РЫБОЛОВ-CITOPTCMEH
Государственное издательство
«ФИЗКУЛЬТУРА и СПОРТ»
москва 1054

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Авторы, желающие поместить статьи в следующих книгах
сборника «Рыболов-спортсмен», могут направлять свои
рукописи в адрес издательства.
Рукописи должны быть напечатаны на машинке через два
интервала в двух экземплярах. Принятые к печати рукописи
оплачиваются, не принятые — возвращаются авторам.
Составитель Д. А. Самарин

О ЗАКОННЫХ ТРЕБОВАНИЯХ РЫБОЛОВОВ-СПОРТСМЕНОВ
Нашей великой стране принадлежит первое место в мире по
количеству внутренних и внешних водоемов.
Три океана, четырнадцать морей, сто тысяч больших и малых
рек, озера, водохранилища, пруды! Есть где и есть чем ловить
нашим рыболовам-спортсменам на просторах советской Родины!
Но когда рыболов-любитель отправляется в свой заслуженный
отпуск на берега любимой реки или озера, ему приходится
пережить большие огорчения.
Горькую обиду и возмущение рыболова-спортсмена вызывает
то, что любимые им реки из года в год не оправдывают его
радужных надежд: рыбы, к сожалению, в них становится все
меньше и меньше.
В чем дело, кто виноват в этом? Рассмотрим эти вопросы
применительно хотя бы к подмосковным водоемам.
Из года в год столичные, подольские, калининские и
многие другие предприятия отравляют сточными водами Москву-
реку, Пахру, Оку, Нару, даже Московское море. Фабричные
и заводские отбросы убивают рыбью молодь, вызывают
заморы взрослой рыбы, лишают рыбу нормальных условий для
нереста, нагула и т. д.
До каких же пор будут мириться с этим органы
Госрыбнадзора, Госсанинспекции, главные управления министерств, в
распоряжении которых находятся заводы-нарушители и чинящие
беззакония их руководители?
Советские законы предусматривают строгую ответственность
за загрязнение водоемов сточными водами, особенно химическими
отбросами предприятий. Но почему эти правильные законы
недостаточно строго соблюдаются в жизни?
Размеры этих беззаконий заставляют рыболовов-спортсменов
бить тревогу, иначе безнаказанность некоторых
горе-руководителей фабрик и заводов может перерасти в стихийное бедствие.
Ведь поступают тревожные сигналы о катастрофическом
загрязнении речных вод и с Камы, и из районов Южного Урала, и с
Украины и т. д.
3

Вторым злом является браконьерство, применение
запрещенных законом снастей и способов лова.
Браконьеры стреляют весной нерестящихся щук на глазах у
руководителей местных органов власти. Не перевелись еще
любители глушить рыбу, и часто они остаются безнаказанными,
потому что приезжают на водоем на автомашинах и немедленно
скрываются, как только обнаруживают возмущенных колхозников
или рыболовов. Браконьеры ловят рыбу большими неводами и
сетями, пауками, заколами, бьют острогой; о многих фактах
известно и рыбнадзору и местным органам власти, но должной»
борьбы с этим злом не ведется.
Многие рыболовные артели пользуются снастями с очень
мелкими, запрещенными законом ячейками, вылавливают молодь
такой ценной рыбы, как судак, лещ, и у них принимают такую
«рыбу» торгующие организации, лишь бы выполнить план
реализации рыбной продукции.
Все эти и подобные им факты не могут не возмущать
широкой рыболовной общественности.
Пора поставить вопрос о наделении органов Государственного
рыбнадзора большими полномочиями в борьбе с браконьерством
и хищническим истреблением рыбных запасов страны.
Да и самим рыболовам-спортсменам нужно более активно
бороться и за чистоту водоемов и за привлечение к ответственности
каждого правонарушителя на наших реках, озерах и других
водоемах.

А. Синельников
НА ОЗЕРЕ ГЛУБОКОМ
Заканчивая отпуск минувшего лета, я случайно попал в
знаменитые Воротынцы, о которых много слышал как об одном из
красивейших и добычливейших рыболовных мест на Северном
Донце.
Несколько дикая и угрюмая красота воротынцовских сомовьих
омутов и коряжистых завалов под нависшими над водой серыми
глыбами крутоярья, красота глубокой и обширной, отгороженной
от реки редкой грядой огромных скользких камней голавлиной
заводи ниже шумного речного переката и широкой лещевой косы
за крутым изгибом реки пленили меня, а результаты рыбной ловли
в Воротынцах превзошли самые смелые мои надежды.
Только за одну темную ночь и ясную утреннюю зорю я
выловил там шесть метровых сомов, дюжину крупных голавлей и пару
широчайших красавцев-лещей.
Понятно, с каким нетерпением ожидал я отпуска предстоящим
летом, долгими зимними вечерами еще и еще раз перебирая и
проверяя свои рыболовные снасти и мечтая о заветных Воротынцах.
Оттрещали лютые декабрьские и январские морозы, отшумели
февральские вьюги да метели, растаяли высокие снежные сугробы,
сбежали с гор мутные весенние потоки.
Вот и долгожданный отпуск, а вот уж и любимые, заветные
Воротынцы.
Не без волнения, но с верой в несомненный успех расставил я
в омутах и заводях свои удочки и закидушки. Но заветные
Воротынцы не оправдали на этот раз моих радужных надежд и
ожиданий.
Горьки и обидны были первые неудачи.
Внешне в природе Воротынцев как будто ничего не
изменилось: все здесь было таким же, как и год назад. Днем так же, за-
7

брызгав листья деревьев золотом сияющих лучей, залив реку
теплом и блеском, ярко светило и грело ласковое летнее солнце.
В лесу, радуясь теплу и свету, на все лады распевали
беззаботные птички, а в дубовой роще, над крутым и высоким яром, громко
и упоенно всю ночь напролет разливал свои серебряные трели
неугомонный соловей. На широком плесе глубокой реки так же
звонко плескались лещи, голавли и язи, а у крутых берегов и
отвесных яров, в глубоких омутах и завалах оглушительно
бултыхались большие сомы.
Казалось, все здесь было на своих обычных местах и нисколько
не изменилось. Даже отжившая свой долгий, скрипучий век,
подмытая вешней водой, одинокая плакучая ива, склонясь над
водой, все еще стояла над темным сомовьим омутом, роняя в него
свои тихие слезы. Но рыба совершенно не брала.
Только утром следующего дня разглядел я причину своего
невезения. Где-то в верховьях реки, на многочисленных ее притоках,
прошли обильные дожди, от которых вода в Донце поднялась и
помутилась. Это и послужило причиной того, что большие комки
выползков, скользкие вьюны и бойкие пескари на крючках моих
удочек и закидушек оставались нетронутыми.
Напрасно я долго и напряженно всматривался в темноте ночи
в белые флажки на кончиках моих удилищ. Напрасно после
каждого звонкого всплеска рыбы, затаив дыхание, с волнением
вслушивался в ночную тишину. Бамбуковые удилища стояли
неподвижно, а подвешенные к ним бронзовые колокольчики не вторили,
как бывало, своим мелодичным звоном серебряным трелям
соловья и не перекликались на утренней заре с лесной хохотушкой-
кукушкой.
Попытки вознаградить себя проводкой и нахлыстом с
резиновой лодки также не имели успеха. Бесплодными оказались и
забросы блесен.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — горестно воскликнул я,
наблюдая за тем, как мутная вода подбиралась все выше и выше,
заливая песчаные отмели противоположного берега.
«Теперь уже не жди у моря погоды. На целую неделю, а то и
больше; с рыбалкой на Донце покончено»,— подумал я и с
чувством утраты чего-то бесконечно дорогого и близкого поспешно
стал собираться домой.
Уложив и увязав все свое снаряжение, я с трудом вскарабкался
на крутой яр и, остановившись над рекой, окинул прощальным
взором ставшие дорогими обжитые мною любимые места и,
тяжело вздохнув, пошел по узкой тропе к железнодорожной станции.
Вскоре небо заволокло черными, грозовыми тучами, где-то за
лесом послышались густые раскаты грома.
«Что же все-таки мне делать, куда деваться? Где и как
провести эту злополучную неделю?» — думал я по дороге.
Я плохо следил за извилистой лесной тропинкой и не заметил,
как сбился с пути.
8

Хотя дождь и прошел стороною, но в лесу потемнело, и я не
сразу заметил свою ошибку. Увидев же перед собой лежащую
поперек тропы большую полусгнившую колодину, я остановился
как вкопанный.
«Странно,— подумал я,— откуда она взялась? Еще вчера ее
здесь не было».
Но, оглядевшись кругом, я скоро обнаружил свою ошибку.
— Сбился с дороги! — с чувством досады воскликнул я и уже
хотел повернуть назад, как вдруг заметил идущего ко мне
незнакомого человека.
Это был старик-рыболов. На левом плече он нес складные
удочки, увязанные вместе с коротким веслом и широким подсаком,
а в правой руке, откинувшись всем корпусом влево,— большую и,
повидимому, очень тяжелую корзину. За плечами у него была
сложенная пакетом резиновая лодка.
— Здравствуйте! — воскликнул старик, опуская на землю
корзину и махая в воздухе затекшими пальцами правой руки. По его
полному лицу струился пот.
— Фу-уу! — выдохнул он, присаживаясь на край колодины и
снимая с головы широкополую шляпу.
«Чего это он так упарился?» — ответив на приветствие старика
и косясь на его корзину, подумал я.
— Присаживайтесь, в ногах правды нет,— вытерев
вспотевшее лицо и щуря в улыбке близорукие глаза, сказал старик.
Я присел на колодину и опять невольно поглядел на его
корзину: она вздрогнула, закачалась и, вдруг подпрыгнув, с шумом
опрокинулась набок.
Из нее, разбрасывая траву, один за другим вывалились
четыре огромных линя и, топорща темные плавники, судорожно
забились на земле. Сверху на них посыпались крупные, уснувшие
окуни.
Старик бросился к корзине.
— Ай-я-яй, чего наделали поросята! — воскликнул он,
укладывая рыбу в корзину.— Живучи же эти лини. Другие прикалывают
живую рыбу, а я, знаете, не могу. Не могу,— добавил он,
возвращаясь на место и устанавливая корзину меж ног.
Может быть, в другое, более счастливое, время, когда и в моей
корзине теснились согнутые пополам большие сомы, крупные
голавли, язи и лещи, эти лини не произвели бы на меня такого
впечатления, но теперь они буквально ошеломили меня. Особенно
один из них, тот, что первым вывалился из корзины. Это был
линь-великан не менее аршина в длину и толстый, как поросенок.
— В каком же месте вы наловили таких красавцев? —
спросил я счастливого рыболова.
— В Глубоком,—улыбаясь, ответил старик.—В Глубоком,
где же еще?
«Он считает меня ничего не смыслящим новичком, разъясняя
мне, что крупная рыба ловится в глубоких местах,— обиженно по-
9

думал я.— Вот народец пошел, наловил рыбы и думает, что он
всему свету голова».
— Знаю, что не в мелком, но меня интересует, где именно, в
каком месте? — переспросил я его.
— Тысяча извинений! — уловив в моем голосе потку обиды,
воскликнул старик.— Я не точно выразился, я хотел сказать на
озере Глубоком, думал, что вы знаете... Извините, пожалуйста...
«На Глубоком, на озере Глубоком»,— мысленно повторял я
слова старика, почти не слушая его извинений.
Мне вспомнились восторженные рассказы одного моего друга
о необыкновенной красоте и сказочном рыбном богатстве озера
Глубокого.
Он настойчиво звал меня туда, гарантируя баснословный улов
крупной рыбы.
Но мой друг — спиннингист, он охотился на Глубоком за
щуками, которых привозил десятками. Я же до щук не большой
охотник, поэтому и не соблазнялся его «гарантиями». Другое
дело —лини. Это те же лещи и сазаны, из-за таких красавцев
стоило побывать на Глубоком. Кроме того, надо же было мне
где-то скоротать эту неделю.
Расспросив старика, как добраться до озера и в каких местах
ловить линей, я поблагодарил его и собрался уходить, но он
остановил меня:
— Покажите мне ваших червей.
Осмотрев и для чего-то понюхав моих червей, он с сомнением
пожал плечами и отрицательно покачал головой:
— Анисовыми каплями сдобрены.
Он достал из рюкзака и протянул мне банку с красными
пахучими червями. Я сердечно поблагодарил старика за его дружеские
советы и, узнав его имя, отчество, фамилию и домашний адрес,
распростился с ним, и мы пошли каждый своей дорогой: Андрей
Саввич Пастеров (так звали моего нового знакомого) — на
станцию, а я — на озеро Глубокое, за линями.
Когда я подошел к Глубокому, погода стала проясняться,
грозовые тучи ушли в низовья Донца, а по небу теперь плыли легкие
белые облака.
Озеро покоилось в большой окруженной лесом котловине в
форме гигантского полумесяца. Защищая его от знойного дыхания
восточных ветров, образуя на покатых склонах берегов высокую
зеленую стену, глядясь в озеро, как в хрустальное зеркало, вокруг
него толпились огромные прибрежные дубы, тополи и ольхи.
У подножия склонов озеро опоясывали густые лозы, и в самой
воде виднелась широкая темная полоса куги, осоки и камышей.
На зеркальной глади изумительно прозрачной воды лежали
^чудесные, живые кружева из прелестных непахнущих цветов
желтых кувшинок и белоснежных водяных лилий.
Далекое и бесконечно глубокое синее небо, плывущие в его
просторах легкие перистые облака, опрокинутые зелеными верши-
10

нами вниз огромные деревья, низкие лозы, осока, куга и камыши,
росшие на противоположном берегу,— все это, сохраняя
натуральные размеры, естественные цвета, нежные тона и нежнейшие,
едва уловимые, оттенки, но теряя межи и грани, тонуло в
прозрачной глубине озера.
Все там слилось и смешалось в одно чудесное целое, и
очарованный взор бессилен был различить, где кончается берег и
начинается водная гладь.
Однообразное, монотонное пение наивно простеньких,
сереньких обитательниц камышовых зарослей — камышанок — не
только не нарушало, а, наоборот, усиливало впечатление
царивших над озером тишины и покоя.
Но озеро жило деятельной и полнокровной жизнью. Жизнь в
самом озере и над ним кипела, как в муравейнике, не
прекращаясь ни на одну минуту.
Иссиня-черная, острокрылая ласточка, будто резвясь и играя,
коснулась белым брюшком зеркальной глади плеса и, еле слышно
щелкнув коротеньким клювом, стрелою взмыла ввысь — и на
одного кровопийцу-комара над озером стало меньше.
Над пышными «лебедиными» цветами лилий, притрагиваясь
лапками к их нежным желтым сердечкам и в то же мгновение
взлетая над ними, трепеща прозрачными, сухо потрескивающими
крылышками и подергиваясь узенькими продолговатыми
тельцами, носились фиолетовые стрекозы.
Кружились хороводы больших пестрых бабочек и крошечных
белых мотыльков.
У поверхности воды, сверкая бисером чешуи, играли сотни
маленьких красноперок, плотичек, уклеек.
И стоило только оплошавшему в вихре воздушного вальса
мотыльку коснуться воды, как к нему устремлялись сотни
рыбешек и мотылек бесследно исчезал во рту самой резвой и проворной
из них. Остальные, не теряя надежды полакомиться хоть
крылышком мотылька, все еще суетились, сновали кругом, заглядывая
друг дружке в рот, а из-под листьев кувшинок за ними уже
наблюдала хищная щука.
Раздался гулкий удар. И вместе с фонтаном брызг искрящимся
фейерверком взлетели в воздух обезумевшие от страха мелкие
рыбешки. Серебряным дождем, с легким звоном посыпались они
обратно в воду и мгновенно исчезли в тени водорослей.
— Пи-пи-пи,— пронзительно запищал, сорвавшись со
сломанной камышинки, синий зимородок. Он коснулся воды, и в его
длинном клюве затрепетала малюсенькая рыбешка.
— Клок-клок-клок,— несколько раз подряд раздалось среди
кувшинок, и на спокойной глади воды возникли и тут же исчезли
водяные бугорки. Это подводный, полосатый «тигр» —
прожорливый окунь — по-разбойничьи, снизу, из темных водорослей, напал
на резвящихся плотичек.
— Ках-ках-ках! — тревожно закричала где-то дикая утка. Это
11

«львица» подводных джунглей — полупудовая щука — слишком
близко проплыла возле крохотных деток крякухи.
— Кр-р-р-р,— раздался резкий, предостерегающий крик
лысухи. Над озером, широко распластав могучие крылья и зорко
всматриваясь в редкие заросли осоки, бесшумно пролетел ястреб.
Птицы, птички и всякие насекомые над водою, рыбы различных
пород и величины, ужи, лягушки, жуки-плавунцы, улитки и
водяные блошки в воде — все это жило, двигалось, суетилось, спешило,
высматривало, подстерегало, нападало, преследовало и кормилось
или укрывалось, спасалось и удирало от преследования.
Только линей — виновников моего знакомства с Глубоким —
не было видно.
Любители илистого дна копуны-лини не показывались в
верхних слоях воды, но то и дело вздрагивающие верхушки куги и
осоки свидетельствовали о том, что и эти подводные «свинки» не
дремлют, а вышли на кормежку и торопливо обирают со стеблей
осоки прилепившихся к ним личинок стрекоз и «метелицы».
— Пора,— встрепенулся я, отрываясь от созерцания жизни
Глубокого.
Накачав лодку, я спустил ее на воду и, уложив в нее всё свои
вещи, оттолкнулся веслом от берега.
Доплыв до того места, где в озеро впадал маленький
журчащий ручей, я остановился и осмотрелся.
— Кр-р-р-р,— снова предостерегающе закричала лысуха.
На этот раз я не обнаружил в воздухе пернатого хищника, по-
видимому, я сам явился причиной беспокойства лысухи.
Недалеко от ручья, в редких зарослях куги, я заметил
большое «окно», затянутое сплошным покровом ряски.
Не въезжая в самое «окно», я измерил глубину озера и,
подвязав поплавки, поставил в «окно» три удочки. Раздвинутая
кончиками удилищ, ряска тут же сомкнулась вокруг поплавков.
Будучи любителем проточных вод, я с каким-то странным
чувством неудовлетворенности, недоумения и недоверия посматривал
на поплавки, торчащие из зеленого «поля» ряски.
«Неужели здесь может взять такая рыба»,— вспоминая линей
Андрея Саввича, с сомнением подумал я.
Вдруг средний поплавок слегка вздрогнул и, увлекая за собой
сомкнувшуюся вокруг него и облепившую его ряску, медленно
поплыл в сторону.
Резкое, привычное движение кисти правой руки и... о,
радость! На крючке забилась какая-то сильная рыба.
После упорного минутного сопротивления в глубине рыба,
разметав ряску, с шумом всплыла на поверхность и, задохнувшись
воздухом, беспомощно повисла .на натянутой лесе.
Перебросить удилище из правой в левую руку и подхватить
добычу в широкий подсак было делом нескольких секунд.
В подсаке бился линь. Не такой, как у Андрея Саввича, но все
12

же линь. Первый линь, пойманный мною на удочку за несколько
десятков лет рыболовной практики.
— Линь, линь,—шептал я в восторге, устанавливая удочку
на прежнее место.
«Если так пойдет и дальше, то мне не донести улова»,—
радостно подумал я.
Но я выкурил не одну папиросу, прежде чем заметил, что
зашевелился поплавок моей средней удочки.
Сжимая комель удилища, я ждал потяжки. Секунды казались
мне часами.
— Тяни! Да тяни же! — шептал я, чувствуя дрожь в
коленях.— Поведи хоть немного.
Но рыба не вела и не тянула. Поплавок покачивался,
вздрагивал, приплясывал, но с места не двигался. Я не знал, что мне
делать.
— Тяни, разве ты не видишь, что насадку теребит какая-то
мелочь,— шептал мне кто-то на ухо.
— Нет, нет! Не тяни, не торопись. Это крупная рыба, и она
непременно потянет,— шептал другой.
Я не выдержал и дернул удилище. Оно круто согнулось, и леса
натянулась как струна. Создалось впечатление, что крючок
зацепился. Но в следующее мгновение последовал сильный рывок
в сторону, и леса, подброшенная выпрямившимся удилищем, со
свистом вылетела из воды.
Перехватив ее в воздухе левой рукой и взглянув на крючок,
я едва не вскрикнул от изумления: на крючке висел большой
рыбий глаз.
Несколько секунд я, ничего не понимая, пялил глаза на свой
необычайный трофей. Такого необыкновенного случая еще никогда
не было в моей рыболовной практике.
Судя по величине глаза, можно догадаться, какой это был
великан. Он, наверное, был больше того, что я видел у Андрея
Саввича. И стоило забираться в такую даль, чтобы уродовать
рыбу — вырвать у нее глаз.
— Дернула же меня нелегкая поторопиться,— вздыхал я,
проклиная свое нетерпение.
Вдруг ряска в середине «окна» раздалась в стороны, и на
поверхность всплыл и ошалело закружился на месте огромный
золотистый карась.
Бросив удочку, я схватил подсак и, перегнувшись через борт
лодки, пытался дотянуться до карася, но не достал.
— Уйдет, уйдет! — бросая подсак и вооружаясь веслом,
шептал я в отчаянии. Но карась не ушел. Он, как заводной
игрушечный автомобиль, кружился на одном месте, и я благополучно
вместе с ворохом ряски подхватил его в свой широкий подсак.
Что это был за карась! Что за великан! Что за красавец! Только
с левой стороны вместо глаза у него зияла пустая глазная
впадина.
13

Втянув садок в лодку, я хотел посадить в него свой редкостный
трофей, но верхнее алюминиевое кольцо садка, до двадцати пяти
сантиметров в диаметре, оказалось слишком мало для этого.
Пришлось его сплюснуть с боков, но и после этого я с трудом просунул
в садок карася.
Удочки мои в беспорядке лежали на воде (не до них мне
было). Два поплавка стояли неподвижно, но третьего я нигде не
видел. Поставив лодку на прежнее место и разбирая удочки, я
почувствовал резкий рывок на той, что была брошена в воду
с карасевым глазом на крючке.
После непродолжительной, но упорной борьбы я извлек на
поверхность и подсачил большого окуня.
— Час от часу не легче! — удивленно воскликнул я.
Окунь взял на глаз злополучного карася и так заглотал
крючок, что мне пришлось отрезать несколько сантиметров лесы.
После этого удивительного случая рыба долго не брала.
«Надо переехать в другое место, распугал я здесь рыбу»,—
решил я, вспомнив наставления Андрея Саввича.
На новом месте я не успел размотать вторую удочку, как
поплавок первой вздрогнул и, наклонившись, быстро заскользил
в сторону и вниз под воду. После подсечки рыба шарахнулась
вбок, пытаясь добраться до зарослей осоки, но, остановленная
звенящей лесой, упруго заходила на кругах. Это был крупный
окунь.
Окуни брали один за другим, и мне пришлось действовать
только одной удочкой. После десятка крупных окуней насадку
«на ходу» стали хватать небольшие окуньки.
«Здесь мне линя не дождаться. Ему не успеть за этими
обжорами»,— подумал я и опять переменил место.
На новом месте поплавки долго стояли неподвижно.
«Если линь долго не берет, подергайте удочками, как при
зимнем блеснении»,—опять вспомнил я наставления Пастерова.
Подергал одну за другой все три удочки. Едва я поставил на
место последнюю, как поплавок ее покачнулся и медленно поплыл
к зарослям осоки.
Дернув удилищем вверх и в сторону, я ощутил такой рывок,
что чуть не выронил удочку.
Взбудоражив все «окно», силясь оборвать лесу, линь яростно
заметался на крючке, но полумиллиметровый сатурн выдержал.
Всплыв на поверхность, линь угодил в мой подсак.
— Хороша рыбка,— восхищался я, любуясь линем.— В ней
будет не меньше трех килограммов,— определил я, взвешивая
тяжелую рыбу на вытянутой руке.
«Хватит на сегодня. Надо засветло собрать сухих дров для
костра и приготовить место для ночлега»,— решил я и, смотав
удочки, поплыл к ручью...
Когда очертания деревьев потонули во мраке ночи, у
журчащего ручья, бросая на кусты кроваво-красные отблески яркого
И

пламени и поднимая к небу столб седого дыма, весело
потрескивал мой костер, над которым, распространяя аппетитный запах
окуневой ухи, висел солдатский котелок...
Благоразумный читатель, читая эти строки, наверно,
удивленно пожмет плечами и скажет:
— Не понимаю, что за охота человеку сидеть в одиночестве
в этой медвежьей глуши?
Но я не был одинок.
От ручья к костру, медленно переставляя передние лапки с
растопыренными пальцами и смешно, до отказа, вытягивая задние,
выпучив на огонь глаза, приближалась большая серая лягушка.
За нею показалась другая, потом третья, скоро их набралось
не менее десятка.
Расположившись у огня, как это делают волки, полукругом,
они, словно завороженные, глядели на колеблющееся пламя
костра.
Время от времени, как бы желая убедиться в том, что перед
ними не мираж, а живая действительность, они забавно
царапали себе глаза передними лапками и, поморгав веками, снова
с любопытством смотрели на огонь.
Помешивая в котелке, я вдруг заметил одну квакушку на
ветке небольшого росшего поблизости деревца. Ветка
простиралась до самого костра. С ловкостью обезьяны, словно поставив
перед собой задачу — заглянуть с ветки в мой котелок и узнать,
что в нем варится, цепляясь лапками за шершавую кору деревца,
лягушка медленно продвигалась вперед. Вскоре она оказалась
над костром и над котелком.
Повидимому, дым попал ей в глаза, она оторвала от ветки
лапку и потянулась ею к глазам. Я едва успел закрыть котелок,
как лягушка сорвалась с ветки и плюхнулась прямо в огонь.
В следующее мгновение она, будто выброшенная стальной
пружиной, взвилась над костром и огромными скачками
попрыгала к ручью.
Остальные тоже бросились в паническое бегство и больше
к костру не приближались.
Проснулся я рано. Было еще совсем темно, где-то за лесом,
освещая верхушки деревьев, вспыхивали ослепительные молнии.
Оттуда доносились громовые раскаты.
«Опять непогода»,—ежась от утренней свежести, подумал я,
но горевать по этому поводу не стал. Резиновая лодка являлась
надежной защитой от дождя. Но я, впрочем, и не думал
прятаться от него, сел в лодку и поплыл за ручей.
Молнии вспыхивали ближе, и раскаты грома стали слышнее.
Над озером с криком пролетел одинокий селезень, вслед за
ним со свистом пронеслась стайка куличков. Из редких зарослей
куги сорвалась пара чирков-трескунков и, описав в воздухе
полукруг, скрылась за лесом.
Верхушки деревьев закачались; зашумели, зашептались затре-
15

летавшие листья. Середина широкого плеса подернулась мелкой
рябью. Вскоре на озеро упали с неба первые редкие, но крупные
и тяжелые капли дождя.
Остановился я недалеко от ручья, в редких сплошь затянутых
ряской зарослях куги.
Как я и предполагал, поплавки моих удочек то и дело быстро
скользили в сторону и вниз — под воду. Крупные окуни один за
другим переселялись из озера в мой садок, но лини не брали.
«Ничего,— успокаивал я себя.— Рано или поздно, а поймаю
я линя-великана. Не миновать ему моего садка».
Дождь прошел стороною, захватив Глубокое только краем.
Погода снова стала проясняться. Интенсивный клев окуней
прекратился.
Я уже намеревался перебраться в другое место, как вдруг
в осоке послышалось негромкое:
— Ках! Ках!
— Пи-пи-пи,— раздалось в ответ.
Я замер.
— Ках! Ках!
— Пи-пи-пи,— прозвучало совсем рядом.
«Утка с утятами»,— подумал я.
— Ка-ках-ках,— закричала утка и, выскочив из зарослей осоки,
купаясь и брызгаясь водой, закружилась на месте.
Вслед за нею из осоки, махая коротенькими, неоперенными
крылышками, также купаясь, брызгаясь водой и ныряя,
выпорхнула целая дюжина крошечных утят.
Забыв о линях-великанах, я невольно залюбовался ими. Они
были прелестны — эти проворные, пушистые комочки.
Вдруг утка перестала купаться и кружиться и молча
уставилась на меня одним глазом. По какой-то молчаливой команде
утята мигом прекратили свою возню и замерли в ожидании.
Я сидел, затаив дыхание. Утка долго присматривалась ко мне,
словно соображая, что это перед нею.
Я невольно едва заметно улыбнулся.
— Ка-а-а-х! — тревожно крикнула утка-мать.
— Фр-р-р-р-р,— зашумела вода, и послушные дети-утята
мгновенно исчезли в осоке.
Утка, не прекращая наблюдения за мною, медленно поплыла
вслед за утятами.
— Ках! Ках! — снова донеслось из осоки.
— Пи-пи,— прозвучало в ответ. Затем послышалось
шуршание, и все стихло.
Прошло не менее часа, а поплавки моих удочек стояли
неподвижно. Наблюдая за ними, я уловил в воздухе какие-то странные
звуки.
— Тр-р-р-р; чш-ш-ш; тр-р-р,—слышалось то в одном, то в
другом месте.
«Что бы это значило?» — озираясь вокруг, подумал я.
16

Вдруг у самого борта лодки оглушительно Оултыхнулась
какая-то большая рыба. Росшая поблизости куга заколебалась,
и в воздухе снова прозвучало:
— Тр-р-р.
«Что же это такое?» — недоумевал я.
— Чш-ш-ш,— прозвучало дальше.
— Тр-р-р,—послышалось сзади.
Серия могучих всплесков оглушила меня. Я буквально не
успевал поворачиваться. Сильная рыба била вокруг моей лодки
то впереди, то сбоку, то сзади.
Вдруг она выскочила из воды и, упав плашмя на листья лилий,
на секунду задержалась на поверхности, и я разглядел
лоснящееся тело огромного линя.
«Вот он линь-великан. Вот он долгожданный и желанный. Но
возьмет ли он на удочку?» — невольно поддаваясь волнению,
подумал я, наблюдая за этим необыкновенным зрелищем.
— Их тут, наверно, целое стадо,— прошептал я, наблюдая
бешеную рыбью пляску.
Но вскоре я убедился, что линь был один. За ним легко было
проследить. Его «карусели» обозначались вздрагивающими
стеблями куги и осоки, колеблющейся ряской, шевелящимися и
ныряющими листьями кувшинок и лилий и частыми могучими
всплесками. Чего только он не делал! Несколько раз разбрасывая
ряску и поплавки моих удочек, он вылетал из воды, и я видел его
отливающее бронзой аршинное тело.
Руки и ноги у меня дрожали, сердце билось учащенно и
тревожно.
«Неужели он не возьмет?» — мучительно думал я.
Вдруг вся эта чехарда внезапно прекратилась. Наступила
мертвая тишина. Напряжение мое возросло до предела.
Если бы из зарослей камыша показалась голова тигра, она
вряд ли произвела бы на меня большее впечатление, чем слабо
вздрогнувший и слегка закачавшийся поплавок моей средней
удочки.
Мороз пробежал у меня по спине, сердце рванулось куда-то
вверх и упало. Стиснув зубы, я до боли в суставах пальцев зажал
в руке удилище и застыл как изваяние в ожидании потяжки.
Но поплавок, наклонившись под углом в сорок пять градусов,
остановился и остался неподвижен. Секунды казались мне
вечностью.
«Что делать? Подсекать? Ждать? — мучительно думал я,
сжимая в руке удилище,— Подсекать еще рано, пусть он потянет.
А вдруг он бросит насадку? Ну, потяни... Поведи хоть немного,
хоть чуточку»,— мысленно шептал я, не зная, на что мне
решиться.
Но опасение, что линь выплюнет насадку, придало мне
решимость: я с силой дернул удилище вверх.
Какое-то мгновение мне казалось, что крючок зацепился за
2 Рыболов-спортсмен, кн. IV 17

корягу. Но в следующую секунду на конце натянутой лесы что-то
шевельнулось. Рванув в сторону так, что треснуло и раскололось
вдоль удилище, но не оборвав лесу, линь ошалело заметался на
широких кругах, круша и ломая все, что попадалось ему на пути.
Стебли куги и осоки валились на воду словно подкошенные, комки
ряски летели во все стороны, забрызгивали мне лицо и ослепляли
глаза.
Несколько раз линь выбрасывался в воздух и, поднимая
каскады брызг, с шумом бултыхался в воду. Лилии и кувшинки
метались из стороны в сторону, исчезали под водой, всплывали на
поверхность и опять ныряли в воду. Я изо всех сил обеими
руками держал треснувшее удилище в вертикальном положении, не
давая линю возможности вытянуть лесу в одну линию с
удилищем. Сколько времени это продолжалось, я не знаю. Страх за
прочность снасти леденил мою душу.
— Оборвет. Оборвет,— шептал я.— Не выдержит леса.
Наконец, линь уходился и вскоре всплыл на поверхность.
Горячась и волнуясь, стремясь поскорее подсачить редкую добычу,
я впопыхах толкнул линя в нос ободком подсака, и он,
встрепенувшись, снова зарылся в воду.
— Ушел! — воскликнул я в отчаянии.
Но линь не ушел. Через несколько секунд он, огромный и
толстый, но совершенно обессиленный, снова всплыл на поверхность.
Продолжать рыбалку не было никакого смысла. Рыбы было
столько, что надо было серьезно позаботиться о ее доставке
домой. Первый мой улов в озере Глубоком доходил до тридцати
килограммов.
До того, как установилась хорошая погода, а мутные
дождевые потоки, загрязнившие Донец, схлынули вниз к далекому морю,
я осуществил еще две вылазки на это поистине чудесное озеро
и не одного линя-великана подстерег под зеленым покровом
спасительной ряски. Но, сидя на лодке в зарослях осоки, я невольно
мечтал о широких и вольных речных просторах, о глубоких
омутах, обширных заводях и косах, о сомах, голавлях и лещах.
Настал день, когда меня снова неудержимо и властно потянуло
на обжитые мною родные места, к высоким и крутым берегам
заветных Воротынцев.
«Прощай, чудесное озеро! До следующей непогоды!..»

Остап Вишня
КАРП
Чудесный смешанный лес. Огромные дубы, ясени, вязы и
сосны. В безветренную погоду в лесу ни шороха: тихо-тихо, только
изредка флейтой заиграет иволга, застучит дятел, защелкает
щегленок... И снова тихо.
Среди леса ставок *, приукрашенный с одного берега
камышом...
И как-то так уж вышло, что с одного берега в ставок сосны
заглядывают, а с другого, противоположного,—дубы... Левее за
ставком — плотника, а правее простерлись луга с зелеными
кустами, с вербами, с густой травой.
В том ставке карпы живут. Здоровенные! Каждый карп словно
корыто!
И как же хочется поймать такое «корыто»! Да еще после того,
как вам скажут:
— Да что вы!? Да там как схватит, как дернет, как поведет,
так и не думайте подсекать! Старайтесь, наоборот, чтобы сорвался.
Потому что и крючка не будет, и лески не будет, и удилища не
будет и сами вы, если за дуб не ухватитесь,— в ставке будете!
Наши карпы такие. Они у нас особенной породы: не карпы, а
жеребцы.
Вот и хочется поймать такого «жеребца».
А председателя того колхоза, которому принадлежит чудесный
ставок, мы нашли возле комбайна в степи. Комбайн как раз
домолачивал большое поле озимой пшеницы.
— Дозвольте, Иван Павлович, карпика у вас половить,—
сказал я безнадежно, ибо знал, что обычно Иван Павлович никого и за
километр к ставку не подпускает.
Председатель усмехнулся и сказал на сей раз.
— Ловите, хлопцы, ловите, вижу, что рыболовы вы бедовые.
Тут мы со всех ног — к ставку. Дозволил-таки председатель,
потому что настроение у него отличное: озимая пшеница, как лес,
стояла, жнивье он доканчивал до срока, хлебосдача уже
выполнена.
* *Гак на Украине называется пруд.
19

А берут карпы на рассвете... И особенно тогда, когда первый
неясный луч прорезает и золотит дубовые листья. Как солнечный
луч дубовые листья позолотит, из дубовой чащобы вырвется и на
ставок упадет,— тогда и ставок золотой, и камыш, и рогоз *,
и песок на берегу —все тогда золотое. Луч от воды отскакивает
и летит вон на тот берег, а там сосны. Золотятся тогда сосны
и ясени, и клены, а луч летит дальше, так что уж его и не видно...
Только след его остается — веселый, сверкающий...
Солнце всходит левее от вас, за дубами, и, словно нарочно,
именно там всходит, чтобы прежде всего дубы позолотить...
Солнце хочет, чтобы все, куда оно лучи свои кидает, горело
и сверкало, бушевало и ликовало... Хочет — и делает! Ох, и
хитрущее там, над ставком, солнце!
Вы когда-нибудь переживали такое мгновение, когда на ваш
крючок «сел» карп? Переживали? Если нет, обязательно
переживите, а тогда вам захочется это мгновение пережить еще раз. До
боли, до ярости, до крика захочется.
Представьте себе такую картину. Чуть свет, а вы уже сидите
над ставком. Слева от вас загорается небо. Солнце поднимается...
Впрочем, об этом уже писано-переписано, не будем еще раз
писать... В руках у вас удилище. Леска у вас — отличнейший
сатурн чуть ли не в миллиметр толщиной, крючок — двойной
крепости, высшей закалки, кованый, с тонким острым жалом, а на
крючке — кусочек картошки, сваренной точно так, как любит
карп: не мягко, не твердо, а как раз.
Вы смотрите на поплавок так, как даже не смотрели на свою
невесту, когда еще были женихом: с таким вниманием... с таким
ожиданием! И внезапно поплавок — дерг! А у вас сердце — скок!
Еще раз — дерг! Еще раз — скок! И вот ваш поплавок поехал-
поехал и исчез. Когда начинает поплавок ехать, у вас из-под
сердца что-то холодное тоже едет куда-то вниз. И вы чувствуете,
что это холодное ударяет в пятки. И вашим пяткам холодно.
Вы за удилище — ррраз! Подсекли! И чувствуете, что в руках
у вас что-то трепещет! И видите, что ваша знаменитая леска
натянута, как струна бандуры, а удилище выгнуто в дугу и дрожит.
Есть! Ой, карп! Ходит на кругах! Вы его понемногу ведете к
берегу... Удилище с леской ходит туда, ходит сюда.
Вот карп уже возле берега. Вот показалась его голова, вот уже
видна спина. Он рвется, выгибается, бьет хвостом, скручивается
бубликом, вырывается... Однако вы не даете ему потачки, ведете...
Еще шаг, и он окажется в подсачке... Еще секунда, и он будет на
берегу. Сердце у вас колотится, дышите вы глубоко и часто. Вы
уже видите этого карпа фаршированным или маринованным, или
просто жареным, а из головы — уха... И вдруг — стоп! Хлоп! Вы —
хвать!.. Крючок пустой, а карп, на секунду оторопелый, еще стоит
перёд вами... Какое мгновение!!!
* Береговая многолетняя высокая трава; листья идут на плетенья.
20

В общем, карпа в данном случае у вас как не бывало: сорвался.
Что делать?!
Были и такие случаи, что рыболов сигал в воду, чтобы схватить
сошедшего с крючка карпа руками. Бултых! В одежде, в сапогах,
с картошкой в мешочке, с пачкой папирос и с путевкой в Гагру
в кармане... Куда там! Карп даже и на путевку в Гагру не берет,
не берет он и на картошку в мешочке, а только тогда, когда та
картошка на крючке!
Рыболовы в такой момент что-то выкрикивают в зависимости
от темперамента и наживляют на крючок кусочек свежей
картошки. Забрасывают снова и сердито сопят. Тут, случается, сосед
вопросик задаст. А сосед ваш — передовик завода «Ленинская
кузница», страстный рыболов, обязательно спросит:
— Здоровый сорвался?
— Здоровый, аж черный! — ответите вы и снова засопите в обе
ноздри.
Еще хуже, разумеется, когда засекается такой карпище, что от
вашей знаменитой лески остается только клочок, а крючок ваш
украшает верхнюю губу богатыря пресных вод... В таком случае
на вопрос соседа, что случилось, следует суровый ответ:
— Порвало!
Не рекомендуется, между прочим, удя карпов, оставлять
удилище на берегу непривязанным, а самому уходить в лес
прогуливаться, потому что нередки случаи, когда пастушки-подпаски
начинают вам кричать:
— Дяденька! Ваше удилище поплыло! Потянуло!
Тогда приходится раздеваться и бросаться в воду.
А карп в таких случаях мастер поглумиться над вами: только
вы это подплываете к удилищу, а карп — дерг! и поплыл...
Так скажите, прошу вас, стоит или не стоит удить карпа? Мы
уже не говорим про переживания, которые овладевают вами, когда
карп все же не срывается, а привозится домой и маринуется или
фаршируется, или" просто жарится!
И вы закусываете и рассказываете:
— Эх, и потянуло! Да я не из тех, чтоб упустить карпа, нет,
брат, не из тех!..
— Ну, закусывайте себе на здоровье!

Ефим Пермитин
В ЧЕРЕПАНОВСКОМ ЗАТОНЕ *
Любовь, точно шторм, налетела внезапно и, как казалось
Алеше Рокотову, сокрушительно.
Каждое утро молодой рыбак появлялся на мысу Черепанов-
ского затона с удочками и ждал Анночку, но она не показывалась.
Вернувшись с рыбалки, Алеша передавал улов матери и
наскоро завтракал.
Бочком проскользнув мимо отца, Алеша забирался в дальний
угол огорода, под тенистую старую черемуху, и томительно ждал
вечера.
Закинув руки за голову, он лежал неподвижно, устремив глаза
в малахитовый купол из листьев. Нераскрытая книга валялась на
траве.
Горячее июньское солнце не пробивало зеленой крыши: под
кустом было прохладно. Горько и свежо пахло черемуховым
листом, укропом, огуречным цветеньем с гряд и душистой мятой
у колодца.
Мать, осторожно ступая меж грядок, пытливо смотрела на
сына, но Алеша притворялся спящим.
И за обедом он был необычно молчалив.
— Да что же с тобой, Алешенька? И с рыбалки ты приезжаешь
сумный, чего отродясь не бывало, и за обедом не ешь ничего,
а только для отвода глаз ложкой мутишь. Уж не заболел ли ты?
Али может другое что? — тревожно спросила мать.
Но Алеша, не умевший таить от проницательной матушки ни
горя, ни радости, теперь отделался короткой фразой:
* См. «Рыболов-спортсмен», книга третья.
22

— Что вы, мама, я совершенно, совершенно здоров,— и
спрятал глаза.
К вечеру Алеша оживлялся: тщательно ваксил сапоги, чистил
брюки, надевал кремовую чесучовую рубашку, долго зачесывал
густую копну волос и уходил.
Часа через два Алеша возвращался еще более хмурый и
забирался на сеновал, где он обычно спал летом.
На леднике мать оставляла Алеше кринку молока и кусок
пшеничного калача, но он не притрагивался к еде.
На рассвете, еще до пробуждения «раноставов» — матери
и отца,— Алеша, захватив удочки, корзинку и весла от «Чайки»,
ушел на берег Иртыша и направил остроносую свою «пирогу»
в Черепановский затон. Греб с гоночной скоростью: лодочка под
ударами весел прыгала, как пришпоренная лошадь.
«Сегодня-то обязательно, обязательно будет»...— Алеша еще
крепче налегал на весла.
— Скачи, скачи, «Чаечка»! Пой, пой, волна за кормой:
Аиночка будет! Приедет Анночка! — шептал Алеша.
Гирлянды не потушенных еще бакенов на перекате реки
мелькали перед глазами, дрожали, колыхались затонувшие в воде
звезды, грудь глубоко вбирала росистый настой ночи, по
пылающим щекам, казалось, кто-то проводил холодными ладонями.
Ночная свежесть через расстегнутый воротник рубашки
проникала на влажную грудь и спину, наполняла бодрой,
неиссякаемой силой.
Мускулы рук и ног работали, как пружины: Алеша мог грести
так всю ночь, утро, не ощущая усталости, а лишь чувствуя
поющую радость во всем теле.
У Меновновской старицы молодой рыбак снизил скорость:
плыл, внимательно присматриваясь к лопухам. Но и отдаленных
признаков проехавшей лодки не было ни на заросшей старице, ни
в знаменитом «рыбном садке» — Черепановском затоне.
«Не проехала, но приедет!» — Алеша в один прыжок выскочил
на берег у «Анночкинова шалаша», привязал «Чайку» за «Анноч-
кин колышек», сел и чутко прислушался, не всплеснут ли весла ее
легкой килевой лодочки.
Но тишина стояла и на дымящейся предутренним туманом
реке, и в седых, залитых росою лугах такая, что Алеше казалось,
он не в Черепановском затоне, а в заколдованном сказочном
царстве. И не Алеша Рокотов ждет Анночку Самострелову, а
зачарованный княжич ожидает появления своей царевны.
От тишины у Алеши в ушах стоял прерывистый тонкий
звок.
И восток и вода в затоне зарозовели. Против самого мыса,
в лопухах, как от удара лопастью весла о воду, раздался всплеск.
Молодь плотвы, чебаки, точно брошенные сильной рукой, начали
«печь блинки» по глади затона.
Из омута с тусклым блеском вывернулась полутораметровая
23

щука. В огромной зубастой ее пасти Алеша рассмотрел торчащий
хвост крупного язя.
Крокодилица подошла к осоке, остановилась и, раздувая
багровые жабры, начала медленно заглатывать жертву.
Круги на воде улеглись, осока, лопухи перестали качаться,
и снова зазвенела тишина в ушах Алеши.
Вдруг ему почудилось, что он услышал далекий всплеск весел:
«Она!» — сердце Алеши оборвалось.
Ближе, ближе. Но это плыл в вершину затона проверять свои
сети маленький, весь ссохшийся, с желтой дубленой кожей, дед
Листвинов, по прозвищу «Картошка».
Как всегда, старик был с огромной, вечно дымившейся, точно
самоварная труба, люлькой. Алеше казалось, что она навечно
приклеилась к намыленным сединой, прокуренным его усам
и бороде.
Алеша приподнял фуражку и поклонился рыбаку.
Дед бросил весла, бережно положил возле себя трубку и
сказал:
— Клев на уду!
Красные стариковские глаза сощурились в приветливой
улыбке.
Только тогда Алеша вспомнил о своих удочках и начал
раскручивать лески. И давно уже пора было открывать ловлю.
Подъязки и язи попрежнему брали не плохо, но не было уже
рыбацкого самозабвения, и когда Алеша смотрел на разноцветные
поплавки, ожидая осторожной язевой поклевки, и даже когда
вываживал сильную брусковатую рыбу.
«Где же, где же ты, Анночка? Почему ты перестала рыбачить
в Черепановском затоне?»
Так же чудесны были неподвижно-тихие рассветы на лугах,
так же дымились утренними дымками и прибрежные кусты и воды
затона. Глубокое чистое плесо сверкало нежной розоватой
лазурью. Так же ворковала на раките горлинка. Но Алеше в ее
воркованье теперь уже чудилось, что не радуется она восходу солнца,
а тоскует о том, что уже тысячи лет вот так же вольно бежал
Иртыш, зеленели деревья, а ее, бедной горлинки, не было тогда
совсем, совсем не было на земле...
«Нет, где же, где же все-таки Анночка!»
Думать о ней, представлять себе ее было до дрожи мучительно
и хорошо. Алеше казалось, что карие глаза Анночки оттого
так чудесно золотятся, что проглотили они крошечные кусочки
солнца.
Примечательным в лице Анночки были не только карие с
золотым отблеском глаза в длинных черных ресницах, но и блестящие
белые зубы с одним чуть косеньким, слегка как будто
приподнимавшим ее верхнюю губку.
Алеше казалось, что он знал эту изумительную
девочку-подростка давно-давно. И что никогда не было и не могло быть ни
24

Иртыша, ни Черепановского затона4 да и его самого, Алеши Роко-
това, без Анночки Самостреловой.
Солнечные нити до боли сладостно проникали в сердце Алеши:
он начал мелко дрожать, как от щекотки.
— Уснул, рыбачок, а у тебя клюет! — неожиданно услышал
Алеша насмешливый голос возвращавшегося деда Картошки.
Алеша вскинул голову: одного из поплавков не было видно —
он глубоко ушел под воду. Рыбак схватился за согнувшееся
удилище и вытащил сильно взволновавшего омут горбатого,
полосатого, как тигр, килограммового окуня...
Во всем блеске росного утра поднялось над лугами солнце.
Еще ключевой свежестью веяло и от воды, и от затененных берегов
затона; клев не угасал, но от напряженного ожидания Анночки
Алеша почувствовал такую усталость, словно он всю ночь носил
тяжелые кули.
Рыбак посадил последнего подъязка в корзину и стал
сматывать удочки. Грудь Алеши уже раздирало нетерпение: он спешил
домой, чтоб под черемухой ждать вечера и снова ходить вблизи
анночкинова дома.
«Может быть, удастся увидеть ее хотя бы в окно, хотя бы тень
ее на занавеске»...
Алеша встретил Анночку, когда она со свертком лекарств
бежала из аптеки. Не шла, а именно бежала, так, что вьющиеся
каштановые ее волосы растрепались, выбились из-под знакомой
Алеше соломенной шляпки: закинулись на уши, на высокий
чистый лоб.
— Анночка! — Алеша не смог удержаться от вскрика и тоже
бросился бегом через дорогу к девушке, словно опасаясь, что она
убежит от него.
— Здравствуйте, Алеша,— тихо сказала Анночка и
раскраснелась.
Не раз Алеша думал о встрече с Анночкой, много заготовил
слов, какие скажет ей в первые минуты. Тут были и фразы о
погоде, и об истории с его спасением, за которое он жаждет
отплатить ей тем же и только и ждет возможности спасти ее от
нападения разбойников или вытащить из пылающего дома, и иные,
подходящие для встречи веселые, шутливые слова.
И вот они встретились, а заготовленные фразы бесследно
вылетели из головы. И он стоит перед ней как пень и только смотрит
на залитое краской нежное ее лицо и теребит кисти крученого
своего пояса.
Анночка тоже молчала и стояла перед ним, как провинившаяся,
с опущенными руками.
Потом она поспешно сняла съехавшую на затылок шляпку
и провела рукой по растрепанным волосам.
— Какая приятная неожиданность! — наконец, сказал Алеша
дрожащим ненатуральным голосом. И только сказав эти слова,
понял их фальшь и тоже покраснел до ушей.
25

Но и эти слова оказались спасением.
Анночка согнула в локте левую руку с лекарством и, как бы
оправдываясь в чем-то, сказала:
— Бегала за лекарством... Опасно болел па...— она хотела
сказать «папочка», но поправилась, и сказала «отец».—Потому
и ловлю забросила,— опустив глаза, еще тише докончила
Анночка.
Алеша так облегченно вздохнул, словно он только что
избежал смертельной опасности.
Они пошли рядом по узкому, в четыре доски, сосновому
тротуару. Анночка шла, размахивая шляпкой, и смотрела себе под
ноги.
«Вместе идти по тротуару — какое это огромное счастье!» —
Алеша осмелел и сказал:
— А какой клев, какой клев в затоне, Анночка! — весь вид
Алеши, от заломленной на затылок фуражки до начищенных сапог,
кричал о счастье.
С первого же момента встречи Анночка собиралась спросить
Алешу о его больной ноге, но так почему-то и не решилась и
теперь только покосилась на нее. Однако Алеша понял взгляд
Анночки и, как в памятное утро в затоне, топнул ногой о
шершавые доски тротуара и сказал:
— И нисколечко, нисколечко не больно, Анночка!..
Помолчали.
— Алеша, а на что берут язи? На тесто, на зеленую кобылку
или на выползка?.. Я ведь теперь отстала от вас, Алеша,—
Аиночка из-под низу лукаво посмотрела на своего спутника.
Ей нравилось вслух произносить его имя.
Алеша окончательно оправился и заговорил свободно:
— Лучше всего на подкаменного таракашка. Такой
рыженький, крылатый, живет под камнями,, под коряжинами. Только
забрось — и поклевка... Лучше этой насадки я за всю свою жизнь
не встречал... Я их могу наловить в любом месте на берегу... У меня
на них нюх как у собаки.
Анночка улыбнулась всем лицом.
Алеше захотелось говорить остроумно, ярко, но они уже
подходили к дому Анночки:
«Уйдет! Сейчас откроет калитку и уйдет!»
Он уже ни о чем другом не мог думать, кроме того, что вот
сейчас девушка откроет калитку и скроется от него.
Но вот и калитка, а Анночка проходит, не останавливаясь, не
уменьшая шага.
— Кризис у папы миновал четыре дня тому назад. У него,
Алеша, был 'левосторонний, эксу... эксу-да-тивный плеврит,—
сделав значительное лицо, сказала Анночка.— И лекарство дома еще
есть — это я в запас, бегала. Вечер такой хороший...— Анночка
тоже радостно, во всю грудь, вздохнула, словно за один раз хотела
вобрать в себя весь воздух.
26

Вечер действительно был хорош. После небольшого дождика
перед закатом солнца из палисадников и огородов пахло так
густо, что кружилась голова.
Глухая уличка заросла от самых тротуаров пышным коното-
пом, гусиной муравкой и лакомством коз — раскидистым калаш-
ником. Вспрыснутые дождем травы отдохнули, потемнели, закур-
чавели и пахли каждая по-своему.
Теплый июльский вечер опускался на городок. В окнах
зажигались огни. Алеша и Анночка вышли на окраину и направились
к реке Ульбе. Тропинка пошла через поляну с пахучими до
одурения бурьянными коноплями, в которых любили прятаться
одичавшие кошки. Одна из них, худая, серая, неожиданно
метнулась через дорожку и пропала в конопляннике.
Анночка чуть заметно вздрогнула, но не остановилась, а только
ускорила шаг. Клетчатое платье Анночки замелькало впереди
Алеши, и он, тоже ускорив шаг, догнал девушку.
Коноплянники подступили вплотную, тропинка сузилась:
Алеша коснулся Анночки и тоже вздрогнул.
— Сегодня я поймал вот эдакого окунища! — Алеша широко
развел руки, показывая размер пойманной рыбы.— Такой
упористый— удилище горбом согнулось...
Тропинка круто поворачивала к шумевшей реке.
Анночка опять невольно дотронулась плечом до правой руки
спутника и первый раз близко и открыто взглянула на Алешу.
В зрачках карих, удивительных ее глаз, как золотые рыбки,
всплеснулись искорки.
— Значит, и окунь начал брать,— поспешно отозвалась
девушка, и, когда говорила это, Алеша, смотревший на нее, увидел,
как верхняя ее губа приподнялась и под ней сверкнул косенький
ее зуб.
И шляпку и сверток Анночка несла в руках. Осмелевший
Алеша протянул руку и, как величайшую драгоценность, взял
соломенную шляпку девушки.
Анночка еще раз взглянула в счастливое лицо Алеши и
сказала:
— Теперь, пожалуй, Алеша, пора и к дому, а то меня ждут...
Алеша был так счастливо оглушен встречей, что не стал
возражать.
— К дому, так к дому,— тяжело вздохнув, сказал он и
повернулся вслед за Анночкой.
Они возвращались, умерив свои шаги насколько только
можно.
— Как после дождя сегодня вечером брали бы! — после
долгого молчания сказала Анночка.
Алеша увидел и себя и Анночку на Черепановском затоне
у шалаша. И лодки, стоящие рядом, и они на мысу сидят и
смотрят на качающиеся поплавки.
И то, что он увидел в своем воображении, и идущая рядом
27

с ним живая, легкая, быстрая Анночка, и шляпка ее с узенькой
резинкой в его руках — так все было прекрасно, что от радости
хотелось закричать. Но Алеша только чуть ссутулился и
глуховато кашлянул.
Анночка снова близко взглянула на Алешу своими
удивительными глазами в длинных шелковых ресницах, и он не отвел глаз,
не потупился, а так и шел почти до самого ее дома.
И ни Анночке, ни Алеше не показалось это неудобным, а тольйо
было так хорошо, как будто они всю жизнь ходили так по улицам
родного их города. У калитки Анночка взяла из рук Алеши свою
шляпку и сказала:
— До свиданья, Алеша! — и протянула влажную руку, все
время до этого сжимавшую сверток с лекарством.
— До свиданья, Анночка! — ответил Алеша и задержал ее
руку в своей руке так, что и его ладонь тоже стала влажной.
Потом Анночка тихонько открыла калитку и скрылась за
нею.
Алеша стоял по другую сторону калитки и внимательно
слушал, как стучали каблучки ее ботинок по ступеням крыльца.
Но вот скрипнула дверь дома, и все смолкло. Алеша еще
постоял немного и только тогда, высоко закинув голову, медленно
пошел домой.
Шел и улыбался и думал о случившемся необыкновенно
важном в его жизни происшествии.
Как подошел к своему дому, не заметил и только у ворот уже
вспомнил, что во время встречи с Анночкой он мало и неумно
говорил.
«Подумает — дурак».
Но он тотчас же отверг это предположение:
«Нет, не подумает: она очень умная»...
Алеша распахнул ворота родительского дома. Все здесь было
дорого ему. И навес, крытый тальником и землей, летом
зараставший травой, как луг: под крышей этого навеса от солнцевосхода
до темноты работал отец, и сенник с ледником, и ветхий амбар,
и всегда чисто подметенный двор, пахнущий свежей щепой.
Сегодня Алеша, словно заново, увидел, ощутил все это.
Из коровника с подойником в руках шла мать. Алеша
подбежал к ней, отобрал подойник, поставил его на землю и, схватив
мать на руки, закружился с ней на дворе.
— Мама! Мама! — негромко, но с дрожью в голосе говорил он
ей в ухо.
Алеше неудержимо хотелось сказать ей:
«Она необыкновенная! Она лучше всех!..
Но он только кружился и повторял:
— Мама! Мама!..
Улыбающаяся, растерянная мать держалась за шею Алеши.
Милые ее руки пахли парным молоком и далеким уже
детством.
28

Алеша остановился, осторожно опустил мать на землю и, не
выдержав, сказал:
— Ты знаешь, мама, у нее глаза, как звезды! Больше я ничего,
ничего не скажу тебе, мама!..— Алеша помолчал немного
и спросил:
— Ты понимаешь, мама?..
— Понимаю, сынок,— как-то значительно, точно благословляя
сына, отозвалась она, сердцем понимая, что творится в душе
Алеши.
И вот крутоносая, низкая, как пирога, «Чайка» Алеши и
развалистая килевая лодочка Анночки, отражаясь в воде, стояли
рядом в Черепановском затоне.
Алеша и Анночка сидели на мысу. По обеим сторонам его
качались поплавки разбросанных веером удочек.
Солнце еще не всходило: вода выглядела свинцово-тусклой,
почти черной. Лодки, казалось, были врезаны в расплавленный
металл.
Анночка все в той же широкополой соломенной шляпке,
клетчатом платье, перетянутом лаковым пояском, и в хромовых
сапожках с короткими голенищами больше, чем когда-либо,
походила на девочку-подростка.
Молодые рыбаки сидели недалеко друг от друга в
«рыбацком» молчании. В затон они приехали почти одновременно,
обменялись коротким рукопожатием и одной-двумя незначительными
фразами, сказанными полушепотом.
Было тихо, росно и, как всегда перед началом ловли крупной
рыбы, чуть таинственно.
Поплавок одной из анночкиных удочек, по правую сторону
мыса, вздрогнул, заплясал и, накренившись, пуская круги, пошел
в сторону лопухов.
Анночка вскочила, поспешно сняла удилище с рогатой
подставки и замерла в напряженном ожидании.
Затаив дыхание, Алеша смотрел то на идущий в сторону
поплавок, то на Анночку с радостно расширенными глазами.
Как и девушка, он и сам невольно подался весь в сторону
омута. И у него тоже радостно расширились глаза.
А поплавок все уходил и уходил к лопухам.
— Ну же! Да ну же, Анночка! — чуть слышно прошептал
Алеша.
В тот момент, когда конец поплавочного пера пошел вглубь,
рыбачка еле уловимым движением кисти засекла рыбу, спокойно,
без напряжения вывела и без помощи подсачка сняла широкого,
красноперого подъязка.
— Тебя-то мне и надобно! — по рыбацкой привычке негромко
сказала она.
Потом, размотав лежащую на берегу прочную пеньковую
жерлицу и подцепив живца под верхний плавник, она осторожно
закинула снасть в густое сплетение лопухов.
29

Прочно воткнув удилище в волглый берег, Анночка
распрямилась.
— Ловись рыбка большая и маленькая! — тем же
полушепотом сказала девушка, очевидно, привычную с детства фразу
и только тогда, вспомнив об Алеше, взглянула на него теми же
радостно расширенными глазами, какими она смотрела на
оживший поплавок удочки.
Алеша заметил, как в теплых, карих, в сумерках утра
казавшихся совсем черными, глазах девушки промелькнуло новое,
неизъяснимо нежное выражение. Он ответно улыбнулся и только
хотел поздравить ее с началом лова, как Анночка снова
схватилась за удилище и, сразу же подсекши, очевидно, крупную рыбу,
начала осторожно вываживать ее.
— Подсачек!.. Подсачек!..—умоляюще сказала девушка и,
не глядя назад, протянула к Алеше левую руку.
Алеша бросился и подал ей стоявший у шалаша большой
удобный подсачек с бамбуковой рукояткой.
Рыба упорно сопротивлялась и на тугих кругах, так что леса
со свистом разрезала воду, ходила в глубоком омуте. То опуская,
то вновь подтягивая добычу, Анночка все уменьшала и уменьшала
радиус кругов яростно боровшейся с ней сильной рыбы.
Вот она осторожным движением подвела подсачек в сторону
бросков язя и, стремительно подхватив его, выбросила на берег.
Это был язь-великан, около двух килограммов весу, редко
встречающийся даже и в глубинах Черепановского затона.
Крупночешуйчатый, с большими темными глазами в
золотистых ободках, он лежал на мокром подсачке в раме из зеленой
травы, как серебряный слиток. С сине-перламутровых его
жаберных крышек и с кроваво-красных толстых плавников стекала
вода.
Обеими руками Анночка подхватила язя под жабры и
опустила в отверстие плетушки. Темноспинный богатырь заплескался,
забушевал в садке. И только управившись с ним, Анночка
схватила другое удилище.
Алеша повернулся к своим удочкам, но поплавки их были
неподвижны.
И второй и третий язи отправились в садок вслед за первым.
Алешины же удочки все так же были неподвижны, точно их
заговорил злой волшебник.
Восток светлел, наливался киноварью и янтарем. Над затоном
пронеслись дикие утки и с шумным плеском упали в соседнее
озерцо.
По свисту крыльев Алеша безошибочно определил, что это
были чирки-трескунки. В начале лета они сбивались в стайки
осиротевших холостяков. Вскоре чирки призывно затрюкали
в озерце, безуспешно выкликая сидящих на гнездах чирушек.
В другое время Алеша тотчас же бы ответил селезенькам
тоненьким призывным вскриком, и они, послушные зову крови,
30

как очумелые, сорвались бы и налетели на него вплотную. А он
бы, засмеявшись, хлопнул в ладоши незадачливым кавалерам,
и только тогда бы они поняли свою оплошность.
Но сейчас Алеше было не до шуток: счастливо
раскрасневшаяся, со сбившейся на затылок шляпкой, Анночка посадила уже
четвертого язя в садок.
— Алеша, вы на что ловите? — неожиданно спросила она его.
Крепясь изо всех сил, Алеша постарался спокойно ответить ей:
— И на красного таракашка, Анночка, и на выползка, и на
ржаное тесто, а вот не берут почему-то...
Анночка торжествующе улыбнулась и сказала:
— А вы вот на мое тесто попробуйте,— и она подала Алеше
колобок туго намятого белого необыкновенно пахучего теста.
— Оно с анисовыми каплями. А вот еще вам коробочка с
личинками майских жуков: они тоже на язя действуют неотразимо,—
снова чуть заметно улыбнулась Анночка и отвернулась к своим
удочкам.
Дрожащими пальцами Алеша сорвал свои насадки и, наживив
крючки комочками пахучего теста и жирными
желтовато-кремовыми личинками хрущей, поспешно забросил их в омут.
Сразу же после заброса у него решительно повело поплавки
одновременно на двух удочках.
— Анночка, подсак! — тем же умоляюще-тревожным
шепотом, каким обращалась к нему девушка, прошептал Алеша.
Анночка со своим подсачком бросилась к нему на помощь.
Алеша волновался: больше всего он опасался в присутствии
Анночки отпустить рыбу. Почти одновременно они вывели двух
очень крупных толстоспинных язей и опустили их в его корзинку.
У Алеши отлегло от сердца. Счастливыми глазами он окинул и
зазолотившееся от поднимающегося солнца плесо и крутые,
заросшие кустами и тростниками берега затона.
Ближние горы четко вырисовывались изломами хребтов,
дальние—сливались в лиловатые бесформенные громады...
...На восходе солнца язи брали довольно часто: то и дело
рыбаки вываживали их и опускали в свои садки.
А утро все разгоралось и разгоралось. Согретая солнечными
лучами, раздувая сизую женственную грудку, на прибрежной иве
снова заворковала горлинка. И теперь счастливому Алеше
казалось, что не тоскует она, а радуется, что вот так же и завтра и
послезавтра, и многие, многие годы будет всходить яркое,
ласковое солнце, так же будут трепетать кудрявые деревья,
шелковисто гнуться тростники и Иртыш будет так же величаво катить
глубокие свои воды к чудесному розовому далеку...
— О чем вы задумались, Алеша,— неожиданно спросила его
Анночка.
Алеша встрепенулся. Ему очень хотелось рассказать Анночке
о том, чему радовалась горлинка, но в это время они
одновременно услышали близкий всплеск весел.
31

Это плыл в вершину загона дед Картошка смотреть свои
сети. Сегодня он почему-то был без обычной своей шапчонки.
Маленькая его голова только с венчиком жидких седых волос
вокруг голого темени была открыта утренним лучам солнца.
Заросшее сморщенное личико старика с неизменной
дымящейся люлькой при виде счастливых молодых рыбаков на мысу
распустилось в приветливую улыбку. Он поспешно вынул изо рта
трубку и, обнажая желтые десны, произнес обычное рыбацкое
приветствие:
— Клев на уду!..
И Анночка и Алеша враз ответили:
— Спасибо, дедушка!..
Древний рыбак смотрел на них, молодых и счастливых, и
улыбался им младенческой, счастливой улыбкой.
И долго еще плыл он с непотушенной затяжной, как долгая
зима, улыбкой на темном сморщенном лице, так и не засунув
обратно в рот свою трубку, чего с ним давно не случалось.
И Анночке и Алеше казалось, что дед Картошка вспомнил
свою юность и, вспомнив, забыл о люльке.
...Цвели травы. Над лугами, несмотря на раннее утро, дрожало
душное марево. Анночка всматривалась в горизонт.
Алеша смотрел на Анночку. Девушка выглядела такой
стройной и легкой, что, казалось, наряди ее и в мешок — и тогда она
будет красавицей: так ловко сидело на ней любое платье.
— Алеша, взгляните на запад,— тревожно сказала Анночка.
С запада, разрастаясь, быстро надвигалась на луга тяжелая
черная с угрожающе белесыми краями туча.
— Гроза,— спокойно сказал Алеша. Он заметил, что Анночку
встревожила грозовая туча, и слово «гроза» сказал так, как
сказал бы любое обыкновенное слово.
— Гггр-озза?! — с дрожью в голосе переспросила Анночка.
Еще минуту назад сияющее счастливо-оживленное лицо ее вдруг
покрылось мертвенной бледностью, «глаза диковато расширились.
Она детски-растерянно заметалась от шалаша к лодке, от
лодки к шалашу.
— Что вы, что вы, Анночка! Ведь это же обыкновеннейшая
летняя гроза! Гроза вульгарис,— со смехом в голосе, нарочито
беспечно, как говорят с напугавшимися малыми детьми, сказал
Алеша.
— До смерти боюсь грозы,— потерянным, каким-то потухшим
голосом сказала Анночка.
— Ничего другого не боюсь, с отцом на волчьи облавы
ездила... Одна ночью куда угодно, а вот грозы...
— Да почему, почему, Анночка? — не выдержал Алеша.
Анночка остановилась против Алеши. На бледном,
испуганном ее лице появилось вдруг выражение такого страдания,
а глаза так до краев наполнились слезами, что Алеша не
выдержал и замахал руками:
32

— Ну не надо, не надо, Анночка!.. Я ведь не из
любопытства,— начал оправдываться он.
— Нет, отчего же, от вас я ничего не таю... Когда мне было
всего только семь лет, на моих глазах грозой убило любимого
моего младшего братишку Николеньку... И я его на руках с реки
под грозовыми разрядами несла... бежала...
Анночка не могла говорить, она все время испуганно
смотрела на надвигающуюся тучу. И хотя туча была еще не близко,
девушка не выдержала — метнулась в шалаш и, как напуганный
зверек, забилась в угол.
Алеша тоже подошел к шалашу: его потряс испуг Анночки.
— А может, успеем добежать до избушки деда Картошки,—
предложил он.
— Что вы, что вы, Алеша? И не успеем, и дед не вернулся
еще, а избушка без него на замке... Тут хоть крыша... Я на
рыбалках в первую голову шалаш от грозы строю...
Первый раскат грома заглушил слова Анночки.
— В шалаш! В шалаш, Алешенька! — умоляющим голосом
закричала Анночка.
Алеша с трудом втиснулся в узкое отверстие. В крошечном
шалаше, построенном на одного, двум было тесно, пахло сеном и
увядшими ивовыми ветвями.
Предгрозовой, шквальный ветер налетел вслед за первым
ударом грома. Прибрежные ветлы испуганно зашумели, зеленая
осока, темный ребристый аир легли на воду, затон всколыхнулся,
потемнел, пенно заклокотал; лодки заметались на приколе.
Разом потемнело, словно землю закрыло свинцовым пологом.
И вдруг этот полог змеистым, ослепительным белоснежным
светом разорвало от горизонта до горизонта.
И вслед за сомкнувшейся темнотой грохнуло раскатисто-
страшно, как будто обрушилось все небо. Анночка вскрикнула и
схватилась за Алешу.
В момент, когда молния располосовала небо, Алеша увидел
искаженное страхом лицо девушки.
И в детской своей трусости Анночка была неподдельно мила.
Алеша обнял ее за дрожащие плечи и крепко прижал к себе.
Все в них в эту пору ранней, беззаботной младости, дышало
юной чистотой и свежестью. Алеше было сладко держать
прижавшуюся к нему девушку: он готов был держать ее долго-долго.
Лишь бы гремела гроза в небе...
По крыше шалаша зашелестели первые капли теплого
летнего дождя. Вода в взволнованном затоне задымилась от тонких
брызг.
Вслед за первыми «крайними» брызгами дождь перешел в
ливень, хлынувший с небес обильным, казалось, неиссякаемым
потоком.
Но так только казалось. И гром, стопушечно сотрясавший
ближние горы, и ливень, неистово топтавший луга, стремительно
3 Рыболов-спортсмен, кв. IV 33

прошумев над Черепановским затоном, уже откатывались в
глубину гор.
Утро снова засверкало, заискрилось, поголубели воды,
поднялись осока и аир, перестали шуметь прибрежные кустарники
и деревья.
Дрожь у Анночки прошла.
Алеша собрался было уже убрать свою руку с ее плеча, но
невольно взглянул в загадочно блистающие ее глаза.
И глаза и раскрытые припухшие губы Анночки показались
такими прекрасными, такими несравнимыми ни с чем на земле,
дорогими ему, что он невольно наклонился пылающим,
как в огне, лицом и коснулся их легким, чуть ощутимым,
касанием.
Впервые открытые ему девичьи губы вместе с теплым
дыханием Анночки, вздрогнув у его губ, казалось, вошли в него на
всю жизнь покоряющей, пьянящей сладостью...
— Как будто прошла гроза,— тихо сказала Анночка и
отстранилась.
Алеша в один прыжок выскочил из душного шалаша на
мокрый берег.
Хрусткое, напоенное грозовой свежестью утро сверкало под
лучами освобожденного из плена солнца.
После грозы и дождя небо было необыкновенно чистым и
казалось особенно глубоким и широким. Не небо — синего
атласа крыша.
Счастливый Алеша жадно вобрал в себя и росистое солнце,
и запахи омытых цветов и трав на лугу, и прибрежные ивы с
птичьими гнездами, и весь большой зеленый мир земли, и
атласный купол синего неба. Вобрал, сколько мог только вобрать в
себя, чтобы сохранить все в легкой, беспечной радости до конца
дней.
Анночка со сбившейся на сторону шляпкой тоже вылезла из
шалаша. Они смотрели друг на друга и молчали, стыдясь и
радуясь непривычному трепету в сердце. Еще недавно мертвенно
бледное лицо Анночки снова сияло свежестью, беспечальным,
безмерным счастьем.
И в ее душе родилось что-то новое и сладостно-тревожное,
мучительное и еще хрупкое и малое, как только что
вылупившийся из яйца желтый пушистый птенец с черными бусинками
живых радостно-удивленных глаз.
Как и Алеша, Анночка обводила глазами и затон, и луга и
небо. Как и ему, ей казалось, что мир открылся ей сейчас какой-
то новой своей стороной.
— Эй, вы, рыбачки! Это не ваша ли удочка удилищем мы-
ряет? — голос внезапно появившегося из-за поворота затона деда
Картошки до дрожи перепугал Алешу.
Анночка взглянула туда, где у нее стояла крепко заткнутая
удилищем в берег жерлица, и поняла все.
84

— Наша, дедушка! Наша! — закричала она и бросилась
отвязывать свою лодку.
Алеша уже надевал весла и, лишь только Анночка села на
корму, сильным рывком вынес легкую, ходкую шлюпочку далеко
за осоку и лопухи.
— Где? Где она? — закричал он деду Картошке.
Но рыбак только растерянно моргал старчески красными
глазами и озирался по сторонам.
— Вот толичко совсем, совсем недалеко мыряла... Явственно,
явственно видел...
Анночка поднялась на корме и увидела мелькающее уже
далеко в волнах удилище жерлицы, быстро уплывавшее к устью
затона.
— Алешенька, нажмите!.. Уйдет, ради бога...
уйдет!..—придушенно-страстно зашептала она, вся устремившись вперед.
Алеша с такой силой стал загребать веслами, что лодка,
перепрыгивая с волны на волну, неслась, рассекая воды затона.
Анночка не спускала глаз с удилища.
Дед Картошка отстал далеко, но и он, захваченный азартом
преследования, греб, что было сил.
И если на стороне Алеши были молодость и сила, то у старого
рыбака — большой опыт. Он греб к противоположному берегу
затона, пересекая его наискось.
— Отжимайте от Иртыша! Отжимайте от Иртыша! —
несколько раз крикнул он вдогонку молодым рыбакам, но они не
слышали слабого его голоса.
Старик решил сам отрезать рыбине выход на просторы
большой реки и поспешил к устью затона.
Как ни быстро уходила добыча, но лодка настигала ее:
теперь уже не только стоящая во весь рост Анночка видела
удилище, но и Алеша.
Еще два-три удара весел, и можно будет поймать жерлицу.
Анночка присела в лодке и, перегнувшись через борт и
протянув руки, готовилась схватиться за конец удилища.
Но рыбе точно шепнул кто о замысле рыбаков: она так
кинулась вглубь и в сторону от настигающей ее лодки, что и Алеша
и Анночка растерялись. Удилище пропало под водой и,
вынырнув снова, было далеко от лодки, уходя, как справедливо
предположил старый рыбак, к близкому уже руслу реки.
— Отжимайте от Иртыша! — донесся, наконец, до них крик
деда Картошки.
Старик стоял на своей большой лодке в устье затона и
колотил веслом по воде, чтобы напугать, завернуть стремящуюся к
руслу Иртыша рыбину в Меновновскую старицу, где ход ее был
бы сильно затруднен цепляющимися за удилище лопухами и
осокой.
Только теперь Анночка и Алеша оценили опыт старого
рыбака.
3*
35

Не пугая рыбу преследованием, Алеша тоже повернул в
сторону деда Картошки и от устья затона двинул лодку навстречу
рыбине.
Шум быстро движущейся лодки, гулкие удары лопастями
весел по воде напугали рыбину, и она метнулась в единственно
свободный для нее рукав полузаросшей Меновиовской старицы.
Широкий след жерлицы, проволоченной по густым зарослям
хвощей, лопухов и всевозможных болотниц, был заметен издали.
По нему, как по тропинке, безошибочно шла лодка.
Остановившееся удилище с целой охапкой водорослей Анночка
заметила вблизи ракитового куста и глазами указала на него
Алеше. Гребец тотчас же поднял весла: шлюпка почти бесшумно
подвигалась к удилищу. С замирающим сердцем Анночка
готовилась к схватке с речной акулой. Что это была крупная щука,
молодые рыбаки не сомневались.
Только сейчас и Алеша и Анночка вспомнили о багорчике, но
ни у того, ни у другого багра не было.
Хищница отдыхала в тени ракиты. Густые заросли травы
надежно укрывали ее в зеленом подводном царстве.
Чуть притормозив лопастью весла, Алеша поставил лодку
бортом против самой жерлицы.
Лишь только Анночка взялась за конец удилища, щука, точно
уколотая острогой, метнулась с такой силой, что вырвала снасть
из рук Анночки. Девушка с трудом удержалась в лодке и,
повернувшись к Алеше, с побледневшим лицом выдохнула:
— Нажми, Алешенька! Нажми, родненький!..
Алеша влег в весла, и снова началась гонка. Еще два раза
хищница вырывала крепкое бамбуковое удилище из рук рыбачки.
Остановил щуку дед Картошка на песчаной отмели, куда она,
как пущенная торпеда, выметнулась сама.
Толстая, черноспинная, с крупными пятнами на боках,
хищница величиной с доброе весло устало шевелила жаберными
крышками, хвостом и плавниками.
Анночка, ухватившись за удилище, стояла в воде на отмели.
— Господи, благослови! — негромко сказал дедок и,
изловчившись, искусно подхватил хищницу багром под нижнюю губу.
— Теперь ты наша! Отъела и утей и гусят! — торжествующе
произнес он.

И. Толоконников
У КРУТОГО ЯРА
Водный маршрут наших охотничьих поездок по реке Уралу не
раз проходил мимо села Чапаево, и в нашей бригаде создалась
традиция делать дневку у места трагической гибели* легендарного
полководца.
Около высокого яра — откоса, где во время жестокого
лбищенского боя спускался к быстрой реке раненый Чапаев, мы
причаливали и шли в село.
На фоне безоблачного голубого неба четко вырисовывался
высокий обелиск — памятник В. И. Чапаеву. Здесь всегда лежали
свежие цветы: народ свято чтит память своего героя.
В музее — бревенчатом двухэтажном доме, где находился
штаб,— много исторических экспонатов, связанных с победным
путем славной чапаевской дивизии, фольклорных записей —
былин о Чапаеве.
Побывав в музее, мы навещали своих друзей, уральцев-ча-
паевцев, и вечером собирались с ними у реки. Жгли здесь
большой костер и слушали рассказы седеющего, но еще крепкого,
плечистого казака Власа Платоновича о его любимом полководце
и боевом товарище Василии Ивановиче.
Обычно на другое утро мы отправлялись дальше, вниз по
реке. На этот раз сильно задержались из-за сборов Власа
Платоновича, выехали только днем и плыли до самых сумерек.
— Давно пора причаливать,— ворчали весловые. Но наш
товарищ, сидевший за рулем, был непреклонен.
— Комара кормить хотите,— окидывал он нас уничтожающим
взглядом,— не видите разве, какие берега.
Действительно, места для стана были мало подходящие.
37

Яры — почти отвесные, а узкая полоса отлогого берега покрыта
сочной травой и зарослями талов. Для каждого, кто ночевал у
воды, конечно, ясно, что здесь он будет отдан на растерзание
кровожадному комариному племени. Не видно было также
поблизости и дичи.
Стало уже смеркаться, когда, наконец, мы увидели
превосходное место для лагеря. Широкая полоса золотистых песков у
залива, а рядом быстрый перекат и глубокий омут — заманчивые
места для рыбалки. Повидимому, неподалеку было и утиное
займище, куда стайки чирков и кряковых шли на присаду.
Лодка круто разворачивается, днище скребет по гальке,
и гремит веселая команда: «Полундра!» И вот уже стан разбит,
и через полчаса над костром начинает постукивать крышка
закопченного артельного чайника.
Как славно бывает после большого перехода развалиться у
огня, прихлебывая горячий чай, слушать голоса речных птиц,
вести неторопливую дружескую беседу.
Но вдруг у омута раздался необычайно гулкий всплеск. Что
это могло быть? Только огромная глыба обвалившегося берега
или бросившаяся в воду лошадь могли произвести такой шум.
Прервав разговор на полуслове, мы стали настороженно
прислушиваться. А Платоныч даже вскочил на ноги. Когда этот
всплеск повторился снова, он, взмахнув руками, повернул к
костру возбужденное лицо.
— Братки, знаете кто это?..
Мальчишеское возбуждение всегда невозмутимого человека
было настолько забавно, что никак нельзя было удержаться от
дружеского «розыгрыша».
— Кто это? Зверь морской!
— Кашалот!
—- Тюлень!
— Аллигатор! — посыпались быстрые шутливые реплики.
— Ах так? — прищурил глаза Платоныч.— Смеяться над
стариком? Ну, ладно! Мне-то ясно, кто играет под яром. Я бывал
на рыбацких промыслах. Вам же придется погадать на кофейной
гуще, пока его не изловите. Ну, а теперь зевать некогда! Берите
бредень и айда за живцами, пока я займусь снастью.
Через час при свете луны мы уже ставили перемет, почти
перегораживая им реку у омута.
— Сажайте на крючок только небольшую уклейку,— дал
указание старшой.
— Постой, зачем нам брать эту мелюзгу? Заснет,— возразил
я недоумевая.
— Так надо! Ведь «он»,— многозначительно поднял кверху
палец казак,— несмотря на свой размер, имеет деликатное горло
и предпочитает самую мелкую насадку.
Но на утро, да и в следующие дни, нас ожидало полное
разочарование. Попадалось много рыбы: судаки, шереспер, голавль,
38

сомята. И хотя часть живцов была сорвана, но «зверь» никак не
хотел садиться на крючок.
Потеряв надежду на успех, мы все-таки продолжали ставить
переметы. Но даже Платоныч с досадой махнул рукой:
— Снасти правильной нет! Один перевод времени.
Времени действительно нехватало. По обоим берегам Урала
оказалось много уток, куропаток, тетеревов. И мы целые дни
пропадали на охоте.
В то утро я оставался дежурным по лагерю и не спешил
вставать, когда товарищи стали собираться на охоту.
— Егор, посмотри за лодкой. Мы уходим,— услышал я
спросонок.
— А собака на что? Она у меня «подчасок»,— отвечал я,
поворачиваясь на другой бок.
Ох, и сладок же сон на заре в охотничью пору, когда целые
дни на ногах!
Но спать долго мне не пришлось. Разбудил меня гулкий
всплеск, как будто кто-то с размаху ударил веслом по воде.
Я выглянул из палатки, протирая глаза.
Солнце уже озаряло верхушки деревьев, разгоняя легкий
парок утреннего тумана, стелившегося по воде. Набегала мелкая,
как рыбья чешуя, серебристая рябь. На отмели охотился жерех,
и мальки сверкающими брызгами разлетались во все стороны.
И вдруг у перемета словно кто-то провел ножом по воде: ее
поверхность была как бы разрезана натянутым шнуром.
Я бросился к реке. Верхушки обоих шестов, к которым был
привязан перемет, ныряли в воду, а у того берега буранилась,
вскипала крутая волна, и вдруг великолепным броском кверху
взлетело брусковатое тело гигантской рыбы.
«Надо скорее ее забагрить. Да одному трудно: оборвет
поводок!» — мелькнула мысль.— Но где же лодка? На том берегу,
черт возьми! Вот почему ребята просили посмотреть за ней. Как
быть? Не подстрелить ли рыбу, когда она выскакивает из
воды?»
Схватив ружье, я вбежал в реку, стараясь подойти ближе к
перемету. Но течение валило с ног, да и взяло сомнение: не
пересеку ли я случайной дробиной тонкий поводок? Нет, лучше
перерезать ножом дальний конец перемета, чтобы дать рыбе ход.
Пока же надо вызвать ребят на подмогу. И, сделав подряд три
выстрела в воздух — условный сигнал,— я разделся и с ножом в
зубах бросился в воду.
Надо думать, что плыл я в хорошем темпе, потому что
пойнтер Гай, бросившийся за мной в воду, сразу отстал. Вот уже рядом
ныряющий шест перемета.
«Не сесть бы самому на крючок, как белуга! — я схватываю
скользкое дерево и одним взмахом пересекаю шнур (теперь
снасть держится только на одном шесте около лагеря). Затем,
в несколько секунд доплыв до берега, бегу к лодке.
39

— С ножом в зубах! В чем мать родила! А где же, людоед,
твоя жертва! — загремел с яра густой бас Платоныча.
— Скорее садись и — на ту сторону,— кричу я, бросая нож
и стаскивая лодку в воду.— На перемете — рыбина!
Не прекращая гребли, задыхаясь, объясняю, в чем дело.
— У рыбы теперь метров шестьдесят ходу, надо вываживать
ее без лодки,— шепчет старшой, когда мы подплыли к шесту
перемета, и, как есть, в сапогах и куртке, кидается в воду.
Схватив шнур, он начинает то подтягивать, то снова сдавать его.
— Ну и здорова! Тянет — мочи нет! — слышу я
взволнованный голос. А затем неожиданно Платоныч легко выбирает на себя
несколько десятков метров шнура перемета.
Вот уже пошли поводки, на которых плещутся судачки и ше-
респеры (нет времени с ними возиться!). Рыбина послушно идет
к берегу, но вдруг останавливается, буравя воду ударами хвоста,
свечкой взлетает кверху и снова уходит в глубину.
— Дай мне... подержать,— не выдерживаю я и берусь за
перемет. Разве можно забыть эти минуты! Натянутой тетивой
звенит шнур, а упрямая, неукротимая сила рвет его из рук сначала
так, что сопротивляться ей невозможно, но потом все слабее и
слабее.
Долго продолжалась эта волнующая схватка. И, наконец,
стало ясно, что развязка близка. Рыба пошла у самой
поверхности, начал показываться верхний плавник, а потом она
перевернулась на бок. И вот уже я осторожно отступаю с переметом
к берегу, а товарищ, приготовив багор, хищно застывает на месте.
Еще несколько шагов... быстрый удар острия, сверкающие
брызги — и огромная рыбина выволакивается на песок.
Мне пришлось перерезать поводок: крючок был глубоко
заглотан вместе с наживкой. В этом нам повезло: иначе разве
выдержала бы снасть такого богатыря?!
— Красная рыба! Осетр! Теперь ты видишь, какой зверь
плескался у яра,— смеется Влас Платонович.— Ну, угощу я
теперь вас рыбацким балычком, по-уральски,— добавляет он,
пытаясь набить трубку. Но пальцы не слушаются, и табак
сыплется из кисета. Я только молча вытираю вспотевший лоб.

А. Шахов
НАШИ ЛЮДИ НА ОТДЫХЕ
Московские рыболовы
Нынешние московские рыбаки — люди деятельные и
выносливые. Отличительная черта их характера — это коллективность и
общительность. В толпе на вокзальной платформе, следуя
поговорке «рыбак рыбака видит издалека», москвич с удочкой
обязательно заметит собрата по страсти и, вкладывая в слова
дружескую иронию, назовет его не иначе, как «товарищ рыбачок»,
познакомится с ним, и, встретив по пути еще таких же
«болельщиков», они вместе пойдут к поезду.
В тот день, когда они собрались ехать на рыбалку, их уже
ничто не остановит: ни смертельная жара, ни тридцатиградусный
мороз, ни ливень, ни угроза жены развестись, ни приглашение
начальника на ночное заседание, ни даровой билет на «Зеленую
улицу»...
В пути нередко они проводят ночь без сна, весь день без устали
бегают со спиннингом или удочками по берегу, поймают щуренка
или десятка два окуней и, наглотавшись настоящего воздуха,
возвращаются в город. И не только прохожие, глядя на их свежие
лица, считают их счастливыми людьми, но и сами рыболовы
думают так.
Есть и еще одно качество у московских рыболовов: искусство
удить они доводят до виртуозности.
— Артисты! Очень тонко ловят рыбу,—отозвался о
москвичах один сибиряк.
На дыхание
Однажды учитель русского языка Владимир Егорович Быстро-
летов, человек с седыми висками, но с молодой душой, встретив
меня, погладил толстые, черные усы и заговорил о прелестях
зимней рыбалки. Я пожал плечами: какая там ловля зимой.
41

— Это дело чисто спортивное,— ответил он — Не штука
загарпунить кита, а вот поймать зимой окуня, когда он не ловится,
не каждый сумеет.
И Владимир Егорович весело посмотрел на меня. Он был все
таким же, как и десять лет назад, когда мы с ним
познакомились. Тогда помню, посмотрев на его открытое, радостное лицо,
на бодрую походку с всепобеждающим видом, мне захотелось
жить никогда не унывая.
В одно декабрьское воскресенье он повез меня на станцию
Трудовую, километров в сорока от Москвы. Вагон был набит
рыболовами.
— Вы, конечно, и сегодня будете победителем,— сказал один
из них моему приятелю.
— Не знаю, как бабушка скажет. Она иногда на двое говорит.
Поезд еще не тронулся, а рыбачки завели разговор об ужении.
Чего только не рассказывали!
Высокий, костлявый, с проседью в красной бороде человек с
авторитетным видом поучал, как надо ловить рыбу. Сколько он
знал различных способов! Он все время ссылался на свои
руководства по ужению, и я, новичок в этом деле, проникся к нему
уважением, как к необыкновенно опытному рыболову. Мои
соседи звали его «теоретиком».
Рядом с ним сидел военный без погонов — бравый, стройный
с большой черной бородой красавец из плеяды васнецовских
богатырей. Он оказался генералом. Коротким, командирским
голосом генерал рассказывал, как он однажды удачно удил
крупных окуней под артиллерийским огнем.
Больше всех был оживлен худощавый, с мечтательными
глазами, средних лет железнодорожник, на погонах которого
красовалась одна звездочка. Тоненьким голосом он смеялся на весь
вагон и, толкая соседа то рукой, то ногой, приговаривал: «Вот
ведь какое дело!» Слушая «теоретика», он беспрерывно
восторженно восклицал — «О!» Во время рассказа Владимира
Егоровича о том, как одна артель рыбаков заготовила леща во время
нереста около двухсот пудов, железнодорожник успел раз
двадцать с негодованием сказать: «Вопиюще возмутительный
факт!»
Сам же с простодушием, свойственным детям, рассказал о
потаенных рыбных местах, известных только ему. За какие-нибудь
полчаса рыболовы без труда выпытали у него все рыбацкие
тайны. Железнодорожник долго объяснял, что сегодня клева не.
будет и он не поехал бы, если бы не допекла жена.
— Уж очень пилит она меня, что на рыболовные
принадлежности трачу все деньги, а это неправильно,— жаловался он.—
Было дело, когда таскал у нее на удочки свою зарплату, а теперь
не ворую. Если мне нужны крючки или блесны,— добиваюсь
сверхурочных работ. Вот ведь какое дело!
С «теоретиком» спорил маленький пожилой актер со странной
42

фамилией Юноша-Хованский. У него были толстые губы и глаза
с лукавинкой.
— Ерунда 1 — восклицал он.—Окунь шума не боится.
Опытные рыбаки перед тем, как его ловить, мешают в лунке пешней,
как в миске ложкой.
Это был уже девятый способ ужения окуней, о которых я
услышал за полчаса.
Всю дорогу актер чихал, кашлял. Я удивился: допустимо
ли в таком состоянии ехать на лед — долго ли схватить
воспаление легких.
— Ерунда! Как только у меня начинается грипп, я всегда еду
рыбачить — и все у меня проходит через три часа. Впрочем, на
всякий случай можно принять и лекарство.
Он положил в рот таблетку и запил ее глотком водки, которую
держал в плоском пузырьке.
— Может быть, стаканчик выпьете? — предложил Юноша-
Хованский железнодорожнику, внимательно наблюдавшему
за ним.
— Спасибо, не пью и вам не советую. Рыбная ловля — это
такое прекрасное, такое ароматное удовольствие — и вдруг
заглушать его водкой! Это возмутительно вопиющий факт!
Оказывается, он опьянел от ожидания рыбной ловли и
разговоров.
Поодаль сидел тоненький, узколицый старичок с острой белой
бородой. Надвинув на лоб изъеденную молью котиковую шапку
и кутаясь в облезлое бобриковое пальто, он слушал нас
рассеянно, в разговоры не вступал, но иногда улыбался так, как
улыбается трезвый человек среди людей навеселе.
Электромонтер Василий Иванович, очень разговорчивый,
с птичьим лицом и моргающими глазками, высоким голосом,
повествовал, как он на спиннинг поймал полуторапудового сома.
Хотя этому никто не верил, но электромонтер, жестикулируя и
выражая на своем лице множество чувств, врал так увлекательно,
что железнодорожник восклицал: «О!» уже беспрерывно, а у
старичка в бобриковом пальто строгие глаза вдруг потеплели, а губы
раздвинула мягкая улыбка.
«Такие рассказы могут увлекать не только рыболовов»,—
подумал я.
А Василий Иванович продолжал разливаться соловьем. Узнав,
что я впервые еду на зимнюю рыбалку, он обещал дать мне на
водоеме замечательную блесну и показать такие места, где
«окунь стоит так густо, что пальцем не проткнешь».
Не успел поезд остановиться на Трудовой, как рыболовы,
высыпавшись из него горохом, побежали на залив, отходивший в
сторону от канала Москва — Волга.
Там уже было человек пятьдесят рыболовов, они приехали с
более ранним поездом. Хотя рассвет был еще мутным, но они
отчетливо виднелись на белом снегу. Вновь прибывшие принялись
43

рубить лунки. В пятнадцатиградусный мороз лед колется легко,
со звоном. От удара пешни он лопается, как спелый арбуз, и
трещины бегут по льду с пушечным гулом.
Электромонтер, забыв о своих обещаниях, летающей с
подпрыгом походкой умчался куда-то далеко. Быстролетов,
посмотрев ему вслед и назвав его «трепачом», не спеша прошел вдоль
берега и вернулся назад. Он приглядывался к обстановке и
рыбакам, блеснившим окуней. Поклевов не было. Несколько человек
ловили на поплавочную удочку. Облюбовав место около них, мой
приятель вынул из чемоданчика удочку-коротышку и дал ее мне.
Поплавок на этой удочке был с горошину, грузило — не больше
дробинки, а крючок настолько маленький, что озябшие пальцы
ощущали его с трудом. Нацепив на крючок мотыля — личинку
комара, похожую на коротенькую цепочку из крохотных
рубинов,— я опустил его в воду.
Свет прибавлялся с каждой минутой. Вскоре из морозного
тумана выплыл багряный диск. Мы все повернулись к нему и,
радуясь, что на него можно смотреть, не защищая глаза, стали его
разглядывать. Под голубым небом, которое под Москвой в
декабре бывает необыкновенно редко, сидеть было очень приятно.
Быстролетов, любуясь солнцем, улыбался, но вот у него
дрогнул поплавок и улыбка потухла. Вытащив слюнявого,
взъерошенного ерша, он вновь засветился, потом ласково сказал:
— Ах, поганец! — и бросил рыбешку на лед.
Я обвел глазами вокруг. Склонившиеся под лунками
рыболовы не спускали глаз с поплавков.
Рыба ловилась плохо, даже пустая поклевка считалась
событием. Старичок в бобриковом пальто — он оказался тоже
рыболовом — сидел с необыкновенно сосредоточенным видом. Когда с
севера подуло холодом, он достал из рюкзака складную ширмочку
и загородился ею от ветра.
— Хорошая голова у этого профессора,—сказал Владимир
Егорович* показывая на старичка.— Всегда что-нибудь придумает
толковое.
— Разве он профессор?
— Да. Известный химик и заядлый рыболов.— И
Быстролетов сообщил, что профессор за тридцать лет не пропустил ни
одного выходного дня, чтобы не поехать на рыбалку. Его не
останавливают даже тридцатиградусные морозы. Можно подумать,
что на своем веку он поймал рыбы пудов сто. Ничего подобного!
Самый большой его улов — это восемьдесят четыре штуки весом
около трех килограммов, о чем он с упоением рассказывает уже
лет десять.
Я удивился: неужели профессор не ловит крупных рыб?
— Всегда пробавляется лишь «бибикой» — мелочью,—
ответил Быстролетов.—Если поймает десяток ершей, он счастлив.
Отдых ему нужен, а не рыба.
Профессор, снимая с крючка малюсенькую плотичку, остудил
44

пальцы и никак не мог насадить мотыля. Тогда он вытянул руки
над консервной банкой.
— Это тоже его изобретение — походный мангал,— пояснил
Владимир Егорович.— Теперь над горящими угольями он
отогревает пальцы.
Припрыгивая по-сорочьи, ежась от холода и похлопывая
ладонью о ладонь, вынырнул из кустов электромонтер. Бегая, он
опрашивал каждого из нас:
— Ну, как?
— Даже не шевелит.
Я напомнил ему, что он хотел показать место, где «окунь
стоит так густо, что пальцем не проткнешь». Василий Иванович
замигал:
— Ах, да! Совершенно верно! Но чего же смотреть, когда и
там не ловится.
Быстролетов, показывая на меня, спросил его:
— Вы, кажется, хотели дать ему уловистую блесну?
— Блесну? — опять заморгал электромонтер.— Да, да...
конечно. Рылся в коробке — не нашел. Дома забыл. В следующий
раз увидимся — обязательно дам. По совести говоря, дело не в
блесне. Когда ловится — на всякую блесну можно поймать,
а когда нет — хоть золотую ставь.
И он с юмором рассказал, как один чудак в самом деле ловил
на позолоченную блесну и ничего не поймал, а рыбак, сидевший
бок-о-бок с ним, то и дело вытаскивал рыбу на ржавую железку.
Железнодорожник, сбросив полушубок, без конца и без толку
дырявил пешней лед. Генерал, поймав десятка полтора живцов,
пошел ставить близ полыньи жерлицу, Лед там был тонкий, он
гнулся под ногами.
— Провалитесь! — закричали генералу. Но он только рукой
махнул, быстро прошел опасное место, продолбил для жерлиц
несколько лунок и над ними на прутики повесил лески с красными
флажками.
Тем временем мы переменили уже шестое место.
— Нет рыбы,— сказал я.— Если бы она была, ловилась бы.
— Не может этого быть, окуней тут много,— Владимир
Егорович лег на лед и, опуская в лунку маленькую блесну, наклонился
над самой водой.— Поглядите-ка!
На блесну, окружив ее, глазели с полсотни небольших окуней.
Когда блесенка делала движения, они вместо того, чтобы
бросаться на нее, пятились.
— Блесна им сегодня не по вкусу. Попробуем на мормышку.
С этими словами мой спутник открыл ящичек, и под солнцем
заиграли мормышки — крохотные кусочки свинца разной формы
и цвета, носившие названия: пузатенькая, продолговатая,
дробинка, гробик, овес, клопик, капля, шильце...
Быстролетов, заменив блесну «клопиком», надел на крючок,
выглядывавший из свинца, мотыля и, когда мормышка оказалась
45

у дна, стал с небольшими интервалами подергивать ее. Иногда
же он поднимал ее нарочито медленно, или, как говорят, ловил
с потяжкой.
Окуни не пожелали брать и на мормышку.
— Что за черт! — рассердился мой друг и сменил «клопика»
на «гробик».— Попробуем ловить с дрожью.
— Как это с дрожью? — заинтересовался я.
Не отвечая, он опустил в лунку мормышку и сделал рукой
незаметное движение. «Гробик» шевельнулся. Секунд через пять
рука дрогнула сначала два, потом, с паузами, три, четыре и пять
раз. Соответственно этому столько же колебаний сделала и
мормышка.
— Его не поймешь: он берет то на четную, то на нечетную
дрожь,—проворчал Быстролетов. И вдруг вытащил небольшого
радужного окунька.
— Таракан! —с горечью воскликнул мой друг.—Придется,
видимо, и такими пробавляться. На пять дрожаний взял, сукин
сын. На это число и будем ловить.
Вскоре на льду оказался второй окунек, чуть больше прежнего.
Рыбак, не скрывая презрения, определил:
— Стандарт. Такие всем попадаются.
Я тоже стал ловить «с дрожью». Сначала у нас дело пошло
хорошо: десятка два наловили «тараканов» и «стандартов», а
затем, после того как Владимир Егорович вытащил «среднего», то
есть граммов на сто, окуня, клев прекратился.
— Давайте половим на дыхание,— предложил мой учитель и,
опустив мормышку на дно, задумался. Удочка, которую он
держал на колене, застыла. Я никак не мог понять, что значит
ловить на дыхание. Приглядевшись к удилищу, я заметил, что во
время вдоха оно чуть-чуть подымается, а при выдохе опускается.
Вместе с этим, как мне потом объяснили, поднимается узкая
часть «гробика», а с ней и крючок с мотылем, вторая же,
тяжелая, половина мормышки продолжает лежать на дне. Это
шевеление мотыля и чуть заметная игра «гробика» должны были
сильно раздражать аппетит окуня. И, действительно, через минуту
Владимир Егорович выхватил из воды бойкого сравнительно
большого, граммов на полтораста, окуня.
— На нашем, рыбацком, языке такие шпингалеты называются
«ровненькими»,— и, не скрывая удовольствия, Быстролетов
улыбнулся.
Железнодорожник ловил рыбу с веселой непринужденностью.
Он весь ушел в себя, не интересовался успехами других, не
завидовал, и по всему было видно, что ему так хорошо жить на
свете — лучше и не надо. Он потихоньку напевал, а когда
вытаскивал рыбешку, произносил восторженно-удивленное «О!», при
этом каждый раз снимал шапку и гладил лысину.
Позади его, раздвинув ноги, стоял около лунки мрачный
человек в белом полушубке. За день он ни разу не садился, все время
46

оглядывался и, если кто-нибудь вытаскивал рыбу, с
раздражением и завистью бурчал:
— Опять! Вот черт! Везет же людям.
У этого завистника еще не было ни одной поклевки.
Неподалеку от него сидел «теоретик» и попрежнему
наставлял своих соседей, что надо делать, чтобы всегда быть с рыбой.
Сам же он ничего не поймал. Заметив, что железнодорожник то
и дело вытаскивает «средних», то есть граммов по сто, окуней, он
извиняющим тоном объяснил, что зимняя рыбная ловля —это
картежная игра: дело не в умении, а в счастье.
Мимо нас, поеживаясь и с силой пристукивая каблуками,
прошел профессор. Заметив, что я обращаю внимание на его походку,
он объяснил:
— Когда становится зябко, я делаю пятьсот шагов с
пристуком. Пристук, знаете ли, хорошо разогревает.
Сделав положенное число шагов, он опустился на свой
чемоданчик. Не завидуя, не огорчаясь и не вступая с соседями в
разговоры, профессор сидел не шевелясь и не отводил глаз от лунки.
Если же ему приходило счастье в виде крупной плотички или
подлещика, он каждый раз потирал руками и от удовольствия
смеялся.
Генерал поймал две небольшие щуки. Завистник в белом
полушубке даже плюнул потихоньку с досады. Владимир Егорович
стал рассказывать, что генерал славился в Отечественной войне
необыкновенной выдержкой и спокойствием, за что приобрел
большую известность.
В это время один из красных флажков соскользнул с прутика
и потонул в лунке. Щука схватила живца. Генерал скорым шагом
подошел к лунке, спокойно взял леску, подсек рыбу и потянул ее
к себе. Сначала он перебирал пальцами леску совершенно
свободно, затем с небольшим напряжением, но вот она вырвалась
из его рук. Рыболов поймал ее и стал подтягивать обеими руками.
Щука снова вырвала леску. Наконец, он подтащил рыбу к самой
лунке, потянулся за багром и вдруг, выпрямляясь, застонал.
Затем сдвинув папаху на затылок, он громко высморкался и
закричал на всю реку:
— Ах, дьяволы! Не умеют даже делать крючков. Сломался!
Какая была щука! Ах, черт! Морда в лунку не входила.
Понимаете? Ай-ай-ай...
На обескураженного, прославленного вояку было жалко
смотреть. Казалось, он вот-вот заплачет.
— Вот так герой! — шепнул я моему приятелю.— Разнюнился,
как маленький.
— Такие щуки не каждый день попадаются: поневоле
заплачешь,— оправдывал его Быстролетов.
Владимир Егорович довольно часто выуживал «ровненьких»,
а иногда и «хороших» окуней, граммов на двести пятьдесят.
Вытаскивая «ровненьких», он шутил, от удовольствия кряхтел, ве-
47

село хлопал в ладоши и, приговаривая: — Ехали-ехали —
остановились. Так-то, дорогой! — звонко шлепал меня по спине. Если
ему попадался «хороший» окунь, а у меня не ловилось, мой друг
громко, чтобы слышали другие, говорил издевательским тоном:
— Надо уметь ловить.
Мои незадачливые соседи делали вид, что не слышат, мне же
было все равно. Я еще не успел обзавестись рыбацкой завистью.
Если у Быстролетова переставало клевать, он собирал окуней
и, подставляя мне спину, просил положить их в рюкзак, после
чего клев должен был возобновиться. И несколько раз эта
выдуманная Владимиром Егоровичем примета оправдывалась. Тогда
вновь слышалось веселое: «Надо уметь ловить». На соседей это
действовало так раздражающе, что актер, например, не
выдержал и ушел от нас. В конце концов, шутливая фраза стала йолно-
вать и меня. Надо было ответить контрударом.
И вот при виде вытаскиваемого Быстролетовым окуня я стал
восторгаться: — Ого!,— а если следом за этим попадался
второй, мое восклицание учащалось:
— Ого! Ого! Ого-го! Ого-го! Пошел! Поше-ел! Поше-ел!
Эта фраза, надо сознаться, была не очень сложна, но,
начинаясь с шепота и заканчиваясь громогласным басом, она
отличалась множеством интонаций, которые моему приятелю не
доставляли большого удовольствия.
Случалось, что после этого рыба у Владимира Егоровича
переставала клевать, и мое «Ого!» стало действовать на него, как
«Караул!». В таких случаях он надолго забывал свою
излюбленную фразу, а мне сердито говорил:
— Бросьте!
Время проходило весело и незаметно.
Я ловил и «на дрожь», и на «дыхание», и на блесну, и все равно
мои дела были неважные. Мой друг начал страдать за меня.
— Есть еще одно хорошее средство: когда рыба не берет,
следует поныть,— посоветовал он.
— Как это — поныть?
— Очень просто. Например, надо несколько раз повторить
тягучим и жалобным голосом: «Сидишь, как дурак». Или:
«Проклятый мороз, даже окуни застыли». Можно и так:
«Невезучий я: рыба меня обходит». Поноешь так минут с десяток,
н вдруг —цоп!
— Верно, что мне не везет,— сказал я вздыхая. При этом
вздохе узкая часть «гробика» сделала движение, и следом за этим
на леске что-то повисло. Я вытащил окуня граммов на четыреста,
каких еще никто в тот день не ловил.
— Вот видите,— сказал мой приятель,—нытье-то и помогло.
А окунь этот относится к разряду «крупных». Прятать его не надо.
Пусть любуются.
После этого у меня наступило длительное затишье. От нечего
делать оглядывая соседей, я заметил сумрачного, с тяжелым
48

взглядом и неприятным лицом маленького толстяка, оказавшегося
бухгалтером по фамилии Черныш. Этот рыболов, приподнимаясь
с ведра, что-то украдкой бросал в него. Я обратил на это
внимание Быстролетова.
— Да ведь он крупных окуней ловит и прячет их. Ей богу.
Боится, как бы рыбачки не заметили.
Но рыболовы увидели и бегом повалили к нему. Актер
негодующе покачал головой:
— Ну и жадные мы люди! Как развито у нас это стадное
чувство.— И крикнул бегущим: — Скорей! Скорей! Опоздаете,
бараны!
Из бегущих никто даже бровью не повел. Когда клюют
крупные окуни — не до обид.
Рыбаки окружили Черныша и принялись долбить лунки.
Смотря на них исподлобья, он ругался во всю мочь:
— И, проклятые! На готовенькое прибежали! Не подпущу!
Сами не поймаете, и мне не дадите ловить. Только рыбу
распугаете.
Он даже взял пешню, как пику, наперевес, и закричал:
— Не подходите ближе семи шагов, а то пешней долбану.
Но разве может что-нибудь удержать рыбаков, когда ловится
рыба? Они теснились к нему все ближе и ближе.
Продолжая браниться, Черныш в то же время вытаскивал
крупных окуней. К нему постепенно подходили дальние рыбаки.
Наконец, поднялся актер и, сказав небрежно: «Надо исследовать,
почему ловится только у него»,— зашагал к счастливцу, сначала
медленно, потом все быстрее. За ним тронулись и мы с
Владимиром Егоровичем. На своем месте остался только профессор.
Я и Быстролетов стали рубить лунки шагах в тридцати от
Черныша, а Юноша-Хованский, подойдя к нему, сказал сладким
голосом:
— Здравствуйте! Добрый день.
— Ну, что же, здравствуйте,— мрачно и нехотя ответил
актеру маленький толстяк.
Юноша-Хованский, не проявляя никакого интереса к окуням,
безучастно наблюдал, как бухгалтер выхватывал их из лунки.
Помедлив, актер со скучающим видом сказал:
— А мне надоело тягать окуней. Даже рука устала.
Черныш промолчал. Юноша-Хованский протянул ему
портсигар.
— Закуривайте, пожалуйста. Вы, вижу, специалист по окуням.
Таких я еще не встречал.
Толстяк не сразу взял папиросу и предупредил:
— Все равно не позволю близко рубить лунку.
— Да я и не собираюсь ловить. Правильно сделали, что
разогнали всех. Какое удовольствие, когда кругом стучат, пляшут,
орут... Свадьба, а не рыбная ловля!
Разглагольствовал актер в этом духе долго и, в конце концов,
4 Рыболов-спортсмен, кв. IV 49

расположил к себе Черныша, тот даже предложил ему прорубить
поблизости лунку.
— Спасибо за любезность. Что-то не хочется ловить.
Бухгалтер удивился и, вероятно, подумав, что актер в самом
деле не собирается подъезжать к его окуням, испытующе
взглянул на него и повторил предложение. Юноша-Хованский опять
отказался, зевнул и, вынув из шапки мормышку, спросил:
— Вы на такую «каплю» не ловили? Попробуйте. Если
понравится,— оставьте у себя. У меня их много. Закуривайте еще.
У Черныша в это время окуни не брали, и он сменил свой
«овес» на «каплю». На нее тотчас клюнул «ровненький» окунь.
— Мормышка хорошая,— согласился толстяк,— я, пожалуй,
оставлю ее у себя. Возьмите за нее парочку крупных окуней.
— Зачем мне окуни! Ваше имя, отчество?
— Андрей Никифорович.
— Я рад, Андрей Никифорович, удружить вам. К таким
большим мастерам окуневого спорта, как вы, я неравнодушен с дет*
ства. Интересно знать ваше мнение вот об этой вещичке.
Актер показал мормышку «дробинку».
— Эта? Неудачная. Никакого проку от нее не будет.
— Разве? Вот не думал. Интересно все-таки проверить.
Можно опустить ее в вашу лунку?
И Юноша-Хованский, не дав опомниться бухгалтеру, бросил
«дробинку» в его лунку.
Спустя минуту они оба разом вытащили по хорошему окуню.
— Оказывается, и на нее берет,— удивился бухгалтер.
— По моим наблюдениям, эта мормышка замечательная.
Вечером я вам ее подарю.
Актер вытащил еще окуня и, не опуская «дробинку»,
остановился в выжидательной позе.
— Макайте,— предложил Черныш.
— Не хочется вас обижать.
— Ничего.
И, к удивлению всех рыболовов, они оба начали ловить из
одной лунки. Вскоре актер сказал:
— У вас, должно быть, сердце плохое, Андрей Никифорович.
— Неважное. А вы откуда знаете?
— Под глазами бураки. Я сам сердцем страдаю. Как устану
или понесу что-нибудь тяжелое — потом лежу несколько дней.
— Вот как! — Помолчав, Черныш добавил: — Я сегодня
изрядно устал. Лунок пятнадцать продолбил, а лед толщиной
сантиметров шестьдесят, другими словами, если наложить эти льдины
одну на другую, получится около десяти метров. Для моей
комплекции это многовато. К тому же и рыбы набралось, пожалуй,
с полпуда.
— А с ведром, чемоданом, пешней и весь пуд будет,—
подсказал актер. Вы попросите кого-нибудь из рыбачков донести
улов, а то, знаете, всяко может случиться.
50

— Не понесут. Меня не жалуют. Строг я с ними.
Немного погодя бухгалтер сказал:
— Пожалуй, я пойду. А то пожадничаешь и сердце испортишь.
— Оставайтесь. Не беда, если похвораете дня три-четыре.
Ради таких окуней и рискнуть можно.
— Нет уж! Пусть кто-нибудь другой меняет здоровье на
окуней.— И Черныш, словно боясь, как бы его не уговорили,
поспешил в Москву.
Когда Юноша-Хованский остался один, рыболовы захлопали
ему в ладоши: вот так артист! — ив надежде, что он
позволит ловить рядом с собой, бросились к нему. Но актер
предупредил:
— Товарищи, каждый добивается успеха, как он умеет, и во
всяком случае не должен мешать другим.
Владимир Егорович долго смотрел, как хитрец выуживал
крупных окуней, потом, качая головой, сказал:
— Он умней леща. Далеко пойдет.
Спустя полчаса рыба перестала брать и у актера.
Вскоре потеплело, подул сильный ветер, а потом закружилась
метель. Сгорбившись, мы сидели спиной к ветру. Снег засыпал и
нас и лунки, но возвращаться в Москву никто не думал.
Продолжая ловить «на дыхание», я почувствовал небольшой
рывок, и, когда взмахнул удилищем, леска натянулась до предела.
Для моей тонкой снасти рыба оказалась настолько крупной, что
я стал бояться за целость лески. Рыба ходила ходуном,
пружинистый кончик удилища сгибался все больше. Ощущение было
равносильно тому, если бы на веревке, привязанной к длинному
шесту толщиной в оглоблю, ходила бы двадцатипудовая белуга.
Только тут я понял наслаждение, которое испытывает рыболов,
поймав крупную рыбу на тончайшую снасть.
Дрожащими руками я, наконец, вытащил горбатого, с
черными полосами окуня. Владимир Егорович восхищенно
воскликнул:
— Лапоть!
В ответ на мое недоумение он объяснил, что окуни весом
примерно в килограмм называются «лаптями» или «горбачами».
Не прошло и пяти минут, как я поймал второго такого же
окуня. Как засуетились рыбаки! В несколько минут было пробито
лунок тридцать. Рыбу распугали.
И все-таки Быстролетов к концу дня обловил всех рыболовов.
Хотя метель не унималась, но мы просидели бы на заливе еше
долго, если бы не наступила темнота. На обратном пути
рыболовы делились своими впечатлениями. Я тоже, чуть ли не
десятый раз, с жаром рассказывал, как поймал двух «лаптей».
— И вы захворали? — спросил меня железнодорожник.
— Тем же, чем и мы все болеем: рыбной ловлей.
А Василий Иванович, взяв на себя роль моего наставника и
4*
51

друга, сказал, что он как-нибудь повезет меня на Волгу за
полупудовыми щуками, и предложил купить у него десяток
замечательных жерлиц, которые он продает только из симпатии ко
мне. Я купил их не торгуясь. После, будучи уже опытным
рыболовом, я понял, что эта «симпатия» обошлась, мне очень дорого.
Железнодорожник, все больше возбуждаясь, объяснял мне:
— Сейчас что?! Разве это рыбалка? Вот по перволедку...
Судаков успевай только вытаскивать.
Своими мечтами он опьянил не только себя, но и меня. Я с
нетерпением стал ждать осени.
На судаков
Вечером в один из осенних серых дней мы подошли к
рыболовной базе — одинокому дому на обширных лугах близ
Московского моря. Рыболовы при свете лампы готовились к утренней
заре: чистили блесны до ослепительного блеска, просматривали
лески, точили крючки, причем каждый из них хвастался своими
«игрушками»: необыкновенно уловистой блесной, или крючками
необыкновенной прочности, или удочкой необыкновенной
конструкции... Не будем перечислять всех необыкновенных снастей:
это заняло бы много времени. Попутно с этим каждый из
удильщиков вспоминал необыкновенные уловы, необыкновенные
случаи, делился наблюдениями из рыболовной практики, развивал
свои, отличные от других, взгляды на биологические явления
у рыб, высказывал соображения, будет ли с утра клев или не
будет...
А так как каждый считал себя большим мастером в ужении
рыбы, то никто с чужим мнением не соглашался. Только желание
у всех было одно: как бы поскорее настало утро и лучше
ловилась рыба.
Многие от нетерпения ночь спали плохо и, позавтракав в пять
часов утра, затемно вышли на лед. Немного погодя потянулись за
ними и мы с Владимиром Егоровичем.
К реке, прорезая тьму яркими фарами, подъезжали машины,
потом, на рассвете, показались жители ближайших селений.
Шли мы с большой осторожностью. Лед был тонким, он
прогибался и трещал, пешня пробивала его с одного удара. На
голубоватой брони реки — ни одной снежинки, она прозрачная,
и кажется, будто идешь по воде. Лед отполирован так, что
брошенная пешня с гулом катится сотню метров. Да и сам, если
подует ветер, скользишь до тех пор, пока не упадешь или не
задержишься на какой-нибудь шероховатости.
Рыболовы в поисках судаков, щук и окуней разбрелись по
реке. Я и Владимир Егорович остановились на глубоком месте
вблизи залива. Из старых знакомых рядом оказался только
актер. Срезав ивовые прутья для жерлиц, он принес их в залив,
который затянуло льдом на месяц раньше, чем реку. Вот почему
52

лед там оказался очень толстым и Юноша-Хованский довольно
долго трудился над лункой.
Быстролетов, наблюдая за актером, сказал:
— Чувствую, что он опять выкинет какой-нибудь номер.
Неподалеку от нас, у берега, ловил окуней бритый, в темных
очках, похожий на грека, старик-инженер. Ему, как говорили, было
под восемьдесят, но благодаря своей жизнерадостности,
подвижности и шутливому характеру он казался самым молодым из нас
Он все время рассказывал анекдоты и подтрунивал над
рыболовами. Многие из них, чтобы не остаться перед ним в долгу,
подсмеивались над его рассеянностью и близорукостью. Если
шутка была остроумная, Василий Семенович — так звали
инженера — громко, заразительно смеялся и, дурачась, падал
с ведра.
Хотя мы все пришли рано и серая заря только начинала
светить, поклевок еще ни у кого не было.
— Знаете, почему рыба не ловится? — спросил старый
инженер, ни к кому в отдельности не обращаясь.— Опоздали. Надо
было выйти на лед в полночь. Тогда бы...
Не договорив, он резко поднялся. С его большого носа упали
очки, он стал хватать руками то леску, то воздух и, в конце
концов, вытащил большого окуня. С шутливо-торжествующим
криком инженер поднял его над головой, хвастаясь удачей, долго
приплясывал, потом сел на чемодан, пошарил рукой на льду и, не
найдя очков, стал рассказывать очередной анекдот. Рассказывая,
он вынул из окуня блесну и то ли сослепу, то ли по рассеянности
бросил блесну в ведро, а окуня... в лунку. Рыба тотчас скрылась
подо льдом.
Что тут было! От хохота загремела вся река.
В это время актер, вернувшись от рыбаков, которые
вытаскивали сети, опустился на ведро около своей лунки и незаметно
вынул из-под полы купленого судака. Рыба подпрыгнула. Ее
заметили. Первым снялся с места кряжистый, на коротких ногах
шофер, прошел мимо актера, заглянул засветившимися глазами на
судака и, не сказав ни слова, прорубил лунку поблизости от
Юноши-Хованского.
За ним подошел молодой веселый колхозник, оглядел рыбу
со всех сторон и спросил у актера:
— Поймал, говоришь?
— Есть один,— уклончиво ответил тот.
И колхозник тоже рядом с ним стал колоть лед. Затем
появился старик со слезливыми глазами и сивой бородой — рабочий
с кирпичного завода. На его вылинялой папахе резко выделялся
след звезды. «Старик со звездой» — как звали его — покосился
на рыбу и тоже принялся работать пешней.
За короткое время вокруг актера образовалась толпа
человек в двадцать. Когда все прорубили по лунке, Юноша-Хованский,
показывая на судака, спросил:
53

— Как вы думаете, семь рублей не дорого?
— Конечно, недорого,—с деланно равнодушным видом
ответил один из рыболовов, и он, а за ним и другие потихоньку стали
сматывать удочки. Только молодой колхозник плюнул с досады
и обрушился на актера: зачем же он дурачил.
— Я? — удивился Юноша-Хованский. Да разве я сказал,
что поймал? И разве в этот залив заходит судак? Эх, ты, ры-
бачок!
Так актер, не трудясь, поставил жерлицы.
Рыба попрежнему не ловилась.
— Знаете, какое самое нудное и скучное занятие? — спросил
Василий Семенович.— Это ловить рыбу, когда нет клева.
Зевнув во весь рот, инженер опустил голову на колени. Его
рука сначала шевелила удочку* а потом затихла. Василий
Семенович задремал.
К нему подошел колхозный парень и справился о делах.
Инженер вздрогнул и сонными глазами посмотрел на колхозника.
Тот с издевкой сказал:
— Думал рыбу ловишь, а ты спишь. Тебе, дед, на покой пора,
земельку в два метра присматривать надо, а не судаков таскать.
Шел бы на печку, старик.
— И пошел бы. На печке, конечно, приятнее лежать, чем на
льду сидеть, и там уже храпел бы, если бы...—Вынув из лунки
блесну и показав парню на зазубрину, которая была на ней, он
продолжал:
— Видишь, какой след оставил судак? Насилу вырвал его из
зубов. А ты говоришь «на печку».
— Давно? — спросил парень.
— Минут пять, может быть, восемь.
— А не брешете?
— Рад бы побрехать, да уже голосу нет, только свист
получается.
И инженер по-молодому свистнул. Парень заработал пешней.
А Василий Семенович начал останавливать каждого, кто
проходил мимо, и рассказывать ему то же самое.
— Какой же он враль,—сказал я Быстролетову.
— Наоборот, очень правдивый человек.
— А чего же он выдумывает?
Владимир Егорович пожал плечами. Я обратился к инженеру:
— Насколько помню, у вас после того, как вы поймали окуня,
не было ни одной поклевки.
— Правильно —ни одной.
— Для чего же вы тогда обманываете народ?
— Для оживления. Они могли бы заснуть. А главное, мне
захотелось отплатить этому парню за «земельку в два метра».
Молодые думают, что жизнь создана только для них и только им
хочется жить. Ошибаются. У нас, стариков, вкуса к жизни больше.
Они только начинают грызть ее, а мы уже добрались до изю-
54

минки. Сладка эта изюминка, и счастлив тот, кто понимает ее
вкус.
Я побеседовал бы на эту тему, если бы не почувствовал, как
на удочке повисло что-то тяжелое. После подсечки рыба
потянулась, как бревно, и вскоре в лунке показалась огромная острая
морда судака. Еще небольшое движение руками — и он будет на
льду. Но судак раскрыл пасть, и из нее тотчас вылетела блесна.
Казалось, что у меня остановилось сердце. Не глядя на
рыбаков, я с виноватым видом сел на складной алюминиевый стул.
Со всех сторон посыпались опоздавшие наставления:
— Судак хватает блесну, как бульдог, а держит ее нежно, как
конфетку. А увидит, что дело его плохо, раскрывает пасть и...
оставайся рыбачок со своей блесной. Подсекать надо крепче,
дружище: нёбо у него твердое.
Не прошло и пяти минут, как о блесну что-то стукнуло, и я,
помня советы, быстро потащил рыбу. Это был
двухкилограммовый судак во всем своем боевом наряде: верхний плавник поднят,
нижние растопырены.
— Прячь в мешок, а то набегут,— посоветовал мне «старик
со звездой».
— Не надо, рыбы в реке на всех хватит,— сказал Владимир
Егорович. Он никогда не скрывал своих уловов и все-таки всех
облавливал.
Вскоре поймал судака мой сосед слева — художник,
круглолицый, молчаливый и все время улыбающийся человек, который,
напевая себе под нос, гудел, как шмель. Вслед за художником
выудил и шофер, да какого — килограмма на четыре! И тотчас
спрятал его в рюкзак.
Спустя минуту я вытащил еще судака.
— Молодец! — без всякой зависти воскликнул Владимир
Егорович и тут же добавил: — А у меня ни поклевки.
И отомстил же я моему другу за все его прежние насмешки!
Наклонившись с таким видом, будто хочу поведать ему тайну,
я громко и назидательно сказал:
— Надо уметь ловить.
— Совершенно верно,— подтвердил старый инженер,— Вы
покажите ему, как надо поднимать блесну, а то в последнее время
у него рука что-то егозит.
Владимир Егорович ни слова не вымолвил, только на ведре
поерзал. Прошло минут пять.
— Хотя бы раз стукнуло,— заныл он.
— Ладно, вы нойте, а я буду ловить,— сказал я, опять
вытаскивая судака.
Быстролетов даже отвернулся. Погодя немного он встал и
принялся с ожесточением рубить новую лунку.
Шофер вынул из рюкзака своего судака, молча полюбовался
им и опять спрятал. Не прошло и минуты, как он снова показал
его и похвастался.
55

— Такого поймать —это не телку за хвост схватить.
Нельзя сказать, чтобы это сравнение было удачным, но
Василий Семенович обратил на него внимание и отозвался градом
шуток.
Опять наступило длительное затишье. Один из рыболовов,
находившихся на другой стороне залива, поднялся с чемоданчика
и вытянул руку в сторону и вверх. Так он сделал три раза.
— Сигналит своему брату,— сказал Владимир Егорович,—
иди, мол, ко мне, рыба хорошо берет.
Я высказал предположение, что рыболов занимается
гимнастикой.
— Какая там гимнастика! — воскликнул Быстролетов.—Все
их хитрости знаю. Смотрите, сейчас к нему пойдет брат. И нам
не надо зевать.
И в самом деле рыболов богатырского вида, твердой и
тяжелой походкой не спеша, как бы прогуливаясь, побрел к тому, кто
вытягивал руку. Соседи его ничего не заподозрили, но
Быстролетов отправился по его следам тут же, а я, перебравшись на его
лунку, поймал небольшую щуку.
Шофер опять вытряхнул из рюкзака своего судака и, любуясь
им, восхищенно воскликнул:
— Ну и здоровый! Такого, пожалуй, и пулей не прошибешь.
После моих удач в ногах Владимира Егоровича появился
необыкновенный зуд, он не мог долго сидеть на одном месте и,
побыв около братьев не более четверти часа, пересел к художнику,
а потом с ошалелым видом стал носиться по реке. Мокрый от
пота, с блуждающим взглядом, он прошел мимо меня несколько
раз. Он уже не улыбался, даже не разговаривал, только лунку
за лункой рубил. Наблюдая за ним, старый инженер заметил:
— Этот рыбачок готов — запсиховал. Теперь ночь не будет
спать!
Да и как Быстролетову не расстроиться, когда незадачливым
оказался только он.
— Посмотреть еще раз, что ли? — сказал обладатель
большого судака и, повертев его в руках, тоже пошел к братьям.
Спустя полчаса оттуда послышались тревожные крики:
провалился шофер.
С криком: «Человек тонет!» —к утопающему бросился
Владимир Егорович. Но к шоферу уже подбегали другие рыболовы
и среди них художник.
Опираясь руками о лед, который все время обламывался,
утопающий старался вылезти из воды. Не добежав до него шагов
сто, рыболовы остановились: впереди лед тонкий, идти страшно.
Только художник, самый грузный из всех рыбаков, постояв в
раздумье несколько секунд, лег на живот и пополз к шоферу.
В это время к толпе подбежал Владимир Егорович, крикнул
художнику, чтобы тот остановился: «Тяжелый вы,
провалитесь!» — вынул из рюкзака моток бечевы, привязал к ней свинцо-
56

вый отцеп и тоже на животе пополз к барахтающемуся среди
льдин шоферу.
— Не волнуйся, голубчик, спасем,— утешал его Быстролетов.
— Лезь на лед не грудью, а спиной, он не будет ломаться.
А я сейчас, сейчас-
Когда до шофера оставалось шагов тридцать и лед стал
очень тонким, Владимир Егорович бросил вперед отцеп с бечевой.
Утопающий ухватился за нее, и Быстролетов потянул его к себе.
Но лед был настолько гладкий, что мой приятель не мог
удержаться на месте и заскользил к полынье. К нему на помощь
подполз художник, но под ними затрещал лед, и они вынуждены
были разъехаться в разные стороны.
А толпа в это время шумела, каждый давал советы,
волновался. У кого-то нашелся крученый шпагат, его бросили
Владимиру Егоровичу. Тот связал его со своей бечевой, за шпагат
взялись рук двадцать, и шофер заскользил по льду с
необыкновенной скоростью.
Бледный и дрожащий, он поднялся на ноги и, оглядываясь
на полынью, сожалеюще протянул:
— Эх, хороша была лунка! Три судака подряд вытащил.
Посмотрите, может, рюкзак плавает. Не его, а того большого
судака жалко.
Последние слова были брошены на бегу: он, оставляя мокрый
след, мчался к дому бакенщика.
Через час шофер, еще не высохнув как следует, ловил рыбу
рядом с той полыньей, где недавно купался.
Рыболовы снова склонились над своими лунками. Вдруг
«старик со звездой», находившийся от меня почти за
полкилометра, крикнул истошным голосом:
— Ко мне! Скоре-ея.
Рыболовы кинулись к нему, послышались крики*
— Пешню-ю! Баго-ор!
Кто-то с другого конца реки тянул тонким голосом:
— Что там такое-о-е?
— Кажется со-о-ма тянут.
— А-а-а?
— Застря-ала в лу-унке.
Кто-о?
— Коряга или рыба-а — черт их разбере-ет.
— Кого, кого-о таща-ат? А?
— Че-ерта пойма-али.
И долго по реке катилось:
— ...е-ерта... мали.
Потом выяснилось: «старик со звездой» подтянул какую-то
большую рыбу, которая не могла пролезть в лунку. Подбежал»1
рыболовы, раздолбили пошире лед и зацепили багром рыбу,
оказавшуюся крупным лещом. Крючок вонзился ему не в рот, а в
спину, и лещ стал поперек лунки.
57

Наконец, крики смолкли, на реке вновь наступила тишина.
Ко мне подошла стая окуней. Когда они хорошо клюют, какое
веселое занятие таскать их! Около меня враз образовалась
большая кучка пестрых красавцев.
Мне никто не мешает, вокруг — ни души, только по другую
сторону ивовых кустов на корточках перед лункой, посвистывая,
сидит сероглазый деревенский мальчик лет восьми да в сотне
шагов от него рубит лунку Владимир Егорович. Мне жаль моего
друга. Первоклассный рыболов и до сих пор не взял ни одного,
по нашему выражению, хвоста.
Я смотрю на него, вспоминаю наши встречи, похождения, и на
душе у меня становится тепло. Нечего скрывать, я немножко
влюблен в этого бесхитростного, с открытым сердцем человека.
Да и как не полюбить его, когда он — воплощение доброты,
друг обиженных и враг несправедливости. И до чего щепетилен
он во всем! Словом, мой друг — это рыцарь без страха и упрека.
Я горжусь им.
Вот он смотрит на мальчишку и ласково, как всегда,
говорит ему:
— Чего крутишься? Замерз? Ах, ты бедный карапуз. Шел бы
домой! Тебе еще рано болтаться с нами на льду. Да и без толку
маешься. Рыбу надо уметь ловить. Подрастешь — научу.
Мальчик, не обращая внимания на увещевания, еще раз
повернулся и пискнул:
— Дяденька, помоги.
Только тут я увидел, что малыш, поворачиваясь, наматывал
вокруг себя леску. Пойманная им рыба оказалась настолько
большой, что ему было не под силу вытащить ее обычным
способом. Быстролетов помог карапузу, и на льду забарахтался
огромный, килограммов на шесть, судак. Опытный рыболов посоветовал
неопытному:
— Иди-ка вон на ту лунку. Там судаки помельче, а тут они,
пожалуй, тебя утащат в воду. Мне придется за тебя отвечать.
В восьмилетнем возрасте дети еще слушаются старших.
Послушался и мальчик, которого звали Петей. Владимир Егорович,
предвкушая удовольствие, занял его лунку. Но как ни старался
мой приятель, у него ничего не вышло, день для него был
невезучий, а мальчишка поймал еще судака, но на этот раз небольшого.
Быстролетов нашелся и тут:
— Эта рыба слишком мала,—сказал он мальчику,— таких
нет смысла ловить. Сядь лучше на лунку около куста. Там судаки
покрупнее.
Малыш снова подчинился. Владимир Егорович хотя и
захватил счастливое место, но опять остался без рыбы, а мальчик
поймал уже третьего судака. Быстролетов предложил маленькому
рыболову еще раз перейти на новую лунку. Петя это сделал очень
охотно. Да и как не послушаться доброго дяденьку, если его
советы идут на пользу.
58

К вечеру клев прекратился у всех, и Владимир Егорович —
небывалый случай! — остался без рыбы.
— Петенька-петушок, продай судаков,— попросил он
малыша.
— Не, мамке понесу.
— Столько не донесешь — тяжело. А если попросишь
рыбаков — могут отнять.
Долго ли уговорить восьмилетнего человечка! Оставив себе
одного судака, Петя отдал остальных Быстролетову и, взяв
деньги, побежал домой.
«Ах, Владимир Егорович! Ах, друг мой! — покачал я
головой.— Как слаб человек!» — Обидно, очень обидно стало мне за
моего учителя. Скрытый кустами, я не показывался ему. Пусть
думает, что его тайна умрет с ним навеки.
Вечером на рыболовной базе его поздравляли: такого
крупного судака за последние два года еще никто не ловил.
Быстролетов морщился. Похвалы и восторги были ему не по
нутру. Всегда общительный и разговорчивый, он уединялся и
молчал.
Только после ужина, набравшись сил, он буркнул:
— А я сегодня, признаться, без «хвоста» остался и вдобавок
еще и мальчишку обидел.— И Владимир Егорович рассказал
про все свои художества.
— Что ж, и на старуху бывает проруха,—заметил старый
инженер и засмеялся так, что стоявшая перед ним лампа
потухла. Вместе с ним и мы хохотали до устали.
Изощряясь в остротах, все издевались над моим другом, но он
не только не обижался, но сам смеялся вместе с нами и
чувствовал себя так, будто гора с плеч упала. И уснул он как убитый.
Я лежал на кровати и думал, сколько было переживаний за
один день. И огорчения, и досада, и радость, и боязнь, и
ликование, и всегда немеркнущая надежда поймать необычайно
крупную рыбу. В один день переживаний вместилось больше, чем
иногда выпадает на год.
От работы пешней, от беготни по реке и от всяких волнений
я к вечеру еле передвигал ноги. Но какая это была приятная,
целительная усталость! Вытягивая уставшие ноги и засыпая,
я слышал споры о преимуществах белых блесен перед желтыми,
рассуждения о достоинствах зимней рыбалки и заключительную
фразу старого инженера:
— Кто хочет долго и приятно жить — ловите судаков.
Всю ночь я проспал на одном боку, во сне ловил рыб и был
очень счастлив. Утром же встал обновленным и представил себе,
с каким удовольствием возьмусь в Москве за работу. И тут
подумал, что это удовольствие со мной разделяют зимой тысячи,
летом — десятки тысяч московских рыболовов, а всех
удильщиков в нашей стране и не счесть. В результате подъема после
такого отдыха на заводах и фабриках появляется добавочная про-
69

дукция, в учреждениях более продуманные бумаги, в науке и
искусстве... Впрочем, кулику не стоит хвалить свое болото. Это
может показаться нескромностью. И без того понятно — нам,
«рыбачкам», следует завидовать, что мы так хорошо умеем
отдыхать.
На обратном пути в Москву шла оживленная беседа. О чем
могут разговаривать рыбаки, когда они вместе? Конечно, о рыбе.
На этот раз они жаловались на скудные уловы. А ведь совсем
недавно, каких нибудь пять-семь лет назад, в подмосковных
водоемах можно было в день поймать рыбы до пуда и более.
— Рыбу не охраняют,— объяснил железнодорожник.
— Это еще полбеды,— загорячился вдруг Владимир
Егорович.— Ее уничтожают. Да! Уничтожа-а-ют.
— То есть? — поинтересовался старый инженер.
— Почти нет такой реки, где рыбу не глушили бы. От
каждого взрыва погибают десятки тысяч мальков. Есть реки, где
рыба выбита начисто,— пояснил Быстролетов.— Еще отравляют
рыбу ядовитыми отходами, которые спускают в реки заводы.
Затем ради выполнения плана применяют невода с мелкой ячеей.
Например, на Волге, выше Углича, заготовляли судаков
величиной... с палец. Тонна-ами!
— Вопиюще возмутительный факт! — воскликнул
железнодорожник.—Чего же смотрят министерство и Рыбнадзор? Так,
пожалуй, в реках останутся одни лягушки.
И досталось же тогда Рыбнадзору!
— Надо шуметь,— предложил Быстролетов.
— Шума даже окунь не боится,—сострил актер.—Не
шуметь, милые друзья, а действовать надо. Увидел варвара с
толом — веди его в милицию! Если кто ловит рыбу незаконным
путем — акт составь и пристыди райисполком и прокуратуру, что
за порядком не следят.
Горячий был разговор в тот день! Он продолжается и до
сих пор.
Но мы не только разговариваем, а и напоминаем
министерству, что водоемы надо охранять от браконьеров. Один из нас
не без яда добавил, что, мол, такая охрана не помешает нашей
стране — даст лишнюю сотню тысяч центнеров рыбы.
Некоторые пожелали сами следить за порядком на водоемах
и получили у Рыбнадзора на это полномочия.
Несколько рыболовов три года подготавливали, по их
выражению, «убийственные» материалы по поводу того, как в реках
необыкновенно быстро уменьшаются рыбные запасы. И когда
эти материалы были готовы, авторы заявили:
— Теперь будем бить в набат. Напечатаем статью, и тогда...
— Тогда рыбы будет не в проворот,— съехидничал актер.
— Во всяком случае, она будет нормально размножаться,
и ее хватит на всех любителей.
60

Когда авторы «убийственного» материала пришли в редакцию
газеты, им сожалеюще сказали, что только что была
опубликована статья об охоте и дважды об одном и том же газета
печатать не может. Есть вопросы более важные, сами должны
понимать.
— Но ведь наша статья о рыбе...— раскрыл было рот один
из авторов.
— Что рыба, что утка — все равно дичь.
— Верно — дичь,—усмехнулись наши неудачники и
покинули редакцию.
«Убийственные» материалы приняли в другую газету.
Сокращая на три четверти статью, редактор сэправдывался:
— Нет в ней большого общественного звучания. И причем
тут московские рыбаки? Все одинаковые: и московские, и
сибирские, и кавказские... Все только и думают о своем личном
удовольствии.
Тут все ополчились на него: статья имеет не какое-нибудь,
а государственное значение и во всяком случае личных
интересов в ней нет. Да и московские «рыбачки» вылеплены из особого
теста. Разве не видно, что это беспокойные и деятельные люди?
Редактор просмотрел статью еще раз и буркнул:
— Пожалуй, эти четыре абзаца я восстановлю.
Теперь рыболовы с волнением ждут каждый день выхода
статьи. С ней у них связаны большие надежды.

Валентина Потемкина
КАТЯ
Когда Катя увидела, что Андрей накинул на плечи Саньки
Прокофьевой свое пальто, а та поежилась и прижалась к его
плечу, словно сейчас стоял не мягкий апрельский вечер, а
трескучий мороз, и они пошли обнявшись, не стесняясь людей, а даже
будто гордясь чем-то, Кате показалось, что жизнь ее кончена.
Да. Нет больше того мира, в котором она жила. Кончились те
утра, когда мать будила ее с напускной суровостью:
— Вставай, слышь, бригадир в окошко стучится.
И Катя бежала в палисадник, где под старой липой стоял
Андрей и выписывал наряд на работу.
— Долго спишь, звеньевая,—встречал он ее и говорил еще
что-то, но у нее так невыносимо колотилось сердце, что она
ничего не слышала. Кончились те вечера, когда, возвращаясь со
своими девчатами с поля, она запевала звонче всех, и о чем бы
она ни пела, это была песня о нем, об Андрее. Теперь все это
было разом потеряно.
Катя шла очень быстро, почти бежала, сначала по деревне
мимо освещенных окон, потом вышла в поле. Она шла и шла,
и могла бы так идти, ничего не замечая вокруг, всю ночь. Вот
кончились черные сейчас, весною, еще такие пустынные поля,
и начался лес. Дорожка вилась кривая, со следами недавних
дождей. А в чаще исступленно заливался соловей. Все было
знакомо, все ранило воспоминаниями. Катя пробежала лес и стала
62

спускаться к реке. Ей хотелось как можно дальше уйти от всего,
что напоминало ту, прежнюю, жизнь.
— Ничего, ничего теперь не надо, ничего не
хочу!..—повторяла она и вдруг представила, как завтра утром придет Андрей
выписывать наряд на посадку картофеля и не найдет Катю дома.
Так ему и надо! Представила голое поле, готовое для посадки,
и тут же отмахнулась:
— А,— пропади все пропадом! — теперь ей уже все
безразлично.
«Как жить буду?» — спросила себя Катя. Она стояла на
крутом берегу, внизу в изгибе реки темнела и чуть мерцала вода.
Сломанная ветла топорщила сухие, голые ветки. К ним обычно
рыболовы привязывали лодки. Но сейчас здесь никого не было.
«Вот возьму и брошусь. Пусть узнают». Она представила, как
Андрею и Саньке говорят о ее смерти. Ну что ж? Узнали и все
равно живут в полное удовольствие. От этой мысли желание
утопиться сразу пропало. Санька смеется, блестя черными, как
у галки, глазами. Вот так бы и разорвала ее на мелкие клочки!
И что в ней хорошего? Волосы жесткие, прямые, на щеках
румянца никогда нет, и рот большущий. И все-таки он ее любит,
ее, а не Катю. Образованием взяла. Ездила в город учиться.
Теперь вернулась, ученый рыбовод Александра Ивановна.
Катя опустилась на землю, прижалась лицом к холодной
влажной траве и заплакала.
Плакала она долго, приятно обессилела и уже только
всхлипывала.
Вдалеке послышался всплеск весел. Приближалась лодка.
Шурша по песчаному дну, она врезалась в берег совсем близко
от Кати. Девушка увидела, как из лодки ловко выпрыгнул
большой широкоплечий человек. В лунном свете блестел резиновый
плащ. Человек подтянул лодку, привязал ее к ветле, взял весла,
ружье в чехле, рюкзак и не спеша стал подниматься. Девушка
вскочила. Человек остановился.
— Кто здесь? — спросил он грубовато. Катя молчала. Он
всмотрелся в неясную фигуру и уже тихо добавил:
— Девушка?..
Сделал еще несколько шагов и озадаченно спросил:
— Послушайте, девушка, что вы здесь делаете?
Это был человек средних лет, плотный, с уверенными
движениями. Под плащом нараспашку виднелась темная гимнастерка
и такие же брюки, заправленные в резиновые сапоги.
Не дождавшись ответа, человек положил на землю рюкзак,
ружье, сбросил плащ.
— Вот хочу порыбачить под выходной,—сказал он
общительно.—Только не знаю, где лучше...—Он осматривал
местность, как бы прикидывая что-то в уме.— Как тут у вас насчет
рыбы? Имеется?
— Раз река, стало быть, и рыба,—ответила нехотя Катя.
63

И опять встала перед ней Санька, когда она делала доклад на
колхозном собрании и бойко доказывала, что необходимо не
только охранять ценные рыбные породы, но и разводить
рыбную молодь. Получалось так, что рыбу можно сеять, вроде как
овес, и потом выращивать, иначе запасы ее истощаются. «Мы,
товарищи, уже подходим к коммунизму. И мы должны
проявлять особенную заботу о завтрашнем дне и о будущих
поколениях»,— закончила Санька, и все ей зааплодировали.
— А какая тут рыба? — допытывался приезжий.
— Разная.
— Окунь? Лещ?
— Есть и окунь и лещ,— угрюмо сказала Катя и про себя
добавила. «Провались они совсем!»
— А щука?
— Говорю, всякая тут рыба.
Щука все еще шла на нерест и в весеннем угаре, не замечая
людей, подходила к самому берегу.
«В самом деле, напала бы на нее какая-нибудь эпизоотия или
замор,— подумала Катя.— Не больно бы тогда Саньке
аплодировали. Тогда ученому рыбоводу было бы не до прогулок при
луне». Вот прошлой весной Катя со своим звеном высадила
рассаду помидор, а потом вернулись морозы. Так ее девчата всю
ночь жгли костры, никто спать не ложился. А Санька пока что
только красивые речи говорит.
Катя сковырнула ногой камень, он соскользнул с обрыва и
грузно шлепнулся в воду; может, оглушил какую-нибудь
большеротую щуку. Вот так бы разбить, уничтожить все санькино
богатство.
А незнакомец уже решил обосноваться именно на этом месте.
Он собирал сухие сучья и складывал их для костра.
— Вас как зовут-то, девушка?
— Катя.
— А меня Дмитрий Николаевич Юрасов.
Огонек побежал по сухой ветке, и вдруг сразу вспыхнуло
пламя.
Вокруг стояла умиротворяющая тишина ночи. Только вдалеке
по временам раздавались раскаты: это на другом берегу на
карьерах взрывали камень.
Катя чувствовала, что надо бы уйти, но почему-то
продолжала стоять и все смотрела на разрастающееся, словно живое,
пламя. От огня лес вокруг сомкнулся, почернел. Идти обратно,
домой? Нет, ни за что!
— Садись, Катя, поближе к огню, погрейся,— предложил
Юрасов.— Сейчас чайник вскипятим, картошку в золе печь
будем.
Костер освещал его крепкое, румяное, довольное лицо и
небольшую проседь в волосах. Его движения были уверенные,
умелые.
64

«Вот он, наверно, знает как жить»,— подумала Катя. И ей
захотелось поговорить с этим пожилым городским человеком. Ей
показалось, что он может сказать ей что-то такое, от чего тоска
ее утихнет и все вокруг станет снова ясным, добрым, легким...
Она подсела к костру.
— Сейчас чай будем пить с коржиками,— продолжал
Юрасов.—Жена напекла. Она у меня мастерица. Сладкие коржики,
наверно, любишь, а?
Он говорил покровительственным тоном и лениво прикрывал
улыбающиеся глаза.
— Спасибо,— сказала Катя.— Не хочу.
— Ну, тогда конфеты бери. Тоже она мне в карманы
насовала. Бери, не стесняйся.
— Спасибо, не надо.
— Как это не надо? Разве может девушка от конфет
отказываться?
«Что это он со мной обращается, словно с маленькой или
глупой какой?» — подумала Катя, очень не любившая, когда ее
считали моложе, чем она есть.
— Охотиться собираетесь? — спросила она, глядя на ружье.
— Да, охотиться...— неопределенно сказал Юрасов.— В
прошлом году дирекция завода премировала.— Он снял чехол и
показал Кате совсем новое, наверное, очень дорогое ружье с
именной надписью.
«Вот какой человек!» — подумала Катя, и его
снисходительный тон уже не казался ей обидным.
Костер пылал. Кате было приятно, что Юрасов не
расспрашивает ни о чем, даже не поинтересовался причиной ее слез, хотя,
конечно, не мог их не заметить, а больше рассказывал о себе.
Она вскоре уже знала, что Дмитрий Николаевич сам родом
из деревни, но родители дали ему образование в городе, что был
он всю войну на фронте, но отделался легким ранением, что
жена в нем души не чает, а на заводе нет отбою от друзей.
— Натура у меня такая,—говорил он широко улыбаясь.
Люблю компанию.
— А жена? — спросила Катя.
— Что ж, жена? Она меня уважает. Хоть в два часа ночи
приду с приятелями. Эй, жена! Все, что есть в печи, все на стол
мечи!
И Катя вдруг вспомнила, что эту фразу очень любил
говорить дед Антипыч своей старухе. Дед Антипыч когда-то в деревне
слыл широкой натурой, пропил все свое имущество, теперь
числится колхозным сторожем, ругает режим экономии и недоволен
всеми новыми порядками.
А Юрасов, между тем, вынимал из рюкзака бутылку, свертки
с закусками, и все это живописно раскладывал на газете.
— Вот тут колбаска, ветчина. В самом лучшем гастрономе
брал. Да ты не стесняйся.
5 Рыболов-спортсмен, кн. IV 65

Но Катя от всего отказывалась, и Юрасову пришлось
ужинать в одиночестве.
— Сейчас немного закусим начнем рыбу для ухи
добывать.
— А где же ваши удочки?
— А я без удочек. Не понимаешь? На другие снасти ловлю.
Ну возьми хоть кулебяки. Домашняя. Зря не хочешь
попробовать. За твое здоровье! — Он налил стопку водки, глотнул,
сморщился, затряс головой, точно проглотил черт знает какую
гадость, и быстро заел кусочком черного хлеба.—А мне,
признаться, надоели закуски. Да и пироги надоели. Хочется
чего-нибудь такого... Хоть горелой картошки, да не дома за
столом. Человеку нужно разнообразие. Верно я говорю?
Катя никогда не задумывалась над этим вопросом. Она
любила свою деревню, свой колхоз, любила Андрея, и ничего
другого ей не нужно было. Но теперь, когда Андрей предпочел ей
Саньку, она не знала, как ей поступать и неуверенно сказала:
— Да... конечно...
Юрасов расстегнул верхние пуговицы гимнастерки. Ему было
душно. Ему хотелось простора. Хотелось много красиво
говорить.
— Вечер-то какой! А? И соловьи поют. Всюду любовь. Всюду,
как говорится, зарождение новой жизни... Он хотел вспомнить
какие-то стихи, но ничего не вспомнил и налил еще стопку.
«Да, кругом весна, кругом счастье... Одна только я такая
несчастная»,— подумала Катя, и глаза ее снова заволокло мутью.
— Дым... сказала девушка, словно извиняясь, и отвернулась.
А Юрасов поднес к губам стопку, помедлил с брезгливым
выражением на лице, потом поспешно выпил, понюхал корочку и
снова повеселел.
— Хорошо после работы пропустить рюмашку на природе.
Не много, конечно, не напиваться. А так, чтобы забыть обо всем.
Легко, приятно... Выпьем, Катюша. Ну, сделай мне уважение.
Прошу.
— Я не пью,— сказала Катя. «Пьяный Антипыч тоже
непременно уговаривает всех выпить вместе с ним».
— Вот живешь изо дня в день...— философствовал Юрасов
сытым голосом.— Ну, главное, конечно, работа. Все ей отдаешь.
Потом семья — золотая клетка. Жена говорит:— Все-таки
золотая,— а я говорю: — Но все-таки клетка... А как вырвешься, хоть
на часок... Эх!.. Хорошо!
— А вы любите жену-то? — вдруг спросила Катя.
— Ну, а как же? — удивился Юрасов.— Ведь жена.
Он вынул из кармана яблоко:
— Тоже она засунула.—И протянул его Кате. Та
отрицательно качнула головой.
— Напрасно.— Он смачно откусил сразу половину,—
А знаешь, какие самые вкусные яблоки?
66

— Какие?
Юрасов озорно подмигнул:
— Ворованные. Не понимаешь? Ну это потому, что ты
девушка. А мужчина понял бы. Самые лучшие яблоки были те,
что мы ребятами по чужим садам рвали.
По черному небу проплыла пурпурная звезда: это мимо
прошел буксирный катер. Он тащил за собой плоты. На них кто-то
жег костер. Плоты были почти не отличимы от темной воды, и
казалось, что горящий костер сам движется по воде.
— Тоже картошку пекут,— кивнул на костер Юрасов.—
И так плывут день и ночь через всю Россию.
— Через всю Россию!...— задумчиво повторила Катя и вдруг
с неожиданной силой воскликнула: — Вот бы уплыть с ними!
Юрасов быстро взглянул на нее. Он по-своему понял ее
признание и, придвинувшись, молодецки тряхнул седеющей
шевелюрой.
— Верно! Поплыть бы нам сейчас вдвоем. Да?
Катя удивленно посмотрела на него и встала:
— Это к чему же?
— А так просто. Забыть обо всем.—Он сделал широкий
жест.— Только ты да я. Да весна. Разве плохо?
Катя нахмурилась:
— Это с чего же вам беспамятным захотелось быть?
Юрасов пожал плечами:
— Ну, вообще... Забыть разные заботы, обязанности...
Он смотрел на нее, прикрыв веки, снисходительно улыбаясь.
Ни с того, ни с сего надула губы. Чудачка!
А Катя вдруг почувствовала досаду на себя. Чего она от него
ждала? Каких особенных, мудрых слов? Вот выпил и
размахался руками, точь-в-точь, как самые несознательные мужики
в праздник.
— Сейчас пойдем рыбу ловить,— Юрасов стоял, широко
расставив ноги, подставляя ночному воздуху открытую грудь.
— Как же это мы ее ловить будем,— сухо спросила Катя.—
Руками что ли?
— Зачем руками? А это на что? — он показал на лежащее
на земле ружье.
Катя насмешливо фыркнула:
— Из ружья по окуням стрелять собираетесь?
— Зачем по окуням? На кой они нам? Нет. Из-за такой
мелочи не стоило бы и лодку гонять. Ты же сама сказала, что у вас
тут щука. Вот на нее и поохотимся.
— Стрелять щуку? — не веря своим ушам, спросила Катя.—
Разве он не знает, что сейчас нерест?
И, словно угадывая ее мысли, он продолжал, ласково
улыбаясь:
— Когда щука нерестится, она знаешь как к берегам прет?
Тут прямо вплотную подходи и бей. Бывало еще во время
б*
67

войны... Возьму ординарца, подъедем на машине к реке или
озеру, так же вот весной, во время нереста... Рыбы тьма, просто
под ногами. Ну, патронов всегда при себе сколько хочешь. А она,
рыба, значит, как шальная, в полном забвении. Одно слово —
любовь. Бывало целую машину набьем. Ну, пошли в лодку,
что ли?
— Так ведь сейчас нельзя... Ведь весной на нее запрет.
— Какой там запрет! — еще шире улыбнулся Юрасов.— Кто
узнает?
— Колхозники узнают. Рыбнадзор.
— Ерунда! Вон на карьерах все время камень рвут. Кто
разберет откуда взрывы? — Он зарядил ружье, проверил курки.
Катя смотрела, словно перед ней стоял человек из другого
мира.
— Ну, а вы-то сами... Вы же знаете.
Она не понимала, как он может так говорить. Он же отлично
знает, что щука сейчас вся с икрой. И какая икра! Не сегодня-
завтра превратится в мальков. Санька рассказывала, что в
каждой щуке семьсот-восемьсот тысяч икринок. Семьсот-восемьсот
тысяч штук будущей рыбы! Потому и запрещено сейчас
вылавливать.
Катя совсем растерянно сказала:
— Как же так из ружья?.. Ведь вы одну какую-нибудь
вытащите, а сколько пораненных уйдет умирать? — вспомнила она
опять слова Саньки.
— Ну и ладно. Подумаешь, большой убыток!
Девушка представила, как раненая рыба уходит на дно,
покрывается гнойными струпьями, а другие рыбы от нее
заражаются... Что же это? И упрямо тряхнула головой:
— Убыток.
Юрасов добродушно удивился:
— Вот чудак-человек! Да кому убыток?
— Колхозу.
Юрасов снисходительно прикрыл веками улыбающиеся глаза.
— Глупости! Какой твоему колхозу убыток? — И
назидательно добавил: — На рыбу в реке у нас собственности нет.
Река — это не земля. Что поймал, то и твое.— Он уверенно, по-
хозяйски складывал в рюкзак остатки закусок.— Эту рыбу
возьмем, другая придет.
«Какой же он хозяин, если так рассуждать может?» —
подумала Катя. «Нет, такой человек не хозяин на земле».— И сурово
сказала:
— Все равно убыток. Государству.
Юрасов оторвался от своего рюкзака, выпрямился и, взглянув
на серьезное лицо девушки, рассмеялся.
— Дурочка! Два-три десятка щук —это капля в море для
государства.
Колхоз был катиным ровесником. В тот год, когда она роди-
68

лась, отец и мать вместе с другими свели со своих дворов пять
коров да штук тридцать овец. Катя росла и колхоз рос. Сажая
какое-нибудь деревцо, отец говорил:
— Это будет катино дерево.— И вся семья радовалась, когда
деревцо принималось, потом зацветало и приносило первые
плоды.
Юрасов смотрел в лицо Кати и смеялся. И, закипая гневом,
она спросила:
— Вот как? Может быть, вы и на работе у себя так
рассуждаете? Взяли из казенных денег две-три сотни — для государства
же это будет капля в море?
У Юрасова даже рот открылся от удивления:
— Что?! Ну, знаешь...— Он удержался от навертывающегося
на язык крепкого словца и глотнул воздух: — Не будь ты
женщиной, я бы тебе сейчас такое сказал...
— А что, разве неправда?
Они стояли друг против друга, и Юрасов первый отвел глаза.
Он вытер вспотевшую шею.
— Ты мое личное дело на заводе почитала бы, знала б тогда,
какой я человек! Девчонка! Моя биография — как стеклышко.
— Стало быть, на заводе вы один,— не унималась Катя,—
а как пошли со службы домой, так другим становитесь?
— А чем я дома плох?
— Ну, если и дома порядочный человек, стало быть, только
по выходным дням нарушитель?
Юрасов плюнул от возмущения:
— Да что я нарушаю?
Катя не знала, как ответить. Но она чувствовала к этому
человеку глухую ненависть. Вот выехал на волю и распоясался.
Здесь, мол, никто не узнает, все можно. Он и в любви, наверно,
изменник. Только такой не пойдет вместе открыто при народе.
И жене будет врать.
Юрасов тем временем ворча увязывал рюкзак.
— Я со всей душой подходил. А она... Как крючок
прицепилась.— Он выпрямился и с укором вздохнул: — Эх! Никакой в
тебе широты!
Надел рюкзак на плечи, и Катя растерялась. Ведь вот сейчас
отправится со своим ружьем на реку. Что сделать? Как удержать?
— Товарищ Юрасов, нельзя стрелять рыбу.
— Ты меня еще станешь учить, что нельзя, что можно.
Он поднял с земли плащ. Сейчас уйдет. Побежать в деревню,
найти Рыбназдор. Санька Прокофьева возьмет участкового
милиционера, и они... Да, но сейчас Санька где-то гуляет с Андреем...
Катя деловито соображала, где именно могут они гулять?
В роще? Или у мельницы? И будто угадывая ее намерения,
Юрасов насмешливо бросил:
— Беги жалуйся. Пока добежишь, я тем временем на другом
берегу уху буду варить за твое здоровье.
69

Верно. Как она не сообразила? Разве успеть ей?
— Бесстыдник вы! — сказала Катя, и голос ее зазвенел.—
Пользуетесь, что деревня далеко.
Он снисходительно усмехнулся и взял весла.
— Товарищ Юрасов, ну я... я прошу вас
Неужели же за этой широкой грудью совсем нет сердца?
— Товарищ Юрасов!..— Стараясь вложить в свои слова как
можно больше доброты, она проникновенно добавила: — Ну,
Дмитрий Николаевич!..— и умоляюще сложила вместе ладони.
Юрасов иронически оглядел девушку и помахал ей рукой:
— Пока!
Катя с ужасом почувствовала свое бессилие. В голове
проносились обрывки доклада Саньки, сколько от такой стрельбы
гибнет рыбы. «Мы уже подходим к коммунизму. И должны
проявлять особенную заботу о завтрашнем дне». Неужели же она,
Катя, допустит, чтобы на ее глазах совершилось преступление?
— Стойте! — крикнула она, еще не зная, что сделает дальше.
Юрасов хотел поднять с земли ружье, но остановился
удивленный неожиданным окриком. В ту же секунду Катя рванулась
вперед, схватила ружье и отбежала.
— Ты что? С ума сошла? — нахмурился Юрасов.— Положи.
Но Катя уже чувствовала в себе веселую уверенную силу.
Она повелительно крикнула:
— Не подходите!
Юрасову стало не по себе, и, стараясь не показать этого, он
угрожающе повысил голос:
— Брось ружье! Смотри, худо тебе будет.
Но Катя крикнула веселее прежнего:
— А вот всажу заряд дроби, так посмотрим, кому худо будет!
— Вот черт!..— проворчал Юрасов.— От такой ненормальной
можно всего ожидать.— Да отведи дуло в сторону. Рука-то
сорвется и... Ладно, черт с тобой. Не стану я у вас... Ну, одним
словом, в другое место поеду. Давай ружье.
— В другое место? А там что? Чужая земля? Губить молодь
нигде не разрешается. Нет уж...— И назидательно добавила: —
Ружье свое в сельсовете получите. На нем полное ваше
имя-звание прописано. Вот народ и познакомится.
Она повернулась и пошла в лес
— Эй! Куда! — он рванулся за ней.
Но из-за ствола блеснуло на него дуло. Он невольно
отшатнулся и почувствовал слабость в коленях.
«Сейчас нажмет курок и»...— Он инстинктивно заслонил рукой
лицо и зажмурил глаза. Потом услышал удаляющиеся шаги.
Бросился вперед, споткнулся, упал, снова вскочил и каким-то
тонким голосом крикнул, что она не имеет права.
«Кричи теперь хоть до утра»,— усмехнулась Катя и свернула
с тропинки, чтобы пройти ближе напрямик.
Он услышал сухой хруст валежника и кинулся туда. Сразу
70

сгустилась тьма. Кругом стояли черные глыбы кустов и такие же
черные стволы деревьев.
— Эй! Остановись! Эй!
Он метался по лесу, натыкался на колючие ветви елей, они
хлестали его по лицу, но он не замечал их.
— Остановись!.. Катя!.. Где ты!.. Катюша!..
Он уже потерял всякое представление, в какую сторону ушла
девушка. Голос его стал жалобным и хриплым.
А Катя уверенно шагала по лесной чаще и полной грудью
вдыхала ночную свежесть. Она думала о том, что завтра
пораньше надо забежать в сельсовет, чтобы не опоздать потом на
картошку, что Андрей, наверно, даст ее звену, как всегда, самый
трудный участок и что это правильно, потому что она сильная и
выдержит.
При мысли об Андрее сердце сжалось, но Катя глубже
вдохнула прохладный весенний воздух, поправила на плече ружье и
снова вышла на тропинку. И ей показалось, что деревья
расступились, открывая ей путь.

Василий Алферов
ПЕРВЫЕ РАДОСТИ
Едва ли можно встретить такого человека, который бы в
детские годы оставался равнодушным к удочке. Удочка для ребят —
одно из самых интересных и увлекательных развлечений.
Многие с возрастом бросают рыбалку, увлекаются другими видами
спорта. Но мне посчастливилось. С детства полюбив рыболовный
спорт, я на протяжении десятков лет не расстаюсь с удочками.
Никогда не забудутся первые радости, первые походы на
рыбалку и первые красноперые окуньки, нанизанные на кукан!
...Село наше расположено близ Волги. Весной полая вода
заливает луга и подходит к самым избам. Широкий, буйный
разлив — точно море! Дикие утки косяками прилетают сюда и смело
подплывают прямо к баням. А когда спадет вода и луга
покроются густыми сочными травами, открывается изумительная
картина. Сколько разных птичек, мотыльков, стрекоз, букашек —
видимо-невидимо!
А какие красивые озера в лугах! С камышами, осокой,
кувшинками и водяными лилиями. По берегам стоят ивы и кудрявые
ветлы. Их ветви опускаются прямо в воду, и как раз в этих местах
стаями кружат язи. Только эти картины природы хоть немного
скрашивали наше беспросветное детство.
У меня был задушевный товарищ Яшка. Мы с ним были
ровесники и даже ростом одинаковы. Только Яшка был черноволосый,
смуглолицый, застенчивый, с маленьким птичьим носом, а я —
белоголовый, непоседливый. Обоих нас сблизила и сдружила
горькая участь, нужда и любовь к природе. У нас всегда была
одна забота — чем-нибудь да помочь родителям в поисках
пропитания, что-нибудь да принести в дом.
У нас с Яшкой на Большом озере были свои излюбленные
места для рыбалки. Я всегда садился с удочками около огромного
72

талового куста. Куст был очень стар, и листья росли только на
его вершинке.
Яшка сидел недалеко от меня. Его место было чистое, только
у самого берега поднималась густая осока.
Один раз Яшка поймал такого окуня, что удивил даже
старых рыболовов. Окунь весил больше двух фунтов. Дорофеич —
Яшкин дедушка,— бодрый высокий старик, в дырявой холщовой
рубахе, долго любовался этим окунем, не выпуская его из рук.
— Какой здоровый, а? Я сколько годов рыбачил, а таких не
лавливал. Это, пожалуй, самый большой окунь на свете. Копеек
пять лавочник за него даст. Обязательно даст. Надо снести.
У меня же было особенное желание — ловить линей. Мне
думалось, что линь любит возиться в траве и коряжнике. Вот
почему я и выбрал это место. Правда, оно было менее
спокойным: частые задевы страшно сердили меня, а иной раз
приходилось расставаться с крючком и леской. В таких случаях я
чувствовал себя до того обиженным, что готов был расплакаться.
В самом деле, легко ли в разгар лова остаться с пустыми руками!
Лини клевали редко, и мне приходилось довольствоваться
сорожкой, язиками, густеркой.
Мы с Яшкой как-то спросили Дорофеича, почему линь редко
клюет, а вот окунь, например, или сорожка всегда ловятся
хорошо? Дорофеич погладил реденькую седую бородку и с видом
знатока важно ответил:
— Потому что линь — рыба в наших озерах редкая, ее
маловато, а окуня и сорожки в каждом водоеме — несметное число.
И еще скажу, что линь — несусветный лентяй, лежебока. На
прогулку и на кормежку выходит больше всего ночью.
Прогуливается и днем в тихую солнечную погоду. Вот почему, мои милые,
и трудно его изловить. А рыбка бо-ольно вкусна, что твоя курица!
Однако и я сумел удивить соседей своим уловом. Вскоре
после того, как Яшке попался на крючок окунь-великан, я поймал
здоровенного линя.
Ох, уж мне этот линь! Сколько я с ним мученья принял —
и до сих пор не забыть. Попался он мне на самую тонкую леску —
в четыре волоска. Наживка была закинута рядом с кустом. Клева
не было долго. Потом смотрю — поплавок тихо-тихо повело в
самый коряжник.
«Наверное, задев»,— подумал я и потянул леску. Леска
натянулась туго, а удилище согнулось в дугу. «Так и есть — задев»,—
решил я и уже намерен был раздеваться и лезть в воду, чтобы
отцепить крючок. Вдруг неожиданно леска ослабла, и на
поверхности воды показались круги. И тут я понял, что на крючке
хорошая рыбина. Но как быть? Ведь одним махом ее не
выбросишь на берег. В таких случаях, учил нас Дорофеич, рыбу
подводят к берегу «поводком», причем нужно иметь сноровку: когда
рыба начинает сопротивляться, надо леску отпускать, а когда
утихает — осторожно подводить к себе.
73

Когда я вытащил линя и стал снимать с крючка, он вырвался
у меня из рук и чуть снова не ушел в воду. Я так перепугался, что
со всего маху упал на землю и преградил ему путь. Накрыв линя
подолом рубашки и тяжело дыша, я лежал без движения до тех
пор, пока линь окончательно не притих.
...Домой возвращались на закате солнца. В этот раз на своем
кукане я нес богатый улов.
С утра и перед вечером, как известно, бывает особенно
хороший клев. Рыба косяками подходит к берегам и отыскивает корм.
Однажды нам с Яшкой пришлось наблюдать, как большие
стаи окуней совершали «кругосветное путешествие». Случилось
это так. Ходили мы срезать новые удилища. И когда
возвращались, решили завернуть на Мочальное озеро. Идя вдоль крутого
берега и пристально всматриваясь в чистую гладь воды, мы были
поражены: окуни шли важно, кое-где на минутку
останавливались, а потом уходили дальше. Затаив дыхание, мы, не отрываясь,
смотрели в прозрачную воду, точно в огромное увеличительное
стекло, и окуни в наших глазах становились все крупнее.
В самом деле, может ли какой рыболов равнодушно
смотреть на такую картину? Но вся беда была в том, что на
Мочальном озере никто не рыбачил. Здесь когда-то мочили лубки,
а потом перестали. Дно озера, особенно у берегов, сплошь было
завалено корягами.
Посмотрели мы на огромные стаи окуней, проглотили слюнки
да так и пошли, досадуя на то, что здесь нельзя рыбачить. Лесок
нам не так было жалко, мы их сами сучили, но вот крючки — это
дело покупное. Пара крючков стоила у деревенского лавочника
Афанасьича копейка. А копейку нам, ребятишкам, негде было
взять. Да и крючков не напасешься: задевы замучают...
Как и всегда, ранним утром пришли мы на Большое озеро и
расселись по своим местам. Во время рыбалки мы обычно
соблюдали дисциплину, как настоящие рыболовы: не кричали, не
ходили вдоль берега, боясь отпугнуть рыбу. Зато после разговорам
не было конца. Я рассказывал Яшке, как у меня сорвалась с
крючка большая густерка, а Яшка говорил, что и у него был
такой же случай, причем каждый раз уверял: сорвалась не какая-
нибудь густерка или сорожка, а обязательно «соменок».
До обеда я наловил столько, сколько иной раз не лавливал и
за весь день. На моем кукане плескались радужные окуни, язи,
красноперки. И вот в промежуток, когда не было клева, из густой
осоки вынырнула большая серая змея. Она сунула морду в мой
кукан с рыбой, заглотала самого первого небольшого язика и
поплыла вглубь, вместе с колышком утянув и мой кукан.
Я громко, со слезами, крикнул:
— Я-ашка!..
Но Яшка перепугался еще больше, чем я. Ведь он ужей и то
боялся, а это Зхмея! Мне было обидно: Яшка пойдет домой с ры-
74

бой, а я ни с чем. А дома еще мать трепку задаст, скажет: —
Чего попусту болтаешься! Надо думать, как хлеб добывать.
Когда шли домой, Яшка часто посматривал то на меня, то на
свой кукан с рыбой. Потом неожиданно предложил:
— Вась! Давай разделим мою рыбу: половину мне, половину
тебе...
Яшка сказал это с такой искренностью, что я согласился. И мы
весело зашагали к дому.
Стояла поздняя морозная осень, но снегу еще не было. В один
из ясных тихих дней мы с Яшкой отправились на Большое озеро
с блеснами. Исходили весь водоем и вдоль и поперек, а рыбы не
наловили. Даже «стучка» не слышали. Это, видимо, потому, что
лед был чистый, прозрачный, как стекло. Рыба пугалась и уходила
вглубь.
— Пойдем домой,— безнадежно сказал Яшка.
Я согласился.
По пути к дому мы завернули на Кругленькое озеро. Здесь в
летнюю пору женщины полощут белье дд купаются маленькие
ребятишки. Только мы ступили на лед, как сразу увидели два
круглых золотистых пятна величиной с ладонь. Это были караси.
Я взял у Яшки топорик, пробил лед и вынул их из проруби.
— Живые! — восторженно крикнул Яшка.— Давай их
завернем потеплее, а дома в воду пустим. Они плавать будут и
вырастут большие. Дядя Максим говорил, что караси живучи.
Так мы и сделали.
О настоящем аквариуме мы, конечно, тогда и понятия не
имели. Однако мысль, что карасей можно вырастить, нас очень
волновала. Решили посадить их в кадку с водой, что стояла у нас
в избе у порога. Поскольку мы это делали тайком, то всю затею
с карасями можно было бы гораздо проще и успешнее завершить
у Яшки, так как он жил только вдвоем с матерью, а у нас была
семья. Но вода у Яшки хранилась в ведрах.
В это время в избе у нас, кроме моего маленького братишки,
никого не было, и мы быстро пустили карасей в воду. Кадка была
до краев наполнена водой. Несколько секунд караси чуть заметно
шевелили жабрами, а потом медленно опустились на дно.
— Не бойся, Вась,— шепотом проговорил Яшка.— Это они
устали маленько. Вот отдохнут и плавать будут.
Мы покрыли кадку и пошли на улицу.
Спустя неделю произошло то, чего мы никак не ожидали:
кадка сильно потекла. Я пришел с улицы в тот момент, когда мать
перевертывала ее, качала головой и вздыхала.
Караси лежали в большой деревянной чашке. Мой маленький
братишка теребил их за плавники. Отец стоял молча. Потом он
махнул рукой:
— Хватит, мать, ворочать кадушку. Снесу к бондарю —
обручи сменит.
Мать набросилась на меня:
75

— Идол ты непутевый! И в кого только уродился такой
отбойный. Силушки моей нет... У людей дети как дети, а это — назола
одна. А Яшка пусть и носа не показывает к нам. Выдумщики.
На-ко вот тебе — рыбы в кадушку напускали. И когда они только
это спроворили?
Я стоял, боясь пошевельнуться. Мать сняла со стены ремень.
Но отец остановил ее:
— Чего ты взбаламутилась? У карасей зубов нет. Кадушку
прогрызть они не могли. Потекла она не от этого. А ты, сынок,
что прижался у порога? — неожиданно дернул меня за рукав
отец и тихонько толкнул в переднюю.
Мать переключила свой гнев на отца:
— Ты всегда потачку даешь! Набаловал мальчишку, сладу с
ним нет. Подожди, он тебе лягушек напускает в кадушку, будешь
тогда знать!
Отец присел около печки и завернул цыгарку.
— Напрасно, мать, кричишь,— сказал отец,— Мальчишка
растет смышленый. Ежели в дедушку пойдет — человеком будет.
Через день или два кадка с водой стояла на прежнем месте.
Новые обручи доставили матери большую радость. Убираясь, она
тихонько напевала, что с ней случалось очень редко.
В общем, все шло хорошо, только не было карасей. Мать
изжарила их нам с братишкой на завтрак. Когда караси шипели
на сковородке, я быстро оделся и в нерешительности остановился
у стола. Мать спросила:
— Это ты куда?
— К Яшке. Одного карася ему отнесу... Мы с ним вместе их
поймали.
С минуту мать стояла в раздумье, а потом посмотрела на меня
добрыми серыми глазами и сказала:
— Ох вы, дружки нерасстанные. Наделаете каких-нибудь де-
лов — беды не оберешься. Ну иди, отнеси...
У порога она сунула мне в руку две румяные, еще не
остывшие ржаные лепешки и крепко поцеловала в щеку.

Ловцов, М. Ройзман
СОМОВИЙ ОМУТ
Неожиданно к нам в Тихорецк приехал дядя Ваня, полковник
танковых войск.
Дядя подхватил мать, закружил по комнате. Вдруг посадил
меня на одно плечо, сестренку на другое и зашагал, стуча
тяжелыми сапожищами.
— Раз, два, три! Раз, два, три!..
Как-то вечером в субботу отец стал приглашать дядю ловить
рыбу на реку Бейсуг.
— Сейчас не военное время, когда рады были вытащить из
маленькой лужи окуней,— заявил дядя.— Нет, ты мне подай
сома!..
— Сома не могу обещать,— ответил отец,— но если ты мастер
по рыбной ловле, то можешь выловить щуку на десять кило,
сазана кило на пять, карпа на шесть-семь! И напрасно обозвал наш
Бейсуг лужей!
— Нет,— сказал дядя Ваня,— я хочу вас угостить сомятиной
Едем на Дон, а завтра вечером вернемся в Тихорецк.
— От Тихорецка до Ростова больше двухсот километров! —
ужаснулась мать.
— Я эту дорогу знаю прекрасно,— не отступал дядя Ваня,—
«Победа» моя в порядке! На Дону моторная лодка хранится у
сторожа на пристани. А снасти у меня какие! На сомов, на чебака
и на судака! В этом году я уже ездил на рыбную ловлю: какие
добрые сомы там водятся! Собирайся!
Отец умолял взглядом мать, а она повернулась и ушла на
кухню, зная, что не сможет отговорить его от рыбной ловли.
Дядя Ваня вышел на двор и стал проверять мотор своей
«Победы».
Я подошел к нему и спросил:
— Дядя Ваня, а мне можно с вами поехать? Я окуней по
полкило вытаскивал.
Дядя засмеялся.
— Раз ловил окуней, значит у тебя есть квалификация. Бери
удочки!
77

— Не утонул бы он в твоем страшном Дону,— сказала мать,
услышав команду дяди.
— Наш Дон не страшный! — воскликнул дядя.— Это водная
артерия, соединяющая Черное море через Волгу с Балтийским и
Каспийским. А за племянника ручаюсь головой: вернется верхом
на соме!
— Ну тебя! — улыбнулась мать.
Я накопал червей, взял коробочку с крючками, лесками,
грузилом, блеснами и короткую бамбуковую двухколенную удочку-
Дядя Ваня повел машину с такой скоростью, что через три
часа мы приехали к донской пристани.
Над водой поднимался легкий вечерний туман,
противоположный берег лежал в лиловой дымке, и над широким, спокойным
Доном, издавна прозванным тихим, зажглась первая зеленоватая
звезда.
Дядя Ваня сдал машину на хранение сторожу, отсчитал
деньги на бензин и масло для обратного рейса и стал собирать
свои снасти на сомов: большие, кованые, отполированные крючки
с острым-преострым жалом; плетеные шнуры, навощенные какой-
то мазью для того, чтобы они не путались, не крутились, а
ложились ровно; три бамбуковых удилища с проходными кольцами и
небольшими катушками, на которых было намотано очень много
тонкой, крепкой лески. Одну такую удочку, поменьше, дядя Ваня
дал мне, сказав:
— Дарю тебе! Лови на нее рыбу, обтирай после каждой
рыбалки, а катушку смазывай!
Отец выгрузил из машины снасти, провизию, одежду и
перетащил в лодку. Дядя пошептался со сторожем, тот передал ему
пакет, перетянутый бечевкой.
— Для себя, Иван Петрович, готовил. Но раз вы приехали,
удружу!..
— Спасибо, приеду, рассчитаюсь рыбой,— ответил дядя и
прыгнул в лодку.
Он завел мотор, послушал его работу, улыбнулся и
скомандовал:
— Отваливаем!
Лодка сделала полукруг и стрелой полетела из городского
плеса на простор. Когда скрылся из виду город и мы промчались
мимо поселков, раскинутых на берегах, дядя Ваня направил лодку
к луговой стороне.
Не доезжая до берега метров двадцать, он выключил мотор,
и лодка с ходу врезалась в песок.
Дядя Ваня толстой веревкой привязал ее к старой ветле и
сказал мне:
— Пошли червей копать!
На носу лодки, за металлическими задвижками, была
прикреплена окрашенная в зеленую краску легкая хорошо отточенная
лопата.
78

Вытащив ее, я сказал на берегу:
— Дядя Ваня, я столько червей в Тихорецке накопал! Зачем
же еще?
— Молодец, что запасливый, но мы сейчас будем особенных
червей копать: на донскую рыбу!
— И на сомов?
— Видишь ли, у каждой рыбы свой вкус. Мелкий сом берет
этих червей, ну, а на крупного у меня особенная насадка.
— Черви особенные, сомовая насадка особенная,— удивленно
проговорил я.— А какая это она, ваша особенная, покажете?
— Покажу!
И он грузно налег на лопату, вырезая влажные дернины и
отбрасывая их в сторону. Я клал в ведерко невиданных мною
зеленых, толстых червей. Дядя Ваня копал и рассказывал, что этих
червей любит лещ, сазан, иногда судак...
Мы въехали в устье Дона. Отсюда не было видно берегов.
Дон был огромный, как море, хотя дядя Ваня и говорил, что до
моря еще далеко. Я с опаской смотрел на эти воды. Вдруг
нагрянет буря. Куда мы денемся в небольшой лодке? Я пожалел, что
мы не уговорили дядю поехать на наш любимый Бейсуг. Там от
берега до берега можно рукой достатЫ И разве щука или карп
плохие рыбы?
Пока я об этом думал, дядя что-то рассматривал на глади
воды, примечал бурунчики над ямами и неожиданно скомандовал
отцу:
— Бросай якорь! Здесь хороший омут.
Мотор заглох, и лодка тихо покачивалась на еле заметных
волнах. Отец и дядя Ваня стали снаряжать удочки. Я открыл свою
баночку с рыболовными принадлежностями. Одна из блесен на
стальном поводке и на капроновой леске вывалилась за борт.
Распутывая лески, я невольно подергивал и не заметил, как блесна
стала кувыркаться в воде.
Вдруг я ощутил, что кто-то с силой выдергивает из моих рук
леску. Я перехватил ее и почувствовал, что за бортом ходит
сильная рыба.
Сказав об этом отцу и дяде, стал торопливо выбирать леску,
она чуть подалась и остановилась, словно зацепилась за корягу.
Отец перешагнул через скамейку и ухватился за мою леску.
— Что насаживал? — спросил дядя Ваня.
— Там только одна блесна на поводке,— ответил я.
— Значит, судак! — авторитетно объявил дядя Ваня.—
Подводи!
— Раз я поймал, должен и вытащить рыбу! — взмолился я.
— Бери! — согласился отец, передавая мне комок
перепутанных лесок.
Я порывистым движением схватил все лески и дернул на себя.
Руки мои почувствовали сильное сопротивление: кто-то там, в
черной донской глубине, упирался.
79

Я потянул сильнее. Руки у меня дрожали, пальцы немели. Это
ведь не окунь, а настоящий донской судак, или, как называют его
в Тихорецке, сула.
Судак из придонной глубины рванул у меня леску так, что я
подался вперед. Прикусив губы, я рванул в свою очередь.
— Не торопись! — услышал я спокойный голос отца.
Я крепче зажал комок лесок и потянул настойчивее. Судак
подался, но сейчас же потянул назад.
У меня еще сильнее запрыгали пальцы, леска стала скользить.
Шутка ли сказать, я впервые поймал судака, а вот как его
вытащить, не знаю!
К счастью, судак бкоро утомился и метр за метром стал
подходить к лодке. Вот он оказался около борта, и тут же дядя Ваня
ловко подхватил его подсачком.
Большая рыба забилась на дне лодки. На ее чешуе с
капельками воды заиграл голубой свет луны.
— Вот это улов! — радостно воскликнул отец, беря судака в
руки и вытаскивая блесну.— Добрых четыре кило! Молодец!
Я отдохнул, потом привязал к подаренной мне удочке, на ее
тоненькую капроновую леску, самый лучший крючок, насадил
штук пять красных червей и закинул приманку с тяжелым
свинцовым грузом на дно.
Дядя Ваня показал, как нужно ставить катушку на тормоз.
После этого снарядил мою тихорецкую удочку и тоже отправил
насадку на дно.
Отец с дядей тоже забросили донки, наживив их зелеными
червями. Сомовые снасти снаряжал сам дядя, груз у них был
тяжелый, червей он нанизывал помногу. Вот он взялся за последний
сомовий крючок, который был подвязан не на шнуре, а на
веревке толщиной с палец. Завязав веревку за скамейку, дядя
вытащил пакет, переданный ему сторожем пристани, и развернул его.
— Что это за приманка? — спросил я.
— Вот это и есть сомовья, особенная,— усмехнулся дядя.
— Чем же она особенная?
— Галочье мясо! — ответил дядя.
— Нет, ты, Иван, объясни толком,— вмешался отец.
— Говорю вам, что это настоящая галка, зажаренная в пере.
Такую закуску обожают сомы! — Он насадил комок птичьего
мяса на крючок, размахнулся и забросил с грузом в бурлящий
омут.
Но рыба не брала ни у меня, ни у отца, ни у дяди!
Спускалась ночь, подул холодный ветер, зарябил воду. Где-то
далеко-далеко закрякали утки, потом над нами низко пролетел
табунок чирят, со свистом прорезая воздух. Близко всплеснулась
рыба, потом вторая, и неожиданно за омутом заходили волны и
качнули лодку.
— Слышишь, их степенства, сомы, выходят! — тихо
проговорил дядя.
80

И опять все замолкло, угомонился и ветер, только лодка чуть
покачивалась на широкой глади Дона.
Меня стало клонить ко сну, но вдруг загремел тормоз на моей
новой удочке. Я вздрогнул и схватил ее. Какая-то рыба сматывала
мою леску, уходя в темную глубь реки.
— Придержи катушку! — скомандовал дядя.— Останови рыбу!
Я обхватил рукой катушку, но леска так и рвалась, конец
удилища сгибался к воде! Боясь выпустить добычу, я спустил немного
лески.
— Наматывай! — воскликнул дядя, хватая подсачек.
Я успокаивал себя: «Один судак есть! Если второй сорвется,
не будет беды!»
Рыба сначала покорно шла к лодке, потом вдруг рванулась и
потянула в сторону. Я ослабил катушку, леска смоталась метров
пять и остановилась. Я стал наматывэть снасть на катушку —
рыба без сопротивления двигалась к лодке.
— Да это чебак! — воскликнул дядя Ваня.
— По-твоему чебак, а по-нашему лещ,— поправил его отец.
— Все равно это рыба! — сказал я волнуясь.
Широкий бронзовый лещ плашмя подходил к лодке.
Я стал медленно поднимать конец удилища, а дядя подхватил
добычу в подсачек. Лещ забился только в лодке, и отец осветил
его фонариком.
— Не меньше судака! — заявил он.— Смотри, Иван, сынишка
дает нам фору!
— Цыплят по осени считают,— ответил дядя,— а рыбу досле
зари взвешивают. А вот что с нами добрый рыбак сидит, это
верно!
Я снова нанизал на крючок кучу красных червей и закинул
его в воду.
И опять тишина, баюкающие всплески волн. Я не в силах был
бороться с одолевающим меня сном. Постлав свой пиджачок,
растянулся на дне лодки, а дядя заботливо укрыл меня своей
кавказской буркой.
Поспи! — сказал он.— Мы с отцом посмотрим за твоими
удочками!
Я открыл глаза, когда небо светлело. О борта лодки бились
легкие волны, поднятые предутренним ветерком. Над головой
кружились белокрылые крикливые чайки, стороной прошли
кряковые утки. Где-то в туманной дали утра свистели кулики. Отец и
дадя с напряжением следили за лесками. В лодке рядом с моей
добычей лежали еще два крупных леща, один соменок кило на
три и судак поменьше моего.
— Ну, рыбак,— сказал дядя Ваня, заметив что я проснулся,—
дела наши неважные: нет сомов! Вставай завтракать!
Отец разложил на скамейке закуску, вынул из рюкзака
термос. Мы выпили по стакану горячего чаю, поели пирожков и стали
осматривать снасти.
6 Рыболов-спортсмен, кн. IV 81

Ветер усилился, небо стало сумрачным, словно надвигалась
туча, хотя ее не было видно. У отца и дяди стали брать лещи.
— Косяк лещовый подошел! — поговаривал дядя, орудуя
подсачком. Лови, пока ловится!
Мы с азартом вытаскивали лещей. Но этот клев так же
неожиданно кончился, как и начался.
— На нас и этого хватит. Теперь хоть не стыдно сестре на
глаза показаться! — успокаивал себя дядя, но я знал, что он не
оставил своей мечты о сомах: и дорогой в машине и на лодке он
все время твердил только о сомах. Мне казалось, что и к нам
в Тихорецк он заехал не только, чтоб навестить родственников,
но и чтобы пригласить моего отца, заядлого рыболова, на ловлю
сомов. И сторожа на пристани заранее предупредил, и тот
приготовил ему жареную галку.
Но сомов не было! Они не брали никакие приманки! «Их
степенства» отбыли из омута! А было предрассветное время — самый
сомовий клев!
А тут еще отец подзадорил дядю:
Тащились за две сотни километров, а где твои сомы?
— Не пойму!..—упавшим голосом проговорил наш
полковник.— Подождите-ка! — Он ухватился рукой за сомовий шнур и
сильно засек и вытащил соменка килограммов на шесть.— А это
тебе не добыча? Нет, брат, сом должен брать! — уверенно сказал
он — Должен!
Заходил шнур у отца, который минут пять боролся с сомом.
Тот рвал снасть, раза два показывался на поверхности, пенил
воду, разбрасывая брызги. Все-таки отец подтянул его к лодке и
вытащил с помощью дяди. Сом был больше метра длиной!
— Ну, чья правда? — торжествовал дядя.— Вот тебе и сомы!
Отец широко улыбнулся.
— Я этот омут знаю! — уверял дядя.— Пятый раз здесь
рыбачу. Один донской казак, старый рыболов, мне указал эту яму.
Рассказывал, после войны здесь морские мины расстреливались...
Тут вдруг напружинился, чуть накренив лодку, шнур с
насадкой из галочьего мяса.
— Выбирай удочки! — скомандовал дядя.— Большой взял, все
запутает.
Мы быстро смотали шнуры и стали следить за дядей. Сом
упорно и быстро забирал шнур. У ног дяди оставалось только
несколько кругов снасти, и он крикнул отцу:
— Срежь крючки, подвяжи конец к моему шнуру! Пока не
утомим сома, его не взять! Это не пудовик, а сомовый староста!
Отец выбрал^шнур покрепче и морским узлом подвязал к
бечеве. И во-время! Узел подвязанного шнура сразу ушел в воду.
Когда сом остановился, дядя стал подтягивать его к лодке. Сом
чуть подался, а потом так рванул, что шнур вылетел из рук дяди,
и он подхватил его за бортом. Снова дядя с силой потянул на себя
снасть, но рыба не подчинилась ему.
82

— Ну и чертяга! — хрипло обругался дядя.
— Ой, порвет снасть! — крикнул я.
Все мы с опаской следили за шнуром. Крепкая веревка
натянулась струной, но сом уже шел легче. Вот показался узел,
завязанный отцом.
Внезапно недалеко от лодки появилась громадная черная
голова и два длинных белесых уса. Хищник взметнул хвостом,
обрушив на лодку волну. Мы невольно подались к борту, и волна
перекатилась через нас.
Вырвав у дяди шнур, сом резко пошел вглубь.
— Вычерпывай! — закричал дядя, шаря руками в воде и
вытаскивая из-под скамейки ведро,— Быстрей!
Еще один такой удар хвостом, и наша моторка пошла бы
на дно!
Я стал черпать ведром воду, отбрасывая днищем всплывших
вверх брюхами лещей, но двое из них и сазан, очутившись в воде,
ожили. Они плавали, обходя мой пиджачок, дядину бурку и
отцовскую куртку.
— Видели? — с восхищением воскликнул дядя, поймав,
наконец, шнур,— пуда на три будет!
Утянув метров сто шнура, сом остановился...
Из-за Дона блеснули малиновые лучи солнца. Вдали
вырисовывались вершины прибрежных деревьев. Через Дон с граем
летели вороны, грузно взмахивая крыльями.
— Что же дальше делать? — спросил отец.
— Бери весла и греби к берегу, я нарощу шнур,— ответил
дядя, взглянув на мотор.— Лодку сейчас не заведешь — в моторе
вода.
Отец вставил в уключины весла, я поднял якорь со дна, и мы
медленно стали двигаться к луговому берегу.
Когда снасть натянулась, сом покорно потянулся за кормой.
Я уже видел камыши, различал на берегу строения, но сом снова
так рванул, что лодка пошла боком в сторону города.
— Ого! Глядишь без мотора скоро в Ростове будем! —
проговорил дядя, наматывая шнур на руку — Греби, греби! —
командовал он.
Но как отец ни напрягался, он был не в силах повернуть сома
обратно. Лодка медленно двигалась в том же направлении.
— Вот леший! — воскликнул отец, смахивая рукавом пот с
лица.
— Греби! — торопил его дядя.
Минут двадцать сом тащил нашу лодку против течения,
наконец, угомонился, подчиняясь воле отца. Мы двинулись к берегу.
Дядя высмотрел песчаную отмель и показал на нее:
— Причаливай вон туда и бери топор! Я подведу сома к борту,
бей чуть выше хвоста: там у него вся сила! Перерубим хребет —
значит, наш будет!
Подо дном лодки зашуршал песок. Я схватил якорь, прыгнул
6*
83

в воду и бросился к берегу. Отец сделал несколько взмахов
веслами, выдернул их и схватил топор.
От напряжения у дяди посинели руки, налились жилы. Он стал
медленно подводить рыбу к лодке, встав на нос и пропустив отца
на корму. Я смотрел с берега, вооружившись багром.
Мы были мокрые, усталые, но не замечали этого. Сейчас
добыча владела всеми нашими помыслами. Такого великана я видел
впервые. А что если дядин превосходный крючок зацепился только
за толстую губу чудовища? Ведь он может его вырвать вместе с
мясом и уйти от нас!
Сначала показалась сомовья голова, потом — черный хребет.
Сом был не меньше нашей лодки. Он шел без сопротивления.
Шнур торчал из его пасти — значит, он заглотил жареную галку
целиком и крепко сидит на крючке!
Дядя осторожно подтягивал донского великана к лодке. Вот
сом очутился рядом с ней, подставив отцу хвост. Дядя кивнул,
и отец со всего размаху ударил чуть выше хвоста. Сом взметнулся
вверх, но его силы уже иссякли. Отец перерубил ему позвоночник.
Дядя спрыгнул в воду, обмотал шнуром сомовью голову и,
выскочив на песок, крикнул мне:
— Помогай!
Мы выволокли тушу великана на песчаную отмель. Четыре
коротких нижних уса бороздили песок.
— Хорош купчина! — усмехнулся дядя и с наслаждением
растянулся на теплом песке.

А. Толстиков
ГОЛОДНЫЕ ЩУКИ
— Так, значит, в райсельхозотделе говорят, что успешней
всего с сенокосом управляется колхоз имени 8-го марта?
— Да. Особенно у них отличается бригада Акулинкина.
Главный агроном сельхозотдела был на лугах, рассказывает, что
организация труда в этой бригаде хорошо налажена.
— Вот и надо от Акулинкина статью организовать. Пусть он
поделится опытом. Другие у него поучатся,— сказал редактор
газеты.
— Сегодня после работы я отправляюсь на рыбалку и как раз
намерен добраться до Белоусовских лугов. Завтра у Акулинкина
побываю, а в понедельник такая статья у нас будет.
— Так, значит, договорились? Ну, ни пера тебе ни чешуи. Так,
что ли?^Одним словом, сочетай приятное с полезным.
На неделе я несколько раз был на реке со спиннингом. Но
рыба не брала ни на какие блесны; ни вполводы, ни поверху, ни
со дна; ни утром, ни вечером; ни на Усьве, ни на Вильве. Мой
друг Михаил, заядлый, с большим стажем, спиннингист, объяснял
это потеплением воды. Мне же казалось, что около города рыбы
не осталось: столько в Чусовом рыболовов появилось! Надо идти
подальше. Где рыбаков меньше — там рыбы больше. Поэтому я и
решил отправиться километров за восемнадцать — на Белоусов-
ские луга.
Рабочий день кончился. Не теряя ни минуты, скорей на реку!
Рюкзак с продуктами и всеми необходимыми принадлежностями
приготовлен еще утром, висит на гвозде с рыболовным костюмом.
Спиннинг в полной боевой готовности.
Что? Обедать? Пообедаю у реки! Там кусок хлеба кажется
вкусней, чем котлета дома.
85

Солнце еще высоко и печет сильно. Воздух неподвижен, ни
один листок прибрежных кустов не шелохнется. Земля на тропе,
вьющейся по берегу реки, потрескалась от жары: недели три
дождя не было. Сладко пахнут разогретые солнцем травы.
Дышится легко. Оглядываюсь на город, он еще виден. Над ним
облака дыма.
Минут через сорок я у Лисьих Гнезд. Усьва здесь делает
большую петлю. На правом крутом берегу разбросаны дома рабочих
сплавной конторы. В середине петли — поперечная гавань. Выше
ее километра на полтора река забита сплавленным лесом. Но у
сауой гавани обычно бывает свободное пространство, так как лес
постепенно сплавляют. Под бревнами и стоит рыба. Здесь она
находит надежное укрытие и достаточно пищи. Сюда под
выходной собирается немало рыбаков. Один из них уже настраивал
удочки.
— Юрию Павловичу привет! Как успехи?
— Здравствуй, здравствуй! — донесся до меня приглушенный
до шепота и все-таки рокочущий бас.— Только что лодку через
гавань перетащил да якорь бросил. Позицию занимаю, а там
видно будет.
Маленькая плоскодонка едва не черпала воду бортами,
придавленная его грузным телом.
Недалеко от лодки раздался всплеск, спокойный,
неторопливый. Это язь играет и, как видно, не маленький. Юрий Павлович
забросил удочку в место всплеска.
Я решил ночь провести здесь, покидать блесну в этом «окне»
и ниже гавани у травок.
Подойдя с мыса к маленькому заливчику, я увидел у кромки
травы стоящего почти на поверхности щуренка. Он, казалось,
дремал. Осторожным взмахом посылаю ему под нос маленький
спиннер. Блесна проходит в полуметре от щуренка, он должен
видеть ее. Неужели не видел? Приманка не произвела на него
никакого впечатления, он даже ни одним плавником не шевельнул.
То же самое произошло и при втором забросе и при третьем. А при
четвертом блесна ударила точно в то место, где стоял этот со-
нуля. Щуренок не спеша ушел в траву.
«Ну, если они все от жары так разморились, то, пожалуй, мои
хлопоты окажутся напрасными»,— подумал я. Однако сменил
спиннер на качающуюся латунную блесну, сделал далекий
заброс и повел приманку вполводы вдоль берега. Поклевка!...
Чувствую, взяла небольшая рыба. Вытащить такую не требуется
никакого искусства. Мало радости от рыбки, которую выбрасываешь
из воды на удилище. Но все-таки начало есть.
После этого несколько сот забросов, казалось бы в самых
хороших местах, не дали никаких результатов. Оставалось сделать
вывод: или тут рыбы нет или есть, но у нее нет аппетита.
Вернулся к Юрию Павловичу. Он, высоко подняв правую
руку, крепко держал в ней согнувшееся удилище, а левой подво-
86

дил подсачек под кувыркавшуюся широкую блестящую рыбу. Еще
секунда — подсачек приподнят и опущен в лодку,
— Хороша штучка!.. Красива!..—сказал я.
— Уже пятый!..— пробасил счастливый рыбак.— А у тебя?
— Один щуренок.
— Эх, спиннингисты, механики!.. Настоящий рыбак с простой
удочкой всем вам нос утрет.
— А ты подожди хвалиться. Завтра вечером встретимся и
посмотрим, кто сколько поймал,— ответил я. Надо же было что-то
ответить.
К двенадцати часам ночи Юрий Павлович поймал еще девять
язей. Удачно удили и другие рыбаки. А я последние три часа,
поставив спиннинг в куст, играл роль болельщика.
Собравшись у костра, мы пили рыбацкий чай с заваркой
корней смородины. Вкуснее этого напитка, уверяю, ничего на свете
нет, особенно если пить его теплой летней ночью у костра, на
берегу реки, в кругу мечтателей-рыбаков.
Надо мной, незадачливым спиннингистом, много
подтрунивали. Я отшучивался. За разговорами незаметно пролетела ночь.
Да и какая в эту пору ночь? Полтора часа! И уже восток заалел,
над рекой легкий туман поднялся. Рыбаки внимательно глядят
на поплавки. А я пошел вверх по Усьве, обуживая каждое место,
где, по моему мнению, должна быть рыба: под перекатами, в тя-
гунах, на ямах, у слияния заостровок, бросал блесну под
нависшие над водой кусты, протаскивал ее возле травы. Ни одной
поклевки!
Солнце поднялось уже высоко и начало припекать. Я
искупался, позавтракал и снова начал хлестать сатурновой лесой
прозрачную, как слеза, воду. Добрался до плеса, называемого
«Иван Яковлевич», и с особым усердием бросал блесну раз за
разом. На этом плесе с весны всегда ловил щук. Место рыбное.
Но сейчас никаких признаков щуки, лишь ельцы шныряют.
— Эй, парень, брось-ка ты воду-то понужать, она и так ходко
идет,— услышал я скрипучий насмешливый голосок у себя за
спиной. Оглянулся. Шагах в десяти стоял седенький ласковый
старичок. В правой руке он держал телогрейку, в левой — связку
березовых удилищ, за спиной у него — объемистый пестерь.
— Здорово, милок!
— Здравствуйте!
— Как она, рыбка-то?
— Да плохо...
— Неужто не подцепил ничего?
— Вчера поймал щуренка.
— Хы-м! Хороша у тебя удочка, красива, да, видно, рыбе-то
она не больно глянется. А я по-простецки вот — крючок, волосок
да прутик. И ничего, не жалуюсь... Домой вот пошел... Хватит мне.
Дед неторопливо зашагал, согнувшись под тяжестью пестеря.
Да, не особенно это приятно. Даже если насмешка ласковая.
87

Зацепив якорь блесны за катушку, я пошел чуть приметной
тропкой на Белоусовские луга. Решил, что больше воду погонять
не буду. Но не утерпел и несколько раз в тех местах, где раньше
выуживал щук, бросал блесну. Все безрезультатно.
К полудню пришел на стан, где расположилась бригада Аку-
линкина. На берегу реки над обрывом стояло десятка два
шалашей. Над костром висели два больших котла, около которых
хлопотала пожилая женщина — бригадная повариха. Кроме нее и
кудлатой собачонки, встретившей меня заливистым лаем, на стане
никого не было. За кустами стрекотали косилки и звенели песни
работающих колхозников.
— Бригадир здесь или, может, в деревню на воскресенье
уехал? — спросил я повариху, поздоровавшись с ней.
— Раз бригада работает, значит, и бригадир здесь. Он
завсегда у нас с народом. А у вас что, дело к нему какое есть?
— Поговорить надо о деле.
— Так вы подождите, сейчас на обед все придут. Пора уже.
Поставив спиннинг к одному из шалашей, направился туда,
откуда неслись песни и бодрый говор.
— Веселая это работа — сенокос. Погода чудесная, запахи от
трав — опьяняющие. А свежее сено как пахнет! Река рядом, за
ней лес. Приволье! Колхозники одеты, как на празднике. И в
самом деле праздник — праздник радостного труда и лета.
Бригадира издалека заметил по его кряжистой фигуре. Он На
зароде, который уже дометывают.
— Здравствуйте! Труд в пользу!
— Здравствуйте! Спасибо!
— Как дела идут, Федор Петрович?
— Хорошо!
И в самом деле работа шла споро. Три сенокосилки с
впряженными в них добрыми коняками, стрекотали, как швейные
машины в руках умелой портнихи. Конные грабли там и тут
ходили на больших скоростях, люди работали играючи. Работа
кипела. Я любовался минут десять этим слаженным коллективом,
а потом взял вилы и с полчаса работал, пока не дометали зарод.
— Эй! Кон-чай ра-бо-ту! О-бед! — гаркнул бригадир с зарода.
— Ну и голосок у тебя, Федор Петрович. Поди, в деревне
слышно,— сказала одна колхозница.
— Ничего... Голосом меня мамаша не обидела.
Веселой гурьбой пошли к стану. Я рассказал Федору
Петровичу, что мне от него нужно.
— Да тут особого-то ничего нет,— говорит он.— Главное, я на
машины внимание уделил, чтобы они работали без остановки. Ну
и люди, конечно, свое место знают, ну и дисциплина.
— Вот-вот, об этом поподробней расскажите.
— Это можно.
Пока разбирали чашки-ложки, усаживались за длинными
столами, ножками которых были вбитые в землю колья, Федор Пе-
88

трович рассказал, как он расстанавливает бригаду, кто какую
работу выполняет и почему на эту работу поставлен.
— Ну, а теперь милости просим из нашего котла откушать.
Сколько я ни отговаривался, пришлось отобедать вместе с
бригадиром, иначе он угрожал рассердиться на меня.
— А вот наш лучший копновоз — Василий Шибанов. О нем
обязательно напишите,—указал бригадир на подошедшего
крепыша лет двенадцати. Светлорусые волосы у лучшего копновоза
от солнца выгорели и на макушке были почти белыми, нос
облупился, в серых глазах светилось любопытство:
— Дяденька, а вон тут ваша удочка стоит?
— Моя.
— А леска эта из сатурна?
— Да, из сатурна.
— Ну вот! Я говорю из сатурна, а Витька говорит из китового
уса. Витька, иди сюда. Что? Я тебе говорил — из сатурна, а ты
все свое. У меня брат купил на удочку пять метров такой лески,
только она тоненькая-тоненькая. А крепкая, ух! Я нипочем
порвать не мог. А эта толстая. Эту никакая рыба не порвет. Любую
вытащить можно. Да?
— Точно!
— Что это за удочка? — спросил Федор Петрович.
— Спиннинг,— ответил я.— Вася, принеси его сюда.
Вася с удовольствием взял спиннинг в руки:
— А она совсем не тяжелая. Интересно, как ей ловят?
Удилище короткое и все в ленточках. Зачем это? — рассматривал
Вася.
Я стал объяснять Федору Петровичу, как ловят рыбу
спиннингом. Подошел чернобородый дед. Слушал, смотрел, взял
спиннинг в руки.
— А ты этой штукой поймал чего сегодня?
Делать нечего, пришлось сознаться в своем улове.
— Ну, это, считай, что ты ничего не поймал. Выходит, забава
одна, время проводить,— проворчал дед и посмотрел на меня
осуждающе. Колхозники после обеда легли отдохнуть, а мне
пришла мысль попытать свое рыбацкое счастье в озерах. По Бе-
лоусовским лугам тянется цепь озер. Это — старое русло Усьвы.
Весной вода из реки заходит в них.
Ближайшее озеро было метрах в ста от шалашей. К нему я и
направился. Озеро изрядно высохло. Длиной оно было метров
пятьдесят, шириной метров тридцать. Та сторона, с которой я
подошел,— чистая, а на противоположном берегу —кусты ивняка,
в углах — осока, хвощ, камыш. Глубина — метр, в некоторых
местах—чуть больше. Вода прозрачная, видно, что дно поросло
каким-то коротким темнозеленым, почти черным, мхом. Метра
на два от берега, на котором я стоял, вода была покрыта
сплошным пластом плавающих нитевидных водорослей, которые
уральцы зовут няшей. Ветер перегоняет няшу с места на место,
89

и она всегда скапливается где-нибудь у одного берега. Постоял
минут пять, вглядываясь в воду. Казалось, рыбы тут нет, лишь
бойко плавают большие черные плоские жуки.
Здесь я много раз проходил с ружьем и знал, что рядом с
этим озером еще три такого же типа — малозаросшие, а дальше —
густо покрытые листьями кувшинки, среди которых лишь кое-где
сияют небольшие оконца.
— А ну, проверим это да пойдем на заросшие, в них-то,
наверное, есть что-нибудь,—сказал я сам себе, и бросил «норич»
к противоположному берегу под нависший над водой куст.
Хорошо видно, как, играя, приближается ко мне блесна. Вот она
дошла до середины озера. Тихо кругом, пусто. Вдруг от берега,
чуть правее куста, под который была брошена блесна, вдогонку
за ней бросилась рыбина. Она неслась почти поверху, так что на
воде оставался след, как от быстро мчащейся моторки.
«Далеко!.. Не догонит!.. И подматывать медленней нельзя:
якорь хватит мха и блесна перестанет играть»,— мелькнуло у
меня в голове. Решил ускорить подмотку, чтобы не дать щуке
схватить блесну. На такой скорости, если и схватит, то вряд ли
«сядет» прочно, а, уколовшись, чего доброго, будет слишком
осторожна. Если же не догонит, то бросится второй раз, как это
обычно бывает.
Быстро-быстро поверху пошла блесна. Но и щука прибавила
ходу. Еще в двух метрах от блесны, выпрыгнув из воды, хищница
раскрыла зубастую пасть. У самой кромки няши щука схватила
блесну и резко повернула в сторону. Потянул на себя —рыба
пошла вдоль берега. На грузило и на поводок налипло столько
няши, что удилище потеряло всякое значение в борьбе с рыбой.
Быстро отложил его и схватился за шнур. С трудом подтягиваю
рыбу к себе, она бушует в каше водорослей, облепивших ее. Все-
таки второпях она плохо зацепилась. После минутной борьбы я
вытаскиваю из воды пуд водорослей и долго очищаю от них
грузило, поводок, блесну.
Значит, есть здесь рыба, и хорошая, и с большим аппетитом.
«Ну, эта уже сегодня поостережется: напугана изрядно»,—
подумал я. И ошибся. Следующий заброс сделал под тот же куст.
Блесна пересекла озеро, и я стал вынимать ее из воды у кромки
няши, чтобы повторить заброс. Из-под водорослей вывернулась
щука и схватила блесну, кажется, в воздухе. Снова борьба в няше,
и снова щука сошла, и снова долго очищаю блесну.
Бросаю недалеко, наискось от берега, медленно веду блесну
по кромке водорослей. Быстрая, резкая хватка. Подсекаю. На
этот раз сколько ни крутилась разбойница — ничего ей не
помогло. Вот она уже на берегу устало поводит жаберными
крышками. В ней килограмма три веса. Край нижней губы в двух
местах прорван.
Перехожу в угол озера, кидаю возле осоки. Сразу же
поклевка. Борьба была короткой. У берега здесь няши нет. Эта
90

щука поменьше. Заброс — и снова поклевка. Еще, и еще, и еще.
Прошло чуть больше часа, а рюкзак уже полон. Щуки от
полутора до трех килограммов. Тяжесть изрядная. Приятно рыбаку
такой груз нести домой. Хоть и далековато, и ремни плечи режут,
а приятно. Ведь никто не гонит. Шел, шел, сел — отдохнул. Перед
глазами встает картина борьбы с рыбой.
Мелкую рыбешку в этом озере щуки, должно быть, всю поели.
Остались такие, которые друг друга заглотить не могут. Вот и
голодают. Вода в этом озере намного теплее, чем в Усьве. Значит,
не температура воды определяет жор щуки, а другая причина.
В реке щука сыта, поэтому и дремлет, железкой ее не соблазнишь.
Голодная щука жадно бросается на любую приманку в самой
теплой воде. Ни в Усьве, ни в Вильве, где вода очень светлая и
видно далеко, мне ни разу не приходилось видеть, чтобы щука
гналась за блесной хотя бы десять метров. Бывает, она идет за
блесной, провожает ее до самого берега, но в таких случаях
никогда не хватает. А здесь гналась за блесной минимум двадцать
пять метров, дважды рвала губу и все-таки схватила в третий раз.
Что ее заставило сделать это? Ответ только один — голод.
Подхожу к шалашам. Бригадир уже подал команду: —
Становись по своим местам! — Чернобородый старик, увидев меня,
шутливо спросил:
— Что, рыбачок, до дому теперь? Щуренка-то зажарить надо
скорей, а то прокиснет.
— Щуренок прокиснет — щуку зажарим.
— Неужто поймал?
— Поймал!
— Ты гляди-ка, да у него полон мешок!
Старик подошел и ощупал рюкзак:
— Все рыба?
— Рыба.
— А ну покажь, покажь...
Я с удовольствием снял рюкзак и развязал его.
— Гляди-кось ты! Да все какие крупные! За какой-то час!
Ловко!
Он приподнял рюкзак.
— Вот так штука! Эта удочка получше бредня будет!..

Вл. Архангельский
ВЕСЬЕГОНСКИИ ДНЕВНИК
21 марта 1953 года
Горяч и самолюбив наш Юрий Павлович.
Нелегко с ним спорить, когда намечается выбор маршрута.
Но есть у него одно неоспоримое достоинство: может он
двинуться в любую глушь, лишь бы пришли оттуда вести, что рыба
клюет неплохо.
Однако на этот раз, решив порыбачить во время отпуска, мы
не имели точных сведений. Писал нам Ефим Иванович, что вода
постепенно сбывает и судачок пошел в сети. Но гарантии не
давал: мало ли что может быть на рыбалке!
Вот Юрий и носился по комнате: натыкался на стулья, бился
о край стола, задевал головой абажур, и высокая, громоздкая
его фигура явно не умещалась на моей жилой площади.
Дядя Саша — меланхолический и немного угрюмый — все же
урезонил нашего пылкого друга:
— Рыба, конечно, есть, но она не привязана. Ее нужно искать.
А свою энергию вы сможете с успехом проявить на льду.
Юрий прочитал еще раз письмо старика Ефима, ухмыльнулся
так, словно затаил какую-то тайну, и вдруг сказал:
— Ну, что ж! Значит, сегодня на Савеловском, возле касс
дальнего следования, в двадцать три ноль-ноль?
Осталась еще у него эта армейская привычка: называть время,
как это делают в приказах. А нам это и нравилось: точный
человек никогда не бывает на рыбалке обузой.
— А не понравится — уеду в Скнятино, благо что по пути.
— Хорошо,— ответил дядя Саша, и мы распрощались до
вечера.
92

22 марта
...И вот мы в Весьегонске.
На новом месте всегда нелегко. А мы были тут впервые. И все
наши знания исчерпывались краткой справкой: до хутора Вялье,
на берегу Рени, километров восемь. Добираться туда надо как
придется. На хуторе нужно найти Ефима, а если его не будет,
остановиться у Марии Васильевны, которая живет по-соседству.
Вот и все.
Конечно, выручил случай.
По мягкой снежной дороге, уже обратившейся в кашу от
щедрого весеннего солнца, откуда-то из-за привокзальных сосен
подкатил газик. Шофер глянул на часы и скомандовал:
— Грузитесь! Подвезу вас по большаку до поворота на хутор.
Мы кое-как втиснулись в маленькую машину со своим грузом
и покатили, закрывая глаза от разлетавшихся во все стороны
холодных и грязных брызг.
Быстро пронеслись мимо деревянных домиков Весьегонска,
миновали кладбище, вырвались на берег Мологи, увидали
большую черную кучу рыболовов на льду и заторопили шофера.
Он поднажал, сбросил нас у какой-то тропы, распрощался и
уехал. Мы остановились и подождали деда, которого только что
обогнали. Он ехал в дровнях навеселе и горланил какую-то
старинную песню.
Когда спросили у него про дорогу на хутор, он сморщил нос,
долго напрягал память, но ответил наугад:
— Тут где-то,— махнул он кнутовищем в сторону леса.— Во!
И тропочка налицо! А куда она ведет, так леший ее знает! —
и рассмеялся.
Что ж, рыбакам и с лешим сподручно! И зашагали мы по
лесной тропе.
Она вела нас не долго и кончилась у лесной порубки. Два
человека, которые оставили свежие следы в мягкой подушке
снега, распиливали поваленную старую ель.
— Как пройти на хутор? — спросил дядя Саша.
— А мы не здешние,— отозвался молодой лесоруб, водя пилой.
Тропа здесь кончалась, но вглубь леса вела от нее узкая
просека, и вдоль нее ослепительно ярко белел снег от солнца. Мы и
двинулись по этой просеке, читая на снегу лесную книгу: всюду
виднелись следы зайцев, белок, лисиц и тетеревов.
Минут через двадцать лес поредел и кончился. С бугорка, где
мы остановились, ясно был виден высокий и синий вековой бор
на левом берегу Рени. Там и сям по реке метались темные
фигуры рыболовов. Но добраться до них не удалось: на склоне
бугра мы окунулись чуть не по пояс в рыхлый снег.
— Как говорится: видит око, да зуб неймет! — сказал дядя
Саша.— Отдохнем — и назад,— предложил он, снимая малахай и
усаживаясь на пенек, закрытый белой шапкой снега.
93

— Ох, уж эти мне следопыты! — буркнул Юрий.— В трех
соснах потеряли хутор! — и глянул на компас. Выходило, что
двигались мы верно, только рано свернули с большака.
На большак мы вылезли из густых зарослей сосняка и
перепугали старуху, которая, задумавшись, тащилась от города.
В сумке у нее торчала зимняя удочка с блесной, на самом дне
виднелось мокрое пятно от рыбы.
— Да откуда ж вы, окаянные, выскочили? — беззлобно
спросила она, с какой-то тревогой оглядывая высокого Юрия и
коренастого, очень толстого в полушубке дядю Сашу. Меня за их
широкими спинами она сразу и не приметила.
— Лешие мы! — рявкнул Юрий.— А и-дем ло-вить ры-бу! —
добавил он речитативом.
Старушка заулыбалась:
— В такую чащобу залезли! Какая ж тут рыба?
— Заблудились,— пояснил дядя Саша и спросил, как пройти
на хутор.
Бабка оказалась словоохотливой и повела нас за собой:
— Можно бы и по стежке, да только опять вы заплутаете. Уж
лучше выведу вас до моста на Рене, а там и рукой подать: версты
две, и все рекой. А как рыбацкую землянку минуете, там и хутор
покажется.
Юрий тронул бабкину сумку: там лежало два небольших
леща.
— Что-то ноне рыба балует плохо, а вчера до обеда восемь
штук взяла.
И она принялась рассказывать, как весьегонцы помешались
на рыбе:
— С утра под Бодачевом сбегается народу тысячи три. Ну,
скажи, как грачи! И от рассвета до потемок крик стоит над
рекой:— Навалом! — Леща, значит, нашли и вот сзывают
товарищей.
— Как же это вы леща на блесну ловите? — спросил Юрий.
— Да нешто он пойдет на блесну! Во у нас какая штука
есть! — и старуха вынула из-за пазухи огромный тройник,
спаянный тяжелой свинцовой гулей.
— Да ведь это браконьерство, бабка! — возмутился Юрий.
— Чего?
— Запрещено ловить леща этой штукой! Под суд вас надо!
Ты калечишь рыбу, а не ловишь, простота еловая!
Бабка возмутилась:
— Выдумает тоже! Да у нас все так ловят. Что ж ты всех
и пересажаешь? И никакие мы не... бракоделы,— перевернула она
по-своему непривычное, тяжелое слово.
На этом и прекратился разговор.
Дорога, на которой по желтым следам конского навоза
струились сверкающие и на солнце тоненькие ручейки, пошла под уклон.
Вдоль нее, иногда подступая к самой обочине, бесконечно вид-
94

нелись сосны и ели. Между ними тянулся к яркому солнцу
молодой сосновый подлесок, сквозь который ничего не было видно
даже в двух-трех шагах.
Тишина стояла вокруг удивительная, и в прозрачном весеннем
воздухе, напоенном сладким ароматом хвои, слышались лишь
чавканье наших ног и ровное дыхание нагруженных кладью
рыболовов.
— Вот и ваш поворот,— довольно недружелюбно сказала
бабка и показала вправо,— А затем прощайте! — и она пошла
через мост, даже не оглянувшись в нашу сторону.
— Запомнит она про «бракодела»,—сказал Юрий.—Запало
ей в душу.
— Да не в ней дело,— заметил дядя Саша.— На льду виднее
будет. Там и повоюете!
Мы спустились по косогору, заросшему вековыми соснами,
вышли на Реню — неширокую речку в крутых берегах — и сразу же
окунули блесны в первые попавшиеся на пути лунки.
Поклевок не было.
Мы двигались все ниже и ниже, повторяя вместе с рекой ее
причудливые повороты.
На высоком правом берегу откуда-то из песчаной горы
выскочила собачонка и залилась звонким лаем.
— Пошто звонишь? — послышался густой, простуженный бас,
и, щурясь от солнца, вылез из землянки худой и длинный,
заросший рыжей бородой пожилой рыбак.
Закурили с ним, поговорили.
— Рыбы — самая малость,—сказал рыбак.—Иногда и в
магазин ничего не сдашь и ухи не отведаешь. Ну, если сетка у вас
есть хорошая, может чего и зацепите.
Мы сказали, что сетки у нас нет.
— Да нешто есть смысл из Москвы с блесной ехать? —
улыбнулся рыбак, и нетрудно было заметить, что в улыбке его сквозят
и ирония и тайное осуждение.
— Была бы рыба,— неопределенно ответил Юрий. Но слова
рыбака все же задели его, и, когда мы ввалились в избушку на
хуторе, он уже сомневался в нашей удаче.
Ефима не было, и мы остановились в домике у Марии
Васильевны.
Небольшая, коренастая старушка с крупными чертами лица
и довольно строгая при первом знакомстве встретила нас с
широким русским гостеприимством.
Горячая картошка, молоко, соленые грибки, самовар! Это
было маленькое пиршество, очень приятное после долгой
прогулки на свежем воздухе. А тут еще оказалось, что дядя Саша
приготовил нам сюрприз: у него был день рождения, и по этому
поводу в рюкзаке хранилась бутылочка коньяку.
И, пожалуй, каждый догадается, как мило прошел этот вечер
в теплой избушке, окруженной безмолвным лесом...
95

23 марта
Чуть свет я открыл глаза и увидел нашу хозяйку. Она сидела
перед окном, в углу. На голове у нее был платок, повязанный
острым углом вперед, черная дужка наушников венчиком
перехватывала платок. Мария Васильевна чистила картошку и
слушала последние известия по радио. Она бросала очищенную
картошку в котелок с водой и шевелила губами, повторяя за
диктором его передачу.
Я подождал, пока кончится передача, и крикнул:
— Подъем!
Через полчаса мы уже сидели на льду, помахивали короткими
удилищами и ждали поклевки. Но рыба не брала.
И вот в этот день пришлось мне убедиться, что ловят рыбу не
снастями, а характером. Пожалуй, уж не так важна блесна, как
отношение рыболова к своему любимому спорту: его выдержка,
терпеливое ожидание, разумные поиски на водоеме,
Юрий явно не обладал этими качествами. Он начал не в меру
суетиться и ухитрился сбить меня с толку.
Часам к десяти мы уже не шли, а бежали по Рене, устремляясь
к ее устью. Уже и лес кончился, и широченная Молога, поднятая
плотиной в Щербакове, раскинулась перед нами необъятной
снежной равниной.
На той равнине человек четыреста метались из стороны в
сторону в поисках утерянной стаи лещей.
Возле лунок лежали кое-где золотистые, широкие рыбы.
Многие из них были окровавлены: на боках и у нижних плавников
виднелись рваные раны от багрилок.
Перед самым нашим приходом кто-то нашел судаков, и
беспокойная толпа рыболовов кинулась рубить лунки рядом с
человеком, возле которого, подпрыгивая и ударяя хвостом о мокрый
снег на льду, валялся небольшой судачок.
Нам не повезло и здесь.
Молодой парень в черном пиджаке до колен, подхватывая
леща в лунке, истошным голосом заорал:
— Навалом!
И все бросились к нему: рубить лунки, разбивать стаю, чтобы
лещи заметались подо льдом й стали добычей багрильщиков.
Возмущенный Юрий угрожающе поднял пешню и крикнул во
всю силу легких:
— Отставить! Что вы делаете? Браконьеры!
Человек пять перестали бить лунки и с удивлением
оглядывали рассвирепевшего незнакомого человека, только что
появившегося на водоеме.
Дед с красной бородой, словно бы окрашенной хною, поддел
леща, вытащил его, виновато глянул на Юрия, плюнул и отошел
от лунки. Человек десять дергали багрилками уже без энтузиазма.
А остальные, недобро посмеиваясь, продолжали багрить рыбу.
96

— Брось,— посоветовал я Юрию и поманил пальцем деда.—
Огреют они тебя пешней, на этом все и кончится. Рыбнадзору
надо заявить!
— Чегой-то? — переспросил дед, подходя: ои был глуховат.
— Рыбнадзору, говорю, надо заявить о таком безобразии.
— Видать, с луны вы свалились,— отозвался дед.— Наш
рыбный инспектор водку жрет на вокзале. Диву даюсь, какая у него
должность привольная! Тут вот ничего не видит, а повезет баба
на базар пуд рыбы, он с нее пол-литровку! И как в прорву! Вот
куда надо глядеть, товарищи!
Мы смотали лески и пошли к хутору, разговаривая по дороге.
С нами потянулось человек двадцать.
— А вот мы,— дед обвел рукой вокруг, словно высказывая
мнение всех, кто шел за ним,— и рады бы ловить культурно, да
соблазняют багрильщики. Как заорут: — Навалом! — разве
удержишься! А в другой раз уединишься, найдешь судака, так
обрубят лед кругом, боишься что в лунку провалишься. Ну и конец
рыбалке! А какая это ловля: правой рукой через левое плечо —
дерг-дерг! Один вред и глупость,— закончил он свою небольшую
речь.
С этим дедом и его спутниками мы проходили до позднего
вечера. Кое-кто поймал по судачку, а мы с Юрием остались без
поклевки. И только то нас радовало, что старый, опытный
рыболов показал нам, где омуты и коряжники, где отмели, куда
выходит судак на жировку.
На прощанье дед сказал, что зовут его Александром
Николаевичем и что фн завтра придет поутру и будет ждать нас ниже
хутора.
Дядя Саша оказался более терпеливым, чем мы с Юрием, и его
пребывание на льду увенчалось небольшой победой: он поймал
двух судачков.
Вечером возле самовара шел горячий спор. Юрий,
ожесточенно размахивая пустым стаканом, всячески доказывал, что в
Рене рыбы самая малость. При этом он ссылался на
свидетельство рыбака из землянки и на свои наблюдения за долгий
весенний день.
— На разных глубинах пробовали? Пробовали! За коряги
цеплялись? Да! Верст десять сделали по реке? Сделали! Что ж
вам еще нужно? И вот мой совет — двигаться ближе к дому, а на
пути к Москве сделать на день остановку на Волге, в Скнятино.
Там, говорят, шука берет отлично!
Мы, как могли, спорили с ним, потому что не хотели уезжать
отсюда. Даже Мария Васильевна стала урезонивать Юрия:
— Так ведь не приходится день ко дню, Юрий Павлович!
Нынче, может, клева не было. А позавчера я под окнами поймала
за час трех судаков.
Но Юрий напирал, и, наконец, мы порешили так: завтра
выйдем чуть свет со всеми вещами на то место, где ловил дядя Саша.
7 рыболов-спортсмев, кн. IV 97

И если ничего не будет, то двинемся вдоль Рени к Весьегонску.
Поезд уходит в тринадцать ноль-ноль, значит, добраться
заблаговременно мы сумеем. И уедем, будем пытать счастья в Скнятино.
24 марта
Мария Васильевна покормила нас завтраком, сообщила
последние известия по радио. Мы условно распрощались с ней и в
серых сумерках рассвета двинулись на место.
Часто нам приходилось петлять, чтобы не угодить в лунки,
которыми был изрешечен лед. Звенящие льдинки хрустели под
ногами, как осколки стекла.
Дядя Саша спокойно оправил лунку, уселся возле нее на
легкий металлический стульчик, опустил блесну и, поглядывая на
Юрия, пробасил:
— Основное — это надо уметь ловить!
Словно по заказу, согнулось его удилище, леска напружилась,
и с восьмиметровой глубины довольно быстро выскочил на лед
небольшой судак.
Нас с Юрием это подзадорило. Мы уселись рядом с дядей
Сашей и приготовились тащить рыбу. Но по всему омуту словно
проплыл лишь один судак: у нас не брало.
Минут через десять показалась за поворотом невысокая
фигура рыбака в зеленом плаще, и мы скоро узнали в ней
вчерашнего деда с красной бородой.
Александр Николаевич поздоровался и спросил:
— Манит помаленьку?
Он осмотрел судачка и улыбнулся:
— Значит, поймаем! Только бы народ не сбежался безо
времени.
Дед не спеша развернул снасть, сел на корзину, мотнул раз
десять удилищем и закряхтел: на тройнике у него сидел судак, и
довольно большой.
— Что я вам говорил? — крикнул дядя Саша.— Уметь ловить
надо!
Вообще-то говоря, ему вовсе не хотелось уезжать с Рени: места
красивые и наверняка есть рыба. Да и то сказать: ведь и раньше
бывали неудачи на новых местах, а без рыбы никогда не
возвращались.
Дед закряхтел снова и вытащил второго судака.
Юрий кинулся к Александру Николаевичу и поглядел на его
блесну: часто вот так рыболовы винят не себя, а снасть!
Тем временем о мою блесну рыба стукнулась так сильно,
словно хотела попробовать, крепко ли она привязана к леске.
Клюнула, но не засеклась. Однако ощущение сильной поклевки
обожгло меня огнем.
Но клев, видимо, кончился. Все мы сидели с полчаса молча,
сосредоточенно прислушиваясь к тому, как бороздят блесны под-
98

водные глубины, и поглядывая на синюю гребенку бора, из-за
которой медленно показывалось оранжевое солнце.
Юрий глянул на часы:
— Пошли, братцы! Это не рыбалка — в час по чайной ложке!
Мы заспорили: громко, с обидой.
Дядя Саша решительно заявил, что он не поедет, и ссылался
на трех пойманных судаков. Я старался оттянуть время и
говорил, что надо искать рыбу.
Юрий горячился, бросал обидные слова о плохо понятых
нами основах дружбы и сравнивал нас с рыбаками, которые
способны просидеть день на водоеме, чтобы выловить одного
несчастного ерша.
— Сидни вы! — бушевал он.— Не любите движения, не умеете
во-время бросить плохое место!
Подошел закурить дед и вмешался в наш спор:
— Да тут, мил человек, судак на судаке! Даже щуки из-за
него почти не стало. Эх, только бы нам напасть на его заветную
тропу! Ходит он ею каждый день, да подо льдом не видно. А коли
нападешь — без саней и не дотащишь свою сумку, хоть ты и
здоров, как медведь!
Но «медведь» не сдался нашим уговорам. Он собрал удочку,
взвалил на плечи огромный рюкзак и взбежал на крутой берег
Рени.
— Юрий! — крикнул я.— Вернись!
— Отрезано, и отступать не умею! — отозвался он.— И,
думается, пожалеете вы, что остались. Привет! — он махнул рукой
и скрылся.
Скажем прямо, нам стало не по себе, ощущение радости
в это весеннее утро было утрачено...
И все же до обеда я поймал двух судачков: небольших,
острорылых, золотистых. Стоило это больших трудов: я распечатал
двадцать старых лунок, шесть штук сделал заново. К полудню
пришлось даже сбросить шубу.
— Пойдем на базу,— предложил дядя Саша.— Отнесем вещи
да позавтракаем.
— Пошли! Лучше уж за самоваром сидеть, чем на льду.
Боюсь, что Юрий напророчил нам1
Мария Васильевна не удивилась нашему возвращению: она
думала, что так и будет. Но уход Юрия ей показался странным:
— Горяч, конечно! А рыбак без выдержки немногого стоит.
Вы попробуйте вверх пройти, а часов с двух садитесь прямо перед
хутором. Вон там, на повороте. Я тоже приду,— показала она в
окно.
После завтрака мы прошли далеко вверх, но без успеха.
Встретился Александр Николаевич. Его мы остановили, уетроили
совет и решили вернуться к омуту, о котором говорила хозяйка.
Пришли, неторопливо распечатали по три лунки, сели,
закурили. Никого из рыбаков поблизости не было. При ясной и тихой
7*
99

погоде приятно было сидеть на ведре, дергать удилищем и
прислушиваться к тому, как жикает леса у самого края лунки.
В первой и во второй лунках поклевок не было.
Я уселся над третьей, опустил блесну и потянулся за
папиросой.
Очень резким толчком рыба выбила удилище из моих рук.
Я схватил его налету. Судак не сошел и скоро показался в лунке.
И пошло! Пришел твой час, рыболов! Не мешкай!
Судаки садились на блесну, словно торопя, подгоняя друг
друга: третий, пятый, девятый! Целая груда прыгающих на льду
рыб! И когда я выбросил из лунки одиннадцатого, вокруг меня
творилось что-то невообразимое: по крайней мере, население двух
весьегонских улиц крошило лед на Рене возле меня!
Пришла и Мария Васильевна и успела поймать двух судаков.
Но, повидимому, рыбе явно претило шумное сборище, и клев
прекратился. Мой улов оказался непревзойденным: даже дядя
Саша и Александр Николаевич вместе поймали меньше моего,
хотя сидели так близко, что я едва не касался их короткой зимней
удочкой.
Уже в сумерках краснобородый дед угостил меня самосадом:
— А «медведь» наш уже катит в поезде! Лопнула бы у него
печенка от зависти, глядя на такой улов! Счастливый ты, мил
человек, на самую судачью тропу угодил! Угощайся!
— Верно, борода! Тропа-то она тропой, а ведь основное — это
надо уметь ловить,— поддел я дядю Сашу.
Посмеиваясь, мой друг молча собирал рыбу в мешок...
25 марта
Ранним утром, едва дослушав неторопливый пересказ
последних известий и глотнув горячего чаю, мы сидели на вчерашних
лунках.
Краснобородый дед уже расположился на своем месте и, зябко
потягиваясь, поздоровался с нами. Он встал в четыре часа и
первым оказался на льду, совершив бодрящую прогулку за семь
километров.
Меня порадовало, что дед поступил порядочно: он не
польстился на лунку, из которой вчера так хорошо ловились судаки.
И моя заветная лунка была свободна.
— Не манит, распугали вчера рыбу,—высказал дед
предположение, когда мы просидели зря почти целый час.
Нужно было сменить вдесто, а уходить не хотелось: надежда
покидает рыболова очень поздно! И я просидел у заветной лунки,
пока не поймал двух крохотных судачков, которые летом, на
тонкую, длинную снасть доставили бы большую радость: почти фун-
товички.
Мы сошлись посовещаться.
Раз пошел мелкий судачок и клюет он редко, значит хорошей
100

стаи тут нет. Мнение у нас было единое: как и у лещей, в голове
крупной стаи судаков непременно идут «здоровяки» — большие и
сильные рыбы. Они прокладывают путь стае, и, если с них
начинается утренний лов, удаче не миновать. А уж если ловится
мелочь, значит, стая ушла, остались только эти фунтовички, которые
и рыскают по всему большому водоему.
Догадка наша подтвердилась немедленно: дед поймал
довольно крупную щуку, следовательно, на судака можно было не
рассчитывать.
— Давайте двигаться,— предложил он. И мы отправились на'
поиски судачьей стаи. Рубили лунки, цеплялись за коряги,
поднимали хворост с десятиметровой глубины. Но рыбы не было.
Мы пригласили Александра Николаевича выпить чаю и
отдохнуть в теплой избе. И за самоваром составили такой план:
направляемся ниже хутора, останавливаемся на выходе из омута, где
можно ожидать судака примерно после двух-трех часов дня.
Сядем, конечно, где весьегонцев поменьше.
Сказано — сделано. По дороге мы обошли большую кучу
рыбаков, которые багрили леща. Дело у них шло плохо, и это нас
порадовало.
Возле омута сидел круглолицый русый парень лет двадцати.
Он спросил нас о Юре, гневную речь которого слышал под Бода-
чевом, и сказал, что решил больше не заниматься багрилкой.
— Вот и блесну себе сделал. Хороша?
Блесна была хорошая: в меру тяжелая и отлично
сбалансированная. Но с одним крючком.
— Да разве найдешь тройник? Они у нас сейчас дороже
золота — самая, можно сказать, путина. А спаять не догадался.
Парня звали Мишей, Он сказал, что недавно была одна
поклевка, но очень слабая и он не знает, кто клевал у него: окунь,
щука или судак.
Мы прорубили по одной лунке и уселись спиной к солнцу и
тихому южному ветру
Началось у деда, перешло к Мише и дяде Саше, завершилось
у меня. Поймали мы, как по уговору, по четыре судака, но
спрятать рыбу не догадались: сверху и снизу налетели весьегонцы и
обрубили нас со всех сторон.
Народу набежало человек сорок, и возле омута столько
появилось новых лунок, что весь снег на льду затянуло водой.
Никто из пришельцев не поймал ни одной рыбы. Они
подергивали удочками без всякой надежды, зорко посматривая за нами.
— Вот и аудитория, скажи им пару теплых слов,—
посоветовал я дяде Саше.
Он встал, крякнул и попросил рыбаков подойти поближе.
Первый раз в жизни пришлось ему говорить на льду, под
ярким весенним солнцем.
Он начал с того, чго показал свои зимние блесны и объяснил,
как надо играть ими под водой.
101

— А ваши: легкие, спиннинговые, с небольшой напайкой
олова, явно не годятся! Хорошей блесной можно поймать больше,
чем сетью. Именно поймать, а не искалечить, чем вы все тут
занимаетесь, багря леща.
И начал громить браконьеров!
— Если же вы готовы поверить нам, то все мы поймаем
сегодня о^ень хорошо,— закончил он свое
выступление.—Расскажи-ка им,— посоветовал он мне.
Я сказал, что нужно составить небольшой план и строго ему
следовать. А главное — не шуметь, не бить лед без надобности и
не подбегать друг к другу ближе чем на пять шагов.
Учитель, два его ученика, Миша, Александр Николаевич- и еще
человек пять-шесть дали согласие следовать нашим советам.
Остальные либо безучастно сидели возле лунок, либо иронически
пересмеивались, ожидая, что будет дальше.
Мы отошли от недоверчивых весьегонцев шагов на сто и в
шахматном порядке прорубили по одной лунке. И почти мгновенно
поймали по одному судаку.
— Придавите рыбу ногами! — крикнул я.— Чтоб не прыгала!
А то сейчас же налетит орава!
Поймали по другому, по третьему. Учителю попался очень
крупный судак и испортил нам дело: завозился возле лунки,
сильно ударил хвостом, подпрыгнул.
Улюлюкая и крича: — Навалом! — к нам ринулась орава
рыбаков и с таким ожесточением начала крушить лед, что через пять
минут рыбалка была испорчена.
Возмущенный учитель стал кричать на «навальщиков». Они
потолкались и ушли. А мы остались у разбитого корыта.
Вечерело.
По нашему мнению, судак должен был скатываться к омуту в
эти часы дня, и все мы вернулись к тому месту, где настигла нас
орава.
До темноты поймали еще судаков двадцать — по две-три
рыбины на брата.
— Я займусь теперь этими горлапанами,— сказал учитель
прощаясь. И пожалел, что наша встреча была такой
кратковременной: мы сказали, что завтра заканчиваем рыбалку и
собираемся домой...
26 марта
Брезжил рассвет, когда мы тронулись в путь: по ледовой
дорожке на Рене.
Поскрипывали полозья стареньких санок, которые любезно
предоставила нам Мария Васильевна с уговором, что мы их
оставим в городе у зятя.
Просыпался новый день весны, и первая стая ворон уже
вылетела на разведку. Серые птицы важно разгуливали по льду, под-
102

бирая крохи хлеба, которые обронили накануне рыболовы за
обедом или за завтраком.
Показалось солнце. На оттаявшем пригорке его встречал
грач — первый, которого мы увидали на Рене. Он проводил нас
спокойно и не поднялся даже тогда, когда мы проходили от него
шагах в десяти и поздравили его с прилетом на родину.
У вчерашних лунок уже сидели краснобородый Александр
Николаевич, учитель и Миша.
— Не манит,— пожаловался дед.
— И не клюнет,— уверенно сказал дядя Саша.— С рассвета
надо сидеть на омуте, а сюда перебираться попозже. Вот
попробуйте, а мы пока поклажу поправим.
Рыболовы направились к омуту.
И пока мы перевязывали разъехавшиеся полозья и
перекладывали груз, возле учителя уже прыгал мокрый судачок.
— Вы, наверное, рыбу сквозь воду видите? — спросил Миша
и... прозевал засечь рыбу.
— Основное —это надо уметь ловить,—засмеялся дядя
Саша.— У каждой рыбы тоже ведь свои привычки. И, когда их
узнаешь, вот тогда и попадешь на счастливую тропу. Верно,
борода?— обратился он к Александру Николаевичу.
— Истинное дело! Жаль вот, что мало порыбачили вместе. Ну,
прощевайте! А «медведю» нашему — самый большой привет!
— До встречи на первом льду! — крикнул я, и наши сани
завернули за крутой поворот.
До боли в глазах сверкал снег под солнцем. А на снегу, почти
по всей реке, кучками перебегали весьегонцы в поисках леща...
Ехать домой со спокойной совестью мы не могли, сделали
остановку в городе у большого приземистого здания и зашли в
кабинет к председателю райисполкома.
Он удивился тому, о чем мы рассказали, не скрывая своего
возмущения, и пообещал принять меры против браконьеров.
— А как же Юрий? — спросите вы.
Он вернулся домой позже нас с двумя небольшими щуками.
И нам пришлось угощать его весьегонскими судаками, которых
он сам поймать не сумел...

Ф. Кунилов
НА КАМЕ
За стерлядями
Одно лето я жил на правом берегу Камы, где раньше
находилась пароходная пристань «Сенная», затем переведенная выше по
реке. Новая пристань носит название «Ножовка».
Немного выше Сенной тянется зеленый остров, разделяющий
реку на два широких русла.
Я пришел на берег Камы посидеть у избушки бакенщика
Кузьмы Ивановича, с которым у меня установилась хорошая
рыбацкая дружба. Я часто помогал ему ставить по вечерам подоль-
ники, а он снабжал меня «бабкой», которую добывал в глинистом
яру в километре от нашего местожительства.
Кузьму Ивановича называли бывалым человеком. Он в
молодости работал на уральских заводах, занимался золотоискатель-
ством, плавал бурлаком на плотах, плотничал и батрачил у
кулаков. Под старость нашел себе более спокойную работу —
заделался бакенщиком на Каме, которую любил с какой-то
особенной нежностью, всегда отзывался о ней почтительно.
— Кама, это, брат, родная река,— говаривал он, посасывая
свою носогрейку.— Сколько рабочего народу кормится на Каме.
Тут и пароходы, и баржи, и плоты! Работы хватает всем. А рыбы-
то, рыбы-то какие водятся в реке: осетры, стерляди, налимы...
Только не ленись, лови в свое удовольствие. Богатая, нужнейшая
река!
В этот вечер Кузьма Иванович ра«о поставил подольник и
теперь сидел у костра, над которым висел почерневший от времени
и дыма жестяной чайник.
104

Многоводная Кама, вырвавшись из-за острова, разливалась
широким плесом и плыла в зеленых берегах на юг, к своей
старшей сестре — Волге.
Надвигалась тихая августовская ночь.
На реке, у нижней оконечности острова, светлой точкой маячил
белый бакен. В небе загорались неяркие звезды.
— Ну, как твои успехи сегодня, малец,— спросил меня Кузьма
Иванович, подбросив хвороста в огонь.— Наловил подъязи-
ков?
— Плоховато сегодня клевало, Кузьма Иванович. Ловилась
все мелочь.
— Наше рыбацкое дело такое: сегодня с рыбой, а завтра с
ухой,— высказал он рыбацкую шутку-поговорку.
Он помолчал немного, подкинул сучьев в огонь:
— Неплохо бы тебе стерлядок половить... Тетке на пирог. Как
думаешь?
— Да я не знаю, как их ловить на удочку,— сказал я
нерешительно.
— Дело нехитрое. Ежели хочешь, пойдем сегодня половим.
Неси свои удочки да скажи тетке, что со мной идешь на ночевую,
чтъбы не беспокоилась.
Дом моего дяди находился недалеко. Я живо сбегал домой и
принес две удочки и коробку с червями.
Кузьма Иванович осмотрел мои снасти: березовые удилища,
волосяные лески и крючки на жилковых поводках. Крючками
снабдил меня дедушка, когда я уезжал на Каму к дяде, а лески я
скрутил сам из конского волоса.
— Ишь ты! У тебя все приспособлено хорошо,— одобрительно
отозвался Кузьма Иванович о моих снастях.— Вот только лески
немного тонковаты: надо бы привязать в восемь волосков. Ежели
крупная рыба возьмет, трудновато будет с ней справиться. Ну
да как-нибудь вытянем ее... Грузила вот надо поставить
потяжелее да к тому же и бубенцы на удильники подвесить. Пойду поищу
у себя в хибарке. Это добро где-то валялось на полке.
Он принес из избушки два свинцовых грузила и два маленьких
бубенчика.
— Как стерлядка потянет насадку — бубенец и зазвенит.
Тогда не зевай, берись за удочку да ловчее подсекай рыбу,—
говорил он, привязывая бубенцы к удильникам и грузила к лесе
немного выше поводка...— А черви у тебя какие?
— Красные... Хорошие черви, навозные,— пояснил я.
— Дело вышло бы важнее, ежели «бабку» насадить.
«Бабка» — это, брат, такая насадка, которую стерлядка
безотказно берет. У меня сейчас в запасе «бабки» нет... Вот завтра
поеду копать на Синий яр. Ну да как-нибудь и на червя заловим.
Не впервой!..
Сверху прошел пассажирский пароход, отражаясь яркими
огнями на спокойной глади реки. Волны от него несколько минут
105

шуршали на галечном берегу, а затем на реке снова воцарилась
тишина.
Кузьма Иванович выпил кружку чаю с черным хлебом, и мы,
забрав удочки, зашагали по берегу к месту ловли стерлядей.
У галечной косы, вытянувшейся в реку, он остановился.
— Вот с этой косы и будем ловить. Течение тут быстрое, дно
галечное. Стерлядка тут держится,—говорил он, разматывая
удочку.
Я тоже размотал леску и насадил на крючок крупного червя.
— Ночью она, стерлядка-то, на бырь идет по гальке,—
рассказывал Кузьма Иванович.— В этом месте на подольник попадает.
А лучше всего ловится в ярах, где живет «бабка». Она ее
выковыривает носом из ила. А нос-то у стерляди, сам знаешь какой,—
острый, как шило...
Мы принесли с берега на мысок камни, укрепили в них комли
удилищ и закинули насадку подальше в реку. Тяжелые грузила
шлепнулись по воде.
— А теперь посидим на бережку, покурим.
Мы устроили сиденье из плитняка, в изобилии разбросанного
по берегу, и стали прислушиваться. Хотя ночь была безлунная, но
при отблеске звезд на воде удочки тянулись заметными черными
тенями от берега в реку. Кузьма Иванович, попыхивая
носогрейкой-, рассказывал:
— Стерлядь, брат, рыба сурьезная. Насадку забирает
по-хорошему, без обмана. Только торопиться с подсечкой не следует.
Заберет всего червя в рот, тогда и подсекай.
Тишина ночи нарушалась лишь мелодичным журчаньем
струй, пробиравшихся между валунами, да криком совы в лесу.
Слух напряженно ловил каждый звук.
Около полуночи на моей удочке сначала тихо, потом сильнее
зазвенел бубенец. Я сорвался с места и .схватил удилище. Кузьма
Иванович последовал за мной:
— Не торопись подсекать. Пускай заберет червя. Отдай
немного лесы,— торопливо полушепотом советовал он, следя за
моей рукой.
А бубенчик позванивал нежной трелью. Рыба, видимо,
основательно забрала насадку.
Я энергично подсек и сразу же почувствовал, что на крючке
сидит крупная рыба.
— Не торопись, веди потихоньку. Ежели взяла крупная, она,
брат, попрет в реку. Держи на лесе,— советовал Кузьма Иванович.
Вершинка гибкого удилища гнулась к воде. Рыба по дну шла
против течения. Я напряженно вглядывался в реку. Где-то на дне
ходила рыба, давая знать о себе короткими толчками,
передававшимися по лесе. Я в первые моменты давал ход рыбе, идя по
берегу. Но удилище стало гнуться еще сильнее, леса могла не
выдержать напряжения... Но вот рыба остановилась, может быть,
залегла за камень..,
106

— Вертай ее к себе, осторожнее подтягивай... Пойдет за
лесой,— советовал Кузьма Иванович.
Я потянул рыбу к берегу. Она пошла за лесой. Только раз она
вышла наверх и шлепнула хвостом. А потом снова пошла ко дну.
Кузьма Иванович подбадривал меня:
— Идет, идет... Она, стерлядка-то, не то, что голавль али язь:
не мотается в стороны, идет спокойно. Смирная рыба, настоящая,
брат, рыба, первеющая...
Я отступал от воды по гальке и тянул рыбу, которая шла
довольно спокойно, не оказывая большого сопротивления. Когда она
была уже недалеко от берега, Кузьма Иванович, перехватил
руками лесу. Он разогнал рыбу и ловко вытянул ее по гальке на
отлогий берег.
— Вот она, стерлядка-то... Рыба, что тебе надо. Фунтов на
пять вытянет — не меньше. Хорошую ты рыбину поймал,
важнецкую,— восторженно говорил он, держа в руках красавицу камских
вод — остроносую стерлядь.
Я взял рыбу из его рук и торопливо стал вынимать крючок из
ее круглого рта.
— Куда мы ее положим, Кузьма Иванович?
— Ах мы, зевахи. Корзинку не взяли. Клади рыбу за камнями.
Не уйдет с берега.
Я уложил драгоценную добычу между двумя валунами
подальше от берега, надел на крючок свежего червя и снова
закинул леску.
Мы присели на камни и стали ждать новых поклевок. Ближе
к рассвету зазвенел бубенец на удочке Кузьмы Ивановича. Он
подсек рыбу и начал выводить.
— Ну, милая, не ершись,— уговаривал он рыбу.— Вертай к
берегу, к берегу... Иди скромненько. Не хочешь, в реку пошла?
Ишь, какая хитрая. Нет, брат, шалишь, меня не проведешь...
И Кузьма Иванович, ловко орудуя удилищем, то сдавал лесу,
при сильных потяжках рыбы, то подтягивал ее к берегу. Наконец,
после непродолжительной борьбы он подвел ее и выкинул на
гальку.
— Вот и мы с рыбой. Тоже, брат, не плохая рыба, фунта на
три будет. Добрая стерлядка,— с какой-то особой нежностью
говорил он, освобождая крючок из рыбы.
Он отнес рыбу за камни и снова забросил леску в реку.
Вскоре бубенец зазвенел на его удочке. На этот раз Кузьма
Иванович еще быстрее справился с рыбой. Он без особой возни
выволок ее на берег. Стерлядь была небольшая — фунта на
полтора.
Становилось светлее. На востоке появились розовые полосы
утренней зари. Снизу прошел буксирный пароход с двумя
баржами, взмутив воду у берега.
— Пора нам и кончать. Больше клевать не будет,— объявил
Кузьма Иванович, вынимая свою удочку из воды.
107

Мы пошли домой.
— Кузьма Иванович, а стерляди наверх яыходят?
— Случается. Однажды я поймал стерлядку сверху. Дело
было ночью. Тогда летела «бабка». Рыбы вышли наверх и хватали
ее. Я ловил без грузила и поплавка, насаживал бабочек. Разные
рыбы попадали. А потом схватила стерлядка. Небольшая, правда,
была — фунта на два.
Разговаривая, мы подошли к избушке Кузьмы Ивановича.
— Иди теперь домой спать. Как-нибудь в другой раз сходим
еще половим стерлядок,— сказал мне на прощанье бакенщик.
Однако половить с ним стерлядей в другой раз мне не
пришлось. Погода изменилась, пошли дожди с холодными ветрами,
ночная ловля стала невозможна.
На «бабку»
В реку Каму близ села Слудки, выше города Молотова,
впадает лесная река Обва. По Обве в старые годы шел усиленный
сплав леса с верховьев этой реки и ее притоков Сивы и Кизьвы.
На устье Обвы лес собирали в огромные плоты, и буксирные
пароходы отводили их по Каме и Волге в низовые волжские города.
В те далекие времена я служил «мальчиком при конторе» на
лесосплаве промышленника Бердинского. Зарплаты мне за мою
службу не полагалось, но харчи были хозяйские. Мне поручено
было выдавать со склада на кухню провизию для плотовщиков,
а также выполнял я и другие работы по конторе.
Наша контора находилась на плоту недалеко от устья Обвы.
Поэтому все свободное время я отдавал уженью рыбы. У меня
были три удочки, оснащенные волосяными лесками и хорошими
крючками. Ловил я с плотов разную рыбу. Крупные лещи и язи
часто рвали мои лесы и ломали крючки. Однако мелкой рыбы я
налавливал иногда много, и наш повар Петрович частенько
кормил служащих конторы ухой из моего улова. Рыбу помогал
ловить и сам Петрович — тоже заядлый удильщик. Он вырезал в
лесу огромной длины березовое удилище и выпросил у меня лесу
в семь волосков и большой крючок.
— Мне нужна снасть покрепче и крючок покрупнее. Хочу
ловить крупную рыбу, а не мелочь,— заявил он категорически.
— Да, мелочь,— обиделся я,— на два фунта язь — это тебе
мелочь? Тоже сказал!
— Ну, не обижайся. Много ли ты таких больших рыб ловишь?
Все больше полфунтовики, а то и меньше. А подусты твои — одни
кости...
Петрович ловил со дна, прицепив к лесе тяжелый груз. На
крючок надевал самого большого червя. По утрам он высиживал
на плоту часами, терпеливо ожидая поклевки. Однако его
больших червей редко брала крупная рыба, а мелочь и вовсе не
ловилась на них. Однажды ему повезло на вечерней сиже. Крупного
108

выползка взял пятифунтовый лещ, которого он благополучно
подвел к плоту и рукой схватил за глаза.
— Вот это лещина! Не чета твоим язишкам,— кивнул он в
мою сторону и торжественно унес рыбу в барак.
В начале июня установилась теплая безветренная погода.
Однажды вечером, когда солнце уже садилось за холмистыми
полями, над рекой появились нежные, почти прозрачные, бабочки-
поденки. Они, как пушистые снежинки, кружились над рекой,
падали на воду и погибали.
А в это время по реке пошли всплески крупных рыб,
поднявшихся на поверхность за лакомой добычей.
Я вспомнил рассказ моего приятеля бакенщика Кузьмы
Ивановича о ночной ловле рыбы на поденку и побежал за удочками.
Петрович мыл на кухне посуду. Я крикнул ему на ходу:
— Петрович! «Бабка» полетела. Айда рыбу ловить! Слышь,
как плещется.
Сняв с лесы грузила, я поймал трех бабочек, насадил их на
крючок и забросил в реку. Моя насадка сразу же затерялась среди
падающих на воду бабочек. Я с напряжением вглядывался в реку,
сжимая в руке комель удилища. Вот вершинка удочки дрогнула,
я привычным взмахом сделал подсечку. Насадку схватила
крупная рыба. Она сделала резкий бросок вглубь и молниеносно
унесла крючок с обрывком лесы...
— Сорвалась,— с огорчением сказал я Петровичу,
появившемуся рядом со мной со своим длинным удилищем.
— Привяжешь новый крючок,— буркнул он и торопливо стал
налаживать для ловли свою удочку.
Я сбегал за другим удилищем, привязал более прочную лесу
и снова начал ловлю. К нам подошли плотовщики,
заинтересовавшись необычайной ловлей. Они хватали для нас бабочек и
помогали подсачивать рыбу. Поклевки были довольно часты, попадали
язи, лещики и чехони. Мне удалось поймать двух лещей и язя до
пяти фунтов весом, а также двухфунтовую стерлядь. Удачно
ловил и Петрович.
Летняя ночь на севере коротка. С рассветом вылет бабочек
прекратился. Плоты и берега реки были покрыты трупами
погибших насекомых. Я не помню сейчас, сколько рыбы мы поймали
в ту ночь, но, повидимому, немало. На следующий день Петрович
кормил ухой весь наш сплавной коллектив.

Л. Самарцев
ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА
Зной стоял угнетающий. Днем в тени температура воздуха
достигала тридцати пяти-сорока градусов. На улицах Ростова
троллейбусы увязали в асфальте, оседающем и чавкающем под
колесами. Горожане метались по городу, точно ошпаренные; каждый
норовил скорее юркнуть под спасительную тень деревьев, уйти от
солнцепека.
Был август пятьдесят третьего года.
В один из таких дней я встретился со стариком Неоновичем
перед ремонтным цехом. Первая смена уже закончила работу,
но старик домой не уходил; он сидел в тени, на штабеле свеже-
распиленных досок, потный и усталый. Рядом с ним лежала
небольшая холщовая сумка, а чуть дальше, прислоненные к
штабелю, стояли толстые самодельные вилы-тройчатки.
Было ясно, что старик собрался рыть зеленых (задонских)
червей *, но ждет вечерней прохлады.
Поздоровались, я подсел к нему, огляделся. Впереди нас с
крыши цеха тягучими нитками стекала смола, образуя у стен
блестящие круглые лепешки. Вправо от штабеля одно из окон цеха
часто озарялось ярким голубым светом электросварки. Слева от
цехов доносился гул машин.
— Вы что же, Неонович, в отпуск не идете? — повернулся я
к старику.— Ведь срок вам был еще в июне...
— Все едино,— ответил он как-то загадочно.
— А сазаны в Романовской? Они, что же, обещали вас ждать?
Старик ухмыльнулся в щетинистые усы:
— Ничего, подождут...
* Их гораздо легче рыть именно вилами: тяжелый, клейкий пойменный
чернозем, переплетенный корнями травы, обычно очень трудно разворошить
лопатой.
ПО

Из дальнейшей беседы выяснилось, что старик оттягивает
отдых неспроста. Оказывается, он прослышал, что мы с Николаем
Ивановичем приурочили свои отпуска на сентябрь, и мечтает
присоединиться к нам.
— Что же вы будете делать с нами? — спрашивал я его.—
Ведь мы в Романовскую не поедем, а в низовьях Дона в сентябре
сазан будет редкостью.
— Все едино. На меня рыбы хватит. А окуни и тарань всегда
есть. Потом, в конце отпуска, я и в Романовскую съезжу...
Чувствовалось, что старик не забыл прошлогоднюю удачную
рыбалку в этих местах.
— Что ж, в таком случае поедем вместе,— заключил я.—
Тогда, Неонович, запасайте червей. Осталось две недели.
Старик обрадованно вскочил со штабеля, схватил сумку, вилы
и, вскинув их на плечо, уверенно заявил:
— Черви будут. То — пустяк. Это я вам категорически
говорю!..
Двадцать девятого августа мы с Неоновичем «закруглили»
свои дела, оформили отпуск, вытряхнули из головы служебные
заботы и к вечеру собрались на первую рыбалку.
По пути зашли к Николаю Ивановичу узнать его намерения, но
невольно лишь расстроили приятеля. Оказалось, что его отпуск
перенесли с третьего на пятое сентября, но и этот срок не твердый.
Проводив нас до выхода и пожелав ни пуха ни пера, Николай
Иванович напутствовал:
— Держите курс прямо на взморье. Погода подходящая,
сазан наверняка будет!
Погода, действительно, благоприятствовала нам. Правда, жара
все еще доходила до тридцати градусов, но зато было тихо и
безоблачно. Конечно, такая погода тоже не всегда гарантирует удачу,
но нам ли было тужить об этом? Ведь ехали мы на два-три дня,
а отпуск еще только начинался!
Часа через полтора, выйдя на станции Синявской из поезда,
мы быстро добрались до стоянки лодок, уложили свои вещи, взяли
у хозяйки чугунный котелок для варки ухи и отчалили. Я сидел за
веслами, Неонович взялся настраивать свое удилище.
Соединив металлической трубкой две половинки бамбука,
старик, как бы пробуя гибкость, взмахнул удилищем, затем не
торопясь достал из кошелки шнур для него и стал разматывать. Шнур
оказался довольно толстый, с толстым же жильным поводком и
крупным крючком.
«Точная копия снастей Николая Ивановича»,— определил я.
Привязав шнур, старик еще раз взмахнул над водой удилищем
и удовлетворенно положил его на корму.
— Ну, теперь пропали сазаны,— смеясь, заметил я.
— Сазаны будут или нет, а окунь не уйдет,— в тон мне
ответил он.
ш

Минут через тридцать мы уже следили за снастями, остановив
лодку в гирле Песчаном, на месте первой прошлогодней рыбалки.
Планы наши были для начала скромные: успеть до темна
наловить на уху; на взморье решили ехать лишь с утренней
зарей.
Лов начался. Старик с азартом подсекал то удилищем, то
донной леской и почти всегда вытаскивал окуней и таранушек.
Однако день был на исходе. Над нами все чаще появлялись комары,
противно зудели над головой, лезли за воротник. Отбиваясь от
них, старик ворчал:
— Дьяволы... Кажется, не дадут наловить на первую уху.
— Рыбы-то хватит, а вот сидеть на острове комары вряд ли
дадут...
— Ничего, обойдется,—заверил Неонович, вытаскивая
очередного окуня.
Однако оптимистический прогноз старика не оправдался.
Когда уже в сумерках мы подъехали к берегу и взялись один —
чистить рыбу, другой — разводить костер, на нас напали полчища
комаров. Почуяв человека, они все больше бесновались: лезли в
рукава, за шею, в пистоны на ботинках. Уха еще не сварилась,
а мы уже были изрядно искусаны.
Но деваться было некуда: не ехать же домой. Наскоро
поужинав свежей ухой, мы улеглись на траве, замотавшись с
головой. Однако уснуть мне не удалось. Под плащами и пиджаками
дышать было невозможно, а раскрываться не позволяли комары.
Но старик спал, беспокойно, правда, часто просыпаясь и
чертыхаясь, а все же периодами похрапывал.
К заре неожиданно подул северный ветерок, и комары
мгновенно исчезли. Воспользовавшись этим, я было вздремнул, но тут
же вскочил, разбуженный звоном цепи и грохотом кошки на
лодке. Это Неонович готовился к отъезду. Теперь уже было не до
сна.
Погрузив вещи, старик сел на весла. Я оттолкнул лодку и
вскочил на корму. Намечалась заря. Неонович выгнал нашу посудину
на середину гирла и взял курс на взморье. Ветер оказался
попутным.
Занималась чудесная заря. Предвкушая хорошую ловлю, мы
спешили. Почти бессонная ночь — не в счет. Старик усердно греб.
Вокруг все чаще вскидывалась рыба. Вскоре впереди нас
показался знакомый частокол вешек, на которых рыбаки-колхозники
обычно укрепляют ставные сети. Сейчас сети были подняты из
воды и привязаны к вершинам вешек *.
Мы решили остановиться. Стали, закрепили лодку, закинули
по две донных лески и по одной удилищной снасти. Затихли,
насторожились. Поплавки чуть колыхались на мелкой ряби. Стоп!
* Июль и август — период летнего запрета на промысловый лов как
в Дону, так и в Таганрогском заливе
112

Удилище согнулось, вода взбурлила, и первый сазанишка около
килограмма весом тут же оказался в сачке.
— Ну, почин есть,—удовлетворенно заметил Неонович,
поспешно сажая сазанчика в садок.— Теперь дело пойдет...
— Еще бы... Я же еще вчера говорил, что теперь пропали
сазаны...
Старик, не отвечая, следил за снастями.
Вскоре одна из моих жильных лесок без всякого клева вдруг
вытянулась струной.
— Ага! Знакомый почерк...— и в следующую секунду
сазанчик, подобный первому, безуспешно сопротивляясь, шел к лодке.
Взяли и этого, а вслед за ним часа за два — еще шесть штук.
— Почему же на удилищные не берет? — недоумевал старик.
Но вскоре обнаружилось, что не берет уже и на донные лески.
Увлекшись, мы не заметили, что ветер усилился, вода стала
падать. Но вскид рыбы продолжался. Это и ввело нас в
заблуждение. Казалось, раз есть вскид, значит, должен быть и клев.
Поэтому мы простояли на месте еще час или больше, затем переехали
ближе к вешкам, потом — еще ближе, но толку не было. Северный
ветер продолжал угонять воду.
— Что ж, видимо, на сегодня все. Поехали в Песчаное,—
предложил я.
— Все едино. Там тоже рыба есть...
Смотали снасти, поехали. Сварили на острове уху, пообедали,
легли за прибрежным камышом отдыхать. Я задремал и не
заметил, когда поднялся старик. Проснувшись часа через два,
обнаружил его в лодке, на середине гирла. Он с увлечением таскал
окуней и таранушек и даже не заметил моего появления на берегу.
«Ну, пусть отводит душу»,—решил я и вернулся на свое
место.
Только перед вечером Неонович подъехал к острову.
Остановил лодку, торжествующе поднял из воды садок:
— Видали?..
Садок был битком набит окунями и таранью.
— Что же вы с ними будете делать? Ведь этакую жару тарань
не выдержит. Червей только переводите зря...
— Ничего. Часть пойдет на уху, остальную я присолю. А
червей хватит.
И он действительно занялся засолкой. Взял у меня кусок
клеенки, которую я возил с собой на случай дождя, выложил ею
свою кошелку и, отобрав крупную тарань и окуней, густо
присолил их в клеенке.
— Тут они, как в бочке, будут. А теперь давайте варить уху,—
и он взялся чистить рыбу
К тому времени солнце село, но ветер продолжал дуть. Стало
свежо. Комары не появлялись. Я разжег костер, повесил над ним
котелок с водой, принялся чистить картошку.
Сумерки сгущались. С воды доносились скрип уключин и го-
8 Рыболов-спортсмен, кв. IV ЦЗ

лоса проезжающих мимо острова рыбаков. Где-то далеко
грохотал поезд. Появились первые звезды.
Ужин на этот раз затянулся. Северный ветер, испортивший
рыбалку днем, сейчас оказался благодетельным: комары почти не
показывались.
В эту ночь мы спали по-настоящему, хотя слегка даже мерзли.
Это было первое похолодание после знойного лета. Наступал
последний день августа.
На востоке кучились облака, заря еще не занялась, но старик
уже гнал нашу лодку к вешкам. Попрежнему дул небольшой
северный ветерок. Набросив на себя ялащ с капюшоном, я сидел
на корме, вглядывался в темную воду и с тревогой думал, что
если ветер разыграется, толку не будет.
Судя по времени, мы уже должны были доехать до вешек, но
их не было видно. Вокруг стояла тьма. Далеко на горизонте,
вправо от меня, угадывались огни Таганрога. Это вселяло
уверенность, что едем мы правильно.
Вдруг чуть влево, впереди лодки, в полуметре над водой,
замаячил какой-то темный ком. Я встревожился. Что бы это могло
быть? Для лодки — слишком мал и по форме не подходит,
бакенов здесь не бывает... Нагнулся, чтобы лучше видеть, попросил
старика свернуть туда лодку, вгляделся — понять ничего
нельзя.
Но вот еще несколько взмахов весел, и мы подъехали.
Осмотрели, ощупали и недоуменно развели руками: из воды торчала
железная ось от телеги, а на конец привязан пук сухой травы.
— Странно... Куда же это мы попали? Ведь еще вчера на
километры вокруг нас не было ничего, кроме вешек впереди... В
какую же сторону теперь ехать?..
Ответить на это было трудно, так^как вокруг ничего нельзя
было разглядеть.
Неонович погнал лодку дальше, но куда именно?
Не успел я ничего решить, как вдруг перед нами вырос
частокол вешек.
— Гм... Странно... Место будто вчерашнее, но откуда же ось?..
Хватит, Неонович, грести. Бросайте кошку, иначе черт знает куда
заедем.
Стали. Закрепили лодку кормой к ветру, Я промерил глубину
воды.
— Ага, метр! Значит ловить можно...
Но закидывать лески еще рано. Вокруг темь, ветер холодный,
под лодкой хлюпает вода.
Наконец, восток начал алеть. Огляделись. Ага, вот оно что!
Оказывается, впотьмах наша лодка прошла правее первого ряда
вешек, уклонилась к Таганрогу, вышла ко второму ряду. Но
делать теперь нечего. Пора закидывать лески.
К тому времени ветер стал затихать, на востоке показался

краешек солнца, вокруг начался вскид рыбы. Настроение
поднялось. Нанизали червей, закинули снасти.
Вот одна из моих лесок, закинутая почти до вешки, мгновенно
вытянулась без всякого клева. Подсекаю, вывожу и беру в сачок
сазанчика побольше килограмма. Закидываю вновь. Минута,
другая — и я уже вывожу второго на ту же леску.
— А рыба нынче крупнее вчерашней,— замечает Неонович.—
Но почему у меня не берет?..
— А вы закидывайте подальше, нижите червей покрупнее.
Старик что-то невнятно бормочет, пытается закидывать леску
подальше, но все неудачно. То снасть цепляется в лодке или
путается (бывает такое даже с жилковыми лесками, особенно если
рыбак волнуется), то грузило летит не туда, куда метит старик.
Между тем, я вытаскиваю уже четвертого сазана. Вижу, чем
свежее и крупнее зеленый червь, тем скорее берет рыба, а в то же
время замечаю, что в сумке у меня остались почти сплошь лишь
красные черви.
«Ну,— думаю,— не беда. У Неоновича запас большой»,— и
продолжаю, не жалея, нанизывать зеленых.
Солнце уже поднялось. Ветер стал еще тише. Вокруг слышится
активный вскид сазанов. Но клева нет. Неонович сидит угрюмый,
временами что-то шепчет.
Так проходит минут сорок. Вдруг резкий рывок лодки, и в тот
же момент бурный плеск воды. Это Неонович зацепил сазана.
Вытянул, посадил в садок, а вслед за ним вскоре и второго.
«Хорошо хоть так,— думаю,— иначе обидно было старику».
Лов продолжался. В следующий час я вытащил одного за
другим еще пять сазанов, причем всех на ту же леску, которой сделал
почин. К этому времени в сумке у меня не осталось ни одного
зеленого червя. Поворачиваюсь к Неоновичу, прошу достать из
запаса.
— Нет зеленых,— смущенно отвечает он.—Одни красные
остались. Я, почитай, с самой зари на них ловлю...
— Как нет! Куда же они делись! — удивляюсь я.
Старик что-то бормочет, совершенно обескураженный.
Мне-сразу становится понятным, почему все утро Неонович
сидел угрюмый и нервничал.
А вскид рыбы, между тем, все усиливался. Ветер совсем затих.
Взморье сверкало и переливалось серебром.
«Вот так штука! — думаю.— Сейчас бы только ловить, а
насаживать нечего». Но комичность создавшегося положения начинает
спешить.
— Это ж я на окуней потравил червяка,— вдруг признался
старик.
Я не выдержал и расхохотался:
— Черт с ними, Неонович, не горюйте. Рыбы у нас уже хватит.
А дальше ловить будем на красных.
И тут же приступил к делу. Но это оказалось не так просто:
8*
115

крючок — сазаний, черви — мелкие. Насаживаешь их по четыре-
пять штук сразу, а получается хуже одного зеленого. Однако
другого выхода нет. Закинул. Вскоре увидел: начала дергать мелочь.
Шнур то дрогнет, то чуть качнется, а через минуту червей уже нет
на крючке. Нанизал вновь — то же самое. Не успевает подойти
сазан, а мелочь уже раздергала червей.
Неонович сидел расстроенный. Подхода сазана нет и у него.
Так прошел час. Выяснилось, что красные черви тоже на
исходе. Время девять часов, а ловить уже не на что.
— Давайте, Неонович, сматывать,— предложил я.
— Все едино,— ответил он и начал убирать снасти.
...Рыбалка вынужденно закончена в самый разгар лова. Но я
доволен. Неприятно лишь, что Неонович так тяжело переживает
историю с зелеными червями. А тут, как назло, по всей дороге
к Песчаному то тут, то там из воды выпрыгивают сазанчики, точно
провожая нашу лодку. Старик гребет, настороженно
поворачивается на каждый вскид рыбы, что-то невнятно бормочет. Мне
кажется, что он все еще не успокоился.
Лодка приближается к Мертвому Донцу. Я обращаюсь к
старику:
— Хватит, Неонович, тужить. За две зари мы поймали
двадцать сазанов. Разве это плохо?.. А вон и ваше таранье место...
На днях мы вновь приедем. Ведь отпуск только начался.
Старик поднимает голову, смотрит на свое любимое таранье
место и широко улыбается простой и доброй улыбкой.

Михаил Заборский
РЫБАЧИШКИ
Ох, уж этот март! Ночью была оттепель, а к утру стукнул
мороз, и порядочный. И гололедица получилась такая, что у Феди
«Пешнетопа» ноги заломило еще не доходя Черного ручья. А ведь
это только полпути до озера. Сверх валенок у Феди были надеты
красные галоши из автомобильной камеры — такие всегда
скользят. Но даже и Пашка «Заика», обутый в новые керзовые сапоги,
сделал по дброге не один рискованный пируэт.
Но прежде чем рассказать о путешествии молодых друзей, мне
хотелось бы кое-что пояснить читателям и даже, пожалуй,
предупредить, особенно тех, которые подоверчивее... В общем, никому
не советую попадаться на рыболовные язычки: прилепят такое,
что может провисеть очень долго...
Федя, мальчонка худенький, длинноносый, с несколько
удивленным выражением лица, прозвище свое получил еще в
позапрошлую зиму, когда приучался к рыбалке. В день, который не
назовешь прекрасным, он утопил три пешни. Первую — собственную
с крашеной зеленой ручкой и резцом, похожим на стамеску. Тут
дело получилось просто: у Феди обмерзли рукавички, и пешня
выскользнула из них, когда он прочищал ледяное горло старой,
брошенной кем-то лунки. Полдня ходил после этого Федя унылой
тенью за приятелями, совал удочку в чужие лунки и клянчил
пешню. От лунок его отгоняли: время шло к февралю и лед был
уже толстый, а в пешне отказывали. Сжалился один Паша и
разрешил взять тяжелый отцовский лом, выгнутый на верхнем конце
баранкой
— Немедленно принесешь обратно! — суровым голосом
скомандовал он.
Федя поспешно вырубил лунку рядом с одним пареньком, у
которого уж очень здорово ловилась крупная плотва.
Воткни посильнее в лед, чтобы не упал! — облегченно сказал
Паша. Федя ткнул что было мочи и, как на грех, угодил в старую
лунку, коварно припорошенную снегом. Лом мелькнул, подобно

черной молнии, и исчез. Много горьких слов было высказано после
этого Пашей и выслушано Федей.
А уже вечером, когда народ собирался домой, подошел
городской усатый рыбак в роговых очках, скрипящем кожаном пальто
и фетровых щегольских бурках. Он волочил за собой
удивительную пешню лопаточкой с полированной рукояткой, отделанной
медными бляшками.
— А ну, паренек, погрейся! — сказал он Феде простуженным
басом.— Руки у меня застыли, помоги с пешни лед отбить,
видишь, как намерзло?
— А как это, дяденька? — разинул рот Федя.
— А еще рыбак! Неужели не знаешь? — усмехнулся усач.—
Подыми пешню кверху и брось плашмя, лед сам и отлетит.
Федя почтительно взял в руки эту драгоценность и поступил
точно по приказанию. Пешня ударилась всей плоскостью о лед,
подскочила, описала в воздухе кривую и скользнула в
расположенную неподалеку лунку. Городской рыбак закричал неожиданно
тонким голосом. Что произошло дальше — лучше не вспоминать,
но с тех пор Федя прочно утвердился в звании «Пешнетопа»...
Иное получилось с Пашей. Конечно, недостойно намекать на
физические недостатки человека. Но дело в том, что обычно Паша
говорил чисто, без задержек, и никто не находил в его речи
никаких пороков. Но когда уж очень хорошо начинала ловиться
рыба, Паша блаженно жмурил маленькие карие глазки, слегка
подбирал толстые губы и, будто проглатывая что-то очень
вкусное, пришепетывал:
— К-клев на уд-ду! К-клев на уд-ду!
Некоторые утверждали, что причиной этого удивительного
изменения речи являлась пашина слабость во всем подражать
знаменитому местному рыболову — дяде Якову, об успехах которого
была сложена не одна рыбацкая легенда...
Итак, ни дорога, ни погода не благоприятствовали беседе
наших друзей. Беспорядочно неслись с севера разорванные облака.
Порой в голубую щель неба проскальзывал солнечный луч, не
приносивший, однако, ни тепла спутникам, ни уюта пейзажу. Ветер
был встречный, как говорят — «знойкий», и очень сильный. В
сочетании с гололедицей он делал путь особенно тяжелым.
При подходе к озеру ребята заметили вблизи берега грузовую
автомашину. На ней был установлен высокий ящик из свежей
фанеры, очень схожий с большой собачьей будкой. А заветный
залив — цель сегодняшней спешки,— откуда вчера, по слухам, дядя
Яков притащил два ведра окуней, был густо усеян темными
фигурами: это из Москвы приехала какая-то рыбацкая компания.
— Пойдем, жерлицы проверим,— упавшим голосом сказал
Паша.— Слышь, что ль? Говорил, раньше из дома выходить надо
было. А теперь там рыбак верхом на рыбаке. Вот тебе и поймали.
От жилетки рукава!
Они свернули на отмель, где еще с вечера были поставлены
118

самоловы на налима. Разгребли замаскированные снегом лунки.
Жерличек было четыре. На трех как ни в чем не бывало бойко
бегали «живцы» — пучеглазые пятнистые ершики. Никто так и
не соблазнился ими. На четвертой леса была заведена в коряги.
Федя потянул, поднажал, поднажал еще раз — и она лопнула.
— Разве так делают? — загорелся Паша.— Был бы с умом —
подрубил бы лунку пошире, глядишь, и рыбину вынул. Сам
знаешь — мелко здесь. А оборвать что угодно можно. Хотя и
вожжи... Слышь, что ль?
Отвернувшись, Федя угрюмо молчал.
Рыбачить сели на самом ветру, неподалеку от телеграфных
проводов, гудевших жалобно и противно. Тут, как уверял Федя,
где-то проходила глубокая канавка и держалась крупная рыба.
— Разве это пешня?! — бурчал он, яростно врубаясь в лед.
— А ты сныряй за хорошей! — простодушно предложил
Паша.— Там много твоих валяется. Может, и подберешь
подходящую!
— Сам ныряй!..
А тут еще понесла эта надоедливая поземка. Холодные юркие
змейки выискивали каждую щель в одежде, залезали под шарф,
под клапаны ушанки, пробирались в рукава.
— Не будет клева! — вещим голосом вздохнул Федя.—
Погода!
— Каркай больше! — сумрачно отозвался приятель,
ожесточенно взмахивая удилищем.— Ну и сидел бы дома, на печи. Тоже
мне, рыбак! Это кошку поймать легко. А тут — рыба!
— Зацепил»— вдруг с горечью сказал Паша.— За куст,
наверно. Или за корягу! А все ты со своими советами. Слышь,
что ль? Выбрал местечко. Так без последней блесны останешься.
Федя, не отвечая, схватился за щеку, сбросил на лед
рукавичку и стал энергично растирать захолодевшее место.
— Вот она где рыба стоит! — наконец, воскликнул Паша.—
Рядом с корягой! Во! — Отвернувшись от ветра, он не глядя с
силой рубанул пешней. Рубанул второй раз. На третий попал во
что-то мягкое.
— Растяпа,— оглянувшись, в полный голос заорал Паша,
пытаясь сбросить с кончика пешни новую федину рукавичку.—
Раскидает все кругом. А потом скажет — другие виноваты. Смотреть
надо, не видишь — человек рубит.
— Разворот событий оказался столь стремительным, что Федя
так и не вымолвил ни одного слова. Он подошел, снял с пешни
рукавичку и молча опустился на ведро, поникнув головой.
Каким несчастным чувствовал он себя! Заветное место в
заливе занято чужими рыболовами. А теперь рукавичка! Это
возмутительное поведение Пашки. Отвратительная погода! А сейчас это
безнадежное сидение над лункой, когда не берет и, хоть ты тресни,
не будет брать рыба! Ну, погоди, Пашка!..
Но и Паша, оказывается, недалеко ушел от друга. Вот про-
119

клятый язык! Надо же было бросить утром матери эту
неосмотрительную фразу: — Без рыбы не жди! — И потом за налима было
очень обидно: нужно было тащить самому и не давать Федьке.
Паша был уверен, что леску в коряги завел именно большой
налим. Он даже отчетливо представлял его себе: широкоротого,
с глазами, похожими на желтые бусинки, и, точно разделанной
под мрамор, толстенной спиной... А как нескладно получилось
с этой рукавичкой! Федька, пожалуй, крепко обиделся!.. Ну да
это же не нарочно. А вот выходить нужно было раньше. И опять
это Федька виноват — проспал. Вышли бы раньше — обязательно
опознали бы вчерашние лунки дяди Якова по папиросным
окуркам, которые он оставляет на каждом своем привале. А курит
дядя Яков только «Прибой» —это всем известно. Ах, не берет
рыба! — Паша задумался, машинально взялся за нос и вдруг
ощутил под рукой какую-то зловещую пустоту.
— Федька! Эй! — с ужасом обернулся он к приятелю. Глянь
на мой нос?!
Федя поглядел исподлобья на пашин нос й немедленно
схватился за собственный. Покачав его для верности влево и вправо,
он с безразличным видом сказал соседу:
— Советую так и оставить! Очень к тебе идет. Похоже на
мозоль!
Паша долго оттирал нос снегом. Наконец, вернулась
чувствительность, а потом задрало так, что, казалось, лучше бы и вовсе
не было этого носа. Федя никакого сочувствия другу не
высказывал, и это привело Пашу в смешанное состояние досады и
облегчения.
«Это Федька за рукавичку! — подумал он.— Ну ладно, теперь
мы вроде квиты!»
А погода становилась все злее. Сплошная серая пелена начала
затягивать край неба. Рыболовы в заливе пришли в тревожное
движение. Видимо, им тоже здорово доставалось от поземки.
— Тренировочкой занялись! — попытался съязвить Паша.
Конечно, по делу, следовало бы возвращаться домой. Федька,
например, только этого и ждал. Но... эта похвальба матери.
А главное — авторитет, до сих пор не запятнанный авторитет
первого рыбака в деревне. Нет! Надо сидеть. Сидеть и ждать, стиснув
зубы. А как же полярники? А охотники где-нибудь в тайге? А
пограничники? Конечно, сидеть! Перетерпеть! А Федька, что это за
рыбак? Хнычет, как девчонка! В последний раз Паша идет с ним
на рыбалку!.. Бр-р! Какой ветрище!..
А Федя давно уже мысленно нежился в теплой избе, где этот
чумовой ветер дает о себе знать только глухим постукиванием
печной вытяжки. На широкой лавке тщательно намывает усатую
морду рыжий кот Борис.
— К погоде! — кивая на него головой, говорит мать и ставит
на стол пузатенький бурлящий самовар со знакомой вмятиной
пониже левой ручки... Хорошо!..

Но в этот миг заряд сухого снега с силой ударяет ему в щеку...
Ах этот Пашка, ведь он только и ждет, чтобы Федя еще раз
заикнулся о возвращении домой! Гордый этот Пашка! А до чего
нахальный! Как же он с рукавичкой! Ладно! Зато Федя тоже с
характером, он просидит, а слабости не покажет... Ну и наплевать,
что ничего не поймаем! Но до чего же скверно кругом! И вообще
все скверно! Все!.. А с Пашкой только до деревни, а потом дружба
врозь. Хватит!
Казалось, никогда и не существовало этого очарования зимней
ловли, когда глухой толчок схватившей блесну рыбы ускоряет
удары сердца, заставляет замирать в охотничьем упоении.
Механически, без страсти, словно по принуждению, Федя то поднимает,
то опускает удилище. Нет, не берет блесну рыба! От нечего делать
Федя начинает вести счет этим бесцельным движениям. Досчитает
до ста — бросит. И опять начинает считать сначала.
В конце концов, у него устает рука. Федя кладет удилище на
лед и еще раз сокрушенно рассматривает изувеченную рукавичку.
Словно воспользовавшись этим, ветер быстро откатывает удилище
от лунки. Еле-еле Федя успевает перехватить его, чуть не
повалившись с ведра. И вдруг в этот кратчайший миг живая тяжесть
с силой толкает его в руку, и теплая волна подкатывает под
сердце.
Нет! Уже не от холодного ветра захватывает сейчас дыхание!
Осторожно ослабляя рывки рыбы согнувшимся удилищем, Федя
высоко поднимает руку вверх. Только бы выдержала леса!
Наконец, из лунки показывается рот, потом блестящий, будто
покрытый черным лаком, глаз, окруженный золотым ободком, яркокрас-
ное перо грудного плавника. Федя нагибается, подхватывает под
жабры и далеко отбрасывает от лунки большого окуня. Секунду
рыбак смотрит на добычу взглядом человека, который вновь обрел
зрение.
— Пашка! — кричит он низко согнувшемуся над лункой
приятелю.— Кверху рыба пошла! Под самым льдом лови! Пашка! —
повторяет он еще громче и вдруг до него доносятся знакомые
воркующие звуки.
— По-пали на к-косяк! Слышь, что ль? — страшным
шепотом, обернувшись, сипит Пашка.— К-клев на уд-ду!
И тоже поднимает вверх удилище, круто согнувшееся под
тяжестью рыбы...
...Не раз перевертывается Федя на теплой постели, тревожа
осоловелого Бориса, который только что приладится залечь в
какой-нибудь уютной складке пухлого одеяла. Но... что Феде до
этого рыжего ворюги. Вновь он шагает с дорогим другом своим
Пашей по направлению к озеру. И, удивительное дело, опять
гололедица, а идти споро, не скользко!
— Москвичи к тому берегу подались! — говорит Паша.—
Значит, теперь нам в заливе раздолье!
121

Федя начинает рубить. Какая чудесная пешня! Так и летят
кругом ледяные брызги! А кругом снег валит и валит: мягкий,
пушистый, большими хлопьями. А где-то вдалеке ветер
насвистывает что-то очень знакомое. Ах! Ведь эта федин любимый вальс
«На сопках Манчжурии», что часто играют на колхозном катке.
Вдруг Федя спохватывается... А жерлицы? Ведь еще не
смотрели?
— Обязательно надо проверить! — говорит он Паше.— А тот
весело подмигивает, запускает руку в ведро и вытаскивает оттуда
сначала федину рукавичку, а за ней здоровенного налима.
— Видал,— кричит он, поднимая рыбину за хвост.
А потом Федя садится на ведро, опускает в лунку блесну, и
тотчас отдается в руку знакомый удар и гнется кончик удилища.
И один за другим лезут из-подо льда толстые, икряные окуни.
— Ай да Федюшка! Это я понимаю! Ты меня сегодня обловил.
Слышь, что ль? — подходит к нему Паша и ласково похлопывает
по спине...
...Но это вовсе не Паша, а пашина мать подтыкает ему под бок
сбившееся одеяло и говорит фединой, которая, улыбаясь,
перекусывает нитку и откладывает в сторону зачиненную рукавичку.
— Ты скажи, сватья! И мой-то, как пошла, аккурат так же
во сне ворочается. Значит, тоже чего-то переживает. Наглядятся
всего-то за день наши рыбачишки... Ну, спасибо за чай!
И, кивнув головой старой своей подруге, уходит, тихонько
прикрыв дверь.

Дм. Головин
ДВА РАССКАЗА
Дяденька Евсей
В полдень жаркого июльского дня мы с Сережкой
отправляемся на рыбалку на ночь вместе с дяденькой Евсеем.
Этот веселый небольшого роста мужичок, лет сорока пяти,
с худощавым лицом, поросшим жиденькой русой бородкой,
оказывается всесторонним знатоком премудростей рыбной ловли. Всю
дорогу мы с жадностью слушаем его рассказы о всевозможных
насадках для рыбы, о знакомых ему заводях и протоках на реке,
где, по словам Евсея, рыбы столько, что ее можно ловить чуть ли
не голыми руками.
— Это, милые мои, я вам к делу говорю,— поясняет нам
дяденька Евсей.— А чтобы иметь удачу на охоте, многое надо
человеку знать. Сам видишь иной раз, рыба крупная бьется у самых
берегов, чуть лесок твоих не задевает, а не клюет — и баста! Вот
тут-то и попробуй ты примениться к ней. Нанизал, скажем, на
крючок червя — не берет. А что у тебя на такой случай еще
припасено? Хлеб ржаной, бабочка, гусеничка, кузнечик? На них
попробуй. Тоже не идет на лад? Ага, ты увидел на камешке тварь!
В руки взять гадко. Но когда она у тебя на крючке — эге, милые!
Какая, оказывается, заманчивая штука для голавля. Кинул только,
а он ее с ходу цап! — и готово. Держи палку свою крепче, а то
отнимет. Хе-хе-хе!..
Евсей посматривает при этом то на меня, то на Сережку с не*
скрываемым лукавством и продолжает смеяться:

— Хе-хе-хе!.. Вот вы поверили сейчас мне. Пришли на реку.
Смотрите, пиявочка на камешке в воде шевелится. На крючок ее
поскорей. Закинули и ждете. Никакого успеха. Полное у тебя
разочарование: наврал дядька. А позвольте-ка посмотреть, как вы
насадили на крючок эту самую пиявицу? Как обыкновенного
червяка.— Эге, милые,—отвечу я.—Да и когда же голавль заметит
вашу пиявку, если она за камешек на дне заползла? Ждать
поклевки, не дождаться.
— А как же надо, дяденька? — спрашиваю я у Евсея.
— А так,— отвечает он, жестикулируя проворными руками.—
Головку пиявке надо сначала чем-либо прибить, чтобы она
свертываться на крючке не могла, потом кончиком ее — на крючок,
груз на леске должен быть легким или совсем его не надо цеплять.
Вот и забрасывай на быстрине, где, конечно, голавль держится.
Тогда увидишь, что за насадка эта пиявка.
После некоторого раздумья Евсей с неменьшим восторгом
начинает толковать нам о куриной печенке:
— Тоже насадка для голавля что надо. Клюет он на нее куда
лучше. На линючего рака еще отлично голавль берет.
— Мы, дяденька,— говорит Сережа — больше на червя язей
и плотву ловим.
— Земляной червяк — насадка хорошая: на него всякая рыба
берет. А вы попробуйте ловить плотву в жаркий день на речную
тину — не откидаетесь.
Мы переглядываемся с Сережкой. Наверно, шутит над нами
Евсей. Неужели для плотвы мало этой самой тины в реке, чтобы
с крючком она ее стала брать?
— Да, да,— как бы угадывая наши мысли, продолжает
Евсей,— Тина — первейшая насадка для плотвы.
За разговором быстро сокращается путь. Вот мы уже и у реки.
Гладкая поверхность ее блестит как зеркало. Только изредка
кое-где выпрыгнет рыбешка, всплеснет хвостом, и снова тишина.
По берегам в зарослях осоки и тростника рассаживаются
не знакомые нам рыболовы. Спешим размотать лески своих
удочек и мы с Сережкой, усевшись за кустом тальника неподалеку от
дяденьки Евсея. Отдавая должное его опытности, мы стараемся
во всем подражать ему. Евсей сидит молча, мы тоже молчим.
Проходит час, другой, поплавки не шелохнутся. Вот уже и
солнце скрывается за горизонтом, а мы все еще терпеливо ждем.
Клева нет.
Первым сматывает удочки дяденька Евсей.
— Нет, ребята,— говорит он,— как хотите, вечером лову
не будет.
Мы страшно огорчены: даденька Евсей ведь зря не скажет —
бывалый человек. Глядя на него, начинаем нехотя сматывать
удочки.
Вскоре на берегу ярко вспыхивает разложенный нами костер.
В подвешенном над огнем котелке начинает сердито булькать
124

вода. Варится пшенный кулеш, картошка. Как жаль, что никто
из нас не поймал даже десятка ершей для ухи. Но об этом
стараемся не говорить.
Темнота июльской ночи сгущается все больше и больше. С луга
тянет запахом подсыхающего сена, доносится звонкий стрекот
кузнечиков.
Поужинав, начинаем собираться на ночлег. Дяденька Евсей
складывает в корзинку мешочки с привадой, берет связку удочек,
говорит:
— Пойдем, ребята, поспим маленько.
Мы с Сережкой молча поднимаемся с места и идем вслед за
Евсеем. На пригорке за мельницей стоит пустой деревянный амбар
без дверей. Евсей вводит нас в него по-хозяйски:
— Располагайтесь, ребята. Утро вечера мудренее.
Поставив в угол удочки, мы впотьмах нащупываем в амбаре
остатки старой соломы, устраиваем постель. Евсей, как только
лег, так сразу и уснул. Мы же с Сережкой долго еще
перевертываемся с боку на бок: сон не приходит. Вполголоса разговариваем
обо всем слышанном от дяденьки Евсея в пути.
— Вот у кого есть чему поучиться! — восхищается Сережка.
— Поживем — научимся,— отвечаю я ему.
...Из-за горизонта выплывает луна, заливает зеленоватым
светом всю окрестность. Нам кажется, что это уже начало рассвета.
Не утерпев, я трогаю помаленьку Евсея за руку:
— Дяденька, вставать не пора?
— Суматошные вы. То луна.
— Дяденька, нам не спится,— жалуется Сережка.
— Если вам не спится, возьмите удочки и пойдите попробуйте
на протоке. Бывает, что подуст ночью на червя со дна берет.
Мы с Сережкой как будто только этого и ждали. Сейчас же
берем удочки и направляемся к броду. Не спеша разматываем
лески, насаживаем на крючки жирных земляных червей,
закидываем и терпеливо ждем.
Подхваченные быстриной, лески натягиваются, как струны.
Проходит минут десять в томительном напряжении. Знакомого
рывка нет и нет. Вытянутая с удилищем рука начинает уставать.
Не говоря ни слова Сережке, беру конец удилища поудобнее,
слегка дергаю леску к себе. Мне кажется, что она за что-то
зацепилась. Вот еще напасть! Но что такое, удилище мое отклоняется
все больше в сторону. Значит, на крючке рыба. От радости
сильнее бьется сердце. Дрожащими руками начинаю выводить добычу.
Через минуту-две на берегу, у моих ног, бьется длинный белый
подуст.
— Ух ты, какой! — восхищается Сережка.
Но лишь только успел он это проговорить, как и его удилище
коснулось концом воды, и он тоже поймал крупного подуста.
У нас начинается какое-то своеобразное состязание: вытащу я
подуста — Сережка тоже тащит. И так друг перед другом.
125

Вскоре заалела заря. Пришел на берег к нам и дяденька
Евсей.
— Какие дела, ребята? — весело спрашивает он — Вы, что же,
вор ночь не спали? Ай-яй-яй, менй до тревоги довели.
Спохватился, думаю, еще утонут.
Я молча вытаскиваю из воды кукан с рыбой, показываю Евсею.
— Ну-у? На чего же это вы их? На червяка? Я же вам
говорил вчера.
Встав рядом со мной, Евсей торопливо разматывает леску,
нанизывает на крючок червя и тоже закидывает. Постепенно
становится совсем светло. Клев, как по сигналу, прекращается. Евсей,
не успевший поймать и одной рыбешки, успокаивает себя:
— Зато, ребята, я хорошо поспал нынче. Ух, как хорошо!
Просидели мы на берегу до поздних завтраков. Пригрело
солнышко. Клев не возобновлялся. Многие рыбаки разошлись уже по
домам. Только Евсей да мы с Сережкой продолжали еще торчать
у воды. Правда, нас уже не интересовала ловля. Нам хотелось
поскорее вернуться домой, рассказать своим дружкам, как нам
удалось перехитрить самого дяденьку Евсея. Ведь столько
говорил он нам о чудесных приманках, и вдруг они и не помогли
ему.
Евсей сидит молча, как будто воды в рот набрал. Но вот он
настораживается, глаза его блестят каким-то странным огоньком,
правая рука машинально тянется к концу удилища, воткнутого в
берег. И вдруг он вскакивает с места. Длинное ореховое удилище
сгибается до предела. Невидимая еще рыба туго натягивает леску,
ходит по дну.
— Вот так запряг! — торжествует Евсей, вскидывая сияющим
взглядом в нашу сторону, идет не спеша с удилищем по берегу,
выводя рыбу на песчаную отмель.
Временами ему удается подтянуть добычу почти к самому
берегу. Тогда рыба, собравшись с силами, порывается вглубь. Евсей
слегка отпускает ей леску, терпеливо ждет, пока она окончательно
выбьется из сил.
Из мельницы выбежал человек в пропыленной мукою одежде
и ахнул от изумления.
— Смотрите, смотрите...
Откуда-то появились женщина, потом еще мужчина,
прибежали два мальчика. Постепенно на берегу собралось человек
двадцать. Все следили за каждым движением дяденьки Евсея, то
восхищаясь его удачей, то сомневаясь в ней:
— Сейчас вытащит!
— Подожди *еще...
— Пока рыба в воде, пойманной ее не считай!
— Возьмет, да и сорвется.
Все кончилось как-то быстро и неожиданно. Улучив удобный
момент, Евсей ловко подсунул под карпа небольшую наметку и
торжественно вынес в ней пойманную рыбу на берег. Это был
126

большущий карп с крупной, красноватой чешуей. Он как-то чудно
глотнул раза два-три воздух и обмяк, перестал биться.
Евсей окинул всех гордым взглядом. Зрители молчали, словно
присутствовали при каком-то священнодействии. Рыбак
старательно укладывал карпа в корзину. Тот не входил в нее.
Широкие веерообразные плавники хвоста так и остались снаружи.
Прихлопнув их крышкой, Евсей проговорил:
— Вот и я с уловом! Домой теперь есть с чем показаться.
Посидев еще немного, он не торопясь смотал удочки, вскинул
на плечо корзину с карпом и, весело подмигнув нам, добавил:
— Видали теперь, каких я ловлю!.. Не скоро, да в пору.
Мы шли домой за Евсеем следом и все время с завистью
посматривали на его корзину, из-под крышки которой виднелся хвост
карпа. По сравнению с ним совсем маленькими казались нам
наши подусты. А Евсей вызывал у нас еще большее уважение,
близкое к преклонению перед его особым искусством в рыбной
ловле...
У костра
Вспоминая пойманного Евсеем карпа, мы восхищались:
— Вот так рыбина! Даже в корзинку не вошла — на что уж
она у Евсея велика.
И еще больше терзались мы догадками: на что же все-таки
Евсей смог поймать этого карпа? О лучших насадках для голавлей
и для плотвы он многое нам рассказал. Подустов ловить на червя
научил. Но как могло случиться такое, что мы даже не
поинтересовались, на что же лучше берут карпы.
— Пойдем-ка,—говорю Сережке,— спросим у дяди Евсея,
какая насадка требуется для карпа?
Евсей нам на этот вопрос прямо не ответил:
— Вот как пойдем еще на рыбалку вместе,— сказал он, хитро
посмеиваясь,— тогда и этот секрет вам открою.
— А когда пойдем, дяденька? — спрашиваем мы.
— Не раньше следующего воскресенья,— ответил Евсей.
Ждать целую неделю и страстно мечтать о карпах! А не
попробовать ли нам попытать счастья одним?
Говорю своему дружку:
— Давай, Сережка, махнем вдвоем на рыбалку на ночь.
— Без старших?
— Разве на реке не окажется еще рыболовов? С ними вместе
и заночуем.
— Пойдем,— решается Сережка.
И перед вечером мы уже сидим с Сережкой у реки, на том
самом месте, где неделю назад Евсей выловил того редкостного
карпа. Хорошо берутся нынче на червя небольшие окуньки,
плотвички, а мы все же не теряем надежды поймать карпов. Ведь вот
они какие: то и дело вывертываются на середине омута. А вдруг
какой-нибудь из них возьмет и клюнет на червя.
12?

Часом позже к нам подходит с удочками высокого роста
старик. Окинув нас немного насмешливым взглядом, он чуть кивнул
головой:
— Здорово, ребята!
— Здравствуйте, дедушка,— ответили мы, привставая с мест и
слегка теребя при этом козырьки своих фуражек.
— Дальние будете?
— Из Норовки мы,— отвечаю я.
— А я из деревни Боброки... Матвеем Гущиным меня зовут,—
отрекомендовался старик.— Может быть, слыхали?
Мы молча переглядываемся с Сережкой.
— Не знаете, стало быть, Матвея,— сделал из этого свой
вывод старый рыболов. Заглядывая потом поочередно в наши
корзинки с рыбой, как бы между прочим, продолжал: — Ничего,
познакомимся скоро — друзьями по рыбалке станем... Рыбешка-то,
вижу, мелкая у вас клюет... Впрочем... по рыбакам и рыбка...
Через минуту-две Матвей уже сидел на берегу, неподалеку от
нас, и разматывал лески своих удочек. До самого вечера мы не
перекинулись с ним ни единым словом. А когда стало совсем
смеркаться, старик снова сам первым подошел к нам, добродушно
проговорил:
— Ночевать, молодцы, вместе что ли будем, а?
— А где вы думаете, дедушка? — поинтересовались мы.
— Где ж, как не на берегу,— ответил, усмехнувшись Матвей.—
У рыболова всегда так: где сидел, там и постель, камень — за
подушку. Да еще в такую теплынь. Идите-ка, подсоберите
дровишек: ужин варить станем.
Смотав лески, мы сейчас же начали собирать по берегу все,
что могло служить для поддержания огня: щепочки, сухой
хворост и тростник; а Матвей тем временем успел уже наполнить
свой походный котелочек водой и подвесить его над костром.
Уха из свежей рыбы, сваренная стариком, очень понравилась
нам, но из-за скромности мы только отведали ее по две-три ложки,
предоставив тем самым возможность нашему новому знакомому
по рыбалке справиться с остальным. Да если откровенно
признаться, нам было сейчас и не до еды. Куда интереснее были
рассказы Матвея о своих похождениях на рыбалке, и мы слушали его
с большим наслаждением.
Но вот уха уже съедена. Матвей старательно помыл в реке
свой котелок и снова искусно прикрепил его веревочкой к
хворостяной корзине. Прибраны на ночь в зарослях густого тальника
и наши удочки. Однако спать еще не хотелось, и мы, наслаждаясь
прохладой летней ночи, долго продолжали сидеть у догорающего
костра.
Сняв с головы свою выцветшую фуражку, Матвей положил ее
на колени и, достав из кармана шаровар бумажный сверточек
с запасными крючками и лесками, стал внимательно
рассматривать их при свете огня.
128

Старик сидел прямо против нас. Не угасшее еще пламя костра
хорошо освещало его морщинистое, как печеное яблоко, лицо
с крупной родинкой на правой щеке. Матвей осторожно брал
пальцами крошечные крючки с привязанными к ним коленцами
белых волосяных лесок и, хитро прищурив левый глаз, открытым
правым подолгу приглядывался к острию крючка, пробуя его о
палец левой руки. Если крючок нравился старику, лицо его
озарялось довольной, долго не гаснущей улыбкой, губы тихо
шевелились.
— Остер шельма! На плотву годится! — восхищался
вполголоса Матвей. И, подержав еще некоторое время крючок перед
глазом, он с не меньшей осторожностью откладывал его на фуражку.
Если осматриваемый крючок не нравился Матвею, он хмурил
густые брови, посапывал широким носом, ворчал:
— Долото!.. Натуральное долото!
Такой крючок откладывался Матвеем на особую тряпочку,
а из бумажного сверточка извлекался другой.
Затрепетавшее пламя как-то неожиданно оторвалось от углей,
и нас сразу окутал полумрак. В темном небе ярче обозначились
звезды.
Застигнутый врасплох за своим занятием, Матвей выругался:
— Ах, черт возьми... Все теперь растеряю.
В потемках я не мог видеть выражения тревоги на лице
Матвея, но по тому, как черный силуэт его фигуры сразу съежился
и замер в неподвижности, можно было представить себе широко
открытые глаза старика, шевелившиеся на его обнаженной голове
редкие с проседью волосы.
Я поспешил подбросить в костер сухих сучьев, раздул угли.
Подымив немного, сучья вспыхнули ярким пламенем. Темнота
ночи сразу раздвинулась. Золотые блики огня причудливо
заплясали по гладкой поверхности реки, коснулись ее
противоположного берега; обрывистый, он белел нависшими над водой камнями.
В эту минуту Матвея можно было сравнить с оторвавшейся от
горы каменной глыбой. Огромный, с всклокоченной бородой, он
сидел, прижав руками к фуражке свои крючки и лески, боясь
шевельнуться.
Посмотрев на старика, я невольно усмехнулся. Было несколько
странно видеть такого великана с отпечатком большой тревоги на
лице за сохранность... крючков и лесок.
Но вот лицо Гущина озарилось доброй улыбкой, от
прищуренных глаз его лучинками разбежались морщинки. Глянув в нашу
сторону, он проговорил:
— Так и думал, ребята, что все растеряю.
В это время в омуте где-то рядом шарахнулась большая рыба.
Забыв всякую предосторожность, Матвей быстро встал на ноги.
Фуражка с крючками и лесками упала на песок. Но старик не
заметил этого. Повернувшись лицом к реке, он прислушался. Было
видно, как от того места, где шевельнулась рыба, по воде расхо-
9 Рыболов-спортсмен, кн. IV
129

дились большие круги. Легкой рябью они медленно прокатились
по озаренной пламенем костра части реки и, постепенно тая,
замерли у берегов. Попрежнему монотонно шумела вода на
перекате.
— Слышали, какой чертяка ворохнулся? — не отрывая своего
пристального взгляда от реки, спросил Матвей.
Посмотрев еще с минуту на воду, старик как-то нехотя
повернулся лицом к огню.
— Карп это. Бо-о-ольшой карп ворохнулся,— сказал он
утвердительно, обращаясь к нам.
При свете огня было видно, как блестели глаза Матвея. Они
светились страстью заядлого рыболова-любителя, который в
поисках рыбных мест за свою жизнь, может быть, исходил по
берегам рек и озер ни одну сотню верст, давно уже изучил все
омуты и заводи в реке, знал, какая водится в них рыба, когда и
на что она берет, но еще ни разу по-настоящему не удовлетворился
плодами своей охоты.
— Эх, ребята, кабы вы знали, какие в этих местах водятся
карпы,— мечтательно вздохнув, воскликнул Гущин.— Ни одна
самая крепкая леска не выдержит. Вот тут какие есть, брат, карпы...
— Не наступите на фуражку,— заметил я.
Глянув под йоги, Матвей спохватился:
— А где же мои крючки с лесками?
Присев на корточки, старик осторожно поднял свой картуз и
дрожащими от волнения руками стал быстро шарить пальцами
по песку. Мы сейчас же поспешили ему на помощь. Когда все
было собрано, Матвей успокоился, виновато улыбнувшись,
проговорил:
— Хорошо, что они у меня с лесками, а то все бы пропали.
Ей-богу...
Спрятав сверточек с крючками и лесками в карман, Гущин
не торопясь надел на голову фуражку и, присев поближе к огню,
стал закуривать. Пока вертел цыгарку, собирался с мыслями.
— Пришел я сюда однажды на ночь. Один. Просо пареное
у меня на приваду было припасено. Для насадки каша молочная
была. Хорошая такая каша. Да-а... Разложил я вот так костришко,
посидел немного, закусил, покурил. Потом прилег — поспал
немного. А перед зарей встал чуть свет, выбрал поудобней местечко
на той стороне под горкой, привадки кинул. Размотал удочки,
насадил на крючки кашу, смешанную с ржаным хлебом, чтоб лучше
держалась. Закинул. Покуриваю вот так...
Сделав глубокую затяжку, Матвей не спеша выпустил через
нос табачный дым, продолжал:
— Сижу, значит, ожидаю. Не клюет рыба и только. Солнышко
уже взошло, а я все сижу, как сыч, гляжу на воду и на припеке
помаленьку дремать начинаю. Не помню, надолго ли я тогда
закрыл глаза, только слышу — хлестнуло удилище по воде.
Глянул я: мать честная — удочка-то моя уже в омуте плавает, один
130

конец виден. Ну что тут делать? Лезть за удочкой в воду — рыбу
распугаешь. Погляжу, думаю, что дальше будет. Конец удилища
то покажется, то совсем в воде скроется. А в это время слышу
другая моя удочка — хлясть по воде. Ну, этого я успел подсечь.
Да-а... Подсек-то подсек, а с места сразу не сверну. Будто за
корягу зацепил. Нет-нет, стронул с места. Как пошла рыбища
гулять _ Не удержишь. Я ее к берегу хочу, она вглубь тянет. Как
быть? Впору другую удочку бросать. Чувствую — опять карп
попался. Держу, пусть думаю, погуляет. Авось умается, тогда я и
вытащу его. Долго держал... Пока на третью удочку рыба не
клюнула — насадку сорвала. И такая меня взяла досада.
Загорячился я. Решил, будь что будет — потяну. Не выдержала леска,
лопнула. Аж удилище свистнуло! Сомлел я тут весь. Стою на
берегу, руки опустил, а перед глазами у меня этот карп. Будто из
корзины он у меня ушел.
Откуда ни возьмись, мальчишка. Подходит, спрашивает:
— Дедушка, поймал что-нибудь?
— Отстань,— говорю, постреленок,— не до тебя.
А мальчик оказался не из робких. Иной бы стрекача дал, а этот
стоит и удивляется:
— Дедушка, а почему вы такой злой?
— Будешь,— отвечаю,— злой. Одну удочку карп оторвал, а
другая вон в омуте плавает.
Услышал это парнишка и сразу засуетился:
— Дедушка, говорит, давайте я вам удочку достану.
Победил, постреленок, своей вежливостью. Глянул я на него,
а он стоит, улыбается, глазенки у него, как бусинки, так и
горят.
— Тебя,— спрашиваю,— зовут-то как?
— Васютка,— отвечает.
— А плавать ты, Васютка, умеешь? — спрашиваю.
— Умею.
Рубашонку со штанишками с себя долой, разогнался и с берега
в воду — бултых! Гляжу, нет его. Уж не утонул ли, думаю. Он,
постреленок, вынырнул на средине омута, почти рядом с удочкой.
Раз, раз ручонками — и за удилище. Рыба-то как учуяла, так и
пошла ходить. Сначала в глубину потянула, потом к берегу
прибиваться стала. А Васютке это самая потеха. Держится он за
удилище и вслед за рыбой плавает:
— Тпру, милая, попалась!
Ну тут я тоже в азарт вошел. Вооружаюсь сачком, кричу
Васютке:
— На мель ее, на мель чаль,— а сам разбираюсь. Захожу с
мели навстречу мальчишке, он ко мне.
— Дедушка,— кричит,— карп попался... Болыпу-у-ущий!
— Знаю,— говорю,— что карп. Чаль, чаль его ко мне! — кричу.
Подплыл мальчик ближе, конец удилища мне подал. Я ему
сачок в руки.
131

Ну тут-то,— говорю,— мы с ним сладим. Я буду его помаленьку
к берегу тянуть, а ты, Васютка, следом за ним. Да гляди в оба.
Как только стану я подводить к берегу карпа, а ты его сразу
сачком поддевай и на берег. Понял?
— Понял, дедушка,— отвечает,—тащите.
Добрался я помаленьку до берега, потом по берегу пошел, на
мель карпа начинаю выводить. Умаялся он — ходчей пошел.
Совсем немного до берега осталось. У Васютки от радости глазенки
блестят.
— Ой, дедушка! — кричит он,— какой карп! Вот он, вижу
я его.
— Гляди,— говорю,— лучше за ним. Как только я к берегу
ближе подведу, хватай его сачком.
— Гляжу, дедушка, я не прозеваю,— отвечает мальчик, а сам
уже сачок вытягивает вперед, чтобы карпа им поддеть.
...Голос старика вдруг как-то осекся. Он заговорил тише.
— Шагах в трех от берега был уже карп. Из воды показалась
его спина, черная такая, толстая. Ну, теперь, думаю, мой будет.
Но все дело испортил Васютка. Бросился он к карпу с сачком,
а поддеть-то им как следует не сумел. Рыбища-то как
шарахнулась от мальчика и сорвалась. На виду у меня карп лениво
повернул от берега и пошел вглубь. Оторопел Васютка, стоит по пояс в
воде, слова выговорить не может. А тут я еще с досады удилищем
на него замахнулся, кричу:
— Ах, ты, постреленок, что ж ты наделал!
Не выдержал мальчик, заплакал.
Дедушка,— говорит,— за что же вы меня ругаете? Ведь
карп-то такой большой, что сачок ваш не выдержал.
— Как,— говорю,— не выдержал?
Показывает мне Васютка шестик с порванной сеткой, а у
самого слезы из глаз градом, плечики подергиваются.
— Вот оно что,— говорю.— И так жалко мне стало мальчика,
хоть самому плачь.
— Ладно,— говорю,— выходи из воды, Васютка, нечего нюни-
то распускать. Слезы в беде — не помога. Разволновался я после
этого и не стал больше закидывать. Все равно, думаю, таких
карпов мне не осилить. Смотал последнюю удочку и ушел домой ни
с чем.
Полыхав цыгаркой, которая успела уже погаснуть, Матвей
отбросил ее в сторону и, глубоко вздохнув полной грудью, снова
засыпал словами:
Да-а, брат. Настоящему рыболову не так уж дорога
пойманная рыба. Главное —в самой охоте. Если, скажем, рыба
хорошо клюет — я могу день не евши просидеть. Потянет рыбка —
по поплавку вижу, окунь взял или голавль. Подсечешь крупную
рыбешку и пока вытягиваешь ее — ах, думаешь, как бы не
сорвалась. Тут тебя и в жар бросит, и руки у тебя трясутся. А вытащил
рыбу, положил в корзинку — и забыл о ней. Смотришь в оба,
132

как бы еще окуня или голавля покрупнее подсечь. Но хуже
всего, когда рыба срывается. Тут ты вроде что-то дорогое
теряешь.
Костер наш медленно угасал. Глядя на него, старик о чем-то
глубоко задумался.
— Еще что ли подбросить дровишек? — нарушил я молчание.
— Нет, нет. Не надо,— ответил Матвей, продолжая все так же
задумчиво смотреть на дотлевающие угли... А когда они
окончательно померкли, Гущин протяжно вздохнул.
— Так вот она и наша жизнь. Теплится, теплится и погаснет
вдруг, как и всякий костер.
Помолчав немного, Матвей рассмеялся:
— Чудно все-таки...
— Что чудно, дедушка?
— Жизнь человеческая устроена чудно. Вроде костра она,
говорю. Только и костры-то бывают разные. Иной хотя и не долго
горит, зато ярко, весело — жаром от него веет вокруг. А то — ко-
стришко: ни свету от него, ни тепла — один горький дым. Так и
среди людей. Иной, смотришь, с пользой для себя и для других
жизнь свою по земле пронесет, а другой живет только, как
говорят, небо коптит. Всего он боится, перед всяким погинается. То бог
его обделил, то люди обидели. Глядишь, и умрет, не оставив
ничего заметного после себя.
Развивая свою мысль, Матвей задорно смеется:
— Нет, дорогой, если ты уж родился на свет, с гордостью
жизнь свою пронеси. Как человек! Чтобы польза от твоей жизни
была тебе и другим. Вот тогда ты — человек настоящий.
Заметив, видимо, что мы плохо понимаем сказанное им,
Матвей сейчас же заговорил о предстоящей рыбалке:
— Зарею все же думаю, ребята, поймать карпов, хоть одного-
двух, а поймаю.
— А на что, дедушка, лучше берутся эти карпы? — спросил
Сережка.
— Как, разве я уже не сказал вам, что на кашу карпов
ловлю? — удивился старик.— Пшенная каша и ржаной хлеб —
первая начинка для карпа.
— Эх, Сережка,—проговорил я сожалеючи,—вот каши-то
мы как раз с тобой и не захватили.
— Поделимся, если нужно будет,—успокоил нас Матвей и
стал укладываться спать прямо тут же на песке. Рядом с ним
расположились и мы.
Лежа на спине и вглядываясь в темносинее небо, Матвей
любовался звездами:
— Сколько же их, светил этих чудесных, можно насчитать?
— Мы, дедушка, не пробовали,—ответил я за себя и за
Сережку.
— А я пробовал и не раз,— признался Матвей.— Только на
первой же сотне всегда сбивался.
133

Помолчав немного, старик снова было заговорил что-то о
звездах. Но Сережка уже спал, начинал дремать и я. Это, видимо,
несколько огорчило Матвея. Он скоро умолк и после этого уже
не пытался больше заговорить с нами. Только вода на ближнем
перекате — пока я еще слышал — все журчала и журчала...

Н. Колодин
СТРАНИЧКА ДНЕВНИКА
Нас было четверо.
В эту теплую, прозрачную июньскую ночь очередь
рассказывать была за Степаном Андреевичем.
Тонкая струйка сизого дыма вилась над костром, и серый
пепел начал окутывать остывающие угли.
Степан Андреевич хворостиной выкатил горячий уголек и,
ловко положив его в трубку, раскурил ее. Сделав несколько
глубоких затяжек, он начал свой рассказ.
— В эти дни я просматривал свои записки и среди них нашел
несколько старых тетрадей — свой старый, студенческий дневник.
Среди записей о студенческой жизни есть воспоминание о детстве,
Вот один из эпизодов я и расскажу вам сейчас.
На чуть подернутой рябью поверхности реки вздрогнул
маленький, изящный перьевой поплавок и, разгоняя кольца волн,
стремительно ушел под воду. Упруго согнулся конец тонкого
орехового удилища. Чуть-чуть зазвенела мастерски свитая из
конского волоса тонкая леска.
Над кустом показалась выгоревшая до белизны на солнце
голова мальчика с большими серыми глазами. Все внимание
мальчика отдано удочке и борьбе с добычей. Рыба, подчиняясь его
воле, послушно идет за медленно и неотвратимо выходящей из
глубины леской. В воде мелькает широкое серебристо-белое тело
подлещика. Вот уже он, судорожно раскрывая неширокий рот
с вытянутыми трубкою вниз губами, лежит на боку у самого
берега, медленно заворачивая вверх широкий хвостовой плавник.
Осторожно просовывая под жаберную крышку указательный
палец, мальчик выбрасывает подлещика на берег.
135

— Еще один...
Освободив небольшой крючок, рыболов насаживает красного
навозного червя и, стараясь не шуметь, забрасывает насадку.
Укрепив удилище, мальчик подходит к пойманной рыбе, берет
ее и нанизывает на кукан, на котором уже сидят несколько
крупных окуней, штук пять подлещиков, плотва, два подуста.
Справившись с добычей, маленький рыболов вновь
сосредоточивает свое внимание на спокойно лежащем на поверхности
воды поплавке.
Часов шесть утра.
На траве блестят алмазные брызги росы. Из-за кустарника,
приглушенные расстоянием, доносятся звуки проснувшейся
деревни.
Слышно, как прогромыхала телега и раза два лениво
тявкнула собака.
И опять тихо.
Только неугомонное пение птиц да шумные всплески
играющей рыбы нарушают тишину этого утра.
Тяжелый удар по воде заставил мальчика повернуть голову...
«Жерех...—провожая взглядом уходящую к середине реки
волну, угадывает мальчик удар гуляющей рыбы.— А здоровый.
Вот бы...»
И почти ощутимым становится мальчику тот далекий,
несколько раз пережитый в острой мечте момент, когда,
заворачивая на сторону раздвоенный плавник широкого хвоста и
судорожно раскрывая рот, в его руках затрепещет эта крупная рыба.
О нем только можно мечтать.
Вздрогнув, поплавок глубоко уходит под воду. Энергичный
взмах удилищем, чуть в сторону. Рука мальчика почувствовала
сопротивление крупной рыбы. Тонкая леска, звеня комариным
писком, режет воду. Вот-вот она лопнет, не выдержав
напористого сопротивления рыбы.
Рыба ходит.
У мальчика плотнее сжимаются губы, серые глаза становятся
почти черными — так широко раскрылись зрачки. Между бровей
обозначается упругая складка.
Между мальчиком и рыбой идет борьба — настойчивая борьба
за свободу и за победу.
В воде показывается белесый силуэт щуки. Вот она, шевеля
плавниками, остановилась, раскрыла пасть и мотнула головой.
Раз, другой — и стремительно уходит в глубину, показав свое
серебристое брюхо с желтовато-красными плавниками.
Мальчик дает возможность щуке уйти и вновь, медленно и
настойчиво, поворачивает ее к берегу и поднимает на поверхность.
Но он уже на другом месте —около песчаной отмели, там, где
легко подтащить добычу к самому берегу.
Щука сделала еще несколько попыток освободиться от крючка,
но он крепко сидит в большой пасти зубастого хищника. И вот
136

уже рыба в руках мальчика судорожно раскрывает свою
усеянную зубами пасть.
— Ишь ты! Паршивец... Щуку поймал... Эй, ты... как тебя?
Иа пятак —давай щуку... Слышишь?
Мальчик отрицательно качает головой, глядя на трех молодых
людей, выпрыгивающих из экипажа.
— Не продам, домой понесу,— тихо отвечает мальчик,
настороженно рассматривая приехавших.
— Не про-да-а-ашь?.. Ну... Убирайся отсюда, дрянь паршивая!
Ну!..— наступая на мальчика, кричит в исступлении младший.
— Э-э... Алексей! Этак никуда не годится... Да стойте, вы!
Мальчик нам не помешает. И вам в том числе. У вас такая снасть,
которой ему и во сне не видать. Ну, стало быть преимущество за
вами. Он всех щук не переловит, а случайно пойманная в счет
не пойдет. Это первое. А второе, Алексей, никогда не обостряйте
отношений между собою и ими. Запомните, юноша, что эти «серые
министры» не ахти как любят нас, помещиков. Для меня еще
живы картины пятого года... Да и вряд ли я их забуду.
— Алешка! Откуда у тебя такие мысли? Или вас в кадетском
учат рожи денщикам чистить? Вот скажу отцу, чтобы он за тебя
взялся как следует. Знаешь, Владимир, я честное слово рад тому,
что учусь в университете. В нем хоть научишься не на все «уру»
кричать. А какую мне пришлось выдержать бурю из-за этого
с отцом да с дядюшкой!.. Батюшки вы мои!.. Как ни как — отец —
полковник, дядюшка — генерал, а сын в студентах ходить будет...
Ну, давайте-ка начинать... Матушка заказала судачков привезти.
Приехавшие молодые люди, оживленно переговариваясь и
перебрасываясь шутками, прерывая свою речь веселыми раскатами
смеха, начали составлять диковинные удилища, с колечками,
с толстыми ручками из пробки, на которых приделали какие-то
колеса.
— А мой-то лучше, Владимир,— встряхивая в руках
собранное удилище, проговорил третий.
— Нет, дорогой, не может быть. Твой из бамбука, а мой из
гринхардта. Его отец из Англии года два тому назад привез.
Смотри...— и с этими словами Владимир сгибает собранное
удилище в дугу.
«Сломается, треснет...» — прорезает голову мальчика мысль
о гибели удилища.
Но оно, как живое, извивается в руках Владимира в
постепенно замирающих волнах вибрации.
— Чудесная вещь, Жорка. Твой этого не сделает... Как ни как,
а десять фунтов мой старик отвалил за него.
— Да... Ну, начали! Алешка, почин твой. Дай бог удачи!
— Дурак! Болван!.. Студент!.. Не буду!.. Начинай сам!..
— Ха-ха-ха!— раскатисто смеются Владимир и Жорж над
раскричавшимся Алексеем.
— Ну, так уж и быть, начну... Пойдем-ка, Владимир...
137

— Погоди-ка, Жорж! Я посмотрю, что здесь малец наловил,—
и с этими словами Владимир подходит к стоящему со щукой
в руке мальчику.
— Ну-ка, рыбачок, покажи щучку-то. Славная. Фунтика два
будет. Молодчина... А еще поймал что-нибудь? Ну-ка, ну-ка,
показывай... Да не бойся... Эг-е-е, да ты совсем молодец. Молодчина,
право... А зовут-то тебя как?
— Степа,—тихо отвечает мальчик, не в силах отвести глаз
от роскошного трехколенного спиннингового удилища в руках
Владимира.
— Ф-ь-у!.. Да ты, я вижу, не простой рыболов... Кто тебе
сделал это удилище?
— Сам,— застенчиво отвечает Степа.
— Жоренька! Посмотри-ка... Да не маши рукой, а посмотри
лучше. Иди, иди... А? Простое, ореховое удилище. А какое
изящное, какое прямое. А леска? Да с таким удилищем и я не
постесняюсь посидеть. Так сам, говоришь?
— Сам... все...
— Ей богу, хорошо. Молодец Степа! А ну-ка, покажи улов.
Подлещики... А окуньки! Какие славные! Ну, лови, Степа! Жорж,
начнем и мы.
И, потрепав по плечу Степу, смущенного и притихшего,
Владимир, оживленно разговаривая с Жоржем, отошел от мальчика.
— Алексей! Чего же вы стоите-то? Еще сердитесь? Ну полно.
Начали!
Степа увидел, как приехавшие из имения барчуки,
размахнувшись удилищами, забросили красивые, блестящие штуки почти
к другому берегу реки, а потом стали крутить колесики на
удочках. Вот вновь каждый размахнулся — и красивая блестящая
штука полетела к другому берегу, сверкая на солнце. А потом
опять стали крутить.
— Поймал! Пой... А-а-а!.. Будь ты проклята! А все ты.
Студент!.. Вот теперь ни одной не поймаю...— прокричал высоким,
звенящим голосом Алексей.
— Ну, полно. Не дури... Подсекай лучше,—ответил на крик
Жорж.
— Есть! Есть! — отрывисто, вполголоса воскликнул
Владимир, резко поднимая конец удилища.
Степа увидел, как согнулось удилище в его руках. И сейчас
же до слуха Степы донесся еще никогда им, не слышанный звук,
заставивший сердце забиться чаще и широко раскрыть большие
серые глаза.
— Д-з-з-ы-ы...— звенящим высоким порой звуком наполнился
чистый воздух. Проходит длинная-длинная минута, а он все
звенит и звенит, заставляя томительно замирать сердечко мальчика.
— Д-з-з-ы-ы...— звенит еще несколько мгновений и
обрывается.
Степа понял, что Владимир поймал какую-то большую и силь-
138

ную рыбу. Мальчик не отрывал глаз от Владимира,
инстинктивно сосредоточивая свой взгляд на его руках. А тот, упирая
ручку удилища в бедро, не крутит колесико, а только
придерживает его, давая ему свободно вертеться. И как только
прекратился высокий звенящий звук, Владимир начал медленно
и осторожно крутить колесо. В воздухе раздается ритмичное,
равномерное т-р-ы-ы-р-р-ы-ы...
В какую-то долю мгновения ритмичное потрескивание
сменяется звенящим высокой нотой д-з-з-ы-ы-з-ы...
И в тот момент, когда перестало звенеть, над сверкающей
поверхностью воды, почти на середине реки, выбросилось
вертикально вверх, блеснув на солнце медным отливом чешуи, тяжелое
тело щуки.
Владимир почти к берегу подтянул щуку, когда она начала
сильно биться в воде, мотая головой с раскрытой пастью. Степа
видит, как Владимир быстро опустил к воде конец удилища и, как
только щука перестала биться, вновь поднял его. Наконец,
Владимир наклоняется и берет лежащую у берега добычу.
— Ну, вот и кончен бал, погасли свечи... Штучка не плохая.
Фунтиков восемь, а то и десяток наберется...— оживленно говорит
он, высоко поднимая пойманную щуку.— Степа! Видел?.. Хорошо?
— Хорошо!..—тихо-тихо отвечает очарованный только что
виденным мальчик.
— «Э-х-х... если бы мне так... Вот бы...» — проносится в
голове мальчика.
— Поймал! Поймал! — раздается возбужденный голос
Алексея.
Побледневший, закусив нижнюю губу, Алексей борется с
рыбой. После непродолжительной борьбы она сдается, и Степа
видит, как Алексей стремительно шагает в воду и ногой
выбрасывает на берег крупную щуку.
— А-а-а...— еле разжимая побелевшие губы, почти шипит
Алексей. Через уголок рта вытекла струйка слюны и повисла
каплей на подбородке.
Опустившись на колени он возится со щукой.
— А-а-а...— орет Алексей, вскакивая на ноги. Высасывая из
большого пальца руки выступающую кровь, Алексей ожесточенно
бьет ногою лежащую в траве щуку. Бьет раз, другой, третий.
— На тебе... По-лу-у-ч-ии! На...— в исступлении орет Алексей,
ломая в руках тело щуки.
Степа видит, как через лопнувшую кожу вываливается кусками
мясо, как, наконец, вываливаются внутренности.
— Укусила? Так на ж тебе!..— и с этими словами Алексей
плюет в открытую пасть щуки и бросает изуродованное тело рыбы
в воду.
— Стыдитесь, Алексей! Пожалуй, дикарь не сделает того, что
сделали вы. И дико и глупо. Он всегда такой, Жорж?
— Алешка? Всегда! А что он разделывает на охоте, если бы
139

ты видел! Не малый, а черт-те что... Брось паясничать, Алексей.
Тебе говорят!.. Беру тебя с собой в последний раз... Да, да — в
последний...
— Да-а... А если она меня укусила...
— Осел! Не суй ей в пасть руку. Ведь есть же зевник и вилка.
Промой и завяжи руку. На платок. Пошли, Владимир.
Широко раскрытыми глазами смотрит Степа на
разыгравшуюся только что сцену.
— Ты что, малец, испужался?
— Страшно... Дяденька...
— Он завсегда такой, барчук-то этот. Как осатанеет, так ему
хоть кол на голове теши... Злой он, кадет-то этот...
— Дяденька, я домой пойду...
— Иди, малец, а то чего доброго... А домой-то далеко?
— Арбузовский я. Вон там, за горкой, живу. Прощайте,
дяденька.
— Смотри-ка ты, сколько наловил. Молодчага, парень! Вот
и уха будет... Прощай, парень!
Через месяц Степа опять ловил рыбу на этом же месте. И если
в первый раз в его руках была только одна «окуневая» удочка, то
в этот раз он пришел еще и с двумя жерлицами.
Большой заботы стоило ему сделать эти две жерлицы. Самой
большой и, казалось, неразрешимой задачей было приобретение
«щучьих» крючков.
Помог случай.
Отец собирался ехать в город, и Степа, подавая отцу три
копейки, попросил:
— Тятя, купи мне крючков, на щуку...
— Балуй ты мне...— в ответ сказал отец, пряча деньги в
кожаный кисет.
Целый день ходил Степа сам не свой.
Отец всегда был суровый, молчаливый. Седые волосы рано
пробились в его густых черных волосах и посеребрили его голову
и бороду. Степа редко видел улыбку на лице сурового Андрея
Парамоновича. Только теплели большие серые глубоко сидящие
под густыми черными бровями глаза. Улыбку прятали густые,
с пробивающимся серебром седины, усы и борода.
Но Степа и его братья и сестра знали, как крепко любит семью,
своих детей суровый на вид Андрей Парамонович, и платили ему
большой любовью.
Только под вечер, когда пригнали с луга скотину и Степа
загнал домой гусей, когда вся семья собралась домой, приехал
Андрей Парамонович.
Поужинали не зажигая лампы. Наконец, Андрей Парамонович
взялся за берестяную торбу и оделил каждого нехитрым
гостинцем.
— А это вот тебе, Степа. Получи,— и с этими словами подал
140

Степе маленький сверток, перевязанный узенькой розовой
ленточкой.
— А крючки?..
Чуть-чуть дрожали руки, когда Степа развязывал ленточку
и разворачивал тонкую бумагу маленького свертка.
Леска! Настоящая, тонкая, шелковая леска, такая же, как
и у Александра Владимировича, учителя. Рядом, в розовой
бумажке,— крючки. Целый десяток! Самые «щучьи»: крупные,
черные, острые.
— Тятя! Спасибо.
— Ты, Степушка, сходи к Александру Владимировичу. Он
любит рыбу-то ловить... Попроси, чтобы показал, поучил чтобы...
— Ладно, тятя, схожу...
Уже давно Степа подружился с Александром
Владимировичем, одиноким стариком, учителем земской школы. И удочка, так
понравившаяся барчуку из имения, и «удача» в рыбной ловле
в© многом зависели от умелых указаний и советов учителя.
Александр Владимирович сумел заинтересовать мальчика этим
увлекательным занятием, и Степа отдавал все свое свободное
время реке и удочке, часто жертвуя теми незатейливыми детскими
играми, которыми коротали свой досуг его сверстники.
Часто рано утром или по вечерам вместе со Степой
расставлял свои удочки Александр Владимирович, сторожа поплавки, то
около какого-нибудь переката, то на глади тихого омута.
Много узнал Степа из рассказов Александра Владимировича
и о повадках рыбы, и о способах ловли ее. Много терпения и труда
потратил Александр Владимирович, пока передал Степе свое
умение спокойно, без суеты вываживать пойманную рыбу. Большой
мастер изготовления волосяной снасти, Александр Владимирович
научил Степу этому мастерству.
Но не только умению ловить рыбу учил Александр
Владимирович своего любимца. Много проживший и много видевший
за свою долгую жизнь, Александр Владимирович раскрывал перед
Степой постепенно, шаг за шагом, законы жизни природы и
человека.
И жадно слушал Степа старого учителя.
И когда Степа рассказал о своей встрече с барчуками из
имения, о том, как гнал его от берега молодой барчук, и о так
поразившем его случае со щукой, Александр Владимирович, покачав
головой и, по давней привычке, зажав указательным и большим
пальцами кожу на подбородке, бросил:
— Такой молодой, а какой законченный мерзавец! Вот, Степа,
ты и видел, как барчуки забавляются,— продолжал дальше
Александр Владимирович.— Ни ты, ни я, пожалуй, не будем
ломать ни в чем неповинную щуку. Так удочки с колесиками,
говоришь? Д-а-а... игрушки-то дороговатые... Эх., если бы моя воля...
Запомни мой наказ тебе, Степан,— учись! Учись крепко и много,
несмотря ни на что. Книги дадут тебе знания, а жизнь подскажет,
141

что делать. Ну-те-с. А насчет этого кадета ты, Степа, не
беспокойся. Ничего он тебе не сделает. Где ты ловил у острова, на
быстрой протоке,— там река протекает по казенному лугу, а не
по барскому. Ну, а если тебя будет прогонять объездчик,— ты
его знаешь,— Иван Петрович,— так скажи, что я тебя послал
живцов наловить... Да и я ему скажу, чтобы он тебя не прогонял.
Ты завтра пойдешь ловить? Сходи, сходи — погода, кажется,
будет...
Вот и «завтра» наступило...
Да разве можно пропустить этот серенький день в конце лета,
когда теплый ветерок чуть волнует поверхность реки, поднимая
легкую зыбь!
— И мамка просила рыбы наловить...— словно оправдываясь,
говорит Степа самому себе.
А тут еще надо попробовать новую леску, серенькую, тонкую,
но, как струна, крепкую. Вот почему и пришел сюда Степа, на
быструю протоку, к небольшой яме с корягами на дне и кустами
тростника у берега.
Степа подготовил жерлицы и занялся ловлей живцов.
Потянуло поплавок. Пескарь! Побегав вокруг стенок небольшого
ведерка, он успокоился около дна. Вскоре к нему присоединились
еще семь пескариков.
Пропустив крючок через верхнюю челюсть пескариного рта,
как раз там, где видна «ноздря», Степа осторожно забросил
живца и надежно вогнал в землю комель удилища. Немного
подальше, у небольшого куста осоки, Степа поставил и второе
удилище.
«Теперь можно и окуньков половить. А то и подлещик
клюнет...»
Степа сменил поводок, и новый крючок с насадкой ушел на
дно протоки.
Вот на дальней жерлице беспокойно завозился живец. Леска
ходит, описывая круги. Конец удилища нет-нет и прижмется
к воде. Раз, другой...
«Щука...» — проносится в голове мальчика.
Нет. Ничего. Живец успокоился. Напряжение ожидания
улеглось. Степа успокоился и продолжал сторожить свои удилища.
Посматривающему на жерлицы Степану бросился в глаза
блестящий предмет, висящий почти у травы на ветке куста лозы.
Степа подошел и, сняв с ветки находку, внимательно
рассмотрел ее:
«Барчуки потеряли... Они на такие ловили. А если на нее
попробовать? А удочка? У них-то особенные, красивые... Спрошу
у Александра Владимировича, может, что и выйдет. Вот,
хорошо бы...»
Спрятав в карман находку, Степа сел к своему удилищу,
внимательно наблюдая и за поплавками и за жерлицами. Нет-нет,
142

а рука потянется к карману домотканных штанов и ощупает
находку.
Вечером, отдав матери пойманную рыбу, Степа побежал
к Александру Владимировичу.
— Александр Владимирович! Посмотрите, что я нашел... Как
это называется?
— Это, Степа, блесна. Блесна «байкал»: приманка при ловле
хищной рыбы, главным образом щук и окуней. Этот способ ловли
рыбы — с блесной — называется спиннинг. Это самая интересная
ловля рыбы. Но она нам не по карману. Слишком дорогая. Такую
снасть могут купить только богатые, вот такие, как алисовские
барчуки.
— Александр Владимирович! А я... А мне... как бы половить
на эту блесну?.. Не знаете?..
— На блесну? Ну-те-с... Ты будешь ловить на эту свою
находку, Степа. Леску, что отец привез, ты всю потратил? Нет? Вот
и чудесно. Принеси-ка ее завтра. Я устрою тебе такую снасть,
какой ты будешь ловить на блесну. Я научу тебя, да и молодость
свою заодно вспомню. А сейчас иди-ка, Степа, спать. Нет, нет...
Спать, Степа, спать. До свиданья. Иди...
На другой день, задолго до вечера, Степа пришел к Александру
Владимировичу, захватив с собою леску.
— Пришел, Степа? Мы пошли, Петровна! Захвати-ка с собою
вон ту удочку, Степа. Вон ту — стоит рядом...
Степа и Александр Владимирович перешли улицу и огородами
вышли на луг. По тропинке подошли к реке.
— Пойдем-ка к Быстрой протоке, Степа. Там и начнем.
Свернули влево и берегом реки направились к протоке.
— Помнишь, Степа, я говорил тебе, что щука любит жить
в ямах, под обрывами. В таких местах ее лучше всего ловить. Ну,
а вот сейчас, летом,— тут дело другое. Летом щука почти весь
день стоит в зарослях травы, поджидая неосторожную
рыбешку. Вот сюда-то и идет щука, разбойничать. Вот,
полюбуйся, какая ударила!.. Вот это-то и нужно знать каждому, кто
собирается ловить на блесну. Ну-те-с... На блесну поймаешь
только тогда, когда она будет двигаться в воде. Блесну надо
тащить. Вот для этого-то и устроены колесики, как ты их
называешь, на таких удочках, какие ты видел у барчуков. Не на
всякую блесну, Степа, поймаешь. Посмотри, как она изогнута. Когда
такую блесну тащат в воде, она крутится — «играет», как
говорят рыболовы. Вот эта блесна будет в воде крутиться. Но есть
и такие блесны, которые только переваливаются с бока на бок.
Сверкая в воде, блесна напоминает плывущую рыбку. Как только
щука заметит играющую блесну,—обязательно бросится за нею
и схватит. Ты ведь знаешь, какие они жадные — хватают все, что
только в воде движется. Не только щуки ловятся на блесну, Степа.
И окунь, и судак, и жерех — все хищники бросаются за
сверкающей приманкой. У нас с тобой нет таких удилищ, с какими бар-
143

чуки алисовские охотились. Ну и не надо. Мы и со своими
обойдемся. Давай-ка удилище и леску. Ну, а теперь смотри. Я
привязываю леску так, чтобы она была длиннее удилища — ну, вот
так... наполовину. Теперь подвязываю вот такое — обязательно
плоское, Степа,— грузило с проволочкой. Это — поводок. Можно,
Степа, струну подвязывать. Какую? Да, балалаечную или
гитарную. Я, вот, гитарную взял. К струне подвязываю блесну... вот...
т-а-а-к... Так... Ну, вот и снасть готова. Понятно?
Степа молча кивает головой и вскидывает на Александра
Владимировича большие внимательные серые глаза.
— Ну-те-с... А теперь перейдем к самому главному — начнем
учиться забрасывать блесну. Это, Степа, не легко. Смотри, как
я буду делать. Беру блесну в левую руку и делаю взмах
удилищем назад и выпускаю блесну. Ожидаю, пока леска вытянется,
и сейчас же посылаю удилище вперед... вот так... Как только
леска начнет вытягиваться — поднимаю конец удилища. Это для
того, чтобы блесна упала в воду без шума. Как только блесна
немного потонет, я начинаю тянуть леску из воды и этим
заставляю блесну играть. Посмотри, как играет! Ну, смотри-ка еще
раз... Назад... Вперед... Смотри... Клюнула!
Почти в том месте, где упала в воду блесна, Степа увидел
бурун от разворота крупной рыбы. Леска стремительно пошла в
сторону, тонко звеня. Внимательно следя за поведением щуки,
Александр Владимирович сделал несколько шагов по берегу,
вслед за уходящей в сторону щукой.
И Степа и Александр Владимирович не проронили ни слова.
Только крепко сжатые губы Александра Владимировича и глаза
Степы выдавали волнение обоих. Наконец, щука бессильно
повисла в руке Александра Владимировича.
— Ну-с, Степа, вот мы и без спиннинга обошлись. Такой
способ ловли блесной называется блеснением. Этот наш, русский,
способ ловли щук и окуней. В молодости я так ловил... Давно...
А теперь начинай-ка учиться ты. Да возьми удилище двумя
руками. Одной тебе тяжело будет. Ну-ка... Вот, вот... Э-э-э, Степа,
плохо... Повтори-ка...»
Степа старательно делает взмах удилищем назад и, выждав,
пока леска вытянется, сильным движением руки посылает
удилище вперед. Блесна летит, вытягивает леску и звонко шлепается
в воду.
— Ты легче, Степа, легче. Не надо сильно рвать удилище
вперед. Да следи за блесной. Надо, чтобы она дугу делала. Вот,
смотри...—следя за полетом блесны и приседая, говорит
Александр Владимирович, еще раз показывая Степе, как надо
правильно сделать заброс.
— Ну-ка, еще разок...
Степа вновь проделывает трудные забросы. Рядом с
пятнышками редких веснушек на степином носу блестят мелкие, словно
бисер, капельки пота.
144

— Ну-ка, Степа, отдохнем немного. Клади удилище и садись.
Посидим и посмотрим,— опускаясь на траву, говорит Александр
Владимирович.
Почти касаясь поверхности воды, пролетела ласточка. В
зарослях водорослей несколько раз всплеснула большая щука.
Около берега резко ударил шереспер и пошел на середину реки,
разгоняя впереди себя небольшую волну. С тоскливым писком
пролетела стайка куликов и опустилась на песчаной косе у
противоположного берега. Над тростниками и кугой носились про-
зрачнокрылые стрекозы, высматривая зазевавшуюся муху или
звонко-назойливого комара.
— Еще побросаешь, Степан? — спрашивает Александр
Владимирович.
— Поучусь еще,— поднимаясь с места и беря в руки удилище,
говорит Степа.
— Запомни-ка правило блеснения: летом надо водить блесну
повыше. А если ты захочешь поохотиться на жереха,— то почти
по поверхности. Ближе к осени и осенью — поглубже, почти у
самого дна.
— А разве осенью можно ловить блесной?
— Можно, Степа, можно. И хорошо. Ловят на блесну и зимой,
из-подо льда. Ловят окуней, щук. Только блесны не такие.
Специальные. И судак попадается. Особенно окуней хорошо ловить,
Степа. Мы с тобой попробуем в эту зиму. Я все приготовлю.
Брось-ка около вон того кустика-
Степа посылает блесну, и она легко падает в воду чуть правее
растущего в воде куста осоки. Поднимая удилище, Степа потянул
леску к себе.
— Александр Владимирович... Поймал!..
Удилище гнется в дугу и, чуть звеня, леска режет воду.
— Поводи ее, Степа, Пусть себе уходится. Спокойней,
спокойней. Не рви удилища... Нагни, скорей нагни...
Степа видит, как щука уходит от берега, вытягивая леску и
поднимаясь к поверхности. И одновременно с тем, как Степа
опустил удилище, над водой показалась выпрыгнувшая вверх
щука. Щука упала в воду, и рука вновь почувствовала
сопротивление рыбы.
— Подтягивай ее теперь к берегу, да и сам-то не стой на
месте, а отходи, отходи... Вот и все. Вот у нас и есть по одной.
Ты что молчишь-то, Степа? А?
— Хорошо... Александр Владимирович... Я еще приду сюда
завтра... Обязательно приду...
Степан Андреевич умолк. Молчали и мы. Впечатление от
услышанного рассказа было настолько сильным, что говорить не
хотелось. Так прошло несколько минут. Мы сидели молча,
внимательно разглядывая серый пепел потухшего костра, каждый
по-своему переживая услышанное.
Ю Рыболов спортсмен, кн. IV

И. Толоконникое
НА ОМУТЕ
Прошлым летом я проводил свой отпуск на Сейме. Река эта
живописная, с глубокими омутами, быстрыми перекатами и
тихими заросшими заводями. И рыбы в ней много.
У соседей на задворках валялась старая плоскодонка. Я ее
проконопатил, залил варом и стал, таким образом, владельцем
довольно сносной посудины. В нескольких местах я сделал
приваду и всегда был с уловом. Лещи попадались здоровенные, с
хорошую сковороду, и оттенка какого-то особенного: не то
червонного золота, не то старой бронзы.
Случилось так, что занемог я скоро «сомовьей болезнью».
Сидишь на заре, удишь, а вокруг как будто женщины вальками
белье колотят — жирует рыба. Я скоро стал хорошо разбираться
в этой речной музыке. Звонкий, хлесткий удар, как ладонью с
размаху,— это на перекате бьет крупный жерех. Если шум, плеск,
чавканье какое-то около травы в заводях и вода кипит, как в
котелке,— значит, окуневая стая загоном охотится. А то вдруг
ухнет так, что вздрогнешь, ударит, как в пустую бочку. Это сам
«хозяин» водоема — сом — поднялся со дна «позоревать». Такой
солидный звук, что рыбацкому сердцу невозможно переносить
его без содрогания.
Разные я способы ловли сома и разные наживки
перепробовал, однако почти впустую. «Племяннички» по два-три
килограмма попадались, а настоящая рыба не брала. И посоветоваться
не с кем. Колхозники все в поле: сенокос в самом разгаре.
Перед отъездом приятели-ребятишки меня надоумили.
— Вы бы,— говорят,— в соседнюю деревню к дедушке Фролу
сходили. Он всю рыбацкую науку превзошел, а сейчас давно не
ловит, живет на покое, ревматизм его донимает, да и стар стал
очень.
146

В тот же день пришел я к деду. Посидели мы на завалинке,
побеседовали по душам, подымили «самосадом».
— Помогу я твоей беде,— говорит.— Хорошему человеку как
не пособить. Заходи завтра, так и быть мы с тобой на рыбалку
разок съездим. Хочется мне молодость свою вспомнить. Будем
мы с тобой квочить сома.
— Как — квочить?
— Не торопись, сам увидишь.
На другой день явился я, как уговорились, и не узнаю дедушку.
Светится весь детской радостью, хлопочет у сундучка. Ковыляет
с клюкой по избе, разбирает свое снаряжение.
— Ты свои удочки дома оставь,— посмеивается.— Они нам
будут ни к чему. «Хозяина» надо моей снастью ловить.
Отобрали мы крученой здоровой бечевы, такой, что хоть
человека выдержит, крючки чудовищного размера, целую сумку
всякого добра и выехали.
Километров десять гнал я лодку вниз по реке. Дед у кормового
весла с «дорожкой» управлялся и выудил три щуки.
— Меня, старика, рыба любит,— говорил он каждый раз,
вытаскивая добычу.
Приехали мы на место уже далеко за полдень. Сейм здесь
широко разлился. Дедушкин омут будто художником выписан —
тростниковые заросли, куга; кувшинки горят в заводи. Широкий
плес с одной стороны, а с другой — развесистые ветлы, коряги,
завалы леса у берегов. А вода тихая, темная, загадочная.
— Глубина здесь непомерная,— говорит дед,— самая сомовья
яма, исконное их обиталище. Давненько я тут не бывал, здоровье
не позволяет, а каких богатырей прежде вытаскивал, сказать —
не поверишь!
Причалили мы повыше омута, закусили. Дедушка стал снасти
перебирать, а я по его заданию отправился за лягушками и
живцами. Когда солнце стало опускаться за лес, рыбак мой
забеспокоился, заторопился. Достал из корзины какой-то продолговатый
предмет, завернутый в холщовое полотенце, и протянул мне.
— Вот он, наш знаменитый инструмент — рыбий вабик.
— Я с интересом стал рассматривать клокушу. Это была
деревянная полая чашечка, вроде ботала, но на короткой рукояти —
костыле. Ударишь ею по воде, и раздается своеобразный
квакающий звук, несколько сходный со звуком погружаемого в воду
стакана. Он-то, оказывается, и подманивает сома.
Мы отплыли повыше омута, насадили на крючки свою насадку
и спустили ее отвесно под лодку. Течение медленно влекло нас
вниз по реке. Приходилось только чуть подправлять кормовым
веслом. Дед то и дело ударял по воде клокушей. Проплыв таким
образом через весь омут, мы осторожно около берега поднимались
опять до переката и снова бросали весла, подергивая рукой
насадку. В дальнем конце омута время от времени раздавался такой
шум, как будто кони разыгрались на водопое.
10*
147

Вдруг мою руку с бечевой неожиданно так рвануло, что кепка
слетела в воду. Непреодолимая сила тянула снасть вниз под
лодку, в черную глубину.
— Что, сом взял? — хрипло выдохнул дед.— Не бери его на
перелом, не справишься, уйдет. Пускай ему шнура да поторма-
живай, пусть он поработает, водяной черт! Пусть притомится.
Какое там тащить... Упираясь коленом в корму и обжигая
пальцы, я скупо сдавал лесу, прилагая отчаянные усилия, чтобы
не вывалиться за борт. Лодка ходуном ходила. Мы уже
зачерпнули пару раз, еще немного — и перевернемся. А страшная
воловья сила рвала снасть из рук.
— Дед, шнур кончается,— в отчаянии крикнул я.
— Сам вижу,— бросился он закреплять конец за кольцо в носу
лодки.— Ничего, он нас на буксире покатает, помается!
И верно. Лодку резко развернуло и поволокло. Когда она,
наконец, остановилась, я стал понемногу выбирать на себя снасть,
но это удавалось недолго. СоМ снова дернул, и мы поплыли.
Сколько времени шла эта борьба? Полчаса или полночи?
Разве учтешь время, когда все в тебе, как предельно натянутая
струна, когда пальцы дрожат и пересыхающее горло схвачено
спазмой. И возятся двое в темноте, путая руки, а под лодкой
бурлит вода и бунтует и бесится попавшаяся рыбина.
Но вот сом стал заметно сдавать.
— Топор я уронил, старый пес,— застонал дед.— Чем же его
нам оглушить-то? Придется его на плес вытаскивать. Ага, рыба
замаялась! Не давай ему передышки!
В темной воде лунным пятном мелькнуло светлое брюхо.
Я приподнял голову сома и дал ему основательно глотнуть
воздуха. Он уже совсем ослабел и колодой потащился за лодкой.
Выскочив в воду, я стал выводить его на отмель. Дед с размаху
ударил его веслом, и мы общими усилиями выволокли рыбу
далеко на берег. Сом медленно раскрывал широченную пасть.
Больше не пришлось мне квочить сомов: пора было уезжать.
Когда мы в деревне взвесили рыбину, она вытянула больше двух
пудов. Сильно заинтересовал меня этот интересный вид ловли.
Я уже и клокушу себе стал в Москве делать. Жаль только, что
дедушку больше не увижу. Прислали мне письмо, что умер старик.

Константин Фару тин
УЖЕНЬЕ САЗАНА НА «ЗАЙЧИКА»
— Вы не удили сазана на «зайчика»? — удивился Николай
Гаврилович.— Это же бесподобная ловля, это... да разве
объяснишь ее вот здесь, сидя за столом. Нет, друзья мои, надо испытать
самим.— Он придвинул к себе пепельницу и отряхнул в нее пепел
с папиросы.
Рассказ Николая Гавриловича об уженьи сазана на «зайчика»
произвел на нас тем более сильное впечатление, что беседа
происходила зимой, когда метельные и морозные дни и ночи медленно
чередовались и тоска по теплым сказочным дням рыболовного
сезона становилась невыносимой.
И вот в такое-то далекое до сазаньего сезона время мы узнали
об интересном уженьи сильной, осторожной рыбы на «зайчика».
Потерял я на жизненном пути Николая Гавриловича, где он
сейчас — не знаю. Возможно, тоже ждет не дождется конца зимы
и мечтает о теплых, погожих днях...
...Советские субтропики. Асфальт шоссе Сухуми — Тбилиси
черной нескончаемой лентой несется под колесами мотоцикла. За
Очамчирами, что в пятидесяти пяти километрах от Сухуми, наш
поворот вправо, к морю. Грунтовая дорога проходит селениями.
Здесь нет привычных деревянных изб и домов, стоящих по краю
дороги. Здешние дома так упрятаны в зелени, что их с дороги
не видно. Только калитки, встречающиеся в живых изгородях, да
мостки через дорожные канавы заставляют догадываться, что
в этой сплошной зеленой стене есть дома, есть жизнь, есть люди.
Вот и море. Бескрайней гладкой долиной простирается оно
до горизонта. Белый гребень однобалльной зыби медленно
набегает на низкий песчаный берег. Дорога становится неустойчивой.
Галька и песок заставляют мотоцикл спотыкаться, и нужно умело
149

вести его, чтобы не развернуться поперек дороги и не свалиться
вместе с Михаилом Михайловичем в горячий песок.
Неустойчивой дороги немного. За мостом через речку Окуми
дорога под прямым углом поворачивает влево, затем снова
выравнивается и идет параллельно морю, но уже в километре от него.
Я изредка посматриваю вправо, на небо.
— Вы что смотрите? — спрашивает меня Михаил
Михайлович и наклоняется, чтобы в треске мотоцикла услышать ответ.
— Смотрю на солнце, на зорьку бы не опоздать,— отвечаю ему
и прибавляю газку. Мотоцикл ускоряет ход, но неровности дороги
подбрасывают его, приходится сбавлять скорость. «Ижик»
недовольно ворчит, но скоро успокаивается и ровно катится, выбирая
на дороге надежные тропки.
Свернув с дороги вправо, мы подъехали к озеру, т. е. туда,
куда нам и нужно. Одним концом озеро упирается в море. Сейчас
выход в море завален прибойным песчано-галечным валом. По
мере прибыли воды в озере после дождей она размывает этот вал
и устремляется в море. Во время шторма или сильного прибоя
громадные волны забрасывают выход в море валом из песка и
гальки, закупоривают озеро. Когда мы приехали, озеро было
закупорено.
Другой конец озера заканчивается тремя рукавами —
протоками. Протоки упираются в опушку леса, сплошь увитого
лианами. Это озеро пересекает низменную часть суши от моря до
леса поперек и называется Поперечное озеро. По рассказу одного
местного жителя, в озере много сазана, есть лобан и щука и
изредка попадается на удочку некрупный окунь. Озеро оживленно.
Вот лобан сделал три метровых подскока и торпедой пронесся по
зеркальной глади озера. Частые всплески какой-то крупной рыбы
раздаются в прибрежной траве.
Когда мы забросили удочки, солнце опустилось на край моря.
Михаил Михайлович расположился недалеко от меня с двумя
удочками. Я ограничился одной, наживив крючок красным
навозным червем. Все внимание на поплавках, но клева нет. Вот уже
и солнце ушло куда-то в морскую даль, и, как обычно на юге,
сразу же наступила темнота, а поплавки наши как завороженные
застыли в полной неподвижности.
— Пропала зорька,— сказал Михаил Михайлович, подходя
ко мне.
— Ну что же, будем надеяться на утро,— подбодрил я
товарища.
Из-за сплошной стены гор показалась раскаленная добела
луна. Взглянув на гладь озера, я увидел в воде луну, увидел того
«зайчика», о котором когда-то рассказывал в зимний вечер
Николай Гаврилович.
«Зайчик» был от меня далеко — на середине озера.
— Михаил Михайлович,— волнуясь, сказал я,— смотрите,
«зайчик»! — и показал ему на отражение луны в воде.
150

— Вижу, ну и что же? — уйгеился он и стал закуривать.
— Сейчас попробуем,— ответил я, взял удилище и пошел к
протокам искать такое место, где бы «зайчик» был от меня
близко.
Подойдя к протоке-рукаву, я невольно остановился. Меня
поразило нескончаемое чмоканье, чавканье в воде около берега.
«Сазаны»,—подумал я, и меня охватило сильное волнение.
Остановившись так, что «зайчик» находился в узкой протоке,
в центре чмоканья, я осторожно опустил в освещенное
«зайчиком» пятно насадку. Затаив дыхание, стал следить за поплавком,
который стоял в «зайчике», как в блестящем чайном блюдечке.
Ждать почти не пришлось. Поплавок качнулся, медленно стал
погружаться в воду и пошел из «зайчика». Я потянул. Рыба
заходила по протоке. Подоспевший Михаил Михайлович осторожно
ухватил и вынес на берег килограммового сазана. Волнуясь,
объяснил ему, как ловить, и торопливо забросил насадку
в «зайчик».
Немедленная поклевка, вываживаиие — и опять красавец-
сазан лежит в сетке. Мой товарищ торопливо, но осторожно ушел
на другую протоку. Скоро я услышал в его стороне приглушенные
слова, плеск рыбы, возню. «Зайчик» работает и у него»,— решил
я, не сводя глаз с поплавка. Поклевки следовали одна за другой.
К девяти часам вечера чмоканье начало затихать, клев стал
редким и прекратился совсем к десяти часам.
Тяжело нагруженные рыбой, мы пошли к лесу на более сухое
место — ночевать.
Утром чмоканья у берегов в протоках не было. Изредка
клевал мелкий сазан. В протоке, где мы ловили на «зайчика», глубина
была не больше четверти метра. У берегов протоки была ряска,
середина протоки была чистая. Сазан вечером, в темноте, вышел
к берегу кормиться и подброшенного на удочке червя брал без
всякой осторожности.
Николай Гаврилович оказался прав. Ловля сазана в лунные
ночи на «зайчика» добычлива и интересна.

Хрис. Херсонский
ЛЕЩ В КАНАЛЕ
— Вы, конечно, знаете, как это бывало до сих пор в канале
Москва — Волга,— рассказывал Григорий Иванович.—
Облисполком каждой весной выпускал торжественное постановление: с
такого-то числа три недели ловить леща запрещается. А некие
рыбопромысловые дяди, без тени в глазу, спрашивали: ну, а
сорную-то рыбу отлавливать можно?.. Всякого там ерша и
плотвичку?.. И добивались специального «примечания к пункту»...
А там уж — кто этого не поймет? — выезжали они с неводами
прямехонько к местам лещевых нерестилищ. Ночку выбирали
потемнее и «по ошибке» вынимали всю лещовую стаю. Затем делали
вид, будто ведать не ведают, как это произошло, и с удивлением
рассматривали.под фонарями серебряных красавцев, точно в
золотом масле купавшихся в собственной икре и молоке. А рыба без
воды, естественно, начинала засыпать. И дальше — проще
простого... Куда было, скажите пожалуйста, теперь девать заснувших
лещей? Не выбрасывать же их обратно за борт, где они пойдут
чайкам на съедение? Ну и везли на рыбозавод. По дороге вздыхали.
Вот мол невзначай какая стряслась оказия! Ловили мы неводом
подлеца ерша, а тут неизвестно каким ветром надуло лещей...
Так хитрили кое-какие рыбаки из года в год. Появились среди
них даже тонкие специалисты, вроде прославившегося под
Москвой бригадира Натальи Павловны Зуек с ее бригадой... За один
май они выполняли чуть ли не весь годовой план и получали
премии. А поголовье ценнейшей рыбы с каждым годом
катастрофически таяло...
В общем, на бумаге выходило гладко — строгий запрет
хищнической ловли имеется. Забота о завтрашнем богатстве страны как
будто налицо. А на деле...
Но вот, наконец, в этом году кто-то в областном исполкоме —
пожелаем ему доброго здоровья — сказал: — Хватит! Все сети
на время нереста леща — под замок!
Славно отнерестилась весной рыба на канале и прилегающих
155

водоемах! Стаи отложили икру, а после разбрелись лещи кто
куда. Принялись жировать и растить новую икру для будущей
весны.
Приходилось ли вам читать в книгах, что в Норвегии и
Швеции, когда нерестится лещ, в церквях отменяют колокольный
звон? А ведь нет нужды ходить за добрыми традициями так
далеко. Это наш старый русский обычай — убирать все, что может
помешать весной лещевым стаям. В Новгородской области и на
Псковщине помнят об этом до сих пор. И недаром в Чудском
озере гуляют лещи по двенадцать килограммов и больше!..
Подумать только — экий красавец! Силища же должна быть у такой
махины!
Словом, как бы там ни было, но пошла в этом году по всей
Москве слава о лещах на нашем канале... И правда: как никогда
раньше, лещ стал охотно брать на удочку. Понаехали к нам из
столицы спортсмены — артисты, художники, писатели, генералы,
уж и не говорю о старых любителях этих мест. Понабили в
водоемах кольев для сиж. А на дно посыпалась в изобилии каша,
размоченные сухари... Для приманки, как всегда, лучше всего шли
красные черви и выползки.
Потом было обнаружено, что стайки леща перекочевали в
самый канал на глубину четыре-четыре с половиной метра. Об этом
в тот же день оповестила «Вечерняя Москва». Тогда
потребовалась от рыболовов новая сноровка. Ловили с берега. Крючки
с наживкой приходилось забрасывать очень далеко — на двадцать
и даже тридцать метров. Сидели мы на острых скользких камнях.
Ноги в ссадинах, синяках... Все ничего бы! Но вот беда — как
только подходит теплоход или самоходка-баржа, так торопись —
вытаскивай удочки и отбегай назад. Иначе вода неудержимо
понесет поплавки и лески.
А потом пришла новая беда. Напали на нас ерши. Да как!..
Просто отбоя не стало. Пронюхали, где ждет их обильная пища,
и накинулись на наши крючки. Мочки из мелких червей
заглатывали, нахалы, без остатка и наглухо повисали на лесках. А
толстых выползков хватали за хвосты и стаскивали напрочь. Ну,
совсем не давали рыболовам ни отдыха, ни срока. Пришлось
стерпеть и это. Лещи первое время ни на что не брали так охотно,
как на червей, так что менять насадку, переходить на манную
кашу еще долго никому из нас не хотелось...
Да и чего только не вытерпит спортсмен ради блаженной
минуты, когда поплавок — длинное, белое, с красным концом перо —
начнет, казалось бы против всех законов логики, меланхолично
вылезать из воды, пока не поднимется, шутник, во весь свой
могучий рост... Потом, так же не торопясь, клонится набок и
ложится плашмя и спустя минуту, которая кажется тебе
вечностью, начинает тихонько плыть в сторону.
Спокойнее, рыбак! Сдержи себя,—еще рано! Возьми конец
удилища и жди... Но вот красный кончик поплавка снова припод-
156

нимается и сейчас же другой его конец будто нехотя начинает
уходить вниз —в воду... Вот оно дрогнуло и пошло быстрее...
Осторожная и неторопливая рыба лещ, но теперь уже можно быть
уверенным, что червяк лещу понравился и неповоротливый
ленивец, довольный, пошел гулять дальше. Тут и подсекай!..
Живая, упористая тяжесть ходуном ходит на дальнем конце
лески!.. Удилище гнется в три погибели. Это лещ, там на дне,
старается удержаться возле подводных кочек, ракушек и песка,
ищет, за что бы замотать леску, которая его тянет. Вот он рывком
поворачивается к рыболову боком, и широкое, как сковорода,
тело рыбины всей своей площадью опирается на массу воды.
К его усилиям прибавляется теперь еще ее сопротивление.
Осторожнее, осторожнее, не дайте лещу оборвать леску! Выводите
добычу не спеша. Еще одно-два мгновения и, убедившись, что
упор, скажем, на левый бок ему не помогает и леска, несмотря
ни на что, неодолимо поднимает его со дна, лещ мощным броском
поворачивается к вам правым боком, снова левым...
Но все ближе и ближе рыба к поверхности воды. Постарайтесь
дать лещу глотнуть воздуха — тогда буян сразу ошалевает и,
улегшись на бок на воду, скользит к вам безвольно, подобно
блину. Готовьте подсачек. И не думайте без него вынуть крупного
леща!
Три-четыре таких шумных поклевки за утреннюю зорю, и
долгое ожидание рыболова вознаграждено ни с чем не сравнимыми
переживаниями. А были у нас дни, когда удачливые спортсмены
при ловле на четыре-пять удочек вынимали за день до двенадцати
лещей!.. На Клязьминском и Пестовском водохранилищах каждый
лещ весил в среднем около двух килограммов, а возле Степань-
кова и Витенева от восьмисот граммов до полутора килограммов...
Так было в июне и первой половине июля,— заканчивал свой
рассказ Григорий Иванович.— Потом лещи стали брать все реже
и реже. Рыболовы переходили на новую приманку. Пошли в ход
орешки из манной каши со всякими примесями... Но вскоре уже
все наши хитрости стали тщетными.
— Не осталось леща?.. Выловили?
— Какой там!.. Только наелся он каши досыта и сделался не
так прост...
Григорий Иванович замолчал, и в его голубых, по-детски ясных
глазах можно было прочесть, что он уже давно и глубоко
вынашивает волнующую его мысль... Помедлив, он спросил:
— А как вы думаете, так ли уж много хозяйственной пользы
бывает государству от рыбозаводов, находящихся возле самой
Москвы — невдалеке от городской черты? Я говорю, например,
про тот рыбозавод, что у Хлебникова, на Клязьминском
водохранилище.
Мы согласились, что, разумеется, экономической пользы от
такого рыбозавода немного. Это каждому должно быть ясно...
Вероятно, стоимость сетей, лодок, катера, горючего, содержание
157

помещения и оплата труда рыбаков вместе с их директором стоит
почти столько же, сколько рыба, сданная ими государству.
— А теперь представьте себе,— оживился Григорий
Иванович,— сколько бы пользы получили москвичи, если бы вовсе была
запрещена в окружности Москвы километров на тридцать пять-
сорок всякая ловля сетями кому бы то ни было!..— Глаза
Григория Ивановича заискрились.— Да вы посмотрите, что зимой и
летом делается на реках и озерах вокруг столицы! Уже не тысячи,
а десятки тысяч рабочих, инженеров, людей искусства и науки
выезжают на воду — отдохнуть, освежить силы — и берут с
собой удочки! Прогулка в сочетании со спортивной рыбной ловлей
укрепляет здоровье человека. Мне не нужно вам говорить, как
это вместе с тем обогащает душу, воспитывает любовь к
природе, развивает наблюдательность, находчивость. А разве не
ради этого государство строит повсюду стадионы, водные
станции и дома отдыха? Мы же, рыболовы, просим немного: пусть
хотя бы под Москвой сетевая ловля будет строго-настрого
запрещена. И пусть рыбозавод, вместо того, чтобы вычерпывать здесь
последние остатки рыбы, напротив, разводит побольше сазанов,
судаков, сигов, лещей, щук, язей, голавлей. Ничтожный расход
окупится сторицей! А какими тогда чудесными станут уже через
три-четыре года прогулки с удочкой вокруг Москвы и даже в
самом городе! Ну, хоть бы сделать такую пробу лет на пять!..

А. Авилов
РЕДКИЕ СЛУЧАИ НА РЫБАЛКЕ
Ведите дневники!
Наступил мой отпуск. И в первый же день началось
исключительное, редкое для июля, чисто осеннее ненастье: шквальный
северный ветер гнул деревья, бесконечный дождь уныло
барабанил в окно, температура упала до 8—12° Казалось, что никогда
уже не будет жаркого лета, которое стояло всего два дня
назад!
Ловля, которую я с таким нетерпением ждал, отодвигалась на
неопределенный срок...
К счастью, я захватил с собой в отпуск рыболовные записи —
дневники и, перелистывая их, вновь переживал успехи и доса-
дывал на неудачи.
Скупые, сжатые записи, которые непосвященному показались
бы только регистрацией фактов, так скрасили мое вынужденное
безделье, что я искренне жалел о том, что начал вести их
систематически только с 1924 г.
Одновременно некоторые уже почти забытые мною эпизоды,
на которые я, возможно, и не обратил раньше должного
внимания, как мне теперь показалось, приобретали интерес не только
для меня одного.
Выбрав наиболее интересные случаи, которые мне пришлось
наблюдать за последние 25—30 лет, я решил рассказать о них
своим товарищам-рыболовам.
Так появились эти заметки.
Рыбьи вкусы
О вкусах не спорят, но все же «вкусы» разных рыбьих пород
в основном установлены: вряд ли кому-нибудь придет в голову
ловить окуня на кузнечика, плотву на живца, щуку на хлеб и
леща на спиннинг!
159

Однако за долгие годы рыбалки пришлось наблюдать всякие
случаи, причем некоторые из них не всегда легко объяснить...
В начале января 1927 г. я ставил на ночь донки на налима в
одном из правобережных притоков Оки. Живцом служил мелкий
ерш.
Утром, осматривая донки, я на одну из них, к моему
глубокому удивлению, вместо ожидаемого налима вытащил
полукилограммовую плотву!
Она взяла ерша с головы, так что у нее из пасти торчал только
кончик ершиного хвоста.
Донка была оснащена одинарным крючком № 4 без
металлического поводка. Ерш был насажен за губу. Глубина на месте
ловли была около метра. Дно песчано-иловатое. Течение слабое
(но рядом проходила сильная струя).
Случаи поимки плотвы на спиннинг описаны в рыболовной
литературе (например, Антоновым в книге «Заметки рыболова при-
московской полосы», Москва, 1926 г.). Приходилось наблюдать
на озере Сенеж и поимку плотвы на «голую» зимнюю блесну, но
никогда больше я не наблюдал и не слыхал, чтобы плотва брала
на живца!
16 мая 1948 г. десять московских рыболовов ловили
спиннингом на реке Сестре в районе станции Техника (выше пересечения
Сестры с каналом имени Москвы).
Клева не было никакого. Вода в реке была мутноватая
вследствие каких-то работ, которые велись километрах в 10—12 выше
по реке. Пройдя вверх километров 6 и основательно прохлестав
каждое интересное местечко, мы часам к 3 вернулись к месту
стоянки нашей автомашины.
Ловить дальше было бессмысленно.
В довершение ко всему у моего удилища треснула трубка на
верхнем колене, и о нормальном забросе не приходилось и
думать.
Мы уже собирались уезжать, как вдруг кто-то из участников
поездки обратил внимание на всплески рыбы у самого берега,
недалеко от нас. Я подошел к берегу и сделал недалекий заброс
вдоль травы.
Почти сейчас же последовал не резкий, но вполне отчетливый
удар, и после подсечки на леске заходила довольно сильная рыба.
Товарищи подошли ко мне поближе и... каково же было наше
общее удивление, когда я подвел к берегу и вытащил
килограммового... леща!
Вначале мы думали, что я его случайно забагрил, но
оказалось, что он захватил в рот маленький тройничок моего белого
2-сантиметрового «спиннера», так что два рожка тройника
пронзили его нижнюю губу изнутри. Мы долго обсуждали этот
случай, стараясь найти ему наиболее вероятное объяснение. При
160

этом один из участников поездки (В. М. Васильев) припомнил,
что в августе 1938 г. при ловле на вечерней заре на Оке ему в
течение часа попались на спиннинг два килограммовых леща.
Возможно, что в описанном мною случае при мутной воде лещ
«ошибся» и принял маленький «спиннер» за что-то другое
(бабочку?), но Васильев поймал лещей при нормальной
прозрачности воды.
В июне и июле 1934 г. мы с приятелем (И. Н. Шокиным)
часто ловили рыбу на реке Уче, близ деревни Чапчиково *
Ловили мы с плотины маленькой местной гидростанции, ниже
которой был большой глубокий омут, сильно закоряженный и
очень рыбный.
Сквозь деревянные створы плотины местами прорывались
небольшие струи воды, которые скатывались по дощатому
настилу в омут. Эти струи несли нити шелковника (на который
ловились язь и плотва) и много мертвых насекомых.
У самых досок настила на этих насекомых хорошо брали на
легкие поплавочные удочки, при спуске около метра, плотва,
подлещик и, что нас сначала удивило, окунь (который на червя
не брал совершенно). В данном случае это объяснялось, повиди-
мому, обилием естественной прикормки, к которой рыба
привыкла.
Но в августе 1951 г. во время ловли плотвы поплавочной
удочкой на кузнечика в зарослях устья реки Сестры мне за одно
утро попалось четыре окуня.
Повидимому, окунь не брезгует и другими насекомыми,
которые попадают в воду.
В июле 1929 г. я ловил уклеек на легкую «верховую» удочку
в мельничной канаве. Уклейка мне нужна была в качестве
насадки для ловли шересперов с плотины «поверху».
Насадкой служило одно муравьиное яйцо. Спуск от поплавка
до крючка был 10—12 см.
Над канавой росли столетние ветлы, которые касались друг
друга ветвями и создавали постоянный полумрак. Рыбе,
повидимому, было плохо видно рыболова на берегу, а ему, наоборот,
хорошо было видно, что происходило внизу в прозрачных струях
воды.
Стаи уклеек, сновавшие взад и вперед, временами
разлетались в стороны: их гоняли небольшие шересперы.
Вдруг, совершенно неожиданно для меня, к моей
микроскопической насадке подплыл один из шересперов и спокойно втянул
ее в рот. Снасть была явно не по нему, но я все же «принял бой».
Положение осложнилось тем, что канава имела отвесные
берега, а подсачек вместе с остальными удочками остался наверху.
Все же хорошая волосяная леска и тончайший жилковый по-
♦ Теперь эти места покрыты водами Учинского водохранилища.
11 Рыболов-спортсмен, кв. JV 161

водок при помощи гибкого удилища выдержали порывы рыбы,
и, в конце концов, мне удалось совершенно утомить ее. Шереспер
лег на бок и только шевелил плавниками.
Воткнув удочку комлем в берег канавы, я в два прыжка
очутился около подсачка и через несколько секунд благополучно
подхватил им рыбу. Хотя этот шереспер весил всего килограмм,
он был, пожалуй, самым «трудным» моим шереспером.
Налимы
Стояло жаркое, но дождливое лето 1935 г. В этот год мы с
приятелем часто ловили рыбу на реке Воре, недалеко от ее
устья, у ст. Монино.
22 июня вечером нас застала сильная гроза, которую мы
пересидели, забравшись в воду, сложив свои вещи, завернутые в
плащ, под густой куст ольхи.
После грозы наступила чудная теплая ночь. Мы с донками
расположились на песке повыше омута, а по берегу расставили
жерлицы, на которые в те годы на Воре хорошо брала щука.
Часов в 10—11 вечера на одну из донок, на выползка,
попался небольшой налим, что хотя было и не по сезону, но не
особенно нас удивило, так как гроза обычно нарушает их летнюю
неподвижность. Около часа ночи я заметил, что какая-то рыба
плещется на песчаной отмели у самого берега. Ночь была очень
темная, но, наклонившись, я увидел черную спину рыбы,
которую даже не покрывала вода.
Я быстро схватил ее руками и выбросил на берег. Оказалось,
что это был налимчик граммов на триста.
...Мне до сих пор непонятно, почему он выполз на такую мель
и что он там делал.
В конце июля и в августе того же года стояла теплая
пасмурная погода. Часто шли дожди.
Налимы на Воре ночью на выползка и на живца ловились
систематически. В 6 часов утра, когда уже давно прекратился клев
налима, на донку, стоявшую при входе в омут, На выползка взял
налим граммов на восемьсот. Мы отнеслись к этому как к
случайному явлению.
Но через неделю при ловле на том же месте в то же самое
время снова попался налим точно такого же размера.
К сожалению, нам не пришлось больше ловить в этом омуте.
Возможно, дальнейшая ловля помогла бы установить наличие
определенной налимьей «тропы», по которой в одно и то же время
налимы откуда-то возвращались в омут после ночных прогулок...
С ловлей налимов у меня связан еще один интересный случай.
В конце апреля 1930 г. на донки, поставленные на ночь на
крупного ерша, мне попались два килограммовых налима.
162

Когда одного из них стали потрошить, то в желудке
обнаружили какой-то предмет, по форме и величине напоминавший
крупную личинку навозного жука (сальника). Состояла эта
«личинка» из зеленоватой массы с резким запахом ворвани. Эта
масса легко разрезалась перочинным ножом, при этом нож
наткнулся на что-то твердое. Оказалось, что в середине массы
находятся остатки крупного одинарного крючка, перееденного
на три части.
...Повидимому, природа позаботилась о том, чтобы сначала
изолировать крючок от стенок желудка налима, а затем постепенно
его уничтожить. Для этого в желудке стали вырабатываться
какие-то специальные вещества, обволакивающие и разрушающие
сталь крючка.
Налим был нормального для своего размера веса, и, наверное,
крючок в желудке ему уже не мешал.
Остатки этого крючка до сих пор хранятся у меня на память
об этом интересном случае.
Кот-разбойник
Кошки довольно ловко вылавливают даже живую рыбу из
бадеек рыболовов, при этом они совершенно не боятся мочить
лапки. На рыболовных станциях озера Сенеж, «Клязьма» и
других оставлять живцов в лодке в бадейке с водой нельзя: к утру
не останется ни одного.
Но лет 25 назад мне пришлось встретить кота-разбойника,
который совершенно оригинальным способом добывал рыбу,
причем только крупную.
Это был большой старый белый кот. Жил он в
полуразвалившемся мельничном сарае и днем обычно не показывался.
На промысел он выходил часам к 12 ночи, когда рыболовы
обычно дремлют на берегу около потухающих костров...
Однажды на вечерней заре я поймал на донку двух
подлещиков, плотву и подъязка. Посадив рыбу на кукан, я с одной
удочкой часов в 11 вечера направился в мельничную канаву половить
леща. Просидев безрезультатно часа полтора, я направился
обратно к своим удочкам и, когда находился от них шагах в
пятидесяти, услышал резкий и продолжительный звон бубенчика:
повидимому, взяла какая-то крупная рыба.
В ту же минуту мимо меня промелькнул большой белый кот.
Он стремительно несся от моих удочек, видимо, испуганный
внезапным звонком. Ночь была лунная, и я хорошо его
разглядел.
Когда я вытащил попавшегося крупного язя и хотел посадить
на кукан к ранее пойманной рыбе, то обнаружил кукан с рыбьими
головами на берегу.
Это была работа белого кота. Каждую ночь он совершал
обход береговой линии у самой воды против костров рыболовов,
11*
163

и если обнаруживал веревку, которая с берега была опущена в
воду, то хватал ее зубами и, пятясь назад, вытягивал на берег на
кукане иногда даже довольно крупную рыбу. Дальше он или
расправлялся с ней на месте или отгрызал ей голову, которую
оставлял на кукане, а туловище уносил с собой.
Рыболовы ругали кота, грозили его поймать и убить, но не
могли не отдать должное его сметке и ловкости.
Щука на кукане
В 1924 г. мы большой компанией ловили рыбу на Оке,
километрах в 15 выше г. Коломны.
В этом месте реку с двух сторон, примерно на одну четверть
ее ширины с каждой стороны, перегораживают каменные гряды,
насыпанные перпендикулярно берегу для того, чтобы усилить
течение на середине реки для углубления ее фарватера.
Ловить с этих гряд было очень удобно. Ночью на донки, на
пескаря, хорошо брал некрупный судак; попадались голавли до
килограмма весом.
Вдруг утром мы услыхали какую-то возню у берега, где были
привязаны наши куканы с рыбой.
Оказывается, огромная щука (12—15 кг) схватила
килограммового голавля на кукане и пыталась утащить его.
Мой приятель схватил кукан и потащил щуку на берег. Она
бешено крутилась и плескалась, но не выпускала голавля из
пасти, и только когда ее вытащили почти наполовину из воды
на камни, она сильно ударила хвостом, обдала нас брызгами и
исчезла в глубине.
От голавля на кукане осталась почти одна голова.
В дальнейшем мы стали привязывать к куканам около головы
рыбы большой (сомовий) крючок.
Я помню несколько случаев поимки таким способом довольно
крупных щук, но такой гигант больше уже не подходил к нашим
куканам.
Поимка редкой рыбы
31 июля 1952 г. при ловле в проводку пескаря и ельца на
реке Горстовке, против ст. Подрезково, на опарыша мне
попалась странная рыбка. Она была темнокоричневого цвета с
черными пятнами и почти черной головой. Брюшко было белое,
с фиолетовым оттенком.
По расцветке и по складу она походила на маленького
налима, но тело ее было гораздо толще, а голова была сплюснута
сверху. Сильно выпуклые глаза расположены близко друг от
друга — не по бокам, а в одной плоскости сверху головы. На
голове с боков имелись наросты, напоминающие ушные отверстия.
Больше всего ее голова походила на голову лягушки.
164

При консервировании раствором спирта и формалина цвет ее
изменился — стал значительно светлее.
Оказалось, что эта рыба — подкаменщик, описанный Л. П.
Сабанеевым в его книге «Рыбы России».
Пропавший кружок
Досадно потерять кружок. Но если ловить внимательно, этого
можно почти всегда избежать.
Так, например, за 20 лет ловли я потерял всего два кружка:
один во время внезапной бури на озере Сенеж, а другой при
абсолютном штиле в Витеневе (Пяловское водохранилище).
В этом последнем случае кружок был утащен под воду рыбой
и, вероятно, зацеплен за корягу.
Особенно тщательно надо следить за кружками (и чаще
считать их) при ловле судака в сумерках вечерней и утренней зорь.
Хотя, по утверждению Л. П. Сабанеева *, судак, попавшийся
на кружок, далеко с ним не уплывает, мне пришлось убедиться,
что это не всегда так.
В августе 1952 г. в туманное пасмурное и ветреное утро при
ловле на Осташковском плесе Клязьминского водохранилища
я вдруг потерял из виду самый дальний кружок.
Видимость даже в бинокль была очень плохая, ветер
сильный, другие кружки шли быстро, и начавшиеся перевертки не
давали мне возможности как следует заняться поисками.
Прошло часа полтора. Постепенно ветер стих и стало
проглядывать солнце.
Не только белые палочки всех моих кружков, но даже все
кружки моих соседей четко вырисовывались на темносинем фоне
воды.
Моего кружка нигде не было видно.
Просматривая в бинокль водоем во всех направлениях, я,
наконец, на противоположном конце его обнаружил белую точку
перевернутого кружка.
Попавшийся небольшой (килограммовый) судак утащил его
от «Бухты радости» под Осташково.
Когда я приблизился к кружку, он довольно быстро плыл уже
почти в обратном направлении, параллельно берегу.
Какое расстояние мог бы проплыть судак с кружком, если бы
на своем пути он не встретил берега?
Аналогичный случай произошел со мной на этом же
водохранилище в 1951 г., когда такой же величины судак утащил кружок
почти от Троицкого залива до деревни Чиверево.
На Пестовском водохранилище в августе 1949 г., при ловле
против дома отдыха МХАТ, метрах в двухстах от себя я заметил
* С а б а н е е в Л. П., «Рыбы России», Москва, 1911 г., стр. 48.
165

одинокий не перевернутый кружок, который плыл мне навстречу —
против слабой волны.
Несколько переверток почти подряд отвлекли на время мое
внимание, и я потерял кружок из виду. Однако он сам напомнил
о себе, появившись буквально в нескольких метрах от моей лодки.
Теперь было видно, что леска с него смотана и он плывет
довольно быстро, оставляя за собой след на гладкой поверхности
воды.
Хороший 2-килограммовый судак окончил свое путешествие
в моей лодке.
Кругом на водоеме никого не было.
На рыболовной станции среди рыболовов также не нашлось
хозяина потерянного кружка.
Наконец, выяснилось, что этот кружок — из инвентаря
станции: его накануне брали напрокат какие-то начинающие
рыболовы и потеряли вместе со своим «счастьем!»

В. Марке в ич
ЛОВИТЕ КАРПОВ ПОД МОСКВОЙ!
Третий год я провожу лето в деревне Марфино, в 30 км от
Москвы по Дмитровскому шоссе. Меня привлекает сюда не
только живописная природа с искусственными прудами и
заросшими островами, но и увлекательная, полная острых
переживаний ловля карпов на удочки.
5 лет назад в эти пруды было выпущено несколько десятков
тысяч мальков карпов. Проточная вода и обилие корма создали
благоприятные условия для размножения карпов.
В этих прудах водится также много другой рыбы: щука, окунь,
язь, плотва, линь и карась. Летом сюда приезжает много
любителей-рыболовов, но с удочками, не приспособленными для ловли
карпов, и большинство из них возвращается домой с
поломанными удилищами или порванными лесками. Если раньше карпы
ловились здесь небольших размеров, 1—2 кг, на «сатурновую»
леску 0,3 мм, то уже в 1953 г. такую леску карпы свободно
обрывали.
Пришлось сменить кончики бамбуковых удилищ на более
упругие и оснастить их лесками из крученого капрона толщиной
1 мм.
Особенно много было разочарований с крючками, которые,
как правило, ломались, и только крючки хорошей закалки
выдерживали сильные порывы карпов.
Наступили жаркие июльские дни. На рассвете карпы с шумом
стали выпрыгивать из воды и подходить к берегу на кормежку.
Лришла пора ловить их на удочки.
С вечера я подкормил карпов разваренным измельченным
картофелем пополам с хлебом и утром еще до рассвета
отправился на рыбалку. С берега поставил три удочки с насадкой из
кусочков недоваренной картошки и стал ждать поклевки.
Томительное ожидание поклевки, а затем напряженная
борьба с вываживаемым карпом, полная острых переживаний,
надолго остаются в памяти.
167

Вот и теперь я ждал поклевки, а сам думал, чем окончится
эта борьба, выдержит ли новая оснастка.
Начинало светать. Из-за верхушек деревьев показалось солнце
и стало слепить глаза. Пришлось немного подвинуться в сторону,
чтобы удобнее следить за поплавками. То там, то здесь
выпрыгивали карпы из воды: скоро начнется клев.
Ко мне подсел знакомый дачник, который по утрам совершал
прогулку, и я попросил его немного задержаться, чтобы помочь
мне подсачком вытащить карпа.
Ожидать пришлось недолго. Карпы стали подходить к берегу,
и возле поплавков появились пузыри. Вскоре у крайней слева
удочки закачался поплавок и затем стремительно ушел в воду.
Это была поклевка, характерная для карпа. Я схватил удилище
и резко подсек. Вода забурлила, а удилище согнулось.
Наколовшись на крючок, карп рванул в сторону, но крепкая
капроновая леска выдержала этот напор. Тогда карп стал
метаться из стороны в сторону, затем поднялся к поверхности воды
и бросился к берегу в траву. Наступил ответственный момент
вываживания карпа. Я вспомнил свои прежние ошибки, когда
я брал леску в руки и старался подтащить карпа поближе к
берегу и подцепить его подсачком. Обычно дело кончалось
катастрофой, потревоженный карп снова бросался вглубь водоема,
вытягивая леску в линию с удилищем, и обрывал. Теперь я
держал удилище в руках, не давая слабину леске, а мой приятель
приготовил подсачек.
Но вот карп вырвался из травы и бросился вглубь водоема,
вытягивая леску с удилищем в прямую линию. Обрыв лески был
неизбежен, и я бросил удилище в воду. Здесь мне пришлось
пожалеть, что мои удочки не были оснащены катушками. Карп
медленно тащил удилище на середину водоема, затем повернул
к мосту и поплыл в другой пруд.
Я шел с подсачком по берегу и наблюдал, где остановится
карп. Долго таскал удилище карп по второму пруду, пока не
запутался в траве в конце пруда на мелком месте.
Пришлось раздеться и лезть в воду. Поймав удилище, я стал
подсачком нащупывать карпа в траве. Обессиленная рыба стояла
неподвижно и спокойно дала себя подхватить подсачком. Буян
оказался небольшим, весом 5 кг, но хлопот наделал много.
Сидевшие на берегу рыболовы поздравляли меня с удачей,
а мой приятель сидел на старом месте и добросовестно следил
за остальными двумя удочками. Но поклевок больше не было,
и мы вернулись на дачу.
На рыбную ловлю карпов я стал ходить почти ежедневно и
редко возвращался без добычи. Все же один раз карпам удалось
порвать крепкую капроновую леску и дважды поломать удилища
при соединении у втулок.
Однажды мне пришлось наблюдать курьезный случай с одним
юным рыболовом. Карп утащил у него удилище; тот бросился за
168

ним в воду, догнал удилище на середине пруда и вдруг стал
кричать о помощи. Оказалось, что карп опутал его леской и не давал
свободно плыть. Катающиеся на лодке выручили незадачливого
рыболова, но карп оборвал леску и ушел.
Один московский рыболов ловил как-то карпов с лодки на
удочки, оснащенные катушками, причем удочки лежали на борту
лодки свободно и не были закреплены.
За утро карпы утащили у него две удочки, которые от
тяжести катушек затонули. Представляете себе его досаду. Почти
целый день с шестом он их искал, но найти не мог. Больше этот
горе-рыболов не показывался на водоеме. Ясно, что удилища при
ловле карпов с берега или с лодки обязательно надо закреплять,
чтобы карпы не утаскивали их в воду.
По своему характеру ловля карпов требует усидчивости и
особой выдержки. Настоящий любитель будет упорно и
настойчиво сидеть на одном месте и вернется домой с жирными,
мясистыми карпами или без поклевки — пустой.
В статье т. Федулова из второго сборника
«Рыболов-спортсмен» говорится, что «брать на удочку карп начинает перед
нерестом в начале мая и потом со второй половины июня, а
особенно активно в августе и в сентябре» (стр. 194). Вероятно, в эти
сроки ловят карпов на Харьковщине, но в Подмосковье карпы
берут на удочки только в течение двух месяцев (июль — август)
и уже в начале сентября их не поймаешь, так как вода становится
холодной, карпы уходят аа глубину и там забиваются в коряги.
Насадка для уженья карпов здесь иная, чем предлагает т. Фе-
дулов. Основной насадкой являются кусочки недоваренного
картофеля, овсянка или круто приготовленная пшенная каша.
Выезжать на рыбалку рекомендуется с вечера, чтобы успеть
подкормить карпов, желательно ловить вдвоем, чтобы оказать
помощь друг другу при вываживании. В день ловли лучше не
бросать прикормку, так как наевшиеся карпы могут не
дотронуться до насадки.
Приближение карпов заметно по массе пузырьков, которые
выпускают рыбы, роясь на дне, и если эти пузырьки поднимаются
возле поплавков, то вскоре должна последовать поклевка. Карпы
ищут корм на дне, поэтому насадку нужно класть на дно.
Под Москвой карпов ловят не только в Марфинских прудах,
но и в Косино — на озере Белом, на ст. Балашиха — в городском
пруду, на ст. Железнодорожной — в Савинских прудах, в
Царицыно — в верхнем пруду и в других местах.
Однако этот увлекательный вид спорта еще недостаточно
осваивается любителями-рыболовами.
«Скучная рыбалка,— говорят некоторые из них,— мне нужно,
чтобы все время клевало».
Но я не променяю острую и увлекательную борьбу с
разбушевавшимся красавцем-карпом на другую рыбалку.

С. Швецов
НА ГОРОХ В ПРОВОДКУ
Это было еще задолго до Отечественной войны. Мне довелось
видеть на Волге, как один старый рыболов удил язей на горох
в проводку. В то время я увлекался охотой по перу и не был
рыбаком.
Мой брат, неутомимый рыбак, уговорил меня поехать с ним
в выходной день с подпусками и заодно посмотреть на старого
«язятника» поближе.
В следующий выходной день, в прекрасное июльское утро,
мы отправились в лодке к месту рыбалки. Там уже сидел на
своем месте старик. Лодка его стояла вдоль течения и была
укреплена на вбитых в дно кольях. В руках у деда был
основательный шестик, толстый конец которого упирался ему в живот.
На мой вопрос, что за шест старик держит в руках, брат
насмешливо ответил: «Это у него удилище». Мы подъехали ближе и
пожелали деду: «Клев на рыбу». Дед не ответил.
Бросив якорь невдалеке от деда, мы стали готовить подпуска.
Пока мы насаживали на крючки червей, дед успел вытащить
несколько солидных язей. Вытаскивал он их без сачка, выдергивая
из воды прямо в лодку, как плотвичку. После того, как язь был
снят с удочки и опущен в садок, дед вынимал из кармана
стеклянный флакон, из которого выкатывал на ладонь горошину,
насаживал ее на крючок и снова обеими руками делал заброс. Мне
казалось, что вершина его удилища была никак не тоньше
обыкновенного карандаша.
Брат говорил, что вчера старик привез около двух пудов
язей. Если бы я сейчас не видел, как дед бросал в свой садок
язей, я бы никому не поверил, что на одно удилище можно так
много наловить крупной рыбы. Об этом старике говорили, что
никто здесь не может ловить язей так, как он. Брат уверен, что
дед «знает какой-то секрет» и что он всегда бросает приваду,
содержимое которой никто не знает. Знают только, что он удит
на горох.
170

В последний год войны по состоянию здоровья мне пришлось
забросить ружье. Я решил заменить охоту рыбной ловлей на
удочку.
Река Кокшага впадает в Волгу ниже Чебоксар. Своим сред*
ним течением она вливается в леса Марийской АССР, которые
тянутся непрерывно до самой Волги.
На родной Кокшаге среди друзей и знакомых было немало
любителей-удильщиков. Когда я рассказывал кому-либо из них
о волжском язятнике и рекомендовал попробовать удить на горох,
никто не верил, что на горох вообще можно что-либо поймать.
Я твердо решил освоить ловлю язя на горох в проводку. В
засоренной корягами Кокшаге было много язя. В прежние годы,
проводя дома летние каникулы, я часто ездил в Низа (так наши
удильщики называют лесную Кокшагу) с ружьем. Плавая в
ботинке, в прозрачной воде реки то здесь, то там можно было видеть
стайки язей.
В этом году отпуск у меня начинался в конце июня. Еще
задолго до отпуска все было подготовлено для поездки в «Низа».
В назначенный день мы с племянником в одной лодке
отправились на Вязовую яму, где всегда было много язя.
Путь предстоял далекий. Придется плыть километров 60. На
Старом перевозе решили ночевать. Здесь удили вечер и утро.
Удили на горох, на овес и на червя. На горох не получили ни
одной поклевки. На овес и на червя брала плотва. Удили в
проводку. Юрий перестал верить в мой горох.
Плывем 48-й км. Вот и пасека, а отсюда километров 10 до
Вязовой. День солнечный. В некоторых местах под коряжинами,
иногда на глубине 2 м, мы видели крупную рыбу. На мелких
травянистых местах бродили стайки плотвы и подъязков. За
следующим перекатом должна быть Вязовая. Перед ней узкое
мелкое плесо. А вот и знакомый дуб и тальники на высоком берегу
перед входом в яму. Ветви тальника свисают с берега и почти
касаются воды. Под ними глубина не более 1,5 м.
Здесь я всегда видал язей. Бросаем весла. Лодка медленно
плывет по течению. Смотрим внимательно под нависшие кусты.
На дне те же толстые дубовые коряги и пень наполовину
замытый песком. Язи есть. Снова поднимаемся выше. Перед кустами
осторожно втыкаем «притыч» — длинный березовый шест с
острой железной пикой на комле. Дно крепкое. Пика с трудом
входит в плотный песок. Ставим лодку с таким расчетом, чтобы
можно было делать проводку возле нависших ветвей.
Просидели около часа, меняя время от времени насадки.
Никакого клева. Под самые ветви к берегу, где видны были язи,
забросов сделать нельзя.
Решили очистить от нависших ветвей участок на берегу и
посмотреть на язей сверху. Берег был отвесным, метров до 3 в
высоту. Причалив лодку и захватив топор и котелок с привадой,
осторожно подходим к самому краю берега. Сквозь листву с тру-
171

дом рассмотрели пень. Коряги местами были хорошо видны.
Язей не было видйо. Начинаем осторожно срубать ветви
тальника и оттаскивать их дальше от края. Когда ветви были убраны,
перед нами открылся «аквариум». Все на дне при солнечном
освещении было хорошо видно. Несмотря на нашу возню с
сучьями, язи не скрылись. Они спокойно разгуливали возле пня,
исчезая иногда под корягами.
Из-за укрытия начинаем бросать в воду горошины. Не берут.
Бросаем овес, хлеб, червячков. Горох, овес и мятые шарики
хлеба доходили до дна не тронутыми, а червей теребила мелочь.
Овес и горох хорошо были видны на песчаном дне, но язи не
обращали на них внимания.
Недалеко от пня, ближе к середине речки, лежала толстая
коряга. Вершина ее уходила в яму. Из-под коряги изредка
показывались крупные язи. Они неторопливо направлялись к пню,
обходили его и, идя по течению, скрывались один за другим под
наносом травы и сухого мусора, застрявшими на торчащей из
воды коряге. Из-под наноса группами выплывали некрупные язи.
Эти, не доходя до пня, направлялись к толстой коряжине.
Некоторые из них скрывались под корягою, а другие шли вдоль нее
вверх по течению. Мы насчитали до двадцати рыб от 500 г до
1,5 кг. Крупных было немного. Решили разбросать весь наш
запас пареного гороха с овсом возле пня и проследить, будет ли
его подбирать рыба.
Едва ли еще где можно встретить такое удобное место в
естественных условиях, где можно свободно наблюдать за жизнью
рыбы.
Начали горстями бросать приваду. Горох, падая в воду,
шумел, как град, но рыба этого шума не боялась. Язи все так же
спокойно совершали свои прогулки. Другой рыбы, кроме мелкой
плотвы, в «аквариуме» мы не заметили.
Невольно я вспомнил волжского деда и его «секрет» уженья.
А может быть, он пользовался пахучими маслами, о применении
которых так много пишут в руководствах. Ну, поживем —
увидим, решили мы и отправились к своей пристани. Я занялся
разведением костра. Нужно было приготовить что-либо для обеда и
запарить свежей привады. Юрий раскинул палатку и забрался
на отдых. Весело запылал костер. Повесив над огнем котелок и
чайник, я занялся собиранием сухих сучьев для ночлега.
Примерно через час я решил заглянуть в «аквариум».
Изменений нет. Привада лежит на дне. Язи попрежнему спокойно
плавают. Бросаю две-три горошины. Не берут. Бросаю еще.
Горошины, плывя по течению, спокойно ложатся на дно иногда
перед самым носом какого-либо язя.
Прошло часа четыре. Котелок с привадой я поставил в
горячую золу на месте костра, чтобы допаривалась. Солнце
снижалось, и пока оно не скрылось за лесом, я пошел еще раз
посмотреть в «аквариум» и побросать свежезапаренных горошин Но
172

что это? На дне я не увидел ни зернышка. Язи, как мне
показалось, плавали оживленнее, некоторые у самой поверхности, тогда
как до этого они гуляли возле дна. Бросил горошину. Вот она,
колеблясь, по течению, приближается ко дну и... исчезает во рту
небольшого язя. Бросаю вторую горошину — та же картина.
Тут я разбудил Юрия. Захватив щепотку горячего гороха, он
быстро исчез в кустах. Через несколько минут я подошел к нему.
Он стоял как зачарованный. Каждая брошенная им горошина,
не успев дойти до дна, подхватывалась некрупным язем.
Солнце скрылось за лесом. Мы разгрузили лодку, чтобы
утром не создавать лишней возни. Продукты убрали в палатку
и устроились на ночлег.
Ночь была теплая. Обоим не спалось. В палатке душно.
Послышался отдаленный гул. Где-то гроза. Если придет сюда,—
утренняя рыбалка пропала. В «аквариуме» слышались всплески
рыбы.
Наконец, начало рассветать. Наскоро выпив из термоса по
кружке чаю, мы уложили в лодку все необходимое для рыбалки
и осторожно поплыли к «аквариуму». Закрепившись на
приколах, разбросали немного гороха. Спуск сделали такой, чтобы
насадка не задевала дно.
Ну, Юрий, начнем!
Насадили по горошине. Одновременно опустили от самого
борта насадку. Когда она поравнялась с местом, где был пень,
поплавок быстро исчез. Подсечка. Есть!
Почти одновременно подсек Юрий, Его крючок с силой
вылетел из воды. Посоветовал ему не делать резкой подсечки.
Подведя добычу к лодке, я подсачил ее. Оказалась плотва
весом 800 г. Видимо, среди язей, которых мы вчера наблюдали,
была и плотва. Но вот и Юрию что-то удалось подсечь. Язь!
Дальше невозможно описать, что мы оба переживали. Язи
клевали непрерывно. Иногда попадала крупная плотва. Крючок
у рыбы всегда .приходилось извлекать из верхней губы, где он
сидел крепко. Почти не было безнаказанного срыва насадки.
Крупных язей не попало. Самые крупные были не более 800 г.
«Секрет» волжского деда раскрыт. Клев не прекращался, хотя
солнце уже поднялось над лесом. Стало припекать, да и
бессонная ночь и дальняя дорога утомили. Пришлось сделать перерыв,
вычистить и подсолить рыбу и отдохнуть.
Послышался отдаленный гул грома. Надвигалась гроза.
Вскоре скрылось солнце. Где-то на вершинах деревьев прошумела
листва. Вот и над «аквариумом» закачалась вершина дуба. Вдруг
совсем рядом зашумели вершины овин. Упали первые крупные
капли. Начался сильный дождь, вскоре перешедший в ливень.
Костер залило, о разведении огня вновь нечего и думать.
Пришлось возвращаться домой.

И. Ловцов, М. Ройзман
ЛОВЛЯ РАКОВ ЗИМОЙ
С первых дней июня вы можете купить свежих раков.
Колхозники и рыболовы-спортсмены из рабочих вывозят их на
тихорецкий базар мешками. Большущие раки, похожие на крабов, и
совсем маленькие, величиной с таракана! Называются они длинно-
палыми кубанскими раками, одни старые, другие молодые,
которых и ловить запрещено, а вот добывают, не дают подрасти.
У колхозных рыболовов на возах громадные ивовые корзины
с разными раками. Покупай, каких желаешь! Живых, зеленовато-
черных, пахнущих тиной, или вареных — красных, вернее
розовых, с белыми брюшкамр. Кубанского рака сколько ни вари, а он
всегда белесый — такая уж порода!
Колхозники не ловят мелких раков, а если попадаются,
выбрасывают обратно в воду. Живи, подрастай, набирайся весу!
Я и отец очень любим раков, и летом упрашиваем мать
покупать их на базаре. Она всегда соглашается, но с одним условием.
— Куплю живых, а варить будете сами!
— Безусловно, живых, —отвечает отец,— мы как-нибудь
сварим!
Вернувшись с работы, отец быстро раздевается, а я бегу за
дровами и растопляю плиту, которая сложена на дворе.
Переодевшись, отец берет таз с раками, накрывает его листом фанеры
и идет на улицу к водопроводному крану. Он тщательно
несколько раз моет раков, приговаривая:
— Чтоб ни пыли, ни грязи, ни тины!
Я в это время приношу большую кастрюлю, луковицы, укроп,
несколько лавровых листочков, перец и соль. Налив в кастрюлю
воды, ставлю на плиту. Отец чистит лук, нарезает укроп, потом
все специи и соль ссыпает в кастрюлю. Как только вода
забурлит, бросает в кипяток раков и долго их варит.
— Чем больше рак варится,— говорит он мне,— тем он
вкуснее!
Потом на дворе, под тенью вишен, мы рассаживаемся всей
174

семьей и с аппетитом едим раков. В кастрюле остаются красные
панцыри, разбитые клешни да желтые спины с рачьими
животами. Все это идет курам.
Мать говорит, что курам вареные раки очень полезны: куры
лучше несутся.
Пиры с изобилием раков у нас бывают только летом. В
степных озерах, которые питаются из речонок или подземных ключей,
в это время хорошо ловятся раки в рачевни или бредни. Но для
рыбака раки — бич! Забросит он насадку, глядит,— пошел
поплавок в сторону, утонул. Рыбак вытаскивает леску, а на крючке
ни червяка, ни рыбки! Правда, бывает, попадается сам
разбойник-рак. Рыбак тут же у живого рака отламывает хвост —
раковую шейку, снимает панцырь, вскрывает клешни и нанизывает
на крючки своих удочек. На эту превосходную насадку охотно
идет крупный окунь, любит раковое мясо сазан, жадно хватают
его и щурята.
Пройдет лето, подуют ветры, забегают по степи жирные
русаки, кубанские речки, пруды и озера покроются льдом — и конец
ловле раков!
Но, оказывается, не всегда так бывает, как заведено веками!
Однажды в январе, когда в Тихорецке морозы дошли до 16°,
к нам зашел пасечник Терновской.
— Був на рынке, шкуры волчиные здавал. Да думка пала,
треба пошукать друзей. Вот что я кажу! Ракив ловить вам не
треба? Добрий рак нынче на Челбасе. Речка Челбас наша не ве-
личка, а рак дюже добрий!
— Вы шутите, Семен Трофимович,— удивился отец,— кто
ловит раков зимой?
Пасечник улыбнулся в свои седые казацкие усы, опаленные
табаком, и лукаво прищурил глаза.
— Я не шуткую, ни-ни. У меня и думки такой не было, шоб
вас в морозяку водой кропить. Крещение прошло. Я кажу другое.
Ловить ракив из-пид льда треба. Гарная ловля, богацко ракив
добудете!
— Нужна какая-то снасть, а мы и летом раков не ловили...
— Це дило не болыиенькое. Треба тилько карзина добрая,
одежа теплесенькая, да машина бегучая...— в глазах пасечника
опять забегали лукавые огоньки.
Вижу, отец заколебался. А меня очень заинтересовала ловля
раков зимой. В жизни не слышал даже про это.
— Поедем,— пристал я к нему,— Смотри, день солнечный,
у тебя свободное время, и Челбас рядом!
— Выдумали в мороз мокнуть,— вмешалась мать.
— Ни, хозяюшка, никакой водице нема, тилько воздух
наичистейший буде! Якая же в морозяки злейшие вода? Замерзнут —
до хаты добегут. Тебе треба подрубать дровец, ракив варить, як
твои хлопцы до дому приидут.
Отец недоверчиво посмотрел на пасечника.
175

— Не врешь?
— И думки такой нет! А побачите ракив, добре слово Тро-
фимычу кажите.
— Ладно, поверю,— и он подошел к телефону и позвонил
своему приятелю-рыболову, у которого был свой «Москвич».
Приятель долго расспрашивал о такой небывалой ловле, но ехать
отказался, обещав выслать машину со знакомым шофером.
Мы стали одеваться. Мать вытащила валенки/ полушубки,
шапки-ушанки и кожаные на меху рукавицы. Я переглянулся с
отцом, но делать нечего: пришлось молча подчиниться
материнским капризам. И только успели мы надеть эти зимние доспехи,
как за окном загудела машина. Отец схватил корзину — и на
двор! Мать только успела сунуть мне узелок со снедью.
Через час мы были на берегу Чел баса. У берегов густо
щетинились желто-бурые пеньки скошенных камышей. Ветер
припорошил их снежком, и на светлом насте ярко отпечатывалась лента
лисьих следов. Лиса осторожно прошла мимо камыша,
покопалась под кустиками и направилась за Челбас к белевшим хатам
степного хутора.
Отец наклонился над следом, внимательно осмотрел и заявил:
— Видишь, куда на охоту нужно съездить! Лис здесь,
наверное, много. Зачем этой плутовке по льду гулять, когда сейчас
в степи мышей хватает?
Он еще что-то хотел добавить, но нас нагнал пасечник. Он
заходил к своему родственнику, в селение, что раскинулось вдоль
Челбаса. Дав отцу палку метра два длиной с длинным гвоздем
на конце, повернулся и стал пешней пробивать лед. Когда лунка
была готова, Терновской обратился к отцу.
— Треба эту штуковину,— кивнул он на палку,— ткнуть до
самого дна, и крути там, накручивай в едину сторону. Почуял,
травы на гвоздь намотались, наибыстрейше тащи на лед. А потом
шукай в травах ракив.
Отец с сомнением осмотрел конец палки, пощупал гвоздь,
который был вбит поперек нижнего конца этого шестика и
выдавался вперед сантиметров на десять.
— Що, железяку не бачил? — строго спросил пасечник,
заметно раздражаясь.— Не бачил, так учись!
Он с сердцем вырвал из рук отца необычайное оружие,
Опустил до самого дна в прорубь и стал руками крутить палку в
одну сторону.
— Ну и народ пошел, добре слова не мае,— ворчал пасечник.
Минуты через три он быстро вытянул палку, на конце
которой завился большущий комок бурых отмерших водорослей,
скинул на лед и, взглянув на меня, сказал:
— Шукай ракив!
Найдя маленькую палочку, я стал осторожно разбирать
водоросли. Отец наклонился и вдруг радостно крикнул:
— Смотри рак, гляди, там второй!
17о

— Ну сбрехал, чи ни тебе старый Трофимыч? — с улыбкой
сказал пасечник, хлопнув отца по плечу.
— Я и не думал, что ты соврешь. Нет, но раз не видывал
такой снасти, как же я мог ей ловить. Вот показал, спасибо тебе,
теперь я сам возьмусь.
— Ну-ну! — усмехнулся новый учитель раковой ловли.
Отец взял пешню, пробил лунку и засунул палку с гвоздем.
Он старательно накрутил на гвоздь новый комок водорослей,
выбросил на лед и крикнул мне.
— Выбирай!
А дальше я уже не успевал за отцом складывать раков в
корзину.
— Шукай, шукай, не оставляй лисам,— подгонял меня
пасечник.
Тут я догадался, что лиса, наверное, по ночам подбирала
не взятых рыбаками раков, поэтому и попала на лед Челбаса.
Но неудачно: до нас в этом месте, видимо, еще никто не
промышлял раков.
— Ей богу, не верил,— вскоре сказал отец, закуривая.— По
совести говорю, не верил. Вот, черт побери, какая занятная ловля!
— Ты слухай, чего старшие скажут!
— Видишь послушал! — усмехнулся отец, рубя новую лунку.
Когда солнце пошло на закат, со степи поднялись стаи ворон
и галок, стали шумно усаживаться на густые ветви кленов и
белых акаций, разросшихся перед степным селением. Мы с трудом
подняли полную корзину замерзших раков и двинулись к машине.
Вечером отец пригласил к себе своих приятелей-охотников и,
угощая их свежими зимними раками, рассказывал, как их ловят.
— Русский человек до всего мастер,— сказал один из
гостей.— Усмотрел кто-то, что рак зимой ползает под водорослями,
понял, что добыть надо эту траву, с ней попадут и раки.
Кажется просто, но ведь до этой простоты нужно дойти,
понаблюдать, испытать орудия лова.
12 Рыболов-спортсмен, кн IV.,

В. Глазырин
ПО МАЛЫМ РЕКАМ ПОДМОСКОВЬЯ
Если разложить перед собой карту Московской области, взять
в руки циркуль и, отложив по масштабу карты 60 км, описать из
центра Москвы круг, то этот круг для московских рыболовов-
любителей будет не чем иным, как подмосковной зоной
спортивной рыбной ловли.
Не будем перечислять общеизвестных мест рыбной ловли в
Подмосковье, они и так популярны среди московских
удильщиков. Лучше обратим внимание наших друзей-удильщиков на те
глухие места с непуганой рыбой, которые малоизвестны и
поэтому редко посещаются даже самыми заядлыми рыболовами.
Правда, в эти углы иногда надо пробираться пешком. Конечно,
практический успех в ловле рыбы, даже в самом «рыбном» месте,
где рыба, как говорят, «лезет на голый крючок», зависит от
самого удильщика, от его опыта и умения примениться к местным
условиям.
Река Воря
Семейные архивы Аксаковых сохранили нам сведения, что в
свое время С Т. Аксаков частенько и очень удачливо обуживал
омуты и заводи реки Вори под Хотьковым и Абрамцевым. В
классических «Записках об уженьи рыбы» автором описана плотва,
достойная натюрморта кисти большого живописца. Натурой для
описания послужил типичный экземпляр этой породы рыб из
улова знаменитого удильщика на Ьоре. Плотва здесь
действительно изумительно красива. Щедрая природа сберегла нам в
этой реке аксаковские экземпляры плотвы и до настоящих дней.
Стремительная, полугорного типа, Воря втекает в
Подмосковье из Дмитровских нагорий, покрытых густыми чащобами
хвойных лесов. Как бы стараясь согреть свои холодные воды, она
все время стремится к югу, к солнцу (средняя температура воды
в Воре ниже на 0,5—2° воды соседних с ней рек). Пробегая по
лугам, лесам, между ложбинами и возвышенностями,
спускающимися к узкой долине реки, она течет и мелкими порожками,
и часто образует глубокие омуты-вертуны, глухо шумит под
красными глинистыми обрывами, нежится в спокойных заводях. Есть
178

на Воре несколько узких горловин, где она, как бы стиснутая
клещами, с гневным ревом, бросая комья пены, ведет яростную
борьбу с преградами и, преодолев их, спокойно разливается по
луговым просторам.
Воды Вори чисты, светлы и прозрачны.
Сохранившаяся до наших дней древняя народная легенда
рассказывает:
«У красавицы Клязьмы было много сынов и дочерей и самые
любимые из них — кареглазый Киржач и волоокая Воря. Кир-
жач был храбр, бесстрашен и неудержим в своем стремительном
беге. Однажды, уже будучи старухой, Клязьма призвала к себе
удалого молодца Киржача и веселую певунью Ворю. Киржач,
следуя на зов матери, напролом устремился к ней через дремучие
леса, яры и буераки и припал к ногам любимой матушки у
огромного лесистого холма, где ему пришлось схватиться с врагами,
преградившими путь, и разбить их наголову. Этот холм и
посейчас носит, в память этой битвы, название — Воинова гора.
Воря на призыв матери стремительно понесла свои воды по
зеленым долинам и между высоких холмов. Предстоящая встреча
с матерью наполнила ее радостью, и она пела на каменных
порогах свои журчащие неизбывным весельем песни и танцевала,
делая по лугам причудливые извилины. Возле древнего
поселения людей — охотников за лосями (сейчас деревня Лосино-Пет-
ровское) — Воря слилась в объятиях с матерью, лаская светлыми
струями уже потемневшие от старости воды Клязьмы, ободряя,
поднимая к жизни их течение».
Прошло много лет, аксаковские места обмелели, заросли
травой, почти наполовину высохли внучки Клязьмы, дочери Вори:
Торгоша, Талица, Пажа, Пружонка и Любосейка,— но
рыболовные места остались, переместившись ниже.
Под деревней Каблуково, просторно раскинувшейся между
рекой Ворей и Богородским дремучим лесом, в омутах и на
течении много всякой рыбы. Ловить здесь можно на все виды снасти.
Здесь есть и лещ, и крупные голавли, увесистая плотва, попадает
окунь, много щук, ерша. Преимущественные насадки: навозный
червь, мотыль, иногда опарыш, в жаркие дни незаменим
ручейник; жерлицы следует наживлять пескарем. Ловить рыбу лучше
всего на левом берегу, выше деревни.
Деревня Мишнево значилась по поселенным спискам еще при
царе Иване Васильевиче Грозном; по преданию, сохранившемуся
в устной молве, первым поселенцем — основателем починка на
берегу Вори был донской казак Мишня, из числа государевых
ратных людей, участвовавший вместе со своими сыновьями в
осаде Казани. Сейчас это большое колхозное селение с отлично
поставленной кустарной промышленностью, здесь ткут и шьют
лучшие, какие только есть в продаже в московских магазинах,
шелковые и шерстяные галстуки, украшенные искусными узорами.
На северовосточной окраине Мишнева расположена местная
12*
179

гидроэлектростанция, и воды шумливой Вори высоко подняты
плотиной. У плотины и выше (километров до 2 вверх) водится
всевозможная рыба: крупный лещ (попадают особи до 3—4 кг),
плотва аксаковского типа, с чеканной чешуей (до килограмма
весом), редкая в подмосковных водоемах красноперка, средние
голавли, крупные окуни, мелкие ерши, елец и подуст; в заводях —
линь. Есть очень глубокие омуты с крупной щукой. Все места
здесь хороши, выбор может удовлетворить желание и вкус самого
взыскательного удильщика. Под плотиной в вертуне-водовороте,
образуемом движением лопастей турбины, резво, с наскоку, клюет
на мотыля очень крупная плотва и средний голавль. Берега реки
всюду сухие, во время весеннего половодья на них наносит много
древесного хламу —в летние ночи рыболов всегда обеспечен
топливом для костра. Наживки здесь те же, что и для района
Каблуково.
Добираться до этих мест — от Преображенской заставы
автобусом № 29 до моста у деревни Каблуково или до деревни Тру-
бино; от Последней до Мишнева 4 км, к востоку (вправо) лесной,
хорошо накатанной дорогой, проходимой в любое время года для
всех видов автотранспорта, поворот у сельской церкви, мимо
школы.
Устье реки Вори — у деревни Корпуса и выше. До станции
Моиино, Ярославской ж. д., ехать электропоездом, от станции до
деревни Лосино-Петровское (с 5 до 23 часов) курсируют
автобусы. От последней автобусной остановки следует идти мимо
аптеки на мост через реку Клязьму (150 м), миновав этот мост,
по тропинке повернуть вправо и через 5 минут спокойной ходьбы
вы уже на устье Вори. По пути автобуса, при въезде в Лосино-
Петровское, вы проезжаете мимо излюбленных мест отдыха
корифея русской сцены и основоположника реализма в русском
драматическом театре М. С. Щепкина, где сохранилась как музей
церковь, построенная им на собственные средства.
От устья Вори до деревень Пятково (левый берег) и Савинки
(правый берег) до 5 км, здесь все места, за редким исключением,
хороши и могут добычливо обуживаться, разве только кроме
жарких июньских дней — периода бурного цветения вод.
Но самое примечательное место — это на остатках бывшей
когда-то здесь мельницы имения, принадлежавшего одному из
питомцев гнезда Петрова — Якову Брюссу, против деревни
Корпуса. В этом большом мельничном омуте есть места глубиной до
10 м, профиль дна уступчатый. Здесь водятся очень крупная
плотва и большие голавли, изредка попадают подъязки, много
крупного ерша и редкостно могучих раков, окунь почти
отсутствует. Наживка главным образом опарыш, мотыль, навозный
червь, ручейник, в августе и сентябре — хлеб и перловая каша.
По всей Воре, с появлением на лугах кузнечика, а возле вод
стрекозы, хорошо берут на этот вид наживки голавли.
Рекомендуется ловить нахлыстом.
160

На правом берегу Вори, в 150 м от свай, под бывшим брюссов-
ским имением, находится большой старый пруд этого имения,
сейчас это территория санатория ВЦСПС, где лов рыбы спортивными
снастями разрешен. Пруд обильно заселен крупным золотистым
карасем, жадно клюющим на мотыля, красного червя и опарыша
(к концу июня клев замирает). Добыча рыбы здесь на удочки
могла бы быть всегда изрядной, если бы клеву отборных карасей
не мешали мелкие и вездесущие пескари и гольцы.
У деревни Савинки, в лесу, есть несколько небольших прудов,
называемых по старой памяти «монастырскими». Пруды эти очень
захламлены, но все же можно разыскать чистые места, здесь
клюет также отменно крупный карась, на живца берут довольно
крупные щуки.
Река Уча с притоком Скалбой
Уча — один из многоводных притоков Клязьмы. Ниже
старинного села Федоскино, известного своими мастерами росписи
миниатюр по лаку, Уча прерывается большим водохранилищем
канала имени Москвы и после этого устремляет свое течение
к поселку Ивантеевка, где подпирается целой системой плотин.
Уча течет тут в низких заболоченных местах, медленно,
бесшумно, и перед Ивантеевкой как бы совсем прекращает свое
движение, превращаясь в озеро. Возле Ивантеевских плотин
в Учу вливает свои быстротекущие воды речка Скалба. Она
выходит из лесных массивов, расположенных западнее шоссе
Москва — Ярославль.
На Скалбе, в 3 км выше Ивантеевки, стоит старинное русское
село Комягино, где сохранился редкий памятник русского
старинного зодчества — большая православная церковь,
построенная в XV в., имеющая близкое сходство с Софийским собором
в Новгороде. Это село было когда-то вотчиной боярина
Морозова, казненного в приступе гнева Иваном Грозным и не
оставившего после себя потомства. После Морозова селом владел
пресловутый Малюта Скуратов.
На километр выше Комягина находится живописная деревня
Левково. Под этой деревней на Скалбе стояла когда-то, еще в
екатерининские времена, мельница, от которой сейчас
сохранились только остатки свай и очерченное насыпью подобие пруда.
Здесь весной (между 10 и 15 апреля, иногда позже или раньше,
в зависимости от интенсивности весны и уровня вешних вод, т. е.
в преднерестовый период) и под осень — во время обильных
дождей—собираются огромные стаи среднего и крупного язя, ловить
которого с успехом можно на поплавочные удочки с красным
червем на крючке. По спаде вод язевые полчища расходятся по
захламленным коряжником быстринам и бочагам, где питаются
исключительно ручейником и подкорышем.
Под Ивантеевкой на Уче, выше плотины, можно с успехом
ловить крупного язя, леща, плотву, окуня,— чем ближе к пло-
J81

тине, тем лучше клев. Лучшая насадка: летом — ручейник,
весной и осенью — красный червь и мотыль.
Между Ивантеевкой и Мамонтовкой Уча на лугах делает
поворот, похожий на цифру «8», местные жители называют это
место «восьмеркой». .Тут в глубочайших омутах в осенние
студеные ночи хорошо берет на ерша крупный налим; летом же,
в местах с уступообразным дном, ближе к берегу, клюет крупный
лещ, при условии систематической прикормки просяной кашей.
Сообщение с этими местами очень доступно и не требует
большой затраты времени. По Ярославской ж. д. до ст. Ивантеевка
электропоездом, с пересадкой на ст. Болшево; до плотины на
Уче от ст. Ивантеевка 0,5 км, до Левкова от ст. Ивантеевка около
4 км — по дороге через мост на Скалбе в районе
торфоразработок. Из Москвы можно также проехать через Пушкино, от
ст. Пушкино Ярославской ж. д. автобусом на г. Красноармейск,
остановка Левково, от которой до реки немного больше 0,5 км.
Нельзя не сказать несколько слов о многоводной, хотя и
неширокой, реке Торгоше, притоке Вори в верхнем ее течении.
Юго-восточнее г. Загорска, в деревне Зубцово, на Торгоше
расположена мельница с прудовищем, в глубоких омутах здесь
водится много щук, окуней и плотвы, ловля преимущественно на
красного червя, ручейника и малька. От ст. Хотьково до Зубцова
10 км, от деревни Лешково на Ярославском шоссе (попутным
транспортом или пешком) около 4 км. Окрестности деревни
Зубцово изумительно красивы и живописны.
Верхнее течение реки Клязьмы
(район станций Подрезково и Планерная, Октябрьской ж. д.)
От обеих станций до реки Клязьмы, если пересечь
Ленинградское шоссе, 2 км.
Клязьма здесь смело катит свои воды между почти отвесных
покрытых могучим лесом холмов. Зеркало ее вод здесь всегда
спокойно, холмы и леса берегут ее от ветра, охраняя покой этой
древней русской реки. Берега поросли хвойными деревьями,
обрывисты, и будто нет к ним подступа, и только еле приметная
тропинка пробегает по ним, причудливо и капризно извиваясь
берегом, приглашая удильщика на прогулку к затаенным
омутам.
Лучшие рыболовные места здесь находятся под деревней
Новоселки, в курьях или у обязательного на каждой малой реке
мельничного пруда. Водящаяся в этих местах рыба: средний
окунь, крупный пескарь, мелкая плотва, средний голавль и
отменный ерш, имеющий здесь какой-то особый черный оттенок.
Здесь можно ловить проволочной удочкой. На жерлицы,
наживляя их мелкими окунями, можно поймать крупных щук. В омутах
здесь есть и сомы, но, кажется, до сих пор никому еще не
удалось их поймать.
182

К исходу дня удильщик без особых затруднений может
возвратиться в Москву и в течение многих дней будет под ярким
впечатлением красот приклязьминских дремучих боров.
Река Лопасня (у деревни Кубасово)
Добраться до этой рыболовной точки несколько трудновато.
На поездку (две зорьки на уженье и дорога в два конца)
потребуется не менее полутора суток, но места здесь по красоте
природы и особенностям реки заслуживают особенного внимания.
Река Лопасня перерезает с севера на юг самые гущи
знаменитых каширских лесов, имеет мало притоков и под строгим
прямым углом вливается около Каширы в Оку.
Река по всему нижнему течению, начиная от села Хатуии и
до своего устья, протекает в крайне пересеченной местности. По
своему типу это горно-лесная река, по красотам природы вдоль
берегов она имеет сходство с верхним течением Клязьмы, но
здесь леса, крутизны, скалы выглядят более угрюмо, от них
отдает суровой нелюдимостью.
Ниже деревни Кубасово, в сторону деревни Антипино, есть
большой прудовой омут, у бывшей мельницы. В этом месте —
в самом омуте, выше и ниже его — бойко клюют крупные
голавли, много крупного окуня и ельца. На перекатах и в бочагах
так же хорошо клюет окунь и голавль. В местах с сильным
течением рекомендуется ловить на удочку с длинной лесой или с на-
хлыстовой катушкой. Наживка — исключительно красный червь,
в жару — пареный горох, местами — ручейник.
Чтобы добраться в эти каширские края, надо доехать до
ст. Михнево Московско-Донбасской (Павелецкой) ж. д. и от
Михнево — попутной машиной до села Хатунь, от которого
до деревни Кубасово по береговой дорожке вдоль реки вниз по
течению около 2 км. По пути до кубасовского омута здешние
места соблазнят попробовать счастья любого рыболова, и поэтому
одну размотанную удочку надо иметь в руках от Хатуни. Чай и
уху здесь следует готовить из ключевой воды, вкус которой не
имеет себе равного по всему Подмосковью.
Река Северка с некоторыми притоками
Река Северка течет по Московской области с запада на
восток и недалеко от города Коломны впадает в Москву-реку,
В верхнем своем течении она в районе станции Барыбино
пересекает Московско-Донбасскую (Павелецкую) ж. д. До впадения
в нее реки Гнилуши, ниже селения Карачарово, она ничем особым
не привлекает к себе внимания. Воды Северки не спеша текут
по низинам, обходя небольшие возвышенности, кое-где к реке
придвинулись небольшие перелески, плоские ровные берега
заросли осокой и аиром; подступы к реке заболочены, нет в какой-
183

либо степени .примечательных омутов, ни характерных для
притоков Москвы-реки крутояров.
Но этот унылый вид река имеет только до устья Гнилуши,
а дальше Северка преображается, становится глубже, берега
вздымаются вверх, холмятся, повороты делаются причудливыми,
вдоль реки стоит хвойный лес с примесью берез. Вот здесь-то,
от деревни Карачарово и ниже, до плотины под селом
Никоновским, изумительные места для рыбной ловли.
От устья Гнилуши до Никоновской плотины вдоль реки около
4 км и все места здесь — и на правом, и на левом берегу — почти
всегда могут быть очень добычливо обужены даже в безловные
жаркие дни июня, когда с досады на безклевье рыболову
приходится чуть ли не «плевать в воду».
Под нетолстым слоем супесчаного грунта вдоль крутых
берегов реки скрыты массивы скалисто-известняковых пород, по
склонам берегов местами расположено несколько небольших
каменоломен, кубические штабеля камня выдвигаются в воду в
виде своеобразных причалов-пристаней, и с них очень удобно
ловить рыбу.
Течения здесь почти нет, река ниже становится шире и под
мощной плотиной в Никоновском превращается в широчайшее
водохранилище, похожее на озеро.
Ниже плотины Северка мелеет, но на протяжении 2—3 км,
вобрав в себя воды нескольких мелких речек, снова набирает
силу и, подпираемая в деревне Авдотьино плотиной, становится
глубже и плавнее в движении вод.
Лучшие места для уженья все же в районе деревни
Карачарово, против деревень Пестовка и Липкино. Любимая наживка
для рыбы здесь — навозник, подлистник и выползок, на все
остальные виды насадок клева почти нет. В жару иногда рыба
берет на ручейника. Щука хорошо хватает на жерлицах мелкого
окуня и ерша. Лучшие часы клева — вечерние зорьки.
В реке водятся очень крупные окуни, большие щуки (кстати,
здесь есть удобные места для ловли спиннингом), могучие язи,
очень крупная плотва (напоминающая тарань), крупнейшие
ерши. Любопытно здесь клюет окунь — с подклевом, подобно
плотве, язь же берет по-окуневому — сразу топит поплавок.
Применившись к обстановке на месте, при сносных
метеорологических условиях, здесь удильщик может взять за две зорьки
(утро и вечер) до пуда хорошей рыбы.
В Гнилуше, притоке Северки» водится очень много окуня
средних размеров (особенно выше деревни Пестовки), который
под осень спускается в Северку.
В числе своих многочисленных притоков Северка имеет
маленькую речонку, текущую с юга на север, носящую название
Речица. Речушка эта на всем своем небольшом протяжении течет
по овражистым местам, кустарникам и перелескам, берега ее
сухие, ширина не больше 5—6 м. У деревни Кишкино Речица
184

пересекает местное шоссе Барыбино — Бронницы. В 3 км от
деревни Кишкино она протекает по деревне Кузовлево, на выходе
из деревни есть небольшой, но глубокий омут, в котором водится
много средних подъязков, крупной плотвы и небольших окуней
необычно светлого оттенка. Все эти обитатели маленькой Речицы
жадно клюют на навозного червя. Здесь же, в Кузовлеве, есть
хороший и чистый пруд, в котором в изобилии водится
золотистый карась, охотно склевывающий мотыля и навозника.
При впадении в Северку, под деревней Торчиха, Речица
образует несколько таких же омутов, населенных этой рыбой. Здесь
река течет по дну большого оврага, заросшего лиственными
деревьями, и поэтому поверхность воды в этих омутах кажется
черной, в солнечные дни в ней отражаются очертания огромных
берез, осин и ясеней, и овраг выглядит фантастически, как живая
декорация из феерической сказки.
Если на Клязьме и Лопасне места типично шишкинские, то
здесь в оврагах вполне левитановские пейзажи, могущие
очаровать самый взыскательный глаз любителя красот нетронутой
русской природы.
Добираться до описанных на Северке и ее притоках мест
можно таким образом: если любитель-рыболов располагает
легковой машиной, то проще всего ехать из Москвы до города
Бронницы. Здесь на городской площади есть поворот вправо (на
Белые Столбы), на 5-м км этого шоссе —по дороге местного зна^
чения — влево, до села и совхоза Никоновское. Есть и другой
маршрут — до станции Барыбино, Московско-Донбасской ж. д.,
поездом; выйти следует на левую сторону железнодорожного
полотна; возле магазина потребсоюза обычно останавливаются
грузовые машины, следующие в Никоновское. Водители машины
всегда любезно и охотно берутся подвезти до Кишкино, Софьино
и Никоновского. Попасть к омутам Речицы можно от деревни
Кишкино — по грунтовой дороге влево от шоссе, до деревни
Кузовлево (около 3 км), от Кузовлево можно пройти до устья
Гнилуши и на Северку в районе деревни Карачарово. Можно
также ехать и до плотины в Никоновском и пойти влево — по
тропе на высокие берега реки Северки.
Автор этих строк сделал только некоторые попытки
рассказать об отдельных местах уженья рыбы на мелких реках, почти
неизвестных широким кругам любителей рыболовного спорта. Но
этим охвачена лишь незначительная часть обширного количества
укромных и .заветных уголков в окрестностях Москвы. Может
быть, кто-нибудь из любителей-удильщиков, ценителей природы
у вод Подмосковья, продолжит этот рассказ.

Александр Волков
УЖЕНЬЕ РЫБЫ В РЕКАХ КАВКАЗСКОГО ПОБЕРЕЖЬЯ
ЧЕРНОГО МОРЯ
Множество рек, речек и речушек стекает с больших и малых
хребтов Кавказа, стремясь в Черное море. Самые мощные из них:
Мзымта, Бзыби, Кодори, Ингури, Рион, Чорох (только самое
нижнее течение его находится в пределах Советского Союза).
Поменьше «калибром»: Белая, Гумиста, Келасури, Мокви, Окуми.
А мелких речонок столько, что и не перечесть.
Характер течения больших и малых рек примерно одинаков:
в верховьях они стремительно несутся по каменистому руслу,
одевая шапками белой пены прибрежные камни и узловатые
корни кустов, а спускаясь на прибрежную равнину, они
замедляют бег и у самого моря часто становятся проточными озерами
с совершенно незаметным течением. Такое превращение реки в
озеро объясняется тем, что в устьях очень многих речек
образуются бары: валы из гальки и песка, наносимые морским
прибоем и мешающие свободному выходу речной воды в море.
Иногда вода все же промывает себе дорогу сквозь бар в виде
небольшого ручейка; а в других случаях она только
просачивается сквозь песок и гальку где-то в глубине и видимого
сообщения между рекой и морем нет
Во время половодья речка, случается, прорывает бар и
свободно катится в море. Тогда морская рыба (по преимуществу
кефаль) заходит в реку и, если шторм забрасывает устье,
остается в реке до следующего года. Кефаль прекрасно чувствует
себя в пресной воде.
Разные рыбы населяют среднее и нижнее течение кавказских
речек. В среднем течении живут рыбы — любительницы
холодной быстрой воды. Таковы: лосось, форель, усач, голавль. А в
тихих и довольно глубоких плесах нижнего течения, у самого моря,
обитают щука, сом, сазан, карась, красноперка. Встречается там
зачастую и бойкая, стремительная кефаль.
Удить в кавказских реках у побережья Черного моря можно
186

почти круглый год. Рыболовный сезон открывается в феврале —
марте и продолжается до ноября и даже дольше. Но, понятно,
такие рыбы, как сом и сазан, начинают брать только тогда, когда
вода хорошо прогреется, примерно в конце апреля — начале мая,
и лов их прекращается в конце августа.
Щука летом, наоборот, становится очень вялой: ее не
прельщает ни блесна, ни живец. Нам приходилось бывать летом
на таких водоемах, где полно щуки, а создавалось впечатление,
что ее совершенно нет. И в этих же водоемах весной после
нереста и поздней осенью рыболовы добывают на жерлицу и
блесну много щук, иногда очень крупных.
Рыболова-удильщика, отправляющегося в отпуск на
кавказское побережье Черного моря, естественно интересуют два
вопроса. Первый: какие брать с собой снасти, и второй: каковы
маршруты рыболовных экскурсий.
Поговорим о снастях.
Бамбук растет на Кавказе в его, так сказать, первобытном,
натуральном виде, и у удильщика, впервые видящего перед
собой бамбуковую рощу, является большой соблазн войти туда и
нарезать охапку длинных, прямых удилищ. Но пригодятся ли
они?
Если вы будете проводить отпуск на берегу Бзыби, Кодори
или другой порядочной по величине реки, то цельные
бамбуковые удилища сослужат вам хорошую службу. Но если вы едете
в Сочи, Гагру, Сухуми, то придется отправляться на рыбалку на
поезде, в автобусе или на попутной машине. Цельные удилища
будут помехой, с ними не проехать. Поэтому берите с собой два-
три хорошие складные удилища, и если вы спиннингист, то
обязательно захватите спиннинг с основательным запасом блесен.
Нужно иметь запас жилковых лес (перелоновые лески на
Кавказе почему-то зовут «мясиной»). Такие лески там достать
очень трудно. Хорошие крючки тоже нужно взять с собой.
Одним словом, отправляясь в такую дальнюю и интересную поездку,
лучше обеспечить себя всеми необходимыми рыболовными
принадлежностями, благо, это не такой уж тяжелый багаж.
Теперь относительно маршрутов. Так как речек, в которых
можно удить рыбу, многие десятки, то, понятно, перечислить
маршруты всего побережья невозможно. Я основательно
познакомился с окрестностями Сухуми и буду говорить
преимущественно о тех местах рыбной ловли, куда стоит поехать из Сухуми.
Но нужно сказать, что выезды на рыбалку из любого пункта
Черноморского побережья Кавказа не представляют никаких
затруднений.
Железная дорога на большом протяжении идет вдоль
морского побережья и, хотя там нет пригородных поездов, вы можете
легко сесть в такие, скажем, поезда, как «Ростов — Тбилиси»
или «Сухуми — Тбилиси».
187

Но проще воспользоваться автобусом. Комфортабельные
автобусы ходят между всеми крупными центрами Грузии. Очень
хорошо то, что водители этих автобусов народ не гордый и,
завидев пассажиров, останавливают машину в любом пункте шоссе,
если, понятно, есть свободные места. Нам не раз приходилось
возвращаться с рыбалки в автобусах «Сухуми — Зугдиди» и
«Сухуми — Очамчире».
Шоссе Новороссийск — Батуми, прекрасное достижение
русской дореволюционной строительной техники, отличается весьма
оживленным движением. В иные часы дня машины идут почти
беспрерывно в ту и другую сторону. И если неудобно ждать
автобуса, вы весьма легко устроитесь на попутный грузовик, доедете
до первой речки и начнете исследовать ее по всем правилам
рыболовного искусства. А если не хотите ехать «вслепую», свяжитесь
с местными рыболовами, и они, как товарищи по спорту,
расскажут вам, куда лучше поехать.
Мы с братом Анатолием, отправляясь из Сухуми за 40—50 км
к юго-востоку (там лучшие места для рыбалки), редко ждали
попутной машины больше 15—20 минут; доехав до намеченного
места, мы сворачивали вправо и, так как шоссе в этих местах
редко удаляется от моря больше чем на 4—5 км, то через час
мы уже оказывались около устья речки. Вся поездка обычно
отнимала не больше 2—2,5 часа.
На рыбалке мы, как правило, проводили около суток.
Выезжали в полдень, с 3—4 часов начинали рыбачить, проводили ночь
у реки, пользовались утренней зорькой, потом варили уху,
купались в море, загорали. Часов в 11—12 выходили на шоссе,
«голосовали» и через час были в Сухуми.
Больше суток проводить за один раз на рыбалке нет смысла:
пойманная рыба в жаркие летние дни портится очень быстро, да
и что с ней делать отпускнику?
Летние ночи на Кавказе исключительно теплы, и вы можете
проспать на охапке сухой травы, накрывшись дождевиком. А если
не хотите проводить ночь у речки, то можете воспользоваться
гостеприимством в любом доме близлежащей деревушки. Для
тех, кто боится змей, это спокойнее. Змей на побережье много,
мне даже доводилось ловить их на жерлицы. А к одному моему
приятелю змея ночью забралась в рюкзак с рыбой.
Теперь, когда обрисована общая обстановка, перейдем к
вопросу о ловле различных видов рыбы.
На маленьких речках, где нет больших омутов и обширных
открытых водных пространств, спиннингисту делать нечего. Ему
надо ехать на Бзыби, Кодори и другие сравнительно крупные
реки.
Кстати, надо отметить интересное явление, которое я
наблюдал много раз. В жаркую сухую погоду, когда целыми неделями
нет дождя, в малых реках, таких, как Гумиста, Келасури, Мокви,
188

вода прозрачна, уровень ее падает. А Кодори в это время бушует,
мутносерая вода несется с яростной стремительностью, и горе
человеку, который вздумал бы в это время сунуться в Кодори,
хотя бы у берега. Объясняется это, на первый взгляд непонятное,
явление очень просто: малые реки начинаются на склонах гор
и питаются дождевой водой, а Кодори берет начало на главном
хребте, у снеговых вершин, и тающие льды в жаркие летние дни
обильно снабжают реку водой.
Во время такого летнего половодья шансы спиннингиста на
улов в Кодори и других крупных реках невелики. Но при
средней и малой воде опытные спиннингисты добывают лососей
весьма порядочной величины.
На некоторых реках ловля лососей спиннингом запрещена,
там заповедники.
Можно добывать на спиннинг хороших голавлей в два и даже
больше килограммов весом.
Прекрасный омут, где можно делать далекие забросы
спиннингом, находится на Кодори. После того как машина, идущая
из Сухуми, пересечет длинный мост через Кодори, нужно
проехать еще с километр до места, где начинается проселочная
дорога вправо, к морю, параллельно реке. Километра через 3 она
подходит к самому ее берегу. И там, за мощным перекатом,
образовался огромный омут; под высоким обрывистым левым
берегом большая глубина.
Сухумские рыболовы добывают в этом омуте крупных
голавлей и не только на спиннинг, но и на обыкновенную удочку.
В качестве насадки пользуются куриными кишками или
выползками. Крючок нужен большой, жилковая леска не тоньше 0,5 мм.
Рекомендуется брать с собой хороший подсачек на длинной
рукоятке.
На маленьких речках и голавль меньше — до полукилограмма
весом; для такого и снасть должна быть тоньше и изящнее,
крючок меньше.
На быстрых местах голавль иногда берет вперемежку с
форелью, тоже некрупной, 200—300 г весом.
Но форель лучше ловить на искусственную мушку или на
натуральных насекомых. Снасть применять тонкую, при
закидывании скрываться за камнями или кустами, не показываясь рыбе.
Ловля форели, мелких усачей и голавлей в небольших речках
требует постоянной перемены места. Рыболов должен
подниматься или спускаться по речке, облавливая все подходящие
места.
И вот тут-то он на практике знакомится с тем, что такое
кавказский кустарник!
В средней полосе России вы идете по берегу речушки и, если
вам встречается рощица из лозняка, зарослей малины и
смородины, вы смело пробиваетесь напролом. Попробуйте продраться
сквозь кавказские заросли!
189

Деревья сплетены лианами, а у лиан такие колючки, что
способны проткнуть слоновую кожу. Густой ежевичник образует
плотные живые изгороди, а колючки у него по 2 см длины и
остроты необычайной.
Мне понадобилось сделать удилища для жерлиц, и я
наметил себе прутья какого-то кустарника, вроде нашего тальника.
Я себе основательно поцарапал руки, прежде чем очистил эти
прутья от колючек, которыми они покрыты сверху донизу.
И вот, к великому сожалению удильщиков, берега многих
речек почти сплошь покрыты такими непроходимыми зарослями
и, чтобы пройти от одного открытого места берега до другого,
приходится делать большие обходы.
Если у вас есть высокие резиновые сапоги или если вода
достаточно тепла, то проще идти прямо по речке, избегая
глубоких мест, и выбираться на берег, не доходя до того места,~ где
вы собираетесь удить. Это сбережет и время и силы.
Возвратимся к голавлю. Голавль, хотя и смелее форели., но
тоже рыба осторожная. Если леска закидывается в омут с
крутого берега, то надо прятаться за обрывом. А на широких
перекатах следует закидывать насадку метров за 25—30, для чего
удобна легонькая проволочная катушка (удилище, понятно,
должно быть оснащено кольцами) и длинная леска 0,3—0,4 мм
диаметром с довольно тяжелым грузилом. При таком
оснащении мой брат Анатолий успешно ловил голавлей до
полукилограмма весом с открытого берега.
Лучший клев голавля на кавказских речках наблюдается
ранним утром, когда рыбы кормятся вблизи берегов, а густая
тень от нависших над берегом кустов позволяет рыболову легче
маскироваться. С кустов сваливаются в воду жуки, пауки,
личинки и прочая добыча, которую почти на лету подхватывают
голавли. Любят голавли держаться и в омутах под перекатами.
Теперь о ловле усачей.
Расскажу об одной рыбалке на Гумисте, речке, которая
впадает в море километрах в 7 к северу от Сухуми.
Гумиста в том месте, где ее пересекает шоссе, разбивается
на три рукава, и под мостом, пересекающим рукав, самый
удаленный от Сухуми, образовался омуток. У этого омутка я и
устроился. Сидел я на устое моста, уходящем под воду грудой
огромных валунов и булыжника, удерживаемых сетью из
толстой проволоки.
Там, где я сидел, груда камней неясно виднелась сквозь
волнующуюся прозрачную воду. Между камнями зияли темные
глубокие провалы и расселины, и в них по временам блестели
перламутром рыбьи бока... Рыбы не надолго выползали из своих
подводных убежищ и снова скрывались.
Я приспособился закидывать так, что течение несло крючок
как раз под камнями. Было крайне интересно наблюдать, как из-
190

под камня стрелой выскакивал полукилограммовой усач, хватал
червя и бросался в свою пещеру. Но подсечка останавливала
его на месте, я поднимал рыбу на удилище и спускал себе на
колени...
Сухумские рыболовы ездят за усачами на Кодори. Там они
ловят эту рыбу по ночам. Такой рыболов устраивается на
перекате с ровным течением и закидывает десяток донных удочек с
тяжелыми грузилами. Насадка — червяк. Рыбак не спит всю
ночь и время от времени снимает с крючков усачей. Как видите,
ловля не очень активная, в точности повторяющая ночную ловлю
налимов в средней полосе России.
Сабанеев пишет о том, что усачи достигают веса 4 кг, а в
Днепре будто бы встречались 12-килограммовые экземпляры.
Но я не слышал, чтобы в кавказских реках ловились усачи
крупнее килограмма, да и такие попадаются очень редко. Обычный
их вес от 200 г до полукилограмма.
Совсем иные условия ловли в устьях рек, и другие обитатели
населяют эти тихие водоемы озерного характера.
Начнем со щуки.
Щук в низовьях рек очень много, и рыболовы применяют
оригинальный способ летнего блеснения.
Необходимо сказать, что многие кавказские речки в нижнем
течении страшно захламлены корягами и целыми упавшими
деревьями. Если там ловить на спиннинг, надо брать с собой
огромное количество блесен.
Местные рыболовы привязывают к длинному крепкому
удилищу основательную леску из «мясины» (т. е. жилковую) и
оснащают ее латунной или медной блесной. Особенность блесны та,
что она цельная: одинарный крючок выпилен из того же
материала, как и сама блесна, и составляет ее естественное
продолжение. При забрасывании блесна ложится «спиной» вниз, а
крючком вверх, и зацепы очень редки.
Пойманную щуку весом до 2—3 кг без церемонии
выбрасывают из воды прямо через голову, пользуясь грубостью снасти,
и вываживают только тех рыбин, с которыми этот прием не
удается.
Во время жора такая ловля бывает очень добычлива.
Удобно ставить с берега обыкновенные жерлицы. Живцов
для них можно наловить удочкой сколько угодно: красноперки,
карасики, чернопузы, мелкие сазанчики...
Кружки не применяются: нет достаточно обширных
бассейнов, да и лодок на большинстве речек нет.
В устьях рек водятся сазаны вплоть до самых крупных,
пудовых.
Удачно удить сазанов можно только с постоянной привадой
или с прикормкой по крайней мере в течение 2—3 дней. При этом
191

надо соблюдать большую осторожность и не попадаться рыбе
на глаза, всячески маскируясь.
У нас с братом Анатолием было излюбленное место для ловли
сазанов, которое мы так и прозвали «Сазанье озеро». Это —
устье какой-то небольшой речки, название которой мы не
узнавали, но дорога к нему начинается на втором повороте вправо
(считая от Сухуми) после 534-го километрового столба на шоссе
Новороссийск — Батуми.
Там шоссе подходит близко к морю и пешком до устья можно
дойти за 30—40 минут. В 5—7 минутах ходьбы от берега
деревушка, где можно переночевать.
Сазанье озеро наглухо отгорожено от моря баром, вверх оно
уходит примерно на полкилометра.
Утром, до жары, громадные сазаны плещутся в траве на
мелких местах, разрывая носом ил в поисках пищи. Там,
случается, подстреливают их из ружья местные жители. Они
рассказывали нам, что случается таким способом добывать сазанов до
пуда весом. Наши заявления о том, что стрельба рыбы
запрещена, успеха не имели.
По берегам стоят мостки: с них местные жители ловят
сазанов по ночам подъемками. Уженье у них явно не в почете, как
мало добычливое занятие.
Сазанов в устьях кавказских речек можно ловить на
выползка, на кр>?го сваренную кашу, на кусочки жмыха (их надо
к крючку привязывать ниткой) и тому подобные приманки.
Крупный сазан берет и на живца, мы в этом убедились на
собственном опыте.
Если леска прочна, надо тащить пойманного сазана поскорее
на берег.
В заваленных коряжником тихих устьях рек раздолье сомам.
Прячась под корягами, они поджидают добычу, и, вероятно,
ловля этой добычи не стоит им большого труда, так как рыбьей
мелочи в таких местах масса.
Мы ловили порядочных сомят в устье речки Тяши (поворот
к ней у 541-го километра).
Устье Тяши имеет примерно такой же* характер, как и Сазанье
озеро, но соединено с морем небольшим ручейком,
прорезывающим бар. На протяжении полукилометра по левому берегу мы
с братом нашли только три места, где можно было ставить
жерлицы.
На жерлицы мы насаживали живцов, а когда они кончались,
надевали подсоленных сазанчиков и даже продолговатые куски
мяса, вырезанные из сомовьего хвоста. Все это принимается с
удовольствием!
При ловле (только ночной, днем сом не берет) нужно почаще
осматривать жерлицы. Если дать соменку время, он заберется в
такой коряжник, что вытащить его оттуда просто невозможно.
192

Мы ловили до 2—3 часов ночи, укладывались спать, а утром
оставленные жерлицы обычно оказывались оборванными или
затащенными в страшную крепь.
Применял я и активную ловлю сомят, сидя с удилищем в
руках. (Кстати скажу, что мы ставили живцов на поплавочные
удочки; живец должен плавать на несколько сантиметров выше
дна.) Иногда клева приходилось ждать довольно долго, потом
начиналась легкая дрожь удилища, за ней следовало как бы
постукиванье; затем соменок тащил удилище из рук, чем дальше,
тем сильнее, и в это время я подсекал. При такой ловле больше
всего возможности не упустить рыбину.
В больших озерах водятся крупные сомы, об этом речь будет
дальше.
Расскажу о том, как мы ловили морскую кефаль в пресной
воде.
В рыболовной литературе сложилось мнение, что кефаль
можно ловить только в море и только на одну специальную
наживку — на морских червей.
Так как мы с Анатолием специализировались на уженье в
пресной воде, то за кефалью и не гнались, и не думали, что
придется ее половить.
А ловить все же удалось, и вышло это так.
В том самом Сазаньем озере, которое я описал, по утрам,
часов до 10—11, то и дело выскакивали «свечкой» из воды
блестящие рыбы сантиметров до 30 длиной.
Поблизости старик-колхозник пас овец. Мы обратились к нему
с расспросами и узнали, что из воды выпрыгивают «лобаны».
Лобаном зовут на Черноморском побережье кефаль за ее
широкий, мощный лоб, вверху которого близко поставлены друг к
другу глаза рыбы.
Сознавая, что эта добыча не для нас, мы ловили на червяков
мелких сазанчиков и красноперок на поплавочные удочки,
спуская крючок к самому дну.
Был ветерок, по воде шла рябь, поклевок не было видно.
Я поднял удилище, чтобы перекинуть удочку, и вдруг у меня на
леске затрепыхалось и понеслось в сторону что-то сильное, не
похожее на тех сазанчиков, которых я ловил. Я потащил
совершенно машинально; нечто белое, сверкающее показалось над
водой и через мгновение уже было на берегу!
Оказалось, что это был лобан на полкилограмма весом.
У меня осталось от его поимки впечатление, что это рыба
необычайной стремительности и силы. Мы посмотрели на этот случай
как на незаслуженный дар судьбы и не сделали из него, как
говорится, никаких выводов. Впрочем, был один вывод: лобана
в ухе мы нашли очень вкусным.
Дело это было под вечер. Но когда утром следующего дня
случай с поимкой кефали повторился, мы призадумались.
13 Рыболов-спортсмен, кн. IV 193

Анатолий сказал:
— А ну-ка, я попробую пустить удочку поверху!
Он сделал спуск сантиметров 15—20, и почти тотчас же
поплавок побежал в сторону, и брат выбросил на песок лобанчика
граммов на 300.
Я мигом переоборудовал две свои удочки и начал
увлекательный лов кефали на обыкновенную, «пресноводную» снасть
и простого земляного червя. Как видно, кефаль, став
жительницей пресной воды, приобрела «пресноводные» привычки.
У меня клевало то на одной, то на другой удочке, то на обеих
сразу. Клев был верный, сходов почти не было. До жары мы
поймали десятка четыре лобанов, от 200 г до полкилограмма
весом. Мы жалели только об одном, что случайные поимки
кефали, натолкнувшие Анатолия на счастливую идею, произошли
только теперь, перед самым отъездом из Сухуми, а раньше мы
как-то не интересовались этой прекрасной рыбой.
Плоды победы нам не удалось закрепить; я, правда, побывал
там еще один раз, но погода не благоприятствовала лову: я
сумел поймать только трех лобанов, да два ушли с удочки.
Не пришлось мне проверить и одну свою мысль, которая
кажется мне ценной: привязать второй крючок к самому поплавку
на поводке 3—5 см длиной. Лобаны любят играть и кувыркаться
возле самых поплавков; возможно, что в момент этой игры они
станут хватать червя, который привлечет их внимание.
Местный рыболов, который тоже ловил кефаль и на длинном
цельном бамбуковом удилище бесцеремонно перебрасывал ее
через голову, рассказал нам, что в 1951 г. в этом озере было
так много кефали, что он налавливал ее по двести штук в день.
В жару кефаль не берет, надо ловить ее утром и вечером. Без
сомнения, она водится не в одном этом озере, о котором я
рассказал. Присутствие кефали легко установить по ее игре, по
непрестанным выпрыгиваниям из воды.
Брать пойманного лобана в руки надо осторожно: у него в
плавнике имеется твердая острая игла, которой можно сильно
поранить руки.
Расскажу о рыбной ловле на озере Бибисири. Так как это
озеро расположено невдалеке от города Очамчире, в районе
Очамчирской чайной плантации, то часто его называют Очам-
чирским озером.
Озеро Бибисири находится в 60 км к юго-востоку от Сухуми;
сходить лучше не в Очамчире, а на ст. Очегвары. Озеро
расположено к югу от железной дороги, очень близко от нее.
Озеро славится обилием рыбы. В нем водятся сомы, щуки,
сазаны, лини, лещи. Любителю половить крупную рыбу есть смысл
съездить на Очемчирское озеро на 3—4 дня не только из
Сухуми, но даже из таких курортов, как Гудауты и Гагра. Приехав
на озеро, надо обязательно постараться раздобыть лодку, так как
194

с берега ловить невозможно. Правда, можно устроиться на
деревянном помосте, переброшенном через 100-метроъый рукав
озера и несущем на себе полуметровую чугунную трубу
оросительной системы. По ней гонят воду на плантации мощные
насосы, движимые электричеством.
Но вот что рассказал мне о ловле с трубы мой приятель,
страстный удильщик, военный врач из Сухуми, К. Н. Фарутин:
«Я устроился ловить на трубе. Глубина три-четыре метра.
Я спустил крючок к самому дну, и через несколько минут мой
перяной поплавок из вертикального положения перешел в
горизонтальное и под острым углом ушел в воду. Подсекаю. Что-то
энергично заходило под водой, листья кувшинок начали
прогибаться. Я не отпускаю, и вдруг на поверхность вынырнула
серебристая доска, пошлепала по воде, по листьям и затихла.
Подтягиваю к трубе (высота ее над водой больше метра), берусь
рукой за леску и вдруг... огромный лещ метнулся в сторону,
и только я его и видел! Он исчез в темной глубине озера. По
зеркальной воде медленно расходились круги, качались листья
кувшинки, а я стоял и думал: «Где же твой подсачек? Почему не
взял ты его с собой, горе-рыбак?..»
Бросаю вторично. Опять поплавок ложится, идет вглубь.
Борьба, а в ее итоге — круги на месте исчезнувшего леща. И так
три раза подряд! И знаете, до чего дошло? Клюет, а я не смею
подсекать, все равно, мол, бесполезно!
В общем, за утро упустил я трех громадных лещей, а поймал
пять подлещиков, десяток окуней граммов по двести и плотицу
на полкилограмма...
А накануне моего приезда рабочий с водокачки поймал на
живца сома на тридцать восемь килограммов, а его сынишка вы*
удил на плохонькую удочку несколько килограммовых линей...»
Выводы из рассказа К. Н. Фарутина каждый легко сделает
сам.
Моя статья подходит к концу. И тут я, к великому моему
сожалению, должен пустить в бочку меду основательную ложку
дегтя. Не везде берегут на Кавказе, как должно, рыбные
богатства, наблюдаются многочисленные случаи бомбежки рыбы.
Я пишу об этом с полной ответственностью, так как мне
известны многочисленные факты. Вот часть их.
В сентябре 1951 г. мой брат Анатолий и К. Н. Фарутин
ходили с удочками по Беслети. Беслети (или попросту Бесдетка) —
река, протекающая через Сухуми. Она довольно чиста, и на
берегах ее можно часто видеть удильщиков. Анатолий и Фарутин
прошли километров шесть вверх по речке до известкового завода
и нигде ничего не поймали. Встреченные ребятишки объяснили
им, что рыбу уничтожают глушением, да и сами они, пока
бродили, слышали за одно утро шесть взрывов.
И это в столице Абхазии, на глазах у республиканских
властей, у милиции! А что делается подальше от властей?
13*
195

Те же Волков и Фарутин осенью 1951 г. рыбачили на
чудесной речке Окуми, где по всем признакам рыба должна была
ловиться очень хорошо. И около железнодорожного моста через
Окуми, на участке между станциями Очамчире и Очегвары,
в глубоком и широком омуте они ничего не могли поймать.
Разглядывая от нечего делать дно, видимое на значительную
глубину, они увидели, что все оно сплошь усеяно дохлой рыбьей
мелочью. А на берегу валялись два листа плотной оберточной
бумаги с клеймом «Аммон». Преступники, орудовавшие там,
даже не позаботились скрыть следы преступления!
Мы с Анатолием 24 июля 1952 г. были на речке Мокви
(48 км к юго-востоку от Сухуми), которая прельстила нас
прекрасными омутами и перекатами. А рыба не брала. В одном из
омутов плавали поверху дохлые усачи, и встреченный местный
рыболов сказал, что там накануне бомбили рыбу.
31 июля я и К. Н. Фарутин приехали на Сазанье озеро. Там
что-то делала компания абхазцев: четверо мужчин и женщина.
Их поведение показалось нам подозрительным, так как при них
не было никаких рыболовных снастей, но мы прошли мимо. Едва
мы стали налаживать удочки, как раздался глухой взрыв: это
«любители рыбы» бросили в озеро аммонал, и один из них,
раздевшись, полез в воду за рыбой. Мы с Фарутиным хотели
составить протокол, но преступники прикинулись невинными овечками,
заявили, что они это делают впервые и больше не будут и пр. и
пр. Фамилии они нам, понятно, не сказали, ушли вверх по реке,
и через час оттуда послышались взрывы. А на другой день
в озере начали всплывать мертвые сазаны и кефаль.
Этим безобразным фактам надо положить конец, и местные
власти должны действовать с полной решительностью и
беспощадностью, применяя к вредителям законы об охране
социалистической собственности.
Только эти позорные явления отравляют мои воспоминания
о лете, проведенном в Сухуми.

С. Ракитин
МАЦЕСТИНСКИЕ ВОДОПАДЫ
Небольшая горная речка Мацеста впадает в Черное море около
одноименного разъезда и Мацестинского морского вокзала, где
пристают катера и такси, курсирующие вдоль побережья в
пределах Сочи — Хоста — Адлер.
Речка Мацеста протекает мимо двух лечебных пунктов —
Новой и Старой Мацесты, которые от Сочи находятся в 12 км.
Первым автобусом я приехал на Старую Мацесту в 5.30 утра.
Было уже светло, но солнышко находилось еще за горами. Долина
речки Мацесты очень узка, а стены гор высоки. Солнышко
попадает в это ущелье только к десяти часам утра.
Проселочная дорога проходила речной долиной. До старого
развалившегося моста на Степановку дорога шла по увалам.
Кругом все было разработано подсобными хозяйствами и колхозами.
На увалах стройными рядами стояли фруктовые сады и зеленели
табачные поля. На косогорах стояли сараи для сушки табака.
За мостом горы подошли ближе к речке. Выше поднялись их
вершины. Обступил смешанный лес: дуб, бук, граб, каштан.
Вот, наконец, и Гремучка — маленькая речушка, впадающая
в Мацесту километрах в 4 от станции Старая Мацеста.
Гремучка в полкилометре выше падает с 15-метровой высоты
и, ворочая булыжник, неожиданно, из бокового ущелья, как
будто прыжком, вливается в Мацесту.
Мацеста громадными валунами отгородилась от Гремучки. Но
камни не помогают. По уступам и спадам, между громадными
валунами, по каменному корыту бежит мне навстречу чистая,
прозрачная, обжигающая холодом вода горной речки.
Пройдя сквозь густые заросли орешника и поднявшись по
каменистой дорожке, я вышел на берег горного озерка. Озерко
небольшое, но довольно глубокое. Оно выдолблено водой в целой
скале. Интересно то, что в отвесной скале прорезана узкая щель,
через которую непрерывно бьет мощная струя воды и падает в
озерко. В этом месте вода кипит, а дальше затихающими волнами
расходится к берегам.
197

Это Первый мацестинский водопад. Под сильно бьющей
струей есть небольшой каменный карниз, по которому можно
пройти под самым водопадом. И когда солнечные лучи
проходят через струю воды, то водопад загорается всеми цветами
радуги.
За стеной, через которую бьет водопад, есть еще одно озеро,
раза в два-три больше первого. Но его берега еще круче, еще
выше, так что только по веревке можно к нему спуститься. Я был
один, спускаться не решился и любовался этим озером лишь
с высоты отвесных скал.
Вода падает с 15-метровой высоты, ударяется в выступы скал
метрах в 5 от поверхности озера и падает в озеро сплошным
дождем брызг. Это Второй мацестинский водопад.
Еще выше начинаются большие чаши, ванночки, спады,
каменные лотки-корыта — целая серия маленьких водопадов на
протяжении около 150 м, с уклоном почти в 45°.
В стороне от этих водопадиков, метрах в 10, лежал громадный
валун. Солнышко начало пригревать. В тени валуна я
расположился отдохнуть. Все русло этих водопадиков было перед моими
глазами. Звенели кузнечики. На самом верху камня грелась на
солнышке изумрудная ящерица.
Я заметил, что в водопадах что-то поблескивает. Вглядевшись
внимательней, я увидел довольно любопытную картину. Из одного
маленького водоема, расположенного в самом низу, форель по
быстрой наклонной струе против течения почти прыгает в
верхний соседний водоем. Делает в этом водоеме круг, подплывает
обратно к водопадику и вместе со струей воды бросается вниз.
Выныривает из-под водопадика и, в воздухе перелетев через
барьер, ныряет в следующий, нижний, водоем.
Это проделывает не одна рыбка, а стайки форелей, одна за
другой. Как бы догоняя друг дружку, они, сверкая на солнце
серебром чешуи, снуют по этим водопадикам. Но вот их игра внезапно
прекратилась: из-за горы взмыл ястреб. Он сделал круг над
долиной, секунду повисел в воздухе неподвижно, точно прицеливаясь,
и камнем упал в одно из озерков. Во все стороны полетели брызги.
Ястреб тяжело поднялся. В когтях у него трепетала серебряная
рыбка.
Поднявшись на небольшое плато и пробравшись сквозь кусты
ожины, подхожу к небольшому озерку. Оно было глубиной не
меньше 2 м. Есть ли рыба в этом озерке или нет, я не видел, не
хотел показываться и прятался за кусты, так как форель очень
пуглива.
Насадив кузнечика, осторожно из-за кустов забрасываю леску.
Секунда — и форель взяла. Еще раз — и еще. Восемь форелек
граммов по сто пятьдесят попались мне в этом озерке.
Иду дальше. В маленьком котлованчике с отвесными берегами
отражались облака. Низко нависли ветви деревьев. На
поверхности Ллавали упавшие листья и, гонимые еле заметным тече-
198

нием, исчезали в небольшом полутораметровом водопадике,
падающем в большую круглую ванну, выточенную в скале.
Вода в котлованчике прозрачна. Мне сверху видны дно и стайка
форелей, штук восемь, медленно проходящая около отвесного
берега. Я бросил кузнечика, сидя за кустами. Кузнечик забился на
поверхности воды. Стайка бросилась к нему. Миг — и кузнечика
не стало. Минут через сорок вся стайка лежала у меня в сумке.
В следующих озерках рыба не клевала. Что-то напугало ее. Камни
на перекатах местами были в мокрых пятнах. Повидимому, кто-то
прошел раньше меня. За поворотом послышался плеск. Осторожно
выглянув из-за кустов, я увидел, что за поворотом реки на
большом валуне над водоемом сидела ласкд и, придерживая
передними лапами, доедала небольшую форель. То ли я зашелестел
веткой, или еще что, только ласка замерла на секунду и вдруг
исчезла, только на песке мелькнула белосерая тень.
Я осмотрелся. Оказывается, уже выбрался на перевальчик.
Передо мной стояли вершины гор, ближние — в зелени лесов,
дальние — в дымке и самые дальние сверкали на солнце
сахарными головами. Цепляясь за кусты, спрыгивая с камня на камень,
я выбрался на тропинку. Проходя стороной мимо водопадиков
и мелких бассейнов, я опять наблюдал, как форель играла и
резвилась в прозрачных струйках воды. Стороной пробежал заяц.
Две кавказские белки, одна за другой, пролетели с дерева на
дерево. Из-под ног у меня вылетел перепел. Около моста на
Степановну в водоеме шумно купались ребятишки, и смех их далеко
разносился по долине. В чаще каштанов на увале стучал топор.
Трактор пригородного хозяйства, треща, выкорчевывал пни.
В горных речках такой величины, как Мацеста, форель не
крупна, но ловится лучше. Она не пугана. Курортная публика
там бывает редко. И с некоторой осторожностью и вниманием
можно всегда наловить форелей.

В. Колгин
НА МУРГАБЕ
Город наш Мары делит на две половины река Мургаб. Река
эта небольшая и несудоходная. Истоки ее находятся в горах
Афганистана. Проходя по территории Туркменской ССР, Мургаб
образует богатый и живописный оазис с обширнейшими
плантациями хлопчатника, фруктовыми садами, огородами и
бахчами.
Кончается Мургаб в 40 км ниже города, где остатки его вод
полностью расходуются на нужды поливного хозяйства.
Протекает река по равнинной местности в южной части Кара-
Кум с небольшим уклоном, течение имеет спокойное, медленное.
Воды Мургаба несут много ила, цвет воды светложелтый.
На Мургабе имеется несколько громадных искусственно
созданных водохранилищ-озер, густо заросших камышами: Султан-
Бент, Ташкепри и др.
Исключительно богаты рыбой водоемы Мургаба. Густые
заросли камышей в водохранилищах являются прекрасным
убежищем для всякой водоплавающей дичи и излюбленным местом
обитания рыбы.
Породы рыб немногочисленны: сом, сазан, храмуля; сорные
рыбки: пескарь, голец, вьюн-щиповка, быстрянка, гамбузия.
Условия жизни и размножения для сома, сазана и храмули
исключительно благоприятные. Большое количество теплых дней
в году (до 250), широкие, прогреваемые солнцем просторы
водохранилищ, густо заросшие камышом и другой водной
растительностью, богатые кормовые ресурсы, отсутствие хищников вроде
щуки, судака, окуня — все это создает условия, близкие к
инкубаторным.
Сазан в 8—10 кг здесь не редкость. Не хуже сазана чувствует
себя и хозяин водоемов Мургаба, хищник, не имеющий
конкурентов, сом. На базарах городов области можно видеть сомов за 30 кг
весом, выловленных на подпуска.
Можно без преувеличения сказать, что по густоте заселсн-
200

яости рыбой вряд ли можно найти такой другой водоем, как
Мургаб.
А сколько здесь еще неизученных и неиспользованных
возможностей акклиматизации и разведения других интересных
и ценных пород рыб, питающихся планктоном и водной
растительностью, в изобилии растущей на дне водоемов! Здесь можно
с успехом развести амура, линя, серебристого карася, зеркального
карпа.
Для рыболова-удильщика Мургаб представляет большой
интерес.
Клев рыбы продолжается круглый год. Исключение
составляет сом, который ловится на удочную снасть с марта по ноябрь
включительно, находясь остальное время в спячке.
Сазан даже в самые холодные зимние дни продолжает изредка
ловиться на удочку, на земляного червя, реже на хлеб.
В летнее время уловы в день на одного человека до 10 кг —
далеко не редкость.
Лучшее время года для ловли — с марта по октябрь.
Зимы в Туркмении теплые, морозов свыше 25° не бывает.
Снег выпадает редко и в небольшом количестве, лежит одну-две
недели.
Часто в декабре, январе и феврале стоят теплые солнечные
дни. Редко выпадают и дожди. С июня по октябрь дождей не
бывает совсем.
В конце марта кругом зелено и берега водоемов густо
зарастают камышом и кугой. В марте начинается нерест сазана и
продолжается до июня. Раньше нерестуют крупные особи, позже —
мелкие. Половозрелость сазана здесь наступает рано.
Нерестящиеся сазаны на удочку не ловятся. Выметавшие икру
особи, отболев несколько дней, начинают усиленно питаться
и хорошо берут насадку. Пойманные в это время на удочку, они
бывают особенно буйны и наиболее часто рвут лески и разгибают
плохо закаленные крючки.
Лучшее для уженья время — раннее утро, хуже вечер. На
некоторых участках Мургаба клев бывает оживленным в течение
всего дня. При малом уровне воды клев наблюдается и ночью, но
вообще сазан ночью ловится редко, зато сом берет насадку лучше
всего именно ночью.
Лучшей насадкой для уженья в условиях Мургаба является
земляной червь. Лично я эту насадку предпочитаю всем другим,
хотя ее и трудно доставать, особенно летом.
Из собственного опыта мною установлено, что летом рыба
отдает предпочтение крупному, жирному червяку, коричнево-
черного цвета, зимой, наоборот, ловится только на мелкого,
тонкого, яркокрасного цвета червя, маленький, тонкий крючок и
тонкую леску зеленого цвета.
На некоторых участках Мургаба и его арыках сазан приучен
к хлебу, умятому и скатанному, а также хорошо берет на тесто
201

с маслом и медом, пареную кукурузу. В местах с илистым дном
всему предпочитает червя. Иногда ловится на кусочки рыбы, на
ее внутренности.
В один из ветреных дней, при полном отсутствии клева на все
другие насадки, сазан жадно брал на кузнечиков и саранчу.
В другой раз прекрасно ловился на жеваную пресную туркменскую
лепешку, испеченную на кислом молоке из пшеничной муки
простого размола.
Пшенной и других каш мургабский сазан не берет совершенно.
Не любит и белого толстого навозного червя.
Путем наблюдений мне удалось установить, что сазана можно
приучить к любой мягкой, рыхлой насадке. Его вкусы меняются
в зависимости от «предложения».
На одном из участков реки, где раньше сазан на хлеб никогда
не ловился, в течение ряда последних лет его удалось приучить
к хлебу, и сейчас он там хоть и редко, но ловится на хлеб.
Сомик до 3 кг весом всему предпочитает капустницу. Хорошо
ловится на земляного червя, живца, срезанную спинку мелкой
рыбки, надетую на крючок наподобие червя. Совершенно не берет
на толстого навозного червя, до которого он в реках средней
полосы России большой охотник.
Однажды, при полном отсутствии клева на все другие насадки,
килограммовые сомики жадно хватали насаженную на крючок
отрезанную сазанью головку и не обращали никакого внимания
на головку других рыбок, целого живца, другие части того же
сазанчика.
Мною последовательно испробованы и отвергнуты как не
дающие никакого эффекта различные пахучие и вкусовые приправы:
камфора, валерьянка, различные масла, яйца, рыбий жир,
минеральные масла, охра, перец, кислое молоко, употребляемые для
сдабривания хлеба. Рыба в этих случаях ловилась только на
чистый хлеб, избегая сдобренного приправой.
Не ловится рыба и на кусочки колбасы, сыра, арбуза, дыни,
помидора, винограда, сдобной булки.
Единственно, что я смог с несомненностью установить, это
предпочтение, оказываемое рыбой червям, вымоченным в
растительном масле, червям, подкормленным мукой, выдержанным
с камфорой. Но, по моему убеждению, здесь значение имеет не
запах камфоры, а активизирующее действие ее на червя, который
от воздействия камфоры становится подвижнее и больше
извивается на крючке, привлекая этим рыбу.
Сазан весом более килограмма клюет очень осторожно, по
нескольку минут играя насадкой, еле шевеля поплавок. Взяв
насадку, медленно топит поплавок, впечатление такое, как будто
его затягивает течением.
Подсеченный сазан бросается .напролом в камыши или ходит
на кругах, если место достаточно глубокое.
Сомик, наоборот, топит поплавок сразу, подсеченный, оказы-
202

вает сначала мощное сопротивление, причем создается
впечатление зацепа за корягу, после чего сдается без дальнейшей борьбы,
если сразу не оборвал леску.
В условиях Мургаба лучшие места для уженья при большой
воде — это разливы и отмели, глубиною до 1 м, поросшие
камышом, еще лучше ку$ой. Особенно хорошо ловится на отмелях,
в заводинках. При малейшей убыли воды клев резко ухудшается,
часто прекращаясь совсем на 2—3 дня, после чего возобновляется
и становится особенно интенсивным и жадным. Однако при часто
повторяющихся переменах уровня воды рыба к этому привыкает
и перестает обращать на это внимание. В качестве примера
приведу такой факт.
На одном из участков реки построили небольшую
гидростанцию. Уровень воды ниже этой гидростанции стал меняться по
два раза в день, утром она прекращала работу, пропуск воды
уменьшался и уровень снижался на 30 см. Во второй половине
дня работа станции возобновлялась, пропуск воды увеличивался
и уровень воды повышался. До постройки гидростанции
малейшее изменение уровня воды приводило к полному прекращению
клева на 2—3 дня. После постройки ее, вот уже несколько лет,
этот участок является нашим любимым местом уженья из-за
постоянства клева. Исключительно хорошо ловится рыба в
момент прибыли воды особенно при большом повышении ее
уровня.
Мне не один раз приходилось наблюдать, как за час-два перед
прибылью воды резко повышалась активность клева, который
достигал своего апогея в момент, когда прибывающая вода на
глазах заливала отлогий берег, и у берега появлялась полоса
мутной воды черного цвета, шириною до 2 м, образуемая смываемой
с берега пылью и верхним слоем рыхлого грунта. Насадка
заброшенной за полосу мутной воды удочки не успевала лечь на дно,
как схватывалась рыбой и глубоко заглатывалась, так что с
трудом можно было освободить крючок.
Сазан и сом рыбы донные, пищу берут со дна или около него,
поэтому удочная снасть на Мургабе применяется исключительно
донная.
Удилища употребляются от 2 до 3 м длиной, делаются из
хлыстов тута или колючего дерева маклюры.
Лески приняты шелковые, капроновые или сатурновые. Цвет
лески лучше брать в зависимости от цвета грунта дна: в местах
с илистым, черным дном хорошо ловить на черную, в камышах —
на зеленую, а лучше всего — и везде — на прозрачный и тонкий
сатурн. На сазана крючок берется тонкий.
Поплавки лучше всего пробковые, скользящие, грузила
свинцовые, в форме груши. Размеры поплавков и грузил определяются
глубиной и силой течения. На мелкой воде, при медленном
течении, крупный поплавок отпугивает рыбу. На глубоких местах при
быстром течении хорошо держать поплавок на весу над водой,
203

для чего удилище втыкается в берег. Грузило прикрепляется на
поводке длиною 10—15 см, поплавок — обыкновенная бутылочная
пробка с пропущенной посередине леской.
Я обычно ловлю на три удочки, из которых одну всегда держу
с экспериментируемыми насадками: хлебом, живцом, кузнечиком
и другими. Удочки расставляю около самого берега. Ставлю их
так, чтобы насадка и поплавок находились вплотную к берегу,
если он достаточно круто сходит в воду и глубина у берега не
меньше 30 см.
Мои любимые места — заводи и заливы с медленным
течением, густо заросшие камышом и кугой, среди которых я и
размещаю свои удочки.
При ловле на червя рыба лучше всего берет на тонкий крючок.
Проводочные удочки не применяются совсем, так как водоемы
заросли камышом, дно их густо покрыто корнями водорослей
и крючок будет неминуемо цепляться. Кроме того, сазан не любит
движущуюся насадку. Не распространены спиннинг, блесны,
мормышки, искусственные мушки. В водохранилищах с успехом
ловят на подпуска, переметы, закидушки.
Прикормки и привады не применяются, что обусловливается
обилием рыбы, а также часто и резко меняющимся уровнем воды.
Рыба находится в большинстве водоемов или их участках в
постоянном движении. То она с прибылью воды расходится в
поисках корма по отмелям и разливам, то собирается при убыли
в глубоких ямах.
Очень хорошо ловится рыба, особенно сазан, когда выше
рыболова кто-либо идет по воде вдоль берега, пугая затаившуюся
рыбу. Излюбленными участками обитания крупной рыбы являются
места водопоя и стоянки скота.
Для успешного лова рыбы на удочку рыболову нужно знать
и уметь замечать каждую незначительную на первый взгляд
мелочь. Нужно учиться быть натуралистом, уметь отмечать связь
явлений природы с поведением рыбы, хорошо знать, что служит
кормом рыбе в данном месте, в различные времена года, при
разной погоде.
Для успешного лова сазана рыболов должен находиться все
время лицом к солнцу. Сазан любит светлые, прогреваемые
солнцем пространства и охотно гуляет у освещенного берега. Насадка,
освещенная солнцем, видна рыбе издалека, а тень рыболова не
падает на воду.
Поздней осенью и зимой для улучшения клева полезно бывает
бросить несколько камней или комьев земли в окружающие
камыши.
Долгое сидение на одном месте летом эффекта не дает.
Пойманные или сошедшие два-три сазана обычно распугивают всю
рыбу, и клев надолго прекращается. Поэтому мы с успехом
применяем продвижение по берегу снизу вверх, останавливаясь на
облюбованных местах на 20—30 минут.
204

Зимой, наоборот, необходимо сидеть на одном месте не менее
4 часов, а иногда и целый день, так как подошедший сазан часто
подолгу стоит у наживки, еле касаясь ее.
В июне — июле, отметав икру, сазаны и сомы разбредаются
жировать по арыкам, где и ловятся успешно на удочку до
ноября.
В связи с тем, что все арыки зимой чистятся от ила, состав
рыбы в них непостоянный. Во время осушения и чистки арыков
рыба, не успевшая уйти из них в русло реки, вылавливается
полностью, а невыловленная погибает, оставшись на сухом месте.
Сильный и буйно сопротивляющийся летом сазан зимой
становится вялым и, будучи пойманным на удочку, не оказывает
никакого сопротивления.
Удовольствие от рыбалки здесь ничем не отравляется.
Комаров и мошек нет совершенно. Дает себя знать только жаркое
солнце, от которого негде укрыться рыболову.
Лесов здесь нет, и на водоемах редко встретишь деревцо. Из
растительности, доставляющей неприятности рыболову, следует
отметить колючку-янтак, растущую обильно во всех местах и на
всех почвах.
Некоторые местные старые рыболовы применяют
оригинальный способ привлечения рыбы. Состоит он в следующем: в
бутылку из чистого белого стекла кладут приманку: тараканов,
капустниц, червей и др. На дно бутылки кладется свинец или
просто песок, горлышко бутылки затыкается крупной пробкой.
Бутылка опускается на шнурке на дно на месте лова так, чтобы
она находилась в стоячем положении. Живая приманка, ползая
в бутылке, привлекает рыбу и способствует возбуждению ее
аппетита.
В летние жаркие месяцы лучшая насадка для ловли на
удочку — черви, но они забиваются вглубь земли и достать их
бывает очень трудно. Поэтому мы заготовляем их весной и осенью.
Храним их в ящиках, наполненных землей, подкармливая мукой,
спитым чаем, прелыми листьями, рубленым клевером и конским
навозом.
Мои любимые места рыбной ловли на Мургабе — это самый
нижний 40-километровый участок, начинающийся за последней
плотиной в нескольких километрах от города. Мургаб здесь течет
узкой извилистой лентой.
Большое количество стариц-озер имеет выходы к Мургабу,
по которым стекает вода в виде небольших ручейков. Здесь
держится преимущественно некрупная рыба, в основном сазан.
Экземпляры весом свыше 1 кг попадаются сравнительно редко.
Зато клев сомиков и сазанчиков весом меньше килограмма очень
постоянный и оживленный.
Дно Мургаба покрыто полуметровым слоем черного липкого
ила, образующегося в процессе гниения отмирающей водной
растительности.
205

Низины берега топкие. На возвышенностях, где нет
растительности, берега покрыты слоем соли, блестящей на солнце, точно
снег.
Участок реки, находящийся выше плотины, называемой Эгри-
Гузарской, имеет уровень ложа русла выше, чем участок,
находящийся ниже плотины.
Сазан в этом месте ловится преимущественно на хлебные
насадки. Рыба водится более крупная, нередко на удочку
попадаются экземпляры до 4 кг.
Зарослей камыша мало, что обусловливается отсутствием
разливов и отмелей, а также большой глубиной. Дно относительно
чистое, слой ила не превышает 5 см. По берегам растут единичные
деревья, ветлы и тополя.
Клев рыбы непостоянный, неустойчивый. Малейшее изменение
уровня воды ведет к полному прекращению клева на несколько
дней. Лучше всего здесь ловить при малом уровне воды, при
наличии подпора, на медленном течении.
Леска требуется длинная, забрасывается на самую середину
реки. У берегов клев бывает случайным.
Прекрасными, богатыми местами для спортивного уженья
являются водохранилища Мургаба: Ташкепри, Султан-Бент, Кау-
шут-Бент и др. Здесь настоящее рыбье царство: много сазана,
сома, очень много храмули. Здесь основные нерестилища и места
постоянного обитания рыбы.
Вода водохранилища стоячая, прозрачная. Густые заросли
водной растительности, широкие отмели и разливы дают
разнообразный и обильный корм и прекрасное надежное убежище для
рыбы и дичи.
Уловы с удочкой до 20 кг в день — здесь обычное явление.
В заключение хочу сказать, что лучшего места для
спортивного уженья рыбы, чем Мургаб, я еще не знаю, хотя мне
приходилось ловить в Волге, Суре, в озерах и пойме Суры, Каспийском
море и во многих других водоемах.

Л. Федулов
РЕКА УДЫ
Река Уды невелика. Ее длина —около 160 км. Начало свое
она берет из небольшого родника в селении Безсоцовка, Курской
области, и, прорезая Харьковскую область с севера на юг, впадает
юго-западнее г. Чугуева в Северный Донец. Уды имеет несколько
притоков. Главные из них — Рагозянка, Лопань и Харьков.
Правый берег Уды крутой, левый — пологий.
В свое время река Уды почти на всем своем протяжении была
хотя и не особенно широкая, но глубокая и рыбная. В ней
водились карп, сом, щука, язь, голавль, лещ, судак, окунь, налим h
даже вырезуб. Но с годами и с промышленным ростом Харькова
Уды мелела и рыбы ц ней становилось меньше.
Однако эта река и сегодня далеко еще не потеряла своего
значения для рыболовов-любителей.
Наряду с отмелями и узкими местами, где можно перейти ее
вброд, она еще сохранила на большом протяжении широкие
плесы и глубокие омуты. К таким местам, если следовать по
течению, относятся: Золочев, Рагозянка, Жихор, Васищево, Боровое,
Водяное, Введенское и, наконец, Стрелка, где спокойная Уды
большим потоком соединяется с водами Северного Донца. Приняв
в свое русло воды Уды, Северный Донец, как бы удвоив силы,
мчится к Дону.
В Уды и до сих пор водится вся та же рыба, что и много лет
назад, но ее меньше. И причиной этому не только то, что река
обмелела. Нет! Виноваты некоторые нерадивые хозяйственники,
которые, вопреки существующему закону, спускают в реку отходы
с производства. Долгие годы это делал коксовый завод и
шерстомойка. В 1949—1950 гг. по этой причине наблюдался массовый
мор рыбы. В первую очередь погибали судак, щука, окунь, плотва
и в меньшей мере карп. Кроме того, на Уды хищническим
способом (неводами, сетями, бреднями и пауками) и поныне
вылавливается рыба браконьерами. К сожалению, серьезной и
последовательной борьбы с этим злом не ведется.
20/

Но даже при таком, мягко выражаясь, ненормальном
отношении к обитателям вод в реке есть немало разной рыбы. Многие
рыболовы из года в год приезжают на зеленые берега медленно
текущей Уды и успешно удят.
Из многолетних наблюдений я пришел к выводу, что в Уды
больше всего карпа, потом сома, язя и щуки. Эти рыбы чаще
других попадаются почти на всем протяжении реки и поныне. Одно
из лучших мест для рыбалки — это Рагозяика, которая
привлекает рыболова не столько своей живописностью, сколько
широкими плесами и глубокими омутами. Самый большой из пяти
плесов — это у дамбы. Здесь большие возможности для любителей
спиннингового спорта. В этих местах много щуки, окуня и нередко
попадаются крупные экземпляры. Один знакомый
рыболов-спиннингист охотится здесь на щуку почти в течение всего года. А
прошлым летом он как-то в один из дней умудрился поймать около
двадцати щук. Крупный здесь и язь. Он хорошо клюет на
пареный горох и земляного червя. Нередко среди рыболовных
трофеев находишь и 3-килограммового язя. А это уже приятная
охота.
Интересно отметить высокие вкусовые качества рыб реки Уды.
Например, щука, пойманная в Северном Донце, отдает, как
говорят, болотом, вернее — неприятным специфическим щучьим
запахом. А в Уды щука совершенно ничем не отдает. Это, очевидно,
объясняется наличием большого количества родников и
минеральных источников, которые пополняют реку чистой и студеной
водой.
Даже в тех местах, где Уды широкая, она сохранила отдельные
небольшие плесы и омуты, в которых попрежнему водится карп,
сом, щука, язь. Для примера можно взять селение Шпаки, в 25
минутах езды от Харькова. Немало лесок и крючков оставляют
рыболовы здесь еще и теперь, ведя борьбу с крупной рыбой.
От селения Жихор и почти до самой Стрелки берега Уды
покрыты растительностью.
Примерно начиная с Васищева, Уды становится относительно
широкой и полноводной. Ловят здесь преимущественно карпа.
Бывают годы, когда он разводится в большом количестве, и тогда
ни один рыболов не возвращается без улова. Подобное явление
наблюдалось в 1939—1940 и в 1947—1948 гг. Обычно хорошо
клюет на земляного червя так называемый порционный карп —
от 800 г до килограмма. Что же касается 100—200-граммового,
которого здесь изобилие, то он буквально лезет на любой
крючок. И, к сожалению, некоторые рыболовы безжалостно его
вылавливают, набивая иногда в сетку только за один день до ста и
больше карпов.
Бывает клев и крупного карпа. Например, в 1947 г. я был
очевидцем интересного зрелища. Неподалеку от моей сижи
расположился местный мальчуган и примитивной снастью с увлечением
ловил карпов. Как-то, посмотрев в его сторону, я увидел, что он
208

с большим напряжением держит дрожащими руками в дугу
согнутое березовое удилище и постепенно, видно вопреки желанию,
входит в воду.
Он настолько был взволнован, что с трудом, заикаясь,
произнес: «Дяденька, по-мо-гите...» — и продолжал погружаться в
холодную воду. Я понял, что крупная рыба настойчиво тянет его за
собой. Не успел я к нему подбежать, как он, видимо, боясь, чтобы
не оборвалась леса, бросил удилище в воду и тотчас же поплыл за
ним. С большим трудом он подтянул рыбу к берегу. В это время
проходивший рыболов-«паучник» с разгона накрыл большим
пауком уже видимого огромного сазана и в азарте навалился на него.
Но сазан сильным ударом хвоста сбросил с себя непрошенного
помощника и, оборвав лесу, ушел. Долго не мог успокоиться
мальчуган, взволнованы были и мы.
Несмотря на то, что здесь водятся также сом, язь, щука, окунь,
плотва, карась, линь, рыболовы все же предпочитают ловить
карпа. И это понятно.
Ужение карпа, сопровождающееся острыми переживаниями,
несомненно, доставляет больше удовольствия, нежели охота на
другую рыбу.
Жор карпа на реке обычно начинается со второй половины
июня и продолжается с некоторыми перерывами до самых
заморозков.
Хорошие карповые места в Васищево, у совхоза, рядом с
купальней, и напротив дома отдыха. Несмотря на то, что река здесь
широкая и глубокая, лесы больше 12—15 м бросать не следует.
Карп обычно роется в иле неподалеку от берега.
Между селениями Васищево и Боровое Уды, разлившись
рукавами, образовала несколько островов — любимые места
удильщиков. Правый берег — обрывистый и в некоторых местах изрядно
подмытый — излюбленное место колхозных ребятишек, которые
умело и бесстрашно выдергивают руками из гнезд раков. Кстати,
удовские раки очень крупные. Здесь карп ловится еще лучше,
нежели в Васищево, и поэтому рыболовов в этих краях бывает
значительно больше.
Селение Водяное — одно из живописных мест. Отсюда Уды,
ускоряя свой бег к Донцу, как бы раздвигает лес, разрезая его на
две части, причем на левом берегу растет сосна, на правом —
лиственные деревья.
Хороша Уды и у станции Эсхар. Тут у железнодорожного моста
водятся сом и карп, а возле электростанции — лещ, судак и язь.
Отсюда, пройдя километра два по течению, попадешь на Стрелку.
В этом месте Северный Донец, приняв воды Уды, широкой лентой
огибает большой полуостров и скрывается за поворотом в густых
зарослях высоких деревьев.
В отдельные воскресные дни берега Уды почти на всем
протяжении усыпаны рыболовами, среди которых я нередко встречал
14 Рыболов-спортсмен, ки IV 20Э

москвичей и ленинградцев, приезжающих в эти живописные края
на отдых.
Много приятного доставляет и теперь Уды харьковским
рыболовам. Часто на берегах этой тихой и красивой реки бывает
больше рыболовов, нежели на Донце. И Уды обычно щедро
награждает своих гостей здоровым отдыхом и хорошим уловом.
Река Уды, конечно, требует расчистки и правильного ведения
рыбного хозяйства. Надо надеяться, что в недалеком будущем
очередь дойдет и до нее.

.4. Григорченко
НЕМАН
Неман — одна из мощных судоходных рек запада нашей
Родины.
Вместе с мощными запасами белого угля Неман имеет
огромные рыбные богатства, которые привлекают
рыболовов-любителей.
Расскажу о ловле некоторых видов рыб.
Спиннингом на Немане ловят хищных рыб обычным способом,
хорошо известным всем рыболовам.
С апреля и по ноябрь повсеместно ловится лещ. Насадкой
служит выползок, навозный червь и червь луговой, который считается
лучшей насадкой. Клев леща продолжается целый день, кроме
жарких летних дней. Особенно хороший клев в ветреную погоду.
Попадают экземпляры до б кг весом. О характере клева леща
много известно и нет необходимости на этом останавливаться
подробно.
Ловля судака на Немане отличается от ловли этой рыбы в иных
водоемах. Крупного судака тут ловят на кусочек свежей рыбки.
Любая мелочь — плотва, окунь, голавлик — разрезается на куски.
На крючок цепляется один кусочек, и если донка брошена на
границу струи, следует мгновенная хватка. Характерно, что на
целую рыбку иногда идут и щуки, а на кусочек рыбки только судаки,
причем в большинстве крупные, а поэтому ловля судаков требует
крепкой и надежной снасти. Донка крепится к удилищу с толстым
концом, и когда судак взял насадку, конец удилища дергается
один-два раза и быстро гнется к воде. Подсечка и борьба с
хищником — это незабываемая картина.
Основной жор судака с 4 до 7 часов утра и с 7 до 10 часов
вечера, а остальное время — случайность. Время клева
характерно для летних месяцев.
Угорь — одна из самых ценных рыб. В наших краях угорь
является промысловой рыбой, но и любители, конечно, ловят его с
большой охотой. Характерно, что промысловый лов угря ведется
14*
211

только на крючковые снасти-переметы. Рыболовы-любители
зачастую ловят не на многокрючковые переметы, а на донки или
закидушки с 2—3 крючками на конце. На морском заливе любители,
конечно, не рыбачат, а ловят эту рыбу в Немане и его притоках.
Клев угря продолжается все лето, с 10 часов вечера до 3—4 часов
утра. Основной насадкой для ловли угря является пескарь и
кусочек червя-выползка. Крючок специально для угря, гибкий,
пружинящий. На червя попадается только мелкий угорь, а на
пескаря— до 5 кг. Это страшилище толще человеческой руки и до
1,5 м длины. Клюет угорь быстро, но не сильно и с подергиванием.
Колокольчик звенит беспрерывно.
Если нет колокольчика, можно прозевать клев. Но если угорь
засекся сам и рыболов не заметил клева, то вся донка окажется в
узлах. Угорь, попав на крючок, вьется справа налево внутрь
своего кольца, образуя правильный узел.
Когда вытащишь угря, прямо боишься его в руки брать, он как
змея, но со временем страх этот проходит.
Хочется еще отметить, что угорь может переползать с одного
водоема в другой по росистой траве. Поэтому все пойменные
заливные места угорь к осени покидает и уходит в реку. Ловля этой
рыбы по росе очень интересна и оригинальна. Нужен фонарик и
опытный глаз. Перед ловлей равняется на берегу песок и
периодически осматривается. При выходе угря остается след, и рыболов,
идя по следу, ловит «путешественника».

А. Клыков
ВОЛЖСКИЕ ГИДРОУЗЛЫ И ПРОХОДНЫЕ РЫБЫ
Осетровые и белорыбица ежегодно входят в Волгу из
Каспийского моря. Рыбы эти идут метать икру в пресной воде, плывут к
тем местам, где родились сами несколько лет назад.
Белорыбица плывет в студеные и чистые воды речки Уфимки,
где среди камней прячет от врагов икринки. Осетровые — туда,
где волжское дно покрыто галькой и над нею стремительно несется
весенний поток.
Проходные рыбы, как птицы, возвращающиеся весной на свои
гнездовья, стремятся на свою родину, где есть необходимые
условия для икрометания. Без этих условий икринки и молодь
погибают.
И вот мощная плотина преграждает рыбам путь к
нерестилищам. Но ведь за гидроузлом раскинулось огромное
пресноводное водохранилище. Может быть, надо помочь рыбам преодолеть
преграду, миновать гребень плотины? Построить рыбоподъемник
и рыбоход для пропуска рыб вверх по Волге?
Но найдут ли они необходимую естественную обстановку для
размножения — скорость течения, места нереста, температуру
воды...
Нет. Не найдут. Ведь течение в водохранилище будет крайне
слабое. Взвешенные в воде вещества, падая на дно, закроют камни
и гальку. Кроме того, периодические колебания уровня воды
будут сильно влиять на те водные организмы, которыми питаются
мальки проходных рыб.
В водохранилище, как в большом озере, начнет бурно
развиваться планктон — микроскопические растительные и животные
организмы, проводящие всю свою жизнь во взвешенном состоянии
в воде. В средней и нижней частях (около плотины)
водохранилища появится бесчисленное множество рачков, которых ранее на
течении почти не было. Моллюски, черви и другие организмы,
приспособившиеся к быстрому потоку, когда Волга не была еще
перегорожена плотиной, будут встречаться реже и только в верхней
213

части водохранилища. А, как известно, осетровые и белорыбица
откладывают свою икру исключительно на хрящеватом дне, на
быстром течении, где вода насыщена кислородом.
Молодь этих рыб, как только у нее рассосется желточный
мешочек, короткое время питается планктоном, а потом —
моллюсками, мотылем и прочими донными организмами.
Количество растворенного кислорода на дне водохранилища
будет значительно меньше, чем в весеннем волжском потоке до
сооружения гидроузлов.
Наконец, температура воды (ее колебания) в водохранилище,
похожем, на озеро, станет значительно отличаться от той, которую
мы наблюдаем в реке.
Поэтому проходные рыбы не смогут иметь в водохранилище
необходимых для них условий нереста.
Итак, после сооружения на Волге гидроузлов путь проходным
рыбам будет прегражден, а места и условия размножения для них
станут непригодными.
Какой же выход из создавшегося положения нашли рыбоводы?
Искусственное разведение проходных рыб — вот выход!
Что же такое искусственное рыборазведение?
Рыбоводы, имея зрелых самцов и самок рыб, производят
оплодотворение икры молоками. На икринки, отцеженные в таз,
выливают молоки и после перемешивания добавляют к ним воды.
Таким образом, оплодотворение зрелой икры происходит в
искусственных условиях, а не в естественных.
Этот способ у нас получил название «сухого», а за
рубежом, где он также принят,— «русского».
Затем инкубация икринок ведется под постоянным
наблюдением рыбоводов,.которые оберегают икру и вышедших из нее
мальков от заболеваний и различных врагов.
Первый русский рыбовод — Владимир Павлович Враский —
еще в 1857 г. на своем маленьком рыбоводном заводе, около речки
Пестовки, Демьяновского уезда, Новгородской губернии, впервые
произвел опыт отцеживания зрелых икринок форели в сухой сосуд.
После отцеживания икринок Враский поливал их молоками и уже
тогда прибавлял в сосуд воды.
Зарубежные рыбоводы, до опытов Враского, вели весь
процесс, погрузив икру в веду, т. е. рабски подражая природе.
Для того, чтобы развивающиеся икринки, а потом и молодь
проходных рыб находились под присмотром специалистов,
сооружаются рыбоводные заводы.
Когда же молодь подрастет до определенного размера и веса,
рыбоводы выпускают ее в тот водоем, где рыбы могут дальше
вести самостоятельную жизнь.
Итак, значение искусственного рыборазведения состоит в том,
что, применяя сухой способ оплодотворения икринок и охраняя
их, а также и мальков, наши рыбоводы весьма значительно
повышают количество ценных рыб.
214

Что же будут представлять собой рыбоводные заводы на
Волге, сооружаемые для воспроизводства проходных рыб
Каспийского моря?
Каждой весной, как всегда, осетровые и белорыбица
направляются к своим нерестилищам. До постройки гидроузлов путь
этих рыб был долог. Месяц и два плыли они высоко вверх по реке,
а за это время у них созревала икра и молоки.
После постройки плотины в Нижнем Поволжье рыбоводы
будут располагать для воспроизводства рыбных запасов главным
образом рыбами с незрелой икрой.
Придется выдерживать осетровых и белорыбицу в
искусственных водоемах до тех пор, пока у них не созреют икра и
молоки. Для этого рыбам на заводах будут созданы все
необходимые условия. Для ускорения этого процесса будет применяться
физиологическое воздействие на осетровых рыб. Ихтиолог
введет в мышечную ткань осетра или севрюги гормоны * нижнего
мозгового придатка (гипофиза) рыбы. Полученная после
применения этого способа вполне зрелая икра обычным порядком
оплодотворяется молоками.
Затем наступает период искусственного выведения из
икринок мальков на заводе.
Будущий рыбоводный завод на берегах Волги — это срвокуп-
ность сооружений и построек, предназначенных для
воспроизводства проходных рыб Каспия. Здесь и насосные станции,
непрерывно подающие волжскую воду для всех нужд специально
оборудованного заведения; и десятки больших каналов, обсаженных
плодовыми деревьями, где временно помещаются
рыбы-производители; и просторное затемненное здание, в котором
оплодотворенная икра развивается в аппаратах с проточной водой,
предварительно отфильтрованной. А неподалеку от инкубационного
здания расположены небольшие проточные пруды, в которых
живет молодь до того дня, пока каждый малек не достигнет
положенного веса.
Так как подрастающим рыбкам с каждым днем нужно все
больше и больше пищи, то на заводской территории сделана
«фабрика живого корма». В ней, в отдельных «цехах», будут
разводить мелких рачков, мотыля и различных червей, которые
служат пищей малькам осетровых.
Для производителей-белорыбиц сделаны открытые бассейны,
где быстро струится вода, нагнетаемая насосными станциями.
Эти холодолюбивые рыбы будут жить в бассейнах до поздней
осени, когда рыбоводы смогут получить от них уже вполне
созревшую икру. Рядом для выклевывающейся из икринок молоди
белорыбиц устроены совсем открытые пруды, площадью
каждый не более 2 гектаров.
* Гормоны — специфические вещества, обладающие способностью
побуждать функции организма стимулировать развитие икры.
215

На берегу Волги расположится лаборатория для научных
работ ихтиологов, насосные станции и холодильная установка для
понижения температуры волжской воды, поступающей в
бассейны, где находятся белорыбицы.
Исследования советских ихтиологов и практиков-рыбоводов
показали, что воспроизводство осетровых и белорыбицы Каспия
можно обеспечить путем выпуска только вполне окрепшей
молоди этих рыб. Лишь достаточно подросшие рыбки в
состоянии успешно бороться за свою жизнь, находить себе пищу в
реке и в море, а также спасаться от врагов. Выпуская в Волгу
окрепшую молодь, можно рассчитывать, что большинство ее
благополучно спустится вниз по реке в Каспий, где найдет
соответствующие благоприятные условия для питания и дальнейшего
роста.
Известно, что молодой организм может расти и
увеличивать свой вес, но в то же время его развитие может
отставать, не быть вполне нормальным. Поэтому наши рыбоводы
заботятся о том, чтобы выпускаемые с заводов мальки были не
только определенного веса, но и достаточно развиты. Понятно,
что это требует постоянного тщательного ухода за мальками,
пока они находятся в рыбоводном заводе.
Для этого необходима ежедневная проверка температуры
воды, где находятся мальки, количества кислорода в воде (это
крайне важно, особенно в первое время, для мальков
белорыбицы), а также санитарного содержания бассейнов и водоемов,
где растет молодь. Необходим постоянный контроль за тем, как
питаются мальки, как они прибывают в росте и весе.
Практика показывает, что молодь осетровых быстро растет
и крепнет. Мальки их хорошо переносят даже некоторое
повышение температуры воды.
Но вот наступает время выпуска молоди в Волгу. Летом с
пристани рыбоводного завода на судно, буксируемое катером,
быстро грузятся баки, наполненные водой. В сосудах мальки
белуг, осетров, севрюг. Рабочие устанавливают баки на палубе,
прикрытой от сильного солнечного света тентом.
Погрузка окончена. Катер, развивая скорость, идет к
горному берегу Волги. Здесь река делает большой изгиб. За крутым
мысом, где берег углом вдается в реку, катер встает на якорь.
Тотчас же рабочие под наблюдением рыбовода осторожно
спускают с палубы судна баки с мальками. Когда баки касаются
дна реки, мелкие рыбешки осетровых выплывают на свободу и
тотчас же прячутся за камешки.
Когда приходит осень, так же производится погрузка мальков
белорыбицы. Только выпуск их в воду идет на самом стрежне
Волги. Катер медленно спускается вниз по течению реки.
Рыбоводы, точно сеятели, постепенно выпускают мальков на самой
середине водного потока. Маленькие белорыбки, как серебристые
стрелки, мелькают в волжской воде.

И. Шубин
ЗА ШИРОКОЕ РАЗВЕДЕНИЕ ФОРЕЛЕ-ОКУНЯ
Фореле-окунь, или, иначе, большеротый черный окунь, нашим
рыболовам мало известен: в пределах СССР он обитает лишь в
озере Абрау (район Новороссийска, Краснодарского края) и в
небольшом лиманчике на побережье Черного моря, в 4 км от
этого озера.
Завезен этот окунь в пределы России в озеро Абрау еще в
прошлом столетии.
Фореле-окунь принадлежит к семейству центрарховых рыб и
по своим вкусовым качествам и быстрому росту уже давно стал
важным объектом прудово-рыбных хозяйств Западной Европы.
У себя на родине, в Северной Америке, он широко распространен
от Канады до Флориды.
Фореле-окунь — прожорливый хищник: он в больших
количествах пожирает мелкую сорную рыбу и поэтому является весьма
желательным в тех водоемах, где эта сорная рыба служит
препятствием для размножения более ценных промысловых рыб.
В кормных водоемах Флориды фореле-окунь вырастает до 10 кг
и более; двухлетки достигают веса 400 г. Даже в условиях
крайне скудной пищевой базы в озере Абрау фореле-окунь
достигает веса 1,5 кг к пяти годам и, следовательно, растет гораздо
быстрее нашего обыкновенного окуня.
В 1948 г. Московским добровольным обществом «Рыболов-
спортсмен» совместно с Институтом прудово-рыбного хозяйстпа
фореле-окунь был завезен в Московскую область. В
живорыбном вагоне было доставлено в Москву 480 производителей фо-
реле-окуня, весом от 350 г до 1 кг. Посаженный в два
небольших рыборазводных пруда Института прудово-рыбного
хозяйства (б. Савинские пруды в районе ст. Железнодорожной, Горь-
ковской ж. д.), фореле-окунь в первых числах июня того же года
отнерестился и дал многотысячное потомство. Часть мальков
этого окуня в том же месяце была переведена в один небольшой
изолированный пруд Яхромского водохранилища.
217

В сентябре 1948 г. эти мальки уже достигли веса 38 г. Этот
факт свидетельствует о том, что мальки фореле-окуня даже в
условиях средней полосы СССР растут быстрее всех местных
хищных рыб и могут переносить зимовку подо льдом. Кроме
того, быстрый рост большеротого окуня в первые два года жизни
дает возможность ему не так часто становиться добычей таких
хищников, как щука, судак и сом.
К сожалению, проследить за дальнейшим ростом и расселе-
лением фореле-окуня в Московской области не удалось.
Большая часть фореле-окуня, посаженного в Савинский
зимовальный пруд, из-за недосмотра руководства Института погибла.
Фореле-окунь, который находился под присмотром ДСО
«Рыболов-спортсмен» в верхнем Царицынском пруду, в первую же
весну ушел в средний Царицынский пруд, где был выловлен
артелями Мосрыбтреста.
Опыт перевозки фореле-окуня в живорыбном вагоне от
Новороссийска до Москвы (свыше тысячи километров) говорит о
многом. У нас есть возможность перебросить этого окуня в
пресные водоемы всей южной полосы СССР, в Цимлянское море и в
огромные водохранилища на Волге.
Большеротый черный окунь, безусловно, является ценной
рыбой. Им давно бы должен заинтересоваться Главрыбвод. Ведь
по вкусовым качествам эта рыба не только не уступает ручьевой
форели, а даже превосходит ее.
Особо должен заинтересовать фореле-окунь
рыболовов-спортсменов. Он прекрасно ловится на все виды спортивных удочек,
особенно на спиннинг и на дорожку.
Следует сказать, что ротовые части фореле-окуня слабее,
чем у нашего обыкновенного окуня, а сопротивление при поимке
он оказывает такое же, как форель, и весь путь следования до
берега проводит в упорной борьбе, часто выпрыгивая из воды.
Фореле-окуня можно поймать на спиннинг, у которого очень
гибкое верхнее колено. Обязательно нужно пользоваться
подсачком, который следует опустить в воду заблаговременно, чтобы
навести на него пойманную рыбу и быстро вытащить ее.
В 1946 г., пока я не додумался применить эти приемы лова
фореле-окуня, неудача следовала за неудачей: рыба клевала, я
тащил ее к берегу, но ни одной не мог выудить. Когда причина
неудачи стала ясна, я начал ловить за утро до десятка рыб.
Организациям и рыболовам-спортсменам, которым придется
заниматься перевозкой фореле-окуня в новые водоемы и
водохранилища, следует учесть некоторые биологические
особенности этой рыбы.
Лучше всего отлавливать фореле-окуня в озере Абрау и в ли-
манчике вблизи него и перевозить его в апреле или в первой
половине мая. В жаркие летние месяцы окунь не может жить в
садках дольше 3—4 дней: он сильно бьется о стенки садка,
причиняет себе большие повреждения и погибает.
218

В пути следования необходимо иметь запас льда и не
допускать перегрева воды в живорыбном садке: за 3 дня пути от
Новороссийска до Москвы при первой перевозке окуня было
израсходовано до 5 тонн льда.
Следует учесть, что фореле-окунь откладывает икру не в
придонных слоях, а на субстратах, находящихся в средних слоях воды
или в прибрежной зоне. В прудах Западной Европы для фореле-
окуня устраивают специальные приспособления: деревянные
ящики па столбах в средних глубинах со входными и выходными
отверстиями в противоположных боковых стенках ящика.
Самец фореле-окуня, оплодотворив отложенную на субстрат
или внутрь ящика икру, остается охранять ее. Более того, он
охраняет свое потомство и тогда, когда из икры появляются
личинки и мальки. Первое время мальки фореле-окуня питаются
планктонными организмами и перемещаются в воде большими
«клубами». Когда из глубины лиманчика показывается такой
клуб и начинает подниматься в верхние, прогретые и богатые
планктоном, слои, сзади этого клуба мальков из глубины всегда
следует большой фореле-окунь, охраняющий свое потомство.
В тех случаях, когда фореле-окуню нечем питаться, он иногда
пожирает и своих мальков, как всякий другой хищник. Такой
случай был в Савинских прудах Института прудово-рыбного
хозяйства в июне 1948 г. Вот почему при перевозке производителей
фореле-окуня необходимо в районе их акклиматизации устроить
в одном из небольших местных проточных прудов с чистой водой
и достаточным запасом мелкой сорной рыбы специальный
питомник. Кроме того, в первый же год обязательно нужно устраивать
приспособления для нереста фореле-окуня.
Главрыбводу СССР следует серьезно заняться проблемой
широкого расселения фореле-окуня в пресных водоемах средней
полосы и в южных республиках СССР.
В самом ближайшем времени необходимо обеспечить
проведение следующих мероприятий:
1. Издать специальное руководство по перевозкам и
расселению большеротого черного окуня или опубликовать
соответствующую монографию.
2. Срочно взять под наблюдение и охрану существующие уже
естественные питомники фореле-окуня, и в первую очередь озеро
Абрау и лиманчик вблизи него.
3. Разработать план широкого расселения фореле-окуня во
всех районах СССР, где уже имеются или в ближайшие годы
образуются обширные водохранилища.
4. Одновременно Главрыбводу следует изучить вопрос о за*
возе в водоемы СССР и другого крайне ценного объекта
рыборазведения — китайского окуня — ауха, тоже обладающего
высокими вкусовыми качествами и быстро растущего.
Рыболовы-спортсмены должны принять самое активное
участие в осуществлении этих мероприятий.

А. Клыков
ВСЕЛЕНИЕ РЫБЫ
Если мы хотим заселить водоем новым видом рыбы, то надо
прежде всего ответить на вопрос: сможет ли «новая» рыба
привыкнуть, освоиться и размножаться в нем? При положительном
ответе можно приниматься за переселение намеченной рыбы в
водоем.
Что же надо проделать, прежде чем получить тот или иной
ответ?
Необходимо знать все условия, в которых живет и
размножается данная рыба, и выяснить, есть ли для нее
соответствующие условия жизни в нашем водоеме.
Температура воды, как известно, влияет на время начала
икрометания, на скорость развития икринок и мальков и даже на
питание, а следовательно, на скорость роста самой рыбы.
Например, если температура воды всего 2—3°, то плотва ест плохо. При
15—20° аппетит плотвы сильно возрастает. Когда в холодное
время года вода сильно остывает, караси, лини и другие рыбы
собираются на глубоких местах водоема и всю зиму находятся
в покое. Температура их тела понижается, рыбы перестают
питаться, тело их, как шубой, покрывается толстым слоем
слизи.
Как видим, влияние холода или тепла в воде на рыбу весьма
велико.
Свет тоже оказывает влияние на поведение рыбы. Всем
удильщикам известно, что большинство рыб начинает питаться
(клевать) на утренней заре, а к ночи перестает кормиться.
Рыбы различают цвет. Например, пескарь, содержащийся в
аквариуме, приучается брать корм из посудинки определенного
цвета.
Свет влияет и на развитие икры, но по-разному. Например,
икринки камбалы на свету развиваются на 2 дня скорее, чем без
света. У каспийской севрюги развитие икры при свете также идет
быстрее. У форели, которая засыпает камешками или галькой
220

свои икринки, они развиваются в темноте на 5 дней быстрее,
чем при свете.
В жизни рыб играет роль и грунт. Так, вьюны во время
пересыхания мелкого водоема закапываются в ил, а шиповка
прячется от врагов, зарываясь в грунт. Еще более важное значение
имеет грунт для тех рыб, которые откладывают свою клейкую
икру на гальку или каменистые гряды. Известно, что у многих
рыб икра, попадая в воду, сразу же делается очень клейкой,
поэтому быстро прикрепляется к каким-либо подводным предметам.
Здесь надо сказать, что рыбы, живущие в реках с быстрым
течением, в громадном большинстве имеют клейкую икру.
Течение в водоеме влияет не только на форму тела рыбы, но
и на ее поведение и размножение. Особенно важное влияние
оказывают различные течения на рыбу во время ее передвижения в
реках. В это время рыба руководствуется течением,
придерживаясь текущих струй, чтобы выбирать необходимое ей
направление. Как известно, органом, который ощущает давление и
движение воды, служат клетки боковой линии. Боковая линия
представляет собой ряд нервных точек. Этот ряд тянется по бокам
тела рыбы и отчасти заходит на голову.
Еще важно знать, пригодна ли вода нашего водоема для
вселяемой рыбы. Целый ряд дубильных веществ, попадающих в воду
в результате сплава леса, мочки льна, а кроме того, различные
отбросы предприятий оказывают сильное влияние на животных
и растения, которые служат пищей рыбам, а также и на самих
рыб. Эти вредные вещества отнимают растворенный в воде
кислород, которым дышат рыбы. От присутствия кислорода зависит
вся жизнь водных животных.
Что понижает количество кислорода в воде? Дыхание рыб,
животных и растений, населяющих водоем, повышение
температуры в воде и, наконец, химический процесс, состоящий в
соединении различных органических веществ и тел с кислородом. Так,
например, старый камыш и тростник, отмирая и опускаясь на дно,
начинают гнить и тем самым отнимают у воды кислород,
выделяя ядовитый газ — углекислоту.
Зима. Мороз. Водоем покрыт толстым слоем льда, на который
сыплется снег. Доступ кислорода из воздуха в воду почти
прекращается. Но расход его на гниение мертвых организмов
продолжается. Дело может кончиться тем, что в мелком и
малопроточном водоеме в феврале произойдет гибель рыб от удушения.
Известно, что рыбы, спасаясь от опасности задохнуться, плывут
к любой отдушине во льду.
Рыбы нуждаются в кислороде по-разному. Это тоже надо
принимать во внимание. Форель, голавль, лососи, судак, налим —
требуют большого количества кислорода. Другие, например
плотва, окунь, ерш,— могут обходиться небольшим количеством
кислорода.
Водные растения тоже имеют важное значение в жизни рыб.
221

Без них невозможно было бы существование рыбы.
Микроскопические водоросли — основная пища разного рода маленьких
рачков: дафний, циклопов, босмин. Кроме того, водорослями
питаются и такие рыбы, как амурский толстолобик, похожий на
нашего карпа-сазана, и другие рыбы «вегетарианцы», отвергающие
всякую «мясную» пищу.
Далее, многие рыбы (например, сазан, плотва) откладывают
свои икринки на растения, которые при свете весеннего яркого
солнца выделяют кислород и поглощают углекислоту. Наконец,
все погруженные в воду растения служат отличными местами
обитания водных насекомых — личинок стрекоз, поденок,
ручейников, а также местами кладки яиц моллюсками — прудовиками,
катушками — и насекомыми, связанными в своей жизни с водой.
Следовательно, отсутствие или наличие растений может сыграть
решающую роль в вопросе о целесообразности переселения в
наш водоем той или иной рыбы.
Не меньшую роль в жизни рыб играют и водные
животные. Так, пищей рыбам служат черви, мелкие моллюски
(слизняки) — прудовички, катушки, ракушки, ракообразные,— мелкие
рачки.
Личинки насекомых — тоже основной корм очень многих рыб.
Достаточно вспомнить роль мотыля в питании наших рыб. А
личинки стрекоз, разных мух, веснянок, в особенности ручейников?
Во время вылета поденок или комаров ими питаются даже те
рыбы, которые в обычное время за воздушными насекомыми не
охотятся.
Мы уже говорили, что пища у разных рыб различна. Плотва,
лещи и многие другие «мирные» рыбы едят, главным образом,
донных беспозвоночных, а хищники — щуки, сомы, судаки —
питаются живой рыбой. При этом надо заметить, что, например,
судак явно избегает заглатывать лещей. Важно обратить
внимание также на возможную конкуренцию рыб из-за пищи. Там, где
много ершей, лещи растут медленно и плохо потому, что обе эти
рыбы питаются почти одной и той же пищей.
Необходимость вселения в водоем новых видов рыб может
быть вызвана разными причинами. Например, желанием
заменить малоценных рыб — уклеек, верховок, ершей, пескарей и
других мелких рыбешек — более ценными. Или в том случае, когда
в водоеме нет рыб, питающихся мелкими животными и
растениями, которых как раз здесь очень много. Или если в водоеме
много ценной рыбы, например судака, а пищи для него мало.
В этом случае заселение водоема мелкой рыбой может улучшить
условия жизни хищной ценной рыбы.
Надо, чтобы рыба, которую мы хотим вселить в наш водоем,
хорошо в нем росла и размножалась, а для этого необходимо
заранее изучить нужные ей условия икрометания, питания,
а также знать, где она держится в разное время года, любит ли
холодную воду и быстрое течение или, наоборот, может перено-
222

сить недостаток кислорода в воде, как, например, это в
состоянии терпеть карась.
Прежде чем вселять в водоем новый вид рыбы, надо учесть
площадь и рельеф дна самого водоема. Ведь если, например,
вселить судака в такое озеро, где нет глубоких мест, в которых он
держится, а имеются только заросли у мелководных берегов, то
щуки постепенно поедят все поколение судака и он в таком озере
не разведется. Если в небольшое озеро или пруд, где уже обитает
лещ, вселить сазана, то он, конкурируя в питании с лещом,
вытеснит последнего.
Еще одно обстоятельство важно знать. Никакие работы по
заселению новыми рыбами водоемов не могут проводиться без
разрешения Главрыбвода.
Если не считаться с расходами и трудностями по перевозке
крупной рыбы, то переселение ее в новый водоем имеет
некоторое преимущество. Крупные рыбы не будут нацело съедены
хищниками, живущими в водоеме. Выпуск мальков выгоден тем,
что в этом случае переселяется в водоем очень большое
количество нового вида рыбы. Если же заселить водоем путем выпуска
икринок, то это надо делать обычно несколько лет подряд. Дело
в том, что икра может быть или уничтожена почти целиком
многочисленными водными «любителями» чужой икры, или место и
время выпуска ее почему-либо может оказаться неудачным.
Приходится также считаться не только со временем выпуска,
но и с жизненным циклом рыбы. Так, если выпуск весенне-
нерестующей рыбы приходится на весну, то выпускать ее надо в
таких местах, где ей будет удобно метать икру. А мальков
следует выпускать не в одном только месте, а в разных участках
водоема, чтобы избежать массовой их гибели от хищников.
И, конечно, после выпуска необходимо, хотя бы до появления
в водоеме мальков этого нового вида рыбы, наблюдать за «все-
ленцами». Ведь очень важно знать: мечут ли они икру, где, в
каких местах и когда происходит нерест, чем они питаются и кто
для них является конкурентом в этом отношении, кто является
врагами вселенцев. Все это позволит знать, насколько успешно
проходит заселение водоема новым видом рыбы.
Великий преобразователь природы И. В. Мичурин писал:
«По моему мнению, можно допустить выражение, что тот или
другой сорт плодового растения акклиматизирован лишь тогда,
когда, во-первых, данный сорт, будучи перенесен из местности
с другим климатом, сам по себе в новом месте расти не мог, но,
вследствие целесообразных, сознательных приемов
акклиматизатора, помирился с условиями нового климата, причем не
изменил качества плодов».
Еще признаком акклиматизации И. В. Мичурин считал
способность сорта «успешно развиваться и плодоносить в новой для
него местности, уже не требуя особых, против местных сортов,
усилий от человека к поддержанию его существования».

Ф. Кунилов
ФОРЕЛИ В ЛЕНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ
В теплый весенний вечер приятно посидеть около костра где-
нибудь на сухом берегу лесной речки, послушать журчанье струй
на перекате и шум водопада, понаблюдать за игрой и всплесками
бойких форелей, охотящихся в ночной тиши за падающими на
воду мошками и комарами.
Ручьевая форель водится во многих лесных холодных речках
и ручьях Ленинградской области. Она разводится также
искусственно в Ропшинских прудах близ Красного Села. Выведенная в
Ропше молодь форели поступает в колхозы и другие организации
для заселения водоемов с холодной водой. Эта необыкновенно
красивая рыба из семейства лососевых, имеющая розовое или белое
мясо, редко ловится крупнее 300—500 г, хотя отдельные рыбы
вырастают до килограмма и больше.
Форель обитает в маленьких речках и ручьях, шириной иногда
всего 1—2 м и глубиной в ямках не более 0,5 м. Она обычно
держится под водопадами, в омутках и на быстринах, прячется от
врагов под корягами и за камнями, забирается в траву и под берег,
стоит под нависшими над водой кустами и деревьями.
Врагов у форели много. В речке иногда поселяется налим и
опустошает ямы и омутки, пожирая неосторожных рыбок, не
успевших скрыться от ночного хищника. В форелевые пруды
попадают щуки, которые питаются и молодью. В огромном количестве
уничтожает форелей выдра, поселяющаяся обычно около рыбных
рек. Большой вред наносят форели хариус и гольяр, поедающие
икру форелей в местах их нереста.
Самозащитой для форели отчасти служит окраска ее тела,
зависящая от цвета дна и воды. В лесных речках с торфяной водой,
засоренной корягами и опавшими древесными листьями, форель
имеет темную окраску. В речках с песчано-галечным дном,
каменистыми берегами и светлой водой окраска форели светлее и се-
ребристее. Ее спинка сливается с серыми камнями и валунами, за
которыми она укрывается. Форель — рыба осторожная и зоркая.
224

Стоя под корягой или под берегом, она отлично видит, что
делается на поверхности воды и на берегу. Появившийся на берегу
человек или даже его тень, упавшая на яму, где стоит форель,
заставляет ее молниеносно скрыться в самом укромном месте.
Основную пищу форели составляют ручейники и прочие водные
насекомые и черви. Летом она неутомимо охотится за падающими
на воду воздушными насекомыми, мошками и комарами. В тех
речках, где водятся гольяны и гольцы, крупная форель питается
также этими рыбами.
Охота на форелей и хариусов с нахлыстовой удочкой
считается у нас наиболее спортивной и может быть очень
добычливой, если рыболов постиг в совершенстве ловлю этих небольших,
но бойких и вкусных рыбок.
В тихую погоду ловят форель в ранние утренние и вечерние
часы, когда рыба не различает на берегу человека и поэтому
безбоязненно хватает подброшенную ей искусственную мушку или
живое насекомое. Днем ее можно поймать в пасмурную погоду
и при небольшом ветре, нагоняющем рябь на реке, при возможно
дальних забросах мушки. И чем лучше рыболов маскируется на
берегу и забрасывает мушку, кладя ее на воду, как живое
насекомое, тем успешнее будет охота за этой рыбой.
Добычлива ловля форели на простую удочку, оснащенную
катушкой, тонкой лесой и добротным крючком, наживлен-
ным мочкой вьющихся земляных червей, короедом или
кузнечиком.
Вот вы подошли к берегу речки, заросшему мелким
кустарником или деревьями, выбрали прогальчик между кустами.
Прячась за кустами, забрасываете приманку в быстрые струи речки
и пускаете по течению. Приманка плывет к виднеющемуся вдали
каменному порожку или упавшему в воду дереву, под которым
всегда держатся форели. Вы спускаете рукой с катушки лесу и с
напряженным вниманием следите за уплывающей приманкой.
Рука крепко сжимает комель удилища. Вот-вот последует
энергичная потяжка лесы и затем более сильный рывок. Вершинка
удилища дрогнет и закачается. Вы делаете короткую, но твердую
подсечку и чувствуете, что на крючке сидит рыба. Еще одно
мгновение—и рыба стремительно бросается вниз по реке или в
сторону Катушка, поставленная на тормоз, начинает петь.
Попавшая на крючок форель пытается всячески освободиться
от него, бросается в стороны, выпрыгивает из воды, забивается
под коряги. Нужна большая выдержка, чтобы не упустить
хорошую добычу. Леса — тонкая, рыба — бойкая ц сильная.
Торопливость в этом случае может привести к потере ценной рыбы или
крючка. Сумейте ее удержать на крючке, не дайте уйти в траву
или под корягу и в то же время сдавайте лесу так, чтобы рыба
при внезапных бросках в сторону или по течению не оборвала
тонкую снасть.
Если вам никогда не приходилось иметь дело с форелью,—
j 5 Рыоолов-cnopTCveB, кн, JV 225

можете быть уверены, что даже очень небольшая форелька,
севшая на крючок, доставит вам немало хлопот, пока вы подведете
ее к берегу.
Но зато какое удовольствие получите вы, вытянув на берег
эту изумительно красивую рыбу, ярко расцвеченную по бокам
розовыми и фиолетовыми пятнышками на золотисто-серебряном
фоне!
Самая ближняя к Ленинграду и удобная для ловли форели
река — Ижбра. Она берет начало у Гатчины, течет на восток и
впадает в Неву у села Рыбацкого. В Ижоре водится, кроме
форели-пеструшки и хариуса, знаменитая гатчинская форель
(потомок кумжи-таймени), достигающая веса 4—5 кг и более.
Ленинградские спортсмены чаще всего посещают Ижору в ее
среднем течении — у станции Мозино, Варшавской ж. д., в 38 км
от Ленинграда. Отсюда вниз по реке находятся лучшие места для
ловли крупных форелей — глубокие омуты и каменистые
пороги.
Вспоминаю несколько своих поездок за форелями с
ленинградскими и московскими товарищами-рыболовами.
В конце июня вдвоем с товарищем приехали мы на Ижооу
под вечер. Ветер стихал. По реке пробегала последняя рябь,
которая вскоре исчезла окончательно. Наступал тихий июньский
вечер с надвигающейся светлой ленинградской ночью.
Мы присели на высоком открытом берегу Ижоры и стали
наблюдать за игрой хариусов, выскакивающих на поверхность за
падающими на воду вечерними бабочками и комарами. Вдруг у
противоположного берега всплеснулась крупная рыба. По воде
побежали большие круги.
— Форель! — решили мы сразу.
Мы отошли от берега, развернули удочки и начали ловлю.
У товарища на третьем забросе последовала поклевка. Мушку
схватила рыба и бойко заходила на лесе. Рыболов скоро
справился с добычей и вытянул ее на берег. Оказалась
форель-пеструшка весом около 600 г.
Идя вниз по реке, мы задержались у большого омута под
деревней Романовкой. Здесь товарищ подцепил более крупную
рыбу. Она долго носилась по омуту, несколько раз выскакивала
из воды, стараясь освободиться от крючка. Товарищ показал
большое искусство в борьбе с рыбой. Он ловил на простое
бескатушечное удилище, оснащенное волосяной лесой, свитой на
конус Рыба, сдерживаемая гибким удилищем, ходила по омуту
кругами и, в конце концов, была подведена к берегу, где я
подхватил ее сачком. Оказалась гатчинская форель весом около 2 кг.
Эта рыба покрыта серебристой чешуей с черными пятнышками
по всему телу.
Немного позднее мне удалось выловить двух форелей: одну
гатчинскую на 1,5 кг и пеструшку граммов на 500, а также трех
хариусов граммов по 200.
226

Ночью мы вернулись в город.
После окончания Великой Отечественной войны
ленинградские рыболовы начали осваивать рыбные реки и озера на
Карельском перешейке.
Наш коллектив при обществе охотников организовал в
выходной день поездку на озеро Хатьялахден, находящееся в 115 км
от Ленинграда в лесной малонаселенной местности.
Не доезжая до озера километра 4, мы под вечер остановились
на мосту, перекинутом через лесной ручей, вытекавший из
небольшого озерка, по берегам которого росли деревья и кусты. Мы
обошли озерко кругом и выяснили, что оно создано искусственно.
Берега озерка выложены камнем, на середине — камыши и осока.
Явно озерко было запущено, давно не очищалось от травы. Сквозь
листву деревьев на пригорке виднелся небольшой домик с
выбитыми окнами и дверями. Он был необитаем.
Вблизи камышей мы заметили всплески рыбы, которая
хватала с поверхности каких-то насекомых, садившихся на воду.
Очевидно, в озерке водилась форель или хариус.
Мы решили задержаться здесь на часок и половить форелей.
Живо собрали поплавочные удочки и разбрелись по ручью, кто
вниз по течению, кто выше моста.
Ручей был шириной от 2 до 4 м. Он вытекал из глухого и
топкого болота, берега его почти сплошной стеной заросли кустами
и деревьями, сквозь которые трудно было пробраться к воде.
Я пошел вверх по ручью, выбрал удобное для заброса место
и пустил приманку по струе. Быстрое течение подхватило насадку
и понесло под коряги. Резкий рывок лесы — и на воде
затрепыхалась рыба. Я вывел ее на чистое место и выбросил на берег.
Форель имела почти черную спинку, боковые белесоватые пятнышки
едва выступали на мелкой синеватой чешуе. Она весила около
400 г.
Ловить форелей интереснее, чем красноперых окуньков и
плотичек. Как по спортивности ловли, так и по вкусу своего нежного
мяса форель превосходит многих наших озерных и речных рыб.
Поэтому мы увлеклись уженьем этой проворной рыбы и вернулись
к нашей машине уже в темноте, заслышав гудки, которыми
созывал нас шофер, сам заядлый рыболов. Подсчитали трофеи:
оказалось, что мы всем коллективом (нас было семь человек)
выловили более ста форелей разной величины. Самая крупная
вытянула на моих пружинных весах 800 г.
В течение лета мы несколько раз посетили этот безымянный
ручей и всегда успешно охотились за форельками. В последующие
годы рыболовы открыли на Карельском перешейке и в южных
районах Ленинградской области много других лесных речек,
населенных форелями и хариусами.
Из Москвы приехал любитель нахлыста профессор Л. Н
Федоров (умер в 1952 г.) и уговорил меня поехать на реку Оредеж
половить форелей.
15»
227

Густой туман висел над мельничным прудом в Заречье, когда
«Москвич» выкатил с лесной дороги на плотину. Мы поставили
машину у водослива, с которого бурлящим потоком падала в
небольшой омуток холодная и прозрачная, как хрусталь, вода реки
Оредеж.
В пруду, выше плотины, заросшем кругом камышами, водятся
крупные форели и щуки, а снизу к плотине поднимаются
пеструшки помельче, которые держатся под водосливом и охотно
хватают червей и насекомых.
Мы развернули нахлыстовые и поплавочные удочки и в
короткое время выловили три десятка форелей весом от 200 до 600 г.
Однако продолжать ловлю с плотины1 нам не пришлось. К нам
подошел мельник и вежливо объявил, что он будет чинить турбину,
а потому закроет все шлюзы. Вода от плотины скатится вниз по
реке, а вместе с ней уйдет и рыба. Это сообщение нас очень
огорчило.
— Приехали из города за восемьдесят километров, только
начали ловить,— и вот приходится сматывать удочки! — сетовали
мои спутники.
Пришлось прекратить ловлю и сесть в машину. Решили на
обратном пути заехать на Ижору и там провести остаток дня.
Когда проезжали по гатчинскому шоссе мост через Ижору,
Л. Н. Федоров вспомнил свою первую вылазку за форелями на
эту реку.
— Помните,— обратился он ко мне,— нашу первую с вами
встречу в сороковом году? Я зашел к вам в общество за советом,
куда бы мне съездить половить форелей. Вы сказали тогда:
«Поезжайте на Ижору»,— и рассказали, как туда добраться. На
другой день рано утром я был на Ижоре у Мозинского моста. Бросая
мушку в омут, я скоро соблазнил форель. Она схватила мушку и
стала крутить по омуту. Сачка у меня не было. Я провозился с ней
порядочно и, наконец, разогнал ее по воде и выбросил на песок.
— Крупная?
— Вытянула немного больше двух килограммов. Удовольствие
я тогда получил очень большое...
— Да, такие удачи никогда не забываются...
Мы приехали на Ижору и остановились в Лукашах.
День был в разгаре, по небу ползли облака и тянул теплый
западный ветерок.
Товарищи направились к плотине, где под шлюзами надеялись
поймать спиннингом крупную форель или щуку, а я пошел вниз
по реке, чтобы ознакомиться с местами, удобными для ловли нах-
лыстом.
Ниже плотины река течет в крутых берегах довольно широким
плесом по каменистому руслу, усеянному гранитными валунами,
заросшему во многих местах подводными травами, в которых
любят скрываться форели. В этих именно местах спиннингисты и
нахлыстовики вылавливают самых крупных гатчинских форелей.
228

Я начал ловлю с моста. Пуская насадку как можно дальше
вниз по течению, я скоро поймал фунтовую форельку и выволок
ее на берег. Но больше поклевок не было.
На западе небосклон все больше затягивало черной тучей и
слышались отдаленные раскаты грома. Подходила гроза. Надо
было возвращаться к машине.
Я шел по берегу реки, посматривая на ее бурлящие потоки
между валунами. В одном месте, почти на середине реки,
всплеснулась крупная рыба.
— Форель! — решил я.— Заброшу разок.
Я зашел в воду и забросил мочку червей в то место за камни,
где всплеснулась рыба. Насадку понесло по струе. Вот она была
вовлечена в водоворот и скрылась за камнем. Вдруг резкий
рывок — и катушка быстро закрутилась, спуская тонкую жилковую
лесу...
— Поборемся, моя красавица!
Я пошел по берегу вслед за убегающей рыбой. Но она далеко
не ушла. Она то появлялась на поверхности реки и кувыркалась,
то уходила в сторону. Мое гибкое удилище и катушка сдерживали
ее порывы. Мне удалось подвести ее к травянистому берегу в
свободное между камнями пространство. Утомленная борьбой, она
повернулась брюхом кверху, показав свой серебристый бок,
усеянный черными пятнышками. Я схватил ее за голову. Форель
вытянула 1,5 кг. Это была самая крупная рыба, пойманная нами в ту
поездку.
В Ленинград мы возвращались под дождем.
Реки Ижору и Оредеж (верхнее течение) арендует
Ленинградское общество охотников для спортивной ловли. В 1941 г. в Ижору
было выпущено 10 000 мальков форели, полученных из Ропши.
В 1950 г. общество выпустило в Ижору еще 7000 форелек.
Ижорские форели, однако, охраняются слабо. Форелей в
Ижоре и особенно в ее притоке речке Верве истребляют
острогами, ловят мережами и даже до сих пор наблюдаются случаи
глушения ее взрывами.
Спиннингисты чаще всего выезжают на реку Тайполе-Вуоксу.
Здесь весной и осенью бывают хорошие охоты на ладожского
лосося и озерную форель, которая ловится и летом. Этих могучих
рыб ловят на прочную снасть, применяя для насадки разные
испытанные на практике приманки-блесны. Некоторые
рыболовы-любители посещают самые отдаленные и глухие речки, населенные
форелями и хариусами, и с успехом ловят этих прекрасных
рыбок нахлыстом и на поплавочные удочки.

М. Никольской
МОРСКОЙ ПЕТУХ
Много чудесного в нашем море, чего не видели не только те, кто
живет вдали от него, но и многие жители приморских городов и
селений. Они зачастую не имеют представления, какие рыбы
водятся в море.
Одним из самых оригинальных обитателей Черного моря
является морской петух. Когда смотришь на эту рыбу, то прежде
Рис. I. Морской петух
всего бросаются в глаза ноги. Действительно Ьригинально — у
рыбы ноги, и их шесть, по три с каждой стороны. Затем весьма
оригинальная форма и величина головы, а она поражает
уродливостью и размерами (рис. 1). На приложенном рисунке хорошо
видно несоответствие головы с остальной частью тела. В этом
отношении петух уступает только морскому ершу, у которого голова
еще больше и страшнее. У ерша голова слегка сплюснута сверху
вниз, а у петуха с боков. У петуха пасть тоже большая, но она
аккуратнее, чем у ерша, у которого пасть расположена поперек го-
230

ловы. Но зато лоб поражает несуразностью формы и величиной.
На лбу в глубоких глазницах помещаются довольно большие
глаза, которые, кажется, глядят во все стороны. Над глазницами
помещаются по одному острому шипу — рогу, которые служат
орудием защиты.
Верхняя губа раздвоена и нависает над нижней. Кромки
верхней губы пухлые, а нижней — сухие.
Тело рыбы веретенообразное. Хвост сильно развит и раздвоен.
Вдоль всего хребта помещаются две линии шипов — пилы, между
которыми расположен спинной плавник, состоящий из двух
частей: передней — короткой, но высокой, и задней, доходящей
почти до основания хвоста.
Окраска всей рыбы кирпично-красная с переходом к хвосту
в коричневый тон. Нижняя часть светлорозовая с переходом в
белый серебристый цвет.
Очень своеобразны жаберные плавники. Сложенные, они
доходят почти до хвоста, а окрашены снаружи под тон брюха. Если
их развернуть и посмотреть сверху, то красота расцветки
поражает даже самых требовательных людей. Вся верхняя поверхность
плавника окрашена в синевато-серый цвет с переходом в лиловые
тона. Почти на конце плавника, вдоль всей кромки, помещается
голубая полоса чудесного небесного цвета, а сама кромка
окаймлена узенькой красной полоской. Сочетание цветов плавника и
всего тела поразительно красиво.
Три передних луча каждого грудного плавника сильно развиты
и лишены перепонки. Получилось подобие ног, которые рыба
использует при нападении на добычу.
Морской петух относится к хищным рыбам и ведет придонный
образ жизни. Его излюбленными местами являются песчаные
прогалины в подводных «лесах» на глубине 15—30 м. Он выбирает
себе укрытое местечко под водорослями на опушке «леса» и там
стережет свою добычу. Любимая пища петуха — барабулька,
которая любит рыться в песке, отыскивая там различных рачков.
Когда барабулька увлечется своими поисками, петух делает
молниеносный прыжок — и барабулька исчезает в его пасти. При
этом броске особую роль играют ноги, при помощи которых петух
совершает свой прыжок, сильно отталкиваясь от дна. В это время
все плавники сложены и не мешают быстрому перемещению рыбы.
Когда петух наестся, он ложится отдыхать в чащу водорослей.
К вечеру он всплывает в верхние слои погреться в теплой воде.
В хорошую погоду, когда наступают сумерки и кефаль
начинает выпрыгивать из воды, случается наблюдать, как большая
рыба — около полуметра длиной — выскакивает из воды,
распускает большие крылья и несется над поверхностью моря.
Пролетев метров 20, петух с шумом и брызгами плюхается в воду. Эта
картина настолько красива и увлекательна, что стоит этому
удовольствию посвятить несколько вечеров, специально выезжая на
лодке.
231

Морской петух уродлив и красив. Читатели могут подумать,
что два противоположных качества — уродливость и красота —
мной указаны ошибочно, но по отношению к двум черноморским
рыбам (морскому петуху и ершу) это выражение совершенно
справедливо. Обе эти рыбы уродливы и вместе с тем красивы.
Можно привести целый ряд примеров из китайской и японской
живописи, где применяется сочетание уродливости с красотой —
драконы, деревья-малютки, экзотические цветы и т. п.
Морской петух по вкусу лучше, чем осетрина или белуга, мясо
его очень жирное, нежное и почти без костей. Кроме того, уха из
петуха получается очень вкусная, наваристая.
Рис. 2. Летящий над водой морской петух
Морские петухи летают, вернее прыгают, в хорошую погоду
после штбрма, но наблюдать такие прыжки удается редко, потому
что они прыгают вечером, вдали от берега, когда уже начинает
смеркаться (рис. 2).
Мне удалось видеть близко выпрыгнувшего петуха. Я хорошо
запомнил его грузную фигуру, летящую на довольно широких
крыльях-плавниках. Машет ли петух крыльями или они остаются
неподвижными, сказать не могу, так как было слишком мало
времени для подробного наблюдения. Пролетев метров 20
(приблизительно около 3 секунд), петух сложил крылья и плюхнулся
в море, подняв целый фонтан брызг.
Прыжки лобана (кефали) совершенно не похожи на прыжки
петухов. Если петух прыгает в длину, то кефаль прыгает в
высоту и падает хвостом вниз, как сазан. Поэтому по прыжкам легко
различить этих рыб.

Ф. Кунилов
ИЗ ИСТОРИИ ПОЯВЛЕНИЯ СПИННИНГА В РОССИИ
(По литературным источникам)
Спиннинг появился в Англии. Однако первое время англичане
делали забросы приманки без помощи катушки. Рыболов рукой
стягивал с катушки лесу и укладывал ее кольцами на земле у ног.
Далее производился заброс удилищем, причем леса поднималась
с земли и уходила через кольца, увлекаемая приманкой. Так же
забрасывали приманку в России в 90-х годах прошлого столетия.
Первые сведения о спиннинге появились в журнале Сабанеева
«Природа и охота» за 1880 г. Статья написана.П. Г Черкасовым.
В ней он дал описание заброса указанным выше способом. Таким
образом, первое время катушка на удилище служила лишь для
хранения запаса лесы и помогала вываживанию пойманной рыбы
Эту заметку Черкасова Сабанеев напечатал в своей знаменитой
книге «Рыбы России», вышедшей вторым изданием в 1882 г.
В «Вестнике Русского союза рыболовов-удильщиков» за 1904 г.
была напечатана статья о спиннинге московского рыболова Генри
Бартельс На десяти страницах журнала автор давал краткое
описание оснастки спиннинга и техники заброса с помощью
катушки. Его описания приемов заброса мало чем отличаются от
описаний, которые мы встречаем в современных книгах по
спиннингу. О ловле рыбы Бартельс, однако, в статье не писал.
В том же журнале, но за 1905 г., Бартельс поместил статью
«Кое-что об уженье верчением», в которой дал краткое описание
оснастки спиннинга, появившегося уже в продаже в столичных
магазинах, и указывал, на какой глубине ловить щук, в каких
местах искать рыбу.
В те годы спиннинг начал распространяться и среди русских
рыболовов. Так, томский рыболов В. П. Клавикордов обратился в
редакцию «Вестника» с запросом — можно ли делать забросы,
не сматывая сначала шнур с катушки, и какую катушку
редакция могла бы рекомендовать для этой цели. Черкасов в 12-м но-
233

мере «Вестника» за 1906 г. дал совет —купить катушку «Коксон-
эйрьяль». Но, очевидно, рыболовы все еще делали забросы,
сматывая лесу с катушки к ногам. И сейчас трудно сказать, где
впервые начали бросать блесны с помощью катушки: у нас или в
Англии.
Как известно, автор статей «Об уженье рыбы верчением»
Клавикордов впоследствии стяжал славу замечательного
спиннингиста, мастера по ловле жерехов и щук в Волге.
Следует отметить, что в журнале «Вестник Русского союза
рыболовов-удильщиков» Генри Бартельс дал отрицательный отзыв
о катушке поперечного действия «Маллох», которая уже в то
время выпускалась английскими фирмами. Бартельс писал, что
леса, сбегая с этой катушки спиралью, перекручивается.
В том же «Вестнике» за 1907 г. была напечатана статья М. Ко-
бенькова «Уженье спиннингом», в которой автор разбирал
имевшиеся в продаже снасти для спиннинга, описывал блесны и прочие
принадлежности для ловли спиннингом.
В 1906 г. в Москве вышла книга И. Н. Комарова «Руководство
к уженью рыбы», в которой автор целиком перепечатал статью
Бартельса из «Вестника» о ловле спиннингом.
В 1907 г. журнал «Вестник Русского союза
рыболовов-удильщиков» закрылся на 9-м номере. Но на смену ему явился новый
журнал — первый в провинции — «Рыболов и охотник», под
редакцией Кунилова.
В те времена тиражи журналов по охоте и рыболовству были
весьма невелики. Так, «Вестник Русского союза
рыболовов-удильщиков» Черкасова имел всего 450 подписчиков. Книги по
рыболовству тоже имели ничтожные тиражи. Поэтому сведения о
спиннинге и вообще об усовершенствованных снастях весьма слабо
распространялись среди рыболовов-спортсменов.
Журнал «Рыболов и охотник», выходивший в Вятке с 1909 по
1918 г. и с 1926 по 1927 г., способствовал распространению
сведений о спиннинге среди рыболовов-спортсменов. В этом журнале
в 1912 г. была напечатана большая статья Комарова «Техника
уженья спиннингом», а затем стали появляться статьи других
авторов, которые уже овладели этой снастью в совершенстве и стали
хорошо ловить речных и озерных хищников. Так, в журнале
печатали свои статьи Клавикордов, Набатов, Жуковский, Петрунке-
вич и др.
Однако спиннинг не мог получить широкого распространения
в дореволюционное время. Во-первых, спиннинговые снасти в то
время можно было купить только в Москве, Петербурге и в
некоторых других больших городах страны; во-вторых, применению
спиннинга негде было поучиться на практике и в-третьих, даже
самый дешевый спиннинг с оборудованием в то время был не по
средствам широким массам трудящихся, так как торгующие
фирмы получали почти все рыболовно-спортивные снасти и
принадлежности из-за границы.
231

Только после Великой Октябрьской социалистической
революции спиннинг начал распространяться среди трудящихся
Советского Союза, занимающихся рыболовным спортом. В продаже
появились удилища, катушки и прочие принадлежности,
изготовленные в нашей стране. Производство блесен для спиннинга и
дорожки в 20-х годах было налажено советским инженером С.
Муравлевым. Изобретенные им блесны разных типов («Змейка»,
«Уральская», «Норич», «Кеми» и др.) до сих пор в ходу у
советских спиннингистов и дорожечников как весьма добычливые.
В настоящее время они выпускаются многими производственными
организациями. Некоторые из этих блесен сейчас напоминают
муравлевские лишь по внешнему виду, а по конфигурации не
похожи на оригиналы.
В 1931 г. в Ленинграде вышло первое издание книги Ф. Куии-
лова «Спиннинг», в которой автор сообщил свой опыт по ловле
спиннингом, а также достижения других спиннингистов. В 1935 г.
было выпущено второе издание книги «Спиннинг» в дополненном
виде.
В те же годы в охотничьих журналах был напечатан ряд
статей и заметок о спиннинге.
В 1937 г. появилась книга Д. Колганова «Спиннинговый
спорт», потом книга М. Никольского «Охота со спиннингом».
В книгах по рыболовному спорту и в различных сборниках,
выпущенных за последние годы, также даются более или менее
подробные сведения о спиннинговом спорте и его достижениях.
Соревнования по ловле рыбы спиннингом впервые
проводились в 1913 г. Вятским кружком рыболовов-любителей.
В 1931 г. в ленинградском журнале «Охота и природа» были
опубликованы правила соревнования по забросу спиннингом на
меткость и дальность на стенде, а также помещена схема самого
стенда. Эти правила и легли в основу соревнований
спиннингистов на стенде в Москве и Ленинграде.
В 1952 г. мастер спорта А. Балашов выпустил специальную
книгу «Техника заброса спиннингом», поставив целью помочь
спортсмену-спиннингисту в овладении техникой заброса на
дальность и меткость на стенде.
В настоящее время спиннинговый спорт получил широкое
распространение среди трудящихся нашей социалистической Родины.
Соревнования по спиннингу проводятся во многих городах
Советского Союза. Они включаются в общий план спортивных
мероприятий, проводимых в нашей стране.

Н. Климов
НА БУКСИРЕ...
Известно, что в одном из величайших в мире озер —
Ладожском — водятся тюлени. Часто они заплывают в реку Неву и даже
появляются в черте города Ленина.
По Карельскому перешейку течет река Вуокса, впадающая в
Ладожское озеро. Недалеко от впадения реки в озеро имеются
малые и большие пороги. Место это называется Тайполе.
Известный рекордсмен, мастер спорта т. Сабунаев ловил рыбу.
Утро было туманное, пеленой закрыт был водоем и на
расстоянии нескольких десятков метров не было видимости.
Во время одной из поклевок удилище согнулось в дугу, лодку
сильно потянуло, было впечатление, что клюнул очень крупный
лосось, но справиться с рыбой не было никакой возможности:
рыбак подтаскивал к себе рыбу, а она тащила лодку.
Борьба продолжалась часа два, посветлело. Сошел туман,
и реку осветило солнце. На поверхность воды всплыло что-то
черное и моментально скрылось опять. «Выдра,— подумал Сабунаев
и решил продолжать борьбу дальше.— Вытяну я тебя, голубушка,
вот кто на кукане поотъедал пойманных накануне судаков и
щук»,— и борьба продолжалась. Четыре километра прошла лодка
от места поклевки. Шел третий час, а рыбак, употребив все свое
умение, продолжал вываживать добычу.
Попав на быстрину реки, лодка понеслась к берегу, поросшему
кустами. Ухватившись за кусты одной рукой и намотав лесу-
жилку на другую руку, Сабунаев стал подтягивать добычу. Что
же оказалось?
На поверхность всплыл тюлень, зацепленный крючком за ласт.
Тюлень сильно упирался, подвести его к лодке было невозможно,
и рыболов вынужден был оборвать лесу.
Сколько нужно было умения и ловкости, чтобы в течение трех
часов на протяжении четырех километров вываживать тюленя и
не оборвать лесу 0,65 мм с таким грузом!
Вот какая чудесная снасть спиннинг!

Н. Крылов
ЛОВЛЯ САЗАНОВ НА ПЕРЕМЕТ
На Дальнем Востоке, в реках Амур, Уссури, Иман и других,
водится очень много сазанов. Но условия ловли их на удочку
почти везде неблагоприятны: быстрое течение, большая ширина,
песчаные косы по берегам и обилие мелкой рыбы и мальков,
быстро поедающих любые насадки, в том числе выползков и вареный
картофель,— все это заставило местных рыбаков отказаться от
ловли сазанов на удочку и разработать очень простую снасть,
обеспечивающую хороший улов сазана в течение всего лета.
Кое-где такой снастью начинают пользоваться даже в
промышленных целях.
Рыболовы-любители Европейской части СССР такой способ
ловли сазана не применяют, и я нигде не встречал его описания
(кроме книги А. Степанова «Порт-Артур», правда, в несколько
ином варианте). Поэтому мне хотелось бы познакомить с ним
рыбаков, желающих и имеющих возможность ловить сазана. На
описываемую ниже снасть ловятся сазаны от 1 до 6 кг, а если
выдержит снасть, то и больше.
Принцип устройства этой снасти основан на том, что сазан
любит сосать насадку, выбрасывая все ненужное за жабры и
проглатывая только совершенно чистый корм. В указанной книге
А. Степанова есть характерный пример, В садок с сазанами
бросили горсть червей. Моментально они исчезли бесследно. Затем
взяли еще червей, всунули в каждый из них по маленькой
бамбуковой палочке и вновь бросили в садок. Черви исчезли также
быстро, как и в первый раз, но из-под жаберных крышек сазанов
в воду выскочили все палочки, которые были в выползках. Этот
пример, между прочим, объясняет, почему сазаны редко
попадаются на удочку: взяв наживку в рот и почувствовав в ней не-
удаляемое постороннее тело, сазан выбрасывает наживку изо рта.
Наиболее хорошим местом для установки перемета с
описываемыми снастями являются входы в глубокие ямы или широкие
глубокие плесы. Очень важно наличие заметного течения: не ме-
239

нее 0,3 м/сек. Это нужно для того, чтобы поводок со снастью
постоянно был натянут по течению реки и за насадкой тянулся
маслянистый, питательный «шлейф».
Снасть устраивается следующим образом:
а) Поводок (рис. 1)
Поводок делается крученый, толстый
(1,5—2,0 мм), достаточно прочный, длиной
40—50 см. Поводок нужно сделать таким,
чтобы нельзя было порвать двумя руками:
в воде нитка быстро преет и слабый поводок
будет мало служить. На концах поводка
завязывается по узлу, чтобы поводок не
раскручивался и не развязывались узлы при
креплении насадки. Один конец поводка
загибается и завязывается вокруг поводка
одним узлом. Получается подвижная петля,
внутрь которой крепится насадка.
б) Крючок (рис. 2)
Крючок очень прост по конструкции и на
обычный рыболовный крючок походит мало.
Его может сделать любой рыболов, имеющий
плоскогубцы, кусачки и личной напильник
(не круглый).
Материалом для крючка служит
железная оцинкованная проволока (лучше из
цинкового железа), иногда применяют и медную
проволоку толщиной около 2 мм. Длина
крючка — 1,2—1,5 см. Верхнее перо немного
длиннее нижнего, кончик его чуть отогнут
вверх и притуплён. На кончике нижнего пера с боков делается по
два-три неглубоких надпила напильником для удержания крючка
Узел стянуть
2
Рис. 1. Поводок:
/ — концевые узлы; 2—
завязывание конца
поводка (одинарный узел):
.9 — петля для крепления
насадки
Рис. 2. Крючок:
/—загиб на
верхнем пере; 2 —
надпилы на нижнем
пере для
крепления «подсучки»
Рис. 3. Общий вид «подсучки»:
/ — «подсучка»; 2 — одинарный узел для
привязывания «подсучки» к петле поводка; 3 — петля поводка;
4 — крючок; 5 — концевой узел «подсучки»
в «подсучке». Угол между перьями — 40—45°. Иногда применяют
и обыкновенные крючки, но без бородок и сильно притуплённые.
Но результаты с такими крючками много хуже, чем с
самодельными.
240

в) «Подсучка» (рис. 3)
«Подсучка» является очень важным элементом снасти, и
делать ее нужно очень тщательно. Главное требование к ней —
мягкость при достаточной прочности. Находясь во рту сазана,
«подсучка» должна выдержать «жевание» губами.
Рис. 4. Привязывание крючка к «подсучке»
«кнутовым» способом:
/ — кольцо; 2 — правое кольцо заводится за левое;
3 — правое кольцо заведено за левое; рядом нижнее
перо крючка с надпилами; 4 — крючок продет в петли;
5 — «подсучка* затянута узлом внутрь крючка)
б — стержень крючка; 7 — надпилы на крючке
Крученый капрон и сильно крученые шелковые лески на
«подсучку» не идут.
Лучшим материалом для «подсучки» будет натуральный шелк
в одну нитку. Подходит также хлопчатобумажная нить несильного
Надпилы
Рис. 5. Обший вид «подсучки» с крючком
кручения. Цвет ниток любой. В обоих случаях подсучка делается
из 10—12 ниток следующим образом.
В край стола (подоконника, верстака и т. д.) вбивается
маленький гвоздь. Вокруг гвоздя и пальца, находящихся на расстоянии
20—22 см, пять-шесть раз обвивается нитка, которая затем
обрывается у пальца. Моток также разрезается у пальца Получается
группа равных сложенных вместе концов длиной около 40 см.
15 Рыболов-спортсмен, кн. IV 241

В центре ее привязывается «кнутовой» вязкой крючок. Узел
должен получиться в развилке крючка, а кольца «подсучки» должны
лечь рядом в надпилы (рис. 4). Такая вязка очень проста и
надежна. Затем крючок надевают на вбитый гвоздь и нитки
скручивают: оба конца поочередно скручивают в одну сторону, затем
складывают вместе и снимают крючок с гвоздя. «Подсучка» сама
скрутится в обратную сторону. Не нужно только перекручивать
концы, так как «подсучка» получится излишне жесткой. На самом
конце завязывается узел (рис. 5). Длина «подсучки»—16—18 см.
Своим концом «подсучка» привязывается к поводку внутри
петли одним узлом. «Подсучка» должна передвигаться по
окружности петли. Узел на конце
Рис 6. Привязывание «подсучки» Рис. 7. Привязывание поводка к хреб-
к петле поводка; узел затянуть тине. Затягивать узел нужно за
петлю/и длинный конец поводка 2.
Рядом затянутый узел 3. Для
отвязывания достаточно потянуть за
короткий конец поводка
г) Хребтина
Лучшим материалом для хребтины служит медная или
оцинкованная железная проволока (неоцинкованная проволока ржавеет
и пачкает руки, а также портит поводки в месте привязки).
На нешироких местах реки проволока (любого сечения)
перекидывается с берега на берег и привязывается к прибрежным
кустам. На широком месте реки привязывается к кусту (или колу)
один конец (со стороны отмели), другой же крепится на якоре
(большой камень) в глубине, на всю длину имеющейся проволоки.
Проволока должна иметь значительную (до 10 м) стрелу прогиба,
которая смягчает удары попавшегося сазана. Как правило, стрела
прогиба получается сама, если один конец перемета ставится на
прочный якорь.
После заброса проволоки необходимо проверить ее постановку:
стоя в корме лодки ниже проволоки и перебирая ее руками, выйти
на середину перемета и посмотреть, есть ли прогиб. Если прогиба
242

не окажется, подойти ближе к якорю и подтянуть его за
проволоку ближе к берегу.
Между якорем и берегом вплотную к проволоке нужно
привязать один-два камня (полкирпича) для лучшего прилегания
перемета к дну реки.
Нужно отметить, что шнур на хребтину не годится, так как,
являясь мягким и податливым, будет временами ослаблять
натяжение поводка, что приведет к сходу рыбы.
Привязывать поводок к хребтине нужно, как показано на
рис. 7; такая привязка делается очень быстро, прочно и легко
отвязывается — достаточно потянуть за конец поводка.
В Приморье насадкой служат кусочки соевого жмыха
(макуха). В реках Европейской части СССР, по-моему, можно
применять любой жмых, но брать его нужно свежим — пахучим и
мягким. Обыкновенной ножовкой жмых распиливается на кусочки
размером 2 X 2 X 3 см. Посередине длинных ребер делаются
вырезы ножом для крепления в петле поводка (рис 8).
При отсутствии жмыха с успехом можно применять
самодельные колобки, дающие зачастую лучший результат, чем
жмых.
Для изготовления колобков лучше всего идет гречневая мука,
приготовленная из неободранной гречки. Пойдет и гречневая
крупа. Из более дешевых следует указать на перловую или
ячневую муку, а также пшеничную. В этих случаях в муку следует
добавить немного толченой гречневой крупы или опилок,
образующихся при распилке жмыха. Если опилок нет (они дают запах
масла), то в тесто добавляют немного растительного или
камфарного масла. Излишек масла приведет к тому, что колобки
будут непрочными, разваливающимися.
Из муки с добавленными опилками (или гречкой) замешивают
густое тесто. После добавления масла из теста делают круглые
или в форме катушек колобки размером 2—3 см (рис. 9).
Затем все колобки (или часть) опускают в кипящую воду.
Рис. 8. Насадка (жмых)
Рис. 9 Насадка (колобки)
д) Насадка
16*
243

Когда колобки всплывут, их выставляют просохнуть (не на
солнце, а то они потрескаются). После подсушки колобки можно
вешать на перемет. Изготовление колобков занимает не более часа
и доступно в любых условиях.
Рис. 10. При- Рис. 12. Общий вид хребтины в реке
крепление
насадки
Колобки должны получаться упругими, с несильным запахом
масла.
е) Техника рыбной ловли
1. Постановка хребтины. Хребтина ставится двумя
рыбаками с лодки. Один рыбак сидит на веслах и регулирует
движение лодки, не давая ей спуститься ниже места привязки
проволоки и не натягивая слишком разматываемую проволоку.
Другой рыбак, стоя в корме лодки, разматывает проволоку,
привязанную к кусту или вбитому на берегу колу. Перед этим проволока
должна быть хорошо сложена в бухту, иначе она плохо будет
разматываться. Когда останется один-два круга проволоки, стоящий
в корме рыболов берет свободный конец и привязывает его к ле-
244

жащему на кормовом сиденье якорю. В качестве якоря можно
взять большой металлический предмет или камень (2—3 пуда
весом).
Привязав хребтину к якорю, нужно сильными взмахами весел
натянуть проволоку и сбросить камень за корму. Пойле этого
проверить перемет и размер стрелы, как сказано выше.
Следует помнить, что очень близко к якорю по перемету
подходить не следует, так как при подтягивании якорь может
приподняться и его снесет течением.
Проволока на хребтину должна иметь длину от 50 до 100 м.
Ставить ее нужно так, чтобы половина хребтины приходилась на
косу, половина — на глубокое место — на случай, если сазан
будет менять места клева.
2. Наживление перемета. Целесообразнее всего
«наживлять» перемет три раза в сутки: перед восходом солнца, в
полдень (13—14 часов) и перед заходом солнца. Кусочек жмыха или
колобок нужно вложить в петлю поводка и затянуть ее, не
допуская надрезания колобка. «Подсучку» нужно передвинуть по
петле так, чтобы она являлась продолжением поводка (рис. 10).
Если сохранилось более половины насадки, ее менять не следует.
3. Вываживание рыбы. Обычно попавшийся сазан
чувствуется по характерным рывкам, как только рыбак начнет
перебирать перемет руками. В этом случае следует вернуться на берег
за сачком, если он был по каким-либо причинам забыт. Снимать
сазана с крючка без сачка, учитывая устройство снасти и
неопытность рыболова, дело почти безнадежное. Опытные рыболовы
снимают без сачка не более 50% попавшейся рыбы. Сачок для
сазана нужен большой, до 50 см в диаметре, из крепкой редкой дели.
Иногда сазан пробивает дель, и тогда приходится-вынимать его
прямо в лодку, рискуя сходом рыбы.
О применении багра я сказать не могу — сам не применял и
не видел, чтобы его применяли другие. Но мне кажется, он не
подойдет, так как сазан, побившись первое время на крючке, потом
долго отдыхает и при вываживании ведет себя довольно бойко:
даже в сачок завести его с непривычки трудно. Зацепить же его
багром, видимо, еще труднее. Но об этом позднее скажут «багор-
щики», попробовав багор на практике.
Итак, почувствовав удары сазана, необходимо пригнуться,
чтобы хребтина не поднималась около лодки больше длины
поводка. Стоять нужно в корме лодки, направив нос ее по
течению.
Перебирая проволоку руками и пропуская свободные от рыбы
поводки, «дойти» до попавшейся рыбы. Что рыба именно на
следующем поводке, будет видно по углу на проволоке в месте
привязки поводка, резким, сильным рывкам проволоки и мельканию
рыбы в воде. Необходимо, повернув туловище и не отпуская
проволоки, взять сачок одной рукой и завести его под проволоку выше
перемета, чтобы подсачка производилась по течению. Сачок
245

нужно брать в правую руку, если лодка движется от правого
берега (по течению).
Подтягивая лодку одной рукой, подвести ее не ближе
IV2 длины поводка к месту его привязки. Сазан в это время будет
рваться во все стороны. Если проволока жесткая (сталистая),
следует на сильных рывках немного сдавать ее, иначе снасть не
выдержит. Как только сазан сделает рывок вверх по реке,
«надеть» сачок ему на голову и одновременно повернуть сачок
кверху. Охотясь сачком за рыбой, необходимо держать его
полуопущенным (ребром) в воду.
Дальше уже все просто. Приподнять сачок над водой,
подтянуть лодку к сачку и опустить в корму лодки сачок. Если сазан
сам не отцепился, снять его с крючка; крючок находится под
головой, в углу одной из жаберных щелей. Достаточно пальцем
подать крючок назад и потянуть поводок изо рта, как сазан будет
отцеплен. Поводок следует заменить новым, чтобы просушить и
ослабить затянутые сазаном узлы. Если на перемете окажутся
еще сазаны, следует действовать так же. Нельзя допускать удара
сазана об лодку — он сойдет.
Когда весь перемет будет проверен, при обратном движении
лодки (к берегу) следует обновить наживку.
Многие рыбаки, читая эту статью, недоумевают: как может
такая умная и разборчивая рыба, как сазан, попасть на такую
до неправдоподобия простую снасть! А скептики заранее
отказываются от нового способа, предвидя много хлопот и
сомнительный улов. Напрасно! Хлопот, действительно, больше, чем при
ловле на удочку, но зато какое удовольствие получаешь, снимая
ежедневно пять-десять темножелтых красавцев!
Автор этих строк в свое время тоже очень удивлялся простоте
и остроумности этого способа лова. Правда, по некоторым
обстоятельствам, мне не пришлось много заниматься этой ловлей.
Но и небольшой практики оказалось достаточно, чтобы понять
всю прелесть описанной ловли. Кроме того, пять лет мне
пришлось прожить буквально на берегу реки, из которой ежедневно
местные рыбаки вылавливали десятки сазанов на моих глазах.
Все это дало мне основание сесть за перо и сообщить местный
способ ловли рыбакам Европейской части СССР.
Характерно то, что на описанную снасть не ловится никакая
другая рыба, кроме сазана, если не считать того, что иногда
попадается дальневосточная порода рыб — губарь.
Как же все-таки сазан ухитряется попасть на такую снасть?
Почувствовав в струе воды питательные частицы, смываемые
с насадки, сазан идет по струе вверх, пока не натыкается на
жмых -(колобок).
Поскольку насадка большая и в рот не влезает, сазан
старается пристроиться сзади и сосать край ее. Но мягкая эластичная
«подсучка» играет в струе воды, мешает сазану взять в рот
насадку, кроме того, крючок щекочет сазана под головой, что ему,
246

видимо, неприятно. И, обозленный тем, что вкусная пища уходит
у него изо рта, хватает «подсучку» с крючком и выбрасывает его
за жабры. По жаберной крышке, которая попадает неминуемо в
угол крючка, крючок соскальзывает вниз под голову и надевается
на косточку, от которой начинается жаберная щель (рис 11).
«Садится» на крючок сазан настолько крепко, что самовольных
сходов (узнаются по затянутым узлам снасти) почти не бывает,
если выдерживает снасть.
Существует и несколько другая версия попадания сазана: взяз
«наживку» в рот и сося ее, сазан незаметно для себя засасывает
и «подсучку» с крючком, выбрасывая его за жабры как
постороннее тело.
Ясно, что в обоих случаях мы обязаны появлению описанной
снасти народной наблюдательности и изобретательности.
Старожилы говорят, что принцип этого способа перенят у китайцев,
которые вместо крючка, но с той же целью применяли маленькие
бамбуковые палочки.
В заключение отмечу, что не следует надевать много крючков:
достаточно одного крючка на 1—1,5 м хребтины.

В. Виноградов
ГЛУБИННАЯ БЛЕСНА
Если теперь говорят или пишут о ловле на блесну, то имеют
в виду дорожку, спиннинг или зимнюю блесну. О собственно
глубинной блесне почти ничего не пишут или делают это между
прочим, вскользь, не задевая основ глубинной ловли.
Между тем, глубинная блесна является, пожалуй, самым
интересным вооружением рыболова-блеснилыцика.
Спиннинг позволяет облавливать места, не доступные,
например, для дорожки, и дает замечательные уловы во время жора.
Но с ним добыча снижается с прекращением жора, когда щуки,
судаки и окуни уйдут в ямы, в захламленные, коряжистые места,
где ловля становится недоступной.
В таких случаях и выручает глубинная блесна, для которой
нужны только два условия: чистая вода и достаточная (не
менее 4 м) глубина. Колодник для этой блесны не страшен: ее очень
легко отдеть. Мне приходилось блеснить буквально в подводном
лесу и брать богатые уловы судаков и крупных окуней.
Глубинной блесной легко прощупываются все ямки, завалы,
и в этом с ней не может состязаться никакая другая блесна, в том
числе и пулька-зеркальце, успешно применяемая только в чистых
плесах. Как и последняя, глубинная блесна позволяет успешно
охотиться в «мертвые» часы вынужденного простоя
спиннингистов и дорожечников.
Эти свойства глубинной блесны и пятьдесят лет ловли на нее
и дают мне основание думать, что описание использования ее не
будет лишним для рыболовов-любителей.
К сожалению, ни раньше, ни теперь нужных блесен в продаже
нет, их нужно готовить самому. Это доступно всякому рыболову,
и однажды отлитая, или отштампованная, или, наконец,
выструганная формочка будет служить не одному поколению
рыболовов.
Проще всего формочку изготовить из мягкого дерева: осины,
липы. В плотно прилегающих плоскостях двух планочек выре-
248

зают углубления для тельца блесны, литника, крючка, как это
видно из рис. 1 и 2.
Наиболее удобны блесны длиной 6, 10 и 12 см. Средние
объемные размеры — 10 2, 5 1. В частном случае толщина
блесны может быть изменена, так как вес блесны
обусловливается глубиной: глубже место — тяжелей блесна. На больших
Гвоздик
Верхняя половинка
Канал для
крючка
Углубление
для гвоздика
Литник
Канал для /
крючка'
Рис. 2. Форма для изготовления
глубинной блесны
Нижняя половинка
Рис. 1. Форма для изготовления глубинной блесны
глубинах легкая блесна падает на дно медленно и рыболову
будут досаждать холостые хватки. Ловля на самую большую из
приведенных блесну не
может быть успешной при глу- Верхняя половинка в разрезе
бине, превышающей 8—9 м,
без соответственного
увеличения ее веса.
ОтличнЫе блесны
получаются из чистого олова, но
они легки. Подходящим
удельным весом обладает
свинец, но и без того-то тусклые блесны из него быстро темнеют.
Средним весом указанных мною блесен будет 50 г, и это
позволяет пользоваться сплавом
\ П свинца с оловом при весовом
g С1^ДР» отношении 1 1.
' Отлитая и остывшая в
форме блесна тщательно
очищается и полируется до
ровного по всей поверхности
блеска. Готовая блесна
изображена на рис. 3.
Благодаря тяжести и
хорошей обтекаемости при свободном падении глубинная блесна
имеет очень быстрый ход и редко попадает в пасть рыбы глубоко,
но бывает, что крупная щука захватывает ее полностью и
перекусывает леску. Чтобы не лишать себя добычи, блесны необходимо
оснащать металлическими поводками 25—30 см длиной. Чем эла*
стичнее и тоньше поводок, тем успешнее ловля.
Рис. 3. Глубинная блесна
249

Едва ли теперь имеет смысл рекомендовать добросовестно
служившую мне полвека плетеную без узлов волосяную леску в
15—30 волос. Лучшей леской будет одинарная капроновая жилка
от 1,0 мм и толще. Леса соединяется с поводком непосредственно,
без карабинчика.
С глубинной блесной нельзя выезжать на охоту без отцепа и
хорошего сака; при ловле с лодки сак удобнее багорчика.
Превосходные качества глубинной блесны успешнее всего
можно использовать на реке. Отсутствие течения, необходимость
перемены места и связанный с этим шум делают ловлю в озерах
малодобычливой и скучной. Течение позволяет бесшумно метр за
метром прощупать места стоянок рыбы.
Как уже упоминалось, особенностью глубинной блесны
является возможность охоты в то время, когда спиннингисты и до-
рожечники скучают на берегу. Жор кончился, щука скатилась
под пороги и дубы в ярах, в такие же места с колодником
забрались судак и окунь. В погожие летние дни это бывает с девяти
утра до трех часов пополудни. Почти безнадежно тогда ездить с
ходовой блесной и изнурять себя спиннингом. В таком случае
берите глубинку и будете с хорошим уловом.
Для ловли выбирается плес с глубиной самое меньшее 4 м, на
меньшей глубине хищники пугаются тени лодки и не берут
блесну. Хороши для ловли ямы на крутых поворотах, с хламными
омутами, с сползающими в реку кустарниками и деревьями.
Ловля производится с лодки. В безветренное время ловить
можно одному. Даже при несильном ветерке обойтись без гребца
трудно. При любых условиях удобнее ловить вдвоем. Гребец
ведет лодку по нужному направлению, с нужной скоростью, делает
быстрые повороты при поклевках и ставит лодку в удобное для
ловца положение.
Во время жора хищная рыба обычно широко бродит по
кормным, преимущественно мелким, травным местам с ночи до
рассвета, и лучшее время для блеснения глубинкой будет с девяти
часов утра до трех-четырех дня, т. е. когда хищники вернутся в ямы.
Жор — явление периодическое. Сытая рыба двигается меньше
и сутками стоит в холодных и темных ямах, затененных корчах.
В такое время можно ловить с темна до темна. Но и тогда все-
таки лучший клев бывает утром и вечером. Ночной ловли на
блесну я не испытывал, хотя знаю несколько достоверных
случаев ловли жерехов и щук на дорожку в темноте.
На облюбованном месте блесну опускают до дна и резким
коротким взмахом руки поднимают кверху, затем дают свободно
падать на дно и поднимают снова. Следовательно, блесна делает
безостановочные почти движения: колебательные вниз и
отвесные вверх. Наивыгодным моментом для надежной подсечки
является, понятно, движение блесны вверх.
Применение удилища и катушки не имеет смысла, скорей они
неудобны. Удилище лишает блеснильщика необходимого тонкого
250

«чувствования» блесны, усложняет изменение спуска в связи с
изменениями рельефа дна: на порогах и срывах блесна не будет
близко у дна, а на подъемах и бровках будут холостые взмахи.
Удлинять и укорачивать леску удобнее с руки. Правда, с
удилищем рука утомляется менее, но непривычное вначале утомление
мышц вскоре проходит, и рыболов работает руками целый день.
Итак, в зависимости от того, с какого борта спущена блесна,
рыболов делает короткие взмахи правой или левой рукой, сгибая
ее» в локтевом суставе.
Лесу держат всегда зажатой в пальцах, не выпускают и при
поклевках натягивают, а при рывках рыбы сдают.
Поклевки, подсечки, вываживание рыбы, особенно крупной,
наполняют рыболова понятным волнением, хотя и не всегда
приносят радость обладания добычей. Нередко клевные дни
кончаются неудачами неопытного рыболова. Это совершенно
неизбежно, пока не выработаются необходимые хладнокровие,
выдержка и сноровка.
Даже у очень опытного рыболова бывает много сХодов из-за
неправильного хода блесны или несоответствия ее веса глубине.
Подсечки надежны при ходе блесны под углом 80—85° к
поверхности воды или, что то же, дна. Опережение или отставание дает
слабую, скользящую подсечку. Легкая блесна падает медленно
и, схваченная рыбой, будет мгновенно выплюнута изо рта. Хорошо
подобранная блесна падает на дно быстро и, идя вверх, задевает
рыбу надежно. Такая подсечка дает 100% улова.
При жоре в плесе безразлично, как несет вашу лодку, так как
рыба бродит всюду. При слабом клеве рыбу уже приходится
искать и сознательно менять путь лодки. Сначала плывут
возможно ближе к берегу, второй раз — в 3—4 м, и так облавливают
всю реку в пределах допустимых глубин. Если нет ориентиров,
а глазомер плох, то можно пользоваться буйками. Рыболову,
знакомому с водоемом, нет нужды прочесывать плес: при неудаче в
одном он направляется в знакомые места другого плеса.
Чаще всего неудачи зависят от рыболова: плохая снасть,
тусклая блесна, затупившийся крючок, нежелание испробовать
другую блесну. Как-то я часа два впустую блеснил
десятисантиметровой блесной. В коробке с запасом блесен у меня был с
десяток зимних окуневых блесенок. Когда я испробовал одну из них,
тотчас же поймал судачка в полкилограмма, затем еще, и еще...
Блесны стала «отбивать» щука, и за полтора-два часа я потерял
все блесенки, успев все же поймать два пуда судаков, самый
крупный из которых весил не более 800 г. После этого я еще с
час дергал крупную блесну без намека на поклевку.
В заключение я хотел бы дать три совета блеснильщикам.
1. Блесна должна ярко блестеть.
2 При вываживании рыбы всегда чувствуйте ее тяжесть и не
сдавайте лесы петлями.
3. Никогда не подсачивайте рыбу с хвоста.

А. Авилов
КАРТОТЕКА ВОДОЕМА
(Заметки кружочника)
В статье С. Колокольникова «Истринское водохранилище»
(«Рыболов-спортсмен», книга первая, «Физкультура и спорт»,
1950) дано подробное описание этого водоема. Особенно полезны
для начинающих рыболовов схемы наиболее интересных мест
водохранилища, на которых указываются лучшие места ловли на
кружки, удочки, спиннинг.
Эти схемы дают, так сказать, общую географию водоема.
На своем опыте я убедился, что крайне полезно составлять
свою собственную карту водоема, фиксирующую наиболее
добычливые места ловли. Эта карта создается постепенно и в
дальнейшем, после многократной проверки, служит значительным
подспорьем в ловле.
Особенно такая карта помогает при ловле судака, который
часто берет в очень ограниченном районе (над ямой, над коряж-
ником и т. п.).
При ловле на незнакомом водоеме (или в незнакомом районе
водоема), если ветер не слишком сильный, целесообразно
распускать кружки максимально широким фронтом и делать
длинные тони в целях более широкой разведки.
Однако необходимо точно фиксировать буйком место первой
же перевертки.
Обычно, подъезжая к перевернувшемуся кружку, я
выбрасываю около него заранее подготовленный буек, и если
продолжение тони не дает больше переверток, то обязательно снова делаю
прогон около буйка.
При этом очень часто вблизи буйка снова происходят
перевертки. В этом случае есть смысл сократить длину тони и вновь
поскорее пропустить кружки (и покучнее) по тому же месту — у
самого буйка.
В моей практике были случаи, когда буквально около самого
буйка при каждой тоне вновь происходили перевертки и удава-
252

лось взять подряд несколько судаков на площади всего в
несколько десятков квадратных метров.
Интересно, что такие случаи наблюдались при общем «плохом»
клеве судака по всему водоему, когда у большинства рыболовов
за все утро были одна-две перевертки. Вероятно, судак в этот
день по каким-то причинам проявлял малую активность и брал
только тогда, когда живец проплывал над местом его стоянки.
Я уверен, что во многих случаях «единственные перевертки»
у моих соседей могли бы быть умножены, если бы они повторяли
тони по точно фиксированному месту первой перевертки. К
сожалению, многие рыболовы буйком в данном случае вообще не
Желтая дача
Прием запоминания места поклевки по ориентирам
пользуются, а пассивно следуют за кружками «куда ветер дует»,
пока они не дойдут до берега или остановятся на мели...
Когда очередная тоня мимо буйка уже не дает переверток, ее
(сняв буек) следует продлить или вообще перенести ловлю в
новый район.
Но перед тем как снять буек, если место оказалось
добычливым, целесообразно точно запомнить его по четырем береговым и
другим ориентирам: строениям и деревьям на берегу, бакенам на
воде и т. д.
Кроме того, около буйка надо точно измерить глубину.
Часто, особенно при ловле судака, оказывается, что перевертки
как раз были над местом, отличающимся по глубине от окружаю
щего пространства (ямка, отмель).
Отмеченная глубина в дальнейшем явится «пятым
ориентиром» и поможет легче отыскать отмеченное место.
Полученная схема выглядит примерно, как на рисунке.
253

Каждое найденное интересное место получает свой
порядковый номер, что облегчает и упрощает последующие записи в
рыболовный дневник, например:
Время
ловли
Место
ловли
Погода во
время ловли
Орудие
ловли и
насадка
Улов
На
какого
живца
поймана
рыба
В какие часы
были
перевертки и
сколько

Примечание
1948 г.
7/V1II
18-21 час

Пестовское

дохранилище»
место
№ 2
Штиль,
грозовые тучи,
+ 15-20°
Кружки
на
серебристого
карася
и ерша
I судак
2,0 и
1 судак
1,5 кг

Серебристый
карась
18-19 час.-1
19—20 час—2
20—21 час—1
Клев
по всему
водоему
слабый
8/VII1
6—8 vac.
Там же,
место
№ 1
Сначала тихо,
затем слабый

северо-восточный ветер;
до 6 час.
туман, затем
ясно;
+ 15-20»
То же
I судак
1,5 кг,
1 судак
0,75 кг
Ерш
5—6 час—2
7-8 час—J
Начинает
брать
щука
Постепенно для каждого водоема создается своя картотека
наиболее интересных мест, причем ловля в разное время суток
иногда позволяет определить лучшие часы ловли для каждого
замеченного места, а иногда и установить «рыбьи тропы». Так,
оказалось, что судак на Пестовском и Клязьминском
водохранилищах берет на вечерней заре на одних местах (более
глубоких, ямах), а утром на других (обычно на средней глубине, но
недалеко от ям).
В 1951 г. мне удалось установить, что вечерний и самый
ранний утренний клев судака на Клязьминском водохранилище
(против Чиверево) наблюдался по руслу реки Клязьмы (под Повед-
никами). Часов в пять утра клев сдвигался к красному бакену,
а к семи часам — к белому бакену и к Троицкому (против
Троицкого залива).

Л Пирогов
ЛОВЛЯ СПИННИНГОМ НА МАЛЫХ ВОДОЕМАХ
В большинстве руководств и описаний спиннингового спорта
почему-то почти всегда предполагается наличие на местах более
или менее обширных водоемов, не представляющих трудностей для
облова.
Между тем многим спиннингистам зачастую приходится
довольствоваться маленькими, узкими, наполовину заросшими
травой речушками, залитыми водой и сильно захламленными
торфяными карьерами и другими водоемами, требующими от
рыболова исключительной ловкости, находчивости и определенных
навыков. Поэтому мне хотелось бы поделиться своим опытом,
приобретенным именно в местах, трудных по облавливанию
спиннингом.
Как и всякий спорт, рыбная ловля, особенно спиннингом,
требует терпения, настойчивости и непрестанной тренировки, поэтому
начинающим рыболовам очень полезно по возможности чаще
менять места лова и не гнушаться «трудных» небольших
водоемов, зачастую более уловистых, чем прославленные,
общеизвестные и ставшие модными места.
Не касаясь общих описаний устройства спиннинга и
соотношения его отдельных частей, достаточно освещенных другими
авторами, я остановлюсь лишь на тех особенностях снасти, которые
играют большую роль при ловле в «трудных» местах.
Для ловли предпочтительно иметь одноручный спиннинг с
удилищем не длиннее 1,5—1,75 м, так как в большинстве случаев
берега небольших водоемов покрыты кустами или деревьями,
сильно затрудняющими забросы. Исключительное значение здесь
имеет умение спиннингиста делать забросы через голову и
боковые с обеих рук.
Рабочий барабан катушки должен быть возможно большим по
диаметру, так как от быстроты подмотки блесны или снасточки
зависит как целость самой блесны, так и успешное вываживание
рыбы.ЛЗ небольших, заросших травой водоемах трудно
рассчитывать на поимку хищников весом более 3 кг, поэтому вываживание
рыбы (особенно щуки) приходится осуществлять непрерывным
255

настойчивым подматыванием лесы (так называемым «буксиром»),
не давая возможности рыбе гулять и не ослабляя лесы ни на
мгновение.
При поимке более крупного хищника в зависимости от
условий приходится выбирать из двух зол меньшее, т. е. либо, рискуя
сходом рыбы, тянуть ее буксиром, либо попускать лесу и дать
рыбе утомиться, не боясь потерять и снасть и добычу.
Для лесы я предпочитаю пользоваться сатурном толщиной
0,4—0,5 мм: он достаточно прочен, а провисает и путается гораздо
меньше, чем капроновые или другие мягкие лесы. При ловле в
описанных условиях всегда приходится запасаться значительным
количеством блесен, снасточек, поводков, грузов и очень полезно
иметь с собой небольшую кошку на длинном и прочном шнуре,
зачастую помогающую спасти блесну, зацепившуюся за траву или
корягу.
«Борода» или малейшее промедление подмотки почти всегда
приводит к задеву, поэтому лучше нижнее заводное колечко
(у блесны) ставить более слабое, чтобы в случае задева, потеряв
только блесну, сохранить остальную снасть. Общая тяжесть
блесны, поводка и груза должна быть минимальной, в пределах
от 20 до 26 г., т. е. лишь обеспечивать необходимую дальность
заброса, поводок — не длиннее 45 см. Тройником должна быть
оснащена только блесна, всякие дополнительные тройники на
грузе и т. п. будут только мешать. Размер тройника должен строго
соответствовать размеру блесны и по ширине не выходить за ее
пределы.
Наиболее удобны и уловисты (так как дают меньше зацепов)
вращающиеся блесны: «Универсалка», «Оттер», «Канада», «Тро-
фимовская», большинство разновидностей блесен «Байкал» и
колеблющиеся блесны «Ложка» и «Норвега».
Очень хорошие результаты дает ловля на снасточку (на
мертвую рыбку). Особенно хороша простейшая снасточка, описанная
во второй книге настоящего сборника мастером спорта А.
Балашовым. Изготовление ее весьма несложно, доступно каждому,
а вместе с тем она хорошо держит рыбку, дает сравнительно мало
зацепов и позволяет обходиться без добавочного груза.
Я предпочитаю делать груз у снасточки грушевидным и
пользоваться им без дополнительной пластинки, что при ловле в тра-
вянистых и коряжистых местах дает меньше зацепов. Длина
поводка при пользовании снасточкой в данных условиях не имеет
существенного значения, и ставится он только для того, чтобы в
случае задева предохранить от обрыва основную лесу. В качестве
поводка я обычно использую отрезок сатурна на 0,1 мм тоньше
основной лесы или такой же, но худшего качества, длиной 30—
40 см.
Для поимки мелких рыбок я обычно пользуюсь обыкновенной
удочкой, на которую в течение получаса нетрудно бывает поймать
пять-шесть рыбешек необходимого для наживки размера. Порода

рыбок особого значения не имеет, но при наличии в водоеме
карасей эта рыбка является наиболее лакомой приманкой. В местах
более или менее длительного лова можно ловить мелких
карасиное и небольшой наметкой.
Поклевка на снасточку ощущается несколько слабее, чем на
блесну, и поэтому при подмотке требует от рыболова больше
внимания.
Приведу несколько эпизодов из своей практики.
Как-то несколько лет тому назад я был командирован в
Горький. Обстоятельства сложились так, что в моем распоряжении
оказались два свободных дня. Познакомившись с тремя местными
спиннингистами, я по их приглашению принял участие в
небольшой экспедиции на поиски какого-то полулегендарного
Черного озера, по слухам, очень богатого крупными щуками и
окунями.
Добравшись до г. Балахны пригородным поездом, мы
пересели в вагончик узкоколейной «кукушки» и проехали еще
километров шестьдесят до разъезда со странным названием «Ноль-
пикет». Отсюда, руководствуясь имеющимся планом местности,
нам предстояло пройти километров пять по болоту, выйти на
дорогу, повернуть влево, миновать мост через речушку, подняться
на горку и, отыскав телефонный столб необычной длины,
повернуть от него влево по тропке, где метрах в четырехстах от дороги
и должно было находиться Черное озеро.
Все приметы, не исключая столба и тропки, совпали, но
сколько мы ни бродили по чаще леса, никакого озера не нашли
и после восьмичасового блуждания мокрые, уставшие и злые
вышли к линии невдалеке от одной из станций узкоколейки. По
другую сторону линии оказалось несколько залитых водой
торфяных карьеров, сильно захламленных валежником и водорослями.
Мои спутники прилегли отдохнуть, а я, не утерпев, решил
«обмокнуть блесну».
С первого же заброса последовал удар крупной щуки, но я в
то время еще не был научен горьким опытом ловли в
захламленных водоемах и попробовал дать рыбе «погулять». Результатом
явился «мертвый» зацеп, потеря добычи и блесны. Разумеется,
сонливость моих товарищей как рукой сняло, и мы, забыв про
усталость, принялись за ловлю.
Лишь неопытностью можно объяснить то, что за 30—40 минут
мы сумели взять только пять щук, килограмма по полтора
каждая. Только у меня за это время было девять поклевок, причем
четырех щук я довел почти до самого берега, сумев вытащить
только одну из них. Все выловленные нами щуки были
изумительно красивого бронзово-зеленого оттенка. В девять часов жор
совершенно прекратился, и мы, проклиная Черное озеро, из-за
поисков которого упустили возможности раннего утреннего лова,
уехали домой с твердым намерением вернуться сюда при первой
возможности. К сожалению, я был вынужден скоро уехать, так и
17 Рыболов-спортсмен, кн. IV 257

не побывав больше на этих замечательных, богатых рыбой
карьерах.
Анализируя теперь эту ловлю, я убежден, что, догадайся я
своевременно поставить минимальный груз, увеличить диаметр
рабочего барабана катушки (хотя бы подмоткой бумаги) и, не
давая рыбе опомниться, тащить ее буксиром, эта ловля была бы
значительно добычливей, так как глубина карьеров не превышала
1 м, а все дно было сильно захламлено, что при нашей
неопытности способствовало бесконечным зацепам и сходу рыбы.
• *
*
В августе 1951 г. я проводил свой отпуск на небольшом
притоке Немана — реке Рось в районе г. Волковыска Гродненской
области БССР. Рось — речушка небольшая, но местами довольно
быстрая и глубокая. На заросших травой участках течение обычно
прижимается к одному из берегов и образует под самым берегом
чистое русло шириной не более 1—1,5 м.
Пробродив как-то со спиннингом по омутам часа два без
всякого результата, я прилег на крутом берегу и задремал. Вдруг
громкий всплеск заставил меня вскочить на ноги. Хоть я ничего,
кроме расходящихся по воде кругов не увидел, это однако
побудило меня попробовать бросить блесну на течении под самый
берег, в 1,5 м от которого рос в воде непролазный лес кувшинок.
Не успел я, зажав лесу и ведя блесну удилищем, сделать вдоль
берега и десятка шагов, как на моих глазах порядочная щука
метнулась за блесной, но, увидев меня, повернула и скрылась в
зарослях. Я стал осторожнее и в течение получаса поймал трех
щурят — двух по 700 г и одного около килограмма. В
последующие дни я специально ходил облавливать это и подобные ему
места и никогда не приходил без добычи, в то время как другие
любители, не уходя с омутов, безрезультатно бороздили воду
своими блеснами.
Между прочим, в этих местах я столкнулся с совершенно
незнакомой мне наживкой, по-местному называемой «угрицей», или
«камнесосом». Эта рыбка, несколько напоминающая вьюна, но
более тонкая и длинная, с ротовым отверстием в нижней части
головы (как у стерляди), необычайно живуча, прочно сидит на
снасточке и служит отличной приманкой для язя и щуки. Водится
она в речном иле между корнями водорослей (на неглубоких
местах), откуда мне и приходилось извлекать ее вместе с илом
совковой лопатой.
• *
В 1952 г. я приехал по делам в г. Липецк. В первое же
воскресенье рассвет застал меня со спиннингом на притоке Воронежа —
реке Мотыре. По рассказам многих местных рыболовов, эта река
258

до войны изобиловала рыбой, и в том числе щукой, но
хищническое истребление привело к крайнему истощению рыбных
богатств.
Работа обязывает меня большую часть года находиться в
командировках, причем весь свой досуг я, как и дома, отдаю
любимому спорту — рыбной ловле. И Ьот, где бы мне ни приходилось
бывать, всюду слышишь жалобы па резкое уменьшение
количества рыбы. Эти жалобы имеют под собой почву. Несмотря на ряд
законоположений и отдельных мер по охране рыбных богатств,
к сожалению, до сего времени еще имеют место массовые случаи
варварского истребления рыбы, которые неуклонно ведут к
обнищанию наших спортивных да зачастую и полупромышленных
водоемов.
Ловля сетями и неводами в запрещенное время года или с
размерами ячей, не оставляющих выхода даже
десятисантиметровому мальку; неисчислимое количество мелкоячейковых верш;
заборы в узких местах, с единственным выходом в вершу; стрельба
по крупной рыбе во время нереста; травля рыбы разными
снадобьями; глушение толом, гранатами и негашеной известью —
все эти хищнические способы массового уничтожения рыбы, к
величайшему стыду органов рыбнадзора, применяют во многих
местах и до сих пор.
Кроме того, в ряде закрытых водоемов масса рыбы в зимнее
время задыхается подо льдом, и нет людей, ответственных за
своевременную прорубку отдушин.
Я не берусь судить, кто виноват во всех этих безобразиях и
кто должен проявить инициативу по их ликвидации, но во всяком
случае этот вопрос достаточно назрел и требует немедленного
разрешения. Большую помощь в этом деле может оказать и
организация широкого общественного контроля из числа рыболовов-
спортсменов.
На реке Мотыре много открытых, широких и глубоких мест,
но немногочисленные представители щучьего племени
предпочитают держаться на заросших водорослями участках. Вот там-то
мне и пришлось испробовать ловлю в «окнах» — небольших
чистых участках воды, окруженных водорослями,— удаленных от
берега на 5-—10 м. Блестящих результатов это не дало, но пару
щурят, хоть и не без труда, я вытащил. Забросить блесну в
порядочное окно не представляет труда, но вытащить ее обратно, не
сделав зацепа, нелегко. Это требует сноровки. Приходится либо
«вырывать» блесну, когда она подходит к краю окна, либо
быстро вести ее короткими скачками по поверхности травяного
покрова.
Вываживание рыбы приходится производить быстрым
буксиром, поскольку голова рыбы в большинстве случаев предохраняет
тройник от зацепов. Конечно, о лдвле с дна в таких местах думать
не приходится
Между прочим, для сведения любителей, река Мотыра изо-
17*
259

билует и сейчас крупным сазаном. Объясняется это тем, что на
дне реки во многих местах лежат крупные мореные дубы.
За последние годы мне не удавалось побывать на больших
водоемах, а изменять спиннингу не хотелось, и это заставило меня
несколько перестроиться и примениться к другим условиям. В
заключение скажу, что количество добычи от такой перестройки
только увеличилось.
Мне кажется, что обмен опытом ловли в описанных условиях
будет способствовать еще большему распространению спиннин-
гового спорта.

Н. Бухаров
УЖЕНЬЕ В ПРОВОДКУ КАРАСЕЙ В НЕПРОТОЧНЫХ
ПРУДАХ
Я занимаюсь уженьем только в проводку с ранней весны и до
замерзания рек.
Применяю очень легкую удочку. Удилище двухколенное дли-
ной 3,0 м. Толщина в комлевой части 10 мм, в середине 6 мм и
кончик 1,5 мм. Удилище очень гибкое, несколько хлыстоватое.
Наибольшая толщина лесы из «сатурна» 0,20 мм с поводком
0,15 мм. При капризном клеве применяю лесу 0,15 мм с поводком
0,10 мм. Крючок самый мелкий — № 2,5, кустарного
изготовления, из очень тонкой проволоки, значительно тоньше, чем у
крючков, продаваемых в спортивных магазинах.
При уженьи на очень медленном течении утяжеляю лесу двумя
дробинками диаметром 2 мм.
Первая дробинка ставится на расстоянии 3—5 см от крючка,
а вторая — в 15 см от первой. Поплавок подбираю также очень
маленький, чтобы кончик его из воды высовывался на 3—4 мм.
Такое оснащение делает удилище очень легким, чувствительным к
малейшей поклевке рыбы. Я не сторонник охотиться за особо
крупной рыбой. Предпочитаю среднюю рыбу, тем более, что на поводок
0,10 мм крупную рыбу и не поймаешь. Но ощущение при выважи-
вании крупной плотвы на такой поводок получается не менее
волнующее, чем при поимке щуки в 10 кг спиниинговым удилищем,
оснащенным лесой толщиной 0,5 мм.
Мне, привыкшему к уженью на Москве-реке, однажды
предстояло провести лето в дачной местности, где не было реки.
Перспектива удить карасей в двух близлежащих прудах меня
очень огорчала. Но делать было нечего, и я, захватив проволочное
удилище и мотылей, отправился на рыбалку.
Пруды оказались очень маленькими. Один примерно
50 X ЮО м» а другой — 50X50 м. Оба имели крутые берега,
заросшие высокой травой и кустами, по берегам росли большие де-
261

ревья. На большем пруду сидело пять рыбаков. У каждого было
по нескольку длинных удочек с длиннейшими лесами, раскинутыми
веерообразно.
Рыбаки мне сообщили, что в прудах много карасей, но клюют
они очень плохо и обычно за день попадается не более пяти кара-
сиков, а то и ни одного.
Был сильный ветер, и я решил использовать его для уженья
в проводку.
Выбрав место, где ветер дул вдоль берега, я сделал далекий
заброс и приподнял вершину удилища; ветер выгнул лесу, и
поплавок плавно двинулся в путь, как на течении в реке.
Сделав более десятка забросов, вторично промерил глубину и
приподнял поплавок так, чтобы насадка шла у самого дна. Ни
одной поклевки. Значит сейчас в этом месте рыбы нет, иначе бы
карась не пропустил плывущего мотыля. Поменял место и уселся на
крутом бережке около свесившегося в воду кустика и травы,
наклонившейся над самой водой.
Далекие забросы опять оказались безрезультатными. Тогда я
постепенно стал уменьшать спуск, делать проводки все ближе к
берегу. На глубине 40 см, в полметре от берега, наконец, клюнуло;
я подсек и вытащил средних размеров золотистого карася.
Теперь дело пойдет! Я понял, что караси кормятся у берегов
падающими в воду букашками, зеленью и мельчайшими живыми
организмами. Возможно, что карасей привлекает и муть от
размывания берега волнами.
И, действительно, дело пошло. В течение двух лет я испытывал
истинное наслаждение от уженья в проводку без течения, от
своеобразного клева и упорства вываживаемых карасей.
Размер карасей, разумеется, был самый разнообразный, от
маленьких до полукилограммовых золотистых красавцев.
При отсутствии ветра ловить в проводку вдоль берега
оказалось неудобным. При перемещении вершины удилища поплавок и
насадка продвигались скачками.
Но я нашел другую возможность. Вытянув руку с удилищем до
отказа вперед, я делал дальний заброс. Затем рука медленно
подтягивалась к туловищу, после чего вершина удилища постепенно
приподнималась. Насадка и поплавок в это время плыли плавно.
Благодаря тому, что пруды были маленькими, я их быстро
изучил, и в любое время дня, с ранней весны до поздней осени,
при любой погоде быстро находил места кормежки карасей,
никогда не возвращаясь без обильного улова. Где же оказались
места стоянки, вернее кормежки, карасей?
Как правило, около берегов — под кустами, деревьями, на
илистых отмелях и около травы — все на мелких местах.
Постоянными скоплениями карасей, где всегда был клев, оказались три
места:
1) корни спиленной березы, уходившие в воду, когда-то
росшей у самой воды, где глубина была около метра,
262

2) пень, прибитый волнами в угол пруда и застрявший в 3 м от
берега на глубине 40 см и, наконец,
3) островок из нескольких кочек тростника на расстоянии 2 м
от берега (глубина 40 см).
Чтобы не распугать карасей, приходилось к этим местам
подходить тихо и усаживаться от них подальше, на длину заброса.
Насадка забрасывалась на метр дальше этих мест и затем
подтягиванием удочки на себя проводилась мимо них — и немедленно
следовала поклевка.
Несколько наиболее крупных карасей было поймано на
глубине 25—30 см на расстоянии 50 см от берега. Таким местом
оказался один из углов пруда, наполненный мягким топким илом.
Очевидно, караси посещали это место в поисках мотыля и других
личинок
Изучив повадки карасей, я убедился, что в поисках корма эта
рыба не смущается мелкими местами и подходит вплотную к
берегу. Однажды рано утром я заметил осиновый сук с листьями,
очевидно, сломанный ветром ночью и упавший в воду у самого
берега, где глубина была меньше 30 см.
Установив отпуск на эту глубину, я бесшумно сделал заброс
к суку и повел насадку к берегу. Неожиданно леса помчалась от
берега, и крупный карась, сдерживаемый гибким удилищем,
заходил на кругах. Это было так неожиданно, что я чуть не упустил
добычу, инстинктивно резко подняв удилище.
Карась считается донной рыбой, но оказывается, что в жаркие
июльские и августовские дни в поисках корма караси выходят в
верхние слои воды. В это время карасей можно встретить под
кронами свесившихся в воду деревьев, где они поджидают падающих
жучков, мошкару и личинок.
Как рыба в реке любит стоять на струе, так и караси выходят
на «струю», образуемую в прудах гонимыми ветром листьями,
веточками, сухой травой, мусором и т. п. Такую «струю» можно
наблюдать в каждом открытом пруду.
Я решил попробовать ловить карасей на такой струе поверху.
Насадкой служил мотыль. Приходилось делать дальние забросы,
так как караси хорошо видят рыболова и в верхние слои выходят
вдали от берега. После нескольких забросов установил, что караси
держатся на глубине 60 см. Для того, чтобы не распугать их,
приходилось прятаться за ствол дерева или куст.
Проводку лучше всего делать вдоль берега, выбрав место так,
чтобы направление ветра было попутным.
Чтобы легче делать дальние забросы, я попробовал
передвинуть дробинки к поплавку. Забросы стало делать легче, но
чувствительность поплавка стала очень плохой. Появились
запоздалые подсечки и сходы рыбы с крючка. Объяснялась
нечувствительность поплавка очень просто.
Схватив плывущего мотыля, карась продолжал стоять на месте,
поплавок при этом погружался лишь через несколько секунд. За
263

это время карась успевал выплюнуть насадку. Пришлось
дробинки опустить, расположив первую в 5 см от крючка. Картина
резко изменилась. Немедленно после того, как карась схватывал
мотыля, движущийся кончик поплавка, высовывающийся из воды
на 4 мм, резко останавливался и затем исчезал.
Подсечка должна быть резкой и быстрой, а для этого кончик
удилища должен быть очень тонким — 1—1,5 мм, не более, а
удилище очень гибким.
Несмотря на то, что удилище у меня было очень гибким, иногда
приходилось выуживать крупную карасиную губу: это бывало при
быстрой и резкой подсечке.
Большое значение для привлечения карасей в определенное
место имеет прикормка и привада. Я убедился в этом после
следующего случая.
У торчащей из воды палки оказалось рыбное место. Почти
после каждой проводки мимо этой палки следовала поклевка.
Я никак не мог найти причину стоянки здесь карасей, пока не
произошел зацеп за дно около палки. Потянув лесу, я вытащил конец
веревки, а затем и самодельную вершу.
Палка, служившая мне маяком, оказалась привязанной к
верше. Это была старая дырявая корзина, размером и формой
схожая с обычным конусным ведром. С открытой стороны она была
зашита мешковиной, в которой было оставлено отверстие 15 см
в диаметре. Корзина-верша оказалась набита кусками хлеба.
Для того, чтобы лишний раз убедиться в значении привады,
я завертывал куски хлеба в металлическую с§тку с ячейками
1,5—2 см, загрузив предварительно сетку камнем. Приваду на
шнуре забрасывал в приметное место под кустом, и она
действовала исправно: караси всегда держались около этого куста.
С привадой и без привады клев карасей, как правило,
продолжался весь день, в любую погоду. В зависимости от атмосферных
условий менялись лишь места кормежки карасей, но резкого
ухудшения клева наблюдать не приходилось.
Вопреки установившемуся мнению, что во время нереста клев
рыбы прекращается, караси во время икрометания жадно хватали
насадку. Найти стоянку карасей в это время не трудно: всплески
и волнение, вызываемые стаей карасей, видны издалека.
Опыт ловли в проводку доказывает несравнимые преимущества
этого спортивного вида уженья по сравнению с уженьем со дна,
При этом значительно проще и скорее можно обнаружить стоянку
карасей, только надо искать рыбу, а не сидеть с веером удочек и
ждать, пока она случайно не набредет на насадку. Кроме того,
неподвижно лежащая насадка менее соблазнительна, чем плывущая.
Применяемый в качестве насадки мотыль, как правило,
составляет лакомую пищу для золотистых карасей. Серебристые же
караси предпочитают червя. В некоторых прудах караси
предпочитают мотылю опарыша, тесто или хлеб.

Ф. Коробович
ЛОВЛЯ ХАРИУСОВ
Ловить хариусов я научился еще в детстве. С десятилетнего
возраста я стал постоянным спутником своего отца — большого
любителя рыбной ловли.
Жили мы тогда на берегу Енисея. Весной, как только вскроется
река, наметками, переметами или удочками мы с отцом ловили
рыбу. А летом, начиная с июня, ходили за хариусом на такие
речки., как Базаиха и Караульная.
Ловили хариуса на червя и на кузнечика. Впрочем, в Сибири
ловят хариуса еще и на таракана.
Вот тогда я и обучился искусству уженья хариусов, этой
прекрасной быстрой рыбы, которую на Урале татары и башкиры
называют рыбой-молнией. Мне нравилось подкрадываться из-за
кустов к омутам и незаметно подбрасывать насадку, а потом с
трепещущим от восторга сердцем вытаскивать на берег
добычу — красавца хариуса с отливающей чернью чешуей и
большими оранжевыми ободками вокруг черных глаз.
Одним из больших достоинств ловли хариусов я считаю
активность ее, заключающуюся в необходимости постоянно быть
в движении. Я настолько привык к ходьбе, что уже в возрасте
десяти-пятнадцати лет меня не пугало расстояние и в 20 км. Если
же учесть еще и прекрасные вкусовые качества хариуса, то
трудно найти рыбу, которая соединяла бы в себе столько
достоинств.
Вот уже несколько лет я живу в западном предуралье, где
много быстрых рек и речек с чистой холодной водой, которую
любит хариус. Как показал опыт, хариуса можно ловить тремя
способами: нахлыстом, в проводку и со дна.
При ловле нахлыстом насадкой служат кузнечики и другие
насекомые, а также различные искусственные мушки.
Уженье в проводку практикуется на глубоких участках речек
с ровным и не быстрым течением. При этом способе насадкой
служит червь, иногда выползок, и рыбак вознаграждается хоро-
265

шей добычей. На устройстве проволочной удочки я
останавливаться не буду, скажу только, что поплавок при этой ловле надо
употреблять куговый или из коры осокоря, без яркой окраски.
Специально в проводку ловят хариуса немногие. Этот способ
применяется обыкновенно в комбинации с третьим способом —
уженьем со дна.
Со дна ловят любители. В качестве насадки употребляются
черви. При этом способе, как, впрочем, и при остальных, удобно
бывает применять катушечную снасть.
Устройство моей удочки таково. Удилище длиной около 4 м
состоит из трех колеи. На верхнем колене прикреплено мото-
вильце для лески. При таком устройстве в зависимости от
величины речек или отдельных омутов я могу пользоваться
удилищем в одно, два или три колена. Леска из сатурна сечением
0,5 мм, длиной 15 м, без поплавка. Грузило скользящее,
овальной формы, весом не более 10 г. Грузило удерживается петлей,
к которой крепится поводок длиной 0,5 м с крючком № 6—7.
Толщина поводка 0,4 мм или меньше — смотря по величине
хариусов, обитающих в данной речке.
Теперь о главном: почему со дна ловить хариуса лучше, чем
другими способами?
Хариус обычно любит стоять в вершине омута, ожидая
поживу, приносимую течением с переката. Чтобы насадка его
привлекла, надо делать заброс в конец переката. Когда груз ляжет
на дно, червь среди струящейся воды будет приподниматься со
дна течением, привлекая внимание рыбы. Хариус жадно хватает
его, и эта хватка по леске и удилищу передается руке рыболова.
Слышны удары: раз, два, три; после третьего надо подсекать,
иначе хариус глубоко проглотит насадку и трудно будет извлечь
крючок. Клюет хариус верно, и срывы его бывают очень редко.
Рыболов-харьюзатник не сидит на одном месте. Он переходит
от омута к омуту, обычно вылавливая в каждом три-четыре
хариуса. И тут возникает вопрос: куда лучше двигаться — вверх
или вниз по течению?
Я считаю, что выгоднее и удобнее двигаться вниз по течению,
и вот почему. Если вы пойдете вверх по реке, то, чтобы попасть к
вершине омута, вам придется обходить его, и при небольшой
глубине ямки вы заставите хариусов насторожиться и
попрятаться. В итоге вы будете безрезультатно делать забросы и
переходить к новому омуту, а их не так-то на реке много, да и
заросли они настолько, что не к каждому подойдешь.
Другое дело, когда рыболов спускается вниз по реке.
Подойдя сразу к вершине омута, он останавливается у переката и
забрасывает леску, как уже говорилось выше. Из глубины рыба
его не может видеть из-за ряби переката, и рыбак с успехом
вытащит одного за другим нескольких хариусов — обитателей
данного омута. После того как поклевки здесь кончатся, рыболов
может, не маскируясь, направиться на поиски следующего омута.
266

Полезны рыболову высокие резиновые сапоги: в них можно
переходить с одного берега речки на другой.
Хариуса ловят не только днем, но и ночью. Ночная ловля
хороша при обилии в воздухе насекомых, и в этом случае лучше
всего применять белую мушку-обманку, пуская ее по течению
без груза и подергивая.
Ночью хариус предпочитает держаться выше или ниже
переката, на таких участках речки, где нет ряби и где он хорошо
видит все, что плывет по поверхности воды.
Ночью преимущественно ловится крупный хариус, в
полкилограмма, а иногда и больше.
На Урале, в Молотовской области, мне нравятся такие речки,
как Бырьма, Нижняя Мулянка, Кутамыш в верхнем и среднем
течении, Юрман — приток Кутамыша и Гайва.
Кутамыш не так давно славился обилием хариусов. Есть они
в нем и теперь, хотя и не в таком количестве, как раньше.
Хариусы в Кутамыше крупные, а река эта имеет много удобных для
уженья омутов и перекатов. Попасть на Кутамыш очень просто.
Стоит от станции Пермь I проехать по Горнозаводской линии до
станции Комарихинской, а оттуда пройти 6—7 км до деревни
Сосновая Гора.
При наличии двух-трех свободных дней можно выйти на
разъезде Кутамыш, дойти до речки и, обуживая ее, идти до
деревни Сосновая Гора, а оттуда — к поезду на станцию Комари-
хинскую.
Впервые мне пришлось побывать на Кутамыше в октябре
1950 г. Лишь только я оказался на реке, меня поразила красота
окружающей природы. Кутамыш течет по глубокой долине,
заросшей густым разнолесьем, богатым ягодниками, грибами и
боровой дичью, извиваясь самым прихотливым образом и сверкая
серебром в лучах осеннего солнца.
Я спустился к воде и пошел вверх по реке, рассчитывая до
вечера пройти несколько километров, заночевать у реки, а с утра
двигаться вниз, облавливая омутки. Я прошел километра четыре
вверх по реке. По пути мне попадались длинные и обширные
омуты. Дно реки преимущественно каменистое, поэтому
водорослей немного..
На Кутамыше удить можно в каждом омуте, правда, не всегда
удобны для уженья вершины омутов. Некоторые хорошие места
приходится обходить, так как густые заросли черемухи, тальника,
ракитника и других кустарников не позволяют даже подступиться
к берегу.
Ночь я провел на берегу под стогом сена. На ночь забросил
несколько донок, а утром, сняв четырех небольших налимов и
позавтракав, двинулся вниз по течению реки.
Из каждого встречного омута вытаскивал по два-три хариуса
весом до 100—200 г. Но вот на пути попался большой и, как
видно, глубокий омут. Насадив на крючок червя поголще, я за-
267

бросил леску, воткнул удилище в берег и стал закуривать.
Только зажег спичку, как удилище с шумом шлепнулось в воду.
Я бросил спички, подхватил удилище и подсек. Что-то тяжелое
почувствовалось на удочке, но после резкого рывка леска
ослабла: лопнул поводок, и рыба ушла. Пришлось привязать
запасный крючок.
Забросив леску, я уже не выпускал удилище из рук. Не
прошло и минуты, как сильный рывок окунул конец удилища в
воду, и я снова вытащил удочку без крючка.
Я не стал больше ловить в этом омуте, а пошел дальше. Мне
не удалось поймать неведомого обитателя кутамышского омута, но
скоро я узнал от местного рыболова, что в Кутамыше водятся
таймени, повидимому, они и рвали у меня поводки.
Вскоре мне одного за другим удалось поймать трех хариусов
граммов по 700 весом, и мое огорчение по поводу обрыва
поводков несколько сгладилось. Всего я поймал пятнадцать хариусов
и четырех налимов, и только опасение опоздать на поезд
заставило меня прекратить интересную ловлю.
Несколько слов о маршрутах на речки Юрман и Гайва. Как
я уже упоминал, Юрман — приток Кутамыша. Он течет по
довольно густо заселенной долине и впадает в Кутамыш в
километре от впадения последнего в Сылву. Чтобы попасть на Юрман,
надо по Горнозаводской линии проехать до станции Сылва, а
оттуда на попутных машинах по тракту Сылва — Серька до деревни
Тарханово. От этой деревни можйо идти с уженьем как вверх, так
и вниз по реке.
Очень привлекательна для рыболовов Гайва. Эта речка течет
по малонаселенной местности и впадает в Каму почти против
Левшино. На протяжении десятка или больше километров от
устья в Гайве есть окуни, голавли, ельцы, водятся в ней щуки и
налимы. Хариусы встречаются в верхнем и среднем течении
Гайвы. Туда можно проехать на речном трамвае или пароходом
вверх по Каме до пристани Хохловка (расстояние 40—45 км),
а оттуда пешком до Гайвы — 6 км.
Хариусы в Гайве водятся крупные, и рыболовы-харыозатники
налавливают в этой речке до 10—15 кг за выезд.
Лучшее время ловли хариусов — с июня и до глубокой осени,
точнее, до полного ледостава.

Н. Костарев
БАГОР СПИННИНГИСТА
При серьезной и добычливой ловле спиннингом багор
является необходимой принадлежностью снаряжения.
Существующие другие приспособления для подхватывания
рыбы из воды — подсачки, кошки — надо признать менее
удобными или менее надежными.
Правильно сконструированный и аккуратно сделанный багор
должен отвечать следующим требованиям:
1. Острота.
2. Достаточная длина.
3. Безопасность для рыболова.
4. Легкая и быстрая подготовка к действию.
5. Достаточная прочность и легкость.
6. Портативность.
7. Ухватистость.
Из рисунка ясно, какими конструктивными элементами
обеспечиваются эти требования.
К этим пунктам нужно добавить следующее:
К пункту 1.
Острота багра пробуется «на ноготь» перед каждой ловлей
и должна соответствовать остроте жала крючка якорька.
К пункту 4.
Непосредственно перед тем, как подхватить рыбу, багор
одним движением руки снимается со спины, втыкается штычком в
землю возле правой ноги, и пружинный предохранитель
большим пальцем правой руки отводится с жала багра вниз и в
сторону.
В нужный момент багор берется в руку, и рыба
забагривается.
К пункту 6.
Багор может быть разобран без помощи инструментов и
превращен в походную трость.
269

К пункту 7.
Так как крюк багра при большой длине острия А, которая
нужна для забагривания крупной рыбы, не имеет слишком
большого раствора 5, который мешал бы забагриванию мелкой
рыбы, то это дает возможность удобно забагривать и мелкую и
крупную рыбу. Кроме того, пружина предохранительного
колпачка направляет мелкую рыбу на жало багра, но не может
помешать крупной рыбе вследствие ее тяжести «завалиться» за
багор. Пружина также препятствует соскальзыванию рыбы с
багра.
Багор носится за спиной штычком вверх и располагается
слева вниз-направо.
При преодолении полосы кустарников багор держится
горизонтально под правым плечом в одной руке вместе со
спиннингом.
На бивуаке багор используется как подставка для спиннинга.
Следует следить за сохранением герметизации бамбукового
шестика багра, периодически покрывая его лаком.

В. Архангельский
«ПОДЕРГУША»
Между древним Угличем и новым поселком Переборы, где
расположена Щербаковская плотина, на крутом левом берегу
Волги стоит небольшой городок Мышкин.
Прямо против этого городка впадает в Волгу река Юхоть.
Километрах в десяти выше Юхоть принимает воды реки Улеймы.
И Юхоть и Улейма в значительной части судоходны. По ним
водят баржи и плоты, а два раза в неделю ходят катера, которые
перевозят пассажиров. Проходят катера по Юхоти и Улейме ки*
лометров тридцать. Места там чудесные: лесистые, красивые.
Больше десяти лет назад речки эти были очень маленькими,
с бродами возле деревень и отдельными омутами. А с тех пор, как
создано Рыбинское море, Юхоть и Улейму трудно узнать.
Реки эти глубокие, рыбы в них много. Основные рыбные
богатства — лещ, язь, окунь, плотва, сом. Щуки тоже немало, но чаще
она встречается дальше от устья, где эта хищница уступила место
судаку, который в последние годы стал основной промысловой
рыбой в обеих реках. Местные рыболовы-спортсмены летом с
успехом ловят его на зорях, а ближе к осени, да еще в пасмурную
погоду,— и целый день, на особую снасть, которую они называют
«подергушей».
Принцип подергуши — снасточка с большим, тяжелым
грузилом. Способ лова — как и на пульку-зеркальце.
Ловят обычно двое с лодки, которая очень медленно
продвигается над омутом или глубоким закоряженным местом.
Один рыболов сидит на веслах, второй держит в руках снасть
и через определенные промежутки подергивает ею. Его движения
в какой-то мере напоминают движения рыболова-зимника,
орудующего над лункой с большой и тяжелой блесной.
Удилища у подергуши нет: в руках у рыболова прочный и
довольно длинный шнур, с помощью которого можно посылать
насадку на дно любого омута.
272

Проволокаj
Шнур
К шнуру привязана изогнутая полудугой крепкая стальная
проволока длиной с полметра. В том месте, где она соединена со
шнуром, укреплен тяжелый свинцовый груз до 200 г весом.
На противоположном конце
проволоки — короткий поводок со снасточкой, на
которую надет живец: небольшая
плотичка, окунек или ерш. Многие рыболовы
предпочитают ершей: их много в Юхоти, и
они, повидимому, служат привычной
пищей для судаков.
Рыболов опускает груз и живца на дно
реки. От удара груза по дну проволока
пружинит и снасточка делает небольшой
скачок вверх. Одновременно насадка
отходит и в сторону, вперед или назад, смотря
куда движется лодка.
Придонное движение насадки служит
причиной хватки живца хищной рыбой.
После этого следуют подсечка и
вываживание.
В связи с тем, что подергушей можно очень обстоятельно
облавливать вдоль и поперек какой-либо омут, обычно результаты
ловли на эту снасть бывают высокими, более успешными, чем на
спиннинг с блесной или даже со снасточкой. В частности, летом
1953 г. даже самые опытные спиннингисты не брали за одну зарю
больше трех судаков, а на подергушу ловили в два-три раза
больше.
Не исключено, что этот простой способ ловли, унаследованный
волжанами от старых рыболовов, даст отличные результаты и на
других водоемах, где много судака или щуки.
Груз
*Поводоп
$ Живец на снасточке
€Подергуша»
18 Рыболов-спортсмен* кн. IV

В. Догонов
ПРИМЕНЕНИЕ ЗАПУСКА НА ОЗЕРЕ
На реках, берега которых густо поросли травами и камышами,
трудно ловить обыкновенной удочкой. В таких водоемах, имеющих
посередине чистые плесы, ловля производится с лодки или моста
верховым, разноглубинным или жерличным запусками, в
зависимости от рыбы.
Этот способ известен многим рыболовам. Он часто
обеспечивает успех в реке или проточном озере при наличии лодки или
моста в районе ловли. А как применить такой' запуск в стоячем
водоеме, где отсутствует течение?
На многих озерах лодку найти нелегко, а если она и есть, то
ловить можно с нее только на поплавочную удочку. Многим
рыболовам приходилось видеть, как в 30—50 м от него раздаются
мощные всплески жирующей рыбы, а поймать ее невозможно.
Весной 1952 г., проходя мимо одного деревенского пруда,
я обратил внимание на группу ребятишек, пускающих по воде
сделанные из дощечки маленькие кораблики с парусом. Я
остановился и долго наблюдал, как пущенный кораблик пересекал пруд
и останавливался у противоположного берега.
У меня мелькнула мысль: что если такой кораблик применить
для запуска в озере?
Придя домой, я принялся устраивать такой кораблик. Найдя
сухую липовую доску, я выстругал из нее форму челнока, нос
которого сделал немного острее кормы. Ближе к носовой части
сделал отверстие в 2 мм для укрепления в нем мачты, на которой
натянут кусок материала, лучше зеленого цвета. Мачту изготовил
из алюминиевой проволоки толщиной 2 мм в виде рамки
10 X 12 см, имеющую стержень внизу для крепления ее в корпусе
кораблика, и нашил на нее тряпочку.
В корме кораблика укрепил колечко, за которое
привязывается запуск.
Чтобы дерево в воде не размокало, я выкрасил кораблик зелс-
274

ной масляной краской. Снасть была готова. Оставалось испытать
ее при ловле.
В первый же выходной день, запасшись насадкой, уложив
кораблик в сумку, взяв удочку, оснащенную проводными кольцами
и катушкой, я направился за Волгу на озера.
Переехав на пароходе реку и дойдя до озера, я выбрал чистое
место в воде между травою, удобное для запуска. Дул еле
заметный ветерок.
Измерив глубину водоема, я привязал к кораблику запуск и,
вставив в него мачту-парус, пустил кораблик по воде. В 10 м от
него прикрепил к лесе поводок с крючком № 4, через 3 м прикре-
Общий вид запуска
пил еще один поводок и таким образом поставил всего пять
поводков. Насадкой служил мотыль, красный земляной червь и
распаренный овес.
Кораблик, подгоняемый ветром, устремился вперед. Спуская с
катушки лесу, он уходил все дальше и дальше от берега. На
расстоянии 60 м от берега кораблик резко изменил свой курс. Что
это, неужели поклевка? Делаю резкую подсечку. Леса
натянулась и, рассекая воду, пошла в сторону. Кораблик потянуло
влево, кормою вперед. Начинаю подмотку. Рыба сильно
сопротивляется, кидается то вправо, то влево. Раздался всплеск на
поверхности воды. Показался серебристый бок и красные
плавники. Язь! Подведя рыбу к берегу, подсачиваю ее и вытаскиваю
на берег.
Рыба взяла на мотыля. Посадив новопо мотыля на крючок,
проверяю остальные и снова пускаю кораблик в путь. За
утреннюю зарю мне удалось поймать шесть язей и двух окуней. Вес
рыбы был от 500 г до 1 кг. Раньше в этих озерах я ловил только
на поплавочную удочку около берега — плотву, окуней, мелких
язей и красноперку, не превышающих 250 г веса.
В течение лета я применял для ловли свой кораблик
неоднократно и всегда с неизменным успехом. Летом, когда появляются
кузнечики, можно успешно ловить на верховой запуск. Ставя
парус под различными углами, можно заставить плыть кораблик
в различных направлениях. Таким образом можно обловить
большую площадь водоема с одного места.
Будучи в мае на Рыбинском море, я применил этот ориги-
18*
275

нальный способ ловли и там. В этом водоеме за последние годы
развелось много судака и щуки. Этих хищников я с успехом
ловил на жерличный запуск.
Наживляя тройнички плотвой и окунем, я пускал плыть
кораблик иногда на расстоянии 100 м от берега. Дно водоема
местами там очень засорено (оставшиеся пни, кустарник), но можно
найти и чистые места, позволяющие пускать насадку около
самого дна. Бывали дни, особенно рано утром, до восхода солнца,
когда судак выходил на жировку и мне приходилось вытаскивать
двух хищников одновременно. Некоторые экземпляры весили до
4 кг. Попадались и хорошие щуки.
В Рыбинском море можно бы с успехом применять
кружки, но почему-то местные рыболовы этот способ ловли не
применяют, а довольствуются обычным блеснением судака с
лодки.

Ф. Купило в
ПУЛЬКА
Донная дорожка (пулька) все более распространяется среди
рыболовов как весьма добычливый способ ловли хищных рыб
в глубоких местах, не доступных для ловли другими спортивными
снастями.
Имеются сведения об успешной ловле донных хищников на
пульку во многих реках Советского Союза. Чаще всего ловятся на
пульку щука, судак, сом, окунь и другие хищники, а на севере —
лососи и озерные палии.
Рис. 1. Пулька для ловли лосося Рис. 2 Пулька для ловли щуки
и судака
Однако пулька, несмотря на простоту ее устройства, в продаже
не встречается. Она была выпущена лет пять назад в Ленинграде,
вся распродана и в настоящее время не производится.
Пулька имеет форму разрезанного вдоль яйца. В лицевой
части ее вделано овальное зеркальце, к хвостовой приделан
крупный крючок (№ 12—14), который держится на плетеном и
достаточно упругом тросике, поддерживающем крючок в одной
плоскости с зеркальцем и всегда обращенном острием кверху. В носовой
части пульки просверлено отверстие для привязывания к жилко-
вому поводку. Отливают пульку из свинца, баббита или олова.
Невские рыбаки-промысловики к пульке привязывают пучок
красных или синих шерстинок, а при ловле нанизывают на
крючок десятка два красных земляных червей. Сверху на пульку
кладут бок и голову (последнюю на зеркальце) какой-либо
серебристой рыбки: уклейки, ряпушки, ельца.
277

Рыболовы, ловящие на пульку щук и судаков, зеркальце не
ставят, шерстинок не привязывают и червей на крючок не
нанизывают. На пульку кладут цельную рыбку, головой к лесе, а хвостом
до изгиба крючка. Рыбку привязывают к пульке нитками.
Размеры пульки разные: от 35 до 42 см в длину, в самом
широком месте по лицевой стороне—18—20 мм и в высоту —
18—20 мм. Форма пульки может быть более плоской, с выемкой
в хвостовой части и т. д. Она может иметь вес от 35 до 90 г, смотря
по тому, какую рыбу собираются ловить, на какой глубине и при
каком течении.
Для изготовления пульки лучше всего сделать специальную
форму из меди или алюминия. Но можно сделать и более простую
форму для отливки пульки: вырезать ее из мягкой опоки, сосинита,
для изготовления пульки
графита и других мягких каменных пород, легко поддающихся
обработке острым долотом.
Не беда, если стенки формы будут недостаточно гладки.
Потом отливку можно будет поправить напильником.
При отливке форму покрывают сверху дощечкой, а сбоку
делают прорезь для заливки расплавленного металла.
Можно форму пульки выдолбить в куске дерева и отлить в ней
несколько десятков пулек.
Для удержания рыбки на пульке приделывают разные
приспособления. Можно пристроить на лицевую сторону пульки
жестяную пластинку с загнутыми в головной части краями в виде
конусного колпачка. Головку рыбки засунуть в колпачок, а
туловище привязать ниткой к хвостовой части пульки. Можно в
жестяной пластинке вырезать с боков крылышки и придержать
ими голову рыбки. Можно обойтись и вовсе без пластинки. Голову
уложенной на пульку рыбки сшить ниткой или тонкой медной
проволочкой и прикрепить к головной петельке пульки, а туловище
рыбки крепко привязать к хвостовой части пульки. Важно, чтобы
рыбка лежала головой на пульке, а хвостом к крючку и при ловле
не сбивалась набок. А привязать ее к пульке .можно разными
способами, до которых додумается сам рыболов.
Крючок нужно прикрепить к пульке так, чтобы он всегда нахо-
Рис 3, Форма
Рис, 4. Пулька с рыбкой
278

дился в одной плоскости с пулькой и острием кверху. Поэтому
привязыванию крючка следует хорошо поучиться. Делается это
так.
Взять три отрезка тонкой стальной оцинкованной или луженой
проволоки длиной по 20 см. Свернув проволочку вдвое, обернуть
ею цевье крючка выше колечка два-три раза, затем закрутить
тремя поворотами вместе. Так же прикрутить и две остальные
проволочки, но с другой стороны крючка. Затем концы всех шести
проволочек разделить на три пряди и сплести «косичкой».
Получится упругий и в то же время достаточно гибкий поводок,
который будет держать крючок на одной линии с пулькой и всегда
острием кверху. Поводок пропускают в отверстие в хвосте пульки
и концы проволочек закручивают вокруг поводка как можно туже.
К головной части пульки приделывают проволочное ушко, за
которое и прицепляют поводок, соединяющийся с лесой. Поводок
лучше всего делать из
одиночной стальной проволоки
толщиной 0,30—0,45 мм и
длиной до 30—40 см. Такой
поводок выдержит
двухпудового сома. Карабин между
поводком и лесой ставить
только вполне надежный
(можно обойтись и без кара- Рис- 5- Удилище для пульки
бина).
Леса лучше жилковая. Она должна быть прочной и в то же
время тонкой, особенно при ловле на быстром тенении и
значительной глубине. Для ловли донных щук и судаков хороша будет
леса из жилки 0,5—0,6 мм. Длина лесы зависит от глубины
водоема, где ловят пулькой, обычно она не длиннее 12—15 м. При
ловле лосося и тайменя к лесе необходимо подвязывать прочный
шнур метров сто длиной. Некоторые рыболовы ставят вместо
жилки стальную проволоку. Но невские рыбаки считают, что
стальная проволока гудит в воде и отпугивает рыбу.
Ловить на пульку можно, держа лесу в руке. Но лучше
пользоваться небольшим удилищем-палочкой (40—50 см). К удилищу
прикрепляют мотовильца для запаса лесы, в вершинке делают*
развилки, через которые пропускается леса.
Можно пользоваться удилищем с катушкой, которая дает
возможность в любой момент удлинить или укоротить лесу, что
бывает необходимо во время ловли.
Ловить можно на глубоких бороздах, ямах и ярах, вообще в
таких местах, где на другие снасти не ловят. Лучшие результаты
дает ловля на тихих плесах и в озерах с твердым дном.
При ловле судака следует ставить в головной части пульки
небольшой тройничок. Его прикрепляют на поводочке к ушку пульки,
а в тело рыбки втыкают один рожок тройника. Хищники очень
часто хватают приманку поперек и напарываются на тройник.
279

На пульку удобнее ловить вдвоем. Один сидит на веслах, а
другой в корме. Опустив пульку с рыбкой на дно, ловец коротким
подергиванием ее вверх отрывает от дна и снова опускает, а в это
время лодка медленно движется вперед. Пулька, оторвавшись от
дна, какое-то расстояние проходит над дном. Затем ловец снова
опускает пульку на дно и снова поднимает. Пулька идет над дном
как бы скачками.
Если рыболов нашел место стоянки донного хищника, он
всегда будет с рыбой. Хищник не пропустит плывущую мимо
него скачками рыбку.
Хищники, стоящие на глубинах, хватают пульку весь день.
Лучшая ловля их на глубине 4—6 м.
Тянуть пульку сзади лодки, как обыкновенную дорожку, не
рекомендуется. Она будет кувыркаться в воде и отпугивать рыбу.
Пулька все время должна идти над дном, и при опускании ее на
дно рука чувствует «стук».

Л. Теглев
О ТЯЖЕЛЫХ БЛЕСНАХ
Более полувека прошло со времени изобретения спиннинга —
этой замечательной снасти, состоящей из удилища с катушкой
и лесы, годных для дальнего и меткого заброса приманки. За
этот период было сделано очень много попыток улучшить снасть,
добиться изготовления прочного, легкого удилища,
высококачественной, хорошей конструкции катушки и тонкой прочной лесы.
Надо считать, что эти попытки дали свои результаты, и в
настоящее время мы имеем прочные удилища из клееного бамбука
и катушки из крепкого и легкого металла — дюралюминия. Леса
из капрона, так называемая «жилка», разных сечений прочно
заняла место взамен разнообразных ниток и шнуров.
Мы знаем, что от качества снасти во многом зависит и
дальность заброса; однако при определенной мускульной силе
рыболова и определенной снасти мы получаем бросок на дальность
также почти определенного результата, если не считать
незначительных отклонений в ту или иную сторону.
Мысль рыболова-новатора предлагает нам неплохой способ
повысить дальность заброса и одновременно заставляет работать
над новым видом приманок, так называемыми тяжелыми
блеснами.
Этот вид блесен совмещает в себе два назначения: блесна
служит приманкой, одновременно являясь грузилом. На
практике такие блесны показали себя с самой хорошей стороны, и
многие ленинградские спиннингисты перешли исключительно на
пользование ими.
Разберем детально преимущества тяжелых блесен перед
обыкновенными.
Первое и основное — при пользовании тяжелыми блеснами
дальность заброса увеличивается на 20—30 м, так как вес блесны
составляет в среднем 60—65 г, а иногда и больше.
Блесна с хорошим, проверенным на разрыв карабином
крепится непосредственно к жилке, без стального поводка и доба-
281

вочного груза. Это исключает возможность «захлестывания»
легкой блесны за поводок, так как груз, как более тяжелый, обычно
летит впереди, а блесна отстает и цепляется за поводок.
Кроме того, часто жесткий стальной поводок в воздухе или
даже в воде образует петли с так называемыми «барашками»,
на которых легко ломается. Многие рыболовы знают это по
горькому опыту, когда груз падает в воду, а блесна и часть поводка
стремительно летят дальше. Кроме того, отказавшись от
стального поводка, рыболов избавляется от обычно слабых застежек,
крепящих поводок к грузилу и блесне. Вываживать крупную
рыбу также удобнее и надежнее без поводка.
Некоторые товарищи будут возражать мне и доказывать, что
при отсутствии поводка жилка может быть перекушена рыбой,
имеющей острые зубы, например щукой. Из моего опыта и опыта
знакомых спиннингистов нужно сделать вывод, что случаев
перекуса жилки у нас не было, и я считаю, что такая возможность
Рис. 1. «Свирка» Рис 2. «Трехгранка»
почти исключена, так как перекусить жилку сечением 0,5—0,7 мм
далеко не просто.
Теперь разберем, что же представляет собой тяжелая блесна.
В ней, как и вообще в блеснах, нет чего-то определенного, и все
зависит от вкуса рыболова. Тяжелых блесен нет пока в продаже,
и каждому спиннингисту приходится делать их самому. В
конструировании тяжелых блесен рыболовы имеют действительно
огромное поле деятельности!
Одной из лучших тяжелых блесен, по мнению многих
опытных спиннингистов, надо считать «Свирку», отлитую из олова
(рис. 1). Это колеблющаяся блесна благодаря отогнутой в
сторону пластинке Напоминает в воде стремительный бег рыбешки,
удирающей от хищника. «Свирка» имеет вес от 50 до 70 г и
несколько напоминает неоднократно описанную в литературе
«Пульку». Эта блесна считается очень уловистой и, конечно,
имеет много вариантов, зависящих от вкуса ее изготовителей.
Очень хороша также «Трехгранка» (рис 2). Эта блесна, как
и «Свирка», отливается из олова, свинца, баббита или делается
из латуни, меди и других металлов.
Прекрасные результаты дает отлитая из олова «Плотичка»
с загнутой в сторону головкой (рис. 3) и блесна «Ромбик»
(рис. 4). Можно назвать еще много новых блесен, которые
изготовляются самими рыболовами.
282

Естественно, что для отливки блесен необходимо сделать
соответствующую формочку из дерева, гетинакса, гипса, железа
или другого материала.
Для изготовления блесен, кроме того, нужен простейший
слесарный инструмент и некоторый навык в работе. Такие
хорошо известные блесны, как «Ложка», «Уральская», «Байкал»
и ряд других, сейчас делаются самими любителями из листового
металла толщиной 5—б мм, благодаря чему эти блесны
становятся тяжелыми.
Игра и ход в воде таких блесен ничуть не хуже, а иногда и
значительно лучше обыкновенных. Ход блесны регулируется
также оборотами катушки.
Даже очень тяжелую блесну
можно вести у самой поверхности
воды, если делать большие
обороты.
Иногда на реках с очень
сильным течением отлитые из
олова блесны «плавают», т. е.
силой течения поднимаются на
поверхность. В таких случаях я применяю очень тяжелые блесны
из чистого свинца весом 70—90 г и более.
Рис. 3. «Плотичка»
Рис. 4. «Ромбик»
Рис. 5. Блесна со свинцовой «головкой»
Как говорилось выше, тяжелыми можно сделать и крутящиеся
на стержне блесны за счет сильного утолщения самого лепесгка,
или, что дает еше лучшие результаты, приливки к началу стержня
свинцовой «головки» (рис. 5). Пользуясь тяжелыми блеснами без
поводков и грузил, нужно учесть еще следующее.
Первое —не рекомендуется крепить карабин к блесне
заводным кольцом, так как обычно заводные кольца — крайне слабое
место в снасти и часто подводят рыболова.
Второе —на случай «мертвого» зацепа, когда есть
уверенность, что крючки тройника не разогнутся и не сломаются,
необходимо немного выше блесны сделать на жилке обыкновенный
узелок. Этот узелок будет служить своеобразным
предохранителем, так как в случае зацепа жилка обрывается именно на нем.
Этим летом я ловил рыбу исключительно на тяжелые блесны,
испытывая их в разных водоемах и условиях, и результат
испытаний заставил меня совершенно отказаться от применения
старых блесен с грузилами и поводками.

М. Сему шин
РАСПОЛОЖЕНИЕ КОЛЕЦ НА СПИННИНГОВОМ
УДИЛИЩЕ
Большинство спиннингистов применяют заброс «катушкой
вверх», расположенной в одной плоскости с кольцами.
При забросе, когда удилище сильно изгибается (особенно в
верхнем колене), леса, касаясь удилища, режет обмотки, слой
лака и создает* добавочное вредное трение.
Расположение колец на спиннинговом удилише
Мною применяется иное расположение колец на удилище,
которое позволяет избежать этого. Приводимый рисунок дает
представление о расположении колец и катушки.
Входное кольцо (лучше на более высокой оправе)
располагается сбоку под углом 90°, и его роль — направить лесу к
кольцам, расположенным с противоположной стороны от катушки.
Собрать спиннинг по предлагаемому способу можно без
переделки удилища, достаточно повернуть верхнее колено на 90° по
отношению к нижнему и закрепить катушку с противоположной
стороны, но в одной плоскости с кольцами верхнего колена.
Комбинируя обычную схему сборки спиннинга (катушка и
кольца с одной стороны удилища) с предлагаемой, можем легко
менять сторону работы удилища и устранить остаточную
деформацию (искривление), которая появляется в удилище при
постоянных кольцах с одной стороны.

И. Ко ста ре в
ПОДСУМОК ДЛЯ БЛЕСЕН
Подсумок носится на поясном ремне и вмещает 12
комплектов блесен, грузил и поводков. Сделан он из листового
дюралюминия толщиной 0,8 мм. Отдельные детали склепаны алюминие-
Замок^А
Станок
Пистонные
заклепки'
Поясной
ремень
Ось
вращения
коробки
Для поводков
ШШ Аля блесен
—• Металл коробки-
«=» Кожаная оклейка
Общий вид
Рис. 1. Подсумок для блесен
285

Развертка станка
Развертка коробки
V
выми заклепками диаметром 1,55 мм. Внутри коробка оклеена
кожей. Можно коробку оклеить кожей и снаружи, а не покрытый
кожей металл гравировать. Кожу к
металлу следует приклеивать
следующим образом: сначала металл
окрашивается цинковыми белилами,
и уже на высохшую краску
приклеивается кожа клеем «Геркулес».
В открытом виде подсумок
представляет собой как бы рабочий
столик, на котором можно монтировать
блесны.
Подсумок может быть открыт и
закрыт одной рукой.
Конструкция замка
предупреждает возможность произвольного
открывания. При открытой коробке
замок специальной пружиной
откидывается вверх.
Блесны при открывании и
закрывании подсумка не вываливаются и
не путаются. Грузила помещаются в
нижней части подсумка и смещают
его центр тяжести вниз, что делает
его более устойчивым на поясном
ремне. В закрытом подсумке грузила
оказываются в кожаной полости и
не гремят.
Подсумок легок и достаточно
прочен. Продолжительная эксплуатация
подсумка в тяжелых условиях
береговой ловли (крутояры, кустарник,
камни) показала целесообразность
конструкции. На рисунках
представлен общий вид подсумка, разрез его, развертка основных деталей
(коробки и станка) и схема замка.
Схема ъомна
Рис. 2» Развертка коробки и
станка и схема замка подсумка
для блесен

/if. Риске
ДОБЫВАНИЕ МОТЫЛЯ
В любительской рыбной ловле, особенно зимой, в некоторых
горных озерах Урала (например, Шарташ, Таватуй и др.) в каче*
стве насадки широко применяется мотыль.
Он добывается многими местными рыболовами-
любителями непосредственно на месте рыбной ловли
с помощью простого переносного приспособления,
состоящего из:
1) двух металлических ободков с привязанными
к каждому четырьмя отрезками крепкого шпагата;
2) куска старой рыболовной сети с небольшой
ячейкой;
3) кола с заостренным концом (срубается в лесу,
на месте рыбной ловли).
Сборка этого приспособления производится
следующим образом. Свободные концы шпагата крепко
привязываются к колу, пропущенному сквозь ободки,
в результате чего получается довольно прочный
каркас, на который затем натягивается (и закрепляется)
кусок старой рыболовной сети. Иногда применяют
кусок старой проволочной сети.
Так же проста техника добывания мотыля этим
приспособлением. Прорубив во льду лунку на неглу- ^нарид для
боком, заболоченном месте, опускают в грунт при- добывания
способлепие, поворачивают его в разных направле- мотыля
ииях несколько раз и затем вытаскивают на
поверхность льда. Проходя через слой воды, приспособление очищается
от ила, и на сетке остается довольно большое количество чистого
мотыля, который собирается руками.

В. Васильев
ВЯЗКА УЗЛОВ НА РЫБОЛОВНОЙ СНАСТИ
Рыболову-любителю очень часто приходится пользоваться
узлами для связывания концов лесок, поводков и т. д. Однако не
все знают различные узлы для лучшего связывания их, и в
особенности на лесках из капрона и жилок различных наименований.
Советуем изучить вязку различных узлов, применяя тот из них,
который окажется лучшим в каждом конкретном случае.
Мягкие лесы — шелковые, хлопчатобумажные и т. п. — не
требуют предварительной подготовки для вязки прочного узла.
Жесткие лесы из жилок, в особенности толстых сечений,
значительно лучше вяжутся с предварительным размягчением
концов в воде. Хотя лесы из жилок и непроницаемы для воды, но,
погруженные в нее, через 30—40 минут становятся более
эластичными. При этом следует знать, что капроновые и жилковые лесы
нельзя погружать в горячую воду (свыше 40°), так как
снижается их прочность. Ни сушить на солнце, ни хранить в теплом
месте эти лесы не следует.
Для привязывания крючка с ушком пригодны узлы,
показанные на рис 1 и 2. Для крючков с лопаточкой следует применить
узел, изображенный на рис 3, который также обеспечивает и
более прочное соединение крючка с ушком.
Иногда на крючке нет ушка и лбпаточки, а в некоторых
случаях их даже удаляют для получения тонкой, незаметной
привязки крючка в высокоспортивной оснастке. Тогда на цевье крючка
делаются мелкие насечки, конец жилки располагают вдоль
цевья и плотно в один ряд обматывают цевье вместе с жилкой
тонким шелком (рис. 4). Обмотка обязательно лакируется
хорошим масляным лаком или нитролаком. Лаки, имеющие
поверхностную пленку или предназначенные для лакировки предметов,
находящихся затем только внутри помещения, для лакировки
обмоток не пригодны.
Для привязывания лесы к металлическому поводку применяют
узлы, указанные на рис 5 и 6. При соединении поводка с лесой,
288

с обматыванием ее шелком и с лакировкой, целесообразно на
коротком конце петли лесы сделать один простой узелок (рис. 7).
Следует помнить, что к тонким металлическим поводкам лесу
прямо привязывать нельзя, так как поводок перерезает лесу при
натяжении. В этих случаях между поводком и лесой ставится
карабин или маленькое утолщенное кольцо, не имеющее острых
частей и заусениц.
Рис 1—12. Узлы
Для соединения лесы с карабином или грузом применяется
простая петля (рис. 8). Однако она иногда неудобна, груба и
несколько снижает прочность лесы рядом с узлом. Лучшими
являются затяжные и скользящие узлы (рис. 9, 10 и 11).
Малозаметной и надежной является следующая привязка:
в ушко карабина или груза продеваются петля лесы и отрезок
мягкой медной или латунной проволоки диаметром 0,3—0,4 мм
(рис. 12 а). Проволока закручивается спирально вокруг лесы
и концы плотно загибаются (рис. 12 б). Этот способ удобен,
когда по необходимости производится ловля на блесну или сна-
19 Рыболов-спортсмен* кн. IV 289

сточку без стального поводка, а щука может взять блесну,
захватив место привязки в зубы.
При ловле нахлыстом на мушку концы лесы и поводков
соединяются на основной, концевой, мушке петлями (рис. 13 а), а
боковые подлески с дополнительными мушками — петлей на лесе
Рис 13—21. Узлы
выше небольшого утолщения на ней, для упора при скольжении
петли поводка (рис. 13 б). Утолщение лесы выполняется без
узлов, обматыванием толстой нитью с последующей лакировкой.
Наличие петли допускает быструю замену поводков при
подборе нужной мушки. При редкой смене боковых поводков можно
привязывать их, как указано на рис. 14. Соединение различных
лес и поводков можно выполнить узлом, указанным на рис. 15.
При соединении разорванной жилковой лесы обычно приме-
290

няется затяжной узел, указанный на рис. 16. Для этой же цели
существует и другой, мало известный узел, значительно лучше
и надежнее соединяющий разрыв, особенно в жил ковых лесах
(рис. 17).
При вязке всех узлов, а в особенности на жилковых лесах,
имеющих повышенную эластичность и большее скольжение в узле,
концы привязки надо подрезать после плавного затягивания и
оставлять небольшой кончик лесы, не срезая ее вплотную к узлу.
Иногда бывает необходимо ночью в темноте быстро привязать
и отвязать лодку или груз. Рекомендуем для этой цели
следующий узел (рис. 18). Он вяжется гладкой веревкой или шнуром,
не имеющим узлов. Свободный конец А берется достаточной
длины, правой рукой оборачивается кругом кола и проходит над
основным концом Б. В образовавшуюся петлю вставляется на
небольшом расстоянии от кола большой палец левой руки.
Свободным коротким концом А делается второй оборот кругом кола,
и в него пропускается короткий конец, сложенный вдвое. Узел
затягивается за петлю короткого конца и основной конец с
придерживанием петли. Достаточно потянуть за короткий конец А,
и узел свободно распускается.
Другой подобный узел, вяжущийся тем же способом, указан
на рис. 19.
Надежная и простая привязка затяжным глухим узлом
может быть выполнена так, как указано на рис. 20 а, В
развернутом виде этот узел показан на рис. 20 б.
Для той же цели рекомендуем узел, показанный завязанным
(рис. 21 а) и незавязанным (рис. 21 б).
Надо научиться вязать узлы быстро и точно. Лучше всего это
достигается тренировкой с гладким шнуром толщиной с обычный
карандаш.
19»

А. Авилов
ЛЕГКИЕ ПОПЛАВКИ ИЗ СЕРДЦЕВИНЫ СТЕБЛЯ
РЕПЕЙНИКА
Поплавки большой грузоподъемности можно легко изготовить
из сердцевины стебля репейника.
Для этого из срезанного осенью стебля надо осторожно
вырезать сердцевину и высушить ее в теплом месте (около батареи
парового отопления, над плитой и т. п.). Диаметр сердцевины
толстых стеблей после подсушки — 15—20 мм.
Подсушенная сердцевина легче пробки почти в 1,5 раза. Она
очень легко обрабатывается острым ножом. После придания
необходимой формы, лучше сигарообразной, сердцевину
обрабатывают мелкой наждачной шкуркой. Затем прикрепляют, как
обычно, восьмерку и поплавок покрывают нитрокраской, без
этого он набухает в воде.
Изготовленные таким образом поплавки служат мне свыше
десяти лет.

«ЩУКА С ЗОЛОТЫМИ СЕРЕЖКАМИ»
В отделе «Кляксы» третьего номера журнала «Пионер» за 1952 г. есть
рисунок: мальчик в зимней одежде сидит у проруби с длинным удилишем
в руках, на поверхности воды виден поплавок. Автор карикатуры, московский
школьник, очевидно, никогда не бывал на зимней ловле и не имеет ни
малейшего о ней понятия. Полную свою неосведомленность в вопросах зимнего
уженья показала и редакция, поместившая этот неудачный рисунок.
Рыболовным спортом занимаются не только взрослые, но и сотни тысяч
ребят; многие из них ловят рыбу и летом и зимой. Понятно, что о рыбной
ловле надо писать для ребят с полным знанием дела. К сожалению, это
наблюдается далеко не всегда.
В том же журнале «Пионер» (№ 8 за 1952 г.) напечатаны рассказы
Коновалова. В рассказе «Выдра» описывается бурная река Мзымта, впадающая
в Черное море близ города Адлер. Вот несколько строк из рассказа:
«...У одного из таких водопадов частенько можно видеть деда Трофима.
Старик терпеливо следит за поплавками.- Когда поплавок начинает дрожать,
образуя на воде бегущие круги (это в водопаде! — /*. В.), Трофим
удовлетворенно поглаживает рыжую с проседью бороду. Неутомимый рыбак всегда
приносит с Мзымты сазанов, форелей и даже усачей...»
Автор показал полнейшее незнание рыбьих привычек: сазаны под
водопадами не водятся, это любители спокойной теплой воды. Сделать сазанов и
форелей соседями, живущими в омуте под водопадом,—явная бессмыслица!
Еще пример: в повести Ликстанова «Первое имя» в самых идиллических
тонах изображается охота на рыбу с острогой («Пионер» за 1953 г., № 2).
Ни автор, ни редакция не знают, что правила рыбной ловли в Советском
Союзе относят охоту с острогой к числу запретных способов ловли.
Но приведенные примеры невежества в вопросах рыболовного спорта
далеко не так ярки, как те, которые можно найти в книге Н. Асанова и К.
Ларионовой «Щука с золотыми сережками» (Детгиз. 1952, ответ, редактор
М Ложечко).
После прочтения этой довольно большой книги (11 авторских листов)
становится совершенно ясно, что ни авторы, ни редактор ничего не смыслят
в вопросах рыбной ловли, и непонятно, зачем авторам понадобилось писать
книгу на такую тему.
Не буду разбирать книгу вообще, здесь для этого не место; скажу только,
что два героя книги, окончившие ремесленное училище, с удивительной
легкостью конструируют в колхозе всевозможные электрические приборы: тут и
ловушка для насекомых, и автоматическая чистка лошадей, и металлическая
сеть, в которой рыбу глушат электрическими разрядами. Все эти приборы
появляются с чудесной быстротой, как по щучьему веленью.
Но оставим это на совести авторов и обратимся к примерам незнания
295

вопросов жизни рыб и их ловли; таких примеров в книге можно найти
множество.
Действие книги происходит на озере Преславном: так почему-то
заблагорассудилось авторам назвать Переелавльское (Плешеево) озеро. На Преславное
озеро ребята-изобретатели Саша Голубков и Петя Забавин едут провести
отпуск после окончания ремесленного училища. Они берут с собой спиннинг.
Для спиннинга были куплены блесны.
«Блесны красиво переливались... всеми цветами радуги. Перья на блеснах
были красные, синие, зеленые — должно быть, у рыбы были разные вкусы..»
(стр. 45).
Очевидно, авторы смешали блесны с искусственными мушками,
применяемыми при уженьи нахлыстом
А вот в каких тонах изображается уженье на спиннинг:
«...Лесы смоталось метров сорок... Но блесны так и не увидел. Решив, что
она просто оторвалась, Саша принялся сматывать лесу,' чтобы привязать новую
блесну.
Смотав лесу почти до конца, Саша почувствовал, что его кто-то тянет
сзади... Тут он догадался снять гимнастерку и увидел дыру величиной с
ладонь, а в дыре торчала та самая блесна, которую он искал.
Вынув блесну из куртки, он снова взялся за книгу и узнал, что
начинающие спиннингисты очень часто поддевают на крючок себя. Хорошо, если
пострадает только одежда, а вот если спиннингист поймает себя за ухо, тогда
приходится делать разрез ножом, чтобы освободить тройник. Недаром
спиннингистам полагается иметь при себе острый нож» (стр. 50—51).
Совет иметь при себе острый нож для совершения хирургических
операций просто бесподобен! Интересно также спросить авторов книги, как это
получилось, что лески смоталось сорок метров, а блесна оказалась в спине у
рыболова. Может быть, блесна вернулась, как бумеранг?..
Председатель колхоза, расположенного у озера Преславного, Игнат Пер-
фильевич, рассказал ребятам, что в озере живет большая щука-утятница.
« — В нашем колхозе многие рыбкой балуются, а утятницу никто еще
не вылавливал. Я уж и премию назначил и сам сколько раз на озеро с
дорожкой выходил —нет и нет! Другие щуки... попадают, даже водяного один
pj3 встретил, а вот утятницы не видел.
Ребята даже рты раскрыли, услыхав о водяном...
— Это же только в сказках — водяные! — возразил Саша.
— Где в сказках, а у нас на самом деле есть водяной.
— Какой такой водяной? А где он живет? — воскликнул Петя.
Игнат Перфильевич... сказал:
— Увидишь — узнаешь. Он любит новеньких пугать.
— А он что, с рогами?
— Почему с рогами? Рогов я, честно говоря, не заметил, а вот страху
натерпелся.. Прошу по-дружески — одни в лодке по озеру не плавайте...
Водяной, как там ни шути, лодку вполне может опрокинуть» (стр. 104—105).
После такого разговора ребята загораются желанием поймать «водяного».
Саша, Петя и заведующая птицефермой комсомолка Светлана отправляются
на лодке исследовать омут, являющийся «щучьим стойбищем».
«...Саша., сначала ничего не видел... И вдруг перед ним раскрылся
подводный мир... Тут было всего метров двенадцать и он увидел дно.
Через несколько минут Саша рассмотрел и рыб. Щуки неподвижно стояли
возле коряг...
У самого дна шевельнулась длинная серая тень и, как молния, рванулась
вверх. У поверхности воды проплывала стайка красноперых плотичек.
Плотички не успели и опомниться, как одной из них уже не стало, а щука' упала
на дно, как камень.
Саша потерял из виду щуку и тут же увидел окуня, который остановился
в тени лодки и ждал мальков Но наперерез малькам от берега, по самой
поверхности, бросился большой, с полметра длиной шереспер..
По самой поверхности воды прошел большой косяк крупной красивой
рыбы с темными каемками на хвосте. Петя едва слышно шепнул:
296

— Смотри, голавли!» (стр. 108—109)
Авторы собирают в одном омуте самых разнообразных рыб, никогда не
живущих рядом
О силе рыб книга дает самое преувеличенное понятие, точно с целью
напугать юного читателя. Молодой рыболов поймал леща. Авторы без тени
улыбки пишут:
«Лещ упал в лодку и бился там, грозя проломить тонкие доски
плоскодонки» (стр. 119).
А вот сцена поимки на спиннинг большой щуки:
«...Саша долго вглядывался в подводную темноту... В конце концов ему
показалось, что большое черное бревно... шевелится и медленно передвигается
по дну.
...Светлана закричала:
— Гребите к берегу!.. Это водяной!
— Водяной? — воскликнул Петя.—Я его сейчас выловлю!
И он, схватив свой спиннинг, ловко метнул блесну в то место, где они
видели плывущее бревно.
— Вытащи блесну сейчас же! — строго приказала Светлана.— Ты еще не
видел водяного, а я видела!
В голосе ее была такая тревога, что Петя, недовольно поморщившись,
все-таки подчинился и начал сматывать лесу. Вдруг он вскрикнул и, отпустив
рукоятку катушки, сунул пальцы в рот... Удилище выскользнуло у него из рук.
Саша перехватил спиннинг на лету.
...Катушка трещала, как моторчик... Лодка медленно двигалась по озеру.
...Они были возле самого берега, когда прямо из-под лодки поднялся
фонтан... Из радужного столба выскочило какое-то бревно, огромное и черное.
Бревно неожиданно открыло широкую пасть, в которой торчало несколько
рядов острых белых зубов, мотнуло головой, и из пасти вылетела блесна. Рыба
изогнулась почти вдвое, показала хвост, ударила им по лодке и исчезла. Лодка
перевернулась вверх дном» (стр. 110—112).
К счастью, героям этого «страшного» приключения удалось выплыть на
берег, они спасли и спиннинг и лодку. Читая вышеприведенную сцену, можно
подумать, что здесь изображена борьба с огромной акулой тропических морей,
а впоследствии оказалось, что в щуке всего-то веса 72 кг. Герои книги
изловили «водяного» металлической сетью, предварительно оглушив электрическим
ударом, вот как была «ужасна» эта щука!
В краткой статье невозможно перечислить все смешные ляпсусы,
которыми наполнена книга Н. Асанова и К. Ларионовой
Она дает превратное представление о рыбах и о их ловле, и, прочитав ее,
школьник не загорится желанием стать рыболовом-спортсменом, а ведь на это,
в конце концов, должна быть рассчитана книга с рыболовным сюжетом.
Надо пожелать авторам таких книг лучше изучить дело, побродить с
удочкой и спиннингом по берегам рек и озер, самим окунуться в увлекательную
стихию рыболовного спорта, и тогда они могут создавать действительно
волнующие и интересные повести о рыбалке.
В Вивиан
Г. Скребицкнй, С ружьем и без ружья, Детгиз, 1953, 200 стр., тир. 30 000,
цена 4 р. 60 к.
Эта книга Г Скребицкого рассказывает о том, что могут подсмотреть
в природе любознательные юные натуралисты, вооруженные фотоаппаратом,
ружьем или удочкой.
В книге четыре раздела: «Весна идет», «В зеленой чаще», «Золотая осень»
и «По белой тропе». Во втором и четвертом разделах есть несколько глав,
посвященных летней и зимней рыбалке. В одной из глав, которая называется
«Окна во льду», рассказывается о том, как устраиваются в некоторых лесных
озерах проруби, чтобы рыба не гибла от заморов
Книга написана хорошим языком, доступным читателям среднего
школьного возраста. Она иллюстрирована интересными примерами, в ней рассказано
297

о многочисленных случаях на рыбалке, имеющих интерес и для взрослого
читателя.
Но, к сожалению, главы, посвященные рыбной ловле, не могут служить
хорошим пособием для начинающих рыболовов. И, по всей видимости, это
объясняется тем, что сам автор не имеет необходимых познаний, чтобы писать
полезные наставления по рыбалке.
Прочитав книгу Г. Скребицкого и получив беглые сведения «обо всем»,
юный рыболов не намного обогатит свои познания, не научится оборудовать
даже наиболее элементарные снасти и не сумеет с успехом ловить рыбу на те
снасти, которые он приобретет в магазине.
Возьмем для иллюстрации очень небольшой раздел о ловле рыбы на
мормышку (стр. 168—169). Здесь сказано о том, какие бывают мормышки, как они
крепятся на леске и т. д. Но далеко не ясным остается способ ловли на эту
тонкую и оригинальную снасть, получившую признание даже самых опытных
рыболовов за последние 10—15 лет.
Автор, правда, подчеркивает, что этот вид ловли «требует от рыбака
большого искусства» и что при ловле «удилище слегка поднимают вверх, при
этом мормышка тоже слегка поднимается со дна и вслед за удилищем вновь
опускается» (стр. 169).
Однако если юный рыболов будет строго следовать советам автора,
не имея ясного представления о том, как поднимать и опускать мормышку,
какие движения ею делать в придонной глубине, как шевелить ею на самом
дне и т. д., то никакого серьезного успеха он не добьется.
А ведь в книге, претендующей на то, чтобы дать минимум самых
необходимых знаний и полезных советов, юному рыболову хочется ознакомиться
с техникой дела, с приемами и способами лова. Автор этой задачи не выполнил.
Слишком поверхностные представления даются им и в разделе о ловле
нахлыстом (стр. 89—90).
Известно, что даже самые опытные рыболовы-спортсмены считают этот
вид ловли рыбы весьма трудным. Можно без всякого преувеличения сказать,
что хорошие нахлыстовики редки даже среди московских и ленинградских
рыболовов.
Автор явно не согласен с таким выводом. Для него все просто. По его
мнению, все дело в том, чтобы скрытно встать за кустами и бросить под нос
голавлю кузнечика, бабочку, стрекозу или черного таракана. Более того, он
категорически утверждает, что «для ловли нахлыстом продаются специальные
удилища и специальная леска: конической формы, более толстая вначале и
постепенно утончающаяся к концу, где к ней привязан крючок» (стр. 90).
Это уж вовсе недобросовестное утверждение, которое вводит читателей
в заблуждение: нет таких удочек, нет таких лесок в продаже! И если бы автор
указал точный адрес, где они продаются, мы были бы ему очень признательны.
Сделать этого он, конечно, не может. И было бы правильнее сказать, как
нужны такие снасти и что пора бы их выпускать для большой армии
рыболовов-спортсменов, чем говорить о том, чего еще, к сожалению, нет! И, на
наш взгляд, было бы разумнее подсказать юным читателям, как им самим
делать такие удочки и такие лески. Но, повидимому, автор в этой области
не имеет необходимых познаний.
Этим же можно объяснить и весьма существенный пробел раздела о на-
хлысте: в нем ни слова не сказано об искусственных мушках, которые служат
нахлыстовикам замечательной приманкой: прочной, красивой, универсальной.
Много неправильных положений высказывает автор и в разделе о ловле
рыбы в проводку (стр. 90—92).
Он, например, считает, что при этом способе ловли насадку нужно
посылать по течению реки вовсе не у дна. И специально оговаривается: «Если
рыболов хочет, чтобы приманка плыла не у поверхности воды, для этого на
удочку надевают легкое грузило, которое способно утопить (?!) леску» и т. д.
(стр. 92).
Эти указания автора не дают ясного представления о ловле в проводку.
И даже пресловутое «легкое грузило» не помогает еще правильной настройке
снасти. Нужно, чтобы леска должным образом прогибалась в воде, а для этого
298

потребны минимум два-три грузила разного веса, укрепленные одно над
другим, и т. д
Из текста автора нельзя понять, как сможет пользоваться юный рыболов
отцепом-кольцом, если на удилище укреплена катушка (стр. 111)
Туманным кажагся утверждение автора о том, что семга бросается на
блесну во время хода на нерест (т. е. в то время, когда она ничем не питается)
какой-то «природной хваткой» (стр. 107). По нашему мнению, было бы гораздо
правильнее сказать, что в блесне-рыбке, которую ведет спиннингист, семга
видит своего врага, который намеревается посягнуть на ее потомство. И в
целях защиты потомства она набрасывается на всякого врага, который
встречается ей на пути к нересту.
Есть в книге и географические погрешности. Так, например, поселок Мыш-
кин-на-Волге назван старинным городком Мышкино и т. д.
Детгиз сделал не такой уж хороший подарок юным натуралистам,
любителям рыбной ловли, опубликовав весьма дилетантские записки Г. Скребицкого
о рыбной ловле.
Детям нужна совершенно иная книга, которая бы пробуждала их пытливую
мысль и сообщала бы о рыбалке действительно полезные, конкретные сведения.
Н. Н. Плавильщиков, Юным любителям природы» «Молодая гвардия»,
1953, 256 стр., тир. 65 000, цена 6 р. 50 к.
Обстоятельная и весьма интересная книга профессора Московского
государственного университета Н. Н, Плавилыцикова посвящена фенологии —
науке о закономерностях сезонного развития природы.
Эта книга — хороший пример пропаганды научно-популярных знаний и
образец вдумчивого, очень серьезного отношения автора к своим юным
любознательным читателям.
В ней нет специального раздела, посвященного биологии рыб, их повадкам.
Но в ней много полезных сведений о тех насекомых, которые часто служат
рыболову насадкой, особенно в сезоны весеннего и летнего уженья на
водоемах средней полосы СССР.
Кроме того, ознакомление с книгой Н. Н. Плавилыцикова помогает
рыболовам-спортсменам более зорко подмечать те сезонные явления в природе,
без знания которых невозможно с успехом заниматься увлекательным
рыболовным спортом.
С. М. Преображенский, Календарь природы, «Молодая гвардия», 1952,
48 стр., тир. 100 000, цена 30 коп.
Издательство «Молодая гвардия» выпустило массовым тиражом эту
книжечку, желая дать юным натуралистам небольшое пособие для наблюдений
за жизнью птиц, зверей, рыб и растений.
Календарь составлен со знанием дела. В разделах, посвященных тому или
иному месяцу, он сообщает о важнейших сезонных явлениях в природе. Кроме
того, он рекомендует пионерам и школьникам проводить различные наблюдения
и делать необходимые записи. Все это должно помочь юным натуралистам
правильно понимать и оценивать закономерности возникновения явлений природы
и научно их объяснять.
Все это хорошо. Но, на наш взгляд, хорошая книжка не лишена
существенных недостатков.
Дело в том, что автор забывает о своем обещании удалить внимание
биологии рыб и сообщает об их повадках только в разделе «Январь».
В этом разделе он приводит сведения о нересте налима и одновременно
сообщает, что рыбы различных пород откладывают неодинаковое число
икринок во время нереста. Он упоминает, кроме налима, корюшку, карпа, карася,
форель и треску. И этим ограничивает свою задачу.
У читателей, естественно, создается мнение, что все перечисленные
породы рыб нерестятся именно в январе. Более того, ето неправильное мнение
укрепляется по мере того, как знакомишься со всеми остальными разделами
«Календаря». Ведь ни в каком другом разделе о нересте рыб не сказано
299

ии слова. Автор» ограничился сообщением о нересте только в разделе «Январь»,
не уточнив, когда же нерестятся карп, форель, карась и т. д.
Да и вообще более чем странно, что у составителя «Календаря природы»
не нашлось места и времени, чтобы дать советы детям о наблюдениях за
жизнью рыб в течение всего года. Это существенный недостаток книжки,
и при переиздании его надо устранить.
Михаил Заборский, Советы молодому рыболову, «Молодая гвардия», 1953,
111 стр., тир. 50 000, цена 1 р. 80 к.
В заслугу автору следует поставить прежде всего удачную форму
изложения, избранную им для сообщения юным читателям первых сведений о
содержании и особенностях рыболовного спорта. Увлекательно рассказывает
автор о рыбах, строении их организма, повадках, особенностях отдельных
видов, способах спортивной ловли, устройстве снастей, поведении рыболова и
прочих сведениях, так необходимых начинающему неискушенному опытом
рыболову.
Оригинально и содержательно подобраны наименования глав. Книга
читается с большим неослабевающим интересом как юными, так и взрослыми
читателями.
Некоторое неудовлетворение вызывает лубочный стиль обложки. По
содержанию книга заслуживает более художественного оформления. Рисунки
в тексте, выполненные художником Г Козловым, весьма удачны. Издание
такой книги является ценным вкладом в нашу рыболовную литературу.
В. И. Макаров, Уженье нахлыстом, «Физкультура и спорт», 1953, 60 стр.,
тир. 30 000, цена 1 р. 10 к.
Автор книги простым и понятным языком последовательно знакомит
читателя с особенностями применяемой при уженьи нахлыстом снасти, подробно
описывает приемы изготовления лес, виды приманок и их изготовление, выбор
и подготовку удилища, технику заброса, приманки и технику самой ловли.
Удачно изложенные в тексте описания отдельных эпизодов при ловле
нахлыстом в значительной мере оживляют сухой, справочного характера материал
и воспринимаются с большим интересом. Несколько сжато написаны отдельные
главы книги. Создается впечатление, что автор мог бы еще многое добавить
к своим интересным и практически ценным описаниям и наставлениям, но по
какой-то причине этого не сделал.
Уженье нахлыстом является у нас мало распространенным и мало
изученным видом рыболовного спорта, одним из наиболее спортивных и
увлекательных способов уженья, имеющего все возможности для дальнейшего широкого
развития, и издание книги В. И Макарова, одного из немногих знатоков на-
хлыста, следует приветствовать и пожелать в следующем выпуске
расширения содержания.
Александр Волков, Как ловить рыбу удочкой, «Физкультура и спорт»,
1953, 76 стр., тир. 50 000, цена 1 р. 15 к.
А Волков написал в помощь любителям рыбной ловли неплохую книгу.
Язык книги простой и выразительный, материал хорошо систематизирован,
полезные советы старого рыболова принесут пользу начинающим рыболовам.
К сожалению, не все советы одинаково хороши Вот почему лучшими
страницами книжки надо признать те, которые повествуют о личных
впечатлениях автора, о встречах на рыбалке и разговорах с рыболовами
К недостаткам книги надо отнести то, что она мало говорит о тех
достижениях, которые имеются у многочисленной армии наших рыболовов. В
частности, очень бегло, скупо рассказано о катушечной снасти, почти ничего не
сказано об оснащении удочки для ловли в проводку. Вряд ли научатся ловить
рыбу в проводку те начинающие спортсмены, которые прочтут стр. 35 текста!
300

Очень примитивно рассказано о донной удочке. Автор совершенно ничего
не говорит об оснащении такой удочки при ловле на быстротекущих реках.
Грузило, которое рекомендует автор, в этом случае неизбежно будет
относиться к берегу (см. стр 17—18).
В разделе о карасе ничего не сказано о том, что серебристый карась пред*
ставляет собой гибрид карася и карпа На стр. 52 озеро Сомино неправильно
названо озером Семиным и т. д.
Если бы таких и подобных им недочетов было меньше, книга только бы
выиграла. Но рекомендовать ее читателям можно, и она, несомненно, найдет
любителей, которые делают первые шаги в таком увлекательном спорте, как
рыбная ловля.
От издательства
В третьей книге сборника «Рыболов спортсмен» в фамилии автора статья
«Спиннинговая катушка с автоматическим тормозом» допущена ошибка.
Напечатано — Семушкин, должно быть — Семушин.

СОДЕРЖАНИЕ
О законных требованиях рыболовов-спортсменов
Рассказы и очерки
А. Синельников. На озере Глубоком
Остап Вишня. Карп. (Перевод с украинского Германа Абрамова)
Ефим Пермитин. В Черепановском затоне
И. Толоконников. У крутого яра
А. Шахов. Наши люди на отдыхе
Валентина Потемкина. Катя
Василий Алферов. Первые радости
И. Ловцов, М. Ройзман. Сомовий омут
А. Толстиков. Голодные щуки
Вл. Архангельский. Весьегонский дневник
Ф. Кунилов. На Каме
Л Самарцев. Первая поездка
Михаил Заборский. Рыбачишки
Дм. Головин. Два рассказа
И. Колодин. Страничка дневника
И. Толоконников. На омуте
Константин Фарутин. Уженье сазана на «зайчика»
Статьи и заметки
Хрис. Херсонский. Лещ в канале
A. Авилов. Редкие случаи на рыбалке
B. Маркевич. Ловите карпов под Москвой!
C. Швецов. На горох в проводку
Н. Ловцов, М Ройзман. Ловля раков зимой
B. Глазырин По малым рекам Подмосковья
Александр Волков. Уженье рыбы в реках Кавказского побережья Чер
ного моря
C. Ракитин Мацестинские водопады
В. Колеин. На Мургабе
Л Федулов. Река Уды
А Григорченко Неман
А. Клыков. Волжские гидроузлы и проходные рыбы
И Шубин За широкое разведение фореле-окуня
А Клыков Вселение рыбы
Ф. Кунилов. Форели в Ленинградской области
М. Никольской Морской петух
Ф. Кунилов Из истории появления спиннинга в России (По литератур
ным источникам)
Н. Климов. На буксире
302

Обмен опытом
Н. Крылов Ловля сазанов на перемет 239
В. Виноградов. Глубинная блесна 248
A. Авилов. Картотека водоема (Заметки кружочника) 252
Г. Пирогов. Ловля спиннингом на малых водоемах 255
И. Бухаров. Уженье в проводку карасей в непроточных прудах 261
Ф. Коробович. Ловля хариусов 265
Н. Костарев. Багор спиннингиста 269
В Архангельский. «Подергу ша» 272
B. Догонов. Применение запуска на озере 274
Ф. Кунилов. Пулька 277
J7. Теглев. О тяжелых блеснах 281
М. Семушин. Расположение колец на спиннинговом удилище 284
Н. Костарев. Подсумок для блесен 285
К. Риске. Добывание мотыля 287
В. Васильев. Вязка узлов на рыболовной снасти 288
А. Авилов. Легкие поплавки из сердцевины стебля репейника 292
Критика и библиография

ПОПРАВКА
В части тиража книги «Рыболов-спортсмен», том IV,
по ошибке напечатано: тираж 60 000 экз., должно быть —
76000 экз.