши происходило по мере ук-
репления там немецкого господства. Во внутриэсэсовском анализе о «решении
политических и полицейских вопросов во вновь оккупированных западных об־*
ластях» начальник полиции безопасности и СД Рейнхард Гейдрих пришел в
1940 г. к подобному же выводу: «Ради предотвращения новых недостатков в по-
литической и полицейской работе» следовало бы по возможности избегать тре-
ний между главнокомандованием сухопутных войск и СС и полицией, как это
имело место в Польше. Причины конфликтов Гейдрих видел в двух плоскостях:
с одной стороны, в том, что «указания, в соответствии с которыми действовали
специальные команды полиции, были чрезвычайно радикальными (например,
приказ о ликвидации многих польских руководящих лиц, численность которых
измерялась тысячами)», с другой — в том, что «“Самозащита” из-за понятного
озлобления, вызванного польскими зверствами, сначала самостоятельно осу-
ществила недопустимые, не поддающиеся контролю акты мести, которые затем
были приписаны СС и полиции»52.
Примечания
1	Тем не менее до настоящего времени это не нашло адекватного отражения в литературе. Если
не считать нескольких разделов в кн.: Broszat (Nationalsozialistische Polenpolitik, Stuttgart 1961, S.
60—62), и требующей корректировки, да к тому же и не переведенной на немецкий язык статьи:
Josef Skorzynski, Selbstschutz—V kolonna, в: Biuletyn Glownej Komisji Badanja Zbrodni Hitlerowskich
w Polsce, Bd X, Warschau 1958, и одного пассажа в кн.: Kazimierz Moczarski, Gesprache mit dem
Henker, Diisseldort 1978, S. 141-148, где *Самозащита» упоминается только вскользь. Она также
упоминается в конце работы: Czeslaw Madajczyk, Die Okkupationspolitik Nazideutschlands in Polen
1939—1945, Warschau 1970, Koln 1988, объемом 700 страниц. В Польше тоже нет новых пуб-
ликаций о *Самозащите».
2
Хотя евреи, несмотря на собственный язык, изначально являлись религиозным меньшинством,
во всей литературе они называются одним из этнических меньшинств (данные по книге.: Alfred
Bohmann, Strukturwandel der deutschen Bevolkerung im polnischen Staats- und Verwaltungsbereich,
Koln 1969, S. 40-46.
3	Cm.: Przemyslaw Hauser, Die deutsche Minderheit in Polen 1918-1933, в: Die deutsch-polnischen
Beziehungen 1919-1932, Braunschweig 1985, S. 87; Wolfgang Jacobmeyer, Die deutschen
Minderheiten in Polen und der Tschechoslowakei in den dreiBiger Jahren, в: Aus Politik und
Zeitgeschichte, В 31/86, S. 17—25.
4	Cm.: Walter Kuhn, Das Deutschtum in Polen und sein Schicksal in Kriegs- und Nachkriegszeit, в:
Osteuropa-Handbuch. Polen, Koln usw. 1959, S. 143 и 149 ff.; Otto Heike, Die deutsche Minderheit in
Polen bis 1939. Ihr Leben und Wirken kulturell, gesellschaftlich, politisch, Leverkusen 1985;
Skorzynski (см. прим. 1), S. 34.
5	Jacobmeyer (см. прим. 3), S. 23, особ. 17. См. также: Wolfgang Kessler, Die deutsche Bevolkerung
Pommerellens und GroBpolens nach dem Ersten Weltkrieg (1919—29), в: Hermann Rauschning, Die
Abwanderung der deutschen Bevolkerung aus WestpreuBen und Posen 1919-29, Berlin 1988, S. XXVI,
XXXVIII f. В части литера׳гуры эта терминология продолжает существовать. См.: Kuhn (прим. 4),
где глава о 1933-1939 гг. называется «Превращение в нацию».
6	См.: Norbert Krekeler, Revisionsanspruch und geheime Ostpolitik der Weimarer Republik. Die
Subventionierung der deutschen Minderheit in Polen, Stuttgart 1973.
7	Heike (см. прим. 4), S. 439-446, Kuhn (см. прим. 4), S. 151. Более чем сомнительным кажется
утверждение, что эти мероприятия ставили *под вопрос существование немецкого народа», ко-
торое выдвигал Кун в более поздней публикации. (Aschenbrenner et al. (Hrsg.), Die Deutschen und
ihre ostlichen Nachbam, Frankfurt/M. 1967, S. 263).
8	The German Fifth Column in Poland, London 1941; Louis de Jong, Die deutsche fiinfte Kolonne im
Weltkrieg, Stuttgart 1959, S. 145—154; Skorzynski (см. прим. 1), S. 33 f.
392

9	Kuhn (см. прим. 4), S. 151; De Jong (см. прим. 8), 52; Alfred M. de Zayas. Die Wehrmacht-
Untersuchungsstelle, Munchen 1979, S. 234 f. О пропагандистском использовании нацистами та-
ких «маршев» см.: Erhard Wittek, Der Marsch nach Lowitsch, Berlin 1940.
10	De Jong (см. прим. 8), S. 55.
11	В принципе используются употребляемые в источниках немецкие названия населенных пунк-
тов.
12	Der europaische Biirgerkrieg, Frankfurt/M. usw. 1987, S. 502 f.
13	ZStL V 203 AR-Z 313/59, Bl. 139.
14	Cm.: Peter Aurich, Der deutsch-polnische September 1939, Munchen usw. 1969; de Zayas (см. прим.
9), S. 227 ff.; Karol Pospieszalski, Sprawa 58 000 «Volksdeutschdw», Posen 1959; Kuhn (см. прим. 4),
S. 151; Heike (см. прим. 4), S. 443-446; Jorg K. Hoensch, Geschichte Polens, Stuttgart 1983, S. 280
f.
15	Там же, S. 280.
16	Kessler (см. прим. 5), S. XX f.
17	Broszat (см. прим. 1), S. 31-37. Rassenpolitisches Amt, Die Frage der Beyolkerung der ehemaligen
polnischen Gebiete, Berlin 1939, в: Karol Pospieszalskie, Hitlerowskie «prawo» okupacyjne w Polsce,
Posen 1952, S. 2-36.
18	ZStL V 203 AR-L1461/62, S. 1011 ff.; Heimatkalender des Kreises Bielitz 1941, S. 33 ff.; Skorzynski
(см. прим. 1), S. 32 f., который исходит из того, что формирование ополчения уже подготавлива-
лось втайне.
19	См.: Hans Umbreit, Die militarische Besetzung der Tschechoslowakei und Polens, Stuttgart 1977, S.
173 f. YStL V 203 AR-Z 175/60: Urteilsbegriindung, S. 32, 43, а также цитаты, которые взяты из:
Beweismittelbande VI 219, IX S. 36 und 97, X S. 54 und 57 und XI S. 158 (Soldau); 2 Js 886/63:
Anklageschrift des Landgerichts Hannover (GroB-Neudorf, Kreis Bromberg); V 203 AR-Z 119/60,
Ermittlungsergebnis Bl. 30 f., Urteil Bl. 7 und V 203 AR-Z 2558/67 Anklage Bl. 24 (Hermannsbad und
Alexandrowo); V 203 AR-Z 143/60, Anklageschrift Bl. 14; Sondergericht Bromberg 6 Sd KLs 160/ 40,
Bl. 61; OStA beim Landgericht Bromberg vom 3.10.40 в: V 203 AR-Y 1563/67, S. 296. См. также:
Ordner Polen 359, Bild 237, V 203 AR-Z 1461/62, S. 663.
20	Hauptstaatsarchiv Nurnberg, ׳The American Military Tribunal I, Case VIII, Bd XIII, S. 3838-3844
(Aussage des Chefs des SS-Erganzungsamtes Berger). О дате: Бергер указал, что конференция со-
стоялась между 8 и 10 сентября. Но поскольку первые приказы о выступлении поступали ко-
мандирам «Самозащиты» уже начиная с 7 сентября, указанный срок, видимо, не соответствует
действительности. (ZStL: Ordner Selbstschutz I-IV: DC Akten Kersten, Hilgenfeldt; Bundesarchiv
Koblenz [BA], Sammlung Schumacher, Ordner 457). С другой стороны, конференция, видимо, со-
стоялась 3 сентября, после бромбергского «кровавого воскресенья».
21	BA, Sammlung Schumacher, Ordner 457.
22	ZStL Ordner Selbstschutz I (DC-Unterlagen von Alvensleben).
23
Письмо Гиммлера Бергеру от 26 сентября 1939 г. и сопроводительная записка Гиммлера коман-
дованию армии и начальникам гражданской администрации стой же датой. (Niimberg Doc. NO
2285, ZStL Ordner Selbstschutz).
24	ZStL Ordner Selbstschutz.
25	Deutsche Rundschau. Bromberg, 15.9.21—28.9.39. См. также многочисленные показания свиде-
телей, прежде всего в: ZStL V 203 AR-Z 1461/62.
26	ZStL V 203 AR-Z 1461/62, Bl. 93,543,987; Bl. 651; Bl. 445,919,1008.
27
ZStL Ordner Selbstschutz I (Austellung «Starke des Selbstschutzes WestpreuBen» vom 24.9. bis
21.11.39).
28
Все данные о количестве рекрутированных приведены в: ZStL Ordner Selbstschutz I (US-
Mikrofilm T-77, F 617).
29
Строоп был казнен в 1951 г. в Польше, фон Альвенслебен в 1945 г. бежал в Аргентину из лагеря
для интернированных лиц в Нойенгамме. В Аргентине он умер в 1970 г., избежав ответственно-
сти за совершенные преступления. Катцман и Керстен после 1945 г. жили в ФРГ и никогда не
были осуждены. Ruth Bettina Bim, Die Hoheren SS- und Polizeifiihrer, Dusseldorf 1986, S. 330 ff.
Moczarski (см. прим. 1).
30
ZStL Ordner Selbstschutz I (DC-Unterlagen Kersten); Riickerl II (см. сноску к заголовку статьи),
S. 72 f.
31	ZStL Ordner Selbstschutz I.
32	ZStL Ordner Selbstschutz (DC-Akten von Alvensleben).
33	Deutsche Rundschau, Bromberg, 14.10.39. Abgedruckt bei Skorzynski (см. прим. 1), S. 46.
34	Deutsche Rundschau, Bromberg, 17.10.39.
35	Cm.: ZStL V 203 AR-Z 1461/62, B1.1253.
393

36	ZStL Ordner Selbstschutz I (из: ZStL V 203 AR-Z 313/59, Vemehmung 3-7-62). См. также: ZStL V
203 AR-Z 1461/62, Vemehmung vom 17.1.62. Более подробно об этом см.: ZStL V 203 AR-Z
175/60, Aussage Moceks vom 23.3.64, 2.4.64, Bl. 4-7 14.4.64, Bl. 5 f.
37
Эти данные, содержавшиеся в приговоре чрезвычайного суда в Познани в отношении ландрата
Хоэнзальца фон Хиршфельда, уничтожившего просто из желания убивать по меньшей мере
56 заключенных, были позже подтверждены многочисленными свидетелями. (Ruckerl I [прим.],
Anhang). ZStL V 203 AR-Z 1461/62, Bl. 1214 f.; V 203 AR-Z 175/60, Bl. 574a. О нажиме co сто-
роны вермахта см.: Ruckerl II (см. сноску к заголовку статьи), S. 179 ff.
38	Broszat (см. прим. 1), S. 61 f., прилож. 5.
39	Das Diensttagebuch des deutschen Generalgouvemeurs in Polen 1939-1945, Stuttgart 1975, S. 68,
127, 246,172 (Dezember 1939 bis Juli 1940).
40	Cm.: Helmut Krausnick, Hitlers Einsatzgruppen. Die Truppen des Weltanschauungskrieges 1939-
1942, Frankfurt/M. 1985, S. 26-88.
41	Broszat (см. прим. 1), S. 50 ff.
42	Цит. no: Karl Heinz Abshagen, Canaris. Patriot und Weltburger, Stuttgart 1950, S. 210; Немного дру-
гой текст в: Hellmuth Groscurth, Tagebuch eines Abwehroffiziers, Stuttgart 1970, S. 338.
43	ZStL Ordner Selbstschutz I, Befehle vom 14. 20.10.39.
44	Vom 17.9.39; ZStL Ordner Selbstschutz (DC-Akten von Alvensleben).
45	Cm.: Franz Halder, Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabes des Heeres
1939-1942, hrsg. vom Arbeitskreis fur Wehrforschung, bearb. von Hans-Adolf Jacobsen in Verbindung
mit Alfred Philippi, Bd 1, Stuttgart 1962, S. 100; GnadenerlaB: ZStL Ordner Polen 217, Film 35,699 ff.,
также цит. no: Ruckerl I (см. сноску к заголовку статьи), S. 221.
46	Ruckerl II (см. сноску к заголовку статьи), S. 179 ff.; Groscurth (см. прим. 42), S. 409 ff. Копия в
Федеральном архиве.
47	Schreiben des «Stellvertr. Gen.-Kdo. XX.- AK/(Wehrkreis-Kdo. XX)/Abt. Chef des Stabes» vom
26.1.40; цит. no: ZStL V 203 AR-Z 1461/62, Bl. 645 (Filmauswertung Nr. 6/294993/97).
48	На своем процессе Форстер сообщил в показаниях: когда он потребовал документы об экзеку-
циях, проводимых *Самозащитой», машина, на которой эти документы должны были быть до-
ставлены из Бромберга в Данциг, в пути попала в аварию и сгорела (стенограмма процесса по
делу Альберта Форстера), Bd 1, S. 77, цит. по: Skorzynski (см. прим. 1), S. 52.
49	Diensttagebuch (см. прим. 39), S. 68,127, 246, особ. 172 (Dezember 1939 bis Juli 1940).
50	Bezirkskommission zur Untersuchung der Naziverbrechen in Polen, Bydgoszcz. Akten des
Landgerichts Bromberg 6 Sd Js 946/40, Bl. 3; 6 Sd Js 525/41, Bl. 12; 6 Sd Js 1018/40 und des
Sondergerichts Bromberg: 6 Sd KLs 78/41, Bl. 12; 6 Sd KLs 241/40, Bl. 49.
51	O-Kdo. 0/1/1 Mr. 309/39. Нет аргументированного ответа на вопрос о том, одобрил Гитлер
лично расформирование «Самозащиты» 26 октября, как предполагает Рюккерль II, с. 117 или
26 ноября, как утверждает Скорчи некий (прим. 1) со ссылкой на показания бывшего имперско-
го штатгальтера Форстера в польском народном трибунале. См. также показания свидетелей в:
ZStL Ordner Selbstschutz (Abel из: V 203 AR-Z 248/67, Bl. 56); ZStL V 203 AR-Z 1461/62, Bl. 97,
668f, 967,1377; V 203 AR-Z 175/60, Bl. 567f; V 203 AR-Z 313/59, Bl. 1217 f.
52	BA, C.d.S. B.-Nr.: 53 355/40 vom 2.7.40; цит. no: Ruckerl II (см. сноску к заголовку статьи), S. 197 ff.

Дорон Арази
Немецкая военная радиоразведка
во второй мировой войне
Попытка обзора
В наше время стало привычным — и это всем известно, — что на междуна-
родной арене каждый использует против каждого электронную аппаратуру и за-
нимается подслушиванием1. Корни такого феномена — чрезвычайное развитие
технологий наблюдения — следует искать, пожалуй, во второй мировой войне.
Поток исследований об успехах союзников в расшифровке под кодовым назва-
нием «Ультра» совершенно затмил немецкую военную радиоразведку.
Нынешняя военно-научная дискуссия о так называемом С31 — единстве от-
дачи приказа, контроля, средств связи и добывания разведывательных сведений
во время войны — обусловлена оживлением интереса к неоспоримому превос-
ходству в области оперативного искусства2. Умение гитлеровских полководцев
победоносно «компоновать»3 битвы было, в конце концов, настоящим «боевым
капиталом» Гитлера. Однако очевидно, что одной такой способности все еще не-
достаточно для достижения победы; здесь предпринята попытка кратко осветить
вопрос о том, какое значение для победы имеет ведение электронной разведки.
Понимание опасности перехвата радиограмм появилось вскоре после созда-
ния службы радиосвязи4, но практически выводы из этого сделаны не были.
Своим первым известным успехом в этой области (Танненберг) немецкая ар-
мия была обязана случаю5. Затем в ходе первой мировой войны сформирова-
лась солидная, эффективная организация радиоразведки, которая, однако, в со-
ответствии с положениями Версальского договора должна была быть ликвиди-
рована. Выход предлагала оговорка, допускавшая существование подразделения
подслушивания в новых дивизионных батальонах связи6. После некоторых не-
доразумений с Межсоюзнической контрольной комиссией7 немецкое руковод-
ство все же решило создать под названием «служба подслушивания» организа-
цию радиоразведки.
Возникшие на базе подразделений подслушивания военного времени новые
взводы подслушивания (как, например, в 1-м батальоне связи в Кёнигсберге)
подчинялись шифровальному отделу, который после нескольких реорганиза-
ций был передан в подчинение министерству рейхсвера8. В конце 20-х годов,
получив более совершенную аппаратуру, взводы подслушивания развернули
«передвижную службу подслушивания»: вместо того чтобы на станционарных
пунктах подслушивания перехватывать радиограммы из эфира, они начали вре-
мя от времени создавать вдоль границы пункты пеленгации, чтобы пеленговать
и следить за маневрами армий соседних государств. В результате возникла идея
создать подвижные части подслушивания. Две экспериментальные роты под-
слушивания приняли участие в маневрах рейхсвера в 1932 г., причем добились
поразительно больших успехов. Замечание командования маневров о том, что
«уже нет особой необходимости подчеркивать, что итоги деятельности службы
подслушивания являются очень существенным дополнением разведыватель-
ной работы других родов войск»9, демонстрирует достигнутый здесь прорыв, а
также прежнее, характеризовавшееся недоверием состояние. Отчет об опыте,
приобретенном на маневрах, был закончен 31 января 1933 г. Днем раньше в ре¬
395

зультате прихода Гитлера к власти открылся путь к широкому вооружению.
Пробил час службы подслушивания.
В период расширения масштабов строительства вооруженных сил выдвину-
лась группа честолюбивых, способных, полностью — вплоть до мономании —
отождествлявших себя со своим родом войск офицеров: Дёниц — в подводном
флоте, Гудериан — в танковых войсках, Мильх — в военно-воздушных силах.
Выдающейся личностью в войсках связи, безусловно, был полковник Эрих
Фельгибель, занявший в 1934 г. пост инспектора войск связи. Как бывший руко-
водитель шифровального отдела и офицер отдела информационно-разведыва-
тельной службы, именно он был наиболее подготовлен для того, чтобы добиться
прогресса в развитии радиоразведки. Мотивировавшей его деятельность боле-
вой точкой была неудача немецкой войсковой службы связи в начальную, мо-
бильную фазу первой мировой войны во Франции, в которой он участвовал в
качестве начальника радиосвязи кавалерийской дивизии. Всю жизнь им двига-
ло стремление с помощью технических средств увеличить мобильность кавале-
рии в современной войне. Поэтому важное место в его планах отводилось ради-
оразведке.
Фельгибель добился разделения шифровального отдела на две службы: коор-
динационный отдел под тем же названием в министерстве рейхсвера и новый,
курирующий войсковую службу подслушивания «командный пункт подслуши-
вания», подчинявшийся непосредственно ему. Затем он осуществил расшире-
ние службы подслушивания: были созданы новые стационарные пункты под-
слушивания (в общей сложности десять в период до 1939 г.) и семь новых рот
подслушивания. Это привело к большому увеличению количества оборудования
и численности личного состава. Так, стационарные пункты подслушивания по-
требовали семикратного увеличения личного состава10. Фельгибель распоря-
дился о создании специальной подслушивающей аппаратуры и способствовал
тем самым качественному скачку в эффективности радиоразведки11; до тех же
пор служба подслушивания пользовалась стандартными радиоприемниками.
Отдельно от этих двух подчиненных ему служб — пунктов подслушивания и рот
подслушивания — Фельгибель создал для тактической радиоразведки взводы
близкой разведки (ВБР) в разведывательных подразделениях дивизий, чтобы в
военное время обеспечивать им информацию местного значения, не перегружая
этим оперативную разведку12. Из-за многочисленных технических и кадровых
затруднений это мероприятие оказалось слабейшим звеном в радиоразведке, и
в 1942 г. его подправили. С некоторыми упущениями доктрина радиоразведки
была зафиксирована в соответствующей служебной инструкции, изданной в
1938 г.13
Первая возможность испытания на прочность в военных условиях предста-
вилась подразделениям радиоразведки в ходе немецкой интервенции во время
гражданской войны в Испании14. В октябре 1936 г. там была создана «группа
подслушивания», которая осенью 1937 г. в соответствии со штатным расписа-
нием достигла численности роты. Подчиняясь немецкому военному атташе, она
постепенно расширяла сферу своего наблюдения. Поскольку принимавшиеся
республиканцами меры по обеспечению скрытности своей радиосвязи были
«довольно примитивны», франкистское руководство получало от немцев очень
ценную информацию. Со своей стороны немцы использовали эту возможность
для накопления опыта работы экспериментального аппарата подслушивания,
который, по их мнению, это испытание выдержал15.
Стационарная служба подслушивания также добилась успехов: более чем за
год до вступления немцев в Австрию пункту радиоперехвата в Штарнберге
(VII военный округ) удалось заполучить широкую и детальную картину авст-
рийского бундесхеера (армии), причем исключительно благодаря радиоразвед¬
396

ке. Эта работа значительно облегчилась благодаря рутинному, схематичному
порядку проведения сеансов радиосвязи австрийским министерством обороны
в рабочие часы (от 9 до 18 часов с перерывом между 12 и 13 часами). «Оценка
радиосвязи», то есть реконструирование структуры управления противника
только на основе изучения сети радиосвязи, в том числе и без дешифровки, —
этот метод принес здесь первые успехи. Отсутствие какого-либо сопротивления
в ходе последовавшего затем аншлюса имело своим следствием то, что такое
значительное достижение рассматривалось просто как успех на маневрах16.
Германия и Чехословакия всегда осуществляли радионаблюдение друг за
другом17. Иногда немецкой стороне приносила пользу и целенаправленная аген-
турная деятельность, как, например, приобретение документов о чешских вой-
сках связи18. По мнению немцев, чешскую радиослужбу было «легко засечь и
понять»19. Особое значение это приобрело во время так называмого «субботнего
кризиса» в мае 1938 г., когда была своевременно замечена мобилизация в Чехо-
Словакии20. 22 мая 1938 г. немецкая радиоразведка перехватила необычную по
своей краткости радиопередачу из военного министерства в Праге и заподозри-
ла, что это — приказ о мобилизации. Поскольку вскоре после этого были заме-
чены изменения в чешской военной радиосети, наблюдавшая за этим рота под-
слушивания всего лишь через два с половиной часа сообщила в Берлин о чеш-
ской мобилизации как о подтвердившемся факте21.
Это немедленно нашло отражение в оперативных сводках занимавшейся
слежением за связью противника группы в главнокомандовании сухопутных
войск. Неясное до 21 мая положение в лагере противника приобрело теперь (с
прямой ссылкой на радиоразведку) четкие и точные очертания22. Последовав-
шая затем цепная реакция дипломатической активности была, пожалуй, одним
из первых примеров действенности радиоразведки.
Во время вступления в Судетскую область в октябре 1938 г. командованию
группы войск особого назначения была придана 3-я рота подслушивания 7-го
батальона связи (3/№7). Однако представляется, что ее детальная информация о
чешской армии и военно-воздушных силах23 почти не использовалась. Началь-
ник службы связи группы войск ограничился очень неопределенным приказом,
а офицер штаба, руководивший разведкой, не упомянул об этой роте ни в «Осо-
бом распоряжении для службы 1с», ни в своей «Итоговой сводке обобщенного
опыта»24. Еще хуже обстояли дела с только что сформированными взводами
ближней разведки: один из них в течение 15 дней напрасно прождал, когда чехи
приступят к радосвязи открытым текстом в выделенном ему диапазоне частот25.
Подразделения, занимавшиеся подслушиванием проволочной связи, подклю-
чившись к чешским линим, добились некоторых не имеющих большого значе-
ния результатов, которые ктому же были представлены командованию с боль-
шим запозданием26. Благодаря тому что Судетская область была очищена без
борьбы, все это не имело никаких последствий. Впрочем, несмотря на достигну-
тый в целом прогресс, в радиоразведке обозначались серьезные проблемы.
Польский поход обусловил качественный скачок в военной истории: это бы-
ла первая современная моторизованная молниеносная война27, которая сопро-
вождалась первым оперативным использованием радиоразведки. Радиоразвед-
ка осуществлялась отныне уже не силами одной роты, для этого использовалась
почти половина ее общей численности (три роты подслушивания — 3/№7,
3/№3,3/№18 и три стационарных пункта подслушивания — в Штригау, Трой-
енбритцене и Кёнигсберге). При этом впервые четко проявились возможности
радиоразведки, а также ее пределы и недостатки.
С конца первой мировой войны Польша всегда находилась под немецким
радионаблюдением. Успешным было четырнадцатидневное наблюдение круп-
ных польских маневров 1937 г., в деталях осуществленное пунктами подслуши¬
397

вания военного округа II28. У поляков со своей стороны была группа блестящих
математиков и дешифровальщиков, у которых уже имелся опыт успешной рабо-
ты против радиосвязи Красной Армии в 1920 г. с использованием криптоанали-
тических методов и которые позже внесли существенный вклад в систему союз-
ников «Ультра»29. Как признала немецкая сторона после этого похода, польские
«военные шифры» практически было невозможно разгадать в течение реально
допустимых сроков, поскольку они были слишком сложными30. Но, как считало
главнокомандование немецких сухопутных войск еще до войны, такое положе-
ние невозможно было сохранить в течение всей войны31.
Парадоксально, но, достигнув успехов, поляки отказались от интенсивных
радиотренировок в мирное время, что имело своим следствием паралич поль-
ских линий связи во время войны. Параллельно со страхом перед воздушными
налетами возникла даже так называемая «радиопаника»32.
В период до немецкого нападения поляки строго соблюдали радиомолчание,
которое существенно затрудняло работу немецких подразделений подслушива-
ния, задействованных за несколько недель до этого. С июня 1939 г. на обширной
территории Польши было невозможно прослушивать радиопередачи; сеть вы-
сшего польского руководства была задействована только через три дня после на-
чала войны; немецкой радиоразведке пришлось удовлетвориться прослушива-
нием менее дисциплинированной, хотя и менее значительной в оперативном
плане радиосвязи пограничной охраны и полиции. Ей удалось, однако, устано-
вить места дислокации главных сил поляков вдоль границы. Но сконцентриро-
ванные внутри страны, очень важные для оценки положения резервы, такие, как
армия «Прусси», группа «Нарев» и группа «Вишков», были так же мало охвачены
наблюдением, как и расположенная вдоль польско-словацкой границы армия
«Карпаты», хотя один немецкий пункт подслушивания был выдвинут в Слова-
кию33. Больше всего ожидавшееся верховным главнокомандованием вермахта
сообщение о мобилизации в Польше было получено разведкой средствами про-
водной связи лишь в результате подключения к польской почтовой сети в Тай-
хвальде34.
С началом военных действих немецкая радиоразведка смогла установить
слежение за значительно усилившейся польской радиосвязью. Однако понадо-
билось несколько дней, чтобы приспособиться к новым условиям35. Представ-
ляется, что на этом этапе немецкие военно-воздушные силы сумели, основыва-
ясь на донесениях о подслушивании (например, сообщений польского мини-
стерства транспорта о транспортировке войск), быстро развернуть такие насту-
нательные действия, как воздушные налеты36. Наряду с этими успехами, вопре-
ки всем прежним представляниям о строгом централизованном управлении ра-
диоразведкой, обозначился процесс утраты контроля сверху вниз: ведь, в конце
концов, подразделения подслушивания являлись не «подразделениями подслу-
шивания» определенной группы армий, а лишь «подразделениями подслушива-
ния в районе» действий той или иной группы армий. И вот центральный коман-
дный пункт подслушивания, который, например, еще за две недели до этого не-
долго думая отклонил технически обоснованную заявку какой-либо роты под-
слущивания о передислоцировании ее на несколько километров, вдруг понял,
что он не имеет возможности давать ротам подслушивания хотя бы самые об-
щие указания. Во-первых, Фельгибель и его штаб, находившиеся в очень дале-
ком Берлине, были совершенно перегружены задачами обеспечения связи. Во-
вторых, роты подслушивания, следуя предписанию сопровождать боевые вой-
ска, уже после первой передислокации оказались оторванными от соединявшей
их с Берлином проволочной сети.
7 сентября берлинский узел молча согласился с утратой контроля: оба ста-
ционарных пункта подслушивания и рота подслушивания, находившиеся в ме¬
398

сте расположения группы армий *Север», были объединены в отряд подслуши-
вания «Север» с прямым подчинением этой группе армий37. Что касается груп-
пы армий «Юг», то главный пункт обработки разведывательных сведений «Юг»,
который был задуман сначала как консультационный орган при командовании
группы армий, присвоил себе фактическое право распоряжаться подразделени-
ями подслушивания38. На практике практическая власть переместилась еще на
уровень ниже, когда роты подслушивания стали еще теснее сотрудничать с ар-
миями, в расположении которых они работали. Ибо на уровне выше командова-
ния армии донесения из-за трудностей передачи по перегруженной сети не мог-
ли быть достаточно быстро переданы по назначению, чтобы извлечь из них так-
тическую пользу. Например, группа армий «Юг», в донесениях которой главно-
командованию сухопутных войск радиоразведка находила все большее призна-
ние, направляла наверх донесения армий о подслушивании раздельно, с указа-
нием номера армии, поскольку, видимо, не имела возможности толково их
обобщить39.
Радиоразведка все больше учитывалась в оперативных планах армий, хотя и
в разной степени. Очевидно, особенно успешно велась она в 4-й и 10-й армиях,
что является, пожалуй, заслугой их командующих (фон Клюге и фон Райхенау),
которые еще раньше получали у войск связи сведения о радиоразведке40. И на-
против, в 8-й армии радиоразведка работала, видимо, слишком медленно, а в
14-й армии она вообще не учитывалась в оперативных сводках. Это ясно про-
явилось в сражении на Бзуре, в ходе единственного оперативного кризиса, кото-
рый пришлось пережить немецким войскам во время этого похода.
В сражении на Бзуре польские части, которые, по мнению немецкого коман-
дования, были уже разгромлены, контратаковали 8-й армию41. Появление этих
польских частей в узловом пункте Пиатек стало известно 8-й армии благодаря
подслушанным переговорам, но только тогда, когда было уже слишком поздно42.
Такой потери времени можно было бы избежать, если бы подслушанные 4-й ар-
мией сведения о польских частях были своевременно обработаны и переданы
командованию 8-й армии. Но это не было сделано — частично из-за трудностей,
связанных с передачей (не было прямых линий связи между соседними армия-
ми в различных группах армий), частично из-за недостаточного интереса к све-
дениям, не касавшихся непосредственно своей армии43. Естественно, такие «уз-
кие места информации» невозможно было устранить из Берлина.
И напротив, командующий 10-й армией не боялся верить донесениям, по-
ступавшим не от своей собственной роты подслушивания, о концентрации
войск противника, которые даже противоречили информации, поступавшей из
других источников (от агентов и пр.). В результате он смог своевременно при-
нять оперативные меры, которые вели к успеху44.
До конца военных действий от радиоразведки постоянно поступали новые
результаты. Когда 17 сентября вступление в Польшу советских войск закрепило
ее поражение, немецкая радиоразведка начала наблюдать за радиосвязью Крас-
ной Армии45.
После неудач радиоразведки во время польского похода (и почти абсурдной
«увертюры» радиоразведки — из-за ее расхлябанности и небрежности — в нор-
вежском походе46) Фельгибель изменил структуру подчинения развернутых на
Западе подразделений подслушивания и тем самым извлек хотя бы частичные
уроки из предшествующих походов. Каждая из групп армий (А, В, С) получила
своего «командира войск подслушивания», обладавшего командной властью над
ротами подслушивания, недавно превращенными в мобильные стационарные
пункты подслушивания, а также над собственным пунктом обработки получен-
ных путем радиоперехвата разведывательных сведений47.
Естественно, и здесь радиомолчание затруднило наблюдение. Правда, проб¬
399

ная радиосвязь союзников позволила установить важные районы, где происхо-
дило развертывание войск, однако без точного определения соединений, их шта-
бов и командных инстанций48. В районе дислокации группы армий «С» немец-
кая радиоразведка осуществляла обманный маневр, чтобы по возможности
дольше отвлекать французские части, приковав их к второстепенному участку
театра военных действий49. Немецкие службы подслушивания морочили фран-
цузской радиоразведке50 голову, организовав ложную радиосвязь несуществую-
щей немецкой армии, чтобы внушить противнику, что там готовится прорыв
французского фронта. Затем путем прослушивания французской сети устанав-
ливали, удался ли обман51. Представляется, что задуманное удалось52.
Благодаря взрывоподобному расширению радиосвязи после немецкого на-
падения на Францию радиоразведка уже через несколько дней добилась по-на-
стоящему хороших и нужных результатов и — что еще важнее — их своевремен-
ного использования в оперативном руководстве. При этом основные усилия бы-
ли сосредоточены прежде всего в группе армий «В» (фон Бок)53, продвигавшейся
вперед через Голландию, Бельгию и Северную Францию. Ее результаты выходи-
ли далеко за рамки простого подслушивания отдельных донесений и позволили
раскрыть стратегические планы голландцев (отступление в центральную часть
Нидерландов), бельгийцев (оборона на канале Альберта) и французов (продви-
жение в Бельгию, затем защита позиций на Диле)54.
Значительно улучшилась и передача результатов работы рот подслушива-
ния в пункты обработки данных: даже перехваченные отдельные разговоры пе-
редавались им в течение всего нескольких часов55. И напротив, информирова-
ние нижних командных инстанций оставалось ограниченным, особенно истин-
ных исполнителей «молниеносной войны», то есть танковой группы фон Клей-
ста (которая, в соответствии с иерархией вермахта, ставилась ниже армии) и
танковых корпусов. Им значительно быстрее доставлялись сведения воздушной
и фронтовой разведки56. Здесь играли роль недостаточное оснащение пунктов
обработки данных, в частности их зависимость от телефонной сети и тд57 Со
своими задачами снова не справился центральный узел подслушивания: по-
скольку пункты обработки данных были слишком слабо подготовлены для са-
мостоятельной расшифровки перехваченных радиограмм, они посылали их в
центральный узел подслушивания, но не получали там помощи в решении труд-
ной для них задачи58.
Оперативное руководство все еще с недоверием относилось к радиоразведке,
но под влиянием ее успехов (особенно своевременной информации о француз-
ских планах обороны на Эйнсе, а позже на линии «Виганд») оно начало полагать-
ся на нее. Радиоразведка посвятила «блицкригу» большую часть своей оператив-
ной деятельности. Принцип децентрализации лег в основу руководства ее даль-
нейшим развитием.
После похода на Запад некоторые роты подслушивания готовились к дли-
тельному, многолетнему пребыванию в оккупированной Франции. Оттуда они
начали наблюдение за Великобританией, а позже и за Америкой. Однако в
1944 г. немецкие роты подслушивания пали жертвой широкого союзнического
плана, направленного на введение противника в заблуждение и на маскировку
операции «Оверлорд»59. Радиоразведка участвовала также в походах на Балка-
ны60 и в Африку. В Африке особое значение имела деятельность роты подслуши-
вания 3/№56, что объясняется особыми условиями войны в пустыне и необыч-
ным стилем руководства, характерным для Роммеля61. Но «настоящей» войной
как для радиоразведки, так и для всего вермахта явилась война на Востоке.
Радиоразведка играла важную роль в получении информации о Советском
Союзе, которая легла в основу немецкого плана нападения. Разумеется, получе-
ние сведений о резервах в глубине советской территории находилось за предела¬
400

ми технических возможностей. Роковые последствия этого известны62. Как и во
время «западного похода», радиоразведка была разделена и подчинена трем ко-
мандирам войск подслушивания при группах армий («Север», «Центр», «Юг», а
позже также при вновь созданной группе армий «А»). К тому же на этот раз было
организовано тесное сотрудничество частей подслушивания с армиями и танко-
выми группами. Это дало большую экономию времени63.
Примером этого может служить роль радиоразведки в сражениях 2-й и
3-й танковых групп (Гудериан и Гот) в Белоруссии. Правда, превосходившие
своего противника в техническом и тактическом отношении танковые группы
окружили крупные силы Красной Армии, но сделали это с определенными
трудностями и потерей времени, что грозило парализовать осуществление
всей операции. Но затем перехваченные сообщения по радио о том, что совет-
ские части распадаются и испытывают трудности с транспортом, позволили
группе армий «Центр» пойти на риск, закрыть «котел» силами одной пехоты,
а танковую группу еще до окончания данной операции бросить в направлении
Слоним — Витебск.
В 1942 г. радиоразведка осуществила свою последнюю в войне широкую пе-
рестройку. Целью было устранить хронические ошибки и упущения в работе ра-
диоразведки, распределенной между взводами дивизионной ближней развед-
ки, — ошибки, которые тем яснее были видны на фоне успехов оперативной раз-
ведки64. Если подходить поверхностно, то эту реорганизацию можно интерпре-
тировать как централистскую, ибо взводы были выделены из дивизий и в соста-
ве вновь сформированных рот разведки средствами связи подчинены непосред-
ственно армиям. В действительности же эта реорганизация продолжила и совер-
шенствовала начатую раньше децентрализацию. Отныне армии дополнительно
к выделенным им группой армий и проводящим разведку в глубине вражеской
территории ротам подслушивания располагали собственными средствами для
текущей разведки в районе боевых действий, в результате чего они приобрели
больше независимости и гибкости. Была унифицирована терминология (везде
«разведка средствами связи» вместо «подслушивания»). Во главе стоял старый
центральный пункт подслушивания (названный отныне «центральный пункт
разведки средствами связи»), разделенный на семь групп (подслушивания, пе-
ленгации, расшифровки, обработки, документации, перевода, оперативных сво-
док)65. Отныне их работа была ориентирована на более высокие инстанции, на
связь с отделом «иностранные армии» Генерального штаба сухопутных войск.
Можно назвать иронией судьбы то, что к моменту созревания и усовершен-
ствования разведки средствами связи время тесно связанной с нею «молниенос-
ной войны» уже ушло в прошлое. Созданный для наступления род войск (пол-
учивший в 1944 г. собственного генерала) вынужден был, как и весь вермахт,
оставшуюся часть войны провести в оборонительных сражениях и отступлени-
ях. При этом он показал, разумеется, немало достижений и — даже в сравнении
с периодом «молниеносной войны» — приобрел гораздо большее влияние. Отра-
жение наступления советских войск на Дону фон Манштейном, оборонительные
бои на Миусе и в Изюме, отступление к Днепру и многие другие сражения (в том
числе во Франции и в Италии) теперь, когда инициатива окончательно перешла
к союзникам, зависели от результатов радиоразведки. К концу войны от нее по-
ступало, пожалуй, 95% всей собранной о противнике информации. Могла ли ра-
диоразведка, как утверждалось после войны, предотвратить поражение Герма-
нии, если бы Гитлер верил только ей, — этот вопрос остается открытым66. Она,
безусловно, в трудноопределимой, но все же ощутимой мере отсрочила пораже-
ние Германии и тем самым еще больше продлила предсмертные муки «третьего
рейха». Но, даже учитывая такой заметный успех, военный историк не может
закрывать глаза на связанные с ним человеческие бедствия.
401

Примечания
Все данные об источниках без указания архива взяты из Федерального архива — Военного архи-
ва во Фрайбурге (Bundesarchiv — Militararchiv Freiburg). Другие обозначения: PRO — Public
Record Office, Kew/London; SHAT — Service historique de l’Armee de Terre, SchloB Vincennes,
Paris; SME/US — Stato Maggiore Esercito/Ufficio Storico, Rom.
1	Cm.: ♦Der Spiegel», 20.2.1989, S. 30-49: *NSA —большое ухо Америки».
2	См.: С. Bellamy, ׳The Future of Land Warfare, London 1987: Command, Control, Communication and
Intelligence, p. 243-271.
3	См. интересные наблюдения неспециалиста военного дела: S. Haffner, Sedantag, в: Im Schatten
der Geschichte, Stuttgart 1987, S. 59.
4	Hesse, Der EinfluB der heutigen Verkehrs- und Nachrichtenmittel auf die Kriegfuhrung ( = Beiheft zum
Militarwochenblatt 1910,1), Berlin 1910, S. 15.
5	K. Randewig, Die deutsche Funkaufklarung in der Schlacht bei Tannenberg, в: Wissen und Wehr, 13
(1932), S. 128.
6	Versailler Vertrag, в: Consolidated Treaty Series, Vol. 225, Part V, Section 1, Table II, p. 271.
7	D. Kahn, Hitlers Spies, New York 1978, p. 575.
8	J. W. M. Chapman, No Final Solution: A Survey of the Cryptonalytical Capabilities of German Military
Agencies, 1926-1935; в: Intelligence & National Security, 1 (1986), 1, p. 18-19; см. так же:
К. Randewig, Die 1. (PreuB). Nachrichten-Abteilung. 1921-1934, o.0.1964, S. 10,18.
9	RH 12-2/101, Wehramt In 7 la Nr. 62/33 g. vom 31.1.33.
10	N 591/176: Eine Untersuchung uber den russischen, britischen und amerikanischen Funkdienst vom
’deutschen Standpunkt aus (Eine Nachkriegsausarbeitung A. Paruns), S. 20 f.
11	F. Trenkle, Die deutschen Funkpeil- und Horchverfahren bis 1945, Ulm oJ. /1980/, S. 25,53.
12	RH 44/149 (прилож. 23): *Nahaufklarung durch Nachrichtenmittel» vom 13.5.1938.
13	RH D5/17: H.Dv.geh. 17, *Aufklarung durch Nachrichtenmittel» vom 15.3.1938.
14	N 591/176, S. 66.
15	RH 2/1552: OKH/Genst.d.H. 139/39 g.Kdos. O.Qu. Ill vom 30.2.1939, *Bericht uber die Beteiligung
und Erfahrungen des deutschen Heeres im Spanischen Biirgerkrieg», S. 27,31-33,37.
16	RW 5/422: Feste Funkempfangsstelle im Bereich des Generalkommandos VII. AK Nr. 66/37 vom
19.2.1937, *Das osterreichische Bundesheer im Lichte der Funkaufklarung (Stand: Mitte Februar
1937)».
17	N 591/176, S. 166; RH 53-7/121: GroBes Orientierungsheft Tschechoslowakei, Stand Mai 1938.
18	RW 49/17: Abwehrstelle Munchen Nr. 694/341, *Schema der Organisation der tschechoslowakischen
Nachrichtentruppen».
19NS 9/176, там же.
20	D. Cameron Watt, Hitler’s Visit to Rome and the May Weekend Crisis, в: Journal of Contemporary
History, 9 (1974), 4, p. 23-32.
21	N 591/100 (Bericht H. Seemuller).
22	RH 19XVI/16, S. 47-53; Lageberichte Tschechoslowakei (особенно № 12 от 23.5.1938).
23	RH 19XVI/11, S. 61-84; Funklagemeldungen der3./N 7.
24	RH 53-7/150, Tatigkeitsbericht der Armee-Nafu. beim H.Gr.Kdo. z.b.v., S. 9; RH 19XVI 15;
Erfahrungsbericht Ic des H.Gr. z.b.v.
25	RH 44/102: NA. 10 Nr. 838/38 geh. vom 7.11.1938.
26	RH 19XVI/15, S. 2.
27	H. Rohde, Hitlers *Blitzkrieg», в: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 2, Stuttgart 1979,
S. 79-126.
28	N 591/132, S. 1 f. (Bericht U. Poppe).
29	Cm.: J. Garlinski, Intercept. The Enigma War, London 1979; J. Stengers, «Enigma, the French, the Poles
and the British, 1931-1940», в: C.M. Andrew/D. Dilkes (Hrsg.), The Missing Dimension.
Governments and Intelligence Communities in the Twentieth Century, London 1984. По 1920 г. см.:
RH 12-7/13, RWM/HLNr. 63/29.
30	RH 60/1, Die Nachrichtenverbindungen des deutschen Heeres im Polenfeldzug, S. 253 f.
31	RH 18/264: OKH/Genst.d.H./12. Abt. (Ill) Nr. 1343 geh., Eigenarten der polnischen Kriegfuhrung,
S. 6.
32	N 591/176, S. 67.
33	RH 60/1, прилож. 7: Einsatz der operativen Funkaufklarung und ihre Ergebnisse bis 1.9.1939 (Skizze).
402

4	RH 2/2324: OKH Az. За/п50 12. Abt. (Ill) Genst.cLH. Nr. 280/39 g. Kdos, «Kriegsaufklarungsplan
Polen», RH 191/95, OKH/Genst. d.H. Nr. 232/39 vom 15.6.1939: «Spannungs-Aufklarungsplan»
(Merkmale fiir die Mobilmachung S. 10-13); RH 60/1, S. 18 f.
35	RH 2010/21־: FunklagemeldungNr. 1, S. 60; RH 2014/73־b: FunklagemeldungNr. 1 der3/N 18 vom
1.9.1939, S. 70.
36	RH 60/1, S. 71 f.; RH 20-14/73b, S. 40 f., 23.
37	RH 1911/346: Nachrichteneinsatz bei der Heeresgruppe Nord im Polenfeldzug, S. 6.
38	RH 191/94, S. 151 f.: H.Gru.Kdo. Slid, H־Einsatz, Befehl vom 13.9.1939; RH 20-14/73b, S. 27;
H.Gru.Kdo. Siid, Befehl vom 5.9.1939.
39	RH 191/108: Morgen- undAbendmeldungen lean OKH vom 7.9.-11.10.1939. Пункт «Рад иоразвед-
ка» появляется только 10.9.
40	Фон Клюге был предшественником Фельгибеля на посту инспектора войск связи — для войско-
вых офицеров необычная должность.
41	См.: R. Elble, Die Schlacht an der Bzura aus deutscher und polnischer Sicht, Freiburg i.Br. 1975.
42	RH 20-8/11: 8. AOK KTB la Polen, Eintrage vom 10.9.1939, S. 102 f.
43	RH 20-4/1136: 3.(H)/N7, «Geographisch orientiertes Funkbild, 10.-12.9.1939».
44RH60/l,S. 97 f.
45	RH 20-14/73a, S. 69: 3./N18, Funklagemeldung Nr. 1 vom 24.9.39: «... Seit 22.9. 13.00 Uhr
beobachtet 3./N 18 russischen Heeresfunk».
46	N 591/131: «Die Nachrichtenaufklarung des deutschen Heeres im Norwegenfeldzug 1940. Der
Einsatz des Horchzuges Bode» (Bericht E. Bode).
47	N 591/176, S. 80-83.
48	Там же.
49	N 591/124: «Die deutsche Tauschung vor dem Westfeldzug 1940» (Bericht K. Randewig).
50	SHAT, 28 N 19: Grand Quartier G£n£ral/2eme Bureau, 27.9.1939. Note pour les 2emes Bureaux des
G.U. sur !’exploitation des dcoutes et de la goniometrie.
51	N 591/124, S. 7-9.
52	SHAT, 28 N 19, Dossier 2: Renseignements sur l’Armde allemande: Ordre de Bataille de 1’Агтёе
allemande (Skizze).
53	N 591/176, S. 83: RH 21-3/568, «Nachrichteneinsatz bei der Heeresgruppe В im Frankreichfeldzug»,
S. 11, 21 f. («Horch»); там же, «Funkaufklarungsraume beim Н-Einsatz» (Skizze).
54	N 591/176, RH 19 11/284, S. 68: Horch-Auswertestelle В, Br. B. Nr. 741/40 geh.
55	Там же, см. особенно отдельные военные донесения 22.5.1940, S. 66 f.
56	См.: RH 21-1/ЗЗК, 146 К.
57	RH 44/378: Kdr.d.H.Tr.-H.Gr. A: Kommandobefehle, Stabsbefehle usw., April-Juni 1940.
58	К. Ran dewig, «50 Jahre Deutsche Heeres-Funk-, Nachrichten- und Femmelde-Aufklarung», в:
Wehrwissenschaftliche Rundschau, 14 (1964), S. 686.
59	Cm.: A. Cave Brown, «А Bodyguard of Lies», New York 1975.
60	N 591/176, S. 71-75. О разведке на Балканах в дальнейшем см.: RH 44/380: Nachr. Femaufkl.
Котр. 621, Meldungen an den Kdr.d. Nachr. Aufkl.Tr. Athen.
61	H.O. Behrendt, Rommel’s Intelligence in the Desert Campaign, London 1985, p. 49-54, 80-87, ff.;
PRO, WO 201/2150, German Wireless Intercept Organisation, April 1942-March 1943.
62	N 591/176, S. 141 f. Но приведенное там утверждение, что в отличие от других родов войск в
вермахте немецкая радиоразведка не недооценивала Красную Армию по меньшей мере пробле-
матично.
63	Не входя в подробности, следует указать на документы радиоразведки из плана «Барбаросса»:
RH 21-1/153, RH 20-11/37-265, RH 21-3/434.
64	V.D. Heydorn, Nachrichtennahaufklarung (Ost) und sowjetrussisches Heeresfunkwesen bis 1945,
Freiburg i.Br. 1985, S. 73-100.
65	Из-за того, что документы центрального пункта подслушивания были полностью уничтожены,
сошлемся на доклад комиссии по информационно-техническому сотрудничеству итальянских
войск связи: SME/US, US 1075, Ufficio Trasmissioni/Settembre-Ottobre 1942, Allegato No. 17 al
DS: Costituzione parti col eggi ata del 5 Gruppo (Intercettazione) dell’OKH.
66	N 591/176, S. 174 f. О растущих трудностях радиоразведки благодаря улучшению советской ра-
диодисциплины см.: RH 2/2951, FHO (Chef) vom 30.5.1944; Н.Н. Wilhelm, «Die Prognosen der
Abteilung Fremde Heere Ost», в: Zwei Legenden aus dem Zweiten Weltkrieg, hrsg. vom Institut fiir
Zeitgeschichte, Stuttgart 1974, S. 7-72.

Клаус А. Майер
Воздушная битва над Англией*
Франция побеждена! Что же дальше?
После победы над Францией Гитлер, совершенно неправильно оценивая
британскую политику, верил, что Англия после утраты своей «континентальной
шпаги» наконец-то предоставит ему свободу действий в войне за «жизненное
пространство» против Советского Союза. Но сенсационным нападением коро-
левских военно-морских сил 3 июля 1940 г. на подразделения французского
флота, расположенные в районе Мерс-эль-Кебир, британское правительство
продемонстрировало как друзьям, так и врагам свою решимость продолжать
войну1.
Вырисовывавшаяся тем самым опасность войны с США, которую Гитлер
первоначально рассчитывал вести на более позднем этапе своей борьбы за ми-
ровое господство, поставила в условия цейтнота всю его «программу». В рамках
им самим разработанной динамической концепции — «Германия будет или ми-
ровой державой, или ее вообще не будет»2 — с конца июля 1940 г. у Гитлера со-
зрело решение напасть на Россию3. Достижением быстрой победы над Совет-
ским Союзом, что было, по мнению многих военных, возможно, Гитлер хотел,
используя в обратном порядке свою первоначальную стратегию «цель — средст-
ва — соотношение», отнять у Англии последнюю надежду на континентального
союзника и таким образом принудить ее к компромиссу, но вместе с тем захва-
тить «жизненное пространство на Востоке», чтобы получить экономическую не-
зависимость для войны с Соединенными Штатами Америки, надвигавшейся
быстрее, чем ожидалось.
В представлении Гитлера война уже летом 1940 г. приняла межконтинен-
тальные масштабы, хотя он все-таки еще не совсем потерял надежду прямым
путем принудить Англию к компромиссу.
Стратегическая и тактическая импровизация
16 июля Гитлер заявил, что, поскольку Англия, «несмотря на свое безвыход-
ное в военном отношении положение», не подает никаких признаков готовности
к соглашению, он принял решение подготовить и, если потребуется, осущест-
вить вторжение на Британские острова (план «Морской лев»). Среди предпосы-
лок для этой операции Гитлер на первое место ставил необходимость разгрома
британских военно-воздушных сил, с тем чтобы лишить их наступательной мо-
щи.
Сомнения относительно десантной операции высказывались прежде всего
военно-морскими силами. Они требовали установить господство в воздухе не
только для защиты переправы, но и для обеспечения развертывания транспорт-
ного флота, а также траления мин в Ла-Манше. 29 июля штаб ведения войны на
море заявил, что не может взять на себя ответственность за высадку десанта в
1940 г.; более того, осуществимость этой операции вообще казалась ему «чрез-
Настоящая статья является сокращенным и переработанным вариантом работы: Die
Luftschlacht шп England, в: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd2(cM. прим. 1),S. 375-408.
404

вычайно сомнительной». Главнокомандующий военно-морскими силами зая-
вил, что десант может быть только «последним средством», и потребовал вместо
этого мощных воздушных налетов, чтобы «весь народ почувствовал их эффек-
тивность».
Поскольку ВМС не могли завершить подготовку к десантированию ранее
15 сентября, Гитлер 31 июля приказал ориентировать все подготовительные
мероприятия на эту дату. Через восемь или самое позднее через четырнадцать
дней считая с момента, когда начнется «великая битва в воздухе», — а она могла
начаться, скажем, — с 5 августа, он намеревался принять окончательное реше-
ние, состоится высадка десанта еще в 1940 г. или нет.
Но военно-воздушные силы, которые в так называемой борьбе за пролив
при налетах на порт и морские цели столкнулись с осторожной оборонительной
тактикой английских истребителей, находились в то время еще в процессе по-
иска единой тактической концепции ведения войны против Англии.
2 августа Геринг, занятый попутно выяснением отношения противника к
заключению мира, издал общую директиву о борьбе за захват превосходства в
воздухе над Южной Англией и о подавлении британского флота.
Впервые военно-воздушные силы, которые были вооружены и подготовле-
ны в соответствии с гитлеровской стратегией «блицкрига» преимущественно
для оперативного и тактического взаимодействия с сухопутными войсками,
оказались перед необходимостью атаковать вражескую авиацию и стратегиче-
ские цели на море без использования таких благоприятных факторов, как вне-
запность и одновременное наступление сухопутных войск. Решающий вопрос
звучал так: в состоянии ли выгодные исходные позиции на расположенном на-
против Англии береге континента, завоеванные благодаря неожиданным побе-
дам, компенсировать отсутствие статегического вооружения (четырехмоторных
бомбардировщиков с большим запасом бомб и истребителей дальнего радиуса
действия для их сопровождения и прикрытия) и отсутствие соответствующей
подготовки (способности вести боевые действия стратегического значения)?
Военно-воздушные силы проявляли оптимизм. В оценке обстановки штаба
«Люфтваффе» «IЦ» (отдел разведки) от 16 июля 1940 г. говорилось, что немец-
кие ВВС «безусловно превосходят» британские ВВС в численности личного со-
става, вооружении, боевой подготовке, управлении, имеют выгодное географи-
ческое положение для ведения борьбы, что, «принимая во внимание недостаточ-
ную противовоздушную оборону острова, они в состоянии приступить к веде-
нию боевых действий в дневное время». «Решительное воздействие», говорилось
в этом документе, возможно уже в 1940 г. при условии использования относи-
тельно благоприятных погодных условий в июле — начале октября. Отдел пред-
полагал, что британские военно-воздушные силы имеют в общей сложности 900
истребителей, из которых в боевой готовности находятся примерно 675 самоле-
тов (40% — «Спитфайры» и 60% — «Харрикэйны»). В то время как такая оценка
была довольно близка к действительному положению дел — у англичан имелось
700 истребителей, — отдел «I Ц» весьма недооценил мощность британской ави-
ационной промышленности, предположив, что она может производить в месяц
от 180 до 200 истребителей. Британия производила тогда в среднем 470 истре-
бителей в месяц — в 2 раза больше, чем немецкая авиационная промышлен-
ность4. Несравненно более роковой, чем недооценка британского производства
самолетов, оказалась недооценка британской противовоздушной обороны.
Борьба за превосходство в воздухе
Когда 13 августа 1940 г. началась борьба за превосходство в воздухе над Юж-
ной Англией, с момента окончания операций во Франции прошло более семи
405

недель. В это время Англия смогла продолжить развертывание своей системы
противовоздушной обороны. В августе 1940 г. она состояла из цепи 52 радарных
станций вдоль побережья от Пемброкшира до Шотландии, которые выдавали
точную информацию о месте и направлении полета атакующих самолетов при
дальности их обнаружения до 120 км, а также приблизительные данные о высоте
полета и количестве самолетов. После того как самолеты достигали английского
берега, контроль за их дальнейшим полетом велся британской службой наблю-
дения за воздушным пространством.
Информация с радарных станций и от британской службы наблюдения за
воздушным пространством поступала на командно-наблюдательные пункты че-
тырех групп истребительной авиации. Эти группы в свою очередь подраздели-
лись на несколько секторов, командиры которых, согласно указаниям соответ-
ствующего командно-наблюдательного пункта, руководили по радио боевыми
действиями истребителей. В главном штабе командования истребительной ави-
ации велась работа, связанная с анализом текущей обстановки в целом. Англий-
ская система противовоздушной обороны, которая дополнительно включала
1300 тяжелых и 700 легких зенитных орудий, а также 1500 заградительных
аэростатов, была присуща способность быстро реагировать на измерение ситу-
ации, обеспечила чрезвычайно экономное боевое использование истребителей и
сделала излишними расточительные патрули истребителей.
Трудно переоценить значение для английской противовоздушной обороны,
как и для ведения войны англичанами вообще, того обстоятельства, что с апреля
1940 г. они имели возможность с помощью аппаратуры «Энигма» расшифровы-
вать закодированные немецкие разговоры по радио. Полученные благодаря это-
му сведения о развертывании и организации немецких военно-воздушных сил
давали командованию истребительной авиации ценные отправные точки для ве-
дения боевых действий.
Слабым местом английской противовоздушной обороны были трудности с
кадрами истребительной авиации, которая во время битвы за Францию потеря-
ла 300 летчиков, то есть около трети своих пилотов. Несмотря на пополнение
личного состава из Британской империи и из стран, оккупированных немецки-
ми войсками, в начале августа не хватало 154 летчиков. Положение с кадрами
было бы еще сложнее, если бы воздушная война велась не над английской тер-
риторией, здесь же многие из сбитых, но оставшихся невредимыми пилотов
снова могли участвовать в боевых действиях британских ВВС.
Уже первые крупные бои показали недостатки немецких ВВС в вооружении
и подготовке кадров. Из брошенных 15 августа в бой 520 бомбардировщиков и
1270 истребителей и истребителей-бомбардировщиков 57 было уничтожено.
Британские истребители обрушивались на плохо защищенные бомбардиров-
щики и, как правило, уклонялись от поединков «истребитель против истребите-
ля». Но для защиты бомбардировщиков немецкие истребители были меньше
подготовлены, чем для «свободной охоты». Кроме того, наличных сил для защи-
ты бомбардировщиков было недостаточно. По мнению руководства 2-го воз-
душного флота, например, 36 бомбардировщиков представляли собой настоль-
ко растянутую группу, что даже целая эскадрилья истребителей-бомбардиров-
щиков (максимально 108 самолетов) не могла обеспечить им надежного при-
крытия. И именно истребители-бомбардировщики Ме-110 не оправдали свя-
занных с ними ожиданий. Их потери росли столь быстро, что не стало хватать
ни кадровых, ни материальных пополнений и в конце концов потребовалось ис-
пользовать смешанные эскадрильи истребителей и истребителей-бомбардиров-
щиков. В результате эффективность использования соединений бомбардиров-
щиков ограничивалась не только дальностью полета, но и недостаточным при-
крытием.
406

19 августа Геринг заявил, что ему пришла в голову мысль «ломать сопротив-
ление противника и днем и ночью». При необнаружении заданных целей экипа-
жи бомбардировщиков должны атаковать «другие заслуживающие внимания
объекты»: «В настоящее время не может быть больше никаких опасений при вы־*
боре цели. Я оставил за собой лишь право отдать приказ об атаке определенных
целей в Лондоне и Ливерпуле»5.
Его нервозность была понятна. Ведь истекло время, отведенное Гитлером
для того, чтобы завоевать превосходство в воздухе, необходимое для проведения
операции «Морской лев». После того как привыкший к победам «Люфтваффе» не
добился быстрого и решающего успеха, появились скептические настроения.
Например, 23 августа Геббельс счел необходимым «постепенно приучать народ
к мысли о том, что война может продлиться всю зиму»6.
Распространение налетов на Лондон
В таких обстоятельствах не должно удивлять то, что военно-воздушные силы
в своих попытках остановить английские истребители вскоре поддались иску-
шению бомбить Лондон. Впрочем, отсутствие источников об этих событиях не
позволяет восстановить точную картину того, как принималось это решение.
Согласно директиве верховного главнокомандования вермахта от 24 авгу-
ста, решение о воздушных налетах на Лондон мог принять только Гитлер. В тот
же день около 22 часов соединение «Люфтваффе» в составе примерно 100 бом-
бардировщиков совершило налет на английскую столицу. Английская пожарная
охрана зарегистрировала 76 пожаров в Сити и в пригородах Бетнал-Грин, Ист-
хэм, Степни и Финсбери. В качестве возмездия за это британские ВВС с 25-
26 августа начали воздушные налеты на Берлин, которые, правда, вызвали лишь
незначительные жертвы и нанесли небольшой ущерб. Однако это побудило Гит-
лера со своей стороны потребовать «налетов возмездия»7.
Первый «налет возмездия» на Лондон 7 сентября был направлен прежде все-
го на район гавани и осуществлен такими большими силами, что англичане объ-
явили высшую степень тревоги, как это случилось бы при вторжении. Потери по
тогдашним меркам были большие: 306 человек убито и 1337 тяжело ранено в
городе и 142 человека убито в пригородах. Несмотря на «директиву фюрера о
беспокоящих налетах на население и противовоздушную оборону крупных анг-
лийских городов, включая Лондон, днем и ночью» от 5 сентября 1940 г., налеты
на Лондон еще не свидетельствовали о смене курса в немецкой воздушной войне
против Англии и начале воздушного террора. Террор против населения сначала
рассматривался лишь как побочная цель или как желательное сопутствующее
явление. Главными целями воздушной войны по-прежнему оставались англий-
ские ВВС и авиационная промышленность. Главный штаб военно-воздушных
сил 9 сентября определил разницу между «большой борьбой» против Лондона
«вплоть до уничтожения портовых сооружений, источников снабжения и энер-
гопитания города» и одновременными «беспокоящими налетами» на военные
заводы и портовые сооружения.
Перенос центра тяжести немецких воздушных налетов с авиационных баз
Южной Англии на Лондон представлял собой, с точки зрения англичан, важный
поворот в воздушной битве за Англию. В период с 31 августа до 6 сентября бри-
танская истребительная авиация потеряла 185 самолетов. Потери среди летчи-
ков-истребителей достигли за тот же период более 10% личного состава. Ущерб,
нанесенный в Южной Англии инфраструктуре британских ВВС, принял такие
масштабы, что немецкая авиация была близка к завоеванию превосходства в
воздухе над графствами Суссекс и Кент. Распространение немецких воздушных
407

налетов на Лондон не только обусловило облегчение для противовоздушной обо-
роны в Юго-Восточной Англии. С продлением путей подлета немецких бомбар-
дировщиков английская противовоздушная оборона получила больше времени
для перехвата самолетов противника, в то время как немецкие истребители со-
провождения из-за длинных путей подлета вынуждены были быстрее отрывать-
ся от противника.
14 сентября 1940 г. Гитлер сообщил главнокомандующим, что военно-мор-
ские силы выполнили стоявшие перед ними задачи, связанные с подготовкой к
операции «Морской лев», но, несмотря на достигнутые, по его мнению, «громад-
ные» успехи «Люфтваффе», предпосылок для начала этой операции еще не было
создано. Хотя господства в воздухе не было, он все еще не хотел отказываться от
плана «Морской лев», ибо из-за этого было бы сведено на нет моральное воздей-
ствие воздушных налетов.
«Предыдущие налеты оказали огромное воздействие, хотя, может быть,
главным образом на нервы. К этому воздействию относится и страх перед вы-
садкой десанта. Нельзя допустить утраты ощущения опасности высадки десанта.
Даже если успех в воздухе наступит через 10-12 дней, у английской стороны мо-
жет начаться массовая истерия. Если мы в определенном районе достигнем гос-
подства в воздухе, тогда, приступив к высадке, можно будет вынудить противни-
ка выступить с его эскадренными миноносцами для того, чтобы использовать
их против десанта. Тогда он понесет потери и не сможет больше защищать свои
морские конвои».
Объявленная цель возможной высадки десанта (об осуществлении этого
плана 27 сентября Гитлер намеревался принять решение 17 сентября) имела
уже мало общего с первоначальным расчетом на то, что такая операция окажет
решающее воздействие на ход войны.
Тот факт, что Гитлер в своей аргументации очень настойчиво нажимал на
моральное воздействие воздушных налетов, похоже, побудило начальника глав-
ного штаба военно-воздушных сил Ешоннека потребовать свободы воздушных
налетов на жилые кварталы. Но Гитлер настоял на том, чтобы воздушные налеты
на население остались «последней страшной угрозой»8.
В те же дни эти соображения были подтверждены в директиве верховного
главнокомандования вермахта. «Воздушные налеты на Лондон с расширением
площади бомбардировок следует и впредь направлять преимущественно на име-
ющие военное значение и жизненно важные объекты большого города (включая
вокзалы), которые и являются главной целью. Терроризирующие налеты авиа-
ции на чисто жилые кварталы должны оставаться последним возможным сред-
ством давления, и поэтому сейчас их проведение еще не предусматривается»9.
Война на истощение
17	сентября Гитлер распорядился отложить десант впредь до особых распо-
ряжений. Теперь, когда непосредственная борьба за военное поражение Англии,
если это вообще было возможно, велась только силами военной авиации, все
большее значение стало придаваться вероятности морального краха английско-
го населения. В связи с тем что английская истребильная авиация по-прежнему
была сильна, немецкие бомбардировочные части с середины сентября переклю-
чились в основном на подавление одиночных целей ночью. Из-за неблагопри-
ятных условий ведения боевых действий пришлось смириться с и без того уве-
дичившимися промахами при бомбометании на цели в жилых районах.
Наиболее радикальную позицию относительно бомбежек гражданского на-
селения занимал комитет германского министерства иностранных дел по анг¬
408

лийским делам. 20 сентября он заявил, что воздушные налеты на рабочие квар-
талы Лондона заставят рабочее население бежать в более респектабельные запад-
ные кварталы, вследствие чего обострятся социальные противоречия. А это, по
его мнению, в самые короткие сроки должно было бы привести к полному нару-
шению в снабжении продуктами питания и к опаснейшим беспорядкам в Лон-
доне. «Если бедное население будет испытывать настоящую нужду, то лейбори-
стекая партия окажется под таким давлением, которое заставит ее потребовать
от правительства покончить с этим»10.
Против этих представлений, навеянных немецкой легендой об «ударе ножом
в спину», протестовал разведывательный отдел, причем больше из соображений
выгоды, чем гуманности. По его мнению, следовало бы подыскать таких людей,
которые могли бы осуществить «легальную» замену британского правительства.
«Поскольку руководящие лица (гражданские) в конечном итоге все поставили
на карту, то им совершенно безразлична судьба нескольких сот тысяч соотечест-
венников. Небезразличны они лишь к своей собственной гибели»11.
Разведывательный отдел требовал бомбить промышленные объекты и внес
«предложения о необходимом в случае длительной войны выводе из строя авиа-
ционной промышленности в целом». Для этого он рекомендовал подвергнуть
бомбардировкам крупные промышленные районы Ковентри, Бирмингема и
Шеффилда. О Ковентри разведотдел заметил, что «воздействие налетов на про-
мышленность особенно усилится еще и потому, что заодно пострадают прожи-
вающие в непосредственной близости от предприятий рабочие. Ввиду непроч-
ности фабричных и жилых зданий и тесноты застройки здесь следует ожидать
большого эффекта от применения зажигательных бомб»12.
Командование «Люфтваффе» подхватило предложения о распространении
воздушных налетов на промышленные центры Средней Англии, не забывая, ра-
зумеется, о том, что главной целью налетов оставался Лондон. Но в приказе от
19 октября содержалось такое множество целей, которые следовало бомбить, что
о выборе действительно главной цели больше не могло быть и речи. К тому же
произошло разделение власти между главнокомандующим военно-воздушны-
ми силами и подчиненными ему инстанциями. Так, командирам бомбардиро-
вочных авиационных групп была предоставлена свобода осуществлять «со всей
настойчивостью» разрушение объектов авиационной промышленности. Налеты
на лондонские предприятия обеспечения городского хозяйства должны были
проводиться и днем и ночью «по возможности беспрерывно».
Предполагалось вызвать чувствительные потери в английской истребитель-
ной авиации путем частой смены наступательной тактики своей истребитель-
ной авиации, внезапных ударов силами несущих бомбы истребителей по ее
аэродромам. Беспокоящие налеты бомбардировщиков приказывалось прово-
дить даже в тех случаях, когда невозможно было обеспечить их прикрытие ист-
ребителями. «Цель этих налетов состоит в том, чтобы помешать нормальному
ходу жизни населения. Поэтому их нужно распространить на всю территорию
Лондона». Ночью следовало иметь в готовности 200 бомбардировщиков для на-
летов на Лондон. Цели таких ночных налетов предписывалось часто менять,
чтобы «добиться необходимого воздействия на лондонское население и постоян-
но создавать для английской противовоздушной обороны новые трудности».
9-му авиационному корпусу было приказано заминировать английские
морские порты. Кроме ночных налетов на цели в Лондоне, 2-й воздушный флот
должен был, используя остальные бомбардировщики, совершать ночные налеты
на промышленные объекты Ливерпуля и Бирмингема — Ковентри, а также, ког-
да в его распоряжении оставались еще самолеты, проводить беспокоящие нале-
ты на морские порты на восточном побережье. Руководство налетами на англий-
ские аэродромы ночных бомбардировщиков Геринг оставил за собой. 3-й воз¬
409

душный флот должен был продолжать борьбу против британских истребителей
и атаковать Саутгемптон, используя бомбардировщики-истребители и истреби-
тели. Наряду с этим 3-й воздушный флот был обязан не допустить восстановле-
ния судоходства вдоль южного английского побережья. Он должен был также
осуществлять беспокоящие налеты на северный вход в Ирландское море, а также
на порт Глазго. Кроме того, 3-й воздушный флот должен был подготовиться к
тому, чтобы по приказу Геринга «быстро и всеми силами» атаковать или Ливер-
пуль, или Бирмингем13.
Борьба за достижение превосходства в воздухе путем нападения на англий-
ские истребители и объекты авиационной промышленности все больше и боль-
ше приобретала характер территористической воздушной войны14. Уже 3 нояб-
ря статс-секретарь министерства иностранных дел фон Вайцзеккер ожидал, что
«однажды лондонскому Ист-Энду станет слишком тоскливо и что будут выдви-
нуты требования вступить в переговоры с Германией и даже создать новый ка-
бинет министров»15. Однако налеты, такие, как налет на Ковентри в ночь с 14 на
15 ноября, во время которого погибло 568 человек и были разрушены или по-
вреждены 75% всех зданий, включая кафедральный собор, построенный в XIV
в., как и крупные бомбардировки Лондона, способствовали лишь укреплению
воли британского народа к сопротивлению.
От воздушной битвы к войне на два фронта
В следующие месяцы немецкие ВВС наряду с крупными бомбардировками
английских городов стали все чаще совершать налеты на цели, от уничтожения
которых можно было ожидать уже не выигрыша войны против Англии, а в луч-
шем случае укрепления позиций на Западном фронте в приближавшейся войне
на два фронта — против Советского Союза и Англии. Возросло количество бое-
вых вылетов для нанесения ударов по аэродромам британских ночных бомбар-
дировщиков, для минирования устьев рек и прибрежных морских вод, для бом-
бардировок портовых сооружений и торговых судов, для нарушения британской
системы снабжения. 17 ноября Вайцзеккер сделал такую запись: «Впрочем, в на-
стоящее время, несмотря на Ковентри и т.п., считается, что взятие измором по-
средством блокады, а вовсе не воздействие на население является важнейшим
средством в борьбе против Англии»16.
5 декабря Гитлер признал, что воздушная битва над Англией проиграна. По
его прикидкам, английские военно-воздушные силы были «не очень сильно ос-
лаблены»: «Может быть, прекращение наших дневных налетов спасло от уничто-
жения их истребительную авиацию. Наши налеты на английские промышлен-
ные предприятия не могут разрушить индустрию Англии». Но Гитлер утешал
своих слушателей чрезвычайно легкомысленными предсказаниями: Англия не
может сама восстановить свои потери, а существенного увеличения поставок из
США до лета 1941 г. ожидать нельзя. У англичан, заявил он, весной 1941 г. не
будет более мощных военно-воздушных сил, чем теперь, а поэтому они не смо-
гут вести эффективное наступление на территорию «рейха», а германские воен-
но-воздушные силы будущей весной станут «значительно сильнее», чем про-
шлой. В мае-июне появятся первые серии новой модели авиационной техники,
которые пойдут на Запад. Более старые типы будут использоваться против Со-
ветского Союза. В заключение он подчеркнул: «Предпосылкой для того, чтобы
обстановка в воздухе оставалась терпимой, является быстрое развитие операций
на суше»17.
18	декабря 1940 г. Гитлер издал директиву № 21 (план «Барбаросса»), в ко-
торой вермахту окончательно предписывалось подготовиться к тому, чтобы еще
410

до завершения войны против Англии в ходе быстротечной военной кампании
разгромить Советский Союз.
Но в своих надеждах на быстрый военный успех на Востоке Гитлер так же
ошибался, как и в своей оценке состояния британских военно-воздушных сил. В
1941 г. Англия произвела в общей сложности свыше 20 тыс. самолетов!
И еще одну вещь он недооценил: он проиграл свою первую решающую бит-
ву. Это обстоятельство не только способствовало переориентации политики
стран, не затронутых непосредственно национал-социалистической агрессией,
но и зажгло первую искру надежды среди участников зарождавшегося движения
Сопротивления в оккупированных немецкими войсками областях.
Примечания
1	Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 2, hrsg. vom Militargeschichtlichen Forschungsamt,
Stuttgart 1979, S. 365-367 (Hans Umbreit).
2	Adolf Hitler, Mein Kampf, Munchen 1943, S. 741 f.
3	О решении Гитлера напасть на Советский Союз см.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg,
Bd 4, Stuttgart 1983, S. 3-37.
4	Bundesarchiv-Militararchiv Freiburg (BA-MA), ohne Signatur, Luftwaffenfiihrungsstab Ic, Beurteilung
der Schlagkraft der britischen Luftwaffe im Vergleich zur deutschen Luftwaffe, Entwurf, 16.7.1940.
5	Генеральный инспектор ВВС Эрхард Мильх писал: «10-й авиакорпус, Глазго верфи в Клайде,
город тоже, беспощадно, разрешено. Общие беспокоящие налеты на промышленные объекты
или города — лишь Лондон пока не трогать... Ливерпуль еще не разрешено, но подготовиться!».
Milch, Merkbuch, Abschrift MGFA, Eintragvom 19. August 1940.
6	Willi A. Boecke (Hrsg.), Wollt Ihr den totalen Krieg? Die Geheimen Goebbels-Konferenzen 1939-
1943, Stuttgart 1967, S. 121.
7	Есть свидетельства того, что воздушными налетами на Берлин Черчилль хотел отвлечь немец-
кие воздушные нале™ от британских баз истребителей в Юго-Восточной Англии. Harvey В.
Tress, Churchill, ׳The First Berlin Raids and the Blitz: A New Interpretation, в: Militargeschichtliche
Mitteilungen, 32 (1982), S. 65-78.
8	Franz Halder, Generaloberst Halder. Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des
Generalstabes des Heeres 1939-1942, hrsg. vom Arbeitskreis fiir Wehrforschung Stuttgart, bearb. von
Hans-Adolf Jacobsen в: Verb, mit Alfred Philippi, Bd 2, Stuttgart 1963, S. 98 ff.
9	Karl Klee, Dokumente zum Untemehmen «Seelowe». Die geplante Lan dung in England 1940 ( =
Studien und Dokumente zur Geschichte des Zweiten Weltkrieges, Bd 4b), Gottingen 1958, S. 406.
10	BA-MA, RL 2/671, Bl. 124 ff.
11	BA-MA, RL 2/671, Bl. 116 f.
12	BA-MA, RL 2/671, Bl. 147 ff.
13	Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht (Wehrmachtfuhrungsstab) 1940-1945. Gefiihrt
von H. Greiner und P.E.Schramm. Im Auftrag des Arbeitskreises fiir Wehrforschung hrsg. vom P.E.
Schramm, Bd 1, Frankfurt a.M. 1963, S. 977 ff.
14
Определение «террористическая воздушная война» автор считает подходящим ввиду ясного на-
мерения немецких военно-воздушных сил подорвать моральное состояние английского граж-
данского населения. Между прочим, Хорст Боог, исходя из английской точки зрения, дает более
мягкую оценку и использует это определение только по отношению к беспощадной войне про-
тив Англии с февраля 1942 г. Horst Boog, Luftwaffe und unterschiedsloser Bombenkrieg bis 1942.
15	Leonidas E. Hill (Hrsg.), Die Weizsacker-Papiere 1933-1950, Frankfurt a.M., Berlin, Wien 1974,
S. 222 f.
16	Там же, S. 225.
17	Halder, Kriegstagebuch, Bd 2 (прим. 8), запись от 5.12.1940.
411

Хорст Боог
Военно-воздушные силы и беспощадная бомбовая
война до 1942 г.*.
Немецкие военно-воздушные силы во второй мировой войне еще и сегодня
многим представляются преимущественно как орудие гитлеровского террора.
Гитлер был злодеем, и, таким образом, все, что случилось при нем, должно было
быть злодеянием. Так, некоторые публикации иногда создают картину таких во-
енно-воздушных сил, которые с самого начала поставили себя вне всяких прин-
ципов человечности. И вот из этой схемы выпадает в большинстве своем деловая
и корректная англосаксонская литература о военно-воздушных силах. Чтобы
избежать недоразумений, сразу же скажем: неправильным был бы и обратный
вывод, то есть если не все, что делал гитлеровский вермахт, было злодеянием, то
и гитлеровская политика и его система могли быть не такими уж плохими. Учи-
тывая общий характер и результаты деятельности режима, такой вывод здесь не
уместен. Историк должен дифференцированно подходить к реалиям.
Плохому имиджу военно-воздушных сил — «Люфтваффе» — способствова-
ло не только само их возникновение в «третьем рейхе» в качестве атрибута гит-
леровских великодержавных амбиций и орудия национал-социалистической
расистской политики, но и нацистская пропаганда, по сути представлявшая во-
енно-воздушные силы как инструмент превосходства, запугивания и шантажа,
как безжалостного исполнителя гитлеровской политики1. Кроме того, они ассо-
циировались с такими названиями, как Герника2, Варшава3, Роттердам4, Ковен-
три5 и Белград6, благодаря зарубежной, да и собственной, военной пропаганде.
Ведь еще Джеффри Бест считал7, что имидж военно-воздушных сил, созданный
нацистской пропагандой, приводил в смущение их лучших представителей,
большую часть их личного состава.
Фактически же этот имидж во многом не соответствовал действительности,
особенно если исходить из намерений, связанных с теми или иными бомбарди-
ровками, а не из их результатов. Ни одна бомбардировочная авиация в мире не
была в начале войны в состоянии точно сбрасывать бомбы на цель. Каждой сто-
роне приходилось мириться с тем, что ненамеренно ущерб наносился и объек-
там, не имевшим военного значения. В противном случае ей не оставалось бы
ничего иного, как из-за неспособности попасть точно в цель согласиться на са-
моликвидацию (что было бы, пожалуй, утопическим требованием). При оценке
боевых действий бомбардировочной авиации нельзя исходить также и из про-
пагандистских и политических заявлений, эмоций и личных пожеланий тех или
иных политических и военных руководителей, из каких-то соображений и науч-
ных исследований, а следует основываться на целях конкретных операций и со-
держании приказов. В оперативной области военно-воздушными силами руко-
водили не политики или какие-то свирепые «ангелы мести», а солдаты, получив-
шие подготовку еще в классическом духе, предписывавшем делать различие
между бойцами, участниками войны и не бойцами, теми, кто непосредственно
не участвовал в боевых действиях. Здесь часто возражают, что можно многое на-
писать в приказе, но в действительности дают противоположные указания, то
есть в приказе в качестве целей бомбардировок называют военные объекты, а
фактически осуществляют террористические воздушные налеты. Кто намере-
вался таким образом руководить войсками, тот подрывал бы армейскую дис-
циплину.
Это краткий вариант сообщения, сделанного на международной сессии по вопросам войны в
воздухе, состоявшейся во Фрейбурге в 1988 г., — сообщения, которое в ближайшее время выйдет
в свет в сборнике, посвященном этой сессии.
412

Все сказанное здесь ни в коей мере не ставит под сомнение тот факт, что
существовали соображения и предложения относительно беспощадной, то есть
территористической, бомбовой войны против гражданского населения8. Такие
вещи происходили во всех авиационных державах, прежде всего в годы возник-
новения военно-воздушных сил, когда в военных доктринах доминировало
мышление категориями тотальной войны9. Но еще до войны они были отверг-
нуты главным штабом немецких военно-воздушных сил, хотя и не столько по
моральным причинам, а из-за того, чтобы не терять лицо в глазах мировой об-
щественности, а также из-за экономических соображений и негативного воздей-
ствия на подвергшееся налетам население. Вспомним в этой связи слова генера-
ла Фельми на заключительном обсуждении командно-штабных учений его воз-
душной армии в мае 1939 г. и отклонение подобных соображений главным шта-
бом 22 мая 1939 г.10.
С оговоркой, что из-за технических неполадок и недоразумений и в опреде-
ленных ситуациях невозможно избежать непреднамеренного нанесения ущерба
гражданскому сектору, военно-воздушные силы в своих двух инструкциях —
L.Dv. 16 и L.Dv. 64 II11 — признали действовавшие правила воздушной войны,
хотя — в связи с тем, что правила воздушной войны 1923 г. не были ратифици-
рованы, — они формально не были обязаны это делать. Но они приняли также —
как и англичане, и американцы — принцип морского военного права, гласящий,
что допустима бомбардировка военных объектов в незащищенных населенных
пунктах. Террористические воздушные налеты считались недопустимыми в
рамках основанных на международном праве мер принуждения, которые имели
своей целью удержать противника от неправомерных действий и восстановить
нормальное состояние во взаимоотношениях двух сторон, соответствующее
нормам международного права и прав человека12.
Важнейшая цель военно-воздушных сил Германии состояла в разгроме во-
оружейных сил противника13, а не в подрыве морального состояния гражданско-
го населения. Их тремя главными задачами14 были завоевание и удержание пре-
восходства в воздухе, взаимодействие с сухопутными войсками и военно-мор-
скими силами, которое сначала понималось как косвенное, а позже все больше
и больше как прямое взаимодействие, а также борьба против «источников силы»
вражеской армии, борьба, к которой относилась и территористическая воздуш-
ная война. Однако боевым действиям бомбардировочной авиации, называемым
сегодня стратегическими, а тогда называвшимся оперативными и рассматри-
вавшимся больше с точки зрения взаимосвязи с наземными операциями, не
придавалось такого же большого значения, как первым двум задачам. По при-
чинам экономической целесообразности15 их следовало вести только до или по-
еле решающих наземных операций или в том случае, когда вследствие непод-
вижности фронтов на суше нельзя было достичь какого-либо другого успеха.
Объяснялось это тем, что этот вид воздушной войны связывал слишком много
сил на слишком большое время и слишком медленно влиял на ход войны на
суше, имевшей для Германии ввиду ее геостратегического положения решаю-
щее значение. Поэтому она считалась и могла быть только крайним выходом,
которым, естественно, лучше было бы не пользоваться.
С идеей экономической целесообразности была связана идея гуманности,
хотя, как и в бомбардировочной авиации других стран, к сожалению, только на
правах «младшего партнера», который должен был отходить на второй план, если
не полностью отступать, перед так называемой военной необходимостью, когда
она хоть сколько-нибудь могла быть оправдана с военной точки зрения. Но кон-
кретно трудно сказать, какой процент гуманности и какой процент экономиче-
ской целесообразности и военной необходимости присутствовал при принятии
решений. Все же этот связанный с экономической целесообразностью комплекс
соображений вел к трем тенденциям, которые отличали немецкую бомбардиро-
вочную авиацию от бомбардировочной авиации других стран.
413

Во-первых, требование быть годными для ведения бомбометания с пикиро-
вания было распространено почти на все типы бомбардировщиков16. Первона-
чально предполагалось использовать их для ведения широких боевых действий
бомбардировочной авиацией17. Однако обусловленные этим повышенные тре-
бования к качеству подготовки экипажей, технические трудности в оснащении
бомбардировщиков дополнительными приспособлениями для бомбометания с
пикирования привели к задержке в строительстве мощной бомбардировочной
авиации, осуществлявшей бомбометание с горизонтального полета18 и недоо-
ценке массового использования бомбардировщиков с экипажами среднего
уровня подготовки. Принцип экономической целесообразности и гуманности,
желание при как можно более экономном использовании людей и материалов
достичь как можно больших результатов при как можно более щадящем отно-
шении к гражданским объектам и лицам были учтены в данном случае сверх
меры и тем самым во вред себе.
Во-вторых, по тем же самым причинам военно-воздушные силы «рейха»
разработали большей частью уже до войны радионавигационные системы для
точного нахождения цели бомбардировщиками. И это в то время, когда коман-
дование бомбардировочной авиации британских военно-воздушных сил вообще
не думало о таких разработках19.
В-третьих, хотя военно-воздушные силы Германии имели дело с комбини-
рованием бомбовой нагрузки из фугасных и зажигательных бомб, а также знали
о том, как действует при разрушении городов значительное количество зажига-
тельных бомб, все же доля последних была сравнительно очень незначительной,
поскольку желания уничтожать города не было, а было лишь намерение с по-
мощью зажигательных бомб обозначить и сделать заметными с воздуха важные
с военной точки зрения цели для их бомбардировки20. На практике дело обстоя-
ло так, что до конца 1941 г. военно-воздушные силы наносили в Англии удары
главным образом по важным военным объектам.
Беспощадные бомбардировки совершались в то время в отдельных случаях
в качестве репрессий (возмездия), впрочем безуспешно, поскольку британцы не
отказывались от своих ночных налетов на немецкие города. Они не хотели и не
могли отказаться от них, так как они наносили удары не по точечным, а по пло-
щадным целям, потому что тогда британская бомбардировочная авиация была
единственным оружием, с помощью которого англичане могли нанести ответ-
ные удары прямо по Германии, а также потому, что они придерживались иной
концепции воздушной войны, отличной от классической европейской конти-
нентальной концепции, и их самой главной задачей было воздействие на мо-
ральное состояние гражданского населения противника21. Против этой концеп-
ции не помогали никакие репрессивные налеты. Это нашло свое отражение и в
правительственном заявлении от 18 апреля 1941 г.22
«Это не репрессии, — говорилось об одном из воздушных налетов на Бер-
лин, — а часть обычной политики, одобренной британскими ВВС на основе ука-
зания правительства Его Величества о бомбардировке всех объектов этих двух
преступных стран (Германии и Италии), способной ослабить их военный и про-
мышленный потенциал. Эта политика будет проводиться до конца войны в воз-
растающих масштабах независимо от того, будут или нет предприниматься ата-
ки против Британских островов».
Из-за этой основывавшейся на учении о справедливых войнах английской
позиции использовавшийся немецкой стороной инструмент репрессий должен
был сам обесцениться от чрезмерно частого употребления. Эта обусловило прак-
тически одинаковый беспощадный характер немецкой воздушной войны про-
тив Англии.
Хотя Гитлер в своей «кровожадной» речи от 4 сентября 1940 г.23 пообещал
«стереть с лица земли» английские города и объявил, казалось, переход к беспо-
щадной бомбовой войне, но десятью днями позже он все-таки упомянул об ого¬
414

ворках в отношении территористических налетов и отклонил предложение на-
чальника своего главного штаба военно-воздушных сил Ешоннека подвергнуть
бомбардировкам английские жилые кварталы с целью вызвать массовую пани-
ку среди гражданского населения, заявив при этом: «Да, но налеты на имеющие
военное значение объекты наиболее важны, поскольку в результате этих налетов
разрушаются ценности, которые невозможно восстановить. Пока еще существу-
ют важные в военном отношении цели, следует придерживаться этого принци-
па». И он приказал: «Воздушные налеты на Лондон, расширяя районы налетов,
по-прежнему направлять в первую очередь на важные в военном отношении и
важные для жизни крупного города объекты, включая сюда вокзалы. Террори-
стические налеты на чисто жилые кварталы следует оставлять напоследок в ка-
честве последнего средства давления и поэтому пока еще не использовать»24.
Итак, никаких террористических бомбардировок в качестве постоянной
политики. В декабре 1940 г. Гитлер признал воздушную войну против британ-
ской военной промышленности и тем самым косвенно попытки подорвать мо-
ральный дух гражданского населения бесперспективными25. Как и в своем рас-
поряжении № 13 от 24 мая 1940 г.26, он в распоряжении № 23 от 6 февраля
1941 г.27 четко наметил важные в военном отношении цели для бомбардировок
в Англии и отверг террористическую бомбовую войну. Это означало его отказ от
«прежней точки зрения», что лучше всего на Англию можно воздействовать пу-
тем разрушения ее военной экономики и связанного с этим подавления ее воли
к сопротивлению. Далее он говорил: «Трудно оценить воздействие воздушных
налетов непосредственно на английскую военную промышленность... Меньше
же всего до сих пор со стороны заметно их воздействие на моральное состояние
и силу сопротивления английского народа». Поэтому центр тяжести войны в
воздухе был перенесен на «борьбу с вражеским снабжением». А от «планомерных
террористических воздушных налетов на жилые кварталы» в любом случае
«нельзя ждать решающего судьбу войны успеха».
Из-за вызванного английской обороной переноса немецкой воздушной вой-
ны против Англии на ночное время зимой и весной 1941 г. и увеличением в свя-
зи с этим количества неточных попаданий в цель это воздушное наступление по
ночам все больше и больше начало принимать беспощадный характер. Однако
названные выше радионавигационные системы, несмотря на помехи, функци-
онировали, очевидно, все еще настолько хорошо, что пострадавшие видели, что
воздушные налеты были направлены на разрушение важных в военном отноше-
нии целей, а не на террор против гражданского населения. Не может быть луч-
ших доказательств этого, чем свидетельства самих пострадавших. В официаль-
ном британском труде о противовоздушной обороне Англии во время второй
мировой войны говорится об этом следующее:
«Хотя план, своевременно утвержденный в сентябре для военно-воздушных
сил Германии, упоминал бомбардировки гражданского населения крупных го-
родов, подробные описания налетов в течение осени и зимы 1940/41 г. не сви-
детельствуют о том, что предусматривались огульные бомбардировки граждан-
ского населения. В качестве главных целей были намечены крупные предприя-
тия и доки. Другими объектами, специально определенными для экипажей бом-
бардировщиков, были Лондонское Сити и правительственные кварталы вокруг
Уайтхолла».
Так как здесь говорится о «крупных городах» и эти слова стоят сразу же после
заголовка раздела «Ночное наступление против британской промышленности и
коммуникаций», то можно предположить, что они относятся не только к Лондо-
ну, но и к другим городам, в которых с ноября 1940 до мая 1941 г. различные
объекты также подверглись немецким бомбардировкам. Однако к такому выво-
ду пришел не только историк Колье, но и английский министр авиации Синк-
лер, который в апреле 1941 г. давал подобные же оценки. Об этом сообщает ге-
нерал Арнолд, командующий американской войсковой авиацией, находивший-
415

ся вто время с делегацией наблюдателей в Лондоне. Он пишет в своих мемуарах:
«Синклер пригласил меня посетить службу оповещения о воздушных налетах,
где была карта города, показывавшая все места, где были сброшены бомбы. Они
были разбросаны по всему Лондону в большинстве случаев вблизи железнодо-
рожных станций, узлов связи, электростанций, трансформаторных станций,
мостов, доков, складов и заводов, и только небольшое количество бомб — на жи-
лые кварталы. Каждая сброшенная бомба была точно обозначена»28.
И только после уничтожения исторических центров городов Любек и Росток
весной 1942 г.29 военно-воздушные силы Германии перешли — правда, незна-
чительными силами, поскольку бомбардировщики были заняты в России и Аф-
рике, — к беспощадной бомбовой войне, начав так называемые бедекер-ангриф-
фе — бомбардировки исторических, расположенных в стороне от центров воен-
ной промышленности городами слабо защищенных провинциальных городов,
таких, как Кентербери, Бат, Йорк, и др. Эта беспощадная бомбовая война в
1944 г. была продолжена бомбардировками с использованием ракет «Фау-1».
Весной 1942 г. было начато создание оружия для бомбометания по площади,
от чего в 1939 г. отказывался штаб военно-воздушных сил, поскольку он тогда
ориентировался на уничтожение точечных целей. Тем самым в главном штабе
военно-воздушных сил произошел поворот от ориентации на классическую кон-
тинентально-европейскую воздушную войну к концепции беспощадной бомбо-
вой войны. Но это вовсе не означало, что отныне бомбардировщики — поскольку
таковые вообще могли быть выделены для стратегической войны в воздухе —
вообще не совершали налеты на важные в военном отношении цели, а бомбили
только гражданское население. Наоборот, налетам подвергались по-прежнему
главным образом важные в военном и экономическом отношении объекты,
причем по военным, международно-правовым и экономическим соображени-
ям. Но и в этом случае страдало также гражданское население. Гитлер же все 60-
лее яростно требовал парировать бомбовый террор ответным террором. Можно
говорить о счастье, что у него уже не было достаточных средств для выполнения
такого намерения.
Примечания
1	H.JA. Wilson, The Luftwaffe as a Political Instrument, в: Eugene M. Emme, The Impact of Air Power,
New York 1959, S. 58-63; George Fielding Eliot, Aerial Blackmail at Munich, там же, S. 6467־; Karl-
Heinz Volker, Die deutsche Luftwaffe 1933-1939, Stuttgart 1967, S. 147-158 (Die Einsatze und
Demonstrationen der Luftwaffe in den Jahren 1935-1938); Klaus A. Maier, Totaler Krieg und
Operativer Luftkrieg, в: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 2, Stuttgart 1979, S. 43-49;
Horst Boog, Die deutsche Luftwaffenfiihrung, Stuttgart 1982, S. 153 ff
2	Cm.:Hans-Henning Abendroth, «Guernica: Ein fragwiirdiges Symbol», в: Militargeschichtliche
Mitteilungen, 41 (1987), S. 121,123.
3	Cm.: Wilhelm Speidel, «Die Luftwaffe im Polenfeldzug», MGFA Lw 2a, S. 24 f., 301 f., 328.
4	Noble Frankland, The Bombing Offensive against Germany. Outlines and Perspectives, London 1965,
p.111.
5	Cm.: 289. Sitzung des War Cabinet vom 15.11.1940, 11:45 Uhr, в: Public Record Office (PRO), CAB
65/10, S. 63; Norman Longmate, The Bombers. The RAF Offensive against Germany, 1939-1945,
London 1983, p. 94.
6	Гитлеровский приказ об уничтожении был переориентирован командующим воздушным фло-
том, генерал-полковником Лером в приказ о бомбардировках важных в военном отношении це-
лей в Белграде. См.: J. Diakow, Generaloberst Alexander Lohr. Ein Lebensbild, Freiburg 1964, S. 33-
44 и den Bericht von Fachleuten des Generalluftzeugmeisters uber die Bombenwirkung in Belgrad, LC
7 II Nr. 2550/41 g und Lfl Kdo 4 FiiAbt Ic vom 15.4.1941, Bundesarchiv-Militararchiv (BA-MA), RL
3/2157.
7	Geoffrey Best, Humanity in Warfare. ׳The Modem History of the International Law of Armed Conflicts,
London 1980, p. 278.
См. теорию так называемых рискованных военно-воздушных сил д-ра Роберта Кнауса в: Dr.
Robert Кпаив, Bernhard Heimann und Joachim Schunke, Eine geheime Denkschrift zur
Luftkriegskonzeption Hitler-Deutschlands vom Mai 1933, в: Zeitschrift fur Militargeschichte, 3
(1964), S. 72-86; Erwin Gehrts, Major (E), Gedanken zum operativen Luftkrieg. Eine Studie, в: Die
Luftwaffe, 2(1937), H. 2, S. 16-39.
416

9	См. например, о британской доктрине бомбардировок в: Barrey D. Powers, Strategy without Slide-
Tule, London 1976, в: Royal Air Force War Manual, Part I, Operations, von 1928.
10	Operative Zielsetzung fur die Luftwaffe im Fall eines Krieges gegen England im Jahre 1939. Generalstab
1. Abteilung (Chef) Nr. 5094/39 g. Kdos. Chef-Sache vom 22.5.1939, MGFA Sammlung Greffrath
GIV/1.
11	Cm.: Luftwaffendienstvorschrift *Kriegsvolkerrecht» (L.Dv. 64II), S. 3, 99; Luftwaffendienstvorschrift
«Luftkriegfuhrung» (L.Dv. 16, Ziff. 12).
12L.Dv. 16, Ziff 186.
13	Там же, Ziff. 9,10.
14	Там же, Ziff. 10,21,22,31.
15	Об экономической целесообразности наряду с L.Dv. 16, Ziff. 22 см. также заявление начальника
Главного штаба военно-воздушных сил во время инспекционной поездки в 1939 г.:”Военно-
воздушные силы больше, чем другие виды вооруженных сил, нацелены на то, чтобы вести войну
как можно экономичнее״: ВА-МА, RL 7/160, DRdLu ObdL Generalstab 1. Abt Nr. 60/40 g. Kdos.
(Ill) vom 10.1.1940, S. 2. «Каждый лишний самолет означает его неэкономическое использова-
ние.» См.:, ВА-МА, RL 2 П/360.
16	Mdl. Mitteilung Major a.D. Dipl.Ing. Pohle, Techn. Offz., im Genstd.Lw. bis 1939, vom 2.7.1986;
(прим. 1), S. 207 ff.; Boog (прим. 1), S. 183-190; Oberst a.D. Petersen, Ausarbeitung vom 4.5.1972
uber die Entstehungsgeschichte des Kampfgeschwaders 40: «Вся концепция оперативной авиации
была построена на использовании пикирующих бомбардировщиков средней дальности.» См.:
MGFA.
17	Takt.-techn. Forderung an das Techn. Amt vom 31.1.1934, DRdL Nr. 6093/34 g.Kdos., BA-MA, RL
3/192 ("Punktziele, die weit im feindlichen Gebiet liegen").
18	См. об этом высказывание генерал-лейтенанта Йозефа Шмида в: Gen.d.Flieger Paul Deichmann,
Angriffswaffen, MGFA Lw 33, S. 68 f. См. также: «Einsatz gegen England», DRdLu ObdL Generalstab
1. Abt. Nr. 60/40 g. Kdos (III) vom 10.1.1940, S. 18: «Die Angnffseinheit ist die Kette»; DObdL
Fuhrungsstab la Nr. 5937/40 g.Kdos. vom 2.9.1940, в: BA-MA, RL 2 11/360.
19	LA. (NVW) Illa 2 Nr.941 g.Kdos. vom 6.3.1936, BA-MA, RL 3/192. См. также: Hptm i.G. Pohle,
Vortrag anlaBlich der Generalstabsreise im Juni 1939, BA-MA, Lw 104/14, Teil 1, S. 23 f.;
Forschungsplan RLM 1938, 3. Teil: Ausnistung, Nr. 30300, 30413, 30500, BA-MA; RL 39/1034;
Tatigkeitsbericht der Luftfahrtforschungsanstalten und -institute des RLM, abgeschlossen im
Dezember 1940, S. 27 ff., BA-MA, RL 3/2368; Frizt Trenkle, Die deutschen Funknavigations- und
Funkfuhrungsverfahren bis 1945, Stuttgart 1979, S. 58 ff., 149 ff.; Alfred Price, Herrschaft uber die
Nacht. Spionejagen Radar, Gutersloh 1968,S. 35-55; Werner Niehaus, Die Radarschlacht 1939-1945,
Stuttgart 1977; Ulf Balke, Kampfgeschwader 100 «Wiking», Stuttgart 1981; R.V. Jones, Most Secret
War, London 1978, S. 84 ff., 140 ff., 164 ff.; Fritz Trenkle, Deutsche Ortungs- und Navigationsanlagen
(Land und See 1933-1945), Deutsche Gesellschaft fur Ortung und Navigation e.V., Sonderbiicherei,
hrsg. von Leo Brandt, o.O. 1964, S. 67; Francis Harry Hinsley u.a., British Intelligence in the Second
World War. Its Influence on Strategy and Operations, Bd 1, London 1979, p. 556 ff.
20	Hans Rumpf, Das war der Bombenkrieg. Deutsche Stadt im Feuersturm, Oldenburg 1961, S. 68 ff.; Theo
Weber, Die Luftschlacht urn England, Wiesbaden 1956, S. 165,173; BA-MA, RL 2 IV/33; L.Dv. 16,
Ziff. 47, 189; Erfahrungsbericht der Legion Condor fiber den Einsatz der Kampfflieger, в: Klaus A.
Maier, Guernica 26.4.1937, Freiburg 1975, S. 153; FS LbdL Fuhrungsstab la (Robinson) an Lfl. 3 vom
15.2.1941, BA-MA, RL 211/360; Luftmarschall Arthur T. Harris, Befehlshaberdes Bomber Command,
bemerkte in seinem Buch Bomber Offensive, London 1947, S. 83.
21	Royal Air Force War Manual, Part I, Operations, Air Publication 1300, Ziff. 1.1,5, 7-10,13; IV.6,11;
VII.l, 3,12,15; VIII.8,14, 26,38-41,57, 73; IX.3, 4; Sir Charles Webster und Noble Frankland, The
Strategic Air Offensive against Germany 1939-1945, Bd 1, London 1961, p. 9.
22	War Cabinet Defence Committee Meeting vom 18.4.1941, D.C. (41) 17th meeting,
PRO CAB 120/300.
23	Max Domarus, Hitler. Reden und Proklamationen 1932-1945, Bd 2, Untergang (1939-1945),
Wurzburg 1963, S. 1575.
24	Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht (Wehrmachtfuhrungsstab) 1940-1945 /.../, Bd
I, Frankfurt a.M. 1965, S. 76.
25	Franz Halder, Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabes des Heeres,
1939-1942 /.../, Bd 2, Stuttgart 1963, S. 213.
26	Hitlers Weisungen fiir die Kriegfiihrung 1939-1945, hrsg. von Walther Hubatsch, Munchen 1965 (dtv
278/79), S. 63, 46 ff., 50 ff.
27	Там же, S. 118 ff.
28	Basil Collier, The Defence of the United Kingdom, London 1957, p. 261.
29	Henry Arnold, Global Mission, New York 1949, S. 227 f.
30	Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd 6 (Horst Boog).
31	Rubolf Вгёе, Oberstabsingenieur a.D., Meine Tatigkeit im Reichsluftfahrtministerium 1935/1945
unter besonderer Beriicksichtigung der Entwicklung femgelenkter Korper, Bericht vom April 1987, S.
1.	Cm.: Pohle, Vortrag (прим. 14)rS. 24; Hauptmann Otto Bechtle, Der Einsatz der Luftwaffe gegen
England. IhreTaktik und die Lehren 1940-1943, BA-MA, RL 17/49, S. 15; Heinz-Dieter Hoelsken,
Die V-Waffen. Entstehung — Propaganda — Kriegseinsatz, Stuttgart 1984, S. 34.

Детлеф Фогель
Германия и Юго-Восточная Европа
От политико-экономического влияния
до открытого насилия и подавления
1.	Со времени окончания первой мировой войны до октября 1940 г.
Богатая сырьевыми ресурсами Юго-Восточная Европа попала в поле зрения
германской политики отнюдь не с приходом к власти Гитлера в 1933 г. и начав-
шимся вскоре после этого форсированным развитием военной экономики. Гер-
мания установила связи с Балканскими странами еще в первые годы существо-
вания Веймарской республики, когда ее позиции на мировых рынках были
сильно подорваны. На Балканах для такой промышленной державы, как Герма-
ния, открывались хорошие рынки сбыта, а также возможность приобретать
крайне необходимые ей сырьевые материалы. Вероятно, уже тогда начали за-
рождаться первые, хотя и несбыточные, идеи о создании на Балканах руководи-
мого Германией «большого экономического пространства». С таким же успехом
можно, однако, представить, как с помощью экономических взаимоосвязей ус-
танавливалось и политическое влияние, которое неизбежно должно было бы по-
влечь за собой усиление позиций Германии в этом регионе1.
Как следствие заключенных в 1919—1920 гг. в предместье Парижа мир-
ных договоров, в Юго-Восточной Европе после развала Габсбурской монархии
начали просматриваться два четко различимых политических лагеря — выиг-
равших и проигравших. В числе выигравших были Югославия, Румыния и
Чехословакия, которые при поддержке Франции и Польши пытались вопреки
серьезным проблемам национального самоопределения упрочить свои новые
территориальные владения и сохранить новый статус-кво. Эти государства
объединились в 1921—1922 гг. в так называемую Малую Антанту. По мнению
французов, тем самым создавалось некое подобие «санитарного кордона», про-
ходящего от Балтики до Черного моря, который должен был воспрепятство-
вать возможным столкновениям между Германией и Россией. Наоборот, Вен-
грия и Болгария, оказавшись в лагере проигравших, стремились ревизовать
неудовлетворительное для них обеих послевоенное урегулирование. Ведь зна-
чительная часть их населения оказалась в расположенных вокруг них новооб-
разованных государствах2.
Не склоняясь поначалу ни к одному из этих лагерей, Германия, особенно в
годы правления кабинета Брюнинга, интенсивно развивала свои экономические
связи со всеми Балканскими странами, что в перспективе должно было ослабить
здесь влияние Франции и ее союзную систему3.
После 1933 г. эта политика получила, естественно, еще больший размах, чем
когда-либо раньше. Внешнеэкономические связи Германии с Балканскими
странами приобрели характер бума, и их показатели росли с небывалой быстро-
той. Прежде всего это касалось Югославии, которая поставляла гитлеровской во-
енной промышленности необходимые ей металлы, и Румынии с ее большими
запасами нефти; обе они попали в круг интересов германских промышленников.
В свою очередь и страны Юго-Восточной Европы с готовностью использовали
шанс увеличить объем своей внешней торговли, поскольку с географической
точки зрения Германия была гораздо ближе, чем рынки сбыта сырья во Фран-
ции и в Англии, не говоря уже об Америке. К тому же в силу их весьма близких
друг к другу экономических структур Балканские страны вряд ли могли взаимно
418

дополнять свои экономики4. С помощью многочисленных соглашений Берлину
удалось не только постепенно ослабить влияние западных держав, и даже Ита-
лии, на Балканах, но и проникнуть на тамошний рынок ссудных капиталов. При
этом немцы стремились, конечно, вкладывать капиталы только в те отрасли, ко-
торые отвечали их интересам. Речь никоим образом не шла о какой-то серьезной
индустриализации стран-партнеров. Хронически пассивный внешнеторговый
баланс Германии при товарообмене со странами Юго-Восточной Европы еще
сильнее подчеркивал односторонний, эксплуататорский характер такой эконо-
мической политики. Конечно, восточноевропейские политики чувствовали, что
они все серьезнее попадают в состояние полуколониальной зависимости от Гер-
мании, и пытались противиться этому. Однако по причине всевозрастающей
изоляции от западных рынков им не удавалось решающим образом изменить
такое положение5.
Это объяснялось прежде всего тем, что вместе с переплетением (или, лучше
сказать, сращиванием) экономических интересов росло также и политическое
влияние Германии и в известной мере Италии. Внутренние общественные
структуры Балканских государств постепенно изменялись, от существовавших
ранее более или менее демократических порядков к авторитарным системам с
ярко выраженным фашистским оттенком. Тем не менее гитлеровская Германия
не опиралась здесь, как думалось поначалу, на политические группировки пра-
воэкстремистского толка. В гораздо большей степени немцы предпочитали свя-
зи с консервативными, монархистски и националистически настроенными де-
ятелями армии и государства. Они гарантировали гораздо большую стабиль-
ность в своих странах и в то же время оказывались более покладистыми, когда
дело касалось германских интересов, нежели сравнительно непредсказуемые
правые радикалы. Видимо, нет нужды говорить о том, что Берлин предпочел бы
вообще не принимать подобные течения в своих политических расчетах. В то же
время фашистские организации всегда оставались для гитлеровских диплома-
тов желанным средством политического нажима на юго-восточные страны Ев-
ропы6.
Отход Балканских государств от демократических принципов, естественно,
повлек за собой частичное их отдаление от западных держав. И сами страны За-
пада, как, например, Великобритания, все отчетливее теряли интерес к Юго-Во-
сточной Европе. Неудивительно, что Гитлер интерпретировал условия Мюнхен-
ского соглашения (29 сентября 1938 г.) как существенный шаг Франции и Анг-
лии к отказу от своих интересов на Балканах. Аншлюс Австрии (13 марта
1938 г.) и разгром годом позже Чехословакии показали, что германское присут-
ствие опасно и в территориальном отношении7.
В общем и целом такое развитие событий до основания разрушило всю кон-
цепцию Версальской системы. И тогда как выигравшие от Парижского мирного
договора, так и проигравшие от него страны (если они сумели просуществовать
до начала второй мировой войны) повернулись лицом к Германии, особенно ес-
ли и когда речь заходила о сохранении их территориального статус-кво или, на-
оборот, об осуществлении каких-то ревизионистских намерений. При этом пол-
итика «рейха» была нацелена на то, чтобы избегать всяких политических волне-
ний на юго-востоке Европы, уже хотя бы для того, чтобы не давать повода к вме-
шательству еще остающимся соперникам на Балканах, а также Италии и Совет-
скому Союзу3. Сохранение стабильности здесь должно было способствовать
подготовке Германии к войне. Да и на начальных этапах войны, во время воен-
ных кампаний против Польши, Норвегии и Франции, германскому диктатору и
его генералам было желательно избегать военных осложнений в Юго-Восточной
Европе. Германские дивизии нельзя было ни в коем случае разбрасывать по раз-
ным театрам военных действий9.
419

Поразительные успехи Гитлера и его вермахта в начале лета 1940 г., после
поражения Франции, не могли, однако, помешать возникновению в стане не-
мцев глубокой растерянности по поводу избранной стратегии. Единственный
остававшийся военный противник — Британская империя не желала ни заклю-
чать какой-либо пакт с Германией, ни проигрывать войну. Упорно сопротивляв-
шийся английский премьер Черчилль открыто заявил тогда, что империя будет
сражаться теперь до полного разгрома европейских диктаторов. Поэтому в по-
следовавшие за этим недели и месяцы стало все очевиднее вырисовываться на-
мерение Гитлера избежать стратегической дилеммы лета 1940 г. путем нападе-
ния на Советский Союз, который все еще был его союзником. Как бы то ни было,
война на уничтожение с целью захвата «жизненного пространства» на Востоке и
разгрома идеологического противника давно рассматривалось в Берлине как
главная задача10.
Юго-востоку Европы при этом отводилась роль прикрытия правого крыла
фронта вторжения и поставщика стратегического сырья. С помощью некой
двойственной стратегии Берлин пытался усилить свое политическое и военное
влияние в этом регионе. За счет заключенного 27 сентября 1940 г. Пакта трех
держав между Германией, Японией и Италией удалось создать военную коали-
цию и до конца года добиться присоединения к ней также Словакии, Венгрии и
Румынии11. К тому времени были также осуществлены важные территориаль-
ные изменения: Румыния отдала Советскому Союзу Бессарабию и Северную
Буковину, Венгрии — часть Трансильвании, а Болгарии — Южную Добруджу12.
Параллельно с этим Германия предприняла совершенно конкретные шаги
для подготовки к намеченному на весну 1941 г. нападению на Советский Союз,
не проинформировав об этом в достаточной мере итальянского союзника. В ок-
тябре 1940 г. в Румынии появилась первая передовая группа германской воен-
ной миссии с задачей подготовить на ее территории проведение операций как
германских, так и румынских войск. Помимо этого немецким солдатам поруча-
лась охрана важных нефтепромыслов района Плоешти13.
Тем самым отношения Германии со странами Юго-Восточной Европы при-
обрели новый аспект, так как тот экономический, политический и отчасти воен-
ный нажим, который Германия оказывала на регион до сих пор, представлялся
достаточным для достижения целей, поставленных Гитлером. Теперь же, в пред-
видении близившейся «войны на Востоке», он и здесь обратился непосредствен-
но к военным методам и средствам. Присутствие вермахта в Румынии, хотя и не
нацеленное против какой-либо страны на юго-востоке Европы, было рассчитано
на то, чтобы еще сильнее, чем прежде, держать Балканские страны в страхе.
2.	Внезапное наступление Муссолини
Дальнейшая эскалация событий наметилась, когда союзник Гитлера Муссо-
лини начал в октябре 1940 г. наступление на Грецию из захваченной им Алба-
нии14. Поведение обеих держав «оси» в Юго-Восточной Европе в прошлом прак-
тически не регулировалось никакими конкретными соглашениями. Правда,
Гитлер еще в 1936 г. определил для себя, что Средиземноморье является обла-
стью преимущественных интересов Италии, тогда как Восточную Европу он ос-
тавлял за собой; бассейн Дуная, однако, оказывался вне его интересов. Так или
иначе, Гитлер считал, что Муссолини после войны с Абиссинией в 1935 г. будет
смотреть больше на юг, чем на юго-восток. Он также ясно дал понять своему
партнеру, что не желает никаких военных осложнений на Балканах.
Вероятно, вдохновившись нескончаемыми победами своего союзника,
Муссолини захотел совершить нечто подобное тому, что сделал Гитлер, зара-
нее создавший базу для своего военного присутствия в Румынии15. Однако это
420

его предприятие быстро потерпело фиаско в горах Албании и Греции. Возник-
ла еще большая неприятность для реализации дальнейших военных планов
Гитлера: после разгрома под Дюнкерком и эвакуации с континента англичане
вернулись на материк. Используя силы авиации и флота, они поспешили на
помощь Греции и оккупировали важнейшие острова Эгейского моря, в том
числе и Крит16.
Гитлер и его военные советники теперь боялись, что в Юго-Восточной Евро-
пе может возникнуть еще до или во время войны с Советским Союзом второй
фронт в тылу немецких войск. Помимо всего прочего, представлялось возмож-
ным, что британская авиация теперь будет бомбить важные для немцев нефте-
промыслы Плоешти. И Берлин решил разрядить сложившуюся обстановку си-
ловым приемом. Тем не менее в середине ноября 1940 г. Гитлер известил италь-
янского министра иностранных дел Чиано о том, что военное вмешательство
немцев в Греции произойдет не раньше схода снега с гор весной 1941 г. А до тех
пор итальянцам следует вести военные действия в Албании в одиночку. В целом
же операции здесь, как внушал Гитлер своим генералам, должны вестись как
можно быстрее, чтобы вовремя высвободить занятые в них войска для войны с
Советским Союзом.
Немецкие войска, выделенные для вторжения в Грецию, должны были про-
двигаться туда через Венгрию, Румынию и Болгарию. Гитлеровские дипломаты
предприняли все, чтобы склонить эти страны как политически, так и в органи-
зационном отношении к поддержке этой германской военной акции. Ни в Буда-
пеште, ни в Бухаресте особого сопротивления этому оказано не было. Ведь обе
эти страны уже давно потеряли свою независимость. По-иному повела себя Бол-
гария: лишь в результате упорных, иногда сопровождавшихся угрозами перего-
воров удалось Берлину добиться согласия этой страны вступить в конце февраля
1941 г. в Пакт трех держав. Спустя несколько дней, 2 марта, немецкие войска,
сосредоточившиеся в Румынии, вступили походным маршем в Болгарию. Дип-
ломатическое вмешательство западных держав, а также Советского Союза ниче-
го не смогло изменить. Реалистическая оценка соотношения военных сил в
Юго-Восточной Европе не оставляла Софии никакого иного выбора, кроме как
подчиниться предъявленному требованию17. Успокоительными заявлениямия
Гитлер попытался ввести в заблуждение относительно истинных причин своих
военных акций как Турцию, так и Советский Союз. Германские дипломаты
лживыми заверениями убедили руководство обеих стран, что Германия намере-
на всего лишь противодействовать британским военным действиям в Эгейском
море и более ничего не замышляет.
Греция, до крайности встревоженная вступлением немецких войск в Волга-
рию, предприняла в этом незавидном для себя положении все мыслимые дип-
ломатические шаги, чтобы избежать надвигавшегося конфликта. Но Берлин уже
в начале февраля 1941 г. дал ясно понять, что предотвратить войну сможет толь-
ко «мирная капитуляция», то есть оккупация страны без военных действий. Од-
нако Афины решительно отвергли столь наглое требование. Тем самым реше-
ние Гитлера стало окончательным: британцев следовало выдворить с континен-
та и по мере возможности восстановить престиж Муссолини. Кроме того, на пу-
ти мирного решения вопроса с Грецией стояло данное немцами обещание Бол-
гарии открыть ей доступ к Эгейскому морю через греческую территорию. 6 ап-
реля 1941 г., уже перед самым вторжением в Грецию, Берлин по этой причине
категорически отклонил просьбу греков об установлении контактов. Германский
министр иностранных дел Риббентроп попытался принять меры к тому, чтобы
«когда-либо позже» никто не смог утверждать, будто греческое правительство
официально обращалось к руководству «рейха» с предложением урегулировать
конфликт мирным путем18.
421

Не менее сурово обошелся Берлин и с Белградом после неудач войск Ита-
лии в пограничных областях Албании и Греции. Правда, Гитлер еще в конце
ноября 1940 г. предложил югославскому министру иностранных дел Цинкар-
Марковичу подписать пакт о ненападении между Германией, Италией и Югос-
лавией, но уже через месяц ему показалось более уместным потребовать от
этой страны вступления в Пакт трех держав. Подобно Болгарии, Югославия
также начала противиться этому, затягивая переговоры и ставя все новые ус-
ловия. Впустую. После того как Гитлер 4 марта 1941 г. открыто пригрозил
премьер-министру Цветковичу санкциями, югославское правительство выра-
зило готовность присоединиться к пакту. Всякое дальнейшее сопротивление
представлялось ему не только бессмысленным, но и в конечном счете фаталь-
ным для судьбы страны.
Известие об этом шаге правительства вызвало в Югославии, и прежде всего
в Белграде, большое недовольство. Несколько министров ушли в отставку, и
Цветкович вновь запросил у Берлина отсрочку. Не говоря уже о том, что Гитлер
и его ближайшее окружение относились почти с безразличием к трудностям,
стоявшим перед югославским правительством, Берлин накануне запланирован-
ного нападения на Грецию и с постоянной мыслью о «войне на Востоке», разу-
меется, потерял всякое терпение. Риббентроп ультимативно потребовал, чтобы
Белград присоединился к пакту до 25 марта. Правительство Югославии подчи-
нилось к этому диктату19.
После всего этого казалось, что Германии посчастливилось в преддверии
войны с Грецией удержать все прочие страны, кроме Великобритании, от вы-
ступления на стороне Афин. Одновременно Берлин пытался так усилить свое
влияние, правда не без использования военного нажима, чтобы в конечном счете
свести Балканские страны на положение безгласных сателлитов. Само собой ра-
зумеется, что политический вес Италии в этом регионе уменьшался пропорци-
овально ее неудачам в войне против Греции. Однако совместная победа над Гре-
цией должна была хотя бы частично восстановить престиж Муссолини. В общем
и целом появлялся вполне реальный шанс начать войну против Советского Со-
юза, как было запланировано, если не принимать во внимание некоторую от-
срочку начала наступления. И как бы то ни было, военно-экономические ресур-
сы региона Балкан оказывались теперь для Германии гораздо доступнее, чем
когда-либо раньше.
3.	Путч в Белграде и покорение Югославии и Греции
Совершившееся под серьезным нажимом извне подписание Югославией
25 марта 1941 г. протокола о присоединении к Пакту трех держав существенно
усилило оппозицию в этом многонациональном государстве, особенно в серб-
ских кругах. Всего лишь через два дня после ратификации пакта прозападно на-
строенные офицеры вынудили правительство уйти в отставку и даже временно
арестовали премьер-министра и министра иностранных дел. Генерал Симович
сформировал новый кабинет.
В то время как в Лондоне царило полное удовлетворение ходом дел, в Берли-
не это было воспринято как беспрецедентная наглость. Всего лишь через не-
сколько часов после переворота Гитлер вызвал к себе своих генералов и сообщил
им о своем решении: напасть на Югославию без предъявления ультиматума или
объявления войны, уничтожить страну как «государственное образование» и в
качестве акта мести разрушить Белград бомбардировками с воздуха20. И даже
если бы новое югославское правительство сделало «заявление о лояльности» в
отношении Германии, глубоко уязвленный в своем тщеславии диктатор вряд ли
что-либо изменил бы в своем решении.
422

И действительно, несмотря на заверения Симовича выполнить все обяза-
тельства, вытекающие из членства в Пакте трех держав, честно и без промедле-
ния, а также предостережения германского посланника в Белграде против кам-
пании возмездия, Гитлер не позволил себя переубедить. В итоге Берлин обошел-
ся с Белградом так же, как и с Афинами: министерство иностранных дел «рейха»
дало своим представителям в Белграде указание, в случае если югославская сто-
рона попытается еще раз обратиться к ним, не вступать с ней в контакт. Непрек-
лонность Гитлера объяснялась прежде всего его намерением ревизовать итоги
первой мировой войны силой. При этом нужно было максимально ослабить
влияние сербов, поскольку Гитлер и его окружение усматривали в их влиянии
давние направленные против Германии традиции террора, начало которым яко-
бы положило убийство в Сараеве в 1914 г.21.
Новые военные замыслы немцев покорить не только Грецию, но еще и
Югославию не поставили перед военными штабами никаких непреодолимых
проблем. Ведь подобная ситуация учитывалась ими начиная с февраля 1941 г.
Быстро подтянутые сухопутные и военно-воздушные соединения сосредоточи-
лись на северной и восточной границах Югославии. Одна армия итальянских
союзников должна была продвигаться из района Фриули в Словению.
Сравнение противоборствующих сил позволяет установить, что у одних
только немцев было гораздо больше самолетов и танков, чем у югославов, греков
и британцев вместе взятых. Кроме того, технический уровень оснащения вер-
махта был гораздо выше, если, конечно, не принимать во внимание небольшой
контингент британских вооруженных сил.
Как и планировалось, нападение на Югославию началось 6 апреля 1941 г., в
Вербное воскресенье, когда без объявления войны была осуществлена под кодо-
вым наименованием »Штарфгерихт» («Расправа») бомбардировка Белграда.
Это произошло несмотря на то, что югославское правительство еще за два дня до
этого официально объявило, что в случае начала военных действий оно объявит
свою столицу «открытым городом», безопасность которого обеспечивается меж-
дународным правом. Германские представители в Белграде сообщили к тому же
в Берлин, что в городе нет ни одного зенитного орудия. Более того, югославские
войска с началом операций должны были уйти из города. И хотя Гитлер после
этого целый день колебался, он остался непреклонен в своем решении и не от-
менил уже отданного приказа. Чтобы увеличить эффективность бомбовых уда-
ров по площадям, командующий задействованным на юго-востоке Европы 4-м
воздушным флотом генерал-полковник Лёр распорядился применять как фу-
гасные, так и зажигательные бомбы. Сколько людей было убито и ранено во вре-
мя этой бомбардировки (а она была уже пятой такого рода после Герники, Вар-
шавы, Роттердама и Ковентри), вряд ли можно определить, так как воздушные
налеты, естественно, затрудняли деятельность югославских властей. А когда во-
семь дней спустя немецкие войска оккупировали Белград, ни у кого уже не было
ни желания, ни условий, чтобы подсчитать количество жертв22.
В ходе этой беспримерно быстротечной военной кампании немцы оккупи-
ровали Югославию в течение менее чем двух недель. При этом они встретили
более или менее серьезное сопротивление только на юге и юго-востоке страны,
причем главным образом со стороны сербских соединений. В северных райо-
нах страны, напротив, на пути их продвижения почти не возникло каких-либо
тяжелых боев, потому что уже через несколько дней после начала операций в
югославской армии появились первые признаки разложения. Это обусловли-
валось прежде всего тем влиянием, которое Берлин оказывал на хорватские
националистические крути. Немецкие агенты еще до 6 апреля обещали им по-
мощь при создании собственного государства. А когда 10 апреля гитлеровские
423

войска заняли хорватскую столицу Загреб, хорватские части и соединения вов-
се прекратили сражаться.
Когда уже спустя неделю после начала операций стало ясно, что военные
действия не будут продолжительными, главное командование сухопутных войск
сначала затормозило продвижение своих войск на юго-восток, а чуть позже рас-
порядилось вывести из Югославии те соединения, которые более там не требо-
вались. Таким образом, к середине мая 1941 г., то есть еще за месяц с лишним
до начала «войны на Востоке», войска, использовавшиеся в Югославии, уже на-
ходились либо у советской границы, либо на пути к ней.
Совсем не так гладко развивались военные действия в Греции. Хотя герман-
ский посланник в Афинах, не желая ослаблять эффект внезапности нападения,
предупредил премьер-министра Коризиса о предстоящем вторжении лишь за
несколько часов до начала операций, греческие войска, располагавшиеся на ук-
репленной «линии Метаксаса» в приграничном с Болгарией районе, оказали
ожесточенное сопротивление. Лишь с большими потерями удалось немцам про-
рваться к Эгейскому морю в районе Салоник, при этом их потери здесь состави-
ли 500 убитых и 1750 раненых23. А далее их быстрому продвижению к Афинам
помешал контингент британских войск. Неоднократные попытки немцев окру-
жить немногочисленные войска британского экспедиционного корпуса, в соста-
ве которого находились англичане, новозеландцы и австралийцы, заканчива-
лись неудачей из-за того, что британский генерал Уилсон очень умело и осто-
рожно вел арьергардные бои. Продвижение агрессора сдерживалось также пере-
боями в снабжении немецких войск горючим и боеприпасами, а также недоста-
точной поддержкой с воздуха. Но на конечный результат войны это не повлияло.
Гитлеровские войска, имевшие большое численное превосходство над против-
ником, достигли 30 апреля южной оконечности Пелопоннеса. Тем не менее бри-
танцы, несмотря на превосходство немцев в воздухе, сумели эвакуировать свои
основные силы (50 тыс. из 62 тыс. человек) на Крит и в Египет.
После того как немцам удалось к концу мая 1941 г. захватить, пусть и с
очень тяжелыми потерями24, остров Крит, все поставленные ими перед собой
цели были достигнуты: англичанам пришлось вновь покинуть район Эгейско-
го моря, румынские нефтепромыслы оказались в значительной мере защи-
!ценными, а Муссолини почувствовал себя более или менее реабилитирован-
ным, В результате для предстоявшего нападения на Советский Союз на правом
крыле развернутых армий опять были созданы благоприятные предпосылки.
Однако вопреки такому удачному для немцев развитию военных действий
Гитлер в тот момент не предпринял новых попыток продвинуться в направ-
лении Ближнего и Среднего Востока. Он и его генералы стремились к реша-
ющему успеху на Востоке.
Военные кампании на Балканах и в районе Эгейского моря, как бы быстро
они ни протекали, выявили, тем не менее, существенные недостатки в методах
ведения немцами своих операций. И это не сводилось только к тому, что их
военачальники нередко испытывали затруднения в снабжении войск; време-
нами также недостаточно четким оказывалось и взаимодействие сухопутных
войск и авиации. К тому же в лице британского контингента немцы встретили
такого противника, который как в технической оснащенности, так и в искус-
стве руководства войсками, которым отличались его офицеры, оказался по
меньшей мере равным. Прежде всего выявилось, что Великобритании удалось
добиться превосходства в области технических средств разведки и связи. В ча-
стности, причинами больших потерь немцев на Крите были, с одной стороны,
недостаточно полная разведка оборонительных позиций союзников, а с дру-
гой — умение британской разведывательной службы в значительной степени
прослушивать и декодировать все радиопереговоры немцев. За счет этого бри¬
424

танцы всегда имели точное представление о наступательных планах против-
ника25. Это превосходство англичане сохранили и даже увеличили позднее,
когда понадобилось вводить немцев в заблуждение относительно предполага-
емых высадок союзных десантов в Северо-Западной Африке, на Сицилии и,
наконец, в Нормандии. Все это четко обозначилось еще тогда, но, по-видимо-
му, немецкая сторона так никогда и не сумела понять значение этого фактора.
Предаваясь восторгам от быстрой победы на Балканах, немецкие офицеры-по-
бедители считали, что они значительно превосходят британцев. Как утверждал
один офицер в штабе оперативного руководства вермахта, тайна этих быстрых
успехов заключалась якобы в том, что у немцев «полководец и государствен-
ный деятель соединялись в одном лице — Фюрер е!». И этого как и многого
другого англичанин никогда не поймет26.
4.	Германская оккупационная политика
В соответствии с объявленным еще до нападения намерением Гитлер пол-
ностью разрушил государственную целостность оккупированной Югославии:
северная часть Словении отошла к «рейху»; старосербские районы и Восточный
Банат попали под управление германской военной администрации; Венгрия
получила области к западу от Тисы; Италии достались Южная Словения, а также
Черногория и Косово. В дальнейшем болгарские войска вошли в Восточную Ма-
кедонию. На севере бывшей Югославии возникло новое союзное с державами
«оси» государство — «Великая Хорватия» (оно объединило Хорватию, Боснию и
Герцеговину). В Греции Гитлер позволил сформировать дружественное немцам
правительство. Из-за нехватки имевшихся сил Берлин удовлетворился здесь за-
нятием стратегически важных районов — близ турецкой границы, вокруг Сало-
ник и Афин и, наконец, на Крите. Однако гораздо большую часть этой страны
Гитлер препоручил своему другу Муссолини27.
Немцы считали, что для господства в этих покоренных областях им понадо-
бится не более семи девизий, недоукомплектованных личным составом и очень
слабых в материально-техническом отношении. Зато все боеспособные соеди-
нения главное командование сухопутных войск отправило на Восточный фронт.
Впрочем, Гитлер намеревался в будущем полагаться в Юго-Восточной Европе
на войска своих союзников — итальянцев, болгар и хорватов.
О том, что ждет население покоренных областей, было широко объявлено
еще до того, как раздался первый выстрел. Не говоря уже о принципиально враж-
дебном отношении Гитлера и его окружения к сербской этнической группе, вой-
скам были отданы особые целенаправленные указания о том, как они должны
себя вести в будущем в Югославии. Как было написано в одной из памяток, рас-
пространенных среди находившихся там соединений, предписывалось не допу-
скать «никакого снисхождения, даже в отношении военнопленных», потому что
«сербский солдат... сражается упорно, грубо и безжалостно». Согласно еще одно-
му приказу верховного главнокомандования вермахта, даже сербские офицеры
должны были подвергаться «подчеркнуто плохому обращению». После путча в
Белграде германский военный атташе в Югославии вообще наделял их такими
качествами, как «упрямство и глупость». И хотя посланник «рейха» в Югославии
фон Геерен выступал против подобного предубеждения и всеми силами пытался
дать Берлину иное представление о сербах, доказать истинность своей аргумен-
тации ему так и не удалось.
Что же касается обращения с гражданским населением, то немцы также еще
до начала войны планировали проведение направленных против него самых
строгих мероприятий. Как указывалось в одном из приказов главного командо-
вания сухопутных войск, сразу после начала боевых действий надлежало аресто-
вывать «отдельных особо важных лиц». Под таким термином немецкие офицеры
425

понимали как «эмигрантов и евреев», так и «коммунистов и террористов». От
участвовавших в военных действиях армейских формирований требовали при
проведении каких-либо акций в отношении гражданского населения сотрудни-
чать с германскими полицейскими органами (полицией безопасности и служ-
бой безопасности)28. Все это, конечно, способствовало тому, что в дальнейшем
стало невозможно изменить общий подход в оккупационной политике в сторону
более человечной и приемлемой в международно-правовом плане перспективы,
а также вело к тому, что сами немцы лишились возможности действовать праг-
матично и разумно к собственной выгоде.
Поэтому уже вскоре после официального окончания военных действий воз-
никло движение сопротивления захватчикам и их местным пособникам, вира-
зившееся во внезапных налетах и восстаниях. Под влиянием не только жестоко-
го с самого начала обращения немцев с сербами, но и тех условий, которые ело-
жились в «Великой Хорватии», активизировалось подполье. При молчаливом
согласии германских и итальянских военных там начали действовать хорват-
ские части «усташей», проводившие ужасающе жестокие акции по истреблению
и изгнанию прежде всего сербского и боснийского населения. Жертвами этих
акций пали сотни тысяч человек. Быстрый вывод немецких войск способствовал
также и развитию партизанского движения. Теперь у них просто не хватало ни
сил, ни времени, чтобы основательно разоружить части бывшей югославской
армии. Поэтому в руки повстанцев попадало огромное количество военного сна-
ряжения. К этому добавлялось и то, что народы Югославии имели долгую тра-
дицию сопротивления многим захватчикам на протяжении своей истории. Это
позволяло им, как никакому другому народу, вести продолжительную партизан-
скую борьбу, даже если она была сопряжена с большими потерями29.
Между тем немцы сначала не были готовы к контрпартизанской войне. Ведь
они нацеливали свои оккупационные власти прежде всего на как можно более
полное изъятие и использование всех важных для ведения войны ресурсов. По-
этому вскоре вся страна покрылась густой сетью военных комендатур, охранных
частей, полицейских и оперативных групп, подчиняющихся командующему ок-
купационными войсками. Однако никто не рассчитывал на то, что придется ве-
сти серьезную борьбу против повстанцев уже в начале оккупации.
Еще когда в конце апреля 1941 г. дивизии, участвовавшие в покорении
Югославии, стягивались к пунктам, откуда они должны были вывозиться из
страны, на них были совершены первые мощные налеты, в ходе которых было
убито и ранено много немецких солдат. Эти инциденты дали командирам повод
требовать от своих частей в будущем «беспощадной жестокости» при любом во-
оружейном сопротивлении. Партизан следовало расстреливать на месте, плен-
ных подвергать военно-полевому суду. В случае появления «вооруженных банд»
полагалось уничтожать не только их членов, но и всех пойманных поблизости
подозрительных мужчин. Расстрелянных нужно было вешать для устрашения
населения, или, как говорилось в приказе, «оставлять их трупы... повешенными».
Еще в одном приказе предписывалось следующее: «В каждом занимаемом вой-
сками населенном пункте угрожаемого района необходимо сразу же брать за-
ложников (из всех слоев населения!), которых после отражения нападения еле-
дует расстреливать и оставлять повешенными». Как заявил в своем открытом
обращении командующий 2-й армией фон Вейхс, первой из таких акций воз-
мездия был расстрел оккупационными властями 100 сербов. Во всех дальней-
ших случаях нападений предпринималось то же самое30. Эти меры и заявления,
имевшие место еще в конце апреля, стали основной нормой поведения оккупа-
ционных войск в ближайшие и последующие месяцы и годы.
После вывода большинства дивизий из страны полицейские и охранные ча-
сти приняли на себя задачу борьбы со все расширявшимся повстанческим дви¬
426

жением, причем — как это быстро выяснилось — с небольшими успехами. Дей-
ствительно, казалось даже, что жестокие акции оккупантов только увеличивают
интенсивность нападений. Хотя к августу 1941 г. было уничтожено около 1000
коммунистов (по крайней мере приводились именно такие данные) и кроме то-
го убито еще бесчисленное множество евреев, движение продолжалось. Оно еще
более расширилось, когда уже через несколько недель после нападения на Совет-
ский Союз наряду с уже действовавшими национальными группами сопротив-
ления выступили также и коммунистические партизаны Тито. Командующий
оккупационными войсками в Сербии издал в конце июля 1941 г. директиву, со-
гласно которой расстрелу подлежали только те заложники, которые были уличе-
ны в непосредственном участии в провокационных и террористических дейст-
виях. Тем самым создавалось некое приближение к нормам международного
права. Находившиеся в ведении командующего служебные и командные ине-
танции, разумеется, мало заботились о выполнении этого приказа и продолжа-
ли без разбору уничтожать ранее задержанных людей. Как можно было связь!-
вать скопление на Балканах бежавших от немецкого террора евреев со всей Цен-
тральной Европы с нападениями сербов? Однако высокие представители окку-
пационной администрации эту связь усмотрели. С помощью подобных злодея-
ний они намеревались наибыстрейшим образом решить «еврейский вопрос»,
что на нацистском жаргоне означало массовое уничтожение евреев31.
Тем не менее уже в начале августа 1941 г. командующий немецкими окку-
пационными войсками в Сербии вынужден был признать, что вопреки всему
террору ликвидировать повстанческое движение не удалось. Поэтому он обра-
тился за помощью к верховному главнокомандованию вермахта, прося переве-
сти в Сербию дополнительные силы полиции и службы безопасности. Между
тем к тому времени командование уже было не в состоянии выполнить просьбу,
так как приходилось использовать все более крупные контингенты войск и пол-
иции для подавления сопротивления населения в захваченных областях Евро-
пы, и прежде всего в Советском Союзе. Гитлер и Кейтель требовали поэтому
ликвидировать сопротивление в Югославии главным образом с помощью войск
вермахта. Но в Юго-Восточной Европе для этого не хватало уже и войсковых
соединений. В результате партизаны, совершив нападение, неизменно ускольза-
ли от тех немногих дивизий, которыми располагали здесь немцы, и уходили в
труднодоступные районы страны. Досадуя на это, оккупанты часто сжигали до-
тла деревни и расстреливали их жителей, что в свою очередь только расширяло
сферу действий партизан.
Казалось, что из этой ситуации, обострявшейся то в результате нападений
партизан, то из-за репрессий оккупантов, не будет выхода. Гитлер и Кейтель ка-
тегорически отвергали возможность установления модус-вивенди и заключе-
ния с партизанами соглашения, как это сделали итальянцы32. Более того, они и
дальше делали ставку только на насилие, даже тогда, когда в конце лета 1941 г.
казалось, что их малочисленные войска уже неспособны дальше удерживать за
собой Сербию.
Вдохновленные непреклонной позицией Гитлера и ОКВ, главнокомандую-
щий силами вермахта на юго-востоке Европы Лист, который был непосредст-
венным начальником командующего оккупационными войсками в Сербии, и
его начальник штаба Фёрч подготовили сценарий широкой противоповстанче-
ской борьбы. В основных чертах он сводился к тому, чтобы путем «усиленного
нажима на население» поставить партизан на колени. Проводившиеся до сих пор
репрессалии нужно было теперь осуществлять гораздо масштабнее, а сверх того
полагалось задерживать и направлять в концентрационные лагеря также и чле-
нов семей повстанцев. Одновременно главнокомандующий силами вермахта в
Юго-Восточной Европе потребовал перебросить ему дополнительно одну пехот¬
427

ную дивизию, а заодно и фундаментально изменить порядок подчинения не-
мецких частей в Сербии. Военная администрация и войсковое командование, до
сих пор разъединенные, впредь должны были находиться в руках одного «упол-
помоченного командующего генерала», который взял бы на себя всю исполни-
тельную власть в Сербии. В общем и целом это означало ни больше ни меньше
как полный крах германской оккупационной политики, ибо с началом исполне-
ния этого плана Сербия вновь превратилась де-факто в зону военных действий33.
Сразу после этого под начальством нового командира корпуса Франца Бёме
развернулись крупномасштабные операции против партизан с сопровождавши-
ми их мародерством и массовыми расстрелами сербов и евреев. Лишь в тех ме-
стах, где по хозяйственным соображениям повальные экзекуции казались невы-
годными, иногда — по меньшей мере сербам — удавалось избегать расправы.
Однако евреям, когда они оказывались под арестом, никакой пощады не было.
Когда уже к концу 1941 года почти все мужчины-евреи стали жертвами «кара-
тельных мер» за нападения партизан, вермахт принялся охотиться и на еврей-
ских женщин и детей. Около 7500 из них были схвачены немцами «за шпионаж»
и умервщлены затем в специально доставленных эсэсовцами для этой цели из
рейха душегубках. Примечательно, что все это произошло без официального
приказа Берлина. После чего уже в мае 1942 года в германскую столицу ушло
донесение: «В Сербии евреев больше нет»34.
Вследствие жутких расправ с населением и партизанами повстанческое дви-
жение к концу 1941 г. несколько утихло, но уже в январе следующего года оно
вспыхнуло с новой силой в соседней Боснии, а позднее также в Черногории и
Герцеговине. Это заставило оккупационные власти опять вести операции с при-
влечением все больших сил и средств. После того как осенью 1943 г. Италия вы-
шла из войны и определенное количество оружия и предметов снабжения италь-
янских войск и служб попало в руки партизан, войска Тито, которые сумели по-
степенно выделиться из всех остальных группировок, получили серьезную ма-
териально-техническую поддержку. С того времени бригады Тито стали контро-
лировать целые районы, начали организовывать местное самоуправление, нала-
живали школьную систему образования и снабжение населения. Но прежде все-
го они внушали народам бывшей Югославии идею будущей конфедерации рав-
ноправных областей. Немцы не могли противопоставить такой перспективе ни-
какого даже приблизительно похожего решения35.
Борьба Греции против итальянских и немецких оккупантов началась позже,
только в 1942 г. Но и тогда она еще не приобрела тех масштабов и того значения,
какие получила деятельность партизан в Югославии. Это объяснялось, во-пер-
вых, трудностями снабжения и формирования отрядов, а во-вторых, еще и тем,
что в Греции между собой сражалось несколько разных групп сопротивления.
Только в середине 1943 г., когда немцы были вынуждены перебрасывать войска
из Греции на другие театры военных действий, а Италия капитулировала, вое-
стание в Греции стало принимать широкий характер. На это немцы реагировали
опять-таки крупномастабными операциями, сопровождавшимися мародерст-
вом, расстрелами заложников и сожжением целых населенных пунктов. Так,
всего лишь за период с июня 1943 до июня 1944 г. оккупационные войска унич-
тожили, согласно их собственным сводкам, 20 650 партизан или около того, еще
25 728 человек были взяты в плен; немцы расстреляли 4785 заложников и де-
портировали огромное число евреев в немецкие лагеря смерти. Как и в Сербии,
действия оккупантов укрепляли волю греков, заставляя их вступать в движение
Сопротивления. К тому же греки пытались поправить положение в разрушенной
экономике страны, ликвидировать обусловленные грабительской политикой
Германии инфляцию и голод. Наихудшие последствия этого удалось немного
смягчить лишь благодаря помощи Международного Красного Креста36.
428

Резюме
Когда встает вопрос о причинах такого поведения немцев в Югославии и
Греции, то нужно прежде всего принять во внимание идеологию национал-со-
циалистов и их последователей. Они изначально по-разному оценивали народы
и расы. Славянам они отводили самое нижнее место в своей шкале ценностей.
Немцы ощущали свое многократное превосходство над ними как в культурном,
так и в техническом развитии. В случае с Серибией к этому добавлялось еще и
давно испытываемое расистское чувство злобы, возникшее в начале первой ми-
ровой войны. Поэтому и кампания против Югославии, а также последовавшие
за ней операции по подавлению движения Сопротивления часто принимали ха-
рактер расправы и мести. Показательна также тенденция исполнять поступаю-
щие от ОКВ приказы не только в точном соответствии с ними, но и с еще боль-
шей суровостью. Так, например, убийства заложников не были поначалу резуль-
татом распоряжений из Берлина. Определенную роль в этом могло сыграть и то,
что в иерархии оккупационных властей в Юго-Восточной Европе высшие посты
занимали в значительной мере многие бывшие австрийцы. Они постоянно ощу-
щали на себе критические взгляды немцев и откровенно искали возможности
доказать свою преданность делу особо жестоким поведением. Правда, этому об-
стоятельству нельзя придавать более чем второстепенное значение, поскольку в
целом никакой разницы между поведением немцев и выходцев из тогдашней
«Восточной марки» усмотреть невозможно.
В приказах о проведении контрпартизанских операций в гораздо большей
степени выявлялся другой подход, позволявший объяснить возраставшую же-
стокость оккупантов. Немцы независимо от того, были ли они военнослужа-
щими вермахта или нет, вдруг впервые после беспримерных политических и
военных успехов оказались в положении унижаемого меньшинства, неспособ-
ного держать под контролем повстанческое движение, и с очевидностью для
всех проявили себя несостоятельными как оккупационная сила и власть. К то-
му же случилось так, что они потерпели поражение от нации, к которой пона-
чалу относились с глубочайшим пренебрежением. Все это почти неизбежно
вело ко все более безрассудным мероприятиям как против партизан, так и про-
тив всего населения.
Между тем грекам немцы поначалу оказывали большее уважение, что отча-
сти объяснялось отвагой греков в бою и преклонением немцев перед высокой
культурой древности. Но и здесь в конце концов вермахт начал ставить себя вы-
ше местного населения. Один из командиров дивизии назвал греков в своем
приказе, изданном в конце 1943 г., «дерьмовым народом»; этому предшествова-
ли многочисленные налеты партизан. И единственной причиной того, что окку-
пационные власти нередко делали «ошибочные шаги», являлась-де присущая
грекам «лживость»37.
Однако иногда наблюдались и альтеративные подходы, хотя они все же и
были исключением. Их сторонники, однако, были не в состоянии противостоять
замыслам Гитлера и ОКВ, требовавших решать все проблемы в Юго-Восточной
Европе человеконенавистническими методами. Тем не менее следует признать,
что нарушения приказов даже самого высокого начальства с целью спасения
жизни арестованным редко карались сурово. Нарушители почти никогда не
представали перед военно-полевыми судами, а отделывались более или менее
строгими выговорами. В общем и целом никто с самого начала не рисковал го-
ловой за свои какие-то неосторожные действия в этом плане38. Но подобные до-
вольно редкие случаи, конечно, ничего не меняли в сложившейся с самого нача-
ла общей картине германской оккупационной политики. Они оставались абсо-
лютными исключениями.
429

Примечания
1	См.: G. Schreiber, Deutschland, Italien und Siidosteuropa, в: Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg, Bd. 3, Stuttgart, 1984, S. 309; J. Wuescht, Jugoslawien und das Dritte Reich. Eine
dokumentierte Geschichte der deutsch-jugoslawischen Beziehungen von 1933 bis 1945, Stuttgart
1969, S. 79 ff.
2
Cm.: J. Forster, Rumaniens Weg in die deutsche Abhangigkeit. Zur Rolle der deutschen Militarmission
1940/41, в: Militargeschichtliche Mitteilungen 1/79, S. 47 f.; Schreiber (см. прим. 1), S. 278; H.-
J.Hoppe, Die Balkanstaaten Rumanien, Jugoslawien, Bulgarien. Nationale Gegensatze und NS-
GroBraumpolitik, в: Innen- und AuBenpolitik. Opladen, 1977, S. 161—175, здесь S. 169; к числу по-
бедителей принадлежала также и Греция, которая не предъявляла никаких территориальных
претензий к своим северным соседям.
3	См.: Griff nach Siidosteuropa. Neue Dokumente uber die Politik des deutschen Imperialismus und
Militarismus gegeniiber Siidosteuropa im Zweiten Weltkrieg. Hrsg. u.eingel. von W. Schumann, Berlin
(Ost) 1973, S. 16; о германской политике в отношении стран Юго-Восточной Европы в эпоху
Веймарской Республики см.: Forster (прим.2), S. 47 f.
4	См.: R. Schonfeld, Deutsche Rohstoffsicherungspolitik in Jugoslawien 1934—1944, в: VfZG, 24(1976),
S. 215—268, здесь S. 215, 223, 231; Griff nach Siidosteuropa (см. прим. 3); Hoppe (см. прим. 2), S.
161 f.; H. Sundhaussen, Geschichte Jugoslawiens 1918—1980, Stuttgart 1982, S. 93 ff.
5	Cm.: Griff nach Siidosteuropa (прим. 3), S. 30; W. Treue, Das Dritte Reich und die Westmachte auf dem
Balkan. Zur Struktur der AuBenhandelspolitik Deutschlands, GroBbritanniens und Frankreichs 1933—
1939, в: VfZG, 1(1953), S. 45-64, S. 54; Wuescht (см. прим. 1), S. 82.
6	О создании авторитарных режимов в Юго-Восточной Европе и о роли правоэкстремистских кру-
гов см.: Schreiber (прим. 1); Р. F. Sugar (Hrsg.), Native Fascism in the Successor States 1918—1945,
Santa Barbara, Cal. 1971. В этой работе см. в особенности статьи: D. Djordjevic (Югославия),
G. Ranki (Венгрия), Е. Turczinski (Румыния); Норре (см. прим. 2), S. 173.
7	См.: A. Hillgruber, Konig Carol und Marschall Antonescu. Die deutsch-rumanischen Beziehungen
1938—1944, Wiesbaden 1954, S. 23; Sundhaussen (см. прим. 4), S. 102; A. Toth, Ungam — Revision
im Biindnis mit Deutschland, в: Innen- und AuBenpolitik (см. прим. 2), S. 151. Отход западных де-
ржав от Балкан не распространялся, однако, на Грецию; но Франция и Англия летом и осенью
1939 г. заключили союз с Турцией (см.: Schreiber (прим. 1), S. 338 f.; Wuescht (прим. 1), S. 116).
О
Этой же задаче служил и германо-советский договор о ненападении, при подписании которого
Риббентроп вопреки истине заявил, что Германия «совершенно не заинтересована в этих обла-
стях» (Юго-Восточной Европы. —Д.Ф.) (см.: Akten zur deutschen auswartigen Politik 1918—1945
(ADAP), Serie D, Bd VII, Dok. 229, S. 207).
9	Cm.: Schreiber (прим. 1), S. 354.
10	Cm.: A. Hillgruber, Hitlers Strategie, Politik und Kriegfiihrung 1940—1941, Munchen 1982, S. 274,353
f.; F. Halder, Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabes des Heeres
1939—1942 (KTB), 3 Bde, Stuttgart 1962-1964, Bd II, S. 32 (22.7.1940), S. 49 (31.7.1940);
Schreiber (см. прим. 1); D. Vogel, Das Eingreifen Deutschlands auf den Balkan, в: Das Deutsche
Reich, Bd 3, S. 417 (см. прим. 1).
11	См.: ADAP, D, Bd XI, 1, Dok.118; KI. Ohlshausen, Die deutsche Balkanpolittk 1940—1941, в: Hitler,
Deutschland und die Machte, S. 713; A. Donlagid, Atanackovic Zarko, Plenca DuSar, Jugoslawien im
Zweiten Weltkrieg, Belgrad 1967, S. 28.
12	Cm.: Forster (прим. 2), S. 55 f.
13	См. там же, S. 47—77.
14	О нападении Италии на Грецию и о мероприятиях Великобритании см.: Schreiber (прим. 1),
S. 368—414; Vogel (прим. 10); а также: Great Britain. Cabinet Office. Principle Wa* Telegrams and
Memoranda 1940-1943, Middle East, Bd I-III, Nendeln 1976, здесь: I, Hist (B) 1, Nr. 7, S. 6 f.
(3.11.1940); Nr. 6, S. 5 (1.11.1940); Nr. 4 (31.10.1940); Nr. 5, S. 4 (1.11.1940).
15	Cm.: Schreiber (прим. 1), S. 318,351 f; Toth (прим. 7), S. 149.
16	См. также по поводу этих и последующих заявлений: Vogel (прим. 10), S. 419 ff.
17	См. также: Griff nach Siidosteuropa, Dok. 26, S. 112 f.
18	Cm.: ADAP, D, Bd XII, Dok. 189, S. 268, Aktenvermerk Botschafter Ritter vom 21.3.1941.
19	Cm.: Vogel (прим. 10), S. 436 ff.
20	См. там же, S. 483 и прим, на S. 152.
21	См. там же, S. 442—447.
22	См. там же: S. 448 ff, 458 f., см. также в военном архиве в Вене: NachlaB Lohr, В. 521, fol. 20,
Erfahrungsbericht Kampfgeschwader 2, la, Nr. 1206/41 vom 9.5.1941; там о налетах авиации на
Белград сказано: «Особенно успешным было применение 50-килограммовых бомб вместе с за¬
430

жигательными при разрушении одной крупной части города». Оценки потерь убитыми при бом-
бардировках колебались между 1500 и 30 тыс. человек (см.: Vogel (прим. 10, 7).
23	Относительно боевых действий в Югославии, Греции и при овладении островом Крит см.: Vogel
(прим. 10); об общих потерях см.: Probleme sanitatsdienstlicher Versorgung in der Endphase
deutscher Blitzkriege. Balkanfeldzug und Eroberung von Kreta, в: MGM, 45 (1989).
24	См. там же. При захвате острова Крит потери немцев составили: 2000 убитыми, 1880 пропав-
шими без вести и 2600 ранеными. Общие потери от бомбежек Югославии и Греции составили:
1100 убитыми, 4000 ранеными и пропавшими без вести; английский экспедиционный корпус
потерял 11 800 убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Эти данные приведены в работе:
К. von Tippelskirch, Der deutsche Balkanfeldzug 1941, в: Wehrwissenschaftliche Rundschau,
5(1955), S. 49-65, здесь S. 64.
25	Cm.: F. H. Hinsley, British Intelligence in the Second World War. Bd 1, London 1979, p. 411 ff.
26	Cm.: Die Operationen im Siidosten. Vortrag OKW/Abt. L, vom 5.5.1941, S. 24. Bundesarchiv-
Militararchiv (BA-MA), RW4/v.662.
27	О последовавшем разделе Югославии см.: Deutschland im Zweiten Weltkrieg. Autorenkollektiv,
Berlin 1975, Bd 1, S. 141 ff.; W. Manoschek, H. Safrian, Osterreicher in der Wehrmacht, в: NS-
Herrschaft in Osterreich, Wien 1988, S. 331—360, здесь 339.
28	См.: Richtlinien fur das Verhalten der Truppe in Jugoslawien, o.D., BA-MA, RH 20—12/397; Halder
KTB II, S. 357 (9.4.1941); OKW/A Ausl/Abw/1 Nr. 0675/41, AuBen-und militarpolitische
Nachrichten, vom 31.3. 1941, BA-MA, RW 5/v. 354 (высказывание германского военного атта-
ше); ADAP, D, Bd XII, I, Dok. 259, S. 367 f. (запись фон Геерена от 3.4.1941), а также:
OKH/GenStdH (GenQu/Abt) Kriegsveiwaltung Nr. 11/0308/41 vom 2.4.1941, BA-MA, RH 31-
l/v.23.
29	К тому же см.: Manoschek, Safrian (прим. 27), S. 343; Sundhaussen (прим. 4); P. Hehn, The German
Struggle Against Yufoslaw Guerrillas in World War II. New York 1979, p. 21; об изгнании сербов см.:
Lagebericht Verw. St. b.Befh. Serbien vom 6.10.1941. По этим данным, 161 414 сербов вынуждены
были переселиться в Старую Сербию (см.: BA-Ма, RW 40/187).
30	См.: Griff nach Siidosteuropa (прим. 3), Dok. 34, S. 123 f.; Niimberger Dok., NOKW-1151, Ob d.2
Armee vom 28.4.1941; где расстреливали сербов, из этого документа не видно.
31	См.: Bericht derlntemationalen Historikerkommission (Waldheim-Report), в: Profil Nr. 7, Wien 1988,
S. 5; Chr. Browning, Wehrmacht Reprisal Policy and the Mass Murder of Jews in Serbia, в: MGM, 33
(1983), p. 31—47, здесь: p. 31 ff., 39; Hillgruber, Hitlers Strategic (прим. 10), S. 471; Griff nach
Siidosteuropa (прим. 3), Dok. 48, S. 139 f.
32	Cm.: Hehn (прим. 29), p. 141; L. Gruchmann, Der Zweite Weltkrieg, Miinchen 1985, S. 275;
Sundhaussen (прим. 4), S. 128 f. (о поведении итальянских партизан и реакции немцев на их дей-
ствия). О положении оккупационных властей в конце лета 1941 г. см.: Hoh. Kdo, LXV. la,
Nr520/41, vom 28.8.41 an Wehrmachtbefh. Siidost, S.170 ff., BA-MA, RW 40/5.
33	Cm.: Manoschek, Safrian (прим. 27), S. 344 f.; Browning (прим. 31), S. 31 ff.; Griff nach Siidosteuropa
(прим. 3), Dok. 47, S. 138 f.; Waldheim-Report (прим. 31), S. 5; о переформировании гарнизонных
частей в боевые см.: Serbien, Nr. 144/41, vom 11.8.1941 an Hoh. Kdo LXV, S. 42 ff., BA-MA, RW
40/5.
34	Cm.: Walter Manoschek, «Serbien ist judenfrei», Miinchen, 1993; Gabriele Anderl/Walter Manoschek,
Der jiidische «Kladovo-Transport» auf dem Weg nach Palastina 1939-1942, Wien, 1993. К декабрю
1941 года в Сербии было убито 3562 человека, задержанных как партизаны, и 11 163 человека
в качестве заложников; кроме того, в концентрационных лагерях погибло еще 558 человек. По-
тери немцев при этом составили 120 человек убитыми и 278 ранеными (см.: Manoschek, Safrian
(см. прим. 27), S. 350; Hehn (см. прим. 29), S. 69; Browning (см. прим. 31).
35	В апреле 1944 г. на юго-востоке Европы в составе группы армий «Е» и 2-й танковой армии
находилиось 10 армейских корпусов с 17 дивизиями и примерно с 11 отдельными полками; по-
мимо этого там были еще многочисленные соединения и части из других стран (см.:
Schematische Kriegsgliederungstafeln 1944, MGFA); о развитии военной обстановки в конце
1941—начале 1942 г. см.: Hehn (прим. 29), S. 84 f., Gruchmann (прим. 32), S. 275 f.
36	См.: Gruchmann (прим. 32) S. 278 f.; Griff nach Siidosteuropa (прим. 3), S. 231; Deutschland im
Zweiten Weltkrieg, Bd3,1977 (прим. 27), S. 382 f.; Bandenwesen in Griechenland. Feindverluste vom
Juni 43—Juli 44. HGr.E., BA-MA, RH 19 VI/54.
37	Cm.: 117. Jg. Div., Kdr, la, Nr. 1435/43 vom 9.12.1943, S. 6; Nr. 1793/43 vom 18.12.1943, S. 9, BA-
MA, RH 26-117/16; Griff nach Siidosteuropa (см. прим. 3), Dok. 33, S. 123, Dok. 47, S. 138 f.; a
также: Browning (см. прим. 31), S. 35, 38 (в связи с восстановлением престижа и возмездием);
Manoschek, Safrian (см. прим. 27), S. 346 ff. (в отношении ужесточения приказов ОКВ).
38	См.: Waldheim-Report (прим. 31), S. 18 f.; там рассказывается, например, об одном капитане,
передавшем нескольких членов так называемого отряда коммандос швейцарскому Красному
Кресту, с тем, чтобы уберечь их от СД (службы безопасности), что фактически означало бы для
них смертный приговор.

Райнер Цительманн
К обоснованию мотива «жизненного пространства»
в мировоззрении Гитлера
Вопрос о том, что было основным мотивом в решении Гитлера о нападении
на Советский Союз — краткосрочная военно-стратегическая задача или долго-
временная «программная» стратегия, — наукой еще не решен1. Те историки, ко-
торые подчеркивают этот «программный» элемент, формировавший решение
Гитлера, делают особый упор на тесном переплетении «расово-идеологических»
и внешнеполитических целей в его мировоззрении. Здесь преобладает точка зре-
ния Андреаса Хильгрубера, согласно которой «военное покорение России ради
приобретения нового “жизненного пространства״ и истребление евреев были
неразрывно связаны друг с другом как в политической программе Гитлера, так
и в его... реальной политике». Для понимания мировоззрения и политики Гит-
лера существенное значение имеет осознание «расово-идеологического ядра его
программы»2. Объяснение гитлеровской программы обретения «жизненного
пространства» следует выводить из его «расово-идеологической догмы» о «ев-
рейском происхождении большевизма»3.
На основании многочисленных высказываний Гитлера Хильгрубер пытает-
ся доказать, что тот исходил из своей «навязчивой» идеи, будто большевизм
представляет собой попытку евреев установить свое господство над массами
славянского населения Советской России. Этот тезис о «еврейском большевиз-
ме», которого Гитлер придерживался и после 1933 г., дает ключ к пониманию
внутренней связи «расово-идеологических» и внешнеполитических целей дик-
татора.
И действительно, можно без особого труда найти много доводов в пользу те-
зиса о «еврейском большевизме» прежде всего в книге Гитлера «Майн кампф» и
в других его более ранних речах и публикациях. Однако более чем сомнительно
то, что Гитлер и в 1940-1941 гг., принимая решение о нападении на Советский
Союз, опирался на этот тезис.
Многое говорит скорее о том, что Гитлер к этому времени пересмотрел свои
первоначальные взгляды на Сталина и на Советский Союз в одном решающем
аспекте. Так, если раньше он подчеркивал «интернационалистский» («еврей-
ский») характер большевизма, то уже в начале августа 1939 г. в беседе с венгер-
ским министром иностранных дел он заявлял, что, вполне возможно, «больше-
визм надел на себя националистский шлем»4. В разговоре со Свеном Гедином
4 марта 1940 г. Гитлер высказал такое соображение:
«Сталин вообще серьезно изменился. Он уже не большевик-интернациона-
лист, а предстает как абсолютно русский националист и, в сущности, преследует
ту же естественно заданную русскую национальную политику, которая проводи-
лась царями»5.
В своем ответном письме от 8 марта 1940 г. на послание Муссолини от 3 ян-
варя 1940 г. Гитлер объяснял свою точку зрения так: «Россия после окончатель-
ной победы Сталина, без сомнения, переживает отход от большевистских прин-
ципов в сторону русских национальных форм существования»6.
Десятью днями позже в разговоре с дуче Гитлер заявил: «Сталин совершен-
ный автократ, и если бы сейчас, в 1940 г., вместо Сталина посадить какого-либо
российского царя образца 1540 г., то ничего бы не изменилось. Только стали бы
во всевозрастающей мере выгонять евреев из центральных органов российского
432

государственного управления... И тем самым большевизм сбросил бы свое мос-
ковитско-еврейское и интернационалисткое обличье и стал бы просто славян-
ским московитством»7.
Разумеется, подобные высказывания имели целью развеять сомнения, воз-
никшие у итальянского союзника по поводу германо-советского пакта, подпи-
санного в августе 1939 г. Гитлер счет необходимым оправдать свое рандеву с Со-
ветским Союзом. Тактический же элемент его аргументации остался с очевид-
ностью прежним, ибо Гитлер на самом деле не был готов отказаться от своих
планов расширения «жизненного пространства» в силу изменения своих пред-
ставлений о Сталине. Такая аргументация (независимо от тех выводов, которые
он предпочитал из этого делать), однако, вполне соответствовала его убеждени-
ям. Схожим образом рассуждал он и 12 января 1940 г. в разговоре с Геббельсом:
«Фюрер считает, что большевизм — это вполне соответствующее сегодня
славянству государственное устройство... Сталин сегодня — это современный
Иван Грозный или, пожалуй, Петр Великий. А то, что страна не смеется, то этого
она не делала и при царях. Только с тех пор правящая верхушка исчеза и была
заменена типичными славянами»8.
О том, что Гитлер действительно был убежден во внутренней трансформа-
ции Советского Союза (при этом отнюдь не следует переоценивать тактическую
и ситуационную функцию его высказываний), свидетельствует прежде всего тот
факт, что даже после нападения на Советский Союз он оставался верным своей
новой оценке Сталина. Так, во время одной из застольных бесед в ночь на 6 ян-
варя 1942 г. он заявил: «Сталин сейчас выступает в роли человека, который на-
мерен использовать для победы опору на большевистскую идею. Но на самом
деле он есть воплощение только России, продолжатель царской политики пане-
лавизма! Большевизм для него — это средство достижения цели: он служит в
качестве маскировки цели от германских и романских народов»9.
В разговоре 23 марта 1942 г. он сказал, что «Сталина нужно уважать уже за
то, что он не допускает “жида״ к искусству»10. А 24 июля 1942 г. Гитлер рассуж-
дал так: «Сталин также вовсе не скрывал от Риббентропа, что он только и ждет
того момента, когда достаточно созреет его собственная интеллигенция в СССР,
чтобы покончить с использованием еще необходимого ему сегодня еврейства в
правящих кругах»11.
24 августа 1942 г. он утверждал, что Сталин использовал евреев «только для
того, чтобы устранить интеллигенцию на Украине». А потом якобы он «отправил
в Сибирь целые поезда евреев»12. И, уже оглядываясь назад, Гитлер заявил 26
февраля 1945 г., что полагает, будто Сталин как «реалист» освободился «от яич-
ной скорлупы туманной марксистской идеологии», которую «отныне будет де-
ржать в запасе в качестве опиума для чужих народов. Жестокость, с которой лик-
видировалась еврейская интеллигенция после того, как она выполнила свою за-
дачу разрушения царской империи, казалось, подчеркивала это предположение.
Нужно, по-видимому, считать, что Сталин своевременно хотел позаботиться о
том, чтобы эти еврейские интеллектуалы не заразили уже мерещившуюся ему
великорусскую империю, создание которой составляло цель панславизма и ко-
торая по сути своей являлась лишь духовным наследием Петра Великого»13.
Когда Гитлер пришел к этой новой оценке Сталина и Советского Союза, ска-
зать с уверенностью нельзя. Уже в своей «Второй книге», написанной в 1928 г.,
он намекнул на возможность подобного развития в России: «В любом случае
вполне мыслимо, что в России произойдет сама по себе трансформация больше-
вистсткого мира изнутри постольку, поскольку еврейский элемент, видимо, в
большей или меньшей мере может быть вытеснен русским национальным»14.
В последующие годы Гитлер все же весьма скептически относился к возмож-
ности такого развития15. Он решительно отвергал распространенное в «народ¬
433

ных» кругах мнение, будто Сталин освободился от «жидов» и проводит национа-
листскую русскую политику. Такое «позитивное» восприятие России было ши-
роко распространено в кругах сторонников «консервативной революции». Для
приверженцев этого в то время влиятельного в Германии ителлектуального те-
нения Россия была не «марксистским» государством, а скорее образцовым при-
мером вновь открытых национальных ценностей.
«Живая действительность восторжествовала в России над сухой теорией,
русское своеобразие все больше и больше преодолевало чужеродные западные
тела “петровизма” и марксизма»16.
Конфликт между Сталиным и Троцким в 1929—1930 гг. Гитлер оценил как
некое «демонстративное» сражение. Однако начавшийся 23 января 1937 г. про-
цесс над Григорием Пятаковым, Карлом Радеком и другими «троцкистскими
предателями» он уже рассматривал как одно из проявлений борьбы Сталина с
«жидами». Геббельс отметил в своем дневнике 25 января 1937 г. следующее:
«В Москве снова показательный процесс. На этот раз вновь исключительно
над евреями. Радек и др. Фюрер все еще сомневается, не идет ли речь о скрытой
антисемитской тенденции. Может быть, Сталин собирается все-таки извести
всех евреев. Даже военные, по־видимому, серьезно пропитаны антисемитиз-
МОМ»17.
Однако самое позднее в конце 1939 г. Гитлер, как мы уже говорили, с очевид-
ностью пересмотрел свой тезис о «еврейском большевизме». Хильгрубер, прав-
да, указывает, что в своих публичных выступлениях Гитлер продолжал придер-
живаться формулы «еврейского большевизма»18; тем не менее это отнюдь не до-
казывает, что Гитлер переменил свое мнение. Во всех публичных выступлениях
Гитлера следует неизменно учитывать преследовавшиеся им пропагандистские
цели. Как показывают к тому же многочисленные другие примеры (например,
его отношение к франкистской Испании, к итальянскому фашизму или к не-
мецким социал-демократам и коммунистам19), нередко между публичными и
частными высказываниями Гитлера наблюдались существенные расхождения.
А то, что он и дальше в своих речах поддерживал тезис о «еврейском большевиз-
ме», вовсе не свидетельствует о том, что он сам так думал.
Эта пропагандистская стратегия в гораздо большей мере соответствовала
принципу, который он сформулировал уже в «Майн кампф».
«Все действительно великие вожди народов отличаются во все времена в пер-
вую очередь искусством не распылять внимание народа, а сосредоточивать его
на одном-единственном противнике. И чем единодушнее оказывается эта воля
народа к борьбе, тем сильнее будет магнетическая сила притяжения у этого дви-
жения и тем мощнее станет его удар. Гениальность великого вождя состоит в
умении сделать так, чтобы даже разнородные враги всегда казались принадлежа-
щими к одной и той же категории; в то же время признание противников разно-
ликими, слабыми и неуверенными в себе людьми очень легко ведет к тому, что
у них с самого начала возникает сомнение в своей правоте»20.
Гитлер по-настоящему боролся с двумя различными противниками — с за-
падными демократиями и с коммунистическим Советским Союзом. Поэтому
было необходимо найти какой-то «общий знаменатель», который позволил бы
представить обоих этих врагов как «принадлежащих к одной категории». И здесь
оказался удобным постулат о близнецах-братьях — «еврейском большевизме» и
«еврейском капитализме», — который Гитлер использовал в пропагандистских
целях еще до прихода к власти.
Какие же выводы напрашиваются из того предположения, что Гитлер пере-
смотрел свой тезис о «еврейском большевизме»? Уильям Карр, один из немно-
гих историков, констатировавших «идеологическую переоценку» большевизма
Гитлером, полагает: «Описанный выше эпизод бросает по крайней мере некото¬
434

рую тень сомнения на гипотезу о том, что Гитлер в 1939—1941 гг. неизменно и
последовательно преследовал одну и ту же старую идеологическую цель».
Нападение на Россию было будто бы в меньшей степени выражением «неос-
лабного намерения покорить и обрести «жизненное пространство», а скорее
спонтанной реакцией на новую ситуацию, создавшую угрозу стратегическим и
экономическим интересам Германии на Балканах»21.
Следовательно, встает вопрос о том, доминировали или нет «краткосрочные»
военно-стратегические мотивы диктатора над его «долгосрочными», программ-
но обусловленными целевыми установками. Бесспорно, оба эти компонента
сыграли важную роль в принятии Гитлером решения о нападении на Советский
Союз. Релятивизация Карром программного компонента могла бы быть убеди-
тельной лишь в том случае, если бы Гитлер обосновывал свою цель приобрете-
ния «жизненного пространства» в России главным образом своими расово-иде-
ологическими идеями. Однако если мы глубже проанализируем вопрос, почему
Гитлер хотел захватить «новое жизненное пространство» в России и как он обое-
новывал эту претензию, то окажется, что даже в плане долгосрочных целевых ус-
тановок Гитлера экономические соображения стояли на первом месте22.
Развертывая дальше эту аргументацию, приведшую Гитлера уже в «Майн
кампф», во «Второй книге» и в речах и публикациях (до и после «прихода к вла-
сти») к претензии на то, что немецкий народ должен захватить для себя «новое
жизненное пространство» на Востоке, мы приходим к выводу, который на все
времена остается неизменным: основным условием существования человечест-
ва является, по Гитлеру, наличие у каждого народа достаточного «жизненного
пространства», то есть определенной территории, дающей ему средства для су-
ществования в самом широком смысле (то есть полезные сельскохозяйствен-
ные угодья, сырье, источники энергии и т.п.). Эта основная территория в одно и
то же время образует хозяйственную базу и ограничивает экономические воз-
можности роста. В определенном «жизненном пространстве» проживает и опре-
деленное число людей, причем это число отнюдь не является статичным и при
нормальных, то есть «здоровых», обстоятельствах постоянно растет. На какой-то
определенной стадии развития территориальная ограниченность базового про-
странства приходит в противоречие с растущей численностью населения.
«Когда народ имеет слишком ограниченное жизненное пространство, то есть
когда народ не располагает определенными полезными ископаемыми, когда зе-
мельные угодья недостаточны для его пропитания, это приводит к тому, что
именно здесь (sic!) возникает определенная потребность в чем-то23. Нужда, бе-
ды, социальные болезни и, в конечном счете, заболевания, обсуловленные при-
родой, — все это вытекает из этих неблагоприятных условий существования»24.
Когда наступает несоответствие между факторами «жизненного простран-
ства» и «численности народа», тогда якобы появляются различные возможные
реакции на это. Гитлер прежде всего не захотел положиться на «стратегию эко-
номического покорения мира», то есть на экономическую политику, ориенти-
рованную на экспорт товаров. Он считал такую политику лишь кажущимся
решением проблемы несоответствия «жизненного пространства» и «численно-
сти народа».
Первая мировая война показала, что как раз такая экономическая политика
с упором на экспорт в конечном счете и должна была привести к войне. Как и
многие его современники, Гитлер придерживался тех взглядов, что истинной
причиной первой мировой войны якобы явилась торговая конкуренция между
Англией и Германией. Так, в речи, произнесенной 26 мая 1920 г., он объенял
причину первой мировой войны тем, что «Англия... начала бояться германской
конкуренции на мировых рынках... [но] Англия не имела... средств превзойти
435

Германию мирным путем, и потому она прибегла к насильственным средст-
вам»25.
Политика экономической экспансии, однако, не только наталкивается на со-
противление других стран с развитой экономикой, но и уже в силу этого оказы-
вается непригодной в качестве долговременной стратегии преодоления проти-
воречия между «жизненным пространством» и «численностью народа», хотя бы
потому, что мировой рынок сбыта прогрессивно сужается. Опираясь на распро-
страненные тогда национально-экономические теории26, Гитлер полагал, что
индустриализация аграрных стран должна создавать все большие трудности со
сбытом для «старых» промышленно развитых стран. В своей речи 6 августа
1927 г. Гитлер так выразил эту мысль:
«Однако есть еще одна возможность [преодоления противоречия между
«жизненным пространством» и «численностью населения». —־ Р.Ц.], а имен-
но экспорт товаров. Тем не менее это обманчивая возможность: не только Гер-
мания идет по этому пути индустриализации и вынуждена это делать, но точно
так же ведут себя Англия, Франция и Италия. А в последнее время в строй кон-
курентов вступила еще и Америка, и теперь самое трудное состоит не в так назы-
ваемом повышении производительности, как у нас все еще думают, а в расши-
рении сбыта. Вот это и есть сегодня главная проблема в этом мире, в этом самом
мире, который повсюду индустриализируется и который борется за эти рынки».
Экономические трудности Германии должны были, вероятно, становиться
еще более серьезными, «потому что, во-первых, конкуренция в мире с каждым
годом будет усиливаться, а во-вторых, потому, что остальные страны, которым
мы раньше поставляли товары, сами развиваются в промышленном отноше-
нии, и еще потому, что нехватка сырья с самого начала ставит нас во все более
невыгодное положение в сравнении с другими государствами и народами на
этой земле»27.
К этому добавляется еще и то, что ориентированная на экспорт экономиче-
ская политика, которая уже увеличивает наблюдающуюся непропорциональ-
ность развития сельского хозяйства и промышленности, видимо, должна была
еще и привести к исчезновению крестьянства как элемента общества.
По всем этим причинам стратегия «мирного экономического покорения
мира», делал вывод Гитлер, есть иллюзия и непригодна на долгий срок решить
экономические проблемы Германии. Поэтому лучше, мол, идти «прямым пу-
тем и преодолеть несоответствие между жизненным пространством и численно-
стью населения с помощью военного захвата новых земель». В своей «Второй
книге» Гитлер разъяснял:
«Увеличение численности [народонаселения] можно компенсировать увели-
чением, то есть расширением, жизненного пространства... Да, вполне верно ска-
зать, что вся борьба любого народа в действительности сводится только к тому,
[чтобы]... обеспечить себе необходимое землевладение в качестве общего уело-
вия существования... В жизни народов есть лишь немногие способы корректиро-
вать несоответствие между численностью народонаселения и занимаемой им
территорией. Наиболее естественным из них является подгонка время от време-
ни территории к растущей численности населения. А это требует военной готов-
ности и кровопролития»28.
Как известно, в «Майн кампф» и во «Второй книге» Гитлер разъяснил, что
расширение «жизненного пространства» для немецкого народа может произой-
ти только за счет России. Если бы Гитлер выдвинул свою претензию на «расши-
рение жизненного пространства» и необходимую для этого войну с Россией
только в «Майн кампф» и в своих ранних выступлениях, ее можно было бы на
самом деле посчитать фантазией, не нашедшей себе подкрепления в его более
поздних действиях29. Но этого не случилось. К многочисленным свидетельст¬
436

вам, подтверждающим тот факт, что Гитлер и после 1933 г. продолжал ставить
перед собой эту цель, следует отнести также и записи Йозефа Геббельса в своем
дневнике30.
Существуют два основных документа, которые постоянно приводятся как
доказательства намерений Гитлера начать войну; они подчеркивают централь-
ное место экономического фактора в гитлеровском требовании расширения
«жизненного пространства». В своей «Памятной записке к четырехлетнему пла-
ну», составленной в августе 1936 г., он выдвинул перед германской промышлен-
ностью задачу «быть готовой через четыре года к войне». Он подчеркивал, что
замена натурального сырья и изготовление синтетических материалов хотя и
являются «временным облегчением», тем не менее ни в коем случае не могут
быть основополагающим и долгосрочным решением экономических проблем
Германии. Решающим же моментом должно стать «принятие тех мер, которые в
будущем позволят обеспечить... окончательное решение*. Под «окончательным
решением» Гитлер подразумевает «расширение жизненного пространства и со-
ответственно сырьевой и продовольственной базы для нашего народа». И это
должно было стать «задачей, которую следовало когда-нибудь решить политиче-
скому руководству»31.
На так называемом хоссбаховском совещании 5 ноября 1937 г. Гитлер в сво-
ем известном выступлении перед высокопоставленными военными вновь обра-
тился к тем стратегиям, которым можно было следовать для разрешения эконо-
мических проблем Германии. И здесь он опять вернулся к теории о «сужающих-
ся рынках»: «Участие в мировом хозяйственном процессе: перед вами возведены
границы, которые мы не в состоянии устранить... И в особенности следует осно-
вательно задуматься над тем, что с момента окончания мировой войны проис-
ходит индустриализация как раз тех стран, которые ранее были экспортерами
продовольственных товаров».
Однако автаркия на базе ограниченного «жизненного пространства» может
быть реализована лишь в нескольких отдельно взятых отраслях. Вывод Гитлера
гласил: «Единственный и, вероятно, кажущийся несбыточным способ устранить
наши трудности лежит в завоевании более обширного жизненного пространст-
ва, то есть в том, что во все времена было причиной основания государств и на-
родных движений»32.
10 февраля 1939 г. Гитлер выступил в Берлине перед войсковыми команди-
рами. Для него очень важно, заявил он с первых же слов, чтобы «1. Обсудить с
верхушкой германского вермахта основные идеи национал-социализма, чего по
вполне понятным причинам нельзя делать для широкой общественности; 2. К
тому же нужно особо разъяснить определенные события, указать причины, ко-
торые привели и должны были привести к этим действиям и решениям, и, на-
конец, сделать из этого выводы, которые будут верны не только сейчас, но и в
будущем»33.
В этой речи Гитлер также остановился на проблеме соотношения «жизнен-
ного пространства» и «численности народонаселения». «Я подхожу теперь к дру-
тому фактору, который является самым решающим, и этот фактор — жизненное
пространство. И это самый обязательный фактор для формирования жизнен-
ных стандартов, для их развития и поддержания. Что можно получить от имею-
щегося в распоряжении жизненного пространства...? Поначалу это проблема по-
лезных ископаемых, плодородия земли; во-вторых, и самоочевидно, это пробле-
ма плотности населения... Совершенно безразлично, кто будет править в Герма-
нии; каждый режим должен принимать во внимание, что здесь на одном квад-
ратном километре проживают 140 человек, которые не могут прокормиться с
этой земли и не могут быть обеспечены прочими нужными им сырьевыми ре-
сурсами»34.
437

В ходе дальнейших высказываний Гитлер подробно говорил о возможных
путях разрешения этих противоречий, чтобы в конце концов все их отвергнуть.
«Тем самым остаются лишь два пути. Один путь — это расширение экспорта
и за счет этого обеспечение необходимого импорта продовольствия, ну и к тому
же необходимого сырья; а второй путь — это не приспосабливать численность
народа к жизненному пространству, а подогнать под нее жизненное пространст-
во. Это тот путь, каким до сих пор шли все великие народы. Какой путь грезится
мне лично, объяснять вам в деталях и по существу нет необходимости. Я знаю
только этот, второй путь»35.
«Я намерен решить германский вопрос, то есть решить проблему герман-
ской территории. Имейте в виду, что, пока я жив, эта идея будет всецело владеть
всем моим существом. И еще будьте уверены, что, как я полагаю, когда в какой-
то момент понадобится сделать шаг вперед, то я тогда моментально начну дей-
ствовать и при этом не побоюсь пойти на самую крайность, потому что я убеж-
ден, что этот вопрос так или иначе должен быть решен»36.
Гитлеровскую концепцию «жизненного пространства» нередко интерпрети-
руют как якобы антимодернистскуто «идеологию реаграризации». Такому ее ис-
толкованию мы обязаны прежде всего Генри Тёрнеру. В своей статье «Фашизм и
антимодернизм», которая в значительной мере повлияла на исследования в этой
области, Тёрнер пишет: «Чтобы ослабить остроту проблем, стоявших перед вы-
сокоиндустриализированной Германией в XX веке, они [Гитлер, Гиммлер, Ро-
зенберг и Дарре, которых Тёрнер всех вместе относит к антимодернистскому на-
правлению в НСДАП. — Р.Ц•] прописали в качестве рецепта возрождение куль-
тового поклонения крови и земле. Они хотели освободить большую часть немец-
кого народа от индустриального мира и помочь ему вернуться к простой жизни
на земле»37.
В другом месте Тёрнер утверждает, будто Гитлер «в те годы, когда он шел к
власти в одной из самых передовых индустриальных стран мира, [рассматри-
вал] экономическую деятельность в конечном счете в аграрном аспекте»38. Он
подкрепляет этот тезис главным образом гитлеровской концепцией «жизненно-
го пространства», которая якобы служила цели «реаграризации». И завоевание
«жизненного пространства на Востоке» носило-де для Гитлера характер «одно-
сторонней аграрно-политической задачи». В публикациях Гитлера будто бы нет
никаких намеков на то, что «Гитлер на этот счет имел какие-то широкие эконо-
мические соображения и, к примеру, учитывал возможность приобретения ис-
точников энергии или сырья»39.
Такое утверждение вызывает удивление, учитывая огромное количество вы-
сказываний Гитлера, которые показывают, что он придавал проблеме сырья
центральное значение, а в покоренном «жизненном пространстве» видел как раз
возможность получения источников сырья и энергии.
Проблему сырья он рассматривал и в своей «Второй книге». Гитлер отмечал,
что уже до войны «снабжение сырьем во многих отраслях... [сталкивалось] с серь-
зными трудностями» и они могли обеспечивать себя только за счет импорта из-
за рубежа40. Это был путь, который он, как известно, отрицал. Наилучшим спо-
собом решения этой проблемы Гитлер все же считал приобретение новых зе-
мель. Экономическое превосходство США, доказывал он в другом месте своей
«Второй книги», обусловлено размерами их «жизненного пространства» и преж-
де всего богатством сырьевых ресурсов. Будущее Германии в ее теперешних гра-
ницах и «в особенности в условиях ограниченности наших собственных сырье-
вых материалов, а стало быть, и угрожающей зависимости от других стран пред-
ставляется очень мрачным и печальным»41. Значение России Гитлер рассмат-
ривал и под углом зрения возможности использования ее источников энергии.
Он подчеркивал, что Россия «[является] собственником источников нефти, ко¬
438

торой сегодня придается такое же значение, как железной руде и углю в прошлом
столетии»42.
Эти высказывания подтверждают тот факт, что проблема «сырья» уже очень
давно занимала важное место в мыслях Гитлера. В речи 10 октября 1928 г. он
вновь говорил о «значении проблемы земли» и проанализировал причины эко-
комического превосходства США и их высоких жизненных стандартов. Услови-
ем этого отнюдь не является, мол, экономический строй США; это всего лишь
результат того, что Америка «[располагает] достаточными земельными угодья-
ми для выращивания пшеницы, достаточными природными богатствами, ог-
ромными лесными массивами, колоссальными залежами разных руд, громад-
ными угольными бассейнами, гигантскими нефтепромыслами... короче говоря,
Америка — это страна чудовищных природных богатств»43.
Когда Гитлер затрагивал проблему несоответствия численности населения
и «жизненного пространства», он сетовал отнюдь не только на отсутствие у сель-
ского хозяйства возможности увеличивать посевные площади, но и на «недоста-
ток сырья», которое теперь приходится ввозить из-за рубежа44.
Гитлер в разное время неоднократно выступал против представлений о том,
будто экономические проблемы Германии можно решить единственно путем
преобразования экономического строя. По его мнению, эти проблемы были в
первую очередь результатом недостаточности базовой территории. «Человек
жив не идеями, а хлебом, углем, железом, рудой, всеми теми вещами, которые
лежат в земле... И сама по себе эта проблема связана не с экономикой, а с зем-
лей»45.
Эти и подобные им замечания поясняют, что Гитлер, говоря о несоответст-
вии между базой, обеспечивающей продовольственное снабжение, и численно-
стью народонаселения, ни в коем случае не сводил все к недостатку посевных
площадей, а имел в виду также и отсутствие жизненно важных сырьевых мате-
риалов. «Земля» означала для него и то и другое. 3 июля 1931 г. Гитлер заявил,
что нынешнее «жизненное пространство» «слишком бедно природными богатст-
вами, которых требует сегодняшняя промышленность в качестве сырья; други-
ми словами, суженное жизненное пространство будет всегда и везде снова за-
ставлять нас искать способ устранить этот недостаток»46.
В том же 1931 г., в беседе с руководителем экономико-политического отдела
в центральном аппарате НСДАП Отто Вагенером он обосновал свою концепцию
завоевания «жизненного пространства на Востоке» отсутствием достаточной
сырьевой базы у Германии. Как пишет Вагенер, Гитлер разъяснил ему это так:
«И кроме того, Европе, чтобы выстоять в решительной битве с Америкой, потре-
буются зерно, мясо, древесина, уголь, железо и нефть России»47.
Можно было бы привести огромное количество подобных цитат, которые
подтверждают, что Гитлер рассматривал намеченное к покорению «жизненное
пространство на Востоке» также и именно как сырьевой источник. Соответству-
ющие высказывания можно найти и в период военного планирования войны с
Россией (равно как и некоторое время спустя). Так, 9 января 1941 г. Гитлер дал
своим главнокомандующим такое разъяснение: «Русская территория таит в себе
неизмеримые богатства. Германия должна установить над ней экономическое и
политическое господство, но не присоединять ее к себе. Тем самым создаются
все возможности в будущем для борьбы с континентами, и тогда уж Германию
разгромить не удастся больше никому»48.
Экономические цели русской кампании подробно обсуждались на протяже-
нии 1940—1941 гг. также и высшим военным руководством. При этом нужно
четко разделять их соображения на военно-экономические («краткосрочные») и
концептуальные («долгосрочные»). Последние занимали важное место в анали-
тических выкладках о России, представленных 28 июля 1940 г. начальником
439

штаба ведения войны на море контр-адмиралом Фрике. Безопасность Герма-
нии, доказывал он, требует «максимально самообеспечивающейся экономики, в
особенности в отношении товаров, жизненно необходимых для войны (напри-
мер, нефти, продовольствия)». Для этого нужны сырье и широкие возможности
сбыта. И в том и в другом плане Россия является «мыслимо наиболее подходя-
щей». Также и в отношении планировавшегося тогда создания большой эконо-
мики европейского масштаба под немецким управлением постоянно и настой-
чиво бросались в глаза «данные от природы возможности взаимодополнения
между Германией и Россией почти во всех областях хозяйственной жизни»49. В
составленной в начале августа 1940 г. военно-географической справке о евро-
пейской части России особо подчеркивалось значение таких промышленных
центров, как Москва и Ленинград, а также Украины как ценнейшей сельскохо-
зяйственной и промышленной части Советского Союза. Рольф-Дитер Мюллер
констатирует, что оккупация этих районов дает «особую выгоду». «При этом ду-
мали не столько об ослаблении оборонительных способностей противника,
сколько, и гораздо больше, о той выгоде, которую Германия смогла бы извлекать
в длительной перспективе из обладания сельскохозяйственными продуктами и
сырьевыми запасами этой территории»50.
В памятной записке генерала Томаса (начальника управления военной эко-
номики и вооружений ОКВ) отводилось большое место долгосрочной экономи-
ческой выгоде, которую получит Германия в результате приобретения «жизнен-
ного пространства» на территории России. По словам Томаса, статс-секретарь в
министерстве продовольственного снабжения Герберт Баке заверил фюрера, что
«овладение Украиной избавит нас от любых экономических забот и тревог»51.
Памятная записка Томаса, как и другие разработки, была оценена Гитлером как
подтверждение его взглядов.
Когда после нападения на Советский Союз возможность реализации гитле-
ровских целей казалась уже непосредственно близка, он говорил не только о на-
мерении колонизации восточных областей путем переселения сюда крестьян, но
и о громадных перспективах, которые откроются с овладением сырьевыми и
энергетическими ресурсами России. В августе 1941 г. Гитлер отметил важное
значение русских залежей железной руды52, в сентябре того же года он говорил
о важности захваченных в России рудников53. В своих застольных беседах Гит-
лер характеризовал Россию определенно как «источник сырья и область сбыта
товаров»54.
В октябре 1941 г. он снова заговорил о том, что захваченное в России «жиз-
ненное пространство», по-видимому, обеспечит автаркию для Европы. «Где еще
мы найдем область, имеющую железо столь высокого качества, как украинское?
Где еще столько никеля, угля, марганца и молибдена? Это же те самые марган-
цовые рудники, из которых получает руду Америка. К тому же есть возможность
разведения каучуконосных растений! Если их посевную площадь довести до 40
тысяч гектаров, то мы покроем этим все наши потребности в резине»55.
Гитлер называл Украину «европейской Индией» и объяснял это так: «Боль-
ше нас никто с Востока не выгонит! У нас была монополия на калий. Теперь мы
к тому же получаем и монополию на хлеб, уголь, железо, древесину»56.
В феврале 1942 г. он заявил: «Рассудок повелевает нам продвигаться на Вос-
ток... На Востоке есть железо, уголь, зерно, древесина»57.
В застольной беседе в августе 1942 г. он перечислил те виды сырья и полез-
ных ископаемых, которые делали для него Восток столь привлекательным. «Те-
перь у нас достаточно древесины, неограниченные запасы железа, самые круп-
ные месторождения марганца в мире, нефть. Всего полным-полно!»58 Какое впе-
чатление на Гитлера производили российские запасы природного сырья, видно
также из разговора фюрера с голландским национал-социалистом Мюссертом.
440

«В распоряжении Востока, по-видимому, находятся гигантские запасы сырья,
будь то в сельском хозяйстве или в отношении рудных залежей. Россия безус-
ловно самая богатая страна на земле. Вспомнить хотя бы о железорудном мес-
торождении в Керчи, о запасах нефти, о редких металлах и тд. Кроме того, в
распоряжении России, вероятно, есть важнейшее сырье —־ человек»59.
Высказывания Гитлера свидетельствуют: Украина должна была, безусловно,
стать «житницей Европы», а все покоренное «жизненное пространство» — еще и
выполнять функцию аграрного придатка. Но по меньшей мере такое же значе-
ние придавал он природным богатствам и сырью — железу, никелю, марганцу,
углю и прежде всего российским источникам нефти, о которых он то и дело
вспоминал.
Помимо функций аграрного придатка, а также источника сырья и энергии
Гитлер наделял «жизненное пространство» в России еще и функцией рынка сбы-
та. Так, например, Вернер Кёппен записал такое замечание Гитлера, сделанное
им 18 сентября 1941 г.: «Возможности сбыта на российском рынке потребитель-
ских и других готовых товаров обеспечат саксонской промышленности небыва-
лый подъем»60.
Гитлеровская концепция «жизненного пространства» отнюдь не была, как
полагает Генри Тёрнер, выражением его предположительно антимодернистских
идей «реаграризации». Переселение горожан на свободные земли ради аграрной
колонизации он, как бы то ни было, категорически отвергал. Подобное предпри-
ятие в его глазах было «напрасным трудом и выброшенными на ветер деньга-
ми»61. Конечно, аграрная колонизация была бы одним из путей освоения «жиз-
ненного пространства на Востоке», однако это вовсе не должно было вести к «ре-
аграризации» германского общества, а единственно служить задаче устранения
перекоса в соотношении между сельским хозяйством и промышленностью и
быть также предпосылкой для создания сравнительно самообеспечивающегося
общеевропейского экономического строя. Овладение российскими запасами
сырья и источниками энергии должно было, как представлялось Гитлеру, позво-
лить Германии добиться колоссального подъема промышленного производства.
Образцом для него служило не средневековое крестьянское общество, а высоко-
индустриальное и сверхтехнизированное хозяйство США, которые он хотел до-
гнать и перегнать62.
В той же мере и осуществление социально-политических идей Гитлера ре-
!лающим образом зависело от главного условия, а именно: что ресурсы россий-
ской территории будут поставлены на службу автаркичного общеевропейского
экономического строя. Когда же Гитлер неоднократно выступал против требова-
ний Германского трудового фронта (которые в принципе вполне соответствова-
ли его социально-политической программе), то это объяснялось тем, что, по его
мнению, «наше положение выводит вперед не теория, а только мощь»63 и пока
еще «нет пространства, чтобы кормить наш народ»64.
Обобщая сказанное, следует подчеркнуть, что претензия Гитлера на «жиз-
ненное пространство» весьма существенно мотивировалась его экономическими
соображениями. В застольной беседе 10 октября 1941 г. он разъяснял: «Война
вернулась к своей первозданной форме бытия: взамен сражений между народа-
ми вперед вновь выходит борьба за пространство. Ведь первоначально война бы-
ла не чем иным, как борьбой за место для прокорма. Сегодня это опять драка за
природные богатства. По воле мироздания они принадлежат тому, кто их заво-
юет»65.
Гитлер полностью исключал войны, которые не мотивированы необходимо-
стью устранения противоречий между «численностью народонаселения» и «ба-
зой для его пропитания». В таких «немотивированных» захватнических войнах
он усматривал даже причину пацифизма.
441

«Народы, живущие на непригодной земле, — писал он, — в принципе долж-
ны постоянно, по крайней мере до тех пор, пока ими руководят нормально, ис־
пытывать стремление расширить свои земли, а заодно и пространство. Этот про־
цесс, первоначально связанный с заботой о пропитании, оказался благодаря сча-
стливым обстоятельствам настолько благодатным, что постепенно именно ему
была отдана вся слава успехов. Иначе говоря, расширение территории, имевшее
первоначально чистую целесообразность как основу, в ходе развития человече-
ства превратилось в героический акт, который и тогда не лишался этого свойст-
ва, когда отсутствовали первичные стимулы или предпосылки. Из попыток по-
догнать жизненное пространство к численности населения позднее развились
немотивированные захватнические войны, в которых именно отсутствие моти-
ва уже несло в себе последующий ответный удар. А ответом на это становится
пацифизм. И пацифизм существует в мире с тех пор, как ведутся войны, смысл
которых уже не сводится к овладению землей ради прокорма своего населения...
И исчезнет, как только война перестанет быть инструментом отдельных людей
или целых народов, стремящихся к добыче и господству, и как только она снова
станет последним орудием, с помощью которого народ борется за насущный
хлеб»66.
Становится ясно, что ревизия представлений о характере и облике России,
проделанная Гитлером самое позднее в конце 1939 г., нисколько не могла изме-
нить цели захвата нового «жизненного пространства» в России. В своей «Второй
книге», в которой он уже гипотетически рассматривал возможность транформа-
ции России67, подчеркивалось, что даже при таких обстоятельствах союз с Рос־
сией (как этого требовали, например, нацистские левые, группировавшиеся вок-
руг братьев Штрассер68) невозможен.
«Ибо все равно, каким бы ни был конец этого союза, Германия не смогла бы
добиться конечной цели. В основополагающем жизненно важном и даже жиз-
ненно необходимом вопросе для немецкого народа от этого ничего не измени-
лось бы. Наоборот, Германия еще более отдалилась бы от своей единственно ра-
зумной земельной политики»69.
Поэтому «счастье для будущего, что это развитие [т.е. победа большевизма в
России. — Р.Ц] пошло именно таким путем. [Тем самым был] нарушен запрет,
который препятствовал искать цель германской внешней политики там, где она
только и может быть, — в пространстве на Востоке»70.
Следовательно, «еврейско-большевистский» характер России не был подлин-
ной причиной принятия Гитлером программной целевой установки на войну
против России. Решение о начале этой войны было принято совершенно незави-
симо от этого. Хотя, конечно, Гитлеру удалось использовать антибольшевист-
скую пропаганду в качестве дополнительного обоснования своих антироссий-
ских замыслов.
Примечания
1	По поводу этой дискуссии см. выводы Аманна, Фёрстера, Шрайбера, Юбершёра в статьях, во-
шедших в данный сборник.
2	A. Hill grub er, Die «Endlosung und das deutsche Ostimperium als Kemstiick des rassenideologischen
Programms des Nationalsozialismus, в: M. Funke (Hrsg.). Hitler, Deutschland und die Machte.
Materialien zur AuBenpolitik des Dritten Reiches, Dusseldorf 1978, S. 94—114, S. 98.
3	A. Hillgruber, Der Ostkrieg und die Judenvemichtung, в: там же, Die Zerstorung Europas. Beitrage zur
Weltkriegsepoche 1914 bis 1945, Frankfurt/Berlin, 1988, S. 313—338, особ. S. 313—319.
4	Akten zur deutschen Auswartigen Politik 1918—1945, Serie D: 1937—1945, Baden-Baden, 1950 ff.
(Цит. из: ADAP, D), VI, Nr.784 (8. August 1939).
5	Unterredung Hitlers mit dem schwedischen Forscher Sven Hedin am 4.3.1940, в: A. Hillgruber (Hrsg.).
442

Staatsmanner und Diplomaten bei Hitler. Vertrauliche Aufzeichnungen uber Unterredungen mit
Vertretem des Auslandes 1939—1944, Bd I, Frankfurt/M. 1967, S. 78.
6	ADAP, D (см. прим. 4), VIII, Nr. 663 (8.3.1940).
7	Gesprach Hitlers mit Mussolini am 18.3.1940, в: Hillgruber, Staatsmanner. Bd I (см. прим. 5), S. 96.
8	Die Tagebiicher von Joseph Goebbels. Samtliche Fragmente. Hrsg. von Elke Frohlich im Auftrag des
Institute fur Zeitgeschichte und in Verbindung mit dem Bundesarchiv. Teil 1: Aufzeichnungen 1924—
1941, Bd 1: 27.6.1924—31.12.1930, Bd2:1.1.1931-31.12.1936, Bd3:1.1.1937-31.12.1939, Bd 4:
1.1.1940—8.1941. Munchen u. a. 1987, здесь: Bd 4, S. 12. Геббельс записал в своем дневнике 13
марта 1940 г.: «Большевики по-своему справились с еврейским вопросом. Они были и остаются
азиатами. Тем лучше для нас. Сталин постепенно становится настоящим панславистом» (там
же, с. 72). Двумя днями позже Геббельс пишет: «Неужели Сталин потихоньку ликвидирует и ев-
реев? Может быть, теперь он и называет их троцкистами, чтобы обмануть мир» (там же, с. 74).
9	A. Hitler, Monologe im Fiihrerhauptquartier 1941—1944. Die Aufzeichnungen Heinrich Heims. Hrsg.
v. Werner Jochmann, Hmbg. 1980, S. 180.
10	H. Picker, Hitlers Tischgesprache im Fiihrerhauptquartier, Wiesbaden, 1983, S. 133.
11	Там же, с. 457.
12	Hitler, Monologe (см. прим. 9), S. 363.
13	Hitlers Politisches Testament. Die Bormann Diktatevom Februar und April 1945. Hmbg., 1981, S. 116.
14	Hitlers Zweites Buch. Ein Dokument aus dem Jahr 1928. Eingeleitet und kommentiert v. Gerhard
L. Weinberg, Stuttgart, 1961, S. 153.
15	Cm.: Illustrierter Beobachter v. 9.2.1929, S. 64; 30.3,1929, S. 149; 11.1.1930, S. 21; 8.2.1930, S. 85.
16	L. Dupeux, «Nationalbolschewismus» in Deutschland 1919—1933. Kommunistische Strategic und
konservative Dynamik, Miinchen, 1985, S. 219. Консервативно-революционные взгляды на Рос-
сию повлияли также и на «левое» крыло нацистской партии (см. G. Stoakes, Hitler and the Quest
for World Dominion. Nazi Ideology and Foreign Policy in the 1920s. Leamington Spa u.a., 1986, p. 179
ff.).
17	Goebbels-Tagebiicher (см. прим. 8) Bd 3, S. 21. Eintragung v. 25.1.1937.
18	Hillgruber. Ostkrieg und Judenvemichtung (см. прим. 3), S. 317.
19	Cm.: R. Zitelmann, Hitler. Selbstverstandnis eines Revolutionars, Stuttgart 1989, S. 462—488.
20	Hitler, Mein Kampf. Zwei Ban de in einem Band. Bd 1: Eine Adrechnung, Bd 2: Die
nationalsozialistische Bewegung, Munchen 1939 (419—423. Auflage), S. 129.
21	W. Carr, Von Polen bis Pearl Harbor. Zur Entwicklung des Zweiten Weltkrieges, Hmbg., 1987, S. 179.
В другом месте (с. 59) Карр цитирует заметки Либманна о широко известном выступлении Гит-
лера на совещании генералов 3 февраля 1933 г. Гитлер там заявил: «Как следует использовать
политическое могущество, когда мы приобретем его? Сейчас еще нельзя сказать. Возможно,
завоевание новых экспортных возможностей, может быть — и, пожалуй, это лучше — захват но-
вого жизненного пространства на Востоке и его беспощадная германизация». Как полагает Карр,
это высказывание показывает, что Гитлер считал «завоевание новых экспортных возможно-
стей» вполне «реализуемой альтернативой», «то есть военная мощь может быть использована в
акте силовой политики, чтобы заставить соседей Германии сотрудничать с ней». Против этого
говорит, однако, то, что Гитлер в своих речах заявил о бесцельности дальнейшего роста экспор-
та, поскольку «емкость мирового рынка ограничена» и «повсюду наблюдается перепроизведет-
во». Критическое замечание об интерпретации Карра содержится в работе: R. Zitelmann, Adolf
Hitler. Eine politische Biographic, Gottingen/Zurich 1989, S. 93 ff.
22	Это не говорит о том, что другие (внеэкономические) мотивы не играли никакой роли. Можно,
в частности, указать на подчеркивавшееся Гитлером уже в «Майн кампф» (см. прим. 20) и «Вто-
рой книге» (см. прим. 14), S. 102 военно-географическое значение большого «жизненного про-
странства».
23	Hitler-Rede v. 3.7.1931, Stadtarchiv Erlangen III. 220.H1.S. 6.
24	Hitler-Rede v.18.9.1928, Bundesarchiv Koblenz (BA), NS 26/55, B1.44.
25	A. Hitler, Samtliche Aufzeichnungen 1905—1924. Hrsg. v.E. Jackel zusam. mit A. Kuhn, Stuttgart 1980,
S. 135.
26	См.: E. Teichert, Autarkic und GroBraumwirtschaft in Deutschland 1930—1939. AuBenwirtschaftliche
u. politische Konzepzionen zwischen Wirtschaftskrise und Zweitem Weltkrieg, Munchen 1984, S. 17,
86 f., 94.
27	Hitler-Rede v.6.8.1927, BA, Ns 26/52 Bl. 14. Значение этой теории «сужения рынков» в мировоз-
зрении Гитлера впервые показал Петер Крюгер (см.: Р. Kruger, Zu Hitlers «nationalsozialistischen
Wirtschaftserkenntnissen», в: Geschichte und Gesellschaft, 6 (1980), S. 263—282.
28	Hitlers Zweites Buch (см. прим. 14), S. 54.
29	Примерно такой же тезис см. у Тейлора: A.J.P. Taylor, Emeute Betrachtungen, в: G. Niedhart
(Hrsg.). Kriegsbeginn 1939. Entfesselung oder Ausbruch des Zweiten Weltkrieges? Darmstadt 197, S.
443

29—51, в особенности S. 46—49. Портрет Гитлера, нарисованный Тейлором, неубедителен. Во
всяком случае, он и сам указывает на то, что некоторые его положения о начале второй мировой
войны вполне совпадают с точкой зрения тех историков, которые исходят из программных це-
лей Гитлера, связанных с приобретением жизненного пространства на Востоке. «Впрочем, — пи-
шет он, — меня удивляет, что сторонники этой версии не одобряли мою книгу (имеется в виду
работа «Истоки второй мировой войны», где Тейлор развивает свою «ревизионистскую» интер-
претацию начала войны в 1939 г. — Р.Ц)■ Ибо, когда Гитлер планировал большую войну с Со-
ветской Россией, начатая им война с западными державами была бесспорной ошибкой» (там же,
с. 33).
30	См.: Goebbels-Tagebuch (см. прим. 8), Bd3, Eintragungen vom 19.8.1935,8.6.1936,15.11.1936.
31	Hitlers Denkschrift zum Vieijahresplan 1936. Dokumentation mit einer Vorbemerkung v. W. Treue, в:
Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, 3 (1955), H.2, S. 184—210, особенно 206—210.
32	M. Domarus, Hitler. Reden und Proklamationen 1932—1945. Kommentiert von einem deutschen
Zeitgenossen, 2 Bde, Wiesbaden 1973, S. 750.
33	Речь опубликована в работе: Klaus-Jurgen Muller, Armee und Drittes Reich 1933—1939, Paderborn
1987, S. 365-375, особ. 365.
34Там же, S. 367.
35 Там же, S. 368.
36Тамже,S.373 f.
37
Henry A. Turner, Faschismus und Anti-Modemismus, в: там же, Faschismus und Kapitalismus in
Deutschland. Studien zum Verhaltnis zwischen Nationalsozialismus und Wirtschaft, Gottingen 1980,
S. 157—182, особенно S. 164.
38	Henry A. Turner, Hitlers Einstellung zu Wirtschaft und Gesellschaft vor 1933, в: Geschichte und
Gesellschaft 1976, H.l, S.89 —117, особенно S. 93.
39	Там же, с. 94; сходные положения в: Die GroBuntemehmer und der Aufstieg Hitlers. Berlin. 1985, S.
96.
40	Cm.: Hitlers Zweites Buch (см. прим. 14), S. 99.
41	Там же, S. 123.
42	Там же, S. 173.
43«Volkischer Beobachter», Sondernr. v. 13.10.1928. Bayerisches Hauptstaatsarchiv,
Presseausschnittsammlung 1172.
44	Cm.: «Volkischer Beobachter», Nr. 272, v. 22.11.1928, Rede v. 21.11.1928.
45	Hitler-Rede v. 31.8.1930, BA, NS 26/57, Bl. 9.
46	Hitler-Rede v. 3.7.1931, Stadtarchiv Erlangen III. 220.H.1., B1.8.
47	O. Wagener, Hitler aus nachster Nahe. Aufzeichnungen eines Vertrauten 1929—1932. Hrsg. v. HA.
Turner, Frankfiirt/Berlin/Wien 1978, S. 296 f.
48	P. Schramm (Hrsg.). Kriegstagebuch des OKWs 1940—1941. Teilband 1. Zusammengestellt und
erlautert v. H-A. Jacobsen, Munchen 1982, S. 258.
49	Цит. no: Rolf-Dieter Muller, Von der Wirtschaftsallianz zum kolonialen Ausbeutungskrieg, в: Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 4. Stuttgart 1983, S.98—189, особенно 112. См. в его
же статье: Das «Untemehmen Barbarossa» als wirtschaftlicher Raubkrieg, в: G. Ueberschar, W. Wette
(Hrsg.), «Untemehmen Barbarossa». Der deutsche Uberfall auf die Sowjetunion. Padeibom 1984, S.
173-196.
50	R.-D. Muller, Von der Wirtschaftsallianz... (см. прим. 49), S. 114.
51	Цит. там же, S. 126.
52	См.: Hitler, Monologe (прим. 9), S. 59, Eintragung v. 19./20.8.1941.
53
Cm.: Aufzeichnungen des personlichen Referenten Rosenbergs, Dr. Werner Koeppen, uber Hitlers
Tischgesprache, BA, R/6/34a, Fol. 1-82, Bericht Nr. 31 v. 17.9.1941, Mittagstafel.
54	Hitler, Monologe (см. прим. 9), S. 70, Eintragung v. 25.9.1941. Россия в любом случае, как добавил
Гитлер, «не должна быть областью развитого промышленного производства». Но и это его заяв-
ление не имеет никакого отношения к «идеологии реаграризации», а понимается только в связи
с его критикой экспорта капитала (см.: Zitelmann (прим. 19), S. 345—349.
55	Hitler, Monologe (см. прим. 9), S. 78, Eintrag. vom 13.10.1941.
56	Там же, с. 110, Eintragung vom 26/27.10.1941.
57	Там же, с. 264, Eintragung vom 4.2.1942.
58	Там же, с. 336, Eintragung vom 9.8.1942.
59	Запись Мартина Бормана о беседе между Гитлером и Муссолини (см.: Bundesarchiv, NS 6/161,
S.4.
60	Koeppen-Vermerke (см. прим. 53), Bericht Nr. 32,18.9.41. Mittagstafel.
444

61	Там же, Bericht Nr. 40 vom 4.10.1941, Abendtafel.
62	См. также: Zitelmann (прим. 19), S. 355.
63	Так передает Геббельс точку зрения Гитлера, высказанную им в одной из застольных бесед (см.:
Goebbels-Tagebiicher (см. прим. 8), Bd 3, S. 164, Eintragung v. 3.6.1937.
64	Там же, с. 138, Eintragung vom 83.1937.
65	Hitler, Monologe (см. прим. 9), S. 76.
66	Hitlers Zweites Buch (см. прим. 14), S. 80.
67	См. там же, S. 3.
68	Об отношении Гитлера к внешнеполитическим взглядам Штрассера и его группы см.: Stoakes
(прим. 16), S. 174-191.
69	Hitlers Zweites Buch (см. прим. 14), S. 155.
70Там же, S. 159.

Герд Р. Юбершёр
«Пакт с сатаной ради изгнания дьявола»*
Германо-советский договор о ненападении и военные намерения
Гитлера в отношении Советского Союза
«Шок от гитлеровско-сталинского пакта»
Когда Гитлер 23 августа 1939 г. направил министра иностранных дел
Иоахима Риббентропа подписать в Москве со Сталиным и Молотовым договор
о ненападении, он поверг в смятение не только многие правительства и дипло-
матов в европейских столицах, но и своих собственных партийных товарищей и
дипломатов Германии, а в особенности «старых бойцов» НСДАП. «Шок от гит-
леровско-сталинского пакта»1 застиг врасплох также и многие группы против-
ников национал-социализма, которые в подполье боролись с нацистским режи-
мом и которые, как, например, сторонники и члены СДПГ и КПГ, твердо верили
в антифашистскую ориентацию Советского Союза.
В то время как именно приверженцы коммунизма в большинстве своем ос-
тавались в неведении о намерениях Сталина в отношении Берлина и даже члены
Политбюро ЦК ВКП(б) в Москве не получили от кремлевского вождя никаких
дополнительных разъяснений об этом пакте2, Гитлер постарался 27 августа
1939 г. лично растолковать в Рейхсканцелярии вызванным в Берлин гауляйте-
рам НСДАП и депутатам рейхстага сущность нового политического курса. В те-
чение многих лет товарищи Гитлера по партии жили идеологией нацизма, объ-
являвшего «жидовский большевизм» врагом «третьего рейха». В особенности
СССР считался у них оплотом «жидовского большевизма».
В связи с поездкой Риббентропа в Москву и подписанием договора возника-
ет вопрос, не была ли борьба против большевизма ложью и обманом. Или, может
быть, Гитлера и других крупных нацистов неверно поняли? Или все же содержа-
ние и цели пакта никак не должны были повлиять на политическую обстановку
в Европе? И можно ли считать подписание этого договора несущественным фак-
том или попросту отрицать его? А не предстоял ли решительный поворот в гер-
манской внутренней и внешней политике?
Разумеется, в 20-х годах невозможно было как-то неверно понять многочис-
ленные высказывания Гитлера о своих политических намерениях в отношении
Востока. Уже в обеих своих книгах в 1924-1925 и 1928 гг. он вполне наглядно
представил миру свои программные взгляды на Советский Союз. В историче-
ской науке были предприняты серьезные исследования, полностью доказавшие
особое значение обеих этих публикаций в рамках составленной Гитлером еще до
1933 г. внешнеполитической программы и намеченных несколько позднее во-
енных целей3, так что здесь мы лишь кратко остановимся на гитлеровской «вое-
точной программе» в том ее виде, в каком она существовала до 1939 г.
В написанной им в 1924-1925 гг. книге «Майн кампф» Гитлер подробно оха-
растеризовал свои «восточнополитические» цели. В особой главе «Второй книги»
Последующие высказывания также взяты из работы Г. Юбершёра (Hitlers EntschluB zum
«Lebensraum-Krieg» im Osten. Programmatisches Ziel oder militarstrategisches Kalkiil? в:
«Untemehmen Barbarossa», hrsg. v. G. Uberschar und W. Wette. Paderborn, 1984, S. 83—110). Там же
приведены новые литературные источники.
446

о «восточной ориентации или восточной политике»4 он четко показал, что отно-
шение к России будет одним из самых важных внешнеполитических вопросов
для национал-социалистического движения. В рамках борьбы против мирового
еврейства и «жидовского большевизма» он требовал ясной и четкой позиции в
отношении Советского Союза, который он определял как «жуткий пример ев-
рейского господства» над народом. Большевизм якобы был крайней формой ми-
рового еврейства. И поэтому для него борьба с евреями означала одновременно
и борьбу с Советским Союзом.
Союз с СССР Гитлер отвергал. Нельзя, говорил он, «изгонять дьявола с по-
мощью Вельзевула». Соответственно этому он требовал полной переориентации
тогдашней внешней политики Германии в отношении Советского Союза. Буду-
щая германская внешняя политика должна была стать экспансионистской «во-
сточной политикой с целью приобретения необходимой земли» для немецкого
народа. Поэтому он требовал положить конец прежней германской внешней
политике и заявлял:
«Мы прекращаем вечное германское движение на юг и запад Европы и обра-
щаем взор на земли на Востоке. Мы наконец завершаем колониальную торговую
политику довоенных лет и переходим к территориальной политике будущего. И
если мы сегодня говорим о новых землях в Европе, то думаем в первую очередь
только о России и о подвластных ей окраинных государствах».
Гитлер считал себя вправе вести такую захватническую и экспансионист-
скую политику на Востоке на том основании, что «гигантская империя на Вос-
токе» ввиду тамошнего еврейско-коммунистического господства «была на грани
развала»5. Советских государственных деятелей он называл не иначе, как «крова-
выми типичными преступниками», «исчадиями ада» и «подонками человечест-
ва». Прекращение еврейского господства в России стало бы поэтому и концом
СССР как государства. Позже такие оценки должны были повлечь за собой тяже-
лые последствия, так как произвольная трактовка Гитлером положения в России
ни в коей мере не соответствовала реальности и отражала фатальную недооценку
им экономической и военно-политической мощи Советского Союза.
Основополагающая концепция, изложенная в «Майн кампф», сохранялась и
во «Второй книге», появившейся в 1928 г.6 В ней Россия также изображалась с
расистских позиций. Гитлер отказывал славянской расе в способности форми-
ровать собственные государства. Именно в России, считал он, инициаторами и
проводниками государственных образований «всегда выступали чужеземные
элементы», в частности немцы. После большевистской революции правление в
Москве взяли на себя евреи. Союз с такой Россией был бы для Германии «пол-
ным идиотизмом». И чуть ли не счастьем для будущего Германии является то,
что в России правят евреи, так как «деструктивная предрасположенность еврей-
ства» разрушит СССР как государство и «так как это открывает путь», который
пока еще не позволяет германскому населению «преследовать истинные цели
германской внешней политики там, где они единственно и должны быть, — в
восточных областях».
Думая об экспансии на Восток, Гитлер опирался на то, что районы Восточ-
ной Европы, и особенно европейской части СССР, якобы слабо заселены. В свя-
зи с вопросом о покорении «жизненного пространства» он говорил еще и о том,
что нужно будет «быстрейшим образом удалить» население аннексированных
областей, чтобы иметь возможность передать «высвобождающиеся земли» сво-
ему народу. Он был убежден в том, что такая экспансионистская политика по-
зволит немецкому народу получить «достаточное жизненное пространство на
ближайшие сто лет». Он считал безусловным, что новое жизненное пространство
лежит «только на Востоке».
Оба програмных документа Гитлера свидетельствуют, что его радикальная
447

«восточная программа», то есть захват нового жизненного пространства на Вос-
токе путем войны с Советским Союзом в качестве первого шага и исходной базы
для завоевания Германией позиций мировой державы, наряду с его представле-
ниями о постоянной борьбе народов и его принципиальным антисемитизмом,
являлась одной из констант его мировоззрения на внешнеполитическом и гео-
политическом уровнях7. Для достижения этих целей ему было нужно получить
в свои руки «военные средства власти» и сконцентрировать на этом все силы го-
сударства.
Хотя гитлеровская «восточная программа» не представляла собой полно-
стью завершенной системы, она оказывала решающее влияние на всю его вое-
точную политику вплоть до начала войны в 1939 г. Это подтверждается много-
численными его заявлениями после «принятия» им на себя власти 30 января
1933 г. Так, из его программной речи перед высшими офицерами рейхсвера 3
февраля 1933 г. вытекало, что вновь обретенную военную и политическую
власть он намеревался использовать в целях «завоевания новых экспортных воз-
можностей, может быть — и, пожалуй, это лучшее, ־— захвата нового жизненного
пространства на Востоке и его беспощадной германизации»6.
Весьма обширный перечень других «ключевых документов», фиксировав-
ших заявления, памятные записки и речи Гитлера, в которых он уже как глава
правительства и вождь партии после 1933 г. излагал свои «программные» пол-
итические задачи9, подтверждают, что он последовательно руководствовался
этими представлениями о целях войны. Его сторонники вряд ли могли как-то
не так его понять, даже если он перед общественностью и в дипломатических
кругах пытался представить себя приверженцем «политики мира» и при случае
прибегал к тактическим уловкам с целью маскировки своих истинных замыс-
лов.
После того как Гитлеру не удалось привлечь на свою сторону в качестве «же-
ланного партнера» Англию, он начиная с 1937 г. выражал готовность развернуть
экспансию в восточном направлении, даже несмотря на сопротивление Англии,
приняв при этом во внимание, что сначала придется воевать против Франции и
Англии. Уже в 1934 г. он набросал примерную схему такого обходного маневра.
Он предполагал, что вполне возможно сначала нанести быстрые решительные
удары на Западе, а затем развернуть наступление на Восток10. В двух речах в рей-
хстаге перед своими товарищами по партии в 1937 и 1938 г. Гитлер публично
объявил себя сторонником безжалостной борьбы с «жидовско-интернационали-
стеким московским большевизмом», который он охарактеризовал как «вопло-
щение человеческой мании разрушения»11. На совещании с руководящим со-
ставом сухопутных войск, военно-морского флота и ВВС на следующий день по-
еле заключения «Стального пакта» с Италией Гитлер дал понять, что отнюдь не
Данциг является объектом противоречий с Польшей, а речь идет о «расширении
жизненного пространства на Восток и обеспечении Германии продовольствием,
равно как и о решении балтийской проблемы»12. Это были цели, которые выхо-
дили далеко за пределы непосредственных военных намерений в отношении
Польши.
11 января 1939 г. Гитлер в беседе с комиссаром «вольного города Данцига»
под управлением Лиги Наций Буркхардтом возвратился к своим тезисам. Он
известил этого швейцарского дипломата и историка, что решит вопрос о Данци-
ге с помощью военной акции против Польши; но его все же раздражало то, что
Франция и Великобритания встали ему поперек дороги. Чтобы отвлечь внима-
ние Лондона и Парижа и наконец «получить свободу рук на Востоке», он заявил:
«Все, что я предпринимаю, направлено против России, и если Запад настолько
глуп и слеп, что не понимает и не видит этого, я буду вынужден договориться с
русскими, разбить Запад, а потом после его поражения всеми моими объеди¬
448

ненными силами обрушиться на Советский Союз. Мне нужна Украина, чтобы
нас нельзя было снова взять измором, как это было в последней войне*13.
Внешнеполитические представления и цели Гитлера с середины 20-х годов
и до конца августа 1939 г. едва ли претерпели принципиальные изменения. Ко-
нечно, к старым целям примешивались другие, но главная цель, а именно заво-
евание европейской части Советского Союза в качестве «жизненного простран-
ства» для немецкого народа оставалась прежней. Никакие компромиссы не мог-
ли поколебать стремление Гитлера достичь ее любой ценой. Эта «программная
установка» помогает уяснить ту истину, что предшествовавшая политика Гитле-
ра в отношении России не могла быть истолкована превратно даже тогда, когда
внезапное заключение договора Берлина с Москвой в критической ситуации ле-
та 1939 г. сбило с толку как приверженцев, так и противников национал-социа-
листической диктатуры.
Восточная концепция Гитлера и его
«пакт с сатаной ради изгнания дьявола»
С заключением пакта Гитлер получил от советского руководства искомый
шанс вернуть себе все еще ограниченную летом 1939 г. свободу политического
маневра, после того как ему не удалось превратить Польшу в «младшего партне-
ра» при осуществлении своей военной политики, а Великобританию отстранить
от вмешательства в его планы установления «нового порядка» в Восточной Евро-
пе. Договор со Сталиным облегчил ему нападение на Польшу 1 сентября 1939 г.
Для того чтобы получить возможность начать при косвенном прикрытии Мос-
квой войну с Польшей, Гитлеру пришлось пойти на немалые уступки своему
новому партнеру в вопросе о разграничении с ним сфер интересов.
Хотя секретный протокол и не был опубликован, мало кто сомневался в ос-
новополагающем значении нового партнерства между Москвой и Берлином для
политического устройства в Европе. Прогнозируя дальнейшее развитие собы-
тий, бывший посол Германии Ульрих фон Хассель отмечал, что договор с Со-
ветским Союзом вызовет «исключительное обострение» международного пол-
итического кризиса и в конечном счете расчистит Гитлеру путь к войне14. Со-
трудничество «третьего рейха» с СССР, строившееся на базе нового раздела
Польши, было охарактеризовано подполковником Гроскуртом, офицером связи
между адмиралом Канарисом и Гальдером при главнокомандовании сухопут-
ных войск, также крайне негативно — как «страшная дружба»15.
Жертвой этой «дружбы» сразу после Польши стали и другие страны Восточ-
ной Европы. В соответствии с договором о дружбе и границах, заключенным
между Берлином и Москвой 28 сентября 1939 г., Эстония, Литва, Латвия и Фин-
ляндия, а также Бессарабия признавались зоной советских интересов, а Польша
была разделена между обоими участниками договора. Что касается юго-востока
Европы, то Берлин объявил о своей «полной незаинтересованности в этих тер-
риториях»16.
С одной стороны, оба эти договора с СССР положили начало этапу вполне
корректного сотрудничества между Берлином и Москвой в политической и эко-
комической сферах и прорвали политическую изоляцию и экономическую бло-
каду Германии, обусловленную вступлением в войну Великобритании и Фран-
ции17, а с другой — эти союзнические договоры, как, впрочем, и все союзы и
коалиции Гитлера следует оценивать только с учетом будущих войн. Гитлер сам
неоднократно говорил об относительной прочности договора со Сталиным
(прежде всего в связи с его программными целевыми установками) и высказы-
вал на этот счет свои личные оценки.
449

Даже в период, казалось бы, успешного и выгодного политического сотруд-
ничества между «третьим рейхом» и СССР во многих высказываниях Гитлера
сквозило признание того, что он отнюдь не считает, что пакт со Сталиным «ста-
нет на долгие годы основой выгодных для обеих сторон отношений»18. Гитлер
воспринимал договоры с СССР положительно не в том смысле, что хотел бы на-
чать эпоху тесного политического сотрудничества с Советским Союзом. По вое-
поминаниям адъютанта Гитлера Николауса фон Белова, диктатор уже в день
подписания договора со Сталиным назвал его «браком по расчету», поскольку он
давал ему шанс «удержать Англию в стороне от конфликта с Польшей»19. Этот
расчет, однако, не оправдался. Из многих замечаний германского диктатора
было «ясно видно», что «вся его внешняя политика и далее продолжала служить
одной цели — разгрому большевизма». Гитлер никогда не отказывался от своей
программной цели. «Все другие бои служили только одной цели — обеспечить
свободу тыла для столкновения с большевизмом». Фон Белов свидетельствует,
что Гитлер даже считал, что и для Сталина этот пакт был нечем иным, как «так-
тическим ходом».
Особые трудности национал-социалистическое руководство испытывало с
разъяснением факта заключения Гитлером пакта со Сталиным, так как Гитлер
сам в «Майн кампф» писал, что «нельзя годами именовать какой-то народ “гун-
нами”, “разбойниками״, “вандалами״ и т.п., а потом вдруг за одну ночь обнару-
жить в нем что-то совершенно противоположное и наутро представить всем вче-
рашнего врага как союзника»20.0 том, что ни в коем случае нельзя считать Мо-
скву союзницей, Гитлер доказывал в своей уже упоминавшейся выше речи перед
партийными депутатами рейхстага и гауляйтерами 27 августа 1939 г. Он объяс-
нил, что пакт с Советским Союзом «неправильно понят многими членами пар-
тии»21, что речь идет о «пакте с сатаной ради изгнания дьявола». И для этого
очень важно, чтобы Советский Союз впредь рассматривали «не как болыпевист-
ское государство, а как авторитарное военное государство». Согласно свидетель-
ству Ульриха фон Хасселя, диктатор в этой же речи сказал, что договор со Ста-
линым «ничего не меняет в его принципиальной антибольшевистской полити-
ке; необходимо изгонять дьявола и с помощью Вельзевула; для него годится лю-
бое средство против Советов, вплоть до вот такого пакта»22. У Хасселя сложилось
мнение, что «Гитлер в глубине души затаил намерение спустя некоторое время
начать наступление на Советскую Россию».
После одержанного над Польшей военного успеха все высказывания Гитле-
ра с конца сентября до конца ноября 1939 г. не оставляли никаких сомнений в
том, что он смотрел на союз с СССР не как на последнее слово в этой ситуации,
а, напротив, как на временный союз и промежуточное решение. Заключение до-
говора не было, как объяснял Гитлер, «надежной основой для оценки» двусторон-
них отношений с СССР23. «Неизменно верными» бывают только «успех (и)
власть». Эти слова Гитлера записал в своем дневнике 27 сентября 1939 г. генерал
Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск.
Насколько серьезно Гитлер полагался на власть и военную силу даже во вза-
имоотношениях двух союзных государств, видно из положений, содержавшихся
в его памятной записке от 9 октября 1939 г., с помощью которой он пытался
убедить ОКВ в правильности своего решения о наступлении на Францию. При
этом он утверждал, что продолжительный нейтралитет СССР мог быть «обеспе-
чен без всякого договора или какой-то сделки... со всей определенностью»24. Сей-
час пока еще существуют договорные отношения, но «через 8 месяцев или через
год, а то и через несколько лет все это может измениться. Цена договорных еде-
лок невелика». Это наглядно, как считал Гитлер, было продемонстрировано в по-
следние годы. Полагаться, по его мнению, можно было только на демонстрацию
военной силы.
450

В конце ноября Гитлер объяснил верхушке вермахта, что Россия остается
«опасной и в будущем»25. Однако выступить против нее можно было бы лишь
тогда, когда будут развязаны руки на Западе. Договоры остаются в силе и соблю-
даются до тех пор, пока полезны для партнеров. Поэтому Гитлер и настаивал так
настойчиво на том, чтобы после французской кампании весной 1940 г. быстро
высвободить сухопутные войска и суметь провести «большую операцию на Вос-
токе против России»26.
В своем продолжавшемся четыре с половиной часа выступлении перед
рейхсдепутатами и гауляйтерами в конце октября 1939 г. в Рейхсканцелярии
Гитлер вновь, и еще откровеннее, говорил о своих целях на Востоке. Гроскурт
описывает это так: «Когда он... поставит Англию и Францию на колени, он опять
обратится на Восток и внесет там ясность в отношения, которые в данный мо-
мент из-за нехватки времени пришли в беспорядок и запутались»27. Во время
многочисленных разговоров с министром пропаганды Йозефом Геббельсом,
как отмечает последний в своем дневнике, Гитлера постоянно занимали «вопрос
боеспособности Красной Армии» и мысли о прежнем «территориальном вели-
чии Германии». В середине ноября 1939 г., когда Геббельс был у Гитлера, тот
«снова утверждал, что российская армия в катастрофическом состоянии»28. В
связи с начатой Москвой «зимней войной» с Финляндией Гитлер отмечал, что
Красная Армия «почти небоеспособна». Очень низко оценивал он и «интеллек-
туальные способности и знания среднего русского человека», а также общую во-
енную силу Советского Союза. Геббельс пошутил: «Ну и союзничка мы себе
отыскали».
К концу года оба они вновь занялись «с большим интересом» анализом «рус-
ского вопроса». Гитлер был исключительно доволен тем, что большевики устра-
нили в России прозападный руководящий слой. Это, мол, прекрасно, ибо тем
самым «этот огромный колосс» становится недееспособным. Он полагал, что
«сумеет не допустить» распространения большевизма на Западную Европу. По
словам Геббельса, Гитлер и в первую неделю нового, 1940 г. внимательно следил
за развитием событий в СССР и за ходом советско-финляндской войны. Офи-
циально он очень строго придерживался договоренности со Сталиным. Поэтому
он отказался быть посредником между Финляндией и Советским Союзом, хотя
финляндское правительство предлагало министерству иностранных дел в Бер-
лине выступить в этой роли29.
«Потрясающие» доклады из восточных областей Польши, занятых Совет-
ским Союзом, позволили Геббельсу в те дни признать, что евреи в СССР «все
еще впереди всех»30. Теперь там проявляется «большевизм в чистом виде». По-
добные записи Геббельса о его разговорах с Гитлером подтверждают, что преж-
ние расистские убеждения о равнозначности еврейства и большевизма, как и
раньше, в тот период определяли представления нацистского руководства о Рос-
сии, хотя Гитлер вскоре после этого в одном из своих посланий к Муссолини
упомянул об «эволюции большевистских принципов в сторону национального
русского образа жизни». Тем самым он пытался официально приукрасить перед
партнером по союзу свое внезапное сближение с СССР31. Когда оба диктатора
через несколько дней встретились на германо-итальянской границе близ Брен-
нера, Гитлер объяснил, что его «принудила к сближению с этой страной [то есть
с Россией. — Г.-Р. ТО.] лишь печальная необходимость... Германия и Россия, од-
нако... это два разных мира»32. Гитлер дал понять дуче, что не считает пакт с
СССР настоящим союзом, а рассматривает его лишь как ограниченный по вре-
мени тактический маневр, который закончится, когда у него будут развязаны
руки на Западе, чтобы затем возобновить борьбу с большевизмом в рамках своей
«восточной программы».
Когда в апреле 1940 г. в министерстве иностранных дел была предпринята
451

попытка осуществить германо-советский культурный обмен, Гитлер резко вы-
ступил против этого. Он поставил условие, чтобы договорные отношения с
СССР «не выходили за пределы политической целесообразности»33.
Тайные намерения Гитлера, связанные с «войной на Востоке», не могли не
оказать влияния и на военное планирование. Так, оккупированные области
Польши рассматривались уже как «выдвинутый вперед гласис», который должен
был однажды обрести военное значение. Именно так объяснял это начальник
штаба ОКВ генерал-полковник Кейтель генерал-квартирмейстеру Вагнеру 17
октября 1939 г34. Вагнер должен был заранее «позаботиться» о том, чтобы под-
готовить эти районы для последующего развертывания здесь немецких войск.
При этом, конечно, все соображения должны были связываться с предстоявшим
развертыванием войск против Советского Союза, а не против уже оккупирован-
ной Польши.
Еще до того, как Гитлер начал в мае 1940 г. наступление на Западе, он с боль-
шим нетерпением требовал максимально быстрых действий: он не мог и не хо-
тел дольше ждать осуществления своих военных планов, как он сказал в «тесном
кругу» приближенных, собравшихся по случаю его дня рождения 20 апреля
1940 г 35 Едва лишь наметились военные успехи Германии над Францией, Бель-
гией, Люксембургом и Нидерландами, как Гитлер 2 июня 1940 г., во время по-
сещения штаба группы армий «А» в Шарлевилле, дал понять командующему
группой генерал-полковнику фон Рундштедту и его начальнику штаба генерал-
лейтенанту фон Зоденштерну, что он после заключения мира с Лондоном «нако-
нец развяжет себе руки» для решения своей «великой и первостепенной задачи:
столкновения с большевизмом»36.
В том же духе вел свои заметки и статс-секретарь министерства иностран-
ных дел барон фон Вайцзеккер, записавший 23 мая 1940 г., что «новое сведение
счетов» произойдет на Востоке с его огромным «пространством» и «неустойчи-
выми границами», для того чтобы установить прочный германский «новый по-
рядок»37. Гитлер между тем уже обдумывал то, как он должен объяснить немец-
кому народу, что война еще не закончена. Выявленные новые свидетельства о
ходе мыслей Гитлера в те недели позволяют понять, что уже с начала июня 1940
г., то есть еще до окончания военных операций на Западе, но в предвидении
близкой победы над Францией и отказа Англии от дальнейшей борьбы, в его раз-
мышлениях на первый план вышли военные намерения в отношении Советско-
го Союза. При этом Гитлер стремился убедить окружение в правильности своих
рассуждений. Так, Альберт Шпеер слышал, как Гитлер говорил 25 июня, после
подписания соглашения с Францией о перемирии, генералу Кейтелю: «Теперь
мы показали, на что мы способны. И верьте мне, Кейтель, военная кампания
против России будет всего-навсего игрой на ящике с песком»38. Вопреки полити-
ческому партнерству и несмотря на успешное экономическое сотрудничество с
Москвой, Гитлер теперь уже окончательно решил напасть на СССР как можно
скорее.
Было бы неверно полагать, что в качестве мотива, определявшего военные
замыслы Гитлера, выступала какая-то серьезная угроза германским интересам
со стороны Советского Союза. Летом 1940 г. он этого не утверждал. Более того,
из записей в дневнике Геббельса вытекает, что нацистская верхушка с удовлет-
ворением отмечала, что Сталин «прочно» стоит на стороне Берлина39. Тогда со-
ветским диктатором не предпринималось никаких политических и военных ак-
ций, а Красная Армия не обладала такой наступательной мощью, которая бы
вызвала у Гитлера чувство опасности и «невольно» навела его на мысль о войне
против СССР40. Цели Гитлера в предстоящей «войне на Востоке» не зависели от
этих обстоятельств.
Бесспорно, Гитлера тяготила частичная зависимость Берлина от военно-хо¬
452

зяйственных связей с Москвой, а также необходимость публично соблюдать ло-
яльность по отношению к Советскому государству (как, например, во время со-
ветского выступления против Финляндии), которую Гитлер готов был терпеть
лишь до развязки в войне против западных держав. Однако это не было причи-
ной его воинственного разворота против Советского Союза. Не было у него так-
же никакого повода для того, чтобы он ощутил себя в затруднительной ситуации.
Напротив после победы над Францией он был убежден, что достиг апогея своего
политического и военного могущества в Европе.
Зная о намерениях Гитлера, Генеральный штаб сухопутных войск с конца
июня 1940 г. без каких-либо его конкретных поручений загодя приступил к раз-
работке оперативных планов войны с СССР. Начальнику Генерального штаба
генералу Гальдеру гитлеровские расово-идеологические цели захвата нового
«жизненного пространства на Востоке» были известны еще с осени 1938 г., и он
считал эту программу «окончательно продуманной и решенной»41. К тому же
Гальдер, понятно, не хотел быть застигнутым врасплох возможными вопросами
Гитлера об уже фактически предписанном оперативном планировании, по-
скольку статс-секретарь Вайцзеккер сообщил ему, что «взгляд Гитлера неотрыв-
но устремлен на Восток»42. Тем не менее Гальдер не был той фигурой, которая
несла ответственность за изменения в военно-политической ориентации гер-
майского руководства летом 1940 г. Этот факт подтвердил в своих высказывани-
ях в 1945 г. генерал-полковник Йодль. «Сухопутные войска узнали о намерениях
фюрера уже тогда, когда он их еще только обдумывал. Поэтому оперативный
план был разработан до того, как на то последовал приказ, ибо Генеральный
штаб не хотел вновь [как это было во время французской кампании. — Г.Р. Ю.\
все делать в спешке, а в нужный момент собирался выйти с готовыми разработ-
ками всех мыслимых вариантов, которые предложит Гитлер»43.
В отделе обороны страны штаба ОКВ подполковник фон Лоссберг тоже «по
собственной инициативе» начал в конце июня — начале июля 1940 г. оператив-
ную разработку военной кампании против Советского Союза. В то же самое вре-
мя Гитлер якобы поведал своему адъютанту полковнику Шмундту и министру
иностранных дел фон Риббентропу, что «его занимает мысль начать войну с Рос-
сией»44. Согласно своим более поздним высказываниям генерал Йодль еще во
время кампании на Западе узнал от Гитлера о его решении напасть на СССР, как
только позволит военная обстановка45. Гитлер имел при этом в виду «переме-
нить неверное расположение фронта», вызванное сближением со Сталиным, а
именно прикрытие на Западе от Великобритании, как он и говорил об этом рань-
ше, и тем самым сохранить политико-стратегические предпосылки для войны
за «жизненное пространство на Востоке».
Решение Гитлера о нападении на Советский Союз
вопреки пакту о ненападении с Москвой
В то время как в ОКХ и ОКВ шла оперативная оценка возможностей «войны
на Востоке» и решался «вопрос о Западе», а также уточнялось, «каким образом
нанести удар по России»46, Геббельс записал в своем дневнике: «Вероятно, нам
придется позднее все же выступить против Советов»47.
Когда обращение Гитлера к Лондону с призывом к «благоразумию» было хо-
лодно отвергнуто 22 июля 1940 г. лордом Галифаксом и Лондон заручился под-
держкой со стороны США для продолжения войны против национал-социализ-
ма и фашизма, Гитлеру пришлось принять в расчет готовность Англии вести
войну до победного конца, в результате чего у него, как и прежде, руки на Западе
остались связанными. Из этого фюрер сделал вывод, что Лондон надеялся на
453

«перелом [настроений] в Америке» и «на Россию», о чем он и сообщил на сове-
щании 22 июля48. Поэтому вероятная высадка немецких войск в Англии должна
была состояться либо еще осенью 1940 г., либо в мае следующего года. Фельд-
маршал фон Браухич, получивший приказ «заняться русской проблемой» и
«подготовить свои соображения», доложил фюреру об уже составленных Ген-
штабом проработках, которые строились на идее быстрого развертывания войск
в течение «4-6 недель». Приложенные к этому наброски, касавшиеся политиче-
ских целей в войне с Советским Союзом, позволяли понять, что Гитлер хочет
начать свою «великую войну» против СССР, ибо только таким путем можно бы-
ло надеяться вырвать Украину и Белоруссию из состава СССР.
После этого совещания Гитлером все больше овладевало беспокойство о
факторе времени и о том, как поведет себя Америка. Страх перед вмешательст-
вом США и их растущим военным потенциалом усиливал ощущение сокраща-
ющегося временного лимита на тот случай, если он действительно решится ре-
ализовать свою «восточную программу». После отказа Лондона от перемирия
Гитлер должен был быстро решить, следует ли отложить достижение программ-
ной цели овладения новым «жизненным пространством на Востоке» или же не-
замедлительно начать военные действия на Востоке, полагаясь на то, что он до-
стиг высшей точки в развитии военной мощи вермахта и практически получил
на Западе определенную свободу рук, хотя войну с Англией приходилось все же
продолжать.
Показательно, что при этом чисто военно-политические мотивы в отноше-
нии СССР у Гитлера не выступали на передний план и ни в коей мере не тракто-
вались как факторы, определяющие его политику. Так, введение советских войск
в Бессарабию и Северную Буковину отнюдь не воспринималось им как неожи-
данность, поскольку действия Москвы в отношении Румынии были учтены за-
ранее. Еще при подписании пакта о ненападении в августе 1939 г. Берлин объя-
вил Москве о своей «полной политической незаинтересованности в этих обла-
стях» Юго-Восточной Европы49. Рассматривая намерения Гитлера предпочесть
войну с Советским Союзом всем другим своим планам, можно «выделить толь-
ко один фактически достоверный и превосходящий все остальные мотив — про-
граммно заданную идею покорения жизненного пространства на Востоке»50.
Решение осуществить «восточную программу» теперь давало также и воз-
можность вполне достоверно объяснить отказ Лондона от урегулирования отно-
шений с Берлином: по всей вероятности, Великобритания рассчитывала на ско-
рое и более тесное сближение с СССР и надеялась на облегчение своего военного
положения в результате беспокоящих действий Советов в тылу у Гитлера. Отказ
Лондона от перемирия Гитлер использовал для объяснения замышлявшейся
им войны против Советов: война с СССР выбьет из рук Великобритании «конти-
нентальную шпагу». Подобной аргументацией он мог предотвратить критику со
стороны военной верхушки, которая постоянно предупреждала его о нежела-
тельности ведения войны на два фронта.
После 22 июля Гитлер настаивал, чтобы подготовка к наступлению на СССР
была начата в любом случае. Между тем до завершения подготовки к нападению
он хотел предпринять последнюю попытку добиться ясности в вопросе о наме-
рениях Москвы. 29 июля генерал Йодль проинформировал Своих ближайших
сотрудников в штабе ОКВ о том, что «Гитлер решил насколько можно раньше, то
есть уже в мае 1941 г., путем внезапного нападения на Советскую Россию “раз и
навсегда” избавить мир от угрозы большевизма»51. Для подготовки к разверты-
ванию войск на территории оккупированной Польши 9 августа в качестве осно-
вополагающего указания при подготовке к войне на Востоке был издан приказ
на «Строительство-Восток» («Ауфбау-Ост»). В Генеральном штабе сухопутных
454

войск также интенсивно продвинулись вперед работы по подготовке к оператив-
ному планированию военных действий против Советского Союза52.
То, что генерал Гальдер не был движущей силой интенсивной работы по
планированию, явствует из его записи о разговоре с фельдмаршалом фон Брау-
хичем, в котором оба генерала высказались за то, что было бы «лучше сохранить
дружбу с Россией» и «с помощью России укреплять и развивать созданный рейх
на западе и севере Европы». Политические устремления и действия Москвы оба
генерала ни в коей мере не считали угрожающими позициям Германии.
Однако Гитлер решил по-другому. На совещании, состоявшемся 31 июля
1940 г. в Бергхофе с участием фельдмаршала фон Браухича, генерал-полковни-
ка Гальдера, фельдмаршала Кейтеля, генерала Йодля и гросс-адмирала Рёдера,
он дал понять, что пришел к «определенному решению». «Россия [должна быть]
ликвидирована. Весной 1941-го. Чем быстрее мы разгромим Россию, тем луч-
ше. Операция лишь тогда будет иметь смысл, если мы одним ударом разрушим
это государство»53. Целью войны должно стать «уничтожение жизненной силы
России». Украина, Белоруссия и Прибалтика должны отойти к Германии. Эти
заявления Гитлера показывают, что он последовательно шел к решению о напа-
дении на Советский Союз и что это решение «было принято, как и задумано»54.
Итак, война с СССР предназначалась для того, чтобы реализовать старую
расово-идеологическую «восточную программу» Гитлера. Было бы неверно ду-
мать, что Гитлер развязал «войну на Востоке» из-за политических разногласий
с Москвой или что он рассматривал эту войну всего лишь как стратегическую
альтернативу, позволявшую ему за счет этого продолжить войну с Великобрита-
нией. Активизирующим моментом при этом был не стратегический расчет на
то, что успехами против Советского Союза удастся сломить волю британцев к
сопротивлению, а программная цель войны и идея приобретения «жизненного
пространства на Востоке». Геббельс так излагает в своем дневнике содержание
разговора с Гитлером 9 августа 1940 г., во время которого диктатор подтвердил
свою основную идеологическую установку в отношении СССР в тот момент:
«Большевизм — это мировой враг № I»55.
После успешного западного подхода Гитлер настолько высоко оценивал во-
енную мощь «рейха», что был убежден в возможности начать войну с «недочело-
веками» на Востоке, несмотря на продолжавшуюся борьбу с Англией. При этом
он позволял себе «неистово увлекаться своими политическими идеями... не со-
относя их должным образом с военной обстановкой»56. Он, в частности, не хотел
упускать возможность осуществить свою концепцию «жизненного пространст-
ва» еще до того, как Великобритания и США развернут свой военный потенциал
и коренным образом ухудшатся немецкие исходные позиции.
О том, как фюрер понимал в конечном счете то положение, что Советский
Союз является «континентальной шпагой» Англии, упоминается в одной из за-
писей Геббельса об очередном разговоре с Гитлером. «Они [англичане. — Г.-
Р. Ю.] должны окончательно убраться из Европы. И они больше не найдут для
себя здесь никакой континентальной шпаги. Россия? Для этого Сталин слиш-
ком хитер. А наш вермахт чересчур силен. Сталин хочет ведь что-нибудь выга-
дать. И он не пойдет на большой риск»57. Таким образом, рассуждения о «конги-
нентальной шпаге» не играли существенной роли при принятии Гитлером ре-
шения о нападении на Советский Союз.
Неоднократно было доказано, что в документальных источниках нет ника-
ких намеков на то, что это решение Гитлера следует рассматривать как якобы
реакцию на советскую политику летом 1940 г.58 Хотя в дальнейшем он много
раз использовал этот аргумент в целях пропаганды, но летом 1940 г. он относил-
ся к действиям Сталина равнодушно, по крайней мере внешне. Заметки Геб-
бельса подтверждают, что никто не считал, будто Германия оказалась, мол, в
455

трудном положении из-за СССР. В принципе Гитлер воспринимал акции Мое-
квы в считавшейся советской сфере влияния «отнюдь не трагически»59; он не
видел в этом для себя никакой угрозы.
Когда Гитлер в течение последующих месяцев, вплоть до 22 июня 1941 г.
приводил в поддержку своего решения целый ряд аргументов, расово-идеологи-
ческие мотивы «жизненного пространства» постоянно выделялись среди прочих
доводов, так что даже приведенные им еще летом 1940 г. военно-стратегические
расчеты все больше теряли свое значение, а в июне 1941 г. окончательно пере-
стали быть актуальными. В войне против СССР, решение о вступлении в кото-
рую было принято в июле 1940 г., Гитлер последовательно придерживался как
аксиомы военной цели его внешнеполитической программы: завоевания «жиз-
ненного пространства» для немецкого народа на Востоке в качестве основы стро-
ительства германской континентальной империи.
Пакт о ненападении, заключенный с Москвой не мог удержать его от испол-
нения своего намерения, ибо этот пакт был для Гитлера всего лишь средством
выхода из политического кризиса летом 1939 г. После неудачи переговоров с
советским премьером Молотовым в ноябре 1940 г. Гитлер почувствовал даже
облегчение. «Он и так ничего от этого не ожидал... Он теперь полностью успоко-
ился: это [союз со Сталиным. — Г.-Р. Ю.] не могло оставаться и дальше браком
по расчету»60. А несколько дней спустя он еще раз отметил: «Честно говоря, этого
пакта никогда и не было, ибо пропасть между нашими мировоззрениями доста-
точно глубока».
Стремление Гитлера добиться осуществления своей «восточной програм-
мы» служило исходным пунктом для всего последующего планирования. Это
документально подтверждает директива № 21 (план «Барбароса») и изданные
вслед за нею до лета 1941 г. другие приказы и директивы, нацеливавшие на ве-
дение против СССР расово-идеологической войны на уничтожение. Идея об
уничтожении и искоренении противника наложила глубокий отпечаток на все
аспекты германской войны на Востоке, так что вторжение вооруженных сил
«третьего рейха» на территорию Советского Союза 22 июня 1941 г. началось под
знаком бесчеловечности и военных преступлений61.
Примечания
1W. Leonhard. Der Schock des Hitler-Stalin-Paktes. Erinnerungen aus der Sowjetunion, Westeuropa und
USA. Freiburg, 1986.
2	Там же, S. 21 ff.
3	Cm.: Hugh R. Trevor-Roper. Hitlers Kriegsziele, в: Vierteljahrshefte fiir Zeitgeschichte (VfZg), 8
(I960), S. 121-133; E. Jacket. Hitlers Weltanschauung. Entwurf einer Herrschaft. Tubingen, 1969; там
же, Hitlers Herrschaft. Vollzug einer Weltanschauung. Stuttgart, 1986; A. Kuhn. Hitlers
aufienpolitisches Programm. Entstehung und Entwicklung 1919-1939. Stuttgart, 1970; A. Hillgruber.
Hitlers Strategic. Politik und Kriegfiihrung 1940-1941. Munchen, 1965; N. Rich. Hitler’s War Aims, 2
vols. New York, 1973/74; J. ׳Thies. Architekt der Weltherrschaft. Die «Endziele» Hitlers. Diiss., 1976;
K. Hildebrand. Deutsche AuBenpolitik 1933-1945. Kalkiil Oder Dogma? 1980; R. Zitelmann. Hitler.
Selbstverstandnis eines Revolutionars. Hmbg./Leamington Spa, 1987; см. также статью P. Цитель-
мана в данной книге.
4	A. Hitler. Mein Kampf. Jubilaumsausgabe. Munchen 1935, S. 726; последующие цитаты см. там же,
S. 358, 736, 738, 742, 752, 757.
5	Там же, S. 742,750, а также и к следующим цитатам.
6	Hitlers Zweites Buch. Ein Dokument aus dem Jahr 1928. Eingeleitet und kommentiert v. G. Weinberg.
Stuttgart 1961, S. 62,153-159,163.
7	Jacket. Hitlers Weltanschauung (см. прим. 3); M. Messerschmidt. AuBenpolitik und
Kriegsvorbereitung, в: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd. I, Stuttgart, S. 535; уже в
современной Гитлеру литературе в интерпретации его идей, высказанных до 1933 г., покорение
«жизненного пространства» на Востоке признавалось политической целью Гитлера. См.:
456

G. Schreiber. Hitler. Interpretationen 1923-1983. Ergebnisse, Methoden und Probleme der
Forschung. Darmstadt, 1984, S. 127 ff.
8	T. Vogelsang. Neue Dokumente zur Geschichte der Reichswehr 1930-1933, в: VfZg., 2 (1954), S.
397-463, (Liebmann-Aufzeichnung, S. 435).
9	A. Hillgruber. Quellen und Quellenkritik zur Vorgeschichte des Zweiten Weltkrieges, в:
Wehrwissenschaftliche Rundschau, 14 (1964), S. 110-126; Hans-Adolf Jacobsen.
Nationalsozialistische AuBenpolitik 1933-1938. Frankfurt/M. 1967; Kuhn. Programm (см. прим. 3),
S. 141 ff.
10	Речь Гитлера перед высшими офицерами рейхсвера 28.2.1934 г. См.: Hillgruber. Quellen (см.
прим. 3), S. 118 (сноска 32).
11	М. Domarus. Hitler. Reden und Proklamationen 1932-1945. Bd. I: Triumph (1932-1938), Wurzburg,
192, S. 664, 671, 792 ff., 799.
12	Запись Шмундта о совещании 23 мая 1939 г. см.: Akten zur Deutschen Auswartigen Politik 1918-
1945. Serie D: 1937-1941 (= ADAP D), Bd. VI, Baden-Baden, 1956, S. 47 ff.
13	C. Burckhardt. Meine Danziger Mission 1937-1939. Munchen, 1962, S. 267, 272.
14	U. von Hassel. Vom anderen Deutschland. Aus den nachgelassenen Tagebiichem 1938-1944.
Frankfurt/M. 1964, S. 67; Die Hassel-Tagebiicher 1938-1944; U. von Hassel. Aufzeichnungen vom
Anderen Deutschland. Nach der Handschrift revidierte und erweiterte Ausgabe, unter Mitarbeit von KI.
ReiB, hrsg. v. Friedrich Freiherr Hiller v. Gaertringen. Brin, 1988, S. 113 (27.8.1939).
15	H. Groscurth. Tagebiicher eines Abwehroffiziers 1938-1940. Mit weiteren Dokumenten zur
Militaropposition gegen Hitler, hrsg. von H. Krausnick und H. Deutsch. Stuttgart, 1970, S. 202.
16	Cm.: ADAP D, VII, S. 205 ff, VIII, S. 127 ff, а также: A. Hillgruber/KJ. Hildebrand. Kalkiil zwischen
Macht und Ideologic. Der Hitler-Stalin-Pakt: Para Helen bis Heute? Zurich, 1980, с текстом договора,
S. 62 ff.
17	Cm.: G. Weinberg. Germany and the Soviet Union 1939-1941. Leiden, 1954; W. Birkenfeld. Stalin als
Wirtschaftspartner Hitlers (1939-1941), в: Vierteljahresschrift fur Sozial- und Wirtschaftsgeschichte
(VSWG), 53 (1966), S. 477-510; F. Friedensburg. Die sowjetischen Kriegslieferungen an das
Hitlerreich, в: Vierteljahreshefte zur Wirtschaftsforschung, 1962, S. 331-338; обобщенное изложе-
ние см.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4, Stuttgart. 1983,1987.
18	Такую оценку дает Гартмут Шустерайт, см.: Н. Schustereit. Planung und Aufbau der
Wirtschaftsorganisation Ost vor dem RuBlandfeldzug — Untemehmen «Barbarossa» 1940/41, в:
VSWG, 70 (1983), S. 70.
19	N. von Below. Als Hitlers Adjutant 1937-1945. Mainz, 1980, S. 183 ff., 192, это относится и к после-
дующим цитатам.
20	Hitler. Mein Kampf (см. прим. 4), S. 702.
21	Groscurth. Tagebiicher (см. прим. 15), S. 190; схожие данные у: F. Halder. Kriegstagebuch. Tagliche
Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabes des Heeres 1939-1942. Stuttgart, 1962-64, Bd. I, S. 38.
22	Hassell. Vom Anderen Deutschland (см. прим. 14), S. 71, 77.
23	Halder. Kriegstagebuch (см. прим. 21), Bd I, S. 86.
24	H.-A. Jacobsen. Dokumente zur Vorgeschichte des Westfeldzuges 1939-1940. Gottingen, 1956, S. 7.
25	Groscurth. Tagebiicher (см. прим. 15), S. 414, схожие данные и в материалах архива: ADAP D, VIII,
S. 347; Der ProzeB gegen die Hauptkriegsverbrecher vor dem Internationalen Militargerichtshof,
Niimberg 14.11.1945-1.10.1946, 42 Bde, Niimberg 1947 ff. (= IMT), Bd. 26,789-PS, S. 331.
26	Below. Hitlers Adjutant (см. прим. 19), S. 217.
27	Groscurth. Tagebiicher (см. прим. 15), S. 385 (21.10.1939).
28	Die Tagebiicher v. Joseph Goebbels. Samtliche Fragmente, hrsg. v. E. Frohlich. Teil I: Aufzeichnungen
1924-1941. 4 Bde, Bd. 3; 1.1.1937-31.12.1939, Munchen, 1987, S. 641 (14.11.1939), S. 679
(12.12.1939).
29	Cm.: G. Ueberschar. Hitler und Finnland 1939-1941. Die deutsch-finnischen Beziehungen wahrend
des Hitler-Stalin-Paktes. Wiesbaden, 1978, S. 84 ff, 108 ff, 134 ff.
30	Die Tagebiicher v. Joseph Goebbels (см. прим. 28), Bd. 4, S. 12 (13.1.1940), S. 22 f. (12.1.1940).
31	ADAP D, VIII, S. 685-693, здесь S. 689.
32	Там же, IX, С. 6 (18.3.1940).
33	Die Tagebiicher v. Joseph Goebbels (см. прим. 28), Bd. 4, S. 109 (12.4.1940).
34	Der Generalquartiermeister. Briefe und Tagebuchaufzeichnungen des Generalquartiermeisters des
Heeres Eduard Wagner, hrsg. v. E. Wagner. Miinchen 1963, S. 144.
35	Die Tagebiicher v. Joseph Goebbels (см. прим. 28), Bd 4, S. 121 (21.4.1940).
36	K. Klee. Das Untemehmen «Seelowe». Diegeplante Landungin England 1940. Gottingen, 1958, S. 189.
37	Die Weizsacker-Papiere 1933-1950, hrsg. v. L.E. Hill. Frankfurt/M. 1974, S. 204 f.
457

38	Speer. Erinnerungen. Frankfurt/M. 1969, S. 188.
39	Die Tagebiicher v. Joseph Goebbels (см. прим. 28), Bd. 4, S. 184 (1.6.1940).
40	Об оценке советской экспансионистской политики и территориальных интересах см.: В. Pietrow.
Stalinismus-Sicherheit-Offensive. Das Dritte Reich in der Konzeption der sowjetischen AuBenpolitik
1933-1941. Melsungen, 1983, S. 127 ff.; там же, Deutschland im Juni 1941 — ein Opfer sowjetischer
Aggressionen? Zur Kontroverse uber die Praventivkriegsthese, в: Geschichte und Gesellschaft, 14
(1988), S. 116-135. Научно несостоятельным является тезис, будто действия Москвы вызвали
превентивный удар Гитлера. Эта теория используется в апологетической литературе правоэкст-
ремистских кругов для оправдания поворота Гитлера против Советского Союза. См.: G.
Ueberschar. «Historikerstreit» und «Praventivkriegsthesis». Zu den Rechtfertigungsversuchen des
deutschen Uberfalls auf die Sowjetunion 1941, в: Tribune, 26 (1987), S. 108-116; там же, Zur
Wiederbelebung der «Praventivkriegsthese». Die neuen Rechtfertigungsversuche des deutschen
Uberfalls auf die UdSSR 1941 im Dienste «psycho-politischer Aspekte» und «psychologischer
Kriegsfiihrung», в: Geschichtsdidaktik, 12 (1987), S. 331-342 — с указателем источников. Новые
попытки в этом направлении предприняты неким В. Суворовым (псевдоним) в работе: «Ледо-
кол». М. 1991. Нем. издание: V. Suworow. Der Eisbrecher. Hitler in Stalins Kalkiil. Stuttgart, 1989.
41	IMT, Bd. 28, Dok. 1759-PS, S. 238 ff.
42	Halder. Kriegstagebuch (см. прим. 21), Bd. I, S. 375 (30.6.1940).
43	Записи и заметки Йодля от 22 августа 1940 г. Архив Института современной истории в Мюнхене
ED 115/5.
44	Там же. Zeugenschrifttum ZS 97 von LoBberg, Briefe LoBbergs vom 7.9.1956 und 16.9.1956. Cm.
также: D. Irving. Hitler und seine Feldherren. Frankfurt/M. 1975, S. 136 ff., 138 ff.; там же, Hitlers
Krieg. Die Siege 1939-1942. Munchen, 1983, S. 187.
45	IMT, Bd. 37, S. 638 (Redeentwurf Jodis zum 7.11.1943).
46	Halder. Kriegstagebuch (см. прим. 21), Bd. II, S. 6 (3.7.1940); Klee. Seelowe (см. прим. 36), S. 191
(прим. 521).
47	Die Tagebiicher v. Joseph Goebbels (см. прим. 28), Bd. 4, S. 228 (5.7.1940).
48	Halder. Kriegstagebuch (см. прим. 21), Bd. II, S. 30-33 (22.7.1940), а также и к последующим ци-
тэтам; Klee. Seelowe (см. прим. 36), S. 191 (сноска 520).
49	Перепечатано в: Hillgruber/Hildebrand. Kalkiil (см. прим. 16), S. 64.
50	G. Schreiber. Der Mittelmeerraum in Hitlers Strategic 1940. Programm und militarische Planung, в:
Militargeschichtliche Mitteilungen, 28 (1980), S. 72.
51	W. Warlimont. Im Hauptquartier der deutschen Wehrmacht 1939-1945. Frankfurt/M. 1964, S. 126 f.,
то же и к последующим цитатам.
52	Halder. Kriegstagebuch (см. прим. 21), Bd. II. S. 41 (29.7.1940), к дальнейшим: S. 34,37 ff, 46.
53	Там же, с. 46 и далее (31.7.1940), и к последующим цитатам.
54	Schreiber. Mittelmeerraum (см. прим. 50), S. 76.
55	Die Tagebiicher v. Joseph Goebbels (см. прим. 28), Bd. 4, S. 273.
56	Warlimont. Im Hauptquartier (см. прим. 51), S. 64.
57	Die Tagebiicher v. Joseph Goebbels (см. прим. 24), Bd. 4, S. 382 (1.11.1940).
58	См.: H. Uhlig. Das Einwirken Hitlers auf Planung und Fiihrung des Ostfeldzuges, в: Vollmacht des
Gewissens. Bd. 2, Frankfurt/M. 1965, S. 176; Hillgruber (см. прим. 3), Strategic, S. 208.
59	Halder. Kriegstagebuch (см. прим. 21), Bd. II, S. 98 (14.9.1940).
60	Heeresadjutant bei Hitler 1938-1943. Aufzeichnungen des Majors Engel, hrsg. v. H.v.Kotze. Stuttgart,
1974, S. 91 f, тоже и для последующих цитат. См. далее записи Вайцзеккера: Weizsacker-Papiere
(прим. 37), S. 226 (17.11.1940): «Говорят/намек на Гитлера. - Автор/, что не ликвидировав Рос-
сию, порядок в Европе навести нельзя».
61	См.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg. Bd. 4 (прим. 17); «Untemehmen Barbarossa». Der
deutsche Uberfall auf die Sowjetunion 1941. Berichte, Analysen, Dokumente, hrsg. v. G. Ueberschar
und W. Wette. Paderborn, 1984.

Бианка Пиетров-Энкер
Германия в июне 1941 г. —
жертва советской агрессии?
О разногласиях по поводу тезиса о превентивной войне*
В споре о месте национал-социалистического прошлого в шкале историче-
ского сознания немцев центральную роль играл Советский Союз. Работы таких
видных историков как Эрнст Нольте, Клаус Хильдебранд, Иоахим Фест и других
производили впечатление, что их авторы, проводя аналогию между массовыми
истреблениями при Сталине и при Гитлере, хотели тем самым умалить пре-
ступления национал-социализма1. Это не могло не вызвать бурной реакции. До-
пустимы ли такие аналогии - вот что оставалось предметом споров, а следовало
бы задаться вопросом, ради чего они проводились. Никаких сомнений на этот
счет не оставлял Михаэль Штюрмер. В своих передовицах во «Франкфуртер аль-
гемайне цайтунг» («ФАЦ») он ратовал за достижение согласия на совсем иной
принципиальной основе нежели та, которую имел в виду Кристиан Майер, вно-
сивший свою лепту в полемику историков тем, что неизменно подчеркивал рез-
кое обличение немецкой исторической наукой нацистских злодеяний2. Для
Штюрмера же, напротив, важным было прежде всего новое, наступательное раз-
межевание с советской системой; он говорил о крахе политики разрядки и при-
зывал Запад к оказанию более интенсивного «культурного и политического воз-
действия на Центральную Европу», поскольку марксизм, по его словам, оказал-
ся «идеологией системного склероза»3. Перед лицом такого мессианского созна-
ния умаление роли национал-социалистического прошлого было явлением
функциональным, а может быть, даже неизбежным.
Вполне справедливы предостережения против стремления основывать на-
циональную идентичность не на опыте национал-социалистического прошлого,
а на «более позитивных» примерах идентификации. Ганс Моммзен в этой связи
указал на то, что сознательный возврат к традиционным ценностям оживляет
также уже преодоленные в сознании образы врагов4. И действительно, можно
только поражаться, с каким легкомыслием Эрнст Нольте говорил об «азиатском
деле», когда он пытался провести параллель между «Архипелагом ГУЛАГ» и
Аушвицем. Моммзен поэтому счел себя обязанным сделать замечание, что сно-
ва пошли в ход словесные формулы обыденного расизма5. В рамках этих споров
некоторые темы, считавшиеся в первые послевоенные годы слишком острыми,
а затем в течение многих лет служившие предметом плодотворных научных ди-
скуссий, опять приобрели актуальность6. В этом ряду вновь реанимированных
сейчас тезисов находится и квалификация германского нападения на Советский
Союз как превентивного удара. А ведь когда-то это было официальным нацист-
ским оправданием операции «Барбаросса». Уже 22 июня 1941 г. Гитлер в своем
обращении к населению пытался объяснить ему, почему сотрудничество с Со-
ветским Союзом было заменено военным положением. Он использовал все свое
ораторское искусство, чтобы раздуть страх перед «еврейско-большевистским
владычеством в Москве». Эта клика якобы стремилась к тому, чтобы «бросить в
огонь пожара не только Германию, но и всю Европу»7. Потрясение от осознания
Эта статья, опубликованная в: Geschichte und Gesellschaft, 14 (1988), S. 116-135, дополнена
новыми источниками.
459

того, что поход на Россию оказался совсем не военной «игрой на ящике с пес-
ком», как предсказывал Гитлер своему фельдмаршалу Кейтелю8, не проходило
долгое время. Еще и сегодня раздаются голоса, упрямо утверждающие, несмот-
ря на все данные исторической науки, свидетельствующие об обратном, что Гит-
лер 22 июня 1941 г. якобы предупредил действия сверхмощной и готовой к на-
ступлению Красной Армии.
В спорах о прошлом Германии этот обновленный тезис о превентивной вой-
не превратился в средство политической борьбы. Поначалу этому соблазну под-
дался некто Эрнст Топич, философ из Граца, выступивший, к удивлению мно-
гих читателей, в роли военного эксперта с книгой «Война Сталина»; однако он
защищал настолько устаревшие и к тому же авантюрные позиции, что не оста-
валось никаких сомнений в том, что он не захотел считаться ни с какими резуль-
татами научных исследований. Уже по одной этой причине его работа не дала
никаких новых научных положений о советской внешней и военной политике.
Зато его книга оказала поддержку тем, кто до сих пор считает Гитлера прежде
всего жертвой советской политики9.
Проблематичен и тот интерес, который привлекает к тезису о «превентивной
войне» Гитлера такая уважаемая газета, как «ФАЦ», особенно с тех пор, как совет-
ский эмигрант Виктор Суворов высказал в британском военном журнале ту точ-
ку зрения, согласно которой Красная Армия хотела напасть на Германию летом
1941 г.10 Хотя аргументация Суворова была настолько куцей, что критики даже
поставили под сомнение его способности как историка11, Гюнтер Гилльэссен
выразил в той же «ФАЦ» мнение, будто гипотеза о советском упреждающем уда-
ре по Германии в 1941 г. приобрела некоторую убедительность. Кроме того, он
высказал надежду на то, что доказательство наличия агрессивных намерений у
Красной Армии освободило бы немцев от той «вины за нарушение мира», кото-
рую советский режим, ссылаясь на тяжелый ущерб, нанесенный Советам в вой-
не, с тех самых пор пытается навязать Федеративной Республике12.
Между тем этой статье Гилл ьэссена была дана серьезная отповедь. Критико-
вавшие его вновь доказали, что операция «Барбаросса» не была реакцией Гитле-
ра на какое-то развертывание советских вооруженных сил, а являла собой идео-
логически мотивированную и заранее спланированную истребительную войну
против СССР13.
Дело, может быть, и обошлось бы этими стычками историков, если бы
Йоахим Гоффман не пришел к выводу в 4-м томе труда, изданного Военно-ис-
торическим научно-исследовательским институтом во Фрейбурге под названи-
ем «Германский рейх и вторая мировая война», что тезис о превентивной войне
вполне оправдан. Он подкрепил эту точку зрения еще раз в своем «Письме чита-
телю»14.
Авторы, разделяющие мнение Гоффмана, исходят, как правило, из пред-
ставления о том, что СССР до второй мировой войны и перед ее началом зани-
мал доминирующую политическую и военную позицию в международной сис-
теме15. По существу, они опираются на три аргумента. Во-первых, Сталин летом
1939 г. имел полную свободу действий; он решил пойти на сотрудничество с
Гитлером якобы для того, чтобы втянуть «капиталистическую державу» в войну.
Топич здесь доходит до того, что называет Гитлера орудием исполнения планов
сталинской мировой державы. Во-вторых, переговоры советского народного ко-
миссара иностранных дел Молотова с германским правительством в ноябре
1940 г. характеризуются как пример того, что Советский Союз преследовал в
отношении Запада почти не ограниченные экспансионистские интересы. Топич
вновь подчеркнул в своем «Письме читателю», что Сталин хотел захватить всю
континентальную Европу и что именно поэтому Молотов выдвинул очень боль-
шие территориальные претензии, тем самым сознательно провоцируя нападе¬
460

ние Германии на Советский Союз. С помощью наступательной стратегии Крас-
ной Армии предстояло разгромить Германию на ее собственной территории. В-
третьих, утверждают, что Красная Армия если не в 1941-м, то уж не позднее
1942 г., готовилась напасть на Германию. Из этого делают вывод, что Гитлер
летом 1941 г. получил единственную возможность упредить Сталина.
Ввиду столь серьезных заявлений следует прежде всего задать вопрос о
том, пришли ли эти авторы к указанной точке зрения в результате углублен-
ного анализа фактических данных. Просмотр использованной ими литературы
показывает, что это далеко не так. Гоффман опирается преимущественно на
высказывания советских военнопленных, не принимая в расчет весьма сомни-
тельное качество таких источников. Суворов же вообще не показывает никаких
новых материалов, а выборочно (и к тому же неверно!) цитирует давно изве-
стные мемуары.
Еще хуже то, что эти авторы не принимали во внимание значительные но-
вые работы16 или же лишь в некоторых случаях привлекали авторитетные исс-
ледования, но вовсе не учли результатов научного поиска таких ученых, как Ан-
дреас Хильгрубер или Джон Эриксон. А ведь именно монография Эриксона,
столь часто цитируемая Гоффманом, относится к тем публикациям, в которых
тезису о советских агрессивных намерениях в 1941 г. противопоставляется ог-
ромный и весьма убедительный материал17.
Методической небрежностью отличается и анализ советской внешней пол-
итики. В отличие от предположений Гоффмана в мемуарах советника в герман-
ском посольстве в Москве Густава Хильгера указывается, что советская дипло-
матия в первую очередь руководствовалась серьезными соображениями обеспе-
чения безопасности страны18. Наукой с выходом в свет «Справочника по Восточ-
ной Европе» («Остэуропа хандбух»), в котором исследована внешняя политика
СССР на всех ее этапах до 1941 г., было еще раз всесторонне показано, что цен-
тральную роль в ней всегда играли интересы безопасности. Заслуга этой публи-
кации состоит также и в том, что в ней выявлены внутренние предпосылки для
такой внешней политики. Там, помимо всего прочего показана взаимосвязь ста-
линской внешней политики с советскими методами индустриализации, рас-
крыты те жертвы, которые понесли экономика, общество и государство в резуль-
тате постановки нереальных целей при планировании, все новых волн «чисток»
и связанной с ними массовой ликвидации специалистов, а также в результате
экономического хаоса и недостаточной производительности труда. Эти удары,
отбросившие страну назад, должны были непременно сказаться и на оборонных
возможностях Советского Союза. СССР хотя и смог добиться в течение 3-го пя-
тилетнего плана (1938—1942) высоких достижений в отдельных областях про-
изводства вооружений, однако не сумел устранить типичные побочные яления
сталинской индустриализации — такие, как «узкие места» на производстве, стаг-
нация и дезорганизация в некоторых отраслях хозяйства. Это в свою очередь ве-
ло к задержке оснащения вооруженных сил, в частности, транспортными сред-
ствами, радиоаппаратурой, боеприпасами, способствовало пренебрежительно-
му отношению к развитию инфраструктуры19.
Не были учтены в полной мере защитниками тезиса о превентивной войне
и последствия больших «чисток» в Красной Армии для обороноспособности
страны. Они затронули около 65% высшего офицерского состава. Судя по тому,
что стало известно сегодня, были ликвидированы все командиры корпусов, поч-
ти все командиры дивизий, бригад и полков, большая часть членов военных со-
ветов и начальников политических управлений военных округов, большинство
корпусных, дивизионных и бригадных комиссаров, примерно треть полковых
комиссаров и неисчислимое множество офицеров младших рангов и политиче-
ских функционеров. Жертвами «чисток» стали трое из пяти маршалов, 60 из 67
461

генералов — командиров соединений, все восемь адмиралов 1-го и 2-го рангов.
«Ни в одной войне, включая и вторую мировую войну, никакая армия в мире не
понесла таких потерь в старшем и высшем офицерском составе. Подобные по-
тери не единожды в истории имели своим следствием полный военный раз-
гром»20.
К этому добавились «чистки» в Наркомате обороны, в военных академиях, в
разведке, контрразведке, среди ведущих конструкторов вооружений и военных
теоретиков. Следствием такой ликвидации людей могло быть только серьезное
ослабление Красной Армии. Такую же оценку она встретила и за рубежом. Цен-
ность советских вооруженных сил упала до минимума прежде всего в глазах
британских военных и правительственных кругов. Летом 1939 г. Красную Ар-
мию считали полностью деморализованной и недостаточно боеспособной при
всей ее огромной численности и материальном обеспечении21. Если в августе
1939 г. в боях с японцами на Халхин-Голе советские вооруженные силы доби-
лись уважения, то после финляндско-советской зимней войны 1939/40 г. они
его вновь потеряли.
Такая же картина сложилась и из докладов германского посольства в Моск-
ве22. Генерал Кёстринг, военный атташе и единственный настоящий эксперт по
России среди немецких военных, целиком разделял мнение британцев. Еще в
сентябре 1940 г. он пришел к выводу, что Красной Армии потребуется еще че-
тыре года, чтобы преодолеть последствия «чисток». Несмотря на предположения
некоторых военных, что советские вооруженные силы будут оказывать упорное
сопротивление, германское военное командование в июне 1941 г. было убеждено
в том, что «глиняный колосс», как они именовали Советский Союз, будет разбит
в течение очень короткого времени23.
Теории превентивной войны нужно противопоставить следующие доводы:
1.	Прежде всего, речь идет о том, чтобы выявить причины серьезной обеспо-
коенности Советского Союза вопросами обеспечения своей безопасности в ка-
нун второй мировой войны. При этом необходимо назвать помимо непропор-
циональности развития советской индустрии и последствий «чисток» еще и
внешнеполитическую изоляцию, в которую Советский Союз был ввергнут бри-
танской политикой умиротворения, в также Мюнхенским соглашением. Для
Кремля это было равносильно предательству. Председатель Совета Народных
Комиссаров Молотов говорил на праздновании годовщины Октябрьской рево-
люции в 1938 г. даже о том, что агрессиями Германии, Италии и Японии фак-
тически уже развязана «империалистическая война». Он упрекнул Великобрита-
нию, Францию и США за то, что они не создают единого антифашистского
фронта, поскольку эти державы, по всей видимости, сохраняют фашизм в каче-
стве «хорошего противоядия» против социализма. В Мюнхене агрессивной Гер-
мании дали в этом плане очередной стимул, и теперь в повестку дня внесено
дальнейшее расширение войны24.
Эта речь была чем-то гораздо большим, нежели интерпретацией междуна-
родной политики по ленинской схеме. В ней выражался страх советского руко-
водства перед тем, что готовность Запада к дальнейшим уступкам «третьему
рейху» в его территориальных притязаниях рано или поздно приведет и к терри-
ториальным претензиям к Советскому Союзу. Отсюда вытекала перьая заповедь
при обеспечении безопасности — осторожно преодолевать низкий уровень гер-
мано-советских отношений. В этой связи стоит взглянуть на часто цитируемую
речь Сталина с упоминанием о «каштанах». В ней четко отразилось беспокойство
СССР по поводу сообщений западной прессы о возможном присоединении Со-
ветской Украины к Закарпатской Украине, которая в октябре 1938 г. стала авто-
номной областью федеративной Чехословацкой Республики25.
Взгляд за кулисы позволяет обнаружить, что реакция Сталина отнюдь не бы¬
462

ла преувеличенной. Французский министр иностранных дел Боннэ в то время
действительно рассчитывал на то, что Германия преследует в отношении Укра-
ины такую же политику, как и в вопросе о Судетской области, и что она, опираясь
на право на самоопределение, сумеет помочь сепаратистским движениям в
Польше и СССР одержать победу. Поскольку в этом случае, как казалось, станет
возможно решить конфликт мирным путем аналогично Мюнхенскому согла-
шению, французское военное командование вопреки подписанному в 1935 г. со-
ветско-французскому договору о военной взаимопомощи считало себя свобод-
ным от договорного обязательства облегчить положение Красной Армии дейст-
виями французских вооруженных сил, если Германия вторгнется на Украину26.
Лишь тогда, когда Франция поняла, что усиление мощи Германии за счет
Востока увеличивает ее потенции для борьбы на Западе, она начала переориен-
тацию. Но это мало что дало: Франции отводилась единственная роль — в конеч-
ном счете постоянно поддерживать позиции Великобритании. Последняя желе-
том 1939 г. всю свою политику строила на том, чтобы в рамках умиротворения
агрессора прийти к мирному урегулированию с Германией. А переговоры с Со-
ветским Союзом служили при этом не более чем средством нажима, чтобы за-
ставить Гитлера пойти на примирение, и этот факт не мог остаться скрытым от
сталинского руководства и только еще больше усиливало его и без того глубокое
недоверие к британско-французской политике.
В этом свете понятно, что историческая наука в течение некоторого времени
считала британские гарантии независимости, выданные Польше, переменой
курса, которая, как казалось, кладет конец политике умиротворения и дает Ста-
лину свободу действий. Между тем тщательные исследования, опирающиеся на
широкую источниковедческую базу, показали, что об этом не могло быть и речи.
Лотар Кеттенакер резюмирует это в таких резких выражениях: «Обещанные
Польше 31 марта гарантии были беспримерным блефом»27. Он интерпретирует
их как даже несравнимый с Мюнхенским соглашением бесцеремонный обман
Советского Союза. Ибо британской стороне должно было быть ясно, что Польша
без эффективного взаимодействия с Советским Союзом не сможет обороняться,
даже при учете всех недостатков и слабостей Красной Армии.
Еще один аспект анализа связан с пониманием сущности советской полити-
ки. Сближение с Германией казалось обеспечивающим большую безопасность
не только по причине проведения западными державами политики умиротворе-
ния агрессора. Советский Союз вел летом 1939 г. военные действия против Япо-
нии на маньчжурско-монгольской границе. «Продолжительные пограничные
бои усиливали для Советского Союза угрозу войны на два фронта — на своем
дальневосточном и на европейском флангах в том случае, если бы советское ру-
ководство вздумало принять решение о войне с Германией»28.
Как показывает глубокое исследование внутри- и внешнеполитического по-
ложения Советского Союза в 1939 г., его свобода действий была крайне ограни-
ченной. Поэтому нельзя говорить об СССР как о «третьем радующемся», когда
началась война29. Несмотря на вновь упрочившееся сотрудничество с Герма-
нией, сталинское руководство еще не считало свою страну избавленной от утро-
зы войны. На это указывает и сообщение ТАСС от 30 августа 1939 г., в котором
населению было объявлено, что численный состав гарнизонов на западной гра-
нице СССР должен будет увеличиться в предвидении возможных «неожиданно-
стей». Сверх того 10 сентября страну проинформировали о том, что завершился
частичный призыв запасников в Красную Армию. Советские граждане понима-
ли, что их руководство с недоверием наблюдает за развертыванием германского
вермахта. Возникла паника, которая привела к скупке продовольственных про-
дуктов спекулянтами и к возникшей в результате нехватке этих товаров30.
Если сегодня ставить вопрос о том, какая могла быть у СССР альтернатива
463

партнерству с Германией, то можно говорить только о дальнейшем ведении не-
реговоров с западными державами, которые могли бы продолжаться до наступ-
ления зимы 1939/40 г., что сделало бы германское наступление на Польшу тех-
нически неосуществимым и дало бы Советскому Союзу выигрыш во времени
при весьма трудных переговорах о тройственном согласии. Однако те выгоды,
которые сталинскому руководству обещало партнерство с национал-социали-
стами, делали приоритетным сотрудничество с Германией даже до того, как этот
выбор оказался бы полностью исчерпанным.
2.	Весьма однобоко считать отрицание Версальского (Парижского) мирного
договора в первую очередь точкой совпадения интересов Германии и СССР31.
Советская дипломатия первой поняла необходимость обеспечения безопасно-
сти, и этому были подчинены все прочие амбиции государства. Наряду с этим
сталинский режим стремился и к территориальным приобретениям там, где
этого можно было достичь без угрозы для собственной безопасности. Кто захо-
чет составить перечень советских внешнеполитических целей, должен будет на-
звать прежде всего защиту и развитие социалистического строительства в СССР.
Этот принцип, являющийся основой политики сосуществования, был вновь
подтвержден на XVIII съезде ВКП(б) и, с советской точки зрения, служил осно-
вой для возобновления отношений с «третьим рейхом». Сталинское руководство
надеялось получить таким образом спокойные границы (в том числе и с Япо-
нией), а также начать оживленный хозяйственный обмен, в котором оно остро
нуждалось при выполнении своих пятилетних планов32.
Только тогда, когда учтены эти аспекты, можно утверждать, что последовав-
шие вскоре поставки советского сырья осуществлялись исключительно из заин-
тересованности в том, чтобы подготовить Германию к войне на истощение с Be-
ликобританией. Такой войны еще не виделось на горизонте, когда 19 августа
1939 г. было заключено германо-советское торговое соглашение и когда 28 сен-
тября 1939 г. была достигнута договоренность о широком товарообмене33. С тех
пор в Советском Союзе то и дело можно было слышать то, о чем было объявлено
сразу после заключения германо-советского договора о ненападении, а имен-
но — что благодаря достижению взаимопонимания с Германией мирная созида-
тельная работа в СССР продолжается, несмотря на царящую во всем мире напря-
женность. Германо-советское сотрудничество является, мол, воплощением
принципа мирного сосуществования, а кооперация обеих держав — предпосыл-
кой успешной политики СССР. «Если кому-то в капиталистическом мире это не
нравится, то это не наша вина. Но это нравится советскому народу, чьи интересы
являются законом для Советского правительства. И это в интересах немецкого
народа, в отношении которого советский народ никогда не испытывал и не будет
испытывать вражды»34.
Тональность этой типической цитаты ясна: советское руководство с удовлет-
ворением воспринимало восстановление традиционного германо-советского
сотрудничества. И, только смотря на вещи с этой точки зрения, можно понять,
почему этот режим после подписания договоров с Германией, то есть с осени
1939 г., отводил столь высокий приоритет в своей внешней политике «третьему
рейху». Ведь речь при этом шла не только о совместных действиях против Вер-
сальской системы. Конечно, Сталин, по-видимому, полагал, что обе страны,
оказавшиеся «обделенными Версалем», особым образом связаны друг с другом
и ориентированы против стран — победительниц в первой мировой войне. От-
сюда понятно также, почему советская пропаганда не стеснялась клеймить Be-
ликобританию, эту устроительницу послевоенного мирового порядка, как глав-
ного врага Советского Союза. Соответственно развивались в негативном плане
и британско-советские отношения, тогда как отношения с Германией оживля-
лись во многих областях в соответствии со старыми традициями. Сюда относи¬
464

лись кроме хозяйственной сферы также и повышение в СССР внимания к не-
мецкой культуре, равно как и отход от антифашистских позиций в вопросе о пре-
доставлении политического убежища, и даже прямая поддержка национал-со-
циалистической культурной политики вплоть до восприятия пропагандистских
лозунгов и штампов, направленных против западных демократий35.
Не случайно поэтому в Советском Союзе были изданы крупным тиражом
мемуары Бисмарка. Близкий доверенный человек Сталина Анастас Микоян не
так давно в своих мемуарах еще раз подтвердил, что Сталин был хорошим зна-
током Бисмарка и полагал, что Гитлер будет исходить из принципов, которые
заложил в германскую политику в отношении России этот великий государст-
венный деятель. По этой причине он и не считал возможным, что Гитлер отва-
жится вести войну на два фронта36.
Если же принять во внимание советское понимание феномена фашизма, то
позиция Сталина становится еще яснее. Национал-социализм рассматривался
им не более как инструмент крупного капитала. Поэтому НСДАП представля-
лась отнюдь не самостоятельной политической силой. Она казалась зависящей
от крупной индустрии, на желанное сотрудничество с которой и делалась ставка
в Советском Союзе. И сталинское руководство временами исходило из того, что
благодаря частичному военному сотрудничеству между Советским Союзом и
«третьим рейхом» оно сумело якобы расположить к себе и командование гер-
майского вермахта, тем более что СССР прикрывал тылы Германии, продолжав-
шей войну с западными державами37. Вполне справедливо напомнил недавно
Й.-В. Брюгель еще раз слова, сказанные Сталиным: «Вместе с немцами мы были
бы непобедимы»38. Таким образом, можно сделать вывод, что Сталин преследо-
вал вполне логически обоснованную внешнеполитическую идею. Но она была
основана на неверном понимании сущности национал-социалистического гос-
подства. Сталин недооценил политическую привлекательность мировоззренче-
ских целей Гитлера для немцев. Это относилось также и к его убеждению, что
расистская истребительная война с Советским Союзом не нужна для завоевания
«жизненного пространства».
Было бы все-таки ошибкой, если, обсуждая внешнеполитические интересы
СССР, мы в достаточной мере не затронули бы советские великодержавные ам-
биции. Уже XVIII съезд ВКП(б) в 1939 г. показал, что советское руководство об-
рело классическое великодержавное мышление, которое едва ли могло быть
прикрыто революционным лексиконом. Свидетельство этому дали вскоре гер-
мано-советские соглашения (с их дополнительными секретными протокола-
ми39), а также последовавшие за этим территориальные приобретения Совет-
ского Союза. Сталин при этом всегда представлял себя партнером Гитлера, и для
него было важно, чтобы на каждом новом этапе войны росла мощь Советского
Союза, стоящего на стороне Германии. В первой фазе войны, начавшейся с гер-
майского нападения на Польшу, состоялась передача СССР принадлежавших
ранее Польше частей Западной Украины и Западной Белоруссии, а также был
закреплен отход к нему части территории Финляндии. О второй фазе войны в
Советском Союзе заговорили с началом военной кампании на Западе, разверну-
той германским вермахтом. Под впечатлением от побед Германии на Западе Со-
ветский Союз настоял на приобретении Эстонии, Латвии, Литвы и Бессарабии,
а также Северной Буковины, закрепленных за ним по договору в качестве цены
за прикрытие германских тылов. С заключением Пакта трех держав 27 сентября
1940 г. в представлениях сталинского руководства началась третья фаза войны.
Когда гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп пригласил Молото-
ва в Берлин, чтобы добиться от него согласия на вступление СССР в этот союз,
нацеленный на ликвидацию англосаксонского господства и засилья, советский
нарком иностранных дел выдвинул свои условия40.
465

Тщательное изучение документов министерства иностранных дел об этом
обмене мнениями позволяет уяснить, что Сталин уже в своем ответном посла-
нии на приглашение от германского министра иностранных дел намекал на то,
что для Советского Союза на первом месте стоит устранение расхождений с Гер-
манией во взглядах на достигнутое в 1939 г. разграничение сфер интересов (оно
уже тогда было предложено Совесткому Союзу германской стороной). В то вре-
мя как Гитлер изливался перед Молотовым в описаниях картин великого буду-
щего Германии, подразумевая под этим вытеснение СССР из Европы в Азию,
советский гость сосредоточил внимание целиком на ближайших целях. Он,
прежде всего, потребовал принятия мер к стабилизации германо-советских вза-
имоотношений; во-вторых, Молотов дал понять, что Советский Союз не позво-
лит ввести себя в заблуждение постановкой Гитлером перспективных целей41.
Советская сторона полагала, что сможет уверенно выступить и потребовать но-
вых территориальных приобретений за тесное взаимодействие с Германией в ее
борьбе против Великобритании, а в то же время Сталин верил, что прочно втянул
Германию в схватку с англосаксонской морской мощью, и не догадывался о том,
что Гитлер уже начал планирование русской военной кампании42.
В историографии германо-советских отношений все время подробно опи-
сывается, как после визита Молотова в Берлин СССР предпринимал все мысли-
мые усилия, чтобы побудить Германию к еще большему сближению. При этом
советская дипломатия колебалась между протестами (вплоть до прямой поддер-
жки Югославии непосредственно в день нападения на нее Германии) против
политического раздела Балкан державами — членами Пакта трех держав и пря-
мо-таки подобострастным политическим ублажением Гитлера. Под впечатле-
нием от мощного развертывания немецких войск у его западных границ СССР
предпринял все возможное, чтобы выяснить истинные намерения немцев, по-
скольку он рассматривал такое сосредоточение войск как некий гигантский ма-
невр, рассчитанный на шантаж. После этого советская пресса направила свои
усилия на то, чтобы своими выступлениями убедить Германию, что сталинское
руководство сохраняет бдительность. В «Правде» появились статьи с резкими
опровержениями домыслов, будто бы Советский Союз намерен сдать в аренду
Украину, и слухов о якобы предстоящей войне между СССР и Германией (!), а
также об экономических и территориальных притязаниях правительства «рей-
ха», как и о будто бы ведущихся переговорах по поводу новых и более тесных
отношений между двумя державами43. Показательно в этом плане коммюнике
ТАСС от 13 июня 1941 г. Оно информировало страну о том, что сталинское ру-
ководство имеет сведения о сосредоточении немецких войск, и вместе с тем со-
держало предложение Гитлеру начать об этом переговоры. Было сказано, что до
сих пор перегоры об этом между обоими государства не велись, поскольку Гер-
мания не ставила никаких требований и не вносила никаких предложений44.
Совершенно по-другому выглядит интерпретация Виктора Суворова. Он как
завороженный смотрит на развертывание советских войск, а так как для него
дипломатия всегда стоит на службе войны («дипломатия всегда должна работать
на войну»), то и все дипломатические шаги Советского Союза, в том числе и
сообщения ТАСС, были, как он считает, дезинформацией. Для него действи-
тельно только то, что говорят военные и их оружие45. Если бы все было так, то
Суворов должен был бы ответить и на вопрос о том, почему именно командиры
Красной Армии восприняли коммюнике ТАСС, как мы сегодня знаем, не иначе,
как попытку ввести советский народ в заблуждение, то есть как «прямую госу-
дарственную измену». Ведь сталинское руководство получило огромное количе-
ство предупреждений о готовящемся нападении немцев, в том числе и от совет-
ской разведки46. И мы то и дело читаем в военных мемуарах о том, что это ком-
мюнике было для военного командования настоящей загадкой. Во второй декаде
466

июня и даже 22 июня оно буквально запуталось в неразрешимом противоречии
между необходимостью охранять советские границы перед лицом нарастающей
концентрации немецких войск и возникшим одновременно с этим подозрени-
ем, что Советский Союз хочет спровоцировать Германию47.
3.	Йоахим Гоффман в своих публикациях, безусловно, учитывает то обстоя-
тельство, что СССР с начала сталинской индустриализации строил свои воору-
женные силы, исходя из самых современных представлений о войне и армии, и
что с учетом опыта первой мировой войны это строительство базировалось на
концепции активной, наступательной обороны, дабы избежать позиционной
войны на советской территории. Он принимает в расчет и то, что после крупных
«чисток» существовало убеждение в том, что возможен отказ от такого варианта
стратегической обороны в случае германского нападения, который вплоть до
своей казни в 1937 г. отстаивал маршал Тухачевский. Гоффману известны и ела-
бости Красной Армии; в частности, он ссылается на неприглядную картину, ко-
торую советские войска явили миру в ходе операций в Финляндии и Польше в
1939—1940 гг.48. Тем не менее он позволяет себе чересчур увлечься советскими
данными о производстве вооружений перед началом войны в 1941 г. В противо-
положность этому сейчас вновь поднимается вопрос о том, что материальная
часть и люди, взятые сами по себе, еще не могут обеспечить военный успех и что
все зависит от качества вооружения и войск, от уровня развития военной теории и
военной подготовки войск. Нужно согласиться с Берндом Бонветчем, когда он пи-
шет: «По своему материальному оснащению Красная Армия уже в начале войны
вряд ли уступала нападающей стороне... но общая оценка все же показывает, что
немцы располагали превосходящим арсеналом вооружений и военной техники и к
тому же умели очень эффективно использовать свое техническое превосходство.
Однако главная причина советских неудач 1941 г. лежит не в этом и не в професси-
опальном превосходстве личного состава войск или большем военном опыте в на-
чале войны. Решающим фактором была неспособность сталинской системы непре-
дубежденно воспринимать суровую действительность. Эта обусловленная системой
потеря ощущения реальности не могла не породить самоубийственных ошибок и
упущенний в ходе подготовки к войне и в ее ведении»49.
К тем же ошибочным решениям относятся среди прочих и особо подчерки-
ваемая Гоффманом (и важная для поддержки этого тезиса) роль советских сое-
динений на выступах линии фронта под Белостоком и Львовом. Однако Гофф-
ман перестает быть верным собственным посылкам, когда обращает внимание
на то, какие последствия оставили крупные «чистки» в сфере советской военной
науки. Тут нельзя ограничиться только разговором о тех усилиях, которые пред-
принимал советский народный комиссар обороны С.К. Тимошенко после фин-
ляндско-советской зимней войны для устранения выявившихся слабостей и не-
достатков. Нужно к тому же учесть, что мартовский (1940) пленум ЦК ВКП(б)
именно потому принял решение о всеобъемлющей реорганизации вооружен-
ных сил, их переоснащении и основательном изменении их программ боевой
подготовки, что сложились столь благоприятные отношения с «третьим рей-
хом». Проведение масштабных и глубоких реформ должно было неизбежно по-
началу снизить боеспособность вооруженных сил. Реорганизация должна была
завершиться к лету 1942 г., однако типичные для советского производственного
и распределительного секторов «узкие места», а также нехватка компетентных
руководящих кадров серьезно ставили под вопрос эти оптимистические планы.
Системы работала, как правило, с сильными перебоями и потерями. О том, что
от этого страдало как производство вооружений, так и другие отрасли советского
народного хозяйства, можно прочитать в тех же трудах, которые цитировал и сам
Гоффман. Приведем лишь несколько примеров. Так, в июне 1941 г. еще не было
закончено ни формирование войск, ни штатное оснащение новых частей и сое¬
467

динений. В западных военных округах полностью боеспособными были лишь
27% танков старых типов; солдаты еще не были переучены в соответствии с но-
выми требованиями; 25 авиационных дивизий находилось в процессе форми-
рования. Модернизация старых и строительство новых аэродромов начались
лишь весной 1941 г. Мобилизационный план производства боеприпасов на вто-
рую половину 1941 г. и на 1942 г. был утвержден только 6 июня 1941 г.50 Черес-
чур централизованная структура управления еще больше осложняла эти пробле-
мы. Сталин и его соратники брали на себя право принятия решений в военных
сферах. Поэтому высшие командиры Красной Армии смогли лишь после сове-
щания в декабре 1940 г. добиться согласия хотя бы более серьезно, чем раньше,
заняться разработкой оборонительных операций. Это было учтено в «Плане обо-
роны западных границ» в конце апреля-начале мая51.
Между тем советское правительство снова и снова получало от американцев
и англичан, а также из других источников информацию с предупреждениями о
готовящемся нападении немцев. Кроме того, СССР уже в течение нескольких
месяцев мог наблюдать передвижения немецких войск с запада на восток в связи
с войной в Югославии и Греции, а затем их окончательное развертывание для
операции «Барбаросса», которое, правда, началось только во второй половине
мая 1941 г. Андреас Хильгрубер уже более 20 лет опровергает тезисы Филиппа
Фабри, подтверждая свои находки ссылками на документы ОКВ, что у немецкой
стороны тогда не было никаких сомнений в чисто оборонительном характере
диспозиций войск Красной Армии. Только после ввода немецких войск в Бол-
гарию 2 марта 1941 г. СССР продолжил усиление своих войск в пограничных
округах. Через день после начала немецкого наступления на Балканах 7 апреля
1941 г. начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник
Гальдер высказал озабоченность возможностью советского наступления. Тем не
менее политика СССР в отношении в Германии в то время свидетельствовала о
том, что Сталин по-прежнему всецело рассчитывал на возможность усыпить
внимание Гитлера. 11 апреля отдел Генерального штаба «Иностранные армии —
Восток» подтвердил, что объявленный Советами дополнительный призыв в ар-
мию сохраняет оборонительный характер52.
Сегодня мы, помимо всего прочего, знаем и об отношении нацистского ру-
ководства к развертыванию советских вооруженных сил. Геббельс в своем днев-
нике отмечал, что дисклокация войск Красной Армии в непосредственной бли-
зости от границы в значительной мере облегчает немецким войскам прорыв в
глубину обороны. Он надеялся на то, что советские соединения останутся там до
22 июня, что было вполне допустимо ввиду отсутствия достаточных транспорт-
ных средств и связанных с этим трудностей в организации быстрого отхода. В
середине июня 1941 г. Гитлер полагал, что вся кампания займет четыре месяца
и что большевизм распадется «как карточный домик»53.
К войне какого типа готовилась в 1941 г. Красная Армия, хорошо показала,
например, большая оперативно-стратегическая штабная игра, проводившаяся
в январе 1941 г., в ходе которой Наркомат обороны исходил из того, что Гер-
мания совершит нападение на Советский Союз. По данным тогда еще генерала
Жукова, в игре предусматривалась уже многовариантная обстановка, которая
22 июня должна была стать кровавой реальностью54. И хотя Гоффман, конеч-
но, знает о декабрьском совещании и знаком с мемуарами Жукова, он оцени-
вает его информацию только с одной целью — доказать наличие у Красной
Армии наступательной стратегии. При этом он не желает учитывать то, что
даже советские военные историки в большинстве своем едины в признании
противоречивости ошибочной сталинской оборонительной политики. Они
критикуют неодооценку противника, переоценку оснащенности собственных
войск, которая де-факто не коррелировала с его наступательной теорией веде¬
468

ния войны, недостаточно четкую и полную мобилизацию ресурсов и страте-
гическое развертывание войск55.
При таких обстоятельствах обязательно должны были возникнуть разного
рода нелепости и ошибки в развертывании советских вооруженных сил, причем
не только на выступах линии фронта, таких, как Белосток и Львов56. Подобные
бессмысленности можно было часто наблюдать и после начала войны. Нужно
вспомнить и о том, что даже в первой директиве фронтовым войскам говорилось
о предполагаемой провокации и запрещалось открывать огонь по противнику.
Изданная через семь часов вторая директива также неверно оценивала характер
германского вторжения и не содержала приказа о всеобщей мобилизации. И
только третья директива, изданная вечером 22 июня, наконец предписывала в
духе советской военной стратегии нанесение «решительных контрударов» на всех
участках фронта, чтобы разгромить врага «на его собственной территории». К
этому времени красный воздушный флот уже потерял около 1200 самолетов и
тем самым лишился возможности добиться превосходства в воздухе, а советские
войска вели тяжелейшие оборонительные бои или уже отступали57.
В заключение позволительно спросить, какое значение могут иметь столь
спорные источники, как приводимая Гоффманом речь Сталина перед выпуск-
никами военных академий 5 мая 1941 г. или высказывания и заявления пере-
бежчиков и военнопленных советских офицеров. Рольф-Дитер Мюллер вполне
справедливо обратил внимание на то, что подобные лица были готовы с легким
сердцем давать такие сведения, которые хотели получить те, в руки которых они
попали58. И ни в коем случае нельзя считать речь Сталина однозначно верифи-
цированной. Существуют различные версии этой речи из вторых рук59. И поче-
му версия, подсунутая дружественно настроенному к Советам британскому жур-
налисту Александру Верту вскоре после начала войны, должна быть истинной?
Не могли ли информаторы в данном случае действовать преднамеренно, чтобы
с помощью такой версии показать союзникам ошибки сталинской политики в
отношении Германии и заодно необоснованно заявить, что Совесткий Союз был
бы готов в 1942 г. сокрушить германское государство в Европе силой оружия?
Подобный источник никак не может считаться достоверным доказательством
того, что Гитлер, руководствуясь долговременными военными целями Советов
в отношении Германии, вел де-факто превентивную войну против СССР.
Лев Безыменский опубликовал в 1992 году сокращенный машинописный
вариант речи, поступивший в Центральный партийный архив при ЦК ВКП/б/
28 июня 1948 года. Этот текст содержит высказывания о подготовке и числен-
ном составе Красной Армии. Кроме того, в нем критически оценивается военная
политика Великобритании, Франции и Германии. В этой связи Сталин открыто
дистанцируется от Германии в том плане, что упрекает ее за смену лозунгов об
освобождении от «версальского ярма» на лозунги захватнические. Выражая та-
ким образом одновременно понимание изменения Германией установленного
в Версале порядка, Сталин дистанцируется от последующего курса национал-со-
циалистической экспансионистской политики, приведшего в результате к стол-
кновению интересов Германии с интересами СССР на Балканах и в Финляндии.
Тема превентивной войны в этом варианте речи не затрагивалась. Лишь в одном
из своих тостов он провозгласил, что сегодня Красная Армия стала настолько
другой, что нужно переходить от обороны к наступлению и изменить в таком
духе и пропаганду, и воспитание. Тем самым Сталин косвенно выступил против
господствовавшей до того времени «пацифистской» позиции пропаганды по от-
ношению к Германии, позиции, основы которой заложил в августе 1939 года
пакт Гитлера—Сталина и истоки которой лежали в совместной заинтересован-
ности обеих держав в насильственном изменении версальского послевоенного
порядка. Содержавшаяся в этом тосте мысль и была с того момента и вплоть до
469

22 июня 1941 года основополагающей для перестройки пропаганды в боевой
подготовке Красной Армии. Правда, уже сам Лев Безыменский отнесся к этому
источнику критически и указал на то, что Сталин, давая высокую оценку Крас-
ной Армии, хотел, по всей видимости, затушевать недостатки, о которых он был
хорошо информирован, и в очередной раз призвать к «мобилизационной готов-
ности», ставшей одним из расхожих лозунгов советской пропаганды. Так он рас-
считывал поднять боевой дух - на фоне все умножавшихся донесений о развер-
тывании германского вермахта у советских границ и предупреждения Черчилля
о готовящемся Германией нападении, предупреждения, воспринятого Стали-
ным как козни британской политики. И еще накануне 22 июня генеральный сек-
ретарь, по свидетельству очевидцев, отстаивал перед советским военным коман-
дованием тезис, что в одиночку Германия никогда не станет воевать с Советским
Союзом.
В интервью известного советского историка Александра Некрича с марша-
лом Ф.И. Голиковым, тогдашним руководителем советской военной разведки,
последний подтвердил, что Сталин вплоть до 22 июня 1941 года твердо придер-
живался убеждения, что главным врагом Советского Союза является Велико-
британия, которая делает все, чтобы пожать плоды вооруженного столкновения
между Германией и СССР. Поэтому Сталин добивался сохранения нейтралите-
та в войне любой ценой. Генерал Григоренко открыл нам, что предшественник
Голикова на этом посту, Проскурин, незадолго до начала войны представил По-
литбюро доклад от имени начальника ГРУ Генерального штаба о том, что раз-
вертывание немецких войск создает серьезную военную угрозу Советскому Со-
юзу. Поскольку же Проскурин не смог убедить в этом Сталина и наркома внут-
ренних дел Берию, он уже на следующий день был арестован и расстрелян64.
Невзирая на эти доказательства, Виктор Суворов упорно защищает гипотезу,
будто бы Красная Армия была развернута для того, чтобы навязать Германии
войну на два фронта. У Советов-де не было иной альтернативы, поскольку демо-
билизация сосредоточенных на границе соединений ко времени уборки урожая
могла быть осуществлена только ценой экономической катастрофы65. Этот аргу-
мент вообще не выдерживает никакой критики. Сталинский режим всегда очень
мало заботился об экономической целесообразности своих решений, если дело
шло о достижении каких-то важных политических целей. Вспомним хотя бы
произвольно устанавливаемые приоритеты в планах принудительной коллекти-
визации сельского хозяйства в начальный период форсированной индустриали-
зации. Когда Суворов цитирует советского маршала Василевского, чтобы дока-
зать агрессивность намерений Красной Армии66, он должен был бы признаться
самому себе, что он неверно прочитал этот русский источник. Ведь на самом-то
деле Василевский в своей работе исходит из того, что советское руководство в
предвоенные годы делало все, чтобы оптимально усиливать оборонный потенци-
ал страны. Однако вторжение немцев в Советский Союз поставило Красную Ар-
мию в крайне невыгодное положение, ибо Сталин не сумел своевременно пред-
видеть нападение и принять необходимые меры «для отражения первых ударов».
«Он не разрешил войскам приграничных военных округов привести себя в
полную боевую готовность, потому что верил, что этот шаг мог быть воспринят
фашистскими правящими кругами «третьего рейха» как предлог для развязыва-
ния войны. Войска, находившиеся в приграничных областях, оказались недо-
статочно подготовленными к отражению агрессии. Мощный удар гитлеровской
военной машины был для них совершенно внезапным»67.
Далее Василевский пишет: «Нам требовалось еще по крайней мере один-два
года мирного развития, чтобы решить задачи, поставленные военным планиро-
ванием. В них входил форсированный выпуск новых образцов оружия и боевой
техники, призыв новых контингентов в армию, их обучение, оперативная и так¬
470

тическая, а также техническая подготовка командных кадров в духе требований
современной войны, приведение всей страны в полную боевую готовность и
многое другое»68.
Маршал бросает упрек Сталину за то, что тот не сумел определить тот мо-
мент, начиная с которого политика «убаюкивания» Гитлера становилась опас-
ной для Советского Союза. «Свидетельств о том, что Германия подготовила во-
оружейное нападение на нашу страну, было достаточно — в наш век скрыть это
очень трудно. И надо было отбросить опасения, что на Западе поднимется шум
по поводу так называемых агрессивных намерений СССР. В силу не зависящих
от нас обстоятельств мы стояли на пороге войны, и нужно было сделать реши-
тельный шаг вперед»69.
Тем самым Василевский подтверждает то, о чем до него писали многие его
современники, а именно — что по вине сталинского руководства Советская ар-
мия была недостаточно подготовлена к нападению Германии.
Здесь не место затрагивать вопрос о расистской истребительной войне, ка-
кую вела Германия с СССР. Достаточно указать на то, что Красной Армии пона-
добились годы, чтобы с помощью союзников прогнать и разгромить агрессора.
Он оставил за собой изуродованную и опустошенную страну, потерявшую по
меньшей мере 27 млн. человек убитыми70. В дискуссии историков об историче-
ском сознании немцев Мартин Брозцат высказал мнение, что «моральную чув-
ствительность к собственной истории, приобретенную в годину бед», следует
рассматривать как великое культурное достижение последнего времени71. Мне
хочется добавить к этому, что подобная чувствительность должна подпитывать-
ся честностью по отношению к истории других народов.
Примечания
1	См.: Е. N о 11 е. Vergangenheit, die nicht vergehen will, в: FAZ, 6.6.1986; ICHildebrand. Das
Zeitalter der Tyrannen, там же, 31.7.1986; J. F e s t. Die geschuldete Erinnerung, там же, 29.8.1986.
См. недавно изданный сборник с материалами к дискуссии между историками: Die
Dokumentation der Kontroverse um die Einzigartigkeit der nationalsozialistischen Judenvemichtung.
Munchen, 1987.
2	См: С. M e i e r. Kein SchluBwort, в: FAZ, 20.11.1986. Он пишет: «Нет ни малейшего повода сомне-
ваться в том, что среди немецких историков ослабли такие моменты, как осуждение преступле-
ний того времени, как отвращение к нацистскому режиму. Я не знаю никого, кто хотел бы изба-
виться от “ипотеки счастливого и лишенного морали прошлого״. И не надо сомневаться в их
единодушии. В этом отношении никакого базового консенсуса еще не найдено». См., напротив:
J. G. R е i в т й 1 1 е г. Verschwiegene Zeitgeschichte, там же, 14.11.1986; М. S t йг т е г. Was
Geschichte wiegt, там же, 26.11.1986; Gibt es Mitteleuropa?, там же, 10.12.1986.
3Stiirmer. Mitteleuropa (см. прим. 2).
4	См.: Н. М о т т s е п. Neues GeschichtsbewuBtsein und Relativierung des Nationalsozialismus, в:
Blatter fur deutsche und Internationale Politik, 31 (1986), S. 1200—1213. См. также: G. E r 1 e r u.a.
Geschichtswende? Entsorgungsversuche zur deutschen Geschichte. Freiburg, 1987.
5	Cm.: Nolte (прим. 1); M о m m s e n (прим. 4), S. 1211.
6	Cm.: Mommsen (прим. 4), S. 1201 f.
7M. Domarus. Hitler, Reden und Proklamationen 1932—1945. Bd. 11, Wurzburg, 1963, S. 1726—
1732, особенно 1727.
8	См.: A. S p e e r. Erinnerungen. Frankfurt/M. 1976, S.188.
9	См.: E. T о p i t s c h. Stalins Krieg. Die sowjetische Langzeitstrategie gegen den Westen als rationale
Machtpolitik. Munchen, 1985, 1993; A. v. T h a d d e n. Der RuBlandfeldzug — Uberfall oder
Praventivschlag? в: Nation Europa, 3 (1987), S. 32—37.
10	См.: V. S и v о г о v. Who Was Planning to Attack Whom in June 1941, Hitler or Stalin? в: Journal of the
Royal United Seivises Institute for Defence Studies (RUSI), 1985/2, p. 50—55; Yes, Stalin was
Planning to Attack Hitler in June 1941, там же, 1986/2, p. 73 f.; недавно его работы изданы также
и книгой (см.: V. S и v о г о v. Der Eisbrecher. Hitler in Stalins Kalkiil. Stuttgart, 1989). В. Суворов —
это псевдоним бывшего офицера Советской Армии В.Б. Резуна, который, как свидетельствует
Лев Безыменский, не является историком и до своей эмиграции в Швейцарию не мог также
471

иметь доступа к секретным советским источникам. См. L. Beymenski, Die Rede Stalins am 5, Mai
1941, Dokumentiert und uzterpretiert, в: Osteuropa, 1992, № 3, S. 242-264.
11	Cm.: Correspondence, в: RUSI, 1986/1, S. 78 f.; см. также: G. Gorodetsky. Was Stalin Planning to
Attack Hitler in June 1941?, там же, 1986/2, p. 72-79.
12	См.: G. G i 1 1 e s s e n. Der Krieg der Diktatoren, в: FAZ, 20.8.1986; см. также: Geschichte und
Gesellschaft, 14 (1988), S. 541.
13	См. читательские письма Л. Лукса и Б. Пиетров в: FAZ, 3.9.1986; G. R.Ueberschar und
J. W. В г й g е г, там же, 31.10.1986; М. J. I п а с к е г, там же, 21.11.1986; G. R.Uebersc h ar und
W. W e 11 e, в: Die Frankfurter Rundschau, 23.6.1987; G. R. U eber sch a r. «Historikerstreit» und
«Praventivkriegsthese», в: Tribune, 26(1987), H.103, S. 108—116; W. W e t t e. Uber die
Wiederbelebung des Antibolschewismus mit historischen Mitteln. Oder: Was steckt hinter der
Praventivkrigsthese?, в: E r 1 e r. Geschichtswende (см. прим. 4), S. 86—115; W. В e n z. Praventiver
Volkermord? Zur Kontroverse um den Charakter des deutschen Vemichtungskrieges gegen die
Sowjetunion, в: Blatter fur deutsche intemationale Politik, 33 (1988), S. 1215—1227.
14	Cm.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd. 4: Der Angriff auf die Sowjetunion. Stuttgart,
1983; J. Hoffmann. Hitler or Stalin? A German View, в: RUSI, 1986/2, p. 88: «Во всяком случае,
анализируя исторические факты, можно сказать, что июнь 1941 г. был последним моментом для
возможной превентивной войны». См. также: J. Hoffmann. Leserbrief, в: FAZ, 16.10.1986.
Hoffmann, Die Angriffsvorbereitungen der Sowjetunion 1941, в: Wegner (Hrsg.) Zwei Wege nach
Moskau. Vom Hitler-Stalin-Pakt zum «Untemehmen Barbarossa». Miinchen-Ziirich, 1991, S. 367-
388. Уже в 4-м томе Гоффман не мог прийти к единой интерпретации характера войны на Вос-
токе с остальными авторами сборника. Если некоторые сотрудники Военно-исторического на-
уч но-исследовательского управления исходили из того, что для принятия решения о нападении
на Советский Союз первостепенное значение имели долгосрочные программые установки Гит-
лера, то Гоффман настойчиво заявляет, что, учитывая советские военные цели, военную мощь
Красной Армии и ее наступательную стратегию, речь может идти только о превентивной войне
со стороны немцев. Однако Гоффман не потрудился в этой связи рассмотреть проблематику
превентивной войны со строго научных позиций (см. об этом рецензию А. Хильгрубера:
А. Н i 11 g г и b е г. Der Angriff auf die Sowjetunion, в: FAZ, 28.11.1984). И в нынешней дискуссии
тезис о превентивной войне не нашел себе подтверждения. Его защитники не делают различия
между традиционным, узким военным понятием и его более широким (социал-дарвинистским)
вариантом. Не проводится аналитически обоснованной разделительной черты между субъек-
тивной оценкой обстановки Гитлером или германским военным руководством и той реальной
исторической ситуацией, которая определена историческими исследованиями. Плоскости
«субъективной» и «объективной» угрозы иногда перекрывают друг друга, и выяснение истины
оставляется читателю. Из-за этой понятной нечеткости в дальнейшем это понятие нельзя ис-
пользовать применительно к каким-то частным случаям.
15	См.: Т о р i t s с h. Stalins Krieg (прим. 9); D. К и n e r t. Ein Weltkrieg wird programmiert.
Frankfurt/M. u.a. 1986; M. KI u v e r. Praventivschlag 1941. Zur Vorgeschichtedes RuBlandfeldzuges.
Leoni, 1986.
16	Это также относится и к сфере советской внешней политики. Й. Гоффман довольствуется ин-
терпретацией германо-советских отношений в духе уже давно преодоленного исторического
подхода к России (см.: A. R о s s i. Zwei Jahre deutsch-sowjetisches Biindnis, Koln, 1954).
17	См.: A. H i 11 g г и b e r. Hitlers Strategie. Politik und Kriegfiihrung 1940—1941. Munchen, 1982;
J. E r i с к s о n. The Road to Stalingrad. Stalins War with Germany. London, 1975.
18	Cm.: G. H i 1 g e r. Wir und der Kreml. Deutsch-sowjetische Beziehungen 1918—1941. Frankfurt/M.
1955. В противоположность этому см.: J. Hoffmann. Lesebrief, в: FAZ, 16.10.1986.
19	См.: D. G e у e r (Hrsg.). Osteuropa-Handbuch. Sowjetunion. Teil: AuBenpolitik I. 1917—1955, Koln,
1972. Специально о программах индустриализации см.: N. J a s п у. Soviet Industrialisation 1928—
1952. Chicago, 1961; R. L о г е п z. Sozialgeschichte der Sowjetunion, I, 1917—1945. Frankfurt/M.
1976, особенно S. 215 ff.; см., например: T. К i r s t e i n. Die Bedeutung von
Durchfiihrungsentscheidungen in dem zentralistisch verfaBten Entscheidungssystem der Sowjetunion.
Eine Analyse des stalinistischen Entscheidungssystems am Beispiel des Aufbaus von Magnitogorsk
(1928—1932), Wiesbaden, 1984. Из источников официальной советской историографии см.: Ис-
тория Великой Отечественной войны Советского Союза, в 6 тт., изд. Институтом марксизма-ле-
нинизма при ЦК КПСС. Т. I. М., 1960, с. 552 и далее; История второй мировой войны 1939—
1945 гг., в 12 тт. Изд. Институтом военной истории Министерства обороны СССР. Т. III. М.,
1977, с. 506 и далее; А. Г. Хорьков. Укрепленные районы на западных границах СССР. — «Во-
енно-исторический журнал» (ВИЖ), 1987, №12, с. 47—54; Л. М. С а н д а л о в. Стояли на-
смерть. — ВИЖ, 1988, №10, с. 3—13, особ. с. 4 и далее, а также №11, с. 3—10, особ. с. 4 и далее;
из советской эмигрантской историографии см.: A. Nekritsc h/P. Grigorenko.
GenickschuB. Die Rote Armee am 22Juni 1941, hrsg. v. G. Haupt, Wien, 1969, S. 86 ff. Из новых
западных исследований см.: Erickson. Road to Stalingrad (прим. 17), p. 60 ff.; A. S e a t о n. Stalin
as Warlord. London, 1976, p. 101 ff.
472

20	Nekritsch/Grigorenko (см. прим. 19), S. 88 ff., 263 f., цит.: S. 264.0 «чистках», кроме того,
см. хотя бы две следующие работы из обширнейшей литературы: A. Conquest. Am Anfang
starb Genosse Kirov. Dusseldorf, 1970, S. 577 ff.; J. E r i с к s о n. The Soviet High Command. A
Military-Political History 1918—1941. London, 1962, p. 449 ff. О новых цифровых данных см.:
И. И. К у 3 н е ц о в. Генералы 1940 года (ВИЖ, 1988, №10, с. 29—37) и В. Д. Д а н и л о в. Глав-
ное командование в преддверии Великой Отечественной войны («Новая и новейшая история»,
1988, №6, с. 3-20).
21	См.: G. N i е d h а г t. Der Bundniswert der Sowjetunion im Urteil GroBbritanniens 1936—1939, в:
Militargeschichtliche Mitteilungen, 9 (1971), S. 55—67, здесь: S. 59 ff.
22	Cm.: Der Botshafter in Moskau an das Auswartige Amt, Moskau, den 18.11.1938, в: Akten zur
deutschen auswartigen Politik 1918—1945 (ADAP), Serie D, Baden-Baden, 1950 ff., Bd. IV, S. 537.
23	Cm.: General E. К 6 s t r i n g. Der militarische Mittler zwischen dem Deutschen Reich und der
Sowjetunion 1921—1941. Profile bedeutender Soldaten, hrsg. vom Bundesarchiv/Militararchiv
Freiburg (BA-MA), Bd. I, Frankfurt/M. 1966, S. 189 f., 286 f. Дополнительные свидетельства см.:
A. H i 11 g г и b e r. Das RuBland-Bild der fuhrenden Deutschen Militars vor Beginn des Angriffs auf die
Sowjetunion, в: A. F i s c h e r u. a. (Hrsg.). RuBland-Deutschland-Amerika. Wiesbaden, 1978,
S. 296—310, особенно: S. 303 ff., 309. Удивляет, что Альфред Зайдль в своем читательском пись-
ме (FAZ, 29.11Л 986) пытается опереться на тезис о превентивной войне, выдвинутый генерал-
полковником Йодлем после поражения в 1945 г. Хильгрубер уже давно выбил почву из-под та-
ких соображений (см.: Н i 11 g г и b е г. RuBland-Bild, S. 297,310).
24	Из Доклада Председателя Совета Народных Комиссаров на торжественном заседании Mocco-
вета (Документы внешней политики СССР. Изд. Мин-вом иностранных дел СССР. Т. XXI.
М., 1977, с. 692-698).
25	См.: И. С т а л и н. Отчетный доклад XVIII съезду партии о работе ЦК ВКП(б) (см.: И. С т а л и н.
Вопросы ленинизма, 1950, с. 760—817): «Собственно говоря, вполне возможно, что в Германии
есть сумасшедшие, мечтающие о том, чтобы присоединить слона, то есть Советскую Украину,
к комару, то есть к Закарпатской Украине. Если там действительно есть такие сумасшедшие
люди, то можно не сомневаться, что в нашей стране найдется достаточное количество смири-
тельных рубах для таких сумасшедших... Задачи партии в области внешней политики состоят в
следующем: первое, также и в будущем проводить политику мира и укрепления деловых отно-
шений со всеми странами; второе, проявлять бдительность и не позволять провокаторам войны,
привыкшим к тому, что другие таскают для них каштаны^из огня, втянуть нашу страну в конф-
ликты» (с. 773). В отличие от этого см. интерпретацию Й. Гоффмана: J. Н о f f т а п п, в: Das
Deutsche Reich (прим. 14), Bd. 4, S. 77.
26	См.: H. В a r t e 1. Frankreich und die Sowjetunion 1938—1940. Ein Beitrag zur franzosischen Ost-
Politik zwischen dem Miinchener Abkommen und dem Ende der Dritten Republik. Stuttgart, 1986,
S. 68 ff.
27
L. Kettenacker. Die Diplomatie der Ohnmacht. Die gescheiterte Friedensstrategie der britischen
Regierung vor Ausbruch des Zweiten Weltkrieges, в: W. В e n z/H. G r a m 1 (Hrsg.). Sommer 1939.
Die GroBmachte und der Europaische Krieg. Stuttgart, 1979, S. 223—279,250.0 переговорах между
Великобританией, Францией и Советским Союзом см.: Н. В а г t е 1, R. W е b е г. Die
Entstehungsgeschichte des Hitler-Stalin-Paktes 1939, Frankfurt/M. 1980. В свете такого положе-
ния дел в этой области научных изысканий остается непонятной интерпретация этих гарантий,
данная Г.-Д. Лёве в рецензии на книгу Е. Топича (Е. Т о р i t s с h. Stalins Krieg) (см.:
Militargeschichtliche Mitteilungen, 39 (1986), S. 200—203, особенно S. 201.
28	A. H i 11 g г и b e r. Der Zweite Weltkrieg 1939—1945, в: G e у e r (Hrsg.). Osteuropa-Handbuch (cm.
прим. 19), S. 270—342, здесь S. 277.
Тем не менее см.: Н. В о о g. Leserbrief, FAZ, 13.12.1986.
30	См.: В. Р i е t г о w. Stalinismus — Sicherheit — Offensive. Das Dritte Reich in der Konzeption der
sowjetischen AuBenpolitik 1933—1941. Meldungen, 1983, S. 138.
31	В отличие от этого см.: Hoffmann, в: Das Deutsche Reich (см. прим. 14), Bd. 4, S. 79.
32
См.: И. С т а л и н. Отчетный доклад..., с. 779 и далее; Доклад т. Молотова о Третьем пятилетием
плане. — в: XVIII съезд Всесоюзной коммунистической партии (большевиков), 10—21 марта
1939 г. Стенографический отчет. М., 1939, с. 228,312.
33
См. соглашение о кредитах между германским «рейхом» и Союзом Советских Социалистических
Республик (19.8.1939). Немецкий текст см.: ADAP, D, Bd. VII, Nr. 131, S. 188—222; Nr. 162,
Bd. VIII, S. 130 f., Nr. 163, Bd. VIII, S. 131.
34
Итоги IV сессии Верховного Совета СССР. — «Известия» от 2.9.1939 г., передовая статья.
35	Свитедетельства этого есть в работе: В. Р i е t г о w. Stalinismus (см. прим. 30), S. 162 ff.
36	См. там же, с. 165. Anastas Iwanowitsch Mikojan Erinnert sich: die ersten Monate des deutsch-
sowjetischen Krieges 1941, в: Osteuropa, 36 (1986), S. 433—440, особенно S. 436.
473

37	См.: Stalin-Regime und AuBenpolitik in den dreiBiger Jahren, в: Jahrbiicher fur Geschichte Osteuropas,
N.F. 33 (1985), S. 495-517, особенно S. 509.
38	J. W. В г u g e 1. Leserbrief, в: FAZ, 31.10.1986. Брюгель опирается на работу С. Аллилуевой (см.:
S. А11 i 1 и j е v a. Only One year. London, 1969, p. 369).
39	См.: ADAP, D, Bd. VII, Nr. 228, S. 205 f.; Nr. 229, S. 206 f.; Bd. VIII, Nr. 157, S. 127 f.; Nr. 158,
S. 128 f.; Nr. 159, S. 129; Nr. 160.
40	О советской политике экспансии см.: В. Р i е t г о w. Stalinismus (прим. 30); о визите Молотова
более подробно см.: Н i 1 1 g г и b е г. Hitlers Strategic (прим. 17), S. 300 ff.; Е. Т о р i t s с h.
Leserbrief, в: FAZ, 6.9.1986.
41	См.: ADAP, D, Bd. XI, Nr. 211, S. 300 f.; Nr. 325,326, 328,329, S. 448-478. См. также проект co-
глашения между державами Пакта трех и Советским Союзом. (Nr. 309, S. 428-430).
42	К. М. С и м о н о в. Заметки к биографии Г.К. Жукова. — ВИЖ, 1987, № 9, с. 48—57, здесь: с. 50;
G. R.Ueberschar. Hitlers EntschluB zum «Lebensraum»-Krieg im Osten. Programmatisches Ziel
oder militarisches Kalkiil?, в: Ueberschar u. W. Wette (Hrsg.). «Untemehmen Barbarossa». Der
deutsche Uberfall auf die Sowjetunion 1941. Paderborn, 1984, S. 83—110.
43	См.: P i e t г о w. Stalinismus (прим. 30), S. 237 ff.
44	См. сообщение ТАСС. — «Правда» и «Известия» от 14.6.1941 г.; ADAP, D, Bd. XII, Nr. 628, S. 855.
45	Cm.: Suvorov. Who was Planning (прим. 10), p. 69 ff.; там же, Yes, Stalin (прим. 10), p. 7.
46	См.: P. Grigorenko. Erinnerungen. Munchen, 1981, p. 199 ff.; N e к r i t s c h/G rigorenko
(см. прим. 19), S. 153 ff.; Великая Отечественная война Советского Союза 1941—1945. Краткая
история. Изд. Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. М., 1965, с. 59: «Какие бы
внешнеполитические цели ни преследовало это сообщение, его опубликование за восемь дней
до начала войны могло лишь снизить бдительность нашего населения». В современных дебатах
советских историков это сообщение ТАСС также подвергается резкой критике (см.:
В. А н т и л о в. От отступления — к победе. — «Литературная газета» от 17.6.1987.
47	См., например: Л.М. Сандалов. Пережитое. М., 1961, с. 74 и далее; В А Н и ф и л о в. Бес-
смертный подвиг. Исследование кануна и первого этапа Великой Отечественной войны. М.,
1971, с. 178 и далее; И.Х. Баграмян. Так началась война. М., 1971, с. 68 и далее;
К. АМерецков. На службе народу. Страницы воспоминаний. М., 1968, с. 209 и далее. См.
также исторический доклад Хрущева в: Ost-Probleme, 25/26 (1956), S. 867—897, S. 881. О той
дилемме, с которой столкнулось военное командование после публикации этого сообщения,
упоминает также и Городецкий, см.: Gorodetsky (прим. 11), S. 69.
48	См. об этом: Н о f f т а п п, в: Das Deutsche Reich (прим. 14), Bd. 4, S. 56 ff.
49	См.: B. Bonwetsch. Der «GroBe Vaterlandische Krieg»: Vom deutschen Einfall bis zum
sowjetischen Sieg 1941—1945, в: M. H e 11 m a n n u.a. (Hrsg.). Handbuch der Geschichte RuBlands.
Bd. Ill, Lief. 13. Stuttgart, 1984, S. 933. Эта точка зрения подтверждается новыми изысканиями в
архивах, полученными Даниловым и отраженными в его работе: Главное командование (см.
прим. 20), с. 7.
50	См.: Geschichte des GroBen Vateriandischen Krieges (прим. 19), Bd. I, S. 486 ff.; A H и к и т и н. Состо-
яние важнейших отраслей промышленности СССР накануне Великой Отечественной войны. —
ВИЖ, 1960, № 3, с. 14—26; Geschichte des Zweiten Weltkrieges (прим. 19), Bd. Ill, S. 510 ff.
51	Cm.: Marschall Schukow. Erinnerungen und Gedanken. Stuttgart, 1969, S. 183 ff.;
Erickson. Road (см. прим. 1), S. 76 ff.; X о p ь к о в. Укрепленные районы (см. прим. 19);
Итоги дискуссии о стратегических операциях Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.
- ВИЖ, 1987, № 10, с. 8-24.
52	См.: Н i 1 1 g г и b е г. Hitlers Strategic (прим. 17), S. 433 ff. См. также: Das Deutsche Reich
(прим. 14), Bd. 4, S. 268 ff.; в отличие от этого см.: Н. В о о g. Leserbrief, в: FAZ, 13.12.1986, кото-
рый вырывает эти два источника из контекста и дает им совершенно новую трактовку, хотя ав-
тор и был в составе группы, работавшей над 4-м томом.
53	Е. F г oh 1 i с h (Hrsg.). Die Tagebiicher von Joseph Goebbels. Samtliche Fragmente. Teil I, Bd. 4.
Munchen, 1987, S. 694 f (Eintragung vom 16.6.1941).
54	Cm.: Schukow (прим. 51), S. 184.
55	Cm.: Geschichte des GroBen Vateriandischen Krieges (прим. 19). T. 1, c. 515 и далее;
Nekritsch/Grigorenko (прим. 19), S. 93 и дальше; П.Коркод и нов. Факты и мысли
о начальном периоде Великой Отечественной войны. — ВИЖ, 1965, № 10, с. 26—34;
В. Д. Соколовский (ред.). Военная стратегия. М., 1962, с. 151 и далее; В. К у л и к о в. Совет-
ское военное искусство. — В кн.: Советские исследования о второй мировой войне. Изд. АН
СССР. М., 1976, с. 109 и далее. О новой советской критике ошибок Сталина см., например:
АСамсонов. ...но нельзя и переиначивать. — «Социалистическая индустрия» от 24.5.1987;
К. М. С и м о н о в. Заметки к биографии Г. К. Жукова. — ВИЖ, 1987, № 9, с. 48—56;
М. М. К и р ь я н. Начальный период Великой Отечественной войны. — ВИЖ, 1988, № 6, с. 11—
17; К. К. Рокоссовский. Солдатский долг. — ВИЖ, 1989, № 4, с. 52—56. Эти противоречия
474

были подробно освещены ведущими историками, использовавшими источники из российских
архивов, на организованной Российской академией наук 31 января — 3 февраля 1995 г. в Москве
международной конференции «Советский Союз и начало второй мировой войны. 1939—
1941 гг.»; доклады этой конференции готовятся к публикации.
56	См.: В. Р i е t г о w. Stalinismus (прим. 30), S. 261 f.
57	См.: J. Е г Гс к s о п. The Soviet Response to Surprise Attack: Three Directives, June 22,1941, в: Soviet
Studies, 23 (1971-72), p. 519-533; Road (см. прим. 17), p. 101 f.
58	Cm.: J. Hoffmann. Leserbrief, в: FAZ, 16.10.1986; к тому же: R.-D. Muller. Leserbrief, в: FAZ,
10.11.1986. Гоффман неправомочно строит свои доводы на некоторых положениях Хильгера. Тот
очень глубоко проанализировал советскую политику и потому написал так: «Поскольку вы, по-ви-
димому, ничего другого и не ожидали, я разделяю Ваше мнение и мнение Кёстринга в вопросе о том,
была ли Красная Армия летом 1941 г. развернута для нападения на Германию [см. прим. 23], так
как с последним я был весьма дружен и эту проблему часто с ним обсуждал, особенно во время
нашего совместного пребывания в Америке осенью 1945 г... В течение войны я неоднократно имел
возможность говорить с глазу на глаз с попавшими в немецкий плен советскими генералами о том,
собирался ли Сталин в 1941 г. или в последующие годы напасть на Германию. Ответы были одно-
значными: в 1941 г. — ни в коем случае. Что же касается более отдаленного времени, то мнения
разделились... Они знали, что Сталин до последнего мгновения не верил в возможность нападения
немцев и даже был убежден, что Гитлер блефует, чтобы получить от Советского Союза экономиче-
ские и территориальные уступки» (G. Hilger an General Freiherr Geyr von Schweppenburg. Bonn, den
10.10.1958, в: Archiv des Institute fur Zeitgeschichte. Munchen, Akz. 2732/61, Sign. ED 91, Bd. 10). Cm.:
Lagebericht der Panze1gruppe3 vom 14.7.1941, в: BA-MA, RH 21-3/v. 437. Там содержалось предуп-
реждение против того, чтобы пытаться «составить себе верное представление о вещах из высказы-
ваний военнопленных. После того, что они пережили на фронте, большинство военнопленных
склоняется к тому, чтобы оценивать московскую систему негативно».
59	См.: A. W е г t h. RuBland im Krieg 1941—1945. Munchen, 1965, S. 106; G. H i 1 g e r. Wir und der
Kreml (прим. 18), S. 307 f.; L. В e s у m e n s к y. Sonderakte Barbarossa. Stuttgart, 1968, S. 268 f.;
A. H e к p и ч. Отрешись от страха. Воспоминания историка. Лондон, 1979, с. 222 и след.
60	Besymensky L. Op. cit., S. 248 ff.
61	Там же, по вопросу о пропаганде см.: Невежин ВА. Речь Сталина 5 мая 1941 года и апология
наступательной войны — «Отечественная история», 1995, № 2, с. 54-69.
62	Besymensky L. Op. cit., о значении предупреждения Черчилля см.: Gorodetski G. Stalin und Hitler.
Angriff auf die Sowjetunion — in: Wegner B. Zwei Wege, S. 347-366, здесь S. 351 ff.
63	Besymensky L. Op. cit., S. 264.
64	Cm.: Grigorenko (прим. 46), S. 201 f.; H e к p и ч. Отрешись (прим. 59), с. 222 и след.
65	См.: Suvorov. Eisbrecher (прим. 10), S. 338 f.
66	«Было необходимо пресечь возникавшие на Западе слухи о каких-то агрессивных устремлениях
со стороны СССР. Мы подошли... к рубикону войны, и нужно было сделать твердый шаг вперед»
(S и v о г о v. Yes, Stalin (см. прим. 10), S. 73). Суворов приводит эту цитату в качестве ответа на
вопрос, что же намеревалась делать Красная Армия, если она не могла отойти назад и по причи-
не трудностей снабжения оставаться дальше на границе.
67	А.Василевский. Вте суровые годы (ВИЖ, 1978, № 2, с. 65—72, цит. на с. 67).
68	Там же, с. 68.
69	Там же.
70	Согласно новейшим демографическим оценкам потери населения в Великой Отечественной
войне составили в Советском Союзе около 40 млн. человек (см.: В.И. К о 3 л о в. О людских по-
терях Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов. — «История СССР»,
1989, №2, с. 132-139).
71	М. Broszat. Wo si ch die Geister scheiden. Die Beschworung der Geschichte taugt nicht als
nationaler Religionsersatz, в: Die Zeit, 3.10.1986.

Ганс-Хеннинг Шрёдер
Уроки 1942 г. Дискуссия по поводу пересмотра
в Советском Союзе традиционных представлений
о Великой Отечественной войне*
1.	Исторические события, эпизоды военной истории и
использование их в политических целях
Политика «гласности» распахнула дверь в прошлое. Советское общество
вновь обнаружило свою историю, погребенную Сталиным под ворохом лжи и
мифов. Интерес общественности к истории, и в частности к событиям 30-х и
40-х годов, — об этом свидетельствуют опубликованные во всех без исключе-
ния советских органах печати письма читателей — чрезвычайно велик и тре-
бует эмоциональной разрядки1. Развитие ситуации потребовало от историче-
ской науки выполнить также политическую и педагогическую функции, од-
нако представлявшие ее академические и ведомственные институты до сих
пор отказывались это делать, и данную роль взяли на себя публицистика и
художественная литература2. Пока историки лишь осторожно приступали к
постепенной ликвидации «белых пятен», такие журналы и газеты, как «Ого-
нек», «Литературная газета» или «Советская культура», и такие писатели, как
Шатров, Рыбаков, Астафьев и Адамович, уже подвергли критическому анали-
зу сталинскую эпоху.
С другой стороны, главным образом в органах печати Министерства оборо-
ны и Главного политического управления вооруженных сил (ГлавПУР) усили-
лась полемика с «односторонней», «искажающей» и «конъюнктурной» трактов-
кой исторических событий. Особое внимание их сотрудники уделили тем, кто
критически оценивал роль Сталина в Великой Отечественной войне3 и стремил-
ся выявить причины военных поражений лета 1941 г.
Для советских людей — в особенности тех, кто принадлежит к старшему по-
колению, — характерно трепетное отношение к Великой Отечественной войне.
Отпор агрессору, который в Германии — достаточно вспомнить о «приказе о ко-
миссарах», указе об особых юридических нормах, деятельности «айнзатцко-
манд» и обращении с советскими военнопленными — трактовался как война
между расами и война на уничтожение4, воспринимается народами Советского
Союза как коллективный подвиг, что еще больше способствует их интеграции.
Этот коллективный опыт был использован политическим режимом для своей
легитимности и ритуализирован им в форме возведения памятников, праздно-
вания годовщин проведения наиболее крупных военных операций и юбилейных
торжеств. В свое время одержанная в ходе Великой Отечественной войны победа
способствовала легитимности сталинского режима. Поэтому вполне понятно,
почему современные критики сталинизма подергают таким ожесточенным кри-
тическим нападкам деятельность Сталина как в предвоенный период, так и во
время войны. Их целью является развенчание созданной Сталиным для собст-
См. подробнее: H.-H.Schroder. Die Lehren von 1941. Stalinismus, Traditionswandel und die
Bedeutung der strategischen Defensive in Verstandnis der sowjetischen Militars heute. Berichte des
Bundesinstituts fur ostwissenschaftliche und intemationale Studien 50 (1988); см. там же, WeiBe Flecken
in der Geschichte der Roten Armee, in Osteuropa (в печати).
476

венного оправдания легенды. С другой стороны, советские вооруженные силы
считают себя продолжателем значительной части зародившихся в годы Великой
Отечественной войны традиций и косвенно также становятся объектом этих
критических нападок. Опасность разоблачения нависает над мифами и легенда-
ми о войне. Кроме того, высшие советские военачальники полагали, что только
им принадлежит право изучения военной истории. Ведь анализ ее различных
аспектов является составной частью дискуссии об общих проблемах стратегии,
и его данные используются для разного рода стратегических разработок и обу-
чения офицерского корпуса основам оперативно-тактического искусства. Поэ-
тому переоценка военно-исторического опыта привела к дискуссии о стратегии
и военной доктрине5, а критика роли Сталина и позиции официальной историо-
графии сразу же встретила активное противодействие на страницах военных га-
зет и журналов.
2.	Общественность настаивает на пересмотре
официальной трактовки событий военной истории
Яростные нападки гражданских лиц на позиции, отстаиваемые военной ис-
ториографией, затронули довольно много весьма уязвимых мест. Особый инте-
рес вызвали, естественно, предыстория войны и ее начальный этап. Уничтоже-
ние высшего и среднего командного состав в результате репрессий 1937-
1939 гг. стали таким же объектом пристального внимания, как и неверные ре-
шения, повлекшие за собой задержку производства некоторых новейших видов
вооружений и подготовки вооруженных сил к войне. Критики обвинили Стали-
на также во многих внешнеполитических просчетах; предметом дискуссии ста-
ли понесенные Красной Армией огромные потери; совершенно иным стал под-
ход к судьбам пропавших без вести и попавших в плен советских солдат. Нако-
нец, некоторые писатели полностью отвергли всю официальную советскую ис-
ториографию войны.
Критика репрессий 30-х годов весной 1988 г. нашла, в частности, выраже-
ние в бурной реакции на открытую защиту Сталина, выразившуюся в публи-
кации пресловутого письма Нины Андреевой6. За эту тему взялись многие
писатели и публицисты7. Точку под дискуссией поставило политбюро ЦК
КПСС, принявшее после окончания XIX партийной конференции в июле
1988 г. решение о возведении в Москве монумента «жертвам беззаконий и ре-
прессий»8.
Вначале дискуссия не коснулась советских вооруженных сил. Ситуация
изменилась, когда на общем фоне критики сталинизма был вновь поднят
вопрос о репрессиях в Красной Армии. Наиболее известные из арестованных
и казненных в 1937-1939 гг. военачальников были реабилитированы еще при
Хрущеве. Их имена были в 50-60 годы вновь включены в энциклопедии, а
произведения переизданы9. В эпоху Брежнева процесс разоблачения преступ-
лений Сталина был приостановлен и были частично возрождены многие со-
зданные им исторические мифы. Однако весной 1988 г. снова началась реа-
билитация жертв репрессий. Созданная специально для этой цели комиссия
Политбюро после реабилитации Рыкова и Бухарина10 уделила пристальное
внимание судьбам Уборевича, Тухачевского, Гамарника, Якира, Корка, Путны,
Эйдемана, Примакова и Фельдмана, которые в конце 20-х — начале 30-х годов
разрабатывали советскую военную доктрину и превратили Красную Армию в
вооруженные силы современного типа, но в 1937 г. после выдвинутых против
них нелепых обвинений были приговорены к смертной казни и расстреляны. В
1955—1957 гг. Военная коллегия Верховного суда отменила приговор, а комис¬
477

сия политбюро в марте 1988 г. посмертно восстановила военачальников в рядах
партии. Тем самым произошла их как юридическая, так и политическая реаби-
литация11.
Многие публикации в советской прессе продолжали исследование этой те-
мы. Аркадий Ваксберг в своей статье в «Литературной газете» поведал об аресте
и казни еще целого ряда военачальников, арестованных накануне и в первые дни
последовавшего 22 июня 1941 г. нападения Германии на Советский Союз12.
Ваксберг особо подчеркнул всю бессмысленность и глупость этой репрессивной
меры.
«Запомним дату: 20 октября 1941 года. Фашисты у стен Москвы, блокирован
Ленинград, под пятой оккупантов Украина, Молдавия, Прибалтика, Белоруссия.
Именно в этот день гремят заглушаемые моторами грузовиков залпы под Куй-
бышевом и под Саратовом: уничтожаются ни в чем не повинные полководцы,
командиры, создатели оружия. Трое гибнут вместе с женами. От своих. От сво-
их?»13
В статье не только высвечивалась трагическая сторона этого страшного со-
бытия, в ней также убедительно доказывалось, что сталинские репрессии полно-
стью дезорганизовали высшее военное руководство страны.
Несколько позже «Правда» подробно информировала о том, как происходи-
ло истребление высшего командного руководства в 1937-1938 гг. В занимавшей
целую полосу статье бывший заместитель главного военного прокурора Викто-
ров, в 1955-1957 гг. возглавлявший занимавшуюся пересмотром многих уто-
ловных дел специальную следственную группу, описывал, как в 1937 г. гото-
вился процесс над Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими видными
военачальниками и какими огромными оказались потери среди офицерского
корпуса Красной Армии в результате захлестнувшей его в 1937-1938 гг. вол-
ны репрессий14. Викторов констатировал, что все обвинения были сфабрико-
ваны, а признания сделаны под пытками. Он рассказал, что члены его группы
даже обнаружили их следы на страницах уголовных дел. «Мы заметили на не-
скольких страницах протоколов серо-бурые пятна... Такие пятна оставляют
пятна крови... Может быть, это тоже кровь? Проконсультировались со специ-
алистами, назначили судебно-химическую экспертизу... Оказалось, действи-
тельно кровь...»15
На основании протоколов допросов и материалов судебных процессов Вик-
торов пришел к выводу о грубейшем нарушении следователями законов и оха-
растеризовал роль Ежова, Сталина и Ворошилова в этой истории. Сведения о
том, к каким пагубным последствиям для советских вооруженных сил привела
казнь Тухачевского, Якира, Уборевича и их соратников, содержатся в показани-
ях многих видных советских военачальников, данных ими специальной следст-
венной группе.
«На заключительной стадии главная военная прокуратура получила отзывы
ряда крупных военачальников, приобретших опыт крупных сражений в ходе Be-
ликой Отечественной войны. Они единодушны в том, что разработанные Туха-
чевским и его соратниками в 30-е годы на маневрах основы ведения крупных
боевых операций в условиях “машинной войны” были по достоинству оценены,
применены и развиты. Они сожалели, что с осуждением Тухачевского этот про-
цесс укрепления боевой мощи Красной Армии был, безусловно, замедлен»16.
Но Викторов не ограничился только этим. Руководимая им группа не только
тщательно изучила материалы процесса над Тухачевским и другими высшими
командирами, но и попыталась получить исчерпывающие данные о репрессиях
в Красной Армии.
«В ГВП, естественно, изучили все, что давало возможность узнать побольше
о самом “заговоре” в Красной Армии, как осуществлялись практические шаги
478

по его “ликвидации״. Только с мая 1937 года по сентябрь 1938-го подверглись
репрессиям около половины командиров бригад и дивизий, все командиры кор-
пусов, все командующие войсками военных округов, члены Военных советов и
начальники политических управлений округов, большинство политработников
корпусов, дивизий и бригад, около трети комиссаров полков, многие преподава-
тели высших и средних учебных заведений. Последствия этой “кампании״ ска-
зались очень быстро для вооруженных сил и страны. И они достаточно хорошо
всем известны»17.
«Правда» резко заклеймила проведенное сталинским руководством истреб-
ление высших командных кадров вооруженных сил и его отказ от современных
доктрин и напомнила, что именно поэтому оно также виновно в поражениях
Советского Союза в 1941-1942 гг. Эта статья со всей очевидностью доказала, что
традиции вооруженных сил зародились отнюдь не в сталинскую эпоху и что со-
ветская военная традиция вполне может иметь антисталинскую направлен-
ность.
Газеты продолжили публикацию статей, содержавших резкую критику оши-
бок Сталина. Во многих из них особое внимание уделялось его военным и дип-
ломатическим просчетам, совершенным накануне войны. Действительный
член Академии наук СССР, историк Александр Самсонов как бы подвел итог
этим обвинениям в своей статье в «Литературной газете».
«По-моему, Сталин не был великим полководцем. К этому я пришел — и
об этом написал — на основании анализа войны. И это вызвало споры... Алек-
сандр Михайлович Василевский, крупнейший, как и Жуков, военачальник, не
мог до конца освободиться от ауры культа личности. Но он же в своей послед-
ней публикации убедительно показывает, какую страшную ошибку сделал Ста-
лин накануне войны. Переоценил значение советско-германского пакта о не-
нападении. Отказался привести в боевую готовность наши войска в западных
округах. Отказался провести мобилизацию в армию и мобилизацию промыш-
ленности. И потому война началась, а нужных танков, самолетов, боеприпасов
у нас не было»18.
Еще более основательной критике подвергся пакт, который Сталин заклю-
чил с Гитлером 23 августа 1939 г. Так, историк и руководитель отдела Института
экономики мировой социалистической системы Даш ин ев охарактеризовал до-
говор с Германией как грубейший внешнеполитический просчет.
«Когда Советский Союз вышел из традиционно европейской конфигурации
сил, Франция и Англия остались один на один с фашистской Германией. В ре-
зультате гитлеровское командование получило уникальную возможность сосре-
доточить на Западном фронте к началу наступления против Франции 136 диви-
зий, оставив на Востоке против СССР всего 10 малоспособных дивизий. Это по-
зволило фашистской Германии быстро разгромить Францию и подчинить себе
ресурсы почти всей Западной Европы. Потом это тяжелейшим образом оберну-
лось против безопасности Советского Союза, когда он сам оказался 22 июня
1941 года один на один с гитлеровской Германией»19.
Согласно Дашичеву, пакт между Гитлером и Сталиным явился результатом
сиюминутных расчетов. Некоторые историки выразили свое несогласие с такой
оценкой20. Они подчеркивали необходимость заключения пакта о ненападении,
вызванного позицией, занятой западными державами во время гражданской
войны в Испании и Мюнхене, однако резко осуждали подписанный 28 сентября
1939 г. Риббентропом и Молотовым Договор о дружбе и границах. Он четко раз-
граничивал сферы влияния между двумя государствами и положил начало пе-
риоду, в течение которого гитлеровская Германия рассматривала Советский Со-
юз как своего союзника и партнера. Это, по мнению многих современных совет-
ских историков и публицистов, дезинформировало население Советского Союза
479

и международное рабочее движение. Принципиально иная оценка была дана в
статье, под которую «Правда» опять отвела целую полосу21. В ней анализирова-
лась точка зрения тогдашнего советского руководства на международное поло-
жение в 1938—1939 гг. и полностью оправдывалось подписание договора. Ее ав-
торы решительно отвергали, как спекулятивный, тезис о том, что именно
пакт сделал возможным нападение Гитлера на Польшу. Они также подвергли
острой критике саму постановку вопроса о существовании дополнительного
секретного соглашения и утверждали, что в советских архивах нет никаких
документов, подтверждающих наличие каких-либо тайных приложений к до-
говору, и усомнились в достоверности выдвинутых западными авторами вер-
сий22. Однако, учитывая имеющиеся в западных архивах материалы и мно-
гочисленные мемуары, описывающие эти переговоры и заключение допол-
нительного соглашения, а также те обстоятельства, что в Советском Союзе до
сих пор живы некоторые очевидцы этих событий, что советское руководство
после 17 сентября 1939 г. действовало в полном соответствии с дополнитель-
ным соглашением и что заключенный 28 сентября Договор о дружбе пред-
ставлял собой исключительно его модифицированный вариант, точка зрения
авторов статьи в «Правде» выглядит по меньшей мере довольно странно. Со-
вершенно очевидно, что в тот момент представители официальной историче-
ской науки еще не были готовы к серьезному анализу внешней политики
СССР при Молотове.
Тем не менее в прессе появились критические высказывания. Негативную
оценку произнесенной Молотовым 31 октября 1939 г. программной речи23, в
которой он охарактеризовал германский «рейх» как миролюбивое государство, а
Польшу назвал «уродливым порождением Версальского договора»24, следовало
воспринимать как продолжение наметившейся уже в 1987 г. и получившей
окончательное воплощение в выступлении М. Горбачева в сейме25 тенденции,
направленной на поиск взаимопонимания с Польшей. Характерно в этой связи
сделанное историком Михаилом Семирягой в «Литературной газете» высказы-
вание о том, что неважно, будет ли найден текст дополнительного соглашения к
пакту о ненападении или нет — действия руководителей обоих подписавших его
государств свидетельствуют о том, что они руководствовались именно теми мо-
тивами, которые нашли отражение в якобы имевшемся дополнительном согла-
шении26. Таким образом, Семиряга, не вступая в развернувшуюся в советской
печати пустопорожнюю дискуссию, подверг критике основное направление тог-
дашней советской внешней политики. Однако советское руководство до сих пор
старалось не замечать проблем, которые серьезное научное исследование пакта
между Сталиным и Гитлером порождало как во внутренней — отношения с При-
балтийскими республиками, — так и во внешней — отношения с Польшей —
политике27, хотя критически настроенные публицисты уже начали обсуждать
пакт о ненападении.
Они не ограничились критикой внешнеполитических ошибок Сталина и его
неверных решений, связанных с проведением крупномасштабных боевых one-
раций, и впервые сосредоточили внимание на огромных потерях советских
войск. В статье, опубликованной в «Известиях», Дашичев также объясняет их
главным образом просчетами Сталина.
«Прямо скажем, неподготовленность и неумение Сталина и его окружения
решать вопросы ведения войны в критический период нашей истории — в 1941-
1942 годах — были компенсированы невиданным героизмом и самопожертво-
ванием народа. В результате наши потери оказались в 6-8 раз выше, чем у про-
тивника»28.
Занявшись проблемой потерь, советская пресса затронула больное место.
Ведь разговор шел уже не только о неверных стратегических концепциях и не¬
480

компетентном руководстве — речь шла уже о судьбах взятых вермахтом в плен
солдат. Ведь вплоть до сегодняшних дней в сознании советских людей живет
представление о пленных соотечественниках, из которых большинство погибло
в германских лагерях от голода, непосильного принудительного труда и отсут-
ствия какой-либо медицинской помощи или было расстреляно как «комиссары»
или «евреи», как о людях, не до конца выполнивших свой долг29. После оконча-
ния войны всех оставшихся в живых военнопленных заставили пройти проце-
дуру проверки, и многие из них — в том числе объявленные позднее героями
защитники Брестской крепости были арестованы и отправлены в исправитель-
но-трудовые лагеря30. В августе 1987 г. «Известия» опубликовали статью, прямо
потребовавшую реабилитации всех без вести пропавших, а также уцелевших со-
ветских военнопленных. Она вызвала множество откликов читателей, и, по дан-
ным газеты, большинство их них поддержало инициативу «Известий»31. В «Ли-
тературной газете» историк Самсонов охарактеризовал обращение с бывшими
военнопленными после войны как один из наиболее худших пережитков ста-
линской эпохи32. Авторов статей и приславших свои письма читателей особенно
возмущало то обстоятельство, что против попавших в плен и пропавших без ве-
сти выдвигались обвинения, хотя происшедшее с ними зачастую являлось ре-
зультатом тяжелых поражений 1941-1942 гг., ответственность за которые цели-
ком лежит на бездарном руководстве.
Многолетнее замалчивание проблемы военнопленных характерно для тру-
дов официальных военных историков, которые вплоть до последнего времени в
лучшем случае сообщали полуправду. Писатель Виктор Астафьев, сам участник
войны, в своем гневном письме в редакцию «Московских новостей» наиболее
четко сформулировал обвинения, выдвинутые против официальной историо-
графии войны.
«... Советские историки в большинстве своем, а редакторы и сочинители
“Истории Отечественной войны” в частности давно потеряли право прикасать-
ся к святому слову “правда”, ибо от прикосновения нечистых рук, грязных по-
мыслов и крючкотворного пера оно —- и без того изрядно у нас выкачанное и
искривленное — пачкается и искажается еще больше»33.
Он также принял участие в совместной научной конференции историков и
писателей и открыто заявил на ней:
«Во всяком случае, к тому, что написано о войне... я, как солдат, никакого
отношения не имею. Я участвовал совсем в другой войне»34.
Это было одним из наиболее резких выступлений против распространяемых
официальной военной историографией мифов и легенд. Астафьев как бы пред-
ставлял собой передовой отряд огромной армии публицистов и ученых, чья кри-
тика совершенных в сталинскую эпоху преступлений и ошибок была направлена
главным образом против Министерства обороны и Главного политического уп-
равнения вооруженных сил, чьи представители стремились отстоять прежнюю
трактовку исторических событий.
3.	Армейские чины и защита сталинизма весной 1988 г.:
Где же позитивные моменты?
Публичное обсуждение проблемы сталинизма и обилие критических вы-
ступлений в связи с недостатками официальной военной историографии явно
застигли врасплох военных публицистов и большинство высокопоставленных
военных чинов. Вначале у них, несомненно, отсутствовала единая позиция.
Стремление некоторых авторов приблизиться к исторической правде, очевидно,
не встретило понимания у многих военачальников, опасавшихся, что разобла¬
481

чение сталинизма подорвет авторитет вооруженных сил и усилит пацифистские
настроения.
Начальник Главного политического управления генерал армии Лизичев от-
крыто выступил против критиков Сталина на страницах журнала «Коммунист
Вооруженных Сил».
«В последнее время в органах печати появляются призывы к устранению так
называемых белых пятен нашей истории, в частности военной. Нередко автора-
ми этих призывов бывают люди, которые не отличаются глубоким знанием
предмета. “Белых пятен” в истории, как, впрочем, и в других науках, действи-
тельно накопилось немало. По самым разным причинам. В этих условиях не
могли не сказаться догматизм и конъюнктурный подход к освещению некото-
рых событий. Но разве это правильная позиция, когда, ратуя за истину, товари-
щи сосредоточивают внимание только на негативных явлениях? При этом за-
бывают обо всем, ранее достигнутом, в том числе славном, героическом, чем так
дорожит народ»35.
Однако на этом устроенном редакциями журналов «Коммунист» и «Ком-
мунист Вооруженных Сил» «круглом столе» возобладала отнюдь не точка зре-
ния Лизичева. Так, историк Поликарпов резко осудил репрессии 30-х годов,
а писатель и ветеран войны Анфиногенов привел в своем выступлении вопрос,
который ему задали школьники: «...почему нашу победу, нашу действительно
великую победу мы одержали на Волге, у стен Сталинграда? Почему так слу-
чилось?»36
В военной печати также царила разноголосица. Наряду с военными истори-
ками, выступавшими за постепенный пересмотр официальной точки зрения, в
ней звучали также голоса тех, кто жаловался на утрату таких революционных
ценностей, как советский патриотизм и дисциплина. Однако все авторы дружно
отвергали критические выступления гражданских лиц.
Весной 1987 г. армейская газета «Красная звезда» предоставила слово авто-
рам, резко критиковавшим так называемые нечестные публикации о начальном
периоде войны37. В январе 1988 г. в ней была опубликована статья, которую еле-
довало воспринимать исключительно как прямую атаку на политику «пере-
стройки». Специальный корреспондент газеты полковник Филатов, который, в
частности, писал для нее репортажи из Чернобыля, в занимавшей едва ли не две
полосы статье полемизировал с критиками Сталина из числа гражданских
лиц38. Он обвинил их в невежестве и недостаточном понимании глубинного
смысла исторических событий.
«Читаешь иного автора, допустим о 37-м годе, и видишь — нет у него ни
одного документа того времени, не готов он увидеть описываемого в контексте
тех событий, противоречивых, часто взаимно исключающих и все-таки обяза-
тельно имеющих логику, порожденных сложнейшей диалектикой времени, ди-
алектикой жизни»39.
Этим нападкам на гражданских лиц, сочетавшимся со стремлением обелить
Сталина, была также присуща довольно извращенная логика. Официальная сто-
рона до последнего тщательно скрывала от общественности исторические доку-
менты. Литераторы и публицисты были вынуждены черпать сведения из рас-
сказов очевидцев и опираться на собственный опыт. Филатов, однако, не только
отстаивал традиционное видение истории, но и очень тревожился за сохран-
ность патриотического мировоззрения. «Складывается впечатление, что под
знаменем ликвидации “белых пятен” порой происходит нечто иное»40.
Затем журналист армейской газеты взял на себя роль прокурора и выдвинул
против писателей тяжкие обвинения: среди них есть, дескать, и такие, кто сумел
избежать воинской службы, а теперь клевещет на армию, кое-кто сравнивает
Афганистан с Вьетнамом и оправдывает военнопленных, хотя плен — это позор.
482

Ссылаясь на военный дневник бывшего начальника Генерального штаба гер-
манских сухопутных войск Гальдера, Филатов очень высоко оценил героизм и
подвиги советских солдат в 1941 г. В общем и целом он расценил усилия прессы
по развенчанию мифов и легенд советской истории как попытку подорвать бое-
вой дух советских людей и лишить их патриотического сознания41.
К аналогичному выводу пришел и другой автор «Красной звезды», гене-
рал-майор в отставке Сидельников.
«Мы рискуем оказаться в плену полуправды, заблуждений, если будем абсо-
лютизировать трагические, негативные моменты нашей истории, в том числе и
истории минувшей войны. Так, вольно или невольно, можно бросить тень на
великий подвиг советского народа и его армии»42.
Здесь приведены высказывания военных, ошеломленных порожденными
политикой «перестройки» общественными тенденциями. Давление политиков
на руководство вооруженных сил, стремление модернизировать их под лозунга-
ми «гласности» и «демократизации» внушали тревогу военным, воспитанным в
духе прежних традиций.
На помощь военному журналисту и отставному генералу поспешил воен-
ный историк. Полковник Р. Савушкин опубликовал в февральском номере «Во-
енно-исторического журнала» статью, посвященную становлению советской
военной доктрины в 1921—1934 гг.43 На основании высказываний Ленина,
Фрунзе и Тухачевского он утверждал, что советская военная теория полностью
соответствовала своему времени. Интересно, однако, чьими аргументами
пользуется Савушкин для подкрепления своего вывода. В статье говорится бук-
вально следующее:
«Наш народ был убежден, что война закончится не только поражением им-
периалистических агрессоров, а будет иметь глубокие социальные последствия,
встанет вопрос о существовании самой капиталистической системы. “Едва ли
можно сомневаться, — указывалось в Отчетном докладе XVII съезда партии о
работе ЦК ВКП(б), — что вторая война против СССР приведет к полному пора-
жению нападающих, к революции в ряде стран Европы и Азии и разгрому бур-
жуазно-помещичьих правительств этих стран”. Жизнь полностью подтвердила
этот прогноз»44.
Тот факт, что Савушкин приводит в своей статье цитату из Сталина, то есть
взывает к авторитету человека, ставшего объектом шумной критической кампа-
нии, и утверждает, что жизнь подтвердила правильность его высказываний, на-
глядно демонстрирует, к какому лагерю принадлежит историк.
Правда, далеко не все выступавшие на страницах военной печати поражали
общественность столь безответственными и неверными суждениями. В целом
ряде статей хотя и отвергалась данная многими писателями и публицистами
критическая оценка сталинской эпохи, но одновременно предпринималась по-
пытка выработать более взвешенный подход к ней. В них не замалчивались и не
отрицались совершенные в этот период преступления и просчеты, однако под-
черкивалась необходимость сохранить и продолжить его добрые традиции. К
ним относились в первую очередь патриотические настроения и преклонение
перед героями.
Публицист и полковник запаса Хорев, который, сменив Филатова, присту-
пил начиная с марта к регулярной публикации своих обзоров и размышлений
на злободневные темы на страницах «Красной звезды», также обвинил прессу в
очернении советской истории. Но при этом он попытался объективно оценить
Сталина, не принижая его роли во время войны, но и не снимая с него вины за
массовые репрессии.
«Как ни трудно многим людям моего поколения привыкать к неоднознач-
ным, с неизбежными оговорками, оценкам личности Сталина и некоторых дея¬
483

телей из его окружения, иного пути у нас нет. Из истории, как из песни, слова не
выкинешь»45.
У Хорева, концепция которого основывалась на отказе от радикального пе-
ресмотра традиционных взглядов на советскую историю, сохранении патриоти-
ческих традиций и согласии с критикой наиболее уязвимых моментов, вскоре
нашлись последователи. Так, военный историк полковник Хорьков попытался
сочетать приверженность исторической правде с традиционной оценкой Сталин-
ской эпохи46. Он крайне негативно высказался о позиции писателей Шатрова,
Рыбакова и историка Самсонова— по его мнению, эти авторы исказили исти-
ну— и предостерег от преждевременных выводов и чересчур поспешных оценок
этого этапа советской истории. Он защищал Ворошилова и Калинина и горько
сетовал по поводу того, что начальный период войны — то есть 1941 год — в
прессе характеризуют как «трагический», а не как «тяжелый». Вместе с тем Хорь-
ков резко полемизировал с точкой зрения официальной военной историогра-
фии и прямо заявил в своей статье: «Совершенно очевидно, что следует не только
заново переписать некоторые страницы истории Великой Отечественной вой-
ны, ибо необходимо не только по-новому подходить к оценке происходившего,
но и обязательно переосмыслить многое с позиций историзма, в полном соот-
ветствии с реальностью того времени, избегая субъективизма и конъюнктурных
искажений»47.
По мнению Хорькова, написанная на основании архивных документов с
научной добросовестностью история войны будет способствовать воспита-
нию молодежи в духе патриотизма и интернационализма, улучшению подго-
товки офицерских кадров и разоблачению идеологических диверсий классо-
вых врагов48.
Аналогичного мнения придерживались также авторы многих других ста-
тей49. Тем не менее военным публицистам оказалось довольно нелегко занять
четкую позицию по целому ряду обсуждаемых тем. Особенно много забот им
доставила проблема обращения с попавшими в плен советскими солдатами50. В
свою очередь читатели все чаще требовали предоставить им правдивую и гораз-
до более обширную информацию о войне. Она должна была соответствовать
увиденному и пережитому. Это мнение было также достаточно широко пред-
ставлено на страницах «Красной звезды» после конфликта, вызванного
статьей Нины Андреевой51. И именно «Военно-исторический журнал» уже в
1987 г. приступил к публикации серии записей Симонова, посвященных мар-
шалу Жукову52. Тем самым было положено начало новой трактовке истори-
ческих событий.
Но в первые месяцы 1988 г. военная публицистика еще не была готова к от-
казу от официальных догм и переходу на новые позиции. Слишком сильным
оказался шок от происходивших в обществе процессов.
4.	Новый взгляд на историю утвердился также
на страницах военной печати
Примерно в мае-июне 1988 г. читатели «Красной звезды» — в зависимости
от своих политических взглядов одни с горечью, другие с радостью — отметили,
что позиция редакции газеты изменилась. Сотрудники соответствующего отде-
ла редакции, ежемесячно проводившие своего рода «экспресс-анализ» писем чи-
тателей, констатировали, что за прошедшие месяцы в их сознании произошел
определенный перелом и теперь многие из них начали уже по-иному восприни-
мать традиционные ценности53.
Вскоре читатели уже высказывали совершенно иные точки зрения, особенно
при анкетировании, относительно содержания публикуемых в газете материа¬
484

лов. Редакция объяснила это изменением своей позиции по ряду насущных
общественно-политических проблем и в доказательство напечатала подборку
писем читателей. Правда, далеко не все из них выразили согласие с новой по-
зицией редакции. Так, некий генерал-майор в отставке упрекнул ее в погоне
за «массовым читателем», утрате своего облика и ослаблении внимания к
проблемам вооруженных сил. С другой стороны, у многих читателей появи-
лась надежда, что редакция газеты больше не будет отстаивать реакционные
взгляды54.
Весной 1988 г. западные читатели также убедились в изменении общей по-
зиции военной печати. Наметившиеся в 1987 — начале 1988 г. тенденции, на-
шедшие выражение в публикации записей Симонова и проведенном журналами
«Коммунист» и «Коммунист Вооруженных Сил» «круглом столе», а также в от-
дельных статьях и письмах читателей, в преддверии XIX партийной конферен-
ции значительно усилились, а позиции защитников сталинизма заметно ослаб-
ли55.
Наиболее ярким свидетельством происшедших перемен стало назначение
генерала ДА.Волкогонова новым начальником Института военной истории. В
целом ряде интервью и газетных статей он достаточно четко выразил свою точку
зрения и обозначил намеченные им цели. 26 июня 1988 г. он заявил на страни-
цах «Красной звезды»:
«Мы сегодня ищем ответы по крайней мере на два тесно взаимосвязанных
вопроса. С одной стороны: “Отчего мы хотим освободиться?” С другой: “Какой
социализм хотим строить?” Сталинизм мне представляется как извращенная
теория и практика социализма. И все, что связано с этим, — догматизм, бюрок-
ратизм, авторитарность... — должно быть устранено... Мы еще не нашли полного
ответа, но точно определили главные направления общественных преобразова-
ний, возвращающих социализму ленинский облик»56.
Волкогонов установил для официальной военной историографии новые
критерии. Он также заменил общепринятое ранее понятие «культ личности» тер-
мином «сталинизм», который, правда, получил широкое распространение в рус-
ском языке, но пока еще никогда не применялся официальными лицами. Еще в
феврале 1988 г. генеральный секретарь ЦК КПСС Горбачев, отвечая на вопросы
журналистов газеты «Юманите», заявил: «Сталинизм — понятие, выдуманное
врагами коммунизма и широко используемое для клеветы на Советский Союз
и социализм»57.
Волкогонов не стал руководствоваться этим высказыванием и не оставил
никаких сомнений в своем решительном неприятии сталинизма. Он также ясно
дал понять, что не согласен с идеями, которые отстаивали Филатов, Сидельни-
ков и им подобные.
Начальник Института военной истории провозгласил новую официаль-
ную точку зрения на события Великой Отечественной войны. Он признал, что
в 1941 г. Советская армия потерпела целый ряд сокрушительных поражений,
потребовал объективно осветить в военно-исторических трудах положение в
лагере противника и подчеркнул, что Советский Союз в годы второй мировой
войны сражался с Германией не один на один, а в рядах антифашистской ко-
алиции, участникам которой надлежало теперь уделить гораздо больше вни-
мания58.
Новое видение советской истории нашло сперва выражение в новой трактов-
ке роли Сталина и событий кануна 1941 г. Открыто заговорили о репрессиях
30-х годов, в печати стали называть конкретные цифры. Заместитель начальни-
ка главного управления кадров Министерства обороны генерал-полковник Ага-
пов в одном из интервью заявил, что число жертв только весной 1937 — осенью
1938 г. составило 40 тыс. человек.
485

«Мы знаем и о трудностях формирования регулярной Красной Армии, и о
серьезных искривлениях в кадровой политике, и о страшных репрессиях, обру-
шившихся на головы честных, преданных революции людей в годы сталинизма.
О масштабах их можно судить хотя бы по тому факту, что только с мая 1937 г.
по октябрь 1938 г. в армии и флоте, по данным архивов, было репрессировано
около 40 тыс. человек. В том числе основная часть руководящего состава цент-
рального управления НКО и военных округов, а также многие командиры кор-
пусов, дивизий, полков»59.
Таким образом, на страницах военной печати было открыто сказано о пре-
ступлениях Сталина и его окружения. «Красная звезда» приступила к публика-
ции обширных статей, посвященных жертвам сталинизма. В одной из них на
основании материалов личного дела было подробно рассказано о жизненном пу-
ти Тухачевского и его выдающихся достижениях, причем ее автор, Хорев, от-
нюдь не стал скрывать той роли, которую маршал сыграл в налаживании в
20-е годы активного сотрудничества между Красной Армией и рейхсвером.
Ранее это считалось запретной темой. Хорев привел также высказывание Жу-
кова, высоко оценивавшего Тухачевского как полководца и автора работ по
военной теории60.
Военный историк, полковник в отставке Анфилов на страницах «Красной
звезды» как бы подвел итог изучению и анализу военных просчетов Сталина:
репрессии привели к истреблению высшего и среднего командного состава, и
это особенно ощутимо сказалось в 1941 г.; в преддверии нападения Германии
Сталин неверно определил направление главного удара вермахта, что привело
к неправильному распределению сил Красной Армии. Сталин тщательно
скрывал от командных инстанций сведения, полученные военной разведкой.
Его публичные высказывания и в частности публикация пресловутого «Сооб-
щения ТАСС» повлекли за собой дезориентацию советских граждан и по-
зволили Гитлеру добиться эффекта неожиданности. Система снабжения
Красной Армии оказалась далеко не на высоте, а грубые ошибки командо-
вания свели на нет ее численное превосходство над вермахтом. В первые
часы после нападения Германии военно-политическое руководство утрати-
ло реальное представление об истинном положении дел, о чем свидетельст-
вовала изданная вечером 22 июня 1941 г. бессмысленная директива о не-
медленном переходе в наступление.
Эти публикации в военной печати привели к окончательному разрушению
мифа о «корифее всех наук» и «гениальном полководце», благодаря которому бы-
ли якобы одержаны все победы в Великой Отечественной войне. Теперь же он,
напротив, был представлен дилетантом, сосредоточившим в своих руках огром-
ную власть и порой пользовавшимся ею совершенно неумело.
Примечания
1	См.: B.Bonwetsch. ♦Nur vorwarts und vorwarts?», в: Qsteuropa (1988), №6, S. 457-467, здесь S. 464
f; выдержки из обзорной дискуссии, в: H.v.Ssachno (Hrsg.). «Ungeheuerlich und unverzeihlich». О
советской дискуссии о роли Сталина см., напр., в: Siiddeutsche Zeitung 14./15.5.1988, S. 137.
2	См.: Марчук Г.И. О задачах Академии наук СССР в свете решений февральского Пленума ЦК
КПСС. — «Вестник Академии наук СССР», 1988, № 7, с. 9-21.
3	В СССР принято выделять период 1941—1945 гг., когда он принял непосредственное участие во
второй мировой войне и вынужден был отражать агрессию германского «рейха». Официально
данный этап именуется «Великой Отечественной войной».
4	Из множества работ на эту тему в первую очередь см.: Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg, Bd 4, hrsg. vom Militargeschichtlichen Forschungsamt, Stuttgart 1983; A. Streim.
Sowjetische Gefangene in Hitlers Vemichtungskrieg. Berichte und Dokumente 1941 bis 1945,
486

Heidelberg 1982; A. Dallin. Deutsche Herrschaft in RuBland 1941-1945, Dusseldorf 1958; H.
Krausnick. Kommissarbefehl und «GerichtsbarkeitserlaB Barbarossa» in neuer Sicht,
BiVierteljahrshefte fiir Zeitgeschichte25 (1977), S. 682-738; H. Krausnick/H. H. Wilhelm. DieTruppe
des Weltanschauungskrieges. Die Einsatzgruppen der Sicherheitspolizei und des SD 1938-1942,
Stuttgart 1981 (= Quellen und Darstellungen zur Zeitgeschichte, Bd 22); A. Streim. Die Behandlung
sowjetischer Kriegsgefangener im *Fall Baibarossa». Eine Dokumentation. Unter Beriicksichtigung der
Unterlagen deutscher Strafvollzugsbehorden und der Materialien der Zentralen Stelle der
Landesjustizverwaltung zur Aufklarung von NS-Verbrechen, Heidelberg, Karlsruhe 1981; Chr. Streit.
Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941-1945, Stuttgart
1978; об истории германо-советских отношений в 1933-1941 см.: В. Pie trow, Stalinismus,
Sicherheit, Offensive. Das *Dritte Reich» in der Konzeption der sowjetischen AuBenpolitik 1933-1941,
Melsungen 1983.
5	В связи с развернувшейся дискуссией по поводу разработки военной доктрины и стратегических
концепций см.: R. Garthoff, New Thinking in Soviet Military Doctrine, в: Washington Quarterly
(1988), No 3, p. 131-158; G. WeiB. Suffizienz als sicherheitspolitische Leitvorstellung. Uberblick uber
den Stand der Diskussion in der Sowjetunion, в: Berichte des Bundesinstituts fiir ostwissenschaftliche
und intemationale Studien 29 (1988).
6	См.: Андреева H. He могу поступаться принципами. — «Советская Россия», 13.03.1988.
7	Среди прочих откликов выделяются: Феофанов Ю. Грузчик Иван Демура против Нины Андрее-
вой. — «Известия», 19.04.1988, с. 6; в дальнейшем критика политики Сталина усилилась, и объ-
ектом внимания стали репрессии против членов «оппозиционной группы Рюмина в 1932 г. (см.:
Ваксберг А Как живой с живыми. — «Литературная газета», 26.06.1988, с. 13.
8	См.: «Правда», 05.07.1988
9	См.: А. Р. van Goudoever. The Limits of Destalinization in the Soviet Union. Political Rehabilitations in
the Soviet Union since Stalin, London, Sidney 1986, p. 86,108,112f, 115ff, 123f, 131,146f, 187,199ff,
214, а также список, S. 225ff.
10	См.: В Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных
с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х и начале 50-х годов. — «Правда», 06.02.1988,
с. 1.
11	См.: В Комиссии Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных
с репрессиями, имевшими место в период 30-40-х и начале 50-х годов. — «Известия»,
27.03.1988, с. 1.
12	См.: Ваксберг А. Тайна октября 1941-го. — «Литературная газета», 20.04.1988, с. 13.
13	Там же.
14	См.: Викторов Б. «Заговор» в Красной Армии. — «Правда», 29.04.1988, с. 3.
15	Там же.
16	Там же.
17	Там же.
18	[Кондратьев ВЛ., Самсонов АМ., Егоров А] «Глазами человека моего поколения». Размышле-
ния К. Симонова об И.В. Сталине. — «Литературная газета», 18.05.1988, с. 6.
19	Дашичев В. Восток—Запад: поиск новых отношений. О приоритетах внешней политики Совет-
ского государства. — «Литературная газета», 18.05.1988, с. 14.
20	См.: Якушевский АС. Советско-германский договор о ненападении: взгляд через годы. — «Во-
просы истории КПСС», 1988, № 8, с. 82—96; см. также: Волкогонов Д. Накануне войны... —
«Правда», 20.06.1988, с. 3.
21	См.: Ковалев Ф., Ржешевский О. Так начиналась война. — «Правда», 01.09.1988.
22	На организованной Институтом военной истории научной конференции, где крайне резко кри-
ти ковал и контекст первого тома новой «Истории Великой Отечественной войны», Фалин зая-
вил, что все относящиеся к 1939 г. архивные материалы полностью уничтожены (см.: «Великая
Отечественная... — «Военно-исторический журнал», 1988, № 9, с. 9-17); однако отсутствие тек-
ста дополнительного соглашения никак не может служить доказательством того, что этот доку-
мент никогда не существовал; в этой связи аргументы, приводимые двумя авторами, один из
которых — О. Ржешевский — занимает должность заведующего отделом Института всеобщей
истории, звучат крайне неубедительно; для западных историков существование дополнительно-
го соглашения есть бесспорный факт, в политическом архиве Министерства иностранных дел
имеется микрофильм с текстом этого документа, оригинал же был, разумеется, сожжен в конце
войны; сохранившиеся протоколы переговоров свидетельствуют о наличии дополнительного
соглашения (см. письмо г-жи Кейперт автору от 07.11.1988. — Политический архив Министер-
ства иностранных дел).
23
См.: Молотов В.М. О внешней политике Советского Союза. — «Большевик», 1939, № 20, с. 12.
24	См.: Ковалев Ф., Ржешевский О. — «Правда» 1.09.1988.
25	См.: Встреча в сейме ПНР. Выступление М.С. Горбачева. — «Известия», 13.07.1988, с. 2.
487

26	См.: Семиряга М. 23 августа 1939 года. Советско-германский договор о ненападении: была ли
альтернатива? — *Литературная газета», 05.10.1988, с. 14.
27	Весьма характерна в этой связи устроенная Фалиным, Безыменским и несколькими историками
из Прибалтийских республик пресс-конференция, посвященная 49-й годовщине пакта между
Сталиным и Гитлером, на которой ими приводились насквозь лживые аргументы (см.: Историю
нельзя перекроить. — «Известия», 18.08.1988, с. 3.
28	Дашичев В. Что они нам готовили. — «Известия» от 21.06.1988, с. 3
29	См. рецензию Кондратьева и др. — «Литературная газета», 18.05.1988, с. 6.
30	См. письмо Тягунова. — «Известия» от 11.09.1987, с. 6.
31	См.: Максимова Э. Живым и мертвым. — «Известия», 21.08.1987, с. 3; ее же. Живым и мерт-
вым.— «Известия», 11.09.1987; см. также отклики в «Красной звезде», 05.09.1987.
32
См. рецензию Кондратьева и др. — «Литературная газета», 18.05.1988, с. 6.
33	Астафьев В. «Истово» и «неистово». — «Московские новости», 08.05.1988.
34	История и литература. — «Литературная газета», 18.05.1988, с. 4-5; полностью стенограмма
конференции опубликована в журнале «Вопросы истории», 1988, № 6, с. 3-114; см. также: Са-
пожни ков В. Цена победы. — «Литературная газета», 22.06.1988, с. 4.
35	Армия революции, армия народа. — «Коммунист Вооруженных Сил», 1988, № 4, с. 9-26; одно-
временно стенограмма выступлений участников «круглого стола» была опубликована в теоре-
тическом органе ЦК КПСС, журнале «Коммунист», который после произведенных в составе ре-
дакции изменений начал активно поддерживать политику «перестройки».
36	Там же.
37	См.: Беляев А. Прежде всего — солдат. — «Красная звезда», 22.12.1987, с. 4.
38	См.: Филатов В. «Белые», «серые», «черные». — «Красная звезда», 16.02.1988, с. 3-4.
39	Там же, с. 3
40	Там же.
41	См.: Сидельников И. ...И только правда ко двору. — «Красная звезда», 23.01.1988, с. 3-4.
42	Там же, с. 4.
43	См.: Савушкин РА. Зарождение и развитие советской военной доктрины. — «Военно-историче-
ский журнал», 1988, № 2, с. 19-26.
44	В статье приводится цитата из стенографического отчета состоявшегося 26 января — 10 февра-
ля 1934 г. XVII съезда ВКП(б).
45	Хорев А. Цитата о Сталине. — «Красная звезда», 12.03.1988, с. 3-4.
46	См.: Хорьков А. С позиций исторической правды. — «Коммунист Вооруженных Сил», 1988, № 7,
с. 30-35; История не терпит суеты. — «Красная звезда», 29.03.1988, с. 2 (интервью с Хорько-
вым).
47	Хорьков. Указ, соч., с. 31.
48	См.: там же, с. 35.
49	См. передовую статью «Огонь вечной славы». — в: «Коммунист Вооруженных Сил», 1988, № 9,
с. 3-8. См. также статью: «Помнить уроки истории. Всемерно укреплять боевую готовность». —
«Военно-исторический журнал», 1988, №6, с. 3-10, особ. с. 6.
50	См. также высказывания Язова в: Беличенко Ю., Лукашевич В. Слово в боевом строю. — «Крас-
ная звезда», 17.12.1987, с. 2 и статью военного историка Б. Каневского «История в поисках прав-
ды». — «Комсомольская правда», 06.03.1988.
51	См.: Циркунов О. История не обезличена. — «Красная звезда», 12.04.1988; Утверждать принци-
пы перестройки. — «Красная звезда», 16.04.1988.
52	См.: Симонов К.М. Заметки к биографии Г.К. Жукова. — «Военно-исторический журнал», 1987,
№ 6, с. 46-54; № 7, с. 45-56; № 9, с. 48-56; № 10, с. 56-63; № 12, с. 40-46; см. также:
B.Bonwetsch, Yeorgij Konstantinowitsch Shukow— Heerfuhrer und Memoirenverfasser, в: Osteuropa
(1988), Nr. 6 (Osteuropa-Archiv).
53	См.: «Быть ближе к реальной жизни». — «Красная звезда», 02.08.1988, с. 2.
54	См.: там же.
55	Тем не менее в «Коммунисте Вооруженных Сил», 1938, № 16, с. 91-95 снова появилась содер-
жавшая резкие нападки на «Новый мир» и «Литературную газету» статья, оправдывавшая дея-
тельность «особых отделов» и критиковавшая позицию генерала армии Горбатова, который в
эпоху Хрущева опубликовал в «Новом мире» свои воспоминания о пребывании в лагере и уча-
стии в войне (см.: «Новый мир», 1964, № 4, с. 111-138).
56	Волкогонов ДА Мы обязаны написать честные книги. — «Красная звезда», 26.07.1988, с. 2.
57	Ответ Михаила Горбачева на вопросы газеты «Юманите». — «Советский Союз сегодня», 1988,
№ 3, приложение, с. Ill-VIII.
488

58	См.: Волкогонов ДА. Указ, соч.; его же: Истина прежде всего. — «Известия», 04.05.1988, с. 6.
59	Интервью с генерал-полковником Агаповым: Время и кадры. — «Красная звезда», 28.05.1988,
с. 2.
60	См.: Хорев А. Маршал Тухачевский. — «Красная звезда», 04.06.1988, с. 3.
61	Анфилов ВЛ. Начало... — «Красная звезда», 22.06.1988, с. 2.

Юрген Фёрстер
Историческое место операции «Барбаросса»
Начиная с 1941 г. появилось много трактовок войны Германии против Со-
ветского Союза. Диапазон мнений на этот счет довольно широк.
Ее рассматривали то как неизбежную решающую схватку между национал-
социализмом и коммунизмом, то как германское нападение; то как превентив-
ную войну, то как расово-идеологическую войну на уничтожение; то как войну,
продиктованную идеей о том, чтобы посредством захвата Москвы нанести пора-
жение Лондону, то как европейский крестовый поход против большевизма. Най-
ти общий критерий для оценки этой войны в наши дни крайне затруднительно
еще и потому, что ее причины лежали гораздо глубже, чем это представляется, а
именно не только в сфере политических и военных взаимосвязей. Ни у кого, од-
нако, не вызывает сомнений тот факт, что германо-советская война была для
Германии и Европы важнейшим феноменом второй мировой войны, влияние
которого до сих пор отчетливо сказывается на современной политике.
Еще фельдмаршал Эрих фон Манштейн, выступая как свидетель на Нюрн-
бергском процессе, говорил, что война Германии против Советского Союза име-
ла как бы «два лица». Особый характер этой войны, в частности тесная взаимо-
связь между планированием завоевания «жизненного пространства на Востоке»
и планом уничтожения европейских евреев, был в 60-е годы раскрыт в работах
западногерманских историков. Тем не менее многие в ФРГ все еще склонны
предаваться самообману, вспоминая об этой войне как о «немецкой катастрофе»
и забывая при этом о том, что она была также «советской» и «европейской» ката-
строфой. «Холодная война» в значительной степени препятствовала давно на-
зревшему преодолению созданных национал-социализмом и сталинизмом об-
разов врага. В России сейчас также ведется историко-просветительская работа
среди населения. Она началась с непредвзятого рассказа о событиях прошлого.
Разумеется, и мы ни в коем случае не должны пытаться замалчивать советские
преступления, компенсируя это раскрытием германских преступлений, или оп-
равдывать злодеяния Гитлера преступными действиями Сталина. Осмысление
прошлого с подлинно исторических позиций обеими сторонами является обя-
зательной предпосылкой того, чтобы наметившиеся в последние годы перемены
в советско-германских отношениях наконец-то приобрели прочную базу. Одна-
ко новое осмысление прошлого дается нелегко. Для этого необходимо преодо-
леть не только ранее устоявшиеся стереотипы, но и научиться исправлять ошиб-
ки.
Война с Россией не была ни просто военной кампанией наподобие предыду-
щих походов вермахта, ни превентивной акцией с целью защиты Германии от
якобы угрожавшего ей советского нападения. Последние дебаты, посвященные
проблеме ответственности за события 22 июня 1941 г., не внесли в процесс ис-
торического исследования ничего нового, поскольку в их ходе не было приведе-
но никаких доказательств, подтверждающих версию о наступательных намере•
ниях советского руководства1. Тезис о «превентивной войне» не только не под-
крепляется объективными фактами — у него нет и не может быть даже субъек-
тивных предпосылок, поскольку в Германии тогда напрочь отсутствовало ощу-
щение непосредственной опасности, исходящей от Красной Армии. Перенос
внимания национал-социалистической Германией на Восток летом 1940 г. был
обусловлен только ее собственной военной политикой. В 1933—1945 гг. ее в ос-
новном определял Гитлер. Его мировоззрение и политические цели должны рас¬
490

сматриваться в качестве исходного пункта при анализе причин германского на-
ступления на Советский Союз.
Гитлер решил начать эту войну, руководствуясь своей политической доктри-
ной, которая основывалась на таких постулатах, как «завоевание жизненного
пространства», «происки мирового еврейства», «превосходство арийской расы»,
«достижение полной автаркии» и «превращение Германии в вершительницу су-
деб мира». Поскольку его программа представляла собой своеобразный симбиоз
холодного расчета и догматизма, стратегии и идеологии, мировой и расовой
политики, то бесполезно было бы искать, какие мотивы прежде всего лежали в
основе его решений. Программная установка Гитлера на завоевание «жизненно-
го пространства» совпадала с родственной ей целью руководящих слоев вермах-
та, промышленности и дипломатии в отношении освоения «русского простран-
ства» в интересах Германии, а также в вопросе об обращении со славянским на-
селением. К тому же все основные постулаты его мировоззрения, включая ради-
кальный образ врага в виде «еврейского большевизма», отнюдь не слишком про-
тиворечили царившим в Германии настроениям2. Вторым исходным пунктом
анализа причин событий 22 июня 1941 г. является стратегическое положение
Германии летом 1940 г. Через девять месяцев после начала войны были оккупи-
рованы Польша, Дания, Норвегия, Бельгия, Люксембург и Голландия, а также
повержена Франция. Таким образом, германская гегемония простиралась за-
паднее германо-советской линии разграничения интересов от Нордкапа до Би-
скайского залива. Фундаментальное значение для Гитлера и немецкого народа в
психологическом, политическом и военном плане имела быстрая победа над
Францией. Был смыт «позор ноября 1918 г.» и восстановлена честь германского
оружия. Режим и народ были тогда настолько едины, что оппозиция военному
курсу Гитлера утратила почву под ногами. Благодаря триумфу своей стратегии
Гитлер обеспечил себе непререкаемый авторитет в политической и военной сфе-
рах, утвердил миф о том, что он действительно является вождем немецкого на-
рода. После того как «исконный враг» — Франция — был повержен, немецким
солдатам казалось, что для них нет ничего невозможного. Большинство немцев
полагали, что англичане будут разбиты самое большее через шесть недель после
начала наступления на Британские острова и что едва ли для Германии терпимо
положение, при котором СССР может навсегда остаться ее восточным соседом3.
Бравурная национальная музыка, сопровождавшая победу на Западе, заста-
вила немцев напрочь забыть о том, что Германия отнюдь не упрочила своей ге-
гемонии на Европейском континенте. Она по-прежнему зависела от поведения
двух государств — Великобритании и Советского Союза. Гитлер исходил из то-
го, что Лондон ввиду военной слабости будет вынужден «подчиниться»4 и это
даст ему возможность, покончив со сложившейся в 1939—1940 гг. «ненормаль-
ной ситуацией», вновь руководствоваться своей первоначальной программой.
Стремление выдавать желаемое за действительное и приверженность идеологи-
ческим догмам не позволили нацистской верхушке дать трезвую оценку жиз-
ненных интересов Великобритании и зародили в ней надежду на достижение
компромисса с ней уже в мировом масштабе. Этим объяснялось высказанное
Гитлером 28 мая намерение постепенно сократить численность сухопутных
войск, доведя ее до штатного расписания мирного времени, и подписание им
15 июня 1940 г. директивы о расформировании 39 дивизий5.
Великобритания, по мнению Гитлера, могла бы продолжить войну лишь в
том случае, если бы Лондон сохранил надежду выстоять и втянуть в конфликт с
«рейхом» США и Советский Союз. Это предположение, считал Гитлер, полно-
стью подтвердилось в конце июля 1940 г., когда Великобритания бескомпро-
миссно отвергла его «обращение к разуму» от 19 июля 1940 г., а президент Фран-
клин Рузвельт в своей программной речи охарактеризовал тоталитарные госу-
491

царства, то есть Германию, Японию и Италию, как врагов США. С тех пор на
первый план у немецкого политического и военного руководства выступил воп-
рос о том, каким образом победоносно завершить войну. Все были преисполне-
ны решимости по-прежнему сохранить инициативу в своих руках. Согласно за-
писи, сделанной гросс-адмиралом Эрихом РЙдером во время совещания вы-
сших военных чинов в Бергхофе 21 июля 1940 г., Гитлер заявил, что немецкое
руководство обязано «тщательнейшим образом осмыслить американскую и
русскую проблемы»6. Однако как именно следовало дать отпор предполагаемой
угрозе гегемонии Германии в Европе со стороны англосаксонских морских де-
ржав и Советского Союза? Теперь Гитлер уже полагал, что наиболее эффектив-
ным средством для скорейшего окончания войны является высадка немецких
войск в Англии. Начатое сокращение численности сухопутных войск было при-
остановлено. Основными предпосылками успешного осуществления операции
«Морской лев» Гитлер назвал завоевание господства в воздухе и завершение всех
подготовительных мероприятий к сентябрю 1940 г. Если же к тому времени не
будут созданы эти условия, то надлежит обсудить «другие планы». О чем при
этом думал Гитлер, стало ясно 21 июля, когда он поручил главнокомандующему
сухопутными войсками генерал-фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу присту-
пить к разработке решения «русской проблемы». Поскольку главнокомандова-
ние сухопутных войск уже самостоятельно подготовило ряд предложений, свя-
занных с нанесением «военного удара по России», Браухич смог на этом совеща-
нии сделать подробный доклад о походе против СССР, призванном окончатель-
но упрочить гегемонию Германии на Европейском континенте7. Он считал не-
обходимым выделить для этого не более 80—100 крупных воинских формиро-
ваний, так как, согласно его расчетам, Советский Союз располагал всего лишь
50—75 «хорошими» дивизиями. Однако Гитлер отказался тогда одобрить пред-
ложенный главнокомандованием сухопутных войск план ограниченной насту-
пательной войны с целью ослабления политических позиций Советского Союза.
Самостоятельная разработка высшими командными инстанциями вермах-
та различных планов не дает, однако, никаких оснований рассматривать их как
равных партнеров Гитлера. После поражения Франции власть Гитлера стала по-
истине неограниченной. Готовившиеся как верховным главнокомандованием
вермахта, так и Генеральным штабом сухопутных войск по собственной иници-
ативе оперативные разработки никак нельзя относить к разряду чисто военных
планов. Они разрабатывались во имя осуществления основных политических
целей. Не подлежит сомнению и тот факт, что военная политика Германии в
1940—1941 гг. определялась внешнеполитическими расчетами Гитлера и его
идеологическими установками. О твердом решении начать весной 1941 г. войну
с Советским Союзом Гитлер сообщил своим высшим военначальникам 31
июля 1940 г. в Оберзальцберге. В связи с этим окончательно определившим
дальнейшую политику страны совещанием обращают на себя внимание два мо-
мента.
Во-первых, ни во время, ни после совещания не было таких, как во время
предыстории войны с Францией, «споров по поводу принятия основополагаю-
щего решения, а затем оперативного плана в целом»8. Стремление Гитлера обес-
печить свое господство в Европе путем разгрома Советского Союза вполне соот-
ветствовало намерениям высших военных чинов. Царило также полное согласие
и в вопросе о том, что в ближайшее время непосредственной военной угрозы
«рейху» от Советского Союза исходить не будет. Генерал-майор Эрих Маркс,
разработавший первый вариант оперативного плана по поручению Гитлера,
констатировал: «Нам было бы выгодно, чтобы русские вели наступательные дей-
ствия, но они нам такой услуги не окажут»9. Отсюда можно сделать вывод, что
предпринятое Советским Союзом летом 1940 г. расширение своего стратегиче¬
492

ского предполья в западном и юго-западном направлениях — оно основывалось
на заключенном годом раньше соглашении с идейным противником о разгра-
ничении сфер интересов — не являлось причиной разработки направленных
против него немецких планов. Здесь гораздо большую роль играли старые за-
мыслы о завоевании и освоении «русского пространства», а также стремление
искоренить большевизм в Европе.
Во-вторых, примечателен также и тот факт, что Гитлер на совещании
31 июля 1940 г. оправдывал свое решение о нападении на Советский Союз стра-
тегическими, а отнюдь не идеологическими мотивами. Его попытки обосновать
это решение международной ситуацией и заявлением о том, что СССР может
стать «континентальной шпагой» Лондона, не должны вводить нас в заблужде-
ние. Мы не должны упускать из виду, что военная политика Гитлера определя-
лась симбиозом расчета и догмы, стратегии и идеологии, мировой и расовой
политики. Заинтересованность Германии выстоять в войне была неразрывно
связана с его долгосрочной программой завоевания «жизненного пространства».
Экспансия в восточном направлении, которую Гитлер начиная с 20-х годов рас-
сматривал как свою основную цель, теперь казалась ему еще и средством, позво-
ляющим изменить стратегическую ситуацию, в которой «рейх» оказался из-за
его же рискованной игры в 1939 г. Германское руководство вынуждено было
принять в расчет неожиданный для него отказ Великобритании прекратить
борьбу и учитывать несовместимость его интересов с глобальными интересами
США. Гитлеру казалось, что новая война — гораздо менее рискованное начина-
ние, чем ожидание совместной реакции англосаксонских морских держав на ге-
гемонию Германии в Европе. Будучи ярым поборником социального дарвиниз-
ма, Гитлер считал, что у немецкого народа в борьбе за свои жизненные интересы
нет иной альтернативы, кроме полной победы или исчезновения с лица земли.
Он не хотел возлагать ответственность за обеспечение немцев «жизненным»
пространством» на последующие поколения. Ему казалось, что в отличие от ка-
нуна первой мировой войны соотношение сил летом 1940 г. складывается в
пользу Германии, и он возлагал все надежды на «благоприятный момент». По
мнению Гитлера, до 1941 г. Германия была избавлена от угрозы с тыла и флан-
гов и вполне могла нанести поражение Советскому Союзу и завоевать «русское
пространство». Достижение этой давней цели представлялось основной предпо-
сылкой коренного перелома в ходе всей войны, ибо военно-экономический по-
тенциал Германии в 1940 г. еще не позволял ей, как в 1914—1918 гг., вести дли-
тельную войну на истощение. Гитлер считал, что операцию «Барбаросса» нужно
и можно успешно осуществить еще до вступления США в войну на стороне Be-
ликобритании. Таким образом, решение о войне против Советского Союза было
принято не потому, что Лондон занял непреклонную позицию, а вопреки этому
факту10.
И хотя решение от 31 июля 1940 г. никак не могло считаться не подлежа-
щим отмене, но все же после его принятия немедленно последовал целый ряд
логически вытекающих из него новых решений в политической, военной и во-
енно-экономической сферах, которые в свою очередь повлекли за собой соответ-
ствующие изменения в германской политике. Тому подтверждение поворот,
происшедший летом 1940 г. во внешней политике «рейха». Намеченная война с
Советским Союзом потребовала нового подхода к вопросу об отношениях с го-
сударствами и народами Юго-Восточной и Северной Европы, поскольку это
диктовалось германскими стратегическими, оперативными и экономическими
интересами. Например, необходимо было ограничить усиление советского вли-
яния в Румынии и Финляндии, хотя, согласно духу и букве пакта, заключенного
между Гитлером и Сталиным в 1939 г., оба эти государства входили в сферу ин-
тересов Советского Союза. Гитлер был преисполнен решимости ради этого бро¬
493

сить на чашу весов все имеющиеся в распоряжении Германии средства, хотя это
могло вызвать резкое недовольство Сталина11. Гитлер полагал, что вполне может
обойтись без поддержки Италии и Японии, и рассматривал Румынию и Фин-
ляндию как желанных и основных союзников в борьбе против большевизма.
Сближение обоих государств с национал-социалистической Германией, при-
ведшее в итоге к их участию в войне против Советского Союза, произошло не
столько под давлением со стороны Германии, сколько в результате сочетания
исторических, идеологических и экономических факторов, которым особое зна-
чение придавали политика советского руководства и его военные акции после
осени 1939 г.
Разработку военного аспекта операции «Барбаросса» Гитлер поручил гене-
ральным штабам трех видов вооруженных сил. 5 декабря 1940 г. он остановил
свой выбор на разработанном главнокомандованием сухопутных войск опера-
тивном плане, согласно которому Советский Союз предполагалось разгромить
в ходе быстротечной военной кампании. Гитлер в целом одобрил этот план,
хотя он в существенных пунктах не совпадал с его собственной оценкой обета-
новки. Гитлер в первую очередь стремился к захвату богатых сырьем промыш-
ленных северных и южных регионов Советского Союза, чтобы, во-первых,
обеспечить снабжение населения Германии сельскохозяйственными продукта-
ми, а во-вторых, лишить противника возможности пополнить свой потенциал
за счет населения и ресурсов этих регионов. Начальник Генерального штаба
сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер, напротив, ставил перед
собой цель добиться решающего перелома в войне путем концентрированного
наступления на Москву. Полное единодушие царило в вопросе о том, что не-
обходимо уничтожить основные силы Красной Армии к западу от линии Дви-
на — Днепр и предотвратить отход ее боеспособных частей на восток. Для вза-
имоотношений между Гитлером и Гальдером характерно то, что явное расхож-
дение их взглядов на подготовку к проведению второй фазы операции не об-
суждалось и осталось невыясненным. Тем самым они заранее обрекли себя на
последующую жаркую полемику в вопросе о том, следует ли сосредоточить
усилия прежде всего на взятии Москвы или на захвате Украины и Кавказа.
Если Гитлер исходил из того, что его директивы будут выполнены, то Гальдер
надеялся, что обстановка на фронтах подтвердит правильность его плана. На-
чальник Генерального штаба сухопутных войск решил придерживаться своего
собственного замысла. Летом 1940 г. Гальдер самостоятельно планировал во-
енные действия и поэтому считал, что и далее будет сам выступать в роли
полководца12.
Как оценивало военное руководство Германии намеченного противника?
Согласно имевшимся у него данным, Красная Армия — эта «гигантская военная
машина» — после поражения Франции начала широко изучать и применять не-
мецкую тактику, превращаясь постепенно в армию современного типа. Однако
ее основная масса по своим боевым качествам все еще уступала вермахту. Крас-
ная Армия, по его мнению, пока еще не обладала способностью вести широко-
масштабные наступательные операции и поэтому в 1941 г. также не могла пред-
ставлять серьезной опасности для «рейха». Напротив, весьма высокой оценки
удостоились такие качества советских солдат, как непритязательность, стой-
кость и мужество. Был сделан вывод о высокой боеспособности Красной Армии
в оборонительных сражениях13. Принятые ее командованием весной 1941 г. ме-
ры — частичная мобилизация и выдвижение войск к границе с «рейхом» — рас-
ценивались как оборонительная реакция на обнаруженное развертывание не-
мецких войск. На основании позиции, занимаемой ранее политическим руко-
водством Советского Союза, Гальдер в начале июня 1941 г. считал «крайне ма-
невероятной» возможность наступления Красной Армии на широком фронте, а
494

концентрацию ее соединений рассматривал как подготовку к оборонительной
войне. «Поэтому их так много на территориях, примыкающих к Лембергу* и
Белостоку», — дополнил его мысль начальник оперативного отдела Генерально-
го штаба сухопутных войск полковник Рудольф Хойзингер14. Сосредоточение
большого количества советских войск в определенных пограничных районах не
противоречило, а соответствовало интересам военного командования Герма-
нии, уверенного в том, что Красная Армия будет разбита в первых же сражениях.
Однако это сосредоточение использовалось немецкой пропагандой для того,
чтобы изобразить нападение Германии на СССР как «абсолютную военную не-
обходимость», обусловленную «готовностью противника» к переходу в наступле-
ние15. Поскольку у Сталина не было наступательных намерений, то Гитлера и
его военных советников не беспокоил вопрос о готовности Красной Армии к
войне. Вместе с ее поражением, считали они, должна была рухнуть и сталинская
система. На оценку советского противника влияло явно окрепшее осознание не-
мецким командованием своей силы в связи с быстрыми победами вермахта в
Западной и Юго-Восточной Европе, мнение о культурном превосходстве немцев
над славянами, равно как и расистские и антисемитские компоненты, в пред-
ставлении о большевизме как о враждебной силе.
Как пример оптимистической оценки собственной мощи следует привести
цитату из доклада командования 4-й армии: «Возможно, русские намерены дать
отпор немецкому наступлению между западной границей и Днепром, что было
бы для нас очень желательно... Даже командование царской армии не было в со-
стоянии сравняться с немецким командованием. Нынешние же русские коман-
диры способны на это во много раз меньше. Средний командный состав еще
неудовлетворительнее... Слава немецкого оружия, которая еще больше возросла
теперь после войны против Югославии, скоро подтвердится на деле! Предстоит
14 дней тяжелых кровавых боев. Мы надеемся выполнить свою задачу»16.
Гальдер также ожидал, что после тяжелых боев в пограничных районах обра-
зуется своего рода «вакуум», в который ворвутся немецкие танки. Поскольку тан-
ковые дивизии по состоянию на 1941 г. никак нельзя было сравнить с теми со-
единениями, которые участвовали в военной кампании против Франции, Галь-
дер настоятельно рекомендовал командирам войсковых соединений «использо-
вать все подручные средства». Тем самым предполагалось хоть как-то смягчить
ситуацию, ибо только 20% всех имевшихся в распоряжении вермахта танков бы-
ло пригодно для использования в предстоявшей кратковременной маневренной
войне17.
Изданные после 31 июля 1940 г. указы и директивы, касающиеся герман-
ской военной промышленности, с гораздо большей очевидностью, чем опера-
тивные разработки, свидетельствуют о том, что война с Советским Союзом с
самого начала планировалась как «блицкриг» против противника, который яко-
бы располагал весьма незначительными силами. Приказ Гитлера о доведении
численности действующей армии до 180 дивизий с соответствующим резервом
главнокомандования сухопутных войск (20 дивизий) создал множество кадро-
вых и материальных проблем, так как потенциал «рейха» увеличился лишь в не-
значительной степени. Решения, принимавшиеся во время проходившей в
осенние и зимние месяцы 1940 г. борьбы между вермахтом и военной промыш-
ленностью за распределение «такого дефицитного материала, как люди» (В. Кей-
тель), по существу, представляли собой «ввиду демографической ситуации в
рейхе не более чем попытку разрешить проблему квадратуры круга»18. Так была
одобрена идея направлять в отпуска солдат, чтобы они на военных заводах сами
для себя изготовляли вооружение. Из-за их отсутствия в войсках был нанесен
Немецкое название Львова. — Прим, перев.
495

ущерб необходимой боевой подготовке как солдат, так и частей, поскольку фор-
мирование новых частей осуществлялось на основе принципа органического де-
ления клетки. Из-за скрытого сопротивления командиров воинских соединений
на предприятия военной промышленности до января 1941 г. была направлена
лишь треть затребованного количества в 300 тыс. человек. Высшее руководство
было твердо убеждено в том, что для разгрома СССР потребуется максимум три
месяца. Поэтому сухопутные войска должны были обойтись имеющимися че-
ловеческими и материальными ресурсами, выступить в новый поход, почти не
имея резервов. Срок действия приказа, запрещавшего призывникам отбывать
военную службу вместо полевых соединений в тыловых частях, был ограничен
сентябрем 1941 г. 20 декабря 1940 г. то есть почти одновременно с директивой
№ 21, был издан «приказ фюрера», предписывавший в первую очередь принять
меры для пополнения личного состава военно-воздушных и военно-морских
сил. Будучи твердо уверенным в победе, Гитлер 14 июля 1941 г. приказал уде-
лять основное внимание производству вооружений именно для этих видов воо-
руженных сил19.
«Два облика» германо-советской войны — военный и мировоззренческий —
по-настоящему выявляются лишь в том случае, когда наряду с военным рас-
сматриваются также политический и идеологический аспекты ее подготовки.
Как, однако, Гитлеру удалось придать операции «Барбаросса» облик войны на
уничтожение против большевизма и еврейства? Еще 10 февраля 1939 г. Гитлер
в своем выступлении перед командирами армейских частей говорил о том, что
следующая война «будет являться чисто мировоззренческой войной, то есть
войной между народами и расами», в которой офицер обязан быть также идей-
ным вождем своих солдат. Затем верховный главнокомандующий вермахта и
самозваный верховный идейный вождь 23 ноября того же года в выступлении
перед представителями высшего командного состава заявил, что «началась
борьба между расами, исход которой решит, кто будет править Европой и ми-
ром»20. По мнению Гитлера, конечная цель заключалась в расовом преобразова-
нии Европы. С самого начала эта цель предопределила войну в качестве средства
ее достижения. Однако и цель и средства ее достижения сливались в единое це-
лое, то есть становились идентичными лишь в войне на уничтожение против
«еврейско-большевистского» смертельного врага. Но в жестокой борьбе за побе-
ду своей расы, а значит, и за гибель чужой не могло быть никаких законодатель-
ных ограничений. Достичь победы предполагалось любой ценой, невзирая на
правовые нормы и руководствуясь тезисом о том, что будущее принадлежит
сильному. Массовые убийства эсэсовцами интеллигентов и евреев в Польше
были задуманы и как срочные меры по наведению порядка в тылу наступавших
армейский частей — то есть как ликвидация явных и потенциальных противни-
ков оккупации страны Германией, — и как начало физического устранения «ра-
сово чуждых элементов». Сражавшиеся в Польше армейские формирования
также жестоко расправлялись с партизанами и евреями, но никто из грабивших,
бесчинствовавших и расстреливавших мирных жителей солдат не предстал пе-
ред военным трибуналом. Ко всему прочему Гитлер издал 4 октября 1939 г. указ
об амнистии, избавив виновных даже от формального наказания.
В отличие от польской кампании война против Совесткого Союза была лич-
ной войной Гитлера. Он рассматривал осуществление операции «Барбаросса» не
просто как «борьбу двух армий», но как решающую схватку с «европейским боль-
шевизмом», гибельному влиянию которого приписывалось поражение Герма-
нии в ноябре 1918 г. Военные операции с целью завоевания «жизненного про-
странства», хищническое использование его ресурсов в интересах германской
военной промышленности и полицейские политические акции по окончатель-
ной ликвидации расовых врагов были для Гитлера всего лишь различными сто¬
496

ронами одной и той же большой войны. В отличие от польской кампании в дан־
ном случае концепция «войны на уничтожение» стала с самого начала неотъем-
лемым компонентом военной стратегии. Поэтому в задачу так называемых айн-
затцгрупп полиции безопасности и службы безопасности (СД) входила ликви-
дация «врагов рейха и государства» непосредственно в районах боевых действий
сухопутных войск; армейским частям — а отнюдь не судебным органам — вме-
нялось в обязанность безжалостно расправляться с партизанами и со всеми по-
дозреваемыми в связях с ними, а также с носителями «еврейско-болыпевист-
ского мировоззрения» в рядах Красной Армии, то есть с комиссарами. Гитлеру
удалось слить в единую «концепцию уничтожения» акцию СС и военную борьбу
только потому, что офицеры и юристы в штабе верховного главнокомандования
и генеральных штабов сухопутных войск и военно-воздушных сил были также
твердо убеждены: с расовой и идеологической точек зрения национал-социали-
стическую Германию и большевистский Советский Союз разделяет непреодо-
лимая пропасть. Поэтому Гальдер также считал, что сухопутным войскам совер-
шенно необходимо «принять участие в борьбе двух мировоззрений»21. Поэтому
занимавшим высшие командные посты генералам и их юридическим советни-
кам казался вполне убедительным довод о необходимости отказа на время этого
столкновения, которое планировалось как быстротечная военная кампания, от
международно-правовых норм ведения войны и наложения ограничений на
юрисдикцию военных трибуналов. Соответствующий указ от 13 мая 1941 г. был
призван заранее амнистировать солдат за совершенные ими преступления про-
тив советского гражданского населения и за противозаконные расстрелы плен-
ных комиссаров. Предпринимавшиеся «айнзатцгруппами» СД или армейскими
частями меры по ликвидации в районах боевых действий явных и потенциаль-
ных врагов должны были способствовать «сбережению германской крови». Со-
знательное смешение идейных и военных мотивов действий, равно как и взгля-
дов на карательные меры со взглядами на предохранительные меры в значи-
тельной степени помогло скрыть противоправный характер этого указа. В отли-
чие от массовых убийств в Польше ни планировавшиеся «мероприятия» СС, ни
предстоявшее использование армии в целях национал-социалистической вой-
ны на уничтожение не вызвали резкой критики со стороны высшего военного
командования. Столь резкое изменение поведения солдат оказалось возможным
из-за вызванного победой над Францией изменения психологической ситуации
в стране и их сугубо негативного отношения к большевизму22. «Просветитель-
ская работа» среди солдат на Восточном фронте начала проводиться с первого же
дня их вторжения на территорию Советского Союза. Обращение Гитлера, дирек-
тивы ОКВ относительно того, как должны вести себя военнослужащие вермахта,
памятные листки, распространявшиеся армейскими штабами, в которых гово-
рилось о том, что можно ожидать применения Красной Армией «коварных» ме-
тодов ведения войны, должны были убедить солдат в специфическом характере
этого противоборства.
22 июня 1941 г. началась порожденная Гитлером война с противником на
Востоке. То, что операция «Барбаросса» приобрела особые черты, объяснялось не
только соответствующими акциями СС и вермахта, но и реакцией советского
руководства на германское вторжение. Во-первых, Сталин в своем выступлении
3 июля 1941 г. также охарактеризовал борьбу против вермахта не как «обычную
войну» между двумя армиями, а как руководимую партией беспощадную народ-
ную войну против «германского фашизма», так как речь шла о жизни и смерти
Советского государства. Этот призыв, о содержании которого солдаты вермахта
узнали из напечатанных на немецком языке советских листовок, был воспринят
Гитлером как «шанс истребить все, что нам противостоит». Отныне можно было
еще эффективнее изображать концепцию «войны на уничтожение» в качестве
497

стратегических мероприятий, вызванных необходимостью обеспечения без-
опасности войск от «трусливых» ударов в спину. Во-вторых, советская сторона
также с самого начала войны прибегала к противоречившим международному
праву методам. Жестокое обращение с немецкими военнопленными, массовые
расстрелы войсками НКВД политических заключенных в Прибалтийских ре-
спубликах, на Украине и в Белоруссии придали яркие краски созданной немец-
кой стороной картине «азиатского» способа ведения войны Советами и позволи-
ли выдавать акции «айнзатцгрупп» по уничтожению людей как возмездие за эти
преступления. Именно так, например, немецкая сторона действовала в Лембер-
ге. Это, однако, не дает повода для оправдания совершенных немцами преступ-
ных деяний, ибо их никак нельзя объяснять только лишь реакцией на советские
зверства, хотя, конечно, жестокость неизбежно порождает жестокость. Такой
противоречащий международному праву метод ведения войны боевыми частя-
ми, несмотря на все попытки многих советских и немецких военачальников
пресечь самоуправство своих солдат и сохранить дисциплину, пробудил в по-
следних иррациональную ярость и жажду мести, которые также придали особый
характер германо-советской войне.
Это качественное отличие «войны на Востоке» нашло отражение в письмах
немецких солдат. Вот три примера. «Немецкий народ в неоплатном долгу перед
нашим фюрером, ибо если бы эти бестии, с которыми мы сейчас ведем борьбу,
ворвались в Германию, то начались бы такие убийства, которых еще не видел
мир... И если вы в Германии читаете “Штюрмер” и рассматриваете опублико-
ванные в нем фотографии, то знайте: это лишь малая толика тех совершенных
здесь евреями преступлений, свидетелями которых мы стали» (10 июля
1941 г.); «Все взятые нами в плен или арестованные комиссары и прочие лица
расстреливаются на месте. Русские ведут себя точно так же. Это ужасная война»
(16 июля 1941 г.); «У тебя чересчур упрощенное представление об этой войне!
Ты думаешь, мы пришли сюда только для несения оккупационной службы...
Здесь речь идет о борьбе с бандитами и эксцессами малой войны. Так, вчера рус-
ский в штатском застрелил в соседнем местечке немецкого офицера. За это была
сожжена целая деревня. В этом восточном походе дела обстоят совсем иначе, чем
в западном» (23 октября 1941 г.).
Отличие восточного похода от западного состояло прежде всего в том, что
армейские части в своем обращении с гражданским населением руководствова-
лись созданным официальной пропагандой образом врага в виде «еврейского
большевизма». Тем самым заранее было стерто различие между необходимыми
с военной точки зрения мерами по поддержанию спокойствия и порядка и гено-
цидом. Немецкие войска под впечатлением того, что их в западных областях
СССР приветствовали как «освободителей от большевизма», сначала не отвечали
немедленно на акты саботажа массовыми репрессиями и возлагали ответствен-
ность за них главным образом на евреев, коммунистов и русских. Тем самым в
практику вошло распределение людей по категориям в качестве «враждебных
антигерманских элементов». Избрав объектом террора лишь одну определенную
часть населения оккупированных областей, армейское командование полагало,
что сумеет сохранить к себе доверие и не допустить перехода в «большевистский
лагерь» его основной массы.
22 июня 1941 г. ни Гитлер, ни высшие военные чины не сомневались в ско-
рой победе над Советским Союзом. Достигнутые в первые дни значительные ус-
пехи подтверждали их ожидания. Еще раз вполне оправданными оказались на-
дежды на высокие боевые качества немецкого солдата. Уже через две недели
Гальдер и Гитлер считали, что война выиграна. Однако еще через несколько
дней выяснилось, что уничтожить «основные силы русской армии» к западу от
линии Днепр — Двина невозможно. Москва сумела организовать эффективную
498

оборону, и боеспособные части Красной Армии отошли за эту «магическую» ли-
нию на восток. В командных инстанциях вермахта пришлось спешно пересмат-
ривать общую оценку оперативной обстановки, приспосабливая ее к реальной
ситуации. Бурная полемика между Гитлером и командованием сухопутных
войск летом 1941 г. о целях и методах осуществления второго этапа наступле-
ния отражала постепенное осознание многими немецкими высшими воена-
пальниками провала операции «Барбаросса» вследствие недооценки военного и
экономического потенциала, а также организационных возможностей «такого
колосса, как Россия». Для завершения «блицкрига» еще до наступления зимы не
было ни времени, ни сил. Продвижение вермахта в глубину внушавшего с само-
го начала опасения «бескрайнего русского пространства», по мере того как таяла
его наступательная мощь, становилось все более трудноразрешимой задачей.
Резко увеличивалась диспропорция между задачами по наведению порядка
на гигантской оккупированной территории и незначительным количеством вы-
деленных для этого сил. При проведении акций по умиротворению и эксплуата-
ции оккупированных областей немецкие власти не утруждали себя вопросом о
законности использовавшихся ими средств. С конца июля 1941 г. террор начал
приобретать все более широкий размах. Солдатам и офицерам было прямо ска-
зано, что взятие заложников не станет поводом для последующего привлечения
к уголовной ответственности за «противозаконные деяния». С этого момента
«карательные меры», то есть массовые казни и сжигание деревень, стали повсед-
невным явлением. Командующие немецкими армиями, командиры дивизий и
полков и коменданты населенных пунктов совершенно точно определили, что
им противостоит не вооруженный народ, а руководимое партийно-государст-
венными органами партизанское движение. Это привело к еще более жестоким
расправам над действительными или мнимыми «носителями враждебного ми-
ровоззрения», атакже над теми, кто оказывал им помощь или просто сочувство-
вал. Поэтому, в отличие от западного похода, для ликвидации «опасных элемен-
тов» в тыловых районах охотно привлекались подразделения СС. Сельское насе-
ление оказалось в особой степени зажатым между «советским молотом и наци-
онал-социалистической наковальней» (А. Даллин). Если партизаны ожидали от
него материальной поддержки и безжалостно расправлялись с теми, кто сотруд-
ничал с оккупационными властями, то оккупанты в свою очередь требовали ло-
яльного поведения и помощи в борьбе с партизанскими отрядами. Захват опре-
деленных групп населения и их уничтожение без выяснения вопроса об их при-
частности к саботажу, значительный разрыв между количеством казненных
«партизан» и «красноармейцев» и данными о собственных потерях и одновре-
менно почти полное совпадение между количеством взятых заложников и спи-
сками позднее расстрелянных людей, приводимые в отчетах охранных частей и
боевых соединений, — все это говорит о том, что террор никак нельзя объяснить
только потребностью в обеспечении безопасности войск. Здесь со всей очевид-
ностью прослеживаются идеологические мотивы. «Вообще, заблаговременное
вынесение приговора без доказательства индивидуальной вины представляло
собой весьма удобный метод ликвидации потенциальных противников и всех
нежелательных групп населения»25. Было бы неверно считать, что к этой вакха-
налии истребления «еврейского большевизма» были причастны только «айн-
затцгруппы» СД. Если в приказах, изданных многими немецкими военачальни-
ками, довольно глухо говорилось о едином враге в лице большевиков, евреев и
партизан, то Рейхенау, Манштейн и Гот провозгласили этот тезис совершенно
открыто. Приказы, в которых немецким солдатам на Восточном фронте стави-
лись не только военные, но и мировоззренческие задачи, естественно, приводи-
ли к последствиям, которые командирам соединений были известны с сентября
1939 г. В данном случае мало помогал и содержавшийся в конце приказа Ман¬
499

штейна призыв соблюдать дисциплину и предупреждение не допускать самоуп-
равства26.
Разумеется, среди военачальников были те, которые занимали иную пози-
цию и выступали за то, чтобы объявить народам Советского Союза, что после
уничтожения «еврейского большевизма» они могут рассчитывать на позитив-
ные изменения в будущем. Приводимые ими профессиональные аргументы в
пользу политических методов ведения войны с учетом возможного провала one-
рации «Барбаросса» неоднократно заставляли Гитлера несколько отклоняться от
неукоснительного соблюдения своих догм, но лишь в тех случаях, когда это су-
лило принести военную или экономическую выгоду и способствовало ослабле-
нию силы сопротивления противника. Так, из-за острой нехватки рабочей силы
в «рейхе» и недостаточного количества охранных частей на оккупированных со-
ветских территориях осенью 1941 г. было разрешено проводить вербовку кре-
стьян и военнопленных для отправки на работы в Германию. Гитлер также со-
гласился с проведением реорганизации колхозной системы и с пересмотром,
инструкций об обращении с комиссарами. В проходившей в послевоенное годы
дискуссии, посвященной противозаконным приказам, выяснилось, что инет-
рукция об обращении с комиссарами от 6 июля 1941 г. играла гораздо большую
роль, чем так называемый «указ фюрера» от 13 мая 1941 г., хотя именно из-за
него и его дополнений, разрешавших немецким войскам проведение «особых
мероприятий», советское гражданское население понесло значительно большие
жертвы. Это было связано с тем обстоятельством, что распоряжение о расстреле
комиссаров представляло собой гораздо более откровенное нарушение междуна-
родного права, которое никак нельзя было скрыть за туманными рассуждения-
ми о военной необходимости «умиротворения оккупированных земель».
Уже в конце августа Гитлер сознавал, что войну против Советского Союза
нельзя будет выиграть до конца 1941 г. Поэтому он хотел уничтожить боевую
мощь Красной Армии путем применения тактики «котлов», захватить как мож-
но больше богатых ресурсами районов и занять удобные исходные позиции для
проведения наступательных операций в 1942 г. Гальдер же по-прежнему считал,
что конец войны можно приблизить путем взятия Москвы. Неожиданное контр-
наступлейие Красной Армии 5 декабря 1941 г. оказалось тяжелым ударом не
только для солдат и офицеров немецких соединений, оказавшихся к тому време-
ни на грани полного нервного и физического истощения, но и для военно-пол-
итического руководства, которое продолжало спорить о причинах «нынешнего
кризиса» и методах его преодоления, поскольку никак не желало считаться с тем
фактом, что стратегическая инициатива перешла к противнику. Это повлекло за
собой резкие разногласия между Гитлером, главнокомандованием сухопутных
войск и командующими сражавшимися на Восточном фронте армиями и кор-
пусами. 19 декабря 1941 г. Гитлер занял пост главнокомандующего сухопутны-
ми войсками. После понесенных вермахтом в ходе осуществления операции
«Барбаросса» огромных потерь в живой силе и технике, которые никак нельзя
было восполнить в ближайшее время, оперативным возможностям на 1942 г.
была дана гораздо более трезвая оценка. Вся наступательная мощь «восточного
войска» должна была сконцентрироваться на южном фланге фронта для захвата
нефтяных месторождений Кавказа, разрушения такого центра военной про-
мышленности, как Сталинград, и выхода к Волге с целью отрезать Москву от
одной из двух основных линий коммуникаций, по которым поступала в СССР
помощь из Англии и США27. Разразившийся зимой 1941/42 г. «кризис» озна-
чал конец «системы военной экономики мирного времени»; тем не менее руко-
водящие деятели нацистского режима никак не могли решиться заставить не-
мцев переносить такие же тяготы и лишения, как и население Советского Союза,
который уже летом 1941 г. начал «тотальную войну». Они предпочли наряду с
500

проведением структурной реформы военной промышленности еще более актив-
но использовать человеческие и материальные ресурсы оккупированных терри-
торий.
Крах немецкой стратегии «блицкрига» в войне против СССР и создание
вследствие вступления США в войну такого же соотношения сил, как и на за-
ключительном этапе первой мировой войны, отнюдь не заставили руководите-
лей Германии добиваться заключения мира путем переговоров. Они не пошли
на этот шаг не потому, что реалистически оценивали свое положение и понима-
ли, что лидеры противостоявшей коалиции никогда не сядут с ними за стол пе-
реговоров, а потому, что Гитлер по-прежнему исходил из социал-дарвинистской
альтернативы «все или ничего». Свою бескомпромиссную позицию Гитлер еще
до начала войны подкрепил цитатой из Клаузевица: «Зачастую целесообразнее и
разумнее погибнуть, чтобы сохранить честь, чем капитулировать, дабы про-
слыть так называемым мудрецом». Непреклонная решимость Гитлера продол-
жать войну выразилась также в ужесточении политики геноцида по отношению
к европейским евреям. В операции «Барбаросса», как ни в одной из предыдущих
военных кампаний, наглядно проявилась неразрывная связь идеологических и
политических целей с социал-дарвинистской доктриной «третьего рейха».
Примечания
1	См. статью Бианки Пиетров-Энкер в этой книге.
2	См.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 4, Stuttgart 1983, S. 9 ff. и 23 ff.
3	Meldungen aus dem Reich. Auswahl aus den geheimen Lageberichten des Sicherheitsdienstes des SS
1939-1944. Hrsg. von Heinz Boberach, Neuwied, Berlin 1965, S. 79 (27.6.1940) и Nr. 105 vom
15.7.1940, Bundesarchiv-Militararchiv Freiburg (BA-MA), Wi/IF 5.31/72.
4	Так высказался Гитлер о главнокомандующем армией 23.6.1940, ВА-МА, RW 4/v. 581, Notiz des
Wehrmachtfiihrungsamtes vom 24.6.1940.
5	О планах демобилизации немецкой стороны см.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd
4, S. 259 ff., другой вариант плана см. там же, Bd. 5/1, S. 843 ff.
6	Kriegstagebuch der Seekriegsleitung, Teil A, S. 236, BA-MA, RM 7/14.
7	Cm.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 4, S. 9 f. и S. 207 ff.
8	Andreas Hillgruber, Hitlers Strategic. Politik und Kriegfiihrung 1940/41, Munchen 1982, S. 211.
9	Der «Operationsentwurf Ost» des Generalmajors Mareks vom 5. August 1940, hrsg. und eingel. von Ingo
Lachnit und Friedhelm Klein, в: Wehrforschung, H. 4 (1972), S. 114-123.
10	Противоположную точку зрения, что Гитлер хотел покорить Запад через победу на Востоке,
представляет Хартмут Шустерайт, Vabanque, Herford, Bonn 1988.
11	См.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 4, S. 333 ff. und 367 ff., а также статьи Детлефа
Фогеля и Герда Юбершёра в этой книге.
12	См.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 4, S. 235 ff.
13	См. там же, S. 198 ff.
14	Cm.: Die Notizen von Teilnehmem an der groBen Besprechung in Zossen, BA-MA, RH 20-18/71, RH
21-3/v. 46, и RH 20-17/23.
15	BA-MA, RW 4/v. 578, Weisung an die Abteilung Wehrmachtpropaganda vom 21.6.1941.
16	BA-MA, RH 20-4/114.
17
Cm.: Jurgen Forster, The Dynamics of Volksgemeinschaft. The Effectiveness of the Military Estab-
lishment in the Second World War, в: Military Effectiveness. Ed. by Allan R. Millett and Williamson
Murray, Vol. 3: ׳The Second World War, Boston, London 1988, p. 200 ff.
18	Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 5/1, S. 998 (Beitrag Kroener).
19	См. там же, а также S. 846 ff.
20Там же, Bd 4, S. 22 f.
21	Generaloberst Halder, Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabes des
Heeres 1939-1942. Bearb. von Hans-Adolf Jacobsen, Bd 3, Stuttgart 1964, S. 399 (6.5.41). Cm.: Das
Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 4, S. 413 ff.
22	Cm.: Helmut Krausnick, Die Wehrmacht im nationalsozialistischen Deutschland, в: Das Dritte Reich.
501

Herrschaftsstruktur und Geschichte, hrsg. von Martin Broszat und Horst Moller, Munchen 1983, S.
203.
23	Cm.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 4, S. 1035 ff. и 781 ff.
24	Цит. no: Das Andere Gesicht des Krieges. Deutsche Feldpostbriefe 1939-1945, hrsg. von Ortwin
Buchbender und Reinhold Sterz, Munchen 1982.
25	Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 5/1, S. 200.
26	См. там же, Bd 4, S. 1049 ff.
27	См. статью Бернда Вегнера в этой книге.

Мартин Фогт
Откровения в ожидании победы
Критические заметки о застольных беседах Гитлера
осенью 1941 г.
В начале сентября 1941 г. подвластные Германии территории в Европе про-
стирались от Нордкапа до Крита и от Днепра и Волхова до Пиренеев. И хотя бои
на русской земле продолжались гораздо дольше, чем это предусматривалось при
планировании военных операций, а это в свою очередь привело к истощению
людских и материальных ресурсов, по крайней мере официальные круги про-
должали с непоколебимой уверенностью утверждать, что последний серьезный
противник на Европейском континенте и главный идейный враг будет уничто-
жен еще до начала конфликта с США1.
Краткое упоминание о сложившейся тогда реальной ситуации необходимо
для того, чтобы затем перейти к подробному анализу застольных бесед Гитлера
в ставке фюрера в сентябре — начале ноября 1941 г., ибо они достаточно полно
характеризуют его положение и репутацию. Основу для этого составляют два до-
полняющих друг друга источника. Прежде всего речь идет об опубликованных
Вернером Йохманом сделанных по указанию Бормана Генрихом Геймом запи-
сей высказываний Гитлера за обедами и ужинами2. Их дополняют 29 отчетов о
застольных разговорах и оценках положения на фронтах за период с 6 сентября
по 7 ноября 1941 г., которые постоянный представитель рейхсминистра по де-
лам занятых восточных территорий в ставке Вернер Кёппен отправил Альфреду
Розенбергу3.
Уже с16 июля 1941 г. пресловутое обсуждение проблемы административно-
территориального деления оккупированных Германией восточных земель сви-
детельствовало, что выдвижение кандидатуры Розенберга на пост главы выше-
упомянутого ведомства встретило активное неприятие со стороны преследовав-
ших исключительно собственные интересы в политико-идеологической и эко-
номической сферах соответствующих министерств, командных инстанций вер-
махта и СС4. После начала войны против СССР Розенберг находился в Берлине,
то есть вдалеке от ставки фюрера, и очень нуждался в поступлении оттуда точной
информации о позиции и настроениях Гитлера и оказывавших на него непос-
редственное влияние конкурентах, чтобы знать, кто во властных структурах мо-
жет стать его потенциальным союзником. Поэтому Кёппен в отличие от двух
других известных составителей стенограмм застольных бесед в ставке фюрера
— Гейма и Пикера5 — записывал высказывания и оценки положения на фрон-
тах, сделанные не только Гитлером, но и его сотрапезниками. Некоторые ошиб-
ки в написании имен или изложении обсуждаемых проблем6 скорее еще более
свидетельствуют о подлинности отчетов Кёппена, который совершенно очевид-
но не входил в число приближенных к Гитлеру представителей министерств в
ставке и, подобно своему шефу, не располагал значительным политическим
503

влиянием7. Но именно стремление «восточного министерства» всячески под-
пять свой авторитет, вероятно, побудило Кёппена8 приложить все усилия для
того, чтобы быстро и подробно информировать Берлин. Показательна здесь та
наивная радость, с которой Кёппен приводит слова Гитлера, сказанные им в свя-
зи с отказом Розенберга по состоянию здоровья отправиться в Прибалтику. Ока-
зывается, Гитлер «недвусмысленно» заявил, «что для него восстановление здо-
ровья рейхсминистра гораздо важнее, чем его вылет в Россию. Фюрер затем рас-
сказал гостям, что с рейхсминистром несколько лет тому назад случилось несча-
стье — носильщик неосторожно поставил ему на ногу тяжелый чемодан, и с тех
пор его часто мучают боли»9.
С другой стороны, высказывания Гитлера давали Кёппену возможность
узнать, кто и каким образом намеревается вторгнуться в сферу компетенции
«восточного министерства». При поддержке гауляйтера Восточной Пруссии Ко-
ха, который, будучи рейхскомиссаром Украины, постоянно конфликтовал с Ро-
зенбергом, Гитлер резко выступил против предоставления Украине особого ста-
туса10. Украинцам, как, впрочем, и великороссам, он приписывал такие качест-
ва, как лень, неорганизованность и склонность к анархо-нигилистическим убеж-
дениям, и Гитлер поэтому даже с похвалой отозвался о выдающихся заслугах
Сталина, сумевшего создать из «славянского сброда»11 государство12. В уцелев-
шие после войны советские города немцы вообще не должны входить — «пусть
они, располагаясь в стороне от больших дорог, и дальше влачат жалкое сущест-
вование в собственной грязи»13. Нечего даже и думать о том, чтобы после победы
начать прививать культурные традиции покоренным русским и украинцам,
предоставляя им возможности для получения образования14. Их следует рас-
сматривать исключительно как дешевую рабочую силу, предназначенную, по-
мимо всего прочего, для осуществления грандиозных планов всемерного рас-
ширения инфраструктуры15. Это в свою очередь повлечет за собой заселение
этих территорий, причем не только «имперскими и зарубежными немцами», но
и гражданами других европейских государств16.
Представитель Розенберга полностью отдавал себе отчет, какие администра-
тивные и институциональные проблемы возникнут в условиях «хаоса», царив-
шего в руководящих кругах национал-социалистического государства, и каким
образом они отразятся на деятельности недавно созданного «восточного мини-
стерства», которое со всех сторон подвергалось резкой критике за ее плохую ор-
ганизацию, хотя само оно пока еще находилось в стадии становления. Не Гитле-
ру, а его близким сотрудникам и своему министру высказывал Кёппен возраже-
ния, когда докладывал:
«Все были крайне удивлены, когда я... заявил, что высшие инстанции пока
еще не утвердили кандидатуры всех рейхскомиссаров, не говоря уж о гебитско-
миссарах, и что очень сложно сформировать штаб, если не располагаешь спи-
ском соответствующих, выделенных в твое распоряжение лиц. Поэтому было бы
весьма целесообразно представить высшей инстанции доклад об этих трудно-
стях, и прежде всего об истинном состоянии дел при формировании и оснаще-
нии аппарата гражданской администрации, чтобы здесь не возникло никаких
превратных представлений»17.
В другой раз Кёппен объяснял своему министру:
«Учитывая чрезвычайно резкие и весьма определенные высказывания фю¬
504

рера относительно создания немецких поселений на оккупированных восточ-
ных землях и их германизации, представляется крайне необходимым скорей-
шее разграничение сфер компетенции рейхсминистра по делам занятых восточ-
ных территорий и уполномоченного по обеспечению прав немецкого народа со
стороны фюрера и рейхсминистра доктора Ламмерса. Иначе данное фюрером
17.07.41 поручение не будет выполнено, и министерство по делам занятых вое-
точных территорий будет обречено заниматься второстепенными вопросами.
Его задача будет заключаться тогда лишь в том, чтобы заставить загнанных в
резервации славян эмигрировать или умереть. Решение же позитивных задач,
начиная от строительства дорог и поселений, возьмет на себя уполномоченный
по германизации»18.
В этом отрывке сразу же бросается в глаза следующее обстоятельство: пред-
ставитель Розенберга настолько проникся целями национал-социалистической
«восточной политики», что спокойно — пусть даже предостерегая — говорит об
умерщвлении «загнанных в резервации славян» как о возможной администра-
тивной задаче.
Бесспорно, сделанные Геймом и Кёппеном записи не могут претендовать на
исчерпывающую характеристику короткого — протяженностью чуть больше
двух месяцев — временного отрезка и являются своего рода «моментальным
снимком»; однако они проникнуты твердой уверенностью в скорой победе. В эти
месяцы Гитлер в кругу ближайших сотрудников весьма откровенно высказал
свое мнение о развитии политических событий, равно как и свои представления
о будущем. Сюда относятся его слова о полном разрушении Ленинграда и Мос-
квы. Так, 10 сентября 1941 г. Гитлер наложил запрет на вступление немецких
войск в Ленинград, мотивируя это угрозой начала уличных боев.
«Город будет лишь взят в кольцо, подвергнут артиллерийскому обстрелу и
взят измором. Не имеет значения, сколько это займет времени — несколько
дней или даже недель. Осуществить предложенный финнами план отвести воды
расположенного на возвышенности Ладожского озера в Финский залив и тем
самым затопить Ленинград технически довольно сложно»19.
Нет никакого ощущения, что в последней фразе фактически речь идет об ис-
треблении сотен тысяч людей. Кёппен столь же спокойно и хладнокровно, оце-
нивая положение на фронтах, сообщал 9 октября: «Фюрер распорядился запре-
тить немецким солдатам вступать на территорию Москвы. Город будет окружен
и стерт с лица земли»20. Наконец 17 октября Гитлер отчетливо дал понять, что
после победы сохранится лишь несколько русских городов21. Общая негативная
оценка русского народа нашла выражение в следующем высказывании фюрера:
«В данном случае было бы совершенно бессмысленно говорить о трудовой мо-
рали и долге, люди этого никогда не поймут, так как привыкли реагировать толь-
ко на удары кнута»22. Очевидно, ни у кого не вызывавшие возражений презри-
тельные высказывания Гитлера о славянских народах и его отказ от какого-либо
гуманного обращения с ними нашли выражение в его отказе дать им элементар-
ное образование и хоть как-то позаботиться о них.
«С них будет вполне достаточно умения читать дорожные указатели, немец-
кому учителю там нечего делать. Под свободой украинцы понимают разрешение
мыться только один раз в месяц, а не два раза, как прежде, немец со своей зубной
щеткой вскоре будет вызывать только раздражение. Он лично, будучи фюрером
505

немецкого народа, принял хорошо продуманное решение управлять именно в
соответствии с этими принципами, и его совершенно не интересует мнение ела-
вян по этому поводу»23.
Форма и содержание высказываний, сделанных Гитлером без учета каких-
либо политических мотивов и без возражений с чьей-либо стороны, позволяют
прийти к выводу о том, что он стремился занять позицию, позволявшую ему
беспрекословно излагать свое мнение по всем прямо или косвенно интересую-
щим его проблемам в кругу лиц, достаточно хорошо разбиравшихся в них24. Ха-
ракгерно, однако, что их мнение лишь один раз не совпало со взглядами фюрера,
и то это никак не было связано с политическими событиями. Когда в связи с
праздником урожая в Восточной Пруссии в ставке был накрыт стол, Гитлер «с
иронией заявил, что этот красочный вегетарианский стол гораздо красивее и эс-
тетичнее стола с выставленным на нем трупом забитого животного». Далее Кеп-
пен отмечает: «Но поскольку на обед был подан весьма аппетитно выглядевший
свиной шницель, эти высказывания фюрера далеко не у всех нашли положи-
тельный отклик!»25 Ни о каких других более крайних проявлениях «оппозици-
онных настроений» в записях Кёппена не упоминается, и в ретроспективе это
производит особенно неприятное впечатление.
При анализе этих застольных разговоров в ставке ни в коем случае нельзя
отделять фюрера от тех, кто вплоть до 1945 г. поддерживал и терпел его, чтобы
не сбиться на слишком легкий путь, сосредоточив все внимание исключительно
на личности Гитлера; следует также присмотреться к людям, которые занимали
руководящие посты во всех властных структурах и, будучи последователями им-
периалистической идеологии, беспрекословно поддерживали экспансионист-
скую политику. При этом выводы из дискуссии, затрагивающей такой круг про-
блем, как «Кто был истинным правителем третьего рейха?» или «Слабость дик-
татора», не должны рассматриваться как исчерпывающая характеристика мето-
дов правления национал-социалистического режима; если даже в записях бесед
в ставке приводятся в основном высказывания Гитлера — это было сделано
преднамеренно — ни в коем случае не следует забывать, что без широкой поддер-
жки его идеи не могли быть претворены в жизнь. А уж национал-социалистиче-
ская «восточная политика» явилась продолжением традиции, которая — по
крайней мере со времен первой мировой войны — отражала умонастроения до-
вольно значительной части населения. Только теперь, как сообщает Кёппен, по-
еле возвращения Гитлера из поездки на Украину, на первый план выдвинулось
откровенное желание проводить политику геноцида.
«В Киеве полностью сгорел целый квартал, но в городе все еще проживает
довольно большое количество человек. Они производят очень плохое впечат-
ление, внешне походят на пролетариев, и поэтому их численность следовало
бы сократить на 80-90 процентов. Фюрер немедленно поддержал предложение
рейхсфюрера конфисковать расположенный неподалеку от Киева древний рус-
ский монастырь — как он называется, нам не сказали, — чтобы он не превра-
тился в центр возрождения православной веры и национального духа»26.
Здесь приводится чужое, очевидно широко распространенное мнение, от-
крывающее, вероятно в перспективе, возможности «структурных изменений»27.
Следует отметить, что «восточное министерство» выступало за придание У край¬
506

не особого статуса, но этому резко противились Гитлер и конкурировавшие ве-
домства.
Но даже если в ставке беседы проходили и монологи произносились в не-
принужденной атмосфере, следует все же учесть высказанное Эберхардом Еке-
лем относительно давно известных записей Генри Пикера предупреждение:
нельзя на этом основании делать вывод о якобы «присущем Гитлеру доброду-
шии»28. Благодаря нетрадиционным методам Гитлер вопреки всем предостере-
жениям добился значительных политических и военных успехов, которые вну-
шили его приверженцам веру в «величайшего фюрера всех времен» и пробудили
у постоянно участвовавших в застольных беседах сотрудников желание в мо-
мент триумфа оказаться в числе его боевых соратников. Это сделало невозмож-
ным — по крайней мере на территории ставки — какие-либо критические заме-
чания и способствовало развитию у Гитлера мании величия, которая в резуль-
тате внушила ему самому веру в собственные сверхъестественные способности.
Она же побудила его непрерывно разрабатывать проекты грандиозных сооруже-
ний, которые как символы его власти должны были быть построены только из
сверхпрочного материала — таковым Гитлер считал только гранит. Их также
следовало рассматривать как воплощенные в камне идеи мирового господства
национал-социализма.
«Наиболее прочными являются сооружения из камня, поэтому в будущем
все административные здания в Берлине должны строиться только из гранита,
чтобы они гарантированно простояли не менее 34־־ тысяч лет... У любого пере-
ступившего порог рейхсканцелярии должно возникнуть чувство, что он пред-
стал перед повелителем мира, и уже при прохождении пути через Триумфаль-
ную арку по широкой улице мимо Дворца солдатской славы к Народной площа-
ди у него должно перехватить дыхание»29.
Не подлежит сомнению, что Гитлер, который считал себя «архитектором»30
и подлинным создателем этих порожденных его гигантоманией архитектурных
проектов, под «повелителем мира» подразумевал себя самого и собирался воз-
двигнуть сооружения, которые должны были превзойти здания, построенные в
Риме в античную и христианскую эпохи. «Большой зал должен быть настолько
огромен, что в нем смогли бы разместиться Собор святого Петра и площадь пе-
ред ним»31.
Привыкнув после начала войны к непрерывно звучавшим в свой адрес ди-
фирамбам, Гитлер — вследствие беспрекословного подчинения своего окруже-
ния — был твердо убежден в том, что вправе ׳требовать от служивших опорой его
режиму государственных институтов и социальных групп безоговорочного еле-
дования его идеям. Поведение Гитлера — в других условиях его, несомненно,
подвергли бы острой критике за высокомерие и маниакальную уверенность в
своем праве судить обо всем на свете — нельзя оценивать исходя только из ело-
жившейся в тот момент ситуации. Необходимо учитывать, что с тех пор, как он
в 1921 г. взял в свои руки бразды правления в партии, его гораздо более образо-
ванные и зачастую достигшие гораздо более высоких армейских чинов соратни-
ки в большинстве своем добровольно подчинились ему и восторженно внимали
его речам.
Приход национал-социалистов к власти в 1933 г., их поддержка генералите-
том в 1934 и 1938 гг., а также одержанная в сентябре 1939 г. победа окончательно
507

убедили Гитлера в том, что он наделен выдающимися военными способностя-
ми. Так, он постоянно подчеркивал, что фронтовой опыт первой мировой войны
позволяет ему войти в положение сражающихся на передовых рубежах солдат и
офицеров и распознать угрожающую им опасность32. Дело дошло уже до того,
что после победоносного завершения военной кампании против Франции у Гит-
лера окончательно закружилась голова от льстивых речей Геринга, и он начал
сравнивать себя с Мольтке. Во всяком случае, в октябре 1941 г. он так заявил
своим сотрапезникам:
«Полководцем я стал вопреки своей воле; я занимаюсь военными проблема-
ми лишь потому, что в настоящий момент нет никого, кто смог бы это сделать
лучше меня. Будь у нас сегодня военачальник уровня Мольтке, я бы предоставил
ему полную свободу действий»33.
В этой связи — учитывая осложнившееся положение на Восточном фронте
при одновременном обострении отношений с США — весьма характерно его вы-
сказывание о собственной манере отдачи приказов. Оно наглядно свидетельст-
вовало, во-первых, о его огромном самомнении, а во-вторых, о стремлении как
можно проще объяснить своему ближайшему окружению основные принципы
своей стратегии.
«Я теперь размышляю о военных проблемах в среднем по десять часов в
день. Чтобы отдать приказ, мне требуется полчаса, ну, может быть, минут сорок
пять, однако сперва следует тщательно продумать предстоящую операцию, и за-
частую разработка начинается за полгода до ее начала. Затем иногда наступает
момент, когда военные действия на Восточном фронте меня вообще больше не
волнуют, поскольку речь идет всего-навсего о неукоснительном выполнении
моих приказов; меня также совершенно не интересует, каким образом они вы-
полняются, поскольку в это время я уже занимаюсь совершенно другими про-
блемами»34.
Через несколько недель, когда зимой под Москвой германские войска потер-
пели первое серьезное поражение, Гитлер начал уделять более пристальное вни-
мание деталям.
«Как фюрер и глава государства... я обязан выделяться на фоне своего окру-
жения. Если близкие мне люди увешаны различными орденами и медалями, то
фюрер отличается от них тем, что ничего подобного себе не позволяет. Если же
они станут одеваться подчеркнуто скромно, я, напротив, буду вынужден укра-
сить свой мундир орденами»35.
В этой связи примечательно, что всячески подчеркивавшаяся нацистской
пропагандой скромность фюрера объяснялась отнюдь не его принципиальной
позицией. Напротив, он даже лично намеревался оформлять нацистские празд-
ники, чтобы позднее никто не смог со ссылкой на него считать «скромность»
отличительной чертой руководителя36.
Собеседники и сотрудники были вынуждены во всем соглашаться со своим
фюрером, делая его образ мыслей и самосознание как бы мерилом собственного
интеллекта. В результате никто никогда не выражал сомнения в соответствии
того или иного замечания Гитлера реальному положению дел, хотя зачастую
они высказывались за столом мимоходом и явно были далеки от истины. Так,
например, никогда не встречали возражения пренебрежительные отзывы о госу-
дарственных деятелях враждебных государств или о тех учреждениях и лично¬
508

стях, которые в условиях царившего при нацистском режиме полнейшего адми-
нистративного хаоса в очередной раз оказывались отодвинутыми на второй
план. Достаточно вспомнить высказывание Гитлера о том, что из-за перенесен-
ного в 21 год полиомиелита у Рузвельта остались «детские мозги»37, или его по-
стоянные нападки на юристов и юридические учреждения38. Многие даже охот-
но поддакивали Гитлеру в надежде завоевать еще большую благосклонность.
Так, Кёппен в одном из своих докладов описывает ощущения, которые возникли
у собеседников Гитлера, когда вслед за экстренным сообщением о падении
Одессы прозвучали немецкие и румынские марши.
«Румынские марши не очень понравились. По меткому замечанию генерала
Йодля, они созданы теми, кто привык ползать на коленях и одновременно вести
легкомысленный образ жизни. Все очень обрадовались, когда наконец зазвучали
немецкие марши»39.
В ожесточенных спорах по поводу разграничений сфер компетенции нацист-
ские диадохи* постоянно ссылались на выгодные для них высказывания Гитле-
ра, чтобы, добившись осуществления своих намерений, продемонстрировать
особую преданность фюреру.
Растущая «поликратия» нацистского режима, вылившаяся в чистейшей во-
ды административный хаос, объясняет необходимость использования в данном
критическом обзоре такого понятия, как вульгарный дарвинизм, ярым против-
ником которого был Гитлер. Осознанно или нет, но Кёппен руководствуется
именно этими представлениями, призывая своего министра внести ясность в
отношения с рейхскомиссаром Кохом, когда последний во время полемики с
командованием вермахта потребовал предоставить в его распоряжение собст-
венные полицейские формирования.
«Этот демарш представляет собой попытку рейхскомиссара управлять вве-
репной ему территорией в обход или даже вопреки указаниям министерства, ибо
полемика с ОКВ является исключительно отвлекающим маневром. Но в любом
случае необходимо выяснить, каковы намерения фюрера в отношении Украины.
От решения этого вопроса зависит, каким авторитетом будет обладать мини-
стерство не только в нижестоящих инстанциях, но и в неподведомственных ему
учреждениях (ОКВ)»40.
Сам Гитлер, разумеется, стремился всячески дистанцироваться от участия в
периодически возникавших конфликтах между различными министерствами и
ведомствами и ни в коей меренежелал однозначно приниматьту или иную сто-
рону, чтобы в дальнейшем не оказаться объектом критики за неправильно вы-
бранную позицию. Одновременно его беспрекословно воспринимавшиеся в
ставке монологи превратились в своеобразныеустные директивы государствен-
ному аппарату и органам военного управления. Именно так, безусловно, следова-
ло воспринимать замечайия Гитлера о расселении в течение 50 лет 5 млн. немец-
ких крестьян на восточных территориях и превращении их в качестве компенса-
ции за утраченные заокеанские колонии в «континентальную сферу влияния».
«Колониям он не придает особого значения и предпочел бы как можно ско-
рее договориться с Англией. Германии требуется лишь небольшое количество
Полководцы Александра Македонского, которые после его смерти вступили в борьбу между
собой. — Прим, перев.
509

колониальных владений для разведения там кофе и чая, все остальное можно
производить и изготовлять на континенте. Передача Германии Камеруна и час-
ти Французской Экваториальной Африки или Бельгийского Конго вполне удов-
летворило бы ее колониальные притязания. Нашей Миссисипи станет Волга, а
не Нигер»41.
На восточных землях следовало проложить множество дорог, чтобы немцы
смогли посещать их. «Нельзя повторять ошибку предвоенной эпохи, когда коло-
ниальная идея сделалась собственностью нескольких капиталистов или частных
компаний»42. Управлять этими территориями по желанию Гитлера следовало в
соответствии с методами, применявшимися англичанами в Индии. Он рас-
сматривал их как «идеальный вариант управления нашими восточными земля-
ми»43. Когда Гитлеру уже был представлен первый вариант «Генерального плана
Ост»44, сделанное в застольной беседе заявление о намерении провести депорта-
цию чехов имело принципиальное значение.
«После окончания этой войны фюрер собирается выселить все неполноцен-
ные с расовой точки зрения элементы с территории Богемии и отправить их на
восточные земли. Каждый из чехов в отдельности отличается прилежанием, и,
если их раскидать по оккупированным восточным территориям, из них могут
получиться хорошие надсмотрщики»45.
Гитлер исходил из того, что Богемия и Моравия являются исконно герман-
скими землями, которые после эпохи Великого переселения народов были за-
хвачены славянами. Еще более очевидным превращение застольной беседы в от-
данный как бы мимоходом приказ делается при прочтении отчета Кёппена о со-
стоявшемся 6 октября 1941 г. обеде, во время которого фюрер высказал следую-
щие соображения:
«Всех евреев следует удалить из протектората и переселить не в генерал-гу-
бернаторство, а прямо на восточные земли. В настоящий момент это невозмож-
но осуществить из-за возросшей потребности вермахта в транспортных средст-
вах. Одновременно следует также убрать всех евреев из Берлина и Вены. Евреи —
это телеграфный провод, по которому враждебная информация с быстротой
молнии распространяется в народе»46.
После этого сообщения уже нет никаких сомнений в том, что судьба еврей-
ского народа была окончательно предрешена в ставке фюрера еще до «совеща-
ния» в Ваннзее.
Для состоявших из представителей вермахта, министерств и партийных ор-
ганов постоянных участников застольных бесед также была характерна тенден-
ция воспринимать высказывания фюрера как указания, непосредственно каса-
ющиеся подведомственных им сфер деятельности. Для этого требовалось вни-
мательнейшим образом слушать Гитлера, учитывая, что он даже в тесном кругу
предпочитал утомительно долго разглагольствовать и по ассоциации быстро пе-
реходил от одной темы к другой. Не следует, однако, предполагать, что мимохо-
дом высказанные замечания выстраивались в систему, заставлявшую предпо-
ложить наличие хорошо продуманной стратегии. Напротив, сохранившиеся за-
частую дословно высказывания Гитлера как более раннего, так и позднего пери-
одов заставляют сделать вывод о том, что он попросту принимал спонтанные
решения, а затем подробно излагал способы их осуществления конкурирующим
ведомствам.
510

Примечания
1	О положении на фронтах см.: Das deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 3: Der
Mittelmeerraum und Siidosteuropa. Bd 4: Der Angriff auf die Sowjetunion, Stuttgart 1983/1984. Оба
тома содержат множество ссылок на дополнительную литературу. Кроме того, благодаря пред-
ставленным, особенно в 4-м томе, полемизирующим друг с другом статьям они дают превосход-
ное представление о различной трактовке этих исторических событий в ФРГ.
2Adolf Hitler, Monologe im Fiihrerhauptquartier 1941-1944. Die Aufzeichnungen Heinrich Heims, hrsg.
von Werner Jochmann, Hamburg 1980. Здесь исправлены неверные даты, которые Гейм приво-
дит, опираясь на записи Пикера: Hitlers Tischgesprache im Fiihrerhauptquartier 1941-1942, im
Auftrage des Deutschen Instituts fur Geschichte der nationalsozialistischen Zeit geordnet, eingel. u.
veroffentl. von Gerhard Ritter, Bonn 1951; см. также: Monologe im Fiihrerhauptquartier, S. 10, прим.
7hS. 16-18.
3На эти записи — речь идет об отчетах 27-55, публикацию которых я сейчас готовлю, — еще не-
сколько лет назад обратил мое внимание директор архива д-р Гейнц Боберах, за что я ему иск-
ренне благодарен: их сперва использовал Дэвид Ирвинг, который пытался создать впечатление,
что сохранилось большее число записей. Более добросовестно их обработал Иохен Тис: J. Thies,
Architekt der Weltherrschaft. Die «Endziele» Hitlers, Diisseldorf 1976. Эти отчеты Кёппена (в даль-
нейшем К-В с указанием формата) находятся в Федеративном архиве в Кобленце.
4 Der ProzeB gegen die Hauptkriegsverbrecher vor dem Internationalen Militargerichtshof (International
Military Tribunal), Niimberg 14. Nov. 1945-1. Okt. 1946, 42 Bde, Niimberg 1947-1949 (IMT), Dok.
L-221, и Akten zur deutschen auswartigen Politik (ADAP), Serie D, Baden-Baden 1950 ff., Band
XIII/1, Dok. Nr. 114; см. также: Alexander Dallin, Deutsche Herrschaft in RuBland 1941-1945. Eine
Stiidie iiber Besatzungspolitik, Diisseldorf 1958, S. 695 f.;; Norman Rich, Hitlers War Aims, Bd 2, New
York 1974, p. 343 ff.; Jiirgen Forster, Die Sicherung des Lebensraumes, в: Das Deutsche Reich und der
Zweite Weltkrieg (прим. 1), Bd 4, S. 1070 ff, S. 1073.
5Вполне оправданно предположение, что наряду с Геймом, Пикером и Кёппеном другие более или
менее постоянные участники бесед в ставке фюрера также делали соответствующие записи,
чтобы информировать своих непосредственных руководителей или же просто создать своего
рода сборник «бесценных изречений Гитлера» для их последующего распространения.
6Например, 7 сентября 1941 г. Кёппен сообщал, что накануне вечером на ужин к Гитлеру был при-
глашен капитан «Киллер»; на самом деле это был Отто Кэлер, который тогда командовал вспо-
могательным крейсером «Тор». Ранее Кёппен писал о предполагаемом «визите в Ригу». В дейст-
вительности же речь шла о связанном с визитом регента Венгрии Хорти полете в Ревель (см. К-В
4).
7	См. замечание Кёппена о том, что из-за присутствия в ставке фюрера 21 сентября 1941 г. боль-
шого количества гостей он «был направлен в столовую № 2» и поэтому был свидетелем застоль-
ных разговоров, которые, безусловно, представляли для Розенберга огромный интерес из-за
участия в них Гитлера, статс-секретаря Франка и Гейдриха (см. К-В 24).
8	Доктор Кёппен отказался сообщить более подробную информацию о своей деятельности в «Вол-
чьем логове».
9	К-В 7; в связи с ухудшившимся состоянием здоровья Розенберга см. также: Otto Brautigam, So hat
es sich zugetragen. Ein Leben als Soldat und Diplomat, Wiirzburg 1968, S. 431.
10	K-B, f. 12; Monologe im Fiihrerhauptquartier (прим. 2), S. 62 f.
11	См. также высказывание о том, что славяне — прирожденные рабы, нуждающиеся в крепкой
руке хозяина, и что Россия стала государством лишь благодаря варягам, ибо у ее обитателей, как
у кроликов, нет для этого никаких способностей: Monologe im Fiihrerhauptquartier (прим. 2), S.
62 f.
12	К-В 28.
13	К-В 51.
14	Там же; Гитлер также резко отверг предложение вновь открыть Киевский университет (К-В 12).
15	К-В 51; см. также прим. 2, S.90.
16	Там же.
17	К-В 16.
20	К-В 46; см. также; F. v. Schlabrendorff, Offiziere gegen Hitler, Frankfurt\M.,Hamburg 1959, S. 61; A.
Hillgruber, Hitlers Strategic. Politik und Kriegfiihrung 1940-41, Frankfurt\M. 1965, S. 695.
21	K-B 51.
22	K-B 28.
23	K-B 52.
511

24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
Из-за недостатка места в этой статье анализируются только рассуждения Гитлера об «освоении
восточных земель». Следует учесть, что в своих монологах он затрагивал очень широкий круг
проблем.
К-В 39.
Там же.
См. гл. 4 и 6, в: Ian Kershaw, Der NS-Staat. Geschichtsinterpretationen und Kontroversen im
Uberblick, Hamburg 1988, S. 89 ff., 209 ff.
Eberhard Jackel, Dokumentationen zur Geschichte des Zweiten Weltkrieges, в: Neue politische
Literatur, 9 (1964), Sp. 555-595, Sp. 570-577.
K-B 5, а так же: Monologe im Fiihrerhauptquartier (прим. 2), S. 101.
См. прим. 2, S. 101.
Там же; см. также: Thies Architekt (прим. 3), S. 83-104; Weltherrschaftsplane, S. 98.
Monologe im Fiihrerhauptquartier. (прим. 2), S. 80.
Там же, S. 101.
Там же, S. 81.
Там же, S. 99.
Там же, S. 100.
К-В 82.
К-В 31; Monologe im Fiihrerhauptquartier, (см. прим. 2), S. 59f, 120f, 123f.
К-В 48.
К-В 26.
К-В 37.
К-В 15.
К-В 12; Monologe im Fiihrerhauptquartier (прим. 2), S. 62f.
G. Eisenblatter, Grundlinien der Politik des Reichs gegeniiber dem Generalgouvemement 1939-1945,
Diss. Frankfurt\M. 1969, S. 206 f.
K-B 43.
K-B 42; см. также: R. Hilberg, The Destruction of the European Jews, Chicago 1967, p. 226 ff.;
U. Adam, Judenpolitik im Dritten Reich, Konigstein, Diisseldorf 1979, S. 310 ff.

Бернд Вегнер
Второй поход Гитлера против Советского Союза
Стратегические концепции и историческое значение*
Примечательно, что до недавнего времени как немецкие, так и зарубежные
историки (за исключением, пожалуй, советских исследователей) уделяли срав-
нительно мало внимания разрабатывавшейся после 1941 г. в преддверии сперва
возможного, а затем уже неотвратимого поражения германской стратегии и так-
тике военных действий против Советского Союза. Это тем более вызывает удив-
ление, поскольку не подлежит сомнению, что именно советско-германский
фронт представлял собой театр военных действий, на котором решались исход
второй мировой войны в Европе и судьба «третьего рейха». Ни на одном из ос-
тальных фронтов континента не было израсходовано столько людских и матери-
альных ресурсов, представлено столько очевидных свидетельств одержимости
национал-социалистической Германии империалистической и расовой идеоло-
гиями, уничтожено столько мирных жителей и разорено столько территорий. В
соответствии с этим историки отдавали предпочтение изучению предыстории и
первоначального периода войны между Германией и Советским Союзом1; вме-
сте с тем последовательное историческое осмысление войны практически пре-
рывается на крахе планов «блицкрига» зимой 1941/42 г. Правда, имеется целый
ряд критических исследований преимущественно отдельных аспектов внешней
и оккупационной политики Германии и некоторых проблем тактического руко-
водства боевыми операциями и претворения в жизнь концепции «военной эко-
номики», однако до сих пор нет основанного на солидной источниковедческой
базе обобщающего исследования военного планирования Германии, представ-
ляющего собой нечто большее, чем просто описание во временной последова-
тельности событий на советско-германском фронте после завершения первого
этапа операции «Барбаросса»2. Каковы бы ни были причины безусловного про-
бела в исторических исследованиях, он обусловлен в первую очередь, в сущно-
сти, правильным, но, учитывая весь комплекс проблем, связанных с многолет-
ней «тотальной войной», могущей вызвать негативные последствия, упрощен-
ным представлением о том, что сражения 1942-1945 гг. представляют собой
лишь приведение в исполнение смертного приговора «третьему рейху», который
тогда, в сущности, уже проиграл войну.
Таким образом, подготовленный в 1942 г. под кодовым названием «Блау»
план второго «восточного похода» обычно трактуется как просто второе издание
плана «Барбаросса», предназначенного для осуществления под другим названи-
ем несколько иных оперативных целей. Это кажется тем более очевидным, что
намеченный германским командованием прорыв к Кавказским перевалам и да-
Переработанный вариант моего исследования событий на советско-германском фронте в
1941-1942 гг. в: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 6 (готовится к выходу в свет в
Штутгарте).
513

лее к Черноморскому побережью был запланирован Гитлером еще в 1941 г. Тог-
да же была начата разработка соответствующей директивы. Еще в июле 1941 г.
германский диктатор исходил из того, что его войска уже в начале октября могут
выйти к Волге, а через месяц — к окраинам Баку и Батуми3. Когда в конце лета
выяснилось, что эти надежды оказались тщетными, встал вопрос о неизбежном
перенесении боевых операций на 1942 г., и прогнозы относительно запасов неф-
ти делались все более и более пессимистическими. Гитлер уже четко представ-
лял себе цель своего следующего наступления. Уже в октябре соответствующие
отделы ОКХ‘ приступили к разработке первоначальных вариантов плана весен-
него наступления, и тогда же Гитлер посвятил в свои замыслы министра ино-
странных дел Италии4.
Итак, с одной стороны, план «Блау» действительно был порожден осознани-
ем высшими военными инстанциями Германии того обстоятельства, что наме-
ченные летом 1941 г. цели оказались не достигнуты и что исход войны против
Советского Союза все еще не был определен, но, с другой — его осуществление
представляло собой военную кампанию с совершенно самостоятельными стра-
тегическими целями, которая во многом отличалась от всех предыдущих на-
ступлений вермахта, и в частности от проводившихся в рамках плана «Барбарос-
са» в предыдущем году военных операций. Если план «Барбаросса» представлял
собой в основном кульминацию пока еще чисто европейской войны, которую
Гитлер благодаря обстоятельствам, приведшим к ее возникновению, и ходу 60-
евых действий рассматривал как свою войну, то после нападения в декабре
1941 г. Японии на США в игру вступили факторы, побудившие германского
диктатора усомниться в благоприятном для него исходе распространившихся
на весь мир военных действий и с самого начала принизить значение возмож-
ной победы Германии на Восточном фронте. Одновременно имевшееся у руко-
водства «рейха» пространство для маневра значительно уменьшилось. Если план
«Барбаросса» был одним из возможных вариантов осуществления стратегиче-
ских установок руководящих военно-политических структур Германии, то в
1942 г. они — и, вероятно, учитывая боевую мощь Красной Армии, с полным на
то основанием — не видели никакого иного выхода, кроме возобновления насту-
нательных операций на Восточном фронте. Следует, однако, учесть, что при их
проведении отсутствовал присущий начальному этапу операций «Барбаросса»
момент внезапности как в политической, так и в стратегической сферах. Прове-
дение же операции «Блау» проходило в условиях, когда противник — разумеется,
ценой немыслимых жертв — сумел хорошо подготовиться к тотальной войне.
Здесь эффекта неожиданности можно было добиться лишь на направлении
главного удара. К тому же после окончания зимних боев армейские части, выде-
ленные для участия во втором «восточном походе», по своему составу, уровню
материально-технического обеспечения и условиям размещения представляли
собой лишь жалкое подобие той мощной силы, которая летом прошлого года
обрушилась на Советский Союз. О том, насколько командование сухопутных
войск сознавало эту ситуацию, свидетельствуют составляемые время от време-
ни Генеральным штабом сравнительные характеристики боеспособности диви-
зий, сражавшихся на Восточном фронте. Согласно им, в преддверии нападения
Главное командование сухопутных войск. — Прим, перев.
514

Германии на Советский Союз 134 дивизии, или 64% всех использовавшихся
соединений, считались полностью пригодными для проведения наступатель-
ных операций. Через девять месяцев, в конце марта 1942 г., то есть к тому мо-
менту, когда в соответствии с подготовкой к предстоявшей летней военной кам-
пании была завершена разработка окончательного варианта директивы № 41,
количество дивизий, «пригодных для выполнения любых боевых задач», умень-
шилось до восьми и составило 5% всех задействованных в предстоявшем на-
ступлении соединений5. И даже если имелась вполне обоснованная надежда на
то, что, несмотря на этот ужасающий вывод, положение можно будет хоть не-
много исправить еще до начала нового наступления, уже было совершенно ясно,
что развернется оно в условиях гораздо менее благоприятного для Германии со-
отношения сил и осуществляться будет в зоне боевых действий только одной из
трех групп армий.
Если же сравнивать сроки выполнения поставленных задач, то военные кам-
пании 1941 и 1942 г. только на первый взгляд сопоставимы между собой. Прав-
да, разделявшиеся многими иллюзии относительно того, что война против Рос-
сии продлится всего лишь несколько недель, через год окончательно развеялись,
однако план «Блау» по своему замыслу и выделенным для его осуществления
военно-техническим средствам представлял собой концепцию «блицкрига», ко-
торый Гитлер надеялся завершить до осени. Но на этом сходство заканчивается.
Если германский диктатор и его военные советники в конце 1940 — начале
1941 г. еще рассчитывали «разгромить Советский Союз в ходе стремительной
военной кампании»6 и навсегда лишить его военной, экономической и полити-
ческой мощи, то план «Блау» был призван решить гораздо более скромные зада-
чи. Вследствие едва не постигшей вермахт зимой катастрофы Гитлер, безуслов-
но, с большим уважением относился к продемонстрировавшей высокую боеспо-
собность и самоотверженность своих солдат Красной Армии, даже если посто-
янное подчеркивание этих ее качеств делалось иногда с целью смягчить тяжкое
впечатление от собственного поражения7. Так в минуты эйфории, в пропаганди-
стских целях или руководствуясь соображениями политической целесообразно-
сти, союзникам постоянно внушалась надежда, что в 1942 г. на Восточном фрон-
те произойдет коренной перелом, однако при разработке конкретных планов в
германских штабах ставили перед собой цель — ее, правда, задним числом никак
нельзя назвать реальной, но она по крайней мере не была столь утопичной —
создать ситуацию, позволявшую продолжать военные действия. Таким образом
те, кто разрабатывал план боевых операций на Восточном фронте в первой по-
ловине 1942 г., в первую очередь думали вовсе не о расширении предназначав-
шихся для заселения немцами территорий, не об уничтожении большевизма и
даже не о разгроме Красной Армии (хотя именно надеждой на него были обус-
ловлены все дальнейшие предпринимавшиеся во время войны усилия), а о за-
хвате сырьевой базы, позволявшей рассчитывать на нее как в среднесрочной, так
и в дальнейшей перспективе. Речь, в частности, шла о месторождениях нефти.
«Если я не получу нефтяные источники Майкопа и Грозного, — откровенно за-
явил Гитлер во время своего визита в Полтаву, — то мне придется закончить эту
войну»8.
И действительно, сложившаяся осенью 1941 г. в связи с дефицитом нефте-
продуктов критическая ситуация в сочетании с полным крахом всех намерений
515

Гитлера после битвы под Москвой, вступлением в войну США, со страхом ожи-
даемым открытием не позднее лета 1943 г. второго фронта во Франции или в
Норвегии впервые поставили германского диктатора зимой 1941/42 г. перед
конкретной альтернативой: или закончить войну путем переговоров (это даже
не подлежало для него обсуждению), или как можно скорее создать предпосыл-
ки, позволявшие выдержать долгую войну против коалиции Советского Союза
и англосаксонских держав. Выбрав второй вариант9, Гитлер опять же вынудил
вермахт фактически без всякой поддержки выйти за рамки довольно опасного
временного отрезка, который охватывал период между крахом надежд на «блиц-
криг» на Восточном фронте и на весьма успешную реорганизацию экономики
«рейха», которая после этого оказалась бы приспособленной к длительной войне.
Операция «Блау» представляла собой попытку преодолеть с помощью оператив-
ных средств эту опасную ситуацию до вмешательства западных союзников в во-
енные действия на континенте и по возможности скорее прикрыть «уязвимое
место», появившееся из-за угрозы возникновения войны на суше на два фронта.
Это соотношение сил, вынуждавшее Гитлера непременно добиться стратегиче-
ского успеха, одновременно с самого начала лишало его как главнокомандующе-
го сухопутными войсками возможности проводить предстоявшие наступатель-
ные операции на Восточном фронте в соответствии с классическими канонами
военного искусства, то есть с учетом реального соотношения сил и территорий
на этом театре военных действий.
Выпавшая во время перестройки социально-экономической структуры
«рейха» с расчетом на долгую войну на долю сражавшихся на Восточном фронте
войск задача в первую очередь захватить богатые сырьевыми ресурсами районы
явилась определяющим фактором при разработке Гитлером оперативных пла-
нов хотя бы уже потому, что тем самым можно было отрезать Советский Союз
от жизненно важной для него сырьевой базы. Здесь точка зрения Гитлера пол-
ностью совпадала с двухгодичной давности оценкой оперативной обстановки,
данной офицерами французского Генерального штаба при разработке планов
вторжения французских союзных армий на Кавказ. Тогда — весной 1940 г. —
Гамелен был твердо убежден в том, что военная операция, направленная непос-
редственно против расположенных на Кавказе объектов нефтяной промышлен-
ности, «нанесет мощный и, возможно, даже решающий удар по организацион-
ной структуре вооруженных сил и экономике Советского Союза», который, ве-
роятно, уже через несколько месяцев «поставит эту страну на грань полного кра-
ха»10. Однако Гитлер руководствовался еще более вескими соображениями — хо-
тя сами по себе они не имели решающего значения. Выбор Кавказа как основной
оперативной задачи был предопределен следующими политическими, страте-
гическими и оперативными факторами. Предполагалось, что Красная Армия
будет вынуждена вступить в решающую битву за этот регион, учитывая его ог-
ромное значение для развития военно-промышленного потенциала и тылового
обеспечения. Кроме того, ожидалось, что захват Кавказа не только перережет пу-
ти доставки западными государствами вооружений и продовольствия Советско-
му Союзу через его южные районы, но и создаст предпосылки для нанесения
последующего удара по позициям Англии на Ближнем Востоке. Гитлер также
рассчитывал, что, добившись значительных военных успехов на границе с Тур-
цией, сумеет убедить ее вступить в войну на стороне держав «оси».
516

Однако тот факт, что при разработке плана военной кампании на Восточном
фронте в 1942 г. в первую очередь речь шла об обеспечении Германии сырьевы-
ми ресурсами, вовсе не означал отказа от претворения в жизнь расовой идеоло-
гии посредством войны на уничтожение. Напротив, как политическое руковод-
ство, так и командование вермахта в 1942 г. также предприняли значительные
усилия для того, чтобы с помощью устной пропаганды, листовок и статей еще
раз разъяснить сражающимся войскам, какие идеи они отстаивают в боях на
Восточном фронте11. Еще более важное значение имело следующее обстоятель-
ство: военно-политическое руководство «рейха» тешило себя иллюзией, что су-
меет в на очень долгий срок закрепить за собой захваченные восточные земли, и
поэтому 1942 год — год проведения «совещания» в Ваннзее и принятия оконча-
тельного варианта «Генерального плана Ост» — стал годом наиболее интенсив-
ных разработок планов, связанных с решением в долгосрочной перспективе «ко-
ренной проблемы немецкого народа». Одновременно были продолжены начатые
формированиями СС в 1941 г. широкомасштабные акции по уничтожению, по-
рабощению, депортации и переселению целых групп населения. Восточные зем-
ли, обещал главный поборник этой политики Генрих Гиммлер в своей речи 23
ноября 1942 г. (именно в этот день вокруг штурмовавшей Сталинград 6-й армии
сомкнулось кольцо окружения), станут «сегодня колонией, завтра районами пе-
реселения, а послезавтра будут присоединены к рейху»12. Двумя месяцами ранее
рейхсфюрер СС, выступая в более узком кругу, вообще отвел России лишь роль
«форпоста» в «решающей борьбе против Азии, которая рано или поздно непре-
менно начнется... На смену Великогерманскому рейху придет Германский рейх,
а затем Германо-Готский рейх, территория которого будет простираться до Ура-
ла. Вполне возможно, что когда-нибудь возникнет даже Готско-Франкско-Каро-
лингский рейх»13.
На фоне бегства от реалий в причудливый мир иллюзий еще зимой
1941/42 г. наметился весьма характерный разрыв между политическими амби-
циями «рейха» и его военным потенциалом. И если первые удовлетворялись с
помощью демонстративного подчеркивания непреклонной веры в победу Гер-
мании, то на оперативно-стратегические планы наложила отпечаток все более
усиливавшаяся тревога за судьбу завоеванных территорий. Выражались сомне-
ния в способности вермахта удерживать их в течение продолжительного срока и
в возможности создания необходимых для этого материальных предпосылок.
Эти охватившие также высшее руководство сомнения и присущее ему ощуще-
ние шаткости своего положения способствовали относительно прагматичному
подходу к ведению боевых действий на Восточном фронте в период между пора-
жениями под Москвой и Сталинградом. Происшедшее на всех уровнях военно-
политического руководства с той или иной степенью интенсивности, но совер-
шенно очевидное расставание с иллюзиями относительно характера дальней-
ших боевых операций вынудило пересмотреть экспансионистские планы и ста-
вить теперь перед собой реально достижимые цели. Разумеется, в полной мере
это никак не могло проявиться: даже в условиях создавшегося в 1942 г. крайне
тяжелого положения на Восточном фронте никто не смел открыто усомниться в
официальном тезисе о невозможности поражения Германии в войне; идейная
предубежденность и далее способствовала недооценке потенциала такого про-
тивника, как Советский Союз, и там, где действительно склонялись к принятию
517

прагматических решений, Гитлер зачастую лично вмешивался и не позволял их
осуществить.
Выбор Кавказа как главной оперативной цели летнего наступления означал,
что командование вермахта пошло по стопам военно-политического руководст-
ва кайзеровской Германии, напрасно пытавшегося на заключительном этапе
первой мировой войны претворить в жизнь аналогичное решение. Таким обра-
30м, речь не шла об оригинальном стратегическом замысле, порожденном ин-
туицией германского диктатора. План прорыва на Кавказ в еще большей степе-
ни, чем директиву о наступлении на Москву, можно считать исключительно
личным решением, которое еще до кульминационного момента «зимнего кри-
зиса» часто принималось без предварительного согласования с тогда еще зани-
мавшими эти посты главнокомандующим сухопутными войсками, начальни-
ком Генерального штаба, руководителем системы обеспечения вооружениями
сухопутных войск, главнокомандующим резервной армией, а также с главноко-
мандующими группами армий. Влияние указанных должностных лиц в после-
дующие месяцы ограничивалось исключительно процедурой разработки опера-
тивных планов. Разумеется, серьезные сомнения в возможности их осуществле-
ния возникали порой в главном командовании сухопутных войск, в различных
управлениях ОКВ — в частности, в штабе по руководству военной промышлен-
ностью и производству вооружений, в штабе оперативного руководства вермах-
та; иногда их высказывал даже Кейтель. Однако вопреки создаваемому в много-
численных, появившихся частично под влиянием Гальдера послевоенных пуб-
ликациях впечатлению14, эти сомнения никогда не выдвигались в качестве контр-
аргументов против стратегической концепции предстоявшей тогда военной
кампании. Более того, Гальдер сам вскоре принялся отстаивать план проведения
наступательной операции на Кавказе. Его захват, заявил начальник Генерально-
го штаба прикомандированному к нему командованием военно-морских сил
офицеру связи, «неизбежен», ибо этот регион имеет для «рейха» «такое же значе-
ние, как область Силезия для Пруссии... Только обладание этой территорией по-
зволит опирающемуся на военную силу рейху сохранить свою жизнеспособ-
ность на протяжении многих лет»15.
Представленные в первой половине 1942 г. различными инстанциями ОКВ
и ОКХ оценки оперативной обстановки и меморандумы о состоянии как вер-
махта, так и Советской Армии, а также проведенный ими анализ военной про-
мышленности Советского Союза в целом были почти полностью проникнуты
сдержанным оптимизмом16. Для этих разработок, несмотря на весьма отрывоч-
ные сведения о противнике, было характерно всемерное подчеркивание шансов
на успех запланированной операции и замалчивание возможностей провала17.
Аналогичная ситуация сложилась годом раньше, при подготовке операции
«Барбаросса», и поэтому вполне оправданно высказывание о том, что «оптимизм
превратился едва ли не в идеологию и что такие оценки ситуации стали уже тра-
дицией»18. Но если тогда это было следствием пусть чрезмерного, но все же
вполне искреннего убеждения в своем полном превосходстве над будущим про-
тивником, то те, кто анализировал положение весной 1942 г., были просто обя-
заны быть оптимистами, и это обстоятельство помешало не только Гитлеру, но
и профессионалам из органов военного планирования предвидеть возможность
518

провала их довольно рискованного замысла и заранее сделать соответствующие
выводы.
Эта имеющая роковые последствия тенденция возникла благодаря следую-
щему стечению обстоятельств. Прежде всего, судя по всему, тогда действительно
отсутствовала сколько-нибудь более перспективная альтернатива оперативным
планам Гитлера. Ни концепция «стратегической обороны», которая какое-то
время волновала умы некоторых высокопоставленных сотрудников Генерально-
го штаба сухопутных войск, ни повторение наступления на Москву, не говоря
уже о чрезвычайно амбициозных глобальных планах командования военно-
морских сил19, не могли исправить положения в сфере военной экономики Гер-
мании, которое с каждым месяцем становилось все хуже и хуже. Когда речь шла
о «выборе в пользу Москвы», Генеральный штаб оказался в крайне невыгодной
ситуации, ибо замысел потерпевшей в прошлом году провал операции принад-
лежал в первую очередь Гальдеру, и катастрофу удалось предотвратить лишь
благодаря энергичному вмешательству Гитлера, приказавшего войскам, невзи-
рая ни на какие трудности, прекратить отступление. Поэтому Генеральному
штабу оставалось только поддержать предложенную Гитлером стратегическую
концепцию военных действий на Восточном фронте или — без малейших шан-
сов на успех — выступить за окончание войны путем переговоров.
Вопрос о том, почему же это не было сделано, свидетельствует о наличии
второго обстоятельства: разрабатывая план боевых операций на 1942 г., Гитлер
предполагал, что Красная Армия уже почти полностью исчерпала свой потенци-
ал и вряд ли сумеет его восстановить. В исторической литературе этой его прин-
ципиальной ошибке не уделяется должного внимания, хотя она не в последнюю
очередь была порождена неверными сведениями, которые во время «зимнего
кризиса» распространяли о противнике ОКХ, и в частности отдел «Армии стран
Восточной Европы». Когда же весной 1942 г. пришлось исправить прежнюю
оценку противника20, жребий был уже брошен. И присущая дальнейшим по-
ступкам фатальная логика требовала не пересмотра решений в соответствии с
неприятной реальностью, но, напротив, неизбежной оценки ее на основании
принятых решений.
Третьей наиболее важной причиной, свойственной сделанным в первой по-
ловине 1942 г. официальным заявлениям вынужденного оптимистического на-
строя, следует считать существовавшую на том этапе развития тоталитарного
режима систему обеспечения информацией его высшего военно-политического
руководства. Наиболее характерным признаком этой системы было наличие
множества не имевших формального отношения к отдельным родам войск вер-
махта, выполнявших по отношению друг к другу дополнительные функции или
даже дублировавших друг друга штабов и учреждений. Однако в отличие от анг-
лосаксонских государств, где имелись многочисленные «комитеты» и «подко-
митеты», в Германии напрочь отсутствовали координационные органы, способ-
ные согласовывать противоречивые интересы различных ведомств и подготав-
ливать совместные решения. Поскольку «горизонтальная» система обеспечения
информацией функционировала в достаточно узких рамках и основывалась на
личных контактах и неизбежном служебном взаимодействии, то «вертикаль-
ная», замкнутая на Гитлере как на высшей и, в сущности, единственной прини-
мающей окончательное решение инстанции, обретала еще большее значение.
519

Таким образом, представители военных ведомств вели между собой конкурент-
ную борьбу за благосклонность фюрера, так как именно она позволяла пробу-
дить в не проявлявшем ни малейшего желания читать документы и системати-
чески получать информацию диктаторе интерес к решению определенных про-
блем. И если оставить в стороне некоторые принципиальные моменты и «зацик-
ленность» Гитлера на собственных идеологических постулатах, то лица из его
ближайшего окружения в зависимости от умелого применения ими соответст-
вующей тактики вполне могли влиять на «решения фюрера», особенно когда по-
требность в них делалась крайне велика. Состояние здоровья фюрера постепенно
ухудшалось и он все больше и больше склонялся к неадекватной оценке истин-
ного положения на фронтах.
В этой ситуации начальник Генерального штаба сухопутных войск весной
1942 г., несмотря на свои сомнения в полководческих талантах Гитлера и опера-
тивных возможностях осуществления прорыва на Кавказ — а может быть, даже
благодаря им, — имел определенные шансы на успех. Ведь именно тогда, может
быть в последний раз, пробил час тех, кто профессионально занимался разра-
боткой оперативных планов. Так как при отсутствии любой более или менее пер-
спективной альтернативы операции «Блау» все зависело от того, можно ли будет
заставить фюрера принять «правильные» оперативные решения. Ведь Гальдер,
имея под своим началом Генеральный штаб, располагал основным инструмен-
том разработки и осуществления операции. Он также вполне мог надеяться по-
еле отставки Браухича наладить более тесные контакты с Гитлером, так как, со-
гласно служебной инструкции21 являлся его «главным советником по всем, ка-
сающимся тактического руководства войсками вопросам». Тем более что вот уже
несколько месяцев казалось, что надежды Гальдера сбылись. Не только потому,
что основные положения директивы № 41 были разработаны начальником Ге-
нерального штаба22; при подготовке оперативных решений, касавшихся гранди-
озных весенних битв, Гитлер преимущественно следовал его советам, даже если
они, как это видно на примере танкового сражения под Харьковом в мае 1942 г.
и увольнения Бока в начале июля, противоречили мнению главнокомандующих
группами армий и командующих армиями. Как ни парадоксально это звучит,
но достигнутые во время весенних боев очевидные оперативные успехи и стре-
мительный захват огромной территории во время первого этапа операции
«Блау» способствовали происшедшему несколько позже резкому ухудшению от-
ношений между Гитлером и Гальдером. Именно порожденный развитием one-
ративной обстановки на Восточном фронте поистине безграничный оптимизм
фюрера и его усилившиеся опасения по поводу преждевременной высадки за-
падных союзников на Европейском континенте побудили диктатора принять в
июле роковое решение разделить использованные при осуществлении операции
«Блау» войска и, не приостанавливая продвижение к Волге, направить часть из
них для прорыва на Кавказ, чтобы путем скорейшего захвата имевших огромное
стратегическое значение источников нефти в кратчайший срок закончить войну
против Советского Союза23. Это решение Гитлера, принятию которого напрасно
пытался помешать Генеральный штаб, наглядно продемонстрировало, что фю-
рер и его «главный советник» мыслили совершенно разными категориями. Если
Гальдер полностью опирался на выводы, сделанные из анализа оперативной об-
становки на театре военных действий, то для Гитлера гораздо более важную роль
520

играли стратегические соображения. Вследствие того что диктатор руководство-
вался именно ими и не слишком обращал внимание на конкретную ситуацию,
складывавшуюся на полях сражений, он в решающий момент сорвал настойчи-
вые попытки Гальдера увязать принимавшиеся им решения с профессиональ-
ной логикой сотрудников Генерального штаба. Однако в отличие от ситуации,
сложившейся зимой 1941/42 г., Гальдер не был больше готов взять на себя от-
ветственность за бессмысленные с оперативной точки зрения решения своего
верховного главнокомандующего. Учитывая, что германское наступление при-
вело только к захвату обширной территории, но не к уничтожению основного
контингента Красной Армии, начальник Генерального штаба полностью созна-
вал роковые последствия ослабления тех сил, которые были брошены на превра-
!ценный в крепость Сталинград. И если Гальдер в последующие недели начал
планомерно готовить свою отставку, то это не в последнюю очередь объяснялось
пониманием следующего обстоятельства: подготовленную при его непосредст-
венном участии в разработке оперативных планов войну против Советского Со-
юза уже нельзя было выиграть.
К такому же выводу Гитлер пришел лишь в начале сентября, то есть когда
приостановка наступления на обоих направлениях привела к «сентябрьскому
кризису»24, истинное значение которого вышло за рамки формального разрыва
в отношениях между Гитлером и Гальдером и который — подобно происшед-
шим в 1938 и 1941 гг. кризисам руководства — выявил глубокий конфликт меж-
ду диктатором и традиционной военной элитой. Как и в декабре предыдущего
года25, внутренний кризис сентября 1942 г. был вызван внешними обстоятель-
ствами; в обоих случаях Гитлер реагировал уже по известному образцу. Если
«кризис руководства» он пытался преодолеть с помощью поиска конкретных ви-
новных лиц и смещения строптивых военачальников (Листа, Гальдера), а также
путем концентрации в своих руках еще больших полномочий в военной сфере (в
данном случае он временно занял пост главнокомандующего группой армий
«А»), то для преодоления внешних кризисных обстоятельств он принялся наста-
ивать на удержании взятых рубежей, поскольку после горького опыта зимы
1941/42 г. это сделалось для него, в сущности, единственно приемлемой фор-
мой тактики оборонительных операций. В отличие от позиции, занятой Стали-
ным в конце июля и нашедшей выражение в знаменитом приказе № 22726, в
данном случае речь шла отнюдь не о «стратегии», в основе которой лежала реа-
листическая концепция постепенного возвращения инициативы. Напротив, эта
временами эвфемистически обозначаемая как «стратегия удерживания» реак-
ция в условиях катастрофически ухудшающегося соотношения сил представля-
ла собой не что иное, как выражение полной стратегической беспомощности и
оперативной некомпетентности фюрера, который, сознавая ставшую уже совер-
шенно очевидной неизбежность открытия второго фронта в Западной Европе,
никак не желал примириться с повторным крушением своих планов в восточной
части континента. За эту недальновидность пришлось заплатить гибелью 6-й
армии под Сталинградом.
Поскольку название «города на Волге» давно уже стало нарицательным для
обозначения «коренного перелома» в войне, есть достаточный повод переосмыс-
лить историческое значение происшедшего здесь первого сокрушительного раз-
грома части сражавшихся на Восточном фронте германских войск. Бесспорно,
521

современники в большинстве своем воспринимали его как историческую веху.
Согласно одному из сообщений службы безопасности СС, трагическое положе-
ние 6-й армии «..до глубины души потрясло весь народ». Кроме того, оно резко
изменило оценку населением общего положения на фронтах. «В обществе, —
подчеркивалось в другом донесении, от 4 февраля 1943 г., — господствует убеж-
дение, что Сталинград стал переломным моментом в войне»27. И далее следовал
уже мало кого удивлявший вывод о том, что «широкие крути населения пребы-
вают в глубоком пессимизме»28. Его все более волновал вопрос, который ранее
старались не задавать: робкие надежды сменились тревожным ожиданием «чем
же все это кончится?»; теперь уже спрашивали не «когда же мы наконец одержим
победу?», а «сколько мы сумеем продержаться, чтобы исход войны оказался 60-
лее-менее благоприятным для нас?»29 И если раньше, несмотря на изрядно по-
блекший ореол, в адрес фюрера, за редким исключением, никто не высказывал
критических замечаний, теперь его все чаще и чаще подвергали нападкам30.
Не менее тяжкими психологические последствия происшедшей под Ста-
линградом ׳трагедии оказались и для союзных с «рейхом» государств. Они также
наглядно продемонстрировали, что и здесь настроения населения всецело зави-
сят от успехов немецкого оружия. Наиболее характерный пример представляла
собой Финляндия, где секретный анализ настроений населения свидетельство-
вал о резком падении веры в победу. Это сильно контрастировало с заявлениями
пока еще лояльных к Германии официальных инстанций и подцензурной как в
прямом, так и в переносном смысле печати31. Примерно так же обстояли дела и
в других странах—союзницах Германии, особенно если они, подобно Румынии
и Венгрии, после провала сталинградской авантюры потеряли значительную
часть своих вооруженных сил и к тому же навлекли на себя вспышку недоволь-
ства руководства «рейха». Поэтому ничуть не удивительно, что в те дни дипло-
матические представители Германии гораздо более интенсивно, чем прежде, до-
кладывали об «усилившихся антивоенных настроениях как в частях румынской
армии, так и среди гражданского населения»32, или о «крайне пассивной пози-
ции влиятельных кругов (Венгрии) в отношении продолжения войны и созна-
ния необходимости держаться до конца»33. Отнюдь не неожиданная и даже после
стабилизации положения на Восточном фронте лишь на короткий срок приоста-
новленная резкая перемена настроений способствовала предпринятым после
поражения под Сталинградом правительствами всех союзных держав с разной
степенью интенсивности попыткам заставить Германию пойти на уступки и за-
ключить мир или, видя тщетность своих усилий, отмежеваться от проводив-
шейся ею агрессивной политики.
Тот факт, что поражение под Сталинградом почти единодушно воспринима-
лось теми, кто оказался его очевидцем или просто узнал о нем, как «коренной
перелом», безусловно, не могло не отразиться на дальнейшем ходе военных дей-
ствий. Другое дело, насколько оценка его современниками имеет значение с точ-
ки зрения анализирующего его задним числом историка. Для последнего, не-
сомненно, здесь далеко не все так однозначно. Представленное в трудах исследо-
вателей различных направлений мнение о том, что Сталинградская битва пред-
ставляла собой чуть ли не завершение коренного поворота в войне34, во многом
вызывает сомнение. Тем самым, в частности, внушается мысль, что Сталинград
предопределил исход войны и что боевые действия после него носили принци¬
522

пиально иной характер, чем прежде. Для Германии это как бы означало, что если
ранее воину еще можно было выиграть, то теперь «рейх» окончательно утратил
все шансы на достижение победы. В действительности ни о чем подобном не
могло быть даже речи. Упорное нежелание Гитлера умерить свои территориаль-
ные претензии, превращение войны уже на раннем этапе в мировую, ограничен-
ность людских и материальных ресурсов Германии по сравнению с ее против-
никами, огромные успехи США в разработках ядерного оружия и не в послед-
нюю очередь твердая решимость союзных держав не прекращать навязанной им
войны вплоть до полного поражения Германии — все это позволяет в ретроспек-
тиве сделать вывод, что тезис о возможности «третьего рейха» когда-либо одер-
жать победу совершенно безоснователен35. Поэтому было бы ошибочно безого-
ворочно трактовать поражение под Сталинградом как «коренной перелом в вой-
не».
Совершенно иным будет ответ на вопрос, явилась ли гибель 6־й армии на
Волге началом коренного поворота в военных действиях на Восточном фронте.
Ведь там вермахт по крайней мере два раза был близок к решению стратегиче-
ской проблемы. Как наступление осенью 1941 г. на Москву, так и операция ле-
том следующего года на южном участке фронта вполне могли повлечь за собой
развал всей советской системы обороны и даже крах сталинского режима. Как бы
то ни было, но в обоих случаях конечный результат был определен взаимодейст-
вием целого ряда факторов, но его никак нельзя назвать закономерным36. Пора-
жение на Волге окончательно лишило сражавшиеся на Восточном фронте гер-
манские войска способности в третий раз создать такую же решающую ситуа-
цию, как и в два предыдущих года. Они навсегда утратили стратегическую ини-
циативу на этом (как, впрочем, и на всех остальных) театре военных действий.
Таким образом, поражение под Сталинградом, если уж быть до конца точным,
обозначило заключительную стадию процесса сужения возможностей выбора
военных операций, способных привести к победе. Основными стадиями этого
процесса были битва под Смоленском в июле 1941 г. и, как следствие ее, при-
остановка наступления на Москву, его провал в декабре, с полным правом оха-
растеризованная как «экономический Сталинград» эвакуация большей части
советской промышленности в восточные регионы страны37, а также решение
Гитлера о разделении участвовавших в осуществлении операции «Блау» сил в
июле 1942 г. После каждого из этих событий шансы добиться победы на Восточ-
ном фронте становились все меньше и меньше, и возможности выбора в пользу
операции, способной привести к победе, делались все более ограниченными.
Трагедия под Сталинградом завершила этот порождавший «коренной перелом»
процесс. После нее уже не осталось никаких надежд на победу на Восточном
фронте. Понимание этого обстоятельства позволило бы обосновать коренной
поворот в германской стратегии. Однако этого не произошло, и предпринятые
затем титанические усилия по радикализации методов ведения боевых дейст-
вий, возможно, явились наиболее характерным результатом битвы на Волге.
523

Примечания
1	См.: «Untemehmen Barbarossa». Der deutsche Uberfall auf die Sowjetunion 1941, hrsg. von Gerd R.
Ueberschar und Wolfram Wette, Paderborn, 1984, S. 267—291.
2	Cm.: Bernd Wegner, Kriegsgeschichte — Politikgeschichte — Gesellschaftsgeschichte. Der Zweite
Weltkrieg in der westdeutschen Historiographie der siebziger und achtziger Jahre, в: Neue Forschungen
zum Zweiten Weltkrieg, hrsg. von Jurgen Rohwer, Munchen (im Erscheinen begriffen) ( = Schriften der
Bibliothek fur Zeitgeschichte, Bd 26).
3	Franz Halder, Kriegstagebuch, Bd III, bearb. von Hans-Adolf Jacobsen, Stuttgart 1964, S. 107
(23.7.1941); Erganzung zur WeisungNr. 33 vom 23.7.1941, в: Hitlers Weisungen fur die Kriegfiihrung
1939-1945, hrsg. von Walther Hubatsch, Frankfurt/M. 1983, S. 143.
4	Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht (Wehrmachtfiihrungsstab) 1940-1945, hrsg. von
Percy E. Schramm, Bd I, S. 1072 f. (Dok. 105; Staatsmanner und Diplomaten bei Hitler. Vertrauliche
Aufzeichnungen uber Unterredungen mit Vertretem des Auslandes, hrsg. von Andreas Hillgruber, 2
Bde, Frankfurt/M. 1967/1970, здесь Bd 1, S.629.
5	GenStdH/OrgAbt. (I), Beurteilung des Kampfwertes der Divisionen nach dem Stande vom 20. Juni
1941 vom 18.6.1941, Bundesarchiv-Militararchiv (BA-MA), RH 2/247; GenStdH/OrgAbt. (I) vom
2.4.1942 betr. Meldungen uber Beurteilung der Divisionen nach dem Stande vom 30.3., BA-MA, RH
2/429.
6	Weisung Nr. 21 vom 18.12.1940, цит. no: Hitlers Weisungen (прим. 3), S. 84.
7	Hitlers Unterredung mit Mannerheim am 4.6.1942; Carl G. Mannerheim, Erinnerungen, Zurich 1952,
S. 482 ff.
8	Цит. no: Der ProzeB gegen die Hauptkriegsverbrecher vor dem Intemationalen Militargerichtshof, Bd
VII, Niimberg 1947, S. 290 (Aussage Paulus).
9	Из-за недостатка места нельзя более подробно рассказать о мерах, связанных с этим решением.
10	Aufzeichnung Gamelins vom 22.2.1940, цит. по: Auswartiges Amt WeiBbuch Nr. 6 (Die Geheimakten
des franzdsischen Generalstabes), S. 50 (Dok. 22).
11	Cm.: BA-MA, RW/v. 353 и 357.
12	Цит. no: Bemd Wegner, Hitlers Politische Soldaten. Die Waffen-SS 1933—1945, Paderborn 1988, S.
48, прим. 120.
13	См. там же, S. 48.
14	См.: Halder, Hitler als Feldherr, Munchen 1949, S. 48 f.; см. также: Adolf Heusinger, Befehl im
Widerstreit, Tubingen 1957, S. 176 ff.
15	Schreiben des Marineverbindungsoffiziers beim OKH an 1 ./Ski vom 4.4.1942, BA-MA, RM 7/259.
16	Cm.: Denkschriften der Abteilung Fremde Heere Ost betr. Die personelle Wehrleistungsfahigkeit der
UdSSR vom 23.3.1942, BA-MA, RH 2/1924; см. также: Die wehrwirtschaftliche Lage der UdSSR
Anfang des Jahres 1942 vom 31.3.1942, BA-MA, Wi/ID 138; BA-MA, RM 7/395.
17	Cm.: Bemd Wegner, The Tottering Giant: German Perceptions of Soviet Military and Economic
Strength in Preparation for «Operation Blau» (1942), в: Intelligence and International Relations 1900-
1945, ed. by. von Christopher Andrew und Jeremy Noakes, Exeter 1987, p. 293—311.
18	Cm.: Hans-Heinrich Wilhelm, Die Prognosen der Abteilung Fremde Heere Ost 1942-1945, в: там же
и Louis de Jong, Zwei Legenden aus dem Dritten Reich, Stuttgart 1974, S. 21 (= Schriftenreihe der
Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, Bd 28).
19	Cm.: Michael Salewski, Die deutsche Seekriegsleitung 1935-1945, Bd II, Munchen 1975, S. 72 ff.
20	Cm.: Gedanken uber die vermutete Kampfkraft der sowjetischen Armee bei Winterbeginn 1942, BA-
MA, RH 2/932, Dok. 644.
21	Dienstanweisung fur den Chef des Generalstabs des Heeres, o.D., BA-MA, RW 4/v. 35.
22	Hitlers Weisungen (прим. 3), S. 183 ff.
23	Weisung Nr. 45 vom 23.7.1942, S. 196 ff.
24	Cm.: Bemd Wegner, Beitrag zum 6. Band des Reihenwerkes «Das Deutsche Reich und der Zweite
Weltkrieg», hrsg. vom Militargeschichtlichen Forschungsamt, Stuttgart 1979 ff.
25	См. там же, Bd 4, S. 605 ff. (Beitrag Klink).
26	«Военно-исторический журнал», 1988, № 8, с. 73 ff.
27	Meldungen aus dem Reich 1938-1945. Die geheimen Lageberichte des Sicherheitsdienstes der SS,
hrsg. von Heinz Boberach, 17 Bde, Herrsching 1984, здесь Bd 12, S. 4720 (Nr. 354 vom 28.1.1943),
4751 (Nr. 356 vom 4.2.1943).
28	Цит. no: Ian Kershaw, Der Hitler-Mythos. Volksmeinung und Propaganda im Dritten Reich, Stuttgart
1980 (= Schriftenreihe der Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, Bd 41), S. 168.
524

29	Meldungen aus dem Reich (прим. 27), Bd 12, S. 4784 (Nr. 358 vom 11.2.1943), 4761 (Nr. 357 vom
8.2.1943).
30	Kershaw (прим. 28), S. 169.
31	Cm.: Eino Jutikkala, Mielialojen kiijojatkosodan aikana, в: Studia Historica in Honorem Vilho Niitemaa,
Turku 1987 (= Turun Historiallinen Arkisto, Bd 42), S. 131 ff., 145 ff.
32	Bericht des deutschen Generals beim Oberkommando der Rumanischen Wehrmacht vom 5.3.1943,
цит. no: Jurgen Forster, Risse im Bundnis 1942/43, Freiburg 1975, S. 138, Anlage 1.
33	Bericht des Gesandten in Budapest an das Auswartige Amt vom 17.2.1943, цит. no: ADAP, Serie E, Bd
V, S. 237 (Dok. 136).
34	Zeitzle, Der Wendepunkt des Krieges. BA-MA, N 220/126.
35	Cm.: Alan J. Levine, Was World War II a Near-run Thing? в: The Journal of Strategic Studies, 8 (1985),
No. l,p. 38-63.
36	См.: «Военно-исторический журнал», 1982, № 12, с. 41 ff.
37	См.: A.M. Belikov, Transfer de 1’industrie Sovidtique vers 1’Est (juin 1941-1942), в: Revue d’Histoire
de la Deuxieme Guerre Mondiale, 43 (1961), S. 48.

Вернер Ран
Атлантика в стратегических калькуляциях Гитлера
и Рузвельта в 1941 г.*
Издав «Директиву № 9» от 29 ноября 1939 г., в которой определялись «ос-
новные направления ведения войны против вражеского потенциала», а «самым
эффективным средством» для достижения победы над Англией считалось нару-
шение нормального функционирования британской экономики1, Гитлер, судя
по всему, был готов принять стратегические целевые установки ВМС, состояв-
шие в нанесении удара по Великобритании в самом уязвимом ее месте — на
морских коммуникациях. Однако и Гитлер, и военно-морское командование в
своих воззрениях находились на разных уровнях стратегического мышления: в
то время как первый делал ставку на быстротечную, ограниченную Европой вой-
ну и не склонен был развязыванием радикальной экономической войны на море
подрывать возможность желательного нового сближения с Великобританией,
второе уже на очень ранней стадии исходило из того, что с англосаксонским про-
тивником предстоит длительная борьба, которая должна вестись и решаться
прежде всего в Атлантике, даже с учетом вероятного вмешательства в нее США.
По опыту первой мировой войны германское военно-морское командование
знало, что экономические связи Великобритании с Североамериканским конти-
нентом являются в конечном счете главным нервом для выживания островной
империи и что Германия, ведя экономическую войну против зависимой от за-
морского экспорта страны, должна считаться с возможным в любой момент
противодействием США, как только возникнет серьезная угроза существова-
нию Альбиона. В ситуации, когда после поражения Франции в 1940 г. Велико-
британия оказалась одинокой в борьбе против «рейха» и тем не менее не готова
была признать доминирующую роль на континенте своего немецкого соперни-
ка, в американской политике наметилась тенденция, которая постепенно стала
все больше и больше оборачиваться угрозой для германской стратегии и мето-
дов ведения войны.
Эта пробританская политика исходила в первую очередь от президента Руз-
вельта, начавшего свою политическую карьеру в 1913 г. в качестве помощника
военно-морского министра. С того времени он чувствовал себя тесно связанным
с американскими ВМС, что не осталось без последствий и для его стратегиче-
ского мышления: в представлении Рузвельта надежные морские коммуникации
и мощные военно-морские силы являлись неотъемлемой предпосылкой суще-
ствования великой державы, приверженной либеральным принципам мировой
торговли и обязанной защищать свои заморские интересы. Став президентом,
Рузвельт по мере сил старался «пробивать» запросы и требования ВМС в Конг-
рессе. После поражения Франции в Конгрессе при одобрении военных ассигно-
ваний произошел перелом в умонастроениях конгрессменов, приведший к при-
нятию 19 июля 1940 г. «Акта о расширении присутствия на двух океанах».
Результатом явился гигантский рост военно-морских сил США, подкрепив-
ший волю Америки стать лидирующей морской державой как в Атлантике, так
Статья представляет собой сжатое изложение работы, с которой читатель сможет ознакомиться
в публикации: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 6: Die Ausweitung zum Weltkrieg. В
связи с ограниченным объемом статьи автору пришлось в значительной мере отказаться от ссы-
л очного аппарата.
526

и на Тихом океане. В условиях, когда Соединенные Штаты приступили к реали-
зации этой программы военно-морских вооружений, для германского военного
руководства все более важную роль начинал играть фактор времени: необходимо
было нанести Великобритании решающее поражение на Атлантическом театре
военных действий, прежде чем США смогут эффективно вмешаться в ход собы-
тий всем своим мощным потенциалом. Перед необходимостью очевидной ли-
митированности собственной производственной мощи и наличных запасов
сырья германское военно-морское командование уже в декабре 1940 г. стало
считать растущую поддержку, оказываемую британским военным усилиям по-
литикой и потенциалом США, опасной тенденцией к «значительному продле-
нию войны*, что могло «крайне неблагоприятно сказаться на всех военных уси-
лиях Германии»2. Даже если это и не было высказано прямо, за приведенной
осторожной формулировкой скрывалось трезвое осознание того, что Германия
не сможет успешно завершить длительную войну на истощение против обеих
англосаксонских морских держав. Поэтому главнокомандующий военно-мор-
скими силами гросс-адмирал Рёдер еще в декабре 1940 г. настоятельно реко-
мендовал Гитлеру, который был тогда уже твердо намерен напасть на Советский
Союз, «ясно и недвусмысленно сконцентрировать усилия исключительно на
борьбе с Англией», что означало сосредоточение всех боевых средств герман-
ских ВВС и ВМС на пресечении снабжения Великобритании по морю. Он отста-
ивал «твердое убеждение» в том, что Германия, как уже показал опыт первой ми-
ровой войны, располагает в лице подводного флота «таким инструментом борь-
бы против Англии, который вполне способен решить исход всей войны», но ко-
торый для этого необходимо больше, чем до сих пор, развивать в рамках всей
системы вооруженных сил. Гитлер прямо не возражал против такого подхода, а
ссылался на якобы новую политическую ситуацию, которая «в любом случае»
требует устранения последнего континентального противника, «прежде чем он
сможет объединить свои усилия против Англии... Только после этого может по-
следовать полная концентрация усилий на развитии военно-воздушных и воен-
но־морских сил»3. Тем самым Гитлер умело использовал и выдвинул на первый
план традиционный для германских ВМС стратегический аргумент: только вы-
бив из рук морской державы последний «континентальный меч», можно нанести
ей решающее поражение.
Тем не менее настойчивые усилия военно-морского командования по внед-
рению своих стратегических установок, судя по всему, все же оказали влияние
на Гитлера, что вытекает из суждений, которые он высказал, выступая перед ко-
мандованием вермахта в январе 1941 г. Так, согласно его тогдашнему заявле-
нию, в борьбе против Великобритании главными целями атак военно-морских
и военно-воздушных сил должны быть морские коммуникации и объекты воен-
ной промышленности, что позволит добиться успеха, возможно, уже следую-
щим летом. Оставался, правда, открытым вопрос о том, что конкретно подразу-
мевал Гитлер под «успехом», тем более что последовавшее непосредственно за
этим высказыванием указание на «принципиальную» готовность «к мирному
взаимопониманию с Англией» снова продемонстрировало, что продолжением
войны против британцев он преследовал иные политико-стратегические цели по
сравнению с теми, которые виделись наиболее разумными военно-морскому
руководству4. Когда несколько недель спустя Гитлер согласился с требованием
Рёдера относительно концентрированного и целенаправленного применения
подводного флота и авиации против британского потенциала морских перево-
зок, это, пожалуй, был успех командования ВМС, который, однако, означал ско-
рее формальное признание аргументации, чем принципиальное изменение об-
щей стратегии «рейха». Впереди маячила тень плана «Барбаросса». Массирован-
ное применение ВВС против английских верфей и портовых сооружений невоз¬
527

можно было поддерживать на желательном уровне в течение длительного време-
ни. Переключение главных усилий ВВС на другие театры военных действий яв-
но указывало на «ограниченную роль»5, которую Гитлер отводил в рамках своей
общей стратегии морской войне в Атлантике. Великобритания представлялась
ему не противником, на котором надо было сосредоточить все средства борьбы,
чтобы победить его, а потенциальным партнером, которого с помощью дозиро-
ванного военного давления надлежало «образумить» и подвести к «примирению»
с «рейхом». Гитлер был также убежден — и аргументация командования ВМС
подкрепляла его в этом, — что форсированная экономическая война даже при
величайшем напряжении сил не могла в течение года привести к решающим
успехам, тем более что эта война была сопряжена также с риском вступления в
нее Соединенных Штатов, которого Гитлер тогда еще хотел избежать, дабы сна-
чала путем завоевания Советского Союза создать избавленное от блокады кон-
тинентально-европейское «пространство», призванное обеспечить экономиче-
скую базу для грядущего столкновения с США.
С переизбранием 5 ноября 1940 г. Рузвельта на посту президента основная
линия проводившейся до тех пор американской политики поддержки Велико-
британии была обеспечена внутриполитически настолько, что это позволяло и в
дальнейшем шаг за шагом осуществлять все новые мероприятия по оказанию
помощи англичанам и одновременно наращивать собственные вооружения. В
ответ на сделанное Черчиллем в декабре 1940 г. признание, что Англия скоро
окажется уже не в состоянии оплачивать американские поставки в соответствии
с существовавшей практикой закупок военных материалов без доставки на аме-
риканских судах, вскоре появился закон о передаче в безвозмездное пользование
и об аренде американской собственности (закон о ленд-лизе), предоставлявший
Рузвельту возможность материально поддерживать любое государство, «защиту
которого президент сочтет жизненно важной для обороны Соединенных Шта-
тов»6. Тем самым поддержание британской способности к сопротивлению стало
неотъемлемой составной частью американской политики безопасности и пред-
восхищением принципиальной структуры Атлантического союза. Когда Чер-
чилль давал понять, что его страна не может собственными силами выиграть
войну против Германии, он тем самым предлагал Соединенным Штатам, чтобы
Великобритания играла в будущем союзе роль «младшего партнера».
Перед лицом смертельной угрозы, проистекавшей из постоянного и все 60-
лее стремительного сокращения потенциала морского ׳транспорта, британское
руководство усматривало важнейшую свою задачу в сокращении или ограниче-
нии потерь торгового флота в Атлантике. Средствами достижения этой цели
представлялись, с одной стороны, усиление военно-морских сил в данном реги-
оне, а с другой — интенсификация торгового судостроения. Однако необходи-
мые для того и другого мощности британских верфей находились на грани пол-
ного исчерпания, так что дальнейшее наращивание их возможностей было до-
стижимо только на путях использования американского судостроительного по-
тенциала.
В Вашингтоне к концу 1940 г. возобладало представление, что Германия яв-
ляется не только более сильным, но и — в результате укрепления своих позиций
в Европе и по причине своей наступательной стратегии ведения войны в Атлан-
тике — гораздо более опасным по сравнению с Японией противником, непо-
средственно угрожавшим как англосаксонскому партнеру Америки, так и всему
Американскому полушарию в целом. Тем самым Вашингтон солидаризировал-
ся с основной линией британской стратегии, которая вынуждена была избрать
своим главным направлением обеспечение трансатлантических морских ком-
муникаций в качестве исходного базиса для будущих наступательных операций
в Европе. С достижением в конце марта 1941 г. особой договоренности общая
528

стратегия будущей коалиционной войны была определена в том смысле, что не-
сомненный приоритет отдавался европейско-атлантическому театру военных
действий ради того, чтобы сначала разгромить Германию («Germany first»).
Лишь после этого надлежало сконцентрировать все силы на конфликте с Япо-
нией. Хотя по этой договоренности Соединенные Штаты не обязывались всту-
пать в войну и даже, более того, оставался открытым вопрос о том, когда и при
каких обстоятельствах они вообще это сделают, принятое принципиальное стра-
тегическое решение вскоре повлияло на распределение сил военно-морских
флотов обоих государств и на дальнейшие американские действия в атлантиче-
ском регионе. Ведь из обоснования закона о ленд-лизе логически вытекала зада-
ча изыскания путей и средств, нужных для того, чтобы военные материалы, ко-
торые признавались жизненно необходимыми для обороны США, реально до-
стигали пунктов своего назначения. Тем самым защита трансатлантических
конвоев стала в принципе уже составной частью американской политики без-
опасности, хотя еще в январе 1941 г. Рузвельт это публично оспаривал.
Политическая цель и стратегическое значение закона о ленд-лизе стали сра-
зу же ясны Берлину. Уже 18 марта Рёдер предложил ряд мер, призванных обес-
печить собственным военно-морским силам большую свободу действий и тем
самым сделать их усилия более эффективными. Однако Гитлер решился лишь
на расширение прежних операций, на которые распространялось неограничен-
ное применение боевых средств в северо-западном направлении вплоть до тер-
риториальных вод Гренландии. Американский ответ на такое решение не заста-
вил себя долго ждать. И он, между прочим, показал, что Рузвельт весьма склонен
идти на обострение конфликта. В апреле США взяли на себя защиту Гренландии
и создали там передовые базы снабжения. 18 апреля граница панамериканской
зоны безопасности была передвинута на восток до 30° западной долготы. В рам-
ках связанных с этим обязательств по обеспечению собственных интересов без-
опасности и по косвенной поддержке британских военных усилий в Северной
Атлантике американское военно-морское командование к июню 1941 г. посте-
пенно перебросило из Тихого океана в Атлантический 3 линкора, 1 авианосец,
4 крейсера и 18 эсминцев. Это перераспределение военно-морских сил было от-
нюдь не беспроблемным, поскольку заключение 13 апреля советско-японского
договора о нейтралитете изменило стратегическое положение в зоне Тихого оке-
ана в пользу Японии. Американскому военно-морскому командованию при-
шлось признать, что оно, располагая потенциалом, позволяющим вести боевые
действия в пределах лишь одного океана, идет на риск глобальной войны, кото-
рая будет вестись на двух океанах. Несмотря на подкрепления из Тихого океана,
американский атлантический флот ни материально, ни численно не был готов к
проведению постоянных и бесперебойных конвойных операций в западной ча-
сти Атлантики. В такой ситуации и при отсутствии поддержки в Конгрессе от
подобных боевых операций на первых порах пришлось отказаться. Вместо этого
было расширено и интенсифицировано патрулирование в пределах зоны без-
опасности, что с неизбежностью вело к ущемлению свободы действий герман-
ской стороны, поскольку американская зона безопасности в районе между Грен-
ландией и Исландией глубоко вклинивалась в сферу боевых действий герман-
ского флота. Тем самым инциденты на море не только были заранее запрограм-
мированы, но и, возможно, даже сознательно провоцировались с целью сокра-
щения неопределенного и в любом случае слишком длинного пути к вступле-
нию в войну, поскольку тем временем в Европе положение драматически ухуд-
шалось, все больше складываясь не в пользу Великобритании. Ежемесячные по-
тери в кораблях возросли за период с января по апрель 1941 г. с 320 тыс. водоиз-
мещения до 688 тыс. т. При дальнейшем сохранении потерь на этом уровне по-
ставки, осуществлявшиеся на основе закона о ленд-лизе, грозили превратиться
529

в попытку наполнения бездонной бочки. К этому добавлялось поистине катает-
рофическое развитие событий в бассейне Средиземного моря и на Балканах,
воспринимавшееся в Вашингтоне с серьезной озабоченностью.
В этих условиях Рузвельт 10 апреля решился на оказание дальнейшей помо-
щи Великобритании, воспользовавшись успешными операциями английских
войск в Северо-Восточной Африке против лишенных всякого снабжения италь-
янских вооруженных сил в качестве повода для того, чтобы объявить, что он не
рассматривает больше Красное море зоной военных действий. Благодаря этому
американские торговые корабли могли, огибая юг Африканского континента,
перевозить военные материалы непосредственно на Ближневосточный театр во-
енных действий, что существенно содействовало смягчению испытывавшихся
англичанами трудностей со снабжением войск.
В Берлине Рёдеру пришлось смириться с тем, что Гитлер в значительной
мере отклонил его предложения, сводившиеся к тому, чтобы не считаться с этой
противоречившей принципу нейтралитета американской позицией, ибо хотел в
преддверии намеченной военной кампании в России избежать конфликта
с США. Вместе с тем, однако, внутри военно-морского командования принима-
ли в расчет объективные внутриполитические трудности, с которыми сталки-
вался Рузвельт при проведении своего пробританского внешнеполитического
курса, ибо считалось, что наряду с пока еще недостаточной военной
мощью США прежде всего общественное мнение Америки являет собой «силь-
нейший бастион против вступления страны в войну». Отсюда делался вывод, что
вступление США в войну еще не может рассматриваться «как неизбежное»1. В
подобных условиях представлялась уместной осторожная позиция «рейха» по
отношению к США. Несомненно, эта ориентация на то, чтобы «не дать себя
спровоцировать» никакими инцидентами, способными оказать негативное воз-
действие на американское общественное мнение, объяснялась трудной ситуа-
цией, в которую Гитлер поставил себя решением о плане «Барбаросса». Естест-
венно, при такой предпосылке Атлантика как раз и не должна была представлять
для Германии главное стратегическое направление приложения военных уси-
лий до тех пор, пока не будет разгромлен последний потенциальный союзник
англосаксонских морских держав на континенте.
В мае 1941 г. германское военно-морское командование стало усматривать
в широкомасштабных операциях американского флота в Атлантике по охране
морских коммуникаций в первую очередь угрозу для кораблей германского над-
водного флота, которые при встрече с американскими соединениями должны
были считаться с тем, что их местонахождение докладывалось открытым тек-
стом. По этой причине Рёдер счел, что теперь наступил момент, когда «необхо-
димо в подобающей форме и избегая любых провокаций указать президенту и
народу США на пределы, где должен быть положен конец мероприятиям по ока-
занию помощи Англии». Если Германия станет и впредь терпеть существую-
щую ситуацию, то, по его мнению, возникнет угроза проведения Америкой
дальнейших мероприятий, «которые приведут либо к серьезному осложнению
немецких морских операций против британских транспортных конвоев, либо к
возникновению вооруженного конфликта с США». Реакция Гитлера на эти аргу-
менты была опять-таки недвусмысленной: перед наличием все еще, как он счи-
тал, колеблющейся позиции Рузвельта следует не допускать инцидентов, чрева-
тых риском вступления Америки в войну, «тем более что Япония предположи-
тельно ввяжется в конфликт только в том случае, если США станут нападающей
стороной»8.
Между тем политика Рузвельта была отнюдь не колеблющейся. Она была
целеустремленно направлена на массивную материальную поддержку Велико-
британии. Но и впечатление Гитлера, что президент колеблется, тоже не было
530

ложным, ибо последний в своих рассчитанных на международную аудиторию
речах не мог и не хотел четко заявить, пойдет ли он на прямое вооруженное стол-
кновение с «рейхом», а если пойдет, то когда и при каких обстоятельствах. Хотя
27 мая Рузвельт в сильных выражениях обрисовал угрожающую ситуацию, ко-
торая возникнет при дальнейшем расширении мощи и влияния Германии, од-
нако конкретно его позиция выразилась только в объявлении не ограниченного
сроками угрожаемого положения, для того чтобы можно было форсированно
расширить мощности военного и транспортного судостроения, поскольку бри-
танские морские потери достигли угрожающих масштабов и все еще намного
превышали объемы спуска на воду новых кораблей в Англии и США.
После того как в июне 1941 г. английские войска в Исландии были замене-
ны американскими, Рузвельт дал понять, что он преисполнен решимости рас-
ширять сферу американских интересов в Северной Атлантике дальше на Восток.
Вступление американских войск в Исландию следует рассматривать также в
связи с германским нападением на Советский Союз, ибо в Вашингтоне в целом
считались с возможностью краха Красной Армии в течение ближайших двух-
трех месяцев и последующего затем нового перенесения военных усилий гер-
майской стороны на Запад. В такой ситуации возможное крайне серьезное ослож-
нение положения Великобритании требовало от Вашингтона действий, строя-
щихся на использовании скованности германского военного потенциала на Во-
стоке для расширения масштабов поддержки английских военных операций.
Поэтому в США зазвучали влиятельные голоса, призывавшие Рузвельта еще
больше активизировать американские военные усилия в Атлантике. Президент,
однако, по-прежнему проявлял осторожность, предпочитая путь косвенных, в
любом случае более безопасных действий. Логическим следствием размещения
войск США в Исландии явилось прежде всего соответствующее расширение 30-
ны безопасности. Теперь британские корабли имели возможность присоеди-
няться к американским конвоям, которые снаряжались для обеспечения снаб-
жения размещенных в Исландии войск.
Оценка американской стороной перспектив германского вермахта в войне
против Советского Союза и будущей немецкой стратегии по отношению к анг-
лосаксонским морским державам примечательным образом совпадала с ожида-
ниями и намерениями Гитлера, что явствует из различных его высказываний и
директив, относящихся к июлю 1941 г. Когда Рёдер сразу после появления аме-
риканских войск в Исландии попросил дать политическую оценку происшедше-
го события и разъяснить, следует ли этот шаг «расценивать как вступление США
в войну или как провокацию, которая должна быть проигнорирована», Гитлер в
ответ снова указал на то, что «для него главное — отсрочить на один-два месяца
вступление США в войну», а поэтому при проведении военных операций в Ат-
лантике надлежит по-прежнему избегать любых инцидентов, то есть нападения
на американские торговые суда и военные корабли9. Более того, обуреваемый
желанием исключить подобные инциденты, Гитлер, судя по некоторым дан-
ным, вынашивал даже мысль о временной приостановке подводной войны. Он
рассчитывал на успешное завершение восточной кампании в считанные меся-
цы, что, по его представлениям, смогло бы оказать серьезное положительное
влияние на общее стратегическое положение «рейха». Тогда германские позиции
на Европейском континенте настолько укрепились бы и были бы в долгосрочной
перспективе настолько обеспечены, что можно было бы не опасаться и конфлик-
та с Соединенными Штатами. Глобальность подобной «стратегии мировой вой-
ны» просматривается и в предложении о союзе, направленном Гитлером
14 июля японскому послу в Берлине Осиме и содержавшем утверждение, что с
уничтожением России, которое «непосредственно предстоит», будет «раз и на-
всегда» устранен общий противник. По словам Гитлера, понимание того, что Со¬
531

единенные Штаты и Англия всегда будут противниками Германии и Японии,
должно стать «основой политики наших государств»10.
Гитлер в полной мере отдавал себе отчет о масштабах и значении того стра-
тегического давления, которое исходило от США и было направлено на Запад в
Тихом океане и на Восток в Атлантике: «С нашей точки зрения, на Востоке нам
грозит Россия, на Западе Америка, а с точки зрения Японии — на Западе Россия
и на Востоке Америка. Поэтому... мы должны сообща их уничтожить». В том, что
этому плану глобальной войны суждено было остаться иллюзией и утопией, по-
винна была не только географическая удаленность от потенциального партнера
по союзу, но и — наряду с недостаточностью ресурсов — прежде всего глубокий
разрыв между стратегическими целевыми установками обеих сторон. В япон-
ском руководстве было не много деятелей, готовых безоговорочно следовать это-
му опасному конфронтационному курсу.
Под впечатлением значительных первоначальных успехов в войне против
России, с одной стороны, и угрожающего развития ситуации в Атлантике, где
время совершенно очевидно работало против Германии, — с другой, военно-
морское командование попыталось в июле убедить руководство вермахта и са-
мого Гитлера в необходимости скорейшего перенесения центра тяжести усилий
на борьбу против англосаксонских морских держав. Трезво проанализировав
возникшие для «рейха» угрозы и имеющиеся возможности, оно указало затем на
дилемму, вставшую перед европейской континентальной державой, у которой
отсутствуют существенно важные компоненты морской державы, но которой
тем не менее надлежит бороться против крупнейших морских держав мира:
«В отличие от мировой войны 1914—1918 гг., когда мы располагали вторым
по мощи военным флотом в мире, но у нас не было необходимой для его приме-
нения операционной базы, теперь у нас имеется стратегически благоприятная
исходная база, но отсутствует нужный для применения атлантический боевой
флот».
Обе союзные морские державы, указывалось в аналитической разработке во-
енно-морского командования, будут и после краха Советского Союза продол-
жать борьбу ради достижения своей «конечной цели — разгрома Германии на
континенте». Учитывая принятие американской программы развития судостро-
ения, реализация которой будет усиленно сказываться начиная с 1942 г., необ-
ходимо, отмечалось далее, увеличивать число потопленных судов, пока не будет
снова достигнут прежний уровень угрожаемое™ британским морским перевоз-
кам.
С учетом фактора времени германское военно-морское командование при-
шло к выводу, что, «если подходить трезво и по-деловому, то перспективы про-
тивника в битве за Атлантику в 1942 г.», следует оценивать «как благоприят-
ныв»11. Поэтому оно предлагало использовать политические шансы, которые,
на его взгляд, сулило сотрудничество с Францией и Японией, для того чтобы
предрешить исход борьбы в Атлантике путем концентрированного примене-
ния всех имеющихся в распоряжении сил, прежде всего подводного флота
и ВВС.
Одновременно Рёдер предпринял попытку добиться от Гитлера соответст-
вующего принципиального решения. Это представлялось тем более актуаль-
ным, что ему были известны неоднократные высказывания диктатора, застав-
лявшие его сомневаться в том, что морская война в Атлантике все еще зани-
мает в планах верховного главнокомандования вермахта подобающее ей место.
Гитлер своими соображениями относительно необходимости на время полно-
стью приостановить действия подводного флота и своей критикой применения
соединений тяжелых надводных военных кораблей в Атлантике явно давал не-
двусмысленно понять, что имеет намерение в будущем сильнее, чем прежде,
532

оказывать влияние на ведение морской войны. В противовес этому Рёдер по-
пытался добиться от Гитлера большей свободы для действий военно-морского
флота с соответствующими компетенциями, на что последний ввиду неопре-
деленности ситуации в России, где вопрос о сроках завершения кампании оста-
вался открытым, объективно не мог согласиться. Ссылки Рёдера на опасности,
которые могли бы проистекать после возможного занятия британскими и аме-
риканскими вооруженными силами Северо-Западной Африки, свидетельство-
вали и о том, что в стратегическом положении держав «оси» в Европе имелись
особенно серьезные просчеты, способные быстро перерасти в кризис. По мне-
нию гросс-адмирала, если противнику удалось бы там закрепиться, то побе-
дить англичан станет уже невозможно, сверх того противная сторона получит
тогда более широкий стратегический плацдарм для операций против европей-
ского южного фланга. Поэтому Рёдер добивался «улаживания германо-фран-
цузских отношений» как базы для военно-политического сотрудничества, ко-
торое позволило бы использовать позиции в Северной Африке, где размеща-
лись колониальные владения Франции, в качестве исходного плацдарма для
«решающих сражений битвы за Атлантику». Вместе с тем он выступал за рас-
ширение борьбы против торгового флота США путем перехода к захвату мор-
ских трофеев, что, на его взгляд, позволило бы сократить растущую американ-
скую поддержку британского потенциала. Сделав оговорку, что это политиче-
ское решение окажется возможным лишь после завершения восточной кампа-
нии, Рёдер пролил свет на всю дилемму, стоявшую перед германским военным
руководством. Гитлер не замедлил отреагировать на это, заверив главнокоман-
дующего военно-морскими силами, что его концепция использования эконо-
мической войны против Великобритании на море остается неизменной и он
хочет лишь не допустить, чтобы «США во время нашего похода на Восток объ-
явили нам войну», но потом намерен «решительно выступить и против
США»12. Что же касалось Франции, Гитлер — прежде всего, пожалуй, с учетом
позиции итальянского союзника — навстречу пожеланиям военно-морского
командования не пошел. Таким образом, германская стратегия не изменилась
и не могла измениться, поскольку уже по причине недостаточности имевших-
ся в наличии вооруженных сил далеко идущие и широкомасштабные планы
военно-морского командования вообще не поддавались реализации, да и до
скорого завершения похода на Восток дело тоже, как известно, не дошло.
Между тем по другую сторону Атлантики стало все более явственно ощу-
щаться, что Соединенные Штаты преисполнены решимости наращивать уси-
лия по оказанию помощи Великобритании, действуя даже на грани вступления
в войну («short-of-war»), и при этом все больше брать на себя роль доминиру-
ющего партнера ради осуществления собственных политических и экономи-
ческих целей, связанных с глобальным послевоенным мироустройством. Тя-
желое положение британского партнера и все еще не решенный вопрос о вступ-
лении самих США в войну являлись благоприятными исходными предпосыл-
ками для предстоящих переговоров. Тем самым исход состоявшейся 9-12 ав-
густа 1941 г. на о-ве Ньюфаундленд конференции, к которой главы прави־
тельств двух держав давно стремились, был в принципе уже заранее запрог-
раммирован. Вашингтон в ходе переговоров по политическим и экономиче-
ским вопросам смог в значительной мере настоять на одобрении своих пред-
ложений, тогда как британской стороне пришлось с разочарованием принять
к сведению, что ее партнер хотя и намерен интенсифицировать свою открытую
и завуалированную поддержку, но от окончательного вступления в войну по-
прежнему был еще, судя по всему, далек.
Обнародованным политическим результатом конференции явилось под-
писанное 14 августа Рузвельтом и Черчиллем и рассчитанное прежде всего на
533

внешний пропагандистский эффект заявление (Атлантическая хартия), в ко-
тором обе стороны сформулировали не только общие военные цели («оконча-
тельное уничтожение нацистской тирании»), но и основные принципы гло-
бального послевоенного мироустройства: отказ от территориальных измене-
ний и расширения сфер влияния, восстановление права народов на самоопре-
деление в отношении их форм правления, свобода мировой торговли при рав-
ноправном доступе к источникам сырья и рынкам сбыта, свобода морей, отказ
от применения насилия и создание системы международной безопасности.
При принятии этих принципов не только были оставлены в стороне элемен-
тарные британские интересы, вытекавшие из экономических преимуществ Со-
дружества (например, система преференциальных пошлин), но в равной мере
оказались неучтенными и интересы нового участника войны — Советского Со-
юза, чье дальнейшее существование в связи с военными успехами Германии
уже серьезно ставилось под сомнение. Соответственно и объем первых поста-
вок военных материалов «противоестественному союзнику» был незначитель-
ным. Угрожающее развитие ситуации в Азиатско-Тихоокеанском регионе —
Япония тем временем закрепилась в Индокитае — требовало, по мнению бри-
танской стороны, насущно необходимым подать Токио с помощью совместной
акции отчетливо слышимый сигнал предостережения, поскольку угрозе под-
вергались такие стратегические позиции, как Сингапур, и такие доминионы,
как Австралия. Их безопасность в силу того, что Великобритания была скована
военными действиями в Европе и на Ближнем Востоке, могла быть обеспечена
только с американской помощью. Однако Рузвельт, уже отреагировавший за-
мораживанием японских активов и нефтяным эмбарго, стремился избежать
дальнейшей эскалации и явно видел резон не в том, чтобы идти на риск преж-
девременного конфликта, а в выигрыше времени, необходимого для реализа-
ции собственной военной программы.
Рузвельт как верховный главнокомандующий продолжал использовать во-
енно-морские силы США для осуществления своей пробританской внешней
политики, поскольку Америка была заинтересована в том, чтобы ее военная по-
мощь благополучно доставлялась на другой берег Атлантического океана, где в
ней нуждался ее партнер. Поэтому, когда Черчилль на ньюфаундленской встрече
высказал просьбу, чтобы соединения американских ВМС вообще участвовали в
прикрытии конвоев в Северной Атлантике, а также в контроле над Датским про-
ливом, Рузвельт дал соответствующие обещания, хотя и оговорился, что на пе-
регруппировку сил потребуется некоторое время. Рузвельт недвусмысленно дал
понять Черчиллю, что, учитывая свои сложные отношения с Конгрессом, он хо-
тел бы избежать формального обращения к последнему на предмет объявления
войны Германии, а предпочел бы путем использования американских ВМС в
конвойных операциях внутри блокируемого германским флотом региона Ат-
лантики провоцировать «инциденты», которыми потом можно было бы оправ-
дать начало перехода к открытым военным действиям. И подобные «инциден-
ты», как и ожидалось, не заставили себя долго ждать.
Вскоре, 4 сентября 1941 г., примерно в 200 милях юго-западнее Исландии
ввязались в безуспешный бой друг с другом державший курс на остров амери-
канский эсминец «Грир» и немецкая подводная лодка «У-652». Это был первый
обмен выстрелами между германскими и американскими вооруженными сила-
ми в войне. У каждой из сторон сложилось субъективно вполне оправданное впе-
чатление, что первым атаковал противник. При этом от внимания командира
подлодки ускользнуло тесное взаимодействие между аглийским разведыватель-
ным самолетом, начавшим атаку, и эсминцем.
Рузвельт не преминул тотчас же воспользоваться этим инцидентом в каче-
стве предлога для дальнейшей эскалации американской военной активности в
534

Атлантике. Хотя военно-морское командование подробно проинформировало
его о том, как в действительности развивались события, он, выступая 11 сентяб-
ря, тем не менее представил дело таким образом, будто «Грир» вел себя вполне
безобидно и подвергся атаке со стороны немецкой подводной лодки неожидан-
но, без предупреждения. Происшедший инцидент был использован им для того,
чтобы в резкой форме заклеймить агрессивную, нацеленную на достижение ми-
рового господства военную политику Гитлера и связанные с ней и квалифици-
руемые как пиратство военные операции германского флота в Атлантике. От-
ныне, заявил Рузвельт, во всех районах Атлантики, жизненно важных для обо-
роны США, американские военно-морские и военно-воздушные силы не станут
больше пассивно ожидать нападения, а будут в пределах собственной зоны без-
опасности защищать все торговые суда, независимо от того, под каким — аме-
риканским или иностранным — флагом они будут двигаться. Черчилль проком-
ментировал этот благоприятный для него поворот в развитии событий словами
о том, что теперь перед Гитлером только одна дилемма — либо проиграть битву
в Атлантике, либо оказаться втянутым в постоянные конфликты с американски-
ми военно-морскими силами.
К этой в основном правильной оценке новой ситуации пришло и германское
военно-морское командование, охарактеризовавшее приказ Рузвельта о перехо-
де к наступательным действиям как «локально ограниченное объявление вой-
ны», из факта которого в качестве «единственно возможного вывода» вытекает
необходимость ответа на любую военную акцию с помощью вооруженного на-
силия. В разговоре с Гитлером Рёдер 17 сентября заявил, что Рузвельт своими
мерами преследовал цель «принудить нас из опасения инцидентов пойти на са-
моограничение в применении оружия». По его мнению, уклонение немецкой
стороны от инцидентов не только приведет к уменьшению количества потопля-
емых судов, но и побудит Вашингтон к еще более активному военному вмеша-
тельству. Жесткая реакция на действия Рузвельта, подчеркнул гросс-адми-
рал,«приведет скорее к ограничению, чем к усилению его мероприятий, так как
он явно стремится пока что избегать открытой регулярной войны, по крайней
мере до тех пор, пока не перестанет быть очевидным, что Япония остается не
вполне надежно нейтральной».
Оцениваемое на фоне последующих событий в Атлантике и на Тихом океа-
не, это утверждение Рёдера представляется вполне правильным, однако Гитлер
все еще верил в «великое решение на Востоке» и дал указание примерно до сере-
дины октября избегать дальнейших инцидентов в торговой войне13.
Серьезная поддержка Соединенными Штатами Великобритании состояла в
помощи испытывавшему сильные перегрузки английскому морскому грузово-
му транспорту. Если в круг стратегических интересов Соединенных Штатов вхо-
дило сохранение и даже укрепление позиций англичан в Европе, то было вполне
логично использовать в этих целях и собственный торговый флот Америки. Но
здесь препятствием были законы США о нейтралитете от 1939 г. даже в том сиу-
чае, если бы действия американского военно-морского флота спровоцировали
Гитлера на объявление войны Соединенным Штатам, на что Рузвельт, вероятно,
по-прежнему рассчитывал, тем более что надежда на санкционирование Конг-
рессом объявления войны Германии оставалась все еще весьма слабой. Вот по-
чему торпедирование эсминца «Кирни», происшедшее 17 октября в глубине
района германских военно-морских операций, у самой границы американской
зоны безопасности, прямо-таки напрашивалось в качестве повода для пересмот-
ра ставших помехой законов о нейтралитете. «Кирни» входил в состав соедине-
ния, которым было усилено британское прикрытие одного из конвоев. В резуль-
тате его торпедирования погибло 11 моряков. Это были первые людские потери
американских вооруженных сил во второй мировой войне. На сей раз Рузвельт
535

задержался с ответной реакцией на 10 дней: только 27 октября он, не вдаваясь в
подробности, в резких выражениях обрушился на проводившуюся Германией
политику войны и, в частности, на Гитлера14. Огонь, подчеркнул он, открыт, и
история бесстрастно зафиксирует, кто выстрелил первым. Далее он повторил
свой приказ о том, чтобы военно-морские США открывали огонь первыми, и
объявил о желанном пересмотре законов о нейтралитете, что среди прочего
предполагало вооружение американских торговых судов и доставку военных ма-
териалов на них до мест назначения в портах дружественных стран. В переводе
на открытый текст это означало объявление доступными для американских
торговых судов зон войны в Европе, входить в которые им до тех пор было за-
прещено. Поскольку, однако, желанная ответная реакция Гитлера не последова-
ла и вдобавок как Лондон, так и Вашингтон из перехваченных и расшифрован-
ных радиограмм узнали, что германские подводные лодки получили указания
избегать любых инцидентов с американскими вооруженными силами, Рузвельт
отказался от дальнейшей эскалации. Последовавшее затем 31 октября потопле-
ние эсминца «Рубин Джеймс» (115 погибших) уже не возымело сколько-нибудь
серьезных последствий для едва ли еще существовавших каких-то отношений
между Германией и Соединенными Штатами. Это лишь усилило позиции пре-
зидента в Конгрессе при состоявшемся там 13 ноября итоговом голосовании по
вопросу об ослаблении действия законов о нейтралитете. Относительно незна-
чительное большинство в 18 голосов в палате представителей показало, что Руз-
вельт, проводя свою осторожную политику на грани войны, балансировал на
тонкой проволоке, хотя, согласно проведенным в середине октября опросам об-
щественного мнения, 70% населения придерживалось мнения, что важнее раз-
громить Гитлера, чем воздерживаться от вступления в войну. Незначительное
большинство подтвердило также, что для того, чтобы объявить войну Германии,
необходимы внешнеполитические инциденты или события более масштабные,
чем боевые действия вокруг конвоев в Атлантике. По расшифровкам диплома-
тических депеш японцев Рузвельт знал, что чреватая конфликтом ситуация в
Тихоокеанском бассейне приближалась к кризисной быстрее, чем на просторах
Атлантики.
Перед Гитлером в октябре встала своя стратегическая задача: возникла не-
обходимость наряду с пожиравшим силы продолжением войны на Востоке со-
владать с кризисом в Средиземноморском бассейне, для того чтобы удержать
позиции в Северной Африке. Это и по мнению военно-морского командования
являлось существенной предпосылкой для успешного окончания всей войны.
Ввиду отсутствия других сил нужно было для стабилизации положения в Среди-
земном море перебросить туда из Атлантики часть подводного флота, что опять-
таки шло вразрез с концепцией войны на морских коммуникациях. Вновь стало
очевидным, что державы «оси» перенапрягли свой потенциал и в состоянии от-
стаивать свои позиции, только меняя главные направления приложения воен-
ных сил. В противовес этой реальности из гитлеровского анализа общей военной
ситуации следовало, что сам фюрер все еще жил иллюзией, будто его великая
цель — уничтожение Советского Союза — в принципе уже достигнута. В состо-
явшемся 27 октября 1941 г. разговоре с начальником штаба военно-морского
командования вице-адмиралом Фрике он дал свой обзор общей ситуации, в ко-
тором указал на то, что «решение на Востоке» необходимо как «предпосылка для
любого успешного решающего сражения с Англией». «Обеспечение континен-
шального пространства*, подчеркнул Гитлер, является теперь «первой стратеги-
ческой заповедью»15. Одним из путей, ведущих к этому, он считал стабилиза-
цию положения в Средиземноморском бассейне, поскольку, по его мнению, в
Италии настроение среди общественности с каждым днем все больше падает, во
всех слоях, кроме фашистских кругов, чувствуется усталость от войны, народ
536

жаждет покоя и говорит о «войне немцев». То была примечательно точная и чес-
тная оценка положения. Принимая во внимание критическое развитие событий
в Италии, Гитлер категорически требовал усиления военно-воздушных и воен-
но-морских сил в бассейне Средиземного моря. В противовес этому Фрике от-
стаивал точку зрения военно-морского командования о необходимости сосредо-
точения всех наличных сил для борьбы против английского транспортного фло-
та в Атлантике. Гитлер, однако, лишь повторил свое требование, сводившееся к
тому, чтобы без промедления сделать «однозначно главным направлением при-
ложения военных усилий» Средиземноморье, так как «вытеснение Германии и
Италии из Средиземноморского региона явилось бы недопустимым ущемлени-
ем безопасности Европейского континента».
Когда Фрике коснулся «вопроса об окончательном победоносном заверше-
нии войны» и выразил при этом мнение, что «полное подавление Англии необ-
ходимо для обеспечения европейского нового порядка», Гитлер без обиняков дал
понять, что в отличие от военно-морского командования он смотрит на британ-
ского противника совсем другими глазами. Он заявил, что «и теперь все еще го-
тов... заключить мир с Англией, поскольку европейского пространства, которое
Германия обеспечила себе предшествовавшими военными действиями, доста-
точно для будущего существования немецкого народа». У Фрике сложилось впе-
чатление, что в вопросе о колониях Гитлер готов идти на уступки, но не рассчи-
тывает на примирительную позицию Черчилля. «Фюрер, — писал вице-адми-
рал, — по-видимому, приветствовал бы такое развитие ситуации, когда Англия
после завершения нами кампании на Востоке по собственной инициативе про-
явила бы готовность к примирению... даже если бы при этом у Германии не было
возможности приобрести другие территории, кроме уже занятых». После таких
указаний Гитлера военно-морскому командованию не оставалось ничего друго-
го, кроме как перебросить требуемое количество подводных лодок в Средизем-
ное море. В результате применение подводного флота в Атлантическом океане
сократилось настолько, что Дёниц стал говорить о возникшем там «подлодоч-
ном вакууме», столь желательном для противника.
То подчиненное положение, какое в конце 1941 г., заняла — а перед наличи-
ем кризисов в России и Средиземноморье не могла не занять — в германских
стратегических планах война в Атлантике, особенно зримо проявилось после
объявления Германией войны Соединенным Штатам, когда из 91 использовав-
шейся в боевых действиях подводной лодки только 6 было выделено для неза-
медлительного выдвижения к восточному побережью Америки.
Если еще в апреле 1941 г. Гитлер в беседе с японским министром иностран-
ных дел Мацуокой придерживался точки зрения, что нанесение ущерба потен-
циалу вражеского транспортного флота означает «решающее ослабление не
только Англии, но и Америки», и заявлял о готовности не допустить, чтобы «в
Европе высадился хотя бы один американец»16, то в конце того же года возмож-
ное долгосрочное воздействие эффективных боевых операций в Атлантике все
больше отходило в его стратегических расчетах на второй план. Теперь для него
было предпочтительнее, чтобы в Северном море было уничтожено «4 корабля,
доставляющих танки на русский фронт, чем потоплено 100 тыс. т водоизмеще-
ния в Южной Атлантике»17. При всем том, что поставки западными державами
танков на русский фронт оставались незначительными по сравнению с их про-
изводством в Советском Союзе, сам факт таких поставок вновь выдвинул в по-
вестку дня принципиальный вопрос о стратегических целях ведущейся Герма-
нией морской войны в Атлантике: следует ли искать решение в «гонке» между
количеством потопляемых и спускаемых со стапелей кораблей или же Атланти-
ка должна в первую очередь играть роль форпоста «европейской крепости», кото-
рую надлежит оборонять от намного превосходящего по размерам технического
537

и людского потенциала противника? Конечно, достигнутыми к тому времени
успехами подводные лодки продемонстрировали свою высокую эффективность.
Однако признание данного факта вело — не в последнюю очередь и в стратеги-
ческих расчетах Гитлера — к завышению роли этого средства борьбы, которое
хотя и было применимо в качестве эффективного инструмента для быстрого
преодоления кризисных ситуаций, как, например, в Средиземноморском бас-
сейне, но тем не менее в течение какого-то одного года утратило способность
ускользать от обнаружения ответных ударов противника. Пёрл-Харбор и япон-
ские наступательные операции, развернутые в декабре 1941 г., естественно, ста-
ли в большей мере приковывать внимание Вашингтона к Тихому океану, однако
Атлантика — при всех потерях в тоннаже — по-прежнему служила надежным
мостом, соединяющим Соединенные Штаты с «младшим партнером» — Вели-
кобританией, которая на противоположном побережье этого океана удерживала
решающие позиции, ставшие исходным плацдармом для успешных боевых
операций западных союзников.
Примечания
1	См.: Hitlers Weisungen fur die Kriegfiihrung, hrsg. von Walther Hubatsch, 2. durchges. u. erg. Aufl.
Koblenz 1983, S. 40 ff.
2	1. Ski, Kriegstagebuch (KTB), Teil A, S. 233, 238 (20.12.1940), Bundesarchiv-Militararchiv Freiburg
(BA-MA), RM 7/19 (курсив оригинала).
3	Lagevortrage des Oberbefehlshabers der Kriegsmarine vor Hitler 1939—1945, hrsg. von Gerhard
Wagner, Munchen 1972, S.171-173 (27.12.1940).
4	Там же, S. 183 f. 8./9.1.1941 ( = Aufzeichnung KAdm Fricke vom 21.1.1941).
5	Cm.: Andreas Hillgruber, Hitlers Strategie. Politik und Kriegfiihrung 1940—41, Frankfurt/M. 1965, S.
165.
6	Цит. no: Hans-Adolf Jacobsen, Der Weg zur Teilung der Welt. Politik und Strategie 1939—1945,
Koblenz, Bonn 1977, Dok. Nr. 78, S. 153.
7	См.: 1. Ski, KTB, Teil C VIII, S. 191 ff. (10.5.1941), BA-MA, RM 7/206 (курсив оригинала).
8	Lagevortrage (см. прим. 3), S. 231 ff. (22.5.1941).
9	Там же, S. 264 f. (9.7.1941).
10	Трактовку понятия «стратегия мировой войны» см. в публикации: Andreas Hillgruber, Der Zweite
Weltkrieg. Kriegsziele und Strategien der grofien Machte, Stuttgart, Berlin u.a. 1982, S. 72, см. также:
Akten zur deutschen auswartigen Politik 1918—1945 (ADAP), Serie D: 1937—1945, Baden-Baden
1950 ff., Bd. XIII, 2, Anhang II (S. 829 ff. - здесь S. 833).
11	«Denkschrift zum gegenwartigen Stand der Seekriegfiihrung gegen England Juli 1941» (21.7.1941), в:
Die deutsche Seekriegsleitung 1935—1945, Bd 3, Frankfurt/M. 1973, S. 189—210, цит. S. 195 ff.
(курсив оригинала).
12См.: MichaelSalewski,DiedeutscheSeekriegsleitung 1935—1945,Bd 1,Frankfurt/M. 1970,S.407—
412.
13	Cm.: Lagevortrage (прим. 3), S. 286 ff. (17.9.1941), 289 f.
14	Cm.: Deutscher Text in Keesings Archiv der Gegenwart 1941, S. 5253 f.
15	Запись этого разговора сохранилась в двух версиях, которые отличаются друг от друга и обна-
ружены в двух различных источниках:
(1)	«Niederschrift der Besprechung des Fuhrers mit dem Chef des Stabes der Seekriegsleitung,
Vizeadmiral Fricke, uber den Einsatz deutscher Marinestreitkrafte im Mittelmeer» (27.10.1941), в:
Lagevortrage (см. прим. 3), S. 301—303;
(2)	в: 1. Ski, KTB, Teil A, S. 474-478 (28.10.1941), BA-MA, RM 7/29.
Здесь данный разговор цитируется по второй версии, поскольку в ней более подробно изло-
жены высказывания и соображения Гитлера относительно общего руководства войной (курсив
оригинала).
16	Запись беседы Гитлера с японским министром иностранных дел Мацуокой от 4 апреля 1941 г.,
в: ADAP, Serie D (см. прим. 9), Bd XII, 1, Nr. 266, S. 376.
538

17	Цит. по: OKW В. Nr. 1/42 g.Kdos. Chefsache vom 1.1.1942: *Besprechungsniederschrift vom 29. Dez.
1941», angefertigt von Kpt.z.See v. Puttkamer, 2. Ausfertigung, в: 1. Ski, KTB, Teil С II b Westraum-
Atlantikkiiste-Flottenoperationen, Marz 1941—Dezember 1942, BA-MA, RM 7/133, Bl. 331—335,
здесь Bl. 335. Запись Путткамера в некоторых пунктах, касающихся высказываний Гитлера, за-
метно отличается от записи Рёдера, (см.: Lagevortrage (прим. 3), S. 334—337 (29.12.1941)).

Энрико Сайринг
Объявление Гитлером войны Америке
11 декабря 1941 г.
Объявление Гитлером 11 декабря 1941 г. войны Соединенным Штатам
Америки по-прежнему остается для историков и публицистов «самым загадоч-
ным из его решений периода второй мировой войны»1. Из-за пробелов в источ-
никоведческой базе, необходимой для того, чтобы в полной мере ответить на
вопрос о мотивах, побудивших его пойти на такой шаг, причины усматривают-
ся, например, в бессознательной жажде саморазрушения2 или в «мании вели-
чия, самоубийственной утрате чувства реальности и игре судьбой третьего рей-
ха»3. Выражается сомнение в том, что вообще существует «продиктованное ра-
зумно-рациональными целевыми установками объяснение»4. Все подобные по-
пытки истолкования названного феномена остаются в конечном счете неубеди-
тельными. Поэтому представляется полезным и целесообразным попытаться
заново осветить упомянутое решение Гитлера от декабря 1941 г. на фоне герма-
но-американских отношений, как они складывались после 1933 г., а также в
рамках представлений Гитлера об эволюции соотношения сил на международ-
ной арене начиная с 1939 г.
Значение США Адольф Гитлер распознал задолго до 1941 г. В опубликован-
ной еще в 1928 г. так называемой «Второй книге» он писал, что в Соединенных
Штатах возник фактор силы, грозящей опрокинуть все прежние критерии мо-
щи. Пока что, подчеркивал он, активность этого фактора силы имеет по преиму-
ществу внутреннюю направленность, однако в тот момент, когда она окажется
устремленной вовне, остальной мир столкнется с неприятным для себя сюрпри-
зом. Только достаточно могущественное и прочное «расовое государство», со
своей стороны располагающее ресурсами целого континента, способно, по мне-
нию Гитлера, стать международно-политическим противовесом Америке.
Правда, Гитлер считал, что такое международно-политическое «открытие Аме-
рики вовне» произойдет лишь в отдаленном будещем. Он исходил из того, что
по крайней мере при его жизни этого не произойдет5.
Андреас Хильгрубер считал, что под влиянием начавшегося в 1929 г. миро-
вого экономического кризиса Гитлер модифицировал свою оценку Соединен-
ных Штатов. По его мнению, наряду со страхом перед американским потенци-
алом с этого времени у Гитлера стало проявляться также презрение к «пропитан-
ной еврейством мешанине рас»6. Это предположение, однако, не подкрепляется
соответствующими источниками, поскольку по крайней мере в период до 30 ян-
варя 1933 г. не зафиксировано ни одного высказывания Гитлера, в котором он
не засвидетельствовал бы своего почтительного отношения к Америке и амери-
канцам7.
Реакция в Соединенных Штатах на «захват власти» Гитлером с самого нача-
ла была негативной. Национал-социалистическая внутренняя политика, и
прежде всего «политика в еврейском вопросе», наталкивалась там на возмущен-
ное неприятие, а стремление «рейха» к автаркии, контрастировавшее с амери-
канской политикой «открытых дверей», в дальнейшем внесло дополнительную
напряженность в отношения между двумя странами8.
С конца 1936 г. США стали все больше активизироваться на международно-
политической арене9. Воспринял ли Гитлер этот поворот в американской пол-
итике и если воспринял, то как, сказать трудно, хотя тогдашний его адъютант
540

Николаус фон Белов и утверждал, что по крайней мере знаменитую «речь о ка-
рантине» Рузвельта от 5 октября 1937 г. фюрер истолковал как некий поворот-
ный пункт и воспринял очень серьезно:
«Рузвельт говорил о том, что 90% населения мира подвергается угрозе со
стороны остальных 10%. Эти цифры особенно задели Гитлера, так как приведен-
ное соотношение, по его мнению, недвусмысленно подтверждало, что русских
Рузвельт не причислял к агрессорам. Характерным для позиции Гитлера было
стремление к анализу внутриполитических причин, подтолкнувших Рузвельта к
принципиальному изменению своей политики. При этом его пугал спад в аме-
риканской экономике и стремительный рост безработицы в последние месяцы.
Гитлер пришел к заключению, что Рузвельт, скорее всего, попытается искать
выход из экономической катастрофы только в военных заказах правительства и,
дабы с этой целью заручиться согласием конгресса, вынужден будет подстрекать
американскую общественность к выступлениям против названных государств
во главе с Германией»10.
Германская внешняя политика в 1938 г., с одной стороны, имела следствием
явное усиление антинемецких течений в среде американской общественности11,
с другой — вела к возрастающему присутствию Соединенных Штатов на евро-
пейской политической сцене. Для Гитлера становилось все очевиднее, что Вели-
кобритания обрела сильную опору с тыла12.
После победы Германии над Польшей Гитлера стал все больше и больше
преследовать призрак внешнеполитического цейтнота. Позиция двух не вовле-
ченных пока в войну держав — в первую очередь, конечно, США, но и Советского
Союза тоже —־ представлялась ему в среднесрочной перспективе крайне неопре-
деленной. Он исходил из того, что при более длительной войне дело неизбежно
дойдет до вмешательства обеих упомянутых держав на стороне противников
Германии. Поэтому Гитлер стремился как можно скорее принудить Великобри-
танию пойти на основе тогдашнего реального статус-кво на сделку ради того,
чтобы покончить с войной13. Когда его спрашивали относительно угрозы вовле-
чения в конфликт Америки, он, как пишет Николаус фон Белов, «в одних случа-
ях отвечал, что до вступления США успеет решить все европейские проблемы, а
в других сокрушался: “Горе, горе нам, если мы до тех пор не сумеем со всем этим
управиться”. Первый вариант ответа был сугубо пропагандистского свойства,
тогда как второй адресовался лишь тем, к кому он питал доверие»14.
Дабы не давать Соединенным Штатам никаких поводов для скорейшего
вмешательства, Гитлер старался избегать любых осложнений в отношениях с
ними. В рамках своего тогдашнего внешнеполитического курса он пытался
склонить США к политике взаимного невмешательства в дела друг друга в соот-
ветствии с формулой: «Америка — американцам, Европа — европейцам»15. Та-
кой подход оставался принципиальной линией германской политики в отноше-
нии США до конца ноября 1941 г.
То, что Великобритания и после германской победы над Францией не стре-
милась к взаимопониманию с ним, было для Гитлера попросту непонятно. Не
без оснований он считал, что британская позиция обусловлена среди прочего
надеждами на американскую и советскую помощь16. Но эта скрытая угроза для
Германии летом 1940 г. превратилась в его глазах в явную: США и Советский
Союз «подключались к игре» намного раньше, чем он предполагал. По этой при-
чине Гитлер стал учитывать в расчетах возможность их вступления в войну в
ближайшем будущем17.
Он отдавал себе отчет в том, что стратегический противник номер один, ка-
ковым он признавал Соединенные Штаты, надолго останется недосягаемым18.
К тому же Гитлер, судя по всему, не питал никаких иллюзий на тот счет, что при
том положении вещей, которое объективно существовало летом 1940 г., Герма¬
541

ния реально была не в состоянии тягаться с потенциалом США. Чтобы стать
вровень с Соединенными Штатами, Гитлеру, согласно им самим сформулиро-
ванным идеологическим ориентирам, надо было бы располагать ресурсами це-
лого континента19.
Эти соображения в ряду других и побудили Гитлера выступить против Со-
ветского Союза. Ведь логика его рассуждений сводилась к тому, что если отпадет
британская надежда на Россию, то отпадет и Америка, «поскольку за отпадением
России последует стремительное усиление позиций Японии в Восточной
Азии»20.
В итоге летом 1940 г. Гитлер поставил перед собой двойную задачу: необхо-
димо было, во-первых, исключить Советский Союз как фактор надежды для Be-
ликобритании, а во-вторых, дабы застраховаться от любых непредвиденных
случайностей, обеспечить себе возможность распоряжаться ресурсами всего
континента.
Для достижения этой цели он в течение некоторого времени действовал в
двух направлениях: с одной стороны, пытался путем переговоров сплотить евро-
пейские страны, включая Советский Союз, в континентальный блок, направлен-
ный своим острием против англосаксонских держав, а с другой — параллельно
этому готовил завоевательный поход против Советского Союза с целью созда-
ния таким способом континентальной империи.
Усилия по реализации концепции континентального блока не привели к
удовлетворительным результатам. Самое позднее со времени визита Молотова
в Берлин в ноябре 1940 г. Гитлер пришел к убеждению, что эта идея определенно
не поддается воплощению в жизнь, и с тех пор он стал ориентироваться исклю-
чительно на завоевательный поход против Советского Союза21.
Стремясь дополнительно подкрепить германские усилия по созданию евро-
пейского континентального блока либо континентальной империи в Европе,
Гитлер с августа 1940 г. взял курс на новое сближение с Японией. Плодом этих
усилий явился Пакт трех держав от 27 сентября 1940 г.22 Даже при том, что ре-
альное значение этого договора было существенно ограничено обменом секрет-
ными нотами между Германией и Японией23, как дипломатический документ,
адресованный внешнему миру, он тем не менее служил цели принудить Соеди-
ненные Штаты в случае их вступления в войну на стороне Великобритании к
ведению борьбы на два фронта — против Германии и Японии одновременно.
Преследовалась основная цель — устрашить США и заставить их отказаться от
вступления в войну24. А уж если Германия — путем ли переговоров или посред-
ством завоевания — поставит под свой контроль всю Европу, то, по расчетам
Гитлера, Америка тем более «уступит»25.
Гитлер знал, что это очень рискованная концепция, сопряженная к тому же
с большим цейтнотом. Поэтому в декабре 1940 г. он дал понять Альфреду Иод-
лю, что завоевание Германией Советского Союза должно быть любой ценой за-
вершено к концу 1941 г., поскольку начиная с 1942 г. Соединенные Штаты бу-
дут в состоянии вступить в войну26.
Не исключено, что участие германских войск в кампании в Северной Афри-
ке привело к отсрочке нападения на Советский Союз. Это заставило Гитлера уже
в январе 1941 г. предположить, что первоначальный график ведения войны не
удастся выдержать и завоевание европейской части России может быть заверше-
но лишь весной 1942 г.27 В дальнейшем стало очевидным, что планы Гитлера
самым серьезным образом поставлены под угрозу: Соединенные Штаты, кото-
рые и ранее никогда не были действительно нейтральными, не только не дали
запутать себя заключением Пакта трех, но и стали более открыто выступать на
стороне Великобритании. Не следует удивляться тому, что Гитлер, видимо, вес-
ной 1941 г. пришел к убеждению, что возникновение войны между Германией
542

и США является лишь вопросом времени28. Но, разумеется, он стремился, на-
сколько возможно, отдалить дату ее начала, по крайней мере до успешного за-
вершения войны против России29. Он придерживался своего плана и после того,
как Соединенные Штаты 11 сентября 1941 г. начали всеми имевшимися у них
средствами вести в прямом смысле необъявленную войну против германского
«рейха»30.
Позиция Японии тоже не оправдала ожиданий немецкой стороны. Герман-
ское руководство надеялось, что его партнер по Пакту трех держав с большим
размахом выступит против позиций Великобритании в Тихоокеанском регионе.
Ожидалось, что японские действия приведут к сковыванию крупных англо-аме-
риканских сил в Тихом океане и, как следствие, облегчат немецкой стороне ве-
дение войны в Европе31. До апреля 1941 г. Гитлер объяснял «сверхосторожную»,
в его глазах, позицию своего партнера опасением, что в случае более агрессив-
ных действий Японии дело дойдет до военного столкновения с Соединенными
Штатами и (или) Советским Союзом32. Именно поэтому он 4 апреля 1941 г. дал
японскому министру иностранных дел Мацуоке известную «двойную гаран-
тию»: независимо от того, кто отреагирует на наступление Японии объявлением
войны — США или Советский Союз, Германия немедленно и безоговорочно
выступит на ее стороне33.
В начале мая 1941 г. в Берлине стало известно, что Япония ведет секретные
переговоры с Соединенными Штатами. Поскольку информация о характере и
содержании этих контактов оставалась крайне скудной, японский союзник пре-
вратился, в глазах немцев, в партнера, от которого можно было ожидать чего
угодно: за его действиями следили с крайним раздражением34; ему приписыва-
ли — например, в связи с последовавшим 7 июля 1941 г. занятием вооруженны-
ми силами США Исландии — тайный сговор с американцами35; все чаще про-
являлась склонность не питать никакого доверия к японским заверениям в вер-
ности союзу36 и даже готовность видеть японцев переметнувшимися «в другой
лагерь»37. Тем самым с мая 1941 г. перед германским руководством замаячила
перспектива того, что в обозримом будущем ему придется в полном одиночестве
противостоять концентрированному потенциалу США. Под впечатлением та-
ких представлений о складывающейся ситуации немецкая сторона форсировала
свои усилия, направленные на вступление Японии в войну на стороне Германии
и Италии, пытаясь тем самым окончательно и бесповоротно впрячь ее в колес-
ницу Пакта трех38. В качестве возможных общих военных соперников немецкой
стороной назывались Великобритания, Советский Союз и — с очевидным со-
блюдением субординации — также США39. Последующие месяцы вплоть до но-
ября 1941 г. были отмечены настойчивыми немецкими усилиями окончатель-
но привязать Японию к Пакту трех, с одной стороны, и столь же упорным укло-
нением от этого японской стороны — с другой.
С 5 ноября 1941 г. такой характер отношений превратился в почти полную
свою противоположность. В этот момент японское руководство окончательно
сочло войну с Соединенными Штатами практически неизбежной40. Поэтому
оно стало проявлять стремление к тому, чтобы заручиться поддержкой Герма-
нии. Вместе с тем оно старалось добиваться этого отнюдь не любой ценой: вступ-
ление в «германскую войну» против Советского Союза признавалось японской
стороной невозможным41.
С начала ноября 1941 г. немецкие ведомства стали получать информацию о
том, что японо-американские секретные переговоры, судя по всему, зашли в ту-
пик. Германский военно-морской атташе в Токио сообщал, что японское прави-
тельство «практически решилось на войну с Америкой»42. Германское посольст-
во в Японии также подтверждало: «Вопрос о войне или мире поставлен»43. Если
учесть, что уже 6 ноября вопрос этот был прозондирован44, то в Берлине, надо
543

думать, не очень были обескуражены, когда 18 ноября соответствующие япон-
ские органы решили прозондировать, готова ли Германия в случае японо-аме-
риканской войны пойти на договоренность с Японией относительно отказа от
особого мирного урегулирования с Соединенными Штатами45.
Гитлер между тем окончательно пришел к выводу, что вопреки первоначаль-
ным планам Советский Союз уже не удастся разгромить к концу 1941 г. Завер-
шение этой кампании он определил в качестве главной своей цели на 1942 г.46
Скорее всего, под впечатлением полученной информации о японском запросе он
на военном совещании 19 ноября 1941 г., имея в виду своих сплачивающихся
вокруг Великобритании противников, выразил мнение, «что осознание того, что
обе враждебные группировки не могут уничтожить друг друга, приведет к дого-
ворному миру»47. Три дня спустя, 22 ноября, он продолжил в узком кругу изло-
жение своих соображений по военным проблемам:
«Все войны поначалу носят не национальный, а экономический характер —
без торговца еще не предрешался исход ни одной войны. Торгаш предопределяет
производство орудий, танков и боеприпасов. Он должен поставить потенциал на
службу вооружения, чтобы удушить других... Лишить возможностей других и
поставить эти возможности на службу себе — вот предпосылка окончательной
победы»48.
Тем временем Риббентроп поручил германскому посольству в Токио устно
сообщить японским партнерам по переговорам, что в Берлине «идея лишь со-
вместного заключения перемирия или мира в том случае, если Япония или Гер-
мания — неважно, по каким причинам — окажется вовлеченной в войну с Сое-
диненными Штатами, считается само собой разумеющейся... и что немецкая
сторона не прочь зафиксировать эту общую позицию в особом соглашении, ко-
торое можно было бы применительно к данному случаю подписать»49.
Японские правительственные органы дали понять, что «очень обрадованы»
такой реакцией Германии, и поручили своим представителям в порядке уточне-
ния запросить, «означает ли это, что в случае начала войны Японии против Со-
единенных Штатов Германия тоже будет считать себя находящейся в состоянии
войны с ними»50.
Достоверно установить, последовал ли ответ на этот японский запрос, не
представляется возможным. Хотя Нюрнбергскому трибуналу и был представ-
лен документ, из которого следовало, что вечером 28 ноября 1941 г. Риббентроп
со ссылкой на Гитлера дал такое согласие51, однако аутентичность этого источ-
ника ставится под сомнение52. Несомненно, однако, что в последние дни нояб-
ря 1941 г. — в отличие от предыдущих случаев — германское руководство откро-
венно побуждало японцев теперь уже прямо и без колебаний воевать с Соединен-
ними Штатами53.
Трудно определить, какое влияние оказали на позицию германского руко-
водства поступавшие в это время в Берлин доклады посольств в США и Японии.
Лейтмотивом докладов германского посольства в Вашингтоне было утвержде-
ние, что администрация США и американское общественное мнение пока что
еще далеки от готовности к войне, а посему нельзя исключать, что американская
неуступчивость по отношению к Японии в конечном счете окажется блефом54. В
свою очередь германское посольство в Токио даже еще 6 декабря 1941 г. доноси-
ло, что японское правительство все еще не приняло никакого окончательного ре-
шения в отношении Соединенных Штатов и что в стране активно действуют
политические силы, пытающиеся затормозить развитие событий «любыми
средствами»55.
Видимо, доклады обоих посольств в совокупности подпитывали опасения
немецкой стороны, что в последнюю минуту дело все-таки может дойти до
японо-американской договоренности. А подобный страх в свою очередь снова
544

делал более вероятной и реализацию оспариваемого согласия Риббентропа от
28 ноября.
В последние дни ноября 1941 г. японское руководство во все большей степе-
ни оказывалось под прессом цейтнота. С 26 ноября соединение японских авиа-
носных кораблей начало передвигаться в направлении Гавайев, и с того момента
японо-американские переговоры конфиденциально были сочтены окончатель-
но провалившимися56. Поэтому японская сторона стала делать все возможное
для того, чтобы как можно скорее добиться от германского «рейха» договорно
закрепленных заверений о незамедлительном вступлении его в начинаемую
Японией войну и отказа Берлина от заключения сепаратного мира. 1 или 2 де-
кабря 1941 г.57 японский посол в Берлине Осима предпринял соответствующий
шаг, обратившись непосредственно к Риббентропу58. Во время встречи он пред-
ставил рейхсминистру иностранных дел искажающую реальное положение дел
информацию о ходе переговоров с США. Вопреки истине он охарактеризовал
Пакт трех держав как главное препятствие на пути достижения японо-американ-
ского взаимопонимания. Но одновременно он дал понять, что отныне время, как
никогда, торопит59. Однако, поскольку Гитлер в это время совершал инспекци-
о иную поездку на Восточный фронт и с ним, по уверениям Риббентропа, нельзя
было связаться, германский рейхсминистр иностранных дел не мог дать соот-
ветствующего обещания. Лишь вечером 4 декабря 1941 г., сразу после возвра-
щения Гитлера с русского фронта, Риббентроп встретился с ним в восточной-
русской «штаб-квартире фюрера». Только тогда Гитлер решился «уступить
японским настояниям»60 и дать просимые у него заверения61.
После этого Риббентроп направил итальянскому, а затем и японскому пра-
вительствам подготовленный тем временем немецкий проект договора о совмест-
ном отказе от заключения сепаратного мира и стал настаивать на его незамед-
лительном подписании62.
Однако в силу обусловленных техническими причинами трудностей со свя-
зью между Берлином и Токио и из-за различных споров вокруг формулировок63
переговоры с японцами затянулись настолько, что оказались «опрокинутыми»
японским нападением — кстати, полностью неожиданным и для германского
руководства — на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 г. Многократно доказано, что
Гитлер воспринял известие о японском нападении в высшей степени положи-
тельно64: он выглядел так, словно «избавился от кошмара»65, и впал в «состояние
эйфории»66. Свою позицию в вопросе о вступлении «рейха» в реально уже начав-
шуюся теперь японо-американскую войну он резюмировал в разговоре с Риб-
бентропом в следующих выражениях:
«Американцы ведь уже стреляют в нас, и мы, следовательно, уже находимся
в состоянии войны с ними. Теперь мы должны сделать надлежащие выводы,
иначе Япония нам этого никогда не простит. И в ближайшее время, а возможно,
даже немедленно последует наше вступление в войну с Америкой, ибо это с са-
мого начала было целью Рузвельта»67.
Хорошо известно, что германский «рейх» объявил войну Соединенным
Штатам не «немедленно» вслед за началом открытых военных действий япон-
ской стороной. Приходится, однако, сомневаться, что главной причиной этого
«промедления» было, как полагает Эберхард Еккель68, упорное настаивание не-
мецкой стороны на предварительном заключении договора об отказе от сепарат-
ного мира. При таком подходе все же, пожалуй, несколько преувеличивается
значение, которое Гитлер придавал договорным урегулированиям. 8 декабря из-
вестие о Перл-Харборе поступило в Берлин, а уже на следующий день Гитлер
отменил все введенные прежде с целью избежать конфронтации с США ограни-
чения на операции германских ВМС в рамках морской войны69. Тем самым бы-
ла недвусмысленно создана новая ситуация.
545

«Промедление» с объявлением Германией войны Америке объяснялось ско-
рее той полной неожиданностью, какой явился для немецкого руководства
Перл-Харбор: в Берлине не ожидали, что Япония начнет войну так скоро. В ре-
зультате Германией не были даже начаты хотя бы самые первоочередные воен-
ные приготовления, например сосредоточение немецких подводных лодок у
американского побережья70.
Впрочем, в сложившейся ситуации все же уместнее, пожалуй, было бы гово-
рить об оперативности действий, если учесть, что немецкой стороне понадоби-
лось всего четыре дня для того, чтобы подготовить хоть какое-то пропагандист-
ское обоснование для объявления войны Америке71. Да и считавшийся жела-
тельным договор об отказе от сепаратного мира, видимо, имел значение для
Гитлера прежде всего с точки зрения его пропагандистской ценности в связи с
предпринятым шагом. А потому Гитлер особо подчеркнул его важность в произ-
несенной им во второй половине дня 11 декабря 1941 г. речи, в которой факта-
чески содержалось объявление войны Соединенным Штатам72. Обосновывалось
это решение немецкой стороны ссылкой на практически имевшую место, хотя
официально и не объявленную войну, которую Соединенные Штаты на протя-
жении нескольких месяцев уже вели против Германии73.
Как уже отмечалось, достоверная трактовка соображений, приведших к объ-
явлению Германией войны Соединенным Штатам, серьезно затрудняется не-
полнотой источниковедческой базы. Поэтому едва ли когда-нибудь вообще удаст-
ся в полной мере выявить подлинные мотивы, лежавшие в основе столь важного
решения. Все же, по мнению автора, можно, не погрешив против истины, виде-
лить ряд предпосылок, послуживших Гитлеру основанием для принятия своего
решения. Предпосылки эти, как представляется, следующие:
1.	Американская активность в Атлантике в течение 1941 г. привела к факта-
ческому состоянию войны между Соединенными Штатами и германским «рей-
хом».
2.	Гитлер считался с вероятностью того, что в 1942 г. Америка полностью и
окончательно вступит в войну на стороне Великобритании.
3.	Фактически до момента реального начала Японией войны германское ру-
ководство не могло исключать возможности заключения в последнюю минуту
японо-американской сделки или пассивности Японии. И то и другое, однако,
обрекло бы «рейх» — так считали в Берлине — на безрадостную перспективу ока-
заться в 1942 г. один на один с американским вмешательством в войну.
4.	К концу ноября 1941 г. стало ясно, что первоначальный план Гитлера за-
воевать Советский Союз в рамках одной блицкампании до того, как Соединен-
ные Штаты окажутся готовыми к вступлению в войну, окончательно провалил-
ся. 29 ноября дело вообще дошло до того, что рейхсминистр вооружений и бое-
припасов Фриц Тодт призвал Гитлера покончить с войной политическими сред-
ствами, так как она уже проиграна в военно-экономическом плане74.
5.	Поскольку до Гитлера доходила лишь завуалированная и недостаточная
по объему информация, он тогда еще не мог осознать подлинные масштабы
кризиса на Восточном фронте. Не случайно по крайней мере до 14 декабря он
исходил из того, что советское контрнаступление под Москвой — всего лишь огра-
ниченная операция, которая из-за ошибок германского командования привела
к нескольким вклинениям местного характера, но в целом не имеет сколько-ни-
будь серьезного значения75.
Тем самым логично предположить, что ход тогдашних рассуждений Гитле-
ра об общей ситуации мог быть примерно таким.
Первоначальная концепция войны потерпела крах. Советский Союз уже не
может быть разгромлен в 1941 г., а военно-экономическая ситуация в Германии
крайне напряженная. Между тем открытое вступление Соединенных Штатов в
546

войну едва ли возможно оттянуть, и в то же время не под силу выдержать напря-
жение полномасштабной войны на два фронта — против Советского Союза
и США. Но в течение 1942 г. с помощью целеустремленно ведущейся сухопут-
ной войны можно окончательно поставить СССР на колени. Таким образом, не-
обходимо не допустить, чтобы Соединенные Штаты уже в 1942 г. смогли задей-
ствовать весь свой потенциал на Европейском театре. Это достижимо с помощью
японо-американской войны, которая способна была бы превратить Тихоокеан-
ский регион по возможности в главный для Соединенных Штатов театр военных
действий76. Вместе с тем надо не допустить, чтобы там был сконцентрирован
весь огромный потенциал Америки, поскольку в таком случае Япония могла бы
быть «раздавлена»77 еще до того, как Германия «со второго захода» завоевала бы
европейскую территорию России. Поэтому часть американской мощи должна
была быть по-прежнему прикована к Европе. Этого можно достигнуть путем
объявления Соединенным Штатам войны Германией. Когда же европейская
часть Советского Союза будет наконец захвачена, то тогда — так, возможно, рас-
суждал Гитлер — эту новую германскую континентальную империю, пожалуй,
удастся путем переговоров расширить даже до масштабов общеевропейского
континентального блока78. Опираясь на такой мощный базис, он надеялся на то,
что вполне можно было бы договориться и с англо-американцами.
На фоне всех этих общих соображений немецкой стороны данное ею 4 де-
кабря 1941 г. согласие немедленно вступить в будущую японо-американскую
войну и являлось той ценой, которую Германия готова была заплатить за вступ-
ление в войну Японии. Одновременно объявление войны Америке призвано бы-
ло не допустить чрезмерной концентрации американского военного потенциала
в Тихоокеанском регионе. В этих шагах Гитлеру в соответствии со сложивши-
мися у него представлениями о соотношении сил на мировой арене виделась
единственная еще имеющаяся у Германии возможность выиграть время, необ-
ходимое для того, чтобы в 1942 г. относительно спокойно и без помех завершить
завоевание Советского Союза. Гитлер все-таки хотел реализовать — пусть и как
бы «с отсрочкой» — свою первоначальную концепцию «жизненного пространст-
ва на Востоке» до того, как США смогут активно вмешаться в европейскую вой-
ну. Соединенные же Штаты, как он считал, по-прежнему будут уклоняться от
длительной войны на истощение с германским «рейхом», располагающим ре-
сурсами всей Европы.
В рамках сложившегося у Гитлера к моменту объявления войны Америке
представления об общей ситуации это был вполне прагматичный геополитиче-
ский расчет.
Примечания
1	Sebastian Haffner, Von Bismarck zu Hitler. Ein Riickblick, Munchen 1987, S. 293.
2	Robert G.L. Waite, The Psychopathic God Adolf Hitler, New York 1977, p. 409.
3	Cm.: Detlef Junker, Kampf um die Weltmacht. Die USA und das Dritte Reich 1933—1945,
Dusseldorf 1988 (= Historisches Seminar, Bd 11), p. 32.
4	Там же.
5	См.: Hitlers Zweites Buch. Ein Dokument aus dem Jahre 1928, hrsg. von Gerhard L. Weinberg,
Stuttgart 1961 (= Quellen und Darstellungen zur Zeitgeschichte, Bd 7), S. 124—132. См. также: Otto
Wagener, Hitler aus nachster Nahe. Aufzeichnungen eines Vertrauten 1929—1932, hrsg. von
Henry A. Turner, Frankfurt/M., Berlin, Wien 1978, S. 296 f.
6	Andreas Hillgruber, Die Zerstorung Europas. Beitrage zur Weltkriegsepoche 1914 bis 1945,
Frankfurt/M, Berlin 1988, S. 188.
7	О взглядах Гитлера на Соединенные Штаты Америки см. также в публикации: Rainer Zitelmann,
Hitler. Selbstverstandnis eines Revolutionars, Stuttgart 1989, S. 355—358.
8	Cm.: Hillgruber (прим. 6), S. 189, Junker (прим. 3), S. 19 ff.
9	Cm.: Bernd Martin, Amerikas Durchbruch zur politischen Weltmacht. Die interventionistische
547

Global strategic Roosevelts 1933—1941, в: Militargeschichtliche Mitteilungen (цит. no: MGM),
30 (1981), S. 57-98, здесь S. 64 ff.
10	Nicolaus v. Below, Ais Hitlers Adjutant 1937—45, Mainz 1980, S. 47 f.
11	Cm.: Junker (прим. 3), Qu. 5, S. 70 ff.
12	Cm.: Andreas Hillgruber, Der Faktor Amerika in Hitlers Strategic 1938—1941, в: Aus Politik und
Zeitgeschichte, В 19 (1966), S. 3—21, здесь S. 7 f., James V. Compton, Hitler und die USA. Die
Amerikapolitik des Dritten Reiches und die Urspriinge des Zweiten Weltkrieges, Oldenburg,
Hamburg 1968, S. 57 f.
13	Cm.: Dokumente zur Vorgeschichte des Westfeldzuges 1939—1940, hrsg. von Hans-Adolf Jacobsen,
Gottingen, Berlin, Frankfurt 1956 (= Studien und Dokumente zur Geschichte des Zweiten
Weltkrieges, Bd 2a), Nr. 3, S. 6 ff.; Lagevortrage des Oberbefehlshabers der Kriegsmarine vor
Hitler 1939—1945, hrsg. von Gerhard Wagner, Munchen 1972 (цит. no: Wagner), S. 50; Akten zur
deutschen auswartigen Politik 1918—1945. Aus dem Archiv des deutschen Auswartigen Amts,
Serie D: 1937-1941, Baden-Baden 1950-1970 (цит. no: ADAP), Bd IX, Dok. 192, S. 224.
14	Below (прим. 10), S. 200.
15	Hitler, Reden und Proklamationen 1932—1945. Kommentiert von einem deutschen Zeitgenossen,
hrsg. von Max Domarus, 2 Bde, Wiesbaden 1973 (цит. no: Domarus), здесь Bd II/3, S. 1524 f.
16	Cm.: Generaloberst Halder, Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Ghefs des Generalstabes
des Heeres 1939—1942, bearb. von Hans-Adolf Jacobsen, 3 Bde, Stuttgart 1964 (цит. no: Halder-
KTB), здесь Bd II, Eintrag 13.7.1940, S. 21; Hans-Joachim Lorbeer, Westmachte gegen die
Sowjetunion 1939—1941, Freiburg 1975 (= Einzelschriften zur militarischen Geschichte des Zweiten
Weltkrieges, Bd 18), S. 86 f.
17	Cm.: Joachim v. Ribbentrop, Zwischen London und Moskau. Erinnerungen und letzte Aufzeichnungen.
Aus dem NachlaB hrsg. von Annelies v. Ribbentrop, Leoni am Stamberger See 1954, S. 221 f.
18	Cm.: Bernhard v. LoBberg, Im Wehrmachtfuhrungsstab. Bericht eines Generalstabsoffiziers,
Hamburg 1949, S. 105 f.
19	О гитлеровской концепции «жизненного пространства» см. также в статье Райнера Цительман-
на в настоящем сборнике.
20	Halder-KTB (прим. 16), Bd П, Eintrag 21.7.1940, S. 49.
21	То, что концепция континентального блока являлась когда-либо для Гитлера серьезной альтер-
нативой «войне за жизненное пространство» против Советского Союза, весьма сомнительно.
См. по этому вопросу, например: Bernd Stegemann, Hitlers Ziele im ersten Kriegsjahr 1939/40. Ein
Beitragzur Quellenkritik, в: MGM, 27 (1980), S. 93—105; Gerhard Schreiber, Der Mittelmeerraum in
Hitlers Strategie 1940. «Programm» und militarische Planung, в: MGM, 28 (1980), S. 69—99.
22	Cm.: Vertragstext ADAP (прим. 13), Bd XI/1, Dok. 118.
23	Der geheime deutsch-japanische Notenaustausch zum Dreimachtepakt, hrsg. von Johanna M. Menzel,
в: Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, 5 (1957), S. 182—193, особенно Dok. 1, S. 190.
24	Cm.: Die Weizsacker-Papiere 1933—1950, hrsg. von Leonidas E. Hill, Frankfurt/M, Berlin, Wien 1974
(цит. no: Hill), Eintrag 28.9.1940, S. 219.
25	Cm.: Compton (прим. 12), S. 11.
26	Cm.: Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht (Wehrmachtfuhrungsstab) 1940—1945.
Gefuhrt von Helmuth Greiner und Percy Schramm, hrsg. von Percy Ernst Schramm, 4 Bde,
Frankfurt/M. 1961—1979 (цит. no: KTB/OKW), здесь Bd 1/2, Dok.-Anhang Nr. 45, S. 996.
27	Cm.: Below (прим. 10), S. 260.
28	Cm.: Heeresadjutant bei Hitler 1938—1943. Aufzeichnungen des Majors Engel, hrsg. von Hildegard
von Kotze, Stuttgart 1974 (= Schriftenreihe der Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, Nr. 29) (цит. no:
Kotze), Eintrag 24.3.1941, S. 99; Erich Kordt, nicht aus den Akten... Die Wilhelmstrasse in Frieden und
Krieg. Erlebnisse, Begegnungen und Eindriicke 1928—1945, Stuttgart 1950, S. 416.
29	Cm.: Wagner (прим. 13), S. 240, S. 263 f., S. 271; Ribbentrop (прим. 17), S. 252.
30	Cm.: Kriegswende 1941. Referate und Diskussionsbeitrage des internationalen historischen
Symposiums in Stuttgart vom 17. bis 19. September 1981, hrsg. von Jurgen Rohwer und Eberhard
Jacket, Koblenz 1984 (цит. no: Rohwer/Jackel), S. 81 ff.
31	Cm.: ADAP (прим. 13), Bd ХП/1, Dok. 8; Hitlers Weisungen fur die Kriegfuhrung 1939—1945.
Dokumente des Oberkommandos der Wehrmacht, hrsg. von Walter Hubatsch, Koblenz 1983, Nr. 24,
S. 103 ff.
32	Cm.: Wagner (прим. 13), S. 183 f.; KTB/OKW (прим. 26), Bd I/1, Eintrag 9.1.1941, S. 258.
33	Cm.: ADAP (прим. 13), Bd ХП/1, Dok. 266, S. 376 f.
34	Cm.: KTB/OKW (прим. 26), Bd 1/2, Eintrag 11.5.1941, S. 394.
35	Cm.: Der ProzeB gegen die Hauptkriegsverbrecher vor dem internationalen Militargerichtshof in
548

Niimberg. 14. November 1941—1. Oktober 1946, 42 Bde, Niimberg 1947—1949 (цит. no: IMT),
здесь Bd XXXI, Dok. 2896-PS, S. 259.
36	Cm.: Die Tagebiicher von Joseph Goebbels. Samtliche Fragmente, hrsg. von Elke Frohlich, Teil I:
Aufzeichnungen 1924—1941, 4 Bde, Munchen, New York, London, Paris 1987, здесь Bd 4,
Eintrag 7.5.1941, S. 627.
37	Cm.: Ernst v. Weizsacker, Erinnerungen, Munchen, Leipzig, Freiburg/Brsg. 1950, S. 325.
38	Cm.: Graf Galeazzo Ciano, Tagebiicher 1939—1943, Bern 1947 (цит. no: Ciano-Tgb.),
Eintrag 12.5.1941, S. 320; Staatsmanner und Diplomaten bei Hitler, 2 Bde, hrsg. von Andreas
Hillgruber, Frankfurt/M. 1967, здесь Bd 1, Nr. 79, S. 560.
39	Cm.: Eberhard Jackel, Die deutsche Kriegserklarung an die Vereinigten Staaten von 1941, в: Im Dienste
Deutschlands und des Rechtes. Festschrift fur Wilhelm G. Grewe zum 70. Geburtstag am 16.
Oktober 1981, hrsg. von Friedrich J. Kroneck und ,Thomas Oppermann, Baden-Baden 1981, S. 117—
137, здесь S. 120.
40	Cm.: Nobutaka Ike, Japan’s Decision for War. Records of the 1941 Policy-Conferences,
Stanford/Cal. 1967, p. 208-239.
41	Там же, p. 241 f.
42	Цит. no: Klaus Reinhardt, Die Wende vor Moskau. Das Scheitern der Strategic Hitlers im
Winter 1941/42, Stuttgart 1972 (= Beitrage zur Militar- und Kriegsgeschichte, Bd 13), S. 182. Cm.
также: ADAP (прим. 13), Bd XIII/2, Dok. 451, S. 609 f.
43	Там же, Dok. 473, S. 641.
44	Там же, Dok. 451, S. 610, прим. 4.
45	Там же, Dok. 480, S. 653 f.
46	Cm.: Halder-KTB (прим. 16), Bd III, Eintrag 19.11.1941, S. 294 f.
47	Там же, S. 295.
48	Kotze (прим. 28), Eintrag 22.11.1941, S. 114 f.
49	ADAP (прим. 13), Bd XIII/2, Dok. 487, S. 660.
50	Там же, Dok. 492, S. 665.
51	Cm.: IMT (прим. 35), Bd XXXV, Dok. 656-D.
52	Cm.: Jackel (прим. 39), S. 127 ff., а также: Peter Herde, Italien, Deutschland und der Wegin den Krieg
im Pazifik 1941, Wiesbaden 1983 (= Sitzungsberichte der Wissenschaftlichen Gesellschaft an der
Johann Wolfgang Goethe-Universitat Frankfurt am Main, Bd XX, Nr. 1), S. 77.
53	Cm.: ADAP (прим. 13), Bd XIII/2, Dok. 512, S. 709 f.
54	Там же: Dok. 458, S. 622 f.; Dok. 473, S. 6642; Dok. 506, S. 693 f.; Dok. 541, S. 773 f.
55	Там же: Dok. 550, S. 785.
56	Cm.: Andreas Hillgruber, Der Zweite Weltkrieg. Kriegsziele und Strategic der groBen Machte, Stuttgart,
Berlin, Koln, Wien 1983, S. 83.
57	Точная дата оспаривается. См.: Compton (прим. 12), S. 206; Gerhard L. Weinberg, Germany’s Dec-
laration of War on the United States: A New Look, в: Germany and America. Essays on Problems of
Intermational Relations and Immigrations, ed. by Hans L. Trefousse, New York 1980, p. 54-70, здесь
p. 64; Jackel (прим. 39), S. 129; Herde (прим. 52), S. 83 f.
co	w
Так как соответствующие германские документы утрачены, излагаемые в дальнейшем шаги мо-
гут быть реконструированы лишь косвенно. См.: ADAP (прим. 13), Bd XIII/2, Dok. 537, S. 767,
прим. 6; Ciano-Tgb. (прим. 38), Eintrag 3.12.1941, S. 376 f.; Hill (прим. 24), Eintrag 6712.1941, S.
278 f.; Weizsacker (прим. 37), S. 328.
59	Cm.: ADAP (прим. 13), Bd XII/2, Dok. 537, особенно S. 766.
60	Cm.: Junker (прим. 3), S. 32.
61	Cm.: Domarus (прим. 15), Bd II/4, S. 1787 ff.; Herde (прим. 52), S. 86.
62	Cm.: ADAP (прим. 13), Bd XIII/2, Dok. 546, Dok. 548; Ciano-Tgb. (прим. 38), Eintrag 5.12.1941, S.
377 f.
63	Cm.: Herde (прим. 52), S. 88 f.
64	Cm.: Otto Dietrich, 12 Jahre mit Hitler, Munchen 1955, S. 85 f.; Jodis und Ribbentrops Aussagen vor
dem Niimberger Gerichtshof in IMT (прим. 35), Bd XV, S. 435; Bd X, S. 336 f.
65	Generalfeldmarschall Keitel, Veibrecher oder Offizier? Erinnerungen, Briefe, Dokumente des Chefs
OKW, hrsg. von Walter Gorlitz, Gottingen, Berlin, Frankfurt/M. 1961, S. 285.
66	Tagebuch Walter Hewel, цит. no: David Irving, Die geheimen Tagebiicher des Dr. Morell, Leibarzt Adolf
Hitlers, Munchen 1983, S. 103. См. также: Harald C. Deutsch in Rohwer/Jackel (прим. 30), S. 109.
67	Ribbentrop (прим. 17), S. 250. См. также: Otto Meissner, Staatssekretar unter Ebert-Hindenburg-
Hitler. Der Schicksalsweg des deutschen Volkes von 1918-1945, wie ich ihn erlebre, Hamburg 1950,
S. 576.
549

68	Jacket (прим. 39), S. 133.
69	См.:1МТ (прим. 35), Bd XXXV, Dole. 657-D; Wagner (прим. 13), S. 327.
70	Cm.: Karl Donitz, Zehn Jahre und zwanzig Tage, Bonn 1958, S. 195; Walter Warlimont, Im
Hauptquartier der deutschen Wehrmacht 1939-1945. Grundlagen, Formen, Gestalten, Frankfurt/M.
1962, S. 221 f.
7	1IMT (прим. 35), Bd XXXV, Dok. 657-D, S. 324.
72	Domarus (прим. 15), Bd П/4, S. 1794-1811.
73	Там же: S. 1805 ff.; ADAP (прим. 13), Bd ХП/2, Dok. 572.
74	Cm.: Reinhardt (прим. 42), S. 184. См. также: Franz W. Siedler, Fritz Todt. Baumeister des Dritten
Reiches, Frankfurt/M, Berlin 1988, S. 255 ff.
75	Cm.: Reinhardt (прим. 42), S. 215-220 и S. 305.
76	Cm.: Wagner (прим. 13), S. 325.
77	Cm.: ADAP (прим. 13), Bd. XII/1, Dok. 266, S. 376.
78	Halder-KTB (прим. 16), Bd III, Eintrag 9.12.1941, S. 337.

Франц Книппинг
Германская политика по отношению к Франции
в 1940-1942 гг.״
Усилия, прилагаемые с целью выяснить глубинное содержание германской
политики в отношении Франции в военные 1940—1942 гг., то есть в период ре-
жима перемирия при частичной оккупации этой страны, продолжавшийся с
июня 1940 до ноября 1942 г., должны быть в основном направлены на освеще-
ние двух комплексов проблем, каковыми являются:
во-первых, обескураживающая интенсивность проявлений немецкой актив-
ности и обилие объявленных и необъявленных целей, преследуемых в этой стра-
не, то есть многочисленность немецких носителей власти, занимавшихся про-
исходившими в это время во Франции процессами, которые работая то совме-
стно, то в противовес друг другу, а иногда и следуя совершенно разным концеп-
циям, в сущности, воспроизводили применительно к Франции тот хаос в систе-
ме компетенций, который исследователи считают вообще весьма характерным
для «третьего рейха»;
во-вторых, постепенная эволюция германской политики в отношении
Франции по мере обусловленного ходом войны изменения общих условий.
Ниже в самом сжатом виде излагаются результаты анализа, предпринятого
автором на основе опубликованных документальных источников и имеющейся
литературы1.
I
Главенствующую роль в поликратии учреждений оккупированной Франции
играла размещавшаяся в парижском отеле «Мажестик» военная администрация.
Возглавляемая подчинявшимся только Гитлеру главнокомандующим сухопут-
ными войсками (с октября 1940 г. командующим немецкими войсками во
Франции), она являлась высшим оккупационным органом и носителем испол-
нительной власти. Ее компетенция распространялась на всю оккупированную
часть Франции, включая захваченные британские острова в проливе Ла-Манш,
но не охватывала неоккупированную часть страны — два северо-восточных де-
партамента: Нор и Па-де-Кале, а также эльзасские и лотарингские департамен-
ты. Командующему немецкими войсками во Франции подчинялся непосредст-
венный глава военной администрации (сначала им был Альфред Штрециус, с
октября 1940 г. — Отто фон Штюльпнагель, а с середины 1942 г. — родственник
последнего, Карл-Генрих фон Штюльпнагель). Именно глава военной админи-
страции, опираясь на своих сотрудников, число которых вскоре достигло уже 60-
лее тысячи человек, осуществлял оккупационный контроль во Франции в духе
соглашения о перемирии. На уровне провинций, округов и общин парижской
военной администрации были подчинены так называемые главные полевые, по-
Статья представляет собой переработанный вариант доклада, прочитанного на 25-м германо-
французском коллоквиуме историков по ׳геме «Франция и Германия в войне: сентябрь 1939 —
ноябрь 1942 г.». Коллоквиум был организован парижским Институтом германской истории и сек-
цией ФРГ в Международном комитете по истории второй мировой войны и состоялся 17—19 мар-
та 1988 г. в Висбадене. Статья опубликована в сб.: La France et 1’Allemagne en guerre
(September 1939 — November 1942), hrsg. von Claude Carlier/Stefan Martens, Paris 1989.
551

левые и местные комендатуры, которые каждая на своем уровне сотрудничали с
французскими органами, подчинявшимися правительству Виши. Речь, таким
образом, шла о — единственно мыслимом — косвенном или порученческом уп-
равнении, построенном лишь на контроле за продолжавшим нормально функ-
ционировать французским административным аппаратом. В лице военной ад-
министрации власть во Франции осуществляла армия, а не партия.
Наряду с этим во Франции были представители министерства иностранных
дел Германии во главе с доверенным лицом Риббентропа — Отто Абецем. Их
штаб-квартира размещалась в одном из особняков на Рю-де-Лилль в Париже.
Формально Абец имел ранг германского посла, который, однако, не был аккре-
дитован при правительстве Виши, поскольку юридически сохранялось состоя-
ние войны. С одной стороны, он был придан командующему германскими вой-
сками во Франции, отвечал «за решение всех политических вопросов в занятой
и незанятой частях Франции» и «в той мере, в какой выполнение им своих задач
затрагивало военные интересы», мог действовать только по согласованию с ко-
мандующим войсками. С другой — получал директивы от министерства ино-
странных дел и отвечал за их выполнение исключительно перед Риббентропом.
Тем самым, являясь уполномоченным командующего войсками, он одновре-
менно подчинялся директивам имперского министерства иностранных дел.
Работала также германская комиссия по перемирию, резиденция которой
находилась в Висбадене. Задача ее состояла в том, чтобы на основании статьи
22 соглашения о перемирии регулировать и контролировать реализацию данно-
го соглашения в соответствии с директивами верховного главнокомандования
вермахта. Возглавлявшаяся до 1942 г. генералом Карлом-Генрихом фон
Штюльпнагелем и его начальником штаба подполковником Бёме, эта комиссия
в рамках особых комитетов по делам сухопутных войск, военно-морского флота,
военно-воздушных сил, военнопленных, военной промышленности и др. вела с
французской делегацией по перемирию, которой поначалу руководил генерал
Хантцигер, переговоры о выполнении положений соглашения о перемирии.
Важнейшим по значимости был комитет по выполнению экономических и фи-
нансовых положений соглашения о перемирии, в рамках которого велись пере-
говоры о регулировании оккупационных расходов и переориентации француз-
ской экономики на германские интересы.
Имелись и другие инстанции, также стремившиеся заявить о себе в оккупи-
рованной Франции. В прибрежных северо-восточных департаментах Нор и Па-
де-Кале власть осуществлял, подготавливая присоединение этих департаментов
к германскому «рейху», германский командующий в Брюсселе. Эльзас и Лота-
рингия, включенные в состав областей Рейнланд-Пфальц и Баден (гауляйтеры
Бюркель и Вагнер), оказались в завуалированной форме аннексированными.
Органы СС, правда, лишь в течение 1941—1942 гг. заметнее выдвинулись на пе-
редний план, но зато Герман Геринг как уполномоченный по выполнению четы-
рехлетнего плана с самого начала пытался, соперничая с министерством ино-
странных дел, весомо заявлять о себе при решении экономических проблем и не
в последнюю очередь в вопросе о конфискации и вывозе предметов искусства. В
дополнение ко всему между немецкими органами в Париже и французскими
властями существовали различные связующие инстанции, которые в свою оче-
редь пытались оказывать влияние на обстановку. Наконец, вне пределов Фран-
ции директивными инстанциями являлись имперское правительство и лично
Гитлер, который в конечном счете решающим образом влиял на определение
основных направлений германской политики в отношении Франции в условиях
режима перемирия, даже если нагромождение и мешанина различных немец-
ких компетенций и способны были в иных случаях завуалировать этот бесспор-
ный факт. Во всех случаях, когда вокруг немецких компетенций во Франции воз¬
552

никали раздоры, последнее слово неизменно оставалось за «решениями фюре-
ра*. Германские инстанции во Франции, конечно, обладали определенной свобо-
дой действий в пределах своих компетенций и были в состоянии на основе кон־
сультаций и обсуждений оказывать влияние на ♦большую* политику в отноше-
нии оккупированной страны, однако определять эту политику в спорных случа-
ях они не могли.
Многообразию компетенций вполне соответствовало обилие преследуемых
интересов и целей. В военной администрации тон в целом задавали консерва-
тивные офицеры и чиновники старшего поколения, кругозор которых замыкал-
ся на опыте времен первой мировой войны и которые едва ли в достаточной мере
знали Францию 1940 г. Свою задачу они усматривали в восстановлении или со-
хранении спокойствия и порядка в стране, а также в том, чтобы в соответствии с
требованиями германского военного руководства поставить французские ресур-
сы на службу потребностям вермахта и немецкой военной экономики. Стремясь
решать конкретные военные и экономические проблемы и слабо апеллируя к
политическим интересам, они своим корректно-доброжелательным управлени-
ем на оккупированных территориях завоевывали определенные симпатии у
французского населения.
В германском же посольстве господствовали совершенно иные настроения.
Здесь Абец нашел общий язык со своими более молодыми сотрудниками (Рудольф
Шляйер, Эрнст Ахенбах, Фридрих Гримм, Карл Эптинг, Карл-Тео Цайтшель,
Рудольф Ран и др.), которые хорошо знали Францию. Они составили в некотором
роде сплоченную группу пропагандистов и поборников германо-французского
примирения, казавшегося достижимым прежде всего с Пьером Лавалем. Харак-
терной для этого круга была апелляция к традициям эры Бриана — Штрезема-
на, и акцент, конечно, делался на национализме (не обязательно национал-со-
циализме), строившемся среди прочего на таких постулатах, как несправедли-
вость Версальской системы и превосходство немецкой культуры. В Европе, за
которую ратовали в этом кругу, Франция должна была занять почетное и соот-
ветствующее ее великой истории положение, разумеется подчиненное Герма-
нии в политическом, военном и экономическом отношениях. В то же время она
должна была отказаться от своей тяжелой промышленности, уделять первосте-
пенное внимание сельскому хозяйству, легкой промышленности, производству
предметов роскоши, парфюмерии и перестать быть самостоятельным фактором
силы.
Напротив, комиссия по перемирию, члены которой также находились в под-
чинении министерства иностранных дел, все больше и больше сосредоточивала
свои усилия на том, чтобы максимум французского экономического потенциа-
ла перебазировать в Германию. И такая ориентация стала тем более возможной,
поскольку эта комиссия, возглавлявшаяся Рихардом Хемменом и потому но-
сившая название «комиссии Хеммена», в течение очень короткого времени вы-
шла за рамки своей контрольной функции и превратилась в отменный инстру-
мент экономической эксплуатации Франции. Эта эксплуатация, стимулировав-
шаяся среди прочего и стремлением к личной наживе, была, между прочим, тем
общим знаменателем, к которому сводились интересы значительной части под-
чиненного различным оккупационным инстанциям немецкого персонала во
Франции.
Если рассматривать германскую политику в отношении Франции в услови-
ях режима перемирия с высот имперского руководства, обнаруживается, что она
в основном была сориентирована на две стратегические цели. Первой было ис-
пользование всего экономического потенциала Франции для дальнейшего веде-
ния войны, второй — включение ее в послевоенную Европу, которая должна бы-
ла возникнуть в результате ожидавшейся немецкой победы. Над второй целью в
553

Берлине, конечно, задумывались лишь в первые несколько недель лета 1940 г.,
то есть на протяжении того времени, когда разгром Франции выглядел первым
шагом на пути к быстрому завершению войны. В соответствующих докумен-
тальных свидетельствах Франция представала здесь — в полном соответствии с
политикой, проводившейся Гитлером уже в 30-е годы, — как многовековой за-
клятый враг и соперник, которого надлежало оттеснить к границам 1648 г.
Франция мыслилась лишь как экономически ослабленный, а политически как
бы «швейцаризированный» сателлит Германии, политическая система которо-
го, впрочем, не представляла интереса до тех пор, пока от него не исходила угроза
доминирующему положению «рейха». Напротив, первая цель, состоявшаяся в
возможном использовании побежденной Франции в интересах дальнейшего ве-
дения войны, после подписания соглашения о перемирии быстро оказалась в
центре внимания и стратегических расчетов имперского руководства. Этому
принципиальному намерению в конечном счете была подчинена вся деятель-
ность соответствующих оккупационных инстанций во Франции. Именно под
этим «политическим» углом зрения в последующем изложении будет анализи-
роваться позиция Германии в отношении Франции в период с лета 1940 по
осень 1942 г.
Можно проследить три более или менее четко определяемые фазы развития
событий: первая — с июня по сентябрь 1940 г., когда германская политика в от-
ношении Франции в значительной степени строилась в расчете на скорое окон-
чание войны против Англии, а тем самым — в соответствии с тогдашним поло-
жением вещей — и всей войны вообще; вторая фаза — с октября 1940 по
июнь 1941 г., когда Германия стремилась использовать Францию для того, что-
бы закрыть Англии доступ на Европейский континент «с черного хода» — через
Средиземноморье и Африку, а в случае неудачи операции «Морской лев» в по-
рядке компенсации разгромить британского противника в Средиземноморском
бассейне, и, наконец, третья — с июня 1941 по ноябрь 1942 г., когда на герман-
ские планы в отношении Франции повлияли начавшаяся кампания в России и
возникшая затем война на два фронта. Германское руководство решило взять
оборону Средиземноморского побережья Франции, включая Корсику, на себя
(операция «Аттила»).
II
Первая фаза — с июня по сентябрь 1940 г. — время ожидания, что после раз-
грома Франции с состоянием войны с Англией в обозримом будущем тоже мож-
но будет «так или иначе» покончить. От реализации этой надежды зависело все,
поскольку если победа Германии над Францией с чисто военной точки зрения
была сенсационной, исторически уникальной, то со стратегической она означа-
ла отнюдь не полное решение проблемы, атак называемый ограниченный успех.
И в самом деле: войну на Западе можно было бы считать выигранной только в
том случае, если бы и Англия, которая в сентябре 1939 г. объявила войну «рей-
ху», сложила оружие — будь то добровольно или по принуждению. При сущест-
вовавшем летом 1940 г. положении вещей война вообще, пожалуй, пришла бы
тогда к своему завершению.
Соответственно и германская политика в отношении Франции представля-
лась в те летние месяцы 1940 г. в значительной мере суммой усилий, направ-
ленных на урегулирование отношений с Англией. В течение тех нескольких не-
дель, когда велись переговоры о капитуляции Франции и дело дошло до подпи-
сания перемирия с ней (середина июня — начало июля 1940 г.), Гитлер явно пи-
тал надежду, что Англия под впечатлением превосходящей германской военной
554

мощи, которая теперь грозила обрушиться на очередную жертву, проявит склон-
ность к миру. Эта его надежда — при всей жажде реванша, например во время
церемонии в Компьене, — проявилась в умеренно жестких формулировках по-
ложений соглашения о перемирии, которые, конечно же, должны были прежде
всего удержать Францию от попытки в отчаянии вновь взяться за оружие — на
этот раз в Северной Африке, — а одновременно также не допустить, чтобы слиш-
ком жесткое обращение «рейха» с Францией побудило Англию к отказу от всяких
переговоров. Подтверждением могут служить, например, статья 5 соглашения
(отказ немецкой стороны от передачи ей военных самолетов) или статья 17
(учет жизненных потребностей населения). Аналогичные цели преследовало и
создание автономного французского правительства: если, с одной стороны, оно
прежде всего призвано было разгрузить оккупационную администрацию и со-
действовать уменьшению угрозы того, что ультрасовременный и недосягаемый
для немецкой стороны французский флот и французская колониальная импе-
рия попадут в руки англичан, то с другой — тем самым вступал в игру и фран-
цузский участник переговоров об ожидавшемся в ближайшем будущем заклю-
чении мира, которое имело смысл лишь на тройственной основе: мир на Западе
был точно так же неделим, как и война на Западе. Англию же фюрер намеревался
вознаградить вполне сносными условиями мира: имелось в виду потребовать
только возврата бывших германских колоний и предоставления Германии сво-
боды рук на континенте.
Как известно, британское нападение на французский флот в Мерс-эль-Кеби-
ре 3 июля положило конец короткому периоду таких упований на мир. Жестко
продемонстрированная Черчиллем британская готовность к продолжению вой-
ны могла привести Гитлера только к одному выводу: война на Западе должна
быть завершена военным путем — путем германского вторжения на Британские
острова. Для этого варианта также оставалось место в соглашении о перемирии,
которое предусматривало занятие и эшелонированное в глубину укрепление Ат-
лантического побережья Франции в качестве военной исходной позиции для на-
падения на Англию. Но только после Мерс-эль-Кебира вторжение в Англию
встало в повестку дня. Это повлекло за собой пересмотр роли и функции Фран-
ции в германской политике и планах дальнейшего ведения войны. Произошло
существенное перемещение акцентов: отныне германская политика в отноше-
нии Франции должна была подготавливать почву не для мира с Англией, а для
победы над ней. В изменившихся таким образом обстоятельствах включение
Франции в германские планы зависело от оценки перспектив развития франко-
британских отношений. Другими словами, Франция могла рассматриваться ли-
60 — если исходить из предпосылки о долговечности порожденной Мерс-эль-
Кебиром враждебности между двумя странами — как поддающийся мобилиза-
ции дополнительный потенциал для осуществления попытки вторжения в Анг-
лию, что по логике вещей предполагало подлинную или видимую предупреди-
тельность оккупанта по отношению к оккупируемому. Либо — если считать, что
глубокое родство франко-британских интересов все же вновь надолго взяло
верх, — как потенциал, которому нельзя разрешить оказывать поддержку про-
тивнику Германии, то есть как потенциал, подлежащий нейтрализации, что со-
ответственно диктовало жесткую оккупационную политику, основанную на тре-
бовании ригористического соблюдения и ужесточения положений соглашения
о перемирии.
Тот факт, что в период между июлем и сентябрем 1940 г. оба подхода после-
довательно один за другим, а иногда и параллельно практиковались германской
стороной, указывает на ее неуверенность в отношении как британской политики,
так и французской политики в отношении Англии. Германская позиция по от-
ношению к Франции в этот период выглядела в значительной мере как действия
555

режима Виши по отношению к Англии. Под влиянием франко-британского об-
мена ударами у побережья Алжира и других разрозненных столкновений между
вооруженными силами двух стран Гитлер поначалу попытался подлить масла в
огонь, приказав комиссии по перемирию приостановить разоружение француз-
ского флота, согласиться с дальнейшим пребыванием французских военных ко-
раблей в недосягаемых для Германии южнофранцузских и североафриканских
портах, отменить требование о ликвидации укреплений на средиземноморском
побережье Франции, а также сделать уступки в вопросах разоружения француз-
ских военно-воздушных сил и французских войск в Африке. Но когда две недели
спустя французское возмущение действиями англичан заметно улеглось и Пе-
тэн отказал в содействии германским ВВС в Марокко и германскому флоту в
Средиземном море, с немецкой стороны тотчас прозвучала «другая музыка»: де-
маркационная линия между оккупированной и неоккупированной территория-
ми Франции стала более непроницаемой, передвижение населения, грузов и
почты между обеими частями страны оказалось серьезно затрудненным, окку-
пационные расходы резко повышены, Эльзас и Лотарингия были присоединены
к существовавшим германским областям Баден и Рейнланд-Пфальц, а на фран-
цузский северо-восток в порядке очевидной подготовки к последующей аннек-
сии был распространен особый правовой статус.
Между тем вскоре стало очевидным, что для Германии независимо от пози-
ции Франции было трудным и даже вообще бесперспективным делом осущест-
вить с континента успешное вторжение на Британские острова. В середине сен-
тября Гитлер отказался от попытки завоевать Англию. Движимый интуитивны-
ми предчувствиями, он не стал ожидать практических доказательств того, что
германская военная мощь, несокрушимая на суше, гораздо менее эффективна в
маневрировании на море, и в конце июля 1940 г. переключился на разработку
планов нападения на Советский Союз. Война против России, которая в его стра-
тегических планах была одной из первоочередных целей, становилась теперь и
средством, способным косвенным путем поставить Англию на колени.
К тому времени, когда в Берлине началась разработка планов похода на Во-
сток, который должен был в будущем низвести Западную Европу до положения
второстепенного театра военных действий, цели операции «Морской лев» имели
для Франции два принципиальных последствия. Первое состояло в том, что все
дискуссии вокруг предположения, что перемирие во Франции может быть заме-
нено мирным договором, окончательно прекратились. Эта возможность уже и
после Мерс-эль-Кебира была отодвинута на будущее — не только потому, что, с
точки зрения Германии, имело смысл лишь одновременное заключение мира с
Францией и Англией, но и потому, что ей пришлось бы отказаться в мирном
договоре от закрепленных в соглашении о перемирии выгодных позиций и пой-
ти на такое урегулирование территориальных и колониальных проблем, которое
неизбежно привело бы к серьезнейшему осложнению отношений не только с
Францией, но также с Испанией и Италией. К тому же Гитлер не доверял Фран-
ции. Вторым последствием было то, что отсюда вытекала принципиальная не-
мецкая заинтересованность в военном сотрудничестве с режимом Виши в Сре-
диземноморском бассейне, поскольку ставилась задача нанести поражение Ан-
глии в ее африканских и ближневосточных колониальных территориях и не до-
пустить ее возможного возвращения на Европейский континент с юга.
Эта заинтересованность Германии стала в период с октября 1940 по
июнь 1941 г., а в конечном счете и по ноябрь 1942 г. в определенной степени
лейтмотивом ее политики в отношении Франции, тем более что Гитлеру не уда-
лось побудить Испанию взять на себя охрану «задней двери» Европы в Северо-
Западной Африке и Западном Средиземноморье. В качестве ответной услуги за
французскую поддержку на этом географически удаленном от Германии, но по¬
556

тенциально крайне важном фронте немецкая сторона склонна была идти на
смягчение оккупационной политики. Франции «можно оказывать помощь в той
мере, в какой она будет что-то делать для нас»2. Это была немецкая формула пе-
реговоров в Монтуаре. Трижды — в октябре 1940 г., мае и октябре 1941 г. —
предпринимались попытки сделок подобного рода. Конечно, предложения, ко-
торые стороны должны были сделать друг другу или которых они ожидали друг
от друга, неизменно оставались в какой-то степени неопределенными, и ни одна
из сторон с самого начала не намерена была выполнять свои обязательства.
Имелись различные варианты такой сделки, причем с немецкой стороны
Риббентроп, например, был готов идти дальше, чем Гитлер, а с французской —
Лаваль дальше, чем Петэн. По варианту-максимум предполагалось, что Фран-
ция формально объявит войну Англии, окажет военную поддержку державам
«оси» и уступит им часть своих колоний, за что ей в качестве ответного шага
могли бы быть обещаны подобающее место в послевоенной Европе, колониаль-
ные компенсации и облегчение режима перемирия (отказ от отчуждения севе-
ро-восточных департаментов, ослабление контроля на демаркационной линии,
сокращение оккупационных расходов, смягчение реквизиционной практики и
т.д.). Гитлер пытался склонить французов к подобной сделке и с помощью утро-
зы, что у него-де имеется альтернатива — либо договоренности с Францией за
счет Англии, либо же компромиссный мир с Англией за счет Франции.
Желаемый результат переговоров с Лавалем и Петэном в Монтуаре Гитлер
резюмировал в директиве № 18 от 12 ноября 1940 г. следующим образом:
«Цель моей политики в отношении Франции состоит в том, чтобы наладить
максимально эффективное сотрудничество с этой страной в интересах успешно-
го проведения будущих военных операций против Англии. При этом Франции
временно будет отведена роль “невоюющей державы”, которой надлежит в пре-
делах своей суверенной территории, особенно в африканских колониях, терпеть,
а если необходимо, то и поддерживать собственными средствами все германские
военные мероприятия. Первоочередная задача французов — обеспечение с по-
мощью мер оборонительного и наступательного характера своих африканских
владений (Западная и Экваториальная Африка) от покушений Англии и движе-
ния де Голля. Все это может привести к участию Франции в войне против Анг-
лии в полном объеме».
Следовательно, Франция должна была поначалу поддерживать или по край-
ней мере «терпеть» германские и итальянские военные операции и вдобавок еще
собственными силами защищать от нападений англичан и голлистов, а если по-
надобится, то и отвоевывать у них свои африканские владения, результатом чего
явилось бы постепенное сползание ее в состояние войны с Англией. Это не озна-
чало, что Франция должна была стать формальным или равноправным союзни-
кем Германии: сотрудничество, собственно, касалось не решения исхода войны
в Европе, а обеспечения фланга на юго-западе континента. Французская военная
помощь ожидалась немецкой стороной немедленно, тогда как послабления по
линии оккупационной политики мыслились ею лишь как ответные шаги. Пред-
полагаемое сотрудничество выглядело, таким образом, неравноправным, ущем-
ляющим интересы французской стороны.
Иллюзорный характер содержания переговоров в Монтуаре стал очевидным
уже в ближайшие недели. До намечавшейся конкретизации форм военного со-
трудничества и ослабления режима перемирия дело не дошло. Наоборот, в нояб-
ре 1940 г. оккупационный режим был даже усилен, когда франкоговорящие ло-
тарингцы и имперские евреи из Бадена и Пфальца были перемещены в не заня-
тую немцами часть Франции, несмотря на протесты Виши. Заинтересованность
Германии во французском военном содействии в бассейне Средиземного моря
с самого начала была обременена подозрением, что генерал Вейган сможет вое-
557

пользоваться усилением французских вооруженных сил в Северной Африке для
того, чтобы порвать с Виши и переметнуться в британский лагерь. Тем не менее
определенные предпосылки для продолжения переговоров, начатых в Монтуаре,
сохранялись, пока 13 декабря 1940 г. Петэн вдруг не отправил Лаваля — соглас-
но немецким представлениям,решающего гаранта «сотрудничества» — в отстав-
ку, чем серьезно раздосадовал немецкую сторону.
Это был откат назад, который, как тогда показалось, перечеркнул вскрытые
в Монтуаре возможности сотрудничества. Посол в Париже Абец и лично сам
Гитлер выразили крайнее недовольство действиями правительства Петэна. Зна-
чение событий 13 декабря 1940 г. разъясняется в следующей аналитической за-
писке военной администрации:
«Вследствие событий, происшедших в середине декабря внутри правитель-
ства Виши, нет больше намерения посредством политических переговоров с
французским правительством способствовать с нашей стороны прояснению
возможностей будущего сотрудничества и делать для этого уступки или даже да-
вать какие-то гарантии. На бросающиеся в глаза усилия, которые Виши прила-
гает с целью снова восстановить связи, разорванные в результате увольнения в
отставку Лаваля, мы в политическом плане пока что реагируем холодно»3.
Но такой разрыв не мог длиться долго. Вскоре уже не правительство Виши,
а генерал Вейган стал считаться деятелем, саботировавшим политику Монтуара,
а усиление германской ангажированности на Ближнем Востоке (Ирак), в Север-
ной Африке (африканский корпус Роммеля), а также в Западной и Экваториаль-
ной Африке делало в представлении немецкой стороны все-таки желательным
налаживание военного сотрудничества с французами. В свою очередь и фран-
цузская сторона была заинтересована в подобном сотрудничестве, поскольку в
Виши по-прежнему надеялись на ослабление условий режима перемирия, осо-
бенно в том, что касалось проницаемости демаркационной линии, на разреше-
ние мероприятий по усилению военного присутствия Франции в Северной Аф-
рике, на освобождение военнопленных и т.п. Итогом этой вновь возникшей дву-
сторонней заинтересованности в сотрудничестве явились подписанные в конце
мая 1941 г. преемником Лаваля, Дарланом, с германским руководством «Па-
рижские протоколы», которыми предусматривалось самое конкретное и самое
далеко идущее военное сотрудничество в зоне Средиземноморья и Северной
Африки (вплоть до постепенной трансформации франко-британских отноше-
ний в состояние войны), какое только знали германо-французские отношения
периода второй мировой войны. Разумеется, и Парижские протоколы скоро раз-
очаровали обе стороны. Уже через несколько дней после их подписания в Ираке
потерпело поражение восстание Рашида Али, которому Франция должна была
оказать поддержку; как в Берлине, так и в Виши выявилась значительная оппо-
зиция отдельным положениям договоренностей, а в германском министерстве
иностранных дел вообще вызвала серьезнейшую тревогу перспектива открытого
конфликта Франции с Англией из-за опасения действий британского военно-
морского флота против Северной Африки и даже против французской метропо-
лии — действий, на которые у германской стороны не было сколько-нибудь убе-
дительного ответа. Еще через некоторое время положения Парижских протоко-
лов практически полностью утратили свою актуальность для немецкой стороны:
спустя три недели начался германский поход на Восток, который рассматривал-
ся Гитлером как универсальное средство решения всех стратегических проблем
и который поэтому окончательно низвел бассейн Средиземноморья до положе-
ния относительно малозначительного периферийного театра военных действий.
558

Ill
Потенциально с началом похода против России для германского «рейха»
возникла ситуация войны на два фронта, в рамках которой роль Франции лишь
очень условно могла считаться незначительной. Как вскоре обнаружилось, роль
эта стала бы менее важной только в случае — поначалу, конечно, мало подвергав-
шейся сомнению — скорой победы на Востоке, которая действительно могла бы
заодно почти автоматически решить также средиземноморский вопрос и про-
блему Англии. Однако в той мере, в какой решающий успех на Востоке заставлял
себя ждать, роль Франции в рамках сценария войны скорее снова возрастала, по-
скольку увеличивалась угроза того, что Англия и союзная ей с декабря 1941 г.
Америка могли бы попытаться использовать положение Германии на Востоке
для того, чтобы вторгнуться в Европу через открытую дверь в Северной Африке
и средиземноморском бассейне.
Такая перспектива побудила немецкую сторону скрепя сердце еще раз пойти
на установление военного сотрудничества с Францией, но и эта инициатива бы-
стро сошла на нет. К концу 1941 г. под воздействием встречи Геринга и Петэна
в Сен-Флорентине (она состоялась 1 декабря) стороны снова заговорили — в ду-
хе Монтуара — о возможности французской поддержки германских военных
действий в Северной Африке в обмен на облегчение оккупационного режима во
Франции, а также об определенных политических уступках со стороны «рейха»,
однако при этом чувствовалось, что обеим сторонам уже явно не хватает преж-
ней настойчивости и энергии. Гитлер на сей раз проявил лишь мимолетный ин-
терес, прежние формы двусторонних усилий по налаживанию сотрудничества
явно устарели, что, между прочим, проявилось и в работе висбаденской комис-
сии по перемирию, где на протяжении 1942 г. стороны редко собирались вооб-
ще, не говоря уже о достижении каких-то успехов в налаживании политического,
военного или экономического сотрудничества. Недоверие Гитлера к Франции
оставалось — не в последнюю очередь под влиянием предшествовавшего опыта
общения с ней — неизменным; несмотря на то что в Эльзасе и Лотарингии, а
также в Люксембурге существовала воинская повинность, он был против уча-
стия французского легиона в войне против России.
«Франция остается враждебной по отношению к нам, — заявил он 31 января
1942 г. — В подражание действиям Талейрана в 1815 г. французы пытаются иг-
рать на наших слабостях, чтобы извлекать из существующего положения мак-
симальную выгоду для себя. Однако со мной у них этот номер не пройдет. Для
нас невозможно заключение с французами любого пакта до тех пор, пока мы
окончательно не обеспечим нашу мощь»4.
За подобными высказываниями, конечно, стояло заботившее его предполо-
жение, что французы лишь ждут окончания войны, а до тех пор всего-навсего
лавируют.
Не партнерами немцев, а поставщиками всего необходимого для поддержа-
ния германских военных усилий на Востоке должны были стать французы. В
связи с русской кампанией начался период усиленной экономической эксплуа-
тации Франции, обосновывавшейся не только общей заинтересованностью в
обороне от большевизма, но и тем аргументом, что Франция до сих пор саботи-
ровала предлагавшееся ей Германией сотрудничество и сможет стать вновь до-
стойной его, только соглашаясь на далеко идущие предварительные уступки.
Когда Лаваль в апреле 1942 г. после длительных попыток смог наконец снова
взять в руки бразды правления в подконтрольном Виши государстве, ему при-
шлось констатировать, что немецкая заинтересованность в сотрудничестве, ка-
кой она была осенью 1940 г., едва ли еще существует. Теперь «рейх» в основном
был заинтересован в обеспечении снабжения с Запада — в поставках продоволь¬
559

ствия, сырья, промышленных изделий, а в дальнейшем, в течение 1942 г., также
в поступлении рабочей силы и, наконец, в вывозе — для совершенно иных це-
лей — евреев. Это усиление эксплуататорской политики, а также репрессии, за-
трагивавшие широкие слои населения, в представлении французской стороны
плохо вязались с былой готовностью к сотрудничеству.
На таком фоне все явственнее вырисовывавшаяся в течение 1942 г. вероят-
ность того, что англичане и американцы попытаются закрепиться в Северной
Африке и на Средиземном море, перестала быть стимулирующим моментом
для германо-французского сближения. Гитлер уже не рассчитывал на то, что в
этом случае французы станут надежно отражать угрозы, которые будут возни-
кать для их флота и их территории. Ветер во Франции явно начинал дуть против
оккупационной державы, активность Сопротивления нарастала, а коммунисты
своими политическими покушениями открыли зловещую череду расстрелов за-
ложников и новых диверсий. В защите Средиземноморья и Южной Франции ок-
купационная держава могла отныне полагаться только на свои собственные си-
лы. Вот почему в 1942 г. доминирующим аспектом германской политики в от-
ношении Франции вполне логично стала перспектива осуществления в случае
необходимости операции «Аттила», предусматривавшего оккупацию всей Фран-
ции вплоть до Средиземноморского побережья. Характерно, что Гитлер, как бы
подчеркивая принципиальную амбивалентность своей политики в отношении
Франции, отдал приказ о разработке этого плана в начале декабря 1940 г., в раз-
гар ориентации на политику Монтуара. В течение 1942 г. становилась все более
очевидной необходимость подготовки для этой цели достаточного количества
войск, что на практике означало переброску их с Востока. Началось испытание
войной на два фронта.
В ноябре 1942 г. — среди прочего и как реакция на высадку союзников в Се-
верной Африке — была осуществлена оккупация остававшейся до тех пор еще не
занятой немецкими войсками французской территории. Тем самым в политике
по отношению к Франции периода второй мировой войны наступил новый этап,
когда Германия перестала считаться с независимым французским правительст-
вом.
Примечания
1	В своем последующем изложении автор опирается прежде всего на документы, помещенные в
сб.: Akten zur deutschen auswartigen Politik 1918—1945, Serie E; на издание: Ddldgation Franqaise
aupres de la Commission d’Armistice и публикации: Gunter Geschke, Die deutsche
Frankreichpolitik 1940 von Compiegne bis Montoire, Frankfurt/M. 1960; Eberhard Jackel, Frankreich
in Hitlers Europa. Die deutsche Frankreichpolitik im Zweiten Weltkrieg, Stuttgart 1966; Hans Umbreit,
Der Militarbefehlshaber in Frankreich 1940—1944, Boppard/Rh. 1968; Lucien Steinberg, Les
Allemands en France 1940—1944, Paris 1980; Pierre Queuille, La politique d’Hitler a I’dgard de Vichy:
Finassieren et Machtpolitik, в: Revue d’Histoire diplomatique, 97 (1983), p. 256—278, а также и на
мемуарную литературу.
2	Franz Halder, Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabes des
Heeres 1939-1942, Bd II, Stuttgart 1963, vom 4.11.1940.
3	Keitel an Thomas, 10.1.1941, цит. no: Jackel (см. прим. 1), S. 152.
4	Цит. no: Jackel (см. прим. 1), S. 216.

Ганс Умбрайт
Германская оккупационная администрация:
концепция и типизация*
Война, легкомысленно развязанная Гитлером 1 сентября 1939 г., приняла в
дальнейшем совершенно не предусмотренный первоначальными планами ха-
рактер. После того как с помощью угрозы применения военной силы и посред-
ством дипломатического давления были достигнуты три цели: аншлюс Авст-
рии, ликвидация Чехословакии и отторжение от Литвы Мемельской области,
германский диктатор самонадеянно решил, что сможет ограничить боевое при-
менение вермахта кампанией против Польши. Однако его намерение с по-
мощью изолированных военных кампаний поэтапно расширять границы Гер-
мании путем добавления к ней все нового и нового «жизненного пространства»
в Восточной Европе уже несколько дней спустя было перечеркнуто объявлением
«рейху» войны со стороны Великобритании и Франции. Западные державы,
правда, в военном отношении были не в состоянии поставить зарвавшегося про-
тивника на место, но, отказавшись заключить мир на условиях Гитлера, они на-
вязывали ему войну, которая в таком варианте развития событий заранее им не
принималась в расчет. Некоторое военное превосходство, оперативные способ-
ности военного командования в сочетании с новыми принципами применения
вооруженных сил, а также большой практический военный опыт на первых по-
рах способствовали тому, чтобы, нарушив суверенитет Люксембурга, Голлан-
дии и Бельгии, временно «выключить из игры» в качестве военного соперника
Францию. Точно так же в апреле 1940 г. и через год германскому руководству
удалось нейтрализовать британские фланговые угрозы на севере и юге Европы.
Еще до того, как эти неожиданные военные успехи побудили Гитлера — и не
только его, — пойдя на новое применение военной силы, сокрушить также Со-
ветский Союз — последнего потенциального противника на континенте — и при
этом одновременно осуществить великую цель завоевания способного, как счи-
талось, разрешить все экономические проблемы и проблемы безопасности
«жизненного пространства», Германия уже обладала сферой господства, охваты-
вавшей значительную часть территории Европы. К тому же к декабрю 1941 г.,
который стал для Гитлера апогеем достигнутых тогда успехов в территориаль-
ных приобретениях, а заодно и этапом, когда ощутимая неудача вермахта под
Москвой уже могла послужить поводом для переосмысления ситуации и планов
войны, к сфере господства Германии были присоединены оккупированные об-
ласти на Балканах и захваченные западные республики Советского Союза. Эта
огромная территория, которую надлежало оборонять и где следовало создать си-
стему управления, стала жизненно важной для германской военной экономики.
Она должна была претерпеть внутреннюю и внешнюю «структурную реоргани-
зацию». Имелось много идей, но не было четкой концепции. Это объяснялось не
в последнюю очередь тем обстоятельством, что национал-социалистическая
экспансия осуществлялась не столько по единому плану ведения войны, сколько
на основе решений, диктовавшихся требованиями момента. Но завоеванные та-
Сокращенный вариант доклада, опубликованного в: Dienst fur die Geschichte. Gedenkschrift fur
Walther Hubatsch, 17. Mai 1915—29. Dezember 1984, hrsg. von Michael Salewski und Josef Schroder,
Gottingen, Zurich 1985, S. 163—186. См. также: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 5/1,
Stuttgart 1988, S. 95—102.
561

ким путем геостратегические позиции не должны были оставаться неиспользо-
ванными. Гитлер считал, что было бы ошибкой сначала подчинять себе ту или
иную страну, а затем возвращать ей свободу1.
С захватом Богемии и Моравии, Польши, Дании, Норвегии, Голландии,
Бельгии, Люксембурга и принадлежащих Британии островов в Ла-Манше, а
также значительной части Франции, Югославии, Греции и Советского Союза
под властью «рейха» оказались территории, которые, обеспечивая победителю
экономическое преимущество, уже не должны были выпадать из-под его гос-
подства. Здесь Гитлер был солидарен во мнении со всеми полномочными и
неполномочными инстанциями и отдельными личностями, которые с лета
1940 г. рьяно взялись за разработку необходимых планов. Существовавшие
прежде государственные границы и воля и желания народов не играли при
этом никакой роли.
С готовностью была взята на вооружение теория суперрегионов, в которые,
согласно представлениям некоторых разработчиков, можно было сгруппиро-
вать все страны мира. По их убеждению, немцам надлежало осуществлять руко-
водство в континентально-европейском суперрегионе, который должен был уп-
равляться соответствующей администрацией2. Благодаря развитию единой в
его рамках экономики он мог использоваться для удовлетворения автаркиче-
ских нужд «рейха». Континентально-европейский суперрегион не обязательно
должен был быть идентичным собственно германской сфере влияния, ему над-
лежало основываться не столько на военной власти «рейха», сколько на «живой
силе духовной идеи», на национальном развитии3. Более важным, чем обещае-
мое всем народам экономическое и социальное благополучие, был признан для
их будущего постулат о региональной взаимозависимости их стран, из которой
вытекала обязанность участия в новых структурах и разделении труда. Предпо-
лагалось, что в рамках этого экономического суперрегиона, который должен был
простираться от Западной Европы через Германию и Скандинавию до Балкан-
ских государств4, сельскохозяйственный сектор, например Дания и Голландия,
могли бы сосредоточить свои усилия на облагороженном животноводстве, а
Балканы и Восточная Европа — служить хлебными житницами5.
Понятие «суперрегион» получило распространение прежде всего в экономи-
ческих ведомствах еще до того, как в ходе войны Советский Союз стал воспри-
ниматься уже не как непредсказуемый партнер, а как объект эксплуатации. Их
представления совпадали с планами Гитлера. Ему больше импонировал термин
«жизненное пространство», который в узком смысле соотносился с завоевания-
ми на Востоке, а в более широком — сводился к созданию сферы влияния, из-
бавленной от угрозы блокады в экономическом плане и легко обеспечиваемой в
плане военном. Для Гитлера по-прежнему важной оставалась расовая основа6.
Отсюда и использовавшееся им неопределенное понятие «Великогерманский
рейх»7, которое он взял на вооружение после военных побед весны 1940 г. и ко-
торое должно было быть дополнено определением «немецкая нация», чтобы со-
здать четкие внутренние структуры и взаимозависимости.
Сложившихся представлений о размерах и внутренней структуре герман-
ской сферы влияния, то есть о судьбе прежних государств, у Гитлера к тому вре-
мени еще не было. Ему казалось несвоевременным еще до окончания войны оп-
ределяться в этом вопросе и декларировать свои намерения на сей счет. Немец-
кой прессе заниматься «рассуждениями о будущих формах сосуществования на-
родов» было попросту запрещено8, так как подобные «рассуждения» могли спо-
собствовать осложнению ситуации на оккупированных территориях, уменыпе-
нию вклада последних в германскую военную экономику. Считалось, что только
«окончательная победа» создаст благоприятные предпосылки для того, чтобы
конкретизировать и детализировать размер германских притязаний, навязать
562

их покоренным народам и оставшимся непобежденными великим державам. А
до тех пор провозглашение «нового порядка» и подкрепление этой программы
первоначальными мероприятиями служили задаче оказания давления на насе-
ление и — буде таковые еще имелись — на правительства и партии в покоренных
странах. Их готовность подчиниться германским требованиям должна была, как
разъяснял 1 декабря 1941 г. Геринг в разговоре с главой французского государ-
ства маршалом Петэном9, фиксироваться в своего рода «политическом гроссбу-
хе». В него «Германия будет заносить все данные о дебете и кредите по каждой
стране и его он (Геринг) откроет в конце войны, чтобы подвести итоги, причем
отношение к ним Германии будет целиком зависеть от тех позиций, которые
они занимали».
Этот жесткий прессинг мыслился как тактический прием. Ибо даже если
германскому руководству и было еще очень далеко до достижения конечной це-
ли и до установления «нового порядка», тем не менее военные планы и успехи
уже на начальном этапе войны вынуждали принимать те или иные решения от-
носительно временного или окончательного урегулирования возникавших про-
блем. Гитлер, с одной стороны, уже отдавал распоряжения о первых аннексиях,
а с другой — медлил даже с давно назревшими решениями, выжидая дальней-
шего развития событий. В то время как представители партии, государственной
власти и публицисты в зависимости от хода войны перекраивали границы Ев-
ропы и разрабатывали грандиозные планы послевоенного устройства, фюрер
зачастую ограничивался принятием решений частного порядка, высказывался
лишь по более или менее конкретным аспектам, предпочитая сосредоточивать
свое внимание преимущественно на казавшемся ему более важным и насущным
ведении военных операций. К разработке цельной концепции, где была бы за-
фиксирована претензия немцев на «политическое, экономическое и культурное
руководство внутри европейского пространства»10 и которая, возможно, могла
бы стать приемлемой и для оказавшихся под германским господством народов,
он не был готов и в силу жесткости своих идеологических установок, пожалуй, и
не был способен. К тому же вся процедура принятия решений в «рейхе» страдала
из-за своей зависимости от не «слабого», но во все большей степени оказывав-
шегося «перегруженным» диктатора11.
Нетрудно понять, почему Гитлер стремился откладывать принятие принци-
пи аль ных решений до того момента, когда для этого появлялись максимально
благоприятные условия. В то же время органам власти, партиям и народам на
оккупированных территориях необходимо было заблаговременно знать об уго-
тованной им судьбе, которая почти во всех случаях характеризовалась бесправи-
ем, попытками духовного перевоспитания, угнетением, эксплуатацией, депор-
тациями и преследованиями. Для историка также небезынтересно получить
представление о конечных целях Гитлера, насколько они ему самому уже были
ясны. На этот счет имеется множество директив и распоряжений частного ха-
рактера и — нередко весьма противоречивых — высказываний диктатора. Еще
одним показателем намерений Гитлера может в известной степени служить и
сама система оккупационных органов управления, которую немцы распростра-
нили на все занятые ими территории.
Подобное ограничение является уместным при анализе и оценке оккупаци-
онных режимов. Даже понятие «система» представляется несколько претенциоз-
ным применительно к тем временами весьма хаотичным ситуациям, которые
отчасти создавались намеренно, а отчасти являлись следствием недостатков
планирования. С точки зрения задач административного управления национал-
социалистическая экспансия была подготовлена в высшей степени дилетантски.
Так, уже первые попытки введения института глав гражданской администрации
в Судетской области, Богемии и Моравии, а затем и в Польше показали, что этой
563

организационной структуре присущи серьезные недостатки. Прежде всего обна-
ружилось, что в тех случаях, когда функции глав администрации выполнялись
политически влиятельными гауляйтерами или министрами, крайне ограни-
ченными были действия военных органов. Поэтому на Западе главное командо-
вание сухопутных войск со второй попытки создало новый тип власти оккупа-
ционного режима — «чисто военную» администрацию, персонал которой носил
форму сухопутных войск, получал специальные звания чиновников военной ад-
министрации и состоял в штатах военно-командной структуры.
Таким образом, к тому времени, когда Гитлеру надо было определиться с
наиболее целесообразной, по его представлениям, системой административного
управления на оккупированных территориях, в его распоряжении имелось два
основных типа такой администрации, которые могли приниматься в расчет в
качестве инструментов осуществления его политики: в большей мере неполити-
чески ориентированная военная администрация и поддававшаяся более легкому
приспособлению к любым политическим намерениям или требованиям граж-
данская администрация. В принципе ему ближе был второй тип. Возглавляли
гражданскую администрацию, как правило, гауляйтеры, которым он доверял.
После непродолжительного времени они переходили в его непосредственное
подчинение. Военные административные органы с их иерархией Гитлер считал
неизбежным злом, с которым приходилось мириться только в силу военной не-
обходимости. Он был убежден, что генералитет не обладает необходимым пони-
манием политических вопросов и что вермахт предназначен для ведения воен-
ных действий, а не для административного управления.
Такого же мнения в большей или меньшей мере придерживались и сами во-
енные. Генералитет, как правило, воспринимал функцию осуществления испол-
нительной власти как чрезвычайное поручение, которое политическое руковод-
ство будет сохранять в силе только до тех пор, пока это будет соответствовать
преследуемым военным и политическим целям. Уже при первых захватах чу-
жих территорий, осуществленных до конца 1939 г., главнокомандующий сухо-
путными войсками всегда выражал удовлетворение, когда Гитлер отменял осу-
ществление исполнительной власти военными структурами. Он одобрительно
отнесся к идее, чтобы при нападении на Данию и Норвегию такое поручение
армии вообще не давалось.
В срочной замене военной администрации в Нидерландах администрацией
гражданской начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал Гальдер
по традиции усматривал доказательство «полной неискренности высших руко-
водителей по отношению к главному командованию сухопутных войск»12. Но к
этому времени командование сухопутных войск уже вынуждено было уступать
притязаниям более могущественных инстанций «рейха», а позже, год спустя,
интерес к вопросам административного управления заметно упал. В Сербии
компетентный генерал-квартирмейстер, по его собственному заявлению, пред-
почел бы довольствоваться военным прикрытием и контролем, а в остальном
«предоставить полиции и органам по выполнению четырехлетнего плана 60-
роться друг с другом»13, что и произошло в ходе войны против Советского Сою-
за. Главное командование сухопутных войск уже в марте 1941 г. дало согласие на
то, чтобы остававшиеся еще у него исполнительные функции распространялись
на первоначально ограниченный район военных действий, в пределах которого
небольшие по численности персонала VII-е отделы военных штабов и коменда-
тур издавали бы первые административные распоряжения. Было предусмотре-
но оперативное создание в тыловых районах гражданских администраций во
главе с представителями только что учрежденного имперского министерства по
делам занятых восточных территорий. С далеко идущим обособлением полиции
и хозяйственной администрации военным пришлось смириться.
564

Высокие армейские инстанции иногда выражали сожаление, когда обнару-
живалось, что интересы вермахта не учитываются в той мере, в какой следовало
бы. Тем не менее в среде военного командования, как правило, были довольны,
когда удавалось в значительной степени оставаться в стороне от практики «ми-
ровоззренческой войны» на Востоке — практики, которая вполне положительно
воспринималась немалым числом военнослужащих. Освобождение и от более
крупных административных задач тоже всячески приветствовалось. Многие ге-
нералы не просто склонны были не выходить за рамки своего военного ремесла.
Ответственность за решение административных вопросов воспринималась кад-
ровыми войсковыми командирами даже как дискриминация, хотя, впрочем,
примат политического руководства считался чем-то само собой разумеющим-
ся. То, что первый главнокомандующий войсками во Франции весной 1942 г.
попросил заменить его, поскольку не счел для себя более возможным нести от-
ветственность за политические последствия выполнения приказов Гитлера, бы-
ло исключением14.
В целом Гитлер не встретил каких-то возражений или каких-то активно вы-
ражавшихся претензий со стороны вермахта, когда он в 1938 г. приступил к
включению в «новый европейский порядок» подчиненных с помощью полити-
ческого шантажа, угроз и военной оккупации регионов. В тех случаях, когда они
не сразу включались им в состав теперь уже «Великогерманского рейха», он по
собственному усмотрению определял для них временные административные
формы, которые казались ему целесообразными в зависимости от того, как была
оккупирована данная территория, от конкретных планов на будущее и т.д. Если
какое-то правительство под его, Гитлера, давлением в конце концов было вы-
нуждено дать согласие на ввод немецких войск — так было в случае с Богемией
и Моравией и с Данией (в Норвегии и Голландии подобная попытка успеха не
имела), — то фюрер довольствовался контролем, осуществляемым с помощью
более или менее дипломатических методов. Если к какой-то захваченной стране
проявлялся особый интерес, потому что она должна была стать частью будущего
«Великогерманского рейха» или — в качестве колониальной территории — со-
ставной частью проектируемого германского «жизненного пространства» (в уз-
ком смысле), то Гитлер прибегал к форме гражданской администрации, как пра-
вило подчиняя ее руководителя непосредственно себе. Военная администрация
сохранялась на территориях, остававшихся районами боевых действий и о буду-
щей судьбе которых у Гитлера еще не было четкого представления или кото-
рые — как это имело место в Юго-Восточной Европе — в долгосрочной перепек-
тиве вообще не представляли никакого интереса для немецкой стороны.
Австрия наравне с большинством населенных фольксдойче (внеимперски-
ми немцами) районов Чехословакии и Мемельской областью была включена в
состав «рейха», Словакия получила ограниченную самостоятельность и сател-
литный статус германского союзника. «Остаточная Чехия» в качестве протекто-
рата Богемии и Моравии перешла под контроль германского рейхспротектора и,
несмотря на внутреннюю автономию, считалась составной частью «рейха». Из
состава Польши, которую Германия и Советский Союз поделили между собой,
Гитлер аннексировал западную и северную части, которые частично образовали
новые рейхегау (имперские области) — Данциг-Западная Пруссия и Вартегау.
Остальная оккупированная территория составила «генерал-губернаторство для
занятых польских территорий». Гитлер поначалу рассматривал эту часть Поль-
ши как объект переговоров при заключении мира с западными державами. Но и
когда эта возможность исчезла и внешнеполитические резоны оказались из-
лишними, он тем не менее еще не решался на прояснение государственно-пра-
вовой ситуации, которое считал желательным германский генерал-губернатор
территории. Между тем идея «остаточного» польского государства к тому време¬
565

ни уже утратила свою актуальность. Хотя время от времени и всплывали такие
понятия, как «страна — сосед германского рейха» и «родина польского народа»,
однако не было сомнений на тот счет, что генерал-губернаторство — первона-
чально с добавлением «для занятых польских территорий», которое в июле
1940 г. было отброшено, — должно быть включено в германское «жизненное
пространство». Заселение небольших территорий, откуда было изгнано польское
население, внеимперскими немцами началось еще во время войны.
В Дании, встретившей вступление германских войск без протестов, немцы
удовольствовались контролем над страной, который осуществлялся послом в
ранге «полномочного представителя германского рейха». Норвегия и Нидер-
ланды, оказавшие сопротивление германскому вторжению и которых обвиня-
ли в отсутствии ожидавшейся «великогерманской» солидарности, оказались
под властью немецких рейхскомиссаров. Сходное решение имелось в виду
принять и в отношении Бельгии как частично «германской» страны. До лета
1944 г., однако, военной администрации в Брюсселе, поддерживаемой некото-
рыми ведомствами «рейха», удавалось успешно сопротивляться такому реше-
нию. В сферу власти этой администрации входили также северофранцузские
департаменты Нор и Па-де-Кале, расположенные восточнее демаркационной
линии, проходившей через Северную Францию и появление которой было
предопределено намерениями Гитлера передвинуть будущую германскую гра-
ницу значительно дальше на запад.
Некогда немецкие области Эйпен и Мальмеди после некоторых территори-
альных округлений были включены в состав «рейха». Фактически то же самое
произошло с Люксембургом, Лотарингией и Эльзасом, где шефами граждан-
ских администраций были назначены гауляйтеры и имперские наместники со-
седних рейхсгау. Эти высокопоставленные чиновники подчинялись непосредст-
венно Гитлеру, и им вменялось в обязанность в течение ряда лет осуществить
ассимиляцию вновь присоединенных к гау территорий.
Оккупационная зона во Франции, отделенная демаркационной линией от
свободной зоны на юге страны, оставалась под юрисдикцией военной админи-
страции, которая отвечала также за захваченные в конце июня 1940 г. британ-
ские острова в Ла-Манше. На Балканах, после того как уже выторгованное при-
соединение Югославии к Пакту трех держав вызвало в Белграде государствен-
ный переворот, основной задачей для Гитлера стал разгром этой страны. На базе
бывших австрийских областей он создал две территориальные единицы — рас-
ширенную в южном направлении Нижнюю Штирию и Южную Каринтию вме-
сте с северной частью Краины, — где поставил во главе гражданских админист-
раций гауляйтеров Штирии и Каринтии. Формальной аннексии, как и до этого
на Западе, не произошло. Сербия вместе с Банатом, на который претендовали
Венгрия и Румыния, была передана в подчинение германской военной админи-
страции, Хорватия стала независимым государством. Остальная часть Югосла-
вии отошла к союзникам — Италии, Венгрии и Болгарии. Еще меньше интереса
проявил Гитлер по отношению к Греции, которую он в значительной мере отдал
на откуп Италии и Болгарии. Собственно германская оккупационная власть рас-
пространялась лишь на некоторые стратегически или политически важные тер-
ритории, каковыми были районы вокруг Салоник и у турецкой границы, часть
Южной Греции, острова Эгейского моря и остров Крит. Исполнительная власть
находилась в руках командующих группировками «Салоники-Эгеи» и «Южная
Греция». Последнему из названных командующих подчинялся комендант заня-
той немцами большей части Крита, осуществлявший по его поручению испол-
нительную власть на острове. Оба же командующих в свою очередь были подчи-
йены главнокомандующему группой войск «Юго-Восток», каковой был в одном
566

лице высшим военным командиром и высшим носителем исполнительной вла-
сти на Балканах.
Из занятых территорий Советского Союза Гитлер вычленил Белостокскую
область и передал ее в подчинение гауляйтера Восточной Пруссии, который на
правах главы гражданской администрации подготовил последующее присоеди-
некие этой области к своей сфере власти. Некогда польская часть Украины ото-
шла в качестве округа Галиция к генерал-губернаторству, Румыния получила
обещанную Транснистрию. На остальных оккупированных советских террито-
риях непредвиденный ход войны позволил создать лишь две из предусмотрен-
ных «политических» администраций —־ рейхскомиссариат «Остланд» (Литва,
Латвия, Эстония, Белоруссия) и рейхскомиссариат «Украина». Возглавлявшие
их рейхскомиссары подчинялись рейхсминистру по делам занятых восточных
территорий, резиденция которого находилась в Берлине. Основная часть завое-
ванного советского пространства по-прежнему оставалась оперативным райо-
ном действий сухопутных войск.
Органы административного управления на оккупированных территориях,
разграничение полномочий между которыми частично еще оспаривалось и дол-
жно было быть окончательно отрегулировано лишь после завершения войны,
позволяют выделить определенные основные структуры устанавливаемого гос-
подства. Вместе с тем им были присущи и специфические особенности, предоп-
ределявшиеся самыми различными факторами: и импульсивностью Гитлера, и
политическими опасениями различного рода, и поведением населения, и борь-
бой за власть между высшими властными структурами «рейха». Даже там, где
исполнительная власть оставалась в руках командования сухопутных войск, ни
одна военная администрация не была похожа на другую15. Многообразие форм
административного управления вело к бесконечным столкновениям между раз-
личными имперскими ведомствами, стремившимися закрепить, разграничить
или расширить свои компетенции. От случая к случаю решения по этим вопро-
сам принимал лично Гитлер. Как правило же, он считал такие стычки между
властными структурами полезными и проявлял мало склонности к тому, чтобы
заниматься проблемами, которые в условиях неуклонно усложнявшегося воен-
ного положения казались ему все менее актуальными и насущными. В мар-
те 1944 г. шеф имперской канцелярии сообщал рейхсминистру по делам заня-
тых восточных территорий, что «фюрер не придает никакого значения унифика-
ции властно-распорядительных структур на различных территориях герман-
ской сферы влияния. Для него важен только вопрос о том, представляется ли
урегулирование на тех или иных территориях, как бы оно ни отличалось от уре-
гулирования на других, само по себе целесообразным и сулящим успех»16.
Окончательная выработка структур господства в рамках «нового европей-
ского порядка» откладывалась на будущее.
Это, однако, не исключало размышлений на данную тему. Весьма детализи-
рованные предложения по организации целесообразной системы управления в
будущем суперрегионе выдвинул Вернер Бест, который, будучи в 1941 г. руково-
дителем административного отдела при военной администрации во Франции,
изучил все возможные варианты оккупационного режима и в дальнейшем, став
имперским уполномоченным в Дании, попытался применить свои знания в
этой области на практике17. В его представлении пригодными для решения бу-
дущих задач являлись следующие административные структуры:
союзнические управления, основанные на договоре с привилегированными
народами суперрегиона. В этом случае представитель ведущей державы, своего
рода имперский уполномоченный, контролировал бы и направлял деятельность
в значительной мере самостоятельной собственной администрации соответст-
вующей страны на правительственном уровне;
567

контрольные управления через уполномоченных руководящего народа, ко-
торые с помощью специалистов всех профилей осуществляли бы руководство и
контроль за деятельностью администрации данной страны во всех сферах ее
жизни. Эта форма управления означала уже более серьезное вмешательство в са-
моуправление со стороны продолжающего существовать правительства госу-
дарства-гегемона;
правительственные управления через уполномоченных руководящей держа-
вы, которая на все должности в высшей администрации соответствующей стра-
ны поставила бы своих людей и имела бы право отдавать распоряжения органам
самоуправления (среднего уровня);
колониальные управления, при которых руководящий народ заменил бы
весь управленческий аппарат своим собственным персоналом.
Распределение оккупированных к тому времени стран по этим структурам
представлялось Бесту еще преждевременным. Нетрудно, однако, заметить, что в
основе его программы лежала систематизация, ориентированная на пракгиче-
с кий опыт, который был к тому времени накоплен в процессе деятельности
гражданских администраций на различных оккупированных территориях: со-
юзнические управления по примеру управления Данией, контрольные управле-
ния типа управления в Норвегии и Голландии, правительственные управления
по образцу протектората и колониальные управления в том виде, как это прак-
тиковалось в генерал-губернаторстве и — в различной степени — на оккупиро-
ванных восточных территориях. В приведенную схему — и к этому в конечном
счете сводился смысл предложений Беста — в надлежащее время могли бы быть
включены все типы оккупационной администрации, причем при их ранжирова-
нии определяющим критерием являлись бы масштабы вмешательства, которые
руководящая германская держава сочла бы в каждом случае необходимыми. Но,
пока война продолжалась, время для подобной систематизации еще не счита-
лось наступившим.
Более значимыми, чем будущие структуры господства, относительно кото-
рых и Гитлер еще не успел тогда высказать никаких обязывающих суждений,
были оккупационные режимы, которые реально существовали до конца войны в
германской сфере влияния и в условиях которых порабощенным народам при-
ходилось переносить страшные страдания. О какой бы типизации органов гер-
майской оккупационной администрации ни шла теперь речь, она не должна
быть в полной мере адекватной многообразию институциональных решений и
различных политических замыслов и намерений. Тем не менее она представля-
ется полезной, ибо все-таки позволяет получить достаточно полное представле-
ние о сущности задуманного германским руководством «нового европейского
порядка» и наряду с этим о частично перекликающейся с ним оккупационной
политике в отношении различных групп стран. Она может также оказаться по-
лезной при рассмотрении вопроса о фактических полномочиях, которые связь!-
вались со столь бессистемно присваивавшимися соответствующим учреждени-
ям, особенно военным, наименованиями: не все военные гланокомандующие
были полномочны осуществлять исполнительную власть, не каждый команду-
ющий соединением вермахта был в качестве территориального командира при-
ставлен к соответствующему рейхскомиссару. Если в ходе последующего анали-
за мы попытаемся проводить различия по преимущественно формальным кри-
териям, то такой подход оправдывается среди прочего и тем фактом, что формы
так называемой внерейховской администрации зачастую являлись выражением
политических намерений, то есть уже были ориентированы на включение соот-
ветствующей страны в будущую великую империю18. Хронологическое ограни-
чение анализа рамками первых лет войны едва ли способно сколько-нибудь
обесценить обсуждаемую типизацию.
568

Две группы стран с самого начала не причислялись к оккупированным тер-
риториям. Во-первых, это страны, которые, как, например, Словакия и Хорва-
тия, получили более или менее ограниченную государственную самостоятель-
ность и, несмотря на определенное ущемление суверенитета и некоторую внут-
реннюю «унификацию», могут быть и де-юре и де-факто зачислены в разряд со-
юзников Германии. В этих зависимых от Германии государствах-сателлитах
«рейх» не осуществлял никаких оккупационных прав19. Во-вторых, не могут
быть причислены к оккупированным территориям Австрия, Судетская и Me-
мельская области и Эйпен-Мальмеди. Обеспеченное угрозой применения силы
вступление вермахта или фактическое воссоединение с «рейхом» приветствова-
лось большинством местного населения, которое, будучи полностью или в массе
своей немецким, получило статус граждан «рейха» и имело своих депутатов в
рейхстаге. Оккупированным чувствовало себя только угнетенное и преследуемое
меньшинство. Со временем число таких недовольных, естественно, увеличива-
лось. Однако их позицию никоим образом нельзя сравнивать с нараставшим
сопротивлением народов в оккупированных странах. Зато в Польше оккупиро-
ванными должны считаться и те районы, которые были аннексированы «рей-
хом». Подавляющее большинство населения этих районов было ненемецким по
происхождению и с самого начала сопротивлялось таким практиковавшимся по
отношению к нему мерам, как лишение гражданских прав, эксплуатация, пре-
следования и принудительные переселения.
К концу 1941 г. были созданы основные административные структуры для
управления оккупированными территориями (положения, принятые в последу-
ющем, существенно от них не отличаются).
I. Распространение формы имперского управления с добавлением некоторых
установок:
1)	формально аннексированные области, управляемые имперскими наме-
стниками или обер-президентами (Данциг-Западная Пруссия, Вартегау, Юго-
Восточная Пруссия, восточная часть Верхней Силезии);
2)	все больше трактуемые как имперские, однако формально еще не вклю-
ченные в состав «рейха» территории, управляемые главами гражданских адми-
нистраций (Эльзас, Лотарингия, Люксембург, Нижняя Штирия, оккупирован-
ные районы Каринтии и Краины, Белостокская область).
II. Учреждение гражданских администраций или гражданских контрольных
органов для тех стран, с которыми, учитывая характер их оккупации, нужно бы-
ло считаться в политическом плане или в которых существовала особая полити-
ческая заинтересованность. Имеются в виду:
1)	государства, «защиту» которых взял на себя «рейх» и которые управлялись
имперскими уполномоченными (Дания)20;
2)	государства с «германским» населением, которым предстояло стать час-
тью «Великогерманского рейха» и которые управлялись рейхскомиссарами
(Норвегия, Нидерланды)21;
3)	территории с немецкоязычными поселениями, чья «колонизация» была
запланирована и практически начата уже во время войны (протекторат Богемия
и Моравия, генерал-губернаторство, рейхскомиссариаты «Остланд» и «Украй-
на»).
III. Сохранение военных администраций в ряде регионов с учетом требова-
ний дальнейшего ведения войны или по причине недостаточной политической
заинтересованности в этих регионах. Управляли упомянутыми администраци-
ями:
1)	командующие вермахта (Бельгия, Франция, острова в Ла-Манше, Юго-
Восток, включая Сербию, Салоники-Эгеи, Южную Грецию с островом-крепо-
стью Крит);
569

2)	главнокомандующие группами армий или командующие армиями в ты-
ловых районах сухопутных войск и армий (районы боевых действий в Совет-
ском Союзе)22.
Система управления в аннексированных де-юре и де-факто областях была
организована по образцу той, что существовала на территории «рейха». Импер-
ским наместникам в более крупных регионах подчинялись также филиалы тех
особых административных органов, которые, как, например, финансовое ведом-
ство, были в «рейхе» автономными. Такое усиление исполнительной власти при-
звано было облегчить решение важнейшей задачи, поставленной Гитлером пе-
ред наделенными административной властью гауляйтерами и состоявшей в ас-
симиляции подконтрольных им областей примерно в течение 10 лет. С этой
целью на данных территориях были введены или применены нормы права,
практиковавшиеся в «рейхе»: на признаваемое немецким или немецким по про-
исхождению население стали распространяться трудовая и военная повинности,
излишек его выселялся из обжитых мест и тут же заменялся новыми поселен-
цами из числа фольксдойче и рейхсдойче (имперских немцев).
Среди территорий, управлявшихся гражданскими администрациями или
методами контроля и наблюдения, исключение составляла Дания. С учетом то-
го, что правительство этой страны ограничилось лишь вербальным протестом
против германского вторжения, оккупационная держава удовольствовалась кон-
тролем на правительственном уровне, каковой осуществлялся посланником,
выступавшим в качестве полномочного представителя «рейха» и опиравшимся
в своей деятельности на приданный ему дополнительный персонал. Дания оста-
валась вотчиной германского министерства иностранных дел, контроль и воз-
действие на ее власти осуществлялись дипломатическим путем. Страна не опла-
чивала оккупационных расходов и была для немцев своего рода визитной карто-
чкой в пропагандистском плане, образцом гармонизированного обращения с
«осмотрительными» народами германского происхождения, входящими в со-
став суперрегиона, а для Беста — просто идеальным воплощением администра-
ции, основанной на союзнических отношениях.
На рейхскомиссаров Норвегии и Нидерландов возлагалась задача подготов-
ки населения подконтрольных им территорий к условиям «нового порядка». Их
уже и без того достаточно разбухшие и дорого обходившиеся казне контрольно-
административные органы все больше вмешивались в деятельность местных
властей и были территориально разобщенными.
В местах будущего расселения немцев перевод под германский контроль
всей системы административных органов данной территории осложнялся вы-
званной войной нехваткой кадров и соображениями целесообразности. Нижняя
граница сферы действия германских властных структур, как правило, доходила
до уровня городских и сельских округов. Ниже этого уровня приходилось до-
вольствоваться наличием местных старост, глав общин и бургомистров, а в Бал-
тийских странах — также и административных органов на деревенском уровне,
официального признания которых оккупационные власти, однако, избегали.
Районы размещения немецких поселенцев как часть декларированного герман-
ского «жизненного пространства» становились испытательным полигоном пре-
ступного «упорядочения в размещении народов», направленного на ликвидацию
нежелательных социальных, политических и этнических групп. Применявшие-
ся для этого насильственные методы свидетельствовали о расистских целях на-
ционал-социалистической экспансии и уже на ранних стадиях провоцировали
сопротивление населения порабощенных стран.
Жесткий контроль за деятельностью местных властей осуществляли также
военные администрации со своей разветвленной сетью полевых, гарнизонных
или окружных комендатур. В состав этих органов входили специалисты из ад¬
570

министрации «рейха» и представители свободной экономики, которые на правах
чиновников военной администрации контролировали и направляли деятель-
ность местных властей, а в случае необходимости и сами участвовали в этой де-
ятельности. Осуществление исполнительной власти через военные органы в
принципе воспринималось как неизбежное зло и всегда считалось лишь ограни-
ченным во времени «этапом». Тем не менее и военные администрации стреми-
лись проявлять свое политическое чутье, которое ставилось под сомнение. К это-
му их побуждало не только проявлявшее в данном отношении «полное понима-
ние» высшее руководство вермахта и сухопутных войск. Среди первоначально
штатского персонала администраций имелось большое число национал-социа-
листов и даже высокопоставленных чинов СС, руководствовавшихся политиче-
скими целями. Не случайно поэтому военные администрации, например, с го-
товностью участвовали в мероприятиях по «окончательному решению еврей-
ского вопроса».
Однако о самостоятельности оккупационных режимов не могло быть ника-
кой речи. Если тот или иной высший представитель оккупационной власти, будь
то имперский протектор, генерал-губернатор, имперский наместник, шеф граж-
данской администрации, рейхскомиссар или рейхсминистр по делам занятых
восточных территорий, был подчинен непосредственно Гитлеру, то даже ему
приходилось прилагать огромные усилия, чтобы противостоять вмешательству
высших органов «рейха». Все попытки координировать осуществляемые в окку-
пированных странах мероприятия через специально созданный для аннексиро-
ванных территорий центральный орган в имперском министерстве, или через
имперскую канцелярию, или через ведомство генерал-квартирмейстера сухо-
путных войск оказывались тщетными. Каждое ведомство, считавшее только се-
бя единственно компетентным в своей сфере, стремилось не тратить много вре-
мени для согласования действий «по инстанции», а предъявляло свои требова-
ния непосредственно оккупационным администрациям. В качестве партнеров
по переговорам здесь им противостояли, как правило, откомандированные ими
туда собственные же чиновники, чувствовавшие себя более связанными со сво-
ими прежними ведомствами, в которые они в дальнейшем хотели вернуться,
чем с начальниками оккупированных территорий. Высшие инстанции «рейха»,
не считавшие себя в достаточной мере представленными в оккупационных ор-
ганах власти, перешли к учреждению собственных представительств, которые
все меньше подчинялись ответственным административным лицам на оккупи-
рованных территориях.
Тем самым за вторжением вермахта следовало появление необозримого
числа гражданских органов. Существенный вклад в эту инфляцию органов вла-
сти, особых уполномоченных и тд. вносили Геринг, который как ответствен-
ный за выполнение четырехлетнего плана всегда мог наделять любого своего
подчиненного правом издания директив оккупационным властям, и — во все
большей степени — Гиммлер как рейхсфюрер СС, шеф германской полиции
и рейхскомиссар по укреплению немецкого народного духа. Последний, поль-
зуясь поддержкой Гитлера, не только взял в свои руки решение всех вопросов,
связанных с «фольксштурмом», но и направил во все гражданские админист-
рации на оккупированных территориях высокопоставленных чиновников
службы СС и полиции, которые лишь номинально подчинялись главам адми-
нистраций на местах. Вообще Гиммлер выступал за «политическое управле-
ние» на территориях, которые подлежали включению в будущее германское
«жизненное пространство», и претендовал на то, чтобы это управление осуще-
ствлялось его службой СС23. Кто ему противостоял, без готовности подчинялся
или не встречал достаточной поддержки со стороны Гитлера, тот весьма скоро
оказывался, будь это к примеру, имперский протектор, генерал-губернатор или
571

рейхсминистр по делам занятых восточных территорий, на обочине. Рычагами
в этих мероприятиях Гиммлеру служили чиновники, которые имели звания
СС и которым рейхсфюрер имел обыкновение регулярно напоминать об их
обязанностях. Не все оправдывали его ожиданий. Но все они снабжали его
нужной информацией, с пониманием относились к его стремлению постелен־
но добиться более глубокого внедрения своей организации и на территориях,
контролируемых военными органами. Желанным поводом для этого служило
постоянно ухудшавшееся положение с внутренней безопасностью на террито-
рии германской сферы господства.
Таким образом, есть основания считать, что отличительной чертой герман־
ского господства на значительных территориях Европы была частично уже при-
нявшая хаотичный характер организация административного управления, ко-
торая без нужды поглощала многочисленные кадры и служила поводом для бес-
конечных распрей по поводу компетенций. Гитлер не вмешивался в эти распри,
пока еще удавалось — пусть и ценой все более драконовских мер — сохранять
внутреннюю безопасность на оккупированных территориях и пока в какой-то
мере еще выполнялись требования по поставкам сырья, промышленных изде־
лий и продовольствия, по наличным платежам и обеспечению рабочей силой.
Более взвешенная и психологически более продуманная оккупационная пол-
итика, возможно, способна была бы дать лучшие результаты. Однако Гитлер не
видел никаких оснований для уступок, считая их просто проявлением слабости.
Он больше полагался на штыки вермахта и полиции24, чем на сотрудничество с
населением оккупированных стран. Впрочем, немцы понимали, что те коллабо-
рационистские, связавшие свою судьбу с оккупационными властями партии,
которые возникали почти во всех захваченных Германией странах и скорее из
оппортунистических побуждений, чем по идейным мотивам,, не имели серьез-
ной опоры в среде своих соотечественников. Это были меньшинства, состояв-
шие, как считалось, из предателей, внутренне не спаянные и не имевшие среди
руководителей личностей, которые по немецким критериям могли бы имено-
ваться харизматическими. К тому же и их программы зачастую выглядели
слишком ориентированными на независимость их стран, на которую они в со-
ответствии с немецкими намерениями не вправе были рассчитывать.
Как должна была выглядеть Европа Гитлера, конкретно не было ясно и само-
му диктатору. Тем не менее на основе многочисленных его официальных мероп-
риятий, деклараций и заявлений, а также высказываний личного характера
можно в известной мере определить контуры той национал-социалистической
сферы господства, которую Гитлер в соответствии со своими представлениями
намеревался создать после «окончательной победы».
К уже аннексированным или приравненным к ним территориям должны
были быть отнесены Богемия и Моравия. В этом протекторате уже было подго-
товлено заселение территории внеимперскими немцами. Примерно половина
чехов признана была поддающейся онемечиванию, от остальных—прежде всего
от слоя интеллигенции — предстояло как-то избавляться. Считалось, однако,
что этот вопрос вполне можно «решить» в рамках уже практиковавшихся мероп-
риятий по перемещению больших масс людей — посредством депортации упо-
мянутой части чешского населения на Восток.
В качестве региона, подлежащего заселению немцами, рассматривалось и
генерал-губернаторство. До удаления всех нежелательных по расовым призна-
кам групп населения и до завершения его полного онемечивания оно служило
также резервом дешевой рабочей силы, необходимой «рейху» для строительства
«новой Европы».
Норвегия, Дания, Нидерланды и Бельгия должны были раствориться в «Ве-
ликогерманском рейхе», причем государственно-правовая форма их включения
572

в будущий «рейх» еще не была определена: оставалось неясным, станут ли они
дополнительными имперскими областями (гау) или союзниками, сохранив־*
шими остатки былой государственной независимости.
В отношении основной массы французов Гитлер питал глубоко укоренив-
шееся в его представлениях недоверие. Это могло бы предположительно послу-
жить препятствием для включения их в «Великогерманский рейх», но не изба-
вило бы их от прочного военного, экономического и духовного подчинения гер-
манской гегемонии или от постоянной оккупации вермахтом25. На француз-
ской территории уже было начато создание германских баз, с помощью которых
оккупанты намеревались обеспечить экономическое и культурное подчинение
этой страны и на послевоенный период. Вопрос же о том, насколько далеко Гит-
лер намеревался идти по пути присвоения — наряду с британскими островами в
Ла-Манше — и других опорных пунктов на побережье как Ла-Манша, так и Ат-
лантики, остается открытым. Во всяком случае, идея независимой Бретани,
всплывшая на короткое время летом 1940 г., не была им поддержана.
Никакого интереса Гитлер не проявил и в отношении Балкан, где часть
фольксдойче, мечтавшая о создании особого гау с центром в Белграде, сумела
склонить к этой идее имперское министерство внутренних дел26. В южном на-
правлении дальше, чем до Крыма, его империя не должна была простираться27.
Средиземноморский регион оставался за Италией, и лишь ее выпадение из
Тройственного союза в 1943 г. побудило Гитлера принять первые меры по час-
тичной аннексии Северной Италии. Представляли интерес и некоторые афри-
канские колонии, которые снабжали Германию теми продуктами, которые не-
возможно было получить из национал-социалистической «Индии», то есть за-
падных и южных районов Советского Союза. «Жизненное пространство» на Во-
стоке было главной военной целью Гитлера. Его надлежало завоевать, расчле-
нить на отдельные регионы, освоить в плане создания транспортной инфраст-
руктуры, постепенно заселить немцами и в ограниченном объеме людьми «гер-
майского» происхождения. Тамошнее же коренное население, которое наверняка
сократилось бы в результате ликвидации потенциальных врагов и устранения
евреев, а также вследствие его частичного изгнания и гибели от предвидимого
голода, в массе своей — за исключением слоев, поддавшихся ассимиляции, или
этнических меньшинств, признанных заслуживающими по тем или иным при-
чинам предпочтения (на сей счет высказывались различные суждения) — могло
служить нецивилизованной рабочей силой. К этой великой западноевропейской
империи, простирающейся до границы с Сибирью, должны были, по мнению
Гитлера, присоединиться также Швеция и Швейцария28. И «вшивое государст-
во» Швеция, и «государство-фурункул» Швейцария в его представлении имели
столь же мало оснований для существования в сфере германской «тотальной ге-
гемонии», как и прочие нейтральные страны.
Параллельно с разработкой планов и первыми практическими шагами по
созданию «нового порядка» в Европе принимались меры по введению внутрен-
него «нового порядка» на оккупированных территориях. Их цель — обеспечение
германских притязаний на руководство с помощью беспощадного подавления
всех оппозиционных движений, на путях культурного подчинения и хозяйст-
венного подключения к «рейху», причем экономика каждой отдельной оккупи-
рованной страны должна была быть жестко сориентирована на германские по-
требности. Особенно четко проявилась бесчеловечность программы национал-
социализма в беспощадном изгнании тех групп населения, для которых — шла
ли речь о поляках, французах или словенцах — уже не оставалось больше места
в зоне особых германских интересов, и в лишении прав, а вскоре и систематиче-
ском истреблении евреев. Уже одно это было достаточным основанием для роста
сопротивления, распространявшегося на оккупированных территориях наряду
573

с коллаборационизмом небольших групп и выжидательной позицией больший-
ства. Такое сопротивление, воспринимавшееся большинством его участников не
только как патриотический, но и как нравственный долг, уже в 1941 г. стало бла-
годаря все возраставшей поддержке со стороны немецких противников войны
серьезной проблемой для нацистского руководства. Бороться с сопротивлением
оккупационные власти, несмотря на свои драконовские меры подавления, были
все менее способны. К концу 1941 г. не только обнаружилось, что национал-со-
циалистическая экспансия привела к перенапряжению сил «германского рейха»,
но и стало окончательно ясно, что нацистская программа господства неспособна
склонить на немецкую сторону сколько-нибудь значительную часть покорен-
ных народов. Структурные изъяны и противоречия, которыми страдали оккупа-
ционные режимы на захваченных территориях, довершили картину, сделав ино-
странное господство совершенно невыносимым для народов, волею судьбы ока-
завшихся в пределах «великогерманского пространства».
Примечания
1	Adolf Hitler, Monologe im Fiihrerhauptquartier 1941-1944. Die Aufzeichnungen Heinrich Heims,
hrsg. von Werner Jochmann, Munchen 1982 (= Heyne-Buch Nr. 6097), S. 311 (3.3.1942); см. также:
Lothar Gruchmann, Nationalsozialistische GroBraumordnung. Die Konstruktion einer deutschen
Monroe-Doktrin, Stuttgart 1962 (= Schriftenreihe der Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, Nr. 4), S.
74,119.
2	Werner Best, Grundfragen einer deutschen GroBraum-Verwaltung, в: Festgabe fiir Heinrich Himmler,
Darmstadt 1941, S. 33-60.
3	Cm.: Probleme des europaischen GroBwirtschaftsraumes. Gesammelte Beitrage von A. Reithinger u.a.,
Berlin 1942 ( = Veroffentlichungen des Deutschen Auslandswissenschaftlichen Instituts, Bd 11), S. 14.
4	Там же, S. 68 ff.
5	Herbert Васке, Um die Nahrungsfreiheit Europas. Weltwirtschaft oder GroBraum, Leipzig 1943, S. 248.
6	Гитлер заявлял: «Европа — понятие не географическое, а обусловленное кровью» (см. прим. 1),
S. 55 (8.-11.8.1941).
7	Alfred Rosenberg, Das PolitischeTagebuch Alfred Rosenbergs aus den Jahren 1934/35 und 1939/40,
Gottingen, Berlin, Frankfurt/M. 1956 (= Quellensammlung zur Kulturgeschichte, Bd 8), S. 104
(9.4.1940); Halder, Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabes des Heeres
1939-1942, Bd 2, Stuttgart 1963, S. 31 (22.7.1940); Czeslaw Madajczyk, Faszyzm i okupacje 1938-
1945. Wykonywanie okupacji przez Osi w Europie, T I: Uksztaltowanie sie zarzaddw okupacyjnych,
Pozndn 1983, S. 251.
8	Vertrauliche Presseinformationen des Reichspropagandaministeriums vom 9.6.1941. Цит. no: Paul
Kluke, Nationalsozialistische Europaideologie, в: Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte (VfZg), 3 (1955),
S. 269; см. также: Aktenvermerk Bormanns uber eine Besprechung bei Hitler am 16.7.1941.
Niimberger Dokument L-221, IMT, Bd 38, S. 86 ff.
9	Подробная запись этого разговора содержится в: Akte Bundesarchiv-Militararchiv Freiburg (BA-
MA), RM 7/206.
10	Probleme des europaischen GroBwirtschaftsraums (см. прим. 3), S. 14.
11	Cm.: Norman Rich, Hitler’s War Aims. Bd 1: Ideology, the Nazi State, and the Course of Expansion, New
York 1973, p. 249.
12	Halder, Kriegstagebuch (см. прим. 7), Bd 1, Stuttgart 1962, S. 302 (17.5.1940).
13	Halder, Kriegstagebuch (см. прим. 7), Bd 2, S. 366 (15.4.1941).
14	Hans Umbreit, Der Militarbefehlshaber in Frankreich 1940-1944, Boppard 1968 ( =
Militargeschichtliche Studien, Bd 7), S. 140.
15	Jahresbericht der Militarverwaltung in Belgien und in Nordfrankreich fur das erste Einsatzjahr, S. A 2,
BA-MA, RW 36/201.
16	Цит. no: Czeslaw Madajczyk, Die Besatzungssysteme der Achsenmachte. Versuch einer komparativen
Analyse, в: Studia Historiae oeconomicae, vol. 14. Pozndn 1980, S. 117.
17	Best (см. прим. 2).
18	Gruchman (см. прим. 1), S. 75.
19	Согласно протокольной записи о межминистерском совещании, состоявшемся 19 апреля
574

1941 г. в Вене, посол Риттер следующим образом разъяснял официальную германскую точку
зрения: «Хорватия признается Италией и Германией в качестве суверенного государства. Это не
исключает, что в более отдаленном будущем Германия сможет оказать влияние в плане полити-
ческой переориентации. В любом случае можно констатировать, что Хорватия независима и
сравнение с протекторатом здесь не подходит» (ВА-МА, Wi/IC.28).
20	Такому урегулированию поначалу соответствовала ситуация в Богемии и Моравии, где импер-
ский протектор контролировал становившееся все менее автономным правительство. Уполно-
моченный «рейха» в Греции с лета 1941 г. представлял германские интересы при новом грече-
ском правительстве. С ним должен был согласовывать свои действия главнокомандующий груп-
пировкой «Юго-Восток».
21	С 1940 г. подобное решение дискутировалось и применительно к Бельгии, но до его реализации
дело дошло только в июле 1944 г.
22
Это переходное урегулирование практиковалось почти на всех оккупируемых территориях до
создания там самостоятельных военных или гражданских администраций.
23	См.: Alexander Dallin, Deutsche Herrschaft in Russland 1941-1945. Eine Studie uber
Besatzungspolitik, Dusseldorf 1958, S. 47 f.
24	Cm.: Andreas Hillgruber, Hitlers Strategic. Politik und Kriegfiihrung 1940-41, Frankfurt/M. 1965, S.
65.
25	Hitler (см. прим. 1), S. 305 (27.2.1942).
26	Hans-Ulrich Wehler, Reichsfestung Belgrad. Nationalsozialistische Raumordnung in Sudosteuropa, в:
VfZg, 11(1963), S. 72-84.
27	Hitler (см. прим. 1), S. 91 (17.10.1941).
28	Там же, S. 366 (26.8.1942).

Карл-Хайнц Фризер
Национальный комитет «Свободная Германия».
«Война за колючей проволокой»
в советских лагерях для военнопленных*
Я пережил Сталинград, уцелел на скорбном пути в плен,
я даже выжил в лагере смерти Бекетовка, где в считанные
недели из 55 тыс, моих боевых товарищей 42 тыс, погибли
от голода и болезней. Ноя и поныне еще не преодолел в себе
того, что было потом, а именно: той политической борь-
бы, которая велась в лагере для военнопленных вокруг Наци-
опального комитета «Свободная Германия» и в ходе кото-
рой бывшие сотоварищи превращали друг другу жизнь в су-
щий ад.
Из интервью Г. Курца
Знакомясь с многочисленными интервью бывших военнопленных, побы-
вавших в свое время в советских лагерях, автор снова и снова убеждался в пра-
вильности вывода о том, что, хотя события второй мировой войны и выглядят
уже в значительной мере проанализированными, обобщенными и освоенными,
осталась тем не менее еще одна тема, являющаяся для многих тогдашних узни-
ков лагерей травмой, а для иных даже своего рода табу, ־— это тема Националь-
ного комитета «Свободная Германия». В ходе последующего изложения будут
рассмотрены главным образом два вопроса:
Какую роль играл Национальный комитет «Свободная Германия» в рамках
общей политической ситуации периода второй мировой войны?
Какую роль играл он в упомянутой «войне за колючей проволокой», которая
велась в советских лагерях для военнопленных?
1,	Расстановка сил к весне 1943 г,
2 февраля 1943 г. завершилась битва за Сталинград. Однако эта битва в ус-
ловиях окружения отнюдь еще не была «решающим сражением» войны. Страте-
гическим поворотным пунктом войны скорее можно считать Курскую битву,
происшедшую летом 1943 г. По мере того как германский вермахт готовил ги-
гантское по масштабам летнее наступление на Курской дуге и стягивал туда все
большее количество танков самых новых тогда типов «пантера» и «тигр», в Мос-
кве нарастала нервозность. Одновременно Сталин проявлял недовольство в свя-
зи с недостаточной помощью со стороны западных держав. Он не намерен был,
как однажды выразился, таскать для других каштаны из огня1. Советской Армии
приходилось нести на себе главную тяжесть войны, а обещанное западными де-
ржавами открытие второго фронта по-прежнему затягивалось. Беспокоило
Москву также то, что западные державы не хотели признать насильственные за-
По этой проблеме автором издана монография: К.-Н. Frieser. Krieg hinter Stacheldraht. Die
deutschen Kriegsgefangenen in der Sowjetunion und das Nationalkomitee *Freies Deutschland». Mainz,
1981. В данной статье учтена появившаяся с тех пор литература. Примечания, однако, в связи с
ограниченным объемом статьи пришлось существенно сократить. Читателей, более подробно
интересующихся источниками, автор отсылает к своей книге.
576

хваты, осуществленные Советским Союзом в Восточной Европе, особенно ан־
нексию Восточной Европы и Балтийских государств2.
В этой ситуации Советы предприняли ряд акций3. Сталин начал — как бы по
второму заходу — разыгрывать немецкую карту, что положило начало «самому
интриганскому периоду» советской дипломатии времен второй мировой войны.
Сначала Советы через Стокгольм подали германскому имперскому правитель-
ству сигнал о готовности к перемирию. Советский посредник Клаус заявил чи-
новнику германского посольства д-ру Клейсту, что Советы не намерены больше
ни единой минуты продолжать борьбу за интересы западных держав. Клаус на-
стойчиво апеллировал к опыту первой мировой войны, когда немцы и русские
гибли на полях сражений, а западные державы, выступая в роли «третьего раду-
ющегося», пожинали плоды победы. Он заверял, что немцы в течение восьми
дней получат мир, если вермахт отойдет к границам 1939 г.4
Однако Гитлер, который не сумел распознать неожиданный ход, открытый
для него в этой дипломатической игре, резко и бесцеремонно оборвал начавши-
еся переговоры. А потому и сейчас еще не совсем понятно, какими намерениями
на самом деле руководствовался при этом Сталин5. В любом случае одной цели
этой с подозрением наблюдавшейся секретными службами интригой он, как
представляется, несомненно, достиг: посеял серьезную нервозность в лагере за-
падных держав.
Но Сталин держал в рукаве еще и вторую козырную карту — Национальный
комитет «Свободная Германия». Созданием этого комитета, сформированного
из немецких коммунистов-эмигрантов и готовых сотрудничать военноплен-
ных, он преследовал главным образом четыре цели: во-первых, предупредить
западные державы, во-вторых, просигнализировать внутригерманскому Сопро-
тивлению о готовности к переговорам, в-третьих, организовать пропаганду на
фронте и в лагерях для военнопленных и, в-четвертых, наладить подготовку кад-
ров для последующего преобразования Германии в коммунистическом духе.
Первая цель. Известие о создании Национального комитета произвело в за-
падных столицах, как сообщала тогда печать, «эффект разорвавшейся бомбы».
Самая большая неожиданность состояла в том, что всего несколькими месяца-
ми ранее Советы солидаризировались с принятым на конференции в Касаблан-
ке решением продолжать борьбу до безоговорочной капитуляции Германии, а
теперь давали понять, что готовы пойти на заключение сепаратного мира6. Но,
как оказалось, эта дипломатическая игра стоила свеч. На Тегеранской конферен-
ции Сталин смог добиться от западных держав выполнения почти всех своих
требований, прежде всего окончательного согласия открыть второй фронт на За-
паде и в принципе терпимого отношения к перекройке советских границ в Вос-
точной Европе. Тем самым был фактически предрешен вопрос о передаче вое-
точногерманских территорий под советский контроль7. Советский посредник
Клаус позднее заявил своему немецкому партнеру по переговорам д-ру Клейсту:
«Троянским конем, с помощью которого Сталин взял американскую крепость,
явилась угроза создания Национального комитета “Свободная Германия8«״.
При всей утрированности этого сравнения нельзя не признать, что Националь-
ный комитет сыграл в тех переговорах психологическую роль, которую нельзя
недооценивать.
Вторая цель. Созданием Национального комитета Сталин хотел поставить
в известность внутригерманское Сопротивление о своей готовности к перегово-
рам. Ведь он еще до этого заявил: «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий на-
род, немецкое государство остаются»9. Сталин и здесь был очень дальновидным:
в случае успешного государственного переворота в Германии он мог бы через
Национальный комитет, у руля которого находилось несколько коммунистов
вроде Вальтера Ульбрихта, повлиять на формирование правительства.
577

Третья цель. Члены комитета могли быть использованы для ведения пропа-
ганды на фронте и в лагерях для военнопленных. И это сыграло в дальнейшем
решающую роль.
Четвертая цель. Национальный комитет можно было использовать в кане-
стве кузницы кадров, необходимых для последующего преобразования Герма-
нии в коммунистическом духе10. Особенно это видно из известной книги Воль-
фганга Леонхарда «Революция отпускает своих детей»11. Ульбрихт, приступив в
1945 г. к созданию администрации в советской зоне оккупации, опирался преж-
де всего на «верных линии» членов комитета. Точно так же и при формировании
народной полиции, а в дальнейшем Национальной народной армии он имел
возможность прибегнуть к услугам бывших пленных офицеров. Не случайно
Национальный комитет «Свободная Германия» всегда считался в ГДР крае-
угольным камнем «первого немецкого рабоче-крестьянского государства».
2.	Путь, пройденный Национальным комитетом
«Свободная Германия» от его основания до роспуска
Советы уже в начале войны создали так называемое Антифа, то есть «Анти-
фашистское движение», для перевоспитания немецких военнопленных12. В ка-
честве инструкторов привлекались главным образом немецкие коммунисты-
эмигранты вроде Вальтера Ульбрихта. Однако они как из-за своей привержен-
ности доктринерской коммунистической пропаганде, так и по причине жестких
методов обращения с политически инакомыслящими наталкивались на отри-
цательное к себе отношение.
Еще более крупную неудачу потерпели советские фронтовые пропаганди-
сты. Их призывы поначалу носили откровенно примитивный характер. Лозунги
типа «Тысяча красных губ ждет тебя в Москве!» вызывали у немецких солдат
только веселое оживление. В равной мере не воспринимались и попытки немец-
ких эмигрантов апеллировать к утратившему смысл пролетарскому классовому
сознанию или к международной солидарности всех трудящихся. Обращения ти-
па «Немецкий рабочий, ты совершаешь братоубийство, воюя против своих
братьев по классу!» либо выслушивались с язвительным смехом, либо вообще не
воспринимались13.
Поэтому советское руководство весной 1943 г. решило пойти на радикаль-
ное изменение характера своей пропаганды и взяло курс на апелляцию к нацио-
нально-патриотическим ценностям. Так был осуществлен поворот, который в
самом Советском Союзе произошел еще в начале войны, когда Сталин, осознав,
что он уже не в состоянии воодушевить своих соотечественников абстрактной
идеей победы коммунизма в международном масштабе, призвал их к «Великой
Отечественной войне», к защите «матери-Родины», подобно тому как некогда
русский царь призывал к отпору нашествию Наполеона14. Теперь немецкие во-
еннопленные, по крайней мере офицеры, были, к их удовлетворению, избавлены
от практиковавшейся ранее надоедливой марксистской агитации. На смену ей
пришло обращение «к национальному самосохранению в противовес катастро-
фической политике Адольфа Гитлера»15. По лагерям стали разъезжать много-
численные пропагандистские делегации. Входившие в них советские офицеры-
политработники и немецкие коммунисты-эмигранты внушали военноплен-
ным, что все противники Гитлера, включая коммунистов, должны сплотиться
для единства действий.
Результатом этой кампании явилось проведение 12-13 июля 1943 г. в Крас-
ногорске под Москвой учредительного собрания, на котором был основан Наци-
опальный комитет «Свободная Германия» (НКСГ)16. Примечательным для со-
578

бранил был не только национальный пафос, звучавший в речах ораторов, — сен-
сацию вызвал прежде всего черно-бело-красный флаг комитета. Избранием
этих цветов имелось в виду угодить национально-консервативному умонастро-
ению многих офицеров, ибо названные цвета символизировали старую кайзе-
ровскую империю17.
Тем не менее на первых порах Национальный комитет оставался «скелетом
без мяса». Именно те люди, на которых делалась ставка — старшие офицеры и в
первую очередь генералы, — отказывались от сотрудничества с комитетом, счи-
тая, что он инфицирован коммунистическими идеями. Тогда в дело вмешались
советские власти, выдвинувшие идею создания независимого от Национально-
го комитета Союза немецких офицеров (СНО). Генерал-майор Мельников по
поручению советского правительства обратился к генералам фон Зейдлицу,
Патману и Корфесу с предложением: «Если СНО удастся побудить руководство
вермахта к акции против Гитлера, которая покончит с войной, то советское пра-
вительство готово оставить рейх в границах 1937 г.»18. Хотя Мельников и не со-
гласился, чтобы сказанное им было зафиксировано на бумаге, все три генерала
после недолгих раздумий согласились принять такое предложение. Но вскоре
произошло нечто такое, что очень задело многих немецких офицеров: во время
учредительного собрания по созданию СНО, состоявшегося 11-12 сентября,
было объявлено об интегрировании Союза офицеров в Национальный комитет.
Тем самым он утрачивал свою самостоятельность и превращался в своего рода
подкомитет НКСГ. Председатель Союза немецких офицеров генерал фон Зейд-
лиц вошел в Национальный комитет «Свободная Германия» в качестве его вице-
президента, обязанности же президента исполнял коммунист-эмигрант Эрих
Вайнерт19.
В высшей степени примечательной представляется организационная струк-
тура Национального комитета «Свободная Германия». Резиденция его президи-
ума находилась в Лунёве, что в 30 километрах северо-западнее Москвы. Боль-
шинство членов Национального комитета лишь после войны узнали о сущест-
вовании и подлинном назначении так называемого Института № 99. Вольфганг
Л еонхард, бывший сотрудник этого института, рассказал в своей книге «Револю-
ция отпускает своих детей», что в действительности было два Национальных ко-
митета — «официальный», с резиденцией в Лунёве, и «неофициальный», разме-
щавшийся в одном из арбатских переулков в Москве (это и был тот самый Ин-
ститут № 99)20. Здесь коммунисты-эмигранты руководили редакциями газеты
и радиостанции «Свободная Германия», здесь же находилось и бюро Вальтера
Ульбрихта, который, действуя, как и подобает «серому кардиналу», закулисно,
жестко гнул свою линию. Отсюда он контролировал политическую активность в
лагерях для военнопленных. Напротив, возглавлявшийся генералом фон Зейд-
лицем Союз немецких офицеров был почти полностью излолирован от боль-
шинства лагерей военнопленных; его воздействие ограничивалось небольшим
числом офицерских лагерей, которые размещались в Красногорске, Суздале,
Оранках, Елабуге и Грязовце. Но и в этих лагерях реальная власть принадлежала
не полномочным представителям Союза немецких офицеров, а коммунистиче-
ским политинструкторам.
В ходе начавшихся межфракционных распрей верх все более брало поддер-
живавшееся Советами левое крыло. К тому же многие офицеры переходили в
лагерь коммунистов. Консервативная группа во главе с генералом фон Зейдли-
цем заметно утрачивала свое влияние. Ее фронтовая пропаганда тоже не прино-
сила желаемого успеха. Но тут появился крупный шанс. В феврале 1944 г. в рай-
оне между Черкассами и Корсунью, западнее Днепра, были окружены шесть не-
мецких дивизий. НКСГ сразу же начал здесь самую массированную пропаган-
дистскую акцию из всех проведенных им за время войны. Однако операция со¬
579

ветских войск закончилась провалом. Деблокирующим войскам под командова-
нием фельдмаршала фон Манштейна удалось почти вплотную — на расстояние
10 км — пробиться к котлу. И тут произошло нечто неожиданное для пропаган־
дистов из НКСГ: вопреки их ожиданиям окруженные соединения вместо того,
чтобы сдаться в плен, в ночь с 16 и 17 февраля предприняли попытку с помощью
концентрированных ударов прорваться сквозь боевые порядки советских войск.
В порыве беспредельного отчаяния окруженцы в нескольких местах пробились
к р. Гнилой Тикич, берега которой были окаймлены кромкой льда, а по течению
плыли крупные льдины, и ринулись в холодную воду. Из 50 тыс. окруженных
пробиться удалось 30 тыс. человек. Остальные попали в плен или погибли в ходе
сражения21.
Итак, фронтовая пропаганда Национального комитета оказалась недейст-
венной, а его цели — иллюзиями. В дальнейшем последовало окончательное уда-
ление из комитета всех консерваторов. Все «непрогрессивные» члены комитета
были выведены из его руководящих органов. Изменилась и пропаганда в лаге-
рях. Вместо призывов, апеллировавших к национальному самосознанию, все
откровеннее стали опять звучать марксистские лозунги. В конце концов Советы
потеряли интерес к Национальному комитету. И когда 2 ноября 1945 г. он был
официально распущен, это явилось всего лишь формальным актом.
Последовало преобразование всей системы лагерной пропаганды. С черно-
бело-красной фазой было покончено. Советы вернулись к тому ортодоксально-
коммунистическому курсу, который был определяющим в начальном периоде
войны, когда ставка делалась на Антифа22. Начались гонения на членов комите-
та, которые все еще не соглашались переходить на сторону коммунистов. Этих
офицеров с особой суровостью предавали анафеме. Генералу фон Зейдлицу, за-
очно приговоренному гитлеровским режимом к смертной казни, в 1950 г. и со-
ветский суд вынес смертный приговор, заменный, правда, многолетним тюрем-
ным заключением. В октябре 1955 г. он в составе одной из последних партий
репатриантов вернулся к Германию23.
Подводя итоги сказанному, отметим, что НКСГ не был организацией, со-
зданной, как утверждала советская пропаганда, «спонтанными усилиями» воен-
нопленных. Напротив, он был инспирирован Советами и использовался ими в
собственных политических целях.
3.	Лагерная пропаганда
В период становления Национального комитета «Свободная Германия» в ла-
геря для военнопленных направлялось множество делегаций с целью создания
там так называемых активов лагерей. В них входили лица, которых осовобожда-
ли от трудовой повинности, чтобы они могли целиком сосредоточиться на веде-
ние антигитлеровской пропаганды. В своих выступлениях на общелагерных со-
браниях, групповых дискуссиях и в личных беседах они стремились побудить
военнопленных к вступлению в Национальный комитет. Лагерная пропаганда
включала четыре главные темы:
поражение немецкой армии на фронте (призыв: переходить на сторону по-
бедителя);
разоблачение нацистских преступлений (призыв: отмежевываться от них
путем вступления в Национальный комитет);
традиции немецко-русского боевого сотрудничества (здесь диапазон аргу-
ментации простирался от Таурогена до Рапалло);
наконец — и эта тема была главенствующей, — апелляция к патриотизму
580

(Германию необходимо спасать от ведущей ее к катастрофе политики Гитле-
ра)24.
Таким образом, у Национального комитета «Свободная Германия» было два
лица. В Лунёве, резиденции президиума, демонстрировалась его идеальная сто-
рона. Здесь разрабатывались методы и формы пропаганды, проникнутой духом
гуманистического наследия и направленной своим острием против гитлеров-
ского режима. Можно допустить, что авторы рождавшихся здесь листовок и га-
зетных статей действительно руководствовались самыми серьезными и благи-
ми намерениями. Однако реальная жизнь для военнопленных выглядела совер-
шенно иначе. Поскольку тон в них задавали руководимые Вальтером Ульбрих-
том коммунистические политинструкторы, Национальный комитет демонст-
рировал свое истинное отвратительное лицо. Направленная против гитлеров-
ского тоталитарного режима пропаганда применявшимися в лагерях тоталитар-
ными методами доводилась до полного абсурда.
4.	Меры поощрения и принуждения («пряник и кнут»)
Вербовка в Национальный комитет велась не только более или менее достой-
ными методами политического убеждения — в своем стремлении сообщать на-
верх максимально впечатляющие цифровые показатели своей успешной дея-
тельности инструкторы прибегали к самым одиозным методам подкупа и запу-
гивания. Поэтому при освещении вопроса о вербовке в центре внимания должен
был находиться именно тот инструмент этой техники манипулирования, кото-
рый сами военнопленные метко окрестили «методом пряника и кнута». С по-
мощью системы поощрений и наказаний у военнопленных следовало вырабо-
тать нужный «павловский рефлекс» — благожелательное отношение к Нацио-
нальному комитету.
С военнопленными, которые представлялись перспективными, Советы об-
ращались максимально предупредительно. Насколько резко контрастировали
их методы обращения с различными категориями узников, можно проиллюст-
рировать на примере военнопленных, взятых под Сталинградом. Основную
массу пленных, невзирая на трескучий мороз, доставляли в лагеря пешком по
бескрайней степи. Тех, кто не мог двигаться, приканчивали выстрелом в заты-
лок. Но самые жуткие сцены разыгрывались в приемных лагерях. Только в Бе-
кетовском лагере за считанные недели погибли 42 тыс. из 55 тыс. поступивших
туда военнопленных25. Зато с 300 отобранными офицерами решено было посту-
пить иначе. Вместо выстрела в затылок, которого каждый из них опасался, их
ждал специальный поезд с белоснежными постелями, женским обслуживаю-
щим персоналом, водкой и венскими шницелями. На нем они были доставлены
в комфортабельный специальный лагерь. Эстетствующие советские профессора
вели с ними задушевные беседы, постепенно подводя разговор к подчеркиванию
необходимости нового германо-русского сотрудничества. Этот театральный
прием, естественно, не оставался без последствий26.
В других лагерях также совершенно открыто практиковался метод поощре-
ний. Члены Национального комитета и Союза офицеров получали — по крайней
мере на начальном этапе — дополнительные пайки, еще больше увеличивавшие
контраст с предельно скудным питанием их голодающих сотоварищей. Почти
все престижные внутрилагерные работы (прежде всего на кухне) находились под
опекой и контролем членов этих организаций. Лагерному начальству не без ус-
пеха удавалось делать более привлекательным вступление пленных в группы ак-
тивистов с помощью всевозможных обещаний. Например, объявлялось, что
члены Национального комитета и Союза офицеров будут досрочно отпущены на
581

родину. Один из лагерных активистов, военный судья Шуман, который в даль-
нейшем сделал головокружительную карьеру в Восточной Германии, став пре-
зидентом Верховного суда ГДР, выдвигал перед проявлявшими нерешитель-
ность военнопленными такую альтернативу: «Если вы вступите в нашу органи-
зацию, то вас ждет билет домой, которым вы сможете воспользоваться, как толь-
ко закончится война; в противном случае вам нечего будет и думать о возвраще-
нии на родину. Итак, выбирайте!»27
Среди ограничительных мер, применявшихся в отношении военноплен-
ных, можно выделить шесть основных методов.
Разрушение групповой солидарности. Военнопленные постоянно перемеща-
лись из одного лагеря в другой. Это была продуманная система: прежде всего
советские власти стремились отделить рядовых военнопленных от их команди-
ров. Последующие перемещения разрушали не только военно-структурные свя-
зи, но и постоянно возникавшие в лагерях «неформальные группы». Таким пу-
тем Советы хотели превратить военнопленных в аморфную массу, которая без-
вольно поддастся политическому воздействию.
Изоляция оппозиционных сил. Несмотря на все эти меры, в лагерях постоян-
но возникали все новые группы сопротивления Национальному комитету, дея-
тельность которых надлежало пресекать. Члены этих групп подвергались изоля-
ции в специальных блоках и лагерях или отправлялись в тюрьму. В Елабуге, что
в Татарской республике, был предпринят в высшей степени интересный соци-
альный эксперимент. Здесь в непосредственной близости друг от друга было со-
здано два больших офицерских лагеря. В мае 1944 г. власти поместили всех
строптивых пленных в так называемый монастырский лагерь. В другом — он
назывался «камским», так как располагался на берегу Камы, — были собраны
пленные, еще не высказавшие свои убеждения, и члены Союза немецких офице-
ров. По замыслу, обилие активистов должно было склонить чашу весов в их
пользу и повлечь за собой большое число перебежчиков. В результате этой ма-
нипуляции в самое короткое время большинство действительно оказалось на
стороне СНО28.
Дискриминация. Условия жизни во многих лагерях были просто ужасающи-
ми. Из 3155 тыс. немецких военнопленных, находившихся в Советском Союзе,
на родину вернулось только 1959 тыс. человек29. Экстремальные условия лагерей
умело использовали немецкие активисты. Каждый, кто открыто им оппониро-
вал, должен был не забывать о жестких санкциях, например при распределении
на различные виды работ. Было создано несколько «штрафных лагерей» и «лаге-
рей смерти», куда направлялись все политически неблагонадежные пленные.
Многие из них так и не вернулись оттуда.
Дискриминация противников Национального комитета в ряде случаев про-
являлась даже в медицинском обслуживании. Об этом среди прочих сообщал
д-р Оттмар Колер, послуживший прототипом героя известного романа Конза-
лика «Врач из Сталинграда». Однажды ему пришлось держать ответ перед лагер-
ным судом Союза немецких офицеров за то, что он оказывал своим пациентам
помощь независимо от их политических убеждений и отказывался применять
врачебные санкции в отношении строптивых пленных. Отстранения от своей
должности он избежал только благодаря вмешательству советского лагерного
врача30. В этой «войне за колючей проволокой» отдельные члены немецкого ла-
герного актива относились к своим инакомыслящим сотоварищам более беспо-
щадно, чем советские лагерные коменданты. В интервью с бывшими военно-
пленными автору неоднократно приходилось слышать утверждения: «Иногда
нам казалось, что мы находимся не в советском, а в немецком плену». Это был
самый суровый упрек, который можно было сделать в адрес Национального ко-
митета «Свободная Германия».
582

Террор. Попытки запугивания стали предприниматься с помощью слухов.
Сознательно и целенаправленно распространяемые слухи призваны были сеять
опасение, что противники Национального комитета никогда не смогут снова
увидеть родину, а закончат свои дни в Сибири. Эта угроза была реально ощути-
мой. Едва только сторонникам Национального комитета в том или ином лагере
удавалось привлечь на свою сторону большинство пленных, как те, кто отказы-
вался вступать в эту организацию, тут же начинали ощущать на себе сильнейшее
давление. Оскорбления и придирки, а иногда и прямое физическое воздействие
были обыденным делом.
В некоторых лагерях все пленные по очереди приглашались на встречу с
политинструктором или лагерным активом. Тем, кто во время таких бесед от-
казывался от вступления в Национальный комитет, приходилось оправдывать-
ся как перед трибуналом инквизиции и выслушивать неприкрытые угрозы.
Политические собрания в лагерях также проходили в атмосфере принуждения.
Пленных, которые осмеливались активно отстаивать свое мнение, тут же пре-
рывали, а нередко прямо на собрании арестовывали и отправляли в лагерный
карцер или тюрьму. К такого рода инструментам устрашения и угроз относи-
лись и «лагерные суды», организовывавшиеся политическим активом. Извест-
ны случаи, когда непокорные пленные приговаривались своими бывшими со-
товарищами к смерти. Приговоры предстояло приводить в исполнение по воз-
вращении осужденных в Германию. Однако подобные «тайные судилища», об-
ставленные зловещей символикой, в конечном счете превратились в откровен-
ный фарс. Некоторые «осужденные» во всеуслышание объявляли о вынесенных
им тайных приговорах и таким образом выставляли своих самозваных судей
на посмешище31.
В ряде случаев, однако, такого рода попытки запугивания приобретали ха-
рактер по-настоящему трагического спектакля. Бывало, что пленных тут же
уводили для приведения приговора в исполнение. Их ставили к стенке, разда-
вались русские команды. Но выстрелов не было, или же экзекуторы сознатель-
но стреляли мимо своих жертв32. При всем том, однако, шоковая терапия, при
которой использовался метод мнимых казней, именовавшийся на языке оби-
тателей лагерей также «наркозом с помощью удара колотушкой по голове», не
срабатывала и приводила к ответным реакциям активного неповиновения.
(Между прочим, этот метод применялся еще в царской России. Писатель До-
стоевский за «участие в заговоре» был в числе других приговорен к смерти и
22 декабря 1849 г. доставлен на место казни. Когда первые осужденные уже
были выведены на эшафот и привязаны к столбам, в самый последний момент
поступило новое указание — высочайшее повеление о замене смертной казни
лишением свободы33.)
Стукачество. В каждом лагере для военнопленных имелось отделение совет-
ской службы безопасности. На него среди прочего возлагалась задача организа-
ции в лагере густой агентурной сети. Преследовалась двоякая цель, состоявшая
в использовании этой сети по прямому назначению и для оказания косвенного
воздействия. Использование по прямому назначению обеспечивало получение
необходимой информации, например сведений о попытках организации оппо-
зиционных групп. Важнее, однако, было косвенное воздействие, выражавшееся
в создании общей атмосферы страха. В такой репрессивной атмосфере легче бы-
ло оказывать на пленных политическое влияние.
Специальные приемы.У советских властей имелся набор разнообразных пси-
хологических приемов, которые были весьма эффективными и без применения
физического насилия. Вот пример, связанный с обращением к стадному инс-
тинкту человека, к его потребности «перебегать в победивший лагерь». В некото-
рых лагерях у входных ворот устанавливались большие щиты, на которых мож¬
583

но было прочитать, сколько пленных в лагере и сколько из них уже вступило в
лагерную группу Национального комитета и Союза немецких офицеров. Соот-
ветствующие цифровые данные еженедельно, а то и каждодневно менялись, де־
монстрируя, сколь впечатляющим образом возрастает число членов Нацио-
нального комитета. Как только их оказывалось большинство, под воздействием
стадного инстинкта начинался массовый переход на их сторону и остальных
пленных. В дальнейшем тактика была изменена: на щите, как на средневековом
позорном столбе, писали имена тех, кто все еще отказывался присоединиться к
Национальному комитету. Перечень этих имен постоянно сокращался. И когда
в такой ситуации кому-то приходилось констатировать, что на щите вычеркнуто
имя еще одного сотоварища, то и у него пропадала решимость продолжать ока-
зывать сопротивление34. В психологии эта тяга к стадности трактуется как
bandwagon-effect*, что в переводе на простой и понятный язык означает: «Все
прыгают в вагон, делай то же самое и ты!»
5.	Побудительные мотивы,
предопределяющие позиции сторонников и противников
С помощью политической пропаганды и других методов воздействия Наци-
опальному комитету удалось к осени 1944 г. вовлечь в свои ряды примерно
45% офицеров и 75% рядового состава35. В дальнейшем, однако, из-за массового
притока пленных после капитуляции различных немецких военных группиро-
вок эти процентные показатели значительно снизились. Теперь Советы считали
войну уже выигранной и утратили интерес к деятельности Национального ко-
митета. Однако для того, чтобы правильно оценить реальный успех вербовочных
кампаний среди военнопленных, необходимо проанализировать побудительные
мотивы, которыми руководствовались как сторонники, так и противники Наци-
опального комитета «Свободная Германия».
Большинство членов НКСГ и СНО являлись всего лишь соглашателями. В
основном эти пленные шли по пути наименьшего сопротивления и потому при-
соединялись к большинству. В то же время были и оппортунисты, действовав-
шие по расчету и вступавшие в названные организации совершенно сознатель-
но. Интересен здесь тип людей, умеющих всегда и везде быть на стороне власти.
Так, от бывших военнопленных нередко приходилось слышать: «Тот, кто громче
всех кричал при нацистах, теперь самым первым вступил в комитет»36. Если
пропаганда, которую вел в лагерях Национальный комитет «Свободная Герма-
ния», в столь малой степени была построена на силе убеждения, то объяснялось
данное обстоятельство тем, что зачастую ее глашатаями были именно те воен-
копленные, которые еще недавно, являясь активными ораторами в своих гау,
вожаками «Гитлерюгенда» и тд., говорили прямо противоположное.
Но немало было и таких, кто вступал в лагерные группы НКСГ и СНО по
внутреннему влечению и руководствуясь честными побуждениями. Движимые
чувством отчаяния, они не хотели пассивно наблюдать, как Гитлер ввергает Гер-
манию в пропасть. Однако эти «убежденные» составляли от силы 10% от всех
членов37. В высшей степени трагическую роль сыграла группа национально-
консервативных офицеров во главе с генералом фон Зейдлицем. Ей в конечном
счете пришлось признать, играя на национальных чувствах, что Национальный
комитет «Свободная Германия» использовался для обмана. Генералу фон Зейд-
лицу делает честь то, что он — чуждый всякого оппортунизма — остался верен
Эффект переориентации на победившую партию или примыкания к стороне, имеющей перевес
(англ.). — Прим, перев.
5Ы

своим политическим убеждениям. Но из-за этого же он и стал жертвой сталии-
ской репрессивной машины.
Влияние группы фон Зейдлица в лагерях все больше ослаблялось действия-
ми так называемых неокоммунистов, которые часто оказывались на поверку все
теми же правоверными национал-социалистами, лишь радикально изменив-
шими курс и теперь отстаивавшими новую для себя идеологию с тем же фана-
тизмом, с каким насаждали старую. Еще раз подтвердилась истина, что крайно-
сти сходятся, что от крайне правого фланга до крайне левого всего один шаг,
равно как и наоборот. Ведь и после прихода Гитлера к власти не социал-демок-
раты, а именно коммунисты в массовом порядке вливались в ряды НСДЛП. На-
пример, в Гамбурге-Альтоне коммунистический Союз борцов Ротфронта почти
в полном составе переметнулся на сторону нацистских штурмовых отрядов, с
которыми накануне вея ожесточенные уличные бои.
Еще более сложным и обескураживающим выглядит спектр противников
Национального комитета «Свободная Германия». Диапазон здесь простирается
от крайне правых до крайне левых, от стопроцентных национал-социалистов до
коммунистических левоуклонистов, от аполитичных «всего лишь только сол-
дат» до активных противников Гитлера. Так, полковник Генерального штаба
Кроме, староста известного блока № 6 в Елабуге, в котором были изолированы
наиболее опасные противники Национального комитета, принадлежал к одной
из консервативных групп сопротивления Гитлеру38. В связи с этим он, будущий
бригадный генерал, заявил в одном интервью: «Как бы странно это ни прозвуча-
ло, скажу, что пленение под Сталинградом спасло мне жизнь, так как мои тог-
дашние единомышленники вроде, например, генералов Линдемана и Штюльп-
нагеля после 20 июля были в большинстве своем уничтожены национал-социа-
листами. Да и мою жену подвергали тогда допросам в гестапо». Самыми опас-
ними противниками политинструкторов были не фанатичные национал-соци-
алисты, чья аргументация не встречала поддержки, а те бывшие германские во-
еннослужащие, которые уже ранее дистанцировались от национал-социалиста-
ческого режима. Им пришлось уже тогда доказывать свое гражданское мужество.
Общим для тех и других было неприятие сталинской системы, стоявшей за
Национальным комитетом. Многие офицеры придерживались тех же нацио-
нально-консервативных взглядов, что и Зейдлиц, но они отвергали его дейст-
вия, считая их иллюзорными. С девизом Национального комитета «За Герма-
нию, против Гитлера!» могли бы согласиться и многие противники Националь-
ного комитета, но они опасались, что это рано или поздно обернется совершенно
другой реальностью и лозунг трансформируется в свою противоположность: «За
Сталина, против Германии!» Поэтому они отказывались «изгонять дьявола с
помощью Вельзевула». Примечательно, что по сходным соображениям отвергли
идею сотрудничества с Национальным комитетом почти все участники заговора
20 июля. Так, полковник Генерального штаба фон Штауффенберг категориче-
ски заявил: «То, что делаю я, есть государственная измена. Но то, что делают
они, есть измена родине»39.
б.	Сопротивление Национальному комитету
«Свободная Германия»
Открытая оппозиция пропаганде, которая велась Национальным комите-
том «Свободная Германия», была возможна только на начальной стадии, когда
его члены составляли еще незначительное меньшинство. Но уже и тогда слиш-
ком громкое декларированние своего политического мнения могло иметь фа-
тальные последствия. В июне 1943 г. Вальтер Ульбрихт выступил перед офице¬
585

рами лагеря в Оранках с речью, которая закончилась для него скандальным про-
валом. В ходе дискуссии слушатели не только опровергли всю его аргумента-
цию, но в конечном счете высмеяли его и громкими выкриками заставили ре-
тироваться. Этот эпизод не остался без последствий: вскоре советские власти де-
портировали наиболее опасных противников Ульбрихта в зловещую Дубянскую
тюрьму в Москве40.
Нередко практиковалось пассивное сопротивление. К этому методу обраща-
лись прежде всего офицеры, которых вопреки Женевской конвенции об обраще-
нии с военнопленными принуждали работать. Советские власти прибегали к
драконовским ответным мерам, например к экзекуционным командам. Но, как
правило, эти репрессии оказывались блефом.
Действенным методом была голодовка. Случалось, что к этому методу отста-
ивания своих прав прибегали целые лагеря. Эффективность данного метода
бывшие военнопленные объясняли наличием в советских служебных инструк-
циях указания, согласно которому о любой голодовке следовало в течение 48 ча-
сов докладывать по инстанции в Москву. И чего коменданты советских лагерей
боялись «как черт ладана», так это инспекционных проверок вышестоящих инс-
танций. Поэтому они в основном быстро уступали требованиям тех, кто объяв-
лял голодовки.
Практически все бывшие военнопленные едины в одном: того, кто на мно-
гочисленных допросах оставался твердым и неуступчивым, власти признавали
«неподдающимся» и оставляли в покое. Нажим же сосредоточивался на тех, кто
попадал в разряд «прогрессивных» и «умеющих приспосабливаться».
Американцам также пришлось — как в Корее, так и во Вьетнаме — убедиться
в том, что, когда имеешь дело с фанатичным противником, война продолжается
и за колючей проволокой41. И здесь опять встает вопрос о победе или поражении.
В армии США негативный опыт, приобретенный в Корее, побудил власти ввести
специальную систему тренинга и выработать особый «кодекс поведения», кото-
рый оправдался во Вьетнаме. Кодекс этот гласил: у пленного, который не подчи-
няется враждебной власти, а твердо придерживается своих убеждений, то есть
имеет перед собой цель, за которую в состоянии бороться, наилучшие шансы
выжить в плену. Нет большего поражения, чем утрата собственного самоуваже-
ния.
Резюме
В советских лагерях для немецких военнопленных — прежде всего в лаге-
рях для офицеров — разыгрывалась настоящая трагедия. В то время как у
пленных из числа других национальностей, например у японцев, так или иначе
сохранялось чувство солидарности, среди немцев дело нередко доходило до
раскола, временами выливавшегося в своего рода идеологическую «войну за
веру». Причина этого «самопожирания» коренилась прежде всего в необуздан-
ной и преступной политике Гитлера. Советам не было нужды сеять среди во-
еннопленных раздоры — им достаточно было использовать уже существующие
противоречия. Для все большего числа бывших военнослужащих вермахта ста-
повилось невозможным идентифицировать себя с «рейхом» Гитлера, особенно
по мере того, как в ходе войны становились известными все его преступления.
Часть утративших ориентацию пленных стала надеяться на освобождение Гер-
мании исключительно сталинским режимом. Так среди немецких военноплен-
ных произошло резкое размежевание, явившееся предвестником последующе-
го расчленения Германии.
При общем взгляде на историю плена в нашем столетии бросается в глаза
586

тревожная тенденция. Если в прежние эпохи акт пленения означал для солдат
конец войны, то со времен первой мировой войны противоборство воюющих
сторон стало переноситься и на лагеря для военнопленных, превращая их в поле
битвы идеологий. Так, опробованные в советских лагерях методы перевоспита-
ния получили дальнейшее развитие в появившемся во время Корейской войны
феномене «промывки мозгов». Это означает, что в наше время происходит воз-
врат к религиозным войнам минувших эпох. Победитель уже не довольствуется
властью над пленным, он жаждет подчинить себе даже его мысли.
Карл фон Клаузевиц в своем знаменитом афоризме определил войну как
«продолжение политики другими средствами». Нынешнее время, как кажется,
пародирует эту мысль военного теоретика, поскольку плен в наши дни все боль-
ше вырождается в продолжение войны политическими средствами.
Примечания
1	Содержавшая это выражение речь Сталина на XVIII съезде партии получила название «кашта-
новой речи». См.: Gunther Stokl, Russische Geschichte, Suttgart 1973, S. 747.
2	Cm.: Boris Meissner, RuBland, die Westmachte und Deutschland, Hamburg, 1954, S. 11 f.; Herbert Feis,
Churchill-Roosevelt-Stalin, Princeton NJ. 1957, p. 26 ff., 58 ff., а также: Horst Duhnke, Die KPD von
1933-1944, Koln 1972, S. 384.
3	Vojtech Mastny, Stalin and the Prospects of a Separate Peace in World War II, в: The American
Historical Review, (77) 4/1972, p. 1373.
4	Peter Kleist, Zwischen Hitler und Stalin, Bonn 1950, S. 212, 238 ff.
5	Wolfgang Leonhard, Die Revolution entlaBt ihre Kinder, Koln/Berlin 1976, S. 241 ff.; Bodo Scheurig,
Freies Deutschland. Das Nationalkomitee und der Bund Deutscher Offiziere in der Sowjetunion 1943-
1945, Munchen 1960, S. 202 (в 1984 г. вышло новое издание этой книги с незначительными
изменениями); Meissner (прим. 2), S. 20; Arnold Sywottek, Deutsche Volksdemokratie, Dusseldorf
1971, S. 254, прим. 177; Georg von Rauch, Geschichte der Sowjetunion, Stuttgart 1977, S. 403;
Alexander Fischer, Sowjetische Deutschlandpolitik im Zweiten Weltkrieg 1941-1945, Stuttgart 1975,
S. 39 ff.; Alexander Werth, RuBland im Krieg 1941-1945, Munchen 1965, S. 452. Имеется публика-
ция, дающая совершенно новую интерпретацию фактов: см.: Ingeborg Fleischhauer, Die Chance
des Sonderfriedens. Deutsch-sowjetischeGeheimgesprache 1941-1945, Berlin 1986. Согласно это-
му автору, страх перед возможным германо-советским сепаратным миром был «менее обосно-
ван, чем полагали Черчилль и Рузвельт» (с. 284).
6	Scheurig (прим. 5), S. 71 ff., 122; Hermann Graml/Helmut Krausnick, Der deutsche Widerstand und
die Alliierten, в: Schriftenreihe der Bundeszentrale fur Heimatdienst 1962, S. 25; Meissner (прим. 2),
S. 13 ff.; Fischer (прим. 5), S. 53,58; James S. Carnes, General zwischen Hitler und Stalin, Dusseldorf
1980, S. 176 ff.
7	Meissner (прим. 2), S. 27 ff.; Winston S. Churchill, Der Zweite Weltkrieg, Stuttgart/Hamburg 1953 (Bd
V/2), S. 49 f.; Fischer (прим. 5), S. 68 ff.; Scheurig (прим. 5), S. 127 f.; Sywottek (прим. 5), S. 135 f.;
Horst Duhnke (прим. 2), S. 387 f.
8	Kleist (прим. 4), S. 281.
9	Josef Stalin, Uber den GroBen Vaterlandischen Krieg der Sowjetunion, Moskau 1946, S. 50.
10	Это стержневой тезис книги Петера Штрасснера. Peter StraBner, Verrater. Das Nationalkomitee
«Freies Deutschland» — Keimzelle der sogenannten DDR, Munchen 1960.
11	Leonhard (прим. 5), S. 274 ff.
12	Gert Robel, Die deutschen Kriegsgefangenen in der Sowjetunion — Antifa, Munchen 1974 (= Zur
Geschichte der deutschen Kriegsgefangenen des Zweiten Weltkrieges, Bd VIII), S. 30 ff.
13	Jesco von Puttkamer, Irrtum und Schuld, Neuwied/Berlin 1948, S. 36.
14	Stalin (прим. 9), S. 39 ff.
15	Heinrich Graf Einsiedel, Tagebuch der Versuchung, Berlin/Stuttgart 1950, S. 54.
16	Erich Weinert, Das Nationalkomitee «Freies Deutschland» 1943-1945, Berlin (Ost) 1957, S. 19 ff.
17	Scheurig (прим. 5),S. 42; Ruth von Mayenburg,Blaues Blut und Rote Fahnen, Wien/Miinchen/Zurich,
1969, S. 305 f.
18	Walter von Seydlitz, Stalingrad. Konflikt und Konsequenz, Oldenburg 1977, S. 286.
19	См. в частности: Einsiedel (прим. 15), S. 85; Robel (прим. 12), S. 82 f.
20	Leonhard (прим. 5), S. 232, 235.
587

21	Seydlitz (прим. 18); S. 334 ff.; Scheurig (прим. 5), S. 125 ff.; Luitpold Steidle, Entscheidung an der
Wolga, Berlin (Ost) 1952, S. 352 ff.; Hermann Lewerenz, Am Kessel von Korsun, в: Mitteilungsblatt
der Arbeitsgemeinschaft ehemaliger Offiziere (DDR), 2 (1969), S. 8 ff.; Heinrich Gerlach, Odyssee in
Rot, Munchen 1966, S. 320; Nikolaus von Vormann, Tscherkassy, Heidelberg 1954, S. 62,119 ff.
22	Robel (прим. 12), S. 95 ff.; см. также die Dissertation von Kurt Libera, Zur Entwicklung der
antifaschistischen Bewegung unter den deutschen Kriegsgefangenen in der UdSSR nach dem Sieg uber
den Hitlerfaschismus (1945-1950), Berlin (Ost) 1968.
23	Seydlitz (прим. 18), S. 362 ff.
24	Серьезный анализ дан в диссертации Биргит Петрик. См.: Birgit Petrick, «Freies Deutschland» —
die Zeitung des Nationalkomitees «Freies Deutschland» (1943-1945), Miinchen/New
York/London/Paris 1979.
25	Hans Kurz, Der Todesmarsch von Dubowka, в: Woina Plenny — Skoro domoi, hrsg. vom Bund
ehemaliger Stalingradkampfer, Erlangen о J., S. 17 f.; Эти данные подтверждаются также «Научной
комиссией по истории немецких военнопленных»; см.: Kurt W. Bohme, Die deutschen
Kriegsgefangenen in sowjetischer Hand. Eine Bilanz, Munchen 1966, S. 53.
26	Puttkamer (прим. 13), S. 42; Gerlach (прим. 21), S. 40 ff.
27	Wolfgang Hamisch, Giftige Trauben — bittere Beeren. Erlebnisbericht einer sowjetischen Kriegs- und
Strafgefangenschaft, o.O. oJ. (неопубликованные материалы), S. 90.
28	Многочисленные сообщения, сделанные автору, например, полковником в отставке Дитером
Гелером и министериальратом д-ром Карлом Остархильдом.
29	Bohme (прим. 25), S. 151. Число советских военопленных, погибших в германском плену, было
даже большим (около 3 млн. из примерно 5,7 млн. человек). См.: Streit, Keine Kameraden. Die
Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen 1941-1945, Stuttgart 1978, S. 10.
30	Интервью с д-ром Колером, подтвержденное другими сообщениями.
31	Ряд сообщений — например, Герхарда Фромловица, Герберта Ахенбаха, д-ра Гюнтера-Клауса
Шефера, подполковника в отставке Вильгельма Лотца, Ганса Виссебаха (депутат бундестага).
32	См.: Manfred Blume, In den Klauen des MWD, Hamburg 1960 (неопубликованные материалы), S.
14; Assi Hahn, Ich spreche die Wahrheit, Esslingen 1951, S. 26.
33	Dostojewski, Gesammelte Briefe 1833-1881, Munchen 1966, S. 76 f.
34	Armin Germann,... in RuBland gefangen, Mainaschaff 1970, S. 24.
35	К этому общему знаменателю можно привести все более или менее согласующиеся цифровые
данные, которые имеются в известных до сих пор источниках, включая также публикации, вы-
шедшие в ГДР.
36	Ряд высказываний, например, интервью Готфрида фон Бисмарка.
37	Почти все опрошенные автором бывшие военнопленные были едины в этой оценке. И здесь не
играло никакой роли, шла ли речь о бывших членах или противниках Национального комитета.
Советские политинструкторы и офицеры НКВД, выражая при случае свое мнение, тоже выска-
зывались без всяких иллюзий. См., например: Gotthilf Cramer, Erlebnisse in russischer
Gefangenschaft 1942-1948, Osterode 1965, S. 39.
38	Ulrich von Hassell, Die Hassell-Tagebiicher 1938-1944. Nach der Handschrift revidierte und
erweiterte Ausgabe, hrsg. von Friedrich Frhr. Hiller von Gaertringen, Berlin 1988, S. 295.
OQ
Peter Hoffmann, War Stauffenberg «ostorientiert»?, в: Die Zeit vom 29.12.1978, S. 10; см. также:
Hoffmann, Widerstand — Staatsstreich — Attentat, Munchen 1970, S. 773.
40	Hahn (прим. 32), S. 83 ff.; Cramer (прим. 37), S. 25 ff.; Philipp Humbert, Ich bitte erschossen zu werden,
в: Der Spiegel vom 12.2.1949, S. 19; этот эпизод подтвердили автору многие очевидцы.
41	POW — The Fight Continues after the Battle. The Official Report of the Advisory Comittee on Prisoners
of War, Department of Defence, Washington D.C. 1955; Peter Lienhart, Kriegsgefangenschaft, в:
Allgemeine Schweizer Militarzeitschrift, 10 (1977), S. 419-422, 11 (1977), S. 481-487; Eugene
Kinkead, Kampf ohne Waffen, Frauenfeld 1963; Peter Spinnler, Das Kriegsgefangenenrecht im
Koreakonflikt (Diss.), DieBenhofen 1976; Joachim Engelmann, Krieg im Gefangenenlager.
Erfahrungen der Amerikaner als chinesische Kriegsgefangene in Korea, в: Wehrwissenschaftliche
Rundschau, 7 (66), S. 405-411, 8(66), S. 443-457; George S. Prugh, The Code of Conduct for the
Armed Forces, в: Columbia Law Review, 56 (1956), p. 678 ff.

Часть пятая
ВОЕННАЯ ЭКОНОМИКА,
СОЦИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА,
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ РАБОЧЕЙ СИЛЫ
Кристиан Штрайт
Советские военнопленные — массовые депортации —
принудительные рабочие*
Трагическая судьба немецких военнопленных в Советском Союзе хорошо
известна в Федеративной Республике. По данным историков, занимающихся
изучением этого вопроса, в советский плен попало около 3 155 000 солдат
вермахта, из них от 1110 000 до 1185 000 (35—38%) погибли1.
В то же время судьба советских военнопленных, оказавшихся в немецких
руках, оставалась — по крайней мере вплоть до 70-х годов — в основном все еще
неисследованной. За период с 22 июня 1941 г. до конца войны вермахтом было
взято в плен приблизительно 5,7 млн. красноармейцев2. К началу 1945 г.
930 000 из них находились в немецких лагерях для военнопленных. Максимум
1 млн. пленных были выпущены из лагерей главным образом в обмен на согла-
сие служить в вермахте в качестве «желающих помогать» (Hilfswillige). Еще
500 000, по оценке главного командования сухопутных войск, бежали или были
освобождены Красной Армией. Остальные 3,3 млн. (57%) погибли, причем поч-
ти 2 млн. из них до февраля 1942 г.3
Пять главных причин предопределили гибель более половины советских во-
еннопленных: голод; совершенно неудовлетворительные условия размещения;
способ переброски в тыл, прежде всего в 1941 г.; бесчеловечное обращение; на-
конец, уничтожение определенных групп и категорий пленных.
Снабжение такого огромного количества пленных, конечно же, являлось
для вермахта чрезмерно трудной задачей, однако не это было главной
причиной их массовой гибели. Захват продовольственных ресурсов Востока
был одной из главных целей войны против Советского Союза. Их беспощадная
эксплуатация, по замыслам германских правителей, должна была гарантиро-
вать снабжение населения Германии продовольствием на уровне «стандартов
мирного времени» и тем самым предотвратить угрозу упадка его «военной
морали» (Ноябрьская революция 1918 г. являлась для Гитлера и его генералов
неприятнейшим, прямо-таки травмирующим воспоминанием).
Министерские бюрократы, детально спланировавшие экономическую экс-
плуатацию СССР уже за много месяцев до нападения, полностью отдавали себе
отчет в том, каковы будут ее последствия. После обсуждения этого вопроса в мае
Измененный и дополненный примечаниями вариант статьи того же названия, опубликованной
в сб.: Frieden mit der Sowjetunion — eine unerledigte Aufgabe, in Zusammenarbeit mit Sophinette Becker
u.a., hrsg. v. Dietrich Goldschmidt, Gutersloh 1989 (GiitersloherTaschenbiicher/Siebenstem 582).
589

1941 г. статс-секретари различных министерств пришли к заключению, что в
результате реализации намеченной ими программы, «несомненно, погибнут де-
сятки миллионов человек»4. Этот факт надо рассматривать в контексте тех чудо-
вищных планов, которые разрабатывались в условиях победной эйфории весны
1941 г. и были нацелены на самое радикальное перекраивание демографической
карты Восточной Европы. «Десятки миллионов человек» должны были «стать
излишними» и «погибнуть или переселиться в Сибирь»5.
Ожидавшиеся военнопленные неизбежно должны были стать первыми
жертвами такой политики. Ответственные инстанции уже заранее были едины в
том, что советские пленные будут получать «лишь самый необходимый мини-
мум довольствия» и что в отношении к ним не будут применяться общеприня-
тые нормы международного военного права6.
Следует заметить, что германская политика в отношении советских военно-
пленных, как и всего советского населения, если судить поверхностно, облегча-
лась неясностью военно-правовых связей между двумя государствами7.
СССР не признал имеющей обязательную силу Гаагскую конвенцию о законах
и обычаях сухопутной войны 1907 г. и не ратифицировал Женевскую конвен-
цию об обращении с военнопленными 1929 г. Но это обстоятельство не осво-
бождало обе стороны от соблюдения общих принципов международного военно-
го права в том виде, как они сложились в новое время. Жизнь военнопленных
должна была быть защищена, и к ним надлежало проявлять гуманное отноше-
ние, которое включало бы обеспечение их в достаточном количестве продоволь-
ствием. К тому же Советский Союз ратифицировал Женевскую конвенцию об
участи раненых и больных 1929 г. — обстоятельство, которое совершенно созна-
тельно игнорировалось германским руководством. При достижении своих це-
лей на Востоке оно не желало обременять себя соблюдением каких-либо правил
ни в методах ведения войны, ни в оккупационной политике, ни в обращении с
военнопленными. В соответствующих предписаниях утверждалось, что в отно-
шении СССР у Германии нет никаких обязательств с точки зрения между-
народного военного права. И не случайно, когда советское правительство в июле
1941 г. предложило придерживаться Гаагской конвенции о законах и обычаях
сухопутной войны, германское руководство отвергло это предложение: победа в
войне на Востоке и так уже была, как ему тогда казалось, не за горами.
Советские военнопленные, особенно в начале войны, получали совершенно
недостаточное для выживания питание8. В донесениях, поступавших с Восточ-
ного фронта летом 1941 г., фигурировали дневные нормы вроде «20 г пшена и
100 г хлеба без мяса» или «100 г пшена без хлеба» — нормы, составлявшие менее
четверти прожиточного минимума. Последствия такой практики не заставили
себя долго ждать. Уже в августе 1941 г. были известны нередкие случаи, когда к
месту назначения в живых доставлялась лишь пятая часть военнопленных,
погруженных в эшелон. В начале августа 1941 г. верховное главнокомандование
вермахта (ОКВ) установило единую норму примерно в 2200 калорий для
работающих пленных. Историки, однако, свидетельствуют, что и эта норма, так-
же не обеспечивавшая выживание пленных, как правило, оставалась на бумаге.
Донесения, относящиеся к лету и осени 1941 г., показывают, что во многих ла-
герях пленные, пытаясь спастись от голодной смерти, ели листья и ׳граву.
В октябре 1941 г. показатель смертности резко подскочил вверх9. Полно-
стью обессиленные голодом и многосоткилометровыми переходами пешим по-
рядком, военнопленные уже не могли противостоять холоду, инфекционным за-
болеваниям и вызванным голодом эпидемиям. По словам одного очевидца, они
гибли «как мухи». В оккупированной Польше, например, к 20 октября 1941 г.
было зафиксировано 54 тыс. случаев смерти военнопленных. За 10 последую-
щих дней умерло еще 45 690 человек — почти по 4,6 тыс. в день. К апрелю
590

1942 г. из первоначально находившихся там 361 тыс. пленных погибло
310 тыс., то есть более 85%.
Несмотря на такую ситуацию, генерал-квартирмейстер сухопутных войск
генерал Вагнер, который впоследствии сыграл важную роль в немецком
Сопротивлении, еще 21 октября 1941 г. отдал распоряжение о резком
сокращении норм выдачи продуктов питания в прифронтовых районах, которое
прежде всего касалось ослабленных, нетрудоспособных пленных. Тем самым
Вагнер выполнил очередное требование Геринга — учитывать необходимость
поддержания «морали» немецкого населения10.
Своей высшей точки массовая гибель военнопленных достигла в период
между октябрем и декабрем 1941 г. В декабре, например, на территории окку-
пированной Польши и рейхскомиссариата «Украина» умерло 46%
размещенных там военнопленных. Этот процесс был ускорен наступлением зи-
мы, поскольку германское руководство практически не занималось вопросом
защиты пленных от холода. Оно намечало затратить на обустройство их мест
сосредоточения как можно меньше материалов и энергоресурсов. Поэтому все
дело свелось лишь к огораживанию колючей проволокой участков территории
учебных военных лагерей в «рейхе» и оккупированной Польше, на которых де-
сятки тысяч доставленных туда пленных должны были сами устраивать себе
предельно примитивные жилища11. Например, начальнику, отвечавшему за со-
держание военнопленных на территории генерал-губернаторства и которому
для начала предстояло разместить минимум 500 тыс. пленных, было выделено
250 тонн колючей проволоки, какое-то количество хлорной извести, котлов для
варки пищи, столовой утвари и инструментов, но ни бараков, ни
стройматериалов он не получил. В качестве транспортных средств могли ис-
пользоваться только запряженные лошадьми повозки. Все это привело к тому,
что в генерал-губернаторстве, как, прочем, и в самом «рейхе», до самой зимы
военнопленные вынуждены были обретаться в собственноручно вырытых ще-
лях под открытым небом или в землянках. К весне 1942 г. условия их
размещения несколько улучшились главным образом благодаря тому, что мно-
гократно сократившемуся количеству узников нашлось место в сооруженных
ими укрытиях.
Десятки, если не сотни тысяч пленных погибли во время транспортировок12.
Вплоть до зимы подавляющая часть пленных должна была совершать многоне-
дельные марши, чтобы добраться до мест назначения. Во время этих мно-
готрудных переходов конвоиры без угрызений совести пристреливали тысячи и
тысячи вконец изможденных людей. Отдельные войсковые командиры в
приказах с возмущением осуждали эту практику. Тем не менее до начала 1942 г.
донесения о таких случаях непрерывно поступали — даже из таких крупных
городов, как Минск и Смоленск. Впрочем, немало было и командиров, которые
придерживались другого мнения на этот счет. Так, в 6-й армии фельдмаршала
Рейхенау действовал приказ «расстреливать всех выбивавшихся из сил военно-
пленных».
Транспортировка военнопленных по железной дороге в соответствии с
приказом главного командования сухопутных войск осуществлялась на
открытых платформах, что с наступлением зимних холодов с учетом всего
прочего вело к огромным людским потерям. В оперативном тылу группы армий
«Центр», например, перевозка военнопленных в закрытых вагонах была
разрешена только 22 ноября 1941 г., когда позади было уже более трех недель
морозной погоды. Конкретным поводом для такого разрешения послужила ин-
формация о том, что в одном из эшелонов каждый пятый из перевозившихся
военнопленных оказался замерзшим. Но в условиях русской зимы перевозка в
закрытых, но не отапливаемых вагонах не могла, конечно, существенно улуч¬
591

шить положение пленных. Согласно одному донесению, датированному нача-
лом декабря 1941 г., в рейхскомиссариате «Остланд» «во время транспортировки
погибало от 25 до 70% военнопленных», так как в дополнение ко всему находив-
шимся много дней в дороге узникам не выделялось продовольствие13.
У немецких солдат — особенно в 1941 г. — не могло не создаться впечатле-
ние, что жизнь советских людей ничего не стоит. Это объяснялось пропагандой,
проводившейся в вермахте и представлявшей их «недочеловеками», а также
приказами, издававшимися военным руководством14. Приказом «Об особой
подсудности в районе “Барбаросса” и особых мероприятиях войск» от 13 мая
1941 г. предписывалось, чтобы преступления враждебно настроенных граждан-
ских лиц не рассматривались, как обычно, военными судами. Гражданские ли-
ца, оказывающие активное или пассивное сопротивление, согласно этому при-
казу, должны были без суда «беспощадно уничтожаться», все «подозрительные
элементы» также должны были по приказу офицера расстреливаться. В то же
время преступления немецких военнослужащих в отношении советских
граждан не подлежали наказанию, если преступники руководствовались пол-
итическими мотивами15. Согласно приказу о комиссарах16, попавшие в плен
политические комиссары Красной Армии должны были расстреливаться на ме-
сте. Тем самым вермахт впервые оказался причастным к уничтожению полити-
ческих противников. Военное руководство изъявило готовность проводить в
жизнь такую политику. Начальник Генерального штаба сухопутных войск ге-
нерал Гальдер считал, что «жестокость на Востоке — это благо для будущего», что
армия должна «участвовать в доведении до конца мировоззренческой войны»17.
После войны участвовавшие в ней немецкие военнослужащие пытались от-
рицать, что они выполняли приказ о комиссарах. И это понятно, поскольку дан-
ный приказ как нельзя более наглядно раскрывал причастность вермахта к осу-
ществлению политики массового истребления людей. Но новейшие исследова-
ния на основе ставших теперь доступными архивов вермахта, вопреки всем ут-
верждениям, свидетельствуют, что в большинстве фронтовых дивизий этот
приказ действительно выполнялся18. Еще более красноречивым под-
тверждением, чем множество донесений о конкретных случаях выполнения
приказа, могут служить предпринимавшиеся с осени 1941 г. попытки высоко-
поставленных фронтовых командиров добиться его отмены на том основании,
что с обнародованием фактов таких расстрелов резко возросло сопротивление со
стороны Красной Армии. В результате в мае 1942 г. приказ был отменен. С тех
пор пленные комиссары уничтожались в концлагере Маутхаузен.
По грубым оценкам, жертвами приказа о комиссарах стали от одной до двух
тысяч военнопленных.
Еще более ужасные последствия для советских военнопленных имело другое
решение, принятое вскоре после начала войны против Советского Союза. В се-
редине июля 1941 г. представители ОКВ и Главного имперского управления
безопасности пришли к соглашению о необходимости с помощью эсэсовских
команд выявлять «неприемлемые» в политическом и расовом отношениях «эле-
менты» среди советских военнопленных19. Число жертв многократно возросло,
поскольку «неприемлемыми» были признаны не только партийные функционе-
ры различных уровней, но и «все представители интеллигенции, все фанатич-
ные коммунисты» и... «все евреи». «Селекция» среди военнопленных на основа-
нии этого соглашения не прекращалась до конца войны. Ограниченность доку-
ментальной базы не позволяет точно определить число уничтоженных, однако
есть основания считать, что жертвами этих карательных акций стали минимум
140 тыс., а возможно, даже в два или три раза больше советских пленных20. На-
лицо здесь и подтверждение причастности к геноциду в отношении евреев: впер-
вые документально подтверждено намерение уничтожить всех евреев.
592

Приказы, касавшиеся обращения с военнопленными, с самого начала несли
на себе отпечаток национал-социалистической идеологии21. В них декларирова-
лось, что «большевистский солдат» крайне опасен и коварен, он «утратил всякое
право на то, чтобы с ним обращаться как с честным солдатом». Постоянно под-
черкивалось требование действовать «беспощадно и энергично» и стрелять по
военнопленным, пытающимся совершить побег, без предупреждения. В приказе
ОКВ от 8 сентября 1941 г. говорилось даже о том, что применение оружия про-
тив советских военнопленных считается, «как правило, законным». Это было
официальное разрешение на убийство. Полгода спустя, однако, столь одиозная
фраза была из приказа изъята, поскольку слишком много пленных было рас-
стреляно без всяких на то причин, а также потому, что пленные нужны были
«рейху» в качестве рабочей силы.
Издание упомянутого приказа, в котором регламентировались также экзе-
куционные акции «айнзатцкоманд» СС, стимулировало одну из самых серьез-
ных попыток принципиального изменения обращения с военнопленными. По
настоянию графа фон Мольтке — несомненно, одной из самых видных фигур
немецкого Сопротивления — руководитель абвера адмирал Канарис потребовал
от начальника ОКВ фельдмаршала Кейтедя отмены приказа22. Ответ Кейтеля
был столь же лаконичным, сколь и категоричным: «Высказанные сомнения про-
истекают из солдатских представлений о рыцарском ведении войны. В данном
же случае речь идет об уничтожении определенного мировоззрения. Поэтому я
одобряю указанные мероприятия и поддерживаю их».
Месяц с лишним спустя, в конце октября 1941 г., германское руководство
приняло решение, которое должно было сделать возможным принципиальный
поворот в политике по отношению к военнопленным23. Дело в том, что к тому
времени в германской военной экономике приняла угрожающий характер не-
хватка рабочей силы. Вопреки первоначальным расчетам решить эту проблему
привлечением десятков тысяч солдат, подлежавших демобилизации после по-
беды на Востоке, оказалось по понятной причине невозможно. Поэтому воз-
никла идея массового использования для этой цели советских военнопленных.
Угрозы, которые усматривал в таком варианте прежде всего Гитлер, оказались
преодолимыми в результате ставшего бесперебойным «просеивания» военно-
пленных.
Вскоре обнаружилось, что и на этом пути коренного перелома в ситуации с
рабочей силой добиться не удастся. Германское руководство не готово было ни
кардинально улучшить обращение с военнопленными, ни изменить приорите-
ты в организации их питания. Рационы, правда, были несколько увеличены, но
так до конца войны они и находились ниже минимума выживаемости, который
был определен для военнопленных, и тем более гораздо ниже рационов, установ-
ленных для немецкого населения. Хотя намерение Геринга кормить пленных
«животными, обычно не идущими в потребление», и не осуществилось, экспер-
ты из министерства продовольствия все же разработали рецепт особого «русско-
го хлеба», состоявшего «на 50% из ржаной муки, на 20% из жома сахарной свек-
лы, на 20% из клетчатки и на 10% из соломенной муки или листьев»24. В конце
1942 г. выдачу этого «хлеба» военнопленным пришлось прекратить, так как его
потребление вызывало массовые желудочные заболевания.
Как бы то ни было, проявленная теперь германским руководством вынуж-
денная заинтересованность в сохранении жизней военнопленных решающим
образом содействовала тому, что массовая их смертность весной 1942 г. пошла
на убыль. Стали приниматься меры по улучшению условий транспортировки
военнопленных. Несколько ограничен был перечень критериев, по которым от-
бирались подлежавшие уничтожению «неприемлемые элементы», хотя за дру-
гие «правонарушения», вроде, например, отказа от работы, запрещенных связей
593

с немецкими женщинами или попыток бегства, по-прежнему уничтожались
или отправлялись в концлагеря тысячи военнопленных25.
Смертность среди советских военнопленных так и не приблизилась к «нор-
мальному» уровню. (Для сравнения следует отметить, что из 230 тыс. англий-
ских и американских пленных за время войны умерло 8348 человек, или 3,6%.)
Более того, с конца 1943 г. она вновь стала сильно возрастать: сказались послед-
ствия длительных лишений, повлекших за собой массовое распространение за-
болеваний, и в частности туберкулеза26.
Особенно тяжелой была участь раненых пленных27. Германия подписала
Женевскую конвенцию об улучшении участи раненых и больных 1929 г. Однако
военное руководство было озабочено тем, как свести к абсолютному минимуму
связанные с его выполнением материальные и кадровые издержки, а не о сохра-
нении жизни раненых. Хотя отдельные немецкие врачи и не склонны были еле-
довать такой политике, документы свидетельствуют, что «созданные в приказ-
ном порядке крупные лазареты для военнопленных», по существу, являлись ла-
герями смерти. Согласно советским данным, например, в одном таком лазарете,
развернутом в украинском поселке Славута, где на протяжении 1942 г. в среднем
находилось 15—18 тыс. раненых, за год умерло приблизительно 150 тыс. плен-
ных.
Радикальный подход к решению вопроса о раненых проявили фронтовые ко-
мандиры. После длительных размышлений о том, что делать с тяжело раненны-
ми пленными, они уже в декабре 1941 г. начали передавать их на попечение
гражданского населения, чтобы «без нужды не обострять продовольственную
проблему». Представление о том, как складывалась судьба таких пленных, дает
одно из донесений, поступившее в Берлин из группы армий «Север». В ее опера-
тивном тылу была выделена территория, куда эвакуировались раненые и боль-
ные пленные. Она получила название «голодного района». «Эта акция, — подчер-
кивалось в донесении, — воздействует... на настроение населения скорее отрица-
тельно. Сосредоточенные там военнопленные, почти умирающие от голода и на-
поминающие живые скелеты с гноящимися ранами, производят ужасное впе-
чатление»28.
22 января 1942 г. главное командование сухопутных войск распространило
такую практику на все прифронтовые районы. Поскольку раненые пленные яв-
лялись «неработающими», они не получали никакого питания и могли выжи-
вать только за счет попрошайничества. Поставленный в известность об этом
Гиммлер добился от начальника ОКБ Кейтеля, чтобы впредь такие пленные пе-
редавались в СС. На территории «рейха» их стали уничтожать в концлагерях, а
на Востоке — с помощью «айнзатцкоманд» СС. В 1944 г. эта практика распрост-
ранилась и на туберкулезных больных. Таким образом, идея эвтаназии и доми-
пировавший в войсках голый утилитаризм дали толчок распространению прин-
ципа поголовного истребления еще на одну категорию военнопленных.
Была ли массовая смертность советских военнопленных желательным для
германского руководства исходом или же, как утверждали потом на Нюрнберг-
ском процессе подсудимые из числа тех, кто нес за это ответственность, она была
лишь фатальным следствием бедственной ситуации? Сегодня не может быть
никакого сомнения, что национал-социалистическое руководство, опьяненное
победной эйфорией 1941 г., сознательно преследовало цель нанести многомил-
лионные потери «славянским массам Востока». В свете такой^политической ус-
тановки гибель военнопленных от голода только поощрялась. В какой мере ко-
мандование вермахта разделяло эту установку, определить не представляется
возможным. Однако вполне доказуемо то, что оно принимало к сведению пол-
итику умерщвления голодом и видело, к каким последствиям она ведет. Задача
военного руководства заключалась в том, как однажды заявил генерал-квартир¬
594

мейстер Вагнер, чтобы «держать войска в стороне от связанных с этим зре-
лищ»29. Даже та часть командного состава, которая не одобряла практику унич-
тожения пленных, с легкостью признавала ситуацию объективно заданной и не
поддающейся изменению. К тому же на всех ступенях военно-иерархической ле-
стницы имелись командиры, которые полностью одобряли курс на истребление
военнопленных. Среди охранников многих лагерей для военнопленных господ-
ствовало «мнение... что было бы очень хорошо, если бы пленные исчезли». За-
свидетельствовано высказывание одного крупного промышленника из Рура о
том, что «убийство пленных совершенно оправдано, поскольку только так можно
будет избавиться от этой ни на что не годной расы». Некий функционер Герман-
ского трудового фронта в разговоре с руководителем одного из крупповских
предприятий в Эссене, ратовавшим за увеличение пайков для работающих у не-
го военнопленных, заявил, «Большевики — бездушные люди. Если сотни тысяч
этих людей погибнут, то их место займут новые сотни тысяч»30.
В то же время многие факты свидетельствуют о том, что другие немцы пы-
тались смягчить участь советских военнопленных и принудительных рабочих.
Но они едва ли могли что-то изменить, так как никогда не находили достаточной
поддержки со стороны представителей власти. Оставались в значительной сте-
пени безуспешными и усилия отдельных промышленников, направленные на
то, чтобы ради повышения производительности труда пленных улучшить их пи-
тание и условия содержания31. Несмотря на все отдельные улучшения, судьбу
советских военнопленных и принудительных рабочих определяла позиция, от-
меченная печатью фанатичного антибольшевизма, расовой ненависти и усмат-
ривавшая в жестоком принуждении последний, решающий довод.
Надежда, что с помощью советских военнопленных удастся ликвидировать
дефицит рабочей силы, не сбылась32. Основная причина тому — массовая смер-
тность. Кроме того, на способных работать людей претендовали не только хозяй-
ственные учреждения, но и действующая армия, а также административные ор-
ганы оккупированных областей. Несмотря на постоянно повторяющиеся акции,
имеющие целью пополнение дешевой рабочей силы, в экономике на территории
германского «рейха» использовалось не более 631 тыс. пленных (данные на ав-
густ 1944 г.), что составляло 11% общего их числа. Эффект от пополнения сво-
дился на нет в значительной мере тем, что вновь поступавшие военнопленные
были неработоспособными или вскоре умирали. Например, по этим причинам
в угольной промышленности в первой половине 1944 г. было зафиксировано
32 тыс. случаев «отсева», составившего пятую часть общего числа занятых и на
1500 человек превысившего число поступившей за тот же период новой рабочей
силы. Даже отдел военнопленных в штабе ОКВ подвергал критике такой слиш-
ком высокий «расход (!) пленных»33. Важнейшей причиной столь безрадостного
положения по-прежнему были недостаточное питание и жестокие методы экс-
плуатации. К ним относилось, например, введенное первоначально в угольной
промышленности «рационирование питания в зависимости от производитель-
ности», ударившее прежде всего по физически ослабленным пленным34. К тому
же слишком многие предприниматели считали полезным и правильным про-
возглашенный генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы
гауляйтером Фрицем Заукелем «основополагающий принцип», согласно кото-
рому требовалось «выжимать из военнопленных, поступающих из стран Восто-
ка, такую производительность труда, какую только возможно выжать».
Гораздо большую роль, чем советские военнопленные, играли в германской
военной экономике гражданские советские принудительные рабочие, так назы-
ваемые восточные рабочие («остарбайтер»)35. К концу сентября 1944 г. на терри-
тории «рейха» находилось примерно 2,2 млн. советских мужчин и женщин.
Больше всего их было занято в сельском хозяйстве (34%) и металлообрабаты¬
595

вающей промышленности (30%)36. Около 50 тыс. женщин использовались в ка-
честве прислуги, что должно было демонстрировать немецкому народу те фор-
мы колониального господства, которые могли стать реальностью в результате
«окончательной победы».
В целом из СССР было депортировано гражданского населения минимум
на 600 тыс. человек больше, то есть 2,8 млн. человек37. Места их пребывания
в Германии не поддаются точному фиксированию. Значительная часть из них
погибла — могилы «восточных рабочих» встречаются почти во всех герман-
ских городах. Тысячи их бежали или, получив травмы и став увечными, от-
правлялись на родину. Многие тысячи даже за самые мелкие проступки были
брошены в концлагеря.
Советскому мирному населению с самого начала оккупации предписывался
в качестве всеобщей обязанности принудительный труд. Его использование в
качестве рабочей силы на территории «рейха» на первых порах строго запреща-
лось. Однако нехватка рабочих рук побудила отменить этот запрет. Первона-
чальное предположение о возможности вербовки рабочих на основе принципа
добровольности оказалось иллюзией. В связи с тем, что для отдельных районов
для набора рабочих были установлены квоты, командующие оккупационными
войсками областей с весны 1942 г. перешли к практике оцепления деревень и
вывоза из них трудоспособного населения38. В городах устраивались облавы на
способных работать людей в кинотеатрах, церквах и на рынках. С апреля по де-
кабрь 1942 г. таким образом еженедельно угонялось в Германию в среднем по
40 тыс. человек, в результате чего там оказалось 1,4 млн. советских граждан.
Примерно половину из них составляли женщины. Средний возраст равнялся
20 годам. Высокий процент составляли подростки до 16 лет. Нередко вывози-
лись нетрудоспособные старики, беременные женщины и малолетние дети.
Многие депортируемые прибывали к местам назначения без сезонной обуви, не
имели на себе ничего, кроме рубашек и брюк, то есть были в том виде, в каком
их забирали. Да и перевозка этих людей осуществлялась — особенно в 1942 г. —
в страшных условиях. Депортируемых загоняли в вагоны для скота. В пути они
нередко целыми днями оставались без пищи и воды.
Обращение с советскими принудительными рабочими, которые носили на
одежде нашивки с надписью «Ост» («Восток»), было таким же дискриминирую-
щим, как с евреями и поляками. Особенно бесчеловечным, как и с советскими
военнопленными, обращение с ними было в начальный период войны, когда ре-
зервы такой рабочей силы считались неисчерпаемыми.
Довольно наглядное представление об обращении с «восточными рабочи-
ми», что подтверждается другими источниками, дает подготовленный в марте
1943 г. отчет берлинской инспекции по использованию иностранной рабочей
силы, где, в частности, отмечалось следующее: «Нелестные высказывания дела-
ются по поводу большой продолжительности рабочего дня (до 18 часов в сут-
ки)... и работы без выходных дней. Очень часто поступают жалобы на то, что,
несмотря на холод, приходится работать в рваной одежде... и рваной обуви, а то
и без обуви... Все многочисленнее становятся одни и те же жалобы на жидкий суп
из неочищенных картофеля и брюквы или на урезывание хлебного пайка (до
150 или 200 г) в день... Есть жалобы на низкую оплату труда (1—3 рейхсмарки в
неделю), а также на задержки с выплатой (до полугода)... Больше всего жалоб
связано с невнимательным и недобросовестным медицинским обслуживанием,
а также с отказами признать наличие заболеваний (“Был выгнан врачом как со-
бака״)... Во время болезни нередко уменьшался продовольственный паек...
Очень много жалоб также на обращение к себе как к личности (“Дети бросаются
камнями” или “На нас смотрят как на животных”)... Очень часты жалобы на
596

побои от домохозяина (“Бьет дубинкой”) и мастера (“Бьет молотком или ло-
мом”), а также от полицейских...»39.
После гибели в феврале 1943 г. под Сталинградом 6־й армии положение
обострилось. Громадные потери вермахта на Востоке вынуждали призывать
под ружье новые контингенты немецких рабочих. С помощью постоянно по-
вторяемых специальных «акций» германское руководство пыталось найти им
замену путем рекрутирования рабочей силы на оккупированных территориях.
Однако горькая участь депортированных в Германию из их писем, а также из
рассказов тех из них, которые по причине нетрудоспособности были отправ-
лены обратно на родину, к тому времени была уже известна населению на ок-
купированных территориях. Трудоспособные стали всячески уклоняться от ре-
крутирования. Все более жестокие методы насильственной «мобилизации» для
отправки в «рейх» привели к тому, что едва только в оккупированном районе
появлялись слухи о предстоявших «акциях», как люди разбегались, прятались
в лесах40. Политика порабощения способствовала развертыванию партизан-
ского движения. В 1941 г. оно не играло заметной роли, но затем, не позднее
начала 1943 г., стало подлинно народным движением, имевшим значительное
военное значение.
С того же времени акции по рекрутированию рабочей силы для германской
экономики стали все больше затрудняться в связи с тем, что германское коман-
дование Восточного фронта начало широко использовать местное население для
строительства оборонительных сооружений. После поражения под Сталингра-
дом главное командование сухопутных войск издало приказ, согласно которому
все проживающее на оккупированной территории гражданское население в воз-
расте от 14 до 65 лет должно было в принудительном порядке работать по 54 час*
в неделю41. Но еще раньше командующие войсками требовали принятия «дра-
коновских мер» с целью обеспечения армии рабочей силой. «Тех, кто уклоняет-
ся... надлежит вешать. Приказ об этом должен отдаваться ближайшим к месту
события офицером». Заявление Гиммлера на совещании высших чинов СС в ок*
тябре 1943 г. о том, что ему безразлично, если «при сооружении противотанко-
вого рва погибнут от изнеможения 10 тыс. русских баб», имело очень осязаемый
реальный фон.
С началом отступления вермахта были предприняты меры, чтобы «не остав-
лять противнику... пригодных к использованию людей». Так, в отданном в сен-
тябре 1943 г. приказе командования группы армий «Север» предписывалось
эвакуировать из предполагаемого района боевых действий 900 тыс. человек ме-
стного населения42. Практика вскоре показала, что подобного рода цели недо-
стижимы. Несмотря на угрозу оказаться повешенными или расстрелянными,
местные жители делали все, чтобы избежать депортации. И все же десятки тысяч
человек большими колоннами изгонялись со своих мест в западном направле-
нии. Так, с конца ноября 1943 по февраль 1944 г. из Криворожского железоруд-
ного бассейна было депортировано 30 тыс. человек, в основном мужчин. Угон
людей, насколько можно судить по немногим сохранившимся свидетельствам,
осуществлялся хаотично и сопровождался большими жертвами.
Несмотря на все усилия, обеспечить в желательных количествах рабскую ра-
бочую силу для нужд «рейха» не удалось. Если в 1942 г. с оккупированных тер-
риторий в Германию было отправлено более 1,4 млн. человек, то в 1943 г. к ним
добавилось только 400 тыс., а в 1944 г. и того меньше — 360 тыс. Политика же-
стокого насилия дала результат, противоположный тому, на который рассчиты-
вали ее инициаторы.
Выше уже упоминалось, что и среди немецких военнопленных в Советском
Союзе смертность тоже была огромной. Более одной трети из них не вернулись
назад. Среди советских военнопленных таких было более половины. При всей
597

схожести судеб немецких и советских военнопленных есть, однако, между ними
и принципиальные различия. Первое состоит в питании пленных43. Хотя и не-
мецкие военнопленные тоже сотнями тысяч умирали от голода, но они в отли-
чие от советских военнопленных, находившихся в Германии, получали такой же
рацион, как и гражданское население. Другими словами, они разделяли участь
населения разграбленной и частично опустошенной страны. Следует отметить
также, что если поначалу многие немецкие военнослужащие, попадая в плен,
расстреливались, то в дальнейшем германское руководство из захваченных со-
ветских приказов достоверно узнало, что речь шла о перегибах, допускавшихся
на местах, а не о мероприятиях, санкционированных директивами самых высо-
ких инстанций44. С советской стороны не было отмечено никаких целенаправ-
ленных инструкций или приказов с целью уничтожения определенных групп
военнопленных. Что же касается немецкой стороны, то для нее приказ наподо-
бие сталинского, датированного началом 1946 г., в котором содержалось пред-
писание о том, что отныне ни один немецкий военнопленный не должен больше
погибнуть, был по причине национал-социалистической расовой ненависти
просто немыслим.
С победой союзников страдания советских военнопленных и принудитель-
ных рабочих не кончились. И хотя об их дальнейшей судьбе мало что известно,
имеются свидетельства о том, что после освобождения значительная их часть
была отправлена в сталинские лагеря принудительного труда — военнопленные
за то, что вопреки принятой присяге не боролись до конца, а принудительные
рабочие за то, что якобы сотрудничали с врагом. Только реформы, начатые Хру-
щевым после XX съезда КПСС (1956 г.) принесли им свободу. Но вплоть до
наших дней на тех, кто выжил, лежит клеймо. Их судьба оставалась запретной
темой, осторожно затрагивать которую стали только с началом «гласности»45.
И лишь в преддверье 50-летия Победы, 16 декабря 1994 года, Президент Ельцин
подписал указ, реабилитирующий бывших военнопленных и «остарбайтеров»46.
Однако на парад 9 мая 1995 года их не позвали.
Примечания
1	См.: Kurt W. Bohme, Die deutschen Kriegsgefangenen in sowjetischer Hand. Eine Bilanz, Munchen
1966 (= Zur Geschichte der deutschen Kriegsgefangenen des Zweiten Weltkrieges, Bd 7).
2	По данным отдела иностранных армий Востока в штабе ОКХ от 22 февраля 1945 г. (состояние
на 31 января 1945 г.) общее число военнопленных составило 5 734 528 человек (см.:
Bundesarchiv — Militararchiv Freiburg (BA—МА), H. 3/728). В справке управления по делам по-
левых укреплений штаба OKB от 20 января 1945 г. называется основанная на оценке начальни-
ка отдела по делам военнопленных в штабе OKB цифра (состояние на декабрь 1944 г.) в 5,6 млн.
человек (BA—МА, Wi VI. 82). Иоахим Гофман (см.: Joachim Hoffmann, Die Kriegfiihrung aus der
Sicht der Sowjetunion, в: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 4, Stuttgart 1983, S. 730),
ссылаясь на конкретно не указанные подлинные документы, берет за основу общее количество
пленных, равное *точно 5 245 882 человекам». Альфред Штрайм (см.: Alfred Streim, Die
Behandlung sowjetischer Kriegsgefangener im «Fall Barbarossa». Eine Dokumentation, Heidelberg
1981, S. 224) ссылается на справку отдела по делам военнопленных в штабе ОКВ от 1 мая
1944 г. (Niimbg. Dok. NOKW - 2125), где общее число определяется в 5 163 381 человек. Авторы
не приводят причин, по которым они отвергают вышеназванные источники.
3	Относительно подсчетов см.: Christian Streit, Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die
sowjetischen Kriegsgefangenen 1941—1945, Bonn, 3, veranderte Aufl., Bonn 1991, S. 128 ff., 244—
246. Цифру в 3,3 млн. следует воспринимать лишь как общий ориентир. Сколько-нибудь точ-
ный подсчет числа жертв из-за пробелов в сохранившейся документации невозможен. Следует
также заметить, что причастные государственные органы и инстанции вермахта с самого начала
стремились документально не фиксировать статистические данные об этих пленных с целью
смазать подлинную картину массовой их гибели (см. там же, S. 129 f.). Штрайм (см.
прим. 2, S. 246) производит свои расчеты, исходя из более низкой общей численности, и дает
число жертв, равное «минимум 2 530 000» (курсив Штрайма). Гофман (см. прим. 2, S. 730) на-
зывает цифру «примерно 2 млн.» — число, находящееся в явном противоречии с данными име¬
598

ющихся источников. Апологетическая работа Ганса Рошмана (см.: Hans Roschmann, Gutachten
zur Behandlung und zu den Verlusten sowjetischer Kriegsgefangener in deutscher Hand 1941—1945,
Ingolstadt 1982) несостоятельна в научном плане. Рошман подсчитывает количество жертв пу-
тем многократного вычитания одних и тех же факторов и низводит его до 1 680 000.
4	Aktennotiz v. 2.5.41, Nbg. Dok. 2718-PS, IMGT, Bd 31, S. 84.
5	Wirtschaftspolitische Richtlinien der Gruppe Landwirtschaft des Wirtschaftsstabes Ost v. 23.5.41, Nbg.
Dok. 126-EC, IMGT, Bd 36, S. 144 f.
6	Cm.: Streit (прим. 3), S. 67—79.
7	Тамже,S. 23 f., 224ff.
8	Относительно питания советских военнопленных см. там же, S. 137—162.
9	Относительно динамики смертности в 1941—1942 гт. см. там же, S. 130—137.
10Там же, S. 142-145.
11	К этому и последующему изложению см. там же, S. 171—177.
12	К последующему изложению см.: там же, S. 162—171. Приказ Рейхенау засвидетельствован в
докладе одного из сотрудников шефа абвера Канариса, датированном концом октября 1941 г.
(см.: NOKW-3147).
13	Там же: Streit (см. прим. 3), S. 166.
14	По затронутой здесь проблеме «преступных приказов» см. там же, S. 28—61. См. также: Helmut
Krausnick, Kommissarbefehl und «GerichtsbarkeitserlaB Barbarossa» in neuer Sicht, в:
Vierteljahrshefte fiir Zeitgeschichte, 25 (1977), S. 682—738; Jurgen Forster, Das Untemehmen
Barbarossa als Eroberungs- und Vemichtungskrieg, в: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg,
Bd 4, Stuttgart 1983, S. 413-447.
15	Текст напечатан в публ.: Untemehmen Barbarossa. Der deutsche Uberfall auf die Sowjetunion 1941,
hrsg. v. Gerd R. Ueberschar und Wolfram Wette, Paderborn 1984, S. 305—308. См. также интерпре-
тацию, исходящую от командования сухопутных войск (там же, S. 337 f.).
16	Текст см. там же, S. 313 f.
17	Franz Halder, Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabs des Heeres
1939-1942, bearb. v. Hans-Adolf Jacobsen, Bd 2, Stuttgart 1963, S. 337, 399 (30.3, 6.5.41).
18	Cm.: Krausnick (прим. 14), S. 733—736; Streit (см. прим. 3), S. 83—89; Jurgen Forster, Die Sicherung
des «Lebensraumes», в: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 4, Stuttgart 1983, S. 1062—
1070.
19	Соответствующий приказ Гейдриха с текстом соглашения см. в публ.: Ueberschar/Wette
(прим. 15), S. 346—349. См. также: Streit, (прим. 3), S. 87—105.
20	Штрайм (см. прим. 2, S. 244) на основе документально зафиксированных расстрелов определи-
ет минимальное число расстрелянных в 140 тыс. человек, но добавляет, что действительное ко-
личество может быть «значительно выше* (курсив Штрайма). См.: Streit (прим. 3), S. 104 f.
21	См.: Streit (прим. 3), S. 180—183. Приказ от 8 сентября 1941 г. воспроизведен в публ.:
Ueberschar/Wette (см. прим. 15), S. 351—354.
22	См.: Streit (прим. 3), S. 231 f. Text der Denkschrift bei Ueberschar/Wette (см. прим. 15), S. 355 f.
23	Cm.: Streit (прим. 3), S. 191—208.
24	Nbg. Dok. USSR-177, IMGT, Bd 39, S. 446 f.
25	Cm.: Streit (прим. 3), S. 253—260; Streim (прим. 2), S. 157—163,180—184.
26	Cm.: Streit (прим. 3), S. 246-249.
27	См. там же, S. 183—187; Streim (прим. 2), S. 163—187.
28	Lagebericht des Befh. Riickw. Heeresgeb. Nord v. 15.3.42, BA-MA, RH 22/v. 232.
29	На встрече с начальниками штабов групп армий и армий в Орше 13 ноября 1941 г., в ходе кото-
рой он, согласно записи начальника штаба 18-го армейского корпуса, заявил также: «Находя-
щиеся в лагерях неработающие военнопленные должны умирать с голоду» (Nbg. Dok. NOKW-
1535).
30	Meldung der Armeegefangenensammelstelle 21 v. 19.1.42, BA-MA, AOK 2/19902/67; cm.: Nbg.
Dok. 081-PS, IMGT, Bd 25, S. 158; Ulrich von Hassell, Vom andern Deutschland. Aus den
nachgelassenen Tagebiichem 1938—1944, Frankfurt/M. 1964, S. 207 (1.11.41); Nbg. Dok. D-297.
31	Cm.: Streit (прим. 3), S. 249-253,260—267.
32	См. там же, S. 238—288.
33	Там же, S. 248 f.
34	Там же, S. 268—272. Следующую ниже цитату см. там же, S. 253.
35	См.: Ulrich Herbert, Fremdarbeiter. Politik und Praxis des «Auslander-Einsatzes» in der
Kriegswirtschaft desDritten Reiches, Berlin, Bonn 1985; Dietrich Eichholtz, Geschichte derdeutschen
Kriegswirtschaft 1939-1945, Bd 2, Berlin 1985, S. 186-292.
599

36	См.: Der Arbeitseinsatz im GroBdeutschen Reich, Dez. 1944, Bundesarchiv Koblenz (BA), RD 89/28.
37	Cm.: Alexander Dallin, Deutsche Herrschaft in RuBland 1941 — 1945. Eine Studie uber
Besatzungspolitik, Dusseldorf 1958, S. 465.
38	Согласно записи, сделанной в отделе военной пропаганды штаба ОКВ 7 мая 1942 г. См.: Norbert
Muller (Hrsg.), Deutsche Besatzungspolitik in derUdSSR. Dokumente, Koln 1980, S. 289 f.; Dallin (cm.
прим. 37), S. 448 f.; Herbert (см. прим. 35), S. 157 ff.; Eisen schaffende Industrie v. 5.9.42, BA,
R 10 III/7.
39	Цит. no: Herbert (см. прим. 35), S. 287 f.
40	Cm.: PzAOK3/OQu., Notizen fur Gen.-Qu.-Besprechung am 4.4.43, BA-MA, PzAOK 3/41967/11.
41	Cm.: Verordnung des OKH: Muller (прим. 38), S. 300—303; die Befehle des Befh. Riickw. Heeresgeb.
Siid v. 8.2.42 und des XXIX. AKv. 24.1.43, S. 285; 299. - Die Rede Himmlers: IMGT, Bd 29, S. 123
(Nbg. Dok. 1919—PS).
42	Cm.: Befehl des Befh. im Heeresgeb. Nord v. 21.9.43; Muller (прим.. 38), S. 348 f.; cm.: den
Fiihrerbefehl Nr. 4 v. Febr. 1943, там же, S. 334 f. — см. также S. 363—372.
43	См. введение Эриха Машке к книге Гедвиги Фляйшхаккер «Немецкие военнопленные в Совет-
ском Союзе» (Hedwig Fleischhacker, Die deutschen Kriegsgefangenen in der Sowjetunion. Der Faktor
Hunger, Munchen 1965 (= Zur Geschichte der deutschen Kriegsgefangenen des Zweiten
Weltkrieges, Bd 3), S. VII-LI).
44	См. перечень случаев в документах отдела международного права в управлении «Заграница —
контрразведка» штаба ОКВ (ВА-МА, RW 5/v. 506). Приказ Сталина см.: Bohme ( прим. 1), S. 109.
45	См.: Christian Streit, Zum Schicksal der sowjetischen Kriegsgefangenen in deutscher Hand, в: Hans-
Adolf Jacobsen/Daniel Proektor u.a., Hrsg., Deutsch-russische Zeitenwende. Krieg und Frieden
1941-1945, Baden-Baden 1995, S. 451-454.
46	Wostock 3,1995, c. 43-49.

Герхард Шрайбер
Военные рабы в «третьем рейхе»
К вопросу о судьбе разоруженных итальянских солдат
после 8 сентября 1943 г.*
Мезальянс, заключенный Гитлером и Муссолини в 1936—1939 гг., который
маршал Бадольо и другие наследники дуче после свержения последнего 25 июля
1943 г. соблюдали еще несколько недель, в результате объявленного 8 сентября
выхода Италии из войны, формально распался. Немцы и итальянцы вновь ока*
зались в состоянии, напоминавшем в некоторых отношениях ситуацию 1915—
1916 гг. Вновь, как и тогда, немецкая сторона обвинила итальянскую в «преда-
тельстве», хотя для этого у нее не было никаких причин и никаких оснований. Но
в те времена спрос на способность мыслить был, как видно, столь же мал, как и
на искренность. Доминировавшими приметами дня были фарисейство, бесче*
стность и ненависть ко всему итальянскому, которую невозможно было объяс-
нить только перемирием между союзниками и Римом.
Процедуре выхода Италии из войны были присущи — это очевидно — мно-
гочисленные политические, военные и организационные недостатки. Но, говоря
об этом, следует, конечно, в общем и целом учитывать тот факт, что именно не-
мецкая нетерпимость в отношении известных в Берлине национальных устрем-
лений Италии оказала существенное влияние на избранный итальянцами спо-
соб выхода из войны. При его осуществлении немцы в конечном счете не оста-
вили итальянцам никакого другого выбора.
В остальном, однако, в решении итальянского правительства отразилось не-
что большее, чем просто политический расчет. И в германской реакции нашло
выражение не только мотивированное ситуацией возмущение. Увы, здесь про-
явились различия в общественных структурах.
Чтобы пояснить, что в данном случае имеется в виду, можно, например, на-
помнить, что в Северной Италии уже в марте 1943 г. возникло стачечное движе-
ние, охватившее до 300 тыс. рабочих. В Берлине, напротив, Геббельс 18 февраля,
то есть несколькими неделями ранее, задал в «Спортпаласт» свой пресловутый
наводящий вопрос, вызвавший неистовую овацию. Он получил ответ, который
не был для него неожиданным. Присутствовавшие хотели тотальной войны, да-
же если бы она превзошла все, что можно было себе вообразить до сих пор. Рей-
хсминистр пропаганды саркастически охарактеризовал поведение своих слуша-
телей как «час идиотизма». К этому, видимо, все в действительности и своди-
лось.
Конечно, и в Германии имелись недовольные режимом рабочие, но до заба-
стовок тут дело не доходило. Мирное поведение населения нельзя вполне удов-
летворительно объяснить л ишь террором, топор которого висел над людьми. Де-
ло было сложнее. Речь шла об аспектах специфической политической культуры,
уходившей своими корнями в глубь немецкой истории.
Но как бы там ни было, в конкретной ситуации лета 1943 г. со всей непос-
Данная статья в основном воспроизводит итоговые соображения моего исследования *Die
italienischen Militarintemierten im deutschen Machtbereich 1943 bis 1945. Munchen 1989( «Интерни-
рованные итальянские военнослужащие в сфере германского влияния в 1943—1945 гг.»). Там
представлены доказательства по всему комплексу затронутых тем и сформулированных выводов,
а также сведения о степени изученности проблемы.
601

родственностью проявилась решимость большинства немцев держаться до так
называемого горького конца. Поэтому у них отсутствовало понимание того, что
в сознании многих итальянцев сложилось свое представление о взаимосвязи
между борьбой и победой. Большинство людей южнее Альп считало борьбу бес-
смысленной, потому что для держав «оси» победа уже давно была недостижимой.
Чтобы осознать это, не нужны были ни специальная военная подготовка, ни ка-
кая-то секретная информация. Любой сколько-нибудь трезво мыслящий совре-
менник в состоянии был оценить сложившееся положение вещей. После высад-
ки войск союзников на Сицилии в июле 1943 г. у итальянского правительства не
было иного выхода, кроме скорейшего выхода из войны. От Рима требовалось
проявить государственную мудрость. Интересы национального самосохранения
безальтернативно предписывали прекратить бессмысленное истребление людей
и бесполезное уничтожение материальных ценностей. Пока еще нация здорова,
она не развивает в себе ментальность леммингов.
Именно потому, что итальянцы были от этого свободны, следует считать в
высшей степени трагичным, что единственно правильный вывод, к которому их
лидеры пришли, исходя из развития военной ситуации, привел к несказанным
страданиям и опустошительным разрушениям. Италия оказалась вовлеченной в
жестокую братоубийственную войну. Она стала полем битвы для вермахта и его
противников. Раны, нанесенные тогда, еще долго после окончания второй миро-
вой войны болезненно напоминали о себе в итальянском обществе.
После своего освобождения немецкими десантниками дуче создал в сентяб-
ре 1943 г. марионеточное государство — Республику Сало. К чему это привело,
видно не в последнюю очередь из того, что итальянские граждане принудитель-
но загонялись им в качестве рабочей силы в национал-социалистическую воен-
ную экономику. Чтобы хоть как-то компенсировать дефицит добровольцев, не-
мцы регулярно организовывали охоту на людей или охоту на рабов — так это
звучало даже на официальном языке. В течение примерно 20 месяцев Италия
Муссолини находилась на положении провинции «рейха». Ее население терпело
произвол оккупационной державы. С сентября оно все больше стало чувствовать
себя ограбленным и эксплуатируемым. Происходили невероятные вещи. Уже
один тот факт, что генерал-фельдмаршал Кессельринг, который, по его собст-
венному заявлению, после выхода итальянцев из войны мог их только ненави-
деть, летом 1944 г. вынужден был ради обуздания своих мародерствующих орд
издать приказ о расстрелах без соблюдения каких-либо военно-правовых судеб-
ных процедур, говорит сам за себя. Среди жертв злодеяний, в совершении кото-
рых сообща были повинны вермахт, полиция и СС, числились женщины, дети
и старики.
Воздействие подобного обращения, в основе которого лежали лишь собст-
венный произвол и полное игнорирование закона, морали, а также прав и инте-
ресов других, особенно сильно испытали на себе разоруженные вермахтом
итальянские войска.
По состоянию на 8 сентября 1943 г. вооруженные силы Италии насчитыва-
ли свыше 1,5 млн. человек. Из них в зоне действий группы армий «Б», то есть в
Северной и Центральной Италии, вынуждены были сложить оружие примерно
416 тыс. человек. На территории, подконтрольной главнокомандующему вой-
сками на Юге (с ноября 1943 г. — на Юго-Западе), то есть в районе вокруг Рима
и в Южной Италии, подверглись разоружению около 102 тыс., а в зоне действий
19-й армии на юге Франции — до 59 тыс. человек. О разоружении примерно 165
тыс. итальянских солдат доложило командование 2-й танковой армии, диспло-
цировавшейся на территории Югославии и Албании. В зоне действий группы
армий «Е», включавшей Грецию и острова Восточного Средиземноморья, со-
гласно докладам, сложили оружие порядка 265 тыс. итальянцев. В общей слож¬
602

ности это должно было составить 1007 тыс. военнослужащих. Не все попали в
плен или в списочные реестры.
У этой последней «победы» германского вермахта, принесшей солдатам Гит-
лера вторую по размерам за всю войну «добычу», было немало причин весьма
разнообразного характера. Среди прочего можно указать на ошибки итал ьянско-
го военно-политического руководства. Его приказы, имевшие целью подгото-
вить армию к действиям в новой для нее ситуации, были изданы слишком поз-
дно и притом в весьма туманных выражениях. Но главное, в те решающие дни с
8 по 11 сентября оно фактически оставило войска на произвол судьбы. Несом-
ненно, важную роль сыграли также длительные и целеустремленные приготов-
ления немецкой стороны к уже ожидавшемуся со времени потери Северной Аф-
рики выходу Италии из войны. Дивизии вермахта точно знали, что им надлежа-
ло делать по получении кодового сигнала «Ось», по которому должно было на-
чаться принятие контрмер. Сверх того нельзя было недооценивать и важность
таких обстоятельств, как недостаточная согласованность итальянских и союзни-
ческих планов, структурные изъяны королевских сухопутных войск и ряд дру-
гих недостатков. Одним из решающих факторов явилось также нарушение не-
мецкими генералами своих обещаний. Идя на заведомую ложь, они обещали
итальянцам, что те после сдачи оружия будут отправлены на родину. Без такого
подлого обмана, без умышленного введения в заблуждение и без коварного зло-
употребления доверием, которое слишком многие итальянские офицеры все
еще питали к своим прежним собратьям по оружию, события за пределами мет-
рополии развивались бы совсем не так, как произошло на деле.
Конечно, вполне допустимо было бы проявить понимание и в отношении
многих немецких мер и акций, диктовавшихся военно-политической ситуа-
цией. Но германское руководство, увы, ими не ограничилось. Гитлер и командо-
вание вермахта издали ряд преступных приказов, появление которых абсолютно
ничем нельзя оправдать. Речь шла не об адекватной реакции на происходившие
события — речь шла о мести. Некоторые из изданных тогда директив остались
беспримерными в истории второй мировой войны.
Преступно было расстреливать по законам военного времени как партизан
итальянских войсковых командиров за то, что они не могли до истечения огра-
ничейного жесткими временными рамками ультиматума побудить своих сол-
дат к сдаче оружия. На процессе по делу обвиненных в совершении военных пре-
ступлений германских генералов из группировки войск на Юго-Востоке в этой
связи было четко установлено, что итальянские военнослужащие, воспротивив-
шиеся разоружению, действовали как представители воюющей стороны в пол-
ном соответствии с требованиями Гаагской конвенции. Их ни в коем случае
нельзя было зачислять в разряд партизан и подвергать соответствующему нака-
занию.
Преступлением, далее, была казнь офицеров, подчиненные которых допу-
скали передачу своего оружия в руки повстанцев или сообща действовали вместе
с борцами Сопротивления. Унтер-офицеров и рядовых солдат таких частей ко-
мандование вермахта — тоже вопреки международному праву — перебрасывало
для использования в качестве рабочей силы в тыловые районы сухопутных
войск на Востоке.
Преступным следует назвать приказ командования 22-го горнострелкового
армейского корпуса, в котором предписывалось без суда расстреливать попадав-
шихся переодетыми в гражданское платье итальянских военнослужащих. Этой
директивой генералы указанного корпуса преступили самые элементарные нор-
мы и принципы военного права. Доказано, что на основании упомянутого при-
каза было уничтожено немалое число итальянцев.
Преступную цель преследовал и так называемый «указ о пуле» от 4 марта
603

1944 г., в авторстве которого никто так и не захотел сознаться. Он предусматри-
вал, что схваченные во время побега итальянские офицеры и неработающие ун-
тер-офицеры — наряду с военнопленными других национальностей — должны
передаваться в распоряжение гестапо, которое, соблюдая строжайшую секрет-
ность, переправляла этих пленных в концлагерь Маутхаузен. Там их либо уби-
вали выстрелом в затылок во время печально известной процедуры измерения
роста, либо — когда речь шла о более или менее многочисленных группах —
уничтожали в газовых камерах.
Не менее преступным был приказ Гитлера, предписывавший периодически
избавляться от пленных на греческом острове Кефалиния. При выполнении
этой варварской директивы вермахт перемолол в своей кровавой мясорубке ты-
сячи итальянских военнослужащих, несмотря на то что они сдались на милость
германского командования.
Выполнение распоряжения главнокомандующего германскими военно-
морскими силами гросс-адмирала Дёница, которое предусматривало, что все
старшие офицеры подводного флота и других соединений итальянских ВМС
должны быть судимы по законам военного времени, если они несут ответствен-
ность за ведение боевых действий против германских военно-морских сил, тоже
вело к совершению военных преступлений.
Тяжелое прегрешение перед международным военным правом содержала в
себе директива, предписывавшая перевозить итальянских военнопленных с гре-
ческих островов на континент, совершенно не считаясь с отсутствием на транс-
портных судах спасательных средств. Никогда уже, видимо, не удастся с уверен-
ностью сказать, скольким из тех более чем 13 тыс. человек, которые утонули
вместе с ушедшими на дно безнадежно перегруженными транспортными кораб-
лями, суждено было стать жертвами противоречившего международному праву
распоряжения германского гросс-адмирала. Число их, надо полагать, было
очень большим. Ибо ведь когда летом 1944 г. — при отходе группы армий «Ф» из
юго-восточного региона Европы — германским военно-морским силам при-
шлось перевозить солдат вермахта с островных опорных пунктов на территорию
континентальной Греции, условия эвакуации были более сложными, а потери в
кораблях еще более высокими, чем в 1943 г., но тем не менее людские потери
оказались минимальными. Объяснялось это достаточным количеством спаса-
тельных средств, соблюдением надлежащих мер безопасности и интенсивным
оказанием помощи в экстремальных ситуациях.
Лишь горстка немецких офицеров отказывалась выполнять приказы, кото-
рые как таковые могли расцениваться и действительно расценивались как пре-
ступные.
В том, как германская сторона поступила с итальянскими вооруженными
силами, со всей очевидностью проявились распад военной профессиональной
этики внутри вермахта и полное игнорирование международного военного пра-
ва политическим и военным руководством. Едва ли сколько-нибудь значимым
представляется здесь то соображение, что большинство немецких военнослужа-
щих не участвовали — по чисто случайному стечению обстоятельств — в подо-
бных мерзостях. Ибо, поскольку уничтожение итальянских офицеров и солдат
осуществлялось по недвусмысленному приказу командования вермахта, нет ни
малейших оснований предполагать, что основная масса войск не выполняла бы
подобных директив даже в случае несогласия с ними. Число жертв противоправ-
ных приказов колеблется от 5200 до примерно 6300 убитых итальянских воен-
нослужащих.
Тех итальянцев, которые отказывались служить Муссолини и Гитлеру, им-
перское руководство с самого начала намеревалось использовать на принуди-
тельных работах в германской военной экономике. Первоначально это решение
604

касалось лишь унтер-офицерского и рядового состава, но начиная со второй по-
ловины 1944 г. оно стало во все большей мере распространяться и на офицеров.
Примерно 600 тыс. военнослужащих из состава бывшей итальянской армии
работали в «рейхе» и на оккупированных территориях — на различных предпри-
ятиях и на объектах вермахта — в интересах достижения военных целей нацио-
нал-социалистической Германии. Их использование существенно улучшало уд-
ручающее положение с рабочей силой. Но именно поэтому и удивляет жестокое
обращение с ними. Этих привлекаемых к принудительному труду итальянских
военнослужащих можно было без всякого преувеличения назвать «военными
рабами».
Описывать судьбу интернированных итальянских офицеров и солдат на под-
контрольных «рейху» территориях — значит неизбежно приводить неопровер-
жимые свидетельства проявления бесчеловечности, цинизма, унижений, садиз-
ма, а также беспощадной эксплуатации; говорить о надругательстве над ними ох-
ранников и надсмотрщиков; называть места, где люди обрекались на гибель ли-
шением пищи, изоляцией, физическими наказаниями, отсутствием медицин-
ской помощи и отказом в религиозной поддержке; упоминать о ненависти, с ка-
кой относилось к ним — в случаях установления контактов — большинство не-
мецкого населения; обрисовывать последствия, которые влекли за собой болез-
ни, а также психическое и физическое истощение; наконец, сообщать о слишком
частых случаях естественной, хотя и отнюдь не нормальной, и нередко насильст-
венной смерти.
Были в обращении с итальянцами, конечно, и исключения, но они, как пред-
ставляется, в силу своей эпизодичности нисколько не меняли общей картины.
Кроме того, существовали различия в жизненных условиях. В солдатских лаге-
рях они были более суровыми, чем в офицерских. На Балканах они были хуже,
чем где-либо, если не учитывать штрафных и концентрационных лагерей. Но
даже при всех исключениях и различиях для подавляющего большинства плен-
ных время, прожитое в условиях интернирования, было в самом настоящем
смысле адом. В конце всех этих страданий и лишений мы видим страшный
итог: около 20 тыс. человек (по немецким данным, которые, конечно, едва ли
могут считаться полными) умерли в лагерях, примерно 5400 — пропали без ве-
сти или были убиты в районе боевых действий сухопутных войск на Востоке, до
13 300 — погибли при транспортировке и 6300 человек были попросту уничто-
жены. Итак, не считая павших на поле боя, эти потери в общей сложности дают
цифру в 45 тыс. человек.
С учетом условий, которые существовали в немецких лагерях для военно-
пленных, не приходится удивляться тому, что иные страдальцы позволяли се-
бе переметнуться на другую сторону. Предположительно около 180 тыс. чело-
век покинули лагеря, согласившись выступать в качестве «желающих помо-
гать» вермахту или вступить в фашистскую армию Муссолини. В общем и
целом эти «желающие помогать» и «верные союзу» итальянцы находились в
лагерях довольно короткое время.
Побудительные мотивы перехода на немецкую сторону поддаются более или
менее достоверной реконструкции. Часть людей решилась на это, поскольку уже
много ранее чувствовала идеологическое родство с фашизмом. Имелось также
немало таких, кто приняли решение по оппортунистическим соображениям. А
иные просто поддались человеческой слабости.
Когда в лагеря пришла первая зима, а соответствующей одежды и достаточ-
ного питания не было, когда среди военнослужащих начинали свирепствовать
эпидемии и изолированность от родных и близких становилась все более давя-
щей и угнетающей, тогда терзающий голод, холод, озабоченность судьбой
семьи, страх за собственное существование и жажда выжить нередко ломали во¬
605

лю к сопротивлению даже у многих из тех, кто раньше отказывался переходить
на сторону немцев. Чтобы составить себе представление о том, что творилось
тогда в лагерях, достаточно почитать отчеты фашистских функционеров, кото-
рых нельзя заподозрить ни в какой германофобии. В них говорилось о мужчи-
нах, превратившихся в голые скелеты или опухших от голода, потерявших в не-
выносимых лагерных условиях разум или лишившихся дара речи. К концу
1944 г. в лагерях для интернированных прозябали подобным образом прибли-
зительно 15 тыс. изнуренных и сломленных адскими условиями труда итальян-
цев, большинство которых, если бы их не репатриировали, ожидала верная
смерть. В Германии их физическое состояние считалось непоправимым. Нема-
лое число тех, кто вернулся домой, из-за их ужасного физического состояния
приходилось просто скрывать от глаз итальянской общественности.
Основная масса разоруженных итальянских военнослужащих все же нахо-
дила в себе силу противостоять любым посулам и любому давлению. На этой
почве у них уже в первые дни пребывания в немецком плену во многих случаях
начало крепнуть сознательное сопротивление, имевшее, как представляется, не
только политическую и этическую, но и — в самом простом, то есть свободном
от всякого налета теоретизирования, смысле — антифашистскую мотивацию.
Воля к сопротивлению питалась из многих и разнообразных источников, кото-
рые едва ли можно четко отграничить один от другого. Если подходить к этой
проблеме под национал-социалистическим или фашистским углом зрения, то
становится очевидно: Берлин и Сало воспринимали поведение интернирован-
ных военнослужащих как отказ от участия в войне и неприятие господства двух
диктаторов. Если встать на такую точку зрения, то придется признать наличие
массового пассивного сопротивления пленных. Но независимо от этого нежела-
ние принять сторону немцев одновременно являлось и ответом на их бесчело-
вечное обращение с «интернированными военнослужащими».
Такое определение разоруженных и взятых в плен итальянских военнослу-
жащих, введенное в обиход Гитлером, послужило поводом для бесчисленных
спекуляций. Со стороны Гитлера это был чисто пропагандистский прием, кото-
рым он хотел формально подчеркнуть свое лояльное отношение к стабилизации
внутриполитических позиций Муссолини. По его замыслу, упомянутое опреде-
ление должно было символизировать предпочтительное отношение германских
властей к итальянским военнопленным. Однако интернированные итальянцы
убеждались, что их положение не лучше — как утверждала национал-социали-
стическая пропаганда, — а, как правило, хуже условий содержания пленных дру-
гих национальностей. И подчас они и в самом деле оказывались в худшем поло-
жении даже по сравнению с советскими военнопленными.
В конечном счете введение в обиход Гитлером терминологического новше-
ства привело к тому, что вермахт смог распространить на разоруженных экс-со-
юзников все обязанности военнопленных, не признавая формально за собой ни-
каких обязанностей, вытекавших из Женевской конвенции об обращении с воен-
копленными 1929 г. Вследствие этого интернированные целиком и полностью
зависели от немецкой благосклонности. К тому же Гитлер и вермахт с помощью
различных маневров отстранили Международный Красный Крест от оказания
помощи итальянцам, поскольку последние официально не считались военно-
пленными. Зато Берлин предоставил неограниченную свободу действий «Серви-
цио ассистенца интерната» — общественной службе, созданной в Республике Са-
ло для оказания помощи итальянским военнопленным. Тонкость замысла со-
стояла в том, что работники этой службы в спорных случаях могли апеллировать
только к собственному правительству, являвшемуся марионеткой Берлина.
Сложившейся ситуации отнюдь не противоречил тот факт, что Гитлер в
июле 1944 г. удовлетворил просьбу Муссолини и одобрил предложение о пре¬
606

вращении интернированных военнослужащих в так называемых свободных
гражданских работников. Эта уступка объяснялась исключительно соображени-
ями военно-экономической целесообразности. Нехватка рабочей силы в «рейхе»
вынуждала интенсифицировать ее продуктивность, а то, что итальянцы не отли-
чались высокой производительностью труда, не было тайной. Даже потогонная
система, увязывавшая размеры рациона с выработкой, мало что могла изме-
нить. И напротив, принудительные рабочие, как показала реальность, были 60-
лее склонны позитивно реагировать на определенные уступки — особенно на
улучшение питания. Учитывая это, немецкая сторона попыталась добиться
своей цели также и путем изменения статуса интернированных итальянцев, ко-
торое было предпринято в августе-сентябре 1944 г. Для Гитлера и его окружения
перевод военнопленных в гражданский статус не был сопряжен с риском, по-
скольку и «свободные» рабочие должны были оставаться в «рейхе». Имперское
руководство надеялось, что итальянцы (некоторые группы остались не затрону-
тыми предпринимаемой акцией) поддадутся очередному обману.
На деле же, насколько можно судить, лишь треть их добровольно согласилась
на изменение статуса. Остальных, после того как ни угрозы, ни насильственные
меры желаемого результата не дали, немцы превратили в «свободных» рабочих в
приказном порядке, после чего они стали, правда, жить по другую сторону колю-
чей проволоки, но, как и прежде, оставались пленниками Германии. Практиче-
ски ничего не изменилось и в отношении к ним населения, а что касалось пита-
ния, обращения, снабжения одеждой и оплаты труда, то по этим показателям они
вплоть до мая 1945 г. находились на предпоследнем месте в иерархии иностран-
ных рабочих, принудительных рабочих, а также работающих военнопленных.
Возникает вопрос: имело ли в данном случае место некое исключительное
событие, спонтанная и не пропущенная сквозь призму анализа реакция или, мо-
жет быть, происшедшее все-таки следует рассматривать под углом зрения наци-
онал-социалистической идеологии и методов ее внедрения в умы людей?
Найти ответы можно лишь при условии, если задаться вопросом об отноше-
нии к человеку итальянской национальности вообще. При этом обращение с ин-
тернированными военнослужащими и итальянскими принудительными рабо-
чими, то есть жертвами проводившихся в Италии акций по «отлову» людей, и
даже с теми итальянцами, что остались верными союзу с «рейхом», следует рас-
сматривать в комплексе.
При подобном подходе к проблеме возникает впечатление, что обращение с
отдельными категориями итальянцев в сфере германской власти было весьма
различным. Над интернированными военнослужащими висел дамоклов меч
избиений и даже применения оружия. Им и депортированным принудитель-
ным рабочим приходилось хуже всех. Те же итальянцы, которые оставались вер-
ными союзу двух диктаторов, пользовались материальными преимуществами.
Но и их немцы третировали, унижали и презирали. И если военнопленные чаще
всего становились жертвами охранников, то добровольцы, пожелавшие воевать
на стороне немцев, с большой готовностью приговаривались к смерти «велико-
душной» в отношении итальянских военнослужащих германской военной юс-
тицией.
При всех различиях в деталях общий взгляд на проблему приводит к убеж-
дению, что циничное обращение с итальянцами предопределялось среди проче-
го еще и некой расово-идеологической максимой. В совершенно неискаженном
виде это нашло свое выражение в извращенной озабоченности руководителя
партийной канцелярии тем, что перевод интернированных итальянцев летом
1944 г. на положение гражданских рабочих может нанести ущерб «чистоте не-
мецкой крови». С этой позицией Бормана согласуется тот факт, что обращение
с итальянскими интернированными было хуже, чем с так называемыми родст-
607

венными в расовом отношении пленными. О подчиненном положении италь-
янцев как представителей низшей расы свидетельствует и намерение герман-
ского руководства отвести Италии в покоренной Европе всего лишь роль источ-
ника рабочей силы. Здесь просматривался вариант проектировавшегося СС «ра-
бовладельческого государства». Хотя итальянец еще не был поставлен на одну
доску со славянином, тем не менее он считался недостойным носить оружие. Об
этом представители Республики Сало даже докладывали своему правительству.
В их донесениях подчеркивалось, что обращение немцев с итальянцами показы-
вает, что первые считают вторых «неполноценными существами».
Между многочисленными проявлениями негативного отношения к италь-
янским гражданам и национал-социалистической расовой доктриной сущест-
вовала причинная взаимосвязь. И хотя в данном случае речь идет о гипотезе,
которую следовало бы проверить в рамках более широкого исследования, тем не
менее можно утверждать, что причины «третирования» итальянских интерниро-
ванных военнослужащих удастся достаточно полно выявить только в том случае,
если при этом будет принята во внимание расово-идеологическая обусловлен-
ность системы ценностей национал-социализма.
У каждого из сотен тысяч интернированных или пленных военнослужащих
была своя собственная судьба. Поэтому следует еще раз подчеркнуть, что не все
из них прошли через одинаковые испытания. Однако, несмотря на это, для боль-
шинства интернированных итальянцев весной 1945 г. завершилась поистине
адская фаза в их жизни.
Для точно не установленного числа бывших солдат итальянской королев-
ской армии то время закончилось так же, как оно началось для тысяч их интер-
нированных товарищей: бойней! С названиями таких городов, как Потхоф, Ун-
терлюс, Либенау, Хильдесгейм, Кассель и Тройенбритцен, связана насильст-
венная смерть более чем тысячи интернированных военнослужащих.
Параллельно событиям, которые инсценировались фанатичными привер-
женцами нацистского режима накануне его полного краха и которые с достаточ-
ным основанием можно назвать оргиями массовых убийств, начался отъезд
итальянских рабочих-рабов из Германии. С марта 1945 г. у границ Италии бур-
лил настоящий людской поток, уносивший на родину интернированных воен-
нослужащих, принудительных и добровольных рабочих. Творившееся там в те
дни напоминало бурление морского прибоя, выбрасывавшего на берег вместе с
обломками корабля оставшихся в живых пассажиров — изнуренных, обессилев-
ших, психологически надломленных, полуживых существ.
Это было также время, когда ушли с исторической сцены оба главных персо-
нажа драмы, в которой разоруженные итальянские военнослужащие играли
роль жертв. 28 апреля партизаны казнили пытавшегося бежать Муссолини. Два
дня спустя покончил с собой в превращенной в руины столице «рейха» Гитлер.
Однако смерть обоих диктаторов не коснулась судьбы возвращавшихся на роди-
ну интернированных военнослужащих. Для многих из них нормальная жизнь
еще долго оставалась вне досягаемости. Они по-прежнему были отмечены пе-
чатью пережитых испытаний, старадали от последствий своего пребывания в
плену.
И вот еще что кажется заслуживающим внимания: интернированные воен-
нослужащие не получили никаких компенсаций. Ни в Германии, ни в Италии,
где по крайней мере живы воспоминания, им не было отведено того места в ито-
говой исторической картине национал-социалистического и, соответственно,
фашистского господства, которое они и своим поведением, и своими страдани-
ями заслужили. В общем и целом они — после проявленного по отношению к
ним предательства, презрения, жестокого обращения и массовой гибели — кану-
ли в безвестность.

Рольф-Дитер Мюллер
Насильственное рекрутирование
«восточных рабочих». 1941—1944 гг.*
Их можно было видеть в Германии повсюду; трудились они и в деревнях, и
на рудниках, и на предприятиях в разрушенных бомбежками городах, внося та-
ким образом свой вынужденный вклад в военные усилия немцев. Это была не их
война, даже если национал-социалистическая пропаганда на заключительном
этапе и пыталась объявлять их союзниками в борьбе против большевизма. На-
против, они находились на самой низкой ступени иерархии, с помощью которой
национал-социалисты регулировали использование в «рейхе» так называемых
иностранных рабочих, и в том, что касалось питания, обслуживания и обраще-
ния, едва ли имели какое-то преимущество перед использовавшимися в качест-
ве принудительной рабочей силы евреями и узниками концлагерей. Бюрократа-
ческие придирки, притеснения и дескриминация вытекали из жесткого расиз-
ма, который выделял их в качестве обособленной группы. Этот особый статус
был окончательно отменен, если верить «Свободному бюллетеню имперских за-
конов»1, только в феврале 1945 г., когда на Берлин уже шли красноармейцы —
отцы и сыновья всех этих большей частью девушек и женщин, юношей и муж-
чин, насильственно вывезенных в «рейх» из Украины, Прибалтики, Белоруссии
и других оккупированных Германией регионов СССР.
В «рейхе» они назывались «восточными рабочими», чем имелось в виду ли-
шить их даже национальности. Сверх того и поныне в памяти их бывших немец-
ких начальников и коллег они остались, как правило, безымянными — были
просто «Иванами». В нынешних дискуссиях о компенсациях о них нет речи. Тог-
да они являлись гражданами враждебной державы, сегодня они — нередко уве-
шанные орденами ветераны и пенсионеры Советского государства, то есть в гла-
зах многих все еще по-прежнему враги. При этом и после возвращения на роди-
ну в конце войны они долго оставались изгоями и отщепенцами, подозреваемы-
ми сталинским режимом в том, что являются пособниками нацистов или эвен-
туальными шпионами Запада, с которым они независимо от обстоятельств на
короткое время свели знакомство. В новейшей советской историографии они
нашли определенную форму реабилитации как мученики и борцы Сопротивле-
ния2.
И в западных исследованиях по проблематике иностранных рабочих, опуб-
ликованных десятилетия спустя после этой судьбоносной встречи между немца-
ми и их восточноевропейскими соседями, «восточным рабочим» тоже отводится
скромное место. В связи с тем, что архивы у них на родине остаются закрытыми,
а опросы среди них по языковым, географическим и политическим причинам
оказываются более трудным делом, чем среди представителей других наций, и
охватывают они в лучшем случае лишь оставшихся в Германии бывших «вое-
точных рабочих», более интенсивного исследования этой тематики, пожалуй, не
приходится и ждать. К тому же на оккупированных советских территориях при
Некоторые итоги ведущихся на Западе исследований по проблеме иностранных рабочих были
подведены на состоявшемся в Мюльгейме (Рур) международном симпозиуме на тему «Иностран-
ные гражданские рабочие, военнопленные и узники концлагерей в германской военной экономике
в 1939—1945 гг.». Приводимый здесь текст основан на докладе, с которым я выступал на упомя-
нутом симпозиуме.
609

«вербовках» захватчики применяли, наверное, самые беспощадные меры, выли-
вавшиеся в массовые преступления, размах и конкретные формы которых не-
возможно в полной мере реконструировать3.
Для описания положения, переживаний и ответных действий жертв герман־
ской политики рекрутирования не нашлось надежного хрониста. В Советском
Союзе — в отличие от других оккупированных регионов — немцы смогли под-
чинить своей власти только небольшую часть государственной территории.
Здесь не было ни победы вермахта, ни перемирия. Управление занятой террито-
рией немцы в основном взяли на себя, опираясь при этом на поддержку местных
коллаборационистов. Следовательно, представлять интересы населения во взаи-
моотношениях с оккупационной державой было некому. Споры вокруг полити-
ки рекрутирования велись только между различными фракциями самого наци-
онал-социалистического истеблишмента. Затронутое оккупацией население ос־
тавалось как бы безмолвной массой. Так все это выглядит, и так же отражается в
историографии. В зависимости от ситуации с источниковедческой базой доми-
нирует точка зрения либо Берлина, либо Москвы4.
При каких обстоятельствах миллионы советских граждан во время второй
мировой войны были завербованы или насильно вывезены для использования
в качестве рабочей силы в германской военной экономике? В более ранней за-
падной литературе, посвященной национал-социалистической оккупационной
политике, этот вопрос хотя и затрагивался, но ответ на него давался исключи-
тельно с позиций оккупационной державы и ее проблем5. Не подлежит сомне-
нию, что при неразрешенном споре внутри поликратии оккупационного режима
вопрос о принудительном рекрутировании, о практиковавшихся Заукелем «от־
ловах рабов», как это уже тогда определялось критиками такой политики, играл
ключевую роль. Но пытаться оценивать эти события только под углом зрения
интересов оккупационной державы значит солидаризироваться с позицией тех,
кто все это совершал, значит очутиться в призрачном мире бюрократий и идео־
логий, контрастировавшим с жестокостями реальных событий.
До тех пор, пока представляется возможным использовать только немецкие
источники, указанной дилеммы полностью не преодолеть. Правда, можно кон-
статировать, что национал-социалистические архивы содержат уйму отчетов о
реакции советских граждан. Эти отчеты использовались тогда в качестве аргу-
ментационной базы отдельными органами и ответственными должностными
лицами, ратовавшими за изменение оккупационной политики. Приводимые в
них свидетельства при всей ограниченности их ценности содержали полезные
данные, позволяющие составить более или менее цельное представление. Цен-
ные высказывания самих пострадавших были изъяты цензурой при тайной пер-
люстрации писем, которые «восточные рабочие» посылали по немецкой почтена
родину. Полное же и систематическое освещение процессов рекрутирования со-
ветской рабочей силы как ключевой проблемы и для оккупационной политики, и
для германской военной экономики остается пока благим пожеланием. Тем не
менее да позволено все же будет высказать несколько соображений относительно
эволюции политики рекрутирования и реакции на нее советского населения.
I
В результате наступательных операций германских войск 1941—1942 гг. в
их руках временно оказалось до 55 млн. советских граждан. До этого с соответ-
ствующих территорий примерно 25 млн. человек бежали либо были эвакуиро-
ваны. К 30 июня 1944 г. в «рейх» были вывезены в качестве «восточных рабочих»
в общей сложности около 2,8 млн. человек6. В середине 1942 г. на самой оккупи-
рованной территории примерно 22 млн. человек были привлечены для работ,
610

которые велись в немецких целях или под немецким надзором, в основном (20,8
млн.) в сельском хозяйстве7.
Итак, немцы могли (а может быть, хотели) использовать в своих целях толь-
ко часть восточного потенциала рабочей силы? Анализ состава населения позво-
ляет наметить объективные границы, заранее лимитировавшие немецкие уси-
лия. Треть оседлого населения — как уже указывалось — бежала или была эваку-
ирована. В основном это были наиболее производительные группы населения в
возрасте от 20 до 40 лет, которые были призваны в ряды Красной Армии или в
качестве квалифицированных рабочих и специалистов содействовали мобили-
зации советского тыла. Речь шла прежде всего о рабочем классе. Остались же не
эвакуированными большей частью женщины и дети, а также пожилые люди, то
есть по большей части непроизводительная часть населения, и основная масса
сельского населения, едва оправившаяся от репрессий 30-х годов.
Уже здесь просматриваются трудности германских оккупационных властей,
связанные с осуществлением намерения полностью подчинить себе и заставить
работать попавших в их руки людей. Немалая часть этих людей оставалась пре-
доставленной сама себе или активно скрывалась от оккупационных властей. В
отличие от других оккупированных регионов в СССР не было частного произ-
водства, в рамках которого люди могли бы обеспечивать себя средствами к су-
ществованию, не было частных предприятий, частной сферы услуг и частных
крестьянских хозяйств. Чтобы выжить, имелась лишь одна альтернатива: либо
работа на немцев, либо переход на нелегальное положение.
II
А теперь бросим мысленный взгляд на фазы рекрутирования населения ок-
купированных территорий для использования в интересах «рейха». Только из
районов военных действий, где проживало до 30 млн. человек, было вывезено на
работы в Германию 1,4 млн., в основном (около 920 тыс.) с Украины8. Как мае-
штабы рекрутирования, так и распределение его по отдельным регионам соот-
носились между гражданской и военной администрациями примерно поровну.
Хронологически динамика цифровых показателей выглядела в зоне военных
операций вермахта на советской территории так:
1. До начала 1942 г. было осуществлено лишь небольшое число акций. В Га-
лиции было навербовано 62,1 тыс., в Прибалтике и Белостокской области —
примерно 20 тыс. «единиц рабочей силы». Рекрутирование 5 тыс. горняков в
Кривом Роге шло весьма медленно. Первый эшелон с 1200 рабочими отправил-
ся в Германию в декабре 1941 г.
2.1942 г. ознаменовался — как и на других оккупированных Германией тер-
риториях — наибольшим количеством вывозимых на работы в Германию со-
ветских граждан; в этом году соответствующий показатель составил 805 136 че-
ловек, причем максимума этот процесс достиг в летние месяцы (июнь: 163 998
человек).
3. В конце 1942 — начале 1943 г. произошло резкое падение соответствую-
щих показателей, а летом 1943 г. относительно низкая ежемесячная квота была
на уровне февраля 1942 г. (в среднем 20 тыс. человек).
4. Весной 1944 г. снова наметился рост (высшей точкой явился март: 103
907 человек), который, однако, уже не достигал показателей 1942 г. Осенью
1944 г. рекрутирование в конце концов прекратилась.
Первая фаза оккупационной политики была отмечена политико-идеологи-
ческими приоритетами, определявшими также экономическую политику и пол-
итику в сфере труда. Поскольку немецкие планы создания «нового порядка» ис-
ключали генеральную перестройку промышленности, стратегия строилась в
611

расчете на огромную избыточность в России человеческого материала. Следова-
тельно, допускалась возможность гибели «энного количества миллионов» этих
людей от голода в результате германской политики эксплуатации, на что было
указано еще на пресловутом статс-секретарском совещании 2 мая 1941 г.9 Ис-
пользование этой иностранной рабочей силы в «рейхе» поначалу выглядело со-
вершенно излишним. Ведь после быстрой победы, в которую в Берлине верили,
воевавшие на Востоке немецкие рабочие должны были сразу же вернуться в сфе-
ру промышленного производства у себя на родине.
Поэтому безработное городское население оккупированных районов счита-
лось обременительным военным трофеем, балластом, от которого необходимо
было избавляться по возможности на вражеской территории. Обрекая на голо-
дную смерть или просто расстреливая наиболее ценную часть своей добычи,
многомиллионную армию военнопленных, на их же родине, причем во время
транспортировки их по деревням и городам — прямо на глазах у местного насе-
ления, немцы тем самым показывали, сколь мало они ценят человека и его ра-
бочую силу10.
Лояльность населения и его готовность к сотрудничеству, проявлявшиеся по
крайней мере в отдельных регионах страны, были, конечно, лишь в редких слу-
чаях мотивированы политически. В условиях, характеризовавшихся безразли-
чием немецкой стороны к судьбе населения, непрерывными репрессиями и
уничтожением, у местных жителей поначалу имелся только один шанс вы-
жить — искать работу у немцев, стать по возможности незаменимыми. В городах
голодные пайки распределялись биржами труда. Рассчитывать на выживание
мог как-то рассчитывать только тот, кто «добровольно» изъявит желание рабо-
тать. Но и в этом случае он не имел стопроцентной гарантии. Ведь даже те совет-
ские граждане, которые работали на вермахт и оккупационные органы, зачастую
обеспечивались лишь мизерными пайками, а члены их семей не получали вооб-
ще ничего.
Перемену курса в конце 1941 г., положившую начало второй фазе, следует
объяснять неблагоприятным для Германии ходом войны. Теперь германская
военная экономика, если она хотела роста производства, нуждалась в большом
количестве иностранной рабочей силы. Взоры берлинских правителей тотчас же
устремились в сторону оккупированных советских территорий. Там, как им ка-
залось, избыточная рабочая сила только и ждет мобилизации и отправки в
«рейх». Другими словами, в Берлине были уверены, что удастся без особых уси-
лий и уступок наладить — если не на добровольной основе, то с помощью при-
нуждения — рекрутирование необходимых контингентов рабочей силы. Уже са-
ма мысль о том, чтобы этих людей в какой-то форме серьезно «вербовать», вое-
принималась национал-социалистами как наглое требование. Ибо принципи-
альная установка на то, чтобы считать советских граждан бесправными «недоче-
ловеками», не изменилась, даже если их теперь и стали временно ценить как де-
шевую рабочую силу.
Те, о ком шла речь, очень быстро поняли это. Бывшие советские граждане,
которые на более или менее добровольной основе были доставлены в Германию
зимой 1941/42 г., своими отрицательными отзывами в письмах о пребывании
в «рейхе» содействовали быстрому перелому в настроениях людей на оккупиро-
ванных территориях. Германские же власти без промедления стали отвечать на
спад лояльности со стороны населения самыми жестокими мерами принужде-
ния. Вот что говорилось в одном из отчетов о результатах секретной перлюстра-
ции писем: «Особенно отрицательно воспринимается то, что в результате при-
нудительных вербовок женщин отрывают от маленьких детей, а детей школь-
ного возраста — от семей. Те, кого пытаются завербовать, всеми способами
стараются уклониться от вывоза в Германию... Это в свою очередь влечет за
612

собой ужесточение немецких ответных мероприятий, в качестве каковых упоми-
наются: конфискация зерна и другой собственности, сожжение дома, случаи,
когда людей насильственно сгоняют в одно место и подвергают истязаниям,
принудительные аборты беременных женщин»11.
Хотя число так называемых вербовочных комиссий увеличивалось, а пропа-
ганда в пользу выезда на работы в «рейх» усиливалась, должного эффекта это не
давало. В таких условиях успех могло гарантировать только применение войск и
полиции. В этой фазе дикого рекрутирования решено было положить в основу
набора рабочей силы территориальный принцип, то есть метод разверстки квот
между городами и общинами. Ответственными за выполнение этих заданий
были местные бургомистры и деревенские старосты. Действуя таким образом,
немцы рисковали, что в их распоряжение будут поступать в первую очередь те,
кто нелоялен по отношению к оккупационным властям и неугоден им, те, кто не
в состоянии выдерживать требуемые физические нагрузки или вообще нетрудо-
стопособен, наконец, те, кто слыл в данной местности чужаком и беглецом. В
любом случае на карту ставилась солидарность жителей деревни, соседей и уча-
стников различных коллективов. И что могли значить в этих условиях такие
понятия, как «добровольность» и «вербовка»? Скорее можно было считать зара-
нее запрограммированными насилие и репрессии, с одной стороны, и сопротив-
ление и бегство в партизаны — с другой.
Когда будущих «восточных рабочих» доставляли — нередко в закованном
виде — на железнодорожные станции для отправки в «рейх», такие зрелища не
могли не оказывать воздействия на пассивную часть населения. Да и контрме-
роприятия советского правительства с его апелляциями к мировой обществен-
ности и с его призывами к народному восстанию наверняка тоже содействовали
росту сопротивляемости населения. Хотя, впрочем, для тех молодых женщин из
украинских сел, которые стали первоочередными жертвами насильственного
рекрутирования в 1942 г., выбор между подчинением и вооруженной борьбой
наверняка был нелегким12.
Массовое бегство местного населения в партизаны побудило в конце концов
вермахт добиваться изменения политики рекрутирования и ослабления воздей-
ствия эксцессов, в которых был повинен аппарат Заукеля. Но выступать против
интенсивного исчерпания рынка труда на оккупированных советских террито-
риях вермахт и гражданскую администрацию побуждали, конечно, и их собст-
венные потребности в рабочей силе. Усилия, направленные на восстановление
хозяйства как в целях поддержки фронта, так и для выполнения обязательств по
поставкам продукции в «рейх» требовали создания всеобъемлющей системы
распределения трудовых ресурсов в самой стране. Постепенно эта система стала
все больше превращаться в конкурента имперской службы по распределению и
использованию рабочей силы.
Населению — независимо от его политической ориентации — работа на вер-
махт, на различные «восточные» экономические и торговые объединения, а так
же на гражданскую администрацию давала какой-то шанс избежать депоратции
в Германию и как-то содержать семью, а в случае крайней необходимости уйти
в подполье, надеясь на скорое освобождение. Однако такое положение таило в
себя и немалый риск, связанный с тем, что человек все время находился в поле
зрения и пределах досягаемости для любых немецких властей.
Наиболее успешном поначалу шло рекрутирование рабочей силы в украин-
ских селах. Но и здесь быстро стало нарастать сопротивление в связи с тем, что
принудительные вербовки проводились невзирая на необходимость сохранения
местного сельскохозяйственного производства.
Прибалтику на первых порах в определенной мере щадили. Там нацисты да-
же позволяли себе роскошь осмотров вербуемых с целью выявления их расовой
613

принадлежности. Напротив, в центральных районах России к тому времени,
когда в результате летнего наступления 1942 г. вермахт захватил новые террито-
рии, богатые людскими ресурсами, переход населения к открытому сопротивле-
нию насильственному рекрутированию стал фактом. Поэтому вербовочные ко-
миссии следовали прямо по пятам за фронтовыми частями. Большее число до-
бровольцев отмечалось на Кавказе, где, правда, не было достаточных средств для
их транспортировки. Однако причины такой готовности идти на службу к не-
мцам коренилось, пожалуй, не столько в успехах германской пропаганды, сколь-
ко в советской национальной политике.
Аналогичные суждения можно предположительно высказать и примени-
тельно к тому относительно небольшому числу ученых и технических специа-
листов, которое попало к немцам. Здесь нацисты старались в своем обращении
с ними отдать приоритет военно-экономической целесообразности. Ученые
пользовались среди «восточных рабочих» привилегированным положением.
Они могли брать с собой семьи и работали к вящему удовлетворению фирм и
институтов. Эта глава истории до сих пор мало известная13.
Особенно большие надежды вербовочные комиссии питали в ходе наступле-
ния на Сталинград. Они рассчитывали на 8-10 тыс. беженцев ежедневно. Все на-
селение города — после того как первое распоряжение Гитлера, в соответствии с
которым все мужчины подлежали уничтожению, было отменено — должно было
подвергнуться селекции. В общей сложности население составляло 800 тыс. че-
ловек. У ворот одного из лагерей все трудоспособные подлежали осмотру и пере-
даче в распоряжение имперской службы по распределению и использованию ра-
бочей силы или других немецких потребителей. Всех прочих намеревались вы-
вести в степь14. Они, следовательно, были приговорены к смерти. Так на практи-
ке выглядел принцип «уничтожения через труд», реализовавшийся в данном
случае военными. Еще до поражения, в результате которого остаткам 6-й армии
пришлось уже самим познать, что такое принудительный труд, результат селек-
ции был для немцев разочаровывающим. Лишь примерно 13,6 тыс. человек уда-
лось отобрать для использования в качестве рабочей силы в «рейхе».
Отмеченное статистикой большое сокращение притока принудительно мо-
билизуемой рабочей силы в третьей фазе ( с конца лета 1942 г. он уменьшился
на 70%) объяснялось многими причинами. Теперь к исчерпанности потенциала
рабочей силы на уже «освоенных» территориях, усилению сопротивления и се-
зонно обусловленному уменьшению транспортных возможностей добавилось
также закрытие военной администрацией целых регионов. Таким путем вер-
махт пытался покрыть свой собственный возросший спрос на местную рабочую
силу и «желающих помогать» (хильфсвиллиге). В той мере, в какой теперь, после
перелома в войне, стремительно терялись территории, неизбежно усиливалась
напряженность между различными потребителями рабочей силы. Требования
военных грозили парализовать деятельность имперской службы по распределе-
нию и использованию рабочей силы.
Германский оккупационный режим реагировал на это, во-первых, введени-
ем всеобщей трудовой повинности и связанной с этим попыткой систематиче-
ского охвата всего населения; во-вторых, рекрутированием целых возрастных
групп для нужд имперской службы по распределению и использованию рабочей
силы, особенно 18-20-летних молодых людей, только что вступивших в возраст
трудоспособности и годности к военной службе (переход от территориального к
возрастному принципу представлялся более способствующим преодолению как
сопротивления населения, так и соперничества между потребителями рабочей
силы); в-третьих, прочесыванием различных организаций, предприятий и кол-
хозов на оккупированной территории с целью высвобождения рабочей силы для
использования в Германии.
614

Результат и на этот раз оказался разочаровывающим. При этом сильный
рост народного сопротивления оказывал такое же парализующее воздействие на
оккупантов, как и сама их попытка путем мофицикации оккупационной пол-
итики и расширения пропаганды привлечь население на немецкую сторону.
Возможности для маневрирования в этом отношении были и без того ограниче-
ны. Под предлогом озабоченности «судьбой наших немецких соотечественников
в угрожаемых с воздуха районах» Гитлер добился пресечения любых усилий,
прилагавшихся для улучшения обращения с «восточными рабочими»15. Прину-
дительные меры вплоть до облав, открыто критиковавшиеся некоторыми инс-
танциями как «охота на рабов», остались в повестке дня, причем в 1943 г., напри-
мер, количество донесений об этом было особенно велико.
Ориентированная на поголовное изъятие трудоспособного населения пол-
итика вербовочных комиссий была сконцентрирована на двух сферах деятель-
ности.
С одной стороны, в борьбе с партизанами была изменена тактика: взятых в
плен партизан и подозреваемых в сочувствии им мирных жителей отныне, как
правило, перестали уничтожать и вместо этого отправляли на принудительные
работы в «рейх». Предполагалось, что таким путем удастся вновь заполучить в
свои руки тех подлежавших привлечению к трудовой повинности людей из чис-
ла коренного населения, что бежали к партизанам, и одновременно избежать
пропагандистских и социально-политических уступок, с которыми была сопря-
жена вербовка местного населения в других регионах. Кроме того, прочесывание
районов возможной партизанской деятельности и коллективные аресты целых
групп населения в той или иной местности позволяли легче преодолевать пре-
пятствия, обусловленные не прекращавшейся в недрах оккупационного режима
борьбы за распределение захваченной рабочей силы.
С другой стороны, проводимые акции по принудительному выселению лю-
дей из целых районов значительно облегчали захват населения. На всем театре
военных действий был налажен учет рабочей силы, которая почти полностью
использовалась для решения непосредственных военных задач: строительства
оборонительных сооружений, поддержания уровня производства и тд. Коман-
дование вермахта создало рабочие формирования и тем самым обеспечило воз-
можность в случае очередного отступления забирать с собой уже заранее учтен-
ную и поставленную под контроль часть коренного населения, которую можно
было предоставить в распоряжение «рейха».
Прежде всего речь шла об эвакуации целых производственных коллективов.
В связи с этим оккупационные власти не проявляли какой-либо заботы об обес-
печении хотя бы продовольствием остальной, все еще значительной части насе-
ления. Снабжение продовольствием осуществлялось по предприятиям, что при-
вязывало к подконтрольным вермахту заводам и фабрикам как самих рабочих,
так и членов их семей. Из этого потенциала рабочей силы, насчитывавшего ок-
ругленно 6 млн. человек, теперь в основном и черпала для себя ресурсы импер-
ская служба по распределению и использованию рабочей силы. Это были люди,
которые уже длительное время у себя на родине работали на немцев. Следова-
тельно, в случае освобождения они должны были опасаться репрессий. Поэтому
им, оказавшимся между Сциллой пропагандистских посул и Харибдой угрозы
принуждения, не оставалось ничего иного, кроме выполнения приказа о выезде
в Германию. Добровольцами большинство из них, видимо, не было. «Враждеб-
ной пропаганде и патриотизму русского населения можно было противопоста-
вить только принуждение», — подчеркивали различные немецкие инстанции. А
поскольку очень часто испытывались и нехватка полицейских сил, и недостаток
времени, «осуществлять полное выселение не удавалось нигде»16.
Вынужденная поспешность с эвакуацией, дефицит транспортных средств и
615

конвойных сил приводили к тому, что значительная часть принудительно выво-
зимых людей — до 40% в каждой партии — могла воспользоваться возможно-
стью бегства. Отправляемые пешие колонны нередко почти полностью разбега-
лись или освобождались партизанами либо стремительно продвигавшимися на
запад частями Красной Армии. Средств принуждения у немцев хватало лишь на
то, чтобы держать под контролем по большей части лишь крупные населенные
пункты и магистральные дороги. «Сознание, что ты вынужден теперь вообще
покинуть русскую землю», во многих случаях побуждало вывозимых людей к
бегству даже из железнодорожных эшелонов^ что отмечалось ответственными за
доставку рабочей силы17.
Немцы всячески старались использовать в качестве рабочей силы всех при-
нудительно вывезенных из Советского Союза в Германию людей, включая даже
нетрудоспособных членов их семей. Уже в зоне военных действий вербовщики
хватали детей и подростков, сгоняли их в специальные лагеря и переправляли в
«рейх» — якобы для профессионального обучения. Тем самым оккупационные
власти одновременно получали в свои руки эффективное средство давления на
родителей с целью заставить их последовать за своими детьми.
При реализации этих противоречивших международному праву мероприя-
тий ведущую роль взял на себя вермахт18. Якобы диктовавшая эти мероприятия
военная целесообразность призвана была быстро избавить от всяких сомнений
ответственных за их осуществление лиц. Так, руководитель группы, ведавшей
трудовыми резервами в рамках экономической инспекции «Юг», выступая в
феврале 1944 г. с обоснованием подобного образа действий, заявил, что в ре-
зультате отступлений последних шести месяцев пришлось оставить на покида-
емой территории примерно 1,5 млн. способных носить оружие советских граж-
дан. Это, по его словам, было равнозначно появлению у противника 150 допол-
нительных дивизий, и для того, чтобы набрать такое количество военнопленных
и тем самым нейтрализовать столь существенный дополнительный потенциал
в стане врага, пришлось бы приложить очень много усилий. Между тем вывезен-
ные за то же время в «рейх» 80 тыс. способных носить оружие советских людей
уже не могли бы больше представлять угрозу в качестве потенциальных солдат
вражеской армии19.
Последняя кульминация притока рабочей силы с Востока пришлась на лето
1944 г., когда на территории «рейха» оказались вместе со своими семьями те со-
ветские граждане, которые двигались в обозе отступавшего вермахта в качестве
так называемых добровольных помощников и служащих батальонов граждан-
ской трудовой повинности. Почти половина всех использовавшихся в Германии
«восточных рабочих» была рекрутирована на стыке 1943—1944 гг. В этом драма-
тическом периоде германского отступления их доля составила 2/3 общего числа
всех вывезенных в «рейх» иностранных рабочих. То было время, когда герман-
ское военное производство достигло своего апогея и спрос на рабочую силу — в
том числе по причине массового призыва немцев в вермахт — был соответствен-
но высоким.
III
После этого обзора хода и значения принудительного рекрутирования со-
ветских граждан для использования в германской военной экономике еще раз
встает вопрос о настроениях населения оккупированных территорий. На этот
счет в порядке резюме можно сформулировать следующие тезисы:
1.	Готовность сопротивляться вербовке для использования в качестве рабо-
чей силы в «рейхе» была в Советском Союзе более высокой, чем на других окку-
пированных территориях. Вопрос о том, что больше содействовало этому — зре¬
616

лость политического сознания и лояльность по отношению к собственному пра-
вительству или же осознание той горькой истины, что немцы пришли в качестве
колониальных господ, обращавшихся с русскими, согласно одному образному
выражению, «как с белыми неграми», остается открытым.
2.	Обреченное на принудительные рекрутирования и «охоту на рабов» насе-
ление было жертвой расово-идеологического догматизма и в значительной мере
ничем не сдерживаемого в своих поползновениях военно-промышленного ком-
плекса. Масштабы и жестокость немецких насильственных мер были превзой-
день! лишь немецкой же системой концентрационных лагерей и лагерей унич-
тожения. Многообразные формы массового сопротивления и массовых отказов
выполнять приказы должны оцениваться именно под этим особым углом зре-
ния.
3.	Социальный состав населения и наложенный на него предществующими
мерами сталинского режима отпечаток создали на оккупированных территори-
ях СССР особую ситуацию. Поэтому и частичная склонность населения к при-
способлению и сотрудничеству, и готовность его к активному сопротивлению
нуждаются в дифференцированном рассмотрении.
4.	Достигнутые в специфических условиях высокие цифровые показатели
лета 1942 г. легко вводят в заблуждение относительно того, что проводившаяся
нацистами политика насильственного рекрутирования, если судить о ее резуль-
татах в сопоставлении с преследовавшимися целями, должна рассматриваться
как явно неудачная. Однако польза, извлеченная из принудительного труда мил-
лионов «восточных рабочих», явилась важной, если не решающей, предпосыл-
кой того, что Гитлер смог продолжать свою войну до весны 1945 г.
Примечания
1	Verordnung uber Aufhebung der arbeitsrechtlichen, steuerrechtlichen und sozial-
versicherungsrechtlichen Sondervorschriften fur Ostarbeiter, vom 13.3.1945, Reichsgesetzblatt I, Nr.
9, S. 39 f.
2	Cm.: J. A. Brodski, Im Kampf gegen den Faschismus. Sowjetische Widerstandskampfer in
Hitlerdeutschland 1941—1945. Berlin (Ost) 1975.
3	Поэтому можно с полным основанием говорить о «невиданной прежде степени массового по-
рабощения». См.: N. Muller, Wehrmacht und Okkupation 1941—1944. Berlin (Ost) 1971, S. 175.
4	Лучше всего это изложено в публ.: U. Herbert, Fremdarbeiter. Politik und Praxis des «Auslander-
Einsatzes» in der Kriegswirtschaft des Dritten Reiches, Berlin, Bonn 1985, S. 154 ff. Оставшаяся до
сих пор единственной монографическая работа Л. Эверта (L. Ewerth, Der Arbeitseinsatz von
Landesbewohnem besetzter Gebiete des Ostens und Siidostens im Zweiten Weltkrieg. Diss, masch.
Tubingen 1954) в значительной мере уже не соответствует научным требованиям.
5	См.: A. Dallin, Deutsche Herrschaft in RuBland 1941—1945. Dusseldorf 1958, S. 441 ff.
6	Относительно цифровых данных см.: Kriegswitschaft im Operationsgebiet des Ostens in den Jahren
1941—1943. Bearbeitet von Generalmajor Hans Nagel (1944/45), Institut fur Zeitgeschichte, ED 2/1,
S. 356; K. Segbers, Die Sowjetunion im Zweiten Weltkrieg, Munchen 1987; Dallin (прим. 5), S. 444.
7	Stellungnahme Amtsgruppe WiAusl/IaH des OKW vom 17.9.1942, Bundesarchiv-Militararchiv
Freiburg (BA-MA), RW 31/151.
fi
Общее количество вывезенных к 30 июня 1944 г. в рейх «восточных рабочих» составило
2 792 669 человек (Dallin (прим. 5), S. 465.). Приводимые ниже цифровые данные вычислены
на основании ежемесячных отчетов и военного дневника экономического штаба «Восток» (ВА-
MA,im Bestand RW 31).
9	О подоплеке см. в публ.: Das Deutsche Reich und der Zweite Weltkrieg, Bd 4. Stuttgart 1983, S. 143
ff. (Muller).
10	Всестороннее освещение см. в публ.: Christian Streit, Keine Kameraden. Die Wehrmacht und die
sowjetischen Kriegsgefangenen 1941—1945. Stuttgart 1978.
11	Цит. no: Dallin (прим. 5), S. 448.
12	Тем не менее из примерно 500 тыс. украинских девушек только 13—15 тыс. пошли в услужение
617

добровольно. См.: G. Reitlinger, Ein Haus auf Sand gebaut. Hitlers Gewaltpolitik in Rutland 1941—
1944. Hamburg 1962, S. 304,319.
13	Nagel (прим. 6), S. 394 f.
14	О директиве Гитлера см. в публ.: Generaloberst Franz Halder, Kriegstagebuch. Tagliche
Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabes des Heeres 1939—1942, hrsg. vom Arbeitskreis fur
Wehrforschung Stuttgart, bearb. von H.-A. Jacobsen in Verbindung mit A. Philippi. Bd III: Der
RuBlandfeldzugbis zum Marsch auf Stalingrad (22.6.41—24.9.42). Stuttgart 1964, S. 541 (31.8.1942).
Относительно планов эвакуации см.: Vermerk der Abt. Landwirtschaft betr. Evakuierung von
Stalingrad, vom 1.10.1942, BA-MA, RW 31/23.
15	Доклад Заукеля на совещании высокопоставленных командиров и чиновников группы армий
«Центр» от 15 июля 1943 г. см. в публ.: КТВ Chefgruppe Arbeit/Wirtschaftsinspektion Mitte Nr. 9,
S. 28/29, BA-MA, RW31/568.
16	Nagel (прим. 6), S. 387.
17	Там же, S. 389; Muller (прим. 3), S. 186.
18	Deutsche Besatzungspolitik in der UdSSR 1941—1944. Dokumente, hrsg. von N. Muller. Koln 1980,
S. 279 ff.
19	Schreiben des Leiters der Chefgruppe Arbeit bei der Wirtschaftsinspektion Siid vom 22.2.1944, BA-
MA, RW 19/1224.

Фальк Пингель
Узники концлагерей:
уничтожение и принудительный труд*
Многочисленные новейшие публикации по истории концентрационных ла-
герей уделяют все больше внимания использованию узников в качестве рабочей
силы. К теме этой в равной мере проявляют интерес и профессиональные исто־
рики, и региональные исследовательские группы, опирающиеся — но не исклю-
чительно — на историков-непрофессионалов. Авторы этих публикаций движи-
мы конкретными побудительными мотивами: они хотят рассмотреть уже изве-
стные жестокие, а порой вообще губительные для жизни узников условия содер-
жания их в концлагерях еще под одним углом зрения, дополнить освещение ца~
ри в ш их там произвола и издевательств указанием на рациональность эксплуа-
тации, на выгоды, которые извлекали из труда узников не только СС, но и наци-
онал-социалистическая экономика в целом.
Конечно, если рассматривать эти работы каждую по отдельности, то мы об-
наружим, что они все-таки по большей части снова излагают ту же историю ис-
тязаний, оскорблений, лишения самых элементарных условий для восстановле-
ния жизненных сил под предлогом необходимости труда: труд как средство
уничтожения — эта формула стала титулом и в некотором роде компонентом
рубрикации1. Другой аспект — прибыль, получаемая от этого труда эксплуатато-
ром, и экономическая рационализация — тоже кое-где просматривается, но не
определяет содержания, не подкрепляется совсем или весьма редко подкрепля-
ется приведением соответствующих доказательств. На первом плане стоит за-
мученный узник, а не прибыль концернов и даже не прибыль СС; в переполни-
нейных концернам лагерях прежде всего эсэсовцы да, может быть, еще старшие
рабочие выступают в качестве носителей террора в отношении узников, а не эко-
комические интересы руководителей концернов. Так узник превращается в раба,
в простую собственность, находящуюся в распоряжении своего владельца, то
есть СС, очевидность выгод для которого просто подразумевается, но не раскры-
вается глубинная суть этой проблемы2.
В этой связи возникают такие вопросы: что означает выражение «рабский
труд»? Указывает ли это на то, что принудительный труд органически не свойст-
вен капиталистической системе, согласуется ли его использование с тезисом о
том, что узники были навязаны промышленности? Как обстояло бы дело, если
бы войну выиграл «рейх»? Можно ли считать несомненным, что тогда частные
предприятия в максимально короткие сроки снова вернулись бы к принципу
свободного наемного труда?
На эти вопросы нельзя ответить, опираясь только на описание условий труда
и содержания узников. Труд в концлагерях, если он относился к систематиче-
ской шкале ценностей нацистского режима и не был всего лишь одним из
средств уничтожения «недостойных жизни», должен рассматриваться в рамках
всей системы, под углом зрения реальных экономических прибылей и издер-
В основу статьи положен доклад, впервые прочитанный мной в июне 1987 г. на совместном
семинаре Фонда Фридриха Эберта, «Акцион Зюнецайхен» и Комиссии по истории города Зальц-
гиттера; соответственно и примечания здесь даны в минимальном количестве. Больший по объему
эмпирический материал представлен в подготовленном Ульрихом Гербертом сборнике: Der
«Reichseinsatz». Auslandische Arbeitskrafte in der nationalsozialistischen Kriegswirtschaft, 1939-1945,
Bonn 1990.
619

жек. Только так можно решить вопрос о том, был ли этот труд составной частью
экономической системы национал-социализма или же он имел значение только
в закрытой системе содержания узников под стражей.
Д. Петцина различает в истории национал-социалистической политики в
области трудовых отношений пять этапов3:
1)	поиски новой структуры трудовых отношений, принятие мер по обеспе-
чению трудоустройства (1933-1934);
2)	сокращение безработицы прежде всего путем расширения военного про-
изводства (1935-1936);
3)	первая фаза выполнения четырехлетнего плана (до лета 1938 г.);
4)	переход к принудительному регулированию рынка рабочей силы (с лета
1938 г.);
5)	введение централизованного управления рынком рабочей силы через ми-
нистерство вооружений и ведомство генерального уполномоченного по распре-
делению и использованию рабочей силы (с 1942 г.).
Перечисленные пять этапов можно объединить в три периода, первый из ко-
торых охватывает 1933-1936 гг., второй — 1936/37 — 1942 гг. и третий —
1942-1944/45 гг. Эти три периода обозначают существенные фазы развития,
каждая из которых требовала новых инструментов управления рынком труда.
Развитие системы концлагерей в свою очередь можно разделить на точно те же
три периода. Они составляют важные фазы в эволюции таких параметров, как
размеры лагерей, численность узников, их состав и расширение диапазона ос-
нований для заточения. С каждым новым периодом значение системы исполь-
30вания узников концлагерей в качестве рабочей силы возрастает4.
Смысл моего тезиса о соотношении использования узников концлагерей в
качестве рабочей силы и национал-социалистической политики в сфере рынка
труда станет ясным из следующей констатации: использование труда узников
концлагерей в целом может быть понято в своем значении лишь как компонент
всей системы. И хотя время от времени на первый план выходили собственные
интересы СС, они в принципе тоже должны быть вписываемы в общий контекст
господствовавшей системы. Как раз с этим связано то весьма примечательное
обстоятельство, что стремление СС создать с помощью системы концлагерей
фактически «государство рабов» внутри национал-социалистического государ-
ства потерпело неудачу не в последнюю очередь потому, что частная промыш-
ленность усматривала угрозу для себя в подконтрольных государству или пар-
тии сферах экономики5. Отсюда следует, что найденная в конце концов во время
войны форма труда узников совершенно очевидно должна была стать именно
несовместимой с экономикой, развивающейся по-капиталистически. Остается,
однако, открытым вопрос о том, должны ли были добавиться какие-то специфи-
ческие предпосылки, для того чтобы частная экономика изъявила готовность
интегрировать принудительный труд в свою систему свободного наемного тру-
да. И если да, то какие. Попытка объяснить все лишь военной ситуацией была бы
заведомым упрощением. Рассмотрим более подробно перечисленные выше от-
дельные фазы использования рабочей силы узников.
Искушение использовать рабочую силу узников концлагерей было порожде-
но не только нехваткой рабочих рук, ощущавшейся во время войны. Эту идею
начало систематически разрабатывать мюнхенское управление СС уже приме-
нительно к лагерю Дахау в связи с помещением туда так называемых асоциаль-
ных элементов осенью 1933-го и в течение 1934 г. Данная категория узников
перебрасывалась в Дахау отчасти с недвусмысленной целью увеличения произ-
водственной мощности принадлежавших лагерю мастерских, но прежде всего,
насколько можно судить, для удовлетворения нужд самой службы СС. Однако
эта концепция не получила признания, поскольку она противоречила важней¬
620

шей в то время функции национал-социалистического господства, состоявшей
в том, чтобы спасать капиталистическую систему, а не составлять ей в некото-
ром роде конкуренцию. Конкретно планы СС в Дахау потерпели неудачу из-за
возражений местной ремесленной палаты, которую побудили оказать сопротив-
ление пекари, сапожники и т.д. Ибо эти последние опасались конкуренции СС в
частном секторе рынка и боялись потерять заказы на свои поставки лагерю. Как
правило, использование труда узников допускалось только там, где принуди-
тельный труд практиковался независимо от системы концлагерей, например
при осуществлении мероприятий по созданию или модернизации инфраструк-
туры, которые не означали вторжения в сферу производства, но, сокращая объе-
мы инвестиционных затрат или расходы на питание рабочих, позволяли тем са-
мым значительно снижать издержки. Такими мероприятиями были расшире-
ние обжитых территорий за счет осушения болот, строительство дорог и т.п.
Здесь имперская служба трудовой повинности уже практиковала лагерный
принцип использования рабочей силы в еще больших масштабах, чем служба
СС, которая к тому времени вообще едва ли была способна организовать нечто
подобное на базе своих концлагерей. А имперская служба делала это с целью
скрыть нежелательную оборотную сторону свободного наемного труда — безра-
ботицу. Даже здесь имперская служба выступала конкурентом идеи использова-
ния в качестве рабочей силы узников концлагерей, и СС в этой ситуации при-
шлось отступить — правда, на сей раз уже не по причине слабости, а потому, что
перед этим ведомством открылись новые сферы приложения усилий.
Конечно, в возникшей полемике между имперской службой трудовой по-
винности и СС по вопросу о том, какое место должен занимать труд в лагерях в
районе р. Эмс, где обе организации оспаривали друг у друга право на приоритет
в применении своей рабочей силы, нашел выражение также идеологический ас-
пекг конфликта по поводу идеи труда как способа содержания людей в заключе-
нии6. Имперская служба трудовой повинности серьезно воспринимала нацио-
нал-социалистическую пропаганду и поэтому взяла на вооружение такую систе-
му аргументации: труд облагораживает, а узники концлагерей не заслуживают
такого облагораживания; напротив, если узники концлагерей станут выполнять
полезную работу, то это будет наносить ущерб престижу трудовых лагерей в си-
стеме имперской службы трудовой повинности. Против такого взгляда служба
СС ничего не могла возразить в рамках своих собственных пропагандистских
клише. Ибо ведь узники в массе своей содержались в лагерях не ради использо-
вания их труда — цель состояла в том, чтобы выключить из жизни государства
людей, которые представляли угрозу — реальную или воображаемую — для его
капиталистического характера. Все попытки поставить во главу угла иные при-
оритеты в тот период провалились. В результате роль труда в то время определя-
лась главным образом соображениями внутрилагерной целесообразности, а не
внешними экономическими факторами, побуждавшими считать труд заклю-
ченных в значительной мере нежелательным. Труд как средство наказания в за-
ключении нес на себе отпечаток этого его качества, был мучительным, сопря-
женным с издевательствами и унижением человеческого достоинства. Он был
ориентирован в большей мере на следование доктрине занятости в соответствии
с максимой: кто ест, тот должен и работать, чем на соображения о полезности
производимого продукта. Национал-социалистическая система к тому времени
еще не настолько созрела, чтобы служба СС была уже достаточно сильной для
реализации тезиса: кто не работает, тот не ест.
Когда организация СС в конечном счете отказалась от использования лаге-
рей в бассейне Эмса, решение это было продиктовано уже не полемикой с им-
перской службой трудовой повинности (эти лагеря, как известно, были переда-
ны под управление органов юстиции). Уход лагерей из этого комплекса (как и
621

из других, созданных в первый период) в действительности положил начало со-
зданию системы концлагерей.
Важные изменения, происшедшие в течение второго периода, достаточно
хорошо известны. Не подлежит сомнению, что теперь уже именно интересами
СС было продиктовано решение, в соответствии с которым новые лагеря созда-
вались там, где заключенные использовались для добычи и обработки камня.
Узники работали на принадлежавших СС предприятиях и тем самым приноси-
ли СС прибыль — при условии, конечно, что предприятия вообще были при-
быльными. СС удалось наладить осуществлявшееся руками заключенных соб-
ственное производство, потому что безработица была уже ликвидирована, а в не-
которых секторах экономики, в частности как раз в камнеперерабатывающей от-
расли, испытывался дефицит рабочей силы. Конкуренции не приходилось опа-
саться, поскольку в распоряжении частного капитала находились гораздо более
прибыльные отрасли производства. Узники работали отнюдь не в высокопри-
быльном секторе капиталистической экономики.
В какой мере использование труда заключенных означало вторжение в си-
стему свободного наемного труда? Определенные работы в сфере развития ин-
фраструктуры, частично напрямик связанные с производством вооружений и
подготовкой к войне, как, например, строительство «Западного вала», велись
государственными организациями вроде имперской службы трудовой повин-
ности или Организации Тодта, которые применяли по отношению к рабочим
весь комплекс мер принуждения, включая казарменный режим и дисципли-
парные наказания. Но и непосредственно в частно-производственной сфере,
то есть как раз в таких отраслях, где имела место конкуренция между могу-
щественными фирмами, государственные предписания ограничивали воз-
можность перемены рабочего места. Организация по выполнению четырехлет-
него плана при участии ведущих крупных промышленников, в частности пред-
ставителей концерна «ИГ-Фарбен», уже разработала к тому времени планы осу-
ществления руководства будущим развитием экономики и распределения ре-
сурсов государственными органами, в которых правом голоса обладали, так
сказать, «делегаты» от крупной промышленности. Конечно, задававшие тон в
экономике силы как раз в этот период еще использовали существовавшие раз-
личия в прибылях, чтобы переманивать из одной фирмы в другую квалифи-
цированную рабочую силу предложением заработков, превышавших уровни,
которые устанавливались по договоренности между государством и предста-
вителями наемного труда. Следовательно, хотя все еще существовали и про-
тивоположные тенденции, господство принципа свободного распоряжения ра-
бочей силой было уже ограничено, и планирование будущего экономического
развития едва ли по-прежнему строилось на учете этого принципа. С приня-
тием четырехлетнего плана регулирование использования рабочей силы всту-
пило в новую стадию, оказавшись втиснутым в новые рамки, в которые впи-
сывались также планы СС, даже если они и не выступали ведущей силой в
установлении новой системы руководства экономикой.
Разброс мнений в этом вопросе связан с тем, что часть фирм или определен-
ные отрасли промышленности по-прежнему ориентировались на свободный
международный рынок, видя на нем для себя и в более отдаленном будущем
шансы на сбыт производимой продукции, тогда как другие уже восприняли
внедрявшуюся Гитлером концепцию «экономической автаркии», в основе кото-
рой лежала идея создания замкнутого и всецело подчиненного Германии эконо-
мического пространства, где не было бы оснований опасаться конкуренции то-
варов, но в то же время приходилось бы считаться с отсутствием неограничен-
ного и дешевого потенциала рабочей силы. Преимущество концепции автаркии
состояло в том, что для германской промышленности создавался рынок сбыта,
622

который мог конкурировать с американским внутренним рынком и рынком
Британской империи. Недостатком ее было то, что экспансия только экономи-
ческими средствами была невозможна, то есть уже заранее было известно, где
лежали границы производства и сбыта. И пусть даже удалось бы эти границы
сильно раздвинуть, умные головы в национал-социалистической экономике по-
нимали, что в таком почти всецело определяемом политической властью эконо-
мическом пространстве неизбежны планирование и контроль в области расхо-
дования рабочей силы, которые, конечно, пойдут на пользу тем, кто, вместо того
чтобы добиваться успеха в условиях так называемой свободной конкуренции,
переориентируется на государственное планирование в экономической сфере. С
учетом этих предпосылок и уже реально ощущавшейся нехватки рабочей силы
не приходится удивляться, что служба СС наконец-то сумела по крайней мере в
весьма ограниченных масштабах внедрить принудительный труд и что никто
уже не усматривал в этом угрозу свободной, капиталистической экономике. И
если в связи с использованием труда узников и возникала какая-то проблема, то
это была проблема не свободной экономики, а СС.
Своими экономическими начинаниями служба СС преследовала в первую
очередь цель стать независимой. Она хотела иметь собственный финансовый
источник. Ведь она была организацией партии и зависела от ее бюджета, даже
если практически в значительной степени финансировалась через государствен-
ный бюджет. Однако средства из официального бюджета она получала только на
цели, которые предписывались ей как в некотором роде государственной инс-
танции, например на строительство и содержание концлагерей. Таким образом,
достижение целей, преследовавшихся ею в полицейской сфере, всегда зависело
от того, будут ли они в конечном счете одобрены государственной администра-
цией. Финансовым ограничениям соответствовал надлежащий контроль за со-
держанием деятельности. Как раз этого Гиммлер хотел избежать в связи с рас-
ширением круга задач СС как организации, которая, как он считал, не вправе
была исчерпывать свои функции защитой партии и государства от «внутреннего
врага», а должна была также двигать вперед отмеченную расистской идеологией
науку, реализовать собственные проекты в культурной сфере и прежде всего осу-
ществить становившуюся все более неотложной по мере приближения начала
войны задачу по заселению и освоению «восточного пространства».
Можно лишь удивляться тому, что сама СС была не в состоянии осущест-
вить эти намерения, вписывавшиеся в политическую экономию системы. Важ-
ные промышленные проекты в рамках концлагерей — таких, как кирпичные за-
воды в Нойенгамме и Заксенхаузене, — принесли громадные убытки, составив-
шие за 1941—1942 гг. по обоим предприятиям в общей сложности 5,7 млн. рей-
хсмарок. Существенную прибыль среди всех предприятий, функционировав-
ших в концлагерях, получала только фабрика по утилизации текстиля и кожи
«Текслед», на которой в основном были заняты узницы женского концлагеря в
Равенсбрюке и которая в перечне предприятий СС фигурировала далеко позади
фирм по добыче и переработке камня. Энно Георг в своей работе, посвященной
предпринимательским начинаниям СС, объясняет финансовый крах фирмы
«Дойче Эрд унд Штайнверке» (ДЭСТ), в рамках которой были объединены каме-
ноломни и кирпичные заводы концлагерей, прежде всего техническими недо-
статками и слишком большими размерами производств, которым требовалось
много времени для их амортизации7. Не подлежит сомнению, что поначалу в
распоряжении СС имелся недостаточно подготовленный для подобающего ре-
шения новых задач технический персонал. Но здесь сыграло свою роль как еще
один весомый фактор само использование труда узников: не только админист-
ративно-техническое руководство не соответствовало требованиям — столь же
неэффективным было и использование принудительного труда. Строительство
623

кирпичных заводов, прежде всего надлежащей инфраструктуры вроде, напри-
мер, погрузочно-разгрузочных установок, портовых сооружений, частично вы-
пуск самой продукции, а также, несомненно, работы на каменных карьерах — все
это осуществлялось в значительной степени без учета необходимости сохране-
ния трудового потенциала и самой жизни использовавшихся узников. Для объ-
яснения такого положения следует сослаться на внеэкономические причины,
которые коренились в принципах обращения с заключенными и просто не ос-
тавляли СС никаких иных методов воздействия на рабочую силу, кроме посто-
янных придирок и истязаний. Но и такой подход еще не исчерпывает всей про-
блемы. Ибо он не объясняет, почему различные рабочие места характеризова-
лись различными показателями смертных случаев. Почему труд именно в каме-
ноломнях Маутхаузена и на кирпичном предприятии в Ораниенбауме превра-
тился в особый вид наказания?
Лагерная служба СС в годы второго периода должна была обеспечивать вы-
полнение определенных производственных норм. Поскольку в названных про-
екгах использования труда заключенных речь шла главным образом о примене-
нии тяжелого физического труда, не подкрепляемого технической подготовкой,
стратегия СС в деле повышения производительности сводилась к мобилизации
резервов физических сил заключенных до полного их исчерпания, так как счи-
талось, что узники концлагерей будут, насколько это возможно, экономить свои
силы, не выкладываясь до конца. И СС удавалось проводить в жизнь свою стра-
тегию, поскольку рабочая сила в те времена все еще оставалась постоянно возоб-
новляемым ресурсом. На предприятиях СС никогда не было занято более одной
трети узников; у одной трети, согласно оценочным данным, вообще не было ни-
какого занятия, и часть этих заключенных, поскольку они не работали, факти-
чески морили голодом (так, например, обстояло дело с польскими заключенны-
ми в Бухенвальде или Дахау). Можно сказать и по-другому: только до тех пор,
пока человек работал, он имел право есть. (Лишь в годы третьего периода появи-
лась еще одна вариация этого постулата: ешь, для того чтобы ты смог работать.)
Чудовищный износ рабочей силы не оборачивался для руководителей концла-
герей СС экономическим минусом: расходы на социальные нужды и на пособия
по болезни равнялись нулю, необходимость выплаты заработной платы можно
было игнорировать, да к тому же она и составляла не более 30 пфеннигов в день.
Рабочая сила еще не воспринималась как фактор издержек, что знаменовало со-
бой подход, который был, собственно, ниже уровня рабовладельческого государ-
ства. Поэтому не было никого, кто сдерживал бы лагерные органы СС в их беше-
ной жажде сверхэксплуатации, хотя эта последняя экономически была бессмыс-
ленной. Производительность труда заключенного едва достигала 50% произво-
дительности гражданского рабочего, а зачастую была и значительно ниже. Здесь,
естественно, следует усматривать еще одну причину финансовых неудач проек-
тов ДЭСТа. Так в годы второго периода возникла парадоксальная ситуация: и
тяжелый труд, и полное неучастие в нем вели к схожим показателям смертности.
На тех рабочих местах, где решающим фактором производительности труда
была не физическая сила и где СС поэтому меньше требовала от заключенных
повышения производительности труда ценой безудержной их эксплуатации, до-
стигались и другие финансовые результаты. Наезжавшим из Берлина контроле-
рам по проверке экономической деятельности СС это бросалось в глаза при зна-
комстве с положительным примером фирмы «Текслед». «Текслед» отчисляла
«рейху» немалые сверхприбыли; благодаря увеличению заработной платы узни-
кам предоставлялось возможным повышать долю прибыли, перечисляемую в
«рейх», то есть прибыли «Текслед» возрастали среди прочего еще и в результате
того, что повышалась стоимость используемой рабочей силы. Там считали, что
рабочая сила должна стать экономической ценностью и для службы СС, чтобы
624

она действительно могла производить ценности. Поэтому фирма «Текслед* вы-
ступала за повышение вознаграждения труда заключенных. Отсюда для СС на-
прашивался вывод, что узник действительно чего-то стоит и поэтому с ним над-
лежало обращаться по возможности более заботливо.
Конечно, на пути безоговорочного внедрения этого принципа еще стояли
традиционная лагерная организация и приток все новых партий заключенных.
Тем более с начавшимся после развязывания войны против Советского Союза
притоком советских военнопленных и нарастанием масштабов обусловленного
расово-идеологическими мотивами массового уничтожения людей приобрел
значение новый постулат: ты вообще не должен есть и, следовательно, работать.
Доля работавших на подконтрольных СС предприятиях заключенных стала со-
кращаться, число же самих узников возрастало. И едва ли можно было на пред-
приятиях по добыче и переработке строительного камня открыть столько новых
рабочих мест, чтобы занять всю массу заключенных. В качестве экономической
модели применение труда заключенных в глазах руководства СС в целом себя не
оправдало; внутри системы СС оно по-прежнему оставалось больше средством
содержания в заключении, «решало* проблему переполненности лагерей, вместо
того чтобы быть фактором обеспечения производства материальных ценностей.
Ситуация изменилась лишь тогда, когда служба СС стала заниматься произвол-
ством уже не по одной только внутренней мотивации, но и под давлением извне
и в результате вынуждена была заново организовать систему использования
имевшейся в ее распоряжении рабочей силы.
Реконструкция системы использования рабочей силы концлагерей в годы
третьего периода была продиктована новой целью — применением труда узни-
ков в главном секторе экономики, то есть в военном производстве. Этой теме
посвящено и большинство новейших исследований. Важно отметить, что им-
пульс к такой структурной перестройке исходил не только от СС, но и в равной
степени от частных фирм, управления по вооружению вермахта и от Шпеера как
министра, отвечавшего за военную промышленность. Побудительным мотивом
для намеченного переструктурирования явился провал стоившего больших
жертв «блицкрига* против Советского Союза, потребовавший подведения новой
базы под всю стратегию войны. Не станем подробно останавливаться на формах
применения рабочей силы на этом этапе. Нас интересует вопрос: какое место
занимало применение труда заключенных на военных предприятиях в масшта-
бе всей системы?
Если посмотреть на это с колокольни СС, то все, по существу, началось с
провала. Ведь первоначально руководство СС в лице Гиммлера, а также Поля,
шефа главного административно-хозяйственного управления СС, которому от-
ныне подчинялись концлагеря, намеревалось использовать заключенных в сфе-
ре военного производства для снабжения СС собственным оружием и тем са-
мым обеспечить независимость войск СС от вермахта. Но эти попытки, начатые
в Нойенгамме, были быстро сорваны. Возражения поступили с разных сторон.
Прежде всего, от частной промышленности, которая не хотела допускать в этот
сектор никаких конкурентов, поскольку, во-первых, считала, что и без того уже
находится под достаточно сильным государственным влиянием в силу зависи-
мости от министерства Шпеера в части распределения заказов и сырья, а также
и в силу того, что вынуждена была одобрить или даже спровоцировать создание
таких государственных предприятий, как «Герман-Геринг-верке* и «Фольксва-
ген-верк*; а во-вторых, именно производство оружия сулило максимальные
прибыли. Другими словами, частная промышленность не склонна была форси-
ровать в этом секторе дальнейшее огосударствление экономики. Но и Шпеер то-
же высказался против создания руководством СС независимых отраслей произ-
водства. Гиммлеру пришлось декларировать приверженность частному пред¬
625

принимательству и отречься от намерений возвращаться после войны к планам
создания организацией СС собственных экономических структур.
Что же касается принудительного труда вообще, то на этой стадии его ис-
пользовала уже не только служба СС. Более того, начиная с 1942 г. она играла в
деле использования принудительного труда даже подчиненную роль. Государст-
во распределяло не только промышленные заказы, но и — что еще важнее — ра-
бочую силу. Промышленность поддержала эту систему, поскольку рынка сво-
бодной рабочей силы уже не существовало. Думается, что многие предприятия
с готовностью переориентировали свое производство на принудительный труд
иностранных рабочих, сами участвовали в отборе узников концлагерей и регу-
лярно запрашивали дополнительные их контингенты. Некоторые фирмы, как,
например, «ИГ-Фарбен» в Аушвице (Освенциме), всячески старались заполу-
чать заключенных в расчете на создание предпосылок для дальнейшей экспан-
сии. То обстоятельство, что столь большие надежды не сбывались и что индиви-
дуальная производительность труда по-прежнему оставалась зачастую слишком
низкой, приводило, как правило, к тому, что отдельные фирмы пытались также
снова сокращать масштабы использования рабочей силы узников8.
Производственные процессы были настолько дифференцированы, что мог-
ли обеспечиваться только хорошо обученной рабочей силой; «высший слой» ква-
лифицированных немецких рабочих нередко осуществлял лишь надзор и конт-
роль. Только дальнейшие исследования смогут показать, верно ли предположе-
ние, что промышленность отреагировала на использование принудительного
труда стремлением к рационализации производства. Было ли случайностью или
диктовалось объективной необходимостью то, что самые современные тогда
предприятия — такие, как «ИГ-Аушвиц», «Фольксваген-верк» и «Герман-Ге-
ринг-верке», — строились преимущественно силами принудительно набранных
иностранных рабочих? Разумеется, то, что производство важных видов оружия
росло по мере увеличения численности принудительно набранных иностранных
рабочих, еще не доказывает, что его следует приписывать прежде всего высоко-
рационализированному использованию принудительного труда иностранных
рабочих. Здесь в большей мере могла сказаться концентрация усилий на огра-
ниченном числе проектов. В плане чисто количественных показателей ино-
странные рабочие не обеспечили новой производительности труда, так как они
всего лишь численно заменили взятых на военную службу немецких рабочих.
Скорее нужно исходить из того, что индивидуальная производительность труда
снижалась, тем более что применительно к труду узников концлагерей это было,
как правило, типичным явлением. Согласно обнаруженным до сих пор докумен-
тальным свидетельствам, узники концлагерей использовались преимуществен-
но на строительстве новых военных предприятий или на работах, связанных с
перемещением их в подземные укрытия, в меньшей мере — непосредственно в
сфере производства (исключение составляли, возможно, производство стрелко-
вого оружия и авиастроительная промышленность). Но и на этот счет имеющи-
еся публикации, как правило, не дают точной информации. Между тем вопрос о
том, насколько производство было переориентировано на использование прину-
дительного труда иностранной рабочей силы, имеет, конечно, большое значение
и для исследования сравнительных стартовых шансов западногерманской про-
мышленности после 1945 г.
Таким образом, пока что лишь на макроэкономическом уровне представля-
ется возможным сделать вывод о том, что использование принудительной рабо-
чей силы было интегрировано в капиталистическую систему не только органи-
зационно, но и в плане баланса результатов. Как это выглядело на уровне пред-
приятий, в значительной мере еще предстоит исследовать. Если прибыли мно-
гих предприятий начиная с 1944 г. падали, то объяснялось это прежде всего сни¬
626

жением оборота, отсутствием сырья, нарушениями в общем процессе произвол-
ства, необходимостью восполнения ущерба, наносившегося бомбежками.
СС, по существу, не удалось открыть для себя новые источники денежных
поступлений за счет поставки узников промышленным фирмам. Суммы, кото-
рые фирмы выплачивали в порядке компенсации за предоставлявшуюся им
подневольную рабочую силу, постепенно возрастали и достигали в расчете на
одного работающего заключенного размеров, адекватных тем, что подлежали
выплате за одного гражданского наемного рабочего. Однако все эти денежные
средства СС приходилось перечислять государству.
Для частных предприятий размер выплат за использование рабочей силы
заключенных не был проблемой. При государственных заказах, распределение
которых, как правило, не сопровождалось особо серьезной конкуренцией, а пере-
дача заказа предопределялась не тем, в какую сумму обойдется его выполнение,
а наличием производственных возможностей, эту сумму можно было поднять
выше, даже если производительность принудительно используемого рабочего
была ниже соответствующего показателя у гражданского наемного рабочего.
Поэтому можно констатировать, что выражение «трудящийся раб» подходит для
этого периода лишь относительно, так как рабочие не принадлежали предприя-
тию, на котором работали, а напротив, последнее должно было вербовать нужные
контингенты рабочей силы через различные органы вроде ведомства генераль-
ного уполномоченного по использованию рабочей силы и главного админист-
ративно-хозяйственного управления СС и заключать именно с ними соглаше-
ния об условиях содержания узников.
Прежде всего рабочая сила уже больше не была — как во втором периоде
на предприятиях, являвшихся собственностью СС, — произвольно заменяе-
мой и восполняемой. Поэтому предприятия очень различно реагировали на
новую ситуацию. Имелись предприятия, стремившиеся в определенной степе-
ни приравнять условия труда принудительно привлекаемых к нему людей —
сюда причислялись и узники концлагерей — к условиям труда свободных на-
емных рабочих. Так, предприятия «ИГ-Фарбен» предложили концлагерю в
Аушвице и главному административно-хозяйственному управлению СС вве-
сти премии за высокую производительность труда, которые могли бы иметь
форму прямого вознаграждения, но наряду с этим также выражаться в мероп-
риятиях по «культурно-психологической реабилитации»; сюда, согласно кон-
цепции СС и предприятий, включалось действительно осуществленное впос-
ледствии создание лагерных борделей. Самым трудным препятствием для в
целом гарантировавшего жизнь обращения с узниками являлась, конечно, ра-
совая идеология, которой были — по крайней мере неосознанно — приверже-
ны многие немецкие старшие рабочие и руководители предприятий, а особен-
но надзорные службы вроде заводской охраны. Йорг Зигфрид доказал это при-
менительно к «Фольксваген». Остаются, однако, вопросы: как различия в пи-
тании, размещении и обращении — надругательства чаще практиковались над
«восточными рабочими» — воздействовали на сам трудовой процесс, различа-
лись ли условия и показатели труда, почему руководство предприятий было
заинтересовано в сохранении подобных различий или какие препятствия ме-
шали ему, когда оно пыталось их преодолеть? Известно, что расизм нацио-
нал-социалистического общества нашел доступ и в экономику. Но как конк-
ретно она с ним обошлась, выясняется постепенно9. Пока же остается не впол-
не ясным, какое, собственно, место занимает принудительный труд в рамках
капиталистической системы, при каких условиях он может восприниматься и
одобряться капиталом и даже давать экономический эффект. Во всяком случае,
очевидно, что руководители предприятий времен национал-социализма еле-
дили за тем, чтобы частнохозяйственная основа их предпринимательства не
627

ставилась под вопрос государственным регулированием распределения заказов
и контролем за рынком труда. Организации СС были полностью поставлены
на службу этой системы, и их честолюбивое намерение создать собственную
хозяйственную системе в значительной мере осталось неосуществленным. Ес-
ли исходить из предпосылки победы, принять во внимание разработанные СС
и государственным руководством концепции подчинения других народов и
учесть отмеченную в экономике тенденцию к исключению свободной конку-
ренции как руководящего принципа образа действий на оккупированных тер-
риториях, то следует признать, что после войны по крайней мере немецкий
рабочий мог относительно свободно распоряжаться своей рабочей силой.
В третьем периоде существовавшее на макроуровне противоречие между
требованиями экономической рациональности и идеологически обусловлен-
ным уничтожением людей сохранилось и, даже больше того, лишь с началом
войны против Советского Союза проявилось в полной мере10. Экономика не
смогла успешно противостоять этому. Да она, впрочем, и не предпринимала ни-
каких заслуживающих упоминания попыток. Да, компании «ИГ-Фарбен»,
«Крупп», «Симменс» — назовем в качестве примера хотя бы лишь их — еще су-
мели извлечь из щекотливой и затруднительной ситуации, возникшей в масш-
табах всей экономики в результате уничтожения ценной рабочей силы в ходе
массового истребления евреев, пользу для собственных фирм, переместив часть
своих заводов в Аушвиц, где меньшинство депортированных евреев на какое-то
время оказалось избавленным от селекции и могло использоваться на этих
предприятиях. Конечно же, это был бесперспективный и близорукий расчет, в
любом случае бесчеловечный, но мы знаем из учредительных документов фир-
мы «ИГ-Фарбен-Моновиц», что это был реальный, практический расчет.
В порядке полемики с имеющейся литературой по этой теме отметим еще
одну деталь. Если выражение «уничтожение работой» полностью применимо к
положению, существовавшему в концлагерях в первые годы войны, то по отно-
шению к третьему периоду оно едва ли подходит, а если и подходит, то в другом,
измененном смысле. В большинстве мест применения труда узников целью бы-
ло не уничтожение, а использование их в качестве рабочей силы. Но условия су-
ществования заключенных всегда были значительно хуже по сравнению с уело-
виями существования немецкого населения. От принудительно используемых
рабочих требовалась лишь минимальная лояльность в форме готовности тру-
диться, а остальное обеспечивалось принуждением, которое не могло быть при-
менено в такой же мере ко всему населению. Степень использования труда узни-
ка теперь в решающей степени определялась продолжительностью времени, в
течение которого истощались его силы. Аналогичным образом обстоит дело и в
обычной сфере труда. Если даже и сегодня большинство определенных профес-
сиональных групп уже за несколько лет до наступления пенсионного возраста
выпроваживаются как нетрудоспособные на «заслуженный отдых», то для всей
системы это еще посильно, а для предприятий является даже предпочтитель-
ным решением, позволяющим удерживать в допустимых пределах удельный
вес работников старшего поколения с их снижающейся работоспособностью и
сокращающимися возможностями восприятия нововведений. Если узник, ска-
жем в 1943 г., оказался бы изнуренным за два года работы, то это соответствова-
ло бы системе. Ведь целью его труда в военном производстве было победоносное
завершение войны. Чем ближе был конец и чем дальше была победа, тем быст-
рее сокращалась ожидаемая продолжительность жизни работавших узников.
Это тоже соответствовало системе. И наконец, если, говоря о строительстве под-
земных объектов в Доре или где-то еще, можно вновь утверждать об уничтоже-
нии узников работой, то при этом надо иметь в виду, что цель все-таки заключа-
лась в налаживании производства определенной продукции. Но если эта продук¬
628

ция была предназначена для еще одной цели, то ее надо было изготовить за не-
сколько месяцев или даже недель. В результате многим узникам и оставалось
прожить только эти несколько недель11.
В последней фазе войны капитал сделал самую большую свою уступку СС,
смирившись с тем, что СС берет в свои руки управление целыми отраслями про-
изводства, как это имело место в случае с комплексом в Доре под Каммлером в
Гарце. Но к тому времени капиталисты уже порвали свои связи с режимом и
ориентировались на восстановление и реорганизацию экономики по западной
модели. С тех пор канула в лету экономическая империя СС, которая и без того
не имела шансов на будущее, но сохранился капитализм, создавший эту систему
и переживший ее.
Примечания
1	К первым исследованиям, в которых внимание авторов концентрируется на этом аспекте ис-
пользования рабочей силы, принадлежит публикация: Nationalsozialistische Konzentrationslager
im Dienst der totalen Kriegsfiihrung. Sieben wiirttembergische AuBenkommandos des
Konzentrationslagers Natzweiler/ElsaB, hrsg. von Herwart Vorlander, Stuttgart 1978
(= Veroffentlichungen der Kommission fur geschichtliche Landeskunde in Baden-Wurttemberg, Reihe B,
Bd 91). Обзоры многочисленных региональных исследований, появившиеся с тех пор, даются в
«Информационных бюллетенях» Исследовательского центра по изучению и популяризации ис-
тории немецкого Сопротивления 1933-1945 гг. Пожалуй, наиболее обширной из новых работ
по данной теме является публикация: Konzentrationslager in Hannover. KZ-Arbeit und
Riistungsindustrie in der Spatphase des Zweiten Weltkriegs, Hildesheim 1985. См. также: Das KZ-
AuBenlager Hannover-Miihlberg. «Vemichtungdurch Arbeit», hrsg. vom Kulturamt der Stadt Hannover
(= Kulturinformationen Nr. 1, oJ.); Miroslav Kamy, «Vemichtung durch Arbeit». Sterblichkeit in den
NS-Konzentrationslagem, в: Beitrage zur nationalsozialistischen Gesundheits- und Sozialpolitik, 5
(1987), S. 133-158; Verfolgung, Ausbeutung, Vernichtung. Lebens- und Arbeitsbedingungen der
Haftlinge in deutschen Konzentrationslagem 1933-1945, hrsg. von Ludwig Eiber, Hannover 1985.
2	Ряд более поздних работ ориентирован на политэкономическую проблематику. См.: Gerd
Wysocki, Haftlingsarbeit in der Riistungsproduktion. Das Konzentrationslager Driitte bei den Hermann-
Goring-Werken in Watenstedt-Salzgitter, в: Dachauer Hefte, 2 (1986), S. 35-67 (весь номер журнала
посвящен использованию рабочей силы); Florian Freund и. Bertrand Perz, Das KZ in der
«Serbenhalle». Zur Kriegsindustrie in der Wiener Neustadt, Wien 1987; Florian Freund, «Arbeitslager
Zement». Das Konzentrationslager Ebensee und die Raketenriistung, Wien 1988.
3	Dieter Petzina, Die Mobilisierung deutscher Arbeitskrafte vor und wahrend des Zweiten Weltkrieges, в:
Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, 18 (1970), S. 442-455.
4	Позволю себе сослаться на свою статью: Die Konzentrationslagerhaftlinge im
nationalsozialistischen Arbeitseinsatz, в: Zweiter Weltkrieg und sozialer Wandel, hrsg. von Waclaw
Dlugoborski, Gottingen 1981, S. 151-163, из которой взят данный абзац.
5	Примечательно, что Шпеер возложил ответственность за «порабощение» рабочей силы во вре-
мя войны прежде всего на СС, хотя, в сущности, не мог предложить никакой альтернативы при-
нудительному труду. В полемике с СС для него в действительности главным было поставить СС
под свой контроль. См.: Albert Speer, Der Sklavenstaat. Meine Auseinandersetzungen mit der SS,
Stuttgart 1981; Falk Pingel, Haftlinge unter SS-Herrschaft. Widerstand, Selbstbehauptung und
Vemichtung, Hamburg 1978, S. 123 ff.; Kamy, Vemichtung (см. прим. 1), S. 157.
6	Итоговые суждения относительно использования рабочей силы в лагерях бассейна Эмса см. в
публикации: Elke Suhr, Die Emslandlager, Bremen 1985, S. 186 ff. См. также публикацию докумен-
тальных материалов: Erich Kosthorst und Bernd Walter, Konzentrations- und Strafgefangenenlager
im «Dritten Reich». Beispiel Emsland, 3 Bde, Dusseldorf 1983.
7	Enno Georg, Die wirtschaftlichen Untemehmungen der SS, Stuttgart 1963 (= Schriftenreihe der
Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte, Nr. 7).
Q
Лишь на некоторых предприятиях это было бы невозможно. Они с самого начала опирались на
принудительный труд и труд иностранных рабочих. См.: Gerd Wysocki, Zwangsarbeit im
Stahlkonzem. Salzgitter und die Reichswerke «Hermann Goring» 1937-1945, Braunschweig 1982;
Klaus-Jorg Siegfried, Riistungsproduktion und Zwangsarbeit im Volkswagenwerk 1939-1945. Eine
Dokumentation, Frankfurt 1987; Das Leben der Zwangsarbeiter im Volkswagenwerk 1939-1945,
Frankfurt 1988. Использование принудительного труда и труда иностранных рабочих как со-
ставная часть политики фирм выявляется, например, в докладах Карла Гейнца Рота и других
629

авторов в публикации: Das Daimler-Benz-Buch. Ein Riistungskonzem im «Tausendjahrigen Reich»,
hrsg. von der Hamburger Stiftung fur Sozialgeschichte im 20. Jahrhundert, Nordlingen 1987.
9	Ulrich Herbert, Fremdarbeiter. Politik und Praxis des «Auslandereinsatzes» in der Kriegswirtschaft des
Dritten Reiches, Bonn 1985; Herrenmensch und Arbeitsvolker. Auslandische Arbeiter und Deutsche
1939-1945, Berlin 1986 ( = Beitrage zur nationalsozialistischen Gesundheits- und Sozialpolitik, Bd 3).
10	Определенный итог нынешней дискуссии подводится в публикации: Ulrich Herbert, Arbeit und
Vemichtung. Okonomisches Interesse und Primat der «Weltanschauung» im Nationalsozialismus, в: 1st
der Nationalsozialismus Geschichte? Zu Historisierung und Historikerstreit, hrsg. von Dan Diner,
Frankfurt 1987, S. 198-236. «Deutsche Wirtschaft». Zwangsarbeit von KZ-Haftlingen fur Industrie und
Behorden, Hrsg. Hamburger Stiftung zur Forderung von Wissenschaft und Kultur, Hamburg 1991.
11	Вальтер Бартель в 60-е годы способствовал появлению в ГДР ряда работ на эту тему, в том числе
двух диссертаций: Laurenz Demps, Zum weiteren Ausbau des staatsmonopolistischen Apparats der
faschistischen Kriegswirtschaft in den Jahren 1939-1945 und zur Rolle der SS und der
Konzentrationslager im Rahmen der Riistungsproduktion, dargestellt am Beispiel der unterirdischen
Verlagerung von Teilen der Riistungsindustrie, Diss. Berlin (Ost) 1970; Gotz Dieckmann,
Existenzbedingungen und Widerstand im Konzentrationslager Dora-Mittelbau unter dem Aspekt der
funktionellen Einbeziehung der SS in das System der faschistischen Kriegswirtschaft, Diss. Berlin (Ost)
1968.
В последующее время по проблеме труда узников никаких новых работе ГДР не появлялось.
Обзор литературы содержится в публикации: Dietrich Eichholtz, Geschichte der deutschen
Kriegswirtschaft, Bd 2: 1941-1943, Berlin (Ost) 1985.

Хамид Могхарех-Абед
Расовая гигиена, или евгеника
Идеологическая предрасположенность
и практическая мотивация к геноциду
1.	Евгеническая утопия: диалектика устремленного к улучшению мира
энтузиазма и воли к уничтожению
Идеологи расовой гигиены (евгеники)1 были заворожены видением нового
мира, в котором не должно было быть ни болезней, ни нищеты. Великолепию
этой перспективы, которая сулила конец всем человеческим страданиям и пото-
му была равнозначной мирскому переосмыслению библейского грехопадения,
соответствовали радикальность и динамика евгенической программы.
Евгеникам, конечно, рисовалась плачевная картина деградации человече-
ской природы. Поэтому они, вновь подхватив впервые сформулированный Го-
бино мотив «дегенерации», стали в 20-х годах неустанно предостерегать от
грозящего «засорения» общества духовно и физически «неполноценными». Те-
зис об опасном упадке жизненной силы «народного организма» строился на
парадигме, согласно которой не только физические свойства, но и все социально
значимые качества человека передаются по наследству. Генетическое фик-
сирование «дегенерации» порождает, как учил психиатр Морель своим «законом
прогрессивности», угрозу аккумуляции целыми поколениями дегенеративных
признаков, которые к тому же в свою очередь очень стремительно ухудшаются.
В итоге в таком случае следует предвидеть близкий закат цивилизации по
причине «биологического коллапса целого народа»2. «Диктатура хромосом»3 во-
обще не знает никаких исконных общественно обусловленных состояний. Лю-
бое состояние социального кризиса или дисгармонии коренится, согласно евге-
нической догме, в очевидных наследственных качествах и, следовательно, может
быть «излечимо» лишь путем «очищения народного организма» от «нездоровых
наследственных предрасположенностей»4. Фриц Ленц, самый известный по-
борник этого учения в Веймарской республике, в своем написанном в соав-
торстве классическом труде по евгенике дает следующее разъяснение на сей
счет: «Ужасно видеть, как миллионы (!) семей прозябают на грани возможности
существования вследствие унаследованной физической и духовной несостоя-
тельности. Внешними средствами здесь мало в чем можно — если вообще мож-
но — помочь. Отдельным индивидам такого рода вообще невозможно сущест-
венно помочь... Чтобы уменьшить нищету, по крайней мере на будущее необхо-
димо [в качестве наиболее действенного средства] исключить продолжение рода
среди наследственно слабых и несостоятельных. Вот почему, будучи далекой от
того, чтобы представлять собой жестокий метод, расово-гигиеническая
стерилизация явится на длительный срок самым гуманным методом, какой
только существует»5.
Евгеническая идеология форсировала критику цивилизации, чтобы
представить себя спасительницей последней от всех бед. Авторы —
приверженцы расовой и социальной гигиены различных оттенков — все без ка-
кого-либо изъятия следовали эллиптической модели с двумя фокусами, один из
которых подчеркивал хорошо известную угрозу скорого заката «культурных
народов» вследствие «вырождения» или «контрселекции», тогда как второй как
631

бы контрапунктически к первому предсказывал возможность спасения и даже
«прогресса». Поскольку причина всех социальных и индивидуальных «болезней»
представлялась в форме неполноценной наследственной предрасположенности,
можно было после составления всеобъемлющего наследственно-биологическо-
го кадастра6 переходить к регулированию генеративного процесса посредством
евгенически индивидуализированного лишения права на семью и продолжение
потомства, а также посредством стерилизации. «Eugenics is the self direction of
human evolution!»* — гласил в 1932 г. боевой клич веровавших в прогресс евгени-
ков7. Фактически уже идея «выбраковки» «неполноценных», «наследственно
больных», «чуждых обществу аутсайдеров» и тд. полностью включала в себя ту
внутреннюю динамику и эскалацию, которые в конечном счете привели к мае-
совому истреблению людей в рамках так называемой эвтаназии. Если
принудительная стерилизация была рассчитана на достижение успеха в рамках
долгосрочной, эволюционной евгенической реформы, то эвтаназия сулила более
нетерпеливым и более радикальным евгеникам привлекательную перспективу
добиться первых успехов в «очищении» «народного организма» по возможности
еще при жизни современного им поколения. То есть и те и другие были за «очи-
щение», но последние представляли его себе не в рамках длящегося десятилети-
ями процесса хлопотной стерилизации, а на пути «безотлагательного са-
нирования» здесь и сейчас посредством физического уничтожения соответству-
ющих категорий людей. Ленц, конечно, предостерегал в 1930 г. от слишком
«масштабных» выступлений с инициативой относительно принятия закона о
стерилизации, поскольку-де общественное мнение еще не созрело для этого.
Точно так же и Гитлер в 1935 г., когда руководитель имперской гильдии врачей
Вагнер поставил перед ним вопрос о предоставлении полномочий на уничтоже-
ние недостойных жить людей, отреагировал на это сдержанно, призвав к «ос-
торожному выжиданию». Однако во время войны, «когда весь мир будет взирать
на ход военных действий и человеческая жизнь будет стоить все меньше»,
предложенный проект можно было бы, по его словам, реализовать8. Разумеется,
к превращению постепенной евгенической реформы в евгеническую революцию
были причастны не все сторонники насильственной стерилизации9.
Такое ригористическое покушение на жизнь индивида стало главным дви-
гателем всех евгенически мотивированных политических концепций в социаль-
ной сфере и сфере здравоохранения. Претендуя на обладание научной теорией,
евгеники домогались абсолютной власти на определение ценности наследствен-
ности, а тем самым и ценности самой жизни всех людей.
Биомедицинское представление о будущем, видимо, мешало осознанию ос-
новной группой евгеников, вступивших с 1933 г. наконец в долгожданную фазу
практического осуществления этой теории, своей неправоты даже тогда, когда
«выбраковка неполноценных» стала равнозначной их физическому уничтоже-
нию. Один из «экспертов по эвтаназии», Фридрих Панзе, характеризовал
настроение тех, кто занимался ею, следующими словами: «Среди коллег, осо-
бенно более молодых, царило воодушевление сродни энтузиазму,
порождаемому мессианской идеей»10.
Его коллега Меннеке «с радостью» вспоминал в письме от 20 октября 1940 г.
о поездке, целью которой был отбор подлежавших уничтожению больных одной
из лечебниц. Он, в частности, писал: «Конечным пунктом нашего рабочего турне
была в начале сентября Халльская лечебница в Тироле. Во время этой поездки
мы многое увидели и пережили и сохранили наилучшие воспоминания о каж-
дом из посещенных мест»11.
Это поражающее своей бесчувственностью представление Меннеке о
«Евгеника есть средство саморегулирования человеческой эволюции!» (англ.). — Прим, перев.
632

нормальности происходящего еще отчетливее проявляется в его письмах во
время поездок с целью проведения селекций в концлагерях. В рамках акции
«14fl3» он получил задание отбирать нетрудоспособных и нежелательных узни-
ков концлагерей на предмет последующего их умерщвления газом в одной из
спецлечебниц, подчинявшихся секретному центру по осуществлению эвтана-
зии («Т-4»)12.4 апреля 1941 г. он пишет из Заксенхаузена: «Наша работа очень,
очень интересна... Здесь при выполнении ее я накапливаю большой новый
опыт».
20 ноября 1941 г. в письме из Равенсбрюка он подробно повествует: «Моя
дорогая мамочка [имеется в виду жена Меннеке]! Сейчас 17.45, я выполнил свою
ежедневную работу и снова сижу в гостинице. Результат моей сегодняшней
работы — 95 листов... Работа идет так быстро потому, что фамилии уже напеча-
таны и мне остается лишь вписывать диагнозы, основные симптомы и т.п., все
идет как по маслу. Питаюсь я в лагере; сегодня на обед в казино был чечевичный
суп со шпиком, на второе — омлет. В 17.00 закончил работу, опять-таки поужи-
нал в казино, были три сорта колбасы, масло, хлеб, пиво... В моей постели мне
прекрасно спится, почти так же, как в Хильмерхаузене... Надеюсь, что и у тебя
все так же хорошо; я чувствую себя преотлично!»
28 ноября 1941 г. он сообщает из Бухенвальда: «...19.03. Сегодня тоже выпол-
йена большая работа, я справился со 185 заключенными, д-р Мюллер — со 153-
мя».
Особенно значимо сообщение от 2 декабря 1941 г. из Бухенвальда. Выразив
настоящий восторг по поводу качества пищи, Меннеке затем сообщил, что «по-
еле изучения порции арийцев... занялся порцией из 1200 евреев, которые, собст-
венно, не “изучаются”, применительно к ним достаточно взять из личных дел
обоснования арестов (зачастую очень объемные!) и перенести их в составляе-
мые списки»13.
В то время как в отношении «неполноценных арийцев» существовала
практика индивидуального вынесения приговоров, применительно к евреям это
считалось излишним, а потому при их селекции Меннеке всегда очень быстро
«продвигался вперед».
Облик занимавшегося селекцией и уничтожением узников врача как демо-
нической фигуры, которая на примере Менгеле иногда трактуется в публици-
стике как «онтологический суперфеномен садизма»14, нуждается в пересмотре.
Не соответствует побудительной мотивации большинства таких преступников и
предположение об извращенном естественно-научном и медицинском познава-
тельном интересе, который якобы и привел к известным смертоносным экс-
периментам. «Демоническим» у занимавшихся селекцией врачей было как раз
то, что «они не были демонами»15. Они уничтожали предварительно по-
двергнутых ими истязаниям людей, считая, что должны раз и навсегда покой-
чить со сложившимся положением и осуществить эту суровую, но необходимую
последнюю меру, дабы наступили лучшие времена. Гитлер в «Майн кампф» по
поводу «варварской процедуры» «жестокого изолирования неизлечимо боль-
ных» заметил: «Преходящая боль одного столетия может избавить и избавит от
страданий целые тысячелетия»16.
В противоположность тяжелым психическим нагрузкам в связи с массовы-
ми расстрелами17, которые давали экзекуционным отрядам СС повод для озабо-
ченности, собранные в ведомстве по эвтаназии психиатры, врачи и адми-
нистраторы представляли собой элиту поборников умерщвления живого, ко-
торая вершила свое страшное дело с верой в то, что этим она осчастливливает
человечество решающим актом исцеления. Биологическая концепция общества
как надындивидуального «организма» объясняет также привлекательность евге-
нического учения для большого числа врачей, хотя евгеника многократно от¬
633

вергала медицину как «контрселективный» институт современной цивилиза-
ции, поскольку она противостояла идее «выбраковки» всего хилого и болезнен-
ного. В условиях, когда придерживавшиеся евгенических взглядов врачи стали
усматривать свою задачу по преимуществу уже не в лечении отдельного челове-
ка и когда на фоне «верующей в прогресс и одновременно ориентированной на
уничтожение жизни ментальности»18 умерщвление человека стало как бы
хирургической операцией на теле народа, открылись совершенно новые
горизонты для «искусства врачевания»: врач, который сначала предстает с селек-
ционным скальпелем в руке, а затем в силу своей профессии оказывается иск-
лючительно правомочным повернуть газовый кран, стал всесильным участии-
ком, даже архитектором самой всеобъемлющей реформы общества, какую толь-
ко можно себе представить19.
Ниже предпринимается попытка очертить масштабы евгенических планов
«выбраковки» людей, а также связь этих планов с уничтожением евреев на
примере ученых изысканий Фрица Ленца и Альфреда Гротьяна; обрисовать
направления эскалации, которые в конечном счете привели евгеническую
практику к концептуально подкрепленному планированию и осуществлению
основанных на евгенической теории массовых убийств людей. В этой связи осо-
бенно заслуживает внимания вопрос об институциональной, кадровой и техно-
логической взаимосвязи между евгеническими массовыми убийствами и унич-
тожением евреев.
Перед лицом той жестокости, с которой евгеники распоряжались судьбами
признанных выродившимися людей, небезынтересно посмотреть, сколь
откровенно они признавали, что не знают применительно как к соматическим,
так и к психическим заболеваниям никаких законов наследственности. Так,
например, Баур, Фишер и Ленц в совместном труде заявляли относительно со-
матических признаков: «Мы не знаем ничего достоверного с точки зрения на-
следственности... Ни в одной другой области медицины наследственность не до-
минирует среди причин заболевания, как в психиатрии... Однако до сих пор поч-
ти ни в одном психическом заболевании передачу наследственных признаков не
удалось прояснить полностью»20.
Несмотря на такую неуверенность, евгеника иммунизировалась в отноше-
нии любых сомнений, представляя себя наукой, которая вот-вот соберет доказа-
тельства наличия наследственных свойств. Гротескное неприятие ею даже
простейших средств облегчения человеческого существования — таких, как
применение очков, ортопедическое лечение «искривлений позвоночника» и
тд.21, — было столь же беспредельно, как и ее подход к диагностированию «пси-
хических аномалий». На множество поистине смехотворных диагнозов (вроде,
например, такого: «Даже выраженная некрасивость представляется достаточ-
ным показанием для стерилизации») можно было бы просто не обращать вни-
мания, если бы они не свидетельствовали о почти безграничных масштабах
«выбраковки», присущих евгенической идеологии.
«От стерилизации нескольких тысяч индивидов, к тому же еще стацио-
парных больных лечебниц, которые и так обычно не имеют потомства, сущест-
венного сокращения масштабов распространения наследственно обусловленной
неполноценности, естественно, не приходится ждать. Для этого понадобилась
бы стерилизация несравненно большего размаха», — пишет Ленц и затем
конкретизирует этот «размах» в следующих цифрах: «Из общего числа
рожденных являются или становятся по причине наследственной
предрасположенности: слабоумными — округленно 1 млн., подверженными
идиотии — 170 тыс., душевнобольными — 1 млн., эпилептиками — около 100
тыс., психопатами — несколько миллионов, умственно неполноценными — в об¬
634

щей сложности порядка 6 млн., физически слабыми или хилыми — свыше 6
млн.».
Коллега Ленца социал-демократ Альфред Гротьян увеличил эту гигантскую
цифру количества людей, недостойных иметь потомство, еще на несколько мил-
лионов, доведя «долю всех сколько-нибудь неполноценных до полновесной
трети всего нашего населения»22. В противовес Ленцу, который отдавал
предпочтение стерилизации как содействующему оздоровлению наследствен-
ности мероприятию, а эвтаназию считал дополняющей стерилизацию мерой
частично-побочного характера23, Гротьян во главу угла своей программы ставил
так называемую приютизацию. Он не уставал подчеркивать, что «отбор и со-
держание в изоляции дефективной части населения, возможность чего откроет
создание широкой системы приютов, представляет собой амортизацию вообще
неполноценных людей, которая должна постепенно, год за годом привести к
сокращению и в конечном счете к ликвидации армии обнищавших (!), уклони-
ющихся от работы, бродяг и преступных элементов».
Своей идеей концентрации в приютах «психопатов», «асоциальных элемен-
тов» и просто бедняков Гротьян фактически начертал прообраз концлагеря. В то
время как Ленц хотел в рамках своей евгенической реформы попросту уничто-
жить «неполноценных», гротьяновское понятие амортизации предполагало
другой, более «квалифицированный» способ действий. В 1929 г. руководитель
социальной службы Гамбурга Оскар Мартини выступил с «руководящей» идеей
о «решении социального вопроса». Он предложил, чтобы в будущем госу-
дарственное вспомоществование получал только тот, кто изъявит готовность
выполнить за это принудительно предписанную работу. Начиная с 1930 г. «не-
способность или нежелание трудиться в принудительном порядке стали
приводить к лишению вспомоществования, что означало не что иное, как лик-
видацию социальных возможностей существования, и по большей части шло
бок о бок с приютизацией соответствующей категории людей»24, ибо «достаточ-
но было ссылки на полицейский параграф, чтобы с благословения психиатра
отправить обременяющего общество человека в Фармзен». В противовес
проповедовавшемуся Ленцем простому уничтожению таких людей в Гамбурге
предпочитали — и до и после 1933 г. — одним ударом убивать сразу двух зайцев:
первоначально лишь обнищавшие, а в дальнейшем с помощью психиатрии
быстро превращенные в «нищих безумцев» и изолированные от общества люди,
которые, будучи уже до 1933 г. отмечены клеймом неполноценных, прозябали в
различных приютах, теперь подлежали окончательному искоренению
(«решение социального вопроса»!) с помощью изнурительного труда на
строительстве монументального комплекса зданий, эдакого Манхэттена на Эль-
бе. Эта концепция «уничтожения работой» представлялась столь
привлекательной в евгеническом плане среди прочего еще и потому, что
превращала сам процесс «выбраковки неполноценного материала» в базу все-
объемлющей модернизации. Страх перед «продолжением рода» тех, кто в рамках
«уничтожения или перемалывания с помощью труда» и без того оказывался
обреченным на смерть, был — в силу того, что это мешало «окончательному
решению», — столь велик, что Виктор Брак, отвечавший за отдел эвтаназии в
канцелярии фюрера, 23 июля 1942 г. в письме Гиммлеру, с одной стороны, со-
общал, что «при общей численности европейских евреев, равной примерно 10
млн. человек», на его взгляд «минимум 2-3 млн. ...еще вполне работоспособны»,
а с другой — отмечал, что привлечение евреев к труду возможно только при ус-
ловии, если их предварительно сделать «неспособными к продолжению рода».
Далее он писал: «Стерилизация в том виде, как она обычно проводится, в данном
случае неприемлема, так как является слишком дорогостоящей.Кастрация же с
помощью рентгена не только дешева, но и осуществима применительно ко мно¬
635

гим тысячам людей в самые короткие сроки. Если Вы, рейхсфюрер, решитесь в
интересах сохранения трудового материала избрать этот путь, то рейхсляйтер
Боулер готов предоставить в Ваше распоряжение необходимых для проведения
указанной операции врачей и прочий персонал»25.
Ленц в своих евгенических постулатах не ограничивался только сферой «не-
полноценных» индивидов, заявляя, что «различия между представителями
различных рас не менее важны, чем различия между имеющими патологиче-
ские отклонения и нормальными индивидами*26. По его словам, в то время как
«имеющие патологические отклонения индивиды» одной расы отличаются от
«других представителей той же расы, как правило, лишь одним наследственным
признаком», «большие расы» разделены между собой «многими наследственны-
ми признаками». Тем самым парадигма наследственности позволяла
конструировать ценностную иерархию не только между отдельными людьми, но
и между «полноценными» и «неполноценными» расами. Для Ленца в целом бы-
ло «ясно, что картина будущего нордической расы угрожающа». Из его
пространных рассуждений видно, от кого эта угроза исходит.
Сначала он просвещает своих читателей относительно того, что «психиче-
ское своеобразие евреев... носит еще более выраженный характер, чем физиче-
ское. Евреев можно назвать прямо-таки психически своеобразной расой... Если
своеобразие евреев в физическом плане проявляется не столь сильно, как в пси-
хическом, то данное обстоятельство можно объяснить тем, что своеобразно и чу-
жеродно выглядящие евреи добивались меньших успехов, чем те, которые боль-
ше соответствовали типу народа-хозяина(!)»27.
Этим описанием евреев в категориях паразитологии не только
рекомендуется, чтобы «хозяин» в некотором роде стряхнул с себя паразита, но и
предлагаются такие меры, которые могут сделать этого «хозяина» «способным
противостоять» той опасной инфильтрации, какой он подвержен перед лицом
«поразительной [еврейской] способности проникать в души других людей и по
своему желанию управлять ими». Евгенически трактуемые очищение и
ревитализация собственного «народного организма» кажутся Ленцу необходи-
мой предпосылкой для сопротивления «разлагающей еврейской крови». Весьма
значимы для выявления связи между евгенической и антисемитской идеологи-
ями уничтожения следующие офтальмологические наблюдения Ленца: «Самый
высокий процент нарушения зрения, как кажется, у евреев»28. Точно так же, ука-
зывает Ленц, «психические заболевания встречаются у евреев в два-три раза ча-
ще, чем у неевреев; особенно это относится к шизофрении». Чтобы обосновать
распространение на евреев как на особенно заслуживающую искоренения
группу населения требования евгенической селекции, внушаемую антисемит-
ской расовой идеологией картину ненависти надлежало ׳трансформировать в
синдром евгенической неполноценности. Это и произошло, когда Ленц приписал
евреям в преувеличенном виде все формы вырождения. В результате
«выбраковка» евреев в евгеническом смысле обрела почву как возможность, а в
«рейхе» затем она стала и реальностью.
2.	Расово-гигиеническая практика
Со взятием власти Гитлером для евгеников наступила новая эра. Ленц уже
до этого усматривал «огромное преимущество» в национал-социализме на том
основании, что последний не признает «никакой самоценности индивида» и
обращается к «надындивидуальной жизни». В основе радостной готовности евге-
ников пойти в услужение национал-социалистическому государству — готовно-
сти, метко охарактеризованной понятием «настроение золотой лихорадки»29, —
636

лежало чувство «редкостного счастья от сознания того, что исследователю дано
не только видеть признанным в научном плане труд всей жизни, но и сверх того
убедиться, что труд его приобретает большое, даже прямо-таки жизненно важное
значение для всего его народа и для государства».
В фокусе мероприятий по «практической заботе о наследственности» на-
ходился «Закон о недопущении наследственно больного потомства», принятый
14 июля 1933 г. на основе прусского законопроекта от 1932 г. на относительно
короткий период времени — со сроком действия до 1 января 1934 г. В отличие
от прусского законопроекта §12 данного закона определял, что каждый окон-
чательно приговоренный специальным судом, занимающимся вопросами на-
следственного здоровья, к стерилизации в случае сопротивления мог быть до-
ставлен на операционный стол с помощью принуждения30. В порядке резюме
авторы закона указали на то, «что составляет главное содержание данного за-
кона»: это, по их определению, «примат и авторитет, которые государство окон-
чательно обеспечило себе в сфере жизни, брака и семьи». Юрист-эксперт Фальк
Рутке уточнил: «Не будем забывать, что смысл уголовного права заключается
в выбраковке неполноценного. Преступник, наносящий вред здоровой наслед-
ственности или ценным в расовом отношении частям своего народа, сам ли-
шает себя жизни»31.
Двоякое указание на ущерб «здоровой наследственности» или «ценным в
расовом отношении частям своего народа» имело программное значение, по-
скольку евгеники быстро изъявили готовность служить национал-социалисти-
ческому государству в качестве экспертов по «выбраковке неполноценного» в
обеих названных областях.
Среди перечисленных в законе от 14 июля 1933 г. показаний к стерилизации
фигурировали в очень редких случаях соматические и гораздо чаще психиче-
ские заболевания вроде «шизофрении» и «врожденного слабоумия». Директор
лечебницы в Илленау д-р Рёмер уже на ранней стадии констатировал, что, по его
оценкам, из примерно 400 тыс. наследственно больных «порядка 360 тыс. явля-
ются психиатрическими случаями». Психиатрические показания к насильст-
венной стерилизации из-за широких возможностей их применения пользова-
лись у евгеников-реформаторов особенно большой популярностью.
В целом евгеническая практика в период с 1933 по 1939 г. обнаруживает два
направления эскалации: во-первых, значительно расширялся по сравнению с
исходными положениями закона круг жертв, а во-вторых, введением в практику
принудительной кастрации (на основании «Закона по борьбе с опасными
преступниками-рецидивистами»), стерилизации рентгеновскими лучами (на
основании второго закона об изменении закона от 14 июля 1933 г.) и
принудительного применения абортов32 внедрялись все более радикальные
меры. Причем рекомендованное евгениками производство абортов вплоть до
шестого месяца беременности уже должно было рассматриваться как первая
форма «уничтожения недостойного жить живого». Поскольку «асоциальным
психопатам» и «антиобщественным элементам», то есть людям, не занимав-
шимся регулярным трудом, приписывалось «моральное слабоумие», эти
группы и категории лиц могли подвергаться принудительной стерилизации
или «приютизации» в соответствующих учреждениях.
Особое значение для «заботы о наследственности» в «рейхе» имела ин-
теграция антисемитизма в евгеническую практику. Ленц предупреждал об опас-
ности появления в результате «смешения рас» «духовно и физически дис-
гармоничных типов»33. Он доказывал, что своя раса, если она хочет защитить
себя в борьбе с другими расами, должна выполнить два условия: ей надлежит,
во-первых, быть «внутренне здоровой с точки зрения наследственности», а во-
вторых, защитить свою экстраординарную субстанцию от инфильтрации спо¬
637

собного к «психическому паразитизму» еврея. Соответственно было запла-
нировано, как сообщал в конце сентября 1935 г. Гютт, вместо законов «о защите
немецкой крови и немецкой чести» от 15 сентября 1935 г. и «о защите здоровой
наследственности немецкого народа» от 18 сентября 1935 г. сначала издать один
«Закон о запрете вредящих здоровью народа браков». В одной из коммен-
тировавших сложившуюся ситуацию работ говорилось: «Здоровая наследствен-
ность и расовая чистота неотделимы друг от друга. В то время как расово-пол-
итические мероприятия призваны обеспечить цельность и сущностную подлин-
ность немецкой личности, а тем самым также гармонию народного организма,
расово-гигиенические мероприятия и забота о наследственности должны
гарантировать физическое, духовное и психическое оздоровление и здоровье
ныне живущих и грядущих поколений. В своей взаимосвязи они обеспечивают
биологический фонд народа»34.
В ситуации, характеризовавшейся спорными приговорами судов по охране
здоровой наследственности, запрещением нежелательных браков и адми-
нистративными решениями о расторжении нежелательных браков, медицин-
ский отдел имперского министерства внутренних дел заявил в разработанном
проекте третьего закона об изменении закона от 14 июля 1933 г. о создании им-
перского суда по охране здоровой наследственности. Это предложение, однако,
было отклонено шефом имперской канцелярии Ламмерсом подтем предлогом,
что «он в данный момент не может идти к фюреру с планом создания им-
перского суда по охране здоровой наследственности, так как у фюрера в послед-
нее время проявляется все более сильная антипатия к расширению полномочий
судов»35. Эта «антипатия» к более глубокой интеграции практики «выбраковки»
и уничтожения нежелательных элементов зародилась у Гитлера едва ли случай-
но, поскольку предыдущий опыт показал, что радикализирующиеся импульсы
евгенической базы гораздо лучше воспринимаемы в рамках вненормативных
приказных структур. Вот почему, хотя идея создания имперского суда по охране
здоровой наследственности и была отвергнута, но тайно учрежденный на стыке
1936-1937 гг. в качестве прообраза высшего имперского органа Имперский ко-
митет по вопросам здоровой наследственности был сохранен и вскоре
переименован в Имперский комитет по научному учету (!) наследственных и
приобретенных тяжелых недугов. Аппарат этого комитета входил в состав воз-
главлявшегося Гербертом Линденом отдела здравоохранения имперского ми-
нистерства внутренних дел, руководство же им осуществлялось канцелярией
фюрера в лице Филиппа Боулера и Виктора Брака.
Организованные в рамках осуществления планов эвтаназии умерщвления
людей начались весной 1939 г. с уничтожения детей. Поскольку причастность к
этому канцелярии фюрера надлежало скрывать от внешнего мира, в качестве
центрального органа, осуществлявшего эвтаназию, выступал упоминавшийся
выше имперский комитет. Ставшая впоследствии общепринятой система уве-
домительных листов впервые была введена в ходе осуществления этой первой
«акции», равно как впервые приступила тогда же к исполнению своих обязанно-
стей и первая группа «консультантов». Внесение последними в соответствую-
щую клетку знака «плюс», служило негласным предписанием, чтобы соответст-
вующий ребенок переправлялся в один из 30 созданных на территории «рейха»
«детских специализированных центров» и умерщвлялся там с помощью инъек-
ции морфия, скополамина или люминала36. Что же касалось умерщвления
взрослых, то первые обсуждения на эту тему состоялись между Гитлером,
руководителем имперской службы здравоохранения Конти, шефом партийной
канцелярии Борманом и Ламмерсом уже в июле 1939 г. В дальнейшем дело до-
шло до создания особого бюрократического аппарата численностью примерно
100 человек. Деятельность этой группы, подчиненной канцелярии фюрера,
638

направлялась Боулером и II главным управлением канцелярии фюрера во главе
с Браком (псевдоним — Еннервайн), а внутри этого главного управления —
управлениями Па (Бланкенбург), ПЬ (Хефельман) и Пс (Рейнольд Форберг). С
целью скрыть всякую причастность к этому канцелярии фюрера центр по осу-
ществлению эвтаназии к апрелю 1940 г. был перемещен из здания канцелярии
фюрера на берлинской Фоссштрассе в одну из вилл на Тиргартенштрассе, 4. С
этого времени центр получил кодовое обозначение «Т-4». Вовне он представал в
форме четырех подставных организаций37. Уже в октябре 1939 г. центр по осу-
ществлению эвтаназии конфисковал находившийся во владении Штут-
гартского фонда милосердия замок Графенэк в округе Мюнзинген и
переоборудовал его в производственный объект для уничтожения людей, в своем
роде образцовый: рядом с «исследовательской лабораторией» была сооружена —
в соответствии с идеей Боулера — замаскированная под душ газовая камера.
Кроме того, имелся крематорий для сжигания трупов. Методика умерщвления
еще длительное время оставалась предметом споров и дискуссий. В то время как
Пауль Ницше, уже экспериментировавший с инъекциями, отдавал
предпочтение именно этому способу убийства, большинство сотрудников «Т-4»
считали более целесообразным использование газа, так как осуществление ме-
тодом одиночного умерщвления акции с запланированным числом жертв
примерно в 70 тыс. человек казалось им нереальным. Чтобы решить вопрос о
технической стороне процедуры умерщвления, Брак 9 октября 1939 г. обратился
к группенфюреру СС Артуру Небе, который, будучи шефом имперского
управления уголовной полиции, входил также в состав Главного имперского
управления безопасности. Небе переадресовал запрос Брака сотруднику
криминально-технического института д-ру Альберту Видману, который
предложил для использования в качестве средства умерщвления окись углерода
(угарный газ). В один из первых дней января 1940 г. в тюрьме Бранденбурга-на-
Хавеле состоялось зловещее «соревнование методов»: в присутствии врачей «Т-4»
д-ра Хорста Шумана и д-ра Ирмфрида Эберля (впоследствии первого комен-
данта Треблинки) меньшая группа душевнобольных подверглась инъекциям
морфия-скополамина, а большая — воздействию угарного газа. Сопоставив
результаты, приближенный к Гитлеру врач Карл Брандт принял решение в поль-
зу газа38.
Вскоре после начала войны, на стыке 1939-1940 гг., на территории
Вартеланда, Данцига-Западной Пруссии и Восточной Пруссии зондеркоманда,
возглавляемая оберштурмфюрером СС и криминальратом Гербертом Ланге,
приступила к уничтожению больных лечебниц, расположенных в под-
контрольных ей районах. В качестве орудия умерщвления зондеркоманда Ланге
возила с собой автоприцеп-фургон с надписью «Кайзеровское кофейное
предприятие». В этом герметично закрывавшемся фургоне имелся наполнен-
ный угарным газом баллон, содержимое которого могло быть подано внутрь по
специальной трубе. Сходство этой «газовой камеры на колесах»39 с установками,
имевшимися в распоряжении «Т-4», было отнюдь не случайным, поскольку ее
проект был разработан тем же Видманом, которому Брак поручил через Небе
разработать методику умерщвления.
В начале 1941 г. Гиммлер обратился к руководителю канцелярии фюрера за
консультацией относительно того, как использовать созданную для
умерщвления людей «Т-4», чтобы избавить концлагеря от «живого балласта».
Эта зашифрованная под кодовым номером 14fl3 акция уже известна читателю
по цитировавшимся выше письмам Меннеке. Главным здесь представляется
вопрос о том, какая более узкая мотивация могла оказаться решающей у СС, с
одной стороны, и у «Т-4» — с другой, для того чтобы поставить созданную в
рамках проекта «Эвтаназия» технику умерщвления с помощью газа на службу
639

«окончательному решению еврейского вопроса». То, что не только Гиммлер
запрашивал Боулера, но и «Т-4» в свою очередь сделал «запрос» относительно
использования его опыта в рамках разрабатываемого «окончательного
решения», известно из черновика письма рейхсминистра по делам окку-
пированных территорий на Востоке (исполнитель д-р Ветцель) рейхскомиссару
Остланда (Генриху Лозе) от 25 октября 1941 г., где говорится: «В дополнение к
моему письму от 18 октября 1941 г. сообщаю Вам, что обердинстляйтер Брак из
канцелярии фюрера изъявил готовность содействовать сооружению требуемых
помещений и аппаратов для газирования... При существующем положении дел
нечего возразить, если те евреи, которые нетрудоспособны, будут устраняться с
использованием приспособлений Брака*4®.
В ходе акции «14НЗ» руководство СС смогло убедиться как в эффективности
уничтожения людей с помощью ядовитых газов, так и в «высокой квалифика-
ции» персонала «Т-4».
Брак еще до так называемого приказа о «прекращении эвтаназии» (август
1941 г.), которым было приостановлено уничтожение людей газом и ознамено-
ван переход к этапу децентрализованного умерщвления больных в лечебницах,
был озабочен тем, как в преддверии окончания акций «Т-4» и «14fl3» в связи с
уничтожением намеченного круга жертв «обеспечить работой» свой персонал41.
В результате шефа «Т-4», не медика по профессии, прямолинейный чиновничий
эгоизм побудил на поиски более широкого поля деятельности. И здесь как нель-
зя кстати пришелся запрос Гиммлера и последовавшее затем принципиальное
решение руководства СС прибегнуть при осуществлении планов «окончательно-
го решения» к услугам «Т-4». Значительные психические нагрузки, испытывав-
шиеся оперативными группами в процессе массовых расстрелов евреев и совет-
ских граждан, побудили руководство СС заняться поиском альтернативных ме-
тодов умерщвления42. Генерал СС Отто Олендорф, командир «айнзатцгруппы
Д», придерживался, правда, взгляда, что умерщвление газом не является аль-
тернативой, так как оно-де будет подвергать «его людей» гораздо большим пси-
хическим нагрузкам, поскольку в таком случае «людям СС из-за необходимости
удалять трупы из газовых камер во второй раз придется иметь дело со своими
жертвами». Решающей предпосылкой для переориентации на массовое уничто-
жение с помощью газа в рамках акции «Рейнхард» явилось в конечном счете «вы-
ключение из игры» опытного и убежденного персонала «Т-4». Костяк персонала
в Бельжце, Собиборе и Треблинке рекрутировался из бывших участников акции
«Эвтаназия»43. Тем самым достигнутая в процессе осуществления планов эвта-
назии ступень промышленно-поточного умерщвления «недостойных жить» лю-
дей, явившаяся конечным итогом десятилетиями длившихся мечтаний о био-
медицинско-евгенической реформе, внесла существенный технологический и
кадровый вклад, который еще до того, как евгенической дискриминации по-
дверглись и евреи, уже был предопределен идеологическими построениями
Ленца. Если учесть, что из персонала трех упомянутых лагерей уничтожения
были исключены сотрудники «Т-4», и принять во внимание, что центр по делам
эвтаназии находился под прямым руководством канцелярии фюрера, то следует
констатировать: во-первых, и здесь отчетливо проступает главная роль Гитлера,
который был причастен к принятию всех директивных решений, касавшихся
эвтаназии44, а во-вторых — и это, как представляется, не лишено значения для
споров вокруг генезиса «окончательного решения», — исповедовавшие евгениче-
ские постулаты врачи в составе «Т-4», чиновники по уголовным делам и др. уже
задолго, частично еще во времена Веймарской республики, в принципе
восприняли идеологическую схему, которая в некотором роде логически подво-
дила к геноциду. Какие из множества дискриминированных групп подвергались
при этом уничтожению раньше, а какие позже, было в большей мере вопросом
640

обстоятельств и практических соображений. Фактом, однако, является то, что ни
создание оснащенного газовыми фургонами лагеря уничтожения в Хелмно, ни
акция «Рейнхард» не проистекали из возникшей ad hoc воли к уничтожению, как
склонен считать Мартин Брозцат, выдвинувший тезис о трещавшей по всем
швам из-за переполненности гетто на Востоке программе депортаций. В равной
мере нет необходимости мотивировать и действия осуществлявшей уничтоже-
ние людей группы преступников какой-то «идеологической метафорой»: все
причастные к подобным преступлениям — от «маленькой» медсестры до веду-
щего врача «Т-4» — носили эту «метафору» в своих головах и душах как искон-
нейшее убеждение; радикализирующий фактор у них отнюдь не был стиму-
лирован подстрекательствами «сверху», а основывался на их собственной увле-
ченности евгенической утопией.
После того как в августе 1941 г. неожиданно для многих причастных к эвта-
назии последовала директива Гитлера о прекращении акции «Т-4» в
практиковавшейся до сих пор форме, беспокойство в среде преступников от ев-
геники было непродолжительным. Уже в конце ноября 1941 г. руководителям
«Т-4» было сообщено, что акция ни в коем случае не должна считаться за-
вершенной, что она будет «продолжаться» в измененной форме45.
В качестве причин прекращения эвтаназии, осуществляемой с помощью га-
за, исследователи называют ряд обстоятельств. Прежде всего, высказывается
предположение, что с выполнением планового показателя, равного 70 тыс.
жертв, эвтаназия сама по себе пришла к своему уже заранее предуготованному
концу. Однако в связи с фактически продолжавшимися, пусть и в измененной
форме, убийствами в соответствующих учреждениях на территории «старого
рейха» можно назвать и причину, согласно которой прекращение эвтаназии бы-
ло обусловлено сопротивлением, нашедшим выражение в проповеди епископа
Галена. В порядке возражения можно констатировать, что родственники душев-
нобольных и физически неполноценных в отнюдь не малом числе воспользова-
лись «услугами» национал-социалистического государства, предложившего по-
двергнуть соответствующую категорию больных «рискованной терапии», ко-
торая «в 95% случаев ведет к гибели пациентов»46. Отмечавшиеся случаи волне-
ний среди населения объяснялись не только озабоченностью людей судьбами
своих близких, которым предстояло подвергнуться «рискованной терапии», но и
серьезным опасением, что и сами они, ныне пока еще здравствующие, однажды
могут оказаться между жерновами адской мельницы истребления47. Системати-
ческий анализ изменений в отношении населения к евгеническим теориям, то
есть изменений в диапазоне от версий евгенической идеологии, попу-
ляризировавшихся в Веймарской республике, до «практики» в условиях «рейха»,
даже и в настоящее время следует отнести к благим пожеланиям.
Форма, которую эвтаназия приняла на своей часто ошибочно называемой
«дикой» стадии, была формой децентрализованного медикаментозного массо-
вого уничтожения людей с помощью инъекций и голода. В применении метода
умерщвления с помощью голода особенно проявил себя д-р Пфанмюллер из ле-
чебницы Эгльфинг-Хаар48. Прибегая к методу «лишения пищи», что после фор-
мального запрета эвтаназии соответствовало желанию Гитлера вернуться к
практике «нормальных» убийств, он ввергал пациентов в состояние мучитель-
ной агонии. Искусственно вызываемая медленная гибель людей открывала путь
к извращенным способам медицинской прогностики. Если затем наступала
смерть, то дальше не случалось ничего такого, чего не предвидел врач. Пфан-
мюллеровский метод постепенного умерщвления голодом комбинировал евге-
нические постулаты, которыми подкреплялась «выбраковка нездоровых эле-
ментов», с обретшим уже во времена Веймарской республики вирулентный
характер тезисом о необходимости устранения «живого балласта» по причинам
641

экономической целесообразности, многократно толковавшейся в рамках
противопоставления того, что потребляют нормальный рабочий и душевно-
больной человек в день, в неделю и тд.
Если у евгеников центр тяжести приходился на наследственно-биологиче-
скую «выбраковку», а экономико-утилитарный аспект носил лишь дополняю-
щий характер, то у экономических и демографико-политических «специали-
стов» из имперского кураториума экономической рентабельности, института по
исследованию проблем труда при Германском трудовом фронте или института
по изучению проблем труда на Востоке дело обстояло наоборот. Отвергая систе-
му замкнутых крестьянских хозяйств на территории генерал-губернаторства,
деятели вроде Гельмута Майнхольда и Фрица Арльта добивались всеобъемлю-
щей модернизации восточной экономики. Майнхольд стремился с помощью
разнообразнейших расчетов определить «максимально возможную
производительность труда на восточном пространстве» и в конечном счете
пришел к заключению, что при условии достижения планируемой степени эко-
комической рационализации излишнее население составит — в зависимости от
варианта — от 4,5 до 5,83 млн. человек49. С существованием такого количества
лишних ртов ни Майнхольд, ни Арльт не могли примириться: ведь, поскольку
эти люди по-прежнему должны были питаться, прогресс рационализации в
сельском хозяйстве не в состоянии был бы обеспечить накопление капитала, яв-
лявшее собой предпосылку для «ориентированной на немецкие интересы ин-
дустриализации этих стран». Когда началось уничтожение евреев в Варшавском
гетто, руководители имперского кураториума экономической рентабельности
возликовали. Результаты предпринятого Майнхольдом и его коллегами, Га-
тером и Эммерихом, анализа взаимозависимости между численностью населе-
ния и амортизацией капитала могли, по мнению самих аналитиков, «под-
твердиться» уже в 1942 г. Указанные авторы писали: «Вывоз узников из гетто
стал доминировать над поступлением туда с началом их депортации в
Треблинку в июле 1942 г. Объяснялось такое изменение соотношения начав-
шимся уничтожением [“нетрудоспособных”]. Это был “успех”, который
произвел на президента главного управления по делам строительства Теодора
Баудера такое впечатление, что он поднял вопрос о том, чтобы “акция, подобная
той, которая проводится в данное время в отношении евреев”, была
распространена и на поляков».
И евгенически мыслящие, и ориентированные на экономическую мо-
дернизацию имели в виду достичь гораздо большего, чем «только» устранение
той или иной «достойной выбраковки» группы людей. Уничтожение евреев на
Востоке означало лишь минимальный консенсус, на базе которого могло
строиться достижение желаемого конечного состояния. В целом становится
очевидным, что «аппетиты» этих преступников по части истребления людей в
количественном отношении выходили далеко за пределы «окончательного
решения еврейского вопроса». Уходящая в бесконечность цель отбора и унич-
тожения масс людей подкрепляла идеализм преступников от евгеники, явно
похоронивший под собой последние остатки всякой морали и сумевший
выручить их даже там, где Гиммлер в поисках альтернативы массовым
расстрелам без спецов из «Т-4» по меньшей мере оказался бы в крайне
затруднительном положении. По изложенным причинам вклад евгеники в на-
ционал-социалистическую практику массового истребления людей едва ли мо-
жет быть переоценен.
642

Примечания
1	Введенное Плетцем в 1895 г. в немецкую литературу понятие «расовая гигиена» первоначально
охватывало селекцию внутри «собственной живой и здоровой расы». Вскоре, однако, произошла
интеграция также расово-антропологических (прежде всего антисемистской) идеологем. См.: Р.
Weingart et al., Rasse, Blut und Gene, Frankfurt/M., 1988, S. 91 ff.
2	Там же, S. 42 ff., здесь S. 50.
3	G. Bock, Zwangssterilisation im Nationalsozialismus, Opladen 1986, S. 302.
4	Cm.: A. Giitt/E. Riidin/F. Ruttke, Zur Verhiitung erbkranken Nachwuchses. Gesetz und Erlauterungen,
Munchen 1934, S. 5.
5	E. Baur/ E. Fischer/F. Lenz, Menschliche Erblehre und Rassenhygiene. Bd 1: Menschliche Erblehre,
Munchen 1927, 1936; Bd. 2: F. Lenz, Menschliche Auslese und Rassenhygiene (Eugenik), Munchen
1932, последующая цитата S. 305 f.
6	См.: K.H. Roth (Hrsg.), Erffassung zur Vemichtung, Berlin 1984; G. Aly/K.H. Roth, Die restlose
Erfassung. Volkszahlen, Identifizieren, Aussondem im Nationalsozialismus, Berlin 1984; F. Pfafflin, Das
Hamburger Gesundheitspassarchiv, в: A. Ebbinghaus et al., Heilen und Vernichten im Mustergau
Hamburg, Hamburg 1984, S. 18 ff.
7	Цит. no: H.-W. Schmuhl, Rassenhygiene, Nationalsozialismus, Euthanasie, Gottingen 1987, S. 63. К
последующему: Lenz, Auslese (прим. 5), S. 240.
8	Цит. по: E. Kogon et al., Nationalsozialistische Massentotungen durch Giftgas, Frankfurt/M. S. 28 f.
9	Так, например, евангелический пастор Людвиг Шляйх, который сразу после 1993 г. решительно
выступал за стерилизацию пациентов спецлечебниц, впоследствии, когда стала практиковаться
эвтаназия, боролся за жизнь своих больных прихожан. См.: Schmuhl (прим. 7), S. 324 ff.
10	Цит. по: Schmuhl (прим. 7), S. 192.
11	F. Меппеске, Innenansichten eines medizinischen Taters im Nationalsozialismus. Eine Edition seiner
Briefe 1935-1947, Hamburg 1987, Bd 1, Dok. 53, здесь S. 162.
9 ו
Об акции«14ф13» см.: Е. Klee, «Euthanasie» im NS-Staat, Frankfurt/M. 1983, S. 345 ff.; Schmuhl
(прим. 7), S. 217 f.; W. Grode, Die «Sonderbehandlung 14fl3»in den Konzentrationslagem des Dritten
Reiches, Frankfurt/M. etc. 1987, особенно S. 82 ff., 110 ff. и 193 ff.
13 Cm.: Mennecke-Briefe (прим. 11) vom 4.4., Dok. 65, S. 185; 20.11., Dok. 77, S. 205; 25.11., Dok. 87,
S. 243 f; 28.11., Dok. 90, S. 248 f.
14Так, например, выражается Г. Вольшлегер в своем страстном выступлении в защиту животных.
См.: Н. Wollschlager,«Tiere sehen Dich ап» oder Das Potential Mengele, в: Die Republik 79-81, здесь
S. 80.
15	Cm.: RJ. Lifton, Arzte im Dritten Reich, Stuttgart 1988, S. 3.
16	Mein Kampf, 119./120. Aufl. 1934, S. 280.
17	Cm.: Kogon et al. (прим. 8), S. 81 f.
18	P. Chroust, Einleitung zur Mennecke-Edition (прим. 11), S. 1.
19	Об экспериментах врачей см. в публ.: Lifton (прим. 15), S. 28 ff. и 307 ff.
20	Baur/Fischer/Lenz (прим. 5), S. 162 и 526.
21	Lenz, Auslese (прим. 5), S. 12 и 17. Нижеследующие цитаты там же, S. 289, 272 f.
22	A. Grotjahn, Soziale Pathologie (Berlin, Heidelberg 1923), Reprint 1977, S. 475.
23	Cm.: Lenz, Auslese (прим. 5), S. 307. Нижеследующая цитата: Grotjahn (прим. 22), S. 466 f.
24	K.H. Roth, Ein Mustergau gegen die Armen, Leistungsschwachen und «Gemeinschaftsunfahigen», в:
Ebbinghaus (прим. 6), S. 10; последующее там же.
25
Цит. по: Klee (прим. 12), S. 374. (Курсив автора.)
26	Baur/Fischer/Lenz (прим. 5), S. 713. Нижеследующая цитата: Lenz, Auslese (прим. 5), S. 231.
27	Baur/Fischer/Lenz (прим. 5), Bd 1, S. 748. Нижеследующая цитата там же.
28	Lenz, Auslese (прим. 5), S. 13. Прилож.: Baur/Fischer/Lenz (прим. 5), S. 538; Lenz, там же. (прим.
5), S. 415.
29
Weingart et al. (прим. 1), S. 429. Речь Е. Фишера от 1.737 цитируется отсюда же, S. 391.
30	См. RGB!. I (1933), здесь S. 530. В последующем: Giitt/Rudin/Ruttke (прим. 4), S. 5.
31	F. Ruttke, Rassenhygiene und Recht, в: E. Rudin /Hrsg./, Erblehre und Rassenhygiene im volkischen Staat,
Munchen 1934, здесь S. 96. Нижеследующую цитату (д-р Ремер) см. там же, S. 120.
32	См. об этом в публ.: Воск (прим. 3), S. 259 ff. Об упомянутом выше законе о преступииках-реци-
дивистах см.: Gutt/Rudin/Ruttke (прим. 4), S. 179. О датированном 4 февраля 1936 г. втором
законе об изменении закона от 14 июля 1933 г. см. в публ.: Schmuhl (прим. 7), S. 158.
33	Baur/Fischer/Lenz (прим. 5), Bd 1, S. 762 и 765. Нижеследующее: Воск (прим. 3), S. 101 ff.
643

34	W. Stuckart/R-Schiedermair, Rassen- undErbpflege in der Gesetzgebung des Dritten Reiches (1939),
цит. no: Weingart et al. (прим. 1), S. 502 f.
35	Цит. no: Schmuhl (прим. 7), S. 165.
36	Cm.: Klee (прим. 12), S. 295 ff.; Kogon et al. (прим. 8), S. 29 f.; Schmuhl (прим. 7), S. 182 ff.
37	Cm.: Kogon et al. (прим. 8), S. 33 f.
38	См. там же, S. 46 ff.; Klee (прим. 12), S. 109 f.
39	M. Beer, Die Entwicklung der Gaswageri beim Mord an den Juden, в: Vierteljahrshefte fur
Zeitgeschichte (VfZg), 35 (1987), S. 403 ff. К последующей инициативе Гиммлера: Grode (прим.
12), S. 87.
40	Цит. по: Е. Klee, Dokumente zur «Euthanasie», Frankfurt/M. 1985, S. 271 f.
41	Grode (прим. 12), S. 110 f.
42	Cm.: Kogon (прим. 8), S. 81. Об Олендорфе см.: Grode (прим. 12), S. 173 f.
43	См.: Kogon (прим. 8), S. 149 ff.
44	См.: там же, Schmuhl (прим. 7) и публикации Клея (прим. 12 и 40.).
45	См.: Schmuhl (прим. 7), S. 220. К последующему плану см.: Grode (прим. 12).
46	A. Ebbinghaus, Kostensenkung und «aktive Therapie», в: там же, (прим. 6), S. 136 ff. Здесь же статьи
Aly и Kuhlbrodt.
47	Об этом тезисе см.: К. Domer, Nationalsozialismus und Lebensvemichtung, VfZg, 15 (1967), S. 121-
152.
48	См.: B. Richarz, Heilen, Pflegen, Toten, Gottingen 1987, passim, особ. S. 189 ff.; Klee, Euthanasie
(прим. 12), S. 417 ff.
49	S. Heim/G. Aly, Die Okonomie der«Endldsung». Menschenvernichtung und wirtschaftliche
Neuordnung, в: Sozialpolitik und Judenvemichtung. Gibt es eine Okonomie der Endlosung? ( = Beitrage
zur nationalsozialistischen Gesundheits- und Sozialpolitik 5), Berlin 1987, S. 11-90. Далее об этом
см. здесь же.

Вольфганг Петтер
Национал-социалистическая эвтаназия:
истоки и пределы
В октябре 1939 г. Гитлер подписал секретное распоряжение, согласно кото-
рому «неизлечимым с точки зрения здравого смысла больным при критической
оценке их болезненного состояния могла быть обеспечена милостивая смерть».
При этом он, как показывают содержание данного распоряжения в целом и
сформулированные в нем детали методики «критической оценки» состояния
больных, следовал юридически-психиатрическим взглядам о допустимости во
время войны умерщвления людей ради избавления их от невыносимых страда-
ний. В мирных же условиях и для национал-социалистов умерщвление душев-
нобольных — а речь, как утверждалось в распоряжении, шла якобы только о
них — само по себе не было бесспорным делом.
«Сила нравственной нормы запрещения умерщвления людей, — подчерки-
вала в апреле 1934 г. работавшая под руководством статс-секретаря Роланда
Фрайслера комиссия по вопросам уголовного права, — не должна ослабляться
тем, что по соображениям сугубой целесообразности будут делаться исключе-
ния для жертв тяжелых заболеваний и несчастных случаев»1.
Комиссия назвала эвтаназию «покушением на народную общность», и еще
годы спустя комментарий к уголовному кодексу содержал такое предостереже-
ние: «Право на содействие уходу из жизни... или уже одно только право на безна-
казанность подобных действий по существующему законодательству не должно
быть предоставляемо ни врачу, ни любому другому лицу»2.
Между тем релятивизация была заложена уже в контексте соображений
Фрайслера и его коллег о том, как уголовный кодекс должен приобрести подлин-
но национал-социалистическое содержание. Для них сущность преступления
вытекала не из позитивистского вопроса об умысле, а из идеалистического воп-
роса о порочности образа мыслей преступника. Казуистика нового германского
уголовного права недвусмысленно исключала «уничтожение недостойной суще-
ствования жизни». Дух же, в котором подобный запрет был выражен, вследствие
признания правомочности более высоких соображений, которые должны были
появиться во время войны, оставлял путь к этому открытым.
Ведь «третий рейх» был также насильственным ответом на неожиданный для
общественности распад, наступивший в 1918 г. в германских войсках на Восточ-
ном фронте, в тыловом районе на Западном фронте, в деморализованном флоте
и прежде всего на всей германской территории. Многие немцы восприняли свое
поражение в первой мировой войне не как следствие превосходства в силах про-
тивостоявшей Германии военной коалиции, а в основном как обусловленный
собственной виной результат, избежать которого было можно, если бы в конеч-
ном счете удалось нейтрализовать влияние биологических факторов. Утвержда-
лось, что якобы добрых полмиллиона «неполноценных»3, которых еврейские
врачи и юристы вернули с фронта, проявили себя сначала как трусливые невро-
тики и умудрились разрушить неподготовленную санитарную службу, а потом,
выступая в роли «крикливых революционеров», сумели взорвать армию и импе-
рию4.
Из войны, первой мировой войны, проистекло теоретическое основание
новой морали, когда под впечатлением массовой гибели «семидесяти процен-
тов той элиты немецких юношей», которая, по оценке имперского статисти-
645

веского управления, «в общем и целом... была выше среднего уровня как по
физическим данным, так и по духовным и психическим качествам»5, возник-
ло «щемящее чувство», «ощущение резкого диссонанса между достигшим не-
виданных масштабов принесением в жертву самого дорогого достояния чело-
вечества, с одной стороны, и большой заботой о не только не представляющих
абсолютно никакой ценности, но и заслуживающих отрицательного отноше-
ния существах — с другой».
Ни при добровольных уходах из жизни, ни в случаях прерывания беремен-
ности при наличии определенных показаний те, кто содействовал или осущест-
влял эти операции, не подлежат наказанию, учили авторитеты Карл Биндинг и
Альфред Хохе, развернувшие в 1920 г. дискуссию по этой проблематике. Они
утверждали также, что в процессе хирургического вмешательства «молчаливо
признается необходимость считаться с определенным процентом смертельных
исходов». Следовательно, при внимательном взгляде обнаруживается, что на
умерщвление людей ни юридически, ни морально не было наложено абсолют-
ного запрета. В качестве гуманного акта выдвигалось, например, требование
умерщвления 3-4 тыс. человек, «чья смерть является для них самих избавлени-
ем, а для общества и особенно государства освобождением от бремени, несение
которого... не сулит ни малейшей пользы». Втайне умерщвление было признано
полезным актом — несмотря на возможное проявление желания жить — приме-
нительно к 20-30 тыс. «единиц» «живого балласта» в ситуациях, требовавших
«максимальной концентрации всех возможностей», то есть в условиях ведения
войны6.
Самое позднее в 1935 г. Гитлер связал себя обязательством, что в случае вой-
ны он «воспримет и начнет проводить эвтаназию», а «главный врач рейха» Гер-
хард Вагнер незамедлительно запустил механизм печатной и кинопропаганды.
К началу войны в 1939 г. были уточнены сфера компетенции, порядок проведе-
ния и структурный аспект этой акции; сразу же после начала войны разверну-
лось ее практическое осуществление в форме расстрелов подразделениями СС и
полиции западнопрусских и эвакуированных померанских душевнобольных; с
января 1940 г. было введено в практику массовое умерщвление с помощью ядо-
витого газа7.
Национал-социалистическая эвтаназия отнюдь не была продуктом некой
самодовлеющей идеологии, а являлась дополнительным военным мероприяти-
ем, за реализацию которого можно было заработать крест «За боевые заслуги».
Она была лишь базисным методом преодоления главной для национал-социа-
лизма проблемы — негативной селекции, осуществлявшейся войной, которая,
как озабоченно отмечал даже пастор Фридрих фон Боделыпвинг, обрекала «при-
лежных и физически крепких» на гибель на фронте и в то же время позволяла
«никчемным телом и духом» выживать, лежа на печи8. На этом фоне сочетание
национал-социализма и войны порождало у большинства причастных к этому
делу морально-психологические деформации: то им, как и Гитлеру, была невы-
носима мысль о том, что «у раненого нет койки, потому что ее занимает душев-
нобольной», то они — в связи со все больше сокращавшимися в ходе войны пай-
ками — «спрашивали, с трудом подавляя возмущение, а не милосерднее ли все
же было бы ускорить для таких людей приближение конца...»9 Об этом же, как
кажется, свидетельствует и опыт первой мировой войны. Тогда приоритет спро-
са на помещения для военных лазаретов привел к тому, что стали битком наби-
вать больничные палаты пациентами из числа гражданского населения, которые
к тому же по части обеспечения средствами гигиены и питанием наравне с уз-
никами тюрем прозябали на самой нижней ступеньке в иерархии распределе-
ния, что «обычно означало смертный приговор»10. Экстраполируя вычисленное
на основе репрезентативных статистических данных количество смертей в Сак¬
§46

сонии (7480), можно грубо приближенно предположить, если воспользоваться
примечательной формулировкой одного директора больницы того времени, что
около 100 тыс. человек «погибли в мировой войне, являясь узниками психлечеб-
ниц»11. В этих условиях отмеченная в 1917—1918 гг. квота поступления новых
пациентов (6428 безнадежно больных) снизилась до 18% по сравнению с дово-
енным показателем; к концу войны особенно в мужских отделениях больниц и
домов призрения отмечался избыток коек, что было характерно и для некоторых
военных отделений соответствующего профиля12. Отмеченная после войны вол-
на прироста количества безнадежно больных, создавшая картину негативной се-
лекции, легко объясняется тем, что во время войны семьи в связи с ужасными
больничными условиями сами выхаживали своих больных, а после окончания
войны нормальное состояние переполненности больниц, существовавшее в
1906—1916 гг., ускоренными темпами восстановилось. Во всяком случае, Бер-
линский институт исследования мозга имени кайзера Вильгельма констатиро-
вал в 1935 г.: «Прежде всего, однако, война — вопреки предположениям, особен-
но часто высказывавшимся дилетантами, — не повлекла за собой устойчивого
роста психических заболеваний в более узком смысле и в какой-то новой их
форме»13. Но что значила правда в условиях порожденной политическими стра-
стями невротизации общества, когда поражение надо было приписывать «лево-
му крылу психопатов»?
За год до начала войны в Мюнхенском институте генеалогии и демографии
имени кайзера Вильгельма была исключена постулировавшаяся до тех пор вза-
имосвязь между психической заболеваемостью и преступностью; было заявле-
но, что «весьма распространенное в кругах специалистов предположение... [на-
пример] о большом числе душевнобольных среди бродяг» не поддается верифи-
кации и что наследственно-биологические факторы эмпирически фальсифици-
рованы; прежние высказывания были разоблачены как предрассудки, «вкравши-
еся» в научный обиход14. Медицинское обследование, проведенное в семи осо-
бых подразделениях вермахта в 1937-1938 гг., показало, что из солдат, которые
«злонамеренно сопротивляются всем воспитательным мероприятиям», только
27% проявили «криминальную тенденцию» и только 8% обнаружили наследст-
венную отягощенность преступными поползновениями15. На практику нацио-
нал-социалистической эвтаназии в более широком смысле эти исследования не
оказали никакого влияния: в конце 1942 г. стало само собой разумеющимся та-
кое положение, когда «чиновники уголовной полиции всего лишь на основании
глупых выражений лиц подследственных ставят психиатрические диагнозы»16,
способные в конечном счете привести последних к официальному умерщвле-
нию. В главном санитарном управлении сухопутных войск отрицали, что «ду-
шевнобольные подлежат эвтаназии»17, в санитарной же практике дело доходило
до того, что страдающего тремором больного раненые лазарета путем голосова-
ния решали отправить в мясорубку смерти, притом по причине, что «в ночь с 8
на 9 ноября 1918 г. многие невротики стали вдруг “здоровыми”, хотя по-преж-
нему претендовали на пенсию»18.
Организованное канцелярией фюрера устранение «недостойной существо-
вания жизни» происходило в рамках двух «акций».
В ходе акции «Т-4» неспособные работать душевнобольные, пациенты, стра-
дающие раком, туберкулезом, атеросклерозом и другими заболеваниями, инва-
лиды войны и дряхлые старики, находившиеся в больницах и домах призрения,
под личную ответственность рейхскомиссаров по вопросам обороны сначала
были переведены в промежуточные государственные интернаты, а затем 70 тыс.
из них на основании врачебных заключений были переведены в специально обо-
рудованные для умерщвления учреждения в Графенэке, Бранденбурге, Бернбур-
ге, Хартхайме, Зонненштайне и Гадамере и там уничтожены. После издания
647

Гитлером 24 августа 1941 г. приказа о приостановлении эвтаназии врачи и са-
нитары до конца войны путем инъекций уничтожили — уже под личную ответ-
ственность («дикая» эвтаназия) — дополнительно еще примерно 20 тыс. паци-
ентов.
Акция «14ПЗ» коснулась как минимум 20 тыс. пациентов, признанных
«психопатами». Не будучи ни арестованными службой СС и полиции, ни пере-
данными из спецкоманд вермахта, они доставлялись в концлагеря, где физиче-
ски истощались и на этом «основании» уничтожались. Осуществлявшие селек-
цию в рамках акции «14fl3» врачи работали со столь преувеличенным усердием,
что главное административно-хозяйственное управление СС в 1942 г. распоря-
дилось не предъявлять им для обследования и вынесения приговоров работе-
способных узников, а Гиммлер в 1943 г. дополнил это распоряжение приказом,
предписывавшим «отсортировывать» только стопроцентно явных душевноболь-
ных. До тех же пор было достаточно посчитать человека «недостойным носить
оружие» или «осквернителем расы», как сразу же ставился медицинский диаг-
ноз: «фанатичный германофоб плюс асоциальный психопат» или «убежденный
коммунист, имеет судимость за государственную измену»19. Такие «диагнозы»
были равнозначны смертному приговору.
Наиболее отчетливо проступает связь эвтаназии с войной при анализе и
оценке ее непосредственных материальных результатов. Например, заслужива-
ет упоминания случай с окружной лечебницей во Фрейбурге. В апреле 1941 г.
она, несмотря на шумное, хотя и сумбурное сопротивление сознававших свою
участь больных, была очищена от них. Эта мера была квалифицирована еванге-
лическим священником гарнизона «как желанное расширение» местного воен-
ного лазарета, насчитывавшего 1040 полностью занятых коек20. Подобного рода
использование больничных помещений практиковалось чаще всего. На втором
месте было использование высвобождаемых больничных помещений под воен-
ные казармы, начавшееся еще 5 сентября 1939 г. с высвобождения от больных
лечебницы в Раштатте21. Такие реквизиции больничных помещений носили ре-
гулярный характер. Так, в мае-июне 1940 г. зондеркомандой СС, осуществляв-
шей истребление польской интеллигенции, заодно было уничтожено 1558 вое-
точнопрусских больных. Высвобожденные помещения лечебниц в Тапио и Кор-
тау-Алленштайне были переданы под лазареты вермахту, а аналогичные поме-
щения в Алленбург-Велау и Карлсхоф-Растенбурге — органам СС.
Уже осенью 1939 г. 1400 померанских больных были эвакуированы в Запад-
ную Пруссию, где данцигская служба СС и полиции подвергли их казни. Высво-
божденное помещение лечебницы в Штральзунде по договоренности стало ка-
зармой СС. В оккупированной Польше подразделения СС в 1939-1940 гг. рас-
стреляли тысячи польских и немецких пациентов с целью высвобождения боль-
ничных помещений для нужд вермахта. Но в первую очередь служба СС и пол-
иции заботилась о самой себе: если уже при восточнопрусских экзекуциях она
требовала поштучной оплаты за каждого уничтоженного, то на территории Со-
ветского Союза после первых поспешных экзекуций зондергруппа «А» осенью
1941 г. ответила отказом на просьбу соответствующих инстанций вермахта «по-
добным же образом очистить и другие лечебные учреждения, необходимые для
расквартирования войск», и язвительно предложила вермахту «собственными
силами осуществлять необходимые меры»22. В ответ на это штабы, например,
1-го или 28-го армейских корпусов разработали перечни опасных для войск си-
туаций, подлежавших устранению силами полиции безопасности, и тем самым
вынудили просто «айнзатцгруппы» выполнять их требования23. Благодаря это-
му войска получили желаемые места для расквартирования, не обременяя себя
совершением необходимых преступлений.
С оккупированных территорий имеются лишь фрагментарные сведения о
648

числе жертв — это относится и к иностранцам, которых помещали в немецкие
лечебницы и затем оттуда эвакуировали на предмет уничтожения, — и о рекви-
зированных ценностях. Более полные, хотя тоже не исчерпывающие, данные со-
хранились только по территории «рейха» (по состоянию на 1940-1941 гг.). Со-
гласно им, группа «Т-4» путем ограбления трупов и обмана «работодателей», для
которых она фальсифицировала даты смерти своих жертв, нажила минимум
14 млн. рейхсмарок, которые были переданы в кассу НСДАП. Подсчет прибыли,
который уже в 1935 г. в качестве школьной задачки вошел в учебники матема-
тики, дал 97 млн. рейхсмарок экономии на расходах по содержанию больных в
1940-1941 гг. Однако эта омерзительная и фиктивная статистика оставляет вне
внимания расходы, связанные с эвтаназией. Ее реально определимый результат
был поставлен на службу войне, и состоял он в высвобождении больничных по-
мещений. Здесь «Т-4» смогла добиться к январю 1942 г. «высокого» показателя:
из общего числа 282 696 больничных коек 70 273 были «продезинфицированы»
с помощью отравляющего газа24. Если сюда прибавить случаи естественной
смерти и ускоренного умерщвления, то в общей сложности была «перепрофили-
рована» 93 521 койка25. Из этого числа коек военное ведомство использовало:
31058 — для резервных лазаретов, 9860 — для других целей в рамках вермахта,
7150 — для казарм и училищ войск СС, 4871 — для Организации Тодта (запас-
ные больницы для пострадавших при воздушных налетах), 4602 — для лагерей
военнопленных.
В процессе достижения этого «успеха» врачи и санитары «Т-4» поощрялись
открыто и косвенно (например, с помощью известного фильма «Я обвиняю») к
дальнейшим «диким» умерщвлениям определенных категорий больных, до-
стигшим кульминации вместе с пиком притока раненых в 1944-1945 гг. «Акку-
ратно» достигнутое число умерщвленных в 70 тыс. человек было с самого начала
запланировано «Т-4», а осуществлялось это «мероприятие» в рамках двух равно-
мерных годичных циклов уничтожения по 35 тыс. человек в год26. Здесь взаимо-
связь с войной бросается в глаза еще больше: основываясь на опыте первой ми-
ровой войны, санитарная инспекция сухопутных войск сумела доказать, что го-
довая потребность в больничных койках для душевнобольных солдат должна со-
ставлять 26 070 коек27; одновременно инспекция настояла на том, чтобы в каж-
дом военном округе было создано по четыре лазарета для невротиков с общим
количеством больничных мест в 9 тыс. коек28. Следовательно, в общей сложно-
сти инспекция добилась выделения в ее распоряжение 35 тыс. коек в год, кото-
рые и надлежало высвобождать.
Даже после победы на Западе, когда потребность в больничных койках
уменьшилась, «Т-4» продолжала усиленно умерщвлять больных в предвидении
новых военных событий. Геббельс и один из двух уполномоченных Гитлера по
делам эвтаназии, рейхсляйтер Филипп Боулер, в начале 1941 г. вели даже пере-
говоры о возможности удвоения «планового задания» по умерщвлению больных
и доведения его до 140 тыс. человек29. В марте 1941 г. оба уполномоченных —
Боулер и группенфюрер СС Карл Брандт — приняли решение о жестком «выяв-
лении и отборе по строгим критериям... всех тех, кто неспособен выполнять про-
дуктивнуто работу даже в условиях больниц, то есть, следовательно, не только
духовно мертвых... Впрочем, участие в войне не освобождает от охвата акцией».
Таким образом, душевнобольные немецкие солдаты (вопрос о целесообразно-
сти учета их боевых заслуг и представления к награде решал руководитель акции
«Т-4» оберфюрер СС Виктор Брак) тоже «аккуратно» уничтожались, хотя при
этом делалась оговорка о том, что исключаются случаи, когда в основе заболева-
ния была травма, связанная с военной службой30. Командование вермахта, в ко-
тором в 1939-1941 гг. уже насчитывалось 670 тыс. раненых и только 26 700 из
них имели ранения мозга и другие ранения, требовавшие нейрохирургического
649

вмешательства, однако, сомневалось в том, что «раненые военнослужащие не ох-
ватываются этим мероприятием»31, и поэтому категорически запретило умер-
щвлять солдат в униформе32, чтобы не иметь с этими акциями ничего общего.
При этой «дикой» эвтаназии немецких солдат даже связанное с военной службой
ранение расценивалось скорее как основание для «прекращающего страдания
умерщвления». Военнослужащие, подлежавшие охвату акцией «14fl3», в счет не
шли, поскольку они уже до этого были удалены из «вермахта, а тем самым и из
народного сообщества»33.
«Проблема психопатов в вермахте» сильно занимала компетентных должно-
стных лиц не только потому, что Германия «особенно в конце войны, в ходе ре-
волюции 1918 г. и во время существования Советов и деятельности Спартаков-
цев почувствовала, сколь скверное и опустошительное воздействие оказала раз-
лагающая деятельность этого левого крыла психопатов»34. Генерал артиллерии
Вальтер фон Рейхенау в конце 1937 г. пообещал «новые меры законодательного
характера в этой области»35. Смысл этих мер, которые стали реализоваться тот-
час же после достижения соглашения между вермахтом и службой СС и пол-
иции, состоял в том, чтобы на неограниченное время передавать не поддающих-
ся перевоспитанию нарушителей порядка — тех, кто «не хочет хотеть», — из осо-
бых подразделений вермахта в концлагеря. В не меньшей степени, однако, зани-
мали командование «несостоятельные» — те, кто «не может хотеть», — которых
относили к «правому крылу»36. Порождаемая обеими группами озабоченность
подпитывалась свидетельствами об их особой сексуальной распущенности, из-
за которой «неконтролируемым путем постоянно передаются нежелательные
наследственные признаки, прямо-таки консервирующие преступные наклонно-
сти»37. Эта распущенность якобы отмечалась у 39% подвергнутых изоляции во-
еннослужащих, из которых 15% имели внебрачных детей, и соответствовала от-
меченному наблюдению, что слабоумными «нередко злоупотребляли страдаю-
щие нимфоманией женщины»38.
Проведение в Германии 250-300 тыс. операций по насильственной стери-
лизации считалось лишь каплей в море в связи с предположением, что доля
«психопатов» среди немецкого народа составляла якобы 10%39. Это, согласно
распространенному мнению, должно было бы принять опасный для Германии
оборот при структуре потерь, характерных во время ведения современной вой-
ны. Исходя из такого предположения, служба СС и полиции вела борьбу с при-
знанными «неполноценными» — асоциальными и преступными элементами, а
также метисами — и с представителями «нечистых рас» — цыганами, евреями,
иностранцами некоторых категорий — обращалась с особой жестокостью. От-
ветственной за определение и выявление, как правило, открыто заявляющих о
себе, но, возможно, иногда и латентных «источников угрозы» чувствовала себя и
психиатрия вермахта, видевшая свой долг в том, чтобы «не допустить повторе-
ния краха 1918 г.»40, помешать «психопатам» «еще раз сыграть ту роковую роль
предводителей бунтовщиков и спекулянтов, которую они тогда нам продемон-
стрировали»41. Вслед за военно-морским флотом, представители которого по-
мнили матросские восстания, психиатрическая служба вермахта — в связи с со-
мнительными терапевтическими методами или явно недостаточным вмеша-
тельством42 в решение вопроса о 613 047 случаях неврологических заболеваний,
имевших место в период первой мировой войны, — осыпала себя упреками, что
не оказалась тогда на высоте решения своей задачи. Но если тогда недоставало
поддержки со стороны вышестоящих органов и военной юстиции, то теперь
войска, юстиция, наука и служба СС и полиции, учтя прежний горький опыт,
пришли к тесному сотрудничеству43, которое строилось на единой псевдобиоло-
гически ориентированной политической воле. Они неизменно концентрирова-
ли свои усилия на недопущении того, чтобы «психическая неполноценность
650

приобрела форму своего рода гаранта страхования жизни и тем самым привела
к негативной селекции в нашем народе»44. При такой расово-политической ус-
тановке национал-социалистическая эвтаназия в самом широком смысле шла
на пользу режиму в той мере, в какой укреплялся милитаристский дух. Тщетно
сопротивлялись компетентные инстанции санитарной службы лишению их
права на собственные оценки45, в результате чего в условиях войны процветало
безответственное применение расплывчатого понятия «психопат». В марте
1944 г. это понятие стало определяться исходя из «истеричных реакций периода
войны» (для руководителя операциями по умерщвлению людей в рамках ак-
ции «Т-4» оберфюрера СА Вернера Бланкенбурга) и поведения аморальных эле-
ментов и гомосексуалистов, а также наркоманов (для рейхскриминальдиректо-
ра группенфюрера СС Артура Небе)46. Это было проявлением невежественной
точки зрения, в соответствии с которой «еврейская» психотерапия по Зигмунду
Фрейду приведет лишь к тому, что «мы насмотримся чудес»47, и согласно кото-
рой «характеропаты»48 неизлечимы и недостойны ухода за ними, а потому могут
считаться предназначенными только для концлагеря (то есть для уничтожения).
Перелом произошел во время зимней военной кампании 1941/42 г. До кон-
ца 1941 г., например, в VII военном округе (Мюнхен) среди лазаретных больных
было отмечено только 1,6 промилле «психогенных реакций» и практически не
встречалось «не поддающихся приобщению к дисциплине и склонных к повы-
шенной эмоциональной возбудимости психопатов, которые так много хлопот
доставляли лазаретам во время последней войны». Этот успех приписывался се-
лекции в особых подразделениях. Однако уже в первом квартале 1942 г. доля
«психогенных реакций» возросла вдвое, составив 3,2 промилле, а также появи-
лись первые случаи тремора у больных на почве военных переживаний49. При-
чина отмеченных изменений усматривалась как в ухудшившемся положении с
кадровым составом, так и в общей военной ситуации. Так, главное командование
сухопутных войск (ОКХ) в связи со снижением критериев определения годно-
сти к военной службе считало, что доля нервно-психических заболеваний у во-
енных инвалидов в 1942 г. по сравнению с гражданскими инвалидами в 1938 г.
удвоится, поднявшись с 9,41 до 18,72%, поскольку коэффициент признанных
«ограниченно годными» снизился с шести в 1937 г. до одного в 1941 г.50 Для
специалистов повторялись процессы, имевшие место во время первой мировой
войны, когда по сравнению с довоенным периодом «пришлось выгребать боль-
ше социального хлама»51. В представлении ответственных инстанций такое раз-
витие ситуации сулило годами обсуждавшееся преимущество рассредоточения
этой группы людей «по домам», которое к тому же позволяло извлечь из ущерба
от их кратковременного пребывания в войсках более долговременную выгоду в
решении проблемы по избавлению от «психопатов». И если военные суды уже в
конце 1940 г. предупреждали о том, что «в последнее время чрезмерно возраста-
ет количество случаев совершения психически неполноценными военнослужа-
щими наказуемых деяний»52, то в конце 1941 г. вообще стали говорить о «почти
молниеносном росте» порождаемой психическими отклонениями преступно-
сти, который например, в начале 1942 г. особенно бросался в глаза в дивизиях,
оказавшихся в котле под Демянском, при сравнении с положением в неокружен-
ных дивизиях 16-й армии53. Решающими для общей ситуации и обусловлен-
ных ею тревожных последствий были проливающие яркий свет факты такого
рода, а не общая статистика, абсолютные цифры которой (см. ниже) не подтвер-
ждают изложенных представлений. Большинство случаев в соответствии с на-
ционал-социалистической военной терминологией квалифицировалось как
«правонарушения, совершаемые на почве нежелания служить», — данность, ко-
торая в сублимированной и потому не поддающейся юридическому кодифици-
рованию форме затронула даже высшие эшелоны военного командования, когда
651

Гитлер, например, вынужден был пойти на замену или увольнение в запас 70 ге-
нералов, которые в связи с жестким приказом от 16 декабря 1941 г. о недопусти-
мости дальнейшего отступления под Москвой частично под воздействием пси-
хосоматических симптомов впали в состояние депрессии. На нижних уровнях
военной иерархии это событие заявило о себе как судебно-психиатрическая про-
блема. Представление о реальной эволюции может дать сравнение статистиче-
ских данных, приведенных в свое время санитарной инспекцией сухопутных
войск по состоянию на январь 1941 и апрель 1942 г.,%54.
Январь 1941 г.
Апрель 1942 г.
Доля «правонарушений, совершаемых
на почве нежелания служить»
72,2
64
Доля «психопатов»
ך»
ך39
Доля «слабоумных»
14,4 >66,5
16 >64,3
Доля «шизофреников»
10,1J
9,3J
Абсолютное число соответствующих экспертных заключений за указанный
отрезок времени возросло только с 950 до 1557, а представленные в них внутрен-
ние пропорции едва ли изменились. Следовательно, причины того, что пробле-
ма военных невротиков субъективно приобрела большую бризантность, были
только в представлении тех, кто изначально считал ее бризантной. Они происте-
кали просто из психологической атмосферы, возникшей в «рейхе» в условиях
обострения военной ситуации, когда «упор делался не столько на вопрос о вине,
сколько на устрашение», ибо отказ повиноваться квалифицировался как «след-
ствие неизбежного воздействия определенных неблагоприятных материальных
и психологических условий жизни на отдельные личности, отличающиеся не-
достаточной психической сопротивляемостью или недостаточной устойчиво-
стью характера»55. Война усилила национал-социалистические преследования
«неполноценных». Но она же стимулировала и немецкую расовую политику во-
обще. Теперь стало принято воспринимать как нечто положительное тот факт,
что документально зафиксированная, например, доля душевнобольных во вре-
мя первой мировой войны в германской армии составляла 2-3%, а в английской
и французской армиях — 5%56. Еще одним показателем германского превосход-
ства считался общий уровень наказуемости, который — при всей прогностиче-
ской осторожности в вопросе о возможности «расового улучшения» немецкого
народа — объявлялся у «нордической» и «нордическо-вестфальской» рас «замет-
но более низким», чем у «динарской» или тем более «альпийской» расы57.
В 1941 г. была достигнута такая ступень радикализации, когда со ссылкой на
данные «научного расоведения» было выдвинуто требование «приютизации», а
то и вообще ликвидации уклоняющихся от труда и ориентирующихся на про-
мискуитет «антиобщественных элементов», то есть примерно 1 млн. немцев58.
Вскоре руководство санитарной службы обратило внимание на то, что судьи без
медицинских заключений начали определять, был ли подлежащий судебному
преследованию проступок военнослужащего обусловлен внешними обстоятель-
ствами или характером обвиняемого. Не довольствуясь действиями особых
войсковых подразделений и группы «14fl3», юстиция вермахта самостоятельно
взялась за дело: к весне 1942 г. только за дезертирство было вынесено 1640 смер-
тных приговоров, что составило в среднем по 61 приговору в месяц. Дезертир¬
652

ство квалифицировалось как «правонарушение, совершаемое на почве нежела-
ния служить», и обвиненные в нем были отнесены к «правому крылу психопа-
тов»; до конца 1944 г. было вынесено 11664 смертных приговора и 9732 из них
приведено в исполнение59. Казнь за дезертирство применяется испокон веков и
является общепринятой в военной практике мерой. В вермахте она достигла не-
вероятных размеров, что особенно бросается в глаза на фоне 150 вынесенных и
48 приведенных в исполнение смертных приговоров в кайзеровской армии. Ре-
!лающую роль в росте казней сыграло национал-социалистическое мировоззре-
ние, поборники которого были уверены, что за сугубо дисциплинарной пробле-
мой они распознали расово-биологическую обусловленность «правонарушений,
совершаемых на почве нежелания служить»60. Считалось, что необходимо вы-
рвать зло с корнем. Уже в 1941 г. один из ответственных офицеров штаба ВМФ,
адмирал Вальтер Варцеха, объясняя причины ужесточения приговоров, ссылал-
ся на необходимость не допустить «развала фронта в результате дезертирства не-
полноценных элементов»61. После подтвержденного Сталинградом и Эль-Ала-
мейном перелома в войне эта форма эвтаназии вступила в стадию сугубо слу-
жебной роли в интересах продолжения борьбы на фронтах. 3 апреля 1943 г. глав-
нокомандующий ВМС гросс-адмирал Карл Дёниц утвердил вынесенный воен-
но-полевым судом смертный приговор и распорядился привести его в исполне-
ние, основываясь на следующих доводах военного судебного советника против
помилования: «Приговор должен быть приведен в исполнение без всякой поща-
ды. Бронхиальная астма, которой страдает осужденный, не может служить осно-
ванием для помилования... Психосоматическая предрасположенность дает ос-
нование не для смягчения, а для ужесточения наказания... В случае помилования
осужденный будет по-прежнему обременять народное сообщество как подрыв-
ной элемент. Устранение этого преступника насущно необходимо для предотв-
ращения вредоносного контротбора»62. Пожалуй, ни в одном другом высказыва-
нии времен «рейха» национал-социалистическая идеология в ее основаниях и
выводах для войны не нашла более яркого и недвусмысленного выражения.
Примечания
1	Daskommende deutsche Strafrecht. Berichtiiber die Arbeit der amtlichen Strafrechtskommission, hrsg.
von Franz Gurtner, Bd 2, Berlin 1935, S. 258.
2	Justus v. Olenhusens Kommentar zum Strafgesetzbuch des Deutschen Reiches, Berlin 1942, § 211 и
216.
3	См.: R. Gaupp, Der nervose Zusammenbruch und die Revolution, в: Blatter fur Volksgesundheitspflege,
19 (1919), S. 43—46; Gottfried Ewald, Neurologie und Psychiatrie, Munchen 1964, S. 318.
4	Cm.: Generaloberarzt Prof. Ewald Stier, ♦Psychiatrische Erfahrungen...» (Ende 1939), Bundesarchiv-
Militararchiv Freiburg (BA-MA), H 20/501.
5	Friedrich Burgdorfer, Volks- und Wehrkraft, Krieg und Rasse, Berlin 1936, S. 97 и 111.
6	Cm.: Karl Binding und Alfred Hoche, Die Freigabe der Vernichtung lebensunwerten Lebens,
Leipzig 1920, S. 54 f.
7	Подробнее см. в публ.: Ernst Klee, ♦Euthanasie» im NS-Staat. Die ♦Vernichtung lebensunwerten
Lebens», Frankfurt/M. 1983.
8Там же, S. 201 f.
9	Там же, S. 175 и 89.
10	Deutschlands Gesundheitsverhaltnisse unter dem EinfluB des Weltkrieges, hrsg. von F. Bumm,
Stuttgart 1928, S. 277 и 280.
11	Georg Ilberg, Die Sterblichkeit der Geisteskranken in den sachsischen Anstalten wahrend des Krieges,
в: Allgemeine Zeitschrift fur Psychiatrie, 78 (1922), S. 58—63.
12	Cm.: Berichte uber die Neurotikerstationen des Stellvertr. Gen. Kdos. VIII. A. K., Februar—
Oktober 1918, BA-MA, PH 7/6.
13	E. Zwimer, Psychopathologische Lehren des Weltkrieges, в: Soldatentum, 2 (1935), S. 182.
653

14	См.: Friedrich Stumpfl, Geistige Stdrungen als Ursache der Entwurzelung von Wanderem, в: Der
nichtseBhafte Mensch, Munchen 1938, S. 275—308.
15	Cm.: Fragebogenerhebung des Psychiaters der Heeressanitatsinspektion 1937/38, BA-MA,
H 20/487.
16	Oberfeldarzt Dr. Wuth an Oberfiihrer Blankenburg, 22.12.1942, BA-MA, H 20/482 b.
17	Cm.: Wuth an Geheimrat Витке, 23.2.1942, BA-MA, H 20/480.
18	Gutachten des Reservelazaretts Dresden IV, 31.8.1942, BA-MA, H 20/483.
19	Факсимиле см. в публ.: Klee, Euthanasie (прим. 7), S. 346.
20	См.: Kirchenrat Schafer an Standortaltesten Freiburg, 23.4.1941 (Abschrift), BA-MA, RH 15/263.
21	См. в публикации: Klee, Euthanasie (прим. 7).
22	Der ProzeB gegen die Hauptkriegsverbrecher vor dem Internationalen Militargerichtshof, Bd 37,
Niimberg 1949, S.691.
23	Cm.: Deutsche Besatzungspolitik in der UdSSR 1941—1944. Dokumente, hrsg. von Noibert Muller,
Koln 1980, S. 79 f.
24	Cm.: Klee, Euthanasie (прим. 7), S. 340 f.
25
По данным д-ра Конти к 1944 г. гражданские больницы из имевшихся у них 500 тыс. больнич-
ных коек 185 тыс. передали вермахту; акция эвтаназии высвободила бы 45 тыс. коек в гражда-
ских больницах и 55 тыс. коек в лазаретах вермахта (см. памятную записку «Stand der
Volksgesundheit», 17.2.1944, Bundesarchiv Koblenz (BA), R 55/1222).
26	Cm.: Klee, Euthanasie (прим. 7), S. 340. Статистика опубликована в: Dokumente zur «Euthanasie»,
hrsg. von Ernst Klee, Frankfurt/M. 1985, S. 232 f.
27	Недатированный подсчет Вута (между июлем 1938 и мартом 1939 г.) (см. ВА-МА, Н 20/480,
В1. 35).
28	См.: «MobmaBnahmen zur Erfassung und Behandlung von Kriegsneurotikem», o. D., BA-MA,
H 20/483.
29	Cm.: Die Tagebiicher von Joseph Goebbels. Samtliche Fragmente, hrsg. von Elke Frohlich, Bd 4,
Munchen 1987, S. 485.
30	Cm.: Dokumente (прим. 26), S. 32,100 ff., 328; Klee, Euthanasie (см. прим. 7), S. 273,316. Письмо
Вута в санитарную инспекцию сухопутных войск от 29 августа 1941 г. (ВА-МА, Н 20/480).
31	Вут Бланкенбургу (ВА-МА, Н 20/482 Ь). Вут хотел четким заявлением «рассеять распростра-
нившееся в армии, а следовательно, и в народе беспокойство», но тогда пришлось бы в принципе
признать факт строго секретной акции.
32
См. меморандум санитарного инспектора сухопутных войск от 7 января 1942 г. (ВА-МА,
Н 20/483).
33	«Vorschlage zur Verbesserung der psychiatrischen Mithilfe zur Aufrechterhaltung der Disziplin»
(Mitte 1940), BA-MA, H 20/497.
34	Dr. Simon, Das Problem der Psychopathen in der Wehrmacht, в: Der Deutsche Militararzt, 1938,
S.34ff.
35	Там же, S. 35.
36	Там же. Об особых подразделениях см. в: BA-MA, Н 20/497. Статистику, касающуюся функци-
онирования особых подразделений в 1936—1938 гг., см. в: BA-MA, RW 6/v. 138. Анализ опрос-
ных листов с результатом, гласившим, что 40% «не поддаются перевоспитанию», см. в: ВА-МА,
Н 20/497. Меморандум шефа охранной полиции руководящим органам гестапо от 6 января
1938 г. см. в: BA, R 58/267.0 дискуссии, ведшейся внутри вермахта, см. в: ВА-МА, RW 6/v. 138.
37	Erfahrungsbericht (la) des Bewahrungsbataillons Inf.-Ersatz-Btl. 500, Fulda 19.3.1942, BA-MA,
H 20/480.
38
Заявление проф. Карла Шнайдера от 13 октября 1933 г., цит. по: Klee, Euthanasie (см. прим. 7,
S. 40).
39	См.: W. Ritter von Baeyer, Uber psychopathische Reaktionen Wehrpflichtiger, в: Veroffentlichungen
auf dem Gebiete des Heeressanitatswesens, 105 (1938), S. 602.
40	Выступление Вута на рабочем совещании 18 мая 1942 г. (ВА-МА, Н 20/481).
41	Доклад д-ра Иземана от 16 августа 1942 г. (ВА-МА, Н 20/482 Ь.).
42	См. документацию проф. Штурсберга (ВА-МА, РН 6/7).
43	О договоренностях см.: ВА-МА, RW 6/v. 138; ВА-МА, Н 20/497.
44	Stier, Erfahrungen (см. прим. 4).
45	См. суждение Вута о дрезденском прецеденте (ВА-МА, Н 20/483).
46	См. замечания психиатра-консультанта при санитарной инспекции сухопутных войск от 2 мар-
та 1944 г. (ВА-МА, Н 20/482 Ь).
47	Вут в письме Бумке от 23 февраля 1942 г. (ВА-МА, Н 20/481).
654

48	См. сводный отчет психиатра-консультанта военного округа от 4 ноября 1941 г. (ВА-МА,
Н 20/483).
49	См. отчеты Бумке (Мюнхен) от 4 ноября 1941 г. и 1 апреля 1942 г. (ВА-МА, Н 20/483), а также
от 27 февраля 1942 г. (ВА-МА, Н 20/480); отчет Шнайдера (Гейдельберг) от 21 октября 1942 г.
(ВА-МА, Н 20/483).
50	См.: Der Chef HRiist und BdE, 26.9.1942, ВА-МА, H 20/483. До июня 1942 г. при увольнениях из
армии доминировали в качестве основания нервно-психические заболевания, и лишь начиная с
этого времени стали доминировать ранения. Неврологические отделения лазаретов резервной
армии до середины 1940 г. считались переполненными (см.: «Vorschlage zur Verbesserung... der
Disziplin», о. D., ВА-МА, H 20/497).
51	Wuth, Das Psychopathenproblem in der Wehrmacht (Vortrag 9./10.3.1939 im
Reichsluftfahrtministerium zur Richterschulung), BA-MA, H 20/128.
52	Циркулярное письмо санитарной инспекции сухопутных войск главным врачам военных окру-
гов от 8 ноября 1940 г. (ВА-МА, Н 20/483).
53	Отчеты Роде из штаба санитарной службы «Дон» от 1 декабря 1942 г. и Бейера из штаба 16-го
армейского корпуса за апрель-июль 1942 г.
54	Обработка судебно-психиатрических экспертиз от 29 апреля 1942 г.
55	Отчеты Шнайдера за июнь-сентябрь 1941 г. (ВА-МА, Н 20/480) и главного врача 16-го армей-
ского корпуса от 27 февраля 1942 г. (ВА-МА, Н 20/483).
56	Согласно донесению психиатра-консультанта при санитарном инспекторе сухопутных войск от
18 ноября 1939 г. (ВА-МА, Н 20/484).
57	См.: «Wehrpsychologie und Wehmeurologie», 10.10.1939, ВА-МА, Н 20/488.
58	См.: Michael Н. Kater, Medizin und Mediziner im Dritten Reich. Eine Bestandsaufnahme, в:
Historische Zeitschrift, 244 (1987), S. 351. Юридический факультет Марбургского университета
утвердил диссертацию, в которой признавались правоправными как средство устрашения рас-
стрелы невротиков-симулянтов (см.: Helmut Ziemann, Die Stellung der Psychopathen im
Militarstrafrecht, Jur. Diss. Marburg, 1941, S. 74).
59	Cm.: Manfred Messerschmidt, Deutsche Militargerichtsbarkeit im Zweiten Weltkrieg, в: Die Freiheit
des Anderen. Festschrift fur Martin Hirsch, Baden-Baden 1981, S. 113,136.
60	Manfred Messerschmidt und Fritz Wiillner, Die Wehrmachtjustiz im Dienste des Nationalsozialismus.
Zerstdrung einer Legende, Baden-Baden 1987, S. 227—259.
61	Messerschmidt, Militargerichtsbarkeit (см. прим. 59), S. 113.
62Там же, S. 138 f.

Норберт Кампе
«Окончательное решение» через экспатриацию?
Противоречивые целевые установки
антисемитской политики до 1941 г.
Насколько реальны были исторические шансы на другое «окончательное ре-
шение» вновь выдвинутого антисемитами в конце XIX в. «еврейского вопроса» в
условиях национал-социалистического режима и его ставшего правительствен-
ной программой радикального антисемитизма? Примерно так следовало бы
сформулировать вопрос, оценивая один частный аспект, затрагиваемый источ-
никами по проблематике политики экспатриации и изгнания, комментирован-
ная публикация которых послужила толчком к формулированию нижеследую-
щих соображений. И обстоятельность изложения, и фактологическая достовер-
ность позволяют вполне положиться на данную публикацию1. Если же говорить
о содержательной стороне, то рассмотреть этот вопрос необходимо потому, что
чудовищность геноцида, практиковавшегося в отношении европейских евреев
во время второй мировой войны, подводит к мысли, что германская политика в
отношении евреев в период между 1933 и 1941 гг. ־— это всего лишь предысто-
рия холокоста, который после захвата нацистами власти в Германии в опреде-
ленной мере был якобы заранее запрограммирован и целенаправленно подго-
товлен. Встав на подобную точку зрения, однако, мы оказываемся в плену не-
исторического детерминизма2.
Фактически даже годы спустя после возникновения «третьего рейха» сущест-
вовала возможность приостановления genocidal process*. И совершенно непри-
емлемо трактовать, как это неоднократно делал в период между 1941 и 1945 гг.
сам Гитлер, политику уничтожения евреев как продолжение политики «рейха»
после 1933 г. Даже внутри самой НСДАП имелись существенные неясности и
конкурирующие целевые установки относительно «решения еврейского вопро-
са». К этому следует добавить, что новая германская «политика в отношении ев-
реев» после 1933 г. разрабатывалась не одним лишь руководством НСДАП, но
консервативно-национал-социалистическим коалиционным правительством, в
котором министры-консерваторы намеренно были оставлены в большинстве,
выражавшемся соотношением 8:3 и в случае необходимости поддававшемся
корректировке. Новый рейхсканцлер Гитлер точно знал, что в случае конфликта
все еще суверенно руководимые национальными консерваторами силы в рейх-
свере и полиции, в промышленных и финансовых кругах, в юстиции и мини-
стерской бюрократии могли почти без труда смести его, после того как он осу-
ществил бы ожидавшийся от него разгром левого политического крыла. Лишь в
последующие годы стало ясно, в сколь головокружительном темпе и в какой по-
разительно большой степени немецкие консервативные элиты были парализо-
ваны Гитлером3.
Кроме того, после 1933 г. «политика в отношении евреев» не только должна
была поддаваться согласованию в рамках коалиции, но в силу каких-то отчасти
неясных преимуществ она даже разрабатывалась и осуществлялась консерва-
тивными административными элитами, являвшимися клиентурой более круп-
ного партнера по коалиции. Даже с учетом того, что поощрявшиеся и поддержи-
Процесс геноцида (англ.).
656

вавшиеся СА различные волны антиеврейских террористических актов порож-
дали определенные проблемы для министерской бюрократии (и с целью даль-
нейшего обострения «еврейского вопроса» терпелись и даже инспирировались
Гитлером в качестве средства давления), практическое осуществление оставав-
шейся непрерывной «политики в отношении евреев» вплоть до ноябрьского по-
грома 1938 г. почти целиком было делом упомянутых административных элит.
В большой мере это относится и к определению экспатриации как «высшей цели
германской политики в отношении евреев». Из сугубо национал-социалистиче-
ских институтов только служба безопасности (СД) постоянно привлекалась к
осуществлению мероприятий по выселению евреев. Поэтому важно задаться
вопросом: в каком духе эта политика экспатриации разрабатывалась и осущест-
влялась и какие возможности она на самом деле открывала перед евреями?4
Антисемитско-националистическая традиция
Для понимания предыстории и предпосылок национал-социалистической
политики в отношении евреев представляется необходимым бросить взгляд на
антисемитско-националистическую традицию. Среди пунктов, объединявших
различные антисемитские партии в Германии после 1880 г., были требования,
касавшиеся, во-первых, запрещения иммиграции восточных евреев, во-вто-
рых, понижения правового статуса уже проживавших в Германии евреев (на-
пример, путем запрета на определенные профессии). Мотивировка такого под-
хода сводилась на этой стадии к тому, чтобы путем по крайней мере частичной
отмены того равноправия евреев, которое было узаконено в 1869-1871 гг., не
допустить «грозившего» теперь, на антисемитский взгляд, их полного обще-
ственного равноправия. С рецепцией расовых теорий поначалу отдельные не-
мецкие авторы стали выдвигать модернизированные версии традиционных
христианско-западных фантасмагорических идей изгнания и (или) уничтоже-
ния евреев5.
Вильгельм Марр, например, видел (после 1879 г.) решение «расового вопро-
са» в переселении евреев в Палестину6. Евгений Дюринг, напротив, критиковал
(после 1881 г.) идею изгнания как чисто пространственное перемещение «еврей-
ской проблемы», поскольку-де евреи в силу своих расовых особенностей везде
способны вести паразитарный образ жизни. Создание еврейского государства,
по мнению Дюринга, могло лишь повернуть назад колесо всемирной истории.
Сначала, считал он, следовало бы подвести евреев под действие чрезвычайных
законов, а уже потом подумать об их изоляции и депортации7. Пауль де Лагард
хотя и заявлял (после 1886 г.) о желании оказывать лишь сильное давление в
ассимиляционном плане, чтобы побудить евреев либо отказаться от своего ев-
рейства, либо эмигрировать, но его биологистские метафоры (евреи суть «три-
хины», с которыми нельзя вести диалог, но которых надо уничтожать; они суть
чужеродные тела, вызывающие только гниение, и тд.) оттесняли этот якобы до-
минирующий у него мотив на второй план. Экспатриацию де Лагард представ-
лял себе как бескомпенсационное изгнание тех, кто непреклонно настаивает на
своем еврействе8.
Радикальные фантазии подобного рода начиная с 90-х годов прошлого сто-
летия были подхвачены новым поколением антилиберально настроенных сту-
дентов и выпускников вузов. Так, в 1896 г. редактор журнала «Академише блет-
тер», органа объединения «Ферайне дойчер штудентен — Кифхойзерфербанд»,
Ганс Вендланд в серии статей оправдывал в качестве этических самые крайние
меры в отношении евреев (например, расстрелы в ситуациях, близких к граж-
данской войне). По мнению этого автора, для будущей исторической личности
657

вождя уже больше не будут обязательными нормы «так называемой нравст-
венности» и к этически оправданному антисемитизму нельзя применять такие
«чуждые нравственные критерии», как справедливость или человечность9. Од-
нако отсутствие реальной перспективы на осуществление подобных фантазий
в условиях политически и социально стабильного правового государства, ка-
ким была тогда кайзеровская империя, делало нелегким их трансформацию в
партийные программы. Тем не менее, например, в 1899 г. Германская партия
социальных реформ провозгласила право на «полное уничтожение евреев в ка-
честве средства самозащиты». И хотя эта партия оценивала сионизм как под-
тверждение ее собственного тезиса о крахе либеральных концепций эмансипа-
ции, но одновременно потенциальному еврейскому государству уже заранее
отказывалось в признании10. С начала века, как показывают исследования ан-
тисемитско-националистической традиции, уже не просматривается какого-
либо единства в выборе методов и средств, с помощью которых антисемиты
намеревались решить «еврейский вопрос». Собственно, только Теодор Фрич,
почитавшийся впоследствии Гитлером и теоретиками национал-социализма
в качестве духовного предтечи, не уставал доказывать антисемитским кру-
гам — особенно в своём неоднократно переиздававшемся (начиная с 1887 г.)
«Справочнике по еврейскому вопросу» — необходимость действительно пол-
итически удобного «решения еврейского вопроса» на путях экспатриации. По-
еле предварительно осуществленной полной отмены эмансипации, после со-
циальной сепарации и принятия необходимых для этого расовых законов ев-
реи должны были выехать в выбранный ими самими колониальный регион.
Денег на покупку земли у них, по мнению Фрича, было достаточно, и они
должны по крайней мере частично их сберечь «на черный день». На эмигра-
цию, писал далее Фрич, им можно было бы дать примерно лет десять времени.
Евреям, по его мнению, следовало создать свою собственную культуру земле-
делия и «вступить в честное соревнование с другими нациями». Он подчерки-
вал, что нет намерения «убивать евреев и применять к ним насилие»11.
На всем протяжении времени от националистической традиции второй по-
ловины минувшего столетия до периода национал-социалистического господ-
ства по отношению к сионистской колонизации отмечалась своеобразная сим-
патия в духе «крови и почвы». Так, национал-социалистический теоретик ван
Леере считал, что целенаправленное приписывание евреям на основе расовых
постулатов стремления к паразитарному существованию есть «слишком песси-
мистическое суждение о еврействе». Основная идея сионистов, как он полагал,
«здрава и оправданна». Если, подчеркивал он, евреи откажутся от своих планов
мирового господства и действительно возьмутся в Палестине и других колониях
«за плуг, мотыгу и косу», то даже самые непримиримые антисемиты «на радо-
стях сожгут все свои полемические писания». «Мы, — декларировал ван Леере, —
при всем нашем радикализме никогда не вели борьбы с еврейством с целью
уничтожения еврейского народа... Ни у кого нет намерения затруднить им этот
исход. Пусть старые и сросшиеся с этой землей люди остаются и спокойно до-
водят до конца свои гешефты, если последние не наносят вреда народу... Никто
не хочет принуждать их к уходу силой»12.
И далее в другой работе: «Только варвар, человек, стоящий за пределами по-
следнего великого божественного порядка мировой истории, мог бы рекомендо-
вать всеобщую беспощадную борьбу ради истребления этого народа»13.
От подобных представлений нельзя просто отмахнуться, как от чуждых ре-
альности и партийности. Так, назначенный в апреле 1933 г. экспертом по расо-
вым вопросам при имперском министерстве внутренних дел партайгеноссе и
депутат рейхстага д-р Ахим Герке заявлял, что необходимо прежде всего не до-
пустить, чтобы евреи остались в Германии и, чего доброго, получили статус на¬
658

ционального меньшинства, который прямо-таки пригласил бы заграницу ко
всякого рода вмешательствам. Но, несмотря на свои антисемитские вербальные
атаки, тот же Герке в мае 1933 г. выступил в защиту «действительно перспектив-
ных планов и целей». Последние, по его мнению, могут состоять только в «регу-
лируемой на государственном уровне экспатриации» на основе сионистских
планов и «международного урегулирования с целью создания новой родины для
евреев». (Здесь звучит прямо-таки декларация Бальфура от 1917 г.!) Весь мир,
продолжал Герке, заинтересован в том, чтобы избавиться от евреев как «очага
беспокойства» и истока большевизма. Рассеивание евреев, по его словам, как раз
и не решает проблемы, поскольку они тогда, возможно, действительно могли бы
даже «стать единым народом»14.
Принципиально отвергавшая бесперспективный «антисемитизм СА» служ-
ба безопасности (СС) тоже делала ставку на экспатриацию, которая, однако, дол-
жна была, по мнению этой службы, также беспощадно форсироваться система-
тическим разрушением основ существования евреев в Германии. Поэтому уже
по сугубо прагматическим мотивам немецкие власти стали налаживать контак-
ты с теми сионистскими организациями внутри страны и за рубежом, которые
располагали возможностями для содействия поездкам в Палестину. В этом рус-
ле были предприняты, в частности, вояжи в Палестину Герберта Хагена, фон
Мильденштайна и Эйхмана.
Напротив, Гитлер в своих заявлениях 20-х годов отказывал идее сионист-
ского государства в каких-либо шансах на реализацию, поскольку-де евреи из-
за своих расовых качеств могут жить только паразитируя. По его мнению, ев-
реи, скорее всего, хотят основать учебно-тренировочный центр для отработки
своих приемов мошенничества и обмана и обеспечить схваченным с полич-
ным единокровным братьям дипломатическую защиту15. У Гитлера, агитатора
и партийного лидера начала 20-х годов, встречаются столь радикальные, хотя
одновременно и неясные высказывания относительно своих целевых устано-
вок, что его на основании соответствующих источников следовало бы отнести
к числу тех, кто шел в русле представлений СА. Сам же он причислял себя к
сторонникам «научного антисемитизма» Теодора Фрича. Он считал, что анти-
семитизм, основанный на эмоциях, ведет лишь к погромам, тогда как рацио-
нальный антисемитизм стремится к «легальному» устранению эмансипации
евреев, а в конечном счете и самих евреев вообще16. Тем не менее антисемит-
ские эмоции следовало, по его мнению, всячески подстрекать, потому что от-
сюда проистекает движущая сила, необходимая для проведения в жизнь анти-
семитской правительственной политики. Имеются некоторые сведения о том,
что в 1924 г. Гитлер, находясь в своем ландсбергском заточении и диктуя
«Майн кампф», пришел к убеждению, что евреев, собственно, следовало бы
уничтожить.
Но не только Гитлера надо иметь в виду, когда говорят, что искать прежде
всего концепции осуществимых «решений еврейского вопроса» — значит при-
писывать «народно»-национал-социалистическим кругам слишком много ра-
циональности. В значительной своей части антисемитизм проистекал из непри-
язни и ненависти, из радостно воспринимаемых представлений об унижении,
истязании и ограблении заклейменного позором меньшинства. После перело-
жения вины за поражение 1918 г. и последующие революционные события на
евреев как предателей эта версия готового к насилию «народного» антисемитиз-
ма получила с распространением подложных «Протоколов сионских мудрецов»
и псевдооправдание: если евреи стремятся с помощью капиталистических и
большевистских махинаций добиться мирового господства, а западные демок-
ратии уже почти полностью в еврейских руках, то находящиеся в немецких ру¬
659

ках евреи являются именно заложниками, с помощью которых «мировое еврей-
ство» можно отвратить от антинемецких акций.
Сколь широкое распространение получила идея заложничества уже в
1920 г., показывают предложения, направленные в мае баварскому премьер-
министру фон Кару националистически настроенными участниками войны из
Мюнхена, среди которых вращался и солдат Гитлер, осуществлявший по слу-
жебному поручению политическую слежку за своими сослуживцами. Всех ев-
реев, говорилось в этом документе, следует в течение одного-двух дней напра-
вить в концлагеря, а с началом Антантой военных действий должны последо-
вать репрессии (голодная смерть, «резня»). Эти «мероприятия», отмечалось да-
лее, «наверняка окажут столь же ошеломляющее воздействие» и на «продвиже-
ние большевистских армий». «Таким путем, — заявляли бывшие фронтови-
ки, — мы сможем сорвать все махинации международного еврейства, которые
нашли свое проявление в Версальском мирном договоре и в большевизации
мира. Только подобным образом мы сможем добиться пересмотра мирного
договора». Сразу после устранения внутренней и внешней угрозы «необходимо
приступить к безоговорочному выдворению всех евреев в Палестину». «Нече-
стно» приобретенная собственность, резюмировалось в обращении, будет у них
предварительно отобрана, а последующее вступление на немецкую землю за-
прещено под угрозой смерти17.
Какими бы гротескными ни выглядели эти представления, идея заложни-
чества занимает с тех пор в националистических кругах и в зародившемся
национал-социалистическом движении, включая и будущего рейхсканцлера и
«фюрера» Гитлера, свое прочное место. Так, Геббельс объявлением своего бой-
кота еврейским торговцам 1 апреля 1933 г. хотел нейтрализовать «инспири-
рованные за границей еврейскими силами» призывы не покупать немецкие
товары. В меморандуме Гитлера о принятом в 1936 г. четырехлетием плане
подготовки Германии к войне идея заложничества нашла свое выражение в
контексте недоверия ефрейтора времен первой мировой войны к не поддавав-
шимся учету изменениям обстановки в германском тылу. Заявлялось, что для
пресечения «экономического саботажа», подрывающего «оборону рейха», необ-
ходимо ввести смертную казнь, а также «закон, который возложит на все ев-
рейство ответственность за ущерб, наносимый отдельными экземплярами это-
го преступного сообщества германской экономике и тем самым немецкому
народу»18.
Сказанного достаточно, чтобы применительно к нашей постановке вопроса
стало понятным, что в документальных свидетельствах, идущих в русле антисе-
митско-«народно»-национал-социалистической традиции, не содержится одно-
значных рецептов относительно способа «решения еврейского вопроса» и, следо-
вательно, относительно возможной экспатриации и методов ее практической ре-
ализации. Напротив, просматриваются различные и даже противоречащие одна
другой тенденции: заложничество прямо противоречило идее разрешения экс-
патриации. Стремление к истязаниям и ограблениям также было необоснован-
ним, поскольку у предварительно деморализованных и ограбленных немецких
евреев было мало шансов быть принятыми в других государствах в качестве им-
мигрантов. В ходе дальнейшего изложения еще будет возможность показать, что
эти противоречивые мотивы проникали также в среду министерской бюрокра-
тии и накладывали свой отпечаток на немецкую «политику в отношении евреев»
вплоть до введения в действие гигантской машины уничтожения.
660

Экспатриация как первая фаза немецкой
«политики в отношении евреев». 1933-1945 гг.
Если в качестве решающего критерия вычленения той или иной фазы в рам-
ках немецкой «политики в отношении евреев» взять изменение в основополага-
ющих целевых установках, то фактически можно назвать всего две фазы: экспат-
риация и изгнание в период до 1939-1941 гг. и выявление и сосредоточение лиц
еврейской национальности в определенных местах с целью их уничтожения — в
последующие годы19. Необходимо по крайней мере упомянуть о том, что суще-
ствует научное направление, которое резко оспаривает наличие оптации для экс-
патриируемых или считает оное обманным маневром. Сторонники такого
взгляда считают, что, напротив, национал-социалистическое движение и, есте-
ственно, в первую очередь Гитлер с самого начала имели в виду массовое истреб-
ление и целенаправленно шли к этому20. Если, однако, оставить идеологические
вопросы в стороне и рассмотреть реальный ход исторических событий, то при-
дется отметить, что в течение восьми из двенадцати лет национал-социалисти-
ческого господства экспатриация евреев была правительственной программой
германского «рейха». Наметив такое разграничение фаз, рассмотрим интерпре-
тационные проблемы применительно к первой фазе немецкой «политики в от-
ношении евреев».
В связи с официальными межведомственными встречами на статс-секре-
тарском и министерском уровнях в период с 1933 г. до начала войны посто-
янно отмечалось, как подтверждают уцелевшие документы, что «экспатриация
есть высшая цель немецкой политики в отношении евреев». Во всех сохранив-
шихся «решениях фюрера», касавшихся конфликтов вокруг вопросов экспат-
риации между государственными властями и (или) партийными органами,
сам Гитлер всегда отдавал предпочтение этой цели. Он ратовал за сохранение
возобладавшей после 1933 г. практики экспатриации вопреки точке зрения,
например, министерства иностранных дел или зарубежной организации отде-
ла НСДАП (АО). Даже в судьбоносный период 1938-1939 гг., отнюдь не от-
личавшийся отсуствием вербального и физического терророа в отношении ев-
реев, Гитлер игнорировал министерство иностранных дел и требовал проверки
реальности поступавших из-за границы предложений о проведении перегово-
ров относительно финансирования полной экспатриации евреев. Из-за начав-
шейся в сентябре 1939 г. войны, однако, уже достигнутые договоренности так
и остались невыполненными. Конечно, Гитлер никогда не поручал решение
задачи экспатриации министерским чиновникам, но тем не менее изгнание
евреев из пределов германского «жизненного пространства» казалось ему весь-
ма желательным. Это говорит против предположения о существовании опре-
деленного плана истребления евреев, ибо тогда Гитлеру по логике вещей нужно
было бы стремиться к запрещению экспатриации уже на ранней стадии «ре-
шения еврейского вопроса».
Гестапо и СД поощряли сионистскую пропаганду экспатриации, хотя так
называемые ассимилянты, отстаивавшие последние еврейские позиции в Гер-
мании, были лишены права на собрания и на выражение своего мнения. Реорга-
низованные после 1933 г. немецко-еврейские общества содействия экспатриа-
ции — несмотря на массированную пропаганду, развернутую против якобы «ан-
тинемецких махинаций мирового еврейства», — располагали вплоть до ноябрь-
ского погрома 1938 г. такой свободой действий (включая возможности интен-
сивных контактов с заграницей), какой, пожалуй, не было тогда ни у одного дру-
того ненацистского учреждения. Для СД были характерны колебания между оп-
тимистической и пессимистической оценками темпов экспатриации. Тем не
менее даже перед ноябрьским погромом еще существовала точка зрения, что
661

«очищение немецкого жизненного пространства от евреев» посредством экспат-
риации и за счет естественной смертности остающихся в «рейхе» стариков при-
ближает «окончательное решение»21.
В марте 1938 г. с установлением национал-социалистического господства
в Австрии началась новая стадия ужесточения немецкой «политики в отноше-
нии евреев». Национал-социалистическое руководство, видимо, сочло нетер-
пимым почти стопроцентное увеличение количества евреев в «великогерман-
ском рейхе» в результате аншлюса. Одновременно готовность к погрому среди
населения Вены, которое своим специфическим составом особенно выделя-
лось на фоне населения крупных городов «старого рейха», делала возможным
незамедлительный переход к этой главным образом насильственной «полити-
ке в отношении евреев» в Австрии22. В то время как, например, в Бургенланде
после 13 марта 1938 г. еврейское население деревень попросту было изгнано
за пределы государственной границы, в Вене Эйхман создал «рейхскомитет по
еврейской экспатриации». С его «успехами» в выпроваживании евреев служба
безопасности — а тем самым и вся служба СС — заявила о себе как о наиболее
эффективном немецком инструменте «окончательного решения», пока что еще
осуществляемого «через экспатриацию». Практиковавшуюся до тех пор в «ста-
ром рейхе» затяжную бюрократическую процедуру — от «легального» ограбле-
ния экспатриантов до выдачи им официальных разрешений на выезд — стал
заменять метод своего рода конвейерного оформления в рамках одного-един-
ственного органа при доминировании тона обращения наподобие тюремного.
При новой практике выдворения больше не затрагивался вопрос о том, име-
ются ли для изгоняемых таким образом людей вообще легальные возможности
выезда в другие государства. Напротив, поощрялась даже тайная транспорти-
ровка, пока «рейхсфюрер СС и начальник германской полиции» Гиммлер
15 марта 1939 г. — не столько по причине зарубежных демаршей, сколько с
целью не ставить под угрозу тщательность контроля за выездом отечественных
евреев — не запретил какую бы то ни было нелегальную экспатриацию. Очень
важно отметить, что и в дальнейшем — хотя теперь уже и посредством принуди-
тельных выселений и депортации — преследовалась прежняя цель, а именно
«очищение германского жизненного пространства от евреев». Таким образом, в
основополагающих целях немецкой «политики в отношении евреев», как видим,
пока еще ничего не изменилось.
С началом в сентябре 1939 г. войны в Европе экспатриация почти полно-
стью прекратилась. Но именно в условиях военной обстановки нацистское руко-
водство никак не хотело терпеть у себя в стране евреев, поскольку они считались
фактором риска для безопасности государства (лозунг «Не допустить второго
9 ноября 1918 г.!»). С открытием «новых возможностей на Востоке» обрела чет-
кие очертания и новая концепция «территориального окончательного решения».
Систематическая депортация австрийских и немецких евреев в оккупирован-
ную Польшу началась уже в октябре 1939 г., несмотря на то что к тому времени
не было еще никакой реальной концепции переселения. После польской кампа-
нии Эйхман изучил для СД возможности создания большой «резервации для ев-
реев» в районе Писко на р. Сан, а после победы над Францией вынашивались
планы вывоза евреев на Мадагаскар (22 октября 1940 г. началась депортация за-
падногерманских евреев в Гур на юго-западе Франции с целью последующей пе-
реправки их на Мадагаскар). С октября 1941 г. евреи, проживавшие в «рейхе»,
стали депортироваться на Восток.
По сравнению с предшествовавшими выселением, изгнанием и депорта-
цией новизна ситуации состояла прежде всего в том, что теперь эта категория
депортированных по-прежнему оставалась в пределах досягаемости для герман-
ских властей.
662

Конкретный результат первой фазы немецкой «политики в отношении евре-
ев» после 1933 г. осязаем и количественно: более чем половине немецких и авс-
трийских евреев удалось в конечном счете вырваться из лап будущих устроите-
лей массовых убийств. За период с 1933 по 1941 г. из 525 тыс. зарегистрирован-
ных членов еврейских общин, имевшихся в Германии, эмигрировали 278 тыс.
человек. Применительно к Австрии картина выглядела так: со времени аншлюса
1938 г. до 1941 г. из 220 тыс. членов еврейских общин выехали из страны
120 тыс. человек23.
Переход ко второй фазе: массовое уничтожение
В течение короткого отрезка времени с весны до конца 1941 г. остававшаяся
более восьми лет неизменной основополагающая цель немецкой «политики в
отношении евреев» была трансформирована в чудовищную программу массово-
го умерщвления людей, ставшую доминирующей во второй фазе. Едва только
произошла переориентация, как тотчас же началось практическое претворение
новой программы в жизнь.
В ученых спорах последнего десятилетия активно дебатировался вопрос о
том, когда и как конкретно в узком кругу руководящей партийной и государст-
венной клики впервые была выдвинута идея избавления от всех евреев с по-
мощью систематического их умерщвления24. Несомненным, однако, представ-
ляется наличие здесь связи с начавшейся в июле 1940 г. подготовкой нападения
на Советский Союз. Гитлер с весны 1941 г. ориентировал командование вермах-
та на энергичное ведение на Востоке беспощадной расово-истребительной вой-
ны. По его требованию офицерский корпус не должен был опять — как это уже
было в 1939 г. в Польше — мешать деятельности оперативных групп СС. В по-
рядке подготовки расовой войны были разработаны различные документы, сре-
ди которых особенно заслуживает упоминания подписанный Гитлером 30 мар-
та 1941 г. «Приказ о комиссарах». Содержавшиеся в нем бесчеловечные установ-
ки вытекали из тезиса о «еврейско-большевистском заговоре»25.
С мая 1941 г. в документах СД была поставлена под вопрос необходимость
дальнейшей ориентации на концепцию экспатриации «с учетом несомненно
предстоящего окончательного решения еврейского вопроса» (это понятие упот-
реблялось как маскировочное прикрытие реального феномена и только в одном
ряду с такими циничными неологизмами, как «выселение», «эвакуация», «осо-
бое обращение», приобрело связываемый с ним сегодня смысл)26. Сразу после
нападения на Советский Союз 22 июня 1941 г. начались массовые зверства one-
ративных групп СС. В то время как Гитлер еще, видимо, колебался относительно
включения в перечень истребляемых также немецких евреев и, возможно, хотел
выждать, чтобы выяснить, не вызовет ли это протесты в руководстве вермахта и
других правящих кругах, начальник СД Гейдрих стал рьяно продвигать дело
вперед. 31 июля он получил от Геринга как второго лица в национал-социали-
стической иерархии им же, Гейдрихом, сформулированное задание «осущест-
вить все необходимые меры организационного, делового, материального харак-
тера для общего решения еврейского вопроса в германской сфере влияния в Ев-
ропе»27.
14 октября 1941 г. начались систематические депортации из «рейха» с
целью включения немецких евреев в уже принятую к выполнению программу
уничтожения. 23 октября экспатриация была «на время войны» запрещена. Тем
самым — после того как уже в мае-июле 1941 г. было принято и конкретизиро-
вано решение относительно массового уничтожения — формально завершилась
первая фаза «политики в отношении евреев».
663

Поначалу программу массовых убийств решено было распространить на тех
евреев, от которых нельзя было «избавиться» с помощью экспатриации или из-
гнания. Но к декабрю 1941 г. указанное намерение было распространено на все
европейское еврейство. Тем самым первоначальная цель изгнания евреев из гер-
майской сферы господства в течение каких-то восьми месяцев превратилась в
свою полную противоположность, а именно в цель сосредоточения всех евреев в
одном регионе. Европейских евреев эшелонами стали свозить в лагеря уничто-
жения на территории Польши. Чем нереальнее становилась скорая победа для
не готового к затяжной войне вермахта — это стало видно уже в декабре 1941 г.
под Москвой, — тем больше превращалось в эрзац-цель войны уничтожение ев-
ропейских евреев28.
Традиционное «государство правовых норм» после 1933 г. оказывало тому,
что получило наименование genocidal process, столь мало сопротивления, что по-
надобилась всего лишь конференция статс-секретарей для информирования
министерств и высокопоставленных чиновников. Ибо решение относительно
(уже начавшегося) истребления евреев — вопреки тому, что все еще часто гово-
рится и пишется, — было принято не на конференции в Ванзее 20 янва-
ря 1942 г.29!
Промедление рейхсканцлера и политика министерств
в отношении экспатриации
Сразу после назначения рейхсканцлером Гитлер целеустремленно взял курс
на подготовку законов о евреях. Едва только отряды штурмовиков развернули в
марте-апреле 1933 г. впервые направленную исключительно против евреев об-
щегерманскую кампанию террора и бойкота, как Гитлер через своего статс-сек-
ретаря д-ра Ламмерса сообщил рейхсминистру внутренних дел д-ру Фрику, что
«отныне наступил момент, когда можно начать подготовку осознанно народного
законодательства»30. По всей видимости, мобилизации улицы вообще не потре-
бовалось бы, поскольку разрушенная потом в кратчайшие сроки еврейская
эмансипация полностью базировалась на общем антисемитском консенсусе
партнеров по коалиции31. Все отчаянные попытки еврейских объединений побу-
дить по крайней мере «почтенных консерваторов» к оказанию сдерживающего
влияния привели (через рейхспрезидента фон Гинденбурга) лишь к тому, что
временно были пощажены «фронтовики»-евреи, подвизавшиеся в государствен-
ной сфере и на поприще свободных профессий.
Затем тонус политики Гитлера в отношении евреев вдруг стал понижаться.
Насколько известно автору, нет никаких указаний на то, что Гитлер после утвер-
ждения в 1933 г. законов о евреях призывал к разработке более долгосрочной
концепции целенаправленной и поддающейся реализации «политики в отноше-
нии евреев». Правда, на евреев и в дальнейшем по-прежнему накатывались бес-
порядочные волны ужесточения законов и террористических акций, но конкрет-
ных планов относительно будущего постепенно вытесняемых из сферы много-
образных связей с «христианской» средой и вдобавок также экономически быс-
тро деградировавших евреев в кабинете еще не было выработано. Неясность от-
носительно фундаментального направления немецкой «политики в отношении
евреев»32, особенно в период примерно с 1934 г. до окончательной ариизации и
принудительной экспатриации в 1938 г., увязывалась с «полицентрической
структурой господства» в «третьем рейхе»33. Однако нельзя исключать, что при-
чина «хаотической» «политики в отношении евреев» коренилась также в том, что
Гитлер уже вынашивал смутные, еще не созревшие окончательно планы, кото-
рые он считал невозможным обсуждать в кабинете или тем более передавать для
664

реализации имперской бюрократии. Следовательно, с конца 1933 г. Гитлер
склонялся в «политике по отношению к евреям» скорее к выжиданию, что в его
собственном окружении истолковывалось как непонятная нерешительность, а
то и вообще как утрата чувства перспективы34. Вызванную этим обстоятельст-
вом критику Гитлер отверг, выступая в 1937 г. перед окружными руководителя-
ми НСДАП с секретной речью, в которой одновременно он обнаружил свое в
принципе аморальное понимание политики. Он заявил тогда, что требуемые
мероприятия (маркирование евреев и «еврейских предприятий и фирм») будут
однажды, «естественно, осуществлены». И далее: «Знаете ли, я всегда дохожу до
последней черты риска, но никогда не переступаю ее. А для этого надо иметь
чутье, чтобы с его помощью хотя бы примерно определиться в вопросе: “Что я
могу себе позволить делать, а чего не могу?״ (Большое оживление, аплодисмен-
ты.) Точно так же обстоит дело и в борьбе с противником. Я ведь не хочу сразу
насильно вызывать противника на бой. Я не вступаю в борьбу ради самой борь-
бы, а говорю: “Я хочу тебя уничтожить! И разум поможет мне загнать тебя те-
перь в угол, чтобы ты не смог нанести удар, а ты зато получишь удар в сердце.
Вот так-то!״ (Выкрики: “Браво!”)*
Надо, резюмировал Гитлер, доверять руководству, верить, что оно в конеч-
ном счете все-таки осуществит свои цели35.
Министерская бюрократия могла, конечно же, не только выжидать! Уже в
министерских документах 1933 г. (протоколы, конфиденциальные памятные
записки и служебные справки), в том числе и тех, что выходили из-под пера ве-
дущих чиновников-ненацистов, встречаются формулировки, в которых про-
грамма НСДАП определяется как руководство к действию для государственных
органов. Даже такой опрометчивой и оппортунистической затеей, как попытка
(фактически и позже никогда не предпринимавшегося) изменения конститу-
ции, было мало внесено ясности относительно избираемого направления прак-
тической «политики в отношении евреев». В партийной програм-
ме НСДАП 1920 г. содержалось требование лишить евреев гражданства и рас-
пространить на них режим для иностранцев. Они не могли бы уже больше зани-
мать никакие государственные посты, их следовало удалить и из журналистики,
а те евреи, которые обосновались в Германии начиная с 1914 г., должны были
быть экспатриированы36. Но что должно было последовать затем, оставалось со-
вершенно неясным.
Таким образом, после волны законодательной активности 1933 г. наступила
определенная дезориентация по части основополагающих целей «политики в от-
ношении евреев». С одной стороны, это как бы приглашало конкурирующие ин-
ституты и личности проявить себя и заявить о своих позициях в этом централь-
ном вопросе национал-социалистической идеологии. С другой стороны, откры-
вались шансы на то, что консервативные административные элиты смогут ис-
пользовать свои преимущества перед партийными инстанциями и в традици-
онном духе целенаправленно планируемых рациональных усилий разработают
собственные целевые установки и пути их реализации. Здесь, однако, необходи-
мо учитывать довольно парадоксальную ситуацию: чем сильнее высокопостав-
ленные консервативные или либеральные чиновники противостояли национал-
социализму, тем меньше было у них стимулов к тому, чтобы по собственной
воле инициировать изменения в статус-кво евреев. Напротив, представители
этих кругов даже уже и после принятия нюрнбергских законов, которые оконча-
тельно сделали убеждение в необходимости экспатриации мнением большинст-
ва и среди самих немецких евреев, в доверительных разговорах призывали фун-
кционеров еврейских объединений все-таки ни в коем случае не сдавать добро-
вольно позиций, за которые немецкие евреи боролись более ста лет37.
Первоначальную неуверенность министерств в отношении того, какую, соб¬
665

ственно, политику следует проводить, можно обнаружить, например, в одном
циркулировавшем в конце 1933 г. в недрах министерства внутренних дел мемо-
рандуме. Сочинившему его референту виделись четыре возможные цели «пол-
итики в отношении евреев»: во-первых, «физическое истребление», которое ав-
тор считал недискутабельным; во-вторых, «ассимиляция», которая вследствие
количественного и качественного преобладания евреев в Германии по сравне-
нию с другими западноевропейскими государствами обречена на провал; в-
третьих, выселение в другие государства или в Палестину, что, однако, неосуще-
ствимо из-за большого числа подлежащих выселению и отсутствия в соответст-
вующих государствах готовности к приему эмигрантов; в-четвертых, «перевод...
в особый гражданский статус, аналогичный статусу национального меныпинст-
ва, в каковом направлении и мог бы идти завершающий этап реализации пол-
итики в отношении немецких евреев». Референт дает также понять, что уже под-
готовленный в недрах министерства внутренних дел «Закон о праве гражданства
в рейхе» создавал предпосылку для предлагаемого им «статуса национального
меньшинства». По этому закону «неарийцы» являлись бы не «гражданами рей-
ха», а всего лишь «принадлежащими рейху» с ограниченным правовым стату-
сом38.
Имперское министерство внутренних дел тогда присоединилось к формуле
«экспатриация как высшая цель», не внеся, однако, в нее никакого позитивного
вклада. Например, было жестко отвергнуто предложение, чтобы в интересах ус-
корения экспатриации приносились какие-либо жертвы валютно-политическо-
го или внешнеполитического характера. Статс-секретарь министерства внут-
ренних дел Вильгельм Штуккарт, выступая в сентябре 1936 г. на созванной им
межминистерской встрече для разработки «принципиального направления об-
щей политики в отношении евреев», облек господствовавшую линию на отказ от
позитивной роли в политике экспатриации в следующие слова: «...что касается
окончательной цели политики в отношении евреев, то здесь не может быть ни-
какого расхождения во мнениях. Эта цель — полная экспатриация, ибо для госу-
дарства партийная программа тоже является руководством к действию. Но цель
эта может быть достигнута только поэтапно. Мерилом темпов экспатриации в
каждом конкретном случае должен служить максимум пользы для немецкого
народа»39.
Министерство внутренних дел претендовало — с постепенно уменьшаю-
щимся успехом — на руководящую роль в осуществлении «политики в отноше-
нии евреев». Ему приходилось серьезно конкурировать с министерством юсти-
ции. С этими министерствами связывается главным образом «легальное при-
крытие» прогрессировавшего преследования евреев. Полиция и гестапо, фор-
мально подчиненные министерству внутренних дел и связанные через «началь-
ника германской полиции и рейхсфюрера СС» Генриха Гиммлера «персональ-
ной унией» с СД, проводили собственную политику экспатриации, которая за-
частую подрывала усилия хорошо организованных учреждений, занимавшихся
консультационной деятельностью по вопросам эмиграции евреев40. Только дея-
тельность имперского управления по делам экспатриации, являвшегося орга-
ном министерства внутренних дел, может быть отмечена как сыгравшая в этом
деле положительную роль. Согласно свидетельствам консультантов по вопросам
экспатриации, подлежавшие высылке из страны евреи регулярно получали от-
туда ценную информацию — среди прочего, например, и относительно предсто-
явшего ужесточения положений об эмиграции. В то же время зарубежная орга-
низация НСДАП саботировала любые проекты переселения, выдвигавшиеся
имперским управлением по делам экспатриации.
Руководящие чиновники министерства экономики, рейхсбанка и частично
министерства финансов подчеркивали, что для реализации целей экспатриации
666

евреям должны быть предоставлены возможности для перевода финансовых
средств, вывоза части имущества, перечисления доходов и пенсий и тд. Хотя в
целом «рейх» в результате перевода валюты за германские экспортные товары,
захвата валютной собственности экспатриантов, все большего повышения «на-
лога на выезд из рейха» и практики «ариизации» очень выгодным для себя обра-
30м «подготовил» зажиточных евреев к отъезду, партийные инстанции непре-
рывно разражались критикой в связи с якобы делаемыми евреям «уступками».
У тех, кто был движим импульсом к ограблению евреев, который нередко выгля-
дел «ариизацией с пистолетом», малейшая уступка вызывала раздражение41.
Удручающее зрелище деградации, выражавшейся в прогрессирующем рас-
паде рациональной «политики в отношении евреев» и во внутренней нацифика-
ции, являло собой министерство иностранных дел. Если со времен первой ми-
ровой войны там было сильное лобби в пользу создания еврейского государства
в Палестине, то теперь министерство иностранных дел боролось против выезда
евреев в Палестину. Согласно новой точке зрения германского внешнеполити-
ческого ведомства, евреи должны были быть рассеяны по всему миру, дабы везде
провоцировать антисемитизм и тем самым пробуждать симпатии к германской
«политике в отношении евреев». Одновременно эта идея «экспорта антисеми-
тизма» встречается в высказываниях Гитлера. Она, естественно, стояла на пути
осуществления политики экспатриации, ибо кто же захочет покупать «экспорт-
ный товар», который сам экспортер уже заранее обесценил? Вдобавок были ре-
шительно отвергнуты переговоры с государствами, готовыми принимать пере-
селенцев, о сопутствующих мероприятиях. Например, статс-секретарь фон Вай-
цзеккер мог занять критическую позицию в отношении германских военных
приготовлений, но в то же самое время он отказывался делать даже самую малую
уступку, которая все-таки могла бы быть легитимирующей и разумной мерой
на пути достижения «высшей цели» экспатриации42.
В заключение необходимо отметить трагичность того, что, во-первых, имен-
но Гитлер, этот наделенный сознанием своей миссии представитель самого
крайнего направления «народно»-национал-социалистического антисемитиз-
ма, был признан харизматическим вождем и, во-вторых, традиционные немец-
кие национальные элиты были настолько слабы в нравственном отношении, что
оказались не в состоянии четко обозначить границы проявления своего собст-
венного антисемитизма (исключение здесь составил офицерский корпус во вре-
мя польской кампании 1939 г.). Из-за этого министерская бюрократия упусти-
ла возможность превращения провозглашенной ею самой «экспатриации как
высшей цели политики в отношении евреев» в обязательную правовую норму.
Вместо этого все большее значение приобретала финансовая эксплуатация
эмигрирующих евреев. Личная и интеллектуальная нацификация привнесла в
политику экспатриации такие элементы, которые шли вразрез с провозглашен-
ной целью. В результате инициатива уже с 1938 г. перешла к партийным инстан-
циям, атем самым, следовательно, к национал-социалистическому государству.
И если тем не менее смогли эмигрировать многие даже не столь уж мобильные
и не столь уж состоятельные евреи и целые их семьи, то это оказалось возмож-
ним не столько в силу поддержки германских властей, сколько благодаря изо-
бретательности и самоотверженности еврейских организаций содействия экс-
патриации.
Примечания
1	См.: Norbert Катре (Ed.), Emigration and Expulsion of German Jewry 1933—1945. A Documentary
History (Jewish Immigrants of the Nazi Period, v. 4), New York etc. (в печати).
2	Критический анализ степени изученности проблемы см. в публ.: Reinhard Riirup, Das Ende der
667

Emanzipation. Die antijiidische Politik in Deutschland von der *Machtergreifung» bis zum Zweiten
Weltkrieg, в: Arnold Paucker (Hrsg.), Die Juden im Nationalsozialistischen Deutschland,
Tubingen 1986, S. 97—114. По проблематике еврейской экспатриации см.: Abraham Margaliot,
Emigration — Planung und Wirklichkeit, в: там же, S. 303—316; Juliane Wetzel, Auswanderung aus
Deutschland, в: Wolfgang Benz (Hrsg.), Die Juden in Deutschland 1933-1945. Leben unter
nationalsozialistischer Herrschaft, Munchen 1988, S. 412—498.
3	Cm.: Gotthard Jasper, Die gescheiterte Zahmung. Wege zur Machtergreifung Hitlers 1930—1934,
Frankfurt/M. 1986.
4	Характерное для структуры власти «третьего рейха» противоречие между традиционным «госу-
царством правовых норм» и террористическим «государством мероприятий» подверг ставшему
классическим анализу эмигрант Эрнст Френкель уже в 1941 г. в своей работе «Дуалистическое
государство» («The Dual State»). Уве Адам сделал этот анализ более плодотворным, хотя време-
нами он преувеличивает аспект «хаотичности» (см.: Uwe Adam, Judenpolitik im Dritten Reich,
Dusseldorf 1972).
5	По истории современного германского партийно-политического антисемитизма и роли назван-
ных здесь личностей см. публ.: Reinhard Riirup, Emanzipation und Antisemitismus. Studien zur
«Judenfrage» der biirgerlichen Gesellschaft, Gottingen 1975 (Repr. Frankfurt/M. 1988); R. S. Levi,
The Downfall of the Anti-Semitic Political Parties in Imperial Germany, New Haven 1975.
6	Cm.: Wilhelm Marr, Vom judischen Kriegsschauplatz. Eine Streitschrift, Bem 1879, S. 14,33, 36, 40.
7	Cm.: Eugen Duhring, Die Judenfrage als Racen-, Sitten- und Kulturfrage, Karlsruhe/Leipzig 1881,
S. 6-8, 94-111,116-120,135,146,153.
8	Paul de Lagarde, Deutsche Schriften. Gesamtausgabe letzter Hand, Gottingen 1886; Juden und
Indogermanen, в: там же, Mitteilungen, Gottingen 1887, S. 262—351.
9	Cm.: Norbert Kampe, Studenten und «Judenfrage» im Deutschen Kaiserreich. Die Entstehung einer
akademischen Tragerschicht des Antisemitismus, Gottingen 1988, S. 149 f., 292—298.
10	Cm.: Wilhelm Mommsen (Hrsg.), Deutsche Parteiprogramme, Munchen 1969, S. 83 f.
11	Thomas Frey (Pseudonym fur Theodor Fritsch), Antisemiten-Katechismus. Eine Zusammenstellung
des wichtigsten Materials zum Verstandnis der Judenfrage, Leipzig. 1887, S. 23—26; Handbuch der
Judenfrage. Eine Zusammenstellung des wichtigsten Materials zur Beurteilung des judischen Volkes,
Hamburg 1907, S. 5-9, 408-431; 1919, S. 631-647.
12	Johann van Leers, 14 Jahre Judenrepublik. Die Geschichte eines Rassenkampfes, Bd 2, Berlin 1933,
S. 124-127.
13	Там же, Das Ende der judischen Wanderung, в: Nationalsozialistische Monatshefte, 4 (1933), S. 229—
231.
14	Achim Gercke, Die Losung der Judenfrage, в: Nationalsozialistische Monatshefte, 4 (1933), S. 195—
197.
15	См.: речь в мюнхенском Хофбройхаузе от 13 августа 1920 г. Копия хранится в мюнхенском Ин-
ституте современной истории (F-88); см. также: Adolf Hitler, Mein Kampf, Munchen 1930, S. 69 f.,
185 f., 357, 772.
16	Письмо от 16 сентября 1919 г. как первое письменное свидетельство антисемитских целевых
установок Гитлера см. в: Vierteljahrshefte fiir Zeitgeschichte (VfZg), 7 (1959), S. 203—205.
17	См.: Herbert A. Strauss, Hostages of «World Jewry». On the Origin of the Idea of Genocide in German
History, в: Holocaust and Genocide Studies, 3 (1988), p. 125—136.
18	Wilhelm Treue, Hitlers Denkschrift zum Vieijahresplan 1936, в: VfZg3 (1955), S. 184—210.
19	О разделении на фазы в зависимости от усиления и ослабления интенсивности преследований и
связанных с этим волн эмиграции см. в публ.: Herbert A. Strauss, Essays on the History, Persecution
and Emigration of German Jews, New York u.a. 1987 (= Jewish Immigrants of the Nazi Period, Bd 6),
p. 154-159.
20
Пожалуй, наиболее впечатляющие работы этого направления принадлежат Арочсфельду. (см.:
С.С. Aronsfeld, The Text of the Holocaust. A Study of the Nazis’ Extermination Propaganda: 1919—
1945, Marblehead 1985); ,The Nazi Design was Extermination, not Emigration, в: Patterns of
Prejudice, 9 (1975), p. 20—24. В качестве антипода см., например, публ.: Ато J. Mayer, Why Did
the Heavens not Darken? The «Final Solution» in History, New York 1988, 113.
21
Такое утверждение содержится, например, в докладной записке Герберта Хагена от сен-
тября 1938 г. (см.: Bundesarchiv Koblenz, R 58/956, Bl. 105—122).
22	См.: Herbert Rosenkranz, Verfolgung und Selbstbehauptung. Die Juden in Osterreich, 1938—1945,
Wien 1978.
23	Cm.: Herbert A. Strauss, Essays (прим. 19), S. 150—154.
24	Cm.: Eberhard Jacket, Jurgen Rohwer (Hrsg.), Der Mord an den Juden im Zweiten Weltkrieg.
EntschluBbildung und Verwirklichung, Stuttgart 1985.
668

25	См.: Helmut Krausnick, Hitlers Einsatzgruppen. Die Truppen des Weltanschauungskrieges 1938—
1942, Frankfurt/M. 1985.
26	Наиболее убедительная реконструкция событий, связанных с началом геноцида в отношении
евреев, содержится в работе: Eberhard Jackel, Hitlers Herrschaft. Vollzug einer Weltanschauung,
Stuttgart 1986, S. 88—122. Анализ в более широком контексте см. в публ.: Wolfgang Scheffler,
Wege zur «Endlosung», в: Herbert A. Strauss, Norbert Kampe (Hrsg.), Antisemitismus. Von der
Judenfeindschaft zum Holocaust, Frankfurt/M. 1985, S. 186—214.
27	Dokument PS 710 des Niimberger Prozesses.
28	Cm.: Jurgen Rohwer u. Eberhard Jackel, Kriegswende Dezember 1941, Koblenz 1984, S. 225—240.
29	Cm.: Dokument NG 2586 in den Niimberger Nachfolgeprozessen.
30	Собственноручное письмо Ламмерса от 9 марта 1933 г. см. в: Ursachen und Folgen. Von
deutschen Zusammenbruch 1918 und 1945 bis zur staatlichen Neuordnung Deutschlands in der
Gegenwart. Eine Urkunden- und Dokumentensammlung zur Zeitgeschichte, hrsg. und bearb. von
Herbert Michaelis u. Ernst Schraepler, Berlin [1958] ff., здесь Bd 9, S. 383.
31	Cm.: George L. Mosse, Die deutsche Rechte und die Juden, в: Entscheidungsjahr 1932. Zur Judenfrage
in der Endphase der Weimarer Republik, hrsg. von Werner E. Mosse u. Arnold Paucker,
Tubingen 1966, S. 323—345.
32	См., например, оценку Саула Фридлендера: «Антиеврейской политике национал-социалистов
действительно не хватало заранее подготовленного точного плана. Поэтому она из-за внутрен-
них и внешних трудностей вынуждена была следовать несколько неясной стретегии. Тем не ме-
нее общая цель была совершенно ясна: вытеснение евреев из немецкого общества и изгнание
их (посредством добровольной или вынужденной эмиграции) с немецкой земли». (Saul
Friedlander, Vom Antisemitismus zur Judenvernichtung. Eine historiographische Studie zur
nationalsozialistischen Judenpolitik und Versuch einer Interpretation, в: Jackel/Rohwer, Der Mord
(см. прим. 24), S. 39).
33	Относительно пересмотра прежних представлений о монолитности национал-социалистиче-
ской диктатуры см.: Ian Kershaw, Der NS-Staat. Geschichtsinterpretationen und Kontroversen im
Uberblick, Hamburg 1988, S. 125—164.
34	Сопоставимую ситуацию неразрешимого конфликта между ориентированной только на немец-
кие интересы внешней политикой Гитлера и его миссией «избавителя» всего мира от евреев опи-
сывает Еккель (см.: Jackel, Hitlers Herrschaft (прим. 26), S. 90 f.).
35	См.: «Es spricht der Fuhrer». Sieben exemplarische Hitler-Reden, hrsg. von Hildegard von Kotze u.
Helmut Krausnick, Gutersloh 1966, S. 147—149.
36	Cm.: Gottfried Feder, Das Programm der NSDAP und seine weltanschaulichen Grundgedanken,
Munchen 1920, S. 19 f.
37	Это следует из разговора с д-ром Фридрихом Бродницем, состоявшегося в 1985 г. в Берлине.
Бродниц был с 1933 г. референтом, а в 1936-1937 гг. управляющим делами «Центрального ко-
митета по оказанию помощи и содействию созидательным усилиям» — просуществовавшего до
1939 г. важнейшего органа координации всех проводимых среди евреев социальных меропри-
ятий и планирования эмиграции.
38	Цит. по: Kurt Patzold, Verfolgung — Vertreibung — Vemichtung. Dokumente des faschistischen
Antisemitismus 1933—1942, Frankfurt/M. 1984, S. 64—66.
39	Там же, S. 127.
40	См.: Arthur Prinz, The Role of the Gestapo in Obstructing and Promoting Jewish Emigration, в: Yad
Vashem Studies, 2 (1958), p. 205-218.
41	Cm.: Avraham Barkai, Vom Boykott zur «Entjudung». Der wirtschaftliche Existenzkampf der Juden im
Dritten Reich 1933-1943, Frankfurt/M. 1988.
42	Cm.: Hans-Jurgen Doscher, Das Auswartige Amt im Dritten Reich. Diplomatie im Schatten der
«Endlosung», Berlin 1987.

Чеслав Мадайчик
Существует ли синхронность между
«Генеральным планом Ост»
и «окончательным решением еврейского вопроса»?
По теме «окончательного решения еврейского вопроса», или холокоста, на-
писано уже столько, что нет никакой необходимости — особенно здесь — допол-
нительно останавливаться на этом страшном акте геноцида. В то же время ин-
формация о «Генеральном плане Ост» (ГПО) до сих пор даже среди историков
остается очень скромной. На эту тему пока что опубликовано лишь несколько
статей и около десятка документов. Лишь в 1989 г. увидела свет подготовленная
мной публикация относящихся к ней источников’. Необходимо изучение пред-
посылок этого чудовищного плана, а точнее, некоторых его вариантов и их воз-
никновения. Это сделает возможной дискуссию по вопросу, давшему название
данной статье.
ГПО можно рассматривать как единственный в своем роде во всей новей-
шей истории план — с точки зрения как его масштабов, так и предусмотренных
в нем методов реализации. Он является, так сказать, венцом «дранг нах Остен» в
XX в., важным свидетельством существовавшего намерения перестроить Цент-
ральную и Восточную Европу в духе национал-социализма. План призван был с
помощью германской колонизации передвинуть этническую границу «рейха»
(«границу германской народности») примерно на тысячу километров дальше на
восток и установить военную границу по Уралу.
«Генеральный план Ост» — это отнюдь не однозначное понятие. Родилось
оно в 1940-1941 гг. в недрах подчиненного Гиммлеру аппарата, который осу-
ществлял выселение поляков из присоединенных к «рейху» районов ликвиди-
рованного польского государства. Среди прочих структур в аппарат входило
ведомство рейхскомиссара по делам укрепления немецкой народности. Проф.
Конрад Майер, занимавшийся в этом ведомстве планированием расселения
немцев в указанных районах, весной 1940 г. доложил Гиммлеру первые сооб-
ражения. Дальнейшие планы он представил в июле 1941 г. После войны во
время допроса на VIII процессе по делу о военных преступлениях он в своих
показаниях свел собственную деятельность под руководством Гиммлера лишь
к одному из вариантов ГПО и тем самым дезориентировал судей относительно
сущности и масштабов последующих вариантов плана. А эти более поздние
варианты касались «германизации земель» в Центральной и Восточной Евро-
пе, предусматривали перемещения населения в де-факто аннексированных ре-
гионах Западной и Южной Европы (Эльзас, Лотарингия, Нижняя Штирия,
Верхняя Крайна) и из стран, которые рассматривались как германские (Гол-
ландия, Норвегия, Дания).
Первым поставил вопрос об экспансии населения «третьего рейха» на Во-
сток — если не считать присоединенных к «рейху» польских территорий —
Рейнхард Гейдрих в речи, произнесенной 2 октября 1941 г., то есть спустя не-
сколько дней после того, как он вступил в должность «имперского протектора
Богемии и Моравии». Понятие «Генеральный план Ост» в речи не фигуриро-
В 1994 г. в мюнхенском издательстве «Заур-Ферлаг» автором был выпущен новый сборник
документов: Vom Generalplan Ost zum Generalsiedlungsplan (Einzelveroffentlichungen der
Historischen Kommission zu Berlin, Bd., 80).
670

вало, но оратор обрисовал в ней перспективы поэтапного осуществления ко-
лонизации Восточной Европы1.
С другой стороны, д-ру Э. Ветцелю, с осени 1941 г. референту по расовым
вопросам в политическом департаменте имперского министерства по делам за-
пятых восточных территорий, уже в ноябре того же года стало известно, что ру-
ководимое Гейдрихом Главное имперское управление безопасности (РСХА),
которое занималось также решением задач, связанных с «укреплением устоев
германской нации», работает над неким общим планом колонизации восточных
территорий, которым предусматривалось выселение с этих территорий 31 млн.
жителей2. Три месяца спустя он записал в дневнике, что учреждением, подгото-
вившим ГПО, было управление ШБ в Главном имперском управлении безопас-
ности.
Вскоре после этого, в апреле 1942 г., он подготовил — вероятно, для минист-
ра А. Розенберга — служебную записку, содержавшую критический анализ раз-
работанного в недрах указанного управления плана. После войны сам план не
был обнаружен, мы знаем о нем только по этой служебной записке. Экспертное
заключение Ветцеля было весьма критичным в отношении деталей и косвенно
констатировало некомпетентность разработчиков из РСХА. Некомпетентность
эта, по мнению Ветцеля, выразилась среди прочего в занижении общей числен-
ности населения предназначенных для колонизации территорий (реально на-
считывалось не 45, а 60—65 млн. человек) и численности той его части, которая
подлежала выселению (не 31, а 46—51 млн. человек)3; в излишне оптимистич-
ном и эмоциональном подсчете немецких людских резервов, которые могут
быть использованы для целей колонизации (не 10, а 8 млн. человек); наконец, в
определении Западной Сибири в качестве области, которая должна принять вы-
селяемых славян, в том числе представителей таких национальностей, как поля-
ки, «которых невозможно ликвидировать как евреев», и украинцы. В целом, од-
нако, Ветцель одобрил сформулированную в ГПО генеральную цель — колони-
зацию Центральной и Восточной Европы.
План возник, вероятнее всего, в конце 1941 — начале 1942 г. Он выражал
воззрения Гиммлера и должен был быть реализован в течение 30 лет после
окончания войны. Вместе с другими «германскими» странами и этническими
немцами, проживавшими за пределами Германии, в колонизации Восточной
Европы должны были участвовать порядка 10 млн. человек. В качестве пред-
назначенных для этой цели территорий в плане РСХА фигурировали оккупи-
рованные районы Польши (часть польской территории, присоединенная к
«рейху», генерал-губернаторство, Белостокская область), Балтийские республи-
ки, Белоруссия, Житомирская, Каменец-Подольская и частично Винницкая
области Украины, а также два обособленных региона, подлежавших колониза-
ции, — Ленинградская область и Крым вместе с землями в излучине Днепра.
Среди 45 млн. жителей перечисленных регионов должно было насчитываться,
по мнению разработчиков из РСХА, от 5 до 6 млн. евреев. Из названных
45 млн. порядка 31 млн. человек, которые были объявлены «нежелательными
по расовым показателям», подлежали переселению в Западную Сибирь; часть
их предполагалось использовать в качестве вспомогательных кадров в сфере
управления регионами порабощенной России. Это предпочтение Сибири, оп-
ределявшейся как «старый район поселения европейцев» и выбранной в каче-
стве региона, который должен был принять массы принудительно выселяемых
туда людей, представлялось Ветцелю правильным. «Если Европа, — писал он
в своем экспертном заключении, — будет иметь в своем распоряжении распо-
ложенную в Сибири резервацию для размещения переселенцев, то не будут
потеряны те многие люди, которые до сих пор терялись, но которые окажутся
крайне нужными в будущем, когда во весь рост встанет идея Великой Азии»4.
671

Из экспертизы Ветцеля можно понять, что разработанным в РСХА планом
предусматривалось переселение из Польши 80—85%, из Западной Украины —
64 и из Белоруссии — 75% населения. Остальное население должно было остать-
ся на месте, большинство его подлежало германизации, причем в отношении
«выбракованных» должен был применяться следующий сформулированный
Гиммлером подход: использовать или уничтожить.
План колонизации восточных территорий был по своей сути развитием за-
мыслов Гитлера относительно уже оккупированных территорий СССР — за-
мыслов, которые особенно отчетливо были сформулированы в его высказыва-
нии от 16 июля 1941 г. и затем получили дальнейшее развитие в его застольных
беседах. Он объявил тогда о поселении на колонизируемых землях 4 млн. не-
мцев в течение 10 лет и по меньшей мере 10 млн. немцев и представителей дру-
гих «германских» народов в течение 20 лет. Колонизации должно было предше-
ствовать строительство — силами военнопленных — крупных транспортных ма-
гистралей. У речных переправ должны были возникнуть немецкие города, а
вдоль рек — крестьянские поселения.
План колонизации территорий на Востоке был подготовлен сотрудниками
РСХА в расчете на успех молниеносной войны. Он учитывал имевшийся опыт
как в выработке планов поселения и выселения масс людей в той части Поль-
ши, которая была включена в состав «рейха», так и в их реализации. По ука-
занию Гиммлера в конце января 1942 г. под руководством берлинского спе-
циалиста по сельскому хозяйству проф. Майера начались работы над ГПО и
в главном управлении штаба СС и полиции. В мае уже был готов меморандум
«Генеральный план Ост: правовые, экономические и территориальные основы
структурирования Востока», в котором были рассмотрены юридические, эко-
комические и территориальные проблемы, связанные с выполнением ГПО.
Содержащийся в нем проект должен был быть реализован в течение 25 лет
после окончания войны.
Помимо включенной в состав «рейха» части Польши, которая подлежала
тотальной германизации, на первых порах планировалось приступить к коло-
низации Ленинградской области («Ингерманландия»), Крыма и Херсонской
области («Готенгау»), а также прилегающей к Нареву Белостокской области и
Западной Литвы. В названных регионах предполагалось создать маркграфства
(на 50% колонизированные) и опорные поселенческие пункты (на 25% коло-
визированные). Последние призваны были служить связующими звеньями
между упомянутыми маркграфствами («Готенгау», «Ингерманландей», обла-
стью Мемель-Нарев). Стокилометровая полоса вдоль каждой из дорог, веду-
щих из «рейха» в маркграфства, должна была составить примерно 2000 кв. км.
Планировалось создать 14 опорных пунктов в генерал-губернаторстве (Замос-
цьское воеводство), 9 — на Украине и 14 — в рейхскомиссариате «Остланд»5.
В соответствии с расовой доктриной на колонизируемых территориях пред-
почтение отдавалось созданию поселений сельского типа. Городское население,
напротив, планировалось значительно уменьшить, особенно на севере, его чис-
ленность намечалось сократить в десять раз. Контроль за территорией со сто-
роны СС на стадии ее хозяйственного освоения должен был вывести маркг-
рафства и опорные пункты из-под юрисдикции органов общего администра-
тивного управления и подчинить их рейхскомиссару по делам укрепления не-
мецкой народности. Дополнительно достижению этой цели призваны были
способствовать такие нормы, как особая подсудность и право собственности.
Последнее было задумано по образу и подобию феодальной, государственной
монополии на землю, и реализация его должна была стать прерогативой ап-
парата Гиммлера. Майер планировал, что расходы на колонизацию будут по¬
672

крываться порабощенными странами (дань, особые налоги6), а также за счет
кредитов и ассигнований из бюджета «рейха».
Гиммлер без промедления отреагировал на пересланный ему проф. Майе-
ром проект. Естественно, не остались не замеченными им прежде всего более
узкие — по сравнению с предложенными в плане РСХА — территориальные
рамки, принятые в плане проф. Майера. Он потребовал, во-первых, чтобы сроки
реализации ГПО были сокращены до 20 лет и, во-вторых, чтобы тотальная гер-
манизация была распространена также на генерал-губернаторство, Латвию и
Эстонию, где по плану проф. Майера предусматривалось создание только опор-
ных пунктов. Как рейхскомиссар по делам укрепления немецкой народности он
счел также необходимым соединить в одно целое подготовленный ГПО с ранее
разработанными планами колонизации Богемии и Моравии, Эльзаса и Лота-
рингии, Нижней Штирии и Верхней Крайни и унифицировать эту общую про-
грамму. Наконец, он потребовал также, чтобы необходимые лимиты поселен-
цев, рабочей силы, финансовых средств, уже выделенные для «освоения» присо-
единенной к «рейху» части Польши, были увеличены, чтобы сделать возможным
охват всех подлежавших теперь колонизации территорий. В сентябре 1942 г.
Гиммлер коснулся положений «Генерального плана Ост» в известной речи, про-
изнесенной в Житомире на совещании командиров частей СС и высокопостав-
ленных полицейских чиновников. Он объявил тогда, что сеть поселенческих
опорных пунктов будет распространена до районов Дона и Волги.
На стыке 1942 и 1943 гг. проф. Майер представил Гиммлеру часть затребо-
ванных им разработок (общемиграционный план) вместе с соответствующими
расчетами. Руководитель СС и полиции, несмотря на загруженность вопросами,
связанными с ведением войны, отреагировал незамедлительно. На сей раз он
потребовал, чтобы в «подлежащее колонизации восточное пространство» были
включены генерал-губернаторство, Балтийские страны, Белоруссия, Крым с
Херсонской областью и Ленинградская область. Непонятно, почему в этих тре-
бованиях отсутствовала часть Украины, где к тому времени уже начали созда-
ваться поселенческие опорные пункты. Получив новые директивы, выполнение
которых не терпело отлагательства, Майер, проявляя максимальную энергию,
хотя внутренне и сопротивляясь, стал готовить новые материалы и новые расче-
ты. Кончилось это тем, что «Генеральный план Ост» он переработал в «Генераль-
ный план поселений».
Следует обратить внимание на то, что первый вариант ГПО, разрабаты-
вавшийся под руководством Майера, возник в атмосфере неуверенности, хотя
тогда еще существовали надежды на военный успех «третьего рейха», пусть и
достижимый лишь в результате продолжительной войны. Последующий же
вариант рождался в атмосфере тревоги, вызванной поражением в битве под
Сталинградом.
В начале 1943 г. в РСХА состоялось совещание, организованное III управле-
нием. На нем выступил д-р Байер, отвечавший за связь полиции безопасности
и службы безопасности с партийной канцелярией. Выступление было посвяще-
но планируемому выселению славянского населения и колонизации Восточной
Европы7. Д-р Байер привел ряд данных, содержавшихся в разработанном РСХА
варианте ГПО, проинформировал о том, что планируется выселить на Восток
31 млн. человек: 6-7 млн. — из включенных в состав «рейха» польских террито-
рий, 3 млн. — из Балтийских стран, 10 млн. — из генерал-губернаторства, при-
мерно 6-7 млн. — из Галиции и Украины и 5-6 млн. — из Белоруссии. Евреи
должны были высылаться поголовно, другие этнические группы — процентны-
ми квотами, предложенными в экспертном заключении Ветцеля. Кроме того,
надлежало выселить 50% литовцев, латышей и эстонцев. Наряду с этими уже
известными выкладками Байер привел и ряд новых. Так, предполагалось, что
673

территория будущих поселений будет равняться 700 тыс. кв. км, из которых
350 тыс. кв. км будут пахотными землями. (Для сравнения отметим, что вся
территория «рейха» равнялась в 1938 г. 583 тыс. кв. км.) Далее Байер говорил о
количестве поселенцев, районах размещения и их границах, об их ценности и о
правовом регулировании. Колонизации должны были предшествовать взятие
под контроль всех предусмотренных для поселения немцев регионов, их эконо-
мическая эксплуатация в течение войны и расширение «немецкого народного
земельного владения». Референт особо подчеркнул значение последней: земель-
ное владение должно было обеспечить концентрацию всего немецкого народа в
одном регионе. К пограничным районам Байер, как свидетельствует в своих за-
писях оберштурмбаннфюрер СС Крумей, причислял Эстонию, Латвию, При-
днестровье, Киев и Причерноморье. Намерения охватить колонизационными
мерами протекторат Богемию и Моравию пока что не было. Тем не менее в со-
ответствии с разработанным РСХА вариантом ГПО планировалось в течение
30 лет поселить там от 1 до 2 млн. немецких семей (в первые 10 лет — по 45-
50 тыс. ежегодно, а на протяжении последующих 20 лет — по 20-30 тыс. в год).
Двумя главными направлениями колонизации были признаны северное (Вос-
точная Пруссия — Балтийские страны) и южное (Краков—Львов—Причерно-
морье).
После Сталинграда заинтересованность Гиммлера в подготовке окончатель-
ной редакции ГПО быстро пошла на убыль. Сказался здесь и тот факт, что Гит-
лер после объявления тотальной войны приказал приостановить все работы над
проектами послевоенного устройства. Тем не менее военные неудачи не развея-
ли надежды Гиммлера на то, что в конечном счете удастся вернуть ранее порабо-
!ценные территории на Востоке и превратить их в часть германского «жизненно-
го пространства». Надежду на это он выразил в выступлении на совещании гау-
ляйтеров, состоявшемся в Познани в августе 1944 г. Ему все же пришлось сми-
риться с введенным с середины 1944 г. ограничением разработок послевоенных
планов.
На период работы над «Генеральным планом Ост» пришлась кульминация
геноцида в Восточной Европе, выразившегося в уничтожении 3 млн. советских
военнопленных, массовом истреблении евреев, а также проведении на оккупи-
рованных территориях Польши и Советского Союза более мелких
репрессивных акций. Кроме того, почти 1 млн. поляков и 2 млн. украинцев бы-
ли — в большинстве своем не по собственной воле — отправлены на
принудительные работы в Германию. Еще 2 млн. поляков из аннексированных
районов страны были насильственно германизированы.
В это же время на территории некоторых регионов, охватываемых «Ге-
неральным планом Ост», было начато в экспериментальном порядке расселение
немцев. Эти попытки, однако, натолкнулись на трудности, вызванные войной и
сопротивлением местного населения. Начало акции было положено в юго-за-
падной части Литвы, куда было направлено на жительство примерно 30 тыс.
репатриированных в 1939-1940 гг. литовских немцев, которые еще не посели-
лись в присоединенной к «рейху» части Польши. Несколько позже —
осенью 1942 г. — Гиммлер решил сделать оккупированную советскую
территорию первым регионом колонизации. Первое такое административное
образование он назвал «народно-немецкой областью поселения Хегевальд». По-
началу она должна была включить в себя немцев, проживавших на Украине, по-
скольку их безопасности угрожали советские партизаны. Следующая такая об-
ласть, созданная на Украине, получила наименование «народно-немецкой обла-
сти поселения Хальбштадт».
С середины ноября 1942 по август 1943 г. продолжались перемещения по-
ляков в генерал-губернаторстве. Тамошнему правителю Франку Гитлер
674

17 марта 1941 г. пообещал, что этот регион будет первым освобожден от евреев8.
Принудительным выселением были охвачены юго-восточные районы Замосць-
ского воеводства. Депортированные польские жители были заменены
различными группами населения немецкого происхождения или другими
группами, которые таковыми считались. О ходе колонизационной акции в этом
регионе (названном «первой зоной поселения в генерал-губернаторстве») и о
встречаемом там сопротивлении поляков поведал тамошний руководитель СС
и полиции обергруппенфюрер СС Крюгер. Выступая на заседании адми-
нистрации генерал-губернаторства 25 января 1943 г., он охарактеризовал ситу-
ацию как первый этап выселения из данного региона; последнее должно было,
по его мнению, выявить ожидаемые трудности, силу сопротивления поляков и
масштабы экономических, политических и других последствий.
Приобретенный опыт в пропагандистском отношении оказался небла-
гоприятным, ибо, как заявил Крюгер, «поляк сказал: после того как уничтожен
еврей, будут убирать из этого района поляка и ликвидировать точно так же, как
и еврея»9. Губернатор Люблина Цёрнер в адресованной генерал-губернатору
Франку докладной записке о ходе выселения евреев из района Замосць тоже за-
явил, что оно вызывает у поляков чувство неуверенности и страха, что их будет
ожидать такая же судьба, как и евреев10.
Хотя реализация ГПО на территории генерал-губернаторства была намече-
на на послевоенный период, тем не менее ситуация в «рейхе» диктовала ус-
корение этого процесса. Генерал-губернатор Франк затронул эту тему на состо-
явшемся 14 декабря 1942 г. рабочем совещании руководства НСДАП,
предварительно добившись согласия, чтобы эти вопросы обсуждались конфи-
денциально11. Еще 20 лет назад автор отмечал, сколь бросающимся в глаза яв-
ляется сходство между этой речью Франка и соображениями относительно поч-
ти уже решенного с помощью репрессий еврейского вопроса12.
От планов ускоренной колонизации Крыма пришлось отказаться. В соответ-
ствии с изданной в начале 1942 г. директивой о заселении этого региона группа
чинов СС и разработчиков отправилась туда для изучения условий акклимати-
зации. Местный рейхскомиссар предложил оставить часть татарского населе-
ния в горах, поскольку там примитивные и тяжелые условия жизни были
признаны неприемлемыми для людей, принадлежавших к «расе господ». Уже в
июле 1942 г. на совместном совещании представителей вермахта и СС было
решено предпринять первые шаги в деле депортации населения из Крыма и
приступить к переселению туда немцев.
На подготовительной стадии реализации ГПО (1941-1942) органами СС и
полиции под наблюдением оберфюрера СС Каммлера были запланированы на
послевоенный период крупные инвестиции в строительство на Востоке. Это была
так называемая «мирная строительная программа СС». Гиммлер, посчитав, что
расходы, связанные с осуществлением этих планов, явно занижены, решил уста-
новить контакты с группой разработчиков, возглавляемой проф. Майером, что-
бы использовать методы расчетов и опыт этого коллектива. В результате этого
сотрудничества плановые расходы были существенно повышены, хотя в то же
время планировалось «экономить» на выделяемых средствах за счет использова-
ния труда 170 тыс. узников концлагерей, военнопленных, евреев и иностранных
рабочих. Их содержание, согласно указаниям Гиммлера, должно было обходить-
ся предельно дешево, а трудовая отдача не должна была быть ниже, чем у тех, кто
работал на свободе, о чем надлежало позаботиться инспекции концлагерей. Ви-
димо, аналогичным образом представлялось использование принудительного
труда и при осуществлении программы переселения на Восток.
Рассматриваемые как целое, эти различные варианты ГПО (общий план для
восточных территорий, разработанный РСХА, ГПО со всем его юридическим,
675

экономическим и территориальным обоснованием и «Генеральный план носе-
лений») могут считаться тремя компонентами создания нового де-
мографического порядка на Востоке — порядка, отвечавшего всем национал-со-
циалистическим критериям расизма. Первый имел дело с депортацией и час-
тичным истреблением от 30 до 40 млн. человек, зачисленных в разряд «нежела-
тельных по расовым причинам». Это были главным образом славяне из колони-
зированных районов, и их ждала судьба, которая уже постигла евреев или еще
должна была постигнуть их в ходе работ по выполнению ГПО в их
экстремальной форме, то есть в форме биологического умерщвления. Вторым
было создание поселений, главным образом сельских, которое должно было кос-
нуться нескольких миллионов немцев или лиц немецкого происхождения
(фольксдойче, лиц, признанных принадлежащими к германской расе, и др.), а
также представителей других наций германской группы (в основном имелись в
виду голландцы и норвежцы). Третьим компонентом являлись принудительно
используемые рабочие, рекрутировавшиеся из тех 14 млн. славян, которые по-
прежнему оставались у себя на родине, не были охвачены германизацией и име-
ли статус илотов, современных рабов.
Планирование конкретных решений в пределах первого и третьего компо-
нентов должно было входить в задачу РСХА, а всем тем, что составляло со-
держание второго компонента (вопросы создания поселений), предписывалось
ведать, хотя и не исключительно, рейхскомиссару по делам укрепления немец-
кой народности.
* ♦ ♦
В архивных материалах, имеющих отношение к «Генеральному плану
Ост», едва ли можно встретить соображения относительно судьбы евреев. Так,
в экспертном заключении Ветцеля содержится лишь несколько замечаний по
этому поводу, да и то лишь на полях. Ветцель придерживался мнения, что
расово-политическая ситуация в «третьем рейхе» ухудшилась. Хотя из «рейха»
и было депортировано 500 тыс. евреев13, в пределах новых границ государства
насчитывалось в 10 раз больше «нежелательных иностранцев», и существовала
угроза того, что на месте немецко-еврейских метисов появятся немецко-сла-
вянские и другие метисы. Отметив, что РСХА в своем варианте ГПО взяло на
учет в предназначенных к колонизации регионах Востока около 5 млн. евреев,
он подчеркнул, что выселять их не придется, поскольку предстоит «решение
еврейского вопроса», то есть их уничтожение. Если же после войны часть евреев
там уцелеет, то их вывоз в лагеря принудительного труда в Северной России
или в Сибири, согласно Ветцелю, не будет являться «выселением». Поэтому
он исключил их из своих подсчетов, касавшихся числа выселяемых.
Напротив, д-р Байер в полемике с III управлением РСХА повторил, что
евреи будут полностью «выселены» из включенных в колонизацию регионов. Он
заявил об этом, несмотря на то что там, где создавались первые так называемые
поселенческие опорные пункты (Замосць, юго-западная часть Литвы и
Украина), еврейское население уже в значительной степени, а то и полностью
было истреблено национал-социалистами или их пособниками.
Судьба евреев затрагивается лишь в нескольких разработанных в РСХА до-
кументах, имеющих отношение к общему плану осуществления переселения на
восточные территории. Гораздо детальнее, хотя и не в качестве главной темы,
была обсуждена в вариантах ГПО судьба славянских народов, намеченных к вы-
селению. Здесь основное внимание было уделено германским поселениям на
Востоке.
Варианты ГПО, подготовленные проф. Майером и его группой,
представляли собой подсчет гигантских расходов, попытку привести оценки, со¬
676

держащиеся в плане РСХА, в соответствие с имеющимися в наличии финансо-
выми средствами. Это были разработки юридических и организационных
решений, которые должны были определить конкретные черты германского
жизненного пространства на Востоке. Аппарат рейхскомиссара по делам
укрепления немецкой народности детально и всеобъемлюще исследовал также
имеющиеся в наличии резервы для удовлетворения потребностей, связанных с
акциями по колонизации Востока. Этой теме были посвящены многие расчеты,
делавшиеся в процессе работы над ГПО. Оценки спроса на поселенцев, необхо-
димых для реализации ГПО, вскрыли наличие значительного дефицита.
Как представляется, уже в 1942 г. можно было предположить, что любая по-
бедоносная война повлечет за собой для немецкой стороны большие потери, чем
те, которые прогнозировались для «блицкрига»; одновременно имелось желание
охватить колонизацией как можно больше регионов и проводить соответствую-
щие меры быстрыми темпами. Вот почему в некоторых оккупированных
районах были внесены коррективы в демографическую политику: масштабы
германизации под давлением различных обстоятельств расширялись без учета
ее протекания после войны, хотя меры по выселению были ограничены. Часть
населения, первоначально объявленную «нежелательной», теперь из-за нехватки
нужного количества поселенцев решено было оставить на прежних местах
проживания. В протекторате Богемия и Моравия это делалось с согласия
рейхскомиссара по делам укрепления немецкой народности, в Померании гау-
ляйтер Форстер проводил такую политику в противовес мнению
рейхскомиссара, в Лотарингии опять-таки обе власти шли рука об руку. Эта тен-
денция наметилась также в 1943 г. в генерал-губернаторстве, где затянувшиеся
поиски населения немецкого происхождения повергли гауляйтера Грайзера в
серьезное беспокойство. Это было время, когда валлонцы признавались
принадлежащими к германской расе и когда в Берлине, закрывая глаза на
реальное положение вещей, принимали к сведению декларации предводителей
«усташей» об их германском происхождении. Как вспоминал Шпеер, Гитлер в
разговоре с ним, состоявшемся летом 1942 г. в Виннице, пытался насчитать как
можно больше немцев во всем мире, чтобы обеспечить потенциал поселенцев,
необходимый для колонизации. Разработчики из аппарата СС вроде Ветцеля,
Шуберта и Штира выражали озабоченность нехваткой людей для поселения на
колонизируемых территориях. Подсчитывая в начале декабря 1942 г. недостаю-
щее количество таких людей, последний из названных пришел к выводу, что на
контролируемой «третьим рейхом» части территории Европы надлежит герма-
визировать 6 млн. человек и 18 млн. немцев должны быть вовлечены в колони-
зацию. В то же время он считал, что надо оставить необходимое количество по-
селенцев для размещения в городах генерал-губернаторства, в протекторате Бо-
гемия и Моравия, в Балтийских странах и в де-юре или де-факто присоединен-
ных к «рейху» областях. В связи с нехваткой поселенцев для сельских местностей
он предложил сузить запланированные масштабы акции переселения, чему, од-
нако, решительно воспротивился Гиммлер.
Возникает вопрос: имела ли место синхронизация «окончательного реше-
ния еврейского вопроса» и подготовки планов выселения и поселения на Во-
стоке?
Аппарат РСХА завершил работу над своим вариантом ГПО в конце 1941
или начале 1942 г.14, то есть примерно в то время, когда 20 января 1942 г. состо-
ялась конференция в Ванзее. Если рассматривать сделанный на этой конферен-
ции доклад Гейдриха как программу унифицированного «решения еврейского
вопроса» путем уничтожения евреев, то тогда следует признать, что доклад этот
не во всем соответствует разработанному в РСХА варианту ГПО. Временное сов-
падение будет выглядеть еще большим, если принять во внимание, что сначала
677

открытие конференции в Ванзее было намечено на 9 декабря 1941 г. и что Гейд-
риху для подготовки его доклада потребовалось, вероятно, несколько месяцев.
Однако в планах обнаруживаются существенные различия. Реализовать их
намечалось также в совершенно разных формах. Судьба евреев, охарактеризо-
ванная Гейдрихом как депортация на Восток и реализованная путем их уничто-
жения, была решена однозначно и бесповоротно, без учета порожденных войной
обстоятельств. Напротив, программа колонизации Восточной Европы была еще
предметом исследований и всевозможных модификаций в части, касавшейся
территориальных масштабов, сроков реализации, предусмотренных расходов и
резервов «германского элемента».
Несомненно, что колонизация на Востоке преследовала такую же цель, как и
«решение еврейского вопроса», однако трудно предположить, как она реализовы-
валась бы в случае победы «третьего рейха». Уже во время выселения людей из
района Замосць часть из них была предназначена для депортации в концлагерь
Освенцим15. Кроме того, реализация программы, принятой в Ванзее, и осуще-
ствление «Генерального плана Ост» не должны были протекать одновременно.
Первая должна была быть реализована в ближайшем будущем, тогда как второй
как целое подлежал осуществлению в течение 20—30 лет после победоносного
завершения войны. Запланированное уничтожение евреев переходило от фазы
непрямой ликвидации (дискриминация, умерщвление голодом, расстрелы) и
массовых убийств, осуществлявшихся «айнзатцгруппами» СД на оккупирован-
ных советских территориях, к фазе полного искоренения в лагерях смерти. Меж-
ду тем «Генеральный план Ост» должен был осуществляться с учетом опыта,
приобретенного в ходе устранения польского населения из присоединенной к
«рейху» части Польши, а также экспериментальных выселений из некоторых
районов, которые были в ГПО предназначены для создания населенных опор-
ных пунктов. Необходимо учитывать, что из присоединенной к «рейху» части
Польши в течение 1939-1941 гг. были выселены на территорию генерал-губер-
наторства около 300 тыс. человек; изгнаны (но не охвачены программой высе-
ления на Восток) по причине вызванных войной трудностей свыше 100 тыс. че-
ловек. При выполнении плана создания поселенческого опорного пункта в рай-
оне Замосць были выселены более 100 тыс. человек.
Поддаются выявлению различия в раскрытии обсуждавшихся планов гено-
цида в публичных выступлениях Адольфа Гитлера. В 1942 г. им было четыре раза
заявлено о необходимости истребления еврейской расы, которая изображалась
как дьявольское зло, якобы угрожающее человечеству и повинное в возникнове-
нии войны. Аналогичные угрозы раздавались из его уст и по адресу болыпевиз-
ма, относительно же славянского населения фюрер воздерживался от подобных
публичных высказываний.
Обращает на себя внимание участие оберштурмбаннфюрера СС Эйхмана в
выселении поляков из Вартеланда (Большая Польша) и его известная роль в
«окончательном решении еврейского вопроса». В первом случае он, будучи рефе-
рентом РСХА по вопросам выселения польского населения, играл лишь второ-
степенную роль, в осуществлении же программы истребления евреев его роль
была главной.
♦ ♦ ♦
Два мероприятия «третьего рейха», относящиеся ко времени разработки и
осуществления планов установления нового демографического порядка на окку-
пированных германским фашизмом территориях Европы, привлекают к себе
особое внимание: «окончательное решение еврейского вопроса», то есть истреб-
ление евреев, и «Генеральный план Ост», позже трансформированный в более
678

обширный «Генеральный план поселений». Первое из них относилось к одному
народу или его части, проживавшей в контролируемой Гитлером Европе; второе
призвано было решить судьбу нескольких народов Центральной и Восточной
Европы (главным образом славянских, а также и некоторых народов германско-
го происхождения), населявших территорию, которая должна была стать состав-
ной частью германского «жизненного пространства». Первое было почти полно-
стью осуществлено, тогда как второе прошло стадию планирования, включав-
шую точный подсчет связанных с этим расходов, и достигло стадии практике-
вавшейся в опытном порядке селекции, тогда как полномасштабное переселение
было предусмотрено только на послевоенный период. Поэтому во втором случае
исход войны являлся решающим фактором в вопросе о том, будет ли — и если
да, то в какой мере — реализован план расширения колонизации.
Уничтожение евреев как метод осуществления геноцида, примененный без
всяких нравственных тормозов, уже само по себе ужасно. Если же принять во
внимание планы экспансии «третьего рейха» на Восток и все расчеты по уничто-
жению огромных масс людей, то придется признать, что, если бы война приняла
иное течение, решение судьбы еврейского народа в Европе могло бы стать нача-
лом страшных бед для всего населения Центральной и Восточной Европы, что и
нашло свое выражение в различных вариантах «Генерального плана Ост». Это
было бы, так сказать, окончательное решение проблемы Центральной Европы.
Примечания
1	См.: Die Vergangenheit wamt. Dokumente, Praha 1960, S. 126.
2	Cm.: NG 2325 (документ из Нюрнберга). Воспроизведен, в частности, в публ.: Vierteljahrshefte fur
Zeitgeschichte (VfZg), 16 (1958), S. 297-324.
3	Ветцель, вероятно, не принял во внимание нехватку людей, вызванную эвакуацией населения на
территорию СССР. Он явно переоценил шансы, которые сулила высокая рождаемость в тече-
ние 30 послевоенных лет. Наконец, он не учел геноцид, запланированный на случай успеха
«блицкрига».
4	Н. Heiber, Der Generalplan Ost, в: VfZg, 6 (1958), S. 309.
5	Рейхскомиссариат «Остланд» включал в себя Белоруссию и Балтийские страны.
6	В Вартеланде такой характер имели польский оброк (дань с поляков) и социальная компенса-
ционная пошлина (социальный компенсационный налог).
7	См.: С. Madajczyk, Dalsze dokumenty dotyczace Generainego Planu Wschodniego, в: Dzieje
Najnowsze, 1971/3.
8	«...Фюрер пообещал..., что генерал-губернаторство станет первой из территорий, свободных от
евреев» (Н. Frank, Das Diensttagebuch des deutschen Generalgouverneurs (Hans Frank) in
Polen 1939—1945 (= Quellen und Darstellungen zur Zeitgeschichte, Bd 20), hrsg. v. W. Prag,
W. Jakobmeyer, Stuttgart 1975, S. 337).
9	Das Diensttagebuch, S. 603.
10	См.: C. Madajczyk, Generalna Gubernia w planach hitlerowskich, Warszawa 1961, S. 148 f.
11	Среди прочего он констатировал: «Вы знаете, что в партии вообще единодушно придерживаются
мнения, что выражением нашей политики в отношении Польши является выселение поляков,
их уничтожение или обращение с ними всего лишь как с рабочей силой. Вы знаете также, что все
это в значительной мере уже воплощено в реальность... Здесь имеется лишь одна большая труд-
ность, состоящая в том, что уничтожение миллионов человеческих существ связано с предпо-
сылками, которыми мы в настоящее время не располагаем... Вот почему надлежит конкретно
договариваться, разбираться, выяснять, в каком направлении движется рейх. Должны ли мы
уничтожать или созидать, должны ли плоды труда создаваться здесь или в рейхе, должны ли мы
рабочих переводить в рейх или держать здесь, должны ли мы морить поляков голодом или кор-
мить их?» (Das Diensttagebuch, S. 590 f.).
12	См.: C. Madajczyk, Polityka III Pzeszy w okupowanej Polsce, Warszawa 1970, Bd I, S. 633.
13	К началу второй мировой войны из «рейха» добровольно или по принуждению эмигрировали
250 тыс., из Австрии — 147 тыс., из протектората Богемия и Моравия — почти 30 тыс., а всего
427 тыс. евреев. До октября 1941 г., когда Гиммлер запретил евреям выезд из Германии, выеха-
ли еще многие десятки тысяч евреев.
679

4	Из документов, до недавнего времени остававшихся неизвестными, следует, что гауптштурм-
фюрер СС Гельмут Шуберт, возглавлявший один из отделов РСХА, высказал свое мнение о под-
готовленном в РСХА «Генеральном плане Ост» в специальной служебной записке под названи-
ем «Точка зрения на “Генеральный план Ост23 .«״ марта начальник личного штаба рейхсфюре-
pa СС Рудольф Брандт после ознакомления вернул ему эту записку. В архиве записка не обнару-
жена.
15	Группенфюрер СС Мюллер в записке Гиммлеру, датированной 31 октября 1942 г. и содержав-
шей информацию об эвакуации поляков из Люблинского округа, сообщал в п. 5: «Включенные
в IV оценочную группу поляки в возрасте от 14 до 60 лет отправляются в концлагерь Освенцим».
В указаниях же оберштурмбаннфюрера СС Крумея о судьбе переселенцев, находящихся в лаге-
рях в районе Замосць, говорилось: «Семьи и одиночки, включенные в IV оценочную группу, под-
лежат в качестве рабочей силы перемещению в Биркенау». Это коснулось одной пятой всех пе-
ресел енцев.

Рюдигер Овермане
Человеческие жертвы
второй мировой войны в Германии
Анализ итогов исследования при особом внимании
к вопросу о потерях вермахта и среди изгнанных лиц
1. Введение
За сорок с лишним лет исследования проблематики второй мировой войны
породили поистине необозримый поток публикаций. В многочисленных печат-
ных материалах, в которых подводятся итоги исследований, приводится множе-
ство данных о людских потерях в годы второй мировой войны. В этих условиях
может показаться сомнительным тезис об отсутствии достоверных сведений о
немецких потерях, связанных с войной. Документально подтвердить и попы-
таться заполнить пробелы в исследовании этой проблемы — такова цель насто-
ящей публикации1. Вероятно, сначала надо критически оценить количествен-
ные показатели и расхождения между различными цифровыми данными, а так-
же имеющуюся литературу по проблеме общих потерь. Далее попытаемся де-
тально проследить потери по каждой из категорий и наметить пути дальнейшего
исследования этой проблемы.
Рамки статьи принуждают к лаконичности изложения. Первое ограничение
касается самого понятия «потери», которое в дальнейшем употребляется как си-
ноним понятия «убитые (включая пропавших без вести)»; раненые, больные и
другие категории, также включенные в разряд потерь, не учитываются2.
После характеристики общих потерь дальнейшее изложение будет сосредо-
точено на двух самых важных по количественному показателю категориях — по-
терях среди военнослужащих вермахта и среди изгнанных лиц; жертвы нацио-
нал-социалистических преследований, а также потери, понесенные граждан-
ским населением в результате воздушной войны и наземных боевых действий,
в расчет не принимаются.
2. Общие потери
Представление о потерях дают данные, почерпнутые из литературных ис-
точников. В связи с ограниченным размером статьи они лишь частично воспро-
изводятся в табл. 1. Особо значимыми представляются не только абсолютные
цифры, но и диапазон расхождения между отдельными показателями.
681

Таблица 1
Данные о потерях — обзор, млн. человек3
Литературные
источники
Потери
верма-
хта
Потери гражданского населения
Воз-
душная
война
Наземная
война
Нацио-
нал-социа-
листи-
ческие
пресле-
дования
Изгнание
Общие
потери
Арнтц
3,25
0,5
—
0,3
2,5
6,5
Брокгауз
3,5
0,5
—
—
—
4,0
Германия во второй
мировой войне
4,0
0,41
?
9
9
6,0
Энциклопедия
военной истории
2,85
0,25
0,25
—
—
3,35
Гебхардт
4,192
0,41
0,02
—
2,2436
6,8656
Лярусс
3,6
0,3
0,3
0,3
—
4,5
Плётц
4,75
0,31
—
0,19
1,5
6,75
Шенк
5,471
0,344
0,344
0,3
2,947
9,406
Жуков
7,0
—
—
—
—
7,3
Зорге
—
—
—
—
—
9,0
Урланис
4,5
0,535
—
—
—
5,035
Минимальное
значение
2,85
0,31
—
0,19
1,5
3,35
Максимальное
значение
7,0
0,535
—
0,3
3,0
9,406
Разброс оценочных
данных
4,15
0,225
—
0,11
1,5
6,056
Примечательно, что как раз по трем количественно наиболее значимым по-
зициям — потерям вермахта, потерям среди изгнанных лиц и общим по-
терям — максимальные данные в два-три раза превышают минимум. Макси-
мальный оценочный разброс достигает 6 млн. погибших — величины, примерно
равной общей численности населения федеральной земли Гессен.
Обобщение данных об общих потерях на уровне примерно 5 млн. погибших
вводит в заблуждение, поскольку конкретные показатели весьма различны. Так,
Жуков, Гебхардт и Плётцхотя и приходят к похожим конечным результатам, но
682

достигают этого на основе совершенно разных конкретных показателей. При
этих условиях совпадение следует расценивать не как взаимное подтверждение,
а как случайный результат.
Попытка добраться до истоков этого неудовлетворительного результата
приводит прежде всего к констатации, что данные едва ли подкреплены доку-
ментально. Впечатление произвольности еще больше усиливается, поскольку в
разных местах одной и той же публикации обнаруживаются совершенно раз-
личные цифровые сведения4.
При более детальном изучении данных о потерях в ряде случаев бросаются
в глаза политические интенции. Так, Арнтц выражает намерение показать суже-
ние «биологической базы обессиленных уже первой мировой войной западных
народов», а для Жукова жертвы национал-социалистических преследований со-
стоят исключительно из «300 тысяч коммунистов и большого числа социал-де-
мократов»5.
Поэтому возникает центральная проблема, постоянно констатируемая в
дальнейшем, — недостаточное совпадение различных статистических данных
на почве неуницифицированности понятий. Отчетливо просматривается эта ди-
лемма уже в табл. 1, поскольку между авторами явно нет консенсуса в вопросе о
том, включаются ли в понятие «потери» только военнослужащие и гражданские
лица, погибшие в результате военных действий, или также и жертвы национал-
социалистических преследований и изгнания.
Когда кто-либо из авторов, например Гебхардт, пытается опираться на
приводимую им статистику, оказывается, что использованные цифровые данные в
ряде позиций определены различно. А суммировать подобные результаты —
значит складывать в одну корзину яблоки и груши6. Оценивая литературные ис-
точники по данной проблеме, следует констатировать наличие необъяснимых
расхождений между данными отдельных публикаций. В подобной ситуации воз-
никает вопрос о наличии более достоверных первичных статистических данных.
Изучение литературы показывает, что — особенно сразу после окончания
войны — как среди населения, так и в органах власти и в сфере науки существо-
вала огромная заинтересованность в выявлении числа выживших и погибших7.
Поскольку надежных данных о потерях, основанных на регистрации индивиду-
альных судеб, не имелось, разрабатывались демографические балансы. Сущ-
ность этого метода, принципиально отличающегося от подсчета индивидуаль-
ных судеб, состоит в попытке определить неизвестную величину «потерь» на ос-
нове сопоставления начального и конечного показателей численности населе-
ния с учетом его миграции, а также рождаемости и смертей. Подобный баланс
должен быть уравновешенным, поэтому ошибка в одной позиции всегда ведет к
ошибке в другой. Точно так же корректирование одной величины влечет за собой
изменение другой. Поскольку в данном случае другие величины известны, по-
тери представляют собой общую разность, в которой находят свое отражение все
допускаемые ошибки и вносимые коррективы. Напрашивающееся же предположе-
ние о взаимном уравновешении ошибок является ни на чем не основанной спе-
куляцией. Фрагмент имеющихся балансов (различные категории потерь) пред-
ставлен в табл. 2.
683

Таблица 2
Балансы потерь, млн. человек8
Источники
Потери
вермахта
Гражданские потери
Общие
потери
Воздуш-
ная
война
Назем-
ная
война
Нацио-
нал-
социа
листи-
ческие
Преследо-
ван ия
Изгнание
Прочие
Федеральное
статистическое
ведомство.
Попытка баланса
(1949)
3,0
0,45
0,05
0,2
1,533
—
5,233
Федеральное
статистическое
ведомство.
Динамика
народонаселения
(1956)
3,76
0,41
0,02
0,2
1,26
—
5,65
Гляйтце(1953)
3,1
0,5
0,1
0,3
0,8
3,8
8,6
Примечателен баланс, опубликованный Гляйтце, — не столько из-за явно-
го отклонения от других цифровых показателей, но и из-за данных о 3,8 млн.
прочих жертв. При этом речь идет — полностью в духе традиции статистики
времен после первой мировой войны — о сокращении числа рождений и
чрезмерно возросшей общей смертности, которая причисляется к военным по-
терям. Таким образом, и здесь снова становится очевидным отсутствие един-
ства мнений относительно существенно важных дефиниций. Первым рядом
ци-фровых показателей, который может претендовать на то, чтобы быть чем-
то большим, чем всего лишь просто интуитивной оценкой, была публикация
Федерального статистического ведомства от 1949 г. названная авторами лишь
«попыткой баланса». В следующей публикации 1956 г. данные 1949 г. были
уточнены. Надежными, однако, не являются ни тот ни другой балансы, по-
скольку уже в 1958 г. Федеральное статистическое ведомство опубликовало ис-
следование, посвященное потерям среди изгнанных лиц, где была названа
цифра, примерно на 1 млн. превышавшая показатель, который фигурировал
в балансе 1956 г.9 Вот почему корректность любого баланса всегда должна
проверяться с помощью других методов. В качестве таковых используются ста-
тистические данные, основывающиеся на подсчете конкретных единичных
случаев гибели людей10.
Подводя итог вышеизложенным соображениям, приходится отметить, что
имеющиеся в настоящее время данные об общих потерях ненадежны. Встает
вопрос, есть ли достоверные результаты исследований хотя бы по отдельным
частным аспектам проблемы потерь. Ниже предпринимается попытка выяс-
нить это на основе анализа двух количественно самых важных категорий по-
терь — потерь среди военнослужащих вермахта и жертв изгнания.
684

3.	Потери вермахта
В нижеследующей таблице учтены публикации, в которых детально анали-
зируются потери вермахта, а также работы, подготовленные бывшими офицера-
ми вермахта — например, Шраммом и Мюллер-Гиллебрандом по заданию во-
енного ведомства США. В этих исследованиях заложены более объемные в со-
держательном плане основы для последующих публикаций названных авторов.
Сравнение этой специальной статистики с данными, содержащимися в пер-
вых двух таблицах, показывает, что только цифра 3,76 млн. погибших на войне,
приводимая в отчете Федерального статистического ведомства, повторяется в не-
скольких публикациях того же ведомства. В остальном общие балансы
(см. табл.2) обнаруживают более низкие, а литературные источники (см. табл.1),
напротив, более высокие, то есть совершенно различные цифры. При этом рас-
хождения в цифрах достигают величин, исчисляемых миллионами жертв.
Статистические данные, приводимые в табл.3, состоят из двух различных
групп. Первые девять показателей базируются на данных верховного главноко-
мандования вермахта (ОКВ), применительно к трем последним речь идет о са-
мостоятельных подсчетах. Рассмотрим специфические проблемы отдельных
исследований, опирающихся на данные ОКВ, азатем остановимся на вопросе об
общей надежности статистики вермахта.
Таблица 3
Потери вермахта, человек11
Источники
Погибло
Пропало без вести
Всего
ОКВ/Штаб оперативного
руководства, орготдел (1945)
1 757 000
1 610 000
3 367 000
ВАСТ(1945)
1 768 985
596 931
2 365 916
«Джемен менпауэр» (1947)
2 230 324
2 970 404
5 100 728
Шрамм. Численность и потери
(1948)
2 150 000
1 000 000
3 000 000
Шрамм. Дневник боевых
действий ОКВ (1948)
2 001399
1 902 704
3 904 103
Мюллер-Гиллебранд (1949)
2 230 000
1-2 млн.
3,3-4,5 млн.
Кайлиг (1956)
1 911300
1 714 054
3 625 354
Мюллер-Гиллебранд (1969)
2 230 324
2 870 404
до 4 млн.
Германский Красный Крест
—
—
3 810 000
Случаи смерти на войне... (1979)
—
—
1777 340
Федеральное статистическое
ведомство. Германские военные
потери(I960)
—
—
3 760 000
Германское федеральное
управление по исчислению
военных потерь. Ежегодник
(1985)
3 100 000
1 200 000
4300 000
685

Данные первой строки в табл. 3 представляют собой оценку, сделанную ОКВ
после окончания войны (по состоянию на 10 мая 1945 г. и охватывавшую пери-
од с 1 сентября 1939 по 1 мая 1945 г). Поскольку приводимые цифры включают
только сухопутную армию, войска СС и части ВВС в условиях их наземного при-
менения, их надо признать лишь ограниченно полезными.
Данные, относящиеся к статистике ВАСТа, включают в себя сообщавшиеся
в отдел учета личного состава штаба вермахта поименные потери по состоянию
на 28 февраля 1945 г.; этот метод хотя и был очень надежным, но нужно было
определенное время, прежде чем приступить к регистрации поступавших сооб-
щений. В результате соответствующая статистика постоянно отставала от фак-
тического развития событий, а потому не может считаться полной12.
Наиболее известные цифры в потерях принадлежат Перси Шрамму. Его
суждения, изложенные в приложении к «Дневнику боевых действий ОКВ», пред-
ставляют собой переработанный вариант его статьи «Численность и потери гер-
майского вермахта», где были приведены — оцениваемые им как надежные —
данные из «Оценки кадрового и материального военного потенциала». Однако
сравнение его статистических выкладок с оригинальными таблицами показы-
вает, что цифровые данные зачастую экстраполируются неправильно, а в неко-
торых случаях заново составленные Шраммом отдельные показатели неверно
суммированы13.
Более серьезными, чем упомянутые упущения, являются его ошибочные
интерпретации. Так, содержащиеся в статистике ОКВ данные о потерях офицер-
ского состава он ошибочно относит к потерям в добровольческих соединениях
вермахта. Столь же ошибочно мнение Шрамма, будто потери Организации Тод-
та, Имперской ׳трудовой повинности и тд. в обсуждаемой им статистике отсут-
ствуют. Это верно лишь применительно к части использованных им данных14.
Столь же проблематичны и выкладки Кайлига, который за основу берет уста-
ревшую статистику ОКВ (состояние на 30 ноября 1944 г.) и потери офицерского
состава ошибочно интерпретирует как долю прироста одного месяца, а именно
ноября 1944 г.15
Технически более солидной выглядит работа «Джемен менпауэр», которая,
как и исследование Шрамма, создавалась в 1945—1947 гг. В целом наиболее
фундированные данные на базе статистических данных вермахта принадлежат
Мюлл ер-Гилл ебранду — бывшему офицеру вермахта, подготовившему в 1948—
1949 гг. по заказу военного ведомства США разработку «Статистическая систе-
ма». Наряду с другими материалами в его распоряжении была вся уцелевшая
документация вермахта по данной проблеме. Поэтому исследование «Джемен
менпауэр» и публикации Мюллер-Гиллебранда достоверны настолько, насколь-
ко статистика вермахта вооще делает это возможным. Они расходятся между со-
бой, так как приходят к различным оценкам того, какое количество пропавших
без вести следует считать на деле погибшими.
Публикация розыскной службы Германского Красного Креста представляет
собой первую попытку критической оценки различных данных с целью получе-
ния максимально достоверного результата. Ее авторы приходят к заключению,
что данные Мюллер-Гиллебранда соответствуют действительности, но в итоге
без каких-либо объяснений отмежевываются от этих данных16.
До сих пор не подвергнут анализу вопрос о том, насколько достоверными
686

вообще были данные вермахта. Здесь необходимо различать два круга проблем:
надежность каналов поступления информации и качество статистики с точки
зрения содержания.
Критическая дистанцированность в отношении статистики вермахта, кото-
рой — в отличие от Шрамма — придерживается в отдельных пунктах Мюллер-
Гиллебранд, представляется оправданной17. Так, одно служебное заключение от-
дела потерь в штабе вермахта, относящееся к 1944 г., документально подтверди-
ло, что потери, которые были понесены в ходе польской, французской и норвеж-
ской кампаний и выявление которых не представляло никаких технических
трудностей, были почти вдвое выше, чем первоначально сообщалось18.
Сверх того в течение 1944 г. в статистике ОКВ значительно возрастало коли-
чество пометок об отсутствии конкретных данных. Это касается и использован-
ной Шраммом в качестве основы публикации «Оценки кадрового и материаль-
ного военного потенциала (январь 1945 г.)», где отсутствуют данные о потерях
ВМФ в январе 1945 г., а потери сухопутных войск на Востоке оказались непол-
ними; тем не менее эти цифры применялись19. К тому же при выяснении судеб
пропавших без вести в послевоенное время обнаружилось, что в период от втор-
жения в Нормандии на Западе до краха группы армий «Центр» на Востоке ин-
формация о потерях становилась все более неполной. Приведенные примеры
показывают, что каналы поступления информации в вермахте не обнаруживают
той степени достоверности, которую приписывают им некоторые авторы.
Наряду с ненадежностью каналов поступления информации о потерях все
более резко заявляет о себе и другая проблема — содержательное качество стати-
стики. Дополнительные неточности порождались категорией «пропавшие без
вести», которая начиная с 1943 г. играла все более значительную роль и к 31 ян-
варя 1945 г. уже охватывала 50% всех потерь. При этом речь шла о военнослужа-
щих вермахта, относительно местонахождения подразделений которых ничего
не было известно. Исправление ошибок применительно к тем случаям, когда
пропадавшие без вести снова оказывались в своих частях, или когда отставшие
от своих частей военнослужащие продолжали воевать в составе других форми-
рований, или когда, будучи ранены, попадали в лазареты, а в их подразделениях
об этом не было известно, не практиковалось. Именно в период примерно с се-
редины 1944 г. эти источники ошибок могли иметь существенное значение20.
Таким образом, донесений о пропавших без вести на поверку оказывалась боль-
ше действительно пропавших без вести.
Другой проблемой, имеющей отношение к качественной стороне, является
разграничение потерь вермахта от потерь войск СС, Имперской трудовой по-
винности, Организации Тодта, полиции и т.п. Поскольку включение этих фор-
мирований в статистику потерь вермахта по-разному производилось и внутри
самого вермахта, не исключено, что их потери вошли даже в те данные, которые
их эксплицитно исключают21. Значение этого источника ошибок станет очевид-
ным, если принять во внимание, что Организация Тодта и войска СС насчиты-
вали по 1 млн. человек, а численность формирований полиции доходила при-
мерно до 500 тыс.
В итоге содержательные проблемы статистики вермахта в конечном счете
предстают как следствие дефиниционных неясностей, которые до сих пор недо-
статочно учитывались; следует добавить также и недостаточную надежность ка¬
687

налов поступления фактических данных. Поэтому с учетом всех аспектов нельзя
считать достоверными ни данные ОКВ, ни основанные на них публикации.
На совершенно иной по сравнению с обсуждавшейся выше статистикой ос-
нове базируются три последних ряда показателей в табл. 3. Два первых принад-
лежат Федеральному статистическому ведомству и основаны на официальной
статистике случаев смерти на войне и судебных смертных приговоров, то есть на
подсчете официально зарегистрированных частных судеб. Статистика 1979 г. —
это последние опубликованные данные на сей счет. Ею охвачена только террито-
рия ФРГ (без Саарской области и Западного Берлина); вот почему и эти данные
следует признать неполными. Если бы в статистике ОКВ цифры потерь диффе-
ренцировались по месту рождения будущих жертв войны, то тогда появился бы
интересный исходный пункт для новых исследований.
Цифры, приведенные в строке табл. 3, которая помечена как «германские
военные потери», получены в результате экстраполяции потерь с территории
Федеративной Республики (без Саара и Западного Берлина) на территорию
«рейха» в границах 1937 г. Однако необходимая для этой операции предпо-
сылка — равномерное распределение потерь по всей территории «рейха» —
явно отсутствует. Поэтому и данный подсчет является пусть и интересным,
но недостоверным.
Последняя строка табл. 3 воспроизводит данные Германского федерального
управления по исчислению военных потерь. Этот орган продолжает деятель-
ность существовавшего в штабе вермахта отдела учета личного состава, который
среди прочего занимался также регистрацией и подсчетом всех поступавших
списков поименных потерь. Приводимые в последней строке табл. 3 данные до-
стоверны постольку, поскольку основываются на суммировании зарегистриро-
ванных конкретных случаев потерь: уже Мюллер-Гиллебранд рассматривал эти
данные как самую надежную базу исчисления потерь22.
Проблематика этих обнародованных Германским федеральным управлени-
ем цифровых показателей коренится в другой сфере: и здесь под вопросом оста-
ются понятийные категории. Бывший отдел учета личного состава в штабе вер-
махта до конца войны регистрировал потери вермахта, не учитывая потери
войск СС или полувоенных формирований. После войны Германское федераль-
ное управление по исчислению военных потерь включило в сферу своих подсче-
тов и названные структуры, но ограничило свою деятельность в основном лишь
территорией ФРГ (включая Западный Берлин)23.
Таким образом, картотека Германского федерального управления по исчис-
лению военных потерь является надежным источником в плане индивидуаль-
ных данных. Однако если оценивать ее в широких рамках общих германских
военных потерь, то следует признать, что речь в этом конкретном случае идет о
нечетко очерченной категории людей, границы которой в некоторых аспектах
определены слишком широко, а в других, напротив, слишком узко24. Поскольку
информация об использовании этих сведений отсутствует, данные Германского
федерального управления могут считаться лишь ограниченно применимыми. В
качестве резюме по вопросу о достоверности различных источников статистики
военных потерь можно констатировать, что данные, приведенные в табл. 3, не
вправе претендовать на то, чтобы считаться достаточно надежными.
688

4.	Потери среди изгнанных лиц
Картину статистики потерь среди изгнанных лиц дает табл.4.
Таблица 4
Потери среди изгнанных, млн. человек25
Источники
Потери
вермахта
Гражданские потери
Количество
немцев к
концу войны
Оставшаяся
часть
населения
Потери
среди
изгнанных
Количество
выживших
Федеральное
статистическое
ведомство. Потери
среди изгнанных
1,088
16,545
2,553
2,224
11,603
Райхлинг. Бегство и
изгнание
1,25
17,93
4,029
1,81
12,091
Церковная служба
разыскания
0,4854
15,231
1,318
2,383
11,530
Пояснения к табл, 4.
Потери вермахта — связанные с войной потери среди немецкого населения в районах изгна-
ния.
Количество немцев к концу войны — численность немецкого населения в районах изгнания к
концу войны (без военнослужащих вермахта).
Оставшаяся часть населения — население, оставшееся в районах изгнания.
Потери среди изгнанных— все лица, относительно которых вообще нет никаких сведений или
имеются сведения о гибели.
Количество выживших — все лица, которые впоследствии оказались в одной из зон оккупации
или за границей.
В сопоставлении данных этой таблицы расхождения также значительны.
Только по такому показателю, как потери среди изгнанных, статистический раз-
брос составляет 0,5 млн. человек. Сравнение с данными, содержащимися в вы-
шеприведенных таблицах, обнаруживает — как и в статистике потерь вермах-
та — малую степень согласуемости между отдельными показателями.
В первых двух цифровых рядах табл. 4 приведены данные о демографиче-
ских балансах территорий, население которых подлежало изгнанию. Данные
третьей строки основаны — как и цифровые показатели, обнародованные Гер-
манским федеральным управлением по исчислению военных потерь, — на сбо-
ре сведений о конкретных человеческих судьбах.
Рассмотрим демографические балансы. Первый — опубликованный Феде-
ральным статистическим ведомством — в плане методики считался столь пока-
зательным, что многочисленные неупоминаемые здесь последующие балансы
строились на этой статистике и наверняка стимулировали модификации, касав-
шиеся специальных аспектов проблематики. Вот почему здесь интерпретируют-
ся первый и второй балансы (последний представлен актуальнейшей публика-
цией Райхлинга)26. Различие между ними состоит в том, что Райхлинг, во-пер¬
689

вых, учитывает группу советских немцев и, во-вторых, включает в статистику
потерь вермахта тех немцев, которые погибли, являясь военнослужащими не-
германских вооруженных сил27. Кратко укажем здесь на последствия использо-
вания подобной расширенной дефиниции. Поскольку в остальном никаких раз-
линий нет, нижеследующие соображения мы относим в равной мере к обеим
публикациям.
Прежде всего необходимо подчеркнуть, что речь идет о балансах — пробле-
матику этого метода здесь упомянем лишь вскользь. Поскольку все позиции за-
висят одна от другой, имеет смысл коснуться также категорий, не связанных с
потерями.
Главная проблема состоит в том, что на протяжении многих лет были раз-
личные определения понятия «изгнанный»28. Поэтому подпадает ли под катего-
рию изгнанного, скажем, какой-либо житель Прибалтики немецкой националь-
ности, который в соответствии с германо-советским договором был переселен
имперским правительством в другое место? Столь же спорно включение в ста-
тистику советских немцев, которые были депортированы Сталиным и потому
изгнанию в узком смысле этого слова не подвергались.
Интерес представляет первая категория — потери вермахта, — поскольку в
результате такого сравнения статистических данных, касающихся жертв изгна-
ния и потерь вермахта, могут открыться благоприятные возможности для срав-
нения. К сожалению, однако, эти данные основываются не на собственной фак-
™логической базе, Федеральное статистическое ведомство исходило лишь из
доли упомянутых в табл. 4 потерь вермахта в численности населения на терри-
тории нынешней Федеративной Республики и экстраполировало эту цифру на
население районов, из которых в свое время были изгнаны немцы. Речь идет о
методе, который уже применялся при исчислении общих потерь вермахта, но
примечательно то, что нив одном из обсуждаемых нами здесь случаев цифровые
данные ОКБ не были использованы. Такой подход предполагает, что квота при-
зыва в вермахт и тем самым показатель смертности во всех регионах «рейха» и
среди фольксдойче были одинаковыми. Подобная предпосылка, однако, недопу-
стима, ибо в преимущественно сельскохозяйственных регионах, из которых из-
гонялись немцы, доля призванных в вермахт была выше, чем в промышленно
развитой Западной Германии. Поэтому потери вермахта могли оказаться слиш-
ком низкими, а число погибших в результате изгнания —־ слишком высоким.
Самые сложные проблемы возникают при анализе категорий «количество
немцев к концу войны» и «оставшаяся часть населения», поскольку эти данные
основываются на переписях населения 1930-31 гг. для районов, из которых бы-
ли изгнаны немцы, и 1939 г. — для германского «рейха». К тому же использова-
лись результаты переписей 1946 и 1950 гг., а также итоги регистрации изгнан-
ных, проведенной в 1953 г. С помощью индексов рождаемости и смертности ре-
зультаты довоенной переписи были экстраполированы на 1945 г. Однако при-
менительно к переписям следует принимать во внимание, что в районах, откуда
были изгнаны немцы, данные о численности отдельных групп населения явля-
лись вопросом политической значимости. В этих обстоятельствах не приходит-
ся удивляться тому, что имеющиеся в литературе суждения о численности не-
мецкого населения колеблются в зависимости от политических позиций и ин-
тересов авторов в пределах миллионов человек. Когда такие колебания в показа¬
690

телях имеют место спустя 14 лет после окончания войны, уместно проявлять
осторожность. Какие последствия влекут за собой даже относительно небольшие
изменения в том или ином балансе, показывает хотя бы то, что уменьшение
принятого количества населения к концу войны с 17 до 16 млн. человек ведет к
незначительному снижению потерь вермахта и сокращению почти вдвое числа
погибших в результате изгнания.
Нет единства даже в подходе к категории «количество выживших». Здесь,
правда, в распоряжении исследователей имеются результаты общегерманской
переписи 1950 г., однако в связи с различиями в исходных предположениях от-
носительно квот эмиграции и роста рождаемости, нашедших отражение в пере-
писях 1946 и 1950 гг.29, восточно- и западногерманские данные о численности
изгнанных расходятся на 1 млн. человек. Важнейшей для данного исследования
является категория «потери среди изгнанных». Данное понятие применено
здесь, поскольку используется исследователями, но корректнее было бы исполь-
зовать такие категории, как «невыясненные случаи» или «военные и послевоен-
ные жертвы» (и они действительно введены Федеральным статистическим ве-
домством). Ведь речь идет отнюдь не только о тех людях, которые погибли в ре-
зультате изгнания. Жертвы национал-социалистических преследований среди
немецкого населения, потери среди гражданского населения, понесенные в ре-
зультате тяжелых боев в некоторых районах, и те, кто погиб, спасаясь бегством
от наступавшей Красной Армии, не выделены в самостоятельные категории и
приплюсованы к «потерям среди изгнанных». Это подверглось острой критике
как раз со стороны авторов из восточноевропейских стран и ГДР30.
«Потери среди изгнанных» представляют собой — системно обусловленную
в балансе — сумму всех невыясненных случаев, различных категорий потерь и
всей совокупности ошибок в подсчетах. Полученные таким путем данные не мо-
гут служить надежной основой для выводов о «потерях среди изгнанных»; здесь
необходимо подтверждение с помощью другого метода.
Одно из таких независимых исследований — «Общий картотечный справоч-
ник» Церковной службы разыскания. Речь в данном случае идет о полном учете
местных карточек изгнанных, то есть о суммировании конкретных человече-
ских судеб. Работа строилась путем запросов относительно судьбы изгнанных,
результатов регистрации изгнанных, проведенной в 1953 г., поименных спи-
сков землячеств и другой информации. Таким путем изучалось наличие немец-
кого населения в районах, откуда оно изгонялось, выявлялись остававшиеся там
лица немецкой национальности, те, кто был изгнан на Запад и кто погиб.
При сравнении этого справочника с двумя обсуждавшимися выше баланса-
ми прежде всего бросается в глаза разрыв в данных о потерях вермахта, состав-
ляющий примерно 1,4 млн. погибших. И хотя сравнение это как бы напрашива-
ется само собой, оно недопустимо, поскольку местные картотеки регистрирова-
ли немецкое население по возможности без учета военнослужащих вермахта, в
результате чего последние показаны в статистике слишком неполно.
Ощущение расхождения данных в категории «количество немцев к концу
войны» еще больше усилится, если учесть, что в справочник включены также те
районы Советского Союза, которые оккупировались вермахтом. В другом же от-
ношении картотека, напротив, неполна, поскольку регистрацию в 1953 г. при-
iimocbjio финансовым причинам прекратить, а осевшие в ГДР изгнанные были
691

учтены лишь частично. К тому же из-за распределения картотек по местам про-
живания бывших изгнанных надо считаться с ростом доли невыявленных слу-
чаев двойной регистрации31.
Аналогичные соображения можно высказать также в отношении категорий
«оставшаяся часть населения» и «количество выживших».
Поскольку авторы «Общего картотечного справочника» также пытаются
представить миграцию населения в форме баланса, все не совсем точно уставов-
ленные реалии сказываются на категории «потери среди изгнанных». Из зафик-
сированных в ней примерно 2,4 млн. погибших только 473 тыс. подтверждены
очевидцами, а судьба 1,9 млн. человек неизвестна. Эта группа образует обуслов-
ленную техникой составления баланса позицию уравнения, состоявшую из слу-
чаев двойной регистрации, неправильного написания фамилий, учета военно-
служащих (которые Церковной службой разыскания, собственно, не учитыва-
лись) и реальных потерь. В результате этого достоверными в конечном счете
можно считать 20% потерь. В отношении 1905 тыс. человек не имеется достаточ-
ной информации либо ее вообще нет, а применительно к не поддающемуся сей-
час исчислению количеству людей нельзя быть даже уверенным, что они когда-
либо существовали32.
В качестве итога изучения демографических балансов и подсчетов в рамках
«Общего картотечного справочника» приходится отметить, что и по «потерям
среди изгнанных» нет исследований, данные которых могли бы считаться доста-
точно достоверными.
5.	Резюме
После освещения состояния исследования темы потерь с помощью общих
балансов и статистических данных о потерях вермахта и потерях среди изгнан-
ных становится вполне очевидным, что в настоящее время ни по одному из кон-
кретных аспектов нет достаточно достоверной фактологическо-статистической
основы.
Если задаться вопросом о причинах пробелов в исследованиях, то придется
отметить, во-первых, обусловленные войной изъяны в функционировании ка-
налов поступления информации, а во-вторых, такой фактор, как принудитель-
ная миграция масс населения. К тому же во время и после войны была депорти-
рована или уничтожена соответствующая документация. Эти причины хотя и
справедливы, но могут лишь частично объяснить создавшееся положение. Не-
обходимо учитывать также и послевоенную ситуацию. Организации, занимав-
шиеся проблемами потерь, намеревались выяснить индивидуальные судьбы
людей и потому подходили к делу прагматически. Точные дефиниции и стати-
стические выкладки были малоуместны, поскольку ничего не проясняли в кон-
кретных человеческих судьбах.
Центральная проблема всех статистических исследований — различия в де-
финициях, которые ныне не позволяют более или менее точно определить дан-
ные об общих потерях. Насколько веским и важным является этот аргумент,
проследим на двух примерах. Райхлинг в своем балансе изгнанных учитывает в
качестве военных жертв фольксдойче, которые погибли, будучи военнослужа¬
692

щими не вермахта, а других армий (таких насчитывалось 162 тыс. человек). Рас-
пространение подобного подхода на другие группы немецкого населения приве-
ло бы к тому, что любой человек немецкой национальности, погибший во второй
мировой войне, являясь гражданином другого государства, зачислялся бы в раз-
ряд немецких потерь. А как при таких обстоятельствах быть с немецкими граж-
данами не немецкой национальности?
Аналогично обстоит дело и с вопросом о том, насколько широко должно
трактоваться понятие «потери во второй мировой войне». Следует ли зачислять
жертв национал-социалистических преследований либо жертв изгнания в поте-
ри во второй мировой войне или же речь в данном случае идет только об опосре-
дованно взаимозависимых процессах? Можно ли учитывать также последствия
роста общей смертности и снижения показателей рождаемости?33
Эти примеры указывают также на главные отправные пункты для новой ак-
тивизации исследовательских усилий. Прежде всего необходимо выработать
практичную и одновременно убедительную систему дефиниций. Только тогда
на этой базе будет можно и целесообразно заново оценить имеющиеся данные,
чтобы прийти к надежным и достоверным результатам.
В связи с описанным состоянием исследовательской работы, сложностью
решаемой проблемы и предполагаемыми большими затратами, необходимыми
для получения новых результатов, возникает вопрос о том, соразмерна ли с этим
польза, которую может принести статистическая точность. Хотя количествен-
ные данные и являются всего лишь одним из разделов историографии, ими тем
не менее нельзя пренебрегать в такой степени, как это до сих пор было с выявле-
нием людских потерь во второй мировой войне.
К тому же нельзя забывать, что данные об этих потерях используются как
историками, так и заинтересованной общественностью без осознания сомни-
тельного характера имеющихся цифровых сведений. Если мы считаем, что за-
дача исторической науки состоит в том, чтобы предоставлять в распоряжение
общественности и, в частности, для системы образования базисную информа-
цию, нужную даже для школьного учебника, тогда следует обеспечить всех заин-
тересованных потребителей такой информации более надежными цифровыми
данными. Достаточно надежная информация необходима также для недопуще-
ния манипулирования недостоверными данными о людских потерях в полити-
ческих целях.
В настоящей работе на примере отдельных статистических сведений показа-
но, насколько ненадежны — и количественно и качественно — имеющиеся циф-
ровые данные людских потерь Германии в годы второй мировой войны. Но и
этого вполне достаточно, чтобы понять, что затронутая проблематика требует
новых исследовательских усилий.
Примечания
1	К настоящему времени по этой теме нет ни одной монографии немецкоязычного автора, име-
ется лишь одна американская — качественно не вполне удовлетворительная — публикация (см.:
Sorge, Martin К., The Other Price of Hitler’s War German Military and Civilian Losses Resulting from
World War II, New York etc. 1986).
693

2
В статистике потерь, обнародованной после первой мировой войны, также учитывались более
низкие показатели рождаемости и повышенные показатели общей смертности.
3	Источники: Arntz, Helmut, Die Menschenverluste im Zweiten Weltkrieg, в: Bilanz des Zweiten
Weltkriegs, Hamburg 1953, S. 439—447 f.; Brockhaus Enzyklopadie, Wiesbaden, 1966—1981, Bd 20,
Stichwort: Weltkrieg, S. 206; Deutschland im zweiten Weltkrieg, Bd 6: Die Zerschlagung des
Hitlerfaschismus und die Befreiung des Deutschen Volkes (Juni 1944 bis zum 8. Mai 1945). Hrsg.:
Akademie der Wissenschaften der DDR, Zentralinstitut fur Geschichte, Koln 1985, S. 782 f.; The
Encyclopedia of Military History. From 3500 В. C. to the present. Ed.: Dupuy, Ernest R./Dupuy, Trevor
N., New York/Evanston 1970, p. 1198; Gebhardt, Handbuch der deutschen Geschichte, Bd 4/2:
Erdmann, Karl Dietrich, Die Zeit der Weltkriege, Stuttgart, 9. neu bearb. Auflage 1976, S. 807;
Larousse, Dictionnaire de la Seconde Guerre mondiale, ed.: Philippe Masson, Paris 1979—1980,
Stichwort: Guerre, bilan de la, p. 875 f.; Ploetz, Geschichte der Weltkriege. Hrsg.: Hillgruber,
Andreas/Dulffer, Jost, Freiburg/Wiirzburg, 1981; Lipgens, Walter, Der Niedergang Europas, в: Ploetz,
Weltkriege, S. 25—40, здесь S. 32; Schenck, Ernst-Gunther, Das menschliche Elend im 20.
Jahrhundert, Herford 1965, S. 15; Shukow, Georgij K., Erinnerungen und Gedanken, Moskau 1974, в
нем. переводе: E. Engelbrecht u.a., Berlin (Ost), 1976, S. 376; Sorge, The Other Price (см. прим. 1),
p. XVIII; Urlanis, Boris Zesarewitsch, Bilanz der Kriege. Die Menschenverluste Europas vom 17.
Jahrhundert bis zur Gegenwart, Berlin (Ost) 1965, S. 14 u. 186.
4	Cm.: Hillgruber, Andreas, Der Zweite Weltkrieg, в: Ploetz, Weltkriege (прим. 3), S. 99—152, здесь
S. 144, 152.
5	Cm.: Shukow, Erinnerungen (прим. 3), S. 376; Arntz, Menschenverluste (прим. 3), S 447. Тот же
самый текст был с небольшими изменениями опубликован в: Bulletin der Bundesregierung от
3.4.1953 г.
6	Gebhardt, Bd 4/2 (см. прим. 3), S. 807.
7	Показателем этого являются неоднократные переписи населения (1946 и 1950 гг.), а также ре-
гистрации (регистрации военнопленных и пропавших без вести, проведенные в 1947 и 1950 гг.
и регистрации изгнанных).
8	См.: Statistisches Bundesamt, Versuch einer deutschen Bevolkerungsbilanz des zweiten Weltkrieges,
в: Wirtschaft und Statistik, 1949, S. 226—230, S. 228; (Statistisches Bundesamt) Schwarz, Karl,
Gesamtiiberblick der Bevolkerungsentwicklung 1939—1946—1955, в: Wirtschaft und Statistik, 1956,
S. 494 f., здесь S. 494; Gleitze, Bruno, Deutschlands Bevolkerungsverluste durch den zweiten
Weltkrieg, в: Vierteljahreshefte zur Wirtshaftsforschung, 1953, S. 375—384, здесь S. 383.
9	Cm.: Statistisches Bundesamt (Hrsg.), Die deutschen Vertreibungsverluste. Bevolkerungsbilanzen der
Vertreibungsgebiete 1939/1950, Stuttgart 1958, S. 38, 45 f.
10	Cm.: Horstmann, Kurt, Deutsche Bevolkerungsbilanz des 2. Weltkriegs. Einfuhrung und Zusam-
menfassung, в: Wirtschaft und Statistik, 1956, S. 493 f., здесь S. 493.
11	Cm.: OKW/WFSt/Org Abt (Heer), Nr. 5815 vom 10.5.1945, Betr.: GesamtverlustedesHeeresinderZeit
vom 1.9.39—1.5.45, Bundesarchiv-Militararchiv Freiburg (BA-MA), RM 7/809;
OKW/AWA/WVW(1), Nr. 423/45 g. vom 5.3.45: Verluste der Wehrmacht (H., M., L.) nach den bei
der Wast bis 28.2.1945 stat. erfaBten Meldungen, BA-MA, RW 6/v. 50. A Study of the Employment of
German Manpower from 1933—1945, Compiled at GM DS by a combined British, Canadian und US-
Staff between 1945 and 1947, Chapter 17, p. 5; Bestand und Verluste der Deutschen Wehrmacht,
Foreign Military Study, Historical Division, H.Qu. US-Army Europe, MS B-716. Bearbeiter. Schramm,
Percy E. [ca. Nov. 1945], (цит. no: Schramm,Bestand und Verluste), S. 19; Kriegstagebuch des
Oberkommandos der Wehrmacht (Wehrmachtfuhrungsstab) 1940—1945. Gefiihrt von H. Greiner und
P.E. Schramm. Im Auftrag des Arbeitskreises fur Wehrforschung hrsg. von Percy Ernst Schramm. Bd 4:
1. Januar 1944-27. Mai 1945, Frankfurt 1961 (цит. по: KTB, OKW), S. 1509-1511; Statistic
Systems (Project 4), Foreign Military Study, Historical Division, H.Qu. US-Army Europe, MS P-011.
Bearbeiter Miiller-Hillebrand, Burkhart, Konigstein 1949 (цит. no: Miiller-Hillebrand, Statistic
Systems), S. 108; Keilig, Wolf, Das Deutsche Heer 1939—1945. Gliederung, Einsatz, Stellenbesetzung,
Bad Nauheim 1956, S. 203—211; Miiller-Hillebrand, Burkhart: Das Heer, Bd3, Der Zweifrontenkrieg,
Darmstadt 1969, S. 262; Die personellen Verluste der ehemaligen deutschen Wehrmacht im 2.
Weltkrieg und der Kriegsgefangenschaft. Hrsg.: Deutsches Rotes Kreuz, Suchdienst Munchen, o.O.
1975, S. 15; Standesamtlich beurkundete Kriegssterbefalle und gerichtliche Todeserklarungen von
Personen mit letztem Wohnsitz im Bundesgebiet, в: Bevolkerung und Erwerbstatigkeit. Fachserie 1,
Reihe 2: Bevolkerungsbewegung, 1979. Hrsg.: Statistisches Bundesamt, Stuttgart 1981, S. 77—79;
Deutsche Kriegsverluste, в: Statistisches Jahrbuch fur die Bundesrepublik Deutschland 1960. Hrsg.:
Statistisches Bundesamt, Stuttgart 1960, S. 78; Jahresbericht 1983/84/85. Hrsg.: Deutsche
Dienststelle (WASt), Berlin о J. (c 1969 «Arbeitsbericht»), S. 13 f.
12	Cm.: Miiller-Hillebrand, Statistic Systems (прим. 11), S. 62 ff.
13	Cm.: OKW/WFSt/Org(Vb), Nr. 745/45 g.K. vom 14.3.1945, BA-MA RM 7/810D.
14	Cm.: Schramm, Bestand und Verluste (прим. 11), S. 2 и 7, а также KTB, OKW (прим. 11), S. 1508.
694

15	См.: OKW/AWA/WUW(V), Nr. 9/45 g.Kdos. vom 11.1.1945, BA-MA, RM 7/808; Keilig, Deutsches
Heer (прим. 11), S. 203-211.
16	Cm.: Die personellen Verluste (прим.11), S. 15—18.
17	См.: KTB, OKW (прим. 11), S. 1508, а также Muller-Hillebrand, Statistic Systems (прим. 11), S. 43,
und 70.
18	Cm.: OKW/AWA/WUW(V), Nr. 245/44g.Kdos. vom 30.8.1944, Betr.: Statistik der Menschenverluste
im Kriege, BA-MA, RM 7/807.
19	Cm.: OKW/WFSt/Org(Vb), Nr.745/45 g.K. vom 14.3.1945, BA-MA, RM 7/810 D.
20	Cm.: Muller-Hillebrand, Statistic systems (прим. 11), S. 55; German Manpower (прим. 11), chapter 16,
p.3f.
21	Cm.: Muller-Hillebrand, Statistic systems (прим. 11), S. 208—210.
22	Среди пропавших без вести, к радости исследователей, постоянно обнаруживался определен-
ный — пусть и более низкий — процент оставшихся в живых. За 1983—19851т. в 7% выяснен-
ных случаев пропавшие без вести оказались живыми. Следовательно, из общего числа 1,2 млн.
пропавших без вести до 100 тыс. человек могут оказаться выжившими. См.: Jahresbericht
(прим. 11), S. 23.
23	См.: Deutsche Dienststelle, Jahresbericht (прим. 11), S. 12.
24	Там же, S. 23 и 35.
25	Источники: Statistisches Bundesamt, Deutsche Vertreibungsverluste (см. прим. 9), S. 38, 45 f.; с
учетом округлений цифр и ошибок разница составляет 165 тыс. человек; Reichling, Gerhard,
Flucht und Vertreibung der Ostdeutschen, в: Informationsdienst zum Lastenausgleich, 1988, S. 123—
125, здесь S. 123; Kirchlicher Suchdienst, Gesamterhebung, цит. no: v. Pistohlkors, Gert,
Informationen zur Klarung der Schicksale von Fliichtlingen aus den Vertreibungsgebieten ostlich von
Oder und NeiBe: Die Arbeit der Heimatortskarteien (HOK), в: Fliichtlinge und Vertriebene in der
westdeutschen Nachkriegsgeschichte. Hrsg: Schulze, Reiner, Hildesheim 1987, S. 57—68, здесь S. 65
f.
26	n
Доверие к этому исследованию снижается также из-за девяти неточностей в подсчетах, которые
суммарно дают ошибку, равную 51 тыс. человек. См.: Statistisches Bundesamt, Deutsche
Vertreibungsverluste (прим. 9), S. 38.
27	См. там же, S. 15; Reichling, Flucht und Vertreibung (прим. 25), S. 123.
28	См.: Die deutschen Vertriebenen in Zahlen. Hrsg.: Kulturstiftung der deutschen Vertriebenen, Bonn
1986, S. 12 f.
29	В литературе ГДР количество зачисленных в разряд изгнанных определяется всего в 10,72 млн.
человек, (см.: Just, Regine, Zur Losung des Umsiedlerproblems auf dem Gebiet der DDR 1945 bis
AnfangderfiinfzigerJahre,B: Zeitschrift fur Geschichtswissenschaft, 1987,S. 971—984, здесь S. 973).
30	Cm.: Schimitzek, Stanislaw, Zum Thema der sogenannten Vertreibungsverluste, в: Blatter fur deutsche
und intemationale Politik, 1967, S. 258—265, здесь S. 260—262.
31	См.: V. Pistohlkors, Heimatortskarteien (прим. 25), S. 65 f.
32	Cm.: Gesamterhebung des Kirchlichen Suchdienstes.
33	Cm.: Gleitze, Bevolkerungsverluste (прим. 8), S. 383; Sorge, The Other Price (прим. 1), S. 142.

Авторы сборника
Аманн, Рольф (1955), д-р философии, научный сотрудник Лондонского ин-
ститута германской истории.
Арази, Дорон (1960), докторант отдела мировой истории Лондонской шко-
лы экономики.
Бирн, Рут Беттина (1952), д-р философии, историк, сотрудница отдела сне-
циальных исследований министерства юстиции США (Вашингтон).
Блазиус, Райнер А. (1952), д-р философии, правительственный советник,
историк, сотрудник Боннского института общегерманских проблем.
Боог, Хорст (1928), д-р философии, бывший научный директор Военно-ис-
торического научно-исследовательского института во Фрейбурге.
Вегнер, Бернд (1949), д-р философии, старший научный советник Военно-
исторического научно-исследовательского института в Потсдаме.
Векбеккер, Арно (1954), д-р философии, сотрудник исследовательского цен-
тра по изучению проблем местного самоуправления в Сеуле (Республика Ко-
рея).
Ветте, Вольфрам (1940), д-р философии, старший научный советник Во-
енно-исторического научно-исследовательского института в Потсдаме.
Дайст, Вильгельм (1931), д-р философии, в 1988—1993 гг. — руководитель
группы историков Военно-исторического научно-исследовательского институ-
та во Фрейбурге.
Дюльффер, Йост (1943), д-р философии, профессор общей истории совре-
менности Кёльнского университета.
Згорняк, Мариан (1924), д-р философии, профессор современной истории
Краковского университета.
Кампе, Норберт (1948), д-р философии, научный сотрудник Центра по изу-
чению антисемитизма при Берлинском техническом университете.
Кеттенаккер, Лотар (1939), д-р философии, приват-доцент Франкфуртско-
го (на-Майне) университета и заместитель директора Лондонского института
германской истории.
Книппинг, Франц (1944), д-р философии, профессор новой истории Тюбин-
генского университета.
Крёнер, Бернгард Р. (1948), д-р философии, старший научный советник, ра-
ботал в Военно-историческом научно-исследовательском институте во Фрей-
бурге.
696

Ланг, Арним (1953), д-р философии, научный сотрудник Военно-историче-
ского научно-исследовательского института в Потсдаме.
Мадайчик, Чеслав (1921), д-р философии, руководитель отделения истории
второй мировой войны в Институте истории Польской академии наук
Майер, Клаус А. (1940), д-р философии, подполковник, Военно-историчес-
кий научно-исследовательский институт в Потсдаме.
Мартин, Бернд (1940), д-р философии, профессор новой и новейшей исто-
рии во Фрейбургском университете.
Мессершмидт, Манфред (1926), д-р философии, руководитель группы ис-
ториков (1970—1988) Военно-исторического научно-исследовательского инс-
титута во Фрейбурге.
Михалка, Вольфганг (1943), д-р философии, начальник редакционно-изда-
тельского отдела Военно-исторического научно-исследовательского института в
Потсдаме.
Могхарех-Абед, Хамид (1958), докторант Высшей технической школы в
Дармштадте.
Моллин, Герхард (1954), д-р философии, сотрудник Эссенского универ-
ситета.
Моммзен, Ганс (1930), д-р философии, профессор новейшей истории Бо-
хумского университета.
Мюллер, Рольф-Дитер (1948), д-р философии, старший научный советник
Военно-исторического научно-исследовательского института во Фрейбурге.
Нидхарт, Готфрид (1940), д-р философии, профессор новой истории Ман-
геймского университета.
Овермане, Рюдигер (1954), д-р политологии, подполковник, сотрудник Во-
енно-исторического научно-исследовательского института в Потсдаме.
Петерсен, Йенс (1934), д-р философии, заместитель директора Римского
института германской истории.
Петтер, Вольфганг (1942), д-р философии, старший научный советник Во-
енно-исторического научно-исследовательского института в Потсдаме.
Пиетров-Энкер, Бианка (1951), д-р философии, профессор истории Восточ-
ной Европы Университета Констанцы.
Пингель, Фальк (1944), д-р философии, научный сотрудник Института
им. Георга Эккерта (Брауншвейг) по изучению школьных учебников стран
мира.
Ран, Вернер (1939), д-р философии, капитан 1-го ранга, начальник Военно-
исторического научно-исследовательского института в Потсдаме.
Ребентиш, Дитер (1941), д-р философии, приват-доцент кафедры новейшей
истории Франкфуртского университета, руководитель Института истории горо-
да Франкфурт-на-Майне.
Реккер, Мария-Луиза (1945), д-р философии, профессор новейшей истории
Франкфуртского университета.
Роде, Хорст (1937), д-р философии, подполковник в отставке, работал в Во-
енно-историческом научно-исследовательском институте во Фрейбурге.
Сайринг, Энрико (1960), историк, живет в Климбахе.
697

Смелзер, Рональд (1942), д-р философии, профессор современной европей-
ской истории Университета штата Юта (Солт-Лейк-Сити).
Умбрайт, Ганс (1937), доктор философии, директор по научной части Воен-
но-исторического научно-исследовательского института в Потсдаме.
Фёрстер, Юрген (1940), д-р философии, научный директор Военно-истори-
ческого научно-исследовательского института в Потсдаме.
Фогель, Детлеф (1942), д-р философии, подполковник в отставке, работал в
Военно-историческом научно-исследовательском институте во Фрейбурге.
Фогт, Мартин(1936),д-рфилософии,руководительбиблиотеки приМайнц-
ском институте европейской истории, профессор Высшей технической школы в
Дармштадте.
Фолькман, Ганс-Эрих (1938), д-р философии, зав. отделом исследований
Военно-исторического научно-исследовательского института в Потсдаме, про-
фессор новейшей и современной истории во Фрейбургском университете.
Фрезе, Маттиас (1957), д-р философии, научный сотрудник Вестфальского
института региональной истории в Мюнстере.
Фризер, Карл-Хайнц (1949), д-р философии, подполковник, Военно-исто-
рический научно-исследовательский институт в Потсдаме.
Функе, Манфред (1939), д-р философии, приват-доцент и зав. учебной час-
тью постоянного семинара по политическим наукам при Боннском универ-
ситете.
Хильгрубер, Андреас (1925—1989), д-р философии, профессор новейшей ис-
тории Кёльнского университета.
Хильдебранд, Клаус (1941), д-р философии, профессор кафедры истории
средних веков и нового времени Боннского университета.
Цительман, Райнер (1957), д-р философии, журналист и публицист, живет
в Берлине.
Шрайбер, Герхард (1940), д-р философии, капитан 2-го ранга, Военно-исто-
рический научно-исследовательский институт в Потсдаме.
Шрёдер, Ганс-Хеннинг (1949), д-р философии, научный сотрудник Гёттин-
генского университета и федерального Института востоковедения и междуна-
родных исследований в Кёльне.
Штрайт, Кристиан (1942), д-р философии, старший научный советник,
живет в Мангейме.
Юбершёр, Герд Р. (1943), д-р философии, старший научный советник Воен-
но-исторического научно-исследовательского института в Потсдаме.
Юнкер, Детлеф (1939), д-р философии, профессор новейшей истории в Гей-
дельбергском университете, с 1994 г. — директор Института германской исто-
рии в Вашингтоне.
Янсен, Кристиан (1956), научный сотрудник постоянного исторического се-
минара при Бохумском университете.

Содержание
Предисловие к русскому изданию	3
К вопросу о концепции	5
Часть первая
МЕЖДУНАРОДНАЯ СИСТЕМА, ГЕРМАНСКИЙ РЕЙХ
И РАЗВЯЗЫВАНИЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Герхард Шрайбер. Вторая мировая война в международных исследованиях.
Концепции, тезисы, разногласия	8
Клаус Хильдебранд. Война в условиях мира и мир в условиях войны 	25
Готфрид Нидхарт. «Странная война», которая привела к «блицкригу»	42
Детлеф Юнкер. Германия в политических расчетах Соединенных Штатов
в 1933-1945 гг	48
Ганс-Эрих Фалькман. Польша в политико-экономических расчетах «третьего
рейха» в 1933—1939 гг	61
Рольф Аманн. Пакт между Гитлером и Сталиным. Оценка интерпретаций совет-
ской внешней политики, включая новые вопросы и новые исследования .... 75
Йенс Петерсен. Германия и Италия в 1939—1945 гг	87
Бернд Мартин. Германо-японский союз во второй мировой войне	96
Арним Ланг. Захват Норвегии с немецкой и норвежской точек зрения	110
Райнер А. Блазиус. Сомнения в верности дяди Джо?	124
Лотар Кеттенаккер. Безоговорочная капитуляция как основа англосаксонского
планирования на послевоенный период 	138
АндреасХильгрубер. Итоги второй мировой войны 	149
Часть вторая
НАСЕЛЕНИЕ, ЭЛИТЫ И ВОЙНА
Вольфрам Ветте. Психологическая мобилизация немецкого населения.
1933-1939 гг	160
Вильгельм Дайст. Размышления о «вынужденной лояльности» немцев
в начале войны	176
Рольф-Дитер Мюллер. «Народное сообщество»: продовольственная проблема,
эксплуатация и уничтожение 	189
Вольфганг Михалка. «Превращение из мотора в трансмиссию». Деградация
внешнеполитического ведомства в 1933—1945 гг	197
Дитер Ребентиш. Статс-секретари имперского министерства внутренних дел.
1933-1945 гг	206
Рут Бегп/пинл Бирн. Наместники Гиммлера	218
Йост Дюлъффер. От союзника к пособнику в тотальной войне. Военные и обще-
ство в Германии, 1933—1945 гг	227
Манфред Функе. Гитлер и вермахт	240
Манфред Мессершмидт. Вермахт, восточная кампания и традиция	251
Ганс Моммзен. Оппозиция Гитлеру и немецкое общество в 1933—1945 гг	263
Часть третья
ВОЕННАЯ ЭКОНОМИКА, СОЦИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА,
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ РАБОЧЕЙ СИЛЫ
Рольф-Дшпер Мюллер. Мобилизация экономики в интересах войны — задача
армии? Вермахт и экономика, 1933—1942 гг	277
Герхард Т. Молдин. Изменение структуры горнорудной промышленности
в нацистской экономике	288
699

Маттиас Фрезе. От «образцового национал-социалистического предприятия*
к «образцовому военному предприятию»	304
Бернгард Р. Крёнер. Борьба за «дефицитный человеческий материал» 	320
Рональд Смелзер. «Коричневая революция»? 	332
Мария-Луиза Реккер. Между социальным умиротворением и материальной
эксплуатацией 	341
Часть четвертая
ПРОГРАММА, ПОЛИТИКА И ВЕДЕНИЕ ВОЙНЫ
Мариан Згорняк. Военно-политическое положение и оперативные планы
Польши перед началом второй мировой войны	353
Хорст Роде. Начало войны в 1939 г. в Данциге — планы и действительность	364
Кристиан Янсен, Арно Векбеккер. Ополчение в «идеологической войне»:
«Самозащита лиц немецкого происхождения» в Польше в 1939—1940 гг. ... 379
ДоронАрази. Немецкая военная радиоразведка во второй мировой войне 	395
Клаус А. Майер. Воздушная битва над Англией	404
Хорст Боог. Военно-воздушные силы и беспощадная бомбовая война до 1942 г. . . 412
Детлеф Фогель. Германия и Юго-Восточная Европа 	418
Райнер Цительманн. К обоснованию мотива «жизненного пространства»
в мировоззрении Гитлера 	432
Герд Р. Юбершёр. «Пакт с сатаной ради изгнания дьявола» 	446
Бианка Пиетров-Энкер. Германия в июне 1941 г. — жертва советской агрессии? . . 459
Ганс-Хеннинг Шрёдер. Уроки 1942 г. Дискуссия по поводу пересмотра в Совет-
ском Союзе традиционных представлений о Великой Отечественной войне 476
Юрген Фёрстер. Историческое место операции «Барбаросса» 	490
Мартин Фогт. Откровения в ожидании победы	503
Бернд Вегнер. Второй поход Гитлера против Советского Союза 	513
Вернер Ран. Атлантика в стратегических калькуляциях Гитлера и Рузвельта в
1941 г	526
Энрико Сайринг. Объявление Гитлером войны Америке 11 декабря 1941 г	540
Франц Книппинг. Германская политика по отношению к Франции в 1940—1942 гг. 551
Ганс Умбрайт. Германская оккупационная администрация: концепция и типизация 561
Карл-Хайнц Фризер. Национальный комитет «Свободная Германия» 	576
Часть пятая
ВОЕННАЯ ЭКОНОМИКА, СОЦИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА,
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ РАБОЧЕЙ СИЛЫ
Кристиан Штрайт. Советские военнопленные — массовые депортации —
принудительные рабочие	589
Герхард Шрайбер. Военные рабы в «третьем рейхе»	601
Рольф-Дитер Мюллер. Насильственное рекрутирование «восточных рабочих».
1941-1944 гг	609
Фальк Пингель. Узники концлагерей: уничтожение и принудительный труд	619
Хамид Могхарех-Абед. Расовая гигиена, или евгеника 	631
Вольфганг Петтер. Национал-социалистическая эвтаназия: истоки и пределы . . . 645
Норберт Кампе. «Окончательное решение» через экспатриацию?	656
Чеслав Мадайчик. Существует ли синхронность между «Генеральным планом Ост»
и «окончательным решением еврейского вопроса»?	670
Рюдигер Оверладнс. Человеческие жертвы второй мировой войны в Германии .... 681
Авторы сборника	696
700

Вторая мировая война
Художник Кузнецов В. К.
Технический редактор Кузнецова Н.А.
ЛР № 064365 от 26.12.95. Подписано в печать 15.07.97.
Формат 70 х 100/16. Усл. печ. л. 56,44.
Печать офсетная. Тираж 2000 экз. Зак. № 1792
Издательство «Весь Мир». 101831,
Москва-Центр, Колпачный пер., 9а.
Отпечатано в полном соответствии
с качеством предоставленных диапозитивов
в ОАО «Можайский полиграфкомбинат».
143200, Можайск, ул. Мира, 93.

Новые книги издательства «Весь Мир»
Библиотека психоанализа
А.Лоренцер. Археология психоанализа. Интимность
и социальное страдание. Пер. с англ. 304 с.
Д. Ранкур-Лафериер. Психика Сталина. Пер. с англ. 240 с.
Э. Фромм. Миссия Зигмунда Фрейда. Пер. с англ. 144 с.
Э. Фромм, Д. Судзуки, Р. де Мартино. Дзен-буддизм
и психоанализ. Пер. с англ. 240 с.
А. Уоттс. Психотерапия. Восток и Запад. Пер. с англ. 240 с.
Студентам и преподавателям
Дж. Мангейм, Р. Рич. Политология. Методы исследования.
Пер. с англ. 544 с.
X. Ортега-и-Гассет. Избранные труды. Пер. с исп. 704 с.
Р. Скрынников. Российская история IX-XVII вв. 496 с.
XXI век
Наше глобальное соседство. Доклад Комиссии по глобально-
му управлению и сотрудничеству. Пер. с англ. 475 с.
П. Кеннеди. Вступая в XXI век. Пер. с англ. 475 с.
История и политика
Вторая мировая война. Пер. с нем. 700 с.
Р. Такер. Сталин у власти. 1929 — 1941. Пер. с англ. 644 с.
Этнические и региональные конфликты в Евразии. Кн. 1, 2 3 ׳.
Политические партии России. Год 1997. Справочник. 240 с.
Издательство готово рассмотреть предложения об издании
литературы гуманитарного профиля, а также книг
словарно-справочного, и финансово-экономического характера.
Вы можете приобрести и заказать наши книги
в отделе маркетинга издательства
Наш адрес: 101831, Москва, Колпачный пер., 9а
тел. (095) 917 80 46
факс(095) 917 92 59

Издательство «Весь Мир»
Вышла в свет
КЕННЕДИ П.
Вступая в двадцать первый век:
Пер. с англ. 480 стр.
Каждая книга известного американского ис-
следователя, профессора Йельского университе-
та Пола Кеннеди становится настоящим событи-
ем. Так было с бестселлером конца 80-х «Подъем
и упадок великих держав. Экономические изме-
нения и военные конфликты с 1500 до 2000
года», переведенным на многие языки мира.
Продолжением темы стала новая книга автора
Preparing for the Twenty-First Century, опублико-
ванная в 1993 г. и ныне предлагаемая вниманию
российского читателя. Анализируя нашумевшие
концепции Ф. Фукуямы и С. Хантингтона, Пол
Кеннеди дает свой прогноз развития человечества
в наступающем столетии. Ученый скептичен в
отношении безусловности западной либеральной
модели для всех регионов мира. Он выступает
беспощадным критиком ее американского вари-
анта. Глобальные проблемы могут быть решены,
по мнению автора, путем распределения в изве-
стном смысле равной ответственности между все-
ми современными обществами. Эта точка зрения
Пола Кеннеди оспаривается его оппонентами.
Книга «Вступая в двадцать первый век» позво-
лит по-новому взглянуть на полемику о будущем
России.
Наш адрес:
101831, Москва, Колпачный пер., 9а
тел. (095) 91780 46
факс (095) 917 92 59

Издательство «Весь Мир»
Вышла в свет
СКРЫННИКОВ Р.Г.
История Российская. IX— XVII вв. 496 стр.
Историка Руслана Григорьевича Скрынникова
хорошо знают в нашей стране и за рубежом. Им
написано около 40 книг. Большая часть из них
посвящена ключевым проблемам, драматическим
событиям истории Московского царства. Это —
«Иван Грозный», «Борис Годунов», «Минин и
Пожарский», «Святители и власти», трилогия
«Царство террора»...
Книги Р.Г. Скрынникова издавались в США и
Германии, Японии и Китае, Италии и Польше.
Секрет успеха ученого с мировым именем кроет-
ся не только в глубоком проникновении в исто-
рический материал, но и в ярком, образном стиле
изложения.
В своей новой книге Р.Г. Скрынников переос-
мысливает утвердившиеся взгляды на историю
России IX — XVII веков. Значительное внимание
уделено «норманскому периоду» русской исто-
рии, образованию в XV и крушению в начале XVII
века «первой империи» — Московского царства.
Эта книга не случайно включена в учебную
серию издательства. Обладая незаурядным талан-
том педагога, будучи видным представителем пе-
тербургской исторической школы, профессор
Санкт-Петербургского университета Р.Г. Скрын-
ников адресует свой труд как преподавателям,
так и учащейся молодежи.
Наш адрес:
101831, Москва, Колпачный пер., 9а
тел. (095) 91780 46
факс (095) 917 92 59

ВТОРАЯ
МИРОВАЯ
ВОЙНА
Вступая в XXI век, человечество мечтает
о достойном существовании в будущем и
переосмысливает то, что пришлось пере-
жить в прошлом. Величайшим потрясением
и катастрофой XX века была вторая мировая
война. О ее причинах, ходе и последствиях
написано много. Однако мы вновь возвраща-
емся к этой трагедии, чтобы извлечь уроки
и предостеречь новые поколения. Сборник
"Вторая мировая война", подготовленный
под эгидой Военно-исторического научно-
исследовательского института в Потсдаме,
не может не привлечь внимания взыскатель-
ных читателей: помимо изложения результа-
тов основных направлений исследований в
нем представлены точки зрения, побуждаю-
щие переоценить устоявшиеся взгляды. К
работе над сборником были привлечены из-
вестные историки Германии и других стран.
Результатом противоборства концепций,
методик, мнений стал коллективный труд,
цель которого — приблизиться еще на шаг к
пониманию исторической правды.
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ISBN 5-7777-00306־